Практикантка доктора Соболева

1.

"Ничто так не бодрит по утрам, как истошные вопли роженицы,"- тяжко вздохнув, подумал Сергей Иванович Соболев, зав. отделения патологии беременности, и решил, что кофе ему сегодня уже не надо.

— Так, голубушка, вы когда орёте — не ды'шите. А надо бы наоборот! — мягко, но настойчиво посоветовал Соболев, оторвав сосредоточенный взгляд от наружных родовых путей и переведя его на красную от натуги их обладательницу, — Там уже головка видна, душа моя! Некогда в громогласии упражняться…

Виола Петровна, ассистирующая акушерка, с опаской покосилась на увещевающего роженицу доктора. Её не обманывал ласковый тон и тепло светящиеся глаза начальника. Весь персонал знал стадии гнева зав. отделения Соболева. Если в его речи мелькали следы коммунистической эпохи, значит Сергею Ивановичу что-то не понравилось, если он переходил на дореволюционный сленг- значит Соболев сердится, если же веяло старославянским, то всё! Пиши- пропало- останешься без премии…

— Дышу я, дышу! — облизывая пересохшие губы, возмущенно захрипела роженица, — Сами бы попро…Уфффф!

— Да вниз же, вниз тужься! — возмутилась уже Виола Петровна, всплеснув от негодования руками. Ну, такая схватка пропадает, а!

— Вниз давай, деточка! А то ж ребенка заж… — начала было акушерка, но осеклась под быстрым режущим взглядом Соболева.

Было у Сергея Ивановича одно правило в родах- рожениц он пугать всякими детскими увечьями запрещал, хотя обычно это использовалось повсеместно. Да и Виола Петровна была твердо убеждена, что иногда надо. Вот как сейчас например: девчонка же только щеки пузырем делала и ноздри раздувала. Вон бордовая вся, а толку ноль. Нехорошо…

— Так, подмените… — Соболев быстро уступил место акушерке меж раздвинутых дрожащих от перенапряжения ног, а сам подошел с изголовью родильного кресла.

— Значит вот что, голубушка, — деловитым тоном начал Сергей Иванович, доставая телефон из кармана хлопковых штанов хирургического костюма, — Продолжишь в лицо тужиться- глаза из орбит вылезут и кровоизлияние будет…

— Правда- правда… — утвердительно закивал зав. отделения в ответ на направленный на него недоверчивый взгляд.

— Показать? — и не дождавшись согласия пациентки, начал быстро листать галерею в своём смартфоне, желая успеть, пока роженицу не скрутило очередной схваткой.

— Вот!

Соболев с победным видом ткнул экран в нос пациентке. Глаза той и правда медленно полезли на лоб. Виола Петровна же незаметно закатила к потолку свои. Ох, уж эта уникальная методика заведующего, цинично уверенного в том, что страх за ребенка женщин дезориентирует, а страх за собственную внешность — мобилизует. У роженицы меж тем от увиденного в телефоне врача начала заметно отпадать челюсть, а бордовый цвет лица уходить в нежно- зеленый.

На самом деле Сергей знал, что делал, потому что и женщин он тоже знал. Слишком хорошо. Так хорошо, как может знать только человек, проводящий с ними практически всё время своего бодрствования и наблюдающий их в самых разных, а порой и экстремальных ситуациях. И, как любой мужчина, чересчур часто сталкивающийся с противоположным полом, Соболев женщин не то, чтобы не любил, но, скажем так, видел все их слабости и недостатки без прикрас. Без того романтического флёра, так помогающего мужчинам влюбляться в юности. Именно поэтому Сергей уже давно не влюблялся — в последний раз лет десять назад в свою теперь уже бывшую жену, как оказалось, ту ещё суку. После неё в сердце Соболева было так же пустынно, как на поверхности Марса, что в общем тридцатисемилетнего Сергея Ивановича более чем устраивало. Потерять способность проникаться всей этой розовой чушью, и в итоге сохранить нервные клетки, время и кошелек- был лучший подарок его бывшей женушки.

— Меняемся, — скомандовал акушерке Соболев и со скоростью, достойной гоночного болида, занял своё место меж разведенных бёдер роженицы.

— Ну, дорогая, поняла? Вниз! — Виоле Петровне оставалось только закрепить полученный результат после демонстрации впечатляющих фотографий из коллекции доктора, — Вдооох…. Давай, подбородочек к грудиии…таааак…

Короткий кивок вмиг поменявшегося в лице Соболева подсказал акушерке, что дело пошло. В паре с заведующим женщина работала уже как пятый год, и они давно без слов понимали друг друга.

— Ещё- ещё- ещёеее… — увещевала ободренная успехом Виола Петровна. Так глядишь, и позавтракать со всеми в ориданоторской успеют. Катерина, кажется, дор блю принесла…

Заходил в ординаторскую Сергей с опаской. Катерина, старшая медсестра, с утра обмолвилась, что ждёт его сегодня сюрприз, а на его удивленный взгляд заговорщически подмигнула. На вопрос " какой" ничего не ответила и лишь расплылась в предвкушающей улыбке. " Больно хищный вид у вас, Катя," — сощурился на это Соболев, но от дальнейших расспросов его отвлекли дикие вопли в третьей родилке.

И вот сейчас, когда дело было сделано, чуял Соболев, приближаясь к месту отдыха персонала, что подкрадывается к нему какой-то лютый пипец. А инстинкты Сергея редко подводили.

— Здрасьте, дамы, господа, — Соболев окинул быстрым взглядом присутствующих, кивнув всем разом и никому в отдельности.

— Здраааасьте, СерИваныч, — нестройный вялый хор подчиненных говорил о том, что видеть его рады, но прожевать бутерброды важнее.

Сергей бодро пожал протянутую руку Федора, тоже акушера- гинеколога, потянулся к руке Николая Ильича, анестезиолога, и замер, упершись глазами в трёх незнакомых девиц, жмущихся друг к другу на кожаном диванчике, как мокрые воробышки на высоковольтном проводе.

— Тааак, — протянул Сергей, очень уж не любящий чужих на отделении.

У него тут родильня, а не богадельня, в конце концов. Сирым и убогим, а также просто знакомым в ординаторской делать нечего. Непонятная троица дружно испуганно ойкнула и захлопала тремя парами накрашенных ресниц, создавая легкий ветерок в помещении. Отвечать на его немой вопрос "ху из ху" никто из них, похоже, так и не собирался. Соболев нахмурился сильнее. Мало того, что незнакомые, так и ещё и недалекие какие-то барышни.

— Вот! — вмешалась в немую сцену старшая медсестра Катерина, подскакивая со своего стула и сверкая азартом в чёрных глазах, — СерИваныч, наши новые ординаторы! С кафедры прислали!

Нееет. Сергей, не сводя глаз со с виду не очень сообразительной троицы, тяжело осел на подлокотник кресла, занятого Федором. Уже? Ой, как не надо…Как не надо, мать твою!!!Лееень….

— Знакомьтесь, — излишне весело вещала Катерина, наслаждаясь горем на лице заведующего, — Люба, Нина, Тоня.

Девчонки по очереди словно в замедленной съемке кивали, отзываясь на свои имена и продолжая кроликами взирать на удава- Серегу.

— Кого брать будете, СерИваныч? — доверительным тоном поинтересовалась змея- Катя.

— Что? — не сразу понял Соболев, раздумывая, ну вот зачем, спрашивается, сразу три! И все бабы!!! Он что? Царь Салтан?

— Вы же обещали Зое Михайловне, помните? — сладко запела Катерина, усугубляя его мучения, — Ординатора хоть одного под крыло себе взять….Нуууу?

Старшая медсестра широко повела рукой в сторону хлопающих глазами ординаторок, словно пекарь, показывающий на прилавке только что испеченные булочки.

— Кого?

Сергей в ответ на это натурально подвис. И правда…Кого…Брать будем?

Соболев задумчиво почесал щетинистый подбородок, осматривая исподлобья предложенный ассортимент личных "Пятниц". Блондинка, брюнетка и рыжая. Какой-то больничный вариант " Виагры" получается… Видно, что Зоя Михайловна постаралась. Или постебалась, что в данном случае не имеет принципиальной разницы. Он бы мог поддержать игривое настроение глав. врача и оформить под себя всех кандидаток разом, вот только это не сауна. Он-то и с одной связываться не горел желанием, не то, что с тремя…

Та-а-ак, divide et impera (разделяй и властвуй- лат.), надо оценить "щенят" по отдельности. Первой пасмурный взгляд заведующего на себя перетянула рыженькая. Что было не удивительно: яркий, но благородный медный оттенок её волос невольно заставлял размышлять — свои или нет, симпатичное молоденькое лицо, нежная бледная кожа, большие зеленые глаза, пухлые пошлые губы…И приглашающая игривость во взгляде. Соболев поморщился- сразу нет! Не то, чтобы он был так уж против шашней на работе — в конце концов с его образом жизни это были единственные шашни, которые он мог себе позволить. Но кандидатки на временный интим проходили строгую фильтрацию по нескольким принципиальным для него пунктам. Они должны были быть крепко и безнадежно замужем, они точно не должны были быть излишне заинтересованы в дальнейшем развитии событий, а ещё им должно было хватать серого вещества не представлять себе это развитие во время долго тянущихся суточных дежурств. Рыженькая точно не подходила ни под одну из этих установок: кольца нет, взгляд как у малолетней пираньи, почуявшей каплю крови, а в расширенных зрачках уже пляшут гости на их скорой свадьбе. Нет, спасибо….

Придирчивый взгляд заведующего заскользил дальше… Брюнетка. Тут Соболев слегка оживился. Девушка точно принадлежала к другой национальности и иной религии. Смоляная коса была скромно загнана под платок, черные миндалевидные глаза усиленно сверлили пол, тонкие ручки как у первоклашки покоились на острых коленках, а на одном из пальцев тускло сверкало массивное обручальное кольцо.

Это Нина, наверно…Возможно…подойдёт… Эта точно зажимать в коридоре не будет…Зато будет нормально выговаривать его отчество в отличие от некоторых, а то от СерИваныча уже глаз дергается, и с радостной покорностью переписывать истории болезни… Соболев неожиданно почувствовал что-то вроде душевного подъема от вырисовывающихся перспектив — очень уж драконила его вся эта бесконечная писанина, и окликнул тупящую в пол брюнетку.

— Нина, да? Вам лет сколько? — может у женщин такое и не спрашивают, но Соболев не как у женщины интересовался. Просто больно молоденькая была девушка на вид. Вдруг вундеркинд какой-нибудь пятнадцатилетний, а вундеркинда для переписи историй ему было не надо…Тем более в цветущем пубертатном периоде…

Брюнетка крупно вздрогнула всем телом, будто сунула пальцы в розетку, и подняла на него испуганные, как у олененка Бемби, глаза.

— Мне? — сипло выдавила из себя девчонка.

— Нет, забудьте, — пробормотал Соболев, отмахиваясь.

С такой пугливой барышней с собой нашатырь всегда носить надо, а у него карманов лишних нет. Настроение испортилось. Что ж так сложно то, а? Может, привыкнет…Ладно, вернемся к робкой лани, если с последней всё ещё хуже.

Соболев перевел уже мало чего ждущий взгляд на блондинку и невольно замер, всретившись с ней глазами. Девушка, точнее, уже женщина, смотрела прямо и с потенциальным уважением, но без намека на игривость. Открытое круглое лицо, мягкие, но выразительные черты, на в меру полных губах застыла едва заметная полулыбка. Примечательное лицо. Вызывающее доверие у собеседника и какое-то странное, щемящее желание вывернуть душу и рассказать все, что наболело. По-простому поплакаться. Желательно вот прямо на этой точно мягкой груди. Соболев сморгнул, пытаясь избавиться от совсем неуместных образов. Для акушерки, конечно, идеальное качество…Быстрый взгляд на руки- кольца нет…Не носит? Почему-то сложно было представить её не замужем. Даже без троих детей сложно. От последней кандидатки буквально веяло уютом, борщем, детьми и пирожками. Этакая славянская богиня плодородия, всем своим видом уверяющая, что родит и выкормит здоровое потомство.

— А вам сколько… — запнулся, думая Тоня или Люба.

— Люба, — подсказала "богиня борща" волшебным грудным голосом.

Ох…ещё хуже…

— Люба, — повторяя, нахмурился Сергей.

Он не мог решить, готов ли целыми днями слушать на работе этот густой будоражущий тембр из "секса по телефону". Впрочем, учитывая темы, которых они будут касаться, возбуждающий эффект должен быстро сойти на нет. Уж больно не вяжется с анализами и патологиями.

— Мне тридцать пять, Сергей Иванович, — спокойно и с достоинством ответила Любовь. Соболев сощурился, сканируя кандидатку. Нет, кокетства точно не было.

— Замужем?

По миловидному лицу Любы пробежала едва заметная тень, но она быстро смахнула её мягкой улыбкой.

— В разводе.

Сергей выдохнул. Кажется, понятно. Из этих, из обиженных. Что ж…Ему даже на руку…

— Как-то поздно для ординатуры, Люба, — сам поморщился от столь некорректных вопросов, но должен же он знать, кого подпускает к своим историям. Тут абы кому не доверишься.

Любовь на секунду поджала нижнюю губу, намекая, что черту дозволенного он по её мнению все-таки переступил, а потом снова вернулась к своей дежурной приветливой улыбке.

— "Не стыдись учиться в зрелом возрасте: лучше научиться поздно, чем никогда"- процитировала она своим голосом, которым лучше бы рассказывала про то, как собирается снять с себя медицинский халат.

Брови Сергея радостно и слегка удивленно взлетели вверх. О, Эзоп, ну надо же…

— А по батюшке вас как, Люба? — уже благодушно поинтересовался Соболев.

— Павловна.

— Значит так, Любовь Павловна. Вы мне, кажется, подходите. Беру.

2.

Заведующий Любе сразу не понравился. Хамло какое- то, прости Господи…Она таких не любила. Будто лошадь выбирал в базарный день. Он бы ещё зубы попросил показать- Люба бы ни капли не удивилась. В противовес Соболеву Любовь Павловна Вознесенская отличалась прекрасным воспитанием и умением держать себя в руках. Поэтому она лишь скупо вежливо улыбалась, мысленно с наслаждением матеря этого чёрт знает что возомнившего о себе местного божка. Унизительно. Лишь бы не её взял. Хотя зачем она ему? Взрослая, не худая женщина с критическим мышлением. Таким самовлюбленным мужикам кого бы помоложе да чтобы смотрели с придыханием и намеком на свои размытые моральные принципы. Так что ходить за заведующим хвостом рыжей Антонине. Она вон уже и на диване спокойно удержаться не может — ёрзает. Трусы наверно жмут, да и вообще на мокром сидеть неудобно…

Снисходительно фыркнув и рассудив подобным образом, Люба подуспокоилась, чувствуя себя в безопасности, и начала незаметно разглядывать присутвующий в ординаторской персонал. Её коллеги по несчастью, другие ординаторки, Любовь Павловну мало занимали. Она про них сразу и многое поняла, а мелкие детали выяснить ещё успеет.

Больше всего Любу интересовали взаимоотношения в уже сложившемся коллективе, в который предстоит вливаться. Найти своё место, не наделав ошибок, — вот её первостепенная задача. Больница считалась одной из лучших в городе, и Люба рассчитавала здесь прижиться.

Первым делом она поняла, что Соболев, несмотря на свою вопиющую и похоже уже привычную всем бестактность, пользуется у коллег неоспоримым уважением. Но он всё-таки начальство и, скорее всего, как врач — настоящий профессионал, иначе заведующим бы не был. А в больнице со всеми её критическими ситуациями профессионализм часто ценится гораздо выше человеческих качеств. Так что достаточно лишь слишком часто не срезать премии, и благосклонно относиться к тебе будут. Несмотря на хамство…да… Тем более ведь есть разница, кто и как тебе хамит. Был бы Соболев не двухметровый красивый подтянутый мужик, а какой-нибудь пухленький плюгавый старикашка, то, может быть, старшая медсестра Катерина и не тянула с таким восхищением "СерИваныч".

Как он терпит, кстати? Ужас…Сер… Хер…Люба расплылась в улыбке сильнее, сверкнув глазами, и усилием воли подавила в себе ненужное веселье. Вот только из головы новая вариация имени-отчества заведующего выходить никак не желала, распеваясь на все лады. Так громко и задорно, что Люба чуть не пропустила момент, когда Соболев обратил наконец своё пристальное внимание на неё. Вовремя отвести взгляд от неожиданности не получилось, и Люба застыла, прямо смотря в светло-карие глаза Сер-Хер-Иваныча…

Да что ж он такой…породистый…Господи… Дыхание помимо воли сбилось, по телу прокатился мягкий жар и мешающей думать тяжестью осел внизу живота. Это всё от нерегулярной половой жизни, Любовь Павловна. Говорила тебе Зойка- скачай тиндер…И смотрит как…Будто душу чайной ложкой ковыряет…Ох, жарко…

Люба моргнула, прогоняя наваждение, и постаралась вспомнить, что заведующий — хам. Впрочем, он ей в этом и сам отлично помог. Сначала Соболев с невозмутимым видом поинтересовался, сколько ей лет и замужем ли она. А потом, глазом не моргнув, сообщил, что для ординатуры Люба, мягко говоря, старовата…Нет, чисто технически Любовь Павловна всё понимала, но женщина в ней мстительно сощурилась и пообещала это припомнить. А внутренняя женщина в Любе была очень сильна.

И задета…

Красивый мужчина, примерно её ровесник, при всём отделении назвал её старой…Если, когда она встанет, Соболев ляпнет, что она ещё и толстая, она месяц будет плевать ему в чай…

Успокоившись от подобной перспективы, Люба расплылась в ещё более мягкой улыбке, думая, ну какой же заведующий козёл…И чуть не вывихнула челюсть, пытаясь сохранить эту чёртову улыбку на лице, когда услышала невероятный Соболевский вердикт: " Вы мне, кажется, подходите. Беру!"

Соболев со всё возрастающим любопытством наблюдал, как вполне себе искренняя улыбка на лице у избранной ординаторки превращалась в застывший пластмассовый оскал. Черные зрачки Любы постепенно расширялись, поглощая радужку и делая направленный на него взгляд бездонным. Сергей работал с людьми, а потому умел считывать их эмоции достаточно хорошо. Любовь Павловна вот например очевидно была не рада оказанной ей высокой чести. И Сергей искренне не понимал почему…Рыжая Тоня вон рядом взвыть была готова от расстройства, что выбрали не её. Да и Нина точно была бы счастлива. Может хлопнулась бы в обморок и переполошила бы всю ординаторскую, но счастлива бы была определенно.

А эта…

Вы только посмотрите на неё…В ореховых Любиных глазах, просверливающих его насквозь, плескалось отчетливое предложение подумать получше, и Соболева это неожиданно задевало за живое. За мужское живое, если уточнять. Будто она не с заведующим время проводить не хотела, а именно с ним, с Сергеем. Но не знала как повежливей отказать. И морально готовилась к так себе компании. Но…

Но это же, простите, абсурд!

Он её как женщину никуда и не звал. Да даже не собирался. Более того, и выбрал-то только потому, что не соберётся не при каких обстоятельствах…В обозримом будущем…Да…Только вот теперь назло захотелось…Нет, не позвать, конечно. Но вытравить эту досадливую обреченность из ореховых лучистых глаз точно. Чтобы Любовь смотрела по-другому…Как…Ну, как Тоня будет перебор, а вот, допустим, в меру кокетливо- игривый взгляд старшей медсестры Катерины Сергея вполне устраивал. Так и работать веселей, и самолюбию приятней.

Вот если бы свалившаяся ему на голову Любовь Павловна так посмотрела…

От одной лишь этой мысли Сергей испытал жаркий прилив адреналина и почувствовал, как внутри радостно стряхивает с себя толстый слой пыли давно не используемый охотничий инстинкт. Конечно, вряд ли Любиного запала хватит надолго. Разведенная полненькая женщина за тридцать с неприступным бастионом в голове Сергея не ассоциировалась ни при каких обстоятельствах. Но дня три он ей мысленно, так и быть, дал. На смену взгляда. Дальше заходить Соболев категорически не планировал. Незачем.

"Ну что, Серый, за три дня управимся? Должны…"- подначил сам себя заведующий и расплылся в обаятельнейшей хищной улыбке, адресованной ничего пока не подозревающей жертве. Плечи Сергея сами собой развернулись шире, взгляд вспыхнул, настроение скакнуло вверх, и внутренние часы сбросили махом лет пятнадцать. Он так давно даже не пытался флиртовать, что сейчас от одной этой идеи по телу туда-сюда прокатывалась мелкая приятная дрожь. Главное — не переборщить. Только по уши влюбленной ординаторки ему и не хватало… С этим условием задача становилась сложнее, но тем ещё интересней.

— Так, Люба, — Сергей подскочил с подклокотника кресла Федора, не в силах больше спокойно усидеть на месте. Нахлынувший азарт бурлил в нём забродившим вином, — Вы уже кофе допили? Пойдёмте.

— Куда пойдёмте? — недоверчиво сощурилась Любовь Павловна, и не думая вставать.

— В мой кабинет для более тесного знакомства, — ласково отрапортовал Сергей, довольный легкой двусмысленностью своего предложения.

Катерина хихикнула, Федор хмыкнул, Виола Петровна по своей привычке закатила глаза, а вот Любовь как-то не оценила и только улыбаться перестала. Демонстративно не торопясь, поставила почти пустую уже кружку на стол и медленно встала, оправляя узкие хлопковые штаны зеленого медицинского костюма. Вернее, они может и не были узкими изначально, да и вставала она не факт, что так уж медленно, вот только Сергею почудилось, что он просматривает замедленную съемку. Вот Любовь Павловна грациозно выпрямилась, откидывая пшеничную косу за спину. Вот развернулась, демонстрируя себя сзади, и наклонилась, чуть прогнувшись в пояснице, чтобы забрать в подлокотника диванчика свой телефон, который позабыла.

Вот это жопа…

Соболев подвис. С виду прямо крепкая, и круглая, и…Взгляд заведующего намертво прикипел к маячащей перед глазами пятой ординаторской точке. Сергей попытался его отодрать, но лишь боковым зрением заметил, что Федор тоже пялится. А если не он один, значит можно продолжить и ни в чем себе не отказывать…

На фоне узкого от природы плечевого корпуса и достаточно выразительной талии бедра у Любовь Павловны и правда были примечательные. "Рабочие"- помимо воли вынес вердикт Соболев. И вздрогнул, стряхивая наваждение, когда Люба резко развернулась и перехватила его поплывший взгляд.

3.

Ощутив, что ягодицы предательски сильно запекло, Люба резко выпрямилась и развернулась в поисках источника дискомфорта. Нашла…

Ну, знаете ли, Сер-Хер- Иваныч…Совсем уже! Вот только озвучьте свои наблюдения…Вот только…!!!

Любовь поджала губы, возмущенно сверкнув ореховыми глазами, и уставилась на заведующего в ожидании хотя бы намека на раскаяние. Но намека не было. Напротив, помутневший взгляд Соболева медленно заскользил выше и уперся в виднеющиеся в вырезе хлопковой кофты Любины ключицы, мешая ей нормально дышать. Люба с трудом протолкнула образовавшийся в горле сухой ком негодования и выдала короткое, но ёмкое.

— Что?

— Ничего, — в ответ невозмутимо улыбнулся Соболев.

Видно было, что его так и подмывало добавить ещё что-то более определенное, но быстрый взгляд на замерших в ожидании коллег, и Сергей сдержался. Только ладонь протянул в приглашающем жесте и чуть в сторону отступил, давая пройти. Люба, одернув показавшийся ей сейчас слишком коротким хлопковый верх медицинского костюмчика, гордо прошествовала к выходу из ординаторской. Соболев след в след ступал за ней. Так близко, что Любе чудилось его жаркое дыхание на собственной шее и затылке. Нежную кожу горячо щекотало, рассылая россыпи микроскопических мурашек по всему телу. "Человек, похоже, о личных границах вообще ничего не слышал,"- нервно поведя плечами, рассудила про себя Любовь Павловна…Нет, она понимала, что, возможно, это профдеформация. Тяжело думать о должной дистанции в общении с малознакомой женщиной, когда целыми днями торчишь между непонятно чьих разведённых ног…Но пока из неё вроде бы новые люди не лезут…

— Сюда, Люб, — низкий бархатный голос Соболева прозвучал у самого уха так интимно, что Люба на секунду вросла в пол, моргнув.

Зря, потому что на поясницу тут же легла обжигающая лапища, якобы подталкивая и направляя. А пара пальцев, конечно, совершенно случайно скользнули ниже и огладили то, что без разрешения хозяйки оглаживать уж точно никак нельзя…Шумно выдохнув, Люба буквально отпрыгнула от вконец распоясавшегося начальника. Нет, так точно не пойдёт!

— Сергей Иванович, простите, но… — Люба заговорила вкрадчиво и строго, прямо смотря заведующему в глаза.

Чтобы у него и мысли не проскочило, что она лишь набивает себе цену. Любовь Павловна таким не страдала. Если мужчина ей нравился, она обычно не стеснялась это показывать.

— Знаете, я очень не люблю, когда посторонние люди меня случайно касаются…Извините, — её вежливый тон лишь чуть-чуть сглаживал бескопромиссность заявления.

Сергей с искренним недоумением воззрился на подчиненную и перевел быстрый растерянный взгляд на свою руку, только что побывавшую на Любиной спине.

— Простите…Я… — он, похоже, и правда даже не заметил собственного жеста. Любе стало слегка неудобно.

— Всё нормально, — она сдержанно улыбнулась Соболеву, сглаживая повисшее напряжение, — Но так…На будущее.

Снова улыбнулась, переступив с ноги на ногу и ощущая всё нарастающую неловкость. Сергей так странно смотрел. Пристально и вдумчиво, будто только сейчас увидел. Люба не выдержала и отвела глаза. Репродукция Рериха за спиной Соболева спасла положение, давая возможность разглядывать её, а не в упор смотрящего на неё мужчину. Фиолетовые горы поплыли перед расфокусированным взором.

— Кхм-кхм… — откашлялся заведующий и нервно провел пятерней по своему стриженному затылку.

— Налево последний кабинет, Люб, — уже серьёзно и тихо проговорил Сергей.

— Ага, спасибо, — еще одна рассеянная улыбка, и Люба быстро пошла в указанном направлении, глухо шлепая своими кроксами по больничному коридору.

А ягодицы всё продолжали гореть… Правда повернуться во второй раз и проверить, куда теперь смотрит Соболев, Любовь не рискнула.

С любопытством озираясь по сторонам, Люба первой перешагнула порог Соболевского кабинета. Сергей открыл перед ней дверь и тут же демонстративно отступил на шаг, показывая, что требование соблюдать дистанцию услышано и впредь будет неукоснительно выполняться.

Вокруг царил что называется творческий беспорядок. Заваленный папками и бумагами стол, темные ничем не примечательные стеллажи, под завязку забитые книгами, потертый, но уютный на вид диван с подушкой и пледом, и небрежно развешанные на стенах медицинские плакаты вперемешку с какой-то любительской мазней. Люба присмотрелась и с удивлением поняла, что это картины по номерам. Насчитала целых пять. Это Соболев что ли рисует? Никогда бы не подумала…Ну надо же! Еще и темы такие…одни цветочки и котики…Мда…

— На картины не смотрите, это у моего друга жена увлекается, — хмыкнул Сергей, проследив за Любиным изумленным взглядом. Прошел к высокому окну и, распахнув одну створку настежь, уселся на подоконник. Мартовская сырая прохлада тут же ворвалась в кабинет, заставив Любу зябко поёжиться.

— Стресс так снимает. У них двойня…Завалила всех уже картинами этими…да…И ведь не выкинешь! — продолжил рассеянно заведующий, хлопая себе по карманам, а потом выуживая из заднего помятую пачку сигарет.

Быстрый взгляд на Любу исподлобья, отчего на его высоком лбу собрались морщины.

— Не против? — и не дожидаясь ответа, Сергей чиркнул зажигалкой, подкуривая.

Люба мысленно закатила глаза. Даже если против, уже не умеет значения, так как всю небольшую комнату моментально заволокло едким запахом табака. Поэтому вместо возражений она поинтересовалась у с наслаждением втягивающего в себя ядовитый дым начальника.

— Почему же "не выкинешь"?

Кривая улыбка, и Соболев выпустил сизое облако вбок сквозь сжатые губы.

— У Елены Сергеевны не забалуешь… — рассеянно пробормотал.

— Но вы присаживайтесь, Люб, что стоите? — резко очнувшись от своих мыслей, Сергей улыбнулся ординаторке тепло и располагающе, облокачиваясь спиной на открытую оконную створку, — Не знаю…Сами найдите куда…

Мужчина скупо усмехнулся, извиняясь за царящий кругом беспорядок, и махнул рукой с зажатой между пальцами сигаретой в сторону диванчика как самого подходящего варианта.

— И давайте поближе познакомимся. Хочу про вас всё знать…

Его чуть прищуренный цепкий взгляд вспыхнул таким неподдельным и, давайте будем честными, льстящим любой женщине интересом, что Люба не выдержала и ответила в тон, забывая про только что отвоеванную дистанцию.

— А если я про вас?

— И вам про меня тоже можно, — благосклонно согласился Сергей, — Только я первый.

4.

— Ну, всё не обещаю…Но спрашивайте, — Люба присела на край диванчика, аккуратно откинув валяющийся на нём плед.

Сложила руки на коленях как прилежная ученица и подняла на Соболева свои мягко светящиеся ореховые глаза. Будто и не отчитывала его только что словно школьника за то, что посмел до неё дотронуться. Интересная женщина…

— Много скелетов в шкафу? — поинтересовался вслух Сергей, глубоко затягиваясь и не отводя от ординаторки прищуренный взгляд.

— Скорее, не хочу греметь их костями на работе, — хитро улыбнулась Любовь Павловна, отчего её лицо вспыхнуло живым очарованием. Но лишь на секунду, так как в следующее мгновение она снова нацепила на себя вежливую отстранённую маску.

Соболев скептически хмыкнул, рассматривая свою собеседницу сквозь выпускаемый сизый дым. А Люба-то оказывается красивая. Той естественной женской красотой, которую по нынешним временам можно сразу и не заметить, уж больно неброская, своя. Но которая неизменно притягивает к себе взгляды, вызывает расположение и накрепко западает в душу. И держится Любовь Павловна хорошо: сидит ровно, смотрит прямо, не кокетничает, ни лишних движений, ни суеты. Плавная вся какая-то…И мягкая… Снаружи. Что внутри — ещё только предстоит узнать…Но как она его отбрила! Посторонний он ей видите ли…Неприятно ей…Посмотрим, Любовь Павловна, посмотрим…Полновата, но как-то это слово на язык не ложилось. Вспомнилось бабушкино "справная", и Соболев криво усмехнулся своей находке в мире эпитетов. Всегда допытывался у ныне покойной бабули что это вообще значит: "справная"??? А вот Любе идёт, прямо липнет к ней. И статная… Да, прилагательные в голову одни старорусские какие-то лезли, забавно.

— В больницах всё равно все друг про друга всё знают, Любовь Павловна. Рано или поздно и ваши шкафы перетрясут, — произнёс Сергей с небольшой заминкой, выплывая из своих рассуждений.

— Не в первый день, — резонно заметила Люба.

Опять скупая, но такая милая улыбка. Она их как награды раздаёт и строго дозированно. Или только ему не хочет побольше отвесить? Они ведь и не знакомы толком, вроде бы нигде накосячить не успел…Подумаешь, на спину руку положил…Уж точно не девочка…С такими бедрами это было бы просто преступление…

— У вас дети есть? — вырвалось у Сергея в продолжение его мыслей раньше, чем он успел подумать. Чёрт. Нетактично как-то. Опять. Чтобы скрыть неловкость покрепче затянулся, щурясь.

Люба хлопнула ресницами, как делала всегда, когда пыталась сохранить безмятежное выражение на лице.

— Да, если вам любопытно. Но я думала, вас мои профессиональные навыки интересуют, Сергей Иванович, а не…это… — сказала спокойно, ровно. Но Соболев опять ощутил себя нашкодившим школьником.

Действительно, нашел что спросить в первую очередь…Значит, есть…И муж наверно…Не от архангела Михаила же у неё…Настроение у Соболева стремительно начало портиться. Дурацкая ситуация, дурацкие игры, и ты, Сергей, тоже дурак…Сидит перед тобой приличная замужняя женщина, терпеливо ждёт распоряжений от нового начальства, вежливо. Всем своим видом показывает, что работать сюда пришла, а не пышным хвостом крутить. А хвост — то и правда пышный оказался… Взгляд так и липнет, и пошлости всякие лезут в голову моментально…Какое-то зубодробительное сочетание: такой милый перед, и такой похабный зад… Кхм… Сергей поёрзал на подоконнике, ощущая неожиданный прилив крови в районе паха. Ну, твою мать, только этого не хватало. Подобного с ним давно уже не происходило, всё-таки не мальчик. Скосился вниз — вроде не видно…Но ближайшие пару минут лучше не вставать. А вечером решить проблему…Воздержание-зло!

Люба всё это время покорно ждала продолжения разговора, не подозревая, какие неудобства сейчас испытывает из-за неё заведующий. Сергей откашлялся, пытаясь быстро перестроиться на деловой тон. Потянулся ко второй сигарете, чтобы хоть как-то оправдать своё сидение на подоконнике.

— Ну и как же, Любовь Павловна, вышло, что вы сейчас проходите ординатуру? — поинтересовался Соболев, чиркая зажигалкой и со смаком раскуривая.

Люба повела плечами.

— Да как обычно выходит, Сергей Иванович. Училась я здесь в Мечникова, но забеременела на последнем курсе, последние экзамены уже с сыном на руках, — её карие глаза, рассеянно смотрящие мимо него, подернулись дымкой воспоминаний, — Уехала в Краснодар с мужем, думала там продолжить, но…

Люба поджала губы, по лицу пробежала тень.

— …как-то всё не выходило. Да и муж не то, чтобы резко против был, но хотел, чтобы побольше дома была…Дети…А профессия врача очень много времени у семьи отнимает, сами знаете, — Люба перевела на него сфокусировавшийся лучистый взгляд.

— Знаю, — пробормотал Сергей. Его камень преткновения в своём собственном неудавшемся браке. Слишком много профессиии и слишком мало семьи…

— В итоге я проработала медсестрой в частной женской клинике в Краснодаре, очень хорошей. Там и своё родильное отделение тоже есть. Но клиенток немного, график у работников щадящий. И не дома сидишь в четырех стенах, и семью не обделяешь… — Люба замолчала, опять смотря куда-то мимо него.

— В Краснодаре? — уточнил Сергей.

— Да, — кивнула Люба.

— А в Питере как оказались? За мужем переехали?

— Развелась, — Любовь Павловна снова посмотрела на него в упор своими чистыми ореховыми глазами. И аккуратно вкрадчиво добавила, — Я ведь говорила уже, Сергей Иванович…

— Ааа, точно, — боже, он забыл — так увлёкся разглядыванием ординаторки, пристроившейся на его диванчике. Да и в голове у него не укладывалось, что с такой женщиной можно разойтись. Всё она ему замужней казалась…Какая-то веская причина должна быть.

— А почему развелись?

Ему было настолько интересно узнать ответ, что неловкости за ещё один слишком личный вопрос в этот раз Соболев даже и не думал испытывать.

Люба поджала губы и демонстративно промолчала. Словно границу прочертила мелом между ними. Не скажет. Это только её. Соболев, отвернувшись, размазал окурок по пепельнице. Его одновременно раздражало и восхищало её умение держать дистанцию. И он никак не мог определиться, какое из этих чувств ярче.

— Значит решили начать новую жизнь, переехав и поступив в ординатуру, Любовь Павловна? — криво усмехнулся Соболев, не скрывая налёт снисходительности. Похоже, раздражение всё-таки побеждало.

Но Люба лишь лучезарно и наконец искренне улыбнулась, опять его удивив.

— Свои мечты всегда надо исполнять, Сергей Иванович. Даже если они очень давние. Tanatum potes, quod credis.

5.

— Ну, что? — Зоя, лучшая Любина подруга ещё со времен проживания в общежитии медицинской академии, торжественно подняла свой бокал, полный красного вина, — За первый рабочий день?

— Ага, — Люба чокнулась с Городецкой и сделала маленький глоток. Потом тут же вскочила со стула и направилась к духовке. Таймер показывал, что пирожки пора доставать.

— О-о-о, давай мне! — Зойка, потирая руки в предвкушении, как зачарованная следила за вытаскиваемым, полным божественного угощения противнем.

— Кто ж с вином пирожки ест, Зой? — рассмеялась Люба, — Ну, ты и чукча!

Но пару штук всё-таки положила на тарелочку и поставила перед облизывающейся подругой.

— Я худая- мне можно, — фыркнула Городецкая, с наслаждением откусывая. Пирожки у Любовь Павловны выходили замечательные. Чудо, а не пирожки. Зоя столько раз пыталась повторить. Даже неделю назад готовила под Любиным чутким руководством, но всё не то. Убого выходило. Тесто — оно ведь как живое, с душой. Кому-то даётся — кому-то нет. Вот Вознесенской давалось, а Городецкой нет.

— Это был намек, что мне нельзя что ли? — притворно возмутилась Люба, уперев руки в крутые бока.

— Оййй, да что ты! Не прибедняйся! — отмахнулась от неё Зойка, жуя, — Давай лучше рассказывай как день прошел? Я там многих знаю, интересно!

— Кого знаешь? — Люба потупила взгляд, рассматривая рубиновое вино в бокале, чтобы подруга не увидела вспыхнувший в её глазах болезненный интерес. Конечно, знает, скорее всего…Зоя специализировалась на ЭКО, а Соболев, её новый непосредственный начальник, на естественном родоразрешении многоплодных беременностей. А у экошников часто многоплодные…Да и вообще, вся эта медицинская среда- одна сплошная деревня. Даже в таком большом городе как Питер. Особенно в таком городе…

— Ну кого? Керефова Ани Рустамовна там есть, очень приятная женщина, — начала Зойка.

Люба только головой отрицательно покачала. Нет, её не видела.

— Кауцкий Михаил Ефремович, Слободян Армен Давидович, Соболев Серёга…

Люба чуть не подавилась. Взяла пирожок с тарелки и положила обратно, так и не откусив.

— А что это ты всех по имени- отчеству, а его " Серёга"? — хрипло поинтересовалась Вознесенская, прячась за поднятым бокалом. Щеки жарко вспыхнули, но это наверно от вина…

— Да знакомы хорошо, несколько раз на конференции вместе ездили. В Вене в январе так зажгли…Ууххх! — заливисто засмеялась Зоя, а потом хитро покосилась на притихшую Любовь.

— А что?

— Да ничего, — Люба покрутила в пальцах тонкую ножку бокала, стараясь придать голосу и лицу как можно больше равнодушия. Но всё равно ей почему-то не было. Ещё и это Зойкино "Уухх"….

— Соболев- заведующий отделения, куда меня с кафедры направили, еще и к себе прикрепил, представляешь? — медленно подняла глаза на подругу, следя за реакцией. Зоя сейчас шутить начнет по этому поводу, а Любе слушать это не очень хотелось. Хотя обычно она была той ещё хохотушкой, да и в таком узком кругу приличной сплетницей, как и все женщины.

— Правда? Да ла-а-адно… — протянула Зоя, отставляя свой бокал.

— Правда, — вздохнула Любовь.

Пара секунд тягостного молчания. А потом Зоины глаза опасно и с азартом загорелись, а Люба внутренне приготовилась отбиваться. Не ошиблась…

— Ну и как он тебе? — вкрадчиво начала подруга наступление. Господи, как предсказуемо.

— На отделении уважают его. Вроде бы как начальник — хороший…Посмотрим…

— Ой, не надо мне тут лить! Как мужик он как тебе, я спрашиваю? — у Городецкой даже голос на фальцет от прорывающегося любопытства сорвался.

— Как- как… — забормотала Люба хмуро, будучи не в состоянии нормально ответить на этот вопрос.

Потому что…потому…Потому что соврать и сказать, что "никак" язык не поворачивался, а сказать честно, что "как" не поворачивался тем более. От одной этой мысли внутри вспенивалась волна протеста.

— А тебе как? — Люба решила уйти от каверзного вопроса и заодно узнать, что ж там за "ууухх" такой.

— А мне-то что? — моргнула Зоя, искренне не понимая, — У меня Василий…

— Ну…ты сказала зажгли… — Люба начала ковырять ногтем салфетку, поглядывая на подругу. Василий у неё, как же. То расстаётся с этим Василием, то сходится опять. Не поймёшь их. Вот сейчас вместе, а в январе…Люба уже и не помнила, что там у Городецкой было в январе…

— Да не было у меня с Серёгой ничего, — отмахнулась Зойка, и Люба невольно облегченно выдохнула.

— Так, поцеловались пару раз…

Люба моментально опять напряглась.

— Но это по пьяни и по халявному командировочному воздуху…А вообще огонь же мужик, Любаш! Умный, симпатичный, адекватный, что по нынешним временам, знаешь ли, редкость, — продолжила Зойка как ни в чем не бывало. Подалась в подруге через стол, тыкая в неё откусанным пирожком с курагой, — В общем, Любка, надо брать, пока свободный ходит. Долго не проходит- это я тебе точно говорю! Итак уже затянул что-то…

— Надо брать, — фыркнула Любовь, не скрывая сарказма, и встала за очередной порцией пирожков, — Как-будто он на лавочке лежит никому не нужный, только меня, сердобольную, и ждёт. Даже если в теории….В ТЕОРИИ…я и не против…В ТЕОРИИ, — в третий раз повторила Люба, чтобы подчеркнуть, насколько эта её теория далека от реальности, — То с чего ты взяла, что я ему нужна? Я ж не торт…

Люба, вздохнув, поставила перед подругой пирожковую добавку, подлила в бокалы вино и, сев напротив, подперла подбородок кулаками.

— Мне тридцать пять, у меня задница сорок восьмого размера и сын- оболтус старшего школьного возраста. Так себе принцесса, я тебе скажу, давай честно.

Словно в подтверждение её слов хлопнула дверь в прихожей и на всю квартиру разнесся веселый противно-забавно ломающийся голос.

— Мам, привет! Че поесть???

— Ещё и жрёт как не в себя, не каждый прокормит… — усмехнулась Люба, подмигивая Зое, а потом громче, чтобы сын услышал, — Привет, пирожки, Саш!

— Растущий организм, что ты хотела, — философски изрекла Зойка, делая большой глоток из своего бокала. Щурясь, оценивающе посмотрела на подругу, — А ты, Люб, не торт, ты вот тоже пирожок…Настоящая сдобная булочка!

И засмеялась.

— Ага, с изюмом, — хмыкнула Люба ей в тон.

На кухню залетел Сашка.

— О, тёть Зой, здрасьте, — и сразу к противню.

— Привет, Саш, как жизнь? — откликнулась Зойка.

— Да нормально. Мам, меня на сборы берут, сегодня проплыл лучше всех. С чем пирожки?

— Ты мой молодец, — ласково защебетала Люба, попыталась обнять сына и поцеловать в гладкую пока ещё щёку.

— Ну, ма-а-ам, ну че ты сразу! — Сашка извернулся, скривил гримасу отвращения и продолжил деловито накладывать пирожки. Люба тяжко вздохнула, отступив. Уже не потискаешь, совсем большой. Поджала обиженно губы, но промолчала.

— С курагой, — села обратно за стол.

— А с мясом? — Сашка недовольно вскинул брови.

— Не разморозилось, завтра утром, — оправдываясь, вздохнула Любовь.

— Плохо, мать, плохо, — вынес вердикт Сашка и уплыл из кухни и горой пирожков на большой тарелке.

— Эээ…Ты как с матерью разговариваешь, балбес? — возмутилась Зоя, стукнув по столу, но Сашки уже и след простыл, — Люба, ты его балуешь!

Зоя переключилась на подругу.

— Вот что значит утром? Это ты перед работой что ли готовить ему пироги собралась? Санёк как жениться то вообще будет? Где он еще такую дурочку найдёт, которая борщи в шесть утра варит, а?

