Любовница Каменных Драконов

Глава 1

Знаете ли вы, что чувствует человек, запертый в клетке с хищником?

С опасным, сильным, хитрым и голодным зверем?

С мужчиной, который смотрит будто раздевая взглядом?

Кажется, что напряжен даже воздух между готовым к прыжку кровожадным монстром и его жертвой. Кажется, он искрит и почти ранит кожу. Каждый взгляд жжет, от него хочется спрятаться, закрыть голову руками, прикрыть грудь,  ноги, по которым этот плотоядный монстр время от времени скользит похотливым взглядом. Потому что у него в темных, как непроглядная ночь, глазах ад. Опасность, жестокость и неутолимая, лютая  жажда. Жажда всего — власти, богатств и… секса.

От этой нескромной мысли, пришедшей в голову, Мэл удушливо покраснела и опустила лицо, делая вид, что все ее внимание сосредоточено на разрезании яблочного пирога.

Секс, секс, секс!

Все существо этого человека просто пропитано этим скандальным, порочным словом. Мэл чувствует, как у нее краснеют и наливаются кровью губы. Если их облизать, да просто коснуться языком, Мэл не сдержит стона…

Но все же этот человек опасен. Это опасность, исходящая от него, заставляет Мэл трепетать и мысленно отдаваться ему, покоряясь его воле, чтобы избежать большего зла — смерти… Растерзает без сожаления, сомнет, уничтожит…

Хищник.

— Пирога? — щебечет Мэл, поправляя выбившийся из прически локон, но становится только хуже. Так ОН видит, что у нее пылают уши. И усмехается, щурясь, как довольный лев.

— Благодарю, я не голоден, — отвечает ОН тихим, слишком опасным голосом, и Мэл снова обмирает, чувствуя, как у нее дрожал ноги. Как у загнанной газели.

Она улыбается ему вежливо, но в душе ее все кипит. Не голоден! Да он всем своим высокомерным видом показывает, что он не ест такого дерьма! Яблоки с корицей? Хе! Он и кофе даже не пригубил, только вдохнул аромат и отставил чашку. А ведь кофе был отменный!

Вот лобстеры и черная икра под шампанское — другое дело. Но семья Мэл еще не доросла до того, чтобы завтракать лобстерами.

Он поднимает глаза, разглядывая белоснежный потолок с позолоченной лепниной, и Мэл замечает на его губах смешок. Дворцовый шик, наверное, неуместен в современном доме, но эта лепнина, драпировки и изящная мебель, обтянутая шелком — все это было предметом гордости Хьюберта, мужа Мэл. Его мечта и его цель. Наверное, наивная, если ОН посмеивается, разглядывая убранство… Но Мэл мужа любила и прощала ему его слабости.

Хьюберт всю жизнь стремился к богатству. К роскоши. К тому, чтобы пустить пыль в глаза, чтоб у гостей головы закружились!.. Он много работал, и добился этого. Он заработал позолоту и ковры. И деньги ему эти платил человек, сидящий сейчас напротив Мэл с плотоядной ухмылочкой — его босс, Алан Стоун.

Мэлани никогда не могла понять, почему Стоун, этот холеный красавчик, опасный, как остро отточенное лезвие, наверняка эгоистичный, расчётливый и циничный, так благоволит к ее добряку и простаку Хьюберту. За что он его ценит так высоко. Потому что не дружат лев и откормленный, розовый кабанчик! Не дружат! Они слишком разные. Слишком.

А в последнее время деньги текли рекой в карман ее мужа, и он сорил ими налево и направо, словно обезумевший. Машину подороже, поновее? Пожалуйста! Меховую шубку? Ради бога! Яхту? Да почему бы и нет?! Хьюберт был рад, что может удовлетворить любое желание Мэл. Любую ее просьбу. Он раздувался от гордости и даже не спрашивал цену, просто говорил «да».

Тайком  поглядывая теперь на его босса, Мэл невольно думала — а зачем, собственно, он явился? Визит вежливости? Захотел посмотреть, как живет подчиненный? Нет, нет, это все не то… иначе бы Хьюберт не выглядел таким потерянным. Обычно за столом он много шутил и балагурил, а сегодня его словно подменили, и он тоже почти ничего не ел — как и Стоун.

— Хью, — вкрадчиво произнес Стоун, изящно поправив дорогую запонку в рукаве безупречной сорочки, — могу я… поговорить о деле?..

Стоун не уточнил с кем, и у Мэл сердце замерло и оборвалось, она едва не задохнулась от волнения. Хьюберт пригласил свою сестру, и Мэл поначалу думала, что у Стоуна есть какие—то виды на Эржбету. Но он не обратил на девушку ни малейшего внимания. Значит, явился не из—за нее.

— Да, конечно! — оживляется непривычно тихий Хьюберт. Он подскакивает и буквально вытаскивает силком свою сестрицу из—за стола, с высокого стульчика подхватывает дочь — их с Мэл общую двухлетнюю дочь, Алисию, — и, бросив какой—то виноватый,  затравленный взгляд на жену, спешно скрывается за  дверями столовой так прытко, что Мэл не успевает и слова произнести.

И она остается наедине с человеком, которого боится до судорог. Разговор предстоял с именно с ней.

У него темные, непроглядные глаза и темные, коротко остриженные волосы. Высокие скулы, жестко очерченные плотно сжатые губы, упрямый, порочный жесткий взгляд — в нем чувствуется стремление сломать, подчинить, поставить на колени. От этого взгляда Мэл чувствует, что падает, падает в пропасть, так же как это порой бывает во сне, и едва сдерживает крик ужаса.

Отчего-то шрам на щеке — хорошо заметный, придающий красивому лицу мужчины еще более хищное, жестокое выражение. И он не собирается притворяться хорошим, добрым и покладистым парнем. Кажется, он ощущает ее страх и трепет, и ему нравится чувствовать это.

— Мэлани, — произносит он, отчего-то улыбаясь, показывая красивые ровные зубы. Будто пробуя на вкус ее имя. — Мэл… Я хотел бы поговорить именно с вами.

— О чем? — Мэл безотчетно отшатнулась от него, но Стоун одним шагом сократил дистанцию между ними, и женщина внезапно ощутила себя припертой к стенке, распластанной по прохладной штукатурке. А этот зверь, этот опасный зверь под личиной цивилизованного человека, упакованный в дорогой костюм, склоняется над нею, вжав ее в стену, беззастенчиво принюхиваясь к аромату ее кожи, почти касаясь тонким носом ее дрожащей шеи, часто вздымающейся груди. Почти ласка; почти жадное, неприкрытое желание.

— Как вы смеете, — шепчет Мэл, вся дрожа, завороженная его жгучим черным взглядом, пытаясь оттолкнуть мужчину слабыми руками. — Хьюберт!..

Ее крик выходит слишком жалким и слабым. Она все еще пытается сопротивляться; сопротивляться своему страху, своему животному инстинкту покориться, отдаться, но Стоун зажимает ее рот ладонью, и Мэл видит его глаза и тонкие, подрагивающие от нетерпения ноздри совсем близко.

— Не надо кричать, — его голос на удивление спокоен и холоден. — Хьюберт не придет. Нам с вами надо поговорить — и это касается вашего… благосостояния. Итак, я убираю ладонь. Вы не будете кричать?

Глаза Мэл наливаются слезами, она тонко поскуливает, согласно кивая головой. Уже совершенно ясно, что ничем хорошим визит Стоуна и не пахнет. Ему ее не жаль, он не отступится от своих планов, она для него — жертва, в которую он почти вонзил свои зубы. И ей придется выслушать его и подчиниться — что бы он ни просил сделать.

— Итак, — жесткая ладонь разжалась, Стоун убрал ее с лица Мэл и отстранился, гладя на нее свысока, как победитель. — У вас прекрасный дом, Мэлани. Просто полная чаша.

— Да, — пробормотала она, захлебываясь слезами ужаса.

— Дорогая мебель, — продолжил Стоун. — Драгоценности…

Его рука бесцеремонно легла на грудь Мэлани, перебирая блестящие камешки ее колье.

— Вы же понимаете, что за все это надо платить? - его пальцы скользят ниже, ладонь обнимает приятную округлость груди, и Мэл вспыхивает от стыда и гнева, потому что мужчина себя ведет с нею как со своей собственностью.

— Но Хьюберт сказал, что он заработал все это… — мямлит Мэл, уже прекрасно понимая, что это не так. Вся их дорогая, пестрая, шикарная жизнь — все это было обманом, все катилось в тартарары, все было в долг, не принадлежало им. Все было получено из рук этого расчётливого, хитрого чудовища. Вот зачем ему был нужен Хьюберт, жизнерадостный, стремящийся к достатку кабанчик. Приманить; обмануть; напасть и уничтожить! Совершенно точная роль…

— Нет, — с видимым удовольствием выдохнул Стоун, наслаждаясь замешательством и страхом женщины. — Не заработал.  Я ему дал все это. Его услуги не могут стоить так дорого.

— Зачем?! — выкрикнула Мэл, ощущая жесткую ладонь Стоуна у себя на бедре. — За что!? За какие заслуги!? Или вы… обманом? Завлекли его в ловушку?! Воспользовались его безграничным доверием?! Он отзывался о вас очень восторженно, для него вы — непогрешимый идеал!

Но Стоуна не останавливали ее слова, ее попытка воззвать к его совести. Напротив — ее горячечная речь насмешила его, и он тихо рассмеялся, продолжая ласкать ее грудь совершенно по—хозяйски, так, словно имел на это право и делал так сотни раз. Как хозяин. Как человек, наслаждающийся властью над своей вещью. Его ладони по-прежнему исследовали ее тело, неторопливо, будто прислушиваясь к бушующей горячей крови под тонкой кожей испуганной женщины.

В голове Мэл крутились самые разные страшные предположения; этот подлый змей мог подставить Хьюберта. Мог обвинить в растрате. Мог подсунуть фальшивые документы. Мог…

Но ответ Стоуна затмил ее самые смелые предположения.

— У нас с ним был договор, — ответил Стоун. — Я давал ему столько денег, сколько он хотел. Оплачивал все его счета. Всё. Всё, что он просил — я давал ему. А он взамен пообещал мне, что однажды я смогу прийти в его дом и забрать любую женщину, что мне приглянется. И этот день настал. Надо отдать должное Хьюберту, — Стоун явно издевался, — он очень честен. Не попытался скрыть такое сокровище, как вы… И предоставил достаточно широкий выбор…

Мэл в ужасе вскрикнула, зажав рот рукой. Высокий стульчик у стола пустовал, но воображение рисовало Мэл, как этот негодяй своими холеными жесткими руками поднимает с него Алисию и уходит… Вот зачем Хьюберт пригласил свою сестру, о которой долгое время и не вспоминал; вот зачем на этот странный завтрак он и дочь притащил! Выбирать!..

— Зачем, — с трудом вымолвила Мэл, — зачем вы мне это говорите?..

— Затем, — произнес Стоун, склонившись к ее уху и произнося каждое слово четко, чтобы оно отпечаталось в ее мозгу, — что я выбрал. И это — вы. С этого дня я — ваш хозяин.

— Что!? — выкрикнула Мэл. — Что!? Хозяин?! Вы что, с ума сошли?! Рабство отменили в…

Стоун усмехнулся, и Мэл подавилась своими пылкими словами.

— Так мне не рабыня нужна. Женщины вашего рода так завлекающе пахнут, — Стоун усмехнулся так, что у Мэл кровь застыла в жилах. Женщины ее рода… Значит, этот хищник принюхивался и к Алисии!

—  По ряду… м—м—м… признаков я понял, что вы мне подходите. Я свой выбор сделал, — сказал он, — теперь выбор за вами. Нет, я, конечно, могу еще подождать лет двадцать. Спешить мне некуда. И когда подрастет ваша дочь, я приду за ней. И уже не вы, а она будет рассчитываться за ваши шубки и бриллианты. Согласитесь, это совсем несправедливо по отношению к маленькой, беззащитной девочке?..

— Негодяй! — выдохнула Мэл. Стоун равнодушно пожал плечами. Видимо, ему это говорили слишком часто. Или в душе он был согласен с этим определением. Или ему было просто плевать.

— Или вы соглашаетесь оплатить сладкую жизнь, которой жили до сих пор, или я сделаю так, что все это у вас отнимут.

— Отнимайте!

— Вы уверены? — он снова склонился над ней так низко, что она услышала в его дыхании рокот, словно склонялся над ней громадный лев. — Я оставлю вас ни с чем. Нищими. Голыми. Я оставлю вам ни кусочка ткани. Ни камешка от вашего дома.  Я сделаю так, что вас ни на одну приличную работу не возьмут. Вы будет влачить такое жалкое существование, работать за гроши, так, что через двадцать лет — когда подрастет ваша дочь, — вам уже не будет казаться таким уж ужасом то, что такой негодяй, как я, захочет ее взять себе. Вы будете этому даже рады.

— Мерзавец… негодяй… какой же вы мерзкий подлец… — выдохнула  Мэл с ненавистью, закипающей в ее крови.

— Соглашайтесь.

— Но мы же взрослые, цивилизованные люди! — выкрикнула Мэл. — Ни одна женщина… близость с ней… не стоит этого всего! Стольких денег!

Стоун обвел взглядом обстановку, еще раз глянул на позолоченную лепнину и покачал головой задумчиво, сделав вид, что раздумывает и колеблется.

— Стоит, — наконец, произнес он, вдоволь наигравшись и натешившись слабой надеждой, отразившейся в глазах Мэл. — Для некоторых целей — стоит. Вы мне подходите, Мэл. В вашей крови много огня. Вы определенно мне подходите, и я готов приплатить еще. Уже лично вам. Все, что пожелаете. Я могу дать вам абсолютно все.

— Подхожу?! Что это значит?! Что это значит?! — затравленно выкрикнула Мэлани, пропуская мимо ушей его заманчивые обещания.

— Вы меня чувствуете, — ответил Стоун глубоким тяжелым голосом, от которого у нее разболелось в висках, словно голова вот—вот лопнет. — Вы боитесь меня. Вы покоряетесь мне, хотя какая—то часть вашего разума и велит вам сопротивляться. Я чувствую запах вашего страха — а ведь я и слова вам дурного не сказал. Бояться меня — это правильное решение. Очень разумное. И покориться — тоже.

Мэл почувствовала, как колени ее ослабевают, и она вот—вот рухнет на пол. Если б не руки Стоуна, удерживающие ее, Мэл давно бы уже упала к его ногам.

— Вы… вы хотите меня убить?! — прошептала она. — Органы? Вам нужны мои органы?!

— Нет, — Стоун брезгливо поморщился. — Мне не нужна ваша жизнь, ваша кровь, да я вообще не планирую причинять вам… страдания. Никакой боли. Никакого оружия. Вы нужны мне… для ритуала.

— Ритуала?! Что за ритуал?! Что за средневековое варварство?!

— Узнаете, — с вызовом ответил Стоун, внезапно отпрянув, словно согласие уже было получено. — Это для вас варварство, а для меня это имеет очень большое значение. Собирайтесь. Можете взять с собой самое необходимое и проститься с семьей.

— Проститься? — повторила Мэл. — Алисия… я не увижу ее больше?!

— Не надо драм! — брезгливо поморщился Стоун. — Все воспитанные люди говоря «до свидания», уезжая надолго. Если ритуал пройдет быстро… если… то вы, вполне вероятно, окажетесь дома, со своей дочерью, уже через месяц. Ну, собирайтесь.

Глава 2

— Как же ты мог, Хью! Что ты натворил, негодяй, мерзавец! Ты продал меня, как собаку! Как подержанную машину! Ты!.. Ты!..

Ей был дан час на сборы, но Мэл не знала, что нужно брать с собой. Белье? Украшения? Косметичку — надо будет приводить себя в порядок? Что?

Она вытащила чемодан, дорогой, удобный, вместительный, — но на этом ее сборы и закончились. Она вспомнила свое желание обладать этой вещью, которая в витрине была выставлена в наиболее выгодном месте. Свою радость, когда Хьюберт купил эту  вещь, свой почти детский восторг от запаха новой вещи, от блеска замочков, хромированной ручки… Поглаживая теперь эту дорогую вещь, Мэл разрыдалась и упала без сил на постель, уткнувшись лицом в шелковое покрывало.

Кто же знал, что настоящая плата за эту радость будет совсем другая?!

Стоун, его бесцеремонное, развратное внимание и пугающий ритуал… что за ритуал, за который он готов заплатить так много?! Он говорит, что это безвредно, но можно ли верить его словам? В его взгляде порок и жестокость, этот человек может убить, не моргнув и взглядом. Кажется, т него даже пахнет кровью. Перебивая горький свежий аромат его дорогого парфюма пахнет теплой свежей кровью и пожарищем. Как от викинга, разорившего чужое поселение… Еще этот шрам на щеке… Когда Стоун улыбается, этот шрам делается еще заметнее и зловещее. Лицо его лишается всяческого налета цивилизованной интеллигентности, и остается лишь лютая, страшная жажда…

— Ты тоже пользовалась всем, что давал Стоун, — пропыхтел Хьюберт, укачивая на руках плачущую Алисию. Девочка была напугана; размолвок между родителями прежде не случалось, или случалось, но не таких серьезных, без криков, шумных хлопаний дверями, без слез и обвинений.

— Но я не знала! Я не давала своего согласия участвовать во всем этом! — яростно выкрикнула Мэл, подскочив на ноги. — Если бы он все это предложил мне, я бы отказалась, отказалась!

— А я — нет! — огрызнулся Хьюберт, отгораживаясь дочерью от разъяренной жены. — Я слишком долго стремился к этому, чтобы отказаться, когда оно само плыло мне в руки!

— Что?!.. — выдохнула Мэл, потрясенная. — Что?! Плыло?! То есть, ты заранее согласен был с тем, что он заберет меня? Или Алисию?! Тебе все равно, лишь бы он давал тебе денег?.. Такова наша ценность для тебя?! Ну, хорошо, я — всего лишь глупая дура, которая тебя полюбила, поверила и думала, что ты славный парень, заботливый, целеустремленный и добрый, — по щекам Мэл снова потекли слезы, — но Алисия?.. Ты и ее готов был отдать?!

— Не говори глупостей, — буркнул Хью, отворачиваясь от Мэл.

— Но он готов был ее взять! Вырастить, как он выразился, как свинью на убой, и взять! Нашу дочь! Он отнял бы ее у нас, поместил в какой—нибудь пансионат, где ее воспитывали бы с мыслью, что она — его, и всегда ему принадлежала! Престарелый негодяй, он забрал бы невинную, молодую девушку для каких—то своих целей только потому, что сейчас ты можешь позволить себе купить дорогую машину и часы! Ты и это позволил бы!?

— Ну, не забрал же, — огрызнулся Хью. Но в его глазах мелькнуло такое ненасытное выражение, что Мэл в ужасе поняла — он отдаст и Алисию, если Стоун ему это предложит.

— Какой же ты подлец! — прошептала Мэл в ужасе. — То есть, если что—то… что—то со мной случится, если я погибну — ты ее отдашь взамен?!

— Вот и постарайся, — сварливо отозвался Хьюберт, — чтоб с тобой ничего не случилось! Будь паинькой и исполняй все, что велит этот красавчик. Ты же всегда мечтала, чтоб у тебя был красивый муж, не то, что я! — он внезапно вышел из себя. — Все эти журнальчики с томными красавцами на глянцевых страницах! Я до них не дотягиваю, уж извини! А Стоун словно с разворота сошел! Так что чем ты недовольна, я не пойму! Ублажишь его, как ему надо, и все будут довольны!

— Я не смогу жить здесь, с тобой, после всего этого, — горько выдохнула Мэл, и Хьюберт покраснел от злости.

— Как будто я смогу жить с тобой после того, как!.. — выкрикнул он желчно. — …как ты Ты что думаешь, ты кому—то нужна будешь после того, как он с тобой развлечется?! Мне уж точно нет! Так что ты здесь можешь и не жить, а мне здесь очень даже хорошо будет и без тебя!

— Ты не имеешь права воспитывать Алисию, — прорычала Мэл, и Хью гнусно усмехнулся.

— Гулящая мать  — уж тем более, — мстительно ответил он. — Я всем расскажу, что ты сбежала… со своим любовником. Ни один суд тебе ее не отдаст! Да и я могу запросто продать дом и уехать куда—нибудь!

Все эти гадости Хьюберт говорил с  мстительной радостью на лице, словно хотел за что—то отомстить Мэл, сделать ей больно, унизить ее… вероятно, потому что сам себя чувствовал последним говном и желал уничтожить ту, которую продал и предал.

— Нет—нет—нет! — холодея, пробормотала Мэл. — Ты не сможешь этого сделать! Ты не посмеешь этого сделать! Я… я никуда не поеду, если так! Я заберу у тебя ребенка и подам на развод! И разбирайся со Стоуном сам, как знаешь! Можешь сам его ублажать!

— Я?! — расхохотался Хью. — А ты не собираешься с ним рассчитаться? За те шмотки, которые носишь? За еду, которую ешь?! Если ты уйдешь отсюда, то уйдешь голой! Без гроша в кармане! И любой суд отдаст дочь мне, потому что ты не в состоянии ее содержать!

— Отдаст тебе, чтобы ты торговал ею налево и направо?! — закричала Мэл. — Никогда!

Словно зловещий призрак, в дверях появился Стоун. Перепалка между супругами не ускользнула от его внимания, он холодно оглядел с ног до головы обоих, и Мэл снова ощутила  жуткое ощущение падения в пропасть под действием этого жуткого немигающего взгляда.

— Мне казалось, — произнес он зловеще, — что мы договорились на спокойном и цивилизованном решении проблемы. Мне не интересны ваши дрязги… и совершенно не нужно, чтобы моя женщина, — его голос пророкотал глубоко, грозно, — нервничала и о чем—то беспокоилась. Ты будешь смирно сидеть здесь, — рыкнул он на Хьюберта, — как кролик в норе. Попробуешь сбежать с дочерью — я отыщу тебя максимум уже через пару дней и ноги переломаю. Если сделка не состоится, вы оба знаете, что я сделаю. Вам, — он обернулся к онемевшей Мэл, — достаточно моего честного слова? О том, что он никуда не денется до вашего возвращения?

— Нет! — выкрикнула Мэл. — Нет! Если уж и рассчитываться за что—то… то за то, что будет у меня в руках! Вы гарантируете мне жизнь?!

Стоун безразлично пожал плечами.

— Конечно, — подтвердил он. — Жизнь, здоровье неприкосновенны. Я же уже говорил.

— Тогда я требую, — выкрикнула Мэл, — в обмен на мои специфические услуги, после всего, когда все кончится, отдать мне дочь, и не подвергать меня вашим гнусным преследованиям!

Стоун снова пожал плечами.

— Ничего не имею против, — ответил он. — Я прослежу за этим. Поверьте мне — моей власти и силы достаточно, чтобы проследить за этим человеком и принудить его к выполнению договоренности. Более того, если вы пожелаете, позже мы выставим его из этого дома. Если вам удастся… справиться с поставленной задачей, то все это по праву должно принадлежать вам. Вам не о чем беспокоиться… Мэл.

— Нет, постойте! — истерично взвизгнул Хью, шагнув к спорящим. — Как же так?! Вы обещали, что все мое! Я не позволю все у меня отнять! Я не буду тут сидеть, как собака на цепи, охраняя ее деньги! Я свободный человек!

Его голос сорвался на истошный визг, лицо раскраснелось. Стоун перевел на него взгляд темных глаз, и Хьюберта буквально впечатало в стену тяжестью и яростью этого взгляда.

— Будешь, — рыкнул Стоун. — Меня ты тоже уверил, что с женщиной не возникнет заминок. Что она будет согласна. Но мне самому приходится уговаривать ее. Значит, наша с тобой сделка отменяется.

Мэл почувствовала, как разум ее воспламеняется. Страх отступил, и она, шагнув к Стоуну, рыкнула так же злобно, властно и яростно, как он:

— Тогда я готова обменять свои услуги на ваши! Этот человек не заслужил ни гроша из тех денег, что вы ему дали, потому что если вы желаете что—то получить от меня, надо было со мной заключать договоры на мое тело! А он мне не хозяин!

— Согласен, — брови Стоуна удивленно взлетели вверх, он с интересом слушал то, что ему противопоставит Мэл. Хрупкая Мэл. Светлая Мэл. Мэл, у которой персиковая нежная кожа и пшеничного цвета волосы. Мэл, которая мухи не обидит и которая слабенькая, как котенок. — Но что-то мне подсказывает, что вы не согласились бы.

Хьюберт трусливо смолчал. Он мог бы протестовать, потому что Стоун одним взмахом руки мог отменить сделку прямо сейчас -  и отнять то, чем Хью владел, выкинуть его на улицу. Пока же сохранялась призрачная надежда, что Стоун передумает или предоставит супругам самим разбираться после того, как получит желаемое.

—  А возможно Алисию с собой забрать?! - спросила вдруг Мэл.

В глазах Мэл мольба, но Стоун отрицательно качнул головой, поморщился.

— Вам некогда будет заниматься ребенком. Ребенок займет часть вашего времени, а оно должно быть безраздельно посвящено… вашим обязанностям.

— Я должна чувствовать, знать, что она рядом! Что с ней ничего не случилось! Что она не похищена, не упрятана от меня! — в голосе женщины послышались сдавленные рыдания, и Стоун заметно озлился. На миг Мэл показалось, что комната наполнилась неприятными звуками, словно гремучая змея трясет своим хвостом и шелестит чешуей.

— Вы будете это знать, — ответил Стоун отрывисто. — Даю слово. Я действительно прослежу за этим, вам не о чем беспокоиться. Итак, вы готовы?

— Да, — громко, с вызовом, выкрикнула Мэл. — В этом доме моего ничего нет, только ваше! Мне нечего забирать! Даже белье оплачено вами. Пусть Хью оставит его себе на память.

Она порывисто шагнула к Хьюберту, поцеловала плачущую дочь, и так же решительно развернулась и вышла в раскрытые двери. Стоун проводил ее усмешкой и задумчивым взглядом и последовал за ней на почтительном расстоянии, сунув руки в карманы брюк.

Глава 3

Охрана Стоуна — жуткие огромные мордовороты с непроницаемыми лицами. Глаза их спрятаны под солнцезащитными очками, и Мэл кажется, что под черными стеклами сверкают огненно—красные сполохи. Словно каменные обломки остывшей лавы, нутро которых раскалено, и этот жар проскальзывает в глазницах.

Стоун не разговаривает с ними, не произносит вообще ни слова. Лишь щелкает пальцами и указывает на место, где надо стоять. Быстро, четко, словно опутывая дом Хьюберта сетью. Заключает дом в магический круг, расставляя своих каменных истуканов, перекрывая все входы  выходы. Хьюберт попробовал сунуться на крыльцо, но его бесцеремонно впихнули внутрь дома и захлопнули дверь у него перед носом, не позволив проводить Мэл даже взглядом. Он стал пленником в собственном доме, и, сдается мне, был этому не рад.

— Я не позволю!.. — орал он, сопротивляясь каменномордым охранникам. — Я это так не оставлю! Я буду жаловаться, вы мне за все ответите!

Но его голос обрывается хлопком двери. Это как кляп в рот, как пощечина, как презрительный плевок в его сторону.

— Следить за ним. Шаг в шаг. Из города не выпускать, — бросает Стоун на ходу одному из охранников. Просто каменный великан в черном костюме, в котором его огромному сильному телу просто неудобно и тесно. На его фоне Стоун в его безупречном темно—сером костюме кажется хрупким и невысоким, хотя это совсем не так.

Один из охранников грубо, почти насильно заталкивает Мэл в автомобиль Стоуна, тот неспешно усаживается с нею рядом, и испуганная Мэл, ощутив его рядом с собой, наконец, в полной мере смогла оценить этого мужчину. Опасность и силу, исходящие от него.

Он высок и строен, узкобедрый и широкоплечий, длинноногий. Породистый красивый самец, уверенный в себе. Скорость — привычный стиль его жизни. От него веет силой и  здоровьем, каждое его движение исполнено достоинства и властности. Его руки жесткие, сильные. Казалось, в холеной ладони он может раздавить, раскрошить кусок гранита, смять его длинными пальцами, как кусок сладкой ваты. Он смотрит на Мэл снисходительно, изящно оправляя свою стильную, дорогую одежду. В этой смеси хищности и хороших манер опасности больше всего. Мэл интуитивно чувствует его нетерпение, Стоун словно прямо сейчас хочет попробовать ее. Он едва не облизывается, но в его  желании нет нетерпеливой дрожи любви. Он знает, что женщина принадлежит ему. Спешить некуда.

— Называй меня Алан, — небрежно велит он. — И никак иначе. Алан — и все.

Она забивается в уголок сидения, дрожа от страха, нервы ее напряжены до предела. Это Стоуну не нравится. Он насмешливо приподнимает бровь, и одним движением придвигает женщину к себе, обхватив ее за талию.

— Никаких капризов, — презрительно цедит он сквозь сжатые зубы, рассматривая лицо Мэл, побледневшее от волнения.  — Я скажу это только один раз, и повторять не стану. У меня нет ни малейшего желания ни уговаривать вас, ни возиться с тобой, если вдруг тебе вздумается заартачиться. Я не стану тебя упрашивать. Я просто выкину тебя, и сделаю все то, что обещал. И найду тебе замену. Поэтому в твоих интересах быть покорной. Всегда помни о том, что ты потеряешь в случае неповиновения. Мне нужна абсолютная покорность. Это понятно?

— Понятно, — выдохнула Мэл, вся дрожа, как натянутая струна. Она сглатывает ком в горле, ей становится трудно дышать, когда Стоун по—хозяйски проводит горячей ладонью по ее бедру и задирает ее юбку, внимательно изучая ее лицо.

— Итак, к делу, — скучным, будничным голосом произносит Стоун, словно это не его руки одним движением  безжалостно рвут слишком узкую юбку Мэл, обнажая ее бедра. — Я уже говорил, что ты нужна мне для ритуала. Не стану скрывать — этот ритуал подразумевает использование твоего тела. Сексуального использования. Может быть один раз. Может быть пять раз. Десять. Двадцать. Я не знаю, как быстро ты справишься с поставленной задачей. Насколько ты горяча, Мэлани… Я не знаю.

Его ладонь ныряет меж ее стыдливо сжатых бедер, толкается, заставляя Мэл раздвинуть ноги и пустить ее туда, к тайному теплому и влажному местечку, скрытому шелковыми трусиками. Его жгучие черные глаза неотрывно следят за Мэл, за ее реакцией, и удовлетворенно щурятся, когда Мэл, дрожащая и едва не рыдающая, покорно раздвигает ноги, помня о его угрозах.

— Хорошо, — удовлетворенно произнес Стоун, поглаживая ее между ног. — Ты очень понятлива, с тобой приятно иметь дело. Итак, ритуал…

Мэл, умирая от стыда, думала, что это проверка. Думала, что Стоун всего лишь хочет удостовериться в ее покорности, и тотчас уберет руку, как только она позволит ему тронуть ее там, между ног. Ведь он не похож был на влюбленного; и страсть, его темная и тяжелая страсть, была направлена не на нее. Он не любил ее, не выглядел тем, кто потерял голову от ее красоты.

Но это совсем не так; он не останавливается. Он продолжает ее ласкать, неторопливо, развратно, бесцеремонно. Его пальцы скользят ниже, нетерпеливо стискивают белье, дергают, добираясь до голого тела, и жестко погружаются в узкое, сжавшееся лоно Мэл.

Мэл вскрикивает и напрягается, интуитивно сжимает бедра — но тотчас снова раздвигает их под внимательным взглядом Стоуна, стоило ему только приподнять бровь. Абсолютная покорность, будто говорит его взгляд.

— Правильно, — рокочет он своим голосом сытого хищника. — Покорность… все верно… Помни об этом всегда, Мэл… ты принадлежишь мне, целиком — с твоими мыслями, с твоим желанием, с твоими мечтами… Мои желания - это теперь твои желания… все, что я прикажу…

Его жесткие каменные пальцы погружаются глубже — настойчиво, властно, — двигаются, жестко лаская, заставляя женщину трепетать, и Мэл, вся дрожа, непроизвольно выгибается, ахает, стонет — и отнюдь не от приятных ощущений. Ее тело сжимается от боли, не готовое впустить его пальцы, и Стоун берет Мэл почти насильно — несмотря на покорно разведенные колени.

— Здесь, — жестко говорит Стоун, лаская ее лоно, — ты тоже должна быть покорна. Именно здесь. Я хочу, чтоб здесь ты была влажной. Податливой. Раскрытой. Вечно жаждущей. Ждущей меня.

— Но это не просто так, — стонет Мэл, с трудом терпя жесткую ласку, терзая ногтями обивку сидения. — Это… не зависит от вашего приказа!

— Так я помогу, — вкрадчиво отвечает Стоун. Почти шепчет. — Я умею быть нежным, если это нужно.

Его пальцы снова толкаются в ее тело, глубоко и настойчиво, двигаются туда и обратно, и Мэл закрывает глаза, чувствуя, как ее щеки раскаляются от стыда, как ее трясет от влажных звуков. А в ее теле словно ворочается чудовище, терзая и мучая ее, низводя до состояния беспомощного животного, попавшего в ловушку, из которой никак не освободиться.

— Зач… зачем, — выдыхает Мэл, сгорая от стыда и жара его сильного тела, прижавшегося к ней.

— Затем, — интимно произносит Стоун, не прекращая своей бессовестной пытки, — что я хочу разжечь в тебе огонь… пожар, который сможет согреть и обжечь… Ну же. Ты обещала быть покорной.

— Значит, — пыхтит Мэл, напрягаясь всем телом, изо всех сил сопротивляясь накатывающим на нее ощущениям, — все же просто банальный секс… вы безумец или лжец, вы…

Стоун не отвечает; его пальцы толкаются сильно, отрывисто, Мэл вздрагивает от каждого нового толчка и закусывает губы. Ей кажется, что ее берет мужчина с огромным членом, терзает ее тело, овладевает ею, как какой—то дешевой падшей женщиной. Его жесткие пальцы вдруг вынырнули из ее истерзанного лона, и теперь касались ее почти нежно. Большой палец нащупывает ее клитор и начинает гладить — слишком неторопливо, слишком умело и настойчиво, так, что расставленные ноги Мэл начинают дрожать, трястись, как в ознобе, и она, подавшись вперед всем телом, выдыхает, выкрикивает свое внезапно разлившееся по телу удовольствие, выдает себя. Она бесстыже виляет бедрами, то ли стараясь избежать обжигающего удовольствия, то ли чтобы принять в себя пальцы мужчины полнее, и Стоуну это нравится.

— Да, так, — шепчет Стоун, продолжая поглаживать извивающуюся мокрую  Мэл. — Шире ноги.

Его руки слишком умелые, слишком ласковые; жесткие пальцы вдруг становятся невероятно нежными, чуткими. Подушечками этих пальцев Стоун словно отыскивает самые чувствительные точки на теле Мэл и впускает через них  в ее нервы, в ее кровь пожар. Мэл вопит, трясясь на его руке, нанизанная на его пальцы, не понимая и не осознавая ничего вокруг себя. На периферии  сознания маячит стыдная мысль, что водитель за рулем все слышит, но Мэл рассматривает опущенное стекло, отделяющее их сидение от водительского, и это стирает последнюю стыдливость. Весь ее мир превращается в бесконечную огненную реку наслаждения, она сводит Мэл с ума, и она выкрикивает свое удовольствие, разводя колени еще шире, извиваясь, сходя с ума, широко раскрытыми невидящими глазами уставившись в обивку автомобиля над своей головой.

Стоун прав; с каждым его прикосновением к ее телу, с каждым толчком внутрь ее лона в ее крови разгорается пожар. Он бросает Мэл на сидение, на спину, заставляет ее подхватить собственные ноги под коленями и подтянуть их к груди, бесстыдно раскрывшись перед ним. От его ласк Мэл мечется, рассыпав золотые волосы по темной обивке и стонет — протяжно, беспомощно, жалобно, — потому что его пальцы гладят ее чувствительные бедра, ее мокрое лоно, и Стоун внезапно припадает губами к ее мокрым от желания губкам, горячим языком жадно лижет ее, дразнит клитор.

Это движение столь страстное, жаркое, а поцелуй такой жадный и болезненный, что Мэл взвизгивает, извиваясь, чувствуя, как его язык проникает в нее, и ей становится еще жарче. Это не потная возня с Хьюбертом под одеялом; не супружеский постный и сдержанный секс. С Хью ей и вполовину не было так обжигающе—хорошо и так невыносимо стыдно. Стоун беззастенчиво рассматривал ее тело, касался всюду, где хотел,  жадно целовал бедра, прихватывал зубами нежную кожу, погружал пальцы — быстро, жестко, настойчиво, —  в обе дырочки Мэл, заставляя ее вскрикивать и трястись как в лихорадке, чувствуя, как он овладевает ее телом. Всем ее существом.

***

«Это все не со мной происходит, — в панике подумала Мэл, уловив, как вжикнула молния на одежде Стоуна. — Я отдаюсь, как шлюха, на сиденье машины первому попавшемуся, и мне… это… нравится…»

Мэл была красивой женщиной; но у нее никогда не было такого красивого мужчины, как Стоун. Такого красивого, состоятельного и подавляюще властного. Более того — она и помыслить не могла, что кто—то так же, как он, рыча от внезапно охватившей его страсти, соблазненный ее красотой, податливостью ее тела, содрав с себя маску холодного и высокомерного властелина мира, навалится на нее всем телом, жарко и жадно целуя в губы, овладеет ею — нетерпеливо, жадно, одним жестким сильным толчком вогнав член на всю длину в ее лоно.

— Черт! — взвизгнула Мэл, одновременно вспыхивая от легкой боли и млея от жадности, с которой Стоун толкнулся в ее тело, с которой он взял ее, овладел, подчиняя себе.

Его руки жадно, до боли, стиснули ее ягодицы, приподнимая женщину и прижимая ее к себе крепче, и он толкнулся еще — сильно, жестко, максимально глубоко, — горячими губами стирая вопли Мэл, изнемогающей под его телом. Его движения были сильные, жесткие, отрывистые, и Мэл захлебывалась собственными стонами, криками, сходя с ума от безумия, что творилось сейчас с ней. Жесткие пальцы Стоуна ухватили ее за волосы, грубо оттянули назад ее голову, и он снова припал горячим ртом к ее раскрасневшимся губам, лаская языком ее разгоряченный, возбужденный рот, так развратно и беззастенчиво, что у Мэл, казалось, кожа на щеках вот—вот воспламенится от стыда.

— Я сейчас умру, — всхлипнула Мэл, но ответом ей было еще более жесткое проникновение, выбившее из ее дрожащего горла вопль. Стоун терзал ее безо всякой жалости, насаживал ее на свой вставший член, словно хотел разорвать на тысячу частей. Разломить ее, как сочный апельсин, упиться ее сладостью.

Тело мужчины, двигающееся над ней, словно отлито из металла, жесткое, сильное, гибкое. Его член, погружающийся в нее глубоко, очень глубоко, словно каменный. Он раз за разом наполняет Мэл непередаваемыми ощущениями, жестко массирует изнутри, наполняя ее живот сладкими сильными спазмами, от которых Мэл снова кричит, расставляя пошире ноги и вцепляясь ногтями в плечи мужчины, тиская его безупречный костюм, выдыхая свое удовлетворение короткими рваными толчками, рыча, как дикая самка.

Но и тогда Стоун не отпускает ее; его движения замедляются, он обнимает ее — бережно, словно возлюбленную, — жадно сцеловывая ее стоны и крики, стирает катящиеся по щекам слезы, приглаживает волосы, и Мэл кажется на миг, что мужчина на самом деле полон страсти к ней. Любви; нежности. Не банального желания, которое он уже удовлетворил, но чувств, живых, настоящих. Она целует его в ответ, волна его обжигающей страсти снова накатывает на Мэл, обжигая ее кожу, он вжимает ее в сиденье, совершая самые последние, мягкие и сильные толчки, и Мэл чувствует, как он кончает в нее. Его плоть становится очень жесткой, вздрагивает, распирает Мэл изнутри, и она откидывается на сиденье, блаженно закрыв глаза.

«Вот так должно быть с мужчиной, — бьется в висках Мэл мысль. — Так. Чтобы никаких сил потом не оставалось. Чтоб удовольствие через край. Чтоб вспоминать было стыдно. И забыть — невозможно…»

- Обжигающе горяча, - шепчет Стоун, вжимаясь в раскрытые перед ним бедра, чуть вздрагивая, кончая, не сдерживая стона. Его пальцы сжимают, тискают ягодицы Мэл, он погружается в ее тело глубоко, наполняя ее своей силой, своим желанием, до стонов, через край. Мэлани мечется под ним, виляя бедрами, чувствуя каждый спазм, что охватывает мужчину, самое мелкое движение, слыша его срывающийся дрожащий голос. - Обжигающе…

***

Куда мог привезти ее Стоун? Алан, мысленно поправила себя Мэл, насилу усаживаясь на сидении и кое—как прикрывая ноги порванной юбкой.

Только в Башню, самый высокий небоскреб города. В роскошный отель, где он наверняка живет в пентхаусе, из панорамных окон которого город, принадлежащий ему, виден как на ладони. Пятьдесят этажей роскоши, шика, стекла, сверкающего на солнце ярче бриллиантов, и номеров, где селятся только самые состоятельные люди. И на вершине этой человеческой пирамиды жил Алан Стоун. Выше всех. Ближе всех к небу. С роскошной панорамой, открывающейся из окон на город.

Так проще чувствовать его своим…

Обессилевшая Мэл, привалившись пылающим лбом к стеклу, видела, как за ним с бешеной скоростью проносятся знакомые улицы города, слепящие огни. Автомобиль увозил ее в другую жизнь, и Мэл все еще не могла поверить, что это происходит с ней. Сил у нее не было даже на то, чтобы ровно сидеть. Мужчина словно вытрахал из нее все, до последней крупицы. Выпил, вылизал вместе с  голосом жизнь. Мэл понимала, что сейчас ей придется идти у всех на виду по залитому светом фойе гостиницы, в разорванной юбке, с растрепанными волосами. Но ей это было безразлично. С большим удовольствием она сейчас вздремнула бы, глаза ее закрывались, мысли останавливались.

Алан неспешно и тщательно приводил в порядок свою одежду, оправлял брюки, застегивал пиджак. Он ни о чем не спрашивал и ничего не говорил, но Мэл чувствовала, нет — знала, что планы его не поменялись и что дверца машины сейчас не откроется, и он не выкинет ее в разодранной одежде на улицу.

Нет, так просто он свою добычу не отпустит… Он только начал. И все то, что он задумал, еще впереди.

Мэлани, похоже, все же задремала, потому что когда открылась дверца авто, женщина едва не выпала из него, прямо под ноги Стоуну. С трудом разлепляя тяжелые веки, она увидела, что мордовороты с каменными лицами угодливо придерживают дверцу машины, отрезав весь мир от Мэл, заслонив ее своими телами, не позволяя случайным людям увидеть, что происходит внутри салона.

Алан стоял впереди них всех, у распахнутой дверцы. Видимо, он собирался галантно подать руку Мэлани и помочь ей выбраться из авто, но, честно говоря, она и руки не могла поднять. Стресс и бешенное занятие любовью вымотали ее. Да и туфли она потеряла, они спали с ее ног и лежали где—то на полу, и сил разыскать их у Мэл не было.

Алан снова ничего не стал спрашивать. Ему одного взгляда было достаточно, чтоб оценить обстановку. Он склонился, скользнул взглядом по сонному лицу Мэл, а затем просто просунул руки под ее вялое, слабое тело и вынул ее из машины.

Дальше он нес ее сам, до самых дверей пентхауса, а его верные мордовороты, окружив его кольцом, не позволяли людям рассмотреть, что за птичка попала в его руки.

Мэл вовсе не была худышкой; она была стройной женщиной, но с хорошими формами. Бедра, грудь, соблазнительная округлость — все это в ней было. Но Алан нес ее так легко, словно она не весила ничего совершенно. С такой непринужденной легкостью женщины носят крохотные клатчи, хвалясь их красотой и дороговизной. Дремлющая Мэл вдруг вспомнила день своей свадьбы и то, как Хью вносил ее в дом, как он осторожно перебирал ногами, переступая порог, нащупывая пол, и как у него тогда руки тряслись, хотя в ту пору Мэл была куда стройнее.

Алан был не так острожен и слаб; он действительно был словно отлит из металла, несгибаемый, сильный, быстрый. Он стремительно пересек  фойе с Мэлани на руках, его шаги были четкими, уверенными, ноги в щегольских остроносых ботинках ступали быстро, так, что щелчки его каблуков звонко отдавались от блестящего пола. В сопровождении охраны вошел в лифт. Зеркальные дверцы закрылись, и Мэл почувствовала, как мягкая тяжесть на мгновение вжала ее в руки Алана. Лифт понес их туда, наверх, в странную новую жизнь.

«Не часто меня на руках носят миллионеры, — подумала с усмешкой Мэлани. — Сильные, красивые, самоуверенные миллионеры…»

Она усмехнулась, но усмешка получилась похожей на стон, и Алан внезапно клонился к дремлющей на его плече Мэл ниже, словно прислушиваясь к ней, словно беспокоясь о ней.

«Как это мило, — все с той же усмешкой думала она. — Такая забота о своей новой игрушке… интересно, почему я? Желающих потрахаться с ним наверняка половина города. Горяча, как он сказал? Держу пари, есть и погорячее…»

Меж тем лифт мягко замедлился, нежным звонком оповестил о прибытии. Алан так же стремительно вышел из него, будто опасаясь, что за ним погоня. В голову Мэл пришла мысль, что Алан очень спешит, спешит провести тот странный ритуал, о котором говорил, и все его слова о том, что он может подождать еще двадцать лет — всего лишь блеф. Ложь.

Он и в самом деле спешил; в несколько стремительных шагов он достиг дверей своих апартаментов, и огромный охранник едва успел отпрыгнуть с его пути, распахнув перед ним двери. В номер Алан вошел один, оставив всю охрану за дверями, но шаги его не стали медленней. Обессилевшая Мэл видела, что он несет ее сквозь все апартаменты, мимо роскошной мебели, обтянутых кожей диванов, вместо того, чтобы уложить ее и освободить себя от ноши.

Нет; конечной точкой его пути был выход на балкон, и Мэл едва не захлебнулась ветром, налетевшим на нее.

— Тебе лучше?

Это были первые слова, произнесенные Аланом за время его странного пути. Мэл, вдыхая холодный поток воздуха, несколько раз мигнула, чувствуя, как жизнь и силы возвращаются к ней.

— Пожалуй, да, — прошептала она. Щеки ее зарозовели от свежего воздуха, она глянула в лицо Алана и увидела на нем невероятное облегчение и одновременно нетерпение. Что-то он снова задумал… Но как следует поразмыслить над этой догадкой он ей не позволил.

— Ты готова? — снова произнес он, чуть подкинув ее на руках, будто устраивая поудобнее.

— К чему? — удивилась Мэлани.

— К еще одному небольшому путешествию, — ответил он просто, и, шагнув к балконному ограждению, просто швырнул ее с балкона вниз.

Глава 4

Что чувствует человек, падая в пропасть? Летя вниз с бешеной скоростью? Вопя во всю глотку и размахивая руками в бесплотной попытке зацепиться за что—то и спастись.

Что он уже мертв.

Адреналин жжет, растворяет тело, разбивает, растаскивает его на клетки, на атомы, и кажется что земли коснется только мертвая кровавая пыль.

А сверху, закрывая небо и солнце, так же стремительно спускается темная огромная тень, застилающая все, гасящая глаза…

Когда огромные когтистые лапы ухватили Мэл, и падение прекратилось, она вцепилась в них с той же силой, с какой они удерживали ее. Мэлани все еще кричала; ветер рвал ее светлые волосы, трепал порванную одежду. Под ее руками была твердая серая чешуя, похожая на крапчатый гранит, острые стальные когти были сомкнуты на ее теле, надежно удерживая. А где—то высоко, выше огромного тела, закрывая дневной свет, мерно взмахивали огромные кожистые крылья.

— Мамочка! — заверещала перепуганная Мэл, подняв голову и рассмотрев ухватившего ее  — нет, не огромную птицу и не воскресшего птеродактиля, — дракона! Словно собранного из каменных осколков, покрытого плотной серой чешуей, с пылающими огнем глазами, как расплавленное в тигле золото. — Это что еще такое!?

Перепуганной Мэлани показалось, что она сходит с ума. Дракон, планируя на огромных распахнутых крыльях, облетал Башню, которая блестящим сталагмитом устремлялась в небо, в потемневшие облака. Собиралась гроза, и дракон летел прямо в фиолетовую тучу, вскипающую над Башней. Ветер относил ее прочь, но дракон упрямо догонял ее, чтобы прошить тяжелое фиолетовое брюхо, словно каменный наконечник стрелы, а затем вынырнуть из нее, блеснув на выглянувшем солнце мокрой гранитной чешуей.

Башня осталась на месте; только выглядела она теперь иначе, не как элитная гостиница, а как тяжелый каменный высокий дом, замок, похожий на застывший мощный столб из лавы, на котором хаотично лепились острые готические башенки.

