Сбежавшие сестры

Sandy Taylor

The Runaway Children

Copyright © Sandy Taylor, 2017

Художественное оформление © CollaborationJS / Trevillion Images

© ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2020

Моему чудесному агенту Кейт Хордерн

Спасибо тебе за все, Кейт. Говоря словами бессмертной Тины Тернер, «ты просто лучше всех на свете».

Глава первая

Бермондси, 1942

Стояла весна, но сидеть на каменной лестнице, ведущей к нашей квартире, было ужасно холодно. Ночью шел дождь, и ступеньки до сих пор не просохли. Подол моего тоненького пальто промок насквозь, а ледяной ветер, свистевший над крыльцом, пронизывал до костей. Казалось, мы просидели так уже много часов. Миссис Райан выдворила нас из квартиры, а идти было больше некуда.

Моя сестренка Олив, съежившись, прижималась ко мне. Я почувствовала, что она дрожит, и усадила ее к себе на колени. Бедняжка простудилась, нос у нее был красный, ведь она то и дело утирала его рукавом.

– Мамочке кто-то делает больно, Нелл? – спросила Олив, поднимая на меня красивые карие глаза.

– Конечно, нет, – ответила я.

– А чего тогда она кричит?

– Потому что рада.

– Что-то не верится.

– Помнишь, как тебе вырвали гнилой зубик?

– Ага.

– Больно было, когда рвали?

– Очень больно, я чуть не умерла!

– Но потом тебе ведь стало лучше, так? Потому что боль прошла насовсем.

– Значит, мамочке зуб вырывают?

– Нет, Олив, она рожает ребенка. Мама же тебе объясняла.

– Нелл!

– Да, Олив.

– А откуда появляется ребенок?

С каждой минутой становилось сложнее.

– У мамы спросишь.

– Ладно, Нелл.

Сестренка обвила меня ручками за шею. Горячее дыхание коснулось моей щеки.

– Я хочу в дом, Нелл. Хочу к мамочке.

– Скоро пойдем к ней, милая, – ответила я.

Мой брат Тони, который развлекался, пиная камешки во дворе, повернулся к нам:

– Я туда ни ногой, пока она не перестанет так орать.

– Слушай, ты, неблагодарный маленький поганец, ты бы тоже орал, если б тебе пришлось выдавливать из себя младенца!

Тони злобно уставился на меня:

– И зачем она вообще его рожает? Нам троим еды не хватает, куда еще четвертый рот?

– Малыш нас не объест, он будет сосать мамину грудь точно так же, как ты, когда был маленький.

Мои слова заставили Тони покраснеть. Он с силой пнул камешек в стену.

– Послушай, Тони, – мягко сказала я. – Мама же не виновата.

– А кто тогда виноват? – гневно возразил он.

– Это все из-за того, что она замужем, – ответила я. – Когда спишь с мужем в одной кровати, получается ребенок.

Я подозревала, что все не так просто, но мне не хотелось об этом задумываться, потому что от таких мыслей внутри все странно сжималось.

Олив громко шмыгнула носом.

– Как думаешь, Нелл, будет мальчик или девочка? – спросила она.

– Это Боженька решит, Олив. Бог считает всех людей на свете и, если не хватает мальчиков, посылает мальчика, а если девочек – тогда девочку.

Я поправила волосы, упавшие на ее горячий лоб. У нее был жар. Ей бы лежать в постели, а не сидеть на холоде. Я уже собиралась снять с себя пальто, чтобы укрыть сестренку, но в это мгновение на лестнице появилась миссис Бэкстер, наша соседка.

– Никаких новостей, миссис Бэкстер? – спросила я и встала, заставив Олив слезть с моих коленей.

– Пока нет, утятки, но она отлично справляется. С ней миссис Райан, под чьим присмотром родились почти все дети в доме, так что ваша мама в хороших руках, и слава богу, что бомбежек не было.

– Олив нездоровится, миссис Бэкстер. Ей бы в кровать.

– Веди-ка ее ко мне, Нелл, вам всем не мешало бы согреться.

– Спасибо, миссис Бэкстер, – с радостью согласилась я. – Пойдем, Тони.

Но мой братец медлил.

– Мы зайдем всего на минутку, чтобы погреться.

– А я не замерз, – буркнул он, глядя себе под ноги.

При всей его строптивости Тони был самым чувствительным в семье. В свои одиннадцать лет – на два года младше меня – он был больше всех привязан к маме. Я знала, что он злится, потому что беспокоится за нее.

Миссис Бэкстер повела Олив в квартиру, а я подошла к Тони и приобняла его. Сквозь тонкий джемпер прощупывались выпирающие лопатки.

– С ней все будет хорошо, Тони, – мягко сказала я. – Наша мама крепкая, как бык.

– Я знаю, Нелл, – ответил он, – но мне это очень не нравится.

– Мне тоже, но скоро все закончится, и она снова будет бодрой и здоровой.

– Лучше я посижу здесь, где все слышно.

– Понимаю, но толку-то от того, что ты тут сидишь и слушаешь ее крики? Ни тебе, ни маме от этого не легче.

– Боюсь, как бы не случилась беда. Как бы она не умерла, Нелл.

По его щекам побежали слезы, но он поспешно вытер их.

– Ничего, иногда можно и поплакать, Тони, – произнесла я еще мягче.

– Да не реву я, – огрызнулся он. – Это все от ветра.

– Женщины каждый день рожают детей, Тони. Миссис О'Мэлли штампует одного за другим, будто орешки лущит, и ничего, до сих пор не померла же.

– Плохо, что папы нет, – сказал Тони. – Он должен быть здесь, заботиться о ней.

– Он бы и сам этого хотел, ты же знаешь, но ему приходится воевать. Он не виноват.

Иногда я смотрела на брата и видела в нем папу. У него были такие же голубые глаза и огненно-рыжие волосы. С тех пор как отец ушел на войну, на хрупкие плечи Тони много всего свалилось. Маленький мальчик примерял на себя роль мужчины. За напускным безразличием он прятал искреннюю заботу о семье, и я любила его за это.

– Давай-ка зайдем немного погреться, а потом можно снова выйти, договорились?

Он кивнул, и мы вместе вошли в квартиру. Бэкстеры с виду казались странной парой. Миссис Бэкстер была совсем крошечная. Мама говорила, что она, как маленькая птичка, порхает повсюду, носится вверх и вниз по лестницам Рэннли-Корта, будто юная девчонка, и всем на свете готова помочь. Она знала обо всем, что происходило в доме, и со всеми ладила. А вот мистер Бэкстер был почти квадратный. У него не было одной ноги, которую он потерял, сражаясь за короля и родину, так что он никуда не бегал, зато вечно улыбался и готов был поделиться с друзьями последней монеткой. По словам мамы, это был брак, заключенный на небесах.

В камине горел огонь, а Олив уже сидела возле него на коленях, вытянув ладошки поближе к пламени. Мистер Бэкстер спал, приоткрыв рот и издавая странные звуки, похожие на писк котенка. Тони ткнул меня в бок, и я ухмыльнулась, увидев деревянную ногу мистера Бэкстера, стоявшую возле кресла. Миссис Бэкстер легонько потрясла мужа, и он приоткрыл один глаз.

– Пришли дети миссис Паттерсон, Редж, – объяснила она. – Они сидели на лестнице, совсем отморозили свои маленькие попки.

Мистер Бэкстер потер глаза.

– Ну грейтесь, ребятишки, – сказал он, выпрямившись в кресле и глядя на нас с улыбкой. Потом подобрал кочергу и помешал угли, так что в комнату сразу повалил приятный жар. – Как насчет хлеба с маслом? По-моему, им не мешало бы перекусить.

– Отличная мысль, милый, – согласилась миссис Бэкстер и тут же кинулась на кухню.

Олив начала кашлять.

– Она заболела, мистер Бэкстер, – объяснила я. – Вон какой жар.

– Жена о ней позаботится, вот только принесет вам хлеба с маслом, – заверил тот.

Я уставилась на раскрасневшееся личико Олив, очень надеясь, что с ней ничего серьезного. Всего несколько месяцев назад малышка Бетти Ормирод, наша соседка снизу, умерла от скарлатины.

– Как думаете, мистер Бэкстер, у нее не скарлатина?

– Жена лучше разбирается, спросим ее.

Мы втроем сели поближе к огню, пытаясь отогреться. Олив прижалась ко мне, и я приобняла ее. Она заметно дрожала.

– Мне холодно, Нелл.

Миссис Бэкстер вошла в комнату с подносом в руках.

– Кому хлеба с маслом? – спросила она, ставя его на стол.

Мы с Тони взяли по бутерброду, но Олив только покачала головой.

– Я беспокоюсь за Олив, миссис Бэкстер. Как думаете, у нее не скарлатина?

– Надеюсь, нет, – ответила она. – А то мы все ее подхватим.

– А как распознать скарлатину? – спросила я.

– Кажется, должна быть красная сыпь. У Олив есть сыпь?

Я приподняла кофточку сестренки. Ее спина была горячей и влажной от пота, но никакой сыпи я не обнаружила.

– Сыпи нет, миссис Бэкстер.

Олив снова закашлялась.

– Что-то мне нехорошо, Нелл.

– Это обычная простуда, милая, а вовсе не скарлатина. Скоро поправишься.

Сестренка зевнула, и я поняла, что она с трудом держит глаза открытыми. Миссис Бэкстер подняла ее и отнесла в кресло, потом взяла одеяло, которое лежало на коленях у мужа, и укрыла Олив. Та мгновенно уснула.

– Спасибо, миссис Бэкстер.

– Ей сейчас лучше поспать, Нелл.

Я прислонилась к креслу, глядя на спящую сестренку, на ее темные реснички, ярко очерченные на фоне бледных щек.

Все вокруг говорили, какая красавица наша Олив. У нее были рыжевато-каштановые волосы, оттенявшие и без того светлую кожу, а карие глаза напоминали тающий шоколад. Я поправила упавшую ей на лоб прядку, и Олив пошевелилась. Я была рада, что у нее не скарлатина, но все же волновалась. Мистер Хикс, скупщик, говорил, что Олив слишком красива для этого грешного мира, и меня это пугало. И конечно, я не могла не заметить, что обо мне он такого не говорил.

Меня часто сравнивали с ломтиком бекона: длинная, тонкая и жилистая, а еще у меня якобы «старушечий взгляд», что бы это ни значило. Мама уверяла, что со временем я обрету свою форму, но меня это не радовало, ведь я предпочла бы обрести какую-нибудь другую, чужую форму и стать наконец красивой. Ко всему прочему мои волосы были похожи на заросли непослушных кудряшек, с которыми мама изрядно намучилась. Старая миссис Бэнкс из квартиры над нами говорила, что они «съедают» мое лицо. Вот такой я была – длинной и тощей, со «старушечьим взглядом» и волосами, которые «съедают» лицо. Потрясающе, ничего не скажешь.

– Будет и на твоей улице праздник, моя милая Нелл, – повторяла мама.

«Уж поскорее бы», – думала я.

Я заметила, что Тони начал нетерпеливо ерзать. Ему явно хотелось вернуться на улицу, где он мог слышать маму.

– Нельзя вести Олив обратно на холод, – сказала я.

– Можете оставить ее у меня, – заверила миссис Бэкстер.

– Спасибо! Вы мне просто крикните, как проснется, и я за ней приду.

– Послушайте! – вдруг воскликнула миссис Бэкстер.

Мы все прислушались.

– Ничего не слышу, – ответила я.

– Это потому, что слышать нечего. Твоя мама больше не кричит, деточка.

Я широко улыбнулась:

– Значит, все, ребенок родился?

– Думаю, да, – ответила она, улыбаясь мне в ответ.

Тони пулей вылетел за дверь, и его шаги застучали вверх по ступенькам.

– Спасибо, что впустили нас, миссис Бэкстер, и за угощение тоже спасибо.

– Пожалуйста, милая. И за Олив не беспокойся, я о ней позабочусь.

Я вспорхнула по лестнице и влетела в квартиру. Тони стоял возле кровати и смотрел на сверток у мамы на руках, а миссис Райан возилась возле раковины.

Мама полусидела, опираясь на гору подушек. Несмотря на бледность и усталость, она выглядела счастливой.

– Ну и кто тут у нас? – спросила я.

Мама отвернула край одеяла от личика младенца:

– Это мальчик, Нелл.

– Олив надеялась, что будет девочка, – ухмыльнулась я.

Мама посмотрела мне за спину:

– А где она?

– Спит у Бэкстеров. Она приболела. Но у нее не скарлатина, мам, потому что сыпи нет.

Мама перевела взгляд на новорожденного:

– Такой красивый, правда, Нелл?

Я уставилась на морщинистое личико, выглядывающее из свертка:

– Да, мам, очень милый.

– Да он же вылитый Черчилль, – вставила миссис Райан, поворачиваясь к нам. – Только сигары не хватает.

– Как ты его назовешь? – спросила я.

– Думаю, он будет Фредди, в честь вашего деда.

– Дед был тот еще старый хрыч, – возразил Тони.

– Это верно, но вашему папе будет приятно, да и наш малыш уж точно не станет старым хрычом, верно?

– Я бы не была так уверена! – крикнула миссис Райан с другого конца комнаты, и мы все рассмеялись.

Глава вторая

Мне было тринадцать, и всю свою жизнь я провела в Рэннли-Корте. Здесь был мой дом. Ничего другого я не знала и знать не желала. Это было четырехэтажное многоквартирное здание из кирпича. В квартиры мы попадали, поднимаясь по общей лестнице. На каждом этаже жили разные семьи, по две на этаже, а всего восемь. Я знала всех жильцов, ежедневно спускавшихся и поднимавшихся по этим каменным ступенькам. Сквозь тонкие стены я привыкла слышать радостный смех и отчаянные рыдания соседей, все их ссоры и праздники. Наша жизнь напоминала радиоспектакль, транслирующийся для всех вокруг. Не сказать, что все всегда шло гладко, но зато мы заботились друг о друге, особенно женщины. Мужчины появлялись и снова уходили в поисках работы, на войну или в погоне за мечтой, а вот женщины оставались на месте: сильные, деловые, практичные. Денег ни у кого не водилось, но все были готовы поделиться с соседом в нужде. И смех: по квартирам всегда разносился добродушный смех.

Улицы и переулки вокруг Рэннли-Корта заменили мне площадку для игр, а Темза, чьи воды шумели за домом, стала для меня океаном. Я знала все ломбарды и пабы в округе, все заводы и магазины. Мне нравилось наблюдать, как женщины выходят из ворот кондитерской фабрики, покрытые желтой пылью. Интересно было смотреть, как они, источая ароматы ванили и сахара, снимают платки и вытряхивают из волос пыль, оставляющую на лицах тонкую желтоватую вуаль. Я хорошо относилась к соседским детям, корчила рожицы сборщику квартплаты, улыбалась старьевщику и его старой тощей кобылке. Она была славная. Хозяин звал ее Беллой и всегда нацеплял ей на морду специальную торбу с овсом, когда шел обедать в паб. Я любила гладить Беллу по холке. Ее шкура была теплой и мягкой, и, когда я прикасалась к ней, лошадка всегда слегка вздрагивала.

Я здоровалась с красивыми дамами, которые стояли на углах улиц, накрашенные яркой помадой, с ногтями, покрытыми красным лаком. Дамы смотрели на меня сквозь завесу сигаретного дыма и называли уточкой и ягненочком. Я мечтала, что однажды вырасту такой же красивой, как они. Время от времени я бегала по поручениям пожилых соседей, которым было тяжело спускаться и подниматься по лестнице. Я неслась со всех ног, стараясь за рекордное время домчаться до магазина спиртного и обратно с четвертушкой джина или к мяснику за свиными шкурками. Иногда я гуляла возле доков с сопливыми младенцами в колясках. У меня были младшие брат и сестра, так что соседи охотно доверяли мне детей. Мне нравилось с ними гулять. Я разговаривала с малышами, рассказывала что-нибудь, и даже детишки покрупнее, которые уже умели сидеть, слушали меня, вместо того чтобы пытаться выбраться из коляски. Я всегда следила, чтобы они не простудились: застегивала им вязаные чепчики, передаваемые из поколения в поколение, и не забывала подоткнуть вязаные одеяльца.

Добравшись до доков, где пахло грязной от мазута водой и гниющими растениями и ветер разносил крики чаек, мы останавливались и смотрели, как полураздетые рабочие грузят на баржи тяжелые мешки с сахаром производства фабрики «Тейл энд Лайл». Мы держались в сторонке. Портовые грузчики были людьми суровыми, это знали все. До войны мой папа тоже здесь работал. Он гордился своей работой и часто говорил, что у них тут настоящее братство. Грузчиками брали только настоящих работяг, потому что работы на всех не хватало и спрос на такие места был огромный. Отец и его товарищи постоянно боялись травм, ведь тогда они не смогли бы работать и всей семье пришлось бы туго.

Я любила наблюдать за работой этих людей, смотреть на баржи и представлять, что было бы, если бы я забралась на одну из них и отправилась вниз по реке. Мне казалось, что повсюду так же, как в Бермондси, ведь ничего другого я не знала. В Бермондси было все, что нужно для жизни. С чего это в других местах будет иначе?

Мы с Олив часто относили отцу обед – хлеб со свиным салом. Отец отводил нас в сторону, подальше от места работы и других грузчиков. Мы садились рядом с ним на причале, свесив ноги вниз, и смотрели на проходящие по черной воде баржи и корабли. Река была, наверное, в милю шириной и такая глубокая, что даже вообразить трудно. Папа показывал нам большие корабли, которые пришли издалека, например из Австралии и Новой Зеландии, и, как мог, старался описать нам эти страны, пусть даже сам никогда там не был. Мне они все представлялись похожими на Бермондси, с той только разницей, что там светило солнце и жили кенгуру.

Мой брат Тони обожал реку, и ему часто доставалось за то, что он вместо школы весь день проводил здесь. Он прочесывал илистый берег в поисках сокровищ. Там попадались куски угля и дерева, а порой он находил косточку, которую приносил домой для соседских собак, или даже монетку, затерявшуюся в грязи. Братец возвращался, по колено испачканный высохшим серым илом, и мама отсылала его на улицу мыть ноги, чтобы он не тащил грязь в квартиру.

Маму очень беспокоило, что Тони столько времени проводит на реке. Она знала, что иногда он заходит в воду, чтобы вытащить деревяшки покрупнее для нашей печки. Дрова нам и вправду были нужны, но мама боялась, что однажды его собьет с ног волной от проходящего судна или смоет в реку и он утонет. Если он долго не возвращался, она начинала думать, что он увяз в топкой грязи или нашел что-то ценное и его избили и ограбили взрослые, которые зарабатывали на жизнь, собирая выброшенные на берег «сокровища». Иногда на реке находили и мертвецов: трупы тех, кто упал за борт, кинулся с моста или был убит. Мама до ужаса боялась, что Тони наткнется на труп. А вот сам Тони ничего не боялся. Он любил реку. Она его не пугала, как бы мать ни старалась его убедить. Он мечтал работать в доках, когда подрастет, – хотел быть как папа.

Нам очень повезло, потому что у нас был самый лучший папа во всем Бермондси – и даже в целом Лондоне. Великан с ярко-рыжими волосами и такой же рыжей густой бородой, с синими глазами и улыбкой, которая освещала все вокруг. Он не имел привычки напиваться в стельку, как большинство мужчин, живших в нашем доме, и никогда не бил нас. По словам мамы, она сразу поняла, что он хороший человек, когда познакомилась с ним на танцах, и оказалась права. Когда объявили войну, он сразу пошел записываться добровольцем.

Я все время беспокоилась о нем, но мама говорила, что с ним все будет хорошо, потому что в Бермондси мало рыжих. Значит, Боженька будет хранить его, чтобы поддерживать их число. Я сама не знала, верю ли в это, но изо всех сил цеплялась за надежду, что так оно и есть. Мама никогда не признавалась, что тоже переживает за папу, хотя не стеснялась говорить о том, как волнуется за Тони. Казалось бы, это должно было меня успокоить, но, будучи уже достаточно взрослой, я не могла не заметить, что мама легко говорила вслух о всякой чепухе, а о том, что действительно важно, предпочитала молчать. Я не представляла, что мы будем делать, если не станет папы. Я просто не могла себе этого вообразить, поэтому старалась не думать.

Темза находилась прямо за домами, и когда война разыгралась в полную мощь, авианалеты на доки стали почти ежедневными. Администрация выделила всем семьям в Рэннли-Корте убежища Моррисона – это такие крепкие металлические клетки, которые можно было использовать и как столы. Мы поставили свое убежище под лестницей, у капитальной стены. Когда звучала сирена, мы забивались туда, и мама пела нам песни своим чистым голосом, пока не раздавался сигнал отбоя тревоги. Бомбы пугали, зато после себя они оставляли прекрасные площадки для игр. Каждый день после уроков дети, в особенности мальчишки, бежали на руины играть в войну или в ковбоев и индейцев. Девочки играли в дочки-матери и в магазин на месте уничтоженных домов. Под вечер мальчишки расходились по домам со ссадинами на коленях и в изодранных штанах, но довольные и беззаботные.

Если в Рэннли-Корте случалось что-нибудь нехорошее, жильцы разбирались сами. Однажды вечером мистер Браун, который вечно напивался в стельку, избил свою семью до полусмерти. Никто не стал вызывать ни скорую, ни полицию. Женщины позаботились о пострадавшем семействе, а мужчины разобрались с мистером Брауном. По правде говоря, с тех пор его никто не видел. Миссис Браун повеселела, обрела здоровую полноту и сошлась с молочником, у которого не хватало мочки уха. Зато он был добрый и заботился о миссис Браун и детях. Так уж повелось: в Бермондси своих в обиду не давали, и, по словам мамы, так было всегда.

Таким был мой родной уголок Ист-Энда, и я любила его. Поздним вечером я, бывало, лежала в кровати и слушала, как из «Орла и короны» вываливаются посетители, во весь голос распевая «Нелли Дин» и «Выкатывай бочку». Вот такие ист-эндские колыбельные убаюкивали меня по ночам.

Глава третья

Большинство местных детей отправились в эвакуацию в самом начале войны. Целые группы проходили по улицам в сопровождении учителей, державших таблички с названиями школ. Но все же уехали не все. Были те, кто по какой-то причине остался. А некоторые уезжали, но потом возвращались сами, так и не сумев привыкнуть к жизни за городом. Бермондси был у них в крови, а в деревне все казалось чуждым. Далеко не всегда они попадали в райский уголок, который ожидали увидеть. Эвакуацию организовали впопыхах, и не все дети оказались там, где должны были. Однако порой и дома беглецов встречали вовсе не с распростертыми объятиями. Недовольные родители тут же сажали их на ближайший поезд и отсылали назад.

Я знала, что мама постоянно волнуется из-за нас, но, пока она вынашивала Фредди, мы были ей нужны. Эта беременность протекала очень тяжело – мама с трудом вставала с кровати: ноги отекали, голова постоянно болела. Кто-то должен был заботиться о ней, приносить чай, мыть посуду. Поскольку папа ушел на войну, всем этим занимались мы с Тони. От Олив толку было мало, но она отказывалась ехать в эвакуацию одна. Теперь же, когда Фредди родился, а налеты на доки участились, мама отчаянно стремилась отправить нас из Лондона в безопасное место. Она повторяла, что не спит по ночам, беспокоясь о нас, а учитывая, что малыш и так отнимает много сил, ей долго не выдержать. И действительно, мама с ног валилась от усталости. Иногда, в моменты, когда она думала, что никто не видит, я замечала, как у нее тяжелеют и слипаются веки. Однажды она чуть не уснула прямо у плиты, помешивая что-то в кастрюле. Я и не знала, что человек может уснуть стоя.

Я любила маму и понимала, что она не может бесконечно выносить усталость и волнения. Я была уже достаточно взрослой, чтобы осознавать, что ей проще будет справляться с малышом, опасностями войны и всем остальным, если мы, старшие дети, отправимся туда, где безопасно. Значит, нужно уезжать. Но мне пришла в голову другая идея.

– Почему бы тебе не поехать с нами, мам? – спросила я.

Она покачала головой:

– Пока не могу. Фредди совсем маленький, а я…

– Что?

– Я просто устала, Нелл.

Она перевела взгляд на младенца, которого держала на руках. Личико Фредди немного оформилось, и он уже не напоминал недовольного старика. Теперь малыш стал очень даже милым. Он щурился, глядя на маму, и причмокивал губами. Она поднесла мизинец к его рту.

– Я постараюсь приехать к вам, когда Фредди немного подрастет.

– А как ты нас найдешь?

– Вы мне напишете, когда устроитесь, и я буду знать, где вы.

– Если не останется места, ты будешь спать со мной, – пообещала я.

– Спасибо, Нелл.

– Или мы с Олив ляжем вместе.

– Конечно.

– Так ты обещаешь к нам приехать?

– Обещаю, – улыбнулась мама. – Это же временно, милая.

Нам всем не хотелось оставлять маму, но Тони особенно упрямо повторял, что никуда не поедет. Когда папа ушел на войну, он остался единственным мужчиной в доме и чувствовал ответственность за маму.

– А что, если она опять заболеет, а нас рядом не будет? – спрашивал братец.

– Соседи ее не бросят, Тони.

– Соседи нас не заменят! Они же не будут сидеть с ней всю ночь, верно?

– Конечно, будут, если потребуется.

Тони нахмурился:

– Какой смысл нам вообще уезжать? Пустая трата времени. Почем они знают, что в деревне не будет бомбежек?

– Ну наверняка-то они не знают, пожалуй, – ответила я. – Но зачем немцам фермы и деревни? Им нужно сбрасывать бомбы на города, железные дороги и порты. Зачем тратить их на коров и овец?

– В любом случае я не поеду, и никто меня не заставит.

– Ты маленький засранец, Тони Паттерсон, думаешь только о себе! А дело совсем не в тебе. Подумай об Олив, ей всего пять лет, и она жутко боится бомбежек, каждый раз трясется.

– Ну так пусть Олив и едет. И ты с ней! Я ни тебя, ни ее не держу, так ведь? Уезжайте обе, тогда маме не придется за вас беспокоиться, а я о ней позабочусь.

– Послушай, Тони, – смягчилась я. – Мне тоже не хочется уезжать, но, если маме так нужно, тебе придется поехать с нами. Мне нужна твоя помощь. Ты единственный мужчина в семье, и я знаю, что папа хотел бы, чтобы ты поступил именно так.

– Мерзкая, вонючая, проклятая война! – завопил он.

– Подумай как следует, Тони. Ради Олив. Просто обещай подумать.

Брат кивнул и встал, ссутулившись, спрятав руки в карманы. Он пнул камешек и зашагал прочь по улице, шлепая по тротуару мысками ботинок. Рукава его свитера истерлись на локтях до дыр. Я надеялась, что он действительно обдумает мои слова. Мне не хотелось, чтобы он упирался и усложнял жизнь нам всем, и особенно маме.

На следующий день после этого разговора мы с моей лучшей подругой Анджелой Таунсенд сидели в спальне на втором этаже дома номер пятьдесят девять на Эдисон-террас. Заднюю стену снесло взрывом, но старая железная кровать в спальне уцелела. Цветочные обои свисали со стен лоскутами, развеваясь на ветру, а на полу остались обрывки коричневого линолеума. Ни я, ни Анджела никогда не жили в частном доме, и нам здесь ужасно нравилось. Мы представляли, будто все это принадлежит нам. Вдвоем нам удалось подтащить железную раму кровати к дыре в полу, откуда открывался вид на руины с играющей детворой, на сады с огородами и на реку, над которой возвышались подъемные краны.

Анджела устроилась на кровати, подогнув под себя ноги.

– Интересно, кто здесь раньше жил? – спросила она.

– Понятия не имею, – отозвалась я, – но явно люди небедные. Ну, не такие бедные, как мы. У мамы бы на такой линолеум денег не нашлось.

– Зуб даю, тут жила красивая дама. Прямо как Вера Лини, с красными губами и светлыми волосами, а носила она шелковые платья и меховые накидки.

– И жила она здесь со своим мужем-красавчиком.

– Да, муж непременно был хорош собой. – Анджела вздохнула и подперла подбородок рукой. – И он, конечно, покупал ей цветы, ожерелья и духи. И открывал перед ней дверь, когда она садилась в такси и выходила из него. Наверняка они постоянно катались на такси.

Я улыбнулась:

– А дети у них были, как думаешь?

– Ну уж нет, – сказала Анджела. – У дамы, которая здесь жила, не было времени на детей.

– Чем же она была так занята?

– Работала диктором на радио.

Я снова заулыбалась. Она явно все еще думала про Веру Линн.

– Интересно, где они теперь? – вздохнула Анджела, погладив матрас на кровати.

– Они ведь могли и погибнуть.

– Надеюсь, что нет, – сказала она и принялась грызть ногти. – Надеюсь, они сейчас живут в отеле.

Отели казались нам обеим воплощением роскоши и изысканности. Анджела загрустила, поэтому я мягко сменила тему:

– Мне казалось, ты бросила грызть ногти.

– Просто привычка.

– Это плохая привычка, Анджела. Дама, которая здесь жила, уж точно ногти не грызла.

– Мне так легче, – ответила она.

Я знала, что моя подруга обычно принимается грызть ногти, когда нервничает.

– У тебя дома все в порядке? – мягко спросила я.

Ее глаза наполнились слезами. Я протянула к ней руку и сжала ее пальцы в своих.

– Не хочешь об этом поговорить?

– Да не о чем говорить, Нелл, ведь я все равно ничего не могу с этим поделать.

– Иногда помогает выговориться, даже если ничего нельзя изменить, – возразила я.

Анджела вытерла слезы рукавом кофты:

– Мама никак не поправится, а бабуля взяла моду бродить по улицам. Мы стараемся держать дверь закрытой, но эта хитрая старая перечница все равно улучит момент и улизнет. На днях она полезла на руины в одной ночнушке светить задницей. Все дети над ней смеялись. Как меня все это достало, Нелл!

– Мне так жаль! – Я сжала ее руку.

Она снова утерла слезы:

– Да нет, все в порядке. Я люблю свою бабулю. Она, может, и старая перечница, но моя, родная, – с улыбкой заявила Анджела.

– А что с твоей мамой?

– Никто не может понять, что с ней. Ей нездоровится с тех пор, как родилась Мэвис. Она теперь почти все время лежит. Мама не виновата, я знаю, но мне так тяжело, Нелл. Иногда кажется, что я женщина среднего возраста с двумя малолетними детьми.

– Как бы я хотела чем-нибудь тебе помочь!

– Ты со мной дружишь, это мне помогает.

– А как твои младшие? От них есть новости? – спросила я. Братья и сестра Анджелы уже довольно давно уехали в эвакуацию вместе со всеми.

– Робби держит нас в курсе. Говорит, они попали к хорошим людям. Малышка Мэвис скучает по маме, а Стэнли никак не прекратит писаться в кровать. Мама надеется, что к возвращению он все же научится и перестанет это делать.

Я ухмыльнулась:

– Не думаю, что ваш Стэнли поддается обучению.

– Вот и я сомневаюсь, но мама живет надеждой. Но ей хотя бы не нужно беспокоиться, ведь они в безопасности и под присмотром. Робби просто с ума сходит по собакам тамошнего семейства. Их зовут Пеппа и Вуди. Говорит, когда вернется, тоже заведет собаку.

– Только этого твоей маме не хватало, – улыбнулась я.

– Только этого мне не хватало, – вздохнула подруга.

Я не знала, как к этому подвести, поэтому выпалила без всяких вступлений:

– Знаешь, мне, возможно, придется уехать.

Анджела снова принялась грызть ногти.

– Что, вы все вместе уедете? – тихо спросила она.

– Мама с малышом останутся. Говорит, Фредди еще слишком маленький для путешествий через всю страну, а миссис Райан считает, что сама мама пока очень слаба.

– А что же Тони? И он поедет?

– Не уверена. Он обещал подумать.

– Сомневаюсь, что он согласится покинуть маму, Нелл.

– Вот и мне не верится, но я его немного пристыдила и надеюсь, что он смирится с этой мыслью. Вот и ты бы могла уехать с нами.

– Да я бы и рада, но мама не сможет поехать, как и бабушка.

– Мне даже представить страшно, как это – уехать из Бермондси.

– Ну а я бы сейчас с удовольствием уехала.

– Понимаю, – ласково сказала я.

– Представь, что это такое приключение, ну или что ты едешь на каникулы.

– Без мамы будет совсем не то.

– Я буду скучать, если ты уедешь, Нелл.

– Я тоже буду скучать, – ответила я, взяв ее под локоть.

Мы молча сидели и смотрели на Бермондси, пока небо не потемнело. Пришло время проститься с роскошными призраками дома пятьдесят девять на Эдисон-террас и возвращаться в свои квартиры. Мы уже начинали дрожать от холода, когда вдруг завыла сирена воздушной тревоги. У меня душа ушла в пятки от страха. Сколько бы раз я ни слышала этот сигнал, он всегда пугал меня до смерти. Мы спрыгнули с кровати и побежали по лестнице, у которой с одной стороны были перила, а с другой совсем ничего. На улице мы влились в толпу людей, бегущих к метро. Вскоре стало ясно, что нам не успеть. Громыхнула первая бомба. Ударная волна выбила воздух из легких и едва не повалила нас на землю. Я схватила Анджелу за рукав и затащила ее в ближайший дверной проем. Мы прижались к стене и закрыли головы руками.

– Проклятая сирена, поздновато она, – выдохнула Анджела, дрожа всем телом.

Мы в ужасе вцепились друг в друга.

– Черт подери! – добавила она.

В это мгновение дверь, у которой мы стояли, открылась, и мы обе ввалились в чью-то прихожую. Мы даже не успели поблагодарить своего спасителя, поскольку прогремел взрыв второй бомбы, сотрясший дом, и нас торопливо затолкали в убежище Моррисона. Мы с Анджелой буквально уперлись коленками в Гилберта Делейни, который учился с нами в одном классе.

– Здравствуй, Гилберт, – смущенно пробормотала я.

– Привет, Нелл, – заулыбался он, почесывая затылок.

– Вы чего там забыли в темноте? – спросил отец Гилберта, закуривая сигарету.

– Мы как раз домой шли, мистер Делейни, – закашлявшись, ответила я.

– Сколько раз я тебе говорила, не кури здесь, – одернула его жена.

– А мне оно нервы успокаивает, – отозвался муж, подмигивая нам.

– Ну а мне оно ни черта не успокаивает, – огрызнулась мать семейства, прожигая супруга гневным взглядом.

– Ты предпочла бы, чтобы я вышел покурить на улицу, милая?

– Не зли меня, – отрезала супруга.

Мы просидели под столом, пока не прозвучал отбой тревоги. Тогда мы поблагодарили семейство, попрощались с Гилбертом и пошли домой по темным улицам. Вокруг стоял непроглядный мрак, в воздухе висел запах гари и клубилась пыль после взрывов. Вцепившись друг в друга мертвой хваткой, мы добрели к себе. Анджела жила через дорогу от меня. Обнявшись на прощанье, мы разошлись по домам.

Тони ждал меня у дверей.

– Черт возьми! – закричал он. – Ты где была? Мама так нервничала, чуть не свихнулась! Мы решили, тебе крышка! Думали, ты погибла под бомбами!

– Я цела, – ответила я. – Чуть не попала, но…

– Нелл! – Мама стояла на крыльце. Лицо у нее побелело, а глаза округлились и наполнились ужасом. Я никогда не видела ее такой испуганной. Она сбежала вниз по ступенькам, схватила меня и обняла так крепко, что мне стало нечем дышать. – О Нелл! – воскликнула мама. – Я уж думала, что потеряла тебя. Где же ты была? Ведь я тебя просила не задерживаться до темноты!

– Прости, – выдавила я. – Мы играли на улице, так быстро стемнело, и…

– Я думала, что потеряла тебя! – повторяла мама. Она плакала и смеялась, одновременно злясь и радуясь, то обнимая меня, то встряхивая. – Я думала, что потеряла тебя!

Она успокоилась не сразу. Потом мы поднялись в квартиру. Фредди лежал в колыбельке, а Олив стояла рядом на коленях и смотрела на младенца, поглаживая его по спине своими маленькими пальчиками. Ее лицо было исполнено серьезности.

– Я присматривала за ним, мам, – объявила она. – Глаз не сводила ни на секундочку, как ты и велела.

– Ты молодец, Олив, – ответила мама.

Она села в кресло и уронила голову на руки. Опущенные плечи выдавали всю глубину страдания, а глаза были полны боли. И все из-за меня, из-за того, что я допоздна задержалась на улице, заставив маму думать, что я погибла под бомбами. Мне было ужасно стыдно, и я понимала, что, оставаясь здесь, мы делаем ей хуже. Ей и без того тяжело. Лучшее, что мы могли сделать для нее, – это согласиться наконец уехать в эвакуацию.

Глава четвертая

Мы попрощались с мамой в квартире, поскольку на станцию нас должна была отвести миссис Бэкстер. Я понимала, что прощаться будет тяжело, но не ожидала, что настолько. Олив, которая до сих пор металась между восторгом от предстоящего путешествия и страхом, наконец осознала, что несут с собой такие перемены. Все утро она проплакала, так что нос и глаза у нее были красные и припухшие, а вид совершенно несчастный. Тони вел себя тихо. Он не сказал и пары слов с тех пор, как проснулся, и теперь стоял, повернувшись к нам спиной и глядя на улицу за окном. Он не сказал, что не поедет с нами, но я все еще сомневалась, что он сядет в поезд. На столе лежали три бумажных свертка с нашей одеждой, перевязанных бечевкой.

– Так, я вам приготовила хлеба с салом. До обеда не открывайте, а то я не знаю, как долго вам ехать, – предупредила мама.

– А почему нам не говорят, куда мы едем? – спросила я.

– Наверное, потому, что это секретная информация. «У стен есть уши», и все такое.

Олив забралась к маме на колени, обняла ее за шею и уткнулась в мамино плечо, содрогаясь от рыданий. У меня самой стоял ком в горле, но я очень старалась унять слезы и держаться ради брата и сестренки. Я поверить не могла, что мы вот-вот покинем маму, родной дом и все, что мы знаем и любим.

– Ну-ну, – сказала мама, обращаясь к Олив, – будет весело.

– Не хочу веселиться, – всхлипнула сестренка.

– Вот увидишь, тебе понравится. Через пару дней ты найдешь новых друзей, будешь лазать по деревьям, бегать и прыгать, так что и думать забудешь, как не хотела уезжать.

– Нет, неправда!

Я была с ней согласна. Мама вздохнула:

– Ну ладно, Олив.

Она заставила ее слезть с колен и поманила меня в спальню, жестом велев не шуметь, потому что малыш Фредди спал в стоявшей на полу колыбельке. Мама подошла к комоду, достала оттуда черную шкатулку, затем опустилась на кровать и похлопала по покрывалу рядом с собой. Я села. Мама открыла шкатулку. Внутри лежал красивый серебряный медальон на тонкой цепочке.

– Хочу отдать это тебе, Нелл, – объявила мама, вручая мне украшение.

– Но оно ведь твое, – возразила я.

– А будет твоим. Можешь вернуть его, когда мы снова встретимся.

Я взвесила медальон на ладони. Он был гладкий и прохладный.

– Открой его, – велела мама, приобняв меня за плечи.

Я расстегнула крошечную застежку и увидела внутри фотографию мамы и папы.

– Это фото с нашей свадьбы, Нелл. Красивые мы были, правда?

Я вгляделась в фотокарточку. На ней родители выглядели так молодо. У мамы были темные, еще не тронутые сединой волосы, а папа еще не отпустил бороду. Оба смотрели в камеру, будто кролики на удава.

– Мы были в ужасе, – улыбнулась мама.

– По-моему, вы здесь очень красивые, – сказала я.

– Повернись-ка, Нелл.

Я послушалась. Мама осторожно приподняла мои волосы и застегнула цепочку у меня на шее.

– Когда тебе станет грустно, – произнесла она, – ты вспомнишь, что мы с папой всегда у тебя на сердце. И если станет одиноко, откроешь медальон, посмотришь на меня и поймешь, что я скучаю по тебе так же сильно, как ты по мне.

– Обязательно, мама, – сказала я.

Ком в горле, который я так старалась проглотить, начал душить меня, и пришлось дать волю слезам. Я всхлипывала без остановки, и мое сердце рвалось на части.

Мама прижала меня к себе и погладила по голове. От нее пахло домом. Так мы и сидели на кровати, пока я не перестала всхлипывать. Тогда мама разжала объятия и достала из рукава платочек, чтобы я могла утереть глаза и нос.

– Я знаю, что ты будешь стойкой, моя Нелл, – произнесла мама. – Я верю, ты сумеешь позаботиться о брате с сестрой. С Олив будь поласковее, как ты умеешь, и проследи, чтобы Тони не вляпался в неприятности.

– Обещаю, мам.

Она улыбнулась:

– Я так горжусь тобой.

Я выдавила ответную улыбку.

– Все будет хорошо, – заверила меня мама. – Мы справимся, правда?

Я печально кивнула.

– Справимся, говорю тебе, – повторила она. – Ну пора, Нелл. Миссис Бэкстер вот-вот придет.

Она вернулась на кухню, а я опустилась на колени возле колыбельки, чтобы попрощаться с Фредди. Я погладила малыша по голове, но он не пошевелился. Когда мне доведется увидеть его снова?

Я натянула пальто и помогла одеться Олив, которая все еще всхлипывала. Мама написала наши имена на клочках бумаги и приколола булавками к пальто. Тони продолжал стоять у окна. Мама подошла к нему и обняла. Брат попытался отстраниться, но она крепко прижала его к себе, и через несколько секунд он все же обвил ее руками. На его лице застыло отчаянное выражение. Это было просто ужасно.

– Ну-ну, мой сильный мальчик, – услышала я мамин голос. – Ты должен быть сильным и позаботиться о сестрах. Согласен? Ради меня?

Он кивнул. Мама пригладила ему волосы и поцеловала в лоб. Как раз в это мгновение в дверь постучали, и в квартиру вошла миссис Бэкстер. Она окинула нас взглядом и улыбнулась.

– Готовы?

– Пожалуй, – тихо отозвалась мама.

– Не забыли продовольственные книжки?

– Они в узелке у Нелл, завернуты в одежду.

– А то там не обрадуются, если дети явятся без них.

– По-моему, я ничего не забыла, – ответила мама.

– Тогда пора выходить, – объявила миссис Бэкстер.

Мама еще раз обняла меня и Олив и улыбнулась Тони, который явно храбрился и с трудом сдерживал слезы.

– Это ненадолго, – пообещала она. – Скоро мы все снова будем вместе.

– С нами все будет в порядке, – сказала я.

– Я знаю, милая.

Как будто нарочно в эту секунду заплакал Фредди. Я была даже рада, ведь так мама смогла на что-то отвлечься.

– Ну, идем, – скомандовала миссис Бэкстер.

Мы взяли свои кульки и вслед за ней вышли за дверь, спустились по ступенькам и оказались на улице. Тихо капал дождь, Лондон стал серым и туманным, будто весь город грустил вместе с нами. Спустившись с крыльца, я взглянула наверх. Мама смотрела из окна, у которого совсем недавно стоял Тони, и держала на руках Фредди. Мы с Олив помахали ей и послали воздушные поцелуи, но брат даже не обернулся, просто зашагал вперед. В это мгновение я услышала свое имя. По улице навстречу мне бежала Анджела. Мы обнялись.

– Береги себя, – сказала она, – и возвращайся ко мне живой и здоровой.

Она сунула руку в карман и достала маленькую розовую ракушку.

– Я привезла ее из Маргита, Нелл, – объяснила Анджела, – и хочу, чтобы ты вернула ее мне, когда закончится война.

– Непременно. И ты пообещай, что будешь беречь себя.

– Не беспокойся, Нелл. Разве ты не знаешь? Только хорошие люди умирают молодыми.

Я с тяжелым сердцем смотрела ей вслед. Насколько было бы проще, если бы мы уехали из Лондона вместе. Я в последний раз оглянулась на наш дом и зашагала по дороге вслед за миссис Бэкстер и остальными.

Хотя мы не попали в основную волну эвакуации, на платформе все равно толпились чуть ли не сотни детей. Они кричали и бегали, устраивая форменный бардак. Некоторые из тех, что помладше, прятались за мамину юбку. Олив стиснула мою руку.

– Все будет хорошо, милая, – принялась успокаивать ее я, глядя на сестру сверху вниз. – Мы с Тони о тебе позаботимся.

– Я хочу к мамочке, Нелл.

– Знаю, но скоро она приедет к нам, а с ней и малыш Фредди.

Полная дама в ярко-красном пальто пыталась командовать всей этой толпой, но из-за невообразимого шума ее было совсем не слышно. Мы только видели, как ее рот открывается и закрывается, как у задыхающейся рыбы. Мужчина в солдатской форме подал ей громкоговоритель, и она с удвоенным энтузиазмом принялась за дело. Ее голос загрохотал над платформой:

– Мамы, пора попрощаться с детьми. Мы позаботимся о них и найдем каждому хороший дом, где они будут в безопасности. Дети, постройтесь по двое и возьмитесь за руки.

Такие новости вызвали новый шквал всхлипываний и рыданий, поскольку малышам пришлось отцепиться от матерей. Я даже порадовалась, что наша мама осталась дома. Миссис Бэкстер опустилась на колени передо мной и Олив.

– Ну, веди себя хорошо, Олив, и слушайся Нелл.

– Я к маме хочу, – повторила сестренка.

– Знаю, милая, но скоро вы снова увидитесь.

Миссис Бэкстер поднялась и обняла меня.

– Я буду скучать по вам, утятки.

– И мы по вам, миссис Бэкстер, – ответила я.

Она знала, что Тони обниматься откажется, так что просто положила руку ему на плечо.

– А ты присматривай за сестрами, Тони.

Тот кивнул, и миссис Бэкстер зашагала прочь, мы проводили ее взглядом. Мы с Олив махали, пока она не скрылась из виду. Миссис Бэкстер была последней ниточкой, связывавшей нас с домом, поэтому нам больно было смотреть, как она уходит.

Нам удалось найти вагон, где были свободные места. Я усадила Олив возле окошка. Мне уже доводилось ездить на поезде, а вот сестренка видела все это впервые. Она смотрела по сторонам, широко раскрыв глаза от восторга, смешанного с беспокойством.

– Тебе страшно ехать на поезде, Олив? – осторожно спросила я.

– Вроде бы нет, Нелл, – ответила она. – По-моему, тут пахнет уютно, и сиденье мягонькое. А поезд быстро едет?

– Сначала медленно, а потом набирает ход, и тогда мир как будто пролетает мимо тебя, – объяснила я. – Очень красиво.

Я приобняла ее, и мы вместе стали смотреть в окно. Встревоженная дама в красном продолжала загонять детей в вагоны, выкрикивая команды:

– Не разбредаться, ребята! К краю платформы не подходить! Крепче держите свои вещи!

– Да, пожалуй, поезд мне нравится, – решила Олив. – Только жаль, что мама и Фредди не с нами.

– Понимаю, милая, но ты очень хорошо держишься.

– Мне трудно, Нелл.

– Вот поэтому я очень тобой горжусь, и мама тоже гордилась бы.

Тони уложил наши кульки на багажную полку наверху, но садиться не стал. Он потирал лоб ладонью и явно был на взводе. Я все еще не могла поверить, что он зашел с нами в вагон.

– Может, сядешь уже? – сказала я.

Вместо ответа Тони опустил оконное стекло и выглянул на платформу.

Раздались свистки, поезд зашипел и вздрогнул, готовясь к отправке. Внезапно Тони протянул руку к багажной полке, схватил свой узелок, открыл дверь вагона и спрыгнул на платформу.

Я высунулась в окно и завопила ему вслед:

– Ты куда?!

– Домой! – раздался ответный крик. – Прости, Нелл.

Тони исчез в толпе. Внезапно пришло осознание, что теперь только я отвечаю за Олив, и мне стало тошно и одиноко.

Поезд медленно пополз прочь от вокзала. Я ничего не могла поделать: Тони убежал, мы остались вдвоем. Я снова опустилась на сиденье и обняла сестру.

– Куда делся Тони, Нелл? – не поняла она.

– Убежал домой.

– Почему он не едет с нами?

Я пожала плечами:

– Ты же его знаешь, Олив.

Она кивнула и очень серьезно произнесла:

– Он просто паршивец, Нелл.

– Боюсь, что так, милая, но не расстраивайся, мы с тобой не пропадем.

– Ты-то меня не бросишь, Нелл?

Я улыбнулась и взглянула на сестренку.

– Ни за что! Я тебя никогда не брошу.

Поезд начал набирать скорость, и я уставилась в замызганное окно на проносящиеся мимо улицы, дома и участки. Я оставляла здесь все, что было мне дорого. Мой милый Бермондси таял в клубах дыма.

Глава пятая

Дорога длилась целую вечность. Волнение, вызванное отъездом из Лондона, потихоньку улеглось. Мальчишки принялись задирать друг друга, а некоторые малыши начали плакать и звать родителей. Я окинула взглядом вагон. Странная тут собралась компания, ничего не скажешь. Это были дети Ист-Энда: большинство ни разу не ездили на поезде, а то и вовсе не отходили от дома дальше чем на пару кварталов. Даже мальчишки казались растерянными и сбитыми с толку, несмотря на всю свою напускную суровость. Они только-только начали осознавать, что все происходящее с ними очень серьезно.

Мы поделились обедом с двумя маленькими мальчиками, у которых, похоже, вообще не было с собой еды. Они поблагодарили нас, улыбаясь во весь рот. Тем, к кому попадут эти малыши, предстояло долго и упорно оттирать их от грязи, потому что они явно сто лет не умывались. Судя по тому, что мальчики постоянно чесали затылки, им придется, ко всему прочему, избавляться от вшей.

После обеда Олив задремала у меня под боком. Я смотрела в окно на незнакомые загородные пейзажи. Среди зеленых полей текли мелкие речушки, а на холмах виднелись коровы и овцы. Это был другой, более дружелюбный мир, о котором я раньше ничего не знала. Вся моя жизнь прошла среди домов и улиц Бермондси. Коров и овец я прежде видела только на прилавке, уже превращенными в мясо. Внутри у меня что-то приятно сжалось от предвкушения. На мгновение я почувствовала, что смотрю в будущее почти с нетерпением.

Нам дважды пришлось делать пересадку, и оба раза от нас отделялись группы детей, которые уже добрались до своего нового дома. Наконец мы прибыли. Поезд замедлил ход, подполз к платформе и остановился. Я потерла запотевшее окно рукавом, пытаясь понять, где мы, но все указатели были закрашены.

Дверь нашего вагона открылась, и внутрь заглянула какая-то женщина.

– Дети, – объявила она, – берите вещи и выходите на платформу. Живо, живо!

Я растолкала Олив.

– Просыпайся, милая, – сказала я. – Пора сходить с поезда.

Олив сонно потерла глаза и спросила:

– Мы приехали?

– Не уверена, – ответила я. – Но нам велели выходить.

Глаза у сестренки наполнились слезами.

– Я хочу домой, Нелл.

– Я знаю, солнышко, но нужно делать что говорят, и сейчас нам сказали сойти с поезда. Понимаешь?

– Ладно, Нелл, – зевнула Олив.

Я сняла наши кульки с багажной полки и помогла Олив спуститься на платформу.

Она посмотрела по сторонам:

– Где это мы?

– Понятия не имею. Может, вообще в Тимбукту.

– Это в другой стране?

– Кажется, да.

Станция оказалась маленькой, совсем не похожей на лондонские вокзалы, большие, шумные и темные. Повсюду были расставлены деревянные кадки с нарциссами. Женщина, которая открыла дверь вагона, видимо была здесь главной.

– Возьмитесь за руки и встаньте в колонну! – прокричала она. – Мы пойдем в деревенский клуб, где добрые жители Гленгарита смогут с вами познакомиться. – Затем дама добавила: – Для вас же будет лучше, если постараетесь хорошо себя вести и выглядеть достойно.

Я окинула взглядом пеструю толпу детишек на платформе: все испуганные, уставшие с дороги. При виде них слово «достойно» приходило в голову в последнюю очередь.

– Все за мной, – скомандовала женщина.

Я крепко сжала руку Олив, и мы зашагали от станции по центральной улице деревеньки. Здесь все было не похоже на знакомый мне мир. Бермондси отличался жесткостью, а тут чувствовалась какая-то особая мягкость. Даже воздух был другой – свежее и чище. Улица была вымощена булыжниками. Олив то и дело спотыкалась и хваталась за мое пальто.

– Гадость какая, – ныла она. – Почему у них нет нормальной дороги?

– Потому что тут тебе не Бермондси.

Дома у нас все здания были серые, потемневшие от дыма печных труб и сырого речного тумана. Здесь же виднелись домики светлых, пастельных оттенков: розовые, голубые, желтые. Все было настолько идеально, что верилось с трудом.

Мы прошли мимо лавок мясника и бакалейщика. Сами хозяева стояли в дверях и махали нам. Все казались такими милыми и дружелюбными.

Местные дети высыпали из домов и бежали вдоль нашей колонны, кривляясь и выкрикивая непонятные слова. Наша предводительница принялась ругаться и отгонять их, но те не слушались. Вместо этого они начали передразнивать ее походку. Дети проводили нас до самого деревенского клуба, куда нас быстро загнали, тут же захлопнув за нами дверь.

Женщину, которая нами командовала, эта прогулка явно утомила. Она тяжело дышала и хваталась за бок, как будто шла пешком от самого Лондона.

– Мне срочно нужна чашка чаю, – выдохнула она, ни к кому конкретному не обращаясь.

Через весь зал тянулся длинный стол, заставленный едой и напитками. Здесь были и сэндвичи, и булочки, и кексы с глазурью, мясные консервы и хлеб. Я уже не помнила, когда в последний раз видела столько еды. Большинство детей весь день почти ничего не ели, и теперь у них чуть глаза на лоб не полезли при виде такого пиршества. Взрослые, большинство из них женщины, стояли вдоль стен и смотрели на нас, а на маленькой сцене в конце зала ждала невысокая полненькая дама с громкоговорителем.

– Добро пожаловать, дети, – произнесла она так тихо, что мы с трудом разобрали слова.

Мужчина из зала крикнул:

– Говори громче, Гвинет!

– И правда, – хихикнула она.

Когда незнакомка вновь заговорила, ее голос загремел над залом, так что все, включая ее саму, вздрогнули.

– Что-то у меня не очень хорошо выходит, да? – сказала она, улыбаясь всем.

– Все отлично, милая, – отозвался все тот же мужчина, – и твоя новая укладка просто чудо.

Дама пригладила волосы.

– Спасибо, Дэй, – смущенно произнесла она, а затем продолжила: – Итак, я знаю, что вы устали и проголодались и вам немного страшно, так что долго вас мучить не буду. – Дама откашлялась. – От имени всех жителей Гленгарита хочу сказать, что мы рады приветствовать вас в нашей деревне. Мы гордимся возможностью распахнуть перед вами двери наших домов. Я очень надеюсь, дорогие дети, что вы будете здесь счастливы.

– Почему она так странно говорит, Нелл? – шепнула мне Олив.

– Понятия не имею.

– Знаешь что, Нелл?

– Что?

– По-моему, мы попали в другую страну.

– Тетенька, а можно уже поесть? – раздался одинокий голосок из зала.

Это помогло разрядить обстановку, и все рассмеялись.

– Конечно, можно, дорогие мои, – ответила дама. – Налетайте и угощайтесь. Все это приготовили для вас добрые жительницы Гленгарита.

Олив потянула меня за край пальто.

– Что, милая? – отозвалась я.

– Мне здесь нравится, Нелл.

Я улыбнулась:

– И мне тоже.

Олив показала на полненькую даму на сцене:

– Как думаешь, она возьмет нас с тобой?

– Ну рано или поздно узнаем, верно?

– Пожалуй.

– А вообще здесь все довольно милые с виду.

– Да, Нелл, все очень милые. Но я надеюсь, что нас возьмет эта тетя.

Дети накинулись на еду, как будто голодали неделю. Они сгребали угощение на тарелки и отходили в сторону со своей добычей. Я подозревала, что большая часть еды в итоге рискует проделать обратный путь.

– Ты проголодалась, Олив?

– Как волк.

– Ну тогда пойдем к столу, а то ничего не останется.

Я заметила, что женщины смотрят на Олив. Что ж, неудивительно, ведь она такая красивая. Несколько из них обратились к даме на сцене, показывая в нашу сторону, но потом покачали головой. Я подозревала, что они хотели взять Олив, но без меня.

Мы положили немного еды в тарелку и уселись на скамейку у стены.

– Это намного вкуснее хлеба с салом, Нелл.

Я была согласна. Возможно, это приключение окажется совсем не таким ужасным, как я боялась.

Взрослые тем временем делали выбор, и детей уводили. Некоторые с неохотой оставляли еду.

– Привет.

Я подняла взгляд и увидела даму, которая с улыбкой смотрела на Олив.

– Сколько тебе лет? – спросила незнакомка.

– Не знаю, – ответила Олив.

– Мы сестры, – поспешила сообщить я, – и будем держаться вместе.

– Чудесно, – сказала дама. – Дилан! – позвала она.

К нам подошел высокий мужчина. Он был одет в темный костюм и черную шляпу, а на шее у него виднелась белая повязка – может, он вернулся домой после ранения на войне? Красивая дама посмотрела на него и снова перевела взгляд на нас.

– Это сестры, – объяснила она.

Мужчина опустился перед нами на корточки и спросил с улыбкой:

– А имена у сестер есть?

– Ну конечно, есть, Дилан, – заулыбалась женщина, – и наверняка очень красивые.

– Я Нелл, – сказала я. – А это моя сестра Олив.

– Вот так и знала, прекрасные имена, – ответила дама.

– Похоже, моя супруга влюбилась в вас с первого взгляда, – произнес мужчина. – Верно, Бет?

Она кивнула.

– А я всегда доверяю интуиции жены. Так что, пойдете жить к нам?

Я посмотрела на Олив, и та ответила уверенным кивком. Она уже и думать забыла о даме на сцене и теперь не сводила глаз с красивой женщины, стоявшей прямо перед ней.

– Да, с удовольствием, – объявила я.

– Только можно нам сперва доесть, тетенька? – спросила Олив.

– Конечно, можно, – рассмеялась дама.

Проглотив остатки угощения, мы взяли свои кульки и вышли на улицу вместе с мужчиной и его красивой супругой.

Нас усадили на мягкое заднее сиденье блестящего черного автомобиля. Чтобы посмотреть в окошко, Олив пришлось встать на колени. В салоне пахло кожей и сигаретами. Я никогда раньше не сидела в машине. Оказалось, что это здорово. Я погладила прохладную гладкую обивку сидений и почувствовала себя ребенком из богатой семьи, а не нищим сорванцом из Ист-Энда.

Тони пришел бы в восторг. Он был, конечно, тем еще мелким пакостником, но внезапно я поняла, что скучаю по нему. Скучаю по его острым коленкам и дырявому свитеру и по тому, как брату всегда было плевать, что о нем подумают. И с какой отчаянной любовью он заботился о маме, так что порой даже я его не понимала. Эта любовь стала еще сильнее после того, как папа ушел на войну. Я уставилась в окно на домики и людей на улице. У лавки мясника выстроилась очередь. Здесь не было руин, которые остаются после бомбежек. Может, здесь вообще не было войны. С трудом верилось, что не далее как сегодня утром мы с Олив попрощались с мамой в стенах Рэннли-Корта, а теперь уже ехали на роскошном автомобиле в свой новый дом. Странно было сидеть в салоне с этими незнакомыми людьми, но ни страха, ни неловкости я не испытывала. Женщина то и дело поворачивалась и улыбалась нам, спрашивая, все ли в порядке, и указывая на различные важные места, которые мы проезжали.

– Это деревенская школа, – сказала она, – вон там магазин, а здесь почта. Отсюда вы сможете отправлять письма домой.

Я покосилась на Олив, чтобы узнать, не расстроило ли ее упоминание о доме, но она, судя по всему, даже не обратила внимания.

Проехав через деревню, мы свернули на дорогу, возле которой стояла старая каменная церковь. За ней тянулось поле.

– Что это? – вдруг спросила Олив.

– Где, милая? – не поняла женщина.

– Вон то, с ножками. Такое грязное. И вот еще, и вон там… С ума сойти можно! Да их тут целая сотня, чтоб мне провалиться!

– Это овечки, милая.

– Овечки?

– Да.

– Но овечки ведь должны быть белые, разве нет? Как белые облачка на ножках!

– На картинках они такие, но в жизни овечки ходят по грязным полям и успевают испачкаться.

Олив скривилась.

– Неправда, – продолжала настаивать она. – Овцы не такие должны быть.

– Может, это только у нас в Уэльсе овцы такие грязные, – предположил мужчина.

– Ну может. – Олив нахмурилась и прижалась носом к оконному стеклу. – Не похожи они на овец, – повторила она с глубоким недоверием.

– Ну в Лондоне-то вряд ли живет много овец, милая.

– Их там вообще нет, – вставила я.

– Вот видишь.

Олив это не убедило, и она продолжала бросать недовольные взгляды на грязных овечек.

Еще немного, и мы въехали через большие железные ворота на усыпанную гравием подъездную дорожку. Машина остановилась.

– Вот мы и прибыли, – объявил мужчина.

Все выбрались из машины. Мы замерли, глядя на дом, где нам предстояло жить. Это был прекрасный старый особняк, к тому же просто огромный.

– И в какой же части вы живете? – спросила Олив, с восторгом уставившись на открывшийся перед ней вид.

Женщина с улыбкой посмотрела на нее:

– Во всех сразу, пожалуй.

– Только вы двое и больше никого?

– Олив, – одернула я сестру, – это невежливо.

– Прости, Нелл.

– Ну теперь нас четверо, – поправила дама, и мы все улыбнулись друг другу. – Этот дом называется «Понт-ир-Хириан». Это означает «длинный дом в лощине». Красиво, правда?

– А что такое лощина? – спросила Олив.

– Это как бы низина, – объяснила женщина.

– А низина – это что?

– Черт подери, Олив, ты прекрасно знаешь, что такое низина, – возмутилась я.

– Правда? – протянула она.

– Да, правда.

Олив посмотрела на меня с недоверием.

– Помнишь спуск у нас за домами?

– С которого можно съехать на попе, когда выпадает снег? Да!

– Вот там и есть низина.

– Это был частный особняк, но теперь он принадлежит церкви, – объяснила наша дама, продолжая с улыбкой смотреть на Олив. – Мой муж священник, поэтому мы здесь живем, но сам дом не наш.

– Значит, вы тоже арендаторы, прямо как мы?

– Именно так.

– Если честно, сами мы бедны как церковные мыши, – сказал пастор.

Олив хихикнула:

– Значит, вы совсем как мы.

– Так и есть, – произнесла жена священника. Взяв Олив за руку, она повела ее к дому.

Парадная дверь была зеленой, а у входа лежал колючий коврик с надписью: «Добро пожаловать». Возле коврика в ряд стояли две пары сапог: большие мужские и еще одни поменьше, женские. Еще там была подставка для тростей и зонтов. Над крыльцом был небольшой деревянный козырек. Олив посмотрела на даму и улыбнулась, слегка подпрыгнув на месте. Думаю, она уже представила, как ее ботиночки будут стоять на крыльце рядом с обувью этой красивой женщины. На меня вдруг навалилась усталость. Я была счастлива, но ужасно утомилась.

Я немного отстала, чтобы еще раз взглянуть на дом. Никогда в жизни не видела таких больших особняков. В Бермондси мы жили в доме из красного кирпича – точнее, он был красным изначально, но теперь посерел и покрылся копотью, так что цвета уже не разглядеть. Этот особняк тоже был из кирпича, но бледно-желтого цвета, как будто выгорел на солнце. По стенам и крыше вился зеленый плющ. Его листья нависали над окнами, блестевшими в лучах вечернего солнца. Крыша была покрыта черепицей. Я увидела, как в дырочку в кровле влетела маленькая птичка с веточками в клюве. Значит, она строит гнездо. Скоро над крышей начнут виться птенцы, и мы сможем это увидеть.

С обеих сторон длинного особняка виднелись печные трубы, из которых тянулись вверх тонкие струйки дыма. В доме будет тепло. Я подняла взгляд на окна второго этажа, каждое с занавесками по обе стороны, с цветами на подоконнике, и мне тут же захотелось оказаться внутри и выглянуть оттуда на улицу.

Я взяла свой кулек, следом за всеми поднялась на крыльцо, вошла в зеленую дверь, которую оставили открытой, и оказалась в своем новом доме.

Глава шестая

На следующее утро меня разбудил солнечный свет, лившийся в небольшое окошко. Какое-то время я просто лежала, наслаждаясь теплом и уютом и думая о Тони. Я надеялась, что он благополучно добрался до дома. Хотела бы я знать, что сказала мама, когда братец заявился обратно. Я подозревала, что в глубине души мама была рада его видеть, ведь с ним ей будет не так одиноко. Олив все еще крепко спала. Она, как всегда, лежала на животе, подсунув ручку под щеку. Я окинула взглядом комнату – теперь она показалась мне еще красивее, чем вчера вечером. Нас уложили спать наверху, прямо под крышей. В комнате были скошенные белые стены, а через потолок тянулась перекладина из темного дерева. Огромная кровать занимала почти всю комнату. Одеяло было мягким, бледно-голубого цвета с желтыми цветочками по краю.

Дома мы спали, втиснувшись вдвоем на крошечную койку. Такой роскошной кровати у нас никогда не было, да и одеяла тоже. Мы спали под колючими коричневыми покрывалами, а когда становилось совсем холодно, отец приносил пальто и укрывал нас. По крайней мере, теперь мне в лицо не упирались пятки Олив. На противоположной стене висела картина «Тайная вечеря». На ней Иисус и двенадцать апостолов сидели за длинным столом и ужинали.

Я осторожно откинула край одеяла, слезла с кровати и подошла к окну. Деревянный пол у меня под ногами был теплым. Я отодвинула занавеску и посмотрела на сад. Там росли высокие деревья, зеленела трава и цвели цветы, а за садом виднелась церковь.

Олив пошевелилась. Я повернулась к ней. Она открыла глаза и улыбнулась.

– Доброе утро, соня, – сказала я.

– Я сперва не могла вспомнить, где я. – Она села в кровати, потом выбралась из-под одеяла и пришлепала ко мне. Ее теплая ручка сжала мою руку.

– Это церковь дяденьки, Нелл? – спросила Олив, глядя в окно.

– Думаю, да.

– Ничего себе, собственная церковь!

– Не думаю, что она его собственная. Мне кажется, церковь вообще нельзя купить.

– Потому что она принадлежит Боженьке? – уточнила Олив.

Тут мне пришлось задуматься. Пожалуй, церковь действительно принадлежала Богу. Отец Девлин в нашей церкви в Бермондси всегда называл ее Домом Господним. С другой стороны, если Бог владел церковью, как же Он собирал арендную плату?

– Не знаю, Олив, – призналась я.

– Спрошу у дяденьки, – решила она.

Мы умылись водой из тазика, который стоял на мраморном столике у стены, оделись и побежали вниз.

На кухне было тепло, приятно пахло цветами и зеленью. У окна стоял желтый диванчик, а по центру длинный стол. Камин был просто огромный. Рядом с ним лежали заготовленные дрова, а внутри уже потрескивал огонь.

Жена священника что-то помешивала в кастрюльке на плите, а ее супруг читал газету, но теперь поднял взгляд и улыбнулся.

– Выспались? – спросил он.

У него на шее все еще была белая повязка, и я наконец сообразила, что это вовсе не бинт, а просто такая штука, которую носят священники. Отец Девлин в нашей церкви тоже такую носил.

Я улыбнулась в ответ:

– Да, спасибо.

– Будете кашу и яичницу? – спросила хозяйка, улыбаясь нам.

– Настоящая яичница? – удивилась Олив.

– Сама настоящая, – ответила та. – У нас на заднем дворе живут курочки, которые каждый день любезно делятся с нами чудесными коричневыми яичками. Можешь покормить их потом, если захочешь.