— Мне не сложно, успокойся, — отмахнулась Люба, не обижаясь на назидательный тон подруги. Она мало кому спускала попытки лезть в её жизнь и чему-нибудь учить, но Зое было можно. Заслужила за столько лет.

— А насчет жениться… — Люба лукаво сверкнула глазами, — Так мужики из-за другого пирожка женятся обычно…

Подруги весело захихикали. Вино медленно, но верно создавало всё более игривый настрой. В груди было тепло, в голове легко, а по венам струился приятный хмельной зуд.

— В общем, зря ты, Люб, думаешь, что ты Соболеву не интересна, — отсмеявшись, Зоя снова встала на любимые рельсы сводничества, — Ты дама видная, и не спорь!

Её руки взметнулись вверх в предупреждающем жесте.

— Может и интересна, конечно, — задумчиво протянула Любовь, потянувшись за пирожком и про себя вспоминая, как заведующий на неё сегодня смотрел. И что спрашивал. Вдоль позвоночника потёк мягкий жар, оседая внизу живота горячей влажной тяжестью. Да, это определённо был личный интерес, как мужчины к женщине. Интерес, приятный ей до жути, но…

— Только вот в качестве кого, Зой? Перепихнуться пару раз где-нибудь в подсобке?

Люба заговорила потише, поглядывая на дверь. Не хотелось бы, чтобы Сашка их разговор услышал. Он не младенец, конечно, но их развод с отцом воспринял тяжело и до сих пор до конца не пережил.

— У меня стойкое впечатление сложилось, что большего Соболеву и не надо. Ну а мне вот так не надо, понимаешь? Еще и работать потом вместе, делать вид, что не произошло ничего…Зачем мне это? Зачем??? — Люба всплеснула руками, эмоциональным жестом компенсируя тихий голос, и отпила ещё вина.

— А затем, Люб, что у тебя когда секс вообще был? Я уж не спрашиваю про хороший, — фыркнула Зойка, — Так, трехминутка хотя бы классическая…Когда? Во-о-от….А ты "не надо- не надо"…Надо, Любонька, надо!

— Ну, не с начальником же, — зашипела Люба, подаваясь к Зое через стол, — Не на работе!

— Ладно, давай не на работе… — согласилась Зоя, поразмышляв пару секунд, — Давай тиндер скачаем, давно тебе говорю! Женское здоровье- оно такое, без мужика сдаёт, сама знаешь! Только вот прямо сегодня чтобы поехала, при мне! Давай???

Люба поджала губы. В крови бурлили два выпитых бокала, низ живота тянуло зудящей неудовлетворенностью, и она правда уже начала забывать, каково это…

— А, давай! — махнула рукой. Гори оно всё…И почему нет, собственно. Никто же не узнает, да?

6.

— Да, твою ж…Гребаный зубастик… — прошипел себе под нос Соболев и с чувством бросил на пол джойстик, не сдержавшись.

Правда тут же поднял, потому что его друг, сосед и на данный момент офигевший соперник Рамиль Тигранович Керефов и не думал останавливать игру. Хотя мог бы и сбавить обороты. 3:1. Серёга безбожно дул. Но Рам только криво усмехнулся, беззвучно выкрикнул издевательски- победное "Да!" и продолжил нападать. Это просто день какой-то неудачный. Даже в Фифу, и то никак не выиграть. Сергей тяжко вздохнул, мечтая хоть немного сравнять счёт.

— Может пиццу закажем? — покосился на него Керефов.

— Я лазанью сделала, могу угостить! — донесся милый голосок Лены, жены Рамиля, из гостиной, где она играла с детьми.

— Не соглашайся, — зашептал Рам, с опаской поглядывая на раскрытые настежь межкомнатные двери, из-за чего слышимость в квартире была чересчур хороша, — Я нормально поесть хочу, Иваныч…

— Рами, мне кажется или ты его отговариваешь? — прилетело грозное из гостиной.

— Лееен, — укоризненно и громко протянул Керефов, — Ну ты что! Нет, конечно! Но Серёга пиццу хочет, да, Серёга?

Соболев только, посмеиваясь, кивнул. И заодно вспомнил, почему его устраивает быть холостяком. Врать надо меньше, а с нынешним умением женщин готовить и вести быт их с легкостью заменяет яндекс-еда и клининговая служба, приходящая к тебе два раза в неделю. Есть у противоположного пола, конечно, ещё одна интересная функция, но и эту потребность всегда можно удовлетворить без официальной росписи в ЗАГСе. Хочешь быстро — за деньги, хочешь с налетом романтичности и иллюзией взаимности — с помощью какого-нибудь клуба и пары коктейлей. Так, кстати, про потребность… В воображении невольно всплыли кое-чьи крутые бёдра и упругая немаленькая задница, и Сергей пропустил четвертый гол. Да что ты будешь делать, а!

— Не, всё, хорош, — Соболев откинул в сторону джойстик уже окончательно.

— Слабачок, — фыркнул Рамиль недовольно.

— Да ну тебя… — Сергей махнул на приятеля, мол, отстань, и полез в приложение в телефоне за пиццей.

— Тебе какую, Тиграныч?

— Чтобы мяса побольше…Ленка, пиццу будешь? — крикнул Рам жене, а потом не удержался и съехидничал, — А, не, у тебя же вкусная лазанья! Извини…

— Как не буду? — в дверном проёме тут же материализовалась возмущенная белокурая голова Керефовой, — Офигел? Буду, конечно! Серёж, мне с ананасами!

И гордо уплыла, перехватив поудобней одну из близняшек, которая торчала у неё подмышкой и весело улыбалась наполовину беззубым ртом.

— Даже на заказ жрёт хрень какую-то… с ананасами… — пробормотал Рамиль, провожая жену впротивовес своим словам и насмешливому тону жадным горящим взглядом.

Сергей, хмыкнув, отвернулся и снова уткнулся носом в приложение, выбирая. Да…Есть, конечно, в браке ещё кое-что, что ни за какие деньги не купишь. То, ради чего наверно и отвратительную лазанью стоит потерпеть. Только вот далеко не у всех есть и не в каждом браке. В его вот в последние годы не было…Только одиночество ощущалось пронзительней, до боли в сердечной мышце. Его почему-то в сто раз острее чувствуешь, когда вы одиноки вдвоём…

— Слушай, дед с Родины коньяк привез, — спохватился Рамик, хлопнув себя по бёдрам, — Давай по чуть-чуть? А то вид у тебя сегодня какой-то уж больно унылый…Случилось что?

И, не дожидаясь ответа приятеля, Рам встал и направился к бару. Соболев закинул руки за голову, из-под полуопущенных век наблюдая за ним, скосился на дверь, намекая, чтобы тот прикрыл.

— Да нормально всё…так… — пожал плечами Сергей, — Задолбался сегодня просто что-то. Родов много было, на кафедру пришлось два раза ездить, в пробку встрял, по новостям смотрел? На мосту грузовик перевернулся…

— Да, я тоже постоял, — кивнул Рамиль, хлопая пузатыми стаканами о журнальный столик, и громче, — Лен, нарезку принеси!

— Сейчас! — донеслось из гостиной.

— А ещё мне ординаторку всучили, — пробормотал как-бы между прочим Сергей, зачарованно наблюдая за наливаемой янтарной жидкостью.

Внутри потеплело от одного упоминания вслух о новой подчиненной, слова зачесались на языке. Ему вдруг дико захотелось поделиться своими впечатлениями о Вознесенской Любовь Павловне.

— Ммм…серьёзно? — черные глаза Рамиля блеснули интересом, — И как твой новообретённый личный падаван? Достоин пути Света?

— Держит себя так, будто этого пути недостоин я, — фыркнул Сергей, принимая пузатый бокал.

Рам удивленно вскинул брови, устраиваясь рядом с Соболевым на диване.

— Правда? Прости, брат, но мне сложно представить, что от тебя нос воротит какая-то пигалица, — и рассмеялся, стукая свой стакан о Серегин, — Скорее, вижу, как в рот заглядывает, ну и…

Керефов окинул друга быстрым оценивающим взглядом.

— …ещё куда-нибудь… — добавил потише и с явным подтекстом.

— Я бы не сказал, что она пигалица. В анамнезе тридцать пять лет, ребенок или дети, бывший муж, переезд из Краснодара, неразговорчивость, большая задница… — пробормотал рассеянно Сергей и залпом осушил содержимое своего бокала.

— Большая задница? — Рам даже хрюкнул от смеха, похлопывая Соболева по плечу, — Большая задница, мой друг, это всё, что ты до этого перечислил. А ещё явный повод эту задницу ни в коем случае рассматривать…В бабские тридцать…

Керефов запнулся, вскинув взгляд на входящую с подносом жену. Но было поздно, Лена уже всё необходимое для поддержания милой беседы услышала и не собиралась оставаться в стороне.

— Так… — пшеничные брови Керефовой предупреждающе сошлись на тонкой переносице, — Рами, ты что сейчас сказать хотел? Что в тридцать пять нормальных задниц не бывает?

— Лееен… — со страданием протянул Рамиль, прикрывая ладонью глаза.

Но Елену Сергеевну было уже не остановить. Зеленые глаза вспыхнули едкой иронией, прикрывая искриннее возмущение, голос полился обманчиво мягко.

— Моя тебя, значит, тоже в тридцать пять не устроит что ли? Мне начать годы отсчитывать? До скольки там нормальная, Рами? До тридцати, до двадцати семи? Можно поточнее, пожалуйста…А то мало ли, может я уже так себе, а я тут и не в курсе, м?

Лена присела к мужчинам на диванчик, небрежно поставив поднос с мясной нарезкой на журнальный столик, и подчеркнуто ласково погладила мужа по щеке. Сергей спрятал улыбку в стакане, делая ещё один глоток, и, сощурившись, начал рассматривать стену напротив. Отличная стена…безопасная…В отличие от задетой за живое Елены Сергеевны.

— Лена, блин… — беспомощно забормотал Рам, — Ну ты же МОЯ задница…Ну что ты?!

— То есть на мою так и быть и посмотришь, раз уж твоя? — бархатным тоном поинтересовалась Керефова, продолжая нежно поглаживать мужа по плечам и спине, — Это что? Что-то вроде одолжения?

— Так, Лен, прекращай! — Рам увернулся от угрожающей ласки и хлопнул ладонью по столу, — Ну, давай честно! Одно дело — жена, с которой вместе живешь. У вас дети там, не знаю, любовь какая-нибудь… Другое- вот чья-то чужая, не родная, уже немолодая задница с чужим ребенком, разводом и ещё чёрт знает каким багажом и тараканами! Мозгоклюйные тараканы, они знаешь, с возрастом только активней размножаются…

Лена поджала губы, нахмурившись и исподлобья поглядывая на мужа. Помолчала пару секунд, а потом тяжко вздохнула и махнула рукой, похоже, соглашаясь.

— Ладно, и мне налей чуть-чуть, — встала за ещё одним бокалом.

— А девчонки?

— Да мультики включила им, полчаса будут сидеть.

— И всё же, Рами, ты не прав, — опять вздохнула Керефова, ставя свой стакан на столик, — Так говоришь, будто в тридцать пять и жизнь кончилась…Обидно даже…И за эту ординаторку, и за всех женщин в принципе.

— Не кончилась, Алён, просто именно нашему Сергею такого добра не надо, — примирительным тоном сообщил Рамиль, плеская жене коньяк, — Еще и на работе…подчиненная, разведенная, мечтающая пристроить себя женщина. Ну зачем?

— Ну…Мне не показалось, что она мечтает себя пристроить, — нахмурившись, вставил своё веское слово Сергей.

Ему вдруг стало обидно за Любовь Павловну. А обиднее всего было то, что обычно он ведь и сам так слово в слово рассуждал. Вот только со стороны это слушать было до зубовного скрежета неприятно. Слишком цинично что ли…

— По крайней мере, мне. Наоборот. Я хотел поближе познакомиться. Ну…для работы, — Сергей потянулся за нарезкой, чтобы иметь возможность не смотреть на своих собеседников. Щеку прожигали любопытные жадные взгляды четы Керефовых, — Задал там пару личных вопросов. Ответила скупо, будто у неё каждое слово платное. Со своей стороны только по работе уточнила некоторые моменты и всё. Зарылась носом в истории, больше её и не видел за целый день…

— А хотел видеть? — с придыханием поинтересовалась Лена. Сергей нахмурился сильнее. Мечтательность в её голосе, мягко говоря, настораживала.

— Лен, хорош, — осадил жену Рамиль, а потом обратился к приятелю.

— Серёга, это всё от воздержания. Довёл себя — уже на бальзаковские попы засматриваешься. Но! — керефовский указательный палец взлетел вверх, — Этот вопрос легко решить, Иваныч.

И Рамиль хитро подмигнул.

— Ну, я вот тоже так подумал, — хмыкнув, покосился на друга Соболев, — Что надо бы решить…Только платно что-то не хочется…

— Ой, да ну вас, — разочарованно махнула на них рукой Елена Сергеевна. Быстро опрокинула остатки коньяка, поморщилась и встала с диванчика. Ещё она с мужиками шлюх не обсуждала. Лучше детей искупать. Тем более, уже пора…

Уход её остался практически незамеченным, так как Рам, разлив по ещё одной, уже тянулся к Серегиному телефону, валяющемуся на журнальном столике.

— Ну, если не платно…А у тебя тиндер есть? Может там найдем прямо сейчас какую- нибудь… — Керефов весело подмигнул расслабленно откинувшемуся на спинку дивана Сергею и тише добавил, заботясь о нежных чувствах своей Елены Сергеевны, — жопастенькую.

— Иваныч, это что вообще за фотка? Со времён сотворения мира? — Рам не удержался и начал от души ржать, рассматривая профиль приятеля в тиндере, — Тебе здесь сколько? Пятнадцать?

— Отвали, а! Гиена кавказская… — фыркнул беззлобно Соболев и вырвал из рук смеющегося Керефова свой телефон, — Тридцать, и фотка как фотка…

— Тут даже лица твоего не видно! Очки эти темные, и далеко. Я вообще тебя не узнал. Селфи сделай — не позорься. А то ты как-будто от жены скрываешься. Или страшный…

— Итак сойдет, — пробурчал Сергей, уворачиваясь от Рамиля, пытающегося опять отобрать у него заветный гаджет, — На знакомых нарваться не хочу. Мало ли…

— Шансы минимальны.

— А я невезучий, — вздохнул Соболев.

— Ладно…Дай сюда! — резко подавшись вперёд, телефон Рам всё-таки вырвал, — Я — везучий, так что ты пока наливай, а я покопаюсь. Тааак…

Сергей, сдавшись, потянулся за наполовину пустой уже бутылкой. Рамиль развалился рядом на диване и, хмурясь, вбивал необходимые по его мнению параметры.

— Ты хоть говори, что делаешь? — занервничал Сергей. Что- что, а вкусы на женщин у них никогда не совпадали.

— Да так…Возраст тебе на выборке до тридцати поставил, а то на тридцатипятилетние жопы ты и на работе можешь насмотреться…

Соболев на это заявление только глаза закатил и плеснул Раму коньяка в бокал.

— И расстояние…уменьшил…Всё! Листаем!

В черных глазах приятеля вспыхнул азарт настолько заразительный, что и Сергей неожиданно ощутил мощный вброс адреналина. Так-то глупости всё это, весь этот интернет. Соболев, будучи достаточно старомодным по своей сути человеком, в подобные знакомства мало верил и ещё реже ими пользовался. Да и, правду сказать, ни разу ничего путного и не выходило. Но вот так, вместе и как-будто в шутку, было почему-то весело и волнительно.

Предчувствие, что надвигается на него нечто необычное, можно сказать, даже судьбоносное, задрожало внутри тонким переливом. И Соболев, сделав большой глоток из своего бокала, пристальным взглядом уставился на экран.

— Хммм…

Первая девушка была слишком вызывающе, аляписто накрашена. И брови какие-то непонятные, сбрила она их что ли?

— Нет, — нахмурился Сергей.

Вторую молча отлистнул сам Рам. Третью тоже. Четвертая была вроде ничего, и они дружно поставили ей лайк, но ответного лайка не последовало.

— Потому что фотка у тебя гавно, Иваныч, — вдумчиво изрёк на это Керефов. За что получил ласковый дружеский подзатыльник от Соболева и продолжил листать дальше.

Где-то с седьмой претенденткой они дошли до переписки, но девушка оказалась уж больно недалёкая, что ощущалось буквально с первого же предложения. А Соболев недалеких не любил. Даже для таких целей. У него аллергия была на слишком ярко выраженную человеческую глупость, а уж на женскую тем более. И, хотя Рам был против, вполне справедливо считая, что не в библиотеку Сергей с ней собирается, Соболев знакомство всё-таки быстренько свернул.

— Как же тебе сложно живётся, Серёга, — пробормотал себе под нос Рамиль и, тяжко вздохнув, послушно продолжил листать.

Восьмая сразу нет, девятая тоже. Десятая…И тут Соболев с Рамом подвисли, правда, причины у них были разные.

На фотографии незнакомая женщина в черном, плотно облегающем её фигуру платье- футляре до колен, стояла к ним спиной и любовалась видом вечернего города сквозь панорамное стекло балкона или террасы. Густые русые волосы жидким золотом растеклись по её плечам и спине, лёгкий поворот головы демонстрировал лишь кончик чуть вздёрнутого носа, но не открывал лицо, завешенное светлыми локонами. Узкие покатые плечи, чуть полноватые сверху, но тонкие в запястьях руки, выраженная талия, длинные ноги с хорошо прорисованными икрами, босые стопы и…

— Блин, вот точь-в-точь задница… — удивленно пробормотал Соболев, жадно впиваясь глазами в бёдра незнакомки.

Разве так бывает? Он поверить не мог. Или у него уже галлюцинации? Ой, да неважно, она ему точно нравится! И подходит. Все гештальты разом…Пальцы зачесались от желания вырвать телефон из рук приятеля и поставить заветный лайк. Но Рам не дал, отпихнув его локтём, и продолжая пристально вглядываться в фотокарточку. Соболев нахмурился. Ну что ещё? И вообще, его найденная жопа. У Керефова вон Лена есть…Пусть ею любуется…

— Дай сюда, Тиграныч, — пр

орычал грозно Соболев, снова потянувшись за телефоном.

Но Рам только озорным и слегка ошалелым взглядом его одарил.

— Слышь, Серёг, а это какая-то соседка наша! Ты на вид посмотри за окном. У тебя ведь точно такой же! И пишет…"находится от вас в десяти метрах"…Прикинь?

— Точно… — Соболев нахмурился, до рези в глазах вглядываясь в едва уловимый профиль.

Нет, не узнавал. Он бы скорее решил, что это Любовь Павловна ему каким-то невероятным чудом попалась, но, во-первых, дом у них был элитный. Откуда у разведённой ординаторки из Краснодара такие деньги? Даже на съём? Маловероятно. Потом Соболев вспомнил саму Любовь Павловну: её строгую и спокойную манеру держаться, скупые улыбки, некоторые жесты словно у помещицы из девятнадцатого века, ну, на крайний случай начала двадцатого. И вот эта вот пава Любовь Павловна и тиндер…Ну точно нет! Ересь какая-то…Да и возраст…Этой тридцать…

— Узнаешь? — с надеждой покосился на друга.

Рам лишь плечами передёрнул.

— Да нет…Может в гости пришла?

— Может.

На экране высветился ответный лайк, Соболев вытер о бедро вспотевшую ладонь. "Неожиданно нервно всё это…"- рассеянно подумал про себя. Хотя поводов вроде бы нервничать не было. Незнакомый же человек, ну нет и нет, подумаешь! Но было страшно упустить почему-то…Так страшно, что Сергей смалодушничал и промямлил.

— Так, Рам, давай ты, а то не силен я в переписках этих…

— А я, думаешь, силе… — начал было Рамиль, но проглотил продолжение под скептическим взором приятеля. Вместо этого только, хмыкнув, шепотом сказал, — Только Ленке не говори, что я тебе тут баб снимаю, а то устроит мне… БДСМ- вечеринку…

— Не переживай, Тиграныч. Если и отшлепают, то не по моей вине, — заверил друга Соболев.

Рамиль, фыркнув со смеху, застрочил необходимые приветственные банальности. Сергей налил себе ещё уже подходящего к концу коньяка и залпом выпил. Горло обожгло горячей горечью, в грудине растеклось хмельное тепло, конечности потихоньку становились ватными, а происходящее смахивало на дурацкий, но забавный и волнующий сон. Настолько волнующий, что Соболеву даже смотреть на экран со всплывающими сообщениями не хотелось, достаточно было пространных и едких комментариев Керефова.

— Слушай, а дамочка то не против! — выдал вердикт Рамиль через пару минут, — И даже адекватная…вроде…На!

Сунул под нос телефон с открытой перепиской, но Сергей пока отмахнулся, ощущая всё нарастающее покалывающее волнение. Не против…

— Против чего "не против"? — только уточнил, подхватывая кусок хамона с тарелки.

— Прямо сейчас "не против", Серёг, — чёрные глаза Керефова масляно сверкнули, а Соболев моментально напрягся и впился в приятеля тяжелым взглядом.

Да нет.

Быть не может, что этот бородатый за две минуты доболтался до секса с незнакомой с виду приличной женщиной. Но Рам так смотрел…

— Встретиться? Сходить куда-то? Сейчас? — уточнил Сергей, сглотнув и чувствуя, что даже трезвеет. Рука сама нащупала бокал, поднесла стеклянный край к губам.

— Не, — кривая улыбка на лице Рама расползлась шире, — Ходить не надо…Она через полчаса сама зайдёт, Иваныч. Помоется только наверно, марафет наведёт и придёт к тебе в сто пятнадцатую из своей сто девятой. Не благодари!

Соболев и не собирался. Вместо этого он окатил приятеля набранным в рот коньяком. Рамиль подскочил с места, отряхиваясь и смеясь уже в голос.

— Так, орошать своими жидкостями чуть позже будешь, Серёг, — ржала в лицо ошалевшему Соболеву бородотая сволочь, затирая мокрое пятно на домашней футболке, — И не меня! Меня нельзя — я верный!

— Прямо вот сейчас? — пробормотал Сергей в шоке, даже и не думая извиняться за случившийся с ним конфуз.

— А почему нет? Ты ж хотел! — Рамиль перестал мучить свою одежду и одарил приятеля удивленным взглядом.

— Да, но…Я… Что, вот так сразу домой придёт к незнакомому мужику? Она точно нормальная? Нормальные, знаешь, так не делают, — с сомнением протянул Сергей. Он хотел добавить, кто именно так обычно делает, но из контекста его мнение было итак понятно.

— Как так-то, Серёг? — возмутился Рам, разводя руками, — Не знакомятся? Ну придет она к тебе и что? Что такого- то? Узнала, что соседи, дом у нас нормальный, люди вроде все приличные, маргиналов нет. Любопытно может стало девушке…Скучно может ей…Да и не по пять же вам лет, все взрослые люди со взрослыми потребностями. Я тебе может Америку открою, Иваныч, но бабы тоже любят трахаться. И не обязательно по любви!

— Да, без тебя б и не знал, спасибо, — проворчал Соболев, почесывая затылок, — Дай, почитаю.

И вырвал у Рама свой телефон. Оказалось, вся недолгая переписка действительно вертелась вокруг удивительного совпадения, что они соседи. Потом "Сергей"- Рамиль как бы невзначай сообщил, что как раз заказал пиццу и был бы рад её с кем-то разделить. И незнакомка под ником "Она", немного пококетничав, согласилась. " Буду через полчаса"- гласило последнее сообщение, отправленное ею семь минут назад. Сердце в груди Сергея больно стукнулось о ребра и понеслось в учащенном темпе, разливая лихородачное волнение по кровотоку. Дома бардак. Успеет? Чёрт. Хотя…Вот что он вообще так разнервничался? Дама то похоже такая…Не очень требовательная и принципиальная. Значит и пару носков у дивана переживёт…

— Только вот пиццы нет, — пробормотал Соболев вслух.

Вместо ответа раздался дверной звонок, возвещая о пришедшей доставке.

— И мою заберешь, — великодушно предложил Рамиль перед тем, как пойти открывать, — Для такого дела не жалко.

— А ты?

— А я перебьюсь Ленкиными ананасами.

Сергей, усмехнувшись такой жертве, подумал, что с другом и соседом ему всё-таки повезло.

От Керефовых Соболев вышел протрезвевший от нахлынувшего будоражащего волнения и нагруженный двумя коробками пиццы. Оказывается, его вечер только начинался… Сам не мог решить — хочется ему продолжения или нет. Когда тебе тридцать семь, случайные связи и знакомства — настоящее испытание. Не то, что в двадцать. Да и секс…Нет, секс Соболев любил, но с годами его предвкушение, да и сам процесс, подернулись некой циничной дымкой и налётом чего-то обязательного. Просто физиология, просто необходимость. Как бриться. К слову, и брился он тоже не каждый день- раздражало.

Подходя к лифтам, Сергей ощутил умопомрачительный аромат домашней выпечки, заполонивший всю парадную. Настолько сильный и аппетитный, что он с лёгкостью перебивал запах пиццы, исходящий из коробок в его руках. Опять кто-то готовит. Похоже, внизу. Последние полгода постоянно. Жить невозможно. Как выйдешь из квартиры- слюной захлебываешься. Это уже какое-то преступление против соседей. В голове промелькнуло, что он бы лучше пирожков этих поел или что там вместо предстоящего сомнительного знакомства, но Соболев усилием воли прогнал эту мысль.

7.

После того, как Зойка отправила последнее сообщение, на кухне повисла гнетущая тишина. Глаза подруг встретились и скрестились в немом поединке.

— Ну, я не зна-а-аю, — Люба первой нарушила молчание, растерянно разведя руками, — Вот так сразу и домой, Зой?!

— Люб, иди красься, а, — безапеляционным тоном заявила на это Городецкая.

— Приличные женщины сразу домой не ходят, — неуверенно нахмурилась Любовь Павловна.

— А счастливые ходят, Люб. Так что помыться тоже не забудь, — фыркнула Зойка и налила себе ещё бокал, махнула им в сторону двери, — Давай-давай…Уже двадцать восемь минут!

— Да твою ж…Чёрт! — Люба подскочила с места и ощутила, что ноги от вина ватные и лёгкие. В голове слабенько закружило, но быстро прошло, из горла вырвалось неуместное хихиканье. Неужели и правда пойдёт? Сама себе не верила…Как принято говорить, Люба была не такая…Но когда тебе тридцать пять и ты разведена, продолжать быть "не такой" становится всё сложнее…

— Слушай, а вдруг маньяк какой-нибудь? — уже в дверях обернулась Люба на поглощающую пирожки и заливающую в себя вино подругу.

— Он же твой сосед! — жуя, невнятно пробурчала Зойка, — Скажешь, что подруге рассказала- побоится…Да и вообще, скорее всего, просто посидите-пиццу поедите. Поболтаете…по-соседски…

И подмигнула.

— А, ну да, — нехотя согласилась Любовь Павловна. Возражения у неё кончались. И всё же она замерла в дверях, не решаясь выйти с кухни. Как-будто именно это был самый отчаянный, последний шаг к её грехопадению.

— Как всё-таки на Соболева похож… — рассеянно себе под нос пробормотала.

— Похож, да, — кивнула Зойка и расплылась в хитрой улыбке, — Ну так и отлично…Все гештальты разом!

Про гештальты Люба благоразмуно сделала вид, что пропустила.

— А вдруг это он вообще? — выдала Вознесенская последний свой аргумент, — И Сергей же тоже…Вот позорище то будет!

— Что не рожа, то Сережа, слышала такое? — расхохоталась в ответ Зойка, а потом уже серьезней, — Да не он, Любаш. Этот худее, и Соболев на Ваське живёт…вроде.

Только вот "вроде" Зоя добавила с запинкой и совсем тихо, так что исчезнувшая в дверном проёме Любовь Павловна и не услышала.

Собиралась Люба лихорадочно быстро, вся в суете. Сначала накрасилась, принципиально решив не мыться. Потом, нервно покусывая губы, всё-таки залезла под душ, накрасилась опять, снова облачилась в черное платье, в котором и фотографировалась для тиндера. Слишком роскошное для посиделок в квартире с пиццей по мнению Любовь Павловны, но Зойка настояла, заверив подругу, что Люба в нём " огонь!". Ну огонь так огонь, пойдём в гости в вечернем наряде. Волосы тоже распустила по плечам как на фотографии. Промокнула запястья японскими цветочно-морозными духами, пытаясь избавиться от стойкого аромата пирожков. Погибая от волнения, улыбнулась дрожащими губами своему отражению.

— Ох, Любка, мечта! — пропела Зойка за её спиной.

— Ой, всё… — пробормотала в ответ Любовь Павловна, вытирая о юбку вспотевшие ладошки и скептически изогнув бровь.

— Я у тебя ночевать останусь, так что жду, — напутствовала Зойка.

— Ага, — рассеянно кивнула в ответ Люба, пребывая в каком-то полуобморочном состоянии.

Вышла из квартиры. Дверь с грохотом за ней захлопнулась, словно отрезая от прошлой жизни. Цоканье собственных каблуков по гранитному полу дробило в крошево нервы. Дожидаться лифта, чтобы подняться на один этаж, показалось Любе глупостью, и она на непослушных подгибающихся ногах направилась к пожарной лестнице. Достигнув цели, пару минут зачарованно изучала чёрную заветную дверь сто пятнадцатой квартиры. Хорошая дверь…добротная…мужская такая дверь…да. Тяжко вздохнула, перекрестилась и нажала на кнопку звонка.

Едва уловимые звуки шагов за мужской добротной дверью отдавались в груди глухим набатом. Если бы не вино, она бы уже трусливо сбежала…Шаги затихли, Люба почувствовала на себе чей-то тяжелый взгляд и в ответ уставилась в глазок. Всё-таки дурацкая ситуация…Вот её сейчас точно разглядывают, а она такой возможности не имеет. Ей улыбнуться? Глупо как-то…улыбаться двери…Люба нервно повела плечом. Мгновения тянулись бесконечно долго. Не открывает. Почему не открывает? Потому что она…страшная???Люба судорожно вздохнула, пытаясь переварить эту мысль. Не выходило. Жгучая обида разрасталась подобно опухоли. Подождала ещё секунду.

Нет, ну знаете ли…Это уже вообще… Хам!

Люба возмущенно фыркнула, взмахнула распущенными волосами и резко развернулась, собираясь было гордо уйти.

Не вышло.

Дверь тут же настежь распахнулась, и Любовь Павловну оглушил властный окрик "Стоять!", произнесенный до боли знакомым голосом нового начальства.

Сергей Иванович Соболев привык считать себя не очень везучим человеком. На экзаменах он всегда тянул билет, который знал хуже всех, единственное свободное парковочное место вечно занимали прямо перед его носом, а его ночных дежурств боялись уже на всём отделении, потому что пациентки с дородового вдруг резко начинали рожать, не давая спать до самого утра. Ещё и своим ходом толпы набегали, и половина как назло с двойнями.

Но Соболев не жаловался.

Благодаря своей любимой невезучести он стал лучшим студентом на курсе, так как приходилось зубрить все досконально. Из-за часто попадающихся на родах двоен Сергей написал по этой теме блестящую диссертацию, а парковка…Да, с парковкой смириться было тяжелее всего, но ведь не всё коту масленица…

И вот сейчас стоял Сергей у дверного глазка и не верил. Как? Это невероятное что-то…Быть не может. Моргнул, ещё раз моргнул и поборол дурацкое желание себя ущипнуть.

Люба.

Любовь Павловна, с умным видом и стальным блеском в ореховых глазах сообщившая ему утром, что не терпит несанкционированных прикосновений малознакомых ей людей, стояла у него под дверью, чтобы, простите, потрахаться. Под совершенно незнакомой ей дверью, надо заметить!

Ах, ты… Жопа манерная…Значит так, да? Ему и дотронуться, видите ли, нельзя, а сама по тиндерам всяким шастает! Ну, Любаша, погоди…Отдеру…

Соболев сглотнул гремучую смесь из осуждения и веселья, щедро приправленную накатывающей волнами похотью, мысленно продумал линию поведения, щелкнул замком и настежь распахнул дверь. Как раз вовремя, чтобы упереться жадным взглядом в Любину пышную задницу, по всей видимости собирающуюся трусливо покинуть поле боя.

— Стоять! — гаркнул так, что сам вздрогнул от неожиданности.

Своенравная добыча замерла на месте, врастая тонкими шпильками в пол, покатые плечи видимо напряглись, но Любовь Павловна не торопилась поворачиваться. Так и стояла к нему спиной и другой примечательной частью своего тела посреди коридора. По голосу узнала, догадался Серега, переваривает. Что ж, он тоже не сразу перед дверным глазком отмер, так что здесь он Любу прекрасно понимал. И ещё понимал, что сейчас скорее всего рванет. И не к нему, а в обратном направлении. Но допустить такого развития событий Сергей не мог. Поэтому Соболев нанес упреждающий удар, крепко ухватив ординаторку за локоть, и рывком втащил в свою квартиру. Люба возмущенно охнула, качнувшись на каблуках. Серёга расплылся в азартной ухмылке, захлопывая за ней дверь. На всякий случай повернул все защелки. Глупо, но…Но вот захотелось! Жаль, наручников нет…

— Сергей Иванович, — зашипела кошкой Люба, потирая сдавленный локоток, — Совсем уже!

— Секс и пицца, Любовь Павловна, проходите — располагайтесь. Уже не чужие люди, уже познакомились!

8.

Люба застыла в чужой прихожей, заторможенно наблюдая, как заведующий методично закрывает все дверные замки, напрочь отрезая её от нормального реального мира. Ноги предательски подкашивались из-за накатывающей слабости, дыхание сбилось, по телу забродил неуместный огонь. Так стыдно ей не было никогда! И в тоже время абсурдность ситуации и бурлящее в крови вино делали происходящее если не приемлемым, то вполне забавным. "В конце концов, Соболев — адекватный…вроде бы…"- мелькнуло у Любы в голове, — "Ну, посмеёмся и домой вернусь — убивать Зойку. На Ваське, говорит, живет, ага…"

На этой ноте Люба осмелела и возмущенно зашипела, потирая ноющуй локоть.

— Сергей Иванович, совсем уже!

Соболев медленно повернулся, вперив в неё тяжелый дымный взгляд, и тут Любе стало по- настоящему неуютно. Потому что это был не тот Сергей Иванович, который холодно и оценивающе смотрел на неё в ординаторской, выбирая себе помощницу. И даже не тот, который с интересом разглядывал её, сидя на подоконнике и куря как паровоз в своём кабинете. Этот словно незнакомый ей мужчина смотрел прямо и жадно, не скрывая при этом иронии и лёгкой снисходительности, что было ещё более обидно и полностью дезориентировало.

— Секс и пицца, Любовь Павловна, проходите — располагайтесь. Уже не чужие люди, уже познакомились, — явно веселясь, предложил заведующий и широким утрированным жестом повел рукой в сторону то ли спальни, то ли кухни.

У Любы от возмущения отпала челюсть. Да за кого он её принимает? Внутренний голос настойчиво зашептал, что как раз за ту самую, и щёки вспыхнули от всколыхнувшегося внутри жаркого протеста.

— Сергей Иванович, не знаю, что вы там подумали, — холодно начала Любовь врать, потому как очень даже знала, — Но о половом акте речи в переписке не было. И вообще, это недоразу…

— Люб, вы проходить будете? — нетерпеливо перебил Сергей, а потом, усмехнувшись, добавил, — Я бы вас с удовольствием подтолкнул, но, боюсь, опять зашипите…раньше времени…

Его теплые карие глаза хитро сощурились, как-то слишком плотоядно сверкнув.

— Или трогать уже можно? — вкрадчиво уточнил.

— Не-не, нельзя… — на автомате пробормотала Любовь Павловна, — И что значит "раньше времени"?

— Раз нельзя, тогда сами. Направо, — хмыкнул Соболев, проигноривав её последний вопрос.

Люба качнулась в нерешительности на каблуках, с тоской взглянув на входную дверь, путь к которой загораживала высокая фигура хозяина квартиры, и, вздохнув, покорно скинула туфли. Ну, не съест же он её, да? Да и глупо убегать от человека, с которым точно завтра встретишься на работе.

— Прошу, — Сергей не дотрагивался, но шёл так близко, что у Любы было стойкое ощущение, что её ведут под конвоем. Спина покрылась покалывающими знойными мурашками, по телу заструилось тепло, ощущения обострились. Это всё слишком интимно как-то, неправильно.

— Знаете, я в этом смысла не виж… — начала было снова давать заднюю Любовь Павловна, но Сергей опять перебил.

— Сюда.

И всё-таки дотронулся. Горячая крупная ладонь уверенно легла чуть пониже поясницы и надавила, подталкивая Любу на светлую кухню. Дыхание перехватило, но возмутиться Люба не успела, так как рука сразу же исчезла, оставив лишь фантомный ожог на ставшей очень чувствительной от переживаний коже.

— Садитесь, Люб, — Соболев галантно отодвинул стул, так странно смотря на неё и едва заметно улыбаясь.

Ничего не оставалось, как подчиниться. Дурацкая…дурацкая ситуация. Ещё и стыд накатил новой волной. Люба быстро огляделась, решая разом две задачи: не смотреть на хозяина квартиры и составить мнение о его доме. Кухня как кухня, просторная, дорогая, современная, безликая. Самой примечательной вещью была пепельница в форме черепа да миски какого-то домашнего животного в углу у холодильника. Больше взгляд ни за что не цеплялся, вернее так и лип к заведующему, обходящему сейчас стол, чтобы тоже сесть. Сергей опустился на стул рядом с ней, хотя мог бы устроиться и напротив, и небрежно пододвинул к ним коробку с пиццей, лежащую на другом конце стола.

— У меня коньяк, — безапелляционно заявил Соболев и бахнул стопкой прямо перед Любиным носом.

— Спасибо, я крепкие напитки не пью, — отрезала Любовь Павловна, про себя продолжив, что с неё на сегодня уже точно достаточно. Допилась уже.

— За знакомство, — предложил тост Сергей, сделав вид, будто она ничего и не говорила, и приподнял свою рюмку, демонстративно ожидая, когда гостья с ним чокнется.

Люба показательно вздохнула, иронично выгнула бровь, недовольно поджала губы и хотела уже было прочитать лекцию о личных границах и умении адекватно воспринимать отказы, но взглягула Соболеву в глаза и как-то разом и бесповоротно потонула.

— Сергей Иванович, я… — тихо- тихо. Голос предательски дрогнул, и Люба запнулась.

Соболев так смотрел. С пониманием, лёгкой насмешкой и чём-то тревожащим её до глубины души. На самом дне его чуть прищуренных карих глаз плескалось жидкое чувственное пламя, опаляя Любу лижущим щёки жаром в ответ.

— Мне так неловко, Сергей Иванович, вы даже представить не можете… — честно на выдохе пробормотала Люба, не замечая, что начала говорить хриплым полушепотом, — Мы с подругой сидели, и она…в шутку…Понимаете? И я…Я вообще не хотела…а тут вы! И…

— Значит, не хотели? — оборвал Соболев её бессвязные признания и подался ближе, смотря прямо в глаза.

— Не хотела, — едва слышно согласилась Люба.

— А тут я, — повторил Соболев её же слова, криво усмехнувшись и подавшись ещё ближе, так, что их носы чуть не стукнулись.

Люба сглотнула, боковым зрением поймав, как его руки берут её в кольцо. Левая ложится на столешницу, а правая упирается в спинку её стула. Сердце гулко и отчаянно застучало, разгоняя кровь, зашумевшую в ушах.

— А тут вы… — одними губами подвердила и попыталась отодвинуться, выставив так и не выпитую рюмку перед собой как щит.

Вознесенская сама не понимала напавшей на неё робости. Но встать и полностью разрушить их неожиданную близость сил не было. Тело словно вросло в этот чёртов стул. Оставалось лишь широко распахнутыми глазами взирать на Сергея. Наблюдать, как медленно расширяются его зрачки, превращаясь в черные бездонные воронки, и надеяться, что черту он не переступит.

— Разочарована? — затягивающий взгляд карих глаз соскользнул ниже, замирая на её разомкнутых губах.

— Что? — Люба уже ничего не знала, кроме того, что её начальник слишком близко и пялится на её рот. Так близко, что она ощущала, как горячо от его тела, и как пахнет от него чем-то терпким, древесным, очень мужским и чуть коньяком с сигаретами.

— Разочарована, что я, Люб? Познакомиться же хотела… — Сергей вновь посмотрел ей в глаза, криво усмехнувшись. Его дыхание ласковым теплом тронуло кожу на лице. В черных зрачках мелькнуло что-то циничное напополам с ожиданием.

— Я…нет…Нет, не разочарована, — прошептала Люба. Внизу живота лизнуло кипятком и потяжелело от предчувствия, что поцелует сейчас. "Дура, уходи! Оттолкни хотя бы!" — запаниковал внутренний голос где-то на краю сознания, но Люба только сильнее вжалась в спинку стула.

— Я тоже нет, — глухо сообщил Сергей.

Секунда, и расстояния между ними не осталось. Горячие твёрдые губы вжались в её, колкая щетина зацарапала нежную кожу. Ударная доза адреналина впрыснулась в кровь, снося границы реальности. Тяжелая рука легла на затылок, не давая увернуться, пальцы зарылись в волосы. Нажим, губы сами собой разомкнулись, впуская чужой язык, и Любу захлестнуло невероятно острыми ощущениями от всего разом: от вкуса чужой слюны, будоражащего рецепторы, от того, как сильно он напирал, не давая нормально вздохнуть, от ладони, массирующей чувствительную кожу головы на затылке, от мужского участившегося, ставшего тяжелым дыхания, от языка, сплетающегося с её. Мысли неясными обрывками закружились в голове, не в силах дать адекватную оценку происходящему, и Люба просто сдалась. Ведь хорошо же. Так хорошо… Крепко зажмурилась, сосредотачиваясь на ощущениях и отключая мешающий мозг. Жарко, влажно, чувственно. Она уже забыла как это. Так изголодалась…Обвила крепкую шею руками, с наслаждением запустила пальцы в короткий ежик на затылке, царапнула ноготками кожу. Повела левой рукой ниже, ощупывая сквозь ткань футболки мужское тело. Такое горячее, твердое, такое отличное от её. Люба не сопротивлялась и даже глаз так и не открыла, когда Соболев рывком приподнял её со стула и усадил на стол, вклиниваясь бёдрами между её разведенных ног. Лишь судорожно выдохнула ему в губы, ощутив, как очевидная эрекция сквозь слои ткани их одежды вдавилась в её промежность. Голова закружилась, перед закрытыми глазами поплыли красные круги, ноющее лоно конвульсивно сжалось, жадно ловя пустоту. По коже бедер побежали крупными мурашки вслед за мужскими ладонями, задирающими подол платья. Поцелуй уже давно перестал быть просто поцелуем, трансформировавшись в имитацию секса. Любу забила дрожь, внизу живота тянуло так болезненно и сладко, что хотелось жалобно скулить. И в тоже время с каждой секундой, с которой становилось всё более очевидно, к чему всё идет, в груди у Любовь Павловны нарастала настоящая паника. Что? Вот прямо так? На столе? С начальником после тиндера? Которого она знает-то первый день?!

— Нет… — сначала глухо и робко, не разрывая поцелуй. Даже сама не расслышала.

— Нет… — уже громче, упираясь ладонями ему в тяжело поднимающуюся грудь и слабо пытаясь оттолкнуть.

Никакой реакции.

— Нет, Серёж! — уже истерически громко, сильно толкнув. И Соболев резко отпустил. Уставился на неё шальным непонимающим взглядом, вопросительно вскинул бровь.

— Извини…Извините, правда…Господи… — Люба неловко соскользнула со стола, оправляя задранную юбку, и прошмыгнула в коридор мимо застывшего в недоумении хозяина квартиры.

— Простите, правда…Жуть, как неудобно… и вообще… — без остановки залопотала Любовь Павловна, пока пыталась засунуть неслушающиеся ноги в туфли, — Но ведь…не повлияет же? Да…так вышло…простите…Сергей Иванович…Бывает…да?