И самый высокий этаж — онемевшая от ужаса Мэл рассмотрела, что дракон правит прямо туда, на высеченный из камня балкон, за которым угадывается раскрытое окно и тихая темнота нежилых покоев. Такая же точно точка, из которой он забрал ее.

«Стоун решил скормить меня дракону?! — в полной истерике и панике подумала Мэлани.  — Это такая миссия!? Но Господи Боже мой, я даже не девственница, как он есть—то меня будет?!»

Дракон завис над каменным балконом, и Мэл ощутила, как его острые когти разжимаются, отпуская ее. Она заверещала, чувствуя, что снова падает, но тут ноги ее коснулись каменного пола. Не дожидаясь, когда страшный зверь ее отпустит, Мэл рванула вперед, но бежать не смогла, упала, сбитая с ног ураганом, поднятым крыльями дракона, и покатилась по полу, крепко зажмурившись.

Через мгновение ураган вдруг стих, засияло солнце, словно дракон бросил свою добычу и улетел прочь. А по каменному полу, резкие и звонкие, словно пистолетные выстрелы, раздались шаги, такие уверенные и такие знакомые.

— Вставай, Мэлани. Все кончилось.

Это был голос Алана, и Мэлани с криком подскочила, испуганно оглядываясь.

Комната, куда затащил ее дракон, была поистине огромной — как раз по размеру летающей чешуйчатой твари. Каменный полутемный зал с вычурным убранством. Напротив Мэл, в проеме огромного панорамного окна, стоял Алан — такой же красивый, приглаженный, изысканно и безупречно одетый, и… чужеродный для этого места. Его словно выдернули из ее родного мира и поместили в  эту странную каменную сказку. Да и как он тут оказался, черт его дери?! Или это с перепугу Мэл кажется, что Стоун тоже тут?!

Но Алан был реален. Он неспешно, чтобы еще больше не напугать растрепанную, очумевшую от перелета Мэл, приближался к ней, и внезапно его присутствие показалось ей самым зловещим и плохим, что с ней могло произойти.

— Он улетел?! — выкрикнула перепуганная Мэл, указывая на виднеющееся в панорамном окне небо. Голос ее заметался под сводами огромного каменного зала, многократно повторяясь. — Улетел!?

— Кто? — удивлено приподнял бровь Алан. Его голос тоже взлетел вверх, зал словно ожил и вздохнул, многократно повторил «кто, кто, кто» бархатным голосом Алана.

— Дракон! — истерично выкрикнула Мэлани, стягивая на груди разорванную драконьими когтями одежду. — И не говорите мне, что я сошла с ума, я видела его! Какого черта вы ему меня отдали?!

Алан усмехнулся, шрам четче проступил на его щеке, придав лицу мужчины опасное, лютое выражение.

— Нет, не улетел, — ответил он голосом опасным и бархатным. Он развел руки в стороны, словно приглашая Мэл полюбоваться на него — тщеславного, гордого, — и за спиной его, снова закрыв солнечный свет, развернулись огромные кожистые крылья. — Я. Я и есть дракон.

Мэл не помнила, как оказалась на полу. Вероятно, ужас ее был так силен, что ноги его не выдержали, подогнулись, и она упала, все так же потрясенно глядя на человека, который на самом деле был летающим чудовищем, черные глаза которого сейчас  пылали раскаленным золотом.

— Дра—акон, — протянула Мэл, потирая лоб. Разум ее пылал.

Конечно! Дракон! Теперь все складывалось в совершенно ясную, цельную картинку.  Его сила, исходящая от него опасность, которую Мэл чувствовала кожей, гипнотизирующий взгляд, его слова — «меня надо бояться», — мельчайший жест, каждое слово, наполненное давящей силой, секс, сжигающий силы — все говорило о том, что он не просто человек.

Дракон.

Каменный дракон с горящим лавовым нутром. Хищник, самый безжалостный и кровожадный, какого только себе можно представить.

Он обходит Мэл кругом, не сводя с нее горящего взгляда, складывая, убирая свои магические крылья и неспешно расстегивая свой безупречный щегольской пиджак.

— Нет, этого быть не может! — всхлипывала Мэл, потрясенно оглядываясь по сторонам. — Я, наверное, умерла, да, и это все мне кажется? Стоун выкинул меня с балкона, и я разбилась! А это все мне кажется! Сон разума перед смертью! — истерично выкрикивала Мэл. — Потому что этого просто не может быть! Какие драконы, какие замки! Так не бывает! Не может этого быть!

Алан наблюдал за ее истерикой молча. Когда голос ее ослаб, а рыдания перешли во всхлипывания, он отрицательно качнул головой.

— Я дракон, — еще раз упрямо повторил, пророкотал он голосом сытого хищника, щуря пылающие глаза. — Смирись с этим. Здесь мой дом. Здесь я родился. Здесь свои законы, иной мир. Поэтому то, что для тебя средневековье и варварство, для меня — имеет огромное значение.

— Какого черта, — взвизгнула Мэл, отступая от дракона, ходящего кругами возле нее. На миг ей показалось, что он, словно хищник на охоте, запугивает ее, как загнанную жертву, заставляя идти туда, куда ему нужно, управляет ею. — Зачем вы хотели меня убить?! Вы же обещали сохранить мою жизнь! Вы обещали!..

— Я не хотел убивать, — равнодушно пожал плечами Алан, стаскивая дорогую одежду и бросая без жалости ее на пол, чуть ли не под ноги Мэл. Она шарахнулась от его вещи, словно от огня, и стала еще на шаг ближе к его цели.

— Вы выкинули меня с крыши небоскреба! — выкрикнула Мэл. Истерика накрыла ее с головой, она плакала, но не осознавала этого.

— Я прыгнул следом за тобой, — парировал Алан, расстегивая пуговицы сорочки. — Первый переход всегда пугающий и опасный. Драконов так учат летать. Так они принимают опасность и учатся ей противостоять. И ты приняла и захотела выжить. Поэтому перешла со мной в другой мир. Иного способа я не знаю.

— Но я не дракон! — выкрикнула Мэл, отступая. Спина ее уперлась во что—то твердое, под руками Мэл ощутила гладкую ткань, накинутую на это самое нечто, и Мэл поняла, что дошла ровно до того места, к которому он ее вел.

— Не дракон, — подтвердил Алан, стаскивая с широких плеч рубашку,  все так же пожирая Мэл горящими глазами. — Однако, к делу.

Его безупречная белая сорочка отправилась вслед за пиджаком на каменный пол. Алан, оставшись обнаженным по пояс,  вцепился в шелковую ткань, покрывающую загадочное нечто обеими руками, рванул на себя, и Мэл услышала шелест рушащейся тяжелой стены.

— Мой брат, — произнес Алан, комкая пыльный балдахин и откидывая в сторону его нескончаемые складки. — Близнец. Рэй.

Под огромным шелковым балдахином оказалась кровать, огромная, широкая. Настоящая королевская постель, застеленная шелками.

И на ней, раскинув руки и неловко распластав смятые крылья, лежала прекрасно выполненная из серого мрамора статуя. Еще не дракон, но уже не человек. На грани оборота.  Обнаженный мужчина — Мэл стыдливо отвернулась, чувствуя, как краснеет, потому что все возбужденное мужское достоинство было выточено из камня так реалистично, что, казалось, камень жив. Каждая складка, каждая вена, даже поры — казалось, камень дышит. Плоский подтянутый живот, казалось, вздрагивает от ударов пульса. Широкая грудь вот—вот вздохнет. Руки стиснут драгоценные шелка.

Лицом Рэй невероятно похож на Алана; те же глаза, брови, упрямо сжатые губы. Разница только в шраме — у того, кого Алан назвал Рэем, шрама на лице не было.

— Я отделался легче, — рыкнул Алан, ступив к онемевшей Мэл. — А он… нет, он не мертв. Ночами я слышу, как он зовет меня и просит помочь ему встать. Мы — каменные драконы, Мэл. Говорят, когда—то давно наш предок спустился с гор и взял себе женщин, чтобы посеять свое семя. Но чтобы камень был жив, в нем должен гореть пожар. Огонь. Должен жить вулкан. Тот, в ком он погас, умирает. Но Рэй жив. И чтобы он встал и избавился от каменной неподвижности, мне и нужен этот ритуал.

— Что за ритуал?! — испуганно вскрикнула Мэл.

Алан подошел к ней вплотную, приблизил свое лицо к ее, заглянул в ее светлые перепуганные глаза своими — раскаленными золотыми, с узким вертикальным зрачком.

— Я жив и горяч, — шепнул он. В его тихом бархатном голосе слышалась угроза. — Ты тоже жива, и я могу вдохнуть в твою кровь достаточно пламени. Втроем… мы сольемся втроем воедино, я дам тебе свой жар, и ты отогреешь его. Для этого ты мне и нужна — живая, страстная, горячая.

— Что?! Что?! — бормотала Мэл.

Алан стоял так близко, что она чувствовала его жар снова. От этого жара у нее воспламенялись мысли, кипела кровь, и он, склонившись еще ниже, почти касаясь ее губ своими губами, дыша горячо, произнес тихо—тихо, но с такой силой в голосе, что Мэл и возразить не осмелилась.

— Мы займемся любовью втроем.

Глава 5

Мэлани показалось, что мир замер, остановился, и живо только ее дыхание, слишком шумное, частое, похожее на вскрики попавшего в беду человека.

— Нет, нет, — шепчет она, — это невозможно, это невероятно!

Алан не отвечал.

Он стоял перед ней — обнаженный, высокий, угрожающий, —  перед маленькой испуганной Мэл. Холод, которым дышало раскрытое окно, жестко очертил мышцы на его широких напряженных плечах, коснулся подрагивающего живот с темной дорожкой волос.  Меньше всего сейчас он походил на нежного и страстного любовника. Было в его наготе  что-то варварское, первобытное, дикое и неукротимое, что лишало Мэл воли, заставляло ее голос затихнуть в ее груди.

Его руки осторожно касаются Мэл, распуская застежки ее изорванной, приведенной в негодность одежды. И это действие реально похоже на ритуал; неспешное, осторожное. Мэл видит, как каждая пуговка  под его пальцами расстегивается, аккуратно и неспешно. Как ее бюстгальтер, расстегнутый его осторожными горячими пальцами, спадает с нее; бретельки скользят по плечам. Он мог бы сдернуть ее одежду одним движением, дико растерзать, как в автомобиле, но сейчас, когда Мэл напугана, он не хочет травмировать ее психику еще сильнее.

— Я не могу ждать, Мэл, — взахлеб шепчет он ей на ушко, а затем опускается и осторожно стаскивая с нее им же разодранную юбку, сжимая ладонями ее гладкие бедра. — С каждым днем, с каждым часом искра, что горит в нем, все слабее. Поэтому нужно попробовать прямо сейчас. Возможно, для тебя все закончится сегодня. Возможно, тебе удастся то, что не удавалось многим. Очень многим. Сотням. Подумай об этом; если да, если все удастся, то я отнесу тебя обратно уже сейчас. Сразу же. К твоей дочери. Вытряхну твоего мужа из дома, сделаю для тебя все, что попросишь. Подарю тебе весь твой город. Все. Лишь бы ты отдала свою страсть нам… мне. Ему. Сможешь? Никакого насилия. Никакой боли, только страсть. Только наслаждение. Сможешь ли ты раскрыться перед нами обоими?

В его горячем, обжигающем, рокочущем  голосе хищника послышались умоляющие нотки, и Мэл задрожала всем телом, ощущая, как к ее ногам падает ее одежда.

Встав на колени, Алан снимает с ее ног чулки — по очереди аккуратно сжимает ладонями бедра, спуская золотистый капрон. Его губы касаются ее ног, оставляют теплые поцелуи на бедрах, коленях Мэл, и та замирает, трепеща в руках Алана.

Ветер, гуляющий по залу, коснулся ее кожи холодом, лизнул влагу на ее горячем лбу, острыми иглами наколол соски, ставшие острыми и маленькими. Алан, почувствовав холодный порыв, поднялся, заслонил собой женщину от ветра, распустил вновь пугающие ее крылья, обнял ими, горячими, живыми, заключая ее в теплый кокон.

— Не бойся, — его большой палец коснулся ее дрожащих губ, лаская. Его огненные глаза смотрели в ее, светлые, перепуганные, а в голосе его слышалась нежность. — Я сделаю тебе хорошо… Очень хорошо. Обещаю. Я умею. Не бойся…

Но Мэл не слышала его. В ее ушах звучал лишь собственный голос, который вскриками и всхлипами срывался с ее губ, и катался эхом под потолком. В нем было столько страха, что он пугал Мэл больше этой странной реальности, больше дракона и больше странной статуи за ее спиной. А потому Алан склонился над обнаженной девушкой и поцеловал ее, заглушая паническую дрожь в ее голосе. Его горячая ладонь легла на ее дрожащий живот и погладила — медленно—медленно скользя вниз, по лобку, между дрожащих ног, — и там, меж бедер, задержалась, чуткими пальцами отыскивая дырочку, вход в сжавшееся лоно.

От поцелуя у Мэл закружилась голова, от вкрадчивого касания ей показалось, что ее кипятком обварили; волна жара, перемешанного со стыдом и возбуждением, рванула по ее нервам вверх, к голове, топя в горячей крови разум, и Мэл заплясала на самых кончиках пальцев, постанывая, чувствуя, как его пальцы прижимают ее стремительно намокающее лоно.

- Да, так, - шептал в задыхающиеся губы Алан, увлекая ее на постель, пользуясь тем, что Мэл дезориентирована и мало понимает, что происходит. - Хорошо… Я хочу, чтобы ты меня желала… Так, хорошо…

Он уложил ее на спину, и под собой Мэл ощутила гладкий теплый мрамор. Статуя была теплой; как ее собственное тело. Как кожа Алана, склоняющегося над нею, исцеловывающего ее губы, вдыхающего в нее дикую, необузданную страсть.

- Хорошо…

Он почти шипит, и Мэл снова слышит свой голос, заметавшийся под потолком испуганными вскриками, когда он принуждает ее перехватить ее собственные ноги под коленями и бесстыдно раскрыться перед ним.

- Да, так, - шепчет он, любовно поглаживая ладонью раскрытое перед ним лоно, покрывая невесомыми поцелуями распахнутые нежные мягкие бедра, гладкий лобок и мягкие губки. - Так…

Он обхватывает бедра Мэл и приникает жадным поцелуем к ее раскрытому тайному местечку, дразня его языком, вылизывая сочащуюся влагу. Мэл вскрикивает, и ее полный испуга и наслаждения голос многократно повторяется эхом, превращаясь в симфонию желания и испуга, такого первобытного чувства; страх и страсть. Наслаждение и грех.

Алан лижет женщину, проводя длинным гибким языком от горящей желанием точки клитора до сжавшегося пятнышка ануса, а Мэл снова почти кричит, чувствуя, как горячим жжением наливается ее живот, и жгучим, неуемным желанием - ее промежность. Она виляет бедрами, но ей не спастись от горячих ласк Алана. Он целует и целует ее, чувствительно прихватывает губами мягкие набухшие лепестки, скрывающие ее лоно, и Мэл, зажмурившись, крепко ухватив себя под коленями, движется, бесстыдно виляя бедрами, ласкаясь об длинный змеиный язык дракона.

- Господи боже, - беспомощно шепчет она, чувствуя, как язык проникает в нее, в ее тело, толкается мягко внутри нее, затем выскальзывает, обвивает клитор и сокращается, мягко, но так чувствительно, доводя Мэл почти до обморока. - Го-о-осподи-и-и…

Жесткий мрамор толкается в ее сжавшийся анус; Мэл взвизгивает, но Алан не позволяет ей испугаться и сжаться сильнее. Он припадает губами меж ее поднятых ягодиц, целует и лижет там, на горячем темном сжатом пятнышке, касается, разглаживает пальцами, наполняя тело женщины желанием. До тех пор, пока Мэл не выкрикивает свое жгучее возбуждение.

Она вопит во все горло, едва не рыдая, нетерпеливо виляя бедрами, стараясь, вывернуться из-под его ласки, которая внушает ей желание, нестерпимое, непереносимое. Алан крепко удерживает ее, его пальцы впечатались в нежное белое бедро. Другой рукой он поглаживает пульсирующий анус Мэл, чуть касается его подушечками пальцев, доводя женщину до исступления, до поскуливаний.

- Ну, ну, - рыдает она, мечась, как в беспамятстве.

Она вся мокрая, она течет так, что его пальцы, пахнущие ее соком, легко погружаются в ее тело сзади, мучительно и приятно толкаясь все глубже и глубже. Алан снова обхватывает ее бедра, - бережно, мягко, - и тянет вниз, на теплый гладкий мрамор. Мраморный член входит в ее анус, Мэл вскрикивает болезненно, и Алан тут же припадает в ее лону губами, старательно лаская ее, заставляя забыть о боли.

Каменный член внутри нее; Мэл чувствует, как он медленно, мелкими толчками проникает внутрь нее с каждым ее вздохом, все глубже, глубже, наполняет ее тревожными сладкими ощущениями. Ее просто распирает; она ощущает каждую выпуклость, каждую каменную вену, округлую массивную головку, упирающуюся внутри ее тела в чувствительные точки. Длинный змеиный язык Алана ласкает ее, поглаживает ее бедра, вылизывает туго натянутую кожу вокруг погрузившегося в ее тело каменного члена, и Мэл снова шумно выдыхает свое предательское возбуждение. Дикая жажда рождается в ее животе, сочится ароматной смазкой из ее лона.

Он видит ее такую - распятую под его ласками, надетую на член, беспомощную и трепещущую, с разведенными покорно ногами - и это его возбуждает. Мэл ощущает его горячую ладонь на своем лобке,  слышит его жадное горячее дыхание, ощущает его жадные поцелуи, укусы на своих бедрах, на самой чувствительной их стороне. Алан дышит запахом ее возбуждения, пресыщается ее жалким животными стонами. Его пальцы теребят ее клитор и Мэл, сжавшись, откинув голову на каменное плечо статуи, кричит, виляя бедрами, безжалостно насаживаясь на каменный член уже без опаски, потому что все ее существо возбуждено, налито удовольствием до краев, и даже легкая боль не может его стереть, уничтожить. Мэл движется, чувствуя, как пот катится градом по ее коже, как каменный член проникает все глубже в ее тело, заставляя обмирать и верещать от возбуждения, а пальцы Алана все поглаживают ее возбужденный клитор меж ее широко разведенных ног. Алан любуется ее сокровенной женской красотой, беспомощностью, мягкостью, и Мэл краснеет, чувствуя, как любовно и нежно он оглаживает ее пальцами, лаская, рассматривая движущийся в ее теле каменный член.

И она покоряется, принимая мучающую ее ласку, дрожа всем телом, как загнанное животное. Алан отрывается он нее с видимой неохотой и усилием, дотягивается до ее губ и закрывает ее рот поцелуем, проникая в ее рот языком, лаская ее возбужденные губы, ее язык, глуша ее стоны, всхлипы и крики.

- Скажи, - выдыхает он, крепко сжимая ее бедра, - скажи, что хочешь меня.

- Хочу, -  стонет Мэл, чувствуя, как его возбужденный член трется о ее мокрое лоно.

Он закинул ее ноги себе на плечи и прижался плотнее к ее разведенным бедрам, пристраиваясь к ее раскрытому лону. Головка его члена входит в нее туго, осторожно, и Мэл вопит, потому что ей кажется - еще немного, и ее разорвет пополам. Острые ощущения переполняют ее, член Алана медленно погружается в нее глубже, и Мэл ощущает их вместе - камень и горячую плоть, - в себе. Алан стонет, изнемогая, потому что ему - узко, тесно, обжигающе хорошо, на грани страдания, и он дарит множество поцелуев Мэл, чье тело его принимает и мучает.

Он осторожно толкается раз, другой, затем - жестко, сильно, погружаясь в узкое тугое лоно, показывая свое желание, свою жажду. Чтобы она прочувствовала его, что бы приняла и покорилась его желанию, его возбуждению.

Мэл теперь кажется, что оба члена в ней движутся. Трутся друг о друга сквозь тонкую перегородку ее плоти. Массируют ее самые глубинные чувствительные точки так, что ее ноги дрожат, трясутся, и непроизвольно вытягиваются, напрягаясь. Она кричит, изнемогая, чувствуя, как все ее существо пульсирует наслаждением и слабостью. Тело Алана, жесткое, сильное, гибко и быстро движется над нею, его член выныривает и погружается в нее, тугую, узкую, жаркую. Наслаждение переходит грань страдания, Мэл вопит, чувствуя, как ее мышцы вибрируют от быстрого оргазма, сокращаясь на движущейся в ее теле плоти. И на камне, что берет ее сзади, с той же страстью и стой же силой, что живой член.

- Достаточно! - кричит она, чувствуя острое прикосновение к клитору, вырываясь и погибая от наслаждения. - Все, все!

Но каменные руки вдруг оживают. Они подхватывают ее ноги, прижимают ее колени к ее груди, делая  Мэл, натянутую на жесткий мраморный член, максимально раскрытой перед Аланом. Она кричит, но это уже не решает ничего; Алан наваливается на нее, входя максимально глубоко, мягко и настойчиво массируя ее бархатное донышко, и каменный член совершенно отчетливо толкается сзади в ее горячее нутро, доводя ее до безумия, до исступления, до сумасшествия. Мэл отчаянно бьется, зажатая между двумя мужскими телами, насаживаясь на оба члена по очереди, заставляя мужчин вскрикивать от острых ощущений, что дарит им ее жаркое тело.

Мэл жарко; нестерпимо жарко. Она мечется, рассыпав золотые волосы, кричит, стонет, пока ее губы не находят губы того, что зовется  Рэем. Он отпускает ее ногу, зарывается пальцами в ее золотые волосы, привлекает в себе и целует, сладко и жадно, не позволяя и пискнуть, до тех пор, пока она не кончает еще раз, забившись в сжимающих ее руках. Рэй прижимает ее к себе, властно, сильно, проникая в ее рот языком, пока Алан трудится над ее беззащитным телом, и пока оба близнеца не кончают в нее  - содрогаясь, вжимаясь в женщину до боли, утопая в наслаждении, лаская обе ее дырочки, по очереди исцеловывая ее разгоряченные губы.

Алан расправляет кожистые огромные крылья, обхватывая всех троих, и жар охватывает все три тела, словно огонь  металл в горниле.

Мэлани бьется и стонет, но пара губ снова целует ее по очереди, стирая вопли и крики, и безумие страсти медленно отступает, уступая  очередь усталости, неге и облегчению. Мужчины движутся неспешно, их ласки неторопливы, сладки и нежны.  Жар делает свое дело, Мэл ощущает, как каменные руки становятся живыми и мягкими, грудь - дышит, и живот Рэя становится мягким и упругим. Мужчина под Мэлани вздрагивает, шумно выдыхает, блаженствуя. Его крылья тоже оживают, он обхватывает ими крылья брата, прижимая теснее и Мэл, и Алана.

- Спасибо, - шепчет Рэй, жадно оглаживая обнаженное влажное тело дрожащей измученной женщины ладонями. -

Алан молчит; все его тело - мокрое, горячее, уставшее, - вздрагивает от бешеных ударов пульса, он отыскивает губы Мэл и целует ее так, что она почти теряет сознание.

Глава 6

Поутру Мэлани проснулась в мягкой теплой постели, в комнатке маленькой, но яркой, как шкатулка, набитая драгоценностями и красивыми безделушками. Солнечный свет дрожал на золотых узорах шелковых обоев на стенах, переливался в золотых кистях подушек…

Кто принес ее сюда, как она попала под полог из пестрых китайских шелков — она не помнила.  Кто положил ее сюда, голую, измученную, кто накрыл теплым покрывалом — не помнила. Зато подробности своего страстного свидания с близнецами  вспомнила мгновенно, в мельчайших подробностях. До самого тихого стона, до тончайшего прикосновения. Ей показалось, что руки драконов все еще глядят и обнимают ее, бесстыдно исследуя ее тело, разводя ее ноги и жадно проникая в ее горячее нутро жесткими пальцами.

Все тело Мэлани болело; каменные братья, при всей их деликатности, с которой они укрощали собственную силу и страсть, все же здорово помяли ее, наставили на белоснежной коже синяков. Потому Мэл, усевшись в постели, тихонько ругнулась, погладив нежные внутренние поверхности бедер, расписанные синими пятнами — следами, где ее держали, стискивали каменные пальцы.

Рэй ожил; это она могла сказать с полной уверенностью. Она помнила его безумные поцелуи, его жадные руки на своей груди, стискивающие нежную мякоть, толчки его члена в своем теле и стон удовлетворения — долгий, мучительный, сладкий, который он разделил с нею, шепча ей на ухо задыхающимся голосом какую-то нежную чушь… При воспоминании об этом, о страстной жадной дрожи, с какой касался ее этот незнакомый мужчина, Мэл обмирала, в животе ее словно повторялись сладкие спазмы, и меж ног, там, где все горело и припухло от чрезмерного внимания драконов-братьев, становилось мокро.

— Черт бы побрал этого каменного истукана, — ругнулась Мэл, краснея и сердясь на себя оттого, что эти воспоминания ей приятны. Не страшны, не противны — приятны. — Почему я тогда здесь?! Почему Алан не отнес меня домой, он же обещал!

Она столкнула одеяло, спустила ноги на пол, оттолкнула пестрые шелка… и замерла, оказавшись голышом перед служанками, выстроившимися рядком перед ее постелью и тотчас согнувшихся в глубоком поклоне, стоило ей только распахнуть занавес.

— Госпожа! — прошелестела одна из них смирным почтительным голосом, видимо, старшая прислужница.

Мэл была приятно удивлена, что никакого языкового барьера не существовало. Драконы? Они существа вездесущие. Могли выучить и язык ее страны, ее мира. Но то, что на нем изъясняются другие люди… Это дает некоторую свободу. Мэл ощутила облегчение, когда поняла, что может поговорить с кем-то, спросить о своем положении, да просто получить поддержку!

— Госпожа? — пробормотала она удивленно, оглядывая подобострастно кланяющихся девушек. От звука ее голоса они снова поклонились, еще ниже, едва ли не бухнувшись ей в ноги,  старшая прислужница сложила ладони в приветствии, так похожем на традиционные приветствия азиатов.

Она была одета богаче всех — в длинные одежды из шелка, перетянутые широким пестрым шелковым  поясом. Ее черные, словно смоляные, волосы были собраны в узел и закреплены длинными деревянными палочками, украшеными белыми цветами.

— Доброго утра, госпожа Великая Ведьма!

— Что?! — пробормотала Мэл, оторопев и даже позабыв прикрыться. — Почему я ведьма?! Почему?!

— Господин Рэй вашими усилиями возвращен к жизни, —  пошелестела прислужница так же почтительно и испуганно. — Это не удавалось никому, уже давно он существовал в виде камня, а вы… вы велики, воистину!

Она снова согнулась пополам, склоняя к ногам Мэл черноволосую голову, и Мэл вспыхнула от стыда, понимая, что все прекрасно осведомлены о способе, которым она «оживляла» Рэя. Однако, помимо стыда она ощутила еще и свербящее беспокойство.

Почему же Алан нарушил свое слово?!

«Неужто передумал? — думала Мэл, лихорадочно отыскивая на постели, чем бы прикрыться. - Решил меня тут оставить, развлекаться?! Забыл? Наплевал? Подумал, что я слишком жалкая, чтобы держать слово, данное драконом, перед какой-то ничтожной женщиной?»

— Я могу… —  нерешительно пробормотала Мэл, кое-как замотавшись в шелковое покрывало.— Могу я увидеть… драконов? Алана или Рэя… все равно кого… мне нужно поговорить… попросить…

Мэл трясло; от понимания того, что она находится далеко от дома, всецело во власти тех, кто — невероятно, невозможно! — оказался драконами. От понимания того, что даже сбежать отсюда она не может — куда бежать?! Это вообще другой мир! От мысли о том, что негодные хищные твари вполне могли причислить ее к разряду своих вещей, игрушек, и не думали даже ее отпускать, ей хотелось рыдать. А как же Алисия? Неужто Мэл никогда не увидит дочь?!

Ее слова, ее жалкий перепуганный, затравленный вид никак не вязались с почтением, которое ей выказывали прислужницы. Но главная над ними словно не замечала этой жалкости. Она снова важно поклонилась, весь ее вид говорил о том, что она горда тем, что прислуживает Великой Ведьме.

— Господин Дракон, — торжественно ответила она, — уже спрашивал о вас, Великая Ведьма! Он будет ждать вас за завтраком.

— Так надо скорее!.. — выкрикнула Мэл, спрыгивая с постели. Прислужница, вся светясь подобострастием, деликатно указала на Мэл, завернутую в одеяло, красивым пальчиком с аккуратным розовым полированным ноготком:

— В таком виде? — вкрадчиво произнесла она.  — Может, сначала принять ванную, смыть с себя усталость, мужской запах?..

Мэл покраснела, прекрасно понимая, о каком запахе говорит прислужница.

О семени драконов.

«Черт, — подумала Мэл, — тут все, буквально все знают, чем я занималась этой ночью… стыд-то какой! Как людям в глаза смотреть?! Все будут меня рассматривать, как…»

— Да, пожалуй, — пробормотала Мэл, отчаянно краснея. — Ванную…

Прислужница склонила почтительно голову.

— Зовите меня Цуу, — мелодично пропела она красивым голоском. — Господин дракон приставил меня к вам. Я вам помогу во всем! Помогу одеться и привыкнуть к нашему миру.

— Вы и об этом знаете? — поразилась Мэл. Цуу почтительно кивнула, прикрыла глаза.

— Великие Ведьмы, — веско заметила она, — родятся только в Свободном Верхнем Мире. У нас Великую Ведьму замечают еще с рождения и выпивают их дар… или присваивают. Очень скоро. Мы уже привыкли, что господин дракон Алан приносит женщин из Верхнего Мира.

— Их было много? — удивилась Мэлани.

— Очень много, — подтвердила Цуу. — И всех их он относил обратно почти сразу. Ни одна из них не была так велика, как того требовал ритуал.

По мановению красивой ручки Цуу прислужницы оживились, сдвинули шелковую красивую ширму. За ней обнаружилась ванна из крапчатого мрамора, парящая от горячей воды. В лицо Мэл дохнул аромат благовоний и эфирных цветочных масел, а прислужницы развернули перед ней, демонстрируя, алое шелковое одеяние, украшенное черными ветвями с розовыми распускающимися цветами, и раскрыли ларец с украшениями, массивными, блестящими.

— Господин дракон, — вкрадчиво произнесла Цуу, — выражает вам свою сердечную благодарность, уважение и искреннюю симпатию. Отныне ваши волосы будут расчесывать только золотые гребни, мебель будет только из палисандра и сандала, а тело ваше будут одевать только самые дорогие и красивые ткани!

— Ну, — пробормотала Мэл, одуревшая от великолепия драконьих подарков, — пусть будет так.

Прислужницы увлекли Мэл в ванную, щебеча как птички и сыпля комплименты без меры, как туча льет дождь. От горячей душистой воды все мышцы в теле девушки расслабились, Мэл вздохнула свободнее, тая от наслаждения, пока веселые служанки отмывали ее, массировали ее плечи, ступни, неспешно вычесывали золотые волосы Мэл.

Прислужницы то и дело раскрывали перед ее лицом многочисленные ларцы и коробочки, давали понюхать благовония, духи, розовую воду — стоит ли добавлять в ванную? А волосы чем надушить? А массаж сделать с лотосовым маслом или с сандаловым?

— От этого масла, — ворковала Цуу, — кожа станет мягкой и чувствительной! А от этого — белой, все раны и царапины заживут, как и не было…

Мэл краснела, и прислужницы капали в ее ванну чудо-снадобий, и тянущая боль уходила из ее натруженных ног, рук…

— Господин дракон хочет выглядеть благодарным и щедрым, — тянула свою вкрадчивую песенку Цуу, а у Мэл вдруг промелькнула мысль, что «господин дракон» ведет себя как мужчина, которому женщина понравилась, и он хочет украсить ее по-своему… для следующего раза. Для еще одной встречи. Дарит подарки, чтобы привлечь ее внимание. Чтобы завлечь, как мужчины обычно завлекают женщин.  От этой догадки Мэл краснела еще сильнее, и прятала лицо, одновременно пугаясь этого драконьего интереса и замирая в томительном сладком предвкушении.

«Зачем ему все эти ухищрения? — размышляла Мэл, пока прислужницы укладывали ее чуть влажные волосы в прическу, скалывая локоны многочисленными золотыми украшениями, устраивая живые орхидеи в ее прическе. — Он же дракон. Он же может взять силой…теперь-то мне бежать некуда. Я вся в его власти. Так зачем эти подарки, наряды? Зачем эти игры? Зачем делать вид, что ему не все равно, что я думаю и чувствую? Зачем изображать заботу?»

Выкупав Мэл, прислужницы завернули ее в нежную хлопковую ткань, осторожно промокая зарозовевшую от теплой воды кожу.

— Госпожа прекраснее утреннего розового рассвета, — щебетала Цуу, когда Мэл увлекали на массажный стол. — Мы приготовим вас ко встрече с господином драконом, и вы будете прекраснее всего, что видели его глаза, и сможете уговорить его на любое…

Мэл, растянувшись на столе, уткнула разгоряченное лицо в бархатную подушку с кистями, думая, что дракона «на любое» уговаривать не надо. А вот отпустить… Сердечко ее заныло. Ну, почему же он обманул?..

***

В столовой у драконов стоял длинный стол черного дерева, отполированный до безупречной мраморной гладкости. Во главе его, в пестром синем халате сидел сам дракон, с аппетитом уплетая весьма роскошный завтрак. Место подле него пустовало; и Цуу, подтолкнув оробевшую Мэл, зашептала, таинственно округлив глаза:

— Господин дракон оказывает вам великую честь, предлагая разделить с ним трапезу. Ну же, смелее! Это великая честь и большое счастье — есть из рук дракона.

Мэл, сглотнув ком, застрявший в горле, нерешительно шагнула вперед, босой ножкой по ковру из лепестков роз, не сводя взгляда с дракона. С первого взгляда она поняла, почувствовала, что перед ней не Алан — Рэй. Тот, кто вчера был мертвым камнем, сегодня радовался жизни.

«Значит, это спасенный решил быть благодарным и щедрым, — подумала Мэл, присаживаясь рядом с драконом на высокий стул из черного дерева, с красивой резной спинкой. — Как мило с его стороны!»

Тысяча мелочей, таких крохотных, едва заметных, говорили о том, что это не Алан. Невероятно похожий на брата, Рэй, однако, не был отмечен шрамом на щеке; кроме того, он казался намного мягче Алана, и неторопливее его. Он с аппетитом ел отменно приготовленное мясо с душистыми травами, и казалось, что каждый вздох доставляет ему удовольствие. Рэй пригубливал красного вина, сверкающего рубином в его бокале, и со вздохом откидывался на спинку стула, жмуря от удовольствия глаза. Каждый миг жизни, заново проросшей в его теле, доставлял ему невероятное удовольствие. Он смаковал — нет, не трапезу, жизнь, — с той же жадной радостью, с какой гурманы пьют коллекционное вино, и на лице его выписывалось что-то невероятное. Счастье, великое счастье.

— Какое это удовольствие, — пророкотал он, отпивая еще из своего бокала, — быть живым! Доброго утра, прекрасная золотая Мэлани, Великая Ведьма.

Он смотрел смеющимися сияющими глазами на Мэл, и та смутилась, стушевалась под его прямым оценивающим взглядом. Рэй рассматривал ее так откровенно, так бесхитростно и с таким восторгом во взгляде, что симпатию его Мэл ощутила так же ясно, как прикосновение. Как если б он обвел овал ее лица рукой, любуясь, словно совершенной статуей, сотворенной великим скульптором.

— Как тебе спалось? — поинтересовался Рэй, промокая красные от вина губы белоснежным поданным полотенцем, покуда перед Мэлани расторопно ставили тарелку, бокал для питья, клали столовые приборы.

— Хорошо, — прошептала она, не зная, куда спрятать глаза. — Я отлично выспалась и отдохнула спасибо…

— Масла должны были унять боль, — заметил Рэй, принюхиваясь к тонкому прекрасному аромату, исходящему от Мэл.  — Легче тебе?

— Да, благодарю, господин Рэй, — шепнула она, и горячая рука дракона накрыла ее ладонь.

— Это я тебя благодарю, — сказал он от всего сердца, склоняясь над ее рукой и горячо целуя ее пальцы. А затем — порывисто, внезапно, — перевернув ее кисть ладонью вверх, запечатлел горячий страстный поцелуй на ее запястье, на бьющемся пульсе, лаская кожу Мэлани губами неспешно, нежно, так, что ей показалась, что ей в кровь плеснули лавы, и та покатилась по венам, до самого сердца, сжигая на своём пути все, утопив в пожаре мысли, тревоги, страхи. — Ты меня спасла. Ты позволила мне родиться заново. Я благодарен тебе, наверное, больше собственной матери.

Рэй поднял на нее глаза — темные, глубокие, влажные, полные ласки, — и Мэл снова ощутила, как у нее замирает сердце и катится куда—то вниз, а дыхание обрывается, словно ее скинули из жаркого дня в ледяную реку. Дракон смотрел на нее со страстью; с желанием. С откровенными намерениями, с жаждой отведать ее тела еще. Возможно, он сделал бы это прямо здесь, на столе, если б…

— Я рада слышать, что вы в добром здравии, — пробормотала Мэл, не смея отнять у дракона свою руку и млея от второго его поцелуя, — но как же я? Что со мной?.. Алан обещал… он сказал, что отнесет меня обратно, как только вы выздоровеете…

Рэй слушал ее смущенные просьбы с улыбкой; глаза его сверкали, озорно и доброжелательно.

— Он непременно сделал бы это, — ответил Рэй. — Он не из тех, кто обманывает. Он дракон, а не ярмарочный жулик. Но видишь ли, Мэлани, — он произнес ее имя с удовольствием, словно оно ласкало ему язык так же, как самый изощренный поцелуй, — есть одна проблема.

Он небрежно откинул полу пестрого халата, и Мэл вскрикнула, увидев, что ноги его остались каменными. Словно выложенные серой каменной  чешуей. Он попытался двинуть ими, но это удалось ему с трудом.

— Немного не удалось, — тихо, с озорной улыбкой ответил он. — Не все сразу. Вряд ли я буду хорошим танцором в ближайшее время. Но ты ведь поможешь мне в решении этой проблемы?

Он снова поднес ее руку к губам, припал поцелуем к ее пальцам, лаская их языком более чем откровенно, да так, что Мэл не сдержала откровенного вскрика. Взгляд Рэя, обращенный к ней, был взглядом мужчины, который не просто жаждет — он возьмет свое.  И то, что он не может ходить, не делает его менее опасным. Откровенно говоря, Рэй на это плевал. Сила его желания была намного больше, чем каменная вынужденная неподвижность.

— Но я не могу сейчас, — пискнула Мэл, багровея до корней волос. — Я не могу…то есть… я так устала, и…

— Я понимаю, — мягко ответил Рэй, накрыв ее ладонь своей и укачивая ее руку в своих руках, вселяя этим простым, почти дружеским жестом покой в ее истерзанное сердце. — Ты должна отдохнуть. Я не тороплю, я не смею настаивать, хотя не скрою — я хотел бы тебя прямо сейчас. Еще раз. Но вместе с излечением наступит и разлука, — Рэй ослепительно улыбнулся, снова склонившись над ее ладонью, словно над замерзшей птичкой. Он по очереди перецеловал все ее пальчики, едва не постанывая от нетерпения. — А так… моя болезнь позволит нам поближе познакомиться… и мне побыть с тобой немного дольше…

— Я замужем, — выдохнула Мэл, из последних сил сопротивляясь магнетизму, влечению к Рэю, который, казалось, гипнотизировал ее своими сияющими глазами.

— А я знаю, — вкрадчиво ответил он, щуря опасные глаза. — Но разве это может кого-то остановить?..

Глава 7

Рэй явно решил быть галантным. Или, вероятно, всегда был таковым; флирт давался ему невероятно легко, он разговаривал с Мэлани так, словно тысячу лет был с ней знаком, все о ней знал, и был уверен, что она его не отвергнет, не закроется… впрочем, какое закроется! Одного взгляда в его смеющиеся глаза хватало, чтобы попасть под его обаяние и пропасть бесповоротно, утонуть с головой и желать, чтобы Рэй был как можно ближе…

В его глазах не было ни притворства, ни лжи; Мэл ему действительно нравилась, она готова  была поклясться в том, что если б позволила — Рэй просто терся б об нее, как огромный змей, сжимая в объятьях, как в бесконечных питоньих кольцах. Раньше эта мысль напугала бы Мэл, но сегодня эта красочная сцена, нарисовавшаяся в ее воображении, почему—то показалась ей возбуждающей. Она смущенно спрятала от Рэя взгляд, чтобы он не понял, не заметил, что она жаждет этой неторопливой, тягучей ласки, охватывающей все ее тело. И что—то подсказывало ей, что Рэй может устроить все это; обхватить ее крыльями, обнять, обвить чешуйчатым драконьим хвостом…

— А где же Алан, — пискнула она, удушливо краснея лишь для того, чтобы сказать хоть что—нибудь и перевести внимание Рэя со своей персоны на нечто другое.

— Алан в Верхнем мире, — ответил Рэй, слегка удивившись этому вопросу. — У него перед тем миром есть некоторые обязательства. И перед тобой, Мэлани, насколько я знаю. Он обещал приглядеть за твоей дочерью — он это делает. Не беспокойся ни о чем. Если ты хочешь о чем—то спросить его — то он скоро будет.

Напоминание о верхнем мире, мире, где Мэл родилась, тотчас вернуло и мысли о дочери. Алисия! Разумеется, никакие наслаждения с мужчиной, с самым харизматичным и страстным, не стоят ребенка!

— Почему же не сработал ритуал, — вырвалось у Мэл. — Я же сделала все, как сказал Алан! Я же была покорной! Я же…

— Покорной, — эхом повторил Рэй. — Похоже, в этом все дело. Алан все упрощает и не хочет лишний раз касаться сердца; он бывает груб и толстокож, но это защитная маска от всех и вся. Он велел тебе подчиняться, но мне не нужна твоя покорность. Я хочу, чтобы ты желала  меня. Когда ты захочешь и придешь сама, тогда все получится. Ну—ка…

Рэй протянул Мэлани руку, и та не посмела отказать, вложила в его ладонь свои пальцы. Рэй привлек ее, усадил к себе на колени, уложил ее голову себе не плечо, обнял, словно защищая собой, своим телом, ее от всего мира. От него исходил такой мощный магнетизм, что Мэл ощутила невероятный покой в его объятьях. Так хорошо ей не было ни с кем и ни когда, и она доверчиво прижалась щекой к его одежде.

— Мэлани, — произнес Рэй, посмеиваясь, жадно рассматривая женщину яркими глазами, сжимая ее талию. — Наверное, трудно позабыть обо всем, что мучает, тревожит, и пожелать чужого, незнакомого мужчину?

Он склонился над ней, и, все так же улыбаясь, коснулся ее губ, даря невесомый, очень нежный, как прикосновение крыла бабочки, поцелуй.

В этом интимном касании было столько всего, что Мэлани едва не задохнулась от нахлынувших на нее чувств. И тонкая ласка, и трепет легкой восторженной влюбленности, и робость, боязнь быть отвергнутым — хотя Мэлани поняла, что не смогла бы оттолкнуть Рэя, даже если он бесцеремонно задрал бы ей юбку. Но он не делал этого; он касался Мэлани нежно, осторожно, не желая ее пугать. Его рука вкрадчиво скользнула по яркому шелку, вдруг хищно и жадно стиснула грудь Мэлани, смяла, пальцы отыскали острый сосок под тонкой одеждой. Страсть сладким вином пролилась в губы Мэл с поцелуем, девушка затрепетала, забилась в руках Рэя, пропадая, изнемогая от разбуженного желания. Ее руки незаметно для нее самой обхватили дракона за шею, она крепче прильнула к нему, отвечая на его головокружительный поцелуй, постанывая и сжимая бедра, меж которыми разливалось жаркое томление.

Горячая ладонь Рэя вкрадчиво скользнула под одежду Мэл, под шелковый халат, затем под свободную белую сорочку. Он высвободил из-под одежды и сжал ее грудь, чуткими пальцами пощекотал сосок, лаская так умело, что Мэл задрожала, как в лихорадке. Ей казалось, что ласки его прокалывают ее кожу, достигая нервных окончаний, и острое, на грани страдания, наслаждение бьет в мозг ослепительными вспышкам, заставляя ее стонать и умолять взглядом, всем своим извивающимся, дрожащим телом, чтобы Рэй продолжил эту сладкую умелую пытку.

— Вот этого я хочу от тебя, — прошептал Рэй, отрываясь от ее разгоряченных губ. В голосе его слышался смех; он умело разжигал пламя желания и страсти в теле Мэл, и с наслаждением наблюдал за изумлением, которое отражалось в ее глазах. — Не покорности — покорна мне может быть любая женщина и этого, и Верхнего мира. Я хочу жажды.

Идиллию нарушила какая-то возня у дверей, словно некто с визгливым голосом прорывается в столовую, а прислужники и охрана не пускали этого нахального визитера.

Рэй отстранился от Мэлани с видимой неохотой, но из рук ее не выпустил. Ее ладонь так и лежала на ее груди, прижатая сверху его широкой ладонью, пока Рэй пытался рассмотреть, что там происходит у дверей. Своим острым драконьим слухом он уловил звуки едва различимого голоса и, конечно, узнал его.

— Впустите, — негромко пророкотал он, — Почтенную Мать. Я хочу ее увидеть.

С таким же видимым неудовольствием он помог Мэлани подняться с его колен, и та, краснея, поспешно принялась приводить в порядок свою одежду.

Возня у дверей прекратилась, створки распахнулись, и в столовую ввалилась женщина, разодетая в ослепительные желтые шелка, как канарейка. Это была пожилая женщина, со следами былой красоты на лице, навешавшая на себя столько золота, что непонятно было, как ее шея выдерживает такую тяжесть. Взгляд ее был высокомерен, губы неприятно изогнуты, лицо набелено так, что казалось неживой маской. Тяжко дыша, ворвалась она в столовую, окинула презрительным взглядом Мэлани и тут же накинулась на Рэя с руганью.

— Алан! — выкрикнула она, тыча пальцем в сторону онемевшей Мэл. — Снова!.. Снова ты притащил из Верхнего Мира шлюху!.. В наш дом!..

Мэлани от стыда не знала куда себя деть; смущение расцвело алыми пятнами на ее лице, распущенные рукой Рэя полы халата никак не сходились, белая сорочка предательски выглядывала меж алыми шелками. Да и губы Мэл горели; не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, чем тут они с Рэем занимались, и Почтенная Мать — мать Рэя и Алана, — конечно, угадала.

«Вот же попала! — думала Мэлани, кое—как справляясь с одеждой. — Бог миловал, мать Хью живет далеко, все прелести отношений свекрови и невестки обошли меня стороной, а тут, кажется, я действительно рискую. Эта мадам меня раздраконит и сожрет с потрохами… как будто я набиваюсь в жены одному из них! И как будто я тут по своей воле!»

— Побольше уважения, Почтенная Мать, — огрызнулся Рэй, не раскрывая, однако, того, что мать ошиблась и приняла одного сына за другого. — Ты же знаешь, зачем здесь эта женщина. Почтения Великой Ведьме.

— Выстави ее вон сейчас же, Алан!.. — задушено прошипела Мать, топая ногой. — Я не верю в эти ритуалы, в Великих Ведьм и в то, что эта авантюра разбудит Рэя! Это всего лишь твоя распущенная жадность и желание наслаждений! Отчего не найти настоящего колдуна и не принести жертвы, чтоб снять проклятие каменного укуса!

Темные глаза Рэя озорно сверкнули, он обернулся к матери той щекой, на которой у Алана был заметный шрам, и слегка стукнул по ней пальцем.

— Я не Алан, — с улыбкой ответил он, и Мать осеклась на полуслове, захлебнулась визгливой речью.

— Рэй?! — выдохнула она, падая на колени и протягивая к сыну руки. — Рэй, мой мальчик, мой Король! Ты ожил, мой мальчик! Рэй!

Следующий путь до сына она проделала на коленях, ползя, как покорная слуга, воя и заливаясь слезами. Дрожащими руками она ухватилась за одежду и заплакала еще больше, ощутив мрамор под своими руками. Однако руки сына, поднимающие ее с колен, были живыми, сильными и горячими, и мать зарыдала громче, обхватив голову сына и покрывая поцелуями его темные волосы.

— Рэй, — выла она. — Рэй, ты жив! О, хвала небесам, ты жив! Я знала, что ты не сдашься, что ты победишь камень!

— Благодари Великую Ведьму, Мэлани, — мягко ответил Рэй, высвобождаясь из материнских рук.

Услышав имя спасительницы, Почтенная Мать тотчас прекратила лить слезы, отерла лицо, потерявшее кукольную белизну, и недобро стрельнула в сторону Мэл темными злыми глазками.

