Потомок Одина

Размер шрифта: 13

Siri Pettersen

ODINSBARN

Пролог

Торральд вошёл в дом, но дверь позади него не закрылась — снег налетал в дверной проём быстрее, чем он успевал сметать. Тогда он сжал в руках свёрток и навалился на дверь всем весом, как бык. Этого оказалось достаточно, и засов задвинулся. Дома. Теперь он в безопасности.

Медведеподобный имлинг подошёл к оконцу и выглянул на улицу. Если посмотреть в него снаружи, невозможно увидеть, что происходит в доме, особенно в такую погоду. И всё же… Он положил свёрток на стол и закрыл ставни.

Колкагги. Колкагг ничего не остановит.

Бабьи сплетни! Зачем он Колкаггам? Ему не за что отвечать перед ними! Стоило Торральду подумать об этом, как вся жизнь пронеслась перед его глазами. Заготовки для лекарств, что он продавал без ведома гильдии Совета. Или опа, которой его покупатели обкуривались до смерти.

Чушь! Если чёрные тени явятся, то точно не из-за того, что он торговал безвредными травами в хижине на краю света. Если они явятся, то из-за неё…

Торральд уставился на свёрток на столе. Урод. Он даже не кричит. Может, уже умер. Это многое упростило бы. Он содрогнулся. Плащ из медвежьего меха был таким толстым, что занимал почти всё пространство комнаты, но даже он не мог защитить его от холода, идущего изнутри. Торральд попытался расшнуровать плащ, но пальцы промёрзли до костей и отказывались слушаться. Тогда замёрший лекарь раздул угли в очаге и поднёс руки к теплу. Снег и лёд таяли, и капли с шипением падали с плаща в огонь.

Проклятый Ульве! Что он искал, размахивая мечом в пьяном угаре? Этого урода? Конечно, а что же ещё? В любом случае, это уже не имело значения. Ульве не видел младенца. Он в безопасности.

В безопасности? Ты что, рассудка лишился? Подумай о себе!

Конечно, его жизнь не стоит того, чтобы о ней слагали песни, но он не может взвалить на себя заботу о ребёнке! Во всяком случае, не о таком, как этот. Он знал, что надо сделать.

Торральд достал нож и уставился на уродину. Она спала. Его кулак был больше её головы. Он занёс нож, но тут младенец открыл глаза, зелёные и бесстрашные. Торральд зарычал и вонзил клинок в стол рядом с ребёнком.

— Порождение слеповства! Вот что ты такое! Трупорождённая!

Он схватил кружку и проглотил остатки тёплого пива. Потом он достал ребёнка из одеяла, как подарок из упаковки. Девочка лежала на столе и махала ручками.

В памяти всплыл старинный обычай. Сказки, в которые он не должен верить. И всё же… Торральд надавил большим пальцем на край лезвия, дождался появления крови и капнул её в рот ребёнку. Ничего не произошло. Он выругал себя за глупость. А чего он ждал? Что у неё вырастут клыки?

Слепых не существует!

Торральд опёрся руками о стол и оскалился.

— Что, Шлокна тебя побери, ты здесь делаешь? Ты не призрак и не слепая. Ты просто уродец?

Он перевернул девочку на живот и провёл рукой вдоль позвоночника до того места, где должен был расти хвост. Всевидящий свидетель, он не из тех, кто слушает бабьи сплетни, но этот ребёнок говорит сам за себя. Она не принадлежит к роду Има.

Ты — гниль.

Он посмотрел на свои кулаки так, будто они уже начали гнить.

— Я не могу оставить тебя здесь. Никто не смог бы! — он поднял девочку на вытянутых руках. Ей было всего несколько дней от роду. На голове у неё рос мягкий пушок, который огонь очага окрашивал в медный цвет.

— Я могу убить тебя. Именно так мне и надо бы поступить, чтобы спасти свою шкуру, — но он знал, что не сможет. Понимал ещё когда выкапывал ребёнка из-под снега у каменного круга. — Ты никогда не скажешь мне спасибо за это, девочка. Тебе предстоит суровая кочевая жизнь. А компанию, получше моей, нетрудно найти под столом в любой пивной.

Девочка улыбнулась беззубым ртом. Он опустил её на стол, твёрдо зная, что делать. Это тяжелее, чем убить, но выбора у него не было. Торральд не мог разъезжать по дорогам с бесхвостой девочкой. Он бросил взгляд на последние капли пива на донышке кружки, а потом снял с полки шкатулку с дремотником. Травы хватит, чтобы убить такое маленькое существо, поэтому надо действовать осторожно. Торральд опустил щепотку порошка в кружку и разбалтывал, пока жидкость не перестала пениться.

— Ты хоть представляешь себе, сколько стоит дремотник, девочка? — он макнул тряпицу в пиво и приложил ко рту ребёнка. Тот принял её, как женскую грудь. Мужчина подождал, пока глаза найдёныша не стали закрываться, и вытащил нож из стола. Клинок оставил светлую рану на древесине.

Торральд вонзил нож в спину младенца. Девочка закричала. Он закрыл ей рот рукой. Её всхлипывания сотрясали его тело всё то время, что он наносил ей порезы. На одеяло текла кровь, и он испытывал облегчение от того, что это обычная кровь. А чего он ждал? У него что, начинается истерика?

Торральд не останавливался до тех пор, пока порезы внизу спины девочки не стали походить на шрамы от когтей. Ребёнок перестал плакать раньше, чем он ожидал.

— Если кто спросит, твой хвост откусил волк. Слышишь? Волк!

Её глаза закрылись. Внезапно он испугался, что дал ей слишком большую дозу дремотника. Торральд приложил ухо к груди девочки и проверил, правильно ли она дышит, хотя, конечно, кто знает, что такое правильно для уродов.

Проклятый ребёнок! Ты станешь моей погибелью.

Торральд оставил её лежать на столе. Он плотнее укутался в плащ и вышел в снежную бурю. Он шарахался от теней, мелькавших среди замёрзших елей, как перепуганная баба. Но здесь никого не было. Никаких Колкагг. И внезапная смерть не подкарауливала его за углом дома. Пока ещё нет.

Перед ним раскинулся Ульвхейм. Он смотрел на город в последний раз. Потом Торральд вытащил из снега лопату и принялся расчищать дорожку к повозке.

Возвращение Римера

Полусгнившую ель повалило ветром, и она мостом перекинулась через расселину Аллдьюпа. От ствола большими кусками отваливалась кора, с каждым годом всё больше оголяя его. До другого берега было шагов двадцать. Только храбрая белка могла пробежать по нему, чтобы сократить дорогу, но больше никто.

Хирка не стала прислушиваться к мнению внутреннего голоса и сделала очередной шаг вперёд. Ствол под ней жалобно застонал. Вряд ли ему когда-нибудь доводилось ощущать на себе вес имлинга, к тому же от дерева подозрительно пахло гнилью. Хирка поймала себя на том, что думает о ели по-доброму, как будто её мысли могли помешать дереву стряхнуть её в глубокую горную расселину, где Хирка разобьётся о камни беззаботно бегущей глубоко внизу реки Стридренна.

Я не боюсь.

Она подняла глаза. На стволе прямо перед ней сидел Ветле и скулил, как щенок. Несмотря на то, что ему минуло пятнадцать зим — столько же, сколько и самой Хирке, — он оставался настоящим ребёнком. Голубоглазый паренёк рос, но не взрослел. Ветле полностью доверял окружающим, а вот всего остального боялся. Как же, Шлокна их всех побери, его заманили сюда?

Змеиное отродье! Чтоб их слепые сожрали!

Хулиганы, которые всё это устроили, сидели на твёрдой земле у опушки леса. Хирка чувствовала обжигающие взгляды парней на своей спине. Они мечтают увидеть её падение. Хирка совершенно не собиралась доставлять им такое удовольствие, а вместо этого планировала заработать несколько ссадин на костяшках пальцев после того как всё закончится. Колгрим до осени не сможет прожевать ничего, кроме жидкого супа. Она сжала вспотевшие кулаки.

В промежутках между всхлипываниями Ветле начал опасно раскачиваться. Хирка сделала пару уверенных шагов вперёд. Под её ногой отломился кусок ветки, она вздрогнула и принялась размахивать руками в разные стороны. Казалось, руки обладают собственной волей и понимают, что Хирке требуется помощь, хотя сама она ещё об этом не догадалась. Надо восстановить равновесие. Кровь тяжело пульсировала в горле у Хирки, коленки дрожали.

— Да ты никак трясёшься, бесхвостая?!

За выкриком Колгрима вполне предсказуемо последовал громкий гогот. Смех эхом отразился от каменных стен Аллдьюпы. Бесхвостая! Бесхвостая! Бесхвостая!

Хирка выпрямилась. Нельзя поддаваться на провокацию. Пока нельзя.

Ветле был напуган до смерти. Он сидел среди скопища похожих на скелеты веток, которые давно лишились хвои, и плакал навзрыд. Парнишка закрыл лицо руками, как будто не хотел ничего видеть. В руке он сжимал маленькую деревянную лошадку.

— Ветле, это я, Хирка. Пожалуйста, посмотри на меня.

Рыдания прекратились. Ветле взглянул на неё из-под локтя, и его раскрасневшееся лицо расплылось в улыбке. Внезапно Хирка поняла, что только что совершила большую ошибку. Ветле вскочил на ноги и с распростёртыми объятьями потопал к ней навстречу.

— Ветле! Стой!

Но было слишком поздно. Мальчик кинулся на неё, и Хирка потеряла опору, перекувырнулась в воздухе и ухватилась руками за ствол. Ей на спину тяжело приземлился Ветле, выбив из лёгких весь воздух, а его деревянная лошадка упёрлась ей в щёку. Треск ствола не на шутку напугал Хирку.

С верхушек елей взлетели вороны и с карканьем устремились в лес. По доносившимся с разных сторон голосам Колгрима и его дружков Хирка поняла, что компания разбегается. Все без исключения стремились покинуть место преступления, будто поняли, что всё катится в Шлокну. Хирка заорала от злости.

— Ты трус, Колгрим! Слыхал?

Внезапно ей пришло в голову, что никто не станет рассказывать о случившемся и они с Ветле просто бесследно исчезнут из деревни.

— Мёртвый трус! — добавила она. Хирка очень надеялась, что ей удастся осуществить свою угрозу.

Грудь сковало холодом. Ствол начал прогибаться. Верхушка отломилась, и дерево со скрипом поехало вниз по противоположной стене расселины. Угол наклона ствола увеличивался всё больше и больше.

Ну, ты хочешь жить или умереть?

— Беги, Ветле! Давай!

Невероятным образом до Ветле дошло, в каком критическом положении они находятся, и он полез вперёд. Его колено безжалостно вонзилось Хирке между лопатками, но он умудрился проползти по ней и вскарабкаться вверх по стволу. Хирка крепко-накрепко держалась за дерево. Она зажмурила глаза и стала ждать неизбежного треска. Корни дерева вырвались из грунта и застыли подобно тетиве лука. Ей на голову полетели комья земли и мелкие камни, а потом всё стихло так же внезапно, как и началось.

Хирка открыла глаза. Сперва один, чтобы убедиться, что имеет смысл открывать второй. Корни удерживали ствол. Она висела на еловом стволе и раскачивалась у самой стены расселины. Ветле прокричал ей сверху:

— Юмар!

Деревянная лошадка пролетела мимо неё в пропасть и с плеском погрузилась в воды Стридренны, где и закончила свои дни. А вот Ветле стоял на твёрдой почве. Он добрался до края обрыва. Чудо Всевидящего, подумала Хирка и чуть было не поверила в его существование, а такое случалось с ней нечасто.

Она медленно подняла глаза. Над головой висели корни ели, похожие на разинутую пасть тролля, обойти их будет практически невозможно. С ладони по руке Хирки текла кровь: надо действовать быстро, пока рана не заболела.

Хирка вынула перочинный нож, всадила его в дерево и полезла вверх к корням. Сухие комья земли валились ей на лицо, она мотала головой и пыталась проморгаться. Внезапно Хирка услышала собственный смех.

По крайней мере, хуже уже не будет.

Она обняла ствол ногами и убрала нож в ножны, а потом вытянулась и принялась ощупывать корни. Надо найти опору, уцепиться за что-нибудь.

Вдруг её запястье ухватила сильная рука.

— Дашь мне зарубку, если я вытащу тебя? Всего одну?

Хирка чуть не разжала пальцы. Это сон? Голос… Она узнала голос! Или просто ударилась головой?

Дашь мне зарубку? Нет, это точно он и никто другой.

Ример вернулся!

Конечно, она не слышала его голоса целых три лета, и он стал глубже, чем раньше, но это его голос. Никаких сомнений. Хирка помедлила, прежде чем ответить. Возможно, она всё выдумала. Окружающие говорят, с ней это происходит довольно часто, но о ней вообще говорили много странного.

Что, Шлокна его побери, он здесь делает?

Тёплая рука Римера крепко держала её запястье. Хирка поняла, что невольно разрешила ему принять часть своего веса.

— Ну что, решила? — донеслось сверху.

— Мне не нужна помощь! — ответила она.

— Значит, ты всё ещё полагаешь, что умеешь летать? Или же у тебя имеется другая стратегия для разрешения сложившейся ситуации?

Хирка услышала, как он топнул по корням, и ей в лицо снова посыпались комья земли. Она отвернулась и сплюнула. Думает, что победил. Избалованный предатель! Она рискует жизнью, чтобы спасти Ветле, и тут является он, чтобы заработать зарубку в такой сложной ситуации! Невообразимое ребячество. Отвратительно! Но он помнит…

Хирка прикусила губу, чтобы скрыть улыбку, хотя сейчас никто не видел её лица. Плечи горели. Надо признать, хоть эта мысль была ей ненавистна, что без помощи она не выберется.

— Всё шло прекрасно до тех пор, пока ты не начал попусту тратить моё время. Половина зарубки.

Он рассмеялся глубоким хриплым голосом, чем вызвал поток воспоминаний из тех времён, когда всё было проще. У неё в горле непроизвольно встал ком.

— Ты всегда пытаешься поменять правила во время игры. Одна зарубка, и это моё последнее слово, — сказал Ример.

— Ладно… — выдавила она. — Одна зарубка, если вытянешь меня.

Едва она договорила, как её тело оторвалось от ствола и на какое-то мгновение беспомощно зависло над краем обрыва, а потом её подняли вверх и поставили на твёрдую землю. Ример отпустил руку, и Хирка сделала несколько пробных шагов, чтобы убедиться, что по-прежнему способна находиться в вертикальном положении. Всё прошло лучше, чем можно было ожидать.

Ветле мешком сидел на земле и рассеянно теребил прореху на рукаве рубахи. Ример стоял перед ним, как будто никогда никуда не уезжал.

— Что у тебя болит? — спросил он.

Он был таким же, как прежде. Всегда бил по самому больному месту. Как дикое животное, которому необходимо утвердить своё превосходство и способность вытерпеть больше других.

— Ничего у меня не болит, — ответила Хирка, пряча руку за спину. Возможно, она вся изранена.

Ример поднял Ветле и поставил на ноги. Мальчишка шмыгнул носом. Его хвост висел без движения, как у забитого зверя. Хирка украдкой взглянула на Римера, пока тот ощупывал шею и суставы Ветле в поисках повреждений.

Волосы его стали длиннее с момента их последней встречи, но остались такими же белоснежными. Они лежали между лопатками, перехваченные кожаными ремешками. Пряди покороче выбились из хвоста и обрамляли осунувшееся лицо. Понятно. Но было и что-то ещё… То, чего она не могла определить. Ример стал двигаться как-то иначе.

И у него появилось оружие.

Взгляд Хирки уцепился за два узких меча в чёрных ножнах, которые крепились к широкому поясному ремню. Ример был одет как воин — в светлую куртку с прорезями с обеих сторон и высоким воротником. Грудь его была перехвачена двумя широкими кожаными ремнями. Он светлым пятном выделялся на фоне леса, как снежный кот.

Хирка отвела от него глаза. Дурак. Какой смысл являться сюда в таком облачении? Если его продать, можно целую зиму кормить половину деревни Эльверуа.

Ример повернулся к ней, и Хирка разглядела вышивку на левой стороне его груди. Ворон. Хорошо узнаваемое изображение птицы с поднятыми вверх крыльями. Знак Совета. Знак Всевидящего.

В сердце Хирки острым когтём резко и глубоко вонзилась паника.

Всевидящий… Ритуал!

Она похолодела, когда поняла, для чего он здесь.

Нет! Ещё слишком рано! Ещё только лето!

Она посмотрела в его светлые серые глаза. Ример поднял подбородок, но взгляда не отвёл. Ни на дюйм. Он склонил голову и с весёлым любопытством разглядывал её, как будто Хирка — какой-то неведомый зверь.

— Разве ты не рыжей была? — спросил он.

Хирка схватилась за голову, с волос посыпался песок. Она попыталась вытряхнуть его, но пальцы прочно застряли в спутанных рыжих прядях. Глаза Римера блестели как лёд. Это выражение лица было знакомо ей до боли. Детский вызов, который совершенно не соответствовал его нынешнему облачению. Такое выражение появилось на его лице всего на один миг, а потом он снова застыл — посмотрел в другую сторону и вспомнил, кто он.

Приезд Римера предвещал опасность, она чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Хирке показалось, что она узнаёт его, но перед её глазами стояли лишь воспоминания. Этот высокий парень уже не был соперником по детским играм, не был другом. Он был сыном могущественной семьи. Он был Римером Ан-Эльдерином. Он был из рода членов Совета.

Просто раньше это не имело значения.

— Я приехал не для того, чтобы остаться. Я буду сопровождать Илюме в Маннфаллу, — произнёс он, подчеркнув дистанцию между ними.

Хирка скрестила руки на груди.

— Нормальные имлинги называют бабушек бабушками. Если бы у меня была бабушка, я бы называла её именно так, — жалкий укол, но ничего более удачного ей в голову не пришло. Мысли смешались.

— Если бы твоей бабушкой была Илюме, то не называла бы, — ответил он.

Хирка опустила глаза.

Ример сделал два шага в её сторону. От его одежды исходил приятный запах шалфея. Хирка видела, как за его спиной Ветле вытягивает шею и заглядывает в пропасть, поглотившую его лошадку.

— Вам ещё многое предстоит сделать перед Ритуалом. Это ведь и твой год, да? — произнёс Ример.

Хирка вяло кивнула. Время настигло её, и она ощутила подступившую к горлу тошноту. В этом году нескольким жителям Эльверуа исполняется пятнадцать. Некоторые из них считали дни до Ритуала ещё с прошлого года. Шили костюмы. Ковали золотые и серебряные хвостовые кольца. Планировали поездку, которую раз в жизни должен совершить каждый, в том числе и Хирка. Разница заключалась лишь в том, что она была готова отдать всё, что имела, чтобы этого не делать.

Ример протянул руку к её бедру. Она отскочила назад, нащупывая рукой нож, но его не оказалось на месте. Её нож сверкал в руке у Римера. Хирка сглотнула и отпрянула от стали. На какое-то мгновение ей почудилось, что он раскусил её и захотел убить, чтобы облегчить работу Совета, но Ример шёл к корням ели.

— Я провожу Ветле домой, — сказал он, обрубая остатки торчащих из земли корней. Ель с грохотом отправилась в Аллдьюпу. Всё, что от неё осталось, — это яма в земле и облако пыли, сверкавшее в брызгах Стридренны. Теперь расселина казалась намного шире, чем раньше. По обе стороны пропасти возвышались голые стены.

— Пусть твой отец осмотрит тебе руку, — сказал Ример.

Она фыркнула.

— Я зашивала раны взрослых мужчин с тех пор, как мне исполнилось семь!

Он подошёл ближе, и Хирка подавила в себе желание попятиться. Ример был почти на голову выше неё. Его кожаное облачение скрипнуло, когда он наклонился к ней и вставил её нож обратно в ножны.

— Юмар… — услышала она безутешный плач Ветле. Хирка хорошо его понимала. Может быть, ему подарят новую игрушку, но даже если она будет из чистого золота, это ничего не изменит, ведь Юмара больше нет.

Хирка развернулась и ушла. У неё появилось ощущение, что она уходит от чего-то очень важного, но девушка даже не оглянулась.

Красная повозка

Хирка пустилась бегом, как только удостоверилась, что Ример её больше не видит. Она выбралась из леса и понеслась по гребню холма в сторону моря. На этой дороге вероятность встретить кого-нибудь была крайне мала. Как только ветер донёс до неё запах водорослей, в поле зрения появилась лачуга. Дом прилепился к скале на большой высоте, как будто был изгнан из деревни и забрался сюда зализывать раны.

Лачугу называли не-домом. Много лет назад стражи Совета забрали жившего в ней преступника и подожгли жилище. Но лачуга не пожелала сгорать и осталась стоять на своём месте, упрямо соседствуя с морем. На восточной стороне постройки от огня образовались чёрные блестящие корки, которые сверкали на солнце. Один крестьянин из Глиммеросена набрался смелости и пробрался сюда, чтобы забрать себе ставни, но так перепугался, что уронил их на ногу и сломал два пальца. На том дело и закончилось. Больше никто не приближался к лачуге, пока не приехали Хирка с отцом и не сделали её своим домом. Отец не слушал бабьи сплетни. И всё же, увидев лачугу сейчас, Хирка испытала беспокойство. Нет, она совсем не боялась, ей нравилось там жить, но её преследовало чувство, что, как только она увидит дом, случится что-то плохое, и надо спешить, чтобы помешать этому плохому произойти.

Под ногами скрипели мелкие камешки, которые гора стряхивала с себя при каждом шторме.

Ример вернулся. Ример Ан-Эльдерин.

Казалось бы, это имя легко произнести, но оно тяжёлым камнем лежало у неё во рту. Как гири Сейка — все знали, что они слишком тяжёлые, но как только стражи приходили с проверкой, гири чудесным образом теряли в весе. Говорят, у купца два комплекта гирь.

То же самое с Римером. У него два имени. Он уехал из Эльверуа с коротким именем, которым Хирка пользовалась с тех пор, как ей исполнилось девять, а теперь вернулся с длинной тяжёлой родовой фамилией. С тем, что забрало его отсюда домой, в семейное имение за белой стеной Всевидящего в Манн-фалле. Теперь их разделяет целый мир.

Силья из Глиммеросена может рассказывать сказки о позолоченной Маннфалле до самого заката, но бо́льшая часть жизни Хирки прошла в дороге, в красной повозке, и она была вполне довольна, что теперь у неё есть лачуга, которую можно считать домом, и местность, выходцем из которой она могла назваться. А что ещё надо имлингу?

Хирка остановилась перед дверью. Корзина! Она забыла у Аллдьюпы корзину с травами, на сбор которых потратила целый день. Хирка не могла бросить их в лесу, ведь завтра наступит середина лета и суеверные крестьяне затопчут всё вокруг. Они будут рвать травы, чтобы гадать на суженого. Травы, которые можно продать на рынке.

Хирка развернулась, чтобы пойти за корзиной, как вдруг её внимание привлёк один звук. Что-то равномерно скребло по стенам избушки. Потом всё стихло. Она замерла и прислушалась. Они здесь! Совет явился, чтобы забрать её.

Возьми себя в руки! Ты ничего не значишь для Совета.

Хирка открыла дверь. Она думала, что увидит отца, но в доме было пусто. Пусто, как никогда. С потолка свисали пучки местешипа и солнцеслёза, однако все до конца высушенные травы пропали. Две стены были заставлены коробочками и сосудами всевозможных форм и размеров, но нижние полки опустели. От стоявших там ранее остались только бледные контуры на тонком слое копоти из очага. Один из сундуков, который одновременно служил скамьёй, стоял открытым. В него были беспорядочно набросаны вещи, как будто отец просто смёл их с полок. Чай, бузина, красный корень, мази и сусло. Амулеты и украшения Всевидящего.

Хирка взяла в руки хорошо знакомую потёртую деревянную коробочку и повертела её в руках. Бодряник. Выдержанный чай из Химлифалла. Поток в тех местах был мощным, и если ты не чувствовал прилива сил после чашечки такого чая, значит, ты находился поблизости от Шлокны. И такими вещами они торговали каждый день… Беспокойство охватило всё её существо.

Тишину снова нарушил скребущий звук. Хирка поставила деревянную коробочку на место на полке и вышла из дома. Она поняла, что звук доносится со стороны моря, из-за угла дома. Хирка осторожно шагала, ступая только на траву. Она шла тихо, сама не зная почему. Затем заглянула за угол. Беспокойство превратилось в уверенность, такую тяжёлую, что ноги приросли к земле.

Отец сидел на стуле на колёсах и ржавой лопатой отскабливал красную краску от старой повозки. Лопата была ей незнакома. Наверное, одолжил у кого-нибудь. Единственное, что на ней сверкало, — это недавно наточенный край, который протяжно скрипел, когда отец проводил лопатой вверх по деревянной поверхности. Повозка сбрасывала блёклые куски краски, и они осенней листвой ложились на землю вокруг папиных ног.

Рубашка на спине отца потемнела от пота. Вены бежали вверх по рукам и пытались опоясать мышцы, но не справлялись. Папа был сильным. Он специально отрезал рукава от своих одежд, чтобы все могли это видеть. Хирка помнила времена, когда он одевался нормально, но это было много лет назад.

— Собираешься куда? — спросила она, скрестив руки на груди. Хирка надеялась, что так будет казаться сильнее.

Отец остановился и бросил на неё виноватый взгляд, но быстро взял себя в руки. Смельчак, как и все выходцы из Ульвхейма. Папа воткнул лопату в землю, но та опрокинулась на невысокую траву. Даже отец не мог заставить лопату стоять в каменистой почве. Он потёр кулаком коротко стриженную голову.

— Ворон прилетел, — сказал лекарь.

Хирка знала это, поняла, когда увидела Римера. Ворон прилетел, Эйсвальдр определил дни проведения Ритуала.

Сколько у меня осталось времени?

Отец наклонился, поднял лопату и снова принялся отскребать краску.

— Ну и как, делаешь успехи? — спросил он. Хирка сжала челюсти. Почему бы ему не спросить напрямую? Ведь именно из-за этого они должны уехать.

— Собираешься куда? — повторила она свой вопрос.

Отец схватился за колёса и стал поворачивать стул, пока не оказался лицом к лицу с дочерью. Он приподнялся над сиденьем, перенеся почти весь свой вес на руки.

Хирка отступила на шаг. Это несправедливо. Она понимала, чего он от неё хочет, но дать ему желаемое было не в её власти. Да и почему она должна делать это? Она многое умеет. Неужели её осудят за то единственное, чего она сделать не в состоянии?

— Да, я не могу слиться с Потоком. И что из этого? Такое наверняка бывало и раньше. Не может быть, что я такая одна.

Её вопрос повис в воздухе. Папа знал, что она не может сливаться с Потоком. Всегда знал. Почему же сегодня это имеет особое значение?

Ритуал. Всё дело в этом проклятом Ритуале.

Холодное оцепенение вновь охватило её, а сердце забилось быстрее.

— Наверняка такое бывало и раньше?! — повторила она. — Не может быть, чтобы я была единственной во всём мире? Во всех одиннадцати государствах?

Отец смотрел на неё. Глубоко посаженные глаза были такими же онемевшими, как и его ноги. Вот такие дела. Она рождена уродом, который не способен слиться с Потоком. Она слепа к Потоку, лишена того, что имелось у всех остальных. Немощная. И бесхвостая. В голове эхом раздался крик Колгрима.

Бесхвостая…

Хирка упрямо развернулась и пошла прочь. Она слышала, что отец кричит ей вслед, но не остановилась. Потом взобралась на самую высокую из трёх берёз на краю горного уступа. Расстороенная девушка лезла вверх, пока ветки не стали слишком тонкими, и тогда села вплотную к стволу и обхватила его, чтобы не свалиться. Руку жгло. Рана снова кровоточила, а она и забыла о ней.

Ример вернулся.

Внезапно Хирка смутилась. Какое безнадёжное ребячество! Проблемы не решатся от того, что она забралась на дерево. Так взрослые имлинги не поступают. Обычные имлинги. Разве так уж странно, что всю жизнь они с отцом провели в дороге? Разве так уж странно, что они общались с другими только в тех случаях, когда те болели? Ничуть не странно. Во всём виновата она. Она не такая, какой должна быть.

Хирка крепче прижалась к дереву.

Она спасла Ветле. Это ведь хоть что-то значит?

Нет, Ветле справился сам. А вот она не справилась. Её спас Ример. Но у неё хватило смелости попытаться! Смелости ей хватало на многое. Она искупалась в Стридренне в начале месяца Хельф, ещё до того, как с реки сошёл лёд. Она сиганула с утёса Свартскаре на глазах у хулиганов, которые смотрели на неё разинув рты. Хирка ничего не боялась. Так почему же она боится Ритуала?

Потому что отец боится.

Отец боялся. Боялся так сильно, что был готов уехать из Эльверуа, вновь погрузиться в старую повозку и жить в дороге. Продавать чудодейственные лекарства случайным встречным. Варить суп день за днём на одних и тех же костях. Теперь, когда папа больше не мог ходить, такой образ жизни не подходил ему, но он всё равно хотел уехать. Убежать. Почему? Что такого страшного Совет мог сделать с девочкой, которая не умела сливаться с Потоком?

Ей не хотелось думать об этом, и Хирка принялась пересчитывать листья на берёзе. Когда она дошла до шестисот пятидесяти двух, ей снова послышался крик отца. Она не ответила, и он перестал её звать.

Наставница воронов

Ример поглядывал на Ветле, который шагал перед ним по тропинке к Обители воронов. Ребёнок-переросток безостановочно разыгрывал в лицах происшествие у Аллдьюпы, путая местами эпизоды. Время от времени он начинал говорить так оживлённо, что слова застревали у него в горле и ему приходилось начинать рассказ сначала. Всякий раз, когда Ветле спотыкался о корни, Римеру приходилось подхватывать его и возвращать на тропинку.

Тёмно-зелёный вереск купался в солнечных лучах. От летнего тепла птицы стали сонными и тихими. Такой день не предназначен для невозможных разговоров, но именно такой разговор ему и предстоял. Ример отметил, как непроизвольно замедлил шаг.

Прогулка с имлингом, который никогда не притворяется, дарила чувство свободы. Ветле был тем, кем был, с кем бы он ни разговаривал. У него не имелось тайных мотивов, а в его взгляде никогда не появится алчность. Он позволил Римеру забыть о том, кто такой Ример, а это редкое удовольствие.

Жители Эльверуа обходились с Ветле как с деревенским сокровищем. Он мог приходить и уходить когда захочет. Очарованные хозяйки угощали его медовым хлебом и гладили по кудрявым волосам цвета пшеницы. Но никто не ожидал, что он, как все остальные, станет спокойно сидеть и слушать, как авгу проводит службу в Чертоге Всевидящего. Парнишка был красивым — это благословение Всевидящего нередко спасало его от страха со стороны окружающих, от их недоверия ко всему необычному. В мире Ветле даже время текло иначе. Значение имело только сиюминутное, только то, что произошло совсем недавно. Сегодня, как нетрудно понять, важной была Хирка.

За три года девчонка не растеряла своей решительности, этого у неё не отнять. Она по-прежнему не упускала случая поучаствовать в затеях, как в безрассудных, так и не очень. Ветле расписал её как богиню из Бриннланда. Ример инстинктивно сложил ладони знаком Всевидящего. В Маннфалле старые боги и богини уже давно почили.

Они пересекли поросшую мхом равнину по тени от огромных дубовых крон. Ветле побежал в сторону дома, сливавшегося с лесом на другой стороне равнины. Жилище было похоже на маленькую башню, сложенную из брёвен, которые поставили вертикально и прислонили к мощным древесным стволам. Но у деревьев была и другая задача. Они служили опорами для переплетающихся ветвей, окружавших почти всю равнину. На первый взгляд в них не было ничего необычного, особенно сейчас, в конце лета, когда их покрывала густая зелёная листва. А потом Ример услышал крики воронов и понял, что смотрит на большой полукруглый загон. Обитель воронов.

У него дома в Эйсвальдре жило несколько воронов — члены Совета не рассылали писем другими способами. В Эльверуа единоличную ответственность за пересылку важной корреспонденции несла Рамойя. И здесь, и в Маннфалле обычные письма отправлялись с повозками, но если письмо надо было доставить за одну ночь и незаметно, то конкурентов у воронов не было. Чёрные вестники. Крылья Совета. Священные переносчики новостей и приказов о казни или помиловании. Маннфалла обладала непревзойдённым могуществом во многом благодаря неутомимым воронам.

Ример услышал, как они перешёптываются о приближении чужака. За ним наблюдают. Его оценивают. Вороны признали в нём сына Всевидящего и успокоились. Ример остановился.

Тишина была наполнена напряжением. Голодом, сходным с алчностью попрошайки. Она была невинной, необходимой и одновременно острой и непредсказуемой. Ример продолжил движение, и карканье возобновилось. Хор голосов всё громче и громче требовал, чтобы их оставили в покое. Ример обманут и отвергнут.

Среди страшного шума раздался глубокий женский голос:

— Они сказали, что идёт знакомый, но я даже не знаю, верить ли своим глазам.

Из загона вышла Рамойя. Она покачивала бёдрами, как умеют только женщины из Букеша. Угольно-чёрные волосы были собраны в плотный хвост, косички которого топорщились в разные стороны у неё на затылке, как перья вороньего хвоста. Через широкие воздушные шаровары он разглядел, что она похудела. Штанины были связаны на лодыжках нитками с золотистыми жемчужинами, которые звенели при ходьбе. Прожив несколько лет в Эльверуа, Рамойя продолжала оставаться чужестранкой.

Ветле побежал к ней навстречу.

— Мама! Мы упали в Аллдьюпу! — гордо заявил он. Рамойя невозмутимо опустила на мох железное ведро, испачканное кровью, и положила ладонь сыну на плечо. Она отодвинула его от себя на расстояние вытянутой руки и быстро оглядела с ног до головы, чтобы убедиться, что он цел и невредим. Потом повернулась обратно к Римеру. Тот был готов увидеть следы страха в её глазах, но просчитался.

Удивительное зрелище представляли собой наставница воронов и её сын, почти взрослый мужчина, который думал и поступал как ребёнок. Его волосы были настолько же светлыми, насколько её были чёрными. Мальчишка принялся рассказывать о случившемся, и Римеру несколько раз пришлось перебить его, чтобы немного смягчить ужасную историю, которую он неоднократно прослушал по дороге сюда. Ветле рассказал Рамойе, что произошло. Она спокойно отнеслась ко всему и не стала ругать сына. Ветле всегда позволялось ходить, куда он хочет, несмотря на очевидные опасности.

— Никто не упал, это важнее всего, — сказал Ример, хотя, судя по всему, Рамойю не надо было успокаивать.

— Все мы упадём рано или поздно. И никто не даётся нам в полное и безраздельное владение, — ответила она.

Рамойя подняла ведро и подошла к нему, подняв руку, словно собиралась похлопать Римера по щеке, но не сделала этого, и её рука упала вниз. Сколько он себя помнил, она была ему вместо матери. А сейчас Рамойя разглядела в нём нечто, к чему не захотела прикасаться. То же самое, из-за чего Хирка повернулась к нему спиной и ушла. Казалось, они знают. Словно всё, что он видел и совершал в течение последних трёх лет, оставило след на его коже и в его глазах. Ример ощутил укол горя и немедленно его подавил. Рамойя переложила ведро из руки в руку, ручка скрипнула. Из ведра пахнуло подгнившей дичью.

— Я не видела тебя…

Ример помог ей:

— …после Ритуала.

Она посмотрела на него глазами, похожими на коричневые миндалины на лице оливкового цвета. В них попеременно отражались лёд и огонь, всё то, что она хотела сказать. Но она лишь коротко и тихо подтвердила:

— После Ритуала.

Рамойя стряхнула с себя воспоминания и проводила Римера и Ветле в дом. Она опустила ведро на пол и поставила воду на тлеющий очаг. Ример огляделся. Комната была узкой, какой он её и помнил, в глубине находился закуток, отделённый от остального помещения новой рыболовной сетью. Луч света упал в оконце, которое всегда было открыто для воронов. На второй этаж вела лестница, где, как знал Ример, хранилось много листов бумаги, разложенных по полочкам и отсортированных по размеру и весу. Здесь, внизу, ближайший к нему угол был занят стеллажами, где Рамойя держала разнообразные маленькие чехлы из всевозможных материалов: кожи, дерева и кости. Несколько чехлов валялось на небольшом письменном столе из зелёного стекла. Ворон двигал их клювом, один за другим, к нужной полке. Он медленно ходил взад-вперёд, и его когти разъезжались по столу.

Когда Ример уселся за стол у окна, птица повернулась к нему. Ворон учуял его задолго до того, как увидел. Он оттолкнулся, перепрыгнул на стол Римера и приблизился к юноше. Ворон остановился у лежавшей на столе руки Римера и склонил голову набок. Это была крупная птица с небольшой головой. Её оперение отливало на солнце фиолетовым и синим, клюв окружал чёрный пушок. Ример разглядел царапины на клюве: этот посланник небес прожил долгую жизнь. Птица моргнула.

Ример с удовольствием отдал бы ему то, за чем он явился, но не мог слиться здесь с Потоком. Словно осознав, что игра проиграна, ворон принялся тянуть его клювом за рукав.

— Арнака!

Рамойя двумя руками подняла крупную птицу, как будто она была обычной курицей, и подбросила её вверх, к оконцу под потолком. Та взлетела без возражений, но издала несколько обиженных криков.

— Обычно она не бывает такой невежливой.

Рамойя протянула Римеру грубую каменную чашку с чаем и села напротив него.

— Это ничуть меня не удивляет.

Он не сразу понял, что она всё ещё говорит о Ритуале. О полученном им подтверждении, что Поток в нём очень силён. Как был силён в его матери. Как до сих пор он силён в теле Илюме. Как силён в членах всех двенадцати семей Совета, поколения которых толковали речи Всевидящего.

Рамойя не отводила взгляда от Римера, чем напоминала ему бабушку, но эти глаза были прямой противоположностью глазам Илюме. Они светились. Это были материнские глаза.

Рамойя оставила престижную работу наставницы воронов в Маннфалле, чтобы последовать за бабушкой Римера в Эльверуа по делам Совета. Ример знал, почему она это сделала. Ему было трудно смотреть на Рамойю и не думать об этом, хотя знать о причине её поступка ему не полагалось. Но груда вещей, о которых ему не полагалось знать, была выше колокольни Маннфаллы ещё до того, как ему минуло десять зим.

Ример сделал глоток. Во рту растеклось тепло.

— Каждый раз, когда я вижу тебя, я замечаю, как в тебе всё больше проступают её черты, — сказала она.

— Имлинги взрослеют, — ответил он, потому что не нашёл других слов. Ример не знал черт своей матери, он видел её только на шпалере дома, в зимнем саду Эйсвальдра. На шпалере была изображена женщина, протянувшая узкие ладони к шишкам на корявой сосне, которая до сих пор росла в саду, носившем её имя. Римеру было около шести, когда его родители погибли в снегах.

— Взрослеешь? Тебе восемнадцать, — рассмеялась Рамойя и закинула ногу на ногу. Золотистые капли, украшавшие низ её шароваров, зазвенели.

Внезапно лицо Рамойи снова стало серьёзным. Ример подготовился к тому, что, как он знал, должно было произойти.

— Что ты делаешь, Ример?

— О чём ты? — он тянул время, потому что хорошо знал, о чём она говорит.

— Говорят, ты подался в стражи. Будешь телохранителем?

Ример кивнул и стал искать, за что бы зацепиться взглядом. На скамейке у очага лежали две кроличьи тушки. Вероятно, для воронов — зачастую они питались лучше, чем имлинги. В закутке за сетью Ветле без устали ходил по кругу, как будто что-то искал, но не был уверен, что именно. Рамойя поймала взгляд Римера.

— Ты уже разговаривал с ней?

— Она до вечера будет в Равнхове.

Рамойя промолчала, и он продолжил:

— Поговорю с ней, когда она вернётся.

Она помотала головой:

— Ример Ан-Эльдерин, единственный внук Илюме, рождённый и выросший в Эйсвальдре, — и ты отказываешься от своего места в Совете?

— Я ни от чего не отказываюсь, — он знал, что это прозвучало неуверенно. Подобное решение можно было объяснить только отказом. Но правда ещё хуже.

— Значит, такой участи ты хочешь? — В голосе Рамойи прозвучало правомерное сомнение. Она положила руки на стол и подалась вперёд. Браслеты у неё на руках зазвенели.

— Я буду служить им, — услышал он собственный голос.

Рамойя откинулась на спинку стула.

— Да, нет никаких сомнений в том, что у телохранителей множество важных задач.

Это правда, но Ример не расслышал утешения в её голосе. Он попробовал на вкус собственную ложь. Она была совсем свежей. Рамойя считала его слабым сыном сильной семьи. Бабушка — предателем. Настоящие причины, по которым он избрал такой путь, были известны лишь Совету, и он никому не мог рассказать о них.

— Авгуры Маннфаллы уже протестуют, ты знаешь об этом? — спросила она.

— Очи Всевидящего всегда протестуют. Это пройдёт. В следующем месяце они обо всём забудут.

— Забудут? Впервые в истории Совета и семьи Ан-Эльдерин её представитель не займёт своё место в Совете! Ример Ан-Эльдерин, ребёнок, которому Всевидящий позволил жить! Мальчик, у которого имелись собственные Чертоги Всевидящего ещё до рождения!

От её слов уголок его рта начал подёргиваться. Ример подавил в себе примитивное желание оскалиться. Сейчас ему было труднее, чем обычно. Возможно, потому, что скоро всё закончится. Ему больше никогда не придётся соответствовать мифу о самом себе. Оставалось только выяснить отношения с Илюме.

Рамойя по-прежнему пыталась отыскать ответ в его глазах. Он позволил ей вести поиски, всё равно ответа ей не найти.

— Ты принёс Присягу, Ример?

Он кивнул и заметил мимолётную тень боли на её лице. Значит, она думала, он может изменить своё решение. Значит, и она тоже так думала.

— Ты считаешь, я предаю память своей матери, — сказал он.

— Нет, нет!

Глаза Рамойи расширились, и на какое-то мгновение с них спала завеса сдержанности. Мало кто, кроме Римера, смог бы истолковать этот знак, но он вырос в окружении тайн и научился различать знаки. Она говорила правду.

— Ты выбираешь собственным сердцем, Ример, а не сердцами умерших. Никто не может отнять этого у тебя, даже…

— Нет. Даже она не может.

Он улыбнулся. Все в первую очередь думали именно об этом. А что скажет Илюме? Как матриарх семьи Ан-Эльдерин воспримет новость о том, что её внук избрал путь воина, а не очевидный путь к одному из двенадцати кресел, правящих миром сейчас и всегда?

Рамойя покачала головой. Даже она представить себе не могла, что ожидает Римера.

— Я всегда надеялась — верила…

Последнее слово вылетело из её уст очень быстро, чтобы скрыть оговорку, но было поздно. Рамойя надеялась, что он станет последователем Илюме. Ример удивился. Он никогда бы не подумал, что именно Рамойя станет так точно придерживаться традиций. У неё было множество причин этого не делать, и поэтому преданность Рамойи Илюме и Совету представлялась более чем трогательной.

Рамойя поднялась, и Ример тут же услышал, как в оконце влетел ворон. Она отодвинула сеть и выпроводила Ветле из закутка. Птица без команды уселась ей на руку. Она знала правила. Рамойя отвязала чехол, прикреплённый к лапам ворона.

Ример заметил, что на чехле выжжен знак Совета. Он вырос под сенью этого знака. Знак Всевидящего. Чёрный ворон, которого, как все были уверены, он тоже будет носить на лбу. Она вынула из чехла свиток и проверила печать. Послание предназначалось исключительно для глаз Илюме. Рамойя убрала его обратно в чехол и спрятала в карман.

— Вчера тоже был ворон. О Ритуале. В этом году он ведь пройдёт довольно рано? — она смотрела на него, будто ждала каких-нибудь объяснений.

— Да, — коротко ответил он. Непривычно рассуждать о делах Совета, словно они его не касаются. Но он больше не будет одним из них.

— Имлинги могут подумать, что слухи верны, — произнесла Рамойя. Ример не ответил. — Но Совет всегда подкидывает поводы для разговоров, — продолжала она. — Каждый год перед Ритуалом находится имлинг, который опять видел их.

Она хохотнула, не отводя безрадостного взгляда от Римера, как будто искала в его глазах реакцию на сказанное. Она, как и многие другие, считала, что ему известно намного больше о делах Совета. Как правило, так оно и было.

— Совет должен радоваться буйству народной фантазии, — сказал он. — Какой прок в Совете, если бы не было слепых?

Рамойя криво усмехнулась.

— В этом году и Ветле ведь будет участвовать в Ритуале? — Ример взглянул на паренька, который успокоился и сидел на скамье, прислонив голову к стене. Его глаза открылись, когда он услышал своё имя, но тут же снова сомкнулись.

Рамойя встала, взяла пустые чайные чашки и повернулась спиной к Римеру.

— Да, — ответила она.

Ример тоже встал. Он знал, что Рамойя редко и неохотно ездит в Маннфаллу. Настолько неохотно, что она решила остаться в Эльверуа, несмотря на то, что Илюме возвращается в столицу. Всё говорило ему, что визит завершён, но всё же Ример опустил руку ей на плечо. Очень маловероятно, что он когда-нибудь увидит её вновь. Возможно, на миг во время Ритуала, если ему представится возможность присутствовать на нём, но Ример приехал к ней, чтобы проститься. Только он не мог рассказать об этом Рамойе.

Рамойя повернулась к нему и улыбнулась, как будто прося прощения.

— Я пока не свыклась с мыслью, что буду жить здесь без вас.

Ример улыбнулся.

— Меня три года здесь не было.

Но он знал, что она имеет в виду. Рамойя была частью семьи Ан-Эльдерин. Со смертью его матери Рамойя утратила лучшего друга. Ример знал, что она так и не смогла до конца смириться с потерей. Вот только утешить её Римеру было нечем.

— Нам не следовало находиться здесь, — сказал он. — План был обречён на неудачу.

Ример удивился собственной откровенности. Возможно, её причиной стал тот факт, что их пути должны разойтись. Возможно, осознание того, что он никогда не пойдёт по стопам бабушки, дарило ему свободу. Он не понимал своих мотивов, но продолжил:

— Совет столько лет держал здесь Илюме, потому что это место расположено ближе всего к Равнхову. Никакого секрета в этом нет. Но сколько Чертогов Всевидящего Совету удалось открыть в Равнхове?

Рамойя осторожно улыбнулась. Ответ был известен им обоим. Ни одного. Равнхов обладал силой. Старинное княжество, кость в горле Совета. Равнхов был единственным местом в мире, которое Маннфалле никогда не удастся обратить в свою веру, и это несмотря на то, что города располагались на расстоянии всего лишь нескольких дней пути друг от друга. Но между ними простиралась пустошь слепых, Блиндбол. Тёмное сердце Имланда. Непроходимые горы, которых путники боялись и объезжали стороной. В то время как остальные территории одна за другой признали власть Совета, Равнхов сумел сохранить независимость. Теперь у города не осталось долгов перед Маннфаллой, и Равнхов с каждым днём наращивал своё могущество.

— Мы уедем на пару дней раньше остальных, — сказала Рамойя. — В моё отсутствие Нора присмотрит за воронами. Она готова к такой ответственности.

Ример кивнул. Только подумать, дочь кузнеца стала уже такой взрослой, что смогла поступить ученицей в Обитель воронов. Он помнил её пугливой малышкой, которая отказывалась принимать участие в лихих шалостях. Например, в покорении Пика Волка по западному склону…

Ример помнил, как он триумфально ступил на вершину, пребывая в твёрдой уверенности, что он — единственный, кому удалось взобраться на гору по отвесной стене. Но тут наверх с пыхтением выбралась Хирка с разбитыми коленками и как ни в чём не бывало уселась на некотором расстоянии от него. Она изо всех сил старалась не улыбаться, но он видел, что ей очень хочется это сделать. Эта девочка была для него глотком свежего воздуха. Она была единственным ребёнком в Эльверуа, кто никогда не преклонял перед ним головы и никогда не использовал в разговоре его титул. Она была как Ветле. Для неё не имело никакого значения, кто такой Ример. Она могла бросить ему вызов или послать его в Шлокну — а за такое, если бы кто-нибудь её услышал, Хирку вполне могли лишить жизни. Ример ощутил укол холода в груди. Он видел, как имлинги умирают и за меньшие проступки.

Но сейчас это не имело значения. Он больше не был пешкой в игре Совета. Он нашёл своё место. Для них он был уже мёртв.

Потомок Одина

Хирка сидела на берёзе и прижималась щекой к коре. Её тело казалось тяжёлым, как вязанка дров. Солнце село. Цвета поблекли. Торфяные крыши Эльверуа слились с окружающим пейзажем. Хирка жила во многих местах, но здесь она пробыла дольше всего.

Деревня располагалась в долине у моря. Кто-то из древних богов пытался большим пальцем раздавить первых прибывших сюда, но это были имлинги с севера, а их не так-то легко передавить. Они поселились в отпечатке, который оставил перст бога. Перед морем они были беззащитны, а с остальных сторон долину окружали синие скалы и пышные леса, простиравшиеся, насколько Хирка могла видеть, на восток, до горы Гардфьелль. Неподалёку от Эльверуа горы рассекала Аллдьюпа. На дне расселины без устали бурлила река Стридренна. Она вытекала в долину и впадала в море. К горным склонам лепились хутора, их окружали небольшие прямоугольники вспаханной земли. Больше всего их было на противоположной стороне долины. Там, где солнце стояло целый день.

На склоне долины величественно возвышался Глиммеросен, хутор Сильи. Он представлял собой скопище разных построек. Это был самый большой хутор в округе. Семья из Глиммеросена потратила целую кучу монет на подготовку Сильи к Ритуалу. Девчонка только о нём и говорила. Платья, украшения, хвостовые кольца и духи. Новая повозка, покрытая блестящим синим лаком, с боковыми дверцами. Ничто не будет отдано на волю случая, если единственной дочери хозяев Глиммеросена предстоит стать взрослой и принять защиту Всевидящего от слепых.

Хирка почувствовала ком в горле. Как, наверное, прекрасно испытывать радость! Подумать только, а что, если бы она была такой же? Если бы она была такой, как Силья и все остальные? Тогда она тоже ждала бы церемонию и мечтала поехать в Маннфаллу, увидеть Эйсвальдр, обитель Всевидящего, этот город в городе, или легендарный зал Ритуала, услышать музыку, увидеть танцующих и членов Совета и…

Ример.

Зачем он вообще сюда вернулся? Илюме Ан-Эльдерин была матроной, матерью в Совете, одной из двенадцати. Она совершенно спокойно может передвигаться сама и постоянно это делает! Её со всех сторон окружают телохранители, как будто кто-то мог решиться напасть на неё. И даже если бы целая толпа грабителей с большой дороги совершила такую ошибку, Хирка поставила бы на победу Илюме.

Римеру не было нужды приезжать. Ему не надо было щеголять по округе со знаком Совета на груди, как будто Хирка не знала, что он принадлежит к совершенно другому миру, чем она. Как будто она не знала его имени.

В её памяти всплыл образ Римера. Он был одет как воин. Наверняка это последняя попытка покрасоваться перед тем, как навсегда облачиться в мантию. Все, кого отбирали во время Ритуала и брали на обучение в Эйсвальдр, носили студенческие мантии до тех пор, пока не выбирали себе место службы, или, как говорили, пока место не выбирало их. До тех пор, пока они не приносили Присягу. Из школ Совета выходили лучшие специалисты во всех областях, от воинов до летописцев. Но больше всего студенты мечтали о том, чтобы стать авгурами — глазами Всевидящего, обученными Его слову. Все члены Совета раньше были авгурами, а Ример был единственным внуком Илюме Ан-Эльдерин. Самой судьбой ему было уготовано место в Совете. Место, за которое многие согласились бы убить.

Хирка никогда не понимала и не поймёт почему. О Маннфалле или Эйсвальдре не сложено песен, благодаря которым туда хотелось бы съездить. А Силья может оставить себе все мечты об избрании в студенты. Знаться с членами Совета? Пить вино из хрусталя? Хирка фыркнула. Она с радостью отдала бы всё, чтобы не участвовать в отвратительном Ритуале.

Я не боюсь!

Что плохого может с ней случиться? Может, ничего. Может, она даже до Ритуала не дойдёт. Даже до Маннфаллы не доберётся. Может, её остановят у городских ворот и повесят, как чумную. Или же весь город увидит, что она не умеет сливаться с Потоком, и её забьют камнями. Отец всегда повторял: где имлинги, там опасность. Может, её протащат через весь город, привязав к лошадям, и она станет неузнаваемой. Или посадят в тюрьму. Или будут мучить и изучать как урода. Или сожгут!

Хирка услышала скрип внизу и вздрогнула. Сквозь листву она разглядела отца. Её настолько поглотили кошмары, что она не услышала его приближения. Скрип колёс его стула слился в её воображении со звоном мечей ревущей толпы. Она сделала вид, что не заметила отца. Если она встретится с ним взглядом, он победит, и они снова уедут. Не замечать его было искусством. Она может подождать. Здесь, наверху, она всего лишь лист на ветру.

Тишину нарушил мощный удар топора.

Ствол дерева затрясся, и Хирка чуть не свалилась. Она крепче прижалась к дереву и недоверчиво посмотрела вниз. Папа поднял топор, чтобы нанести ещё один удар. Он что, спятил?

Отец рубанул, и дерево снова затряслось. Верхняя часть тела отца обладала огромной силой. Он мог одновременно поднять Хирку и Силью, как будто они были щепками. Три ходячих имлинга не могли сравниться с ним по силе. После каких-то четырёх ударов ствол поддался. Как в Аллдьюпе. Неудачный день для деревьев.

Хирка вскочила на сук и замерла, приготовившись к прыжку. Какое-то время она покачалась вместе с деревом, а потом оно рухнуло. Она изо всех сил бросилась в сторону и покатилась по траве. Дерево со всеми десятью тысячами листьев рухнуло на землю у неё за спиной. Хирка быстро поднялась на ноги и выплюнула изо рта траву. Отец смотрел на неё без радости, но и без злости. Казалось, папа размышляет, хватит ли у него ума когда-нибудь понять её. Хирка сложила руки на груди и уставилась в другую сторону.

— Я и так собиралась домой.

— Пошли, — ответил отец. Он положил топор на колени и поехал по направлению к лачуге. — Я должен кое-что тебе рассказать.

Ему никак не удавалось заехать на своём стуле в дом. Хирка не стала помогать. Этим искусством она овладела. Колёса цеплялись за вздыбившуюся доску на пороге. Обычно она не создавала помех, но сейчас папины движения были слишком резкими. Он слишком сильно дёргался, слишком напрягался. В конце концов стул въехал в дом. Хирка проследовала за ним. Ей показалось, что комната уменьшилась в размерах и стала какой-то чужой. Тяжёлый воздух был наполнен дымом от тлеющего очага. После целого дня, проведённого на улице, к нему надо привыкнуть.

Хирка села и по старой привычке принялась сметать со стола высохшие листья и мусор от перемолотых трав. В помещении сладко пахло опой, но она ничего не сказала. По крайней мере, отец убрал видимые следы её употребления. Это растение было запрещено использовать всем, кто не состоит в гильдии лекарей Совета. Отец всегда торговал им из-под полы, а Хирка пассивно протестовала. Но опа была далеко не единственным опасным растением, с которым им приходилось иметь дело. И это ещё одна причина, по которой им много времени приходилось проводить на колёсах. Странствующий торговец и его дочь.

И сейчас он снова хочет пуститься в путь.

Может быть, он передумал? Он же срубил берёзу! Нельзя срубить дерево просто так, после этого что-то меняется.

Отец подкатился к столу и пододвинул Хирке плошку с рыбным супом. Суп был едва тёплым, но показался ей даром Всевидящего. Она жадно ела одной рукой, а другую, повреждённую, отец вытирал тряпочкой. Она не расскажет ему, что встретила Римера. Отец доступно объяснил ей, что мужчинам доверять нельзя, и она научилась держать рот на замке. А вот в отношении Ветле он был совершенно спокоен. Поэтому, если папа спросит, чем она занималась, она сможет рассказать ему о Ветле. Но он не спросил.

— Я нашёл тебя, — пробормотал он, не глядя на Хирку.

— Я и не пыталась прятаться, ты ошибаешься, — ответила она.

— Да я не об этом.

Отец намазал её ладонь бальзамом. Защипало. Он повернулся к ней спиной и поехал к очагу. Там, перед огнём, он и остался, окружённый сиянием пламени, как луна во время солнечного затмения.

— Я не родил тебя, я нашёл тебя. Это не так сложно понять, девочка.

От его слов Хирка почувствовала уколы по всему телу, как от укусов муравьёв. Это предвещало опасность, хотя она и не понимала, какую. Или не хотела понимать. Его голос казался далёким громом. От этой словесной непогоды негде искать убежища.

— Я ещё не уехал из Ульвхейма. Там всё шло удачно. Я вёл торговлю с минимальным риском. Власть Совета так далеко на севере не слишком сильна. Там даже не было гильдии лекарей. Мудрые бабки исцеляли болезни, удаляли зубы и извлекали детей на свет, совершенно не думая о Совете.

Хирка услышала тоску в его голосе, как будто он рассказывал о мире своей мечты.

— Но у Совета имелся свой имлинг в Ульвхейме. Его называли слиятелем, но Ульве и с мухой слиться не смог бы. То, что у него, возможно, имелось из способностей, он к моменту нашей встречи уже пропил. Он курил опу. Я знал, что он был полуглухими ушами Совета в Ульвхейме, а он знал, чем я занимаюсь. Всё шло своим чередом. Потом настал месяц Илир, только-только наступила темень, дни стали совсем короткими. Пришёл мороз и принёс холода, какие бывают только в Ульвхейме.

Отец склонился над очагом.

— Он пришёл ко мне пьяным. Было поздно, и я попросил его вернуться домой. Я соврал, сказал, что мне нечего дать ему, он и так много всего набрал. Но он хотел, чтобы я его подвёз. Он едва держался на ногах и размахивал бутылкой, но говорил вполне серьёзно. Ему надо к каменному кругу в Сигдскау. Приказ Совета. Всю дорогу валил снег, и он брюзжал о тех бесполезных заданиях, на которые его отправляет Совет.

Отец подражал невнятному голосу, каким, должно быть, говорил Ульве.

— И я знал, что на задание отправлен не только он. Каждый каменный круг в каждом государстве Имланда сегодня ночью будет проверен, если, конечно, все вороны добрались до цели в такую-то непогоду. И для чего?

Хирка не знала, хочет ли узнать ответ на этот вопрос, поэтому просто молча ела рыбный суп.

— Потому что какой-то заклинатель камней ощутил волнение Потока. Навыдумывал, что древние каменные врата вновь открылись и что-то проникло через них в наш мир.

Хирка почувствовала, как волоски на её руках встали дыбом. Говорят, слепые проходят сквозь камни, и они могут вернуться. Именно поэтому появился Ритуал. Чтобы защитить народ. Но это всего лишь слухи. Никто никогда не видел слепых. Целые столетия. Их больше не существует. Если они вообще когда-нибудь существовали.

— Ульве заявил, что он — не суеверная баба и не боится темноты. Тогда я спросил его, почему, в таком случае, он не взял повозку и не поехал один, но на это у него не нашлось ответа. Трус. Когда мы добрались до камней, он, покачиваясь, побродил среди них в полной темноте. Он был пьян в стельку, меч волочился за ним по земле. Призрак, а не охотник на монстра, которого ему приказано убить. Он ошалело сражался с тенями, пока не запнулся о камень. Тогда он повалился на землю и захрапел.

Вот сейчас начнётся, подумала Хирка. Она учуяла запах того, что ей предстоит услышать. Как зверь. Воздух в комнате делался всё плотнее, а мир стал невыносимо тесным. Речь отца замедлилась, как будто он тоже замешкался.

— Не знаю, что заставило меня обойти круг. Внутренний голос, наверное. Кто-то отправил имлингов в жуткую непогоду проверить Всевидящий-знает-что, а Ульве не смог выполнить задание. И я стал продираться сквозь снег вокруг камней. Только чтобы посмотреть. Чтобы удостовериться. Так я и нашёл тебя. Тебе было несколько дней от роду. Кто-то завернул тебя в одеяльце, которое сливалось со снегом, и тебя было почти невозможно заметить. Бледное личико, величиной с мой кулак, посреди стужи. Снег падал на тебя, но ты не плакала. Ты с удивлением смотрела вверх своими большими зелёными глазами.

Хирка проглотила кусок рыбы, который тут же попросился обратно. Она хотела встать, но тело её одеревенело. Она не была уверена, что именно только что услышала. Отец не был… отцом. А он продолжал свой рассказ. Может, он забыл, что она сидит за столом.

— Нет на свете имлинга, который доверил бы грудного ребёнка пьяному придурку вроде Ульве. Я затащил его в повозку, а тебя взял на руки. Всю дорогу назад вы оба проспали. Я отвёз Ульве домой и передал его наложнице. Ты же отправилась со мной. Я провёл бессонную ночь, держа в одной руке тебя, а в другой меч. В каждом углу мне мерещились Колкагги. Я слышал их в волчьем вое и в стуке бьющих по стене дома веток. В Ульвхейме так холодно, что Колкагга на полпути повернул бы назад, говорил Йон из пивнушки. Но я не уверен. О чёрных тенях Всевидящего ничего нельзя знать наверняка.

Отец резко повернулся к ней:

— Ты знаешь, я не часто даю поводы для сплетен, девочка. Но какой в этом смысл, если мир устроен так, как устроен? У меня не было выбора. Если на содержании у Совета были и другие пьяницы, то история о каменных кругах и монстрах могла уйти в народ. Имлинги насторожились бы. Я не мог взять на воспитание бесхвостую девочку!

Хирка дотронулась до шрама внизу спины, как будто её обожгло. Сейчас он заврался. У неё был хвост! Она не бесхвостая.

— Волки… — она сглотнула. Слова застряли у неё в горле. — Мой хвост сгрызли волки. Ты сказал…

— А что, Шлокна тебя возьми, я ещё мог сделать?

— Но шрам… — Хирка почувствовала, как ком в её горле увеличивается и начинает причинять боль.

— Я собственноручно нанёс этот шрам, девочка! — заорал отец, как будто она была в чём-то виновата. — Я вырезал у тебя на спине следы от клыков. Это непростое дело. Шрамы должны были выглядеть как настоящие. А ты кричала. Мне пришлось закрывать тебе рот ладонью. Ты могла весь город разбудить! — В свете очага лицо отца казалось тёмно-красным.

— Прости… — больше она ничего не смогла выдавить из себя.

Хирка увидела, как лицо отца дёрнулось, словно она его ударила.

— Теперь ты понимаешь, девочка? Понимаешь, почему нам надо уехать?

Хирка не хотела ничего понимать. Она опустила глаза вниз и заметила пожелтевший волчий зуб у себя на груди. Она носила его на шее всю жизнь. Память. Память о том, чего никогда не было. Фальшивое доказательство охотничьей доблести, купленное на рынке за медную монетку? Должно быть, отец понял, о чём она хочет спросить, поэтому громко продолжил:

— Ты явилась в мир бесхвостой в каменном кругу у Ульвхейма, и ты не можешь сливаться с Потоком. Я не знаю ни откуда ты пришла, ни кто ты, но мы уедем. Если ты — одна из бесхвостых… Дитя Одина…

Эти слова кнутом хлестнули по сердцу Хирки.

— Если ты — человек, Совет выяснит это во время Ритуала. Но ты — моя дочь, и никто не завершит работу Ульве. Я не стану рисковать тобой.

Несмотря на то, что его голос стал мягче, она понимала, что спорить бесполезно. Вся ситуация казалась нереальной. Хирка засмеялась, но смех её прозвучал неестественно.

— А ты видел потомков Одина, папа? Ты хоть раз слышал о ком-нибудь, кто его видел? Мы исколесили весь Фоггард вдоль и поперёк, и никогда…

— Не встречали бесхвостых, которые не могли сливаться с Потоком? Слепых к земле?

Хирка посмотрела на него. Он что, стал её врагом? Почему он делает ей так больно? Её глаза бегали в разные стороны, пока она вспоминала.

— У того здоровяка во Фроссабю был обрубок хвоста?

— Его баба отрезала ему хвост. Он изменил ей с девчонкой.

— А три девушки с рынка в Арфабю, которые…

— Это были сирены из Урмуная. Их не интересуют создания из плоти и крови, они посвящают жизнь танцу. По традиции они привязывают хвосты к спине.

— Ульве! Ты сказал, Ульве не мог сливаться!

— Конечно же, он мог сливаться с Потоком. Просто он уже был не в состоянии пользоваться своей способностью. И это несмотря на то, что Совет избрал его во время Ритуала, когда он был совсем юным, и много лет обучал его в Эйсвальдре. Хирка…

— Я не потомок Одина! У меня есть мать!

Отец закрыл глаза. Хирка не знала, до чего доведёт этот разговор, но останавливаться не собиралась.

— У меня была мать. Майанде!

— А ты её помнишь? — Голос отца изменился. Он говорил с лёгкой усмешкой. Но его предположение было верно. Хирка не помнила её, в памяти остались только рассказы отца о ней.

— Майанде была девушкой из Ульвхейма, с которой я… некоторое время общался. Она делала мыло и продавала его подвыпившим мужчинам в тавернах. Они больше тратили на мыло, чем на пиво. Более заядлых пьяниц ещё надо поискать.

Хирке казалось, что слова отца камнями придавливают её к земле. Одно тяжелее другого. Её завалит, и она умрёт. Ей удалось встать. На какое-то мгновение Хирке показалось, что она пришла сюда в гости, а отец стал чужаком. Чужаком, лгавшим напропалую.

Стало невозможно дышать. Хирке приходилось выдавливать из себя слова.

— Дети рождаются без рук и ног! Слиятели бывают сильными и слабыми! Нельзя наверняка сказать…

— Нет, — перебил он её. — Наверняка сказать нельзя. Ничего нельзя знать наверняка, но я не хочу рисковать и стать в глазах Совета тем, кто принёс гниль в Имланд.

Гниль… Дитя Одина. Человек. Тот, кто заставляет других гнить.

— Бабьи сплетни! — заорала она. Хирка знала, что только такое определение вздора он точно поймёт.

Воздух. Ей нужен воздух. Хирка распахнула дверь и сделала глубокий вдох. Казалось, она долго не дышала. Она слышала голос отца за спиной, но не вникала в содержание его речи. Она ушла. Всё не так, как раньше. Он привязан к стулу и не сможет её остановить. Даже пойти за ней не сможет. Она шла быстрее и быстрее, перепрыгнула через поваленную берёзу и побежала.

Хирка понятия не имела, куда направляется и от чего бежит, но ей надо было мчаться. Стемнело. Она могла убежать куда угодно. На улицах уже никого не было. Никто не мог её увидеть. Она стала невидимкой. Призраком. Монстром.

Дитя Одина.

Она не существовала, и она побежала. Но внутри неё по-прежнему было что-то живое, и это живое замечало, как ветки и листья хлещут её по лицу и как она приближается к Аллдьюпе. Всё пошло не так. Внезапно нога Хирки зацепилась за что-то, и она грохнулась на землю. Она лежала и хватала ртом воздух. Воздух казался мёртвым. Он не давал ей ничего, необходимого для дыхания. Она знала — надо подняться.

Склон перед ней был покрыт мхом. Пахло гнилью. Она была частью земли. Личинкой. Насекомым, способным забраться в маленькие пещерки во мху и исчезнуть. Навсегда. Её взгляд скользнул по склону и дошёл прямо до чёрного края Аллдьюпы, пропасти, которая всего несколько часов назад чуть было не забрала её жизнь.

Возможно, всё должно было произойти именно так? Может, именно таким было наказание Всевидящего за то, что она обманула смерть?

Могут ли бесхвостые умереть? Могу ли я умереть?

Хирка снова сжала веки. Она постаралась выбросить из головы всё, что услышала, но у неё не получалось. Я не родил тебя, я нашёл тебя.

Она укусила себя за руку и подавила крик. Ей не было больно, но она знала, что поступает как дикий зверь. Она открыла глаза. На руке остались красные следы от зубов. А чего она ждала? Что, думала, её кожа превратится в камень?

Что ей было известно о бесхвостых?

Их не существует…

Потомки Одина — это миф, как и слепые. Старая сказка. Она не верила в сказки. Отец просто дурак!

Так для чего же существует Ритуал?

Ритуал должен защитить всех от слепых. И хотя это всего лишь древняя традиция, слепые наверняка когда-то существовали. Разве сама она не клала монетки на веки новорожденных? Не давала им кровь, чтобы обезопасить матерей? Так делали веками. Наверное, не без причины? И если слепые существовали, то, возможно, потомки Одина тоже?

Дитя Одина. Человек. Дочь Эмблы. Гниль… Последнее самое обидное, самое болезненное. Она слышала это слово и раньше возле пивной. Отец Колгрима обвинил Железного Ярке в том, что тот водил шашни с его девочкой. Железный Ярке ответил, что скорее будет гниль жрать. Этот ответ стоил ему двух зубов.

Хирка поджала коленки и заплакала. Вот кто она. Ругательство. Скверна. Наверное, другие тоже это увидят? Особенно во время Ритуала. Кусочки мозаики у неё в голове сложились в целостную картину. Так вот почему у неё не получалось сливаться с Потоком. Вот почему они всю её жизнь провели в дороге. По этой причине они с отцом всегда держались подальше от других. Дело не только в запрещённых травах. Страх. Отец боялся того, что могло случиться, если кто-нибудь узнает, кто она. Имлинги опасны.

Хирка содрогнулась. Её лицо похолодело в тех местах, где остались следы от пробежавших слёз.

А вдруг во время Ритуала Всевидящий обнаружит, что она не принадлежит к роду Има? Совет накажет её! Сожжёт её! А что будет с отцом? С отцом, взявшим себе гниль? Они его убьют?

Нет!

С ним ничего не случится. И с ней ничего не случится. Хирка не насекомое! Она из рода Има! Та, кто преодолевает все возникающие трудности. Так было всегда.

Хирка заметила очертания знакомого предмета на мху. Её корзина. Она бросила её, чтобы спасти Ветле. Такой уж она была. Мужественной. Сильной. Она не боялась. Она — не трусиха!

Она пройдёт Ритуал, как и все остальные. А когда всё закончится, их оставят в покое. Тогда они смогут жить в Эльверуа и больше никогда никого не бояться. Ритуал даст ей всё, что ей нужно. Дом. Место в мире.

Это хорошее решение. Вот как должно быть.

Неожиданно на Хирку снизошёл покой. Она устала. Внезапно девушка ощутила взмах крыльев. Перед ней на землю опустился ворон. Он склонил голову набок и уставился на неё, а потом подошёл к корзине и стал клевать хлеб своим мощным клювом.

Ворон. Это почти то же самое, что сам Всевидящий. Хороший знак, это всем известно, подумала Хирка и тут же вспомнила, что не верит в знаки. Они с отцом раздавали амулеты с изображением ворона тем, кого лечили от болезней. Кто-то из больных умер, кто-то нет.

Она закрыла глаза. Равнодушие убаюкало её, и она заснула прямо на горном склоне.

Ей снилось, что пришёл отец. Он передвигался на собственных ногах, как раньше. Сильные руки отца подняли её из темноты и отнесли домой.

Пустое кресло

Что значило для него слово отец?

Учитель? Скала? Путеводная звезда? Всю свою жизнь Урд слышал, как другие называют его отца именно такими словами. Но для него отец был всего лишь окровавленными кусками мяса в ведре. Его отец умер. Спурн Ванфаринн умер.

От тяжести этой утраты — этого имени — пошли круги по всем одиннадцати государствам. Маннфалла погрузилась в горе. Совет был потрясён смертью одного из двенадцати. Говорили, этого не могло произойти в более неподходящее время.

Прекрасно.

После Спурна Ванфаринна остались огромное богатство и пустое кресло во Внутреннем круге. Урду было интересно лишь последнее. Он стоял, выпрямив спину, и чувствовал, как капли пота со лба стекают в уголки глаз, но не моргал. Это самый важный день в его жизни. Он близок. Так близок. Сейчас всё решится. Сейчас всё прекрасно. Он прекрасный сын. Прекрасный преемник.

Десять из одиннадцати членов Внутреннего круга стояли перед ним — Совет в сборе. За его спиной затаила дыхание Маннфалла. Безмолвное море народа, сдерживаемое жарой и горем. Ворононосица была так близко, что он мог бы дотянуться до неё рукой. Барабанная дробь, сопровождавшая процессию в пути на возвышенность, притихла и превратилась в едва различимые удары. Время пришло.

Позади Урда распахнулись двери, и море воронов окрасило небо в чёрный цвет. Птицы кружили над скалами на удивление тихо. Ворононосица сделала знак Всевидящего и вывалила содержимое ведра на землю перед собой, затем отступила на шаг и позволила воронам попировать.

Спурн Ванфаринн был всего лишь кровавыми кусками мяса. Маленькими-премаленькими кусочками. Урд и не мечтал о том, чтобы увидеть его таким крошечным, лишённым лица и костей. Разделанным на части. Он больше не великий имлинг. Больше не великий. Урд подавил улыбку. Борьба позади. Тихая борьба, которая велась с самого его детства. С тех пор как отец бросил ему в лицо, что из него выйдет такой же член Совета, как и из шлюх у реки, и что он станет первым в их семье исключением из семисотлетней вереницы членов Совета.

Обидно, что теперь, после смерти, отец уже не узнает, как сильно ошибался. Если только Поток где-то в вечности не донесёт до него это знание.

Кусочков, в которые превратился Спурн, становилось всё меньше. Отец угасал, уносился прочь на чёрных блестящих крыльях. Его медленно, но верно пожирали вместе с его бесконечным презрением к старшему сыну. Это презрение изгнало Урда во мрак ещё до того, как он достиг возраста участия в Ритуале, и подтолкнуло к этой зловещей игре, стоившей ему почти всего. Только сейчас интриги начали приносить плоды. Сейчас, пятнадцать лет спустя, он сумел открыть каменные врата самостоятельно. Наконец-то он получил обещанное.

В голове его вновь возник раздражающий вопрос. Почему сейчас? Почему пришлось так долго ждать? Неужели что-то просочилось через врата в тот раз и осталось незамеченным? В Имланде возмужала чужая кровь?

Неслыханно! Он стал сильнее — в этом всё дело. Но во время Ритуала он будет настороже, хотя в любом случае никто не сможет скрыть от него подобное. Никто. Даже Он.

Урда бросило в дрожь, и он подавил желание схватиться за горло. Это ничего. Ничего. Обычная боль. Воротник, как всегда, плотно охватывал шею. Никто ничего не узнает. Как же он ненавидел постоянную боязнь того, что кто-нибудь его раскроет.

Барабанная дробь снова стала громче. Воронов позвали обратно. Всё, что осталось после их трапезы, — это красная кровь на краю скал. Свежая кровь смешалась с тёмно-коричневой — кровью сотен поколений членов Совета, отправившихся отсюда в вечность.

Урд приготовился. Избрать преемника во Внутренний круг предстояло Совету и Всевидящему. Сейчас ему представится лучшая возможность повысить свои шансы. Каждый из членов Совета подойдёт к нему, чтобы выразить соболезнования. Он сглотнул. Тирме Екенсе был вторым в очереди. Семья Екенсе не испытывала особой симпатии к его семье, но у Урда имелся козырь. Брат Тирме задолжал семье Урда кругленькую сумму.

Тирме пожал ему руку и выразил соболезнования. Урд поблагодарил, склонился к высокому члену Совета и прошептал: «Все обязательства по отношению к моему отцу, естественно, почили вместе с ним».

Тирме сперва удивился, но потом поблагодарил его и пошёл дальше.

Трудно предугадать, к чему это приведёт, но Урд сделал всё, что мог. Со следующим членом Совета, на которого он может надавить, будет легче.

Миана Фелль заседала в Совете вместе с отцом с момента появления Урда на свет. У них были хорошие отношения, и Урд разглядел кое-что в её глазах. Она любила его отца. Вряд ли её чувство было взаимным. Урд не испытывал уверенности, но всё же попытаться стоило. Глаза Мианы опухли и блестели, и стоило ей взять Урда за руку, как он почувствовал себя увереннее. Он улыбнулся старушке и прошептал: «Отец говорил, что единственное горе его жизни — невозможность быть с вами».

Из карих глаз Мианы полились слёзы. Некоторое время она недоверчиво смотрела на него, а потом сомкнула веки и потянула его ладонь к своему лбу. Урду показалось, он чувствует, как знак ворона огнём прожигает его ладонь. Он улыбнулся. Он почти достиг своей цели.

Загадка

Ворон пролетел по ночному лесу на расстоянии вытянутой руки от Римера. Взмах его крыльев дуновением ветра коснулся его лица, после чего птица исчезла во мраке. Юноша осенил себя знаком Всевидящего.

Неподалёку от него на земле кто-то лежал. Ример остановился. Его рука сжимала эфес, пока он оглядывался по сторонам в попытке определить, не прячется ли в лесу кто-нибудь ещё. Скупая на свет луна была похожа на тонкий серп. Он едва различал движение ветра, который поигрывал ветками деревьев. Ночестон издал протяжный, жалобный крик, оставшийся без ответа. Никаких других признаков жизни не наблюдалось. Ример был один, если не считать неподвижно лежащего на мху существа. Он подошёл ближе. Худощавое. Рыжеволосое. Через прорехи в штанах торчат ободранные коленки. Хирка.

Он почувствовал укол беспокойства, присел на корточки и положил руку ей на спину. Дыхание Хирки было спокойным. Борозды на мху поведали ему, что она запнулась и поскользнулась. Лицо её перепачкалось. Она была одета в порванный свитер, но он не бывал целым с тех самых пор, когда Ример познакомился с ней. Вроде бы не покалечилась, только руку повредила, но это произошло ещё утром. Ример провёл большим пальцем по ране на её ладони. Она вздрогнула. Глупая девчонка с сердцем волка.

Судя по всему, она спасла жизнь Ветле. Возможно, случившееся напугало её больше, чем она показывала? И она вернулась сюда, чтобы взглянуть в глаза своему страху? Немыслимо. Ример огляделся. Рядом валялась перевёрнутая корзина. Хирка бежала. Бежала от кого-то или от чего-то.

Знала ли она? Видела ли она его?

Нет. Конечно, нет. Он действовал осторожно. Он тренировался в поросшей травой ложбине на вершине Пика Волка. Поток там был очень силён. Немногие смогли бы взобраться туда, а если бы, вопреки ожиданиям, кому-нибудь это удалось, он услышал бы их приближение загодя. И никто всё равно не понял бы, что увидел. Телохранитель, который занимается боевыми искусствами. Воин. Взмахи меча. Ничего необычного. Конечно, надёжнее всего было бы не делать ничего странного, пока он находится здесь, но у Римера имелись обязательства. Он должен использовать время для того, чтобы стать сильнее. Чтобы…

Чтобы избегать Илюме.

Илюме сегодня вечером вернулась домой из последней поездки, которую можно было назвать дружеским рукопожатием Равнхова и Маннфаллы. Севера и юга. Он видел, как возвращаются повозки, но своей тренировки не прервал и отложил явление домой до восхода луны. До тех пор, когда бабушка наверняка будет в постели. Слабак. Недостойный. Его уверенность смеялась над ним.

Ночестон снова принялся жаловаться. Ример должен доставить Хирку домой, пока она не замёрзла и не простудилась. Рыжая непоседа лежала на боку, поэтому он легко подхватил её на руки. Он попытался найти на ощупь её хвост, но потом вспомнил, что она лишилась его ещё в детстве. Тем проще будет нести её. Корзина, повисшая на пальцах его руки, почти ничего не весила. Хирка что-то проворчала во сне и положила голову ему на грудь, но не проснулась.

Конечно, интересно, что с ней произошло, но Ример уже давно перестал размышлять над этим. Хирка была на три года моложе его, и она успела побывать во всех местах, которых остальные избегали. Ей редко требовалась причина для того, чтобы поплавать в Стридренне. Или сигануть на крышу на пристани, провалиться и застрять так, что её пришлось выталкивать снизу.

Ример улыбнулся. Хирка непроизвольно становилась зачинщицей самых опасных авантюр. Она и одной зимы не прожила в Эльверуа, когда туда прибыли Ример с Илюме. Ему только исполнилось двенадцать, и он никогда не встречал никого, похожего на неё. Он вырос в Маннфалле, в доме Всевидящего, под Его крылами. Конечно, он встречался с другими детьми, но они всегда приходили вместе с родителями. Всегда в полном облачении, которое мешало им нормально двигаться. Они молча таращили глаза и разглядывали Римера, своего ровесника, который сидел, вытянувшись в струнку, в окружении стражей Совета и возлагал на них руку. Как будто кто-нибудь когда-нибудь прожил дольше благодаря этому. Даже в двенадцать лет он уже был окружён мифами, и пока обстоятельства оставались неизменными, судьба его предрешена. Его занятие неразрывно связано с желанием народа получить благословение.

Приехав в Эльверуа, он совершил побег, о котором и мечтать не мог. Маленькое местечко вдали от коридоров Эйсвальдра. В Эльверуа дети пачкались. Они шалили и набивали себе синяки и шишки. Иногда у них текла кровь. И Хирка всегда оставалась непревзойдённой. Колгрим первым попытался поставить новенькую девчонку на место, но она чуть было не поколотила его основательно, а это было в новинку для Колгрима. Она до шеи ему не доставала, но была юркой, как дикая кошка.

Ример остановил их. Потрясённый их бурным поединком, он бросился между ними. Сжатый кулак Хирки проехался по его нижней губе, и он ощутил вкус собственной крови. Надо сказать, это случилось не впервые. Сын семьи Совета знал тяжесть меча и тренировался с тех пор, как сделал свои первые шаги. Но впервые другое живое существо за стенами Эйсвальдра дотронулось до него рукой. Он вытирал кровь и смотрел попеременно то на вымазанный красным кулак, то на такого же цвета волосы девчонки, которая ударила его. Она криво усмехнулась и пожала плечами, как будто он сам был виноват в случившемся.

Ример помнил, как озирался по сторонам, боясь обнаружить свидетелей происшествия. Если бы весть о нём дошла до ушей Илюме, то Хирка в лучшем случае лишилась бы кулака, а в худшем — жизни. В любом случае, он навсегда лишился бы общества этого необузданного создания. Так не будет. И они заключили пакт, священный и не слишком дружественный, как это бывает только у детей, а его условия стали их тайной. В тот день началась борьба за зарубки, которая несколько раз чуть не доконала их обоих. Они плавали, пока не начинали тонуть, карабкались на скалы до боли в пальцах, прыгали вниз и ударялись о землю, теряя сознание. Ни один не желал оказаться хуже другого. Море страданий, море боли, и всё ради зарубок, ради бесценных царапин, которые показывали их положение в непрекращающемся поединке. Но Ример не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел, как она плачет.

Он посмотрел на худенькое тело подруги, которая спала у него на руках. Рыжие волосы Хирки были всклокочены, руки изранены. К влажным полоскам на лице пристала земля. Ример беззвучно нёс её по лесу. Проще всего было бы разбудить её, но ему нравилось смотреть, как она спит. Её лицо было таким открытым. На нём не было масок. Он хотел, чтобы это длилось как можно дольше. Кроме того, он знал, что Хирка придёт в ярость, если проснётся и обнаружит, что её несут, как ребёнка.

Ример улыбнулся. Деревья остались у него за спиной, он вышел на гребень холма над Эльверуа. Спящий дом, который он скоро покинет навсегда. Туман сползал между ягодными кустами вниз, к жилищам. Слышался далёкий рокот Стридренны. Неужели здесь всегда было так красиво?

Мой путь выбран.

Хирка плотнее прижалась к нему. Как ему разбудить Торральда, не разбудив Хирку? Не может же он просто взять и войти в лачугу…

Ример заметил тень, которая двигалась по гребню. Он инстинктивно опустился на корточки, не выпуская Хирку из рук. Что это с ним? Он же в Эльверуа, здесь нет ни врагов, ни опасностей. Он поднялся. Тень превратилась в широкоплечее тело… на колёсах?

Торральд. Отец Хирки, на невероятном приспособлении из колёс и стали. Шедевр кузнеца. Стул, на котором он мог передвигаться без посторонней помощи. По крайней мере, в помещении. На улице дело обстояло иначе. Торральд отъехал на приличное расстояние от маленькой лачуги, но катиться по траве ему было непросто. В его движениях проступала паника. Ример пошёл ему навстречу.

Торральд увидел их, и на его лице на какое-то мгновение появилось облегчение, а потом его глаза вновь потемнели.

— Отдай мне её! — прорычал он, вытянув мощные руки.

Ример привык читать страх и вожделение в глазах других, но тут речь шла о другом страхе. Он не был знаком Римеру.

— Она спит, — прошептал он. — Я нашёл её у Аллдьюпы.

Ример не хотел, чтобы его реплика прозвучала вопросительно, но получилось именно так. Торральд посмотрел на Хирку, и плечи его поникли. Он устало провёл ладонью по лицу.

— Ей… ей пришлось нелегко.

Ример не ответил и пошёл дальше к лачуге. За спиной он слышал скрип стула на колёсах. Ночь была прохладной. Никто из них больше не произнёс ни слова. На фоне горной стены проявились очертания бревенчатой лачуги. Не-дом. Двадцать лет никто не трогал его, с тех самых пор, как стражи забрали хозяина-преступника и подожгли его. Ветер спас постройку от полного уничтожения, но никто не решался подходить к ней ни чтобы поселиться, ни чтобы разворовать. Всевидящий ведь решил, что лачуга должна сгореть. Ример вздохнул. У Всевидящего множество намерений, но вряд ли в его намерения входят возведение и снос зданий. Торральд с Хиркой тоже хорошо это понимали.

Ример нагнулся и вошёл в дом. От тяжести Хирки по его рукам растекалась сладкая боль. В очаге пылал огонь. Сегодня ночью что, никто не спит?

В маленькой комнате было слишком жарко. Стен не было видно за полками с горшочками, коробками и бутылками всех форм и размеров. И повсюду чай. С потолка на верёвках свисали какие-то травы, пахло мятой и экзотическими специями. Немножко чересчур экзотическими, если верить слухам. Ример слышал, что Торральд приторговывает растениями из чёрного списка, но никогда не обсуждал это с Илюме. Ведь речь всего лишь об очередной области деятельности, которую Совет желает контролировать, к тому же Ример сомневался, что Всевидящий вообще когда-нибудь думал о таких вещах.

Торральд указал Римеру на маленькую боковую комнатку с красивой деревянной кроватью. Спинку её покрывала резьба, представляющая собой цветочный луг. От середины к краям растянулись птичьи крылья. Торральд славился не только лечебными чаями и счастливыми амулетами, он был талантливым резчиком по дереву. И это стоило ему ног во время несчастья в Глиммеросене.

Ример обратил внимание, что углы кровати соединялись без помощи болтов, значит, её можно в любое время разобрать и собрать. Может быть, им иногда требуется место для других вещей? Ример завидовал им. Только подумайте, жить, как они. Две маленькие комнатки, всё, что может понадобиться, находится на расстоянии вытянутой руки, а те, с кем ты живёшь, — на расстоянии нескольких шагов. Этот мир так сильно отличается от владений Ан-Эльдеринов в Маннфалле, где, Ример мог поклясться, имелись комнаты, которых он никогда не видел. Если закричать в одном конце дома, в другом тебя не услышат. Хорошо, что рядом с ним всегда находились имлинги, которые следили за тем, чтобы у него было всё необходимое.

Ример успокоился, когда вспомнил, что отказался от той жизни раз и навсегда. Теперь всё обстояло иначе. Он три года не спал на шёлке и никогда больше не будет. Он станет следовать за Всевидящим по-своему. Заседать в Совете он не будет. Никогда.

Он поставил корзину на пол и опустил Хирку на кровать. Ример позволил отцу снять с неё обувь и уложить. Хорошо бы поднять руки вверх, но он не настолько устал. В последние годы ему приходилось переносить более тяжёлые грузы на более дальние расстояния.

Ример почувствовал, что стал нежеланным гостем в ночи, которая по каким-то причинам оказалась трудной для Торральда и Хирки, поэтому он направился к выходу из лачуги.

— Ты вернулся, Сын-Ример? — раздался позади него голос Торральда.

Титул тяжело упал на грудь Римера. Сын. Сын рода членов Совета. Маленькое словечко создавало огромную пропасть между ним и всеми остальными. Он повернулся к Торральду…

— Ты наложил мне на руку восемь швов, когда мне было двенадцать. И ты ни слова не сказал Илюме. Тогда я был просто Ример. Я и теперь просто Ример. Но я приехал не для того, чтобы остаться. Я буду сопровождать Илюме в Маннфаллу.

— Да, она ведь нас покидает… — Торральд провёл пару раз рукой по черепу, как будто полировал его.

— У большинства хватает ума казаться при этом разочарованными, — сказал Ример и улыбнулся.

Торральд улыбнулся ему в ответ и положил руки на стол. Они были такими сильными, что могли бы поднять быка. На предплечье имелась татуировка: маленький цветок, не больше фаланги пальца. Синяя краска со временем поблекла, контуры расплылись.

— Хочешь есть? У нас есть суп из палтуса. Он простой, но свежий, — Торральд повернулся к очагу и поскрёб поварёшкой по дну кастрюли. — Согреется через минуту.

По его голосу было понятно, что на самом деле он не желает никакой компании.

— Ты гостеприимен, Торральд, но мне надо возвращаться, — ответил Ример и всё же присел. Торральд смотрел на него, не отрывая глаз. Ример видел в них ту же осторожность, что и в глазах Хирки. Они держатся на расстоянии. Они больше не знают его. Он не один из них.

— Что же нам тогда делать, Ример? Нам, простым смертным? Ждать войны? — Торральд склонился к нему. Ример почесал нос, чтобы скрыть улыбку. Нагловатый вопрос Торральда сократил расстояние между ними, и он наслаждался моментом.

— Равнхов и Маннфалла стучат по щитам. Но они всегда это делали, — сказал Ример, зная, что в его ответе больше уверенности, чем в нём самом.

— Стучат по щитам?

— От этого никто не умрёт, Торральд.

— Никто из вас, возможно, — Торральд откинулся на спинку стула. Пропасть между ними разверзлась вновь. Ример поднялся. Он бы многое отдал за возможность остаться здесь навсегда, болтать о всякой всячине, проснуться завтра утром и, возможно, пойти ремонтировать повреждённые огнём брёвна на крыше вместе с сидевшим перед ним мужчиной. Но этот мир тоже не принадлежал Римеру.

Торральд невесело улыбнулся.

— Спасибо, что оказался там, Ример. Спасибо за Хирку.

— Она всегда оказывалась там, где была нужна мне, — ответил Ример.

Глаза Торральда расширились и выдали охватившие его удивление и подозрение. Он всегда был замкнутым и держал Хирку при себе, как сокровище. Он не знал, сколько времени Ример с Хиркой проводили вместе, а может, это должно остаться тайной. Но больше это не имело никакого значения. Всё закончилось.

Ример вышел и закрыл за собой дверь. Ноги принесли его на край горного уступа. Он стоял и смотрел на погружённую во тьму деревню Эльверуа. За последние три года он научился жить, ощущая тленность бытия. Таково первое послание Всевидящего. Ничто не завершено полностью. И ничто не длится вечно. И всё же он испытывал горе от того, что ему придётся оставить всё это. Он покидал не только Совет, не только семьи Маннфаллы и не только Илюме.

На крыше лачуги закричал ворон. Его крик был похож на смех старого мудреца. «Что-я-говорил? Что-я-говорил?» Кто знает, о чём кричит ворон? — гласила старая поговорка из Блоссы. Это второй ворон, которого он встречает за ночь. Ример снова сделал знак Всевидящего. После жизни под Его крылами Ример так и не научился толковать крики воронов. Если бы умел, то, возможно, ворон дал бы ему совет. Завтра ему предстоит встреча лицом к лицу с Илюме Ан-Эльдерин, с матерью его матери, с одной из самых могущественных женщин мира.

Он сделал глубокий вдох, перешагнул через срубленную берёзу и направился в долину.

Драка

Хирка проснулась от воплей чаек на берегу моря. Она подошла к окну и открыла ставни. Было рано. Далеко внизу, на пристани, рыбаки уже сошли на берег. Они разделывали свой улов в окружении жадных птиц, которые кружили над их головами. Рыба билась в лоханях, не находя выхода. Море вдали покрывалось белой дымкой. Только пара облаков с серебристой каймой выдавала местоположение солнца.

От ветра кожа на её руках покрылась мурашками. В Глиммеросене в окна вставлены цветные стёкла. У Хирки же была просто дыра в стене, а это намного лучше. Так можно сделать вдох и по запаху понять, каким будет день. И видеть вещи такими, какие они есть на самом деле. Сквозь стекло всё видится искажённым, как во сне. Сегодня ночью ей приснился сон о том, как она плывёт по лесу. О воронах. Сон о… Римере?

Действительность настигла её, как тухлая рыба. Сгусток тошноты в животе. Отец не был отцом. Он нашёл её. Поднял. Взял с собой. Как диковинный камень или воронье перо. Она — брошенная. Отверженная. И не принадлежит к роду Има.

Хирка попятилась от окна. Она уцепилась за спинку кровати, чтобы погрузиться в забвение, как всего минуту назад. Утреннее забытьё. Дарующая свободу пустота перед окончательным пробуждением. Но она утекала сквозь пальцы, как песок. Хирка всё помнила.

Она побежала к Аллдьюпе. Запнулась. Корзина и ворон. Она заснула. Наверное, отец сходил к Железному Ярке, чтобы тот помог ему принести её домой. Как беспомощного ребёнка. Как будто она — Ветле. Хирка опустила глаза.

У неё на руке появилась белая повязка. Узкая нижняя рубаха обмоталась вокруг тела во время сна и была похожа на отжатое бельё. Другой одежды в комнате не было. Наверное, сохнет. Надо выйти. Ощутить ветер на лице.

Хирка открыла дверь в гостиную. Она предательски скрипнула. Отец, сидевший на своём стуле, вздрогнул. Он схватил ступку и принялся толочь ромашку, как будто просто немного вздремнул. Но Хирка видела, что он не ложился. Очаг горел со вчерашнего дня. Поверхность стола представляла собой хаотичный набор растений, коробочек, горшков и бальзамов. Он проработал всю ночь.

— И это всё? — хрипло спросил он и кивнул на её корзину, стоявшую на столе. Хирка поняла: он решил, что сегодняшний день будет совершенно обычным. Она не знала, чего ожидала. Больше, чем ничего, во всяком случае. Куча вещей, которые она хотела высказать, давила на неё свинцовой тяжестью, но ни одной из них она не могла вспомнить. Она сняла свою одежду с потолочной балки. Одежда высохла.

— Я дошла почти до самого Гардакульпа, — сказала она, натягивая на себя штаны. Прореха на колене увеличилась в размерах. Подождёт. — И я встретила Римера, — добавила она. Хирка услышала вызов в собственном голосе, но если отец не собирается признавать, что всё изменилось, действовать придётся ей. Она украдкой взглянула на папу, но он никак не отреагировал на её слова.

— Я нашла солнцеслёз, — сказала она, когда тишина сделалась совсем невыносимой.

— Хорошо. Половина деревни захочет получить его для сегодняшних вечерних костров. Я пошлю с тобой немного. Не…

— Болтайся среди имлингов и разговаривай как можно меньше, — закончила Хирка. Он поймал её взгляд.

— Ничего не отдавай взамен на обещания. Монета или ничего.

Хирка отковыряла корочку козьего сыра, пока отец объяснял, куда ей предстоит сходить. Хирка знала, кому что предназначается, но она позволила ему объяснить. Набитая до краёв корзина поведала ей, что сегодня предстоит навестить многих. Бальзама для груди Улле хватит на несколько месяцев. Чай из мяты для Квитстейна. У него была самая большая в деревне печь, и он снабжал всех хлебом из кислого теста, рецепт которого, по слухам, использовал ещё его прадед. Но из-за муки в воздухе ему становилось трудно дышать. Мята немного облегчала положение, и в корзине Хирки был запас чая, которого хватит до первого снега.

Наверное, отец считает, что она глупа, как овца, и не понимает, что происходит. Это её последний поход в Эльверуа, а он не собирался сказать ей об этом. Они снова уедут. Как они будут ездить с прикованным к стулу отцом, было выше её понимания, но если он думал, что она станет задавать вопросы, то пусть подумает ещё раз. Хирка засунула в карман варёное яйцо, взяла корзину и вышла из дома.

Она пошла в обход Глиммеросена, чтобы не разговаривать с Сильей. На самом деле ей не хотелось вообще ни с кем встречаться, но это невозможно, ведь прилетел ворон, и все соберутся около Чертога Всевидящего.

Внизу, в долине, спокойно и уверенно текла Стридренна, как будто время её вообще не волновало. Ноги принесли Хирку на берег реки. Она опустилась на колени и заглянула в воду. Снизу на неё смотрело её собственное испуганное лицо. Она не заметила никаких изменений. Волосы были такими же рыжими, где-то покороче, где-то подлиннее, косички теми же самыми. Можно ли понять, что она не такая, как все?

Мелкая рябь, побежавшая по воде, размыла её лицо и собрала вновь, как будто Хирка была призраком. Зеркальное отражение, существовавшее лишь наполовину. И разве не сквозило что-то звериное в её чуть заострённых клыках?

— Хирка! — голос Сильи косой прорезал воздух.

Хирка вскочила.

— Где ты была вчера? Ты же всё пропустила! — Силья закатила глаза и схватила её за свитер. Хирка чудом успела подцепить корзину до того, как Силья потащила её по деревянному мосту. Платье Сильи плясало вокруг её щиколоток. Оно было цвета моря, расшитое на груди и по краям узором с клевером. Оно было красивее её будничных платьев, и поэтому Хирка приготовилась к худшему.

— Ворон прилетел, — сияла она. — Я ещё вчера об этом узнала, но тебя не было дома! Пошли! Сейчас объявят, в какие дни пройдёт Ритуал!

— Сейчас? Сегодня? — Хирка притворилась удивлённой и сделала неудачную попытку вырваться.

— Сейчас, сегодня! Перед утренней службой. Хирка, что бы ты делала без меня?

Силья безжалостно тащила её к площади перед Чертогом Всевидящего. План не болтаться среди имлингов потерпел полную неудачу. События катились прямиком в Шлокну. Хирка сглотнула.

— Я не могу, Силья, у меня…

— И знаешь что? — Силья остановилась на склоне холма позади пивнушки. Она всегда останавливалась, когда собиралась рассказать что-нибудь по-настоящему драматичное. Чтобы все её слышали. Глаза её горели желанием поделиться новостью, она взяла руки Хирки в свои. — Ты никогда не угадаешь, кто приехал!

Ример… Хирка прикусила нижнюю губу, чтобы не произнести его имя.

— Ример! Я серьёзно, Хирка! Ример Ан-Эльдерин, собственной персоной. Он будет сопровождать Илюме-матерь в Маннфаллу к Ритуалу, — Силья закатила глаза. Это она делала часто.

— В Маннфаллу, Хирка! Скоро и наша очередь! — Силья поволокла её дальше. Одна мысль о том, что вся площадь заполнена народом, вызывала у Хирки тошноту. Если бы не Силья, Хирка, возможно, смогла бы скрыться в каком-нибудь тёмном закоулке, но…

— Честно говоря, Хирка, я думаю, ты понятия бы не имела о том, что происходит в разных местах, если бы не я. Ты ведь, наверное, не слышала, что Аудун Бриннваг свернул себе шею?

— Кто?

— Бриннваг! Ярл Скодда! По слухам, он выпал в окно, перепив пива. Но знаешь что? — Силья склонилась к Хирке и прошептала: — Имлинги клянутся, что видели на крыше кого-то. Тень!

— Кто клянётся?

— Народ! Слуги? Да какое это имеет значение! Ярл был другом Равнхова. Я думаю… — Силья украдкой огляделась, прежде чем продолжить. — Я думаю, тени забрали его. Воины, которые всегда остаются невидимыми и не умирают.

В обычный день Хирка рассмеялась бы, указав на логическую нестыковку: кто-то видел на крыше тени, которые должны были оставаться невидимыми. Не говоря уже о Колкаггах. Воины, которые не могут умереть? Все могут умереть. Даже Колкагги, если они вообще существуют. Если они до вчерашнего дня не были всего лишь плодом народной фантазии.

Имлингов на улицах становилось всё больше. Низкие каменные дома стеной к стене стояли по обе стороны улицы. Многие из них служили одновременно жилищами и лавками. Улица выходила на мощёную площадь перед Чертогом Всевидящего. Началась сутолока. Имлинги собирались передвинуть лавки с товаром, чтобы освободить место для Церемонии Оглашения.

Силья резко отпустила руку Хирки — верный признак того, что остальные жители Глиммеросена находятся где-то поблизости. И верно, родители Сильи шли по площади в свите Илюме и Рамойи. Разговоры поблизости от процессии затихали до шёпота. У Хирки вспотели ладони. Она попятилась. Это было несложно, ведь все остальные хотели пробраться вперёд.

Толпа расступалась перед Илюме, словно перед ней шёл невидимый плуг. Одета она была в мантию Совета цвета ночи с золотой окантовкой, и от этого лицо её казалось светлым. Она шла так плавно, будто плыла над землёй. Позади неё шагали три телохранителя, а по левую руку — мать Сильи, Кайса. Илюме не говорила, бо́льшую часть времени болтала Кайса. Она нацепила на лицо улыбку, которая, казалось, никогда не доберётся до глаз. Она шла за Илюме почти всю дорогу до лестницы и ловила взгляды других, желая удостовериться, что все видели, как она идёт рядом с Илюме-матерью. Матерь Совета. Одна из двенадцати членов Внутреннего круга. Ближе к Всевидящему подобраться невозможно.

Хирка чувствовала себя бесконечно обнажённой и открытой всем взглядам. Она сжалась, стараясь исчезнуть. Силья пошла к родителям, и Хирка испытала облегчение, увидев, как она повернулась к ней спиной. Теперь можно сбежать. Оставалась только одна проблема — Хирка находилась посреди совершенно безмолвной толпы. Если сейчас она побежит, все её заметят. Отец всегда плохо думал об имлингах, и она держалась от них на расстоянии, хотя не всегда понимала, какая опасность ей грозит. Сегодня она поняла. Сегодня она знала, что делает её другой. Почему ей надо прятаться. Но в данный момент выбора у неё не было. Она должна оставаться в толпе на протяжении всего оглашения. Сердце громче заколотилось в груди.

Хирка ничего не видела поверх голов стоявших перед ней имлингов, но она знала, что происходит. Церемония повторялась каждый год. Она с тоской посмотрела на торфяную крышу, где год назад лежала и наблюдала за такой же церемонией. Илюме стояла посреди лестницы, на несколько шагов позади неё — Рамойя, их обеих окружали телохранители. Рамойя подняла ворона, который принёс письмо из Маннфаллы. Письмо передали Илюме, как будто она ещё не ознакомилась с его содержанием. Илюме открыла маленький свиток и начала читать.

В последний раз, внезапно осознала Хирка. Говорят, Илюме уезжает из Эльверуа. Кто будет оглашать даты Ритуала в следующем году? Может быть, авгур, управляющий Чертогом Всевидящего? Или Рамойя? Хирка почувствовала, что тело её одеревенело. В следующем году? Будет ли она сама здесь в следующем году? Есть ли у неё будущее после Ритуала? Она посмотрела на окружавшие её лица. Все они пришли сюда, чтобы узнать, когда состоится Ритуал. Если он пройдёт в начале месяца Тви, то у Хирки осталось две полных луны жизни.

Голос Илюме разносился надо всей площадью.

— Ворон прилетел!

— Ворон прилетел! — торжествовали имлинги, окружавшие её, и поднимали вверх руки. Раньше Хирка улыбалась про себя, глядя на торжественные жесты, сопровождавшие оглашение. Сегодня радоваться было нечему. Хирка видела, что Илюме подняла руку, имлинги умолкли, как послушные собаки, и старуха смогла продолжить.

— Печать принадлежит Совету, — сказала она. Заверила в том, что ворон принёс слова Совета, и ничьи другие.

Да будет известно.
Всевидящий защитит каждого, кто придёт к Нему.
Да будет известно.
Его длань оградит от тех, кто живёт во мраке.

Слова насмехались над Хиркой. Безопасность, близость, защита… Ей будет отказано во всём этом. Она не заслуживает защиты, дарованной всем остальным. Илюме подождала, пока толпа утвердительно погудела, и скрестила на груди ладони в знаке ворона. Дышать стало тяжелее. Хирка попыталась продвинуться ещё дальше назад, но вокруг неё стояло слишком много имлингов.

— Ворон прилетел, — повторила Илюме. — Печать принадлежит Совету. Дата Ритуала определена.

Сердце Хирки забилось быстрее. Сейчас назовут дни.

— В год Всевидящего 998-й Ритуал пройдёт в месяце Хей. Восемнадцатый день для Эльверуа и окружающих деревень. Слово Совета окончательно.

Месяц Хей? Месяц Хей?! У Хирки закружилась голова. Должно быть, это какая-то ошибка. Следующий месяц! Они не могут сдвинуть Ритуал на целый месяц! Она растерянно огляделась по сторонам и поняла, что не одна она сбита с толку. Многоголосое бормотание переросло в крик. Не только она удивилась. Но у окружавших её имлингов были совсем иные причины для недовольства.

Один голос звучал громче остальных. Хирке показалось, что он принадлежит Алдеру, крестьянину с овцефермы на северной стороне.

— Но это же посреди жатвы! Никто не может уехать с хутора и от земли в месяце Хей!