Люба подняла умоляющий взгляд на появившегося в коридоре Соболева. Заливаясь обжигающим густым румянцем, проследила, как он опирается плечом о дверной косяк и, щурясь, засовывает в рот незажженную сигарету.

— А только что Серёжей был, Любовь Павловна, — с сарказмом хмыкнул заведующий и чиркнул зажигалкой. Щеки впали от глубокой затяжки. По коридору поплыл острый запах тлеющего табака.

— Простите… — прошептала полуживая от стыда и полученных впечатлений Люба, — Ну… Я пойду?

И отщелкнула первую дверную задвижку, с опаской следя за Соболевым, словно за способной в любой в момент броситься бешеной собакой.

— Идите, — он равнодушно пожал плечами, выпуская сизый дым, а потом вдруг поинтересовался, — Люб, вы на машине?

— Что? Я…Я нет… — рассеянно ответила Любовь Павловна, проворачивая второй замок. Ещё один и свобода…

Сергей кивнул.

— Значит, чтобы в восемь были готовы. Какая? Сто девятая?

— Да, сто де…Стоп, Сергей Иванович, не надо, правда! — Любовь Павловна отщелкнула последнюю задвижку и невольно выдохнула, толкая от себя дверь, — Я сама!

— Ох, Люба, не беси… — протянул Соболев многозначительно, и в его, казалось, равнодушном взгляде мелькнул такой азарт, что Вознесенская, испугавшись, что её сейчас поймают в последний момент и не выпустят, только согласно кивнула, пробормотав "ладно", и юркнула за дверь.

9.

Когда ровно в восемь на всю квартиру заверещал дверной звонок, первый Любин порыв был — не открывать. Ну правда…Не услышала, проспала, пожар, потоп… Да что угодно, господи! Лишь бы не ехать полчаса по пробкам с заведующим вдвоём в слишком интимном для этого салоне автомобиля. Уж лучше на работе потом встретиться. Там народу полно, а дел ещё больше. И можно будет к концу смены уже совершенно спокойно делать вид, что ничего и не произошло.

Как делать подобный вид, сидя от Сергея в нескольких сантиметрах на соседнем пассажирском сидении, Люба решительно не представляла. От одного воспоминания вчерашнего вечера и того, что они себе позволили, Вознесенскую бросало в удушливый жар, а низ живота начинало характерно тянуть. Ну почему она такая невезучая, а? Почему этот красивый, умный, интересный ей мужчина должен был оказаться именно её начальником, а не просто незнакомцем- соседом? Вот ну как так??? Люба прекрасно отдавала себе отчет в том, что если бы они не были связаны работой, ночевать домой она пришла бы вряд ли. И нет, с ней такого раньше не было, но именно вчера, именно с Сергеем она бы наверно решилась. Вот только для этого это должен бы был быть какой-то неизвестный ей Сергей. А не этот!

Дверной звонок заверещал отчаянней, и Люба, вздрогнув, всё- таки пошла открывать. Бросила, проходя мимо зеркала, придирчивый взгляд на своё отражение, поправила выбившуюся прядку, закусила слишком бледную нижнюю губу. Синяки под глазами от недосыпа, кажется, удалось хорошо замаскировать. Вид у неё был почти цветущий, еще бы этот диковатый блеск из глаз убрать, но тут косметика была бессильна. Любовь Павловна по привычке перекрестилась, выдохнула и, отщелкнув замок, дернула на себя дверь.

Она знала, что это Соболев, но всё равно была как-то не готова увидеть его во плоти на своём пороге. Гладко выбритого, вкусно пахнущего и криво чуть снисходительно по своему обыкновению улыбающегося.

— Здравствуйте, Сергей Иванович, — пробормотала Люба, быстро отводя глаза, так как поймала сама себя на том, что слишком пристально разглядывает заведующего. Ненавидела себя за эту непонятно откуда появившуюся при нем робость, но пока побороть её не могла.

— Здравствуй, Люб, готова? — Сергей оперся о дверной косяк, поняв, что внутрь его не приглашают. Карие глаза скользнули по её смущенному лицу, напряженной фигуре и с любопытством начали ощупывать пространство коридора за Любиной спиной. В какой-то момент Соболев повел носом и нахмурился, — А пахнет чем? Это у вас???

И так возмущенно посмотрел, будто она тут как минимум метамфитамин варит, а не пирожки сыну стряпает. Люба даже рот открыла от неожиданности. Еще и эти скачки Сергея от "вы" к "ты" и обратно до невозможности сбивали.

— Не любите выпечку? — поинтересовалась Любовь, готовая защищать свой образ жизни и свою еду.

Соболев молчал и смотрел, не мигая. В карих глазах медленно разливалась обреченность, и Люба искренне не понимала её причины. Сергей так на неё смотрел, как осужденный, наверно, смотрит из окна тюрьмы, как на городской площади возводят для него эшафот.

— Восемь утра же, Люб… — глухо пробормотал заведующий, — Вы круглые сутки что ли готовите?

Любовь Павловна окончательно смутилась.

— Да это ж быстро…Пирожки…Тесто с ночи, ерунда… — передёрнула плечами Люба и покосилась на пакет в своих руках, — Я вот и с собой взяла, на работе девочек угостить. Но если вам запах не нрави…

— Нравится, — перебил её Сергей севшим голосом, — Нравится, Люб. Только уж, будьте добры, и меня угостите.

Соболев криво улыбнулся и добавил, сощурившись.

— Хоть я и не девочка.

— О, я помню, — не подумав, ляпнула Любовь Павловна и тут же залилась предательским красным.

Сергея распирало от давно уже забытых им ощущений. Когда женщина нравится. Вот не только фигура, или лицо, или в общении приятная, а вся и разом, в полной своей причудливой комплектации. Так нравится, что надпочечники вбрасывают в кровь лошадиную дозу коварного дофамина, а внизу живота щекочуще и пусто тянет. Если бы Сергей был романтиком, он бы промямлил что-то про "бабочки", но он не был, и просто наслаждался удивительным действием на организм выделяемых эндокринной системой нейромедиаторов.

Смотреть на Любу, находиться рядом и даже разговаривать- всё это оказалось будоражащим, немного нервным, напряженным, но очень приятным делом. И взаимности хотелось. Поскорей. И, конечно, секса. Ну, они же взрослые люди… Да даже пирожков её чёртовых, божествено воняющих на всю парадку, хотелось прямо сейчас ужасно.

Пожалуй, единственное, что в ординаторке Соболева раздражало, так это её явное желание сохранить дистанцию. Раздражало и подстегивало одновременно.

"Тут нужен план,"- глубокомысленно решил Сергей, зачарованно следя за мерно покачивающейся перед ним задницей, идущей к лифтам. Что он там про три дня говорил? Так, это остаётся. Нечего тянуть. Вот только поставленную задачу следует скорректировать. От улыбки и тёплого взгляда до полной и безоговорочной физической капитуляции. И очень удачно День Медика как раз через два дня, то есть на третий…На всё отделение снята турбаза…Удивительное совпадение…Ещё одно! Сергей невольно улыбнулся очередному знаку судьбы и ступил за Любой в лифт.

Вознесенская вжалась в дальнюю от него стенку, но смотрела уже прямо и уверенно, делая вид, что смущения больше не испытывает. Только Сергей всё равно чувствовал исходящее от неё волнение, улавливал лихорадочный блеск в ореховых глазах, подмечал, как часто пульсирует тонкая венка на шее, и млел от всех этих знаков ответной, пусть может и невольной, симпатии.

— С чем пирожки, Люб? — вскинул бровь Соболев, криво улыбнувшись. Запах свежей выпечки в закрытом тесном пространстве лифта становился просто невыносимым. В животе тревожно рыкнуло.

— С мясом и курагой. Любите? — таким тоном, будто светскую беседу с посторонним человеком вела.

Опять. А ведь я тебя лапал и чуть не… От вихрем промелькнувших картинок и нахлынувших тактильных воспоминаний Сергей сглотнул и переступил с ноги на ногу, опираясь плечом о стальную стену лифтовой кабины. Мысль сбилась, Любин вопрос вылетел из головы, а с языка сорвалось то, что действительно его волновало.

— Люб, жалеешь, что ушла вчера? Только честно.

Чёрт, он не хотел вот так в лоб и сразу, но теперь отступать было поздно. Только вперёд. Соболев, понимая это, сделал к желанной добыче шаг, одним движением съедая разделяющее их пространство, и уперся рукой в стену над Любиной головой, нависая в каких-то ничтожных сантиметрах.

— Я вот жалею, — хрипло продолжил, смотря в широко распахнутые ореховые глаза.

— Сергей Иванови…

— Полночи, знаешь, жалел, — и сам усмехнулся звучащей в признании двусмысленности. Да, Люб, можешь думать самое пошлое — вот именно вот так и "жалел"…

— Сергей Ивано…

Лифт дернулся, останавливаясь на нулевом этаже паркинга. Люба замолкла и покосилась на разъезжающиеся двери. Соболев уловил чужие фигуры, ожидающие, когда они с Вознесенской освободят кабину, и отпрянул. Чёрт. Ну ведь уже не послала. Прогресс. Хотя… Может, не успела просто? Или всё-таки не послала бы? Сергей хмурился, раздумывая над этим жизненно- важным вопросом, пока шёл к своему кадиллаку, и сердце в груди сладко и тревожно билось в такт стучащим за спиной Любиным каблукам.

***

Пикнув сигнализацией, Сергей услужливо распахнул перед своей дамой переднюю пассажирскую дверь. И руку подал. Машина была высокая, и вроде как обязательный жест. Но Люба всё равно сначала в замешательстве посмотрела на его ладонь и только потом вложила теплую и мягкую свою. От их соприкосновения по нервным окончаниям побежал щекочущий горячий ток, и Сергей в который раз пожалел, что едут они сейчас на работу, а не куда-нибудь в ресторан. Или загород…А на выходные можно в Сочи улететь, да…Так, стоп. Разогнался ты что-то, Иваныч. Тут от тебя по стенкам в лифте жмутся, а ты уже мысленно на букинге отель бронируешь. Криво усмехнувшись собственной непонятно откуда взявшейся прыти, Соболев захлопнул дверь за своей ординаторкой и обошел машину.

В салоне кадиллака пахло непривычно. Любой. Вот этим всем вместе: тонкими духами, пирожками и летним воздухом, потерявшимся в её волосах. Запахи причудливо сливались с давно знакомыми ароматами кожаной обивки, его геля после бритья и сигарет. Соболев сделал глубокий вдох, набирая в лёгкие побольше, и тронулся, искоса поглядывая на женщину, сидящую рядом. Она вроде как освоилась, расслабилась и с любопытством, хоть и тайком, озиралась по сторонам. И на него озиралась тоже. Сергей ощущал её мимолетные взгляды жгучими покалываниями на правой щеке, словно лучи утреннего солнца припекают, и каждый раз непроизвольно улыбался. Может, Любе и неловко, а он вот буквально наслаждался всем происходящим и не мог не предвкушать продолжения. Что оно будет, даже не сомневался. Да, он не хотел заводить очередной интрижки на работе, но тут грех ситуацией не воспользоваться. Люба взрослая, вменяемая, судя по тиндеру, готовая на непродолжительные отношения, и вообще очаровательная женщина. С такой даже друзьями потом вполне можно остаться. Тем более соседка. Секс пройдёт, а пирожки останутся…

Кстати, о пирожках… Запах свежей выпечки, идущий из пакета на Любиных коленях, с каждой секундой становился всё невыносимей, мешая думать, следить за дорогой и повышая до критических отметок слюноотделение. А Сергей, между прочим, не завтракал…Раздражает уже!

— Люб, — на фоне одолевающего голода голос Соболева прозвучал хрипло и грубо, — Достаньте сейчас один, заклинаю, пока я тут не сдох, или мы в трамвай не въехали.

Вознесенская сначала непонимающе нахмурилась, а потом весело фыркнула.

— Да, пожалуйста, — и полезла в пакет, а потом тише, видимо, жалуясь на его тон, — Сразу бы сказали нормально…

И через секунду вложила Соболеву в руку теплое, румяное, кулинарное чудо. Сергей тут же откусил, прожевал и покосился на Любовь Павловну. Он обычно не матерился, но…Блять. Предательски хотелось расплакаться и откусить ещё. Это был не пирожок. Это был кусочек его счастливого беззаботного детства в деревне. Это был душистый луг, парное молоко, знойный полдень, забитый жужжанием ленивых от жары насекомых, пронзительно-синее небо над головой и прохлада мелкой речки у бабушки за домом в Ростовской области. Соболев так живо это всё представил, что чуть не проехал на красный. Люба испуганно охнула, когда он с размаху вдарил по взвизгнувшим тормозам.

— Сергей Ивано…

— Ведьма вы, Вознесенская, — зло процедил Соболев, правильно считая, что, в том, что они чуть убились сейчас, она виновата, — Ведьма и есть! Кто ж так готовит?!

— Как так??? — вспыхнула Люба.

— Вкусно! — и откусил ещё раз.

Люба сначала открыла рот от неожиданного комплимента, а потом заливисто захохотала. Заразительно и звонко. По- настоящему. Сергей невольно заулыбался сам. Красивая…Можно любоваться, пока не зеленый…

— Не представляю, как муж вас отпустил… — пробормотал себе под нос задумчиво, наблюдая, как растягиваются в очаровательной улыбке ярко очерченные женские губы.

Люба перестала смеяться. В ореховых глазах мелькнуло что-то холодное и болезненное, а рот превратился в тонкую линию.

— Не всё в жизни можно решить пирожками, Сергей Иванович, — тихо произнесла и отвернулась к окну.

На светофоре загорелся зеленый. Соболев тронулся. Наверно, надо бы оставить эту тему, но Сергей уже не мог. Распирало. Откашлявшись, он начал выспрашивать, смотря то на дорогу, то на посерьезневшую женщину, сидящую по правую руку от него.

— Изменил что ли, Люб? — как бы невзначай поинтересовался Соболев.

— Почему сразу "изменил"? — Люба как-то даже искренне возмутилась.

Сергей хмыкнул. Да, он бы тоже ей не стал изменять. Наверно.

— Не знаю, — ответил вслух, пожимая плечами и почесывая пальцами подбородок, — Мне вот изменили. Бывает…

А потом сразу продолжил, не желая заострять внимание на себе.

— Или ты изменила? — и хитро подмигнул.

— Нет, — Люба слабо улыбнулась, оттаивая, — И я не изменила.

— А что случилось?

Люба молчала. Вежливая улыбка на губах трансформировалась в рассеяную, ореховые глаза подернулись мутной дымкой.

— Характерами не сошлись? — Сергей не скрыл иронии в голосе, считая это глупой формулировкой. Ну, что значит "не сошлись"? Значит не очень-то и надо было "сходиться"…

— Нет, — Вознесенская медленно покачала головой, продолжая смотреть куда-то мимо него. Вздохнула, — Не смогли пережить.

— Что не смогли пережить? — не понял Соболев.

— Горе случилось. Не смогли пережить, — как-то слишком просто ответила Люба.

— Горе? Что ж за горе, что вместе никак? — Сергей сначала спросил, а только потом подумал, что это уже верх нетактичности, и Любовь Павловна будет права, если его прямо сейчас пошлет с его любопытством.

Но Люба не послала. Ореховые глаза влажно блеснули. Красивые губы заметно дрогнули.

— Смерть ребенка… — пробормотала и только тогда отвернулась от него, уставившись в лобовое стекло.

Сергей не помнил, когда в последний раз чувствовал себя настолько не знающим границ идиотом. И ведь хорошо воспитан…вроде…Чёрт…От Любиных тихих, но насквозь пропитанных болью слов по телу прокатилась холодная влажная волна, выступая вдоль позвоночника неприятной испариной. Шутить и спрашивать ещё о чем-то резко расхотелось. Повисла давящая на плечи тишина.

— Давно? — кашлянув, хрипло уточнил Сергей.

Ему как-то не верилось. Люба была такая светлая, улыбчивая. Соболеву, как и любому другому человеку, казалось, что с такими людьми никогда ничего плохо не происходит.

— Полтора года назад, — глухо сообщила Любовь, не поворачиваясь.

— Ясно, — не знал, что ещё сказать. Да, наверно, и не надо.

Подождал несколько мгновений и щелкнул радиоприемник, чтобы заполнить вязкую гнетущую тишину. Полилась популярная музыка вперемешку с утренним шоу. Прошло еще несколько минут. Люба откашлялась и повернулась к нему.

— Так понравились пирожки, да? — так деликатно, будто они после ссоры мирятся. Сергей улыбнулся.

— Волшебные, Люб, правда, — похвалил от души, — Знаете, я даже сразу бабушкину деревню в Ростовской области вспомнил…

— В Ростовской? — оживилась Вознесенская, — А где именно? Представляете, у меня мама оттуда…

И дальше они заговорили уже на нейтральные, приятные обоим темы, выясняя, какой же мир на самом деле тесный и маленький.

10.

Уже на парковке больницы в Соболеве что-то неуловимо изменилось. Тёплый взгляд карих глаз подёрнулся дымкой отстраненности, в низком голосе начали проскакивать жёсткие нотки.

— Выходите, — бросил, выключая зажигание. Вроде и не очень грубо, но словно команду дал.

Начальник в Сергее медленно, но неотвратимо устанавливал рабочую дистанцию, вытесняя соседа, с которым Люба по удивительному стечению обстоятельств пересеклась в тиндере. Вознесенской было забавно и до дрожи волнительно за этим наблюдать. И почему-то немного обидно. Слишком отработанным выглядело в исполнении Соболева восстановление субординации. Неуловимая, но чёткая граница. Будто всем своим видом говорил: вот в этой обстановке мы с вами, Любовь Павловна, просто мужчина и женщина, а в этой будьте добры помнить, что я тут не просто какой-то хрен с горы, а ваш заведующий. Так-то Люба в отличие от некоторых и не забывала, нечего её как котенка носом в тапок тыкать…А так ловко у него выходило известно почему. Потому что не первый раз пытается за кем-то приударить на работе. Помни об этом, Вознесенская, помни!

Люба вздохнула, цокая каблучками по щербатому асфальту и сверля насупленным взглядом широкую спину заведующего, идущего впереди. О своей внезапной откровенности она уже тоже жалела. Хотя больница- такой организм, что рано или поздно все всё друг про друга узнают. Да и при всём желании она не могла представить Сергея, треплющегося о её личной жизни где-нибудь в процедурной. Кстати, о личной жизни…Значит, жена ему изменила? Интересно…И так спокойно об этом говорит, неужели не задело? Сама бы Вознесенская такое с трудом пережила…

Задумавшись, Люба чуть не впечаталась носом в плечо Сергея, любезно придерживающего для неё стекляннную дверь.

— Извините, — смущенно пробормотала, будто по её лицу можно было понять, о чём именно она только что размышляла.

Соболев только сощурился и мягко улыбнулся, кивая, чтобы проходила. Люба послушно юркнула вперёд.

В лифте пришлось потесниться из-за заехавшей за ними каталки. Сергей и Вознесенская прижались к стенке. Люба замерла. Мужское плечо и рука как будто случайно вдавились ей в бок, обдавая жаром чужого тела, в носу защекотало от Соболевской туалетной воды. Им на шестой.

— Здравствуйте, СерИваныч! — заулыбалась санитарка, поправляя косынку и нажимая нужную кнопку, так как им с Соболевым из-за каталки было не дотянуться.

— Здравствуйте, Ирина Михайловна. Вы же с нулевого? Цельман пришел уже — не видели?

Забавно. Говорил не ей, и не с ней, а Любе из- за близости каждое слово щекочущими мурашками отдавалось, вибрировало внутри. Всё-таки какой у него голос…глубокий. И горячо. Даже просто рядом стоять вот так. Близко. Люба моргнула и попыталась отодвинуться, но Соболев неожиданно не дал, поймав ладонью её талию.

— Да вроде был, да… — отвечала санитарка, но Люба из-за шума в ушах её плохо слышала.

Вот тебе и границы…Ладонь заведующего поясницу насквозь жгла. Щеки Любы вспыхнули, будто ей шестнадцать. Господи, она и забыла, как это вообще бывает…

Из лифта вышла будто пьяная и на подкашивающихся ногах побрела за Сергеем по тёмному гулкому коридору к их отделению. Начинались её первые рабочие сутки в качестве его ординаторки.

***

На сестринском посту восседала Катерина с чашкой кофе, больше смахивающей на супницу, и с ожиданием конца своей смены в уставших голубых глазах.

— СерИваныч, здравствуйте! — заведующему она крикнула, как только увидела его в дверях, не дожидаясь, пока подойдет.

— Здравствуй, Кать, — Соболев первым делом окинул кипу историй перед ней страдальческим взглядом и взял со стола пару отложенных.

— Та-а-ак, — нахмурился Сергей, листая, а потом перевел рассеянный взор на старшую медсестру, — Как обстановочка?

— Штатная, — пожала покатыми плечами Катерина, подперла подбородок кулачком и тише добавила, — Четыре сами, одну кесарнули и…

Вздохнула.

— Один вакуум…

Сергей мигом нахмурился, вскинув на неё сверкнувшие глаза.

— Кто принимал?

— Бузакина.

— Ох, уж мне эта Бузакина, — цокнул языком заведующий, — Что, кесарить нынче не в моде? Или шить лень?

— Не успели, стремительные, — опять вздохнула Катя.

— Не успели…Это кончить можно не успеть, или в кино… — пробормотал Сергей себе под нос, а потом громче, — Апгар?

— 7/8.

Сергей опять цокнул, но уже спокойней.

— Отдали уже ребенка, в шестой палате на послеродовом, — тут же добавила Катерина, усмиряя заведующего окончательно. Люба стояла рядом и только наблюдала за их занимательной беседой.

— Ладно, — Сергей почесал переносицу, — Историю сюда, Бузакину ко мне, ясно?

— Ясно, СерИваныч, — бодро отчеканила Катерина.

— Так, и… — Сергей повернулся к Любе, будто только сейчас вспомнив о её существовании, — Истории с невписанными анализами Любовь Павловне отдайте пожалуйста, Катерина.

Люба вспыхнула, но промолчала, закусив губу. Это второй день подряд только писать? Нашел себе…секретаршу…

— И когда у нас "смотрины" перед выходными? — Соболев снова перевел взгляд на медсестру.

— В двенадцать вроде бы планировали, СерИваныч.

— Хорошо, — задумчиво протянул Сергей и вновь вперил изучающий взгляд в притихшую Любу, — И истории тех, кого приведут, тоже на дородовом соберите, Любовь Павловна. Подготовьте. Хорошо? Будете мне ассистировать. Решать кого-куда-когда…

Люба вспыхнула опять, но уже от удовольствия. Всё-таки не только писать. А вот уже и решать! Любовь, конечно, больших надежд не питала, что вот прямо решать ей дадут, но всё же. Сергей Иванович скользнул взглядом по часам и, больше ничего не добавляя, отправился в свой кабинет, оставляя Любу наедине с Катериной. Та уже собирала Вознесенской кипу анализов и историй для обработки и наведения порядка.

— Вы вместе что ли приехали? — как бы невзначай поинтересовалась старшая медсестра, передавая Любе папки с бумагами.

Люба только слабо улыбнулась. Говорить, что они соседи, почему-то не хотелось. Не сейчас. Она ещё не разобралась кто тут друг, кто враг, а кто так, и интуитивно держала дистанцию. Да и в Соболеве не разобралась тем более…

— А дородовое на каком этаже? — аккуратно перевела тему, не желая обсуждать начальство.

— Так на этом же, от лифта слева. И на четвертом ещё, — подсказала Катерина.

— Спасибо, — кивнула Люба, прижимая полученные истории к груди, и уж было собралась уходить, но игривый вопрос Катерины на пару с её лукавым взглядом поверх огромной чашки, остановили.

— Ну и как тебе наш СерИваныч, Люб? — доверительным тоном поинтересовалась медсестра, — Ты-то ему глянулась, сразу видно…

Вознесенская застыла, лихорадочно раздумывая, как бы правильней ответить.

— Хорошо пока, — ответила настолько размыто, насколько это вообще было возможно.

— Ну, если хорошо, то уединяться лучше в кабинет УЗД на пятый ходить, там кушетка хорошая, — фыркнула насмешливо Катерина и отпила из своей огромной чашки.

— Я как-то не планировала, — холодно бросила на это Любовь Павловна.

— Ну-ну… — протянула Катерина, и потом тише, будто самой себе, — Тут половина отделения тоже не планировало…

— И вы, Кать? — Люба начала откровенно раздражаться. Левая бровь презрительно взлетела вверх, — Собственным опытом делитесь?

— И я, — ошарашила её Катерина своей откровенностью, а потом звонко рассмеялась, — В смысле и я в том кабинете была. Только с Акопяном, неонатологом, муж он мой, Люба! А вы то…

Катерина так захохотала, что чуть кофе не пролила.

— Вы бы лицо своё видели, Люб! Ахахах…Подумали уж тут!

Люба не удержалась и тоже начала смеяться. И от неожиданности, и от непонятно откуда взявшегося с головой накрывшего её облегчения. Почему-то тот факт, что у Соболева со старшей медсестрой ничего не было, был до чёртиков приятен. Хотя, какое ей дело, да?

— Пошла я на дородовое, — уже гораздо миролюбивей сообщила Люба. Катерина ей теперь очень даже нравилась, — Пирожки только в ординаторскую закину.

— Ммм, пирожки? — Катя привстала с места, с любопытством взирая на пакет в руках Вознесенской.

— Да, там на всех, хотите? — Люба даже немного смутилась от такой откровенной заинтересованности.

— Конечно! Так нам, оказывается, повезло с вами, Любовь Павловна, да? — и Катя задорно подмигнула новому ординатору.

Время тянулось медленно. Истории Люба писала как раз до обеда, оккупировав дальний обшарпанный стол в ординаторской и два раза отвлекаясь на кофе с пирожками. Сначала с забежавшей перед уходом домой Катериной, а потом с Виолой Петровной, акушеркой, и рыженькой Тоней, которую Соболев под своё шефство не взял, но на отделении оставил. Третью, Нину, отправили на дородовое на четвертом этаже. Тоня была полна впечатлений. В отличие от Любы, зарывшейся в бумажках, её отправили набираться опыта в большой родзал на пять рожениц. Вознесенская, слушая захлебывающуся рассказами Тоню, улыбалась ей и по-тихому завидовала. Вот где настоящая работа и обучение, а не в историях этих бесконечных, где каждый раз по полчаса только чужой почерк разбираешь.

Сергей появился на пороге ординаторской в три минуты первого. Окинул присутсвующих сосредоточенным отстраненным взглядом и остановился на поднявшей от бумаг голову Вознесенской, сидящей в дальнем углу.

— Любовь Павловна, истории с дородовых готовы?

— Да, Сергей Иванович… — Люба даже растерялась слегка. Так требовательно звучал низкий голос заведующего. Почувствовала себя ученицей, которую вызывают к доске.

— Хорошо, пойдёмте, — кивнул Сергей, и, не дожидаясь, пока она встанет, исчез из дверного проёма.

Люба быстро подскочила, чтобы поспеть за Соболевым, поправила кичку на макушке, собрала аккуратную стопочку нужных папок и, прижав их к груди, поспешила за заведующим в смотровую. Сердце глупо и волнительно забилось. То ли от предстоящей возможной минипроверки её знаний, то ли от того, что с самого утра она Сергея ещё не видела, а сейчас проведёт с ним как минимум полчаса.

***

Чтобы понять, где находится смотровая, следить за нумерацией кабинетов было совершенно необязательно. Справа и слева от нужной двери на кушетках беспокойными стайками осели пузатые почти- роженицы, все как один в цветастых халатиках и белых носочках, надетых под резиновые шлепанцы. Завидев Сергея, щебечущие женщины притихли и словно по команде впились в него настороженными взглядами.

— Здравствуйте, дамы, — громко произнес заведующий. Распахнул дверь кабинета под нестройный гул ответного приветствия и повернулся к спешащей за ним Любе, галантно предлагая ей первой войти.

Вознесенская кивком заменила "спасибо" и юркнула в кабинет. Вздрогнула от неожиданности, когда ладонь заведующего снова опустилась на её поясницу, придавая ускорение. И даже как-то разомлела, когда рука Сергея не исчезла сразу, а осталась на время представления тех, кто уже сидел в кабинете. Возможно, так, нарушая личные границы, Соболев просто обозначал, что это его личная протеже, но Люба ощутила себя странно защищенной и особенной, за что в данных обстоятельствах была благодарна.

— Ирина Евгеньевна, Марья Петровна, здравствуйте, это Люба, мой ординатор, — пальцы на её пояснице едва ощутимо погладили кожу сквозь хлопковую ткань, рассылая будоражащие неуместные мурашки.

— Здравствуй, дорогой мой Сергей Иванович, — пробасила пожилая плотно сбитая коренастая дама со впечатляющим бюстом, которая видимо была Ириной Евгеньевной. Вторая, сухонькая и тоже немолодая, Марья Петровна, лишь улыбнулась и кивнула.

— Люб, Ирина Евгеньевна — заведующая вторым дородовым, Марья Петровна- акушер-гинеколог.

— Очень приятно.

Женщины снова кивнули.

— Ну, — Сергей наконец отпустил Вознесенскую и отошел. Бодро хлопнул в ладоши, — Начнём? Люб, вы садитесь — писать будете. И давайте, кто у нас там первый?

Соболев выудил наугад историю из принесенной папки, нахмурился, читая.

— Та-а-ак, Соколова, двадцать семь, отеки, роды вторые, первые естественные, тридцать девять и три, — поднял задорный взгляд на Любу, — Ну, зовите Соколову, Люб, что сидим?

— А, да, сейчас, — Вознесенская вновь подскочила со стула и поспешила выуживать из стайки ожидающих счастливицу- Соколову.

Осмотры пошли бодро. Задача была проста- разгрузить перед выходными переполненное дородовое. Кому необходимо кесарево- прокесарить. Кто перехаживает- отправить на стимуляцию. Кому лучше ещё полежать- так и записать. Женщины и девушки бочком протискивались со своими немаленькими животами в кабинет, замирали на пороге, рассеянным взглядом скользя по присутствующим, и неизменно останавливались на Сергее, стоящем около гинекологического кресла, прикрытого ширмой, и натягивающего очередные латексные перчатки.

— Прошу, сударыня, — отработанным жестом приглашал заведующий и, пока пациентка устраивалась, шел к Любе просмотреть историю. Ирина Евгеньевна или Марья Петровна в этот момент молча тыкали пальцем в записях, на что стоит обратить внимание, Сергей кивал и шел смотреть.

— Почему кесарево в первых? — ровным голосом интересовался у очередной пациентки.

— Раскрытия не было, экстренное.

— Ясно. Кто кесарил, не помните? У нас? — поинтересовался Соболев, отходя и стягивая перчатки.

— У вас. Фельдман Федор Леонидович, — пробормотала женщина, тяжко сползая со смотрового кресла.

— Ну, Федя просто так резать не будет, — глубокомысленно изрекла Ирина Евгеньевна.

— Да, Федор не будет, — согласился Соболев, почесал подбородок, на котором выступала уже тёмная щетина, и перевёл задумчивый взгляд на Вознесенскую, — Люб, что со швом?

Любовь быстро пролистнула данные УЗИ и отрапортовала:

— Истончается в динамике, Сергей Иванович.

— И шейка дубовая, — себе под нос произнёс Соболев, хмурясь. Подошёл к Любе, пролистал анализы, данные, — Мда, сорок и одна…Значит что, Любовь Павловна?

Его взгляд на секунду задорно вспыхнул, а губы растянулись в кривой улыбке. Люба просто не могла не улыбнуться в ответ. Сергей, бесспорно, ей нравился и просто как мужчина, но в рабочей обстановке это был какой-то совершенно иной уровень. Под ложечкой жарко и щекотно сосало, кожу жгло от мягкого внутреннего огня. Что может быть привлекательней умного, невольно вызывающего уважение как профессионал, мужчины? Люба вспомнить не могла.

— Значит кесарево, Сергей Иванович, — тихо ответила, смотря в карие глубокие глаза. Сама удивилась, как хрипло и интимно это прозвучало.

Соболев неожиданно подмигнул, тоже уловив, похоже, запретные интонации в Любином голосе, и повернулся к женщинам, сидящим вокруг Вознесенской на стульчиках, придвинутых к письменному столу.

— Ирина Евгеньевна, чья пациентка?

Вместо неё ответила Марья Петровна.

— Моя, СерИваныч.

— Ну, отлично. Кесарите завтра, я в операционную к вам подойду, — Соболев на пятках развернулся к замершей за ним женщине, — Ну, что, голубушка, завтра на операцию.

— Спасибо, — выдохнула будущая роженица и счастливо заулыбалась, — Спасибо, это очень хорошо!

— Что ж хорошего? Я думал, вы расстроитесь, — удивился Сергей, — То ли родить- самой встать и уйти, то ли от полостной операции отходить. Разница есть.

— Да в прошлый раз двадцать часов промучилась. Страшно…И за малышку…

— Ааа. Ну теперь всё по плану, да. Без двадцати часов. Люб, кто следующий?

Люба послушно раскрыла ещё одну историю и пошла звать её хозяйку.

11.

Последняя пациентка покинула смотровую спустя примерно полчаса. Соболев, кинув быстрый взгляд на настенные часы, небрежно подхватил один из стульев, стоящих вдоль ширмы, придвинул его вплотную к Любе и, оседлав его задом наперед, почесал затылок.

— Так, ну что там у нас в итоге? Сортируйте, Люб. Только быстрее, мне ещё к главврачу и на кафедру.

— Сейчас, — пробормотала Вознесенская, косясь на Сергея, положившего локти на спинку стула и наблюдающего за её действиями.

Заведующий умудрился сесть так близко, что его тёплое дыхание щекотало правое ухо и мешало сосредоточиться. Пальцы не слушались, отказываясь ловко перебирать и складывать бумажки. Люба сделала глубокий выдох, пытаясь скинуть потрескивающее напряжение. Это всё этот дурацкий тиндер виноват…и поцелуй. Она вроде бы об этом и не думала, а кончик языка всё равно покалывало от фантомного привкуса коньяка и чужой слюны во рту. И повторить хотелось…наверно…Метнула быстрый взгляд на Соболева из-под опущенных ресниц и ещё больше растерялась, наткнувшись на внимательный его. Тут же отвернулась. Сергей откашлялся.

— Люб, я сейчас уеду уже, — как- то хрипло и совсем не по-начальственному произнес Соболев, — Я вас Виоле Петровне передам. С ней в родзал пойдёте. Хорошо?

Люба не успела ответить, так как в разговор вклинилась подошедшая к столу Ирина Евгеньевна.

— А на кафедре что забыли, дорогой мой СерИваныч? Я вот завтра в отпуск, а тут день Медика на носу! Думала, посидим, чаи погоняем со спиртиком после рабочего дня по-приятельски, — её пухлая ладонь опустилась Соболеву на плечо и прилично так потрепала.

Сергей только хмыкнул.

— Не могу я, Ирина Евгеньевна, лекции у меня. Кто-то же должен из неандертальцев хомосапиенсов лепить.

— Всё вам некогда, СерИваныч, голубчик. Всё работаете, — заведующая вторым дородовым грузно опустилась на соседний стул рядом и, подперев кулаком подбородок, устремила на Соболева материнский осуждающий взгляд, — Дома — то бываете? Котяра ваш противный сдох уже поди…

— Да что этой роже будет, — проворчал Сергей себе под нос, а потом коротко рассмеялся, — Представляете, Ирина Евгеньевна, он позавчера на соседский балкон перепрыгнул и зашугал там даму с мелкой тявкалкой. Два часа их в заложниках на диване держал. Не давал слезть!

— Да ну! — охнули Марья Петровна и Ирина Евгеньевна разом, и даже Люба встрепенулась и голову от историй подняла.

— Да-а-а, — протянул заведующий, качая головой, — И как, думаете, я обнаружил? Прихожу, значит, домой, а Шарикова нет. Я его искать. Смотрю, дверь на балкон открыта — он сам её лапой, я всё забываю другой замок поставить. Ну вот… Выхожу на балкон- нет. Внизу трупа вроде тоже. Зову. И слышу слева его мяуканье как из преисподней и крики соседки из распахнутого окна. Ну, Шарикова я, конечно, отозвал. Вернулся, чертяка, довольный и сытый. Корма той собачонки нажрался на сутки вперёд. А соседка потом пришла плакаться, что два часа в обнимку со своим горе-той-терьером из-за кота моего на диване просидела. Не давал шагу ступить — шипел и грозил царапаться.

Врачихи в голос захохотали. А Люба с интересом взглянула на Сергея.

— У вас кот- Шариков, Сергей Иванович?

— Да, Люб, Шариков и есть, — Соболев повернулся к ней, хитро улыбаясь.

— Почему Шариков? Странное для кота прозвище…И… — на щеках вспыхнул предательский румянец, но Люба не могла не продолжить, — И как вы гостей звать не боитесь с таким экземпляром?

В глазах Соболева в ответ что-то вспыхнуло, давая понять, что он прекрасно помнит, кто ещё вчера был его гостем, и Люба зарделась сильнее. Сердце гулко застучало, и едва заметная улыбка растянула губы. Боже, она что, кокетничает? Похоже, что да…

— Со мной моим гостям ничего не угрожает, — как-то медленно и низко произнес заведующий, смотря на её улыбающиеся губы. А потом резко поднял взгляд, и интимность в его голосе исчезла.

— А Шариков, потому что подобрал на улице молодого черного кота. Думал, сделаю из него добропорядочного члена общества. А он Клим Чугункин по сути своей отборный оказался, вот и вышел… — Сергей хмыкнул, — … Шариков. Хотя вначале Шуриком был.

— Наговариваете вы на замечательное животное, Сергей Иванович, — покачала головой Ирина Евгеньевна, — Хотя лучше бы бабу дома завели, а не кота, конечно.

— Кому лучше? — беспечно отмахнулся Сергей, отводя глаза от Любы и забирая со стола отсортированные истории тех, кому на стимуляцию и на кесарево, — Мне не лучше. На кота корма меньше уходит, а отдачи больше получаешь, чем от домашней бабы через пару совместных лет. Проверено. И "где был" только себе под нос рассказываешь при желании…

И встал.

— Так, дамы, я пошел. Счастливо оставаться, — карие глаза скользнули по Марье Петровне, Ирине Евгеньевне и остановились на Любе, цепкие и внимательные.

— Люб, вы на операциях ассистировали уже, нет? — поинтересовался Соболев.

— Так, только… Подать там, — рассеянно пожала плечами Любовь Павловна, сама обдумывая про себя позицию заведующего по поводу "домашних баб".

Мда…Бабочки упорхнули из живота, оставив лишь призрачное едва тлеющее трепыхание. Нет, ей к нему домой на полных правах пробираться так сразу и не хотелось. Но всё же. Всё же…

— Люб, — Сергей чуть повысил голос, что означало, что уже не в первый раз окликает. Она резко встрепенулась.

— Да.

— Завтра мне будете ассистировать тогда, говорю, — нахмурился Сергей, изучая её отстраненное лицо. Как будто понял, о чем задумалась его подчиненная.

— Да, хорошо…Ой, Сергей Иванович! Так я же завтра после суток выходная.

— Суток? — Сергей нахмурился сильнее, — Точно, сутки у вас же…А потом когда?

— В воскресенье выхожу, — ответила Любовь Павловна.

— На день Медика? Нет, так не пойдёт. Вам на день Медика дежурить нельзя… — пробормотал Соболев, почесал щетину на подбородке.

— Почему? — искренне удивилась Любовь Павловна.

Но заведующий, уже решив что-то для себя, вместо ответа хлопнул в ладоши.

— Ладно, я сейчас разберусь. Всё, дамы, я ушел. Люб, я вас чуть попозже сегодня выловлю. По поводу графика вашего и вообще, — заговорщически подмигнул, подхватил нужные папки и покинул кабинет.

Лучше бы Соболев этого не говорил. Люба теперь невольно вздрагивала от любого звука в ожидании, что вот сейчас он явится: будь то топот приближающихся шагов, эхо голосов в коридоре или хлопок открывающейся двери.

Нет, заведующий её конечно сильно осадил этими своими рассуждениями о "домашних бабах", но и заставил крепко задуматься на тему: а чего она, собственно, хочет? Думать пришлось прямо при роженицах, к которым Любу потащила за собой Виола Петровна, что было иногда проблематично и делало размышления достаточно хаотичными.

В принципе, Люба аргументы Сергея отлично понимала. У него один брак уже был и по всей видимости не очень-то удачный. Так что второй раз заведующему просто не хочется. А ей? Так ведь и ей тоже! Тысячу лет оно всё Любе не надо.

Да только обидно. Мечтаешь обычно, чтобы ты не хотела, а вот тебя…Мда… А тут…. Но с другой стороны…

Вот Зойка бы точно ей сказала, что это идеальный вариант. Два взрослых человека, нравящихся друг другу и не питающих ложных иллюзий. Впрочем, Зойка и за тиндер была. И Соболева на фото не узнала, а ещё клялась, что он на Ваське живет, и смеялась потом как угорелая, когда Люба, придя от заведующего вчера вечером, красная от стыда и пережитого приключения, её чихвостила. Так что Зойке веры нет, да…А Соболеву? Стоит ли вообще начинать, когда точно знаешь, что ничем это не кончится? Было бы ей лет двадцать, она бы наверно сказала, что нет. Но ей тридцать пять, у неё взрослый сын, недавно пережитый сложный развод и никакого желания снова пытаться создать семью, так что…

Дверь в родзал очередной раз распахнулась, Люба повернула голову и наткнулась на внимательный взгляд золотисто-карих глаз, устремленный на неё.

— Виола Петровна, я Вознесенскую на минутку заберу? — Сергей лишь на мгновение отвернулся, обращаясь к акушерке, и снова перевёл всё своё внимание на Любу.

Лёгкий кивок головы, чуть шире открытая дверь, и Любовь направилась к заведующему, на ходу стягивая латексные перчатки.

Остановилась было, выйдя в коридор, но Сергей пошёл дальше, ничего не говоря и вынуждая её следовать за собой.

— Сергей Иванович, вы куда? — когда они совсем вышли из отделения, Люба даже растерялась.

Соболев лишь мельком глянул на неё через плечо.

— На черную лестницу покурить, — и подмигнул, — Со мной же постоите, Любовь Павловна?

— Ну знаете… — и Вознесенская, сама, не зная почему, рассмеялась.

Прошли молча по тёмному коридору, свернув влево от лифтов и прислушиваясь к собственным гулким шагам, миновали скрипучую железную дверь. Люба ступила на балкон первой, поеживаясь от зябкого к вечеру ветерка, обвела рассеянным взором небольшой больничный скверик, бетонный забор, обшарпанные крыши утопающих в зелени пятиэтажек, задержалась на забитой малышней детской площадке, сделала пару шагов к перилам и медленно повернулась к своему спутнику. Сергей, подойдя к ней ближе, выбил отточенным движением сигарету из пачки, закусил фильтр и чиркнул простой зажигалкой. Нахмурился, собирая лоб в гармошку и сделал ладони лодочкой, пока прикуривал, защищая трепещущее пламя от капризных порывов ветра. Глубоко втянул уже покрытые щетиной щеки и с наслаждением выдохнул, поднимая на Любу свои проницательные глаза. "Он наверно весь волосатый, — вдруг невпопад подумалось Вознесенской- Вон как быстро борода растёт. И из ворота хирургического костюма волоски выглядывают…".

Люба сглотнула вязкую слюну и, с трудом отодрав взгляд от яремной впадины у основания шеи Сергея, быстро подняла глаза на лицо заведующего.

Соболев молчал, выпуская дым, и, чуть прищурившись, рассматривая её. Люба нервно выдохнула и обняла себя руками, качнувшись. Чувственные мурашки медленно ползли по коже, заставляя дрожать больше, чем от ветра.

— Вы что хотели, Сергей Иванович? — вопросительно выгнула бровь. Несмотря на строгий тон, губы сами собой сложились в лёгкую улыбку.

Сергей хмыкнул и затянулся, сильнее щурясь.