— Конечно, я ей благодарна, — лживым змеиным голосом произнесла она, обнимая плечи сына. — Но она свое дело сделала, Рэй. Негоже посторонним женщинам быть в нашем доме, тем более — Великим Ведьмам. Это коварные существа; ты же знаешь сам. Награди ее и выпроводи вон, пока она не наделала беды!

Мэл даже захлебнулась от обиды; мало того, что Почтенная Мать говорила весьма нелестно в ее присутствии, так еще и благодарностью от нее и не пахло. То, что не могли совершить многие, чудо, которому сам спасенный был невероятно рад, и жертва Мэл, ее разлука с домом, с дочкой, Почтенной Матерью считалось чем—то ничтожным, не заслуживающим внимания.

— Ритуал, — рыкнул Рэй, заводясь, — еще не окончен. Ты же поняла это; не могла не понять!

— Да! — жарко зашептала Почтенная Мать, снова опускаясь на колени и обнимая каменные ступни сына. — Не завершен, ну так что же! Мы найдем колдуна… мы заплатим любые деньги, лишь бы он отменил проклятье.

— Зачем тебе это нужно? — быстро спросил Рэй, подозрительно глянув на мать. — Не все ли равно, кому платить? Зачем ты хочешь, чтобы я убрал Мэлани из дворца?

— Рэй, — в голосе лебезящей матери послышались стальные нотки. — Слушай меня, мальчишка! Женщина у трона — это никогда не бывало к добру! Это интриги и ссоры! А Великие Ведьмы очень любят власть! Она может выглядеть невинно, как ангел, но как только ты расслабишься, забудешься в ее объятьях, она тотчас же вопьется в тебя, начнет управлять и манипулировать!.. И вот уже правит она, а не ты. А ты… ты будешь всего лишь исполнять ее прихоти!

Рэй криво, недобро усмехнулся, его темные глаза полыхнули раскаленным золотом.

— Но рано или поздно, — ядовитым голосом ответил он, яростно комкая белоснежную салфетку, видимо, стараясь из последних сил держать себя в руках, — я женюсь. Рядом со мной будет женщина, так или иначе. И я будут, так или иначе, исполнять ее прихоти!

— Разумеется, — подхватила Почтенная Мать, поднимаясь и заглядывая сыну в лицо с подобострастием. — Конечно! Тебе непременно нужно жениться! Но на женщине, которая тебе подходит по положению, из хорошей семьи! А хорошие семьи не прощают связи с Ведьмами, даже драконам!  Ну, вот хотя б взять принцессу Нагов? Это очень выгодная партия! Но они очень строги к выбору мужа для своей дочери…

— Хорошим семьям, желающим породниться с драконами, — пророкотал Рэй, со скрежетом вонзая стальные когти в драгоценную столешню, — придется простить им все! Наги… холодные и скользкие… — с презрением произнес Рэй, морщась. — Родня лягушек и жаб,  дети болот и канав… не им воротить нос от драконов. И не им родниться с летающими.

— Да все равно! Кому понравится, — язвительно продолжала мать, словно не замечая, что дракон все больше впадает в ярость, — что его дочь возьмет тот, кто уже был с Ведьмой?! А вдруг он заражен темной магией? Вдруг Ведьма уже овладела его разумом, и он будет ходить и греть ее постель?! Убери ее, убери из нашего дома! Ведь не женишься же ты на этой темной шлюхе, в самом деле?! Это хуже юродивой безумной нищенки у храма, что просит подаяния!

— Я буду ходить и греть постель, — проревел Рэй, с трудом поднимаясь на каменные ноги, цапая когтями стол и оставляя глубокие безобразные борозды, — той, которую захочу! Благородным семьям придется с этим смириться, как и с тем, — голос его уже грохотал, как горный обвал, Рэй балансировал на грани оборота, еще не дракон, но уже не человек, — что дракон им не игрушка и не домашняя собачка! И ничто не удержит его, если он пожелает другую женщину, а не их благородную дочь!

— Ты рискуешь подпустить к власти, — прокричала мать, красная от гнева, — кого попало! Эту девку! Шлюху без рода и племени! Темную Ведьму из Верхнего Мира! А  я здесь для того, чтобы не позволить тебе допустить эту ошибку!

— Что тебе, никогда не касавшейся власти, размышлять о ней! Не забывайся, Почтенная Мать Драконов, человек! Ты — никто! Дракон не женился на тебе, а всего лишь посеял в твоем теле свое семя! Он не дал тебе права голоса! Не надел на голову короны! А власть, которую мы получили — мы сами взяли ее!

Магия, окутывающая его тело, была черно—красной, как боль. Она превратила приятное лицо мужчины в маску жуткого огнедышащего монстра, развернула огромные кожистые крылья, покрыла чешуей все его тело, ласковые руки. Плечи его напряглись, стали огромны, прорвали нарядный шелк острыми шипами. Огромный, со злобными глазами, он нависал над верещащей матерью и скалил драконьи зубы.

— Во-он, — прорычал дракон.

Почтенная Мать, взвизгнув, увернулась от струи пламени, ударившей в каменную полированную стену, и бросилась вон.

Глава 8

- Испугалась? Не бойся.

Голос Рэя был спокоен и тих. Словно не было жуткого перевоплощения, словно огонь не опалял стен, и чудовище из его души не рвалось на волю.

- Иди ко мне. Все кончилось.

Мэлани медленно убрала ладони от лица. Запах горелого дерева тотчас ударил в ее ноздри. Рэй, бледный, обессилевший, сидел, откинувшись на спинку стула. Вокруг него суетились прислужницы, стаскивая с его плеч изорванную вещь и промокая болезненный пот на лбу. Так же спешно они облачили его в новую одежду, и Рэй спешно накрыл каменные ноги, на серых чешуйках которых - Мэл это хорош разглядела, - выступила кровь.

- Вы встали, - изумленная, безотчетно произнесла она. Рэй кивнул.

- Ну, разумеется. Второй способ вернуть мне жизнь - это позволить звериной сущности захватить все твое существо, весь разум. Да, в обличии дракона я мог бы двигаться. Но потерял бы разум. Стал бы тем, кто не щадит никого. Разодрал бы много людей, и, возможно, близких мне. Каменный укус нарушил это равновесие.

- Каменный укус? - машинально повторила Мэлани. - Что это такое?

Ее все еще трясло от пережитого страха, но она уже была рядом с Рэем. Ее руки, жалея, осторожно коснулись его мокрого лба, и он уткнулся лицом в ее ладони, ластясь.

- Выйдем отсюда, - вдруг произнес он. - Пока здесь наводят порядок. Я расскажу все. Потому что… возможно… мне, нам с Аланом понадобится еще твоя помощь, Великая Ведьма Мэлани. Поэтому ты должна знать о нас все.

- Помощь? - искренне удивилась Мэл. - Но что я могу? Я… то есть, для меня магия, драконы - это нереально. Я до сих пор не верю себе. Не верю, что все это реальность. Я не умею колдовать, господин дракон.

- Тебе это только кажется, - заверил ее Рэй. - Ты просто не знаешь, какая сила заключена в тебе. Ну, идем.

К его сидению подбежало несколько человек, и Мэл поняла, что никакой это не стул, а некое подобие паланкина. Носильщики - двое спереди, двое сзади, - подхватили паланкин с Рэем, подняли его, и дракон протянул руку Мэл так естественно и просто, будто его не несли, а он шел своими ногами. В своем незавидном положении он существовал естественно и гармонично, и уже через несколько секунд общения с ним о его болезни просто забывалось.

- Идем, Великая Ведьма, - произнес он.

Неспешно, рука об руку, они вышли из столовой и оказались в подобие ботанического сада. Высокие стены были составлены из прозрачных стекол, зелень оплетала все кругом, солнце играло бликами на далеком куполе, накрывающем сад.

- Видишь ли, Мэлани, - задумчиво протянул Рэй, - в нашем мире драконы - самая молодая раса, и наверняка о них неизвестно почти ничего. Самая молодая, - повторил Рэй с силой, - но самая сильная.

- И агрессивная, - почему-то сказала Мэлани.  Рэй с любопытством взглянул на нее и подал знак носильщикам, чтобы они поставили его сидение рядом со скамьей, на которую он усадил Мэлани.

- Бесспорно, - подтвердил он догадку Мэл. - Мы с Аланом - правители этой страны, и трон достался нам не просто так.

- Вы перебили представителей других рас, претендующих на корону? - спросила Мэлани.

- Нет, - ответил Рэй отрывисто и жестко. - Хуже. Мы убили своего отца.

В глазах его снова разгорелся кровожадный пламени, голос хищно хрипнул.

- Что!? - выдохнула изумленная Мэл. Она и подумать не могла, даже в самых ужасных мыслях не могла допустить, что Рэй,  смотрящий на нее ласковыми глазами, может быть так жесток и коварен к собственным родным.

- Это была вынужденная мера, - с неохотой продолжил Рэй. Ему совсем не нравилось видеть ужас во взгляде Мэл, но он твердо решил рассказать правду. - Но да, Мэл. Мы не ангелы. И твое предположение о том, что пришлось устранить представителей правящих династий верно. Только, конечно, не мы этим занимались. Отец. Никто не знал, откуда он пришел. Говорят, спустился с заснеженных горных вершин. Никто не знал, сколько ему лет. Говорят, тысяча.  Все знания, что мы имеем о себе, он нам дал. Он рассказал об огне в нашей крови. Но, разумеется, никто не собирался ему уступать, и его долго отвергали… но драконы не любят быть отвергнутыми.

Голос Рэя снова опустился до грозного рокота, Рэй стал пугающе похожим на Алана в его решительном упрямстве.

- Он перебил всех глав знатных домов, - жестко продолжил Рэй. - А женщин взял себе. Всех. Он посеял свое семя и род драконов упрочил свое положение. Много, много потомков… Отец породнился со всеми. Всех объединил узами родства. Это довольно мудрый для правителя поступок.

- Думаю, да, - ответила Мэлани.

- Он правил мудро, - продолжал Рэй. - Много лет. Десятилетий. Веков. Он сохранял разум долгое время ясным и острым. А затем вдруг обезумел.

- Обезумел? - повторила Мэлани, начиная догадываться, куда Рэй клонит.

- Да. Он вдруг обратился в дракона, притом ел себя словно обезумевшее животное. Он нападал на свои семьи, на женщин, которых когда-то любил. На детей, рождению которых когда-то радовался. Он убивал всех. Всех, кто несет в жилах его кровь.

- Так это он…

- Да. Мы с Аланом справились с ним лишь потому, что нас двое, - жестко ответил Рэй. - Ни капли узнавания в его глазах не было. Для него мы были чуждые, пугающие его твари. Он собирался уничтожить нас, мать… Это он заразил меня каменной болезнью. Она поразила меня сразу же. Я обратился в камень в один миг. Все слышат, все понимать, все чувствовать - и не двигаться… Это приводило меня в бешенство. Я чувствовал, как ярость закипает во мне. Вместе с нею кипела и моя кровь, но приходило безумие. Каменная болезнь коварна. Если бы я не сумел обуздать свою ярость, я бы тоже стал таким, как он. И тоже принялся бы убивать. Не правда ли, похоже на заговор?

- Даже если это так, - задумчиво протянула Мэл, - то чем я могу помочь?

- Ты же Великая Ведьма, - напомнил Рэй. - Я хотел бы, чтобы ты постаралась коснуться… его памяти. Может, старые камни, в которые он обратился, что-нибудь расскажут тебе, кто - или что, - стало причиной его безумия. Его ли это воля - уничтожить всех свих потомков, - или чье-то злое колдовство.

- Как же я узнаю?

- А как ты оживила мертвый камень, Мэл? Меня? - Рэй взял ее руку, коснулся губами ее пальцев, заглядывая в глаза Мэлани просяще, почти умоляюще. - Силой своей страсти, Мэлани. Возможно, если ты подаришь поцелуй его ослепшим каменным глазам…

- Сохранилась голова? - спросила Мэл. Рэй кивнул, снова промокнув болезненный пот со лба:

- Да. Конечно, он совершил множество злодейств, но все же он наш отец. Мы сохранили его голову и погребли в семейной усыпальнице с большими почестями… Алан. Алан сделал это. Я бы проводил тебя туда, Мэлани, но…

- Болезнь снова возвращается? - спросила Мэлани. - Вам больно?

- Да, - признался Рэй, без сил откинувшись на спинку стула. - Ярость вернула мне часть неподвижности.

К вечеру явился Алан.

Мэлани подспудно ожидала услышать шелест его  крыльев, и боялась его появления. Она все еще помнила и свой полет, и ярость Рэя. Пара секунд наедине с драконом все расставляет на свои места; это Мэл ощутила всем своим существом - что тот, с кем она разделила постель, и кто смотрел на нее таким восторженным взглядом, не человек и никогда им не был. Да и не будет. И еще раз глянуть на свирепое чудовище она не спешила. Пусть даже Алан и был бы в хорошем расположении духа.

Но он явился на удивление вовсе не на крыльях, и спустился не с верхних этажей башни-замка. Мэлани чутко прислушивалась, не зашумит ли ветер  наверху, не заскрежещут ли стальные когти по камням. Но было тихо и спокойно; Рэй, утомленный дневным происшествием, прилег отдохнуть, предложив Мэлани отужинать в его комнате. Ей показалось, что он хочет постоянно чувствовать ее присутствие. Она даже ощутила себя драгоценностью, золотой вещицей из ларца, которую дракон не хотел выпускать из своих рук.

Мелани, которой расторопная Цуу подала вечерний чай, от неожиданности даже чашку уронила, когда в комнату стремительно вошел Алан и небрежно бросил на стол пачку фотографий.

- Вот, - сухо произнес он, усаживаясь в кресло, закидывая ногу на ногу - словно все еще был в своем офисе, на встрече с деловыми партнерами, - и принимая от Цуу чашку с напитком. - Твоя дочь. Весь ее день. Я слежу за ней, как и обещал.

Он выглядел чужеродно в своем строгом офисном костюме, окруженный прислужницами в шелках и золоте,  Мэлани несколько раз мигнула, стараясь прогнать наваждение, но Алан по-прежнему сидел перед ней, рассматривая ее внимательными темными глазами.

Мэлани торопливо ухватила фотографии, начала перебирать их, разглядывая черты дочери, пытаясь и одновременно боясь разглядеть в них страх или тоску. Но Алисия была весела; ребенок еще не понимал, что разлука с матерью может продлиться долго, ее  внимание было отвлечено новой игрушкой, и она улыбалась. На глаза Мэл навернулись слезы, она украдкой их смахнула, но Алан все равно заметил их и нервно мотнул головой, избавляясь от тени раскаяния и сожаления.

- Пахнет жасмином, - вдруг произнес он. - Мать была здесь?

- Да, - ответила Мэлани. Рэй спал, шумно дыша во сне, как большое животное, и Алан, принюхавшись еще, злобно оскалился.

- Я же просил, - рявкнул он на вздрогнувшую Цуу, - не пускать Почтенную Мать к Рэю! А если она станет настаивать, гнать ее отсюда палками! У нее есть своя резиденция, пусть там и сидит! И не покидает ее пределы!

- Но господин Рэй сам разрешил, - пробормотала Цуу. - Он хотел увидеть ее и поприветствовать…

- Знаю я ее приветствия! Поток площадной брани, от которой взбесится даже старая глухая улитка! Его любящее сердце слепо и милосердно, - рыкнул Алан. - А у слуг сердец быть не должно! Ни сердец, ни мыслей, ни желаний! Только воля господина, которая движет ими!

- Господин Рэй тоже наш хозяин, - резонно заметила хитрая Цуу, однако, покорно кланяясь. Алан поморщился недовольно; живой Рэй вносил существенные коррективы в его приказы.

- Я поговорю с ним, - рыкнул Алан. - Но впредь, прежде чем исполнить его волю, напомните ему о последствиях. Надеюсь, его состояние послужит ему уроком.

- Странные у вас отношения с матерью, - заметила Мэл. - Она ведь ваша мать. Она любит вас. А вы отталкиваете ее всеми силами. Ваш отец, вероятно, тоже любил ее…

Алан насмешливо фыркнул.

- Любил!.. -  повторил он. - Он всего лишь взял сильную и крепкую самку, чтобы смогла выносить потомство. Мужчины… часто увлекаются красивыми женщинами, даже если эти женщины совсем того недостойны.

- Недостойны? - с удивлением переспросила Мэлани.

- Когда жадность и глупость были достойны чего-то хорошего, - так же раздражённо фыркнул Алан. - Разве ты не получила свою порцию приветствий от Почтенной Матери?

Его голос звучал издевательски, и Мэл покраснела, вспомнив все оскорбления, исторгнутые в ее адрес матерью близнецов.

- Мне показалось, - прошептала она, склоняясь над своей чашкой, - что она боится меня… и тех, кого называет Великими Ведьмами… и как всякая мать хочет только добра своим детям…

- Боится! - перебил ее Алан. - Люди ее сорта не успевают испугаться, даже когда их уже пережевывают. Им для этого здорово не хватает ума. Они вечно лезут туда, куда не нужно, как голодные мелкие шакалы задирают всех подряд. Хотела бы добра - сидела бы тихо и наслаждалась тем, что имеет. А ты, - вдруг спросил Алан почти зло, - почему не с Рэем? Почему не в его постели? Я принес тебя для того, чтобы ты согревала его. Разве нет?

- Но, - растерялась Мэлани, - он не звал меня… и я не думаю, что это уместно - лечь с ним, если он…

- Уместно, - грубовато рыкнул Алан. - Ты у мужа тоже спрашиваешь разрешения лечь с ним в постель?

При напоминании Хью Мэл покраснела; злость сверкнула в ее глазах.

 - У мужа, - выкрикнула она, - я не спрашиваю ничего никогда! И уже не спрошу…

- Отчего ж так? - сладким голосом поинтересовался Алан, глядя сверху вниз в ее сердитые глаза. - Разве он что-то плохое сделал - ну, не считая разлуки с дочерью, с которой ты скоро воссоединишься? Разве тебе плохо было с нами? Или ты не рада будешь награде?

- Не все измеряется наградой! - сердито выкрикнула Мэл.

- А чем? - интимно шепнул Алан, и Мэл с изумлением обнаружила, что стоит рядом с ним, близко-близко, почти прижавшись, и разглаживает его грудь.

«Треклятые драконы! - ругнулась про себя Мэл, стыдливо отпрянув от Алана и пряча взгляд. - Как они это делают?! Как заставляют подойти к ним, отдаться?! Я же не сама! Это он меня приманил! Приколдовал! Загипнотизировал!»

- Так чем? - не отставал Алан, обхватив Мэл за талию и притягивая к себе, принуждая ее прижаться к нему теснее, почувствовать его жар, и… желание. Он желал ее, это Мэл поняла только что. Прикрываясь заботой о брате, он хотел отведать ее тела еще раз. Скрывая свою страсть - хотел взять ее, нетерпеливо и ненасытно, упиться ее стонами.

- Самоуважением, -  прошептала Мэл, чувствуя, как нетерпеливая дрожь передается ей от Алана, пронизывает все ее тело и растекается жарким томительным желанием по животу. - Я не смогу больше уважать себя…

- Почему? - искренне удивился Алан, как бы невзначай распуская пояс на ее одежде, осторожно распахивая ее шелковое одеяние. Казалось, ласка от Мэлани ему очень понравилась. Он выглядел возбужденным, его губы, ноздри нетерпеливо подрагивали. - Женщины во всех мирах рождаются для того, чтобы принадлежать мужчинам. Тебе повезло - ты принадлежишь самым сильным. Разве это не честь? Разве нет?

Мэлани не отвечала, покоряясь его рукам, освобождающим ее от шелков, ласкающим ее горячую кожу. Его чуткие пальцы провели полосу меж ее грудей, обвели впадинку пупка, чуть касаясь, напоминая Мэл, что она обнажена и беззащитна перед ним.

- Зачем вы делаете это, - безотчетно просила она, когда Алан стиснул ладонями ее груди, чуть поглаживая большими пальцами острые соски, дразня, приминая чувствительную мягкость.

- Затем, - произнес он покровительственно, - что Рэй немощен и слаб, и мне нужно заботиться о нем… в его же интересах. Ты нужна ему.

- Он не слаб,  - парировала Мэл, дрожа всем телом, покуда ладони Алана нежно и вкрадчиво исследовали ее тело, оглаживали ее бедра, тискали ягодицы.

- Не слаб? - пророкотал Алан, ласкаясь к Мэлани совершенно беззастенчиво, зарываясь лицом в ее волосы и дыша ее ароматом. - Вот как…

- Его сила не в умении причинять боль, - шепнула Мэл, заливаясь краской стыда, когда ладонь Алана скользнула по ее животику вниз, между ног.

- А в чем же его сила? - удивился Алан, поглаживая ее между ног так умело и сладко, что Мэл задохнулась, ощутив в животе сладкие спазмы желания. - В чем, м-м-м-м?

- В обаянии! - почти выкрикнула она, повиснув у Алана на руке, стиснув одежду на его плече, чувствуя, как его пальцы разглаживают, неспешно и нежно, мокрое пятнышко меж ее ног, возбужденную дырочку. - В умении распложи-и-ить… к себе… собеседника…

- И он расположил тебя к себе? - шепнул Алан, осторожно проникая пальцами в жаждущее лоно. В голосе его вдруг послышалась жгучая ревность, зрачки в его глазах дрогнули, превращаясь в раскаленное золото с вертикальной узкой полосой. - Расположил? Что он просил тебя сделать? Что?

Мэлани не ответила. Она постанывала, вцепившись в одежду Алана, положив голову на его плечо, и когда он поднял ее, Мэл с охотой обхватила его обнаженными ногами,  раскрываясь перед ним, приникая всем телом.

«Что же он творит, - билось в ее висках, - он же говорил о брате, о том, что его надо спасти прежде всего… а сам… он для себя старается… он хочет сам…»

Алан, уткнувшись в ее плечо лицом, казалось, сдерживается из последних сил, чтобы не выдать себя, чтобы не впиться жадным голодным поцелуем в ее губы. Он шагнул в постели, и передал ее из рук в руки Рэю, который словно почуял страсть и проснулся.

- А вот и ты, - шепнул Рэй, обхватив Мэлани, касаясь ее губ своими губами. - Снова этот Алан принуждает, снова ты не сама пришла, м-м-м? Не жалеешь?

Мэлани не ответила; ей не хотелось сознаваться, что прикосновения Алана распалили ее, и что в теле ее пожар. Она уселась на колени Рэю, обхватила его бедра своими, обнаженными, обняла за шею и поцеловала сама, утопая в ласке и предвкушении.

Рэй откинул полы своего одеяния, и Мэл задрожала, чувствуя, как ее касается его возбужденный член - каменный, гладкий, жесткий, - как он водит по ее обнаженному горячему телу. Рэй обхватил ладонями ягодицы Мэлани, приподнял ее, и она сама направила в свое жаждущее лоно его член. Рэй осторожно опустил Мэл, она беспомощно застонала, чувствуя, как в нее проникает его жесткая каменная плоть, и блаженствуя,  но Рэй стер ее стон поцелуем.

Неспешно, нежно и осторожно. Вверх, вниз. Стискивая ее ягодицы, целуя ее дрожащие губы, Рэй то приподнимал тело Мэл, то опускал его, заставляя женщину принять его полнее, глубже, до самой чувствительной трепещущей глубины. Ласки его были вкрадчивы, нежны и осторожны, словно Мэл впервые была с мужчиной, и Рэй не хотел бы поранить ее.

Алан напомнил о себе касанием, горячей ладонью, проведя по атласной спине женщины. Мэл простонала, чувствуя, как его пальцы, огладив ее ягодицы, ныряют под нее, нащупывая дырочку сзади, запульсировавшую острым желанием. Мэл хотела возразить, вскрикнуть, но Рэй не позволил ей этого сделать. Он заглушил ее протест поцелуем, доводя ее до умопомрачения, стирая всякую волю к сопротивлению, привлекая к себе и зарываясь пальцами в ее золотые волосы.

«Да почему бы и нет, - подумала Мэл безвольно, когда его ладони снова обхватили ее за ягодицы и раздвинули их, развели для Алана, чтоб ему было удобнее проникнуть в ее тело сзади. - Почему бы и нет…»

На спину ее полилось душистое масло, много. Тонкой струйкой скользнуло меж разведенных ягодиц, и Алан там подхватил его, растирая кончиками пальцев по стыдливо сжавшемуся пятнышку.

- О-ох, - жарко выдохнула Мэл, выгибаясь, как мартовская кошка.

Пальцы Алана едва касались ее кожи, поглаживая ее сжавшийся анус, а ей касалось - каждый ее нерв отзывается на эти прикосновения. Осторожная умелая ласка воспламеняла ее разум, заставляла ее сжиматься, извиваьтся и стонать - в голос, не скрывая своих чувств. И тогда пальцы Рэя растягивали ее ягодицы сильнее, он опускал ее тело и поднимал его все быстрее, насаживая на свой член. Мэл извивалась и стонала, чувствуя, как жесткая головка каменного члена погружается в ее тело, массируя, чувствительно тревожа ее раскаленное от желания нутро, доставая там, где невероятно хорошо, до беспамятства, почти до сумасшествия.

Пальцы Алана все поглаживали ее сзади, тревожили, ласкали, дарили острое наслажение, да так, что тряслись ее бедра, обхватывающие Рэя. Мэлани вскрикивала и извивалась, но близнецы не оставляли ее в покое, жадно вслушиваясь в ее всхлипы и стоны.

Ощущения ее стали невыносимы; Мэл жадно двигала бедрами, яростно насаживаясь на член Рэя, стараясь погасить, стереть жаркое ощущение жженная позади, но это ей не удавалось. Она вскрикивала и едва не плакала, и внутри ее лона было мокро, так мокро, что член скользил в ней свободно.

Мстя за эту прекрасную пытку, Мэл уткнулась в плечо Рэя - и внезапно для себя самой укусила его, чувствительно, сильно, так, что он зашипел, сжав зубы, и застонал, разделяя с Мэл боль и блаженство, запустив руку в ее золотые волосы и прижимая ее к себе. Подобно ей, он так же стремительно погружался в наслаждение, что доставляло ему ее извивающееся тело, и они, целуясь, передавали стоны из губ в губы.

«Укусить дракона, - успела подумать Мэл, прежде чем Рэй вернул ей этот укус - страстный, чувствительный, полный желания, - это не каждой в голову придет…»

Меж ягодиц Мэл ткнулся крепкий напряженный член Алана, Мэл на мгновение замерла, а потом он проскользнул, проник в нее одним движением, на всю длину сразу, толкаясь в ее узком нутре. Алан приник к Мэл всем телом, напряженный, как натянутая струна, крепко прижался обнаженными бедрами, подрагивающим от обжигающего наслаждения животом, грудью к ее спине. Прижался, пережидая первое наслаждение от толчка в тесное узкое тело, шумно дыша в ее волосы, обхватив ее, влажную и горячую, исцеловывая ее плечи.

Внезапно Мэлани вдруг поняла, что нравится ему - упрямому, немногословному, - и потому он с таким напряжением вслушивается в ее дрожащий голос, желая услышать в нем удовольствие, которое он доставляет этой женщине. Поэтому прижимается и берет ее сильнее, глубже, жестче, желая показать свою власть и свое желание. Те, кто хочет просто секса, любят не так.

Он был так нетерпелив и резок, что Мэл раскричалась, суча ногами, беспомощно разразившись стонами, пока Алан жесткими толчками вдалбливался в ее тело сзади, прижимаясь, проникая глубоко, часто.

- Пожалуйста, - молила она, - пожалуйста!

Ей хотелось проникновений больше, сильнее, что растерзают ее тело, избавят то жгучего желания. Она виляла бедрами, сама насаживаясь на оба члена разом, дарила свои стоны по очереди обоим мужчинам, целуя их губы. Она откинулась на грудь Алану, тот обнял ее, жадно стиснул грудь с остро торчащим сосками, и заглушил ее крик, когда Рэй коснулся пальцами меж ее ног, поглаживая ее клитор. Мэл билась, задыхаясь, заходясь в стонах, пока близнецы ласкали ее, каждую чувствительную клеточку ее тела, а Алан целовал и целовал, лаская языком ее возбужденный рот, и наслаждение пришло ко всем разом, заставив трепетать на пике наслаждения.

Глава 9

Мэлани лежала, зажатая между двумя горячими мужскими телами, и блаженствовала, закрыв глаза. Рэй и Алан, остывая после охватившей их страсти, ласкались к ней, даря поцелуи. Мэл чувствовала, как Алан, едва не урча, как огромный кот, сжимал ее плечо и целовал ее спину, нежно, осторожно, скрывая от Мэл и от самого себя свой внезапно разгоревшийся интерес. Он просунул ладонь между Рэем и Мэл, положил ее девушке на живот, в самый его низ, почти на розовый гладкий лобок,  и придвинул к себе ближе, вжался в ее тело мягко и гибко, словно его член все еще был в ней. Близость с этой женщиной рождала в его душе странные, непонятные чувства. Прежде Алан не испытывал ревности никогда, а теперь она безжалостно терзала его сердце острыми зубами.

Рэй уже считал эту женщину своей, да это так и было. Алан принес эту женщину специально для Рэя; он первый отведал ее тела, чтобы потом не испытывать любопытства и интереса к этой красивой самке. Он никогда и не помышлял, что захочет забрать ее у брата.  Ранее он полагал, что Рэй - это почти что он сам, такая же часть его, как  рука или нога, и то, что получал Рэй, без слов было и его. Женщины? Рэй всегда любил женщин, и женщины любили его, но Алан снисходительно относился к этой обоюдной любви и любвеобильности брата. Не было женщин, из-за которых стоило бы поспорить с Рэем. И вдруг появилась…  И оказалось, что это не одно и то же - когда Рэй и он, Алан, обладают женщиной. Одной и той же. Ее хотелось забрать себе, только себе, и ощущать ее тело в своих объятьях каждую ночь.

Алан обезопасил себя - как он думал. Но что-то пошло не так; и теперь ему хотелось так же, как Рэй, иметь право любить ее. Забирать в свою постель. Обнимать, как самое дорогое сокровище, греющее сердце. И Мэл, чувствуя его ласку, тоже льнула к нему, прижималась бедрами, двигаясь плавно, как рыба в океане.

Рэй целовал Мэлани в губы, а ей казалось, что он слизывает с них остатки волшебного жара, возрождающего его к жизни. Мэлани не видела, до каких пор он остался каменным, потому что Рэй накинул на себя покрывало, чтобы не смущать ее видом каменного тела, но Мэл чувствовала - он стал гибче и теплее. Почти совсем как человек.

- Ведьма, - шептал он, посмеиваясь, бесстыдно прижимаясь к ее животу своим животом, - ты оживили меня, ты вдохнула меня новые силы…

Его благодарность выражалась в еще большей страсти. Если б Мэл не была измучена, он взял бы ее тотчас еще раз. Через тонкую ткань, скрывающую его тело, Мэл чувствовала его возбужденный жесткий член, Рэй прижимался им к девушке и дразнил ее мягкий расслабленный язык своим, проникая им в рот Мэлани, целуя ее все более развратно.

- Ненасытный, - выдохнула Мэлани, и Рэй тихо рассмеялся.

- Иногда каменным быть очень хорошо, - ответил он легкомысленно. Мэлани вспыхнула от смущения, понимая, на что он намекает, но смолчала.

- Так на что он подбил тебя? - вдруг произнес Алан. Его руки прекратили поглаживать медленно остывающую после любви кожу Мэлани, он приподнялся на локте, повернул девушку к себе и внимательно глянул в ее лицо. - Что он просил у тебя?

- Я вовсе не против сделать то, что он просил, - беспечно ответила разнеженная Мэл. - Если уж я здесь, то почему же нет…

Ревность болезненным уколом пронзила сердце Алана, когда Рэй, улыбаясь, снова склонился над Мэл и с улыбкой поцеловал ее губы, только что произнесшие это согласие, лаская пальцами подрагивающую от ударов пульса шею Мэл. Рэй умел добиться своего, не прибегая к помощи силы; он был щедр на ласку, и дарил самые сладкие поцелуи тем из женщин, кто, завороженный его словами, исполнял его волю. Ах, какая ирония! Алан скрипнул зубами, чувствуя, что ему хочется нервно смеяться. Ах, какая ирония! Притащил женщину, чтобы брат ее трахал, но не может перенести и вида того, как он целует ее губы.

- Я просил, - вместо Мэл ответил Рэй, хитро, с прищуром, глянув на брата, - поцеловать голову отца.

- Что?! - взвился Алан. - Ты с ума сошел! А если он…

Голос его звучал напряженно и гневно, с металлической хрипотцой, от былой неги не осталось и следа. В его расслабленное тело словно ледяной водой плеснули. Он подскочил, выпустив Мэл из рук, и Рэй тотчас же уселся тоже.

- Ничего он не сделает, - рыкнул Рэй, мгновенно теряя свою маску ласкового дамского угодника. - Он не может дохнуть пламенем. Он не может сорваться со своего постамента. Он всего лишь голова. Всего лишь дремлющий разум.

- Он… - Алан от неожиданности потерял дар речи. - Он разве не мертв? Мы разбили его на тысячу осколков.  Разве он не мертв?!?

Рэй отрицательно качнул головой.

- Нет, - ответил он. - Я слышал его так же отчетливо, как ты меня. Его яростные мысли, его гнев, направленный на нас. Остальные тоже не мертвы, за исключением тех, кто растерзан в мелкие кусочки. Они все дремлют и ждут своего часа - как и я. Искры жизни еле тлеют в них, и, возможно, каменный покой их погасит, но ведь есть вероятность, что они дождутся своего часа, как я… или пробудятся кем-то другим.

- То есть, - медленно произнес Алан, - ты хочешь сказать, что нечто может оживить их каменные тела и подчинить своей злой воле?..

Рэй кивнул.

- И все они, - медленно проговорил он, - лежат здесь. Под нами. В нашем замке, в усыпальнице. Мы справились с одним драконом, пусть с самым сильным, но с одним. А с сотней? Не устоит никто. У меня было много времени, чтоб поразмыслить над этим. Поэтому я хочу узнать у него, что это за напасть. Часть ли это его плана или наоборот, чей-то злой умысел.

- Я не хочу, - рыкнул Алан, - превращаться в тупое животное без воли, ведомое одной только жаждой крови!

- А потому, - парировал Рэй, - не лучше ли обезопасить себя и узнать?..

- Завтра, - рыкнул Алан. - Я провожу ее в усыпальницу завтра.

- Почему ты? - вдруг спросила Мэлани. Она интуитивно жалась в Рэю, и Алана это раззадорило еще сильнее.

- Потому что, - ответил он яростно, - это не тот случай, когда выручит его врожденное обаяние! Старому дракону в се улыбки мира безразличны, с ним можно говорить только с позиции силы, а Рэй болен!

Это были хорошие, правильные слова, но это было не совсем правдой. В этот миг Алан желал не только позаботиться о Мэл и оградить ее от опасности, но еще и показать ей, как он силен. Расправить крылья. Покорить ее своей мощью. Покрасоваться. И конечно, лучше б было, чтоб его соперником в этот раз был не Рэй…

- Хорошо, - покладисто ответил Рэй, не подозревая даже, какая яростная борьба идет в душе Алана. - Завтра ты сделаешь это. Тут ты прав - с ним надо говорит только с позиции силы.

***

Наутро Мэл была уже не такая смелая, а Алан напротив горел желанием поскорее спуститься в усыпальницу. Для этого он даже отменил визит в верхний мир, несмотря на все обязательства перед ним. На нем, против обыкновения был не офисный костюм, а теплые шерстяные штаны, высокие сапоги из крепкой кожи и теплая стеганая куртка. Одежда выглядела новой и нарядной,  на спине куртки был вышит шелками ревущий грозный дракон, но это не отменяло того факта, что Алан тщательно подготовился к предстоящему путешествию.

- Тебе лучше бы одеться теплее, - окинув взглядом фигурку Мэл в ярких шелках. - Подземелья - не то место, где красота важнее здравого смысла. Вели Цуу принести тебе шубу и меховые сапоги из шкур оленей.

- Там так холодно? - удивилась Мэл.

- Усыпальницы находятся в самом низу Башни, - ответил Алан. - Ниже фундамента. Там холодно, как на плюсе. Тебя спасет только то, что ты будешь прижиматься ко мне, мой огонь.

- А каменная голова, - заикнулась Мэл. - Мне же нужно будет ее коснуться… поцеловать…

- Она горяча, - ответил Алан. - Она лежит на каменном утесе, и снег вокруг нее почти стаял.

Когда Мэл была готова, Алан отвел ее наверх, в те покои, где лежал каменный Рэй.

- Это, - объяснил он, - комната для тех, кто хочет Улететь. Навсегда. Тут драконы ждут своего часа. Часа, когда погаснет последняя тлеющая в их теле искра. Ниже только те, с кем мы простились. Алан встряхнулся, словно собака, отряхивающая с шерсти воду, и перед изумленной Мэл предстал дракон. Вот так раз - и все. С золотыми глазами, с шипастой страшной головой, украшенной воинственно поднятым гребем.  Развернулись в прохладном воздухе огромные крылья, вытянулась длинная шея, пригибаясь к полу.

- Садись, - велел Алан рокочущим страшным голосом. - Держись за гребень. Прижмись покрепче и ничего не бойся.

- А если я сорвусь?! - пискнула Мэл, несмело приближаясь к Алану и рукой касаясь жесткой гранитной чешуи. Она была теплой, намного теплее, чем гуляющий по каменному залу ветер, и Мэл не без удовольствия прижалась к ней.

- Я поймаю тебя, - ответил Алан. - Но не думаю, что ты сорвешься. Великие Ведьмы хорошие наездницы. Ни одно магическое существо не может скинуть Великую Ведьму, если та взберется на загривок и покрепче вцепится.

Мэл не ответила, обхватив руками и ногами мощную шею дракона, и тот поспешил на балкон.

Мэл слышала, как под его когтями скрежетнула каменная балюстрада, почувствовала, как мощное тело оттолкнулось от опоры, бесстрашно ныряя в пропасть, вниз, и оглушительно заверещала, увидев, как земля, далекая, туманная и прекрасная,  вдруг стремительным прыжком рванула им навстречу.

- Крылья! - выкрикнула Мэл, вцепившись в гребень дракона, и тотчас же, словно услышав ее, Алан раскрыл крылья, хлопнувшие на ветру, словно парашют. Восходящий поток поймал дракона, вознес его выше, к облакам, а которыми пряталось сонное свежеумытое солнце, и Мэл, приподняв голову, с изумлением и восторгом рассмотрела простирающуюся внизу прекрасную землю. С круглыми, как блюдца, озерами, с садами, цветущими вишней, с водопадами и прекрасными полями.

- Это все наше, - гордо пророкотал Алан, уловив ее восторженный вздох. - За это стоило побороться, не так ли?

Однако, долго разглядывать окрестности было некогда. Алан облетал Башню - теперь против солнца, оставляя его позади себя, - и Мэл увидела, что он правит прямо в черные раскрытые врата почти у самого ее подножия.  Мэл снова вжалась в каменную чешую, спрятала лицо от секущего холодного ветра, и дракон нырнул в морозную темноту.

Каменный лабиринт опоясывал башню по периметру, и дракон летел, выдыхая клубы пламени, освещая себе путь, все ниже и ниже. Скоро каменная кладка сменилась скальной породой - дракон спустился под землю.

- Первый уровень, - пророкотал дракон, и Мэл рассмотрела каменные утесы, уставленные каменными статуями. - Здесь они все…

Было много статуй дракончиков, маленьких, забавных. С первого взгляда казалось, что они шалят и играют, выгибаясь, словно пытаясь поймать себя самое за хвост. И только потом Мэл сообразила, что они запечатлены в той самой позе, в которой их застала каменная смерть. С переломленным каменными зубами хребтом.

Ниже, в абсолютно ледяном холоде, были статуи покрупнее, и, глядя на них, Мэл уже не сомневалась, что они сопротивлялись, бились до последнего.

- Мы почти у цели, - произнес Алан, облетая еще на круг ниже. Холод сделался все сильнее, даже его пламя не согревало воздух надолго. Впереди блеснул лед, отполированный, как стекло, и над ним - утес, опушенный инеем. На нем-то и лежала громадная голова старого Дракона, шипастая, зубастая, угрожающая. Теплый воздух, поднимающийся над ней, развеял волосы Мэл, и Алан, подлетев к последнему пристанищу отца, уцепился когтями в каменное ложе.

- Вот он, великий каменный дракон, - произнес Алан, опуская голову к земле. Мэл соскользнула с его чешуи и спрыгнула в жесткий смерзшийся снег.

Глава 10

Алан поднял над головой чадящий факел - тот разгорелся от пламени дракона, - но, если честно, то света он давал мало. Тысячи искр разбегались по далеким стенам, опушенным инеем. Блестел синий лед под утесом.

Голова старого дракона была огромна, ужасна и тяжела. Она лежала на левой щеке, вдавленная в каменистую почву, и рядом осколками валялись части порубленной шеи. Мэл благоговейно рассматривала ее, невольно любуясь узорами, сложенными на каменной шкуре чешуей. Судя по всему, старый дракон был раза в три, в четыре больше любого из братьев. Как им удалось сладить с ним? Хитростью? Проворством? Интересно, как им это удалось?.. Он лишился головы в бою, яростно разинув пасть, оскалив острые зубы и норовя укусить кого-то.

«Да не норовя, - напомнила себе Мэл. - Он ведь и укусил… Рэя. Интересно, кто из братьев отсек ему голову?»

- Осторожно, не подходи к нему спереди, - произнес Алан. Глаза его странно, стеклянно поблескивали, на лице выписывалось выражение нехорошего удовлетворения. Будто Алан снова и снова переживал в памяти бой, принесший ему - им, братьям, - победу и власть.  - Подойди сбоку, там, где лежат усы. И не касайся сразу. Прислушайся.

Мэл послушалась. Осторожно она приблизилась к лежащей голове, протянула руку и ощутила исходящее от камня тепло. Словно его выхватили их печи и кинули в снег. Под ним образовалась темная проталина, с мелких сосулек капало на серую толстую ледяную корку, а вместе с тонким белым  паром над каменным драконом витали злые безумные голоса, шепчущие что-то одержимое и яростное.

«Убить, убить, убить, убить!» - взахлеб шептали они, дрожа от кровавого нетерпения.

- Убить, - как зачарованная, произнесла Мэл. - Если бы это звучало у меня в голове, я бы точно сошла с ума.

Она несмело коснулась камня, но ничего не произошло. Совершенно.

- Он не оживает, - произнесла Мэл, оглянувшись на Алана. Тот кивнул, шагнул к Мэл, взял ее за руку.

- Этого мало, - ответил он. - Ты должна ему подарить немного твоей страсти. Вспомни о том, как это было между нами… троими.

Их с Мэл пальцы нашли друг друга и любовно переплелись, Алан склонился к ее уху, и, сам припоминая жаркие свидания, с дрожью в голосе зашептал:

- Вспомни миг, когда тебе становится очень хорошо… когда ты замираешь, принимая нас двоих в свое тело, чуть подрагивая… Как ты расставляешь ноги, желая еще, глубже, сильнее, так, чтобы твоя душа на миг отлетела к сияющим звездам… в этот миг ты позволяешь нам все. Проникать в тебя и гладить везде… в этот миг твое тело принадлежит нам, не тебе. Ты стонешь так протяжно и сладко, в твоем пульсирующем мокром теле так тесно… так обжигающе хорошо...

Мэл вспыхнула, ощутив на своей щеке горячее жадное дыхание Алана. Его слова воскрешали в ней безумие страсти, но и выдавали его собственное нетерпеливое желание. Он говорил это для Мэл, но ей показалось - он сам не прочь вспомнить их горячие встречи, движение влажных тел, пронзающее разум наслаждение. Ему эти воспоминания были так же сладки. Обладание ее обнаженным телом и ее стоны.

И Мэл сделала это. Разрывая рукопожатие, стиснутые пальцы, она порывисто шагнула к отсеченной голове и припала губами к каменной чешуе, целуя страстно, выдыхая свое воспоминание об удовольствии, о своей беспомощности абсолютной раскрытости перед двумя мужчинами, которые хотели насладиться ею. Своей властью над ней. Ее криками; и присвоить каждый себе ее экстаз, ее оргазм, ее мучение и сладость.

Каменные веки огромной головы вдруг дрогнули. Протяжный рык разнесся над заснеженной пустыней, и Мэл отпрянула назад, прямо в спасительные объятья Алана, закрывающие ее от каменной головы.

- Кто, - прохрипел дракон, скашивая глаза и стараясь рассмотреть визитеров. - Кто потревожил меня?..

Каменные ноздри, сделавшиеся подвижными и мягкими, с шумом втянули морозный воздух, и старый дракон вкрадчиво, гадко и зло рассмеялся.

- Самка, - сказал он с похотливой жадностью в дрожащем голосе. - Самая спелая, самая сладкая, как светящаяся на жарком солнце ягода желтого винограда, налитая прозрачным соком. Вкусная самка… и мерзавец, посмевший поднять руку на отца!

Рык отдался металлическим эхом от стен, больно резанул уши. Алан зло усмехнулся.

- Странно, что именно ты говоришь о мерзавцах, - холодно заметил он. - Тот, кто убил своих собственных детей.

- Если я такое чудовище, - прошипела голова с ненавистью, - то зачем ты пришел ко мне? И зачем привел эту женщину? Похвастаться? Показать, что не так уж ничтожен, и способен оставить потомство? Не отрицай; я чувствую, что ты был с ней. От нее пахнет тобой. Сладкая самка…

Старый дракон снова зарычал - яростно, неистово, - и Мэл обнаружила, что обнимает и спасается от его гнева в объятьях дракона. Алан обернулся в один миг, распустил крылья, чтобы казаться больше и страшнее. Он вздыбил гребень, выгибал шею и ревел в ответ голове отца, выпуская клубы раскаленного добела пламени из зубастой пасти.

Голова язвительно захихикала, вслушиваясь в гремящее под сводами пещеры эхо.

- Если бы я был жив, - издеваясь, заметил он, - то непременно напугался бы. Ты такой грозный!  Ну, Алан! Хватит раздуваться, как лягушка с соломиной в заднице! Ты пугаешь ее - самочку…

Последнее слово голова хрипнула исступленно, настолько страстно, что Мэл уткнулась в горячую каменную чешую лицом и крепко зажмурилась. Ей было жутко, словно старик-дракон мог обернуться человеком, дотянуться и… взять ее.

- Время твоих спелых самок прошло, - ответил издевкой на издевку Алан. - От тебя осталась одна болтливая голова, а это не то, что нужно женщине!

- Как же не так, - окрысился старик, оскалив зубы. - Я языком сделаю больше, чем вы оба с Рэем своими членами!

И он бесстыже, отвратительно разинул пасть и вывалил огромный трепещущий мясистый язык.

- Лижи камни, - огрызнулся яростно Алан. - Вижу, от твоего былого ума не осталось и следа. Мозг твой прокис уже давно, старый импотент!

- Даже не надейся на это, паршивец, - ответил старый дракон с ненавистью. - Мой разум был острым до самого последнего вздоха.

- То есть, ты уничтожил своих детей сознательно? - уточнил Алан. - Зачем?

- Это все не то! - рыкнул дракон. - Хилое потомство, слабые самки! Они ныли и пускали сопли!

- Мерзавец, - выдохнул Алан. - Они были детьми!

- Он сказал, - внезапно произнес дракон, и взгляд его остановился, будто старик что-то припомнил и очень этому удивился, - он сказал, что я уже стар, и сил мне не хватает…

Какие-то воспоминания всколыхнули память старого дракона, но тут же мертвенное оцепенение покарабкалось по его чешуе, и он, замирая в каменной неподвижности, успел лишь прошептать:

- Вкус меда на моих губах…

И стих. Пар еще клубился над каменной головой, но та стремительно остывала, и Мэлани поняла - на сей раз голова успокоилась навсегда. Последняя искра жизни погасла в старом драконе, стоило ему коснуться разумом его великой тайны и припомнить какого-то очень важного собеседника.

- Кончено. Теперь его не поднимет и вся магия мира. И что это значит, - озадаченно произнес Алан, перебирая в уме последние слова отца. Он снова незаметно обратился в человека и  поглаживал плечи испуганной Мэл, успокаивая ее. - Причем тут мед?

- Мне кажется, - неуверенно произнесла она, - что его отравили.

- Отравили, - недоверчиво фыркнул Алан, свысока глядя на Мэл. - Это с чего же ты взяла?

- Мне кажется, - так же неуверенно продолжила Мэл, - он снова хотел… взять себе женщину, - она удушливо покраснела, припоминая, как старик называл ее самкой. - Посмотри - все его последние мысли об этом. О спелой, сильной самке. Но сомневался. Кто-то нашептал ему, что он уже старый, и вполне возможно, этот кто-то мог ему предложить какой-то отравленный эликсир с медом…

Алан смолчал, но глаза его ярко сверкнули.

- Великие Ведьмы видят сердцем, - сказал он, наконец. - Ты можешь быть права, ох, как права! Но кто это может быть?..

***

Почтенная Мать вела себя совсем непочтенно.

После яростного выпада Рэя она неслась с криком ужаса и укрылась в глубинах замка, но стоило отгреметь грозе над ее головой, она снова высунула любопытный нос и отправилась делать то, зачем явилась - подслушивать и вынюхивать.