Мы уселись за длинный деревянный стол. Солнце пригревало мне спину. Было так уютно, что я почувствовала, как все напряжение прошлого дня отпускает меня. Это хорошее место, и мы здесь будем в безопасности. Жена священника поставила перед нами тарелки с кашей. Я положила в рот ложку: каша оказалась сладкой и пахла сливками.

– Дяденька! – позвала Олив, прожевав очередную ложку каши.

– Да, солнышко.

– А та церковь принадлежит вам?

Он рассмеялся:

– Боюсь, Олив, нам вообще ничего не принадлежит. Мы трудимся во имя Господа, а Он не так-то много платит.

– По-моему, отцу Девлину Бог отсыпает деньги мешками, потому что у него есть кухарка, уборщица и большой блестящий автомобиль, и еще он ходит пить пиво в «Поросенка и свирель».

– А кто такой отец Девлин? – уточнил наш собеседник.

– Это священник в церкви, куда мы ходили, – объяснила я.

– Значит, ты католичка, Нелл?

– Ну, я немного отпала от церкви, – усмехнулась я. – Нашу разбомбили, а другая католическая церковь находилась слишком далеко.

– Но вы верующие? – уточнила жена священника.

– Что такое верующие, Нелл? – спросила Олив.

– Тетенька спрашивает, верим ли мы в Бога.

– Ну мы же читаем молитвы, да, Нелл?

– Конечно.

– И свечки зажигаем.

Я улыбнулась и кивнула.

– Значит, верующие, – с улыбкой заключила женщина.

– Мы, правда, не католики, – вставил священник, – мы методисты. В Уэльсе вообще много методистских часовен, но мы будем рады видеть вас в нашей церкви, если захотите прийти.

– Нам нельзя, – ответила я. – Это смертный грех – заходить в протестантскую церковь.

– Мы до скончания века будем гореть в преисподней! – серьезно добавила Олив.

– Ого, – сказала наша гостеприимная хозяйка. – Звучит жутко.

– Чтоб мне провалиться! – согласилась моя сестра.

– Олив!

– Но ведь так и есть.

– Я знаю, но ругаться не обязательно.

– Прости.

– Знаете что, девочки? Я думаю, Богу все равно, где вы будете Ему молиться, и, полагаю, Он не станет возражать, если вы сходите в нашу церковь. Мы можем провести вас незаметно, пока дьявол не видит. Что скажете?

Я улыбнулась:

– Ладно.

– Ваш папа на войне, Нелл? – спросила жена священника.

– Он служит во флоте, и мы все ужасно по нему скучаем.

– Не сомневаюсь.

– А здесь разве войны нет? – спросила Олив.

Я и сама задавалась этим вопросом. В Лондоне то и дело раздавались сирены воздушной тревоги, но здесь я еще ни одной не слышала и не видела ни одного дома, пострадавшего от бомбежки.

– К счастью, немцы не слишком нами интересуются, Олив. Достается в основном Кардиффу и Суонси. Иногда по ночам в небе над Кардиффом видны красные отсветы, и тогда мы молимся за них.

– В Лондоне то же самое, – сказала Олив. – Проклятые бомбы каждые пять минут.

– Олив! – Я возмущенно уставилась на нее.

– Но ведь так и есть.

– Да знаю я, но не обязательно все время ругаться. Дяденька священник, так же как отец Девлин. При нем бы ты ругаться не стала, а?

– Нет, а то бы он мне как назначил епитимью, разрази меня гром!

Я начала опасаться, что, если Олив продолжит в том же духе, нас живо вернут туда, откуда взяли. Но жену священника поведение моей сестры, похоже, не задевало.

– Да ничего, – сказала она. – В устах такой милой малышки эти слова все равно не похожи на нецензурную брань.

– Что такое нецензурная брань, Нелл?

– Это проклятые ругательства. Олив, а у тебя подбородок в каше.

– Ты выругалась, – ухмыльнулась она. – А при священнике ругаться нельзя, Нелл.

Тут уже мы все не удержались от смеха.

– Знаешь что, Олив, – сказал пастор, – можешь называть меня по имени, если хочешь. Меня зовут Дилан.

Мы никогда не обращались к взрослым по имени. Я была знакома с миссис Бэкстер всю жизнь, но не знала ее имени. Моя мама называла ее миссис Бэкстер, муж просто звал ее женой, а сама миссис Бэкстер называла мою маму миссис Паттерсон. Священник заметил, что мы озадачены.

– Или, может, просто дядя? Как вам такое?

Его жена поставила наши тарелки в раковину, а на их место принесла яичницу и хлеб, нарезанный толстыми кусками и намазанный желтым сливочным маслом.

– А меня можете звать тетя Бет, – с улыбкой предложила она.

– Хорошо, – с довольным видом объявила Олив. – Буду звать вас дяденька Дядя и тетенька Тетя.

– Отлично, – согласился священник, широко улыбаясь. – Ну теперь принимайтесь за яичницу, а потом сможете сходить и поблагодарить наших пернатых друзей за такой прекрасный завтрак.

Глава седьмая

Мы стояли, опираясь на калитку в конце сада, и смотрели на холмы. Здесь было так просторно: лоскутное одеяло зеленых полей тянулось до бесконечности, разделенное старыми каменными изгородями, поросшими мхом и плющом. За полями виднелись высокие деревья – целый лес, над которым кружили сотни птиц, то пикируя, то снова взмывая ввысь. Мне хотелось сорваться и побежать. Помчаться по этим полям, широко раскинув руки, чувствуя ветер в волосах. Мне хотелось стать частью этого чудесного места. Сердце переполняла радость. Я просунула руку под джемпер и сжала медальон.

Я оглянулась на дом, скрытый высокими деревьями. Он был такой красивый, что у меня на глаза едва не выступили слезы. Особняку подходило его название – «длинный дом в лощине». Наша мама тоже должна была попасть сюда, в это прекрасное место, подышать свежим воздухом, ароматами трав, деревьев и цветов, увидеть бескрайнее небо вместо лондонской грязи и смога. Я никогда не думала, что захочу жить где-то кроме Бермондси, однако теперь, стоя здесь, я чувствовала, что не хочу уезжать.

– Маме бы здесь понравилось, Олив.

– А Тони, как думаешь?

Я кивнула:

– Да, думаю, и ему тоже.

К ограде подошел конь. Он положил голову на калитку, и я погладила его шелковистую гриву. Животное тряхнуло головой, а потом ткнулось носом в мою ладонь. Мухи донимали беднягу, и он отгонял их хвостом.

– Ты ему нравишься, Нелл.

– Попробуй и ты его погладить, – предложила я. – Он не укусит.

– Ты то же самое говорила про лошадь скупщика, а она мне чуть руку не оттяпала.

– Так это потому, что ты ее погладила, когда она жевала корм. Лошади не любят, когда их отвлекают от еды. Да и вообще, она же ничего тебе не откусила, просто слегка припугнула.

– Ну а мне показалось, что она хотела откусить мне руку к чертям.

Олив забралась на калитку и перегнулась через край, чтобы дотянуться до животного.

– Привет, конь, – обратилась она к нему, гладя его по ушам. – Мы теперь тут живем с тетенькой Тетей и дяденькой Дядей. Мы будем тебя навещать каждый день. Правда, Нелл?

– Если хочешь.

– Я с радостью.

– Тогда будем.

– Надо бы его угостить. Что едят лошади?

– Траву, наверное.

– Ну травы тут и так полно.

– Может, еще яблоки, – предположила я.

– Пойдем поищем яблоки, Нелл.

Олив спрыгнула с калитки, и я пошла за ней через сад. Сбоку от дома рядами росли деревья, а между ними тянулись тропинки. Ветви были покрыты розовато-белыми цветами, их лепестки осыпались и ковром ложились на землю. Но вот яблок не было.

– Где же эти проклятые яблоки? – вздохнула Олив.

– Не знаю.

– Спросим тетеньку Тетю.

Мы вбежали в кухню.

– Уже сходили к курочкам? – спросила тетя Бет, вытирая руки полотенцем.

– Нет еще, – ответила я. – Но мы познакомились с конем.

– Его зовут Тоби.

– Значит, это мальчик? – уточнила Олив.

– Верно.

– Мы хотели угостить его яблоками, но на деревьях ничего нету. Куда они все подевались?

– Для яблок пока рановато, Олив. Боюсь, весной ты их не увидишь.

– А-а.

– Придется вам с Тоби подождать до осени.

– Значит, пока обойдется травой, – разочарованно вздохнула Олив.

Тетя Бет зашла в кладовую и вскоре вернулась с морковкой.

– Тоби их любит, – улыбнулась она. – Пойдет?

Олив схватила морковку.

– Да, тетенька Тетя! – ответила она и выбежала за дверь.

– Постараюсь уговорить ее называть вас тетя Бет, – пообещала я.

– Да ничего, – отмахнулась она. – По-моему, это даже мило и очень в духе Олив.

Я пошла к двери, но потом снова повернулась.

– Нам с Олив… Нам очень нравится здесь, у вас. Спасибо, что выбрали нас.

– Бог не подарил нам собственных детей, Нелл, так что вы для нас настоящее благословение.

– Как же так?

– Увы. – Она печально улыбнулась. – Но зато Он послал нам вас, верно?

– А вас – нам, – ответила я.

Тетя Бет подошла ко мне, пригладила мои волосы и заправила прядку за ухо.

– Вот нам всем повезло, правда? – сказала она с улыбкой.

Я обняла ее за талию. От нее не пахло домом, как от мамы, но она излучала любовь.

– Когда наиграетесь на улице, обязательно напиши письмо маме, чтобы она знала, что у вас все хорошо.

– И что мы счастливы, – добавила я.

Я вернулась через сад к калитке, где стояла Олив, вглядываясь в поле.

– Куда он, черт возьми, подевался?

– Позови его, – предложила я.

– Тоби! – закричала Олив. – Тоби, у меня для тебя морковочка! Хотела принести яблоки, будь они прокляты, но сейчас весна, яблок нет!

– Олив!

– М-м…

– Ты не могла бы заменить всех этих «чертей» и проклятия на что-нибудь другое?

– На что?

– Ну тебе вообще обязательно ругаться? Разве нельзя просто сказать, без ругани?

– Но ты же ругаешься, и Тони, и скупщик, и угольщик, и…

– Я знаю, но это в Бермондси. Там все ругаются. Мне кажется, здесь так не принято.

– Я постараюсь перестать.

– Вот и умница.

– А можно мне самой съесть морковку?

Я засмотрелась на поля. Меня вновь и вновь поражало то, какие они были зеленые.

– Нелл!

– Что?

– Можно мне съесть эту проклятую морковку? – крикнула Олив.

Вот тебе и «постараюсь перестать».

– Если хочешь, – сдалась я.

Мы вернулись к фруктовому саду. Олив села на траву и прислонилась к стволу дерева, а я легла рядом, чтобы полюбоваться голубым небом сквозь паутину ветвей. Потом я закрыла глаза, наслаждаясь теплым ветерком, ласкавшим лицо. Мне было так хорошо здесь, что становилось стыдно, ведь мама, Тони и Фредди оставались в Лондоне, а значит, в опасности. Я надеялась, что они скоро приедут.

– У дяденьки с тетенькой есть свои дети, Нелл?

Я открыла глаза и приподнялась.

– Бог им не послал.

– Даже при том, что они Ему служат?

– Я тоже об этом подумала. Как-то несправедливо, правда?

– Да, но такой уж Он, Бог, – заявила Олив, вгрызаясь в морковку. – Ну Он ведь не мог не знать, что мистеру Бэкстеру нужны две ноги, а не одна.

– Отец Девлин говорит, что пути Господни неисповедимы, – припомнила я.

– Может, в Бермондси не хватало одноногих людей, а Богу нужно было поддерживать их число. Как думаешь, может поэтому Он так сделал?

– Ну и странные же у тебя вопросы, Олив.

– Это потому, что я маленькая, – объяснила она, откусывая еще кусок.

– А тебе не кажется, что морковку нужно помыть, прежде чем есть? Мама всегда их моет.

– Да ведь я же не помру, Нелл, – возразила сестренка.

– Да, пожалуй, не помрешь, – согласилась я, усмехнувшись.

Олив откусила еще немного.

– Сколько мне лет, Нелл?

– Пять.

– Почему?

– В каком смысле «почему»?

– Почему мне пять?

Иногда я просто не поспевала за Олив, с такой скоростью сыпались ее странные вопросы.

– Потому что ты родилась пять лет назад, – отвечала я. – Ты провела на земле пять лет.

Похоже, ответ ее устроил, потому что она продолжила грызть морковку.

Я снова легла на траву и закрыла глаза. Мне нравились чувствовать, как теплые лучи прикасаются к лицу. Наверное, в Бермондси тоже бывали такие солнечные дни, но я не могла вспомнить ни одного. Точнее, я помнила жару, пыль и запах города, но здесь все было иначе. Здесь было чудесно.

– Нелл!

– Ну что еще? – недовольно буркнула я.

– А сколько тебе лет?

Я покачала головой, но не смогла сдержать улыбки: на мою сестру просто невозможно было злиться.

– Мне скоро четырнадцать, – ответила я.

– Это довольно много, Нелл. Тебе скоро нужно будет выходить замуж.

Я села на траве и обняла сестренку.

– Знаешь, как сильно я тебя люблю, Олив Паттерсон?

– Очень-очень сильно?

Я кивнула:

– Да, очень-очень сильно.

– И я тебя люблю, Нелл.

– Это хорошо, – сказала я, целуя ее в макушку. – Потому что мне было бы очень грустно, если бы ты меня не любила.

– Тебе не придется грустить, Нелл, я всегда буду любить тебя.

– Ну ладно, теперь пойдем напишем письмо маме, она, наверное, очень ждет от нас весточки.

Я взяла Олив за руку и повела ее в дом.

Мы сели за кухонный стол и начали сочинять письмо маме, чтобы рассказать, куда мы попали.

«Милая мама, – начала я. – Пишу, чтобы сообщить тебе, что мы с Олив здоровы и у нас все замечательно. Мы живем в доме пастора и его жены. Они очень милые. Их зовут мистер и миссис Морган, но мы зовем их тетей и дядей».

– Расскажи ей про коня, Нелл, – потребовала Олив, толкая меня под локоть.

«Олив просит передать тебе, что мы сегодня познакомились с конем по имени Тоби».

– Напиши, что я его погладила.

«Она просит написать, что ей удалось его погладить.

Надеюсь, у вас с Фредди и Тони все в порядке и вы скоро приедете к нам, потому что здесь чудесно».

Олив снова толкнула меня:

– Расскажи, что мы ели яичницу на завтрак, Нелл.

– Господи, Олив, давай ты свое письмо напишешь!

– Прости, Нелл.

– Я напишу, что ты ее любишь?

– Да, и про курочек не забудь.

– Олив!

Я закончила письмо так:

«Мы обе вас всех очень любим и скучаем. Пожалуйста, приезжайте поскорее. С любовью, Нелл и Олив».

Потом мне стало стыдно за то, что я рявкнула на Олив, и я добавила:

«Мистер и миссис Морган держат кур, и мы с Олив на завтрак ели чудесную яичницу из свежих яиц».

– Я написала маме про кур и яйца, Олив.

– Хорошо. Думаю, она будет рада узнать об этом, Нелл. Только лучше все же не рассказывать ей про протестантскую церковь.

– Я и не стала.

– Вот и хорошо, а то она будет беспокоиться, как бы мы не попали в ад.

Я закатила глаза и заметила, что тетя Бет смотрит на нас с улыбкой.

Глава восьмая

Нам с Олив предстояло учиться в одной школе. В Лондоне мы ходили в разные из-за возраста, но в этой маленькой деревеньке школа была на всех одна. Я не возражала, ведь так я могла все время присматривать за сестренкой. Через несколько недель мне исполнялось четырнадцать, после чего я уже не обязана была ходить в школу, но тетя Бет сказала, что будет лучше, если я пойду с Олив, а заодно и сама заведу друзей. Я была только рада – мне хотелось найти друга.

Школа находилась недалеко от дома священника, но в первое утро тетя Бет решила пойти с нами. Олив не желала уходить, не попрощавшись с курами. Она успела дать им всем имена. Ее любимицу звали Этель.

– По-моему, Этель похожа на миссис Бэкстер, – заявила сестренка.

Я уставилась на курицу, но, как ни старалась, не могла разглядеть никакого сходства с нашей соседкой. Затем Олив побежала через весь сад прощаться с Тоби.

– Я скоро вернусь, Тоби, – пообещала она, гладя его шелковистый нос, – и принесу тебе вкусную морковку, если смогу достать. Договорились?

Стоял чудесный весенний день. Мы пошли по дороге, которая вела от дома священника к центру деревни. Олив держалась за руку тети Бет и болтала без умолку. Я молча шла чуть позади, ведь вокруг было столько интересного, что я просто не успевала охватить все взглядом.

Важнее всего были цвета: синее небо, зеленые поля, трава на обочине тоже зеленая, но другого оттенка, яркая и потрясающе сочная. А среди зелени виднелись разноцветные точки: белые, желтые, розовые и голубые. Это были полевые цветы. В Бермондси они не водились, разве что редкие кустики крапивы и чахлая трава в канаве, но они были скорее серые, чем зеленые. На мой одиннадцатый день рождения отец водил меня в кино смотреть «Волшебника страны Оз», и теперь мне казалось, что я Дороти, которая из черно-белого мира попала в цветной. Это было невероятно.

Кроме синевы неба, белизны облаков, зеленой травы и всевозможных полевых цветов были еще покрытые бледным желтовато-розовым цветом деревья. У обочины росла вишня, усыпанная цветами, – я никогда в жизни такой красоты не видела. На ветках сидели птицы: дрозд с блестящими синеватыми перьями и еще какие-то маленькие птички – тетя Бет сказала, что они называются гаички, и это очень насмешило Олив. У них было желтоватое брюшко и черная шапочка на голове. Вокруг порхали бабочки, белые, похожие на клочки бумаги, подхваченные ветром, а еще пчелы и блестящие зеленые стрекозы.

Овечки паслись в поле под сенью огромных деревьев, покрытых зеленью. Листья шелестели и ловили золотистые солнечные лучи, будто играя ими. Взрослые овцы были крупные, покрытые грязно-белой шерстью, которую явно не помешало бы помыть, а вот ягнята были либо чисто белые, либо совсем черные. У них были длинные прыгучие ножки и маленькие черные носики. Ягнята скакали и резвились. Тетя Бет взяла Олив на руки, чтобы та могла заглянуть за изгородь и увидеть это. Моя сестренка принялась хохотать над их выходками. Ее глаза светились, и я догадывалась, что она, как и я, с трудом верит в происходящее.

В Лондоне всегда было шумно: люди кричали, смеялись, суда на Темзе гудели, а огромные краны скрипели, когда крутились туда-сюда с грузами. Грузчики ругались, насвистывали и кряхтели, взваливая мешки с сахаром на плечи. Женщины кричали на своих непослушных сорванцов, а малыши в колясках вопили, требуя внимания матерей. В общем, лондонцы очень много шумели.

Сначала мне показалось, что в деревне стоит тишина. Но я ошибалась. Если прислушаться, можно было услышать щебет птиц в кустах, шелест деревьев, ветви которых покачивались на ветру. По полям ползали тракторы, а в живой изгороди прятались пушистые кролики. Здесь все было наполнено звуками молодой растущей жизни, и мне это ужасно нравилось.

Ко всем этим чудесам надо добавить дорогу, которая вилась перед нами: две коричневые колеи от колес и зеленая полоса посередине. Дорога вела вниз, мимо церкви, где служил дядя Дилан, в деревню, где сгрудились хорошенькие домики. На веревках висело, развеваясь на ветру, выстиранное белье: платья в цветочек, рубашки, прихваченные прищепками, брюки, носки и другие вещи. Вокруг пышно цвели сады, радующие богатством оттенков, а стены домов были увиты девичьим виноградом.

Был даже пруд с утками, голубой, совсем как небо, только с розовыми водяными лилиями на зеленых круглых листьях. Я подумала, что надо будет попросить у тети Бет карандаши и нарисовать этот пейзаж, когда вернусь из школы. Я бы могла отправить этот рисунок маме и Тони.

– Нелл, с тобой все в порядке? – спросила тетя Бет, поворачиваясь ко мне. – Ты ни слова не сказала.

Я кивнула, боясь не справиться с голосом.

– О чем ты думаешь?

– О том, как здесь прекрасно. Я никогда такой красоты не видела, тетя Бет. Даже в книжке с картинками.

Она улыбнулась:

– В такую погоду и впрямь чудесно, а вот в дождь уже не так хорошо.

– Мне и дождь не помешал бы, – ответила я. – Я бы все равно была в восторге.

Я вприпрыжку догнала тетю Бет, которая поудобнее перехватила Олив, поднимая ее повыше.

– Посмотрите на овечку, тетенька Тетя! – воскликнула та. – Посмотрите! Она какает! Разрази меня гром!

Похоже, мою очаровательную сестренку было уже не исправить.

Школа была небольшой: приземистое каменное здание с массивной деревянной дверью посередине. На площадке резвились дети всех возрастов. Девочки прыгали через длинную скакалку, напевая незнакомую мне считалочку. Мальчики в коротких штанишках гоняли футбольный мяч и устраивали шуточные бои, валяя друг друга по земле. Олив схватилась за мою руку.

– Здорово здесь, правда? – сказала я.

Сестренка явно сомневалась.

– Ты так думаешь? – тихонько отозвалась она.

– Ты заведешь новых друзей, все будет хорошо.

– Точно?

– Конечно, а потом мы напишем письмо маме и Тони и обо всем расскажем.

Глаза Олив наполнились слезами.

– Я скучаю по маме.

– Понимаю, но ты должна быть смелой, чтобы мама тобой гордилась. Скоро она приедет вместе с Фредди и Тони, и ты сможешь им все здесь показать.

– Хорошо, Нелл, – согласилась Олив.

Я окинула взглядом небольшое здание школы и площадку, полную незнакомых детей, и сжала в кармане розовую ракушку, жалея, что со мной нет Анджелы, ведь на самом деле я волновалась не меньше Олив. Какая-то дама на другой стороне площадки заметила нашу троицу и поспешила навстречу нам.

– Здравствуй, Бет, – сказала она. – Слышала, что вы взяли к себе двоих.

Тетя Бет улыбнулась.

– Это Нелл, – представила она меня. – А это ее сестренка Олив.

– Добро пожаловать в нашу школу, – обратилась к нам дама. – Уверена, вам тут понравится.

– А вот я пока не уверена, – встревоженно пробормотала Олив.

– Ей всего пять, – объяснила я, – она немного нервничает.

– Здесь тебе нечего бояться, Олив, – заверила ее дама, а затем позвала, повернувшись к площадке: – Эгги!

Маленькая девочка, на вид не старше моей сестры, подбежала к нам.

– Эгги, познакомься, это Олив. Она новенькая, и ей нужна подружка, которая поможет ей освоиться. Возьмешь это на себя?

Девочка кивнула и улыбнулась Олив.

– Хочешь поиграть в классики?

Сестренка посмотрела на меня.

– Пойдешь играть с Эгги? – спросила я.

– Хорошо.

Девочки взялись за руки и побежали на площадку.

– Все будет в порядке, – пообещала доброжелательная дама. – Меня зовут миссис Роджерс. Добро пожаловать к нам в школу, Нелл.

– Я буду ждать вас, когда закончатся уроки, – сказала тетя Бет.

Она поцеловала меня в щеку, и я проводила взглядом ее удаляющуюся фигуру. У ворот она повернулась и помахала мне. У меня внутри потеплело. Мы с Олив попали в чудесное место, где нас окружили любовью и заботой. Бермондси остался в прошлой жизни, где-то очень далеко от этой маленькой деревенской школы среди зеленых холмов.

Я посмотрела на площадку, увидела Олив, которая уже играла в классики с Эгги, и подумала, что у нас точно все будет хорошо.

Глава девятая

Шли недели, а потом и месяцы, и постепенно деревенька Гленгарит стала нам вторым домом. Здоровое питание и свежий воздух нам обеим шли на пользу. Щеки у Олив порозовели, да и я уже не была такой худой, как раньше.

Бермондси превратился в далекое воспоминание. Конечно, мы скучали по маме, Тони и малышу, а мне не хватало моей дорогой подруги Анджелы. Зато здесь мы могли жить, не опасаясь налетов и бомбежек, и свободно бегали по полям и тропам. Иногда по вечерам мы все выходили в сад и смотрели на красные всполохи над Кардиффом, которые напоминали нам, что война продолжается.

Олив с Эгги очень сдружились и каждый день после школы играли вместе либо у нас, в доме священника, либо в кондитерской лавке, где жила Эгги. Олив рассказала, что Эгги родом из городка под названием Ковентри, который бомбили почти так же сильно, как Лондон.

– Эгги мечтает остаться здесь насовсем, – заявила однажды Олив. – И я ее понимаю. Ты только представь, как это – жить в магазине сладостей.

– Ты бы осталась без зубов, Олив, – возразила я.

– Да, но у меня же новые вырастут, правильно?

– Ах, Олив! – рассмеялась я.

– Ну ведь так и есть.

– Пожалуй, да, но представь, какой бы у тебя был вид, пока бы ты их дожидалась.

– Ей дают сладости каждую пятницу, и она делится ими со мной. Я обожаю Эгги, Нелл.

– Она очень милая, просто конфетка.

– Это потому, что она живет в кондитерской.

– Смекаешь! – усмехнулась я.

В школе не было детей моего возраста, и я немного завидовала тому, что у Олив есть подружка. Мне не хватало кого-нибудь, с кем можно поговорить, поделиться переживаниями. Так продолжалось до тех пор, пока однажды утром, войдя в класс, я не увидела высокую стройную девочку, которая стояла перед всеми, улыбаясь, как Чеширский Кот. У нее были темные, почти черные волосы, заплетенные в две блестящие косы. Она постоянно поправляла маленькие очки с круглыми стеклами. Девочка сразу мне понравилась, и я уже надеялась, что мы подружимся.

– Это Лотти Лавджой, – объявила миссис Роджерс, наша учительница. – Она приехала в эвакуацию из Брайтона. Это на побережье.

Мне доводилось слышать про Брайтон – он находился недалеко от Лондона. Я там никогда не бывала, но знала, что богатые ездят туда отдыхать. Наш скупщик с женой катались туда каждый год.

– На наши деньги, – возмущалась мама.

Я не могла точно определить, сколько лет Лотти, но с виду она была моей ровесницей. Я улыбнулась ей через весь класс.

– Добро пожаловать в нашу маленькую школу, Лотти, – сказала миссис Роджерс. – Почему бы тебе не сесть с Нелл? – Она указала на пустое место рядом со мной.

Лотти подошла ко мне и села, а потом посмотрела на меня и широко улыбнулась, и я ответила ей тем же.

На перемене мы уселись на ограду вокруг площадки, чтобы поболтать и познакомиться поближе.

– Ну и дыра! – вздохнула Лотти, глядя по сторонам. – Я даже не понимаю, что они говорят.

– Вовсе и не дыра, – с улыбкой возразила я. – На самом деле ты попала в рай.

– Да ну?

– Поверь мне, тебе здесь очень понравится.

– Ну я хотя бы понимаю, что ты говоришь, это уже плюс.

– Это потому, что я из Лондона. Было бы странно, если бы ты меня не понимала.

– Я бывала в Лондоне. Мой отец играл там в спектакле, и мы с мамой ездили на него посмотреть.

– Твой отец актер? – изумилась я.

Она кивнула:

– Поэтому меня зовут Лотти. В честь звезды мюзиклов Лотти Черри.

– Необычное имя.

– Но ее на самом деле не так звали. Она выбрала себе псевдоним.

Я никогда о таком не слышала. Я была уверена, что, когда тебе дают имя, это насовсем, даже если оно тебе не нравится. Я бы ни за что не подумала, что можно поменять имя.

– А еще она была директором театра «Альгамбра» в Брайтоне, так что между нами есть связь, – продолжала Лотти.

– Очень красивое имя, – сказала я.

– У тебя тоже.

– Спасибо.

– Не за что.

– У кого ты живешь? – поинтересовалась я.

– У какой-то старой курицы по имени Элиза Страт. Поистине кошмарная дама. В воскресенье безвылазно торчит в церкви, а я сижу голодная. По воскресеньям она не готовит, говорит, это грех против Господа. А как же грех против ближнего, то есть меня? Я же голодаю!

– Звучит ужасно. Знаешь что? Я спрошу тетю Бет, нельзя ли тебе по воскресеньям приходить к нам обедать. Она замечательная, я уверена, что она разрешит.

– Правда?

– Я спрошу.

– Спасибо, Нелл, ты настоящий друг.

– Тебе повезло, что эта Элиза Страт не таскает тебя с собой в церковь.

– А она пыталась. Сказала, что должна заботиться не только о моем теле, но и о душе. У меня было огромное искушение ответить, что она и с заботой о теле не очень справляется, так что к душе я ее подпускать не собираюсь. Но вместо этого сказала, что я агностик.

– Что это значит?

– Что я еще не определилась.

– С чем?

– Да со всем. В частности, с религиозными вопросами.

– И что она на это ответила?

– Если память мне не изменяет, она едва не подавилась крайне неаппетитной на вид пародией на сосиску.

За всю жизнь я не встречала никого похожего на эту девочку. Она как будто прилетела с другой планеты. Как это вообще – взять и стать агностиком?! Мои мама с папой решили бы, что у меня поехала крыша. И разговаривала Лотти совсем не так, как я, Олив и все, кого мы знали в Бермондси. Пожалуй, у меня дома ее сочли бы высокомерной, но у меня она вызывала восхищение. Я следила за движениями ее губ и завороженно ловила каждое слово.

– Отец считает, что мне еще рано выбирать себе религиозные убеждения, – продолжала Лотти. – Говорит, что мудрость прожитых лет поможет мне принять решение, и если я решу, что ни во что не верю, это мое право.

– Ничего себе!

– Ну то есть я не понимаю, зачем поливать бедного младенца водой и решать за него, во что ему верить. Откуда ребенку знать, во что он будет верить? Вот ты к какой церкви относишься, Нелл?

– Я католичка.

– И ты искренне уверена во всем, чему учит католичество?

Я молча уставилась на нее. Никто раньше не задавал мне такого вопроса.

– Вот видишь, – самодовольно усмехнулась она. – Ты не знаешь, так ведь?

– Я как-то об этом не задумывалась.

– Ну вот теперь можешь задуматься.

Я поудобнее устроилась на ограде, болтая ногами, и подумала о нашей церкви в Бермондси, какой она была до бомбежки: свечи, аромат ладана и красивая статуя Девы Марии с Младенцем Иисусом в яслях на Рождество. Все это было мне близко и знакомо, в это верили мои родители, поэтому мысли о церкви вызывали у меня теплые чувства.

– Я определилась, Лотти.

– Очуметь, как ты быстро, – удивилась она.

– Мне нравится быть католичкой.

– Что ж, по крайней мере, я заставила тебя задуматься.

– Так и есть, Лотти Лавджой, и за это я буду тебе вечно благодарна.

Тут мы обе рассмеялись.

– Ты мне скажи, если я тебя утомила своей болтовней. Отец говорит, что у меня рот не закрывается, поэтому я в итоге тоже окажусь на сцене.

– Не беспокойся, я бы сказала. У меня ведь тоже язык есть.

– Вот поэтому мы точно подружимся, Нелл, – заявила Лотти и взяла меня под руку.

Я рассказала тете Бет про Лотти, что она агностик и живет у Элизы Страт, поистине кошмарной дамы, и что в воскресенье Лотти осталась без обеда, потому что Элиза Страт весь день провела в церкви.

– Вот я и хотела спросить, нельзя ли Лотти приходить к нам обедать в воскресенье.

– Конечно, можно. Нелл, я так рада, что у тебя теперь есть подруга!

– И я рада, – призналась я. – Она немножко странная, но как бы, знаете, странная в хорошем смысле.

– А мы как раз любим странных людей, – улыбнулась тетя Бет.

– Тогда вы будете в восторге от Лотти Лавджой, – усмехнулась я в ответ.

Мы не очень хорошо знали местных детей, потому что приехавшие в эвакуацию обучались отдельно.

– В нашей школе все предметы преподаются на валлийском, – объяснила миссис Роджерс, – вот мы и решили вас разделить, иначе вам было бы трудно понимать материал.

Я решила, что это справедливо, и Лотти со мной согласилась.

– В школе и так скучно, – заявила она. – Не хватало еще мучиться с незнакомым языком.

– Значит, тебе не нравится школа?

– Да я туда всего неделю-то и проходила.

– Одну неделю?!

– Да, и это был кошмар.

– Что случилось?

– Моих родителей вызвали в школу, чтобы пожаловаться, что меня невозможно обучать, поскольку я отказываюсь сидеть на одном месте и начинаю ходить по классу.

– И что сказали твои мама и папа?

– Сказали, чтобы я забрала куртку из раздевалки, а потом мы ушли и больше не возвращались.

– Ого, а ты не жалела, что не можешь общаться с детьми своего возраста?

– Я нахожу большинство своих ровесников крайне незрелыми личностями.

– Я зрелая личность.

– Да, я это вижу, поэтому мы с тобой будем друзьями.

– А как же ты учишься, если не ходишь в школу?

– Ну, меня учат родители, и еще я много читаю.

– Значит, они не против, что ты не ходишь в школу?

– Нет, они за свободу самовыражения.

– Это еще что за чертовщина? – не поняла я.

– Это значит, что ты учишь то, что интересно, а не то, что выбрал за тебя кто-то другой.

– А разве по закону ты не обязана ходить в школу?

– Какой-то старикан регулярно меня навещает и проверяет, не отстаю ли я от ровесников. Он приезжает на велосипеде, и еще от него воняет рыбой. Мама каждый раз открывает окна, как только он уйдет.

– И как?

– Что «как»?

– Ну, ты не отстаешь от других?

– Нет, я их здорово обгоняю. Я, может, и его самого давно обошла. Он никогда надолго не задерживается. Что-то бормочет и почесывает затылок, так что у него с головы начинает сыпаться белая шелуха. – Лотти вздрогнула. – Противный старикашка! А потом он говорит: «Продолжай в том же духе», подбирает свой старый затертый портфель и убирается восвояси до следующей проверки.

Я еще никогда не встречала детей, не учившихся в школе, и подозревала, что это может сойти с рук только богатым.

– Не обязательно целый день торчать в душном классе, чтобы узнать то, что тебе интересно, – продолжала Лотти. – Есть же библиотеки, там полно книг, и все бесплатно. Я сама выбираю, что хочу выучить, а потом иду на пляж, сажусь на камни, слушаю море и дышу свежим воздухом, вместо того чтобы сидеть в одном кабинете с толпой вонючих мальчишек.

Я невольно улыбнулась. Меня восхищала эта необычная остроумная девочка.

– Я смотрю, ты тот еще фрукт, Лотти Лавджой!

– В каком смысле?

– Это значит, что ты просто чудо.

– Стараюсь, – ухмыльнулась Лотти.

Хотя я не понимала по-валлийски, мне нравилось звучание этого языка, такое нежное и напевное, словно красивая мелодия. Не знаю, как язык может быть похожим на песню, но мне он казался именно таким.

– Гипотетически это самый древний язык Британии, – сказала Лотти.

– Что такое гипо… гипо… Как там?

– Гипотетически?

– Ага.

– Это значит «предположительно».

– А, вот оно что!

– Это кельтский язык, так же как ирландский и шотландский.

– Ого, сколько всяких штук ты выучила, сидя на пляже.

– О чем я и говорю.

Сколько я ни общалась со своей новой подругой, мне все было мало. Я хотела знать о ней как можно больше.

– Расскажи мне про свой дом, Лотти, – попросила я.

Она закинула блестящую косу за плечо и ответила:

– По-моему, он идеален, хотя, конечно, это всего лишь мое мнение. Я живу в белом доме на набережной в Брайтоне. Дом у нас с большими эркерами, и когда входишь в комнату, то как будто оказываешься в открытом море, на яхте, посреди волн. А море каждый день разное, в зависимости от погоды и сезона. Иногда вода сине-зеленая, а иногда серая. Порой море злится, выплескивается на набережную, а в иные дни оно спокойно, как мельничный пруд, и лениво облизывает берег. Больше всего мне нравится смотреть на него ранним вечером, во время отлива, когда влажный песок блестит на солнце. Словами не передать, как это красиво, Нелл. Похоже на мокрый шелк, с которого серебряными ручейками стекает вода.

Я внимала каждому слову, которое произносила Лотти. Мне казалось, что я сама перенеслась туда.

– Я же тебя просила остановить меня, если буду слишком много болтать.

– А я не хочу тебя останавливать. Все это звучит просто чудесно. Я никогда не видела моря, но прямо сейчас оно как будто ожило в твоих словах.

– Боже, Нелл, это ужасно!

– Я из Бермондси, у нас там нет моря, только река.

– Закрой глаза.

– Зачем?

– Просто закрой.

Я послушалась, ожидая продолжения.

– Когда все это закончится, – тихо произнесла она, – ты приедешь ко мне в гости в Брайтон, и мы сядем на пляже у старой каменной стены и будем слушать, как море плещется о берег. Перекусим рыбой с картошкой, а потом подоткнем юбки и пойдем в воду помочить ноги. Я покажу тебе море, Нелл.

Я вздохнула и открыла глаза.

– Это похоже на рай, – призналась я.

Как раз в этот момент прозвенел звонок.

– Ну вот, пора возвращаться на грешную землю, – вздохнула Лотти.

– Бежим наперегонки, – предложила я.

Глава десятая

Раньше я думала, что жить в деревне скучно, но оказалось, это совсем не так. Каждую субботу в зале при церкви устраивали танцы. Дядя Дилан ставил нам самые разные пластинки, и мы с Лотти танцевали, а с нами и дядя Дилан с тетей Бет. Приходили к нам и хозяева кондитерской, а Олив с Эгги просто бегали по залу вместе с деревенскими детьми.

Раз в месяц мы смотрели фильмы на старом проекторе, который все время ломался, но мы не жаловались. Мы посмотрели «Тридцать девять ступеней» и «Хороших компаньонов», вместе хихикали над шутками Джорджа Формби[1], над Лорелом и Харди[2]. В тот вечер, когда показывали «Как зелена была моя долина», в зале собралась вся деревня, потому что события фильма разворачивались в Уэльсе и всем хотелось его посмотреть. Мест не хватало, поэтому дядя Дилан устраивал сеансы два дня подряд, и мы с Лотти ходили оба раза. И оба раза плакали, когда отец маленького Хью погибал в шахте. Многие вокруг нас тоже всхлипывали, так что, пожалуй, мало кого фильм оставил равнодушным. Даже у мужчин глаза блестели от сдерживаемых слез. Мальчишкам же больше всего нравились вестерны. Они орали во все горло и встречали возмущенными криками плохишей, гнавшихся за Хопалонгом Кэссиди, который удирал от них на своем верном коне Топпере. После сеансов мальчишки носились по улице, стреляя друг в друга понарошку и притворяясь мертвыми.

– Инфантилы, – фыркала Лотти с гримасой.

Мы с ней обожали эти вечера, когда можно было сидеть в темноте маленького зала и есть конфеты, которыми делилась Эгги. Особенно приятно было в ненастные дни, когда дождь стучал по крыше, а мы прятались от него в тепле и уюте.

По воскресеньям с утра мы ходили в церковь. Думаю, Бог не возражал, что среди прихожан затесались две отпавшие от церкви католички и агностик. Местная часовня была очень простая, совсем не похожая на католическую церковь в Бермондси, украшенную статуями и позолоченными колоннами. Я скучала лишь по образу Девы Марии. Дядя Дилан не наряжался в роскошное облачение и не грозил никому вечными муками в геенне огненной; он проповедовал любовь и прощение. Он молился не только за наших ребят, сражающихся на войне, но и за вражеских солдат, которые, по его словам, были такими же простыми молодыми парнями, как наши. Чьи-то сыновья, чьи-то братья, любимые внуки. Их тоже кто-то любил, и, если они погибали, воюя за свою страну, о них тоже скорбели. Дядя Дилан говорил, что и они заслуживают наших молитв.

Мы с Лотти стали ходить в церковный хор и петь гимны на валлийском. Я ничего не понимала, но меня это ничуть не беспокоило. Католическая месса велась на латыни, так что в ней я тоже не понимала ни слова.

Весна сменилась летом, и мы вдоволь набегались по холмам и полям вокруг Гленгарита. Мы понимали, как нам повезло оказаться в этом чудесном месте. Совершенно незнакомые люди распахнули для нас с Олив двери своего дома и открыли нам свои сердца. Я никогда не забуду это лето, когда мы жили без забот и могли побыть детьми.

Лишь одно нас печалило – то, что мама, Тони и Фредди по-прежнему оставались в Бермондси. Если бы только мама могла видеть, где мы живем и как хорошо это сказывается на нашем здоровье! Мы пополнели. Кожа у Олив прямо-таки сияла после долгих часов на свежем воздухе, и мы обе приобрели здоровый цвет лица. В Бермондси все были бледными. Если бы мама просто села на поезд и приехала, то своими глазами увидела бы, как здесь чудесно. Но в письмах она лишь отвечала, что Фредди болезненный малыш, так что они пока не могут отправиться в путь.

Однажды вечером мы с Лотти пошли к пруду и уселись на траве.

– Я просто не понимаю, Лотти, – призналась я. – Если Фредди болезненный, то ему как раз и нужно попасть сюда, разве нет? Уехать из сырой квартиры, подальше от смога и бомбежек. Почему она не едет?

– У взрослых все сложно, Нелл, – ответила Лотти, снимая очки и протирая их краешком подола. – Полагаю, дело в страхе перед неизвестностью. Мой папа говорит, что в жизни самое главное – с радостью встречать перемены и хвататься за каждую возможность. Нужно посмотреть в лицо страху и решиться.

– Там, откуда я родом, о таком даже не думают. По-моему, всем даже нравится чего-нибудь бояться. Наша соседка миссис Бэкстер жутко боится грома и молний, так что однажды в грозу она бросила своего бедного одноногого мужа и начала со слезами и воем ломиться к нам в дверь. Потом она спряталась под стол и сидела там, пока все не закончилось. Не вылезла, даже когда мы ужинали. Думаю, если бы мы ей предложили взглянуть в лицо страху, она бы нам просто врезала. Понятия не имею, почему нельзя спрятаться под собственный стол.

– Я знаю, мне повезло, что родители учат меня думать самостоятельно, – сказала Лотти. – Не хочу сказать, что они любят меня больше, чем твои тебя, ты не подумай, Нелл. Но они объяснили мне, что нельзя позволять страху вставать на пути у моих стремлений и что нужно отстаивать свои убеждения.

Я кивнула:

– Мы явно родом с разных планет, Лотти, но мне нравится все, чему я у тебя учусь. Если бы мы не встретились, я никогда бы обо всем этом не узнала.

Лотти приобняла меня за плечо:

– А я многому учусь у тебя, Нелл. Вот нам повезло, а?

– Да.

– Уверена, твоя мама скоро наберется смелости и сядет на поезд.

– Надеюсь, потому что Олив уже совсем не говорит о ней. Так ведь может дойти до того, что она начнет называть мамой тетю Бет.

– Ну тогда тебе просто придется напомнить ей, что в Бермондси у нее есть мама, которая ее очень любит.

Я коснулась своего медальона и сжала его в руке.

– Красивый, – заметила Лотти.

Я открыла створку и показала ей фотографии.

– Это твои родители? – улыбнулась она.

Я кивнула:

– В день свадьбы.

– Прекрасная пара, только вид у них такой, будто их ведут на казнь.

– Мама сказала, что они ужасно нервничали.

– Твой папа сейчас на войне?

– Да, у всех ведь так, верно?

– Почти.

– В каком смысле?

– Ну, мой папа тоже на фронте, но не воюет.

– А что же он там делает? – удивилась я.

– Развлекает солдат.

– О!

– Он выступает в составе концертной бригады. Мой отец против убийства себе подобных, Нелл. Я уверена, что, не стань папа фронтовым артистом, уже угодил бы в тюрьму. Но, по его словам, он лучше будет сидеть в камере, чем согласится убить другого человека.

– Но ведь развлекать солдат тоже нужное дело.

Лотти перевела взгляд на пруд:

– Он ведь не трус, понимаешь?

– Конечно, нет, Лотти. Судя по твоим рассказам, твой папа просто замечательный.

Лотти выдавила улыбку:

– Так и есть.

Внезапно раздалось низкое гудение. Мы запрокинули головы и, к своему ужасу, увидели, что к деревне, спускаясь все ниже к домам, едва не задевая деревья, подлетает самолет. Лотти схватила меня за руку, и мы кинулись бежать, вот только не знали, куда спрятаться. Гудение становилось все громче, и теперь самолет начал издавать звук, похожий на кашель.

– Он сейчас разобьется, Нелл! – воскликнула Лотти.

Вдруг с другой стороны улицы нас позвал какой-то мальчишка:

– Сюда! Скорее!

Мы бросились к нему, и нас провели через пекарню на задний двор, где было подготовлено убежище Андерсона. Мистер и миссис Эванс, владельцы пекарни, жались друг к другу на скамейке, а остальные, в основном мальчишки, сидели на полу. Мы, как могли, втиснулись рядом с ними, радуясь, что нашли укрытие.

– Спасибо, – поблагодарила Лотти мальчика.

– Ну мы же не хотим, чтобы такие прелестные крошки, приехавшие к нам в эвакуацию, погибли под завалами, верно, милочка? – усмехнулся он.

Лотти тут же возмутилась:

– Во-первых, я тебе не «милочка», во-вторых, если взглянуть на статистику по стране, ты обнаружишь, что мы обе вообще-то выше средних показателей роста для своего возраста.

Мальчишка не успел ответить на эту тираду, потому что наше укрытие сотряслось от жуткого взрыва, и даже земля под нами затряслась. Миссис Эванс перекрестилась.

– Господи помилуй, – произнесла она. – Чья-то бедная душа отошла к Богу.

– Ну будем надеяться, что это немец, – сказал один из мальчишек.

– Дэвид Винн! – одернула его хозяйка. – Разве наш добрый пастор не учил тебя, что все мы дети Господа и неважно, откуда мы родом и во что верим?

Мальчик виновато понурился:

– Простите, миссис Эванс.

– Стыдись, Дэвид.

– Но это и впрямь немцы, – тихо заметил другой мальчик. – Самолет был «хенкель».

– Ну кто бы там ни бы, такой смерти он не заслужил, – отрезала миссис Эванс.

– Как думаете, куда он упал? – спросил Дэвид.

– Надеюсь, что в поле, – отозвался второй мальчишка. – Надо пойти посмотреть, не нужна ли кому-то помощь.

– Думаю, там уже никому не помочь, – возразил мистер Эванс. – Лучше бы тебе туда не ходить, Герринт, кто знает, на что наткнешься.

– Я осторожно, – отмахнулся мальчик.

Герринт, похоже, был заводилой среди этих мальчишек. Он встал и шагнул к выходу, а мы все последовали за ним.

Снаружи мы увидели, что за деревьями поднимаются дым и пламя. Люди со всех сторон уже бежали в ту сторону. Герринт повернулся к нам.

– Вам, пожалуй, лучше остаться здесь, – объявил он. – Кто знает, что там творится.

Полицейская машина вывернула на улицу и так резко остановилась возле пекарни, что тормоза завизжали. Из автомобиля вылез полицейский, который принялся кричать, чтобы никто не совался на место взрыва.

– Оставьте это профессионалам! – рявкнул он.

– Еще не хватало – оставить все таким профессионалам, как ты, Глин Томас, – огрызнулась миссис Эванс. – Где ты там пропадал столько времени?

– Я как раз сел пообедать, миссис Эванс.

– Да уж, и, зуб даю, съел все до последнего кусочка, прежде чем сесть в машину.

– Вы же знаете, как Элис не любит, когда еда пропадает.

Миссис Эванс скрестила руки на груди, бросив на него гневный взгляд.

– Временами, Глин Томас, я вообще не могу понять, с чего вдруг ты подался в полицейские.

– Это призвание, миссис Эванс.

– Сомневаюсь, но, раз уж ты тут, пора бы тебе заняться делом.

– Уже бегу.

Миссис Эванс бросила взгляд на второго полицейского, сидевшего в машине.

– А что твой напарник?

– Ему жена дала с собой сэндвич перекусить.

Миссис Эванс насмешливо вскинула брови и удалилась в пекарню.

– Господи, дай мне сил, – бросила она через плечо.

– Пора за работу, Глин, – напомнил мистер Эванс. – Я поеду с вами. Герринт, тебя тоже возьмем.

– А как же мы? – спросил Дэвид.

– Вы оставайтесь здесь. Не помешает прочитать пару молитв. Думаю, этим несчастным сейчас особенно нужно заступничество Всевышнего.

Мы с Лотти отправились домой, погруженные в тяжелые мысли. Война добралась и до Гленгарита. Это происшествие потрясло нас обеих.

– Вот так живешь и не знаешь, что случится в следующую секунду. Я скучаю по родителям, Нелл. Ужасно скучаю.

Тяжело было видеть Лотти в таком состоянии. Она всегда излучала уверенность. На все у нее был ответ. Но это страшное событие выбило ее из колеи. Теперь Лотти словно стала обычным человеком, простым смертным, как все остальные. Я взяла ее за руку:

– Мой папа говорил, что иногда и с хорошими людьми случается что-то плохое и с этим ничего не поделать. У всех бывают черные дни.

– Как думаешь, каким был этот человек? – продолжила размышлять Лотти. – Сколько ему было лет? Не ждет ли его невеста или жена?

– Или дети, – добавила я.

– И ведь его семья никогда так и не узнает, верно? Всю жизнь они будут надеяться и ждать, что вот-вот откроется дверь и войдет он. По-моему, это самое печальное, – вздохнула Лотти. – Не знать и жить в ожидании.

– Мне кажется, я бы почувствовала, – задумалась я. – Мне кажется, я бы сразу поняла, если бы близкий для меня человек умер.

– Знаешь что, Нелл?

– Что?

– Ты единственная, не считая моих родителей, с кем я могу вот так поговорить. Спасибо, что дружишь со мной.

Мы остановились на дороге и обняли друг друга, разрыдавшись. Так мы и стояли, пока нас не нашли дядя Дилан и тетя Бет.

– Слава богу, вы обе целы! – воскликнула тетя Бет, кинувшись к нам.

– Это было ужасно, – пожаловалась Лотти.

– Все позади, – сказал дядя Дилан. – Вам ничто не угрожает.

Двух немецких пилотов похоронили на маленьком кладбище Гленгарита. Проводить их в последний путь пришла почти вся деревня, лишь немногие предпочли остаться дома. Панихида была простой. Мы спели гимны и помолились за этих молодых людей, отдавших жизнь за свою страну. Мы помолились о семьях, которые потеряли близких и никогда не узнают о их судьбе. Самолет весь выгорел, и никто не смог выяснить, кем были эти люди, но, по крайней мере, их похоронили по-христиански. Жители деревни отдали дань уважения этим ребятам. Пусть это были чужие сыновья, они заслуживали сострадания, и в тот день жители Гленгарита сумели его проявить.

Глава одиннадцатая

Мама все не приезжала, и я не понимала почему. В Бермондси ее ничто не держало. Здесь она была бы в безопасности, как и Тони с малышом. Я написала ей, уговаривая приехать поскорее. Через пару недель пришел ответ. Олив была в кондитерской, в гостях у Эгги, так что я забрала письмо, поднялась в спальню, села на кровать и начала читать.

Милая Нелл!

Я помню, что обещала тебе приехать в Уэльс, но я не могу. Я много думала об этом и решила, что хочу остаться здесь, в нашем доме. Понимаю, ты ждала услышать совсем другой ответ. Прости меня. Фредди чудесный малыш, вы с Олив непременно его полюбили бы. Он немного похож на Тони, только волосы у него скорее как у Олив, но он не такой крепкий, как вы все. Лучше я буду заботиться о нем здесь, в знакомом окружении, где все готовы нам помочь. Ты же знаешь, какие у нас добрые соседи. Мы держимся вместе и не бросаем своих в беде. Я знаю, Тони должен был уехать с вами и очень плохо поступил, убежав домой, но он мне так помогает, Нелл! Честно говоря, не знаю, что бы я без него делала.

Утешительно знать, что вам с Олив так хорошо в Уэльсе и что мистер и миссис Морган так добры к вам. Для меня важнее всего, чтобы вы были живы, здоровы и счастливы.

Пиши мне, Нелл. Я рада каждому твоему письму.

С любовью, мама.

Я побежала вниз, чтобы показать мамин ответ тете Бет. Она села за стол и прочитала письмо.

– Не знаю, что сказать, Нелл. Похоже, ее решение окончательное.

Меня охватил гнев. Она ведь обещала! Мы бы никуда не поехали, если бы знали, что она откажется последовать за нами.

– Но почему? – воскликнула я. – Она же знает, что всем здесь будет безопаснее. Ей всего-то и нужно сесть на этот треклятый поезд, больше ничего, неужели это так сложно?! Фредди смог бы здесь окрепнуть, я уверена, а Тони со временем привык бы. Я просто не понимаю!

– По правде говоря, я с тобой согласна, Нелл. Может, если я ей напишу, мне удастся на нее повлиять?

– А вы можете?

– Конечно. Прямо сейчас сяду за письмо.

– Расскажите ей, пожалуйста, как здесь чудесно и что нет никакого смога, только чистый воздух, который поможет Фредди окрепнуть.

– Обязательно расскажу, Нелл.

Я побрела на улицу. Меня переполняла злость. Мама всегда учила нас, что обещаниями просто так не разбрасываются и что человек стоит ровно столько, сколько его слово. Если уж дал слово, его нужно держать, если только тебе не мешают непреодолимые обстоятельства. И вот теперь она сама нарушила обещание. Я ушла в сад за домом и села под деревом. Может, она не так уж по нам скучает. Может, ей достаточно Тони и Фредди. Может, ей просто все равно. Я зажмурилась, и слезы обиды покатились по щекам. Впрочем, я быстро взяла себя в руки. О чем я только думала? Разумеется, мама нас любит. Она не может не скучать. Оставалось лишь одно объяснение: что-то мешает ей уехать из Бермондси и присоединиться к нам. И я подозревала, что дело не во Фредди.

Прошло еще несколько недель, и однажды после уроков я с удивлением обнаружила, что у ворот школы нас ждут дядя Дилан и тетя Бет.

– Я тут подумал: а не выпить ли нам с тобой по молочному коктейлю, Олив? – объявил дядя Дилан. – Что скажешь?

– С удовольствием, дяденька Дядя. А можно Нелл пойти с нами?

– Нелл и тетушке Тете нужно поговорить о своем, о женском.

– Ну ладно, – сдалась Олив.

Я проводила их озадаченным взглядом, понятия не имея, о чем таком «женском» нам нужно поговорить.

Тетя Бет взяла меня за руку.

– Давай пройдемся, Нелл, – предложила она.

Теперь меня охватил страх. Я поняла: что-то здесь не так.

– Что-то случилось, да? – спросила я.

– Мне пришло письмо от твоей мамы, Нелл.

– Что-то с Фредди?

– Нет, милая.

– Тони?

Она покачала головой:

– Боюсь, дело в твоем отце.

Я почувствовала, как тошнота подкатывает к горлу.

– Он ведь не погиб? Мой папа жив?

– Он пропал без вести, Нелл.

– Что это значит?

– Что никто не знает, где он. – Тетя Бет сжала мои руки в своих. – Это вовсе не значит, что он погиб.

– Тогда где же он, черт возьми?!

– Может, ранен, лежит где-нибудь в госпитале. На войне многие пропадают без вести, но в итоге им удается благополучно добраться домой.

Слезы покатились по моему лицу.

– Он не умер. Я бы почувствовала, если бы он умер.

Тетя Бет достала из кармана носовой платок и осторожно вытерла мне щеки.

– Вот почему твоя мама боится уезжать из Лондона. Она хочет быть там, когда он вернется.

– Значит, мама утаила от меня правду?

– Думаю, она не хотела, чтобы ты расстраивалась.

– Да, это похоже на нее. Тетя Бет…

– Да, милая?

– Обещайте, что не скажете Олив.

– Конечно, милая.

– Она еще слишком мала для таких новостей.

– Не хочешь сходить в церковь и поставить свечку за его здоровье?

Я кивнула, и мы зашагали в сторону часовни.

Внутри было прохладно: теплое солнце проникало в церковь только сквозь высокое окно над алтарем. Тетя Бет встала на колени и сложила руки в молитвенном жесте. Я опустилась на колени рядом с ней, но молитва не шла на ум. Мысли смешались. Мама часто молилась святому Антонию, к которому обращались за помощью в поиске утраченного. Однажды мы потеряли ботиночек Олив, и ей не в чем было идти в школу. Тогда мы помолились святому Антонию, и ботинок нашелся под кроватью, а потом мы сходили в церковь и зажгли свечу перед его статуей в благодарность за помощь. По словам мамы, если вещь потерялась, это вовсе не значит, что она утрачена навсегда. Она просто лежит где-то и ждет, пока ты ее отыщешь. И вот теперь я должна найти его – моего папу. Я обязана это сделать, вот только где же его искать? Я никак не могла сообразить. Может, он в Германии? Может, нужно искать там? Мне захотелось помчаться туда и обыскать каждый клочок чужой земли, чтобы найти его и вернуть домой. Может, его корабль затонул и папа остался один посреди огромного серого океана? Он мог быть где угодно, но в одном я не сомневалась: папа не погиб. Я бы почувствовала, если бы его не стало. Так я сказала Лотти и теперь продолжала в это верить. Если бы папа погиб, вместе с ним умерло бы что-то у меня внутри. Но этого до сих пор не произошло, а значит, он жив и вернется домой.

Глава двенадцатая

Мы приехали в Гленгарит весной, а теперь был уже декабрь, и все с нетерпением ждали Рождества. Пруд замерз, и некоторые смельчаки с удовольствием катались по льду. Герринт и другие мальчишки звали нас с Лотти присоединиться к ним. Я была бы рада, но опасалась, что Олив последует моему примеру и с ней что-нибудь случится, если вдруг треснет лед. Я видела, что Лотти тоже очень хочет пойти с ними, но понимает мои опасения. Так что мы смотрели на веселье с берега. Мы с Лотти очень сдружились, ну а мальчишки стали друзьями нам обеим. Мы одолжили у местных старые велосипеды и гоняли по дорогам вокруг деревни. До осени мы плавали в ледяных речушках, исходили все окрестные поля и дошли до леса, который было видно из нашего сада. Мы пили вкуснейшие молочные коктейли на заднем дворе пекарни миссис Эванс, а по субботам ходили в деревенский клуб и слушали пластинки на проигрывателе, который принес дядя Дилан.

В Бермондси моей единственной близкой подругой была Анджела, но теперь я впервые в жизни стала частью целой компании своих ровесников и была в восторге от происходящего. Мне безумно нравилась такая жизнь. Я понимала, что однажды мне придется уехать отсюда, но пока это чудесное место было моим домом, и я не желала терять ни минуты.

Я скучала по семье, но иногда, глядя на покрытые снегом холмы, чувствовала, что могла бы остаться здесь навсегда. Мне все здесь нравилось: и дом, и часовня, в которую мы с Олив так и прокрадывались, пока дьявол не видит. Я с восторгом наблюдала смену времен года, которой толком не замечала в Бермондси. Там смог часто смешивался с туманом, поднимавшимся от реки, и почти полностью заслонял солнце, а небо вечно казалось серым. Не было цветов, которые напомнили бы о начале весны, не было желтеющих по осени листьев, которые осыпались бы на землю и шуршали под ногами. Ну а летом стояла просто ужасная духота. В нашей квартире было всего одно окно, и временами становилось нечем дышать. Казалось, что воздух просто не может проникнуть в этот тесный лабиринт из высоких зданий. Пот стекал по спинам полураздетых грузчиков, таскавших тяжелые мешки на баржи. В карманах у рабочих лежали старые лоскуты ткани, чтобы вытирать лицо. Некоторые повязывали эти тряпки на головы, становясь похожими на пиратов. В жару люди чаще злились друг на друга. Детей чаще лупили, мужей чаще пилили. Все ругались больше, чем обычно. Летом в Бермондси можно было услышать кучу бранных слов.

Казалось, все шло уж слишком хорошо – в таких случаях жди беды, ведь так? Было ли у меня предчувствие? Или я просто не могла поверить, как нам повезло, что мы оказались здесь, за много миль от родного дома, и попали в дом к людям, которые любили нас и заботились как о родных?

Все мои страхи сбылись однажды вечером, когда мы влетели в кухню с чудесными новостями о том, что в школе устроят рождественскую ярмарку.

Тетя Бет и дядя Дилан сидели за столом.

– Нужно обязательно испечь пироги. Можно, тетенька Тетя? – воскликнула Олив.

Но та не ответила, и я поняла: что-то случилось.

– Сядьте, девочки, – велел дядя Дилан.

Олив продолжила щебетать:

– За лучшие пироги будут давать призы! Вы мне поможете, тетенька Тетя?

– Помолчи, Олив, – велела я.

– Я рассказываю тетеньке Тете про пироги.

– Понимаю, милая, но сейчас нужно немного помолчать.

– Нам нужно кое-что вам сообщить, – начал дядя Дилан.

– Вы ждете ребеночка? Ой, вот бы здорово! Я так люблю малышей! Я могу помочь за ним присматривать, – пообещала Олив. От нетерпения ей не сиделось на месте.

Тетя Бет погрустнела.

– Нет, Олив, мы не ждем ребенка.

– Очень жаль, – расстроилась моя сестренка.

Тетя Бет печально улыбнулась:

– Да, согласна.

– Я подумала, вдруг Боженька решил все же послать вам ребенка.

– Олив, замолчи, пожалуйста, – одернула ее я. – И сядь, прошу тебя.

Дядя Дилан опустил взгляд и какое-то время молчал. Тетя Бет протянула руку и сжала его пальцы и своих. Он тяжело вздохнул и посмотрел на нас.

– Сегодня нам сообщили, что мы должны уехать из этого дома.

– Почему? – нахмурилась я.

– Потому что мы нужны в городе, где сможем принести больше пользы пастве.

– Но вы нужны и здесь. Кто же будет заниматься церковью? Кто будет устраивать танцы и включать кино на проекторе?

– Идет война, Нелл, и всем нам приходится приносить жертвы ради общего дела. Жители Кардиффа каждый день теряют дома и близких. Слово Божие поможет принести им утешение.

– Значит, нам всем придется ехать в треклятый Кардифф?! – возмутилась Олив.

– Не всем, милая, – ответила тетя Бет. – Только мне и дяденьке Дяде.

– А как же мы? Нам нельзя с вами? – воскликнула сестренка.

– Это слишком опасно. Вас отправили в деревню, чтобы защитить. Мы бы ни за что не повезли вас с собой, даже если бы нам разрешили.

– И что же тогда с нами будет? – спросила я.

– Не сомневаюсь, вам найдут другой дом, где вас будут любить не меньше, чем любим мы.

Глаза у Олив наполнились слезами.

– Но я не хочу в другой дом. Я хочу остаться с вами и дяденькой Дядей.

– Я понимаю, и, если бы ехать с нами было безопасно, мы обязательно взяли бы вас.

– Конечно, взяли бы, – согласился дядя Дилан.

– Мы никуда не уйдем отсюда. Правда, Нелл? Чтоб мне провалиться, если мы уйдем!

– Похоже, у нас нет выбора, Олив.

Сестренка злобно уставилась на нас троих.

– А как же Тоби и курочки? Кто о них позаботится?

– Тоби не наш, Олив. Он и дальше будет пастись в поле, а заботится о нем его хозяин. А кур, боюсь, придется кому-нибудь отдать.

Олив вскочила со стула так резко, что он с грохотом упал на пол.

– Вот и нас вы хотите кому-нибудь отдать! – закричала она, а потом кинулась вверх по лестнице.

– Ей просто страшно и грустно, – объяснила я. – Она вовсе не хотела грубить.

– Мы понимаем, – вздохнула тетя Бет. – Мне сейчас тоже хочется швыряться стульями.

– Похоже, это очень непросто – быть слугой Господа, – сказала я.

– Он посылает нам много испытаний, – согласился дядя Дилан.

Я встала:

– Пойду поговорю с Олив.

Я поднялась в нашу чудесную спальню. Олив лежала на кровати лицом вниз и всхлипывала. Я села рядом и погладила ее по спине.

– Не хочу я никуда переезжать, Нелл, мне нравится здесь. – Она тяжело сглотнула.

– Я понимаю, но у нас нет выбора, как и у тети с дядей. Они не виноваты, Олив, а ты должна извиниться за то, что опрокинула стул.

– Он сам опрокинулся, Нелл, я тут ни при чем.

– Да неужели? – улыбнулась я.

– Ну только если чуть-чуть.

– Наверное, чуть-чуть ты, а чуть-чуть он сам.

Олив вытерла слезы и села.

– Да, думаю, так и было, но больше все-таки виноват стул. Стульям ведь не положено падать, правильно?

– Пожалуй, что так.

– А нам нельзя остаться прямо тут, Нелл? Мы бы оставили кур и питались яичницей, а ты уже достаточно большая, чтобы присматривать за мной.

– Мне кажется, так нельзя, Олив. Для детей есть особые правила. За ними должен следить кто-нибудь взрослый.

– Ну ростом ты не ниже миссис Эванс, – заметила сестренка, которой, похоже, начинала нравиться эта идея.

– Не думаю, что рост играет здесь какую-то роль, Олив.

– Но в деревне-то нам позволят остаться?

– Думаю, да. Надеюсь. Наверное, это можно устроить, только нужно найти кого-нибудь, кто нас возьмет.

– Может, нам пройтись по деревне и поспрашивать?

– Это будет невежливо.

Олив скривилась:

– Не понимаю, что тут такого невежливого.

– Я не хочу, чтобы ты беспокоилась об этом, Олив. Уверена, все как-нибудь само сложится.

– Хотелось бы, черт возьми, – буркнула она.

– Олив! Я же просила не выражаться.

– Отчаянные времена требуют отчаянных мер, Нелл.

– Это от кого же ты такое услышала?

– От Эгги.

– А она от кого?

– Да кто ж ее знает!

Несмотря на печальные новости, я расхохоталась. Моя сестренка умела меня смешить.

Глава тринадцатая

Дядя Дилан написал епископу и спросил, нельзя ли отложить переезд в Кардифф до Рождества. Мы с тревогой ждали ответа и очень обрадовались, когда получили письмо, в котором говорилось, что до Нового года уезжать не придется. Морганам разрешили отметить Рождество с нами в Гленгарите.

Однажды тетя Бет позвала нас с Олив на кухню и протянула нам деньги.

– Я подумала, что вы, наверное, захотите купить каких-нибудь подарков друзьям и родным, – улыбнулась она.

– Боюсь, мама не хотела бы, чтобы мы брали у вас деньги, тетя Бет, – начала было я.

– Ну что ты, Нелл, она бы не стала возражать, – защебетала Олив, забирая деньги из рук тети Бет. – Спасибо вам огромное-преогромное, тетенька Тетя, мы вам с дяденькой Дядей тоже что-нибудь купим.

– Олив!

– Что?

– Нельзя просто так брать у других людей деньги.

– Тетенька Тетя не «другие люди», Нелл. Она… Ну, она тетенька Тетя.

– Пожалуйста, возьми, Нелл, – добавила тетя Бет.

– Похоже, Олив уже сделала это за меня, – усмехнулась я. – Спасибо вам огромное.

– Девочки, вы нас так радовали все это время, и теперь нам самим хочется сделать вам приятное.

Кроме мясной лавки, пекарни и почты в деревне был еще универсальный магазин, куда мы и отправились за подарками.

– Можно я куплю что-нибудь для Эгги, Нелл?

– Конечно, можно, а я хочу найти подарок Лотти. А тете с дядей подарим что-нибудь от нас двоих.

– А маме с папой, Фредди и Тони?

– Боюсь, на них нам уже не хватит денег, но мы можем отправить им красивую рождественскую открытку.

– Ладно.

Магазин принадлежал вдове по имени миссис Левеллин. Она знала обо всем, что происходило в деревне. Миссис Эванс говорила, что хозяйка магазина узнавала о смерти человека даже раньше, чем он сам. Еще она всегда знала прогноз погоды и как дела у нашей армии на войне – побеждаем мы или проигрываем.