— Я вам, Люб, смены поменял. В понедельник выйдете, — ответил Соболев.

— Зачем?

— Затем, — протянул заведующий, туша сигарету о переполненную пепельницу. Один широкий шаг, и его рука оказалась на перилах за Любиной спиной, а горячее дыхание с нотками никотина нежно защекотало кожу на лице. И без того низкий голос начальника опустился на ещё пару тонов, — Что вы, Люб, со мной на День Медика поедете.

— Куда поеду? — удивленно пробормотала Вознесенская, — На турбазу??? Сергей Иванович, я не могу…Я ведь даже не скидывалась, и вообще…Я…

— Так, Люб, не бесите. Я всё решил, — в голосе Соболева отчетливо зазвенели начальственные нотки, отчего Любовь растерялась окончательно.

Вроде как распоряжение даёт, но что-то она не припоминала, чтобы двухдневная пьянка была включена в её рабочие обязанности.

— Слушайте, я правда не могу, Сергей Иванович, — выдохнула Вознесенская виновато, — Это же все выходные, а у меня сын…

Сглотнула и тише добавила.

— …оболтус.

Но Соболев на это заявление даже не моргнул, может на мгновение подвис и только.

— Так, и сколько оболтусу? Вы когда на сутках, он с кем? — деловито поинтересовался заведующий. Да так требовательно, что Люба и не подумала не отвечать.

— Тринадцать. У тети моей, у меня тут тетя…

— Ну так в тринадцать он и все выходные у тети спокойно проторчит, — за всех разом решил Сергей.

Люба только рот от возмущения открыла. Вот это наглость! Соболев перехватил её ошарашенный взгляд и как-то разом сменил тактику. Нахрапом явно так себе выходило. У Вознесенской только глаза шире становились.

— Люб, — наклонился к ней ближе, заговорив тихо и хрипло, почти на ушко, — Поехали, а?

Рука Сергея соскользнула с перил и обвила Любину талию, притягивая ближе. Любовь на секунду напряглась от неожиданного такого интимного прикосновения, но как-то быстро податливо обмякла. От мужского тела, большого и сильного, шел окутывающий с ног до головы жар, напрочь отбивающий способность думать. Любин взгляд уперся в мужскую шею, дыхание сорвалось. Совсем, совсем не рабочий какой-то момент получается…

— Люб, я приставать не буду, — нашептывал искуситель — Сергей, сам себе противореча жадными изучающими движениями пальцев на её пояснице, — Если вы против…Поехали? Просто, чтобы…

Люба молчала, закусив губу и слушая. Это так сладко было. Просто стоять так близко к нему и слушать.

— Люб, — уже с каким-то отчаянием. Сергей наверно её неразговорчивость за отказ принимал, — Будет весело.

И тут Люба рассмеялась. Господи, ну и аргумент. Будто им обоим именно это на самом деле надо. Повеселиться, да.

— Ну раз весело, — хохоча, кивнула Любовь Павловна, — То, так и быть, поеду.

И наконец выпуталась из Соболевских объятий.

— Только я тоже скидываюсь. За меня платить не надо, Сергей Иванович, — бросила, уходя.

12.

Люба, тяжко вздохнув, в сотый раз крутанулась перед зеркалом. Нет, это фиаско. Заморские джинсы её исконно- русской фигуре катастрофически не шли. Задница, и без того примечательная, выглядела просто угрожающе огромной на фоне быстро становящихся к низу достаточно стройными длинных ног. Будто два треугольника к квадрату прилепили…Любе даже всплакнуть захотелось. Она тут решается, понимаете ли, на первый в своей жизни легкомысленный роман, а он может и вовсе не состояться по причине неэстетически прущей во все стороны филейной части.

Ну а что делать?

Люба крутанулась ещё раз, встала на цыпочки и махнула на своё отражение рукой. Турбаза же. В любимой юбке не поедешь, каблуки не наденешь. Кроссовки да практичные штаны — вот её удел. Радовало, что хоть блузка сидела замечательно. Легкий персиковый трикотаж соблазнительно обтягивал грудь, прозрачные рукава нежно подчеркивали мягкую округлость рук. Пышный пшеничный хвост, собранный чуть набок, покоился на женственно- покатом левом плече. Впрочем, с верхом у Любы проблем никогда не было. Может взять всё-таки юбку или платье? Вечером же банкет…Хотя какой банкет? Одно название, а на деле шашлыки, водка рекой да банька, но мало ли…И Люба всё- таки сдёрнула с вешалки лёгкое темно-синее платье и бросила его в раскрытую у её ног дорожную сумку. Туда же полетели босоножки на невысоком каблуке.

Закрыв шкаф, Вознесенская кинула беспокойный взгляд на часы — ещё тридцать минут есть до того, как Соболев зайдет. Отлично, успевает. Люба подхватила косметичку и отправилась в ванную рисовать лицо. Там освещение было не в пример лучше. И, как это обычно бывает, оглушающему трезвону дверного звонка суждено было раздаться именно в животрепещущий момент прокрашивания ресниц.

— Бл…и-и-ин, — Люба в сердцах кинула кисточку в раковину, с тоской взирая на свой чёрный-чёрный правый глаз.

Это что же, заведующему так не терпится? Приличные люди раньше не приходят…

— Саш, открой, а? — крикнула Любовь из ванной сыну, завтракавшему на кухне, — И скажи, что я сейчас!

И уже тише, раздраженно себе под нос:

— Наверно…

Сашка так тяжко вздохнул, что звук долетел даже до неё и, судя по глухому недовольному топоту, поплёлся открывать. Любино сердце зачастило, в миг разгоняя кровь, щеки нежно вспыхнули, убирая потребность в румянах. Ну вот, начинается…Вознесенская толкнула носочком дверь, пошире её открывая, чтобы лучше слышать, что происходит в коридоре, и лихорадочными движениями принялась стирать следы туши с верхнего века, вся обращаясь в слух.

Щелчок дверного замка, ещё один, едва уловимый скрип двери, секунда мёртвой тишины и удивленный голос Сашки:

— Дядь Серёж, здрасьте!

Люба так вздрогнула, что чуть повторно всё не испоганила. Да что ж такое-то, а? Сын — то её откуда Сергея знает? Как-то разом слишком много стало Соболева кругом…

— Здоро-о- ов, — пробасил заведующий не менее изумленно и, судя по звуку, шагнул в их прихожую.

— Так это ты у нас оболтус, Санёк, — произнес Сергей уже веселее, — Соглашусь.

Потом задумчиво:

— Ну, вообще ж не похожи…

И бодро:

— Саня, мать где?

— А вы к ней? — тут же настороженно поинтересовался сын.

— К ней, — подтвердил Соболев, — За ней, точнее. Начальник я её. На корпоратив повезу.

— А…вы, значит…ясно, — в голосе Саши моментально начала прослеживаться враждебность, и Люба, плюнув на ещё недоделанный макияж, выскочила из ванной.

Сашку она знала хорошо и, ох, уж этот переходный возраст, боялась, как бы тот чего-нибудь её начальству не наговорил.

— Здравствуйте, Сергей Иванович, — излишне звонко выпалила Люба и натянуто улыбнулась под пристальными взглядами разом повернувшихся к ней мужчин, — Я уже…почти…Пойдёмте?

Нервно заправила прядку за ухо, поймав заведующего за откровенным разглядыванием её фигуры, переступила с ноги на ногу. Чёрт бы побрал эти не идущие ей джинсы. И проскользнула в спальню за дорожной сумкой.

Джинсы Любе чертовски шли. Так шли, что Соболев даже подвис на секунду, впиваясь загоревшимися глазами в манящие крутые бедра. А в голову полезли дурацкие образы гитар, амфор и тому подобных занимательных предметов. «Какая всё-таки…женщина…», — в очередной раз восхищенно подумал Сергей. Женщин он своей жизни перевидал с избытком, спасибо работе, но вот, чтобы так ярко ощущать, кто именно перед ним, бывало не часто.

Вознесенкая очаровательно улыбнулась, заправила нервным движением светлую прядку за ухо, сверкнула ореховыми глазами и скрылась в какой-то комнате, амплитудно вильнув шикарной задницей. Сергей сглотнул и на автомате сделал шаг за ней, думая, что на турбазу можно и попозже приехать…А, если подпустит, то и вовсе не выезжать…

— Дядь Серёж, вы куда? — раздалось угрожающее у самого уха, и Соболев, моргнув, остановился.

Точно, Саня. Он вот как-то даже и забыл. Волна едкого разочарования всколыхнулась в груди. Люба то поди сейчас в спальне… В штанах требовательно шевельнулось. Но Соболев волевым усилием эти движения проигнорировал и перевел потухающий взгляд на парня.

Тот смотрел хмуро, скрестив руки на тощей груди. От былого радушия не осталось и следа. Сергей даже как-то растерялся. С детской ревностью, а это наверно была именно она, Соболев раньше не сталкивался. У бывшей жены был пацан от первого брака, но совсем мелкий, так что с Мишаней было просто. Сладкая вата, мультики втайне от мамы и пара походов на аттракционы, и вот он уже "папа Сеёжа". Сложно оказалось потом, когда разводились. Оказалось, что с Мишкой расстаться тяжелее, чем с его матерью. Она изменяла ему со шведом, к которому решила укатить на ПМЖ, а сын-нет. Соболев грустно вздохнул от нахлынувших вдруг воспоминаний и поинтересовался.

— Саш, ты чего насупленный такой?

— Ничего, дядь Серёж, — буркнул парень, сверля его враждебным взглядом, — Мама папу любит, вот чего.

Соболев моргнул. Вот так прямо в лоб он не ожидал.

— М-м-м, — протянул глубокомысленно Серёга, откашливаясь, — Решил просветить, да?

— Да!

— А то…

— А то пялитесь!

— А-а-а…

Диалог не клеился. По крайней мере, вербальный. Отрицать очевидное, что пялится, Соболев не мог, да и не хотел. А напоминать про мамин развод и честно признаться, что мечтает не только пялиться, но и пялить, совесть не позволяла. Поэтому необходимую информацию приходилось доносить древним как мир способом — с помощью ровного, но твёрдого взгляда глаза в глаза. Прямо как в дикой природе. И пусть Сергей находился не на своей территории, но самец-противник был слишком молод, яйца/бороду не отрастил, так что шансов у него не было…Обстановка накалялась и потрескивала- никто не моргал, Саня непроизвольно сделал шаг назад, сглатывая.

— А вы откуда знакомы, интересно мне знать? — Любин мягкий грудной голос подействовал как ушат холодной воды.

Мужчины- большой и ещё не такой большой- встрепенулись и обратили всё внимание на идущую к ним улыбающуюся причину раздора.

— Так мы, бывает, в футбол играем вечером во дворе с мужиками, — почесал затылок Серёга, переключаясь на более доброжелательный режим и стараясь так уж не лапать глазами Любовь Павловну из уважения к юному противнику, — И вот берём иногда…

Кивнул в сторону нахохлившегося Сашки и усмехнулся.

— …мальков всяких, да, Сань?

— Да, дядь Серёж, — буркнул Саша.

— Ну, надо же, — всплеснула руками Вознесенская и, подойдя совсем близко, принялась обуваться.

Ноздри моментально защекотало от запаха свежих сладковатых духов, так ей шедших. И Сергей вдохнул поглубже. Майский день- не женщина…Словно яблони в цвету…Так, опять какая-то розовая дурость в мозги полезла. Соболев решительно мотнул головой, прогоняя излишне желейные мысли, и откашлялся.

— Ну что, Люб, пойдемте?

— Да, Сергей Иванович. Саш, дорогой, ну всё, пока! — и полезла к сыну обниматься. Тот возмущенно увернулся. Люба расстроенно вздохнула, — Борщ на плите, пирожки в холодильнике. Пельмени…

— Ма-а-ам, хватит! Не маленький! — запротестовал Саня, — И вообще я доширак хочу.

— Не произноси при мне это слово! — охнула Любовь Павловна, прижав ладошку в высокой груди.

Санька заржал. Мама тоже заулыбалась, поняв, что её разыгрывают.

— И тетю Полю слушайся!

— Ага…Ты тоже не чуди, — Сашка уже выталкивал её за порог.

— И позвони!

— Ма-а-ам, — раздраженно.

Быстрый злой взгляд на Соболева, и парень захлопнул дверь перед самым Любиным носом.

Люба растерянно застыла на лестничной клетке, видимо, считая, что не все ещё пожелания озвучила, но Сергей уже мягко взял её под локоток и ловко завладел спортивной сумкой

— Пошли, Люб, — и потянул к лифтам.

— Опять «ты», Сергей Иванович, вы уж определитесь… — поправила его Любовь Павловна и лукаво улыбнулась.

— Я… — Соболев перехватил Любин взгляд, сияющий и кокетливый, и на мгновение потерял нить разговора.

Сощурился, ощущая, как кровь быстрее побежала по венам, а температура тела словно скакнула на пару десятых градуса. Это ведь обещание? Он не ошибся?

— Я, Люб, давно определился, — тихо сказал, — Вне работы только «ты».

Приехавший лифт характерно пиликнул, и его двери стали медленно разъезжаться.

— Рушите мои личные границы, Сергей Иванович? — сверкнула ореховыми глазами Вознесенская и, чувственно улыбнувшись, первой шагнула в кабину, повернувшись к слегка ошалевшему Сереге своей очешуительной задницей.

У Соболева спёрло дыхание. Это реальность. Он не спит? Кто там за него помолился??? Ох, Любовь Павловна, я тебе всё порушу, ходить с трудом будешь…

— Можно просто Сергей, — прохрипел вслух и шагнул следом.

— Сергей, — протянула Люба, улыбаясь и нежно перекатывая каждый звук на языке.

Соболев на это промолчал, смотря во все глаза на свою вдруг настолько осмелевшую практикантку. В голове у него хаотично перемежались маты и «Господи, спасибо, класс!». Люба звонко расхохоталась, правильно оценив реакцию заведующего, и сама нажала кнопку первого этажа.

13.

Выбор коллектива пал на большую новую турбазу на берегу Ладожского озера близ Разорванного кольца. От города недалеко, комфорт на высоком уровне, природа шикарная, да и с погодой им однозначно повезло. Было по-летнему тепло, но не до духоты, лазурное, так не часто чистое для Питера небо заливало всё кругом щедрыми солнечными лучами, обувь слегка проваливалась в песчаную землю, усеянную колкой хвоей и маленькими шишками, меж высоких сосен тёмной синью манила вода, пенными, почти морскими волнами набегающая на желтую кромку суши, и очертания древней крепости Орешек на острове вдалеке притягивали взгляд.

Ветер здесь был в разы сильнее, чем в городе, влажный и будоражащий, какой бывает только на берегу большого водоема. От него пробирало до сладких мурашек, так похожих на предвкушение. Или может это Любу просто повело от этого дня, от мужчины, шагающего рядом, от их разговоров в машине, пока ехали. Вроде бы ни о чем, но всегда на грани и с очевидным обоим подтекстом. А ещё от её решения не сопротивляться. Отдаться течению полностью, отключить мозг и не думать, не гадать, не планировать и не предсказывать, к чему это всё приведёт.

И стало вдруг так легко- легко. Люба была словно облачко. Гравитация не держала, походка пружинила, каждый шаг грозил стать последним и оторвать её от грешной земли. Или напротив скинуть в пучину того самого греха — это уж с какой стороны посмотреть, но сама Любовь Павловна предпочитала смотреть с первой.

Меж стройных старых сосен вились утрамбованные дорожки, ведущие к уединенным большим бревенчатым коттеджам. Здание администрации с гостиничными номерами на втором этаже располагалось у самого въезда на территорию, а хорошая русская банька на самом берегу Ладоги. И сразу за ней пирс для желающих остудиться с причаленными к нему разноцветными лодками.

Их компания, большая и шумная, так как это была солянка из трех отделений, а также парочки приглашенных товарищей, вся в коттедж не поместилась и заняла ещё и половину гостиничных номеров в административном здании. А Сергей решил обосноваться в небольшом домике на двоих вблизи бани и в отдалении от арендуемой беседки. Официально он решил расположиться там один, правда, когда закидывали вещи, у Любы все же поинтересовался, закуривая на маленьком крыльце домика и щурясь сквозь сизый дым.

— Люб, Виола Петровна, с которой тебе комнату делить, храпит…Жутко.

— И что? — улыбаясь, изогнула бровь Любовь Павловна.

— И тут миленько… — хмыкнул Соболев и повел рукой в сторону открытой в домик двери.

— А ты, значит, не храпишь? — фыркнула Люба и рассмеялась. Легко-легко-легко. Ей так легко, будто пьяная.

— Сегодня не планирую, — масляно сверкнули в ответ тёплые карие глаза заведующего.

Люба опять рассмеялась и вспыхнула. Легко и жарко. Ласковое пламя лизало изнутри, растекаясь по венам жидким огнем. Их глаза встретились, и Любин смех оборвался.

— Вы, Сергей Иванович, угробить меня разом на отделении решили? — тихо зашептала Люба, — Два дня как пришла и с заведующим поселилась…

Соболев смотрел, не мигая, на раскрасневшуюся Любовь Павловну. Недовольно поджал губы, по небритым щекам прокатились желваки. Медленно кивнул и, затушив сигарету, шагнул с крыльца.

— Пошли, Люб, вещи твои отнесу, — Сергей, небрежно поправив её сумку, чуть съехавшую с широкого плеча, бодро направился к коттеджу, где Вознесенской с Виолой Петровной отвели маленькую комнату на мансардном этаже.

Огромная беседка, где и свадьбу было не стыдно справить, гудела смехом, анекдотами с работы и из жизни, и, куда уж без них, разговорами о вечном и системе здравоохранения. Женщины бодро резали салаты и варганили закуски, мужчины следили за тремя в ряд поставленными коваными мангалами и просто пили, воруя прямо из-под ножа только что нарезанные огурчики и помидорчики. Солнышко едва заметно припекало, с Ладоги мягкий ветерок доносил освежающую ледяную пыль, шум низких волн и пение птиц ласкали слух почище любой музыки, и всем было по-настоящему хорошо.

Так как Люба успела проработать без малого двое суток, то знакомых среди присутствующих у неё практически не было. Виола Петровна, акушерка, постоянно дежурящая в паре с Сергеем, Костя Карпухин, приятный парень двадцати семи лет, тоже акушер-гинеколог, Елизавета Маркова, тонкая и строгая женщина лет сорока пяти, узистка, Кристина, молоденькая акушерка, и в общем-то всё. Правда, это не помешало Любе как-то сразу стать главной по сложным закускам и салатам типа шубы и мимозы, и таким образом быстро и безболезненно влиться в коллектив. Да и постоянно подливаемое белое вино в пластиковый бокал, стоящий рядом с ней этому сильно способствовало.

А ещё Соболев от Вознесенской не отходил. Вернее, отходил, конечно, но быстро возвращался. Легко касался до поясницы, локтя или плеча, хитро улыбался, интересуясь какой-нибудь чушью, и утаскивал что-нибудь, нарезанное из-под её ножа. Люба отчаянно краснела, шикала на Сергея и делала страшные глаза, косясь и кивая в сторону коллег, но на самом деле ей было до дрожи приятно. Так приятно, что через некоторое время она уж и ждала, когда Соболев к ней вновь подойдёт, и выглядывала его, хмурясь, если пропадал куда-то. А один раз даже обиделась, когда Кристина позвала заведующего посмотреть, что у нее с колесом, и их не было целых минут двадцать. Ну, вот что он там высматривал, а? Конечно, у Кристины в джинсах попа вон какая стройная…Можно и подольше её колесом полюбоваться…Все они…Люба в сердцах излишне размахнулась ножом, перепугав стоящую рядом Виолу Петровну, и разрубленный соленый огурец слетел со стола. Чёрт…

— Простите… — пробормотала Люба, сама себе удивляясь, и дальше уже была аккуратней.

За стол уселись часа через три. Уже пьяные и сытые, так как нахватались всего, но дико желающие продолжить общение, посмеяться, потанцевать и даже поиграть во что-нибудь. Сергей сразу занял место на широкой сколоченной лавке рядом с Любовь Павловной, да так тесно занял, что Кристинино колесо она ему разом простила. Плечо Соболева вдавилось в её, руки чуть было не переплелись, а бедра буквально вросли друг в друга, обжигая до немоты в месте соприкосновения. Люба сглотнула, пытаясь дышать ровнее и хоть как-то погасить вспыхнувший блеск в глазах. Не могла. Её колотило предчувствием так остро, как обычно только в юношестве бывает. Когда вот так сидишь с компанией на лавочке или у костра, а понравившийся мальчик при всех садится рядом, и ты его чувствуешь. И вроде бы и не смотрите друг на друга, и не разговариваете, а весь остальной мир заволакивает дымкой нереальности, и только он настоящий…Люба потянулась за своим пластмассовым бокалом и сделала глоток. Трепет никуда не пропадал, наоборот захватывал всё новые клеточки. Костя, сидящий напротив, рассказал какую-то байку, все засмеялись, и Люба засмеялась тоже, хотя ни черта не поняла.

— Люб, ты баню любишь? — раздалось хриплое у самого уха. Так близко, что влажное горячее дыхание задело щеку и висок.

Вознесенская медленно повернула голову и встретилась глазами с затягивающим во все тяжкие взглядом Сергея.

— Очень люблю, Сергей Иванович, — открыто улыбнулась Люба, смотря ему прямо в глаза.

Внутри бурлило и требовало выхода. И активных действий. На берег и беседку опускалась светлая питерская ночь, создавая уютный полумрак и накрывая их зябким одеялом. Хохот коллег, умные и не очень разговоры, стрекотание сверчков, звуки из вон рук плохо настраиваемой гитары на том углу стола. Всё это будоражило Любу неимоверно. И тепло, идущее от близкого тела заведующего и согревающее её тоже. Она, быть может, и сама уже прижалась как бы невзначай к нему, но люди…Значит, надо уйти. Она не курит. Танцевать, так это опять при всех танцевать. Да и пока петь собираются- не танцуют. А хотелось прямо сейчас, немедленно.

— Я почему-то так и думал, что любишь, — хмыкнул Соболев, по своему обыкновению щурясь. И потянулся сначала было за сигаретой, а потом, спохватившись, что за столом, заменил её на зубочистку.

Нервничает, сосательный рефлекс проснулся, машинально отметила про себя Любовь Павловна и улыбнулась шире. Приятно осознавать, что тут не одну тебя поколачивает.

— Сауну или русскую? — продолжил свои расспросы Сергей, вальяжно облокотившись локтем о столешницу и сев к Любе полубоком.

— По- черному бы, — мечтательно вздохнула Любовь Павловна, поднимая глаза к затягивающемуся темнотой небу, — А если с дубовым веничком, да размочить хорошенько, да так пройтись, чтобы тело как не твоё: и лёгкое, и пылает, и каждая клеточка будто заново родилась…

Люба сама не заметила, как подалась к склонившемуся к ней Сергею ближе, так, что они практически столкнулись лбами.

— И хвои накидать… — продолжила Люба сладко рассказывать, — То и всю душу оставить можно…Вот…

Отшатнулась, поняв, что чуть не в обнимку сидят, но глазами сверкнула. Сергей сглотнул, перекинул зубочистку с одного уголка рта на другой и рассеянно почесал бедро.

— Ну, тут не по-черному, — хрипло выдавил Соболев, очень уж странно смотря на Вознесенскую, — Только русская, но ничего такая…Так, а вы, Люб, сами умеете…

Он опять сглотнул.

— … веничком? — сипло закончил.

Люба засмеялась и кивнула.

— Ну, конечно, Сергей Иванович. Так умею, что во век не забудете! — звонко пообещала Вознесенская.

— Я даже не сомневаюсь… — пробормотал заведующий и, слегка поплыв, уронил недвусмысленный взгляд на пышную Любину грудь, правда быстро опомнился и возвратил его на её миловидное лицо. Откашлялся и предложил.

— Так может пойдем, а, Люб? — и вдруг хитро подмигнул, — Покажешь свои умения…

— Вот прямо сейчас?

— А что тебя останавливает? — сощурился Сергей.

— Не знаю, — Люба кинула быстрый взгляд на полную тарелку, обвела глазами сидящих рядом. Нет, её ничего не останавливало. Решительно ничего. Потянулась к своему стаканчику и сделала ещё глоток.

Сергей уже встал, положив горячую руку ей на плечо. Сжал несильно.

— Давай, Люб. У нас с пяти снято до двенадцати как раз, чтобы не толпою ломиться, а по очереди…Как раз пока никто не собирается…

— Как никто! Я с вами! — неожиданно подал голос Костя, сидевший напротив. Подскочил, раньше чем Сергей начал шипеть "не стоит", и сделал вид, что вообще заведующего не услышал, — Я, Люб, баню тоже страсть как люблю! А если ещё и банщица такая умелая, то уххх!

Карпухин сжал кулаки и потряс ими, видимо, показывая тот свой самый "уххх". Качнулся и засмеялся тонко. Люба вежливо улыбнулась. Похоже, Константину хватит, Соболев закатил глаза.

— Кость… — начал было Сергей отговаривать коллегу, одновременно потянув Любу за локоть на себя.

— И я тогда с вами, — перебив его, подскочила Кристина- колесо, как мысленно нарекла её Любовь Павловна, и стала вылезать из-за стола, — Я тоже за баню. Только чтобы вы бы меня попарили, СерИваныч.

Её ресницы затрепетали в каком-то бешенном ритме, то ли умоляя, то ли пытаясь сдуть пылинки со всех присутствующих и со стола заодно.

— Помню в прошлый раз…ммм…Лучше вашего веника, СерИваныч… — томно защебетала барышня.

Люба напряглась, готовясь услышать много всего любопытного и непостоянном незабываемом венике СерИваныча, но Кристину перебил властный голос Виолы Петровны.

— Раз такая пьянка, то и я пойду, — изрекла акушерка и резко встала, чуть не опрокинув лавку, — А ты, Кристинка, не переживай. Если веник СерИваныча до тебя сегодня не доберется, то ведь я есть, да? Отхлестаю от души! Всё, пойдемте!

Виола Петровна звонко хлопнула в ладоши и повела всю честную компанию к бане.

14.

Баня оказалась уже почти полностью растопленной — оставалось только чуть подкинуть, переодеться и можно париться. Женщины, по- быстрому накрыв нехитрый стол из захваченных с собой продуктов, побежали за купальниками. Сергей же остался с Костей, чтобы растопить посильнее и веники замочить. Жаль, не дубовые выдали — берёзовые. И жаль, что плавательные шорты он как-то забыл. Придется щеголять в черных боксерах. Нет, они у него, конечно, ничего такие — новые и фирменные. Вот только всякие физиологические реакции на почти голую понравившуюся женщину рядом скрыть, если что, будет сложнее. Впрочем, у него всегда остается вариант лежать на животе на лавке, пока медленно, но верно не сварится. Или виновник не упадёт…Почему-то в первый вариант верилось больше.

Сергей тяжко вздохнул, почесывая голую волосатую грудь, и поддал ещё кипяточку. Пар повалил отменный. Температура ползла к критической, лёгкие приятно душно жгло. Вид суетящегося рядом Кости раздражал неимоверно. Если бы не этот желторотый остолоп…

Так, не думать.

Сергей вышел из парилки, вытирая со лба проступившую испарину, и плеснул водки себе в стопку. Алкоголь не брал вообще- слишком много впрыснутого в кровь адреналина. Почему-то вспомнился его первый раз. Ещё школьником, на квартире у друга. С Лизой Щербаковой. Как стоял на балконе черной лестницы и ждал её, чтобы поговорить. И сердце стучало отчаянно где-то в горле. Тук-тук-тук…Выйдет-не выйдет- выйдет- не выйдет- выйдет…Слово на каждый болезненный удар. И как колени подкосились, когда вышла все-таки. И вроде даже не любовь это была. Так, подростковое увлечение плюс взбесившиеся гормоны. Но как же сладко внутри всё замирало. Никогда потом такого не было. Даже с женой. А вот сейчас почему-то вдруг повторилось и пробрало до самого нутра. Это наверно из-за поцелуя того дурацкого на его кухне, и что убежала тогда от него Люба. Другого объяснения у Соболева не было.

Зато сейчас прямо в руки идет…Входная дверь распахнулась, впуская весело болтающих между собой женщин, и Соболев медленно поставил пустую стопку на стол, впиваясь жадными глазами в Любовь Павловну. Люба сразу заметила, хотя сделала вид, что нет. Лиса. Сергей улыбнулся, щурясь. Как же она ему нравилась. И этими своими плавными мягкими движениями, и улыбкой, открытой и искренней, и готовностью в любой момент звонко засмеяться, теша его самолюбие, и повадками какими-то из прошлого столетия. Женщина. Остальных вошедших он даже как-то пропустил, все внимание свое отдав Вознесенской. На Любе было легкое синее платье с запахом, и она как раз сейчас его расстегивала. Соболев сглотнул и медленно присел на лавку, боясь в своих несчастных боксерах слишком уж бурно отреагировать. Для профилактики нужно было бы отвернуться, но это было выше его сил. Взгляд буквально прилип к проворным изящным пальцам, тянущим поясок. Он, конечно, мечтал, что в первый раз Любу голой увидит без свидетелей, ну да ладно. Получилось как получилось…Вот сейчас она распахнет и…

— СерИваныч, там заходить то уже можно, дорогой? — сквозь вату в ушах донесся до него насмешливый голос Виолы Петровны, а потом её рука настойчиво похлопала его по плечу, заставляя повернуться.

— Ага, — медленно кивнул Сергей, игнорируя требование перестать так пялиться на свою подчиненную, и продолжил прикипать взглядом к медленно предстающему перед ним белому фигуристому телу.

Ох, Любаша…Он так и знал…

Люба была хороша. Не худенькая, но удивительно пропорциональная. Греческая статуя, а не женщина. Только сиськи побольше, чем у них обычно. Так что гречанка у него была с явно выпирающими русско-народными мотивами. Покатые плечи, трогательно выступающие ключицы, мягкий чуть выпуклый животик с выемкой пупка, узкая талия на фоне широких, прямо так и хотелось добавить гостеприимных бедер. Точнее, Сергей на это очень надеялся.

Люба чуть смущенно улыбнулась, так как не могла не видеть, как Соболев препарирует её взглядом, и повернулась спиной, чтобы повесить платье. И перед Сергеем предстала она — восхитительная Любина задница в какой- то ничтожной черной тряпочке. "Вот это жопа"- в очередной раз подумал бедный Сергей Иванович и даже чуть голову набок склонил, чтобы удобней было рассматривать. Качает она её что ли…

— Ой, Люб, как вам этот купальник идет, — раздалось масляное сзади.

Соболев, нахмурившись, моментально обернулся и вперил недобрый взор в вышедшего из парилки Константина. С огнем играешь, Карпухин, премии лишу…

— А мне не идет что ли? — обиженно протянула Кристинка, тоже складывающая свои вещи на лавку.

Господи, сколько вас здесь. Сергей уж и забыл. И сейчас с новым приступом неудовольствия всех пересчитывал. Ровно на три человека больше, чем ему было необходимо.

— Ну, тебя я уже видел, — беспечно отмахнулся Костик от надувшейся коллеги и опять перевел масляные пьяные глаза на поправляющую лямки верха Вознесенскую, — Тем более меня Люба попарить обещала, да, Люб? Вот, задабриваю.

И подмигнул. У Соболева даже зубы скрипнули. Мысль о том, что Люба будет охаживать веником какого-то левого мужика, а он при это довольно стонать, отказывалась укладываться в его голове.

— Обещала, — кивнула Любовь- предательница своей белокурой головой и поманила пальчиком Костю, делая вид, что никакой Соболев тут на нее не пялится. Коза!

— Пошли? — и, покачивая крутыми бедрами, вплыла в парную. Костик поплелся вслед за ней как привязанный. Сергей было подскочил следом, чтобы пресечь этот Содом, но с шипением сел обратно. Чертовы боксеры, а! Ну что ты будешь делать. Стоит, как флагшток на ответственном мероприятии. Ладно, посидим. С горя плеснул себе ещё водки. Из парной раздался хлесткий звук, а потом первый счастливый стон. По щекам заведующего прокатились желваки. Все они…женщины эти…Поднял рюмку. Из парной блаженно завопили громче…Веры им нет…Опрокинул. По горлу растекся противный огонь. Соболев поморщился и под протяжное Костино "волше-е-ебница" потянулся за огурцом. Рядом, вздохнув, присела Виола Петровна.

— Что, СерИваныч, не весел, а? — и хитро-хитро так посмотрела.

— Нормально всё, дорогая моя Виола Петровна, — бросил Соболев, жуя, и мельком заглянул под стол на опадающего бойца. Отлично, еще стопочку и можно идти разгонять эту вакханалию. По какой причине он будет их разгонять, Соболев как-то не думал. Просто знал, что Косте сейчас похлеще веником достанется. На этой сладкой мысли ещё подлил. И себе, и Виоле Петровне.

— Ну, — вздохнула его верная боевая подруга — акушерка высшей категории, — За Любовь!

Чокнулась, не дав возразить, и рассмеялась, опрокидывая рюмку. Сергей хмыкнул и только пальцем ей погрозил. Прозвучало ведь, мягко говоря, двусмысленно. Впрочем, как и то, что творилось в парной.

— Ох, Люба…О-о-ох…Ох…Ох, Любаша, твою за н-о-огу, — стенал Костик на всё более высоких частотах под мерные ускоряющиеся хлесткие шлепки, — Ох, не могу…О, давай-давай-давай…О-о-ох…

И хохот Кристинки, тоже зашедшей попариться, на фоне всего этого безобразия.

— Так, ну я пошёл, — не выдержал Сергей и тяжело поднялся.

— Ага, идите, СерИваныч, — напутствовала Виола Петровна.

Незаметно оправив боксеры и разместив добро поделикатней, Сергей ступил в парную. Тут же прикрыл за собой дверь, чтобы не выпустить жар, и сощурился, оценивая обстановку. Картина нарисовалась ему занимательная. На среднем пологе распластался весь красный уже, с прилипшими то тут — то там листочками, обливающийся потом и счастливыми слезами Костик. А над ним тяжело дышащая Люба с горящими весельем и азартом ореховыми глазами, раскрасневшаяся и влажная, мерно охаживала его поредевшим веничком. При каждом взмахе руки грудь ее красиво колыхалась, а живот напрягался. И очень легко было представить, когда ещё у Вознесенской может быть такой лихой вид. Сергей и представил разом. Представил очень хорошо. Сглотнул вязкую слюну, поматерился про себя и зло гаркнул.

— Так, на выход все!

— Это почему? — шумно выдохнув, вскинула Любовь Павловна на него удивленный взгляд, не забывая при этом нежно водить веником по покрытой красными пятнами и полосами Костиной спине.

— Долго уже. Удар хватит, — буркнул Соболев, вперив в Любу потяжелевший от желания и досады взгляд.

— Так я привыкшая, Сергей Иванович, хорошо мне, — и лучезарно улыбнулась, будто не замечая, как он на нее смотрит. Попыталась было сдуть налипшую на губы светлую прядку, а потом чуть отодвинула её розовым языком. И снова улыбнулась. Ну, ведь правда коза!

— Вам хорошо, а Костя пьяный! — рыкнул Сергей, молясь про себя, чтобы боксеры не подвели и не сдали его с потрохами, — Давно реанимационные мероприятия не проводили, Любовь Павловна?

Люба нахмурилась и бросила задумчивый взгляд на своего размазанного по пологу клиента. Костик и правда был какой-то весь бордовый…Хоть и со счастливой улыбкой на лице.

— Чёт меня и правда раскочегарило уже, — забормотал Карпухин невнятно и с трудом приподнялся, — Ладно, Люб, пойду я…

Вздохнул и сел, повесив голову.

— Хороша ты, Любаша, лайк! — встал, качнувшись, и поднял большой палец вверх. Так с ним и вышел.

— Наверно, и мне тоже хватит уже, — обтирая пот с раскрасневшегося лица, забормотала Кристина и сползла с верхнего полога. Кинула кокетливый взгляд на стоящего у входа Соболева.

— Сергей Иванович? Вы идете? — и слаще на десять тонов.

— Люб? — Соболев только к своей прекрасной банщице повернулся, вопросительно выгнув бровь, и успел увидеть, как она метнула недовольный взгляд на Кристину.

Правда быстро перестроилась и перевела уже спокойный и задорный на него.

— Да мне и правда отлично, Сергей Иванович, — Люба постучала веником по пологу, — Ложитесь, вас же тоже обещала.

Кристина закатила глаза и хлопнула дверью, удаляясь. Сергей замер, переваривая тот факт, что наконец они наедине.

— Боитесь? — опасно сверкнула ореховыми глазами Любовь Павловна, — Вон Костя еле ушел…

— Смотри, как бы ты не еле шла, Люба, — от всей души посоветовал Соболев излишне дерзкой Вознесенской и, кинув свежую простыню, горя предвкушением, растянулся на пологе.

15.

Люба закусила губу, пытаясь успокоить подпрыгивающее к самому горлу сердце. Пальцы мелко дрожали и тревожно гудели на самых кончиках. Прямо перед ней на всю лавку растянулся Соболев, и это оказалось волнующим до глубины души зрелищем. Заведующий был жилистый, с длинными конечностями, характерными для астенического телосложения, и действительно отличался повышенной волосатостью на груди и ногах, что почему-то Люба нашла очень будоражащим. Ещё более будоражащим был вид крепкой мужской спины с перекатывающимися под золотистой влажной кожей тугими мышцами, особенно заметными на плечах, когда Сергей подложил руки себе под голову, обзор глубокой ложбинки позвоночника с собирающимися там капельками пота, и картинка прогиба в пояснице с двумя характерными ямочками, а дальше белая резинка черных боксеров, и…

Вознесенская невольно сглотнула и опустила взгляд на свой уже потрепанный после Карпухина веник.

Нет, такую словно каменную задницу надо лупить чем-то поприличней. Так что она пошла и взяла новый. Пару раз отряхнула пышное пока еще орудие банного труда о лавку, приноравливаясь к более толстому основанию. У Соболева вон тоже основание не худое… Она успела заметить…Хоть бы шорты надел — постеснялся, позорник…Понятно, почему Кристинка так мечтательно о его венике вспоминает…В голове мелькнула злая вспышка, и Люба, размахнувшись, хлестанула от души. Так неожиданно даже для самой себя, что неверяще рассмеялась, когда заведующий в ответ зашипел и чуть подпрыгнул.

— Простите, — выдавила из себя Любовь Павловна, давясь булькающим в ней задорным возбужденным смехом.

И в знак примирения нежно провела мокрыми листьями по подставленной длинной спине.

Сергей лениво приоткрыл один глаз и фыркнул хрипло.

— Не нарывайся, Вознесенская…

— И не думала, Сергей Иванович, — томно пропела Люба, продолжая гладить.

Соболев вновь блаженно закрыл глаза. Шумно выдохнул, пошевелил плечами, устраиваясь поудобней, и как-то растёкся по пологу, окончательно доверяясь. Любу бросило в жар. Не внешний — от температуры в парной, а внутренний, лавой расползающийся по кровотоку, подбирающийся к запылавшему лицу, горячей темной тяжестью оседающий внизу живота, сбивающий напрочь дыхание и грохочущий в ушах. Осознание, что они здесь вдвоем и почти голые, навалилось разом и бесповоротно, заставляя кожу гореть и покрываться микроскопическими мурашками. Краски вспыхнули ярче. Люба облизала покалывающие губы и принялась хлестать. То нежно, то с силой, то быстрее, то медленнее, зачарованно смотря на покрывающуюся красными пятнами и потом золотистую кожу, жадно изучая узор родинок на подрагивающей от ударов веника спине, пристально вслушиваясь в каждый их общий вдох и выдох, инстинктивно подстраиваясь под Сергея и вводя обоих в чувственный транс. Время замерло, остались лишь гулкие удары сердца, спутанное тяжелое дыхание, жар, пот и хлесткие звуки мокрой листвы, соприкасающейся с раскрасневшейся влажной кожей.

— Бл…, Люб, — в какой-то момент Сергей вдруг резко выпростал руку и перехватил её за бедро.

Люба только охнула от неожиданности, когда он рывком подтянул её к себе, и сам сел на лавке.

— Ещё раз полезешь к кому-то с веником, — хрипло процедил Соболев, вперив в неё затуманенный взор, — Им же тебя и отделаю, это ясно?

Люба только неопределенно хихикнула, не зная, как на это заявление реагировать. Сергей потянул её ближе, заставляя встать меж его расставленных ног. Задрал голову, смотря снизу вверх на подошедшую вплотную Вознесенскую. Его руки медленно поползли вверх по бедрам. Сильно смяли ягодицы. Люба судорожно выдохнула, замерев. Пульс мгновенно участился и стал отдаваться между ног.

— Сергей Ив…Не зде…Же… — сбивчиво забормотала Вознесенская, отчаянно думая, куда себя деть.

Мысли беспорядочно заметались между "неприлично" и "жуть, как хочется". Кинула опасливый взгляд на незакрывающуюся дверь. Но и вырваться сил не было.

Вместо ответа Соболев прижал ее к себе ещё ближе. Так, что Люба отчетливо ощутила вдавившуюся ей в ногу эрекцию. И как защекотали её живот волоски на его груди, и какая горячая влажная у него кожа, и как липнет к такой же её, моментально делая их сиамскими близнецами, и…Ох… Люба шумно выдохнула сквозь сцепленные зубы, когда Сергей, долго не церемонясь, чуть прикусил, а потом мягко втянул её правый сосок, оказавшийся у него перед носом, прямо с тканью купальника. Любины руки сами легли на мужские плечи, пальцы вдавились в покрытую пленкой пота золотистую кожу то ли в попытке притянуть, то ли оттолкнуть.

— Войдут же…Сереж… — только и прохрипела Люба, когда Соболев начал проделывать тоже самое с левой грудью. Сергей на это только сильнее смял руками пышные ягодицы и шумно протестующе выдохнул.

Люба попыталась отстраниться. Сергей на это тихо зарычал и звонко шлепнул по облюбованной заднице, не пуская. Люба дернулась ещё, и он рыкнул громче. Тут уж Люба, не выдержав, расхохоталась.

— Ну что вы как пес цепной, Сергей Иванович! Мне что говорить? Фу? — поддела его Вознесенская, звонко смеясь.

Соболев наконец оторвался от зацелованной груди и поднял на Любу совершенно пьяный взгляд. И, как по заказу, за дверью послышались шаги. Вознесенская вздрогнула всем телом и отпрянула. Вовремя, потому что в следующий момент на пороге материализовалась хмурая Кристина.

— Долго вы… — смерила подозрительным взглядом раскрасневшуюся Любу и перевела ещё более подозрительный на осоловевшего Соболева.

— Да мы уже всё. Вот… — Люба нервно заправила влажные прядки за уши и облизала губы, — Освежиться идем, да, Сергей Иванович?

Соболев тряхнул головой. Тяжело встал и сразу спрятался за Любиной спиной. По- хозяйски положил руки ей на плечи и подтолкнул к выходу.

— Да, идем… — глухим, как — будто не своим голосом отозвался заведующий, направляя Любу перед собой, — Искупаться сейчас- самое то, да, Люб?

— Ага, — отозвалась та слабо, млея от предчувствия, что вот сейчас… Наконец! Дальше терпеть было уже решительно невозможно.

Стоило ступить за порог бани на пирс, как Люба вырвалась из мужских рук и побежала, смеясь. Внутри всё вибрировало от жара и щемящего ощущения себя по-настоящему живой. Шероховатость досок под ногами, ночная прохлада, остужающая пылающую покрытую потом кожу, хвойный воздух, ворвавшийся в лёгкие, и низкий хрипловатый смех, раздавшийся сзади- всё было настолько хорошо. Толчок, прыжок, и Люба с визгом погрузилась в холодную, такую приятную после бани воду. Вынырнула, отфыркиваясь, и едва успела увернуться от прыгнувшего за ней Сергея.

— Иди сюда, — Соболев мгновенно поймал её за талию, как только оказался в воде.

Подтолкнул к опоре пирса, одновременно подсаживая на себя. Секунда, и Люба оказалась прижатой спиной к гладкой металлической трубе, а её ноги обвили мужскую поясницу. Смех застрял в горле, губы разомкнулись. Сердце часто- часто заколотилось в груди.