Илюме подняла руку, шум стих.

— Ты можешь что-то добавить к воле Совета, фермер? — Её голос был похож на ледяную розу. Алдер стоял и дёргал подтяжки, не отвечая ей. Толпа стала напирать к центру площади в надежде, что скоро откроются двери Чертога Всевидящего. Возможно, они получат объяснение во время службы? Хирка не собиралась ждать никакого объяснения и уж точно не собиралась заходить в Чертог. Она просочилась в узенькую улочку позади кожевенных лавок и прижалась к стене. Там она и стояла, полускрытая, позади кипы овечьих шкур, в то время как имлинги обсуждали необычную дату. Ритуал всегда проводился в месяце Тви. Всегда. Почему же не в этот раз? Что ей делать?

Течение её мыслей прервал знакомый смех. Она высунула голову из укрытия и увидела Колгрима и компанию. Того самого Колгрима, из-за которого они с Ветле могли лишиться жизни у Аллдьюпы. Надо сбить его с ног ударом в челюсть! Хирка тихо зарычала. Вообще-то дело того не стоило. Он просто дурак. Он колотил ровесников, когда хотел, но Хирка не станет зачинщиком драки. Она не может.

А вот дитя Одина может…

Хирка отошла на шаг от стены. Дети Одина могут. Потомки Эмблы. Мифические монстры с ненастоящими языками. Обычные имлинги должны вести себя пристойно, но она больше не принадлежит к их числу. Она — гниль. Хирка почувствовала, как губы расплываются в плохо скрываемой ухмылке.

Додумать она не успела. Хирка прислонила корзину к стене дома. Ноги сами понесли её к Колгриму. Он сидел на земле вместе с другими обитателями северной стороны и пожёвывал красный корень. Задира заметил её приближение и поднялся на ноги. На какой-то миг в его взгляде мелькнула паника. Он помнил, что убежал, когда треснула ель, и это было написано у него на лице. Но Колгрим быстро взял себя в руки, облокотился о стену, как будто у него не было никаких забот.

Хирка ткнула в него пальцем.

— Ты мог убить Ветле!

У неё чесались руки, её накрыла опьяняющая смесь страха и предвкушения. У Хирки появилась цель. Злость и страх могли получить выход.

— Неужели ты настолько труслив, что бросаешься на тех, кто не может защитить себя?

Колгрим насмешливо улыбнулся.

— Если бы я бросался на тех, кто не может защитить себя, я бы бросился на тебя, бесхвостая, — ему понравилась собственная шутка, и он ощутил поддержку остальных, оставшихся сидеть на земле. Он взял в руки свой хвост и помахал им у неё перед лицом.

— Вот как им надо пользоваться. А не как пищей для волков! — остальные как по команде расхохотались. Если бы он знал. Что бы он сделал, если бы догадывался, что у неё никогда не было хвоста? Что перед ним стоит потомок Одина? Что поцелуй Хирки мог превратить его в гнилой труп у них на глазах? Она представила себе, как его бледное лицо тает, и широко улыбнулась.

Тогда от Колгрима запахло страхом. Он бросил взгляд вниз, на остальных, но поддержки не нашёл. Они ждали его действий. Задира попытался зайти по-другому.

— Может быть, тем, кто не может защитить себя, стоит держаться вместе? — усмехнулся он. — Не пора ли тебе стать другом Безмозглого?

Ибен громко ухмыльнулся, а следом и все остальные. Они получили то, чего ждали. Хирка сделала два шага в сторону Колгрима.

— Его имя Ветле!

— Только подумать, что за парочка! — продолжал он, подбодряемый Ибеном. — Бесхвостая и Безмозглый!

Хирка криво улыбнулась.

— Ты что, сватаешься ко мне, Колгрим?

Она сложила руки на груди и стала ждать, когда в его тупой голове родится обида. Ухмылка Колгрима потихоньку угасала.

Он бросился на неё. Они повалились на землю. Хирка слышала крики остальных, пока каталась по земле с Колгримом. Он хотел дать ей кулаком в лицо, но она остановила его руку локтём. Тот угодил драчуну в челюсть, и он заорал. Она попыталась высвободиться, но Колгрим был значительно тяжелее неё, а теперь вдобавок он был в отчаянии. Он искал что-то. И вот Колгрим занёс руку над её головой. Внезапно Хирке показалось, что его рука увеличилась в два раза.

Камень! У него в руке камень.

Он спятил!

Хирка приподняла бёдра, чтобы сбросить его с себя, хотя знала, что шансов у неё нет. К ним бежали имлинги. Камень полетел ей в голову. Она слышала, как кто-то хватает ртом воздух, кто-то орёт неподалёку и сиплый голос произносит незнакомое ей слово. Тело Хирки напряглось. Она зажмурила глаза. А потом раздался хлопок.

Она ничего не чувствовала. Почему она ничего не чувствует? Хирка широко раскрыла глаза. Колгрим сидел верхом на ней и держал в руке осколки. Камень разбился вдребезги. Некоторое время Колгрим казался озадаченным, но потом улыбнулся своим товарищам, как будто в его кулаках заключалась сверхъестественная сила. Что-то случилось. Тот сиплый крик.

Пока Колгрим сидел и злорадствовал, у Хирки появилось пространство для манёвра. Она напряглась, чтобы двинуть его кулаком в живот, но её цель внезапно исчезла. Колгрим поднялся над ней, извиваясь как рыба, а потом грохнулся на землю неподалёку.

Хирка прищурилась и посмотрела вверх. На фоне солнца вырисовывались очертания Римера. Она попробовала встать, но снова упала. Ример не обратил на это внимания, он не отводил взгляда от Колгрима.

— Тебя нельзя назвать взрослым, если ты теряешь голову от слов, малыш!

Ибен непроизвольно хохотнул, но Колгрим бросил на него грозный взгляд, и смех прекратился. Хирка внимательно осматривала собравшуюся вокруг них толпу. Все взгляды были направлены на Колгрима и Римера. Только один имлинг встретился глазами с ней. Хлосниан. Старый Хлосниан. Камнерез. Хирка хорошо его знала. В её корзине лежало масло для него.

— Хирка!

Силья хватала ртом воздух от возмущения. Её мать стояла рядом, пялилась на Хирку и отклонялась назад, как будто стоя на месте пыталась отодвинуться как можно дальше. Её узкое лицо вытянулось ещё больше, когда Кайса подняла брови. Она поджала губы, как будто смотрела на тухлое мясо.

Силья тоже глядела на Хирку, и в её глазах читался немой вопрос: «Что ты делаешь?!»

Хирка почувствовала, что щеки начинают слабо краснеть. Ример говорил с Колгримом. Голос его звучал приглушённо, но Хирка видела, как напрягаются его челюсти. Она не слышала его слов, но Колгрим пятился от него, как шипящий кот. Его тёмные волосы были всклокочены. Он не отводил глаз от меча Римера, а потом поднялся на ноги и вместе с товарищами убежал с площади перед Чертогом.

— Вот это да! — произнесла Кайса. Она обхватила Силью, как будто защищала свою дочь. — Какое счастье, что ты приехал, Сын-Ример!

Она сделала очевидный акцент на его титуле, но, казалось, Ример не замечал Кайсу. Он подошёл к Хирке. Она опустила глаза и обнаружила, что лежавшее в кармане яйцо размазалось по штанам. Толпа походила на стоглазое чудище. Голодное, чужое, опасное. И ей было нечем защитить себя. Она — отверженная.

Ример протянул ей руку. Он стоял над ней, сильный и гибкий, каким она его ещё не видела, и предлагал ей спасательный канат, потому что не знал, что она — чума.

— Ты в пор…

— Я победила его! — перебила она и заметила, что у стоявших в толпе от удивления пооткрывались рты. Конечно. Она забыла, кто он. Опять.

— Тебе не надо было… Ты не должен… — она попятилась, скрылась в проулке, подхватила на бегу корзину и понеслась со всех ног.

Илюме

Ример поднял руку и остановил стражей. Он посмотрел вслед Хирке, которая скрылась где-то между лавками. Девчонка притягивала неприятности. Вчера она висела над Аллдьюпой, а сейчас едва избежала удара камнем в голову. Если бы не Хлосниан…

Он поискал заклинателя камней взглядом, но тот уже исчез из толпы. Ример надеялся, что для его же блага было бы хорошо, если бы Илюме не видела, как он сливался с Потоком. Возможно, это защитило Хирку, но все добрые намерения теряли значение, когда ты оказывался лицом к лицу с Илюме.

Ример почувствовал взгляд на своей спине. Он повернулся. Илюме стояла на лестнице в Чертог, толпа ждала, когда откроются двери. Её взгляд прорезал толпу и отыскал его глаза. Он мог поклясться, что она пытается заморозить его изнутри до смерти, потому что он был в одежде телохранителя, и это мог увидеть любой идиот.

Илюме оторвала взгляд от Римера, развернулась и удалилась в Чертог Всевидящего через отдельную позолоченную боковую дверь, предназначенную для неё и её свиты. И для него самого. Все остальные должны были ждать снаружи. Ример сделал глубокий вдох. Ожидание закончилось. Он должен поговорить с Илюме. Пройти через это. Он пересёк площадь перед Чертогом Всевидящего. Толпа расступилась, пропуская его вперёд. Взгляды скользили по его одежде с настолько плохо скрываемым недоверием, что он с тем же успехом мог идти голым. Он слышал шёпот.

Ример вздохнул. Смерть Ванфаринна ослабила Совет. Равнхов точит когти. Мир раскачивается у нас под ногами, но об этом ли они перешёптываются? Нет. Они шепчутся о нём. О наследнике кресла, который стал воином.

Ример вошёл в Чертог Всевидящего. Он не поддался соблазну воспользоваться дверьми, предназначенными для всех, а прошёл через дверь, предназначенную для него. Подливать масла в огонь перед разговором с Илюме не стоило. Он закрыл дверь за собой. Гомон толпы утих. Внутри было темнее и прохладнее. Масляные лампы мигали под потолком. Из Чертога доносились голоса Илюме и Рамойи. Рамойя казалась взволнованной. Ример пошёл по коридору со сводчатыми потолками к залу.

Рамойя протягивала Илюме свиток. На плече приёмной матери беспокойно переминался с ноги на ногу ворон. Ример подумал, что свиток — это даты Ритуала, только что зачитанные на площади, но потом услышал слова Илюме и понял, что письмо было на другую тему.

— Я сообщила им, что я против. Вот мой голос.

— Но он уже…

— Этого не будет. Возьми себя в руки, Рамойя!

Мой голос…

Речь о пустующем кресле. Члены Совета спешат заполнить оставшееся после Ванфаринна место. А если они очень спешат, то могут обсудить даже кандидатуру его сына, Урда. Неудивительно, что Рамойя взволнована. Ример не доверил бы Урду нести ответственность даже за яйцо, но, к счастью, решать предстоит не ему.

Ример вышел из тени и позволил им увидеть себя. Разговор мгновенно прекратился. Рамойя устремила взгляд в пол.

— Я подожду снаружи, — сказала она и быстро проскользнула мимо Римера, не посмотрев на него. Её украшения побрякивали. Вскоре этот звук затих в конце коридора, оставив после себя звенящую тишину. Ример остался наедине с бабушкой.

Илюме задрала подбородок и посмотрела на него сверху вниз. Это само по себе было достижением, поскольку он был на голову выше неё. Но не рост делал Илюме великой.

Позади неё каменный ворон раскинул свои огромные крылья. Крылья Всевидящего. Они охватывали кафедру и создавали священное пространство, откуда авгур мог обращаться к пастве. Каждое пёрышко на крыльях казалось настоящим благодаря рукам Хлосниана, как будто он наносил мазки на чёрный камень. Клюв ворона был полуоткрыт, словно застыл в крике. В отполированных глазах отражалась Илюме. Вытянутое и искажённое изображение, на котором её руки были длиннее тела. Она открыла рот.

— Ты бы жрал с крысами, если бы тебе выпал такой шанс.

Конечно, она видела его на площади с Хиркой и Колгримом. Он вёл себя так, будто был одним из них. Он забыл, кто он. Это обвинение преследует его всю жизнь. Ример собрался защищаться, но его прервал авгур, который вбежал в зал, скрестив на серой мантии руки в знаке ворона. Его пальцы дрожали.

— Илюме-матерь, народ ждёт службы. Что мне сказать, чтобы…

— Вон!

Илюме не требовалось смотреть на него. Её голос отшвырнул служителя туда, откуда он явился. Больше всего Римеру хотелось последовать за ним, но и внук, и Илюме долго ждали этого момента. Начала она.

— У тебя даже не хватило мужества повидаться со мной, когда ты приехал.

— Когда я приехал, ты была в Равнхове.

Казалось, его ответ вызвал у неё ещё большее раздражение. Встреча в Равнхове точно прошла не слишком хорошо, правда, другого он и не ожидал.

— Я ездила в Равнхов, чтобы удержать государства вместе. Ради Совета и ради тебя.

Ример хотел фыркнуть, но сдержался. Илюме повернулась к нему спиной.

— Когда после Ритуала ты выбрал меч, я подумала, что это ребяческий протест, чтобы не подчиняться мне. Я ничего не сказала, поскольку доверяла твоей рассудительности. Ты — Ан-Эльдерин! Ты найдёшь свой путь, как только перебесишься и перестанешь якшаться с дикарями.

Она говорила своим обычным жёстким голосом, не терпящим возражений, твёрдым, как пол, на котором она стояла. Её волосы были заплетены в безупречные серебряные косички, лежавшие на спине. Только их цвет выдавал, что скоро ей исполнится сто лет. Даже в этом у неё было преимущество перед народом, с которым она не желала соприкасаться. Илюме проживёт дольше их всех, и прожитые ею годы оставят на ней меньше следов, чем на них. Так было с сильными слиятелями. Так могло бы быть и с ним, но Ример добровольно отказался от надежды дожить до старости.

Она вновь повернулась к нему…

— Твоё презрение ко мне не имеет границ. Ты готов отречься от Совета, отречься от Всевидящего и предать народ, чтобы что-то доказать мне?

Такой ярости в её взгляде Ример раньше не видел. У неё имелись причины злиться, но он не станет глотать ложь.

— Я не отрекаюсь от Всевидящего! Я отрекаюсь от Совета, но только для того, чтобы лучше служить Ему. Лучше, чем в качестве спящего в Эйсвальдре великана.

— Как ты смеешь! — она подошла на шаг ближе, но он не сдвинулся с места. — Ты смеешь говорить так, будто что-то знаешь! Щенок! Жалкий щенок, который пытается помериться со мной силами!

Её слова гулким эхом заметались между каменными стенами, и Ример обратил внимание на пустоту в зале Всевидящего.

— Дело не в тебе, — сказал он. — Дело совсем не в тебе.

Ример ощутил в своих словах правду, дарующую свободу. Он уважал Илюме. Она была главой семьи. Но он не испытывал особой симпатии к самым могущественным мужчинам и женщинам страны, единственной заслугой которых было то, что они родились с правильным именем. Он сам был рождён в самой правильной для величия семье, но своей главной заслугой считал то, что отвернулся от неё.

Они смотрели друг на друга.

Ример уже сделал выбор и понимал, что именно это причиняло Илюме огромную боль. Она ничего не могла поделать. Он принёс Присягу, и его руки в крови. Она бессильна. Это было в новинку для неё, и она плохо справлялась.

— Ты должен был стать самым молодым, — сказала она. — Самым молодым во все времена.

Её голос немного ослаб.

— Ты должен был стать самым молодым и самым сильным за тысячу лет.

— Значит, будет кто-то другой.

— Кто-то другой?! Нет у нас других! Мы что, должны позволить другим семьям съесть нас заживо? Ты хочешь бросить в костёр всю свою историю? Свои корни? Да ослепит Всевидящий мою дочь, чтобы она не увидела тебя из вечности!

Её слова ядом разливались по груди Римера. Он уколол её в ответ:

— Ну тогда позвольте народу, которому, по-вашему, вы служите, самому выбирать своих вождей!

Ример видел приближение удара, но не сдвинулся с места. Он позволил ей ударить. Ладонь Илюме оставила саднящую боль на его щеке. Её глаза, смотревшие на него, горели, но он ощущал только покой. Необъяснимый глубокий покой.

— И-Илюме-матерь… — подал авгур голос из тени. Он не решался выйти на свет, падавший в окна. — Они… они ждут. Службу…

Илюме ответила ему, не отводя взгляда от Римера:

— Открывай двери.

Авгур исчез, его не пришлось просить дважды. Двери распахнулись, и Ример с раздражением испытал чувство облегчения. Имлинги входили в зал и рассаживались на скамьи позади них. Илюме опустилась на стул, расположенный ближе всего к кафедре, под дарующими защиту крыльями. Ример сел рядом с ней.

Он ненавидел службы. Всевидящий был для него всем. Всем, что у него имелось. Но службы — это сущий кошмар. Так было всегда. Неподвижно сидеть лицом ко всем остальным, как на выставке. Можно предположить, что с годами терпеть такое становится легче, но теперь Римеру необязательно привыкать к службам. Его предназначение совершенно иное, его способ служения Всевидящему был иным.

Авгур начал службу. В то же мгновение Илюме принялась шептать ему на ухо:

— Ты, как сын народа, опустишься к нему.

Ример призвал всё своё мужество и стал слушать.

— Глиммеросен приглашает на ужин сегодня вечером. Мне не подобает идти, и они это прекрасно знают. Эти имлинги не только наглые, но и страдают манией величия. Но их семейство может быть полезным. Они могут стать нашими устами на севере, когда мы уедем из Эльверуа. Отклонить их приглашение стратегически неверно, поэтому ты поедешь один.

Ример невольно взглянул на первую скамью, где сидели все обитатели Глиммеросена. Кайса кивнула и улыбнулась ему. Она ткнула локтем в бок свою дочь Силью, которая смущённо вздрогнула, и только потом поняла, что на неё смотрит Ример. Она заигрывающе улыбнулась, и у него по спине побежали мурашки.

Он стал шептать на ухо Илюме:

— Думаю, Всевидящий поймёт меня, если я не поеду.

— Ты сделаешь это не потому, что тебе велит Всевидящий, — хрипло шептала она. — Ты сделаешь это, потому что велю я.

Заклинатель камней

Хирка остановилась на вершине холма позади пивной, чтобы восстановить дыхание. Щёки горели, и она без особого успеха попыталась уверить себя в том, что это из-за бега. Он вернулся два дня назад. Два дня подряд она ведёт себя как полная идиотка. Он вытащил её из драки, будто она была неуправляемой собакой. А народ… Кто-то смеялся. Ей было всё равно.

Но собралась толпа, и все пялились на неё, как на загнанного зверя. Вся площадь, заполненная народом. Отец бы с ума сошёл, если бы увидел такое. И время потеряно. Служба уже началась, дома она никого не застанет. Придётся ждать, чтобы раздать содержимое корзины.

Хлосниан. Хлосниан дома. Он никогда не ходит в Чертог Всевидящего.

И он что-то сделал на площади перед залом. Расколол камень в руке Колгрима и спас её голову.

Хирка спустилась с холма, перешла мост через Стридренну и направилась к жилищу Хлосниана на северном склоне долины. Его дом представлял собой каменное строение, готовое развалиться в любую минуту. Когда-то здесь располагался постоялый двор. В доме было много комнат, но Хлосниан жил один. Если бы не он, дом бы уже давно разрушился. Казалось, он до сих пор стоит только потому, что так хочет Хлосниан.

Хирка прошла по узкой тропинке среди высокой травы и оказалась у дверей. На углу дома висело ржавое крепление для вывески, но самой вывески с названием постоялого двора уже давно не было. Ворон взлетел с крепления и скрылся за домом. Хирка вздрогнула. Он сидел так тихо, что она приняла его за часть конструкции. Но ворон — это всегда добрый знак.

Во всяком случае, для всех остальных, кроме меня.

Дверь была приоткрыта, и она протиснулась внутрь. Хирка не стала открывать дверь шире, а то вдруг дом решит сдаться и заживо погребёт её под обломками? Внутри было темно, но она хорошо видела. Ей всегда нравилась темнота. Она видела всё, а вот увидеть её не мог никто.

Окна были заколочены досками, потому что свинцовое стекло давно продали хозяевам Глиммеросена. Стойка. Два стола. Стульев нет.

— Хлосниан?

Ответа не последовало.

Хирка услышала скрежет и пошла на звук в соседнее помещение. Лучи солнца падали на пол через большие полукруглые проёмы в каменной стене. Мастерская Хлосниана. Он находился посреди комнаты — в помещении и одновременно на улице — и шлифовал каменную фигурку. Хлосниан сидел спиной к Хирке, поглощённый своим занятием.

Помещение когда-то служило конюшней. Оно было разделено на стойла, и в нём уютно пахло лошадьми. На вбитом в стену гвозде висели изношенные перчатки без пальцев. Хирка знала, что Хлосниан пользуется ими зимой.

Скульптуры и камни были сложены в углу. Большие и маленькие шедевры свалены как простые чурбаны. Некоторые из них были разломаны, над другими работа только началась. Некоторые фигуры пытались выбраться из камня, но застыли. Всё, что видела Хирка, было покрыто слоем белой пыли.

Большинство скульптур изображали деревья. Хирка стояла прямо рядом с белым деревом, достававшим ей до груди. Ветки и листья на нём выглядели настолько живыми, что девушке казалось, они вот-вот закачаются. Она вытянула руку, чтобы потрогать их. Осторожно.

— Ты не должна быть здесь.

Хирка отдёрнула руку. Хлосниан по-прежнему сидел спиной к ней. Каменная пыль плясала в полосках света и ложилась на его поблёкшую красную мантию — единственную вещь в помещении, которая имела цвет.

— Не люблю службы, — ответила она. Хирка не побоялась сообщить об этом Хлосниану, который сам никогда не ходил в Чертог. Она подошла ближе, и он взглянул на неё, подняв густую бровь, словно не понял ответа. Пепельные густые волосы и борода с белыми прядями лежали на его спине волнами, как последний снег на Гардфьелле.

Хлосниан вернулся к работе. Хирка хотела поблагодарить его за помощь на площади перед Чертогом Всевидящего, но не знала, что именно он сделал. И сделал ли что-нибудь. Она достала из корзины коричневую бутылку.

— Я принесла тебе масло.

Она поставила бутылку на скамейку.

— Этого много, — сказал он.

— Да. Это… подарок.

— Ах вот как. В таком случае, ты, наверное, и рецепт принесла?

Хирка почувствовала, как краснеет. Она думала об этом. Отец сказал бы, что она отдаёт задаром свой хлеб насущный, а что делать? Навсегда уехать из деревни и предоставить её жителей самим себе? Единственный в здешних местах лекарь был в свите Илюме, и он скоро уедет вместе со всеми.

— Ты можешь сам готовить его, на самом деле это очень просто. Надо взять миндаль, овёс…

— У меня нет времени готовить, — Хлосниан встретился с ней взглядом. Его лоб прочерчивали глубокие морщины. Синие глаза были ясными. Веко над одним глазом нависало чуть больше, чем над вторым. Деревенские дети говорили, что одна сторона его лица всегда спит. Хирка же считала, что это придавало его облику красоту и загадочность.

Она открыла бутылку, вылила несколько капель на ладони и провела по его руке. Она вся была покрыта белыми полосками. Шрамы. Хирка не знала, откуда они взялись, но знала, что масло помогало, когда кожу на руке Хлосниана начинало стягивать. Пока она массировала его руки, запах лошадей сменился запахом миндаля.

— У меня нет времени, но, может статься, мне придётся готовить масло самому?

Хирка сделала вид, что не слышит вопроса.

— Ты такой талантливый! — сказала она, глядя по сторонам. Она взяла в руки камень в форме спирали.

— То, что ты держишь, сделал не я. Это создано самим Потоком. Очень давно. До того, как появился род Има, чуть ли не до того, как появился мир.

— А-а… но ты всё равно талантливый.

Ответом ей стала усмешка.

— Я видел, что можно создать голыми руками. А это так, всего лишь времяпрепровождение.

Это не ложная скромность. Хирка знала, что Хлосниан создал изображение Всевидящего в Чертоге, на которое приезжали посмотреть издалека, но после того как скульптура была закончена, ноги его в Чертоге больше не было. Рамойя говорила, его тяготит бремя представлений о безупречном.

— И что же ты видел? — спросила она.

Хлосниан отложил в сторону каменную фигурку. Он смотрел в пыль невидящим взглядом.

— Древо. Древо Всевидящего. Я видел его лишь раз, когда служил заклинателем камней в Эйсвальдре, — Хирке было интересно, чем на самом деле занимаются заклинатели камней, но она не хотела перебивать Хлосниана. Он работал в самом Эйсвальдре! Город в городе. Дом Всевидящего.

И дом Римера.

То дерево было троном Всевидящего. Мировым древом, вытканным из камня, как сказал Хлосниан. Чёрным, блестящим. Его ветви тянулись так далеко, что заполняли собой весь зал. Невероятная работа. Он никогда не видел ничего более прекрасного. В тот день всё изменилось. Ему больше не хотелось создавать ничего, кроме такого древа. Но это было невозможно. То древо создали древние силы. Сам Поток, как он есть. До войны. До имлингов.

Во взгляде Хлосниана появилась боль, которую Хирка не понимала и не знала, что с ней делать.

— И как ты поступил? — спросила она. — Ты перестал служить Совету?

— Нельзя перестать служить Совету, — ответил он, глядя на неё.

— Ты таков, каков ты есть. И ты — это то, что ты делаешь. Когда придёт время, то лучшее, что ты сможешь сделать, и будет правильным. А худшее, что ты сможешь сделать, — это бездействовать.

Во рту у Хирки появился какой-то привкус, она опустила глаза в пол. Что она сделала? Прицепилась к Колгриму. Как дура. Хлосниан прав. Она такова, какова есть, но могла сделать выбор и поступить по-другому, а ещё могла не сбегать.

Хлосниан оглядывал её, поигрывая маленьким ножом для резьбы по камню, который держал в руке.

— Осторожно… — крикнула Хирка, но слишком поздно. Камень треснул, и от скульптуры отвалился хвост. Старик рассмеялся. Его смех оказался на удивление молодым.

— Теперь она похожа на тебя, — он опустил в её корзину бесхвостую фигурку и спиральный камень. — Не страшно, — сказал он. — Всегда можно начать сначала. Так происходит, когда ты не работаешь с камнем. К нему всё время надо прислушиваться. Всё время, — а потом он принялся бормотать себе под нос. — Вопрос в том, откуда ты могла узнать…

Он встал и стал рыться в ящике верстака. Он нашёл, что искал, и протянул ей кусок камня. Камень был округлой формы, размером не больше её ладони. Он был покрыт едва различимыми, незнакомыми ей знаками. На мгновение Хирка задумалась над тем, подарок ли это, но Хлосниан толкнул её руку, и она выронила камень. Он со стуком грохнулся на пол и развалился на несколько частей.

— Прости! Я не хотела…

Но Хлосниан не слушал её. Он сидел на корточках и изучал кусочки, что-то бормоча. Она тут же почувствовала себя незваным гостем. Он впал в безумие художника. Шершавый палец ковырялся в обломках.

— Ты не должна быть здесь, — повторил он.

Хирка взяла корзину и начала пятиться к выходу. Он стар и уже не помнит, что говорил, а что нет.

— Я уезжаю, — сказала она.

— Я знаю, — ответил он и принялся обрабатывать новый камень.

Внутренний круг

Урд шагал взад-вперёд по балкону. Каждый раз, дойдя до конца, он поднимал голову и смотрел на зал Совета, который располагался в куполе по другую сторону моста, но не шёл туда. Перекрытый богато украшенными арками балкон располагался высоко над Эйсвальдром, но сегодня Урду было не до красот. Он просто ходил. И ждал. Ждал и пробовал на вкус горечь вынужденного ожидания отказа. Отказа Илюме.

К счастью, Илюме была не единственным членом Совета. Десять приближённых Всевидящего должны проголосовать. Они уже проголосовали. Головокружительная мысль. Урд понимал, что, возможно, всё уже решено. Он не был принят, и ему не было отказано. Оставался только голос Илюме, и он уже в пути. Только бы эта проклятая курица долетела! Сколько времени такой путь может занять у ворона?!

Он сделал ещё один круг, снова подошёл к мосту и на миг остановился. Узкие каменные мосты соединяли многие башни в Эйсвальдре, но этот был самым старым. Асебригги. Резные вороны и змеи подверглись воздействию погоды. На узорах больше не осталось острых углов, они стёрлись сотни лет назад. Круглые колонны поддерживали сводчатую крышу, которая с западной стороны была изношена сильнее из-за ветров, налетавших с гор Блиндбола.

По другую сторону моста располагался зал Совета, и сейчас его члены заседают, чтобы определить его будущее. А он вынужден ждать снаружи, как собака!

Урд повернулся спиной к мосту и снова зашагал вдоль балкона. Так лучше всего, иначе эмоции могут взять над ним верх. Только не сейчас. К счастью, он был очень терпеливым мужчиной, наверняка самым терпеливым во всём Имланде. Он долго ждал, подождёт и ещё чуть-чуть. Очень скоро он узнает, стоила ли игра свеч.

Урд ощутил приступ холода, и причиной тому был не ветер. Он завывал между колоннами здесь, на большой высоте, но Урда это не мучило. Его мучило ожидание.

Его покойный отец говорил, что имлинг не должен рисковать бо́льшим, чем может потерять, и Урд всем своим существом чувствовал, что поставил на карту слишком много. Абсолютно всё. И это его единственный шанс. Если ему откажут сегодня, это будет навсегда.

— Говорят, она уже в пути, — раздражающий голос Шлаббы прервал ход мыслей Урда. Он уже почти забыл, что на балконе сидел купец. Сидел — не точное слово. Он словно разлился по скамье из блестящего камня, одетый в зелёную расшитую мантию без шнуровки на талии. Талии у него не было.

— Кто?

— Илюме-матерь. — Шлабба достал влажный носовой платок и стёр пот с пальцев. На каждом из них он носил тяжёлые золотые кольца с блестящими камнями. От этого купец выглядел торжественно. Как перезрелая женщина. Это зрелище показалось Урду неприятным, и он отвернулся, но непрошеный собеседник продолжил:

— Говорят, она освободила свой дом и теперь находится на расстоянии нескольких дней пути от Маннфаллы.

— Кто это говорит?

— У меня есть… связи, — произнёс Шлабба с напускным безразличием.

Урд удержался, чтобы не фыркнуть. Связи, надо же…

Шлабба знал не больше других, но любил упоминать о том, что располагает бесчисленными источниками ценной информации. Иногда он мог быть полезным, но если говорить об амбициях Урда, то купец был слеп и глух. Жирная муха, которая запуталась в паутине, но воображает себя пауком.

Идиот.

— Что будем делать, когда она вернётся? — невнятный голос Шлаббы утратил самоуверенность. Он боялся Илюме, и это отчего-то бесило Урда.

— Я скажу тебе, что мы будем делать. Мы будем наслаждаться мгновением! Она возвращается! А почему она возвращается, друг мой? — он почувствовал, как последние слова комом встали у него в горле, но улыбнулся самой добродушной улыбкой, на какую был способен. Урд склонился прямо к лицу Шлаббы, так близко, как мог, но глаза Шлаббы бегали из стороны в сторону в жутком страхе. У него не было хорошего ответа. А вот у Урда был.

— Она возвращается, потому что потерпела неудачу! Илюме потерпела неудачу! Она провела в Равнхове несколько лет, но добилась только его усиления. Открыла ли она Чертоги Всевидящего? Одержала ли она политическую победу? Нет, всё наоборот. Равнхов сейчас сильнее и упрямее, чем когда бы то ни было! — Урд всплеснул руками, наслаждаясь собственными словами. Ему нечасто удавалось говорить то, что он думает, даже в беседах со Шлаббой.

Купец хрипло рассмеялся, как готовые лопнуть кузнечные меха, а Урд продолжил:

— Она умудрилась разрушить даже то единственное, что было общего между Маннфаллой и Равнховом. Ритуал! Потому что знаешь, что говорят мои связи? — Урд понизил голос до театрального шёпота, и в глазах Шлаббы появилась алчность.

— Они говорят, что несколько семей из Равнхова не явятся на Ритуал в этом году. Открытая демонстрация враждебности. Объявление войны! — Урд оскалился в улыбке.

— Да, да, я тоже это слышал, — отчаянно врал Шлабба. Но Урд ещё не закончил.

— Илюме слаба. Её дом вымирает. У неё всего один внук, который тратит свою жизнь на пустые игры с мечом. Страж! Мальчишка, который уже сегодня мог занять кресло в Совете с народного благословения! Можешь представить себе, как её подкосила эта новость? А сейчас она возвращается в Маннфаллу, чтобы поведать о неудаче, которую потерпела в Равнхове. Шлабба, я тебя уверяю, что у Илюме есть чем заняться вместо того, чтобы вставлять палки нам в колёса.

Урд услышал звук топающих по камню башмаков. Быстрые шаги. Мимо пробежал гонец, не удостоив их даже мимолётным вниманием. Он сжимал костяную трубочку, почти полностью скрытую в ладони. Урд не отводил от неё взгляда, пока гонец не перебежал мост и не исчез в красном куполе.

В этой маленькой трубочке находилось раскатистое «нет» Илюме. В этом он был уверен. Нет, она не желает, чтобы Урд занял место отца. Нет, она не видит его членом Совета. Нет. Нет. Нет. Но если у него уже есть шесть «да», то это не играет никакой роли.

Урд почувствовал тошноту. Он схватился рукой за горло и повернулся к Шлаббе спиной. Он проглотил боль, почувствовал во рту привкус крови и откинул голову назад, чтобы остановить её.

Подумай о чём-нибудь другом.

Перед ним во всей своей красе раскинулся Эйсвальдр. Богатый исток огромного города, Маннфаллы. Белые стены отделяли город от дома Всевидящего. За стеной существовала иная действительность. Отсюда, с высоты, город казался чистым и спокойным, но Урд знал, что там, внизу, народ живёт своей презренной обыденной жизнью. Имлинги работают, потеют, жрут, спят и совокупляются друг с другом. На улицах пахнет лошадиным навозом, потому что там нет достаточного количества уборщиков, особенно сейчас, когда наступает время Ритуала и в город устремляются имлинги всего мира, многие везут с собой детей и животных. В беднейших районах в это время года можно просто задохнуться. Вонь и шум. В этом году хуже, чем обычно.

Но Урд находится здесь, высоко над ними. Если Всевидящий обладает хотя бы малой долей той силы, что Ему приписывают, то Он должен услышать молитву Урда. Он заметил, что непроизвольно закрыл глаза. За спиной раздавалась болтовня Шлаббы. Тот бормотал о жаре, хотя над городом сгустились дождевые тучи. Бурчал, как будто жизнь Урда не зависела от того, что скоро случится.

Тяжёлые двери с другой стороны моста распахнулись. Они были непропорционально большими по сравнению с женщиной, которая вышла из них. Ворононосица. Эйр-матерь. Женщина, носившая Всевидящего. Сейчас она была одна, без посоха и без ворона. Самая могущественная женщина Совета. Самая могущественная женщина Имланда. Ветер закрутил блёклую мантию вокруг её тела. Знак Совета у неё на лбу казался чёрной дырой. Он был также вышит над её левой грудью. Всевидящий в мыслях, Всевидящий в сердце.

— Урд Ванфаринн? — она произнесла его имя, как будто не знала, что это он стоит перед ней.

— Да, — Урд чувствовал, как горло раздирает боль, но его голос даже не дрогнул. Он много тренировался. Медленным движением она стянула с головы капюшон.

— Добро пожаловать во Внутренний круг.

Урду показалось, будто что-то попало ему в глаз. Он не сразу понял, что это были слёзы. Эйр их не видела. Она уже повернулась спиной к Урду и шагала обратно в зал Совета. Краем уха он услышал поздравления Шлаббы у себя за спиной, но не мог разобрать его слов. Неважный шум от неважного имлинга из совершенно другого мира.

Урд поставил одну ногу перед другой, совершив свой первый шаг в качестве члена Совета, и перешёл мост.

Охотники за удачей

Мясо на тарелке остыло. Ример не оставлял попыток поесть, но всякий раз, как только он подносил вилку ко рту, ему приходилось останавливаться, чтобы ответить на вопрос или вежливо улыбнуться в ответ на что-нибудь из сказанного. А говорилось много. Но ведь его пригласили в Глиммеросен не для того, чтобы накормить.

Кайса сыпала банальностями, которые, как ей казалось, он хочет слышать. Например, как ужасно, что Равнхов саботирует объединение государств. Как смешно, что дикарям позволили сохранить доисторическую форму правления хёвдингов, которая осталась от королевской системы власти.

Ример хорошо понимал причины сопротивления Равнхова. Если бы другие государства обладали силой Равнхова, они бы сейчас тоже были независимы. Жадность и страх — вот всё, что связывало их с Маннфаллой. Но Ример ничего не сказал. Его богатый опыт позволял не принимать подобные разговоры близко к сердцу. Всё это имело мало отношения к нему. Хозяева просто хотели прикоснуться к его имени. Прикоснуться к власти Маннфаллы.

Силья отводила от него взгляд, только когда из ложной скромности опускала глаза или вела молчаливый диалог с матерью. Ример посмотрел на Видара, но отец Сильи был не более разговорчив, чем картины на стенах. Пассивная фигура в сегодняшней партии, несмотря на то, что хутор принадлежит ему. Его жена Кайса совершенно естественно управляла всеми богатствами. Ример попытался поговорить с ним о хозяйстве, но Кайса прервала его:

— Давай не будем утомлять Римера, Видар. У него есть о чём подумать, помимо наших маленьких проблем, — она сверкнула ледяной улыбкой и протянула Римеру льняную салфетку. Его рот был чист, но он всё равно взял её и вытерся. Больше он ничего не говорил.

— Лучше расскажи нам об Илюме-матери, — продолжала Кайса. — Мы в большом горе от того, что она должна покинуть Эльверуа.

Ример был уверен, что в ещё большем горе они от того, что Илюме не сидит с ними за столом сегодня вечером. Он ещё раз заверил Кайсу в том, что Илюме с удовольствием пришла бы, но у неё не было возможности. Возникла небольшая пауза, во время которой Кайса наверняка обдумывала, что может быть важнее визита в Глиммеросен. Ример воспользовался этим и съел кусочек телятины. Сегодня в этом доме ни на чём не экономили.

Комната свидетельствовала о том, что хозяева дома вели успешную торговлю. Южную стену закрывал прямоугольный андракарский ковёр, на котором был изображён Всевидящий с расправленными крыльями. Многим предметам декора было не место в столовой. Ример подозревал, что Кайса выставила здесь всё, что казалось ей хоть сколько-нибудь ценным. А то, чему не хватило места в комнате, она повесила на свою шею и на шею дочери.

Силья улыбалась ему, преисполненная ожиданием. Она что, о чём-то спросила?

— Прости? — Ример надеялся, что в его голосе не сквозит тоска по дому.

Кайса рассмеялась и закатила глаза.

— О, прошу, извини мою дочь, Ример, дорогой. Она бывает на удивление прямолинейной.

— Мама! Я просто хочу знать, насколько велики мои шансы! — Силья отодвинула от себя тарелку и наклонилась вперёд, так, что в вырезе платья показалась грудь. Римеру не надо было объяснять. Речь о Ритуале. Он ждал этого вопроса. Все, чьим детям шёл пятнадцатый год, спрашивали его об одном и том же, хоть он все дни проводил на вершине Пика Волка, забравшись как можно дальше ото всех.

И тем не менее его останавливали на площади. Подходили с дарами, от которых он вежливо отказывался. Просили возложить на них руки. Просили о благословении Всевидящего. И все хотели получить ответ на один и тот же вопрос: что сделать, чтобы повысить шансы ребёнка быть избранным, стать одним из слуг Совета?

Ример не мог порицать их за эти вопросы. Он прекрасно знал, что был рождён свободным от многих забот, которые тревожили других имлингов. Жители Фоггарда едва сводили концы с концами, и жизнь слуги Совета должна казаться им беззаботной. Еда, одежда, крыша над головой… Жители Эйсвальдра были освобождены от мирских проблем, чтобы иметь возможность сосредоточиться на более важных вещах.

Но Ритуал — это Ритуал. Говорят, Всевидящий выбирает, но Ример знал, что это не вся правда. Всевидящий был выше повседневных забот. Его не беспокоили такие практические вещи, как Ритуал или ведение хозяйства. И именно в этом крылся корень зла в жизни Римера. Это стало причиной его выбора. Возвышенная сущность Всевидящего вдохновляла, но в то же время служила причиной процветания коррупции в Его Чертогах. Друзья давали должности друзьям. Молодые, полные надежд имлинги поступали в школы Эйсвальдра за звонкую монету. Сам он не мог, да и не хотел помогать кому бы то ни было попасть в это змеиное гнездо. Ример отодвинул стул от стола и поднялся.

— Вижу, темнеет. Прошу простить меня, но я должен поблагодарить вас за вечер.

Кайса мгновенно оказалась на ногах и подошла к нему. Она опустила руку ему на спину и попыталась направить его в соседнюю комнату.

— Но, дорогой, ты просто обязан отведать торт! — У неё были очень сильные руки для такой стройной женщины, но Ример не поддался.

— Спасибо за предложение, но моя должность запрещает это.

Силья встала.

— Ну мама, он же телохранитель! Они не едят тортов! — она посмотрела на него, и Ример утвердительно кивнул. Кайса подняла бровь:

— Не едят тортов?

Ример улыбнулся.

— Сожалею.

Он кивнул Видару, который собрался было что-то сказать, но вместо этого ещё раз вытерся салфеткой. Ример направился к двери. За его спиной раздалось судорожное перешёптывание. Внезапно рядом с ним возникла Силья. Она приподняла подол юбки и надела башмаки.

— Сегодня такой прекрасный летний вечер, Ример. Я немного провожу тебя.

Воздух на улице был прохладным и дарил облегчение. Долина купалась в последних лучах солнца, которое садилось за горой. Ример направился в сторону Мёртвого озера — это был самый короткий путь к его дому. Силья болтала о Маннфалле, о том, как замечательно, должно быть, жить там, где всё происходит. Она спросила, рад ли он, что возвращается, но ответа не дождалась и стала говорить дальше.

Глиммеросен скрылся у них за спиной. Силья слегка запнулась и схватила его за руку. Она виновато улыбнулась.

— Камень…

Она не выпустила его руки. Ногти у неё были накрашены красным, как у женщин в Маннфалле.

Перед ними неподвижно чернела гладь Мёртвого озера. Оно было похоже на глаз в лесу. С восточной стороны поднимались горы, и Ример слышал, как где-то вдали падают вниз воды Стридренны.

— Дети говорят, что это озеро бездонное.

— В любом месте есть озеро, которое считается бездонным, — ответил он.

— Подумай, что было бы, если бы я упала! — она сильнее уцепилась за его руку, но говорила она скорее пылко, чем испуганно. — Подумай, что было бы, если бы я упала, ещё не начав жить!

Ример почувствовал, как в нём нарастает раздражение. С него хватит этого спектакля. У него появилось стойкое ощущение, что надо уходить.

— Ты ведь живёшь лучше, чем другие? — сказал он и попытался продолжить путь.

Силья обежала вокруг него и преградила ему дорогу, её лицо оказалось прямо под его.

— Но не так, как ты, Ример, — произнесла она голодным голосом. — Если бы мне было дозволено жить, как ты, я бы сделала столько добра…

Ример отступил на шаг назад от её разгорячённого тела.

— Добро можно делать независимо от того, где ты живёшь, Силья, — он попятился ещё на несколько шагов, но она схватила его.

— Я всего лишь хочу служить Всевидящему! — Глаза её блуждали, как будто она искала вход в его душу. Он почувствовал, что его терпение кончается. Вечер выдался длинным.

— Если ты нужна ему, Силья, он возьмёт тебя во время Ритуала. Тебе нечего бояться, — он продолжил свой путь.

— Но я боюсь, Ример!

Он остановился. Девушка улыбнулась и снова приблизилась к нему.

— Я боюсь провалиться, — она взяла его за руку. — Всевидящий избрал тебя, Ример. Я знаю, ты можешь мне помочь.

Он ощущал тепло от каждого произнесённого ею слова на своей шее.

— Если ты поможешь мне, Ример… — она взяла его руку и опустила на свою грудь. — …я буду безгранично признательна тебе. Всегда…

Она направляла его ладонь к одной из своих грудей. Ример почувствовал, как его плоть реагирует на это, и отдёрнул руку. Он попятился назад и уставился на чудовище, которое стояло перед ним.

— Тебе пятнадцать лет! Ты не прошла Ритуал, девочка!

Она снисходительно рассмеялась, как весь вечер смеялась её мать.

— Если ты боишься сломать меня, то страшиться нечего, Ример Ан-Эльдерин. Мне пятнадцать, но сердцем я старше.

Ример чувствовал себя извалявшимся в грязи и разъярённым. Он стал фигурой в игре этой светловолосой девочки. Всё, чего она хотела, — чтобы её выбрали во время Ритуала. Откуда это желание? Неужели никто в мире не может смотреть на него, как на мужчину? Как на простого имлинга, а не как на дверь в другой мир. Неужели нет в мире ничего чистого и доброго, кроме Всевидящего?

— Я знаю, чего ты хочешь, Ример. И я могу дать тебе это. Если ты дашь мне то, чего хочу я… — она накрутила волосы на указательный палец.

— Что? И чего же такого ты хочешь?! — он шагнул в её сторону. — Служить Всевидящему? Это всё, чего ты желаешь? — он указал на неё пальцем, и она отступила назад. — Может быть, ты хочешь стать стражем? Или заклинателем камней? Хочешь стать одной из тех, кто всю жизнь слушает камни? Старается услышать крики, которые доносятся из Шлокны? Крики слепых, — он едва узнавал собственный голос, рычащий, чужой.

— Я видел имлингов со шрамами по всему телу! Я видел, как взрослые мужчины сдирают с себя кожу, чтобы прекратить кошмарные сны. Ты этого хочешь, девочка? Или ты хочешь стать воином? Хочешь ли ты точить меч в ожидании приказа напасть на друзей и братьев в Равнхове? Хочешь втыкать сталь в животы имлингов и чувствовать, как по твоим рукам течёт их кровь?

Её нижняя губа задрожала. Как же это раздражает. После трёх лет тренировок это всё, на что он способен? Утратить контроль над собой в обществе девчонки, которая вела себя так, как её воспитали? Ример прикрыл лицо рукой. Он постоял немного, прислушиваясь к шуму реки вдали. Когда он вновь поднял глаза, то увидел, что Силья стоит и шмыгает носом. Слёз он не заметил, поэтому зашагал прочь. Она прокричала ему вслед:

— Ты не можешь оставить меня здесь!

Он знал, она имеет в виду не только здесь, у Мёртвого озера. Неважно. Он оставит их всех.

Поражение

Солнце никак не вставало. Тучи закрыли всё небо над Эльверуа, в воздухе повисло предчувствие дождя. Хирка шла вниз по склону к Стридренне и пыталась стряхнуть с себя остатки ссоры с отцом, которая состоялась прошлым вечером.

Она рассказала папе о Хлосниане и о том, насколько местные жители стали зависимы от них. Что им делать, если они с отцом уедут? Но папа не испытывал никакого сочувствия к тем, кто относился к ним, как к собакам, а потом прибегал под покровом темноты за помощью, чтобы избавиться от волдырей на срамных местах или раздобыть опы и накуриться до потери сознания.

Раньше он говорил то же самое, но тогда Хирке не казалось, что он сдался. Папа смеялся над тем, что его избегают имлинги, которые молили о помощи, когда она действительно требовалась. Он презирал их. Но это ничего не меняло. Возможно, потому, что они в любой момент могли взять и уехать? Возможно, где-то в глубине души он надеялся, что в следующем месте будет лучше? Что они найдут место, где всё будет так, как и должно быть?

После несчастья всё изменилось. Отец был привязан к стулу и к теневой стороне жизни, куда обстоятельства часто отправляли его. Но сейчас он, несмотря ни на что, снова собрался уехать. Потому что она была тем, кем была. Монстром, которого надо держать подальше от остальных.

Хирка снова протестовала. Она пыталась отыскать множество причин остаться в Эльверуа, помимо стула на колёсах. Она утверждала, что сможет научиться сливаться с Потоком, а отец заявил, что у табуретки память лучше, чем у неё. Он уже пытался учить её, она что, забыла? Хирка не забыла. Она хотела попробовать ещё раз. Она села на траву и вообразила жизненную силу земли, как велел отец. В это мгновение в его взгляде появилась надежда. Он велел ей представить себе Поток как реки крови и притянуть их к себе. Но земля не желала делиться с ней кровью. Потому что она не принадлежала этому миру.

И всё же она старалась. До скрипа зубов. Даже забывала дышать. Но всё напрасно. Отец просил её быть осторожной, как будто она — яйцо, которое может разбиться. Она спросила, что должен почувствовать имлинг, сливаясь с Потоком. И папа ответил:

— Что ты больше не одна.

Но она была одна. Во всех отношениях. Всё, что у неё было, — это отец.

Именно тогда она поняла, что надо делать.

Отец не был сильным слиятелем, он был обычным имлингом. В его венах никогда не текла голубая кровь. Хирке был нужен тот, кто хорошо умеет сливаться с Потоком. Тот, кто познал Поток. И что важнее всего, Хирке был нужен тот, кто не побоится учить её, несмотря на то, что она может разбиться, как яйцо. Тот, для кого она не имеет совершенно никакого значения. Ей нужен был Ример.

У Хирки не было хорошего плана, но при необходимости она попробует соврать. Она скажет Римеру, что умеет сливаться с Потоком, но очень плохо, и боится, что этого будет недостаточно для Ритуала. Ей совсем не хотелось врать ему, но что ей оставалось?

Она остановилась. Перед ней открылась аллея, ведущая к дому Илюме. Хирка думала, что никто из обитателей Эльверуа не бывал внутри этого великолепного здания. Даже слуг Илюме привезла из Эйсвальдра.

А что, если двери откроет бабушка Римера? Поймёт ли Илюме, что с ней что-то не так? Поймёт ли она, кто я, когда увидит меня?

Хирка разозлилась сама на себя. Она встречалась с Илюме много раз! С чего бы вдруг ей видеть что-то другое в той же самой бесхвостой девчонке?

Только я знаю, что я не та же самая.

Хирка сжала зубы и пошла дальше. Она съёжилась, проходя под кронами старых клёнов. Перед ней вырастал дом, прекрасный и неприступный, как крепость. Каменное здание казалось почти чёрным во влажном воздухе. Что будет с домом после того, как Илюме уедет? Это единственное здание с башней в Эльверуа. Почти треть дома занимала круглая башня, расположенная с западной стороны. В ней было много окон, закрытых цветными стёклами.

А ещё она слышала, что весь этот дом целиком может поместиться в один из залов в семейном имении в Маннфалле. Но это сказала Силья, и неизвестно, сколько правды в её словах.

Хирка прошла мимо конюшни, где находились две огромные шестиколёсные повозки, крытые кожами. Обе были частично загружены ящиками и мешками. Переезд уже начался. Перед домом стояло несколько сундуков и крупных деревянных предметов мебели. Вдруг Хирка увидела себя и вздрогнула. Зеркало. Она раньше видела зеркала, но только маленькие. Это зеркало с кристально ясным отражением было выше неё. Хирка никогда не видела себя так отчётливо. Волосы были похожи на рыжую копну сена. Одежду снова надо чинить. На зелёном свитере распустились петли. Колено на одной штанине вытерлось, на другой порвалось. Она была похожа на маленького лесного тролля с лицом, обрамлённым богатыми золотыми завитушками.

Хирка улыбнулась этому контрасту, но улыбка сошла с её лица, когда она увидела в зеркале ещё одно отражение. Позади неё стояла Илюме Ан-Эльдерин. У неё на лбу была чёрная отметина, похожая на третий глаз — знак Всевидящего, чёрный ворон Совета, — которая сразу сообщала окружающим, кто перед ними.

Хирка испуганно отступила на шаг от зеркала. Инстинкт подвёл её, потому что она пятилась прямо на Илюме. Она повернулась к матриарху рода лицом и попыталась извиниться, но в горле у Хирки пересохло. Ей пришлось напомнить самой себе, что она не сделала ничего плохого. Ей нечего скрывать.

Мне надо скрывать всё.

Илюме была всего на ладонь выше неё, но каким-то чудесным образом она заполняла собой весь двор. У Хирки появилось ощущение, что земля, на которой они стояли, и старуха — ровесницы. Она слышала, что сильные слиятели могли становиться с землёй единым целым. Становиться частью вечности. Возможно, именно поэтому за минуту до прихода Илюме везде делалось тихо. Как будто перед ней шло что-то другое. Что-то невидимое.

Илюме сложила руки на груди. Седые волосы были зачёсаны назад и забраны под плотный капюшон, только две тонкие косички свисали от висков почти до пояса. У неё были узкие светло-серые глаза, напоминавшие глаза Римера. Но в отличие от многих других старческих глаз эти были острыми, как ножи.

Хирке показалось, что они вонзились ей в живот, как будто Илюме взглядом обследовала её тело. Медленно, как сова на охоте. Её мантия мерцала на свету, как бумага самого лучшего качества. Она сходилась на талии, а потом разделялась надвое, открывая слой другой материи, сотканной иным способом. Сзади виднелся хвост. Он тоже был не таким, как у других стариков. Он не выцвел и не стал косматым. Низ его был убран лентой песочного цвета с узорами в виде рыбьих костей. Волосы на кончике хвоста по-прежнему оставались тёмными. Они были смазаны маслом и подстрижены. Хирка очень остро ощутила, что у неё самой хвоста нет. Но, как и все остальные, Илюме знала историю о волках. Оставалось надеяться, что она больше не думает об очевидном изъяне Хирки. Даже сейчас, стоя с ней лицом к лицу.

Совет и гниль…

Хирка подняла глаза и попыталась не смотреть на чёрного ворона на лбу Илюме, но это было невозможно. Знак был расположен так, чтобы на него смотрели. Казалось, что ворон смотрит прямо на тебя. Хирка не могла избавиться от ощущения, что они не вдвоём.

— Хирка… — произнесла Илюме после паузы, которая показалась Хирке целой вечностью. Судя по голосу, Илюме не удивилась, увидев Хирку, и её не интересовало, зачем она пришла. Хирка подавила неуверенность и перешла прямо к делу.

— Илюме-матерь, — она поклонилась, а потом продолжила: — Я ищу Рим… Сына-Римера.

Старуха склонила голову набок, как обычно делал Ример, и стала разглядывать её. О чём она думает? Почему не отвечает? Хирка на мгновение прикрыла глаза, чтобы они не забегали и не выдали её беспокойство.

— Римера нет. Ему надо многое подготовить к отъезду.

Хирка поняла послание, заключённое в простых словах.

У него нет со мной ничего общего.

Но у него должно найтись время! Её будущее зависит от того, найдётся ли у него время.

— Вы не знаете, где я могу найти его?

Что я делаю?! Она сказала то, что хотела. Уходи! Уходи, пока не поздно! Взгляд Илюме стал острее. Хирка почувствовала, что у неё задрожали коленки, как будто хотели удрать без неё. Она ощутила себя обнажённой до костей. Но старуха по-прежнему стояла неподвижно.

— Ему сообщат, что ты его ищешь.

Хирка не решилась требовать большего, поблагодарила и удалилась. Она шагала между рядами зелёных деревьев, стараясь держать обычный темп. В шелесте листьев ей слышалась насмешка.

Глупая девчонка, а чего ты ждала?

Хирку накормили обещаниями. Безупречными, но всего лишь обещаниями. Илюме никогда не нравилось, что Ример проводит время с другими детьми. Очевидно, её мнение не поменялось, и Хирку это не удивляло. Но вот что хуже: она не собиралась принимать к сведению намёк Илюме.

Хирка стояла у Стридренны и смотрела на дома. Где Ример? Он мог быть где угодно. Может быть, зашёл к Инне, чтобы сшить дорожную одежду? Или пошёл за ящиками? Занялся починкой колёс? Путь от Эльверуа до Маннфаллы на повозках занимал много дней. Что делают, когда собираются в такую дальнюю дорогу?

Где он был с тех пор, как вернулся домой? Её взгляд скользил по склонам долины, пока не наткнулся на горы. Она улыбнулась.

* * *

Вершины Пика Волка вздымались к облакам в самом конце долины Эльверуа. Гора была крутой, но, если хватит дыхания, на неё можно подняться обычным способом. Только по вертикальному западному склону взобраться было невозможно. Правда, однажды Хирке это удалось. Сегодня она довольствовалась подъёмом по тропинке, которая отличалась от окружающей местности лишь легкой потёртостью на камнях.

Ближе к вершине начался сложный отрезок с зарослями местешипа, через которые ей предстояло перебраться. Если она уколется о сухую колючку, то всё тело несколько дней будет жечь огнём. Однажды она испытала действие растения на себе, и лучше бы она этого не делала. Кусты цеплялись за штаны. Хирка безуспешно пыталась отыскать участки без колючек, куда можно было поставить ногу. Ветки всё лето находились под палящими лучами солнца, они высохли и теперь хрустели у неё под ногами. Но она уже почти добралась до вершины.

Внезапно Хирка поняла, что ей надо что-нибудь сказать или покричать, чтобы предупредить о своём появлении. Идиотская мысль. Шанс, что он окажется здесь, минимален. Она подняла глаза. Вершина Пика Волка походила на волчью пасть, отчётливо видную на фоне бесцветного неба. Волк устало и злобно скалился на чужака. Но если покорить зверя, то можно отдохнуть на чудесной, покрытой травой поляне, окружённой острыми каменными зубами. Здесь, среди развалин старинной крепости, Хирка провела немало часов в поисках забытых историй и сокровищ. Старый Аннар утверждал, что Волк — это имя того, кто когда-то построил крепость, и гору назвали в его честь, а не из-за её очертаний. Но никто из живущих не знал этого наверняка.

Хирка перебралась через последний уступ и повалилась на лужайку.

Там стоял Ример. Прямо перед ней.

Бледное небо было почти одного цвета с его волосами и нижней рубахой, которая доходила до середины бёдер. Двойная перевязь делала талию более узкой, а плечи — более широкими. Хирке не надо было смотреть, она знала, что прямо над сердцем увидит вышитого чёрного ворона. На лбу Римера блестел пот.

Он что, бегал? По этой маленькой лужайке?

Ример стоял скрестив руки и рассматривал незваного гостя. У Хирки появилось чувство, что она лишилась места, которое всегда принадлежало ей одной. Теперь ей предстояло объяснить, что она здесь делает.

— Тебя не было дома.

Его светлые глаза смотрели пронзительно. Он многое унаследовал от Илюме.

— Тебе сказали, что я здесь? — удивлённо спросил он. Хриплый голос Римера настолько отличался от её собственного, что ей хотелось слушать его ещё и ещё.

— Нет… — она подавила импульсивное желание опустить глаза. — Нет, я догадалась, что ты здесь.

Он склонил голову набок и кашлянул. Как будто она снова стала ребёнком и хитростью пыталась чего-то добиться. Хирка указала на Аллдьюпу.

— Ты оказался у ели, когда мы с Ветле упали. Ты либо случайно проходил мимо, либо увидел нас откуда-то сверху.

Он приподнял бровь, и она продолжила:

— Но ты не мог появиться случайно, потому что ты видел, что это Колгрим заманил Ветле на ель, — Хирка отметила, что нервничает, и стала говорить всё быстрее. — Значит, ты был в месте, откуда открывается вид на местность и откуда невозможно быстро добраться до нас.

Раньше она светилась бы от счастья, разгадав его действия. Почему теперь всё не так?

— Как мне кажется, — вяло закончила она.

Что это, улыбка? Трудно сказать, он слишком быстро повернулся к ней спиной.

— Что тебе надо?

Хирка опешила. Она не ожидала такого вопроса. Она представляла себе, что между ними завяжется обычный разговор. Они вспомнят свою последнюю встречу. Может быть, Ример расскажет, чем занимался последние годы в столице. А потом, когда представится удобная возможность, она попросит о помощи. Но всё пошло не так. Её подставили. Накормили обещаниями, как у Илюме. Ни Ример, ни его бабка не желают с ней разговаривать. Она не могла их винить. Оба они — важные имлинги. Им надо думать о более серьёзных вещах.

Она не хотела просить Римера о помощи. Он не заслуживает ещё одной зарубки! Какая ребяческая мысль, но сейчас она была важной и подтверждала: ему всегда нравилось доказывать, что она ни с чем не может справиться сама.

Но он — мой единственный шанс.

— Я хотела спросить тебя о Ритуале, — она смотрела на его широкую спину и надеялась, что он повернётся к ней лицом. Он этого не сделал. У Хирки всё внутри похолодело, но остановиться она уже не могла.

— Мне… надо знать, как обстоят дела.

— Какие дела?

Что ответить? Что она могла сказать? Хирка почувствовала, что сила её напора ослабла, и это всего лишь после пары слов. Ей требовалась помощь, но она не могла этого сказать. То есть могла сказать кому угодно в этом мире, но только не Римеру. Он стоял в нескольких шагах от неё, но их разделяла гора разных обстоятельств, и Хирка не знала, как ей перебраться через эту гору. Он принадлежал к иному миру, чем она. А их борьба за зарубки превратилась в какую-то стену из гордости. Даже если она преодолеет эти преграды, что ей делать потом? Признаться, что она чудовище?

Всю свою жизнь, во всех тех местах, где ей довелось пожить, она боролась за выживание, за возможность быть самостоятельной. Ей не нужна помощь! Она не из тех имлингов, что покоряются обстоятельствам.

Не из тех детей Одина…

Проблема заключалась в том, что ей нужен Ример, чтобы доказать это всему остальному миру.

— Я думаю, мне нужно… чтобы ты научил меня сливаться с Потоком. До Ритуала осталось недолго, и…

— Я знаю. Ещё многое предстоит сделать до Ритуала.

Хирка прикусила нижнюю губу. Глупая девчонка, у него нет на тебя времени!

Почему он не может просто показать ей, как надо сливаться?! Он умеет делать это лучше многих. И у него это займёт всего несколько мгновений!

— Мне кажется, мой Поток недостаточно силён. Я боюсь, моих сил не хватит. Что…

— Конечно, хватит, — он повернулся к ней с нескрываемым раздражением.

— Это не соревнование! Все проходят через это. Если в редких случаях Поток оказывается недостаточно сильным, имлинг возвращается на следующий год. Многие жители Брекки слепы к земле до десяти-двенадцати лет, — он смотрел на неё. Уголок его рта приподнялся, как будто ему было тошно.

— Ты за этим пришла?

Хирка ощутила, как её охватывает паника. Она сделала шаг в его сторону.

— Нет, нет, всё не так! — Но Ример прошёл по поляне мимо неё, не глядя на Хирку. — Мне просто нужно немного помощи, чтобы…

Он повернулся и перебил её:

— Тебя выбрали? Ты думаешь, ты одна такая? — Его глаза горели белым огнём. — Ты думаешь, все остальные уже не попросили о том же? Думаешь, Силья не попросила?

Силья? Хирка пыталась подобрать слова, но не нашла ни одного. Силья просила помочь ей в избрании? Но как? Просила Римера поговорить с Илюме? Замолвить за неё словечко перед самим Всевидящим, как будто Он не знал заранее, кого выберет? Обычно Он выбирал тех, у кого в венах течёт голубая кровь.

Ример не ждал ответа. Он начал спускаться с горы. Всё, что он подумал о ней, было неверным, но она не могла открыть ему правду. Хирка почувствовала, как где-то в животе рождается крик.

— Я не хочу быть избранной! Я просто хочу сливаться с Потоком!

Голос Ример постепенно удалялся.

— Вот как. Это все могут. У меня есть другие дела.

Хирка повернулась и посмотрела на склон.

— Это не так, — прошептала она вслед ему, но он не мог её слышать. Хирка даже не видела его. Она отчаянно моргала и смотрела в небо, чтобы не позволить слезам политься из глаз. На протяжении пятнадцати лет ей это удавалось. Небо потемнело. Вдали раздался крик ворона. Наверняка это тот же, кого она встретила у Аллдьюпы. Величественная священная птица, чью верность можно завоевать простым сыром из упавшей корзины?

Будет дождь. Она потерпела поражение. Хирка стояла, закрыв глаза, и ждала, когда первые капли упадут ей на лицо.

Тайны

— Библиотека.

Эйр носила Ворона, сколько Урд себя помнил, и она должна была бы считать Эйсвальдр своими владениями, однако сейчас в её голосе он услышал благоговение.

— Библиотека, — ответил он сквозь зубы, чтобы скрыть нетерпение. Это его цель. Только ради этого он и боролся. Естественно, именно библиотеку она показала ему в последнюю очередь, слепунья!

Их путешествие началось после того, как часы пробили два раза. Они полдня ходили по архивам, садам, историческим музеям, школам и залам, пока ноги не разболелись так же, как только что выжженный знак на лбу. Ворон третьим глазом горел над переносицей Урда. Сладкая, сладкая боль. У него знак на лбу. Он — член Совета. Урд-отче. Он улыбнулся.

Эйр вела его по блестящим каменным полам. Эхо её шагов разносилось по многочисленным этажам и исчезало вдали. Библиотека располагалась в одной из древнейших башен Эйсвальдра. Она была настолько велика, что далеко не сразу можно было понять, что помещение имеет круглую форму. Труба в небо. Куда ни брось взгляд, везде книги. Книги, свитки, тексты, листы… Информация. Полка за полкой. Коробка за коробкой. Маленькие книги и книги такие большие, что два имлинга с трудом смогут открыть их. Книги с переплётами из тканого шёлка, кожи, дерева. Книги в обложках из массивного золота и серебра. Всё, что когда-либо происходило. Всё, что произошло, и наверняка кое-что из того, что ещё не произошло. В помещении пахло кожей переплётов. И властью. Здесь пахло властью. Именно так власть и должна пахнуть. Вечностью. Бессмертием. Безграничностью.

Молчаливые, одетые в серое, они переносили стопки книг, писали или наводили порядок. Блуждающие между полками и этажами тени. Они ходили вверх и вниз по лестницам, которых было всего четыре, по одной с каждой стороны света. Но лестницы тоже служили книжными полками. Кроме того, здесь было неисчислимое количество тёмных стремянок, которые передвигались по направляющим вдоль сводчатых стен. Короткая дорога для самых опытных серых.

Урд увидел женщину, которая поднималась, перескакивая через несколько ступенек, в то время как стремянка ехала вдоль стены. Добравшись до следующего этажа, она ухватилась за очередную стремянку и при помощи своей скорости и веса отправила её в путь вдоль полок. Так она мгновенно перемещалась между этажами со скоростью и точностью, которые могли быть только следствием проведённой в этой башне жизни. Скрежет перемещающихся через разные промежутки времени стремянок заглушал скрип перьев сотни писцов.

Эйр остановилась и повернулась к Урду. Он смотрел на мантию Совета, которую она носила: несколько слоёв различных тканей, все белые, верхний слой традиционно раздваивается. Светлую гамму нарушала лишь чёрная окантовка. Чёрная лента шла вдоль швов спереди и по краю капюшона, надвинутого на лицо Эйр.

На какой-то миг он ощутил обычный горький вкус ревности, но потом вспомнил, что сам облачён в такую же мантию. В отцовскую. Она прекрасно подходила по длине, но была широковата. Её надо ушить по бокам, и мерки уже сняты. За ночь лучшие швеи Всевидящего превратят это одеяние в его и только его мантию.

Эйр пялилась на него совиными глазами. Целый день в её обществе не помог Урду привыкнуть к глазам Эйр. Под её взглядом тело начинало чесаться, как под взглядом Илюме, и Урду приходилось следить за своей речью. Эти две женщины были союзницами, близкими, как чайные листы, но с виду они отличались как день и ночь. У Эйр были круглые лицо и глаза, её морщинистая кожа была смуглой, а у Илюме — гладкой и светлой, и это несмотря на то, что обеим перевалило за три четверти века. Во внешности Эйр явно проступали черты семьи Коббов, происходившей из северной Блоссы. В этой простой стране охотников ели китовый жир и перемещались по равнинам, ночуя в палатках. Невероятно, как сотни лет назад эти имлинги не выбрали себе родовое имя, более соответствующее их положению в обществе. Как должно быть больно самой могущественной женщине мира иметь в родословной кочевников? Урд подавил желание рассмеяться.

— Если что-то было написано, то оно хранится в этой библиотеке, — сказала Эйр. — Здесь ты найдёшь все сведения о том, кто мы, чем занимаемся, что когда-либо делали. Все когда-либо принятые нами решения записаны пером. За что голосовала каждая семья и как голосовали их предки. Вплоть до времён войны со слепыми. У нас нет тайн друг от друга.

Урд чуть не фыркнул. То, что она сумела удержать на лице маску, когда произносила эти слова, было настоящим достижением — надо отдать ей должное.

— Ты самый молодой член Совета за многие годы, — продолжала она. — Должно быть, в последний раз имлинг, не видавший своей сороковой зимы, вошёл в состав Совета четыре поколения назад.

Он искал уважение в её голосе и разозлился, не найдя ни капли. Она просто констатировала факт.

— И ты тот, кто вошёл в Совет с минимальным перевесом голосов на моей памяти. Твой отец был сильным имлингом. Тебе далеко до него.

Урд почувствовал, как его лицо перекосилось, но сумел взять себя в руки. Она проверяет его. Хочет посмотреть, как он отреагирует. И всё же… Он — член Совета. Как она смеет! За такое последует наказание. Однажды, когда она меньше всего будет этого ждать.

— Я рад, что не все так считают, — ответил он спокойно, как мог.

Она продолжала, не комментируя его ответ.

— Я проголосовала против тебя, — сказала она.

На какой-то миг он восхитился её честностью, но потом вспомнил, что она только что рассказала ему. Все отданные голоса хранятся в этом помещении. Он всё равно узнал бы, кто как проголосовал, и она это понимала.

— Но ты здесь, — она повернулась к нему спиной и пошла по библиотеке. — Ты здесь, и я надеюсь, что ошиблась в тебе. Скоро всё выяснится.

Они поднялись на несколько этажей, вышли на балкон и по мосту перешли в следующую башню. А потом ещё в одну. И ещё в одну. Небо было тёмным и воинственным. Надвигается дождь, здесь, на высоте, стало холодно.

Наконец Эйр открыла дверь в одну из башен, и они оказались в тёмном зале. Урд скрыл удивление, когда увидел несколько других членов Совета. У всех на лица были надвинуты капюшоны, как будто они собрались на какую-то церемонию. Урд почувствовал, как у него задёргалась рука, но ему удалось подавить желание схватиться за горло. Воротник был на месте. Он всегда на месте. Никто ничего не узнает и не увидит. Урду следует научиться расслабляться и больше полагаться на самого себя. Он же самый могущественный мужчина на свете!

Эйр указала ему на стул посреди зала. К его разочарованию, стул был совсем обычным, деревянным, с перекладинами на спинке. Такой можно отыскать в комнате слуги.

— Совет защищает народ от опасной правды, Урд-отче, — сказала Эйр. — От правды, которая сжигает все мосты. Сможешь ли ты жить, как один из нас, зависит от того, как ты будешь обращаться с этой правдой.

Урд сел и поднял глаза. Над ним нависала вертикально расположенная решётка из чёрного огненного стекла, готовая упасть в любой момент. Её прутья располагались близко друг к другу и блестели в свете масляных ламп. Он предположил, что, если неверно ответит на один из вопросов, Совет его уничтожит.

Или же они сделают это в любом случае? Может, они всё знают? Нет. Конечно, нет, в противном случае он никогда не оказался бы здесь.

— Но тебе не стоит беспокоиться, — сказала Эйр. — За всё время мы потеряли всего двоих. Они лишились рассудка.

Урд не улыбнулся.

* * *

Чёрное небо плакало. Урд, спотыкаясь, спускался по лестнице на внешней стороне башни, но внезапно остановился и прижался к перилам балкона, как пьяный. Он согнулся, чтобы побороть тошноту, но это не помогло. Потоки дождя падали на пустые улицы далеко внизу под ним.

Одежда отяжелела от влаги, с волос стекала вода и струилась по лицу. Струи дождя лились с небес и взрывались на полу балкона, выбивая ровный безжалостный ритм.

Урд зажмурил глаза, чтобы оставить снаружи всю правду и всю ложь, которые он только что услышал. Он сильный имлинг. Он вырос здесь, он слышал и видел невероятные вещи и не питал никаких иллюзий по поводу Внутреннего круга Совета. А ещё он практичный имлинг. Он больше других разбирался в политической игре. Он сам был политической игрой, ради Всевидящего! Но это…

Он схватился за горло и почувствовал вкус крови из раны, которую никто не мог увидеть или исцелить. Никогда. Но это не должно его остановить. Обычные имлинги могли остановиться из-за любой ерунды, но он не был обычным имлингом. Он был выдающимся. Разве он не оказался именно там, куда стремился? Разве ему не удавались все начинания? Разве всё, к чему он прикасался, не превращалось в золото? И теперь он был одним из них. Урду больше нечего бояться.

Дождь немного утих. Нетвёрдыми шагами он пошёл дальше, вниз по лестницам. С гор за Эйсвальдром донеслись три коротких крика уставшего от непогоды ворона. Мир безграничен, и он лежит перед Урдом. Перед ним одним. Это будет совсем просто! Если бы он только знал…

Отец знал!

Отец обладал этим знанием с тех пор, как в возрасте пятидесяти лет вошёл в Круг. Все эти годы… И не поделился. Урд вспомнил его лицо среди подушек. Оно побледнело от болезни, но отец по-прежнему не желал сдаваться. В конце концов ему пришлось. Он сделал свой последний вздох, глядя на Урда, но не со страхом, а с отвращением.

И кто же одержал победу? Кто сейчас мог вспоминать о былом с презрением? Спурн обладал знанием, но никогда не пользовался им. Он никогда не переходил границ. Слабак. Он пресмыкался перед системой, которая была старше самого времени.

Урд пересёк площадь Всевидящего. Сейчас, накануне Ритуала, она была полна цветов и подарков со всего мира. Кто-то сделал надписи на молитвенных флажках и лентах, кто-то выгравировал их на камне. Пожелания счастья. Молитвы Всевидящему от маленьких-премаленьких женщин и мужчин, у которых есть маленькие-премаленькие проблемы. Болезни, деньги, любовь…

Урд рассмеялся. Он надвинул капюшон на лоб и вышел в ближайшие ворота в гигантской белой стене, которая и дала имя Эйсвальдру. Стену из белого камня тысячу лет назад построили для защиты от слепых. Лучшие воины Всевидящего ушли в Блиндбол, чтобы остановить их, но народ продолжал бояться. После того как воины оказались в пустоши слепых, имлинги построили стену вокруг того места, куда удалились двенадцать первых воинов. Имлинги пожертвовали самыми мужественными, чтобы спастись. Но воины выжили. И победили. С помощью Всевидящего они спасли каждого мужчину и женщину и создали первый Совет. Так гласит история.

Раньше стена была сплошной. Сегодня её пронизывали сводчатые коридоры, например, мост в несколько этажей, перекинувшийся с одного конца Эйсвальдра на другой. Он представлял собой впечатляющую символическую границу между Эйсвальдром и остальной Маннфаллой. Врата из обыденного в величественное. Из бедности в богатство. Из грязи в святость.

Урд плотнее укутался в плащ, чтобы стражи ворот его не узнали. Члены Внутреннего круга нечасто покидали Эйсвальдр без сопровождения. Он быстро шагал по улицам. Чем дальше на восток, тем более обветшалыми становились дома. Встречая редких прохожих, он прятал лицо. Нельзя, чтобы его увидели там, куда он направлялся. Нельзя, чтобы в этом месте видели Урда-отче. Большинство из тех, кто встретился ему по дороге, были пьяницами, которые устроились на ночь под навесами, или чужестранцами, которые лаялись на своих языках. Эти имлинги явились на Ритуал, но не могли позволить себе снять комнату. Молодая девушка застала его врасплох. Она вышла из мрака и внезапно оказалась прямо перед его носом. Девушка смотрела на него голодными глазами.

— Я могу поделиться с тобой теплом, чужак, — сказала она и коснулась грязной рукой его капюшона. Он отвернулся и отвёл в сторону её руки. Проклятые шлюхи! Не понимают своего блага. Интересно, она его разглядела? Этой тревоге придётся подождать.

Он протискивался по узким проулкам, пока не нашёл место, которое искал. Урд открыл дверь и спустился вниз по лестнице. Жар и сладковатый дым встали перед ним стеной. И музыка. Соблазнительные ритмы барабанов и арф. Здесь всегда было полно народа, но дождь привёл сюда ещё больше мужчин, чем обычно. Завтра — день отдыха, поэтому имлинги много пили и разинув рты глазели на двух девушек, танцевавших на сцене. Ни одна из них не была Дамайянти. Дамайянти всегда танцевала одна.

Урд прошёл через зал, ни на кого не глядя. Он поднялся по лестнице рядом со сценой, постучал в красную дверь на втором этаже и, не дожидаясь ответа, вошёл.

Дамайянти сидела обнажённой спиной к нему. Он встретился с ней взглядом в зеркале. Она сделала почти незаметное движение рукой, и две девушки покинули её комнату, скрывшись за звенящей занавесью из чёрных жемчужин. Они остались одни. И всё же комната не была пустой. Здесь имелись запахи. Сладкие запахи специй. Удушающие. Некоторые из них были свежими, другие такими старыми, что, наверное, лежали толстыми слоями на масляных лампах.

Дамайянти приклеила к лицу последний драгоценный камень. На ней было несколько камней разных цветов. Они обрамляли её глаза, густо обведённые чёрной, как уголь, краской. Казалось, она довольна результатом. Ну и хорошо, потому что Урду тоже было что показать ей сегодня вечером. Он уселся у очага на удобный стул и соединил ладони перед лицом, словно в его распоряжении было всё время мира.

Она поднялась и, извиваясь, легла на бархатное покрывало кровати перед ним. Дамайянти лежала на боку, подложив под руку круглую подушку. Узоры, которые отбрасывали искрящиеся драгоценные камни, змеились вокруг её смуглого тела. Отблески камней сверкали, когда она шевелилась, лизали её шею, едва-едва прикрывали соски, заполняли пупок и опоясывали бёдра, на которых сидела прозрачная юбка. Треугольник темных волос проглядывал через огненно-жёлтую ткань.

Возможно, Дамайянти была самой прекрасной из всех женщин, что он встречал. К несчастью, они с ней были очень похожи. Настолько похожи, что она тоже предпочитала общество женщин. Но она знала, что Урд желал её, и это очень её радовало. По вечерам Дамайянти танцевала с одной-единственной целью: сводить мужчин с ума. Не слишком трудная работа. Она стала легендой. Те, у кого были деньги, съезжались со всего мира, чтобы посмотреть, как она танцует.

Если бы они знали, откуда взялись её способности, они сожгли бы её. Урд был умнее остальных. Он умел распознавать слеповство, когда сталкивался с ним. Физические возможности Дамайянти были безграничными. Она сама себя ограничивала, потому что необходимо поддерживать баланс: легендарно талантлива, но не настолько, чтобы посеять подозрения.

Но танцовщица обладала и другими умениями, и она была нужна Урду. На протяжении многих лет он не мог обойтись без Дамайянти и ненавидел свою зависимость. Но скоро ей придёт конец. Скоро он будет сам себе господин.

— Урд. Как дела у моего друга-супоеда? — спросила она.

Он потянулся рукой к горлу, но совладал с собой. Этого она и добивалась, хотела видеть его реакцию. Но она не должна заметить его нетерпение. Не в этот раз. В ответ Урд скинул капюшон, открыл знак на лбу и стал ждать её реакции.

Дамайянти увидела знак и рассмеялась. Журчащий звук ядом вливался в его тело, но Урд утешал себя тем, что её глаза на краткий миг заметались из стороны в сторону. Нельзя сказать, что она не испугалась. Она знала, какую власть даёт ему этот знак. Её жизнь была в его руках. А вот его жизнь, к сожалению, была в её руках.

— Менее великий имлинг истолковал бы это как удивление, — холодно сказал он.

— Конечно, нет. Я достигаю своих целей.

Урд сжал челюсти. Дамайянти часто переворачивала всё с ног на голову. И сейчас она приписала себе результат его работы. Словно он не оказался бы там, где оказался, без неё. Шлюха. Пляшущая шлюха. Она смотрела на него так, будто слышала его мысли.

— Мужчина Всевидящего. Чем же я могу помочь члену Совета? Желаете абонемент в заведение? Еды и напитков? Танцовщиц? — голос её был дразнящим. Она прекрасно знала, что ему нужно, но сегодня ему придётся пострадать. Ничто иное, как отчаянная попытка сохранить свою незаменимость и власть. Знак напугал её, только она чудовищно хорошо умела это скрывать.

— У меня нет лишнего времени, — сказал он и положил на стол стопку монет.

— Время. Оно всегда было самой большой твоей слабостью, Урд.

Дамайянти встала и открыла ключом шкаф. Урд даже предположить не мог, где на своём теле она прятала ключ. Она наклонилась и сделала вид, что ищет что-то, чтобы дать ему достаточно времени изучить её сзади. Потом она вернулась к нему и положила на стол маленький серебряный флакончик. Он имел форму богато украшенного наконечника копья. Его размер был таков, что Урд легко мог спрятать склянку в кулаке. Он склонился над столом. Урд держал себя в узде, чтобы не дать ей понять, как он спешит. Он убрал сосуд в кожаный кошель и вернул Дамайянти пустой, который принёс с собой.

Она снова улеглась, не прикоснувшись ни к деньгам, ни к флакончику.

— Время и уверенность в себе. Тебе следует быть осторожнее, Урд. Никто не может удвоить силу Потока в себе за одну ночь. Только дурак в это поверит. А умный имлинг станет поглядывать по сторонам.

Урд почувствовал, как у него начали подёргиваться губы. Он знал, что каждое слово, произнесённое этой змеёй, наполнено страхом. Она делала всё возможное, чтобы подчеркнуть, что нужна ему, потому что внезапно почувствовала угрозу. И тем не менее он ощутил беспокойство.

Никто не может удвоить силу Потока в себе за одну ночь.

Он стал сильнее. Он стёр границы между мирами. Эту способность давно считали утраченной. Но Дамайянти права — он добился успеха очень быстро. Внезапно и незаметно. Почему? И откуда ей это известно? Давняя тревога ожила в его груди. Неужели он не настолько силён, как думает? Неужели ему кто-то помогал? Невозможно! Только Голос мог помочь, но Голос ничего не знал о том, что совершил Урд. Только если…

Только если в тот раз дитя выжило. Что, если так? Что, если она прибыла сюда? В этом случае она как раз сейчас должна будет пройти Ритуал. Пятнадцать зим. Восприимчива к Потоку. По его спине пробежал холодок. Только представьте, что это может означать. Гниль в Имланде. Дитя Одина, бегающее по одиннадцати государствам? Бесхвостый зверь в лесу? Или в какой-нибудь деревне? Если она явится на Ритуал, он погиб. Она — единственное, что связывает его со слепыми. Всё будет кончено. Абсолютно всё.

Какая абсурдная мысль! И это может служить ему утешением. Во-первых, Ритуал в тот раз не удался. Дитя так и не появилось на свет, оно исчезло в вечности. Его поглотили круги воронов. Пожрали камни. Во-вторых, оно бы всё равно погибло, ведь действо происходило посреди зимы. Новорождённое. Обнажённое.

Обнажённее Дамайянти. Урд смотрел, как играют мышцы на её животе, и чувствовал, как потеет. Резко распахнулась дверь. Урд мгновенно накинул на голову капюшон. Он услышал мужской голос, с трудом перекрывавший шум из зала.

— Твоя очередь, Дамайянти.

— Иду, — ответила она. Дверь закрылась, и Урд поднялся.

— Позволь мне всё же не препятствовать искусству, — сказал он и понадеялся, что она уловила язвительность в его голосе. Он покинул её, закрыл за собой красную дверь и стал протискиваться через толпу мужчин к входной двери. Никто не смотрел на него. Все были увлечены совершенно другим.

На зал опустилась тишина, и раздался мягкий бой барабанов. Проклятая Дамайянти! Проклятое слеповство! Его рука уже лежала на дверной ручке, но Урд был не в силах уйти. Его взгляд устремился на сцену, как и все остальные взгляды в зале. Дамайянти стояла на кончиках пальцев, переплетя руки над головой. Внезапно она упала, как будто колени её подломились. Мужчины ахнули. Барабаны замолкли. А потом снова зазвучали. Редкие удары, похожие на биение сердца. Дамайянти поднялась с пола, исполнив невообразимый мостик. Казалось, она висит на невидимом канате, продетом в пупок. Сила другого мира подняла её в вертикальное положение. Барабаны завибрировали. Она подняла ногу и обвила ею шею безо всякого усилия. Хвост изогнулся и поднял её юбку, чтобы каждый зритель мог увидеть её запретный плод. Мужчины начали потеть.

Урд оскалился, рванул дверь и выбежал на улицу. Он тяжело дышал. Дождь ещё не кончился, но он хотя бы выбрался на воздух. Урд не такой, как другие мужчины. Он не позволит лепить из себя, как из глины. Он сильнее них. А ещё он Урд-отче. Член Совета.

Он пошёл по тёмной стороне улицы. Очень скоро Урд увидел девушку, которая уже встречалась ему сегодня вечером. Он остановился неподалёку от неё, и шлюха заметила его приближение, ведь она уже научилась распознавать нерешительных мужчин.

Девушка улыбнулась и двинулась в его сторону, покачивая бёдрами, как старая любовница. Она была далеко не страшной. Ей не было и двадцати лет. Урд рассмотрел длинные волосы цвета меди. Платье её было поношенным, подол юбки измазан грязью. Но горло чистое. Тонкое, свежее и нетронутое.

— Ты вернулся… — она прижалась к нему грудью, но у неё хватило мозгов не трогать капюшон. Он провёл пальцем от её подбородка вниз по шее. Оно было невыносимо нагим, и именно его он сожмёт своей железной хваткой. Пока она не перестанет дышать. Пока не замолчит. Пусть скажет спасибо самой себе. А что ещё ему остаётся? Рисковать, если она вдруг его разглядела? Ждать, когда слухи поползут по берегу реки и доберутся до Эйсвальдра? Нет. Если он что и узнал сегодня вечером, так это то, что может сам вершить свою судьбу. Между её грудями висело украшение в форме ворона. Амулет на счастье. Защита Всевидящего. От иронии происходящего нельзя было не рассмеяться.

— Пойдём со мной, — прошептал он.

Она улыбнулась и последовала за ним, как агнец.

Услуга

Дождь заключил Эльверуа в тиски непогоды. Отец начал страдать от неё ещё за завтраком, но Хирку мало беспокоило, мокро на улице или сухо. У неё имелись дела. Новый план. Не слишком хороший, но другого у неё не было.

Она шла по тропинке вдоль Аллдьюпы, терзаясь воспоминаниями о том, как накануне всё пошло не так. Безупречный Ример, похожий на изображение бога, стоял на фоне тёмных скал Пика Волка. Она попросила его о помощи. Безуспешно. Хирка крепче обняла свою корзину, но это не прогнало из её памяти воспоминаний о ледяном взгляде Римера и кривой ухмылке в уголках губ, когда он подумал, что она пришла, чтобы втереться к нему в доверие. Чтобы получить помощь для избрания. Охотница за удачей. Её живот скрутило. Дождь глухо барабанил по плащу, и она опустила капюшон ниже, и узкая тропинка между деревьями оказалась словно заключённой в рамку.

Ример — придурок! Разве они не были знакомы с тех пор, когда ей было девять? Сколько раз она помогала ему придумывать идиотские объяснения дыркам на коленках штанов? Или ссадинам? Она сочувствовала ему, потому что Римеру приходилось тайно убегать по вечерам из дома, чтобы делать то, что для неё было совершенно естественными занятиями. Её никогда не беспокоила его принадлежность к роду голубой крови. Его имя и история были ей абсолютно безразличны. На его благосостояние она плевать хотела, ведь оно было настолько велико, что у Хирки всё равно не хватило бы воображения осознать его размеры. И то, что семьи, вроде обитателей Глиммеросена, становились какими-то странными из-за присутствия в деревне семьи Совета, — это их дело. Хирке совершенно не хотелось блуждать по коридорам Эйсвальдра. Наоборот. И теперь он обвиняет её в том, что она хотела им воспользоваться? Дурак!

Хирка зашагала быстрее. Тропинка пересекала ложбину на холме, и под ногами хлюпало. Придётся ей чистить башмаки, когда вернётся домой. Её обувь промокла и испачкалась больше, чем тот назойливый ворон. Она дала ему имя Куро. Он перелетал с дерева на дерево и всегда находился немного впереди неё. Он искал убежища под кронами деревьев, пока ждал, когда она его догонит. Блестящая тень. Всегда рядом, всегда недосягаем.

Хирка вздохнула. Она не могла винить Римера, и это было хуже всего. Она видела, как Кайса из Глиммеросена пресмыкалась перед Илюме, как рабыня. И Ример сам сказал, что Силья просила его о помощи. Что, Шлокна её побери, она хотела от Римера, у неё же и так всё есть?

Эхо смеха Сильи раздалось в её мыслях: Маннфалла, Хирка! Шипучие вина, шёлковые платья и юноши голубой крови, которые хотят танцевать ночь напролёт! Хирка скрипнула зубами. Она никогда не видела, чтобы Ример танцевал. К счастью. Не то чтобы это что-то значило. Почему это должно что-то значить?

Стук по капюшону прекратился. Дождь, наконец, стал утихать. Тропинка вышла на равнину, и Хирка услышала голоса сотни спокойно беседующих воронов. Прямо перед ней находился похожий на башню деревянный дом Рамойи и Ветле. Она смахнула капли дождя с кожаной крышки корзины. Ни крышка, ни содержимое не пострадали от воды. Сегодня у неё есть шанс осчастливить кое-кого. И если ей повезёт, Рамойя окажет ей помощь, благодаря которой она сможет невредимой пройти через Ритуал. Хирка разнервничалась больше, чем ожидала.

Между деревьями виднелся плетень, в возведении которого принимал участие отец. Обитель воронов трое мужчин строили целое лето. Повсюду блестели чёрные перья. Вороны неподвижно и угрюмо сидели на ветках, похожие на фрукты. Оптимистичный зяблик попытался было пропеть песнь солнцу, но его прервало клокочущее карканье, и он не стал повторять попытку.

Хирка дошла до дома и подняла руку, чтобы постучаться, но дверь открылась сама. Она увидела Рамойю с широкой улыбкой на смуглом лице.

— Пора кормить. Пойдём.

Рамойя с пахнущим кровью ведром в руках прошла мимо Хирки. Та последовала за ней в тамбур, который был изолирован от остальной клетки. Вороны знали, что в ведре. Они начали летать взад и вперёд и меняться местами, чтобы подобраться поближе, но прутья решётки мешали им дотянуться до ведра с красным мясом и остатками еды.

Два ворона сидели на шестах в тамбуре на расстоянии вытянутой руки от Хирки. Они были мокрыми от дождя и блестящими. Их оперение отливало синим и фиолетовым. Рамойя поставила ведро на пол и подошла к ним. Вороны привычно отклонились в стороны, чтобы она могла свободно пройти между ними. Хорошо заученным движением Рамойя сняла с них два чехла. Чехлы с обоих концов были запечатаны воском, чтобы защитить послания от непогоды. Она убрала чехлы в карман, не распечатывая. Всё это время она что-то спокойно нашёптывала воронам. Хирка прислушалась. Слова были ей незнакомы, в них часто встречались звуки «р» и долгие «о». Рамойя разговаривала с воронами так, будто они были детьми, именно поэтому Хирка находилась здесь. Это её план, и она знала, что шанс приближается.

Рамойя позволила ближайшему ворону опуститься на свою руку. Ему не хватало место для взмаха крыльями, но он всё равно попытался стряхнуть с себя воду. Красивый клюв открылся в беззвучном зевке, как будто птица просто хотела продемонстрировать его силу. Показать себя во всей красе.

Хирка почувствовала, как покрылась гусиной кожей. Если это совершенное создание было обычным вороном, как же тогда выглядит Всевидящий? Интересно, он крупнее? Сердитее? Внезапно Хирка увидела перед собой зал, в котором собрались мужчины и женщины из Совета. Сама она была обвиняемой. Она смотрела на чёрную птицу на посохе Ворононосицы. Ворон становился всё больше и больше, он махал огромными крыльями, которые вскоре заполнили собой всё помещение, а потом раскрыл клюв, чтобы крикнуть на Хирку.

— Сегодня ты ему нравишься, — сказала Рамойя.

Хирка вздрогнула. Ворон уселся поудобнее и самодовольно прищурил блестящие глаза. Лучше шанса, чем сейчас, не будет. Теперь или никогда.

— Откуда ты знаешь? Ты понимаешь всё, что он говорит? — спросила Хирка. Казалось, её голос звучит неестественно.

— Он понимает больше меня, — подмигнула Рамойя, но Хирке её слова не показались шуткой.

Рамойя открыла дверцу в клетку к остальным воронам и произнесла несколько непонятных слов. Два ворона поднялись и влетели внутрь. Из клетки раздалось негодующее карканье. Хирка прислушалась. Может, ей удастся понять хоть что-нибудь? Но нет, не удалось.

Рамойя подняла ведро и вошла в клетку. Вороны вели себя спокойно, пока она ходила по клетке и высыпала в жёлоб еду. Потом птицы уселись в ряд и принялись есть. Хирка была окружена воронами. Пахло кровью, землёй и дождём. Она мгновенно смутилась. Она шла к обители воронов в полном отчаянии, как будто птицы или Рамойя могли подсказать, что ей делать. Сегодня утром это было её последней надеждой, а сейчас, здесь, всё казалось смехотворным.

У Хирки не имелось способностей к вороньему языку, и в её распоряжении не было целой жизни, чтобы ему научиться. И даже если бы была, это вряд ли помогло бы ей, окажись Хирка лицом к лицу со Всевидящим. Но Хирка, можно сказать, уже почти оказалась, ведь перед ней были дети Всевидящего. Глаза мира. Возможно, они уже всё знали о ней? Может, и знали, но ничего не предпринимали. А не означает ли это, что всё в порядке?

Хирка ухватилась за эту мысль. Разве вороны не набросились бы на неё, как на дичь, если бы считали её гнилью, достойной смерти?

— Я ждала случая поблагодарить тебя, — сказала Рамойя.

— За что?

Ведро опустело, и Хирка вышла вслед за ней из клетки навстречу Ветле, который бежал в их сторону от дома. Он бросился на шею Хирке. По той силе, с которой он неё обнял, можно было понять, что с ним не всё в порядке. Впервые Хирка испугалась близости. Сегодня она была не такой, как во время их последней встречи с Ветле. Что, если он окажется слишком близко? Что, если он её внезапно поцелует? Он сгниёт? Хирку переполняло горе. От мысли о том, что она открыла дверь, которую не может закрыть, бросало в дрожь.

Не думай об этом!

— Ветле, я тебе кое-что принесла, — сказала она, и блаженный разжал объятия. Хирка сняла кожаную крышку с корзины и достала каменную фигурку, которую ей дал Хлосниан.

— Юмар! — закричал Ветле и прижал её к себе.

— Это не Юмар, — засмеялась Хирка. — Юмар был лошадью. А это женщина.

Ветле посмотрел на мать и широко улыбнулся:

— Юмар!

Хирка вынула из корзины льняной мешочек и протянула его Рамойе.

— А это тебе. Отец купил корицу на корабле из Брекки, который недавно заходил к нам. Из личных запасов капитана, — о том, что отец, скорее всего, выменял корицу на опу, она умолчала.

Рамойя развязала тесёмку и втянула в себя запахи родины. По её лицу разлилась довольная улыбка, она махнула рукой в сторону деревянной скамейки и ушла в дом. Хирка уселась и стала смотреть на Ветле, который играл на лужайке со своим новым Юмаром. Колени и локти на его одежде промокли. Время от времени лучам солнца удавалось прорваться сквозь пелену туч, и они окрашивали волосы Ветле сияющим золотом. Это продолжалось совсем недолго, а потом всё вокруг снова становилось бесцветным.

— Говорят, ты помогла ему выпорхнуть из Аллдьюпы.

Рамойя протянула гостье небольшую чашу, но взгляд её был устремлён на Ветле. Хирка почувствовала, что у неё краснеют щёки.

— Он справился лучше, чем я, — ответила она, отпила чай и стала искать способ объяснить, зачем пришла.

— Я знаю, что ты сделала для него, Хирка. Ример рассказал мне, что случилось, — имя Римера коснулось Хирки порывом холодного ветра.

Он считает меня охотницей за удачей.

Внезапно чай стал приторным и тошнотворным. Хирка украдкой взглянула на Рамойю. Она тоже одна из слуг Совета, но на груди у матери Ветле не было никаких воронов. И она не носила тяжёлых одеяний Совета. Рамойя была облачена в наряд зелёного и коричневого цветов, сшитый из лёгкой воздушной материи. Она носила браслеты и украшения, которые звенели, когда она двигалась. Тёмные волосы были заплетены в сотни тонких косичек, которые удерживали разноцветные жемчужины. Рамойя олицетворяла собой всё то, что Хирка никак не связывала с Советом. Наставница воронов была смуглой, разноцветной, тёплой и пахучей. Она была иной. И всё же она была частью Совета. Хирка подобралась слишком близко.

Не стоило мне приходить сюда.

Хирка поднялась, и в тот же миг её с громким карканьем атаковали чёрные крылья. Ворон! На неё напали! Она принялась судорожно размахивать руками, но через мгновение до неё дошло, что ворон не собирался причинить ей вред. Он пытался сесть ей на плечо. И это был не какой-то чужой ворон, а Куро.

Раньше он не садился на неё. Ворон замер, плечу стало тяжело. Сквозь плащ Хирка хорошо чувствовала его когти, но ей не хотелось прогонять ворона. Миндалевидные глаза Рамойи уставились на неё так, словно она только что сама взлетела. Хирка поняла, что должна объясниться.

— Последние два дня он повсюду следует за мной. Я… однажды накормила его сыром, там, у Аллдьюпы, и после этого он всё время где-то рядом. Я зову его Куро.

Большинство воронов Рамойи были более сильными и важными, чем Куро. У нового друга Хирки на голове топорщилось несколько непослушных перьев, и он оглядывался по сторонам как любопытный ребёнок. Наставница вытянула руку и почесала послушного ворона под клювом.

— Случается, что дикие молодые вороны страдают без общества и отираются поблизости от обителей. Но они не любят имлингов…

— Я имлинг! — Хирка прикусила губу.

Рамойя посмотрела на неё пронзительным взглядом.

— И всё же он прилетел к тебе?

Хирка пожала плечами. Она раздумывала, что сказать, чтобы показаться совершенно обычной, но ей ничего не приходило в голову.

— Тебе следует кое-что знать, — сказала Рамойя.

Они снова уселись, и советы посыпались один за другим. Ворон — дикая птица, он может спать в доме, только если в нём открыты окна и достаточно свежего воздуха. Его не следует кормить после таяния снега. Жирные сыры и медовый хлеб — это не еда и так далее. Хирка воспользовалась неожиданно выпавшим шансом. У неё даже в мыслях не было использовать Куро в качестве предлога.

— Я могу с ним разговаривать? — спросила она.

Рамойя посмотрела на Хирку, помолчала, а потом ответила:

— У тебя больше пальцев, чем имлингов, которые по-настоящему разговаривают с воронами. Многие утверждают, что владеют этим искусством. Владеют или нет, но все они просиживали штаны в школах наставников Совета или в Равнхове. Подолгу.

Хирка повесила голову. Она просила о невозможном и спрашивала о том, чего у неё не было права знать. Лучшим наставникам воронов даже не нужно посылать писем. Они могли сказать, что хотели, воронам, а те, в свою очередь, передавали их слова получателям. Для того чтобы быть в состоянии это делать, необходимо стать единым целым с Потоком.

Нужно как минимум уметь сливаться с Потоком.

Рамойя поднялась со скамейки и вышла на поляну. Она смотрела на небо, и через некоторое время Хирка заметила чёрную точку, которая постепенно увеличивалась в размерах, пока не превратилась в ворона. Он влетел в тамбур у них за спиной и не успел усесться, как Рамойя уже подошла к нему, чтобы освободить от письма.

Хирка почувствовала, как сердце опустилось в груди. Визит окончен. Сквозь прутья решётки она видела, как наставница воронов разглядывает маленький чехол, который она сняла с птицы. Она распечатала его с одного конца, вынула свиток бумаги и стала читать.

А потом она упала.

Хирка отбросила чашу с чаем в сторону и побежала к ней. Куро взлетел с её плеча и исчез. Рамойя ухватилась за решётку и уже поднялась на ноги. Она казалась бледной, глаза её блуждали в разные стороны, как будто она не совсем понимала, где находится.

— Что случилось, Рамойя? Грудь болит? — Хирка опасалась самого страшного. Она опустила руку на плечо Рамойи и попыталась поймать её взгляд. Рамойя сжала кулак, и маленькое письмо смялось и исчезло в её руке. — Ты в порядке, Рамойя?

— Хирка… Да. Конечно. Просто плохие новости. Старый друг, — уголок её губ приподнялся, выдавая ложь. Хирка успела заметить знак Совета на бесцветном чехле, перед тем как Рамойя опустила его в карман. В клетку вбежал Ветле.

— Я есть хочу! — закричал он, не замечая напряжения. Хирка положила руку на живот Ветле, как будто он маленький, хотя на самом деле он был почти одного роста с нею.

— Скоро будешь есть. Беги в дом и потри живот, чтобы он согрелся, — Ветле засмеялся и убежал в дом. Хирка сосредоточила внимание на Рамойе. Та взяла себя в руки, но зрачки её по-прежнему были величиной с булавочную головку. Рамойя вслед за Хиркой вышла из клетки и заперла её.

— Хедра и Хрейдр, — сказала она. — Хедра и Хрейдр. Сюда и домой.

Хирка стояла на поляне и провожала глазами Рамойю, идущую к жилищу. Может быть, она лишилась рассудка? Может быть, лучше привести папу? Хирка подумала, что сейчас привести папу не так просто, как было когда-то. Теперь имлингам самим приходилось ходить к нему. Наставница воронов остановилась и снова повернулась к Хирке…

— Он не тренирован и, возможно, никогда не будет тебя слушаться. Но если будет, то учти, тебе придётся немного понервничать, прежде чем он поймёт, где его дом, — она пошла дальше, но обернулась ещё раз. — И знаешь что? Пусть это останется между нами.

Рамойя зашла в дом и закрыла за собой дверь.

Улыбка Хирки всё шире и шире расплывалась по лицу. Язык воронов! Рамойя научила её языку воронов! Два слова. Хирка шагала по тропинке и повторяла их про себя. Куро летел высоко над кустами, но по-прежнему следовал за ней.

— Хедра! — ещё раз попыталась она, но безуспешно. Хирка несколько раз повторила ему эту команду, но Куро не послушался. Она могла поклясться, что он смеётся над ней. Рамойя права. Это займёт много лет. Возможно, Куро станет её другом, но помочь ей с Ритуалом он не сможет.

И никто не сможет.

Ложь

В последующие дни лето начало сдавать свои позиции. Стало прохладнее, и насекомые утихли. В Эльверуа созрел богатый урожай сладких ягод. В гавань начали заглядывать корабли из Клейва и других портов, вплоть до Ку, самого южного из портов одиннадцати государств. Они до краёв были нагружены сушёными фруктами, специями, стеклом и керамикой. Прибывали также повозки со вторым урожаем поспевшего чая из Андракара и полезных трав из Брекки.

Хирку всё это совершенно не радовало. Бег времени постоянно напоминал о неминуемом приближении Ритуала и о том, что она не могла ни сливаться с Потоком, ни разговаривать с воронами.

Широким шагом она перебралась через заросли местешипа на горном склоне. Это оказалось не проще, чем в прошлый раз, но попасть наверх необходимо. У Хирки хватило ума понять, что Ример приходит сюда каждый день, хотя она и не могла взять в толк зачем.

Хирка нашла удобное место, остановилась на мгновение и позавидовала Куро, который совершенно беззаботно парил в синем небе. Это она должна уметь летать, куда захочется. Никакого скалолазания, никаких ритуалов и никаких требующих общения имлингов. И никого не интересует, кто ты. Но, хочет она того или нет, Хирка стоит на твёрдой земле и должна следовать законам других. Законам, которые не были предназначены для таких, как она.

Ветер остудил пот у неё на лбу. Осталось немного. По мере приближения к вершине она начала топать по камням, чтобы создать шум. Ример и так был зол на Хирку, не стоило удивлять его своим появлением. Она высунулась из-за колючей стены. Ример казался каким угодно, только не удивлённым. Он сидел на камне, поджав под себя ноги, и смотрел прямо на неё. Хирка успела подтянуться и перевалиться через край стены, прежде чем силы окончательно ее оставили. Она рухнула на лужайку неподалёку от него. Она репетировала эту встречу, но никак не могла начать разговор. Она не была охотницей за удачей, но внезапно поняла, как глупо сообщать об этом Римеру.

Хирка увидела, как медленно вздымается его грудь, как будто он делает вдох, чтобы произнести что-то — или закричать?

— Я не могу прикоснуться к Потоку, — сказала она, прежде чем он успел открыть рот.

Вот. Она произнесла это и сразу же пожалела. Хирка отвела взгляд от лица Римера, чтобы не найти на нём подтверждения тому, насколько глупо было рассказывать ему об этом. О чём она только думала? Быть ближе к Совету, чем Ример, невозможно! Она могла с тем же успехом признаться в этом самому Всевидящему. Он не отвечал, и она бросила на него быстрый взгляд. Он поднялся и сделал пару шагов в её сторону. Глаза его подозрительно сузились.