Несмотря на то, что что сыновья Почтенную Мать не жаловали, у нее были верные люди в числе прислужников драконов. Да и место встречи было - Водяное Кресло в ботаническом саду. Камень, источенный струей теплой воды из горячих источников, что били из-под земли. Вода пахла на удивление приятно, цветами и отчего-то морем, и Почтенная Мать сделала вид, что вовсе ни за кем и не шпионит и никого и не ждет, а всего лишь отмывает белила со своего лица в лечебной воде. Она плескалась нарочно шумно, сопя и фыркая, как бегемот, намочила широкие шелковые рукава своего желтого одеяния, но ее жертвы не прошли даром.

- Прекрасная госпожа, - прошелестел тихий голос за ее спиной, и темная тень почтительно поклонилась. - Рада служить вам.

- Ну! - выкрикнула Почтенная Мать, оборачиваясь - но тени на прежнем месте уже не было. Она словно растворилась в темной сочной зелени сада, спряталась. - Рассказывай, что там!

- Не оборачивайтесь, госпожа, - послышалось с другой стороны. - Не нужно, чтобы вы видели меня, как и чтоб нас видели вместе. Я расскажу все. Только тише.

- Говори! - с сильно забившимся сердцем выдохнула Почтенная Мать.

- Это не та женщина, которая подошла бы вашим сыновьям, - лаская слух Почтенной Матери, произнесла тень с видимым презрением. - Она слишком дика и невежественна…

- Да-а-а, - прошептала, млея, Почтенная Мать, сжимая руки в кулачки. Презрительные слова медом лились в ее душу.

- Да и некрасивая она совсем, - продолжала угодливая тень. - Волосы, конечно, светлые, а кожа черная, сгорела вся на палящем солнце. Наверное, работает в поле, нищенка. Нос вздернут; лодыжки слишком толстые, как у слонихи! Нет, совсем не пара драконам. Ни грации, ни умения держать себя… за такую гостью стыдно перед приличными людьми. И стыда совсем нет. Когда драконы не зовут ее, она сама скребется в их двери. И, похоже, она совсем не лечит господина Рэя. Потому что посещает то одного, то другого… А Алан-то не болен.

- Потаскуха! - выпалила Почтенная Мать яростно.

- Даже край ее одежд не касался этого мира, - все так же презрительно продолжила тень, словно угадывая все нелестные мысли Почтенной Матери и озвучивая их. - Господин Алан принес ее из совсем Верхнего Мира. Совсем-совсем. Оттуда, где он ходит в странных одеждах между людей, которые делают  деньги из воздуха. У нее нет семьи в нашем мире; у нее нет земель и золота, титулов, ничего нет. Она жадная нищенка. Она будет требовать себе подарков, она станет капризничать и рыдать. Она уже такая. Исполняет все прихоти драконов, прикидывается кроткой овечкой! Опускает смирно глазки перед ними, а сама исподтишка рассматривает, что бы ухватить, какой бы лаковый кусок оторвать!

- Ну, это мы еще посмотрим! - зло прошипела Почтенная Мать. - Надо почаще напоминать ей, что она тут всего лишь на несколько дней! Рэй, мой сильный мальчик! Он быстро вылечится!

- Боюсь, что нет, - грустно заметила тень. - Не на несколько дней.

- Как это? - всполошилась Почтенная Мать.

- Я слышала, - вкрадчивым голосом произнесла тень, - что мерзавка велела Цуу заваривать побольше розового чая и подавать его перед тем, как драконы позовут ее на ложе. Дикарка попалась очень хитрая; уже обзавелась при дворе полезными связями.

- Ах! -выкрикнула Почтенная Мать, сжимая мокрые щеки и размазывая остатки белил. - Розовый чай!

- Да, да, - все так же поспешно, подло и мерзко подтвердила тень. - Розовый чай. Мерзавка Цуу ей посоветовала, наверное… Она хочет забеременеть от дракона. Это уж наверняка.

- А ты уверена, - выкрикнула Почтенная Мать в сильном волнении, - что это именно розовый чай? Не обычный, а розовый?

- Мне ли не знать запаха розового чая, - вкрадчиво произнесла тень. - Я уверена. Я пробовала даже на вкус из чашки Великой ведьмы. Это он.

- Тварь хитрая! - просипела Почтенная Мать. - Да я в колыбели удушу ее отродье! Как она смеет даже мечтать о том, чтобы родниться с драконами! С благородной горячей кровью! Она не умеет ни услужить благородному господину, ни быть престижной женщиной, которую не стыдно показать почтенным людям! Как я и думала, лезет на трон, карабкается! А кого из драконов она предпочитает?

- Мне кажется,- брезгливо ответила тень, - ей все равно. Алан, Рэй… она их не различает.

- Конечно! - горько произнесла Почтенная Мать. - Разве они ей нужны, разве дороги?! Только их золото…

- Они много подарили ей, - поддакнула тень. - За одну только первую ночь. Хотя Великая Ведьма не довела ритуал до конца… не вылечила.

- Великая! - хамским голосом базарной торговки выкрикнула Почтенная Мать. - Там величием и не пахнет! Шарлатанка неумытая!

- Вы совершенно правы, моя  мудрая госпожа, - кротко поклонилась тень. - Но тут вы сами немножко виноваты. Драконы давно не видели приличных девушек; все возятся с ведьмами, а вы сами знаете, что это за сброд. Хитрые, злобные, жадные твари. Умеют напеть в уши. Надо бы пригласить приличных девиц; сейчас, когда Рэй почти здоров, нет нужды смотреть на Великую Ведьму. И попрекраснее нее найдутся! Вежливые, красивые, воспитанные девицы увлекут драконов. И Почтенной Матери не будет нужды отвлекать их от этой грязной нищенки. Она сможет только подтолкнуть сыновей к правильному выбору.

- Так и есть, так и есть, - пробормотала Почтенная Мать, лихорадочно что-то соображая. - Но с чаем что делать?

- Я знала, что вы забеспокоитесь, моя любимая, мудрая госпожа, - тень снова почтительно поклонилась. - Но я не простила бы себе, если б посмела омрачить ваше сердце тенью горестных забот. Я принесла вам  кое-что, - из зеленых зарослей вынырнула тонкая ручка и поставила на камень, подточенный водой, маленькую коробочку. - Это хрустальная личинка, моя госпожа.

Почтенная Мать жадно ухватила коробку, сжала ее пухлыми белыми пальчиками.

- Та самая?! - выдохнула она страшно и радостно.

- Да, моя госпожа. Большая редкость. Я отдала за нее все деньги, что у меня были, лишь бы вы были довольны. Но это верное средство. Стоит кинуть эту мерзкую скользкую тварь в чай - пусть даже и розовый, - а ведьме - проглотить ее, как никаких детей у нее никогда не будет. Ни от кого. Если вообще выживет, хе-хе-хе… Но ведьмы ведь живучи. Так что немного поболеет, подурнеет, и отправится домой…

- Эта поганка, - мстительно выдохнула Почтенная Мать, - будет корчиться у моих ног! А потом ее вышвырнут за ворота! А это точно, - спохватилась  она, - что и ублюдок не выживет, если уже?.. Дракон тоже живуч. Это тебе не кутенок; его и пинком из брюха не вышибешь!

- О, моя госпожа, это совершенно точно! Эта тварь, хрустальная личинка, прогрызет мерзавку насквозь и выгрызет все из ее чрева! Она для того и разводится, моя госпожа.

- Только подкинуть осталось, - злобно прошептала Почтенная Мать. - Ну, да это я смогу устроить. Позову к себе. Почтение выразить, хе-хе…

Глава 11

Алан и Мэл явились ближе к обеду, промерзшие, уставшие.

Алан церемонно проводил Мэлани до покоев, отведенных ей, под руку, спешно раскланялся, не оставив ей ни малейшей возможности сказать ему те слова, что она хотела.

- Отдохни хорошенько, Мэлани, - церемонно поцеловав ее руку, произнес он и поспешно удалился, словно убегая от самого себя.  К великому сожалению Мэлани…

А в комнате ее уже ждала еда, горячее питье и сладости; и услужливая расторопная Цуу поспешно приняла у госпожи шубку, подбитую мехом лисицы, и сама сняла с изящных ножек Мэлани меховые сапожки.

- Завтрак готов, - ворковала она. - Нужно как следует поесть, набраться сил. Почтенная Мать обосновалась в северных покоях; они ей не нравятся, там в саду темно и сумрачно, одни ели растут, никакой радости сердцу; и она придумала развлечь себя приемом. Пригласила великих господ. А это значит, что будет праздник. Ну, как будто в честь излечения Рэя.

- Праздник? - удивилась Мэл.

- О да! Алан и Рэй нарядятся, - защебетала восторженная Цуу, усаживая Мэл к столу и придвигая ей столовые приборы. - Выйдут к народу и поприветствуют их с балкона. Это на нижнем уровне замка. Потом салют будет. Танцы. И благородные господа, - Цуу многозначительно приблизилась к Мэл и зашептала ей в самое ухо, - приедут с дочерьми. Все хотят породниться с драконами. Будет много красавиц, думаю…

Мэл, механически пережевывая кусочек еды, кажущийся ей безвкусной, замерла даже. По сердцу ей словно ножом полоснули, да так, что слезы из глаз брызнули.

«Впрочем, - думала она, спешно запивая горячим напитком ком в горле, - мне-то что за дело? Я им кто? Никто; Великая Ведьма… всего лишь тело, средство для излечения Рэя… и когда он будет здоров, глупо было бы думать, что он не обратит внимания на какую-то местную красавицу. А связь со мной… это что-то недостойное и стыдное, если верить Почтенной Матери… меня они упрячут подальше ото всех…»

Но слова Цуу развеяли ее печальные мысли.

- Но мы нарядим вас красивее всех! - щебетала она беспечно. - Возьмем платье цвета летнего неба, зачешем волосы высоко, вот так, и наденем самые красивые украшения из подаренных Аланом…

- Меня?! - изумилась Мэл. - Но разве драконы не побоятся меня показывать людям? Почтенная Мать говорила - это не очень хорошо для их репутации… или они как-то иначе меня представят?..

- Пф-ф-ф, - скривилась Цуу. - Кого боятся драконы, особенно если их двое? Нет, госпожа. Они наплюют на все приличия. Высокомерие у них в крови. Если что-то не принято, они силой заставят это принять и сделать так, как им нужно. Такова уж их природа. Оба упрямые, оба гордые… А правда, - она, залившись краской, склонилась к Мэл, - а кто из господ драконов… лучше?

- Лучше? - переспросила Мэл, сбитая с толку этим вопросом. - В каком смысле?..

- Ну, - пылая румянцем до самых ушей, пряча стыдливо взгляд, продолжила Цуу, ободрённая тем, что Мэл не накричала на нее, не ударила по лицу, - в том самом… кто… кто ласковее? Кто сильнее? Кто более страстный?

Мэл под ее испытующим взглядом покраснела, поперхнулась чаем.

- Они разные, - сухо ответила она, пряча глаза. - Рэй ласковый, а Алан жесткий. И оба по-своему страстные.

- А ты, госпожа? Кого выбрала бы? Кто, по-твоему, надежен и способен… полюбить?

- Я не знаю, - Мэлани подскочила на ноги. Разговор внезапно взволновал ее, будто ей здесь и сейчас предлагают сделать какой-то судьбоносный и  окончательный выбор. И она поняла, что не готова отказаться ни от того, ни от другого. - Я не думала об этом.

- Жаль, - вздохнула Цуу, и Мэл с изумлением глянула на нее.

«Неужто и она смотрит на них, - ревниво подумала Мэл, - как на доступных мужчин?! Хочет в койку забраться? Там поприслуживать?! Впрочем, мне-то что… По крайней мере, с Рэем это весьма возможно, - от этой мысли у Мэл даже в глазах потемнело. От мысли о том, что он будет улыбаться другой, шептать ей нежную чушь и ласкать чуткими пальцами ее губки, между которыми будет двигаться его напряженный член… - Меня это не касается. Скоро Рэй будет здоров, и я отсюда уйду. Да, так. И пусть развлекаются, как хотят!»

Но Цуу уже снова щебетала, как птичка.

- Госпожа! - верещала она, указывая на балконные распахнутые двери. - Они салют пускают! Смотрите! Пробуют салют!

Это в самом деле было так.

Где-то далеко, у подножия замка-башни копошились люди; несмотря на белый день, они решили запустить несколько фейерверков, видимо, проверить, не отсырели ли они. С визгом ракеты неслись в небо и там разрывались с грохотом, разлетаясь сверкающими на солнце золотыми искрами.

Некоторые взрывались красными цветами, некоторые - зелеными, расписывая облака причудливыми узорами, и Мэл, чтобы вытряхнуть из головы гнетущие ее мысли, поспешила выйти на балкон, прикрыв за собой двери и отрезав от себя ставшее тягостным общество Цуу и ее веселую болтовню.

И тотчас же, как закрылись за ней створки, желтушной чахоточной крысой в покои ее проскользнула Почтенная Мать, подбирая длинные юбки и сжимая в руках заветную коробочку.

- Ах ты, старая пройдоха, - накинулась на нее Цуу, уперев руки в боки. Лицо ее раскраснелось от злости, рот растянулся в язвительной торжествующей усмешке. - Какого бесхвостого демона ты притащила сюда свои старые кости?! Ты слышала, что твой сын сказал о тебе? Гнать тебя взашей, палкой, если ты осмелишься  показаться на глаза!

- Ты дура! - яростно выпалила Почтенная Мать, едва ногами не топая от злости. - Мерзавка, страшнее сморщенной обезьяньей задницы! Забыла, с кем разговариваешь?! С Почтенной Матерью, паршивая оборванка!

- Не оборванней тебя! - прокричала Цуу, вихляясь всем телом и выказывая этим жестом наивысшее презрение к противнице. - Саму-то где взяли, а? Из реки выловили, где твой папаша рыбу ловил? Завернутую в драную сеть, на базаре тебя подобрали?! От тебя воняет тухлыми угрями! Фу, фу! Иди помойся! Где моя палка?!

Цуу оглянулась, отыскивая взглядом бамбуковую трость, которой она обычно подгоняла нерадивых работников, и этого было достаточно. Изловчившись, Почтенная Мать что есть сил пихнула ее, и та рухнула, ударившись виском об угол тумбы.

Взрывы фейерверков заглушили слабый вскрик. Почтенная Мать, пыхтя и сопя, перевернула обмякшее тело Цуу, закатила его в уголок и поспешно развернула над ним ширму, пряча.

- Подумаешь, какая-то служанка, - бормотала она, пробравшись к еде Мэлани.

Она открыла чайничек и едва не зарычала от злости. Неизвестный осведомитель не обманул, в чайнике действительно был розовый чай. Пахнущий самыми сладкими мандаринами и шоколадом. Трясущимися руками она раскрыла заветную коробку и встряхнула ее. Сверкнув на свету, в ней покатился, забрякал поблескивающий кусочек хрусталя, прозрачный и красивый. Недолго думая, Почтенная Мать вытряхнула его в чайник и накрыла его осторожно крышечкой.

- Так тебе и надо, паршивка! - торжествуя, пробормотала злая женщина, удирая и утаскивая свои шуршащие желтые юбки.

Скоро пробный салют прекратился; Мэлани еще постояла на балконе, размышляя о чем-то своем, но все же нехотя вернулась в комнату. К ее величайшему облегчению, Цуу с ее вопросами не было. Всех прислужниц Цуу отправила по делам, кого стирать белье, кого натирать посуду до блеска, и это значило, что Мэл придется самой себе наливать чай и потом самой освобождаться от непривычной одежды. Но это ее не опечалило,  а даже наоборот. Чай уже не был таким обжигающе-горячим, и Мэл с удовольствием налила себе еще чашку и пригубила ее, удивляясь необычному вкусу напитка.

***

К ночи Мэлани стало дурно. Она прилегла на постель, вся в холодном поту, но это ей мало помогло. В животе ее начались какие-то рези, Мэл казалось, будто ее изнутри полосуют острыми лезвиями. Она стонала, но никто на ее голос не отзывался. Она звала Цуу - но та не приходила. Прочие же прислужницы не имели права входить в ее покои без разрешения, и Мэл разрыдалась, понимая, что осталась одна наедине со своей внезапной болезнью, без помощи.

Она сползла с постели - и упала, скованная жестокой резью.

- Помогите, - прохрипела она в отчаянии. - Хоть кто-нибудь…

Скрипнула дверь; дрожа всем телом, проскользнула прислужница, одна из подчиненных Цуу.

- Плохо вам, госпожа?! - воскликнула она.

- Да, да, - стонала Мэлани. - Помоги! Позови кого-нибудь! Нужно сказать Алану… Или Рэю… все равно кому! Помоги-и-и!

Прислужница, колеблясь, стояла на месте. На лице ее выписался страх.

- Но я не имею права беспокоит драконов, - прошептала она. - Они покарают меня… Только Цуу…

- Пожалуйста! Я умираю… - заливалась слезами Мэл. - Если я умру, Рэй никогда не будет здоров… сделай это ради него… не ради меня.

- Да, госпожа, - бесстрашно выдохнула прислужница, услышав имя дракона. Она отступила, чуть задев ширму, и из-за нее вывалилась рука Цуу. Прислужница громко вскрикнула, выпрыгнула в раскрытые двери, и Мэлани услышала, как она истошно кричит, сзывая слуг и твердя, что нашла мертвую Цуу.

- Да скорее же! - стонала Мэл, извиваясь, подтягивая колени к груди. - Скорее!

****

- Больно, - шептала Мэл, как обезумевшая, замирая на полу, свернувшись калачиком. Для нее не существовало ничего кроме этой боли, всепожирающей, черным огнем сжигающей разум. - Больно…

Дверь распахнулась, словно ее разворотило взрывом, и Мэл сквозь пелену слез, гаснущим зрением увидела на пороге черные высокие сапоги, чуть выше - черные же брюки, обтягивающие крепкие стройные мужские ноги.

- Помогите, - хрипнула она. - Мне больно…

Пришедший рванул к ней. Он двигался быстро, легко, но шаги его грохотом отдавались по каменным плитам, мостившим пол, и Мэл краешком ускользающего сознания поняла - это Рэй.

- Рэй, мне больно… Очень больно…

Дракон, одетый в зловеще черные одежды, делающие его похожим на магистра какого-нибудь зловещего ордена, ни слова не говоря, ловко подхватил ее тело, скрученное мукой. Он перевернул ее так, что ее пылающий лоб коснулся холодного камня, и ей внезапно стало легче, боль отступила, Мэл жадно глотнула воздуха, ощутив, как все ее мышцы, сведенные до каменной твердости, расслабились. Рука Рэя меж тем быстро ощупала ее живот быстрыми, чуткими пальцами и остановилась, замерла, поглаживая то самое место, где совсем недавно так сильно жгло. Словно он сквозь ее плоть почувствовал шевеление, тепло чужого организма.

- Здесь? - произнес он, и Мэл простонала, заливаясь слезами облегчения.

Рэй кивнул, ни слова больше не говоря - и вдруг коварно и сильно толкнул в это место ставшими жесткими пальцами. Словно пронзил ее острым клинком.

Мэл никогда не пытались заколоть мечом. И ощущение было не из приятных. Она с испуганным полукриком втянула воздух, и замерла, а затем взбунтовался ее желудок, и ее отвратительно и тяжело вырвало.

Рэй, до того придерживающий ее голову за волосы, вдруг рывком оттащил Мэл от пола, на который она выплеснула содержимое своего желудка, и практически отшвырнул ее в сторону.

На полу, в розовой лужице чая, вереща и скрежеща так, что уши закладывало, ворочалась и верещала мерзкая длинная тварь, прозрачная, многоногая, с хищными жвалами. Она была лишена тепла человеческого тела, в быстро стынущей лужице ей было очень неуютно. Она хищно разевала свой плотоядный уродливый рот и верещала, требуя крови, и Рэй с омерзением на лице ударил прозрачное тело каблуком своего сапога, стараясь разбить надвое.

Но этого не произошло. Под сапогом дракона захрустело, словно он пытался вдавить в камень алмазы, но верещащая злобная тварь осталась цела. Удар разозлил ее, она решила отомстить, ее хищные лапы вцепились в узкий лаковый сапог Рэя, и тварь, вереща и воя, впилась жвалами в его ногу, прокусывая одежду.

Но и ее ждала неудача; под одеждой Рэй скрывал каменное тело, жвала заскрежетали об его каменную голень и поломались под его недобрый хохот.

- Не по зубам тебе, - яростно рыкнул он, бесстрашно ухватив извивающуюся от боли тварь за хвост, брезгливо содрав ее с себя и с размаху долбанув ею об пол, да так, что лопнула толстая каменная плита. Он бил ее еще и еще, хлеща ею, как кнутом, ломая пол, переламывая тянущиеся лапы твари, глуша мерзкий свист и визг хрустальной личинки.

Когда тварь практически перестала сопротивляться и разжала даже те лапы, которыми хваталась за руку Рэя, изодрав ее в кровь, дракон выпустил ее. С грозным звоном вынул меч, блеснувший ослепительно-белой полосой в его руке, и одном точным ударом снес изуродованную, изломанную и разбитую голову твари, чуть приподнявшейся над полом, прекратив ее мерзкий визг навсегда.

Мэл ощутила, что ее держат за плечи, не позволяя завалиться на бок, хотя ей сейчас этого хотелось больше всего. Глаза ее закрывались, она была обессилена и падала. Рэй, подхватив какое-то полотенце, поданное ему испуганной прислужницей, перемотал окровавленную руку, шагнул к Мэл и опустился перед ней на колено.

- Воды с Водяного Кресла, быстро! - велел он, обнимая Мэл за плечи и прижимая ее к себе.

Он поднял ее осторожно, боясь причинить ей боль, усадил на свое приподнятое колено, уложил ее лохматую голову на свое плечо, пригладил золотые волосы.

- Зачем ты съела ее? - произнес он так тихо, как только мог. - Ты так не хотела ребенка от… от кого-то из нас? Ты знаешь, что могла умереть в страшных муках - да так бы и произошло? Эта гадина прогрызла бы тебя насквозь. Ты же не беременна; она ела бы тебя, а не плод.

- Я даже не знаю, что это, - простонал Мэл мучительно. - Я ни за что… ни за что это…

Рэй крепче сжал ее, баюкая, притянул к себе, зарылся лицом в ее золотые волосы.

- Я не хочу, -  хрипло произнес он вдруг с силой и страстью в голосе, - чтобы ты… уходила. И не только потому, что ты… лечишь меня. Не только.

Поддавшись внезапному порыву откровения, он горячо поцеловал ее в лохматую макушку, прижался щекой, стиснув сильнее ее бессильное тело, вздохнув с видимым облегчением оттого, что эта женщина осталась здесь, с ним, не ушла в страну духов.

Прибежавшая служанка сунулась к дракону, расплескивая воду из кувшина, и Рэй отстранился от Мэл, скрывая свой внезапный жар страсти от посторонних глаз. Он откинул голову Мэл, безвольно болтающуюся на слабой шее, на свое плечо, стряхнул со своей окровавленной ладони полотенце.

- Лей, - велел он, подставляя прислужнице израненную руку. Лечебная вода полилась, смывая с его кожи кровь и боль. Он стряхнул алую муть и набрал пригоршню чистой воды. Плеснул в бледное лицо Мэл, умывая ее, как ребенка, стирая с ее губ горький привкус рвоты.

- Еще!

После третьей порции Мэл почувствовала себя легче. Дыхание ее выровнялось, мышцы расслабились. Рэй снова набрал пригоршню воды, поднес к губам Мэл.

- Пей!

Мэл послушно глотнула пахучей тепловатой воды и блаженно закрыла глаза.

- О господи, как хорошо…

- Еще пей!

С каждым глотком целебной воды Мэл чувствовала, как боль покидает ее израненное тело.

- Быстро все заживет, - объяснил Рэй. - Хорошо, что спохватились быстро. Эта гадина не успела тебя изранить сильно, она всего лишь цеплялась там, внутри, исцарапала тебя желудок. Видишь - в ней нет твоей крови. Она не успела укусить.

- Да, - слабо произнесла Мэл.

Она сейчас согласилась бы с чем угодно. Обычное здоровье и отсутствие боли сейчас казалось ей неизъяснимым блаженством, и спорить с Рэем ей не хотелось.

Дракон поднялся, бережно уложил Мэл на постель. Затем обернулся, жестом подозвал притихшую испуганную прислужницу.

- Иди сюда.

Девушка, сжимая в руках кувшин, робко ступила к дракону ближе, и тот, внимательно изучая ее черты, чуть касаясь кончиками пальцев, обвел овал ее лица, словно запоминая, навсегда запечатлевая ее образ в своей памяти.

- Ты верна, храбра и отчаянна, - подвел итог Рэй. - Это хорошо. Мало кто отважился бы без разрешения старшей прислужницы тревожить меня, и Великая Ведьма скоро погибла бы. Еще час - и самые великие лекари не спасли бы ее. Ты не побоялась. Без раздумий обменяла бы свою жизнь на ее?

- Да, господин, - шепнула девушка, почтительно склонившись.

- Это хорошо. Будешь лично мне прислуживать. Ставлю тебя выше Цуу. Кстати, где эта мерзавка?

- Господин зря сердится на Цуу, - произнесла девушка, снова склонившись. - Она тоже пострадала от отравителя. Мы нашли ее здесь, с пробитой головой. Она мечется в беспамятстве. Она не могла приказать ничего и никому, потому что сама сражается за свою жизнь.

- Это дурно, - заметил Рэй. - Но не важно. Будешь выше нее. Но тайно. Никому не говори. За всем следи. И лично мне докладывай, если что случится. Если Цуу вздумается побить тебя палкой, можешь ей руки переломать. И сказать ей слово, которое знают только старшие прислужники, - Рэй склонился над девушкой и шепнул ей что-то на ухо. - Запомнишь? Только не раскрывайся без особой нужды. И о том, - он указал на свои ноги, - что я ходить могу, тоже никому ни слова. Незачем недругам это знать.

- Но господин, - удивилась девушка, - разве немощь - это то, что к лицу правителю? И союзники, и враги уважают только силу. А немощь - это слабость, это унижение…

- Змея ползает на брюхе, - назидательно произнес Рэй, щелкнув девушку по носу, - а задавить может кого угодно. Ну, давай, шевелись. Тут все надо убрать. И не бойся эту тварь, она мертва. Выкинь ее в огонь.

Он обернулся к Мэл, задремавшей на постели, как можно тише шагнул к ней и острожное, чтобы не потревожить, поднял ее на руки. Прижал к себе, как самое дорогое сокровище. Обхватил крепче.

- Госпожа сегодня будет со мной, - произнес он. - Будет греть мою  постель.

Глава 12

Мэл проснулась в комнате Рэя. Не в его спальне, а в самом сердце его логова, где этот странный и хитрый дракон, вероятно, таил самые свои дорогие сокровища. Такие, как научные книги, в изобилии имеющиеся на массивном столе, в застекленных шкафах. Если в той части дома, где до сих пор обитала Мэл, все было легкое, прозрачное - бумага, шелка, ширмы, разрисованные журавлями и цветущими деревьями, - то у Рэя вся мебель была тяжелой, крепкой, прочной.

«Рэй ученый? - с изумлением подумала Мэл, сквозь опущенные ресницы рассматривая позолоченные корешки книг. - Ум у него острый. Но… Не очень-то похож он на ученого мужа… и меч он носит весьма уверенно…»

Рэй уложил ее на низенький диванчик и прикрыл своей зловещей черной курткой. От вещи пахло Рэем; его телом, его непередаваемым, индивидуальным запахом, сотканным из угасающего следа пряных духов, библиотечной пыли и хорошего, дорогого, душистого табака. Вероятно, он не ложился спать, работа еще над чем-то. А Мэл принес сюда потому, что хотел, чтобы она рядом была.

Когда Мэл проснулась, Рэй сидел в кресле, свободно расположившись, распустив ворот черной рубашки и чуть морщась от боли. Устроившись на полу у его ног, ловкими руками расторопная служанка снимала с него сапоги - точнее, вспарывала безжалостно ножом высокие глянцевые голенища, высвобождая каменные конечности хозяина. Рэй, не зная, что Мэл насмотрит на него, выглядел напряженным, наблюдая, как движутся дела у служанки, и с шумным вздохом облегчения откинулся на спинку кресла, когда все окончилось.

«Мистер Торопыга, - с усмешкой подумала она. - Неужто ж нельзя подождать полного исцеления?»

Прислужница подсунула под каменные окровавленные  ступни серебряный тазик. Фарфоровый, котрыми обычно пользовались тут для умываний и прочих гигиенических процедур, тяжелые ноги Рэя просто раздавили бы, раскрошили на несколько кусков, как бы ни пытался он быть осторожным. Из кувшина полила на его ступни водой, смывая кровь, сочащуюся из многочисленных трещин на тех местах, где у  обычных людей ступня сгибается. Рэй, блаженствуя, удобно устроился в кресле, прикрыв глаза.

- Больно тебе? - не выдержала Мэл. Рэй приоткрыл один глаз, сияющий золотом, недовольно поморщился.

- Немного, - неохотно признался он, жестом веля служанке убраться прочь. - А тебе лучше?

Мэл прислушалась к своим ощущениям. Боль ушла, не беспокоила ее больше. Даже слабость отступила, и Мэл поднялась, потягиваясь со вкусом, как хорошо отдохнувший и набравшийся сил человек.

- Да, - тихо и радостно ответила она. - Все прошло.

Рэй удовлетворенно кивнул, будто другого ответа он и не ожидал.

- Спасибо тебе, - застенчиво произнесла Мэл. - Ты спас меня.

- А ты спасла меня, - ответил Рэй, обаятельно  улыбнувшись, - поэтому я посчитал своим долгом не допустить, чтобы с тобой что-то случилось.

Мэл с интересом рассматривала дракона, поражаясь, рассматривая его жесты, движения, как величайшее чудо. Ведь это она вернула ему эту способность - двигаться, жить. Снова прорастила  жизнь в его замершем теле. Позволила улыбаться. Расточать свое обаяние так, что от его взглядов становилось жарко и тесно в груди. Покорять своим упрямством и силой.

- Почему ты не дождался выздоровления? - спросила Мэл, чтобы заполнить неловкую паузу. - Ты ранишься, тебе больно. Но ты надеваешь одежду, скрывающую твой недуг, и идешь сюда, к книгам?

- М-м-м, - протянул Рэй, дотягиваясь до стола и отыскивая на нем сигару, пахнущую вишней, деревом и специями. Ее наверняка принес ему из Верхнего мира Алан, потакая странным и вредным привычкам брата.  - Я еще и буду шпионить за всеми. Теперь - да. Прячась в самых темных углах.

Он глянул на Мэл из-под ресниц бархатным, нежным взглядом, и она рассмеялась - так разнились его слова с его кротким, романтичным видом и ласковой улыбкой.

- Господи, да ты интриган и притворщик! - со смехом воскликнула Мэл, прижав руки к щекам, и Рэй согласно склонил голову - да, это я. Я такой. - Но днем тебя торжественно носят на паланкине, как паралитика, перед всеми выставляя больным. Зачем ты это делаешь?!

Рэй, прикуривая, глянул на Мэл, яростно и весело. Его золотые драконьи глаза горели азартом, он усмехался, и был чудо как хорош. Мэл не могла не любоваться его оживленными чертами, не могла не очароваться его азартом, его авантюризмом.

- Если кто-то хочет разорвать цепь, - произнес Рэй с силой, остро, опасно, выпуская из губ струю душистого дыма и все так же прямо глядя Мэл в глаза взглядом, от которого у нее сердце замирало, - то по какому звену придется удар - по новенькому и блестящему или по ржавому и темному?

- По ржавому, - как завороженная, ответила Мэл. - И ты нарочно подставляешься под этот удар…

Рэй кивнул:

- Именно. И, вероятно, это будет не самый сильный удар, ведь звено производит впечатление развалюхи. Его высокомерно рассчитывают прикончить небрежным шлепком. Добить. Прийти ночью, например, и прирезать калеку.  Алан рассказал мне о вашем разговоре с отцом, и я думаю, ты права. Его отравили. Кто-то начал против нас опасную игру; значит, надо быть начеку.

- Так ты ученый, - произнесла Мэл, спуская ноги  на пол, - интриган или дуэлянт? Я видела у тебя меч. Так странно; я думала, драконы не владеют оружием. Зачем им оно?

- Всего понемногу, - небрежно ответил он. - Тайны мира мне всегда были интересны. Тайны трав и планет; силы, заключенные в людях и в прочих живых существах. Магия вещей; вот меч, - Рэй указал на свое оружие, лежащее в ножнах на столе, - о нем знать тоже никому не нужно. Сама понимаешь, он… не просто оружие. Он уникальный. Он рубит то, что создано и напитано магией, и что обычным оружием не разрубить.

- Ты отрубил голову отцу? - внезапно спросила Мэл. Кровь прилила к ее лицу, обожгла губы, и Рэй, с недобрым прищуром глянув на девушку, снова зловеще выдохнул дым из жестко изогнутых губ.

- Да, - с вызовом ответил он. - Дело не в том, что нас было двое. Дело в том, что у нас было средство, которым мы смогли с ним справиться. Это наша тайна.  Никто не знает, как нам это удалось, ты - первая, и я надеюсь, что ты промолчишь… не откроешь этой тайны никому.

- А я, - вдруг спросила Мэл отчаянно и дерзко, - тебя интересую? Своим даром? Своей силой, которая оживила тебя? Хочется забраться в мои мысли, узнать, как это возможно? Или для тебя я всего лишь женщина, каких у тебя было немало?

Сказала - и отпрянула, потому что Рэй материализовался прямо перед ней, лицом к лицу, глядя на нее одержимыми золотыми глазами. Мэл чувствовала его горячее дыхание на своих губах, аромат его сигар, жар его горячей живой плоти.

- Не искушай меня, женщина, - выдохнул он напряженно. - Ты для меня величайшая загадка. Я много, много читал о чудесах, которые творили Великие Ведьмы, но не знаю до сих пор, какие силы они призывают на помощь себе…

- Любви, - ответила Мэл, чуть касаясь щеки Рэя, жаждая его губ как живительного глотка воды.- Только лишь любви…

Теперь она сама знала, чувствовала это - свою силу, сплетающуюся с любовью, с влечением, похожим на то, что кружит в танце опавшие листья и мотыльков-однодневок, которым предстоит родиться, полюбить умереть в один день. Непреодолимое и чудесное влечение; сильнее доводов разума и здравого смысла. Мэл желала Рэя так, что, казалось, холодный мертвый ветер развеет ее тело, если она не получит желаемого. Даря Рэю огонь жизни, она оживала сама.

- Вот в чем секрет, - шепнула она, чуть касаясь его подрагивающих губ своими. - Я дарю жизнь только тогда, когда ты даришь жизнь мне.

Рэй запустил руки в ее золотые волосы, притянул ее к себе, целуя сладко и безумно, хмелея и забываясь в страсти. Стаскивая с нее платье, спуская с плеч тонкие чувственные ткани и касаясь грудей ладонями, он ощущал то же, что и она - тайну жизни, могучую и прекрасную, казавшуюся такой глупой невнимательному взгляду.

Всего лишь танец мотыльков-однодневок…

Рэй хотел уложить на мягкое ложе Мэл, но оказался на нем сам, постанывая от нетерпения. А Мэл, обнаженная и прекрасная, гибкая, нежная, как полупрозрачная фарфоровая статуэтка, была над ним, словно повелительница, словно богиня, взявшая его в плен.

Любовно касаясь нежными руками его груди, живота, она повторяла эти касания легкими поцелуями, и Рэй, без сил откинувшись назад, застонал, стискивая мягкую обивку жесткими пальцами, когда губы Мэл коснулись его вздрагивающего живота, а пальцы ее распустили застежки на его брюках.

- Не пожалеешь потом? - со смешком произнесла Мэл, ощутив под руками жесткий камень вместо живой плоти.

- Нет, нет! - почти выкрикнул Рэй, приподнявшись и глянув, что там делает Мэл - и снова откинувшись в сладком бессильи назад, когда ее губы коснулись его каменного члена.

- Тебя ваял самый искусный мастер, - шепнула Мэл, покрывая поцелуями каменную жесткую головку, поглаживая неровный от перевивающих его вен ствол. - Ты точно все чувствуешь?

- Да, - захлебываясь наслаждением, шепнул Рэй. Губы Мэл сжались на камне, язык ее шаловливо прошелся по теплому камню, и Рэй снова простонал, подаваясь вперед бедрами, желая погрузиться в ее нежное горло, ощутить жар ее рта.

Нежная ласка была полна желания и страсти. Мэл двигалась неторопливо, поглаживая мужчину руками, языком. Ее груди колыхались и Рэй то и дело пытался поймать их, сжать, ощутить в ладони приятную тяжесть. Но удовольствие накатывало на него снова, он откидывался назад, постанывая беспомощно и сладко, сжимая ладонями обивку мягкого ложа, и Мэл торжествовала, властвуя над ними.

Его член на ее языке стал не просто теплым - горячим. Под рукой Мэл ощутила упругую плоть, и жизнь, пролившаяся по венам Рэя, ослепила ее своим алым сиянием. Словно смотришь на солнце сквозь закрытые веки. Темное и теплое сияние, пульсирующее и спокойное. Горячая кровь прорастает в каменный член, в бедра мужчины, делая их упругими, в голени, в стопы, нагревая и расправляя пальцы. Касаясь его кожи, Мэл слышит, как часто и сильно бьется его сердце, и понимает, что у нее выходит то, зачем она здесь.

- Иди… иди сюда!

Мэл выпускает член изо рта, Рэй подтягивает ее к себе и целует в губы, пахнущие им, его живым телом. Целует долго и жадно, словно хочет выпить из нее все дыхание, словно может насытиться голодными этими поцелуями.

Он порывисто поднимается, отбрасывает прочь скомканную, мешающуюся одежду, подхватывает Мэл под бедра и усаживает ее на свой член - живой и горячий. Мэл вскрикивает, но он настойчиво тянет ее вниз, принуждая принять его целиком, обхватывает ее плечи, пригибает к своему плечу ее голову, вжимается в женщину, слушая ее частое горячее дыхание, и ощущает, как дрожит ее нутро, ее тело, которое он взял почти силой.

- Я не хочу, - произнес он, отрываясь от Мэл, отстраняясь от нее, заглядывая в е раскрасневшееся лицо с карминово-красными губами, блестящими, как сладкие зерна граната, - не хочу, чтоб ты уходила. Я не отпущу тебя, слышишь? Я не позволю тебе уйти!

С каждым словом он толчками вжимался в ее тело, стискивал Мэл, и та вскрикивала под напором его страсти и жадности.

Если бы любовники были чуть менее заняты друг другом и чуть более внимательны, то они наверняка заметили бы Алана, который очень не вовремя вернулся и сразу поспешил к брату.

Непонятно, что остановило его, что не позволило ему обнаружить себя, да только он видел все. И вспыхнувшую страсть, и жажду, которую не спутаешь ни с чем, и волшебство, которое можно сотворить только силой любви. Рэй исцелялся, становился живым до самых кончиков пальцев, и это ли не победа?! Это ли не то, ради чего тут была эта золотая женщина, эта прекрасная гибкая самка с теплым мягким телом?!

Да только было еще кое-что.

Ревность.

Алан ощутил ее как самый страшный удар прямо в сердце, прямо в самое чувствительное, самое незащищенное место, и от боли слезы сами брызнули из его глаз. Рэй был влюблен - это было видно невооруженным взглядом. Он жаждал эту женщину, хотел ее, погибал от желания и возрождался им же. Иначе не вышло бы ничего. Никакой магии. Никакой сияющей крови, прочерчивающей алые и золотые дороги под его кожей.

И женщина, эта соблазнительница, эта спелая, как ягода винограда, полная прозрачного сока, самка тоже была влюблена в Рэя. Иначе б она не покорялась его рукам так безоговорочно и с таким желанием. Иначе она не была бы так прекрасна и волшебна, и магия не золотила бы ее кожу.

А он, Алан - он был не нужен. Он был лишним кусочком в сложившейся головоломке. Он хотел бы приникнуть к Мэл, к ее теплу и ее любви, но он был лишь помехой. И это убивало, рвало в клочья грудь, не давало вздохнуть, ломало колючей болью до темноты в глазах.

И Алан, не в силах больше смотреть на это, на сладкую возню сплетенных в любви тел, бросился прочь, не разбирая дороги, чтобы больше не видеть, не знать, не чувствовать чужой любви.

Рев рвался из его груди, крик человека, превращающийся в рык дракона, и крылья разворачивались за его спиной, чтобы нести прочь, прочь от этого страшного и прекрасного места.

Глава 13

Чтобы отвлечься, забыть увиденное, Алан решил вернуться в Верхний мир. Ничего; ничего-о-о… злость в бизнесе даже кстати. Только б не сорваться, только б сохранить хладнокровие…

Пусть сейчас между ним и влюбленными  будет не расстояние - граница миров. Как будто другая, иная жизнь, в которой никогда не было Мэл и странной, стремительной влюбленности в нее.

- В другом мире, - бормотал Алан зло, усаживаясь в салон автомобиля, - все равно, что за чертой смерти. Нет. Нет этого ничего. И не было.

Но и в салоне авто не было ему покоя. Казалось, аромат Мэл - интимный, тонкий, - витает и тут. Память его рисовала ее силуэт тут, рядом с ним. Да еще и долг… он обещал присматривать за ее дочерью, и обещание это должен выполнить. Пока Мэл нужна Рэю, Алан будет следить, чтоб горе-муж не ускользнул с ней в неизвестном направлении. А потом? Что потом? Когда Рэй исцелится? Кажется, это уже произошло… И что теперь? Рэй позволит Мэл вернуться домой?  Или напротив, заставит ее быть рядом с собой? Попросит принести ее дочь, чтобы его золотая Ведьма оставалась навсегда с ним? Алан скрипнул зубами, сердито отвернулся к стеклу, по которому катились капли дождя. Впереди идущая машина кортежа за водной пеленой была похожа на драконью морду с горящими алыми глазами, и Алан, глядя на причудливую игру света и дождя, откинулся на спинку сиденья, переживая еще один оглушительный и жестокий приступ ревности.

Рэй попросит. Безо всякой задней мысли, глядя в глаза он попросит принести девчонку. Чтобы быть с Мэлани, он это попросит. Он не знает, что в душе Алана тоже пылает пламя. Что такая же жажда любви расцветает в его сердце. Что страсть и ярость заливают разум отравленным коктейлем.

Алан молчал, но ему хотелось рычать, реветь, орать во всю мощь легких, потому что он не сможет отказать брату. Он вынужден будет помочь ему обрести его счастье. Но и выполнить это, передать всецело Мэл в его руки - тоже выше его сил.

- Как разорваться надвое и остаться живым? - мучительно прошептал Алан. - Как?!

В кармане завозился телефон, Алан машинально принял звонок, поднес мобильный к уху, и не сразу, далеко не сразу понял, о чем идет речь.

- … ускользнул, - нудно бубнил голос в трубке. - Ушел вместе с дочерью!

- Как это возможно, - прорычал Алан, чувствуя, как раскаляется, как пламя внутри него сжигает все  человеческое. Еще миг - и он трансформируется, на ходу разламывая машину, превращая ее в кувыркающийся кусок металла, который раздавит и убьет всех на своем пути, случайных попутчиков, имевших несчастье в это поздний час ехать по автостраде, и его людей, верно ему служащих - в том числе. - Кто его охранял, какой идиот это допустил?!

Алан стиснул руку, по тыльной стороне которой уже прорастали чешуйки. Какая-то трусливая свинья осмелилась сделать что-то наперекор его приказу! Розовощекий Хьюберт, шевелящий тараканьими рыжеватыми усами, когда улыбается! Решил шантажировать дочерью, хочет выгадать себе немного монет на безбедное существование?

- Его больше нет, - сухо отозвалось в трубке, и брови Алана удивленно взлетели вверх.

- Что? - вкрадчиво переспросил он, не веря своим ушам.

- Того, кто охранял Хьюберта, больше нет, - повторила трубка глухим голосом далекого собеседника. - Хьюберт ушел через черный вход. Там было больше охраны. Но всех их нет.

- Вот дерьмо, - изумленно выдохнул Алан, даже позабыв разозлиться. - Как же мы проглядели… кто он может быть?

- Мы не могли проглядеть, - так же уверенно произнес собеседник. - Он никто. Человек. Никогда не был в нижнем мире и не принадлежит ему. Хьюберту помогли. Думаю, Ищейки легко его найдут. Беглецы, а особенно их неизвестный помощник, оставляют заметный запаховый след. Пахнет медом.

- Что?! - выкрикнул Алан. В него словно плеснули кипятком, глаза его уже явно пылали золотым раскаленным светом. - А ну, разворачивай! Не в офис - к дому Хьюберта!

Автомобиль занесло на мокрой дороге, свет фар размазался по стене из дождя, шины визжали, а Алан почти кричал в голос от ярости, запертый в этой проклятой медленной коробке на колесах, которая слишком медленно ползла по черной от воды ночной дороге!

Запах меда, навсегда теперь сплетенный с опасностью, красной вспышкой сверкающей в мозгу, плыл в воздухе и не смывался ливнем. А что, если эта гадина, прячущаяся в темноте, эта тварь, обманом решившая извести всю семью драконов, отравит и девчонку тоже, и ему, Алану, придется предъявить Мэл труп? Мертвое тело вместо живого ребенка? Выслушать крики, вой, проклятья и боль обезумевшей матери? Увидеть ненависть в глубине ее зрачков? Яростную ненависть, которая сильнее смерти? Услышать, что это он, Алан, виноват - втянул ее в эту историю и не доглядел за ребенком, хотя обещал? Она возненавидит всех, и Рэя тоже; но и себя… себя она будет винить больше всех, за то, что наслаждалась в объятьях любовника, когда ее дочь похитили.

А ярость Великой Ведьмы может стоить жизни всем, окружающим ее на тот момент. Это план похитителя?

…И где-то в глубине его разума мелькнула мысль о том, что враг слишком близко. Он ведет свою игру, он не знает, что Рэй здоров, и вероятно хочет разорвать его связь с Великой Ведьмой, выманить Мэл в верхний мир, чтобы ослабить Алана и Рэя… Или убить ребенка и заставить Великую Ведьму сделать так, чтобы один снова обернулся в неподвижный камень, а второй принял бой и в нем погиб…

Драться с Мэлани? Или принять ее проклятье и кару? Одно другого не слаще. И Рэй уже не обратится в камень. Он стал слишком силен для этого. Если Мэлани, обезумевшая от горя, набросится на драконов, Рэй, конечно, попытается ее остановить, но…

Тогда не спастись никому. Великие Ведьмы легко переносят бесчестье. В душах их всегда горит яркое пламя желания, страсти, даже похоти. Подспудно Ведьма стремится к этому - чтобы ею овладели и доставили ей как можно больше наслаждения. В наслаждении они черпают силу. Но смерть ребенка - это самое плохое, что может с Ведьмой произойти.

И тогда не спастись никому…

Какой изобретательный мерзавец, этот медовый враг! Он дергает за все ниточки, он любым способом жаждет уничтожить всех, выжечь до мертвого голого поля, до сухих камней, за которые даже росток жизни не зацепится!

- Да быстрее же, демоны вас отымей!

Но быстрее было уже невозможно; автомобиль черной пулей прошивал ночь, но Алану казалось, что запах ядовитого меда рассеивается, ускользает, растворяется в ночном дожде.

- Остановите…

Авто замедлилось, но встать не успело. В темной пелене дождя мало кто заметил, как на ходу от него отделился черный силуэт и, взмахнув мгновенно отросшими крыльями, взмыл над машинами…

***

Алан кружился над домом Хьюберта. Да, все было так, как ему доложили: кучи камней на заднем дворе вместо людей - каждый охранник под действием магии развалился на три-четыре валуна, - раскрытая дверь, и приторный запах меда, перебивающий все других запахи. Запахи девчонки и Хью. Тот, кто помог Хью сбежать, насквозь пропах интригами и ядом; интересно, зачем ему мед? Придает силы? Помогает творить колдовство? Зачем?

Или неведомый враг пачкается в меду, подумал Алан, потому что портал его вовсе не в Башне. Кто бы пустил в Башню, в пентхаус, кого-то постороннего? Значит, у мерзавца свой ход. Свое тайное логово. Своя маленькая тесная червоточина, сквозь которую он пролазит в верхний мир. И она полна меда, как улей диких пчел? Ну же, Алан, сложи два и два!

Мерзавец не знает, что голова старого дракона проболталась про мед. Не может этого знать; о том Алан говорил с Рэем с глазу на глаз, а Мэлани и вовсе велел молчать. Да она и сама все понимала.

А значит, и того не мог знать, что в мире, где медовый аромат обычен, ничем не примечателен, дракон выследит его. Догонит; обнаружит, отнимет добычу - бьющуюся пищащую девчонку и боящегося собственной тени Хью…

Верхний мир выпивал магические силы из Алана, лететь становилось все труднее. Дождь сек чешую, и казалось, что он колотит ледяными струями по обнаженным нервам. Но он не отступал; догнать сбежавшего Хью было необходимо, и Алан снизился только тогда, когда почуял, что запах меда усилился, стал горячим, испаряясь с живого тела. Совсем близко!