— Все, Люб, добегалась, — довольно констатировал Соболев.

Мир, казалось, сузился до черных в сумраке белой ночи глаз Сергея, впившихся в неё помутневшим взглядом. Люба оцепенела от накрывших разом контрастных ощущений, атакующих её. Пылающая жаром после бани кожа, прохладная вода, мягко обволакивающая до самой груди, холод шершавого, чуть скользкого от тонкого слоя ила металла, касающегося позвоночника, и горячее твердое тело все сильнее прижимающееся к её. И руки. Его руки на её бедрах, талии, ягодицах. Исследующие, запоминающие, жадно сминающие и вдавливающие в себя. По телу то и дело проходили волны дрожи, оседая мурашками на предплечьях и груди. То ли от прохладной воды, то ли от того, что мужские пальцы уже гладили через ткань её промежность, а низ живота горел от ощущения прижатого к нему твёрдого члена. Обжигающее дыхание у самых губ. И кривая полуулыбка, белеющая в темноте.

— Я и не думала убегать…больше… — пробормотала Вознесенская, зачарованно смотря на мужские губы, и инстинктивно обвила шею Сергея руками.

— Да? — хмыкнул Соболев и хрипло добавил, отодвигая в сторону тонкую полоску ткани у нее между ног, — Хорошо.

Люба шумно выдохнула, напрягшись от ощущения пальцев внутри. Глаза широко распахнулись, в горле стало сухо. Пульс зачастил прямо по барабанным перепонкам. Хотела уж было опять возразить, что не в воде же. Вот прямо тут. И увидеть могут, и вообще…Но Соболев не дал, вовремя её заткнув. Его язык толкнулся ей в рот, сплетаясь с её, и уже знакомый терпкий вкус отравил рецепторы, посылая в мозг сигналы сдаться.

Любины пальцы сами собой зарылись в короткие влажные волосы на его затылке, помассировали кожу головы, чуть оттянули за пряди, потом наоборот надавали, заставляя углубить поцелуй. Как же это приятно- касаться. Хочется ещё и ещё…Подушечки зудели от тактильного кайфа, когда второй рукой она провела по мужским плечам и спине, обводя каждую выступающую мышцу. Поймала ощущение рассыпающихся мурашек на его коже. Соболев рвано выдохнул, отстранился и поцеловал её в шею. Горячо и мокро, широко лизнув языком и втянув в себя чувствительную кожу.

Люба прикрыла глаза, шумно дыша и дурея от всего. От пальцев, все быстрее двигающихся внутри нее, от того, как сладко ритмично сокращается из-за этого лоно, требуя большего и выделяя смазку. Как мужские губы и язык проходятся по шее, ключицам, груди, оставляя за собой пылающие влажные дорожки, согретые тяжелым сбивчивым дыханием Сергея. Возражения таяли, мозг плыл, и бедра сами подавались навстречу, потираясь и прижатый к ним член. Где-то на краю сознания маячило, что это полный дурдом, и что она-не-такая, но примерно там же вспыхивало, что когда ещё представится возможность пережить такое эротическое приключение, а не-такие пусть дома сидят…

Во внутреннюю борьбу вперемешку с чувственно-тактильным экстазом вмешался хриплый голос извне.

— Люб, презервативов, как ты понимаешь, нет, — заявил Сергей.

— Так может тогда не надо? — пропищала на это Вознесенская и сама расстроилась.

— Надо, Люба, — Соболев в этом вопросе был неумолим, даже голос чуть повысил. Правда потом гораздо глуше и как будто себе добавил, — Смерти моей хочешь…

И потянул вниз резинку боксеров. Высвободившийся горячий член тут же вжался в нежную кожу Любиного живота, и внутри нее вспыхнуло таким жаром, что даже кончики ушей начали гореть. Между ног болезненно сжалось от желания почувствовать его в себе. Кому нужны эти презервативы…И потрогать тоже захотелось. Люба не стала себе и в этом отказывать, и быстро просунула руку между их телами. Чуть не заурчала от удовольствия, когда пальцы сомкнулись на дрогнувшем в ладони крупном стволе с отчетливым рисунком вен. Быстро провела по всей длине, сжала тугую головку. Вот вы какой, Сергей Иванович…Губы сами собой расползлись в неосознанной улыбке. Желание соединиться загорелось лесным пожаром и становилось нестерпимей с каждой секундой.

— Я аккуратно, — глухо пообещал Сергей, прикусывая ее шею и инстинктивно толкаясь в ладонь, потом насмешливо, — И быстро, наверно…

— Давай уже, — забормотала Люба недовольно, чувствуя, как в промежности зудит от неудовлетворенности.

На это Сергей обхватил одной рукой её затылок и снова поцеловал. Развязно и глубоко погружая язык в рот, и одновременно толкаясь членом в лоно. Люба застонала жалобно и сладко, обхватывая его внутри себя, жадно втягивая и не отпуская. По бедрам прокатилась крупная судорога от тянущего распирания между ног, пятки вдавились в мужские ягодицы. Ох, как… Царапнула ногтями затылок, плечи, куснула губу. Соболев начал двигаться, и нестерпимо захотелось стонать на каждый мерный глубокий толчок, но нельзя было, и пришлось то кусать его ушную мочку, скулу, губы то дышать часто, утыкаясь носом куда-нибудь в висок.

— Сереж, Сереж, Сереж…Да, так давай…Да-да-да…Ох, мамочки, о-о-о….- едва слышно бессвязно бормотала Люба ему на самое ухо, крепко жмурясь, цепляясь за мужскую шею из последних сил.

Вода не давала совершать резких толчков, диктуя свой чувственный тягучий ритм, ласкала образующимися от ритмичных движений завихрениями набухший чувствительный клитор, погружала в транс. Лишь их дыхание учащалось, тяжелое и вязкое. Люба раскраснелась вся, содрогаясь от ноющего жара внутри, губы пересохли от вырывающихся беззвучных стонов. На грани-на грани- на грани. И не переступить, и не отступить. На краю. Сознание уплывало в ощущения, теряя связь с реальностью. Она только чувствовала, как он двигается в ней, мучительно растягивая, как вода ласкает кожу, массирует промежность, как Сергей влажно горячо дышит ей в лоб, иногда беспорядочно целует лицо и шею. Нет времени, нет ничего, можно так бесконечно…

— Люб, я не могу больше, давай… — сдавленный мужской шепот у самого уха. И смысл слов не поймать- в голове дым.

— Люб…Какая же ты…Люба…Давай, — Сергей перехватил её бедра покрепче, совсем перекинул на себя, отступая от столба и начал мелкими резкими рывками насаживать на себя. Внутри тут же всё загудело и завибрировало на какой-то новой невообразимой частоте. Вода вокруг сильно заколыхалась.

— Давай, Люб, давай… — нашел её губы, жадно целуя, ловя участившиеся вздохи, — Давай…

Люба даже целоваться не могла. Всё её существо, вся энергия сосредоточились в пульсирующем от притока крови и частых глубоких фрикций лоне. По позвоночнику током начало простреливать напряжение, мышцы свело. Люба вцепилась в мужские плечи сильнее, оставляя следы, замерла на мгновение, вытягиваясь в струну, и задрожала в сладкой опустошающей судороге. Раз-два- три….Она волнами накатывала, вместе с колышущейся вокруг водой, никак не отпуская. Сергей, тихо, ругнувшись, резко снял Любу с себя, подняв повыше. Обняв крепко, прижался головой к женской груди и часто поверхностно задышал.

Через несколько секунд Люба открыла глаза, расфокусированным взглядом обводя большое озеро, пирс, сосны, виднеющиеся костры, баню с горящими теплым желтым окнами. Ничего не изменилось за эти несколько минут, и это казалось таким неправильным. Так не вязалось чувствами, бурлящими внутри. Казалось, всё даже выглядеть теперь должно по- другому.

— Мурашки у тебя, Люб, — хрипло пробормотал Соболев, наконец поднимая голову, и нахмурился, проведя ладонью по её плечам, — В домик пошли, замерзнешь совсем.

— В какой домик?

— В мой, — и понес её к берегу.

— Нельзя в твой, ты что! — Люба даже спрыгнула с его рук и отскочила подальше. Настолько, насколько это было возможно в воде, — В баню надо вернуться.

— Издеваешься, Любовь Павловна? — фыркнул, не скрывая сарказма, Соболев. Лица она его разглядеть не могла, но была уверена по тону, что и бровь издевательски выгнул, — Какая баня? Мы это так…Дойти.

Люба не сдержала истеричный смешок. Это он называет: «так…дойти»? Ну, знаете ли…Прикусила губу, пытаясь унять предательский жар предвкушения, неожиданно слишком уж быстро расползающийся по телу.

— Ну, ты же сам все понимаешь, Сереж, — пробормотала хрипло, — Итак чудо, что не вышел никто…

Соболев помолчал несколько мгновений, а потом шумно вздохнул, сдаваясь.

— Ладно, в баню тоже зайдем.

16.

Перед тем, как ступить в баню, Люба замерла на пороге, впервые после озера встретившись с Сергеем глазами. Напряжение хлестко ударило по нервам, зазвенело между ними натянутой струной. Ну, вот что Соболев о ней думает — три дня от силы знакомы. Ничего хорошего, наверно…Струна внутри Любы завибрировала отчаянней от теплого и как будто восхищенного взгляда заведующего и лопнула, растекаясь жарким облегчением, когда он ей улыбнулся, приподнимая только левый уголок губ.

— Ну что стоишь, Люб. Давай, вещи забираем и сваливаем, — зашептал быстро Соболев ей в волосы, на мгновение подавшись ближе. Требовательно нажал на поясницу, легко шлепнул по заднице и втолкнул в предбанник.

Так Люба и влетела внутрь с дурацкой улыбкой на лице от уха до уха. Все присутствующие разом повернули к ним любопытные головы и уставились в упор, оборвав оживленную до этого беседу. Присутствующих набежало больше на целых четыре человека. Всех их Вознесенская знала лишь мельком, познакомившись только сегодня, пока накрывали стол, и имен не помнила. Спина Вознесенской сама собой одеревенела и распрямилась, Люба откашлялась, оправила купальник и чинно прошествовала к лавке, слишком отчетливо ощущая Соболева, идущего вслед в след на ничтожно коротком от нее расстоянии. Да чтоб его…Ну, неужели и на сантиметр не отодвинуться. Так глупо и демонстративно, что даже смешно. Щеки Любы запылали, словно она только из парной, красные пятна сползли по шее и пошли по груди. Когда садилась, Соболев ей опять руку на поясницу положил, будто она упасть может. Не убрал сразу — повел выше вдоль позвоночника, сжал плечо, перенося вес тела и опираясь, и уселся рядом. Наглый. Ему ничего, а ей…Люба закусила губу, ни на кого не смотря.

— Миш, водки плесни, — обратился Сергей к незнакомому Вознесенской грузному мужчине и протянул стопку через стол.

— И мне, — пискнула Люба, стараясь не поворачивать голову в сторону сидящей слева Кристины и прожигающей взглядом дыру в её виске.

— Ты ж вино пила, Любовь Павловна? — хмыкнул снисходительно Соболев, — С чего вдруг такие перемены? Случилось что?

Люба беззвучно прошипела "сволочь" и лучезарно улыбнулась.

— Да нет, заскучала что-то просто…тоска, — вслух пропела Вознесенская, сверкая ореховыми глазами, и от возмущения уже не смущаясь и смотря только на заведующего.

— Долго вы что-то окунались, — с подозрением процедила Кристинка, вклиниваясь в их разговор.

Но внимания на нее никто не обратил.

— Скучно вам, значит, — сощурился Соболев и опрокинул стопку, не отводя от Любы хитрых потемневших глаз, — Даже и не знаю тогда, что ж вам ещё предложить, Любовь Павловна. Я вот, знаете ли, старался…А вам скучно…

Он цокнул языком и преувеличенно скорбно покачал головой.

— Нет, я оценила, — положив руку на пышную грудь, едва прикрытую купальником, и невольно привлекая к ней внимание всех присутствующих мужчин, сообщила Люба, — Было очень мило, правда…

И звонко рассмеялась.

— Мило, да? — воинственно повторил Сергей, следя за Любой всё более жадными глазами, и тихо совсем добавил, — Нарываешься, Люб…Бесишь и нарываешься…

Люба в знак утешения положила руку Соболеву чуть выше колена и потрепала будто собаку. У заведующего даже лицо изменилось, приобретая едва уловимые хищные черты.

— Вы о чем вообще говорите? — громче и как-то визгливо вновь подала голос Кристина, но на нее только шикнула какая-то женщина, сидящая рядом и подала ей соленый огурец, предлагая пожевать и успокоиться.

— Но вообще я устала просто, Сергей Иванович, — медовым голосом продолжила Люба, напрочь уже забыв о зрителях, — так ее увлекала эта игра. Ласково провела ладонью по голой ноге заведующего чуть выше, едва не дойдя до бедра, — Полежать бы…

Отдернула руку, благословляя скатерть, из-за которой о ее маневре можно было только догадываться, но точно не видеть, и деловым тоном сообщила:

— Вы говорили ноутбук взяли с собой, Сергей Иванович, одолжите? Я бы фильмы посмотрела- полежала, а то голова болит…

— Одолжу, — хрипло пробормотал Сергей. Кивнул ей на стопку.

Люба опрокинула, и они разом поднялись с лавки.

— Ну, мы пошли, — констатировал Сергей, забирая свои вещи с полки, Люба быстро накинула платье — не стала даже запахиваться.

— Ага, удачи, — весело хмыкнула Виола Петровна, подмигнув Сергею. Кристина потемнела в лице, остальные молча с любопытством наблюдали. Костик Карпухин храпел на маленьком диванчике позади стола.

— Вас обратно то ждать, Сергей Иванович? — пропела в спину закрывающему дверь Соболеву Виола Петровна.

— Не, я к костру потом, — соврал Сергей и вышел, выталкивая перед собой желанную Любовь Павловну.

Люба шла первой, не оглядываясь, быстро и как-то излишне ровно держа спину. Сергей даже специально притормозил, доставая сигарету и подкуривая, чтобы посмотреть: подождёт — нет. Не подождала…Синее платье на глазах таяло в ночном сумраке, маня. Соболев с наслаждением выпустил белесую струю дыма в небо, задирая голову и рассматривая показавшиеся робкие звезды. Женщины… Чёрт их разберет…Обиделась на что-то наверно, но к дому всё равно идёт. Усмехнулся и, зажав сигарету зубами, пошёл за растворяющейся в ночи Вознесенской. На душе пело легко и радостно. Хотелось чудить, шутить и, конечно, продолжить развратничать. Желательно в ближайшие десять минут и именно с Любой. Только с Любой, только с ней…

Догнал Соболев её лишь у самой двери, и то только потому, что она притормозила. Достал из кармана ключи, потряс ими в воздухе перед самым Любиным вздернутым носом и опершись плечом о столб на крыльце, продолжил курить, даже и не думая открывать. Люба воровато заозиралась по сторонам и недовольно зашипела, обняв себя за предплечья.

— Вы специально, Сергей Иванович? А то ещё не все нас вместе видели, да?

— На "ты" и только что был Серёжа… — Соболев выпустил густую дымную струю вбок, сощурившись, — …помнится.

— Серёжа, — с нажимом буркнула Люба и, не выдержав, сама заулыбалась, — Не подставляй ты меня, Серёжа. А то вон итак там уже бабы твои ветки на мой костёр собирают.

Люба резко выкинула руку, пытаясь забрать ключи, но Сергей был проворней и увернулся.

— Какие бабы, Люб, окстись, — фыркнул он, задирая ключи над головой, не отдавая.

— Кристина, например, нет? — ехидно пропела Вознесенская, для виду потянувшись за ключами ещё раз, что было мероприятием из-за разницы в росте совершенно бесполезным. Правда, определенный эффект всё же был. Любина рука, когда опускалась, сама собой прошлась по мужскому плечу и замерла на груди, как раз напротив сердца, обжигая своим ласковым касанием и разгоняя его пульс.

— Не ври, всё равно ж донесут, — тише посоветовала Вознесенская, заглядывая в черные в полутьме глаза Сергея.

— Ну раз донесут, то не буду, — засмеялся Соболев, не скрывая иронии, и накрыл своей большей горячей ладонью её. И тоже тише, — Ревнуешь что ли, Люб?

— Пффф… — неопределенно протянула Любовь, чуть откинув голову, и попыталась отстраниться.

Не дал. Вместо того, чтобы отпустить, прицельно метнул окурок в мусорку у крыльца, и освободившейся рукой притянул Любу ближе ещё и за талию.

— Значит так, Люб, — начал Сергей деловым тоном, портили который только озорные искры в его тёмных глазах, сверкающие даже в темноте, да руки, нагло шарящие по ее спине, — Во-первых, с Егоровой было, да. Один раз полгода назад на новогоднем корпоративе. Было зря, честно признаю. Во- вторых….

Люба в этот момент опять дернулась в его руках, желая отстраниться, но Соболев крепко держал.

— Во-вторых, — повторил строже, подчеркивая, что уйти не позволит, — Всё равно узнают ведь о нас, Люб. Что ты мечешься? Успокойся.

— Расскажешь, что ли? — нотки обиды делали Любин голос выше и звонче, придавая ему какую-то щемящую трогательность.

— Зачем? — Сергей искренне удивился.

Провел ладонью по напряженной женской спине вверх до самой шеи, убрал светлую прядку за ухо, погладив нежную мочку. Заговорил примирительно и тихо.

— Сами увидят…Ну, не сегодня, так завтра, послезавтра, через неделю, месяц…Не слепые же.

Люба замерла, похоже, постепенно осознавая смысл сказанного. Сергей улыбнулся и, пока думает, поцеловал в запрокинутую к нему шею. Шелковая какая…И пахнет, м-м-м…Повел носом вдоль беспокойно пульсирующей сонной артерии, собирая аромат. Его левая ладонь инстинктивно сжалась крепче, комкая на узкой талии тонкую ткань платья, пальцы огладили пышную задницу. Такой контраст…Если сзади смотреть, когда трахаешь, точно идеальным сердечком будет…Мысленный образ, такой яркий и пошлый, задрожал на сетчатке, не желая исчезать…

— Что, прямо и через месяц будет, что увидеть, Серёж? — вкрадчиво поинтересовалась Любовь Павловна. Вроде и насмешливо, но…

— М-м-м? — Сергей уже не слушал, толкая её к двери.

Чертыхаясь, не с первого раза вставил ключ, резко провернул.

— Такие далеко идущие планы? — Люба улыбнулась, пристально смотря ему в глаза и вопросительно выгибая бровь.

— А у тебя? Что, думала попользовать меня одну ночь и оставить плакать, Любовь Павловна? — зашептал Сергей Любе на ушко, вталкивая её в темноту коридора, — Не выйдет…

— Да я и не… — залепетала Вознесенская, податливо отступая.

— Ну вот и отлично, что "не". Я тоже "не", — весело подытожил Сергей, захлопывая за собой входную дверь. Его улыбка стала почти хищной, — Ну что? Продолжим?

Люба пристроила голову на мужском плече и рассеянно повела пальцами по волосатой груди, чертя ломаные линии и цепляя темные волоски. В комнате было так тихо. Лишь их мерное дыхание, едва уловимый шелест занавесок на открытом настежь окне, приглушенное стрекотание сверчков на улице и набегающий звук волн большого озера, задевающий самый край сознания. Влажные остывающие тела липли друг к другу, но вставать и идти в душ казалось преступлением. Так и лежали, рассеянно разглядывая спальню в густом полумраке. Соболев лениво пропустил сквозь пальцы Любины спутанные светлые волосы, погладил округлое плечо, повел рукой дальше, пересчитывая ребра, очертил впадину талии, поднялся по крутому изгибу бедер, звонко шлепнул по влажной ягодице, отчего Люба, вздрогнув, захихикала, и накрыв пятерней пышную задницу, остановился. Легкий, почти неуловимый поцелуй в висок, и Люба прижалась к мужскому телу сильнее, обнимая и закидывая ногу ему на бедро. Уткнулась носом в горячую, покрытую испариной кожу, жадно собирая мужской запах. Хотелось поболтать, узнать что-то про него, но в голове было разом столько вопросов и одновременно такая бездумная ватная пустота, что Люба хрипло выпалила первое, что вертанулось на языке, и что в других обстоятельствах она может никогда бы и не спросила.

— Сереж, а ты почему развелся? Из-за измены? Правда?

— Правда, — ровным голосом отозвался Соболев.

И больше ничего не добавил, а Любе так хотелось подробней, ещё. В частности, понять, как ему вообще можно изменить? Он такой…Такой…Ей вот сейчас не верилось. Что-то тут не чисто…

— Давно? — аккуратно продолжила Вознесенская, целуя золотистую кожу чуть повыше темного пятна соска. Потерлась носом о волоски на груди и подняла голову, заглядывая Сергею в глаза.

Он только вздохнул и рассеянно помял пальцами Любину задницу.

— Года два назад, чуть больше… — глухо ответил.

— Хм, недавно, — протянула Вознесенская, ощутив странный укол ревности.

— Да нет, давно, — хмыкнул Соболев и опустил на Любу насмешливый взгляд, — Ты к чему вообще спрашиваешь?

— Не знаю, нельзя? — и улыбнулась, встретившись с его теплым немного снисходительным взглядом. Облизала губы и выдохнула, — Ты её любил? Тяжело было?

Сергей нахмурился и приподнялся на локте. Люба соскользнула с его плеча на подушку, но глаз не отвела. Мужская рука с ягодицы переползла на косточку бедра, придавила, впечатывая таз в матрас, ноги Любы инстинктивно разошлись шире.

— Тяжело отпускать было, Люб, — медленно произнес Соболев, сминая мягкое бедро и нависая над ней, — Для меня это было неожиданностью. И всё-таки устоявшаяся налаженная жизнь, а я очень статичен в своих привычках…Понимаешь?

— Кажется, да… — пробормотала Люба, понимая ещё кое-что.

Что карие глаза напротив вновь жадно вспыхнули. Что прикосновения мужской ладони к её телу перестали быть ленивыми и подбираются к промежности. Что внизу живота снова зарождается горячечный тугой жар и влагой выступает на итак уже мокрых после недавнего прошлого раза складках. Люба поерзала на скомканной простыне, устраиваясь поудобней. Подняла руку и провела по заросшей щетиной мужской щеке, зарылась пальцами в коротко стриженный затылок. Притянула ближе, так что их губы почти соприкоснулись, сбивающееся дыхание смешалось, становясь одним.

— Теперь я гораздо более… осторожен…с привычками, — глухо, с перерывами сообщил Соболев, так как вторая Любина рука скользнула между ними, провела ноготками по напрягающемуся под ее пальчиками животу, вниз, вдоль дорожки жестких волос под пупком и сомкнулась на наливающемся кровью члене.

— М-м-м…Новых не заводишь? — промурлыкала Люба ему в губы, размазывая большим пальцем выступившую вязкую каплю по тугой головке.

— Практически нет, — Сергей шумно выдохнул и резко отстранился.

По коже Любы тут же поползла дрожь от прохладного ласкающего воздуха. Мурашки предвкушения рассыпались по плечам и груди, между ног тревожно и сладко напряглось. Соболев подтолкнул подушку ей под голову, сел выше, погладил по светлым разметавшимся волосам, убирая их назад. Карие глаза тяжело блеснули в темноте. Люба облизнула пересохшие губы, поняв, что от неё хотят, повернула голову вбок, подалась ближе и медленно, пробуя, вобрала в рот налитую пульсирующей кровью головку. Солоноватый терпкий вкус тут же защекотал язык, вызывая обильное выделение слюны. Шелковистая плоть уперлась в нёбо. Люба выдохнула носом, подняла глаза на склоненного над ней мужчину, ощутила требовательное, хоть и мягкое давление на затылок, и подалась вперёд, плотно обхватывая гладкий ствол губами. Отклонилась назад, всасывая плоть в себя и создавая вакуум, и снова вперёд, глубже, обводя языком выступающие тугие вены и уздечку. Услышала так нужный ей одобрительный тихий выдох, заметила, как глаза Сергея закрылись, и продолжила увереннее, ловя каждое изменение в дыхании и непроизвольно напрягающемся животе. Мужская ладонь рассеянно погладила её волосы, потом надавила на затылок, не давая отстраниться, и член проскользнул в моментально спазмирующее горло. Застывшее мгновение, вспышка животной паники, нечем дышать, движение бедёр назад, и вязкая слюна потекла по подбородку. Глотнув воздуха и шалея от наступающего лавиной возбуждения, обжигающего изнутри и плавящего мысли, Люба выпустила член изо рта, обвела языком дрогнувшую головку и вобрала снова, упираясь рукой в мужское бедро.

— Ну, может что-то и поменяю… — хрипло усмехнулся Сергей, перехватывая Любу за волосы и с чавкающим звуком вынимая член из её рта.

Один слитный рывок, и Любин лоб уперся в подушку, а поднятая вверх задница задрожала от смачного шлепка. Звук разрываемой фольги, пальцы рефлекторно скомкали простынь, его ладонь, ребром прошедшееся по мокрой от выделяющейся влаги раскрытой промежности, давление руки на поясницу, заставляющее сильнее прогнуться. Обжигающее соприкосновение бедер. Люба часто задышала, прикрывая глаза. Внутри всё уже взрывалось салютами, требовательными и жадными. Сейчас-сейчас- сейчас…

— Вид охрененный, Люб, так и знал… — пробормотал глухо Соболев сзади, крепко впиваясь пальцами в её левую ягодицу и толкаясь внутрь.

17.

Солнечный луч, пробравшись сквозь неплотно сдвинутые занавески, пощекотал сомкнутые веки, и Люба со стоном отвернулась. Накрыла голову подушкой, пытаясь удержать ускользающий сон, но было поздно. Хмурясь, она открыла глаза и привстала на кровати, с возрастающим волнением обнаружив, что в постели и, судя по всему, в домике Соболева она одна, а за окном уже точно не раннее утро.

Боже, ну вот что, разбудить не мог? Как выходить то теперь? Вот так при всех?

Нет, все мы люди взрослые, понятно. И всё же вот настолько демонстративно не хотелось… Люба потерла лицо, пытаясь побыстрее сбросить остатки дремоты. Заозиралась по сторонам в поисках одежды. Взгляд упал на скомканные на полу трусики от купальника. Губы сами собой расползлись в загадочной улыбке, а щеки вспыхнули от жаркого прилива крови. Картинки прошедшей ночи замельтешили в голове бешеным хороводом, заставляя сердце качать кровь во всё более ускоренном темпе. Кончики пальцев закололо. Сожалений не было. Только тревожно немного, что ночь кончилась, а утро может быть далеко не таким радужным. Впрочем, она была к этому морально готова…Все эти слова и нежности ночью…Люба, прикусила нижнюю губу, вставая…Ничего они не значат. Она уже не маленькая, чтобы верить. Но всё равно приятно, чёрт возьми…

С трудом отыскала верх от купальника, закинутый за прикроватную тумбу. Набрела на платье, валяющееся на полу в коридоре. Зашла в ванную, умылась ледяной водой, прополоскала рот зубной пастой, пальцами расчесала спутанные в огромный колтун волосы, и, оценив лихорадочное сияние глаз в зеркале, удивительно ей шедшее, Вознесенская аккуратно приоткрыла входную дверь, с опаской выглядывая наружу.

Домик, занятый Соболевым для таких целей как конспирация был очень удачно расположен. За баней, в стороне от берега и шумных, заполненных людьми беседок, окруженный величественными старыми соснами. Если вечером здесь и гулял народ, то днем лишь доносились веселые голоса из веранд коттеджей да оглушало пение птиц.

Убедившись, что нет никого, Люба выскользнула на улицу, аккуратно притворив за собой дверь. Обежала домик кругом, чтобы выйти на тропинку к бане, и оттуда уже мерным прогулочным шагом пошла, облегченно выдыхая. Вроде бы не видел никто. Уже лучше. Надежда добраться до своей комнаты без приключений и там спокойно переодеться и привести себя в порядок потихоньку перерастала в уверенность. Но разбилась о суровую реальность, когда на крыльце своего коттеджа она нос к носу столкнулась с Виолой Петровной и Кристиной собственной персоной.

Чёрт.

Люба натянуто улыбнулась, отступая в сторону и давая пройти женщинам, несшим в руках пакеты свежих овощей и наборы одноразовой посуды. Кристинин взгляд полоснул острее ножа по синему платью и выглядывающему из-под него купальнику. Щеки Любы предательски вспыхнули. Глаза случайных соперниц встретились, и Вознесенская замерла, готовая к бою.

— Ты ж только что в кровати была, Люб! — охнула Виола Петровна так громко, что женщины разом вздрогнули и перевели всё внимание на нее, — Когда успела то? К озеру что ли ходила?

— Я-я-я… — Люба судорожно пыталась придумать что-нибудь правдоподобное, но все мысли как назло напрочь повылетали из головы, — Я…да…ага…ходила…

— Ясно, — Виола Петровна утвердительно закивала, и лишь глаза озорно сверкнули, — Ну, давай, раз проснулась, с нами, поможешь нам с завтраком. Да, Кристин?

Егорова промолчала, поджимая губы. Люба нервно провела по растрепанным волосам.

— Сейчас, к себе поднимусь только, — и шагнула на крыльцо, вопросительно взглянув на Егорову, загораживающую проход.

Та медленно отступила на шаг, уступая, но не забывая выразительно смотреть исподлобья. Люба быстро проскользнула мимо них и выдохнула, только прикрыв за собою дверь их с Виолой Петровной комнаты. Вот же…Не раньше- не позже…У нее оказывается уже и алиби было, вот только теперь звучит оно не очень убедительно. Впрочем, не важно…Сплетни всё равно будут, и она их переживет. Виолу Петровну только не забыть поблагодарить бы, хоть она конечно и не ради нее старалась, но всё же.

Когда Люба, одетая в джинсы и простую футболку, через пятнадцать минут подошла к снятой их компанией беседке, завтрак уже был в самом разгаре. Сергея, курящего перед бревенчатым настилом с Виктором Вельским и помятым после вчерашнего Костей, она заметила сразу, хоть старалась и не искать специально. Его высокая худощавая фигура притянула к себе взгляд магнитом, делая картинку вокруг размытым маревом, кривая уже такая знакомая улыбка заставила сглотнуть. Пульс скакнул, ладони вспотели, и Люба, незаметно вытерев их о джинсы, прошла мимо, не оборачиваясь. Впервые за утро в груди по-настоящему защемило от сомнений. Почему ушел сразу, даже её не разбудив, не сказал ничего? Жалеет? Ну и пусть…Люба задрала подбородок выше, инстинктивно расправила плечи и пошла к Виоле Петровне, подрезающей салат.

— Помогу? — улыбнулась акушерке, вкладывая в это простое слово всю свою благодарность.

— Давай, Любаш, вон помидоры возьми там, — Виола ткнула ножом в раскрытые пакеты, — Помой еще.

— Ага, — Люба накидала овощей в огромную миску, больше смахивающую на приличный тазик и, сдув с лица упавшую прядку, направилась к умывальнику, привинченному к сосне неподалеку.

Но и пару шагов сделать не успела, как тазик у нее из рук бесцеремонно вырвали, а на поясницу слишком уж близко к заднице требовательно надавила горячая ладонь, направляя к умывальнику

— А что не мешок сразу тащишь, Люб? Ты что из этих? С конями и избами? — насмешливо фыркнул Сергей ей в самое ухо, отчего по телу тут же прокатилась волна трепетных жарких мурашек.

— Так, а на кого надеяться одинокой женщине, Сергей Иванович? — томно пропела Люба, изо всех сил пытаясь не улыбаться от уха до уха, — Избы сами не тухнут, кони не останавливаются. Вот думаешь, что хоть разбудят вовремя, ан нет…

Люба сверкнула глазами и попыталась забрать тазик обратно.

— И даже этого не дождешься…

Сергей сощурился и недвусмысленно убрал наполненную овощами миску от неё подальше, а пальцами крепче перехватил талию. Заулыбался.

— Думал, устала, — обронил хрипло, снова наклоняясь так, что его дыхание защекотало Любин висок, — Да и так сладко спала…

Люба вмиг покраснела, не выдержала и отвела взгляд. Только губы расползлись еще шире.

— Ты за себя говори, Серёж, — зашептала едва слышно, хитро поглядывая на идущего рядом Соболева, — Сам и устал, а на меня сваливаешь…

— А ты нет? — вскинул он бровь.

— А я нет! Я бы может и ещё… Дай сюда! — и, рассмеявшись, резко потянула тазик на себя, всё — таки выдернув из рук опешившего начальника.

Сереге ничего не оставалось, как, прислонившись плечом к сосне и достав очередную сигарету, зачарованно смотреть, как Люба ловко обтирает помидоры. Даже это у нее как-то необычно и очень уж ладно выходило.

— Сейчас позавтракаем и сразу домой поедем, слышишь, Люб? — тихо приказал Соболев, выпуская сизую струю сигаретного дыма в бок.

Люба на секунду замерла, а потом продолжила мыть помидоры.

— Да, — ответила, не поднимая головы.

На обратной дороге бойкая Люба, попереписывавшись с кем-то в телефоне и пытаясь незаметно спрятать от Соболева экран, неожиданно притихла, отвернулась, откинув голову на подголовник, и устремила задумчивый взгляд в окно, рассеянно следя за проносящимся за ним однообразным пейзажем. Сергей не мог на Вознесенскую не коситься. Едва уловимая полуулыбка на розовых губах, светлые локоны, струящиеся по покатым плечам, мягкий свет ореховых глаз. В солнечных лучах, льющихся сквозь лобовое, Люба казалась ему одновременно до боли близкой и нереально далекой. Вот рядом сидит, податливая и нежная, и в то же время будто и не с ним вовсе. Удивительно… Как пытаться воду в руках удержать. И потрогать можешь, и отпить, а всё равно утекает, хоть вроде бы и всё время перед тобой. А самое удивительное было в том, что внутренний мандраж всё не желал проходить, как обычно бывает после первого секса. Потряхивало до сих пор так, будто им всё только предстоит. Напротив, казалось, что посильнее, чем раньше. Отчаянно хотелось курить, но не в машине же…Люба не курит — дурной тон, даже если разрешит. Так что Сергей и не собирался спрашивать. Только нервно сжал оплетку руля, поглядывая на свою задумчивую, тихую пассажирку.

— Устала? — откашлялся, так как голос хрипел.

— Да нет, — Люба слабо улыбнулась и больше ничего не добавила.

Сергей подождал, но Вознесенская так и не предпринимала попыток продолжить разговор.

— Люб, — подал он голос снова через несколько минут.

— М? — она даже не повернулась.

— Как приедем, ко мне пойдём, — сообщил глухо, смотря на дорогу.

Люба промолчала. Это нервировало. Хотелось какого-то подтверждения что ли….И чёрт его дернул уехать вообще…Лучше бы опять в домик затащил. Ну и плевать, что у всех на глазах. Пусть знают…

— Люб, ты слышала? — спросил с нажимом ещё через минуту.

— А…да, — Вознесенская ответила как-то рассеянно и вяло. Потом, словно спохватившись, добавила, — Да, хорошо. Только мне домой заскочить надо…

Сергей повернулся, и их глаза встретились. И Любин взгляд ему ой как не понравился. Отстраненный, погруженный в себя, подернутый плотной дымкой. Вот не надо было уезжать, не надо! Где та искрометная хохотушка, отчаянно флиртовавшая с ним за общим завтраком ещё час назад? Где? Никогда не любил он этих необоснованных женских скачков настроения. Ещё меньше любил обязанность на них реагировать.

— Люб, случилось что? Говори, — нахмурившись, поинтересовался Соболев и всё-таки полез за сигаретой, борясь с неприятным предчувствием.

Нервы ни к черту будут с бабами с этими…Знал же, что не стоит и связываться. Нет, блять, опять…

Природа…

Тяжко вздохнул, открывая окно. Разрешения решил не спрашивать. В конце концов, в спальне курить она разрешала. По телу прокатилась слабая жаркая волна от одной мысли о прошедшей ночи, вскользь промелькнувшей в голове. Желание продолжить заныло внутри сильнее. А она сидит тут…Куксится… Сергей нервно чиркнул зажигалкой и глубоко втянул смоляной горьковатый дым, щурясь на дорогу.

— Да так… — Люба неопределенно повела плечами и попыталась придать голосу больше жизни. Вот именно, что попыталась, а не придала, — Не важно, Сереж. Хорошо всё.

Отвернулась, вертя в руках телефон, а потом вдруг:

— Знаешь, я и правда устала. Давай не сегодня уже, а?

Сергей кинул еще один быстрый режущий взгляд на Вознесенскую и выпустил струю дыма в открытое окно. Настроение ухнуло вниз громадным булыжником. Ну, вот, начинается…

— Ну, раз устала, — пробормотал себе под нос, ощущая волнами накатывающее раздражение.

До чёртиков хотелось спросить: "с чего вдруг?". И добавить: "сама же звала". Но Соболев только губы недовольно поджал, делая ещё одну глубокую затяжку. Уговаривать не собирался. Но твою — то мать, а…

— Извини, — тихо обронила Люба.

Мягкая женская ладонь накрыла мужскую и несильно сжала. Вверх по руке Соболева тут же побежал предательский ток. Люба отпустила его кисть, а кожу всё равно сладко жгло. Раздражение притихло, сворачиваясь в клубок в груди и тихо пофыркивая. Сергей промолчал, не доверяя уже ни собственным словам, ни слишком ярким, таким противоречивым ощущениям.

Может и к лучшему, что сегодня уже не будет ничего. Как ни крути, а рабочая интрижка должна оставаться на работе. Ночевать вместе, а потом вместе ехать в клинику — что-то совсем иное…Другой уровень. А такого уровня Сергей точно не хотел. И угораздило же Любу оказаться его соседкой. Было бы проще, если бы нет. Как теперь грамотно держать нужную дистанцию необходимо ещё было обдумать. Благо, сама Люба, похоже, тоже чересчур сближаться не спешила.

Да…С одной стороны "благо", а с другой… А что её собственно в нём не устраивает?

Сергей в сотый раз бросил пытливый взгляд на миловидный профиль своей пассажирки, впитывая каждую черточку. Отвернулся, сделав последнюю длинную затяжку и выкинув окурок в окно, а Любино очаровательное лицо всё равно стояло перед глазами, будто оттиском проступая на сетчатке.

Вот так бегаешь от излишне настойчивых дамочек, бегаешь, а попадется вдруг какая-нибудь не так уж сильно демонстрирующая свой долгосрочный интерес, и всё! Соболеву бы радоваться, а вместо этого схватить за грудки Вознесенскую охота и вытрясти ответ, что ей собственно в нём не так. Сергей невесело усмехнулся своим мыслям и заехал во двор. Припарковавшись, быстро обошел машину, чтобы помочь Любе выйти. Непроизвольно сильно сжал её прохладные пальцы в своих. Желание обладать вспыхнуло сильнее, не давая себя игнорировать. Тягучей патокой поползло по кровотоку, зля.

— Уверена, Люб, что устала? — отстраненно поинтересовался Соболев, сам не понимая, почему ее очередной побег так задевает.

Мог бы уже и привыкнуть. Светлые Любины брови сошлись на переносице, взгляд ореховых глаз замер на уровне его кадыка.

— Не уверена, Сереж, просто… — она закусила губу, хмурясь сильнее. Пробежалась пальцами по футболке на его плече, смахивая несуществующую пылинку, — Быстро как-то всё, не находишь?

Все-таки заглянула Сергею в глаза.

— Мне кажется, я не готова, — глухо выдавила из себя, — В голове бардак ещё и… есть…определенные моменты…

Замолчала, опасно сверкая повлажневшими глазами. У Сергея внутри похолодело. Женские слёзы он переносил стойко только на работе, и если это была роженица. Во всех же остальных случаях впадал в ступор, как и любой среднестатистический мужик.

— Так к чему готова — то, Люб? — хрипло поинтересовался, сильнее сжимая её прохладную ладонь в своей руке и притягивая Любу ближе, — Ничего такого серьезного, к чему надо готовиться, и не происходит.

Обнял её за талию, прижимая к своему напряженному телу. Запах духов и её личный аромат защекотал ноздри, заставляя вдыхать глубже. Люба напряглась на секунду, а потом будто оттаяла и расплылась в ленивой кокетливой улыбке, откидывая голову.

— Так уж и ничего, Сергей Иванович? — томно пропела, по своему обыкновению сверкнув ореховыми глазами.

— Абсолютно, Любовь Павловна, — в тон ей протянул Соболев, и заулыбался, склонившись к ней и принявшись хрипло нашептывать, — Более того, у меня, Люб, у самого "моментов" этих вагон и тележка. Так что меня твоя "неготовность" только радует.

— Даже так, — сощурилась Люба, явно размышляя, как на это заявление реагировать.

Всё-таки противоречивое было заявление. Сергей смотрел на неё, не дыша. Вот он — момент истины. Карты вскрыты, условия озвучены. Согласится- нет? Лишь бы да, лишь бы да…Непроизвольно сильнее сжал её талию, словно боясь отпустить.

— Ну… — перекатывая каждый звук на языке, медленно начала Люба, — Раз ничего серьезного, то давайте тогда к вам.

И вывернулась из его цепкого захвата.

— Только попозже. Я сумку занесу, отдохну, в ванне полежу, переоденусь. Разрешаете? — вскинула Люба бровь, озорно улыбаясь.

Словно тучка убежала, и на небе снова вспыхнуло ласковое солнце.

— Не разрешаю, — хмыкнув, отрезал Соболев и, как-то разом расслабившись, пошел к багажнику за их сумками.

Любина переменчивость его буквально завораживала. Смешно, но, если обычно он находил такое поведение признаком истеричности, то сейчас искренне считал, что это проявление настоящей женственности.

— Вещи занесу твои. Одежду возьмёшь и всё. Ванна, Люб, представь себе, у меня тоже есть. И полежишь, и расслабишься, — нагло подмигнул Сергей Вознесенской.

Перекинул через левое плечо обе их спортивные сумки, и, по-хозяйски положив свою ладонь ей чуть пониже поясницы, подтолкнул к лифтам.

18.

Сергей оперся о стену плечом, наблюдая, как Люба непослушным пальцами поворачивает ключ в замочной скважине. Перехватил её немного растерянный, горящий после их долгого поцелуя в лифте взгляд, прошелся глазами по разомкнутым, чуть припухшим губам. Чувственное предвкушение в теле забурлило отчетливей, уплотняя воздух между ними. Люба быстро облизала губы, отворачиваясь, и толкнула входную дверь.

— Я быстро.

— Ага, — Соболев кивнул и уверенно шагнул вслед за ней в квартиру.

Стоило вступить в Любин коридор, как сначала Сергея окутало уютным, немного душным теплом чужого дома, а потом в нос ударил густой ни с чем несравнимый аромат то ли борща, то ли солянки, то ли ещё чёрт знает, чего, вызывая просто неприличное слюноотделение. Сергей сглотнул и покосился на хозяйку. Её же сутки не было? Откуда? А, точно, сын. Разогрел, наверно, что-то…

— Са-а-аш, я дома! — подтвердила его догадку Вознесенская, небрежно скидывая кроссовки и проходя вглубь квартиры.

— Пры…ве-е-ет! — донеслось откуда-то справа. Похоже с кухни. Невнятное, будто рот под завязку забит. Точно, ел, — Как…де…ла?

— Нормально! — бросила Люба, скрываясь в спальне, — Я сейчас опять уйду, Саш!

— А-а-а! — протянул пацан равнодушно и что-то очень громко отпил.

Соболев, оставшись ждать Вознесенскую в прихожей, невольно втянул воздух, пропитанный аппетитными ароматами, глубже и ощутил навязчивое головокружение. И чувство такое, будто год не ел. А ведь еще пять минут назад он не знал, что, оказывается, голоден. Мда…Нетерпеливо переступил с ноги на ногу. В желудке предательски громко и совсем несексуально завыло. Пред внутренним взором Сереги встали унылые до слёз в своей девственной пустоте полки его холодильника. Самое вкусное, что сейчас было в его квартире, это "Вискас" Шарикова в жестяной банке….