— Все могут прикоснуться к Потоку, — сказал он. Хриплый голос произнёс это полувопросительно, полуутвердительно.

— Я не вру.

Его лицо смягчилось, он склонил голову набок, как всегда, когда она ставила его в тупик. Она сложила руки на груди, но быстро сообразила, что это защитный жест, и быстро опустила их. Хирка не хотела показывать ему, что она кое-что скрывает.

— Я пыталась объяснить в прошлый раз, — сказала она. — Но я с таким же успехом могла поговорить с мельничным жерновом.

Он улыбнулся широкой знакомой улыбкой, которая перевернула в ней всё с ног на голову. Хирка ощущала, как правда рвётся из неё снежной лавиной. Она была единственным, что стояло между лавиной и Римером, и как же прекрасно было бы позволить ей сойти. Позволить ему узнать всё, и пусть поступает, как сочтёт нужным. Воин подошёл ближе. Девушка сделала шаг назад и споткнулась. Ример подхватил её до того, как она упала.

— Попробуй, — сказал он.

Он что, мог читать её мысли?

— Что попробовать?

— Слиться с Потоком.

— Я пробовала больше раз, чем у тебя костей в теле! Я не могу сливаться.

— А ты…

— Я уверена. Я слепа к земле, Ример.

Ример отступил на пару шагов и внимательно оглядел её. Он пробормотал: «хммм», и она почувствовала себя арифметической задачкой, которые отец заставлял её решать в детстве. Задачка, имеющая решение, но не слишком интересная. У неё вспотели ладони. Что, если Ример решит задачку? Что, если он поймёт, почему она не может сливаться с Потоком?

— Что происходит, когда ты пробуешь? — В его голосе звучало искреннее любопытство, но у неё не было для него ответа.

— Ничего.

— И что ты тогда делаешь? — он пожал плечами. — Ты пробуешь дотянуться до него или подтянуть его вверх?

О чём он говорит? Она не ответила, и он спросил ещё раз:

— Когда ты собираешься слиться с Потоком, Хирка. Что ты делаешь?

— Я… пытаюсь дотянуться до земли.

Он снова улыбнулся. Неужели он уже решил задачку?

— Лучше подтянуть Поток к себе. Не наоборот. Садись, — он сел, поджал под себя ноги и посмотрел на неё. Хирка тоже опустилась на землю. Он оживился. — Не заставляй себя взаимодействовать с Потоком. Позволь ему наполнить тебя.

Хирка попыталась. По крайней мере, она сделала вид, что пытается, потому что понятия не имела, что должна ощущать. Она чувствовала неровность камня под собой и запах Римера. До неё стало доходить, что он тоже не сможет ей помочь. Она такая, какая есть. А не рискует ли она его жизнью, просто находясь здесь? Что требуется для того, чтобы он начал гнить?

Бабьи сплетни! Всё совсем не так! Хирка никогда не видела гниющего имлинга, а ведь она с детства занималась их лечением. Касалась открытых ран. Держала имлингов, которые плакали от страха. Принимала новорождённых, измазанных кровью.

Но никогда никого не целовала…

Ример наклонился вперёд.

— Ну?

Хирка отодвинулась от него.

— Ничего.

— Ты плохо стараешься, девочка.

— Я ничего не чувствую! — заорала она. — И поэтому я здесь!

Она опустила глаза. Ветер гулял между поросшими мхом камнями древнего замка. Она услышала, как Ример поднимается. Он уселся перед ней на корточки. Хирка слышала, как у неё в горле бьётся пульс. Беспокойство грозило перерасти в панику. Он не должен узнать! Она не сможет посмотреть ему в глаза, если он узнает. Она сглотнула.

— Я хочу сказать… Я чувствую Поток, но не могу до него дотянуться.

Ложь была горькой на вкус, а язык, казалось, распух, как после укуса осы. Минута прошла в молчании.

— Поток жалит, я понимаю, — сказал он. — Некоторые думают, что к нему больно прикасаться. Всё от этого?

— Да, — ответила она. А что ещё она могла сказать?

Ример снова встал. Хирка подняла глаза. В них било солнце. Ример возвышался над ней в лучах яркого света.

— Поток не жалит, — сказал он.

Стыдливый румянец залил щёки Хирки. Она услышала, как он уходит. Его шаги затихли на горном склоне. Он обманул её.

Это несправедливо! Она искала в себе злость, но не находила. Правда на его стороне. Не стоило обманывать друга. Что теперь будет? Неужели он всё поймёт?

В памяти Хирки всплыла старинная народная песня о девушке, которая начала встречаться с эмблингом. В песне было много куплетов, в которых бесхвостый умолял девушку о близости, но она постоянно ему отказывала. Вплоть до последнего куплета, когда она не выдержала и согласилась. Она сгнила в лесу, как пень. Опустошённая. Неузнаваемая.

Это всего лишь мерзкая песня!

Но теперь больше не было никаких «всего лишь». За свою жизнь Хирка повидала немало болезней, и представить себе гниение было очень просто. Впервые она поняла масштаб своей беды от того, чем она была. И что у неё отняли. То, чего у неё никогда не было. Но ей всё равно было больно. Она схватилась за грудь. Под её ладонью оказался волчий клык. Ложь, с которой она выросла. Она отпустила амулет.

Её пальцы зарылись в почву. Она схватила пригоршню земли и швырнула её в каменную стену.

— Раз ты меня не хочешь, то и я тебя не хочу! Слыхал?!

Перед ней на землю опустился Куро. Он подошёл ближе и положил клюв ей на ногу.

— Кар-р, — сказал он.

— Да. Замечательно. Это решит все мои проблемы, — кисло ответила она и снова запустила руки в землю.

— Кар-р.

Слепа к земле

Она слепа к земле!

Ример прыгнул с края горы и опустился вниз при помощи Потока. Сейчас он был достаточно силён, чтобы прыгнуть с высоты в пять имлингских ростов, и с каждым днём набирал силы. Когда его переносил Поток, казалось, что при приземлении он отталкивает от себя землю. Воздух будто становился сиропом. До того, как достигнуть такого результата, он несколько раз ломал ноги. Но Ример станет ещё лучше. Он заставит Свартэльда гордиться своим учеником. Свартэльд, Чёрное Пламя, был самым сильным слиятелем из всех, что встречал Ример. Он видел, как Свартэльд прошёл по воде и не замочил ног. У него не было долгов перед воронами, как говорят старики.

А вот у Хирки были.

Она соврала ему. Девчонка была слепа к земле и думала, что должна обмануть его. Он никогда не слышал ни о чём подобном. Дети могли быть слепы к земле и говорили, что глубокие старики могли утратить связь с Потоком. Может быть, ещё душевнобольные. Но чтобы обычный имлинг…

Хирка подарила Римеру три года свободы. Три года опасных приключений. Это время дорого обошлось ему. Для неё всё было игрой. Он же всегда испытывал сильнейшую тягу к ней, иногда настолько сильную, что знал о её приходе ещё до того, как она бросала камень в его окошко. Теперь Хирка превратилась в ещё бо́льшую загадку. Неужели за три года они ни разу не говорили о слиянии?

Нет. А зачем? Ример вырос с Потоком. Для него это было проклятием, из-за которого он стал тем, кем стал. Теперь он понимал, что она избегала этой темы так же охотно, как и он. Ример почувствовал укол разочарования из-за того, что раньше не замечал ничего подозрительного.

Он всегда подмечал детали. Скрытое. Благословенное дитя, находившее крупицы правды в разговорах имлингов в коридорах. Непроизнесённые слова. Взгляды. Тихая реализация власти. Игра, управляющая миром. Книги в библиотеке, которые ему нельзя было читать. Загадочный скрипторий бабушки, письма, доставленные воронами. Текст можно было разобрать, если подержать над масляной лампой или свечой. Многое из открывшегося ему в то время он не мог понять, потому что был слишком молод. Ример бросил взгляд на Пик Волка. Многое, возможно, он до сих пор не может понять, потому что слишком молод.

Ример двинулся в обход деревни. Солнце стояло низко, и деревья отбрасывали тёмные тени на аллею, ведущую к дому. Он будет скучать по нему. Здесь он не терялся в комнатах, ведь они были предназначены для имлингов, а не для великанов. Он родился и вырос во дворце в Маннфалле, но он так и не стал ему домом. Там расстояние до всех стен было слишком велико. Дворец был величественным, и Ример ценил его красоту и историю, но дом в Эльверуа дарил ему возможность почувствовать себя на своём месте.

Такое же чувство возникало у него там, где не было дворцов, только деревья и равнины, окружённые горами, где не было никакой мебели, за исключением нескольких скамеек и подушек. И там — вместе со Свартэльдом и другими — он останется и проведёт остаток жизни.

Ример шагнул в прихожую, где царила полутьма. Масляная лампа на полу освещала Оду, которая стояла на табуретке и стирала пыль с картин. Половина из них была упакована в льняную ткань и стояла у стены, готовая к отправке домой. Ода поклонилась и улыбнулась ему.

— Сын-Ример. Из дома до восхода, домой после заката?

Он улыбнулся ей в ответ и не стал комментировать то, что она назвала его титул. Илюме не оставила у слуг никаких сомнений в том, как им надлежит его именовать. Если он станет протестовать, то осложнит им жизнь.

— Хлебом пахнет? — он почувствовал, что проголодался.

Ода стала спускаться, но Ример остановил её.

— Нет, нет. Я сам разберусь, — сказал он.

Он прошёл в кухню и съел ломоть тёплого хлеба, обдумывая разговор с Илюме. Ример хотел знать, почему Хирка не может сливаться с Потоком. Он никогда в жизни не слышал и не читал об имлинге, который даже не ощущал бы течение силы в земле. Течение жизни. Во все времена имлинги искусства нередко заявляли, что утратили связь с Потоком. Франг, художник из Орманада, рисовавший детей, больше двухсот лет назад бросился вниз со стены Эйсвальдра предположительно из-за того, что Поток оставил его. Ример не верил в это. Причиной могли быть душевные терзания художника, драма, возможно, слишком много вина. Да. Но потеря связи с Потоком? Нет.

Ример позволил Потоку ненадолго наполнить тело, как будто хотел проверить, по-прежнему ли может это делать. Каким же пустым должен казаться мир тому, кто не в состоянии испытать это чувство. Каким бессмысленным. Мир без жизненной силы. Без Всевидящего.

Он запил хлеб яблочным соком, поднялся наверх и прошёл в скрипторий. Комната была пустой. Мебель и ковры уже ехали домой, во дворец в Маннфалле. Письменный стол остался в одиночестве. Тёмный дубовый колосс. Илюме склонилась над письмом.

За её спиной солнечные лучи просачивались в комнату сквозь оконный витраж, на котором был изображён Всевидящий, парящий над вытянутыми руками. Коричневые пятна света падали на белое одеяние Илюме, отчего оно казалось грязным. Но Ример знал, что как только она поднимется, снова станет чистой. С Илюме так всегда. И с Советом так всегда. Они встречались, они вершили судьбы имлингов каждый день, а после каждого заседания мыли руки в больших серебряных чашах. Всегда чисты. Сумеет ли она остаться чистой и в этот раз?

Её миссию в Эльверуа резко прервали после шести лет переговоров, как их называл Совет. Шесть лет давления на Равнхов. Несмотря на годы, проведённые ими в Эльверуа, теперь Равнхов бьёт в щиты, перешёптывается о слепых и порицает Совет. Ситуация была непростой, причём настолько, что Илюме отозвали.

Ример понимал, что противники Илюме станут обвинять её в провале миссии. Равнхов не стал частью Маннфаллы, а именно это было целью Совета и самым важным заданием матери рода.

Ример вошёл в комнату. Илюме подняла на него глаза. Он немного подождал, потому что знал: ей нужно время, чтобы принять решение поговорить с ним. Бабушка опустила перо в костяной стакан и сложила руки на груди. Может быть, этот разговор будет легче, чем он думал? После вечера в Глиммеросене Илюме сменила откровенную ненависть на пугающее равнодушие. Она что-то планировала. Ример пытался понять, в каком она настроении, чтобы правильно начать беседу. Илюме нравилось рассказывать ему, кто он такой. Это самый верный способ получить ответ.

— Насколько сильным слиятелем была моя мать?

— Слабее, чем ты.

Ример охотно поддержал тему.

— А как узнать, насколько имлинг силён?

Илюме посмотрела на него.

— Тот, кто хочет знать, узнает. Ты же понимаешь.

— И все такие с рождения?

— Такие?

Он начал ходить по комнате, проводя рукой по полкам в пустых книжных шкафах, которые останутся тут. Пыли в них не было. Он пытался подобрать правильные слова. Хирка соврала ему, но он знал о ней кое-что, чего, вероятно, не знали другие. И он понимал, что выдавать её тайну он не должен.

— Все ли одинаково хорошо чувствуют землю? Все ли одинаковы?

— Конечно, нет. Каждая семья обладает своей частью Потока, кто-то большей, кто-то меньшей.

Ример это прекрасно знал, но позволил ей продолжать.

— Ты не мог бы стать слугой Всевидящего, если бы не имел соответствующей крови, Ример.

— А у кого самая сильная кровь?

Илюме рассмеялась. Ример обратил внимание на её морщины. Обычно их не было видно, они проступали, только когда она смеялась. Хотел бы он, чтобы она смеялась почаще.

— Спросишь семью Таид, они ответят: «У нас». Спросишь у Якиннинов, они ответят то же самое.

Ример почувствовал нетерпение. Он не продвигался вперёд.

— А когда-нибудь появляются те, кто намного сильнее или… слабее… чем другие?

Улыбка Илюме померкла, и она посмотрела на него и приподняла тонкую бровь.

— Ты встретил имлинга сильнее тебя? — этого не было, поэтому он легко выдержал взгляд старухи.

— Нет.

Она не отводила от него глаз.

— Возможно, кто-то из тех, кого выберут во время Ритуала, сможет стать таким, — предпринял он очередную попытку.

Илюме вздохнула и положила руки на подлокотники.

— Ритуал уже не тот, что раньше. Немногие чувствуют землю так, как это делали все мы. Поток истощается. Отлив и прилив скоро станут одним и тем же. Журчащим ручейком, который высохнет со временем, — Илюме говорила почти мягко. Она выглянула в окно. — Кто знает, вечен ли Поток? Кто знает, всегда ли он был или же он просто проходит сквозь нас и исчезает? Дорогой и редкий или вечный и изобильный? Если мы ответим неверно, это затронет весь мир.

Она снова посмотрела на Римера.

— Но кто-то должен вести нас вперёд, — сказала она, и мягкость исчезла из её голоса. Ример всем телом ощутил беспокойство.

— Всевидящий нас наказывает?

— Мы сами себя наказываем.

Илюме оглядела опустевшую комнату. Её веки отяжелели. На улице свет совсем угас. Всё вокруг обесцветилось, и матриарха окутал полумрак.

— Бабушка?

Илюме резко встала и свернула бумаги.

— Сможешь называть меня так, когда покаешься. Когда поймёшь, где твоё место, и вынешь кинжал из моей спины. Вот тогда сможешь назвать меня роднёй. Ты раскаиваешься?

— Конечно, нет. Я служу Всевидящему.

Ример не получит ответа. Он больше не часть семьи. Совет и судьбы имлингов больше не его дело. Илюме вольна иметь свои тайны. Ример нисколько не желал их знать. Но если всю жизнь находиться в непосредственной близости к Совету, как Ример, то досадно наблюдать, как Совет блуждает во мраке. Он знал, что лучше промолчать, но всё же сказал:

— Каждый из нас занят своим делом. Я сражаюсь за Всевидящего. И я сделаю всё, что смогу, если нам будут угрожать.

— Если нам когда-нибудь будут угрожать, это твоя работа, — сказала она. — Слепо служить. Ничего не зная и не задавая вопросов.

Ример подметил почти неслышное ударение на последнее слово. Он поклонился и вышел. Она чуть было не дала себя обмануть и не спросила, откуда он мог узнать, что над Имландом нависла угроза.

Внезапно Ример почувствовал себя стариком. Всего несколько лет назад он был бы очень доволен собой, если бы умудрился удивить Илюме Ан-Эльдерин. Ему минуло восемнадцать зим, а ей было три четверти века, и она была членом Внутреннего круга. Но он заставил её невольно поделиться информацией. Сегодня вечером он ощущал лишь беспокойство. Он хотел посидеть в библиотеке, но там не нашлось ни одного стула. И книг не было. Пустые комнаты. В дверь дома постучали, и Ример услышал, как Ода отпирает. Голос Рамойи. И Ветле. На лестнице раздались шаги, и он увидел, как Рамойя промчалась мимо библиотеки, волоча за собой Ветле.

— Рамойя?

Она заглянула к нему. Щёки её раскраснелись.

— Ример. Ты можешь… — она вытолкнула вперёд Ветле.

— Конечно.

Он принял Ветле, и Рамойя убежала к Илюме. Наверняка что-то очень срочное. Сейчас всё было срочным. А когда что-то срочно, то все ищут опору в Илюме. Рамойя искала опору в Илюме с тех пор, как умерла мать Римера. Ветле уселся на пол, Ример сел рядом с ним. Блаженный играл с каменной фигуркой девочки. Она была детально проработана, но хвост отвалился. Ример подумал о Хирке и улыбнулся. Бесхвостая, как её зовёт Колгрим.

Бесхвостая девчонка, которая не умеет сливаться с Потоком.

Ример почувствовал, что волосы у него на руках встают дыбом.

Признание

Хирка не хотела подниматься на ноги. Она пыталась не обращать внимания на сосущий голод в животе. Ример уже давно ушёл, но она до сих пор слышала его голос. Поток не жалит…

Ример Ан-Эльдерин, Сын-Ример из рода Совета. Он пытался помочь ей, но теперь ложь во спасение может выдать Хирку. А что, если он уже всё понял?

По земле перед ней семенил Куро и старался привлечь её внимание. Он прыгал взад-вперёд, но потом ему надоело, и он улетел. На лужайку на вершине Пика Волка опустилась тьма. Солнце село. Хирка замёрзла.

Она поднялась и направилась к каменным уступам, окружавшим лужайку. Некоторые камни превосходили её размерами в несколько раз. Их острые края были направлены вверх, как будто они верили, что однажды смогут проделать дырки в небосводе. Ветер попытался завладеть ею и столкнуть с камней, но Хирка не боялась стоять на краю. Не боялась высоты. У неё кружилась голова, но совершенно по другой причине. Она знала, что твёрдо стоит на ногах.

Она — дитя Одина. Существо из другого мира, которое не умеет сливаться с Потоком. Отец больше не сможет ей помогать. На самом деле никогда не мог, с тех самых пор, как она родилась.

Где я родилась?

А вот теперь она прогнала того единственного, кто, возможно, мог что-то сделать. Хирка обхватила себя руками. Надо было прихватить с собой плащ. Папа прав. Иногда она не видит дальше собственного носа. Надо научиться думать о будущем. Но в её будущем было только одно.

Ритуал.

Какое-то недолгое время она верила в свой план. Верила, что сможет научиться. Стать такой, как все, и незаметно проскочить Ритуал. Она ошиблась. Папа всё это время знал, что такого никогда не произойдёт. Они должны уехать, и Хирка ничего не могла с этим поделать. Они сбегут. Будут жить без отдыха, переезжая с места на место.

Неожиданно Хирка почувствовала тоску. Так они прожили бо́льшую часть жизни, и это было не так уж плохо. Вели жизнь лесных воронов. Диких зверей. Полагались только на самих себя. Такая жизнь могла бы быть прекрасной, но это несправедливо. Почему она должна бежать? Почему на неё надо охотиться, она ведь не сделала ничего неправильного? Она устала прятаться, постоянно переезжать на новое место, не иметь никого, кроме отца. Должен быть другой выход.

Хирка пересекла лужайку и начала спускаться вниз по склону. Небо стало тёмно-синим, на нём уже появились звёзды. Краем глаза она заметила свет. Внизу, на пристани, горели факелы. Снова торговый корабль с товарами из Клейва или, может быть, из Каупе. Хирка прошла через деревню к набережной. Лавки, в которых всегда кипела жизнь, закрылись на ночь. Прилавки были разобраны, товары заперты. Хирка услышала голоса с набережной. Она остановилась: инстинкт, её ровесник. Почему ей хочется обойти имлингов стороной? Чем их больше, тем хуже. Как будто, если они её увидят, случится что-то ужасное. Как она думает, что они могут сделать? Увидят, кто она на самом деле, и сожгут?

Она пошла дальше. Корабль покачивался на волнах, как будто собирался подремать во время разгрузки и погрузки. Несколько имлингов вскарабкались на мачты и сворачивали паруса. Сильные руки проносили мимо Хирки мешки и деревянные ящики и складывали их в сарае, через крышу которого она однажды провалилась. Она старалась не оказаться ни у кого под ногами.

Здесь было много имлингов, которые пришли под предлогом оказания помощи, но на самом деле большинство из них интересовали сплетни и новости. Мама Сильи разговаривала с каким-то мужчиной. Она отсчитывала ему серебряные монеты и выглядела совершенно не радостной — как всегда, когда приходилось платить.

— Хирка!

Её мысли прорезал голос Сильи.

— Иди сюда! — Подруга схватила её за руку и потащила за угол ближайшего склада.

— Что ты де…

— Тихо! — Силья выглянула из-за угла и снова прижалась к стене.

— Мама ни за что не позволит мне остаться здесь, если увидит тебя!

Силья смотрела на неё и улыбалась своей широченной улыбкой, из-за которой вся Эльверуа считала её благословенной.

— Орм здесь!

Хирка улыбнулась ей в ответ.

— Винный Орм? Ты уверена?

— Да!

Девушка выглянула из-за угла и повернулась к Хирке с довольной улыбкой. Её мать ушла. Они выбрались из безопасного укрытия и пошли вдоль рядов факелов. Хирка чувствовала, как в её тело возвращается тепло. Парочка парней поинтересовалась, не пора ли им укладываться спать, сопроводив свой вопрос самодовольным «хо-хо-хо». Один из них крикнул, что у него кое-что длиннее, чем хвост. Силья уставилась на него с напускным изумлением.

— А я вот слышала другое, — сказала Хирка, не глядя на парней.

Хирка увидела Орма, и они поспешили к нему, изо всех сил делая вид, что он им безразличен. Грузчик нёс на голове два мешка. Нелегко для мужчины, но у Орма не было шеи. Его голова росла прямо из плеч, а в ширину он был как два имлинга. Рубашка моряка когда-то была белой, но теперь казалась жёлтой. Хирка надеялась, это из-за света факелов.

Он рассмеялся, когда заметил их.

— А я-то думаю, где мои крали? — подмигнул он им.

Силья повернулась и кокетливо улыбнулась ему:

— Тебе помощь не требуется?

Орм тяжело вздохнул. Хирка сочувствовала ему. Если бы мать Сильи узнала, что в обмен на помощь он угощает девочек вином, она бы подняла шум. Но кто откажет Силье? Они перетащили пару ящиков со специями и жирным паштетом из Смале, десять пар сапог и ящик книг. Не слишком большая помощь, но награду они получили. Орм отвёл их в сторону и дал зелёную бутылку, которая почти целиком умещалась в его кулаке. Он утверждал, что это лучший сорт вина с обращённых на юг склонов Химлифалла. Он потрепал Силью по щеке и велел им убираться, пока никто не поднял шум.

Силья привязала бутылку к поясу и повесила под юбку, и они помчались, так быстро, как позволяла бутылка на поясе, по холму, отделявшему гавань от дома кузнеца. Они уселись на каменную скамью, выступ в скале, который ветер и вода создавали на протяжении многих лет, и расхохотались, тяжело дыша. Хирка вырезала пробку перочинным ножом и сделала глоток, после чего протянула бутылку Силье. Вкус перебродивших ягод разливался по рту, и Хирка закрыла глаза. Орм не соврал. Это хорошее вино. В прошлый раз они получили такую кислятину, которую почти невозможно было взять в рот, но они всё равно её выпили.

Хирка улыбалась, пока тепло растекалось по телу. Это вкус земли. Совсем как чай. Ближе к Потоку мне не подобраться.

Она сделала ещё один глоток, который получился больше предыдущего. Подруга уже хихикала и мечтательно рассказывала о руках одного мужчины с пристани.

Хирка смотрела на неё. Силья была цветком, а сама она — камнем. Голос подруги звучал как арфа, а её голос — как стиральная доска. Силья делала реверанс, когда Хирка убегала, а когда сама она потела, от дочки Кайсы пахло цветами. Неудивительно, что Силья всегда получала желаемое.

И от Римера тоже?

Она была с ним с той же самой улыбкой и тем же цветочным запахом. Интересно, он ей помог? В области солнечного сплетения у Хирки появилась тяжесть и стала разливаться по телу. Вино открыло путь унынию, и теперь ей предстоит страдать. Она не смогла удержаться от вопроса:

— А ты разговаривала с Римером после его…

— А я тебе не рассказывала?! — Силья прервала её, глядя дикими глазами в предвкушении скандала. — Он ужинал у нас на днях, мама была в шоке от того, что Илюме не пришла сама, но ничего страшного. Он ужасно симпатичный!

Хирка даже не смогла заставить себя кивнуть. Силья безжалостно продолжала:

— Но он очень странный и упрямый. С ним довольно трудно, и я не думаю, что смогла бы им заинтересоваться. К тому же он весь вечер приставал ко мне!

Хирка вдохнула, а выдохнуть не смогла.

— Это было ужасно, Хирка! Видела бы ты!

— Видела бы что? — услышала Хирка собственный голос. Зачем она спросила? Она не особенно хотела знать ответ на этот вопрос.

— Ну ты понимаешь… — Силья положила руку на округлую грудь и захихикала.

Хирка сглотнула.

— Что это с тобой? — Силья выхватила бутылку из рук Хирки и вылила в себя остатки её содержимого. Хирка не отрываясь смотрела на чёрное море. Если уплыть достаточно далеко, то попадёшь в Бротт. А из Бротта плыть уже некуда. А сколько надо плыть, чтобы попасть туда, откуда родом она? И можно ли туда вообще добраться?

— Мы уезжаем, — как только Хирка произнесла эти слова, на её глаза навернулись слёзы. Она знала, что говорит правду, но пока Хирка не произнесла этих слов вслух, ей казалось, что всё ещё могло быть иначе.

— А? — промычала Силья.

— Мы уедем насовсем, — Хирка подтянула колени к груди и постаралась сжаться в маленький комок. В горле у неё стояли рыдания, ткань на штанах промокли от слёз. Она не знала, почему расплакалась именно сейчас. Силья выпрямилась.

— Да не уедете вы!

Хирка рассмеялась сквозь слёзы и вытерла глаза. Силья всегда поворачивала действительность по своему усмотрению. Стоит ей сказать, что они не уедут, и они останутся.

— Мы должны, — Хирка знала, что их разговор движется в опасном направлении. Она не сможет ответить на вопросы, которые наверняка возникнут.

— Почему это?

Хирка попыталась встать. Надо уходить отсюда. Здесь больше нельзя оставаться. Она — дитя Одина. И наврала Римеру. Ноги не слушались. Девушка сделала пару неуверенных шагов и свалилась. Хирка лежала на боку и смотрела на пустую бутылку, которая оказалась прямо у неё перед глазами. Силья повторила свой вопрос:

— Почему это?

Сквозь бутылку весь мир казался зелёным.

— Ритуал. Мы должны уехать из-за Ритуала.

— Ты хочешь сказать, поехать? Все поедут на Ритуал. Только подожди, скоро ты увидишь мои хвостовые кольца, Хирка! Бабочки из чистого золота! — Силья просияла. Хирка вытерла сопли рукавом свитера.

— Не поедем. Уедем.

Вроде бы подруга поняла, насколько всё серьёзно. Она легла на бок и посмотрела на Хирку.

— Когда?

— Не знаю.

Через бутылочное стекло Хирка видела, как лицо Сильи расплывается. Оно было зелёным. Нос поднялся к самым глазам, а приоткрытый рот оскалился. Казалось, она начала гнить.

Предательство

Хирка достала из сундука одежду и разложила на кровати. Не так уж и много. Два свитера, рубашка и штаны. Бельё и чулки. И даже зелёное платье, которое отец купил ей в минуту слабости, хотя Хирка не носила платьев.

Куро скептически оглядывал пустой сундук, стуча когтями по деревянному полу. Он никогда не бывал внутри дома, но сегодня стояла такая погода, что ни одно живое существо не могло находиться на улице. Дождь хлестал по стенам, дом трещал под порывами ветра. Огонь в масляных лампах дрожал, а значит, даже папа не смог укрепить эти стены для противостояния погоде.

Хирка осмотрела пустую комнату. У неё было не так много вещей, и все они поместились бы в большой сундук. Пару вещей придётся оставить. Она перебрала камни, которые отыскала здесь. Большие и маленькие. Некоторые шершавые, другие гладкие, как клюв Куро. Она сгребла их и вышла в гостиную. Отец сидел на своём стуле и размахивал палкой, чтобы дотянуться до люка в крыше и накрепко запереть его.

— Это я не смогу взять с собой, — Хирка положила камни рядом с очагом. Огоньки бешено скакали под тягой из трубы. Отец отложил палку в сторону и вытер руки тряпкой.

— Погреть суп?

Хирка не ответила. Ей показалось, она расслышала какой-то звук. Она посмотрела на люк в потолке, но он не шевелился. Ну вот опять! Стук в дверь. В такую-то погоду? Хирка почувствовала, как у неё на затылке волосы встают дыбом. Что-то не так. Она чуяла это.

Хирка встретилась глазами с папой. Они огляделись по сторонам и подумали об одном и том же. Их жизнь была упакована в сундуки и мешки. Кругом голые стены. Делать нечего. Любой идиот, который войдёт сюда, поймёт, что они собираются уехать. Хирка схватилась за мешки, чтобы перетащить их в свою комнату, но отец остановил её.

— Погоди, Хирка, — стук в дверь становился всё громче. Отец бросил взгляд на длинный сундук, который они использовали в качестве скамьи. Там лежали вещи, которыми они пользовались редко. Например, его меч. Мысли Хирки понеслись вскачь. Смогут ли они выбраться через окно в спальне? Нет. Ставни заперты снаружи из-за непогоды. Люк в потолке? Она, может, и справится, а вот отец…

Она положила руку на рукоятку ножа, не понимая, чего именно боится.

Снаружи раздался женский голос. Отец подъехал к двери и распахнул её. В дом вместе с воем ветра и дождём проник одетый в коричневое имлинг. Отец закрыл дверь, и в комнате вновь стало тихо. Гость стянул капюшон с головы. Хирка знала, что должна расслабиться, увидев Рамойю, но тело её не слушалось.

Рамойя сделала пару шагов вперёд и смахнула с лица косички цвета воронова крыла. Её плащ промок насквозь и прилип к плечам. Куро уселся на дверной косяк и каркнул. Рамойя улыбнулась и склонила голову перед птицей, прежде чем обратиться к отцу или Хирке.

— Пока стояла на улице, думала, что моё время подошло к концу, — сказала она. Отец рассмеялся, хотя смеяться было особенно не над чем. Рамойя заметила сундуки, мешки и пустые полки. На мгновение она закрыла глаза, как будто собиралась с мыслями, а потом повернулась к отцу.

— Не знаю, куда вы собрались, Торральд, — сказала она, — да меня это и не касается, — говорила она медленно и отчётливо. У Хирки появилось ощущение, что она использует шифр, пытается сказать что-то, не произнося это вслух. — Но одно вы должны знать. Если ваша цель — пропустить Ритуал, то до ушей Совета уже дошла весть об этом.

Отец сощурился и скептически посмотрел на Рамойю. Хирка почувствовала, как похолодела с ног до головы. Она сделала несколько шагов назад и осталась стоять в тени. Рамойя взглянула на неё и беспощадно продолжала:

— Если вы надеялись уехать незаметно, то уже поздно.

Рука отца крепче сжала подлокотник стула, он поднял плечи, как будто мог встать в любую минуту.

— Нам нечего скрывать, — хрипло произнёс он. — Имлинги всё время переезжают. Какое дело Совету, если обычные имлинги…

— Но ведь она не совсем обычная, да? — Рамойя шагнула в сторону отца, но её слова проникли в самое сердце Хирки. То, чего никогда не должно было произойти, случилось. То, чего никто не должен был знать, стало известно. Невозможно. Немыслимо.

— Слишком поздно, Торральд. Уезжайте, если должны, но не уезжайте самовольно. Это может повлечь за собой смерть.

— Почему? Рассказывай, что тебе известно, женщина! — зарычал отец. Рамойя послушалась.

— Колкагги.

Отец осел. Хирка не могла шелохнуться. Это всего лишь слово, но оно было наполнено страхом от забытых рассказов. Колкагги. Чёрные тени. Убийцы. Тайное оружие Совета. Духи, высасывающие жизнь из тех, кто не повинуется Всевидящему. Уже мёртвые.

Это всё истории о бандитах! Детские выдумки!

Но от этих выдумок отец съёжился у неё на глазах. Об этих слухах ей нашёптывала Силья несколько дней назад. Хирка отступила к стене. Внезапно ей показалось, что все тени в доме ожили и стали прислушиваться к их разговору. Её загнали в угол, как кота. Дышать стало тяжело.

Колкагги.

Рамойя снова натянула капюшон на голову.

— Говорю всё как есть, Торральд, — сказала она. — Ритуал — это дело чести, а в этом году больше, чем когда бы то ни было. Они пошлют чёрных теней.

— Почему ты нам это рассказываешь? — Голос отца звучал приглушённо. Хирка вышла из тени. Взгляд Рамойи стал мягче, когда она увидела девочку.

— Возвращаю долг, — сказала она.

— Мы сами справимся, — ответил отец. — Никто и пальцем до неё не дотронется. Никто.

Его голос стал неузнаваемым. Хирка ощутила прилив тепла среди всего этого кошмара. Взгляд Рамойи скользнул по стулу на колёсах. Отец зарычал, но она не испугалась.

— Я знаю, что ты силён, Торральд. Другие мужчины уже давно истаяли бы, лёжа в постели. Но всё, чем ты располагаешь для её защиты, — это стул и воля. Гиблое дело, даже если будешь сражаться против обычных мужчин. И ты не сможешь убежать от них.

Хирка думала, что отец сейчас взорвётся, но этого не случилось. Он знал, что Рамойя права. Уголки его губ опустились вниз.

— Как будто есть место, куда можно убежать. Кто бы принял имлингов вроде нас…

Рамойя собралась уйти, взялась за ручку двери, но помедлила.

— Враг твоего врага — твой друг, Торральд. Если это тебе что-то говорит, то ты можешь уехать только в одно место. Ты знаешь, о чём я.

Равнхов. Она не хочет произносить это вслух.

Хирка сообразила, что Рамойя рискует собственной безопасностью, предупреждая их о смертельной опасности. Хирка подбежала к ней:

— Постой!

Наставница воронов повернулась к ней, и Хирка попыталась подобрать слова, но не знала, что сказать. Слова не появлялись. Рамойя улыбнулась и поклонилась, как будто всё было сказано, а потом открыла дверь и скрылась в урагане. Дверь за ней закрылась не до конца и захлопала на ветру.

Хирка почувствовала капли дождя на лице. Она смотрела на улицу так, словно все демоны мира собрались и ждали её снаружи. Откуда Рамойя всё узнала? Вороны. Конечно. Она контролирует почту Совета. Но как Совет мог узнать про Хирку?

Совет в Эльверуа — это Илюме.

Ветер перевернул метлу. Лампа на столе погасла. Хирка захлопнула дверь и застыла возле неё. Илюме могла узнать о ней только одним способом. Хирка боролась с рыданиями. Ример всё понял. Он понял, кто она, и всё рассказал бабушке.

Потому что я соврала. И потому что для могущественного Римера Ан-Эльдерина я — никто.

Хирка потрясла засов и пнула дверь. Потом пнула ещё раз. И ещё. Она пинала дверь и ждала, что папа остановит её, но он молчал.

Поток

Утро выдалось серым. За ночь ураган стих, но редкие порывы ветра налетали на Хирку, чтобы показать ей, что природа ещё не до конца успокоилась. Чем выше на Пик Волка она забиралась, тем сильнее становился ветер. Казалось, склон был круче чем обычно, а шипы — острее, но ей было всё равно. Ярость придавала ей сил, и она должна добраться до вершины. До Римера. Она понимала, что никогда не заберётся достаточно высоко и ей всегда придётся карабкаться вверх. Она — Хирка и ничего больше. Дочь Торральда. Нет. Даже не так. Она — дитя Одина. Бесхвостая.

Она перебралась через последний гребень и оказалась на поляне. Там было пусто. Вокруг развалин фундамента росли кусты. Здесь находилась крепость, когда-то правившая Эльверуа и морем. Где, Шлокна его побери, Ример? Он что, уехал? Или ещё слишком рано? Хирка посмотрела вниз, на пристань, но сегодня ночью ни одна рыбачья лодка не выходила в море. Разочарованные чайки нарезали круги над пустыми бочками.

Ример предал её, и поэтому не пришёл сюда. Не решился встретиться с ней. Трус! Чтоб он сгнил в Шлокне!

— Дай-ка угадаю… — раздался голос у неё за спиной. Она резко обернулась и увидела его. — Решила рассказать всё как есть?

Он криво улыбался, сложив руки на груди. Обвинение сбило её с толку. Она прибежала сюда, кипя от злости. Это она должна была стоять, сложив руки на груди. Это её предали. Он всё испортил. Лишил их возможности уехать. Но она не находила следов всего этого на его лице. Его глаза смеялись, а улыбка была открытой. Безупречые губы могли принадлежать одной из скульптур Хлосниана.

Хирка опустила глаза. Ример не предавал её. Если бы он знал, что она — потомок Одина, то не стоял сейчас прямо перед ней. Никто не стал бы улыбаться гнили. Он не догадывается. Так что же она здесь делает? Она пыталась дышать медленнее, но лёгкие её не слушались. Ураган не стих, он перебрался внутрь неё. Что делать? Ример ничего не мог сделать. Никто ничего не может сделать.

Они пошлют чёрных теней.

Хирка почувствовала, как ей на плечо легла рука Римера.

— Эй… Не расстраивайся. Я постараюсь помочь тебе.

— Ты скоро уедешь… — единственное, что она смогла выдавить из себя.

— Ты сдаёшься, ещё не начав? — спросил он. — В таком случае мне зарубка!

Хирка посмотрела на него и улыбнулась. Друг улыбнулся ей в ответ.

— Нет, я не надеялся на то, что всё будет так просто, — сказал он.

По глазам Римера Хирка видела, что он, наконец, поверил ей. Она не может сливаться с Потоком. Он просил её дышать глубже. Расслабиться. Сесть на землю. Снова встать. Побегать. Отдохнуть. Подумать. Сконцентрироваться. Что бы друг ни просил её сделать, она ничего не чувствовала. Если в Имланде существовала жизненная сила, она наверняка не предназначалась для Хирки.

Ример расхаживал взад-вперёд по поляне, сложив руки за спиной.

— Дело не в том, что ты не можешь дотянуться до него, — сказал он, обращаясь больше к самому себе, как ей показалось. — Дело в том, что ты даже не догадываешься, где он и что он из себя представляет!

Он снова посмотрел на неё. Хирка почувствовала себя обессиленной, как будто проиграла все их когда-либо состоявшиеся поединки сразу. Как будто свалилась вниз, когда они карабкались на гору, утонула, когда они плавали, споткнулась, когда они бегали. А Ример расхаживает здесь взад-вперёд и повторяет одно и то же. Что с ней не так?

У него было всё. Он был Ан-Эльдерином. И он смотрел на неё с таким удивлением, словно у неё не было ноги. Или хвоста.

Утро сегодня выдалось долгим. Ример покрутил головой, чтобы размять мышцы шеи. Очевидно, он не привык долго сидеть без движения.

— С камнем пробовала? — он вновь подошёл к ней. В голосе Римера звучал оптимизм, а вот в глазах его не было. — Поток способен собираться в камне…

Голос его тоже утратил оптимизм.

— Он сохраняется в камне. Если положить ладони на…

— Ример…

— Делай, как я, — прервал он её и в двадцатый раз встал, развёл руки немного в стороны, поднял голову и закрыл глаза. Он стоял так, словно ждал дождя. Хирка видела, что лицо его внезапно обрело покой. Казалось, он может стоять так вечно. Прекрасная статуя, полная покоя. Он слился с Потоком.

Единственное, что переполняло Хирку, — это разочарование. Она что угодно отдала бы, чтобы обрести такой же покой. Такую же жизнь. Но она была иной. Он стоял вот так, совершенный, возвышенный историей своей семьи и благословениями Всевидящего. Пик Волка возвышал его, обнимал его. Весь мир обнимал его. Для Хирки места здесь не было. Дура, раз она не поняла этого раньше. Но теперь она всё знала.

— Это не для таких, как я, — она испытывала отчаяние, но в голосе оно не отразилось. Ничего честнее она ему не говорила. Сердце Хирки было пугающе открытым. Она собралась уйти.

Ример схватил её за плечо и развернул лицом к себе. На мгновение Хирке показалось, что он её ударил. Тело онемело, и она чуть не упала, но против воли осталась стоять. Она почти висела в воздухе. Неподвижно. Кровь неслась по венам, как будто по её телу потекла Стридренна. Рука Римера застыла у неё на плече. В его глазах Хирка увидела шок. Он стоял так же неподвижно, как и она. Ей казалось, её тело разваливается на кусочки. Она умирала.

А потом пришло время.

Хирка увидела, как зелёные листья за спиной Римера пожелтели и покраснели. Они опали с деревьев, увяли и умерли. Выпал снег. Растаял. Образовались новые почки, и деревья вновь зазеленели. Она видела, как на Пике Волка вырос замок, как имлинги рождаются, живут и умирают. Она видела, как маленький мальчик гоняется за девчонками и дёргает их за хвосты. Он стал отцом. Он умер. Настала осень. Замок пал. Небеса разверзлись и заплакали. Мимо проплыли вороны, их чёрные крылья отливали радугой. Всё укутал снег. Всё было вечным. И всё происходило сейчас. И она видела это, не отводя глаз от Римера.

Поток проник в самые дальние уголки тела Хирки. Ей пришлось закрыть сердце на замок, чтобы сохранить свои тайны. Она была очищена. Убита. Рождена. Ей было некуда спрятаться. Её осмотрели. Изучили. Разобрали на части. Она безуспешно боролась с течением, но оно становилось всё сильнее. Поток продирался по слишком узким венам. Боль. Крик Римера. Он упал. Она упала.

Сердце Хирки колотилось очень быстро. Слишком быстро. Пульс стучал в ушах. Она сидела на земле и тяжело дышала. Она боролась за то, чтобы восстановить контроль над собой. Земля. Земля под руками. Запах травы. Перегной. Дождь. Она посмотрела на свои руки — Хирка испугалась, не состарились ли они. Этого не случилось. Вены пульсировали, расширялись и сужались у неё на глазах. Она была живой.

Хирка подняла глаза к небу. Солнце не сдвинулось с места.

Мгновение. Мгновение вечности. Она слилась с Потоком! Ример стоял на коленях перед ней. Он был таким красивым, что рука девушки помимо воли потянулась к нему. Хирка улыбнулась, насколько у неё хватило сил, а потом почувствовала, как тело валится в его сторону, и наступила темнота.

Злые призраки дразнили её, но Хирка знала, что спит. Призраков не существует. Среди них был отец, и он шёл на своих ногах. Он помахал ей и исчез. Его голос эхом разносился среди белых созданий.

Бабьи сплетни!

Лишённые лиц, призраки огромными ртами нашёптывали ей гадости, но она не могла различить слов. Они подходили всё ближе и ближе. Хирка повернулась в отчаянной попытке отыскать выход, но она оказалась в окружении. Она попятилась к засохшему дереву. Дерево было слишком хрупким, забраться на него не стоило и пытаться. Белая бесформенная рука потянулась к Хирке, и Ример поднял меч. Он был воином. Он был похож на картинку из книги. На тень из иного времени.

Глаза его сузились и превратились в щели, он холодно улыбался. Меч был узким и бесцветным. Хирка не могла пошевелиться, только стояла и смотрела, как клинок проходит сквозь её одежду, сквозь кожу, мясо и входит в ствол за её спиной. Там он и остался, а по её телу разлился стальной холод.

В ней образовалась дыра. Красная, кровоточащая дыра. Она посмотрела на Римера — его улыбка стала шире. Ей надо заставить его понять! В ней дыра! Кто-то должен это исправить. Хирка почувствовала, как что-то закапало из уголков губ, и увидела, как на белый снег падают красные капли.

Где же Ример? Он должен ей помочь! Она упала на колени и принялась рыть снег, пока не показалось его лицо. Его губы посинели, горло было вырвано и исчезло. Со скул слезла кожа. Он гнил. Ветер обдувал её. Снег поднимался с земли. Хирка ничего не видела. Она закричала, но услышала только ветер. Она кричала Римеру. У неё в теле дыра.

— Ример! — снег покрывал то, что осталось от его лица, быстрее, чем она копала. — Ример!

План

— Ример!

Хирка попыталась подняться, но кто-то удерживал её. Она по-прежнему сидела на земле. Ример обнимал её за плечи.

— Расслабься, — сказал он. — Твоё тело в изнеможении.

Он прав. Руки болели. Мышцы вдоль всей спины ныли, как будто она целый день перетаскивала бочки с селёдкой. Так они просидели долго, глядя перед собой. Извивающиеся корни пробрались между камнями, и то немногое, что осталось от крепостных стен, покрылось трещинами. Ветер стёр все углы. Природа забрала обратно то, что когда-то выстроили сильные имлинги. Пожелтевшая листва летала по мху, словно ничего не произошло. Неужели ей всё приснилось?

Нет. Это случилось в действительности. Она сливалась с Потоком.

Ример водил по её плечу большим пальцем и разговаривал тихо, как с новорождённой. Она затылком чувствовала прикосновение его скулы, которая шевелилась, когда он говорил. Юноша пытался объяснить ей, что произошло, но Хирка понимала: он чего-то недоговаривает. Она была уверена, что друг объясняет случившееся не столько ей, сколько себе. У него тоже не было полного ответа, но он не решался в этом признаться. И он был так же измождён, как и она. Хирка совсем по-детски этому обрадовалась.

Ример слился с Потоком, а потом прикоснулся к ней. Он не ожидал такого результата. Они попробовали ещё раз, но быстро поняли, что Хирка по-прежнему не может сливаться. Самостоятельно не может. И только это немного омрачало радость девушки от того, что она наконец узнала, о чём все говорят. Наконец поняла, что такое Поток, хотя пришлось прибегнуть к чужой помощи.

Но Ример возразил. Она по-прежнему не знает, что большинство имлингов ощущают при слиянии. То, что случилось сейчас, было намного сильнее. Ему казалось, что описать случившееся всё равно что попытаться объяснить вчерашний ураган жителю центрального Имланда. Это было более дико, более безжалостно и трудно поддавалось контролю. Ример не мог облечь случившееся в слова. Он попросил её быть осторожной и не рассказывать о произошедшем. Никому. Это должно остаться между ними.

Ример увидел Хирку в новом свете. Маска серьёзности Ан-Эльдерина пошла трещинами. Ему было любопытно. Он снова стал тем мальчишкой, который всегда был готов к приключениям. А это небезопасно.

Но они никак не могли перестать экспериментировать. Хирке казалось, она пьяна, как будто вино Орма въелось ей в кровь. Из-за этого всё остальное становилось неважным. А самым прекрасным было то, что слабость, с которой она явилась сюда, удивила Римера. Хирка перестала быть незначительной.

Она слушала объяснения друга. Многое из того, что он говорил, она не понимала до конца, но Хирка пила его слова как чай. Насыщалась ими. Даже Куро вроде бы наслаждался ими. Ворон сидел на обломках каменной колонны рядом с ней, прикрыв глаза и наполовину зарыв в перья голову, чтобы защититься от ветра.

Хирка не могла сливаться с Потоком, но она могла прикоснуться к нему, когда это делал Ример. Для этого он должен был дотронуться до неё. Судя по всему, сила касания роли не играла. Держал ли он её за руки или же просто касался пальца, жизнь начинала течь по ней, как будто так было всегда.

Мало-помалу Хирка привыкла к новому ощущению, которое постепенно превратилось в тёплое беспокойство. И чем дольше они соприкасались, тем дольше ей удавалось сохранить в себе это ощущение, даже после того как Ример отходил от неё на несколько шагов. Но это продолжалось лишь краткий миг. Как только Ример отпускал её, сила начинала вытекать из неё. И что бы она ни делала, удержать её у Хирки не получалось. Она была похожа на дырявое сито, как выразился Ример.

Он чрезвычайно оживился, когда выяснилось, что Хирка может чувствовать, как он сливается с Потоком, даже если он не прикасался к ней. Она не припоминала, чтобы когда-нибудь ощущала, как сливаются другие, в том числе Ример. Но сейчас она его чувствовала. Казалось, он впервые продемонстрировал ей Поток, и теперь она могла видеть его сама. Это тоже было необычным. Ример сказал, что нечто подобное могли испытывать старики из Совета, обладатели самой древней крови в стране, но не обычные имлинги. Хирка ощутила острый укол совести. Она не была обычным имлингом. Она много-много хуже. И об этом она не могла ему сказать.

До того, как они начали спускаться с Пика Волка, Ример пообещал помочь ей во время Ритуала. У него был план. Сумасшедший. Хирка сама умела их строить, но от этого у неё пересохло во рту. Она понятия не имела, возможно ли такое в принципе. Один шанс из тысячи, но сейчас девушка была переполнена жизнью, и не существовало ничего, что она не смогла бы сделать.

У подножия Пика Волка они остановились. Каждому предстояло пойти своим путём. У Хирки до сих пор кружилась голова. Она пройдёт Ритуал, и Ример ей в этом поможет. Надежда появилась там, где всё казалось безнадёжным.

— А что, если Ворононосица будет стоять так долго, что…

Он криво улыбнулся.

— Хирка, через Ритуал будут проходить тысячи.

— Но что, если…

— Хирка… — он прервал её, но голос его прозвучал мягко. — Ты доверяешь мне?

— Конечно.

Она не думала над ответом, просто сказала. И она знала, что сказала правду. Несколько часов назад он был предателем. Теперь он был самим Всевидящим.

— Хорошо, — он зашагал вперёд, но остановился и повернулся к ней. — Ты сможешь сделать то, о чём мы договорились.

Хирка кивнула.

— Я буду придерживаться плана.

Он улыбнулся и посмотрел на неё, склонив голову набок. А потом ушёл.

Кровавая трава

Хирка чувствовала, как её переполняют энергия, звуки и запахи. Казалось, раньше она не жила по-настоящему. Всю дорогу домой она проделала бегом. Она должна рассказать папе, что у неё получилось слиться с Потоком. Что всё в порядке.

Конечно, она не может рассказать ему всю правду. Например, что не в состоянии сливаться сама, а нуждается в помощи Римера. Этого отцу будет мало. Он перепугался после визита Рамойи, но она его переубедит. Хирка может описать свои ощущения в мельчайших деталях. Любой, кто услышит рассказ, не усомнится в её способности сливаться с Потоком.

Хирка запыхалась, пока взбиралась на последний холм. Она вспомнила, как мало сегодня спала. Куро уселся на крышу хижины и оглядывал Эльверуа, как будто владел этими местами. Хирка разделяла его чувство. Она одним прыжком преодолела крыльцо и ворвалась в дом.

— Папа!

Его не было. Она заметила, что из-за занавески торчит колесо стула. Он что, спит? Посреди дня? Когда у неё такие важные новости? Хирка резко отдёрнула занавеску и мгновенно поняла, что что-то не так. Она упала на колени рядом с кроватью. Отец не шевелился. У неё началась паника. Сердце ползло вверх по горлу, словно хотело вырваться наружу. Всё не так, как должно быть.

— Папа! — Хирка потрясла его, и его глаза невообразимо медленно открылись. Она боялась дышать.

— Папа…

Отец попытался улыбнуться, но смог только приподнять уголки губ. Что он наделал? Ведь теперь всё в порядке!

— Папа, я могу сливаться с Потоком! — Хирка слышала, что её голос срывается, но продолжала говорить. Она схватила обмякшую руку отца. Холодная.

— Теперь уезжай…

— Я не вру, папа! Я могу сливаться!

— Это хорошо… Хирка, — снисходительно произнёс он. С остановками.

Комната скрылась в тумане, и лицо отца стало похожим на призраков, которых она видела во сне на Пике Волка.

— Я могу сливаться.

Рука отца больше не отвечала на её прикосновение. Он не сжимал её ладонь.

— Я могу сливаться…

Но её никто не слышал. Она обнимала папину руку, но там, где раньше была жизнь, теперь была лишь смерть.

* * *

В комнате стало прохладно. Лето прошло. Надо подбросить дров в очаг. Хирка посмотрела на отца, но он не мог ничего сделать. Не в этот раз. И не в следующий. Отец больше никогда не принесёт дров. Но он не должен замёрзнуть из-за этого.

Хирка поднялась, ноги едва слушались. Она прошла мимо занавески, отделяющей маленькую гостиную, которая показалась ей темнее, чем обычно. Хирка подумала о том, как узнала, что она — человек. И о следующем утре, пока не вспомнила вчерашний вечер. Какое-то короткое мгновение всё было так прекрасно и далеко. До тех пор, пока она не вернулась в реальность. Так будет и сейчас. Если ей когда-нибудь удастся заснуть, она проснётся в новом кошмаре. И так будет всегда.

Хирка подняла два полена, осторожно, как будто боялась разбудить папу. С улицы послышались протяжные призывные крики ночестона. Уже поздно. Может быть, отец просто спит? Вот как должно быть. Только бы он не замёрз сегодня ночью, и тогда он проснётся завтра утром, пересядет на свой стул на колёсах и начнёт день. Он рассыплет муку по всей гостиной и будет стирать рукой пот с головы, издавая при этом звук, похожий на скрип точильного камня. Хирка смотрела на место, где он обычно сидел. На столешнице чёрным углём были нарисованы буквы. Одно слово. «Равнхов». Корявый почерк отца. Ему не часто доводилось писать. Так же, как и читать. Она хотела улыбнуться, но тело не повиновалось. Папа понял, что что-то не так. Что он должен умереть.

Хирка стёрла буквы рукавом свитера. Она положила поленья в очаг и раздула угли. Заплясали языки пламени. Надо поесть, но она не могла. Она вернулась к отцу, неподвижно лежавшему в кровати. Серое шерстяное одеяло было слишком тонким. Хирка вытащила из-под кровати свёрнутую волчью шкуру. Она слегка запылилась. Стоит ли вытряхнуть её? Хирка натянула одеяло до подбородка отца, вынула его руки наружу и положила на него. Руки были холодными. Большими и холодными.

Хирка встала на колени у кровати и стала растирать руки отца, чтобы вернуть им тепло, но это не помогло. Конечно. Какая же она дура. Отец умер. Хирка улыбнулась, но чувствовала она только боль. Боль исказила её улыбку и превратила её в гримасу, и она зарылась лицом в волчью шкуру, чтобы утихомирить эту боль. Но боль не прошла. Неужели она останется навсегда? Станет невыносимым спутником Хирки до самой старости? Или до того дня, когда до меня доберутся Колкагги. Чёрные тени.

Хирка различала запах волка, который ничем невозможно вывести. Охотник может убить волка. Руки охотника могут содрать с него шкуру, а купец может отвезти одеяло из волчьих шкур на край света и продать. Но Хирка до сих пор чуяла волка. На какой-то миг это ощущение показалось ей похожим на слияние с Потоком вместе с Римером. Отец не умер. Волк не умер. Просто они стали чем-то иным. Хирка глубоко втянула носом воздух, словно для того, чтобы не утратить смысл посреди полной бессмыслицы. Волк. И… металл?

Хирка оторвала лицо от одеяла и уставилась на руку отца, которую прижимала к себе. Скорее всего, она ошиблась.

Его рука чем-то пахнет!

Хирка осторожно прикоснулась носом к обмякшей руке. Она была холодной и пахла отцом. От облегчения плечи Хирки опустились, но вдруг она снова почувствовала другой запах. Сладкий металлический аромат был ей знаком.

Хирка отдёрнула и прижала их к себе. Она вздрогнула от ужаса и неверия. Отец спокойно и неподвижно лежал и не делал ничего, чтобы развеять подозрения, которые вот-вот прожгут дыру в Хирке. Её глаза метнулись к полкам вдоль стен, но они были пусты. Конечно. Они же всё упаковали.

Она поднялась, как во сне, и отдёрнула занавеску в сторону. Тут. В красном сундуке между бесчисленными ларцами стоял чёрный, почти квадратный глиняный горшок. Хирка вынула его. Когда-то горшок блестел, но не теперь. Крышка была закреплена палочками с двух сторон. Хирка вынула их и открыла сосуд. Внутри оказалось пусто. Всё, что осталось, — душный металлический запах. Отец съел кровавую траву.

Крышка выпала из её рук и разбилась об пол. Тысячи коричневых и чёрных кусочков керамики разлетелись по деревянным доскам. Хирка взяла метлу и собрала все осколки в совок. Их надо выбросить!

Она подошла к двери и тихо открыла её. Снаружи стемнело. Хирка взобралась на вершину кряжа, не уронив ни единого осколка. И только услышав, как внизу шумит море, она почувствовала себя в безопасности и отдала кусочки горшка на волю ветра.

Хирка вернулась с совком к хижине, но не захотела зайти внутрь. Там, внутри, находилась реальность. Здесь, снаружи, стояла ночь. Здесь ещё ничего не произошло. Хирка поднялась на край скалы и посмотрела на туман под ногами. Там, внизу, спит Эльверуа. Никто из жителей деревни не знает о смерти отца. Никто не знает, что он совершил ради Хирки. Он съел кровавую траву, чтобы облегчить ей побег. А ведь Хирка шла домой, чтобы рассказать ему, что им не нужно уезжать.

Хирка упала на колени в заросли вереска.

С воронами

День выдался тихим. Хирка не делала ничего из того, чем обычно занималась. Она расставила все вещи на свои места на полках, разобрала все мешки и сундуки, и лачуга обрела свой обычный вид. Но чай не был продан. И амулеты тоже. Травы не собирались. Грядки не пололись. Бальзам и масла никто никуда не понесёт. И если бы чайки не продолжали орать, Хирка подумала бы, что умерла.

Несколько знакомых пришли в маленькую хижину и ушли. Хорошо знакомые лица и лица, которые она мельком видела в Эльверуа. Все говорили ещё меньше, чем обычно. Хирка приветствовала гостей и провожала, когда они уходили. Она разогревала суп и ставила на стол пиво и благодарила, когда посетители приносили ей свои суп и пиво.

Большинство пришедших явились сюда из страха. Не-дом по-прежнему был не-домом, но они знали, что теперь им придётся ездить за тридевять земель за бальзамом от ран или за чаем, который может заглушить боль в суставах и лёгких. Они с надеждой в глазах улыбались Хирке. Наверняка Торральд обучил свою дочь? Хирка оставляла этот вопрос без ответа. Её обучали всю жизнь, но что она могла им пообещать?

Вечером пришли Рамойя с Ветле. Они привели с собой Нору, дочь кузнеца. Они зажгли свечи вокруг кровати отца, обмыли его и намазали маслами. Рамойя грустно улыбалась Хирке, вытирая папины руки. Она не догадывалась, что Хирка уже сделала это, чтобы удалить все следы кровавой травы. Хирка подтянула колени к груди и опустила на них голову.

Свечи окрашивали тело отца в тёплые цвета. Казалось, он просто спит. Но по сравнению с руками Норы его кожа была очень бледной. С Рамойей сравнивать кожу отца нельзя, кожа Рамойи была иного цвета, чем у всех остальных. Цвета корицы — тёмная, красивая, чужестранная. Рамойя мягкими движениями умасливала тощие ноги отца. Она несколько раз бросала взгляд на Хирку, открывала рот, чтобы что-то сказать, но так и не произнесла ни слова. В конце концов Хирка заявила, что попросится у Сильи пожить в Глиммеросене после того, как тело отца сожгут. Это не было правдой, но Рамойя, по крайней мере, не будет чувствовать вины за то, что не смогла пригласить её к себе.

Илюме не пришла на бдение — обычные имлинги не удостаивались такой чести от членов Совета. Хирка думала, что она пришлёт Римера, но он тоже не явился. Хирка утешала себя надеждой, что он уехал. И он, и Илюме. Да и что они знали о смерти? Им ведь предстояло жить вечно.

Когда члены семей Совета умирали, их тела не просто сжигали, как тела обычных имлингов. Их скармливали воронам. У семей Совета по венам текла сама жизненная сила. Когда-то в будущем Илюме разрежут на куски и скормят воронам. Она станет единым целым с небом и Всевидящим.

Отец же, наоборот, был кем угодно, только не святым. Отец был просто отцом. Но пока он жил, он постоянно спасал жизни других. Если кто и заслуживал вечного полёта с воронами, так это он.

* * *

Хирка по-прежнему была одета, она поднялась и вышла в прохладу ночи. Деревья нашёптывали ей предостережения, но девушка уже приняла решение. Она знала, что делать.

Хирка обошла вокруг лачуги и зашла в пристройку, которая при жизни отца служила ему мастерской. Петли жалобно скрипнули, когда она открыла дверь. Там лежал папа. Прямо посреди помещения на рабочем столе. Он распростёрся на пропитанном маслом льняном саване, который обернут вокруг него перед сожжением. Рамойя и Нора одели его в простую чёрную рубаху без шнуровки на поясе. Хвост был спрятан под телом, и Хирка получила представление о том, как, должно быть, сама выглядит в глазах других: две руки, две ноги, хвоста нет.

Может быть, ей отрезать кусок хвоста? Хирка осторожно вынула из ножен нож. Нет. Хвост ведь не считается мясом? Позади неё раздался крик.

Колкагги! Хирка прыжком обернулась, выставив вперёд нож. Дверь. Она не заперла её. Глупая девчонка! Сердце её колотилось в груди, когда она прикрывала за собой дверь. Потом она снова подошла к отцу и в отчаянии сглотнула. Она понятия не имела, что надо делать. Сколько нужно, чтобы задуманное обрело смысл? Она не могла взять столько, чтобы стало заметно. Ей необходимо скрыть содеянное, или же подготовиться ко встрече с Советом по гораздо более серьёзному поводу, чем Ритуал. После сегодняшней ночи она окажется вне закона.

Хирка подняла рубашку отца и направила нож ему в живот. Лезвие дрожало. Кожа не поддавалась, и Хирка передумала. Живот — это слишком больно. Всё оказалось намного труднее, чем она думала. Она много раз была с отцом, когда он резал других имлингов. И они выживали. И жили до сих пор благодаря ему. Она и сама это делала. Но сейчас всё было по-другому. Её дело было темно, как ночь. Всё, что она выдыхала, было чёрным.

Отец заслуживает продолжения жизни!

Хирка собралась и поднесла нож к области пояса. Она нажала на лезвие, и оно вошло в кожу. Волчий мех она держала наготове в другой руке, но кровь из раны не полилась. Отец не шелохнулся, а казалось, что он в любой момент может проснуться. Как будто он терпеливо ждал, когда Хирка закончит.

Первый разрез был самым сложным, а потом она впала в транс. Когда дело было сделано, в руках у неё оказалась горсть плоти отца. Она заполнила рану куском мехового одеяла и опустила рубашку. Никто и не догадается, что произошло.

Всевидящий видит. Всевидящий знает.

Это не имело никакого значения. Если Всевидящий узнает, то поймёт. Он согласится с тем, что отец заслуживает жизни. А если не поймёт, то Он — не тот Всевидящий, о котором она слышала.

У Хирки оставался кусочек полоски, отрезанной от волчьего одеяла. Она обмотала его вокруг мёртвой плоти, вокруг отцовского спасения, и взяла свёрток в руку. В темноте он был похож на пушистое полено. Хирка вновь вышла в ночь. На этот раз дверь не скрипнула.

Что я наделала?

Ветер усилился. Деревья, мимо которых она проходила, стряхивали листву. Они отклонялись в стороны, чтобы не задеть её — она была осквернителем трупов. Хирка криво усмехнулась. А чего ещё от неё ожидать? Она — дитя Одина.

Хирка шла широкими шагами и оглядывалась по сторонам. Найдёт ли она его? Может, он спит? На вершине кряжа она распаковала грех и разделила его на мелкие кусочки. У неё за спиной выл ветер.

Хорошо. Куро не пришлось звать. Ворон дождался, пока она отойдёт назад, и приступил к трапезе. Она испугалась было, что он спрячет еду на потом, но птица, судя по всему, была очень голодна. Или же хорошо её понимала. Хирка сваляла из волчьей шкуры шарик и бросила его в море. Волны бились о скалы. Они были даже более сговорчивыми, чем деревья. Волны пообещали скрыть её ужасный поступок навсегда. Она села на траву и вытерла нож, прежде чем убрать его в ножны. Она увидела, как Куро взлетел. Он пролетел над деревьями и скрылся из виду. Вместе с отцом.

Дело сделано.

На её руки упали тяжёлые капли. На какое-то мгновение Хирке показалось, что пошёл дождь, но нет. Она плакала. Девушка испытывала такую страшную усталость, что ей даже было тяжело держать глаза открытыми. Хирка снова встала на ноги и пошла к лачуге. Перед мастерской она остановилась. Какой-то неведомой силой её притягивало к двери. Она должна ещё раз войти туда. Хирка утёрла нос рукавом свитера и открыла дверь.

Петли взвизгнули, и она проскользнула в щель. Всё выглядело, как и раньше. А чего она ждала? Посреди помещения лежал одетый в чёрное мужчина. Хирка подошла к нему и посмотрела на его лицо. Лицо знакомое. Но одно можно было сказать с уверенностью — это не отец.

Он был здесь, но в то же время здесь никого не было. Не было тепла, не было спящего. Здесь лежала пустая оболочка. Отца не было.

Торральд. Он не был её отцом.

Мёртвый имлинг, лежавший перед ней, никогда не был её отцом. Внезапно она очень ясно осознала это. Но ведь и у детей Одина должны быть отцы. И матери. И впервые при мысли о том, кто она, Хирка не испытала приступа паники. Она ощущала удивительный зуд, для которого не могла подобрать никакого другого слова, кроме «любопытство».

Сожжение

Тьма окутывала Свартскаре и охраняла собравшихся, не решаясь приблизиться к факелам, которые были расставлены по внешнему краю скалы. Моросил мелкий дождь. Хирка казалась самой себе маленьким кусочком мрака в пятне света. Сколько слоёв света и тьмы может быть в одном имлинге?

Она подняла глаза. Мельник нёс носилки вместе с Видаром, Железным Йарке, Аннаром и старшим братом Сильи Лейвом. Аннар был здесь в основном для вида, потому что он едва ли мог нести что-нибудь тяжёлое. Отец был завёрнут в льняной саван. Светлый свёрток на деревянных носилках. Это мог быть кто угодно.

Они шли медленно, ползли вперёд, как насекомые. Хирке хотелось бы, чтобы они двигались побыстрее, но они должны были идти в такт с монотонным боем барабанов у себя за спиной. Кто решает, как должны проходить такие церемонии? Кто решает, что должно произойти и как быстро следует идти? Неужели всё решалось само по себе?

Хирка посмотрела вперёд на неразожжённый костёр. А что, если он вдруг развалится? Она так не думала. Имлинги поработали на славу. Брёвна были составлены именно так, как следовало. Как две громадные расчёски, чьи зубья смыкались между собой. В перекрестье будет лежать отец. На земле под его местом были навалены сухие ветки.

Мужчины остановились и стали продвигать тело отца вперёд, пока оно не оказалось на нужном месте. А потом они смешались с толпой. Хирка не знала, где ей надлежит стоять. Она повернулась, чтобы пойти вслед за остальными, но тут ей на плечо мягко легла чья-то рука. Рамойя протянула ей один из факелов. Конечно. Она должна поджечь костёр.

Хирка взяла факел и поднесла его к тряпкам, которые были засунуты между веток. Они были пропитаны маслом, и уже через мгновение костёр разгорелся, несмотря на дождь. Ей в лицо ударил жар, и Хирка отступила на пару шагов. Сквозь огонь она различала лица. Хирка прожила здесь много лет, но сейчас ей казалось, что она не знает никого из собравшихся. Это наказание за то, что она любила проводить время в одиночестве. Другие имлинги всегда оставались чужаками. Кайса и Силья, обе в блестящих чёрных платьях, Нора, Ветле.

Ример!

Он стоял наискосок от неё, одетый в чёрное, наполовину скрытый языками пламени. Она думала, Ример уехал. Они с Илюме должны были уехать. Почему же он здесь? Задержка? Белые волосы отчётливо контрастировали с тёмным небом и морем у него за спиной. Он не отрывал взгляд от тела отца, которого теперь было почти не видно из-за огня. Костёр шипел и трещал.

Ример поднял глаза и встретился с ней взглядом. В глубине светлых зрачков стояло глубокое, нескрываемое горе. Их единение в горе наступило так неожиданно, что Хирка схватилась за грудь, чтобы не думать о Римере, но он победил. Друг пристально смотрел на неё. Прорывался сквозь огонь прямо ей в сердце. Высасывал из неё горе. Оно выкатывалось из глаз и падало на чёрные камни. Хирка почти слышала его слова. Не о горе, о выживании.

Мы продолжаем жить. Ты и я, Хирка.

Она почувствовала, как чьи-то руки обнимают её. Рамойя притянула Хирку к себе. Хирка посмотрела в другую сторону, и когда вновь подняла глаза, Ример уже отвёл от неё взгляд.

Отец горел.

Он горел до тех пор, пока шум волн не стал громче треска костра. Имлинги начали расходиться. Они думали, что огонь сделал своё дело: отпугнул слепых и осветил отцу путь в Шлокну. Теперь они покидали Хирку, переходили мост и возвращались в деревню. Тихая цепь одетых в чёрное имлингов, идущих по тропе. Можно было подумать, что это они мертвецы. Хирка посмеялась про себя. Никто из них не знает, что отец был спасён много часов назад. Он не спит в Шлокне. Он на небесах. С воронами. Или же он в обоих этих местах одновременно?

Во всех местах.

Хирка, Рамойя и Ветле ушли последними. Теперь дело было за морем — ему предстояло смыть все следы. Они направились следом за тенями к трактиру, чтобы выпить погребального пива. Хирка с удовольствием проигнорировала бы это мероприятие, ей не особенно хотелось подавать хлеб и пиво, но Рамойя поставила на раздачу других женщин и напекла кренделей, медового хлеба и пирожных. Хирке не пришлось ничего готовить, поэтому самое малое, что она могла сделать, — это просто поприсутствовать на поминках. Надо не забыть поблагодарить всех.

В трактире почти не осталось свободных мест. Хирка и Ветле уселись за один стол. Хирка не могла вспомнить, когда она в последний раз добровольно присоединялась к такой большой группе имлингов. Что сказал бы отец? Рамойя и Нора раздавали пиво и поминальный хлеб с сушёными фруктами. Помещение освещала сотня свечей. Двое мальчишек, сыновей швеи Инны, хотели убежать по лестнице в комнаты для гостей, но мать вернула их и велела вести себя пристойно. Хирка вздрогнула, когда на стол перед ней поставили кружку. Она поблагодарила. Еда и питьё были розданы, имлинги начали потихоньку перешёптываться между собой. Хирка пребывала в трансе, она не слышала ни слова из того, что говорилось. До тех пор, пока Кайса не упомянула имя отца. Хирка не расслышала, что она сказала, но разобрала ответ Сильи:

— Что ты имеешь в виду?

Кайса повысила голос:

— Я имею в виду, что если бы он знал, что делает, то наверняка смог бы спасти собственную жизнь.

Хирка уставилась на неё, но Кайса не обращала на неё никакого внимания. Хирка встала и подошла к ней.

— Отец спасал жизни.

Кайса спрятала от неё глаза и, наклонившись к дочери, произнесла:

— Она утратила рассудок вместе с хвостом.

Хирка и раньше слышала от неё такие слова, но они её совершенно не трогали. Но она не смеет подобным образом говорить об отце! Не может! Хирка лишилась способности думать. Казалось, тело взяло контроль над ней, подняло кружку и перевернуло её. Пиво вылилось на Кайсу, которая заорала так, будто её пырнули ножом. Уложенные в причёску волосы покрылись пеной и прилипли к черепу. Платье промокло до пояса. Тяжело дыша, она бормотала непонятные слова. Силья разинула рот. Ветле засмеялся, и Рамойя прикрыла ему рот рукой. Все глаза устремились на неё, но Хирка не боялась. Она горела. Она горела так, как недавно горел её отец, и ничто не могло сдержать пламя внутри неё.

— Отец спасал жизни! Тебя он спас от лёгочного жара! Он помог многим работникам Глиммеросена. Он построил вам новую конюшню, — Хирка поняла, что голос её становится невнятным. Она не должна плакать, но она обязана высказаться. — Новую конюшню! И чем ты отплатила, Кайса? Где ты была, когда упала балка? Он больше не мог ходить, а ты даже ни разу не пришла проведать его!

В таверне наступила вязкая тишина, которую, казалось, можно было потрогать. Но теперь все глаза были устремлены не на неё. Все смотрели на Кайсу. Посреди всего своего отчаяния Хирка почувствовала маленький укол радости. Остальные знали. Знали, что она сказала правду. Она права!

Кайса Глиммеросен утратила дар речи. Она огляделась по сторонам и поняла, что должна ответить, причём быстро. Она упёрлась рукой в бедро, а второй рукой ткнула Хирку:

— Дитя слепых! Он так и не научил тебя манерам! Глиммеросен нельзя обвинять в его несчастье!

Хирка подняла кулак, но Ример схватил её за руку и потащил к выходу. Ей не оставалось ничего другого, как последовать за ним. Кайса визжала им вслед:

— Ты ещё пожалеешь об этом, Хирка! Если хочешь, чтобы руки Глиммеросена не дотянулись до тебя, тебе придётся уехать очень далеко!

— Сегодня сгорел её отец, — Ример говорил жёстко, но голоса не повышал. Тем не менее Кайса притихла. Дверь таверны захлопнулась за ними, и Хирка услышала шум начавшихся там разговоров. Да, теперь им будет о чём поболтать в ближайшее время. Она втянула в лёгкие холодный воздух. Ей казалось, слова, которые она только что услышала, душат её.

Если хочешь, чтобы руки Глиммеросена не дотянулись до тебя, тебе придётся уехать очень далеко!

Кайса знала, что они собираются уезжать. Одно лицо так и плясало перед глазами Хирки. Силья. Силья на берегу моря сквозь бутылочное стекло. Хирка рассказала ей, что они уезжают! И что Силья сделала после этого? Вероятно, передала своей матери. Спросила у неё совета. А Кайса их предала.

Кайса. Не Ример.

Он тащил её вперёд. Голоса из трактира стихли у них за спиной. Она боялась, что Ример доволочёт её прямо до дома. До лачуги. До пустой, бессмысленной хижины. Она попыталась высвободиться из его захвата, но ничего не вышло.

— Отпусти меня! — она хотела пнуть его по ноге, но потеряла равновесие. Ример подхватил её и обнял. А потом начал сливаться с Потоком. Грязный несправедливый трюк, против которого она была бессильна. Он притянул её к себе, и она уткнулась ему лицом в грудь. Он поддерживал её рукой за затылок, как новорождённого ребёнка. Хирка попыталась скрыть своё горе от Потока, но ей это не удалось. Он бороной прошёл сквозь Хирку, отыскал все открытые раны, разобрал её на части и разоблачил как врага. Она была одинока, но её обволакивали удары сердца Римера и запах сгоревшей жизни. Хирка не помнила, когда открыла эту дверь. Когда она подпустила его так близко? Это сумасшествие!

Не приближайся к гнили. Она убивает.

Хирку трясло. Он сливался не только для того, чтобы утешить или успокоить её. Это было обещанием, она понимала.

— И пожалуйста, будь там, где должна, когда настанет время.

Хирка горестно рассмеялась у него на груди. Если бы он только знал. Она не поедет на Ритуал. Ни при каких обстоятельствах. Никогда. Ничто на свете не заставит её пойти на мероприятие, которое смогло напугать отца до такой степени, что он отправился в Шлокну. Он пожертвовал всем, чем мог пожертвовать имлинг. Ради неё. Папа знал, что Ритуал станет её погибелью. Что все увидят. Узнают гниль. А ещё он понимал, что ей никуда не удастся сбежать, пока он жив. И он придумал извращённый способ, как ей помочь.

Римеру нельзя дать шанс сделать то же самое. Его может раскусить Всевидящий. Колкагги могут убить его. Он может потерять всё из-за неё. Как отец. И напрасно.

Хирка неохотно оторвалась от Римера, чтобы Поток не обнаружил её ложь.

— Зарубка мне, если я окажусь там первой.

Она надеялась, что у неё получилось улыбнуться.

Рисунок

Урд с силой захлопнул книгу. Пыль взлетела над перилами и мелким дождём понеслась вниз по этажам библиотеки. Молчаливые имлинги в серых облачениях оторвали глаза от своих монотонных занятий и уставились на него, будто он наделал лужу на пол. Их называют пастырями, как ему сказали. Один из них стоял в паре шагов от него, положив палец на корешок книги, которую собирался поставить на место. Бездумный имлинг с замороженными движениями. Урд оскалил зубы. Бледный силуэт попятился и скрылся между массивными полками.

Ничего. Совсем ничего.

Он провёл полночи в этом бесполезном месте и не нашёл абсолютно ничего, что можно использовать. И они называют это залом манускриптов Всевидящего. Ну и шутка! Это был зал самодовольных писцов, которые преклоняются перед собственными словами. Бесконечные страницы скукоты. Новые страницы. Старые страницы. Рулоны пергамента, пахнущего плесенью.

У них имелись записи почти обо всём. О Всевидящем, о войнах, о величии Маннфаллы, о классическом бокешском обувном шве и безумных зимних бабочках из Норраварье. О самых бессмысленных вещах! Вчерашние слова и слова, произнесённые тысячу лет назад. Там упоминались каменные круги, которые избежали сноса после войны, но вот ничего разумного вроде карты отыскать ему не удалось. Или списка. Его требования не были завышенными. Хватило бы одной-единственной книги. Даже маленькой книжицы, чтоб им всем сгинуть в Блиндболе! Даже такой маленькой, что она могла бы поместиться в заднице!

«Круги воронов». Разве он просит так много?

Урд кинул очередную книгу на стопку других томов, которые тоже его разочаровали. Он до скрипа стиснул зубы. Что, если всё уже потеряно? Уничтожено сотни поколений назад в приступе истерии? Забытое знание. Запретное знание. Знание о слеповстве. О том, как слепые сливаются с Потоком. О том, как когда-то сливались имлинги, хотя и не любили вспоминать об этом.

Он обязан отыскать хоть что-нибудь. Время начинало поджимать. Они беспокоили его. Каждая ночь была хуже предыдущей. Голоса шептали ему из камней, въедались в голову и заставляли вены расширяться. Другой имлинг на его месте лишился бы рассудка, стал бы бросать камни в самое глубокое место реки Оры и рухнул бы на колени перед Чертогом Всевидящего. Но Урд был великим имлингом. Он контролировал голоса.

Конечно, он не мог выпустить их на свободу. Они пожрали бы мир, включая его собственную часть. Именно это было чёртовой проблемой слепых. Они… ну… были слепыми.

Снаружи ударил гонг. Его время истекло. Заседание начнётся со следующим ударом, он должен пройти в зал. Это заседание станет его первым и будет последним до возвращения Илюме. Она превратилась в его величайшую головную боль. Со всеми другими он мог разобраться. Вопрос в том, достаточно ли у него карт на руках. Полупьяный осведомитель болтал о сборе знати в Равнхове. Сомнительно, но можно использовать. А вот то, что ему действительно нужно, он никак не мог отыскать. Документ, который мог доказать, что каменный круг в Равнхове был не просто мифом. Хотел бы он произвести впечатление, швырнув на стол карту, указав на неё и сказав: «Вот! Вот отсюда появляются слепые!» И Совет отправил бы всех до единого воевать против Равнхова. Колкагг, гвардию, купцов, даже полуживых рыбаков. Всех, кто мог идти или ползти.

Но он справится. Конечно. Он должен справиться. Просто надо найти другой способ. За то время, что сыпется песок в песочных часах…

Урд перебросил плащ через плечо и развернулся, чтобы уйти. Он услышал, как одна из книжных стопок рассыпалась. Пастырь поспешил к ней, как будто упал хрусталь, а не бесполезные книги. Урду внезапно пришло в голову, насколько глупо звучит слово «пастырь» применительно к этим служащим. Книги — мёртвые. За ними не надо приглядывать.

Он бросил взгляд назад. Пастырь сидел на корточках, собирал книги и прижимал их к груди. Тонкие руки обвивались вокруг ноши. Одна из книг валялась на полу, шелестя страницами. Урд различил рисунок.

Любопытство одолело Урда, и он сделал пару шагов назад, чтобы лучше разглядеть изображение. Пастырь встал и явно подавил в себе желание убежать. Урд поднял книгу и швырнул её на читальный стол. Рисунок выцвел, но содержал множество деталей. Сделан растрескавшейся золотой краской и коричневой, которая, возможно, когда-то была чёрной. Сердце в груди Урда заколотилось быстрее. Это не карта. Это нечто совершенно иное, чем то, что он искал. Всё равно прекрасно! Это можно использовать.

Урд указал на пастыря.

— Сними мне с этого копию до того, как пересыплется песок в часах.

Пастырь нервно затряс головой.

— Т-так не выйдет, отче. Гретель сегодня в хранилище, а больше никто не сможет…

Урд понял, к чему он клонит. Он должен взять дело в свои руки. Как обычно. Пастыри проводят жизнь в тени между полками, такими тяжёлыми, что их никогда не передвигают. Они живут для того, чтобы архивировать и регистрировать. Они понятия не имеют о том, что такое настоящий мир. В библиотеке Эйсвальдра нет слепых. Нет врагов. Нет опасностей. И никакое богатство не имеет здесь ценности. Самое важное событие в этой башне — падение книг.

Урд схватил книгу за корешок и вырвал из неё рисунок. Он улыбнулся пастырю, который ухватился за край стола и побледнел. Ноги у него подкосились. Хорошо. Получил урок и в следующий раз ответит «да».

Урд спустился вниз по лестницам и вышел из библиотеки, не удостоив взглядом пастырей, которые открывали ему двери. Он пересёк площадь перед библиотекой и стал искать кратчайший путь в лабиринте мостов и переходов. Он стал подниматься по ближайшей лестнице, неустойчивой каменной спирали, проклиная поколения имлингов, которые понятия не имели о городском планировании. Эйсвальдр был кошмаром. Лабиринтом. Башни и дома вырастали как грибы, когда в них возникала потребность. С неограниченными ресурсами Совета здания возводились в тот же миг, как появлялась мысль о необходимости их постройки. Он что, единственный имлинг, который пользуется головой в этом городе?

Он поднялся наверх и перешёл по мосту к залу Ритуала. Эта постройка была самой большой в Эйсвальдре и располагалась в самом центре города. Всё остальное было возведено вокруг зала Ритуала. Мир строился вокруг него. Он был высотой в три этажа, венчал его впечатляющий купол, покрытый плитками размером с ноготь. Они сверкали тысячью оттенков красного. Ничего удивительного, что в народе его называли «материнской грудью». Вполне подходит, ведь под куполом находился зал Совета. Именно отсюда Маннфалла тянула свои длинные руки, и именно здесь у Урда имелось своё кресло. А он уже опаздывает! На заседание, после которого он превратится в легенду.

Последний участок пути Урд шёл так быстро, как мог, но не так, чтобы вспотеть.

Украшение

Комната была почти пустой, исключение составляли только сундуки с его имуществом. Он жил здесь с двенадцати лет, но не так много вещей мог назвать своими собственными. Бо́льшая их часть была подарками или украшениями, в которых, по мнению Илюме, он нуждался. Но теперь Римеру больше ничего не требовалось.

Этажом ниже раздавались короткие приказания Илюме, после них начиналась бешеная активность. Слуги выносили последние сундуки и ставили их на повозки. На полу, где раньше стояли книжные шкафы, остались пыльные контуры. Ример открыл ближайший сундук. Одежда. Книги. Два перочинных ножа, рукоятка одного из них украшена серебром и золотом. Им никогда не пользовались. Ример даже не помнил, откуда он взялся. Он стал рыться дальше. Шкатулка… Куда они упаковали ту маленькую шкатулку?

Он открыл второй сундук. Бумага. Письменные принадлежности. Церемониальная одежда. Ремни. Амулет Всевидящего. Он провёл большим пальцем по ворону. Цепочка стала ему мала уже много лет назад. Он собирался поменять её, но руки не дошли. Теперь это уже не нужно. Теперь Всевидящего он носил гораздо ближе к себе. В сердце и в душе.

На дне сундука Ример заметил шкатулку. Она была обтянута шёлком и казалась мягкой на ощупь. Зелёный цвет был бледнее, чем он помнил. На крышке было вышито имя его матери: Геса.

Он открыл шкатулку и нашёл то, что искал. Кожаный ремешок с украшением. Овальный кусок раковины в серебряной оправе. Маленький кусочек оправы был отломан. Он повертел украшение в руках. На задней стороне ножом были сделаны зарубки. Увидев их, он испытал удивительное облегчение, как будто они могли исчезнуть сами по себе. Или как будто их никогда не было. Корявая буква «Р» с семью зарубками и «Х» с восемью. Счёт уже неверный. Он достал перочинный нож и нацарапал себе ещё одну зарубку. Одна зарубка за то, что он вытащил её из Аллдьюпы.

Ример улыбнулся. Он повесил украшение на шею и спрятал под одеждой. Он застегнул кожаную кольчугу и надел перевязь с мечами. Пора уезжать.

На улице всё уже было готово к отъезду, в том числе и Илюме. Она, разумеется, будет последней. Все ждали её. Ример уселся на первую из восьми повозок. Собрался большой караван с поварами, горничными, кучерами, лекарем и несколькими телохранителями. Дворецкий стоял на пороге и улыбался чересчур широко. В его задачи входило распродать оставшееся имущество, и он, без сомнения, хорошо заработает на сделке.

Илюме заставляла себя ждать. Ример пытался не раздражаться. Это её месть за сутки, на которые ей пришлось отложить отъезд, чтобы Ример сходил на церемонию похорон Торральда. Илюме и сама получала успокаивающие чаи от него. Средства, доступа к которым не было даже у её лекаря. Но оказать честь простому имлингу, придя на обряд сожжения? Это уже перебор.

Илюме выскользнула из дверей в светлой дорожной одежде. Ример вышел из повозки, подал ей руку и помог подняться. Она приняла его руку, возможно, для того, чтобы никто из свиты не догадался, что в семейных отношениях появились трещины. А может, у неё просто был хороший день. Ример воспользовался возможностью подтвердить два своих худших предположения.

— У нас будет много дел, когда мы вернёмся в Маннфаллу, — сказал он беззаботно. — Урд во Внутреннем круге и слепые, сбившиеся с пути.

— К счастью, это не твоя забота.

Ример улыбнулся. Он получил необходимые подтверждения. Всё оказалось так просто, что могло превратиться в анекдот.

— Даже трудно сказать, какая из этих проблем серьёзнее.

Если он и разглядел намёк на улыбку в уголках губ Илюме, то она мгновенно умерла.

— Поехали! — приказала Илюме.

Караван отправился в долгий путь в Маннфаллу.

Победа

Свет солнца проникал в зал Совета и отражался от арок свода. Двенадцать колонн, расположенных вдоль стен, подчёркивали круглую форму помещения. Каждую из них украшали зажжённые масляные лампы, хотя и дневного света в зале имелось в достатке.

Вокруг массивного овального каменного стола стояли они — белые кресла со спинками высотой в имлингский рост. Вдоль края стола шла золотая полоска. Имя каждой семьи тоже золотом было выгравировано напротив соответствующего места. Для написания имён использовался старинный шрифт, рунический предшественник современной письменности, но прочитать написанное пока можно было без труда.

В помещении находилось одиннадцать имлингов. Эйр — ворононосица — первой заняла место во главе стола. Урд быстро пробежал глазами по именам на столешнице, чтобы занять своё место так, будто он знал, где оно находится. Они должны воспринимать его как вечного. Того, кто всегда был здесь и всегда будет здесь. Он проглотил промелькнувшее разочарование от того, что его место располагалось не рядом с Эйр. Всего лишь деталь. Но у него имелось много поводов для радости. Урд мог сесть в кресло, на завоевание которого потратил целую жизнь.

Он откинулся назад и почувствовал мягкие подушки под спиной. Они тоже были белыми и потому неразличимыми на фоне кресел. Урд сложил руки на животе. Стол перед ним сверкал золотом. Ванфаринн. Сдерживать улыбку было очень непросто. Казалось, власть, которая принадлежала его отцу, сверкая, переливалась золотым ручьём со стола в тело Урда, где ей было самое место.

Урд взял себя в руки и не стал трогать руками буквы на столе. Ему следует помнить, что здесь всегда был его дом. Здесь его место. И он сидит в этом зале, как один из них.

Ближе всего к Эйр сидели Ярладин, Лейвлунг и Нолдхе, если не считать пустого кресла справа от неё, кресла Илюме. Никто не обращал на Урда особого внимания. Он был новичком, но, не замечая Урда, они посылали ему очевидный сигнал. Он знал, о чём они думают. Никто никогда не попадал в Совет с таким минимальным перевесом голосов. Почти половина членов Совета за этим столом хочет выгнать его отсюда. Но ещё до конца дня он сможет начать войну. Ещё до конца дня он превратится в легенду, станет завоевателем, который затмит всех, кто сидел в его кресле до него. Включая отца.

Вошли три девушки и подали кувшины с вином и блюдо с яблоками, орехами и пирожными. Урд сглотнул. С самой зимы он не мог есть ничего, кроме супа. Украшения на штанах служанок позвякивали, когда они уходили. Никто в зале не произнёс ни слова, пока они не удалились и позвякивание на лестнице не стихло. Наверняка именно по этой причине штаны девушек были украшены именно так. Это смутно напомнило Урду о чём-то или о ком-то.

— Внутренний круг собрался в сорок третий раз в этом году.

Эйр обладала сильным голосом. Скоро ей исполнится восемьдесят, но, казалось, время позабыло о ней. Плоский нос говорил о том, что её семья родом из Блоссы, но и помимо корней ей было чего стыдиться. Она бродила по садам, окружающим Эйсвальдр, до самого заката. Она разговаривала с воронами, будто они были детьми. Урду обычно казалось, что от такой близости к Всевидящему у неё появились большие странности.

Но слабость Эйр была иллюзорной, это Урд знал наверняка. Сегодня она — самый крепкий орешек из тех, что ему предстоит раскусить. Она ни за что не захочет нападать. Его единственная надежда в том, что она позволит проголосовать другим, а не станет откладывать решение до возвращения Илюме.

Эйр оторвала взгляд от бумаг и быстро перечислила вопросы, которые предстояло обсудить Совету. Урд слушал вполуха. Его дело было самым важным, и он должен оценить всех, кто делил с ним стол. Каждое произнесённое им сегодня слово должно быть правильным. Должно зацепить каждого.

Справа от пустого кресла Илюме сидел Лейвлунг Таид, самый старший член Совета, которому оставалось всего несколько зим до столетия. Его щёки утратили былую упругость и обвисли почти до подбородка. Он сидел, сложив руки на груди. Казалось, он тратит немало сил, чтобы держать глаза открытыми. Этот мужчина возродится в воронах ещё до прихода снега, но сейчас он сидит здесь, обладая непостижимой властью! И он не станет использовать её в пользу Урда. Семья Таид известна своим миролюбием. Урд предпочитал называть это нежеланием принимать решения. Если и была более живучая семья в Имланде, то Урду не было о ней известно. Лейвлунг Таид будет тормозить дело Урда. Возможно, он тоже потребует, чтобы принятие решения отложили до приезда Илюме.

Рядом с Лейвлунгом сидела Сигра, неотёсанная представительница семьи Клейв. В свои пятьдесят с небольшим она была одной из самых молодых за столом. По сравнению с этой компанией Урд казался едва-едва достигшим возраста прохождения Ритуала. У женщины было собачье лицо с квадратной челюстью. Её руки могли бы принадлежать мужчине. То, что кто-то пожелал разделить с этой женщиной ложе столько раз, что она родила двенадцать детей, казалось чудом. Но несмотря на всё это, Урд улыбнулся ей. Справиться с ней сегодня будет легче всего. Семья Клейв вспыльчива, и в армии Совета слишком много представителей этой семьи. Сигра была замужем за громадным мужчиной, который тренировал молодых воинов в Эйсвальдре. По слухам, она выиграла место в Совете, победив в кулачном бою двух братьев и старшую сестру. Ну и семейка. Урда передёрнуло. Но до него доходили и другие слухи. Клейвы всегда хотели покорить Равнхов. Сомнений в том, что они думали о независимом регионе в Имланде, не было. Это семечки.

Сегодня Урду будет нетрудно справиться со многими. Саульхе Якиннин, мужчина с раздражающе жидкой чёлкой, постоянно падающей на лицо. Возможно, самый богатый и жадный имлинг в Маннфалле. Слишком простой случай.

Ярладин Ан-Сарин станет проблемой. Самый уважаемый мужчина Маннфаллы. Твёрдый взгляд, силён, как бык. Смуглый, с аккуратно подстриженной седой бородой. У его семьи имелись стратегические связи со всеми, у кого был хоть какой-то вес. Их называли лилиями мира. Но Урд-то знал. Семья была сильной и получала то, что хотела, потому что обладала той же, что и Урд, способностью убеждать. Но кто победит сегодня?

Гарм Даркдаггар был назначен писарем. Прекрасная роль для расчётливого бюрократа. Семья состояла из знатоков закона и кулуарных деятелей, но такого имлинга, как Гарм, Урд мог понять. Он всё просчитал. Гарм не станет поддаваться сентиментальности.

Эйр закончила чтение повестки, и началось обсуждение. Сначала речь шла об одном довольно значительном ярле, который хотел построить в родном городе новый Чертог Всевидящего. Урду уже стало скучно, у него не было никакого мнения относительно этого дела. Большинство присутствовавших подняли руки и проголосовали за новый Чертог, и Урд сделал то же самое. Какая разница? Он ждал более серьёзного пункта повестки. Того, что приведёт его к победе.

— Два убийства за столько же дней? Это издевательство! — Мужской голос Сигры блестяще представил следующее дело. Урд сел поудобнее — момент настал. Сигра склонилась над столом. — Я говорю вам: посылайте Колкагг по ночам, пусть очистят улицы!

Нолдхе ответила ей осторожной улыбкой:

— Ты всегда так говоришь, Сигра. Ритуал уже не за горами, в городе полно приезжих, они прибывают каждый день. Конфликты между ними неизбежны, и так происходит каждый год. Что ты можешь поделать? Убить всех, кто напивается в стельку? Посылать Колкагг разбираться со всеми, кто дерётся в трактирах? У лучших Колкагг Совета есть более важные дела.

— Для которых мы слишком редко их используем! — Сигра откинулась назад и сложила руки на груди. Члены Совета переговаривались друг с другом, но вот раздался голос Ярладина:

— Город наполнился почти до предела, но приедет ещё больше имлингов. У нас нет выбора, кроме как послать на улицы больше стражей. Давайте поступим так, как поступаем каждый год, и продолжим работать.

Урд жадно ухватился за свой шанс.

— Но этот год не таков, как другие.

Взгляды всех сидевших за столом обратились в его сторону, в них отражались разные эмоции: от слабого интереса до очевидного раздражения. Это его первое заседание Внутреннего круга, и он только что возразил Ярладину.

Пусть привыкают!

Он немного подождал.

— Этот год не таков, как другие. Это год, когда мы погибнем.

Реакция не заставила себя ждать. Недоверие скользило по лицам окружающих. Урд продолжал, пока у него была возможность:

— Это год, когда Равнхов пошлёт против нас слепых, в то время когда мы обсуждаем пьяные драки в трактирах.

Ярладин и Эйр обменялись быстрыми взглядами. Молчаливый диалог о том, кто из них должен поставить Урда на место. Но у них не будет шанса.

— Мы можем обходить эту тему молчанием, но в Маннфалле нет никого, кто бы этого не знал. Слепые вернулись, они были замечены на севере. Кто из вас полагает, что это случайность? Кто из вас полагает, что они сами нашли дорогу? Вы считаете…

— Урд, Совет обсуждал слухи о слепых так долго, что нам уже надоело. Мы понимаем твоё волнение, но ты, наверное, не нервничал бы так, если бы это заседание не было твоим первым.

Несколько имлингов за столом засмеялись вслух. Урд почувствовал, как у него задрожали уголки губ. Он не должен поддаваться на провокации. Он должен продемонстрировать свою ценность.

— Я здесь впервые. Я новый слуга Маннфаллы. Эту обязанность я покорно возлагаю на себя. Разве меня сюда не пригласили? Разве Совет не пригласил меня сюда, чтобы я продолжил дело своего отца? — Урд продолжал говорить, чтобы ни у кого не было времени задуматься, как сильно он отличается от своего отца. — Слухи? Слухи о слепых? Да в наших темницах сидят имлинги, которые видели их. И они могут описать их в мельчайших деталях! Половина страны съехалась сюда. Имлинги собираются вокруг Эйсвальдра в поисках защиты. Подношения и молитвы Всевидящему стали выше городских стен! Слухи?

Урд почувствовал, что разгорячился.

— Мы оказались перед угрозой, которая может определить нашу судьбу. Судьбу всей Маннфаллы, а не только нас, сидящих за этим столом. Слепые вернулись. И одновременно многие жители Равнхова не допускают молодёжь до Ритуала. Это открытая провокация! Объявление войны! Или об этом мы тоже не говорим?

Казалось, Эйр нечем дышать. Она оцепенела. Ворононосица растерянно смотрела на кресло Илюме. Урду захотелось улыбнуться, но он сдержался. Это только начало.

* * *

Эйр ещё раз попросила всех успокоиться. Зал Совета бурлил. Старые распри и страхи всплыли на поверхность. Урд хорошо разыграл свои карты. Он получил неожиданную поддержку от Якиннина, который поднял вопрос об освобождении Равнхова от долгов.

Урд знал это дело. Очень давно война против слепых обошлась всем довольно дорого, но особенно сильно пострадал Равнхов. Целые деревни пришлось отстраивать заново. Жители страдали от болезней и нехватки воды и продовольствия. Богатая Маннфалла подоспела на выручку, но чуть позже озвучила условия оказания помощи: Равнхов отдаст свою власть над небом — поделится воронами и знаниями, которые передавались из поколения в поколение, сколько помнили имлинги. Такое требование тяжело принять государству, где готовили лучших воронов в мире. А вдобавок их оскорбили: Равнхов должен был похоронить своих богов и передать себя под власть Всевидящего.

Равнхов отказался. Но деньги уже были выплачены, и Маннфалла могла выдвигать любые условия, что она неоднократно делала. Пятнадцать поколений жителей Равнхова расплачивались с Маннфаллой, и лишь в 928 году Всевидящего Равнхов смог отпраздновать освобождение от долга. Следующие семьдесят лет он потратил с пользой. Сегодня в Равнхове наблюдалось изобилие воронов, камня и стали. Государство стало сильным и могущественным. И этот факт мог сейчас помочь Урду.

Никто из присутствовавших в зале не сомневался в том, что Равнхов представляет угрозу для Маннфаллы. Не из-за военной мощи, а из-за независимости. Шрам на единовластии Совета. Угроза для всего, что существовало сейчас и испокон веков.

— Равнхов никогда не решится противиться Маннфалле, — медленно сказал старый Таид.

— Они противятся нам каждый день! — ответил Урд. — Они не пускают молодёжь на Ритуал. И это несмотря на появление слепых! Как вы считаете, почему они так поступают? Они заодно! Слепые должны помочь Равнхову захватить власть!

Урд был доволен собой. Произнесённые вслух слова казались более убедительными, чем те, что он произносил в мыслях.

— Чушь собачья! — Нолдхе отставила бокал с вином и расстроенно откинулась на спинку кресла. — Чушь собачья от начала до конца. Этот Совет обсуждал Равнхов на протяжении жизни нескольких поколений. Неужели мы сложим головы в войне, разгоревшейся из-за высокомерия? Мы лучше. Мы — Эйсвальдр.

Урд вновь взял слово, чтобы её речи не успели найти отклика в сердцах остальных.

— Сегодня мы — Эйсвальдр. Завтра Равнхов проведёт переговоры со своими союзниками, и к следующей луне нас уже не будет.

— Какими союзниками? — Даркдаггар отложил перо и потёр костяшки пальцев, ожидая ответа Урда. Урд нацепил на себя маску удивления:

— Знатные семьи севера. Из надёжных источников мне стало известно, что они направляются в Равнхов. Эту информацию несложно добыть. Я отказываюсь верить, что Совету до сих пор об этом неизвестно.

Он наслаждался, глядя, как на их лицах появляется беспокойство. Этот слух дошёл до него сложным путём, знакомый рассказал своему знакомому об одном жалком письме — о приглашении из Равнхова, которое было отвергнуто, но в сложившейся ситуации этого было вполне достаточно.

— Разве не по этой причине вы лишили жизни ярла Скодда? — добавил он. Всего лишь предположение, но он уверенно использовал его. Его правота подтверждалась наступившей после этих слов тишиной.

— Они тысячу лет над нами издевались! — произнесла Сигра. — Я говорю, надо…

— Послать Колкагг? — перебила её Нолдхе. — Решение любых проблем? Поубивать всех?

Урд склонился к столу.

— Я так понимаю, что наши… действия… не увенчались успехом? — он бросил эту фразу на стол с той осторожностью, на которую был способен. Он не стал произносить имя Илюме, а предоставил Совету право вспомнить, чьи попытки провалились.

Он откинулся назад. Невероятно, с какими трудностями ему приходится сталкиваться. Все понимают, что только выиграют, разгромив Равнхов, и тем не менее они ничего не предпринимают. И таким имлингам принадлежит власть? Душераздирающе. Он зажёг факел, а теперь вынужден сидеть здесь, как идиот, и ждать. Ждать, пока они созреют. Пока сами не решат, что выступление против Равнхова в интересах Маннфаллы.

Он чувствовал жжение в горле. Он больше не может терять время. Урд встал и зашагал вокруг стола.

— У Равнхова имеются причины желать свержения Совета. Хёвдинг, который собственноручно принёс последнюю часть долга в Маннфаллу, не вернулся домой. Члены этого Совета были последними, кто видел его живым. Думаете, Равнхов забыл об этом? Думаете, Эйрик забыл день смерти Вильяра, отца отца своего отца? Стал бы он называть себя Эйриком Вильярсоном, если бы они простили?

— Сядь, Урд Ванфаринн! В этом зале нет тех, кто выше других! — Голос Эйр громко прозвучал на фоне одобрительного бормотания. Урд скользнул обратно в своё кресло и встретился взглядом с Фрейд Глеймдхейм. У неё под глазами были мешки. Семидесятилетняя женщина из средней семьи, которая никогда не занимала лидирующих позиций в Совете. Урд улыбнулся.

— Нет тех, кто выше других? Несмотря на то, что не каждому из присутствующих доводилось носить Ворона?

— Почему бы нам не попробовать ещё раз? — неожиданно вступила в разговор Миана Фелль, женщина, которая любила его отца.

— Что попробовать? — спросила Фрейд Глеймдхейм. Она внезапно решила принять участие в дискуссии. Это могло означать только одно. Урду удалось затронуть какие-то струны в её душе.

— Уничтожить власть хёвдинга! Эйрик слишком силён. Имлинги следуют за ним и в огонь, и в воду. И если Урд прав и он установил контакт со слепыми…

— Пропади ты в Блиндболе, женщина! Разумеется, у Равнхова нет никаких контактов со слепыми, — взмахнул пухлой рукой Тирме Екенсе. Урд стиснул зубы. Он был уверен, что переманил Тирме на свою сторону. Он простил долг его брату и заручился его голосом для того, чтобы заполучить кресло в Совете. Очевидно, лояльность Тирме не простиралась дальше этого.

— Об этом ты ничего не ведаешь! — перешла в наступление Сигра. Она смотрела на Тирме взглядом боевого медведя. — Ты знаешь только, что, возможно, они вновь распечатали каменные врата. А иначе зачем им не пускать молодых на Ритуал?

— Если бы кто-нибудь распечатал круги воронов, мы бы знали, — Эйр начала уставать. — Вы забываете, что Илюме взяла с собой заклинателя камней, чтобы он слушал. Если бы кто-то распечатал каменные врата, Хлосниан давным-давно знал бы об этом.

Урд навострил уши. Это что-то новое. Заклинатели камней? Рассеянные дурачки, которые высекают скульптуры и изображения Всевидящего? Художники? Скульпторы? Ему очень хотелось спросить, но он не мог продемонстрировать свою неосведомлённость. Ему нужно больше времени. Сегодня вечером Урду надо вернуться в библиотеку.

— Эльверуа далеко от Равнхова, — ответила Сигра. — И у способностей старого имлинга есть границы. Но это не имеет значения! Слепые или нет, но Равнхов необходимо укротить!

— Равнхов никогда не был кротким, — сказал Лейвлунг Таид.

— И никогда не представлял реальной угрозы, — ответила Нолдхе. — А даже если бы и представлял, то мы всё равно не имели бы права начать кровавую баню. Мы не должны забывать, кто мы!

Урд знал, что её слова запали в сердце многим сидевшим за столом. Превосходно. Настало время для завершающего удара. Жжение в горле усиливалось. Не сейчас!

Он прокашлялся и начал:

— Нет, мы не должны забывать, кто мы, — повторил он. — Знаете… вот я оглядываюсь по сторонам. Я вижу наши имена, написанные золотом. Я вижу стол, который ломится от фруктов, орехов, сыров со всех краёв света и вина лучших лет. Я вижу масляные лампы из золота и бархат на стульях.