– Как думаешь, она ведьма? – спросила Олив.

– Глупости, конечно, нет, – ответила я.

– А как тогда она может предсказывать погоду?

– А знаешь, что я думаю, Олив?

– Что?

– Что ничего она не может на самом деле.

Олив кивнула и состроила серьезную мордочку.

– Ну, чем бы дитя ни тешилось…

– Вот именно, – ухмыльнулась я.

Мы остановились посреди магазина, рассматривая товары на полках. Здесь было множество всяких рождественских украшений: елочные шары, птички из фетра, бумажные фонарики, но ничего по-настоящему примечательного.

– Могу сказать вам, что понравится жене священника, – раздался голос миссис Левеллин.

«Вот так неожиданность», – подумала я.

– Ей нравятся любовные романы. Чем больше розовых соплей, тем лучше. Чтобы сплошные дрожащие губы и взгляды, брошенные украдкой из-под ресниц. Знаете, там вечно что-то вроде: «Он опустил взгляд, неровное дыхание вырывалось из его губ».

Я не смела посмотреть на Олив.

– А кто его вырывал? – удивилась она. – И зачем вырывать дыхание? Это же не зубы.

– Вырастешь – поймешь, – ответила миссис Левеллин, наклонившись в поисках чего-то под прилавком. – Вот, я как раз дочитала эту книгу. Совсем как новая. Я ее сняла с полки и читала осторожно, даже еду на нее не роняла. Можете взять за полцены, пойдет?

– Думаю, да, – согласилась я.

– А о чем эта книга? – поинтересовалась Олив.

– Ну… – начала миссис Левеллин, облокотившись о прилавок, – это история о том, как красивый лорд влюбился в бедную служанку, но отец не дал ему позволения на ней жениться, поэтому он отказался от наследства и все же женился, и они поселились в скромной хижине на болоте. Но потом оказывается, что девушка вовсе не бедна, ее подменили в младенчестве, и на самом деле она высокородная леди.

– В смысле, высокого роста? – не поняла моя сестренка.

– Нет, она аристократка.

– И что, отец лорда вернул ему наследство? – спросила Олив, которая жадно ловила каждое слово миссис Левеллин.

– Вернул, и они жили долго и счастливо.

– Такое я бы и сама почитала, – вздохнула Олив.

– Тебе такое читать рано, – повторила хозяйка магазина. – В конце там все довольно пикантно.

– Даже не спрашивай, – встряла я, обращаясь к сестре.

– Ну так вот, как я и сказала, она совсем как новая, и там полно дрожащих губ, так что жена священника будет довольна.

– Спасибо, – поблагодарила я и начала осматриваться в поисках подарка для Лотти.

– Что ищешь, Нелл?

– Что-нибудь для моей подруги Лотти, миссис Левеллин.

– Есть у меня одна штучка, – сказала та и скрылась в кладовке.

– Она точно ведьма, – прошептала Олив, – ведьма как есть!

Хозяйка магазина вернулась, держа что-то в руках, и протянула свою находку мне.

– Думаю, твоей подруге понравится.

Это оказался снежный шар. Под стеклом был очаровательный олененок, выходящий из леса. Я встряхнула шар, любуясь снежинками, плавно ложащимися на ушки животного и ветви деревьев. Лотти точно будет в восторге.

– Идеально, – произнесла я.

Миссис Левеллин самодовольно улыбнулась.

– У меня на такие вещи нюх, – заявила она. – Ну а тебе что, Олив?

– Мне нужен подарок для Эгги. Можете и для нее что-нибудь нанюхать?

Я еле сдержала стон.

– Думаю, твоей подружке Эгги пригодится красивая розовая ленточка, чтобы волосы в глаза не лезли. Так хоть можно будет ей в глаза заглянуть. Что скажешь?

– Вы правы, миссис Левеллин, ленточка отлично подойдет. Но только лучше желтую. Эгги любит желтый цвет.

– Что ж, желтую так желтую, – согласилась та.

– А что мы подарим дяденьке Дяде? – вспомнила Олив.

– Пастор большой любитель ирисок из патоки, – объявила хозяйка магазина, – но за ними вам придется сходить в кондитерскую.

Олив с восторгом уставилась на нее.

– Чтоб мне провалиться! Вы просто чудо! – воскликнула моя сестренка.

– Спасибо, Олив, – усмехнулась миссис Левеллин.

У Олив то и дело вырывались бранные словечки – ничего с ней было не поделать, – но меня больше удивляло то, что никто не возмущался. Наверное, если ты такая красивая, как моя сестра, тебе и ругань может сойти с рук. Вероятно, с красивыми людьми обращаются иначе. У меня-то шансов не было.

Хозяйка магазина аккуратно упаковала наши подарки в рождественскую оберточную бумагу, и мы вышли на улицу, довольные покупками.

– Счастливого Рождества, девочки! – сказала миссис Левеллин нам вслед.

– И вам счастливого Рождества! – ответили мы.

Затем мы сходили в кондитерскую за ирисками. Эгги сама их взвесила и пересыпала в бумажный пакетик, а потом вручила по одной нам.

– Хозяйка ничего не скажет, – шепнула девочка. – Она сама так делает, когда к ней приходят особенные покупатели.

– Вот бы и мне работать в кондитерской, – вздохнула Олив, когда мы с ней зашагали по улице.

– Если бы ты там работала, продавать быстро стало бы нечего.

Сестренка задумалась и наконец ответила:

– Думаю, ты права, Нелл.

Последним пунктом нашего маршрута была почта, где мы выбрали для мамы с Тони и Фредди красивую открытку. На ней был изображен особняк, очень похожий на наш дом у церкви. На крыше лежал снег, а в саду стоял снеговик с шарфом на шее и носом-морковкой. Мы подписали открытку прямо в отделении. Олив поцеловала конверт, прежде чем опустить его в ящик.

– С Рождеством, мама, – прошептала я.

В канун Рождества мы с Олив и тетей Бет вышли на улицу и набрали несколько охапок остролиста. Стоял ужасный холод. В поле дул ледяной ветер. У нас замерзли руки и покраснели носы, но мы не жаловались. Олив скакала вприпрыжку впереди всех, и ее прекрасные глаза сияли от радостного волнения.

– А почему с нами не пошел дядя Дилан? – спросила я, потирая ладони друг о друга.

– Он на секретном задании, Нелл.

– И что же за секрет? – спросила я с улыбкой.

– Ну, я бы тебе сказала, но тогда он перестанет быть секретом, верно?

Мы сложили колючий остролист, покрытый красными ягодками, в большую корзину и зашагали к дому.

В тот вечер мы все пошли на службу. Даже Лотти присоединилась к нам, несмотря на то, что она была агностиком и пока не определилась. Часовня сияла огнями. Было так красиво, что сердце у меня просто разрывалось от восторга.

Дядя Дилан напомнил нам историю самого первого Рождества в далекой-далекой стране. Мы помолились за наших солдат и за всех молодых людей, которые оказались втянуты в чужую войну. Помолились за их матерей, жен и сестер, который ждут и надеются.

Потом мы спели «Тихую ночь», «В яслях» и «Первое Рождество». Я сжала в руке медальон, помолилась за маму, Тони и Фредди и попросила Боженьку обнять моего папу и доставить его домой живым и невредимым.

После службы мы подошли к маленькому алтарю в боковом приделе церкви и преклонили колени перед вертепом. Мария склонилась над пустыми яслями, а Иосиф стоял рядом.

– А где Иисус? – спросила Олив. – И где пастухи с ангелами?

– День рождения Христа только завтра – тогда они и появятся.

– Ну вообще-то уже сегодня, – уточнила Лотти, – потому что уже перевалило за полночь.

– Тогда его надо поскорее принести, правда? – сказала Олив.

– Думаю, скоро принесут, – успокоила ее я.

На Рождество Лотти должна была остаться у нас, потому что ужасная женщина Элиза Страт планировала встретить праздник с сестрой, которая, по словам Лотти, была не менее ужасной.

– Я лучше одна просижу все Рождество, чем с этими двумя, – заявила моя подруга.

Когда мы направились к дому, стоял настоящий мороз. Дядя Дилан нес задремавшую Олив на спине. Небо было темным, как чернила, и звезд было так много, что казалось, будто над нами расстелили сверкающее покрывало.

– Я навсегда запомню это Рождество, Нелл, – сказала Лотти.

– И я тоже.

Мы взялись за руки и вошли в дом.

Глава четырнадцатая

Наутро я проснулась раньше остальных. Лотти крепко спала рядом. Ее распущенные темные волосы рассыпались по подушке и закрыли лицо. Одна рука лежала у меня на животе, и от этого меня охватило какое-то теплое, уютное чувство.

Мне не хотелось покидать этот дом, но, по крайней мере, у меня останется Лотти. Я перевела взгляд на Олив, которой сегодня постелили на полу. Она, как обычно, спала на животе, отвернув лицо в другую сторону, периодически издавая звуки, похожие на писк котенка. Я лежала и думала о нашей семье, оставшейся в Рэннли-Корте, и о том, как бы мне хотелось встретить это Рождество с ними. Я знала, что им будет точно так же не хватать нас с Олив, как и нам не хватает их.

Лотти пошевелилась и открыла глаза, а затем улыбнулась.

– С Рождеством, Нелл, – сказала она.

Я заставила себя приподняться.

– С Рождеством, Лотти.

Потом я наклонилась к Олив и аккуратно потрясла ее за плечо.

– Просыпайся, соня, Рождество наступило.

Сестренка со стоном зарылась в одеяло.

– Я спать хочу, Нелл, – пожаловалась она, зевая.

– Понимаю, милая, но ты же не хочешь проспать все Рождество, а?

– Не хочу, но у меня глаза не открываются. Наверное, они еще не проснулись.

– Идем, девочки, мне кажется, из кухни пахнет яичницей с беконом, – объявила я, скидывая с себя одеяло и выбираясь из постели.

Мы быстро оделись и побежали вниз. В камине горел огонь, а в углу стояла красивая елочка, наполнявшая комнату хвойным ароматом. Глаза у Олив стали размером с блюдца.

– Откуда она взялась?

– Дяденька Дядя принес ее вчера, – объяснила тетя Бет.

– Это и было его секретное задание? – улыбнулась я.

Она кивнула:

– Мы хотели сделать вам сюрприз.

Олив подошла ближе и уставилась на деревце, которое доставало почти до потолка, и потрогала ярко-зеленую хвою.

– Я скучаю по маме, – сказала сестренка и принялась громко всхлипывать.

Тетя Бет обняла Олив и села вместе с ней на пол, покачивая ее, пока та не перестала плакать, а потом поцеловала в макушку.

– Уверена, мама тоже по тебе скучает, солнышко.

Я посмотрела на Лотти и увидела, что ее глаза тоже наполнились слезами. Мы были в таком чудесном месте, но мечтали лишь о том, чтобы в этот день оказаться дома, с нашими семьями.

– Вижу, настроение у всех праздничное, – вздохнула я, и все рассмеялись.

После завтрака мы с Лотти пошли погулять по деревне, а Олив осталась помогать тете Бет готовить праздничный обед. Дяденька Дядя ушел в церковь читать проповедь.

Мы договорились встретиться с Герринтом и остальными ребятами возле пекарни.

– Тебе ведь нравится Герринт, да? – сказала я.

Лотти не ответила, но улыбнулась.

– Я угадала?

– Возможно, – ухмыльнулась она.

– Он тебе нравится как парень? Или просто как друг?

– Не уверена, что между этими вариантами есть какая-то разница.

– По-моему, есть, Лотти, хотя я не большой знаток по этой части.

– Как и я. У меня никогда не было ни мальчика-друга, ни парня. Он мне просто нравится, и, поверь мне, Нелл, это уже само по себе чудо.

– У меня тоже никогда не было парня, – призналась я.

– У тебя еще куча времени впереди.

– Я знаю.

– У меня кое-что для него есть, – смущенно сообщила мне Лотти.

– Правда?

Она кивнула и достала из кармана открытку.

– Ты подаришь ему открытку?

– Внутри я написала свой адрес.

– В смысле, адрес старухи Страт?

– Нет, мой адрес в Брайтоне.

– Ого, Лотти, это уже серьезно, почти как предложение руки и сердца, – хихикнула я.

Она шутливо пихнула меня кулаком:

– Помнишь, что говорил мой отец, Нелл?

– Твой отец много чего говорил.

– Что нужно посмотреть в лицо страху и все равно решиться. Поэтому я написала на открытке свой адрес и оставила отпечаток поцелуя внизу.

– Поцелуя?

– Да, и теперь думаю: вдруг это уже слишком?

– Нет, мне кажется, твой отец прав насчет страхов и всего такого прочего. Думаю, Герринту будет очень приятно получить поцелуй в рождественское утро.

– Правда?

– Да. А кто бы не хотел получить поцелуй на Рождество?

– Ну, это смотря от кого, – возразила Лотти.

Пекарня была закрыта, и мальчишки дрожали, стоя на холоде у дверей. Кроме Герринта и Дэвида пришли Риз, Эффан и Элид. Мне эти имена казались очень красивыми. Имена мальчишек в Бермондси не шли с ними ни в какое сравнение. Наш Тони – сокращение от «Энтони» – получил имя в честь святого Антония, которого так любила мама. У Тони были друзья, Дэннис, Джордж и Билли, а братьев Анджелы звали Робби и Стэнли. Я решила, что, если у меня когда-нибудь родится сын, я обязательно дам ему валлийское имя.

Мы поздравили друг друга с праздником и пошли к пруду. Стоял мороз, но мы были молоды и на такие мелочи внимания не обращали: Рождество же! Лотти и Герринт отделились от нас и отошли в сторону, в то время как все остальные уселись на скамейку.

– Может, догнать их? – предложил Элид.

– Думаю, сейчас мы там лишние, – остановил его Дэвид.

Элид посмотрел на него озадаченно:

– Почему?

Дэвид стянул с головы шапку, скомкал ее и бросил в Элида.

На обратном пути к дому начался легкий снегопад.

– Ну? – спросила я.

– Что «ну»? – усмехнулась Лотти.

– Ты подарила ему открытку?

– Да.

– И что?

– Он ответил мне тем же.

– Тоже подарил открытку?

– Нет, он подарил мне поцелуй.

Я поймала ее за руку, заставляя остановиться.

– Настоящий поцелуй? В губы?

– О, Нелл, это было… Это было…

– Прекрасно? – подсказала я.

Лотти покраснела. Ее глаза блестели.

– Идеально, Нелл. Это было идеально.

– Боже!

Лотти сорвалась с места и побежала, а я со смехом кинулась следом.

– Идеально! – закричала она. – Невероятно, безумно и просто идеально!

Похоже, моя подруга влюбилась в валлийского парня по имени Герринт. Вот так новости!

В доме царил дух Рождества. Тетя Бет переоделась в красивое изумрудно-зеленое платье чуть ниже колена. Изысканная шерстяная ткань ниспадала красивыми складками. Она завила волосы – изящные локоны слегка покачивались, доставая до плеч. По-моему, ей все это очень шло. Длинный деревянный стол был уставлен приборами и угощениями, как в книжках с картинками. Красивые хрустальные бокалы сверкали, отражая пламя свечей, освещавших комнату, а рядом с каждой тарелкой лежала яркая бумажная хлопушка.

– Это же не Этель? – спросила Олив, показывая на зажаренную птицу, лежавшую в самом центре стола. – Если это она, я есть не буду.

– Это индейка, – рассмеялся дядя Дилан.

– Ну тогда ладно, – согласилась Олив. – Знакомых индеек у меня нет.

Дядя Дилан произнес молитву. Мы взорвали хлопушки, надели смешные бумажные колпачки, зачитали друг другу нелепые шутки и принялись за пиршество.

После обеда мы помогли тете Бет убраться на кухне, а затем сели возле камина и обменялись подарками. Тете Бет очень понравилась книга.

– Какой чудесный подарок, – сказала она, слегка покраснев. – Как вы догадались?

– Миссис Левеллин помогла, – призналась Олив. – Она знает обо всем на свете.

Тетя Бет улыбнулась:

– Да, похоже на то.

– А еще она сказала, что вам, дяденька Дядя, понравится это, – добавила Олив, протягивая ему пакет с ирисками.

– Мои любимые, – обрадовался он. – Спасибо, девочки!

Тетя Бет подошла к комоду и вручила мне, Олив и Лотти по свертку.

Лотти распаковала свой, и там оказался красивый красный шарф и перчатки.

– Я подумала, что они будут отлично смотреться с твоими темными волосами, – объяснила тетя Бет.

– О, это же просто чудесно! – воскликнула Лотти. – Спасибо огромное!

– Я рада, что тебе нравится, – ответила тетя Бет с улыбкой.

В моем свертке тоже были шарф и перчатки, только сиреневого цвета, и еще книга «Энн из усадьбы Зеленые Крыши».

– Это всегда была моя любимая книга, Нелл, – сказала тетя Бет. – Там рассказана история сиротки, с которой постоянно происходят разные приключения.

– У нас дома никогда не было книг, – призналась я, – но я очень люблю читать. Спасибо вам большое.

– С Рождеством, Нелл.

Мы все повернулись к Олив.

– Ну а ты почему свой не открываешь? – спросила я.

Сестренка медленно и осторожно начала срывать бумагу с коробки. Она подняла крышку, и по щекам у нее покатились слезы.

– Ну что ты, Олив! – Я приобняла ее за плечи. – Почему ты плачешь?

Она повернулась ко мне:

– Это… О, Нелл, это…

Я заглянула в коробку. Внутри, завернутая в мягкую белоснежную бумагу, лежала красивая кукла. У нее было очаровательное личико и золотые локоны, а шляпка, платье и ботиночки были сшиты из нежно-голубой ткани. Я поняла, почему Олив потеряла дар речь. Ни у нее, ни у меня никогда не было куклы. Кукол покупали богатым детям, а не таким, как мы.

– Тебе нравится, Олив? – спросила тетя Бет.

– Это мне? – прошептала сестренка.

– Конечно, тебе!

– Насовсем?

– Разумеется, – улыбнулась тетя Бет.

Олив аккуратно достала куклу из коробки и обняла ее.

– Ты теперь моя, – произнесла она. – И я назову тебя Тетенька Тетя, потому что я люблю тетеньку Тетю и тебя тоже люблю.

– Отличный выбор, Олив, – похвалила Лотти.

Сестренка подошла к тете Бет и обвила ее руками за шею.

– Это самый-пресамый лучший подарок за всю мою жизнь, – сказала она. – Спасибо вам, тетенька Тетя. И вам, дяденька Дядя.

– Пожалуйста, Олив, – отозвался дядя Дилан. – Мы рады, что тебе понравилось.

– Я уже люблю ее и буду любить до самой своей смерти, – с серьезным видом пообещала сестренка.

Лотти тоже приготовила подарки для всех нас. Тете Бет и дяде Дилану она подарила коробку шоколадных конфет «Кэдбери», а Олив получила розовую фетровую сумочку.

Мне Лотти вручила маленькую коробочку.

– А это тебе, Нелл, – сказала она. – С Рождеством.

Внутри лежала голубая стеклянная брошь, которая заблестела на свету. Я приколола ее к кардигану и улыбнулась подруге.

– Она чудесная. Буду носить ее, не снимая, – пообещала я, а потом протянула ей снежный шар.

– С Рождеством, Лотти.

Она взял подарок в руки, и мы все увидели, как игрушечный снег мягко ложится на деревья и олененка.

– Какая красота! – воскликнула Лотти.

В очаге трещал огонь, на елке сверкала серебристая мишура. Я окинула взглядом всю комнату. Тетя Бет и дядя Дилан выбирали, какую конфету съесть первой. Лотти снова и снова переворачивала шар и смотрела, как падает снег, а Олив покачивала куклу на руках. Я почувствовала, как меня переполняет счастье. Нам с сестрой так повезло! Тетя Бет и дядя Дилан могли бы выбрать других детей; Лотти и Эгги могли попасть в эвакуацию совсем в другое место.

Ангел на верхушке елки смотрел на нас сверху вниз, а за окном порхали снежинки. Я знала, что никогда не забуду это особенное Рождество.

Глава пятнадцатая

В ночь на первое января мы все сидели в церкви у дяди Дилана и слушали звон колоколов, знаменующий начало сорок третьего года. Я думала о нашей семье, о папе, пропавшем без вести, и просила Господа защитить его и указать ему путь домой, в Рэннли-Корт, где его ждали мои братья и мама. Затем, уже направляясь обратно к нашему особняку, я задумалась о том, как сильно происходящее здесь отличалось от встречи Нового года в Бермондси. Там народ высыпал на улицы, кто-нибудь вытаскивал на площадь рояль, мужчины вываливались из «Поросенка и свирели», горланя «Старую дружбу». Колокола звонили во всех лондонских церквях, а суда на Темзе давали протяжные гудки. Возможно, на самом деле Новый год должен быть тихим праздником, как здесь. В тишине проще думать о людях, которых любишь. Я невольно обратилась мыслями ко всем семьям, которые разлучила война, к мальчишкам и мужчинам, которым уже не суждено вернуться домой. По дороге домой тетя Бет держала меня за руку, и мне хотелось сказать ей, что я люблю ее и буду скучать. Она сжала мои пальцы, как будто без слов поняла, о чем я думаю.

Грустно было смотреть, как дядя с тетей пакуют вещи в картонные коробки. Их отъезд сразу же перестал казаться чем-то далеким. Я все еще надеялась: вдруг кто-нибудь постучит в дверь и скажет, что они нужны здесь, в деревне, и уезжать не придется. Но этого не произошло.

Мы с Лотти сидели в дальнем углу сада. Со стороны поля дул сильный ветер, и мы обе дрожали.

– Но вы-то останетесь в Гленгарите, правда? – Лотти подышала на замерзшие руки. – Потому что я не смогу тут жить без тебя. Если бы не ты, жить у проклятой Элизы Страт было бы просто невыносимо. И как же я буду обходиться без воскресного обеда? Неужели мне снова придется голодать?

– Ты должна с кем-нибудь поговорить об этом, Лотти, потому что я уверена, она обязана кормить тебя каждый день, в том числе по воскресеньям. С чего она взяла, что по воскресеньям у тебя аппетит должен быть меньше, чем в другие дни?

Лотти вздохнула:

– Ну почему все идет наперекосяк именно тогда, когда только-только стало хорошо? Мой папа говорит, что мы хозяева собственной судьбы, но разве это так? Другие люди решают все за нас, и мы ничего не можем с этим поделать.

– Хоть бы сказали уже, куда нас поселят. Мне надоело, что Олив спрашивает меня об этом каждые пять минут, как будто у меня на все есть ответ.

– Это было бы слишком просто, Нелл. У детей, по их мнению, нет никаких чувств.

– Олив говорит, что заберет с собой кур.

– Я бы посмотрела, как она собирается это сделать.

– Мне было тяжело уезжать из Бермондси, но теперь я не хочу уезжать отсюда!

– Отлично тебя понимаю. Я закатила родителям истерику, когда они сказали, что придется отправить меня в эвакуацию. Меня никто не стал слушать, и я возмутилась, мол, вот тебе и свобода самовыражения. Теперь мне за это стыдно.

– А что они ответили?

– Сказали, что иногда им приходится быть моими родителями, а не друзьями, и сейчас как раз такой случай.

– Пожалуй, они были правы.

– Разумеется, но я не желала сдаваться без боя. Сами виноваты, что научили меня думать своей головой.

– Я тебе никогда не рассказывала, Лотти, но мой брат Тони должен был поехать в эвакуацию вместе с нами. Он даже сел в поезд, но, когда мы уже тронулись, выпрыгнул из вагона и убежал.

– С ума сойти! Он вернулся домой?

Я кивнула.

– И твоя мама ничего не сделала?

– Ну, скажем так, не думаю, что это ее удивило. Я поверить не могла, когда он согласился сесть в поезд.

– Немного похоже на меня.

– Тони – это просто нечто. Никогда не знаешь, что от него ждать. Если честно, я думаю, что без него проще, потому что хотя он мне и брат, хотя я и люблю его, но иногда он бывает редкостным паршивцем.

– Я тоже, – усмехнулась Лотти.

За три дня до переезда к нам пришла сотрудница социальной службы миссис Джонс. Вид у нее был виноватый и встревоженный. Она постоянно обмахивала лицо ладонью, как будто на улице стояла жара, а не мороз. Я сразу поняла, что у миссис Джонс плохие вести.

Мы все уселись за стол, дожидаясь, пока она заговорит. Соцработница глубоко вздохнула и сказала:

– Я обошла всю деревню, но взять девочек просто некому.

– Вы уверены? – спросила тетя Бет. – Они только успели привыкнуть, нашли друзей, и в школе все идет хорошо…

– Ну уж простите, но я не могу чудесным образом наколдовать им свободную комнату, миссис Морган. Поверьте, я пыталась.

– Мы не ставим под сомнения ваши усилия, – возразил дядя Дилан. – Но новый переезд будет для девочек сильным потрясением.

Миссис Джонс пожала плечами:

– Идет война, пастор, мы все делаем что можем, и за такой короткий срок я смогла найти место только на ферме в Понтбрине.

– Это же больше двадцати миль отсюда, – удивился дядя Дилан. – Не может быть, чтобы не нашлось ничего поближе.

Миссис Джонс явно не знала, что ответить. Она раскраснелась и теребила воротник пальто. Следующие слова она произнесла медленно и размеренно, как будто разговаривала с глухими:

– Если бы нашлось что-нибудь поближе, пастор, я бы поселила их там.

Олив жгла даму злобным взглядом, и я опасалась, что сестренка вот-вот ляпнет что-нибудь не то. Поэтому легонько пнула ее под столом. Она нахмурилась, но промолчала.

– Что ж, – улыбнулась тетя Бет, обращаясь к Олив. – Ферма, значит? Звучит интересно. Там, наверное, будут коровы, свинки и куры, может даже лошадь. Ты же любишь лошадок, да?

– У меня и тут есть лошадка, – буркнула Олив. – А коров я не люблю.

– Боюсь, милочка, тебе придется к ним привыкнуть, – заявила миссис Джонс, вставая из-за стола. Она так торопилась удалиться, что даже уронила сумочку. – Послезавтра я заберу их и отвезу на ферму.

– А имя у хозяев фермы есть? – с недовольным видом спросил дядя Дилан.

– Хэкеры, – ответила миссис Джонс, наклоняясь за сумочкой. Затем она поспешила к выходу, но в дверях обернулась. – Если вас это утешит, я тоже не хотела отправлять их туда и, как только в деревне появится место, очень постараюсь вернуть их обратно. Мне, знаете ли, самой неприятно приносить такие новости. Я отвечаю за сотни детей, которых расселила по семьям, и, поверьте, прекрасно знаю, что далеко не всем повезло так, как этим девочкам. Некоторые сбежали обратно домой.

– Вот бы из Гленгарита кто-нибудь сбежал, – сказала Олив.

Дядя Дилан встал и положил руку на плечо миссис Джонс.

– Вы отлично справляетесь, – заверил ее он.

– Спасибо, – произнесла та, шмыгнув носом, и удалилась, оставив нас в ужасном настроении.

– А как же Эгги? – спросила Олив. Ее глаза заблестели от слез.

– Иди ко мне, – позвала тетя Бет. Она усадила Олив на колени и поцеловала ее в макушку.

– Придется нам, как солдатам, выполнять свой долг и верить, что Господь позаботится о вас в новом доме, – вздохнул дядя Дилан.

– Что-то не верится, – угрюмо ответила моя сестренка.

Была суббота, поэтому мы с Олив пошли в деревню. Я отвела ее в кондитерскую попрощаться с Эгги.

– Не забудь взять адрес Эгги в Ковентри, – напомнила я.

– Не забуду.

Мы с Лотти встретились возле пруда, сели на скамейку и уставились на воду.

– Просто отвратительная новость, черт возьми, – сказала Лотти, когда я сообщила, что нам придется уехать из деревни.

– Да уж. Но у тебя хотя бы будет Герринт и все остальные ребята.

– Но тебя-то не будет, Нелл.

– Я не знаю, как все сложится на ферме у этих Хэкеров. Что, если мы им не понравимся? Или они нам?

– Мы будем писать друг другу, Нелл, и ты мне обо всем расскажешь, но я уверена, все будет хорошо. Как вы можете им не понравиться? Вы же совершенно чудесные!

Я улыбнулась:

– Ты тоже довольно-таки чудесная, Лотти Лавджой, и я буду жутко по тебе скучать.

– Я уже всерьез подумываю о том, чтобы написать родителям и попросить за мной приехать. Проклятая Элиза Страт теперь в два раза чаще стала ходить в церковь. Почему бы ей вообще туда не переехать? Вот честно, Нелл, если я задержусь здесь хоть немного, то исхудаю и умру мучительной смертью, а мое тело сожрут псы.

– Какие псы?

– Не перебивай, Нелл, я только разошлась!

– Прости.

– Даже когда она соизволит что-нибудь приготовить, это все равно невозможно есть! – продолжала Лотти. – Каждую пятницу она обязательно готовит рыбу, и на вкус эта рыба такая, будто завалялась с Тайной вечери – я не преувеличиваю!

– Тебе обязательно нужно рассказать об этом даме из соцслужбы.

– Я пыталась.

– И что она ответила?

– Сказала, мол, радуйся, что живешь с такой доброй христианкой, которая так любит Господа и чтит Его заповеди. Жаль, что детей она совсем не любит. Да если бы к ней поселили самого Иисуса, я уверена, Элиза Страт и Его бы голодом заморила. Думаю, она просто хочет, чтобы вся деревня считала ее святой. Ну или она положила глаз на священника.

Я ухмыльнулась:

– Священнику в той церкви, куда она ходит, лет девяносто, наверное!

– А ты думаешь, чертова Элиза Страт моложе?

Я обвила ее руку своей:

– Как же я буду теперь без тебя?

– Может, нам лучше просто сбежать и вместе попроситься к кому-нибудь еще? – вздохнула Лотти. – Желательно, чтобы этот кто-то умел готовить.

– Я буду писать тебе, – пообещала я. – Мы не потеряем друг друга.

– Разумеется! – ответила Лотти. – И однажды, когда закончится эта проклятая война, мы отправимся на побережье, и я покажу тебе море.

Мы с Олив молча сидели на заднем сиденье машины, глядя на Гленгарит, который медленно таял, оставаясь позади. Мы проехали мимо школы, где нам так нравилось. Мимо пруда, возле которого мы с Лотти так часто болтали обо всем на свете, мимо кафе, где бывали с друзьями. Когда мы проезжали кондитерскую, я услышала, как Олив прошептала:

– Пока, Эгги. – Она подняла Тетеньку Тетю, свою куклу, чтобы та тоже попрощалась.

Все это было так несправедливо. Лотти оказалась права: детей никто не слушал. Словно у нас вообще не было голоса. Нас отсылали куда-то против воли, отрывали от дорогих нам людей, и мы ничего не могли с этим поделать. Я понимала, что идет война, что все должны вносить свой вклад и чем-то жертвовать, но мы и так уже покинули родной дом и семью. Почему нам приходится снова проходить через это?

Завтрак прошел печально. Каждый раз, когда я смотрела на тетю Бет и дядю Дилана, мне хотелось расплакаться, но я держалась ради Олив. У тети Бет были красные глаза, как будто одна всю ночь плакала. Никому кусок в горло не лез, даже у Олив не было аппетита.

Дядя Дилан попытался всех подбодрить.

– Курочки расстроятся, если вы откажетесь есть их чудесные яйца, – сказал он.

– А мы ведь не хотим расстраивать курочек, правда? – добавила тетя Бет и попыталась выдавить улыбку, но получилось неубедительно.

Олив слезла со стула и подошла к ней. Тетя Бет усадила ее к себе на колени и обняла, а Олив уткнулась ей в шею и принялась всхлипывать. Все это было просто ужасно. Я даже подумала, что лучше бы треклятая миссис Джонс поскорее приехала и положила конец мучительному прощанию.

Мы вышли на крыльцо, дожидаясь машину, поставив свертки со своими вещами на пол. Уезжать из этого дома было почти так же тяжело, как из Бермондси. Нам было хорошо здесь. Тетя Бет и дядя Дилан стали для нас семьей, и мы знали, что никогда не забудем их доброту и любовь. К нам, чужим детям, они отнеслись как к родным.

Дорога длилась целую вечность. Ко всему прочему, лил дождь и дул порывистый ветер. Я вспомнила, как миссис Бэкстер, бывало, советовала нам: «Кутайтесь поплотнее, девочки, там такой ветер – того и гляди, нос откусит».

Миссис Джонс что-то тявкала о том, как нам повезло попасть на ферму и как она не сомневается, что нам там очень понравится.

– А вы сами видели эту ферму? – спросила я.

– Не совсем, – ответила она.

«Так не бывает, – подумала я. – Ты либо видел, либо нет».

– И откуда вы знаете, что нам там понравится? – встряла Олив. – Нельзя сказать, что кому-то что-то понравится, если сам ничего не видел.

«Олив в своем репертуаре», – подумала я, пряча усмешку.

Миссис Джонс повернулась и попыталась улыбнуться нам. Автомобиль чуть не съехал на обочину, и соцработница заметно запаниковала, пытаясь выровнять его. Мы с Олив даже не подумали улыбнуться в ответ. Нам обеим было паршиво, и мы не собирались притворяться, будто все хорошо.

Мы проехали множество симпатичных деревенек, но ни в одной не остановились. Машина катилась все дальше и дальше. Дома остались позади, их сменили бесконечные поля, бурые, голые и грязные. Тут и там торчали покосившиеся сараи, которые выглядели так, будто вот-вот рухнут. Эти места разительно отличались от зеленых лугов вокруг Гленгарита. Нас везли в какую-то глушь, или, как частенько говорил мой отец, «к черту на кулички». Я раньше не понимала, что это значит, но теперь мне стало ясно: мы и впрямь ехали к черту на кулички.

В конце концов мы свернули и еще несколько миль – по крайней мере, мне так показалось – проползли по неровной грунтовой дороге с ямами и жидкой грязью, которая летела из-под колес, забрызгивая стекла. Нас мотало по всему заднему сиденью, как мешки с картошкой. У меня появилось дурное предчувствие. Я надеялась, что ошибаюсь. Кто знает, возможно, у дверей нас встретит розовощекая жена фермера с тарелкой свежеиспеченных валлийских кексов.

Кажется, прошла целая вечность, прежде чем мы затормозили у распахнутых ворот. Вывеска, висевшая на одном гвозде, гласила: «Ферма Хэкеров». Нам пришлось наклонить головы, чтобы прочесть надпись.

Мы въехали в ворота и попали во двор.

– Ну вот и все, девочки, – с облегчением объявила миссис Джонс.

Она вышла из машины, но тут же поскользнулась и чуть не упала. Я успела выскочить и поймать ее под локоть.

– Спасибо, милая, – поблагодарила она.

Олив выбралась наружу следом за мной и в смятении уставилась на окружавший нас пейзаж. Вокруг разлилась целая река грязи, а мы стояли посреди нее в школьной обуви и белых гольфах. Мы огляделись в поисках сухой тропинки, по которой можно было бы дойти до двери дома, но ничего не увидели. Нам ничего не оставалось, кроме как лезть через это болото. Сам дом выглядел ужасно и с виду больше напоминал сарай. На окнах висели замызганные обрывки сетей. Краска на двери облупилась, все было забрызгано грязью. Олив вцепилась в мое пальто.

– Вы не можете нас здесь оставить, – выдохнула я.

– У меня нет выбора, – ответила миссис Джонс, избегая смотреть нам в глаза.

– Мне здесь не нравится, – прошептала Олив.

Меня охватила злость.

– Неудивительно, Олив. Что здесь вообще может нравиться? – бросила я. – Должен же быть еще какой-то вариант, хоть что-нибудь!

– Нет никаких вариантов, – отрезала миссис Джонс. – Может, если бы вы согласились жить по отдельности, мы бы нашли что-нибудь в деревне.

– Что ж, может, так было бы лучше.

– Нет, – возразила Олив, – мы должны остаться вместе.

– Но если бы это означало, что можно вернуться в Гленгарит…

– Если вы думаете, что я повезу вас обратно в Гленгарит, то ошибаетесь. Я еду к сестре, это совсем в другую сторону. Я устала, мне надоело, что все обвиняют меня, когда им что-то не по нраву. Миссис Хэкер с сыном ждут вас. Им уже выплатили за вас компенсацию, так что, увы, это окончательно. В доме у священника вас избаловали. К тому же, если вы вдруг забыли, сейчас война. Так что прекратите ныть и идите за мной.

Мы поплелись через вязкую жижу, которая заляпала нам ботинки и гольфы и забрызгала ноги. Миссис Джонс еще несколько раз чуть не упала, но я уже не стала кидаться ей на помощь. Она без зазрения совести собиралась бросить нас в этой дыре и умчаться к сестрице, в дом, вокруг которого, вне всякого сомнения, не разливаются реки грязи. В это мгновение я почти ненавидела ее и от всей души желала ей плюхнуться прямо в лужу и валяться там до утра.書

Рискуя жизнью, мы все же добрались до двери, и миссис Джонс постучалась, но ответа не последовало. Ну и славно, возможно, они переехали или просто утонули в грязи и их сожрали воображаемые собаки, о которых говорила Лотти, и мы сможем уехать из этого ужасного места. Увы, нам не повезло. Через какое-то время дверь приоткрылась, и из-за нее выглянуло морщинистое лицо.

– Чего вам? – буркнула его обладательница.

– А, миссис Хэкер, – с улыбкой залепетала миссис Джонс. – Я привезла девочек, которых вы столь любезно согласились взять к себе.

– Неужели? – каркнула старуха.

– Да, все так и было, миссис Хэкер.

Миссис Джонс пошарила в забрызганной грязью сумочке и просунула в щель между дверью и косяком какую-то бумажку.

Воцарилось молчание: хозяйка читала, что там написано. Ее, похоже, не волновало, что на улице льет и мы с каждой минутой мокнем все сильнее.

– Ну тогда заходите, – с неохотой проворчала она, открывая дверь пошире.

Мы вошли в дом. Трудно поверить, что такое возможно, но внутри было еще хуже, чем снаружи. В убогой полутемной комнатушке стоял холод. Окна были совсем маленькие и почти не пропускали свет. Слабый огонек горел в очаге, возле которого мы увидели два потертых стула. Почти все место занимал длинный стол, а в большой кастрюле на плите варилось нечто, по запаху напоминающее дохлую псину. Сама женщина имела весьма грубый вид; ее длинные жидкие волосы выглядели так, будто их никогда в жизни не мыли. Одежду прикрывал грязный фартук. Мне тут же пришла на ум ведьма из сказки про Гензеля и Гретель. Образ розовощекой жены фермера остался где-то за порогом, утонув в грязевой реке.

Миссис Джонс явно стало не по себе. У меня появилась надежда, что она просто не сможет бросить нас здесь. Я ушам своим не поверила, когда она, улыбнувшись нам, произнесла:

– Ну, ведите себя хорошо, девочки. Уверена, вы славно заживете здесь, на ферме. – Ничего больше не добавив, миссис Джонс отвернулась, распахнула дверь и скрылась за ней.

Хозяйка уставилась на нас.

– Я миссис Хэкер, – сообщила нам она. – Джимми вам покажет, куда положить вещи. Джимми! – крикнула старуха.

В комнату вошел мальчик. Он выглядел чуть старше меня.

– Отведи их в спальню, – коротко бросила хозяйка.

Мальчишка открыл дверь сбоку от камина. За ней оказалась лестница. Джимми кивком показал нам следовать за ним. Мы вцепились в свои свертки и начали карабкаться по узким ступенькам. Наверху он открыл еще одну дверь.

– Вам сюда, – объявил он.

Мы вошли в комнату. Там было ужасно холодно, да и пахло просто отвратительно. У стены стояла узкая односпальная кровать. Я вспомнила нашу широкую постель в доме у церкви и мягкое голубое одеяло с желтыми цветочками. Мои глаза наполнились слезами.

– Не слишком-то впечатляет, да? – сказал мальчик.

– Здесь что-то сдохло и гниет? – спросила я, зажимая нос рукой.

– Нет, просто прошлые детишки постоянно писались в кровать. Я бы открыл окно, но тут и так холодина.

Я не ответила, вместо этого спросив:

– Ты ее сын?

– Нет, конечно, – возмутился он, как будто я его оскорбила. – Я тоже в эвакуации, как и вы.

Олив пряталась у меня за спиной. Я понимала, что это странное место пугает ее не меньше, чем меня.

– Что она за человек? – поинтересовалась я.

– Мерзкая старая корова, – ответил Джимми.

– Она же не будет обижать Олив? Если да, я здесь ни минуты не останусь.

– Ни разу не видел, чтобы она кого-то била, даже при том, что последняя партия была просто кошмар. Она только причитает и ужасно готовит.

Мальчишка собрался было уходить, но потом повернулся и спросил:

– У вас есть что-нибудь ценное?

Я сунула руку под пальто и сжала медальон на шее.

– А тебе-то что? – огрызнулась я.

– Лучше отдайте мне, – велел Джимми.

– Ничего я тебе не отдам. – Я злобно уставилась на него.

– Не отдашь мне – заберет она, и тогда ты свои вещи больше никогда не увидишь. Ты меня, конечно, впервые видишь, но придется поверить мне на слово. Я все спрячу в надежном месте.

Я всмотрелась в этого мальчишку. Что-то подсказывало мне, что он говорит правду. У него были добрые глаза. Я подняла руку и расстегнула цепочку медальона, но все еще не решалась отдать его.

– Обещаю, я надежно его спрячу, – повторил мальчик.

Я протянула ему медальон, который он тут же убрал в карман.

– А это? – Джимми показал на брошь, приколотую к моему пальто.

– Это же стекляшка, – возразила я. – Ничего ценного.

– Старуха Хэкер – что твоя сорока, хватает все, что блестит.

Я сняла брошь и отдала ему. Меня все еще терзали сомнения: можно ли доверять тому, кого я впервые увидела пять минут назад? Но, похоже, выбора у меня не оставалось.

– Как вас зовут? – спросил мальчик.

– Я Нелл, а это моя сестра Олив. Паттерсон, – добавила я.

– Джимми Моррис, – отозвался тот. – Просто делайте все, что вам говорят, и ничего с вами не случится. Не беспокойтесь, я о вас позабочусь и твои ценные вещи надежно спрячу.

Только тогда я наконец улыбнулась. Пусть мы и попали к черту на кулички, зато у нас был союзник, а это уже лучше, чем ничего. И потом, возможно, нам повезет и скоро мы вернемся в Гленгарит. А пока придется довольствоваться тем, что есть. Может, все будет не так уж плохо. По крайней мере, так я думала, пока не увидела Альберта.

Глава шестнадцатая

Альберт был сыном миссис Хэкер, и она носилась с ним, как курица с яйцом. Ее глаза загорались всякий раз, когда он входил в комнату. Я возненавидела его с первого взгляда – этот тип людей был мне знаком. Детство в Ист-Энде не прошло даром, и я с ранних лет научилась понимать, кому можно доверять, а кому нельзя. Доверять Альберту Хэкеру я бы ни за что не стала и тут же решила, что никогда не оставлю Олив с ним наедине.

Когда в первое утро после приезда мы спустились из спальни, нам рассказали, что мы должны будем делать, пока живем под гнилой крышей Хэкеров.

Мы сели за длинный стол, и хозяйка поставила перед нами две тарелки, на каждой из которой лежала блестящая от масла яичница из одного яйца и кусок хлеба. Хлеб был черствый, а яичница больше напоминала застывшее желе.

К этому прекрасному завтраку прилагалась чашка черного чая, в котором не было ни сахара, ни молока.

– Надеюсь, вы не забыли продовольственные книжки, – прокаркала миссис Хэкер.

Я протянула их ей.

– Не могу же я кормить вас из своего кармана.

Я помнила, как миссис Джонс сказала, что хозяйке заплатили за наше содержание, так что я знала, что она лжет.

В кухню вошел Джимми. Он сел рядом с нами и улыбнулся, и я ответила ему тем же.

– Это ферма, – начала миссис Хэкер, сунув Джимми такую же неаппетитную яичницу. – Так что все должны вносить свой вклад. Джимми ухаживает за скотом. Можете помогать ему, он покажет, что делать. Не будете работать – не будете есть. Так уж у нас тут все устроено.

Я невольно подумала, какой вклад вносит ее драгоценный сынок. Может, и никакой.

– И чтобы вы знали, мой Альберт тут всем командует. Слушайтесь его, поняли? Делайте как он говорит.

Как раз в эту секунду в кухню вошел сам золотой мальчик. Он обтер грязные сапоги о железную решетку у входа, а затем уселся во главе стола и закатал рукава, обнажив толстые волосатые ручищи. Мать принесла ему целую тарелку еды и взлохматила его сальные волосы.

– А как же школа? – спросила я.

Миссис Хэкер уставилась на меня своими недобрыми глазками.

– Ты уже слишком взрослая для школы, – отрезала она.

– Я имела в виду Олив.

– Не будет никакой школы, – вставил Альберт.

– Но она должна учиться, – возразила я, злобно глядя на него.

– Да неужели? – оскалился тот.

– Да, должна.

– Ну, если хотите каждый день таскаться по десять миль туда и столько же обратно, так ради бога.

– У вас нет никакого транспорта?

– Для таких целей – нет.

– Но мне нужно ходить в школу, – тихонько сказала Олив. – Я должна учить уроки.

– Ой, беда какая, – буркнул Альберт, вытирая тарелку хлебом и заталкивая его в рот.

Я с отвращением уставилась наличный желток, стекавший у него по подбородку.

– Так вот, – продолжала миссис Хэкер. – У нас тут на ферме полно работы, и я не могу заставить Альберта попусту мотаться туда-сюда по бездорожью, чтобы она, – хозяйка кивнула в сторону Олив, – могла учить уроки. Мой сынок вообще никогда в школу не ходил, и ничего ему от этого не стало.

Джимми поморщился, и Альберт тут же отвесил ему подзатыльник.

– Чего ты там кривляешься, маленький выродок? – прорычал он.

Джимми не удостоил его ответом и встал из-за стола. Он поставил тарелку в раковину и объявил:

– Если хотите, идем, я вам все покажу.

Я была только рада сбежать из кухни, подальше от этих ужасных людей. К тому же хотелось поскорее выйти на воздух: после этой яичницы мне стало как-то нехорошо. Мы надели пальто и ботинки, грязные и мокрые после вчерашнего, и вышли вслед за Джимми.

– Однажды я его прикончу, – пробормотал он, шагая через двор.

– Я тебе помогу, – пообещала я.

– И я! – присоединилась Олив. – Я тоже тебе помогу.

– Спасибо, Олив, – улыбнулся ей Джимми.

– Пожалуйста.

Дождь закончился, но было по-прежнему холодно. Впрочем, здесь мне было бы холодно и в теплый солнечный день. Мы добрались до старого сарая и вошли внутрь. Джимми закрыл за нами дверь. Я насчитала пять коров в стойлах. Это были большие черно-белые животные. Раньше я видела коров только издалека и не понимала, насколько они большие.

– Это мои друзья, Олив, – объявил Джимми, гладя одну из них по широкой спине. – Подойди поближе, поздоровайся, они тебе ничего плохого не сделают.

Олив даже не пошевелилась.

– Ну и здоровенные! – произнесла она, окидывая животных настороженным взглядом.

– Но они очень добрые. Это Марта. У нее чудесные карие глаза, прямо как у тебя.

Олив подошла чуть ближе.

– Ты ей нравишься, – заметил Джимми. – Видишь, как она на тебя смотрит?

– А вдруг она просто хочет оттяпать мне руку?

Джимми рассмеялся:

– Да с чего вдруг она такое сделает?

– Потому что это огромная корова, черт возьми! – ответила Олив. – Лошадь скупщика однажды чуть не откусила мне руку. Я теперь знаю, что животные бывают коварными.

– Со временем ты их полюбишь, – заверил ее Джимми.

– Сомневаюсь, что мы здесь надолго задержимся, так что вряд ли, – возразила я.

– Все будет в порядке, главное не высовываться.

– К сожалению, я просто не умею не высовываться, да и Олив тоже. Мы из Ист-Энда, там нельзя прогибаться – не выживешь.

– Надеюсь, вы все же останетесь. Приятно, когда есть с кем поговорить.

– Ну, ничего обещать не могу, – ответила я, – но, пожалуй, мы попытаемся.

– Вот и хорошо, – с улыбкой сказал Джимми.

Я проследила взглядом за его рукой, гладившей уши Марты.

– Откуда ты родом, Джимми?

– Из Кардиффа.

– Это ведь не так уж далеко отсюда?

– Не очень.

– Почему же ты до сих пор не сбежал? Что угодно лучше, чем оставаться здесь.

Джимми прижался к теплому боку коровы.

– А мне некуда возвращаться, Нелл.

– А как же твои мама с папой? – спросила Олив.

– У меня их никогда не было.

– Что, вообще никогда? – удивилась я.

Джимми покачал головой.

– И как же ты тогда родился? – озадаченно поинтересовалась моя сестренка.

– Понятия не имею, Олив. Может, вообще прилетел из космоса.

– Вот это да! – воскликнула она. У нее чуть глаза не вылезли из орбит.

– Значит, ты сирота? – мягко уточнила я.

– Так и есть, – с улыбкой ответил он.

– Оливер Твист был сиротой, – вспомнила Олив. – И у него все закончилось хорошо. В начале было не очень, а в середине как-то сомнительно, но в конце у него все стало хорошо, правда, Нелл?

– Этот Оливер – твой друг, что ли?

– Не глупи, Джимми, – хихикнула Олив. – Он же из книжки, нам ее читала учительница в школе.

– Так что, говоришь, в конце у него все сложилось?

– Ага, оказалось, что он на самом деле сын богатых людей. Так ведь, Нелл?

Я кивнула, улыбаясь. Мне нравилось слушать, как Олив беззаботно болтает, будто уже забыла о том, что оказалась в самом худшем месте на земле.

– И он жил долго и счастливо.

– Может, и со мной так будет.

– Сначала тебе придется пожить у злого старика по имени Фейгин.

– Ну, вряд ли меня можно чем-то напугать после того, как я пожил у злой старухи по имени миссис Хэкер.

– По-моему, это очень грустно, что ты сирота, – сказала Олив.

– Не нужно меня жалеть. Мне подходит такая жизнь. Я вольная душа и сам поймаю удачу за хвост.

– Выходит, ты похож на мою подругу Лотти, – заметила я. – Она тоже вольная душа.

– Так лучше всего, – отозвался он. – Это место, конечно, та еще дыра, но пока оно мне подходит, а когда перестанет, тогда найду себе посох покрепче, завяжу пожитки в узелок и отправлюсь бродить по свету.

– Ты мне нравишься, – вдруг заявила Олив.

– И ты мне тоже, – ответил Джимми.

Я тут же решила, что это достаточно веский повод задержаться хотя бы ненадолго.

Глава семнадцатая

Наверное, почти ко всему на свете можно привыкнуть, вот и мы привыкли к жизни на ферме. Пока мы ухаживали за скотом, миссис Хэкер нас не трогала, и всех это устраивало. Олив обожала помогать Джимми и полюбила коров, но больше всего ей нравились свиньи. Она подолгу с ними разговаривала.

– Как их зовут? – спросила она однажды, когда мы отправились наполнять корыта пойлом.

– Да нет у них имен, – ответил Джимми.

– У всех должны быть имена, – настаивала Олив. – У коров же есть.

– Коровы – другое дело.

– Почему? Чем они отличаются?

– Просто хочу тебя предупредить, что не стоит к ним сильно привязываться. Поэтому я и не даю им имена.

Джимми посмотрел на меня, приподняв брови. Я понимала, что он имеет в виду.

– Свиньи, возможно, надолго не задержатся, Олив, – попыталась объяснить я.

– А куда они денутся?

– Ну смотри, – сказал Джимми, – у людей бывают домашние животные, верно? Например, кошки или собаки.

– У старого мистера Робертса есть пес, тот еще пакостник.

– Так вот, Олив, животные на ферме – это не домашние питомцы.

– А кто они?

Это был какой-то кошмар. Как объяснить маленькой девочке, что хрюшек выращивают, чтобы их есть?

– Некоторые вещи нужно просто принять, Олив.

– Как Святую Троицу?

– Именно так.

– Я все равно им придумаю имена.

– Как хочешь, милая, – улыбнулась я.

– Придумаю.

Джимми попытался научить меня доить коров, но, как я ни старалась, у меня ничего не выходило. Марте я не нравилась. Она топала ногой и постоянно оборачивалась, недовольно глядя на меня своими большими карими глазами. Джимми только смеялся над моими жалкими попытками. У него-то был настоящий талант. Он ласково разговаривал с животными, будто с людьми, осторожно выцеживая молоко из вымени. Мы с Олив изумленно наблюдали за тем, как ведро наполняется теплой жидкостью.

– Что это течет у нее из сиськи? – спросила сестренка.

– Молоко, – ответил Джимми.

– Молоко же появляется из бутылок, разве нет?

– Нет, Олив, его дают коровы, – с улыбкой сказала я.

Моя сестренка скривилась:

– Это не молоко, это она пописала! Я такое пить не буду!

– Похоже, нам с тобой нужно серьезно поговорить, Олив.

– Ладно, – согласилась та, – а пока я пойду дам имена свинкам. – Она выбежала из сарая.

– Бойкая у тебя сестра, – заметил Джимми, усмехнувшись.

Я кивнула:

– Олив всегда была такая.

– Вот бы у меня был братик или сестренка! Тебе повезло.

– У меня еще и два брата есть. Они остались в Лондоне с мамой.

– Скучаешь по ним, наверное?

– Конечно.

– Однажды вы снова увидитесь.

– А с кем ты жил в Кардиффе, Джимми?

– В сиротском приюте.

– И как тебе там жилось?

– Ну получше, чем здесь.

– Ты вернешься туда после войны?

– Когда тебе исполняется пятнадцать, тебя вышвыривают на улицу, а мне уже шестнадцать. Я достаточно взрослый, чтобы о себе позаботиться.

– И что ты думаешь делать?

– Не знаю, может, попытаю удачи в Лондоне.

– Точнее, в том, что от него осталось, – поправила я.

– Сколько тебе лет, Нелл?

– Почти пятнадцать.

– Ты высокая для своего возраста.

– Ростом я в папу.

Джимми поднял ведро и зашагал к дому.

– А что ты сделал с моим медальоном? – спросила я.

– Закопал в поле под старым дубом. Не волнуйся, я положил его в жестяную банку, так что, когда откопаем, он будет как новенький. Тебе он очень дорог, да?

– Мне его дала мама, когда мы уезжали из Бермондси, поэтому – да, для меня он важен.

– Что ж, он надежно спрятан, так что можешь не беспокоиться. Если хочешь, я тебе покажу место, где он зарыт.

– Спасибо, Джимми, – улыбнулась я.

– Пожалуйста, Нелл.

Дни на ферме тянулись долго: мы вставали раньше шести утра и помогали Джимми ухаживать за животными. К вечеру Олив уже едва держалась на ногах и готова была заснуть прямо за ужином. Уложив ее спать и немного почитав «Энн из усадьбы Зеленые Крыши», я шла к Джимми, и мы проводили вечера вместе. Поначалу я побаивалась оставлять Олив одну, но в итоге поняла, что, пока миссис Хэкер возится на кухне, моя сестра в безопасности. Спальня Альберта находилась на первом этаже, так что у него не было повода подняться наверх.

Чем больше я узнавала Джимми, тем больше мне нравился этот милый, добрый парень. Ни ему, ни мне не хотелось проводить время в обществе Хэкеров, так что холодными зимними вечерами мы сидели в сарае. Я рассказала ему о Бермондси и Рэннли-Корте, о маме, Тони и Фредди. Рассказала о моей лучшей подруге Анджеле и о том, как мы любили сидеть на руинах дома, разрушенного бомбежкой. Рассказала о Темзе, которая протекает прямо за домами, и об отце, который работал портовым грузчиком.

– Он ушел на войну?

Я не ответила.

– Он ведь жив? – мягко спросил Джимми.

– Пропал без вести, – вздохнула я. – Но мама уверена, что он жив. Она должна была приехать к нам в эвакуацию, но предпочла остаться в Лондоне, чтобы дождаться его возвращения.

– Не теряй надежды, Нелл.

– Обычно у меня получается, – призналась я, – но иногда я начинаю думать, что больше никогда его не увижу.

Джимми улыбнулся мне:

– Ну давай просто будем надеяться, что он вернется?

Я кивнула:

– Да, будем надеяться.

– Эта война не может длиться вечно, Нелл. Она закончится, и тогда ты сможешь вернуться домой, а я отправлюсь путешествовать.

– А что ты сделаешь потом?

– Куплю молочную ферму и голштинских коров – это самая лучшая порода молочного скота. У меня будут целые акры зеленых пастбищ, где коровы смогут гулять на свободе, не то что в этой дыре.

– Я смотрю, ты их очень любишь.

– Это самые добрые создания на свете. Я сразу к ним привязался. Мне с ними проще, чем с большинством людей. Наверное, поэтому я до сих пор здесь. А ты, Нелл? Чем ты хочешь заниматься?

– Пожалуй, просто вернуться домой и работать на сахарном заводе.

– Там хорошо?

Я пожала плечами:

– Я как-то не задумывалась, хорошо или нет. Надо же где-то работать.

– Я бы не смог целый день сидеть на заводе, запертый в четырех стенах, – ответил Джимми. – Я бы там, наверное, свихнулся, да и не хочу я работать на чужого дядю.

– Надеюсь, однажды ты купишь ферму, – сказала я.

– Сначала нужно будет заработать денег, Нелл, но я справлюсь, вот увидишь.

– Ни секунды в этом не сомневаюсь, Джимми, – улыбнулась я.

На смену зиме пришла весна, и жить стало проще. По крайней мере, мы уже не мерзли и не мокли. Достаточно было ухаживать за скотом и не попадаться на глаза Альберту, чтобы все шло неплохо. Я писала письма маме и Лотти. Последней я рассказала все о ферме, о ворчливой миссис Хэкер, мерзком Альберте и ужасной еде. Написала я и о Джимми, о том, какой он милый и как сильно мне нравится. Маме я не рассказывала о том, как здесь плохо, чтобы она не волновалась. Вместо этого я писала ей, что Олив любит болтать с хрюшками и гладить больших добрых коров, так что я, в общем-то, не врала, просто выбирала ту правду, которая выглядела приятнее.

Когда Олив ложилась спать, мы с Джимми ходили в Тайфорд, соседнюю деревеньку, где имелись почта и паб. Приходилось идти пешком пять миль, но мы были только рады на несколько часов сбежать с фермы. К тому же я никак не могла доверить свои письма Альберту. Приятно было полюбоваться весенними цветами, которые распускались в полях и на живой изгороди. Поросшие травой берега покрылись ярко-желтыми нарциссами и фиолетово-желтыми крокусами. Я невольно вспоминала поля и дороги вокруг Гленгарита. А вот ферма Хэкеров чем-то напоминала Бермондси: там совсем ничего не росло. Даже удивительно, что мы с Олив как-то умудрялись расти. Более того, наше здоровье как никогда окрепло.

Мы с Джимми ходили по полям, перебирались через изгороди по деревянным ступенькам и часто сидели на старом каменном мосту через узкую речушку, свесив ноги и глядя на воду. Даже если мы почти не разговаривали, меня это не тревожило. Мне нравилось просто находиться рядом с ним. Однажды мы возвращались на ферму, и Джимми взял меня за руку – вот так просто, как будто в этом не было ничего особенного. Я ничего не сказала, но мое сердце подпрыгнуло, а лицо залилось краской. Его рука была грубоватой и крепкой. Держась за нее, я чувствовала, что нахожусь под его защитой. Я никогда прежде не испытывала ничего подобного, и эти чувства сбивали меня с толку. Если бы Лотти была рядом, мы бы могли часами говорить о происходящем, и это было бы здорово. У нее бы непременно нашлись какие-то мудрые мысли на этот счет, или она бы процитировала что-нибудь из того, что когда-то сказал ей отец. Но в то же время я почти радовалась, что лишена такого общения. Мне не хотелось ни с кем делиться своими чувствами. Больше нравилось думать об этом, лежа в кровати рядом со спящей Олив. Это была тайна, которую я хранила в сердце.

Почтовый ящик стоял в конце подъездной дорожки у ворот. Каждое утро мы с Олив бегали туда проверить, нет ли чего-нибудь для нас. Однажды пришло письмо от Лотти. Я сразу узнала ее почерк: она писала размашисто и вместо точек над «i» рисовала кружочки. Я положила письмо в карман, чтобы прочитать вечером, когда смогу побыть одна.

После работы я поднялась на вершину холма и села на траву. Издалека ферма выглядела чуть-чуть получше. Вечернее солнце все еще согревало меня своими лучами, и мне вдруг пришло в голову, что, несмотря на разлуку с семьей и унылость этого места, я счастлива. Я достала письмо из кармана и начала читать.

Дорогая Нелл!

Судя по твоим рассказам, ферма Хэкеров настоящий кошмар. Надеюсь, ты держишься молодцом и не позволяешь обстоятельствам сломить тебя. Я рада, что у тебя появился хороший друг Джимми и что Олив нравится общаться с животными.

Я уезжаю из Гленгарита, Нелл. Мама заберет меня в эти выходные. Мы уезжаем в Корнуолл к папиным друзьям из театра. Они живут в домике на побережье, и, похоже, там просто чудесно. Я буду рада снова оказаться у моря. Не знаю, как долго мы там пробудем, может, и до конца войны, не могу сказать точно. Уезжать отсюда мне тоже грустно. Я знаю, что мне будет не хватать Герринта, но рада, что увижу маму.

Мы не должны потеряться, Нелл, потому что я очень ценю нашу дружбу. У меня никогда раньше не было настоящей подруги. Я всегда думала, что это не важно, что мне и одной неплохо, но после встречи с тобой я поняла, как здорово, когда есть с кем поговорить и поделиться переживаниями.

Я буду думать о тебе, когда снова увижу море. Надеюсь, однажды ты приедешь в Брайтон и мы вместе пойдем на берег океана.

Береги себя, моя дорогая подруга, обними за меня Олив и знай, что я буду скучать по тебе, пока мы не увидимся снова. Я вышлю тебе свой адрес, как только буду его знать. Пожалуйста, продолжай писать мне.

С любовью, твоя подруга Лотти Лавджой.

Я свернула письмо и снова спрятала его в карман. Меня обрадовала новость о том, что Лотти сможет побыть с мамой, и я была уверена, что мы с моей дорогой подругой еще увидимся. Я поеду в Брайтон, найду белый домик у моря, и мы с ней вместе пойдем на берег.

Если бы миссис Джонс вдруг объявилась здесь и сказала, что она нашла нам место в Гленгарите, я бы ответила: «Нет, спасибо, нам и здесь хорошо» – и ничуть при этом не слукавила бы. Нам с сестрой вполне подходила свободная жизнь без надзора. Достаточно было работать и держаться подальше от Альберта. Я знала, что Олив скучает по Эгги, но по школе она точно не скучала.

Ну а я? Я хотела быть с Джимми, пока это возможно.

Глава восемнадцатая

Тот день начался совершенно обычно, ничто не предвещало беды. Потом погода вдруг изменилась, налетел порывистый ветер, хлынул дождь, и целые ручьи потекли по склону холма, заливая двор фермы. Мне пришлось взять старые резиновые сапоги Альберта, которые были мне велики на несколько размеров. Миссис Хэкер бросила мне пару шерстяных носков:

– Держи, с ними болтаться не будут.

Мне было неприятно надевать то, к чему прикасался Альберт, но нужно было помочь Джимми с животными, а идти в школьных ботиночках я никак не могла.

– Мне кажется, Олив лучше остаться здесь, – сказала я, натягивая мерзкие вонючие носки.

– Не сахарная, не растает, – недовольно буркнула миссис Хэкер.

– У нее нет подходящей одежды, она простудится и умрет.

– Если ты не заметила, у нас тут ферма, и о животных надо заботиться в любую погоду. Думаешь, коровы постоят без дойки, пока не выйдет солнышко?

– Мы с Джимми справимся вдвоем.

– Не хватало еще, чтобы она тут мешалась у меня под ногами.

Олив спустилась из спальни в тоненьком платьице. Я взяла ее за руку и повела обратно, топая ногами как можно громче.

– Почему ты злишься, Нелл?

– Эта чертова старуха кого хочешь доведет.

– Ты сказала плохое слово, Нелл.

– А тут иначе и не скажешь, так что это не считается.

Я открыла ящик и закутала Олив во все, что влезло под пальто.

– Я не могу пошевелиться, Нелл.

– Зато не заболеешь.

– Да уж лучше заболеть.

– Нет, не лучше.

– Я как будто толстая, – пожаловалась Олив. – Толстая, прямо как толстые люди.

Я усмехнулась:

– Да, именно так ты и выглядишь, Олив.

В кухню вошел Джимми.

– Готовы? – спросил он.

Я кивнула.

– Погоди, Джимми, – остановила его миссис Хэкер, открывая ящик комода. Она достала перчатки и бросила ему. – Нечего руки морозить.

Джимми подобрал перчатки и натянул их.

– Спасибо, – пробормотал он.

Мы вышли на улицу. Дождь лил стеной, так что вокруг было почти ничего не видно.

– Симпатичные сапожки, – ухмыльнулся Джимми.

– Очень смешно.

– Я похожа на толстуху? – спросила Олив, с улыбкой глядя на него снизу вверх.

– Да, выглядит так, будто ты переела пирожков.

– Значит, сегодня я буду толстой.

– Не могу поверить, что она дала тебе перчатки, – заметила я.

– Да она меня просто обожает, – усмехнулся Джимми.

На минуту я задумалась, что, возможно, миссис Хэкер и впрямь неплохо к нему относится. Это придало бы ей человечности. Мы зашагали через поле к тому месту, где лежали жавшиеся друг к другу коровы.

– Как это они еще не проснулись? – удивилась Олив.

– Они всегда так делают в дождь, – отозвался Джимми. – Обычно они чувствуют, что приближается ненастье, и заранее готовятся.

– Как это? – не поняла моя сестренка.

– Они ложатся, и земля под ними остается сухой.

– Какие умные! – восхитилась Олив.

– Люди порой даже не представляют, насколько это умные создания.

Мы начали осторожно расталкивать коров, но сегодня они не слушались. Даже Марта отказывалась подчиниться.

– Ну же, девочки мои, – уговаривал Джимми. – Разве вы не хотите в сарай? Там так хорошо и сухо.

В поле бесновался дождь, подгоняемый ветром, и мы очень быстро вымокли.

– Нелл, бери Олив и иди в сарай, – велел Джимми. – Они скоро встанут. Какой вам смысл мокнуть вместе со мной?

Дождь хлестал меня по лицу. Вода заливалась в сапоги. Я увидела, что Олив говорит мне что-то, но вой метра мешал расслышать слова.

– Что? – заорала я.

– Я говорю, что сейчас околею от холода! – прокричала она.

– Или в сарай, Олив, я скоро буду.

– Ладно, – согласила сестренка.

Я проводила взглядом ее фигурку, бегущую через поле, и снова повернулась к Джимми. Мы принялись расталкивать и уговаривать коров, а когда это не помогло, перешли на крик, но животные даже не пошевелились. Они отказывались уходить.

– Так уже бывало раньше? – спросила я, дрожа и вытирая воду, заливавшую глаза.

– Если бы Марта встала, остальные пошли бы за ней, – сказал Джимми. – Боюсь, с ней что-то случилось. – Он опустился на колени возле коровы. – Ну что ты, девочка моя? – пробормотал Джимми, гладя ее по спине. Марта печально посмотрела на него своими большими глазами. – Нужно найти Альберта, Нелл, – объявил он.

Меня напугал его взволнованный голос.

– Приведи его поскорее, мне кажется, с Мартой беда.

Я побежала по полю, спотыкаясь в этих дурацких сапогах. Я так спешила, что даже несколько раз упала. Джимми очень любил эту корову. Ему было бы больно ее потерять. Оставалось лишь надеяться, что с ней ничего серьезного.