Внизу, под крыльями, шумели мокрыми кронами деревья. Алан сложил крылья и скользнул вдоль стволов, снижаясь. Ноги его коснулись земли, по плечам, по дорогому костюму заколотили струи дождя. Запах меда усилился; и где-то впереди, очень тихо, едва слышно, заплакал ребенок.

«Ага, - подумал Алан, бегом несясь по еле заметной тропинке, - жива… если этот скот и задумал сделать с ней что-то плохое, то не здесь… Значит, есть конкретное место, куда он ее тащит. Спрятать? Или все же для какой-то конкретной цели?»

Алан подумал так - и сам удивился этим мыслям. Зачем отцу причинять вред собственной дочери?

«Но зачем и уходить с ней из дому, - тотчас же напомнил себе Алан. - Испугался моих угроз? Но сейчас эти угрозы исполнятся скорее, чем если б он затаился и переждал… что-то тут не так…»

Силы почти покинули Алана. Верхний мир жадно выпивал из него магию, заставляя отречься от драконьей сущности. Человека подчинить своим законам легче… И тут Алан внезапно понял, что Хью убегает слишком быстро. Слишком - хотя сейчас тоже замедлился, словно выдохся.

«Да он тоже принадлежит нашему миру! - молнией пронзило разум Алана. - И Верхний мир и его силы иссушил тоже… значит, далеко он не уйдет!»

Вот и червоточина; раскрывшийся портал среди деревьев выглядел прекрасно, как аметистовая переливающаяся друза, темно-фиолетовая, рдеющая внутри и раскаленная почти добела снаружи. Алан усмехнулся, понимая, что такой портал могли устроить только те существа, которым никогда не подняться в воздух, и, что намного хуже, они наверняка оплатили услуги Хранителя, чтобы он никого не впускал и не выпускал без разрешения хозяев портала.

Хранители, железные многорукие чудовища в скрежещущих черных латах, с неживыми стальными масками на лицах. Под этими масками рыкающая алчность, острые голодные зубы и жестокие глаза. Под черным панцирем - сердце, которое любит лишь золото. Под тяжелым шлемом - разум, который подчиняется лишь магическим приказам, иначе бы Хранитель предал даже того, кто его купил, и сбежал, оставив портал незащищенным.

В руках Хранителя нет оружия - зачем? Если каждый из пальцев может обратиться в длинную острую пику и проткнуть любого?

У этого хранителя был длинный змеиный хвост, огромный и толстый, как у старого питона. Каждая чешуйка была выложена металлом, крепче которого на свете нет. Его вызвали Наги… Хью - наг? И так долго мог скрываться? Странно как…

- Дракон, - голосом мертвой тьмы прошептал Хранитель, заступая Алану дорогу к прекрасному сияющему порталу, занося над его головой одну их рук со стремительно отрастающими пальцами. Этим металлическим гребнем можно распустить любую плоть на ленты и добраться до любого, даже самого храброго, сердца. - Что нужно тебе здесь? Для тебя тут нет дороги. Воспользуйся своим лазом. Я не пропущу тебя.

- Отойди, железноголовый, - неуважительно рыкнул Алан, смахивая с лица дождь и подступая к порталу ближе, в круг аметистового света. - Ты же знаешь, я принадлежу Нижнему миру. Мне некогда возиться с тобой. Я должен догнать твоего хозяина, пока он не ушел далеко.

- Для этого я здесь и стою - чтобы ты не догнал моего хозяина, дракон, - бесстрастно ответил Хранитель. И угрожающе поднялся, раскачиваясь, на своем хвосте, огромный, страшный. В круглом зарешеченном отверстии на его маске, прямо напротив рта, неприятно заскрежетали то ли зубы, то ли хищные жвала, как у жука, он нацелил все шесть рук с длинными пиками пальцев на Алана и шарахнул хвостом по земле так, что Алан едва устоял. - Уходи, дракон.

Хранитель шумно принюхивался из-под маски к Алану. Он видел, что дракон обессилен, и потому не опасался его.

- Человек, - произнес Алан, - что пошел туда, в Нижний мир, ему не принадлежит. Девочка. Она пошла туда не по своей воле. Это против закона.

- Мне все равно, - ответил Хранитель. - Мне не жаль ее, если ты пытаешься воззвать к моей жалости, и не страшно, если ты пытаешься запугать меня законом. За это преступление ответит тот, кто ее туда провел. Уходи назад, дракон.

- Драконы, - упрямо ответил Алан, - идут только вперед.

Вблизи портала магические силы медленно возвращались к нему. Хватит ли этого, чтобы заставить Хранителя, долгое время греющего свою металлическую шкуру в аметистовом сиянии, уступить?

Еще шаг, и стальные когти, рассекая воздух, пронеслись над головой едва увернувшегося Алана. Хранитель обладал удивительной координацией; он ловко орудовал всеми шестью руками, умудряясь не поранить себя. А вот разорвать Алана в клочья - это он вполне мог. Как и раздавить его в кольцах своего покрытого железом хвоста.

«Всего несколько минут, - промелькнуло в голове Алана, уклоняющегося от очередного удара стального гребня-руки, - мне нужно всего несколько минут!»

- Боишься, дракон? - самодовольно прошипел Хранитель, усмехаясь, глядя, как Алан уворачивается от его смертоносных рук, не смеет напасть. - Высокомерные твари… на деле вы такие же трусливые, как и все прочие существа, с такими же мягкими трепещущими сердцами… но сколько шумных высокопарных слов вы говорите!

Алан не ответил; улучив момент, он ухватил одну из рук Хранителя, остановил ее, зажав ее кисть с нечеловеческой силой, нарушив гармоничный рисунок опасных движений, и острые когти другой руки Хранителя полоснули по собственной плоти, разрывая мышцы, дробя кости. Еще одна рука острыми когтями пробила ее снизу, оттяпывая, как капканом. Хранитель заверещал страшным высоким голосом, как ветер, завывающий меж скал, а Алан хрипло, по-драконьи, засмеялся, выпустил покалеченную конечность противника.

- Еще покрасуешься, железная твоя башка? Забыл, с кем разговариваешь?

- Я убью тебя, дракон! - проверещал Хранитель; его хвост извивался и колотил по земле, как обезглавленная змея, он с ужасом рассматривал покалеченную руку, висящую на не оборвавшихся сухожилиях. - Теперь убью. Ты зря решил меня подразнить!

- Я и не думал тебя дразнить, железноголовый.

Отражать нападения Хранителя трудно, очень трудно. Он пытался впиться своими когтями в мягкую податливую плоть, но Алан подставляет руки, и металл скрежещет о его каменные запястья. Иссеченные в лапшу, падают с него ткани, и Алан снова смеется, когда Хранитель, распотрошив его, как конфетку, обнаруживает под одеждой каменную чешую.

- Каменный дракон, - выдыхает он, прежде чем Алан, шагнув к нему, оказывается близко-близко. - Проклятый Правитель…

Хранитель все еще пытается отстоять свою жизнь.

Стальные когти бьют в живот дракону, но с искрами отскакивают, искрят, царапают со скрежетом. А Алан, сверкнув лютыми глазами, ухватывает сначала одну  руку Хранителя, затем другую, и с неумолимой решимостью разворачивает их острыми пиками пальцев к нему самому.

Змей бьется, верещит скрежещущим голосом, обвивает хвостом ноги Алана, старясь свалить того на землю, но поздно. Уже слишком поздно; дракон уже слишком силен. Он быстро напитался светом магии, сломать его ноги сложнее, чем колонны в храме. Хранитель испускает еще один скрежещущий вопль, когда его запястья, намертво зажатые в руках Алана, ломаются с хрустом, и его собственные когти пронзают его стальной черный панцирь, вбитые неумолимым Аланом.

- Я слышу, что и твое сердце трепещет от ужаса, железноголовый, - рычит Алан, приближая свое лицо к железной маске. В его золотых глазах беспощадный гнев и жестокость, он давит, ломая еще сильнее, руки Хранителя, все глубже вбивая в его тело сталь, и лишь посмеивается, слыша, как беспомощно чиркают по его каменным плечам когти Хранителя.

- Убить Хранителя, - выдыхает захлебывающийся кровью издыхающий змей, - это очень дурной знак… это не по закону, это…

- Дразнить дракона - знак куда дурнее, - ответил Алан. - Я же просил пустить меня. А насчет закона, - издеваясь, добавил Алан, - так, кажется, только что закон тебя не пугал и не интересовал вовсе? Я сам отвечу перед моим законом.

- Ты не смеешь, - не сдавался Хранитель. - Даже ты не смеешь… нет…

Его слова, в которых одинаково перемешался страх и высокомерие, разъярили Алана. Он с ревом оттолкнул Хранителя, распустил крылья, и струя ослепительно-белого пламени ударила в корчащегося змея, мгновенно накаляя его броню докрасна.

Визг казнимого слился с ревом пламени, огромное змеиное тело билось на земле, стараясь избавиться от пекущих доспехов, но тщетно. Еще один вздох - и Хранитель замолк навсегда, тлея и чадя. Алан, сбросив с плеч драконье обличье, перешагнул пламя и решительно нырнул в аметистовые объятья портала. То, что Хранитель попытался остановить его, даже зная, что перед ним дракон, говорило лишь о том, что ничем хорошим это путешествие для девочки не кончится…

За аметистовым порталом, за холодным звездным светом сразу же открылась холодная каменистая пустыня, над которой детский плач слышался еще сильнее - и еще резче пахло медом, оглушительно, словно резали соты совсем близко, и янтарное лакомство текло прозрачными каплями на тарелку.

Тропа уходила в гору, Алан прибавил шагу. Холодные ветер касался его обнаженной груди, приглаживал каменную чешую и закипал от золотого взгляда дракона. Теперь он понял, откуда этот аромат. Теперь он точно знал, зачем девочку притащили в Нижний мир, и понимал, что его промедление для нее смертельно.

На самой вершине холма, поблескивая в ночном свете, лежал огромный камень янтарного цвета, прозрачный, как гигантская капля меда, и такой же гладкий. Спящий медовый камень, древность, которая в этом мире есть, но о которой все забыли и уже не верили в его мощь. Мутные и холодные, медовые камни были засыпаны песками времени, забыты и мертвы.

Но только не этот; он сверкал, высвобожденный из-под песка, нанесенного на него за долгие годы и века, и шептал что-то одному ему понятным магическим голосом.

А вокруг него, скользя обнаженными телами по гладким бокам, согревая его своим теплом, скользили в ритуальном жутком танце Наги. Словно  змеиная свадьба; сплошной поток чешуйчатых тел, сплетенных в гипнотическом трансе. Это выглядело жутко и завораживающе, Нагов было много, очень много. Они, словно все впавшие в небытие, окружали как сам камень, так и тропу, по которой Алан взбирался наверх, за Хью. В темноте поблескивали их зеленые, ничего не видящие глаза. Мужчины, женщины - все они покачивались, высоко подняв на хвостах свои тела, и Алану показалось, что сейчас они существуют, думают и чувствуют, как единый организм, а это посильнее дракона.

«Рэй, - подумал Алан. - Ты мне очень нужен сейчас. Один я могу не справиться».

Убегающих он настиг у самого камня, и стало понятно, отчего плачет девочка. Маленькая Алисия была на руках не у отца, а у Нагини, упрятавшей свое лицо под черный капюшон. Девочку пугала странная незнакомка и бездействие отца, который покорно плелся за Нагиней, она беспомощно оглядывалась и рыдала, размазывая ладошками слезы по лицу. Нагиня взмахнула рукой над головой ребенка, и девочка внезапно покрылась блестящей медовой пленкой, словно став с камнем единым целым. Теперь снять ее не представлялось никакой возможности. Магические узы надо было уметь разорвать… Хью со связанными руками покорно тащился, опустив голову, уставившись на змеящийся по земле хвост магической твари, и Алан даже оскалился от отвращения.

«Трус, - внутренне рычал он. - Даже не попытался сопротивляться, отдал дочь, испугался! Ведь она напала на него в Верхнем мире! Обратила в камни охрану, значит, была слаба, как любая женщина, мир исчерпал ее, выпил всю силу! Достаточно было влепить ей оплеуху, сбить с ног… он и этого не осмелился сделать. Какая же пустая и мертвая у него душа!»

Нагиня, видимо, была королевой змей. Ее появление произвело на Нагов просто магическое воздействие. Алан видел, как все они сплетают хвосты, руки, касаются друг друга, чтобы действительно стать на краткое мгновение единым целым. Словно огромный змей опоясал гору; а главная Нагиня, усадив плачущего ребенка на гладкий камень и толкнув к нему молчаливого Хью, скинула с головы капюшон и обернулась к своим подданным.

- Сегодня, - ликующим голосом воскликнула она, поднимая руки к темному небу, к бледному ночному светилу, зависшему прямо над этой страшной горой, - наш народ обретет силу, о которой только  мог мечтать! Дочь Великой Ведьмы, сама Великая маленькая Ведьма, - голос ее окреп, разнесся над головами замерших Нагов, - прольет свою кровь на разбуженный нами камень! Мы отогрели его; мы питали его нашим теплом, нашей магией. И он готов нам отплатить тем же самым. Мы принесем ему жертву!

«Рэй, услышь меня!»

- Мы напитаем его кровью, - продолжала Нагиня, - а потом я коснусь его, и он передаст свою силу мне, а я  щедро разделю ее между всеми вами! И не будет народа сильнее в Нижнем мире, чем Наги!

Хью привалился к камню всем телом, уткнулся в него лицом. Казалось, что ему страшно настолько, что он даже пошевелиться не смел. Он хотел стать невидимым и незаметным, чтобы Наги во всеобщем возбуждении забыли о нем. И судьба плачущей дочери, которая медленно обращалась в камень, его волновала меньше всего.

- А пока этого не произошло, - подал голос Алан, выныривая из темноты и подходя к камню, уверенно положив на него руку, - самые сильные здесь драконы. И я на правах правителя спрашиваю: Нагиня, что ты делаешь? Ты привела сюда весь свой народ? Ты всех подвергла опасности впасть в немилость?

- О какой опасности ты говоришь, дракон, - тихо засмеялась Нагиня. - После этой ночи кого заинтересует твоя милость?

- Но эта ночь, - взревел Алан, обращаясь в дракона и крыльями накрывая камень вместе с сидящей на нем девочкой, - еще не прошла!

«Чертов трус, - билось в висках Алана, - придумай что-нибудь! Позови ее! Быть может, она услышит тебя и сама освободится от чар, если она Ведьма!! А ты бери ребенка и беги!»

Но Хью словно прилип к камню, распластался на нем.

- Это мои земли, - грозно продолжал Алан, изгибая драконью шею и приближая страшную каменную морду к лицу Нагини-королевы. - Это мой закон! Я уничтожил вашего Хранителя; и пришел с вас спросить, по чьему разрешению вы вздумали похитить из Верхнего мира и убить ребенка? Здесь я решаю, кому жить, а кому умереть, и разрешения я на это не давал!

В ответ ему Нагиня лишь весело рассмеялась.

- Драконы, - с нескрываемым презрением произнесла она. - Тяжелый череп, но ума там маловато! Высокомерные ящерицы с крыльями, ничего более. Этот камень твой отец разбудил, - издеваясь, открыла Нагиня. - Раскалить каменное сердце под силу только дракону. Он тоже хотел обрести силу; он был такой… доверчивый и мнительный. Для мудреца это довольно странно.

- Что ты заставила его сделать?

- Не я; я не обладаю таким даром красноречия. Но в целом, это был мой план и мой верный союзник. Твой отец выжег своим огненным дыханием каменный сон, пробудил медовую магию ото сна. Поднявшиеся пары отравили его, и он просто сошел с ума. Такая простая ловушка… правда, забавно?

- Сошел с ума и перебил своих детей, - напомнил Алан яростно. - Надеюсь, ты сочтешь справедливым, если я перебью твоих?

«Рэй, как мне нужны твои знания и твоя сила! Рэй! Сам я не сниму девчонку с этого треклятого камня… Рэй!»

- Не перебьешь, - яростно рявкнула Нагиня. - Нас тут много; и сыщется немало храбрецов, которые удержат тебя даже ценой своих жизней, пока я совершаю ритуал. Потом… после… ты будешь нам не опасен. Эй, держите его!

****

Рэй проснулся, когда далекий голос Алана, зовущий его, зазвучал громче, требовательней. Секунду Рэй лежал, овеянный снами, вслушиваясь в зовущие его слова. На плече его мирно спала утомленная, теплая и мягкая Мэл, в комнате было тихо и темно, но Рэя не покидало свербящее чувство тревоги, проникшее в его мысли.

«Рэй!»

Сомнения рассеялись. Алан попал в беду и зовет его. Глаза Рэя вспыхнули золотом, он решительно поднялся, переложив голову Мэл на подушки. Но, как бы аккуратно он это не делал, Мэл тоже проснулась, ощутив его тревогу.

- Что случилось? - испуганно спросила она, усевшись и прикрывшись покрывалом.

- Алан зовет меня, - кратко пояснил Рэй, наскоро натягивая штаны, отыскивая сапоги. - Я нужен ему. Он попал в какую-то переделку.

- Откуда ты знаешь?!

- Мы всегда чувствовали друг друга, - кратко ответил Рэй, усевшись на край их ложа и натягивая сапоги. - И слышали, какое б расстояние нас не разделяло.

«Алан, я иду к тебе. Я чувствую тебя. Я слышу тебя!»

Его спокойный, сосредоточенный голос потянулся навстречу Алану, и Рэй вздохнул глубже, понимая, что  эта невидимая связь - самое лучшее доказательства его выздоровления. Прежде он звал Алана, но не мог слышать. Это все равно, что искать руками друг друга в темноте. Теперь его разум, его голос, его ответ пронзил расстояние и отправился точно в цель - Алану. И тот его услышал.

Рэй схватил со стола свое оружие - ножны провели по дереву, издав неприятный, пугающий звук, - и Мэл с криком подскочила:

- Рэй, но ты не здоров! - испуганно произнесла она, коснувшись рукой его спины, на которой еще угадывались каменные вкрапления. - Я боюсь за тебя, Рэй! Может, лучше кого-то позвать? Есть же у вас армия! Солдаты! Колдуны!

- Они не успеют, Мэл, - ответил Рэй, - не успеют. Не найдут; проплутают и не смогут помочь. Я сам. Я быстрее и вернее любой армии. Не нужно бояться.

Он стремительно поднялся, решительно прошел к окну, с треском распахнул его. Взлетели, надутые пузырем, шторы, поток воздуха сорвал с мебели пыль, пересчитал станицы в раскрытом фолианте. С момента его выздоровления он не летал ни разу, и даже обращение давалось ему с трудом. Рэй стоял на подоконнике и смотрел вниз, на огромную высоту, отделяющую его от земли. Она могла стать смертельной для него, хотя так манила, шептала, соблазняла расправить крылья и  ощутить под собой, как плотен и упруг ветер.

Мэл вспомнила о стычке с Почтенной матерью, в ходе которой Рэй не смог обернуться даже на половину, и забеспокоилась.

- А если ты не сможешь сейчас полететь, Рэй! - испуганно вскрикнула Мэл. Он обернулся к ней, внимательно глянул опасными глазами.

- Значит, не смогу никогда, - зловеще ответил он, и, не медля больше ни минуты, вспрыгнул на подоконник, а оттуда - вон из Башни.

Мэл с криком подбежала к окну и выглянула наружу. Рэй падал, раскинув руки, все ниже, ниже, ниже… пока с шумным хлопком не расправились его черные-черные, отливающие алмазной крошкой крылья. С легким всхлипом с его чешуи посыпались мелкие каменные осколки, он поймал воздушный поток и, сделав небольшой пробный круг у башни, полетел в тревожную ночь.

Глава 14

Мэл тоже было неспокойно. Что это за опасность такая, с которой Алан не может справиться один?! Дракон?! Тот, кто справился с огромным драконом-отцом?!

«Что с ним случилось? - думала Мэл, прижимая руки к замирающему от страха сердцу. - И Рэй откликнулся тоже… прыгнул вниз, раскрывая крылья, даже рискуя разбиться насмерть…значит, нешуточная беда!»

- Да что же там произошло! - выкрикнула Мэл, чуя недоброе. Но ответить ей никто не мог.

Беспокойство все нарастало. Мэл оделась, накинула на плечи покрывало, но ее то знобило, то бросало в жар, словно она склонялась над костром или над раскаленной плитой.

- Госпожа, - заботливо произнесла прислужница. - Может, вам все еще нездоровится? Говорят, хрустальные личинки - ядовитые существа. Может, вам еще попить воды с Водяного кресла? Она исцеляет любые напасти. Идемте, я провожу вас.

- Да, наверное, ты права! - оживилась Мэлани. - Наверное, мне все кажется… зря я беспокоюсь, верно? Они же, наверное, постоянно во что-то влипают? Драконы; кровь горячая…

Прислужница неодобрительно глянула на Мэл, и та затихла, как девочка под взглядом строгой учительницы.

- Господин Алан, - назидательно, с большим уважением, произнесла прислужница, - очень разумный правитель. Он предпочтет напугать, но не вступать в настоящий бой. Господин Рэй - хитер и осторожен. Он предпочтет обмануть. Они не нуждаются в том, чтобы доказывать свою силу кому-то. Если вышло так, что им пришлось подраться, значит, противник силен и опасен.

- Как их отец? - почему-то спросила Мэлани. Прислужница, неспешно идущая впереди Мэл, кивнула головой:

- Это очень печальная история… было настоящее бедствие, -  ответила она. - Башен было много. Раньше каждая из них была цветущим садом, домом, полным детского смеха. Он выжег все. Превратил сады в головешки. Потушил все искры, которые до того сам зажег, - в голосе прислужницы послышалась горечь. - Он словно жалел… ту силу, что раздарил своим детям - пожалел. Забирал обратно. Он становился сильнее, а они…

Прислужница смолкла, а Мэл зябко передернула плечами.

- Как братья узнали… об этом?

- Беженцы; он сразу не управился, а Башен было много… очень много. Бежали прислужники, бежали наложницы молодых принцев, няньки малышей… ах, жаль, у людей такие слабые и короткие ноги! То расстояние, что дракон проделывал до полудня, они проходили за неделю. Слишком поздно братья узнали… Самые последние. Безумный дракон все равно понимал, что они вдвоем самые сильные. Он набирался силы; отнимал ее у других своих детей, готовился сразиться с самыми сильными, с самыми старшими. Но господин Рэй сказал - нет. Не победит. Не справится. Пока они вдвоем - не справится. Так и вышло. Они его… остановили. Не подпустили даже к нашей башне, не позволили наш дом разорить. Защитили всех; свою мать, своих слуг, своих подданных. И его силу поделили пополам. Думаю, в какую б драку они не ввязались, - прислужница оглянулась на Мэл, - они выйдут победителями. Они очень сильны, госпожа. Идемте; умоетесь, и все ваши тревоги как рукой снимет.

***

Наги были искусными, храбрыми и сильными воинами.

Алан, прикрывая камень крыльями, не позволяя змеям приблизиться к девочке, поливал наступающих пламенем. Но Наги прикрывались огромными щитами, обтянутыми шкурами окаменевших хрустальных личинок, и пламя разбивалось о них, не причиняя особенного вреда наступающим. Скоро ли иссякнет пламень у дракона? Долго ли выдержат жар и тяжесть своей защиты Наги?

Королева-Нагиня отступила далеко за спины своих воинов; она была  настолько уверена в своей победе, что даже сейчас, под рев пламени, она продолжала читать свое странное тягучее заклинание, взывая к высшим силам. И Алан видел ее воздетые к темному небу руки за спинами наступающих.

- Ты не спасешь ее, дракон, - звучно выкрикнула она, торжествуя. - Нас много, а ты один!

И это было верно.

Наги со щитами подобрались слишком близко; Алан, испустив еще одну струю пламени, расплавившую песок на тропинке, отступил, накрывая крыльями валун, потому что жар, отразившись от щитов, вернулся обратно, и от него заплясал, поплавился обжигающий воздух.

Еще один огненный вздох - и пламя сожжет девчонку, прилипшую к этому чертовому камню… а ядовитые пары одурманят разум Алана.

«Придется драться», - подумал Алан, и, словно подтверждая его мысли, один из Нагов, поотчаянней и посмелее, сообразив, что Алан не отважится больше дохнуть пламенем, откинул свой щит и напрыгнул на Алана, перевив ему шею своим хвостом, вцепившись в острые гребни на голове.

Дракон взревел, яростно мотая головой, стараясь стряхнуть с себя насевшего противника. Наги, ободренные поступком храбреца, побросали свои щиты и набросились на Алана со всех сторон, стягивая его крылья хвостами.

Но дракона так просто было не усмирить. Он хватал наседающих Нагов зубами, рвал их тела, разбрасывая ошметки, яростно мотал головой, сбросив храбреца и размозжив его голову о каменистую почву. Однако, им удалось главное - оттащить Алана от камня. Эти храбрецы гибли действительно затем, чтобы выгадать время для Королевы.

- Глупцы, - рычал Алан яростно, - я убью вас всех, как только девчонка умрет!

- Когда она умрет, - выкрикнула Королева Нагов, ликуя, поднимая сверкающий нож к темному небу, - ты будешь нас не страшен! Сестры! Возьмитесь за руки! Сейчас мы изопьем такой силы, какая и не снилась этим каменным истуканам! Наши воины погибли не зря! Их дети, что родятся у вас, будут сильнее этого дракона во много раз!

Но тут черное небо над медовым камнем внезапно ожило. Звездный кусок его закружился по широкому кругу над горой, и  слепящее пламя, извергнутое им, хлестнуло задние ряды Нагов, не защищенные ничем.

- Рэй! - проревел Алан, выдираясь из цепких рук гибнущих Нагов, раздирая их тела когтями. - Нельзя пламени! Нельзя огня! Нельзя!

Огненный слепящий клубок докатился почти до камня, выжигая широкую дорогу среди Нагов, разбивая живую цепь из их тел, отрезав Королеву Нагов от остальных, и черное небо сделалось снова неподвижным. Нагини, обожженные дыханием подоспевшего Рэя, кричали и плакали. Ярко горела сухая трава, кустарники, тела мертвых. Королева Нагов, обезумевшая от жара, вглядывалась в небо, стараясь рассмотреть там невидимого врага.

- Вам все равно не остановить меня! - яростно выкрикнула она, адресуя свои гневные слова непонятно кому. - На мне доспехи из кожи хрустальных личинок! Ваше пламя не страшно мне! Эти доспехи не пробьют ни твои когти, ни твои зубы! Я смогу возродить свой народ, и он будет великим!

За ее спиной, из пламени, сверкнув раскаленными плечами, неслышный в этом огненном аду, вышел Рэй. Он сделал всего несколько шагов, вынимая свое оружие из ножен, и одним точным движением, коварно и подло, пронзил Королеву Нагов, вонзив меч ей в спину.

Нагиня вскрикнула и обмякла в руках Рэя, рухнула на него всей тушей, огромная, как старая анаконда. Дракон безжалостно вырвал из ее тела свой меч и вонзил снова, пронзая неуязвимые доспехи Королевы, словно отыскивая лезвием колотящееся, ускользающее змеиное сердце.

- Что же ты наделала, - шепнул он, сзади обхватив агонизирующую Королеву за шею, душа ее, справляясь с ее сопротивлением, наступив на ее извивающийся, бьющийся хвост. - Ты же весь свой народ погубила в огне.

- Пощады, - прохрипела Нагиня, тараща налитые кровью глаза на бледное ночное светило. Но ответом ей был безжалостный третий удар, который Рэй нанес ей, заглядывая в ее умирающее лицо почти нежно, осторожно опускаясь на колени и увлекая за собой, на землю, Королеву Нагов.

- Нет, - ответил Рэй, вонзая меч во вздрагивающее тело в четвертый раз. Кожа его была красна от крови и жара. - Ты заслужила наказания как никто.

Безумные глаза Королевы Нагов гасли, она хрипела, пуская ртом кровавые пузыри. Рассеивалось ее колдовство, и пришедшие в себя Наги уползали, унося на телах ожоги и раны. Алан, наконец, справился с удерживающими его воинами, потому что и они пришли в себя, стряхнули дурман, и предпочли уйти.

- Рэй, камень. Это он отравил нашего отца. Ты чувствуешь его запах?

Рэй чувствовал. Голова начинала кружиться от приторного густого аромата меда, заглушающего даже запах гари, Алан помотал головой, прогоняя дурноту, навеянную этим запахом.

- Надо уходить, - проговорил Рэй, поднимаясь, возвращая свое оружие в ножны.

- Я не могу уйти без нее, - Алан убрал крыло, и Рэй увидел на камне девочку, похожую на беспомощную бабочку, влипшую в густую прозрачную смолу. Она словно впала в оцепенение и спала, и Рэй, задерживая дыхание, склонившись над ней, заглянув в ее побледневшее личико горящими золотыми драконьими глазами, усмехнулся, показывая острые драконьи клыки.

- Маленькая Великая Ведьма, - пробормотал он. - Где ты раздобыл ее?

- Это дочь Мелани, - прохрипел Алан, отворачивая голову от удушливого сладкого запаха.

- Ах, вот оно что… вот зачем ты с ними связался…

- Как снять ее с камня? Ты что-нибудь знаешь об этом?

Рэй снова склонился над ребенком, изучая, рассматривая ее спящее личико.

- Знаю, конечно, - процедил он, касаясь ее щеки рукой, будто проверяя, жив ли ребенок. - Нужна вода.

Он поднял голову к небу, отыскивая на черном бархате хоть крохотное облако.

- Мэл, - позвал с улыбкой он, прислушиваясь к гудению пламени, к треску горящих веток. - Мэлани, ты же Великая Ведьма… Помоги нам. Помоги своей дочери. Ну? Слышишь меня? Ты же чувствуешь все, Мэл. Иначе и быть не может. Ей жарко, Мэл. Разве ты не чувствуешь? Умой ее.

***

Вода в источнике все так же пахла морем и цветами, и Мэл, набрав ее в ладони, с наслаждением плеснула себе в горящее лицо, стирая со щек и со лба жар.

***

Безоблачное небо вдруг нахмурилось, ветер принес влажный, пахнущий морем воздух. Темные рваные тучи налетели на луну, брызнул дождь.

- Так, хорошо, - шептал Рэй, поднимая лицо к небу, прикрывая глаза. - Еще!

***

Мэл казалось, что она вся полыхает, словно обгорела на солнце. Она погружала ладони в теплую воду, черпала пригоршнями, лила на плечи, на горячую шею, обтирала грудь. Платье ее,  намокнув, прилипало к коже, но жар не унимался. Мэл плескалась, как птица у ручья, освежала свое лицо еще и еще, и ей казалось, что тревоги и заботы на самом деле отступали, туша пожар в ее крови.

***

В небе громыхнуло, ливень обрушился на пылающую землю стеной, туша пожарище, испаряясь на  горячем камне и смывая медовый ядовитый запах. У самого камня зашевелился, заворочался со стоном Хью, то ли пытаясь разбудить жалость в сердцах своих нечаянных спасителей, то ли действительно страдая, отравившись запахом гари. Тонкая медово-янтарная пленка на ребенке  начала таять, сходить, как смывающаяся краска, и девочка захныкала, потирая кулачками глаза.

- Еще, еще, - бормотал Рэй, подставляя ладони под хлещущий ливень и осторожно умывая мордашку девочки. - Вот так…

Девочка дула губы и смотрела на незнакомого человека недоверчиво и капризно. Она устала и была напугана, но для Рэя это была всего лишь маленькая женщина, которую  нужно было обаять и договориться.

- А сейчас, - вкрадчиво произнес он, - мы пойдем отсюда. Здесь плохо пахнет и мокро. Да? Заберем ее с собой.

- Каким образом мы ее понесем? - грубовато поинтересовался Алан, выступая из-за камня в человеческом виде. - В когтях? Живой до Мэлани мы ее не донесем. Она помрет с перепуга.

- Оставьте мою дочь мне… - простонал Хью, цепляясь за ноги Алана. - Это моя дочь! Ты не смеешь…

Но Рэй брезгливо отпихнул его от брата ногой в высоком узком сапоге, и Хью, хныча, шлепнулся на зад на обгоревшую землю.

- Тебе? Да ты себя не в состоянии защитить! - рыкнул Алан. - Трус! Поднимайся и убирайся отсюда! Иди туда, откуда пришел. Да не трясись ты так! Я убил Хранителя. Никто тебя не тронет. Девчонку мы заберем с собой.

- Завернем ее в кожаные доспехи Нагини, - ответил Рэй. - Они прочные. Они не разорвутся. Понесем как в гамаке.

Глава 15

Мэл казалось, что время остановилось, и силы отчего-то покинули ее. Сколько времени она сидела на каменном бортике бассейна, в котором бил источник волшебной воды - она не знала. Ей показалось, что она задремала, уняв жар и уронив руки на колени. Да только когда она открыла глаза, выходя из странного оцепенения, перед нею возникли оба брата, Алан и Рэй. Поспешно они шли прямо к ней, обнаженные по пояс, пропахшие гарью и чужой кровью, и несли нечто, похожее на гамак из плотной, похожей на змеиную, кожи.

А в этом гамаке покачивалось что-то маленькое. Кто-то маленький - Мэл физически ощутила биение маленького сердечка, и закричала, заплакала, бросившись вперед и трясущимися руками разворачивая складки тяжелого иссеченного одеяния, опущенного братьями перед ней на пол.

Сладко посапывая, в коконе из кожистой толстой накидки спала ее дочка, маленькая Алисия, тоже пропахшая гарью.

- Девочка моя, - шептала Мэл, запуская руки в теплый кокон и вынимая ребенка осторожно, чтобы не разбудить. - Алисия… маленькая моя…

Рэй шагнул к источнику и, зачерпнув пригоршней воды, плеснул ее в разгоряченное лицо, смывая гарь и пот. Укачивая Алисию, сдавленно рыдая, Мэл отчего-то с ужасом проследила именно за ним, за Рэем. Может, оттого, что с каждым его шагом ножны его необычного оружия бились о его сапог, а светлый эфес был выпачкан в потемневшей запекшейся крови. Дракон, ничуть не смущаясь ее присутствия, слишком поспешно избавлялся от одежды - от черных сапог и узких брюк, - и Мэл уловила запах мертвой крови, исходящий от его одежды. Оставшись обнаженным, Рэй шагнул в каменный бассейн с теплой водой, и вокруг него расползлось грязное розоватое пятно. Свой меч он тоже вынул из ножен и опустил его в воду, словно тот был живым существом и мог страдать от жгущей его запекшейся крови.

Привлеченные запахом, к Рэю подплыли золотые рыбы, толстые карпы. Их жабры возбужденно двигались, рыбы  жадно пробовали на вкус кровь, хватая губами пальцы Рэя в прозрачной воде, обирая с них частички запекшейся крови, и Мэл стало до головокружения дурно. Она осела на пол, почти потеряв сознание, и заботливые руки прислужницы едва успели подхватить ребенка, не то Мэлани уронила бы девочку.

- Отнесите ее в спальню Великой Ведьмы и выставьте охрану, - небрежно велел Рэй, раскинувшись в теплой воде, плеща на усталое лицо, отмывая окровавленные пальцы. - И выйдете все! Нам нужно многое обсудить. А эти разговоры не для чужих ушей.

Мэл с трудом приходила в себя; перед глазами ее все еще стояла эта странная картина - ее маленькая дочка здесь, в этом мире, завернутая в обагренные кровью тряпки, добытая драконами в драке, словно трофей.

Рэй деликатно молчал, предоставив Алану возможность самому объясниться с Мэлани.

- С ней все хорошо, - хрипло произнес Алан, обнимая плечи Мэл и стараясь приподнять ее  пола. - Она просто спит. Я же обещал, что с ней ничего не случится? Она цела и невредима.

- Ничего?! - воскликнула Мэлани, взвившись. - Ничего не случилось?! Она видела?! Видела вас?! Она видела, как убивают драконы?! Как… зачем вообще она здесь?! Ты подверг ее опасности, допустив, чтобы она здесь оказалась!

Она налетела на него, барабаня кулаками по его обнаженной груди, и Алан перехватил ее руки, до боли сжал запястья.

- Нет, - рыкнул он. - Не видела! Но не потому, что мы не убивали. Она была зачарована. Твой муж, Мэл… он оказался никудышным защитником. Это он позволил ее притащить сюда. Не хочешь ли ему задать вопрос, как это произошло?

- Если бы не ты, - вскричала Мэл, бьющаяся в его руках старающаяся вырваться, высвободиться, - то ничего этого не было бы! Отпусти меня, подлец! Негодяй!

Алан не ответил; грубо встряхнув бьющуюся в истерике женщину, он притянул ее к себе, обнял крепко, до боли, заглянул золотыми драконьими газами в ее глаза, в самую душу, притаившуюся под страхом за дочь.

- Это верно, - произнес Алан шипящим, змеиным голосом, - не было бы ничего. И ты дальше жила бы с этим ничтожеством, до первого удобного случая…

- Какого?!

- До того момента, как нашелся бы кто-то другой, кто заплатил бы за тебя так же дорого, - жестко напомнил Алан. - Или не так… чуть меньше… Нравится быть разменной монетой у этого ничтожества? Нравится?! Нравится платить собой по его счетам?!

Его голос гневно загрохотал, и Мэл замахнулась, чтобы влепить ему пощечину. Но Алан не позволил сделать этого; перехватив ее руку, он крепко стиснул ее запястье, легко справляясь с сопротивлением женщины.

- Нравится! - прорычала Мэл яростно, кусая губы от бессильной ярости. - Под вами двоими - очень нравится! Столько удовольствия… еще и денег приплатят! Кто может похвалиться тем, что она такая чертовски дорогая шлюха?!

В ее голосе зазвучали пошлые, похабные нотки, Мэл коротко и зло рассмеялась, глядя, как в чертах Алана отражается ярость, такая же разрушительная, как его пламя, как он свирепеет и насилу сдерживает себя, чтобы не выплеснуть эту ярость на паясничающую, кривляющуюся женщину.

- Прекрати, - выдохнул он злобно. - Ты же знаешь, что мы относимся к тебе более чем уважительно! Если я просто хочу взять женщину, я не спрашиваю ее, хочет она этого или нет! Я просто приказываю, и она отдается мне! А с тобой, кажется, у нас бы уговор?

- И я выполнила свою часть этого договора! - выкрикнула Мэл, с остервенением пытаясь высвободиться из сильных рук Алана. - Все! Достаточно! Рэй здоров; насколько я могу судить, он здоров абсолютно, на нем нет ни единого каменного местечка. Ты обещал, что отпустишь меня! Я хочу уйти наверх, в Верхний мир!

- Куда?! - взревел Алан исступленно, встряхнув ее так, что Мэл сжалась, как маленькая птичка, в его руках. - Куда - наверх?! К кому?! И зачем? Что у тебя есть там такого, чего не могу дать тебе я?!

- Безопасность! - выдохнула Мэл. - В моем мире все просто. Люди, и никаких драконов! Никаких убийств и магии! Нам с Алисией тут не место! Если бы не я, Алисия не подверглась бы опасности! И не видела бы ужасов этого мира!

- Не думаю так, - заметил Алан, прижимая Мэлани к себе. Его слова были размеренны и спокойны, но голос и жадные руки выдавали его. Он стискивал Мэл, прижимая ее к себе, и Мэл ощутила его неприкрытое желание. В лицо ей словно дохнуло нестерпимым жаром, от которого кровь быстрее побежала по венам. - Нравится тебе или нет, а вы обе принадлежите этому миру. Обе. Ты - Великая Ведьма, Мэл. В тебе сокрыта огромная сила, ее надо только пробудить. Тогда ты станешь очень, очень сильна, и многие будут опасаться причинить тебе вред, да даже косо глянуть в твою сторону!  Я предлагаю тебе сейчас больше, чем ты можешь себе вообразить! Сила в нашем мире - это власть! Это золото! Ты можешь оказаться на вершине мира! И дитя твое, кровь от крови, плоть от плоти… она здесь потому же, почему и ты.

- Я не хочу власти, не хочу золота! - выкрикнула Мэл. - Я ничего этого не хочу!

- И любви тоже? - коварно шепнул Алан. Его узкие зрачки на золотой радужке дрогнули, обращаясь в черный круг. Его быстрый шепот подействовал на Мэл, как ледяная вода. Она захлебнулась им, нервный спазм сжал ее горло, и женщина затихла в руках Алана, изумленно глядя в его лицо. -  Скажи мне… только скажи правду:  твой муж может тебе подарить то же чувство, что и я?..

- Ты лжешь, - выдохнула Мэл, наконец. - Я не верю тебе. Ты - дракон; ты сам только что говорил о власти и деньгах, это для тебя важнее и желаннее всего. Но не я. Не любовь. Это твоя очередная уловка, чтобы заставить меня здесь остаться. Но я перестала верить мужчинам; когда мой собственный муж, которому я доверяла безгранично, продал меня, я разучилась верить. Так что твоя любовь, о которой ты сейчас говоришь - это всего лишь хорошо замаскированное насилие.

- Ты назвала меня лжецом?! - в ярости выкрикнул Алан, и его золотые глаза налились багровой пеленой. - Насилие?! Сейчас я покажу тебе, что такое насилие!

В один миг он подхватил Мэл, словно она не весила совершенно ничего, и опустил ее на каменное сидение, о которое разбивалась струя целебной воды.

От этого рывка Мэл едва не потеряла сознание. Вода мгновенно промочила ее одежды, которые Алан, добираясь о тела женщины, со злобной яростью разодрал, превратив в ленты. Одна из этих лент перехватила запястья Мэл, связывая ее руки у нее за спиной. Мэл и опомниться не успела, как Алан грубо перехватил ее под бедра, рывком придвигая к себе ближе. Он насильно развел ей ноги, до боли стиснул нежную кожу, удерживая женщину за разведенные колени так, чтобы упругая струя била точно между ног женщины, и трепещущая от страха Мэл ощутила, как биение воды отдается пульсирующей тяжестью в ее животе.

- Что ты делаешь, - пискнула она стыдливо, извиваясь, стараясь сомкнуть ноги. Но Алан не отпускал ее, продолжая удерживать, глядя, как дрожит ее напряженный живот, как трясутся мягкие бедра перед наступающим острейшим удовольствием. - Отпусти меня, что ты делаешь!

Вода тревожила, теребила чувствительное тело Мэл, ее горячее дыхание, прерываемое вскриками и стонами, взлетело к куполу над купальней. Ее бедра под ладонями Алана дрожали, жадно двигались, но Мэл не могла освободиться, отодвинуться, как бы не извивалась, и ей показалось, что наслаждение вспороло ее тело острым ножом. Она закричала, невероятно широко раскрыв глаза, чувствуя, как ее лоно пульсирует, как спазмы выламывают ее всю, овладевают ею от кончиков пальцев до самого затылка, и как язык Алана жадно проводит по ее промежности, вылизывая пролившуюся влагу ее желания.

- Что ты делаешь…

Мэл все еще содрогалась в последних вспышках удовольствия, когда Алан снова отстранился от нее, резко, внезапно, стиснув жесткими пальцами самые мягкие места на ее бедрах и снова подставив ее под упругую струю воды, отчего все ее тело свело судорогой. Жгучее, невыносимое наслаждение, жестокая мука снова овладели ею, и Мэл снова кричала и билась, извиваясь, совершенно беспомощно, хрипло, жалко и беспомощно.

- Отпусти! Не надо! Не надо!

Горячий язык Алана снова лизнул ее снизу, раскрытую, горячую, и Мэл почти с ужасом наблюдала, подняв голову, как он ласкает ее, как касается языком ее тела, ставшего таким чувствительным.

Наслаждение накрывало ее с головой, невыносимое, горячее, всепожирающее. Ему невозможно было противостоять - только подчиниться, как боли. И Мэл закрывала глаза, утопая в нем, как в безумии. Из груди ее рвались хриплые жалкие стоны, рваное дыхание и рычание,  бедра ее дрожали в руках Алана, и его поцелуи, перемежающиеся с жадными укусами, расцветали красными пятнами на ее раскрытых бедрах.

От этого можно было сойти с ума;  от осознания бесконечности прекрасного страдания, взрывающего мозг, от понимания, что она не властна над своим телом, беззащитна и покорена. Отчаяние, беспомощность и возбужденное предвкушение перемешались так причудливо, что Мэл почувствовала, как ей начинает нравиться эта безжалостная сексуальная игра.

После острой пытки, от которой все ее тело тряслось как в лихорадке, она, поскуливая, до головокружения жаждала, чтобы язык Алана мягко коснулся ее, проводя теплые полосы удовольствия на коже, на алеющих губах. Одного прикосновения к жаждущей дырочке, к раскрытому расслабленному лону было достаточно, чтоб она кончила. А когда его губы смыкались на ее клиторе, она чувствовала, что умирает, разодранная сладкой пыткой.

Тяжко дыша, почти оттолкнув содрогающееся тело Мэл, Алан, мокрый, распаленный, отпрянул от нее, глядя на женщину враждебно, исподлобья, тяжелым взглядом. Его руки отпустили ее, и Мэл тотчас сомкнула трясущиеся колени, переводя дух. Подняв голову, глядя прямо в глаза дракона, она вдруг ощутила то, о чем говорил Алан - власть.

Почувствовала так же ясно, как камень в руке. Как вкус пищи на языке. Она чувствовала, что владеет сердцем Алана, его мыслями, и что он рвется, пытаясь освободиться, но не может.

И это ей понравилось.

Глубже вдохнув, стараясь запечатлеть в памяти это волнующее ощущение, Мэл неожиданно для себя самой улыбнулась - растерзанная, мокрая, дрожащая. В ее глазах появилось выражение жесткой властности, и она, вдруг разведя колени, произнесла дерзко, с вызовом, хрипло произнесла, приказывая:

- Еще.

Алан вздрогнул, словно его ожег удар хлыста; одним коротеньким словом Мэл покорила его, подманила на приманку, от которой он не мог отказаться. Она, связанная, его добыча, его пленница, всецело находясь в его власти, повелевала им. Именно она решала, сколько продлится ее удовольствие, и требовала его.  И устоять Алан не мог.

Вода лилась меж ног женщины, Мэл откинулась назад, шумно задышав, прикрыв глаза, изгибаясь в предвкушении удовольствия, и Алан снова шагнул к ней, жадно обнял ее трепещущие бедра и со страстью прижался губами к ее лону, чтобы почувствовать на своем языки мягкие спазмы ее оргазма.

- Сделаем игру более сложной.

Это произнес Рэй, подкравшись сзади.

Его ладони легли на виски стонущей Мэл, губы накрыли ее задыхающийся ее рот, заглушая ее стоны и крики. Его язык ласкал горящие, возбужденные губы женщины, стирал ее крики, проникал в ее рот и ласкал ее дрожащий расслабленный язык.

В его поцелуях, в проникновении языка в ее рот было власти и секса не меньше, чем в поцелуях Алана, покрывающих ее живот, бедра, мокрое лоно. Ей казалось, что она кончает от того, как язык Рэя ласкает ее губы; от того, как его губы прихватывают ее язык, посасывая, от мой мягкости, что он дарит ей, и от почти извращенного желания проникнуть поглубже в ее рот.

Мэл, извиваясь в крепко удерживающих ее руках, сходила с ума, чувствуя, как удовольствие накатывает на нее все новыми и новыми волнами. Она была не в силах остановить сладкие спазмы, жаркую возню, свою изгибающуюся поясницу. Один из братьев ласкал ее между ног, второй целовал, долго, бесконечно, сладко, и она не знала, кому из них она дарит страсти больше…

Немного позже Рэй освободил ее связанные запястья, а Алан взял на руки и снял с Водяного кресла. Втроем, уставшие, они устроились в теплой воде, обнявшись, переплетя руки и ноги, обмениваясь нежным поцелуями. Мэл чувствовала себя растерзанной и опустошенной, но это опустошение было приятной легкостью. Словно все ненужное из нее было вымыто потоками магической воды. Руки братьев ласкали ее тело, двигаясь медленно, и когда Мэл закрывала глаза, ей казалось, что кольца змеиных тел, страстно прижимаясь,  скользят по ее коже, обнимая и поглаживая.

Глава 16

Почтенную Мать ждал очень, очень и очень неприятный сюрприз, да еще и не один.

Цуу, эта подлая паразитка, вдруг оправилась и пришла в себя. Правда, она все время стонала и ныла, что голова ее болит, и вместо памяти - черная дыра, грохочущая болью. Но Почтенная Мать, поглядывая издали на распухшее лицо прислужницы и на белые полоски из тонкого полотна, перебинтовывающие ее голову, недобро думала, что память-то может вернуться в самый неподходящий момент.

«Надо б держаться от нее подальше, - хладнокровно думала Почтенная Мать. - И присматривать за ней. Может, найдется такая провинность, в которой можно будет ее обвинить и за это голову ей отрубить… а если память вдруг к ней вернется не вовремя, можно сказать, что она с ума сошла от удара. Мозг в дырку утек. Избавиться бы от нее поскорее…»

Но ужаснее всего было увидеть эту мерзавку, эту Великую Ведьму, живую и здоровую, не погрызенную личинкой. С утра Почтенная Мать, которую до драконов не допускали, видела, как она выходила вместе с Аланом и Рэем из столовой. И у нее на руках сидел ребенок! Маленькая девочка, едва научившаяся ходить! С голубыми блестящими глазами, улыбающаяся открытой и радостной детской улыбкой.