Он сделал небольшую паузу, чтобы все успели оглядеться.

— Возможно, этот зал рассказывает о том, кто мы. Состоятельные, спокойные, сытые. Может быть, мы забыли, какими мы были раньше, — он снова встал и бросил на стол рисунок. Он падал, покачиваясь из стороны в сторону, пока не лёг на столешницу между блюдами с фруктами. Все склонились вперёд, чтобы рассмотреть его. Включая Эйр. Он воспользовался возможностью и снова обошёл вокруг стола, пока она была занята.

— Я отыскал этот рисунок в библиотеке. Я хотел узнать больше о наших корнях. Я хотел знать, как жили мой отец и отец моего отца. Я хотел понять, что за место меня пригласили занять. Я стану одним из двенадцати, которые вместе знаменуют собой пакт. Идею. Идею, за которую сражались наши предки. Свободный мир. Безопасный мир. И наши предки посвящали свои жизни этой идее.

Урд бросил взгляд на рисунок, который привлёк всеобщее внимание. На нём был изображён зал, где они находились. Зал Совета. Вокруг стола сидели двенадцать воинов. Позади них парил Ворон. Всевидящий. Больше в зале не было ничего. Лица были размытыми, черты воинов — почти неразличимыми. Но этого и не требовалось. Все, сидевшие за столом, впитали это с молоком матери. Изображения двенадцати воинов, составивших Совет после освобождения мира от слепых. Двенадцать воинов. Двенадцать семей. Их потомки до сего дня заседают в этом зале. Но они носят мантии, не мечи.

— Я и сегодня вижу в этом зале воинов, — продолжал Урд. Он покорил их, и он это знал, чувствовал всеми фибрами своей души. — Я вижу воинов. Но они потеряли свои мечи и утонули в бархате и золоте. Они сыты и довольны. В зале, который однажды был совсем пуст. В зале, который когда-то был оплотом идеи, а не благополучия. Пока мы купаемся в роскоши и лени, Равнхов может уничтожить последние остатки идеи. Когда я вижу этот рисунок, мне хочется плакать. Плакать! Потому что мне придётся рассказывать моим детям, что я сидел за этим столом, когда мы пали.

Урд снова опустился в кресло. Он склонил голову и упёрся лбом в ладонь, но незаметно поглядывал по сторонам, чтобы узнать, что творится за столом. Эйр сидела с закрытыми глазами, лицо её стало неузнаваемым от отчаяния, но Урд сомневался, что оно было вызвано его словами. Скорее пониманием того, что он одержал победу.

Ярладин Ан-Сарин смотрел прямо перед собой. Его лоб прорезала морщинка беспокойства. Слова проникли ему в душу. Глаза Сигры Клейв блестели, но, к его удивлению, от этого она выглядела ещё более мужиковатой. Урд знал, что она всё время следила за его речью и была с ним согласна. Нолдхе Саурпассарид прикрыла ладонью рот. Речи Урда тронули её, но она по-прежнему возражала против нападения. Только Гарм Даркдаггар смотрел на Урда. Он криво улыбался, как будто поздравлял его. Урд кивнул ему в ответ. Гарм — это ресурс, не стоит об этом забывать. И именно Гарм заговорил первым, поскольку сегодня был писцом. Он перешёл прямо к голосованию.

— Поднимите правую руку те, кто…

— Стойте! — Эйр подняла обе руки над головой. Ладони она выставила вперёд, как будто пыталась остановить надвигающуюся на неё стену. — Никто не может голосовать ни за, ни против войны, пока не вернётся Илюме.

Урд закрыл глаза. Вот этого он и боялся. У него оставалась всего одна возможность. Если он ею не воспользуется, то после возвращения Илюме всё рассыплется на части. Полный состав Совета мог наделить Ворононосицу двумя голосами, и он попадёт в ловушку.

— Илюме только что убедилась, как незначительно можно продвинуться, ведя переговоры с Равнховом. Я уверен, что она поддержит решение Совета, каким бы оно ни было. Но если Совет испытывает неуверенность, есть другой выход.

Урд вздохнул. Он поставил на карту всё. Если и этот план не сработает, он всё потеряет. Но ему не пришлось доводить дело до конца, потому что вмешалась Сигра Клейв.

— Слухи о слепых — более чем достаточная причина для того, чтобы отправить войска на север. Мы не обязаны объявлять войну Равнхову. Мы объявим войну слепым!

Гарм Даркдаггар поддержал её.

— У нас есть оружие сильнее сотни тысяч мужей. У нас есть Колкагги. Пусть они убьют Эйрика из Равнхова, пока мир спит, и эта война закончится, не успев начаться.

Урд кивнул и указал рукой на Гарма, чтобы подчеркнуть мудрость его слов. Но для того чтобы добиться решения, ему надо действовать быстро.

— Поднимем руки за предложение Сигры и Гарма или у этого Совета нет власти без Илюме?

Эйр уставилась на него со сталью во взоре. Он выдержал её взгляд. Это больше не имело значения, потому что он победил. Когда Колкагги лишат жизни Эйрика, путь будет свободен. И даже если они потерпят неудачу, любое движение на север будет воспринято Равнховом как объявление войны. Особенно после покушения.

Гарм попросил всех поднять руки за предложение. Урд насчитал пять рук. Шесть, вместе с ним. Ему было трудно сдержать улыбку. Он победил. Илюме придёт в ярость.

Отец обычно называл его слабаком. Его-то! Урда Ванфаринна. Видел бы он его сейчас. Видел бы он, чего Урд достиг своею властью. За одно-единственное заседание Урд свершил больше, чем отец за всю жизнь.

Пламя

Наступило утро. С пристани у моря доносился крик чаек. Утро минуло. Хирка сидела у берёзового пня и смотрела вниз, на дорогу. Тонкая лента, ведущая из долины к горе Гардфьелла. Во многих местах её скрывали кусты и деревья, особенно в окрестностях Аллдьюпы. Хирка выбрала такое место, откуда была видна бо́льшая часть дороги. Но, как ни жаль, на тракте никого не было.

Живот Хирки тоже был пуст, но она не могла заставить себя поесть. Она попробовала пожевать сухие яблоки и ветчину, но радость они доставили только Куро. Но сейчас и его здесь не было. Она одна, причём совершенно не так, как раньше. Она одинока, как никогда. Однажды отец уехал в Арфабю без неё. Его не было почти полмесяца, но она не чувствовала себя одинокой. Отец должен был вернуться домой. В этом она была уверена. Отец всегда возвращался домой.

Хирка съёжилась. Шёл дождь. Лето сдало позиции. Неужели она тоже? Хирка не знала. У неё больше никого не было. Силья предала её. В Глиммеросене её ненавидят. Здесь у неё больше нет дома. На самом деле его никогда и не было. Это просто место, где они с папой пробыли довольно долго. Но и здесь имлинги их сторонились, если их не одолевали суеверия и им не требовались амулеты Всевидящего или ловцы слиятелей. Они с отцом помогали им всем. Имлинги всегда судачили о них, но они с папой никогда никого не обсуждали.

Что в Эльверуа знали о ней? Ничего. Если, конечно, Ример не догадался обо всём и не рассказал деревенским. Но предал её не Ример.

Я видела его в последний раз.

Он думал, что они увидятся в Маннфалле, что он поможет ей слиться с Потоком. Но она туда не поедет. Она пустится в бега. Единственным облегчением в её горе было решение не участвовать в Ритуале. Но за это придётся заплатить высокую цену. Может быть, слишком высокую.

Колкагги.

Чёрные тени, у которых хватило власти заставить отца выбрать смерть. Отца, который был таким живым. Другие умирали, другие заболевали, другие сдавались, а отец жил. Он был кем угодно, но только не голодным вороном, он не боялся борьбы. Он так жил и учил так жить Хирку. И всё же в этом мире нашлось кое-что, отправившее его в Шлокну…

Вот они!

Ход мыслей Хирки прервало то, чего она ждала. Цепь повозок на дороге. Она встала, чтобы лучше разглядеть её. Восемь повозок, несколько всадников вокруг. Это не может быть никто, кроме них. Ример и Илюме покидали Эльверуа.

Единственное, что оставалось здесь после Илюме, был Чертог Всевидящего. Раньше местные жители не ходили в Чертог, они просто молились Всевидящему и создавали Его изображения. Эльверуа располагалась недалеко от Равнхова, поэтому до жителей деревни никому не было особого дела. Хирке даже казалось, что авгур не особо усердствовал в служении до прибытия Илюме. Как здесь теперь пойдут дела? Этого она никогда не узнает.

Караван скрылся в лесу, Хирка вернулась к хижине и принялась не спеша собираться. Чаи и травы отца она переложила из горшков и коробок в небольшие кожаные и льняные мешочки, кое-что упаковала в бумагу. Некоторые вещи надо было хранить в прочной упаковке, и она постаралась уместить их в самые маленькие шкатулки. Забрать с собой всё имущество было невозможно. Выдержанный чай и травы, на сбор и чистку которых ушли годы… Их надо оставить.

Она заполнила дорожный мешок. Сверху Хирка положила хрустящие хлебцы, банку гороха и козий сыр. На мешок она повесила палку копчёной лосиной колбасы. Из денег у них было лишь восемь серебряных монет и пять медяков. Но этого хватит. У неё есть что продать.

А потом Хирка стала ждать.

Стемнело, и Эльверуа затихла. Она помедлила ещё немного. Хирка выждала до тех пор, пока не удостоверилась, что все уснули и никто не увидит языков пламени. Тогда она стала поливать пол вокруг себя маслом. Сначала Хирка делала это против воли, происходящее казалось ей неестественным: никто не льёт масло на пол в доме, где живёт. Но именно этим она и занималась. Масло растекалось по полу, просачивалось между досками, а его запах заполнял ноздри так плотно, что они чуть не склеивались.

Инстинкт привёл её к сундуку-скамье. Она достала из него отцовский меч, взяла его за рукоятку и подняла. Незнакомая тяжесть. Обычный меч из Ульвхейма. В Ульвхейме живут мужественные имлинги. Если она удержит его, то, вероятно, сможет завершить то, что необходимо.

Она засунула меч в очаг и рассыпала угли по полу. Не успела Хирка вздохнуть, как гостиная загорелась. На какой-то миг её ноги отяжелели, словно хотели остаться на месте. Она подняла меч, но он был бессилен против пламени. Пламя пожирает всё. Даже гниль.

Хирка засунула меч в щель между досками пола, а сама выбежала на улицу с дорожным мешком за плечами. Она не умерла, как отец. Она жива, и отец отдал всё, чтобы она продолжала жить.

Она побежала в сторону Аллдьюпы и не останавливалась до тех пор, пока не достигла гребня холма. Лачуга полыхала. Не-дом, наконец, исчез, хижина, которая во всех вселяла страх. А ведь они с отцом не были суеверными. Может, зря?

Хирка смотрела, как пламя поглощает то, что больше всего подходило под её представление о доме. Хлёсткие жёлтые языки в темноте ночи. Так же горел и отец. Она стояла далеко от огня, но чувствовала пламя внутри себя. Как будто она сжигала саму себя. Удаляла себя из мира. Из жизни Римера. Он подумает, что она умерла. Будет ли он горевать? Сколько, час? День?

Хирка сжала в кулаке своё украшение. Вытертый волчий клык с маленькими зарубками с двух сторон. Доказательство того, что однажды она была обычной девочкой.

Она перешла мост через Аллдьюпу и побежала в лес по направлению к Равнхову.

Эйсвальдр

В Маннфалле наступила ночь, но город не вымер. Ример в последний раз приезжал сюда не так давно, но улицы успели измениться. Обычно после наступления темноты в городе становилось спокойно: можно было встретить только какого-нибудь пьяницу или путешественников, которые прибыли в неподобающее время, как он сейчас.

Теперь же ему казалось, что трактиры не закрывались никогда. Изо всех окон доносились голоса скоморохов и музыка. Ночью песни становились грубее, а куплеты о легкодоступных доярках сопровождались смехом и выкриками. Приезжие, у которых не было денег, спали на улицах и в парках. Полмира решило приехать сюда. Хотел бы Ример, чтобы причиной их явления был только Ритуал, но он знал, что на этот раз дело не только в нём.

Он осадил лошадь и оглянулся через плечо. Караван медленно тянулся по брусчатке. Большинство его спутников спали в повозках. Илюме сидела позади кучера с закрытыми глазами. Руки она прятала в рукавах мантии. Ример не думал, что она спит, поэтому он отделился и поехал впереди каравана. Несколько дней пути по сельским дорогам привели его в беспокойство. Он предпочёл бы исчезнуть до того, как они доберутся до места, но Илюме не позволит, чтобы всё оказалось просто. Ример принял это, ведь он знал, что поступает так в последний раз.

Путь каравана пролегал вдоль берега реки по беднейшим кварталам города. Здесь каменные дома, благословение Всевидящему, были построены вплотную друг к другу, ведь жилища были настолько хрупкими, что не смогли бы устоять без опоры. Перед самыми захолустными трактирами в воздухе витал явственный запах дыма курящейся опы.

Навстречу каравану нетвёрдой походкой шёл какой-то имлинг и вдруг упал. Ример резко остановил Травеля. Конь заржал и закусил удила. Молодой воин соскочил, чтобы помочь упавшему, но тот поднялся на ноги самостоятельно. Его возраст было невозможно определить из-за лохматой бороды. Он был слеп на один глаз, который казался мёртвым и белым. Всё говорило о том, что и второму глазу мужчины грозит такая же судьба. Из царапины на его лбу сочилась кровь. Он посмотрел на Римера и пробормотал извинения. Он не был пьян. Мужчины закидали его камнями.

— Всё дело в моих глазах, господин, — сказал он. — Они пугают имлингов. Они думают…

Ему необязательно было договаривать.

— Ты напоминаешь им слепого, — Ример закрыл глаза и попытался сбросить с плеч тяжесть неразумности имлингов. Столько ненужных страданий, порождённых мифами и сказаниями. Порождённых страхом.

Он увёл слабовидящего с дороги и положил ему в руку две серебряные монеты, а потом снова вскочил в седло.

— Таких, как вы, господин, больше не осталось! — прокричал мужчина ему вслед, а потом пошёл своей дорогой, не ведая, с кем он только что повстречался. Ример ещё раз посмотрел на повозки. Сейчас они следовали прямо за ним, и Илюме недовольно сверкала в темноте кошачьими глазами. Порой Римеру казалось, что ей вряд ли известна разница между сном и бодрствованием. Для неё это одно и то же.

Они взяли правее и поехали по улице Даукаттгата. Перед Римером высилась цель их долгого путешествия — Эйсвальдр, ледяная стена. Город в конце города. Дом для тысяч представителей аристократических семей и их слуг. Дом Всевидящего разросся до таких размеров, что никто уже с точностью не мог их сосчитать, в том числе двенадцать привилегированных членов Внутреннего круга. Чем ближе они подъезжали, тем нетерпеливее становился Ример. Скоро. Скоро он будет дома. В своём настоящем доме. Только сначала ему предстоит вместе с Илюме заехать во дворец их семьи. А потом всё будет зависеть от того, как скоро она позволит ему уйти.

Они добрались до стены, которая отделяла Эйсвальдр от остальной Маннфаллы. Сегодня от стены осталось одно название — поколения назад в ней появилось множество сводчатых проходов и теперь она была всего лишь символом. Двое сонных стражей выпрямились при приближении каравана. Они склонились, насколько позволяли их кольчуги и нагрудники.

— Сын-Ример.

Ример почувствовал, как дёрнулся уголок рта. Он обречён выслушивать подобное обращение. Сын члена Совета. Сначала сын и уже потом, если для этого оставалось место, Ример. Стражники заметили Илюме и нервно переглянулись. Они должны были поздороваться в первую очередь с ней, конечно. Но стояла темнота, а она сидела не на виду. Им не о чем было беспокоиться, но, судя по их виду, они не были уверены в том, что Илюме сделает такой же вывод.

— Матерь.

Они снова поклонились и расступились в разные стороны, чтобы пропустить повозки.

Дворец Ан-Эльдеринов был одним из старейших в Эйсвальдре. Он был великолепен, но сильно отличался от других домов за Стеной, потому что его построили из камня, сохранившего естественный цвет и форму. Он не был побелен известью и не был прямоугольным, а больше всего походил на то, что дало ему название: на спящего дракона.

Ример ехал через фруктовый сад. Он сгорал от нетерпения, и ему пришлось несколько раз притормозить, чтобы дождаться своих спутников. Он хотел ехать дальше, должен ехать дальше. Но Илюме ожидает, что он проводит её в дом. Она, конечно, ожидает также, что он останется ночевать, но этому не бывать.

Кучер помог Илюме спуститься с козел и разбудил слуг, которые проспали несколько часов. Они отвели лошадей с повозками в конюшню. Илюме приказала подождать с разгрузкой вещей до следующего дня. Потом она вошла во дворец. Ример последовал за ней. Их встретил старый Прет, который быстрыми шагами шел им навстречу по залу с масляной лампой в руках. Они разбудили его, но, несмотря на это, на его мантии не было ни единой морщинки, и она безупречно сидела на тощем теле.

— Илюме-матерь.

Он поклонился и повёл их вглубь дворца. Прет рассказал Илюме о том, чем занимаются в доме. Он говорил тихо, но голос его всё равно эхом разносился под высокими сводами. Ример шёл за ними. Он смутно припоминал, как дворец выглядел раньше, и понимал, что в нём появилась новая мебель, а зимнее крыло открыли для прогревания. Он оглядывал комнаты, в которых вырос, и думал о Хирке. О лачуге, где она жила. Он вспоминал, как Торральд разговаривал с ним — открыто, словно он был его другом, а не чьим-то сыном. Не господином. Очаг, запах рыбного супа. Маленькая семья из двух имлингов.

В доме Ан-Эльдеринов тесниться не приходилось. Не имело никакого значения, сколько имлингов в нём проживает. Илюме, Ример, брат отца Данкан со всеми своими домочадцами. Больших комнат было слишком много. Полы слишком ярко блестели. Ример оглянулся, отметив движение краем глаза. Всего лишь зеркало. Дворец Ан-Эльдеринов увидел его. Всегда видел его. Каждый миг каждого дня с тех самых пор, как он появился на свет. Это не дом, это место, где с тебя не сводят глаз. Сцена, на которой ты открыт для всех взоров и где тебе поклоняются. Ример отметил, что после того как он вошёл во дворец, его походка изменилась. Шаги стали короче и твёрже. Внезапно его посетило воспоминание. Ему пять или шесть. Илюме учит его ходить с должной осанкой. Она поднимает его подбородок вверх, и её ноготь нечаянно царапает ему губу. Вкус крови. Воспоминание исчезло так же быстро, как и появилось.

Илюме остановилась у библиотеки и отправила Прета спать. Это помещение было тесным и переполненным вещами, несмотря на свои размеры. Тёмные стулья, обтянутые кожей, и шторы от потолка до пола поглощали неяркий свет ламп.

— До завтра займёшь одну из своих бывших комнат. — Илюме положила плащ на стул. Стройная служанка схватила его и быстро скрылась. Илюме села, и Ример обратил внимание на то, что она опирается на руку. Он улыбнулся и понадеялся, что Илюме этого не заметила. Он распознал попытку манипуляции с целью добиться от него желаемого, но не снял свой плащ.

— Нет.

Илюме кашлянула. Он ждал продолжения, но его не последовало. Она даже не упомянула, что при свете дня легче искать дорогу. Они проделали долгий путь, на протяжении которого их отношения напоминали приливы и отливы, какие бывают у самого Потока. Возможно, она устала больше, чем он думал? Или обозлилась? На какое-то мгновение Ример задумался, не остаться ли, но тут же понял, что она молчит намеренно. Последнее слово, очевидно, не было произнесено, но оно наверняка не будет сказано сегодня ночью.

— Спокойной ночи, матерь, — Ример вышел из комнаты.

Он медленно прошёл по дворцу, но побежал, как только оказался на улице. Ни повозка, ни лошадь не смогут доставить его туда, куда он направляется. Он нёсся по пустым торговым улицам к Чертогу Всевидящего, к белой стене, возвышавшейся перед ним. Она была наклонной, её прорезали сотни узких окон, которые в другое время использовались как бойницы. Сердце его бешено стучало. Проходя через ворота, он кивал стражам, и они сонно кивали ему в ответ. Эйсвальдр спал. Но он был тем, кем был, и шёл, куда хотел.

Ример продолжил свой путь по залам и садам городского лабиринта. Он поклонился Башне Всевидящего, единственному месту, где ему ни разу не довелось побывать. Туда допускались только двенадцать. Где-то там отдыхал Всевидящий. От этой мысли, как и в детстве, у него закружилась голова. Он прошёл мимо башни, остановился и окинул взглядом Блиндбол. Тысячи покрытых лесом гор возвышались перед ним насколько хватало глаз. В темноте они казались серыми, но он знал, что на самом деле они имеют цвет сочной зелени. Эти сады и вид на Блиндбол были доступны только приближённым Всевидящего. Красота недоступна, если ты не живёшь или не работаешь в Эйсвальдре. Но многие слуги обходят это место стороной, чтобы не видеть Блиндбола, про́клятых гор. Запретных гор. Места, откуда, по преданиям, давным-давно явились слепые.

Приближался рассвет. Ример покинул Эйсвальдр и направился в горы по забытым тропам. Вверх и вниз по холмам и пригоркам, между редкими деревьями хвойного леса, по подвесным мостам, которые терялись в туманной дымке.

Скоро станут видны очертания лагеря. Он располагался в диком и прекрасном месте среди деревьев на одной из горных вершин. Его лагерь. Скоро он будет дома. У своих. Там, где он просто Ример.

Лагерь Колкагг.

Дикарь

Хирка проснулась от какого-то звука. Она вздрогнула, но и этим утром её разбудили не Колкагги. Куро. Ворон с жидкими перьями расхаживал по земле. Она села слишком резко и ударилась головой о каменный уступ, нависавший над её головой. Боль разлилась от основания черепа к плечам. Она тёрла голову, пока не стало легче. Спина ныла от неровности грунта, на котором она лежала, но выбора у неё не было. Вчера вечером начался дождь, и ей пришлось забраться под эту горбатую гору. Во всяком случае, она не промокла. Хирка смотала куртку и вылезла из своего укрытия.

Дождь кончился. Мох сверкал росой, лёгкий туман уже таял среди елей. Куро взлетел на ветку и принялся жаловаться. Если бы не его стоны, Хирка с трудом поняла бы, жива она или уже мертва. Она шла по тёмному ельнику столько дней, что потеряла счёт времени. Семь? Восемь? Всегда на юго-восток. В сторону Равнхова. Из-за боязни встретить Колкагг она держалась в стороне от дорог и от имлингов. Территория во многих местах была непроходимой, как сейчас. Под ногами у неё были только поросшие мхом камни. Она как-то едва не застряла в них и научилась быть осторожнее. Сломать лодыжку проще простого, и что она в таком случае будет делать совсем одна?

Отец…

Каждое утро, когда она вспоминала, что его больше нет, сердце её опускалось в груди. Каждый вечер перед её глазами возникала лачуга, объятая пламенем. Всё, что у неё было, умерло. Сгорело. Она нарушила закон, когда отдала часть отца воронам, но вера в то, что это спасло его, начала сходить на нет. Ничто не может спасти от смерти обычного имлинга. Отец находился в Шлокне, там, где рано или поздно оказывается каждый. Там все спят вечным сном. Все, кроме имлингов вроде Римера. Эти сливаются с Потоком, становятся частью того, что было, и того, что будет.

Ример.

Она помнила, как его глаза горели, когда он смотрел на пламя погребального костра её отца. Она начала тосковать по Потоку. Тоска вгрызалась ей в грудь и заставляла вспоминать, как он схватил и держал её у трактира. Хирка поспешила подумать о чём-нибудь другом. Она съела последний кусок копчёной колбасы и несколько твёрдых ягод черники, которую насобирала днём раньше. Осень наступила рано, но девушка уже успела проделать бо́льшую часть пути. Но дорога не может длиться вечно, ей надо добраться до Равнхова.

Хирка влезла на камень и огляделась по сторонам. Горы Храфнфелль. Красивое зрелище. Они были так близко, что было ясно — подъём уже начался. В южном направлении между деревьями угадывался проход. Должно быть, это путь в Равнхов. Ей надо просто продолжать двигаться рядом с ним, и тогда она доберётся до цели до захода солнца. Восхождение было нелёгким, и Хирка понятия не имела, что станет делать, когда дойдёт до места. Пусть всё идёт как идёт. Она что-нибудь придумает.

Хирка слезла вниз и наполнила мех дождевой водой из берестяного жёлоба, концы которого она запечатала с обеих сторон. Куро слетел с сосны и сел на камень в надежде получить еду. Она смотрела на него, закрывая мех.

— Тебе придётся справляться самому. Ты и так ел в два раза больше меня.

Куро не отвечал. Его перья переливались всеми цветами радуги. Как ему, должно быть, просто. Он мог полететь, куда угодно и когда угодно. Ему нечего бояться, и ничто не держит его. Он свободен. Хирка осознала, что её тоже больше ничто не держит. Она была до боли свободна и могла идти, куда хочет. Пока её не нагонят. Или пока она не замёрзнет до смерти.

— Что бы я без тебя делала?

— Каааар.

— Да, точно.

Хирка забросила мешок за спину и пустилась в путь, как вдруг из леса донёсся крик. Она застыла. Она привыкла к звукам леса, но это другое. Колкагги! Они нашли её. Она не могла повернуться, тело не слушалось её. Сердце бешено колотилось.

Улетай! Она заставила Куро вспорхнуть и прыжком развернулась, чтобы встретить своего врага, но никого не увидела. Опасность грозила сверху. Гигантский орёл. Никакие не чёрные тени. Никакие не таинственные воины, которые ведут на неё охоту. Просто орёл, но размах его крыльев был больше, чем рост Хирки.

Летающий монстр приближался. Внезапно она отчётливо осознала, что гигантский орёл представляет вполне реальную опасность. Хирка отбросила мешок и укрылась за камнем. Там она скорчилась, чтобы стать как можно меньше. Неверная тактика. Орёл не упускал её из виду и уже сложил крылья, чтобы спикировать вниз. Хирка снова вскочила на камень и закричала, чтобы отпугнуть его.

Куро метался вокруг орла, истерично вопя: «Кар! Кар! Кар!» Орёл пытался схватить его. Хирка орала изо всех сил, но орёл уже нашёл свою добычу. Он спикировал на ворона с открытым клювом. Куро был таким маленьким, что целиком поместился бы там. И она ничего не могла поделать!

— Куро! Хедра! — Куро завис в воздухе. — Хедра! Хедра! Лети сюда!

Куро сложил крылья и спикировал на неё. Орёл не смог повернуть так же быстро. Он описал круг и вновь направился в их сторону.

Во имя Всевидящего, поспеши!

Куро пролетел мимо вытянутой руки Хирки и забрался сразу ей за пазуху. Она обняла его и повернулась спиной к огромному созданию, падающему на них с неба. Она зажмурила глаза и присела на корточки. Что-то пролетело у неё над головой. Глухой стук. Орёл закричал прямо у неё за спиной. Душераздирающий гневный вопль. Что случилось? Хирка поднялась.

Орёл перескочил через неё в растерянности, как будто пытался определить силу полученного удара. Волосы Хирки зашевелились от потока ветра, созданного крыльями орла. В воздухе просвистел камень. Он пролетел совсем рядом с птицей, но этого было достаточно, чтобы заставить её передумать. Орёл заклекотал и улетел в лес.

Хирка обернулась. Немного позади неё на возвышенности стоял имлинг с каштановыми волосами, которые топорщились во все стороны, несмотря на отсутствие ветра. Он был легко одет, но вокруг пояса у него была повязана куртка. Из узла виднелись окантованные мехом рукава. Он держал лук, за спиной у него висел колчан со стрелами. У него была широкая грудь и сильные, как у её отца, руки.

Незнакомец шёл к ней, и Хирка нехотя соскочила с камня. Ей казалось, что так она лишается преимущества, но он всё же помог ей. И он был единственным имлингом, которого она встретила за неделю. Имлинг… Хирка вновь вспомнила, что сама она — дитя Одина и не принадлежит к роду Има. Она даже не может назвать себя имлингом, а ведь это самое что ни на есть обыденное слово. Слово, подходящее каждому.

Дикарь остановился. У Хирки появилось подозрение, что он сделал это только для того, чтобы посмотреть, попятится она или нет.

— Ты кто, девочка? — У него оказался молодой голос. Перед ней стоял парень, который был старше неё не больше чем на пару зим. Его вопрос прозвучал как обвинение, но, к счастью, он не стал дожидаться ответа. — Ты тренируешь воронов?

До неё дошло, что Куро выполнил её команду. Впервые. Конечно, у него была веская причина подчиниться ей, но всё равно. Она выпустила ворона из рук и позволила ему подняться в воздух. Её грудь распирало от радости, и она приложила немало усилий, чтобы выглядеть невозмутимо. Если он думает, что она тренирует воронов, то это его проблема.

— Я тренирую этого, — ответила она и повернулась, чтобы поднять мешок, который благополучно пережил нападение.

— Ты — та бесхвостая.

Хирка быстро повернулась. Отсутствие у неё хвоста часто провоцировала пересуды, но сейчас слова были произнесены без вопросительной интонации. Парень пялился на неё. Хирка искала на его лице обычное в таких случаях сочувствие, но видела только любопытство.

— Да, — ответила Хирка. — Я была маленькой, и волки напали на…

— Сто на северо-запад! — внезапно заорал он, не отводя от неё глаз. Хирка услышала ответ из кустов и звук шагов бегущих имлингов. — Ты выбрала неудачное время для прогулок по лесу, девочка.

Это что, охотники, которые не видят разницы между имлингами и дичью? Хирка сложила руки на груди.

— Почему это? Что, на дорогах много двуногих лосей?

Он посмотрел на неё как на сумасшедшую.

— Ты что, последний год по морям плавала? В Равнхов больше никто не ходит через лес, — он указал на просвет между деревьями. — Ступай наверх, пока не доберёшься до каменной стены, и следуй вдоль неё на юг, пока не увидишь дорогу.

Он оглядел её с ног до головы.

— Друзьям Равнхова незачем бояться дороги, — добавил он.

Хирка была не уверена, успокаивает он её или предупреждает. Он развернулся и ушёл. Хирка в растерянности стояла у камня и смотрела, как парень скрывается среди елей. Она открыла рот, чтобы прокричать ему слова благодарности, но тут же закрыла. Она обратила внимание на один из камней, которые бросил молодой охотник. Зачем швыряться камнями, когда у тебя есть стрелы?

Хирка пошла вверх. Куро сидел у неё на плече и махал крыльями. Когти его проходили сквозь свитер, но ей придётся потерпеть. Он прилетел к ней, когда она позвала. Ужас перед орлом уступил место мягкому удивлению. Её общение с Куро моментально приобрело иной характер. Он больше не был вороном, который болтается поблизости и получает медовый хлеб. Он был чужеродным зверем. Как и она сама. Два абсолютно разных создания разговаривали друг с другом. Всего лишь одно слово, но это только первое слово. Хирка искренне хотела, чтобы таких слов стало больше. Если они с вороном научатся понимать друг друга, то, возможно, имлинги смогут научиться понимать людей.

Довольно скоро она увидела отвесную каменную гору, о которой упоминал тот парень. Она была тяжёлой, серой с белыми прожилками. Хирка направилась вдоль неё на юг. Что он имел в виду, когда говорил, что друзьям незачем бояться дороги? Откуда он знал, что она прячется?

Потому что ты продиралась сквозь лес, как дикарка.

Деревья расступились, и Хирка выбралась на дорогу, ведущую в Равнхов.

Воронёнок

Хирка шагала, подняв плечи. Она чувствовала себя обнажённой и выставленной на всеобщее обозрение. Дорога, плавно изгибаясь, шла в гору и вела в Равнхов. Кто угодно мог прятаться среди деревьев и следить за ней. И кто угодно мог ехать за ней.

В первые часы она шарахалась в лес всякий раз, как слышала какие-нибудь звуки. А потом она увидела упавший дорожный столб. Если бы каменное изваяние не разрушилось, оно было бы выше неё. Оно лежало на опушке леса, треснувшее посередине и поросшее мхом. Знак Всевидящего на нём был почти неразличим. Такие дорожные столбы были расставлены по всем одиннадцати государствам. Где были имлинги, были и дорожные столбы. Этот наверняка повалился во время сильного снегопада много лет назад. Или его перевернули. Удивительно, что никто не вернул его на место. Она добралась до области, где безраздельная власть не принадлежала Совету. Хирка прошла остаток пути по дороге. Может быть, причиной тому был и усиливающийся голод. Ничто не имеет особенного значения, когда тебе нужно поесть.

После полудня мимо неё проехало несколько повозок. Она надвигала на глаза капюшон и шагала вдоль опушки уверенной походкой, как ей казалось. Она никого не просила подвезти её, и никто не остановился и не предложил ей этого. Между деревьями Хирка тоже видела имлингов. Они ремонтировали бревенчатую стену, расположенную прямо в горе. Какая от этого польза, она понятия не имела, но это означало, что скоро Хирка доберётся до Равнхова. Кто её там встретит? Что она скажет? Помимо того, что на неё охотятся? Бесхвостая девчонка, бегущая от Совета…

Близился вечер, и заметно похолодало. Подъем стал круче, а деревья корявее. После очередного поворота дороги Хирка увидела громадную каменную стену. Она тянулась от горного склона, пересекала дорогу и скрывалась в лесу. Камни разной формы плотно стояли на фундаменте цвета ила. Два деревянных столба поддерживали ворота из цельных брёвен.

На стене громко разговаривали трое мужчин. Один из них сидел, свесив ноги, и вычищал ржавчину из петель на воротах при помощи копья. Хирка остановилась. Они носили мечи, а грудь их закрывали потёртые кожаные доспехи. Воины. Привратники Равнхова. Она напомнила себе, что не сделала ничего дурного. По крайней мере, им ни о чём таком неизвестно.

Казалось, чем ближе она подходит, тем выше становится стена. Непогода выгладила камни, но даже природа не смогла поколебать барьер. За этими стенами она будет в безопасности. Если ей удастся попасть внутрь. Она не видела в больших воротах маленькой калитки, а постучать она не решится. Как глупо. Хирка посмотрела вверх. Мужчина, который сидел и болтал ногами, заметил её, но продолжил чистить петли тем, что Хирка приняла за копьё. На самом деле он работал изогнутым скребком, изготовленным, вполне возможно, именно для этой цели. Металл скрежетал. Кусочки песка и ржавчины падали прямо ей под ноги.

— Как там внизу? Много ржавчины? — Голос его был глубоким, и Хирка непроизвольно отскочила назад.

— Вы это мне?

Мужчина у неё над головой прекратил работу и посмотрел на Хирку. Его брови почти сошлись на переносице.

— Нет, я разговариваю с твоими мозгами, которые валяются прямо у тебя за спиной!

— Там, наверное, ваши. Мои в мешке, — ответила она и подумала, что, возможно, дразнить тех, от кого зависит, попадёт она в город или нет, было не самым умным поступком. Мужчина рассмеялся и посмотрел на товарищей, чьё внимание привлёк их разговор.

— Тебе надо в город, девочка? А где остальные?

— Какие остальные?

Он с сомнением посмотрел на неё.

— Ты пришла одна?

— Да.

— Пешком?

— Да.

— Откуда?

Хирка помедлила, но не нашла причины соврать.

— Из Эльверуа. Это за горой Гардфьелла, у…

— Сюда приходят имлинги со всего мира, и ты будешь рассказывать мне, где находится Эльверуа? Кто ты, дитя?

Хирка пыталась найти хороший ответ. Может, сказать, кем бы её отец? Что она — Хирка, дочь Торральда? Что он умер и ей больше некуда было податься? Они спросят почему… Ей пришла в голову одна мысль. Может, они уже знают? Как тот охотник в лесу.

— Я Хирка. Я… та бесхвостая.

Казалось, никому из них это ничего не говорит. Они все втроём нагнули головы и смешно склонились, чтобы проверить, соответствуют ли её слова действительности.

— Ты собираешься на Ритуал, бесхвостая?

— Только если меня отведут силой, а это не исключено.

Они громко рассмеялись. Хирка рассчитывала, что подобный комментарий вызовет здесь одобрение.

— Эта девчонка мне по душе, — сказал один из мужчин в кожаных доспехах.

— Да тебе все девчонки по душе, — ответил другой. — Даже овцы.

Он поднял руку и подал сигнал кому-то за стеной. Скрипящие ворота медленно открылись.

— Добро пожаловать в Равнхов, бесхвостая Хирка.

Щель между массивными створками росла, и перед Хиркой открылся город. Скопище домов из камня и дерева карабкалось вверх по горному склону. Хирка чувствовала полное изнеможение от усталости. Вот то, ради чего она так измоталась. Всё, на что она надеялась и чего страшилась. Она добралась до Равнхова, и ей здесь определённо рады. Ей пришлось сдержать себя, чтобы не вбежать в ворота. Подумать только, а вдруг Колкагги появятся в этот самый миг? Что, если ей в спину вонзится стрела? Сейчас, когда она уже почти в безопасности? Думать об этом было невыносимо, но такие мысли не покидали её до тех пор, пока ворота не закрылись и Хирка не оказалась за стеной.

Голод терзал её желудок, как зверь. Она не знала, куда идти. На гору и вглубь города вели несколько улиц. Некоторые из них были настолько узкими, что она едва смогла бы пройти по ним. Дома жались друг к другу, как будто считали, что так будет легче пережить холод. Камень и дерево на горных склонах. Кое-где постройки склонялись друг к другу, и в просвете между ними проступало небо. На окнах она видела мощные ставни, остроконечные крыши были покрыты тяжёлой соломой. Здесь жило гораздо больше имлингов, чем в Эльверуа. Хирка сделала вид, что торопится, чтобы никто не пристал к ней с разговорами.

Куро сидел на крыше одного из домов на улице, ведущей вверх. Каменное строение было высоким. Хирка пошла в его сторону. Мимо проехала повозка с дровами. На подъёме лошади держали шеи прямо.

Чуть выше располагался постоялый двор. «Воронёнок» — гласили вырезанные из дерева и прикреплённые к стене буквы. «Н» не хватало, от неё остался только блёклый отпечаток на дереве. Над вывеской кто-то нарисовал чёрную бесформенную голову с раскрытым клювом и торчащим из него красным языком. Крыльцо перед дверью было серым и изношенным, из помещения доносился мужской хохот.

Она остановилась. Уже наступил вечер, и Хирке совсем не хотелось провести ещё одну ночь под открытым небом. Она жаждала принять горячую ванну. Съесть хороший ужин. Необязательно большой — просто хлеб, свежий хлеб. Может, мясной суп… Тёплый. Жирный. Её живот заурчал. Она вошла внутрь.

Как только Хирка оказалась в помещении, шум стал громче во много раз. Имлинги сидели группами вокруг небольших столов и на скамейках вдоль стен. Они постоянно чокались кружками. Кто-то ел. Трактир в Эльверуа никогда не был так полон, как этот. Слишком много народа. Хирка попятилась было, но вдруг заметила очаг у одной из стен. Там на вертелах жарились пять молочных поросят. Их уши уже обгорели и пахли очень аппетитно. Её рот наполнился слюной. Голод победил страх перед имлингами.

Огонь очага купал присутствующих в тёплом свете. Она протиснулась между двумя здоровяками и пробралась к прилавку. Он был исцарапан бесчисленными кружками, которые двигали взад-вперёд. Хирка набралась мужества сделать заказ кривому мужчине за стойкой, как внезапно почувствовала, что чья-то рука приподняла её и пронесла за прилавок.

— Ты слишком мала для этих мужиков. Что ты тут делаешь?

К удивлению Хирки, рука принадлежала женщине. Она была стройной, но под её одеждой были хорошо видны мускулы, и она держала одной рукой поднос с кружками так, будто он ничего не весил. Волосы новой знакомой были собраны в косу, которая болталась из стороны в сторону, пока она снимала кружки с подноса и ставила на него новые, наполненные пивом. Кто-то прокричал: «Майя!», а она ответила, что у неё только две руки. Глаза у неё были добрыми, но измученными. Как будто она попусту теряла время и знала об этом.

— Я пришла поесть, — ответила Хирка, глядя на поросят над огнём, с которых стекал жир.

— Сколько?

— У меня есть деньги!

— Я хотела спросить, сколько поросёнка положить: один кусок? Два?

— А. Два. А сколько это стоит?

— Одна маленькая серебряная монета за два куска.

— О-о-о. Тогда один. Я не настолько голодна.

Майя заорала так, что Хирка попятилась.

— Йорге! Один кусок от задней части, — кривой мужчина кивнул, но никуда не стал торопиться. Он наполнил кружку, которую держал под краном, поставил её на прилавок и стал наливать следующую.

— Скоро придёт, — сказала Майя.

— Погоди! А сколько стоит комната?

Майя рассмеялась.

— Сейчас и подушки свободной не найдёшь. Можешь сунуться в Лангели, но вряд ли найдёшь что-нибудь, скоро ведь Ритуал, — она подняла поднос, и толпа вновь поглотила её. Хирка не видела ни одного свободного стула, поэтому осталась стоять, прислонившись к прилавку. Кровать подождёт. Она не припоминала, чтобы когда-нибудь испытывала такой голод.

Йорге стёр разлитое пиво со стойки мокрой тряпкой. Он поднял голову и заметил Хирку. Она улыбнулась ему так широко, как могла, и он, казалось, решил заняться её едой. Он вынул нож из-под прилавка, направился к очагу, вернулся и поставил перед ней деревянную тарелку с дымящейся едой. Четырёхугольный кусок свинины с зажаристой корочкой и полоской жира.

— Три медяка.

Он вытянул руку, и Хирка извлекла из кошеля три маленькие монетки.

— Нож.

— Что?

Хирка изумлённо подняла вверх полученную вилку.

— Сюда нельзя заходить с перочинными ножами. Он должен лежать у меня под прилавком, пока ты не соберёшься уходить.

— Это же просто девчонка, Йорге! Боишься, она набросится на твоё хозяйство?

Откуда-то снова появилась Майя, пододвинула высокую табуретку, на которую уселась Хирка. Пусть спорят о ней, сколько хотят. У Хирки не было времени ни на что, кроме еды. Как же мучительно было есть медленно, чтобы не обжечься. Когда она в последний раз так хорошо ела? Моллюсков на пристани вместе с отцом?

Отец…

В любом случае, мясо лучше. Мне нужно мясо.

Самый сильный голод был утолён, она стала есть медленнее и принялась оглядывать сидевших вокруг. Она делала это очень осторожно, чтобы не свалиться с табуретки, у которой одна ножка была короче других. Каждый раз, когда Хирка наклонялась к тарелке, чтобы взять в рот кусок мяса, табуретка покачивалась.

В трактир вошёл крупный мужчина и прошествовал прямо к прилавку. Хирка обратила внимание на то, что разговор за ближайшим к ней столиком затих. Пятеро имлингов взглядом проследили за вошедшим. Тот склонился над прилавком и сделал жест Йорге, тот подал ему кружку. Вновь прибывший положил на стойку медяк и огляделся.

Он немного моложе отца, подумала Хирка. И такой же трудяга. Его волосы соломенного цвета были коротко подстрижены и походили на луг со скошенной травой. Хирка продолжала жевать остатки своего куска мяса и старалась выглядеть так, будто чувствует себя здесь как дома, хотя у неё не особенно получалось. Большинство посетителей постоялого двора были взрослыми мужчинами, а несколько женщин в зале были настолько старыми, что у них уже вполне могли быть внуки, хотя Хирка не думала, что они имелись у кого-нибудь из них.

Вновь прибывший поменял пустую кружку на полную и бросил взгляд через плечо на компанию, которая следила за ним с тех пор, как он вошёл. Сидевшие за столом имлинги переговаривались между собой, но тихо. Один из них смотрел исподлобья. Глаза его были тёмными, уголок одного подрагивал. Хирка почувствовала беспокойство, но ничего из происходящего её не касалось. Это не Колкагги. И не стражники, которые могут отволочь её на тинг. Беспокойство естественно, сказала она себе. Она очень давно не находилась в такой близи от других имлингов.

Мужчина с тёмным взглядом поднялся и подошёл к имлингу у стойки. Кулаки его были сжаты, от него веяло жаждой крови. На его бороде виднелись жемчужины пивной пены. Вновь прибывший стоял к нему спиной и не мог видеть приближения соперника.

Хирка закричала. У неё вышло просто: «Эй, поберегись!», потому что она не знала имени этого мужчины. Он обернулся и успел отклониться назад от удара. Мимо его подбородка просвистел кулак, и он поднял руки для защиты. Двое мужчин сцепились, а остальные начали подходить ближе. Йорге выронил из рук бочку с пивом, и та с грохотом рухнула на пол. Бочка выдержала удар, но пробка выскочила, и пиво стало вытекать.

Имлинг, которого Хирка предупредила о нападении, вырвался из захвата, замахнулся и нанёс сильнейший ответный удар, который пришёлся в челюсть. Противник повалился спиной на пол, прямо рядом с Хиркой. Она ухватилась за прилавок, чтобы он не сшиб её с табуретки. Стало тихо, все ждали реакции. Упавший оглядывался по сторонам дикими глазами. Имлинги окружили их со всех сторон. Майя бежала по пивной луже, задрав юбку.

Лежавший на полу уставился на Хирку, а потом выхватил у неё из ножен перочинный нож. Хирка потеряла равновесие и свалилась с табуретки. Кто-то завопил от боли. Остальные тоже кричали. Хирка плюхнулась на пол между двумя дерущимися. Её нож торчал из бедра светловолосого. Это он кричал. Второй пытался снова завладеть оружием, перегнувшись через Хирку, которая барахталась на полу, не в силах подняться.

На прилавке она увидела Майю с ведром в руках. Она выплеснула воду на дерущихся. Ледяные струи потекли по лицу Хирки. Майя закричала:

— Я не хочу ВИДЕТЬ тебя здесь, Орвар! Слышишь! Больше никогда!

Орвар и светловолосый мужчина промокли до нитки. Имлинги начали смеяться. Трое мужчин подхватили Орвара и вывели на улицу. Хирка смотрела на свой нож, который торчал из бедра незнакомца. Он сидел прочно, но не очень глубоко. Одежда мужчины начала пропитываться кровью. Майя спрыгнула с прилавка.

— Йорге, беги приведи Ринну! Ты в порядке, Виллир?

Виллир недоумённо смотрел на неё. Хирка рассмеялась. Виллир считал, что его смертный час уже близок, но ей приходилось видеть и более серьёзные раны. Она встала. С неё стекала холодная вода, но у Виллира дела обстояли хуже. Она направилась к очагу.

— Пошли, — сказала Хирка, когда заметила, что Виллир не последовал за ней.

Он указал на нож, как будто она была слепой. Она подошла и встала вплотную к нему.

— Облокотись на меня, и мы доберёмся. Не сгибай ногу.

Виллир вскрикнул, когда садился на глубокий стул у огня. Хирка вытянула его ногу и принялась копаться в своём мешке.

— Что ты делаешь?

— Я остановлю кровь.

Она нашла всё, что было нужно, потом замерла и посмотрела на него.

— Но, может быть, ты хочешь оставить всё как есть?

Мужчины вокруг засмеялись, и Майя выпроводила их всех. Со лба Виллира капало. Пот вперемешку с водой, догадалась Хирка. Она улыбнулась, но не дождалась от него ответной улыбки. Его надо отвлечь.

— И из-за чего всё это? — спросила она.

— Тот мужик — идиот чокнутый, — ответил Виллир.

— Это понятно, — произнесла Хирка и разорвала мокрую штанину у ножа. — А помимо этого?

Ей ответила Майя:

— Виллир отправил своих девочек в Маннфаллу.

— Все порядочные отцы поступили бы так же! — прокричал Виллир. — Не сыщется имлинга, кто не слышал бы, что слепые вновь свирепствуют! Надо ли нам жертвовать своими детьми, чтобы подразнить Маннфаллу?

— Именно так поступает Орвар, — сказала Майя, пожав плечами.

— У Орвара мозгов как у тюленя.

Виллир вскипел, и Хирка поняла, что настал самый подходящий момент. Она схватила рукоятку ножа и выдернула его. Виллир заорал как резаный, но лезвие легко вышло наружу. У Хирки оставалось совсем немного времени, чтобы сделать свою работу, пока из раны не хлынула кровь.

— Сиди тихо!

Она нашла горшочек с бальзамом из солнцеслёза и местешипа, чтобы остановить кровотечение и сохранить рану в чистоте. Этого более чем достаточно. Случай не слишком серьёзный. Хирка промыла рану и втёрла бальзам, потом обвязала ногу льняной тряпкой и затянула. Через некоторое время бальзам начал жечь, и Виллир застонал.

— Тебе повезло, — сказала Хирка и встала. — Тебе потребуется всего пара швов, но ими мы займёмся чуть позже.

Хирка вынула из мешка шёлковую нить. Виллир ужаснулся, и Майя подала ему кружку пива, половину которой он выпил одним глотком. В помещение вбежал Йорге.

— Ринна у Име принимает малыша! Он не желает появляться на свет, и она пока не может прийти.

Он самодовольно улыбнулся Майе, но ответной реакции не дождался. Она лишь кинула быстрый взгляд на Хирку и скрылась в подсобном помещении. Держа в руках нож, Хирка сообразила, что всё произошедшее было её виной. Йорге ведь просил её отдать нож ему.

— Ох, паршивая Шлокна, как же жжётся! Слеповство! — снова застонал Виллир.

— Значит, бальзам действует, — ответила Хирка.

Это неправда, но обычно эти слова помогали. Жжение означало только жжение. Ничего с этим не поделаешь, но имлингам нравилось, когда у страдания имелась причина. Хирка подержала руки над огнём, чтобы обеззаразить их.

— Что ты ещё собираешься делать? — голос Виллира дрожал.

— Залатаю тебя, — сказала Хирка и провела иглой над пламенем.

— ТЫ будешь шить?

— Если хочешь, можешь зашить сам.

— А где Ринна? — Виллир в отчаянии посмотрел на Йорге. Тот помотал головой. Хирка привыкла к тому, что её считают слишком юной.

— Послушай, Виллир… Это может подождать, но не слишком долго. Я видела раны намного серьёзнее. Но если ты не решаешься, мы подождём.

— Не то чтобы не решаюсь… А что может случиться самого плохого?

Виллир неуверенно засмеялся и оглянулся по сторонам в поисках поддержки, которую никто не мог ему дать. Хирка улыбнулась и развязала рану. Она попросила Майю налить Виллиру чего-нибудь покрепче, и он выпил, не моргнув глазом. Хирка проткнула иглой край раны, Виллир напрягся, но не закричал. У неё получилось пять стежков, и Виллир стойко держался, пока она работала. Затем его пододвинули ближе к очагу, чтобы просушить одежду на нём.

Йорге отрезал от поросёнка два куска и подал им с маленькими круглыми булочками. Какое-то время они ели в молчании, но потом дверь распахнулась, и в помещение вихрем влетела женщина. У неё были длинные светлые растрёпанные волосы, на плечи она накинула шаль.

— Виллир!

— Боргюнн?

— Говорят, Орвар воткнул в тебя нож?

Виллир демонстративно вытянул ногу и постарался придать своему обескровленному лицу мужественное выражение. Боргюнн взяла его лицо в руки и стала гладить, словно хотела проверить, всё ли остальное цело.

— Ринна была здесь?

— Нет, — ответил Йорге. — Роды. Вот эта девочка его зашила.

— Она? Ты кто такая?

Все уставились на Хирку. Она проглотила кусок еды. Сегодня этот вопрос ей задают уже в третий раз. Ей надо выучить ответ на него. Майя высоко подняла бровь, а это означало, что она уже давно хотела спросить её о том же. Боргюнн смотрела так, будто Хирка пыталась украсть её мужа. Прежде чем Хирка успела ответить, дверь распахнулась вновь.

Хирка остолбенела, сидя на табуретке. В двери вошли трое одетых в кожу мужчин. С их бёдер свисали тяжёлые мечи. За их спинами была видна тёмная улица. В помещение ворвался ветер, и шаль Боргюнн взметнулась.

— Хирка?

Голос принадлежал мужчине, стоявшему впереди. Его голос был безэмоционален, в нём не было ни радости, ни злости. Просто вопрос. И всё же Хирка ощутила холод.

Глупая девчонка! Колкагги — это убийцы на службе Совета. Их нет в Равнхове.

Хирка кивнула и сглотнула.

— Ты Хирка?

— Да.

— Ты — та бесхвостая? — как и привратники, он склонил голову набок, чтобы удостовериться, так ли это.

— Да, — ответила Хирка.

— Эйрик хочет видеть тебя. Пошли.

Эйрик. Хёвдинг Равнхова? Но зачем? Какое ему до неё дело?

— Мне надо упаковать мешок, — вот и всё, что она смогла из себя выдавить. Мужчина не ответил. Хирка встала и сложила свои вещи. Её руки дрожали, но ей удалось скрыть это от остальных. Казалось, никто не испугался, всем просто было любопытно. Она утешала себя тем, что ни у кого из этих троих не было знака Совета на груди. Наверняка в Равхове его ни у кого нет. Здесь можно получить нож в бедро, если отправляешь своих детей на Ритуал.

Она забросила мешок за плечо и вышла на улицу с тремя воинами за спиной. Было очень темно. Только в окнах домов, приклеившихся к горе сверху и снизу от неё, горели огни. Это было красиво. Один из мужчин ткнул её в плечо. Она вздохнула и зашагала вперёд.

Тейн

Хирка шагала окруженная тремя воинами. Самый высокий шёл перед ней и нёс фонарь, который раскачивался в такт его шагам. Она хотела поинтересоваться, пленница ли она, но не могла заставить себя произнести хоть слово. Путь в гору становился круче, дома исчезли. Они что, собираются затащить её на вершину горы и убить? Бесхвостую? Хирка закусила губу. Полный имлингов постоялый двор был гораздо безопаснее трёх мужчин во мраке.

Очень скоро она перестала видеть что-либо, кроме света фонаря, но вскоре на горе показались другие огни. Хирка услышала знакомое карканье — вороны, беспокойно передвигающиеся в темноте. Много воронов. Казалось, их голоса доносятся снизу, но как такое возможно?

Они подошли к мощному бревенчатому мосту через поросшее лесом ущелье. Наверное, вороны спят там, внизу, на деревьях прямо под ними. Хирка остановилась, чтобы посмотреть вниз, но мужчина слева от неё опустил руку ей на спину и повёл её дальше.

Огни, которые она разглядела, были светом факелов, освещавших дорогу от моста к двору большой усадьбы. Посреди двора стояла ель, которая была намного выше всех окружающих построек. Им навстречу вышли двое мужчин в кольчугах, их попросили позвать Эйрика. Хирка почувствовала, как сжимается её горло. Убежать или остаться стоять? Может, броситься в ущелье? Мягко приземлиться на кроны деревьев, спуститься вниз и исчезнуть?

Или остаться висеть на дереве с переломанными ногами. Плохая идея.

Несмотря на позднее время, в усадьбе хёвдинга бурлила жизнь. Имлинги сновали между постройками с фонарями, вязанками дров и стопками льняного белья. Кто-то встречал только что прибывшую повозку, распрягал коней и провожал прибывших в дом.

— Инге!

К ним широкими шагами приближался огромный мужчина. Он был широк в плечах, но одно из них было намного ниже второго, как будто одна его рука была в два раза тяжелее другой. Каштановые волосы и борода торчали во все стороны и походили на копну сена. Эйрик.

Хирка сообразила, что её собственные волосы должны выглядеть ещё хуже. Она пару раз быстро провела по ним ладонями, но, судя по всему, без особого успеха. Воин с фонарём отослал своих спутников и объяснил Эйрику, где нашёл Хирку. Он рассказал про Орвара и нож. Хирка снова закусила губу, чтобы не впасть в искушение и не начать поправлять его. Ей оставалось довольствоваться тем, что почти половина рассказанного была правдой. Должно быть, они составили историю из кусочков того, что им поведали посетители «Воронёнка» до того, как они вошли внутрь.

Эйрик заговорил. Он не отводил глаз от Хирки, хоть и разговаривал с Инге.

— Сообщи Гринну об Орваре, пусть поступает с ним по своему усмотрению. Наверное, посадит его в клетку на ночь или две.

Хирка сглотнула. Мысль о ночи с Орваром в «клетке» её не вдохновляла. Инге кивнул и удалился. Эйрик резко присел на корточки перед Хиркой, став при этом всего лишь одного роста с ней. Он склонил голову набок. Хирка поняла, что он хочет увидеть, и повернулась к нему спиной. Он хмыкнул.

— Значит, ты — та бесхвостая? — голос у него был грубым.

— Да.

— Откуда ты пришла?

Всё в его облике напоминало медведя. Всё, кроме глаз. Они сверкали голубым в свете факелов. У Хирки было ощущение, что он уже знает ответ, но она сказала:

— Из Эльверуа.

— Значит, ты жила рядом с семьёй Совета. Такой чести удостаиваются немногие, — Эйрик изучал её. Она пожала плечами и сказала правду:

— Я редко хожу в Чертог Всевидящего. В любом случае, семья уже уехала в Маннфаллу. Совета в Эльверуа больше нет.

Борода Эйрика приподнялась с одной стороны, давая понять, что он улыбается.

— Нет. Это я слышал.

Он поднялся на ноги, и Хирка отступила на шаг назад, чтобы видеть хёвдинга целиком. Он криком подозвал одну из женщин, морщинистую, как прошлогоднее яблоко. На юбке она носила большую связку ключей.

— Уннгонна, это Хирка. Ей нужна комната в покоях Фригг, ванна и что-нибудь поесть.

Хирка подняла глаза на Эйрика. Она не ослышалась? Так в Равнхове поступают с преступившими закон? Дают им комнату и еду?

— Я только что поела… — Никто из них её не слушал.

— Эйрик, завтра праздник тинга, и в купальне полно полупьяных имлингов Мередира, она не может…

— Пусть воспользуется круглой.

Уннгонна одарила Хирку критическим взглядом и сделала ей знак следовать за собой. Ключи на её юбке позвякивали при ходьбе. Эйрик повернулся к Хирке.

— Иди по тропинке вдоль скалы, пока не дойдёшь до реки, там найдёшь купальню.

Хирка кивнула. Мысль о ванне вдохновляла её. Возможно, купание стоит ночи в клетке с Орваром. Она развернулась, чтобы уйти, но её остановила сильная ладонь Эйрика, которая легла ей на плечо. Он наклонился к ней так близко, что его волосы коснулись её лица. Он подмигнул ей:

— Добро пожаловать в Равнхов!

Хирка заметила, что широко ему улыбается.

— Время не ждёт! — прокричала Уннгонна, и Хирка помчалась ей вслед.

Покои Фригг располагались чуть поодаль от других строений усадьбы, они оказались длинным домом, разделённым на небольшие комнаты. У Уннгонны имелись ключи ото всех. Усадьба хёвдинга Равнхова представляла собой постоялый двор. Перед тем как уйти, Уннгонна извинилась за то, что комната так мала. Хирка кивнула. Комната была больше, чем их лачуга в Эльверуа. Здесь был стул, ночной столик с масляной лампой, широкая кровать с белым льняным бельём. На подоконнике стояло несколько сплетённых веточек лаванды, чтобы отпугивать насекомых. В оконную раму было вставлено жёлтое стекло. Настоящее стекло. Она спит? Может быть, она насмерть замёрзла в лесу и теперь лежит в Шлокне и видит сны?

Хирке хотелось немедленно повалиться на кровать, но она не могла. Её вид был неподобающим. Она попыталась провести рукой по волосам, но пальцы запутались в них. Ей надо искупаться. Она отыскала в мешке свою единственную смену белья, завернула одежду в полотенце и очень тихо вышла из комнаты. Из соседнего помещения доносились голоса.

Одна из половиц скрипнула у неё под ногой, и разговор резко оборвался. Хирка поспешила выйти на улицу. Здесь было прохладно. Осень пришла, сомнений больше нет. Она отыскала каменную лестницу и пошла по ней, как ей и было велено. По дороге она никого не встретила. Ободренная, она зашагала быстрее и добралась до круглого деревянного дома у реки. Она остановилась и прислушалась. До неё доносились только журчание реки и отдалённые крики воронов. Хирка осторожно открыла дверь и заглянула внутрь. Там никого не было. Она вошла и закрыла за собой дверь.

Половину пола занимала углублённая купальня. В стенах Хирка разглядела очертания шлюзов. Они использовали реку, чтобы сливать и вновь наполнять купальню.

Гениально!

Котёл был ещё горячим. Она сняла одежду и вошла в воду, которая вначале обожгла кожу, но потом Хирка привыкла. Она сделала несколько гребков. Кто бы мог подумать, что купаться так приятно. Девушка опустилась под воду и коснулась ногами дна. Потом оттолкнулась и вынырнула на поверхность. Тело стало невесомым. Она плавала, погружалась и очищалась. На поверхности играли отблески пламени ламп. Снаружи журчала река. Почему же она так подавлена? О чём ей беспокоиться? Не о Ритуале. Не о Совете. И, конечно, не о Равнхове.

Только о Колкаггах.

Под водой она обнаружила камни, на которых можно было сидеть, а на полочках увидела мыло и щётки. В Равнхове позаботились обо всём. Здесь она в безопасности. В Шлокну весь их Ритуал. Она действительно смогла избежать его. Ей никогда не придётся стоять перед Советом и Всевидящим. Облегчение было подобно крепкому двойному узлу боли, который, наконец, развязался. Хирка принялась намыливаться, чтобы не думать слишком много. Но стоило пальцам скользнуть по шраму внизу спины, как мысли, которые она пыталась держать на расстоянии, нахлынули на неё лавиной. Волки никогда не откусывали её хвост. Она знает правду о том, кто она. Отец никогда не был отцом, просто имлингом, который заботился о ней. Имлингом, лишившим себя жизни, чтобы помочь ей убежать. Ример будет напрасно ждать её на Ритуале. Его волчьи глаза наполнятся разочарованием.

Хирка снова нырнула под воду, задержала дыхание и не дышала до тех пор, пока ей не стало казаться, что она вот-вот лопнет, а потом быстро вынырнула на поверхность. Хирка вдохнула и закашлялась.

— А там, откуда ты родом, разве не купаются?

Хирка вздрогнула. На краю купальни прямо перед ней стоял лесной дикарь. Полностью обнажённый. Хирка ужом скользнула в воду, добралась до скамейки и уселась. Она старалась, чтобы тело её всё время находилось под водой, а над поверхностью оставалась только голова.

— А там, откуда ты родом, разве не принято стучаться?

Она начала расчёсывать мокрые волосы, чтобы не смотреть на него, но всё же пришлось взглянуть. Он ухмылялся. Дикарь сложил руки на груди и широко расставил ноги, как будто она была его девушкой и уже раньше видела всё, что у него имелось. И он не стеснялся выставлять своё хозяйство напоказ.

— Только не в свою собственную купальню, — ответил он и сошёл в воду.

Хирка почувствовала, как её щёки краснеют от смущения. Из всех купален ей досталась именно та, которой пользовался этот парень. Она сглотнула.

— Уннгонна сказала, что в другой купальне…

— Твой ворон уже может дышать? — прервал он её.

Он сел у стены напротив неё и положил руки на край купальни. Этот парень сказал ей не так уж много фраз, но практически каждый раз умудрялся перебить её. Наверняка он прервёт её снова, поэтому Хирка задумалась, стоит ли вообще отвечать. Но он кое-что знал о ней. Он знал, кто она, и Хирка хотела выяснить откуда.

— Наш страх прошёл, — сказала она.

Он фыркнул.

— Гигантский орёл на моей памяти никогда никому не причинял вреда. Его не стоит бояться.

Попался! Хирка приложила усилия, чтобы не усмехнуться.

— Я говорю не об орле. Я говорю о дикаре, который кидался в нас камнями.

Улыбка превосходства сошла с лица парня, и на какое-то мгновение Хирка испугалась, что зашла слишком далеко. Но потом он откинул голову назад и разразился смехом. Он понял шутку. Это говорило в его пользу.

— Почему ты не стрелял? У тебя были лук и стрелы, — спросила она.

Он посмотрел на неё. Зрачки его глаз окружала бледно-голубая радужная оболочка, и она расширилась с того момента, как он залез в купальню.

— Ты не слишком проницательна, да? С кем бы ты предпочла сражаться? С гигантским орлом или со злобным раненым гигантским орлом?

Он нырнул под воду. Хирка подавила инстинктивное желание прикрыться. Парень недолго пробыл под водой и снова появился над поверхностью. Он улыбался.

— Ты поедешь на Ритуал?

Хирка уже давно пришла к выводу, что в этом месте безопасно честно отвечать на вопросы о Ритуале.

— Нет, я…

— Я не поехал. Я был первым, — он снова прервал её. Хирка задумалась, чего в ней больше — раздражения или любопытства. Любопытство победило.

— Первым из кого?

Он загладил волосы назад мокрой рукой, но они по-прежнему торчали во все стороны. За исключением тонкой косички на затылке, которую она не заметила тогда в лесу.

— Первый из Равнхова, кто не прошёл Ритуал. Я должен был поехать на Ритуал ещё два года назад. Но я этого не сделал. С тех пор многие местные этого не делают. Но я стал первым, кто бросил им вызов.

Он посмотрел на Хирку так, будто его слова должны были что-то для неё значить. Она поняла, что он говорит о Совете, но всё-таки переспросила:

— Бросил вызов кому?

— Предателям в Маннфалле, — его глаза сузились, как будто она была одной из тех, кого он имел в виду.

— Они кого-то предали?

Он не ответил, схватил мыло и пару раз провернул его в руках. Около его обнажённой груди появилась мыльная пена. Его руки напоминали Хирке руки отца. Вне всяких сомнений, парень хорошо сложен. Он был большим, крупнее Римера, но Ример всё равно был сильнее. Ример держал спину прямо. Он двигался тихо и был гибким, как кошка. Парень перед ней сутулил плечи и бахвалился, как молодой бычок. Они были как день и ночь. А кто такая она сама?

Гниль!

Она — гниль, и сейчас она сидит в одной купальне с чужаком! Что, если вода может переносить гниль? У Хирки перехватило дыхание. Она перебрала все свои воспоминания в поисках чего-нибудь утешительного. Она купалась в Стридренне с другими ребятами. И отец мыл её, когда она была маленькой. Это не должно быть опасно. Не могло. Но она никогда не сидела в одной бадье с мальчиком. И оба они были голыми. В её памяти всплыла песня о девушке и гнили. О той, что в последнем куплете сказала «да» и погибла.

— Ты что же, не боишься слепых? — спросила Хирка, обдумывая способ выбраться из купальни так, чтобы он не увидел её наготы. Парень вскинул голову и снова рассмеялся. Движение его выглядело неестественно. Оно не соответствовало смеху. Казалось, ему пришлось вскинуть голову, чтобы убедить самого себя или Хирку, что он и вправду смеётся. Он сцепил руки за головой. Почему-то она подумала, что он сделал это, чтобы его руки казались ещё больше.

— Ты когда-нибудь видела слепого? — спросил он.

Хирка не ответила. Он всё равно будет прерывать её, потому что он совершенно очевидно не закончил свою речь.

— Никто не видел слепых, девочка. Сотни лет! Угадай почему?

— Хирка.

— Что?

— Меня зовут Хирка. Не девочка.

— Никто не видел их, потому что они — выдумка! Сказка из Маннфаллы, чтобы имлинги продолжали пресмыкаться! И они пресмыкаются! Они приезжают сюда из всего Среднего Има, из Норрварье, Фоггарда и Бика, чтобы стать фигурами в игре Маннфаллы. Даже имлинги изо льдов приезжают для того, чтобы пройти Ритуал! Каждый год! — Его зрачки снова сузились. — Когда Ритуал защитил от слепых хоть кого-нибудь? Скажи!

— Каждый день? — Хирка пожала плечами.

— Как это, каждый день?!

— Если целые столетия никто не видел слепых, то, возможно, Ритуал работает? — Хирка спрятала улыбку. На самом деле она не была убеждена в существовании слепых. Но до недавних пор Хирка точно так же не верила в существование детей Одина. Но вот она здесь, и она — одна из них.

Казалось, парня сейчас стошнит, но он взял себя в руки.

— Нельзя быть такой глупой, девочка. Ты говоришь, как они.

Хирка выбралась на край купальни. Она вытянулась и распрямила спину. У неё не было хвоста, но он уже знал об этом. С её тела стекала вода. Когда она поворачивалась к нему спиной, её подташнивало. Но она не торопилась. Она подошла к своим вещам, обернулась полотенцем и только после этого снова посмотрела на него.

— Почему же ты сама не поедешь, раз так боишься слепых?

Его голос утратил силу. Хирка не ответила. Она взяла одежду и открыла дверь.

— Спасибо, что позволил воспользоваться купальней, мальчик.

— Тейн.

Хирка вышла и закрыла за собой дверь.

— Я Тейн! — услышала она своенравный голос у себя за спиной.

Радуйся, что остался в живых, Тейн. Ты купался с гнилью.

Статуя божества

Горы были покрыты растительностью. Хирка повела носом и различила запахи местешипа и солнцеслёза. Она проснулась рано. Равнхов ещё спал далеко внизу, защищённый крутыми скалами, по которым не сможет забраться имлинг. Он совершенно прав, тот дикарь. В Равнхов больше никто не ходит через лес.

Он называл её «той бесхвостой», как будто заранее знал о её приходе. А что ещё ему было известно? Хирка помедлила. Возможно, ей лучше остаться на ночь здесь, наверху… Страх — старый знакомый, и к нему трудно не прислушиваться. Ей приходилось напоминать себе, что дикарь никогда не зашёл бы в купальню, если бы знал, кто она. Кроме того, её здесь хорошо приняли. Так хорошо, что отца в Шлокне наверняка терзают разные подозрения. Никто не даст, не надеясь вернуть вдвойне, всегда повторял он. Хирка больше не была в этом уверена. Она знала наверняка, что ей дали еду, тёплую ванну и постель. И это несмотря на то, что город кишит приезжими и все постоялые дворы переполнены. Неужели она обрела дом, из которого ей не придётся убегать?

Она услышала крик ворона. И ещё два. И ещё несколько. Хирка посмотрела вниз, на усадьбу хёвдинга. Она располагалась на плато над городом и представляла собой нагромождение каменных домов с балками и остроконечными соломенными крышами. Вновь раздались крики воронов, и внезапно чёрное облако вылетело из ущелья, через которое она прошла вчера вечером. Облако росло, поднимаясь над крышами. Хирка разинула рот. Вороны Равнхова. Тысячи воронов. Десятки тысяч. От них небо над ней потемнело. Зрелище, достойное богов. Грудь распирало, Хирке хотелось последовать за птицами на самый край света. Но вороны улетели на север, а она осталась стоять на земле. Настолько же бескрылая, насколько бесхвостая. В любом случае, лучше вернуться назад. Вороны наверняка уже разбудили весь город.

Она прошла немного, как вдруг заметила узкую тропинку, ведущую к расселине в горной стене. Ей следовало спуститься вниз, но искушение было слишком велико. Гора манила внутрь. Ширина проёма была такова, что Хирка могла коснуться её стен разведёнными в сторону руками, а вот высотой была в пять взрослых мужчин. Небо высоко над головой казалось голубой змейкой. Становилось всё прохладнее. После двух пологих поворотов расселина расширилась и показался зал, вырубленный в скале. Его окружали вертикальные каменные стены. Хирке показалось, что она попала в шахту, над которой виднелось небо. Зал был почти идеально круглым, диаметром шагов в пятьдесят. Вдоль стены шла тропинка. Хирка остановилась.

Посредине зала стояла статуя, которая не могла представлять никого иного, кроме божества. Хирка испугалась, что кто-нибудь её заметит, и попятилась. Всевидящий запрещал изображать божеств. Говорят, такие вещи привлекают слепых. Должно быть, это место было построено ещё до рождения всех, живущих ныне. Она пошла по тропинке вдоль стены, чтобы не смотреть на изображение бога. Законно или нет, но для кого-то это место было святыней. Хирке казалось неправильным приближаться к статуе слишком близко.

Кто-то вырезал рельефы в скале вокруг всего зала. Здесь имелись картины имлингов, которые собирали урожай, забивали скот и охотились. Была женщина, окружённая воронами. У её ног лежал мертвец. С дерева свисал мужчина. Армия имлингов, у которых… Хирка остановилась. У них не было хвостов! Она подошла поближе и провела пальцами по рельефу. Они были такими же, как она? Детьми Одина? Нет… Их пальцы были подобны когтям, глаза — пустые дыры на лицах. Слепые.

Что это? История? Сколько ей может быть лет? Она почти полностью обошла зал по кругу. Последние рельефы были более отчётливыми и не такими старыми. Мужчина с мечом в спине. На троне перед ним сидит другой мужчина. Хирка безо всяких проблем узнала ворона Совета у него на лбу. Как там Тейн назвал Совет? Предатели?

Статуя божества притягивала Хирку. Здесь никто не мог её увидеть, так что же будет, если она взглянет одним глазком? Она прошла к центру комнаты, остановилась перед скульптурой и посмотрела на женское лицо. Возраст женщины определить было трудно, хотя, возможно, время просто стёрло детали с её лица. Пышнотелая и обнажённая, она сидела верхом на двуглавом вороне. У неё были большие груди, и Хирка взглянула на свои, которые едва заполняли ладони. Казалось, ворон вот-вот разорвётся пополам, потому что каждая голова хочет улететь в свою сторону. Хирка прикоснулась руками к клювам и вздрогнула: один был холодным, другой тёплым.

Солнце. Должно быть, дело в солнце. Одна голова чаще находится в тени.

Статуя стояла в углублении, окрашенном кровью. Чем-то старым и ржавым. Чем-то настолько свежим, что до сих пор чувствовался его запах. Хирка не испытывала никакого отвращения, только зуд по всему телу. У камня есть память, говорил Ример. Хирка поймала себя на том, что скучает по Потоку. Ждёт встречи с ним. Молит о ней. Но Римера рядом не было. Потока не было. По крайней мере, для неё.

Голоса!

Хирка бросилась на землю за статуей, не успев толком подумать. Голоса доносились из расселины. Мужской и женский. Кто-то идёт сюда! Почему она спряталась? Она не сделала ничего плохого. Но подниматься уже слишком поздно. Эхо голосов исчезло, и она услышала разговор. Имлинги вошли в круглый зал.

Хирка сидела на корточках, прислонившись спиной к статуе. Оба голоса были ей знакомы. Раскатистый мужской голос невозможно не узнать. Это Эйрик. А второй…

Рамойя?! Что Рамойя делает в Равнхове?

— В этом нет сомнений, Рамойя. Он избрал свой путь. Теперь он убивает для тех, кого, как ты думала, он сумеет изменить. Кто должен был предвидеть это, если не ты? — Эрик говорил громко, но его слова прозвучали не как осуждение, а как утешение.

— Предвидеть, а не надеяться на изменения? — раздался горестный голос Рамойи.

— Изменения произойдут. Это так же точно, как существование Потока. Но решать нам, а мы уже долго ждали. Я был готов прождать полжизни ради тебя, Рамойя. Но он больше не может помогать нам. Мы можем ждать до тех пор, пока солнце не потухнет, но что хорошего это принесёт? — Эрик говорил, отдуваясь. — Пока мы сидим как пустоголовые и пялимся в скалу, Совет рассылает своих представителей и убийц по всей стране! Они сватаются или убивают, в зависимости от того, что им выгоднее! Они уже в пути. Равнхов не станет больше ждать!

Зазвенели браслеты Рамойи. Хирка представляла себе, как она опускает руку на плечо Эйрика, чтобы успокоить его.

— Эйрик… — голос её смягчился. — Это надо решать из Эйсвальдра, изнутри. Ты знаешь, что это так и я не подведу. Но тебе нужно время, чтобы отличить друзей от врагов. У тебя нет средств в одиночку противостоять Маннфалле.

Эйрик зарычал, и Хирка услышала его шаги по траве. Они перемещаются! Она сжала зубы. Эйрик и Рамойя делают то же самое, что и она. Они идут по тропинке вокруг комнаты. А она как дура сидит прямо посреди неё. Хирка ужом поползла вокруг статуи, чтобы оставаться невидимой для них.

— Мы не одни. У нас есть та бесхвостая, — сказал Эйрик. Хирка остолбенела.

— Мы мало знаем о ней, Эйрик. Ты не можешь рассчитывать на её помощь.

— Ты говорила, что она — спасение!

— Может быть. Мы не знаем. Мы знаем только то, что я слышала и видела. Она успокаивает воронов! Они чуют в ней иную кровь, и у неё хватило мужества сбежать из Маннфаллы. Это дар, Эйрик. Я думала, она сгорела на пожаре.

У Хирки закружилась голова. Она скользнула вверх по статуе и между когтями божественных воронов смогла различить фигуры Эйрика и Рамойи.

— И ты считаешь, этого будет достаточно завтра? — спросил Эйрик. Он остановился и посмотрел на Рамойю. Она отвернулась от него, и Хирка быстро присела.

— Я не могу присутствовать на тинге, Эйрик. Ты знаешь это. Особенно сейчас. Кто будет отстаивать мою жизнь, если о моём участии станет известно? Не Ример же. Он потерян для нас.

Они пошли дальше.

— Если бы они только увидели тебя здесь, Рамойя! Это принесло бы нам больше союзников, чем всё остальное.

— Я невидимка на этой войне, Эйрик. Так и должно оставаться.

Какая ещё война? Никто ни с кем не воюет! Хирка проползла ещё немного. Когда она передвигалась, то задела камушек. Она посмотрела вверх, но, судя по всему, собеседники ничего не услышали. Они спокойно шли по направлению к расселине.

— Я слышала, Мередир приехал. Урмунай с нами? — с осторожностью спросила наставница воронов, как будто боялась услышать ответ.

— Мередир молод, да, — сказал Эйрик. — Он прожигает жизнь в крепости своего отца в компании женщин и вина. Или мужчин и вина, как я слышал.

Они скрылись в расселине. Хирка вытянула шею, чтобы расслышать их слова.

— Но он приехал на тинг, а это уже что-то, — сказала Рамойя.

— Этого недостаточно, — ответил Эйрик.

Эхо не позволило Хирке разобрать конец разговора. Она дождалась наступления тишины и встала. Однако ноги затекли, и ей пришлось встряхнуть их. Неверными шагами она пошла к тропинке. Что она слышала? То, что Равнхов противостоит Совету и Всевидящему, не было новостью. Но она узнала кое-что ещё. Равнхов планирует войну, и Рамойе было об этом известно! А сама она была частью плана! И она собиралась втянуть в это Хирку…

У нас есть та бесхвостая.

Они сказали, она может помочь. Откуда это безумное предположение? Как помочь? Что вороны рассказали о ней? Иная кровь? А Рамойя поняла, что это значит? Рассказала об этом хёвдингу Равнхова? Что они собираются использовать? Возможно ли это? Как кто-то вроде неё может вообще что-нибудь выиграть? Она ведь всегда пыталась избегать общения с другими. Она была слепа к земле и лишена связи с Потоком.

Что сказал бы Ример, если бы узнал обо всём? А Илюме! Илюме Ан-Эльдерин. Рамойя ведь работает на неё! На Совет! И что она имела в виду, когда говорила, что Ример потерян для них?

Хирка прислонилась к каменной стене. Всё не так, как она думает. Она слышала всего лишь отрывок разговора и не могла знать, о чём в действительности шла речь. Есть нормальное объяснение. Должно быть. И она обязана его найти.

Они упоминали завтрашний тинг. Собрание, на котором не могла показаться Рамойя. Но другие придут. И, возможно, они тоже будут говорить о той бесхвостой. О ней. Эти речи она должна услышать. Любой ценой.

Хирка выскользнула из расселины. Она отыскала ведущую вниз тропинку и вскоре увидела под собой город, где кипела жизнь. Ночью прибыли ещё несколько повозок. Мужчины и женщины в тёмно-синих фартуках сновали с водой, едой, льняным бельём и дровами в руках вокруг ели посреди двора. У стен сменялись стражники. Имлинги несли яйца из курятников, крыли крыши свежей соломой и запасались товарами с рынков. Изделия из кожи, выпечка, птичьи клетки любых фасонов, одежда, оружие. Щиты и мечи.

Равнхов собирался пробудиться от тысячелетней спячки.

Праздник

Музыка началась задолго до захода солнца. Праздник по случаю тинга в Равнхове был делом нешуточным. Если бы мир был таким, как прежде, то Хирка лежала бы сейчас в укрытии на какой-нибудь крыше и смотрела на имлингов с безопасного расстояния. Но ничто больше не было таким, как прежде.

Факелы освещали усадьбу хёвдинга. Флейты и арфы исполняли песни о войне, богах и любви. Целого ягнёнка жарили на вертеле над открытым огнём. Дети с грязными ртами носились повсюду и хватали еду с блюд, и никто не загонял их в кровати. Вечер пах мясом, пивом и специями.

Двери в высокий зал были открыты, и имлинги собрались вместе, чтобы зайти внутрь. Хирку окружили. Зажали со всех сторон. Она с трудом выбралась из толпы.

— Ты пытаешься попасть внутрь самым глупым способом, как я погляжу.

Хирка повернулась на голос. Тейн стоял, прислонившись к углу дома.

— Я пытаюсь не попасть внутрь, — сказала Хирка. Но она воспользовалась шансом выбраться из толпы и приблизилась к нему. Он махнул рукой, приглашая её следовать за собой. Они обогнули высокий зал и вошли в помещение с другой стороны через дверь для слуг.

Высота зала составляла более двух этажей. Здесь уже было полно имлингов, но они продолжали прибывать. Потолок поддерживали два ряда мощных брёвен числом не меньше пятидесяти. Кто-то украсил перила балкона цветами. Хирка насчитала четыре очага с жарящимися поросятами. Столы ломились от пива, фруктов, рыбы и медового хлеба. Имлинги толкались и теснились на скамейках.

— Здесь нет места, надо уходить, — с облегчением произнесла Хирка и развернулась. Тейн остановил её рукой.

— О, ну для нас-то всегда найдётся место, — сказал он с такой самодовольной ухмылкой, что Хирка заподозрила неладное.

— ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В РАВНХОВ!

Голос Эйрика прокатился по всему залу. Он взобрался на один из столов, и ответом ему стали радостные крики.

— Спокойно, спокойно! — пророкотал он. — Инге! И оставим, чёрт возьми, еду в покое, пока все не рассядутся! Мы не дикие звери, что бы о нас ни говорили в Маннфалле!

Имлинги расхохотались. Они топали ногами так, что пивные кружки подпрыгивали. Хирка улыбнулась. Неудивительно, что в Маннфалле боятся этого мужчину. Он завоевал её ещё во время первой встречи.

Эйрик глотнул пива и продолжил:

— Многие из вас собираются на Ритуал. Многие присутствовали на тинге. Многие из вас здесь впервые. Но не бойтесь! Я не стану утомлять вас речами, только скажу — мы здесь! Здесь Равнхов! Мы всегда были здесь. И здесь мы всегда будем.

Зал взорвался криками. Кружки сдвигались, так что пиво переливалось через края. Эйрик соскочил со стола, но продолжил говорить:

— Мы никого не боимся! Будь ты дикарь вроде нас или бледный маннфаллец — тебе здесь рады. Добро пожаловать в наш дом. В мой дом, в дом моей дорогой Сульфрид… — Эйрик обнял пышнотелую красавицу, сидевшую рядом с ним, — …и Тейна, моего сына и наследника!

Он вытянул руку. Тейн вышел на середину зала и обнял отца. Хирка спрятала лицо в ладонях. Он был сыном Эйрика. Она судорожно перебирала в голове все слова, сказанные Тейну. Стала бы она рассказывать ему то же самое, если бы знала, кто он?

Имлинги успокоились, и Тейн потащил Хирку за собой, за стол своей семьи. Он отрывал длинные полоски мяса пальцами и опускал их в рот, при этом не переставал улыбаться ей, даже когда жевал.

Хирка ела, не произнося ни звука. Дело не в том, что Тейн не рассказал ей, кто он. Это она могла понять лучше большинства присутствующих. Это легко простить. А вот усадить её сюда, за стол хёвдинга, на обозрение гостей, прибывших из половины земель Имланда… Щёки Хирки горели на протяжении бесчисленных смен блюд и песен. Имлинги пьянели, слова песен становились более смелыми. Тейн склонился над столом. Он стукнулся своим лбом об её лоб и подмигнул ей. Хирка улыбнулась ему и его поступку.

А потом зазвучала песня, которую она слышала раньше. Её улыбка померкла. Слова вгрызлись в грудь.

Гниль и девчонка спустилися с гор,
Люби меня с этих самых ты пор,
Клянчила гниль и ждала всё ответ,
Но девчонка сказала ей «нет».

Голоса и лица имлингов растворялись, словно в тумане. Она слышала только песню. Почему больше никто не обращает на неё внимания? Почему они просто сидят, пьют и горланят? Куплет за куплетом девушка продолжала отказывать.

Мужчины — это одно, а пьяные мужчины — совсем другое, говорил отец. Сегодня Хирка поняла другое. Мужчины — это всего лишь мужчины. Это она опасна. Отец вёл напрасную борьбу за то, чтобы она оставалась невидимкой. Чтобы гниль никому не досталась. Насколько глуп может быть имлинг? Неужели он думал, что Хирка сможет прожить целую жизнь, не ложась ни с кем в постель, как все остальные? Как, например, Силья?

Силья и Ример?

Нет. Она бы знала. В любом случае, это не имеет значения. Хирка никогда не посмеет прикоснуться ни к Римеру, ни к другому мужчине. Она — чудовище. Болезнь. Она подобна слепым, которых постоянно упоминали в многочисленных застольных разговорах.

Гниль нагнала её средь полей,
Люби меня, будь сегодня моей,
Рухнула гниль на колени тогда,
И девчонка сказала ей «да».

Хирка встала и побежала к дверям. У неё за спиной раздались крики Тейна, но она сделала вид, что не слышит их. На улице было ещё больше народа, чем внутри, но никто не обратил на неё внимания. Все танцевали, ели и пили. Какая-то парочка сидела на столе и обнималась, одна из повозок подозрительно раскачивалась. Хирка бежала. Она пересекла жёлтый мост. Факелы потухли. Она остановилась и зажмурила глаза. Надо взять себя в руки. Ничего ужасного не произошло. Она ела вместе с имлингами. Вот и всё.

Проклятый идиот!

Хирка надеялась, что больше никогда его не увидит. Но о таком мечтать не приходилось, потому что позади неё раздались шаги. Тейн прошёл мимо, потом повернулся к ней и улыбнулся, продолжая двигаться спиной вперёд.

— Ты ещё не видела обитель воронов.

Обитель воронов. Только сейчас она расслышала тихое карканье. Хирка проследовала за Тейном к каменной лестнице, ведущей прямо вниз, в ущелье. Как только они начали спуск, стало холодать. Вороны закаркали чуть громче, но вскоре затихли. Что там говорила Рамойя?

Она успокаивает воронов. Они чуют иную кровь.

Обитель воронов в Равнхове. Легенда.

Покрытое лесом ущелье служило домом для десятков тысяч воронов. Её окружали чёрные тени. Узкие глаза разглядывали её. Между деревьями было проложено множество тропинок, Хирка с Тейном пошли по одной из них. Тропинка привела их к обрыву, которым заканчивалось ущелье. Отсюда открывался вид в сторону Блиндбола и Маннфаллы. Над лесом висела почти полная луна. Хирка подошла к краю обрыва, чтобы посмотреть, что там, но Тейн схватил её за руку.

— Что случилось с твоим хвостом?

От облегчения плечи Хирки опустились. Значит, больше он ничего о ней не знает. В таком случае Эйрику и Рамойе тоже больше ничего неизвестно. Никто ничего не знает.

— Волк, — сказала она. Короткие предложения — лучший вариант в разговоре с Тейном, так он не сможет её перебить. Он улыбнулся и подошёл к ней. Он стоял так близко, что Хирка чувствовала тепло его дыхания. Глядя на него, она не могла понять, как она раньше не догадалась, кто он. У него глаза отца, только голубой цвет не такой яркий. И его взгляд горел. Хирка знала, что это означает, но никогда сама его не видела. Она никогда не была ни с кем настолько близка.

— Я стану королём, — сказал он. Голос его был низким, и он улыбался, будто победил в состязании. В таком, какие были у неё с Римером. Хирка отступила на шаг назад.

— Королей больше не существует, — ответила она и посмотрела в другую сторону. Он тихо рассмеялся, но ей показалось, что ему совсем не весело.

— Как ты думаешь, с чего начинается род хёвдингов? — мышцы на его руках поигрывали под белой рубашкой. Он стал ходить вокруг неё, как будто им предстоял поединок. Голос его стал резче.

— Ты думаешь, короли проснулись в один прекрасный день и решили исчезнуть? Фоггард, Норрварье, Бриннланда… Ты думаешь, Маннфалла всегда владела миром, девочка? Короли существовали задолго до Совета, и ведь это король Фоггарда сдержал слепых. Мы! Это были мы! И мы заплатили кровью! Совет укрепился, а мы потеряли земли, вождей и жизни!

У них над головами беспокойно зашевелились вороны. Хирка посмотрела на Тейна и внезапно осознала, что она знает, кто он. Знает его. Дикарь, подумала она поначалу, даже не догадываясь, насколько она права. В нём было что-то чистое, и это одновременно страшило и восхищало. Он был волевым и гордым. Но Тейн помнил вещи, которые произошли задолго до его рождения, задолго до рождения Эйрика. Он нёс бремя тысячелетней несправедливости. И всё же Хирка решилась сказать:

— Это Всевидящий отправил слепых обра…

— Всевидящий?! — парень сплюнул. — Может, он и спас Маннфаллу, но кому помог здесь? Мы сами всё сделали, как всегда.

Голос его стал тише, как будто он испугался, что кто-то мог услышать его насмешку. Он повернулся к ней спиной. Тейн говорил с ней так, будто тоже многого ожидает от Хирки. Он был ненамного старше неё, но хотел, чтобы все взялись за оружие и бросили вызов Маннфалле, и чтобы он смог вернуть себе утраченное королевство, о котором знал лишь по рассказам. И он хотел, чтобы она помогла ему.

Но Тейн не знал, что Хирка уже сбежала от Совета и никак не может помочь. И что она даже не догадывается, почему Эйрик и Рамойя верили в неё. Но ей надо что-нибудь сказать, надо попытаться.

— Если вы всегда спасали себя сами, над этим не стоит горевать. Этим надо гордиться.

Он выпрямился, но не повернулся к ней, поэтому Хирка не знала, правильную или неправильную вещь она сказала.

— Они вернулись, — произнёс он.

— Кто они?

— Набирны. Трупорождённые. Слепые.

Хирка не ответила. Прошлым вечером он отрицал их существование, несмотря на то, что уже тогда должен был знать. Во время праздника истории расходились быстрее, чем пиво.

Внезапно она поняла все разговоры о том, что надо спасать себя самим, о слепых, об утраченных королевствах. Тейн был не просто зол, он был напуган. Он стал первым представителем Равнхова, кто не поехал на Ритуал. Чего он боялся больше? Маннфаллу или слепых?

— Пусть приходят, — сказала она, более уверенно, чем чувствовала себя. — Равнхов здесь. Он всегда был здесь и всегда будет здесь.

Он повернулся к ней. Тяжесть спала с его плеч, он плотоядно улыбался. Тейн запустил руку ей в волосы, встретился с ней взглядом и стал искать в нём позволения, которое надеялся получить.

Тейн был живым, тёплым и нетерпеливым. Голодным до жизни и ужасно простым в общении. Но он был полной противоположностью Римеру. Хирка горестно осознавала, что не приняла бы ухаживания сына хёвдинга, даже если бы могла.

Она сделала шаг назад, но улыбнулась, чтобы смягчить свой поступок.

Тейн улыбнулся ей в ответ, словно она дала ему обещание.

Собрание

Хирка кралась по пустому двору. Даже вороны ещё не проснулись. Туман одеялом укрывал Равнхов. Кострища, оставшиеся после праздника, поднимались к серому небу, как руины пожарища.

Она понятия не имела, где хёвдинг и другие господа собираются проводить собрание, о котором Эйрик говорил с Рамойей, и не знала когда. Но одно она выучила за последние дни — гостеприимство Равнхова не знает границ. Всё, что нужно, — идти за едой.

Она спряталась в щель между высоким залом и домом Эйрика. Там она просидела до тех пор, пока не проснулись вороны. Они с криками умчались на север, и сразу после этого раздались звуки шагов. Уннгонна выкрикивала приказания из какого-то дома. Кто-то бегал. Скрипнула дверь, и Хирка выглянула из-за угла своего укрытия.

Девочка в синем платье несла поднос с варёными яйцами и салом по тропинке позади высокого зала. Хирка последовала за ней на безопасном расстоянии. Они шли между большими елями. Шаги девочки затихли где-то впереди Хирки, но потом она снова их услышала и едва успела спрятаться за дерево. Девочка прошла мимо без подноса. Собрание наверняка проходит прямо за поворотом.

Лес раступился, и на уступе скалы Хирка увидела похожий на корабль каменный дом. Зрелище немного напомнило ей каменный уступ в Эльверуа. Но она была не там, а в Равнхове, и собиралась подслушивать. Это предательство, но ей было необходимо узнать, о чём пойдёт речь.

Хирка пригибалась, когда проходила мимо окон с задней стороны дома. Окна были такой же конструкции, как и в комнате, где она жила, но стёкла в них были более жёлтыми. Внутри, насколько она могла судить, не наблюдалось никакого движения. Надо срочно найти укрытие, пока не пришли имлинги. Она подняла голову. Крыша была покрыта торфом, на котором выросли невысокие кусты. Труба была широкой, Хирка сможет сидеть вплотную к ней. Получится ли через трубу услышать разговоры в доме? Шансом надо воспользоваться.

Хирка поставила ногу на подоконник и взобралась на крышу. Торф был влажным после дождя. Она подползла к трубе и уселась, прислонившись к ней спиной. Её одежда практически сливалась с жёлто-зелёной крышей. Никто не заметит её здесь. На всякий случай она поглубже зарылась в кусты и натянула на голову капюшон.

Прошло совсем немного времени, и снова появилась девочка. Дверь открылась. Через трубу Хирка различила, как на стол поставили кувшины и кружки. Она улыбнулась. Совсем немного удачи, и она услышит всё, что будет происходить внизу.

Ей казалось, прошла вечность, прежде чем до неё донеслись голоса идущих по тропинке имлингов. Она уселась поудобнее. Штаны Хирки насквозь промокли, но ничего не поделаешь. Эйрик пробурчал что-то, чего она не разобрала, остальные отреагировали на его слова смехом. Дверь снова открылась, и она услышала, как пришедшие рассаживаются за столом.

Сердце забилось быстрее. Сколько их там? Десять? Двое пришли с опозданием. Из трубы доносились сальные фразы, и Хирка начала жалеть, что вообще это затеяла.

— Друзья! — раздался голос Эйрика. Хирка устроилась удобнее. — Время пришло. Силы Маннфаллы двигаются на север.

Хирка вонзила пальцы в торф под собой. Всё хуже, чем она думала, и это открытие стало неожиданностью.

Мы что, воюем?

Хирка отчётливо слышала, что известие произвело впечатление на собравшихся, которых она не могла видеть. Громче всех остальных прозвучал женский голос:

— Силы Маннфаллы всегда двигаются, Эйрик.

По столу стучали кружки и кулаки. Другой неизвестный ей голос призвал всех к спокойствию и предложил всем собравшимся представиться. Хирка прижалась к трубе, чтобы узнать, кто присутствует на собрании. Женщина, которая только что высказалась, представилась первой:

— Я — Вейла Инсбротт, ярла Трюгге. Того Трюгге, что на Брекке.

Хирка немало слышала об этом месте. Брекка была самым большим островом Имланда. В Эльверуа заходило много судов с Брекки. Сама она там не бывала, но ей было известно, что города острова живут хорошо и богатеют от того, что мимо них проходит много торговых путей.

Ещё один голос. Мужчина, ровесник отца, подумала Хирка.

— Я — Ауг Барресон, ярл Клейва, — у него был жёсткий выговор, как у всех уроженцев этого государства.

— Лейк Рамтангер из Фросса, — послышался тихий голос.

— Ранд Варгсон из Ульвхейма. Друзья зовут меня одноглазым.

Этот голос казался моложе остальных, но был грубее. А что, если это её родственник? Он ведь из Ульвхейма, как и она сама. Он вполне может оказаться родственником отца.

Отца. Со мной никто не состоит в родстве.

Молодой мужской голос прервал говорившего.

— Ранд Одноглазый? С твоим отцом всё в порядке? — последовал ещё ряд вопросов, и Ранд ответил:

— Я — сын Варга Каллскарета, ярла Норрварье. Мы называем его хёвдингом, когда общаемся не с Маннфаллой. Мой отец сражался с горным медведем и сломал ногу в трёх местах. Шестерым мужчинам и моей матери пришлось удерживать его, прежде чем он угомонился и разрешил мне отправиться сюда. — Присутствовавшие рассмеялись. — И вот я здесь с простым сообщением. Ульвхейм поддерживает Равнхов! — смех затих. Хирка услышала, как говоривший сел.

— Легко тебе обещать, — произнёс весёлый имлинг. — Если придёт Маннфалла, можешь просто натравить на них своего отца!

Снова разразился смех. Хирке показалось, что голос весёлого имлинга задрожал, когда он продолжил свою речь.

— Я Гринн Твефьель. Ярл Арфабю в Норрварье. Как видите, я худой и не могу жертвовать своими костями.

Очередной всплеск хохота.

— Это точно и понятно, — ответила ему Вейла из Брекки. Насмешка осталась без ответа.

— Да… вот, значит, и моя очередь… — новый голос. Он растягивал слова, как будто каждое из них имело огромное значение. — Мередир Бейг. Ярл Урмуная.

Мередир. Тот, что прожигает жизнь в компании женщин и вина?

Слово вновь взял Эйрик.

— Мы пригласили ещё троих. Гринар из Ормананды не ответил. Аудун Бриннваг умер от падения. — Хирка вновь навострила уши. Об этом она уже слышала! От Сильи. В тот день, когда Илюме объявила даты Ритуала. Что она там говорила? Кто-то видел тени на крыше?

Нервный ярл прервал его.

— От падения? Я знал Аудуна. Он не страдал неустойчивостью. Как при ходьбе, так и в вопросах поддержки Равнхова. Кто-нибудь сомневается в том, что его убило? — никто не возразил на его предположение, даже Эйрик, который продолжал говорить.

— Мы получили письмо из Бриннланды. От Энде, — эта новость, совершенно очевидно, удивила присутствовавших.

— Уже много лет никто не общается с Энде, — сказал Лейк из Фросса.

— Иса из Энде говорит вот что, — ответил Эйрик равнодушно. Он прокашлялся и стал читать: — Вороны говорят, что набирны вернулись. Каменные врата поют. Поток раскалывает юг и север, старые союзы умерли. В новые времена Бриннланда будет на стороне Равнхова.

Послышался новый голос.

— Кто-нибудь в состоянии истолковать эту поэму?

Поднялся переполох, и кто-то прокричал, что письмо — фальшивка. Хирка вздохнула. День будет долгим.

* * *

Солнце стояло высоко на небосводе. Хирка проголодалась. Она услышала много, но, судя по спорам, собрание ещё далеко не закончилось. Она поняла, что Маннфалла перемещает войска, но некоторые полагали, что это естественная попытка защититься от слухов о слепых. Ещё она поняла, что многие из присутствовавших считают трупорождённых чистой воды вымыслом, предлогом для завоевательного похода.

Никто ни в чём полностью не соглашался друг с другом.

Гринн, нервный весельчак из Арфабю, утверждал, что всем остальным намного легче, чем ему. Арфабю располагается прямо посреди гор и знаменует собой границу между Средним Имом и северным Норрварье, поэтому он поддерживает постоянный контакт с Маннфаллой.

Хирка слышала по его голосу, что он совершенно не собирается злить Совет, и в то же время он прочно связан с Равнховом и остальными северянами. Ранд из Ульвхейма фыркнул что-то по поводу верховной власти Маннфаллы и о том, как её трусость и жадность мешают торговле. Он стыдился того дня, когда его родители склонили головы и вступили в союз с Маннфаллой. Кто-то сказал, что подобные высказывания принесут ему смертный приговор, на что он ответил:

— Мы на протяжении нескольких поколений приговорены к смерти.

Несмотря на разногласия между самыми могущественными мужчинами и женщинами северных государств, одно было точно: Хирка поступала несправедливо по отношению к ним.

До сих пор они не упоминали о ней. Разговор между Эйриком и Рамойей казался старым сном. Под этой крышей они собрались, чтобы обсудить вещи, не предназначенные для её ушей. Пугающие вещи. Но ни одна из них не имела отношения к ней.

Хирка услышала шум из-за трубы. Куро? Она не думала, что ворон сможет обнаружить её здесь. Очень похоже на него — в кои-то веки составить ей компанию в тот момент, когда она пытается спрятаться. Как сказать по-вороньи «исчезни»?

Она осторожно вытянулась вперёд и остолбенела. Хирка была не одна. На краю крыши спиной к ней сидел имлинг. Хирка почувствовала, как тело её превращается в лёд. Что это за создание? Призрак? Он был чёрным с головы до пят. Хирка не видела ни кожи, ни волос. Даже хвост его был чёрным. Мужчина? Облачённый в чёрное мужчина?

В руках он держал что-то, похожее на нож, но тот тоже был чёрным. Всё чёрное. Казалось, ночь внезапно решила заползти на эту крышу. Хирка прижалась к трубе. Как он забрался наверх? Без единого звука?

Хирка сообразила, что он до сих пор её не видел. Он кошкой крался к коньку крыши. Беззвучный и невозможный танец. Наверное, она спит и видит кошмар. Скоро она проснётся.

Она услышала, как открылась дверь и на улицу вышли имлинги. Где-то там, под застывшим страхом, пробудились её инстинкты. Она поняла, что сейчас случится. Эйрик и двое его спутников показались на тропинке. Чёрный силуэт замахнулся. Хирка не задумывалась. Её охватила паника. Она вскочила. Чёрный разогнул руку в броске. Нож засвистел в воздухе. Хирка заорала изо всех сил:

— ЭЙРИК!

Чёрный оглянулся. Оказывается, у него имелись глаза. Эйрик повернулся на тропинке под ними. Нож вошёл ему в грудь. Начался полный хаос. Имлинги забегали, указывая на крышу. Хирка смотрела прямо в глаза чёрному. Прошла вечность. Внизу раздались крики. Но всё, что она видела, — это глаза.

Я умру.

Наверное, она моргнула, потому что ужасного создания перед ней больше не было. Тень мелькнула на краю поля зрения, Хирка обернулась и увидела, как чёрный силуэт прыгает с крыши на скалу.

Он умрёт! И в следующий миг: Эйрик!

Крики снизу слились в одно-единственное ужасное слово:

— КОЛКАГГА!

Хирка попыталась сделать несколько шагов, но ноги её не слушались. Она споткнулась и упала. Тело её покатилось по торфяной крыше, и она поняла, что свалится. Она попыталась нащупать что-нибудь и ухватиться, но ей это не удалось. И вот под ней уже ничего нет. Она летела вниз. Тело грохнулось о землю с жутким звуком. Боль в груди. Перелом?

Кто-то коснулся её.

Колкагга!

Она яростно замахала руками и ногами, но её прижали к земле. Боль пронзила всё тело. Она попыталась закричать, но не смогла выдавить.

— Дыши! — прозвучал голос Ранда Варгсона. Она послушалась. Сделав пару вдохов, она попробовала заговорить. Ей не сразу это удалось. Она смотрела на сына хёвдинга из Ульвхейма. Его глаз пересекал шрам. У него была длинная борода и короткие растрёпанные волосы.

— Ты такой, как я себе представляла, — сказала Хирка. Черты его лица расплылись. Она больше не могла держать глаза открытыми.

Гнев Илюме

Горло Урда горело под воротником. Пот струился по груди. Прозвучало его имя. Очень скоро это станет невыносимым. Надо выбираться отсюда. Немедленно.

Но Илюме было не остановить. Не успела старая перечница въехать в городские ворота, как уже созвала семьи. И они пришли! Явились по приказу, как послушные вороны. Совет сидел здесь и глотал гнев Илюме по поводу решений, которые были приняты в её отсутствие. Они потупили взгляды, парализованные, похожие на пустые оболочки. Смешно.

Право Илюме на гнев было святым. Ни у кого не возникало вопросов по этому поводу. Её слова имели необычайный вес у собравшихся. Что, Шлокна её побери, она сделала, чтобы заслужить такое внимание? Да ни черта! В какой-то миг Урд невольно почувствовал укол восхищения, но потом понял, что её гнев — это его заслуга. Это он возглавил остальных, тех, кто теперь не решается и рта раскрыть. Её гнев был всего лишь тенью тех достижений, что вызвали его.

Илюме привстала и склонилась над столом справа от Ворононосицы. На улице солнце начало садиться, и на руки Илюме легли красные тени.

— Казнь? Мы хотели лишить Эйрика жизни с тех пор, как он появился на свет! А до того — его отца. Но мы были достаточно сильны, чтобы не опускаться до такого. А теперь мы отправляем Колкагг. Колкагг? Да это же открытое объявление войны!

Илюме опустилась обратно в кресло и продолжила, как будто устала от собственных размышлений:

— Если вашей целью было сохранение мира, вы провалились.

Урд жадно ухватился за выпавший ему шанс.

— Вы? Этот Совет — единое целое. Или ты больше не одна из нас?

Глаза Илюме загорелись. Их было прекрасно видно на старом лице. Колючие точки, окружённые серым.