Так…

Доставку что ли оформить? Это сколько ждать? Час? Полтора? Ноги слабо подкосились…Он доживет? Желудок ещё раз требовательно буркнул, матерясь и намекая, что не факт. И эта пытка в Любином коридоре съедобными запахами…Она скоро вообще? Сказал же, чтобы быстро! Бабы…

Даже трахаться расхотелось…

Напроситься?

Чёрт, неудобно вроде как…Еще и малой смотрит как на врага народа. Соболев нервно почесал затылок, прислушиваясь к мерным ударам ложки о тарелку и счастливому чавканью пацана. Люба шуршала вещами в спальне. Нет, ну невозможно просто…Так воняет умопомрачительно…

В парадке что ли подождать? Интересно, а пирожки остались…? А вдруг пацан сейчас последний доедает???

Сергей тяжело сглотнул…

Перед глазами мелькнула пара красных кругов. Невыносимо просто…Не-вы-но-си-мо…

Вдохнув отравленный воздух ещё раз, Сергей плюнул на всё и наступил правым носком на левый задник, торопливо избавляясь от кроссовка. В конце концов, скромным пирожки не достаются. И съедобные, и не очень… Перед глазами с голодухи плыло. Уверенной тяжелой поступью, чтобы не сбить собственный настрой, Соболев прошагал за Вознесенской в спальню. Решительно толкнул дверь и вперил горящий взгляд в Любину задницу, хозяйка которой в это время, наклонившись над кроватью, складывала в спортивную сумку какую-то кружевную тряпочку. Вознесенская подпрыгнула от резкого звука распахнутой двери и, развернувшись, приложила руку к своему пышному бюсту. Светлые брови удивленно поползли вверх при виде нахохлившегося, будто в атаку собравшегося Соболева.

— Серёж, ты чего? — растерянно поинтересовалась Люба.

— Жрать я, Люб, хочу, — облизнулся и твердо добавил, — Очень. Корми.

Первое, что заметил Сергей на уютной Любиной кухне, был ошалевший взгляд её сына. Пацан так и застыл с поднесенной к открытому рту ложкой, пялясь на ввалившегося в помещение гостя. А Серега по характерному свекольному цвету жидкости, колыхающейся в Санькином столовом приборе, понял, что это борщ. В животе так утробно заныло, что Соболев всерьез испугался, что это слышно всем. Правда, по лицам присутствующих было не понять. Санька был сражен самим фактом появления соседа у него дома, а Люба отвлеклась на то, что засуетилась по хозяйству.

— Садитесь, Сергей Иванович, — указала пальчиком Вознесенская на пустой стул рядом с Саней, с ходу при сыне перейдя на уважительное "вы".

Загремела чистыми тарелками, вставая на носочки и невольно привлекая внимание Соболева к своей заднице. Ах, Люба…Сергей мечтательно покосился на крутые и, он теперь уже точно знал, идеально мягкоупругие Любины ягодицы, и быстро отвернулся, почувствовав, что Сашка за ним следит.

— Здорово, Санек, — Сергей протянул парню руку, но тот и не думал пожимать.

— Вы как тут, дядя Серёж? — вместо этого недобро процедил мальчишка и продолжил сверлить Соболева исподлобья такими же ореховыми как у матери глазами.

Серега вздохнул и опустил пятерню на стол. В это же мгновение ещё на стол опустилась божественно дымящаяся тарелка, полная наваристого рубинового борща. Соболев завороженно уставился на поданное блюдо. Выделившаяся слюна затопила ротовую полость. Так сильно, что губы стало страшно размыкать.

Как пахнет-то, господи.

— Поесть зашел, Сань, голодный, — вслух ответил пацану.

Вдруг дико захотелось запотевшую рюмку водки. Или даже настойки какой-нибудь. Чтобы вот прямо с караваем Любаша поднесла…голая…И чесноку…И сала…И чтобы черный хлеб. И сало сверху, а корочку чесночком намазать… Соболев громко сглотнул, моргнул, прогоняя навязчивое видение голой почему-то Любы с рюмкой, чесноком и караваем, и потянулся за ложкой.

— Сметану? — деловито поинтересовалась Любовь Павловна.

— Ага… — кивнул Сергей, искоса следя за каждым её таким ладным движением.

По всему чувствовалось, что Люба на своей кухне была царицей. Она как-то разом ещё больше расцвела, зарумянилась и упорно напоминала богиню плодородия. Однозначно залипательное зрелище. Сергей поерзал на стуле, ощущая прилив крови к паховой области, мешающий сидеть. Эх, вот Сашка тут сейчас вообще не к месту…Соболев тяжко вздохнул и зачерпнул борщ.

— Постойте, не ешьте, Сергей Иванович!

Замер с поднятой ко рту ложкой и удивленно посмотрел на Вознесенскую. Люба улыбалась, хитро и озорно, как умела только она.

— Давайте, я вам как надо накрою, — предложила Вознесенская и полезла в холодильник.

— Ну, давай, Люб, как надо, — протянул Соболев, с тоской поглядывая на рубиновую дымящуюся жидкость перед ним и давясь слюной. Не кухня, а натуральная пыточная.

— А дома что? Не поесть? — вмешался Саня в Соболевские размышления, когда же это всё кончится.

— А дома борща нет, Саш, — отрезал Сергей.

Сашка хотел сказать ещё что-то, но его отвлекла Люба, водрузив на стол запотевший графин с розовой жидкостью и две холодные рюмки…

— Вот, клюквенная, на спирте медицинском. Сама делала, — и победно сверкнула ореховыми глазами.

Сама. Боже, Люба…

Сергей не смог сдержать восхищенный взгляд, а Люба уже вновь загремела холодильником и кухонными ящиками. Сергей потянулся к графину, налил по пятьдесят. И тут Люба поставила перед ним блюдо с нарезанным треугольничками домашним черным хлебом, тарелочку с идеально тонко поструганным замороженным салом, и только чеснока не хватало…

— Чеснок не предлагаю, уж простите, Сергей Иванович, — пропела Люба над его головой, как бы невзначай провела рукой по мужскому плечу и села напротив.

Соболев замер. Она что? Мысли читает? Ведьма, ей богу…Солоха какая-то…

На миг даже страшно стало глаза поднимать. Вдруг там уже и нет ничего на Вознесенской кроме передника. От ощущения нереальности происходящего спасало только недовольное сопение Сашки, сидящего по правую руку. И его испепеляющий взгляд, намертво впившийся в скулу.

— Спасибо, Люб, — прохрипел Сергей, мельком взглянув на хозяйку квартиры.

Та лучезарно улыбалась. Лиса.

Ну, наконец…Соболев, предвкушая, шлепнул сметаны себе в полную тарелку, положил сало на черный хлеб, опрокинул рюмку, поморщился… Зачерпнул борща, отправил в рот и…закусил бутербродом.

Откинулся на спинку стула, жуя.

Единственный звук в образовавшийся гробовой тишине. Или это у него уши заложило. Все рецепторы отказали, кроме вкусовых…

Съел ещё ложку. Третью. Поднял тяжелый взгляд на Любу.

Ненормально это, Любовь Павловна…Так готовить…

Вознесенская потянулась за своей стопкой, опрокинула, не отводя от Соболева своих колдовских ореховых глаз, отломила кусочек хлебушка и закусила, улыбаясь. Ведь знает, что хорошо. И хороша. Настолько знает, что даже хвалить не хочется. Ведьма самоуверенная…

Соболев нахмурился, гипнотизируя Любу. Ты улыбнулась шире. Воздух на кухне зазвенел, стремительно наэлектризовываясь.

— Мам, тебе отец же звонил сегодня, что приедет? — голос Сашки ворвался между ними, разбивая момент вдребезги.

Люба моргнула, нити порвались, откашлялась и повернулась к сыну, рассеянно водя пальцами по столу.

— Да, Саш, звонил.

Сергей посмотрел на Вознесенскую исподлобья, поднося ложку ко рту. Их глаза встретились. Люба передернула плечами, отводя виноватый почему-то взгляд, улыбка вмиг слетела с её округлого миловидного лица, а потом она и вовсе встала из-за стола. Загремела посудой, наливая борща и себе. Молча села.

— Он у нас же остановится? — поинтересовался Санька, пристально следя за посерьезневшей матерью.

— Нет, Саш, — поджала губы и начала есть, ни на кого не смотря, — Есть гостиницы.

Сын нахмурился, кладя ложку.

— Это и его дом, — заявил матери с нажимом, — Он его купил!

Люба замерла, гневно сверкнув глазами. По светлой коже поползли красные пятна.

— Опять нет, Саш, этот дом наш. С тобой. Ясно? — тихо зашипела Вознесенская, мельком поглядывая на Соболева. Добавила ещё тише, — И не купил, а выплатил мне мою часть при разводе. Ещё вопросы?

Сергей застыл, наблюдая за семейной перепалкой, не желая себя обнаружить. Вслушивался и пытался не делать никаких выводов. Что у Любы там творится? И тут надо сразу определяться: а оно ему надо вообще? Знать, что? Они же с Вознесенской вроде как договорились, что ничего серьезного…Его устраивает… И плевать, что у неё там с бывшим. Должно быть. У всех бывшие — возраст такой…

Вот только…

В грудине неприятно зашевелилось и холодком расползлось по кровотоку. Это она из-за мужа что ли так в машине притихла, когда обратно ехали? Прекратить хотела…Из-за него? Борщ отдал кислинкой, перетекающей в раздражающую горечь. В ушах слегка зашумело. Сергей откинулся на спинку стула и машинально нащупал в кармане пачку сигарет. Закурить захотелось страшно. Он, конечно, сейчас не сможет, но хоть потрогать.

— Он ко мне едет! Ко мне!!! Я с ним хочу быть! И что такого вообще — у нас большая квартира! Тебе жалко, что ли?! — Санька повысил голос, срываясь почти на крик, и подскочил со стула.

Сергей скрежетнул зубами, борясь с непреодолимым вдруг желанием объяснить пацану, что с матерью так не разговаривают. Сдержался. Лишь тяжело посмотрел на парня. Тот будто почувствовал и резко к нему повернулся.

— Это из-за него, да? — Саня снова перевел горящий взор на мать, — Из-за него?! Да на хрен он сдался тебе, мам! Кто он и кто папа!

Соболев даже рот открыл. Так. Ну, знаете ли…Привстал тоже…

— Ну ка вон из-за стола! Живо! — вдруг гаркнула Люба настолько неожиданно и громко, что Сергей резко сел обратно и замер по стойке смирно, хотя к женским крикам благодаря работе был мягко говоря привычный. Вот это да…

Теперь уже Люба тяжело привстала, опираясь руками о столешницу и напоминая огнедышащего дракона. И для своего разгневанного вида невероятно спокойно добавила:

— В комнату пошёл, Саш. Раз…

— Я не доел! — засопел парень обиженно, но как-то разом сдулся.

— Доел, — отрезала Люба.

Несколько секунд они молча буравили друг друга взглядами, а потом Сашка сдался окончательно. Опустил голову, сгорбил спину, отставил стул и поплелся к двери.

— Вечно ты всё портишь… — только и пробубнил себе под нос, уходя.

— И всё слышу! — вдогонку ему пропела Люба.

Дверь за парнем захлопнулась, и на кухне зазвенела тишина. Вознесенская мельком глянула на Соболева, села и принялась есть. Молча. Сергей почесал затылок и последовал ее примеру. Удивительно, но вкус борща практически не чувствовался. Тело потряхивало так, будто это он сейчас ругался. Аппетит приказал долго жить. Кашлянув, Сергей отставил тарелку и потянулся за графином. Налил Любе, потом себе, и, держа рюмку, вперил в Вознесенскую тяжелый вопросительный взгляд.

— Извини, — почти прошептала Люба, быстро подняв на него настороженные ореховые глаза и тут же их опустив. По всему было видно, что ей жуть как неудобно.

— Ничего, — отозвался Соболев и выпил.

Стукнул пустой рюмкой о стол. Всё-таки хотелось подробностей… Но Люба продолжала молча есть.

— Не хочу об этом говорить, — подала голос ещё через минуту.

— Понял, — Соболев сглотнул колючее разочарование и попытался убедить себя, что ему плевать.

Налил ещё. Он так с ней сопьётся…Покурить бы…Эх…И борщ такой зря пропадает. Взял ложку, но нет, аппетита теперь совсем не было. И все же нет! Нет, ему конечно плевать, но и знать хочется! Сергей кашлянул в кулак еще раз и рассеянно покрутил полную рюмку.

— Так, когда приедет- то? — хрипло поинтересовался.

Люба вздохнула и отложила ложку.

— Через три недели. У Сашки день рождения… — нехотя ответила.

— Ясно, — кивнул Сергей, хотя ни черта ясного для него пока не было. Бросил на Вознесенскую быстрый пытливый взгляд, — Расстались плохо или что, Люб?

— Нет, хорошо, — она впервые за последние минут пять твердо посмотрела ему в глаза, — И, правда, не о чем говорить, Сереж.

Соболев сощурился и ничего не ответил. Ну, не о чем, так не о чем. Кто он такой, чтобы в душу к ней лезть. Его больше белье интересует…

— Я пойду, покурю, — Сергей хлопнул себя по бедрам, вставая, — В парадке жду тебя. Спасибо, Люб, вкусно.

19.

Взгляд Любы замер на опустевшем дверном проеме, в котором скрылся Соболев. Что ж…

Задумчиво погладила столешницу, медленно встала, собрала грязную посуду, загрузила в посудомойку, провела влажной рукой по волосам. Собираться надо. Ждёт. Настроение изменилось радикально. Не то, чтобы больше не хотелось, но…Тени прошлого наступали из каждого угла, не давая нормально вздохнуть и наслаждаться настоящим. Люба смахнула крошки со стола, включила посудомойку и пошла в спальню. Завернула по дороге в Сашкину комнату.

Сын валялся на кровати, уткнувшись в телефон и делая вид, что не замечает мать, стоящую на пороге. Люба оперлась плечом о дверной косяк, скрестила руки на груди и заскользила по парню тяжелым осуждающим взглядом.

— Вот ты всё-таки, Саш…Ну зачем? — поджала губы, хмурясь, — Мне неудобно так было. Жуть.

— Затем, мам, — пробормотал Сашка, не поднимая глаз. Выдержал паузу и хрипло добавил, — А у вас серьезно, что ли? С дядей Сережей? Он же начальник твой, нет?

Парень резко вскинул на мать такие же как у нее ореховые глаза.

— Не стыдно? — бросил с сарказмом.

— Не, стыдно, Саш, — Люба оттолкнулась от дверного косяка, ощущая захлестывающее с головой раздражение. Добавила резче, — Не стыдно! И больше не лезь!

Хлопнула дверью. Руки задрожали, по телу прокатилась горячая душная волна. Как он не понимает? Как? Она что? Не имеет права просто расслабиться?! Ладно…Попытавшись мысленно отмахнуться от злого и обиженного взгляда сына, Люба ушла к себе. Быстро переоделась, избавившись от ненавистных джинсов и выбрав очень шедшее ей легкое платье, подправила нехитрый макияж. Выдохнула, критически смотря на себя в зеркало. "Может, не надо?" — мелькнула в голове трусливая мысль, но Люба ее усилием воли отбросила.

А когда надо? Когда? И с кем, тем более? Если не с Соболевым…

Люба не помнила уже, когда мужчина в последний раз производил на неё настолько неизгладимое впечатление. Будоражащее. Затмевающее всё…Правда, у неё не так уж и много было, этих мужчин…Точнее, почти совсем не было…

Люба познакомилась с Колей, своим будущим мужем, ещё в школе, когда её семья переехала из Ростова-на-Дону в Краснодар. Люба тогда пошла в девятый, а Коля Вознесенский заканчивал одиннадцатый и готовился к поступлению в Петербург, так как у него там жила тетка, преподававшая в СПбГУ. Сложилось у ребят как-то сразу и прочно, на первой же школьной дискотеке. Вознесенский поймал Любу и больше от себя отпускал. Год пролетел как один миг, наполненный подростковой романтикой прогулок, веселья, бесшабашных выходок и долгих поцелуев в подъезде. Потом Коля уехал в Питер, а Люба осталась.

Разлуку оба переживали тяжело, два года мучились, но все преодолели, и, с отличием закончив школу, Люба поступила в тот же город в медицинскую академию. Официально будущая Вознесенская жила в студенческом общежитии, но у Коли была своя квартира, так что…В общем, семейная жизнь Любы началась в неполных восемнадцать лет. Три года страсти, радости и бытовых притирок, и Коля покинул её опять, закончив ВУЗ и уехав в Краснодар обратно работать в процветающей компании отца, занимающегося переработкой подсолнечного масла и постепенно подмявшего под себя почти весь Краснодарский край.

Люба была на грани. Жизни без Коли она не представляла. Вознесенский ей совсем не помогал и подговаривал учебу бросить. Зачем ей эта учеба, если Коля и без этого может организовать им богатую, сытую жизнь… Люба почти решилась — так скучала, и только упертость её родителей спасли Любовь от неосмотрительного шага и заставили доучиться. Следующие два года прошли как во сне в постоянном ожидании каникул между тяжелыми семестрами и многочасовыми разговорами по телефону, за которые молодые влюбленные успевали и поругаться, и помириться. Иногда Коля вырывался на выходные к ней. Прилетал, забросив все дела, шептал жарко, как скучает, а Люба потом этот шепот неделю в ушах ласкающим эхом слышала. Тяжело…Обоим.

Поэтому, стоило диплому об окончании коснуться Любиных рук, как Вознесенский стал неумолим. Либо женимся и Люба поступает в ординатуру в Краснодаре, либо хватит. Сил уже нет жить по разным городам. Люба согласилась…Свадьбу сыграли в июле, в сентябре Люба пошла в ординатуру, а в октябре узнала, что беременна Сашкой. Об учебе на время решено было забыть. Люба взяла академ. Из которого так и не смогла вернуться, потому что ещё через два года родилась Полина.

Беременность у Любы была легкой, как и первая, лишь небольшие отеки в конце да на последнем УЗИ предупредили об обвитии, и что плод очень крупный. Сашку Любовь родила легко, а он тоже был почти четыре с половиной килограмма, так что особого значения она этому не придала, и, когда ночью проснулась от учащающейся прихватывающей ноющей боли, сильно не волновалась. Спокойно собралась и поехала в роддом. Схватки развивались стремительно, кончиться всё должно было быстро…

Но…

Всё пошло не так. Ребенок оказался действительно слишком крупным, обвитие двойным и очень тугим, но, когда всё это выяснилось, кесарево делать было уже поздно, и Полинку пришлось тащить вакуумом. Она родилась вся синяя в черно-зеленых водах. Сразу не задышала… Никогда ни во что Люба так не вслушивалась, как в эту бесконечную тишину, вместо которой должен был быть первый крик её девочки.

И начался ад. Реанимация, потом перевод в детскую больницу. Люба плохо помнила то время — один сплошной кошмарный сон. Только отрывки какие-то, режущими окровавленными осколками торчащие в памяти. Вот её дочка вся в проводах в боксе, вот Люба ждет в больничной палате время кормления, чтобы можно было к ней прийти, вот сжимает маленькие пальчики, в которых едва теплится жизнь, вот подтягивает белый носочек. И страх, постоянный, жуткий, окутывающий всё её существо. Страх и бессилие. Никакие деньги мира не могли изменить того судьбоносного дня, когда родилась её Поля. Зато этот день изменил в счастливой до этого жизни Любы всё.

Выписали Любу с дочкой только через три месяца. Не было шариков и цветов. Плакать хотелось, но не от счастья. Прогнозы были неутешительные. Слишком тяжелая гипоксия в родах. Любе аккуратно, но настойчиво предлагали оставить ребенка в доме малютки, но она на это не пошла. Как можно? Это же её часть, её кровиночка? С возмущением и ужасом пересказывала такие предложения Коле, лежа вечером в своей платной палате в детской больнице, в которую её устроил муж. Коля на эти рассказы только невнятно молчал в трубку, отчего становилось ещё страшней. Люба не понимала его отношение к происходящему, а спросить не решалась. И страшно было уже не только за дочку, но и за себя, и за Сашу, и за Колю — за всю их маленькую семью. Как они пройдут через это? Вместе…?

Как только Полину выписали, начались бесконечные реабилитации. Уже через две недели Люба улетела с дочкой в Германию, потом в Израиль, потом в Америку. Все врачи твердили как один, что главное успеть как можно больше сделать до года. И Люба старалась. Старалась изо всех сил. И Полина старалась тоже. Она уже уверенно держала голову, гулила, начала потихоньку ползать по- пластунски, прогнозы постепенно становились всё радужней. Вознесенская почти выдохнула- где-то вдалеке забрезжила вполне обычная, нормальная жизнь для её девочки.

Но в девять месяцев у Поли случился первый приступ эпилепсии, разом отбросивший её развитие на полгода назад и окончательно убивший надежду. Люба была с медицинским образованием, и она не могла не понимать. Оставалось только смириться. А как, когда это твоё дитя? Невозможно, невероятно тяжело. Последующий год Люба еще провела в скитаниях по разным реабилитационным центрам, но постепенно стала ездить всё реже. Потому что выходило так, что, пока она пытается хоть как-то поставить Полю на ноги, Сашка растёт сорняком, недолюбленный и вмиг слишком сильно повзрослевший. Нет, он не жаловался, не закатывал истерики, не плакал. Он всё понимал, старался. Но в ореховых как у матери глазах маленького мальчика, так рано прикоснувшегося к тяжелому, буквально осязаемому человеческому горю, появилась непреходящая тихая грусть и осознание. И это невероятно давило.

Вина-вина-вина…Люба ощущала себя кругом виноватой. Перед детьми, перед мужем, от которого она отдалилась. А как ещё, если всё её внимание отдано лишь детям, да и дома её почти не бывало из- за постоянных поездок по реабилитациям.

Коля терпел, но давал понять, что вечно так жить не собирается. Как он относился к самой Поле, Любу бесконечно ранило. Вознесенская считала, что муж дочку не любил. Жалел, да, гладил, мог приласкать, почитать, но смирился почти сразу, что девочка навечно останется тяжелым инвалидом. Деньги на сиделок есть…что ж…Такова жизнь. Люба не могла это принять. Умом понимала, а сердцем не могла. Что-то отщелкнуло глубоко внутри, и она стала прохладней относиться к мужу. Не получалось у них вместе разделить общую боль. Не была она общей, казалось Любе, только её была. Его, скорее, головная.

Со временем Люба вышла на работу, только чтобы вечно дома не сидеть и не вариться в своих переживаниях. Сократила реабилитации до двух- трех в год. И жизнь даже как-то наладилась. Поля застряла на уровне двухлетнего ребенка, но хотя бы улыбалась, на речь реагировала, почти всё понимала. И всё бы даже ничего, если бы не жуткие приступы эти с пеной, судорогами, воем. Смотреть невозможно было — внутри всё леденело и переворачивалось, а ведь надо не просто смотреть — помогать…

В один из таких приступов у Поли случился обширный инсульт, и помочь уже Люба ничем не могла. А на похоронах Коля, обнимая рыдающую жену, ляпнул, что это к лучшему, что Полина наконец отмучилась. На следующий день Люба пошла и в одностороннем порядке подала на развод. Простить такое ему она не могла тоже.

Люба тряхнула головой, сбрасывая с себя так ненужные сейчас оковы воспоминаний, мельком кинула взгляд в большое зеркало в прихожей, просунула ноги в любимые элегантные лодочки и, крикнув надувшемуся в своей комнате Сашке "я ушла", выпорхнула из квартиры. Поначалу растерялась, не застав Соболева у лифтов, но тонкий запах сигаретного дыма, шедший с чёрной лестницы, подсказал нужное направление. Люба привычным движением взбила пальцами густые золотистые локоны и направилась туда. С усилием толкнула тяжелую заскрипевшую дверь, шагнула на широкий открытый балкон. Остановилась, уткнувшись взглядом в широкую спину…

Сергей лишь чуть повернул голову, сощурился, глубоко затянулся и медленно развернулся к ней полностью. Оперся бедром о перила, вперив в Любу тяжелый изучающий взгляд. "Будто в первый раз видит- оценивает,"- промелькнуло нервное у Вознесенской в голове. Она так и замерла на пороге, крупно вздрогнув от громко хлопнувшей двери за спиной. Воздух вокруг зазвенел напряжением и стал стремительно уплотняться, мешая дышать…

Господи, как же хочется, чтобы этой сцены на кухне не было…

Люба робко встретилась с Сергеем глазами, молча умоляя и дальше не спрашивать ни о чем, не усложнять. Ну что она ему скажет? Что? Язык не поворачивался это всё рассказывать. Казалось, она разом и женщиной перестанет быть для него. Превратится в облезлого несчастного котенка. Которого пожалеть хочется, а не…

Сглотнула и нервно оправила юбку. Почему-то показалось, что Соболев сейчас скажет, что его на работу срочно вызвали или ещё что-нибудь…Отвела растерянный взгляд, рвано выдохнула…И краем глаза уловила, как Сергей пальцем подзывает к себе. Быстро подняла на него глаза и раскраснелась под насмешливым тягучим взором. Торопливо пошла, будто он передумает, гулко цокая каблучками по голому бетону. Всхлипнула почему-то, когда Сергей развел руки, открывая для неё объятия. И с ходу зарылась носом в его футболку на груди. Господи-господи- господи…Всё тело мелко затрясло. Вдыхаешь и не надышаться. И так жарко сразу, так хорошо, и сильные руки крепко- крепко обнимают, так что ребра трещат. И говорить ничего не надо больше…Всхлипнула ещё раз, испытывая невероятное, подкашивающее колени облегчение, подняла к Соболеву полное смятения лицо. Успела заметить искривленные ироничной насмешкой губы. А потом Любины глаза закрылись сами собой, потому что Сергей её поцеловал. Медленно и сразу глубоко. Щедро делясь своим дыханием, вкусом, выметая все мысли из головы, гладя языком её язык, очерчивая губы. Горячая ладонь поползла вниз по спине, смяла ягодицы, поднялась выше и крепко перехватила платье на пояснице. Сергей чуть отстранился, прерывая поцелуй, и Вознесенская качнулась за ним на ослабевших ногах.

— Давай, Люб, пошли, — карие глаза смотрели всё так же горячо и чуть насмешливо. Мужская рука уже почти привычно несильно ударила по заднице.

Сергей обнял её за плечи, развернул к двери. Прижал к себе на секунду, дав ощутить своё возбуждение. Быстро поцеловал в шею, а затем повёл к лифтам. Люба шла будто во сне, вся сгорая изнутри от вязкого жаркого желания. Так мешающие мысли вылетели из головы, оставляя только ватную приятную пустоту. И это было настолько…просто невероятно хорошо… Подумалось только, что вряд ли Соболев догадывается, насколько она ему в этот момент благодарна.

20.

Будильник прозвучал приговором. Соболев нахмурился, уронил что-то матерное в подушку, почесал затылок и с трудом нащупал валяющийся на полу телефон. Понедельник, мать его…Уже…

Левой рукой повел по матрасу в попытках ухватить Любу, прижать к себе и понежиться ещё пару минут, но обнаружил лишь пустоту…Сей факт вытравил сонливость похлеще любого будильника. Соболев мигом приподнялся на локтях, хмуро озираясь по сторонам в поисках очаровательной подчиненной — соседки.

Сбежала? Быть не может…Хорошо же всё было…

Да?

Он прямо засомневался…Он бы вот ни за что после такой ночи не сбежал…

Сергей, тяжко вздохнув, глубоко втянул носом воздух и с изумлением обнаружил, что в квартире безбожно пахнет блинами, ну или на худой конец оладьями. Губы невольно разъехались в улыбке, захотелось засмеяться вслух. Соболев потер лицо и сел на кровати.

Ну, Люба…

Семь утра, чужая квартира…Сюр какой-то, Любовь Павловна…Это ж надо…Он бы даже отругал…наверно…Ну, что за домострой в самом деле! Но…

Пахло так сладко, уютно и по-домашнему. Желудок тут же так сильно скрутило в тягучем спазме. А в груди моментально разлилось такое довольство от осознания, что, значит, всё-таки ночью он явно не оплошал (по твёрдому убеждению Сергея даже Люба с её крепостными замашками вряд ли бы стала прикармливать так- себе-любовника), что Соболев не стал продолжать анализировать и удивляться, а, натянув чистые боксеры, побрел по запаху на кухню.

В дверном проёме Сергей замер, опираясь плечом о косяк и ожидая, когда хозяйничающая на кухне Люба сама его заметит. Вознесенская стояла к Соболеву спиной в его растянутой домашней футболке, которую, похоже, самовольно стащила со спинки стула в спальне. У ног Любаши, мурлыкая как работающий генератор, тёрся подхалим-предатель Шариков. Уперев левую пятку в правое колено, Люба ловко наливала жидкое тесто из большой миски на сковородку, а потом переворачивала…да…всё-таки блины, и иногда отрывала маленькие горячие кусочки сопящему от счастья котяре.

И где только муку нашла? Соболев искренне не помнил, была ли у него мука…Нет, он и сам неплохо готовил, даже скорее хорошо, но точно не пёк. Ну, была, наверно…Не домой же бегала? " Если домой — отлуплю!" — решил про себя Серега и всё-таки шагнул на кухню.

Люба резко обернулась.

— Привет, — голос хрипловатый, заспанная и мягко улыбающаяся ему. Сверкнула огнем в ореховых глазах, и на щеках проступил едва заметный румянец.

Внутри у Сереги что-то тепло и пронзительно сжалось в ответ на этот ласковый взгляд. Он подошел ближе и крепко обнял женщину, зарываясь лицом в её душистые шелковые волосы. Глубоко втянул её запах, сдавливая в своих ручищах сильнее. До костей бы пробраться, под кожу, на молекулы разобрать. Люба захихикала и вяло попыталась вырваться.

— Пусти — пригорит! — попробовала для убедительности дотянуться лопаткой до сковородки, но, конечно, ничего у неё не вышло.

Зато вышло у Соболева, который уверенным движением переставил сковороду на выключенную конфорку, саму Любу двинул чуть дальше от плиты вдоль каменной столешницы, и быстро, одной рукой продолжая прижимать Вознесенскую к себе за шею и плечи, другой залез ей под длинную футболку. Под ней на Любе ничего не было. В паху моментально вспыхнул требовательный жар. Сердце разогналось за мгновение, тяжело колотясь о ребра, дыхание сорвалось. Они же успеют…?

— Серёж… — запротестовала Люба томно и пальцы свои с его переплела, якобы пытаясь убрать ладонь с плеча. Прогнулась в пояснице, вжимаясь мягкими ягодицами в быстро твердеющий член. Ну вот кто так протестует, а? Только ещё сильней захотелось…Лиса…

Сергей влажно поцеловал подставленную шею, прикусил нежную мочку, сквозь марево в голове расслышал тихий всхлип. И ещё один, громче, когда его рука накрыла Любину промежность. И ещё, совсем жалобный и требовательный, когда его пальцы погладили мокрые припухшие складки и потерли напряженный клитор. Люба выгнулась сильнее, чуть расставила ноги, втянула шумно воздух сквозь зубы. Такая горячая, что голова кружилась…И так хочется опять…В неё…

Невероятное что-то, он до этого за полгода меньше сексом занимался, чем за последние двое суток, мелькнуло отстраненно в голове последняя связная мысль. Люба повернула голову, подставляя разомкнутые губы для поцелуя, настойчиво вильнула бёдрами, сама насаживаясь на его пальцы, подстегивая, завела руку назад и сама резко потянула резинку его боксеров вниз. "Чёрт, презервативов нет, ладно", — мелькнуло в голове у Соболева, а потом вновь растаяло, когда Вознесенская сжала пальчиками тугую, налитую кровью головку. Инстинктивно подался в её руку, тяжело дыша в раскрытые для него губы. Поцелуй как прикосновение, рассеянный, неглубокий, ленивый. Потому что все мысли, все ощущения стекли к низу живота. Сергей подтолкнул Любу ближе к столешнице, нажал на поясницу и толкнулся разом в неё. Протяжный вздох, сплетенные пальцы, чёртов кот, потирающийся о напряженные ноги, запах вязкого возбуждения и блинов. Пышущий жар от плиты и соединенных тел. Глубокие ритмичные толчки, сопровождающиеся характерными влажными звуками, сплетающимися с Любиными томными жалобными вздохами. Быстрее- быстрее… Сергей закрыл глаза, утыкаясь носом ей во влажный висок. Тяжело задышал, по телу судорогами прокатывалась клокочущее напряжение. Такое же раскаленное, как она внутри. Внутри Любы так горячо и мокро — настоящий кипяток. Так что сознание плавится вместе с телом…

Перехватил мягкое бедро крепче, укорачивая время между резкими отрывистыми толчками, зажмурился, погружаясь в темноту и ловя четче ощущения. Любины ноготки чувственно скребли кожу головы на затылке, перебирали, тянули волосы. Её прерывистое влажное сладковатое дыхание смешивалось с его. Спина, ягодицы так сильно вжались в тело, что моментально покрывшаяся испариной кожа слипалась, отказываясь разъединяться.

И сама она…

В какой-то момент замерла в его руках, вытягиваясь струной, а потом с беззвучным долгим стоном начала сильно конвульсивно сжимать его в себе. Перед итак закрытыми глазами окончательно потемнело. Стало слишком хорошо, чтобы это длилось долго, и по позвоночнику к паху прострелил ток, запуская разрядку. Сергей, шумно задышав, резко вышел и кончил, вжав член в мягкое женское бедро. Люба ещё дрожала. Соболев лениво погладил пульсирующее лоно, размазывая влагу, поцеловал выгнутую шею, щеку, висок.

— Доброе утро, — хмыкнул в розовое ушко. Улыбаться хотелось во все тридцать два.

— Доброе, — раскрасневшаяся, запыхавшаяся Люба смущенно покосилась через плечо и толкнула Соболева локтем в бок, чтобы отпустил уже и не мешал готовить.

Сергей повиновался и, в последний раз чмокнув ее в лоб, а потом смачно шлепнув по голой заднице, отступил и потянулся за бумажным полотенцем. Бесстрастно обтер свои следы на Любином пышном бедре, выкинул скомканную бумагу в урну, подошел к окну, распахнул его настежь, и, облокотившись на подоконник, закурил. Лучшее, твою мать, утро…

Щурясь, прикуривая, исподлобья следил за всё никак не могущей прийти в себя Вознесенской. Отдельное наслаждение было смотреть, как дрожат её длинные музыкальные пальцы, вновь берясь за половник и сковородку, как рдеет лицо. Как она припухшие губы кусает, искоса поглядывая и пряча улыбку. Сергей скрестил ноги, вытягивая их перед собой, и прислонился спиной к оконному проёму, глубоко затягиваясь.

— Блины, Люб, серьёзно? Что не пельмени? Не умеешь? — хмыкнул Соболев с иронией, скрывая за ней некоторую неловкость от того, что в его доме его кормит желанная гостья, а не наоборот.

Люба метнула на Сергея быстрый взгляд и как-то сразу надулась.

— Умею. Фарш не нашла, — в тон ответила, поджала губы и отвернулась.

Словно солнце выключили Ну… вот. Сергей нахмурился и резко подался к ней, туша недокуренную сигарету. Умела Любовь Павловна одним видом показать, что что-то ей не так, или это именно он был к этому такой чувствительный, Соболев затруднялся ответить. Только поделать с собой ничего не мог пока- хотелось разом обратно довольную Любу. Счастье ей так шло…Обнял её опять сзади и стал в шею целовать.

— Мешаешь, Серёж, ну… — забурчала на него Вознесенская, но уже мягче, с робкой улыбкой.

— Да итак целая гора, Любаш, пошли в душ лучше… — предложил Сергей, укладывая подбородок ей на плечо, — Пошли, м?

— Да мне ещё Сашке отнести- покормить перед школьным лагерем, — вздохнула Люба, — Да и нет у меня с собой ничего. Так что я дома в душ.

— А, Сашке, — протянул Соболев, и внутри неприятно кольнуло.

Значит, не по его честь завтрак. Понятно…Там просто ещё этот малолетний троглодит не кормленный…Стало обидно, хоть это и глупо было. Хотелось всю тарелку и мысли Любы с утра себе. Не с каждого утра, конечно, а вот именно с этого… Он вроде заслужил…

— Садись есть, Сереж, — мягко приказала Вознесенская и, перегнувшись через плечо, поцеловала его в небритую щеку, — Зайдешь же за мной потом, чтобы вместе на работу?

— Зайду, — покорно вздохнул Соболев и с трудом отлепился от Вознесенской.

21.

Выходить из машины не хотелось, но выбора у Любы не было. Сергей уже распахивал перед ней пассажирскую дверь. Линию поведения они не обсуждали. Только тронулись, и Сергею сначала позвонили с кафедры, потом какой-то медпред по закупкам, потом платница с паникой и отошедшими водами. Со всеми Соболев разговаривал на одной ноте, расслабленно крутя руль и спокойно смотря на дорогу. По всему чувствовалось, что ему сейчас комфортно, и пассажирка по правую руку будто и вовсе перестала существовать, ничуть его не нервируя.

Любу это слегка задевало. Сама она как на иголках была. На тоненьких, сладких, отравленных дофаминами и эндорфинами иголках. Даже в кресле ерзала — так внутри бурлило. Дыхание то и дело сбивалось на частое- частое, сердце совершало маленький кульбит от каждого звука ровного низкого голоса заведующего. Томно сжималось, когда он улыбался невидимому собеседнику, обсуждая насущные вопросы. И Люба с ужасом понимала, что не может, просто не в силах это сдержать. Господи, она, похоже, влюбляется в своего начальника и соседа…

Но они ведь так не договаривались! Прекратить бы надо, пока не поздно, только вот…

Отвернулась от Сергея к боковому стеклу, кусая припухшие после его поцелуев губы. Украдкой облизнула, собирая горящий на них его фантомный вкус…Только вот и поздно уже, наверно…

Не живется тебе просто, Вознесенская…Ох, ну, вот на ровном месте…

Люба тяжко вздохнула и отрицательно покачала головой на быстрый вопросительный взгляд водителя. Сергей попытался было заговорить, но ему вновь позвонили, и Люба так и осталась наедине со своим будоражащим открытием.

— Делаем вид, что ничего не было? — всё-таки поинтересовалась Вознесенская, когда за ними закрылись тяжелые двери лифта.

— Как хочешь, Люб, — равнодушно пожал плечами Соболев, нажимая кнопку нужного этажа.

— Только по имени-отчеству не забывай… — добавил, хитро щурясь, — Субординация…

И, усмехнувшись, подмигнул. А через секунду, так как больше в кабине никого кроме них не было, не только подмигнул, но и быстро поцеловал в висок, обхватив рукой шею и не давая увернуться. Люба качнулась ближе, прикрывая глаза от мимолетного удовольствия. Кожу в месте прикосновений твердых губ и грубой ладони приятно запекло. Чужое тепло тут же окутало одеялом.

— Не забуду, Сергей Иванович… — игриво пролепетала Вознесенская, — И…

— А если захочу, чтобы было…для всех…между нами? — тихо добавила, аккуратно прощупывая границы.

— Ну, тебе в ординаторской за чаем от вываливания подробностей отбиваться- не мне, — тут Соболев уже откровенно рассмеялся и отпустил.

— А к вам за подробностями не пристанут, Сергей Иванович? — Люба слегка сузила ореховые глаза. Задела её его беспечность.

— Ко мне, Люб, нет. Не пристанут. Так что, повторюсь, сама думай. Мне плевать, — фыркнул беззаботно заведующий и подтолкнул её вон из открывающейся лифтовой кабины.

Руку по привычке убрал с поясницы не сразу, ведя по коридору, а лишь у самых дверей отделения. На посту сидела не Катерина, а какая-то молоденькая девчонка, которую Люба видела в первый раз. Сергей притормозил, желая разведать обстановку, и по обыкновению попросил показать карты. Люба же, кивнув и бросив невнятное "здрасьте", пошла в ординаторскую. Соболев не окликнул — уже переключился на рабочий режим.

Решение Люба для себя приняла, закрепляя его каждым новым гулким стуком каблучков. Никому и ничего она говорить не будет. Пусть сами догадываются…Тем более, может скоро и не о чем будет говорить. Неизвестно ведь, сколько продлится всё, раз Сергей так к этому поверхностно относится…

Люба была не дурой и посыл заведующего поняла предельно точно. Все сплетни и их последствия будут только её проблемами…Конечно, ведь она женщина, да к тому же новенькая в коллективе, а Соболев — мужчина, заведующий, и для него это не в первый раз…

Дура ты всё-таки, Люба… Не забывайся.

Время не побежало — полетело. Стремительно и беспощадно, как умеет оно лететь только для людей после тридцати. Люба и моргнуть не успела, а уже неделя прошла со дня Медика, потом и вторая. Дни, однообразные в своих заботах, но каждый по- своему уникальный, вихрем сменяли друг друга. И с каждым таким днём чувства Любы к Сергею крепли. Она вообще человек была такой — не умела наполовину, постепенно. Только с головой, с надрывом и с какой-то пронзительной ноткой жертвенности. Ужасное качество для женщины… Особенно если мужчине, которого этим чувством одарили, вроде как и не надо…Люба понимала, но совладать с собой была не в силах. Так что к середине третьей недели Вознесенская вообще с трудом могла припомнить как это — быть без Сергея. Страшно было даже представлять. Так быстро и прочно он занял место в её сердце и в жизни.

Вот только место это…

Вознесенская недовольно поджимала губы всякий раз, как об этом думала…Место Сергея в её мире Любу решительно не устраивало, а ещё меньше устраивало, что самого Соболева это самое место устраивало точно.

На работе они никому ничего не говорили, вели себя на людях исключительно профессионально и, может быть, о них бы так ничего и не узнали, быстро устав сплетничать об одной только бане. Вот только ночные дежурства подвели…Работа работой, но Соболев не мог удержаться и не утащить в спокойные сутки Любу на старенький диванчик в своем кабинете. Да Вознесенская и не сопротивлялась особо, поэтому после пары таких ночей все всё про них поняли. Любу попытались было расколоть, но она не поддалась, и от неё, вздохнув, отстали. Сплетничали теперь только за глаза. Сначала Любу это задевало — заходишь в ординаторскую и все разом замолкают. И только глазами нагло-любопытными сверлят. Но, насмотревшись на непробиваемого Соболева, Вознесенская тоже перестала обращать внимание на шушукающихся коллег. Постепенно ажиотаж поутих, и отделение смирилось с положением вещей. Что что-то явно происходит между заведующим и его ординатором, но что…Ой, да чёрт их знает…

Дома тоже как-то скоро улеглось. Потому как буквально в следующий своих приход в Любину квартиру Сергей отвел в сторонку Сашку и о чем-то минут десять тихо с ним говорил. О чем — не признавались оба, но воцарился худой мир, который, как известно, лучше доброй ссоры. Саша теперь о "дяде Сереже" вообще речь не заводил, делая вид, что его не существует. Только смотрел на мать хмуро исподлобья, если она собиралась к соседу ночевать. Сам же Сергей у Любы не оставался никогда. А её звал…

Тут Люба опять недовольно поджимала губы…

Выходило ночевать вместе раза два — три в неделю. То у неё дежурство, то у него, и далеко не всегда они совпадали. Помимо этого, Сергей еще хоть и редко, но дежурил в частной клинике, а иногда он просто по-человечески уставал, и наверно ему, уже привыкшему к одиночеству, не хотелось никого видеть в своей холостяцкой квартире.

Люба это понимала, да. Нагрузка у Соболева была большая. Нет, она всё видела. Видела, как ему после докладов, конференций и операций даже говорить бывает лень — не то, что трахаться… Но ей так обидно было. До слёз. Невозможно просто — ей-то быть рядом хотелось…

Жить вместе хотелось тоже…

Чтобы не бегать по этой чёртовой лестнице туда- сюда, не думать, где какая оставлена одежда, не готовить на двух кухнях обоим своим мужчинам и впрок — вдруг она вечером или утром к кому-нибудь из них не придет. Чтобы можно было не только сексом заниматься, но и просто засыпать вместе, поговорив, или даже молча, но обнявшись. Чтобы в тишине, но вдвоём. Вместе…

Любе надоело ждать каждый день, позовёт Сергей её или нет, надоело соглашаться всё время, потому что это было как-то унизительно. Пару раз она даже из чувства протеста отказала ему. Думала, Сергей хоть спросит " что не так", может даже обидится…Да хотя бы расстроится! Но он оба раза выдал "а, ну ладно" и улыбнулся. Люба теперь это даже спокойно вспоминать не могла! Ему как будто всё равно!