Распахнув калитку, я вбежала во двор. Ветер разметал солому и гремел разбросанными повсюду железными ведрами, грязь чавкала под ногами, но был и другой звук, похожий на жалобный писк. Я остановилась, напрягая слух. Звук повторился, и я поняла, что он доносится из сарая. Дверь была приоткрыта, и я беззвучно проскользнула внутрь. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидела их. Олив была зажата в углу. Она тряслась от страха. Ее кукла лежала на тюке соломы, как будто еще недавно с ней играли. Альберт прижал руки Олив к стене сарая, чтобы не дергалась. Потом я увидела, как он опустил одну руку вниз и начал поднимать подол юбки. Я схватила первое, что увидела, – это была лопата, которая стояла возле какого-то старого сломанного механизма, – и размахнулась изо всех сил. Лопата ударила Альберта по затылку с тошнотворным звуком. Он упал лицом вперед и придавил Олив. Сестренка выбралась из-под него и кинулась ко мне.

Я застыла на месте как вкопанная. Даже пошевелиться не могла, просто стояла, уставившись на тело Альберта, лежавшее на полу сарая. Олив начала всхлипывать, и я наконец перевела взгляд на нее. Она побелела как мел. Я опустилась на колени рядом с ней и обняла ее. Моя бедная сестренка дрожала. Мы вцепились друг в друга. Я с трудом могла поверить в случившееся. Слезы ручьем текли по ее лицу.

– Альберт… – шепотом выдавила она.

– Тише, все в порядке, – сказала я, отлично понимая, что ничего не в порядке и уже никогда не будет. Я не нарочно так сильно его ударила. В то мгновение я думала лишь о том, как спасти Олив.

– Ты его прикончила, Нелл?

Я подошла к Альберту и ткнула его ногой в бок, но он не пошевелился. Прямо как коровы в поле, только это была не корова, а человек, и я его убила. Точно убила.

– Что же нам теперь делать? – произнесла Олив, уставившись на меня.

Я все смотрела на тело Альберта, пытаясь уловить хоть какие-то признаки жизни, надеясь, что он пошевелится, но этого не произошло.

– Нелл… – прошептала Олив.

Я покачала головой и смахнула влажные пряди со лба.

– Нужно сказать Джимми, Нелл, вот что нужно сделать! Мы должны сказать ему, что ты убила Альберта. Джимми что-нибудь придумает.

– Да, Джимми, – тупо повторила я.

Олив схватила куклу, мы выскочили из сарая и побежали в поле. Я звала Джимми, выкрикивая его имя. Наконец он услышал и побежал нам навстречу. Я кинулась ему на шею, и мы вместе упали на мокрую траву.

– Я не нарочно, Джимми, – повторяла я, цепляясь за его куртку. – Я не хотела, правда не хотела.

– Чего ты не хотела?

– Она убила Альберта, Джимми! Нелл убила Альберта, – сквозь слезы выдавила Олив.

Джимми перевел взгляд на нее и снова на меня.

– Ты убила Альберта?

Олив кивнула.

– Вы уверены?

– Он точно умер, Джимми, лежит и не шевелится. Нелл ударила его лопатой и убила. Я никогда не видела, чтобы кто-то был настолько мертвый!

– Олив, ты вообще никогда не видела мертвецов, – всхлипнула я.

– Да, но если бы видела, они все равно не были бы настолько мертвыми!

Я вцепилась в Джимми, как в спасительную соломинку. Я была в ужасе. Могут ли повесить ребенка? Мне было четырнадцать. Может, я уже и ребенком не считалась.

– Что же мне делать, Джимми? Что делать?

– Нам нужно уносить ноги. Придется бежать.

– Нам?

Джимми коснулся моей щеки:

– Неужели ты думаешь, что я отпущу вас одних?

– Но это же не твоя проблема, тебе не обязательно впутываться в это все.

– Я уже впутался, Нелл.

– А как же Марта?

– Давай просто сосредоточимся на том, чтобы сбежать поскорее, договорились?

Я посмотрела на свои ноги, обутые в старые сапоги Альберта.

– Я в них далеко не уйду.

– Придется сходить на ферму.

– Не могу.

– Можешь. Тебе нужна чистая сухая одежда, как и Олив. Если старуха Хэкер на кухне, сложи вещи в наволочку и выкинь в окно. Ты справишься, Нелл, и чем быстрее ты это сделаешь, тем скорее мы сможем убраться отсюда. Давай.

– Ты ведь вернешься? – в ужасе спросила Олив.

Я глубоко вздохнула:

– Конечно, дурочка, ты оглянуться не успеешь, как я вернусь. Жди тут вместе с Джимми.

– Хорошо, Нелл.

Глава девятнадцатая

Дождь немного стих к тому моменту, как я дошла до двора. Я быстро прошла мимо сарая, не смея заглянуть внутрь. Я убила человека, отняла жить у себе подобного. Я ненавидела Альберта, но вовсе не хотела его убивать. Все произошло так быстро, как будто не со мной. Мне казалось, что я смотрю фильм, что все это не по-настоящему. Вот только все это случилось на самом деле. Я взяла лопату и убила Альберта Хэкера. Что-то в глубине души говорило: ну и правильно, он получил по заслугам, в Бермондси с ним был бы разговор короткий. Но теперь я в любом случае не могла ничего исправить. Альберт Хэкер был мертв, вот и все.

Я заглянула в окно кухни, но миссис Хэкер не увидела. Впрочем, через такое грязное стекло сложно было вообще хоть что-нибудь разглядеть. Может, она уже нашла Альберта. Может, пошла на дорогу ждать полицию. Я как можно тише открыла дверь, но та все равно скрипнула, – я раньше и не замечала, что она скрипит. Наверное, потому, что раньше мне было все равно. На кухне оказалось пусто. Я взбежала по лестнице и начала заталкивать наши вещи в наволочку. Как быть, сбросить ли ее из окна? Вдруг миссис Хэкер ходит где-то на улице? С другой стороны, она могла уже вернуться на кухню, и тогда мне придется пройти мимо нее с наволочкой, набитой одеждой. Я решила, что лучше будет все же выбросить вещи в окно и надеяться, что они не упадут прямо на голову хозяйке фермы. Я открыла окно и разжала руку.

Наверное, ангел-хранитель был на моей стороне, потому что, когда я осторожно спустилась по лестнице, кухня все еще пустовала. На столе лежал хлеб и кусок сыра. Я понятия не имела, когда нам теперь удастся пообедать, так что схватила еду и сунула под пальто. Еще я прихватила нож, лежавший рядом, и пару жестяных кружек.

Когда я вышла за дверь, во дворе тоже никого не было, так что я подобрала наволочку и кинулась в поле.

– Идем, – сказал Джимми, когда я добралась до них. – Придется бежать. Сможешь, Олив?

– Да, Джимми, я умею бегать.

– Вот и умница.

Мы минут десять бежали, когда я вдруг остановилась.

– Джимми! – крикнула я.

Он обернулся:

– Что?

– Мой медальон! Я должна вернуться за ним.

– Нельзя, – возразил Джимми. – Попадешься.

– Я должна, я обещала маме, что верну его, когда мы снова встретимся.

По лицу Джимми было понятно, что он судорожно пытается найти выход.

Я уставилась на него.

– Мне нужно вернуться за ним.

– Ладно, – кивнул он, – но пойду за ним я, а вы бегите дальше.

– Но…

– Если я вас не догоню, в паре миль отсюда есть заброшенный сарай. Идите по прямой и найдете его. Ждите меня там, я приду, как только смогу.

Я не двигалась с места.

– Бегите, – повторил Джимми. – Я вас найду.

Я не хотела его отпускать, но все же схватила Олив за руку, и мы побежали дальше. Обещанная пара миль показалась мне дюжиной, и мы постоянно останавливались, чтобы отдохнуть. Я все всматривалась в поле, надеясь увидеть Джимми, но его не было. Дождь сменился бесконечной моросью, от которой наша и без того отсыревшая одежда намокла еще больше.

– Тетенька Тетя совсем мокнет, – пожаловалась Олив, – и ей это не нравится.

– Давай-ка положим ее в наволочку, – предложила я. – Спрячем среди вещей, там ей будет сухо.

Олив отдала мне куклу.

– У меня ножки болят, Нелл. Кажется, они больше не могут идти.

– Мы должны быть уже близко, – сказала я. – Доберемся и отдохнем в удобном сухом сарае, вот красота, правда?

– Наверное, не стоило тебе убивать Альберта, Нелл.

Я резко обернулась и схватила ее за плечи. Я замерзла, промокла и очень разозлилась.

– Откуда Альберт вообще узнал, что ты в сарае?!

Она что-то пробормотала, но я не расслышала.

– Что? – прокричала я.

– Я хотела поиграть с Тетенькой Тетей, вот и пошла за ней. А когда спустилась, за столом сидел Альберт. Я испугалась и побежала в сарай.

– А он пошел за тобой?

По щекам Олив потекли слезы, и я поспешила обнять ее.

– Прости, милая, прости, что накричала на тебя. Ты ни в чем не виновата.

– Если б я не пошла за Тетенькой Тетей…

– Он бы улучил момент в другой раз, Олив, он просто ждал удобного случая.

– Потому что он сволочь?

– Самая что ни на есть.

Олив вытерла залитое слезами и дождем лицо и улыбнулась мне.

– Ну зато теперь он мертвая сволочь, да?

Я покачала головой.

– Тебе ни за что не попасть на небо, Олив Паттерсон, – вздохнула я.

– А вот и попасть. Боженька все поймет. Он же простил того разбойника, значит, и меня простит за то, что я сказала «сволочь».

– Конечно, простит, – согласилась я, но сама задумалась о том, простит ли Он когда-нибудь меня.

Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем мы все же добрались до вершины невысокого холма, откуда я увидела большую постройку, наполовину скрытую рощицей высоких буков. Наверное, это и был сарай. Я надеялась, что мы пришли туда, куда нужно. Несколько секунд мы просто стояли на месте. Я поднесла ладонь ко лбу козырьком, заслоняя глаза от мороси, и осмотрелась. Больше ничего вокруг не было, кроме большого фермерского дома вдалеке, окруженного кучкой хозяйственных построек.

– Ну вот пришли, – сказала я Олив.

Она посмотрела на меня снизу вверх и улыбнулась. Ее лицо было бледным и усталым, но в глазах теплилась надежда.

– Пойдем, осталось совсем чуть-чуть.

Мы спустились с холма и подошли к сараю. Он был очень большой, деревянный, с покатой крышей. Старые створки дверей едва держались на петлях. Неровная кровля местами провисала, как будто готовая обвалиться, и снаружи поросла мхом и плющом. Дорожка, ведущая ко входу, была вся в рытвинах и булыжниках. На земле валялись засохшие коровьи лепешки, все вокруг заросло крапивой и купырем высотой мне по плечо, и повсюду вилась мошкара.

Чем ближе мы подходили к этой огромной постройке, тем больше я робела, но старалась держаться ради Олив, пряча свой страх.

– Смотри! – воскликнула она, показывая на существо, пробежавшее вдоль стены. – Мышь!

Это была вовсе не мышь, а крыса. А если есть одна, значит, где-то рядом и другие. Я сглотнула и открыла деревянные двери. Петли громко заскрипели, и голуби, сидевшие на стропилах, в панике сорвались со своих мест и полетели прямо на нас, хлопая крыльями. Олив вскрикнула и спряталась за мою спину, а я пригнулась и закрыла голову руками. Но птицы быстро улетели, растворившись в белом дневном свете, и в сарае воцарилась тишина. Внутри было темно, если не считать пространства рядом с дверью, освещенного пробившимся из-за туч солнцем. Пылинки и соломенная труха, парившие в воздухе, блестели на свету. Маленькое серое перышко плавно опустилось на пол. Я вздохнула. Теперь осталось только дождаться Джимми.

Глава двадцатая

Первое, что я заметила, был запах – не сказать, что ужасный. Плесень, пыль и старая солома, а еще масло, металл и ржавчина. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидела в углу брошенный трактор. Над ним было что-то вроде второго этажа. Туда вела деревянная лесенка, у которой не хватало нескольких перекладин. У дальней стены сарая, как можно дальше от места, где хранилось сено, виднелись остатки кострища и несколько пустых консервных банок. Я подумала, что здесь, наверное, и до нас прятались какие-нибудь усталые путники.

В одном из углов были свалены в кучу брезент, лопаты, косы и огромные вилы – короче говоря, фермерский инвентарь. Я шагнула вперед по широким старым половицам. Внутри сарая я чувствовала себя в безопасности, будто в храме. Я подняла взгляд, глядя на высокий потолок, сквозь который проникали лучи света.

– Тут прямо как в церкви, – сказала Олив.

– А знаешь, я с тобой согласна, – отозвалась я.

Мы сели в стойле, где было сухо и тепло. Сняв промокшую одежду и развесив ее на деревянной перегородке, мы переоделись в сухие вещи из наволочки.

– Я есть хочу, – пожаловалась Олив.

Я достала хлеб и сыр, отрезала нам обеим по кусочку.

– Нужно беречь еду, чтобы осталось на потом, – объяснила я.

Теперь, когда мы обсохли и поели, нам стало намного лучше.

– Ложись-ка ты вздремнуть, – сказала я сестренке. Та уснула почти мгновенно, а я продолжала смотреть на нее. Как же я могла подвергнуть ее такой опасности? Я тихо встала, подошла к двери и окинула взглядом поле, надеясь увидеть Джимми, но тщетно. У меня не было никакого плана, лишь необходимость убраться подальше от фермы. Это не имело никакого значения, пока с нами был Джимми, но теперь меня охватил тошнотворный страх. Может, лучше просто сдаться полиции, и дело с концом? Но эта мысль пугала меня еще больше. Я легла рядом с Олив и прижалась к ней, чтобы было теплее. Что, если Джимми не придет? Как я справлюсь без него? Внезапно мне стало очень одиноко. Хотелось к маме с папой, и мне нужен был Джимми. Но я была уверена в одном: если мы доберемся до Бермондси, то будем в безопасности, потому что в Бермондси своих в обиду не дают.

Я лежала и слушала тихое шуршание, доносившееся с той стороны, где лежало сено. Наверное, мыши или, не дай бог, крысы. Но, пожалуй, они точно так же имели право находиться здесь, как и мы сами. Я не рассчитывала, что смогу заснуть, но, как ни странно, именно это и произошло. Я провалилась в глубокий сон и проснулась только утром.

В первую очередь я осмотрелась в поисках Джимми, уверенная, что он пришел ночью. Я заглянула во все стойла, но они пустовали. Я вышла на улицу. Светило солнце, но меня трясло от холода. Я обошла сарай кругом и окинула взглядом окружавшее его поле, но Джимми нигде не было. Я не понимала, что происходит. Он обещал прийти, почему же его нет? Может, мы пришли не в тот сарай? Может, где-нибудь на соседнем поле стоит второй такой же и именно там нас ждет Джимми? Или, может, он не захотел оставлять Марту? Но это означало бы, что корова для него важнее, чем мы с Олив. Однако в глубине души я была уверена, что Джимми не бросил бы нас ради коровы, даже если она очень больна. Нет, что-то помешало ему уйти, и я боялась даже представить, что именно. Я услышала, как Олив зовет меня, и вернулась в сарай.

– Джимми пришел? – спросила она, протирая заспанные глаза.

Я покачала головой.

– Что же мы будем делать?

– Понятия не имею, Олив.

– Вот это мы влипли, сестренка!

– Следи за языком, – не задумываясь поправила я.

Она встала и осмотрелась, заглянула за перегородку, подняла глаза на перекладины на потолке и покрутилась на месте.

– Что ты делаешь? – не поняла я.

– Ищу священника, Нелл.

– Дядю Дилана?

– Его самого.

– Но его ведь здесь нет!

– Вот именно, – ухмыльнулась она. – Так зачем мне следить за языком?

Итак, мы сидели в заброшенном сарае, у нас заканчивалась еда, мы понятия не имели, что делать дальше, но все равно расхохотались, надрывая животики от смеха.

– Ах, Олив, – выдохнула я, вытирая слезы. – Что бы я без тебя делала?

– Да бог тебя знает, – усмехнулась сестренка.

Олив достала Тетеньку Тетю из наволочки и начала укачивать.

– Она могла там задохнуться, Нелл! Ты не задохнулась, Тетенька Тетя?

– Это же кукла, она не живая.

– Может, и нет, но для меня она как живая, – возразила Олив, приглаживая кукле волосы.

Я улыбнулась:

– Конечно, Олив. Прости.

– Я тебя прощаю, Нелл, потому что тебе не понять, как я люблю Тетеньку Тетю.

– Наверное, ты права, – вздохнула я.

– Она хочет пить, и я тоже.

Мне и самой хотелось пить. Я достала из наволочки две жестяные кружки, и мы пошли на улицу. Вчера так сильно лило, что я была уверена: где-нибудь да найдется вода. Прямо возле двери обнаружилась бочка. Мы зачерпнули воды, надеясь, что на дне нет ничего ужасного. Олив села на старую скамейку, а я сходила в сарай за хлебом и сыром. Хлеб немного зачерствел, но все же это была хоть какая-то еда. Мы устроились на солнышке и позавтракали.

– Думаю, лучше всего остаться здесь еще на день, а если к завтрашнему утру Джимми не появится, придется отправиться без него, – объявила я.

– Куда отправиться?

– Домой.

– На ферму?

– Ферма ведь не наш дом, верно? Да и не можем мы туда вернуться.

– И куда же мы отправимся?

– В Бермондси, Олив. Там мы будем в безопасности.

– Как думаешь, мама разозлится, когда узнает, что ты убила Альберта?

– Ну, она вряд ли будет в восторге.

– Но все равно это не самое худшее, что ты могла сделать.

– И что же хуже?

Олив задумалась, изо всех сил напрягая извилины, и наконец ответила:

– Что-то ничего не приходит в голову, Нелл, но я уверена, что есть что-нибудь похуже.

– Спасибо, Олив, ты меня очень утешила.

– Пожалуйста, – улыбнулась она.

Весь день мы провели, обследуя сарай. Брезент, сваленный в углу, оказался сухим, так что мы перетащили его в стойло и расстелили, а сверху насыпали соломы.

– Так будет удобнее спать, – решила я.

– Я считаю, у нас отлично вышло! – объявила Олив, укладываясь на эту импровизированную кровать, чтобы проверить, насколько на ней удобно.

– Что вышло?

– Сбежать!

– Ты так думаешь?

– Да. У нас есть еда, есть вода и даже отличная мягкая постель. Не хватает только Джимми.

– Я уже не уверена, что Джимми придет, Олив.

– Ну тогда придется обойтись без него.

– Пожалуй, что так, – печально согласилась я.

Мы поднялись на холм и осмотрели поля. Мы все ждали и ждали, но в конце концов пришлось смириться с мыслью о том, что он не придет. Еда закончилась. Я понимала, что завтра мы будем вынуждены отправиться в путь. Нам придется самим искать дорогу домой.

Глава двадцать первая

Мы вышли с первыми лучами солнца. Мне хотелось поскорее убраться как можно дальше от фермы. Я понятия не имела, в каком направлении нужно идти, так что просто решила идти наугад и зашагала вперед. Следовало для начала отыскать пропитание, найти какую-нибудь деревушку или ферму. Солнце, поднявшееся у нас за спиной, пригревало, а легкий ветерок ерошил нам волосы. Олив вприпрыжку бежала впереди, держа под мышкой Тетеньку Тетю, как будто мы выбрались на воскресный пикник, а не бежали от закона.

Теплые лучи не могли рассеять холод у меня внутри. Мне хотелось поскорее добраться до Лондона, до нашего дома у реки, где все было привычным и знакомым. Я предпочла больше никогда в жизни не видеть ни коров, ни кур, ни овец. Пусть будут смог и сырость, главное, что я наконец окажусь среди своих. Я хотела, как прежде, сидеть с Анджелой на старой кровати в полуразрушенном доме номер пятьдесят девять на Эдисон-террас и смотреть, как детишки карабкаются по руинам. Видеть, как девушки с кондитерской фабрики стряхивают желтую пыль с платков. Но больше всего мне хотелось вернуться в Рэннли-Корт к своей семье. Очаровавшие меня просторы Уэльса обернулись тюрьмой, из которой нужно было сбежать. Все хорошее, что случилось здесь со мной, оказалось перечеркнуто тем, что я натворила.

В эту ночь мне плохо спалось. Пугающе яркие сны были полны кошмаров. Сначала я оказалась в доме священника, только во сне он принадлежал миссис Хэкер и стал темным и грязным. Потом я увидела немецкий самолет, летящий прямо над крышами домов Гленгарита, но только на этот раз он упал не в поле, а прямо на Лотти, и я обожгла руки до мяса, пытаясь ее вытащить. Я звала на помощь, но не могла издать ни звука. Я начала махать Герринту и остальным ребятам, которые стояли возле пекарни, но они отвернулись, смеясь надо мной. Я кинулась за ними, но не могла сдвинуться с места, сколько ни старалась. Я словно бежала задом наперед. А потом появилась кровь – реки крови. Она лилась из проломленной головы Альберта, вытекала из сарая и заполняла двор. Я проснулась в холодном поту, дрожа от страха, и поняла, что должна бежать отсюда как можно скорее.

Мы шли весь день. Олив постоянно задавала вопросы, и меня это раздражало. Мне не хотелось разговаривать, хотелось просто пройти как можно больше миль. Я понимала, что сестренке нужно есть и пить, и чувство ответственности за нее давило на меня все сильнее. Олив бежала чуть впереди.

– Там внизу дом! – крикнула она.

Я догнала ее на вершине холма и увидела маленький белый коттедж, окруженный садом. Все выглядело очень мило, не хватало только вьющихся роз вокруг двери. В остальном же домик как будто сошел со страниц книжки с картинками. Я взяла Олив за руку и вместе с ней побежала вниз.

Остановились мы в тени дерева, и я попыталась придумать план. Я не уловила никакого движения, но это еще не означало, что в доме никого нет. Мы медленно приблизились.

– Нужно вести себя очень тихо, Олив, – объяснила я, присев на корточки и заглядывая в щель в заборе.

– Хорошо, – шепотом ответила она.

– И если нас поймают, ничего им не говори, ясно?

– Не беспокойся, Нелл, я не скажу им, что ты проломила голову Альберту лопатой и он умер. Я буду нема как рыба.

– Вот и умница, – сказала я.

Я открыла калитку, и мы прокрались в сад. Вдоль одной стены тянулся огород с овощами. У меня чуть слюнки не потекли. Олив положила Тетеньку Тетю на землю, и мы начали складывать в наволочку морковь, помидоры, зелень и ревень. Нам отчаянно хотелось пить. У меня настолько пересохло во рту, что трудно было пошевелить губами. Я осмотрелась и заметила кран под окном. Я понимала, что рискую. Мы могли убежать прямо сейчас, пока нас не заметили, но без воды мы бы все равно далеко не ушли. Я схватила жестяные кружки.

– Жди здесь, Олив, – велела я, – и не высовывайся.

Она кивнула, а я направилась к окну. Там я открыла кран, наполнила обе кружки, быстро выпила свою и снова наполнила, после чего повернулась, чтобы идти назад, и только тогда заметила женщину. Она опустилась на колени рядом с Олив и улыбалась, но, увидев меня, поднялась.

– Мы хотим есть, – тихо сказала я. – Простите, что украли у вас овощи.

– Берите сколько хотите, – ответила та. – У меня их так много, что я только рада буду.

– Ну тогда спасибо. – Олив взяла у меня кружку и мгновенно выпила до дна.

– Нельзя так быстро пить, – заметила женщина, – а то животик заболит.

Мне не понравилось, как быстро она начала командовать Олив. Я сама могла позаботиться о сестре и не нуждалась в советах незнакомки.

– Ничего ей не будет, – сказала я.

Женщина бросила на меня странный взгляд. Мне показалось или в нем была злоба? Однако через мгновение выражение ее лица изменилось, и она заулыбалась.

– Конечно, ты права, – согласилась незнакомка.

Мне вдруг захотелось выложить всю еду. По какой-то необъяснимой причине я не желала ничего брать у этой женщины. Но ведь я ничего о ней не знала, и, скорее всего, она была хорошим человеком. Может, я просто вообще разучилась доверять людям.

– Хотите зайти в дом? – предложила незнакомка.

– Да, с удовольствием, – тут же согласилась Олив и вприпрыжку побежала по тропинке ко входу. Но я не сдвинулась с места.

Женщина повернулась ко мне.

– Тут только я, – сказала она. – Вы в безопасности.

С чего она взяла, что мы ищем безопасное место? Олив о чем-то проболталась?

– Что ж, похоже, малышка уже все решила за вас обеих.

Наверное, я зря паниковала. Эта женщина была готова поделиться с нами едой. Я решила, что пока мне придется справиться со своим недоверием. Лондон далеко, и по пути нам придется полагаться на помощь чужих людей.

– Спасибо, – произнесла я наконец.

Олив ждала меня в дверях. Я взяла ее за руку, и мы вместе вошли в дом следом за женщиной. Внутри все выглядело очень мило, именно так, как и должно быть в таком очаровательном коттедже: белые стены, васильковые занавески с ромашками. У окна стоял диванчик, обитый такой же тканью. Солнечные лучи лились в окно, наполняя комнату светом и яркими красками, а на столе красовалась ваза с цветами.

– Садитесь, прошу вас, – сказала незнакомка, – а я вам принесу что-нибудь поесть.

Я положила наволочку на пол и устроилась за деревянным столом. Олив остановилась рядом со мной, настороженно осматриваясь. Я приобняла ее.

– Меня зовут Клода, – с улыбкой представилась женщина.

Я решила, что лучше не называть ей наши настоящие имена.

– Я Анджела, – ответила я, – а это моя сестра Эгги.

– Что? – удивилась Олив.

Я бросила на нее предупреждающий взгляд, и, к счастью, сестра меня поняла. Утешительно было знать, что дух Бермондси еще не до конца выветрился из нее и она умела вовремя заткнуться.

Хозяйка начала раскладывать еду по тарелкам: большая буханка хлеба с хрустящей корочкой, кусок сыра и тарелка спелых помидоров. Еще была тарелка с желтым сливочным маслом, которое выглядело просто чудесно, да и пахло так же. Я видела, что Олив не терпится накинуться на еду, но жестом велела ей подождать.

– Меня не дожидайтесь, я уже поела, – сообщила женщина, садясь рядом с нами.

Ничего лучше я в жизни не пробовала. Хлеб был мягкий и вкусный. Я щедро намазала его мягким сливочным маслом. Сыр буквально таял на языке, а томаты были свежими и сочными. Откуда у нее вся эта еда? Идет война, всем приходится экономить, разве нет? Правда, в доме священника нас тоже хорошо кормили, так что, наверное, за городом все несколько иначе. У меня было странное чувство, что эта женщина ждала нашего прихода, но я понимала, что это довольно глупая идея. Она не могла знать, что мы придем.

– Анджела, можно спросить, почему вы такие голодные? – начала Клода.

Прежде чем я успела остановить ее, Олив выпалила:

– Потому что мы в бегах.

– Звучит драматично.

– На самом деле нет, – быстро встряла я, бросив убийственный взгляд на Олив, которая тут же покраснела. – Мы были в эвакуации, но нам не понравилось там, куда мы попали. Так что мы возвращаемся домой.

– Домой?

– В Лондон, – сказала я.

– Тетенька, а можно мне, пожалуйста, воды? – попросила Олив.

– Может, лучше молока, Эгги?

– Да, пожалуйста.

Женщина наполнила стакан молоком.

– Держи. – Она поставила его перед Олив.

Та выпила все за один заход, да так быстро, что молоко потекло по подбородку, и широко улыбнулась. Над ее губами остались белые «усы».

– Боже, да ты просто умираешь от жажды! Будешь еще? – спросила Клода, которая прямо-таки нависала над ней.

– Ей хватит одного, спасибо, – возразила я.

– Молоко будет ей полезно, Анджела.

– Ее может стошнить, – настаивала я.

– О, это нам совсем не нужно, – сказала женщина, не удостоив меня даже взглядом.

– Вы же не сдадите нас копам? – спросила у нее Олив.

– Конечно, нет, я не доносчица какая-нибудь, – подмигнула та.

Я подумала, что это очень странно, ведь большинство взрослых наверняка забеспокоились бы о нашей безопасности и сочли своим долгом сообщить о нас полиции.

– Обещаете? – не отставала Олив.

– Обещаю.

– Жизнью клянетесь, что никому-никому не расскажете?

Женщина смотрела на мою сестру так, словно не могла насмотреться, на меня же почти не обращала внимания.

– Жизнью клянусь, – улыбнулась она.

Казалось бы, эти заверения должны были меня успокоить, однако в голове все равно вертелась мысль о том, что здесь что-то не так.

– Ну, вы наелись?

Мы обе кивнули.

– Ничего вкуснее не пробовала, – заявила Олив, вытирая рот тыльной стороной руки.

Клода забрала наши пустые тарелки и отнесла в раковину.

– Тогда, может, останетесь на ночь? Отдохнете, прежде чем продолжить путь?

У Олив загорелись глаза. Мысль о том, чтобы как следует выспаться в хорошей кровати, была заманчивой, но меня терзали сомнения.

– Всего на одну ночь, – уговаривала женщина. – У меня есть две свободные комнаты, вы меня не стесните.

Я повернулась к Олив, которая умоляюще смотрела на меня.

– Ты хочешь остаться, Эгги?

– Да, Анджела, – ответила сестренка, с нажимом произнося это имя. – Я бы очень хотела остаться.

– Ладно, – сдалась я, – но только на одну ночь.

– Идите-ка погуляйте в саду, а я пока приготовлю комнаты.

Мы с Олив вышли на улицу и сели на скамейку. Солнце еще пригревало, до нас доносились ароматы цветов, фруктов и овощей, а перед нашим взором расстилались поля и холмы.

– Она хорошая, правда, Нелл?

– Постарайся не называть меня настоящим именем, милая.

– Прости, Нелл. Но ты ведь согласна, что она хорошая? – настаивала Олив, а потом вскочила и вприпрыжку побежала по саду.

Здесь было так спокойно, что я должна бы чувствовать себя в безопасности, но нет. Я прислушивалась к болтовне Олив, которая что-то говорила Тетеньке Тете. Сейчас, наевшись досыта, моя сестренка выглядела такой счастливой, так почему же я не разделяла ее радости? Я не понимала, что меня так тревожит. Здесь все было идеально. Может, в этом все дело? Все слишком идеально, черт возьми. Наверное, так и было. Мы подождали в саду, пока хозяйка не пришла за нами.

– Все готово, – нараспев произнесла она.

Мы вернулись в дом, и Клода отвела нас наверх. Открыв одну дверь, она объявила:

– Это твоя комната, Анджела.

Я заглянула внутрь. Там почти не было мебели, только кровать и небольшой комод. Женщина быстро закрыла дверь, прошла через лестничную площадку и открыла другую комнату.

– А это твоя, Эгги, прямо рядом с моей. Надеюсь, тебе понравится.

Я сразу же поняла, что эта спальня принадлежала ребенку, маленькой девочке. Стены были розовые, как и покрывало на кроватке. Рядом стоял белый книжный шкаф с яркими книжками, а на подушке сидел бурый плюшевый медведь.

Я окинула комнату взглядом.

– У вас есть маленькая дочь? – спросила я.

– Нет.

Клода больше ничего не добавила, просто молча смотрела на меня. Мне начинало казаться, что я ей не нравлюсь и она предпочла бы, чтобы меня здесь не было. Олив взяла медведя и погладила его мягкую шкуру.

– Он тебе нравится? – спросила хозяйка.

Олив кивнула:

– Но Тетеньку Тетю я люблю больше.

В другой ситуации я бы сказала ей, что это невежливо, но на этот раз промолчала.

– Может, Тетеньке Тете хочется посидеть с медвежонком? – начала женщина, протягивая руку к кукле.

Олив попятилась, прижимая свое сокровище к себе.

– Я всегда ношу Тетеньку Тетю с собой, чтобы ей не было одиноко.

– Почему ты называешь куклу Тетенька Тетя? – спросила Клода, опустившись на колени рядом с Олив. – Это весьма необычное имя.

– Дама, у которой мы жили, подарила ее Эгги на Рождество, – объяснила я. – Эгги она нравилась.

Судя по лицу хозяйки, ей было неприятно это слышать.

– Не просто нравилась, Нелл, то есть Анджела. Я ее очень любила.

– Тогда почему вы сбежали? – удивилась женщина. – Раз ты ее так любила.

Было ясно, что Олив не знает, как ответить.

– Это длинная история, – добавила я.

– Ну, может, Эгги однажды расскажет мне, – ответила Клода, с улыбкой глядя на Олив и не обращая на меня внимания.

Что-то здесь было не так. Почему она сказала «однажды»? Никакого «однажды» не будет. Мне захотелось схватить Олив и убежать отсюда.

– В любом случае Эгги будет спать со мной, – заявила я.

Лицо женщины исказил гнев.

– Разве ты не хочешь переночевать в этой чудесной комнате, Эгги?

Олив уставилась себе под ноги:

– Я буду спать с… э-э…

– Ты забыла, как зовут сестру?

– Нет, конечно, – перебила я, – она просто устала.

– Ну тогда вам обеим, наверное, пора спать, – бросила Клода.

Мы вышли из комнаты, и она захлопнула за нами дверь. Не сказав больше ни слова, хозяйка пошла вниз по лестнице, топая ногами и оставив нас на лестничной площадке.

Зайдя в мою комнату, мы уселись на кровать. На улице было еще светло, и ложиться нам совсем не хотелось.

Глаза у Олив наполнились слезами.

– Помнишь, я сказала, что она мне нравится, Нелл?

– Да, милая.

– Так вот, она мне уже не нравится.

– Мне тоже, поэтому ночью мы с тобой уйдем.

– Мне страшно.

– Бояться нечего, Олив, я не дам тебя в обиду. Думаю, сейчас нам лучше попытаться поспать, а когда поймем, что она легла спать, мы уйдем.

Обнявшись, мы легли в кровать. Олив вскоре заснула. Ее теплое дыхание касалось моей щеки. Мои веки тоже начали тяжелеть, но я боялась закрыть глаза и напряженно вслушивалась в каждый звук. Я абсолютно не доверяла женщине, которая сейчас находилась внизу. «Ах, Джимми, где же ты? Почему не пришел? Если бы ты был здесь, то знал бы, что делать. А я не знаю».

Наверное, я все же заснула, потому что в какое-то мгновение резко очнулась, вздрогнув. Я не знала, который час, но на улице уже стемнело. Олив крепко спала, но я понимала, что скоро придется ее разбудить. Я встала, подошла к двери и прислушалась, но в доме стояла тишина. Я вернулась к кровати и осторожно растолкала Олив. Та открыла глаза, и я тут же поднесла палец к губам. Мы положили Тетеньку Тетю в наволочку и на цыпочках подкрались к двери. Я как можно тише повернула ручку, но дверь не открылась. Она была заперта.

Глава двадцать вторая

Когда я снова проснулась, в окно били солнечные лучи, а снизу доносились какие-то звуки. Я поверить не могла, что мы вот так спокойно вошли в дом к сумасшедшей, – а в том, что Клода сумасшедшая, я уже не сомневалась. В Рэннли-Корте тоже были ненормальные, и мама всегда говорила, что их нужно жалеть, а не осуждать, но я понимала, что сейчас не время для жалости. Клода нас так не отпустит, в этом я была уверена. Ей было кое-что нужно, и это кое-что сейчас мирно спало у меня под боком. Я осторожно потрясла Олив за плечо, и она открыла глаза. Мы обнялись, и сестренка прижалась ко мне, а я поцеловала ее в макушку. Волосы у нее были довольно засаленные, и неудивительно: в последний раз мы как следует мылись еще в Гленгарите. Но сейчас у меня была другая задача – защитить ее. Нужно бежать отсюда. Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Хотелось, чтобы меня обняла мама, чтобы она сказала, что все будет хорошо. Мне хотелось положить голову ей на плечо и вдохнуть ее запах – запах дома. Я поднесла руку к тому месту, где раньше висел медальон. Вот бы сейчас увидеть лица родителей! Я сглотнула ком в горле. Сейчас не время себя жалеть. Нужно быть сильной и найти выход.

Олив подняла на меня взгляд.

– Что же мы будем делать, Нелл? – прошептала она.

– Слушай меня. Вот как мы поступим, Олив: мы будем делать вид, что все в порядке. Ты справишься?

– Постараюсь.

– Просто постараться мало, солнышко. Если мы хотим сбежать отсюда, тебе придется проявить чудеса актерского мастерства.

– Что нужно делать?

– Нужно выглядеть довольной, как будто тебе здесь очень нравится. Она не должна заподозрить, что мы обнаружили запертую дверь. Понимаешь?

– Да.

– Скажи ей, что хочешь остаться еще на какое-то время.

– Но я не хочу.

– Я тоже. Мы и не станем, но она должна думать, что именно этого мы и хотим. Я пока не знаю, как нам удастся сбежать, но прошу тебя, держи Тетеньку Тетю при себе, потому что, если у нас появится шанс улизнуть, мы не станем возвращаться за наволочкой.

– Ладно.

Я повернула ручку двери и с облегчением обнаружила, что мы не заперты.

– Не забывай, Олив, надо выглядеть счастливой, – напомнила я.

Мы вместе спустились на первый этаж и вошли в кухню. Клода что-то готовила на плите.

– Доброе утро, сони, – поприветствовала она.

– Пахнет вкусно, – заметила я, заставив себя улыбнуться.

– Проголодались?

– Да, – ответила Олив, – ужасно проголодались!

– Ну и славно, – заулыбалась Клода. – Садитесь за стол.

В очаге горел огонь, и в комнате было тепло и уютно. Женщина что-то напевала себе под нос, словно какая-нибудь добрая тетушка, а не человек, заперший нас в комнате на ночь. И от этого она пугала меня еще больше.

– Можно нам задержаться еще ненадолго? – вдруг спросила Олив.

Клода обернулась к ней с широкой улыбкой:

– О, Эгги, я буду очень рада.

Я бросила на Олив одобрительный взгляд: она отлично справлялась.

– И можно я сегодня буду спать в отдельной комнате?

– Конечно, можно, милая, – ответила Клода, ставя на стол стопку оладушек и горшочек с золотистым медом. – А когда позавтракаете, мы можем пойти в сад и поиграть. Хотите?

– С удовольствием, – отозвалась Олив.

– Можно мне попить водички? – попросила я.

– Конечно, – сказала хозяйка и подошла к раковине, повернувшись к нам спиной.

– Прятки, – одними губами произнесла я, глядя на сестру.

Клода вернулась к столу и поставила передо мной стакан воды.

– Моя любимая игра – прятки, – объявила Олив.

– Вот и Кристина ее любила, – вздохнула женщина.

Я тут же посмотрела на сестру, взглядом показывая, чтобы она не задавала вопросов. Но я была уверена, что розовая спаленка наверху когда-то принадлежала девочке по имени Кристина и эта сумасшедшая женщина хотела, чтобы Олив заняла освободившееся место. Нет уж, дамочка, только через мой труп.

Мы принялись есть оладьи, поливая их медом. Он потек у Клоды по подбородку, и она хихикнула, а потом спросила:

– Вкуснятина, правда?

Я кивнула.

– Вкуснятина, – согласилась Олив.

Покончив с завтраком, мы вышли в сад. Стояла прекрасная погода: солнце грело, над полями и холмами дрожала дымка, у нас над головами кружила мошкара. Это был чудесный летний день – вот только для нас в нем не было ничего чудесного.

– Ну ладно, – сказала я. – Я буду водить, а вы прячьтесь. – Я зажмурилась и начала считать до ста. Для начала нужно было завоевать доверие Клоды, так что придется играть, пока она не убедится, что опасаться нечего. – Кто не спрятался, я не виновата! – прокричала я.

В кустах что-то зашуршало. Олив никогда не умела прятаться. Я заглянула туда и поймала ее за руку. Мы пошли вместе искать Клоду. Я подозревала, что за нами следят, что эта женщина хочет испытать нас, так что, подмигнув Олив, я произнесла:

– Ну что, Эгги, тебе нравится?

– О, я бы здесь насовсем осталась.

– Может быть, у нас получится, – ответила я. – Хочешь, я спрошу у Клоды?

– Да, пожалуйста.

Мы обошли весь сад, но так и не обнаружили хозяйку. Потом я вдруг услышала шум у себя за спиной. Клода пробежала через сад к месту водящего и дотронулась до стены.

– Я выиграла! – взвизгнула она, как будто была шестилетним ребенком, а не взрослой женщиной.

– Теперь ваша очередь водить, – объявила Олив. – Победитель водит.

Клода помедлила, как будто не могла решить, хорошая ли это идея.

– Правила есть правила, – не отступала моя сестренка.

Женщина закрыла глаза и начала считать. Мы спрятались так, чтобы нас было легко найти. Клода едва не прыгала от восторга, когда обнаружила нас.

– Вот здорово, правда? – воскликнула она.

– Моя очередь, – сказала Олив.

Хозяйка дома схватила меня за руку и потянула за собой, прячась за сараем. Мне было неприятно ее прикосновение. От отвращения у меня даже волоски на коже встали дыбом.

– Мне так весело! – прошептала Клода, когда мы обе присели на корточки. – А тебе?

На мгновение мне почти стало ее жаль. Наверное, она очень долго жила одна. Но я не могла позволить себе поддаться сочувствию. Клода уже начинала доверять нам. Скоро у нас будет шанс.

Наконец снова подошла ее очередь водить.

– А можно нам спрятаться в доме? – спросила я.

– Прекрасная идея! – ответила хозяйка. – Конечно, можно!

Она повернулась к нам спиной и начала считать вслух.

– Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…

Сейчас или никогда! Мы на цыпочках подкрались к калитке, как можно тише открыли ее и кинулись бежать.

Глава двадцать третья

Мы все бежали, бежали, держась ближе к кустарникам и деревьям и опасаясь двигаться напрямую через поля. Мы продирались сквозь терновник и по ступенькам перебирались через изгороди. Я постоянно оглядывалась, чтобы убедиться, что Клода не гонится за нами, но ее не было. Я начала потихоньку успокаиваться.

– Я устала, Нелл, – пожаловалась Олив. – И Тетенька Тетя тоже.

– Я знаю, Олив, но нам нужно убежать как можно дальше. Скоро мы найдем укрытие, – пообещала я, – и тогда сможем отдохнуть.

– Ладно, еще немножко я пробегу, – согласилась сестренка.

– Вот и умница.

Уже начинало темнеть, когда мы увидели подходящее место для отдыха. Мы подошли ближе. Это была какая-то хозяйственная постройка – может, еще один сарай. Он, похоже, был заброшен, но мы какое-то время еще постояли снаружи, чтобы убедиться, что поблизости никого нет.

– Пойдем, – сказала наконец я.

Изнутри сарай ничем особенно не отличался от того, в котором мы дожидались Джимми. Внутри стоял холод, как будто сюда вообще не проникал свет. Я вздрогнула. Мы были одеты слишком легко. Если бы только мы успели захватить пальто! Над нашими головами находился навес, на который можно было забраться по лесенке. Я вспомнила, как папа говорил мне, что теплый воздух поднимается наверх. Я уже забыла, о чем мы тогда говорили, но эти слова запомнила.

– Нужно забраться на навес, Олив, – решила я. – Там будет теплее. Как думаешь, ты сможешь залезть по лестнице?

– Конечно, смогу, я же не младенец. Да и Тетенька Тетя тоже.

– Ты права. Давай-ка мне ее, чтобы тебе было легче карабкаться.

Олив вручила мне куклу и полезла наверх. Я последовала за ней. Папа оказался прав – здесь было теплее. Ни еды, ни воды мы не захватили, так что заняться нам было нечем.

– Пожалуй, можно и поспать, – сказала я. – А утром выйдем пораньше.

Олив зевнула:

– Да я совсем не устала, Нелл.

– Просто попытайся уснуть, – предложила я и легла рядом с ней, – а утром найдем что-нибудь поесть.

Я обняла ее и уставилась на потолочные балки у меня над головой. Дыхание Олив вскоре выровнялось, а потом заснула и я сама.

Меня разбудил оглушительный шум прямо над головой. Я покосилась на Олив, но та до сих пор не проснулась, поэтому я просто спустилась по лестнице и вышла на улицу. Четыре самолета пролетели над полями на очень маленькой высоте и скрылись за холмом. Я не знала, наши они или немецкие, но их появление напомнило мне о том, что война продолжается.

Сон как рукой сняло. Я подняла взгляд на сияющие в небе звезды. Это было прекрасно, и на мгновение меня наполнило ощущение покоя, которого я не испытывала уже давно. Я понимала, что это ненадолго, но мне так хотелось задержать это мгновение. Я села на землю, прислонилась спиной к стене сарая и подумала о маме, Тони и малыше Фредди. Я вспомнила свою дорогую подругу Анджелу, вспомнила миссис Бэкстер. И Лотти – интересно, понравилось ли ей в Корнуолле? Увижу ли я ее когда-нибудь? И когда теперь нам доведется вместе пойти на берег океана? А потом я подумала о Джимми. Остался ли он на ферме или сбежал, чтобы попытать счастья в большом городе? Увидимся ли мы с ним когда-нибудь? Как он объяснил миссис Хэкер, что случилось с Альбертом? Я, может, и не питала к ней добрых чувств, но все же Альберт был ее любимым сыном. Его смерть, должно быть, разбила ей сердце.

Как же я жалела, что убила его! Я все еще не могла поверить, что отняла жизнь у человека. Ведь необязательно было это делать. Я могла просто припугнуть парня, пообещав рассказать его матери. Но, увидев, что он хочет сделать с маленькой невинной Олив, я просто пришла в бешенство. Я никогда в жизни так не злилась. В то мгновение я действительно хотела его убить, размазать по полу, вышибить ему мозги. Нам кажется, что мы знаем себя, но так ли это? Мы осуждаем убийц, воров и попрошаек, ничего не зная о них. Мы судим их, считая себя лучше. Мы хорошие ребята в белых плащах, а они плохие, одетые в черное. Но теперь я знала, что способна убивать и красть не хуже самых отпетых негодяев из Бермондси. Столько всего случилось с тех пор, как мы уехали из дома. Казалось, родной Рэннли-Корт остался в прошлой жизни. Совсем недавно я была обычным ребенком, который прощался с мамой в знакомых стенах квартиры, и вот уже я убийца и прячусь от закона. Как, черт возьми, все это случилось?

На следующее утро мы отправились в путь, едва солнце начало подниматься над холмом. Сегодня идти так же быстро уже не получалось. Олив уже не бежала впереди. Нам обеим хотелось пить и есть. Нужно было найти еду и воду.

– Знаешь, как сильно я тобой горжусь, Олив? – сказала я, шагая рядом с сестрой.

– Почему ты мной гордишься, Нелл?

– Потому что ты смелая, сильная и заслужила свою медаль.

– Какую медаль? – не поняла Олив.

– Невидимую.

– Смешная ты, – хихикнула сестренка.

– Стараюсь!

– Тебе надо срочно поесть, Нелл, а то, по-моему, у тебя крыша едет.

– А знаешь что, Олив?

– Что?

– Ты перестала использовать ругательства.

– Думаю, это ненадолго, Нелл. Оно как-то само происходит.

– Ты меня очень радуешь, сестренка.

– Ну так это же хорошо, да? – широко улыбнулась она.

В конце концов мы добрались до коттеджей, стоявших в ряд. В саду около одного из них мы увидели девочку, мою ровесницу, которая развешивала выстиранное белье, держа прищепки зубами.

– Прошу прощения… – позвала я.

Девочка обернулась и достала прищепки изо рта.

– Чем могу помочь? – отозвалась она.

– Ты не дашь нам попить?

Незнакомка подошла ближе.

– Вы же не шпионки?

– Нет, конечно, – ответила я.

– Такие уж времена, не помешает лишний раз проверить.

– Мы точно не шпионки, – повторила я. – Мы просто хотим пить.

– Да, на шпионок вы не похожи. Хотя откуда мне знать, как они выглядят?

– Да уж, сложно, – согласилась Олив.

Девочка, похоже, решила, что нам все же можно верить.

– Можете зайти в дом, – предложила она, – мамы все равно нет.

– Мы лучше здесь постоим, если ты не против, – отказалась я.

– С коттеджами у нас как-то не сложилось, – пояснила Олив.

– Ну как знаете, – улыбнулась незнакомка. – Но хоть в сад-то зайдите.

Я открыла калитку, и мы прошли за забор.

– Есть хотите? – спросила девочка.

Я кивнула.

– Ладно, ждите здесь.

Она ушла в дом. Мы проводили ее взглядом.

– Как думаешь, она нормальная? – произнесла Олив. – А ну как вернется с ружьем в руках?

– У тебя слишком живое воображение.

– После всего, что мы пережили, я уже никому не верю, Нелл. И особенно людям, которые живут в коттеджах.

– Тебя можно понять, – согласилась я.

– Лучше быть начеку, – с серьезным видом заявила моя сестра.

Девочка вернулась с целым подносом, на котором, к нашему восторгу, оказались хлеб с сыром, валлийские кексы и две чашки с водой.

– Мама напекла перед уходом, – объяснила незнакомка, улыбаясь.

– Как тебя зовут? – спросила я, забирая у нее поднос и ставя его на землю.

– Аннадвен, – ответила она.

– Анна что? – удивилась Олив, наморщив нос.

– Да, знаю, кошмар, правда? Понятия не имею, о чем думала мама. Это имя означает «богиня поэтического вдохновения». В жизни стихов не читала!

– Может, самое время начать? – предположила Олив. – Вдруг ты превратишься в богиню? Я бы не отказалась стать богиней.

– А мне нравится твое имя, – вставила я.

– Спасибо, но лучше зовите меня Энни.

Мы уселись на траву и принялись за еду. Олив прямо-таки накинулась на хлеб.

– Интересно, что значит мое имя? – вздохнула она.

– У мамы есть книжка, где написано все про имена и их значения. Могу принести, если хотите.

– Да, пожалуйста, – обрадовалась Олив. – Вдруг я тоже богиня.

Энни снова ушла в дом, через несколько минут вернулась с книгой и начала ее листать.

– Олив, – прочитала она вслух. – Происходит из латыни и означает «символ мира».

– Не так здорово, как быть богиней, – расстроилась Олив.

– А по-моему, очень мило, – возразила я.

Энни еще немного полистала книгу.

– А твое прочитать? – улыбнулась она мне.

– Давай.

Девочка перевернула несколько страниц.

– Нелл, – зачитала она. – Означает «яркий сияющий свет».

– Твое мне нравится больше, – решила Олив.

– Да они оба красивые, – сказала наша новая знакомая.

Еда пришлась очень кстати. На сытый желудок у нас будут силы идти дальше.

– Куда вы направляетесь? – поинтересовалась Энни.

– Мы идем домой, – ответила Олив. – В Лондон.

– Ты никому не скажешь, что видела нас? – спросила я.

– Конечно, нет, – заверила меня девочка. – Значит, вы возвращаетесь из эвакуации?

Я кивнула.

– Не бойтесь, я вас не выдам.

– Ты не знаешь женщину, которая живет в белом коттедже? – Я указала в ту сторону, откуда мы пришли. – В нескольких милях отсюда.

– Клода Прайс?

Я кивнула.

– Ее все знают. Она немного свихнулась с тех пор, как потеряла дочь.

– От чего же та умерла? – спросила я.

– А она не умерла, – отозвалась Энни. – Муж Клоды сбежал от нее вместе с ребенком, и никто их больше никогда не видел. Об этом случае даже в газетах писали. Бедняжка так и не оправилась от горя. Так вы с ней знакомы?

– Позавчера мы там ночевали.

– Она заперла нас в спальне, – добавила Олив.

– Ого, чего это она?

– Мы не стали спрашивать, просто сбежали, – ответила я.

Энни покачала головой:

– Правду говорит мама: никогда не знаешь, какие странности творятся у людей в голове.

– О, у нее там точно странности, – проворчала Олив. – Напугала нас до чертиков.

Энни усмехнулась:

– Тебе никогда не говорили, что ты бойкая не по годам?

– Мне много чего говорят, я не особенно-то слушаю.

– Ну и молодец, – улыбнулась Энни.

Так хорошо было сидеть на солнышке и болтать с этой милой девочкой, что жаль было уходить.

– Можно мы возьмем кексы с собой? – спросила я.

– Конечно, можно, и я вам принесу еще хлеба с сыром.

– А мама тебя ругать не будет?

– Я скажу, что к нам постучался нищий. Она очень любит притчу о добром самаритянине, так что сама рада любому помочь.

– Похоже, она добрая, – сказала Олив, и ее глаза вдруг наполнились слезами. – Наша мама тоже добрая.

Я приобняла сестру.

– Мы скоро ее увидим, – пообещала я.

– Я скучаю по ней, Нелл, – всхлипнула Олив, вытирая лицо рукавом.

– Я понимаю, милая. Я тоже скучаю.

Энни показала на куклу в руках у Олив:

– А как зовут эту красавицу?

– Ее зовут Тетенька Тетя, – ответила сестренка. – Мама ее еще не видела.

– Уверена, она будет в восторге.

Олив улыбнулась. Наша новая знакомая мне определенно нравилась. Она немного напоминала Анджелу.

– Мы идем в правильном направлении? – решила убедиться я.

– Продолжайте идти прямо, и попадете в Кардифф. Только лучше держитесь подальше от порта, его постоянно бомбят.

– Хорошо, – пообещала я.

– Наберите себе каких-нибудь овощей в огороде, а я принесу вам сумку. Я была бы рада, если бы вы остались и познакомились с мамой, но у взрослых есть ужасная привычка поступать по правилам. Она, скорее всего, решит, что о вас нужно сообщить копам.

– Не беспокойся, нам в любом случае пора идти.

Энни сходила в дом и вернулась с мешком, в котором лежали хлеб, сыр и бутылка воды. Мы сложили туда же морковь, томаты, салат и кексы.

Девочка вручила мне серое одеяло.

– Я подумала, вам пригодится.

– Ты ангел, – выдохнула Олив. – Самый настоящий!

– Если бы это слышала моя мама, она бы уже умирала со смеху, – сказала Энни, обнимая Олив. – Надеюсь, вы благополучно доберетесь до дома.

– Непременно, – ответила я. – Спасибо тебе огромное.

– Ты спасла нас, – добавила моя сестренка.

Энни обняла и меня:

– Берегите себя.

Я поцеловала ее в щеку:

– Обязательно.

Удаляясь, мы махали ей, пока она не превратилась в едва различимую точку.

– Мне она так понравилась, Нелл! А тебе?

– Мне тоже показалось, что она очень хорошая, – сказала я.

– Это доказывает, – заявила Олив, – что в коттеджах живут не только чокнутые.

– Да уж, верно.

Следующие несколько дней мы продолжали путь. У нас была еда, и каждую ночь мы где-нибудь находили укрытие, чтобы поспать, – в сараях или под кустами. Однажды даже ночевали в заброшенном доме, где все еще работал водопровод, и мы смогли наполнить бутылку водой. Чем ближе мы подбирались к Кардиффу, тем сильнее напоминала о себе война. Небо у горизонта часто озарялось красным, будто охваченное огнем, и время от времени мы слышали приглушенные отголоски взрывов. Мы приближались к зоне военных действий, но у нас не оставалось выбора: другого пути в Лондон не было.

– Тебе не страшно, Олив? – спросила я как-то раз.

Она покачала головой:

– Не особенно. Все это напоминает мне о доме.

– Я об этом не подумала, – улыбнулась я.

Наши запасы еды и воды постепенно иссякали, и нужно было снова их пополнить. Встреча с Энни дала мне надежду, что, возможно, нам попадутся и другие добрые люди.

Чем ближе мы подходили к Кардиффу, тем больше я беспокоилась. Грохот авианалетов раздавался уже совсем рядом, и порой от дыма и пыли становилось трудно дышать, прямо как в Бермондси. Как ужасно было бы проделать такой длинный путь только для того, чтобы погибнуть здесь. Мама так никогда и не узнает, что с нами стало. С тех пор как мы сбежали с фермы, у нас не было возможности отправить ей письмо. Каждый день приносил новые заботы и страхи, и порой я начинала сомневаться, что мы вообще сумеем добраться до дома.

Не помню точно, в какой момент я начала заболевать. Сначала ноги словно налились свинцом, и я с трудом переставляла их, словно продираясь через болото. А потом, несмотря на теплую и солнечную погоду, меня начал бить озноб, такой сильный, что зубы стучали.

– Что-то мне нехорошо, Олив, – призналась я, садясь на траву.

– У тебя не скарлатина, Нелл? Как думаешь?

– Надеюсь, что нет, – отозвалась я.

– Хочешь воды?

– Ее нужно экономить, у нас осталось совсем мало.

– Ну и что! По-моему, Нелл, тебе срочно нужно попить воды. Может, это и не скарлатина, но все равно может оказаться что-нибудь смертельное.

– Что, например? – вздохнула я, поднимая на нее взгляд.

– Не знаю. Но что-нибудь смертельное, от чего умирают.

– Вот спасибо тебе, Олив, утешила.

– Не за что, Нелл.

У меня в голове уже стучало, как будто тяжелый молоток пытался проломить череп изнутри.

– Не могла бы ты пробежать немного вперед, Олив, и посмотреть, нет ли там подходящего места, чтобы отдохнуть? – попросила я.

– Я оставлю с тобой Тетеньку Тетю, ей тоже что-то нехорошо. Наверное, ты ее заразила.

Олив расстелила одеяло на траве:

– Ложись сюда, Нелл.

Я взяла у нее куклу и легла на одеяло. Озноб прекратился, и теперь мне казалось, что я вся горю. Я попыталась стянуть с себя одежду. Мне хотелось сорвать ее. Приподнявшись, я попыталась разглядеть, не возвращается ли Олив, но перед глазами все плыло, и я снова прилегла. Я еще никогда так сильно не заболевала. Меня словно уносило куда-то течением. Это было почти приятное, успокаивающее чувство. Я закрыла глаза и поддалась ему. Дальше я ничего не помнила.

Глава двадцать четвертая

Я надолго застряла где-то на границе между бодрствованием и сном.

Вот я лежу в поле, и травинки щекочут мне лицо, а над головой небо, но потом земля будто переворачивается, и я понимаю, что сейчас сорвусь и улечу куда-то далеко в космос. А в следующую секунду я проснулась – по крайней мере, подумала, что проснулась. Я открыла глаза и обнаружила, что снова дома, в своей кровати, в нашей квартире. В окно бил солнечный свет, такой яркий, что глазам стало больно, а на кухне мама что-то мурлыкала себе под нос и гремела кастрюлями. Это означало, что она готовит ужин. Меня охватила радость. Значит, я никуда не уезжала. Мы с Олив не попали на ферму, я никого не убивала; мне все приснилось. Но потом мурлыканье и грохот начали затихать, и я почувствовала, что снова падаю, проваливаясь в сон.

Когда я в следующий раз подумала, что проснулась, мне было тепло и удобно, но потом я открыла глаза и поняла, что нахожусь в незнакомой комнате. Или все же знакомой? Я не знала наверняка, поэтому испугалась, что я снова в коттедже безумной Клоды. Я вскрикнула, и кто-то положил руку мне на лоб. Я подумала, что это мама, но только рука была грубоватая, похожая на мужскую. Я снова полетела куда-то вниз, скатываясь в забытье.

Однажды я проснулась, и рядом была Олив. Я отчетливо увидела ее сидящей на коленях на кресле под окном. Она подперла подбородок руками, положив локти на подоконник, смотрела в окно и смеялась чему-то. Я подумала: «Ну, значит, все в порядке, мы в безопасности». На этот раз, прежде чем провалиться в сон, я почувствовала, что с моей души упал камень. Я помнила, как моего лица касалась ткань, помнила запах дегтярного мыла, мягкое полотенце, болтовню Олив и другой голос, низкий, мужской.

Когда я снова открыла глаза, было светло. В просвет между шторами проникал солнечный свет. Под окном действительно стояло кресло, так что это не было игрой моего воображения. Я осмотрелась и тут же поморщилась: голова все еще была тяжелая. Комната оказалась незнакомой, но я с облегчением обнаружила, что это не спальня в коттедже Клоды Прайс.

Я снова закрыла глаза. Никогда раньше не чувствовала себя настолько уставшей. Мне хотелось просто лежать в тепле и покое. Было все равно, чей это дом, меня вообще ничто особенно не волновало – такое странное чувство!

Я, должно быть, снова уснула и, когда опять открыла глаза, увидела Олив. Она снова сидела под окном, вытянув ноги и держа на коленях Тетеньку Тетю.

– Олив, – прохрипела я.

Она резко обернулась, вскочила с кресла и подбежала к кровати.

– Очнулась? – обрадовалась сестренка.

Я кивнула.

– Я позову дяденьку, – добавила она, выскочила из комнаты и почти сразу вернулась с пожилым незнакомцем.

– Ну вот, наконец-то ты с нами, – сказал он с улыбкой.

– Похоже, что так, – ответила я.

– Хорошо, – произнес он.

– Как я здесь оказалась?

– Дяденька тебя отнес, Нелл, а я ему помогала.

– Я выгуливал Генри… – начал незнакомец.

– Это его пес, Нелл, и он очень дружелюбный. Я ему нравлюсь! – перебила Олив.

– … когда увидел, что ко мне бежит эта юная леди. Ты, знаешь ли, очень ее напугала. Она кричала что-то о том, что у ее сестры скарлатина.

Глаза у Олив наполнились слезами.

– Я думала, ты померла, Нелл.

Я поймала ее руку.

– Прости, Олив. – Веки снова начали тяжелеть, и я потерла глаза. – Я так устала.

– Сейчас тебе нужен сон, – мягко произнес старик. – Спи как можно больше.

– Но она и так сто лет проспала, черт возьми! – возмутилась Олив.

Я закрыла глаза и улыбнулась: моя сестренка снова начала сыпать ругательствами.

Однажды утром я проснулась и решила, что хочу встать. Я спустила ноги с кровати, но, когда попыталась перенести на них вес, тут же рухнула на пол. На шум прибежали Олив и старик. Они вместе помогли мне вернуться в постель.

– Что-то у меня ноги подкашиваются, – пожаловалась я.

– Еще бы, – отозвался старик. – Ты очень давно ими не пользовалась.

– Насколько давно?

– Да лет сто, Нелл, черт возьми!

Я перевела взгляд на старика:

– Я ведь не годы проспала?

– Нет, – улыбнулся он. – Полагаю, твоя сестренка просто любит преувеличивать.

– Ну а мне показалось, что сто лет, – возразила Олив. – Я думала, ты вообще не проснешься.

– На самом деле прошло почти три недели, – сказал старик.

Я не поверила своим ушам.

– Я проспала три недели?!

Тот кивнул:

– Настоящая спящая красавица.

– Что же со мной случилось?

– Похоже, это было переутомление, не только физическое, но, боюсь, и моральное.

– У тебя все в печенках сидит, – серьезно объяснила Олив.

– Спасибо, что позаботились обо мне, дяденька.

– Рад помочь, – ответил он. – Кстати, меня зовут Ян. Ян Ковак.

– Ян? – переспросила я.

– Это имя означает «Бог милостив», – объяснил старик.

– Ну, тут я не уверена, – возразила Олив. – Мы такого страха натерпелись и никакой особенно милости не видели ни от Бога, ни от кого-то еще.

– Но Он же привел нас сюда, Олив, – мягко напомнила я.

– Ну пожалуй, что так, – с неохотой согласилась она.

– И как же вы будете меня называть?

– Мы будем звать вас Ян, – улыбнулась моя сестра.

– Не уверена, что это уместно, Олив.

– О, да я не против, – возразил он. – Мне, знаете ли, нравится мое имя.

По его акценту я поняла, что наш спаситель не англичанин и уж точно не валлиец.

– Я поляк, – объяснил старик, как будто прочитав мои мысли.

– Наш сосед в Рэннли-Корте мистер Гавлик тоже поляк, – вспомнила я.

– Но собаки у него нет, – заметила Олив.

– Так что, ты достаточно поправилась, чтобы попробовать встать?

– Я думала, что да.

– Хочешь, усажу тебя на стул у окна, и ты сможешь посмотреть на улицу?

– Хочу, пожалуй, – улыбнулась я.

Ян подтащил стул к окну и помог мне выбраться из кровати. Я оперлась на его руку и осторожно опустилась на сиденье.

– Ну что, Олив, – обратился он к ней, – не пора ли нам сварить суп для твоей сестры, чтобы помочь ей окрепнуть?

– Хорошо, – согласилась та. – А ты постарайся больше не засыпать, Нелл.

Ян подмигнул мне.

– Спи сколько захочешь, – шепнул он, накрывая мои ноги пледом.

Олив пошла к двери, но у выхода повернулась и спросила:

– Мне все еще шесть, Нелл?

– Нет, – ответила я. – Уже семь.

– А когда мне исполнилось семь?

– На ферме.

– Я так и подумала, потому что чувствую себя старше, – сказала она и побежала вниз по лестнице.

Глава двадцать пятая

С каждым днем я поправлялась, по крайней мере физически, однако оставалась безучастна к окружающей жизни. Я смотрела, как Олив играет в саду с Генри и понемногу ела то, что готовил Ян. Здесь мне было спокойно, но я чувствовала, что потеряла важную часть себя. Я была уже не той, что прежде. Я почти не задумывалась о том, что со мной случилось. Если воспоминания все же всплывали на поверхность, я гнала их от себя. Я даже в Лондон больше не стремилась. При одной мысли о том, чтобы снова пуститься в путь, каждый день искать кров и пропитание, у меня начинала болеть голова, и я поспешно загоняла эти тревоги на задворки сознания. Я знала, что однажды нам придется уйти, ведь мы не могли оставаться здесь до бесконечности, рассчитывая, что Ян будет и дальше кормить нас и терпеть наше присутствие. Но пока мы оставались здесь, и я продолжала жить сегодняшним днем.

Ян не задавал вопросов, что радовало, поскольку я не готова была дать ответы. Этот добрый старик просто видел, что нам с Олив нужна помощь, и заботился о нас, как о родных.

По вечерам он читал нам чудесные истории, о которых я раньше даже не слышала. Больше всего мне полюбился «Грозовой перевал» Эмили Бронте. Этот роман затронул какую-ту струну в глубине моей души. Может, дело было в заросших болотистых пустошах, описание которых напоминало мне о Джимми. Это была история любви, но не слащавая, как в книжках, которые так нравились миссис Левеллин и тете Бет. Я садилась в удобное кресло у камина, закрывала глаза и слушала тихий голос Яна. Иногда по щекам у меня катились слезы. В последнее время я могла заплакать из-за любой мелочи, например, увидев, как Олив играет с собакой, или почувствовав аромат роз, или заметив утреннюю дымку, которая висела над склоном холма, будто облако. Никто ничего не говорил и не мешал мне плакать.

Однажды утром я попросила у Яна бумагу и карандаш и, присев за старый деревянный стол у окна, освещенный солнцем, начала писать. Даже такая простая задача для меня была настоящим подвигом, но я собралась с силами и сообщила маме, что с нами, где мы и как сильно любим ее и скучаем. Ян вместе с Олив сходили в деревню и отправили письмо.

Сидя в саду в одиночестве, я снова задумалась о том, почему Джимми не пришел за нами, как обещал. За время, проведенное вместе на ужасной ферме Хэкеров, этот мальчик стал мне очень дорог, и я знала, что он разделял мои чувства. Мне было всего четырнадцать, но порой я смотрела на него и испытывала нечто совершенно новое и незнакомое. Я доверяла ему и знала, что Джимми ни за что не причинит мне вреда.

В Бермондси все свободно говорили о сексе. Женщины часто собирались группками где-нибудь на площади, скрестив руки на груди. По улицам эхом разносился их громкий, пронзительный смех. Пока малыши играли у их ног, матери в мельчайших подробностях делились тем, что они с мужьями делали прошлой ночью. Женщина не говорила, что носит ребенка. Вместо этого она сообщала, что «опять залетела», а кто-нибудь отвечал: «Скажи своему, хватит уже, пусть завяжет себе там узелок». Мальчишки частенько выкрикивали всякие грубости, а девочки жеманно улыбались и строили им глазки. В Бермондси секс был чем-то некрасивым и смешным. Об этом шептались и хихикали по углам. Но мои чувства были нежными и драгоценными. В душе зародилось что-то, чего я пока не могла осмыслить. Словно перышко мягко опустилось на сердце и осталось в груди, как обещание счастья, о котором я буду мечтать перед сном.