— Я была частью этого Совета, когда ты обременил мир своим рождением, Урд Ванфаринн. — Несколько имлингов за столом сдержали громкие зевки.

Урд попытался ответить, но горло его подвело. Илюме продолжила говорить без помех:

— Вожди севера собрались в Равнхове. Вы только что дали им причину объединиться вокруг Эйрика.

— Эйрик мёртв, — попытался вступить в разговор Гарм, но Илюме отрезала:

— Если бы Эйрик был мёртв, мы бы знали. Вы забыли всё, что говорилось в этом зале на протяжении последних тридцати лет? Вы забыли, почему мы позволили ему жить? Потому что он опаснее мёртвый, чем живой! Вы превратили его в легенду!

Урд почувствовал, как боли в горле возобновились. Мышцы скрутили судороги. Это нельзя контролировать. У него больше нет времени. Он должен спровоцировать окончание заседания и одновременно ответить на оскорбление Илюме.

— Понятно, что ты совершенно не понимаешь ход их мыслей. Нападение расколет их. Они будут валить вину друг на друга. Но, возможно, твой гнев имеет другую причину? Не слишком ли долго ты прожила в Равнхове, Илюме?

На этот раз никто не стал скрывать зевки. Ярладин собрался встать. Урду оставалось завершить начатое:

— Ты провела годы в Эльверуа безо всякого успеха. Ты не подступила ни на шаг ближе к Равнхову, не построила ни одного Чертога Всевидящего. Где твоя верность, Илюме? Ты боишься, что мы достигнем успеха там, где ты потерпела поражение?

— Урд! — Эйр ударила кулаками по столу. Её браслет попал по золотой полосе, и отзвук разнёсся вокруг стола. — Этот Совет должен быть сплочённым. Мы разговариваем друг с другом так, словно мы — единое целое. Следи за своим языком! Это заседание окончено! Мы продолжим завтра.

Урд встал, держа руку на горле. Воротник нагрелся. Ему было тяжело дышать. Он шёл быстро, как только мог, по мосту к комнатам, которые служили его личными покоями в Эйсвальдре. Он ворвался в них и дёрнул дверцу шкафа. Заперта. Конечно, заперта. Руки Урда дрожали. Он рылся в кошеле в поисках ключа. Где же он? Боль становилась невыносимой.

Он высыпал содержимое кошеля на стол, схватил ключ и умудрился вставить его в скважину замка. Пальцы не слушались. Вот! Флакон Дамайянти лежал в шкатулке на средней полке. Серебро покрылось тёмным налётом. Урд думал, что у него будет больше времени, поэтому не взял сосуд с собой. Такой ошибки он больше не допустит. Он потянулся к склянке.

— Торопишься, Урд?

От отдёрнул руку, как будто обжёгся. Голос Илюме был ледяным, как замёрзший ручей. Это не обычный вопрос и не проявление вежливости. Её силуэт виднелся в проёме открытой двери. Дверь… Он не запер за собой дверь, слишком спешил. Шлокна её поглоти! Надо лучше следить за собой. Он занимается слеповством в залах Совета. Кем бы он ни был, если его раскроют, он — мертвец.

— Если ты имеешь в виду, тороплюсь ли я защитить верховную власть Маннфаллы, то да. Я тороплюсь.

Он закрыл шкаф, хотя ему было больно потерять из виду флакон. Надо избавиться от Илюме. Немедленно. Он сжал кулаки, чтобы не дать рукам схватиться за горло. Ни за своё собственное, ни за её.

— Так что если ты позволишь, — сухо сказал он.

Но Илюме сделала несколько шагов вперёд, и они оказались лицом к лицу. Комната заметно уменьшилась в размерах, как будто колонны вокруг них сжались. Ковёр превратился в остров, на котором стояли они оба, и он был недостаточно велик для них. Илюме была ниже его ростом, но ей как-то удавалось смотреть на него сверху вниз. Он не мог понять, как она это делает. Слеповство?

Нет. Только не Илюме. К сожалению. В противном случае многое стало бы гораздо проще.

— Я знаю, кто ты, Урд.

Губа Урда приподнялась в оскале.

— Какая прозорливость…

— Я знаю, кто ты. И твой отец знал. Он никогда не желал увидеть тебя в кресле.

Урд понимал, что она пытается сделать, но у неё ничего не выйдет. Кресло принадлежит ему, так и будет. До тех пор, пока он не пересядет в кресло Эйр. Пока не станет носить Ворона.

— Последними желаниями моего отца были медовые пирожные и пустой ночной горшок по вечерам, — он улыбнулся, увидев, как расширяются её глаза. А как она думала? Что воля его отца была для него законом? Что Ванфаринн настолько силён, что управляет жизнью сына из вечности? Видела бы она его в его последний миг. Отец был парализован страхом, став пленником своей постели. Он был не в состоянии защищаться. Он ругался всю свою жизнь, но смерть встретил молча.

— У всех нас есть желания, Илюме. Например, я хотел бы остаться один, но ты стоишь здесь.

— Так и есть. И я знаю, Урд: ты думаешь, что можешь подчинить их своей воле, но ты — щенок. Ты собираешься соблазнить их благими намерениями, но ни один идиот не последует за тобой, когда дойдёт до дела. Ты один, Урд. Один между поколениями. Умерший отец. Погубленный сын. Если ты не отложишь в сторону собственные мотивы и не начнёшь думать о благе государства, то Внутреннему кругу потребуется поближе познакомиться со своим новым членом.

Урд вздрогнул. Она угрожает ему! Стерва! Она осмеливается угрожать ему! У неё ничего нет. Она ничего не знает. Она не может ничего знать! Он огрызнулся:

— Кто ты такая, чтобы рассуждать о поколениях, Илюме Ан-Эльдерин? Что осталось от твоей семьи? Слабые слиятели, пекари и историки! Женщины, бросающиеся со стен. Единственный, кто мог пойти твоим путём, выбрал Колкагг. А ведь он — сын предателя!

Урд рассмеялся, хотя боль раздирала его горло и скатывалась в живот. Он ощутил вкус крови.

— И кто останется, если большая надежда Ан-Эльдеринов исчезнет? Они редко доживают до старости, эти чёрные тени.

Глаза старухи выражали сомнения, что ему хватит решимости осуществить угрозы. Однако она колебалась. А Урду очень нравилась её неуверенность. И у Илюме имелись для этого все основания. У отца никогда недоставало смелости противостоять ей. Урд видел, что она задумалась. Размышляла над тем, что он сказал.

— Это стало бы твоей смертью, — сказала Илюме. Она развернулась и вышла. Плащ развевался вокруг неё. Урд постоял немного и подождал, пока не исчезнет чувство, что за ним наблюдают. Однако ощущение присутствия старухи осталось. Но больше ждать он не мог. Урд закрыл дверь, запер её и снова распахнул шкаф. Он приставил флакон к губам и влил в горло пару капель крови ворона.

Боль мгновенно исчезла. Она исцеляла, чего не мог никакой мёд. Но это продлилось всего лишь миг, а потом начался приступ. Безжалостный. Хуже, чем когда-либо до этого. Старая рана открылась, и казалось, горло вот-вот разорвётся на части. Урд нащупал маленький замок и отодвинул его в сторону. Воротник слетел и со звоном ударился об пол.

Самый молодой член совета повалился на колени на ковёр и схватил подушку, чтобы его никто не услышал. Урд прижал её к лицу и заорал так, что изо рта хлынула кровь.

Ночной дозор

Ример позволил ночи обнять себя. Он был лишь тенью, больше ничем. Меч — только контур, который он выставил в темноту перед собой. Иногда луна решалась показаться на небе и бросить слабый свет на лезвие. Ример развернулся и двумя руками вонзил меч в невидимого врага у себя за спиной.

Банахогг, удар смерти.

Тело потянулось вслед за тяжестью клинка, который описал полукруг над головой Римера и ударил вперёд.

Бейнлемья, костедробилка.

Сова взлетела с ветки над его головой и мудро удалилась спать подальше. Ример снова повернулся, разрубив мечом темноту перед собой, и защитился от встречного нападения, упав на одно колено и отведя руки с оружием назад.

Равнсвельтар, разворот ворона.

Он знал, что сейчас должен спать. Дни у Колкагг начинались рано, но тренировка была лучшим лекарством для его тела. Каждое движение загоняло мысли дальше вглубь. Но только не сегодня ночью. Сегодня ночью они прочно держались в голове. Что-то должно случиться. Это знание крысой сидело у него в желудке и грызло его изнутри. Маннфалла принимала имлингов со всего мира во время Ритуала, и слухи распространялись, как чума.

Раудрейн, красный дождь.

Ример знал, что Совет обеспокоен. Он слышал обрывки разговоров и споров в коридорах, видел признаки нервозности на стальном лице Илюме. Имлинги с севера перешёптываются о слепых.

Ормшира, скольжение змея.

Совет отправил войска на север, чтобы развеять слухи раз и навсегда, по их словам. Но какой дурак поверит, что это всего лишь слухи, когда тысячи мужчин маршем двигаются на север? Никакой.

Варгнотт, ночь волка.

Колкагг посылали на задания чаще, чем раньше. Одному из них это стоило жизни. Может, и двум, потому что Лаунхуг бесследно исчез на задании, о содержании которого никто не знал. Но такова их работа. Колкагги — всего лишь оружие. Им говорили только то, что им необходимо знать для служения Всевидящему. Им сообщали задание, цель и место. И они уходили в тишине. О причинах пусть заботятся другие. Ример всегда знал, что так всё и должно быть, но от этого легче на душе ему не становилось.

Он сделал вдох и совершил прыжок вокруг своей оси, но во время приземления задел коленом землю.

Блиндринг, круг слепых. Небезупречно.

Но было кое-что, беспокоившее его больше великих вещей. Он нервничал и потому не мог сосредоточиться. Не мог с тех самых пор, как побывал в Эльверуа. Речь шла о большем, чем о великих мужчинах и женщинах с ещё более великими мыслями. И даже не слухи о слепых держали его в напряжении. Дело было в Хирке.

Он оттолкнулся и прыгнул. Земля стала небом, когда он сделал переворот и каждым мускулом своего тела ощутил, что приём удался. Он приземлился безупречно и позволил себе быстро улыбнуться в ночи.

Блиндринг, круг слепых.

Стоял первый день месяца Хей, первого месяца осени. Ритуал уже начался. Через восемнадцать дней очередь дойдёт до Эльверуа и других посёлков, окружающих Гардфьеллу. Через восемнадцать дней он должен помочь Хирке. Понимал ли он, к каким последствиям могло привести его собственное обещание? Он должен помочь ей скрыть правду от Совета. И от Всевидящего. О чём он, собственно, думал? Он — Колкагга! Путь Всевидящего — единственно верный. Воля Всевидящего — единственно верная. Совет не значит ничего!

Ример присел, позволив мечу коснуться земли, после чего тот снова взлетел к небу, как будто Ример собирался убить великана.

Мирквальда, тёмная земля.

Кружок не способных к действию глав семей, которые занимались тем, что следили за каждым шагом друг друга и плели собственные паутины. Поколение за поколением они рождались для власти и богатства и принимали это как само собой разумеющееся. У них не было иных амбиций, кроме сохранения власти и богатства. Они уже давным-давно предали Всевидящего.

Вальбринна, падающий огонь.

Следовало ли ему сделать то же самое? Предать себя самого и свою веру, чтобы помочь простой девчонке? Ример знал, что ответ на этот вопрос «да». Он поможет ей. Так правильно. Отчаянная попытка, никаких гарантий, что всё сработает, как задумано. Но Всевидящий поймёт. Он должен понять. Всевидящий — это верный путь, как он может не понять?

Банадраке, драконья смерть.

Ример не боялся собственного решения. Оно уже принято. Если его накажут, он согласится с наказанием, даже если его приговорят к смерти. Это его не мучило. Его терзало другое: если получится так, это будет означать, что Всевидящий считает Хирку недостойной жизни из-за того, что она не может сливаться с Потоком. Из-за того, что она непростительно слепа к земле. Это несправедливо!

Но так не случится. Всевидящий не ошибается.

В детстве Ример верил, что Совет тоже никогда не творит несправедливости. И что Илюме непогрешима. Но Совет совершал ошибки. Совет допустил столько ошибок, что ими вполне можно заполнить все канализации Маннфаллы. Совет принял Урда Ванфаринна во внутренний круг, дал ему кресло в пожизненное пользование. Никто из поступивших подобным образом не мог считаться непогрешимым.

Ример почувствовал порыв холодного ветра. Его кожа покрылась мурашками. Как Всевидящий мог захотеть видеть такого имлинга, как Урд, среди своих приближённых? У этого должна быть веская причина, которой Ример не видит. Не менее веской должна быть причина, отчего он сам не умер при рождении по приказу Всевидящего. Почему? Какой цели служит его жизнь? Помимо того, чтобы быть олицетворением счастья и удачи. Имлингом, которому молятся, чтобы облегчить роды или избавиться от болезни. Разве так уж странно, что он выбрал Колкагг?

Ример подбросил меч к небу и перекатился вперёд по холодной траве, поднялся на колени, поймал оружие и выбросил его вперёд как копьё. Мягкий удар. Меч столкнулся с сопротивлением, когда попал в дерево. Клинок вибрировал и посылал импульсы по его руке.

Блудранда, кровавый край.

Это упражнение было сложным даже при свете дня. Безрассудство, сказали бы другие. Если бы они оказывались правы каждый раз, когда произносили эти слова, он бы уже давно был мёртв. Он должен был погибнуть ещё до рождения. А потом, в возрасте шести лет, когда его выкопали из-под снега, он был при смерти. Но он выжил. Что бы он ни делал впоследствии, всё осталось по-прежнему. Почему же кровавый край должен что-то изменить?

Ример почувствовал, что его рука, которая держала меч, стала тёплой и влажной. Он немного запоздал. На один порез. Не больше.

Вот поэтому ты и помогаешь ей. Чтобы приблизиться к Тому, с кем ты никогда не говорил, но кто управляет твоей жизнью. Чтобы получить ответы.

Ример подавил эти мысли и вынул меч из ствола дерева, чтобы повторить упражнение. Внезапно он остановился. Уголком глаза он заметил движение. Он остался сидеть на корточках и стал пристально вглядываться в Блиндбол. Из моря тумана выступали узкие горы. В какой-нибудь сказке это место могло бы стать полем древней битвы тысяч великанов. Всё, что было видно, — их пальцы, которые они тянули вверх в последней попытке уцепиться за жизнь.

Капля пота стекла по лбу Римера и попала в уголок глаза. Он не шелохнулся и что-то заметил. Ример был уверен в этом. Вот! По подвесному мосту двигалась какая-то фигура. Она клонилась вперёд и шла медленно, рывками, как раненый зверь.

Лаунхуг!

Ример побежал. Он не мог разглядеть, кто перед ним, но этот имлинг был одним из них. В тёмном костюме Колкагги. Наверняка это он. Мужчина заметил Римера и остановился, обеими руками ухватившись за верёвку ограждения моста. Мост легко раскачивался над морем тумана. Ример решил не убирать меч в ножны, пока не убедится в своей правоте.

— Лаунхуг?

Казалось, его голос обладает способностью убивать. Имлинг сложился пополам и присел на корточки. Руки его уцепились за верёвку, которая теперь оказалась у него над головой. Он упадёт! Ример выбежал на мост и подхватил дрожащее тело.

— Лаунхуг? — Ример обхватил его голову руками и заставил посмотреть на него. В этом костюме ему были видны лишь глаза воина. Они округлились и заблестели, как будто из них вытекла вся надежда. Лаунхуг разразился рыданиями. Ример никогда не видел плачущего Колкаггу.

Он потащил сослуживца за собой по мосту на твёрдую землю, где измождённое тело упало и осталось лежать на спине. Глаза Лаунхуга были закрыты. Под его маской слышались протяжные всхлипывания. Ример стянул с него защитную ткань. Тёмные волосы приклеились к бледному лицу.

— Где?

Тот не ответил.

— Лаунхуг, где?! — Ример не стал дожидаться ответа. Он провёл рукой по груди воина, тот вздрогнул, когда Ример дотронулся до одного места. Пара рёбер сбоку. Они часто ломаются в этом месте. Неудивительно, что он так задержался.

— Тебе долго пришлось бежать с переломом?

Лаунхуг кивнул.

— Из Равнхова, — выдавил он.

Что ему понадобилось в Равнхове?

— Тебя рвало? — прошло немного времени, прежде чем Ример дождался ответа. Лаунхуг помотал головой:

— Я не знаю. Нет.

Голос его был хриплым. Понятно, что он ни с кем не говорил с тех пор, как покинул Блиндбол. Но что-то не так. Его реакция слишком сильна. Сломанное ребро могло стать источником жуткой боли при определённых обстоятельствах, но оба они переносили более серьёзные травмы, ведь они были Колкаггами. Существовало всего лишь одно объяснение его реакции. Ример уселся на траву рядом со сломанной тенью.

— Ты провалил задание.

Лаунхуг попробовал сесть, но Ример прижал его обратно к земле. Он отдал всё, чтобы вернуться в лагерь, и теперь ему требовался отдых. Но сперва Ример должен проверить, насколько серьёзны его повреждения. Он расшнуровал костюм Лаунхуга и обнажил его торс. Лаунхуг не протестовал. Он лежал, прикрыв рукой лицо. Кожа на его боку была горячей и воспалённой. Даже в темноте Ример видел, что она покраснела.

Но Лаунхуг не замечал манипуляций Римера. Он что-то шептал себе под нос. Хриплое самобичевание, приправленное размышлениями о том, что он сделал не так. Какие-то обрывки мыслей о том, что всё прошло бы совсем иначе, если бы только он огляделся. Если бы только дождался наступления темноты, как планировал. Если бы только он не стал хвататься за первую предоставившуюся возможность.

Ример провёл рукой по припухлости на его боку до самого плеча. Он обратил внимание на круглый символ на руке Лаунхуга. Чёрный, со стилизованной фигурой в центре. Ример похолодел. Он не видел всего рисунка, скрытого под рукавом костюма, но ему и не надо было. Он прекрасно знал его. Это изображение новорождённого Римера. Дитя под крылом Всевидящего. Священный ребёнок. Ребёнок Ан-Эльдеринов. Этот символ распространён по всему миру, есть много амулетов с таким изображением. И икон, и картин в чертогах, и книжных закладок.

Конечно, он не один такой. Священные имена семей Совета и их изображения бок о бок висели в торговых лавках, но способность ребёнка Ан-Эльдеринов обманывать смерть сама по себе была хорошим товаром. Даже в качестве татуировки, угольно-чёрного изображения, которое на всю жизнь останется на руке Лаунхуга. И тем не менее он лежал на траве, сломанный и измождённый. Ример сжал челюсти.

Он заметил порез на своей руке и вытер кровь о траву. Ример вспомнил рыжеволосую девушку у Аллдьюпы, которая пыталась спрятать свою раненую руку за спиной.

— Это она виновата, — Лаунхуг прекратил рыдать. Голос его был монотонным, как будто он знал: всё, что он скажет, не будет иметь никакого значения. И это, конечно, правда. — Я ничего не мог сделать.

— Лаунхуг, тебе не надо…

— Внезапно она оказалась передо мной. Она закричала, и всё… было потеряно.

Ример не останавливал его. Лаунхуг провалил задание. Ему надо было вытеснить это из тела, проговорить вслух, хотя он и поклялся хранить молчание.

— Наверное, она была там всё время! Что она там делала?

У Римера не было ответа.

— Как я мог не заметить её? Её волосы горели огнём, как пасть дракона! Она стояла прямо позади меня и кричала.

Ример замер.

— Что именно?

— ЭЙРИК!!! — Лаунхуг заорал так, словно это имя было проклятием. Ример обрадовался, что они находятся далеко от лагеря, но разведчики наверняка услышали крик. Скоро они будут здесь.

Он должен был казнить Эйрика. Эйрика из Равнхова. Вот что было его заданием.

Равнхов. Частая тема за стенами Эйсвальдра. Головная боль Совета. Предатель путей Всевидящего, по их словам. Но Эйрик был вождём. Убивать его не только рискованно, такое действие свидетельствовало об отчаянии.

— Она была большой?

Ример мучился от того, что решился задать этот вопрос.

— Едва достигла ритуального возраста! Девчонка! С диким взглядом, в свитере, похожем на мох. Её было невозможно заметить!

Ример улыбнулся. Значит, Хирка направляется на Ритуал. Через Равнхов. Его улыбка померкла. Она спасла Эйрика от Колкагг. Лаунхуг провалил задание из-за неё. Произошло покушение на убийство. Какие последствия это будет иметь в нынешней напряжённой ситуации, предугадать невозможно.

Лаунхуг пробормотал что-то про форпосты. Равнхов выставил заграждения у подножия горы Бромфьелль. Отправил разведчиков в Маннфаллу. Провёл собрание сильных мужей. Собрание, во время которого он дожидался Эйрика. Мередир Бейг. И женщина. Вейла Инсбротт. Они собирали сторонников.

— Что она там делала? На крыше? — бросил Лаунхуг вопрос в никуда.

На этот раз Ример был уверен в том, что знает ответ. Он улыбнулся.

— Она слушала.

— Что?

— Она подслушивала собрание.

Лаунхуг сделал глубокий вдох и остановил его, когда почувствовал боль.

— Я провалил задание. Из-за детской шалости. Она упала, Ример! Что, если я убил невинного ребёнка? — Ример снова похолодел.

— Упала с крыши? Высоко?

— Да, но там было много имлингов, готовых помочь. Может, она… Может…

Ример приложил руку к груди и ощутил знакомые очертания костяного украшения с зарубками. С его зарубками и зарубками Хирки. Она прошла через многое, чтобы заработать эти знаки. Взбиралась высоко и падала глубоко.

— Она справится, Лаунхуг.

Он услышал шаги бегущих по лесу имлингов. Другие пришли на помощь. Он встал и помог Лаунхугу подняться на ноги.

Колкагги должны следовать по пути Всевидящего, а не забирать жизни невинных.

И не забирать жизни сильных соперников только потому, что они сильные.

Ример отогнал от себя эту мысль. Хирка спасла жизнь Эйрику из Равнхова. Мужчине, которого Всевидящий назначил врагом всего хорошего и смерти которого желал. Во что она впуталась? Ример проследил взглядом за четырьмя одетыми в чёрное воинами, которые несли Лаунхуга. Они беззвучно исчезли в направлении лагеря. Ример стоял и смотрел на пустой подвесной мост. Ворота из гор.

Ты должна выжить, Хирка!

Уговор

Ноги Хирки отяжелели. Предстоящий разговор удерживал её в вертикальном положении, но она пробиралась по двору, как если бы он был болотной трясиной.

Говорили, Эйрик балансировал между жизнью и смертью. Никто не знал, по какому пути он пойдёт. Всё зависело от того, желала ли Шлокна принять его. Никакой справедливости во всём этом не было. Почему тень набросилась на Эйрика, но пощадила её? Потому ли, что Равнхов приютил её? Выжила бы она, если бы убийство Эрика состоялось?

После падения она стала вздрагивать от совершенно разных звуков. От стука клюва Куро по окну. От скрипа ворот. От шагов Уннгонны в коридоре. Она совершенно напрасно боялась звуков, они были безопасны. Колкагги не издают шума. Опасность крылась в тишине.

Если они собираются убить меня, пусть убьют сейчас.

Но чёрные тени не появились и не освободили её от предстоящей встречи. Она должна поговорить с Эйриком. Сначала признания. Потом благодарность и прощание. Отец научил её, что ничего в этом мире не даётся бесплатно. Имлинги будут брать до тех пор, пока есть что брать, если сглупить и позволить им делать это. Но Равнхов принял её с распростёртыми объятьями, и всё, чем она отплатила им, — это смерть. Она не может оставаться здесь.

Уннгонна хотела заставить её лежать в постели, и боли в груди соглашались с ней, но Хирка и так провалялась целые сутки после падения. Хватит. Ей приносили еду и уносили обратно нетронутой. Она делала вид, что спит, чтобы ничего никому не говорить. А что она могла сказать? Что ей жаль, что она подслушивала собрание власть имущих? Что она не хотела стоить жизни Эйрику и ей жаль, что она та, кто она есть?

Гниль, которая привела Колкагг в Равнхов.

Небо посерело, скоро начнётся ураган. На крыше высокого зала на ветру развевался флаг. Раньше она его не видела. Наверное, его вывесили сегодня днём. Блёклое синее полотнище с тремя золотыми коронами. Казалось, он пережил несколько поколений. Что там говорил Тейн?

Ты думаешь, короли проснулись в один прекрасный день и решили исчезнуть?

Хирка остановилась перед домом Эйрика. Он располагался недалеко от высокого зала и был отделён от него поперечным флигелем. Она заставила себя постучать. Дверь распахнула девочка, которую она видела раньше, но имени её Хирка не знала. А вот девочке её имя было известно.

— Хирка. Мы так испугались. Хорошо, что ты встала, — она жестом пригласила Хирку войти. В гостиной собралась группа имлингов.

— Сегодня ночью никто не спал, — объяснила девочка. — Ждём, когда закончится лихорадка.

— Я могу поговорить с ним? — спросила Хирка.

— Ты можешь увидеть его. Он не слишком много говорит, — девочка вела её вверх по лестнице, старой, но не скрипучей. — Ты ела? Внизу есть мясной суп, — добавила служанка.

Хирка помотала головой:

— Спасибо, я не…

— Вот, — девочка остановилась перед тёмной деревянной дверью, украшенной железными заклёпками. Уннгонна вышла из неё, позвякивая ключами на поясе. Она отодвинулась в сторону, чтобы пропустить Хирку к Эйрику.

— Дай ему поспать, — велела она, а потом они оставили её одну в полумраке с умирающим великаном на ложе.

Эйрик похрапывал, на него падал свет из узкого окна. На оконном витраже виднелся синий щит с тремя коронами. Оттенки синего варьировались, как будто поколения имлингов меняли кусочки стекла в окне, но не могли точно подобрать цвет. Над ложем висел вырезанный из дерева двуглавый ворон. Он расправил свои крылья над узором из переплетённых сказочных зверей. Тщательно вырезанные детали казались неуместными на каменной стене. Пересекавшиеся под потолком балки походили на погребальную лодку.

Хирка уселась на стул у ложа. Эйрик был красным и потным. Одеяло приклеилось к его животу. Кто-то наложил повязку наискосок через его волосатую грудь и одно плечо. Нож прошёл над сердцем между рёбрами. Рана плохо пахла, очень плохо.

Внезапно в комнате наступила тишина. Эйрик перестал храпеть. Хирка склонилась над ложем и испуганно посмотрела на него.

Во имя Всевидящего, не умирай!

Веко поднялось, и на неё уставился круглый глаз. Хирка откинулась обратно на стул.

— Она ушла? — голос Эйрика был необычно тихим. Хирка огляделась по сторонам, но кроме неё в комнате никого не было.

— Кто?

— Уннгонна. — Он попробовал приподняться на локте, но оставил попытку, зарычав от боли. Повязка из белой стала жёлто-зелёной. Хирка сжала челюсти. Он лежал, но продолжал говорить, тяжело дыша. — Она хочет меня убить! Моет и меняет повязку и не даёт несчастному пить!

Он в надежде уставился на пивную кружку на столе у очага. Хирка поднялась и наполнила кружку стоявшим на столе пивом. Он выпил всё до дна, уронил кружку на одеяло и испустил вздох удовольствия. Хирка заново наполнила кружку и опустилась на стул. В хорошем пиве много питательных веществ, и оно ослабит его боль. Но не её. Она беспокойно ёрзала на стуле. Стул был неудобным. Потом Хирка раскрыла рот, чтобы начать рассказ, но Эйрик опередил её:

— Слышал, его не поймали.

Она покачала головой:

— Нет. Он исчез за выступом скалы.

— Что поделать. Он же Колкагга.

Хирка кивнула. Она начала понимать, что это означает.

— Эйрик… — Хирка сглотнула. — Мне здесь было хорошо.

Она собиралась сказать совсем не это, но смогла сказать только так. Эйрик хохотнул, но остановился и схватился за грудь.

— Конечно, — он говорил безо всякого высокомерия. — Ты же в Равнхове.

Хирка начала понимать, что это означает. Но она больше не могла ходить вокруг да около.

— Эйрик, я поступила с вами несправедливо! Я подслушивала собрание! Мне было нечего там делать, но… — она продолжала, пока у неё не кончилось мужество. — Я не та, кто ты думаешь. И по моей вине сюда явились Колкагги. По моей вине ты… ты лежишь здесь.

Последние слова были просто хриплым шёпотом.

Эйрик вытянул руку в её сторону, так что кружка ткнулась в её колено. Он снова посмотрел на пиво. Хирка наполнила кружку в третий раз, подала ему и села, чтобы продолжить свою речь.

— Чушь собачья! Вздор от начала до конца, — прогрохотал великан над кружкой пива. Его голос обрёл частицу прежней силы. — Ты спасла мне жизнь, девочка! Колкагги не промахиваются. Если бы ты не закричала, нож вонзился бы мне в горло.

Ему приходилось делать паузы между словами.

— Они впервые послали Колкаггу. Это значит, они в отчаянии!

Он сделал ещё один глоток и тихо рассмеялся, так что пена налипла вокруг губ.

— Впервые?

Эйрик попытался повернуться к ней. Он ругался через сжатые зубы, и Хирка поднялась, чтобы ему помочь. Она схватила кружку и поставила её на пол. Он взял её за руку, и ей пришлось присесть на корточки у его ложа. Его седые взлохмаченные волосы прилипли к лицу, глаза сверкали. Хирка знала, что, если он хочет выжить, ему потребуется помощь.

— Тебе давали золотые колокольчики? — конечно, вопрос был глупым. Она полагала, что его приближённые сделали всё, что возможно. Эйрик фыркнул:

— Попробовали бы только! Послушай меня, девочка…

Хирка широко раскрыла глаза.

— Ты не принимаешь лекарства?

Эйрик подтащил её ближе. Она почувствовала, как запах пива смешивается с вонью от раны.

— Я знаю, в тебе есть Поток. Рамойя сказала, что есть! Она обещала мне, что есть.

Начался бред. Всё хуже, чем она боялась.

— Хирка, я знаю! Ты могла бы противостоять Маннфалле!

Она вздрогнула, когда он назвал её по имени. Значит, несмотря на бред, он понимает, с кем говорит. Она потянула руку к себе. Туман, в котором она жила, начал рассеиваться. Кусочки мозаики спешили сложиться. Смятение. А потом прозрение.

Слова Рамойи у статуи божества. Она сказала… Они думали… Они думали, что Хирка сбежала с Ритуала, потому что она — сильный слиятель, но хотела скрыть свои способности от Совета. Что она может сливаться с Потоком, как имлинги голубой крови! Что она была так сильна, что об этом говорили вороны. Как в сказках. Тепло покинуло её тело. А Эйрик… Он думал, она сможет помочь ему превратить Равнхов в крепость, не повинующуюся Маннфалле.

Хирка рассмеялась. У неё началась истерика. Они всё перевернули с ног на голову. Она до смерти боялась, что имлинги учуют в ней гниль. Поймут, что она слепа к земле. Что она вообще не способна сливаться с Потоком! А они думали, что она фантастический слиятель, оружие в войне, которая сделает Тейна королём.

Эйрик снова схватил её за руку.

— Ты не повинуешься Маннфалле, так?

Его голос стал иным. Это был не вопрос и не приказ. Это была мольба. Мужчина, лежавший на ложе перед ней, не был хёвдингом, который боится смерти. Он был отцом, который страшится за жизнь своего сына. Опасается того, что случится, если он не выживет.

— Да, Эйрик, я не повинуюсь Маннфалле.

Ветер на улице крепчал. На лице хёвдинга появилась улыбка, в глазах — облегчение.

— Ты останешься у нас, Хирка.

Хирка знала, что ей надлежит сделать. Это знание было чётким, как контуры Пика Волка ранним утром. Впервые на её памяти она была уверена в том, что от неё требуется. Другого способа нет. Она стоила слишком дорого. Отец лежит в Шлокне ради неё. Эйрик находится на грани между жизнью и смертью ради неё. Ример обещал ей помочь, а она обещала ему приехать. Этого достаточно. Тейн заставил её вспомнить, затосковать по Потоку, по белым волосам, по словно высеченным из камня губам, по руке Римера, которая обнимает её за плечи, и по его последним словам, обращённым к ней.

И пожалуйста, будь там, где должна, когда настанет время.

Она должна поехать в Маннфаллу. На Ритуал.

— Нет. Я не могу остаться. Не сейчас. Я вернусь, Эйрик. Но тебе придётся заплатить за это.

Она слышала слова, но они не принадлежали ей. Она как шут нацепила на себя маску. Но Эйрик был имлингом практичным. Он знал, что у большинства вещей есть своя цена.

— Что тебе нужно?

Он закрыл глаза, возможно, из страха, что она попросит такое, чего он не сможет ей дать. Когда он лежал вот так, его лицо напоминало лицо отца. Расслабленность, наступающая перед смертью. Хирка сжала зубы. Как верно то, что она слепа к земле, так верно и то, что Тейн не потеряет своего отца в Шлокне. Не в этот раз.

Она взвешивала собственные слова.

— Я вернусь и сделаю всё, что в моих силах… для Равнхова. Но только если ты сделаешь всё, что в твоих силах, для Тейна.

Эйрик снова открыл глаза. Он сдвинул кустистые брови, на лице его проступила подозрительность.

— Я уже делаю всё для Тейна.

Хирка нагнулась вперёд и прошептала:

— Прими золотой колокольчик.

Он в ужасе уставился на неё. Казалось, она попросила его утопиться.

— Прими лекарство, чтобы убить лихорадку. Живи ради Тейна. А я остановлю Маннфаллу.

— Золотых колокольчиков нет даже у Ринны…

— Я добуду их, если ты их примешь.

Она увидела надежду. Он задумался. Соизмерял свой страх перед умными женщинами и растениями с обещанием спасти Равнхов. Сердце Хирки забилось сильнее. Наверное, она сошла с ума. Она пришла к нему, чтобы выложить на стол все карты, но теперь испортила всё ещё больше. Но если это поможет удержать жизнь в Эйрике, оно того стоило. Если ей удастся спасти его от Шлокны, то, возможно, её ложь больше не будет считаться ложью. Лучшее, что можно сделать для Равнхова, — это не дать уйти из жизни мужчине, которого ненавидит Маннфалла, разве не так?

— Мы договорились, Эйрик Вильярсон?

Эйрик кивнул.

— Клянусь, вы все вместе пытаетесь угробить меня! Но мы договорились, бесхвостая.

Дверь распахнулась. Вошла Уннгонна, по пятам за ней следовала незнакомая служанка.

— Он очнулся? Ему хуже? Я слышала голоса.

Хирка встала, но не смогла ответить. Ком в горле увеличился. Она поступала хорошо, и она поступала плохо. И она покинет их. Внезапно Эйрик затих и теперь лежал как мёртвый. Единственное, что выдавало в нём жизнь, — морщинки на лбу. Уннгонна положила на него мокрую тряпку, а Хирка в это время незаметно поставила пивную кружку на стол.

Внизу в гостиной больше никого не было. Хирка пошла за каким-то слугой через поперечный флигель в высокий зал. Войдя в него, она открыла рот. Всё помещение было заполнено имлингами. Но она не слышала их, вокруг стояла тишина.

Затишье перед бурей.

Здесь были слуги и воины. Имлинги из города. Кто-то тихо переговаривался. Кто-то чистил серебро. Какой-то мальчик мыл круглый деревянный щит с тремя коронами. Горели два очага. Полгорода собралось здесь. Имлинги ждали. Ждали новостей об Эйрике. Она увидела спины Сульфрид и Тейна, но у неё не было времени на встречу с ними. Тогда все маски будут сорваны, а вся ложь выйдет наружу. Она вышла в осенний вечер навстречу буре.

Всевидящий, сохрани меня!

Они думают, она похожа на самого Всевидящего. Это она-то, кто даже не принадлежит к роду Има. Они полагают, что гниль спасёт Равнхов.

Сильный слиятель

Пара суток слилась в одни. Хирка ходила из одной подозрительной пивной в другую, пока не нашла того, кто ей требовался — странника с такой же татуировкой, как у отца, в халате с изображением длинного колокольчика на руке. Но больше этот худой мужчина с холодными глазами ничем не походил на папу. Он забрал все монеты, что у неё остались, и сделал вид, что оказал ей услугу. Мужчина хотел дать ей опу в придачу, но Хирка ушла, не ответив на его предложение.

Зато она добыла золотой колокольчик, и никто не станет интересоваться, где она его взяла. Иногда, сидя у ложа хёвдинга, она ненадолго засыпала. Она дала ему столько золотого колокольчика, на сколько у неё хватило смелости, но лихорадка не проходила. Рана оставалась раздражённой и красной, но, по крайней мере, температура тела хёвдинга больше не повышалась.

Каждый час она смазывала рану солнцеслёзом и зелёным жезлом. Она заставила всех слуг броситься на поиски корня илира, чтобы уничтожить паразитов и успокоить боли хёвдинга. Остатки снадобья обнаружились у Ринны, но старая повитуха не проявила большой благосклонности, когда поняла, кто и зачем его просит. Самой уважаемой врачевательнице Равнхова никогда не доводилось возложить руки на хёвдинга, и она не скрывала своих мыслей по поводу того, что его будет лечить едва достигшая ритуального возраста девочка. И если бы не мольбы Сульфрид, от Ринны они получили бы одни лишь проклятия.

Весь Равнхов ходил на цыпочках в ожидании новостей из опочивальни Эйрика, но Хирке было нечего рассказать. Только время даст ответ. Она сделала всё, что могла.

Вороны пролетели над высоким залом чёрным кричащим ковром. Хирка вздрогнула. Было рано, но ей нельзя опаздывать. Свет падал в оконный витраж, и на полу отпечатались три неровные короны. Одна из них тянулась к краю ложа и плечу Эйрика. Перед тем как уйти, Хирка удостоверилась, что ему не стало хуже. Сегодня у неё только одно дело — она покинет Равнхов.

Хирка уже придумала как. Она правильно делала, когда в последние дни одним глазом наблюдала за Эйриком, а другим — за конюшнями. Рамойя находилась здесь, и Хирка понимала, что наставница воронов не собирается оставаться в Равнхове. Ветле надо попасть на Ритуал, а значит, они скоро уедут. И верно — вчера вечером слуги унесли клетку с вороном в конюшню, где стояли повозки. Хирка также без особого труда выяснила, где Рамойя остановилась. Каждый вечер один из одетых в синее имлингов относил котелок с травяным чаем в гостевой домик на горе. Запах этого чая ни с чем нельзя было спутать.

Хирка пошла по тропинке к домику. Куро сидел у неё на плече. Он был важным персонажем в спектакле, который она собиралась разыграть. Подойдя ближе, она услышала, как Ветле поёт детскую песенку. Она улыбнулась, услышав её. В ней рассказывалось о мужчинах, которые отправились к горе Бромфьелль, чтобы убить дракона. В начале песни говорилось о двадцати мужчинах, потом их стало девятнадцать, потом восемнадцать, и в конце остался всего один. О том, справился ли последний мужчина со своей миссией, было неизвестно, потому что некому было рассказать об этом.

Хирка остановилась перед домиком. Ей предстояла тяжёлая работа. Если источником неверных представлений Эйрика о ней была Рамойя, то она по доброй воле не возьмёт Хирку с собой в Маннфаллу. Хирка должна воспользоваться недопониманием — это её единственный шанс. И она должна скрывать свои сомнения, не показывать признаков страха. Только так она завоюет авторитет, который ей сейчас нужен. Надо только поверить в то, что говоришь. Пусть даже не сразу, а через миг. Ей поможет присутствие Куро. Рамойя уважала воронов больше, чем имлингов.

Буря утихла, утро было светлым и ясным. Хирка посмотрела на Равнхов. На усадьбу хёвдинга, расположенную на плато между горными вершинами. На город под ней с косыми домами, которые клонились друг к другу под воздействием непогоды. На стену, окружающую город, на леса вокруг него, на гору Гардфьелла далеко на западе. Она будет скучать по этому месту, как имлинг, получивший во владение вещь, о которой и не мечтал, и которую вынужден покинуть. По этим выносливым имлингам. По женщинам с сильными руками, с которыми приходилось иметь дело мужчинам, если те поздно возвращались из пивных и трактиров.

Она будет скучать по постоянному ворчанию воронов в ущелье, по их громкому ежеутреннему полёту и ежевечернему возвращению. Она будет скучать даже по дождю, по ливневой воде, которая собирается в лужах на дорогах и бочках, расставленных по углам домов.

Она будет скучать даже по презрению к Маннфалле. По общему врагу. По тому, на кого можно возложить вину. Теперь она снова будет одна и ни с кем не сможет поговорить. Она должна уехать. Пока она находилась здесь, Совет уже метнул нож. Может быть, он целился в неё. В тех, кто защищает её. Этого не повторится.

Хирка содрогнулась. Что, если никто не собирался никого убивать? Колкагги никогда не промахиваются — об этом она слышала слишком часто. Может быть, они просто хотели выкурить её из города? Позаботиться о том, чтобы она покинула хорошо защищённые стены и отправилась в путь в одиночестве? Эта мысль не казалось совсем невероятной, как многие другие, посещавшие её в последние дни.

Низкая дверь отворилась, и из дома вышла Рамойя. Она несла два больших мешка с одеждой, по одному в каждой руке. Её обычные тонкие одежды сменила длинная кожаная куртка с меховой опушкой. Мех капюшона нимбом окружал тёмное лицо.

Хирка выпрямила спину и взглянула на Рамойю.

Будь твёрдой. Помни, что ты сильный слиятель.

Рамойя уронила один мешок на землю. Она нагнулась и медленно подняла его, возможно, для того, чтобы не смотреть на Хирку. Прошло какое-то время, прежде чем Рамойя выпрямилась. Она закрыла глаза.

— Я не хотела напугать тебя, — сказала Хирка.

— Нет, нет. Это… — она искала слова, а потом повернулась и указала на ущелье воронов. — Мы… Мне… надо было зайти…

— Ты — наставница воронов, Рамойя. Нигде не знают о воронах больше, чем в Равнхове, поэтому я думаю, ты часто заезжаешь сюда. Во всяком случае, я не вижу ничего странного в этом, и я не собираюсь никому рассказывать, что ты была здесь.

Рамойя посмотрела на неё взглядом, который оказалось трудно истолковать. Хирка постаралась улыбнуться ей спокойно и самоуверенно. Потом она продолжила, чтобы у Рамойи не было времени на размышления:

— Я поеду с тобой в Маннфаллу.

— Хирка, никому не будет пользы…

— Я поеду с тобой в Маннфаллу. Я обещала помочь Эйрику. Я не могу сделать этого здесь.

Под глазами у Рамойи были чёрные круги. В доме за её спиной дракон уже сожрал последнего воина в фальшивой песне Ветле. Хирка как могла старалась сыграть на всех струнах. Она развела руки немного в стороны, выпрямила спину и опустила подбородок. Ей надо казаться сильной, и она должна быть убедительной. Как по приказу, Куро крепче уцепился за её плечо и помахал крыльями.

— Не знаю, как ты это выяснила, Рамойя. Но ты знаешь, кто я. Ты знаешь, что я могу сделать. Я не могу рассказать тебе, что произойдёт, но всё должно случиться в Маннфалле. Положись на меня.

По лицу Рамойи пробежала тень облегчения. Она опустила мешки на землю. Миндалевидные глаза увлажнились, и она обняла Хирку. Куро посчитал себя лишним и скрылся за крышей.

— Я знала, — повторяла она шёпотом, уткнувшись в волосы Хирки.

Милость Свартэльда

Ример держал меч в вытянутой руке и кружил вокруг мастера Свартэльда. Он следил за своей техникой, зафиксировав запястье и надёжно ухватив рукоятку. Глаза Свартэльда горели белым на тёмном, обманчиво спокойном лице.

Лезвие меча Римера следовало за Свартэльдом. Он пытался держать его так, чтобы в любой момент клинок делил мастера ровно пополам. Эта задача требовала полной концентрации, а добиться её после сегодняшнего разговора с Илюме было нелегко. Ример никак не мог избавиться от мыслей о нём.

Мастер же, наоборот, мог позволить себе невнимательность. Он постоянно поглядывал куда-то мимо Римера. Раздвижные двери были открыты, и иногда Свартэльд опускал меч как будто для того, чтобы проследить за движением тумана между горами. Но Ример тренировался с ним три года и не давал себя обмануть. Если только он отведёт глаза и посмотрит на улицу, у мастера появится возможность для нападения. А Ример не мог себе позволить проиграть. Он должен добиться успеха первым. А потом он сможет просить о помощи, в которой нуждается.

Ример был напряжён. Тренироваться с мастером Свартэльдом было всё равно, что подняться на иной уровень. Пробудиться. Поток неусыпно присутствовал в воздухе — назойливое предупреждение, которое невыносимо обострило все чувства. Ветер охлаждает пот на лбу. Насекомые ползут в траве на улице. Всего лишь на секунду в поле зрения Римера попали корявые сосны, но он рассмотрел каждую иголку на каждой ветке. Цвета морской волны. Матовые. Покачиваются.

Он был босым и мог прочитать все истории, записанные на деревянном полу, как слепой читает кончиками пальцев. Колкагги оставляли свои следы на этом дереве сотни лет. Всё было записано зазубринами и царапинами. Победы и поражения, прогресс и унижения — они навсегда отпечатались на промасленном дубе, который не портился. Который отказывался выцветать и трескаться. Как Илюме.

Позволь Илюме быть Илюме и делай свою работу.

Ример вернулся мыслями в настоящее и увидел, что надо делать. У Свартэльда была привычка перепрыгивать через своих соперников и оказываться у них за спиной. Ример не собирался предоставлять ему такую возможность. Он поднял плечи и бросился вперёд, собираясь нанести бротнахогг — смертельный удар. Обычно этот манёвр получался у него хорошо. Меч он держал на уровне горла, наученный прежними ошибками. Но Свартэльд внезапно кинулся ему навстречу, вместо того чтобы отступить назад, а потом исчез, и Ример почувствовал прикосновение его меча к своей шее. Боль потекла вниз по позвоночнику прямо в хвост.

Смерть. Если бы они пользовались заточенными мечами, он был бы мёртв. В очередной раз. Но даже тупое тренировочное оружие было способно нанести увечья. Неверный расчёт Римера окрасил его воротник в красный цвет. Он нападал слишком высоко, ожидая, что Свартэльд прыгнет. А мастер воспользовался ситуацией, упал на пол и извернулся так, что Ример оказался как раз там, где он хотел — стоящим спиной к Свартэльду и беззащитным.

Ример облокотился о клинок, будто он был палкой, и восстановил дыхание. Кровь капала с его шеи на пол. Это мог бы быть его пол. Он мог бы стать плотником. Разве тогда всё не было бы намного легче? Ворона на сосне засмеялась над ним. Ример прервал эту цепь размышлений и застонал.

— Прошу прощения, мастер…

— За что тебе извиняться? У тебя до сих пор меч в руках.

Свартэльд даже не сбил дыхания, но был раздражён. Он не относился к тем имлингам, кто любит извинения. Шанс попросить о помощи мог исчезнуть в любой момент.

Ример выпрямил спину и повернулся к нему. Мастеру было полсотни лет, но никто не дал бы ему столько. Он обладал телом молодого мужчины, сильным, без капли жира. Кожа его была тёмной, как благовония, на его голове не имелось ни единого волоса. Он окинул Римера критическим взглядом с ног до головы, как во время их первой встречи.

Со Свартэльдом было непросто с самого начала. Он думал то же, что и другие в лагере. Великий наследник — Колкагга? Избалованный сынок семьи Совета, которому пришла в голову блажь стать воином? Свартэльд как мог старался избавиться от него. Но Ример не сдался. Он не проиграл и стал одним из лучших. Но не сегодня.

— Если хочешь за что-то извиниться, то извинись за своё отсутствие.

— Что, простите?

— Будь здесь, когда ты здесь, или иди в другое место.

Ример знал, что он имеет в виду, но не хотел сознаваться в этом.

Илюме. Хирка. И Ритуал.

Сегодня утром голос Илюме был острее, чем меч Свартэльда. Он навестил её в Эйсвальдре, чтобы договориться о дежурстве во время Ритуала для жителей Эльверуа. Если Хирка жива и появится там, он сдержит своё слово. Он должен помочь. Предлогом для просьбы послужило его желание повидаться со всеми. Ветле, Силья, Хирка…

Он сделал паузу после имени Хирки, чтобы посмотреть на реакцию Илюме. Чтобы посмотреть, знает ли она, что Хирка в Равнхове. Ведь, несмотря на свой провал, Лаунхуг доложил о задании, и, вполне возможно, Илюме тоже подумала о Хирке, когда услышала о рыжеволосой девушкке на крыше.

Илюме отказала ему. Зачем им лишние стражи? У них достаточно имлингов для этого. Его услуги не требуются. И если он испытывает желание увидеться со своими знакомыми, то он выбрал неверный путь. Колкагг не существует. Колкагги уже мертвы.

Потом в беседе наступил поворот. Продолжая перебирать письма, Илюме сказала:

— Прибыл ворон от Рамойи. Не-дом сгорел дотла в день нашего отъезда. Девчонка наверняка мертва. Я забыла упомянуть об этом.

Он застыл, его словно парализовало от равнодушия Илюме, и он не смог ответить ей. Она подняла глаза и вопросительно посмотрела на Римера.

— А что? Разве это так важно?

Ример покинул её покои, чтобы не сделать ничего, о чём впоследствии будет сожалеть.

Меч Свартэльда снова упал. Он покачал головой и направился к двери. Ример последовал за ним, готовый понести наказание.

— Сегодня ты был в Маннфалле, — даже вопросы Свартэльда казались приказами.

— В Эйсвальдре, мастер. У Илюме.

— А, — сказал Свартэльд, как будто это всё объясняло. Ример был уверен, что разглядел улыбку на тёмном лице. Они смотрели на горы. Всего в паре шагов от них гора обрывалась вниз вертикальным уступом. Под ними между острыми горными пиками парили вороны. Они выплывали из тумана и снова ныряли в него, пытаясь отыскать место для ночлега.

Пот Римера высох на ветру.

— Ты был её последней надеждой, — обронил Свартэльд, не глядя на него. Ример сглотнул, не понимая, что делать с той внезапной близостью, к которой приглашали слова мастера.

— Мастер, семья Ан-Эльдерин — это не только мы с Илюме.

Свартэльд коротко рассмеялся. Он стоял, сложив руки на груди. Они с Римером были одного роста.

— Твоя мать мертва. Её брат Туве потерян. Из троих детей Илюме жив только Данкан. Возможно, он живёт с ней под одной крышей, но его достоинство лежит в чаше на позолоченном ночном столике Нейлин. Их первенец умер. Их младший болен, а Иллюнде незаконнорожденная. Помимо этого у вас, конечно, есть обычная свора паразитов, которые вряд ли обладают кровными узами с семьёй.

Ример был потрясён. Он никогда не слышал, чтобы подобным образом о его семье говорил кто-то, кроме Илюме. Это было хладнокровное краткое изложение фактов, из-за которого любого сожгли бы на костре. Но каждое слово мастера было правдой, и он ещё не закончил.

— Это ты унаследовал голубую кровь. Это у тебя есть способность к слиянию с Потоком. Ты унаследовал её от Гесы. Геса унаследовала её от Илюме. Илюме унаследовала её от Сторма.

Сторм унаследовал её от Инга. Инг унаследовал её от…

Ример мог продолжить этот ряд на тысячу лет назад, дойдя до первого Эльдерина. Всё это он выучил ещё до того, как научился читать и писать. То, что это известно мастеру, не должно удивлять его. Свартэльд был главой Колкагг, рукой Всевидящего и Совета. Рукой более длинной, чем жизнь Римера.

— Она чуть не лишилась тебя, когда ты родился. И потом ещё раз, когда тебе было шесть. Теперь тебе восемнадцать, и она навсегда потеряла тебя.

От слов мастера Ример похолодел. Внезапно перед его глазами промелькнули яркие образы. Лёд. Холодные пальцы. Тяжёлый снег. Совсем короткое, но всё же воспоминание. Его выкопали из-под снега, и он выжил. А его родители — нет. Он испытывал отголоски горя, когда думал о них. Но горевал он скорее не о том, что помнил в действительности, а по своим воспоминаниям.

Как есть, так есть. И так было всегда. Илюме потеряла свою дочь Гесу и её мужа, но ей было позволено сохранить Римера. До сего дня.

Мастер вышел и направился по мощённой камнем тропинке вдоль обрыва. Она сливалась с другой, идущей снизу. Это место называли Вершиной долины. В Блиндболе высота была важнее, чем расстояние или направление. Они подошли к границе лагеря. У Колкагг в Блиндболе имелось несколько лагерей, но этот был самым большим и близким к Маннфалле. Вместе они составляли невидимую сеть Совета, которая контролировала весь горный край между Маннфаллой и Равнховом. Рассказывали множество историй о кровавых столкновениях между Колкаггами и воинами с северных земель, но Римеру в походах не встретился ни один из них.

Они стояли на тропинке и смотрели, как Колкагги готовятся к вечеру. Уже зажглись тысячи факелов. Они стояли на шестах у домов. В каждой из низких бревенчатых построек жило минимум четверо мужчин. У каждого из них была своя комната и общее помещение с очагом в середине дома. Больше Колкагги не владели ничем. Спали они на соломенных матрацах на полу, одежду скатывали и делали из неё подушки. Оружие. Шерстяные одеяла. Больше почти ничего.

Здесь можно полагаться только на себя и свои знания. В твоём распоряжении имелось только необходимое для выживания. Во дворце Ан-Эльдеринов — в спящем драконе — все было совершенно иначе. До того, как Ример стал Колкаггой, он никогда не голодал и не знал настоящей боли, никогда не испытывал недостатка ни в чём. И вместе с тем он испытывал недостаток во всём.

Свартэльд посмотрел на Римера.

— Ты принёс Присягу, — сказал он. Казалось, его слова произнесены не к месту, но потом Ример вспомнил, о чём они разговаривали. Об Илюме и о том, что он был её единственной надеждой. Наследником кресла. Внезапно Римеру пришло в голову, что твёрдость руки наставника была вызвана не теми причинами, о которых он думал. Мастер действительно сделал всё, что мог, чтобы Ример сдался. Чтобы не принёс Присягу, а удрал обратно в Эйсвальдр, поджав хвост. Но почему?

Потому что если с Римером Ан-Эльдерином что-нибудь случится, заплатить за это придётся Колкаггам. Это им придётся принять на себя гнев Илюме. Свартэльд предпочёл бы, чтобы Ример сидел в Совете, а не лежал мёртвый в Блиндболе.

Но он мог отказать Римеру в праве принести Присягу. Какую-нибудь причину он сумел бы найти. Это, без сомнения, значительно облегчило бы ему жизнь, но, тем не менее, мастер принял Римера.

Ример почувствовал, как по груди разливается тепло. Он что-то значил для Свартэльда и стоил проблем, которые могли возникнуть. Казалось, юноша на краткий миг смог заглянуть в сердце мастера, и это придало ему мужества. Возможно, Ример разрешит проблему, о которой думал весь день. Он дал Хирке обещание и сдержит его. Нужно попасть на дежурство во время Ритуала и при этом оставить Илюме в неведении.

— Мастер, окажите мне услугу.

Если Свартэльд и удивился, то прекрасно скрыл это. Он указал на тренировочный зал:

— Вытри свою кровь с пола. Потом приходи ко мне.

Маннфалла

Окружающий пейзаж влиял на разговоры в повозке. Во время дороги по хвойному лесу Рамойя набралась мужества и стала говорить о тайном, о том, что не предназначено для чужих ушей. О том, что имлинг не всегда может выбирать свой путь, который, судя по всему, предопределён. Что однажды утром имлинг просыпается и спрашивает себя, где он был, когда совершался выбор. Как будто он пропустил судебное разбирательство, но получил приговор. Слова Рамойи выдавали потребность приуменьшить роль, которую она играла в остром конфликте между Равнховом и Маннфаллой. Хирка слышала шёпот отца из Шлокны.

Только идиоты выбирают одну из сторон. Будь на своей стороне и проживёшь долго.

По мере того как они спускались с гор Храфнфьелли, хвойный лес редел, посреди сосен стали появляться берёзы. Разговоры стали более осторожными, они обменивались загадками, выбирая безопасные слова в надежде замаскировать всё, сказанное раньше. Хирка старалась молчать как можно больше. Когда беседа коснулась Потока, она умолкла совсем и постаралась таинственно улыбнуться.

Рамойя полагала, что Поток в Хирке очень силён, но она со своими способностями не хочет служить Совету. Обладающий голубой кровью, способный слиться в Потоке с драконом, как говорили в старину о таких имлингах, как она. Следовательно, Хирка стала фигурой в невообразимо большой игре. Вымышленной фигурой. Что сказала бы наставница воронов, если бы узнала, насколько незначительна Хирка на самом деле? Слепая к земле и лишённая связи с Потоком. Чужая. А что сказали бы Эйрик и Тейн? Тейна она не видела с тех пор, как его отца ранили. Хирка ждала, что он ворвётся в опочивальню отца, когда она лечила его от лихорадки, но всё время у ложа больного она провела в одиночестве. Она даже не спрашивала о Тейне.

На равнине уже начался сбор урожая, возможно, в этом году раньше, чем обычно, потому что Ритуал передвинули почти на целый месяц вперёд. Казалось, никто из встреченных ими имлингов не был встревожен, они просто работали, как и всегда. Дети гоняли птиц и подбирали зерно, которое растеряли взрослые. Двое малышей дёргали друг друга за хвосты. Хирка задумчиво посмотрела на них. Что, если просто выпрыгнуть из повозки? Она могла бы стать частью какой-нибудь семьи, могла работать, есть и проводить вечера в доме, полном имлингов, в доме, который был крепостью, защищающей от внешнего мира. Но они ехали по дороге, и имлинги смотрели на неё, как на чужую, какой она, собственно, и была, ничуть не беспокоясь о её неведомом будущем.

Через пару дней погода стала портиться. Долины Среднего Има располагались между горами Тюримфьелла на востоке и Блиндболом на западе. Сильные порывы ветра поднимали пыль с дороги и бросали в путников. Они кутали лица шарфами или забирались в повозку к воронам, которые с каждым днём всё больше скучали в маленьких клетках.

Поток имлингов на дороге возрастал. Некоторые из них рассказывали, что видели палатки войска, медленно продвигавшегося на север. Имлинги делали привалы у дорожных столбов. Всевидящий покровительствует путникам, и дорожные столбы встречались часто. Имлинги и сами строили столбы. Жители одного из хуторов, мимо которого они проезжали, повесили на выкрашенные в чёрный цвет ворота рога. Они должны были изображать защищающие крылья Всевидящего. Имлинги обвешали рога тонкими полосками кожи, и теперь они уныло развевались на ветру. На самом деле зрелище больше всего походило на голодного ворона, который залетел в ворота и умер.

Хирку всё больше и больше охватывало беспокойство. Она прятала тревогу, придумывая себе дела: поиграть в слова с Ветле, поухаживать за воронами, вымести песок из повозки. Ничто не помогало. Она не знала, что ей делать, когда они прибудут на место. Она не знала, что её ждёт.

Хирка постоянно возвращалась мыслями к Римеру. Он будет там. Он поможет. Возможно, Ример не из Ан-Эльдеринов? Он ведь любимчик Всевидящего? Должно же это сослужить какую-нибудь службу? По ночам она тихо молилась, чтобы Всевидящий оказался именно таким, каким его представлял Ример. Чтобы он оказался мудрым, милостивым и любящим. Тем, кто спас мир от слепых. Тем, кто защищает всех, кто не в состоянии защитить себя сам.

Бабьи сплетни, шептал отец из Шлокны.

В полудне пути от Маннфаллы они заехали в такое большое селение, что Хирка приняла его за цель их путешествия. Значит, это и есть Маннфалла? Большая, но не настолько, как она думала. Она даже ощущала небольшое облегчение до тех пор, пока Рамойя не внесла ясность: это всего лишь одно из селений, окружающих сам город.

— Маннфаллу ты увидишь, когда мы переедем холм, — сказала она и указала вперёд.

Повозка ползла вверх, дома скрылись за неровностями рельефа, и взгляду открылись чайные плантации — ровные ряды зелёных кустов. Между ними ходили несколько пожилых женщин с морщинистыми лбами и делали заметки в маленьких книжках. Они трогали кусты, нюхали их и шли дальше.

К вершине холма рельеф выровнялся, и внезапно в поле зрения появились огромные лагеря: палатки, повозки, лошади, костры. Некоторые семьи расположились прямо под открытым небом, безо всякого укрытия. Хирке показалось, что Рамойя очень удивилась.

— Их больше, чем когда-либо раньше.

— Они здесь живут? Кто они? — спросила Хирка и перелезла на место рядом с кучером, чтобы оказаться ближе к Рамойе. Та пожала плечами.

— Имлинги. Семьи с детьми, которые должны пройти Ритуал. В городе места всем не хватило, и не у всех есть деньги, чтобы там жить. Обычно съезжается много народа, но чтобы столько…

Хирка вспомнила разговоры подвыпивших мужчин на празднике в Равнхове. Слухи о слепых. Воины Маннфаллы в пути на север. Война и суеверия погнали имлингов к столице.

Рамойя поторопила лошадей. Повозка ехала мимо незнакомцев, которые торговали вдоль дороги украшениями с изображениями Всевидящего. Между ними ходили стражи, одетые в белое и коричневое. Они прогоняли имлингов с дороги и раздавали то, что Хирка приняла за еду, но, по словам Рамойи, оказалось мылом. Так Маннфаллу пытались защитить от болезней, когда город переполняли приезжие. Хирка помнила рассказы отца о той, кого считала своей матерью.

Майанде была девушкой из Ульвхейма, с которой я… некоторое время общался. Она делала мыло и продавала его подвыпившим мужчинам в тавернах. Они больше тратили на мыло, чем на пиво. Более заядлых пьяниц ещё надо поискать.

На мгновение Хирка забыла страх и протянула руку одному из стражей. Он дал ей кусок мыла, не останавливаясь и не глядя на неё. Мыло сплющенным яйцом лежало у неё в ладони. На нижней стороне бруска был выдавлен знак Совета. Трудно сказать, зачем это было сделано: то ли для того, чтобы показать, кто стоит за этим добрым делом, то ли для того, чтобы усилить очищающий эффект.

Повозка перевалила через холм, и они увидели раскинувшуюся впереди под ними Маннфаллу. Невообразимое зрелище, которое не оставило в душе Хирки никаких сомнений насчёт того, достигли ли они цели. Она встала и уцепилась за крышу повозки, чтобы не свалиться. Всё, что она слышала о Маннфалле, оказалось правдой. Город мог вместить полмира. Дома всех мыслимых цветов и очертаний наползали друг на друга. Кое-где они образовывали систему улиц, в других местах стояли хаотично, как напа́давшие с гор камни. Застройка подковой охватывала Ору, которую украшали корабли и маленькие лодки, без конца снующие между берегами реки. Серый шпиль возвышался над городом.

— С ума сойти можно… — сказала Хирка, опускаясь обратно на сиденье.

— С ума сойти! — передразнил её Ветле.

— А что это там? В реке? — Хирка указывала на кучку домов, которые, казалось, плывут по реке. Их опоясывал лабиринт пристаней. Больше всего это напоминало плавучее воронье гнездо.

— Это рыбацкий лагерь. Где-то через месяц по реке начнёт подниматься краснопёрка, и у рыбаков начнётся горячая пора, — Рамойя кивнула в сторону рыбацкого лагеря. — Они спят и едят прямо там, когда у них есть время.

— Разве они не живут в городе?

— Да, но они не хотят пропустить косяк, поэтому боятся сойти на берег, проворонив улов и хорошие деньги.

Дорога в город шла под уклон, палаточные лагеря скрылись из виду за спиной у путников. Они объехали небольшой пригорок, и их глазам предстал весь город целиком. Он оказался в два раза больше, чем можно было подумать вначале. И Хирка, наконец, увидела Стену.

Она широко раскрыла глаза. Хирка слышала рассказы, знала, что Стена должна быть высокой, но когда она думала о чём-то высоком, то представляла себе расселину Аллдьюпы, а не Пик Волка. Легендарная белая преграда делила Маннфаллу на две части. Она была похожа на светящийся мост и перегораживала перевал, ведущий в Блиндбол. Перед ней раскинулся город во всём своём хаотичном многоцветье. За стеной находился Эйсвальдр, чертог Всевидящего, город в городе, почти такой же большой, как и поселение снаружи. Позади всё было белым, за исключением пары красных крыш и куполов. Самый большой из них был отполирован и блестел на солнце.

— Эйсвальдр, — произнесла Рамойя.

— Всё это? — спросила Хирка, скрывая страх. Повозка невозмутимо катилась вперёд.

— Всё это. Эйсвальдр — это город в городе. Тысячу лет назад стена всего лишь защищала его от Блиндбола. Потом появился чертог Всевидящего. Потом зал Ритуала, зал Совета. Эйсвальдр продолжал расширяться. Сегодня у всех семей Совета есть свои дворцы за стеной, — Рамойя криво улыбнулась. — Каждый раз, когда я приезжаю сюда, эти дворцы становятся чуточку больше, сады ещё красивее, а убранство богаче. Они уже давным-давно перестали быть домами.

— Что ты имеешь в виду? Там никто не живёт?

— О нет. Многие семьи Совета живут почти полным составом в одном дворце. Но их дома строятся прежде всего для того, чтобы произвести впечатление на другие семьи.

Хирка пожала плечами:

— Ну тогда здесь всё так же, как и в других местах.

Рамойя улыбнулась и посмотрела на неё.

— Это правда. Просто здесь больше ресурсов.

Они подъехали к западным городским воротам, которые с трудом можно было разглядеть из-за многочисленных лавок. Имлинги кричали, размахивали руками и спорили. Они держали в руках кастрюли, одежду и украшения из железа, латуни, серебра и золота. Из клеток доносилось кудахтанье, из стойл слышался визг. Утки, гуси, куры, овцы. Чёрные свиньи и козы с украшениями на рогах.

По верху городской стены взад-вперёд ходили стражи, и Хирка уставилась себе под ноги, чтобы скрыть лицо, но здесь никого не останавливали. У охраны и без того хватало работы — они убирали с дороги торговцев и скот.

Повозка въехала в ворота, в массивную арку из тёмного дерева, которую вряд ли хоть раз закрывали за последние столетия. Другие скрипучие повозки постоянным потоком въезжали и выезжали из города. За стенами улицы оказались широкими, но переполненными. Из лавок, торговавших едой прямо на улице, пахло копчёным и горелым. Имлинги покупали обожжённые орехи, тушёные овощи и обжаренные на гриле куски красной рыбы, приправленные семечками, и ели из свёртков прямо на ходу. Большие деревянные ящики и мешки были до краёв наполнены высушенными фруктами, овощами и специями всех мыслимых цветов.

Хирка пыталась быть вежливой с каждым, кто приближался к повозке. «Нет, спасибо, я не ношу браслеты» или «Она прекрасна, но мне не нужна ваза». Да и денег у неё не было. Кто мог позволить себе купить всё это? Хирка никогда не видела столько товаров в одном месте. О назначении половины из того, что торговцы протягивали ей, она даже не догадывалась. Рамойя посмеялась над ней и посоветовала смотреть прямо перед собой, чтобы не отвечать всем.

— Они видят, что тебе любопытно, Хирка.

Девушка отвела взгляд от улицы. Во многих домах были окна из цветного стекла. Некоторые из них стояли открытыми, из одного свисал дорогой ковёр с охотничьей сценой в красно-золотых оттенках, из другого — простой соломенный коврик, готовый развалиться в любой момент. Имлинги в обуви из цветной кожи с металлическими пряжками проходили мимо босоногих попрошаек. Хирка заметила мальчишку, который запустил руки в карманы незнакомца и скрылся с добычей в одном из тёмных переулков. Хирка ожидала, что за ним погонятся, но никто не заметил, что он сделал. Воришка смог просто исчезнуть, стать невидимкой среди тысяч имлингов. Хирка удивлённо смотрела ему вслед.

Рамойе приходилось понукать лошадей, потому что они останавливались, когда толпа преграждала им дорогу. Пахло едой, конским навозом и потом. Но по мере приближения к Эйсвальдру запахи исчезли. Лавки сменились магазинами с вывесками, как у постоялых дворов. Дома стали больше и краше. На входных дверях виднелись фамильные гербы, поверху шли резные карнизы. Крыши становились всё более остроконечными, их покрывала настоящая чёрная черепица, каждая плитка которой имела безупречный изгиб. По краям крыш были проложены небольшие желоба из того же материала. В некоторых местах над постройками виднелась Стена, хотя до неё было ещё довольно далеко.

Перед некоторыми домами имелись собственные сады и живые изгороди. Возле ворот одной из выложенных каменными плитами подъездных дорожек стоял охранник в красном кожаном костюме с серебряными бляшками на груди. С его пояса свисали два метательных топорика, рукоятки которых были обвязаны красными кожаными ремешками. Хирка попыталась поймать его взгляд, но когда они проезжали мимо, охранник смотрел прямо перед собой.

— Здесь живут имлинги из Совета?

— Нет, — ответила Рамойя. — Семьи Совета живут по ту сторону Стены. Здесь в основном обитают купцы.

— О небо, они, должно быть, богаче Глиммеросена!

Рамойя рассмеялась.

— Большинство живущих здесь могли бы купить Глиммеросен тысячу раз.

— Серьёзно?

— Абсолютно.

Хирка никогда не понимала грёз Сильи о Маннфалле. В глазах кочующей девочки подруга и так была сказочно богата. Многие и мечтать не могли о такой роскоши, да столько денег и не требовалось для жизни. Но местные имлинги были богаче владельцев Глиммеросена. А ещё здесь были имлинги беднее Хирки.

Маннфалла вмещала всё и всех. Бедных и богатых. Вероломных и шумных. Купцы и воры жили здесь бок о бок. Никто не выделялся, потому что выделялись все. У Хирки случались кошмары о том, что целый город гонится за ней. За потомком Одина. Но в Маннфалле она ничего не значила. Хирка улыбнулась. Здесь она может делать что угодно!

Если забыть о том, что за мной гонятся Колкагги и мне негде жить…

Мать Ветле застала её врасплох, когда спросила как раз об этом — куда она направляется. Сама Рамойя собиралась остановиться в обители воронов на восточном берегу реки вместе с другими наставниками. Все они съехались сюда из-за Ритуала, но Хирке туда было нельзя.

— Я должна встретиться кое с кем. Я не могу сказать, с кем и где, — ответила Хирка с чистой совестью. Это не было ложью. Она наверняка встретится со многими. И понятия не имела где. Девушка заверила Рамойю, что у неё есть всё необходимое — и деньги, и место встречи.

Повозка выехала на открытую площадь. Над её противоположной стороной возвышался Эйсвальдр во всей своей красе. Хирка подняла глаза к небу. Вороны влетали и вылетали в арки в Стене. Она была облицована белым полированным камнем. Рыжая жительница Эльверуа разинула рот. Какой страх должен был заставить имлингов начать такую стройку? Им пришлось перекрыть целый горный перевал, ведущий в Блиндбол, в горы, из которых, по слухам, явились слепые.

Но никто из живущих ныне не видел Стену закрытой. Теперь она служила воротами, окном в другой мир. Через сводчатые проходы Хирка видела, что дома на улицах по другую сторону Стены облицованы тем же белым камнем, а шпили и купола блестят на солнце. И несмотря на то, что у каждого прохода стояла стража, повозки без конца въезжали в Эйсвальдр и выезжали из него.

Ветле вытянул руку со своей каменной игрушкой вверх, чтобы казалось, что маленький имлинг шагает по верху Стены. Новый Юмар превратился в великана, который мог разгромить весь город.

— Видишь красный купол? — указала Рамойя, и Хирка проследила взглядом за её рукой.

— Ну да, — скривилась девушка. Купол венчал самое большое здание, расположенное в центре Эйсвальдра. Рамойя подмигнула ей.

— Это центр мира.

— Ты хочешь сказать?..

— Материнская грудь. Зал Совета. За ним располагается чертог Всевидящего.

Хирка ощутила, как её самоуверенность утекает, как вода из ведра, которое Майя вылила на них в «Воронёнке», чтобы не дать драчунам поубивать друг друга. Это Маннфалла. Она здесь. Сейчас. И заглядывает в Эйсвальдр, смотрит на чертог Всевидящего. На самый священный из всех чертогов. Место проведения Ритуала. Надо что-то делать.

— Стой!

— Здесь? — Рамойя придержала лошадей. Хирка судорожно огляделась по сторонам. На углу улицы, по которой они приехали, располагался постоялый двор. Он казался дорогим, но это не имело значения. Она не собиралась останавливаться в нём, а Рамойя всё равно думает, что она с кем-то встречается.

— Вон там.

Рамойя взглянула на постоялый двор. Хирка забросила на спину свой мешок и выпрыгнула из повозки. Ветле хотел спрыгнуть вслед за ней, но Рамойя удержала его, пообещав, что он скоро снова встретится с Хиркой. Девушка улыбнулась, но на душе у неё было нехорошо. Она сомневалась, что когда-нибудь увидится с ними.

Куро всю дорогу держался на расстоянии, а сейчас летал кругами высоко над их головами. Хоть какая-то радость.

— Спасибо за компанию, Рамойя.

Наставница воронов сдвинула брови.

— Ты уверена, что тебе сюда? У тебя есть всё необходимое?

— Абсолютно уверена.

— И ты знаешь, что делаешь?

— Всегда.

Хирка подивилась уверенности в собственном голосе, которая совершенно не соответствовала тому, что она чувствовала на самом деле. Но, судя по всему, Маннфалла и так была городом контрастов, ничего не случится, если она добавит к ним ещё парочку.

Хирка потянулась к Ветле и обняла его. Светлые кудряшки пощекотали её, и он долго не выпускал подругу из объятий. Рамойя дёрнула поводья, и повозка поехала по площади в сторону восточного берега реки, а Хирка осталась стоять перед постоялым двором «Белая площадь». Сердце опустилось в груди. Снова одна. Не как в лесах у Равнхова, где всё, что у неё было, — это Куро. На этот раз вокруг неё было больше имлингов, чем когда-либо. Она никогда не видела столько народа сразу. И всё же она была одна.

Хирка выпрямилась. Не всё так плохо, напомнила она себе. Девушка испытывала страх перед Маннфаллой каждый день, и началось это задолго до смерти отца. Иногда она просыпалась ночью в их повозке, потная и напуганная, потому что ей приснился сон о Колкаггах. О беспощадных чёрных воинах, которые набрасывались на неё в тот самый миг, когда она входила в городские ворота. Хирка боялась, что её остановят, арестуют, казнят. Но пока этого не случилось.

Да, она была напугана, она была одна, и всё её имущество умещалось в мешке за плечами. Единственной её компанией был высокомерный ворон, который, строго говоря, постоянно занимался собственными делами. Но Маннфалла оказалась лучшим местом в мире для того, чтобы спрятаться. Хирка могла раствориться в городе, где, как она думала раньше, она будет выставлена на всеобщее обозрение, словно выброшенная на берег рыба.

Но она не может оставаться в этом квартале.

Хирка повернулась спиной к возвышенному свету Эйсвальдра и пошла по улице мимо домов купцов к реке, где постройки были маленькими и ветхими. Оттуда доносилось множество запахов, а голоса звучали громче. Именно там она сможет исчезнуть.

Спящий дракон

— Серебряная монета за двух костлявых кур? Ты что, думаешь, я приехала из долин?

Хирка упёрлась руками в бёдра и наклонилась к жене лавочника с пушистыми усами. Та приподняла бровь и заново оценила Хирку. Девушка сделала вид, что уходит.

— Погоди…

Хирка улыбнулась и повернулась обратно к прилавку. Женщина с усами бросила третью куриную тушку на прилавок рядом с двумя другими. Она огляделась по сторонам, словно хотела удостовериться, что её никто не слышал, и связала кур. Хирка довольно улыбнулась и положила на прилавок серебряную монету. Затем забросила тушки на плечо и подошла к Линдри, который ждал её у следующей лавки.

Он потрепал её волосы морщинистой рукой.

— Ты быстро учишься, Рыжая.

— Всегда.

Линдри взял у неё куриные тушки и забросил их на согнутую спину, хотя сам был почти таким же худым, как и Хирка. Только немного выше неё ростом.

— Нет границ тому, что они позволяют себе во время Ритуала. Цены за ночь вырастают в два раза! Что они думают, имлинги глупеют только от того, что их становится больше?

— Так и есть. Имлинги глупеют от того, что их становится больше, — ответила Хирка.

Линдри рассмеялся. Зубы на его нижней челюсти выступали вперёд и были кривыми, как вершины Пика Волка.

— А ты неплоха, Рыжая. Неплоха.

Хирка улыбнулась. Она понравилась Линдри с первого взгляда, когда три дня назад вошла в его чайную в поисках места, где можно остановиться в переполненном городе. Он отказал ей ещё до того, как она открыла рот. Здесь нет ни работы, ни комнаты внаём.

Был вечер её первого дня в Маннфалле. Ноги болели после беготни вверх и вниз по улицам в поисках места для ночлега, но во время Ритуала найти его было невозможно. Голодная и уставшая, она услышала пересвист ветра из переулка у самой реки. Игривое приглашение, летавшее между домами. Девушка пошла на звук и оказалась у Линдри. Он был хозяином чайного дома, при виде которого отец расплакался бы. Стены заведения были заставлены ящиками с чаем. У каждого сорта имелось своё место. Даже прилавок был собран из ящиков. Посетители сидели за низкими столами на табуретках, обитых серой овечьей кожей, и пили из чашек без ручек, похожих на пиалу Рамойи. Хирке очень захотелось остаться здесь.

Линдри скоро должно было исполниться семьдесят зим, и она обратила внимание, что он часто потирает запястья и локти. Из-за этого движения его становились медленными, и ему было непросто взбираться к верхним ящикам за товарами, которые хотели купить посетители. И Хирка бросилась обслуживать покупателей, одновременно ведя переговоры о ночлеге.

— Девочка, для сна у меня нет даже табуретки!

— А мне не нужна табуретка, мне нужна кровать. Тебе, кажется, тоже.

— Что ты хочешь сказать?

Хирка вытирала прилавок тряпкой, из-за чего тот становился ещё грязнее.

— Суставы болят?

— А тебе какое дело?

— У меня есть бальзам с корнем илира. Он снимает боль. А я помогала разрабатывать ноющие суставы с тех пор, как начала ходить.

— Ты что, врач?! Ты ребёнок! Ты уже прошла Ритуал?

— Да. Через несколько дней пройду.

Линдри недоверчиво смотрел на неё, потирая запястье. Хирка нанесла завершающий удар:

— Там, откуда я родом, не имеет значения возраст имлинга, значение имеет только то, что он умеет. Я бы с удовольствием помогла тебе, но тогда тебе пришлось бы лечь. А для этого здесь нет места, как я слышала…

На какой-то миг она испугалась, что Линдри вышвырнет её вон. Он вытянул шею, как будто не верил, что с ним разговаривают так нагло, а потом рассмеялся. Тягучим свистящим смехом.

— Ты мне нравишься, Рыжая.

В тот вечер Линдри получил бальзам для своих суставов и спал, по его собственным словам, лучше, чем в последние пять лет. А ей самой он разрешил переночевать в комнате внучки. Она была старше Хирки, но совсем беспомощной и не слишком разговорчивой. Линдри сказал, он рад, что внучка редко его навещает, потому что всё, к чему она прикасалась, превращалось в проблему. Хирку он использовал, насколько у неё хватало сил, а их хватало на многое. По вечерам она засыпала от сладкой усталости, и её начали посещать мысли о собственном чайном доме. У неё будут спальные места, и имлинги смогут приезжать и оставаться на много дней. Они будут хорошо есть, хорошо спать и лечиться, если надо.

Но потом она вспомнила, кто она. Потомок Одина в Маннфалле, и до Ритуала оставалась всего пара дней. Какой прок в мечтах, если она даже не знала, будет ли жива к следующему полнолунию?

— Ты идёшь?

Линдри вернул её в настоящее. Она сама не заметила, как остановилась. Хирка подняла глаза и посмотрела на красный купол. Он был близко. Его опоясывали высокие окна, которые начинались сразу под изгибом крыши. Во все окна были вставлены цветные стёкла с рисунками, которые отсюда Хирка не могла разобрать. За окнами заседал Совет. И если слышанное ею было правдой, то Всевидящий сидит в высокой башне где-то за куполом, ближе к Блиндболу. Возможно, он прямо сейчас видит её? Говорят же, что он видит всё. Волосы на руках у Хирки зашевелились.

— Я не привыкла к такому множеству народа, — извиняющимся тоном произнесла она. — Здесь не протолкнуться.

— Можешь не рассказывать мне, Рыжая! Береги свои деньги. Давай пойдём другим путём.

Линдри опустил руку ей на плечо и направил в одну из боковых улиц. Он всё ещё прихрамывал, но боль ослабла. Они вышли на более спокойную дорогу, которая пролегала параллельно главной магистрали Эйсвальдра, но немного восточнее. Отсюда были видны великолепные дворцы Семей. Жилища богов, способные вместить сто имлингов и даже больше.

Хирка заметила кое-что и остановилась. Над ней возвышался дом-крепость из серого камня. Белые цветы, названия которых девушка не знала, ползли вверх по стенам и окружали окна с перекладинами, которые были выше взрослого имлинга. В саду на склоне горы росли фруктовые деревья. Ряд зажжённых фонарей освещал дорогу, хотя на улице ещё было светло. Белые лепестки цветов падали у неё на глазах и ложились на землю, как снег. Она слышала что-то вроде музыки. Случайные звуки, которые издавали маленькие колокольчики, осторожно склоняясь на ветру.

Все камни в стене были разного размера, как чешуйки на шкуре ящерицы. Крышу, судя по всему, построили вечность назад. Тёмные плитки черепицы разных размеров усиливали впечатление, что перед Хиркой находится нечто живое. Она не могла отвести взгляд от дома. Казалось, крыша в любой момент может слегка приподняться, как при вдохе. Камни разойдутся, и строение станет похоже на дышащего дракона.

Хирка заметила, что сама перестала дышать.

— Дворец Ан-Эльдеринов. Его называют спящим драконом, — сказал Линдри. Он мог этого и не говорить. Хирка и так знала. Чувствовала всем телом. Линдри наклонился к девушке, чтобы больше никто его не услышал. — Если бы дом не носил этого названия с зари времён, то легко можно было бы подумать, что оно связано с Илюме-матерью.

Хирка вздрогнула, услышав её имя.

— Она — женщина Совета. Глава семьи. Ты ведь учила Семьи в школе, Рыжая?

Хирка рассеянно кивнула. Она стояла и слушала пение серебряных колокольчиков. Ветер коснулся её волос. Перед лицом что-то затрепетало. Красные полоски перед белыми листками цветов.

— Да, мы учили их.

Бо́льшую часть знаний Хирка получила от отца. Она никогда не ходила в обычную школу. А теперь ей приходилось осваивать всё самой. И выживать самой. Но получит ли она помощь в тот момент, когда больше всего будет в ней нуждаться? Придёт ли он на Ритуал? Здесь ли он сейчас? Скрывается ли Ример за одним из окон там, в вышине?

Стражи патрулировали дорогу, ведущую к неприступному зданию. Никто не подойдёт слишком близко. То, что находилось внутри, было ценным, чистым. Священным. Это дворец Ан-Эльдеринов.

Зачем ему помогать Хирке? Зачем имлингу, который живёт вот так, вообще думать о ком-то вроде неё? Хирка почувствовала ком в горле. В Эльверуа все были более или менее одинаковыми. Кто-то владел бо́льшим, чем другие, но все жили в маленьком посёлке. Все дети играли вместе, несмотря на то что Илюме сделала всё, что могла, чтобы не подпускать к ним Римера. Здесь же всё по-другому. То, что она видела перед собой, было не домом. Дворцом. Из сказки. Из легенды. Никто из выросших здесь не играл с детьми за Стеной. Возможно, они встречались с отпрысками купцов, но едва ли с тощими ребятишками с речного берега или с маленькими воришками, обитавшими на крышах. Встречались ли они когда-нибудь друг с другом?

Хирка сомневалась. Внезапно ей стало понятно стремление имлингов оказаться в Маннфалле. Возможно, ими двигала не алчность. Возможно, речь шла о возможности оказаться за Стеной. Они хотели, чтобы их дети находились в безопасном месте. Тогда им не придётся воровать и жить на гнилой крыше у реки.

Хирка никогда не мечтала попасть в Эйсвальдр. Школы Совета не имели для неё значения, ведь у неё не было ни связи с Потоком, ни малейшего шанса быть избранной или получить какое-нибудь место в этом городе. Но там, где она находилась раньше, у неё было всё необходимое. Вплоть до того дня, когда уехал Ример. Когда он вернулся сюда.

Она вспомнила, как друг стоял у Аллдьюпы. Возвратился через три года отсутствия только для того, чтобы забрать Илюме. Воин, страж. С мечом и волевым подбородком. Взрослый имлинг. Настолько красивый, что Хирка разозлилась. Пришла в ярость от его возвращения. От того, что он перерос её. От Ритуала и всего, что он представлял собой. Расстояние между ними было больше, чем Аллдьюпа, и теперь снова увеличилось.

Хирка смотрела на дворец, который преступно возвышался над ней. Ей хотелось свернуться клубочком. Казалось, грудь разрывается.

— Пошли, девочка. Куриный суп сам себя не сварит.

Девочка-лекарь

Шлабба — полный идиот! Он ни в чём не в состоянии разглядеть ни пользы, ни даже крупицы информации. Урд уселся в карету и захлопнул за собой дверцу с такой силой, что петли затрещали.

— На Речную площадь! — прокричал он кучеру и не узнал собственный голос, который прозвучал глухо и сухо.

В тот же миг карета тронулась с места. Урд раскрыл кожаный кошель и достал флакон. Прозрачная невыразительная ёмкость содержала эликсир от так называемых лучших лекарей Совета. Лекарство от резей в горле. Урд фыркнул. Знали бы они, с чем имеют дело. От его проблемы средства у них нет.

Правда, самый храбрый из лекарей попросил разрешения обследовать его, но Урд схватил его ладонь ещё до того, как она приблизилась к закрытому воротником горлу. Но это лучше, чем ничего. Он взял то, что мог получить.

Урд опустошил флакон. Сладковатая мята смешалась с постоянным привкусом гнилого мяса. Снадобье приглушило боль, он откинулся на сиденье и прикрыл глаза. Карета продвигалась вперёд. Снаружи доносились голоса торговцев и покупателей, ржание лошадей.

Шлабба…

Толстый купец не догадывался о ценности произнесённых им слов. Он рассказал свою историю, как забавный случай. Жена его сестры годами мучилась от острой головной боли, которые приходили и уходили, но иногда становились такими невыносимыми, что ей приходилось лежать в постели. Она испробовала все средства. Шлабба излил долгий поток смехотворных мер, принятых ею: от стояния на голове до диеты из одной травы. Как будто Урду было какое-то дело до наверняка выдуманной истории болезни этой женщины.

Но недавно она сходила к девчонке, которая умеет исцелять боль, и теперь пребывала в уверенности, что излечилась. Девочка только что прибыла в Маннфаллу, но, по словам Шлаббы, о ней уже говорили в самых лучших кругах.

Можно подумать, ты сумел бы опознать приличное общество, если бы находился в нём, подумал Урд. И вот тогда ничего не подозревающий Шлабба шокировал его.

— Её называют бесхвостой. Волчьей дочерью. И ещё девочкой с вороном, как я слышал.

— Имлинги доверчи… — Урд прервался на полуслове. — Бесхвостая?

— Бесхвостая! Говорят, волк отгрыз ей хвост, когда она была младенцем.

— Танцовщица? Из Урмуная?

— Нет, нет! Она прибыла с северо-востока, и у неё ничего нет за душой. И ещё говорят, волосы у неё красные, как кровь.

— Сколько ей лет? — Урд зевнул и сделал вид, что ответ не имеет большого значения.

— Говорят, достигла возраста Ритуала. Поэтому и приехала.

Шлабба продолжал утомлять его рассказами о собственных болезнях, с которыми он собирался обратиться к девчонке. Усталость. Больные ноги. И пищеварение не на высшем уровне. Урд почувствовал, как его верхняя губа поджимается от неприязни. Строго говоря, если бы пищеварение Шлаббы работало нормально, это было бы настоящим чудом.

Карету качало на булыжниках. Чем дальше от Эйсвальдра, тем хуже дороги. Урд вновь открыл глаза, отодвинул шторку и выглянул на улицу. Им предстояло проехать ещё немало.

Готовая к Ритуалу бесхвостая девочка. И она настолько отличалась от других, что стала темой сплетен в городе. Урд ощутил дрожь во всём теле. Смесь восторга и злости. Восторга, потому что ему представилась возможность обезвредить помеху до того, как она привлечёт к себе внимание Совета. Злости, потому что это на самом деле могла быть она. Шансы невероятно малы. Использованный ребёнок умер. Должен был умереть. Конечно, он замёрз до смерти в горах у слепых до того, как кто-нибудь мог обнаружить его. Во всяком случае, здесь его нет. В этом Голос его заверил: его не могло быть здесь.

Урд беспокойно заёрзал на сиденье. Он боролся с ощущением, что где-то концы не сходятся с концами, что существуют неподконтрольные ему вещи. Когда-то он сам был молодым, только что прошедшим через Ритуал мальчишкой и не ведал, что творит. Наказание он несёт до сих пор, и Урд начинал подозревать, что ему будет ещё хуже. Намного хуже.

Они приближались к площади у реки, он хорошо слышал это: здесь, внизу, имлинги были очень шумными и хвастливыми. Торговцы громче кричали из своих лавок, на улицах собаки заливались лаем, а детям позволялось спокойно носиться по округе. Здесь пахло кислой рыбой, навозом и специями. Карета двигалась по узким, переполненным народом улицам. Если бы он взял одну из чёрных карет Совета, толпа расступилась бы перед ними, как будто его миссия была вопросом жизни и смерти. Но сейчас невозможно догадаться, кто находиться внутри.

Карета остановилась, и Урд проверил, хорошо ли сидит повязка на лбу — он повязал вокруг головы шарф из серого шёлка. Концы его свисали вдоль спины. В таком виде он был похож на имлина, который предпочитает общество мужчин. На жеманного идиота. Но это работало — так Урд скрыл отметину на лбу, которую сегодня никто не должен видеть. Он вышел из кареты и положил два медяка в протянутую руку кучера.

— Где можно купить плащ? — спросил он.

Кучер поднял кустистые брови и смерил Урда взглядом.

— Для вас?

— Нет, для собаки! Конечно, для меня. Где?

— Здесь много лавок, — отозвался кучер, совершенно не собираясь обижаться. — Но не думаю, что вы найдёте то… что вам понравится. В магазинах выше вещи лучше. Вы откуда?

Урд не ответил. То, что его принимают за жителя другого города, хорошо. У кучера был почти такой же размер, как и у него, и на нём был плащ из блёклой красной шерсти. Никто не взглянет на такой дважды. Подходит. Урд положил в ладонь кучера ещё одну серебряную монету.

— Я возьму твой.

Продажный лошадник не заставил просить себя дважды. Он снял плащ и протянул его Урду.

— Простите за запах. Это лошади, они…

— Не имеет значения.

Карета поехала дальше, кучер вопросительно кричал прохожим:

— Эйсвальдр? Верхний город? Кого подбросить до Эйсвальдра?

Урд неохотно плотнее затянул воняющий конюшней плащ, надвинул капюшон и зашагал через площадь к чайной Линдри.

* * *

Девчонка была диковатой, а волосы её имели кроваво-красный цвет. Она пыталась привести их в порядок, собрав в косички, свисавшие до середины спины. Пряди были наскоро перевязаны шерстяными нитками. Спереди их обрезали кое-как, и они были короче.

Врачевательница была одета до боли просто. Свитер разных оттенков зелёного, который едва не расползался. Ворот несколько раз укрепляли с помощью нитки более жёлтого оттенка, чем сам свитер. Разница в цвете была велика ровно настолько, чтобы вызывать раздражение. Рукава были широкими, и она их закатала.

На поясе рыжеволосая чужеземка носила два кожаных кошеля. Не то чтобы у неё был настоящий пояс, она просто пару раз обернула вокруг талии тонкую кожаную полоску. На шее у неё болтался начавший желтеть потёртый звериный зуб.

Девчонка склонилась над лодыжкой Урда и принялась изучать рану. Порез он нанёс себе сам, чтобы появился повод для визита. Она была тщедушной и двигалась, как кошка, гибко и твёрдо. Глаза у неё были большими и зелёными, нос — маленьким. Урд внимательно изучал их в поисках малейших признаков того, что она не такая, как все. Что её место не здесь.

— Когда вы поранились? — спросила она.

— Два дня назад. Рана не зарастает. Как тебя зовут?

— Я помазала её бальзамом. Держите рану сухой и чистой, и всё пройдёт.

У неё был чистый голос, но трудно определимый диалект. Северный выговор, но из какого места, неясно. И она не назвала своё имя. Урд подавил желание схватить её за обнажённое горло и выдавить из неё ответ.

— Откуда ты? — спросил он.

Она улыбнулась неожиданно широкой улыбкой, которая оказалась на удивление красивой.

— Из Фоггарда.

— Равнхов?

— Из тех мест.

— Долго ты уже в Маннфалле?

Прежде чем ответить, рыжая простолюдинка взглянула на него.

— Скоро будет две недели.

Её травы лежали в тряпице, каждая в отдельном маленьком кармашке, свёрнутые и перетянутые ремешком. Урд поглядывал на дверь. Она была закрыта, в замке торчал ключ. Он мог запереть дверь, швырнуть девчонку в угол и заставить её говорить. Но он слышал смех и разговоры с нижнего этажа. Чайный дом пользовался спросом. Посетители видели, как он входил. Нельзя уйти и оставить в доме труп.

— Что случилось с твоим хвостом?

Она снова улыбнулась и прикоснулась к зубу, висевшему на шее.

— Его отгрыз волк. Но папа убил его.

— Наверное, было больно?

— Нет. Я была младенцем. Я ничего этого не помню.

— Откуда же ты можешь знать, что всё было именно так?

— Отец не врёт — не врал. И это до сих пор видно. Я хочу сказать, шрам.

— Понятно.

Комната была маленькой и пустой, со стенами из некрашеного дуба, как и во всём чайном доме. Широкая спальная скамья. Стул с плетёной спинкой, который в настоящее время занимал он сам. Потрёпанный коричневый коврик на полу. Выдолбленный камень в качестве умывальника и кувшин для воды на табуретке у двери. Кособокий стол. Вот и всё.

Уголком глаза Урд заметил внезапно мелькнувшую тень и откинулся назад.

— Это всего лишь Куро.

Ворон опустился на подоконник и заглянул в комнату. Он был не самым крупным из тех, что доводилось видеть Урду. Может быть, подросток. Птица смотрела на него, как будто Урд стоял у неё на пути. Глаза ворона были маленькими и тёмными. Крошечные чёрные перья поднимались и опускались на горле, когда он дышал. Откуда у девочки с севера деньги на собственного ворона? Может, унаследовала от отца?

Что-то не сходилось. Урд ощущал это каждым своим нервом. Он начал потеть. Девочка с вороном. Бесхвостая.

Она натянула ему чулки. У неё были тёплые руки.

— Ничего опасного. У вас просто порез. Хотите, чтобы я посмотрела ваше горло?

Урд вскочил так резко, что у него закружилась голова. Он схватился за воротник, но тот был на месте. Широкая золотая лента закрывала всю шею. Она ничего не видела. Никто ничего не видел. Так откуда она узнала? Он уставился на неё.

— Это просто украшение. С моим горлом всё в порядке.

— Нет так нет.

Это она! Должна быть она! Святой Всевидящий в Шлокне, он нашёл ключ! Дамайянти была права. Он получил помощь. А как он думал? Что у него одного хватает силы, чтобы с помощью Потока управлять вратами? Что он достаточно силён и без ключа? Стал таким за одну ночь? В груди Урда разрасталась ярость. Ему солгали. Голос говорил, что он всё сделал сам. Но девочка была здесь, в Имланде. Живое доказательство всего, что он совершил. Всего, что до сих пор делает. Дитя Одина. Какими способностями обладают потомки Одина? Ни о каких их особых талантах он не слышал. И всё же она знала…

Ванфаринн положил три маленькие серебряные монетки на кособокий стол и направился к двери.

— Три — слишком много, — сказала она.

— Спасибо за помощь, — ответил он и вышел из комнаты.

Теперь чайный дом был полон. Имлинги сидели на коленях у каждого из низких столов и пили из дымящихся керамических чашек, как будто всем им больше нечем было заняться. Урд натянул на лицо капюшон и поспешил к выходу. По переулку он вышел на улицу. Ему требовался воздух. Однако он получил лишь запах кислой рыбы и пота. Имлинги со всего мира воняли, как скот. Их так много. Он продирался через толпы народа, пока не нашёл возницу. Два пассажира собирались сесть в карету, но он опередил их.

— Две серебряные монеты до Эйсвальдра!

Кучер усмехнулся двум мужчинам.

— Простите, парни. Деньги есть деньги.

Урд уселся в карету и закрыл за собой дверь, оставив протестующих снаружи.

Ритуал. Она здесь ради Ритуала. Но когда настанет её очередь? Это могло случиться в любое время — сейчас церемонии проходили каждое утро. Подростки входили и выходили из зала. Полные надежд родители уезжали либо разочарованными, либо ликующими. Жизнь в Эйсвальдре менялась час от часа. Если бы девочонка сказала, откуда приехала, он бы знал наверняка. Может, это произойдёт завтра. Или через неделю. В любом случае, времени было мало.

Гниль в Имланде…

А что, если она не знает? Что будет, если рыжая лекарка заведёт любовника? Или нескольких? Она оставила бы за собой тропинку из гниющих трупов, и тогда не останется никаких сомнений по поводу того, кто она на самом деле. Урд слышал, как его сердце колотится в груди. Надо использовать Хассина, который служил его семье много лет и был предан Ванфариннам. Он мог забрать её сегодня ночью, тихо и незаметно. Никто никогда не узнает, что она вообще существовала.

Урд откинулся назад и закрыл глаза. Всё, что он видел, — ворон на подоконнике. Иссиня-чёрное создание, которое смотрело на него так, будто зверем был он. И волосы девушки. Ему казалось, он никогда не видел подобного цвета. Ясно, что она не такая, как все. Ясно, что это она! Красные пряди подобно кровавым рекам текли по её спине.

Но он в безопасности. Кровь скоро станет настоящей, а девчонка исчезнет. Мышцы его шеи снова немного расслабились. Урд смог нормально дышать.

Да. Хассин может решить проблему.

Хассин всегда решает проблемы.

* * *

Хирка упаковала мешок и забросила его на спину. Он не стал тяжелее. У неё по-прежнему было немного имущества, и так будет всегда, судя по тому, как складывалась её жизнь. Не это беспокоило девушку. На самом деле больше вещей ей и не нужно. Скорее ей требовалось место, где она могла бы держать то немногое, чем владела. Место, из которого ей никогда не придётся убегать.

Хирка оглядела комнату, но тут она ничего не забыла. Она протиснулась в окно мимо Куро и вскарабкалась на крышу. Начинало смеркаться. Сегодняшняя ночь будет холодной. И она понятия не имела, куда пойти.

Хирка села и окинула взглядом Маннфаллу. Куро нетерпеливо расхаживал вокруг неё. Его когти скребли покрытие крыши. Из чайного дома под ними доносились приглушённые разговоры. Иногда, когда кто-то открывал дверь, чтобы войти или выйти, звуки становились громче. Длинноногая собака разгуливала по берегу реки и нюхала всё, что казалось ей съедобным. Такого нашлось немного, и собака свернула на улицу.

Там, где село солнце, небо окрасилось в тёмно-оранжевый цвет. Замерцали звёзды и фонари рыбацких лодок на Оре. Хирка подтянула колени к подбородку и обхватила их. Ноги затекли и подчинялись неохотно. Она устала. Ей хотелось заползти обратно в окно и лечь спать, но она не могла.

Он соврал. Тот чужак.

Он явился со свежим порезом на лодыжке, которому, по его утверждению, было несколько дней. Зачем? На нём была дорогая обувь и чулки наилучшего качества, какие только можно купить за деньги, и при этом рваный плащ, воняющий лошадью. Незнакомец не отрывал от неё глаз и следил за каждым её движением.

Он спросил, откуда она и что случилось с её хвостом. Многие спрашивали об этом, но в том, как он это сделал, было что-то особенное. Хирка не могла сказать, что именно, но что-то в этом имлинге её напугало. Как-то всё это дурно пахло.

Он хорошо выглядел, дело не в этом. Вероятно, он моложе её отца. Может, ему тридцать с небольшим зим. Его светлые гладкие волосы были намаслены и коротко подстрижены, за исключением трёх толстых косичек сзади. Ухоженная борода прикрывала прямоугольную челюсть и красиво обрамляла бледные губы. В янтарных глазах отражался золотой воротник на шее.

Но голос чужака был хриплым, интонация то приглашала к разговору, то отталкивала. Словно в один момент он был торговцем, а в следующий — разъярённым стражем ворот. Он старался сдерживаться, но глаза выдавали его. Улыбка ни разу не коснулась их. Его состояние было нестабильным. Он часто и тяжело сглатывал. Несколько раз хватался за горло и тряс головой, но побледнел, как слепой, когда она предложила осмотреть его.

Хирка вздохнула. Всевидящий знает, что в последние дни к ней приходило много странных имлингов. На самом деле он был не более странным, чем остальные. Но она не могла на этом успокоиться. Через два дня ей предстоит предстать перед Советом и Всевидящим. До того времени ей надо найти себе другое место. Она не могла оставаться у Линдри. Что, если с ним и его внучкой случится то же, что и с Эйриком? По её вине?

Две ночи. Она справится. Маннфалла — большой город. Она всегда найдёт место для ночлега. Хирка поднялась и в сопровождении Куро незаметно побежала по крышам.

Ритуал

Хирка сидела на берегу реки и похлопывала себя по плечам, чтобы согреться. Стояло раннее утро, минувшей ночью она немного поспала под мостом. Дымка плыла над рекой, а жёлтые фонари рыбацких лодок мерцали, как звёзды. Из домов за её спиной долетали разрозненные звуки. Лавки готовились к открытию. Кто-то растревожил курятник. С башни у Эйсвальдра раздалось шесть ударов гонга. Другие башни одна за другой принялись вторить ей. Все эти звуки она слышала каждый день с тех пор, как приехала сюда. Ничего не изменилось, и изменилось всё. Настал день её Ритуала.

Хирка подобралась поближе к реке и опустила лицо в холодную воду. Она попила, но немного. У воды Оры был нечистый привкус. Не как в Равнхове, где ручьи стекали прямо с ледников. Она увидела своё отражение и вспомнила, что так же смотрелась в море в Эльверуа. Казалось, это было целую жизнь назад. Тогда она ожидала увидеть в отражении что-то другое, не себя. Что-то звериное, пугающее. Но не увидела. Как не видела и сейчас.

Она подумала о Силье и о том, как она будет выглядеть в этот день, ведь Силья не говорила ни о чём другом, кроме Ритуала, с тех пор как Хирка с ней познакомилась. Подруга наденет платье с широкой юбкой, расшитой золотыми нитями, золотые хвостовые кольца и заплетёт косы, которые будут пахнуть лавандой. Хирка уставилась на свои рыжие космы. Она попробовала пригладить их мокрыми ладонями, но волосы сопротивлялись.

Хирка пошла вверх по улице Даукаттгата. В городе стояли тишина и покой. Ещё не проснулись те, кому не было необходимости вставать так рано. Она купила ломоть хлеба и два кубика мягкого сыра у мальчишки моложе неё. Он вёз свои товары вверх по улице и продавал их лавочникам, которые позже перепродадут их. У него были грязные пальцы, но он широко улыбался. В его карманах звенели монеты. Она отдала Линдри почти всё, что заработала в последние дни, но голодать в ближайшее время ей точно не придётся. Хирка присела на скамейку у лавки седельщика и поела. Куро ожидаемо появился ниоткуда и опустился рядом с ней.

Девушка подумала о том, насколько непривычны ей мысли о деньгах. В последние месяцы она не думала ни о чём, кроме Ритуала. За исключением сегодняшнего дня. Как будто после него время остановится. Но оно не должно остановиться. Скоро всё закончится. Всевидящий поймёт, что она не сделала ничего дурного. Может быть, после Ритуала Хирка сможет начать свою жизнь? Или же сейчас она проживает свои последние часы? Возможно, у неё в запасе больше нет времени.

Будет ли Ример последним, что она увидит?

Дверь лавки открылась, и Хирка вздрогнула. Это всего лишь седельщик. Он был маленьким, а его миндалевидные глаза — такими же, как у Рамойи. На торговце были широкие штаны, рукава рубашки закатаны до локтей. Он кивнул ей и привычными движениями начал подметать тротуар перед своей лавкой. Хирка сидела и смотрела на него до тех пор, пока он не скрылся в доме. Наверняка он владеет этим делом всю жизнь. Может быть, до него лавка принадлежала его отцу? Хирка ощутила ком в горле, поднялась и пошла дальше.

Гонг пробил восемь раз.

Найти дорогу было просто. Улица Даукаттгата вела прямо в Эйсвальдр. К тому же на Ритуал стекались имлинги со всех концов города, поэтому надо было просто идти туда, где самые широкие улицы и самые красивые дома, и рано или поздно окажешься у Стены. Хирка на мгновение остановилась на месте расставания с Рамойей и Ветле в день приезда. Тогда заглядывать в Эйсвальдр ей было страшно. Позже она ходила туда с Линдри. Видела спящего дракона, дворец Римера.