Она удобная просто…Конечно, Сергею хорошо. Вон, даже поправился на пару килограммов за неполных три недели…Спокойный, веселый, ласковый. Только вот будто и не её вовсе.

Она удобная для него. А для себя?

По всему выходило так, что, чтобы стало удобно ей, должно было перестать быть удобно ему.

И у Любы появился безумный план, как это сделать, не закатывая стандартных женских истерик и не начиная так нелюбимых мужчинами разговоров о чувствах и общем будущем…

22.

— Так, меняю на Тверскую. Давай, Рамик, дава-а-ай! — озорно пропела Люба, протягивая насупленному соседу свою самую дешевую карточку.

Рамиль давать не хотел. Кинул слёзный взгляд на жестокую соседку, потом совсем уж страдальческий на свой последний более-менее приличный актив. Но деваться некуда — правила…

— Только в обмен на ваши рулетики, — пробурчал обиженно, косясь на желанное блюдо, стоящее между его женой и злой Любой. Их такая же тарелка с Сергеем была уже пустой.

— Эй, обжора, мы по-честному разделили, — возмутилась Лена, пододвигая на всякий случай блюдо к себе поближе.

Рам пронзил жену тяжелым осуждающим взором. Он итак тут самый бедный в этой чёртовой монополии. Теперь ещё быть и самым голодным? Жадина ты, Елена Сергеевна, бессовестная…А ещё "любимая" называется…

— Ой, да бери, конечно, — помощь пришла откуда не ждали. Вознесенская вырвала желанные сырные рулетики из рук у неготовой к подобному Керефовой и передала тарелку через стол её мужу.

— Если что, я домой схожу- там ещё есть, — предложила щедрая Люба.

И даже привстала, уже готовая было свою угрозу исполнить.

— Так, Люб, сидеть! — отрезал Соболев. И так твердо, что Вознесенская разом вернулась на своё место, — А то опять начнётся…

— Что начнётся? — Люба вопросительно изогнула бровь, смотря в его сощуренные, насмешливые глаза.

— Беготня твоя начнётся, Любаш, — произнес Сергей снисходительно, но тепло. Так что и не понятно было: веселит его это или раздражает, — Сиди, отдыхаем же…

Люба неуверенно вздохнула и кинула полный сострадания взгляд на увлеченно выбирающего самый большой рулет Рама.

— Человек, может, голодный… — доверительно прошептала, чуть подавшись к Сергею через стол.

Соболев только со смеху прыснул. В устах Любы это звучало жутким упущением. Лена закатила глаза.

— Да нет, не голодный, — с трудом подал голос увлеченно жующий Рамиль, — Просто это…божественно, Люб…ты…

Он проглотил и продолжил:

— …Чудо просто, Люб. Правда жить я бы с тобой побоялся, конечно! В какой-то момент можно и в дверь не пролезть. Да, Иваныч?

Рамиль засмеялся и толкнул в бок слегка округлившегося за неполный совместный месяц с Любовь Павловной друга.

— Да-а-а…Есть такое, — показательно почесал пока-ещё-пресс- на-животе Сергей, продолжая улыбаться. Подмигнул раскрасневшейся от столь щедрой похвалы Вознесенской и подлил им с Леной вина.

Люба сверкнула глазами в ответ, закусив нижнюю губу. В голове мелькнуло колкое "так ты и не живешь", но настроение было слишком лёгкое, вечер слишком уютный, а игра слишком весёлая, чтобы мысль эта сейчас хоть что-то Любе испортила. А ещё она чувствовала, как иногда Сергей специально задевает под столом её ногу своей и не сразу убирает. И смотрит в упор. В такие моменты становилось душно и уж совсем хорошо. Хотелось глупо шутить, беспричинно смеяться и уединиться где-нибудь со своим мужчиной хоть на пару секунд. И вино кружило голову в десять раз сильнее.

Люба опустила глаза, аккуратно раскладывая карточки и пытаясь вновь переключиться на игру. Мягкий взгляд напротив всё так же жёг кожу на лице.

— Люб, — Соболев откашлялся и выдержал паузу, дожидаясь, пока она вновь на него посмотрит, — тут Рамик предложил…

— Да, мы в Сочи на выходные едем, у отца там гостиница открывается после реконструкции. С нами не хотите? Погуляем — отдохнем, все включено, банкет, концерт, как положено, — бойко перебил Сергея Рамиль, кладя уже третий по счету рулетик в рот.

— Я…не… — Люба опешила от неожиданности, смотря на жующего Рамиля. Перевела озадаченный взгляд на Сергея.

— Ну что, госпожа Вознесенская? — сощурился Соболев. Карие глаза заведующего озорно сверкнули, тембр голоса окрасился мягким вибрирующим бархатом, — Осчастливите своего покорного слугу? В море мы с вами ещё не…плавали. Только в озере…Надо расширять географию…Хотите?

Люба моментально вспыхнула от столь прозрачного для неё намека и невольно чувственно заулыбалась. Боже, надежда была только на то, что это только ей чудится, что вся эта атмосфера интимности буквально осязаема, Керефовы же её не ощущают. И конечно она хочет! Хоть в море хочет, хоть на песке, хоть на камне, хоть в лесу…Главное, что у них будет первая их совместная поездка. Это же так…Люба шумно выдохнула.

— На выходных — это на каких? — спросила.

— На этих.

Люба шумно выдохнула опять, но уже чувствуя укол разочарования.

— Я же не могу на этих, Серёж. Муж приезжает, — и тут же, смутившись, поправилась, — бывший…

Сергей побарабанил пальцами по столу и хмуро сдвинул брови.

— Ну, так и пусть приезжает. Он же к Сашке. Вот заодно вместе и поживут, а мы уедем, — немного резко произнес Соболев.

— У Сашки день рождения, я не могу, — Люба поджала губы, прямо встретив сощуренный взгляд заведующего.

— Так ты его спроси, Сашку, — предложил на это Сергей, — Может он сам выберет на день рождения с отцом пожить? Как раз уедешь и спокойно его домой пустишь, пока тебя не…

— Я итак пущу, Серёж, — перебила его Люба, внутренне холодея.

Не так она хотела о своём решении сообщить — при посторонних. Тем более, что реакцию Соболева ей предугадать было сложно. И с одной стороны хотелось её — реакции этой, как доказательства его чувств к ней. С другой, ссориться тоже было страшновато. Вот так, специально, самой.

— В смысле? Сама же говорила, что гостиницы есть, — Сергей нахмурился сильнее и подался к замершей Вознесенской, сцепив руки в замок. Боковым зрением Люба заметила, как Керефовы между собой переглянулись.

— Решила сыну подарок сделать, — глухо ответила Любовь, — Он хотел, ты знаешь…Три дня всего. Нет ведь ничего такого…

Замолкла, так как в горле отвратительно пересохло. Сергей тоже молчал. Люба неуютно поежилась под его холодным препарирующим взглядом. Подумалось, что идея может была и так себе, но сейчас уже отступать некуда…

— Кхм…Может и нет ничего такого, но я б прибил, — неожиданно подал голос Рамик. Все уставились на него, а сам Рамиль уставился на Соболева, — Слышь, Серёг, так ты бы Любу к себе пригласил тогда на три этих…

— Рам, не лезь, сами разберутся, — одернула его Лена и кинула извиняющийся взгляд на Вознесенскую за бесцеремонного мужа.

— Я как лучше хочу, эй? — возмутился Рамиль, широко разводя руками.

— Знаю я твоё "как лучше". Вот лучше жуй рулеты, а, Рами…Иногда и правда стоит жевать, а не говорить… — пробубнила Лена, сверля мужа сердитым взором, и добавила деловито, отворачиваясь, — Так я хожу…Хм…О, шанс!

Остальным ничего не оставалось, как медленно втянуться в прерванную игру. Вот только былой лёгкости, оказалось, уже не вернуть. Соболев сидел с рассеянным отстраненным видом, пару раз выходил покурить, подчеркивая, что быстро и с ним не надо, на Любу почти не смотрел, да и под столом их ноги теперь почему-то не встречались. А Люба…Время шло, игра казалось просто бесконечной, и Вознесенской с каждым кругом становилось всё тоскливей…От обиды, что это Рам, посторонний по сути ей человек, возмутился её решением, а не Соболев. И пожить тоже Керефов, а не Сергей предложил. И на само озвученное предложение, в принципе довольно безобидное, Сережа вообще никак не среагировал, и уж тем более ей его не адресовал. А теперь уже, если и адресует, то будет выглядеть это для неё, будто его чуть ли не вынудили. Вначале- то промолчал и лишь посмотрел холодно и раздраженно. Не забыть теперь Любе первой его реакции. И вроде бы ничего такого, а осадочек на душе остался…

— Поздно уже, пойду…Спасибо, ребят, отлично было, — Люба выдохнула с облегчением, в итоге проиграв, и тут же встала из-за стола.

Растянула губы в вежливой улыбке. На Сергея не смотрела. Ему на поезд в пять утра- Соболев ехал по делам на день в Москву- и они вместе ночевать вроде как и не договаривались.

— Ага, я тоже, — Сергей всё-таки поднялся сразу вслед за ней.

За пару шагов обогнул стол и требовательно потянул Любу к себе за талию. Жар от мужской ладони ожогом разошелся по телу, и дыхание моментально предательски сбилось. Люба ненавидела в этот момент свою реакцию на него. Без неё было бы проще…

— Так я к себе же… — пробормотала, старательно не встречаясь с ним взглядом, пока Сергей направлял её к выходу.

— Ко мне, — отрезал Соболев ровно в привычной своей манере.

— Но тебе еха… — Люба попыталась было возразить, но бесполезно. Сергей опять её перебил.

— Ко мне — ко мне, Люб. Давай, пошли. Поговорить надо.

Стоило переступить порог Соболевской квартиры, как у ног тут же затерся гулко тарахтящий Шариков. Люба наклонилась и почесала шельмеца за ушком, тайком от Сережи раскрыла ладонь, в которой лежала половинка сырного рулетика, мигом исчезнувшая после прошедшегося по её руке влажного шершавого кошачьего языка. Подняла взгляд на исчезающую в дверном проёме кухни спину Соболева. Сердце болезненно трепыхнулось, сжимаясь. Злится точно — не обернулся даже. Не знала, хорошо это для неё сейчас или нет, просто ждала…Медленно скинула туфли и прошла за Сергеем на кухню, путаясь ногами в облизывающем её ступни коте.

Соболев уже раскрыл настежь окно, впуская в дом зябкие сумерки. Пахнуло летней подступающей ночью, в уши ворвался мерный гул машин, спешащих по набережной. Серые тени окутали кухню, на которой горела лишь рабочая подсветка над гранитной столешницей. Щелчок ребристого колесика, и карие глаза, устремленные на Любу, осветило неровное пламя зажигалки. Мгновение, и его сменил огонек тлеющего кончика сигареты. Сергей облокотился бедром на подоконник, дым поплыл по комнате. Люба присела на краешек стула, стоящего рядом, положила сцепленные руки на стол. Зачем-то потянулась к зубочисткам и начала нервно их перебирать. Ждала…

— Люб, а ты почему решение изменила? — начал Соболев ровным тоном, каким обычно вёл планёрки. Вознесенская почти не видела его лица, на котором танцевали серые тени. Только прищур карих глаз в неясном, тусклом свете тлеющей сигареты, да линию сведенных к переносице бровей.

— Это показательный демарш какой-то лично для меня или по велению души? — с сарказмом, пусть и скрытым.

Люба растерялась. Неужели очевидно так. Признаваться жуть как не хотелось…Если понял, мог бы и подыграть, а не так…Отвела глаза, рассеянно провела ладонью по столешнице, смахивая мифические крошки.

— А что такого-то, Серёж? — хрипло ответила, не глядя на собеседника, — Просто Санька рад будет, вот и всё. Квартира у нас большая…Демарш… Скажешь тоже…

Фыркнула насмешливо, надеясь, что прозвучало натурально.

— То есть обо мне не думала? — уточнил Сергей.

— Нет.

— А почему?

И тут Люба опешила окончательно.

— В смысле "почему", Серёж?

— Почему не думала? Не сказала ничего. Не подумала, как я к этому отнесусь? Мы вроде как вместе, нет? — Соболев отвернулся и затушил сигарету, размазывая её по пепельнице.

Люба молчала. В голове эхом звучало его "вроде как", брошенное небрежным насмешливым тоном. Если бы не тон этот… Вроде-как-вроде-как-вроде-как…

— Вроде как, — повторила Люба глухо, полностью копируя ужалившую интонацию, — Так "вроде как" же, Серёж!

Прорвало. Нарыв, который зрел в ней всё это время, потёк едкими словами. И плевать, о чем они там договаривались. Любе это точно не подходило. Она не могла так. Просто не могла.

— Спать я с ним не собираюсь, а так…У нас с тобой такие "вроде как" отношения, что "вроде как" можно о бытовых моментах и не спрашивать, нет?

Встала. Оправила юбку, выдохнула, сдерживая кипучее раздражение. Вроде как…Ой, да пошёл ты, товарищ Соболев…Вроде как…

— Я пойду, вставать завтра рано. Тебе тем более… — Люба шагнула к двери.

Мелко потряхивало. Едва ощутимая, но такая навязчивая дрожь. Сумрак комнаты звенел тишиной. Люба невольно притормозила на пороге, мечтая, вот сейчас он скажет, что она просто дура и не права. Догонит, обнимет…Что-нибудь…

— Ну раз считаешь, что такие… — глухо обронил Соболев в спину.

И больше ничего.

Между лопаток пробежал липкий холод, плечи задеревенели. Вознесенская замерла на мгновение, моргнула и ускорила шаг.

— Спокойной ночи, Серёж, — получилось ровно крикнуть из прихожей и, о чудо, даже не хлопнуть дверью, когда до неё долетело его издевательски-спокойное "пока".

23.

На отделении было столько работы, что погружаться в свои тоскливые размышления Любе было практически некогда. Лишь на обеде, попивая чай и слушая навязчивую болтовню Кристины и Тони, она не могла удержаться от того, чтобы не прокручивать их вчерашний разговор с Сергеем снова и снова, изводя себя. И крепкий горячий напиток разливался противной горечью на языке, а принесенный пирог с луком и яйцом застревал в горле.

Жалела ли она о своём поступке?

Нет, Люба не жалела. Что она хотела для себя понять- она поняла. Соболев не хочет пускать её в свой тесный холостяцкий мирок. Даже временно. Ни под каким предлогом. И дело ли здесь именно в ней, или это последствия его всё-таки болезненного, как подозревала Вознесенская, развода, но Сергей к более серьёзным отношениям был очевидно не готов и не хотел их. Люба слишком хорошо помнила, несмотря на прошедшие годы, как это — когда мужчина по-настоящему хочет быть с тобой. Колю вот ничто бы не остановило…Да он даже сейчас…Люба отставила чай и разгладила едва заметную складку на юбке…Пытается вернуть…А этот…

Она четко ощущала транслируемую Сергеем дистанцию на интуитивном уровне, а теперь получила доказательства, что ей не кажется, и это не просто игра ее воображения. Словно тонкая, прозрачная, но непрошибаемая стена стояла между ними. Это выражалось в едва заметных на первый взгляд, но очень болезненных для Любы мелочах. Как Соболев непроизвольно нахмурился, когда увидел её зубную щетку в своём стаканчике, как вечно куда-то засовывал её расческу, и чем она только ему, несчастная, мешала. Как в гардеробной отвел самую дальнюю полку, чтобы Люба могла оставить там своё белье и пару ночных сорочек…

Люба отправила в рот зефирку, совершенно не ощущая её вкус, сделала ещё один обжигающий глоток чая. Тепло растеклось в груди, но быстро остыло под давлением серой безысходности, которую она ощущала.

Люба ведь думала, что Сергей поступит, как сказал Рамиль, — предложит немного пожить у него. Ещё она конечно мечтала, что Соболев попутно расщедрится на какое-нибудь романтичное признание, чуть- чуть её поругав…

Да и это ведь всего каких-то несколько дней, господи! Но Сергей не предложил…

Что ж, в любом случае, бывший муж остановится у неё. Сашку Люба уже обрадовала, и тот прыгал чуть ли не до потолка. А вот самой Вознесенской находиться с Николаем под одной крышей не хотелось. Слишком много ещё было нитей между ними, которые при каждой встрече болезненно натягивались. И чувство вины, преследующее её столько лет, вновь поднимало в груди у Любы свою уродливую голову. Теперь уже перед бывшем мужем, каждый раз давящим на то, что она разрушила их образцовую семью, а он такой благородный, что готов её простить и позволит вернуться…Позволит…

Вознесенская раздраженно выдохнула, понимая, что сама загнала себя в ловушку. И эти три дня придется ради Сашки потерпеть. Среагировав на звук открывшейся двери, перевела рассеянный взгляд на входящую в ординаторскую Виолу Петровну.

— Ой, Люб, я за вами. Поможете? — акушерка так и застыла на пороге, намекая, что чаи ей лично распивать некогда.

— Да, конечно, — Люба быстро встала, радуясь, что работа вновь закружит её в своей суматохе, избавляя от возможности думать о заведующем.

День пролетел быстро. Люба так вымоталась и от дел, и от собственных мыслей, так и не отпускающих и плотно окутывающих унылым фоном сознание, что домой Вознесенская решила ехать не на метро, а вызвала такси. Ещё одна причина её выбора транспорта заключалась в том, что попасть в свою квартиру хотелось поскорее. Поезд Соболева должен был уже полчаса как приехать…Сердце тревожно и гулко билось в груди, пока Люба, сидя на заднем пассажирском сидении такси, невидящим взором провожала мелькающие встречные машины и мельтешащую серую массу прохожих. Телефон в руки Люба не брала всю дорогу принципиально, лишь до звона в ушах прислушиваясь к тоскливой тишине в её сумочке. Как будто кто-то уличить её мог в том, что она ждала звонка.

Которого не было…

Не было, когда она вышла из машины, скупо поблагодарив таксиста. Не было, когда открывала дверь своей квартиры. Не было, когда разогревала жаркое и быстренько нарезала зеленый салат, когда позвала Сашку за стол. Не было, когда сын болтал про какое-то новое веяние в тик-токе, уплетая ужин, а Люба даже умудрялась почти где надо смеяться. Не было, когда решила принять ванну и, утопая в душистой персиковой пене, вдруг беззвучно и горько расплакалась. Не было, когда, опустошенная и вялая, ложилась спать. Не было…

А в пятницу утром, придя на работу, первым делом Вознесенская узнала от Катерины, что заведующего сегодня тоже не будет, потому как он задержался в Москве по делам на ещё один день. Уж по рабочим или по личным делам, старшая медсестра была не в курсе, на что Люба немного грубо отрезала, что ей это и неинтересно. И напомнила, что предупреждала, что сегодня уйдет пораньше, чтобы забрать сына из школьного летнего лагеря и вместе отправиться в аэропорт встречать его отца.

Взгляд Любы выхватил в толпе родную за столько лет, плечистую фигуру на автомате, и по телу заструилось приятное тепло узнавания, какое накрывает нас только в аэропортах и на вокзалах.

— Па-а-ап! — рядом радостно заверещал Сашка и кинулся к выходящему к ним отцу.

Люба нервно улыбнулась и тоже сделала шаг. Скромно притаилась за сыном в ожидании, пока они наобнимаются. Отвернулась к информационному табло, так как атмосфера неумолимо действовала и в уголках глаз начинало предательски закипать.

— Ну, привет, Любань, — басистый голос бывшего мужа прошелестел у самого уха. Резкий запах терпкого моря, тяжелая рука на её плече потянула ближе…

Люба быстро подняла взгляд, встретившись с Колиными светлыми глазами, выдохнула "привет", едва ощутимо мазнула губами по короткой щетине на его левой щеке и тут же отстранилась. Неловко…Как… Теперь вот касаться всё время неловко.

— Пойдёмте? — потерла плечи, обхватив себя руками и продолжая растерянно улыбаться.

— Как долетел? — это сказала, уже развернувшись на каблуках и следуя к выходу первой, — Багаж есть, Коль?

— Да, какой багаж, Любань, три дня же… — бас мужа за ее спиной вибрировал, покрывая кожу нервными мурашками.

Пережить бы их…Три дня этих….Люба вздохнула и ускорила шаг.

Коля так плотно был окутан воспоминаниями, что рядом с ним она задыхалась. И только возбужденный, веселый голос Сашки, раздающийся за её спиной, говорил о том, что всё не зря…Что потерпеть надо.

Лишь сев в такси, Вознесенская позволила себе внимательно разглядеть мужа, закидывающего свою небольшую сумку в багажник. Проводила глазами, пока Николай не сел на переднее пассажирское, полностью забив весь салон облаком морского парфюма. Похудел…На висках чуть больше седины появилось, и ближе к макушке тоже. Но Коле шло, матёрый. Морщины в уголках глаз углубились, а взгляд всё такой же, режущий и острый. Коля был коренастым, плечистым, плотно сбитым. Как пес бойцовский или бык. И характером такой же. Прямой, упрямый, жесткий, любящий простые шутки, громкий смех и хорошую еду. Образ Соболева невольно промелькнул в голове, и Люба отвернулась, улыбнувшись. Разные какие…

— Ну что, семья, какие планы? Выкладываем! — Николай громко хлопнул в ладоши, вполоборота смотря на них с Сашкой, разместившихся на заднем сидении такси.

Люба тут же внутренне скривилась. Семья…Начинается…Будто и не было ничего. Как же её это бесило.

— Ну, сегодня идите вдвоем гуляйте, я пока манты поставлю…А завтра у нас заказан столик в яхт-клубе… — начала было Любовь, делая вид, что ничто её не коробит.

— У меня сыну четырнадцать лет исполняется, мать, — зарокотал возмущенно Коля. Люба закатила глаза, слушая, — Паспорт дадут, какой на хрен столик? Я сказал, чтоб денег не жалела…

— Пап, да я сам выбрал! Мы там будем на водных мотоциклах кататься, и на флайборде, и на вейке!

— А, всё, понял- понял, — Коля моментально подобрел и удовлетворенно почесал широкую грудь. Перегнулся к бывшей жене сильнее и подмигнул, — И ты на вейке, Любаш?

— Зад перевесит — как бы лодку не утопить. На вейке… — буркнула Люба.

И рассмеялась, потому что Коля очень уж заразительно и громко на это заржал. До слёз. Обстановка моментально разрядилась. И вспомнилось разом, что ведь и хорошего много было в их доме. Люба решила за хвост ухватить это состояние и постараться все три дня не отпускать. Ради сына. А она переживет уж как-нибудь Колины беспардонные собственнические замашки.

Вернулись Николай с Сашкой с прогулки поздно. Уставшие, веселые и голодные. Вернее, голодным был только Коля — он решил аппетит перед обожаемыми мантами не перебивать, а вот Санька забежал в Макдональдс, за что Люба про себя на него обиделась. Поджала губы и упрямо поставила перед ним тарелку.

— Хоть один, — заявила безапелляционно сыну и плюхнула рядом розеточку с соусом из сметаны, зелени и чеснока.

Сашка покорно потянулся за вилкой. Мамины порядки он знал.

— Настойки бы, есть же у тебя, Любань?…М-м-м…Богиня ты моя, Любка-а-а… — довольный Коля отправил в рот первый мант и попытался ухватить проходящую мимо Любу за задницу.

— Коль, — Вознесенская отпрыгнула от него и возмущенно зыркнула. Покосилась на Сашку, давая понять, что только присутствие сына её сдерживает.

— Давай ругаться не будем, а? — добавила тихо себе под нос, доставая рюмки.

— Так кто ругается-то, Любань, хвалю ж тебя! — театрально вздохнул Николай, принимаясь есть.

— Да, мам, что такого? — бойко поддакнул Сашка.

Люба ничего на это не ответила и молча покосилась на часы, показывающие половину десятого. Слава богу, что ложиться уже скоро. Недолго Колины выходки терпеть. Настроение и без него ни к черту…

Сергей так и не позвонил…Он жив вообще? Приехал? В груди тревожно и болезненно билось, и она уже близка была к тому, чтобы самой набрать. Ещё и Коля этот, и день рождения у Сашки завтра, и Соболев вроде как тоже должен был быть. А если так и не объявится? Вдруг он вообще, ничего не сказав, с Рамилем в Сочи уехал? Сашка отцу расскажет, а тот, как подвыпьет, вообще не отстанет тогда…Давить на больное будет, что вот он, Николай, так бы с ней никогда…Чёрт…

Люба скрежетнула зубами от обиды и раздражения. Выдохнула, натянула улыбку и повернулась к сидящим за столом мужчинам. Поставила запотевший графин перед Колей, рюмку, вторую, присела на краешек стула и себе тоже налила…

— Сашка говорит, хахаль у тебя какой-то, Люб, да?

Чуть не подавилась. Закашлялась в руку, поднимая настороженный взгляд на бывшего мужа. Тот сосредоточенно работал ножом и вилкой, исподлобья сверля её своим фирменным тяжелым взором.

— Что за фрукт? — обманчиво спокойно. Налил себе. Но не выпил. Рядом поставил и в упор уставился.

Люба прокашлялась и отвернулась.

— Тебе, Коль, зачем? — поинтересовалась хрипло. Очень захотелось плеснуть себе ещё.

— Да так…Переживаю, — с нажимом протянул Николай.

Люба на это салат к себе пододвинула. Не знала, что рассказывать…

— Я тебе, Коль, в гостиной постелю, подойдет?

Бывший муж не сразу ответил…Висок жгло от его требовательного взгляда, но Люба упорно не поворачивалась. Жевала с отсутствующим видом казавшейся ей безвкусным салат. Только лицо предательски горело.

— Подойдёт, Люб, что уж… — Коля тяжко вздохнул и сдался.

— Ладно, пошла я тогда, подготовлю, а то поздно уже, — Люба с облегчением тут же поднялась из-за стола, бросив вилку.

И замерла посреди кухни, застигнутая врасплох настойчивой трелью дверного звонка. В груди резко оборвалось и жаркой волной хлестнуло между лопаток, сжало горло. Почти десять… Ну кто ещё, кроме него, да?

24.

Люба не стала смотреть в глазок. Сердце так заходилось в груди, разгоняя кровь, что сомнений у неё почти не было. Дернула дверь на себя, повернув ручку, и застыла на пороге, смотря в устремленные на неё карие глаза. Уголок губ невольно дернулся в робкой улыбке. Эндорфины заструились по венам. Лицо запылало.

Ну вот…Пришел…

Невозможно контролировать. Незамутненная ничем секундная радость накрыла мощной волной. Всего лишь мгновение, но яркое как вспышка при рождении сверхновой. Правда первые ощущения быстро схлынули, оставляя после себя нервный озноб и душную растерянность.

— Привет, — Люба с трудом разомкнула вмиг пересохшие губы.

Сергей кивнул, не отводя задумчивый пытливый взгляд.

— Приехал? — вместо ответного приветствия спросил Соболев.

— Да.

— Ужинаете?

— Да…

Сергей кивнул и провел по затылку рукой, взъерошивая короткие волосы. Сощурился, продолжая тяжело смотреть на Вознесенскую, обнявшую себя за плечи, и вдруг обрубил:

— Давай, Люб, бери что надо. Ко мне ночевать пойдёшь.

Люба только глазами хлопнула. Сердце затрепыхалось часто-часто, так что голова закружилась, и липкая слабость растеклась по телу.

— Я в гостиной ему постелила…На диване… — зачем-то пояснила.

Сергей только опять кивнул и повторил.

— Люб, собирайся давай. Или у меня есть всё твоё? Иди — предупреди тогда.

— А ты? — Вознесенская сглотнула, ощущая, как смятение постепенно сменяет лёгкая, игристая радость. Она не пыталась её сейчас анализировать, ей просто было до ужаса всё это приятно, — Знакомиться будешь?

— Завтра, — хмыкнул Сергей, но как-то невесело.

— М-м-м, — Люба оперлась плечом о дверной косяк, так и продолжая стоять на пороге.

От сдерживаемой улыбки заболели щёки. По телу разрядами проносилось мягкое тепло. Выдержала паузу, пока тишина не начала потрескивать, и обронила якобы небрежно:

— Ты не звонил.

Карие глаза напротив раздраженно сверкнули. По покрытым двухдневной щетиной щекам Соболева прокатились желваки.

— Ты тоже, — Сергей подался к Вознесенской, опираясь ладонью о дверной косяк прямо над Любиной головой.

Улыбаться ей захотелось сильнее.

— Два дня не звонил, — с укоризной прошептала Люба, лаская взглядом склоненное к ней мужское лицо.

— Полтора. Ты тоже, Люб, — поправил Сергей тише.

Его теплое дыхание, когда говорил, щекотало кожу, порождая трепет внутри. Люба сама не заметила, как уже руку ему на грудь положила, рассеянно гладя пальцами тонкий хлопок рубашки. Подушечки приятно жгло от ощущающегося под ним горячего твердого тела.

— А хотел? — почти беззвучно спросила.

Сергей шумно выдохнул. Помолчал, блуждая нечитаемым взглядом по её запрокинутому к нему лицу. И левый уголок его губ медленно пополз вверх, обозначая кривую улыбку.

— Очень, — тихо ответил.

Его карие глаза сверкнули иронией. Но и такой пронзительной теплотой, что нельзя, нереально просто было удержаться и не расплыться в улыбке в ответ. Люба и не удержалась. Заулыбалась безоблачно и счастливо, сгорая от нахлынувшей легкости.

— Я тоже очень, — призналась одним губами.

Сергей в ответ улыбнулся шире, уже открыто, наклонился и быстро Любу поцеловал. Вроде бы оторвался, выпрямился, но потом опять подался к ней, целуя уже дольше.

— Всё, Любаш, спать пошли. Давай, на лестнице жду.

Люба, кивнув, уже было собралась закрывать дверь, как позади послышались тяжелые шаги. Чёрт…Сам вышел. Не к добру…Кинула быстрый настороженный взгляд на Сергея. Внутри тревожно екнуло. Соболев медленно отвёл глаза от Любиного лица и посмотрел поверх её головы.

— Любань, что у тебя тут? — требовательный бас Коли ударил в спину, заставляя обернуться. Успела только заметить, как на "Любань" Сергей плотнее сжал челюсть.

Умом Вознесенская понимала, что ничего такого не происходит, но неудобно стало разом перед всеми. И перед Сергеем за присутствие Коли. И почему-то перед Колей за наличие в её жизни Сергея. Воздух в прихожей очевидно и противно затрещал напряжением. Она знала, что Коля на ссору с удовольствием нарвется, а вот как Сергей поступит, предугадать пока не могла. И это больше всего нервировало. Выдохнула и излишне бодро защебетала, сама не заметив, что в поисках опоры, нащупала локоть Соболева и вцепилась в него мёртвой хваткой.

— Коль, познакомься, это Сергей, мой… — тут Люба запнулась.

Чёрт его знает, как Соболева прилично обозначить, особенно, когда варианты "молодой человек" с " парнем" не лезли на Сергея Ивановича ни при каких обстоятельствах. Есть ещё "мой мужчина", но тоже как-то…Люба внутренне скривилась. Пафосно и пошло одновременно, особенно в свете того, что она это бывшему мужу говорит.

— Со мной она, — коротко вставил Сергей, избавляя Вознесенскую от дальнейших мучений.

— А-а-а… — протянул Коля, и так посмотрел, словно мысленно присвоил заведующему гордое звание "бессмертный", — Николай. Муж её.

И руку протянул, заменив ей слово "бывший".

— Бывший, — вежливо подсказал Соболев и крепко, от души пожал.

Так крепко, что Коля даже слегка побагровел. То ли от злости — то ли от боли, Люба не решилась спрашивать. Только взгляд отвела, пытаясь истерически не захихикать. Как ни крути, а чисто по-женски приятно ей это всё было. Хоть и нервно чересчур…

— Рад познакомиться. Ну, что, Люб, пошли? — Соболев повернулся к кусающей губы Любе.

— Куда пошли? — пророкотал, насупившись, Николай.

— Спать пошли. Поздно уже, — пояснил Сергей и дернул на себя едва успевшую обуться Вознесенскую. Громко крикнул куда-то вглубь квартиры, — Сашка, пока.

И ступил за порог. Коля задышал тяжело и шумно, смотря на обнаглевшего соперника исподлобья. Сжал большие кулаки, оплетенные набухшими венами, сделал шаг вперед. Внутри у Любы противно панически звякнуло. Она отпрыгнула к Соболеву, чуть не сбив его с ног.

— Спокойной ночи, Коль. Утром приду.

И с размаху хлопнула дверью, мигом скрывшей ошалевшее от неожиданности лицо бывшего мужа. Грохот эхом отпружинил от гранитных стен парадки. Сергей перевёл на Любу свой обычный насмешливый взгляд.

— Сурово ты, Люб…

Соболев покачал головой, якобы сокрушаясь, и, крепко обняв ещё не полностью отошедшую от своего поступка Вознесенскую за плечи, повёл к лифтам.

До квартиры добрались молча. Эмоциональный откат, обычный после нервного напряжения, опустился Любе на плечи, придавливая к земле и утяжеляя шаг. Говорить не хотелось. Оборванные мысли о тщетности бытия и о том, что всё проходит, даже любовь, и всё притупляется, даже сильная боль, мелькали в голове, заполняя образовавшуюся внутри пустоту. Сергей тоже, казалось, ушел в себя, о чем-то задумавшись. Карие, всегда такие внимательные, глаза смотрели будто сквозь, мимо и глубже разом.

Поворот ключа, тихий скрежет дверного замка, щелчок выключателя, горячая ладонь на пояснице, мягко и настойчиво подталкивающая к спальне. Кот, подбегающий к ногам и начинающий отчаянно о них тереться. Всё до боли знакомо и всё как будто в первый раз — так остро Люба воспринимала каждое мгновение. Так по-новому оценила его. Есть будущего — нет…И вдруг стало всё неважно…Она только что равнодушно хлопнула дверью у самого носа человека, которого очень любила когда-то…А сейчас осталась только легкая, приправленная раздражением, симпатия да гора общих, таких разных, воспоминаний…

Кто сказал, что и с Сергеем так не будет? Может, у них нет ничего, кроме этой ночи…И хотелось вдруг запомнить, удержать в себе это состояние глупой, нелогичной, отрывающей от земли влюбленности. Именно влюбленности — не любви. Не осознанного, одобренного умом чувства, а той нервной эйфории, замешанной на гормонах и инстинктах, на запахах, полуулыбках, взглядах и прикосновениях, которая владела ей. Когда и думать нормально не можешь, и обижаешься на глупости, и смеешься невпопад, заразительно и громко…Ей тридцать пять. Возможно, больше так уже никогда не будет…

Свет в спальне включать не стали, в полутьме белой ночи наощупь пятясь к кровати. Пальцы Любы сами нетерпеливо запорхали над пуговицами мужской рубашки, тело бесконтрольно льнуло к Сергею, вжимаясь, мешая вместе идти. Его сминающие одежду ладони ожогами ощущались на горящей, ставшей такой чувствительной коже. Икры уперлись в изножье. Люба подняла руки вверх, помогая снять с себя мешающие им обоим сейчас платье. Холодок мурашками пробежал по нагому телу, но тут же стало горячо от крепких мужских объятий, от поцелуя в шею, в подбородок, висок. Прикрыла глаза, прерывисто дыша и нежась.

Забрались, не расцепляясь, дальше на кровать. Сергей потянул вниз по ногам её белье, одновременно жадно целуя в губы. Люба послушно приподняла бёдра, облегчая путь кружеву, погладила вторгшийся в её рот язык своим. Дурея от того, как сладко и трепетно дрожит всё её тело в предвкушении. Хотелось гладить, сжимать, кусать, нюхать, под кожу залезть, чтобы ощущать ещё ярче.

— Мне так хорошо с тобой, Серёж…так хорошо…Так хорошо… — залепетала неразборчиво, не разрывая поцелуй.

Вместо ответа между ног ощутила требовательное давление. Запрокинула голову, закрыла глаза, кусая губы и улыбаясь, втягивая носом запах мужчины и их близости, забирая кожей припекающее тепло, вся пропитываясь им. Ощущение, что они одно, жгучее и такое сильное. Что, казалось, ничего нет в мире сильнее этого. Даже несмотря на то, что Люба точно знала, что это неправда. И обыденная реальность с её проблемами и заботами всегда побеждает. Но только не в эту секунду…

— Люб, ты говорила, с мужем хорошо расстались, — Сергей чиркнул зажигалкой, сделал глубокую затяжку, раскуривая, и выпустил в открытое окно густую белую струю, — Что-то как-то слишком хорошо, да?

Кинул на приподнявшуюся на локтях Вознесенскую быстрый взгляд, лишь на секунду задержавшийся на оголившейся груди, и вновь к окну отвернулся. Люба вздохнула и встала, оборачиваясь простыней. Подошла, бесшумно ступая голыми ступнями по ламинату. Положила голову Сергею на плечо, обвила руками талию, мазнула губами по шее ближе к линии роста щетины, собирая вкус остывающей влажной кожи, и промолчала.

Соболев подождал немного, рассеянно гладя её по спутанным светлым волосам и смотря на горящий огнями ночной город, расстилающийся перед ним.

— Расскажешь может всё-таки?

Люба прижалась к Сергею сильнее и выдохнула ему в плечо.

— Расскажу…

Когда Сергей открыл глаза, щурясь от непривычно яркого для Питера утреннего солнца, Любы рядом уже не было. Только запах её, словно яблоня в цвету, едва уловимый, но такой будоражащий и теплый, ещё чувствовался в воздухе. Соболев нахмурился сначала, потирая ладонями лицо и садясь на кровати. Вот куда ей срываться в субботу? А потом вспомнил, что у неё гость там с сыном, и без завтрака их она умрет, но не оставит.

И смешно, и бесит.

В Любе всё было такое для него. И раздражало, и веселило, и задевало за живое, и хотелось и дальше смотреть и смотреть на эту удивительную, любопытную для него женщину. И чем больше узнавал о ней Соболев, тем более многогранной и интересной она ему представлялась. Вчерашний Любин рассказ до глубины души его поразил. Даже сны снились, которых он уже лет десять как не видел. Тревожные, трогательные и щемящие: про детей, про работу, про жену почему-то и её сына Мишку, по которому он скучал, про роды, про улыбки и слёзы, про ошибки его…

У каждого врача есть свой страшный тайный список, когда что-то пошло не так, когда не смог, не справился, где-то не успел, где-то сдался…И тебе могут тысячу раз потом сказать, что ты не виноват, и ты сам себе ещё тысячу раз повторишь это…Да только толку…У Соболева тоже этот список был. Где-то далеко на задворках сознания. Сергей был профессионалом и умел запихивать его подальше, потому как работать невозможно, если всё время себя грызть. Да и жить тоже…Черствеешь… А Любин тихий грудной голос в ночи, полный нежности и печали, будто оживил каждое мгновение из тех, что он обычно предпочитал не помнить. Словно на собственной исповеди побывал. Она говорила, а он свои промахи вспоминал почему-то, глубоко задумавшись…

Когда замолчала, Соболев тоже ничего не сказал. Так и продолжил смотреть на несущиеся в ночи машины по набережной, на черную беспокойную Неву, на зарево огней на том берегу и сиреневые в нём очертания домов. Пальцы рассеянно перебирали Любины такие мягкие светлые волосы, щекоча кожу головы. Люба уже давно устроилась на низком подоконнике перед ним, укутанная в тонкую простыню, откинула голову на грудь, вцепилась в мужские, обнимающие её руки и притихла… Сергей чувствовал, что никакой оценки своей истории Вознесенская не ждет и был ей благодарен за это. Ну вот что тут скажешь? Нечего…Бывает…

— Так он просто думает, что ты перебесишься и вернешься, Люб, — глухо озвучил Соболев свою единственную четкую мысль.

— Кто? — Люба подняла на него мутный растерянный взгляд.

— Николай, — Соболев нахмурился.

Догадка, что, возможно так и есть, ему ой как не нравилась. Было в Любе что-то такое неуловимое, загадочное для него. В его жене вот тоже было, так же ощущалось, и он прекрасно помнил, чем это закончилось. Помнил свой шок и растерянность. Хоть у них были и не самые лучшие отношения с Натальей в последние год- полтора, но ему казалось, что вполне нормальные…Сергей никак не ожидал. Вот и Николай от Любы наверно не ожидал тоже…

— А-а-а, — протянула Вознесенская, прерывая его не самые приятные размышления.

Снова откинулась головой на его грудь, погладила его ладонь, чуть повернулась и легко поцеловала в голое плечо. Люба нежной была как кошка. И касалась всегда так же, аккуратно, ненавязчиво, отчего мурашки бегали по коже.

— Да нет, Серёж, — тихо вздохнула Вознесенская, — Всё он понимает прекрасно. Просто Коля человек такой. Если проблема какая-то, которую решить не может, или препятствие, которое не обойти, то он делает вид, что этого просто нет. До последнего. Его не устраивает, значит надо гнуть своё, пока не сломается, понимаешь?

— Понимаю, — Сергей поцеловал светлую макушку и уперся в неё подбородком, — А ты сломаешься, Люб?

Вознесенская на это только насмешливо фыркнула. Похоже, была уверена, что нет.

25.

Изначально день рождения Сашки Коля требовал отметить в Краснодаре, но Люба наотрез отказалась. Может, четырнадцать лет бывает и раз в жизни (так же, как и тринадцать, и пятнадцать…), но бросать всё и срываться из-за этого с работы в другой город казалось ей верхом идиотизма. Тем более, что июнь подходил к концу, а июль Сашка итак должен был по их с бывшим мужем договоренности провести с отцом и бабушкой. Поэтому после долгих обсуждений и бурных дебатов, Николай Любе уступил, сказав, что вот как раз тогда с собой Сашку из Питера и заберет. Люба не возражала- её устраивало. Ещё Николай потребовал, что пусть уж она тогда в Питере нормальный банкет закатит — ему погулять хочется. Такой повод — первый шажок единственного сына во взрослую жизнь. Люба вздохнула и на банкет согласилась тоже. Знала, что для Коли это действительно важно и он большой любитель официальных посиделок.

Проблем с гостями не было. Из родственников в Питере жила Колина тетка со своей семьей, а ещё они оба с Любой здесь учились и оставили много университетских приятелей, которых сейчас был прекрасный повод повидать. Ну а Сашка просто позвал почти весь свой класс и половину ребят из секции по плаванию. И казалось, особо Люба и не приглашала никого, и специально не набирала, но, пересчитав всех по головам, вздохнув, поняла, что придется арендовать не пару столиков для молодежи и взрослых, а, пожалуй, и всю крытую террасу. Выбирая с Сашкой ресторан, Люба остановилась на «Парусах» рядом с яхт-клубом на Крестовском, так как там для уже взрослых почти ребят можно было организовать большое количество активных развлечений от водных мотоциклов до флайборда. Сашка заранее был в восторге. Он с отцом, дядей Костей и его сыном Кириллом, пришедшими к Любе в квартиру с утра, чтобы первыми поздравить именинника, уехал в ресторан раньше.

Люба же, накормив всех завтраком, поднялась опять к Сергею, чтобы отправиться на банкет вместе. Соболев тоже был приглашен. Сначала Сергей пытался избежать сей завидной участи, но, узнав, что там будет Зоя Городецкая и Краснов Семен, Любины однокурсники, которых он хорошо знал, Соболев передумал.

На самом деле, он бы передумал в любом случае, встретив Николая вживую. Слишком уж очевидно было желание бывшего мужа вернуть себе вроде — как-его теперь- Вознесенскую, но Любе в своей вдруг возникшей ревности Сергей конечно не признался. Решил просто молча от неё не отходить…На всякий случай…Чтобы она там не говорила, а не так-то просто выкинуть почти двадцать лет совместной жизни на помойку…Тем более, когда один из участников этих самых лет на эту самую помойку отправляться явно не желает.