Пришла осень, принеся с собой все великолепие цветов. Я полюбила это время года. Отчего-то оно казалось мне красивее, чем полная надежды весна и яркое лето. Было нечто прекрасное в этом затишье перед зимними холодами.

Однажды утром я решила присоединиться к Яну и Олив, которые каждый день выгуливали Генри. Так странно было впервые за долгое время выйти за пределы сада, за границу безопасной территории. Мы шли по тропинке, и над головой у меня были бурые, красные и золотые листья, напоминавшие разноцветный купол. Они словно тянулись к голубому небу, а потом тихо осыпались, ложась на землю ярким ковром. Воздух стал холоднее, в нем чувствовался едкий аромат костра, смешанный с острым, пронзительным запахом сырости и увядания.

Я шла чуть позади, как будто разучилась быстро ходить и растеряла уверенность. Ян убеждал меня, что это временно, и мне хотелось ему верить. Я наблюдала, как Олив подбрасывает листья и смеется, когда они падают ей на голову. Глядя, как она бегает за Генри, я вдруг заметила, что моя сестренка подросла, ее ноги окрепли и вытянулись. С трудом верилось, что ей всего семь. Она так стойко переносила тяготы пути, никогда не жаловалась, всегда находила, чему порадоваться, и знала, как развеселить меня даже в самые тяжелые минуты.

Ян бросал палочку Генри снова и снова, как только пес приносил ее обратно. Трудно было на вид определить возраст нашего спасителя: его волосы совсем поседели, но годы не оставили на лице глубоких морщин. У него были серо-голубые глаза, всегда светившиеся добротой. Я не сомневалась, что, если расскажу ему свою историю, старик меня не осудит. Мне казалось, что у него тоже есть непростая история и, возможно, однажды он ее поведает.

В Польше Ян работал учителем. Услышав о том, что Олив пропустила почти целый год школы, он занялся ее обучением. Каждое утро они вместе садились за кухонный стол. Ян умел превратить урок в интересную игру, и моя сестра вскоре наверстала упущенное. Я сидела у камина и смотрела на их макушки – белую и темно-рыжую, – склонившиеся над книгами. Чаще всего по утрам в доме звенел смех. Прошло уже несколько недель с тех пор, как Ян и Олив отнесли мое письмо на почту, но ответа не было.

– Война нарушила привычный ход вещей, – объяснил Ян. – Вот и на почте перебои. Может, она до сих пор даже не получила письмо. Наберись терпения, милая, и постарайся не волноваться. Уверен, скоро вы получите от нее весточку.

На смену осени пришла зима, а я все ждала. Я окрепла и чаще улыбалась, но ответа от мамы так и не было, и все сложнее становилось гнать от себя плохие мысли. Ведь в Гленгарит и на ферму ее письма доходили, а сюда нет. Почему? Я не могла это объяснить.

– Может, напишешь ей еще раз? – предложил Ян.

Я так и сделала, но шли месяцы, а письма я так и не дождалась.

Приближалось Рождество. Уже несколько недель то и дело шел снег. Ян с Олив по-прежнему каждый день выгуливали Генри и возвращались румяными, с покрасневшими носами. Пес врывался в дом, виляя хвостом и отряхиваясь, так что подтаявшие комочки снега разлетались по комнате, а потом ложился на пол у камина, распространяя по всему дому запах мокрой собачьей шерсти.

Однажды утром Олив решила слепить снеговика.

– Поможешь мне, Нелл? – спросила она.

Я покачала головой.

– Ты все еще не до конца поправилась?

Я кивнула.

– Но мне намного лучше, – улыбнулась я.

– Такие вещи сразу не проходят, нужно время, – с серьезным видом заявила сестренка.

– Кто тебе такое сказал?

– Ян, а уж он-то знает, он ведь учитель.

– Я посмотрю на тебя в окно, – пообещала я.

– Ладно, – согласилась она и выбежала в сад вместе с Генри.

Я некоторое время следила за тем, как она катает огромный снежный ком, время от времени запрокидывая голову и ловя снежинки языком. Генри носился вокруг нее как безумный и катался по снегу.

– Он до сих пор считает себя щенком, – усмехнулся Ян, входя в комнату с охапкой дров.

Я повернулась к нему.

– Мне кажется, с мамой что-то случилось, – призналась я.

Ян наклонился и сложил дрова в корзину возле камина.

– Возможно, пора пойти в полицию. Они могут что-нибудь знать, – предположил он.

– Нет! – тут же воскликнула я. – Нельзя, обещайте мне, что вы этого не сделаете. Пожалуйста, Ян! Прошу вас, не надо!

Он подошел ко мне:

– Тише, тише. Я никуда не пойду, если ты этого не хочешь, Нелл, даю слово.

Сердце билось так часто, что мне стало дурно. Я спрятала лицо в ладонях и начала громко всхлипывать. Многие месяцы я ничего не чувствовала, но теперь эмоции вырвались на свободу и переполняли грудь, так что стало трудно дышать. Ян присел у моих ног, дождался момента, когда я перестала рыдать, и попыталась отдышаться.

– Лучше? – мягко спросил он.

Я кивнула.

– Иногда, знаешь ли, становится легче, если выговориться. Думаю, в твоем маленьком теле скопилось слишком много боли. Здесь ты в безопасности, Нелл. У этих стен нет ушей, ну а я нем как рыба.

Я взглянула ему в глаза и прошептала:

– Я убила человека.

Раскрыв свою тайну, я тут же испытала огромное облегчение.

– Расскажешь почему?

И вот, пока Олив лепила снеговика, а в очаге трещал огонь, я поведала Яну свою историю. Когда я закончила, он сжал мои руки и сказал:

– Я тоже однажды совершил убийство, Нелл, и, как и ты, сделал это, защищая близкого человека. – Старик утер мне слезы. – Я не смог спасти жену, но мне помогли незнакомые люди, и я оказался здесь, нашел жилье. Когда я переехал сюда, в доме царила разруха, так что я купил его по дешевке и уже потом привел в порядок. Физический труд помог мне справиться с болью и чувством вины. Мы с тобой вовсе не плохие люди, Нелл, просто оба столкнулись со злом и были вынуждены поступить так, как поступили. Я понимаю тебя, моя милая, и буду хранить твою тайну, зная, что ты никому не выдашь мою.

Как раз в этот момент в кухню вбежала Олив.

– Мне нужна морковка, чтобы сделать ему нос, угольки для пуговиц и еще шапка и шарф, и еще я проголодалась! Что с вами такое?

– Ничего, – улыбнулся Ян. – С нами все в порядке.

Проснувшись в рождественское утро, я почувствовала, как что-то изменилось, и дело было не только в том, что комнату заливал яркий свет, но и в необычной тишине. Я встала и подошла к окну. Холмы были покрыты свежим слоем снега, словно одеялом. Мне вдруг захотелось стать частью этой новизны и свежести. Я посмотрела на Олив, но та все еще крепко спала.

Я быстро оделась и спустилась на первый этаж. Генри лежал возле камина, но, стоило мне войти на кухню, он тут же поднял голову и завилял хвостом. Ян сидел за столом и чистил картошку.

– С Рождеством, Нелл, – с улыбкой поприветствовал меня он.

– С Рождеством, – отозвалась я.

– Олив не с тобой?

– Она еще спит.

– Будешь кашу?

Я покачала головой:

– Вы не против, если я схожу погулять?

– Возьми с собой Генри, – ответил Ян.

Я взяла пальто с вешалки, натянула на голову шерстяную шапку и открыла дверь.

– Идем, Генри, – позвала я.

Я пошла по тропинке. Пес бежал впереди меня, обрадованный неожиданной прогулкой. Он крутился между деревьями и обнюхивал живые изгороди. Время от времени Генри возвращался ко мне, принося в подарок веточки и какие-нибудь растения, выкопанные из-под снега, как будто специально проверял, все ли со мной в порядке. Его нос побелел, а к шкуре прилипли комочки снега, похожие на шерстяные катышки. В таком виде он был похож на какое-то инопланетное существо.

С каждым шагом я оставляла новые следы на нехоженом снегу, как будто на свете никого, кроме меня, не было, как будто я первый человек в истории, прошедший этой дорогой.

Радостно было побыть одной в это рождественское утро, погулять по этому чудесному месту, где тишину нарушали лишь далекий звон церковного колокола и тихий шорох снега, когда он крупой осыпался с веток деревьев.

Я прислонилась к изгороди и посмотрела на покрытые снегом холмы, которые сияли в лучах утреннего солнца, точно горы бриллиантов, чувствуя, как что-то переменилось. Как будто теплое дыхание лета коснулось моего сердца и сковавший его лед начал таять. Меня охватили спокойствие и умиротворение, которых мне так давно не хватало. Я словно очнулась от долгого сна, меня переполняла благодарность за то, что я оказалась в этом прекрасном месте в такой чудесный день. И еще кое-что: я больше не боялась. Пришло время вернуться в Бермондси, к семье. Я позвала Генри, и мы вместе пошли к дому. Теперь моя походка была не медленной, как раньше, а энергичной и уверенной. Ноги болели с непривычки, но я знала, что они окрепнут. Эти ноги понесут меня по тропинкам и через холмы, пока я наконец не окажусь дома.

Глава двадцать шестая

Эти мысли я держала при себе до Нового года, когда наконец пришла к Яну и сказала, что нам пора отправляться в путь. Через несколько дней я сообщила эту новость Олив. Генри спал под столом на кухне, а сестренка рассеянно поглаживала его ногой.

– Но мы ведь и так дома, – не поняла она.

– Это не наш дом, Олив, – осторожно возразила я. – Это дом Яна. А наш дом в Рэннли-Корте, где остались мама, Тони и Фредди.

– Значит, нам придется снова пуститься в бега? – забеспокоилась сестренка. – Мне кажется, я так больше не смогу, Нелл.

– На этот раз будет по-другому, – ответила я.

– Что значит по-другому?

– Это значит, что на этот раз вы поедете на поезде, – с улыбкой объяснил Ян.

Глаза у Олив наполнились слезами.

– Нам больше не придется спать в сараях?

– Нет, – сказал Ян. – Никаких сараев.

Олив широко улыбнулась и выскочила из-за стола.

– Куда ты? – удивилась я.

– Пойду расскажу все Тетеньке Тете, – ответила сестренка. – Она должна знать о наших планах.

– Конечно, – согласилась я. – Как думаешь, она будет рада?

– Она наверняка обрадуется, что нам больше не нужно спать в проклятых сараях, разрази меня гром!

– Ох, Олив, – вздохнула я. – Какая же ты смешная!

– У вас не найдется лишней наволочки, дяденька Ян?

– Зачем же тебе наволочка, Олив?

Сестренка удивленно взглянула на него:

– Чтобы сложить туда вещи, зачем же еще?

– Думаю, мы можем найти что-нибудь получше, – сказал Ян. – Уверен, у меня где-то есть чемодан.

– Это хорошо, – кивнула Олив, – а то я боюсь, что наши вещи теперь в наволочку и не поместятся.

Она была права. Через несколько месяцев после того, как мы попали сюда, Ян съездил в Кардифф и привез нам новую одежду, в том числе красное пальто для Олив и темно-синее для меня. Он также купил нам белье, джемперы, юбки и хорошие, крепкие ботинки. Помню, как наш спаситель вернулся домой со всем этим добром. Я сидела у камина, все еще слабая после болезни, когда он вошел в комнату с кучей сумок.

– Пришлось брать размеры наугад, – сообщил он. – Надеюсь, вещи вам подойдут.

Я, конечно, тут же расплакалась, зато Олив устроила нам настоящий показ мод, продефилировав по кухне во всех своих нарядах. Ян проявил к нам невероятную доброту, и я понимала, что буду ужасно скучать по нему, но пришло время возвращаться домой.

Когда Олив ушла наверх вместе с Генри, я окинула комнату взглядом. Мы были так счастливы в этом доме. Я улыбнулась Яну.

– Не знаю, как вас благодарить за все, что вы для нас сделали, – призналась я.

– Это я должен вас благодарить, Нелл. До вашего появления я не осознавал, насколько пуста моя жизнь. Я был очень рад дать вам кров хотя бы на время.

– Но разве вам не станет одиноко, когда мы уедем? Мне бы не хотелось думать, что ваша жизнь снова опустела.

– Возможно, мне пора поискать друзей, Нелл. Со мной не раз пытались подружиться, я сам всех отталкивал.

– Было бы здорово, – ответила я. – Я бы не так беспокоилась, если бы знала, что у вас есть друзья.

– Есть один человек, которого я порой встречаю, когда выгуливаю собаку. У него тоже есть пес, мой Генри любит с ним играть. Мне кажется, этот человек тоже одинок. Я знаю, где он живет, так что, возможно, попробую нанести ему визит.

– О, я была бы очень рада.

– В Библии есть строки, которые всегда мне нравились. Там сказано: «Всему свой срок и время свое – всякому делу под небесами». Может, пришло время снова выйти на свет.

Я встала и обняла его. Моя щека коснулась грубоватой кожи его лица.

– Я так люблю вас, Ян, – сказала я. – Вы спасли мне жизнь.

– Мое милое дитя, мне кажется, что и ты спасла мою, – ответил он.

В начале весны мы наконец отправились в путь. Пришлось сесть на автобус до Кардиффа. Ян поехал с нами. Чем ближе мы подъезжали к городу, тем заметнее становились разрушения, которые принесла война. За окном виднелись руины, горы камня, здания, у которых не хватало стен и печных труб. Они напоминали мне дом, в котором мы с Анджелой любили сидеть. Я увидела церковь без шпиля. Вход в нее был завален мешками с песком. Потом проехали мимо красивого замка на холме.

– Здесь живет король? – спросила Олив.

– Нет, не король, – ответил Ян. – Замок принадлежит четвертому маркизу графства Бьют. Он унаследовал его от отца.

– Он хороший? – поинтересовалась сестренка.

– По-моему, он много делает для простых жителей Кардиффа, Олив, так что – да, полагаю, хороший.

Внезапно завыла сирена воздушной тревоги. Мне стало дурно. Я уже успела забыть этот жуткий звук, который так меня пугал. Олив уткнулась лицом в мои колени.

– Мне страшно, Нелл, – пискнула она. – Кажется, нам лучше вернуться.

В это мгновение я поняла, как сильно Ян рисковал собой просто ради того, чтобы купить нам одежду. Раньше я об этом как-то не задумывалась. Тогда я вообще старалась ни о чем не думать.

Кондуктор велел всем выйти из автобуса, и они с водителем повели нас к замку. Вслед за нами устремились и другие люди.

– Куда мы идем? – спросила я.

– Внутри крепостных стен есть убежище, там мы будем в безопасности, – объяснил Ян.

Как раз в это мгновение раздался взрыв, сотрясший землю у нас под ногами. Олив закричала, а Ян потянул нас обеих вниз. Люди вокруг нас тоже попадали ничком. Я лежала, слушая громкий стук собственного сердца и всхлипы сестренки. Может, она права? Наверное, нам лучше вернуться в дом к Яну. За городом мы в безопасности, поэтому мама нас и отослала. Как я могла подвергнуть Олив такой опасности?

После взрыва наступила абсолютная тишина. Мы какое-то время лежали на траве. Отбоя тревоги не было, так что, возможно, это еще не все. Постепенно люди начали подниматься. Я оглянулась на город. Над домами поднимались языки пламени и дым, разносивший едкий запах, от которого перехватывало дыхание и подкатывала тошнота. Этот ужасный запах напоминал мне о Лондоне. Сирена продолжала завывать, и люди снова кинулись бежать.

– Давай-ка мне Тетеньку Тетю, Олив, – велела я.

Сестренка вручила мне куклу, которую я тут же спрятала под пальто.

Мы добрались до крепостных стен, и смотритель замка впустил нас внутрь. Мы долго шли за ним по бесконечным туннелям. В одном из них стояла женщина, разливавшая чай. На стене даже висело меню.

– Проголодались? – спросил Ян.

– Немного, – призналась я.

– Ужасно! – ответила Олив.

Вдоль стен стояли скамейки, места на которых быстро занимали постоянно прибывающие люди.

– Вы присядьте, – велел нам Ян, – а я принесу вам что-нибудь поесть.

Мы устроились рядом с женщиной, которая держала на руках ребенка и кормила его грудью. Молоко стекало по подбородку малыша. Ребенок старательно сосал, надавливая на грудь кулачками. Я улыбнулась матери, и она ответила мне тем же.

– Господи, храни маркиза, – сказала женщина. – Святой человек.

– Правда? – удивилась Олив, округлив глаза.

– Как есть святой, – подтвердила незнакомка. – Всегда заботится о простых людях.

– А мы простые люди? – прошептала Олив.

– Наверное, – усмехнулась я.

Ян вернулся с тремя чашками чая и бутербродами с тушенкой.

– Не хотите чаю и бутерброд? – ласково спросил он у женщины, державшей ребенка.

– Да я убить готова за чашечку, – улыбнулась та.

– Убивать никого не придется, – рассмеялся Ян.

Не успел он отправиться еще за одним чаем, как прозвучал сигнал отбоя тревоги.

– Забудьте про чай, – крикнула женщина, бесцеремонно отрывая младенца от груди. – У меня на кухне лежит сочный рубец с луком. Если, конечно, у меня еще есть кухня! – По какой-то неведомой причине это заставило ее расхохотаться во весь голос, разинув рот, так что всем стало видно, что дырок от зубов у нее больше, чем самих зубов.

Ян поднял наш чемодан, и мы встали в очередь на выход. Выбравшись на улицу, Олив спросила:

– Почему та женщина засмеялась, когда подумала, что ее кухню могли разбомбить?

– Пожалуй, иногда приходится смеяться, чтобы не расплакаться, – ответила я.

Глава двадцать седьмая

На вокзале было полно народу. Куда-то спешили военные с заплечными мешками. Женщины из добровольческого отряда раздавали чай. Некоторые солдаты с виду были не старше Джимми, но их глаза выдавали усталость. Мы вошли в вагон, и Ян положил наш чемодан на багажную полку, а потом обратился к солдату, сидевшему у окна:

– Молодой человек, вы едете в Лондон?

Солдат кивнул:

– Так точно, сэр.

– Не присмотрите ли за моими девчушками?

– Конечно, – согласился солдат.

«Зачем за нами присматривать? – подумала я. – Мы и сами отлично справлялись». Но вслух ничего говорить не стала.

Ян заключил меня в объятия. Я прижалась щекой к его шерстяному пальто и глубоко вздохнула. Мне хотелось запомнить этот запах – запомнить самого Яна. Было очень жаль оставлять его.

– Когда-нибудь мы вернемся, – пообещала я.

– Я буду ждать этого, моя милая.

Глаза у Олив заблестели от слез. Ян заметил это, опустился на пол перед ней, обхватил ее лицо руками и произнес:

– Скоро ты вернешься к родным, малышка, и, зная, как ты будешь счастлива их видеть, я и сам стану радоваться. Мы с Генри будем по тебе скучать и часто вспоминать тебя. – Он утер слезы, которые текли по щекам моей сестренки, а потом коснулся макушки ее куклы. – И по Тетеньке Тете тоже будем скучать.

Мы махали ему в окно, пока его силуэт не растаял вдали. Потом я откинулась на спинку сиденья, глядя на проносившиеся мимо поля и деревни. Мы прибыли в Уэльс весной сорок второго года – и вот весной уже сорок четвертого пустились в обратный путь. Тони уже исполнилось тринадцать лет, а Фредди давно не младенец. Столько всего случилось с тех пор, как мы уехали из Бермондси! Нам довелось встретиться как с чудесными, так и с ужасными людьми. Мы с Олив нашли замечательных друзей, которые навсегда останутся в нашем сердце. Тетя Бет и дядя Дилан, Лотти и Эгги, Джимми и Ян.

Ехавший с нами солдат перевел взгляд на меня и улыбнулся.

– Едете домой?

– Да, – ответила я. – Так и есть. – Я улыбнулась в ответ и закрыла глаза.

Мы едем домой.

Когда поезд въехал в пригород Лондона, мое сердце готово было выскочить из груди. Меня переполняли нетерпение, страх, беспокойство и еще множество других эмоций. Я мечтала поскорее обнять маму, положить голову ей на плечо и услышать, что она меня любит. Мне хотелось снова стать чьим-то ребенком. Последние два года я выполняла для Олив роль матери. Может, поэтому я и не торопилась покидать дом Яна: он сумел как-то незаметно снять с моих плеч ответственность за сестру. Пока мы жили у него, я могла снова побыть юной девочкой. Приближаясь к Лондону и нашему дому, я задумалась о том, что ждет меня теперь. Может, я пойду работать на сахарный завод. Может, Анджела уже там работает. Или на кондитерскую фабрику. Мне было все равно, где работать, лишь бы дома.

Лондон выглядел еще хуже, чем я помнила. Проезжая целые кварталы, уничтоженные бомбежками, я почувствовала, как меня охватывает страх. Получила ли мама мои письма? И если да, почему не ответила? Все ли с ней хорошо? Конечно, да, иначе и быть не может. Просто идет война, ведь так? Ян считал, что именно поэтому мы не получили ответа. Я молилась о том, чтобы он оказался прав.

– Мы приехали? – спросила Олив, забравшись на сиденье с ногами.

– Почти, – ответила я.

– Мама встретит нас на вокзале?

– Она не знает, что мы приехали, Олив.

– Это сюрприз?

– Вроде того.

– А она знает, сколько мне лет?

– Конечно.

– Это потому, что она сама меня родила, Нелл?

Я кивнула.

– Ты расскажешь ей, что проломила Альберту голову?

Я покосилась на солдата. Тот сидел с закрытыми глазами, и я понадеялась, что он спит.

– Тише, – одернула я сестру.

– Ты скажешь маме, что проломила Альберту голову? – шепотом повторила она.

– Не знаю, – ответила я.

– Я бы на твоем месте не стала, Нелл. Ничего хорошего из этого не выйдет.

Подобные заявления Олив всегда заставали меня врасплох, и я понятия не имела, откуда у нее берутся такие мысли.

– Посмотрим, – сказала я. – А теперь помолчи.

– Я действую тебе на нервы, Нелл?

Я улыбнулась:

– Немного.

– Я так и подумала.

Мы въехали в здание вокзала Паддингтон, и я перевела взгляд на солдата, который все еще спал. Я наклонилась к нему и тронула его за плечо.

– Мы приехали, – тихо произнесла я.

Солдат вздрогнул и выбросил вперед руку, так что я едва увернулась.

– О Боже, прости, – воскликнул он, выпрямляясь. – Я тебя ударил?

– Нет, – улыбнулась я, – промахнулись.

– В последнее время я сплю как убитый и, когда просыпаюсь, не сразу понимаю, где я.

– Я просто хотела сказать, что мы приехали.

Солдат зевнул и потер подбородок.

– Спасибо, а то, чего доброго, уехал бы обратно в Уэльс, – произнес он с улыбкой, а потом встал и потянулся. – Я сниму ваш чемодан.

– Спасибо.

– Вам далеко ехать?

– В Бермондси, – ответила я. – Это всего в пяти милях, мы поедем на метро.

– Ну тогда удачи, – сказал солдат, открывая дверь вагона.

– И вам удачи.

Я проводила его взглядом, надеясь, что с этим человеком все будет хорошо. Что он переживет эту ужасную войну. Потом я взяла Олив за руку, и мы пошли по вокзалу, пробираясь через толпу ко входу в метро.

– Здесь пахнет домом, – заметила сестренка.

Я глубоко вздохнула, глотнув лондонского смога, и согласно кивнула.

– Да, ты права.

– А мне все еще семь? – вдруг спросила она. – А то кажется, будто уже восемь.

– Тебе скоро будет восемь.

– Ну, это все объясняет.

Я рассмеялась:

– Пойдем домой!

Мы очень долго дожидались поезда в метро, когда по громкоговорителю прозвучало объявление: на линии задержки, следующий поезд только через час.

– Пойдем выпьем чашку чая и что-нибудь съедим, – предложила я.

Мы вернулись на вокзал, и Олив вприпрыжку побежала к залу ожидания. В камине горел огонь, в кипятильнике приятно булькала вода. Здесь было тепло и уютно. Почти весь зал занимали солдаты и провожавшие их подруги, но у окна нашелся свободный столик.

Я оставила Олив сторожить чемодан, а сама подошла к прилавку.

– Чай и булочки на двоих, пожалуйста.

– Булки закончились, уточка, – ответила кассирша.

– Совсем?

– Да, ни одной не осталось.

Я показала на две булочки на витрине рядом с кассой.

– А как же эти?

– Эти я берегу для Берта, он будет злиться, если я их продам.

Я не стала выяснять, кто такой Берт.

– А что осталось? – спросила я.

– Колбаса в тесте, торт «Баттенберг» и ягодный кекс.

– Я возьму два кусочка ягодного кекса.

– Остался только один, уточка.

– Тогда один «Баттенберг» и один кекс.

Мама будет смеяться, когда я перескажу ей этот диалог. Мне захотелось поскорее оказаться дома и рассказать ей обо всем. Только бы попасть домой.

Я взяла поднос и вернулась к нашему столику.

– Тебе «Баттенберг» или кекс? – спросила я у сестры.

– Ты же знаешь, что я не люблю марципан, – скривилась та.

– Тогда бери кекс, – сказала я.

– Здорово, да? – вздохнула Олив, вгрызаясь в угощение. – Этот чертов кекс просто деревянный, фиг прокусишь.

– Что здорово?

– А?

– Ты сказала, что здорово.

– А… В Лондоне, – отозвалась сестренка. – Здорово тут, правда?

– Согласна, – кивнув, с улыбкой ответила я. – Здесь очень здорово.

Растянув, насколько могли, наше скромное чаепитие, мы снова спустились в метро. Наконец поезд, прогрохотав по туннелю, подошел к платформе, и мы запрыгнули в вагон. Мы почти добрались, осталось совсем чуть-чуть. Я сидела, уставившись на карту метро, висевшую на стене напротив. Я знала ее наизусть. Мы с Тони, бывало, соревновались, пытаясь назвать как можно больше станций.

На «Бейкер-стрит» мы сделали пересадку. Дом был все ближе. Я надеялась, что Анджела не уехала. Мне не терпелось забраться на старую кровать в доме номер пятьдесят девять по Эдисон-террас и рассказать подруге обо всем, что со мной случилось за эти годы.

Вскоре поезд подошел к станции. Я взяла чемодан, мы поднялись по эскалатору и вышли на улицу. Мы торопливо зашагали по Джамайка-роуд, пересекли парк, прошли мимо ломбарда, мимо «Орла и короны», помахали красивым дамам, стоящим у стен. Мы торопились скорее увидеть дом и маму. Наконец мы свернули к Рэннли-Корту, и я закричала.

Глава двадцать восьмая

Его не было. На месте, где когда-то стоял наш дом, остались лишь груды кирпича. Чемодан выпал у меня из рук, ноги подкосились, и я рухнула на землю. Я чувствовала, что ко мне прикасаются люди, пытаются обнять, но я вырывалась. Олив цеплялась за меня, а я не могла даже вздохнуть. Я хватала воздух ртом и хотела умереть. Их больше нет. Моя милая мама, Тони и малыш Фредди – они все погибли. Мне не хотелось больше жить.

– Тише, тише. – Я узнала голос миссис Бэкстер.

– Мамочка! – позвала Олив.

Миссис Бэкстер опустилась на землю и обняла нас обеих, покачивая, как младенцев. Мои крики постепенно сменились громкими всхлипами, которые, казалось, сотрясали все тело. Меня терзала такая острая боль, словно тело разрубили пополам.

– Скажите, что с ними все в порядке, миссис Бэкстер, пожалуйста, скажите, что они живы! Я не верю, что они погибли, не верю! Пожалуйста, скажите, что они живы, прошу вас, умоляю!

– Мне кажется, они выжили, Нелл.

– Правда?

– Думаю, они успели выбраться.

Олив побелела как мел, по щекам у нее текли слезы. Я сделала глубокий вдох. Нужно взять себя в руки. У сестренки нет никого, кроме меня, поэтому я не могу позволить себе расклеиться. Я должна верить, что наши родные живы. Олив слишком мала для таких потрясений.

– Я здесь, Олив, я с тобой. Твоя Нелл тебя не бросит.

Миссис Бэкстер помогла мне подняться. Меня так трясло, что я с трудом держалась на ногах. Я протянула руку Олив и помогла ей встать.

– Все будет хорошо, сестренка, – пообещала я, глотая слезы.

– Мамочка не умерла? – пролепетала она.

– Все будет хорошо, – повторила я.

– Идем со мной, – велела нам миссис Бэкстер.

Мы пересекли площадь и подошли к дому напротив того места, где когда-то стоял Рэннли-Корт. В этой многоквартирке жила Анджела.

– Администрация района выделила мне здесь жилье, – объяснила миссис Бэкстер, пока мы поднимались по ступенькам.

Квартира, в которую мы попали, была почти такая же, как та, в которой Бэкстеры жили раньше. Мы с Олив сели на диванчик, а миссис Бэкстер побежала на кухню заваривать чай.

– Я насыпала побольше сахара, – сказала она, вернувшись, – чтобы вы поскорее оправились от потрясения.

Я сжала горячую чашку в ладонях. Меня до сих пор трясло, и внутри все тошнотворно сжималось. Мне не хотелось ничего спрашивать в присутствии Олив. Я не желала еще сильнее ее пугать.

– Постарайся выпить все, солнышко, тебе станет лучше, – сказала я ей.

– А где мистер Бэкстер? – спросила сестренка, оглядываясь по сторонам.

– Я потеряла его год назад, Олив.

– Как это – потеряли? – не поняла та.

– Полагаю, он умер, – мягко пояснила я. – Он умер, миссис Бэкстер?

– Да, Нелл.

– Мне очень жаль, – вздохнула я.

– Не от скарлатины? – спросила Олив.

– От чахотки, – ответила миссис Бэкстер. – Все, что мне осталось от моего милого мужа, – это деревянная нога.

– Ну хоть что-то осталось, – с серьезным видом закивала Олив.

– Поначалу только это меня и утешало, – сказала наша бывшая соседка. – Я брала ее с собой в постель, когда ложилась спать. Мне это очень помогало.

– Я понимаю, миссис Бэкстер. Вот я утешалась тем, что у меня осталась Тетенька Тетя. Мы тоже пережили тяжелые времена.

Миссис Бэкстер озадаченно уставилась на нее.

– Это кукла, – объяснила я, делая глоток горячего чая.

– Ты подросла, Олив, – улыбнулась миссис Бэкстер.

– Это потому, что мне скоро восемь, – ответила сестренка. – Сначала мне было шесть, потом семь, только я об этом не знала, пока Нелл не сказала, а теперь мне почти восемь. – Она выпалила это все на одном дыхании. – Вот поэтому я и выросла, миссис Бэкстер. Потому что мне скоро будет восемь.

– Забавная ты, Олив, – покачала головой наша соседка. – И храбрая, судя по всему.

– Не знаю, что бы я без нее делала, – призналась я.

– Ваша мама будет вами гордиться.

Было утешительно слышать, что миссис Бэкстер говорит о маме так, будто она жива. Сидя здесь, в этой маленькой квартирке, я начала приходить в себя. Но знала, что не успокоюсь, пока не увижу родных. Я должна отыскать их.

– Жутко было, наверное? – спросила я.

– Ох, Нелл, мне никогда в жизни не было так страшно. Я выскочила на улицу, не успев захватить ничего, кроме деревянной ноги мистера Бэкстера.

– Мне жаль, что вы потеряли дом.

– Да, поначалу я очень грустила. Я только успела взять сковородку в рассрочку. До сих пор за нее расплачиваюсь. Я пережила столько счастливых моментов в той квартире. Но все воспоминания у меня здесь. – Она положила руку на сердце. – К тому же у меня осталась его нога. Кое-что немцы не сумели у меня отнять.

– Тогда я рада за вас, – сказала Олив. – Я тоже храню в своем сердце воспоминания об Эгги.

– А кто это – Эгги?

– Это моя лучшая подруга, она живет в кондитерской лавке в Гленгарите.

– Что ж, уверена, однажды вы с ней снова увидитесь.

– Непременно. Когда мы вырастем, то будем жить вместе. Мы пообещали друг другу.

– Я рада, что у тебя теперь есть подруга, Олив.

– Как думаете, где наша семья? – спросила наконец я.

– Я бы очень хотела ответить на этот вопрос, Нелл, но, увы, не знаю.

– Может, они эвакуировались, миссис Бэкстер?

– Завтра мы с вами сходим в администрацию и попытаемся выяснить.

Я опустила взгляд:

– Не могу туда пойти.

– Не можешь?

Я покачала головой.

– Видите ли, мы в бегах, прячемся от копов, – заявила Олив.

Миссис Бэкстер взяла меня за руку.

– Не хотите мне рассказать? – мягко произнесла она.

– Я поступила очень-очень плохо.

– Зная тебя, Нелл, я бы сказала, что ты ни за что не сделала бы ничего ужасного без причины.

Мои глаза наполнились слезами.

– Я убила человека.

Миссис Бэкстер кивнула. Не похоже было, то она потрясена моим признанием.

– Она проломила Альберту голову, чтобы спасти меня, – добавила Олив.

– Так что, как видите, нам нельзя идти в администрацию. Никто не должен знать, что мы вернулись.

– Тогда я схожу одна и выясню, что смогу. Вы среди своих, Нелл, здесь вам бояться нечего.

– А где Анджела? – вдруг вспомнила я.

– Она уехала к братьям и сестрам в деревню.

– А как же ее мама и бабушка?

– Бабушка, бедняжка, уже год как скончалась. Думаю, оно и к лучшему. Анджела ее очень любила, но под конец уже устала за нее волноваться. По-моему, это была слишком тяжелая ноша для такой юной девочки.

– А мама?

– Ее забрали, Нелл. Я ее навещаю, когда получается. Ей постепенно становится лучше. Думаю, она попала в хорошее место и вполне счастлива.

Я расстроилась, что не увижу свою подругу, но, по крайней мере, теперь она в безопасности и может снова побыть подростком, а не жить в постоянном напряжении, беспокоясь за мать и бабушку.

Когда миссис Бэкстер отправилась в администрацию, мы с Олив остались в квартире. Я смотрела из окна на то место, где когда-то была наша квартира. Мне было грустно вспоминать обо всех счастливых моментах, проведенных в ней. Мама на кухне готовила ужин, папа отогревался у камина, а Тони отсылали на улицу счищать грязь с ног. А теперь на моих глазах большие машины ездили по грудам кирпича, разравнивая остатки Рэннли-Корта. Я просто не могла думать о том, что моя семья погребена там. Я должна была верить, что они живы и в безопасности. Олив подошла ко мне и тоже встала у окна.

– Что они делают, Нелл?

– Просто расчищают мусор.

– А как же лошадь скупщика? Она тоже осталась где-то там?

– Не думаю.

– Надеюсь, что нет. Пусть даже она чуть не откусила мне руку, я бы не хотела, чтобы ее раздавило.

– Постарайся не беспокоиться об этом, милая.

В этой квартире было намного светлее, чем в той, где мы жили. Я сказала об этом миссис Бэкстер.

– Это потому, что Рэннли-Корта больше нет, Нелл, – ответила она. – Теперь сюда проникает больше солнца. Одна тупая корова даже заявила, что немцы оказали нам услугу. Ну так я ей сказала, чтобы шла куда подальше.

– Наверное, Тони и Фредди сильно изменились за время нашего отсутствия.

– Тони вытянулся, как жердь, ни грамма жирка не отрастил. Он теперь, наверное, выше тебя.

– А Фредди?

– Озорник. Такой милый парнишка, уже научился держаться на ногах и повсюду ходит за Тони.

Мне хотелось спросить, не было ли вестей от папы, но при Олив я этого сделать не могла.

После ухода миссис Бэкстер я подошла к окну. Теперь, когда не стало Рэннли-Корта, отсюда открывался вид на Темзу – мой личный океан. Вот только река растеряла все свое волшебство, теперь она казалась темной, мутной и отталкивающей. Никакой это был не океан, просто старая грязная река, которая словно прячет на дне какие-то страшные тайны.

– Можно нам пойти погулять, Нелл? – спросила Олив.

Я отвернулась от окна:

– Нет, придется сидеть здесь. Никто не должен знать, что мы вернулись.

– Из-за Альберта?

Я кивнула.

– Я тут задохнусь без свежего воздуха.

– Не задохнешься.

– Задохнусь. Кажется, я уже задыхаюсь, Нелл. У меня губы не посинели?

– Все в порядке с твоими губами.

– Что-то не верится.

– Подойди сюда, я открою окно.

– Отличная идея, Нелл. Это может спасти мне жизнь.

Я открыла раму, и мы высунулись на улицу, насколько могли.

– Уже лучше, – заявила Олив. – Кажется, я выживу.

– Тебе прямой путь в актрисы, – вздохнула я.

– Нет, мы с Эгги откроем магазин.

– Это какой же? – усмехнулась я.

– Хлебный. Мы с Эгги любим булочки.

– Ну в таком случае удачи вам.

– Зачем нам удача, у нас есть Боженька.

– Да, если Бог на твоей стороне, больше ничего и не нужно, – улыбнулась я.

Наконец вернулась миссис Бэкстер.

– Бесполезно, – объявила она, снимая пальто и вешая его на крючок за дверью. – Но, как сказала соцработница, примерно в это время очень многие уезжали из Лондона, так что отследить всех стало невозможно.

– И что же нам делать?

– Я поспрашиваю у соседей, вдруг кто-нибудь видел их, но, если и тут ничего не выйдет, боюсь, нам остается только ждать. Простите, милые мои.

– В любом случае, миссис Бэкстер, спасибо, что попытались.

– Утром я обойду соседей. Никогда нельзя знать наверняка, может, кто-нибудь что-то знает.

Мы уложили Олив пораньше. У нас был длинный день, и сестренка с ног валилась от усталости. Когда она заснула, мы с миссис Бэкстер уселись возле камина, и я попросила рассказать, как все случилось.

– Сперва был налет на доки, так что люди начали покидать квартиры еще до того, как зазвучала сирена. Все помогали друг другу. В тот день я, как никогда, гордилась лондонцами.

– А маму вы вообще не видели?

Миссис Бэкстер покачала головой.

– Все бежали к убежищам, в том числе и я. Вашу семью я, увы, не видела.

– Но вы думаете, что они выбрались?

– Надеюсь, что так. Это все, что я могу сказать.

Я помолчала, глядя на огонь.

– Как давно это случилось?

– Пожалуй, уже месяцев шесть назад, а власти только сейчас начали расчищать завалы.

«Так вот почему мама не отвечала на мои письма», – подумала я.

– Наверное, это было ужасно.

– В тот момент я просто не могла поверить в происходящее. Только потом пришло осознание. Мы все словно оцепенели. Люди стояли во дворе и смотрели на то, что осталось от их домов. Мы все потеряли. Тяжело было это осознавать.

– Мне так жаль, миссис Бэкстер.

– Мой муж потерял ногу и смог это пережить, вот и я переживу потерю дома.

– А что будет со мной и Олив? Где нам теперь жить?

– Я уже думала на эту тему, Нелл. Если вы останетесь здесь, вас либо отправят в приют, либо снова вышлют из города. Я сама уезжаю из Лондона. Не могу больше каждый день смотреть на руины родного дома. Слишком больно. Поживу у сестры в Истборне, пока не кончится война. Вам с Олив лучше бы поехать со мной.

– А ваша сестра не станет возражать?

– Нет, у нее там гостиница, так что места предостаточно. Правда, тебе придется найти работу, чтобы платить за себя и Олив, но зато там вы будете в безопасности. Сейчас бессмысленно отправляться на поиски вашей семьи. И потом, вы и так много пережили.

– Вы и половины не знаете, миссис Бэкстер.

– Давай-ка возьмем хлеба с маслом и по чашечке чаю, и ты мне расскажешь обо всем.

Вот так, за чаем и бутербродами, я пересказала миссис Бэкстер все, что случилось с нами после отъезда из Бермондси. Я рассказала ей о тете Бет и дяде Дилане и о том, как они были к нам добры, а потом об ужасной ферме Хэкеров и о том, как я убила Альберта.

– Я бы тоже его пришибла, скотину этакую, – ответила миссис Бэкстер.

– Я не нарочно. По крайней мере, мне так кажется.

– У тебя не было выбора, Нелл, ты спасала свою сестренку. Я считаю, это веская причина.

Потом я рассказала ей о безумной Клоде Прайс и о том, как нам пришлось уносить ноги из ее дома.

– Ничего себе, Нелл! – воскликнула миссис Бэкстер. – Я догадывалась, что вам пришлось тяжело, но чтоб настолько!

– Если бы я знала заранее, что нас ждет, ни за что бы не уехала из Бермондси. Но, знаете, даже при том, что с нами произошло столько всего ужасного, я не жалею, что мы все же согласились ехать. Думаю, мы обе выросли и изменились, как ни за что не смогли бы, останься мы дома. Раньше Олив была для меня просто младшей сестрой, а теперь она для меня лучшая подруга. Прежде я не понимала, какая она смелая. Временами мне казалось, что она старше и мудрее меня. Без нее я бы не справилась. Я так ею горжусь!

– Я не удивлена, Нелл. В этой малышке всегда было что-то особенное.

– Теперь я это поняла.

– Ваша мама с ума сошла бы от тревоги, если бы узнала. Она так радовалась тому, что вы хорошо устроились в доме священника, а потом что Олив нравится на ферме. Ты ей не рассказывала, как там плохо, верно?

– Не хотела, чтобы она беспокоилась.

– Ты столько пережила, Нелл, наконец добралась до дома и обнаружила, что его разбомбили… – Она покачала головой. – Бедняжка.

Миссис Бэкстер взяла кочергу и поворошила угли в камине. В комнату устремился теплый воздух.

– Как думаете, они живы?

– Нам остается только надеяться, уточки мои. Больше ничего.

– Как мама узнает, где мы, если вернется?

– Я сообщила миссис Райан о том, куда мы поедем.

– Ей можно доверять?

– Ее муж и сам хорош, да и сыновья – сущий кошмар. Она умеет держать язык за зубами. Ей всю жизнь приходилось хранить секреты. Если нужно будет, миссис Райан поклянется жизнью своей покойной матушки, что ничего не знает.

– А о папе ничего не слышно?

– Пока ничего, но, как говорится, отсутствие новостей – это уже хорошая новость.

– Надеюсь, что так.

– Нельзя терять присутствие духа, Нелл. Сейчас это наша главная задача.

– Значит, в Истборн? – вздохнула я.

– Свежий морской воздух пойдет нам всем на пользу.

– А это далеко от Брайтона, миссис Бэкстер?

– Нет, совсем рядом.

Я подумала о своей подруге Лотти и улыбнулась.

– Я бы хотела зайти к миссис Райан перед отъездом, можно?

– Думаю, она будет счастлива тебя видеть, Нелл. Ну, где ее квартира, ты знаешь.

Я прошла по коридору к двери миссис Райан и постучалась. Та открыла и тут же широко заулыбалась.

– Заходи, заходи, – пригласила она.

Крохотная квартирка была завалена вещами: что-то грудой лежало на полу, что-то на стульях, что-то свисало со стола.

– У меня тут не убрано, – сказала миссис Райан, скидывая гору вещей с дивана, чтобы я могла сесть. – Я пытаюсь навести порядок, но он никак не наводится, так что я решила, что просто не буду расстраиваться на этот счет.

– По-моему, у вас очень уютно, – заметила я.

– Вот и мне так кажется, – заявила хозяйка, окидывая комнату взглядом.

– А это самое главное, верно? – отозвалась я.

Какое-то время мы молчали. Потом миссис Райан снова заговорила:

– Сочувствую тебе, милая. Ты лишилась дома.

– Я все еще не могу поверить, что его больше нет. С ним связано столько счастливых воспоминаний, но, признаться, я больше беспокоюсь о нашей семье, чем о доме.

– Я понимаю.

– Как думаете, они спаслись? Миссис Бэкстер полагает, что да.

– Я с ней согласна, Нелл. Мы заранее знали, что скоро будет бомбежка. Мистер Райан пребывал в местах не столь отдаленных, а я сидела дома с моим Томми. Он у меня тот еще хулиган, но в тот день я им гордилась, Нелл. Помогал вывести стариков и доставить в убежище, не жалея себя. Я прямо взглянула на него с другой стороны. Пожалуй, в нем все же есть что-то хорошее.

– Мне всегда нравился ваш Томми, миссис Райан.

– Да, он совсем неплох, когда не ведет себя как засранец.

Я усмехнулась, зная, что все сыновья миссис Райан те еще засранцы, но она убьет любого, кто их обидит.

– Так что, раз уж старики выбрались, уверена, что твой Тони точно успел отвести вашу маму с малышом в безопасное место.

Я кивнула:

– Надо в это верить.

– Именно так, милая.

– Значит, после случившегося вы их больше не видели?

– Тут был настоящий хаос. Все кинулись к убежищам. Хотела бы я знать что-то наверняка. Но я в любом случае почти уверена, что с ними все в порядке.

– Очень страшно было, миссис Райан?

– Ты просто никогда не думаешь, что это случится именно с тобой, хотя, учитывая, как близко доки, это должно было рано или поздно произойти. Больше всего меня печалит, что наше сообщество уничтожено. Даже если Рэннли-Корт отстроят заново, как раньше уже не будет.

– Думаете, его станут восстанавливать?

– Кто знает, кто знает.

– Миссис Бэкстер ведь сказала вам, что мы прячемся от полиции?

– Сказала. Не беспокойся, деточка, твоя тайна в надежных руках.

– Спасибо вам, миссис Райан.

– Пожалуйста, Нелл.

Я откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза. Внезапно меня охватила усталость. Я готова была уснуть прямо в захламленной квартирке миссис Райан.

– Пора бы тебе укладываться, милая. Ты совсем с ног валишься.

Я встала и потянулась.

– Вы правы.

– Не сомневайся, единственным человеком, которому я выдам твое местонахождение, будет твоя мама, когда вернется. А я уверена, что она вернется.

Я подошла к ней и поцеловала в щеку. Она была теплой, мягкой и пахла лавандой.

– Хорошей поездки на море, Нелл, – улыбнулась миссис Райан.

Глава двадцать девятая

Сестру миссис Бэкстер звали миссис Райт. Она оказалась чудесной женщиной и приняла нас с Олив с распростертыми объятиями. Гостиница называлась «Вид на море». На мой взгляд, это было преувеличением, потому что море оттуда можно было увидеть, только если свеситься из чердачного окна, попросив кого-нибудь подержать тебя за ноги.

– Ну, это не так уж важно, – сказала миссис Райт. – Вон от нас через дом стоит «Вид на холмы», хотя, чтобы разглядеть эти самые холмы, придется залезть на крышу с биноклем. А «Вид на море» звучит приятно, правда? Не так-то важно, увидишь ли ты море из окна. Главное, что ты предвкушаешь встречу с ним.

Я улыбнулась:

– Пожалуй, вы правы.

Гостиница была трехэтажным белым зданием. Местами побелка облупилась, оставив желтоватые пятна на стенах.

– Это все из-за соли, – объяснила миссис Райт. – Перекрашивать бесполезно, море всегда берет свое.

Никакого мистера Райта, похоже, не существовало, о нем даже не упоминали. Когда я спросила о нем миссис Бэкстер, та ответила лишь:

– Мистер Райт оказался мерзавцем, так что ей без него лучше. В конце концов ему заслуженно прописали по первое число, но о мертвых говорят либо хорошо, либо никак, так что довольно о нем. – Однако, помолчав, добавила: – Мерзкая беспутная скотина.

Я не стала спрашивать, когда было это первое число и что ему прописали. Главное, что миссис Бэкстер, похоже, очень этому рада.

Мы с Олив поселились в чудесной комнатке на верхнем этаже. У нас были две кровати – у каждой своя – с голубыми пуховыми одеяльцами. Они напоминали мне о жизни в доме священника в Гленгарите. Я часто вспоминала об этой чудесной деревне и о том, как мы были счастливы там. Я думала о том, как мне повезло, что я подружилась с Лотти. Если бы мы остались, как сложилась бы наша жизнь? Наверное, было бы хорошо, если бы мы не попали на ферму Хэкеров, но тогда я бы никогда не встретила Джимми. Где он теперь? Все еще на ферме или отправился попытать счастья в городе? Впрочем, где бы он ни был, чем бы ни занимался, я знала, что Джимми точно так же думает обо мне, как и я о нем. Мы не так много времени провели вместе, но этого хватило, чтобы понять, что мы очень привязались друг у другу. Между нами зародилось что-то нежное и чудесное.

Я отправила Яну письмо, чтобы сообщить, что мы наконец устроились, и рассказала обо всем, что случилось. Вскоре пришел ответ, в котором наш спаситель говорил, что они с Генри очень по нам скучают. Он написал:

Я набрался смелости и все же нанес визит соседу. Я оказался прав: он тоже вдовец и живет один. Теперь мы вместе выгуливаем собак, играем в карты и пьем пиво. Я очень благодарен вам с Олив. Вы пробудили во мне стремление снова начать общаться с людьми. Может, однажды вы приедете ко мне в гости. А пока берегите себя.

С любовью, ваш добрый друг Ян.

Мне хотелось верить, что мы с ним еще увидимся.

Океан полностью оправдал мои ожидания. Он тянулся до самого горизонта и сливался с небом. Мы с Олив остановились у перил на набережной и долго смотрели на серые волны, которые катились к берегу и разбивались о камни. Мы не могли погулять по пляжу, потому что проход на него был закрыт, но я знала, что однажды мы с Лотти обязательно пойдем на берег и вместе вбежим в холодную воду. И ради этого я была готова ждать.

– Почему она останавливается, когда доходит до берега? – спросила Олив.

– О чем ты?

– Почему вода не идет дальше? Почему она не может затопить все магазины, гостиницу миссис Райт, да и весь город?

– Не знаю, – ответила я. – Мне раньше не доводилось видеть море, так что понятия не имею, как в нем все устроено.

– Спрошу мисс Тимони, – решила сестренка. – Она все знает.

– Хорошая идея, – согласилась я.

Мисс Тимони была постоялицей «Вида на море», причем в отличие от тех, кто приезжал туда на отдых, она жила в гостинице круглый год.

– Она пенсионерка, бывшая школьная директриса, – сказала нам миссис Райт. – У нее не осталось ни родных, ни друзей. Я ей всем обязана.

Я не знала, стоит ли спрашивать, чем именно ей обязана хозяйка гостиницы, так что просто молча ждала продолжения.

– Когда началась война, Нелл, люди перестали ездить отдыхать в Истборн. Видишь ли, на пирс и пляж теперь не пускают, так что курорт растерял свое очарование. У меня становилось все меньше и меньше постояльцев, так что в конце концов осталась одна мисс Тимони да несколько заезжих коммивояжеров. В итоге я поняла, что мне ничего не остается, кроме как продать гостиницу. Мне было нелегко сказать об этом мисс Тимони, ведь ей пришлось бы искать другое жилье, а она так привыкла к «Виду на море».

– Но ведь она все еще здесь?

– Именно так. И знаешь почему?

Я покачала головой.

– Мисс Тимони предложила нам стать партнерами: она вкладчик, а я веду дела. Должна сказать, это сработало. Она утверждала, что делает это из чистого эгоизма, поскольку не желает переезжать, однако я думаю, дело в ее доброте. В Истборне полно отелей и гостиниц. Большинство из них современнее моей, там больше удобств и всего такого. Мисс Тимони могла выбрать себе пристанище, но решила помочь мне. Иногда совершенно чужие люди бывают к тебе поразительно добры.

Я кивнула, вспомнив Яна и все, что он сделал для нас, двух девочек, которым нужна была помощь. Да, незнакомые люди порой бывают поразительно добры.

Истборн сильно пострадал от бомбежек. Миссис Райт сказала, что этому городу досталось больше всех на сассекском побережье. Поначалу сюда эвакуировали детей, но все больше и больше бомб падало на город. Стало ясно, что здесь не безопаснее, чем в Лондоне, так что детей увезли подальше от моря.

– Ох, Нелл, – испугалась миссис Бэкстер. – Наверное, зря я привезла вас сюда.

– Нам было некуда идти, миссис Бэкстер. К тому же вы сами сказали, что в противном случае мы бы попали в приют. Вы поступили правильно.

– Надеюсь, что так, Нелл.

– Так и есть, – заверила я, поцеловав ее в щеку. – И нам здесь очень нравится.

– Ну главное, чтобы вы были довольны.

– Мы очень довольны.

В Уэльсе мы очень мало знали о ходе войны, но миссис Райт считала своим долгом каждое утро сообщать нам новости за завтраком. Во вторник двадцать первого марта она объявила, что за прошедший день было уничтожено восемьдесят два немецких самолета. Военно-воздушные силы США потеряли сорок три бомбардировщика.

– Однако, – добавила она, – шестнадцать летчиков спаслись и благополучно приземлились в Швейцарии, так что тут есть чему порадоваться, верно?

На следующий день миссис Райт сообщила нам, что Германия вторглась в Венгрию, так что нужно зажечь свечку и помолиться за «этот несчастный народ». Мы узнавали об успехах и неудачах союзных войск, от нас не скрывали ничего. Было легко понять, когда у наших дела шли плохо: миссис Райт забывала подать чай, потому что убегала в церковь молиться.

Мы с Олив часто гуляли по Истборну и постепенно осваивались в городе. Он был настолько разрушен бомбежками, что многие магазины стояли заколоченные. Однажды вечером после прогулки миссис Райт сказала мне, что мисс Тимони хочет поговорить со мной. Я быстро пригладила свои непослушные волосы расческой и побежала наверх.

Первым, что бросалось в глаза в комнате мисс Тимони, были книги. Они неровными стопками лежали вдоль стен, на краю стола, на стульях, даже на полу; торчали из шкафов и окружали любимое кресло хозяйки комнаты. По сути, кроме них, здесь почти ничего и не было – ни украшений, ни часов, ни цветов. Только сотни книг. Яну бы понравилось.

– А, это ты, моя милая, – сказала мисс Тимони, когда я постучалась и вошла. – Я хотела с тобой поговорить, если у тебя есть минутка.

– Конечно, есть, – ответила я. Перешагнув через книги, я подошла к табуретке с бархатной обивкой, села и приготовилась слушать.

Мисс Тимони поправила очки на переносице и посмотрела на меня.

– Миссис Райт говорит, тебе нужна работа.

– Так и есть, – кивнула я.

– А ты знаешь, кем бы хотела работать?

– У меня никогда раньше не было работы, но дома я всегда думала, что пойду работать на сахарный завод или кондитерскую фабрику с моей подругой Анджелой.

– По-моему, ты способна на большее, моя милая.

– Но я ведь ничему не обучена, мисс Тимони. Я не смогу работать ни в магазине, ни в офисе. Мне кажется, на фабрике мне самое место.

– А как насчет отеля, Нелл?

– Отеля? – удивилась я.

– У меня есть хороший друг, владелец отеля «Побережье», что стоит прямо у моря. Я поговорила с ним, и он сказал, что хочет с тобой познакомиться.

Мне стало жарко, так что я даже оттянула воротник блузки.

– А что мне нужно будет делать?

– Как думаешь, ты сможешь подавать чай и пирожки посетителям?

– Не знаю…

– А я уверена, что сможешь, и это будет намного лучше, чем пахать на какой-нибудь Богом забытой фабрике, света белого не видя. Нам полезно почаще бывать на солнце, Нелл.

– Правда?

– Да, милая. На солнце наш организм вырабатывает витамин D, который необходим для роста костей. Дети, которые работали в шахтах, часто оставались низкорослыми. Я слышала, в Уэльсе таких много.

Меня это не убедило: я что-то не помнила, чтобы в Гленгарите кто-то был невысокого роста.

– Мне казалось, простых девушек вроде меня в отели не берут.

– Ты умная, Нелл, и к тому же очень хорошенькая.

Я подумала, что мисс Тимони, похоже, пора купить новые очки.

– Ты мне не веришь?

Я покачала головой.

– В этом и заключается твоя красота. В тебе есть некая непосредственность, которая тебя украшает.

– Боже, – выдохнула я.

– Так что, ты готова дать шанс моему дорогому другу мистеру Костосу и его отелю?

Я кивнула, широко улыбнувшись.

– Пожалуй, да. Терять мне все равно нечего, – ответила я.

– Кроме своих цепей, – добавила мисс Тимони.

– Простите? – не поняла я.

– Это известная цитата, Нелл, из сочинений одного вдохновляющего мыслителя по имени Карл Маркс. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь, вам нечего терять, кроме своих цепей».

Я не совсем поняла, о чем речь, но звучало красиво.

– Не обращай внимания, Нелл, я слишком много читаю. Ну что, значит, утром отправимся с визитом к мистеру Костосу?

– Почему бы и нет? – согласилась я. – Ой, кстати, Олив хотела спросить, почему море останавливается на линии берега.

– Пришли ее ко мне, моя милая.

Я побежала вниз с улыбкой. «Подумать только, простушка вроде меня будет работать в отеле! Жаль, что со мной нет Анджелы, она была бы в восторге!» Я расправила плечи. Я справлюсь. В конце концов, не так уж сложно подавать чай и пироги, верно? И мисс Тимони сказала, что я хорошенькая. Интересно, Джимми с ней согласился бы? Я надеялась, что да.

Глава тридцатая

Моя новообретенная уверенность в себе испарилась, едва мы с мисс Тимони подошли ко входу в отель «Побережье». Как глупо с моей стороны было поверить, что мистер Костос возьмет меня на работу в такое роскошное место.

– Что-то я сомневаюсь, – сказала я, помедлив.

– В чем сомневаешься?

Я скривилась.

– Вспомни слова Карла Маркса.

Мне пришлось напрячь память.

– Это которые про цепи?

Мисс Тимони кивнула:

– Единственные цепи, что тебя сейчас держат, – это те, которые ты выковала сама.

Я понятия не имела, о чем она. Говорила бы лучше по-человечески! Я даже не знала, что такой этот Карл Маркс. Судя по всему, какой-то умник.

– Идем, Нелл. Расправь плечи. Мистер Костос нас уже ждет.

Я неохотно начала подниматься по ступенькам. Если у входа в отель я занервничала, то внутри меня и вовсе охватил ужас. Я впервые в жизни попала в такое прекрасное место. Даже если я не получу здесь работу, то, по крайней мере, смогу рассказать Анджеле, как все устроено в настоящем отеле для богачей.

Хотя было утро, повсюду горел свет. В самом центре с потолка свисала шикарная люстра, излучая свет и создавая тени. Ее сияние отражалось в огромных зеркалах и стеклянных столиках. Вдоль стен и возле мраморного камина стояли темно-синие диваны с бархатной обивкой, сами же стены были медового оттенка, и на них были развешаны картины в резных золотых рамах.

Я как раз собиралась сказать мисс Тимони, что решила не расставаться с цепями и поискать работу на фабрике, когда раздался низкий вой сирены, прервавший мои мысли.

– Идем, – велела мисс Тимони, схватив меня за руку.

– Куда?

– В погреб. Живее, живее!

Я как можно живее последовала за мисс Тимони. За нами к укрытию устремились и другие люди, вбегавшие в отель с улицы. После первого взрыва мы ускорили шаг. Судя по звуку, бомба упала пугающе близко. Я невольно закрыла голову руками, и мы поспешили к входу в подвал. На узкой лестнице стоял мужчина, помогавший всем спускаться.

– Доброе утро, мисс Тимони, – улыбнулся он.

– Доброе утро, мистер Костос, – ответила она.

– Осторожнее на ступеньках.

– Непременно, – с улыбкой сказала мисс Тимони.

Я думала, что погреб окажется темным и мрачным, но мои ожидания не оправдались. Стены были такого же медового цвета, как наверху, и, к моему изумлению, на потолке тоже висела небольшая люстра. Люстра в подвале! Я уже предвкушала, как расскажу об этом Анджеле.

– А откуда взялось столько людей? – спросила я, оглядываясь по сторонам. – Они все живут в отеле?

– Нет, милая, мистер Костос пускает сюда всех, кому нужно укрытие.

– Как мило с его стороны!

– Он хороший человек, Нелл.

Мы просидели в подвале, пока не прозвучал отбой тревоги, а потом снова поднялись на первый этаж. Когда все, кто прятался в отеле, снова вышли на улицу, мистер Костос подошел к нам.

– Присядем? – предложил он, указывая на один из роскошных диванов в фойе.

Мисс Тимони села, и я последовала ее примеру. Мистер Костос устроился напротив нас, улыбаясь. Он показался мне весьма привлекательным: высокий, смуглый, с блестящими черными волосами. Они были так сильно приглажены средством для укладки, что его шевелюра напоминала маленькую шапочку. У мистера Костоса были аккуратные усы с подкрученными кончиками. В Бермондси его бы назвали щеголем. Мне он казался похожим на Кларка Гейбла. Трудно было определить возраст этого человека.

– Итак, ты и есть крошка Нелл, – произнес он, взяв меня за руку, – о которой мой милый друг мисс Тимони говорила так много хорошего.

Я кивнула и пожала ему руку.

– Значит, ты ищешь работу?

– Да, – смущенно призналась я.

– А я ищу официантку, так что мы друг друга очень выручим.

Я посмотрела на улыбающееся лицо мистера Костоса и почувствовала, как меня отпускает. Может, этот Карл Маркс все-таки прав. Здесь нечего бояться.

– На завтраки мне есть кого поставить, поэтому тебе нужно будет работать каждый день с одиннадцати утра до пяти вечера. По средам ты свободна, а по выходным – через раз. Пойдет?

– Да, мистер Костос, меня все устраивает.

– Вот и славно. Будешь моей юной официанткой с лондонским акцентом. Уверен, тебе здесь понравится.

– Спасибо, мистер Костос, – улыбнулась я.

– Пожалуйста, крошка Нелл.

Как раз в это мгновение в двери отеля влетел молодой мужчина.

– Вы даже не представляете, что сейчас было! – воскликнул он. – Эта чертова бомба меня чуть не размазала. Вся жизнь пронеслась перед глазами, думал, помру. – Он сел рядом с мистером Костосом и вытер лоб носовым платком. – И должен сказать, Джино, некоторые периоды своей жизни я предпочел бы не вспоминать.

– Дыши, дорогуша, дыши, – попытался успокоить его мистер Костос, положив руку ему на колено.

– Да я весь дрожу! – пожаловался мужчина, в доказательство вытягивая перед собой руки.

– Ты оказался рядом с тем местом, где упала бомба, Филип? – мягко уточнил мистер Костос.

– Не то чтобы прямо рядом, но мог ведь и оказаться, а это почти так же страшно.

– Понимаю, дорогой мой, ты пережил потрясение, но опасность уже миновала.

Незнакомец, похоже, быстро пришел в себя.

– А кто эта чудесная юная леди? – поинтересовался он.

– Это Нелл, о которой нам рассказывала мисс Тимони. Эта девочка согласилась работать у нас в чайной. Чудесно, правда?

Мужчина так внимательно вглядывался в меня, что мне стало неловко. Потом он сложил руки в рамку, как будто делал фотографию.

– Ты похожа на молодую Фанни Корнфорт, дорогуша. Разве я не прав, Джино? Разве она не вылитая Фанни? Посмотри на эти роскошные тициановские кудри.

Мисс Тимони посмотрела на меня с улыбкой:

– Тебе сделали комплимент, моя дорогая.

Мистер Костос вскинул брови:

– Не пугайся, Нелл, у моего друга просто очень живое воображение.

– Ты варвар, Джино. В тебе ни грамма уважения к искусству, и это при том, что ты итальянец. Твоим предкам было бы стыдно за тебя.

– Мои предки, как тебе прекрасно известно, пасли скот, а мне не нужно разбираться в искусстве, чтобы управлять отелем.

Мистер Филип подался вперед, уперев локти в колени.

– Девочка моя, ты когда-нибудь слышала о художнике по имени Данте Габриэль Россетти?

– Боюсь, что нет, – покачала головой я. – Простите.

– Это был великий живописец, Нелл. Он принадлежал к течению прерафаэлитов. В числе его муз была девушка по имени Фанни Корнфорт, которая, кстати, стала его любовницей. К сожалению, с возрастом она сильно растолстела и закончила свои дни в психбольнице в Чичестере. У тебя чудесные волосы, прямо как у нее, но, надеюсь, твоя судьба сложится иначе.

– Не пойти ли тебе отдохнуть после такого потрясения? – предложил своему другу мистер Костос.

– Думаю, я так и поступлю, Джино. Что-то я до сих пор нетвердо стою на ногах. – Филип пошел к выходу, но напоследок обернулся и подмигнул мне. – До свидания, Фанни, надеюсь, мы еще увидимся.

Я широко улыбнулась. Мне еще не доводилось встречать настолько необычных людей. Когда он ушел, мистер Костос с улыбкой посмотрел на меня:

– Филип временами любит драматизировать, но он прав насчет твоих волос, Нелл. Они действительно очень красивые.

Я почувствовала, что краснею. К комплиментам я не привыкла.

– Спасибо.

– Не за что. А теперь почему бы вам с мисс Тимони не продегустировать наши пироги и чай? Чтобы ты увидела, с чем предстоит работать.

Чайные располагались со стороны фасада отеля с видом на море. К сожалению, я увидела, что огромное окно заклеено крестиками белой клейкой ленты.

– Это на случай, если отель заденет взрывом и стекло разобьется. Очень часто люди получают ранения от разлетающихся осколков стекла, – объяснила мисс Тимони.

Я огляделась. В чайной стояло не менее двадцати столиков. На белых скатертях сверкали столовые приборы и стаканы. Все это выглядело чудесно. Я не могла поверить, что действительно буду здесь работать. Для полного счастья мне не хватало только одного: знать, что мои родные живы и в безопасности.

Глава тридцать первая

Олив пошла в начальную школу при церкви Святого Креста, которую в детстве посещала миссис Райт. В школе было всего два кабинета, площадка для игр у входа и зеленая лужайка на заднем дворе, где школьники могли порезвиться. Большинство детей увезли в эвакуацию, так что учеников осталось очень мало. Олив была в восторге от своей учительницы мисс Джолли[3].

– Такая чудесная фамилия, правда, Нелл? – восхищалась сестренка.

– Если ты веселый человек, то да, несомненно. А если наоборот – тогда очень неудачная.

– О, она очень даже веселая, Нелл, и хорошенькая, и еще она говорит, что я умница и скоро все наверстаю.

Перед тем как Олив начала ходить в школу, мисс Тимони поговорила с учителями и объяснила, что моя сестренка отстала по программе. Меня саму это мало волновало. Лишь бы Олив все нравилось. На ее долю и так выпало слишком много трудностей. Когда мы только приехали в Истборн, она часто спрашивала о маме, Тони и Фредди, но теперь прекратила. Мисс Тимони сказала, что лучше ее сейчас не трогать и подождать, пока она сама заговорит о них.

– Не стоит давить на нее, Нелл.

– Я не буду.

– А ты сама как?

– Я много гуляю, мисс Тимони. Мне это помогает.

– Мы все находим свой способ справляться с горем, Нелл, но я считаю, что лучше давать ему выход, если можешь.

– Думаете, Олив держит все в себе?

– Сомневаюсь. Маленькие дети умеют особым образом отгораживаться от того, о чем не хотят вспоминать.

– Как это?

– Похоже, что они живут настоящим, не слишком задумываясь о прошлом. Оно никуда не девается, просто спрятано на задворках сознания. Для Олив это даже хорошо.

Я решила, что мисс Тимони права. Ведь пока я не могла ни на минуту забыть обо всем, что мы пережили после отъезда из Бермондси, Олив оставалась бодрой и веселой. Казалось, ничто из случившегося с нами не оставило на ней свой след. Я была этому рада и жалела лишь, что сама так не могу.

По утрам для меня находились какие-нибудь дела в гостинице. Я убирала комнаты, помогала миссис Райт и миссис Бэкстер готовить завтрак. Было видно, что две сестры очень близки: они болтали и смеялись, жаря яичницу и намазывая тосты маслом. Я надеялась, что мы с Олив тоже никогда не станем друг другу чужими. Еды хватало, поскольку миссис Райт, будучи владелицей гостиницы, получала дополнительные пайки. Иногда я ходила на станцию встречать постояльцев и провожала их к «Виду на море». Миссис Райт говорила, что так ее заведение выигрывает у других, чьи гости вынуждены добираться сами. Однако постояльцев было совсем не много.