Сейчас она предстанет перед Всевидящим под красным куполом, который сверкал в первых лучах солнца прямо перед ней. Девушка прошла мимо цветочных островков. Имлинги со всего мира оставляли здесь подарки и молитвы Всевидящему. Их было значительно больше, чем всего пару дней назад. У Хирки никаких подношений с собой не было. Ей что, надо было что-то принести? В этом смысл? Никто не предупреждал её об этом. И куда ей идти? У Хирки засосало под ложечкой от тоски по отцу, которому можно задать все свои вопросы.

Она присоединилась к широкому потоку имлингов, бредущих к красному куполу. Они направляются туда же, куда и она. Сейчас это случится. А вдруг она встретит кого-нибудь из дома? Здесь должны быть и Силья, и Колгрим, и ещё несколько ребят с северной стороны, которых она знала не слишком хорошо. Последнее, что она сделала, — спалила хижину и исчезла. Хирка не думала, что когда-нибудь вновь встретит кого-нибудь из односельчан. Она постаралась затеряться в толпе. Это искусство она прекрасно освоила.

Чем ближе она подходила, тем больше увеличивался в размерах красный купол. Имлинги неумолимо двигались вперёд. Улица превратилась в широкую лестницу со ступенями белее кости. За тысячу лет ноги имлингов протоптали в её центре углубление. По обеим сторонам до самого верха стояли стражи в чёрной одежде и золотистых кольчугах и шлемах, которые скрывали их лица. Казалось, каждый из них пристально разглядывает Хирку. А что, если Римера здесь нет? Что, если они её окружат? В чёрных ножнах они носили мечи, рукоятки которых были обвязаны золотистыми лентами. Девушка поискала глазами Куро, но его не было видно.

Она постаралась подавить нарастающую панику. Хирка сделала свой выбор. Она не могла жить в лесу, как зверь, даже не зная, кто она и что из себя представляет. Неужели ей всю жизнь за каждым кустом будут мерещиться Колкагги и не найдётся места, которое сможет называть домом? Как ей жить в мире с собой, когда из-за неё умирают другие? Отец. Эйрик.

Нет, Эйрик выживет. Должен выжить.

Раздались гулкие удары гонга. Хирке показалось, что у неё под ногами задрожала земля. Каждый шаг приближал её к вибрирующему центру, к месту в середине круглого здания с красным куполом. Материнская грудь. Распахнутые настежь двери принимали поток имлингов. Хирка почувствовала, что её затягивает внутрь, как только вошла в тоннель, который был длиной шагов в восемь, что свидетельствовало о том, какие толстые у зала стены. Проход вёл всех через тьму в зал, где было слишком светло, и Хирка прикрыла глаза рукой, привыкая к свету. Входящих принимали мужчины и женщины в серых мантиях с тяжёлыми книгами в руках, где они делали пометки. Имлинги, стоявшие перед ней, называли своё имя и место, откуда они прибыли. Некоторых направляли на левую, других — на правую сторону круглого зала. Это западня. Клетка, из которой не выбраться. Оглядываясь в поисках выхода, Хирка внезапно оказалась перед одним из одетых в серое мужчин.

Она назвала своё имя, но слишком тихо, и ей пришлось повторить его. Потом сказала, что приехала из Эльверуа. Бледной рукой он указал направо, и Хирка пошла вслед за другими. Быть одной из многих — это облегчение. Одной из толпы.

Где Ример? Она должна отыскать его.

Низкие скамьи, подобно годичным кольцам деревьев, сходились в центре зала. Девушка села сзади, где было больше всего свободных лавок, в то время как все остальные стремились занять места как можно ближе к центру. Монотонный гул голосов сливался со звуками гонга. Хирка видела источник звуков, которые, казалось, заполняли всё пространство зала. Пахло незнакомыми ей благовониями. Всё было новым. Ненастоящим.

Она ожидала, что потолок в помещении окажется сводчатым, но он оказался плоским. Наверняка над ними под куполом есть ещё один зал. Но и здесь потолок был высоким и нависал подобно солнцу, поскольку был покрыт плитками из сверкающего золота с яркими узорами. Девушка подняла голову и стала разглядывать детали. Чем больше она вглядывалась, тем больше находила. Их было так много, и они были так искусно переплетены, что Хирка и не подумала бы, что такое возможно. Ей захотелось скрыться там, наверху, слиться с фигурами и растениями. Но удастся ли когда-нибудь подняться туда? Может быть, встать на скамейку самого заднего ряда? Оттуда можно дотянуться до креплений, на которых держатся масляные лампы, развешанные вдоль стены. Они почти парили, как блюда со светящимися камнями. Каждая из них больше походила на костёр, чем на лампу. Если удастся забраться туда, то можно подтянуться к окнам, через которые в центр зала падали колонны света. Оттуда путь будет сложнее. Она окажется посередине гладкой стены, сверкающей белым перламутром, где тоже имелись узоры, но бледные, почти неразличимые.

Попасть в центр зала можно было по трём проходам между скамьями. По обеим сторонам неподвижно стояли стражи.

Как мне отыскать Римера?

На скамью рядом с Хиркой села какая-то девочка с мамой, одетая в блестящее оранжевое платье. Хирка улыбнулась, но девочка словно не заметила этого. Она сидела с высоко поднятой головой и на удивление медленно ворочала ею, будто боялась, что уложенные в высокую причёску волосы рассыплются.

Тело Хирки налилось свинцовой тяжестью. Если её сейчас попросят встать, она не сможет. Девушка опустила глаза к полу, который казался очень старым. На нём тоже имелись рисунки, выложенные из мелких плиток, размытые в некоторых местах настолько, что уже невозможно было понять, что на них изображено. Хирка скользнула взглядом по рядам скамей и заметила, что темы рисунков меняются. Сказочные животные, растения, слова и создания, которых она никогда раньше не видела.

Звуки гонга прекратились. Имлинги расселись по скамьям, разговоры стихли до шёпота. Хирка смотрела на помост на другом конце зала. На сцену, которая возвышалась над морем имлингов на рост взрослого мужчины. Подняться на неё можно было по двум лестницам, расположенным по обеим сторонам помоста. На сцене полукругом стояли двенадцать кресел. В стене за креслами находились три двери. Большая кроваво-красная двустворчатая посередине, окружённая двумя дверями поменьше. Оттуда выйдут они. Члены Совета. Ворононосица. Всевидящий.

Где же Ример?!

Хирка стала пробираться вдоль скамьи ближе к выходу. Может случиться, она передумает. Если она не найдёт Римера, то…

Звук закрывающихся входных дверей оборвал цепочку её размышлений. Слишком поздно. Теперь ей придётся пройти Ритуал, несмотря на то, что мужество её оставило. Хирка похолодела.

Красная двустворчатая дверь на сцене открылась, и все разговоры мгновенно стихли. В зале слышался только медный гул, звучание его стало громче и выше. Имлинги склонились перед Советом. Скамьи были настолько низкими, что некоторые умудрились коснуться лбом пола.

В открытые двери она увидела другую сторону Эйсвальдра. Блиндбол. Начало лесистой горной страны. Члены Совета шли к ним по узкому мосту, который тянулся от дверей зала до башни Всевидящего. До башни без цоколя, которая парила в воздухе, связанная с этим миром хрупким переходом. Невозможно. Мост был слишком длинным и слишком узким, чтобы поддерживать эту махину. Он скорее походил на ремень, который не даёт ей улететь прочь. Это башня Всевидящего, и удерживает её исключительно Его воля.

Хирка не решалась даже вдохнуть. Двенадцать имлингов один за другим заняли двенадцать кресел. Они почти парили над полом в своих чёрных мантиях. Капюшоны свободно висели у них на головах. Их одеяния были отделаны золотом, в котором отражались падающие из окон солнечные лучи. Яркий свет окружал их лица, и из-за этого было практически невозможно понять, как они выглядят на самом деле. Хирка видела портреты нескольких членов Совета, но, вполне возможно, в действительности они выглядят совсем иначе. Но одного из них она прекрасно знала. Илюме. Красная дверь закрылась, и по залу пробежало металлическое эхо.

Ворононосица сидела в середине. Она выглядела так же, как и остальные, за одним самым важным в мире исключением: она держала в руках чёрный посох, на котором восседал Он. Всевидящий. Иссиня-чёрный и блестящий. Больше и сильнее Куро. Он сидел слишком далеко от неё, и Хирка не могла разглядеть его глаз, но чувствовала, как его взгляд проникает глубоко ей в душу. Она искала в себе мысли о хорошем и правильном. Обо всём, что она сделала верно. Обо всём, что она сделала для других.

Я не совершила ничего плохого! Я не чудовище! Где Ример?!

Один из одетых в серое выкрикнул названия посёлков:

— Синнабукт, Мильде и Ханссхейм!

Несколько имлингов поднялось со своих мест. Она увидела, как матери и отцы с надеждой обнимают своих отпрысков и отправляют их к Совету. Подростки шли между стражами к лестницам, где повторяли свои имена одетым в серое, после чего поднимались на сцену и опускались на колени перед членами Совета.

Они казались очень спокойными. Все были её ровесниками, но шли выпрямив спины и подняв вверх глаза. Они предвкушали. Одни улыбались. Другие нервничали и склоняли головы, но им нечего бояться. Единственное, чего им стоило опасаться, — это разочарования от необходимости вернуться домой вместе с семьёй, после того как их не примут в школы Совета, на что многие из них рассчитывают. Это самое плохое, что может случиться с ними сегодня. Хирка будет рада, если сегодня она сможет уйти отсюда живой. Римера нигде не было видно.

У неё пересохло в горле. Закружилась голова. Казалось, всё вокруг происходит не на самом деле. Но всё было реальным. Она ощущала скамью, на которой сидела. Маленькие плитки пола. Могла видеть каждую неровную вспышку пламени масляных ламп.

Никого из Синнабукта, Мильде и Ханссхейма не взяли в школы. Участники Ритуала спустились со сцены по лестнице с противоположной стороны. Там стоял ещё один служитель, одетый в серое. Он опускал палец в чашу и прикладывал его ко лбу каждого, кто спускался. Теперь прошедшие Ритуал шли с чёрным отпечатком на лбу, который поблёкнет через несколько дней. Они получили благословение. Защиту. Одобрение.

На сцену вызвали новую группу, и Ритуал повторился. Все поднялись и опустились на колени перед членами Совета. Ворононосица переходила от одного к другому и возлагала им на головы руку, чтобы даровать им защиту Всевидящего от слепых. Хирка не знала, каким образом. Возможно, он направлял Поток через посох в Ворононосицу и дальше в каждого участника Ритуала.

Хирка беспрестанно молилась, чтобы появился Ример. Она искала его глазами по всем скамьям. Надежда переполняла её всякий раз, когда она находила светлые волосы, но ни у кого из присутствовавших не было таких белых, как у Римера. Его здесь нет.

— Эльверуа, Гардли и Варгбу! — закричал одетый в серое, и Хирка почувствовала, как у неё задрожали ноги. Она поднялась и очень удивилась тому, что удержалась на них. Сердце колотилось так, будто она проделала весь путь сюда бегом. Она протиснулась между сидящими на скамьях и вышла в проход. Это что, Колгрим там, впереди? А вон идёт Силья в окружении незнакомых ей лиц. Она была одета в платье и плащ тёмно-синего цвета и подпоясана ремнём из золотых пластин. Хвост был почти полностью закрыт украшениями и кольцами. Синие камни блестели. Её гладкие волосы были намазаны маслом, и только две тонкие косички свисали по обе стороны лица, как у Илюме.

Взгляд Сильи скользнул мимо Хирки, но быстро вернулся, как будто она не сразу поняла, что перед ней. Глаза подруги расширились, словно она увидела призрак. Хирка подмигнула ей, не осознавая, почему сделала это. Силья быстро отвернулась. Этот день занимал её мысли с тех самых пор, как она научилась ходить, поэтому Хирка сомневалась, что Силья позволит отвлечь себя. Даже если внезапно встретит друга, который явился ниоткуда, после того как сжёг свою лачугу и сбежал из дома.

Они выстроились в колонну по двое и направились к Совету. К Всевидящему. Ноги Хирки двигались сами по себе, а не по её желанию. Ей приходилось напоминать себе, зачем она здесь. Ведь независимо от того, что случится сегодня, жить, постоянно скрываясь от Колкагг, хуже. Если всё пройдёт гладко, она, наконец, успокоится. Она станет принадлежать этому миру. Всё будет хорошо. Всё должно быть хорошо. Скоро всё закончится.

Один страж схватил её за руку. Хирка вздрогнула и попыталась вырваться, но не смогла. Они заметили её. Нашли её. Она умрёт! Но потом ощутила, как тело наполняется колючим теплом. По нему лился Поток, пробирался к страху и сомнениям. Пытался узнать всё, что она скрывала.

Ример!

Она посмотрела в глаза за золотистым шлемом. Светло-серые волчьи глаза. Глаза Римера. Он был здесь и прикасался к ней. У неё гора с плеч свалилась. Хирка хотела напиться Потоком, сколько могла, но идущие сзади стали толкать её вперёд. Она схватилась за руку Римера, но вскоре была вынуждена отпустить её. Поток остался в её теле. Тёплое знание, влекущее девушку к лестнице. Внезапно весь зал показался ей очень живым. Он был похож на дышащую Потоком клетку. Хотелось снести стены и позволить Потоку литься свободно. Он был сильным. Диким. Он заставлял Хирку испытывать жажду. Она спасена! До тех пор, пока будет держаться среди первых, представших перед Советом.

Едва подумав об этом, Хирка почувствовала, как боль пронзила её стопу. Кто-то наступил ей на ногу. Девушка увидела, что Силья поднимается по лестнице перед ней. Хирка различила высокие каблуки, какие женщины надевали, когда ходили на свидания к мужчинам.

Это случайность. Поторопись!

Хирка всё ещё ощущала тепло и жажду, но сердце её опустилось, когда она увидела, сколько имлингов уже склонилось перед Советом. Ей пришлось пройти в самый конец, прежде чем она смогла преклонить колени, как все остальные.

Ворононосица встала. Чёрный посох был выше неё, на его верхушке восседал Всевидящий. Но женщина с лёгкостью несла его. Все склонились до самого пола. Хирка тоже коснулась лбом холодных плит. Поток медленно и неизбежно вытекал из её тела. Подростки снова выпрямились. Ворононосица переходила от одного к другому. Медленно. До боли медленно.

Ради Всевидящего!

Хирка не решалась сомкнуть веки или посмотреть на членов Совета, сидевших в трёх шагах от неё. Краем глаза она видела лишь чёрную мантию, которая подходила всё ближе и ближе. Хирка похолодела до кончиков пальцев. У неё ничего не осталось. Тепло ушло. Поток иссяк. Осталась лишь пустота. Она — ничто. Девушка почувствовала, как увлажнились её глаза, но не могла вспомнить почему. Она больше не знала, что здесь делает.

Ворононосица возложила руку на голову имлинга, стоявшего рядом с ней, прошептала «Унги верья», что означало «Защити детей» на староимском, и сделала знак Всевидящего. Потом остановилась перед Хиркой. Та не осмеливалась поднять глаза на Всевидящего и уставилась на мантию. Мантия была чёрной, как ночь.

— Слейся с Потоком, — прошептала Ворононосица, как будто Хирка просто забыла об этом. Девушка закрыла глаза и почувствовала, как по щеке покатилась слеза. Она знала, о чём её просят, но ничего не могла поделать.

— Слейся с Потоком, дитя, — вновь прошептала Ворононосица.

Хирка помотала головой.

— Я не могу.

Слова казались тяжёлыми, как камни. Когда она их произнесла, то испытала облегчение. Вот она и призналась. Она не может сливаться, и призналась в этом. Вот так просто. Время замерло. Кто-то кашлял, но никто ничего не говорил.

Тем временем Ворононосица возложила руку на её голову, и по телу разлился холод. Покалывание Потока, который лишь отдалённо походил на Поток Римера. С этим разобраться было не так сложно. Он лился по её телу, но Хирка могла от него спрятаться. Перед Римером она была беззащитна.

Внезапно Поток отрезало, как ножом. Рука оторвалась от её головы. Ворононосица отступила на два шага назад. Хирка услышала сдавленное всхлипывание, как будто ребёнок собирался заплакать. Остальные подростки вытягивали шеи, чтобы увидеть, что происходит.

— Ты пуста… — произнесла Ворононосица, и её непоколебимое терпение пропало. Перед Хиркой стояла напуганная старая женщина. Один из членов Совета поднялся.

— Пуста? — переспросил кто-то. Илюме? Хирке показалось, что да.

— Пуста! Слепа к земле! — тяжело вздохнула Ворононосица. Одна из стоявших на коленях девочек начала плакать. Хирка открыла глаза и посмотрела на Ворононосицу. Она казалась старой и в то же время — молодой. Её нос был плоским, глаза — глубоко посаженными, но они были широко открыты. Женщина прикрывала рот рукой. Мизинец её дрожал. Она смотрела на Хирку так, будто та была слепой. Всевидящий беспокойно возился на посохе.

Хирке хотелось объясниться. Она протянула руку к Всевидящему. Он должен понять. Илюме? Илюме может объяснить. Лицо матриарха Ан-Эльдерин исказилось от недоверия, как и лица остальных. Как глаза отца, когда он понял, что больше никогда не будет ходить. Вот как она выглядела, Илюме. Как будто кто-то сказал ей, что она больше никогда не будет ходить. Несколько членов Совета встали. Одного из них она узнала. Чужак. Тот, что соврал ей на приёме в чайном доме. Сейчас у него на лбу красовалась печать Совета.

— Всевидящий сохрани! Дитя Одина. Дочь Эмблы. — Ворононосица ухватилась за посох. — Гниль! Гниль в Имланде!

— Эйр! — голос Илюме. Короткий лай. Приказ взять себя в руки. Кто-то взялся за посох, чтобы помочь Эйр. Её увели от Хирки. Слова «дитя Одина» разнеслись по рядам подростков, как огонь по сухой траве. Стоявший рядом с ней парень поднялся и попятился. Остальные поспешили сделать то же самое.

— Вы не понимаете… — начала Хирка, но не услышала собственного голоса. Разразился полный хаос. Имлинги повскакивали с мест. Кто-то бросился бежать из зала. Кто-то кричал. Она слышала эхо их слов. Слов, которые ей, как и всем остальным в этом зале, были чужды. Дочь Эмблы. Слепая к земле. Человек. Гниль.

Хирка поднялась. Она не чувствовала ноги, будто парила над полом. Толпа имлингов пялилась на неё. Показывала пальцами. Кричала. Как много глаз. Такому количеству имлингов невозможно что-нибудь объяснить. Если бы она могла объяснить одному из них…

Хирка слышала, как чёрные мантии громко переговариваются у неё за спиной. Один из членов Совета прикрыл рукой рот, чтобы скрыть рыдания. Ей показалось, это Ворононосица. Одна из самых могущественных и святых женщин мира плакала, потому что прикоснулась к Хирке. Прикоснулась к гнили. Бродила по её телу с помощью Потока.

Стражи окружили платформу. Хирка смеялась, покачивая головой. Как же они глупы. Разве они не понимают, что она не сделала ничего плохого? Всё это — одно большое недоразумение. Она никогда никому не причиняла вреда. Наоборот, спасала жизни. Вот чем она занималась. Так часто, как только могла. Хирка вздохнула. В воздухе носились запахи сотен разных духов и масел.

Это сон.

Отсюда, сверху, Хирка охватила взглядом весь пол, который раньше видела лишь фрагментарно. Теперь между бегущими имлингами перед ней предстала вся картина целиком. Звезда. Огромная звезда, украшенная невероятными рисунками. Лучи упирались в стены. Над ней наверняка долго трудились. Звезда лежала перед Хиркой, такая вечная и спокойная, в то время как мир вокруг неё рушился.

Остальные подростки убежали со сцены. Наверх с обеих сторон поднимались стражи. Ей казалось, они бегут. Трудно сказать наверняка, всё происходящее словно замедлилось. Нагрудные пластины стражей блестели. Они обнажили мечи. Хирка переглядывалась с членами Совета. Всё, что им требовалось, это отдать приказ убить её.

Хирка почувствовала, как у неё подкосились ноги. Она рухнула на колени. Она падала с крыши в Равнхове, глядя на чёрный, как ночь, силуэт с кинжалом в руках. Она падала в Аллдьюпу с Ветле на спине. Кто-то схватил её и потащил наверх. Им не надо тащить её, она согласна упасть. Но сначала она должна повидаться с Римером. Хирка вырвалась и выбежала на край сцены. Имлинги в зале закричали и подались назад, как будто она могла слиться с ними до смерти.

Ример!

Он стоял внизу и держал в руках шлем. Белые волосы рассыпались по плечам. Волчьи глаза пристально смотрели на неё, парализованные страхом. Может быть, он думает обо всех тех случаях, когда прикасался к ней. Прикасался к гнили. Силья заметила его и схватила за руку, как будто это могло спасти её от этого ужасного чудовища на сцене. От зверя. От потомка Одина.

Ример не реагировал. Он просто стоял, держа шлем в руке, как будто был один посреди поля боя. Она поймала его взгляд.

Зарубка тебе, если вытянешь меня наверх.

Она почувствовала сильный удар в спину. Боль пронзила её до кончиков пальцев, и Хирка стала падать вперёд, но так и не долетела до пола. Кто-то подхватил её и потянул назад. Подальше от имлингов. Подальше от Римера. Зал кипел, и она ничего не могла сделать, чтобы остановить это. Стражи удерживали её железными когтями, на них были перчатки из холодной стали. Она увидела, как закрывается красная дверь, и хаос сменился полной тишиной.

Голос

Урд вбежал в ближайшую уборную и выгнал оттуда двух молодых слуг. Они должны были убирать, но лишь теряли время, спариваясь, как собаки. Плащи развевались у них за спинами, когда они убегали.

Сколько у него времени? У него нет времени. Совсем нет. У него имелось лишь то краткое мгновение, когда члены Совета стали носиться, как курицы с отрубленными головами. Он слышал, как в коридорах позвякивают кольчуги. Половина стражей Эйсвальдра следовала к залу Ритуала, как будто они были в состоянии внести порядок в хаос. Илюме приказала всем покинуть зал и запереть двери, а Гард велел никому помещение не покидать. Стражи совершенно растерялись. Возможно, Сигра уже идёт в шахты, чтобы казнить девчонку, — это так похоже на настоящего Клейва. Эйр полностью лишилась дара речи. Она просто сидела, как будто очутилась в Шлокне, и смотрела прямо пред собой, в то время как мир вокруг неё рушился.

Урд был так близок. Он касался девчонки в чайном доме. Он мог задушить там и тогда, сразу как только у него возникло подозрение. Теперь оно подтвердилось. Она оказалась именно тем, кого он боялся.

Урд опустился на колени на синие плитки у бассейна с водой и сорвал с себя воротник. Руки его дрожали, но он сумел нащупать флакон Дамайянти во внутреннем кармане мантии. Он проглотил маленькую каплю вороновой крови, что оставалась во флаконе. Этого недостаточно, но пока хватит. Казалось, вся кровь его тела прилила к шее. Сначала он почувствовал, как горло сильно сжалось и загорелось. Потом пришла боль. Он заглушил рвущийся крик лодонью. Кровь текла между его пальцами и капала в воду под ним.

Горло начало двигаться. Он чувствовал, как открывается и закрывается клюв ворона. Рану снова раздирало. Рану, которая никогда не заживёт. Рану, которая начала гнить. Только подумать, когда-то он верил, что существует спасение. Он рассмеялся. От этого приглушённого булькающего звука ему сделалось нехорошо. Он был сыт по горло слишком знакомым, тошнотворным, металлическим запахом. А потом раздался Голос. Наполовину снаружи, наполовину внутри него. Как будто голос принадлежал ему самому.

ЭТО ДОЛЖНО ИМЕТЬ БОЛЬШОЕ ЗНАЧЕНИЕ, ВАНФАРИНН.

Голос был равнодушным и холодным. Говорил он всегда медленно. До боли медленно. Урд знал, что каждое слово раздирает горло, и чувствовал, как волосы у него на руках встают дыбом. Это естественное сопротивление тела, с которым приходилось постоянно бороться.

— Я нашёл её! Я нашёл дар! Каменная жертва! Она здесь. Не просто здесь, в Имланде, она здесь, в зале Ритуала!

На мгновение воцарилась тишина. Потом последовало заключение:

ТЫ ОШИБАЕШЬСЯ.

Посреди всей боли и страха Урд ощутил проблеск удовлетворения. Голос не был непогрешимым. Он не был всезнающим, и его можно повергнуть в шок, как были повержены все остальные. Урд ухватился за обманчивое чувство безопасности.

— Я клянусь. Она достигла ритуального возраста, у неё нет хвоста, и она слепа к земле. Я не только видел её, я держал её за руку! Она настоящая, и она здесь.

Урд хватал воздух ртом. Если кто-нибудь войдёт и найдёт его в таком виде, на коленях, с разодранным горлом, с окровавленными локтями… Но у него не было выбора. Он должен узнать, что ему делать. Сейчас. Пока члены Совета не собрались с мыслями.

Голос ответил не сразу. Пауза стала настоящим удовольствием, но ожидание было невыносимым. Вода с бульканьем втекала и вытекала по трубам из бассейна. Отблески света бегали по синим стенам, злобно заигрывая с Урдом, как будто приглашали подойти поближе. Посмотреть. Ванфаринн перевесился через край бассейна и взглянул на своё отражение. Он вздрогнул. Всё стало хуже. Опять. На горле трупного цвета виднелись жёлто-зелёные припухлости, как у избитой женщины. Кровь капала из зияющей дыры, сквозь которую проступал клюв ворона, стоявший поперёк горла. Если хорошенько приглядеться, его можно увидеть. Урд никогда не приглядывался, несмотря на то, что прожил с этим клювом полжизни.

ИЗОЛИРУЙ ЕЁ! ПОКА НИКТО НЕ ПОНЯЛ.

Урд зажмурил глаза. Этого он и боялся. Но сопротивляться бессмысленно.

— Они знают. Все знают. Ворононосица возложила на неё руку. Она знает, кто это. Все знают, кто это! В зале Ритуала полно народа, а девчонку бросили в шахты. Я пытался её убить. Я послал Хассина, но она уже…

УБИТЬ?!

Урд вздрогнул, а потом закашлялся и стал харкать кровью.

НАМ ВСЁ УДАЛОСЬ, ПОТОМУ ЧТО ОНА ЖИВА! КРУГИ ВОРОНОВ ЖИВУТ И УМИРАЮТ ВМЕСТЕ С НЕЙ! У ТЕБЯ ТОЛЬКО ОДНА ЗАДАЧА, ВАНФАРИНН. ТЫ ДОЛЖЕН ЗАЩИЩАТЬ ЕЁ ЖИЗНЬ ЦЕНОЙ СВОЕЙ СОБСТВЕННОЙ, ПОКА Я СНОВА НЕ СВЯЖУСЬ С ТОБОЙ.

Урд обхватил голову руками и свернулся калачиком. Это невыполнимое задание. Совет отреагирует незамедлительно и иррационально. Они убьют её. Если не найдут иных причин, то из страха перед слепыми.

Голос отступил, свобода была благословением для тела. Края раны закрылись. Мышцы расслабились. Урд перевешивался через край бассейна и ждал, когда у него появятся силы подняться. Боли раз от раза становились всё ужаснее. Всё потеряно, он не мог делать вид, что это не так. Если бы он был таким же, как остальные, то все знаки были бы напрасны. Но он был лучше них. Более бдительным. Всегда думал на несколько шагов вперёд.

Девчонка здесь. Она не должна была здесь появиться, во всяком случае, живой. Но Голос знал. И Дамайянти знала.

Круги воронов живут и умирают вместе с ней.

Урда обманывали. Его предавали. И как долго? С тех пор, как он получил кресло? Или всегда? Осознание вызывало ярость. Так очевидно. Так больно. Он боролся с инстинктами. Больше всего ему хотелось лечь на бок и не слышать никаких звуков. Вновь обрести силы. Покой. Вернуться мыслями назад и посмотреть на всё в новом свете.

Но ему предстояло сделать работу. Он должен найти членов Совета. Наверняка они уже собрались в куполе. Урд нашёл Поток и встал на ноги. Он вымыл руки и шею, надел воротник и удостоверился, что его одежда не испачкалась. Кровь медленно растворялась в воде. Она утекала по трубам в шлюзы, чтобы исчезнуть в сточных канавах Эйсвальдра.

Шпион

Эмблинг? Дитя Одина?

Всевидящий, храни нас! Почему ты ничего не сказала?

Но Ример понимал, что рассказать обо всём — не выход. И, конечно, она не могла признаться ему. Сыну Совета. Одному из них. С чего бы ей доверять ему? И всё же её страх был настолько велик, что она обратилась к нему за помощью. И не без оснований. Ример боялся, что она мертва, что разбилась во время падения в Равнхове. Возможно, скоро окажется, что это был бы не худший исход. Времени у Римера не осталось. Он должен действовать немедленно.

В зале Ритуала царил хаос, которого ранее эти стены не видывали. Одетые в чёрное и золотое стражи пытались держать строй, но имлинги орали и махали кулаками, как будто находились на рынке. Стражи на западной стороне зала получили приказ закрыть двери, а двери с восточной стороны были распахнуты перед толпами потрясённых имлингов, желающих уйти прочь. Прочь, в город, чтобы разнести ужасную новость. Человек в Имланде. А может, и слепые.

Дети Одина и слепые — это две совсем разные сказки, но Ример научился не недооценивать удручающую способность имлингов к упрощению в критических обстоятельствах. Достаточно посмотреть по сторонам. Торговец держит за руку сына и выталкивает из толпы у дверей женщину, чтобы протиснуться перед ней. Несчастная не отреагировала. Она уронила тонкую шаль, и её сбили с ног. Она лежит на полу, прижав руку к груди. Наверняка она сжимает ею амулет Всевидящего. Ример отбросил шлем в сторону, подбежал, повалил мужчину, прижал его коленом к полу.

— Открыть двери! Открыть все двери! Немедленно! — Ример воспользовался Потоком, чтобы его голос разлетелся по всему залу. У него не было никаких полномочий отдавать такие приказы, но его послушали. Он был новичком среди стражей, но оставался внуком Илюме. В кои-то веки Ример был рад своему привилегированному положению.

Услышав приказ, торговец перестал дёргаться. В зале никого не запрут. Все смогут свободно покинуть его, и бо́льшая часть имлингов делала это более чем охотно. Но несколько групп отказались уходить. Они напирали на стражей, которые стояли у лестниц. Они хотели получить ответы, хотели знать, что будет дальше. Кто оказался потомком Одина? Что она здесь делает? Защитит ли их Всевидящий? Ример не мог упрекнуть их. Он тоже должен получить ответы.

Он взлетел вверх по лестнице и прошёл в красную дверь. Кричащая толпа в зале Ритуала осталась у него за спиной. Юноша побежал вперёд. Он должен попасть в купол, и ему необходимо оказаться там до того, как соберутся члены Совета.

Галерея одной стороной из сводчатых арок выходила на один из садов, расположенных частично под открытым небом, частично под крышей. Ример узнал обеспокоенных Нолдхе, Лейвлунга и Ярладина. Их окружали стражи, которым отдавали противоречивые и не слишком взвешенные приказы. Остальных членов Совета не было видно. Сердце упало. Неужели он пришёл слишком поздно? Неужели они уже успели собраться? Никто не обратил внимания на ещё одного бегущего стража, и Ример проскочил мимо них через сад и взбежал вверх по каменной лестнице. Как он и надеялся, стражей, охранявших зал Совета, давно отправили в зал Ритуала. За входом не следили. Он открыл дверь и заглянул внутрь. Зал был пуст. Путь свободен.

Ример снял с себя кольчугу. Всю сталь долой. Перчатки, сапоги. Всё, что может производить шум. Он помедлил немного, глядя на меч. Он не мог его лишиться, оружие может ему понадобиться.

Против своей собственной семьи? Против Илюме? Совета?

Нет. В таком случае ему придётся просто принять то, что будет решено. Эта мысль заставила тело отреагировать знакомым спокойствием. Он вполне мог действовать так, как должен. Он посвятил жизнь служению Всевидящему. Он — Колкагга. Он — один из уже умерших. А мертвецы мало чего боятся.

Ример уже собрался забросить доспехи в одну из кладовых, как вдруг сообразил, что Совет может заседать долго. Очень долго. Слуги будут приносить еду и вино и будут пользоваться этой кладовой, поэтому надо придумать что-нибудь другое.

Сад.

Он перебросил свои вещи за перила. Они упали в густые заросли деревьев. Здесь они какое-то время будут в безопасности. Меч он не выбросил, его надо было взять с собой. Ример проскользнул в зал Совета и закрыл за собой дверь.

В зале не было мебели, только стол в центре, вокруг которого стояло двенадцать белых кресел. Узкие окна опоясывали всё помещение. Они шли от пола до потолка, до самых сводов. Свет дня падал внутрь косыми полосами. Спрятаться можно было в одном-единственном месте. Под столом.

Вдоль края массивной каменной плиты бежала блестящая золотая полоса. Двенадцать фамильных имён. Ример криво улыбнулся. Считалось, что оказаться за этим столом мог кто угодно. Всё зависело от того, насколько имлинг силён в слиянии с Потоком, насколько хорошо он трудился и отличился во время обучения и службы в Эйсвальдре. Но это ложные надежды. Стол и имена на нём не менялись никогда.

В двух местах от края стола к его середине бежали трещины. Они были почти неразличимы, но один сектор стола заменили чуть больше ста лет назад, когда в Совет вошла семья Якиннин. Естественно, самая состоятельная семья Маннфаллы. Вот так всё просто.

Ример отыскал собственное имя. Ан-Эльдерин. Он опустил руку на спинку кресла, которое когда-то предназначалось ему, кресла, в котором он никогда не будет сидеть.

Шаги на лестнице!

Ример нырнул под столешницу и тут же понял, что у него проблема. От дверей просматривался весь пол, поэтому он не мог сидеть под столом. Ему надо оказаться ближе к столешнице, повиснуть под ней. Она держалась на двух столбах — на массивных каменных подпорках, расположенных на расстоянии почти целого роста имлинга друг от друга.

Он приподнялся на вытянутых руках и положил ноги на одну подпорку, а руки просунул между столешницей и другой подпоркой так, чтобы опереться на локти. Так он и повис — спиной к столешнице, лицом к полу. Ему пришлось напрячь каждую мышцу своего тела. Камень натирал предплечья, которыми приходилось упираться в боковые опоры, чтобы удержаться под столешницей. Ример поджал хвост под себя.

Он думал о том, через что ему пришлось пройти в последние годы под руководством мастера Свартэльда. Он бегал по несколько дней подряд, держал меч вытянутой в сторону рукой до тех пор, пока ему не начинало казаться, что рука отвалится. Иногда задание было стоять приблизительно как сейчас, вытянувшись струной и напрягая мышцы живота, и опираться на руки. И в тот момент, когда он думал, что сейчас сломается пополам, Свартэльд приказывал ему переместить вес на одну руку.

Он — Колкагга.

Но несмотря на это Ример понимал, что перед ним стоит невыполнимая задача. Ситуация в Эйсвальдре стала критической. Дискуссия Совета не завершится со следующим ударом гонга. А может, и после ещё одного. Они просидят здесь до конца дня. И, возможно, останутся на ночь…

Он уже собрался опустить на пол одну ногу, но быстро поднял её назад, когда открылась дверь. Знакомые голоса. Громкая речь. Они говорили и перебивали друг друга, рассаживаясь вокруг стола. Пришли не все. Он не слышал голосов Ярладина, Лейвлунга и Нолдхе. Некоторые члены Совета явились с опозданием.

Дороги назад у него не было. Он должен оставаться невидимым.

Всевидящий! Всевидящий будет знать. Почувствует.

Честно говоря, Ример не представлял, какими силами обладает Всевидящий. Его называли всемогущим, но что значит быть всемогущим? Видит ли он сквозь камень? Видит ли он тело Римера под столешницей? Обнаружат ли шпиона сразу, как Он войдёт в Зал? Ну и пусть. В таком случае Он поймёт, что Ример действует не вопреки его воле. В любом случае, выбор уже сделан, и за него придётся заплатить какую-то цену.

— Где Эйр? Эйр придёт? — нервный голос Нолдхе.

— Она у воронов. Уже идёт.

Илюме.

Ример видел, как имлинги в мантиях один за другим рассаживаются вокруг стола. Кто-то из членов Совета расхаживал взад-вперёд около стола, вместо того чтобы занять своё место.

— Зал пуст?

— Мы должны были закрыть двери! Я не понимаю, как вы позволили собравшимся уйти! Теперь они создадут панику во всём городе!

— В городе уже началась паника, Сигра.

— Сколько стражей поставили у шахт?

— Не больше, чем раньше, если ты, конечно, не отдавал других приказов.

— Кто-нибудь видел Урда?

Дверь вновь открылась, и в зал вошли два последних члена Совета. Урд и Эйр сели. Ример был окружён. Невидимый, но окружённый. Он сделал глубокий вдох. Он многое отдал бы за возможность слиться с Потоком. Это помогло бы ему поддерживать тело в висячем положении, но самые сильные члены Совета могут ощутить присутствие Потока, как, например, ощущала его Хирка. Слишком рискованно.

Где Всевидящий?

Ример свёл лопатки и подготовил тело к упражнению, которое, как он опасался, забудет не скоро.

Пот падал со лба юноши на пол. Капли взрывались на красном пятнистом граните и рассеивались по нему. Волосы свисали на лицо и во время каждого выдоха щекотали щёку. Мышцы живота горели.

Ему не стоило бояться того, что кто-нибудь его услышит. Члены Совета орали друг на друга так, как, наверное, никогда раньше. Совет раскололся. Рассыпался на осколки. Был сломлен.

Кризис помогает отличить друга от врага.

Ример висел под столом и слушал, как разваливается мир.

— Мы не знаем, что она такое или кто она такая! У нас нет другого выбора, кроме как задержать её, — голос Нолдхе дрожал.

— Засадить её за решётку? И ждать слепых? Ждать, когда она нас уничтожит? — Сигра Клейв. Нетерпеливая. Жаждущая крови.

— Она слепа к земле. Сыновья и дочери Эмблы лишены связи с Потоком. Она ничего не может унич…

— Она уже вызвала панику! Чего вам ещё надо?

— Нам надо провести Ритуал. Подумайте! Город готов расколоться. Вы слышали стражей? Купцы уже создают свою организацию. Они хотят получить ответы, и у них есть деньги, чтобы бороться. И они с нетерпением ждут Ритуала, пока мы тут колеблемся.

— Как трогательно, что ты в первую очередь думаешь о практических вещах, Саульхе, но забываешь, что у нас в шахтах лежит гниль!

— Хоть КТО-ТО здесь должен думать головой!

Поднялся гвалт, который смог остановить только удар кулаком по столу. Ярладин Ан-Сарин. Ример хорошо его помнил. Всегда прямой взгляд. Когда Ример был маленьким, он думал, что Ярладин похож на быка, потому что у него были огромные ноздри и мощные челюсти, которые теперь скрылись за белой бородой. Он был хорошим другом Илюме. У него был глубокий голос, который заставлял имлингов прислушиваться к его словам.

— Покажите, из чего вы сделаны! Дорогие члены Совета, мы знаем, что не сможем перенести Ритуал на более позднее время без последствий. Мы знаем, что город наполнен имлингами, которые рассказывают небылицы о слепых в каждом закоулке.

— Небылицы? Не может быть, ты же не думаешь до сих пор, что это небылицы?

Ярладин не обратил внимания и продолжил:

— Небылицы или нет, сейчас неважно. Мы знаем, что благородные имлинги и купцы не любят ждать наших решений. Но давайте признаем серьёзность ситуации. Это кризис, но именно поэтому мы здесь. Это наша работа! Если мы не сможем её сделать, то никто не сможет.

Ример под столом улыбнулся, но улыбка быстро исчезла с его лица. Ему подумалось, насколько другой была бы его судьба, если бы все сидящие за этим столом были подобны Ярладину. Если бы Ример испытывал к ним хоть немного доверия.

Слово взял Лейвлунг Таид. Его никто не прерывал, несмотря на то, что говорил он тихо и медленно. Он растягивал слова, как будто стирал с них пыль.

— Девочка со всей ясностью демонстрирует, что пути в Имланд открыты. Дитя Одина? Слепые? Вопрос, о котором вы все забыли — следует ли отменить все Ритуалы при таких обстоятельствах? Слиятели могут нам потребоваться, как никогда раньше.

На краткое время в зале воцарилась тишина.

Могут потребоваться слиятели? Что он имеет в виду?

Ример беспокойно пошевелил руками, но край опоры только глубже врезался в кожу. Казалось, мышцы живота вот-вот лопнут. Скоро ему понадобится опустить ноги. Совсем ненадолго, иначе начнутся судороги. Он сжал зубы.

— Хорошая теория, Лейвлунг, но когда мы в последний раз видели голубую кровь? Я был ребёнком, когда Поток бурно тёк по одному имлингу, по старому Ванфаринну. А он был одним из нас!

— Ну… мы отказали многим из тех, кто мог бы кое-чего добиться.

— Кое-что нам сейчас не поможет, Лейвлунг.

В разговор вмешалась Сигра:

— Вот что может нам сейчас помочь. Мы должны снести врата и убить эмблинга. Это наша единственная возможность! Она привела слепых обратно, а ведь их могут быть целые орды!

— Какой идиотизм!

Ример навострил уши. Хриплый голос Урда прервал Сигру. В пользу Хирки. Ример никак не мог представить Урда в качестве спасителя кого бы то ни было. Куда он клонит?

— Девчонка — всего лишь дитя! Лишённый связи с Потоком и слепой к земле ребёнок. Если она стала причиной чего-то, то только будучи инструментом в чьих-то руках. Оглядитесь! Здесь видна рука Равнхова. Они хотят отвлечь наше внимание, посеять панику! И им это удалось. Мы правильно поступили, отправив войска на север, но они попусту тратят время. Спят на равнинах. Зачем мы ждём, пока для нападения станет поздно?

— Урд, даже ты не можешь всерьёз считать, что Равнхов обладает подобными знаниями. Знаниями, которые забыты даже нами. Которые позабыли ещё наши предки. И даже если бы это было возможно, Равнохов не совершил бы такой глупости и не открыл бы каменные врата! Это было бы самоубийством!

— Где-то в Равнхове находится нетронутый круг воронов! Откуда бы ещё им появиться?

— Во имя Всевидящего, Урд, донесения о набирнах поступают из разных областей и изо всех государств. Никто из нас не знал о существовании кругов в некоторых из таких мест.

— О небеса, как мы можем быть такими несведущими! И такими слепыми? А ведь кое-кто из нас буквально жил бок о бок с этой девочкой и не догадывался о том, кто она. Илюме, правда, можно сказать, она была у тебя в руках! Соседи сообщили тебе, что бесхвостая хочет сбежать с Ритуала. Чего ещё тебе было надо?

Ример собрался опустить ноги на пол, но передумал. Урд только что напал на Илюме и при этом поднялся с места. Что-то произойдёт.

Но он прав. Никто из нас не знал, кто она.

Илюме тоже поднялась.

— Ты можешь огрызаться, Урд Ванфаринн. Это нам не поможет. Никто в наши времена не видел гниль, и никто из нас не стал бы сливаться с ней, чтобы проверить. Эта мысль абсурдна! Все сидящие за этим столом до сего дня были уверены, что дети Одина — миф. Все! К тому же эта девочка не единственная, кто хотел пропустить Ритуал. В Фоггарде полно сторонников Равнхова. Но это не имеет большого значения, потому что девочку, о которой мы говорим, сочли мёртвой после пожара.

Ример хорошо знал Илюме и понимал, что сейчас она перешла в наступление. Но, возможно, он был единственным в этом зале, кто отдавал себе в этом отчёт. На бабушке была надёжная маска, но Урд знал, где искать трещины.

— Ты защищаешься, Илюме? Ты защищаешься, хотя не разглядела того, что было у тебя под самым носом? — Урд стал прохаживаться вдоль ряда кресел. Ример изо всех сил прижался к столешнице, чтобы не быть замеченным. Тело его горело от плеч до лодыжек. — Ты защищаешься оттого, что не узнала предателя? Но, возможно, ты их никогда не узнаёшь? Даже когда речь идёт о твоих собственных детях?

— Урд Ванфаринн! — хлёстко произнесла его имя Эйр. За столом началось бормотание.

Предатели? Её собственные дети?

Это в него они целят? Неужели его считают предателем из-за того, что он выбрал Колкагг? Илюме считает именно так — в этом Ример уверен до боли. Но другие? Нет… Они должны радоваться. Чем меньше власти у Ан-Эльдеринов, тем больше власти у них. Илюме говорила напряжённо и холодно.

— Прости его, Эйр. Он устал и напуган. Как и все мы.

Урд фыркнул. К облегчению Римера, прежде чем продолжить, он сел.

— Мы все согласны с тем, что гниль должна быть обезврежена. Крайне важно, чтобы Совет продемонстрировал способность принимать решения сейчас, до того как паника охватит все государства. Но, дорогие мои, мы даже не допросили девчонку, — за столом послышался согласный шёпот. — Давайте сделаем перерыв. Нам надо поесть, перед тем как продолжить. А потом нам следует как минимум расспросить девчонку, а не спешно предать её огню. В то время как мы сидим здесь, она может выдумывать ложные показания.

Урд создал все условия для временного отступления. Перерыв был нужен Римеру больше, чем им. Интересно, он вообще когда-нибудь снова сможет ходить?

Сидевшие за столом сошлись во мнении, что девчонка должна умереть. И это должно произойти принародно и недвусмысленно, чтобы послать сигнал Равнхову. Покушение на Эйрика провалилось, но бунтарей следовало поставить на место. Хирка приговорена к смерти. Совет поднялся и покинул зал. Ример слышал, как они моют руки в серебряной чаше у дверей. Так было всегда. Они отмывались от собственных решений, как будто руки их не были каждый день перепачканы кровью. Дверь закрылась, и Ример с трудом заставил ноги слушаться. Он опустил их на пол, а потом сидел на корточках под столом и боролся с судорогами. И с тошнотой. С мучительным ощущением, что всё пошло катастрофически не так.

Всевидящий не показался на заседании. В голове Римера теснилось множество мыслей. Беспощадных. Тех, что невозможно остановить. Злость от того, что Всевидящего не беспокоят мирские дела. Неужели происходящее — это мелочь, которая даже не заслуживают Его присутствия?

Потом наступил страх.

Почему Всевидящего здесь не было? Ведь надвигается самая большая угроза для Маннфаллы на памяти живущих. Что, если Совет отстранил Его? Решил провести заседание без Него? У Римера начался озноб. Нужноо выбираться отсюда. И быстро.

Если кто-нибудь обнаружит его здесь, он будет приговорён к смерти, как и Хирка.

Боль

Я всё ещё жива.

В узкой шахте было тихо, но в голове Хирки разносилось эхо. Голоса и крики из зала Ритуала. Слепая к земле. Дочь Эмблы. Гниль. Но она была жива. Она дрожала, но никто не проткнул её мечом и не сжёг на месте. Всевидящий не проклял её, а только пристально посмотрел своими узкими мудрыми глазами. Как будто всегда знал, что она придёт и что здесь не её дом.

Ример… Он был там и помог ей.

А теперь он знает, кто ты.

Хирка плотнее прижалась к стене на самом дне шахты, которая была диагонально прорезана в горной породе. Из небольшого отверстия вверху лился дневной свет, который оставлял идеальный квадрат на полу в месте, где начинался подъём. Наклонный ход не был слишком крутым, по нему можно было подняться, но не дальше преграждавшей путь решётки. Она казалась предательски хрупкой — жестокий обман зрения. Прутья со всех сторон были острыми, как нож. Хирка несколько раз пыталась просунуть наружу руку, однако резала о них пальцы. Она ничего не смогла сделать.

Что с ней будет?

Хирка никак не могла осознать случившееся. Ритуал. Крики из зала. Трясущаяся женщина со Всевидящим на посохе. Всё это постоянно прокручивалось у неё в голове, но оставалось нереальным. Острая боль в животе. Кто-то обвинил её в том, что она открыла врата. На неё возложили вину за возвращение слепых. Но ни она, ни один из её знакомых никогда не встречали слепого. Только видела их изображения на горе в Равнхове…

Бабьи сплетни! И какие такие врата она якобы открыла? Врата слепых? Круги воронов? Эти сказки она слышала, когда была ребёнком, и помнила их. Легенды об Одине, который прошёл сквозь камень и украл пару воронов у короля Равнхова. О следах и отпечатках ног слепых. О тропах, которые ведут к каменным кругам, где имлинги исчезают навсегда. Сколько ещё таких бабьих сплетен!

Но отец нашёл её около одного из таких кругов, в Сигдскау, неподалёку от Ульвхейма. Она видела лицо отца так отчётливо, словно он сидел перед ней и беседовал с ней, а на него падали красные отсветы из очага.

Тебе было несколько дней от роду. Кто-то завернул тебя в одеяльце, которое слилось со снегом, так что тебя было почти невозможно заметить. Бледное личико, величиной с мой кулак, посреди стужи.

Отец… Он всё это время был прав, что он хотел убежать. Из Эльверуа, от Совета, от Колкагг. Он боялся за её жизнь и пожертвовал своей собственной, чтобы она не закончила свои дни в ожидании смерти в шахте Эйсвальдра.

Решётка со скрипом открылась. В проёме она увидела очертания четырёх стражей. Один из них велел ей подняться наверх. Хирка помедлила. Возможно, ждать смерти не так уж плохо, как уже не ждать.

Стражник прокричал, что в его распоряжении нет целого дня. Она встала и подошла к ним. Когда Хирка приблизилась на расстояние вытянутой руки, её повалили на пол и связали за спиной руки. Лёжа на животе, она увидела, что её шахта находится под одним сводом с ещё как минимум пятью другими. С каждой стороны сводчатого помещения располагалось по три шахты. Солнце попадало в него через распахнутую железную дверь. Её закруглённый верх был усеян гвоздями. Некоторые из них проржавели. Снаружи виднелись цветы. Тонкие растения покачивались за спинами стражей, но внезапно их закрыли белые мантии.

Имлинги Совета.

Кто-то завязал ей глаза. Всё стало чёрным.

Я умру.

Её снова поставили на ноги и ткнули в спину чем-то острым. Она подавила крик и пошла вперёд. Один из стражей криками указывал, куда ей идти, но передвигаться вслепую было непросто. Она преодолела две лестницы. В какой-то момент в лицо подул ветер, и Хирке показалось, что она находится высоко над землёй. Где-то рядом крикнул ворон.

Куро?

Потом они снова зашли в помещение. Её остановили и ударили сзади по коленям, чтобы она упала. Девушка забыла, что у неё связаны руки, и попыталась опереться на них, но потеряла равновесие и повалилась плечом на каменный пол. Кто-то поднял её и помог сесть. Хирка задрала голову и попыталась разглядеть что-нибудь из-под повязки, но у неё ничего не получилось. Она дрожала, хотя в помещении не было холодно.

Здесь слабо пахло жжёным маслом из ламп, но Хирка не знала, горят они или нет. Позади неё захлопнулась тяжёлая дверь. Стояла тишина, но она понимала, что находится в помещении не одна. Её кто-то разглядывал.

— Как ты попала сюда?

Хирка повернула голову на жёсткий женский голос.

— Меня только что привели стражи. Можно мне чего-нибудь попить?

— Я имею в виду сюда, в Имланд! Как ты попала сюда, дитя Одина?

— О… я не знаю. Думаю, я здесь родилась.

— Ложь! — Мужской голос словно выплюнул это слово. Ещё один толчок в спину. Хирка схватила ртом воздух.

— Это правда! Я всегда была здесь!

— Кто твои союзники?

— Союзники? Я… Я сама по себе. Я ни с кем не вступала в союз. Я…

— Равнхов? Ты сотрудничаешь с Равнховом?

— Нет! Зачем мне с ними сотрудничать?

Впервые слова Хирки оказались не вполне искренними. Вот она сидит здесь, как слепая, в окружении членов Совета, а к её спине приставлен меч. У неё только один выбор — быть честной. Она ничего не потеряет, если расскажет всё, что знает, ведь девушка практически ничего не знает. Но если бы члены Совета видели, как она дежурила у ложа Эйрика и обещала помочь Равнхову, они бы не посчитали, что она не знает совсем ничего.

— Откуда ты узнала о каменных вратах?

— Каменных вратах?

— О путях слепых! Дверях! Как ты ими пользуешься?

Хирка сглотнула. Казалось, она перестала понимать родной язык и утратила способность говорить на нём. Ни до кого не доходило, что она рассказывает.

— Я ими не пользуюсь. И не знаю, как это делать. Я понятия не имела…

— Тогда кто впустил тебя? Как давно это было?

— Я прожила здесь всю свою жизнь!

Хирка опустила голову и согнулась. Ей хотелось свернуться клубочком и исчезнуть. Раствориться. Она могла попросить их позвать Илюме. Илюме объяснит. Но она не решилась.

— Всю жизнь я прожила здесь… всю жизнь. Отец нашёл меня. Он не знал…

— Девочка, мы знаем, что ты хотела убежать от Ритуала. Почему? Почему ты не захотела получить защиту Всевидящего от слепых? Не потому ли, что у тебя нет причин бояться их? Ты одна из них?

— Я никогда не видела ни одного слепого! Я даже не знала, что они существуют на самом деле. Я думала…

— Почему ты хотела избежать участия в Ритуале?

Ещё один тычок в спину. Хирка сжала зубы. Она была абсолютно беспомощной. Ни один из её ответов их не удовлетворит. Новый страх отравлял её кровь, знание, которое делало ситуацию намного хуже. Члены Совета боятся слепых так же, как и все остальные. Всё, что им надо, — это простое объяснение. А простое объяснение — это она. Самые могущественные мужчины и женщины мира утратили контроль над ситуацией. Холодок пробежал по её спине, когда она осознала правду. Совет ничего не может посоветовать имлингам.

— Я ничего не знаю. Я ничего не могу. Я… никто.

— Почему же тогда ты спалила свой собственный дом и сбежала? Почему ты хотела избежать участия в Ритуале?

Хирка засмеялась, но смех быстро застрял у неё в горле.

— Если бы вы внезапно узнали, что вы не из этого мира… что вы такие, как я, вы приехали бы на Ритуал?

На мгновение в помещении стало тихо. Справа кто-то перешёптывался, но Хирка не могла разобрать о чём. Они что, сидят вокруг неё?

— Ты распространяла гниль?

Хирка повернула голову в сторону говорившего. В мыслях непроизвольно возник образ Римера. Волчьи глаза. Тепло Потока. Хриплый голос. Она вспомнила, как от него начинала исходить сила, как только он просто распрямлял спину.

— Я никогда ни с кем не была, — тихо ответила она и услышала горечь в своём голосе.

И никогда ни с кем не буду.

— Ты слепа к земле, девочка, но в тебе были следы Потока. Откуда?

Дыхание Хирки прервалось. Если она скажет правду, у Римера начнутся серьёзные проблемы. Она искала другой ответ.

— Я не знаю. Может быть, от Всевидящего?

Кто-то громко фыркнул прямо перед ней.

— Я не могу сливаться! Клянусь!

— Я дам тебе ещё один шанс, и это твой единственный шанс, девочка.

Спокойный голос, который тянет слова, будто речь идёт о будничных делах, а не о жизни и смерти. Как бы ей хотелось хоть что-нибудь видеть. Голос приблизился, говорящий наклонился к ней.

— Почему ты не хотела участвовать в Ритуале?

— Потому что боялась.

— Чего?

— Вас! Я боялась вас. Я не умела сливаться, и я совсем недавно узнала, что я… что я… Отец сказал, это может стоить мне жизни, что за мной придут Колкагги. Я боялась!

— Колкагги? Где ты слышала такие небылицы, эмблинг?

Хирка выпрямила спину.

— Это не небылицы! Я видела их! Я видела их в Равнхове!

В тот миг, когда эти слова слетели с её губ, Хирка поняла, какую ошибку совершила. Её жизнь находится в руках Совета и Всевидящего, а она только что заявила, что была в месте, которого они боялись больше всего, и узнала тайну, над сокрытием которой они работали веками. Лучше бы она откусила язык.

Стало тихо. Пугающе тихо. Хирка поворачивалась в разные стороны в надежде услышать что-нибудь, но никто не произносил ни слова. Потом кто-то начал шептать. Голоса становились громче. Спор. Она могла разобрать фрагменты слов. Эйрик. Встреча в Равнхове. Потом снова воцарилась тишина, как будто кто-то приказал всем замолчать.

— Это была ты.

Хирка вздрогнула. Голос доносился сверху. Кто-то стоял и склонялся к ней. Она запрокинула голову, но видела по-прежнему только темноту.

— Это была ты. На крыше в Равнхове. Ты — девчонка, благодаря которой Эйрик остался жив! Предатель!

Эйрик жив!

Говорящий наклонился прямо к её лицу.

— А ты знала, что Эйрик из Равнхова обратился спиной ко Всевидящему? Что он поклоняется нечестивым богам? Древним богам слепых? Ты знала, что он отказывает имлингам в защите от слепых?

— Все поступают, как хотят! Он никакой не предатель!

Удар сзади. Сильный. Боль растеклась по телу. Хирка закричала. Спина стала тёплой и влажной от крови.

— Ты бесхвостая и слепая к земле! Ты сожгла собственный дом и хотела убежать от Всевидящего. Ты союзница Равнхова, и имлинги, которые жили рядом с тобой, свидетельствуют о твоём неподобающем поведении. Ты много лет торговала незаконными веществами. Это ты убила отца?

Невыносимая ситуация. Объясняться нет смысла. Она должна попросить позвать Илюме. Это её единственное спасение.

— Приведите Илюме-матерь. Пожалуйста. Я совершенно обычная девочка. Во мне нет ничего важного. Приведите Илюме-матерь! Она всё объяснит.

Все ненадолго замолчали, а потом с левой стороны раздался знакомый голос:

— Я уже здесь.

Хирка закричала. Она даже не ожидала, что её отчаяние может превратиться в такую ярость. Имлинги опасны. Имлинги всегда будут опасными, шептал отец из Шлокны, и она заорала ещё громче. Кто-то дёрнул её, она лягнула в ответ ногой и стала биться, как рыба на пристани, пыталась высвободить руки, которые никак не развязывались. Девушка укусила кого-то, кого — она не знала. Ей было всё равно. Она будет кричать, пока они не поймут. Пока все не поймут.

Капля

Ример бежал по Эйсвальдру. Он не привлекал к себе никакого внимания, такой уж выдался день. Слуги расступались по сторонам коридора и кланялись, когда он проносился мимо них. Он должен найти Илюме до того, как Совет соберётся вновь. Обязан посмотреть ей в глаза. Найти подтверждение тому, что всё так, как должно быть, что она не лишилась рассудка. Даже Илюме не может приговорить к смерти ребёнка во имя Всевидящего.

Он бежал через сады западной стороны города. В полированном камне отражались различные цветы, свезённые сюда со всего мира. Вечнозелёные хвойные росли безупречными группами. Если в этих садах неожиданно появится какой-нибудь случайный сорняк, он будет немедленно вырван из земли с корнем. В Эйсвальдре нет места случайностям.

Сегодня это стало пугающе очевидно. Ример услышал то, чего слышать был не должен, и чем больше он думал об этом, тем сильнее билось его сердце. Двенадцать имлингов приговорили Хирку к смерти во имя Всевидящего. Где был Он? Почему Он не остановил их безумие? Это просто смешно, их решение лишний раз свидетельствует о том, что Совет в отчаянии. А ведь они должны знать!

От таких мыслей кровь Римера вскипела. Они знали и всё равно приняли решение. Чтобы встряхнуть Равнхов. Чтобы угодить орущим на улицах. Чтобы поддержать иллюзию того, что у них всё под контролем. И они поступили так, не спросив Всевидящего, которому призваны служить.

А ещё таинственные слова Лейвлунга.

Следует ли отменить все Ритуалы при таких обстоятельствах? Слиятели могут нам потребоваться, как никогда раньше.

Бессмысленные предложения. Сильные слиятели встречаются редко, и их всегда выявляют во время Ритуала и направляют на обучение в Эйсвальдр вместе с не слишком сильными слиятелями, которые покупают себе места в школах.

А вот Урд, пока Ример висел под столешницей, боролся за жизнь Хирки. Подобный приступ любви к ближнему был по крайней мере подозрительным. Ванфаринн никогда не боролся ни за кого, кроме себя. Ример слишком много знал об Урде, чтобы верить во что-нибудь иное. Если Хирка останется в живых, он получит какую-то выгоду. Какую? Его мания величия уже подогрела конфликт с Равнховом. Зачем теперь смягчать его? Ример намеревался выяснить это.

Урд обладал тем, что отсутствовало у большинства остальных членов внутреннего круга. Прямотой. Он называл вещи своими именами, не упаковывая их в слова, которые меняли их смысл до неузнаваемости и лишали содержания. И он был хорошим тактиком. Он стал тем, кем стал, потому что был лучшим тактиком из всех них. И он открыто обвинил Илюме в том, что её дети были предателями.

Я? Мать? Брат отца Данкан?

Сады располагались на разных уровнях, и Ример подошёл к краю обрыва. Лестницы находились неподалёку, но времени у него не было. Он слился с Потоком и прыгнул. Ноги коснулись земли мягко и безболезненно. У него стало получаться лучше. Намного лучше. Отсюда были видны отверстия в горной породе, которые вели к тюремным шахтам.

Хирка.

Стражи охраняли одну из многочисленных башен. Значит, он оказался прав. Её просто забрали в ближайший зал заседаний для допроса. Ример прошёл под балконом и направился вверх по лестнице. Он оказался у широкого моста с надстройкой, который вёл в нужную ему башню. Двойная дверь из тёмного дерева закрывала вход в зал, который вечность назад наверняка был важнейшим местом заседания Совета. До того, как построили красный купол.

Перед дверьми на пьедестале стояла серебряная чаша, как и во многих других местах в Эйсвальдре. Мгновенное прощение Всевидящего и очищение, доступные где угодно в виде воды. Практично.

Дверь открылась, и из зала вышли четверо стражей. Они волокли рыжую девушку. Ример ощутил, как кровь отхлынула от лица. Хирка не двигалась. Хрупкое тело безвольно висело между четырьмя крупными имлингами, облачёнными в чёрную сталь. Они перетащили её через мост. Голова тяжело свисала вперёд, на глазах повязка, руки связаны за спиной, свитер разорван в клочья. Он всегда был более или менее рваным, но сейчас один рукав мог отвалиться в любой момент.

Стражи приблизились к Римеру. Один из них узнал его и кивнул, но юноша жестом попросил его не называть вслух его имени. Хирка не должна узнать, что он здесь. Как она воспримет, что он всё видел и ничего не сделал? Хирка была так близко, что он мог коснуться её. Ему с трудом удалось побороть соблазн, чтобы этого не сделать. Убить стражей можно играючи, а потом схватить её и исчезнуть отсюда. Отнести её туда, где никто не найдёт. Прочь от мерзостей Эйсвальдра.

Где? Где нет мерзости?

Стражи прошли мимо Римера, он обернулся и посмотрел им вслед. Тёмное пятно проступило сквозь свитер и окрасило связанные руки красным. В Римере нарастала злость. Она увеличилась до таких непостижимых размеров, что он больше не мог её контролировать. Он почувствовал, как подступает незваный разъярённый Поток.

Илюме!

Он перебежал через мост и рывком распахнул дверь. Слишком поздно. Совет покинул башенный зал. Две испуганные служанки замерли, когда он вошёл внутрь, потом поклонились ему и продолжили убирать фрукты и пустые кувшины из-под вина.

Он стоял в дверях и смотрел на красные пятна на полу. Следы её колен. Ример ошибался. Сильно ошибался. Он думал, что сможет воззвать к разуму, но разума у Совета не осталось. Эйсвальдр стал врагом самому себе. Змеиным гнездом. Юный воин ненавидел это место больше всего на свете. Он сжал кулак и сшиб серебряное блюдо с пьедестала, а затем услышал собственный рёв. Вода вылилась, а блюдо отлетело в сторону, упало на пол и завибрировало, соприкоснувшись с плитками.

Из зала тут же выбежали служанки, опустились на колени и принялись вытирать воду, но Ример приказал:

— ОСТАВЬТЕ ВСЁ ТАК! ПУСТЬ САМИ ВЫТИРАЮТ КРОВЬ!

Он должен найти Илюме, чтобы положить конец тому, чему ещё можно положить конец.

Дурак

Урд ходил кругами вокруг кровати, при этом круги становились всё шире. И всё же он не находил покоя. Мысли никак не желали собираться. Он купил драгоценное время, но ему не хватало знаний, чтобы разумно воспользоваться им. Уже не хватало. Голос подтвердил старые догадки и самые неприятные подозрения. Существуют знания — весьма существенные, — о которых ему никто не рассказывал. Оговорка? Или это было сделано намеренно?

Нам всё удалось, потому что она жива.

Урд невольно скрипнул зубами. Хватит! Он должен всё узнать! Но как?

Он подошёл к столу и облокотился на него. В центре лежала круглая сланцевая плита. Предательски простая, если не считать кусочки камней, разложенных по её внешнему краю. Если бы не кроваво-красный жёлоб в середине, то плиту можно было бы назвать произведением искусства. Или игрушкой. Сейчас камни казались лишёнными силы. Они больше не были похожи на оружие. Не были тем, за что он их всегда принимал.

Урд достал флакон с вороньей кровью и вылил пару капель в жёлоб, а потом привлёк Поток и позволил ему полностью наполнить себя. Он снова услышал шёпот беспокойных голосов, как в кошмарном сне.

Они чего-то требуют и полны ненависти. Кровь задрожала и начала двигаться. Она направилась в его сторону и остановилась между двумя камнями, как и положено. Так происходило всегда. Сила голосов крепла. Они пронзали его, становились более реальными. Знак того, что у него всё получилось.

Урд сжал зубы. Впервые ему было страшно действовать. Но правда уже открылась. Он подошёл к окну и капнул две капли вороньей крови на подоконник. Ценные капли. Священная кровь, из-за которой его сожгли раньше потомка Одина, если бы кто-нибудь узнал. Он вновь привлёк к себе Поток. Шёпот неизведанного вновь усилился. Голоса дразнили его, тянули в самые дальние уголки сердца, заставляли кровь стыть в венах. Воронья кровь двигалась. Она текла в его сторону и стала узкой полоской капать вниз и впитываться в его сапог.

Предали! Его предали! Держали за дурака!

Что это за камни? Их насобирали на берегу реки? Это детские игрушки? Как он вообще мог верить, что они помогут ему открыть врата воронов? Можно ли в принципе открыть их на расстоянии? С помощью кусочков камней от неизвестно где расположенных кругов? Эта мысль смешна. Размер его собственной глупости непостижим. Он закричал и обеими руками сгрёб камни со стола. Они посыпались на пол. Урд снова закричал.

Дамайянти…

Пляшущая шлюха!

Урд набросил на плечи плащ и выбежал на улицу. Он направился на площадь у зала, криком подозвал одну из чёрных карет Совета, запрыгнул внутрь и велел кучеру отвезти его в публичный дом Дамайянти. Возница зажмурил глаза. Урд оскалил зубы. У него не было времени на всяких идиотов, не было времени осторожничать или натягивать на себя маску приличия. Да и зачем? Он — Урд Ванфаринн. Разве не видно, что он — очень занятой мужчина?

Приговорённый к смерти мужчина.

Заведение Дамайянти ещё не открылось. Он барабанил в дверь, пока ему не открыла перепуганная девчонка. Увидев знак Совета, она сделала реверанс. Урд отпихнул её в сторону и помчался вверх по лестнице к Дамайянти. Она стояла у ложа и критически разглядывала три костюма.

— Я думаю, красное будет…

Он схватил её за горло и прижал к стене. Она широко раскрыла глаза, как будто знала, что такое страх. А вот Урд знал. И он ей покажет. Лживая слепачья шлюха! На этот раз она решила поиграть не с тем мужчиной. Урд прижался к ней так плотно, что мог попробовать её страх на вкус. Он должен действовать быстро, пока она не собралась с силами и не призвала Поток, потому что, честно говоря, Урд не знал, насколько сильна Дамайянти. Или каким слеповством она владела. Он зашипел израненным горлом:

— Ты предала меня! Держала меня за дурака!

Она не возразила, но попыталась выскользнуть из его захвата. Он вонзил ногти ей в грудь так, что она всхлипнула.

— Каменные врата нельзя открыть на расстоянии, так ведь? Надо находиться там. Я там не был больше пятнадцати лет. Значит, там была ТЫ. Где ты была, Дамайянти? А? Где ты впустила слепых в наш мир? Наверное, сама удивилась, когда поняла, что всё получилось? А ты поняла, что это значит? Что девчонка жива? Что жертва, принесённая камням, выжила? Когда ты начнёшь делиться со мной тайнами, Дамайянти? Когда?!

Она поникла в его руках, как будто поняла, что проиграла. Но глаза её полыхали огнём, и теперь уже не только от страха.

— Я — это единственное, что стоит между тобой и смертью, Урд Ванфаринн.

Мужчина крепче сжал её горло. Она права. Но, с другой стороны, терять ему больше нечего.

— Для того, чтобы вызвать боль, необязательно убивать тебя, шлюха! Где ты была, Дамайянти? Ты отыскала его, да? Потерянный каменный портал в Блиндболе. Самый первый. Самый большой из всех вороньих кругов?

Она отрицательно покачала головой. Он с большим удовольствием воспользовался бы Потоком, чтобы отправить её в глубокое забвение, но Урд не знал, что Дамайянти способна сотворить с его Потоком. Он ненавидел нерешительность. В его распоряжении имелась всего лишь примитивная сила, и Урд ударил её головой о стену.

— Где он? Отвечай!

— Это не он, — она сглотнула. — Не потерянный. Другой. Пусти меня!

— Портал на севере? Где?

— Дорога слепых… к горе Бромфьелль…

Бромфьелль. У самого Равнхова.

Урд отпустил её. Шлюха согнулась и схватилась за шею. Её взгляд инстинктивно упал на его горло — она не могла его контролировать. Неужели она думает, что её боль когда-нибудь сможет сравниться с его болью? Урд сделал выпад в её сторону, чтобы напугать. Это сработало.

— Отдавай всё, что у тебя есть, шлюха, или умрёшь здесь. Умрёшь сейчас. Мне терять нечего, ты это знаешь.

Дамайянти открыла шкаф. Он встал у неё за спиной, чтобы удостовериться, что она отдаст ему все имеющиеся флаконы, и жадно схватил их. Его жизнь на самом деле зависела от них. Затем Урд привлёк Дамайянти к себе и поцеловал со всей вновь обретённой властью.

— Разве жизнь не становится лучше, когда мы по-доброму относимся друг к другу? — прошептал он ей на ухо и, развернувшись, направился прочь.

— Передай привет Шлокне, — услышал он за спиной.

— О, мы с тобой будем гнить в намного худшем месте, моя дорогая. В этом мы оба можем быть абсолютно уверены.

Кукольник

Хирка осторожно опустилась на пол там, где начинался подъём. Сидеть, прислонившись спиной к стене, было очень больно. А так можно лечь на бок лицом к свету, попадающему в шахту. Стражи встали кругом и направили на неё копья, а одетый в серое мужчина снял верёвки с рук. Как будто она могла убежать.

Служитель отмывал кровь с её ладоней и спины в полной тишине. Хирка ощущала в нём следы Потока — её боль немного утихла, но она ничего не сказала. Обычные имлинги не чувствуют, как сливаются другие, а последнее, что ей сейчас требовалось, — это выделяться ещё сильнее.

Илюме была её последней надеждой. Хирка была уверена, что матриарх рода Ан-Эльдерин всё объяснит. Что она войдёт в помещение и прокричит: «Стойте! Что вы делаете? Это ведь Хирка! Я знаю её, она из Эльверуа, и это совершенно обыкновенная девочка. Она играла с моим внуком. Она излечивает больных!»

Но Илюме была одной из них. Однако хуже всего были мысли о том, что, вероятно, они правы. Она не принадлежит этому миру и представляет опасность для обычных имлингов. Может быть, правда и то, что она впустила в этот мир слепых? Хирка с удивлением осознала: она не до конца верила в то, что является потомком Одина, и где-то в глубине души надеялась, что Всевидящий найдёт другое объяснение её неспособности сливаться с Потоком. Скажет, что всё в порядке. Скажет, что она, как и все остальные, принадлежит к роду Има. Но в действительности всё было не так.

Хирка представляла, как она, новорождённая, лежит в снегу у каменного круга. Она больше не могла разобрать, какие картины в её мозгу были правдивыми, а какие она выдумала сама. Одновременно всё было явно и неявно. Она поднялась и попила из кувшина, который стоял в углу на полу. Вода на вкус отдавала землёй. Она выплюнула её и закашлялась.

— Не пей воду.

Хирка вздрогнула и обернулась. Она по-прежнему была одна. Значит, спятила. Наконец-то. Девушка подняла глаза к свету. Между прутьями решётки просунулась крошечная голова. На тёмном лице виднелась борода, на волосах — золотистая корона. Маленькие руки касались лица так, будто мужчина собирался закричать. От рук тянулись две тонкие палочки и уходили куда-то за стену.

Хирка подползла поближе к решётке. Кукла. Голова размером с её ладонь сделана из дерева, но детали внешности выполнены с душой. Большие голубые глаза под кустистыми бровями, бледные губы и борода из чёрной шерсти. Корона вроде бы из меди. Медный цвет повторяется в вышивках на синей мантии. Веки тоже из дерева, поднимались и опускались вслед за движениями куклы.

— Не пей воду. Они забывают менять её.

Хирка склонила голову набок. Кукла казалась очень живой. Девушка протянула руку, чтобы дотронуться до марионетки, но та скрылась за стеной.

— Подожди! Кто ты? — наверняка в соседней шахте содержится другой пленник. Кукла показалась вновь, голова её была поднята, рука лежала на груди.

— Я — король Олдар, последний из Фоггардов.

Хирка рассмеялась от чрезмерной гордости в голосе. Равнхов в миниатюре. Кукла снова исчезла, но появилась другая, ещё краше, чем предыдущая. Воин в настоящей маленькой кольчуге из металлических колец. Кольчуга была широкой в груди, плечи воина прикрывали стальные пластины.

— А спроси его, кто остановил трупорождённых?

У второй марионетки голос был громче, хотя говорил за неё тот же мужчина.

— Наверняка он сделал всё, что мог, — улыбнулась Хирка.

Она сразу узнала историю. Война со слепыми. Короли севера были вынуждены склонить головы перед Всевидящим после того, как Он помог двенадцати воинам побороть слепых. Двенадцать воинов образовали первый Совет. Хирка вытянулась, чтобы узнать, кто держит кукол, но ничего не увидела. Воин приблизился к решётке. Его золотистые волосы были уложены волнами и приклеены к спине.

— Мы вошли в Блиндбол и попросили имлингов построить стену за нашими спинами, на случай, если судьбой назначено потерпеть поражение. Мы вошли и победили!

Хирка не совсем так помнила эту историю. Она слышала, что имлинги построили стену от страха после отъезда воинов.

— И кто же ты?

— Я воин Эльдрин! Один из двенадцати!

Эльдрин. Предок Римера.

Хирка прикусила губу и уставилась в пол. Это Эйсвальдр. Это дом Римера. Дом Илюме. Отсюда правят миром и правили на протяжении тысячи лет.

Хирка знала, что многие завидовали положению друга. Ей никогда не было до этого дела, но сейчас она почувствовала укол в груди. У Римера были корни, она же совсем одна. У неё абсолютно никого нет. Всё, что у неё когда-нибудь было, — это отец. А теперь его тоже нет. Ни семьи, ни истории. Она даже не могла называть этот мир своим.

У Римера Ан-Эльдерина, напротив, имелись предки, проследить историю которых можно до самой войны. Благословлённые Всевидящим и слитые с Ним. Как же, наверное, спокойно просыпаться, зная, что за тобой такая история. Потомок легендарных воинов, которые спасли мир. Но это произошло тысячу лет назад. Что они представляют собой сегодня? Злобные. Неразумные. Полные ненависти. Чтоб они все сгнили в Шлокне.

— А кто ты? Ты, кукловод?

На мгновение стало тихо. За стеной кто-то возился. Между прутьями решётки показалась новая кукла, бледная и голая, с закрытыми глазами.

— Я кукольник.

Хирка улыбнулась. Она понятия не имела, с кем разговаривает, но этот кто-то не умел говорить от своего имени. Она мысленно послала благодарность стражам, которые позволили ему оставить кукол. Потом поняла, что те наверняка сделали это, чтобы он развлекал их во время долгих дежурств. Чтоб они тоже сгнили в Шлокне.

— Почему ты здесь? — спросила она более сердито, чем ей хотелось.

— Потому что видел их.

— Кого видел?

— Я видел. Я знаю.

— Ну хорошо… Что ты знаешь? — Хирка рассеянно топнула по полу. Ничего он не знает, как и все остальные. Как она сама. Как члены Совета.

— Благодарю, благодарю, — кукла поклонилась.

— Хм… не за что. Так что ты знаешь?

— Я видел.

— Что ты видел?

— Видел, как они умирают.

— Кто умер, кукольник?

— Король и Один.

— Погоди-ка. Ты видел, как умерли король и Один?

— Мы только закончили есть. Я слышал только кукушку на дереве.

— Ты говоришь о своих друзьях? О тех, кто играл короля и Одина? — Ответа не последовало. — Что с ними случилось?

— Я не вру!

Хирка горько усмехнулась.

— Я тоже, кукольник, но никому нет до этого дела. И что произошло?

— Они страдают от жажды. Ты знала об этом? Они хотят напиться Потоком. Они тысячу лет хотят напиться Потоком. Поэтому они и пришли. Кто-то говорит, что они были в этом мире до нас и что это они построили каменные врата. Они приходили и уходили, когда хотели. До нас.

Волосы у неё на затылке встали дыбом. Хирка задала вопрос, хотя уже знала на него ответ:

— Кто?

Кукла открыла глубоко посаженные, абсолютно белые глаза. Это произвело ужасающий эффект. Просто, но действительно отвратительно.

Слепой.

Хирка вскочила и вцепилась в решётку. Она порезала ей пальцы, и девушка отпустила прутья. Проклятье Блиндбола!

— Подожди! Ты их видел? Ты видел слепых? Где? Откуда они пришли?

— Они прошли сквозь камень.

— Где? Где эти камни?

— Их много. Много.

— Что случилось, когда они пришли? Что они сделали?

Кукла снова исчезла.

— Отвечай!

Тишина. Хирка пнула стену, но и это не принесло пользы.

— Отвечай! Все считают, что это я привела сюда слепых!

— Не пей воду.

Хирка скатилась по склону и осталась сидеть, обхватив себя за плечи.

— Я знаю, — прошептала она. — Они забывают менять её.

Сад Гесы

Ример шёл ко дворцу Ан-Эльдеринов. К спящему дракону. К дому, который он больше не называл своим. Вдоль дороги горели фонари — жёлтые точки, что, просачиваясь через вечернюю мглу, указывали ему путь.

Совет весь день практически не покидал купола, но недавно заседание закончилось. Разъярённый Ример несколько раз хотел ворваться к ним, но не смог себя заставить. В том, чтобы бесцельно пожертвовать собой, пользы не было. Но сегодня он весь день только тем и занимался, что рисковал жизнью. Знать бы ещё почему, но подходящего ответа на этот вопрос он не находил. А вот у Илюме имелись ответы. И на этот раз он не промолчит.

Не успел он постучать, как Прет уже открыл ему дверь.

— Сын-Ример. Входите. Входите, — во взгляде Прета были испуг и теплота, Ример подумал, это от слухов о том, что гниль распространяется по городу.

— Приятно вас видеть, Сын-Ример. Ваш дядя и семья собрались в библиотеке. К ним присоединились друзья. Никто точно не знает, что надо делать в сложившихся обстоятельствах. Я сообщу им о вашем прибытии.

— Нет, Прет. Я не смогу остаться. Мне надо поговорить с Илюме.

— Конечно, конечно. Я видел Илюме-матерь в саду Гесы, но она могла вернуться в дом.

— Всё в порядке, Прет. Я поищу её. Спасибо.

Ример прошёл через северное крыло и оказался в той части сада, что носила имя Гесы, его матери, которую он едва помнил. Илюме стояла спиной к нему между деревьями серебрины. Свет фонаря с резными драконами придавал листве серебристый цвет. Листья перешёптывались на ветру, обсуждали, закончилось ли лето и надо ли отпустить белые цветы на волю. Ример подошёл ближе, листья затихли, как будто хотели услышать предстоящий разговор.

Через сад бежал ручей. Он не был вырыт имлингами, а всегда протекал по этому руслу. Так пожелала его мать. Илюме неподвижно стояла около него. На ней до сих пор была мантия. Ример понимал, что она устала. Он не помнил более насыщенного дня, и таковым он наверняка был не только для него самого, но и для Совета. Однако внук не испытывал ни сочувствия, ни нежности, только ощущал движение Потока, сосущую пустоту, которая жаждала наполниться.

— Что вы сделаете с Хиркой? — спросил он.

Илюме повернулась к нему. Её лицо было похоже на неровную фарфоровую поверхность и сливалось с мантией. Только зрачки глаз говорили о том, что перед ним живое лицо. Чёрный знак ворона резко выступал на лбу.

— Ты сейчас должен быть в Блиндболе.

Ример не ответил. Он стоял и вспоминал, смотрел ли он когда-нибудь на бабушку по-настоящему. Видел ли он, насколько она стара? Может быть, настолько стара, что лишилась рассудка? Нет. Слабое утешение, и Римеру это прекрасно известно.

— Ты был здесь, — резко сказала она. — Ты был здесь сегодня утром, во время Ритуала, хотя я запретила.

Илюме закрыла глаза. После всех этих лет ей до сих пор удавалось надевать маску неверия. Она не верила, что у Римера вообще могла возникнуть мысль о том, чтобы перечить ей. Или избрать другой путь. Ример масок не носил, больше не мог.

— Каковы ваши намерения по отношению к ней?

Молодой воин знал ответ, но хотел услышать это от неё. Он хотел, чтобы Илюме созналась, что они полностью утратили контроль.

— Она — гниль, Ример.

— Отвечай! — процедил он сквозь сжатые зубы.

— А как ты думаешь? Она не принадлежит этому миру и создаёт хаос! Вызывает страх перед гнилью! Она открыла путь слепым. Пока она жива, все остальные жизни находятся в опасности. Ты сошёл с ума, если не…

Ример услышал собственный смех.

— Да вы и в самом деле отчаялись! Что за набор безумных обвинений! Открыла для слепых… Она ещё совсем ребёнок! Я знаю её с тех пор, как мне исполнилось двенадцать!

Илюме подняла подбородок, чтобы бросить на него взгляд сверху вниз. Ример заметил подёргивание уголка её губ, и это выдавало её мнение относительно того, что он вообще «знал» кого-то за пределами Стены. Но взгляд её снова стал пронзительным, как будто она что-то поняла.

— Ты знал! Ты знал, кто она, и скрывал это от меня!

— Не обвиняй меня в том, чего сама не разглядела, Илюме.

Её губы дрогнули. Он ударил по больному месту и понимал это. Обвинение весь день тяжким грузом лежало у неё на плечах.

— Ты не умеешь играть в эти игры, Ример.

— В этом всё дело, Илюме. Я не играю. Вы можете делать это, сколько влезет. Играйте перед народом и перед Равнховом. Переверните мир с ног на голову, не спрашивая Всевидящего, если хотите! Принимайте учеников в школы за деньги и не обращайте при этом внимания на их силу. Меня это не волнует. Живите спокойно в своём достатке, если вам так нравится, но вы не посмеете казнить девушку, чтобы устроить демонстрацию воображаемому врагу! Не посмеете, пока я жив!

Ример видел, как на неё давит тяжесть минувшего дня. Слова этой женщины были законом с тех самых пор, как он появился на свет. Перечить ей — всё равно что перечить снежной лавине. Ему пришлось побороть в себе желание по старой привычке сделать шаг назад. Она указала на внука, будто он был мертвецом.

— Ты сделал свой выбор! Ты отказался от кресла. Ты предал меня! Нас! Мнение уличной пыли значит больше, чем твоё, Колкагга! Ты уже мёртв! Уже мёртв!

Её трясло. Белые цветы серебрины падали перед ней, подобно снегу, и покрывали землю вокруг них. Ример видел, как они касаются воды и уносятся с ней, как тонут, исчезают. Скоро деревья будут голыми. Зима в пути.

Он посмотрел на Илюме и всё понял. Она потеряла дочь, а теперь потеряла его. Семья Ан-Эльдерин утратит влияние в Совете. В этом она винила его. Винила каждой клеточкой своего тела, до кончика дрожащего от праведного гнева пальца, который указывал на Римера.

Илюме подошла ближе. Её горло напряглось, короткие серебряные волосы выбились из в остальном безупречных кос, но бабушка не сдалась. Она была непоколебима. Она всегда была непоколебима. И теперь она непоколебимо стояла перед ним. Он понял, что надеялся — и, возможно, даже ожидал — увидеть стыд в её глазах. Стыд за то, что собирался сделать Совет. Стыд за то, каким стал Совет. Но этого никогда не случится.

Всю жизнь Ример слышал, что он значительнее других. Лучше других. Что его кровь и Поток в нём сильнее. Он — дитя, которого ждал Всевидящий. Счастливчик. Он рождён, чтобы вести за собой народ, страну, одиннадцать государств. Ример очнулся от этой лжи, но Илюме продолжала в неё верить. Она раздавала жизнь и смерть как должное, потому что была тем, кем была. А сейчас могла потерять больше, чем в состоянии вынести. Имя. Но не во власти Римера сделать что-нибудь с её потерей. Илюме больше не была женщиной. Она больше не была его бабушкой. Она была одной из них. Одной из двенадцати, терпеть которых он не мог. Это юноша понял уже в пятнадцатилетнем возрасте, во время Ритуала, когда решил поступить на обучение к Колкаггам. То, что сейчас сказала Илюме, правда. Его слова больше ничего не значили. Он был уже мёртв.

— Я предпочёл бы быть мёртвым, чем Ан-Эльдерином, — сказал воин.

Он увидел грядущий удар, как видел его в Чертоге Всевидящего в Эльверуа. В тот раз он позволил ей ударить, но тогда у него в глазах ещё не отпечатался образ Хирки — полумёртвой, висящей на руках стражей, облачённых в тяжёлый металл. Хирки в свитере с пятнами цвета ржавчины.

Юноша перехватил руку Илюме до того, как она достигла его щеки, и крепко сжал её. Они стояли лицом к лицу. Её глаза превратились в узкие, полные ненависти полумесяцы. Он понял, что бабушка сливается с Потоком, чтобы победить его, но не ей тягаться с ним. Он сильнее.

Свартэльд научил его самообладанию. Спокойствию. Умению жить так, будто он уже умер. Ример боролся с собой, чтобы не сжать руку Илюме ещё сильнее. Он мог сжимать её запястье до тех пор, пока у неё не отвалились бы пальцы и она не смогла бы больше указывать на него или причинить ещё больше вреда.

Но он не сделал этого, потому что понимал, за что она хотела его ударить. Он никогда не станет одним из них. А если бы стал, то всё равно представлял бы угрозу истории их дома. Илюме хотела ударить, потому что он предал всё, ради чего она трудилась. И потому что спящий дракон никогда не проснётся. Дом Ан-Эльдеринов был мёртв.

Ример отпустил её руку, развернулся и ушёл. Бабушка кричала ему вслед. Голос её был визгливым и требовательным, как у ребёнка.

— Куда это ты собрался?

— Я собираюсь умыть руки, — ответил он.

Тиринн

Хирка раскрошила хлеб в жидкую молочную кашу и попыталась скатать его в маленькие комки. Хлеба было мало, и комков получилось всего пять, но этого должно хватить. Она вскарабкалась на крышку туалетного ведра, потянулась к узкому отверстию вверху стены и выкинула два грязных шарика на землю. Она не решалась закричать, пока не решалась.

Хирка слышала голоса нескольких воронов. Конечно, в Маннфалле их тысячи, особенно в Эйсвальдре, но одним из них был Куро. Он где-то там. Он — её единственная надежда. Крышка под ней затрещала. Она скрестила пальцы в знак Всевидящего и понадеялась, что ведро выдержит её вес. В противном случае её день будет, мягко говоря, не слишком удачным. Она вытянула шею и выглянула наружу.

Прилетай! Прилетай, Куро! Еда!

Мохнатое создание пробежало мимо и принялось с оптимизмом обнюхивать еду. Крыса. Вот опять. Она вытянула пальцы и попыталась отогнать её.

— Кыш! Брысь!

Грызун едва замечал её. Она вытащила руку из рукава свитера и попыталась просунуть её между прутьями решётки. Крыса отодвинулась немного в сторону и продолжила грызть ценную еду.

— Кыш! Кыш! Куро! Хедра! Хедра!

Решётка наверху открылась, и Хирка огляделась по сторонам. В проёме стоял страж.

— Чем ты там занимаешься? — он смотрел на неё. Его взгляд скользил вверх и вниз по её телу. Хирка внезапно вспомнила, что полураздета. Она быстро засунула руку в рукав свитера и натянула его на голый живот.

— Охочусь на крыс, — сказала она, спускаясь с ведра.

Охраник сделал пару шагов вниз. Хирка сложила руки на груди. Она почувствовала, как по коже побежали мурашки. Взгляд стража остекленел, и ей это не понравилось. Он был почти в два раза выше неё и видел в два раза больше зим. Лицо его было резким и обожжённым солнцем. Силья назвала бы его симпатичным. Ей нравились такие парни. Сильные, кичливые, хвастливые. Совсем не опасные.

Я не боюсь.

— Правда, что про тебя говорят? — спросил он.

— Вряд ли. Обычно говорят совсем невероятные вещи.

Охраник безрадостно усмехнулся.

— Отсутствием наглости не страдаешь… потомок Одина.

— Надеюсь, совсем не страдаю.

Он приблизился к ней вплотную. Она чувствовала его дыхание на своём лбу.

— Ты создана такой же, как другие женщины?

Его рука прикоснулась к её промежности. Девушка схватила его кисть и вывернула так, что страж заорал от боли. Она не отступила. Сердце колотилось в груди, но она не могла показать страх. Такие парни, как он, питаются страхом. Он выпрямился и в ярости прищурился. Он разозлился. Хирка попыталась улыбнуться, но не была уверена, что ей это удалось.

— Я — дитя Одина. У меня есть способности, о которых ты даже мечтать не можешь. Если ещё раз ко мне прикоснёшься, то заразишься гнилью!

Какое-то время охраник выглядел неуверенно, а потом снова усмехнулся, так же безрадостно, и кулаком пригвоздил её к стене.

— Если бы ты могла заражать гнилью с помощью рта, то половина Эйсвальдра спала бы в Шлокне. Кроме того, ребята говорят, что у тебя остался шрам от хвоста. И что ты врёшь.

Он схватил её рукой за горло и не отпустил. Другая рука скользнула к её груди, но вдруг кричащее создание заставило парня ослабить хватку. Он попятился назад. Куро сидел перед окном, расправив крылья, и каркал. Страж некоторое время переводил взгляд с Хирки на ворона, а потом по-звериному оскалил зубы и отступил к решётке. Хирка шипела на него, пока он не удалился.

Девушка скользнула вниз по стене и уселась, сложив руки на груди. Свитер вибрировал от каждого удара сердца. Она могла поблагодарить Всевидящего по крайней мере за одно. За уважение, которое имлинги питали к воронам. Хирка схватилась за горло и попыталась стряхнуть с себя следы его рук.

Что, если он вернётся? Она устала, но не решалась закрыть глаза и вместо этого сидела и болтала с Куро, но через некоторое время он улетел. Эта ночь стала самой длинной из всех, что она провела в Маннфалле. И с утренним светом спокойствие не вернулось. Девушка услышала, как наверху сменился караул, и только тогда она смогла опустить голову на колени и заснуть.

Её разбудил металлический скрежет. Хирка посмотрела наверх, на прутья узкой оконной решётки. Кованые сапоги. Это он. Страж.

Он стоит снаружи!

Окно заделывали. Она слышала, как снаружи закручивают болты. Загородили путь Куро. В груди Хирки поднималось отчаяние. Она встала и принялась стучать по окну, но оно держалось прочно и не поддалось. Хирка поняла, что теперь никто ничего не увидит. Вечером, когда тот страж вернётся, путь для него будет свободен. Куро не сможет напугать его. Она осталась одна.

Хирка содрогнулась. Теперь она надеялась только на то, что гниение наступит быстро. До того, как он успеет причинить ей боль. И что от соприкосновения с ней мясо станет кусками отваливаться от его тела прямо на глазах. Такие мысли напугали её. Она ни разу не была с мужчиной так, как Силья. Об этом позаботился отец. Нельзя сказать, чтобы ей самой очень этого хотелось. Абсолютное большинство парней и мужчин, которых она встречала, были дураками. Ненадёжными, лживыми дураками. За исключением отца.

И Римера.

Она снова скользнула на пол и сжала волчий зуб с маленькими отметками по обеим сторонам. Если он придёт и заберёт её отсюда, то получит сто зарубок. Тысячу! Сколько пожелает. Вот бы он пришёл. Хирка со всей силы пнула стену. Несколько раз. Никто не придёт её спасать. Она может рассчитывать только на себя, и ей надо найти выход.

Она должна выбраться отсюда.

Хирка потёрла деревянную щепку о пол, остановилась, осмотрела её и стала тереть дальше. Она слышала только звуки, которые производила сама. В соседней шахте было тихо. Мужчина с куклами не издал ни звука после смены караула. Она испугалась, что страж подсыпал ему в еду дремотник, хотя это, конечно, дорогое и очень редкое растение. Может, что-нибудь другое. От её еды не исходило никаких посторонних запахов, но Хирка на всякий случай не стала ничего есть.

Она оторвала щепку от крышки туалетного ведра, чтобы превратить в оружие. Хирка снова остановилась и изучила самодельный нож. Простой инструмент. Короче ладони, но уже острый. Конец щепки изгибался, и её будет удобно держать. Она нанесла несколько пробных ударов по воздуху. Что-то не так. Девушка всю жизнь умело орудовала кулаками, если требовалось. Колгрим может подтвердить. Но оружие? Против имлинга? Её работа — лечить имлингов, а не разделять их на части. Но так было раньше. До Ритуала. До ран на спине.

Рука Хирки упала. Она никого не будет убивать. Только напугает. Будет держать его на расстоянии, прежде чем сможет… Что же она сможет? Хирка огляделась. Бежать некуда. В самые мрачные моменты она была готова сдаться. Может быть, это подарок? Возможность узнать то, что по-другому она бы никогда не узнала: была ли гниль досужими разговорами или реальностью? Насколько она страшна? Хирка может зажмурить глаза и сосчитать до тысячи, а потом снова их открыть и проверить, не начал ли он гнить. Какой вариант хуже? Если он начнёт гнить или если не начнёт? Тот страж прошёл мимо уже несколько раз вместе с напарником. Оба смотрели на неё. Беспокойно. Как будто ждали чего-то. Дневной свет стал желтеть. Потом краснеть. А потом исчез совсем.

Когда решётка открылась, Хирка увидела силуэты двух мужчин. Третьего мужчину они пихнули вниз, в её сторону. Он был грязным и оборванным. Это не страж. Другой пленник?

Хирка выпрямила спину и стала искать в себе остатки уверенности.

— Они сказали тебе, кто я?

Узник подошёл ближе. Он был большим, крупнее, чем страж. Тёмные жирные волосы зачёсаны назад. Хирка сглотнула.

— Я не такая, как ты. Я — дитя Одина! Если тронешь меня — подцепишь гниль!

Оборванец рассмеялся, и стало понятно, что он давно не пользовался своим голосом.

— Чего я только не слышал от женщин, которые меня не хотели, но это что-то новенькое!

— Как думаешь, почему они отправили сюда тебя, а не пришли сами? Они послали тебя к гнили. К бесхвостому эмблингу. Шевели мозгами, парень!

Он помедлил, склонил голову набок и понял, что она не врёт. Нет хвоста… У Хирки появилась надежда. Возможно, он не знал о ней, но наверняка слышал сказки. Она поискала глазами двух стражей у решётки. Вчерашний прокричал в шахту:

— В девчонке полно дерьма! У неё шрам на спине, ты скоро увидишь. Сколько ты просидел здесь, Тиринн? Разве тебе не хочется снова попробовать на вкус женщину и пиво?

Тиринн приблизился к ней стремительно и грубо. Она оказалась прижатой к стене, его рука держала Хирку за горло. Нет! Ей нужно время!

Девушка ударила щепкой и услышала, как та царапнула заключённого по коже. Он разжал руку и выругался. Тонкая струйка крови текла по его щеке из пореза под глазом. Он вытерся кулаком и снова подошёл к ней. Хирка почувствовала, что не поможет вздохнуть, а потом согнулась и проскользнула под его руками. Она хотела ударить его локтем в висок, но её рука только скользнула по лицу Тиринна. Он поймал Хирку за руку и вывернул её. Хирка закричала от боли и услышала, как деревянный нож упал на пол. Следом повалилась она.

Тиринн упёрся кулаком ей в грудь и придавил всем весом. Хирка подумала, что задохнётся. Она хватала воздух ртом и пыталась поднять колени, чтобы скинуть его с себя, но мужчина был слишком тяжёлым. Слишком тяжёлым. Она попыталась ухватить его за ноги, чтобы перевернуть, но её руки были слишком коротки. Она не дотягивалась. Тиринн принялся возиться с ремнём, и Хирку охватила паника. Он сделает это. Он возьмёт её силой.

Нет! Ример!

Грубая, пахнущая кислым потом рука закрыла ей рот.

— Шею сверну, если заорёшь, — прошипел Тиринн, сидя верхом на Хирке. Она закричала и получила сильнейший удар в челюсть. Рука царапала ей грудь под свитером. Она била куда попало. Царапалась. Тиринн коленом раздвинул ей ноги и ударил в промежность. Девушка перевернулась и стала шарить вокруг в поисках деревянного ножа. Неверное движение. Он прижал её голову к полу. Она беспомощно лежала на животе и едва дышала от тяжести мужского тела. Тиринн содрал с неё штаны, увидел шрам и засмеялся. У неё больше не было преимущества. Его страх исчез.

Одной рукой он задрал голову Хирки вверх, второй принялся шарить между её бёдрами. Холодные пальцы собирались вломиться туда, где никто никогда не бывал.

— Не там ли она прячется? Это и есть гниль? — хрипел узник ей в ухо. Хирка укусила его за руку и замотала головой в разные стороны, как дикий зверь. Ей показалось, она услышала, как ломается палец. Но он не закричал. Никак не отреагировал. Ничего не случилось. Вес его тела куда-то исчез, руки ослабили хватку. Хирка пнула и почувствовала, как попала во что-то мягкое. Но крика не последовало. Она перевернулась, прижалась к стене и уставилась на Тиринна.

Он стоял перед ней на коленях. Позади она видела тень другого мужчины, чья рука лежала на голове преступника. Тиринн сидел тихо, открыв рот. Глаза его судорожно вращались. Хирка ощутила, как под ней затряслась земля. Её бросало то в жар, то в холод. Кожа пульсировала. Время остановилось.

Поток. Это Поток, и он замерзал в её венах как лёд. Беспощадный и равнодушный.

Тиринн начал хохотать, как ребёнок. А потом заорал. На его лице проступили кровеносные сосуды, которые набухали и расширялись. Один из них лопнул.

— Остановитесь! — всхлипнула Хирка.

Её насильник повалился на пол. Из уголка его рта вытекали кровь и слюна. Он лежал, как скот на бойне. Мёртвый. Один глаз залился кровью. Его мужское достоинство вывалилось из расстёгнутой ширинки. Трупного цвета червяк, который сейчас мог бы находиться внутри неё, если бы не… Хирка оторвала от него взгляд. Другой мужчина, согнувшись, стоял к ней спиной. Он прислонился к стене, тяжело дышал и хватался за горло. Это не Ример. Хирка ощутила, как Поток медленно покидает шахту, как будто снова уходит в землю, из которой появился. Хирка натянула штаны. Она рефлекторно схватила с пола деревянный нож и спрятала его в башмак, а потом поднялась. Мужчина повернулся к ней и снял с головы капюшон. Он улыбался, но улыбка не доходила до глаз. На лбу он носил знак Совета.

Хирка узнала его, она видела его дважды. Он соврал ей в чайном доме Линдри и заставил сбежать оттуда. Потом она встретилась с ним на Ритуале. Он был одним из двенадцати, членом Совета. Того самого Совета, который бросил её сюда.

— Ты один из них… — Хирка подошла ближе, хотела удостовериться, что она всё разглядела правильно.

— К сожалению, — ответил он и направился вверх к решётке. Стражи лежали на полу, один на другом, как неподвижные мешки. Член Совета вынул из ножен лежавшего сверху стража кинжал и вернулся к ней. Хирка попятилась. Он что, сейчас её убьёт? Но он прошёл мимо, замахнулся и вонзил кинжал в спину пленника. Быстрое и почти обыденное движение. Мёртвое тело вздрогнуло. Хирка смотрела на чужака. Он ударил кинжалом мёртвого имлинга. Мёртвого. Она попыталась проглотить неприязнь, но та застряла у неё в горле.

Член Совета повернулся к ней. Золотистые волосы зачёсаны назад, глаза тоже золотистые, но ледяные. Их выражение нисколько не изменилось, как будто он только что не вонзил кинжал в спину мёртвого имлинга.

— Послушай меня, дитя Одина. У нас мало времени. Здесь ты приговорена к смерти. У тебя только один шанс — последовать за мной, — его голос был таким же глухим, как и раньше, почти булькающим. Казалось, он прилагает немало усилий, чтобы говорить нормально. Всего лишь три мгновения назад она бы ухватилась за любой шанс выбраться отсюда, но теперь медлила.

— Ты один из них. Как…

— Они не понимают! Они хотят забрать у тебя жизнь, но они только всё испортят. Ты должна вернуться туда, откуда пришла, дитя Одина, — он схватил её за руку и потащил за собой.

— Подожди! Куда мы? Я не могу просто… Что, если Всевидящий прав? Что, если это я виновата в том, что слепые свирепствуют? Я должна…

— Ты должна убраться отсюда! А я помогу тебе. Пошли!

Он велел ей забраться ему на спину, чтобы спрятать её под плащом. Хирка посмотрела на мертвеца и вздрогнула. Что хуже? Сидеть взаперти рядом с трупом или уйти на волю с мужчиной, который убил подобным образом?

Свобода. На свободе у меня будет больше возможностей.

Она взобралась на спину к чужаку, и он набросил плащ на них обоих. Плащ пропах лошадью. Хирка ощутила прохладу от воротника у него на шее. Застёжка воротника находилась сбоку. Кожа вокруг него покраснела. Кто он? Что с ним?

Он шагал вверх по шахте к выходу. Лунный свет падал на головки гвоздей на двери. Снаружи в темноте вырисовывались силуэты куполов и башен.

— Подожди! Имлинг с куклами!

Хирка потянулась назад, но член Совета не ответил ей и не остановился.

Приказ Колкаггам

Ночь выдалась непривычно холодной. Ример стоял, выпрямив спину, и смотрел, как его дыхание превращается в пар. Факелы отбрасывали беспокойный свет на шеренги Колкагг, которых за много часов до рассвета разбудил гонг. Некоторые из них не успели аккуратно одеться и поправляли на себе одежду в ожидании Свартэльда.

Ример первым поднялся на ноги. Он всё равно не спал. К тому же он услышал далёкие раскаты другого гонга, и по его телу побежали мурашки. Будят все лагеря. Это серьёзно.

Мастер жил на небольшом возвышении в восточной части лагеря. Раздвижные двери просвечивали, за ними виднелись силуэты двух беседующих мужчин. Дверь отодвинулась в сторону. Свартэльд вышел на улицу и встал перед Колкаггами. Он развернул маленький бумажный свиток и некоторое время изучал его, а потом начал отдавать приказы металлическим голосом:

— Потомок Одина сбежал из плена! У неё фора в несколько часов. Она убила двух стражей и другого пленника и представляет собой серьёзную опасность для всего народа. Вот слова Всевидящего: найти её и уничтожить!

У Римера от удивления отвисла челюсть. Он быстро закрыл рот и крепко сжал зубы. Что, Шлокна её побери, она натворила? Убила и сбежала? Хирка? Это невозможно. Она не могла не понимать, что такими поступками лишь приблизит свою смерть.

Голос мастера разносился по всему лагерю. Монотонный, не выражающий никаких эмоций, будто он отдавал обычный приказ.

— Девушке пятнадцать зим, у неё нет хвоста, она небольшого роста, с огненно-рыжими волосами. Она из Фоггарда, но говорит на смешанном диалекте.

Ример закрыл глаза. Они ошибаются. У неё не огненно-рыжие волосы, у неё медно-рыжие волосы, цветом похожие на кровь.

— Таков приказ. Эта задача является главным приоритетом Совета. Повторяю: главным приоритетом. Гниль свободно разгуливает по Имланду. Переодеться, упаковаться и собраться у моста с командирами групп для инструктажа.

Строй Колкагг распался. Ример открыл дверь и вошёл в дом. Он разделся донага и посмотрел на чёрный костюм, свёрнутый в рулон, который он использовал в качестве подушки. Только об этом костюме воин беспокоился последние три года. Он был Колкаггой, чёрной тенью. Уже мёртвым.

Слова Всевидящего — закон для него.

Кожа Римера покрылась мурашками. Он надел костюм, который сделает его невидимым в ночи, и вышел на улицу. Через пару шагов он наткнулся на мастера. Тот стоял и оглядывал Римера.