- Драконьи зубы! - выдохнула Почтенная Мать, чувствуя, как сердце ее замирает. - Вот же толстозадая демоница! Ребенок! Она умудрилась ребенка родить! От кого?! От Алана или Рэя?! Вот почему они так к ней благоволят, вот почему не выгоняют из дома… Ведь она уже вылечила Рэя, чего ж еще?! Давно пора было выставить шлюху! Но ребенок… она наверняка говорит Алану, что это его дитя, а Рэю - что его! Вот хитрая мерзавка! Удумать такое!

Почтенная Мать с неприязнью присматривалась к девочке, и та казалась ей самым уродливым, противным и бледным ребенком на свете. Что это за  нос такой?! Как кнопка! Волосы белые, тонкие, как пух, как паутина толстого жирного паука! И мало их. Еще и вьются, как больная сорная трава. Сама бледная, светится насквозь!  Ноги наверняка кривые, колесом! Наверняка болезненный ребенок!

- И, разумеется, капризный! - терзая яркие шелка, яростно пыхтела Почтенная Мать. - Ноет всю ночь напролет, отказывается от еды, скулит все время, как щенок с больным брюхом! Льет сопли и слюни! Как, как от моего красивого и сильного мальчика могло родиться это мелкое жалкое чудовище?!

Переведя дух после первой волны ярости, от которой сердце едва не разорвалось в груди, Почтенная Мать поднатужилась, напрягла мозг и сообразила, что Рэй не может быть отцом девочки ни в коем случае. Когда она родилась, он вот уже долгое время лежал окаменевшим.

- Значит, Алан, - шипела Почтенная Мать. - Непослушный, дерзкий мальчишка… ну да, конечно. Он ходит в Верхний мир, он живет там, он там свой. Это его дитя, его женщина, его грех! Запятнал себя, путаясь с верхними! С Ведьмой! Я ему устрою!

Пыхтя от негодования, таясь, Почтенная Мать проследовала за Аланом до самого портала, до того места, через которое он покидал дом.

Нет, он не бросался из окна вниз, ибо падать было некуда. Ему, напротив, надо было подняться в Верхний мир. И он поднимался - за одной из потайных дверей Башни был расположен обычный лифт. Алан заходил в него, нажимал на кнопку, и выходил уже в Башне - гостинице, в своем пентхаусе, в окружении каменных стражей, так удачно замаскированных под огромных и сильных людей.

Свою червоточину, свой лаз он скрывал, и знали о нем только самые верные ему люди - и проныра-мать. Поэтому-то он и не удивился, когда Почтенная Мать подкараулила его там, почти у самых дверей, и кинулась ему на грудь, каким-то чудом проскользнув между рук у неповоротливых охранников.

- Алан! - взвизгнула Почтенная Мать, на всякий случай заливаясь слезами. - Это твой ребенок?! Алан, как ты мог! Завести дитя от Ведьмы! Подарить ей самое дорогое, что у нас есть - драконью кровь! Драконью силу! Твой отец, может, и сошел с ума, но он до конца хотел силы, больше силы! Он собрал ее у всех своих детей! Больше золота он жаждал ее! А ты…

Алан недовольно поморщился, отстраняя от себя голосящую, как на похоронах, мать, и мотнул головой:

- Это не мой ребенок, - рыкнул он недовольно.

Почтенная Мать просияла:

- Ах, какая удача! - прошептала она, улыбаясь во весь рот. - Алан, мальчик мой… я знала, что ты намного благоразумнее, чем может показаться! Выгони ее теперь! Прямо сейчас! Почему ты не взял ее с собой сейчас?! Рэй ведь здоров! Он же здоров?!

- Здоров, здоров, - нехотя признал Алан.

- Выгони ее! - тут же вцепилась в Алана Почтенная Мать. - Выгони сейчас же!

Однако, Алан не стал с ней обсуждать эту тему. Он отстранил мать и продолжил свой путь.

Но в ее бестолковых, злых словах он внезапно нашел зерно истины.

- Самое дорогое - драконью силу, драконью кровь… - задумчиво бормотал Алан. - Вот зачем затеяна вся эта возня… Кто знает, кем был отец до того, как стал драконом. Кто знает, где он раздобыл свою силу. Кто знает, кто теперь хочет завладеть ею.

Враг должно быть умен, хитер. Он сумел отравить старого дракона и Королеву Нагов, а та сделала безумным весь свой народ. Они согревали своими телами отравленный камень, поддерживая его магию до тех пор, пока не настало время принести жертву. Пока не нашлась дочь Мэл. Они были готовы умереть за призрачную надежду получить мифическую силу. Алан задумчиво поглаживал подбородок, сопоставляя факты. Шрам под глазом наливался огнем, болью, словно был получен только что, и голова начала болеть, будто бой был окончен минуту назад.

А не получил ли старый дракон свою силу от кого-то другого, могущественного, величественного? Хитростью, силой? Украл или отнял? Или же принял опасный дар, не понимая, что позже кто-то заставит его вернуть?

Старый дракон посеял свое семя, родил много детей, разделив силу на всех и приумножив ее. А потом собрал кровавый урожай, сойдя с ума от паров медового камня. Но тот, кто ждал всходов, не смог забрать у дракона силу, потому что братья остановили обезумевшего старика.

Алан никому не говорил, не делился своими чувствами относительно того дня, когда ему с Рэем пришлось убить отца. В его памяти он остался радостным человеком, любящим своих детей. Всех. Он радовался рождению каждого. Каждого держал на руках, каждого прижимал к своему сердцу. Алан был уверен, что и Рэй запомнил его таким. Запомнил радостное детство и ничем не омраченное взросление. И тем больше мужества нужно было ему, чтобы в последний миг рука его не дрогнула.

И она не дрогнула.

Пока Алан отвлекал, сделав вид, что несется вперед, навстречу удару и своей смерти, Рэй коварно спикировал с небес и человеком спрыгнул на шею старику. Он сумел отрубить огромную голову с одного удара… Сильные руки, твердое сердце и необычное оружие…

- Мы убили его, и все поделили пополам, - задумчиво шептал Алан, заново переживая в памяти боль, сражение, победу и прикосновение к силе, что едва не разорвала тело. - А Рэй был так неосторожен… что умирающий умудрился ранить его. И половина силы осталась у него, запертая в камне. Потому тот, кто наблюдает за нами из темноты, молчал, ждал, когда я решу эту проблему. Верну Рэя к жизни. Чтобы снова попытаться забрать то, что хочется… Вот почему сейчас все это происходит…

Ему очень хотелось си же минуту вернуться к Рэю и поделиться своей догадкой, но такое решение могло бы выдать его врагам, напялившим личины слуг, друзей, союзников. Нет, выждать… присмотреться.

***

Почтенную Мать оттеснили каменные слуги, прислужники подхватили ее под руки и вывели вон из покоев Алана, куда посторонних людей пускать было не велено. Двери за Аланом закрылись, и она со злости даже ногами затопала.

- Что ж за непочтительный сын! - взвизгнула она. - Когда  он научится меня слушать!

Но, похоже, у Алана были свои планы на свою жизнь, и он не хотел их менять.

Однако, кое-что произошло совершенно незаметно, пока ее выпроваживали. Почтенная Мать вдруг ощутила, что за воротом ее шелкового платья что-то плотное, с острыми углами, натирает ей шею. Сунув руку себе за шиворот, она обнаружила письмо, сложенное в несколько раз. Это острые уголки бумаги кололи ей шею.

Сразу стало ясно, что это послание от ее тайного союзника, и что он ближе, чем ей кажется.

Спрятавшись в уголок поукромнее, Почтенная Мать распечатала письмо и, напрягая близорукие глаза, прочла:

«Моя дорогая госпожа! Ах, как жаль, что наш план провалился! Как жаль, что Ведьма осталась невредима! Но то не рука проведения, то ваши сыновья, мудрые и ученые. Вы сумели воспитать их и дать знания, приличествующие правителям и ученым мужам. Это всецело только ваша заслуга!»

- Ну, еще бы, - польщенная, произнесла Почтенная Мать. Тот факт, что сама она не умела ни лечить, ни даже толком писать - перо выскальзывало из ее  непослушных неуклюжих пальцев, - ее не смущал. - Конечно, моя! А то чья же?

И она снова принялась читать послание, шевеля губами и водя пальцем по строчкам.

«Сердца ваших сыновей увлечены Ведьмой. И трудно их в этом упрекнуть! Ведьмы хитры и умеют угодить мужчинам. Но клин выбивается клином, моя прекрасная и мудрая госпожа. Если б сердце братьев было пленено прекрасной знатной девой, он бы позабыли свою старую игрушку. А Великой Ведьме на ложе можно положить не менее прекрасного мужчину; драконы ревнивы, они не простят измены, даже если для них это не любовь, а всего лишь обладание желанным телом».

- Да конечно! - вскричала довольная Почтенная Мать. - Как я сразу не додумалась?!

«Это должно остаться в тайне, только между нами. В полночь спуститесь в подвал и откройте решетку нал лазом, что идет в подземное озеро. Доступ к ключам есть у вас, а у меня его нет, иначе б я все сделала сама… Двое наших друзей рискнут соблазнить драконов и Великую Ведьму. Вместе с вами мы сможем их разлучить!»

Глава 17

Рэй был непривычно серьезен, когда вынес Мэл толстую книгу в потертом кожаном переплете.

- Я хочу, - как заклятье, повторил он, - чтобы ты осталась здесь. Со мной. И потому тебе надо научиться быть сильной. Чтобы уметь постоять за себя и свою дочь. Чтобы уметь защищаться. Мне она досталась от… - он замялся, поглаживая грубую коричневую кожу. - От одной знакомой. Ее больше нет. В этой книге много того, что я в силах понять, но не в силах исполнить, и еще больше того, что я ни понять, ни выполнить не могу. Когда-то она учила меня, что все можно исправить, и шаг назад можно сделать в любой момент. Но то, что могла она, для меня остается лишь мечтой. Сказкой. Для нее это были слова волшебства, а для меня - лишь черные мертвые буквы. Надеюсь, у тебя выйдет… хотя бы понять, о чем тут говорится. И ты станешь самой Великой из всех Ведьм.

Мэлани взглянула на него, на его строгий черный наряд ученого, лишенный всяких украшений

- Ты жалеешь  о ней? - спросила Мэлани, пристально всматриваясь в темные глаза Рэя. Тот чуть заметно кивнул.

- Да.

- Что же с ней стало?

Рэй неопределенно пожал плечами.

- Тогда я думал, - произнес он медленно, словно в полусне, припоминая те давние события, - что она пала жертвой человеческой темноты, злобы и предрассудков. Даже наша мать все еще думает, что Великие Ведьмы несут несчастья. Из-за них, якобы, случаются землетрясения, наводнения и лесные пожары. Еще сотню-другую лет назад у ребенка, рожденного Великой Ведьмой, не было шансов. Таких детей сразу узнавали; их отнимали у родителей и забирали их дар… Теперь, глядя на то, как некто хочет уничтожить нас всех, мне уже не кажется это случайностью.

Мэл зябко передернула плечами.

- Кто мог быть так жесток, - прошептала она. - И кому… куда этот дар?

Рэй задумчиво пожал плечами.

- Колдуны, что убивали этих детей, - жестко произнес он, - говорили, что рассеивают их опасное колдовство по миру. Зло, говорили они, обращается в песок и рассыпается мелкими крупицами. Песчинка может попасть в глаз, и будет больно. Но это наименьшее зло, что может причинить Великая Ведьма.

- Какая чудовищная, злобная ложь, - произнесла Мэл. - Убить невинного ребенка и есть самое ужасное зло. Убить, чтобы что-то отнять - тоже зло. Это сродни черной зависти.

- Наверное, так и было, - задумчиво произнес Рэй. - Они устроили охоту…

- Они?

- Люди. Людей просто поднять, заставить творить зло, если напугать, наговорить всякого и наобещать бед. И все беды, что им обещали - все сбылись. Там, где она погибла, поле было выжжено до мертвой серой пыли. И много погибших; она дорого продала свою жизнь. Но ее силу, ее дар, все же отняли у нее…

- Ты поэтому стал ученым? - вдруг спросила Мэл. - Ты вернуть ее хотел?

- Да, - ответил Рэй, подловленный ее коварным быстрым вопросом. - Она говорила, что нет непоправимых вещей. Она говорила, что можно вернуть все.  И тогда мне казалось, что она взывает ко мне. Что она рассчитывает на меня. Что я должен… Но не вышло. Может, это под силу только Ведьмам. Может, она говорила о чем-то другом, о том, чего я понять не в силах.

- Я похожа на нее? - ревниво спросила Мэл. - Поэтому ты со мной?..

Рэй прикрыл глаза, отрицательно качнул головой.

- Нет, вовсе нет, - мягко ответил он. - Совсем не похожа… у нее были черные косы, смуглая кожа, темные глаза… и вовсе не потому.

- Похоже, у тебя все еще свежа рана потери, - заметила Мэл недоверчиво.

- Эти раны не заполнить ничем, - ответил Рэй. - И уж тем более глупо заполнять эту пустоту другими людьми. Это прошлое, и его не вернуть. А жизнь дарит мне других людей, новые встречи и новые чувства… но и прошлого не забыть.

- Это ты запретил охоту на Ведьм? - снова спросила Мэл, и Рэй снова кивнул.

- Я сказал, - через силу ответил он, - я пообещал… что если узнаю хоть об одном случае убийства… Если хоть одна мать придет и скажет, что у нее отняли ребенка… То убийцы погибнут точно так же, как погибла ведьма. Распятые на алтарях. В огне, боли и муке. Поэтому убийства прекратились.

- Ты исполнил свою угрозу?

- Да. Несколько раз. И не жалею об этой жестокости. Она напоила мою жажду мести. Я утолил ее. Сполна. Я сам приковывал их к алтарям и сам жег. Не сильно спеша. Постепенно.

- Зачем?

- Я хотел узнать, кто учит людей убивать. Кто направляет толпу.

- И что же они отвечали?

 - Они говорили, что огонь. Что человек, что приходил и указывал на ведьм, всегда сгорал вместе с ней. И наказывать мне было некого, кроме исполнителей.

- Феникс, - с удивлением произнесла Мэлани.

- Что? - не понял Рэй. Кажется, это слово было ему незнакомо, он с удивлением произнес его, пробуя на вкус. - Что это такое?

- Рождающийся из пепла, - ответила Мэлани. - Он сгорает, умирая, и рождается снова. Волшебная птица.

- Это существо есть в твоем мире? - удивился Рэй.

- Нет, в нашем мире нет магии, - ответила Мэл. - Странно, что этого существа нет в вашем мире!

- Я даже не слышал об этом, - озадаченно произнес Рэй. - Пылающая птица… Зачем такому чуду убивать Ведьм?

- Ради их дара? - предположила Мэл.

Она раскрыла книгу, и по черным буквам, выписанным черными чернилами, внезапно проскользнул золотой отсвет, словно всепожирающее пламя.

«Руку, дай мне руку! - прошептал в уши Мэл чей-то голос. - Ведьмы видят сердцем. Дай мне твою руку и раскрой мне свое сердце. Я покажу тебе все…»

***

Мир рассыпался на кусочки и снова сложился, но иначе.

Но только теперь перед глазами Мэлани была не комната Рэя со шкафами, полными книг, и не его стол с недописанным трактатом. Мэлани оглядывалась по сторонам и видела каменные своды пещеры. По ногам тянуло холодом, где-то над головой, через отверстие в каменном своде, пробивался скудный свет и врывался холодный ветер, сеющий ледяные мелкие иглы.

- Где я? - выкрикнула Мэл. Эхо ответило ей, многократно отдавшись от стен.

Темные стены были разрисованы огнем; было видно, как пламень хлещет по ним, оплавляя и кроша каменные глыбы. Столько огня… что здесь произошло?

- Не бойся, - промолвил нежный женский голос. - Теперь это всего лишь тихое место, позабытое всеми и напомненное тебе - мной. Великие Ведьмы видят сердцем, не глазами. Не бойся.

Мэл обернулась, но успела увидеть собеседницу лишь краем глаза. Та, похожая на бесплотную темную тень, ускользнула, растворилась в воздухе, превратившись в переливающееся видение.

- Ты та, - промолвила Мэл, - о ком говорил мне Рэй?

- Он все еще помнит, - немного грустно произнесла женщина, отворачивая призрачное лицо от Мэл. - Значит, я еще не умерла… и живу в его памяти.

- Что ты хочешь показать мне? - спросила Мэл.

- Все. Все, что знаю, все, чего не знают другие, но так хотят узнать. Идем.

Вместе они прошли по длинному каменному коридору, выгрызенному неведомой силой в скале. Свет, пробивающийся в отверстия в каменном потолке, бледными лучами пересекался в воздухе и падал на пол, исчерченным завитками, нарисованными  пламенем.

Коридор вывел Мэл в круглый зал. В нем на поду было изображено колесо, спицы делили его на сектора, как огромный пирог. И у стены, одинаково удаленные от центра колеса, сидели темные тихие фигуры, выточенные из камня.

Можно было подумать, что эти фигурки - увеличенные в размерах нэцке, огромные забавные игрушки, искусно выточенные умелым мастером. Странный заяц, похожий на остроконечную гору с ушами; круглая мышь с огромными пустыми глазами…

- Это всего лишь календарь, - произнесла невидимая собеседница, пока Мэл, потрясенная, рассматривала странные фигуры. - Тайное место, которое давно никто не посещал. О котором все забыли. Возможно, даже боялись его.

Одно место, один кусок этого громадного каменного пирога пустовал, и Мэл, коснувшись его, почувствовала, что знает, что тут должно находиться.

Темная тень давно погибшей Великой Ведьмы заметалась, прямо в светлые глаза Мэл глянули темные - жгучие, глубокие, как самый опасный омут.

- Он стоял тут, - подтвердила она, кивнув головой. - Каменный дракон. Пустой истукан, выточенный из камня. Пародия на истинное могущество.

- Так он не был… живым? - удивилась Мэл. Ступая по тому месту, которое когда-то занимал старый дракон, отец близнецов, она ощущала его жар. До сих пор камни хранили его тепло…

Великая Ведьма-призрак лишь качнула головой.

- Нет, - ответила она мелодичным голосом. - Это был каменный истукан, такой же, как все. Красивая игрушка с разинутой пастью…

- И что же произошло?

Вместо ответа призрак указала на фигурку жабы, присевшей на коротких лапах. Мэл осторожно подошла к ней, заглянула в каменную чашу разинутого рта. Там, темная и вязкая, плескалась черная жидкость, густая, как нефть и прекрасная, как звездное небо.

- Они не успели познать мудрость, - задумчиво произнесла Великая Ведьма, чуть коснувшись темной поверхности ладонью. Побежали круги, расцвеченные серебряными звездами. - Возможно, мудрость вообще не для них…

- Да о ком ты говоришь?! - вскричала Мэл.

- Ты же знаешь имена этим созданиями. Фениксы - те, кто рождается из пепла. Прекрасные и жестокие создания, словно у них сердец нет совсем. Словно сами они не были никогда живыми. Они и собственных детей заклюют, лишь бы  стать сильнее хоть немного.

Это они приносили сюда Великих Ведьм и сливали их дар в каменные статуэтки. Не хотели собирать его по каплям, не хотели приумножать и растить в себе, хотели обрести сразу огромную силу. Сколько слез, сколько крови пролилось вместе с даром в эти камни… как много мольбы и просьб они слышали! В народе есть поговорка «не выдержал бы и камень». Дракон не выдержал. Он был наполнен силой до краев. Вероятно, просто настал его час. Вероятно, Феникс хотел опустошить его. Или же принес последнюю жертву. Только дракон ожил, и в нем человеческого было намного больше, чем в Фениксе. В камне родилось сердце. Из человеческих слез и крови.

И дракон ушел от Фениксов, унося с собой их надежду на величие и огромную власть. А род Фениксов зачах, лишенный огня и силы.

- Но ты… ты же погибла намного позже!

- Фениксы не все покинули этот мир. Они начали все снова, и, наверное, преуспели бы в этом. Сердца их не знают любви, они не рождают детей - не хотят. Но есть яйца Фениксов. Древние. Медовые прозрачные капли, застывшие на земле. Если на этом камне принести в жертву Ведьму, родится еще один Феникс.

Но Фениксы слепы. Я не знаю, кто из драконов лишил их зрения, старый дракон, заметающий за собой следы, или Рэй, когда мстил. Только Фениксы не видят Великих Ведьм. Совсем не видят. Не чувствуют. Даже если Ведьма мимо пройдет. Даже если коснется Феникса - нет, не чувствуют. Фениксам помогает поймать Ведьму Птицелов. Верный слуга. Тот, кто любит бессердечного Феникса больше жизни. И меня в свое время нашел и  поймал Птицелов. Тот, кто хочет, чтобы Феникс снова возродился. Хитрый Птицелов.

Драконы приняли тебя в свой дом; Фениксу не нужна помощь Птицелова, чтобы понять, кто ты - и кто твоя дочь. Они будут стараться добраться до тебя.

Призрак вдруг смахнул набежавшие слезы, тени  горя.

- Рэй, - произнесла она, - конечно, готов будет защитить тебя… В нем много от человека… очень много. Мягкое сердце; но и жестокости много. Но даже Рэй не может быть с тобой всегда. Он может отвернуться, а Птицелов, ловкий, как зимородок, может ухватить твою дочь и утащить ее Фениксу. Поэтому нужно быть сильной; нет в мире существа сильнее тебя. Помни об этом и не верь людям, которые слишком добры. В этом мире доброта и сладость - ловушки… Ловушки.

Глава 18

- Почему же Птицелов так странно называется?

- Может, потому что он единственный, кто может поймать огненную птицу - Феникса? Птицелов влюблен в его красоту и мощь. Вероятно, Птицелов и вывел Феникса, самую красивую и самую жестокую птицу на свете, для себя, чтобы любоваться, и подпитывает ее жертвами… как смотритель в зоопарке. Зло и добро, любовь и самая лютая ярость так крепко сплетены, что порой неотделимы друг от друга…

Ведьма помолчала; затем ее рука потянулась к Мэл, Ведьма разжала пальцы, и Мэл увидела, что горсть ее полна каких-то зеленых зерен, словно бы ограненных изумрудов.

- Возьми, - произнесла Ведьма, разжимая пальцы и ссыпая сокровище в ладонь Мэл. - Я долго думала… чем можно приманить их - Птицелова и Феникса. Они хитры; нет в мире чего-то, что их влекло бы больше власти и красоты. А это - окаменевшие слезы Ведьм. Я собирала их долго… по камешку на местах пожарищ… для них нет лучшей приманки. Используй их разумно. В них большая сила. Пожалуй, ее достаточно для того, чтобы оживить еще одного каменного дракона.

Голос Ведьмы звучал все глуше, перед глазами Мэл растворялись, исчезали каменные своды. Под своей рукой она ощутила шершавую бумагу, и в уши последним прощальным эхом шепнули: «Дай своей дочери посмотреть в эту книгу. Быть может, это спасет ей жизнь? И Рэю… передай ему, что я буду помнить его всегда».

В темных глазах девушки лишь на миг сверкнул дерзкий вызов, и Мэл почувствовала, что хоть Ведьма и помогает ей, но к Рэю она ревнует. Ее дух все еще витал над ним, ее руки все еще хотели коснуться его. Если б у нее был хоть один шанс вернуться, она бы сделала это. И Мэл она бы решительно отодвинула прочь - если б вовсе не била ее, чтобы та не смела касаться ее дракона.

«Какая я глупая и доверчивая! - с долей стыда подумала Мэл, крепче сжав кулак, в котором обнаружила слезы Ведьм. - Этот мир жестокий и прочный, здесь нет мне союзников ни в чем. Нет, милая, я не дам эту книгу своей дочери. Я не хочу однажды обнаружить, что она смотрит на меня твоими глазами и призывно улыбается Рэю. Рэй мой; нравится тебе это или нет, но он мой. Моя сила вернула его к жизни. Я прошла через стыд и страх, чтобы он сейчас улыбался, ходил и дышал. Ни одна женщина просто так не отдаст своего мужчину».

- Что ты видела? - голос Рэя казался нездешним, как во сне. - Что ты прочла? Книга открыла тебе свои секреты?

Мэл медленно отходила от волшебства, глянула на Рэя. В его чертах она увидела любопытство, перемешанное с тревогой и ожиданием, и с горечью поняла, что и он ждет хоть слова, хоть самой крохотной вести о той, которую когда-то любил.

- Она, - нехотя произнесла Мэл, словно кто-то ее заставлял, - она сказала, что помнит тебя… и будет помнить вечно.

Рэй не стал уточнять, о ком она говорит. Он это понял без лишних слов.

- Я тоже буду помнить ее, - сказал он после небольшой паузы. - Память - это лучшее, что остается у людей после разлуки.

Но вместе с прикосновением Ведьмы Мэл словно получила от нее жар ее чувств к Рэю. Ее ревность, ее любовь, ее влечение - все это разом возродилось в душе Мэл. Ей показалось, что даже дышать стало легче, приняв в душу эту часть мира.

И одновременно с горячим, живым, сильным чувством Мэл ощутила вдруг и болезненный укол ревности. Жуткую жажду! Рэй обаятельно улыбался ей; он испытывал к ней симпатию, влечение, он делил с ней постель и говорил о своей привязанности, о нежелании расставаться и о своей готовности защитить ее, но главных слов - «я люблю тебя», - Мэл от него не слышала. И кто она для него - теперь этого сказать она не могла. Любовница? Рэй легкостью заводил себе множество любовниц, полагаясь на силу своего обаяния. Великая Ведьма, магический союзник? Рэй излечился; скоро он распробует свою силу, и ее магия может оказаться ему ненужной.

А вот любовь…

Этого между ними не было. Давно умершая Ведьма, оставив в его сердце след, ушла, но Мэл не заняла ее место. К самому горячему местечку на пылающем сердце дракона Мэл еще не коснулась. И ей вдруг до головокружения захотелось сделать это; чужая память, память Ведьмы, смешанная колдовством с ее собственной памятью, услужливо подкидывала ей образ влюбленного Рэя, в глазах которого горит пожар. Безумный, одержимый пламень, который не спрятать ни под какими улыбками и беспечностью. Мэл покачнулась и упала бы, если б Рэй не подхватил ее.

- Скажи, - шепнула Мэл, ощутив на свой талии руки Рэя, - ты хотел бы, чтобы она вернулась?

Рэй был близко. Он не отстранялся, не закрывался от нее, не смотрел на нее ледяным чужим взглядом. Но Мэл все равно чувствовала стену между ними. Непреодолимое препятствие, мешающее сказать те самые главные слова. И свое неуемное желание отведать его любви тоже ощущала, как никогда. Раствориться друг в друге до безумия…

- Это невозможно, - ответил Рэй. - Из мертвых не возвращался никто и никогда. Смерть - это навсегда. Это серьезнее, чем тебя учили в твоем мире.

- Но я видела ее, - настаивала Мэл. - Я говорила с ней.

- Это всего лишь магия. Память, оставленная на страницах магической книги, - упорствовал Рэй. - Она не вернется. И я никогда не тешил себя надеждами на это. Она ушла - из своей жизни, из моей жизни. И на этом все. Невозможно вернуться прежним из-за черты; это будет уже кто-то другой. Другое тело; другие мысли, другой разум. Изменится тысяча мелких черт, тысяча разных штрихов, и это будет уже кто-то незнакомый.

Но Мэл не поверила ему. Она помнила его слова о том, что он хотел вернуть ее. Пережил, переосмыслил, расхотел? Она знала, что пережившие  потерю и отчаявшиеся люди ищут знакомые черты всюду и видят их даже в тех, кто не похож совсем. Отказаться от знакомого образа? От сладостного обмана? Отказаться от лекарства, которое залечит ноющую долгое время рану?

«Ласковый лжец, - подумала Мэл, всматриваясь в глаза Рэя и понимая, что он идеально освоил тонкую науку притворства. - Искусный дамский угодник… не желая ранить, ты не говоришь правды? Или считаешь, что это меня не касается?»

Ей вдруг очень захотелось поцеловать Рэя, хоть немного потушить свое желание, обмануться, принять его симпатию за влюбленность. Но теперь это было невозможно. Даже сотней поцелуев она не смогла бы насытиться. И как бы ни были они сладки, после них осталась бы горечь на губах.

«Я заставлю тебя произнести эти слова всерьез, хитрый Рэй, - подумала Мэл, все так же долго и странно глядя в его глаза. - Я заставлю тебя позабыть о мертвой Ведьме… или просто умру, если ты мне откажешь и увлечешься какой-то другой девушкой. Я не смогу пережить даже мысль, что ты касаешься другой, что ты ласкаешь ее. Какая же я глупая… какая неосторожная. Рэй, каменный хитрец, неужели я влюбилась в тебя? Неужели?»

****

Почтенная Мать пыхтела совсем непочтенно, отпирая тяжелую железную решетку над подвалом. Там, на каменных ступенях, зализанных волнами, плескалась холодная вода. Из ее толщи на Почтенную Мать смотрели желтые змеиные глаза, темные волосы длинными лентами плавали на поверхности.

«Нагайна! - радостно думала Почтенная Мать, откидывая в сторону створку решетки и протягивая руку лазутчице. - Вот удача-то какая!»

Почтенная Мать Нагов любила.

Кто бы знал отчего.

Может, оттого, что ее беззаботная юность прошла на большой реке, желтой от отражающегося в ее водах солнца. Ее отец ловил рыбу, а сама Почтенная Мать - в те далекие годы просто глупая Юки, - с такими же юными Нагайнами перебирала его улов перед отправкой на рынок и любовалась своим отражением в желтых водах.

- Приветствую тебя, прекрасная Юки, беспечная, как канарейка на ветвях цветущей яблони, - прошипела Нагайна, грациозно поднимаясь по ступеням и принимая помощь Почтенной Матери. - Годы не властны над тобой. Ты стала еще прекраснее, чем прежде. Даже когда твоя юность отцвела, у тебя есть чем удивить солнце.

Такая изысканная лесть была очень приятна Почтенной Матери. Нагайна либо слышала о ее красоте, либо была из прошлого Юки. В любом случае, не все ли равно? Такая приятная Нагайна, как можно не поверить ей и не принять от нее помощь?

Нагайна неспешно поднялась по ступеням. Ее змеиное тело поблескивало мокрой коричнево-желтой чешуей - любимые цвета Почтенной Матери!

На тонких руках Нагайны, на ее грациозной шее позвякивали стопки злотых тонких браслетов,  маленькая красивая грудь чуть прикрыта повязкой из темно-коричневого шелка.

«Не из бедных, - подумала Почтенная Мать, накидывая на блестящие мокрые плечи Нагайны один из своих халатов. - Хорошая семья, значит…»

- Прекрасная Юки позвала меня сюда, чтобы я помогла выжить из ее дома опасную женщину, - прошелестела Нагайна, отжимая мокрые волосы. Каждое ее движение было красивым, плавным и исполненным поистине королевского достоинства.

«Такая красавица непременно сможет привлечь внимание к себе, - с удовольствием подумала Почтенная Мать. - Хоть Алана, хоть Рэя».

Но к ее великому неудовольствию, Нагиня стряхнула с себя змеиный образ, превратившись в красивую, стройную, даже худощавую черноволосую женщину с позолоченной солнцем кожей.

- Будет лучше, - произнесла она, рассыпая мокрые пряди по плечам, - если сыновья-драконы не будут знать о том, чьему роду я принадлежу. Семья моя поссорилась с молодыми драконами, и это может оттолкнуть их от меня.

- Вот незадача! - проворчала недовольная Почтенная Мать. - А я так мечтала породниться с Нагами.

По красивым губам Нагини скользнула лукавая улыбка.

- Возможно, вашим мечтам суждено в скором времени сбыться, - заметила она. - Но для этого мне нужна ваша помощь.

- Все, что попросишь, - ласково произнесла Почтенная Мать.

- Всего лишь ложку, какой твои слуги помешивают суп, - ответила Нагиня. - И котел побольше. С собой я принесла немного волшебства, которое мне поможет понравиться твоим сыновьям еще больше.

Со своей союзницей Почтенная Мать тайком поднялись из подвала и так же незаметно пробрались на кухню. Печь там погасла, ее огромная черная пасть остыла.

- Вот этот котел подойдет! - произнесла Нагиня, выбрав один - большой, медный, начищенный до блеска. В него она налила ведро воды, деревянной ложкой провела по водной глади. Из тонкой ладони ее, ослепительно блеснув в свете фонаря, притащенного Почтенной Матерью, в воду упало зеленое изумрудное зернышко, и вода закипела, забурлила, как варево на огне.

- Что это ты такое кинула туда? - поинтересовалась подозрительная Почтенная Мать.

- Слезу Великой Ведьмы, - ответила Нагайна, неспешно помешивая свой волшебный суп ложкой. - Недавно одна из них пролила несколько слез… Мне удалось найти одну из них.

В воде меж тем начали проступать неясные видения. Почтенна Мать, как бы ни склонялась над котлом, не могла разглядеть ничего, кроме золотых волос Мэл.

Зато Нагайна рассмотрела что-то; поцокав языком, она бросила быстрый хитрый взгляд на Почтенную Мать.

- Твои сыновья спали с ней, - заявила она Почтенной Матери. - Она принимала их одновременно… Втроем делили ложе.

- Потаскуха! - яростно выпалила Почтенная Мать.

- И сердца их отданы друг другу, - продолжила Нагайна, все намешивая свое варево. - Алан отдал свое сердце ей. Сражу же. С первого взгляда.

- Бедный мой мальчик, - всхлипнула Почтенная Мать.

- А сама Великая Ведьма, кажется, полюбила Рэя, - заметила Нагайна, вглядываясь в кипящую воду. - А вот он не любит никого. И это принесет им всем троим страдания.

- Мне все равно, будет она страдать или нет! - заверещала Почтенная Мать. - Сделай так, чтобы они позабыли о ней!

Нагайна согласно кивнула. Она отложила свою ложку, осторожно погрузила тонкие ладони в бурлящую воду и, набрав пригоршню воды, плеснула ее себе в лицо. Затем еще и еще, втирая ее в лицо до тех пор, пока ее черты не изменились, а смуглая кожа не побелела.

Теперь, если б ее увидел Рэй, он взял бы свои слова  том, что невозможно вернуть умершего,  обратно. На Почтенную Мать смотрела молодая девушка с дерзким взглядом, и ее улыбка обещала Мэл много проблем.

Глава 19

Мэл не стала давать маленькой Алисии книгу. Не позволила положить ручку на старые страницы, провести пальцами по старым строкам. Посмеиваясь, она кожей чувствовала разочарование Ведьмы и ее досаду. Дух ее, верно, на самом деле хотел завладеть телом девочки и таким образом вернуться снова в этот мир. Вероятно, Мэл даже не почуяла бы подмены, но это слабое утешение.

Но слова Ведьмы о том, что книга может спасти жизнь девочки,  Мэл почему-то запомнила хорошо.

- Так может, тебе самой написать свою книгу? - произнесла Мэл. - Ведьмы ведь видят сердцем. Даже то, чего не замечают остальные.

Алисия была слишком мала, и писать, разумеется, не умела. Но чутье подсказало Мэл, что можно обойтись и без букв.

Она велела принести чистую тетрадь с сафьяновом переплете и воды в чашке. В воду она бросила одно зерно слез Ведьмы, в Алисии вручила широкую кисть из числа тех, какими ее лицо выбеливали прислужницы.

Вода в чашке была изумрудно-зеленая. Алисия, макая кисть в чашку, всю страницу устряпала зеленоватыми потеками, которые поначалу были похожи просто на зеленые кляксы. Но чем больше зеленых пятен оставалось на чистом листе, чем больше пудры смывалось с кисти, тем четче проступал на бумаге рисунок. Мэл даже вскрикнула, увидев, как из зеленоватых полутеней  складывается профиль Алана, определенно Алана! Даже шрам на щеке узнаваем! Он входил в лифт - что?! Лифт?! - а его за рукав удерживала Почтенная Мать.

Мэл  склонилась над бумагой, вглядываясь в вырисовывающуюся потеками обстановку. Приглядевшись, она узнала это место, и рассмотрела даже спрятанную кнопку.

Вот так просто?! Алан уезжает в ее мир на лифте?!

И никаких головокружительных падений?!?

Алисия тем временем увлеклась рисованием так, что рядом с лифтом расцвела другая сцена. В склонившейся над решеткой женщине она узнала Почтенную Мать, и та помогала выйти из темной воды Нагайне. А затем вместе они варили какое-то зелье в бурлящем котле…

- Что это они творят такое?! - прошептала Мэл, ни на шутку напуганная увиденным.

А затем Алисия наляпала еще одну картинку - забытая, незапертая решетка, и огромный наг, устрашающего вида мужчина, поникающий в замок. Его взгляд исподлобья был пугающим, на мощной спине перекатывались мускулы.

- Зачем она пустила чужаков в дом?! - с ужасом прошептала Мэлани.

Чашка почти опустела, зеленоватая жидкость плескалась на дне. Алисия, сама не подозревая, что делает, тянула на бумаге странную историю. На развороте она щедро помазала кистью буквально все пространство страниц, и Мэл увидела бал, обещанный Почтенной Матерью прием. Вежливо раскланивающийся с приглашенными Алан. И Рэй - замерший, словно увидевший приведение.

- Что он там увидел?! - шептала Мэл. - Что?!

Пустая чашка, куда тыкала кистью Алисия, тревожно звенела. Последний мазок ребенок сделал прямо напротив лица Алана, и в потеках зеленоватой воды явно проступили черты Нагини, которую так приветливо встречала Почтенная Мать.

- Цуу! - прокричала Мэл, срываясь с места. - Кто-нибудь!

Цуу не ответила. Видимо, не оправилась толком от удара. Но вместо нее к Мэл в покои зашла та девушка, которую Рэй оставил за главную.

- Что встревожило тебя, госпожа? - спросила она.

- Смотри, что пророчит Алисия! - выкрикнула Мэл, показывая ей изрисованную ребенком тетрадь. - Смотри! Почтенная Мать тайком пускает в дом чужаков - зачем?

- Нагов?! - удивилась прислужница, и даже рот ладонями зажала, будто боялась, что даже это слово причинит зло. - Великое солнце, да что ж у нее с головою?! Разве ей не сказали, что Нагов пускать даже на порог дома нельзя?! Она хотела пригласить принцессу-Нагайну, но Алан ей велел отозвать приглашение! Но она просто н хочет слушать, что ей говорят!

- Спрячь Алисию, - пробормотала Мэл. - Унеси ее в дальние комнаты, там, где искать не станут, если что. Дай ей рисовать; вот этой зеленой водой, - Мэл незаметно кинула в кувшин еще одну слезу Ведьмы. - Если что-то увидишь страшное в ее рисунках - зови на помощь!

- А ты куда, госпожа?!

- Я иду к Рэю. Нагайна за ним пришла; ему грозит опасность!

- Нужно сказать Алану, - подсказала прислужница. - Я спрячу малышку в Синей спальне!

- Хорошо! - ответила Мэл. Странное нетерпение охватило ее.

Бежать? Искать Алана? Или Рэя? Мэл буквально разрывалась надвое, не зная, как поступить правильнее.

Меж тем маленькая Алисия, воспользовавшись тем, что на нее не обращают внимания, ухватила кувшин. Он неловко покачнулся, на страницу плеснулась вода, и Алисия лишь коснулась ее кистью, как рисунок  проступил на бумаге.

Полутень и полусвет. Приоткрытые двери. Кабинет Рэя - и Нагайна, бесстыдно повисшая на шее дракона. Он увел ее к себе; он жаждал овладеть ее тайно, в своем логове.

От этой картины у Мэл даже слезы из глаз брызнули.

- Ласковый лжец, - выкрикнула Мэл. - Как же просто привлечь тебя! Просто красотой? Просто взглядом, улыбкой?

- Господин Рэй заинтересован ею, - заметила прислужница. - Но она может держать за пазухой нож. Сказать Алану, скорее!

Мэл уже не слушала ее. Она не слышала имени, которое настойчиво твердила прислужница - Алан. Она видела только Рэя, плечи которого обвивали гибкие руки прекрасной Нагайны. Ее соблазнительное тело льнуло к нему, скользило вниз, к ногам дракона, и соблазнительные, влекущие губы были так красноречиво приоткрыты…

Этого видения Мэл уже не вынесла. Она кинулась на балкон, распахнула руки, и голубой птичкой с роскошным оперением скользнула вниз, так уверенно, словно умела летать всегда.

«Иного способа научить летать я не знаю…»

****

Гости на прием Почтенной Матери собирались быстро, и Рэй приветствовал их сам.

Несмотря на свое первоначальное желание сказаться больным, он встречал гостей, стоя на верхней площадке лестницы, ведущей в покои замка, всем показывая, что здоров. Что силен как прежде.

Одетый в черное скромное одеяние ученого мужа, в высокие глянцевые сапоги, совсем не подходящие для бала, скорее - для верховой езды, он вежливо раскланивался со знатными девушками, оставаясь бесстрастным ко всем ухищрениям красавиц, пытающихся привлечь к себе внимание.

Было видно, что ни одна из них не может завладеть его вниманием надолго. Он отводил взгляд от гостьи тотчас же, как в поле его зрения появлялась другая. Ни улыбки, ни драгоценности, ни откровенные наряды не могли заставить Рэя заострить свое внимание дольше, чем на пару секунд.

Но внезапно чей-то взгляд из толпы словно душу ему обжег. Рэй даже отшатнулся и прикрыл ладонью глаза, будто солнце ослепило его.

Среди нарядных девушек, среди важных гостей ему вдруг почудился дикий жгучий черный взгляд его Ведьмы, той, что давно умерла, и память которой он потревожил, передав книгу Мэл.

«В какие причудливые игры играет память, - подумал Рэй, кое-как справившись с волнением и вынужденно улыбнувшись приветствующим его гостям. - Волшебство разлилось по замку, когда я открыл эту книгу? Зачем эти видения сейчас? Потревожить и помучить меня?»

Мэл нравилась ему.

Он слышал, чувствовал ее интерес к себе, и подумывал о том, чтобы раскрыть ей свое сердце. А это было не так просто…

Рэй скрыл ото всех, как тяжело ему далась потеря Ведьмы. Никому не сказал ни слова. Смолчал.

Ученый, хорошо знающий магию, он чувствовал все ее движения. Не укрылась от него и связь драконов с Ведьмами. Оживленный магией Великих Ведьм камень дал жизнь ему. Разве мог Рэй не чувствовать это? Для него влюбленность была не просто чувством. Он связывал с любимой женщиной не просто удовольствия - свое магическое естество. Сплетал ее магию со своей, как влюбленные переплетают пальцы, ласкаясь. Отдавал всего себя, касаясь душой ее души, пестрой, опасной и загадочной.

Он знал все; и он почувствовал весь ужас убийства и умирания, когда погибала его возлюбленная. Он ощущал, как рвутся тонкие магические связи и ростки жизни, как с кровью вырывают из его магии ее магию, и черная смерть наполняет то, что когда-то пело, смеялось и любило.

Он словно сам умирал с нею. Это было даже страшнее каменной неподвижности, потому что уничтожало все - даже надежду. Падение в черную пропасть. В никуда. Все напрасно. Жизнь без следа. Все мысли и чувства - все напрасно и не стоит ничего. Конец.

Время принесло облегчение; Рэй накладывал, словно железные обручи, не одно заклятье на сердце, не позволяя ему любить и раскрываться. И пустота в нем была долгое время ничем не заполнена. Улыбаться и нравиться всем легко. Легко очаровывать всех, если ни одна из женщин тебе не нужна. Легко; нет боязни ранить или сказать что-то не так. Речь свободна и легка; смех всегда весел и флирт непринужденный. Легко…

И вдруг Мэл. Светлая, золотая Мэл. Мэл, которая так доверчиво смотрит прекрасными ясными глазами. Золотая Мэл, которая льнет и ластится, как котенок. Мэл, которая отличает его от Алана.

Рэй не заметил, как сам снял первое заклятье, позволив себе ощутить к ней привязанность и симпатию. Такие теплые, такие приятные и легкие чувства. Такие осторожные. Мэл могла бы прорасти в его сердце золотой лозой. Могла бы заполнить пустоту. Пустить ее в сердце - расчет, прыжок веры, после которого раскрываются крылья. Но…

И вдруг этот взгляд.

Рэй почувствовал, как в лазейку в его душе, приоткрытую для Мэл, вдруг неудержимо, как бурный поток, ломая и калеча, рвануло все то, от чего он отгораживался - боль, страх, отчаяние. Теперь он не сможет больше улыбаться легко и лживо всем подряд, отгораживаясь ото всех маской вежливого приятного молодого человека.

Теперь он уязвим и его натура - горячая, как лава, - высвободится и будет видна всем.

Один лишь взгляд, и душа перевернута вверх дном. И он уже не может стоять и улыбаться гостям. Едва ли не расталкивая людей, он бросился за видением, ощущая на губах вкус и запах пожарища и крови и не чувствуя совершенно, как рушится его магическая защита, которую он выстроил сам, и которую сам сейчас рвал и терзал, отравленный надеждой поймать свое счастье.

Хотя бы видение…

Ведьма убегала; оборачивалась на него, проверяя, идет ли он за ней, и смеялась - идет. Рэй видел знакомую одежду, больше приличествующую шаманке, чем даме на званом ужине, видел, как знакомо рассыпаются темные волосы по плечам, и даже один раз коснулся ее рукава - из грубой домотканой холстины…

Разум его сходил с ума, говоря, что это нереально, невозможно.

Но все его чувства говорили обратное. Вот она, живая - не морок, не приведение. Пальцы чувствуют ее тепло. Обоняние улавливает знакомый запах.

«Что за колдовство вернуло тебя?! Что смогло поднять из могилы то, что мертво?!»

- Постой! - прокричал Рэй, и Ведьма ответила ему звонким смехом.

Жестокая; она и прежде была такая - жестокая, резкая. Каждый ее взгляд был испытующим - вынесет ли он? Не отступится ли? Не отвернется?

- Подожди!

Рэю казалось, что он теряет голову, остатки здравого смысла и осторожности. С каждым мигом он убеждался - это она! Он узнавал каждую мелочь, каждое движение, каждый смешок. Не было ничего фальшивого, ненастоящего, чужого - всего того, чего Рэй так боялся увидеть в знакомом ему образе.

- Рэй, постой!

Мэл; это она стоит, удерживая его за рукав. Это ее голос вырвал его из безумной гонки. Это ее голос вернул его к действительности. Рэй касается рукой взмокшего лба и чувствует, что еще шаг - и он сошел бы с ума. С платья Мэлани отчего-то сыплются голубые мелкие перья, и Рэй видит, как из длинных птичьих крыльев получаются длинные рукава ее платья.

- Мэлани, - произносит он дрожащими губами. Он пытается улыбнуться, но его улыбка больше похожа на гримасу боли. Ему и в самом деле больно.

- Рэй, что с тобой? Ты словно снова нездоров? Снова каменная неподвижность? Тебе больно? Что?!

Светлые глаза смотрят прямо, с тревогой.

- Нет, - ответил Рэй, тряхнув головой, улыбаясь так, как раньше никогда Мэлани не улыбался. - Нет, все хорошо. Просто показалось…

В ушах его снова зазвенел знакомый смех, и Рэй силой заставил себя стоять рядом с Мэлани.

- Ты видел ее? - вдруг спросила Мэлани. - Девушку? Ты ее видел?

В светлых глазах Мэлани Рэй увидел то, чего не хотел бы видеть. Полное понимание того, что происходит.

- Откуда ты знаешь? - произнес он, отступая от Мэлани на шаг.

- Магия мне подсказала, - ответила Мэл.

Рэю душно, жар растекается по его крови. Ему кажется, что замок полон скотского хохота, хохот бьет ему в уши, заглушая все голоса.

- Магия? - повторил Рэй. - Она - порождение магии? Зачем ты сделала это? Зачем? Ты что, решила, что это смешно? Ты решила, что я рассказал тебе об этом, чтобы ты посмеялась? Или ты решила такой подарок мне сделать?

- Рэй, я не делала этого! Я всего лишь… в книге… Образ этой девушки сам нарисовался в книге…

И Мэлани осеклась, смолкла. А что, собственно, она знает о книге, написанной Алисией?! А что, если это магия дочери породила прекрасную незнакомку, которой вдруг увлекся Рэй? Притом увлекся до безумия, болезненно - это было видно по его виду. И она его отвергла? Околдованного, раненного любовью - отвергла? Играет с ним, а он ослеплен так, что не видит этой простой уловки, этой вечной игры?

- Рэй, послушай меня! - твердо произнесла Мэлани, видя, что Рэй, криво усмехаясь, отступает от нее все дальше и дальше. - Рэй, я не знаю, как это вышло, но я просто увидела вас в книге!