– А ведь когда-то мне приходилось отказывать клиентам, так много их было. Я уже и не помню, когда в последний раз вывешивала табличку «Мест нет». Было непросто, но мне нравилось. Все эти детишки с ведерками, лопатками и сачками для рыбы! Они так спешили на море, что даже завтракать не хотели. Как же мне все это нравилось, Нелл!

– Но ведь однажды постояльцы снова повалят, правда? Когда закончится война?

– Надеюсь, – вздохнула она. – Очень надеюсь.

В отеле меня ждали не раньше одиннадцати, так что я могла каждый день водить Олив в школу. Я любила эти моменты, когда мы могли побыть вдвоем. Я обожала слушать, как она болтает обо всякой ерунде, пока вприпрыжку бежит вдоль набережной, размахивая противогазом, будто сумочкой.

– Так, значит, ты нашла в школе нового друга? – спросила я.

– Да, его зовут Генри, прямо как песика мистера Яна.

– А девочек там нет?

– Есть, конечно, Нелл, но я с такими не общаюсь. Генри мне нравится намного больше. Можно он придет в гости на чай?

– Спросим у миссис Райт. Думаю, она не будет против.

– Нелл…

– Да?

– А можно мне отправить письмо в кондитерскую, где живет Эгги?

– Боюсь, что нет.

– А почему?

– Никто в Уэльсе не должен знать, где мы.

– Потому что ты проломила Альберту голову?

– Да.

– Просто я так по ней скучаю!

– Ты сможешь написать письмо, когда закончится война и Эгги вернется в Ковентри. У тебя ведь есть ее адрес?

– Да, а у нее мой, вот только Рэннли-Корта больше нет. Куда же почтальону нести письма?

– Тебе грустно думать об этом, Олив? О том, что Рэннли-Корта больше нет.

– Немного.

– Грустить – это нормально. Можешь поговорить со мной об этом, если хочешь.

– Мне сейчас что-то не хочется об этом говорить, Нелл. Можно мы не будем?

– Конечно, милая. Ну что, где там твоя вторая половинка? Познакомишь меня с ним?

Олив хихикнула:

– Генри не моя вторая половинка. Моя вторая половинка – это Эгги.

– Это невозможно, Эгги девочка, – возразила я.

Олив уставилась на меня, широко раскрыв глаза.

– Но она же тоже человек, Нелл.

Да уж, тут не поспоришь.

Мне очень понравилось работать в отеле «Побережье». Я уже не помнила, почему так волновалась поначалу. Наверное, мисс Тимони была права насчет цепей. На работе я ходила в черном платье, белом фартуке с оборкой и белом же чепчике, который держался на широкой резинке, проходившей по затылку. Когда я увидела свое отражение, то подумала, что совсем не похожа на себя. Я выглядела именно так, как представляла себе работницу отеля. Почти каждый день я работала с девушкой по имени Джин. Мы мгновенно поладили. Она росла единственной девочкой в семье, зато у нее было пять братьев. Дома оставался только младший, остальные, как и отец, ушли на войну.

– У Берти астма, так что он не прошел медкомиссию. Мама знала, что так и будет, но предпочла, чтобы он сам во всем убедился, – объяснила Джин.

– Он расстроился?

– Поначалу да, к тому же некоторые над ним смеялись.

– Какой ужас!

Она кивнула:

– Да, на свете хватает злых людей.

– Но теперь-то все в порядке?

– Да, он вступил в Красный Крест и стал водителем машины скорой помощи. Никогда не выходит из дома, не надев форму.

В первый день, убирая со столика, который обслуживала, я нашла на скатерти деньги. Я подошла к Джин и сообщила:

– Кто-то забыл деньги.

– Это твое, глупышка.

– Мое?

– Да, это чаевые.

– А что такое чаевые?

– Черт возьми, Нелл! Ты где вообще была?

– Да нигде не была, – в недоумении ответила я, не понимая, о чем речь.

– Люди оставляют на столе чаевые – деньги для официанток, которые их обслуживают. Это означает, что ты им понравилась. Так что лучше всегда быть милой и вежливой. Чем ты вежливее, тем больше денег тебе оставляют, вот и все. Давай прячь в карман, пока кто-нибудь еще их не забрал.

Удивительно! Мало того что мне платят, так, оказывается, есть еще и чаевые! Когда я жила в Бермондси, мне даже в голову не приходило, что я пойду работать куда-то кроме фабрики. Так делали все местные девчонки: шли на сахарный завод, кондитерскую или мешочную фабрику – последняя находилась прямо у доков. В магазинах и отелях работали красотки из семей побогаче. Не то чтобы нас это расстраивало. У нас это называлось «знать свое место» и «не прыгать выше головы». Мы с Анджелой с рождения знали свое место и, если бы даже могли прыгнуть выше головы, ни за что не стали бы этого делать. И вот я вдруг стала официанткой в роскошном отеле, хожу в красивой форме и вовсе не чувствую себя не в своей тарелке.

– Все эти классовые предрассудки – полная чепуха, – сказала мне однажды мисс Тимони. – Ты не хуже других, Нелл, и не позволяй никому убеждать себя в обратном. Когда я работала директором школы, мне доводилось учить этих так называемых образованных девочек. Поверь мне, некоторые из них абсолютно пустоголовые, ни капли мозгов. Не забывай: сливки всегда поднимаются наверх.

Я обожала слушать мисс Тимони. У нее был такой мягкий голос, и она всегда говорила удивительные вещи, которых я никогда в жизни не слышала. Мне бы хотелось стать похожей на нее.

– Она такая интеллигентная! – восхищалась миссис Райт. – И к тому же истинная леди. Таких, как она, на свете мало. Большинство задирают нос выше некуда, но мисс Тимони – никогда. Благословен будь тот день, когда она приехала в «Вид на море».

Мне нравилось место, в котором я оказалась. Истборн не был похож ни на Бермондси, ни на Уэльс. Покатые холмы Саут-Даунс поднимались за старым городком, а прямо у порога плескалось море, тянувшееся до горизонта и дальше.

Я старалась как можно чаще подниматься на холмы, наслаждаясь тишиной и покоем на их вершинах. Я стояла не двигаясь и вслушивалась в шепот ветра в высоких травах. Гуляя по холмам, я думала о маме, папе, Тони и Фредди. Не обманываю ли я себя, надеясь, что они до сих пор живы? Жаль, что у меня не осталось медальона. Так я могла бы взглянуть на их лица. Я вспоминала, как мама отдала мне его и что она сказала, застегивая цепочку у меня на шее: «Если станет одиноко, ты откроешь медальон, посмотришь на меня и поймешь, что я скучаю по тебе так же сильно, как ты по мне».

«Что ж, мама, я скучаю по тебе, – думала я, – и надеюсь, что тебе тоже меня не хватает».

Где теперь медальон? Все еще зарыт под дубом на ферме Хэкеров? Или Джимми откопал его и забрал с собой в странствия? Хотела бы я знать, почему он не пришел за нами. Я до сих пор не могла этого понять, потому что была уверена, что Джимми ни за что не бросил бы меня ради того, чтобы остаться на ферме. Но, видимо, я так и не узнаю причину и никогда больше не увижу ни его, ни своего медальона.

Глава тридцать вторая

Однажды во время очередной прогулки в холмы я дошла до мыса Бичи-Хед. В этом месте белые меловые скалы тянулись вдоль берега, возвышаясь над пляжем. Я остановилась у обрыва, глядя на маяк в море. Отсюда все казалось таким маленьким! Ветер развевал волосы, и я уже представляла, как долго буду их распутывать, когда вернусь домой. Надо было повязать шарф, но мне нравилось чувствовать, как их треплет ветер. Я села на траву и обхватила колени руками. В такой прекрасный денек, находясь в таком чудесном месте, трудно было поверить, что идет война.

Впрочем, очень скоро я получила этому подтверждение, когда темный силуэт вдруг вырвался из облаков и с ревом понесся прямо на скалы. Я вскочила, озираясь по сторонам, но не нашла, где спрятаться. Я была легкой добычей. Я кинулась бежать по траве прочь от обрыва, постоянно спотыкаясь. Когда скалу сотряс взрыв бомбы, я просто кинулась на землю и осталась лежать, слушая громкий стук собственного сердца.

– Вы целы, мисс?

Я подняла голову и увидела, что ко мне бежит человек. Он подал мне руку и помог подняться.

– Вам сегодня везет, – улыбнулся незнакомец.

– По-вашему, это везение?

– Несомненно. Этот «дудлбаг» врезался в скалу раньше, чем успел вас подбить.

– Так вот что это было.

– Ага.

– Значит, это не самолет?

– В каком-то смысле самолет. Это беспилотник.

– Но вы назвали его…

– «Дудлбаг». Это американцы его так прозвали, потому что он рычит, как их маленькие гоночные машинки, на которых они гоняют по скоростным шоссе.

– Вы американец?

– Нет, я канадец. Наша база находится по ту сторону холмов.

Он протянул мне руку:

– Роберт Келлерман, военно-воздушные силы Канады, к вашим услугам.

– Нелл Паттерсон, – отозвалась я, пожимая ему руку. – Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что для пилота вы уж очень молодо выглядите.

– Мне двадцать, – ответил он. – Но молодым я себя что-то уже не чувствую.

Мы помолчали, глядя на серо-черный столб дыма, поднимающийся из-за края скалы. Потом вместе зашагали по полю.

– Вы местная? – спросил Роберт.

– Я из Лондона, но сейчас живу здесь у друзей.

– Вы любите танцевать, Нелл?

Я вспомнила танцы в деревенском клубе в Гленгарите и кивнула.

– Только танцую не очень хорошо, – призналась я.

– Я тоже. Как говорится, обе ноги левые. Но музыку слушать люблю.

– Мне туда, – показала я, когда пора было сворачивать. – Рада знакомству.

Он шагнул в противоположную сторону, но потом обернулся:

– Послушайте, в субботу вечером в Гранд-отеле будут танцы. Не хотите прийти, Нелл?

– Ох, не знаю.

– Ну подумайте над этим. Мне кажется, будет весело.

– Можно привести подругу?

– Конечно.

– Тогда, возможно, еще увидимся.

– Надеюсь. До свидания, Нелл.

– До свидания, Роберт.

Я проводила взглядом его удаляющуюся фигуру, а затем пошла домой.

– Потанцевать с канадскими летчиками? Конечно, хочу! – усмехнулась Джин. – У меня мечта выйти замуж за американца, но канадец тоже сойдет.

– О свадьбе речи не было, меня просто позвали на танцы.

– Роман, завязавшийся на танцах, – что может быть лучше?

– Но я не стремлюсь завязать роман, Джин.

– Почему?

– Мне всего шестнадцать.

– Так это же лучший возраст! Ты молода, красива, и твое сердце еще не занято. Ведь не занято?

Я подумала о Джимми, о том, что почувствовала в тот весенний вечер, когда он взял меня за руку и мы вместе пошли по полю.

– Ну так что? – нетерпеливо спросила Джин.

– Ну, наверное, не занято.

– «Наверное»?

– Ладно, ладно, не занято.

– Отлично. И что ты наденешь?

У меня внутри все сжалось.

– У меня нет ничего подходящего, – призналась я.

– Тогда нам пора за покупками.

Кажется, я ни разу в жизни не ходила в магазин за одеждой. Мама покупала нам с Олив вещи у скупщика. Он заходил в квартиру с чемоданом, раскладывал товары на кухонном столе и выходил за дверь, чтобы мы могли примерить обновки. Выбор был небольшой, но нас это не волновало: мы приходили в восторг просто оттого, что у нас появятся новые вещи. Мама не могла себе позволить покупать их в магазине, ведь там нужно было расплачиваться сразу, а скупщик соглашался получать деньги по частям. Но теперь я сама зарабатывала и могла с чистой совестью сходить в магазин за новым нарядом.

– С удовольствием, – ответила я.

– Ты работаешь в субботу?

– Нет, на этой неделе у меня выходной.

– У меня тоже. Уверена, мы отлично проведем время, Нелл.

– Сначала я должна спросить миссис Райт и миссис Бэкстер, можно ли мне пойти на танцы.

– С какой стати тебе у них отпрашиваться?

– Потому что они не обязаны сидеть с Олив, пока я гуляю. За сестру отвечаю я, а не они, Джин. Я поступлю нечестно, если не спрошу, согласны ли они.

– Ладно, но сделай так, чтобы они согласились.

Мне очень хотелось отправиться по магазинам и пойти на танцы. Очень-очень.

– Держи за меня кулачки, – сказала я.

– Конечно, можно, – ответила миссис Бэкстер, когда я обратилась к ней. – И так мило с твоей стороны, что ты спросила! Правда, Мэри?

– Очень мило. Олив нам совсем не помешает, а ты, моя милая, обязательно отправляйся развеяться.

– А где будут танцы? – поинтересовалась миссис Бэкстер.

– В Гранд-отеле.

– Я там бывала как-то раз, – вздохнула миссис Райт.

– Там красиво? – спросила я.

– Это было очень давно, Нелл, так что, наверное, там многое изменилось. Но у меня было ощущение, будто я попала в другой мир.

Она умолкла, и ее глаза наполнились слезами.

– Что с тобой, милая? – удивилась миссис Бэкстер.

– Смешно, правда? – ответила миссис Райт. – Мужчина может превратить твою жизнь в ад, может издеваться, флиртовать с другими, но, когда он исчезает, ты помнишь только хорошее. Всего несколько раз, когда он был добр со мной, – больше ничего и не было, Нелл, всего пару раз. Однажды он сводил меня в Гранд-отель выпить чаю в честь моего дня рождения. Я тогда была молодой, хорошенькой и по уши влюбленной.

– Вы и сейчас хорошенькая, – возразила я.

– Но не такая, как раньше.

– Она была настоящей красавицей, Нелл, могла выбрать кого угодно.

– Да уж, выбрала так выбрала. Самого злого, ленивого и беспутного су… В общем, я ошиблась с выбором. Но в тот день в Гранд-отеле я была счастлива, и мне нравится думать, что он тоже.

Миссис Бэкстер улыбнулась:

– Пожалуй, не все в нем было плохо, просто в какой-то момент хорошие стороны стало трудно рассмотреть.

– Ладно, хватит обо мне, Нелл. Ступай на танцы и повеселись как следует. Олив поможет мне испечь кексы, пока вы с Джин ходите по магазинам.

– Спасибо.

Я побежала наверх и посмотрелась в зеркало. Красива ли я? Мисс Тимони говорила, что я хорошенькая, как и Джин, а мистер Филип сравнил меня с какой-то там Фанни, и мисс Тимони сказала, что это комплимент. Но ведь меня никогда раньше не считали красивой. Это Олив была главной красавицей в семье, так все говорили. Я уже привыкла быть дурнушкой. Я потрогала свои кудри. Мистер Костос сказал, что у меня красивые волосы. Я вгляделась в черты своего лица, но не увидела ничего нового. Я даже прищурилась, надеясь разглядеть что-то, что видно другим. Но нет, я была все та же: гнездо на голове, старушечий взгляд, тощая, как жердь. И все же я пойду на танцы в Гранд-отель и к тому же куплю себе платье в настоящем магазине. Я широко улыбнулась своему отражению. Возможно, все не так уж и плохо.

Глава тридцать третья

Джин решила поехать за платьями в Брайтон, поскольку считала магазины в Истборне недостаточно модными.

– У них одежда как для старух, – пожаловалась она. – Нам нужно произвести впечатление, Нелл, но ничего не выйдет, если мы заявимся в тряпках из прошлого века.

Я ничего не знала о моде. Мне всегда казалось, что красотки, стоявшие на углах улиц в Бермондси, выглядят чудесно, но мама говорила, что у них дешевый вид. Учитывая, что мы покупали одежду у скупщика, а эти дамы, наверное, в хороших магазинах, я не понимала, как это возможно. Не то чтобы я была совсем наивной – я знала, что эти женщины занимаются чем-то, о чем говорят только шепотом, но мне они нравились, потому что были добрыми, веселыми и никого не обижали.

Мы сели на автобус до Брайтона. Я с нетерпением ждала момента, когда увижу родной город Лотти.

– Как думаешь, она там? – спросила у меня Олив в то утро.

– Сомневаюсь, – ответила я. – Судя по ее письму, они с мамой собирались остаться в Корнуолле до конца войны.

– Но ты ведь сходишь проверить? Постучишься в ее дом?

– Пожалуй, можно.

– По-моему ты не должна упускать шанс, Нелл, ведь никогда нельзя знать наверняка, правда?

– Да, было бы здорово, – вздохнула я, – если бы я постучалась, а она там.

– Я бы обязательно попыталась, если бы где-то рядом жила Эгги. Мы с Тетенькой Тетей ходили бы туда каждый день.

– Хорошо, я попробую.

– А далеко отсюда до Ковентри, Нелл?

– Лучше спроси у мисс Тимони, она точно знает.

– Спрошу.

– Ты не будешь без меня скучать? – спросила я.

– Нет, мы с миссис Райт будем печь пироги. Кажется, я хочу стать пекарицей. Мне кажется, у меня получится.

Я улыбнулась.

– Пожалуй, мы с Эгги откроем выпечную, Нелл. Эгги любит выпечку.

– Ты имеешь в виду пекарню? – переспросила я.

– Да, именно. Мы откроем пекарню. Или чайную. Я хорошо завариваю чай.

Олив была так уверена в том, что они с Эгги сделают, когда вырастут. Ей даже в голову не приходило, что они могут больше никогда друг друга не увидеть. Я ей завидовала. К сожалению, я не могла с такой же уверенностью думать о Джимми.

Автобус проехал вдоль всего побережья, мимо городков под названиями Сифорд, Нью-Хейвен, Пиз-Хейвен и маленькой деревушки Роттингдин. Один раз мы даже увидели маленький поезд на рельсах, тянувшихся прямо вдоль пляжа.

– Это железная дорога Фолька, – объяснила Джин. – Она здесь уже очень давно. Мама с папой однажды взяли нас с братьями покататься. Это был лучший день в моей жизни! Сейчас дорога закрыта. Все из-за этой проклятой войны.

Въехав в Брайтон, мы тут же увидели, как сильно пострадал город. Прекрасные здания стояли полуразрушенные, некоторые и вовсе превратились в груды кирпича. Я невольно задумалась о том, что случилось с жильцами этих домов: погибли или все же выбрались? Когда мы приблизились к пирсу, я увидела уродливые мотки колючей проволоки и бетонные заграждения вдоль берега, точно такие же, как в Истборне. У горизонта виднелся смутный силуэт корабля. Наверное, это было военное судно британского флота, охраняющее побережье от врага. Я тут же вспомнила об отце. Он, должно быть, служил на таком корабле. Пришлось проглотить комок, подступивший к горлу. Сегодня я не должна грустить. Мы с моей подругой Джин приехали веселиться, к тому же я должна верить, что с папой все хорошо. У меня нет другого выхода.

Море сегодня казалось спокойным, практически неподвижным. Темные блестящие водоросли лежали на камнях. Именно на этот пляж Лотти когда-то ходила читать книги. Скорее бы закончилась эта война. Тогда я вновь увижу свою подругу, мы возьмемся за руки и пойдем смотреть, как волны бьются о берег.

– Итак, давай сначала сходим в магазин, а потом поищем дом твоей подруги, – предложила Джин.

Я кивнула:

– Хорошо, идем по магазинам.

Мы зашагали вверх по дороге, ведущей к центру города. Джин, похоже, прекрасно знала, куда идти.

– Ты хорошо знаешь Брайтон? – спросила я.

– Неплохо. Моя тетя живет в Хоуве, это недалеко, еще немного проехать по побережью. Я бы сводила тебя в «Ханнингтонс», но его разбомбили. Ты бы пришла в восторг, Нелл. Мы бы, конечно, ничего не могли там купить, но хоть полюбовались бы. Ты же взяла продовольственную книжку?

Моя продовольственная книжка, наверное, до сих пор лежала на ферме у Хэкеров.

– Я потеряла ее, когда нас эвакуировали, – сообщила я.

– Черт подери, Нелл! Ты же без нее ничего не купишь!

– Спокойно, Джин. Миссис Бэкстер дала мне свою.

– Тогда ладно. А то я уж разволновалась.

Мы прошли мимо нескольких крупных универмагов. В витринах стояли манекены, наряженные по последней моде. Все это выглядело чудесно, и мне хотелось заглянуть в каждый из этих магазинов, но Джин упрямо продолжала путь.

– Куда мы идем?

– На Бонд-стрит, в магазин мадам Элеанор. Я туда никогда не заходила, но всегда мечтала.

Мы быстрым шагом прошли по главной улице и свернули в переулок. С набережной сюда поднимался теплый воздух, пахнущий солью. Мне даже казалось, что она уже у меня на языке. Остановились мы у входа в небольшой магазинчик. Вывеска над дверью гласила: «Замечательные платья».

– Вот мы и пришли, – объявила Джин, открывая дверь в небольшое помещение.

Я последовала за ней. У нас над головой зазвенел колокольчик.

– Выглядит дорого, – шепотом заметила я.

Джин не успела мне ответить, поскольку из-за ширмы вышла женщина. На мой взгляд, она выглядела весьма элегантно. На ней был чудесный кремовый костюм, дополненный бледно-голубым шарфом, накинутым на плечи. Ее волосы казались почти белыми и обрамляли лицо мягкими волнами. Я подумала, что она могла бы быть киноактрисой.

– Доброе утро, – с улыбкой сказала женщина. – Чем могу вам помочь?

– Мы сегодня идем на танцы, и нам нужны платья, – объяснила Джин.

– Уверена, мы вам что-нибудь подберем, – ответила дама, просматривая платья на вешалках. Она на мгновение остановила на нас оценивающий взгляд. – Думаю, зеленое отлично оттенит ваши волосы. – Затем хозяйка магазина посмотрела на мою подругу. – А для вас синее.

– Но танцы будут в роскошном отеле, – возразила Джин, – а не в каком-нибудь клубе при церкви. Я бы хотела красное, если можно.

– Ну, если вы так уверены, милочка…

– Уверена, – не сдавалась моя подруга. – Я хочу сразу произвести впечатление, а в синем что же будет за впечатление?

Мадам Элеанор снова повернулась к платьям.

– Все, зависит от того, какое именно впечатление вы хотите произвести, – довольно резко произнесла она.

Джин закатила глаза, и я невольно улыбнулась.

Хозяйка магазина вручила каждой из нас по несколько платьев, и мы отправились за цветастую ширму, чтобы их примерить. Все это было безумно интересно.

Джин помогла мне застегнуть изумрудно-зеленое платье. Материал был прохладным, как шелк, и легко скользил по коже. Я никогда в жизни не носила такую роскошную одежду. Внезапно мне ужасно захотелось, чтобы здесь была мама. Она тоже заслужила такой выходной: пройтись по магазинам и одеться в красивые вещи из магазина, а не из чемодана скупщика. Я взглянула в зеркало и с трудом узнала свое отражение. Платье сидело так, будто было сшито на меня. У него был вырез сердечком и короткие рукава. Силуэт был приталенным, а подол ниспадал мягкими складками и заканчивался чуть ниже колена.

– Ничего себе! – воскликнула Джин. – Ты выглядишь… Даже не знаю… Но здорово! Очень красиво, Нелл.

Мадам Элеанор оказалась права насчет цвета. Он сочетался с зеленью моих глаз и выгодно оттенял рыжие волосы. Насчет Джин она тоже не ошиблась. Красное платье ей совсем не подошло, зато она потрясающе выглядела в небесно-голубом, которое в итоге и выбрала.

Хозяйка магазина аккуратно упаковала оба платья в бумагу и положила в пакеты, на которых золотыми буквами было написано: «Магазин платьев мадам Элеанор».

– Заходите еще, девушки, – сказала она на прощание.

Мы поблагодарили ее и зашагали по дороге к морю.

– Какой адрес у твоей подруги? – спросила Джин.

Я достала из сумочки листок бумаги и вручила ей.

– Вилла «Глэб», Кингсвей, – прочитала она. – Номера нет?

– Нет, Лотти больше ничего не написала.

– Кингсвей – это очень длинная дорога. Может оказаться ближе к Хоуву.

– Нет, Лотти говорила, что живет рядом с пристанью.

– С которой? Их две.

– А как они называются? Может, я вспомню.

– Есть Дворцовая, и есть Западная. Знакомые названия?

– Дворцовая.

– Давай начнем от Западной и пойдем по дороге, пока не найдем.

Так мы и поступили. Мы долго шли мимо отелей, гостиниц и частных домов. Некоторые пострадали от бомбежек. У одной гостиницы в окне виднелась табличка с надписью: «МЫ ВСЕ ЕЩЕ ОТКРЫТЫ». Я остановилась возле какого-то отеля и окинула его взглядом. Здесь, наверное, было не меньше семи этажей.

– Какие же красивые здания, Джин!

– Они называются «регентские», – ответила та. – В честь принца-регента, который приезжал сюда подышать морским воздухом.

– Неудивительно, что Лотти здесь так нравилось.

– Кажется, мы пришли, – сказала Джин.

Я подняла взгляд на красивый белый особняк. На втором этаже было огромное окно-фонарь. Я живо представила, как Лотти стоит там и ей кажется, будто она на корабле.

– Ничего себе! Твоя подружка, похоже, при деньгах! Это что же, весь дом их?

Я тоже уже начала об этом задумываться. Почему Лотти решила со мной подружиться? Мы ведь были из двух разных миров: она богатая, а я бедная. Ее родители вряд ли хотели бы, чтобы голодранка из Бермондси дружила с их дочерью. Я осознала, что Лотти стала общаться со мной лишь потому, что в Гленгарите не было подходящих девчонок ее возраста. А все эти обещания про море были обыкновенным враньем.

– Пойдем отсюда, – выдавила я.

– А ты разве не хочешь постучаться? Никогда нельзя знать наверняка, здесь она или нет.

Я пожала плечами и печально произнесла:

– Просто я хочу домой.

На обратном пути в Истборн я почти все время молчала. Я злилась, чувствовала себя обманутой дурочкой, но главное – меня переполняла грусть. Впрочем, Джин, похоже, ничего не замечала. Она беззаботно щебетала о танцах и о том, как мы там будем самыми красивыми и сразим всех наповал, когда войдем в Гранд-отель в роскошных новеньких платьях. Я просто вставляла «да» и «нет» в нужных местах, а больше ничего от меня и не требовалось.

Когда я вернулась в гостиницу, Олив, миссис Райт и миссис Бэкстер были на кухне. Я ничего не ела с самого завтрака, и при виде печенья и кексов, разложенных на металлическом противне, у меня едва не потекли слюнки.

– Попробуй, Нелл, – предложила Олив, протягивая мне кекс, взятый с противня. – Я их все сама испекла, правда, миссис Райт?

– Отличная кухарка растет, – подтвердила та, с нежностью глядя на мою сестру.

Я откусила кусочек. Кекс оказался сладким и очень вкусным. Миссис Бэкстер заметила пакет, который я поставила на пол.

– Вижу, ты что-то нашла?

Я кивнула.

– Ну-ка, надень и покажись нам.

– Да, Нелл, – присоединилась Олив. – Покажи нам новое платье.

Я поднялась в спальню, сняла с себя обычную одежду и надела прекрасное зеленое платье. Затем расчесала волосы и побежала вниз. С минуту все молчали, уставившись на меня. Олив подошла поближе и осторожно коснулась шелковистого материала.

– Ты прямо как настоящая дама, Нелл, – тихо сказала сестренка.

– Я все та же Нелл, – возразила я.

– Но выглядишь совсем по-другому.

– Олив права, – согласилась миссис Бэкстер. – Это платье тебя преобразило. Не знаю, дело в цвете или в крое, но тебе оно очень идет. Ты повзрослела, Нелл.

– И стала красивой молодой женщиной, – добавила миссис Райт.

– Иди покажись мисс Тимони, Нелл, – посоветовала Олив. – Мне кажется, ей будет интересно посмотреть на твое новое платье.

– О да, непременно, – закивала миссис Райт. – Уверена, она придет в восторг!

Меня все еще расстраивали мысли о Лотти, но в присутствии этой троицы невозможно было долго грустить. Я поднялась наверх и постучалась в комнату мисс Тимони.

– Входите, – ответила она.

Я шагнула в комнату.

– Подумала, мы захотите посмотреть на мое новое платье, в котором я пойду на танцы, – сказала я.

Мисс Тимони сняла очки и отложила книгу, которую читала, на стол.

– Прекрасный выбор, милая, – улыбнулась она. – Выглядишь очаровательно.

– Хозяйка магазина посоветовала мне взять зеленое.

– Как же важно, чтобы в таких местах работали люди, которые разбираются в цветах!

Я кивнула.

– Так что тебя тревожит, Нелл? Я вижу, что-то не так.

Я перешагнула через стопки книг и села на табуретку с бархатной обивкой.

– Все дело в Лотти.

– Это ведь твоя подруга из Уэльса?

– Да.

– С ней что-то случилось?

– Не совсем.

– Не хочешь рассказать мне?

Мои глаза наполнились слезами, и слова сами посыпались изо рта.

– Она притворялась моей подругой, мисс Тимони, говорила, что однажды мы с ней вместе пойдем на пляж, что она ценит нашу дружбу, но это все вранье. Оказывается, у нее огромный дом прямо на берегу, целый дом, не квартира, и это значит, что она богатая, очень-очень богатая…

– А при чем здесь ваша дружба?

– С чего ей дружить со мной, мисс Тимони? Я просто оборванка из Бермондси, мне нечего ей предложить.

– Кроме искренней любви и верной дружбы.

– Но это она может получить от любого.

– Ты уверена? Я в этом очень сомневаюсь, Нелл. Этого не купить ни за какие деньги.

Мне хотелось поверить ей, но я не могла: я уже все для себя решила.

– Прости меня, Нелл, но ты ведешь себя как ужасный сноб.

– В каком смысле?

– Ты судишь о Лотти исходя лишь из ее положения в обществе и забываешь о ее человеческих качествах. Судя по тому, что ты мне рассказывала, твоя подруга умеет думать своей головой. Ее воспитали свободомыслящие родители, научившие ее самостоятельно принимать решения. Несправедливо с твоей стороны обвинять Лотти в том, что она использовала тебя, потому что ей было удобно.

Я почувствовала, что краснею. Неужели мисс Тимони права?

– И если ты нашла ее дом, полагаю, она дала тебе свой адрес, верно?

– Да, – тихо отозвалась я.

– Ты бы дала свой адрес человеку, которого больше не желаешь видеть?

– Нет.

– Ну вот.

– Я ошиблась, да?

– Боюсь, что так, Нелл.

– Мне очень стыдно.

– Пусть для тебя это будет уроком. Полагаю, впредь ты не станешь больше судить о людях по их положению в обществе. Так ведь?

Я улыбнулась:

– Спасибо.

– А теперь иди и повеселись на танцах, Нелл. Уверена, тебе очень понравится. Жаль, что я уже немолода. Я так любила танцевать!

– Завтра я вам все расскажу.

– Буду ждать с нетерпением. А какие туфли ты наденешь к этому платью?

Я посмотрела на свои рабочие шнурованные ботинки и застонала. Об обуви я не подумала.

– Видимо, придется почистить эти и идти в них.

– Ты не можешь надеть черные ботинки под такое платье. Это преступление!

– Но у меня больше ничего нет, мисс Тимони. Придется идти в них.

– Какой у тебя размер?

– Понятия не имею.

Мисс Тимони скинула с ноги тапочку.

– Примерь, – велела она.

Я изумленно уставилась на нее.

– Я не предлагаю тебе идти в моих тапочках, Нелл. Просто подумала, что у нас, возможно, одинаковый размер.

Я вздохнула с облегчением и просунула ногу в тапочку.

– Мне подходит, – сообщила я.

– Значит, готовься идти на бал, Золушка, – улыбнулась мисс Тимони.

Глава тридцать четвертая

Мы с Джин встретились у пристани и пошли по набережной к Гранд-отелю.

– Красивые туфли, – заметила Джин.

– Мисс Тимони одолжила, – призналась я, глядя на красивые туфельки кремового цвета. – У меня были только черные ботинки. Я напрочь забыла об обуви.

– Я почему-то думала, у тебя что-нибудь есть, – сказала Джин.

– У меня почти ничего нет, – ответила я. – Не знаю, что бы я делала, если бы форму нам не выдавали бесплатно.

– Кстати, в некоторых отелях работников заставляют за нее платить. Каждый месяц вычитают часть суммы из зарплаты. Но мистер Костос не такой.

– Он женат? – спросила я.

– Это загадка, Нелл. Ты, возможно, заметила, что он носит кольцо на безымянном пальце, но я никогда не слышала, чтобы он упоминал о жене.

– Может, она в Италии? – предположила я.

– Думаю, мы бы о ней уже услышали, тебе так не кажется? Ну, она бы появилась в какой-то момент, правильно? И я не помню, когда мистер Костос в последний раз ездил в Италию.

– Может, она умерла, но он до сих пор носит кольцо.

– Может, и так, – согласилась Джин, но мое объяснение ее явно не убедило.

– А что мистер Филип? Какое он имеет к нему отношение?

– Еще одна загадка, ответ на которую мы никогда не узнаем, Нелл. И это меня ужасно бесит.

Мы остановились у входа в Гранд-отель. На ступеньках толпилось множество молодежи, люди входили в двери и выходили из них. Все девушки были в красивых платьях, а юноши выглядели весьма элегантно с приглаженными волосами и в костюмах. А еще было много военных. Моряки в темно-синем, у летчиков форма чуть посветлее, у пехоты – цвета хаки. Я попыталась разглядеть Роберта, но не увидела его. Из отеля доносилась музыка, и у меня внутри похолодело. Волнение охватило не только меня, Джин тоже нервничала. Я сделала глубокий вдох.

– Пойдем, Джин, – сказала я. – Сжали булки и вперед, как говорила моя мама.

– Впервые такое слышу, – рассмеялась Джин.

– Может, так говорят только в Бермондси.

Я взяла ее под локоть, и мы вместе взбежали по лестнице. В фойе тоже толпились юноши и девушки. Они смеялись, болтали и махали знакомым. Все было так чудесно и волнующе, что мне не терпелось попасть в зал.

– Мне нужно отойти, – прошептала Джин.

– Но мы же только что пришли!

– Я не сказала «уйти», я сказала «отойти». В уборную. Со мной вечно это случается, когда нервничаю. Прости!

Мы пробрались через толпу к дамской комнате. Множество девушек, распихивая друг друга, стремились к зеркалам, тянувшимся вдоль стен. Они хихикали, помогали друг другу поправить прически. В помещении стоял сладкий аромат лаванды и талька. Джин ушла в кабинку, а я осталась дожидаться ее, прислонившись к стене и разглядывая красиво одетых девушек с алыми губами и розовыми щеками. Я никогда в жизни не красилась. Может, если бы не началась война, если бы я так и осталась в Бермондси, мы с Анджелой попробовали бы научиться. Я никогда не видела у мамы помаду, но, пожалуй, у нее просто никогда не было денег на себя. Я вообще не знала никого, кто красил бы губы, кроме тех самых красоток, которые стояли на углах улиц в Бермондси, болтая и подмигивая мужчинам. Но меня не расстраивало, что я не накрашена и не напомажена. На мне было чудесное зеленое платье и туфли мисс Тимони, и я совсем не чувствовала себя не в своей тарелке.

– Так-то лучше, – сказала Джин, выходя из кабинки. – Теперь я готова сжать булки.

Вернувшись в фойе, мы заплатили по два шиллинга за вход и направились к большим дверям. Зал, в котором мы очутились, был просто огромный. Огромные люстры свисали с потолка, сияя, точно тысячи звезд. У нас над головами висела голубоватая дымка. Вокруг сияющей танцплощадки стояли столики. Несколько пар уже танцевали. У противоположной стены зала было небольшое возвышение, на котором сидели музыканты со скрипками, трубами, саксофонами и другими инструментами, названий которых я не знала. Оркестранты были в черных костюмах с белыми рубашками и галстуками-бабочками. Играли они просто чудесно. Мы с Джин застыли в дверях, будто оцепенев.

– Как думаешь, может, нам лучше сесть? – прошептала она.

– Понятия не имею, что нужно делать, – ответила я, оглядываясь по сторонам.

Нас спас Роберт, который пересек танцплощадку и пробрался к нам. Он поцеловал меня в щеку и сказал:

– Я так рад, что ты пришла, Нелл. Я сомневался. А это?… – Роберт с улыбкой повернулся к моей спутнице.

– Это моя подруга Джин, – представила ее я.

– Не откажетесь присоединиться ко мне и моим друзьям?

Я кивнула, и он провел нас через зал. Когда мы приблизились к столику, трое весьма привлекательных молодых людей поднялись и пожали нам руки. Их звали Эрик, Брайан и Том. Все трое, как и Роберт, были острижены по-военному и одеты в узнаваемую синюю форму военно-воздушных сил Канады.

– Будете лимонад? – с улыбкой предложил Том.

– Да, пожалуйста, – согласилась я. – Джин?

Та кивнула, и молодой человек отправился за напитками.

– Они все такие шикарные, – шепнула мне Джин. – И такие обходительные. Сразу видно, что не англичане, правда?

– Пожалуй, что так, – усмехнулась я.

Я заметила, что парень по имени Эрик улыбается моей подруге через стол и она отвечает ему тем же. Он поменялся с товарищем местами, пересел поближе, и они с Джин тут же начали болтать.

– Не хочешь тоже? – спросил Роберт, кивком указывая на танцующих.

– Я не очень хорошо танцую, – напомнила я.

– Я тоже, – улыбнулся он, – но кому какое дело?

Роберт взял меня за руку и повел к танцплощадке. Затем он обвил меня за талию, а я придвинулась ближе. От него приятно пахло свежескошенной травой и мылом, а его гладкая щека коснулась моей. Мы начали плавно двигаться. Оркестр играл чудесную мелодию, которую я прежде никогда не слышала.

– Что это за музыка? – спросила я.

– «Серенада лунного света» Гленна Миллера, – ответил Роберт. – Чудесная, правда?

– Я готова слушать ее целую вечность, – призналась я.

В этот вечер все казалось особенным и волшебным. Свет, музыка, то, как шуршал подол моего нового зеленого платья, и то, как кремовые туфельки, одолженные мисс Тимони, носили меня по танцплощадке так, будто я всю жизнь в них плясала. Я чувствовала себя совсем другим человеком. От прежней Нелл ничего не осталось. Как будто последних нескольких лет просто не было: тетя Бет и дядя Дилан, Хэкеры, Клода Прайс, Энни и Ян стали призраками, клубами сигаретного дыма, тающими у меня над головой. Все, кроме Джимми, – я все еще слишком явственно помнила его. Даже сейчас, когда я танцевала с Робертом, образ Джимми оставался в моей памяти таким же отчетливым, как в тот день, когда я отдала своему новому другу медальон.

– Ты очаровательно выглядишь, Нелл, – прошептал Роберт мне на ухо.

– Ты тоже, – ответила я, не зная, что еще сказать.

– По-моему, мне еще никто не говорил, что я выгляжу очаровательно, – усмехнулся он. – Эффектно – может быть, но точно не очаровательно.

Мы танцевали до тех пор, пока не устали, а потом пробрались между танцующих пар обратно к столику. Роберт зажег свечу, которая была закреплена в горлышке бутылки, стоявшей в центре стола. Я отпила немного лимонада и улыбнулась ему.

– Ты не возражаешь, если я закурю? – спросил он, доставая пачку сигарет из кармана.

– Вовсе нет, – ответила я. – Мой отец курит. Мама все уговаривала его бросить, но он так и не поддался.

Роберт откинул крышку зажигалки, прикрыл пламя ладонью и раскурил сигарету. Потом он затянулся и уставился на меня сквозь сигаретный дым.

– Что ж, Нелл, расскажи мне о себе. Ты сказала, что родом из Лондона. Что привело тебя в Истборн?

– Война, – ответила я.

– Не уверен, что тут безопаснее.

– Знаю. Но я здесь счастлива. У меня есть работа, а моей сестренке нравится здешняя школа, так что, думаю, мы тут надолго.

– У тебя есть сестра?

Я кивнула:

– Ее зовут Олив.

– А родители с вами?

Мне не хотелось рассказывать ему свою историю. Я его совсем не знала, и потом, вряд ли ему будет интересно.

– Мой папа служит во флоте, – сказала я, – а мама осталась в Лондоне с нашим маленьким братиком. – Я решила поскорее сменить тему. – Ну а ты?

– Я тоже из Лондона.

– Как так? – не поняла я.

– Просто не из вашего, – улыбнулся он. – Мой Лондон находится в провинции Онтарио.

– Это в Канаде?

Роберт кивнул. Я как раз хотела спросить, ждет ли его дома девушка, когда Джин плюхнулась на стул рядом со мной.

– Я просто валюсь с ног! – воскликнула она, обмахиваясь ладонью.

– А где Эрик?

– Пошел за напитками.

– Я ему помогу, – сказал Роберт, вставая с места.

Я проследила за ним взглядом. Он был высоким, широкоплечим и уверенно пробирался через толпу. Я подумала, что в нем больше от мужчины, чем в Джимми, и дело не только в возрасте – тут было что-то еще. В голову приходило только слово «опыт». Роберт сражался на войне, он видел намного больше, чем юный парнишка с фермы. Возможно, Джимми просто нужно немного подрасти. Зато он был мудрым и добрым. Есть ли эти качества у Роберта?

Джин вздохнула:

– Я влюбилась, Нелл.

– В Эрика?

– Он душка, не правда ли?

– Но это невозможно, Джин, вы же только что познакомились!

– Ты не веришь в любовь с первого взгляда, Нелл?

– Не верю.

– Ну так вот, я живое доказательство ее существования. Как думаешь, я ему нравлюсь, Нелл?

– Уверена, что да.

– Очень нравлюсь? Прямо очень-очень?

– Судя по тому, как он на тебя смотрит, ты очень-очень ему нравишься, – улыбнулась я.

– Думаешь, он захочет снова со мной увидеться?

– Ты ему нравишься, Джин. Что еще я могу сказать? Я же не гадалка.

– Нам нужно сходить к гадалке, Нелл! Выясним, какое нас ждет будущее, ну, когда мы выйдем замуж, сколько у нас будет детей.

– Я во все это не верю, – возразила я. У меня в голове зазвучал голос Лотти, говоривший: «Это все допотопная чепуха, Нелл».

– Как думаешь, будет очень нагло с моей стороны, если я сама спрошу?

– Идет война, Джин, так что, думаю, все эти правила уже никого не волнуют.

– Но я бы предпочла, чтобы он сам спросил.

– Наверное, так будет лучше.

– А что у вас с Робертом?

– Не знаю.

– Но он тебе нравится? О, пожалуйста, скажи, что нравится, Нелл. Тогда мы сможем гулять вчетвером – вот весело будет!

Я молча уставилась на нее.

– Что? – спросила Джин.

– Да нет, ничего.

– Только не говори, что у тебя кто-то есть, Нелл. Это все испортит.

– Просто друг, – вздохнула я.

Оркестр заиграл что-то веселое. Я схватила Джин за руку.

– Пойдем потанцуем вместе!

– У меня ноги отваливаются, – пожаловалась она, скорчив рожицу.

– Не повезло тебе, – усмехнулась я, – потому что я как раз в настроении потанцевать.

– Ну ладно, – сдалась она, вставая со стула. – Но только один танец.

Потом я танцевала с Томом, Брайаном и еще какими-то незнакомцами, которые подошли к нашему столику, широко улыбаясь, так что я не смогла им отказать. Но последний танец я оставила для Роберта. Свет погасили. Оркестр заиграл «Мы встретимся снова».

– Что скажешь? – спросил Роберт.

– О чем? – не поняла я.

– Мы встретимся снова? – улыбнулся он.

Я кивнула:

– Буду рада.

Поздним вечером мы вчетвером пошли домой по темным улицам. Лишь бледная луна и бесчисленные звезды освещали нам путь. С пляжа дул теплый ветер, и до нас доносился тихий плеск волн, облизывающих гальку на берегу. Это был волшебный вечер, и я невольно вспомнила рассказ миссис Райт о том, как она однажды была в Гранд-отеле. Мне уже не терпелось вернуться домой и рассказать ей обо всем.

Глава тридцать пятая

Большую часть той ночи мы провели в подвале «Вида на море». Сирены воздушной тревоги выли часами, начинаясь с тихого гудения, потом становясь громче, и снова тише, и снова громче, накатывая волнам, которые неизменно вселяли в меня страх. Я все еще не привыкла к этому жуткому вою и боялась, что никогда не привыкну. Когда начали падать бомбы, Олив вцепилась в меня, всхлипывая.

Мисс Тимони закупила койки в подвал, так что мы, по крайней мере, могли прилечь, но уснуть не удалось никому, кроме Олив и двух заезжих коммивояжеров. Мужчины храпели так громко, что мы бы не уснули, даже если бы захотели. Отбой тревоги прозвучал лишь в пять утра. Тогда мы все наконец вернулись наверх, и я провалилась в глубокий сон. Через какое-то время меня растрясла Олив.

– Отстань, – пробубнила я. – Я сегодня не работаю.

– К тебе гость, Нелл, – не отставала она. – Просыпайся.

Я застонала и натянула на себя одеяло. Олив снова встряхнула меня.

– Ну же, Нелл, просыпайся. К тебе пришел солдат, он ждет на кухне. Такой высокий и странно разговаривает. Он мне нравится.

– О чем ты? – пробормотала я.

– У нас на кухне солдат, и он пришел не к миссис Райт и не к миссис Бэкстер, а к тебе. Хочет покатать тебя на машине.

Я села на кровати и потерла глаза.

– Роберт у нас на кухне?

– Э-эм… я не знаю, как его зовут. Может, и Роберт. В любом случае он сидит на кухне, ест тосты и пьет кофе. Я никогда не пробовала кофе, Нелл. А ты?

– Олив, замолчи, пожалуйста, хоть на секунду.

– Не могу, – ответила она.

– Что ж, видимо, придется встать.

– Правильно, и обязательно надень свое новое зеленое платье и туфли мисс Тимони.

Я с неохотой вылезла из кровати.

– Зеленое платье для танцев, Олив, оно не подходит для катания в машине.

– Ну а я бы именно его и надела, если бы меня повезли кататься, – заявила она.

– Скажи ему, что я сейчас спущусь.

– Ладно, только давай побыстрее, а то он тебя ждет. Невежливо заставлять человека ждать.

Что здесь делает Роберт? Он выразил желание увидеться снова, но мы не договаривались о том, когда это произойдет. Наверное, его появление означало, что я и впрямь ему очень нравлюсь. Мою усталость как рукой сняло. Я умылась, оделась и побежала вниз. Роберт встал, когда я вошла в кухню.

– Надеюсь, ты не возражаешь, Нелл, – начал он. – День просто чудесный, и я подумал, что было бы здорово прокатиться.

– С удовольствием, – согласилась я.

– Только сначала вы должны отвести меня домой к Генри, – влезла Олив. – У нас будет пикник, Тетеньку Тетю тоже пригласили. Тетенька Тетя – это моя кукла, – объяснила она, с улыбкой глядя на Роберта, – но я считаю ее человеком.

– Ну, значит, так и есть, – улыбнулся в ответ Роберт.

– Тогда я за ней сбегаю?

– Конечно, беги, – сказал он.

– А можно мы поедем на машине? – не унималась Олив. – Тетенька Тетя любит машины.

– Тогда обязательно поедем на машине.

В дверях Олив снова обернулась.

– Жаль, что ты не надела зеленое платье, – добавила она. – Я хотела, чтобы его увидел Генри.

– Думаю, Генри все равно, как я одета, – возразила я.

– Это ты так думаешь.

Я покачала головой. Моя сестренка умела выдать что-нибудь ужасно странное.

– Куда вы планируете поехать? – поинтересовалась миссис Райт.

– А что вы посоветуете? – с улыбкой спросил Роберт.

– Альфристон, – ответила та. – Чудесная деревенька, к тому же ехать недалеко.

– Значит, в Альфристон, – кивнул он.

Судя по тому, как на него смотрели миссис Райт и миссис Бэкстер, Роберт успел завоевать их расположение. Меня это не удивило, ведь он успел очаровать и меня. Хотела бы я знать, что сказала бы о нем мисс Тимони. Что-то мне подсказывало, что заслужить ее одобрение намного сложнее.

По дороге к дому Генри Олив не умолкала. Роберта ее болтовня забавляла. Когда мы подъехали, Генри ждал свою подружку у ворот. Роберт открыл бардачок и вручил Олив две плитки шоколада.

– Это вам с Генри, – сказал он.

Олив тут же обняла его за шею.

– Спасибо! – Затем она прошептала что-то ему на ухо, но я не расслышала.

Мы проводили взглядом Олив и Генри, которые пошли по тропинке, точно пожилая женатая пара, держа за руки Тетеньку Тетю, будто ребенка.

– Эта девочка будет просто чудо, когда вырастет, – рассмеялся Роберт.

– Она и сейчас просто чудо, – ответила я. – А что она тебе шепнула?

– Сказала, что ты зря не надела зеленое платье и что она сделала все, что от нее зависело, – усмехнулся он.

– Понятия не имею, как ей все это приходит в голову.

Лето выдалось теплым, и хотя сентябрь был уже на носу, погода стояла хорошая. Мы поехали по прибрежному шоссе. Спокойное море так и манило своим блеском. Я попыталась представить, как бы оно выглядело без уродливой колючей проволоки. Как было бы здорово пробежать по гальке прямо в прохладную воду.

Мы свернули с прибрежного шоссе и поехали через деревни, направляясь к Альфристону Я смотрела на Роберта, который сосредоточенно вел машину по узким проселочным дорогам. Он был такой красивый, что я почувствовала, как сердце пропускает удар, а щеки краснеют. «Бога ради, возьми себя в руки, деточка», – сказала я себе.

– У нас в Канаде таких дорог нет, – заметил Роберт, прерывая поток моих мыслей. – Наши обычно прямые и широкие. У вас намного интереснее.

Наконец мы добрались до деревни. Она выглядела так, будто сошла со страниц детской книжки с картинками. Именно так я представляла идеальную деревеньку. Мы припарковались и пошли через зеленую лужайку. Прямо перед нами на склоне невысокого холма стояла церковь – ее шпиль виднелся из-за деревьев.

– Пойдем посмотрим, – предложил Роберт, взяв меня за руку.

Добравшись до церкви, мы увидели, что она построена в форме креста. По древним каменным стенам вился ярко-зеленый плющ, а красная черепичная крыша была покрыта темным мхом. Рядом с воротами стояла деревянная табличка, которая рассказывала посетителям об истории церкви Святого Андрея. Роберт начал читать вслух:

– «По обычаю, местных пастухов хоронили с комочком овечьей шерсти в руках. Предполагалось, что усопший предъявит ее у врат рая, чтобы доказать, что редко посещал церковь в связи с особенностями своей профессии». Ничего себе, хитро придумано!

– Интересно, это им помогало?

– Полагаю, придется дождаться того момента, когда мы попадем на небо и сможем посмотреть, скольким пастухам удалось пройти сквозь жемчужные врата, – усмехнулся Роберт.

Мы открыли калитку и пошли по тропинке между старинными надгробиями. Некоторые были настолько старыми, что покосились или вовсе упали. Многие треснули или раскололись. Видимо, на свете давно уже не было никого, кто бы помнил и любил этих людей, и некому было заботиться о их могилах. На других, более новых, стояли баночки из-под варенья с красивыми цветами. Благоухающие розы оплетали серый камень, а вокруг цвели белые ромашки и оранжевые ноготки. Мы остановились и начали читать надписи на надгробиях.

– Как рано раньше умирали люди, а?

– Интересно почему, – вздохнула я.

– Бедность и болезни, полагаю.

Я стояла возле могилы, где были похоронены пятеро детей, все младше десяти.

– Как их родители пережили такое? Это же невыносимо больно, – сказала я, чувствуя, как глаза наполняются слезами.

Роберт взял меня за руку:

– Пойдем отсюда, Нелл. Сейчас не время для грусти.

– Да, ты прав, – кивнула я. – Прости.

– Не извиняйся. Это показывает, что у тебя доброе сердце. Разве это не прекрасно?

Оставив могилы позади, мы отправились к церкви. Сбоку от входа мы обнаружили красивые солнечные часы.

– Ты когда-нибудь видела такое, Нелл? – спросил Роберт. – Я никогда.

Я положила ладонь на камень. Он был теплый и гладкий.

– И я нет, – ответила я.

– Как думаешь, можно зайти?

Я толкнула деревянную ручку, и тяжелая дверь со скрипом приоткрылась. После теплого солнечного дня холод внутри церкви ощущался острее. Я даже вздрогнула – на мне было лишь тонкое хлопковое платьице. Мы прошли по неровным каменным плитам между рядами скамей. Каждый шаг эхом разлетался по церкви. Свет, проникавший через витражи, разноцветными бликами падал на скамьи. В каждом луче танцевали тысячи блестящих пылинок.

Мы подошли к боковому приделу и зажгли свечи. Я помолилась, прося Господа хранить мою семью и вернуть нам папу и еще чтобы Он берег Джимми, где бы тот ни находился. Потом я перевела взгляд на Роберта. Его глаза были закрыты. Интересно, о ком молился он?

Вернувшись на улицу, я вновь согрелась. Мы обошли церковь и увидели реку. Наверное, это было самое прекрасное место на свете. Мы сели на траву и долго смотрели на проносящуюся мимо воду. Чуть поодаль я заметила каменный мостик через реку и невольно вспомнила другой день и другого юношу. Как мы ходили в Тайфорд теплыми весенними вечерами, чтобы отправить письма моей маме, а потом сидели на мосту, болтая ногами, глядя на реку и узнавая друг о друге что-то новое.

Мои размышления прервал Роберт:

– Не проголодалась?

– Немного.

Мы отправились обратно в деревню и пообедали в чудесном старинном пабе под названием «Георг». Мы выбрали столик у окна, откуда открывался вид на красивую центральную улицу. Еда была очень вкусной, а Роберт оказался приятным собеседником. С ним было легко. Я не чувствовала необходимости вести себя как-то по-особенному, чтобы его впечатлить.

– Как дела на фронте? – спросила я.

– Вести довольно отрывочны, но, если верить последним сообщениям, что мы получили, американцы уже в нескольких милях от Парижа, а японцы в Бирме бегут под натиском союзных войск. Все новости, что доходят до нас, выглядят очень оптимистично.

– А ты почему не на фронте, Роберт?

– О, я очень скоро туда отправлюсь. Нас немного потрепало, мы потеряли нескольких человек. Некоторых отправили сюда для перегруппировки. На фронт нас могут выслать в любой момент.

– Тебе страшно?

– Было бы весьма глупо не бояться, Нелл, так что – да, мне страшно, но в то же время не хочется быть в стороне. Я хочу быть на фронте, когда мы победим, но больше всего мне не терпится вернуться домой, зная, что я внес свой вклад.

– Мы все хотим вернуться домой, – печально согласилась я.

– Бог даст, вернемся, крошка Нелл, – ответил он, накрыв мою руку своей.

Глава тридцать шестая

Лето уступило место осени. Ветер с моря стал свежее, а ночи холоднее. По утрам дыхание вырывалось у нас изо рта облачками пара. В садах горели костры, а листья из зеленых превратились в огненно-красные и бурые и опадали на землю разноцветным дождем. Они шуршали под ногами, когда мы гуляли по холмам, и застревали в волосах, опадая нам на голову с деревьев.

Однажды, когда я была свободна в выходные, Роберт отвез меня, Олив и Генри в Кукфилд собирать ежевику, которая была до того сочная, что едва не лопалась. Олив с Генри больше съели, чем насобирали, но я их не ругала. Главное, что они отлично провели время, бегая по полю в поисках самых спелых ягод. Сок стекал по их подбородкам и оставлял темно-фиолетовые пятна на коробках из-под противогазов. Людям надоело таскать на шее маски в картонной упаковке. За все годы войны ни разу не было газовой атаки. Уродливые противогазы тошнотворно пахли резиной и антисептиком. Их все чаще оставляли дома, а в коробках из-под них женщины носили сэндвичи или косметику, а мужчины – сигареты и спички. Разумеется, если ты попадался зоркому инспектору, тебе за это доставалось. Все почтовые ящики были покрыты желтовато-зеленой краской, которая якобы меняла цвет в случае газовой атаки, но мы все больше сомневались, что она когда-нибудь случится, – не то чтобы мы этого хотели, разумеется. Мы привезли ягоды в «Вид на море», чем очень обрадовали миссис Райт. Она тут же превратила их в чудесный ежевичный джем.

Я очень много времени проводила с Робертом. Он часто встречал меня после работы, и мы гуляли по набережной, держась за руки, или ходили в холмы. Когда удавалось одолжить машину, мы отправлялись куда-нибудь подальше: в Чичестер или деревеньку под названием Бошем. Мы сидели возле пристани и смотрели на подходящие к ней суда. Но чаще всего ездили в Альфристон. Там было так спокойно. Эта чудесная деревня стала нашим особенным местом. Мы сидели на нашей скамейке, окунали пальцы в наш ручей и часто гуляли по старому кладбищу. Однажды я купила цветов и положила на могилу, где были похоронены пятеро детей. Мне хотелось показать, что их не забыли, пусть даже они умерли очень давно.

Джин продолжала встречаться с Эриком. Он оказался славным парнем, и мы вчетвером часто ходили в кино или поднимались на Бичи-Хед, где я впервые увидела Роберта. В перерывах между работой мы с Джин болтали о своих кавалерах.

– Что я буду делать, когда его отправят на фронт, Нелл? Я люблю его. Это правда. Очень-очень люблю.

– Полагаю, тебе придется набраться мужества, как и всем женщинам, чьи мужья и сыновья ушли на войну.

– Мне кажется, у меня не хватит мужества, Нелл. Я готова расплакаться каждый раз, когда думаю о том, что он уедет. Разве у тебя не так же с Робертом?

– Знаю, что буду скучать, – сказала я, – но, думаю, переживу это.

– Значит, ты его не любишь? Не так, как я Эрика.

– Иногда мне кажется, что я могла бы его полюбить.

– Это так странно, Нелл.

– Что странно?

– Ну, обычно ты либо любишь, либо нет.

– Мне он очень нравится, и я с удовольствием провожу с ним время, но он довольно скрытный. Никогда не упоминает свою семью, не рассказывает о своей жизни в Канаде. Эрик говорит о своих родных?

– Постоянно. Думаю, они с родителями очень близки.

– Вот о том и речь. Роберт о своих родных ни слова не сказал.

– Я спрошу у Эрика, может, он что-то знает.

– Не надо, Джин. Не хочу, чтобы он думал, будто я лезу в его жизнь.

– Я скажу Эрику, чтобы ничего не говорил.

– Лучше не надо, – попросила я.

Джин вздохнула:

– Любовь – это так больно, правда, Нелл?

– Вы посмотрите на нее! Престарелая королева драмы! Никогда нельзя знать наверняка, может, он устроит тебе сюрприз и сделает предложение.

– Вот было бы здорово! Я стала бы миссис Джин Кеннеди.

– Его фамилия Кеннеди?

– Да, его прабабушка родом из Ирландии. Можно было бы провести медовый месяц в Ирландии, вот здорово, правда?

– Ну в любом случае лучше тебя ему никого не найти.

– Спасибо, Нелл. Знаешь, что было бы замечательно?

– Ну-ка.

– Двойная свадьба: мы с Эриком и вы с Робертом.

– Да мне ведь даже нет семнадцати, Джин, о свадьбе я и не думаю.

Как раз в эту секунду в чайной появилось целое семейство, так что Джин достала блокнот и карандаш и отправилась принимать заказ. Я прислонилась к стеклянному прилавку и задумалась о Роберте. Джин так уверена в своей любви к Эрику. У нее нет и тени сомнения. Может, это со мной что-то не так? Роберт такой добрый, остроумный и заботливый, не говоря о том, какой он красивый.

Однажды вечером миссис Бэкстер сказала, что хочет со мной поговорить. Мы сели на скамейке в саду за нашей гостиницей. У миссис Бэкстер был серьезный вид, и мне не терпелось узнать, о чем будет разговор.

– Это, наверное, не мое дело, – начала она, – но твоей мамы здесь нет, и я чувствую, что я за тебя в ответе. Позволь спросить, сколько лет Роберту?

– Двадцать, – ответила я.

– А тебе?

– Шестнадцать.

– А ты не думаешь, что он для тебя слишком взрослый?

– Нет, не думаю. Вы из-за этого беспокоились?

– Что ты о нем знаешь, Нелл?

– Почти ничего, если честно, кроме того, что он добр и вежлив и ни за что не будет заставлять меня делать то, чего я не хочу.

– Думаю, именно об этом я и беспокоилась.

– Вам придется довериться мне.

– Так я ведь не тебе не верю, Нелл. Я не верю твоему красавчику-пилоту.

– Не забывайте, миссис Бэкстер, я девчонка из Бермондси. Из-за одной только смазливой мордочки голову терять не стану.

– Что ж, могу лишь посоветовать тебе не делать ничего, о чем тебе стыдно было бы рассказать матери.

– Не беспокойтесь, не буду, так что можете больше не волноваться.

– Ты хорошая девочка, Нелл. Я бы не хотела, чтобы тебе сделали больно.

– Очень мило, что вы так обо мне заботитесь. Благодаря вам я чувствую, что не одна на свете. Вы с миссис Райт так добры к нам, и я знаю, что мама была бы вам очень благодарна за заботу о нас с Олив. Обещаю, что, если у меня появятся сомнения, я приду к вам за советом.

– Я тебя не обидела, Нелл?

– Разумеется, нет!

В ту ночь я долго лежала без сна и думала о Роберте. Неужели я в него влюбляюсь? Или все же я оставила свое сердце далеко-далеко, в руках мальчика, у которого не было ничего, но который мечтал однажды стать владельцем фермы?

Глава тридцать седьмая

С фронта приходили хорошие вести, которые нам сообщала миссис Райт, но на город продолжали падать крылатые ракеты, в основном по ночам, и тогда нам приходилось вылезать из кроватей, спускаться в подвал и торчать там чуть ли не до утра, слушая храп коммивояжеров. Крылатые ракеты были просто ужасны. Они издавали жуткий рев, а потом вдруг умолкали, и это было самое опасное мгновение. Тишина означала, что сейчас ракета упадет на землю и взорвется.

Все так привыкли к бомбежкам, сиренам и отключениям света, что уже почти не представляли себе жизни без них. Никто не говорил об этом, но все думали: что будет, если мы проиграем войну? Что с нами станет? Мисс Тимони говорила, что нужно верить в наших солдат, которые рискуют жизнью за нашу свободу, но нам все равно было страшно. Люди хотели одного: мира. Они продолжали работать, женились, рожали детей, танцевали и пели, скорбели об утратах и крепче обнимали любимых. Миссис Райт считала, что война всех нас сблизила. Склочные соседи начали помогать друг другу, люди стали добрее. Мисс Тимони сетовала о том, что лишь война смогла объединить наш народ.

– Вы думаете, после войны все опять станет как раньше?

– Судя по тому, что я видела за свою жизнь, Нелл, у людей очень короткая память.

Но у меня она была вовсе не короткая. Я помнила все: папины рыжие волосы и блестящие голубые глаза, мамину ласку, острые коленки Тони и милого малыша Фредди. Я помнила нашу квартирку в Рэннли-Корте, где всегда было место любви и смеху. Я помнила ломбарды, нашего скупщика, пабы и красоток на углах улиц. Я помнила шум, голоса женщин и детей, запахи, доносившиеся с реки. По ночам я лежала без сна, заново переживая все эти счастливые минуты, и молилась о том, чтобы однажды мы все вместе вернулись в Бермондси, такой родной и любимый уголок Ист-Энда.

Зима выдалась суровая. Порывы штормового ветра трепали побережье. Волны бились о дамбу, соленые брызги летели на набережную. Без уличного освещения и так было тяжело, а влажная погода все только усложняла. Все постоянно поскальзывались на тротуарах и хватались за незнакомых людей в попытке устоять на ногах. Я за всю свою жизнь так много не извинялась. И все же мне было чему радоваться. Мне очень нравилась моя работа. Мистер Костос был лучшим начальником на свете. Он всегда улыбался, как и мистер Филип, который упрямо продолжал звать меня Фанни. Они были так добры к нам с Олив, и я прекрасно понимала, как мне повезло. Я была безумно благодарна мисс Тимони, которая устроила меня на эту работу. Я познакомилась с постоянными посетителями чайной. Если мы встречались в городе, они махали и улыбались мне, точно старые друзья. Так много людей впустили нас с Олив в свою жизнь, и я не знала, смогу ли когда-нибудь их отблагодарить.

И еще был Роберт. С каждым днем мы становились все ближе. Я помнила совет миссис Бэкстер не делать ничего, о чем мне стыдно было бы рассказать маме, но с каждым днем становилось все труднее ему следовать. Через несколько месяцев мне исполнялось семнадцать. Именно это шепнул мне на ухо Роберт однажды вечером. Мы сидели в обнимку под козырьком автобусной остановки на набережной. До сих пор мы только целовались, но я понимала, на что он намекает.

– Ты ведь любишь меня, правда, Нелл? – сказал он, гладя меня по волосам и касаясь губами шеи.

– Возможно.

– Всего лишь «возможно»?

– Ты скоро уедешь, Роберт. Кто знает, вдруг я больше никогда тебя не увижу.

Роберт коснулся моего подбородка, заставляя меня поднять голову.

– Ты стала для меня особенной, Нелл. Я бы ни за что не причинил тебе боль. Я хочу уйти на войну, храня воспоминания о тебе. Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, крошка Нелл?

– Но ты из Канады, а я живу здесь.

– Я вернусь за тобой. Мы поженимся. Ты бы хотела этого? Пожалуйста, Нелл, я хочу, чтобы мы стали ближе. Разве я так много прошу?

Внутренний голос нашептывал мне, что Роберт перегибает палку с драматизмом. Его слова больше напоминали реплики из кинофильмов, когда играет музыка, и главные герои уходят в закат, держась за руки.

– Я не готова, Роберт, – ответила я, после чего он надулся и даже не взял меня за руку по пути домой.

Когда мы дошли до «Вида на море», он не поцеловал меня на прощание, как обычно делал, просто развернулся и зашагал прочь.

– Роберт! – позвала я.

Он обернулся и уставился на меня.

– Ты уже не дитя, Нелл, – бросил он.

Неужели я веду себя как ребенок?

– Не нужно начинать, если не готова пойти до конца.

– Пойти до конца в чем? – спросила я.

– В наших отношениях, – ответил он.

Я посмотрела на нахмуренное лицо Роберта и чуть не рассмеялась. Это он напоминал избалованного ребенка, которому не разрешили покататься на карусели. Вот только то, о чем он просил, было для меня намного ценнее и значительнее, чем какие-то детские забавы. Я не была готова отдать ему это, сколько бы он ни хмурился.

– Спокойной ночи, Роберт, – сказала я и закрыла за собой дверь.

У меня в голове звучал голос мисс Тимони: «Не поддавайся на шантаж, девочка моя».

Я решила поговорить о случившемся с Джин, но встретиться с ней нам удалось лишь пару дней спустя. Роберт не появлялся с того самого вечера на набережной. Что ж, если он думал, что я буду потакать капризам избалованного мальчишки, то жестоко ошибался.

Мы с Джин пошли в кафе возле пристани. Дождавшись, когда официантка принесет нам чайник и сконы, я начала разговор.

– Надеюсь, ты не обидишься, что спрашиваю о таком, – сказала я. – Вы с Эриком заходили дальше поцелуев?

– Нет. Мы решили держаться, хотя ожидание просто мучительно.

– И Эрик не возражал?

– Конечно, нет! Я так понимаю, ты задаешь мне такие вопросы, потому что Роберт хочет пойти дальше?

Я кивнула.

– А сама-то ты этого хочешь, Нелл?

– Не знаю.

– Думаю, если бы хотела, то не сомневалась бы. Когда мы с Эриком вместе, мне часто становится трудно держать себя в руках, и я знаю, что ему тоже. Просто мы решили не торопиться. Похоже, твой Роберт видит все это иначе.

– Разве он тебе не нравится, Джин?