— О, май гад, какие люди! Сергей Иванович, моё почтение, — Зойка Городецкая широко раскрыла свои тощие объятия, появляясь на пороге террасы "Парусов", — Любаш, можно Соболька потискать?

— Э-э-э-м…не… — замямлила растерявшаяся от напора подруги Люба. И проглотила свои возражения, так как было поздно. Зоя уже висела мёртвым малокилограммовым грузом на ничуть не смущенном и улыбающемся Серёже, басящим "Здравствуй, Городок".

— Можно, — вовремя сориентировалась Любовь Павловна, делая вид, что это она сие безобразие разрешила, — Рано ты что-то, Зой…

Сощурилась, наблюдая за цепкими вроде как дружескими объятиями этих двоих. В голове пронеслось, что они же целовались! И Люба помрачнела ещё больше…

— Ой, да погода отличная, дома было не усидеть. Там уже почти все гости, кстати. Не только я. Даже именинник наш дерзкий со вторым родителем…Васька мой вон третий салат наворачивает. Опаздываешь, мать… — Зойка, поправляя прическу, назидательно погрозила Любе пальцем и всё-таки отлипла от Сергея.

— Зоя Михайловна, ты мне лучше скажи, ты в Берлин на следующей неделе от "Видекса" едешь? — поинтересовался Соболев, возвращаясь к Любе и небрежно притягивая её к себе за талию.

— Ты тоже? — Городецкая даже подпрыгнула на ходу, хлопнув в ладоши от восторга, — Ну, класс!

Соболев, усмехнувшись, кивнул. Люба скрежетнула зубами и медленно выдохнула, усилием воли гася подкатывающее к горлу раздражение. Никогда ещё ей так жалко не было, что она не строила всё это время карьеру наравне с Зоей, как в эту секунду. Она бы вот тоже ездила…И в Берлин, и в Прагу, и в Токио…С Сергеем…Чёрт…Выдохнула ещё раз и немного успокоилась, когда ощутила мимолетный поцелуй в висок. Прикрыла глаза на мгновение от удовольствия, прижалась к обнимающему её мужчине ближе. Зойка что-то, не переставая, щебетала про работу, обращаясь к Соболеву. Тот ей, посмеиваясь, отвечал, а Любе просто стало хорошо. Серёжа ведь её обнимает, а не Зою. Её целует, её с собой рядом ведёт, ни от кого не скрываясь. Не то, что на работе…

И солнце сегодня такое яркое, и небо такое голубое, и от воды так веет свежестью, и вокруг только приятные ей люди, что день обязательно будет счастливым. Он просто не может быть иным. Четырнадцать лет назад она стала мамой.

— Сядь, Люб, не мельтеши, бесишь! — Сергей резко дернул на себя опять подорвавшуюся было с места Вознесенскую. От неожиданности та сильно качнулась и засмеялась.

— Уроните, Сергей Иванович! — но покорно села, счастливо улыбаясь. Тише добавила, — Серёж, там по мотоциклам договориться надо…Я сейчас…

— Я договорюсь, сиди, правда. Бегаешь больше, чем местные официанты, — Зоя, расположившаяся напротив них, в подтверждение своих слов тут же подскочила сама.

— Вот, Зоя договорится, — кивнул на Городецкую Сергей, сжимая на всякий случай руку Любы в своей посильнее, чтобы не вздумала вновь убежать.

— Спасибо, Зой, — Люба наконец откинулась в своём плетеном кресле, — Там уже внесено всё, надо только…

— Я разберусь! — перебила её Городецкая, отмахиваясь, и ушла к галдящим столикам молодежи организовывать развлечение.

Люба проводила её благодарным взглядом, в котором гасла суета, а потом прикрыла глаза, подставляя лицо ласковым солнечным лучам. Мужская тяжелая рука легла на плечи, чуть притягивая к себе. Сергей засмеялся, обращаясь к Семёну, бывшему её однокурснику и давнему приятелю, и вибрация в его груди от смеха, мурашками передалась и ей, волнуя. Люба аккуратно сжала пальцы Соболева в своей руке. Прислушалась к веселым голосам за столами. Гости болтали о чём-то, всем было хорошо и спокойно…Сашкины друзья шумной толпой под руководством Зои отправились к пирсу. Праздник по всему выходил замечательным…

Хорошо, что за одним столом все взрослые гости не уместились, и Любина компания естественным образом отсоединилась от Николая и его университетских приятелей. Сидеть напротив бывшего мужа и то и дело обниматься с Соболевым было бы крайне неловко. Нет-нет, да она итак чувствовала на себе его тяжелый прожигающий взгляд. Сергей, похоже, тоже его ощущал, именно в эти моменты прижимая Вознесенскую к себе крепче и легко целуя то в губы, то в щёку, то в висок. Так показательно, что в очередной раз Люба не выдержала и рассмеялась.

— Сволочь, ты всё-таки, Соболев…

Сергей на это только ухмыльнулся и подмигнул.

— Люб, ты то покататься не хочешь? — поинтересовался вместо ответа, — Пойдём, что сидеть?

Люба демонстративно потянулась к бокалу вина и, отпив, поглубже устроилась в своём кресле.

— Точно не сегодня, — лениво пропела, жмурясь от лезущих в глаза солнечных лучей, — Давай потом вдвоем сюда съездим — будешь единственным свидетелем моего позора. А сейчас мне итак хорошо…

— Какая честь, Любаш…Только вдвоём… — фыркнул насмешливо Соболев, тепло сверкнув карими глазами. Чмокнул её в макушку и отвернулся вновь к Краснову, переключаясь на него. Правда вальяжно опущенную на Любины плечи руку так и не убрал.

Это небрежное, но такое собственническое прикосновение заставляло Любу сидеть и глупо улыбаться, рассеянным взглядом наблюдая за пытающимся прокатится на флайборде Сашкой и то и дело ныряющем в Неву. Ну, действительно, что ещё надо? Мужчина рядом, сын рядом, и она…счастлива…Ещё бы холодок по левой щеке так часто не пробегал от морозного взгляда бывшего мужа, заставляя сердце тревожно сжиматься, и вообще хорошо…

Через пять минут вернулась Зойка и подсела к Вознесенской поближе, начав рассказывать сплетни про одну общую знакомую. Люба лениво втянулась в разговор, на самом деле прислушиваясь не к Зоиной болтовне, а к хрустальному звону полного удовлетворения внутри.

Сашка с друзьями возвратился где-то через час. Сырой и счастливый. Шумной компанией взъерошенных воробьёв они, галдя от полученных впечатлений, налетели на еду. Со всех сторон на взрослых посыпались невнятные, но очень экспрессивные рассказы о том, как же это было, заражая присутствующих будоражащим адреналином и вновь объединяя разъединившиеся было по интересам столы. Через пару минут детского гомона Николай встал со своего места и громко откашлялся, перетягивая на себя всеобщее внимание. Люба перевела взгляд на его мощную сбитую фигуру, скользнула по натянутой на широкой груди рубашке, бычьей шее, тяжелому гладковыбритому подбородку и замерла на стальных, направленных прямо на неё глазах. Внутри тревожно шевельнулось, но Вознесенская отбросила это чувство подальше, не давая так просто вывести себя из блаженного состояния, в котором пребывала. Коля постучал по полной стопке, поясняя, что сейчас будет тост.

— Так, у всех налито? — зычный голос бывшего мужа разнесся над головами приглашенных, — У меня важное объявление. Санька, ну ка иди сюда!

Сашка резко подскочил, чуть не опрокинув своё кресло, и юркнул под руку к отцу. Заулыбался широко, осматривая присутствующих, только от матери почему-то взгляд быстро отвел. Люба ощутила холодок, пробегающий по спине, второй раз и невольно подалась поближе к Соболеву, забирая себе его тепло. Сергей недоуменно покосился на льнущую к нему Вознесенскую и подлил ей вина. Сам же поднял свой стакан с минералкой, так как был за рулем.

— Друзья, — раскатистым басом начал Николай, — Вот и настал этот день, когда мой сын перестал быть ребенком и ступил на порог взрослой жизни. Ещё пока внутрь не зашел, конечно…Так, рядом топчется, но…

Коля засмеялся, трепля Сашку по макушке, и все остальные гости заулыбались вместе с ним.

— Но он уже не дитя! У моего сына уже есть мечты, желания и самое важное — цели! Нет ничего более жалкого, чем бесцельный мужчина, и я благодарю Бога, что он мне послал такого упертого, твердого в своих стремлениях мальчишку!

Коля снова на мгновение прервался, чтобы зажать раскрасневшегося Сашку в медвежьих объятиях, а Люба не сдержалась и шмыгнула носом, быстро смахнув предательскую влагу с уголков глаз. В груди разбухала щемящая нежность, застревала комом, подступая к горлу. Её сынок…Такой взрослый…

— И главная мечта Саши сейчас — стать капитаном дальнего плавания, — продолжил Николай торжественно, выше задирая рюмку над головой, — И он к ней идёт. Идёт уже сейчас, не сворачивая, а мой долг как отца поддерживать своего ребенка! Поэтому…

Коля сделал паузу и резко повернулся к замершей Любе, ловя её лицо цепким горящим взглядом.

— …я помог своему сыну поступить в Морской колледж при одном из лучших Морских университетов нашей страны в Новороссийске, которым заведует мой давний друг, профессор, доктор технических наук и просто чудесный человек Роман Анатольевич Кулик. Неделю назад мне подтвердили, что Саша зачислен на первый курс.

Николай повернулся к сияющему и дрожащему от волнения Саньке, обращаясь уже только к нему. Сгреб так, что того и видно не стало.

— Уже всё оговорено, тебя ждет прекрасное будущее, сынок…ты только учись, пацан. А я всегда помогу… — захрипел, тиская сына.

— Спасибо, пап, спасибо… — Саша говорил тихо, едва различимо, хрипя из-за сдавленных отцом ребер. Но расслышать было легко, так гости в шоке замерли, не дыша.

Люба открыла рот, пытаясь ухватить разом выбитый из лёгких воздух. В голове безбожно зашумело, картинка поплыла. Она ощущала будто не своим телом, что Сергей, сидевший рядом, крепче сжал её руку, попытался привлечь к себе. Резко отстранилась, вытягиваясь в звенящую болью и непониманием струну.

— Новороссийск? — едва выдавила из себя срывающимся голосом Вознесенская, вперила неверящий, полный отчаяния, взгляд в мужа, — Новоро…?

Захлебнулась словом.

— Ты не можешь так, Коль, не мо… — замолчала, так как голос окончательно подвел.

Он что же? Увозит сына от неё? Увозит??? И Сашка знал, получается…Готовился к тому, что уедет. И не говорил ничего…Внутри резануло и больно скрутило…

Вот так. За что?

26.

Выжженная пустыня. Вот кто она. Внутри так пусто, что дышать больно. Словно лёгкие каждый раз лишь всасывают вакуум, не захватывая желанный кислород. Люба будто пыталась вынырнуть и не могла. Не могла. Голова была чугунная от слёз. Мысли ворочались в мозгу подобно ленивым червям. Вся тяжесть атмосферы упала ей на плечи, прибивая к земле. Осознание, что это специально всё, добивало свистящим хлыстом. Плевать на Николая, но Сашка…Как он мог? Неужели он не понимает???

— Люб, на, — перевела воспаленный, невидящий взгляд на Соболева, подающего ей дымящуюся кружку.

Машинально приняла её, не интересуясь содержимым. На автомате сделала глоток, вновь глядя на ночной уже город за окном. Скривилась…

— Там егермейстер, — тихо хмыкнул Сергей, поясняя яркий травяной алкогольный вкус, — и чай зеленый, пей.

— Жуткое сочетание, — пробормотала Люба. Сильнее сжала ледяные пальцы на горячих керамических стенках, пытаясь забрать тепло напитка себе.

Странно. Внутри всё пылало и тлело, а снаружи колотило так, что зубы то и дело начинали отстукивать дробь.

— Нормальное, пей, — кивнул Соболев на кружку в её руках и сел рядом на низкий подоконник.

Оперся спиной о противоположную стенку и так же забрался с ногами. Тоже перевел задумчивый взгляд на горящий огнями центр города и виднеющуюся черную Неву. Повисло гнетущее молчание. Обрывки этого ужасного дня раскачивались между ними сохнущими черно-белыми фотографиями на незримой нити. Кадры, которые навсегда останутся с Любой болезненными вспышками. Вот она начинает кричать на Николая, делающего вид, что он не понимает, что не так. Вот не выдерживает и плачет. Вот Зоя уводит её в туалет, а туда рвется Сашка, взахлеб оправдывающегося перед раздавленной новостью матерью. Он всего лишь хотел сделать сюрприз. Папа подсказал как лучше, зная, что мама может препятствовать отъезду…Сюрприз…Люба судорожно вздохнула, стараясь вновь не разреветься. О, сюрприз удался…Такого сюрприза она и в страшном сне представить не могла…

Потом в туалет зашёл Николай, их оставили наедине, и бывшие супруги поговорили…

Люба судорожно вздохнула опять…Плечи мелко затряслись, но она подавила очередной истерический приступ усилием воли и сделала большой глоток горячего чая, удачно смешанного с алкоголем. И тут же закрутила головой, пытаясь продышаться. Скорее это всё — таки алкоголь с чаем. Сережа егермейстера не пожалел…

Ну какой же Коля- козёл, а??? Он всегда таким был? Она просто не замечала? Или не хотела замечать???С ней так себя не вел и её устраивало? Сейчас стыдно было вспоминать даже выброшенные Николаем мимо урны окурки. Почему-то казалось, что уже в этом была видна во всей красе его подлая натура, а Люба сей факт упорно игнорировала. Про неправильную парковку, которой Коля часто грешил, и говорить нечего. Ну, ведь сразу было ясно, что мразь…И это предложение его…Как только посмел? Люба в лицо мужу сквозь слёзы рассмеялась, но его слова и доводы, произнесенные спокойным и доброжелательным, словно издевательским для неё, тоном всё крутилось и крутилось на репите у Любы в голове…

Домой из ресторана её увез Сергей. Сразу после беседы с Колей. Люба сказала гостям, что у неё разболелась голова, и все продолжили праздновать, как ни в чем не бывало. Это только её мир рухнул от шока и неожиданного предательства самых близких, казалось бы, людей…В машине они с Соболевым не говорили. Лишь его дежурный вопрос "ты в порядке" и её молчаливый кивок, потому что сказать что-то и не плакать было выше Любиных сил. Сергей предлагал сразу пойти к нему, но Люба отказалась. Хотела побыть одна. Дома. Набрала пенную ванну и пролежала в ней два часа, бесцельно пялясь в кафельную стену напротив. Истерику постепенно сменила вяжущая пустота, но всё же достигнутое равновесие было слишком хрупким, как дрожащая на сильном ветру паутинка…Когда Коля с Сашей пришли, Люба молча вылезла из ледяной уже воды, надела теплую пижаму и прямо так потопала спать к Соболеву, шоркая смешными пушистыми тапочками по серому граниту парадки. Только около двери Сергея подумала, что ведь не предупредила даже. А вдруг Соболева нет? Но он был, открыл на втором звонке и молча впустил.

И вот она сидела с ногами на низком широком подоконнике в его спальне, притихшая и опустошенная, и просто пыталась пережить. А ещё решить, что делать дальше, тоже пыталась…Она понимала, что это грязная манипуляция со стороны Коли, а ещё наверно месть, за то, что ушла тогда одним днём. Всё понимала, но…

Так страшно было одной остаться. Люба не готова была. Она себя без семьи не мыслила, без детей. Без Сашки. Всю жизнь Вознесенской казалось, что и есть это всё у неё, а теперь будто ничего не осталось. Ничего…Нет, сын давно собирался в мореходку, для Любы именно это его желание не было какой-то неожиданностью. Но она ведь думала, что после одиннадцатого. Что у неё еще два года с ним. И потом…Она ведь не просто так Питер выбрала, думала, здесь и поступит. Они же даже обсуждали…Сашка смеялся, что закормит его на выходных…Чёрт…Она ведь специально выбрала этот город. И для себя, и для него.

А сейчас Сашка уедет и что? Вся её семья: родители, сестра, более дальние родственники. Все они живут в Краснодаре…А здесь? Что у Любы остаётся здесь? Взгляд невольно прикипел к молчаливому мужчине, сидящему напротив? Соболев? А он есть у неё разве? Иногда кажется, что сам он думает, что нет…Снова отвернулась к окну. Тихонько вздохнула, рассматривая расстилающийся перед ней ночной город. А нужен ей этот город одной? Только ей? Ординатуру она может пройти и в Краснодаре…Там родственники, там она всю жизнь прожила…Там, конечно, ещё Коля, но он для неё окончательно умер сегодня. Осталась лишь оболочка. Картонная фигура со званием Сашкиного отца. Настолько умер, что, если раньше она нервничала, находясь с ним даже в одном городе — не то, что в одной комнате, то теперь ей безразлично стало где он и что. Люба вновь покосилась на Соболева и сделала ещё один маленький глоток чая с егермейстером, наблюдая за Сергеем поверх кромки кружки.

— Серёж, он мне переехать предложил, — обронила глухо, ловя в фокус почти черные в полумраке, вмиг ставшие непроницаемыми, глаза Соболева, — У нас дом есть под Краснодаром, всего сто километров от Новороссийска. И ординатура моя…Я могу перевестись…

Замолчала. Слова так неуклюже звучали. В голове гораздо стройнее выходило. Сергей дернул уголком рта то ли в насмешке, то ли от раздражения.

— Да неужели предложил, — протянул Соболев с сарказмом. Почесал лоб и устало добавил, — Ты же понимаешь, что это чистой воды манипуляция? Что он знает, по какому месту тебя бить?

— Понимаю, — смиренно кивнула Люба, прикусила губу и тихо добавила, — Только назло ему оставаться одной не хочу. У меня там семья, Серёж…А здесь?

И опять замолчала, сглатывая подступающий ком. А он всё не желал пропадать. Разбухал, сдавливая горло.

— Ты же сама уехала?

— С Сашкой…

Сергей шумно выдохнул и отвернулся к окну.

— Что ты хочешь услышать от меня, Люб?

Вознесенская не сразу ответила, любуясь мужским чеканным профилем. Соболев ей так нравился, так…Хотелось запомнить это мгновение, когда они вместе, когда можно помечтать, что всё хорошо. Она интуитивно чувствовала, что их время утекает, безжалостно и быстро. Сердце зачастило в груди, ладони вспотели.

— Что мне делать, Серёж? Как поступить? — голос дрогнул, и Люба нахмурилась, опуская голову. С преувеличенным вниманием стала рассматривать свой аккуратный маникюр. В ушах звенело от ожидания.

— По мне сорваться и уехать будет космической глупостью, — Сергей сделал паузу, на мгновение плотно сомкнув челюсти, — Но…Люб, только ты знаешь, как тебе лучше. Тут уж сама решай.

Сердце пропустило удар. Люба моргнула, повела плечами, пытаясь избавиться от быстро разрастающейся внутри ледяной корки. Какой-то ужасный бесконечный день…Так плохо, что уже и сил нет переживать…

— Я тебя поняла, — сказала Вознесенская вслух ровным бесцветным голосом. Притворно зевнула и потянулась, — Давай спать, Серёж. Глаза уже сами закрываются.

— Мда… — Зойка постучала наманикюренными ноготками по столу, выбивая неровную дробь, — Спасибо.

Кивнула благодарно Любе за поставленную перед ней чашку кофе, подняла на подругу обеспокоенный взгляд, — Делать-то что будешь, Любаш?

Люба села напротив Городецкой и покрутила в руках свой эспрессо. Рассеянно пожала плечами, не поднимая глаз.

— Да не знаю я, Зой… Вообще голова не соображает. Как ваты напихали ещё со вчера…Что буду-что буду…Ничего не буду…

Вздохнула и отпила. Господи, горький какой. Сахарку бы, но Люба от расстройства тут решила сесть на диету. Тем более готовить теперь всё равно некому. Себе самой борщи варить неинтересно…

— Значит, в Питере остаёшься? — подытожила подруга.

— Не знаю… — повторила Люба упрямо.

— Уедешь? — Зоя сдаваться не желала.

— Да, блин, не знаю я, говорю же! — Люба не выдержала и хлопнула ладонью по столу. Глаза подруг встретились.

— Думаю вот… — уже тише продолжила Любаня и вновь потянулась за своим кофе. Горьким как её жизнь. Плюнула, и встала за сахаром…

— Мда… — многозначительно повторила Зоя уже в который раз за их сегодняшние посиделки и от сахара тоже решила не отказываться.

— А Сергей? — и таким аккуратным тоном Зоя спросила, что Вознесенскую невольно передернуло.

— А что Сергей? Все хорошо у него, — скривилась Любаша и решила, что двух ложек с глюкозой ей маловато. Сыпанула третью. Гулять так гулять.

— Мне показалось, у вас всё серьёзно…

— Показалось, — отрезала Люба и вновь встала, вспоминая нет ли какого-нибудь тортика в холодильнике. Села обратно. Нет, это точно будет перебор.

— Все они козлы по итогу… — задумчиво протянула Городецкая свою философскую мысль.

— Да нет, Сергей всё правильно сказал. Не маленькая- сама разберусь, — вяло запротестовала Любовь. Вычертила пальцем узор на столе. Закусила губу.

— Пусть себе свою правильность в одно место засунет. Было б правильно, ты бы тут с похоронным лицом не сидела. Правильно… — искренне возмутилась Зойка. Порывисто подалась к Любе через стол, поймала её руку, заглядывая в потухшие ореховые глаза, — Люб, Соболь только в одном прав. Глупостей не делай- не уезжай! А так дурак, ясно? Была б я мужиком, я б тебя вообще б из дома не выпускала и к батарее пристегнула, мало ли…

Люба от такой дикости впервые за последние часов двадцать искреннее рассмеялась. Громко и заразительно.

— Ой, ну да, вот прямо к батарее, — вытерла набегающую влагу в уголках глаз. Отпила кофе, — Если серьёзно, Зой, то у меня же на следующей неделе две смены осталось и всё, каникулы…Я до этого думала тут остаться и может отдохнуть куда-нибудь съездить. А сейчас нет. Поеду за Сашкой в Краснодар. В училище его соберу…

Люба судорожно втянула воздух, отводя от Зои рассеянный взгляд.

— У мамы погощу… — тихо продолжила, — В общем есть у меня время до сентября подумать, и я подумаю…Если надумаю остаться там — в конце августа вернусь и документы заберу. У Николая связей куча- устроит меня и в Краснодаре за день без проблем. А эту квартиру сдавать буду. Не хочу продавать. Пусть Сашке остаётся. Вот так…

Солёный ком подступил к горлу неожиданно и бесповоротно. Люба резко встала и понесла свою чашку к раковине. Включила воду и начала её отчаянно тереть, будто там не кофе был, а сажа с жиром вперемешку.

— И когда же ты уедешь? — как-то обреченно поинтересовалась Городецкая.

— В четверг следующий, я утром уже билеты купила.

— Как в четверг? Я ведь завтра в Берлин, вернусь только в субботу. Это что же, я приеду, а тебя не будет уже, Люб?

— Получается, так, — Вознесенская всё-таки открыла холодильник и достала оттуда остатки торта после вчерашнего Сашкиного дня рождения. Постояла- постояла и взяла ещё и початую бутылку белого вина. Ну и что, что и двенадцати нет…Воскресенье…

— Так, стоп. Так это и Сереги не будет?

— Получается, так, — ровным голосом повторила Люба, ставя перед подругой пустой бокал.

— Лю-ю-юб… — осуждающе протянула Зоя, исподлобья смотря на равнодушную маску на лице Вознесенской. Та, делая вид, что не замечает сверлящего её взгляда, спокойно разлила по фужерам вино, разложила торт по тарелкам, не торопясь, села напротив Городецкой, и только тогда посмотрела прямо в глаза давней подруге.

— Зой, если ты думаешь, что Соболеву так важно помахать мне ручкой в терминале аэропорта на прощание, то подозреваю, что ты сильно ошибаешься. А я никому ненужную сырость разводить не хочу…Ну, за правильные решения, да? — и подняла бокал, дернув уголок губ в подобие улыбки.

— Дай Бог, чтоб правильные, конечно…За них, — проворчала Городецкая, чокаясь.

27.

Протяжные гудки в трубке заставляли сокращаться сердечнную мышцу в такт. Сергей покосился на настенные часы, показывающие без пяти десять, и отточенным движением выбил из пачки сигарету. Ну и что она так долго не берет? Не спать же легла, в самом деле? Соболев устроился на подоконнике у распахнутого окна и чиркнул зажигалкой, зажимая телефон плечом.

— Да.

От неожиданности чуть не выронил и трубку, и сигарету.

— Да, Люб, привет, — из головы моментально вылетело всё, что сказать хотел. Дурацкое чувство, будто разом становишься подростком, стоит её мягкий грудной голос в динамике услышать. И в мыслях моментально дым, и на языке только пустота крутится, — Как дела?

Сам скривился от столь банального вопроса, но что ещё спрашивать…

— Хорошо, Серёж, — Люба улыбалась, это было слышно в каждой нотке. И невозможно не заулыбаться в ответ. На заднем фоне были чьи-то веселые голоса, шумно. В гостях или дома у родителей, наверно.

— А у тебя?

— Да так себе, — честно признался Соболев, рассеянно тря переносицу. Сделал глубокую затяжку, переводя невидящий взгляд на вечерний город.

— Случилось что-то? — тут же окрасившийся беспокойством голос Вознесенской стал слышен отчетливей по мере утихания фонового шума. Вышла, видимо, в другую комнату, чтобы с ним поговорить, решил Сергей.

Соболев задумчиво сдвинул брови. "Случилось…Да, Люб, случилось…Ты со мной случилась,"- ответил про себя.

И двух недель не прошло, как виделись в последний раз, а он уже весь извёлся. Расстались они легко, будто добрые приятели. Люба рассказала о своих планах провести июль и август с семьей и с Сашкой и вернуться только к сентябрю. Сказала, что подумает за это время остаться ли ей в Питере или всё-таки уехать в Краснодар к своей многочисленной родне и сыну. На тот момент Соболев посчитал её выбор правильным и логичным.

Но сейчас…Его изводили, не давая спокойно жить и работать, тревожность и страх…Страх, что Люба не вернется…Страх всё потерять из-за своего бездействия. Он дал ей возможность решать, считая это верным поступком, а у себя, получается, эту возможность отнял. Или просто не захотел воспользоваться своей возможностью? И чем дольше они не виделись с Любой, тем сильнее его подмывало тоже что-то предпринять. Он не будет её уговаривать, не будет настаивать. Просто скажет, как есть…И вот тогда уже пускай решает. А он хотя бы будет знать, что что-то сделал. Что был честен и перед собой, и перед любимой женщиной. Не выберет его — ну что ж…Он попытался.

— Да нет, Любаш, всё хорошо, устал просто, день суматошный был, — ответил вслух, — Но ты лучше про себя расскажи. Что делала сегодня?

— Ой, да ничего такого интересного, Серёж, — завибрировал ласковый Любин голос в трубке.

— Неправда, Люб, мне всё про тебя интересно. Давай.

Люба в последний раз провела помадой по губам, послала себе воздушный поцелуй и выпрямилась, убирая тюбик в небольшую плетеную сумочку. Окинула критическим взглядом своё отражение — на ней было летнее цветастое платье в пол, с открытыми плечами, почти невесомое. То, что нужно, для стоящей на улице невозможной жары. Небрежно заколола волосы в хвост, чтобы шея дышала, и было хоть чуть-чуть прохладней, капнула духи на запястья и решила, что на этом всё. В конце концов не на свидание же идёт- так, с подругой встретиться. Зоя сегодня прилетела в Краснодар на какой-то закрытый семинар, Люба так толком и не поняла какой, — уж слишком туманно Городецкая изъяснялась. Ещё Зойка наотрез отказалась от того, чтобы Вознесенская её встретила, но предложила увидеться вечером в их любимом ресторанчике на набережной.

Телефон в сумочке ожил принятой смской, заставляя Любу нервно вздрогнуть. Ладони моментально повлажнели, кончики пальцев закололо, в груди стрельнуло неконтролируемой будоражащей радостью, и Люба с трудом выудила из заполненной всякой ерундой сумки трубку. Бросила взгляд на светящийся экран и…разочарованно выдохнула.

Нет, это не он.

Просто Зоя пишет, что уже на месте. Вознесенская быстро набрала "15 мин" и, крикнув матери, возящейся на кухне "я ушла", выскочила за дверь.

"Чёрт, Люба, ну почему ты дура такая, а,"- корила себя Вознесенская, легкой походкой приближаясь к набережной, расположенной всего в паре кварталов от дома её родителей. Уже почти месяц прошел, как ты уехала, а Сергей не сделал ничего. Ничего, чтобы намекнуть хотя бы, что хочет увидеть тебя вновь. Да, он звонит каждый вечер в одно и то же время, но разве это о чём-то говорит? У Соболева словно появилась новая рабочая обязанность, которую он тщательно выполняет. Эти разговоры ни о чём…Только душу рвут…И заодно вырабатывают условный рефлекс, как у собаки Павлова, ближе к десяти вечера, не мигая, смотреть на экран…Затаивать дыхание в ожидании, чтобы просто сказать ему "привет"…Дура…Тебе почти сорок, Люб… Даже не смешно. Ещё и семья давит. Родители, друзья…Чтобы она приняла решение остаться в родном городе. Но Люба пока не могла. Она ещё ждала…

И ждала именно этой недели, чёрт бы Серёжу побрал. Вчера у Соболева начался отпуск. Сергей, конечно, лепетал что-то невнятное про домашние дела, и что никуда не планирует ехать, но Люба так надеялась. Даже не выдержала позавчера и завуалированно его пригласила. Правда, настолько завуалированно, что Соболеву ничего не стоило так же элегантно отказать…Нет, это невыносимо…Надо рвать…Только как? Вроде бы итак уже нет ничего: ни общих планов, ни обещаний…Ничего из того, что скрепляет людей, делая их парой и даря им совместное будущее. Что, и трубку не брать теперь? Может и надо…Быстрее отболит…А то ведь и думать больше ни о чем невозможно.

Вот и сейчас она спешила на встречу с Зоей, которую не видела почти месяц, а все мысли в голове были лишь о том, что Городецкая может и о Соболеве что-то расскажет. Вдруг они виделись…Да и вообще, просто хотелось о нём поговорить…

Люба чуть приподняла юбку, ступая по подвесному мостику, ведущему к ресторану, расположенному на понтоне. Вежливо улыбнулась девушке- администратору, встречающей её у входа.

— Здравствуйте, у вас заказано?

— Меня ждут, столик на Городецкую, — кивнула Вознесенская.

— Да, пойдёмте…

Откинув налипшую на лоб от духоты прядку, Люба проследовала за администраторшей в прохладный из-за работающих кондиционеров полумрак ресторана. Всё дальше вглубь, рассеянно озираясь по сторонам. В этот жаркий летний вечер заведение было переполнено. Но, благодаря продуманному зонированию, каждый столик казался маленьким уютным оазисом, располагающим к душевной беседе. Обилие картин, цветов, плетеные кресла с подушками, светлые тона, тихая ненавязчивая музыка… Люба непроизвольно начала улыбаться, пропитываясь гостеприимной атмосферой и предвкушая хороший, полный дружеского тепла и веселых разговоров, вечер.

— Сюда, пожалуйста, — администратор посторонилась, пропуская Вознесенскую вперед к дальнему угловому столику с видом на реку. Люба сделала шаг и замерла. Кровь зашумела разом во всём теле, закипая. Мурашки перешли в ощутимую дрожь.

— Привет…

Люба медленно кивнула и с трудом разлепила вмиг пересохшие губы.

— Привет, Серёж…

Удары сердца отсчитывали замершее время. Мышцы лица стянуло онемением. Радоваться? Люба в таком шоке была, что даже это не выходило. В голове лишь мелькало хаотичными вспышками при-ехал-при- ехал-при-ехал…Тук-тук…Тук-тук…Тук-тук…

— Люб, ты присядь, — Сергей едва заметно изогнул губы, обозначая свою обычную снисходительную улыбку, и встал, чтобы отодвинуть ей плетеное кресло.

— Спасибо… — Вознесенская камнем упала на сидение. Вцепилась в сумочку, немигающим взором следя за Соболевым. Будто, если моргнет, он исчезнет.

— Ваше меню, — девушка администратор положила перед ней цветастый разворот, — Может, что-нибудь сразу?

— Позже, — отпустил её Сергей.

Проводил администратора пристальным взглядом и лишь после того, как она скрылась, вновь повернулся к Вознесенской. Карие глаза смотрели пронзительно и напряженно, словно пытались докопаться до чего-то невероятно важного, зашифрованного в её удивлённом лице.

— Не ждала, — тихо констатировал Соболев.

— Нет, — губы Любы дрогнули в нервной улыбке.

— Рада? — Сергей уже мягче посмотрел и тоже в ответ улыбнулся.

Люба только шумно выдохнуть и смогла. Немного ожила, отцепилась наконец от своей сумочки, нашла салфетку и начала нервно её теребить.

— Ты на конференцию? Надолго? — хотела, чтобы беззаботно прозвучало, но голос отчаянно звенел, то и дело срываясь на высокие частоты.

Сергей хмыкнул, подаваясь к ней ближе. Перехватил холодную ладонь, мучащую ни в чем не повинную салфетку. Сжал дрожащие пальцы.

— Я к тебе, Люб.

— В отпуск?

— В отпуск…

— М-м-м… — протянула Люба рассеянно. От его руки, сжимающей её, шло такое живое тепло. Стремительно проникало в каждую клеточку, заставляло сердце заходиться в каком-то новом, совершенно невообразимом рваном ритме, — А что не сказал, что приедешь?

— Сюрприз хотел сделать. Удалось? — Сергей придвинул своё кресло к ней поближе, так что его дыхание защекотало кожу на Любином лице.

— Ещё как удалось… — прошептала Люба, сама себя плохо слыша от стоящего шума в ушах, — Ты где остановился?

— Гостиницу на сутки снял. А так машину завтра возьмем на прокат- вдоль побережья попутешествуем. У меня десять дней, — рассеянно ответил Сергей, блуждая пытливым взглядом по её взволнованному лицу.

— М-м-м… — повторила Люба, проглатывая своё удивление. Оказывается, тут за неё решили всё. Не то, чтобы она против…

— Люб, — Сергей нервно почесал переносицу, следя за ней исподлобья. И вкрадчиво поинтересовался:

— Поцелуешь?

Люба промолчала опять, смотря в ставшие такими серьёзными карие глаза. Внутри вибрировало от сокрушительной бури эмоций. Такой сильной, что страшно было двинуться лишний раз, чтобы не выплеснуть всё разом на него.

— Я скучала, Серёж, очень, — глухо призналась, — Не представляю, как я без тебя буду…

Сергей криво улыбнулся, сжал её руку в своей сильнее, потом поднёс к губам и, нахмурившись, поцеловал перевернутую тыльной стороной ладонь. Прижал к своей колючей от однодневной щетины щеке, отчего по руке к плечу моментально побежали колкие мурашки.

— Ты, Люб, выходи за меня. И не будешь, — просто предложил Соболев.

На одну бесконечную секунду в воздухе зазвенело молчание, а потом Люба фыркнула, нервно хихикнула, прижав к губам свободную ладошку, и впервые за всё это время озорно сверкнула вспыхнувшими ореховыми глазами.

— Ты похудел, Серёж… — пропела ласково Вознесенская.

Соболев угрожающе сдвинул брови. И только такой же почти как у неё взбудораженный сияющий взгляд всё портил.

— Это что? Намёк, что я тут по-твоему из-за борщей распинаюсь?

— А я вот вообще не готовлю. На диету села… — продолжила как ни в чем не бывало Вознесенская.

— Я вижу, — буркнул Сергей, мазнув быстрым критическим взглядом по её груди. Попробовал ниже, но там стол был. Не насмотришься…

— Не нравится?

— Раздену- скажу, но мне на самом деле не принципиально, — пробормотал Соболев, вновь поднимая взгляд до уровня ореховых глаз. И тихо добавил:

— Люб, ты "да" — то скажешь? А то я себя идиотом чувствую…

— Ты не сказал, что любишь, даже хоть что-то слабо похожее на это не сказал, — упрямо поджала губы Вознесенская, — Если тебе просто удобно, то…

— Да коню понятно, что люблю, — возмутился Соболев, перебивая.

— Я не конь… — поджала губы сильнее.

— Люб… — Сергей шумно, с раздражением выдохнул.

Потянулся было в карман джинсов за сигаретами, вспомнил, что здесь не курят, и просто хлопнул себя по бедру. Полез в другой карман, вставая.

— Люб, я тебя люблю, — хрипло и как-то затравленно выдавил Сергей.

Быстро поднял глаза на неё и тут же опустил. Вздохнул ещё раз и присел на одно колено, отчего Люба не выдержала и сдавленно пискнула. Из правого кармана показалась маленькая коробочка.

— Любаш, ты…Чёрт, — Сергей усмехнулся и покачал головой, раскрывая коробку и доставая тонкое, сверкающее инкрустацией кольцо, — Прямо про «сказку в моей жизни» завыть хочется. Ничего другого на ум не приходит… Не заставляй меня, Люб. Жутко пою…

Соболев нахмурился, надевая колечко на палец, и наконец поднял взгляд на ее пылающее лицо. Люба была прекрасна. Глаза сияли, на губах дрожала ласковая улыбка.

— Ну разве только разочек…за «да», — протянула.

Сергей обреченно усмехнулся и подался к ней, то ли нашептывая, то ли напевая.

— Губы я алые целую…

И правда потянулся к губам. Люба едва успела выдохнуть «да».

Эпилог

— Люб, ну ты скоро там? — недовольный Серёжин голос глухо пробивался через закрытую дверь ванной комнаты. Соболева подняла потерянный взгляд на своё отражение в зеркале, нервно стиснула прохладный темный камень раковины.

— Солнц, я сейчас уже…Сейчас… — пришлось откашляться, чтобы убрать комок в горле.

— Слушай, я в машине подожду тебя, ладно? Быстрее давай…

Её невнятное "ладно" потонуло в его удаляющихся по коридору шагах и хлопке входной двери. Люба сгорбила плечи и медленно осела на унитаз. Глаза как магнитом тянуло к пластмассовой белой палочке с окошком, лежащей у умывальника. Две полоски…Две… Невозможно…У Любы стояла спираль…Они не хотели детей. Обсудили это ещё три года назад перед своей скромной свадьбой для самых близких в Греции. У них итак все хорошо. Зачем?

И Любе через месяц тридцать восемь. Поздновато уже рожать…Что делать? Может ошибка? Хотя какая? Это уже третий тест за вчера и сегодня. Да и в груди тревожно ноет предчувствием, что это оно. Что она правда станет мамой ещё раз. Она рада?

Любу так трясло от разноплановых эмоций, замешанных в дикий коктейль, что радость не выделялась яркой полосой. Страх, неуверенность, ожидание, счастье, сомнение…Всё разом распирало грудь. А ещё дикое желание дотронуться уже до маленьких пальчиков, понюхать пахнущую молоком макушку, заглянуть в сморщенное личико, почему-то она была уверена, вылитого Сережи и поцеловать…Конечно, Люба будет рожать. Она никогда не убьет своего ребенка. Страшно только…И вообще…Ей тридцать восемь…

Люба потерла ладонями горящее лицо, пытаясь прийти в себя. Встала, оправила юбку и наконец вышла из ванной.

Сергей, как и сказал, ждал в машине, уткнувшись в телефон. Кинул на садящуюся на пассажирское сидение жену быстрый косой взгляд и нажал кнопку зажигания.

— Нормально всё? — поинтересовался, смотря на дорогу, когда выруливал с парковки.

— Да, Серёж, хорошо… — Соболева оперлась локтем об дверцу и устремила рассеянный взгляд в окно.

— Точно?

— Да.

— Ну, смотри…

Больше не спрашивал. Щелкнул приемник, выбрал радио и сосредоточился на дороге. Они часто ездили молча. Их обоих это устраивало, Соболевы любили тишину дома, загруженные суетой на работе. Тишину, которая скоро исчезнет из их жизни минимум лет на пять, подумала про себя Люба, косясь на любимый профиль мужа. Как Сергей отреагирует? Она не знала…Вернее, знала, что изобразит радость, но почувствует ли он её на самом деле- вот главный вопрос. Он ничем не показывал, что жалеет, что у него нет детей. Казалось, они ему ни к чему. Люба вновь отвернулась к окну, незаметно вытирая о юбку вспотевшую ладонь. Когда сказать? Вечером? Да её разорвет…Сейчас им почти час ехать до дачи Ани Рустамовны, коллеги Сергея в частной клинике и по совместительству тети Рамиля. У той сегодня был день рождения. Почти час…Как раз хватит, чтобы все обсудить… Надо сейчас, сейчас говорить…Люба набрала побольше воздуха, заморгала часто, прогоняя непонятную влажность в уголках глаз и выпалила разом.

— Серёж, я беременна…

Вильнувший руль, визг тормозов, матерящийся клаксон чужой машины сзади, и Сергей резко стопанул их джип на обочине.

— Млять, Люб, — прохрипел Соболев за плечо возвращая её обратно в кресло, так как Люба чуть не клюнула носом в торпеду, — Что ж так эффектно то!

— Прости, — шмыгнула носом бывшая Вознесенская.

— Ничего… — медленно ответил Сергей, блуждая нечитаемым взглядом по её лицу. Протянул руку и аккуратно убрал светлую прядку, упавшую на лоб. Плотно сжал челюсти, ничего не говоря.

Люба шмыгнула носом от нервов еще раз.

— Ты рад?

— Да, — ровно ответил Сергей.

— Не похоже…

— Дай переварить, Люб, — нахмурился муж, гладя её большим пальцем по щеке, очертил линию подбородка, подержал за плечо.

— Срок знаешь?

— Пять недель, — выдохнула Соболева.

— М-м-м…Вчера узнала?

— Да.

— То-то такая странная была, — криво улыбнулся тогда Серёжа, на что Люба только закивала.

— А вчера почему не сказала?

— Не знаю, — пробормотала, перехватывая его руку и прижимая теплую ладонь к своей щеке, — Уверена не была, испугалась…

— Не бойся, хорошо всё будет. Сам приму, — тут же отрезал Соболев.

Отнял руку от её щеки, обхватил пальцами затылок и резко притянул к себе. Люба уткнулась носом ему в шею, жадно втягивая родной, такой успокаивающий запах. Всхлипнула ещё, ощущая невероятное облегчение от сильных рук, обнимающих её, от исходящего от мужа тепла, коконом окутавшее всё её тело. Глаза запекло закипающими слезами. Стук его сердца отдавался в ее груди. Сергей рад, она теперь чувствовала — так крепко к себе прижал. Рад! Господи, как хорошо…

— Любаш, ну ты чего? Ну чего ревешь? — возмущался Сергей, зарывшись лицом ей в волосы, — Отлично всё будет! Я уж и не надеялся…

— А ты надеялся разве? — неразборчиво поинтересовалась Люба.

— Ну, конечно, я хотел. Но мне казалось, ты не хочешь опять через всё это проходить. Зачем ворошить, да?

— А я хочу-у-у….- сдавленно выдала Люба.

— Ну так и я хочу! Все, не реви, вредно тебе…

— И реветь хочу-у-у! — сквозь смех заныла Люба.

— Не, ну если хочешь, то реви, конечно, — тут же сдался Сергей.

Люба засмеялась громче и в шутку ударила его в грудь, вытирая слезы. Заглянула в теплые карие, так пронзительно смотрящие на неё глаза. Смех комом застрял в горле, моментально пропадая.

— Спасибо, тебе, Серёж, что ты есть, — тихо и серьёзно сказала.

— Это тебе, Люб, спасибо.

Еще больше книг в Дамской читальне. Ищущий да обрящет!

Не забудьте наградить автора донатом. Копейка рубль бережет:

https://litnet.com/book/praktikantka-doktora-soboleva-b323029