- И вызвала ее образ магией? - упорствовал Рэй. - Это жестоко. Это такая глупая жестокость, что мне и дышать-то сейчас трудно. Зачем?.. Зачем бередить раны? Даже если они зажили, зачем о них напоминать? Я же сказал тебе потому, что даже мысли не мог допустить, что ты мне можешь причинить такую боль. Я верил тебе.

- Я не понимаю, о чем ты говоришь, - пробормотала Мэл. - Мы словно на разных языках говорим, Рэй! Я не понимаю тебя! Что ты мне сказал?!

- Какая нечуткость! - усмехнулся Рэй. - Какое легкомыслие! Не удивительно, что ты решила так пошутить. Преподнести такой подарок. Что ж, спасибо! - Рэй излишне галантно поклонился. - Если ты считаешь, что это хороший подарок, я, пожалуй, им воспользуюсь.

- Нет, Рэй, нет! - воскликнула Мэлани со слезами. - Я наоборот, хотела сказать, чтобы ты не прикасался к ней! Я не хочу этого!

- Я хочу этого, - страшно и страстно ответил Рэй. - Призрак прошлого - это не всегда приятная грусть. Иногда это безумие. Я возьму эту женщину, даже если потом - смерть.

- Рэй!

Но дракон уже не слушал ее. Круто отвернувшись, он бросился вослед убегающей девушке, оставив Мэл одну, в ужасе и полном непонимании.

Глава 20

Я - Птицелов.

Меня с рождения готовили к тому, что я буду всю жизнь, до последнего вздоха, служить Фениксу. Да, Феникс - всего лишь красивая птица, запертая в моей клетке. Покорившаяся ошейнику, что одевают Птицеловы на каждого рожденного Феникса. Мой раб, но и смысл моей жизни.

Но я служу его красоте и силе. Замкнутый круг… Он воплощенное зло, но так прекрасен. Без него наш жестокий мир станет серым и пустым.

Я - служитель красоты. Мне нужно всего лишь любить Феникса и приносить ему жертвы. Кормить его силу.

Но, наверное, я никчемный служитель.

В мою эпоху Феникс почти погас. А тому, кто хоть раз видел его пылающее оперение, понимать, что Феникс погибает, почти невыносимо. А ведь я делаю все, чтобы накормить его ярость! Послушав меня, мою ложь, старик-Дракон едва не пробудил нового Феникса, отогрев своим пламенем его яйцо. Он почти собрал всю силу у своих детей, которую когда-то украл и  унес у Феникса. Но и Фениксу он не достался - был побежден братьями. Жажду Феникса можно было бы напить жертвоприношением маленькой Ведьмы, но и тут братья спутали все мои планы. Видит небо, мое служение было искренним.

Но я неправильный Птицелов.

Красота других созданий вдруг завладела моим вниманием. Другие - не огненные, - крылья очаровали меня. На другую - не золотую птичью, - шею я теперь нестерпимо желаю надеть ошейник и полюбить навек. Стать властелином иной, темой и дикой, красоты. Из-за новой любви я совершаю ошибки, одну за другой, и когда карающий меч занесен над головой братьев-драконов, я отступаю. Я не смею нанести удар. Это все равно, что отрубить себе руку.

Но выбор сделать все же придется.

Алан и Рэй, Рэй и Алан… они не птицы, но я могу их поймать. Я хочу их поймать. Отметить своей властью. Покорить, подчинить, сломать. И заглянуть в их страдающие глаза так глубоко, чтобы рассмотреть самую сокровенную суть, самое честное величие. А потом научить, что самое жестокое страдание - это и есть моя любовь. И заставить полюбить в ответ.

Но вера в то, что идол должен быть один, сбивает меня с толку. Я мучаюсь, убеждая себя, что смогу любить обоих и приносить обоим жертвы поровну, но все неудачи с Фениксом говорят мне о том, что я не могу поддерживать жизнь и одному плененному существу.

И мне приходится выбирать…

Алан или Рэй? Рэй или Алан?

Наверное, за долгие годы одиночества мне стало холодно. И Феникс почти погас. А может, меня плохо учили. Не выбили все человеческое. Желание человеческого тепла, желание тела и плотской любви живы во мне.

Но я отчаянно хочу прижаться к одному из них. Даже удерживая за ошейник. Даже если он не сможет ни звука произнести из-за того, что удила разрывают ему рот.

Да, так. Безмолвие лучше слов, полных ненависти. Подчинение болью лучше холода одиночества.

Так кто же, Алан или Рэй? Рэй или Алан?

Наверное, Рэй.

Я выбираю его, потому что он выглядит более мягким. Он много перенес, он научен смирению каменной неподвижностью. Он ласковый и нежный, в нем нет тяжелой жестокости Алана. Его легче будет подчинить. Вероятно, он даже научится подчиняться мне и брать еду из рук.

Тоже опасная птица… свободное летающее существо.

И тем больше будет восторга, когда я буду ослаблять хватку и дарить ему призрачное чувство свободы.

Тогда они наиболее всего красивы… Когда думают, что свободны.

Я могу поймать любое существо. Вообще любое. Но люблю я лишь тех, кто умеет летать.

Поймать пару Нагов не составило никакого труда. В их узких черепах мысли еле ворочаются. Они даже не поняли, что уже не свободны. Приземленные, грубые создания.

Нагу было приказано просто оттащить эту мерзавку Мэлани от драконов. Обесчестить ее, чтобы драконы сами изгнали ее. Чтобы она не смела к ним прикасаться. Не смела купаться в их ласках. Они мои!..

Затем Наг должен был убить Алана. Ведь выбор сделан, не так ли?.. Подкрасться ночью и убить во сне намного легче, чем в честном бою, не так ли?

Нагиня получила от меня слезы Ведьм. Она смеялась надо мной, там, в глубине души. Она думала, что с такой магией, со знаниями, что она получила о драконе, с властью над Рэем, она легко отделается от меня. Но спасения от ошейника Птицелова нет. Никто еще не смог снять его. И ни один не смог произнести мое настоящее имя, прежде чем ошейник удавит их и потопит их голос в крови.

Ни выдать, ни попросить помощи. Надеюсь, она уже поняла это и пролила много слез от боли и беспомощности, когда ошейник слегка придавливал ее, а магические удила прижимали ее язык до темноты в глазах. Надеюсь, ей не понравилось давиться рвотными позывами.

Нагине была обещана свобода, если ей удастся надеть ошейник на Рэя. Но это обман. Птицеловы никогда никому не дарили свободы. Потому что это невозможно. Размыкая на ее шее ошейник, на ком я его замкну? У меня нет больше жертвы, да и искать ее лень. Так что Нагайна проносит его до самой своей смерти.

Темные небеса, что же я творю?!

Замыкая ошейник на драконе, я размыкаю его на Фениксе. Делаю свободным свою прирученную любовь… Выпускаю из клетки на свободу, предоставляю ему самому о себе заботиться.

Самому охотиться. Самому искать силу. И самому погибнуть, если ему не удастся ничего найти…

Понимаю ли я это? Да. Я отдаю себе отчет, что стану виной тому, что Феникс уйдет навсегда - или же потопит весь мир в огне, за краткий миг моего счастья.

За недолгие объятья плененного дракона.

 И все же я делаю это…

****

- Постой! - ладони Рэя стиснули плечи Ведьмы, и та засмеялась - так знакомо, так ожидаемо, так жестоко. - Позволь побыть с тобой хоть миг… до того, как ты исчезнешь, и мой разум перестанет играть со мной эту злую шутку.

- Но я не исчезну. Столько лет, - промурлыкала девушка, - и ты все еще меня не забыл и не разлюбил?

- Как я мог, - прошептал Рэй, лицом зарываясь в темные волосы и ощущая знакомый запах с примесью запахов костра и леса. - Я же часть души тебе отдал.

- Я сохранила ее, - ответила девушка, на миг прильнув к дракону. - Но не верну.

Голос ее был дерзким, колючим. Рэй даже засмеялся, ощутив абсолютное счастье, засмеялся хрипло, с драконьим рокотом.

Они были идеальной парой; оба сильные, жесткие, могущественные, оба не нуждающиеся в снисхождении и мягкости. Вечные соперники; иногда Рэй ловил себя на мысли, что с ней он играет в странную игру, будто проверяя друг друга на прочность. И выигравший в этой игре уничтожит и растерзает проигравшего…

«У любви много форм, - мысленно произнес Рэй, повторяя сказанные когда-то ею слова. - Мне просто нравилось иметь незримую власть над опасным существом… и ей тоже - надо мной. Она знала, что значит любить дракона, оживший камень. Она не боялась меня».

- Скажи, - медленно произнес он, млея от того, что в его руках сейчас находилось главное его сокровище - потерянная когда-то любовь. - Скажи, ты - порождение магии? Ты мертва, а все это - обман разума?

- Ты же чувствуешь меня, - лукаво рассмеялась Ведьма. Ее темные глаза сверкали, как драгоценные камни. - Когда ты научился быть таким робким, мой Рэй? Ты боишься поверить?

Она дразнила; она кидала вызов. Это было знакомо и привычно.

И поцелуи ее были такими знакомыми, такими влекущими, опасными и жестокими. Она могла и укусить, и ласкаясь с ней, Рэй всегда балансировал на грани наслаждения и осторожности. Она могла выпустить коготки и рассечь до крови кожу; могла разукрасить ему все плечи алыми пятнами укусов, перемешивая наслаждение и боль, когда он овладевал ею. В их ласках было мало красоты, но много искреннего желания.

И Рэй мог отплатить ей тем же.

Два опасных и сильных существа…

И сейчас, когда Рэй уложил свою Ведьму на ту самую кушетку, где совсем недавно лежала Мэлани, он готов был принять из ласкающих рук все. Ее длинные ноги обняли его, Ведьма выгнулась, подставляя свою шею под его поцелуи и засмеялась, когда его руки рывком распустили на ней одежду, заштопанную много раз. Эти швы были словно шрамы на душе, нанесенные его неистовой любовью. Под грубым платьем, увешанном амулетами на тонких кожаных ленточках, ее тело было более чем живое. Под широким кожаным поясом подрагивал плоский живот, а шоколадно-темные соски на округлой груди на вкус были точно такими же, как тогда… давно…

- Ты стал еще и медлительным, - поддразнила Ведьма. - И полюбил долгие нежные ласки, поцелуи… кто научил тебя этому? Тебе не было скучно с ней?

Образ Мэл светлым ярким  осколком распорол память, и Рэй отпрянул от Ведьмы, раненный этим осколком.

- Ш-што, - почти по-змеиному прошипела Ведьма. Глаза ее сделались злы. - Ты изменил мне? Ты посмел впустить в свое сердце другую? Ты же знаешь, что я не прощу этого! Не смей думать о ней! Ты мой, Рэй! Только мой!

Она поднялась, рывком притянула его к себе, поцелуями затерла вспыхнувшее воспоминание.

- Ты мой, - яростно рычала она, терзая его одежду, стягивая с его плеч темную бархатную куртку и тонкую сорочку. - Я не отдам тебя! Я не для того явилась сюда, чтоб сдаться и проиграть!

В дверь ударили, сильно, словно со всего размаху врезавшись в нее. Рэй вздрогнул, отпрянул от Ведьмы, накинув свою куртку на ее обнаженную грудь под разодранным платьем.

В кабинет Рэя пестрым клубком ввалилась приближенная им прислужница.

- Господин, - выкрикнула она, задыхаясь от быстрого бега. - Маленькая Ведьма нарисовала страшное! На Великую Ведьму Мэл нападет Наг, вот-вот нападет! Он ее обесчестит, и…

- Что? - переспросил Рэй, ничего не понимая.

- Мэл дала кисть дочери, и та нарисовала будущее! То, что будет! - взгляд прислужницы скользнул по ложу, с которого поднялся Рэй, и она заверещала еще громче, указывая пальцем: - Я там видела, как Наг напал на Мэл! А-а-а, и эту она тоже рисовала! Это же Нагайна! Ее ваша Почтенная Мать пустила в замок! А-а-а-а!

Дверь распахнулась снова, сама собой, и прислужница кубарем выкатилась прочь, словно ее выдуло ураганом.  Между дверями и Рэем встала его Ведьма - призрак? Морок? Нагайна? - и на лице ее выписалась решимость.

- Я не пущу тебя никуда, - сказала она решительно. - Я скорее убью тебя, чем отдам ей. Она может визжать и извиваться сколько угодно, притворяясь, что страдает в лапах этого Нага, но мне все равно. Я не отдам тебя ей.

Рэй кивнул.

Да, так сказала бы она. Еще один экзамен сдан. Он все больше и больше утверждался в мысли, что к нему вернулась там самая Ведьма. Она не стала бы оправдываться и юлить. Она не стала бы защищаться. Она сказала бы и поступила бы точно так.

- Но я иду не к ней, - ответил Рэй. - Я иду защитить ее. Я многим ей обязан. Я должен ее защищать и не допустить насилия над ней.

По губам Ведьмы скользнула неприятная улыбка.

- Это она научила тебя сладким поцелуям? - произнесла она с презрением. - Так сейчас ее поучат настоящей любви. Ей будет полезно.

- Отойди, - рыкнул Рэй. Его плечи напряглись, готовые распустить крылья. - Не заставляй меня отталкивать тебя. Ты же знаешь, что я смогу справиться с тобой.

- А ты знаешь, - ответила Ведьма, щуря жестокие глаза, - что я не отойду. Я перенесу пару оплуех. Но зато Наг пометит ее своим семенем. А драконы, кажется, не прощают женщинам, если они принадлежали другому? Пара минут с Нагом - и ты никогда больше не коснешься этой женщины.

- Прочь!

- Нет, - огрызнулась Ведьма. - Ты мой! Ты должен подчиняться только мне!

- Подчиняться? - переспросил Рэй.

- Я позволю тебе переступить этот порог, только если ты наденешь этот ошейник, - на тонком пальце Ведьмы качнулась тонкая кожаная полоска с незамысловатой застежкой, которую, казалось, можно открыть одним пальцем, чуть потянув ремешок. - Так я буду знать, что ты не полез к ней под юбку, а просто отогнал от нее Нага. Ну?

Рэй смотрел на ошейник, чуть покачивающийся на пальчике Ведьмы. В его золотых глазах вертикальный зрачок дрогнул, сузился.

- Ты уверена, - медленно произнес он, - что это необходимо?

- Да, - дерзко выдохнула Ведьма. - Выбирай: или я, или… эта!

Рэй пристальнее всмотрелся в ее черты, окинул взглядом всю ее фигуру. Пальцы ее чуть заметно дрожали. Плотно сомкнутые губы подрагивали. Зрачки в глазах были расширены, а дыхание шумно вырывалось из груди.

Она боялась.

Рэй впервые видел в любимом лице страх, и с горечью понимал, что все это - морок, наваждение. Неправда.

- Хорошо.

Протянув руку к ошейнику, Рэй шагнул вперед, к Ведьме, но лишь для того, чтобы обмануть и заломить руку с зажатой в него магической вещью Ведьме за спину. Его покорность тут же сменилась на яростный напор, девушка вскрикнула от боли, когда он смял ее сопротивление, выкрутил ей руки.

- А вот тут ты ошиблась, - яростно шипел он, стиснув девушку так, что она и пошевелиться не могла. - Ты все верно делала и все правильно говорила. Но ты понятия не имеешь, что такое дракон, и что значит его любовь! Драконы никому не подчиняются, и ни из чьих рук не принимают знак рабства - ошейник!  Даже из любимых рук! Она никогда не унизила бы меня так! Никогда! Так что ты - подделка, фальшивка с ее лицом!

Он грубо встряхнул девушку, запустил пальцы под легкие звенящие золотые кольца на ее шее и, добравшись до ошейника,  больно дернул за удавку на ее шее, безжалостно душа девушку.

- Рабыня! - прорычал он яростно, всматриваясь страшными глазами в ее искаженное от ужаса лицо. Придушенная Ведьма молчала, давясь кашлем. - И меня хотела сделать рабом?! Чьим?! Кому ты служишь?

- Я не могу сказать, - прохрипела девушка. - Молю… пощади… я не хотела…

Рэй усмехнулся.

- А вот теперь ты говоришь совсем неверно. Она не стала бы просить пощады. Стоило только смерти коснуться тебя своим дыханием, как ты выявила свою природу! Трусливая трясущаяся тварь…

В глазах девушки промелькнула лютая ярость, она рванулась, попытавшись высвободиться из руки Рэя, удерживающей ее как собаку - за ошейник. Но это ей не удалось сделать.

- В этом ошейнике, - прохрипела она с ненавистью, - и ты попросил бы. Смиренно и жалко!

Рэй расхохотался, обнажая драконьи клыки.

- Прошу, - снова прохрипела девушка, потому что Рэй придавил ее сильнее, и она едва не задохнулась, - прости… пощади… помоги мне… ошейник не даст мне произнести имя… и…мя…

На лбу девушки вспухли капли пота, глаза налились кровью и слезами, и Рэй понял, что удавка карает девушку даже за мысли о том, кто поработил ее.

- А на другом конце, - прошептал Рэй, подтянув девушку к себе, склонился над ней,  глядя глаза в глаза, - этой дряни болтается на магическом поводке твой хозяин? Так?

Девушка молчала, раскрывая беззвучно рот. Магия давила ее, разрывала губы, раздавливала язык, и зрелище это было отвратительное.

Но Рэю и не нужен был ее ответ. Оттолкнув ее от себя, он брезгливо встряхнул рукой, словно захлебывающаяся слюнями рабыня испачкала его. Только на миг Рэй отвернулся к столу, на котором лежало его оружие; но этого было достаточно, чтоб задыхающаяся девушка пришла  в себя, перестала удушливо кашлять и подло бросила в него расстегнутый ремешок.

Он замкнулся на шее дракона со свирепым лязгом капкана, сжал горло Рэю, и дракон на миг захлебнулся, покачнулся на нетвердых ногах.

Магия придавила его горло. Магия взнуздала его, как норовистого коня, и Рэй ощутил, что попался - глупо, бестолково, ненужно. Не было высшей цели, радии которой было бы себя не жаль. Не было сражения. Была ловушка, какую деревенские мальчишки ставят на воробьев, и он в нее попался. Как слабая, бьющаяся в пыли птица. Пойманная на потеху хозяину.

Рэй взревел яростно, терзая ошейник, но тот давил его сильнее и сильнее, стоило мыслям дракона обратиться к тому, кто посмел его пленить. Пот и боль застили ему взгляд. Отчаяние и ярость - куда сильнее, чем от каменной неподвижности! - разодрали ему душу, до рева, до нечеловеческого крика.

- Что ты натворила?! - рычал он, поняв, что попался в ловушку надежно, и никак не высвободится из нее. - Проклятая мерзость, есть ли в твоей душе что-то не гнилое?! Вляпалась сама, и топишь меня?

- Мне была обещана свобода, если я сделаю это! - заверещала она, оправдываясь, глядя, как Рэй неистовствует, яростно рвет тонкий кожаный ремешок руками - и не может  с ним справиться. - Мы теперь в одной лодке, и делить нам нечего! Вместе мы сможем что-то придумать!

Рэй на миг затих, тяжело дыша, перестав терзать ошейник. Его обнаженные плечи раскраснелись от усилий, по лбу струился пот. Он страшно глянул на девушку, и та с визгом вжалась в угол, забилась в истерике.

- Не трогай меня! - верещала она. - Рэй! Вспомни, ты же любил меня! Вспомни - ты же был счастлив только что! Я вернула тебе самого себя! Разве тебе не нужно и не важно это?

- Обман? - протянул Рэй. - Ты думаешь, мне нужен твой обман, который, к тому же, стоил мне свободы?!

- Пусть обман! - со слезами кричала девушка. - Но ты можешь утешиться им! Ты заполним им свою потерю, разве нет? Разве не ты сказал, что отдал любимой часть своей души?

Рэй шагнул к ней, рывком поднял с пола, и девушка вдруг вздрогнула в его руках, удивленно раскрыв рот.

- Я отдал часть души, - зло ответил Рэй, сверля обмякшую девушку взглядом, - и она умерла вместе с тобой. Кем бы ты ни была, - он вырвал из ее тела свой меч и снова безжалостно вонзил его в еще живую плоть, - ты не знаешь драконов. Им не нужно утешение. Прощай.

Третьим ударом он пронзил ее сердце и яростно отбросил девушку прочь.

Времени на то, чтобы оплакивать утерянную свободу, у него не было; где-то в замке опасность угрожала Мэл, и магический ошейник не запрещал ему пойти туда и вступиться за нее.

Рэй поспешил туда.

Глава 21

Мэл не хотела видеть, что там нарисовала ее дочь еще в этой треклятой тетради.

Рэй ушел к другой женщине.  Более того - он почему-то подумал, что эту женщину для него сотворила Мэл, своими чарами. Воспринял это как насмешку, как ненужную, унизительную помощь.

- Тщеславный гордец!

Мэл рыдала; сердце ее был разбито на мелкие кусочки.

- Ненавижу тебя! Ненавижу! Ласковый лжец…

Решение бежать отсюда возникло тотчас же. Рисунок Алисии натолкнул на мысль отыскать лифт Алана и подняться наверх.

«Ели нет, - думала, отчаявшись, Мэлани, лихорадочно собирая какие-то вещи, платья, - то я обернусь в птицу и улечу наверх… мой мир - Верхний. Я сумею взлететь даже с Алисией. Наверх. Прочь отсюда. Меня сюда принесли затем, чтобы я вылечила Рэя. Вечного счастья мне никто не обещал. Любви Рэя - тоже. Никто не обещал. Я сама себе ее выдумала и отчего-то поверила, что он может мне принадлежать. Но нет. Не вышло. Значит, мне больше нечего тут делать. Пришло время уйти!»

- Госпожа, куда же вы, госпожа, - робко бормотала верная прислужница. - Вы же знаете, что это происки врагов! Эту гадину Почтенная Мать ему подложила! Куда же вы пойдете!

- Домой, - твердо ответила Мэл. - Здесь я никому не нужна. Алисия, детка, иди ко мне! Сейчас мы отправимся домой…

- Ах, госпожа! Говорите так, а у меня сердце рвется на куски! А как же Алан?

- Алан?.. - переспросила Мэл, остановившись. - А что - Алан?

- А как он смотрит на вас, - произнесла прислужница. - У него звездное небо отражается во взгляде! Разве вы не видите этого?

- Алан - не Рэй, - глухо ответила Мэл. - Он совсем другой, он…

- Он верный и сильный, - перебила ее прислужница. - Господин Алан тот, кто заслуживает вашего внимания! И ничто его не заставит от вас отвернуться!

- Госпожа! - вдруг заверещала прислужница, указывая на ребенка.

Алисия словно впала в транс; вокруг нее возникла светящаяся сфера, замкнувшая в себе рисующего ребенка. А на рисунке ее Наг нападал на Алана, целя ему в грудь остро отточенным ритуальным ножом…

- Дитя, маленькая госпожа - Оракул! - взвизгнула прислужница. - Нет-нет, не трогайте ее, госпожа! Когда Оракул предсказывает, к нему нельзя прикасаться! Не то все беды мира достанутся именно вам! Сейчас и безумец, и смертельно больной, и приговоренный к казни ее побоится коснуться!

- Что она такое творит? - шепнула Мэл, когда на следующем рисунке Алисия изобразила падающего с небес дракона, сложившего крылья. - Что это!?

- Быть беде, - шепнула прислужница. - Если ничего не изменить, то…

- Я не попробую изменить! - выкрикнула Мэл, взмахивая рукавами и обращаясь в голубую птицу.

- Госпожа, нет! Может выйти еще хуже! - выкрикнула прислужница, но голубая птица уже заметалась под потолком, чтобы вылететь в окно и направиться на поиски Нага.

А маленький Оракул, занятый своим делом, нарисовал поверх картинки с Аланом тотчас же, как Наг нападает на Мэл…

***

Тайный портал Алана - лифт, - был выдан Нагу, и тот подстерегал дракона там, среди пышной оранжерейной зелени, грея рукоять ножа и размышляя, подняться и в верхний мир или дождаться здесь. Наброситься, воспользоваться эффектом неожиданности… вонзить нож в сердце, обвить тугими кольцами тела горло, сдавить грудь… Разбить его головой толстое стекло, отделяющее тишину сада от дождливой холода ночи, рассечь горло осколком…

Ошейник, надетый Птицеловом, давил Нага, напоминая о том, что он не свободен, и что если он заартачится, откажется убивать дракона, его судьба будет плачевнее судьбы Алана…

- Что ты здесь делаешь? Что тебе нужно?

Голос; молодой женский голос. Наг обернулся на него молниеносно, брошенный нож, пропев, вонзился в керамический горшок с каким-то экзотическим растением, расколов его.

Но та, которая окликнула Нага, осталась невредимой. Голос будто бы опередил ее, и она только сейчас медленно соткалась из воздуха, став из прозрачного бестелесного образа человеком из плоти и крови.

Светловолосая высокая женщина в голубом легком платье, сообразил Наг. Та, на которую ему велели напасть и обесчестить. Не убить, нет - это было бы слишком просто. Птицелов хотел, чтобы она страдала. За то, что смела прикасаться к ее дракону.

Так и сказала: «Она касалась его. У нее руки должны гореть от воспоминания об этом. Она должна страдать».

- Я пришел убить твоего господина, и за тобой, - сглотнув тугой комок в горле, прохрипел Наг. Ошейник все время придушивал его за бродящие в голове мысли - омерзение и сопротивление тому, что его заставляли делать. Но смерть для него была страшнее стыда, который он испытывал, и потому Наг даже не колебался, делать или нет. - Даже странно… такая красивая женщина, а я впервые не хочу, чтобы она стала моей…

- Я и не стану твоей, - ответила Мэл дерзко. - И дракона тебе не убить!

Она взмахнула руками - газовые легкие рукава обратились в крылья, - и остро отточенные лезвия в виде птичьих перьев брызнули с ее пальцев, рассекая кожу на лице и груди Нага, словно брызнувшие осколки расколовшегося зеркала.

Раны были болезненные, но неглубокие, неопасные, и Наг хрипло расхохотался, отирая рассеченные скулы и изрезанные руки, которыми закрывал глаза от оружия Мэл.

- Маленькая птичка хочет защитить дракона, - произнес он, переведя дух и сглотнув еще раз - удавка больно врезалась ему в кожу, слова застревали в перехваченном горле. - Это смешно и очень смело. Но у тебя не выйдет, Ведьма. Я знаю, что ты н училась. Я знаю, что ты ничего не умеешь. Ты беззащитна. Ты просто женщина.

Эти слова он произнес как мантру, как заклятье. Будто жил  дышал только ими - этими простыми словами, дающими ему надежду на то, что из этой драки он выйдет невредимым.

Длинное змеиное тело бросилось вперед, но его встретил холод зеркала, распавшегося на мелкие осколки и изрезавшее лицо, плечи, руки Нага. Серебристый смешок Мэл вспорхнул над плечом разъяренного обманутого Нага, он с ревом обернулся, снова бросился на женщину, как кобра на птицу - и снова врезался в зеркало, окатившее его лавиной мелких острых осколков.

- Ты истечешь кровью и ослабеешь, - произнесла Мэл сурово, и стекла сада завибрировали в такт ее словам. - Уходи сейчас, если не хочешь погибнуть. Я не желаю тебе ни зла, ин смерти. Я знаю - тебя заставили. Поэтому уходи.

- Я не могу уйти, - прохрипел Наг и снова кинулся на Мэл, словно разогнувшаяся пружина.

Но его снова постигла неудача - снова холодное стекло вместо тепла тела! Наг ревел и метался, пытаясь поймать Ведьму, но она ускользала от него, за каждый его бросок наказывая его болью и кровью, и тот озверел. На залитом потеками крови горле ошейник вдруг стал свободен, Наг почувствовал, как отступила дурнота, вызванная удушьем, и мозг стал соображать быстрее.

- Испей же тогда моей силы! - прошипел он, свиваясь в клубок, как раненная змея.

Он быстро-быстро прочел заклятье, и с листьев деревьев, со стеклянного потолка, отовсюду закапал черный тягучий яд, словно смола. Он лился неспешно, сплетая черную сеть своими опасными струями, и скоро Наг был вознагражден. Затаив дыхание и прислушиваясь, он услышал слабый вскрик и молнией бросился на звук.

Мэл попалась; как большая голубая бабочка, она прилипла к черной ядовитой сети и не могла из нее вырваться. Наг даже расхохотался, когда увидел, как на ее коже расцветают красные ожоги, полученные от соприкосновения с его ядом.

- Вот мы и квиты, а? - прохрипел он, приближаясь к Мэл с грацией, на которую способны только Наги. - Страдать… ты должна страдать. Как думаешь, достаточно будет изуродовать тебя? Залить все лицо ядом, всю грудь, чтобы поплавилась кожа? Или натолкать тебе полный рот хрустальных личинок? Ты будешь страдать, правда, недолго. Но сильно.

Его окровавленные пальцы коснулись ее лица, с удовольствием уловили болезненную дрожь. Наг ухмылялся, но тихий шорох, звук лопающихся под чьей-то ногой стеклянных осколков насторожил его. Он обернулся - и вовремя, потому что Рэй, яростно размахивая своим мечом, несся на него, раздосадованный, что его раскрыли.

Первый его выпад был неудачен. Наг ловкой змеей отпрыгнул в сторону, не позволив светлому лезвию коснуться его исписанной мелкими порезами кожи.

Рэй, одним взмахом перерубив черную сеть, удерживающую руки Мэл, так же быстро обернулся к Нагу, снова наставив на него свое оружие. Свет играл на его обнаженных мокрых плечах; видимо, он карабкался по стеклянному куполу над садом, чтобы незамеченным попасть сюда, в этот тайный коридор.

- Не смей трогать никого в моем замке, - прорычал он гневно, исподлобья сверля соперника взглядом. Наг, увидев на его горле ошейник, усмехнулся.

- Скоро тут все будет ее, - он кивнул на удавку. - И не ты будешь решать, кого мне трогать. Не сопротивляйся, дракон. Ты так же, как и я, влип в ловушку Птицелова. От ее магии спасения нет. Если будешь сопротивляться, ты умрешь. Поэтому отойди и позволь мне сделать то, что велела Птицелов. Она не будет к нам жестока понапрасну, если мы станем ее слушаться.

- Не будет, - рыкнул Рэй злобно, хотя от удушья его глаза уже налились кровью и лицо побагровело. - Здесь ничего не станет ее! Я скорее умру, чем стану творить мерзости под указку этой свихнувшейся суки!  А кроме меня есть еще и Алан…

- На Алана она нацепит ошейник так же легко, как на тебя! - усмехнулся Наг.

- Не нацепит, - протянул Рэй, багровея. -  Потому что ты сейчас скажешь мне ее имя и я отсеку ее голову.

Удавка рванула горло строптивого дракона, голова его мотнулась назад, словно невидимый поводок натянулся, но он упрямо сцепил зубы, с шумом втягивая в легкие воздух.

- Не скажу, - ответил Наг.

- Посмотрим, - упрямо ответил Рэй.

Он напал на Нага так легко, словно ничто его не сдерживало, словно невидимый магический поводок не оттягивал его прочь от Нага. Змей пытался защищаться; своим мечом - он был перерублен в один взмах, - своим ножом - тот тоже попал на лезвие магического меча Рэя. Наручи с острыми загнутыми шипами тоже не спасли Нага, рассеченные оружием дракона.

Рэй, казалось, не дышал целую вечность. Сражаясь, двигаясь ловко, слаженно, он без труда одолел Нага и перечеркнул его тело смертельной полосой.

- Я дарую тебе свободу, - прохрипел Рэй, вонзая в его сердце меч. Казалось, последний глоток воздуха  он подарил умирающему Нагу, произнеся эти слова. Силы покинули дракона, он упал на колени подле поверженного врага, сознание начало угасать в его голове.

Со звоном раскрылся ошейник на мертвом теле. Рэй услыхал удивленный вздох и шорох ткани и увидел, как магическая вещь скользнула по полу, возвращаясь в руку хозяина.

Птицелов был тут; и Мэл. И ошейник в жестокой руке - тоже…

Рэй почуял мгновение слабости руки Птицелова. Он жадно вздохнул раз, другой, третий - и, подскочив на ноги, рванул к Мэл. К светлой Мэл. К беззащитной птичке Мэл.

Он ухватил ее за плечи и толкнул к лифту Алана прежде, чем она что-то смогла понять. Ударил ладонью по кнопке - и тут Мэл запротестовала, вырываясь из его объятий.

На мгновение Рэй прильнул к ней всем телом, прижался губами к ее губам, сбивая е с толку, перемешивая все ее мысли, и, отпрянув и впихивая ее в раскрывшийся лифт, шепнул:

- Я люблю тебя.

**

Эти три слова Птицелов услышал. Не мог не услышать.

Не могла.

Ее крик взорвал воздух и разбился о закрывшиеся двери лифта, за которыми исчезла перепуганная Мэл. Магический поводок в ее руке вибрировал, Рэй почти смог рассмотреть его, трепещущий в воздухе, позванивающий раскаленными звеньями.

- Ненавижу! - верещала Птицелов, исторгая вместе с воплями из своего горла обжигающую, как кислота, ненависть. - Ненавижу…

Рэй, стоя у лифта, усмехался. Покуда Птицелов билась в истерике, ослабив свою хватку, Рэй отдышался, и смог даже расхохотаться, когда она выступила из тени, терзаемая ненавистью и ревностью.

- Цуу, Цуу, - протянул Рэй со  смешком, рассматривая женщину, выступающую из темноты.  - Покорная прислужница, которая жила с самого рождения в нашем доме…ни в чем не знала нужды, была обласкана и введена в ближайшее окружение… Так ты отплатила за все добро, что получила из наших рук? Свела с ума отца, а теперь вот напялила на меня эту вещицу…  скажи - тебе стало обидно, что я тобой помыкаю и приказываю тебе?

Рэй смеялся; скалил зубы, несмотря на то, что ее удавка перечёркивала его горло.

Цуу семенила маленьким ножками, осторожно ступала по битым стеклам, глядя круглыми испуганными глазами на дракона.

На ее дракона.

Рэй был для нее словно желанная игрушка для ребенка в день его рождения. Она смотрела не него своим восторженными круглыми глазами и молчала, сжимая в руках  магический поводок. Теперь Рэй отчетливо его видел. Наверное, мог почувствовать.

- Нет, господин Рэй, - ответила она почти шепотом. - Я просто люблю птиц. Я Птицелов. Вы нравитесь мне, господин Рэй. Я всегда хотела иметь дракона. Это намного интереснее, чем птица.

«Я всегда хотела красивую куклу» выглядело бы точно так же. По голосу ее Рэй понял, что был всего лишь игрушкой в ее руках. Птицей, прыгающей на жердочке. Ей все равно на то, каков он был в душе. При помощи удавки она хотела выжать из него, что есть, и чего нет - тоже.

- Но это не любовь, - рыкнул Рэй.

- Я сама решаю, что для меня любовь, - почти робко, но непреклонно ответила Цуу и внезапно рассердилась. - А с госпожой Мэлани - любовь? Не думая о ней, не мечтая  - любовь?

Рэй рассмеялся, ладонью отерев мокрое лицо.

- Я сам решаю, - в тон Птицелову ответил он, - что для меня любовь. Драконы никому не подчиняются. Ты знаешь это?

Цуу неуверенно пожала плечами.

- Тогда вы умрете, господин Рэй, - с сожалением пропищала она тоненьким голоском. - Я укрощаю сильных существ… я их ломаю. Удавка задушит вас, если вы будете строптивым, и даже я не смогу ее разжать. Даже моя смерть ничего не исправит.

- Даже собственной магией ты не можешь управлять! И непротивно потом играть изломанной игрушкой? - усмехнулся Рэй.

- Я люблю их и изломанными, - пропищала Цуу. - Ведь я помню, каковы они были целыми…

- Ты хорошенько меня запомнила? - произнес Рэй, сверкнув золотым взглядом. - Ты хорошо рассмотрела свою новую птицу?

- Не нужно все усложнять, господин Рэй, - тихо произнесла Цуу. - Я не хочу вас ломать. Я спрашивала у Мэл - она сказала, что вы ласковый и нежный. Я таким вас хочу… запомнить.

Слова о Мэл больно резанули душу.

Так глупо попасться в ловушку! Да еще и оттолкнуть ту, с которой начал оттаивать, ту, которую готов был полюбить…

А теперь она наверху.

Алан отдаст ей дочь, и Мэл никогда не вернется сюда, где натерпелась столько ужасов. И где ее незаслуженно обвинили… он обвинил. Оскорбил.

Он вспомнил, как отважно Мэл отбивалась голубыми перьями от Нага, защищая Алана - их, драконов, защищая маленькими птичьими перышками от самого страшного зла, от рабства! - и на сердце его стало тепло. Маленькая голубая птица счастья, я сам ее выпустил из рук…

- Нет, Цуу, - Рэй медленно качнул головой. - Нет. Я - дракон. Я не ласковый и не нежный. Тебя обманули. Мэл ошиблась; таким я был только с ней. И ни с кем больше. А теперь, Цуу, пришло наше с тобой время умереть. Я сотру навсегда даже память о Птице-ло-вах, - ошейник придушил его, но Рэй упрямо произнес это слово, хоть и по слогам, - из истории нашей страны.

- Не получится, - заметила Цуу спокойно. - Если вы надумаете меня убить, ошейник убьет вас первым. Я твой хозяин, дракон. Покорись мне. И жизнь твоя почти не изменится.

- Вместе, - посмеиваясь, ответил Рэй. - Ты не расслышала этого волшебного слова «вместе», Цуу? Как верные возлюбленные.

Он ухватил свой ошейник, делающий его рабом Цуу, и прошептал какое-то заклятье, и магический поводок стал видимым и материальным. Кроме того - он стал весьма кротким, длинной всего в несколько шагов, разделяющих дракона и Птицелова.

И еще он стал жестким. Обвивая запястье Цуу, поводок слово сросся, стал единым целым с ее рукой. Напрасно она с визгом и воплями старалась оторвать от кожи его петли. Он прирос намертво, и Рэй издевательски хохотал, глядя на ее попытки освободиться. Цуу в истерике расцарапала в кровь всю свою руку, но оторвать  поводок вместе с кожей, с пальцами, перевитыми звеньями магической цепи, было выше ее сил.

- Полетаем напоследок, Птицелов? - ухмыльнулся Рэй, раскрывая угольно-черные крылья и с наслаждением глядя, как в миндалевидных глазах сумасшедшего Птицелова разгорается настоящий ужас. - Ты будешь умолять меня о пощаде… хозяин.

- Нет! - только и успела выкрикнуть Цуу.

Трансформация в дракона была мгновенной.

Еще человек бежал к балконной балюстраде, еще человек падал вниз, раскинув руки - и уже черное чудовище рвануло вверх, в дождливую ночь, увлекая за собой орущую Цуу, болтающуюся на цепи.

Драконы любят летать так же, как птицы.

Подниматься высоко-высоко, к огромной луне, туда, где воздух холоден и редок. Там надышаться сложно; особенно тому, кого душат, ломают чешую впивающейся в шею удавкой. Но драконы умеют надолго задерживать дыхание.

Цуу, промокшая до нитки под ночным дождем, над облаками заледенела от холодного ветра, бьющего ей в лицо. Она орала и плакала, и ее удавка все сильнее впивалась в шею Рэя, но того, кажется, было  уже не остановить. Он упрямо поднимался все выше и выше, и Цуу поняла, зачем он это делает. Магический ошейник давил его шею все сильнее, дракон уже не так быстро взмахивал крыльями. Теряя сознание от удушья, он летел вверх до последней капли сознания, а когда и она погасла в его разуме, крылья его сложились, и дракон штопором упал вниз, увлекая вслед за собой незадачливого Птицелова, поймавшего не ту птицу.

Глава 22

В Верхнем мире гремела гроза, такая сильная, что когда Мэлани вышла из лифта, ей показалось, что она очутилась в самом ее эпицентре. Гром грохотал над крышей, тонны воды обрушивались на Башню, которая стойко выдерживала напор непогоды.

Оглядевшись, Мэлани поняла, что шахта лифта - это была самая сердцевина, металлический стержень,  на котором держалась вся Башня. И лифт ее вывез в ее мир, в пентхаус Алана Стоуна, в его дорогие апартаменты.

За панорамным окном, опоясывающим по периметру все апартаменты, лил дождь и молнии выбеливали своими ослепительными вспышками небо.

А прямо перед ней, испуганной и раненной, за столом, в этих белых вспышках, куря сигары, сидел Алан. Спокойный, чуть уставший. Но Мэл показалось, что он грозен, как Зевс, повелитель молний.

Увидев Мэл, Алан ничуть не удивился. Не двинулся, не встал к ней навстречу. Он рассматривал ее как нечто незнакомое, далекое. Чужое.

- Зачем ты здесь? - произнес он, выпуская сигару из губ. Он был все так же спокоен, не выдал себя ни голосом, ни единым лишним движением. Только глаза его в грозовой полутьме загорелись раскаленным золотом. - Я же оставил вас. Я оставил вам двоим целый мир. Ушел. Чего же вам еще?..

Его голос прозвучал насмешливо и горько, и Мэл обхватила себя за плечи, словно от этого голоса ей стало неуютно и зябко.

- Алан, - позвала она, стараясь, чтоб ее услышал  тот Алан, который похитил ее у ее мужа и принес в свой дом. - Нам не нужен мир без тебя. И не будет никакого мира и «нас», если ты не поможешь.

- Не достаточно ли я помогал? - усмехнулся Алан, небрежно окунув кончик сигары в бокал с коньяком. - Рэй уже достаточно взрослый; такой же взрослый, как я сам. Ему надо научиться обходиться без няньки в моем лице.

Мэл тряхнула золотыми волосами, крепко зажмурила глаза и шагнула вперед, чуть смеясь.

- Ах, Алан, - произнесла она. В ее голосе звучала неизъяснимая нежность, такая глубокая, что Алан не вынес - подался вперед всем телом к ней, к такой влекущей, к такой манящей! - Прости меня. Прости за мою глупую слепоту. И Рэя прости; он не виноват вообще. Он хотел всего лишь быть самым слабым звеном, по которому придётся удар от врагов. И он принял этот удар, Алан! Сейчас тот, кто свел с ума вашего отца, добрался до Рэя и убивает его. Рэй спас меня, а сам остался там. Ты же любишь его, Алан! - мужчина не вынес ее слов, подскочил, но Мэл не оставила свою пытку. - Ты любишь его так же, как самого себя, нет - больше самого себя. Разве ты не поможешь ему победить вашего общего врага?..

- Чтобы он снова обошел меня, - хрипло произнес Алан, повернувшись к Мэлани спиной, чтобы она не видела, как ревность пополам с любовью к брату борются в нем. - Чтобы он снова стал для тебя всем, а мне - снова уйти в тень?!

Мэл снова отрицательно качнула головой.

- Нет, Алан, - ответила она нежно, - нет!

Она обошла его, заглянула в его глаза, взяла его лицо в ладони. Глядя, как он борется сам с собой, страдает и надеется, Мэл улыбнулась, пальцами невесомо коснулась его упрямо сжатых губ, которые так хотелось поцеловать.

- Разве можно довольствоваться половиной единого целого? - тихо спросила она. - Вы дороги мне одинаково. И я не хочу терять никого из вас. Никого. Вы нужны мне оба, Алан. Ты мне нужен.

- Я не могу делить любимую женщину ни с кем! - взревел Алан. - Даже с братом!

- Возможно, - произнесла Мэл, - после этой ночи не останется никого, с кем ты мог бы меня разделить… и меня не останется.

Упрямые глаза Алана ярко сверкнули, сузились.

- Отчего это? - подозрительно спросил он.

- Не думаешь же ты, - ответила Мэл, - что Великая Ведьма годна только для того, чтобы делить с ней ложе? Я пришла сюда, чтобы позвать тебя. Но я не останусь здесь дожидаться, чем все кончится. Рэй думал тоже, что спасает меня. Но нет; я вернусь к нему, чтобы помочь.

- Что ты можешь, - хрипло усмехнулся Алан, щуря драконьи золотые глаза.

- Я могу дарить надежду, возрождая к жизни, и убивать, отнимая эту самую надежду, - дерзко ответила Мэл, расправляя голубые крылья. - Ну? Ты идешь с мной?

Алан затаил дыхание, затих, словно снова обратился в камень. Шагнул к Мэл, провел ладонью по голубым трепещущим перьям.

- Скажи мне, птица счастья, - произнес он, подойдя к ней так близко, как только можно было. - Скажи мне - можешь ли ты поклясться мне сейчас, что будет оплакивать меня так же, как Рэя, если?..

На лице Мэл на миг отразился ужас и гнев, она вцепилась в его одежду с яростью.

- Ты что, подумал, - выдохнула она, - что я обманываю тебя?! Что я пришла, чтобы тебя заманить в  опасность, чтобы потом оставить, бросить? Ты думаешь, ты для меня просто средство в достижении цели?! И что мне не будет тебя жаль, если?..

Алан смолчал, но, похоже, он думал именно это.

- Мне очень жаль, Алан, - горько произнесла Мэлани, отступая от него, - что я причинила тебе такую боль, что ты не веришь мне и видишь во мне только опасность… Наверное, я виновата. Я была несправедлива к тебе. Ты и в самом деле заслуживаешь большего… всего самого лучшего и честного. Но если ты мне настолько не веришь, то, наверняка, я опоздала со своими извинениями, и не нужна тебе больше. Мне горько и больно, словно мое сердце пополам разорвали. Я иду к Рэю. Может, чем-то я смогу ему помочь…

Мэлани обернулась - и с удивлением увидела, что лифта за ее спиной не было. Сколько б она ни обшаривала гранитную стену, на камне не было ни трещинки, ни намека на двери.

- Выпусти меня сейчас же! - закричала она в ужасе, забарабанив по стене кулаками. - Ты что, не понимаешь?! Я нисколько не шучу! Рэй в опасности! У тебя что, вместо сердца в груди камень?!

Алан цинично усмехнулся, выпуская из губ серую струю дыма.

- Да, - пророкотал он хищным низким голосом. - Как ты догадалась? Я не пущу тебя туда. Драться - это не женское дело.

- Ты не удержишь меня! - резко возразила Мэл и рванула к панорамному окну. Прежде, чем Алан успел что-то сказать, она раскрыла стеклянную дверь, и непогода навалилась на нее, мгновенно до нитки промочив ее платье, охватив тело женщины ледяными холодными ладонями.

Но Мэл не думала ни секунды; она помнила, как Алан первый раз принес ее в Нижний мир, и, бросившись к перилам, в один шаг переступила их, и, расправив руки, шагнула вниз с Башни.

В голубую птицу ей удалось превратиться без труда, но ливень хлестал по крыльям, сбивал ее вниз. Ничего не было видно за сплошной серой пеленой, и Мэл казалось - в любой момент она врежется со всего размаху о стену или притаившуюся за дождем скалу. Но она не отступала и упрямо летела сквозь ливень, огибая башню… пока вдруг дождь не кончился, и крыльями махать стало легче.

Мэл глянула вверх - над ней, широко расправив крылья, парил темно-серый, как гранит, дракон, укрывая ее своим огромным телом от секущих струй дождя. Алан пошел за ней; он просто не мог иначе.

У самой земли Рэй пришел в себя и снова расправил крылья, не позволил себе удариться о землю.

Цуу проволокло по вершинам деревьев, и каждая ветвь, словно гибкая розга, ожгла ее кожу. Мелкие сучки исцарапали ее лицо, порвали одежду, а под конец полета Цуу и вовсе упала в пруд, затянутый ряской. Дракон, выбившийся из сил, поволок ее у берега, там, где вонючей тины больше всего, и вышвырнул на траву, упав рядом.

Никто, кроме него, не видел позора Цуу, да и дракон, скорее всего, тоже не видел, впав в беспамятство и тяжело дыша. Но у Цуу от стыда горели иссеченные до синяков щеки. Такой униженной и жалкой она не чувствовала себя никогда, и дальше будет только хуже. Это она поняла вдруг отчетливо, во всех деталях рассмотрев свое будущее.

Цепляя свои ошейники, она пугала жертв тем, что это навсегда, что ошейник не разомкнет даже ее смерть. Но теперь Рэй проделал с ней то же самое - и он четко дал понять, что жить в неволе он не собирается. Даже если она останется жива после его самоубийственных виражей, а он разобьется, она останется привязаной к нему навсегда. Вечно сидеть с гниющим трупом. Потом с каменным остовом дракона. Словно с табличкой с написанным на ней обвинением. Со своим преступлением. Кто сжалится над Птицеловом, сотворившим такое? Кто даст еды? Кто принесет новую одежду прикрыть наготу и защититься от холода?

- Мы могли бы быть счастливы! - в истерике выкрикнула Цуу, утирая кровавое рассечение на щеке. - Мы могли бы!..

- Нет, - устало выдохнул дракон, приподнимая голову. - Не могли. Я не из тех, кто покоряется силе. Если ты этого не поняла до сих пор, то ты бесконечно глупа, Цуу. Ты не понимаешь моей сущности. Ты влюбляешься в яркую обертку, Птицелов.

- Отпусти меня, - хрипло потребовала Цуу, и дракон рассмеялся холодным, жестоким смехом.

- Мое «навсегда» вечно, Цуу, - ответил он. - Этот поводок не разорвет ничто. Сейчас я отдохну, и мы еще полетаем, Птицелов. Только теперь я улечу в горы, где много скал и нет спасительного пруда.