– По-твоему, мои слова прозвучали враждебно?

– Есть немного.

– О, прости, Нелл. Не то чтобы Роберт мне не нравился, просто мне кажется, что он недостаточно заботится о твоих чувствах. Он красивый и обаятельный, наверное, привык сразу получать все, что захочет, но ты ведь совсем юная девочка, а Роберт уже достаточно взрослый, чтобы понять, что это неправильно. Если он не может держать себя в руках, это его проблемы, а не твои.

– Именно это мне и нужно было услышать, Джин, потому что сейчас я понимаю, что ты очень точно описала его поведение.

– Он образумится. Ты ему нравишься.

– Уверена?

– Точно тебе говорю.

Джин оказалась права. Роберт и впрямь образумился. Он даже принес подарки: чулки для меня, цветы для миссис Райт и миссис Бэкстер и шоколадки для Олив и Генри.

– Я был идиотом, – сказал он, когда мы пошли гулять на утесы. – Прости меня.

Мы остановились. Я обняла Роберта за шею и посмотрела в его красивое лицо. Он был старше меня, но иногда становился похожим на маленького мальчика, который хочет съесть все конфеты в магазине и знает, что, если очень долго просить, однажды ему разрешат. Но я ему не мать, так что со мной этот фокус не пройдет. Он выбрал себе девчонку из Бермондси, пора бы ему понять, что это значит.

В ту ночь, лежа в постели, я задумалась о том, что мне сказал Роберт. Ведь он, по сути, позвал меня замуж. Но в то же время не совсем. Его слова не были похожи на предложение руки и сердца. Я напрягла память, пытаясь вспомнить, что именно он сказал. Да, точно. Роберт сказал: «Мы поженимся. Ты бы хотела этого?» Вот только ответа ждать не стал, как будто в нем не было необходимости. От таких мыслей у меня начинала болеть голова. Может, в Канаде так принято. Может, там никто не встает на одно колено и не ждет ответа на предложение. Может, в этом все дело. Нужно будет спросить у Джин.

Дождь лил стеной, порывистый ветер терзал побережье, забрасывая набережную морской пеной. Тротуары были залиты водой, вихрь метался по дороге. В чайной было почти пусто.

– А ведь, казалось бы, в такую погоду людям особенно нужна чашка хорошего чая и сладкая булочка, чтобы поднять настроение, – вздохнула Джин. – Боже, я сейчас умру от скуки.

– Джин! – позвала я.

– М-м…

– Наверное, это глупый вопрос, но, когда канадский юноша делает девушке предложение, он опускается на одно колено?

– Господи, Нелл, Роберт сделал тебе предложение?

– Кажется, да.

– «Кажется»?

Я кивнула:

– Не напрямую, но он сказал, что никогда не причинит мне боль и, когда закончится война, он вернется, и мы поженимся, если я захочу. Вроде бы похоже на предложение?

– По-моему, вполне себе предложение, Нелл. Не самое романтичное, но предложение. Что ты ответила?

– Ничего. Похоже, он и не ждал от меня ответа.

– Двойная свадьба, – улыбнулась Джин. – Вот здорово было бы!

– Пока не знаю. Не уверена, что готова завести свою семью. К тому же до сих пор неизвестно, жива ли мама и сможет ли нас отыскать, а значит, я все еще отвечаю за Олив.

– Что ж, скоро ребят отправят на фронт, так что поторопись с решением, пока не стало слишком поздно.

Глава тридцать восьмая

Все заметили, что Роберт перестал ходить к нам, но никто ничего не сказал, кроме Олив.

– Почему Роберт больше не приходит в гости? – спросила она однажды утром, когда я вела ее в школу.

– Мы немного поссорились.

– Надеюсь, ты не стала бить его лопатой по голове?

– Конечно, нет. У меня нет привычки кидаться с лопатой на всех подряд, Олив.

– Это хорошо, потому что мне не хочется больше пускаться в бега, Нелл. К тому же Генри с нами не отпустят, а я не хочу его бросать.

Я взяла ее за руку, мы перешли дорогу и сели на скамейку на остановке. Было очень холодно, море стало серым и некрасивым. Оно билось о железные сваи пристани. Уродливая колючая проволока все еще никуда не делась. Она раскачивалась и скрипела на холодном ветру, дувшем с моря. Я посмотрела на сестренку и улыбнулась:

– Нам больше не придется пускаться в бега, Олив Паттерсон, так что можешь не беспокоиться.

– Я рада. Однажды мы с Эгги тоже поссорились.

– Правда?

– Да, и она пошла играть в «колокольчики»[4] с Мейбл Браун, а меня они не взяли, но к вечеру мы помирились, а Мейбл Браун сказала, что больше никогда не даст Эгги свою скакалку. А ты, Нелл, не можешь тоже помириться с Робертом?

– Все не так просто, Олив. Не думаю, что мы снова сможем стать друзьями.

– Может, хотя бы попытаешься?

Я покачала головой:

– Он не тот, за кого себя выдавал, милая.

– То есть он оказался кем-то другим?

– Можно и так сказать.

– Его все еще зовут Роберт?

– В каком смысле?

– Ну, если он не тот, за кого себя выдавал, значит, он кто-то другой, а у другого человека и имя должно быть другое.

Как объяснить все это моей сестренке?

– Скажем так, он просто оказался не таким хорошим, как я думала.

– Мне он очень нравится, как и Генри. Генри говорит, что, когда вырастет, станет пилотом, будет летать на самолетах и ходить в форме, прямо как Роберт. Только сперва ему придется подрасти.

– Тебе нравится Генри, да?

– Да, очень. Он говорит, что хочет жить со мной, когда мы станем взрослыми.

– А ты бы этого хотела?

– Нет, я буду жить с Эгги, но я сказала, что он может стричь у нас газон.

Я улыбнулась:

– И что он на это ответил?

– Сказал, что согласен, но я сомневаюсь, Нелл. Думаю, он в итоге уйдет жить к Малколму Феншо, который умеет плевать дальше всех в школе. Думаю, Генри будет жить с ним. А нам с Эгги придется самим стричь газон. Но, пожалуй, Эгги даже не расстроится.

Слушая Олив, я готова была рассмеяться, но она с таким серьезным видом рассуждала о том, где же будет жить ее друг, что я сдержалась и просто сжала ее руку.

– Ладно, пойдем в школу, – сказала я.

Мое сердце не было разбито, но я злилась и чувствовала себя полной дурочкой. Я-то считала Роберта добрым и искренним. Он всегда был очень мил с Олив, и это тоже меня расстраивало. Они с Генри сделали Роберта своим кумиром. Ему удалось очаровать миссис Райт и миссис Бэкстер. Он нас всех обдурил. Правду о нем я узнала от Джин.

Сначала она весь день молчала и избегала встречаться со мной взглядом. Я не могла понять, чем ее обидела. В перерыве между клиентами я спросила, что случилось.

– Мне нужно поговорить с тобой после работы, Нелл, – тихо ответила она.

– Звучит серьезно, – удивилась я.

– Так и есть.

Наконец мы ушли в кафе и сели за стол. Перед нами стояли две чашки горячего кофе.

– Я вся внимание, – улыбнулась я.

– Ох, Нелл, прости, но, пожалуйста, поверь мне. Я сама только что узнала.

– О чем узнала?

– Я даже не знаю, как сказать.

– Обычно проще всего сразу говорить как есть, и дело с концом.

Джин посмотрела в окно, тяжело вздохнула и снова повернулась ко мне.

– Роберт женат, Нелл. В Канаде его ждет жена.

Я услышала ее слова, но они показались мне бессмыслицей. Я уставилась на дождевые капли, которые бежали по стеклу и рисовали узоры между полосками клейкой ленты. Люди за окном куда-то спешили, какая-то группка пряталась от дождя на остановке.

– Нелл! – тихо позвала Джин.

Я повернулась к ней.

– Жена? – повторила я.

– О, Нелл, у него еще и маленький ребенок. Мне так жаль.

– Как ты узнала?

– Я сказала Эрику, что Роберт вроде бы сделал тебе предложение. Он вдруг взбесился ни с того ни с сего. Я раньше его таким не видела. Вот тогда-то Эрик и рассказал мне правду. Я ужасно разозлилась, что он раньше мне не сказал. Я могла бы тебя предупредить. Я до сих пор в ярости, черт возьми!

– Ты не виновата, как и Эрик, – покачала головой я. – Чувствую себя полной дурочкой.

– Ты не дурочка, Нелл, это он идиот. Я его убить готова. Руки так и чешутся!

Неделю спустя я получила письмо от Роберта. Оно было в голубом конверте с моим именем, написанным заглавными буквами, которые, казалось, кричали на меня с бумаги. Мне не хотелось распечатывать письмо. Я знать не желала, о чем он мне пишет.

Я скорее злилась, чем грустила. Роберт не разбил мне сердце, а лишь обманул мое доверие. Он хотел, чтобы я отдала ему нечто ценное, предлагая взамен лишь красивые слова о любви и пустые обещания, а у самого, оказывается, давно были жена и ребенок. Что ж, я жалела его бедную жену, которая ждала его с фронта. Никакие слова не могли оправдать его поступок. Я не желала ни видеть его, ни получать от него письма в голубых конвертах, так что оставила послание нераспечатанным.

После работы мы с Джин пошли в кафе, и я вручила ей письмо с просьбой отдать Эрику, чтобы тот вернул его Роберту.

– Ты простила Эрика?

– Да, я как следует застыдила его за то, что не сказал мне раньше, и он с ног сбился, пытаясь заслужить мое прощение.

– А как повел себя Роберт?

– Он разозлился на Эрика за то, что тот сказал мне, и они теперь в ссоре. Но Эрик говорит, что они забудут обо всех обидах, когда вернутся на фронт. По его словам, когда у вас общий враг, вам становится не до разногласий. Эрик рассказал мне про одного пилота, служившего вместе с парнем, с которым ему изменила жена. Их самолет разбился, и этот пилот обнял своего умирающего товарища, который увел у него жену, и сказал, что прощает его за все. По-моему, это хорошая история.

– Пожалуй, это можно понять, но Роберта я простить не могу.

– Я не говорю, что он поступил хорошо, Нелл, но, полагаю, так часто бывает. Эти ребята устали жить вдали от дома, им хочется женского внимания.

– Да, но потом они уезжают, а у девушки остаются проблемы посерьезнее разбитого сердца.

– Их скоро отправят на фронт, Нелл. Пока неизвестно, когда именно, но Эрик говорит, что скоро.

– Мне так жаль, Джин. Я знаю, как ты его любишь.

– Мы поженимся, Нелл, и как можно скорее.

– Ты выходишь за него замуж?!

– Да.

– Но что, если…

– … если его убьют?

Я кивнула.

– Мне все равно. Мы созданы друг для друга, Нелл. Я в этом уверена, и никакие страхи меня не остановят.

– А что говорит твоя мама?

– Он ей нравится, и она верит, что я сама приму правильное решение. Разумеется, она тоже беспокоится, но мы оба этого хотим, и если нам суждено быть вместе всего несколько недель, то, по крайней мере, будем вместе по-настоящему.

Я обняла ее:

– Я рада за тебя, Джин. Мне очень нравится Эрик, и я знаю, что он будет о тебе заботиться.

– Похоже, я вытащила свой счастливый билет.

– Видимо, да. Желаю тебе огромного счастья. Где вы будете жить?

– Эрик говорит, чтобы я сама решила. Когда закончится война, мы вместе поедем в Канаду. Эрик убежден, что мне там понравится, но я пока не уверена. Он согласен жить в Англии, если я так захочу.

– Он отличный парень.

– Да. Мне кажется, будто мы с ним знакомы всю жизнь. Знаешь, он так сильно любит меня. Это просто чудесно, когда тебя так любят. Мне жаль, что у вас с Робертом все оказалось не так.

– Переживу, я легко отделалась.

– Ты заслуживаешь встретить такого же хорошего парня.

– Иногда я думаю, что это уже произошло.

– Правда?

– Был один мальчик. Добрый, отзывчивый.

– Так почему ты не с ним?

– Мы потерялись в дороге.

– Ну, если ты любишь его так же, как я Эрика, мой тебе совет: обязательно отыщи его!

– Ладно, не будем сейчас обо мне, – сказала я. – Когда твоя свадьба?

– Как только удастся все подготовить. Как думаешь, Олив согласится быть подружкой невесты?

– Думаю, она будет в восторге. Я в этом уверена.

– Спросишь ее?

– Нужды нет, она точно согласится и будет болтать об этом без умолку. Только не знаю, что ей надеть. У нее ничего красивого нет.

– Как считаешь, если я куплю ткань, кто-нибудь сможет сшить ей платье?

– Я спрошу у своих. Мне кажется, они будут очень рады.

– Если бы не ты, я бы никогда не встретила Эрика, Нелл. Я никогда этого не забуду.

– Пожалуй, ты и впрямь у меня в долгу.

– Ты согласна на сэндвич с сыром?

– Отлично.

– Нелл!

– Да?

– Обязательно найди своего мальчика.

Я улыбнулась, думая о Джимми. Может, он и не такой красавчик, как Роберт, зато ни за что меня не обидит и не станет заставлять делать то, чего я не хочу. В это мгновение я поняла, что на самом деле люблю Джимми и, когда придет время, хочу быть именно с ним или – если мы так и не найдем друг друга – с кем-то похожим на него. С кем-то добрым и нежным, кто любил бы меня такой, какая я есть. Пусть Роберт считает мое поведение детским, мне все равно. Я готова ждать своего часа, и ни один мужчина больше не заставит меня усомниться в себе.

Джин и Эрик поженились в канун Рождества в старой церквушке у холмов. Я никогда не видела ничего прекраснее и романтичнее. Всю ночь шел снег, и наутро все вокруг было белым, будто кто-то специально украсил холмы по случаю такого торжества.

Под серым зимним небом я вместе со всеми прошла по тропинке, ведущей к церкви, между безмолвных надгробий, припорошенных снегом. Олив чудесно выглядела в белом платье из тафты с бледно-голубым пояском. Миссис Райт потратила на него несколько недель, и выглядело оно ничуть не хуже, чем наряды из магазина мадам Элеанор в Брайтоне.

Олив бежала впереди меня, держа в руке Тетеньку Тетю. Кукла была одета в платье из той же самой тафты и тоже с голубым пояском. Наряд для куклы смастерила миссис Бэкстер.

Я оставила сестренку дожидаться Джин в притворе, а сама прошла внутрь. В церкви было прохладно и темно. Пылинки плясали в бледных лучах зимнего солнца, проникавших внутрь через витражное окно. Колонны и алтарь были украшены темно-зеленым остролистом с красными ягодами, омелой и другими вечнозелеными растениями. Свечи мерцали в стеклянных баночках, стоявших на каменных подоконниках. Здесь стоял аромат Рождества, напоминавший мне о доме.

Я села на скамью рядом с миссис Райт, миссис Бэкстер и мисс Тимони. За нами сидели мистер Костос и мистер Филип. Эрик ждал на первом ряду вместе с Брайаном, с которым мы познакомились на танцах. Оба отлично выглядели в синей военной форме. Наверное, рядом с Эриком должен бы сидеть Роберт. Я почувствовала себя виноватой. Они ведь были лучшими друзьями, и я знала, что Эрик выбрал бы Роберта на роль шафера, если бы не вся эта история со мной.

В это мгновение орган начал играть «Свадебный хор». Эрик и Брайан встали и вышли в проход. Все присутствующие притихли, ожидая появления Джин. Мои глаза наполнились слезами, когда ее брат Берти под руку повел свою сестру между рядами. Ей очень шло изысканное платье цвета слоновой кости, лежавшее мягкими складками и доходившее до щиколотки. Мама и тетя моей подруги сшили его из парашютной ткани, но об этом никто бы в жизни не догадался. Джин была похожа на принцессу. В руках она держала букетик белых зимних роз. Олив медленно вышагивала вслед за ней, не глядя по сторонам. Она очень серьезно отнеслась к своей роли подружки невесты.

Церемония была красивой, простой и радостной. Мы громко пели рождественские хоралы, а потом Эрик поцеловал невесту. Раздались аплодисменты и восторженные возгласы.

Из церкви мы вышли уже ближе к вечеру, когда на улице почти стемнело. Кто-то принес фотокамеру и сфотографировал счастливую пару под высоким дубом, ветви которого были покрыты снегом. День прошел чудесно, и даже мысли о Роберте не смогли его испортить.

Банкет по случаю свадьбы устроили в отеле «Побережье». Это был подарок новобрачным от мистера Костоса.

– Я самая счастливая девушка на свете, Нелл, – сказала Джин.

– Ты заслуживаешь счастья. Я так рада за вас обоих, и выглядишь ты просто чудесно.

– Знаешь что, Нелл? Сегодня я и впрямь чувствую себя красивой, пусть даже и одета в парашют!

Мы всю ночь протанцевали. Джазовое трио исполняло музыку Гленна Миллера. Даже мисс Тимони согласилась выйти на танцплощадку с мистером Костосом. Я станцевала квикстеп с неуклюжим Брайаном и вальс с мистером Филипом, который плавно, без малейших усилий передвигался по паркету, как будто всю жизнь только и делал, что танцевал.

К десяти вечера Олив крепко заснула на одном из бархатных синих диванов, обнимая Тетеньку Тетю. Мистер Филип аккуратно укрыл ее одеялом. В полночь мы отправили новобрачных в постель: они оставались ночевать в отеле. Все остальные начали собираться, как вдруг раздалась сирена воздушной тревоги. Вот так и вышло, что Джин с Эриком провели свою первую брачную ночь в подвале в окружении гостей отеля и пары пьяных матросов, которые заскочили к нам с улицы.

Глава тридцать девятая

Джин с Эриком пришлось раньше времени вернуться с острова Уайт, куда они отправились в медовый месяц, потому что канадцев отправляли на фронт. За день до Нового года Джин вручила мне знакомый голубой конверт.

– Роберт попросил тебе передать.

При звуке его имени у меня внутри все перевернулось. Меня это разозлило: получается, он до сих пор имеет власть надо мной. Я не хотела знать, о чем он пишет, мне было все равно.

– Не возьму, – сказала я.

– Так я и думала, что ты откажешься. Послушай, Нелл, знаю, что он повел себя ужасно, и не стану его оправдывать, но, по-моему, ему действительно стыдно. Да, он обаятелен и умеет красиво говорить, но ведь это письмо все равно ничего не изменит, а ты больше и не увидишь Роберта. Он уходит на войну и просто хочет с тобой помириться. В любом случае я отдала письмо. Понятия не имею, что в нем, но полагаю, он попросит тебя о последней встрече. Решай сама, Нелл. Никто тебя не осудит, если ты откажешься. Уж точно не я.

Я взяла письмо и положила в карман фартука.

– Я подумаю, – пообещала я.

– Не стреляй в гонца, я всего лишь доставила письмо.

Я улыбнулась:

– Все в порядке. Сегодня я ни в кого стрелять не планирую.

Джин вздохнула с облегчением, и мы обнялись.

Весь день я ни на секунду не забывала о письме. Я ощущала его тяжесть, хотя на самом деле оно ничего не весило. Моя душа словно раскололась: одна половина хотела порвать конверт на клочки и выбросить, а вторую мучило любопытство. Что такого Роберт мог написать, что хоть немного оправдало бы его поступок? В свой перерыв я вышла из отеля, перешла дорогу и села на скамейку на остановке. Было очень холодно, и я пожалела, что не надела кардиган. Я распечатала письмо. Руки дрожали не только от ледяного ветра, дувшего с моря, но и от волнения.

У Роберта был красивый почерк. Строчки выглядели ровно и аккуратно, как будто он тщательно взвешивал каждое слово. Я начала читать.

Милая Нелл!

Если ты читаешь это письмо, спасибо тебе. Это уже больше, чем я заслуживаю.

Я был идиотом и ужасно с тобой обошелся. Не могу оправдаться даже тем, что был несчастлив в браке, потому что это неправда. Я не только обманул твое доверие, но и предал жену и сына, и мне ужасно стыдно за себя. Я не тот, кем себя считал.

У меня нет привычки обманывать женщин. Я никогда раньше так не поступал, и, поверь мне, это больше никогда не повторится. Мне нет оправдания. Я не должен был так поступать. По крайней мере, надо было сразу обо всем тебе рассказать. Сможешь ли ты простить эгоиста, который влюбился в тебя, хотя не имел на это никакого права?

Скоро нас отправят на фронт, и я бы очень хотел увидеться с тобой напоследок. Завтра в девять вечера я буду ждать в баре Гранд-отеля, от всего сердца надеясь, что ты придешь.

С любовью, Роберт.

Я сложила письмо и убрала в карман. Я была рада, что все же решилась прочитать его и что в нем не было кучи оправданий. По правде говоря, письмо показалось мне очень искренним. В нем Роберт представал гораздо более уязвимым, чем человек, которым я увлеклась. Но это не значило, что я готова увидеться с ним. Что, если бы я пошла у него на поводу? Я могла остаться одна с ребенком на руках. Об этом он не подумал? Получается, Роберт думал лишь о себе и о своих желаниях? Все это сбивало с толку, и мне нужно было с кем-нибудь поговорить.

Я стояла у окна в комнате мисс Тимони и смотрела на улицу. Весь день дул штормовой ветер, и люди почти не выходили из домов. Я терпеливо ждала, пока она дочитает письмо Роберта. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь сказал мне, что делать, а мнению мисс Тимони я доверяла.

– Присядь, Нелл, – сказала она наконец.

Я пересекла комнату и села на табуретку с бархатной обивкой. Мисс Тимони свернула письмо и протянула мне.

– Я не могу решить, идти ли к нему, мисс Тимони. Не знаю, есть ли в этом смысл.

– Ну, думаю, для Роберта смысл есть. Вопрос в том, как это повлияет на твое состояние. Что говорит тебе сердце, Нелл?

– Ничего определенного. То мне кажется, что я должна увидеться с ним, ведь скоро Роберт уйдет на фронт, и он сожалеет о своем поступке, то вдруг я начинаю злиться и мне хочется, чтобы он страдал. С какой стати я должна успокаивать его совесть просто потому, что ему так захотелось? Ведь так оно и было с самого начала: Роберт все время пытался добиться своего.

Мисс Тимони сняла очки и положила на стол, а потом протянула ко мне руки и сжала мои пальцы в своих.

– В делах сердечных все редко делится на черное и белое. Я верю извинениям Роберта. Мне кажется, он искренне раскаивается. Но меня больше тревожат твои собственные чувства. Ты до сих пор носишь в душе обиду и гнев. Это вредит тебе. Ты нарисовала себе образ жестокого эгоиста, превратила Роберта в монстра, чудовище из сказок, а на самом деле он всего лишь человек, как и все мы, со своими недостатками и слабостями. Если ты откажешься увидеться с ним, эта страшная картинка застрянет у тебя в голове и ты начнешь приписывать эти черты и другим людям.

– Значит, вы советуете мне встретиться с ним?

– Я не стану ничего тебе советовать, милая, могу лишь высказать свое мнение. Решать тебе. Я просто попыталась предложить тебе взгляд с другой стороны, чтобы ты мыслила яснее.

Следующим вечером в девять тридцать я остановилась у входа в Гранд-отель. Я столько раз меняла свое решение! Стоило мне убедить себя пойти, как я сразу же начинала себя отговаривать. Я все еще сомневалась, что поступаю правильно. Когда Роберт попросил меня о встрече, я как-то не задумалась о том, что она выпадет на канун Нового года. На тротуарах толпился народ, так что мне пришлось идти по проезжей части. Казалось, весь Истборн высыпал на улицы. Повсюду царила атмосфера радостного предвкушения и надежды.

На ступеньках у входа в отель сидели люди. Они смеялись, пели и пили пиво из стеклянных бутылок. Я сомневалась, что смогу отыскать Роберта в этой обезумевшей толпе. Я начала протискиваться между празднующих. Мужчины хватали меня за руки и пытались усадить рядом с собой. Я понимала, что все это вызвано хорошим настроением, и вырывалась, смеясь.

В фойе яблоку было негде упасть, а вокруг бара люди толпились в четыре ряда, крича и протягивая деньги усталому бармену. Потом кто-то коснулся моего плеча, и передо мной возникло красивое лицо Роберта.

Он что-то сказал, но я ничего не услышала, только увидела движения губ. В такой шумной толпе невозможно было разобрать ни слова. Он положил руку мне на талию и повел к залу для отдыха. Возле рояля собралась небольшая компания, но здесь было намного тише, чем в баре. Мы сели на диванчик у окна.

Я откинулась на подушки.

– Не расслышала, что ты сказал.

– Я думал, ты не придешь. Вот что я сказал.

– Я до последнего сомневалась.

Он кивнул:

– Понимаю.

Я уставилась на собственные руки. Не знала, что сказать, и чувствовала себя не в своей тарелке. Наконец я подняла взгляд.

– Зря я пришла, – вздохнула я.

Роберт ласково улыбнулся:

– Но я этому рад. – Он встал и протянул мне руку.

– Что это значит?

– Ну, если говорить у нас не получается, можно хотя бы спеть.

Я усмехнулась:

– Ты серьезно?

– Почему бы и нет? Скоро Новый год, самое время для песен!

Мы подошли к собравшимся вокруг рояля гулякам. В певицы я не годилась, но все равно присоединилась к остальным, подпевая знакомым песням, которые крутили по радио. Услышав «Белые скалы Дувра» и «Мы встретимся снова», я почувствовала, как к горлу подступает комок, поэтому то и дело умолкала. Роберт часто не знал слов песен, поэтому просто подпевал мелодии. Я посмотрела на него и улыбнулась. Он был таким красивым и юным, что мой гнев начал таять, открывая дорогу прощению.

Ближе к полуночи мы, взявшись за руки, перешли через дорогу и оказались на набережной. Корабли давали гудки, а в церквях звенели колокола, провожая старый год и приветствуя новый, тысяча девятьсот сорок пятый. Роберт поцеловал меня в щеку.

– С Новым годом, крошка Нелл, – сказал он.

Я посмотрела на темную воду и подумала о своих родных. Живы ли они? Отмечают ли сейчас Новый год? Вспоминают ли нас с Олив? Я так на это надеялась! Я ужасно скучала по ним. Мне хотелось вновь увидеть их, хотелось обнять маму.

Роберт приобнял меня за плечи, и я прижалась щекой к шершавой ткани его пальто. Я знала, что больше его не увижу, но была рада, что в эту особенную ночь мы были рядом. Я закрыла глаза и помолилась о том, чтобы он пережил войну и благополучно вернулся домой, к своей семье.

Глава сороковая

В перерывах между приготовлением яичниц с беконом миссис Райт не отлипала от радиоприемника. Однажды мартовским утром она сообщила нам, что войска Монтгомери[5] переправляются через Рейн.

– Монти говорит, что сражение идет хорошо, – объявила она, как будто только что пообщалась с фельдмаршалом по телефону.

Всех переполняла надежда, что война вот-вот закончится. Добровольческие оборонные отряды уже распустили.

– Это что-нибудь да значит, верно? – повторяла миссис Райт.

– Цыплят по осени считают, – напоминала миссис Бэкстер. – Рано радоваться, с войнами все не так просто.

Олив кивнула.

– С мальчишками тоже, – с видом знатока заявила она, обмакивая кусочки тоста в яйцо.

– У тебя что-то не клеится с Генри? – спросила миссис Бэкстер.

– Не то чтобы, – ответила сестренка. – Но он все время хочет играть в догонялки с поцелуями, а от него вечно пахнет маринованным луком. Он просто с ума сходит по этому луку. Правда, его мама просила меня не волноваться, потому что он уже съел почти все, что было в доме, а она не планирует мариновать лук до следующего Рождества.

– Тогда в Рождество лучше держаться от него подальше, – усмехнулась я.

– Я и собираюсь, – сказала Олив. – А когда Генри женится, я предупрежу его жену, чтобы никогда не делала маринованный лук.

– Отличный совет, – согласилась миссис Бэкстер, с нежностью глядя на мою сестренку.

Я скучала по своей семье, но сейчас, когда мы жили с миссис Райт и миссис Бэкстер, у нас как будто было сразу две заботливые матери. Я знала, что никогда не забуду их доброту. Обе любили нас с Олив как родных детей.

Джин проводила Эрика на фронт, и теперь мы все старались ее подбодрить. Она держалась очень стойко, и я гордилась своей подругой.

– Я знаю, с ним все будет хорошо, я в этом уверена, Нелл.

– Конечно, – согласилась я. – Теперь ему есть к кому возвращаться.

– Я рада, что ты помирилась с Робертом, прежде чем он уехал.

– Я тоже. Это оказалось проще, чем я думала.

– Если бы Роберт не был женат, полагаю, все сложилось бы иначе. Он, по словам Эрика, очень к тебе привязался и много ночей не спал из-за тебя.

– Но он женат. Я не могу представить, как бы все сложилось. В любом случае верю в то, что все, что ни делается, – все к лучшему. Нам с Робертом просто не суждено быть вместе. Вот и все.

– Я получила письмо от Эрика, и Роберт просил передать тебе привет.

– Значит, они снова друзья?

Джин кивнула:

– Я так и думала. Их дружба оказалась довольно крепкой.

– Я рада. Я винила себя за их ссору.

– Ты ни в чем не виновата, он сам дурак. Надеюсь, он усвоил этот урок.

– Думаю, да.

– Впрочем, готова биться об заклад, жене он не признается. Я бы не простила Эрика, поступи он так со мной.

– Эрик бы никогда так не поступил, Джин.

– Уверена, жена Роберта думала так же.

На смену зиме пришла весна, которую все встречали как героя, вернувшегося с войны. Дни стали длиннее, а вечера теплее. По деревьям порхали птицы, все вокруг наполнялось новой жизнью. Это было обновление, новое начало. Казалось, даже прохожие на улицах передвигались энергичнее, словно в их сердца вернулась надежда. В парках и садах распускались цветы, пробиваясь на картофельных и морковных грядках, как бы говоря: «Сейчас людям нужна пища для души, а не для тела». Желтые нарциссы, фиолетовые крокусы и разноцветные тюльпаны соревновались друг с другом, словно стараясь превзойти остальных в яркости и красоте. На ветвях деревьев уже завязались бутоны, готовые распуститься.

Это была, разумеется, далеко не первая весна в моей жизни, но ни одна еще не приносила с собой столько надежд. Ни одна весна так не трогала мое сердце, как эта. В город начали возвращаться отдыхающие, и «Вид на море» снова ожил. Со стекол сорвали клейкую ленту и на окна с гордостью повесили новые шторы. Мисс Тимони решила, что гостиницу нужно немного обновить.

– Пришла пора перемен, – объявила она. – Новые кровати и диваны покажут, что мы идем в ногу со временем.

Мне казалось, что с кроватями все в порядке, как и с диванами. Я не видела необходимости что-то обновлять. Мне нравился старомодный уют «Вида на море». За последние несколько лет в моей жизни произошло столько перемен, что я уже устала от них.

– Ну если мисс Тимони так считает, я не стану возражать, – сказала миссис Райт.

– Миссис Бэкстер ведь не придется выкидывать деревянную ногу мистера Бэкстера? – забеспокоилась Олив.

– Не думаю, что ее примут за мягкую мебель, Олив.

– Это хорошо. Я ей скажу на случай, если она волновалась.

– Непременно скажи, милая.

Мы все по очереди ходили на станцию встречать новых гостей, чтобы проводить их к «Виду на море». Однажды миссис Райт попросила меня встретить кого-то с поезда в четыре часа.

– Возьми с собой Олив, – предложила она. – Там будут дети, и, я думаю, будет здорово, если она с ними познакомится.

– А можно взять Генри? – спросила я.

– Думаю, лучше, если вы с Олив пойдете вдвоем. Втроем – это уже немного слишком.

Я забрала сестренку после школы, и мы пошли к станции.

– А эти дети моего возраста? – спросила Олив, следуя за мной вприпрыжку.

– Не знаю, миссис Райт просто сказала, что там будут дети.

– Надеюсь, кто-нибудь моего возраста все же найдется. Сколько мне лет, Нелл?

– Ты сама прекрасно знаешь, сколько тебе, Олив. Миссис Райт испекла тебе торт и воткнула девять свечек.

– Я решила уточнить на всякий случай… Нелл!

– Да, милая?

– А мне пришла открытка на день рождения от мамы?

Я скрестила пальцы, спрятав руку за спиной.

– До конца войны никаких открыток на день рождения. Таков закон.

– Ладно, Нелл.

Мы пришли на станцию чуть раньше, поэтому я купила две пачки чипсов «Смите», и мы сели есть их на скамейку. В каждой пачке был бумажный пакетик с солью. Нужно было разорвать его и как следует потрясти пачку, чтобы распределить соль. Олив так яростно трясла свою, что половина чипсов рассыпалась по полу.

– Возьми мои, – предложила я, протягивая ей пачку.

– Спасибо, Нелл. Не знаю, как так вышло.

– Ты слишком сильно их трясла, вот и все.

– Это Генри виноват, он всегда так делает.

– Тогда скажи ему, чтобы не делал.

– Ладно.

Доев чипсы, мы выбросили пустые упаковки в урну и подошли к перегородке у выхода на платформу.

– А как мы поймем, кого нужно встретить? – спросила Олив.

– Миссис Райт дала мне листок с надписью «Вид на море». Мы будем его держать.

– А можно мне его подержать?

– Конечно, можно, главное, не вверх ногами.

– Я не дурочка, Нелл.

Я улыбнулась:

– Нет, конечно. – Я достала листок из кармана и вручила ей.

– А почему мы никогда раньше не держали листок?

– Миссис Райт сказала, что увидела, как другие гостиницы используют такие таблички, и решила, что это выглядит очень престижно.

Мы услышали звук приближающегося поезда. Состав со свистом подкатил к станции, а затем вздрогнул и заскрипел, останавливаясь и выплевывая клубы густого белого дыма. Мимо нас пробежали носильщики, которые катили на платформу двухколесные тележки.

– Ладно, Олив, – сказала я, – поднимай свой листок.

На платформе началась суета. Двери поезда открывались и закрывались, люди выбирались на платформу, передавали сумки и чемоданы носильщикам. Мы с Олив встали рядом и подождали, пока рассеется дым. Затем мы начали всматриваться в лица подходящих к заграждению пассажиров.

– Это они? – спросила Олив, показывая на семейство с тремя детьми.

Она подняла табличку повыше, но семейство прошло мимо, даже не взглянув на нас. Люди продолжали идти по платформе, а потом время будто замедлилось, и я увидела, как высокий худой мальчик помог женщине сойти с поезда. Она держала за руку ребенка помладше. Я застыла как вкопанная. Слезы покатились по щекам, и наконец из горла вырвался крик:

– Мама!

Олив вцепилась в мою юбку. Я схватила сестренку за руку, и мы побежали по платформе. Тони добежал до меня первым, и мы крепко обняли друг друга, смеясь и плача. Олив уже была в объятиях у мамы. Моя сестренка так выросла с тех пор, как в последний раз обнимала маму. Та улыбнулась мне поверх макушки Олив. Я подошла ближе. Мама опустила Олив на платформу.

– Моя Нелл, – с улыбкой произнесла она.

Эту самую улыбку я хранила в сердце столько лет, боясь, что больше никогда ее не увижу. Но мама была здесь, снова с нами. Мы обвили друг друга руками, и я вдохнула запах дома. Я так выросла, что стала выше мамы и уткнулась подбородком в ее макушку. Я давно перестала быть маленькой девочкой, но в маминых объятиях вновь почувствовала себя ребенком. Я взглянула в ее глаза, погладила по волосам, словно желая убедиться, что это и впрямь она. Фредди потянул меня за подол. Я утерла слезы и присела рядом с ним.

– Привет, Фредди, – сказала я. – Я твоя старшая сестра.

Он уставился на меня, а потом спрятался за мамину юбку. Я повернулась к Олив:

– Ты помнишь Фредди?

Сестренка нахмурилась:

– Ту штуку, которая лежала в колыбельке?

– Верно, только это был малыш, а не «штука», – улыбнулась я.

Тони усмехнулся:

– Ты права, Олив, он та еще штука, к тому же очень крикливая!

Все рассмеялись, кроме Олив, которая просто стояла рядом со мной и стискивала мою руку. Я повернулась к ней и увидела, что она плачет.

– Что с тобой, милая? – спросила я.

– А где же те люди, которых мы должны были встретить? Семья с детьми?

Я достала из кармана платочек и утерла ей слезы.

– Миссис Райт и миссис Бэкстер нас разыграли. Они отправили нас встречать маму. Это был сюрприз, Олив, просто чудесный сюрприз.

Тони взлохматил ей волосы и попытался взять ее на руки, но она отстранилась.

– Она оттает, – успокоила всех я. – Просто ей нужно время.

– У нас впереди куча времени, – сказала мама. – Целая жизнь.

Я была так занята тем, чтобы успокоить Олив, что не заметила высокого мужчину с рыжей бородой, который шел к нам по платформе.

Глава сорок первая

Олив держалась за мою руку всю дорогу домой. Фредди сидел на плечах у Тони, а мы с папой постоянно улыбались друг другу. Мое сердце настолько переполнилось счастьем, что было трудно дышать.

– А ты не хочешь пойти за руку с мамой и папой? – спросила я у Олив.

Она помотала головой.

Когда мы дошли до гостиницы, над входом была растянута вывеска с надписью «Добро пожаловать домой!», а миссис Райт и миссис Бэкстер стояли под ней, утирая слезы. Смеясь и плача, мы все вошли внутрь. Олив отстала от всех с печальным и встревоженным видом.

– Вы не против, если мы с Олив немного прогуляемся? – спросила я.

Мама улыбнулась:

– Конечно, нет, идите.

Тони тут же поднялся, как будто хотел пойти с нами, но я покачала головой. Судя по выражению его лица, он меня понял.

Мы пошли на набережную. Море было таким спокойным, что больше походило на зеркало, растянувшееся до самого горизонта. Мы молча сели на скамейку, держась за руки. Наконец Олив заговорила:

– Что это за мужчина, Нелл?

Она не помнила его. Мне как-то не пришло в голову, что моя сестренка забудет папу, но, если подумать, в этом не было ничего удивительного. Ей было всего четыре, когда он ушел на войну. Я должна была говорить с ней о нем, поддерживать ее детские воспоминания, но мне как-то не пришло в голову, что она забудет такого важного, сильного и прекрасного человека. Я обняла сестру за плечи:

– Это твой папа, Олив. Ты совсем его не помнишь?

Она покачала головой.

– Он самый-самый лучший, самый добрый папа на свете и очень тебя любит. Он работал в доках, а я ходила к реке, чтобы отнести ему обед, и привозила тебя в коляске. Ты была такой красивой малышкой, Олив, и все вокруг это замечали, а папа очень гордился и с радостью показывал тебя своим товарищам. Тебе очень повезло с папой.

– Похоже, он хороший, но я все еще не могу его вспомнить, Нелл.

– Это потому, что он служил во флоте и сражался на войне. Ты совсем-совсем его не помнишь?

– Нет.

– Ничего, у тебя будет куча времени, чтобы заново познакомиться с ним и полюбить его, и я тебе обещаю, Олив, ты обязательно его полюбишь, не переживай. Тебе ничего не нужно будет делать, это произойдет само собой.

– Но я помню Тони, хотя раньше он был меньше. Он спрыгнул с поезда и убежал домой, так ведь? Потому что он был маленьким паршивцем!

Я рассмеялась:

– Так и есть, убежал. И он действительно был маленьким паршивцем. Сейчас он стал выше ростом, но это по-прежнему Тони, так что, думаю, он все тот же маленький паршивец. А малыш, который лежал в колыбельке, – это твой брат Фредди, а ты его старшая сестра.

Олив не ответила: она погрузилась в свои мысли, и я не стала ей мешать. Мне самой с трудом верилось в происходящее, а моей сестренке, наверное, было еще сложнее. Мы три года не видели своих родных. Олив уехала из Бермондси пятилетним ребенком. Ей потребуется время, чтобы привыкнуть. Как ни странно, я поняла, что мне тоже нужно время. Я в одиночку заботилась о сестре с того самого момента, как Тони бросил нас и выпрыгнул из поезда. Теперь я могла снять с себя бремя ответственности, однако мысль об этом почему-то не принесла мне облегчения. Казалось, мы должны быть вне себя от радости, но вместо этого мы ощущали лишь тревогу и недоумение. Я улыбнулась сестренке.

– Все будет хорошо, – пообещала я.

– А ты точно уверена, что этот человек мой папа, Нелл?

– Абсолютно уверена.

– Вот Генри удивится! Я ему сказала, что у меня нет папы.

– Ох, Олив! У тебя всегда был папа!

– Да, но я-то этого не знала.

– Прости, милая. Нужно было спросить у меня.

– Мне кажется, ты была слишком занята. Ведь тебе приходилось убегать с фермы, спать в сараях и чужих спальнях, которые запирались на ключ, и бить людей лопатами по голове. Тебе некогда было думать о том, есть ли у меня папа.

– Ты всегда умела меня рассмешить, Олив.

– Пожалуй, это лучше, чем плакать, Нелл.

– Да, пожалуй.

– А можно Генри придет на чай, чтобы познакомиться с моим новым папой?

– Конечно, можно, пусть приходит на чай когда пожелает.

– Хорошо.

– Теперь ты готова идти домой?

Олив кивнула:

– Нужно рассказать Тетеньке Тете.

– Обязательно.

– И еще миссис Райт наверняка испекла пирог.

Мы вернулись в гостиницу, держась за руки. Нам всем нужно было рассказать свои истории, и мне не терпелось услышать, что произошло с мамой и папой.

Миссис Райт и миссис Бэкстер приготовили вкуснейший паштет, и мы все накинулись на него. Тони, как всегда, ел так, будто в жизни не видел еды. После ужина миссис Райт и миссис Бэкстер оставили нас.

– Мы пойдем, а вы общайтесь, – улыбнулась миссис Бэкстер.

– Мы вам так многим обязаны, – сказала мама. – Слов не хватит, чтобы отблагодарить вас за то, что позаботились о наших девочках.

Глаза миссис Бэкстер наполнились слезами.

– Да они ведь просто ангелы, – ответила она и поспешила выйти.

– Мы будем по ним скучать, – добавила миссис Райт и выскользнула за дверь вслед за сестрой.

У меня внутри похолодело.

– Мы же не вернемся в Бермондси? – спросила я.

– Нет, администрация выделила нам дом в Хоуве. Здорово, правда?

– То есть для всех нас? – удивилась я.

– Для всех, – кивнул папа.

Олив в панике уставилась на меня.

– Нет! – закричала она. – Я должна остаться здесь, я не могу бросить Генри, и Тетенька Тетя не хочет переезжать! Скажи им, что я не поеду, Нелл, скажи им!

В комнате повисло изумленное молчание. Все смотрели на Олив, которая буквально тряслась от ярости.

– Но ведь здесь не наш дом, Олив, – мягко возразила я. – Теперь мы сможем быть вместе с родными.

Олив выскочила из-за стола. Слезы покатились по ее щекам. Она бросила на маму злобный взгляд:

– Я не согласна! Я никуда не поеду, и вы меня не заставите!

У малыша Фредди задрожала нижняя губа. Он почувствовал: здесь что-то не так. Но мне было особенно больно видеть, как изменилась в лице мама. Папа покачал головой и взял ее за руку.

– Дай ей время, Кейт, она явно в растерянности.

Олив выбежала из комнаты.

– Я поговорю с ней, – сказала я, вставая с места.

Какой кошмар! Все должно было пройти не так. У меня болело сердце за маму с папой. Наверняка они не этого ожидали. Я заглянула на кухню, где пили чай миссис Бэкстер и миссис Райт.

– Вы не видели Олив?

– А она не с вами? – удивилась миссис Бэкстер.

Я села рядом с ними и обхватила голову руками.

– Она отказывается переезжать в новый дом, нагрубила маме. Я чувствую себя ужасно.

– Я же говорила, для них это будет слишком большое потрясение! – принялась сетовать миссис Райт. – Но ты не желала меня слушать!

– Боже, я была неправа. Ты всегда поступала умнее, чем я, Мэри.

– Что ж, наконец-то ты это признала, – сказала миссис Райт, улыбнувшись сестре.

– Нужно было сказать вам сразу, как только выяснилось, что с вашими родителями все в порядке, но я подумала, что получится грандиозный сюрприз, если вы узнаете обо всем прямо на станции. Я ошиблась. Вам обеим нужно было время, чтобы привыкнуть к переменам. Прости меня, Нелл.

– Пожалуйста, не вините себя, – покачала головой я. – Сюрприз действительно вышел грандиозный, просто для Олив это оказалось чересчур.

– Я не слышала, что открывалась входная дверь, вряд ли она побежала на улицу, – заметила миссис Райт.

– Боже, я чувствую себя ужасно, – вздохнула миссис Бэкстер.

– Пожалуйста, не расстраивайтесь. Вы не виноваты, – продолжила убеждать ее я.

– Мне кажется, виновата.

– Как думаете, может, она у мисс Тимони? – предположила я.

– Если да, то пришли ее к нам, Нелл, – велела миссис Райт, – а сама объясни мисс Тимони, что случилось.

Я поднялась наверх и тихо постучалась в комнату мисс Тимони. Вдруг она отдыхает? Я не хотела будить ее.

– Входи, Нелл, – раздался ее голос.

Я открыла дверь. Олив сидела на полу, положив голову на колени мисс Тимони. Та нежно гладила ее по волосам.

– Ох, Олив, – вздохнула я.

Сестренка повернула заплаканное личико ко мне.

– Я не поеду, не поеду, – всхлипывала она.

– Все в порядке, Олив, тебе не обязательно ехать, если не хочешь.

Она вытерла глаза рукавом кардигана и взглянула на меня.

– Мне можно остаться здесь?

Я не знала, правильно ли поступаю. Я больше не имела права решать, где будет жить Олив. Но я так долго заботилась о ней, что просто не могла видеть ее такой грустной и напуганной.

– Да, милая, можешь оставаться здесь, пока не решишь, что готова переехать в новый дом. Мама, папа, Тони и Фредди любят тебя и хотят, чтобы ты была с ними, но заставлять тебя никто не станет.

– Ты обещаешь?

– Да, Олив, обещаю. А сейчас иди-ка вниз и извинись перед мамой и папой за то, что нагрубила. Договорились?

Олив кивнула и улыбнулась мне сквозь слезы.

– Вот и молодец, – сказала я, обнимая ее.

Когда она убежала, я осталась в комнате. Мне стыдно было взглянуть мисс Тимони в глаза, поэтому я уставилась на книги, лежавшие на полу. Она поймала меня за руку и сжала мои пальцы в своих.

– Я бы сказала то же самое, Нелл.

Я изумленно вскинула голову. Этих слов я от нее никак не ожидала.

– Правда?

– Она слишком много всего перенесла за свою детскую жизнь, чтобы теперь просто делать все, что ей говорят люди, которых она почти не помнит.

– Я так мечтала о том дне, когда мы все снова будем вместе! Я не позволяла себе думать, что они умерли. Представляла, как все пройдет, как мы будем счастливы, а вышло совсем не так. Олив не помнит папу и не хочет жить с семьей. Я не уверена даже, что она хочет с ними общаться. Как будто они ей чужие.

– Наверное, в каком-то смысле так и есть. Ты была намного старше, когда уехала из Лондона. Ты помнишь все о своей жизни в Бермондси, а вот Олив успела забыть. Здесь же она нашла себе новый дом, ходит в школу, дружит с Генри и, что самое главное, у нее есть ты. Хорошо это или плохо, но ты заменила Олив мать, и другая мама ей уже не нужна.

– Но я совсем не так себе это представляла.

– В жизни так случается. По-настоящему счастливые концовки можно увидеть лишь в книгах. Как видишь, я окружила себя ими со всех сторон. Если я вижу, что в книге, которую я читаю, дело идет к печальному концу, я ее бросаю. В моей жизни было слишком много печали. Не хочу тратить время на чужие горести. Ну вот ты и вывела меня на чистую воду. Я вовсе не такая начитанная, как кажется. Я люблю романтику, сердечки и розочки.

– Я тоже.

Я окинула взглядом заполнявшие комнату книги со счастливыми концовками, стопками сложенные на полу и торчащие из шкафов, и порадовалась за мисс Тимони, потому что она была чудесным человеком и заслуживала то, чего имела. Но ведь мы живем не в сказке, а я пообещала Олив, что ей не придется переезжать. Что скажут мама с папой? Не попытаются ли ее заставить? Неужели мне придется нарушить данное ей слово?

Олив держалась так храбро, совсем не жаловалась. Играла в прятки в саду Клоды Прайс, хотя, наверное, ей было очень страшно. Когда я заболела, она нашла Яна. Олив во всем доверяла мне, хотя в тот момент я сама толком не знала, что делаю. Я не имела права подвести ее. Если придется спорить с родителями, я пойду на это. Олив должна оставаться там, где она счастлива, пока не будет готова переехать к нам.

– Что мне сказать родителям, мисс Тимони?

– Ты найдешь нужные слова, Нелл, – ответила та. Я очень надеялась, что так оно и будет.

Глава сорок вторая

Я боялась возвращаться вниз. Мне хотелось оттянуть разговор с родителями. Расстроятся ли они, если я начну настаивать, чтобы Олив осталась здесь? Однако выяснилось, что Тони уже все сделал за меня, так что мне даже не пришлось ничего говорить. Когда я вернулась в комнату, Олив сидела на ковре, положив голову маме на колени.

– Мы тут все обсудили, Нелл, – улыбнулась мне мама, – и Тони убедил нас, что Олив будет лучше пока что остаться здесь. Верно? – добавила она, гладя Олив по волосам.

– И я извинилась, Нелл. Правда, мамочка? Я попросила прощения.

– Да, милая, – согласилась мама.

– Спасибо, – одними губами сказала я, повернувшись к Тони.

– Мама говорит, мы сможем ездить к ним в гости, Нелл.

– Звучит здорово. Ты рада?

– Да. И еще мама сказала, что Генри тоже можно к нам в гости и я могу показать ему свою новую комнату, а Тони обещал испечь шоколадный торт. Генри обожает шоколадный торт, только я предупредила, что не нужно покупать маринованный лук.

Мы все рассмеялись. Здорово было снова видеть мою сестренку счастливой.

– Ты умеешь печь? – спросила я у Тони. Когда мы жили в Бермондси, он сам не мог даже сосиску обжарить.

– Тони у нас теперь маленький шеф-повар, – сказал папа.

Я усмехнулась:

– Да ладно?

Братец кивнул:

– Я действительно хочу стать поваром.

– А грузчиком больше не хочешь?

– Ни за что на свете, – ответил он, скривившись.

– Ого, вот так перемены!

– Когда мы уехали из Бермондси, я понял, что в жизни есть вещи поинтереснее, чем работать на реке, таская мешки с сахаром на баржи.

Я заметила, что, хотя Олив прислонилась к маме, ее нога касалась папиной ступни, и это дало мне надежду. Я улыбнулась отцу:

– А ты, папа? Не будешь скучать по реке?

– Скажем так, Нелл, я уже не тот, что был раньше.

Мама тут же сменила тему:

– Хочешь узнать, кто научил Тони готовить, Нелл?

Я кивнула.

– Бет.

Сперва я не поняла, о ком речь.

– Бет? – повторила я.

– Жена священника, – объяснил Тони. – В Гленгарите.

Я не поверила своим ушам.

– Вы были в Гленгарите?

– Мы там жили все это время, – ответила мама.

– В Гленгарите?! – Я начинала чувствовать себя попугаем.

– А вы видели Эгги? – влезла Олив.

– Я видел, – улыбнулся Тони.

Глаза у сестренки сделались размером с блюдца.

– Ты видел мою Эгги? – Теперь уже Олив начала напоминать попугая.

– Закрой глаза, Олив, – велел братец.

Она послушалась, а Тони покопался в сумке, достал какой-то конверт и вложил ей в руки.

– Теперь можешь смотреть.

Олив открыла глаза и увидела письмо. Слезы потекли по ее щекам. Она провела пальцем по своему имени на конверте.

– Это от Эгги?

Тони кивнул. Олив встала и подошла ко мне.

– Это письмо от Эгги, Нелл.

– Что же ты не открываешь его?

– Потом, – сказала она.

– Хочешь почитать одна?

– С тобой, Нелл. Тебе не привезли письмо от Лотти, так что я поделюсь.

Я обняла ее. У моей сестрички было доброе сердце, и я очень ею гордилась. Я знала, что буду любить и защищать ее всю жизнь. Мне очень хотелось послушать мамину историю целиком, но я знала, как важно для Олив это письмо.

– Пойдем в нашу комнату? – предложила я.

– Думаю, так будет лучше, Нелл. Тогда Тетенька Тетя тоже сможет послушать.

– Мама… – произнесла я.

– Идите читать письмо, девочки, а я узнаю, нет ли у миссис Райт еще горячего чаю.

– Горячий чай у нее всегда найдется, – улыбнулась я.

Олив подошла к Тони и обняла его.

– Я так тебе благодарна, – серьезно произнесла она. – Спасибо, что привез мне письмо.

– Пожалуйста, Олив, – ответил Тони.

– А кто такая Тетенька Тетя? – спросила мама.

– Это моя кукла. Я вас потом познакомлю. – Когда мы подошли к двери, Олив обернулась и добавила: – Если она не будет возражать.

Мы вместе поднялись в спальню и сели на кровать. Олив взяла Тетеньку Тетю и посадила к себе на колени, а потом снова провела пальцем по буквам на конверте.

– Это написала Эгги, – прошептала она.

– Хочешь, я прочитаю тебе письмо? – предложила я.

– Да, Нелл, пожалуйста.

Я достала письмо из конверта и начала читать.

Дорогая Олив!

Ты моя самая лучшая подруга, и я очень по тебе скучаю. С тех пор как ты уехала, я все время грущу и ничего меня не радует. Жаль, что у меня нет твоей фотографии, на которую я могла бы смотреть, когда мне одиноко. Я играю с другими девочками в школе, но это совсем не то. Надеюсь, мы еще увидимся. Передавай привет Тетеньке Тете и, пожалуйста, не забывай меня.

Люблю тебя, Эгги.

– Можно мне написать ей ответ, Нелл?

– Боюсь, что нет. Никто не должен знать, где мы. Мне очень жаль, милая.

– Как же мы найдем друг друга?

– Когда закончится война, ты сможешь написать ей в Ковентри.

– А война скоро закончится?

Я кивнула:

– Все так говорят.

– Как только война закончится, я напишу Эгги, а потом можно мне будет съездить к ней в Ковентри?

– Мы что-нибудь придумаем.

– Эгги написала, что любит меня, Нелл. Я хочу сказать ей, что тоже люблю ее.

– Знаешь что, Олив? – сказала я, приобнимая ее за плечи.

– Что?

– Думаю, она это и так знает.

– Ты правда так думаешь?

– Да.

– Можешь еще раз прочитать мне письмо?

– Конечно.

Уложив Фредди и Олив спать, мы сели в гостиной и поведали друг другу свои истории. Я приняла решение не рассказывать семье всю правду. Может, одной маме я бы и призналась в убийстве Альберта, но отцу и Тони почему-то сказать не могла.

– Нам просто там не нравилось, – соврала я. – И мы решили попытаться добраться домой.

– Не нравилось? – удивилась мама. – И это все? Неужели ты решилась на такое просто потому, что вам там не нравилось?

Я почувствовала, что краснею. Мне стыдно было посмотреть маме в глаза.

– Я тебя знаю, Нелл, и уверена, что ты не потащила бы Олив через полстраны в военное время просто потому, что вам не нравилось на ферме.

Я подумала, что придется рассказать им часть правды.

– Это все из-за Альберта.

– Альберта? – переспросил папа.

– Сына миссис Хэкер.

– Он что-то с тобой сделал? – Лицо отца исказилось от гнева. – Или с Олив?

– Нет, но сделал бы, если бы мы остались.

– Значит, ты сбежала, чтобы защитить Олив? – спросила мама.

Я кивнула.

– Тогда ты поступила правильно, Нелл, и очень смело, – сказал папа.

– У меня не было выбора.

Отец поднялся и подошел к окну.

– Теперь мне хочется самому поехать на эту ферму и преподать этому гаду хорошенький урок, – процедил он сквозь зубы.

Но уроки ему больше не понадобятся. Папа, возможно, хорошенько отделал бы Альберта, но я уже убила его.

– Я должен был поехать с вами, Нелл. Этого не случилось бы, если бы рядом был я, – вздохнул Тони.

– Ты не виноват.

– Я просто не подумал.

– Тебе было всего одиннадцать – совсем мальчишка.

– Я бы поехала в Уэльс раньше, если бы знала, как вам плохо. Почему ты мне об этом не написала, Нелл? – спросила мама.

– Потому что не хотела, чтобы ты беспокоилась, да и поначалу все было не так плохо.

– Мы ведь были на той ферме, Нелл, – добавила мама.

– Вы ездили к Хэкерам?

Мама кивнула:

– Мы так долго не получали от тебя писем, и я начала подозревать, что с вами что-то случилось, так что, когда наш дом разбомбили, мы прямиком направились туда – в последнее место, откуда к нам доходили твои письма. Так мы попали на эту ужасную ферму.

– Вы видели миссис Хэкер?

– В конце подъездной дорожки висела табличка «Продается», и на всей ферме ни души.

– Вы совсем никого не видели? Может, там был мальчик?

– Никого.

– А что вы сделали дальше? Как попали в дом священника?

– Мы пошли в соседнюю деревню спросить, не слышал ли кто о вас.

– Они слышали?

– Нет, но начальница почты рассказала, что вскоре после смерти сына миссис Хэкер выставила ферму на продажу и с тех пор о ней никто не слышал.

– А вам не говорили, как он умер?

– Нет, по крайней мере я не припоминаю. Ты не помнишь, Тони, она что-нибудь говорила?

Брат покачал головой:

– Я был такой голодный, что половину пропускал мимо ушей, думая о еде.

– Мы были в ужасном положении, Нелл. Мы уехали из Бермондси, не взяв ничего, – в том, в чем были.

– Как же вы добрались в Уэльс без денег?

– На попутках. В основном нас подбрасывали водители грузовиков, они же делились едой.

– Ох, мама! – покачала головой я. – Похоже, вам было еще хуже, чем нам.

– Это было глупо с моей стороны, но я думала лишь о том, как найти вас с Олив.

– И ты нашла.

– А я все это время лежал на удобной койке в госпитале и понятия не имел, что творится с моей семьей, – вздохнул папа.

Мама лишь улыбнулась:

– Ну и хорошо, что не знал, милый.

За окном стемнело, а мама продолжила свой рассказ:

– Миссис Купер с почты пожалела нас и впустила к себе, покормила и дала чистую одежду. Я помнила, как ты говорила, что священник был методистом. Миссис Купер отправила телеграмму в церковь в Кардиффе на случай, если пастор что-то знает о вашем местонахождении.

– Он не знал?

– Нет, но выслал нам денег на автобус и велел ехать в Гленгарит, где о нас позаботятся. Так мы и сделали.

– Но они ведь уехали оттуда, – не поняла я.

– Бет вернулась, потому что забеременела, а оставаться в городе было небезопасно. Она встретила нас с распростертыми объятиями.

– У тети Бет родился ребенок? – обрадовалась я.

– Да, девочка. Бет была очень рада моей помощи. Я приносила пользу и не чувствовала себя нахлебницей. Мы оставались там, пока ее муж сам не приехал к ней, и уже тогда снова отправились в Бермондси искать вас.

– Я так рада, что тетя Бет родила! Она так хотела ребенка.

– Знаешь, как она назвала малышку? Оливия Нелл, в честь вас с Олив. Правда, мило?

– Очень мило. – Мои глаза наполнились слезами. Этот жест очень много для меня значил. Он говорил о том, что нас не забыли.

– И девочка просто чудо.

– Она ничего. Для младенца, – усмехнулся Тони.

– А тебе понравилось в Гленгарите, Тони?

– Поначалу совсем не понравилось. Кругом эти чертовы овцы, я думал, свихнусь. Даже готов был сбежать обратно в Лондон, но, боюсь, маму бы это не обрадовало.

– Ты прав, совсем не обрадовало бы, – нахмурилась мама.

– Так что я остался, научился готовить и со временем смог полюбить деревню. И, что бы ни случилось дальше, я знал, что уже никогда не захочу жить в Бермондси.

– Как ты нас нашла, мама?

– Мне помогла миссис Райан. Миссис Бэкстер поступила очень мудро, сообщив ей, куда вы отправляетесь. Если бы она этого не сделала, мы бы так и не узнали, что вы здесь. Это стало для меня огромным облегчением. Мы остановились у миссис Райан и написали миссис Бэкстер, чтобы сообщить, что с нами все в порядке, а затем я обратилась в администрацию и попросила выделить нам жилье в Сассексе.

– А как ты нашла папу?

– Я отправилась в социальную службу. Потребовалось несколько недель, прежде чем его отыскали в госпитале в Кенте. Я была очень рада, что все это время верила и не теряла надежды. В тот день я поняла, что наша семья вновь воссоединится. Пусть мы и лишились дома, зато сумели найти друг друга.

– Мне так жаль, что Рэннли-Корта больше нет, мам. И что ты потеряла все.

– Самое важное мне удалось сохранить, Нелл, – ответила мама, с улыбкой глядя на нас.

Глава сорок третья

Новый дом оказался чудесным. Нам выделили государственное жилье в Хоуве, который находился на побережье чуть дальше Брайтона. Мы с Олив поехали туда на автобусе. Некоторые дома в округе были повреждены бомбежками и стояли заколоченные, но улица, изогнутая в форме подковы, все равно выглядела очень мило. Мама вышла к нам в сад, и мы вместе окинули взглядом дом.

– Теперь у меня есть собственная входная дверь, – вздохнула мама. – Красиво, правда?

– Это самая красивая входная дверь на свете, – согласилась Олив.

– Да, вот и я говорю, – улыбнулась мама. – За домом тоже есть сад и огород, так что вашему папе будет чем заняться. И еще сарай. Представляете? Наш собственный сарай.

Мама так радовалась, что я почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Она заслужила все это: и красивую входную дверь, и сад за домом, и сарай.

– О, мама, я так за тебя рада, – сказала я, обнимая ее.

– Ну что, хотите посмотреть весь дом?

– Конечно, хотим, – ответила Олив, обегая его сбоку.

Дом оказался намного больше, чем наша квартира в Бермондси. Здесь была чудесная кухня со столом, за которым можно было есть. Сбоку находилась ванная с настоящей ванной. Когда мы жили в Рэннли-Корте, нам приходилось каждую пятницу набирать воды в корыто и мыться по очереди. Если ты шел последним, вода к этому времени совсем остывала.

Олив побежала наверх, а за ней и я. Пока я любовалась тремя уютными спальнями, у меня возникло странное чувство, как будто я здесь уже бывала. Я вернулась вниз, увидела диван и только тогда поняла, в чем дело: вся мебель переехала сюда из «Вида на море». Судя по всему, мисс Тимони закупила новую мебель в гостиницу, чтобы мама с папой смогли забрать старую себе. Сколько же доброты мы встретили на своем пути за эти годы!

Я ненавидела войну, жалела о долгой разлуке с мамой и о том, что мы лишились дома, однако в итоге обрела то, о чем не смела бы и мечтать, останься я в Бермондси. Я стала увереннее, работала в отеле и не чувствовала себя не в своей тарелке – там я была ничуть не хуже остальных. Если бы я осталась дома, то, наверное, оказалась бы на сахарном заводе или кондитерской фабрике. Возможно, я даже была бы вполне довольна жизнью, но теперь знала, что способна на большее и могу сама выбирать, чем хочу заниматься. Иногда я думала о том, что стало с Анджелой после отъезда из Бермондси. Я бы очень хотела увидеться с ней, поговорить, услышать ее историю. Мы повзрослели и изменились, но не в главном. Мы много лет провели вместе, и Бермондси навсегда останется у нас в сердце. Но за прошедшие годы я поняла, что это лишь одна частичка меня, а моя судьба складывается из множества таких частей.

Мы провели у родителей весь вечер. Я оставила Олив играть с Фредди и вышла в сад за домом, где отец разбивал огород.

– Тебе здесь будет хорошо, пап? – спросила я.

Он оперся на лопату.

– Мне все равно, где быть, лишь бы с вами все было в порядке. Были моменты, Нелл, когда я думал, что уже никогда вас не увижу. Так что – да, мне здесь будет хорошо.

Никто не рассказал мне, что случилось с отцом и почему он оказался в госпитале.

– Ты был ранен, папа? – спросила я.

– Я чуть не утонул. Не знаю, сколько времени провел в воде, прежде чем меня подобрали. У меня началось воспаление легких, Нелл, и я вышел из госпиталя намного слабее, чем был раньше.

– Ох, папа, мне так жаль!

– Не жалей меня, милая, я-то как раз счастливчик. Многим моим товарищам не повезло.

В этот момент раздался голос Тони:

– Кто-нибудь хочет чаю с тортом?

– До сих пор не могу поверить, как изменился Тони.

– О да, его торты – это нечто. Такими темпам я растолстею.

Я поцеловала отца в щеку, ощутив шероховатую кожу его лица. Я очень сильно любила папу и никак не могла до конца поверить в его благополучное возвращение. Меня переполняла благодарность.

– Тебе как раз не мешало бы потолстеть, – сказала я ему.

– Ничего себе, готовишь ты и впрямь шикарно, – заявила я, подкладывая себе второй кусок ягодного торта, который испек Тони.

– А ты сомневалась?

– Просто в детстве ты только и делал, что часами торчал у реки, прогуливал школу и заставлял маму сходить с ума от беспокойства.

– А чем еще там было заниматься? – пожал плечами Тони.

– Да, пожалуй, особенно и нечем.

– Я и сейчас вспоминаю реку. Там я был счастливее всего. Она казалась мне лучшим местом на земле.

– Но теперь ты уже так не думаешь?

– Теперь я знаю, что мир намного больше.

Значит, не одну меня так изменила война.

– Я хочу найти работу, чтобы помогать маме деньгами. В твоем отеле ничего нет?

– Я спрошу мистера Костоса. Если у него ничего нет, возможно, он знает, в каких отелях открыты вакансии. Но не проще ли поискать место в Брайтоне или Хоуве?

– Мне все равно, где работать, главное, чтобы там я мог стать хорошим шеф-поваром. Я мечтаю открыть свой ресторан, Нелл.

Я посмотрела на брата, которой стал таким высоким и взрослым, и вспомнила тощего мальчишку с грязными ногами и в дырявом джемпере.

– Я так горжусь тобой, Тони.

– Так когда ты расскажешь мне, что на самом деле случилось с вами на ферме?

– С чего ты взял, что с нами что-то случилось?

– Потому что ты не потащила бы Олив через полстраны, если бы у тебя не было на то серьезной причины. Я прав?

Я кивнула.

– Ну и?

– Однажды, может быть, и расскажу.

Я обняла его и положила голову ему на плечо. С ним я чувствовала себя в безопасности. Тони немного отстранился.

– Нелл, ты же знаешь, что можешь рассказать мне все, что угодно.

– Знаю, – кивнула я. – Возможно, наступит день, когда расскажу.

Мы поцеловали маму на прощание. Я видела, что ей тяжело нас провожать. Она наверняка ждала другого, когда отыскала нас.

– Мы скоро вернемся, – пообещала я.

– Если я перееду сюда, мне можно будет завести кошку? – вдруг спросила Олив.

Мама улыбнулась:

– Что угодно, милая.

– А свинку?

– Лучше бы, конечно, кошку.

– Тогда я могла бы назвать ее Свинкой.

Мама посмотрела на меня, качая головой:

– Она совсем не изменилась, правда?

– Ни капельки.

Мы махали всем, пока не скрылись за поворотом. Погода стояла прекрасная, так что мы с Олив пошли обратно вдоль берега. Мы решили, что дойдем до Брайтона, а там сядем на автобус до Истборна.

– Как тебе новый дом? – спросила я.

– Очень понравился.

– Как думаешь, может, однажды тебе захочется туда переехать?

– Однажды – возможно. Не сейчас. Но если я смогу завести кошку по имени Свинка, может, стоит попробовать. Я спрошу у Тетеньки Тети, что думает она.

– Правильно.