— Мастер?

— Ты рос вместе с этой девушкой?

Ример помедлил.

— Мы в одно и то же время несколько лет жили в Эльверуа.

— Илюме-матерь не исключила тебя из исполнителей приказа, — мастер смотрел на него так, словно Ример должен был ему что-то объяснить.

— В противном случае она не была бы Илюме, — ответил юноша.

— Я могу исключить тебя, если ты пожелаешь. Ты хочешь?

— Нет.

Свартэльд одобрительно кивнул. Ример чувствовал его взгляд на своей спине, пока шёл к мосту. Все уже собрались.

Колкагги.

Сотня мужчин. Тёмные силуэты в ночи. А там, среди гор, располагались другие лагеря. Ещё больше имлингов, одетых в чёрное. Смертные, которых нельзя остановить.

И сейчас у них есть всего один приказ, одна цель. Они должны отыскать её. Ример ощутил беспокойный и безжалостный холодок, сползающий по шее вниз к груди. Холодное знание. У Хирки есть один-единственный шанс.

Он должен найти её первым.

Дом Ванфариннов

В мягком кожаном кресле могли поместиться три такие девчонки, как она, и всё же Хирка свернулась плотным клубочком под шерстяным одеялом. В камине, где можно было встать в полный рост, потрескивал огонь. Очаг был сложен из чёрного камня с зелёными прожилками и напоминал разбухшие перед смертью сосуды на лице насильника. Перед ней сидел Урд-отче. Урд Ванфаринн, сын Спурна Ванфаринна, наследник его кресла в Совете. Её спаситель. Она содрогнулась.

Ей вернули одежду. Хирка высохла после путешествия из купальни по каналам с холодной водой, которые вывели их в сточную канаву, расположенную далеко от построек Эйсвальдра, но в пределах Стены. Дальше Урд пошёл по покрытому лесом горному склону, который хорошо скрывал их всю дорогу до похожего на крепость из полированного зелёного камня дома Ванфариннов.

На стене за спиной Урда висели большие картины — портреты многочисленных членов семьи, но Хирка не заметила никаких признаков жизни в этом доме. Она слышала, как Урд отослал всех слуг, кроме одного стража. Он был единственным, кто видел её.

Хирка больше не сидела в шахте, но свободной она тоже себя не чувствовала. Мужчина, расположившийся напротив неё, носил маску озабоченности. Деревянные куклы из соседней шахты были более убедительными, хотя она и не сомневалась, что члену Совета было о чём беспокоиться. Он раскачивал ногой верх и вниз. Вверх и вниз.

— Что с тобой будет? — спросила Хирка.

Выражение его лица из немного обеспокоенного стало улыбчивым, наверняка он хотел успокоить её.

— С тобой ничего не случится, эмблинг.

— Не со мной. С тобой. Что будет с тобой после того, как помог мне?

Он приподнял ухоженные брови, как будто удивился вопросу. Борода его тоже была великолепной. Как такое возможно? Волосы Хирки торчали во все стороны. Красная копна. Его же пряди были словно приклеены к голове.

— Никто не знает, что я помог тебе. Но я решил воспользоваться шансом. Так будет лучше для всего Имланда. Для всего народа, — он поднял руки ладонями вверх, как имлинг, готовый принести себя в жертву ради Всевидящего.

— А что, если они поймут, кто это сделал? Ты ведь, наверное, спорил с ними, когда вы принимали решение?

Его глаза снова сузились. Урд склонил голову набок и принялся с интересом разглядывать её. У Хирки появилось ощущение, что сам он об этом ещё не думал.

— Возражали многие. И хотя некоторые из них всё знают или понимают, они бы не смогли ничего сделать. Они только носятся, как заблудившиеся овцы. Шуты, которые не видят дальше собственного носа! Они думают, что смогут спать спокойно, как только сожгут тебя или отрубят тебе голову!

Он легко раздражался. Хирка отметила это про себя, как и его неприкрытое презрение к Совету, в который он сам входил.

— Они желают твоей смерти, дитя Одина. — Хирка никак не могла привыкнуть к такому обращению, но промолчала. — Смерти. Ты понимаешь?

— Я рада, что ты делаешь это ради меня.

Член Совета не поправил её. Совсем недавно он говорил, что затеял всё ради Имланда и его народа, а теперь выясняется, что ради неё? Если этот имлинг думает о её благе, то она — деревянная табуретка. Он нагнулся вперёд и провёл ладонью по её горлу.

— Какая шея… Такая нетронутая. Такая чистая. Как жаль будет, если её пронзит меч. Или сожжёт пламя.

Хирка постаралась скрыть свой ужас. Может быть, ей удастся сбежать после восхода солнца? Он — член Совета, и ему, скорее всего, придётся вернуться в зал Всевидящего? Не может же он сидеть здесь и караулить её?

В дверь постучали два раза, и вошёл страж, молодой мужчина с мешками под глазами. Он протянул Хирке чёрную плошку с кашей и мясом. Девушке до тошноты хотелось есть. Она поблагодарила и взяла еду. Страж кивнул им обоим и вышел. По помещению разлетелся восхитительный запах, но он смешался с каким-то другим. И этот другой был ей знаком. Резкий. Землистый.

Дремотник.

В её душе не осталось сомнений. Конечно. Именно Урд виноват в том, что кукольник спал, когда на неё напали. Где обычные стражи смогли бы раздобыть дремотник? Это растение не из тех, что продаются на каждом углу. Для его покупки надо знать нужных имлингов и иметь деньги. А у этого мужчины денег больше чем достаточно. Силья рассказывала ей, что семья Ванфариннов владела шлюзом в канале Скаррлейд на юге. Все суда, что проходили через канал, должны были платить. Так было на протяжении поколений.

— А ты не будешь? — спросила Хирка.

— Я поел.

— А-а…

Зачем он хотел дать ей дремотник? Хирка снова вспомнила труп, расстёгнутую ширинку, кровь в уголке рта, нож в спине. Стражей, наваленных друг на друга, как куча грязного белья. Если бы Урд желал её смерти, она уже давно была бы мертва. Ему надо было всего лишь дождаться казни. Значит, он хотел, чтобы она просто заснула. Но и этого Хирке было достаточно: каждый нерв её тела говорил, что не стоит оставаться в беспомощном состоянии рядом с этим мужчиной. Она сунула в рот ложку с кашей, стараясь на глотать, и кивнула на картину:

— Кто это?

Урд повернулся к стене, а она быстро выплюнула пережёванную массу в кулак, сунула под одеяло и запихала между подушкой и спинкой кресла. Каша была горячей и невкусной, и она поступает как свинья, но когда Урд обнаружит это, она будет далеко.

— Мой отец, — ответил он, и по его губам скользнула горькая улыбка. — И моя мать, Мейре. Она живёт в Скаррлейде. Корни нашей семьи оттуда.

Хирка не слушала его. Она использовала время с пользой — тайком засовывала кашу под плед и прятала за подушкой. Урд больше не казался обеспокоенным, он говорил и ждал. Ждал, когда она заснёт.

История семьи Ванфаринн была известна тем, кто любил изучать прошлое. Хирка слышала её раньше. Сначала семья носила имя Драфна, одного из двенадцати воинов, который отправился в Блиндбол. Конфликты раскололи род, и старший сын заявил брату, что тот сбился с пути и стал заблудшим путником: вильфареном. Младший брат вместо того, чтобы обидеться, сделал это слово своей новой фамилией.

Когда все члены семьи Драфна умерли, Ванфаринны предъявили свои права на кресло в Совете. Самые злые языки называли их бастардами. Но Хирка никогда не слышала той истории, что рассказывал Урд. По его мнению, место в Совете было похищено у его семьи на многие поколения. Эту несправедливость исправил возведённый в ранг героя его предок, который щурился на неё с нечёткой картины. Его портрет висел рядом со Спурном, недавно скончавшимся отцом Урда. И Гриддом, отцом его отца. И Малем, отцом отца его отца.

Хирка зевнула. Она не просто притворялась, в последние дни она на самом деле почти не спала. Девушка отставила в сторону полупустую плошку и опустила голову на ручку кресла. Теперь, когда она прикинулась совсем сонной, она отважилась рискнуть.

— А что случилось с твоим горлом? — для убедительности Хирка говорила хрипло.

— Ничего, — ответил он.

— Ты знаешь, как отправить меня… домой?

— Конечно.

— А откуда ты это знаешь? Никому неизвестно, как я попала сюда.

— Мне известно.

Он ничего не собирался ей рассказывать. Она могла играть дальше, сколько хотела. Хирка закрыла глаза.

* * *

Я уснула!

Хирка попыталась сесть, но её руки и ноги были связаны, во рту — кляп из грубого льна. Сухой. Пыльный. Глотать почти невозможно. Она почти не притронулась к еде и всё равно уснула! Наверное, всё дело в усталости. Или же в невообразимом количестве дремотника. Где она?

Темноту прорезали полоски света. Хирке было тесно там, где она лежала, ноги распрямить не получалось. Раздалось ржание лошади. Она в повозке. Что её разбудило? Она что, лежит в сундуке? Снаружи послышались голоса. Приглушённая ссора.

— Я не могу оставить её здесь, Урд. Стражи прочёсывают город, они найдут её, я не могу…

— Тебе не надо держать её здесь, тебе надо доставить её к каменному кругу. Ты что, глухой? — Голос Урда был более хриплым, чем раньше. — Вывези её из города сегодня ночью.

— Во имя Всевидящего, Урд…

— Сегодня ночью, Шлабба. Сейчас.

— Нас остановят у городских стен. Они…

— Мне казалось, ты знаешь каждого стража городских ворот в этом городе?

Шлабба помедлил.

— А что, если она проснётся?

— Да не проснётся она, тупая дубина! Ещё долго не проснётся. Мне надо присутствовать на завтрашнем заседании Совета, но я приеду вслед за вами. Просто доставь девчонку к кругу.

— Она гниль! Я не могу разъезжать по дорогам с…

— Шлабба… — Голос Урда стал тихим и напряжённым. Хирка навострила уши. Она буквально могла слышать, как по телу этого Шлаббы течёт пот. Как и по её телу. — Шлабба, у меня нет времени спорить с тобой. Слепые ждут, а Совет в истерике!

— Слепые?! — Шлабба взвизгнул, как свинья.

— Тише!

— Что… Что ты будешь с ней делать?

— Девчонка не должна была остаться здесь. Она предназначалась в жертву камням, была подарком слепым, и теперь они её ищут. Ищут бесхвостую. Они знают, что она здесь. Когда они её получат, я — мы — получим то, что надо нам.

— Шлокна тебя побери, Урд… Оно не может того стоить! Слепые?! Они не были частью сделки. Я никогда…

Хирка услышала булькающий звук. Урд схватил Шлаббу за горло.

— Ты можешь вывезти её из города и помочь мне или можешь занять её место в качестве подарка трупорождённым. Что выбираешь, Шлабба?

Второй мужчина не ответил, но Хирка полагала, что он изо всех сил кивает. Хирка затаила дыхание. Нельзя поддаваться панике. Не сейчас. Не здесь. Во рту кляп. Она должна дышать спокойно. Спокойно.

Она услышала, как Шлабба отдаёт приказы другим имлингам. Шаги. Много шагов. Много имлингов. Повозка тронулась.

Где-то неподалёку раздался крик ворона.

Нападение

Хирка лежала, свернувшись, в сундуке и в щели между досками видела, как сменяют друг друга полоски света. Было холодно, ей не хватало плаща. И её мешка. Мешка со всеми травами. С чаем. Со всем её имуществом. Наверное, он до сих про валяется где-то в шахтах.

Повозка переехала мощёный каменный мост, и Хирка начала проклинать собственную незначительность в сложившихся обстоятельствах. У неё ничего не было. Не было семьи. Не было дома. Хирка бесхвостая. Одним богам известно, чья дочь.

Она с наслаждением использовала слово «боги» вместо слова «Всевидящий». Он и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ей, и в данный момент она только так могла бросить Ему вызов. Может статься, других способов она не найдёт никогда. Её предназначение — стать подарком для слепых. Жертвой. Червяком на крючке, в обмен на Всевидящий знает что.

Боги. Боги знают что.

Но одну вещь с тех пор, как луна родилась заново, Хирка узнала. Пока есть жизнь, есть и надежда, а она всё ещё была жива. Пленённая, замёрзшая и голодная, но всё ещё живая. Пока она дышит, всякое может произойти. Надо только сохранять спокойствие, искать свой шанс и хвататься за него. Если бы у неё только…

Нож!

Она поджала колени и согнула спину, насколько позволяли размеры маленького ящика. К счастью, её руки были связаны спереди. Урд не ожидал от неё никаких неприятностей, ведь предполагалось, что она одурманена дремотником. Девушка потянулась пальцами к ступням и подумала, что член Совета слишком сильно уверовал в свои способности. Хирка дотянулась до края башмака. Ещё чуть-чуть. Совсем чуть-чуть.

Вот! Она жадно схватила деревянную щепку, поднесла её к губам и взяла зубами за конец. Потребовалось совсем немного времени на то, чтобы перерезать верёвки. Запястья были горячими и влажными, но свободными. Теперь Хирка могла попробовать развязать ноги, но в узком ящике добраться до них было непросто.

Она прервала своё занятие, легла и прислушалась к движениям повозки. Когда наступит подходящее время для побега? У городской стены? Нет. Стражи потащат её обратно, если только не прибьют прямо на месте. Значит, за стенами. Вопрос в том, как сбежать.

Она попробовала ослабить узлы верёвки, стягивающей ноги. Хитрость заключалась в том, чтобы не затянуть их ещё сильнее. Урд считал, что она проспит вечер и всю ночь. Хирка ощущала тяжесть крышки у себя над головой. Она ненавидела сидеть взаперти! Колени ударились о дерево, когда она попробовала поднять их вверх. Места для того, чтобы перевернуться, не было. Пленнице удалось повернуться на бок, и она смогла толкать крышку головой, но это ни к чему не привело. Казалось, крышка не заперта, но она была очень тяжёлой.

Хирка просунула палец в узел у лодыжки и нашла слабое место. Она потянула и почувствовала, как верёвка ослабла. Девушка стала сдирать путы, пока не освободилась полностью. Потом Хирка приоткрыла крышку и высунула руку во мрак. Ковры. На крышке сундука лежали ковры. Она потянула их и услышала, как те свалились на пол. Больше ничего не произошло. Повозка ехала, как и раньше. Значит, здесь, внутри, больше никого нет. Это облегчало дело. Наконец хоть что-то пошло так, как хочет она. Хирка выбралась из сундука и стала пробираться вперёд. Темно, хоть глаз выколи. Ночь. Она уже давно не видела проблесков света через щели в сундуке. Значит, они уже выехали за городские стены. Скорее всего.

В повозке было много ковров. Несколько масляных ламп без горючего. Несколько таких же сундуков, как тот, в котором была заключена она. Повозка купца. Но здесь не было ничего, что помогло бы ей бежать. Кроме деревянного ножа. Снова у неё в голове мелькнуло воспоминание о насильнике. Его конвульсии на полу в тюремной шахте. Самое ужасное в том, что его судьба стала бы ещё более плачевной, если бы ему удалось взять её силой. Взять гниль.

Это его ошибка. Не твоя.

Хирка прислонила ухо к короткой стороне стены и прислушалась. Минимум две лошади впереди и столько же сзади. Может, больше. Проблема. Но она слышала вой ветра в ветвях деревьев. Карканье воронов. Запах эльфийских поцелуев и мха. Лес. Здесь у неё по крайней мере есть шанс сбежать. Возможно, ей удастся выбраться на крышу повозки и оттуда…

Ход её мыслей прервали два тяжёлых удара о землю. Лошади заржали. Повозку тряхнуло, она остановилась. Хирку швырнуло на стену, но она удержалась на ногах. Кто-то закричал. Что случилось? Ей надо выяснить, что случилось! Девушка принялась обшаривать доски в поисках щели. Кто-то снаружи заорал:

— КОЛКАГГИ!

Это было истеричное предупреждение, как будто кричащий не верил собственным глазам. Снаружи поднялась паника. Хирка похолодела. Они здесь. Наконец они нашли её. Чёрные тени. Её руки затряслись и стали тяжёлыми и неподъёмными. Пленница нашарила засов, но пальцы отказывались слушаться. Она ударила ногой. Щеколда поддалась, и откидной борт повозки вылетел наружу, упал на землю и остался там, служа как пандус.

Хирка увидела очертания лежавшего на земле имлинга. Она сбежала по качающемуся пандусу и ощутила приступ тошноты, когда увидела, что под ним распростётся ещё один всадник. Но она не остановилась. Хирка помчалась прочь от повозки, прочь от криков — хотя криков больше не было, слышались только звуки уносящихся во весь опор коней.

Не смотри! Беги! Просто беги!

Но Хирка не могла не взглянуть. Она повернулась. Чёрный имлинг сидел на крыше повозки и переводил взгляд с неё на несущегося прочь всадника.

Не меня! Возьми его! Он больше!

— ХИРКА!

Надежды больше не было. Он пришёл за ней. Она помчалась вверх по склону. Ноги скользили, и она хваталась за мох, пытаясь забраться выше. Хирка слышала, что он идёт за ней. Затем ощутила привкус крови во рту. Сильная рука ухватила её за свитер, ворот порвался, и она упала на спину. Девушка хотела закричать, но не смогла.

НЕТ! Нет…

Она лежала на мшистой земле, на ней — тяжёлое чёрное чудовище. Оно сидело на ней верхом и прижимало её руки к земле. Казалось, Хирка вернулась в шахту. Но в этот раз она не могла сдвинуть его. Чудовище плотно сжимало её бёдра своими коленями и крепко держало её запястья. Белые глаза сверкали во мраке как лёд.

Волчьи глаза.

Ример?

Тень сняла с себя чёрный капюшон и уставилась на неё. Белые волосы, собранные в хвост, свисали ей на лицо.

— Ример? РИМЕР! — она произнесла это вслух? Да, она слышала свой голос. Сердце чуть не лопнуло от облегчения. Ример. Он отпустил её руки. Хирка подняла их и прикоснулась к его щекам, провела по лицу, словно хотела удостовериться, что зрение не обманывает её. Это он. Он пришёл и спас её! Оделся как Колкагга и разогнал имлингов Шлаббы. Хирка засмеялась, но её смех больше походил на рыдания.

— Ример! Ты меня до смерти напугал! И их! — Хирка взглянула на неподвижные тела у повозки. Смех застрял у неё в горле. Слишком темно, и лиц тех имлингов не разглядеть, но признаков жизни они не подавали. Издалека их запросто можно было бы принять за камни на дороге. Её восторг растаял.

— Ример, что ты наделал? — она отняла руку от его лица. Он смотрел на неё. Хирка искала в его глазах горе от того, что только что произошло, но не находила. Его голос был хриплым и холодным, как ночь.

— Они забрали бы твою жизнь, если бы пришлось.

Хирка сглотнула. Это неправда. То, что он сказал, — неправда. Не эти имлинги связали её, как скотину, и бросили в деревянный сундук. Наверняка они были простыми исполнителями. Теми, кто просто делал свою работу. Теперь они мертвы.

— Мы не можем оставаться здесь. Нам надо уходить, — Ример встал и поднял её на ноги. Хирка помедлила. Ей хотелось многое сказать. Ример спас её. Не только сейчас, но ещё и на Ритуале. Она видела его лицо, когда Ворононосица обнародовала всю правду о ней. Правду, которая распространилась по залу, как пожар.

— Ример, я не могла рассказать…

— Конечно, нет. Не всё можно рассказывать. Всё в порядке, — казалось, он говорит серьёзно, как будто дело его, в общем-то, не касалось. Может, он притворяется? Или же сейчас думает о других вещах? Он ведь только что забрал жизни.

Ей надо заставить друга перестать думать о случившемся. И Хирка заговорила. Она начала рассказ, пошатываясь, как новорождённый телёнок, пытаясь расставить все события по местам, вложить смысл во всё, что она видела и слышала. Она поведала об Урде. О кукольнике. О слепых. Постепенно говорить становилось легче, и она обрела свой обычный голос. Она тараторила всё быстрее, задавала вопросы и сама пыталась на них ответить. Например, на вопрос о каменных кругах и о том, что Урд собирался с ней сделать.

Ример не отвечал. Он позволил ей выговориться, пока они пробирались между высокими хвойными деревьями. Иногда она бросала быстрые взгляды на спину Римера, чтобы убедиться, что он всё ещё её слушает. Он ни разу к ней не повернулся. Она видела только белые волосы. Бо́льшая их часть была собрана в хвост, рассыпавшийся по тому, что было похоже на плоский четырёхугольный рюкзак, который был таким же чёрным, как и его одеяние, и крепился к спине широкими кожаными ремнями, которые перекрещивались у него на груди.

Белые эльфийские поцелуи звёздами сияли на земле. Здесь они были крупнее, чем в Эльверуа. Хирка снова остановилась.

— Куда мы идём? — об этом она до сих пор не задумывалась.

— Наверх. Сегодня ночью нам нужен хороший обзор.

— Нет! Ример, нам надо вернуться! Совет должен узнать об Урде! И о слепых!

— Совет знает о слепых, Хирка.

— А об Урде? Они не знают, что это он…

— Для них это не имеет значения. Они всё равно выберут тот вариант, который принесёт им больше пользы.

— Но… ты что, не понимаешь? Если мы сможем им объяснить, что…

Ример остановился и посмотрел на неё. Она тоже замерла.

— Я вырос с ними, Хирка. Я видел, как они играют жизнями имлингов и их будущим. Совет не поможет тебе. Эти имлинги приговорили тебя к смерти. Пока Совет достигает своих целей, правда не имеет для него никакого значения. А если бы имела, то немногие из членов Совета занимали бы кресла рядом со Всевидящим.

Он двинулся дальше. Хирка сглотнула. Он прав. Конечно. Она наивно полагала, что у ситуации есть простое решение. Разве сама она не пыталась объясниться с могущественными членами Совета? Она истекла кровью ради этого. Её слова не имели никакой ценности.

А вот Ример мог всё объяснить! Он был одним из них.

— Они послушают тебя!

Друг шагал немного впереди неё. Он скрылся между двумя огромными валунами. Хирка ускорилась, чтобы поспеть за ним.

— Ример?

Где он? Между гладкими ото мха камнями не проникал даже лунный свет. Хирка продвигалась вперёд на ощупь.

— Здесь.

Она подняла глаза на голос. Ример забирался на валун, похожий на маленькую гору. Он протянул руку и помог залезть на выступ, чтобы у неё под ногами появилась опора. Потом юноша пополз выше. Подпрыгнул, подтянулся и выбрался наверх. Затем обернулся и предложил помочь, но Хирка сама вскарабкалась на валун. На вершине она даже не присела, чтобы Ример не подумал, что она устала. На самом деле перед глазами у неё было черно. Она хотела есть.

Они стояли на самом высоком камне в округе, а их здесь было много. Валуны в случайном порядке рассыпались по равнине, как будто боги поиграли в кости и не убрали за собой, и все фигуры остались лежать тут, поросшие мхом и забытые. Луна висела над лесом. Небо было такого же цвета, как синяк. Вдали Хирка видела горные вершины Блиндбола. На самом деле они находились не так уж и далеко.

— Они послушают тебя, — повторила она.

— Так, Хирка. Я попробую объяснить тебе, что происходит. Совету совершенно неважно, нарушила ты закон или нет. Ты была в Равнхове и помешала убить Эйрика. А если бы не ты, он наверняка был бы мёртв. Одно это — достаточная причина для того, чтобы казнить тебя. К тому же ты сбежала из тюрьмы и убила.

— Я не убивала! Это Урд убил их! Он…

Хирка закрыла рот. Ример смотрел на неё. Он знал, что она никого не убивала.

— Я понимаю, — прошептала она. — Я не убивала, но это совершенно неважно.

— Ты учишься, — Ример вынул меч из ножен и срубил пару веток с дерева, выросшего между камнями. Он начал плести из них подстилку. Может быть, он сделает для них укрытие на сегодняшнюю ночь. Хирка не знала, чем заняться, поэтому стала помогать ему. Какое-то время они молча сидели и плели, а потом она решилась задать вопрос:

— Кем они были?

— Кто они?

— Стражи, которых убили в шахтах.

— В Маннфалле работает несколько тысяч стражей. Я не знал их.

Хирка не решилась спросить о других. О тех, что остались лежать у повозки. Надо искать хорошие стороны во всём этом. Она жива. Ример не говорил больше необходимого, поэтому девушка решила поддержать беседу сама:

— Ты на самом деле напугал их до смерти! Отличная идея — переодеться Колкаггой и напугать их, да так, что они опрометью убежали!

Она засмеялась. Ример не поддержал веселья. Он встал и спрыгнул вниз с подстилкой из веток в руках. Хирка не успела напомнить ему, на какой высоте они находятся. Она перевесилась через край, но друг спокойно расхаживал по земле, не получив никаких повреждений. Ример спрятал плетёнку подо мхом и травой около валуна, потом наступил на неё, и ветки затрещали. Система оповещения. Он забрался обратно на камень, но Хирка не спросила его, кто к ним может наведаться.

Колкагги. Настоящие Колкагги.

— А костюм! Откуда, ради Всевидящего, ты взял этот костюм? — она вновь неуверенно рассмеялась. Что-то во всём этом было неправильно. Ей стало нехорошо.

— Ты слишком много болтаешь, — сказал парень, повернулся к ней спиной и срубил ещё пару веток. Хирка смотрела, как он это делает. Потом Ример вложил меч в ножны. Быстро. Не глядя. Как будто проделывал это сотни раз в день всю свою жизнь. Хирка вытянула рукава свитера и спрятала в них ладони, чтобы не мёрзли, но это не помогло. Холод находился внутри неё. Ледяной змей прокладывал себе путь при помощи подозрений, в которые она не хотела верить.

Ример принялся плести новую решётку из веток. Прошла целая вечность, прежде чем он произнёс:

— Это мой костюм.

Хирка встала и отступила на несколько шагов. Сидевший перед ней юноша не смотрел ей в глаза. Костюм его. Его собственный. Ему не надо было переодеваться. Не надо было добывать его где-то. Он был Колкаггой. Правда ударила её под дых, и она потеряла равновесие.

— Ты один из них!

— Тише! Хочешь половине мира сообщить, где мы находимся?

— Ты убивал. Ты убиваешь…

— Ты жива, правда же? — он произнёс это будничным тоном, совершенно лишённым чувств. Ей снится страшный сон? Она когда-нибудь проснётся?

— Я жива, потому что умерли три имлинга!

И отец. И почти Эйрик. Пленник. Стражи. Я жива, потому что другие умирают.

— Ты бы предпочла быть одной из мёртвых? — хрипло сказал Ример. Он схватил её и усадил обратно. Хирка не ответила. Она сжалась в комок и вонзила зубы в свитер.

Он был одним из них.

Ример был Колкаггой.

Ошибка Шлаббы

Урд вздрогнул, лёжа в постели. Он что-то слышал. Точно. Он схватился за горло, но всё было спокойно. Та же гнетущая боль, что и всегда, но Голос не звучал. Ванфаринн сел. Льняное бельё промокло. Он вообще спал? Когда он спал в последний раз?

Его сны были не такими, как когда-то, а мрачными и пугающими. И долго не забывались. Руки Урда стали липкими. Они здесь. Они явились. Время вышло.

Нет! Это невозможно. У него есть защита! Он опустил ноги на прохладный каменный пол. Через узкую бойницу в комнату попадала полоска лунного света. Урд обшарил глазами поверхность пола. Он видел более тёмную и матовую поверхность круга, в центре которого стояла кровать. Плитки отражали лунный свет, но когда они достигали круга из вороньей крови, то пропадали. Свет поглощался. Защита действовала. Ни один слепой не достанет его здесь. Ни один. О чём, Шлокна его побери, он думал?! Кем он был? Перепуганной девчонкой? Одной из дрожащих малюток Дамайянти? Он что, выжил из ума? Чего может бояться такой мужчина, как он? Ничего!

В двери трижды постучали, и Урд вскочил. Удары стали сильнее, и он услышал знакомый голос.

— У-Урд-отче?

Ванфаринн схватил мантию с кресла, набросил на плечи и завязал на поясе, пока шёл к дверям. Затем отпер замок и открыл. Петли не были смазаны и протяжно заскрипели, как и было задумано. Если кто-то попытается тайно проникнуть, Урд услышит.

— Речь должна идти о жизни и смерти!

Перед ним стоял Рендар с мешками под глазами. Спал на дежурстве. Этого бездаря надо отослать, он ни на что не годен. Слишком молод, как и большинство стражей. И далеко не столь амбициозен, как надо.

— Т-там стоит имлинг, — Рендар прижимал шлем к груди.

— Имлинг? — Урд приподнял бровь. Можно ли представить себе такую бесцеремонность? Этот малый был отпрыском близкородственной связи, не иначе.

— Он г-говорит, дело срочное.

Урд вздохнул. Его терпение было на исходе.

— Кто он? Я полагаю, у него есть имя и лицо?

— Я… Он не хочет называть своё имя. Он… большой.

Рендар развёл руками в стороны, чтобы показать размеры имлинга.

Шлабба. Он давно уехал в Блиндбол! Что он здесь делает?

Что-то пошло не так. В это время Шлабба должен быть на полпути к Равнхову вместе с девчонкой. Урд помчался по коридорам, Рендар следовал за ним по пятам. Молодой страж совершенно не понимал своих обязанностей и не знал, что такое деликатность. Урд остановился и посмотрел на него.

— Я разберусь!

Он подождал, пока до Рендара дойдёт намёк и он уйдёт, а потом проследовал к входным дверям. Засов был отперт, створка приоткрыта. Наверное, этот идиот просто велел гостю ждать здесь и поспешил разбудить хозяина. Он поставил жизнь Урда под угрозу! Надо не забыть напомнить ему об этом.

Через щель в дверях он видел очертания тела, похожего на гору. Урд втащил гостя внутрь — само по себе не слишком лёгкая задача, — после чего закрыл двери и запер их.

— Никогда, я же говорил! Чтобы ноги твоей никогда здесь не было!

Шлабба колыхался, как пудинг. Выглядел он не слишком хорошо. Бледный, почти зелёный. Вспотел больше, чем обычно, а обычно он потеет довольно сильно.

— Всё покатилось в Шлокну! С нами покончено!

— Тише! — прошипел Урд и поволок имлинга-развалину за собой в каминный зал. Кувшины с вином всё ещё стояли на столе у камина. Его собственный и кувшин Хирки. Шлабба повалился в кресло, на котором сидела девчонка.

— У тебя есть что-нибудь выпить?

— Что ты здесь делаешь, Шлабба? Где девчонка?

— Она у Колкагги!

— До тебя наконец дошло, что…

— Колкагга, Урд! Он напал на нас, когда мы ещё не добрались до леса Колскуг.

— Он…?

Шлабба встал и начал ходить по комнате, потирая руки.

— Он убил двух моих имлингов. Мне повезло, что я до сих пор жив! Что мне делать, Урд? Что нам делать?! Она у них! Они выяснят, кому принадлежит повозка. Я погиб! Мы оба погибли!

— Идиот! Если бы она была у Колкагг, я бы уже об этом знал. Никто не приводил девчонку, Шлабба. Никто.

— Я не вру! Если бы я врал, я бы сказал, что их было пятеро, но он был один. Один мужчина, Урд! Один! В чёрной одежде посреди темноты. Он внезапно возник ниоткуда. На крыше повозки! А остальные уже лежали на земле!

— А что сделал ты и твои имлинги, Шлабба? Обоссались?

— Он был Колкаггой!

Урд не ответил. В кои-то веки Шлабба был прав. Если это действительно чёрные тени, то Шлаббе не помогли бы и десять имлингов.

— У тебя есть что-нибудь выпить? Мне надо выпить.

Урд не слушал раздражающий, почти женский голос. Надо подумать. Что произошло? Если Колкагги нашли девчонку, то почему до сих пор не приволокли её обратно? Почему Совет ничего не знает? Колкаггам потребовалось бы вчетверо меньше времени, чем Шлаббе, чтобы добраться до города. А может, и меньше. Так почему?

Наверное, этот болвван всё выболтал. Сломался и сознался. А сейчас явился сюда, чтобы наврать и запутать Урда. Это единственное объяснение.

— Откуда они могли узнать, что девчонка в повозке, Шлабба?

— Потому что она выбежала! Поскакала по склону в лес, как кролик!

Урд пристально посмотрел на купца в поисках беспокойства в его глазах, малейших признаков лжи. Урд их заметит. Девчонка была связана и лежала на дне сундука, и она съела такую дозу дремотника, которая могла свалить лошадь. Она никуда не могла побежать.

Шлабба всхлипнул и повернулся к нему спиной, как будто это могло скрыть, что он на грани срыва. С плаща цвета горчицы, который грозил в любой момент лопнуть на заднице, капала грязь. Урд наморщил нос. Что, Шлокна его побери, случилось с этим купцом? Обделался он, что ли? Урд увидел, что следы грязи от одежды Шлаббы ведут к креслу, в котором он сидел. К креслу, в котором сидела Хирка. И это не грязь. Это каша. Она размазалась по сиденью и по одеялу, в которое она куталась.

Правда ударила его копьём. Девчонка обманула его. Она обманула ЕГО! Проклятая гниль обманула его! Урд встал и смахнул всё, что было на столе. Кувшины с вином полетели на пол со свистом и остались лежать, перекатываясь с боку на бок, перед камином. Шлабба нерешительно попятился к стене.

— Пошли! — сказал Урд и направился к двери.

— Куда? Куда мы пойдём?

— Найдём что-нибудь выпить.

Шлабба последовал за ним. Они прошли через дом в сад, расположенный сзади. После смерти отца за растениями никто не ухаживал, но вид на реку и Блиндбол никуда не делся.

— Не беспокойся, Шлабба. Это небольшая проблема. Она разрешится.

— Разрешится? Как это она разрешится? Ты потерял её! Я даже не догадывался, кто она, когда ты попросил меня забрать девочку! Я думал, она твоя родственница. Я думал, ты решил надо мной подшутить!

Урд оскалил зубы, но умудрился растянуть уголки губ в улыбку. Шлабба уже начал придумывать отговорки. Он больше не принесёт пользы.

— Давай разберём каждый шаг, Шлабба. Во-первых, кто видел, как ты пришёл сюда?

— Никто! Клянусь! Я бы не явился, если бы существовала малейшая вероятность того, что меня кто-нибудь увидит.

— Хорошо. У тебя завтра есть дела?

— Нет. Я пойду к тому проклятому торговцу чаем с улицы Даукаттгата. Клянусь, он прячет лучшие чаи под прилавком, а мне даёт солёную воду! Что нам делать?

— Я покажу. Ты видишь, что я здесь спрятал?

Урд перевесился через край и посмотрел на реку далеко внизу. Шлабба повторил его движение, как марионетка. Ванфаринн толкнул его в спину обеими руками. От него потребовалось на удивление мало усилий. Тяжёлое тело Шлаббы само завершило дело. Купец не успел найти опору для ног, чтобы предотвратить катастрофу, и ничего не сказал, только беспомощно взмахнул руками. И упал.

Через некоторое время Урд услышал его крик, а потом тело ударилось о камни внизу, и наступила тишина. Затем последовал всплеск. Урд скривился. Шлабба всегда всё делал с опозданием, и предсмертный крик испустил так же. У Урда же стало одной заботой меньше. Как и у жены Шлаббы. Она была такой молодой, что годилась ему в дочери, и если бы находилась здесь, то, вполне возможно, бросилась бы Урду в ноги со словами благодарности. А это мысль… Может ли он позволить себе нанести ей визит после того, как труп вынесет на берег в трущобах? Естественно, чтобы выразить свои соболезнования.

Жирный купец совершил свою последнюю ошибку. Как и девчонка с рыжими волосами. Он — Урд Ванфаринн. У его семьи армия из трёх сотен воинов, из верных имлингов, которые поколениями служили их роду. Теперь настало время для каждого из них принести пользу.

Но сперва Урду предстояло сделать самый важный выбор в своей жизни. Рассказать Голосу, что он потерял девчонку, или нет? Урд слышал, как перед домом заскулили собаки.

Начался дождь.

Тень

Ример был Колкаггой. Убийцей на службе Всевидящего. Он был всем тем, чего Хирка боялась и от чего бежала. Причиной всех бессонных ночей. Причиной того, что она замирала от каждого лесного шороха. Причиной того, что отец спит в Шлокне. Он был лихорадкой Эйрика. Жаждой крови Тейна. Он был смертью.

Она чуть не заплакала от облегчения, когда увидела его, от осознания, что кто-то поможет ей в этой борьбе. И не просто кто-то. Ример. И вот он здесь. Колкагга. Чёрное подтверждение истины: ей не убежать. Совет никогда не станет её слушать и не подарит ей жизнь. За желанием убить её не стояло ни ярости, ни злости. Члены Совета не испытывали ненависти к ней. Возможно, боялись — она ведь была чужаком. Но они отправили её на смерть с такой же лёгкостью, как дышали, потому что так наиболее целесообразно. Они хотели сохранить стабильность. Вырвать сорняк. Очистить страну от гнили. Хирка выпрямилась. Раны от меча Совета на спине горели. Если бы только у неё был её мешок, она бы смазала их чем-нибудь, и жар улёгся бы.

— И они правда послали за мной Колкагг?

— Да.

— Чтобы убить меня?

— Да.

— Мир работает не так. Нельзя убивать имлингов направо и налево, — она говорила как ребёнок, но больше не была им. Она что, не прошла Ритуал? Хирка горько улыбнулась в темноте.

— Всевидящий даёт и Всевидящий забирает, — ответил Ример.

— Что даёт? Что даёт, Ример?! — Она поднялась. За его спиной висела луна и обрисовывала силуэт юноши, как будто хотела рассказать Хирке, где он. Словно предупреждала её: будь осторожна. Вот он. Широкие плечи, сильные ноги, создан для того, чтобы ловить всё, что решит убежать. Ример повернулся к ней.

— Он даёт ответы на все вопросы, — механически ответил он.

— Проклятая бабья болтовня! Он даёт ответы, чтобы ты никогда не задавал вопросов!

Хирке казалось, что её слова — эхо слов отца, которые он произносит в Шлокне. Ример помедлил, но не потому, что взвешивал сказанное, как ей показалось. Он обдумывал ответ. Но она больше не признавала превосходства Всевидящего, оно размылось и умерло. Ничто больше этого не изменит.

— Могу показать тебе, что Он дал мне, Ример, — Хирка задрала свитер и повернулась к нему спиной, которая вся горела, Хирка горела желанием показать ему, кем на самом деле был Ворон. Как мало святейший из святых хотел сделать.

— Вот что Он мне дал! Думаешь, я расстроюсь, если Он лишит меня своей милости? Ты действительно так думаешь?!

Она опустила свитер и снова посмотрела на него. Ример сжал челюсти. Его глаза сузились от гнева, как будто Хирка сама была повинна в том, что у неё на спине появились раны.

— Злодеяния Совета — не Его злодеяния. Мы следуем Его слову, не их.

— Что, Шлокна тебя побери, ты здесь делаешь, Ример?! — девушка попыталась сломать его логические построения. Он находился в самом центре событий, но был слеп. — Если ты следуешь его слову, а Он хочет, чтобы я умерла, почему мы здесь? Почему я до сих пор жива? А?!

— Я НЕ ЗНАЮ!

Его крик эхом заметался между камнями и напугал ворон так, что они улетели с опушки. Юноша стал похож на призрака. На слепого. Бледный на фоне чёрного неба. Он был тенью, творением её собственной фантазии. Может быть, она сошла с ума? Может быть, она скоро проснётся. Может быть, она по-прежнему сидит в узкой тюремной шахте в Эйсвальдре и ей снится сон, что Ример её спасает.

Хирке открылась ещё более зловещая правда. Ан-Эльдерин вовсе не спас её. Ример каждый миг борется сам с собой. Всевидящий просил его убить Хирку, а он стоит здесь и чего-то ждёт, но сам не знает чего. Он не убил её и не отдал обратно в руки Совета. И не в состоянии объяснить ей почему. До сих пор Ример следовал приказам. Он поймал её. Вопрос заключался в том, что молодой воин предпримет дальше?

Хирке хотелось завопить во всё горло, что он идиот, который готов убивать, и не имеет значения, во имя Всевидящего или нет. Но кричать она не могла. Она вела переговоры о собственной жизни, просто до сих пор этого не понимала.

Перед ней стоял не трезвомыслящий друг. Зверь. Волк. В этот самый момент он мог как убить её, так и оставить в живых. Всё зависело от того, какой стороной упадёт монетка. Она — заложник его внутренней борьбы. Его сомнений. Его веры. Девушка пообещала себе, что, пока жива, никогда не будет верить во что-нибудь или в кого-нибудь.

Хирка сглотнула. Слова надо было выбирать очень тщательно. Она сделала шаг в его сторону.

— Я видела Всевидящего всего один раз, — сказала Хирка. — Единственное, что он сделал, — бросил меня в шахты. Он мог бы убить меня на месте. Но Он этого не сделал. Если бы Всевидящий желал мне смерти, разве я уже не была бы мертва?

Ример закрыл глаза и опустил голову. Груз свалился с его плеч. Он кивнул.

— Я никогда не отнимала жизни, — сказала она. Сознание того, что друг выбрал правильную сторону, придало ей мужества. — Я лечила болезни. Зашивала раны. Разговаривала с имлингами, пока их боль не уходила. Ты убивал их. Кто из нас лучше служил Всевидящему, Ример?

— Поспи немного. Нам надо встать до восхода.

Хвост

По мере того как солнце выползало из-за гор, в мир возвращались краски. Но некоторые из них стали неузнаваемыми. Хирка таращилась на собственное отражение в реке. С её волос падали коричневые капли — она выкрасила их с помощью древесной коры. Хирка сильнее сжала в руке кинжал Римера.

— Я буду похожа на мальчика…

— Ты уже похожа на мальчика, — ответил Ример.

Эти слова задели её больше, чем следовало. Он сидел на корточках на берегу реки, опираясь локтями о колени. Высокая трава скрывала юношу. За его спиной с обеих сторон торчали ножны. Он переоделся и больше не был Колкаггой. Он стал Римером Ан-Эльдерином. Воином, который вытащил её из Аллдьюпы, в той же самой светлой одежде с прорезями по бокам. Его мешок лежал на земле. Он тоже сменил цвет — теперь он был коричневым, как её волосы. Уловка. Уловка Колкагг, чтобы исчезнуть, если потребуется. Сумка, которую можно вывернуть наизнанку, чтобы она сменила цвет. Хирка начала смутно догадываться, откуда пошли мифы о Колкаггах. О воинах, которых никто не видит. Незаметных ночью, незаметных днём.

Куро опять объявился. Она думала, что теперь ворон исчез навсегда, но он никогда её не предавал. Сейчас он сидел и с любопытством поглядывал на свёрток, который лежал рядом с мешком Римера, в надежде, что там найдётся что-нибудь съедобное.

Ример смотрел на Хирку. Она подняла кинжал и начала срезать волосы, сразу толстыми прядями. Теперь девушка была похожа на зверя. Свитер на плече порвался. Хирка хотела сказать воину, что даже не помнила, когда в последний раз нормально спала, но нежелание показывать свою слабость победило. Вот бы погрузиться под воду и оказаться в безмолвном мире. Как в купальне в Равнхове. Она вспомнила Тейна. Что бы он сказал, если бы увидел её сейчас? С Римером Ан-Эльдерином. С Колкаггой.

— Заканчивай, у нас нет времени, — сказал Ример, поднимаясь.

— Куда мы идём?

— В Маннфаллу.

Она посмотрела на него. Он спятил? Ничто не указывало на это, кроме его слов. Его взгляд стал яснее, чем был всего несколько часов назад. Твёрже. Изголодавшийся, сбитый с толку волк исчез. Ример знал, что делает.

— В Манфаллу? Да уж, какая несусветная глупость, Ример. Давай отправимся туда! У меня ведь там столько друзей. Урд, Совет… Даже Всевидящий! Его любовь ко мне лично не знает границ, — она скрестила пальцы в знаке Всевидящего, как авгур.

— Не забывай о Колкаггах, — ответил он, причём безо всякой иронии. Он принялся собирать с земли её волосы. — Колкагги ищут тебя больше суток. К этому моменту они проверили каждую плитку в городе. Теперь они пучком стрел разлетятся из Манфаллы в разные стороны. Здесь, в лесу, мы — лёгкая добыча. Если же мы продержимся в Маннфалле до завтра, у нас появится шанс. Мы купим себе время.

— Но у всех ворот стоят стражи! А теперь их наверняка стало больше! Даже если бы мы сдуру и попытались, мы бы не вошли в Маннфаллу.

— Ты забываешь о самом важном.

— О чём? О том, что ты — Ример Ан-Эльдерин? Святой идиот, приносящий удачу? Тот, кто думает мизинцем на ноге и делает, что хочет? — она закатила глаза.

Он встал и обнял её за плечи. Это произошло угрожающе быстро. Его близость затронула что-то в её сердце, чему следовало оставаться в состоянии покоя.

— Подумай головой. Они ожидают, что преступница покинет город. Вполне возможно, что из города нельзя выйти, но войти можно.

— Мы не знаем этого наверняка, — пробормотала Хирка и бросила последнюю прядь волос на землю.

— Мы ничего не знаем наверняка. Но у нас есть большое преимущество, — он отпустил её плечи, но его тепло осталось рядом с ней. — Пока никто не знает, ни что я сделал, ни того, что мы с тобой вместе.

— Урд должен знать? — сказала она и вспомнила третьего всадника, который успел ускакать, пока Ример сидел на крыше повозки и высматривал её.

— Он знает, что там был Колкагга, но не знает, кто именно. А тем немногим, что ему известно, он ни с кем не станет делиться. Это может вычислить даже святой идиот.

Хирка почувствовала, как её щёки покраснели. Об этом она, естественно, должна была подумать. Урд никому не мог рассказать ни о ней, ни о том, что она сделала. Мысль принесла ей облегчение.

— Единственное, что он может сделать, — отправить войско семьи на твои поиски, — продолжал Ример. — Но это неважно. Их всего лишь пара сотен. Колкагги всё равно отыщут тебя быстрее.

Она уставилась на друга, но не заметила никаких признаков того, что он пытается пошутить. Хирка плотнее закуталась в плащ. Плащ принадлежал Римеру и чуть не волочился по земле.

— Волосы ещё не высохли, — сказала она. — Они могут испачкать плащ.

Ример протянул руку и провёл по её волосам.

— Высохнут в дороге, — ответил он. Хирка сглотнула и кивнула.

— Городские ворота располагаются над гребнем кряжа. Дорога в паре сотен шагов на восток. Нам встретится много народа.

Хирка снова кивнула. Это она понимала. Ример продолжал:

— Плащ поможет. Он скрывает хвост, — его щёки на какой-то миг слегка порозовели. Хирка улыбнулась.

— Ты хочешь сказать, он скрывает, что у меня нет хвоста?

— Да, верно, но этого недостаточно.

— Придётся довольствоваться плащом.

— Все ищут бесхвостую рыжеволосую девушку. Они будут обращать особое внимание на хвосты.

Хирка закусила губу. Он прав. Она бы сама просила показывать хвосты, если бы несла службу у городских ворот. Это лучший способ исключить прохожего из числа подозреваемых.

— Тогда пойдём порознь, — сказала она. — Нет ни одной причины, по которой ты должен пострадать вместе со мной, Ример. А другого способа нет.

— Вообще-то есть.

— Какой же?

Ример повернулся к ней спиной и только тогда ответил:

— У тебя должен быть хвост.

Хирка рассмеялась.

— Ты считаешь, мне надо отрастить хвост? — в тот момент, когда она произносила эти слова, до неё дошло, куда он клонит. Она попятилась назад. Ример поднял свёрток, который лежал рядом с его мешком. Он открыл его и бросил на землю. Хирка сглотнула.

Перед ней лежал хвост. Он был свёрнут бухтой и разворачивался у неё на глазах. Красивые волосы слишком ярко выделялись на фоне побледневшей кожи. Хвост съёжился и превратился в коричневую верёвку. На другом его конце должен был находиться имлинг, но она видела только кровавый срез. Внутренности выпирали, как поднявшееся тесто. В центре виднелась хвостовая кость. Она была похожа на лопнувшее яйцо.

Хирка представила себе одного из мужчин, сопровождавших повозку, который лежал на земле, когда она убегала. Это его хвост. Часть его тела без… владельца.

Девушка отвернулась и закрыла глаза. Она-то думала, в свёртке еда. Запас на экстренный случай. В животе забурчало. Тенегриб, который они съели на завтрак, было трудно удержать в себе. Какой же она ещё ребёнок. Чего она ждала? За ночь Ример прибрал за собой. Конечно. Он не мог оставить трупы и повозку на дороге, это привлекло бы туда половину стражей Маннфаллы. С тем же успехом они могли оставить карту с отметкой о своём местонахождении. Но что он сделал? Кроме того, что расчленил одного из них?

Хирка не могла избавиться от отвращения. Она слышала голос Римера — равнодушный, будто он говорит о жареном беконе.

— Он провисел срезом вниз всю ночь. Из него больше не будет течь кровь. Мы просунем его в хвостовую прорезь на твоих штанах, и они увидят его, если заставят тебя поднять плащ.

Воин немного помедлил.

— Хвост ему больше не нужен, — добавил он.

Хирка посмотрела на друга детства. Ример не отвёл глаз, но его взгляд показался ей очень далёким. Как будто он стоит здесь, а она в Равнхове, который находится на расстоянии нескольких дней пути. Если юноша испытывал какие-нибудь чувства, разглядеть их отсюда было невозможно.

— Да, наверняка это совсем просто, — натянуто произнесла Хирка.

Ример кивнул и взял кинжал у неё из рук. Хирка повернулась к воину спиной. Она смотрела в небо. Хоть бы солнце побыстрее взошло. Она соскучилась по теплу и уже его ощущала. Нет. Это тёплые руки Римера на её бёдрах. Он опустился на колени у неё за спиной.

— Я привяжу его полоской ткани, — сказал он. — Придётся обернуть его вокруг твоей талии, чтобы ты могла нести его тяжесть.

Хирка кивнула. Она всё время сглатывала и не могла остановиться. Рука Римера расстегнула её ремень, и она почувствовала, как он дотронулся пальцами до её спины. Хвост мёртвого имлинга коснулся её кожи и просунулся в прорезь штанов, которые она получила в дар. Этой прорезью она сама никогда не пользовалась. Хвост был холодным и тяжёлым, и становился всё тяжелее. Нести его будет непросто. Он слишком увесистый.

Хирка почувствовала, как что-то неудержимо рвётся наружу из её горла. Она в мучениях рухнула на колени и согнулась пополам. Из неё ничего не вышло, хотя тело дёргалось в конвульсиях. Горькая слюна вытекала из уголков губ, она кашляла и где-то глубоко внутри понимала, что сейчас случится. Все произошедшее угрожало настигнуть её.

Хирка оперлась на руки и попробовала отползти в сторону, но не могла пошевелиться. Ример обнимал её обеими руками, стоя на коленях позади, и крепко держал её. Его ладонь закрыла ей рот, он отклонил её голову назад. Она дёрнулась. Мужчина в шахте делал то же самое. Но сейчас рядом с ней не он, а Ример. Она чувствовала движение его губ у своего уха, его дыхание. Он говорил:

— Все умирают. Это не имеет значения. Всё умирает. Это так же верно, как и то, что всё живёт. Всё это неважно, Хирка. Мы распадаемся на части и вновь собираемся, как что-то новое. Ты — небо, и ты — земля, вода и огонь. Живое и мёртвое. Все мы мертвы. Уже мертвы.

Хирка снова всхлипнула. Ример тяжёлым грузом навалился ей на спину, как Ветле, когда они висели над Аллдьюпой.

— Я никто! — Хирка не узнала собственный голос, который с трудом вырвался наружу, его сдерживала рука Римера. — Шлокна забирает всё, что мне небезразлично. У меня нет отца, нет дома, даже нет моих волос! Я… дар слепым. На мне хвост мёртвого имлинга, того, кто умер, чтобы я… Отец…

Ример сжал её сильнее, чуть не оторвав от земли.

— Мы уже мертвы. Все мы. Ничто не причинит нам вреда. Ты понимаешь, Хирка?

Тело её обмякло. Тяжесть его слов опустилась ей на грудь. Она поняла. Девушка трупом повисла у него на руках. Его ладонь отнялась от её рта, по телу разлилось тепло. Тепло и сила для того, чтобы поднять голову. Ример сливался с Потоком.

— Ты понимаешь, Хирка?

Она кивнула.

— Уже мертвы.

А затем стала единым целым с Потоком. Стала пылью. Распалась на части и разлетелась по сторонам. Ветер подхватил её и понёс по лесу, по полям, через Шлокну и между звёздами. Она была ветром из песка и пыли и проносилась через Римера. Он собрал её воедино и снова сделал целой. Пока она не оказалась там, где была вначале. В совершенно реальном мире, окружённая высокой травой, которая тянулась к только что выглянувшему солнцу. Уже мёртвая. Ничто не может случиться с тем, кто знает, что всему настанет конец. Бояться больше нечего. Ример встал у неё за спиной, поднял и поставил на ноги. Хирка ощущала себя невесомой в объятиях Потока. Он бежал сквозь неё и уходил в землю. Неужели, пройдя сквозь неё, он останется в земле и начнёт гнить?

— Кто ты? — голос друга был резким, но не холодным. Он должен был пробудить её, это она поняла. Но тон был слишком знакомым, чтобы отвечать ему. Слишком дорогим. Он снова задал вопрос:

— Кто ты, Хирка?

— Я — гниль, — ответила она глухим от горя голосом. — Всё, к чему я прикасаюсь, гниёт и умирает…

Он засмеялся. Как он может смеяться? Как же это ужасно. Это что, штучки Колкагг? Ударить ножом и поворачивать его в ране? Ример развернул её лицом к себе.

— Не слишком ли это драматично, даже для тебя?

Его слова перевернули окружавшую реальность, показали ей шута внутри неё, её зеркальное отражение. Тяжесть мира ослабла, и Хирка улыбнулась.

— Я Хирка. Хирка бесхвостая.

— Ты жива, Хирка?

— Да, я жива.

— Хорошо, — он наклонился вперёд и прижал свои губы к её губам. Так резко и неожиданно, что она не успела отреагировать раньше, чем всё закончилось. Он криво улыбнулся:

— Зарубка тебе, если я ошибся и сегодня сгнию.

Она открыла рот и попыталась взять себя в руки. Её губы горели. Он поцеловал её. Ример Ан-Эльдерин поцеловал её. Быстро. Как будто ничего и не было. Но это было! Ей это не приснилось! Он затянул новый пояс на её талии и отпустил Хирку. Он тяжести она пошатнулась, но устояла.

— Кроме того, я слышал, для того, чтобы это произошло, требуется сделать кое-что ещё, Хирка хвостатая.

Он подошёл к реке и рассыпал по воде её волосы. Они поплыли, как сухая трава, и скрылись из виду.

Хирка сглотнула, не переставая думать о том, что он имел в виду, когда говорил «кое-что ещё» в этой связи.

Тени в Маннфалле

Когда они обогнули кряж, их взорам открылись городские стены. У стражей теперь заметно прибавилось работы. Они суетились возле ворот и осматривали на выезде повозки и группы имлингов, которые следовали на работу на чайные плантации или направлялись домой после Ритуала. Хотя большинство приехавших на Ритуал в этом году решили остаться в Маннфалле. Всё было не так, как всегда.

Каждая выходившая из города девушка должна была предъявить свой хвост. Хирка поёжилась. Ример прав. Она плотнее укуталась в его плащ. Ремни, которые удерживали хвост мертвеца у неё на талии, натянулись. Её тошнило от этого груза.

Путники приближались к воротам с северной стороны города. Они договорились войти прямо в них, как обычные имлинги. Лицо Римера знакомо многим стражам, и у них с Хиркой не должно возникнуть проблем. Они шагали бок о бок и пытались непринуждённо болтать о рыбалке, о краснопёрке, что вот-вот должна была пойти вверх по Оре.

Хирка слышала удары сердца в своей груди. Разве на них не устремлены все взоры? Вон два стража склонили головы и перешёптываются о чём-то у своей будки, а сверху пристально смотрит ещё один.

К облегчению Хирки, никого из идущих впереди них не остановили. И снова Ример оказался прав. Никому нет дела до тех, кто входит в город. Она заметила, как он внимательно оглядывается по сторонам. Юноша отыскал взглядом пожилого стража и поднял руку в приветствии. Страж тоже поздоровался с ним и продолжил обыск выезжавшей из города повозки со скотом. Плечи Хирки не опустились до тех пор, пока они не вошли в ворота и те не скрылись из виду у них за спиной. Они направились по улице Даукаттгата к площади перед Эйсвальдром. Хирка ходила этой дорогой много раз, но с тех пор что-то изменилось. Лавки были выдвинуты дальше на улицу, и прохожим приходилось протискиваться мимо торговцев, которые обещали защиту от слепых и потомков Одина. Талисманы и изображения воронов, украшения из серебра, кости и перламутра. Благовония и пахучие масла, насыщенные Потоком, по заверениям продавцов.

Руки одного тощего мужчины были увешаны цепочками, каждую из которых благословили в Эйсвальдре, а многие — сам Всевидящий, это точно. Защита гарантирована. Потомок Одина не сможет даже приблизиться к этим украшениям.

— Вот уж сомневаюсь, — сказала Хирка, проходя мимо.

— Я тебя запомнил! — с вызовом бросил торговец ей вслед.

Несколько имлингов посмотрели на неё и немного отстранились. Хирка не верила своим глазам. Что с ними случилось? Город был до краёв переполнен страхом. И жадностью. Она увидела, что Ример опередил её на несколько шагов, и попыталась протиснуться сквозь толпу, но внезапно все вокруг неё замерли. Всякое движение прекратилось. Она уткнулась носом в спину мужчине, который развернулся и шикнул на неё. Что происходит?

Хирка вытянула шею. Над толпой возвышалась пожилая женщина. Возможно, она стояла на ящике, Хирка не видела. Длинные волосы женщины поредели несколько десятилетий назад. Спутанные пряди обрамляли лицо. Она заговорила неожиданно громко, и голос её разнёсся далеко.

— И она — та, кто должен прийти первой! Она — ключ от дверей, она идёт впереди.

Парочка имлингов из тех, что стояли ближе всех к Хирке, поддерживали оратора, повторяя вслух последнее слово из каждого произнесённого ею предложения, словно были её безоговорочным эхо. «Впереди! Впереди!»

— Потомок Одина явится первым! Верны слова мои! Слепые — её рабы! С собой она принесёт весь пепел Шлокны!

— Шлокны! Шлокны! — безумно повторяли стоящие в первом ряду.

Хирка попробовала попятиться, но не смогла. Поверить невозможно! Старуха говорит о ней. Как будто она — враг. Слепая! За спиной у женщины висел плакат с печатью Совета. Рисунок. Текст с места, где стояла Хирка, было не разглядеть, да этого и не требовалось, она и так поняла, о чём там говорится.

Девушка уставилась на рисунок чёрными чернилами на бумаге. Единственное цветное пятно — волосы. Красные, как кровь. Наверняка это она. Ошибиться невозможно. Хирка огляделась, ожидая, что толпа набросится на неё, но все восхищённо слушали старуху. Имлинги впитывали каждое её слово, даже не подозревая, что та, кого они так боятся, стоит среди них.

Всё происходило в точности, как в её кошмарных снах. Сегодня ночью она стояла на вершине горы посреди снегов, но кровь в её жилах кипела, а вокруг неё кишели слепые. Миллионы слепых. Они появлялись каждый раз, когда она проваливалась в сон. С каждой ночью её кошмары становились всё страшнее, а жажда сильнее. Чья-то чужая жажда. Но имлинги ничего не замечали, прямо как сейчас. Она всю жизнь опасалась больших скоплений народа, но здесь, в толпе, она пребывала в полной безопасности, хотя и была именно той, кого все так стремились изловить. Всё казалось нереальным.

Хирка почувствовала, как её кто-то схватил. Она попыталась выдернуть руку, но не смогла. Ример. Он потянул её за собой сквозь толпу и дальше по улице. Там висел ещё один плакат. Перед ним стояли две девочки и показывали на него пальцами.

— Пошли! — Ример поволок её в переулок. Они остановились между кучами мешков с запахом заплесневелых кореньев.

— Это я… — Хирка выглянула на улицу из-под руки Римера, которая упиралась в стену у неё за спиной. — Это я! Они говорят, что я привела сюда слепых!

Хирка рассмеялась. Это настолько невероятно, что бояться нелепо. Ример испугался больше неё.

— Я знаю! Дай подумать! Мы не можем здесь оставаться!

В переулке появилась женщина с кучей мокрой одежды в руках. Она кивнула Хирке и Римеру и проскользнула мимо них. Хирка не решилась открыть рот до того, как женщина прошла мимо и скрылась из виду.

— Они ищут меня, Ример…

— И тем самым признают, что потеряли след. Это войдёт в историю, — верхняя губа Римера приподнялась, будто он съел что-то невкусное. — Нам надо найти место, где можно спрятаться. Место, где никто не станет задавать вопросов.

Его глаза забегали.

Хирка улыбнулась. Она схватила Римера за руку и потащила обратно на улицу.

— Пошли! Я знаю, куда нам надо.

Обитель воронов

Старейшая обитель воронов в Маннфалле располагалась на горе в восточной части города. Она представляла собой длинный дом, от центра которого отходило крыло. Стены дома нависали над обрывом. Казалось, он глядит на город через узкие бойницы, через которые невозможно проникнуть взглядом внутрь самого здания. Оно напоминало крепость из камня, которая сливалась с серым небом.

Хирка услышала, что Ример позади неё остановился, и повернулась к нему. Когда она заявила, куда им надо отправиться, друг посмеялся над ней. Явиться к Рамойе — всё равно что постучать в двери Красного купола, сказал он. Хирка неохотно открыла ему всю правду о наставнице воронов. Эта правда больше не могла причинить вреда, ведь Ример и сам стал предателем.

И она поведала ему о Рамойе в Равнхове, о встрече, на которой Эйрик получил удар ножом. Ример задавал вопросы, но не на все из них она могла ответить. Хирке было неприятно развенчивать образ женщины, рядом с которой вырос Ример. Друга семьи. Правой руки Илюме. Хирку не удивляли его сомнения. Она тоже чувствовала себя не слишком хорошо. Во время последней встречи с Рамойей Хирка притворялась спасительницей Равнхова, которую переполняет сила Потока. Теперь же она была слепой к земле дочерью Одина в бегах. Хирка ободряюще улыбнулась Римеру и поспешила вперёд, чтобы не дать себе времени передумать. По мере приближения к обители разговоры воронов становились всё громче. Во дворе путникам не встретилось ни одного имлинга. Ворота в прихожую были открыты, и они вошли внутрь. Хирка постучалась во внутреннюю дверь.

— А что, если другие…

Девушка шикнула на него. До сих пор выходы из разных ситуаций искал Ример, теперь же пришло время действовать Хирке. Он сомневался в рассказанной ею истории, но ведь его, в отличие от Хирки, в Равнхове не было. Она знала, что Рамойя не представляла для них угрозы. Она их не выдаст. А вот опасность того, что Рамойя испугается Римера, существовала. Поэтому он замотался в плащ так, чтобы вышитого над сердцем ворона не было видно. Капюшон Ример надвинул на глаза, и лицо его скрылось в тени. Хирка сглотнула и ослабила завязки своего плаща на шее. Плащ был тесным, его в спешке купили в дешёвой лавке.

— Хирка! Это Хирка! Мама, это Хирка!

Девушка отступила на шаг назад и посмотрела на глазок в двери. Сомнений в том, кому принадлежал этот голос, не было. Хирка улыбнулась. Дверь распахнулась, и на неё бросился Ветле. Она снова чуть не повалилась на спину. Когда твой ровесник мыслит, как маленький ребёнок, проблем не избежать. Вышла Рамойя и сжалилась над ней: она отправила сына на кухню и наказала никому, кроме Юара и Кнута, не рассказывать о том, что у них гости. Это секрет. Ветле уверенно кивал.

Рамойя бросила взгляд во двор, потом посмотрела на Римера.

— Со мной пришёл друг, и кроме нас здесь никого нет, Рамойя.

— Во имя Всевидящего, Хирка… — она смотрела на девушку так, словно та вернулась из Шлокны. Хирка ничего не ответила. Она кусала нижнюю губу, ожидая следующего хода Рамойи. Необходимо выяснить позицию наставницы воронов. Рамойя сама должна решить, какие между ними установятся отношения, ведь Хирка оказалась вне закона. Теперь она была гнилью.

Рамойя притянула её к себе с такой силой, что у неё зазвенели браслеты.

— Всего три оборота песочных часов назад мой дом обыскали три стража! И это не всё. Из-за тебя в городе перевернули каждый камень. Где ты была, девочка?! — она отодвинула Хирку от себя, чтобы посмотреть ей в лицо.

Затем провела рукой по её стриженым волосам. Взгляд её метался так, будто ей трудно осознать всё сразу.

— Юар! — прокричала Рамойя, не отводя взгляда от Хирки. В коридоре появился молодой мужчина. — Юар, отправь всех поваров и слуг по домам. Распусти всех, они переволновались после сегодняшних обысков. И запри двери.

Юар кивнул и скрылся в доме, за ним по пятам ушёл Ветле.

Хирка наслаждалась приёмом, как будто пила из Потока. Безусловная забота. Желание действовать, защитить её. Осознание, что Рамойя беспокоилась о ней после Ритуала, хотя во время него она узнала, кто такая Хирка на самом деле. Беспокоилась, хотя поняла: Хирка не умеет сливаться с Потоком и никогда не сможет стать спасительницей Равнхова.

— Рамойя, наша история длинная. Но кое-что ты должна узнать сразу, — Хирка посмотрела на Римера. Он стянул с головы капюшон. Миндалевидные глаза Рамойи расширились. Потом она подняла руку и ударила Римера по щеке. Юноша сжал челюсти, но не шелохнулся. Хирка разинула рот. Этого она не ожидала. Всё пошло не так ещё до того, как началось.

— Я знаю, кто ты такой, Ример Ан-Эльдерин, — произнесла Рамойя сквозь стиснутые зубы. — Ты — убийца. Ты уже мёртв. Колкагга!

Хирка схватила Рамойю за руку.

— Он спас мою жизнь!

В прихожую вошли несколько имлингов и рассредоточились вдоль стен.

— Конечно, спас! Чтобы использовать тебя, как куклу. Вытянуть из тебя всё, что ты знаешь, и заставить тебя показать дорогу к нам.

— Нет! Нет, ты не понимаешь! — Хирка потянула её за свитер.

Ример не выдержал.

— Мне нечего здесь делать, — сказал он и развернулся, чтобы уйти. Шестеро мужчин и две женщины оказались между ним и дверью. Один из них задвинул засов. Другие уже достали мечи. Выкованные из обычной стали, клинки были совсем не такими, как у Римера. Тяжеловесные, похожие на тот, что лежал в сундуке её отца. Перед ними были наставники воронов. Обычные имлинги. Ример убьёт их всех, если придётся. Хирка не могла допустить этого.

— Стой!

Он замер — к явному удивлению остальных.

— Они не могут отпустить тебя, Ример. Подумай. Они знают, что я привела тебя сюда из-за Рамойи. Как они могут быть уверены, что вслед за тобой не явится каждый страж этого города? Они не могут, Ример… Пожалуйста.

Хирка смотрела ему в спину. Остальные оставались неподвижными, как брёвна, и только обменивались взглядами. Единственное, что было слышно, — разговоры воронов. Ример повернулся к Рамойе:

— Откуда ты знаешь, кто я, Рамойя? Откуда ты узнала эту тайну? Из Равнхова? Ты служила им за нашей спиной, а теперь осуждаешь меня и мой выбор? Сама-то ты кто, Рамойя? Ты всю жизнь провела рядом с моей бабкой, но сердце твоё принадлежало Равнхову?

Хирка не решалась вздохнуть. Тёмные щёки Рамойи пылали. На обвинения Римера не существовало хорошего ответа. Он был прав, но ещё не всё сказал.

— Ты бьёшь меня, потому что знаешь, кто я. В тебе столько презрения, сколько бывает только в предателях. Ты вне закона, Рамойя. Ты предала Маннфаллу.

Комната переполнилась обвинениями. Для двух победителей здесь места не было. Хирка в отчаянии посмотрела за засов, запиравший дверь. Что она наделала?

— Ример! — в помещение вбежал Ветле, пронёсся мимо матери и бросился в объятия Римера. Рамойя протянула руки в его сторону, с её губ был готов сорваться молчаливый крик. Ример обнял Ветле. Рамойя, казалось, сейчас развалится на части. Она утратила преимущество. Отчаяние Хирки возрастало. Всё неправильно! Всё должно быть не так. Никто в этой комнате никому не враг. Каждый предал кого-то тем или иным образом. Но объединять их уже поздно. Слишком многое сказано и сделано.

— Ример… — Хирка смогла только прошептать его имя. Тихая мольба. Он посмотрел на неё, потом на остальных, а затем оторвал от себя Ветле.

— Иди к маме.

Ветле растерянно огляделся. Парнишка был не настолько глуп, чтобы не понять: что-то не так. Рамойя подошла к нему и прижала к себе. Хирка перевела дыхание. Это крошечное мгновение — её единственный шанс.

— Ты — предатель, Рамойя. Ты предала Совет и Манн-фаллу. Но и он тоже, — Хирка указала на Римера. — Он может выйти в эту дверь в любой момент, если только пожелает, и ты это знаешь. Вы все это знаете.

Хирка оглядела потные лица собравшихся. Кто-то из них был стар, кто-то молод, но каждый испытывал страх. Возможно, все вместе они сумеют остановить Колкаггу, но это ещё не факт. И не приходится сомневаться в том, что лишь немногие из них уйдут отсюда невредимыми, если попробуют задержать его. Им было что терять, и это читалось в их глазах.

— Он может уйти в любой момент. Поверь мне. Я видела его в деле. Ример может уйти, но он решил не делать этого, потому что настолько же глубоко увяз во всём этом, как и вы. Мы сделали одинаковый выбор, — Хирка знала, что говорит наобум. Она не знала этих имлингов, только предполагала, что существует веская причина, по которой они готовы защищать Рамойю. — Он решил не делать этого, потому что все в этой комнате выбрали один путь.

Хирка скинула с себя плащ и позволила ему упасть на пол.

— И я не знаю, как это происходит с обычными имлингами, но дети Одина в бегах пачкаются и голодают.

Потом она развязала ремни на поясе, которые удерживали хвост.

— Кроме того, я больше ни шага не сделаю с хвостом мертвеца!

Девушка бросила обрубок на пол и сложила руки на груди. Она сделала всё, что могла. Остальные таращились на хвост. Ей была знакома реакция каждого из них. То же самое отвращение, что испытывала она. Кто-то выпучил глаза, кто-то зажмурил. Женщины прикрывали рты руками. Хирка тихо молила, чтобы все они поняли, через что ей пришлось пройти. Чтобы мёртвый кусок плоти на полу объяснил им, насколько далеко они с Римером зашли.

Ветле вытянул руку, чтобы потрогать хвост, но Рамойя остановила его. Она кивнула остальным. Хирка услышала, как мечи вернулись в ножны. От облегчения она прикрыла глаза и выдохнула впервые, как ей показалось, с того момента, как зашла в обитель. Рамойя сделала шаг в сторону Римера.

— И как нам теперь доверять тебе? — это было не обвинение, а настоящий вопрос. И она хотела получить на него ответ. Ример поймал грустный взгляд Рамойи.

— Ты можешь доверять мне, потому что я не доверяю Урду, — он переводил взгляд с наставницы воронов на Ветле. Хирка не понимала, какое значение Урд может иметь в данной связи, но, судя по всему, его ответ подействовал. Рамойя пристально смотрела на Римера.

— Я всегда знал, — ответил он на её молчаливый вопрос.

Она подняла голову.

— Давайте поедим, — произнесла она, и это были самые прекрасные слова из всех, слышанных Хиркой за несколько последних дней.

По лезвию ножа

Ример ел молча, а Хирка рассказывала свою историю и никак не могла остановиться. Она говорила с набитым ртом, потому что не знала, что важнее — поесть или рассказать. Ример никогда не видел её такой.

Она описывала лавину событий, которая по воле случая накрыла её. Хирка считала, что понеслась с этой лавиной, потому что ей пришлось. Но это не так. Ример слышал то, чего сама она не слышала. Он слышал о решениях, которые она принимала. Принимала не потому, что ей пришлось, и не потому, что она медлила до тех пор, пока обстоятельства не вынуждали её действовать. Хирка приняла много решений по той простой причине, что так было правильно. Трудных решений. Опасных решений. Например, отправиться в Равнхов. Или уехать оттуда, чтобы оказаться лицом к лицу со Всевидящим. Или предупредить Эйрика.

А как поступил бы он сам? Почему он принял решение стать Колкаггой? Чтобы служить Всевидящему? Бороться с превосходящими силами? Правда? Или же он принял самое простое решение из всех? Ример ощутил беспокойство в груди. Предупреждение. Такие мысли — тропинка, по которой он предпочёл бы не ходить.

Хирка излагала историю с театральностью и живостью. Дни в шахте, допрос Совета, падение с крыши в Равнхове и ношение хвоста мертвеца. За столом стоял смех. Если бы Ример не замечал болезненных подёргиваний её глаз, он бы подумал, что всё случившееся никак на неё не повлияло. Но ему было известно всё. Он держал её в объятиях, когда у неё едва не кончились силы. А сейчас она говорила так, будто никогда не сможет насытиться приключениями.

Ример вспомнил выражение её глаз, когда девушка поняла, что он — Колкагга. Они потухли. С тех пор она с ним почти не разговаривала, а если и разговаривала, то неохотно и бесстрастно. Как будто он был чудовищем, а она смирилась с тем, что должна идти рядом с ним.

Ример опустошил миску и собрал остатки бульона куском хлеба. Он пытался делать вид, что не замечает, как его разглядывают. Собравшиеся за столом бросали на него плохо скрываемые взгляды. Нервные. Оценивающие. Так же они смотрели на Хирку, хотя и с бо́льшим любопытством. Они откидывались назад якобы для разговора с соседом — жалкий предлог, чтобы взглянуть на её спину. Бесхвостая. Ример считал, что она к этому привыкла. Но его порадовало, что никто не испугался сесть рядом с ней, рядом с гнилью.

Ветле поставил свой стул вплотную к Хирке. Рядом с его миской красовалась каменная фигурка с отломанным хвостом.

— Не знаю, как, — ответила Хирка на вопрос Юара, самого молодого из мужчин. — Понятия не имею. Знаю только, что Урд привёл сле… — Она взглянула на Ветле и решила подобрать другие слова. — Он привёл их сюда. Первых. Я клянусь!

У слепых много имён. Набирны. Трупорождённые. Безымянные. Первые. Беспесенные, такое он тоже слышал.

— Он не одинок, — ответил Кнут. — Совет в курсе! Они делают это все вместе, чтобы у них появился предлог напасть на Равнхов.

Ример понял, что у наставников воронов не было иллюзий относительно власти в Эйсвальдре, но Кнут ошибался. И всё же Ример промолчал.

— Им вообще ничего неизвестно, — сказала Хирка. — У меня на спине раны, потому что они хотели узнать, как я привела их сюда. Вот как мало им известно! А Урд пришёл и забрал меня из шахт. Он больной! И не только на голову. Мне кажется, с ним что-то очень серьёзно не в порядке.

Рамойя встала из-за стола.

— Мы отправили подмогу домой, так что ночью мы защищаем себя сами. Сегодня вечером из города доставят письма. Примешь их, Кнут?

Тот кивнул. Письма должны приходить и уходить, как обычно, особенно сейчас, когда в них говорилось совсем не о воронах и их наставниках. Ример понимал, насколько серьёзным было это маленькое собрание. Имлинги за столом не принадлежали ни к недовольным купцам, которых душат налогами, ни к семьям, детей которых не возьмут в школы Совета после Ритуала и которым придётся вернуться из Маннфаллы домой. Наставники воронов так открыто обсуждают проблемы, что наверняка делают это давно. Они понимают, кто из них чего стоит, и знают друг друга настолько хорошо, что могут разговаривать без слов.

Хирка права. Рамойя предала Совет. И не только она. Здесь собрались те, кто хотел свергнуть его.

Ример ощутил пробуждение злости, на которую у него не было никакого права. Он уставился в узкое окошко в стене. Далеко внизу под ними раскинулась Маннфалла. Через пелену облаков просачивались солнечные лучи, которые падали на Стену и заставляли её сверкать. Стена всегда первой встречала солнце по утрам и последней провожала его по вечерам. Остальной город был благодарен Стене за тот свет, что она соглашалась отбросить на него. Имлинги входили в Эйсвальдр по высоким сводчатым галереям, словно шли от тьмы к свету. Красный купол казался бледным, как будто спал. От иронии происходящего Ример криво ухмыльнулся. Никогда ещё внутри купола не было такой бурной деятельности, как сейчас. Там заседали двенадцать семей, которые правили миром, причём правили им всегда. Но делали они это ради собственной выгоды. Через несколько лет он должен был стать одним из них. Он должен был занять кресло Илюме и, по её словам, стать самым молодым членом Совета. Ример был тем из Ан-Эльдеринов, кто отказался от своего места из чистого презрения, но сейчас, думая о предательстве Рамойи, он испытывал злость. Он чувствовал, как кровь бурлит в нём от того, что кто-то хочет устранить двенадцать членов Совета. Но разве сам он не хотел того же?

Однако, в отличие от собравшихся, Ример всегда уважал тот факт, что внутренний круг был создан по желанию Всевидящего. Совет совершил множество ошибок, но сам он был основан Его решением. И альтернативы ему не существует.

— Ветле, мы поднимемся в нашу комнату, и ты сможешь немного поиграть.

Ветле громко выразил своё неудовольствие, но позволил Хирке уговорить себя, потому что поверил её обещанию поиграть с ним в слова позже вечером. Рамойя попросила всех остальных собраться в помещении, куда оставляли сообщения. Сама она пообещала немедленно вернуться. Все выполнили её просьбу и позвали с собой Хирку. Ример последовал за ними.

В ожидании Рамойи никто ничего не говорил. Все собрались в комнате, которая находилась в самом центре дома. Она имела форму креста, из неё выходили двери на все четыре стороны света. Мощные балки перекрещивались под потолком, как на погребальном костре. В комнате имелось одно окно. Оно было больше других окон в доме, через него просматривался большой район Маннфаллы, но стояло оно как-то криво — стены словно наклонились вперёд, но забыли прихватить стекло. Всё помещение было заставлено полками и ящиками, полными писем и костяных и металлических чехлов. Здесь лежали перчатки, кожаные ремешки, масла и ножницы. Здесь письма принимали, помечали, сортировали и рассылали. Или же получали и раздавали жителям города — тем, у кого были средства заплатить за такую услугу. Бедняки редко пользовалась воронами.

В этой комнате должны были работать имлинги, но этим вечером Рамойя всех отправила по домам. Никто не должен видеть двух её гостей. Малейшие слухи о неизвестных или бесхвостых девушках навредят всем.

Хирка увидела балки и стала карабкаться вверх. Она уселась под потолком и принялась болтать ногами. Двое имлингов устроились за складным столом, крепившимся к стене, остальные стояли со сложенными на груди руками, прислонившись к балкам и стенам. Ример тоже остался стоять. Как только сядешь, твоё положение становится уязвимым. Если что-нибудь случится, то ты потеряешь драгоценное время на то, чтобы подняться на ноги.

Вороны успокоились за закрытой дверью, рядом с которой он стоял. Когда они услышали приближение имлингов, то раскричались. Сейчас, наверное, они учуяли его — хоть их и разделяла дверь, такое не представлялось невозможным. Поток креп в нём с каждым днём. Ример догадывался, что Рамойя выбрала эту комнату из-за воронов, несмотря на то, что в ней имелось всего два сидячих места. Пока в соседнем помещении находятся сотни птиц, никто не сможет услышать, что здесь будет сказано.

Ример всё острее чувствовал, как его разглядывают. В комнате находилось шестеро мужчин и две женщины, не считая Рамойи. Справа от него стоял Юар, широкоплечий парень с каштановыми кудрями, зимы на четыре старше самого Римера. Кнут видел вдвое больше лет, а на его руках виднелись следы от многолетнего общения с воронами.

Ример обратил внимание на их диалекты. Собравшиеся съехались со всех концов Имланда. Закрытая часть всемирной вороньей лиги. Лучшие наставники воронов. Элита своего дела. Мало кто лучше осведомлён о тайнах Совета, чем имлинги, которые имеют дело с письмами. Но каким образом они организованы и что связывает этих девятерых, сказать сложно.

Вернулась Рамойя. Она попросила стоявшую ближе всех к окну Лею закрыть ставни. Ветер усилился. Свисавшая с балки масляная лампа раскачивалась на сквозняке.

— А он тоже будет присутствовать? — спросил Торье, худощавый парень с севера, подстриженный почти наголо. Необходимости уточнять, о ком он говорит, не было.

— Он уже зашёл дальше, чем мы, — ответила Рамойя.

— Если девочка говорит правду, — сказала Лея.

— Я не вру, — проговорила Хирка с верхней балки.

Ример напрягся и забеспокоился. У него не было лишнего времени. Он думал, что оставил мир, когда решил стать Колкаггой. Сейчас его выбросило обратно, и при этом он оказался вне закона. Колкагги всё ещё охотятся за Хиркой, но уже скоро они хватятся самого Римера. Наступит время докладов, а его не окажется на месте. И никто не будет знать, где он. Сколько времени понадобится Совету, чтобы сложить два и два? У него не было времени стоять и ссориться с повстанцами из вороньей лиги.

— Зачем ей врать? Подумайте сами! Плакаты с её лицом расклеены по всему городу. Её приговорили к смерти, и ей некуда пойти. Она — потомок Одина. Эмблинг.

Ример обращался ко всем. К одному за другим.

— Если бы вы проснулись однажды утром и получили такое же известие, узнали бы, что вы — такие же, как она, чтобы вы сделали? Куда бы подались?

Несколько имлингов посмотрели вверх на Хирку. Ример продолжал:

— И зачем мне угрожать вам? Я стал Колкаггой, чтобы убраться из Эйсвальдра. Чтобы не общаться с двенадцатью семьями. Вы думаете, что знаете, кто они, но даже не догадываетесь… — он покачал головой. — В любом случае, мне известно достаточно для того, чтобы сжечь вас на костре, каждого из вас, если бы я того захотел. Я мог бы забрать каждую из жизней в этой комнате, и никто не призвал бы меня к ответу. Так скажите же, зачем нам с Хиркой попусту трепать языком?

Какое-то время ему никто не отвечал. Только Торье по-прежнему выглядел воистину, словно хотел бросить Римеру вызов.

— Потому что ты ещё не знаешь, кто мы такие. Не представляешь, что мы собираемся сделать, когда сколько нас.

Ударение на последних словах должно было подчеркнуть, что их было значительно больше. Но это ложь. Стратегически неверная, брошенная для того, чтобы напугать Римера в том случае, если он по-прежнему собирается хранить верность Совету.

— Какая разница, знаю я или нет? — Ример сделал шаг в сторону Торье. — Ничто из того, что планирует воронья лига, не может ни ухудшить, ни улучшить нашего положения.

— Мы можем вас уничтожить! Это не ухудшит ваше положение?

— Торье! — голос Рамойи прозвучал как удар хлыста. Бритый северянин оскалился и попятился. Его ладонь потянулась к бедру, хотя мечей ни у кого с собой не было. У Римера сработал тот же рефлекс, но он сдержался.

Мы можем вас уничтожить.

Ни для Торье, ни для кого другого в этой комнате не имело значения, почему Ример сделал то, что сделал. Он был и оставался Римером Ан-Эльдерином. Символом. Врагом, носящим имя врага.

— Значит, ты успеешь сделать кое-что полезное до того, как умрёшь, — ответил он и смотрел на северянина до тех пор, пока тот не отвёл взгляда.

— Спать вам в Шлокне, тупицы! — раздалось сверху. Хирка стукнула себя по лбу. — Все мы в одной лодке. Разве вы этого не видите?

В разговор вмешалась Рамойя:

— Хирка права. Надо считать, что у нас одна цель, и если мы потерпим неудачу, это будет стоить жизни всем нам. Ример, мы с тобой сделали свой выбор. Ты служишь Совету как убийца, как оружие. Не знаю, с кем будет твоя верность, когда всё встанет по местам. Но сейчас в любом случае слишком поздно. Совет падёт, — вокруг неё раздалось согласное бормотание. Рамойя продолжала: — Но если ты хочешь почтить память своих родителей, ты не станешь нам мешать.

Это была очевидная приманка, но Ример был слишком любопытен, чтобы её не заглотить.

— Мои родители относились к Совету так же, как и все остальные.

— Сомневаюсь, Ример. Илюме хорошо хранит тайны. У меня не было лучшего друга, чем твоя мать. Твои родители погибли неподалёку от Урмуная, говорят, снег поглотил их, — Ример навострил уши. — Вполне возможно, что так и было. Этого мы никогда не узнаем. А вот что я точно знаю — они не собирались в Урмунай. Геса разбудила меня той ночью, когда вы планировали уехать. Ты спал на руках у отца. Её глаза блестели, как стекло. В них было нечто, чего я раньше никогда не видела. Я спросила её, что случилось, но она не ответила. Она сказала только, что вы уезжаете. Навсегда.

— Куда? — Ример следил за лицом Рамойи в поисках признаков лжи. Он не нашёл их и ощутил беспокойство. Ему хотелось пошевелиться, но он остался стоять с прямой спиной. Он знал ответ.

— В Равнхов.

Ример поднял голову. Рамойя имела множество поводов солгать, но тем не менее он верил, что она говорит правду.

— Какая разница, где они умерли? — Его голос прозвучал резче, чем ему хотелось.

— Возможно, не имеет значения где, но почему — это ведь важно?

— Ты говоришь так, будто кто-то специально обрушил на нас снег. Под чистым небом нет никаких почему.

— Да ладно тебе, Ример! Ты сам призывал нас задуматься! Они приходят ко мне посреди ночи, чтобы попрощаться, перед тем как убежать в единственное свободное место одиннадцати государств.

— Илюме никогда бы такого не допустила!

— Твоя бабка ничего не знала. Я сдержала слово, которое дала Гесе. Я никому не рассказывала, что сначала они зашли ко мне. Не только ради неё, но и ради спасения собственной шкуры. Если бы я в этом призналась, то все поняли бы, что я знаю: поездка в Урмунай — выдумка. Поверь мне, существуют веские причины, по которым я не говорила об этом ни одной живой душе.

— Почему? Почему они захотели уехать из Эйсвальдра?

— А почему ты захотел, Ример? — В глаза Рамойи вернулось тепло, и это подтверждало, что она, наконец, поняла, почему он решил стать Колкаггой. Дело не в жажде крови. Это было необходимостью. Ример с трудом узнавал собственный голос, когда отвечал ей:

— Потому что за то, чтобы остаться, надо было заплатить большую цену.

Торье приблизился к Римеру и взял слово. Молодой воин понял, что внезапно стал новой гирей на весах наставника воронов. Союзником в борьбе. Северянин дрожал от праведного гнева по поводу того, что счёл убийством.

— Совет уже выдал свою последнюю ложь! За кровь платят кровью!

— Подожди! — Ример схватил его за руку. — Не сейчас. Вы ничего не можете сделать, пока идёт Ритуал. Слухи — совсем не слухи. Слепые свирепы, и имлингам нужна вся защита, которую они могут получить.

Ример мог представить себе Маннфаллу под властью слепых. Опустошение. Бессилие. Место без Потока и без жизни. Он никому не мог позволить покинуть Маннфаллу, не получив защиты. Только не теперь, когда ему было известно, что все слухи правдивы. Собравшиеся в комнате неуверенно смотрели друг на друга и на Рамойю. В его словах был смысл.

Хирка спрыгнула с потолочной балки. Девушка склонила голову набок. Её глаза были полны удивления.

— А как они защищают имлингов? В день моего Ритуала я не почувствовала никакой защиты. Но я ощутила Поток.

— Ты можешь чувствовать Поток? — Лея широко раскрыла глаза. Ример спрятал улыбку. Они действительно ничего не знают о Хирке. Если бы он решал, то всё так и осталось бы. Так было бы безопаснее для неё.

— Она чувствует Поток, — подтвердил он.

Торье по-прежнему был настроен более скептично, чем остальные, но охотнее делился своими сомнениями. Возможно, он судил слишком быстро, но говорил то, что думает. Ример почувствовал зачатки уважения к явлению, с которым он так редко встречался в жизни.

— Не так много имлингов, даже с древней кровью способны чувствовать Поток. Ты врешь, девочка!

Хирка фыркнула ему в ответ.

— Я не могу чувствовать его в таких трусах, как ты! Но я ощущаю его, когда он силён. В Римере. В Ворононосице. В Урде, — она содрогнулась. — Когда Ворононосица защищала нас на Ритуале, Поток казался холодным. И так же было, когда Урд убил пленника, который… Ванфвринн убил его. Потоком! Он возложил руку заключённому на голову, и я почувствовала, как Поток наполнил шахту. Наполнил меня. Не так, как Поток Римера. Это было больно, опустошительно. Это было знакомо, но в то же время чуждо. Трудно объяснить. Весь Поток стянулся к телу пленника. Оно тряслось. Его глаза… — Ример увидел, как она сглотнула. — Его глаза вращались. И он упал. Появилась кровь. Изо рта. Он лежал… — Хирка посмотрела на свою руку, как будто это она сотворила всё, о чём рассказывала. — Урд прислонился к стене. Он тяжело дышал. Я хотела…

За спиной Римера раздалось всхлипывание. Рамойя обхватила себя руками и была готова упасть на колени. Воин подхватил женщину до того, как она рухнула. Она втягивала в себя воздух короткими вдохами.

— В-Ветле… Во имя Всевидящего… — она уткнулась головой в плечо Римера. Подошла Лея и демонстративно оторвала от него Рамойю, как будто его близость могла причинить ей вред. Ример едва обращал на них внимание. Он смотрел на Хирку. Она чувствовала Поток одинаково хорошо, когда её защищали и когда Урд убивал. Он вспомнил отзвук разговора, подслушанного в Куполе.

Не следует ли отменить все Ритуалы, когда слепые на свободе?

Почему нет? Почему нет?!

Потому что Ритуал никогда никого не защищал.

Ример почувствовал, как похолодел. На него обрушилась лавина. Знание, безудержно катящееся вниз. Ужасное. Сносящее всё на своём пути. Ледяное.

— Они никогда никого не защищали. Они забирали Поток у имлингов, — слова Римера заставили всех замолчать. Сидевшие встали. Потом раздались выкрики. Но Ример их не слушал. Ему надо подумать. Додумать мысль до конца. Сложить кусочки мозаики. Это знание слишком велико, чтобы уложиться в голове. Слишком велико. — На протяжении многих поколений не рождался имлинг с сильными способностями к слиянию, по крайней мере, за пределами двенадцати семей. Конечно, нет! Они никого не защищают. Никогда не защищали ничего, кроме собственной власти.

Ример упал на стул у окна и схватился за столешницу. Он таращился на неё. Тёмное дерево. Порождение Потока. Состаренное Потоком. Сила в каждой прожилке. В каждой дыре от сучка.

— Мы забирали Поток у имлингов. Чтобы быть сильнейшими. Чтобы никогда не впустить в свой круг другие семьи.

Он посмотрел на остальных. Они были взволнованы, как будто у них на глазах его одолела болезнь. Даже Торье. Казалось, их стало больше. Или же у него двоится в глазах?

— Мы выжгли Поток из всех них, — он посмотрел на Хирку, на опухшие глаза Рамойи. Ветле никогда не был силён в слиянии с Потоком, хотя должен был. Теперь он знал почему.

— Как долго?

Ему никто не ответил. Рамойя опустила руку ему на плечо. Хирка растерянно переводила взгляд с одного на другого. Для наставников это знание тоже было слишком велико и могло свалить их с ног. Юноша не мог позволить им упасть.

Поднимайся, Ример!

Ример огляделся, но голос мастера Свартэльд шёл изнутри. В мире мастера не существовало слабых. Тело не властвовало над мыслью, только мысль над телом.

Это твоё собственное проклятое тело! Поднимайся!

Ример встал.

— Я знаю, что Совет шатается. Если вы хотите увидеть его падение, то сейчас самое подходящее время. Подобного не происходило на протяжении многих поколений, — сказал он. — Но вы должны подождать.

— Даже не пытайся, Ан-Эльдерин, — возмутился Торье. — Возможно, всё это такая же новость для тебя, как и для нас, но от этого наше дело становится значительно сильнее.

— Торье, делайте то, что должны, но мне для начала нужны ответы.

— Никто не даст тебе ответов, Ример, — произнесла Рамойя с облегчением. — Всю свою жизнь я надеялась получить ответы. Всю жизнь Ветле. Никто не даст тебе того, что ты хочешь. И никто не назовёт веские причины для этого.

Хирка сделала шаг вперёд.

— Он может, — сказала она.

— Кто? — спросила Рамойя. Хирке не надо было отвечать, за неё это сделал Ример.

— Всевидящий…

Хирка подошла к Римеру. В её взгляде удивление сменилось уверенностью. Он осторожно улыбнулся. Она поняла. Он видел, что она поняла. Торье фыркнул, и Ример услышал, как остальные натянуто рассмеялись. Ример не отводил взгляда от Хирки, а она — от него. Он должен объяснить всё остальным.

— У Всевидящего есть ответы. Он знает. Он знает почему.

Лея всплеснула руками.

— Никто за пределами Совета никогда с Ним не разговаривал. Очевидно, что даже ты. А ведь ты — ребёнок, которого Он спас от мертворождения. Ребёнок Ан-Эльдеринов.

Торье поддержал её:

— И даже если ты Его разговоришь, что заставляет тебя думать, что Он даст тебе ответы? Совет — это рассадник лжи и жадности! И он ведь тоже создан по Его распоряжению?

Многие собравшиеся сделали знак ворона. Это удивило Римера. Презрение к Совету должно было распространиться и на Него, на Всевидящего, да и на самого Римера, но этого не произошло.

— Вы оба говорите правду. Но я знаю, что они действуют без Его ведома.

— Что это ты такое говоришь? — Кнут отставил пивную кружку на подоконник. От ветра коричневая поверхность жидкости покрылась рябью.

— Я утверждаю, что Совет правит без Него. Как долго они это делают, я не знаю, но точно не позднее смерти Ванфаринна. Всевидящий не принял бы Урда во внутренний круг.

— Но я видела Его, — сказала Хирка. — Я смотрела Ему в глаза во время Ритуала.

— В таком случае, мы знаем, что Он жив. И я получу ответы.

Рамойя вздохнула.

— Ример, какие ответы Он должен дать, чтобы удовлетворить тебя? Никакой ответ не сможет оправдать вечность угнетения и коррупции. Никакой ответ не объяснит, как они уничтожают Поток, если это правда. Никакой ответ, Ример.

— Возможно. Но я всё равно получу их.

— У нас нет ни имлингов, ни времени на получение ответов. Даже тысяча имлингов не заставит Его говорить, — сказал Торье.

— Вам не потребуются ни тысяча имлингов, ни время. Я всё сделаю один, — Ример ощутил силу своих слов. Казалось, он сливается с Потоком. В тот же миг, как он произнёс эти слова, они стали истиной. Он прав. Вот что он должен сделать. Он должен встретиться с Ним. Со Всевидящим, ради которого он жил и убивал. С началом и концом. С тем, у кого имеются ответы на все вопросы. И если Он окажется таким же, как остальные члены Совета, это станет последним деянием Римера. Не имеет значения. Он всё равно уже отдал Ему свою жизнь.

Торье ударил кулаком в стену. Вороны заворчали.

— Он всё испортит! Вы не должны его слушать!

— Вам нечего терять. Я всё сделаю один сегодня ночью. Неужели вы настолько жаждете крови, что не можете потерпеть одну ночь?

Ему никто не ответил. Лишь через некоторое время Лея задала вопрос:

— А что именно ты собираешься сделать?

Ример с благодарностью кивнул ей. Он получил время, о котором просил.

— Я переберусь в Башню Всевидящего, — с этими словами юноша вышел из комнаты. Ему требовалось отдохнуть, побыть в тишине. Он слышал разговоры наставников воронов. Они считают, он лишился рассудка. Сошёл с ума. Или заболел. Возможно, они тоже правы. Проблема заключалась в том, что у него всё может получиться, только если Хирка настолько же безумна, как и он сам. Его Поток превращался в шторм, проходя через неё. Без неё у Римера никогда не хватит сил попасть ко Всевидящему.

Хирка провела худшие сутки своей жизни в Эйсвальдре. Взята в плен. Избита до крови. Подверглась нападкам. Ноги её больше там не будет. А от Всевидящего она отвернулась. Есть ли что-нибудь в этом мире, что он может ей посулить? Есть ли кто-нибудь, способный уговорить её последовать за ним на смерть? Он сомневался.

В многоголосье он различил слова Торье.

— Он что, идиот?

— Самый большой из всех, — ответила Хирка. — Во всяком случае, если думает, что сможет сделать это в одиночку!

В том самом месте и в то самое время Ример знал, что находится в опасности. Потому что внезапно вероятность подцепить гниль показалась малой платой за то, чтобы быть рядом с ней.

История Рамойи

Стоял ранний вечер. На улице ветер трепал воронов, как выстиранное бельё, но им всегда удавалось вновь встать на крыло и восстановить контроль, пролетая мимо башен Маннфаллы.

Хирка никак не могла уснуть. Ей мешал не только страх перед кошмарами, но и мысли о том, что им предстояло сделать сегодня ночью. Это было настолько неразумно, что кто угодно не смог бы сомкнуть глаза. Кроме Римера. Он спал. На самом деле она испытала облегчение, потому что уже начала задумываться, нуждаются ли вообще Колкагги в отдыхе.

Им выделили узкую комнату на полатях с двумя койками. Одна была прикреплена к стене над другой, как на корабле. Ример занял нижнюю койку, и Хирка заметила, что звук его дыхания стал тише, когда она выходила из комнаты. Даже во сне он отмечал, как кто-то входит и выходит из помещения.

Она спустилась с полатей и пошла на звук голоса Ветле. Хирка отыскала кухню в восточном крыле дома. Там находилась Рамойя. Она согрела ей чай. Хирка попросила ромашкового или любого, чтобы успокоить нервы, но ничего подобного у наставницы воронов не оказалось.

Они уселись на углу длинного стола. Чёрные волосы Рамойи сверкали в отблесках искр под котелком. Ветле сидел за другим концом стола и рисовал кусочком угля на огрызке бумаги. Хирка смотрела, как он изображает ворона. Она и раньше видела его наброски и всегда поражалась, что он рисует лучше, чем она. Так легко забыть, что они ровесники.

— Что с ним случилось?

Хирка знала, что получит ответ. Она никогда не спрашивала об этом просто потому, что считала, что Ветле всегда был таким, что он уродился таким. Но когда она увидела, как его мать корчилась от боли тем вечером, то задумалась. Рамойя пододвинула чашу с двумя горящими фитилями поближе к Ветле, чтобы у него было больше света для рисования.

— Ты сама видела подобное. Поток вытянул из него жизнь. Ему было два лета.

— Но кто? Кто мог хотеть навредить Ветле?

— Его отец.

Хирка никогда особенно не размышляла над тем, что Ветле — безотцовщина. Это было одной из постоянных величин. Некоторые имлинги в Эльверуа перешёптывались на этот счёт: Силья называла Ветле нагульным ребёнком, а Хирка отвечала, что ничего в этом не понимает. Может быть, его отец умер. Она хотела спросить об этом сейчас, но ей не пришлось.

— Урд… его отец, — прошептала Рамойя.

Хирка вытаращила глаза. Это неправда! Парнишка сидел у очага и беззаботно рисовал. Она не находила в нём никакого сходства с узкими и угловатыми чертами Урда. Ветле был тёплым и радостным ребёнком. Его нос был плоским, как у Рамойи, а не жёстким, как у Урда. Единственное, что в нём было от Урда, — волосы такого же пшеничного цвета, как и у члена Совета.

Рамойя произнесла свои слова, не называя имени сына, как будто ей больно упоминать Ветле и Урда в одном предложении. Хирка знала, что худшее ещё впереди. Это она хорошо понимала. Её рука легла на ладонь Рамойи.

— Он взял тебя силой…

В ответ её глаза заблестели, а взгляд упал на стол.

— Сейчас я бы поступила иначе во многих случаях. Я бы не улыбалась ему так, как улыбалась, когда он… Он хотел заполучить меня, это было очевидно. Я купалась в его внимании, как часто бывает с молодыми.

Рамойя посмотрела на Хирку и улыбнулась, когда осознала, что разговаривает с девушкой, которая ещё не видела своей шестнадцатой зимы.

— Ты не понимаешь других, когда молод, Хирка. Не видишь опасности. Сегодня я, возможно, разглядела бы что-то странное в его глазах. В том, как мы обменивались взглядами. Сегодня я смогла бы распознать, на что он способен. Сегодня я бы могла…

— Остановить его? Предвидеть, что случится?

Рамойя улыбнулась. Она была благодарна Хирке за то, что та понимала её мысли. Но ярость Хирки от этого не уменьшилась. Она до сих пор помнила прикосновения грубых рук к своей груди.

— Ты не можешь этого знать. Никогда нельзя знать наверняка. Этого нельзя разглядеть в другом, Рамойя!

Ветле на миг поднял глаза, но закончить рисунок было важнее, чем слушать скучную женскую болтовню. Рамойя осторожно засмеялась.

— Я будто слышу мать Римера. Я рассказала о случившемся только Гесе. Это произошло в день свадьбы Ярладина, и она пришла в бешенство! Я хотела остановить её, но Геса со всех ног помчалась к Илюме, чтобы обо всём ей доложить. Я помню жемчужины в её ушах. Как они танцевали, когда она поворачивалась. Серое шёлковое платье пронеслось по коридору. Она должна была позаботиться о том, чтобы Урд получил по заслугам. Возможно, это будет стоить Ванфариннам кресла в Совете. Разразится скандал, с которым они не смогут жить, но для Гесы это не имело значения.

Хирка почувствовала боль в груди от того, что должно было последовать за этим. Голос Рамойи стал хриплым.

— Геса пошла к своей матери, и Илюме обо всём узнала. Узнала, что совершил Урд. Она была возмущена и, разумеется, шокирована, это ясно, но…

— Но ничего не произошло, — Хирка хорошо это понимала. Слишком хорошо. Рамойя кивнула.

— Ванфаринн прочно сидел на своём кресле. Илюме считала, что если разразится скандал, то отцу придётся заплатить за проступки сына. А Спрун был хорошим имлингом. Для Совета. Для народа. Спокойствие государств могло быть поставлено под угрозу.

Хирка понимала. Илюме сочла, что Рамойя должна заплатить за сохранение народной веры в Эйсвальдр и Маннфаллу. И в конечном итоге в самого Всевидящего. Сегодня ночью Хирка встретится с Ним. Они с Римером. Может быть, Он их убьёт или изгонит, но они обязаны попытаться. В её глазах Всевидящий должен ответить за многое.

— Что-то произошло тем вечером, Хирка. Илюме не просто отвергла Гесу, я точно знаю. Подруга не просто так захотела уехать отсюда. Уехать от семьи, от Эйсвальдра. Ото всего. Вот уже почти тринадцать лет я размышляю, была ли я единственной причиной её отъезда, ведь они с Илюме поспорили о том, как поступить с Урдом. Но всё, что она сказала мне той ночью, — они с Аллвардом возьмут с собой Римера и уедут в Равнхов. Через пару дней мы узнали, что Геса и Аллвард Ан-Эльдерин погибли во время обвала у Урмуная. Выжил только мальчик. Маленький шестилетний Ример. Желанный ребёнок. Избранник Всевидящего. Говорили, что волк выкопал его из-под снега.

Хирка вздрогнула. Волчьи глаза.

— И Ример знал это? Всегда?

— О нет. Он не знал ни того, что они бежали, ни того, куда. В его глазах это всегда было обычной трагедией.

— А ты как думаешь? Что это было?

Рамойя поёжилась, но не ответила на вопрос Хирки. Она продолжила рассказ о Римере.

— Я считала, что тайна о Ветле принадлежит нам с Илюме, и никому другому. Но Ример всегда очень тихо ходил по коридорам Эйсвальдра. И Эльверуа. Он многое узнал. Возможно, он знает, что Урд сделал с Ветле. Возможно, он не был в курсе этого раньше, но сегодня понял. Сегодня, когда ты рассказывала, как Урд убивал Потоком.

— Урд хотел его убить?!

— Над этим я тоже думала больше десяти лет. Но я так не считаю. Ему было нечего бояться. Я никому не призналась в том, что он сделал. Минуло два года, и он должен был понять, что я никогда никому ничего не расскажу. Но, вероятно, он просто стремился избежать огласки. Например, во время Ритуала.

Хирка поняла.

— Мальчик, так же тесно связанный с Потоком, как и двенадцать семей. Все бы спрашивали…

Рамойя кивнула.

— Я и не предполагала, что Поток можно изгнать из кого-то. Это дар, о котором я раньше не слышала. Но Поток — сам по себе редкий дар. Я думала, он есть в тебе, и что в тебе он сильнее, чем в других. Чего стоит умение говорить с воронами! Ты всё время проводила с Римером, как будто вас связывала общая тайна. Вороны поведали, что у тебя иная кровь. И я видела тебя с Колгримом на площади в тот день, когда в его руках раскололся камень. И я подумала…

Хирка застонала. Хлосниан. Рамойя видела, как разлетелся камень Колгрима, но это сделал Хлосниан, а не она. Наставница воронов сложила два и два. Девочка, способная колоть камни при помощи Потока, хотела сбежать с Ритуала… Она была слишком измотана, чтобы пускаться в объяснения, и позволила Рамойе продолжить рассказ.