Дракон шевельнул крыльями. В этом жесте Цуу увидела так много скрытой угрозы, что забилась, словно перепуганная собачка на привязи, скалясь и огрызаясь, пытаясь вырвать руку из магических оков.

- Пощады, пощады, пощады! - вопила она, и дракон снова усмехнулся недобро.

- Многих ли пощадила ты?

Но Цуу не ответила ему.

- Договор! - верещала она. - Давай заключим договор! Давай освободимся друг от друга! Ты снимаешь свое заклятье, а я надеваю ошейник на другого! Только так я смогу его снять с тебя! Только так! Мне нужна другая жертва!

Дракон усмехнулся.

- Ты предлагаешь совершить мне подлость? - уточнил он. - Купить у тебя свободу ценой жизни другого? Но никто в мире не заслуживает вечного рабства.

- Но есть же преступники, - верещала и выла Цуу, - убийцы…  воры… неужто тебе жаль их никчемные жизни?! Неужто ты не стоишь ни одной из них?

- Я - стою, - ответил Рэй зло, поднимаясь. - Но вот в чем дело, Птицелов. Если я тебя отпущу, ты же уже через миг наметишь себе новую жертву. Поэтому до конца, Птицелов.

Губы Цуу задержали, но не от плача, нет. Она, избитая и истерзанная, тряслась от ненависти к тому, кем так сильно хотела обладать, и кого сломать ей не удалось.

— Прости меня, Феникс, — выдохнул она как молитву. — Я не должна была предавать свою любовь к тебе, и за это теперь наказана.

— Почаще бы неверные возлюбленный вспоминали об этом прежде, чем отречься от своей любви, — насмешливо произнёс Рэй.

Но, похоже, эти слова были не просто покаянием. Цуу все повторяла и повторяла их, пока её тело тряслось как в лихорадка, повторяла и повторяла, пока голос её не сорвался на крик, а сама она, просящая прощения и раскаивающаяся, не скрючилась и не превратилась в пылающий кусочек чёрной волосатый плоти.

Её раскаяние будто сжигало и ломало её изнутри, огнём вымывая все человеческое из её черт, из её разума, из её души. И скоро Цуу стала кем-то совсем иным.

Это непонятное существо размахивало стремительно  отрастающими конечностями, покрытыми чёрными жесткими волосами, скрипело и шипело что-то, раздирая чёрные жёсткие челюсти, так похожие на хищные жвалы жука, и пламень погас, оставшись красными угольками рдеть в глазницах сразу восьми страшных глаз.

— Прости меня, Феникс... Ненависть меняет всех. Она перерождает...

Дракон отпрянул от омерзения, но чудовище, привязанное к нему, тянулось следом, хватало его мерзкими лапами.

— Ты думал, во мне больше нет магии, — скрежетало оно. — Думал, я могу просто ловить? Нет, не только это... Я не хотела быть такой, ты меня заставил, заставил...

Чёрные волосатые паучьи лапы ощупывали чешую дракона, и Рэй вдруг закричал от боли и ярости, чувствуя, как чёрные обгорелые челюсти впиваются в него, выпивая его магию, отнимая его способность летать. — Я все равно выйду победительницей! Всё равно...

Но самое худшее только начиналось. Рэй отчётливо услышал знакомый шелест крыльев, и понял, что это Алан нашёл его и спускается с дождливого неба. И что ещё хуже, привела его Мэл, неугомонная голубая нежная птица!

А Птицелов, кусая и дергая чешую, торопливо пил магию, сочащуюся из прокусов. Его волосатое тело раздувалось, как паучье брюшко, и Рэй почувствовал, как слабеет. От паучьего яда закружилась голова.

— Я не хочу быть такой, — притворно хныкало и скрежетало чудовище, спешно глотая магию и набираясь сил. Рэй с силой мотнул головой, отбрасывая от себя монстра, развернул крылья.

— Рэй, подожди! Мы спасём тебя, мы поможем!

— Нет! — прокричал он, поднимаясь а воздух, взмахивая отяжелевшими крыльями. — Не приближайтесь ко мне! Птицелов поймает одного их вас! Уходите! Уходите!

Птицелов гадко захохотал, скрежеща чёрными жвалами. Слова отняли у Рэя последние силы, он, вскрикнув, обернулся в человека и упал на землю. Удавка давила его, и Птицелов нарочито медленно приблизился к поверженному сопернику и ударил его своими страшными острыми жвалами в плечо, отнимая ещё сил и магии.

— Уходите, — умолял Рэй из последних сил.— Не то она накинет на вас... Ошей... Ник...

За это предательство Птицелов покарал свою жертву сурово. Удавка так стиснула его горло, что кровь хлынула из лопнувшей кожи.

— Рэй! — выкрикнула Мэл, на лету обращаясь в птицу. Её ноги коснулись земли, и она бежала вперёд, не разбирая дороги. — Рэй, я не оставлю тебя!

Птицелов гнусно хихикал.

Вероятно, это был его план — привлечь новую жертву, нацепить ошейник на неё. Птицелов уже приветливо раскинул волосатые лапы, радуясь, что в них идёт такая интересная и красивая птица.

Но дракона не стоило оставлять ни на миг без внимания; все же он был рождён из камня и не ломался так просто.

Подскочила на ноги, глядя только на бегущую Мэл, словно желая забрать её образ с собой в небытие, он выхватил свой меч и полоснул прямо по перетянутому удавкой горлу, собираясь убить себя и навсегда оставить ошейник себе. Он хотел лишить Птицелова его ловушки.

Этого не ожила никто.

Со звоном переломился волшебный клинок, потому что не вынес удара. Он словно попал между молотом и наковальней и разбился, искрошился в руках Рэя.

Но и удавка не выдержала. С тонким высоким звуком она лопнула от удара волшебного меча, взорвалась на его шее, разлетелась на тысячу тонких, как волос, разорванных металлических  колец. Словно у скрипки оборвали струны.

Птицелов заверещал противным визгом, извиваясь. Часть колец посекла его, словно остро отточенные лезвия исполосовали черную паучью кожу.

Часть разлетелись по всему берегу, и теперь даже самый искусный маг не смог бы их отыскать и собрать снова в волшебную удавку.

Рэй, раненный, упал. Всё же он бил честно, собираясь отсечь себе голову. Мэлани налетел на верещащего Птицелова и с нечеловеческой силой оттолкнула чудовище прочь от освободившегося дракона.

— Прочь! Убирайся!

Толчки женщины и голубые птичьи перья, вспарывающие и без того дырявую шкуру Птицелова, не напугали монстра. И даже огонь, исторгнутый Аланом — тоже. Берег превратился в расплавленное тягучее стекло от дыхания дракона, но Птицелов лишь посмеялся над незадачливыми противниками.

— Вам не справиться со мной! — скрипел он, выбираясь из пламени и чадя на весь берег, воняя паленой паучьей шерстью. — Силу мне дал своим пламенем Феникс! Я не боюсь огня!

Его обгоревшее чёрное тело омерзительно поблескивало, походя на застывшие потекли лавы.

— Летать Феникс тебя тоже научил?! —проревел Алан яростно, ухватив мёртвой хваткой монстра.

— Летать... Оно... Не любит, — через силу прохрипел неугомонный Рэй. — Осторожнее с ним... Оно кусается...

Алан одним ударом свернул хищные жвала, утопил их в растопленном стекле, и мерзкий визг стих.

Кровавая пена закипала на его губах, и Мэлани с плачем обняла его, положила ладонь на рану на его шее.

— Я не дам тебе умереть, — произнесла она, отыскивая в складах платья слезы Ведьм. — Я её отпущу тебя!

Изумрудные  зерна из её ладони капали в кровь дракона и закипали, превращаясь в пар. Рэй накрыл своей рукой ладонь Мэлани и блаженно зажмурил глаза. Весь мир перестал существовать для него, осталась лишь усталость и побеждающий её сон.

— Вот так, — шептала Мэлани, перемешивая свои слезы с изумрудными. — Лучше спи. Отдохни. А у нас есть ещё кое-какое дело!

Мэлани решительно поднялась от уснувшего Рэя. На её красивом лице застыло жестокое выражение.

— Думаешь, мы не найдём управы на тебя? — холодно поинтересовалась  она. — Думаешь, у нас не хватит сил, чтобы разорвать тебя на куски, как ты того заслуживаешь?

— Что ты хочешь сделать с ним? – спросил Алан.

— О-о-о, — протянула Мэл загадочно. — Я хочу заставить этого монстра страдать.

Мэлани зачерпнула воды из пруда в ладонь, капнула туда слезой. Тонким голубым перышком, которых на берегу было много, она размешала в ладони краску и провела линию по черному паучьему обгорелому телу.

— Давай поворожим, — предложила она Птицелову, — какой именно смертью ты умрешь?!

Подобно Алисии, Мэл просто бездумно водила по паучьему панцирю пером, и панцирь тот крошился, отставал, как старая штукатурка, разваливался, как битые черепки, под собой открывая все больше и больше человека - Цуу, которая теперь была беззащитна и лишена сил.

— Вот видишь, — произнесла Мэл, слегка кольнув пером Цуу. Та вскрикнула от боли. — Всё было так просто. Ты отнимала силу у всех, но никогда не попадалась в руки Великих Ведьм. В их слезах запрятана их последняя ярость, сила и желание мести. Ты больше не тайный враг, и не маг. Ты просто человек.

— Пощади, — трусливо заскулила Цуу. Но Мэл не ответила, отвернулась.

И Алан больше не спрашивал, как расправиться с Птицеловом.

Он взмахнул крыльями и поднялся в воздух. Он взлетел высоко, так высоко, что сам стал едва различимой фигуркой в светлеющих небесах. А затем он вздохнул, испустив клубок пламени, и вниз полетела пылающая, как комета, огненная звезда. Крик потерялся в небесах, и разбился о землю в оглушительную тишину где-то далеко.

— Вот и все, — задумчиво произнесла Мэл, поглаживая волосы спящего Рэя. — Вот и все.

Глава 23

Алан не вернулся с Мэл и Рэем домой.

Казнив Птицелова, он улетел, словно твердо решил оставить этот мир и обосноваться в Верхнем.

Рэя перенесли в замок прислужники. Жизни его ничто не угрожало, и силы к нему должны были скоро вернуться. Но отказ Алана вернуться не мог не печалить его.

- Отчего он улетел? - спрашивал себя Рэй, потирая лоб в задумчивости. И Мэл неизменно ему отвечала:

- Он не поверил мне. Он подумал, что я заманиваю его сюда лишь для того, чтобы спасти тебя.

- А ты была с ним честна?

Темные глаза Рэя, так похожие на глаза Алана, казалось, заглядывали в самую душу, и Мэл лишь кивнула.

- Я не посмела бы обмануть его, - ответила она. - Рэй… я люблю тебя. Ты знаешь. Но и Алан… Алан мне так же дорог, как и ты. Но я так долго не обращала на него внимания… Так долго думала, что он никуда не денется. Так долго считала его своим…

- Он твой, - ответил Рэй, внимательно рассматривая печальное лицо Мэл. - Иначе и быть не может. Он всегда был твоим, с тех пор, как учуял в тебе ведьму. Он выбрал тебя, как когда-то я выбрал свою Ведьму. Он мог искать Ведьм здесь, и, вероятно, нашел бы, но ты, твой запах, твоя магия манили его. Ты существовала для него одна в целых двух мирах. Как же он может быть не твоим?

- Тогда почему же он ушел? Почему?

Рэй задумчиво пожал плечами.

- Эта связь непонятна ему и пугает. Пугает твоя власть над ним, пугает свое желание верить тебе, хотя разум твердит ему, что ты лжешь. Он усматривает в этом влечении свою слабость и свою погибель. Алан всегда был осторожным.

После знакомства с Птицеловом на горле Рэя остался глубокий шрам и голос дракона теперь был хриплым, ломающимся, очень похожим на голос каменной головы, что лежала в пещерах под замком. Тот же тембр, те же интонации. Сходство было такое невероятное, что вздрагивали слуги и начинали озираться по сторонам.

А забытая всеми в тревожной суете последних дней Почтенная Мать осмелилась даже явиться в покои драконов, абсолютно уверенная в том, что это говорит ее супруг, старый дракон. Вероятно, она рассчитывала вернуть расположение старого правителя; или, быть может, напомнить ему, что она все же является его женой. А значит, не пустое место во дворце!

Так же она рассчитывала хитростью принудить его приструнить зарвавшихся и отбившихся от рук мальчишек, которые ее не уважают и ни в грош не ставят. Но увидев вместо мужа Рэя, развалившегося в кресле правителя, обложенного со всех сторон подушками, Почтенная Мать пискнула и дала задний ход, намереваясь бежать.

Но желтые шелка ее одежд были очень яркими для того, чтобы она смогла ускользнуть незамеченной. Темные глаза Рэя стали даже не золотыми - алыми от злости, когда он увидел родительницу.

- Нет-нет-нет, Почтенная Мать! - злобно хрипнул он, поднимаясь со своего сидения. - Куда же вы? Не уходите! Смотрите - я сам иду вам навстречу, чтобы поприветствовать вас!

Почтенная Мать замерла, соображая, что бы значила эта странная приветливость вкупе с раскаленными от гнева глазами.

- Моя собственная мать, - зло и горько заметил Рэй, меж тем неспешно приближаясь к матери. - Ты не самое страшное зло, хотя, признаться, куда уж хуже? Плести интриги за нашими спинами… Впускать в дом кого попало. Врагов! Наших врагов! Мы ведь твои сыновья. Неужто в твоей маленькой душонке нет ни капли привязанности?..

- Не понимаю, о чем ты, - трусливо ответила Почтенная Мать, отступая от зловещего Рэя. - Я наоборот, всегда желала вам только добра.

- Добра, - повторил Рэй задумчиво, рассматривая мать. - Почему-то твое добро приходит с целым мешком калечащих инструментов.

- Не моя вина, - визгливо воскликнула Почтенная Мать, - что вы хотите слушаться матери! Все беды у вас из-за этой, - она коротко кивнула на Мэл. - А я хотела тебе счастья!

- С Нагиней, - уточнил Рэй.

- Ну и что! - заверещала Почтенная Мать, краснея лицом. - Ну и что! Я люблю Нагов, они совершенно приятные существа! Они…

- Так и вышла бы замуж за Нага сама, - резонно заметил Рэй. - Зачем же мне их подсовывать?

Почтенная Мать презрительно скривила губы:

- За Нага? - со смехом произнесла она. - После дракона? Ты еще составатай меня за пастуха или сборщика риса!

- Ну уж нет, - ответил Рэй, невольно передернув плечами. - Я не желаю ничего дурного ни сборщикам риса, ни пастухам. Ни каким другим существам. Наказания достойна ты, а не они.

- Наказания? - переспросила Почтенная Мать, изготовившись плакать. - То есть, вот ты как со мной за мои труды? За мои бессонные ночи?

Рэй не слушал ее жалобы. Щелчком он подозвал к себе прислужников, они придвинули огромный куб и сдернули с него ткань.

- Нравится? - спросил Рэй у матери.

Под покрывалом скрывался огромный аквариум. На светлом кварцевом песке из раковин и камешков была построена целая деревенька, с красивыми домиками, с крутящимся колесом водяной мельницы, с мостиком через реку. Пышные водоросли тянули свои пушистые кроны к свету, стайки мелких быстрых рыбок металлическими искрами вспыхивали в зеленых зарослях. Толстопузые желтые и коричневые лягушки метались над фигурками божков.

- Ай! - воскликнула Почтенная мать, прижимая руки к груди и мгновенно забывая об опасности. - Это же точь-в-точь моя деревня! А вон дом моего отца! А вон в той роще мы резвились…

- Значит, ты не сильно будешь страдать, - заметил Рэй. - Ибо отныне быть тебе желтой рыбой, безмолвной и слабой.

Наверное, Почтенная Мать и не заметила, как обернулась в толстую круглую рыбу и затрепыхалась в ладонях Рэя. Он аккуратно погрузил ее в воду, и она заметалась, как безумная, меж прозрачными стенами аквариума.

- Я даже подарки тебе буду дарить, - заметил Рэй, щедро сыпанув пригоршню жемчугов и разноцветных драгоценных камней в воду. - Все, что пожелаешь. Только уже не буду слышать глупости, которые ты говоришь.

Желтая рыба металась в прозрачной воде между падающими в песок драгоценностями, и в ее рыбьих круглых глазах читался ужас.

- Ничего, - хладнокровно заметил Рэй, отирая руки. - Если поумнеешь, я верну тебе человеческий облик. Так что все зависит от тебя.

***

Башню окружали тучи.

С тех пор, как умер Птицелов, Алан оставался в своих апартаментах, будто прятался в этих грозовых облаках, в вечно ворчащем громе и сполохах молний. Он будто бы подсознательно это делал. Оставался в том времени, когда к нему такой же грозовой ночью явилась Мэл и позвала за собой.

Он не поверил ей.

Он помог спасти брата и раздавит эту гадину, Птицелова, но не поверил в искренность слов Мэлани.

- Любящая женщина скажет что угодно, - заметил Алан, безразлично вращая в пальцах бокал с виски и рассматривая игру света в янтарной жидкости, - лишь бы спасти любимого человека. Не станем пользоваться вынужденностью ее положения… не станем…

Лифт он замкнул на ключ. Чтобы она больше не смогла подняться к нему. Чтобы не смогла снова произнести каких-то неправильных слов, жалея его и обманывая. Чтобы не пробовала больше помирить их с братом.

- Мы не ссорились, - рокотал голос Алана, стремительно погружающегося в опьянение и оцепенение, которое приносило ему успокоение и облегчение. - Поэтому не стоит нас сводить лицом к лицу.

В соседней комнате, за тонкой перегородкой,  была секретарша. Алан слышал, как она ходит, отыскивая нужные ему документы, как она пьет кофе и отвечает на звонки.

Красивая женщина. Самая красивая, которую можно найти в этом городе. Лицо его приемной. Неглупая, стильная. Аппетитная.

- Такая нежная, - рокотал Алан, прищурившись от сигарного дыма. - Такая…

Алан жаждал женщину, но не спешил ее позвать. Ему казалось, что на нее он смотрит как на жертву, которую хочется растерзать. Искусать. Истрепать. Выместить на ней жажду крови…

Вероятно, ей даже понравится его жадная жестокость. Не понравится - так все равно будет хвастаться, что шеф прижал ее. О чувствах девушки Алан думал сейчас меньше всего.

- Иди сюда, - гипнотизируя взглядом дверь, чуть слышно рычал Алан. - Иди…

Вот и с призывом этим он развлекался. Приманивал женщину, которая сейчас, несомненно, ощущала легкое беспокойство от направленной на нее магии.

Девушка за дверью стала беспокойной. Алан слышал, как она нерешительно покашливает за дверями, не отваживаясь зайти к нему. Но ее ладонь уже лежала на ручке двери, и Алан посмеивался, предвкушая то, что сейчас произойдет.

- Давай, иди, - посмеиваясь, шептал он, гипнотизируя горящим взглядом двери. - Иди…

- Это сможет заменить любовь?

Алан поперхнулся, закашлялся от дыма, расплескал на бумаги виски и обернулся к панорамному окну. Он нарочно сидел к нему спиной все это время, запрещая себе надеяться, запрещая  высматривать в грозовых облаках голубые крылья…

Мэлани стояла ровно на том месте, где его воображение рисовало ее много-много раз. Промокшая под проливным дождем, в тонком платье, облепившем ее тело…

- Зачем ты здесь? - глухо произнес Алан, не в силах скрыть того, что его голос дрожит от радости.

- Поговорить, - ответила Мэлани, разведя руками. - Оставь девушку в покое. Я не позволю ей и пальцем тебя коснуться, потому что ты мой.

- Ну, что же ты молчишь? Ты не рад мне? Ты не ждал меня? Не говори, что не ждал. Я слышу, как бьется твое сердце.

Алан не знал, о чем говорить с Мэлани. Он был рад, но что-то внутри него говорило - не тронь, не подходи, не верь… Хотя это была его Мэлани, его голубая птица…

Она неспешно обошла его кругом, разглядывая, и Алан вздрогнул, сбросил наваждение.

- Я рад тебе, - хрипло ответил он. - И благодарен. За Рэя. Мой брат жив - это стоит дорогого. Ты вовремя позвала меня. Мы вместе смогли остановить это зло…

Сказал - и осекся,  потому что это не те слова, которых ждала Мэл, не те, какие нужны были сейчас.

- Это все, что ты хотел мне сказать? - печально произнесла Мэл. - Все, что ты нашел в своей душе для меня? И ни слова о том, что разлука тяжела и невыносима? Ни слова о том, что ты не можешь забыть меня, как бы ни старался? Ни слова о том, что тебе всюду мерещится мой призрак, и что ты ищешь меня в толпе взглядом?

Мэлани оказалась близко-близко, она стояла прямо перед Аланом, почти касаясь его, и он с трудом удержал себя от того, чтобы прикоснуться, всего лишь прикоснуться ладонью к ее золотым волосам.

- Ты не скажешь мне о том, - продолжала Мэл, - что все время вспоминаешь нашу поездку, наш первый раз. Ты был смелее, Алан. Ты чувствовал, что тебя влечет ко мне, хотя вез меня для своего брата. Поэтому ты взял меня первым. Не удержался. Потому что ты нашел меня для себя. Не для Рэя. И сейчас ты молчишь, - продолжила Мэл, осторожно касаясь лица Алана, осторожно лаская его, - потому что боишься. Боишься меня; боишься себя. Тебе кажется, что если ты сделаешь шаг вперед, то навсегда пропадешь. Останешься моим рабом навечно, и я буду повелевать тобой.

- А разве это не так? - простонал Алан, прижимая ее ладонь к своей щеке, закрывая глаза и растворяясь в этой немудреной, но такой желанной и долгожданной ласке.

Он сдался.

Подобно Рэю, он ощутил на своей шее невидимый ошейник, который давил, не давая ему вздохнуть, и он сам покорно позволил его на себя надеть. Знал, что это шаг в пропасть - и позволил пленить себя, за краткую ласку, за теплую ладонь, прижитую к его щеке…

- Конечно, это так, - ответила Мэл. - Но только и я буду принадлежат точно так же. Уже принадлежу. Не покину и не предам.

- А Рэй? - ревниво произнес Алан.

Одного касания ему было недостаточно, мало! Он целовал ласковую теплую ладонь, обнимал женщину, гладил ее спину, ощущая под рукой дрожь. Мэлани промокла насквозь, ей было холодно, и он хотел согреть ее, растереть ее кожу до красноты, накрыть собой.

- Рэй и ты, - ответила Мэл. - Это одно целое. Для меня вы - одно целое. Я не могу без каждого из вас. Я люблю вас одинаково, Алан. То, что я люблю Рэя, не означает, что я не люблю тебя. И отталкивая меня, ты делаешь мне больно. Нестерпимо больно.

- Ведьма! - с мукой в голосе простонал Алан.

- Да, - ответила Мэл. - Твоя Ведьма. Рэй говорит, что это самое прекрасное чувство, которое только может родиться на свете - любовь между драконом и его Ведьмой. Когда ему подчинишься, нет никого, кроме влюбленных. Тогда, только тогда чувствуешь себя единым целым… Помнишь, ты хотел стать со мной единым целым, чтобы спасти брата? Отогреть его? А самого себя ты спасти не хочешь? Хочешь, чтоб огонь сожрал тебя изнутри?

Алан не ответил, потому что не мог ответить. Потому что пил дыхание Мэл, без которой тосковал и медленно угасал. Его горячие руки спешно избавляли ее от мокрого платья и ладони с блаженством разглаживали ее прохладную влажную кожу.

И Рэй, выступивший из темноты, не показался ему лишним. Его появление не царапнуло больно ревностью. Алан словно иначе посмотрел на брата; ему казалось, что он видит самого себя в зеркало. В зеркальном отражении мужчина неспешно стаскивал с плеч промокшую под дождем сорочку и смотрел, проникая взглядом в самое сердце.

Когда-то ведь они были единым целым?..

Мэл стащила с Алана одежду, уложила его на кожаный диванчик для посетителей - чуть скрипнула кожа под опустившимися на него разгоряченными телами. Она легла, прижалась к Алану прохладной грудью, отогреваясь об его жар, целуя Алана, а Рэй, склонившись и откинув с ее спины ее длинные влажные волосы, оставил горячий поцелуй на ее коже, высоко, почти у самой шеи.

Он расположился у Мэл за спиной, уселся, обхватив бедра лежащего Алана ногами. Движения его были неторопливы и плавны. Поднял Мэл, откинул ее себе на грудь, чуть удерживая ее ладонью за подрагивающее от прерывистого учащенного дыхания горло, заставил выгнуться ее грудью вперед, к ласкающим ладоням Алана. Мэл в перемешивающемся холодном свете вспыхивающих молний и теплом - от настольного светильника, - была прекрасна, как выточенная из драгоценного хрусталя статуэтка.

- Смотри, - произнес Рэй, все так же удерживая Мэл, - она вся твоя. Ее грудь ждет твоих рук. Разве нет? Я держу ее, держу для тебя. Мы вдвоем будем решать, сколько она получит ласки и любви. Мы будем решать, когда достаточно. Она наша. И всегда такой будет.

Ладони Алана скользили по прохладному телу женщины, поглаживали груди, щекотали соски, ставшие маленькими и жесткими от холода и чувствительной ласки. Мэл извивалась и стонала, прижимаясь раскрытым горячим лоном к члену Алана, и он чувствовал, как женщина становится все горячее и все влажнее там, между ног, пока он ее ласкает и гладит. Он медленно массировал ее соски, чуть вдавливая их чуткими пальцами в мякоть груди, и Мэл, все так же удерживаемая Рэем, извивалась и нетерпеливо терлась о встающий член Алана, виляя бедрами.

Пальцы Алана, прочертив атласно заблестевшую полосу на коже Мэл, скользнули с ее груди на живот, обведя приятную округлость женского тела, а затем забрались меж ее ног, легли на самое чувствительное, горячее местечко. Мэл взметнулась, но Рэй, целуя ее, не позволяя ей выкрикнуть ни слова, принудил ее оставаться на руке Алана и принимать его ласки.

Рука Алана двигалась, лаская женщину; Мэл глухо стонала, извивалась и дрожала всем телом, а Рэй будто бы пил каждый звук, вырывающийся из ее горла. Рука Алана жестко ухватила Мэл за талию, пока он ласкал ее - долго, до криков, до беспомощных животных стонов, - и Рэй отпустил ее, позволил улечься на грудь Алану, чтобы именно ему достался поцелуй ее дрожащих губ вместе с последним, самым сладким и самым беспомощным оргазменным стоном. Язык Алана проник в ее рот, лаская ее язык, и Мэлани в сладком безумстве запустила ноготки в его волосы, приникая к любовнику, прижимаясь крепко-крепко, будто желая слить воедино ритмы их сердец, перемешать кровь и раствориться друг в друге.

Тело Мэл пылало в руках Алана, бедра ее дрожали под ладонями Рэя. Тот склонился над ее спиной, исцеловывая, оставляя дорожку теплых прикосновений от лопаток и ниже, ниже, до самой поясницы. Его пальцы то поглаживали Мэл меж ягодиц, то ныряли в ее истекающее соком лоно, и она чуть заметно вздрагивала.

Рэй приподнял ладонями округлые ягодицы Мэл, и член Алана скользнул в тело Мэлани, вызвав у женщины полный удовлетворения вздох. Алан, обхватив женщину, целовал и целовал ее, подавшись вперед, погружаясь в ее сладкое, желанное тело. Его движения в ее теле были неспешными, глубокими, и она вскрикнула, когда руки Рэя подхватили ее, заставили сесть, принять в себя член Алана глубже.

Рэй целовал ее разгоряченный, возбужденный рот, ласкал Мэл языком, заставляя ее двигаться на члене Алана быстро и сильно, изнывая от наполняющих ее обжигающих ощущений.

- Смотри, - хрипло шептал Рэй, и его глаза сверкали золотом над плечом Мэл, - разве ты подчиняешься ей? Нет; она тебе.

Рука Рэя скользнула между разведенных ног Мэл, пальцы нашли горящую желанием точку и принялись поглаживать ее, отчего женщина раскричалась, насаживаясь на член Алана яростно, сильно, нетерпеливо виляя бедрами.

Алан снова притянул ее к себе, уложил себе на грудь. Пальцы растянули ягодицы Мэл, и член Рэя скользнул между ними, чувствительно лаская сжавшееся пятнышко ануса.

Движения обоих братьев были неторопливые, словно ритуальный танец, поцелуи и ласки уносили Мэл в небытие, прекрасное и наполненное наслаждением. Она выгибала поясницу, подставляясь под вкрадчивые поглаживания члена Рэя, и постанывала, уже желая его в себя.

Словно уступая ее немым мольбам, Рэй склонился над ней, прижался плотнее обжигая горячей кожей. Но член его нажал не сзади, а рядом с членом Алана, на промежность, и Мэл ощутила, как в ее лоно проникает второй член, растягивая ее, топя ее в остром удовольствии, наполняя ее тело так, что и дышать-то страшно.

Она вскрикнула, попыталась вывернуться, но Рэй ей этого не позволил. Он обхватил ее, вжался в ее мягкие ягодицы бедрами, заставил ее трепещущее тело принять его целиком.

- И детей наших, - выдохнул Рэй, - она будет носить вместе. Так же, как носила мать нас с тобой.

Мэл дрожала, зажатая меж горячими мужскими телами. Ее лоно было наполнено через не могу, натянуто туго на два члена, которые теперь то двигались в ней синхронно, словно один огромный член, то по очереди, лаская ее бархатное чувствительное донышко и ныряя в самую чувствительную глубину.

Мэл кричала, сходя с ума, выгибаясь и млея, пока два дракона двигались в ней, все сильнее и быстрее, все резче, лаская и терзая ее. Она уже не понимала, чьи руки ласкают ее грудь и бедра, чьи губы пьют ее горячее дыхание вместе с поцелуями. Она не могла двигаться; она могла только  покориться и замереть, подчиняясь жесткой ласке и чувствуя, как удовольствие подкрадывается, охватывая все ее тело, до кончиков  пальцев. Она кричала, чувствуя, как ее лоно пульсирует и сжимается на двух членах, и как семя обоих братьев перемешивается в ее теле.

Рэй и Алан целовали ее по очереди, жадно и страстно ласкали ее рот, проникая в него языками, а Мэл только чуть заметно вздрагивала, растворяясь в самых последних, самых сладких спазмах.

Глава 24

Они уснули тут же, втроем на узком диване, сплетя любовно пальцы, обнявшись, переплетя руки и ноги. Как единое целое. Не было неловкости, неудобств. Мэлани лежала между двумя мужчинами и чувствовала обоих как своих. Самых близких и любимых.

Ладони Алана и Рэя лежали на ее животе, чуть поглаживая, и Мэлани, выныривая из полусна, из теплой дремы, вдруг понимала, отчего братья так осторожно и любовно поглаживают ее, и у нее дух перехватывало. Братья посеяли свое семя в ее тело; сделали ее своей больше, чем это возможно.

Она чувствовала себя принадлежащей им полностью, без остатка, так же как они - ей. Они втроем были связаны невидимым, но прочными узами. Мэл слышала, как бьются сердца Алана и Рэя, и они чувствовали биение ее сердца как своего собственного. Они разделили с ней свою жизнь, они сделали свой выбор, предпочтя ее сотням и тысячам женщин. И примирились - сами с собой, друг с другом, с нею, - и нашли покой.

И это грело сердце.

Это ласкало душу и вселяло тихую радость, желание покоя и уюта - в жизни, в собственном сердце, - и Мэл тоже поглаживала свой живот, размышляя, сколько же жизней зарождается в ней сейчас. Две? Одна, от кого-то одного?

За залитым дождем стеклом ярко вспыхнуло, осветив светом всю комнату, и Мэл подскочила, потревожив братьев.

- Что это было? - произнесла она испуганно. - Это была не молния.

Рэй - он лежал с краю, - тотчас же подскочил, отыскивая на полу одежду. Он не сказал ни слова, глядя на пылающее в грозовых облаках зарево, спешно одеваясь, только глаза его горели раскаленными углями.

И Алан, поднявшийся со своего места, тоже понял, что это такое.

- Это Феникс, - произнес он, озвучивая мысли всех троих. - Освобожденный Феникс, прекрасная огненная птица, которой в жертву Птицелов готов был принести весь мир.

- Что ему нужно, - рыкнул Рэй, горящим взглядом хищника отслеживая полет Феникса. Его огромные прекрасные крылья пламенем облизывали края тяжелых туч, и пламя, казалось, пронзало краснеющее небо насквозь, как кинжал пронзает сердце. - Цел остался и свободен - вот и летел бы прочь…

- Он не умеет кормиться сам, - произнесла Мэлани. - Птицелов держал его, как птицу в клетке. Сам подпитывал его красоту и силу. А тут Феникс остался без хозяина - но и без покровителя. Ему нужна наша сила. Дракона, Ведьмы - все равно.

- Откуда ты знаешь?

- Книга рассказала мне это. Это и многое другое.

Феникс подлетел к Башне, так близко, что было видно, как он огромен и мощен. Так же огромен, как дракон, так же силен. Просто река огня лилась за задрожавшими, мгновенно раскалившимися стеклами, огненные перья трепетали на ветру и сжигали кислород, так, что Мэл испуганно ухватилась за грудь, почувствовав легкое удушье и жар, дохнувший ей в лицо от окон.

Ей трудно было ощущать себя… не жертвой, наблюдая полет Феникса, даже несмотря на то, что ее охраняли два дракона. Она чувствовала спокойную силу Алана и кипучее желание задавить огненную тварь - Рэя, но все равно ей было страшно.

- Сейчас, - негромко произнес Алан, следя за тем, как Феникс бьет пламенными крыльями мгновенно вскипающий воздух, и словно услышав его, Феникс толкнул огненными когтями стекло, и оно раскололось в мелкие брызги, водопадом хлынуло на пол.

В лицо Мэл нестерпимо дохнула сухим жаром, она даже отшатнулась, прикрыв руками обнаженную грудь, соски на которой припекло от тяжелого жара. Алан и Рэй заступили ее, закрыли собой, и Феникс, сложив крылья, погас и вдруг разразился удивительно знакомым хохотом.

Таким привычным.

Таким добродушно-липким, как сладкий жирный пирог.

- Хью?! - потрясенная, произнесла Мэл. От изумления она позабыла, что обнажена, и Хью - какой-т новый, незнакомый ей ранее, со странными масляно-голодными, жестокими глазами, - рассмеялся тихим издевательским смешком.

- Неверная жена, - посмеиваясь, произнес он, игнорируя присутствующих здесь драконов. - Я-то думал, ты страдаешь. Стоун ведь сказал, для чего ты ему. Я думал, он будет тебя связывать, истязать и нещадно драть во все дырки. А их двое, оказывается… и не похоже, что ты была сильно недовольна тем, что они трахают тебя вдвоем. Как они, а? Одновременно или по расписанию?

- Что тебе нужно? - вместо Мэл спросил Алан. - Кажется, ты получил свободу. Так лети отсюда и пользуйся ею.

Хью снова рассмеялся, щуря хитрые синие глазки. Вот сейчас, без ошейника Птицелова на горле, свободный, не притворяясь добряком, он был настоящим - мерзким, циничным, эгоистичным и инфантильным в своей слепой жестокости.

«Не видит магических существ», - припомнила Мэл слова Ведьмы, и по коже ее побежал холодок ужаса от мысли о том, что он сделал бы, узнай в свое время, что она - Ведьма…

С ней или с маленькой Алисией.

«Фениксы жестоки. Они не щадят и собственных детей…»

- Я вижу, между вами сплошная идиллия, - произнес он с нехорошим удовлетворением в голосе. - И эта шлюха пришлась вам по вкусу. Поэтому ее оспаривать у вас не стану, - Хью плюнул с презрением, хотя в голосе его Мэл уловила злую досаду. - Ссориться с драконами из-за блудливой бабы себе дороже. Но кое-что вы мне все же задолжали.

- Что же? - поинтересовался Рэй, сужая золотые глаза. Его голос вибрировал и рокотал издевательски, от его звука Хью передернул плечами - видимо, и старого дракона, силу которого ему обещал Птицелов, Хью знал…

- Верните мне мою дочь.

В голосе Хью было дрожащее жадное нетерпение, которое он скрыть был не в силах. Не было ни малейшего сомнения в том, зачем ему ребенок. Алан припомнил, как во время ритуала Нагов Хью, притворившись беспомощным и сломленным, прижимался к медовому камню, и усмехнулся. Если бы у Нагов все вышло, если б они принесли девочку в жертву непонятным духам и богам, вся сила хлынула бы в одно существо и досталась бы тому, кто касался камня - то есть ему, Хью. А сил у окрепшего Феникса на то, чтобы разогнать Нагов, наверняка хватило бы.

- Я заберу ее, - продолжал меж тем Хью, - и будем считать, что мы друг друга не видели и даже не знаем о существовании друг друга.

- Я не отдам тебе дочь! - взвилась Мэлани, и Хью зашипел совершенно по-змеиному, разевая рот словно птица, не умеющая говорить - клюв.

- Ты еще нарожаешь себе щенков! - выплюнул он с ненавистью. - Эти два жеребца не оставят тебя пустой! Будешь раздвигать ноги и вытуживать их ублюдков каждый год! А мне верни мою дочь! Мою! Я ее отец, она моя!

- Нет,- вместо Мэл ответил Алан. - Ты не получишь ребенка, Феникс. Ты не получишь ничего. Надо быть крупный идиотом, чтобы  своими руками подкормить Феникса и отпустить его со знанием того, что в наших руках есть Ведьма - которая, вне всякого сомнения, раздвинет ноги и начнет рожать от нас или драконов, или Ведьм. Все равно. Ты вернешься; когда у тебя кончатся силы, ты к нам вернешься, чтобы предъявить права на что-нибудь еще. Поэтому нет. Ты не получишь ничего. Разве что пару хороших оплеух, от которых у тебя голова отвалится.

Хью от злости просто зарычал, напрягая плечи, сжимая кулаки так, что затрещали на его запястьях рукава. Пламя, крыльями взлетевшее за его спиной, вмиг сожрало его рубашку и раскалило кожу как метал в горниле.

- Это кто и кому раздаст оплеух сейчас, - рычал он, выпуская алые крылья.

- Огнем ты нас не напугаешь, - хищно пророкотал Алан, отодвигая Мэл дальше себе за спину. Рэй злобно рявкнул, огрызаясь, обрастая чешуей. - Камень не чувствует боли и ожогов.

- Камни плавятся и лопаются в вулкане! - выкрикнул Хью, и оба брата, сорвавшись, как по команде, рванули к нему и одним толчком выбили его из окна, уронив пылающий факел вниз, в дождливую ночь.

Каменные и огненные крылья раскрылись одновременно - и сплелись, схлестнулись, мгновенно раскалившись и став одного цвета - алого, как раскаленный металл. Драконы рвали когтями и зубами тело Феникса, а он раскаленным клювом разбивал их чешую, от жара ставшую мягкой и податливой.

Их рев и крик покатился всхлипами эха вдоль облицованной стеклом стены, и Мэл, кинувшаяся к окну и глянувшая вниз, увидела, как в огне сплетаются в последних объятьях рук братьев.

Она выкрикнула от страха и горя и в один момент оказалась нагишом на подоконнике разбитого окна. В ее лицо бил горячий воздух, поднимающийся кверху, развевая ее волосы, сверху с остервенением лупил дождь… Мэл раскинула руки и, не думая ни о чем, прыгнула вниз, вслед за своим врагом и за своими защитниками. Она не знала, сможет ли помочь им справиться с Хью. Но проводить и быть с ними до конца она могла!

***

Феникс рассчитывал напугать драконов, ведь огонь его всегда означал одно - смерть. Но, похоже, драконы что-то знали; знали, что не уйдут бесследно, даже если крылья и тела их сплавятся на Фениксе, превратившись в его саркофаг. И потому, раскаленные, обожженные, они сжимали крылья крепче, катясь вниз, вниз, ниже Башни, в Нижний мир, в темноту и смерть, утаскивая с собой и огрызающегося, дерущегося Феникса, ломая его перья, сдавливая его полыхающую грудь.

Они упрямо стискивали когти на его горячем, как лава, теле, и он, отбиваясь, чувствуя приближение земли каждой клеткой своего тела, кричал яростно и страшно.

- Вы упадете, а - никогда!

Братья, обнявшись, вцепившись раскаленными пастями в крылья Феникса, почти потеряли сознание от жара, и Феникс расталкивал их каменные крылья, извиваясь и теряя пылающее оперение, выбирался из клетки, созданной их крыльями с воплями и клекотом. Дождь кипел вокруг них, но не мог остудить накала. Облако пара застилало взор, обваривало Фениксу глаза.

- Еще немного, еще!..

Сверху раздался птичий клекот и крик, и Феникс краем сознания понял - то Мэл провожает их, голубой птицей кружась над ними.

- Я достану тебя! - клекотал Феникс, бьющийся и освобождающийся. - Я возьму тебя!..

Капля, тяжелая, крупная, изумрудно-зеленая, вдруг упала Фениксу на клюв, и он с изумлением ощутил ее мертвенный холод. Капля с шипением испарилась, а он вдруг сообразил, что не может раскрыть клюв. Тот остыл и превратился в кусок блестящего металла…

Феникс заорал, чувствуя, нет, слыша, как эти капли падают, колотят по мягкой раскаленной драконьей чешуе, впитываются в их кожу, и драконы оживают, словно их объятые болезненным жаром головы поливают холодной водой. Их крылья стали снова жесткими, драконы раскрыли их, и земля перестала приближаться так пугающе скоро.

А Мэл все кружила над ними, роняя изумрудные слезы, и они смертельной морозной тоской сковывали тело Феникса. Братья оживали, а он, бьющийся, вырывающийся, сражающийся, замирал, все больше становясь неподвижным.

Скоро драконы разжали объятья, и Феникс - металлический, почти застывший до неподвижности, - рухнул вниз, на землю, теряя и обламывая перья.

Он покатился по камням, теряя птичий облик. Скулы его саднило, лицо было исцарапано, рука переломана то ли в падении, то ли драконьей пастью. Сердце его бешено колотилось, и ему, ползущему по земле, все еще казалось, что он летит, что мир вокруг него движется с бешеной скоростью. Он цеплялся здоровой рукой и полз, все еще думая о том, что убежит, освободится, спрячется, отлежится, а потом снова придет за девчонкой, но уже когда Мэл будет одна…

Возможно, он произносил это вслух - то, как хочет полакомиться ее силой и плотью. Возможно, он вспоминал, как сладка на вкус человеческая кровь. Но, так или иначе, а шаги идущей за ним Мэл он не расслышал, точно так же, как грозный звон собственного потерянного пера.

Огромное маховое перо удобно легло в ее ладонь, пропело коротко, сверкнув в воздухе и вонзилось в спину Хью, дробя его кости и отыскивая черное полыхающее сердце.

В воздухе разлился сладкий аромат меда, настолько едкий, что Мэл зажала руками рот и нос, чтобы не задохнуться в ядовитой сладости. То, что только что было человеком, сейчас превращалось в камень, гладкий, прозрачный, как капля застывшей смолы. Очертания человеческого тела в его желтой толще лишь угадывались.

Мэл отступила назад и почувствовала на своем теле драконьи жадные лапы. Дракон подхватил свою самку, прижал к своему телу; он был все еще горяч, и Мэлани поняла, как продрогла - под дождем, обнаженная…

- Ты неосторожна, - пророкотал дракон, изогнув шею и заглядывая в ее глаза своими, золотыми и опасными. - Ты теперь должна беречь себя.

- Я буду осторожна, Алан, - пообещала Мэл, прижимаясь к жесткой чешуе и прикрывая глаза. - Летим отсюда.

Алан смолчал. Он тяжело взмахнул крыльями и поднялся в воздух. Над местом, где Феникс пал, он сделал круг, и Мэл видела, как мстительный Рэй, выписывая круги вокруг медового яйца, закапывает его, брезгливо, как падаль, расшвыривая землю мощными драконьими лапами…

Глава 25. Конец

Если б желтые рыбы умели говорить, то Рэй и Алан узнали бы много нового и нелицеприятного о себе и своих умственных способностях в тот день, когда решили жениться на Мэлани. Желтая рыба металась по аквариуму, пуская пузыри и разрушая подводную декоративную деревеньку, сшибая хвостом фигурки Нагов, выточенные из кости,  кусала беззубой пастью стебли подводных растений и даже пару раз всплывала кверху брюхом. Но все ее старания были напрасны.

На невесте было небесно-голубое платье, не скрывающее большого живота. Живота, в котором зрели драконьи дети. Два плода - это Мэл могла сказать точно, безо всяких медицинских обследований. Ночами Алан и Рэй целовали этот живот, оглаживали его тугую округлость ладонями и прислушивались к жизни, бьющейся внутри него. И каждый чувствовал запах своего детеныша.

У маленького оракула Алисии появились две сестрички. Впрочем, и это было предсказано ею. В своих рисунках она изобразила две маленьких девочки.

Когда настало время Мэл родить, они втроем - Мэл и драконы, - уединились в башне, и каждый отец сам принял своего первенца. Его руки первыми обняли маленькое тельце, обоняние ощутило свой, уникальный запах.

- Это две девочки, - дрожащим от радости голосом сказал Алан, укачивая орущий комок на руках. - Драконица и ведьма.

- Тебе, конечно, досталась драконица,- слабым голосом произнесла Мэл. Алан лишь кивнул.

А хитрый Рэй, прижимая к себе своего детеныша, приблизился к Мэл и шепнул ей на ушко.

- Ты сейчас подарила миру две новых жизни, - произнес он. - Смотри, как она похожа на меня; какая красивая… она даже брови хмурит как я.

- Да, - рассмеялась Мэл, рассматривая дочку, затихшую на руках Рэя.

- А вот это, - Рэй освободил одну руку и поднял изумрудную каплю с покрывала, скрывающего тело роженицы, - может дать жизнь тому, что давно мертво.

Мэл стихла. Она сразу поняла, о чем говорит Рэй - о маленьких каменных статуэтках драконов в подземелье Башни.

- Эти слезы ты пролила, когда рожала, - продолжал Рэй. - Трудилась, рождая новые жизни. Эти слезы  - я не скрою, - самые сильные. Самые могущественные. Ими ты можешь покоить себе армии и народы. Все поклонятся тебе и назовут тебя повелительницей.  Но эти же слезы могут вернуть в жизни то, что давно мертво. Детей; женщин. Юных девушек, мечтавших когда-то о любви и танцах. Всех. Ты только должна разрешить.

Мэл думала недолго.

- Если, - произнесла она, - я могу дать больше жизней, чем сегодня произвела на свет, то разве можно сказать «нет»?

- Ты будешь Повелительницей рода Каменных Драконов, - заметил Алан, укачивая орущего ребенка. - Их новой матерью взамен погибших матерей.

- Тогда соберите эти слезы, - велела Мэл.

***

- Где мы, Алан? Почему так темно?

Алан, осторожно обнимая маленького мальчика, шел по подземелью Башни к свету, неясно виднеющемуся впереди.

- В подземельях Башни темно, - заметил Алан, прижимая к себе маленького королевича.- А ты забрался сюда и уснул. Я насилу нашел тебя.

- Не помню, - сказал ребенок, потирая глаза.

- Ну и не надо, - ответил Алан. - Помнишь, ты хотел жить в Башне? Твоя мечта осуществилась. Теперь мы все будем тут жить. Все драконы. Все сестры и братья. Все.

- И мама?

Алан замолчал, пробираясь между заснеженными, опушенными инеем камнями.

- И мама, - ответил он через некоторое время. - Только она немного… другая. Помнишь, она хотела быть самой красивой? Вот, ее мечта теперь осуществилась. Она стала очень красивой. Узнаешь ее теперь?

Ребенок на его руках оживился, его глаза заблестели.

- О, правда?! - воскликнул он. - У нее золотые волосы? Я во сне видел… кажется…

- Да, - подтвердил Алан. - Золотые волосы и голубые…

- Перья!  - подхватил мальчишка радостно, подскакивая на руках Алана. - Она умеет обращаться в птицу счастья!

- Точно, - подтвердил Алан.

Он вышел на небольшой балкончик. Снег хрустел под его ногами. Но маленький королевич не обращал внимания на холод, которым дышали подземелья Башни. Он смотрел наверх, в почти белое небо. В нем танцевали и кувыркались драконы - много-много, и совсем маленькие, и взрослые. Кого-то ребенок узнал и радостно взвизгнул, от нетерпения подпрыгивая на руках Алана.

- А можно мне к ним, поиграть? - спросил он, вертясь от нетерпения в руках брата.

- Конечно, можно, - ответил Алан, раскрывая объятья и выпуская на волю маленького дракончика. - Конечно, можно.

Дракон взмахнул крыльями и взлетел вверх, к бледному солнцу, еще не проснувшемуся и нежащемуся в прозрачных облаках. Там, в вышине, освобожденные от каменной неподвижности, радовались жизни драконы, приветствуя радостно друг друга и снова вдыхая жизнь полной грудью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Конец