Мне было приятно неторопливо идти с Олив вдоль берега. Даже колючая проволока не могла испортить прогулку. Мне очень нравилось жить у моря. Раньше я представляла, что Темза – это мой личный океан, но это было до того, как я увидела настоящий. Похоже, теперь наш дом был здесь, и меня это даже радовало. Я остановилась возле высокого белого особняка на Кингсвей.

– Вот здесь живет Лотти, Олив, – сказала я.

Сестренка окинула взглядом все четыре этажа.

– Это все ее?

– Я подумала о том же, впервые увидев этот дом.

– Черт возьми, так она, получается, очень богатая! Бедняки в таких домах не живут.

– Вот и я так подумала.

– Но она совсем не зазнайка, правда? По-моему, Лотти очень хорошая, и потом, она не виновата, что родилась богачкой, верно?

– Ты права, – усмехнулась я.

– Наверное, если мы переедем в новый дом, ты будешь ближе к Лотти. Ты бы этого хотела, Нелл?

– Очень.

– Как думаешь, Эгги согласится переехать сюда, чтобы жить со мной?

– Может, когда подрастет. Думаю, ее родители будут против, если она захочет уехать из дома в девять лет.

– Ну, в Ковентри я жить не хочу. Мне не нравится, как звучит это название. Я бы предпочла жить у моря. Думаю, Эгги тоже.

– Ты же никогда не была в Ковентри. Как ты можешь быть уверена, что тебе не нравится этот город?

– Я просто знаю, Нелл. – Олив положила руку на грудь. – Сердцем чувствую, – добавила она.

Лицо у сестренки приняло серьезное выражение, как у взрослых. Она покачала головой с таким видом, будто несла на плечах все тяготы этого бренного мира.

– И еще нельзя забывать о Генри, Нелл. Думаю, без меня он не выживет.

Мама была права – Олив ни капельки не изменилась.

Глава сорок четвертая

Однажды утром мы с Олив спустились на кухню и обнаружили, что миссис Райт и миссис Бэкстер жарят яичницу с беконом, заливаясь слезами.

– Что стряслось? – спросила я, напуганная их видом.

– Берлин пал, Нелл. Гитлер мертв. Как же замечательно!

– Тогда почему вы плачете? Это же хорошие новости, правильно?

– Для Гитлера – плохие, – заметила Олив, плюхнувшись на стул за столом.

– Он был гадким человеком, Олив, – возразила миссис Бэкстер. – Это он начал войну.

– Значит, она закончилась? – уточнила сестренка.

– Война закончилась? – повторила я, глядя на миссис Бэкстер.

– Ну, официально еще ничего не объявлено, но мы с миссис Райт смотрим в будущее со сдержанным оптимизмом.

Я подошла к ним и обняла обеих.

– Какой замечательный день, просто чудесный! – Сказав это, я сама вдруг расплакалась.

– Черт возьми! – воскликнула Олив. – От хороших новостей вы плачете. Что же будет, если вы получите плохие?

В чайной все не умолкая говорили о скором заключении мира. У всех было свое мнение о том, когда война наконец закончится. Любители покаркать уверяли остальных, что все может растянуться на годы, но большинство людей жили надеждой.

Больше всех радовался мистер Филип. Он кружил между столами, игнорируя просьбы клиентов, но все были в таком приподнятом настроении, что никого это не раздражало.

– Осторожнее, Филип, – с улыбкой сказал мистер Костос. – Главное, не сломай себе ничего прямо накануне такого события.

– Ничего не могу с собой поделать, Джино! Мое сердце вот-вот пустится в пляс. Ты только представь: больше никаких жутких сирен, никаких отключений электричества! О, Джино, мы ведь сможем снова плавать в море!

– Если вспомним, как это делается, – сказал мистер Костос, ласково улыбаясь ему.

Мы с Джин слушали их разговор, прислонившись к прилавку.

– Знаешь что? – произнесла моя подруга. – Мне кажется, никакая жена мистеру Костосу и не нужна.

– Я тоже в последнее время об этом думаю, – согласилась я.

– Какая все-таки жизнь странная штука, а?

– Да, пожалуй. Если война и впрямь заканчивается, как думаешь, скоро ли вернется Эрик?

– Я круглые сутки об этом думаю, Нелл. В последнем письме он сказал, что вернется сразу же, как только сможет, но понятия не имеет, когда это будет. Ох, Нелл, как же мне хочется поскорее его увидеть!

– Ты уже решила, где хочешь жить?

– Я с удовольствием съезжу в Канаду и познакомлюсь с его семьей, но не могу представить, чтобы я осталась жить вдали от родных. По-твоему, это эгоистично с моей стороны?

– Эрик же сказал, что ему все равно, где жить, так что не беспокойся.

– Но мне ведь тоже должно быть все равно, верно? Главное – чтобы мы были вместе.

– Ты читаешь слишком много романов, подруга. Думаю, в действительности все не так однозначно.

– Ты вдруг стала рассуждать так, будто немало пожила на свете. Это из-за Роберта?

– Не то чтобы… Скорее последние несколько лет заставили меня взглянуть на людей в другом свете.

Как раз в этот момент к нам подошел мистер Филип:

– Джино говорит, можно будет вывесить из окна верхнего этажа британский флаг. Кажется, я сейчас лопну от радости!

Мы улыбнулись ему.

– Мы вам поможем, когда закроется чайная, – пообещала я.

– Вы мои лапушки! Ладно, пойду-ка я, пока совсем не расчувствовался, а то Джино разозлится.

Остаток вечера прошел замечательно. У меня даже не было ощущения, что я на работе. Все было как перед Рождеством, когда с нетерпением ждешь праздника.

Вдоволь посмеявшись и проявив чудеса акробатики, мы помогли мистеру Филипу вывесить флаг из окна, а потом я побежала домой. По радио передали, что в семь часов вечера Черчилль выступит с официальным заявлением. Однако, когда я вбежала в гостиницу, миссис Райт сообщила мне, что его выступление теперь ждут не раньше утра. Уже поступали неподтвержденные слухи о том, что Германия капитулировала. Мы давно этого ждали, но слышать такие новости по радио – это уже совсем другое.

– Скорее, нужно тоже достать флаг, – сказала миссис Бэкстер.

– Думаю, для начала устроим минуту молчания, – возразила миссис Райт. – Вспомним всех, кто не дожил до этого дня.

– Постойте, – потребовала моя сестренка. – Я принесу Тетеньку Тетю, она тоже пережила войну.

– Это верно, – улыбнулась миссис Бэкстер.

Мы дождались возвращения Олив и постояли в молчании. Каждый думал о своем. Я помолилась за Джимми, надеясь, что с ним все хорошо и однажды мы увидимся, а потом за Альберта. В конце концов я начала жалеть о том, что так сильно его ударила. Я надеялась, что теперь он стал лучше, чем был при жизни.

В Европе о победе должны были объявить только на следующий день, но жители Истборна уже начали праздновать. Повсюду реяли флаги. Люди вытаскивали на улицу столы и стулья и устраивали импровизированные вечеринки. Казалось, весь город превратился в один большой праздник. Мама, папа, Фредди и Тони приехали в «Вид на море», чтобы разделить с нами радость. Как прекрасно, что в этот особенный день мы могли побыть вместе!

– Думаю, нужно взять с собой деревянную ногу мистера Бэкстера, – заявила Олив. – В конце концов, нога тоже имеет право побывать на празднике.

– Чудесная идея, Олив, – улыбнулась миссис Бэкстер. – Я буду представлять, что мой старик тоже с нами. Сейчас схожу за ней.

Мы пошли на набережную, где народ уже собрался вокруг сцены. Кто-то принес шарманку, а люди подпевали и бегали по набережной, выстроившись паровозиком. К вечеру Фредди устал, и мама с папой засобирались домой. В этот момент Олив решила, что тоже хочет с ними. По выражению маминого лица я поняла, как сильно она этому рада.

– Но это всего на одну ночь, – предупредила сестренка. – Мне нужно дать Генри время, чтобы он свыкся с этой мыслью.

В шесть вечера ко мне зашла Джин.

– Поехали в Брайтон, Нелл, – предложила она. – Там веселее.

Мы поднялись в мою комнату и начали прихорашиваться. Мы надели платья, купленные в Брайтоне для танцев. Джин достала из сумочки помаду и румяна. Я никогда раньше не красилась, поэтому момент казался еще более волнительным.

Автобусы, похоже, не ходили, и мы решили поймать попутку. Долго ждать не пришлось: возле нас остановилась машина, набитая военными.

– Вам в Брайтон, девушки? – спросил один.

– Да, пожалуйста.

Солдат было так много, что места для нас почти не оставалось, но мы кое-как втиснулись. Один из наших попутчиков начал уж очень фамильярно вести себя с Джин.

– Руки прочь, дорогуша, – одернула его она. – Я замужняя женщина.

– А он женатый мужчина, – выкрикнул кто-то.

– Неплохая попытка, – усмехнулась Джин и чмокнула солдата в щеку.

– Больше никогда не буду умываться, – театрально пообещал он.

Пара его товарищей бросили в него фуражки. Все это было в шутку, так что мы не мешали им веселиться. В конце концов, уж они-то больше всех заслужили право быть в хорошем настроении в этот день.

Мы распрощались с солдатами на Дворцовой пристани и смешались с людской лавиной, которая в разы превосходила толпы в Истборне. Я старалась не выпускать руку Джин, но ее пальцы все же выскользнули из моих. Я запаниковала. В толпе было нечем дышать, а без Джин мне стало страшно. Я протиснулась через толпу к заграждению, хватая ртом морской воздух, и постояла так, пока мне не стало лучше. Потом я улыбнулась. Столько всего пережить – и испугаться кучки празднующих соотечественников! «А ну-ка соберись!» – велела я себе. Я окинула взглядом толпу, высматривая Джин.

– Кого-то потеряли? – спросил молодой парнишка в форме пилота.

– Подругу, – ответила я.

Он наклонился:

– Залезайте ко мне на плечо, так будет проще всех увидеть.

Я уже готова была воспользоваться предложением, когда услышала свое имя.

– Все, уже не нужно, – сказала я. – Подруга зовет меня.

– Тогда желаю хорошо провести время, – улыбнулся пилот, после чего чмокнул меня в губы и скрылся в толпе.

На секунду я оцепенела. Не каждый день тебя целует незнакомый человек. Но сегодня был необычный день, так ведь? Война заканчивалась, и, пожалуй, правилами поведения можно было пренебречь. Сегодня все беззаботно веселились и целовали всех подряд.

Джин снова позвала меня, и я тоже выкрикнула ее имя, чтобы та знала, в какой стороне искать. И наконец она возникла передо мной, расталкивая толпу локтями… Только это была не Джин. Косички исчезли, как и очки, но эту улыбку я бы узнала где угодно.

– Лотти! – закричала я и кинулась ей на шею.

Глава сорок пятая

Мы обе заговорили одновременно, перебивая друг друга. Нам хотелось столько всего сказать, но вокруг было так шумно, что мы с трудом слышали сами себя.

– Пойдем ко мне, поговорим по-человечески! – прокричала Лотти.

– Со мной была моя подруга Джин, – ответила я. – Не могу ее бросить.

– Как она одета? – крикнула Лотти, поднявшись на носочки и осматривая толпу.

– Что?

Лотти повторила как можно отчетливее, как будто разговаривала с глухонемой:

– Как она одета?

– В голубом платье.

Толпа все разрасталась, люди громко пели. Мужчины подхватывали девушек и кружили их. Нас с Лотти постоянно толкали.

– Давай вернемся попозже и поищем ее? – прокричала Лотти, взяв меня за руку. – Уверена, ей и без тебя весело.

Мы перешли через дорогу и направились к большому дому, который находился неподалеку.

– Вот мы и добрались, – объявила Лотти.

– Знаю, – сказала я. – Я здесь уже бывала.

– Правда?

– Да, и напридумывала себе всяких глупостей.

– Каких?

– Я не понимала, как девочка, которая живет в таком роскошном доме, может со мной дружить.

– Вот глупышка! Не такой уж он и роскошный. Верхний этаж весь отсырел. Это, можно сказать, лачуга, – усмехнулась она.

Я не поверила: дом выглядел шикарно.

– И вообще, Нелл, как тебе не стыдно было так думать! Я-то надеялась, что мы успели узнать друг друга получше.

– Да, глупо с моей стороны. Мисс Тимони меня вразумила и даже немного пристыдила.

– Молодец эта мисс Тимони, кем бы она ни была.

Вслед за Лотти я поднялась по ступенькам к парадному входу. Она схватила меня за руку и потянула за собой по коридору.

– Мама, смотри, кого я нашла! – крикнула Лотти.

К нам вышла женщина.

– И кого же нашла моя неугомонная дочь? – улыбнулась она.

– Это Нелл, мама. Я нашла Нелл, представляешь, прямо здесь, в Брайтоне, буквально возле дома!

Мама Лотти подошла ближе.

– О, Нелл, – произнесла она. – Как же я рада наконец с тобой познакомиться!

– Ты не возражаешь, если мы пойдем в мою комнату? – заторопилась Лотти. – Нам нужно столько всего друг другу рассказать.

– Не сомневаюсь, – ответила ее мама, а затем сжала мои руки. – Я так рада, что ты жива и здорова, милая. Ужасно рада. Пока мы жили в Корнуолле, моя дочь места себе не находила, не зная, все ли с тобой в порядке, и вот теперь ты здесь! Как замечательно!

Мама Лотти была прекрасна, будто сошла со сцены. Она производила впечатление очень обаятельной и доброй женщины и говорила так же красиво, как сама Лотти. Именно такой я ее и представляла.

Мы побежали наверх. Спальня Лотти была точь-в-точь такой, как она рассказывала. Из большого окна открывался вид на море, и мне действительно на мгновение показалось, что я стою на палубе корабля. Я почти чувствовала, как ветер треплет мои волосы, и глубоко вдохнула.

– Какая красота, – сказала я.

– Да, здорово, правда? – согласилась Лотти, встав рядом со мной. – Но хватит любоваться видами. Как ты выросла!

– Мы обе выросли.

Лотти усадила меня на кровать рядом с собой:

– Я хочу знать все до последней мелочи. Как ты вообще здесь оказалась? Расскажи, ну же!

– Даже не знаю, с чего начать.

– Мне всегда казалось, что лучше всего начинать с начала.

– На ферме было ужасно.

– Да, ты об этом писала.

– Поэтому мы сбежали.

– Сбежали?

Я кивнула.

– Просто взяли и сбежали? И все? Как вы выжили? Где вы ночевали?

– Чаще всего в сараях, однажды в полуразрушенном доме, а как-то раз в гостях у сумасшедшей.

– Господи, Нелл! Вы не могли просто сказать соцработнице, как там плохо, и потребовать, чтобы вам нашли другое место?

– Она ни разу не приехала нас проведать. Я, в общем-то, не удивлена, ведь ей не терпелось от нас избавиться. В любом случае я не знала, где ее искать, так что мы просто сбежали. Знаю, это было довольно глупо, но я в тот момент больше не могла ни о чем думать. Просто хотела убраться подальше оттуда, потому что оставаться было небезопасно.

– Вас кто-то обижал? Этот мерзкий Альберт?

– Можно и так сказать.

– А как ты попала в Брайтон?

– В Истборн на самом деле. Мы добрались до Бермондси, но оказалось, что Рэннли-Корт разбомбили, а моя семья пропала.

– Боже, Нелл! Мне так жаль!

– Мы не знали, что делать и куда идти. Миссис Бэкстер, наша бывшая соседка, уезжала из Лондона в Истборн, к сестре, и разрешила нам поехать с ней.

– Молодец ваша миссис Бэкстер!

– У меня теперь есть работа, Лотти. Я работаю в отеле на набережной, и мне там очень нравится.

– А как дела у малышки Олив?

– Она с удовольствием ходит в новую школу и подружилась с мальчиком по имени Генри.

– Ну а твои родные? Ты нашла их? С ними все хорошо?

– А это самая лучшая новость. Они все живы и здоровы, даже папа, и счастливо живут в Хоуве.

– Вот так приключение! Я тебе почти завидую. Я спокойно жила себе в корнуолльской глуши и чуть не умерла от скуки. Я скучала по Гленгариту и по тебе. Поверь мне, делать там было абсолютно нечего. Вся деревенька провоняла рыбой. Ко всему прочему, мне приходилось спать в одной постели с весьма крупной девицей, от которой вечно пахло сыром. – Лотти вздрогнула. – Просто омерзительно, черт возьми!

Мы навзничь повалились на кровать, держась за руки. Я радостно засмеялась:

– Как же я рада снова тебя видеть, Лотти! Ты совсем не изменилась.

– Ты тоже, и как же кстати, что мы встретились именно сейчас. Мне бы не хотелось ехать одной, но теперь мы вместе.

– Куда ехать?

– В Гленгарит, разумеется.

Я выпустила руку Лотти и села на кровати.

Подруга продолжала щебетать.

– Можем взять мамину машину. В Корнуолле я научилась водить – заняться-то было нечем.

Я промолчала.

– Что случилось, Нелл?

Я встала и подошла к окну.

– Я не могу туда поехать.

Лотти приблизилась ко мне:

– Из-за работы?

– Не в этом дело, – тихо ответила я.

– Тогда в чем?

Я так долго молчала об этом, что теперь просто не могла выговорить слова.

– Что бы там ни было, Нелл, ты можешь мне рассказать. Ну что такого могло случиться? Ты же никого не убила, в конце концов!

– В том-то и дело, Лотти. Я убила человека. Ударила Альберта лопатой по голове. Я его убила.

– Да нет же, никого ты не убивала!

– Хотела бы я, чтобы это было так, но, увы, я его прикончила. Он домогался Олив, я увидела это, пришла в ярость и убила его. Поэтому нам и пришлось бежать.

Лотти схватила меня за плечи:

– Слушай меня, Нелл. Может, ты его и ударила, но не убила.

Я уставилась на подругу.

– Тебя там не было, ты не знаешь, как все случилось.

– Как давно это произошло?

Я попыталась собраться с мыслями.

– Года два назад, может меньше, точно не скажу. Но при чем тут это?

– При том, что мерзавец Альберт Хэкер умер всего полгода назад.

– Но это невозможно!

– Это правда. Похоже, он чистил трактор, но тот соскочил с ручного тормоза и переехал его. Возможно, ты его здорово приложила, Нелл, но точно не убила. Его погубил несчастный случай.

Мне хотелось поверить ей, очень хотелось. Но ведь я видела кровь и точно знала, что он умер.

– Откуда ты это знаешь? – спросила я.

– Мы с мамой заехали в Уэльс перед приездом сюда. От тебя очень долго не было писем, и я не сомневалась: что-то случилось. Мы нашли эту жуткую ферму – ее, кстати, уже продали – и спросили в ближайшем коттедже, не знает ли кто о вас. Там нам и рассказали, что случилось.

Видимо, мое лицо все еще выражало сомнение. Я просто никак не могла осознать то, что услышала.

– Ну что еще мне сказать, чтобы ты поверила?

– Не знаю.

– Посмотри на меня, Нелл. Стала бы я тебе врать?

– Нет, не стала бы.

– Вот именно. Так что повторяй за мной: Нелл Паттерсон не убивала мерзкого Альберта, козла Хэкера, хотя имела на это полное право.

Я закрыла лицо руками. Лотти говорила чистую правду. Ну разумеется, я не убивала Альберта. Лишь в это мгновение с моих плеч упала чудовищная тяжесть. Слезы хлынули по щекам.

– Ну вот, – сказала Лотти. – Правильно, поплачь как следует. Моя мама считает, что слезы оказывают терапевтический эффект. Главное, не увлекаться.

И тогда я рассмеялась, запрокинув голову и раскрыв рот. Я хохотала как безумная, но мне было все равно. Я все-таки не убийца. Я схватила Лотти за руки и начала кружиться с ней по комнате, смеясь и плача, а потом мы упали на кровать, и подруга обнимала меня, пока я не успокоилась.

– Так, значит, можем ехать в Гленгарит? – спросила она.

Я улыбнулась. Гленгарит, где я оставила частичку своего сердца. Уэльс, где я оставила мальчика по имени Джимми. Я думала, что уже не смогу вернуться, но теперь это оказалось возможным. Джимми, наверное, уже уехал. Если миссис Хэкер продала ферму, с чего бы ему там оставаться? Но, может быть, зарытый под дубом медальон до сих пор там. Возможно, я больше никогда не увижу Джимми, но у меня еще есть шанс вернуть медальон.

– Да, – сказала я. – Мы поедем в Гленгарит.

– Великолепно! – воскликнула она, вскакивая с кровати. – Но сначала нам пора бы найти твою Джин!

– Боже, я совсем про нее забыла!

– Хорошая же ты подруга, – фыркнула Лотти.

Я показала ей язык, и мы вместе побежали вниз.

Глава сорок шестая

Я думала, что все это время была счастлива, но теперь поняла, что нет. Страх и чувство вины продолжали маячить на задворках моего сознания. Каждый раз, когда я видела полицейского, у меня внутри все противно сжималось: я боялась, что это пришли за мной и теперь меня отправят в тюрьму. Не то чтобы я лгала близким, но я не пускала их в то темное место в моей душе, куда я сама возвращалась лишь во сне. Я никому не открывалась до конца. Теперь все стало иначе. Я чувствовала себя по-другому. Именно так я поняла, что до этого не была до конца счастлива.

Первой, кому я рассказала, была Олив. Я встретила ее после школы, и мы вместе пошли в холмы. Я взяла покрывало и несколько сэндвичей, которые приготовила миссис Райт.

– Олив будет в восторге, Нелл, – сказала она. – Только не забудь Тетеньку Тетю, а то она все равно заставит тебя за ней вернуться.

– Пикник? – воскликнула Олив, прыгая от радости. – А можно я позову Генри?

– Не сегодня, милая. На этот раз мы пойдем вдвоем.

– Хорошо, Нелл, – согласилась она, как делала всегда, когда я в чем-то ей отказывала.

Мы прошли по полям, поднялись на утес, и я расстелила на земле покрывало. Олив усадила Тетеньку Тетю рядом с собой. Стоял чудесный день. Внизу в ярких лучах солнца сверкало море.

– Олив, сейчас я скажу тебе кое-что крайне важное, так что слушай очень внимательно.

– Может, мне подержать уши, Нелл? Нам так велит делать учительница.

– Думаю, в этом нет необходимости.

– Ладно. – Она откусила кусок сэндвича с паштетом.

– Помнишь, как я врезала Альберту лопатой по голове?

– Угу.

– Так вот, оказывается, я все-таки его не убила.

– Ну как же, он точно был мертвый.

– Нет, я только думала, что убила.

– Значит, он ожил?

– Да нет же, я вообще его не убивала.

– Получается, он до сих пор жив?

– Нет, Олив, он умер.

Сестренка посмотрела на меня озадаченно, да и кто бы на ее месте не запутался?

– С тобой все в порядке, Нелл? – спросила она.

Я широко улыбнулась:

– Я не очень понятно объяснила, да?

– Да, не очень.

– Когда я ударила Альберта, то подумала, что убила его, потому что он не шевелился, но на самом деле я его просто вырубила.

– Значит, ты не так уж сильно его ударила, – произнесла Олив, с сомнением глядя на свой сэндвич. – Что это за паштет?

– Из сардин. Ты меня не слушаешь, Олив. Это важно.

– Я просто думала, что куриный, но, раз это сардины, тогда все понятно. Я тебя слушаю.

– Так вот, я хочу сказать, что Альберт все же умер, но не тогда. Он умер намного позже. Чистил свой старый ржавый трактор, и тот его раздавил.

– Не так уж часто людям доводится умереть дважды, а? У этого сэндвича какой-то куриный вкус.

– Бога ради, Олив!

– Прости, Нелл. Значит, мы зря пустились в бега?

– Учитывая, что он хотел с тобой сделать, я думаю, нам в любом случае пришлось бы бежать, так ведь?

– Думаю, ты права… Нелл?

– Да, милая?

– Я рада, что его убил старый ржавый трактор, а не ты.

– Вот и я рада, – сказала я. – Потому что я все-таки не хотела его убивать, просто хотела, чтобы он прекратил.

– Ну теперь-то он точно ничего такого не сделает. Он навсегда прекратил дышать, ходить, есть и отвешивать подзатыльники Джимми. Больше он ничего никогда не сделает, вот и замечательно! Можно мне еще сэндвич?

– Конечно, можно. Так что теперь ты поняла, Олив?

– Да. Ты врезала Альберту лопатой по голове, он умер, потом ожил, его переехал трактор, и он снова умер. Кому-то наверху очень хотелось, чтобы он умер, Нелл.

Я рассмеялась:

– Похоже, что так.

Затем я сообщила обо всем миссис Бэкстер, поскольку она тоже была посвящена в эту тайну.

– Какие замечательные новости, Нелл! – воскликнула она. – Не буду лукавить, мне ничуть не жаль, что он умер, но я рада, что тебе больше не нужно бояться.

– Спасибо, что сохранили мою тайну и что позаботились о нас.

– Вы с малышкой Олив чудесные девочки. Если бы Господь послал нам с мистером Бэкстером детей, я бы хотела, чтобы они были такими, как вы. И я знаю, что мистер Бэкстер – упокой Господи его душу – хотел бы того же.

Я обняла ее:

– Для нас вы всегда будете второй мамой.

Ее глаза наполнились слезами.

– Ну вот, теперь я расчувствовалась, а ведь дома конь не валялся, как говаривала моя дорогая мама.

Мы с Яном продолжали писать друг другу, и теперь я сообщила ему, что все-таки не убила Альберта, поэтому скоро поеду в Гленгарит и заодно смогу навестить его. Я решила не рассказывать родным историю с Альбертом. Зачем расстраивать их? Лучше им не знать, что мы пережили, к тому же теперь все это было не важно. Если однажды Олив скажет им правду, тогда и разберемся. Зато я сообщила всем, что собираюсь в Гленгарит с Лотти.

– А можно мне с тобой, Нелл? – спросила сестренка. – Вдруг Эгги до сих пор живет в кондитерской?

– Война закончилась, Олив. Наверняка Эгги уже вернулась домой к родителям.

Олив явно расстроилась:

– Но вдруг она все еще там, Нелл?

– Послушай, милая, я еду всего на пару дней. Давай, пока меня не будет, ты напишешь ей письмо, а потом, когда я вернусь, мы вместе сходим его отправить?

– Хорошо, я напишу ей.

– Вот и умница.

– Ты ведь вернешься, правда, Нелл?

– Конечно, вернусь. Я бы ни за что тебя не бросила.

– Да, ты меня слишком любишь. Но я буду скучать.

– Почему бы тебе не поехать к маме с папой на то время, что меня не будет?

– Я спрошу у Генри, не против ли он.

– Ладно, спроси, – улыбнулась я.

Когда я вспоминала, что убила Альберта, мне хотелось поскорее сбежать из Уэльса. Все счастливые моменты казались запятнаны случившимся. Теперь же мне не терпелось вернуться в Гленгарит, увидеть тетю Бет, дядю Дилана и нового малыша.

За неделю до нашего отъезда пришло письмо, которое выглядело весьма официально. Адресатом была я. Хорошо, что я уже знала правду о смерти Альберта, иначе пришла бы в ужас.

– Кто мог прислать мне письмо? – сказала я миссис Бэкстер. – Никто же не знает, что мы здесь.

Та осмотрела конверт:

– Ну, отправили его из Кардиффа.

– Может, это от тети Бет и дяди Дилана?

– Пока не откроешь, не узнаешь, милая.

Я села за кухонный стол и начала читать, но потом отложила письмо, спрятала лицо в ладонях и всхлипнула.

– Господи, что стряслось? – спросила миссис Бэкстер, садясь рядом со мной.

– Мой друг Ян умер, – произнесла я, отдавая ей письмо.

Она приобняла меня за плечи.

– Ох, Нелл, милая, прими мои соболезнования.

– Он был так добр к нам, миссис Бэкстер.

– Ему было много лет?

– Не знаю, наверное. Волосы у него совсем поседели, но я не могла точно определить его возраст, и мы никогда об этом не говорили.

– Хочешь, чтобы я прочитала письмо?

Я кивнула.

– Тебе пишут из юридической конторы в Кардиффе «Мартин, Хьюз и Рэдклифф».

– Юридической конторы? Что нужно от меня юристам?

– Думаю, сейчас узнаем, – пожала плечами миссис Бэкстер.

Она медленно прочитала письмо, проводя пальцем под каждой строчкой, а потом подняла взгляд на меня.

– Ну и ну!

– Что? Что там написано?

– Он оставил вам дом. Ваш друг Ян Ковак оставил вам с Олив свой дом. – Миссис Бэкстер отдала мне письмо. – Вот, взгляни сама.

Я развернула лист и начала читать.

Уважаемая мисс Паттерсон!

С прискорбием сообщаю Вам, что мистер Ян Ковак мирно скончался во сне в четверг десятого мая.

Мистер Ковак обратился ко мне месяц назад. Он знал, что умирает, и поручил мне свои дела. Принадлежавший ему коттедж «Элена» он завещал Вам и Вашей сестре Олив. Он также просил передать, что его любимый пес Генри будет жить у его друга по имени Перси Вейкфилд в Лесном коттедже, на случай, если Олив пожелает его навестить.

Я сожалею о том, что вынужден сообщить Вам столь печальную весть. Я имел честь встретиться с мистером Коваком всего дважды, однако он показался мне замечательным и очень интересным человеком.

Прошу Вас назначить удобную Вам дату, когда мы сможем обсудить все детали. С нетерпением жду встречи с вами обеими.

Ваш покорный слуга, Джордж Мартин

Я убрала письмо в карман и пошла на набережную: море всегда меня успокаивало. В груди будто пробили дыру. Ян заменил нам с Олив отца в те непростые дни, когда я боялась, что уже никогда не увижу родного папу. Мне казалось, что Ян всегда будет ждать нас в своем коттедже, и вот теперь его вдруг не стало. Я закрыла глаза и попыталась представить его лицо, вспомнить морщинки в уголках глаз, появлявшиеся, когда он смеялся, и как эти же глаза наполнялись слезами, когда он слышал красивую музыку или видел первые крокусы в саду и первый снег на склоне холма. Я вспомнила, как мы сидели у очага на кухне. Вспомнила уютную спальню, в которой боролась с болезнью, и чудесный сад, из которого открывался вид на холмы. Все это теперь принадлежало нам с Олив, но я не могла радоваться, ведь там не будет Яна. Я готова была отдать все дома на свете, лишь бы вернуть его.

Несколько солдат разбирали заграждения из уродливой колючей проволоки. Скоро пляжи снова будут открыты для посещения, и дети побегут мочить ножки в холодной воде и играть в лужицах, оставшихся после прилива. А мы с Лотти наконец выйдем на берег моря. Но вот Яна я больше никогда не увижу.

Глава сорок седьмая

За день до нашей с Лотти поездки в Уэльс мы с Олив решили побыть с семьей. Мы не так уж часто проводили с ними время, и мне хотелось, чтобы сестренка начала привыкать к новому дому. Я знала, что мама с папой тоже этого хотели бы. Я радовалась возможности снова побыть вместе. Здесь было так много места в отличие от нашей крошечной квартирки в Бермондси, а вместе с мебелью из «Вида на море» в дом пришел уют. Вечером мы все пошли погулять к морю. Олив бежала впереди всех, держа за ручку малыша Фредди.

– Я всегда мечтала именно об этом, – сказала мне мама, шагая рядом со мной по пляжу. – Чтобы мы все снова были вместе. Временами я боялась, что никогда этого не дождусь.

– У меня тоже были такие минуты, мама, – призналась я. – Когда тетя Бет сказала, что папа пропал без вести, мне стало так страшно! А потом мы добрались до Бермондси и увидели, что Рэннли-Корт разрушен, и я испугалась, что вы все погибли. Я думала, что больше никогда вас не увижу.

– Господь не оставил нас, – ответил отец. – Должно быть, Он послал нам всем ангела-хранителя.

– Думаю, так и было, – согласилась мама.

Вернувшись домой, мы уселись за стол и ели чудесное жаркое, приготовленное мамой. Мы хохотали и хихикали, даже когда никто не говорил ничего смешного, просто от счастья.

На улице стемнело, и в дом начала проникать прохлада, поэтому Тони развел огонь в камине. Мама уложила Фредди спать, а потом мы все заняли места кто в креслах, кто на полу, усталые, но довольные тем, что мы наконец вместе. Внезапно Олив забралась к папе на колени, и я увидела, как его лицо осветила радость.

– Что с тобой случилось, папа? – спросила я. – На войне. Как тебя ранило?

– Ты правда хочешь это знать, Нелл?

Я кивнула.

– Я бы тоже хотел послушать эту историю, – сказал Тони.

– И я, – вставила Олив, поднимая взгляд на отца, а потом добавила: – Только если она без кровавых подробностей. Я не люблю всякую жуть.

Папа улыбнулся и глубоко вздохнул.

– Я служил на эсминце, который назывался «Бедуин». В нас попала итальянская торпеда. Многие из наших погибли, но мне повезло – я просто повредил ногу и спину. Судно затонуло, но я выжил благодаря офицерам и матросам. Дела у нас были плохи: меня и еще нескольких раненых ребят положили в спасательные шлюпки, а остальные держались на плаву, схватившись за обломки. Замерзшие, обессилевшие и покрытые мазутом, мы смотрели с расстояния примерно сотни ярдов, как «Бедуин» опускался на дно. Это был славный корабль, и многие мои товарищи, суровые моряки, плакали, глядя на то, как он уходит под воду. Прошло, как мне показалось, несколько часов, прежде чем нас подобрало итальянское госпитальное судно.

– Получается, итальянцы вас потопили и они же спасли? – спросил Тони.

– Да. В ту ночь им удалось спасти двести тринадцать человек.

– А что было потом, папа? – потребовала продолжения Олив.

– Нас доставили на остров под названием Пантеллерия и поместили в лагерь для военнопленных.

– Тебя там не обижали, папочка? – Глаза Олив наполнились слезами. – Не издевались?

– Нет, милая, – сказал отец, целуя ее в макушку. – С нами хорошо обращались. Итальянцы оказались порядочными и совсем не жестокими. Мы провели там десять дней, а потом нас перевели в другой лагерь под названием «Санта-Нинфа».

– Какие странные названия! – заметила Олив.

– О да, – с улыбкой сказал отец. – Мы еще трижды переезжали из лагеря в лагерь, прежде чем нас освободили и отправили домой.

– И тогда ты попал в больницу? – спросила сестренка.

– Мне пришлось лечь на операцию. Нога срослась неправильно. Но я был дома и думал лишь о том, как бы поскорее вернуться к вам.

– А потом мама нашла тебя? – подсказала Олив.

– Да, – кивнул отец, – а потом мы нашли вас.

– Значит, все было не так уж страшно? – спросила Олив.

– Да, сущая ерунда, – рассмеялся отец.

Рано утром в субботу Лотти подъехала к «Виду на море» на маленькой черной машине, принадлежавшей ее матери. Миссис Райт дала нам в дорогу столько еды, что хватило бы, наверное, на целую армию, а миссис Бэкстер положила одеяла и фонарик. Выглядело так, будто мы собирались совершить восхождение на Эверест.

– Лучше подготовиться ко всему, – заявила миссис Бэкстер. – Кто знает, с чем вы столкнетесь в пути.

Мы обняли, расцеловали обеих и помахали им на прощание. Когда машина тронулась, я оглянулась и успела заметить, как миссис Бэкстер утирает слезы платочком. Я подумала о том, как многим обязана этим женщинам. Для меня они стали почти родными.

Прошлым вечером Олив решила остаться у мамы с папой.

– Генри не расстроится? – спросила я.

– Иногда, Нелл, приходится делать выбор и поступать правильно. Ну он же не умрет без меня за одни выходные? Генри видит меня каждый день, а мама, папа, Тони и Фредди – нет. Он же должен понимать, что мне нужно уделять внимание всем. Так что пусть Генри потерпит.

Порой моя сестренка оказывалась мудра не по годам.

Мы выехали из Истборна и понеслись по шоссе, идущему вдоль побережья. Я была в восторге.

– До сих пор поверить не могу, что ты научилась водить машину, – сказала я.

– Как я уже говорила, делать там было нечего.

– И ни одного красивого корнуолльского рыбака?

– Они не в моем вкусе.

– А кто в твоем?

Лотти улыбнулась:

– Герринт. Он определенно в моем вкусе.

– Он знает, что ты приедешь?

– Я решила сделать ему сюрприз. Он знает, что я вернулась в Брайтон и нашла тебя, но об этой поездке не знает.

– Как думаешь, что он сделает, когда тебя увидит?

– Полагаю, стукнет дубинкой по голове и утащит в ближайшую пещеру.

– Это же больно!

– Не бывает истинной любви без боли!

– О, это я прекрасно понимаю.

– Ты что-то от меня скрываешь, Нелл Паттерсон? У тебя был тайный роман?

– Вроде того.

– И ты мне не рассказала?! – воскликнула она.

– Все обернулось катастрофой, так что лучше не вспоминать.

– Давай остановимся и съедим по сэндвичу.

– Так рано?

– От разговоров о чужих катастрофах у меня разгорается аппетит. К тому же иначе я не смогу сосредоточиться.

Лотти остановила машину на обочине, мы развернули сэндвичи.

– Итак, расскажи мне все, – потребовала она.

– Ну… Его зовут Роберт, он канадский летчик.

– Звучит многообещающе.

– Поначалу так и было, но он забыл упомянуть, что дома его ждут жена и ребенок.

– Ох, Нелл, какой кошмар! Ты страдала?

– Нет, я злилась.

– Вот и молодец.

– Но в итоге я его простила.

– Меньшего я от тебя и не ожидала.

– Понимаешь, он уходил на войну, поэтому я решила, что так будет правильно.

– Ты добрее меня, Нелл. Я бы его проводила далеко не самыми хорошими словами.

Я усмехнулась:

– Даже не сомневаюсь.

– Значит, ты это пережила? Не возненавидела мужчин на всю жизнь?

– Ну, я стала более осторожной.

– А что с тем парнем, Джимми, о котором ты писала в письмах? Он тебе, похоже, нравился.

– Он замечательный, и я была бы рада с ним увидеться, но ты ведь сказала, что ферму продали. Должно быть, Джимми уже давно уехал. Он может быть где угодно, Лотти. Сомневаюсь, что мы с ним когда-нибудь увидимся.

– Но ты бы этого хотела?

Я кивнула:

– Да, очень.

– Тогда мы непременно поспрашиваем у местных. Мы будем как два частных детектива, допросим всех, кто мог его знать! Мы найдем его, Нелл.

– Если только он хочет, чтобы его нашли.

– Ты его ни за что не найдешь, если будешь так думать. Надо оставаться оптимистами, подруга.

– Я постараюсь.

– Ты удовлетворила мое любопытство, – объявила Лотти, заводя двигатель. – Теперь поехали искать наших мужчин.

– Поехали, – согласилась я.

Как же здорово, что мы с Лотти вместе вернемся в нашу чудесную деревню! Теперь все не так, как в первый раз. Тогда мне было тринадцать, а Олив всего пять. Нас терзал страх: мы не знали, куда попадем, что с нами будем.

Я смотрела на незнакомые улицы и дома. В это субботнее утро люди за окном были заняты самыми обычными делами. Вот женщина катит коляску по тротуару, а вот мужчина проехал мимо нас на синем велосипеде. Это были совершенно незнакомые мне люди. Я снова перевела взгляд на женщину. На голове у нее был шарф, несмотря на солнце и теплую погоду. Возможно, она просто сделала укладку для похода в ресторан с любимым мужем. Я улыбнулась. Так странно! Ведь она никогда не узнает, что однажды незнакомка, проезжавшая мимо нее в маленькой черной машине, на несколько секунд задумалась о ее жизни. То и дело виднелись следы бомбежек и руины домов. Скоро здесь начнут расчищать завалы и строить новые дома. Интересно, восстановят ли Рэннли-Корт?

– Скорее бы увидеть Герринта, – вздохнула Лотти. – Я ведь изменилась и выросла, как и ты. Что, если я ему не понравлюсь? Вдруг он разочаруется?

– Ну что ты такое говоришь! Ты шикарная, ты даже в очках и с косичками была прекрасна. Ты и раньше ему нравилась, а теперь он будет в полном восторге.

– Ты права, Нелл. Мы обе просто великолепны. В Гленгарите подумают, что к ним в гости заглянули две кинозвезды.

– А ты не виделась с ним, когда ездила в Уэльс с мамой?

– Нет, когда мы съездили на эту ужасную ферму и обнаружили, что вас там нет, мама решила сразу поехать домой. Дорога предстояла долгая, а она хотела добраться до Брайтона засветло. Меня убивала мысль о том, что, будучи так близко от Гленгарита, я не могу к нему поехать. Но мама и так пошла мне навстречу, согласившись отвезти меня в Уэльс. Я не хотела злоупотреблять ее добротой.

– Да, это очень мило с ее стороны. Она ведь даже меня не знала.

– У меня никогда раньше не было лучшей подруги. Полагаю, во многом из-за того, что я не ходила в школу. Так что, когда я сказала, что волнуюсь за тебя, ей тоже захотелось тебя найти.

– В любом случае это было очень мило.

– Она очень хорошая. Конечно, я ее дочь и потому необъективна, но, по-моему, моя мама – одна из самых чудесных людей на свете. Она так ждет папу! Он ездит по всей стране, чтобы развлекать раненых солдат, и вернется на следующей неделе. Мы устроим праздник. Обязательно приходите все, даже Тетенька Тетя.

– Уверена, все будут в восторге.

Путь предстоял длинный, но у нас накопилось столько тем для обсуждения, что мы были только рады. Время от времени мы делали перерыв, чтобы перекусить, и в итоге справились почти со всей едой. Еще один раз мы остановились, чтобы заправиться. Уже смеркалось, когда мы добрались до Остского парома, который переправил нас через реку в Уэльс. До Гленгарита оставалось совсем немного.

Глава сорок восьмая

Когда мы добрались до особняка у церкви, уже совсем стемнело. В мгновение, когда мы свернули на подъездную дорожку, фары машины выхватили из сумрака фасад дома. Казалось, целая вечность прошла с тех пор, как я впервые оказалась здесь. Я была напуганной девочкой, которую, точно слабый росток, вырвали из привычной среды и привезли в чужую землю. Наши с Олив судьбы были в руках незнакомых людей, и мы понятия не имели, что готовит нам завтрашний день. Сегодня в небе светили звезды и меня переполняло ощущение покоя.

– Мне кажется, это будто возвращение домой, – сказала Лотти.

– Да ведь так и есть, правда?

Как раз в эту секунду дверь распахнулась, и через открывшийся проем в сад полился свет. Тетя Бет появилась на пороге, выбежала к нам навстречу и заключила нас обеих в объятия.

– Проходите, проходите, – с улыбкой повторяла она.

Мы вошли в кухню, где все было точно так, как я помнила: длинный деревянный стол, желтый диванчик под окном, огромный старинный камин. Я окинула все это взглядом, и глаза наполнились слезами.

– Я так рада, что здесь ничего не изменилось! – призналась я.

– О, Нелл, – ответила тетя Бет, снова обнимая меня, – как же мне приятно, что ты снова здесь! – Она повернулась к Лотти. – Вы обе так выросли!

– А где малышка? – спросила я.

– Хотите на нее посмотреть?

– Да, с удовольствием.

– Она спит, но можем подняться.

Мы долго стояли втроем у кроватки маленькой Оливии Нелл. Ее глаза были закрыты, а темные ресницы невесомо, словно перышки, касались круглых щечек. Время от времени она шевелила губами, будто беззвучно рассказывала себе сказку.

– Какая красивая, – прошептала я.

– Да, красавица, – ответила тетя Бет, с улыбкой глядя на малютку.

Лотти стояла рядом с нами молча – думаю, вид младенца не заворожил ее так, как нас. Потом домой вернулся дядя Дилан, и мы провели вечер, ужиная и рассказывая друг другу обо всем, что произошло за время нашей разлуки. Морганы спросили о маме, папе, Тони и малыше Фредди.

– Не знаю, что бы я делала, если бы не приехала твоя мама. Ее мне послал Господь, Нелл.

– А я не знаю, что бы она делала без вас. Мама понятия не имела, как быть и куда идти.

– Я была на восьмом месяце беременности, а Дилан работал в Кардиффе.

– Приезд твоей мамы стал для меня огромным облегчением, – признался дядя Дилан. – Я старался выбираться сюда как можно чаще, но этого было мало. А потом приехала твоя чудесная мама вместе с семьей. Я не сомневался, что это Господь ответил на наши молитвы.

– Ну а ты, Лотти? – спросила тетя Бет. – Мне рассказали, что ты уехала от Элизы Страт.

– Мы с мамой отправились жить в Корнуолл к друзьям семьи. Разумеется, я с трудом пережила расставание с чудесной миссис Страт.

– Не сомневаюсь, – хихикнула тетя Бет.

Даже дядя Дилан с трудом удержался от смеха.

– Она порядочная и набожная женщина, Лотти, – возразил он. – Уверен, ей уготовано особое место на пиру в Царстве Божием.

– Да ради Бога, лишь бы ее посадили подальше от меня, – ответила Лотти.

Теперь расхохотались все, включая дядю Дилана.

На следующее утро мы с Лотти помогли тете Бет помыть посуду. Потом я поиграла с малышкой, а моя подруга тем временем сходила к полю за садом и погладила коня. Оливия только училась сидеть и постоянно падала обратно на подушки, заливаясь звонким смехом.

– Если бы это была моя дочь, тетя Бет, я бы ничего не успевала, возилась бы с ней круглые сутки. Она такая милая!

– Знаешь что, Нелл? По-моему, ты уже слишком взрослая, чтобы называть нас тетей и дядей. Может, будешь звать нас Бет и Дилан?

На самом деле я и сама об этом думала, но боялась, что это будет невежливо.

– Хорошо, – согласилась я.

– Вот и славно.

– Вы не против, если мы прогуляемся до деревни?

Бет улыбнулась и приобняла меня за плечо.

– Словами не передать, как я рада, что ты снова к нам приехала, Нелл. Я так по тебе скучала! Ну а теперь беги гулять, пока я не растрогалась до слез.

Мы с Лотти пошли к деревне такими знакомыми тропинками, через поле, мимо церкви Дилана, нашей старой школы, и остановились около маленькой квадратной детской площадки.

– На стену нужно повесить табличку с надписью: «Здесь Лотти Лавджой познакомилась с Нелл Паттерсон».

– И рядом вторую: «Здесь Олив познакомилась с Эгги».

– Непременно, – согласилась Лотти.

– Раньше это здание казалось мне намного больше.

– Потому что мы сами выросли.

Школа осталась позади. Мы вышли на центральную площадь деревеньки.

– Пойдем-ка заглянем к миссис Эванс. Вот она удивится!

– Да, давай! – ответила Лотти.

Мы перешли через дорогу и оказались у дверей пекарни. Увидев нас, миссис Эванс едва не прыгнула к нам прямо через прилавок.

– Боже мой, девочки! Это правда вы? Как выросли-то, ну просто модели!

Она по очереди обняла нас. Мы стали такими высокими, что миссис Эванс в сравнении с нами казалась похожей на ребенка. Она промокнула глаза.

– Ну и красавицы же вы! Вот будет радости, когда вас увидит Герринт! Полагаю, он в курсе, что вы приехали?

– Нет, мы хотим сделать сюрприз.

– Тогда вы по адресу, – заулыбалась хозяйка пекарни. – Они с ребятами каждый день приходят сюда обедать. Вот и устроите им сюрприз.

– Отлично, – ответила Лотти. – Миссис Эванс, вы просто чудо. Ну тогда мы зайдем чуть позже.

Мы пошли на другую сторону улицы к пруду с утками и сели на скамейку, как, бывало, делали раньше.

– Никогда не думала, что однажды вернусь сюда, – призналась я. – Даже не предполагала, что мне захочется вернуться. Но теперь я ужасно рада, что мы снова здесь и снова вместе.

– Здесь совсем ничего не изменилось, правда? – заметила Лотти, оглядываясь по сторонам.

– Помню, как мы пришли сюда все вместе, а вы с Герринтом отошли в сторону.

– Мой первый поцелуй, – с театральным вздохом произнесла Лотти.

– Первый? Ты мне не говорила.

– Ну мне же было всего четырнадцать! Не то чтобы я успела стать признанной сердцеедкой.

– А с тех пор ты больше ни с кем не целовалась?

– Это чуть не случилось на рождественской вечеринке в Корнуолле. Один крайне неприятный мальчик предложил поцеловать меня под омелой.

– А ты?

– А я сказала, что не стала бы целовать его даже под общим наркозом.

Я рассмеялась:

– Держу пари, ему это не понравилось.

– Да уж. Он сказал, что предложил поцеловать меня из жалости, а я ответила, что от него пахнет тухлой рыбой. Мама смеялась до слез, когда я ей рассказывала.

– Значит, тебе не нужен никто, кроме Герринта?

– Да, я сразу это поняла и ни секунды не сомневалась. Когда ты уехала, он стал моим лучшим другом. У нас общие интересы, Нелл. Мы оба хотим посмотреть мир, может даже немного пожить за границей.

– И пожениться?

– Это не так уж важно. Я всегда считала, что брак переоценен. Мои родители, кстати, не женаты.

Я была поражена: мне казалось, что, если люди живут вместе и у них есть ребенок, они непременно должны состоять в браке.

– Вижу, я тебя шокировала, Нелл.

– Да, пожалуй, но не в плохом смысле. Я просто никогда раньше такого не слышала.

– Мои родители считают, что все эти представления о любви, почитании и послушании просто буржуазные предрассудки.

– И что это значит?

– Ну, буржуазный – это от французского слова «буржуа». Оно означает типичного представителя среднего класса, обычно человека недалекого, который уж очень старается быть таким же, как все. Мои родители никогда не умели быть как все.

Я улыбнулась:

– По-моему, твои родители замечательные.

– Мне так хочется поскорее познакомить себя с отцом! Я так его уважаю, Нелл. Когда он отказался идти воевать, на него посыпалось столько оскорблений. Нам даже подкинули белое перышко в отверстие для писем.

– Белое перышко? – не поняла я.

– Это символ трусости. Но мой отец не трус, он пацифист и не боится отстаивать свои убеждения.

– А для этого нужна смелость. Он явно смелее тех идиотов, что подкинули вам перо.

Лотти приобняла меня за плечо:

– Я люблю тебя так же сильно, как Герринта, Нелл.

– Спасибо.

– Это правда.

– Ну а детям есть место в твоих романтических планах? А то я заметила, что малышка Оливия тебя как-то совсем не заинтересовала.

– Мама мне говорила, что завести детей – это все равно что выпустить газы: терпеть можно, но только если это твои собственные. Так что, возможно, я и заведу детей, но только после того, как посмотрю мир.

Так мы и сидели на скамейке у пруда, пока миссис Эванс не помахала нам с другой стороны улицы.

– Девочки, они скоро придут, – сообщила она, когда мы подошли ближе.

Миссис Эванс провела нас внутрь, подняла прилавок и пропустила нас.

– Спрячьтесь у меня в гостиной до их прихода, красавицы, и сидите тихо, как мышки.

Мы обошли комнату, рассматривая безделушки и семейные фотографии.

– Ты только взгляни, Нелл, – позвала Лотти, улыбаясь. – Какие они были красивые, а?

Я взяла с полки фотографию мистера и миссис Эванс, сделанную в день свадьбы.

– Миссис Эванс, похоже, окаменела от страха, – заметила я.

– Я бы выглядела точно так же, Нелл.

– Ах, Лотти, неужели тебе не хочется белое платье и чтобы у тебя были подружки невесты и свадебный торт?

– Ну, торт я могу купить в любой момент.

– Тише! – прошептала я. – Кажется, я слышу голоса ребят.

– Боже, Нелл, – выдохнула Лотти. – Что-то мне нехорошо.

Она побелела как мел.

– Тебя не стошнит?

– Очень надеюсь, что нет!

В это мгновение дверь приоткрылась, и в комнату заглянула миссис Эванс.

– Герринт пришел, – шепотом сказала она.

– Ты в порядке? – спросила я у Лотти.

Та несколько раз вдохнула и выдохнула, а потом кивнула:

– Держусь. Тянуть нет смысла, так что пойдем, Нелл.

– Вот и умница, – сказала я, и мы вместе вышли в кафе.

Глава сорок девятая

Как только мальчики увидели нас, то сразу стали выкрикивать наши имена. Все, кроме Герринта, – он смотрел на Лотти так, будто не мог насмотреться. Потом он обошел стол и обнял ее. Так они и стояли, обвив друг друга руками, как будто в комнате никого, кроме них, не было. Мальчишки притихли. Никто не пытался выдать дурацкую шутку или присвистнуть. Все просто улыбались. Лотти посмотрела на меня через плечо Герринта. Глаза у подруги светились от счастья: ее мечта исполнилась – их общая мечта. Вскоре они уселись за стол вместе с нами, и Герринт крепко меня обнял.

– Как я рад тебя видеть, Нелл! – сказал он. – Спасибо, что привезла ко мне Лотти.

– Да я ее не привозила, она сама себя привезла. Это я попросила меня подвезти.

– Подвезти?

– Твоя умница Лотти приехала сюда за рулем автомобиля.

– Так ты умеешь водить? – обратился он к ней, улыбаясь.

– Умею, – ответила та. – Хочешь прокатиться?

– А можно мне с вами? – влез Дэвид.

– А тебе разве на работу не надо? – напомнил Глин.

Дэвид застонал.

– Вот зануда, – пробурчал он, состроив жалобную гримасу. – Хорошо Герринту, он-то работает у собственного отца.

– Да уж, – усмехнулся тот.

Миссис Эванс принесла целую тарелку пирожков.

– Угощайтесь! – сказала она.

– Давайте сделаем вот как, – предложила Лотти. – Вы пока обедайте, а мы с Нелл сходим к дому священника за машиной… Герринт стал еще красивее, чем я его помнила, – сказала она по дороге.

– Я так за тебя рада, – призналась я.

Лотти остановилась и повернулась ко мне.

– Ну а ты? Чего хочешь ты?

Я уже решила, что сделаю.

– Хочу съездить на ферму.

– Значит, решено, – ответила Лотти, взяв меня за руку. – Мы поспрашиваем у местных, не знают ли они, где теперь твой Джимми.

Мы сделали остановку в Тайфорде, деревеньке, куда мы с Джимми ходили отправлять мои письма маме. Я вновь увидела старый каменный мост, где мы когда-то сидели теплыми весенними вечерами, постепенно узнавая друг друга.

– Попробуем спросить в пабе, – предложил Герринт. – Лучшее место, чтобы собрать все местные новости.

Внутри было темно, но у стойки мы увидели нескольких посетителей. Когда мы вошли, их взгляды тут же обратились на нас. Герринт заказал три стакана лимонада, после чего обратился к бармену:

– Мы ищем парня по имени Джимми, он когда-то жил на ферме у Хэкеров. Вы его не знаете?

– Простите, – покачал головой тот, – боюсь, что нет. У Хэкеров жил, говорите?

– Да, – сказала я. – В эвакуации.

– Ну теперь-то он, наверное, уехал домой? Ферму продали, хотя я ума не приложу, кому она могла понадобиться. Там же все разваливается.

– Вы ищете Джимми? – вдруг спросил какой-то человек, сидевший в углу.

Я обернулась на голос:

– Вы его знаете?

– Нет, но я о нем слышал.

– Вы знаете, где он теперь?

Человек сделал глоток пива:

– Говорили, свалил в Лондон. С тех пор я о нем не слышал. Ну и молодец. Живи я у Хэкеров, тоже свалил бы.

У меня внутри все оборвалось.

– В любом случае спасибо, – сказала я.

Мы вышли на улицу, оставив недопитый лимонад.

– Нелл, мне так жаль, – вздохнула Лотти.

– Я и не ожидала найти его здесь, – призналась я, – но надеялась, что он хотя бы остался в Уэльсе.

Она приобняла меня:

– Хочешь, поедем домой?

– Я бы хотела все же съездить на ферму, если вы не против.

– Конечно, милая, как тебе угодно.

Лотти остановила машину на вершине холма, и мы все вышли.

– Ты бы хотела побыть одна? – спросила она.

– Да, пожалуй.

– Мы с Герринтом пойдем прогуляться. Встретимся здесь примерно через час. Тебе хватит этого времени?

Я кивнула, и они удалились, держась за руки. Я почти завидовала им и невольно спрашивала себя: смогу ли и я однажды обрести такую же любовь? Я немного постояла на вершине холма, глядя на ферму. Об этом месте у меня остались и приятные, и тяжелые воспоминания, но страха не было. Именно здесь я познакомилась с Джимми, так что все плохое уравновешивалось хорошим.

Спустившись с холма, я вошла во двор. Кто-то привел его в порядок: он выглядел совсем не таким грязным, как я помнила. Я приблизилась к дому. Окна были вычищены до блеска, так что через них можно было увидеть все, что находилось внутри. Старая мебель осталась на месте: деревянный стол, который, похоже, как следует отскребли, стулья с потертой обивкой у камина. Все как раньше.

Я подошла к сараю и приоткрыла дверь. Мне хотелось окончательно изгнать из памяти образ Альберта, неподвижно лежащего на полу. Мне почудился какой-то шум, и я резко обернулась, но тут же рассмеялась, осознав, что это всего лишь коровы в стойлах. Наверное, новые владельцы уже приехали. Я вернулась к дому и постучала, но ответа не было. Тогда я прошла через двор. Свиньи похрюкивали в загонах. Я перевела взгляд на поле и увидела остальных коров. Я прищурилась, чтобы солнце не било в глаза, и разглядела рядом с ними человека. Это мог быть кто угодно, так ведь? Может, новый владелец. Но что-то заставило меня сорваться с места и побежать к воротам и дальше в поле.

– Джимми! – закричала я, оказавшись ближе. – Джимми!

Услышав мой голос, он обернулся и тут же кинулся мне навстречу.

– Нелл!

Я повисла у него на шее, едва не сбив его с ног. Я смеялась и плакала. Затем Джимми немного отстранился, держа меня за плечи.

– Глазам своим не верю, – произнес он. – Я и не мечтал, что ты вернешься.

Мы заговорили одновременно и так быстро, что едва успевали вдохнуть.

– Мне сказали, ты уехал в Лондон.

– Я отправился искать тебя, но оказалось, что дом, про который ты говорила, разбомбили. Я даже не знал, жива ли ты.

– Мы уехали в Истборн, в Сассекс.

– Ты не убила Альберта, Нелл.

– Я знаю. Но почему ты не пришел за нами, как обещал?

– Потому что Альберт оказался жив, он не умер, Нелл. Мне пришлось бежать за помощью, а потом шантажировать его, чтобы он не сказал старухе Хэкер, что это ты его пришибла. Если бы она узнала, непременно натравила бы на вас полицию.

– А потом почему не пришел?

– Было уже поздно, Нелл. Вы ушли, и я не смог вас найти. Я пытался. Клянусь, пытался!

– Почему же ты все еще здесь, Джимми?

– Я обещал новым владельцам остаться до их приезда и присмотреть за животными.

– А потом что будешь делать?

– Я собираюсь жениться, – улыбнулся он и поцеловал меня в щеку. – Не могу поверить, что это ты, Нелл. – С этими словами он зашагал прочь, просто отвернулся и направился к дому.

Мои щеки горели от стыда. Происходящее не укладывалось в голове. Казалось, он был так же рад меня видеть, как и я его, однако почему-то просто взял и ушел. И что еще хуже, сказал, что собирается жениться. Значит, он меня совсем не любит. Я так долго ждала этого мгновения, столько мечтала о том, что будет, если мы вновь увидимся. А он полюбил другую. Мой Джимми женится на другой.

Заливаясь слезами, я побежала вверх по холму. Однажды я уже убегала отсюда, но на этот раз знала, что больше никогда не вернусь. Потом я услышала свое имя, но продолжила бежать. Не хотела даже смотреть на него. Он догнал меня и развернул к себе.

– Куда же ты?

– Подальше отсюда, – ответила я. – И от тебя.

– Но почему, Нелл? Скажи почему?

– Потому что я люблю тебя, Джимми, но ты скоро женишься.

Он обхватил мое лицо ладонями:

– На тебе, Нелл! Если ты согласна, я хочу жениться на тебе.

– Но ты же просто оставил меня и ушел!

– Я ходил за этим. – Он протянул мне жестяную коробку. Я открыла ее и увидела свой медальон и маленькую голубую брошь.

Джимми осторожно приподнял мои волосы и застегнул цепочку на шее.

– Так что, Нелл? Ты выйдешь за меня?

Я не ответила – слова были ни к чему. Я просто обняла его, и в это мгновение, стоя на вершине холма, на ветру, поняла, что нашла любовь, которая продлится до конца нашей жизни. Мне уже не терпелось вступить на этот путь, который наконец приведет меня домой.

Эпилог

Я оставила вымытую посуду в сушилке и подошла к окну. Ферма располагалась на южной стороне Саут-Даунса. Дом был построен между двух холмов, а старые высокие деревья за домом закрывали его от ветра. Из окна можно было разглядеть блестящее вдалеке море, которое сливалось с небесной синевой, размывая линию горизонта.

Ближе к нам на лугах зеленела свежая майская трава и цвели полевые цветы, любимое лакомство нашего небольшого стада молочных коров. Где-то там был Джимми – он пошел проверить поголовье, узнать, не успел ли кто отелиться за ночь, и, если да, убедиться, что мать с теленком здоровы. Непростая работа, но он всегда мечтал именно об этом, а я разделила с ним эту мечту, и мы обожали свою ферму. Иногда я улыбалась, спрашивая себя: кто бы мог подумать? Я, девчонка из Ист-Энда, оказалась здесь, на Саут-Даунсе, и стала женой фермера.

Я поставила локти на подоконник и подперла подбородок руками.

Вокруг дома раскинулся сад с лужайками, обнесенный старой, заросшей ежевикой изгородью. Яблони с узловатыми ветвями стояли в цвету. На изгороди свили гнезда птицы. Над домом носились ласточки.

Наши замечательные сынишки Ронан и Дэвид играли в саду. Семилетний Дэвид раскачивался, свесившись с ветки дерева, а его пятилетний брат ползал на четвереньках, катая по траве деревянный игрушечный трактор. Увидев меня в окне, Ронан широко улыбнулся, демонстрируя дырку на месте выпавшего зуба, прямо как Олив в его годы.

Олив… Моя милая Олив! Мы с ней пережили удивительное приключение. Пройденный путь помог нам стать сильнее и храбрее. Он сделал нас теми, кто мы есть. У нас остались воспоминания, принадлежащие лишь нам двоим. Мы редко говорили об этом, но иногда что-то заставляло нас оглянуться назад.

Мы продали дом Яна, а на вырученные деньги мы с Джимми купили ферму, а Олив и Эгги – магазин в Кемп-Тауне, который они превратили в кафе-кондитерскую и назвали «Тетенька Тетя».

Я подошла к комоду и взяла в руки фотографию, на которой они с Эгги стояли у дверей своего кафе. Обе улыбались, Эгги приобняла Олив за плечи. Когда моя сестренка, будучи еще совсем маленькой, заявила, что когда-нибудь они с Эгги будут жить вместе, я решила, что это пустые детские выдумки. Я и подумать не могла, что обещание, которое девочки дали друг другу много лет назад, выдержит испытание временем. Их мечта оказалась непохожей на мою, но она тоже была прекрасна, и я ужасно ими гордилась.

Лотти пришлось отложить мечту объездить весь мир вместе с Герринтом, когда у них родились их обожаемые близняшки Китти и Селена. Семья заменила им мир. И однажды летним вечером мы с Лотти отправились на пляж есть рыбу с картошкой, а потом долго стояли на берегу океана, держась за руки, как она обещала.

Три года назад нас покинула наша дорогая мисс Тимони. Всем нам было больно потерять ее. Мне не хватает ее мудрых слов и терпения. Она никогда никого не поучала, лишь помогала найти то состояние души, в котором приходит ясность мысли. Эта прекрасная женщина по-своему повлияла на каждого из нас, и после ее ухода наш мир словно померк на время. Миссис Бэкстер так и не вернулась в Бермондси. Она осталась с сестрой в Истборне, помогая ей управлять «Видом на море».

Тони исполнил свою мечту стать шеф-поваром и теперь работал в престижном отеле в Лондоне, а Фредди оказался самым умным в семье, сдав экзамены для поступления в гимназию.

Папа окреп. Мама говорила, что после рождения любимых внуков у него открылось второе дыхание. Они оба души не чаяли в наших малышах.

Джин отправилась за океан знакомиться с родителями Эрика. Ей так полюбилась Канада, что она вернулась домой лишь затем, чтобы попрощаться. Мне было грустно расставаться с ней, но она вся светилась от счастья, так что я не могла за нее не порадоваться.

Мистер Костос с мистером Филипом по-прежнему вместе управляют отелем, и мы с Джимми часто ходим к ним в гости.

Миссис Райан написала мне, чтобы сообщить, что моя дорогая подруга Анджела так и не вернулась домой. Она умерла в больнице, вдали от всего, что знала и любила. Анджела пережила войну, но ее убило заражение крови. Мне было больно потерять ее – мою единственную подругу из тех далеких дней, когда Бермондси был для нас целой вселенной, а руины домов – площадкой для игр. Розовая ракушка, которую она мне подарила, всегда лежит на моем прикроватном столике, и каждый вечер перед сном я молюсь за Анджелу.

Я открыла заднюю дверь, чтобы впустить в дом весенний воздух, и увидела, что Джимми как раз шагает к дому через двор. Он шел, держа в одной руке шляпу, о чем-то глубоко задумавшись. Я следила за его приближением. Такая знакомая, немного торопливая походка, длинные ноги, широкие плечи, взлохмаченные волосы. С его лица не сходил загар, а кожа успела огрубеть от работы на улице. Джимми поднял голову – должно быть, почувствовал мой взгляд. Он взмахнул шляпой в приветственном жесте, а я в ответ помахала ему рукой. Джимми прибавил шагу, и я встретила его в дверях.

– Здравствуй, жена, – сказал он.

– Здравствуй, муж!

Он положил шляпу на комод, обхватил мое лицо руками и поцеловал меня. От него пахло улицей, коровами, солнцем и сеном. Мне нравился этот запах. В Джимми мне нравилось все. Наши чувства уже не были такими, как в юности: не отчаянная и пылкая, а более спокойная, испытанная временем любовь.

– А мальчики где?

– Играют в саду.

Мы подошли к окну, выходившему в сад, и обнялись, глядя на своих маленьких сыновей.

Письмо от Сэнди

Благодарю вас за то, что решили прочитать «Сбежавших сестер». Надеюсь, вам понравилась история Нелл и Олив.

Хочу поблагодарить всех моих читателей за постоянную поддержку и прекрасные отзывы: это очень много для меня значит. Вы лучшие!

Те, кому понравилась эта история, – я буду вам очень благодарна, если вы опубликуете отзыв, чтобы мои книги могли найти новых читателей.

Я обожаю получать от вас письма и всегда отвечаю на все сообщения. Вы все мне очень дороги.

Еще раз спасибо,

Сэнди

От автора

Как всегда, мне нужно много кого поблагодарить. Во-первых, моих детей и внуков, которые каждый день поражают меня своей искренней любовью и поддержкой. Я понимаю, что именно написание книг мешает мне проводить с вами больше времени, как мне хотелось бы, однако знайте: вы всегда в моем сердце и в нужную минуту я всегда готова быть рядом.

Огромное спасибо команде издательства Bookouture: Оливеру Роудзу, Клэр Борд, которая всегда поддерживала меня как писателя, – большое спасибо, Клэр, – и замечательной Ким Нэш. Я благодарна за все, что вы сделали для меня. Спасибо моему новому редактору Наташе Хардинг за любовь к моей книге и чуткость, проявленную при редактуре.

Хочу поблагодарить моих братьев и сестер, племянниц и племянников за то, что всегда верили в меня. Я вас всех очень люблю.

Спасибо моим подругам Анджеле, Линде, еще одной Линде и Лиз за беседы за чашкой чая. Не знаю, что бы я без вас делала.

Мои дорогие друзья Лесли, Луи и Уэнд, спасибо, что были рядом, люблю вас безмерно.

И моему прекрасному агенту Кейт Хордерн: огромное спасибо тебе за все, Кейт.