— Иногда я задумываюсь, хотел ли он убить. А иногда я думаю, что он просто желал… показать, на что способен. Что он может забрать у меня самое дорогое, если захочет. Если бы он убил…

— Ты бы открыла всем правду. Он позаботился о том, чтобы тебе было что терять, — Хирка чувствовала, как у неё сводит скулы от страха. Беспокойство от того, что ей вообще могла прийти в голову такая мысль, смешивалось с ужасом от того, что она могла оказаться права. Что кто-то мог так жить. Как слепой! Так безудержно. Так совершенно без… безо всяких правил.

Рамойя кивнула.

— Я никогда никому не рассказывала об этом. Но я говорила о случившемся с Илюме. Ример мог слышать нас, а у него всегда был острый ум. Он не дремал.

— И всё же ты его ударила?

Рамойя спрятала лицо в руках.

— Он был мне семьёй. Он и Илюме. Когда Совет решил подобраться ближе к Равнхову, она попросила меня поехать с ней. Им был нужен наставник воронов, и она могла выбрать кого угодно, но выбрала меня. Не знаю почему. Может быть, чувствовала вину за то, что случилось с Ветле. Может быть, она сумела бы помешать этому случиться, если бы серьёзно отнеслась к словам Гесы, когда та пришла к ней в первый раз. Может быть, она считала меня связующим звеном с дочерью, которой у неё больше не было.

Или же она просто хотела быть уверенной, что ты ничего не расскажешь в её отсутствие. В голове Хирки возник образ настольной игры, в которую часто играли посетители Линдри. Каждый из игроков начинал ходить на своей стороне разными деревянными кубиками. Целью было разработать стратегию их использования так, чтобы захватить сторону противника. Хирка обычно проигрывала, потому что всегда пользовалась кратчайшим путём, а это всё равно что вслух заявить о своих намерениях. Теперь она лучше разбиралась в интригах. Рамойя продолжала:

— Илюме сказала, что для нас с Ветле лучший выход — уехать, и с этим было трудно не согласиться. И мы жили все вместе в Эльверуа. Не было ни дня, чтобы мы не виделись. Особенно вначале, когда необходимо было построить обитель воронов, первую в Эльверуа. Ример был так молод. Тогда.

— До того, как стал Колкаггой, — сказала Хирка.

Рамойя вновь кивнула. Она долила чай из чугунного котелка в чашки. Он был едва тёплым, но никого из них это не беспокоило.

— Я узнала об этом от Эйрика, когда приехала в Равнхов. У нас есть и другие источники информации в Эйсвальдре помимо меня, и они писали о решениях, которые принимал Ример.

— Он предал тебя, — Хирка совершенно чётко представляла, что чувствует Рамойя. Она помнила наставницу воронов с Эйриком у изображения божества в Равнхове. Они разговаривали о Римере.

Он избрал свой путь. Теперь он убивает за тех, кого, ты думала, он собирается изменить.

— Он был всем, что у меня осталось от Гесы. Я находилась рядом с ним с самого его рождения. Вера Илюме в него была твёрдой, как скала. Он должен был стать одним из самых молодых и сильных членов Внутреннего круга. Это казалось очевидным с первых дней его жизни. Я начала ей верить. И ему. Ример был сильным и всегда критически относился к миру. Я сумела разглядеть желание перемен в его глазах. Возможность того, что игра закончится и справедливость восторжествует. И что он сделал? С полной решимостью заявил о своём уходе. Колкагга. Уже мёртвый на службе Всевидящего. Тень. Убийца. Убивающий ради них!

Хирка пришла в ужас от рассказа Рамойи. Кусочки мозаики неумолимо ложились на свои места. Ример. Совет. Поток. Если Ример прав, то возмущение Маннфаллы по поводу того, что Равнхов стал допускать неучастие подростков в Ритуале, неудивительно. Подумать только, что, если сила Потока окажется у врага? У народа, который не признал власть Всевидящего? Мир разделится надвое. Всё изменится.

Интересно, это её последняя ночь? Всевидящий может убить их обоих, если захочет. Всё, на что она надеялась, — это на Его бесконечную любовь. На Его любовь и на уверенность Римера.

— Ты простила его? — спросила Хирка.

— Римера? Да. Я не могу винить его за то, что он решил уйти, за мою надежду, что он сможет исправить ошибки Совета. Исправлять ошибки — опасное времяпрепровождение. Постепенно их становится всё больше. Ты знала, что раньше наставники воронов имелись только у Равнхова?

Хирка помотала головой.

— Эйсвальдр отправил Колкагг выкрасть мужчин и женщин, чей Поток позволял общаться с воронами. Поэтому сегодня Маннфалла обладает таким же знанием.

— Это невозможно!

— Я тоже так думала. Я думала так много раз. И я размышляла об этом, когда получила письмо, что Урд займёт место своего отца в Совете. Тогда ко мне пришла уверенность. Совет создан исключительно для того, чтобы служить собственным интересам.

И вновь в голове Хирки сложилась мозаика. Письмо пришло в то время, когда девушка находилась у Рамойи. Она помнила, как та сломалась. Из-за того, что получила это известие? Рамойя продолжала говорить, голос её стал холодным.

— Поэтому они должны уступить место. Даже если за это придётся пролить кровь.

Хирка снова положила ладонь на руку Рамойи.

— Этого не потребуется. Сегодня ночью мы получим все ответы, Рамойя.

Мать Ветле одобряюще улыбнулась, будто показывая, что рада вере Хирки, но сама её не испытывает. Они немного посидели молча. Снаружи доносились лишь вой ветра снаружи и шорох угля, которым Ветле водил взад и вперёд по бумаге, закрашивая чёрным крыло.

— Он рискнул ради тебя всем, и ты это знаешь, — сказала Рамойя спустя некоторое время.

— Кто?

Рамойя подняла брови, как будто Хирке не было необходимости об этом спрашивать. Всё верно.

— Я вижу, ты относишься к его решению с таким же презрением, что и я, Хирка. Но он всё отдал ради тебя.

— Он уже отдал всё ради Колкагг, — сухо ответила Хирка.

— Но не жизнь. Не имя. Что бы он ни сделал, он остался бы Римером Ан-Эльдерином. Но не теперь. Он повернулся спиной даже к Колкаггам, а к ним никто спиной не поворачивается. Он выбрал свою судьбу, Хирка. То время, что у него осталось, он проведёт с тобой. И последнее, что ему нужно, — это презрение.

— Я не презираю его! Совсем наоборот! Я… я не презираю его.

— Но ты кривишься всякий раз, когда смотришь на его ножны. Ты отворачиваешься от него, когда речь идёт о жизни и смерти.

— Он убивает! И вы собираетесь убивать! Смерть никогда не была решением проблем. Смерть — это всего лишь смерть. От неё никогда не становилось лучше и не станет. Если не ценишь жизнь, то противоречишь всему, что говорит Всевидящий.

— Вот и спросите Его сегодня ночью, — сказала Рамойя.

Ветле закончил рисовать и поднял бумагу. Он склонил голову набок и недовольно рассматривал своё творение, изображающее Всевидящего.

Всевидящий

В основании Эйсвальдра лежит компромисс. Город на краю города был домом Всевидящего и местом, открытым для молитв и труда. Городом для всех. И в то же время он должен был защищать двенадцать семей и тайны, которые они хранили. Город Совета. Крепость и базар в невероятном окружении. Сегодня ночью это сыграет им на руку.

Первая часть — сама Стена — не была серьёзной преградой. Имлинги свободно проходили под сводчатыми арками. Стражи патрулировали каждый свою сторону, встречались на середине прохода, обменивались парой слов и вновь расходились. Они никого не останавливали, и сегодня ночью они тоже не станут расспрашивать, кто с какой целью следует в Эйсвальдр.

Ночь — время для самых неприкаянных душ, для отчаявшихся и лишённых сна. Они ходят, надвинув капюшоны на лица, в одиночку или в сопровождении друга. Шагают по блестящим каменным плитам, ведущим к стене зала. Там они падают на колени, касаясь руками камней, или вешают молитвенные ремешки на деревянные доски рядом с десятками тысяч других ремешков, которые невозможно прочитать в темноте. Стена окружала зал Ритуала и оставшуюся часть Эйсвальдра со всеми его башнями и мостами. Преграда была высотой в несколько имлингских ростов и хорошо охранялась, поэтому Хирка с Римером не могли пройти через неё.

Хирка ощущала себя натянутой тетивой лука. Напряжённой. Переполненной вопросами. Ример оглянулся, чтобы удостовериться, что она следует за ним. Они ползли по горному склону на восточной стороне города и уже поднялись значительно выше, чем Хирка в ту ночь, когда её освободил Урд. Склон был крутым. Хирка крепко хваталась за ветки и подтягивалась вверх.

По плану им предстояло пройти по гребню кряжа со стороны Блиндбола и подобраться к красному куполу с внутренней стороны стены. Они двигались молча. Колкагги по-прежнему ищут её. Ример остановился. Сначала она подумала — он ждёт её, потому что она медленно идёт, но потом с облегчением поняла, что они добрались до вершины. Хирка остановилась и впервые оглядела Блиндбол. Место, куда никто не ходит. И даже если бы это было позволено, туда всё равно никто не ходил бы. Это место — врата в стародавние времена. Никаких дорог, никого вокруг. Но не дикость природы удерживала имлингов на расстоянии. Блиндбол был тем местом, откуда однажды появились слепые. Проклятые горы. Запретные горы. Сотни вершин тянулись прямо к луне. Они были больше, чем имлинги, больше, чем древние боги. Они были такими огромными, что вся жизнь Хирки свернулась бы и превратилась в ничто, если бы она пошла туда.

— А что там? Слепые?

— Нет, — прошептал Ример. — Это просто горы. И Колкагги.

Хирка вопросительно посмотрела на него. Он улыбался, и его серые глаза светились лунным светом.

— Там мы живём и тренируемся. Колкагги живут в Блиндболе.

Ну конечно. Едва ли найдётся лучшее место для невидимой армии, чем то, куда никто не ходит. По небу бежали облака. Сегодня ночью будет непогода.

Ример схватил её за руку и потянул в другом направлении, снова вниз. Они подошли к голому выступу, нависающему над садами Эйсвальдра. Хирка сглотнула. Они на внутренней стороне. Город выглядел не так, как ожидала Хирка, хотя она и не знала, чего именно ожидала. Эйсвальдр отделял магический Блиндбол от народа Маннфаллы. Долина по другую сторону стены должна была быть… пустынной. Пугающей. Что-то в ней должно было напоминать, как тысячу лет назад Всевидящий поборол там слепых. Но она не была похожа на поле битвы. Область за комплексом сооружений, которая врезалась далеко в долину, представляла собой покачивающийся ковёр из чайных кустов и разных трав. Тропинки и лестницы из белого камня скрывались в ночи.

Внизу, немного в стороне она увидела очертания дверей, вырубленных прямо в горной стене. Луна высветила заклёпки, и Хирка с содроганием узнала их. Двери в шахты. Там содержат пленников. А в скоплении башен неподалёку её, должно быть, допрашивали. Там её ударили в спину, поставив на колени с завязанными глазами, хотя единственной её виной было то, что она появилась на свет. Хирка почувствовала зуд в ранах, и мужество её пошатнулось. Власть, сосредоточенная здесь, никому не подотчётна. Члены совета могли обращаться с ней, как хотели. И если бы её поймали, то у них не возникло бы ни малейших сомнений, как с ней поступить.

Что, если Всевидящий уже знает? Он ведь раньше был одним из слепых. Он превратился в ворона и отвернулся от своего народа, чтобы спасти род Има от уничтожения. Что, если спустя тысячу лет Он передумал? Что, если теперь Он желает, чтобы слепые вернулись? Вторжение… Хирка поспешила избавиться от мысли, от которой у неё кружилась голова. Что может сделать простой имлинг, если у богов дурные намерения?

Ример прошёл по выступу. Она зашагала быстрее и снова схватила его за руку.

— Мой мешок, — прошептала она. Он вопросительно посмотрел на неё и придвинулся ближе. — Мой мешок! Стражи забрали мои вещи. Они лежат там, в сторожевой, в шахтах.

Ример недоверчиво посмотрел на неё и только спустя несколько мгновений спросил:

— Ну и что?

— Это мои вещи! Травы. Чаи. Всё, что у меня осталось от отца.

Его взгляд невозможно было истолковать двояко. Её вещи утрачены, а всё остальное смешно и неважно. Хирка жевала нижнюю губу. Мешок был всем её имуществом, всем, чем была она, и этот мешок у неё отобрали! Бросили в закуток. Но от вещей её отделяют всего лишь слабые стражи, наполовину погружённые в сон. Повысив голос, она сказала:

— Мешок залёный, а к шнуру привязана ракушка, и…

— Забудь!

— Он ведь прямо здесь, под нами!

— Тогда так. Ты можешь сама забрать его, — ответил он.

— Это не я — Колкагга, — пробормотала Хирка. — Это не я — таинственный воин невообразимой силы, который…

— Жди здесь, ведьма.

Хирка смотрела ему вслед. Римера поглотила мгла. Хирка уселась на корточки и стала смотреть на уступ, но с трудом различала его в темноте. Ветер шумел в деревьях у неё за спиной, и Хирка внезапно осознала, что натворила. Она отослала свою единственную защиту от других Колкагг, от тех, что до сих пор охотились на неё.

Она заползла между деревьями и попробовала слиться с лесным грунтом. Как будто это могло помочь ей, если они явятся. А почему бы им не явиться? Они живут в этих горах, тренируются там. Девушка сидела и пережёвывала эту мысль, пока та не стала невыносимой. Она собралась уже криком позвать Римера, как вдруг на землю перед ней плюхнулся мешок. Хирка прижала его к себе. Вернулась её частичка, которую у неё отобрали. Это совсем малозначительно, но мешок — её собственность.

Она стала развязывать его, чтобы проверить, всё ли на месте, но тут терпению Римера пришёл конец. Он поднял Хирку, поставил на ноги и потащил к уступу. Счастливая девушка забросила мешок за спину, а он уже указывал на белый купол под ними. Потом он тыкнул в башню, опоясанную лестницей, и, наконец, в красный купол. Материнская грудь. Цель сегодняшней ночи.

Их план был дурацким. Высокомерный парень думал, что они смогут перепрыгивать с башен на купола, как будто у них имелись крылья. Хирка нервно засмеялась. Цели находились далеко внизу. Головокружительно далеко. Наставники воронов одолжили ей шерстяную кофту, и она плотнее закуталась в неё. Ример смотрел на Хирку. Она кивнула. Она в долгу у него за мешок. Но Римеру не повезёт, если он переоценивает силу Потока в себе. Она поколотит его. И плевать, что он Колкагга.

Он обнял её. Хирка сомкнула руки у него на шее и приняла в себя Поток, который был более сильным, чем раньше, и бежал по её телу и увеличивал всё. Росло расстояние между сердцем и лёгкими, в которые стало помещаться больше воздуха. Она могла шагнуть дальше, видеть больше, слышать всё. Из темноты начали показываться детали. Ветер стал ломким, как сухие листья. Казалось, он рассыпается на кусочки и пытается собраться вновь. Воздух вокруг них сгустился, запахло горелой землёй. Пепел и огонь.

Они прыгнули.

Поток не мог остановить панику, он лишь дал Хирке время ощутить свободное падение. Она могла разложить свой страх на кусочки, найти разные его части и снова сложить в то, что известно под названием «паника», но ощущается совсем иначе. Ример стал частью неё и чем-то совсем чужим. Тяжестью и опорой. Он был землёй и небом, которые использовали её, чтобы напиться досыта. Он стал жадным. Всё начиналось прекрасно, казалось, она снимает с себя всякую ответственность. Но потом пришёл страх. Она хотела закричать и велеть Римеру остановиться, но внезапно почувствовала, как Поток коснулся тверди и их скорость уменьшилась. Они медленно развернулись. Белый купол стал живым существом, которое отталкивало их от себя, чтобы они смогли благополучно приземлиться. Невредимыми.

Поток отпустил девушку, и она плотно прижалась к крыше, чтобы не свалиться. Сердце в груди колотилось так, будто она бежала сюда от самой стены. Она дышала. Она была жива. И это прекрасно!

Ример был готов спрыгнуть вниз, на мост между башнями. Его глаза сверкали. Два кружка света вокруг тёмных пропастей. Дикие. Жаждущие Потока. Он схватил её за руку, и они бросились вниз. Ример протянул Поток через неё. Воздух вокруг них двигался, тащил их за собой, изучал их, пока они летели, как будто не мог до конца решить, имлинги они или птицы. А потом они столкнулись с мостом. Хирка упала и поцарапала колено о расколовшуюся плитку, но ей не было больно. Она была слишком восторженна, чтобы ощущать боль. Она ухватилась за Римера.

— Я думала, это сказки! Я думала, только боги могут чувствовать такое! — произнесла она настолько громко, насколько осмелилась.

— Может быть, мы боги, — он потащил её за собой по мосту, и она услышала его смех. Его пальцы сплелись с пальцами Хирки. Юноша был сильным и знал, куда им надо. Он не отпустил её до тех пор, пока они не оказались у башни, которую опоясывала лестница. В ней не было окон. Сторожевая башня, где каждый час бил гонг. Они взбежали вверх по ступенькам до самой вершины. Хирка старалась не показывать, что задыхается, но этого и не требовалось — Ример всё равно на неё не глядел. Он стоял на верхней ступеньке лестницы и смотрел на красный купол. Купол был одной высоты с башней, на которой они стояли. И он был далеко. Очень далеко от них.

Ничего не выйдет. Они застряли. Может быть, им даже не удастся вернуться обратно. Она вопросительно посмотрела на Римера, потому что хотела получить подтверждение своей правоты. Им надо повернуть назад. Остановиться. Ример стоял и измерял расстояние взглядом. Его нижняя челюсть двигалась, как будто он пережёвывал свою мысль. Он развернулся, подпрыгнул и ухватился за край крыши у них над головами. В нижнем ряду черепицы имелось углубление для стока дождевой воды. Для того чтобы подтянуться и забраться наверх, ему большего и не требовалось. Всё это выглядело слишком просто. Он протянул руку Хирке. Она уставилась на него.

Она поняла, что он делает и что думает. Для того чтобы добраться до красного купола, ему надо залезть повыше. Ример не собирался поворачивать назад. Он действительно хотел довести дело до конца. Он сошёл с ума… И тем не менее Хирка взяла протянутую руку. Она оттолкнулась и позволила ему затащить себя на крышу. Перед ней раскинулась Маннфалла. Сзади находился Блиндбол. Исторические места. Легендарные места. Она никогда не хотела попасть в Эйсвальдр. Не хотела так, как Силья и многие другие. И всё же она стояла здесь и собиралась вломиться к Всевидящему, доверия к которому больше не испытывала. Почему?

Её жизнь не приобретёт бо́льшую ценность, если она будет на коленях молиться Ворону. И всё же ей предстоит броситься с этой крыши, возможно, разбиться насмерть, вместе с имлингом, посланным, чтобы забрать её жизнь. С Колкаггой. С сыном Совета, который приговорил её к казни. Почему?

Ветер обдувал их. Воздух, казалось, истончился. Она моментально почувствовала себя лёгкой, как пёрышко. В любой момент её могло унести с крыши. У Хирки закружилась голова, она закрыла глаза, но тут же открыла, потому что так было ещё хуже. Холод шёл изнутри и добирался до самых кончиков пальцев. Она никуда не двигалась: ни вверх, ни вниз. Она застыла. Что ей делать? Что она делает здесь?

Хирка уставилась на Римера. Он знал с убийственной уверенностью, что она здесь делает. Как долго она его любит? Хирка молила о помощи, но не могла произнести ни слова. Они находились так невообразимо высоко, а он был недосягаем. Он был Римером Ан-Эльдерином, а ей было нечего здесь делать.

— Садись, — прошептал Ример и помог ей опуститься на крышу. Он сел на корточки перед ней и попросил дышать глубже. Медленнее. Ещё медленнее. Его голос сливался с ветром, но она слышала его слова.

— Мы высоко. Это совершенно нормальная реакция. Просто расслабься. Мы в безопасности. Я знаю, что делаю, Хирка. Мы справимся. С тобой ничего не случится.

Она судорожно помотала головой и сглотнула. Он не понял.

— Почему с тобой ничего не случится, Хирка?

Она сумела улыбнуться.

— Потому что я уже умерла?

Девушка глубоко вдохнула пару раз. И ещё пару раз. Это просто приступ. Она стала думать о совершенно других вещах. О вещах, о которых не должна думать. Она — гниль. Он не для неё. И никогда не сможет принадлежать ей. Она поднялась. Красный купол притягивал её взгляд. Это будет самоубийством. Но почему бы не воспользоваться шансом, раз уж она всё равно не может получить то, что хочет? Она провела рукой по лицу.

— Когда ты так делаешь, то становишься похожей на отца, — улыбнулся друг. Хирка хохотнула. Можно ли быть похожей на отца, который не был отцом? Ример взял её лицо в руки.

— Я знаю, что смогу, Хирка. Я чувствую это всем телом. Мы не можем сдаться сейчас. Если ты сделаешь это, то сделаешь ради правды. Ради справедливости.

Нет. Я сделаю это ради тебя.

Но она лишь кивнула в ответ. Ример попросил её забраться ему на спину и крепко обхватить руками за грудь. Он понесёт её, как рюкзак. Он слился с Потоком и с ней, совершил короткий разбег, и они перелетели через край крыши.

Ужас разделился надвое. Хирка могла свалиться на землю и разбиться или могла остаться здесь, плотно прижимаясь к Римеру, и разбиться изнутри. А он ещё думает — он знает, что делает…

Всё произошло быстро. Она ощущала ветер и волосы Римера, которые хлестали её по лицу. И вместе с тем время текло так медленно, что если бы она захотела, то могла бы пересчитать все огни под ними. Его Поток проносился сквозь неё. Очищал. Выдувал пыль изо всех уголков тела. Принимать его было непросто, а в сердце Хирки были места, которые она хотела бы скрыть. Иметь секреты от Потока становилось всё труднее. Он был сильнее ветра. Водопад, несущийся по венам. Каждой каплей крови она ощущала неудержимую силу, входившую и выходившую из неё.

Чувства, которые ей не принадлежали, били в ней ключом. Воля и сила Римера. Его сомнения. Сомнения? В чём он сомневается? Её голову пронзила боль. Слишком много Потока. Это уже чересчур! Хирка могла открыться ещё больше, но это опасно. В таком случае она совершенно обнажится, выставит напоказ всё, чем она является. Всё, что она чувствует. Они упадут.

Ример изо всех сил бросился на купол. Его лопатки разошлись под ней в разные стороны, пальцы ухватились за край. Поток затаил дыхание, когда они ударились о поверхность. Хирка хватала воздух ртом. Она разомкнула руки и стала соскальзывать по телу Римера. Мешок тянул её вниз. Девушка упала. Её руки размахивали в разные стороны в поисках того, за что можно ухватиться. Ример ухватил её за предплечье. Оно дёрнулось, и Хирка замерла в воздухе. Плечо горело. Локоть горел.

Она свисала с красного купола над Маннфаллой. Полушарие горой возвышалось за спиной Римера. Кажется, он перепугался. Хирка начала выскальзывать из его рук, и он ухватил её крепче. Девушка сглотнула.

— Зарубка тебе, если затащишь меня наверх, — она улыбнулась, чтобы скрыть страх в своём голосе. Прошло немного времени, прежде чем она увидела, что он вспомнил.

В его глазах вновь появилась надежда. Он затянул её наверх. Хирка пыталась отталкиваться от стены, чтобы помочь ему, и в конце концов оказалась наверху, прижимаясь всем телом к своду купола. Она нащупала опору под ногами и осмелилась посмотреть вниз. Кромка купола была у́же её ступни, до смешного маленькой. Ример улыбнулся ей.

— Ты по-прежнему думаешь, что умеешь летать?

Точно такие же слова он сказал ей у Аллдьюпы. Он рассмеялся. Хирка улыбнулась и попыталась шикнуть на него, но рассмеялась сама, так что ничего не вышло. Смех сейчас казался настолько неуместным, что они не сразу смогли остановиться.

— Конечно, умею! Я и раньше карабкалась по горам, ты должен помнить, — удалось ей выдавить из себя.

— И не раз падала, — ответил он.

Хирка вытерла слёзы и с трудом сдержалась, чтобы не разрыдаться. Она жива.

— До этого лета я думала, что самое плохое, что может со мной случиться, — меня отправят домой с Ритуала и велят приехать на следующий год. Потому что у меня не хватает силы. Всего два месяца назад я была такой же, как и все остальные.

— Ты никогда не была такой же, как все остальные.

— Во всяком случае, я принадлежала к роду Има! Была имлингом. Была частью народа!

— Что может быть хуже народа? Возможно, тебе повезло, что ты человек.

Ример улыбнулся широкой улыбкой, в глазах его плясали искорки, а потом ужом пополз по куполу. Купол был покрыт плитками размером с ноготь большого пальца. Плитки всех оттенков красного плотно прилегали друг к другу: тёмно-красные, медные, алые. В некоторых местах красный побледнел под воздействием непогоды. Хирка заметила над собой тёмное отверстие. Она пощупала его пальцами. Подоконник.

— Ример…

Он остановился. Хирка подтянулась и забралась на подоконник, напарник последовал за ней. В куполе имелось несколько высоких окон. Подоконник был настолько широким, что на нём можно было сидеть. Ример вынул из ножен кинжал и принялся отковыривать от окна кусок стекла. Их были сотни, они были составлены в случайном порядке. Внутри купола стояла темнота.

— А разбить его нельзя? — прошептала Хирка, хотя от стены зала и ничего не подозревающих стражей их отделяла целая вечность.

— Они могут нас услышать.

— Кто? Они спят сном младенцев! И в любом случае, вся Маннфалла узнает, что мы здесь, ещё до наступления утра.

Ример продолжал выковыривать стекло. Хирка нетерпеливо ёрзала.

— А ты не можешь воспользоваться Потоком?

Ример прекратил своё занятие. Он посмотрел на неё так, словно она предложила удалить окно силой мысли. Потом взял её за руку. На этот раз Поток пришёл, как старый друг. Она чувствовала, как Ример протягивает Поток через неё и забирает обратно кончиками пальцев. Она стала его рукой. Его рука превратилась в кинжал. Кинжал стал сталью. Они слились воедино. В этот самый момент она могла изменить мир, если бы захотела. Тепло проносилось по телу, раскладывало железо на части и собирало вновь. Ример поддел витраж кинжалом. Железо расплавилось и свисало с лезвия, как варёный угорь. Пара жёлтых кусочков стекла вылетела из окна, освободившись от жизни в раме. Ример остановил Поток.

Хирка усмехнулась, когда он поднял кусочек стекла и повертел его в руке, как будто никогда не видел ничего подобного.

— Ты ведь не знал, что так можно, да?

— Я подозревал, — соврал он.

У Хирки ладони были более узкими, поэтому она смогла просунуть их в отверстие, из которого они удалили стёкла, и открыть щеколды с внутренней стороны, и они, наконец, пробрались в зал Совета. Хирка даже не успела испугаться, что в зале можно на кого-нибудь наткнуться. Она просто была благодарна за возможность поставить ноги на пол. И за то, что её снова окружали стены.

Комната была внушительной. Внутри купола располагался богато украшенный потолок, но рисунков на нём было не разглядеть — они находились слишком высоко и скрывались в темноте. Вдоль наружной стены шёл ряд колонн. В середине помещения виднелись очертания стола и двенадцати стульев. Она подошла к столу — устоять было невозможно — и опустила ладонь на спинку одного из кресел. Если бы отец мог её видеть! Или Силья. Сколько имлингов за пределами Совета видели эту комнату? Кожа на руках покрылась мурашками. Что-то сверкнуло, и девушка обратила внимание на позолоченные имена на столешнице. Её пальцы забегали по буквам.

Ан-Эльдерин.

— Вот здесь должен был сидеть ты… — Хирка посмотрела на друга. В её глазах он мгновенно вырос. Его лицо скрывала тень, и невозможно было сказать, кивает он или нет. — Как думаешь, они могли бы написать «Бесхвостая» и поставить дополнительное кресло?

Ример не рассмеялся её шутке.

— Думаешь, они готовы принять в компанию свежую кровь?

Хирка посмотрела на имена, написанные по кругу.

Кобб, Ан-Эльдерин, Ан-Сарин, Таид, Саурпассарид, Клейв, Ванфаринн, Даркдаггар, Екенсе, Фелль, Якиннин, Глеймдхейм.

Они написаны на этом столе с незапамятных времён. Всем известные имена. Она поняла, что хотел сказать Ример. Золотом пишут только те фамилии, что должны находиться на столе. Раньше это было просто: существовали старые семьи, семьи, способные толковать Всевидящего, у членов которых в венах течёт голубая кровь. Они хорошо владели силой Потока. И вполне очевидно, что немногие могли с ними сравниться. Теперь Хирка была не так уверена. Если Ример прав, то бросить им вызов могли многие, но этим имлингам начинали мешать уже во время Ритуала.

— Иди сюда.

У Римера появилось больше пищи для размышлений. Он осторожно открыл единственную в помещении дверь, и они очутились в тёмном коридоре со сводчатым потолком. Ример провёл Хирку вниз по лестнице в какой-то зимний сад. Он остановился позади ряда деревьев, притянул её к себе и шикнул на неё до того, как она успела задать свой вопрос. Прошло совсем немного времени, и по коридору тяжёлыми шагами прошёл страж. Дойдя до конца, он развернулся и направился обратно. Хирка порадовалась, что Ример вырос тут. Они прошмыгнули в более широкий коридор, который заканчивался знакомой дверью. Красной. Блестящей. Она бывала здесь раньше. Всё её существо наполнилось беспокойством. Она хотела повернуть назад — это не лучшее место.

Хирка вытянула руку, чтобы остановить Римера, но он ушёл слишком далеко вперёд. Ей не оставалось ничего другого, как войти в дверь следом за ним. Она оказалась в зале Ритуала. Когда-то она стояла на сцене над орущей толпой, но сейчас здесь никого не было. Все голоса оказались лишь эхом. В темноте зал казался пустым и бесцветным. С того самого места, где она стояла сейчас, её уволокли как скот на бойню. Чудовище. Гниль. Надо дышать глубже, как учил Ример.

Помни, что к этому моменту ты уже должна была умереть.

Они уволокли её отсюда и с того самого времени хотели лишить её жизни. Но вот она здесь, в их святилище. Хирка почувствовала, как по лицу расползается улыбка. Они обращались с ней, как с чудовищем. Как со слепой. Но они не знали, на что способен потомок Одина. Сама она тоже этого не знала. До сего дня.

Хирка повернулась к Римеру. Он стоял у двойных дверей, которыми во время Ритуала пользовались члены Совета. На них не было ручек, поэтому он положил ладони на створки, осторожно надавил, а затем отступил на шаг назад. Хирка услышала три механических щелчка в стене, и двери сами открылись.

В них ворвался ветер, пролетел мимо Хирки и Римера и помчался по залу. Он выл в сводах галерей у них за спиной. Их глазам предстал узкий мост с зубчатой оградой с обеих сторон. Насколько Хирка помнила, этот мост должен привести их в башню Всевидящего, в башню, которая парила, не имея иной опоры, кроме этого хрупкого моста. В башню, которая демонстрировала Его непостижимые силы. Кто-то утверждал, что Он удерживается там, наверху, с помощью Потока. Другие говорили, что Поток ему не требуется — протекая вокруг Него, Поток набирал такую силу, что начинал сам формировать себя. Всевидящий сам был Потоком.

Ример постоял в дверях и немного помедлил. Он пристально смотрел на парящую чёрную гору, украшенную золотыми колоннами. Колоннами, которые не доставали до земли. Можно было подумать, что гора стала падать с неба на землю, но не долетела и решила зависнуть, а потом имлинги нашли её, украсили золотом и стеклом и превратили в Чертог Всевидящего. Ни один из других чертогов, что повидала Хирка, не походил на этот. Колонны и жёлтое стекло между ними были похожи на лампу. На невероятно большую лампу. На висячую лампу.

Ример опустил руку ей на плечо, но не для того, чтобы успокоить. Ему требовалось удостовериться, что она всё ещё рядом, ведь здесь был его мир, а не её. Он вырос здесь, но ни разу не переходил через этот мост. Никто, кроме членов Совета, не пересекал его. Может быть, из-за этого он и стал Колкаггой? Из-за того, что ему было слишком страшно встретиться с Ним?

Я не боюсь.

Она действительно не боялась.

Хирка сделала первый шаг, и они перешли мост. Всю дорогу она ждала, не случится ли что-нибудь. Не начнёт ли мост трястись так, что они упадут. Не загорятся ли огни. Не начнёт ли башня говорить с ними. Не раздастся ли всеобъемлющий голос, которому будет известно, что они здесь делают. Но ничего такого не произошло. Они подходили всё ближе и ближе. Между колоннами располагались самые высокие окна из всех, что Хирка видела в своей жизни. Витражи из кусочков стекла каплевидной формы, окрашенных в огненный цвет, уходили вверх и терялись вдали. Высота окон была не меньше роста двадцати имлингов. Золотые двери имели неровную поверхность. Наверное, в этом месте рождается вся роскошь, а этот дом построен для солнца. Для Него.

Хирка положила ладони на створки дверей и легонько толкнула. Она ждала, что и сейчас случится что-то значительное, но двери просто отворились, как и предыдущие. Как будто Он их ждал. Хирка повернулась к Римеру, улыбнулась и вошла.

Древо Хлосниана!

Помещение, в котором они оказались, было огромным, как они и ожидали, но к появлению древа Хирка не была готова. Древо Всевидящего. Оно было не таким, как все остальные. Оно находилось посреди помещения и вырастало прямо из пола, поднималось вверх и раскидывало ветви так, что они заполняли весь зал узором разлитых чернил. Чёрное, как ночь. Отполированное и блестящее. Неужели это камень? Или обожжённое стекло? Или и то, и другое? Девушка шагала вокруг дерева и смотрела вверх, и оно, как ей казалось, менялось. Буря, окаменевшая и повисшая в воздухе. Случайная, но несущаяся всегда в одном направлении.

Хирка вспомнила горечь в глазах камнереза. Отчаяние от того, что он не может создать ничего подобного. Хирка поняла. Она уставилась на потолок. Он искажался. До невозможности тонкие ветви тянулись к внешним стенам помещения, уходя всё выше и выше. Всевидящий помоги им, помоги каждой ветке. Их были тысячи. Никто не смог бы вырезать их из камня. Это невозможно. Что там говорил Хлосниан? Это Поток, каким он был раньше. Древние силы. Что ещё он говорил?

Ты не должна быть здесь.

Раньше она полагала, камнерез говорит о том, что она не должна приходить к нему домой, что он занят работой, скульптурами. Но, возможно, он хотел сказать совсем иное. Что, если Хлосниан сквозь камни увидел, как она явилась в этот мир? Хирка приблизилась к дереву. Краем глаза она заметила, как Ример поднял руку, будто хотел остановить её, но остановить её было невозможно. Она позволила рукам прикоснуться к поверхности ствола. Камень оказался холодным, он успокаивал и что-то нашёптывал ей. Манил. Она вспомнила дерево, на котором сидела и пересчитывала листья, пока не пришёл отец и не срубил его. Она полезла вверх.

— Хирка!

Она обернулась и посмотрела вниз на Римера. Он бы никогда не сделал того, что она делала сейчас, — это понятно. Он явился сюда, но дальше не пойдёт. Для него Всевидящий слишком силён, слишком свят. Ему нельзя бросать вызов. Значит, эта работа предстоит ей. Не за этим ли они здесь?

— А как ещё ты сможешь встретиться с Ним? — сказала она и полезла дальше. Казалось, она карабкается по холодному стеклу. Хирка снова взглянула вниз, на Римера. — Кроме того, я же уже умерла.

Но она больше не считала, что Всевидящий желает ей смерти. Она добралась до центра дерева, до того места, где ствол разветвлялся и пускал ветви во все стороны. До места, где жил Он. Девушка перекинула тело через край и оказалась в центре ствола.

Здесь было пусто.

Хирка поняла, что не испытывает удивления. Какая-то часть неё никогда не верила, что она увидит Его. Неужели они проделали весь путь зря? Неужели Он покинул башню? Покинул собственное дерево? Ример говорил, что Совет собирался без Него. Неужели Он улетел? Или заболел? Умер? Может, Его куда-нибудь перенесли? Или…

Хирка перевесилась через край и посмотрела на Римера, который стоял на коленях и глядел на неё.

— Его здесь нет.

Ример встал. Она чувствовала, что должна повторить свои слова, поэтому Хирка раскинула руки в стороны и произнесла громче:

— Его здесь нет!

— Но где… Где Он?

Дурацкий вопрос, но сейчас не время указывать на это. Она пожала плечами.

— Конечно, Он здесь, — сказал Ример и принялся обходить комнату в поисках Него, хотя было совершенно очевидно, что в ней нет ничего, кроме ещё одной двери прямо напротив той, в которую вошли они. Хирка спустилась вниз. Беспокойство вернулось и усилилось. Она должна что-нибудь сделать, но что? Тревогу было не остановить: это не страх, это знание. Как то знание, что пришло к ней на крыше башни, опоясанной лестницей. Когда ты осознаёшь, что есть вещи, которые ты должен был знать всегда. Когда появляется ощущение, что ты видишь нечто настолько ужасное, что лучше бы тебе этого никогда не видеть. Вроде открытой до кости раны или рождения мёртвого ребёнка. У Хирки возникла острая потребность повернуть время вспять, чтобы не двигаться дальше.

— Ример…

— Он здесь, — Ример схватил стоявший у стены посох. Посох Ворононосицы, который стоял у покрытого чёрным стола, единственного предмета мебели в этом помещении. На столе виднелись пара маленьких бутылок и чаша. Хирка поняла, что это такое, ещё до того, как уловила запах. Ей хотелось бы ошибаться, но это было не так.

— Ример…

— Он здесь! — Ример отбросил посох и распахнул дверь. Комната за ней оказалась похожа на пещеру, вырубленную в скале. В ней было полно воронов, может быть, штук пятьдесят. Они спали и принялись беспокойно каркать, когда двери распахнулись. Птицы сидели на балках, пересекающих комнату на разных уровнях. Вдоль стен стояли знакомые полки с бумагой и чехлами. Обитель воронов. Совершенно обычная обитель воронов.

— Где Он? Кто из них Он? — Ример смотрел на подругу, но ответа у Хирки не было. Она не хотела отвечать. Он закричал: — Где ты?!

Вороны закаркали громче, некоторые стали беспокойно перелетать на другие балки. Хирка ощутила холодный поток воздуха, идущий от распахнутых люков на потолке, которых не было видно в темноте.

— ГДЕ ТЫ?!

Ример орал. Вороны кричали. Несколько птиц стали летать по комнате, прежде чем затихнуть на верхних балках. Никто из них не ответил. Никто не приблизился к Римеру. Это простые вороны, и ничего больше. Хирка сжала зубы от боли, что Ример никак не мог осознать этого. Он вернулся к дереву, бормоча себе под нос:

— Он должен быть здесь. Он здесь. Что они с Ним сделали? — он повторял эти слова снова и снова. Хирка шла за ним.

— Ример… — она подняла чашу со стола. — Ример, это дремотник.

Он рассеянно посмотрел на неё.

— Дремотник. Такое растение. Оно может усыпить имлинга на несколько часов. Если бы ты получил удар мечом в бедро и тебя надо было бы зашивать, то тебе сначала дали бы дремотник. Не в Эльверуа, потому что там лекарство стоит очень дорого, но здесь не бывает ничего слишком дорогого. Именно им Урд пытался накормить меня, когда…

— Какое это имеет отношение к делу? — Отчаяние в его голосе кулаком ударило её в живот. На красном куполе Ример боялся, что она не перенесёт событий сегодняшней ночи. Но эта ночь принадлежала не ей. Она принадлежала ему.

— В малых дозах растение делает имлингов слабыми, сонными. Они могут долгое время сидеть пассивно и неподвижно. Имлинги. Или вороны, — она осторожно сделала шаг в его сторону. — Совершенно обычные вороны, Ример.

Он понял. Он знал. Всё, что отавалось, — это смотреть, как земля уходит у него из-под ног. Ример подумал, что упадёт, но нет. Он смотрел мимо неё. Мимо неё, внутрь себя самого. Его взгляд остекленел, исчез. Внезапно юноша выхватил меч.

Сошёл с ума!

Но потом Хирка тоже услышала шаги на мосту. Кто-то остановился, увидев распахнутые двери, но только на краткий миг. По шагам можно было определить, что это не страж, а одинокий имлинг. Ример поднял меч и оттолкнул Хирку за спину. Она влетела в комнату воронов и спряталась за дверью. В щель между петлями ей был виден Ример. Он даже не сделал попытки скрыться. А что, если сюда идёт Урд? Она хотела позвать друга, но было уже поздно. В помещение с моста вошёл имлинг.

— Ты просто не в состоянии держаться вдали от неприятностей, так ведь?

Даже голос Илюме был не в состоянии заполнить это помещение. В её речи не слышалось ни капли удивления. Она не спросила, ни как он попал сюда, ни что здесь делает. Похоже, она ждала такого развития событий. Возможно, с того момента, как увидела открытые двери? А может быть, всю свою жизнь.

Бледная мантия ровно висела вдоль её тела, как будто Илюме не имела формы, была каменным изваянием. Ример стоял, разведя руки в стороны. Его меч был болезненным продолжением руки, спина согнулась. Он скалил зубы. Волк и каменное изваяние. Что может зверь против горы?

— Что ты здесь делаешь? — прохрипел он.

Только теперь Хирка убедилась, что Ример признал правду. На самом деле он спрашивал, что бабка делает в Эйсвальдре и в Совете, когда у неё не было никаких причин находиться здесь. Что она делает здесь, где нет никакого Всевидящего? Илюме показала свёрнутый свиток.

— Посылаю письмо. Именно этим занимаются в обители воронов, — она зажгла факелы по обе стороны от двери и прошла к птицам. Хирка вжалась в стену, чтобы Илюме её не заметила. Та спокойно положила письмо в костяной чехол и закрепила его на лапе одного из воронов. — А если хочешь сделать что-то незаметно, то лучше всего сделать это ночью. Но, насколько я понимаю, тебе это уже известно, — сказала она, после чего прошептала что-то на вороньем языке. Чёрная птица взлетела и исчезла в темноте в направлении люков.

Некоторое время Илюме смотрела ей вслед, потом тяжело вздохнула и вышла из комнаты воронов. Хирка видела Римера перед чёрным деревом. Из-за света факелов ветви мерцали, и казалось, что за деревом горит огонь. Глаза Римера блестели. Он выглядел так, будто разрывается от обилия слов, но не может выговорить ни одного. Хирка понимала его. Вот он здесь, в башне Всевидящего, перед Его троном, а Его просто-напросто нигде нет. При этом Илюме, судя по всему, не удивлена и не горит желанием что-либо объяснять. Она просто стоит перед ним каменным изваянием.

— Итак, ты хотела оказать мне честь своим присутствием? — прошипел Ример.

Хирке очень хотелось подойти к нему, его боль причиняла ей страдания. Ему так много надо сказать матери своей матери, а он не знает, с чего начать.

— Значит, ты принимаешь моё присутствие? И даже утруждаешь себя тем, чтобы открыть рот? Да это же историческое событие! Как и многое другое. Дай-ка подумать… История моих родителей. Вот ЭТО история! — Римера было не узнать. Он шипел. — Вся она выдумана! Они хотели сбежать, Илюме! И они погибли. Как они умерли, Илюме-матерь? Удостоишь ли ты меня ответом? Иначе мне придётся предположить, что я прав.

Илюме на мгновение прикрыла глаза.

— А ты примешь какой-нибудь ответ, кроме того, что, как тебе кажется, у тебя уже есть?

— Вряд ли, бабушка, я смогу найти причину верить тебе.

— Немногие могут. Именно поэтому нам необходим Всевидящий.

— Его не существует!

— И ЭТО НЕ ДЕЛАЕТ ЕГО МЕНЕЕ ВАЖНЫМ!

Только сейчас Хирка увидела, что Илюме вышла из состояния окаменения. Она была готова проявить эмоции, как и сын её дочери.

— Ты бесподобна! Вы все бесподобны! — Ример схватился за голову и закружился вокруг своей оси. — Вы отстаиваете Всевидящего, который… который никогда не существовал. И ты ведёшь себя так, будто я совершаю святотатство, когда говорю об этом вслух. Вы врёте! Врёте всему миру. Утверждаете, что есть спасение, когда есть только… вот это!

— Значит, ты хотя бы понял, почему мы это делаем.

— Почему?! Чтобы удержать гнилую власть, которая всегда принадлежала вам. Как падальщики! А чтобы помешать другим принять участие в празднике, вы убиваете в них Поток до того, как им исполнится шестнадцать!

Несмотря на то, что она стояла на порядочном расстоянии, Хирка заметила, что Илюме удивилась осведомлённости Римера о Ритуале. Такое знание невозможно раздобыть. Никто не стал бы рассказывать ему об этом, и никто не стал бы это записывать. И он никак не мог узнать об этом без помощи приговорённой к смерти дочери Одина, бесхвостой, которая могла чувствовать Поток в других.

— Вы убиваете Поток! Хотя вы знаете, что слепые свирепствуют и Поток — единственное, чем народ может защититься от них! Но ведь уже на протяжении целых поколений его никто не использует. Почему, Илюме? Что? Разве не ты жаловалась, что уже вечность не рождался имлинг с малейшими признаками сильного слиятеля? Вы истребили Поток и жалуетесь, что он пропал! Вы берёте… — Ример пошатнулся и позволил мечу сменить руку. — Вы берёте то, что вам не принадлежит. То, что не может принадлежать никому. Потому что только это защищает порядок, в соответствии с которым двенадцать семей заседают за столом. Вокруг… Него!

Ример рассмеялся пугающим смехом, указывая в центр пустого дерева.

— Мама из-за этого покинула тебя, да? Она пришла к тебе за помощью. За справедливостью, когда Рамойю взяли силой! А ты сказала «нет». Но маму это не устроило. Разве всё было не так? Она захотела поговорить с самим Всевидящим. Как я захотел. И она тоже явилась сюда. Она понимала, что за знание о том, что Его здесь нет, ей придётся заплатить жизнью, поэтому она сбежала.

Всё поведение Илюме изменилось во время речи Римера. Теперь она горестно улыбалась.

— Что бы я ни сказала, лучше не станет, — произнесла она. — Ничто не заставит тебя понять, потому что ты никогда не смотрел на вещи так, как на них смотрю я. Ты видишь мир по-другому. Ты знаешь, что слепые жаждут Потока. Ограничить Поток — значит обезопасить народ. Дать народу Всевидящего — это не ложь, это дар. А во что ещё им верить? Они верили в Него тысячу лет. Есть ли у нас право забрать Его у имлингов? Я дорого заплатила за то, чтобы у народа по-прежнему был Всевидящий. Дороже, чем ты можешь представить себе.

Ример смотрел на неё широко раскрытыми глазами.

— Ты… ты гордишься?

— Ример…

— ТЫ ГОРДИШЬСЯ?!

— Всевидящий учит нас, что…

— ВСЕВИДЯЩИЙ СЕГОДНЯ УМРЁТ!

Хирка чувствовала, как Поток кругами расходится от Римера. Он коснулся её, и девушка услышала, как вороны у неё за спиной заворчали от удовольствия. Она должна остановить Римера. Он поднял меч и с криком бросился на дерево. Раненый волк.

— РИМЕР!

Хирка подбежала к ним, но не успела остановить меч, который ударился о камень. Стало тихо. Клинок вошёл в ствол. Ример выдернул его, чтобы нанести ещё один удар. Но ствол раскололся. Трещина с треском поползла по всем ветвям, и они стали отваливаться и падать на пол, пылью разлетаясь по узорчатым плиткам. На стоявших внизу хлынул чёрный острый дождь. Хирка присела на корточки и прикрыла голову руками.

— Ример!

Вновь наступила тишина, только вороны кричали в соседней комнате. Хирка подняла глаза и огляделась. Дерева больше не было, от него остался лишь расколотый пень. Пол был покрыт чёрными каменными осколками. Ример стоял, склонив голову. Его грудь поднималась с каждым вдохом. Меч висел вдоль его тела. Илюме пристально смотрела на Хирку. Её глаза были шире обычного. На губах играла странная улыбка.

Что-то не так.

— Хирка? — Её голос был хриплым, вопросительным. Из уголка рта вытекла капля крови. Она ранена! Хирка сделала шаг в её сторону, но колени Илюме подогнулись, и она повалилась на бок. Позади неё стоял Урд.

Илюме лежала в неестественной позе, взгляд её был направлен на Хирку. Из спины торчал нож.

— Кол… кагга, — прошептала она, а потом свет исчез из глаз женщины.

Взгляд Урда был диким, и поэтому Хирка решила стоять совершенно спокойно. Она бросила взгляд на Римера, но он не поднял головы. Воин потерял кожаные ремешки, которыми был завязан хвост, и его белые волосы рассыпались и скрыли лицо. Она видела, как он сжимает и разжимает пальцы на рукоятке меча.

Урд осторожно отступил на шаг к двери. И ещё на шаг. И ещё на один. Затем начал смеяться. Смех превратился во всхлипывания. Он закашлялся и схватился за воротник на горле. Ванфаринн смотрел на Римера.

— А ещё говорят, что никакого Всевидящего не существует! Ты только что совершил невозможное. Вломился в самое священное из всех священных мест. Помог мне избавиться от моего единственного противника в Эйсвальдре. Привёл бесхвостую прямо в мои объятия, как по приказу. И ты узнал ту единственную тайну, из-за которой они не смогут позволить тебе остаться в живых. Кровь не спасла твоих родителей и тебя не спасёт, — Урд добрался до дверей. — Всё даже слишком просто. Сын предателя сам стал предателем. Вместе с дочерью Одина он вломился ко Всевидящему в попытке убить Его. Он потерпел неудачу, но убил Илюме. О большем я не мог и просить! Ты — истинный всевидящий, Ример Ан-Эльдерин!

Ример поднял голову. Его глаза превратились в узкие щели.

— Ты не можешь этого позволить, — произнёс он сквозь сжатые зубы. — Ты не можешь позволить, чтобы мы рассказали всё, что знаем о тебе, Урд. И ты не можешь позволить схватить нас.

Ример подошёл к члену Совета, двигаясь невообразимо медленно, как будто Урд был дичью, которую он не хотел спугнуть.

— О, я будто вижу самого себя, Ан-Эльдерин. Я вижу это в твоих глазах. Я думал то же самое. Это как потерять всяческую надежду после преодоления всех препятствий, да? Теперь у тебя нет ни покровителя, ни спасителя, — Урд говорил так, будто ему было весело. Он взялся за двери. Ример прыгнул в его сторону.

— Сражайся со мной! Убей меня! У тебя нет выбора!

— Ты — Колкагга. Ты думаешь, я идиот?

Урд выскочил на улицу, двери за ним захлопнулись. Ример ударил по ним рукой, но они не поддались. Он судорожно шарил по стенам в поисках механизма.

— Ример, слишком поздно! — Хирка слышала, как Урд с другой стороны дверей созывает стражу. Издалека доносились крики. Очень скоро они окажутся в окружении. — Ример, послушай меня! — она схватила его за руку. Его взгляд горел белой ненавистью. Друг тяжело дышал, грудь его вздымалась. Он смотрел на неё, но не видел.

— Слишком поздно. Они уже на мосту. Нам надо убираться отсюда.

— Убираться? Отсюда нельзя убраться, Хирка. Нет никого, кто владеет мечом и луком лучше стражей Эйсвальдра. Мы уже мертвы.

— Ещё нет! — Она взяла его лицо в ладони и посмотрела на него. — Ример, ты должен проснуться. Мы ещё живы!

Ример закрыл глаза. Когда он открыл их, он показался ей полумёртвым. Усталым. Но пробудившимся. Его взгляд остановился на неподвижном теле Илюме. Они слышали топот множества ног на мосту. Металлический стук по камню. Хирка потащила Римера за собой к воронам.

— Нас изрешетят стрелами, Хирка…

— Нет, если они не будут нас видеть! Пошли! — Хирка стала карабкаться по балкам к потолку. Ример следовал за ней. Стража ворвалась в зал, у них за спиной раздался хруст разбитого камня. Кто-то поскользнулся и выругался. Она слышала, как Урд где-то кричит о том, что произошло. Об убийстве, которое они совершили. Ванфаринн кричал, что Всевидящий в безопасности, но бесхвостая должна за всё заплатить.

Хирка ползла всё выше и выше, Ример следовал за ней по пятам. Вокруг них каркали вороны. Она ждала нужного момента. Всё сработает. Должно сработать. Стражники ворвались в комнату воронов, и девушка знала, что сейчас на них хлынет дождь стрел. Она наполнила лёгкие воздухом и заорала изо всех сил:

— АРКА! АРКА! АРКА!

Она кричала так же громко, как Куро, когда на них напал гигантский орёл у Равнхова. Это простое слово спасло им жизнь. Вороны обезумели. Они вопили, как сумасшедшие, и кружили по комнате, чтобы прогнать несуществующего врага.

Хирка взглянула вниз. Стражи были едва различимы сквозь облако чёрных крыльев. Две стрелы вонзились в стену под ними, но больше стрел выпущено не было. Через крики воронов она слышала, как стражи ссорятся. Кто-то приказал прекратить стрельбу. Нельзя убить ворона и не лишиться жизни. Во всяком случае, в Эйсвальдре. Но ведь это, вероятно, исключение? Бесхвостая же сбежала.

Выяснение вопросов морали между стражами подарило Хирке и Римеру достаточно времени для того, чтобы добраться до люков на крыше. Ветер дул с другой стороны комнаты, ближайшие к ним люки оказались закрыты. Хирка послала тихую благодарность Всевидящему за свою способность хорошо видеть в темноте, но потом вспомнила, что Его не существует. Она открыла задвижку, но люк над ней давно не открывали. Девушке пришлось выбить его наружу, чтобы выбраться на свежий воздух. Ример вылез на крышу вслед за ней.

Сноп стрел вонзился в потолок под ними. Моральная дилемма, судя по всему, была решена. Одна стрела вылетела в люк, пронеслась мимо них и исчезла в небе. Хирка почувствовала толчок в спину. На какое-то мгновение она подумала, что её застрелили, но боли не было. Она оглянулась. Из заплечного мешка торчало оперение. Ример вытащил древко и принялся разглядывать.

— Ты готов? — спросила она.

Хирка посмотрела на него в ожидании Потока. Ример помотал головой, как усталая собака. Не для того, чтобы сказать нет, а для того, чтобы прийти в себя. Он спрятал меч в ножны, обнял Хирку и слился с Потоком. А потом они бросились с крыши во мрак.

Завоевание Урда

У Урда не оставалось времени на размышления, но ум его был острым. Эта ночь стала подарком таких масштабов, о которых он и мечтать не мог. Случившееся было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Надо ковать железо, пока горячо. От того, как он всё обставит, будет зависеть его судьба. Вот так всё просто. Встанет ли Совет на его сторону или выступит против него? Неужели этой ночью он наконец-то ослабит поводья? Станет тем, кто поведёт их дальше? Завоевателем.

Урд бросил безжизненное тело Илюме на стол в зале Совета. Оно было ещё тёплым. Кровь пропитала её плащ и окрасила спину в красный цвет. Вокруг стола сидели десять бледных имлингов. Молчаливые. Парализованные.

Кресло Илюме пустовало. Рядом с ним сидела Эйр и плакала на плече у Ярладина. Потрясающе. Просто потрясающе. Она, Ворононосица, сидела перед всеми ними и рыдала, как ребёнок. Для того чтобы победить этой ночью, большего и не требовалось. Здесь нет сопротивления. Нет воли.

Ярладин Ан-Сарин пялился на Илюме. Его взгляд утратил присущую ему твёрдость, и бычьи ноздри, если это возможно, раздулись ещё больше. Лейвлунг Таид делал то, что и всегда: качал головой, закрыв глаза. Старейший член Совета был ни на что не годным кирпичиком. Нолдхе Саурпассарид в кои-то веки стёрла с лица глупую усмешку. По её лицу свободно и безо всякого стыда текли слёзы. Сигра Клейв? Урд никогда бы не подумал, что она может стать ещё страшнее, но подъём посреди ночи явно не пошёл на пользу коренастой женщине. Она опустила лоб на сцепленные руки. Остальные таращились на труп со смесью неприязни и горя. Только глаза Гарма Даркдаггара с проницательностью и любопытством неотступно смотрели на Урда.

Урд искал в себе то чувство, которое хотел пробудить в них. Он уцепился за него, поднялся и стукнул кулаком по столу. Всё внимание было привлечено к нему. Он поднял руку, раскрыл ладонь и позволил осколкам чёрного камня высыпаться на столешницу, а последние крошки сжал в кулаке так, что они врезались ему в кожу. Урд склонил голову и подглядывал на собравшихся через полуприкрытые веки. Наконец капли крови упали с его руки на поверхность стола. Только тогда он выпустил из руки последние осколки.

— Я предал вас. Я… потерпел неудачу, — он позволил голосу задрожать. Он должен начать с нерешительности, чтобы показать этим слабым слиятелям, как надо выпрямлять спину. Этого никто из них не умел.

Он услышал неловкие слова Мианы Фелль.

— Урд, дорогой… Это не твоя вина.

Ванфринн спрятал улыбку. О лучших куклах и мечтать не приходится. Он поднял глаза и посмотрел на неё. Посмотрел на всех них.

— Это всё моя вина! Я боролся за жизнь эмблинга, за отсрочку смертного приговора. Если бы я поступил иначе, Илюме могла бы… — он закрыл глаза, словно от боли, и только потом продолжил: — Илюме могла бы выжить. Моя неопытность завела нас в этот тупик, отправила во мрак. Я не спал ни одной ночи с тех пор, как дочь Одина убила троих наших стражей и скрылась. Я бродил по этим коридорам в поисках решения. Когда сегодня ночью я увидел распахнутые двери, я понял: что-то не так. А когда я услышал треск дерева…

Он вновь открыл глаза, чтобы посмотреть, как они реагируют на его слова.

— И я совсем ничего не мог поделать! Ничего! Я новичок в этом Совете. Я полагался на Илюме. Полагался на её мудрость. Всем известно о её недоверии ко мне, оно ранило моё сердце, но я пообещал себе, что в один прекрасный день она будет мной гордиться. И вот она убита своими же! Внуком, который отказался от своего места и повернулся ко всем нам — и к Колкаггам — спиной.

Урд знал, что время настало. Горе разрывало их сердца. Их беспомощность можно было попробовать на ощупь. Кровь тонкой струйкой текла из спины Илюме к его имени на столешнице. Выгравированные буквы окутались красным.

Он выпрямил спину.

— Но я не из тех, кто убегает, поджав хвост, как собака, встретив сопротивление. Я сын своего отца! Я виновен в постигшей нас несправедливости. И я клянусь: я всё исправлю. Я проинформировал о случившемся Колкагг. Но я собираюсь также воспользоваться ресурсами моей семьи. Я и мои имлинги отправимся на поиски и найдём убийц до того, как они сотворят больше несправедливости. До того, как они распространят знание, которым теперь обладают. Этот Совет выстоит, даже если это будет стоить мне всего, что я имею. Даже если это станет моим последним деянием!

Урд почувствовал, как удовлетворение теплом разливается по телу, когда увидел глаза Ярладина. Упрямец на его стороне! Теперь все они с ним. Он должен уйти. Сейчас, немедленно, пока преимущество на его стороне. И пока никто не успел подумать или переговорить друг с другом. Он повернулся к собравшимся спиной и направился к двери, потом остановился и вновь посмотрел на них.

— Я предлагаю вам возобновить Ритуал с завтрашнего дня. Я вернусь, как только одержу победу.

Он коснулся двери.

— Урд…

Голос принадлежал Ярладину. Урд улыбнулся, прежде чем ответить.

— Да, отче?

Он употребил почётный титул, что было необычно среди равных. Это претило ему, но сейчас могло сослужить хорошую службу. Признак покорности. Уважения.

— Я ошибался в тебе. Сожалею об этом.

Урд подождал немного, перед тем как ответить, не поворачиваясь:

— Бесконечно малая ошибка по сравнению с моими собственными.

Он покидал зал самым могущественным имлингом в мире. Совет будет занят Ритуалом. Он объяснил своё отсутствие. Он полностью контролирует Колкагг. И что важнее всего — Римера и бесхвостое чудовище.

Нет спасения

Блиндбол, пустошь слепых. Трудно подобрать более подходящее название. Они пробирались вперёд в темноте до тех пор, пока Хирка не сказала «стоп». Она очень устала. Сказала, что им надо найти убежище до того, как разразится буря. В этом был смысл, но на самом деле это лишь предлог для того, чтобы успокоить Римера. Это он сорвался. Это ему необходимо восстановить равновесие перед тем, как двигаться дальше.

Ночь была насыщена Потоком, наэлектризована, полна ожиданий. Хирка ощущала это всем телом: под кожей зудело, кровь быстро неслась по венам. Они с Римером сидели посреди горного склона на одном из многочисленных пальцев бога. Как потерпевшие кораблекрушение, которые надеются остаться невидимыми. Идиотская надежда, потому что им предстоит долгий путь. Теперь, когда Эйсвальдр станет гнать их на край света, когда ничего уже не может быть, как раньше, существовала только одна цель. Им надо идти в Равнхов через Блиндбол.

Хирка знала, что другого выхода нет, но убедить в этом Римера было нелегко. Пять дней, а может, и больше, в пути по землям Колкагг, и остаться при этом незамеченными? Они могли рассчитывать только на то, что здесь их никто не станет искать.

Хирка подтянула колени к груди и обняла их, чтобы сохранить тепло. Перед ней на ветке, уходившей за край скалы, сидел Куро. Карикатура на Всевидящего, которого больше нет. Куро всегда знал, когда Хирка находилась на грани, и в таких случаях предпочитал не приставать к ней.

Поток резко прорезал небо, и Хирка вздрогнула. Молния напугала её больше, чем Куро. Ворон только потряс крыльями и подвинулся на пару шагов ближе к стволу. В темноте сосновые иголки казались острыми. Она задумалась: иголки были похожи на маленькие копья, и ничто не сможет пробраться к ним с Римером через это дерево. Дурацкие мысли, но Хирка успокоила себя тем, что голова думает о всяких глупостях, чтобы выжить. Ты веришь в то, во что должен, в существующих обстоятельствах.

И вновь она вспомнила гаснущие глаза Илюме, её слова.

Я дорого заплатила за то, чтобы у народа по-прежнему был Всевидящий.

Прыжок с башни Всевидящего дорого обошёлся Хирке. Поток вёл себя как никогда дико. Он был голодом, который принялся пожирать её, как только она решилась открыться ему. Её тело до сих пор ощущало последствия той встречи с Потоком. Поток пульсировал в её венах, окрашенный непостижимым гневом Римера.

Ример сидел, прислонившись к нависшему над ними камню. Следующая молния озарила его лицо светом, но быстро исчезла, и он снова оказался в темноте. Потом раздались раскаты грома. На Блиндбол обрушился ливень, скоро они промокнут до нитки. Сердце Хирки разрывалось, когда ей становилось видно его лицо. Горе погасило взгляд Римера, в котором осталась лишь чернота. Горе по Илюме. По Всевидящему. По тому, что для них двоих всё заканчивается вот так, потому что даже Равнхов не сможет противостоять Маннфалле, когда разразится буря. Сейчас это только вопрос времени. У Совета имелись все необходимые причины. Урд распишет бесхвостую гниль так, что весь мир объединится против них. Эти двое вломились ко Всевидящему, чтобы убить его. Они убили Илюме. По приказу Равнхова. У них с Римером не было шансов.

Ример хотел остаться, хотел сражаться в Эйсвальдре вместе с Рамойей, но понял, что это невозможно. Из-за него положение наставников воронов могло только ухудшиться. Их планы были ему неизвестны. А Хирка, какой бы глупой она ни была, понимала, что Ример должен последовать за ней ради неё, ведь она никогда не сможет самостоятельно преодолеть Блиндбол.

Он потерял всё. Ради неё. Она могла попробовать разрядить ситуацию болтовнёй, сбросить укрывшее их душное покрывало своими словами. Она всегда так поступала. Надо проявить любопытство, может быть, спросить о том, что грызло её всю дорогу сюда.

— Как башня может парить без помощи Всевидящего? Я хочу сказать… Это ведь Он формирует Поток так, чтобы он держал башню?

— Она не парит. И никогда не парила, — мрачно ответил Ример.

— Что ты имеешь в виду? Я ведь видела…

— Зеркала. Они создают впечатление, что башня парит. Особенно когда открываются двери в зал Ритуала. Гениально, да? Мне было девять, когда я обнаружил, как всё устроено. Но я никому ничего не сказал.

Хирка пожала плечами:

— А это что-нибудь изменило бы?

— Конечно! Если бы имлинги узнали, то, может быть, поняли бы…

— Что поняли? Что Его не существует? Но ты этого не понял.

В глазах Римера вновь вспыхнуло белое пламя. Она подобралась к сути. На её ладонь упала капля дождя. Скоро их станет больше.

— А ты поняла бы? Что, если бы ты увидела намного больше, Хирка? Если бы ты всю свою жизнь наблюдала, как Совет манипулирует имлингами, чтобы казаться сильнее и умнее, чем он есть на самом деле? Да, я знал, как они ради собственной выгоды выворачивали законы. Я знал, что башня парит благодаря зеркалам. Я знал, что несколько гениально расположенных окон купают в свете двенадцать имлингов во время Ритуала. Всегда знал. Их капюшоны расшиты золотом, поэтому кажется, что их лица всегда сияют. Деревянный молоток стучит по латунному куполу под сценой, когда они входят в Зал. Звука имлинги не слышат, но ощущают его телом. Им кажется, что весь мир начинает вибрировать, когда видит их. Просто, но эффективно, — он потянул ворот, как будто тот его душил. — Я никогда в них не верил. Как я мог верить в Него?

Хирка знала, почему. Она всегда знала, почему. Она всю жизнь видела это в глазах больных, истекавших кровью, страдавших. В этот миг она знала Римера лучше, чем он сам. Она посмотрела на него и попыталась улыбнуться.

— Потому что больше верить не во что.

Хлынул дождь. Небо плакало над их разговором, в возможность которого вряд ли кто-нибудь мог поверить. Никогда и нигде. Взгляд Римера пылал. Величие того, о чём они говорили, опускалось на них. Хирка со страхом ждала финала. Она бы сказала, что испытала облегчение, узнав, что окончательного ответа не существует. Это означало, что закон ни на чьей стороне. Никто не распоряжается её жизнью. Судьба дочери Одина не предопределена. Она сама была своей судьбой. Бездомная сирота, у которой нет богов. Она свободна.

Но ему это сейчас не поможет. Она должна дать ему какую-то опору, потому что всё, чем он жил до сих пор, оказалось ложью.

— На самом деле никто не врал мне про башню, Ример. Все считали, что она парит, и говорили об этом на протяжении тысячи лет. Тысяча лет — это долго. И чем дольше о чём-то говорить, тем правдивее это будет казаться.

Он безрадостно засмеялся, потом сжал кулаки, разжал их и уставился на свои ладони.

— Я убивал ради Него! Сражался за Его слово!

Хирка закусила нижнюю губу. Из них двоих Ример всегда был сильнее. Он был тем, кто вытягивал её наверх. Сейчас он ломался у неё на глазах. Она не могла позволить этому произойти.

— Кто ты, Ример?

— Тебе это известно лучше, чем кому-либо. Ты сама это говорила. Я — убийца на службе Совета. Я убиваю ради фальшивого всевидящего. Я уже мёртв.

Хирка пододвинулась поближе и оказалась прямо перед ним. Она взяла его лицо в ладони. Он был до боли красивым. Она никогда не видела таких глаз — в светло-серых диких овалах душа сражалась за обретение опоры. Хирка провела большими пальцами под глазами Римера, где кожа отсвечивала голубизной. Его зрачки расширялись и пульсировали. Волчьи глаза. Он моргал так, будто никогда раньше не видел её.

— Кто ты? — повторила она.

— Я Ример. Ример Ан-Эльдерин, — он выплюнул имя своей семьи.

— А что важно для Римера Ан-Эльдерина?

Он рассмеялся почти насмешливо и стиснул челюсти под её пальцами.

— Его слова. Слова Всевидящего были важными. Единственно важными.

— И что это были за слова, Ример?

Они были выучены назубок и прозвучали так, как будто ему впервые было скучно произносить их.

— Сила. Любовь. Правда. Справедливость.

— А эти слова по-прежнему важны? Без Него?

Он посмотрел на неё так, словно она задала невозможный вопрос.

— Нет никакого Всевидящего, Хирка. Они…

Она отпустила его лицо.

— Ты хочешь сказать, что сражался за ворона? За домашнюю птицу?! Или же ты сражался за то, чем Он был для тебя? То, чем Он был для тебя, никуда не делось, несмотря на то, что Его нет. На протяжении тысячи лет Всевидящий был ответом на всё, чего мы не знали, и Илюме была права! Существует Он или нет, не имеет значения! Потому что существует некий Ример Ан-Эльдерин. Для него важна сила?

Ример пристально смотрел на неё.

— Отвечай мне, Ример.

Он едва заметно кивнул. Он находился так близко, что у неё замерло сердце. Хирка слышала, как отец предостерегает её шёпотом из Шлокны, но было слишком поздно. Его голос не мог заглушить томление и слабость в теле. Ример снова кивнул и ещё несколько раз. Небо сдалось, и дождь хлынул на гору с силой каменной лавины. Их одежда мгновенно промокла, а земля вокруг превратилась в грязь.

— Это важно, — хрипло ответил он. По его лицу текли струи дождя, капали с бледных губ, почти синих в темноте. Хирка боролось с желанием прикоснуться к Потоку, но тело не хотело подчиняться. Оно готовилось. Кровь кипела в венах, будто надеялась, что Ример начнёт слияние. Что-то должно случиться. Она видела это в его глазах. Она знала это ещё до того, как он схватил её. Его рука зарылась в её волосы, и он притянул Хирку к себе. Его губы коснулись её губ. Они были мокрыми от дождя, неистовыми. Конечности Хирки потеряли чувствительность. Она хотела обнять Римера за шею, но не могла поднять рук. Он обхватил её лицо и стал её единственной опорой. Он с жадностью пил, и она отвечала ему. Она понятия не имела, откуда появились инстинкты, бесстрашие, знание, тяга. Поток поглотил их с Римером, а она-то думала, что он не собирается сливаться. Её тело проснулось и стало требовательным. Она прижалась к нему и услышала собственные всхлипы.

Опасно! Это опасно!

Поток унёс с собой правду о том, кем она была. Это новое и божественное ощущение было не для неё. Ример был не для неё. Она — потомок Одина. Гниль.

Он умрёт! Он это знает!

Хирка ощутила, как к ней возвращается сила. Ример поцеловал её, потому что ему больше нечего терять. Он рисковал подцепить заразу! Хирка вырвалась и оттолкнула его. Он улыбнулся, но безо всякой радости. Он знал, о чём она думает.

— Гниль — это единственное, во что ты решила верить, Хирка?

Её тело кричало, что он прав, хотело послушаться его. Он поцеловал её и не сгнил. Ещё немножко не сможет им повредить… Но кровь, текущая по её венам, знала, что это ложная надежда. Если она станет дальше пить из него сейчас, то никогда не остановится. Никогда не напьётся досыта. А потом может стать слишком поздно. Гниль проявится, станет либо ложью, либо правдой. Риск слишком велик и всегда будет слишком велик.

Её лоб коснулся его подбородка. Он обнял её и притянул к себе.

— Я Ример Ан-Эльдерин, — бормотал он ей в затылок. — Сила важна. Любовь важна. Правды и справедливости мы добьёмся. Не во имя Него, а во имя нас.

Она закрыла глаза, прижалась к его груди и стала слушать, как бьётся его сердце. Самый прекрасный звук из всех слышанных ею. Самый прекрасный из всех, что она чувствовала. И одновременно худший. Она попробовала то, что никогда не будет ей принадлежать. А если он будет ей принадлежать, то лишится жизни. Как же это невыносимо!

Кровь

По Блиндболу было труднее пробираться днём, чем ночью. Горы отбрасывали тени, они сливались друг с другом и создавали лесистый лабиринт, по которому не должны были ходить имлинги.

В ложбинах уже стали появляться жёлтые и оранжевые пятна. Чем дальше на север они продвигались и чем выше забирались, тем холоднее становилось. Значит, они приближаются к Равнхову, но шли они бесконечно медленно. Они могли полдня карабкаться по поросшим мхом камням, а потом посмотреть на пройденную дистанцию и понять, что время было потрачено зря. Это напомнило Хирке вечер, когда отец открыл ей правду. Она убежала к Аллдьюпе, упала на землю и мечтала превратиться в насекомое. В маленького паучка, который может заползти в мох. Сейчас её мечта исполнилась, хотела она того или нет.

Хуже всего было то, что существовали более простые способы добраться до Равнхова. Они могли идти по ложбинам вдоль маленьких речек, где территория была более проходимая и освещалась солнцем. Или же они могли пройти почти весь путь по сети дорог Колкагг, состоявшей из подвесных мостов и троп. Но ни один, ни другой вариант им не подходили: они стали бы лёгкой добычей для чёрных теней.

Ример шёл как мельничный жёрнов — не останавливаясь, всегда впереди. Сильный и гибкий. У Хирки несколько раз появлялось желание сдаться просто потому, что ей показалось — он вообще не устаёт. Иногда он делал привал, садился и пил из их единственного меха с водой или съедал пригоршню золотистой морошки, но она знала, что он делает это ради неё.

Хирка могла бы идти быстрее, если бы не растения. Эти горы — мечта лекаря. Куда ни повернись, везде росли местешип и солнцеслёз. Несколько раз она видела золотые колокольчики: их хватило бы для того, чтобы вылечить от лихорадки всё население Маннфаллы. Опа свободно произрастала чуть выше, часто на восточной стороне гор. Если бы она не видела, что она может сделать с имлингом, она бы жевала её всю дорогу, чтобы зарядиться энергией. Один раз они прошли мимо кровавой травы — яда, который забрал отца. Его было достаточно, чтобы отправить в Шлокну двадцать имлингов, если не знать, как с ним обращаться. На один пучок она наверняка смогла бы купить дом. Если бы им разрешено было торговать. И, конечно, если бы она не была приговорённой к смерти преступницей…

Мешок Хирки был набит травами, и свободного места в нём уже не осталось. Она была не в силах смотреть на все растения, мимо которых ей приходилось проходить, поэтому Хирка начала наблюдать за птицами. Здесь были совы в синих пятнах, ястребы и пёстрые певчие пташки. А ещё в этих лесах водились звери, от которых следовало держаться подальше. Два раза они видели медведя, а в последнюю ночь слышали, как волк воет на луну. К счастью, в лесу водилось много мелкой дичи, и хищники не испытывали недостатка в пище, поэтому Хирку с Римером они не тронули.

Хирка видела, как в этих местах работает Поток. Вневременье. Все вещи зависят друг от друга. Ничто не может быть иным, чем оно есть, не может находиться в другом месте и в другом времени. Эта смесь смертельной опасности и безопасности была похожа на прикосновение к Римеру, когда он сливался с Потоком.

Хирка сказала, что в разных местах ощущает Поток по-разному. Она знала его, но он всякий раз был иным. Ример впервые за много дней широко улыбнулся. Казалось, Поток — хорошая тема для разговора с ним. Поток никогда не находился в состоянии покоя: он проходил сквозь землю, плыл с водой, пульсировал с жизнью. Поток был всем сущим. Всем, что было и прошло. И не было в этом мире двух совершенно одинаковых мест. Некоторые заклинатели камней из Эйсвальдра считали, что Поток — это то, что случится в будущем, но дискуссия о сущности Потока была такой же старой, как сама жизненная сила. И всё же гадалки неплохо зарабатывали, толкуя Поток в имлингах, хотя ничего не могли знать наверняка.

Хирка ощутила укол нечистой совести. Она делала то же самое, когда сшивала имлингов или давала им чаи и экстракты от болезней. Никому из них не было интересно, как она додумалась до того, что им требуется. Им больше нравилось слышать, что она получила подсказку от Потока. Что она просто знала, а знание пришло к ней само. Что бы они сказали, если бы узнали, что она даже не способна сливаться с Потоком? Что единственный известный ей Поток — это тот, что бежал по венам имлингов с голубой кровью вроде Римера? И снова её начало мучить понимание, что она никогда не станет здесь своей.

Ты не должна быть здесь.

Эхо слов Хлосниана. Как будто камнерез подобрался совсем близко, но это не так. Она сама подобралась ближе к знанию о том, что ей делать. Если в сумасшествии Урда есть доля правды, то это единственный способ остановить слепых. Ей надо вернуться обратно тем же путём, каким она попала в этот мир.

Трудно сказать, когда к ней пришло понимание, её сознание постоянно вытесняло эту мысль. Хирка даже не представляла, возможно ли вернуться обратно, и поможет ли это решению проблем. Уж не говоря о том, что её ожидало по ту сторону. Совершенно неизведанное…

Нет! Есть и другие способы. Она может жить в Равнхове.

Пока армия Маннфаллы не взорвёт деревянные ворота.

Она может убежать ещё дальше на север! В Ульвхейм. Жить подо льдом. Говорят, местные имлинги строят жилища именно так.

Пока они не поймут, кто ты на самом деле, и не прогонят тебя как слепую.

Что угодно казалось лучше ухода в неизведанное, но решающее значение имели слепые. Пока она здесь, не с той стороны… Пока она жива, Урд мог пользоваться возможностью. Имлинги будут умирать, а Урд полностью утратил контроль. Что произойдёт, если он совершит ошибку? Трупорождённые заполонят все одиннадцать государств? Разразится новая война? Война, подобная которой происходила лишь в легендах? И что они будут делать сейчас, когда у них нет Всевидящего? У Хирки закружилась голова. Она уже стала причиной множества страданий и смертей только из-за одного факта своего существования. Сколько крови у неё на руках! А голодный поцелуй Римера с полной очевидностью показал, что ей ещё есть что терять.

Она боролась с этой мыслью, когда им явилось чудо. Тёплый источник. Хирка устала и чесалась со вчерашнего дня. Был момент, когда собственная смерть начала казаться довольно привлекательным решением мировых проблем. И вот он оказался перед ней. Источник. Над его поверхностью поднимался пар. Серповидный дар богов располагался у подножия горы, которая крутым уступом обрывалась в воду и уходила так глубоко, что дна видно не было. Прозрачная вода имела светло-зелёный цвет. Она шептала ей: «Приди. Отдохни. Очистись».

Хирка остановилась и посмотрела на Римера, который продолжал шагать вперёд. Они уже однажды проходили мимо источника, он знал и о других. Об источниках, которыми пользовались Колкагги.

— Ример…

Ример остановился и повернулся к ней. Прошло немного времени, и он понял, чего она хочет. Он помотал головой:

— Источники — первое место, где я стал бы искать.

— А похоже, что меня это беспокоит? — Хирка больше не могла думать о том, от чего они бежали и почему надо бояться Колкагг. Ример ведь один из них! — Мы идём уже пять дней, Ример. Если они до сих пор нас не нашли, то никогда не отыщут.

Лицо Римера приобрело строгое выражение. Хирка уселась на землю и сложила руки на груди.

— Ты знаешь, нас либо убьют Колкагги в Блиндболе, либо сожрут собственные вши. Давай выбирай. Я-то работаю с такими вещами, я знаю, что мы можем умереть от лихорадки! Малюсенькие чудовища будут жрать нашу грязь и закопаются…

— Хорошо! Мы остановимся здесь, но поторопись, — Ример скрылся за скалой, чтобы наблюдать за местностью и не мешать ей. Хирка сорвала с себя одежду и бросила её в заросли вереска. Кожа покрылась мурашками. Вокруг животворящей воды росли маленькие чёрные цветы. Они напоминали эльфийские поцелуи, только не белого, а чёрного цвета. Она слышала, что у каждой вещи есть антипод в царстве смерти. Может быть, она уже мертва и несколько дней бродит по Шлокне?

Хирка уже было собралась броситься в воду, как вдруг услышала крик Римера из-за скалы.

— Конечно, тебе не нужно об этом напоминать, но не забудь проверить температуру воды, перед тем как прыгнуть в неё.

Хирка покраснела.

— Я не дура!

Она опустила в воду большой палец ноги и тут же отдёрнула его. Горячо. Лучше входить медленно. Понемногу она погружала тело в воду и села на дно так, что над поверхностью оказалась одна только голова. Хирка принялась болтать ногами. Никогда, никогда имлингу не было так хорошо.

Дитя Одина. Никогда ещё дочери Одина не было так хорошо.

Она вырвала пучок вереска и стала тереть себя, пока кожа не покраснела. Кусок мыла, который ей дали при первом посещении города, тоже был у неё с собой. Он раскололся на две части, когда в мешок попала стрела. Выдавленный на нём знак Всевидящего разломался посередине и почти полностью смылся. Ей надо очиститься. Очиститься от тяжёлых мыслей. Она смыла с себя последние остатки страха. Больше его не осталось. Остались лишь следы девочки, которая когда-то боялась Всевидящего.

Хирка нырнула и смыла остатки краски с волос. Ей приходилось вытягивать волосы, чтобы увидеть их кончики, но рыжий цвет вернулся и стал более ярким, чем ей помнилось. Ногами она ощущала движение воды — где-то в глубине проходит течение. Как Поток. Земля жила и дышала под ней. Откуда течёт эта вода? И где заканчивает свой путь? Когда она сделала вдох и погрузилась глубже, течение стало сильнее. Оно было опасно сильным. Если она отпустит руки и позволит ему унести себя… Утонуть. Примет ли её земля? Смогут ли они вечно течь вместе? Решит ли это проблемы? Или же пути между мирами будут открыты до тех пор, пока она находится здесь, живая или мёртвая?

Она услышала, как где-то вдалеке кричит Куро. Эхо воображаемого мира над её головой. Хирка потянулась к поверхности воды, выбралась наружу и уселась на вереск. Она высохла и оделась — не без неохоты, потому что одежду тоже стоило постирать. И не просто постирать, а прокипятить!

— Ты что, утонула? — с другой стороны скалы раздался голос Римера, скорее раздражённый, чем озабоченный.

— Да.

Он вышел ей навстречу.

— Я быстро, — сказал он, снимая сапоги.

— Я тоже не задержалась, — Хирка подхватила мешок и ушла за скалу. Она села на выступ и выложила содержимое мешка на землю рядом с собой. Они попали под сильный дождь, и Хирка переживала за то, в каком виде окажутся её вещи. Сейчас самый подходящий момент перепаковать их. Воздух стал прохладным, свет — более ясным. Дождя больше не будет. Она начала сортировать растения, которые насобирала по дороге.

Ример наверняка вымоется быстро. Нырнёт и вынырнет.

У неё имелись кровавая трава, местешип и золотой колокольчик.

Он снимет с себя чёрный костюм. Костюм, который отделяет его от мира. И станет просто Римером. В тёплом источнике.

Камень в форме спирали — подарок Хлосниана. Пара льняных мешочков с самыми дорогими травами отца.

Обнажённый.

Хирка сгребла свои вещи и запихала в мешок. Она коснулась рукой волчьего зуба на шее. Пальцы нащупали зарубки. Восемь с одной стороны, семь с другой. Это уже неверно. Он получил зарубку за то, что вытащил её из Аллдьюпы. Конечно, получил по принуждению, потому что особого выбора у неё не было. Но он помог ей во время Ритуала. А ещё он спас её от Урда. Спас ей жизнь. Пару раз. Наверняка. Всё это войдёт в одну зарубку.

Хирка вытащила карманный нож и вырезала изящную зарубку со стороны Римера. Она была светлее остальных. Первая больше чем за три года. Конечно, она повзрослела с тех пор, потому что сейчас не ворчала, раздавая зарубки. Она улыбалась, довольная собой. Взрослая и зрелая. Поумневшая. Сама она заслуживает зарубки за то, что до сих пор не сгнила, но на это она никогда не спорила.

Если Ример увидит, что она до сих пор носит зарубки, он будет над ней смеяться. Назовёт её ребёнком.

Он не знает о течении. Он может утонуть!

Будет лучше, если она проследит. Хирка забросила мешок за плечи и осторожно поползла к вершине скалы. Там, наверху, есть трещина, в которую она сможет наблюдать за ним. Только для того, чтобы убедиться, что он в безопасности, конечно.

Ример выбрался из источника. Он надел чёрные штаны и завязывал пояс с ножнами. Белые пряди волос лежали на обнажённой спине, широкой сверху, сужавшейся к поясу. Вдоль позвоночника проходила глубокая впадина, уходившая под пояс штанов. Его хвост висел прямо и только у самой земли немного изгибался. Он наклонился к сапогам. От его груди отделилось украшение, закачалось на кожаном ремешке на шее и болталось до тех пор, пока он не выпрямился. Хирка находилась слишком далеко и не могла разглядеть, что это, но догадывалась, что это знак ворона, изображение Всевидящего, от которого он ещё не был готов избавиться.

Ример зашнуровал сапоги. Он был сильным. Его руки были меньше, чем руки отца, но они казались сильнее. Мышцы проступали более явственно. Это Поток? Он что, поглощает всё лишнее? Ример был словно высечен из камня. Хирка прикрыла улыбку рукой.

Ладно. Он не утонул. Хорошо.

Хирка заставила себя отвести глаза от Римера и осмотреться. Они находились неподалёку от Равнхова. Если им повезёт, то вчерашняя ночь станет их последней ночью в Блиндболе. Здесь, на бледно-серых горах, было меньше растительности, некоторые вершины покрыты снегом. Тень, которую она заметила уголком глаза, заставила её съёжиться, хотя она и так находилась в укрытии. Что это? Что она видела?

Два имлинга в чёрной одежде сползали по горному склону. Её кровь превратилась в лёд.

Колкагги!

Их было практически не видно, даже несмотря на то, что Хирка знала их местонахождение. Она затаила дыхание, во рту пересохло. У Хирки задрожали руки и отказались её слушаться.

Вниз! Спускайся вниз!

Их нагнали. Всё было напрасно. Она скатилась по склону и побежала навстречу Римеру. Он встретился с ней взглядом.

— Я знаю, — прошептал он, продолжая стоять совершенно спокойно.

— Их двое, — сглотнула она.

— Трое, — он крепче затянул ремень.

Она переминалась с ноги на ногу, пока искала взглядом третьего, но не нашла.

— Хирка, очень важно, чтобы ты сейчас меня слушалась. Ты понимаешь?

Она кивнула и стала ждать команды бежать. Её не поступило. Может быть, ей всё равно надо побежать? Ример собрал мокрые волосы в хвост и затянул узел. Все его действия были до боли медленными. Он двигался медленно, говорил медленно. От этого можно было сойти с ума.

— Постоянно следи, где они находятся, и постарайся находиться как можно дальше от них. Не убегай отсюда и не подходи к нам. Будь там, где я смогу тебя видеть, но двигайся так, чтобы я постоянно находился между тобой и ними. Ты поняла?

Она ничего не поняла, но тем не менее кивнула. Сердце колотилось в горле, и единственной отчётливой мыслью было то, что она понятия не имеет, что ей делать.

— Повернись и иди. Давай!

Ример толкнул её в грудь, и она попятилась назад, пошла к скале, остановилась и оглянулась. Он продолжал поправлять свой пояс, как будто в его распоряжении имелось всё время мира. Позади Римера показались трое имлингов. Его торс по-прежнему был обнажён и беззащитен перед полностью чёрными тенями, в узких прорезях капюшонов которых блестели глаза.

Хирка вздрогнула, когда Ример внезапно повернулся. Она не совсем поняла, что произошло, но он выхватил мечи, присел и нанёс удар блестящими клинками, которые скользнули по земле. Он попал по ближайшей чёрной тени, её нога подкосилась со страшным звуком, и тень повалилась на спину. Они думали, что Ример их не видит, и теперь заплатили за это.

Раненый попытался встать, но у него не вышло. Полноги висело и болталось, поэтому он лежал, шипел и колотил по земле рукой с мечом. Ример поставил ногу ему на локоть. Локоть хрустнул. Мужчина на земле растопырил пальцы и выпустил меч.

Хирка почувствовала, как у неё скручивается желудок. Всю свою жизнь она видела страдания и болезни, но всегда как лекарь. Рубленые раны и сломанные ноги приходили к ней за исцелением, чтобы их соединили вновь. Никогда раньше она не видела, чтобы кто-то вот так ломал кости. Рубил. Уничтожал. Убивал.

И всё это делал Ример.

Он стоял, разведя руки с мечами в разные стороны. Обнажённая грудь словно приглашала к поединку, он начал кружиться вместе с двумя уцелевшими имлингами.

— Никому из присутствующих не за что умирать сегодня, — его голос был твёрд, взгляд сосредоточен на точке между двумя соперниками, которые направляли мечи в его сторону.

— Вы здесь, потому что считаете меня предателем, но это нас предали. Всех нас. Ничего из сказанного мной вас не остановит, но я всё же дам вам шанс выбирать. Никому из нас не за что умирать сегодня. Всевидящий — это ложь.

Хирка съёжилась от отчаяния. Его слова были бессмысленными. Эту истину невозможно объяснить во время боя. Никто не остановится и не скажет: «Да ты что? Правда? Надо же». Эта истина слишком велика, но то, как её преподнёс Ример, можно было истолковать лишь одним способом.

— Богохульник! — прозвучал крик низкорослого Колкагги. Он поднял меч над головной и нанёс удар в сторону Римера, но Римера перед ним уже не оказалось. Он возвышался над ним с другой стороны. Он танцевал. Хирка почувствовала, как к ней хлынул Поток. Вначале, в Эльверуа, это ощущалось не так. Сейчас Поток разросся и сиял, как лезвие ножа. Он стал уравновешенным. Полным смысла. Она ощутила привкус стали во рту.

— Ты всегда был самым преданным, Лаунхуг. Если ты решишь умереть за Него, ты умрёшь за ложь Совета.

— Как мы и поклялись, — ответил Лаунхуг.

Он ударил в сторону Римера. Хирка вздрогнула всем телом. Она хотела помочь. Надо что-то сделать. Ример хорошо защищался, но их было двое против одного. Если бы он не вывел из строя одного из Колкагг до начала боя, то был бы уже мёртв.

Хирка словно погрузилась в транс, глядя, как соперники танцуют, кружа вокруг друг друга. Жуткое зрелище с движениями, которые ей никогда не удастся повторить. Но это не танец. Это не закончится, пока кто-то не умрёт.

Тень, у которой пока не было имени, побежала вперёд и совершила прямой выпад в сторону головы Римера, но у Римера для защиты имелся не только меч. Он ударил рукой и попал тени по горлу. Хирка услышала хруст костей. Тело повалилось на землю и неподвижно замерло.

На ногах оставалось всего двое.

Лаунхуг подошёл ближе. Невероятное мужество, учитывая то, что двое его союзников уже пали. Ример повертел мечами, чтобы улучшить захват. Его Поток превосходил всех. Он знал, что победит в этой схватке, но испытывал мучения. Хирка чувствовала это. Горестная победа. Он подготовился для того, чтобы нанести завершающий удар.

— Ты создан для того, чтобы приносить удачу! — заорал Лаунхуг. — Ты был ребёнком Ан-Эльдеринов. Я верил в тебя!

Ример замер и опустил мечи. Хирка ощутила, как Поток почернел от отчаяния. Что случилось? О чём он думает? Он умрёт!

Подними меч, Ример!

Хирка действовала быстро. Пока Ример не слишком активно отбивал нападки Лаунхуга, она подбежала прямо к ним. Лаунхуг хочет убить Римера. Убить её. Без причины! Он не имеет права. Никакого права! Хирка выхватила свой нож, бросилась на Лаунхуга и воткнула нож ему в плечо.

Она кричала, удерживая нож обеими руками. Тёплая кровь вытекала наружу под её руками. Лаунхуг повалился на бок и увлёк её за собой. Он смотрел на неё широко открытыми от шока глазами. Он узнал её. Она поняла, что он уже видел её раньше. На крыше в Равнхове. Хирка выпустила нож из рук и отодвинулась от Лаунхуга. Что произошло? Это её нож. Её нож торчал из его плеча.

Хирка подняла глаза на Римера и отодвинулась ещё дальше. Она должна убраться. Ример таращился на неё. Лаунхуг лежал на животе позади него, но Ример больше не думал о тени. Ример подошёл к ней. Он был похож на дикого зверя. Из раны на его предплечье сочилась кровь. Он протянул ей руку. Она не захотела взять её. Не смогла. Во что он её превратил? Она отползла ещё дальше.

Хирка смотрела на чёрного имлинга с ножом в плече. Он сел и стал нащупывать рукой меч. Хирка указала на него и крикнула, но из её рта не вылетело ни звука. Ример почуял опасность и повернулся, когда меч уже вонзился ему в бок. Он закричал. Поток умер, оставив лишь ледяной холод в её груди. Лаунхуг попятился, но слишком поздно. Ример ударил его по коленям, они подломились. Ещё до того, как тень упала, Ример выдернул нож из плеча Лаунхуга и всадил ему в грудь. Лаунхуг открыл рот, но не издал ни единого стона. Хирка отвернулась и закрыла глаза. Она услышала звук удара меча. Она не знала, откуда пришёл этот звук. Не хотела знать. Стало тихо. А потом она услышала, как упал Ример.

Она вскочила на ноги и подбежала к нему. Ример сидел на коленях, выпрямив спину. Голова его свесилась вперёд. Хирка поняла, что дело плохо. Очень плохо. Только вот ей было страшно увидеть это своими глазами. Но надо. Она должна помочь. Она склонилась над Римером.

Его левый бок был вспорот. Кровь рекой лилась из раны и впитывалась в пояс штанов. Он уже промок насквозь. В ране виднелись белые рёбра. Ноги Хирки подкосились, и она рухнула на колени. Она огляделась, скользнув взглядом по телу Римера и по земле. Три чёрных тени убиты. Лаунхуг лежал на животе, половина его тела погрузилась в источник. Вода окрасилась красным. Вода, в которой она купалась. Глубоководное течение захватило кровь и утянуло вниз.

Казалось, она добровольно вытекает из мёртвого тела и бросается в неизведанное.

Ример начал клониться вперёд, и тут с Хиркой что-то произошло. Словно свечу задуло ветром. Что-то погасло. Она больше не была Хиркой. Она стала чем-то другим. Она находилась в месте, где у неё было дело, имелась своя роль. Она уже мертва. Она спокойно заговорила:

— Ример, остальные мертвы. Я не могу им помочь. Но я помогу тебе.

Он не ответил. Она обняла его за пояс и перевернула на бок, так, чтобы рана оказалась сверху и сам он не мог её видеть.

— Не отвечай мне, Ример, просто дыши ровно и слушай меня, — она попробовала засмеяться, передразнивая его голос. — Важно, чтобы ты сейчас меня слушался. Ты понимаешь?

Ей показалось, он улыбнулся. Она сорвала со спины мешок и вытащила растения.

— Ты получил небольшую рану. На вид она хуже, чем на самом деле.

В его глазах появился вопрос. Она улыбнулась настолько успокаивающе, насколько смогла.

— Я промою рану и перевяжу, а потом, через пару часов, когда мы доберёмся до Равнхова, мы посмотрим на неё повнимательнее.

Он улыбнулся и закрыл глаза. Он не дал себя обмануть. Он — Колкагга. Он понимал, насколько серьёзно положение, это было заметно.

— У тебя детская царапина, Ример. Я видела раны значительно хуже. Лежи совершенно спокойно, я сделаю несколько стежков. Временных.

Хирка отыскала иголку и нитку и протёрла их золотыми колокольчиками. Возможно, его придётся зашивать внутри, но она не могла проделать это здесь. У них не было времени. Прилетят вороны и укажут путь другим Колкаггам. Ей просто нужно довести Римера до Равнхова в собранном виде.

Рану было никак не очистить полностью, она слишком сильно кровоточила. Ример не отреагировал, когда Хирка проткнула его кожу иголкой — сначала с одной стороны раны, потом с другой — и соединила края разреза. Рана уменьшилась. Она сделала ещё один стежок, и рана уменьшилась ещё больше. Рана уменьшалась с каждым стежком. Глаза Хирки щипало. Она поморгала, чтобы прочистить их. Ример должен увидеть, что это всего лишь детская царапина, что рана неопасна.

Двенадцати стежков было мало. Очень мало. Но они удержат рану, Хирка распределила их равномерно. Римеру надо подняться на ноги. Быстро. Одной из чёрных теней пришлось пожертвовать штанину на перевязочный материал — все равно ему она больше не нужна.

— Ример, я сделала несколько стежков и промазала всё золотым колокольчиком. Сейчас я наложу сверху повязку.

Ример по-прежнему не реагировал. Она разорвала чёрную материю и несколько раз обвязала вокруг его тела. Должно выдержать.

— Ну, всё в порядке, Ример. Теперь ты снова начинаешь походить на Колкаггу, — она улыбнулась ему. — Садись аккуратно, чтобы я могла завязать концы.

Он сел, его лицо искривилось от боли.

— Тебе кажется, что дело хуже, чем оно есть на самом деле. Не торопись. Постарайся не двигать рукой. И пожуй вот это, — она протянула ему полпригоршни ягод опы. Одних листьев в данном случае будет мало. Благодаря ягодам он сможет какое-то время идти. Он сделал всё, о чём она просила. Его губы, коснувшиеся её ладони, были холодными. Хирка завязала концы повязки у него на спине. Его украшение болталось на шее и мешало ей, она отвела его в сторону и заодно разглядела.

Ракушка. Хирка взяла её в руки. Р и Х. По восемь царапин под каждой буквой. Что-то разрасталось у неё в груди, подбиралось к горлу и душило. Она судорожно глотала. Руки затряслись. Ример сидел с закрытыми глазами и ждал приказов. Повязка уже промокла.

Тёмное пятно на чёрной материи. Хирка поднялась. Её покачивало.

Я слишком быстро встала. Дело только в этом.

Она нашла его рубашку и помогла ему одеться.

— Пошли. Вечером будет холодно, а нам с тобой надо добраться до Равнхова до восхода солнца.

Ример встал. Рука безвольно повисла вдоль тела. Он шагал нетвёрдо и медленно, но всё же двигался вперёд. Хирка не была уверена, что у него получится.

У нас так мало времени.

Они шли черепашьим шагом и больше не беспокоились о маршруте. Они брели по долинам, где передвигаться было легче. Ей хотелось бежать. Хотелось, чтобы он оказался в безопасности. В тёплой постели. Хотелось дать ему какое-нибудь снотворное, чтобы спокойно работать с раной. Какое-то время ей казалось, что Ринна или кто-нибудь ещё из Равнхова сможет дать ей совет, но это ложная надежда. Сейчас именно она лучше всех знала, что делать. Отец мёртв. Даже Всевидящий мёртв. Спросить совета больше не у кого.

Но пока они не дошли до цели, ей не оставалось ничего другого, как болтать с ним. Болтать обо всём, что приходило в голову. О Равнхове. О погоде. О красивых домах из камня и дерева, которые, казалось, были частью скалы. О том, как они склоняются друг к другу на узких улочках. Об острых крышах, крытых соломой. Об Эйрике. О бревенчатых городских воротах. Она болтала о каменных кругах и о том, как отец её нашёл. И о Хлосниане, который знал, что она находится не в своём мире.

Неподалёку послышался шум воронов. Многих воронов. У Куро появилось общество. И Хирка стала рассказывать о воронах и о Тейне. О том, как тот смотрел на неё в купальне. Потом о чае и растениях. О хороших растениях, которые она наложила на его рану. Она зарастёт быстро, он даже глазом моргнуть не успеет.

Его шаги у неё за спиной стихли. Он сел и улыбался ей, как старик, который нашёл самое удобное для сидения место в мире.

— Ример, мы сейчас не можем отдыхать. Но мы уже скоро отдохнём.

Она подошла к нему. Его лицо стало бледнее.

— Ример, я знаю, ты устал. Но давай ты устанешь немного позже!

Ример лёг, положив голову на камень.

— Я… догоню. Иди. Я… за тобой.

Он больше не мог нормально дышать. Хирка заорала:

— Ну-ка быстро поднимайся на ноги, Колкагга!

Он не пошевелился. Она ощутила дуновение холодного ветра на лице, мокром от слёз.

Я просто устала. Мы просто устали. Оба.

— Я помогу тебе, — она взяла его за руки и приподняла верхнюю половину его тела. Он не реагировал, даже не подавал признаков того, что испытывает боль. Хирка вытерла рукавом сопли и снова подняла его.

— Вставай!

Тело Римера повалилось обратно на землю. Она почувствовала, как к горлу подступают рыдания. Сдерживаться становилось невыносимо. Ример лишился сознания. Она теряет его.

— Поток, Ример! Держись за Поток! — кричала она ему в ухо и била кулаками по груди. — Используй Поток, идиот!

Последнее слово прозвучало глухим воплем. Как вой волка. Небольшая группа воронов с криками описывала широкие круги над их головами. Живот скрутило болью. Тошнота. Всё это нереально. Этого не происходит.

Она ощутила тёплое покалывание и поняла, что он пытается слиться с Потоком. Она отчаянно ухватилась за него. За Поток. Позволила ему литься через своё тело. Жизненная сила. А жизнь ему нужна.

Во имя Всевидящего, Ример…

Но никакого Всевидящего не существует. Глаза Римера остекленели, и Хирка услышала, как кричит ему, что он не имеет права. Она легла на него, приложила голову к его груди и крепко-накрепко уцепилась за Поток. Она должна отдать ему всё, что у неё есть. Но она была пуста. Что она могла отдать ему? По её телу разлилась жуткая усталость, которая вдавила её голову в его грудь. Её тошнило. Поток опустошал её.

Она так устала.

Ример…

Кто-то идёт. Какие-то имлинги двигаются в тумане над камнями. Колкагги. Много Колкагг. Всё кончено. Его рука соскользнула с неё и упала в вереск. Какие-то мелкие белые частицы падали ему на лицо. Снег? Пошёл снег.

Слишком рано.

Она соскальзывала в Поток, убегала в него, становилась единым целым со снегом. Со снежинками. Она стала холодной и белой и танцевала над землёй. Она упала на лицо Римеру, растаяла и исчезла.

Хёвдинг и слепой

Где я?

Тёмные балки. Окна с перекладинами. Боль? Нет. Только воспоминание о боли. В тот же момент Ример понял, что лучше бы ему не просыпаться, но никак не мог вспомнить почему. Просто ощущение.

Он бывал здесь раньше. Или же он просто не в первый раз открывает глаза? В Блиндболе нет застеклённых окон. Он не в лагере. Не у Колкагг. Он парит над полом. Нет. Кровать. Он лежит в кровати. Он точно не у Колкагг.

Рядом с кроватью что-то зашевелилось. Собака? Рыжие волосы. Хирка. Хирка спит на коврике на полу. Он почувствовал, как грудь наполняется теплом. Чего бы он только не отдал, чтобы узнать правду о гнили. За окном шелестели деревья. Раздался крик ворона. Другой ответил ему. Больше никаких звуков не было.

Нет никакого Всевидящего.

Реальность обретала форму букв, как будто он читал книгу. Ример переворачивал страницы, одну за другой, и вспоминал. Он должен был умереть. Ример поднял руку и посмотрел туда, где ожидал увидеть открытую рану на своём теле. Дыру до самого сердца. Она была перевязана. Грудь стягивала тугая повязка. Он сел, не обращая внимания на головокружение, и опустил ноги на пол. Прохлада успокаивала. Вроде бы у него долго был жар. С тех пор как пошёл снег.

Шёл снег. Шёл снег? Во сне?

Он встал, ему пришлось ухватиться за спинку кровати и постоять некоторое время. Кому принадлежит эта кровать? Она большая. Простая деревянная кровать. На стене за её изголовьем с потолка свисала шпалера с изображением золотой короны на синем фоне. Старые короли севера.

Он в Равнхове. Ример улыбнулся. Видели бы это в Эйсвальдре. Корона считалась про́клятым символом. Её называли иконой злых времён до пришествия Всевидящего. Она приносила несчастья.

Они сами навлекли на себя все несчастья.

Горе крутило его живот и выло волком. Вой на луну, которого никто не слышал и никто не мог ответить. Пустота, которой Ример никогда раньше не испытывал. У него ничего не было. Он никто.

Илюме умерла у него на глазах. Она подтвердила всё то, чего он боялся. Что ещё она могла сделать, чтобы навредить ему? Умереть. Только умереть. Так она и поступила. За что она умерла? За ложь. За фальшивого бога, за представление о власти. Он привёл её к краю пропасти своими решениями. Но убил её не он.

Урд…

Ример сжал кулаки. Бок раздирала боль. Значит, он жив. Он сражался и выжил. Не все выжили.

Лаунхуг. Во имя Всеви…

Его накрыла небольшая лавина мыслей о последствиях. Ненастоящий Всевидящий. Что будет со всеми поговорками, такими как «во имя Всевидящего»? Они улетят вместе с воронами? Что со священными днями? С чертогами Всевидящего? С авгурами? Книгами? Как насчёт законов? На краткий миг Ример стал единым целым с Илюме. Она говорила именно об этом. Внезапно он осознал, почему тысячелетняя ложь была важна для неё. А что ещё оставалось имлингам? Разрушить каменные столпы и построить новые из песка? Из ничего?

Лучше это, чем ложь!

Ример на цыпочках обошёл спящую девочку и стал искать свои мечи. Их не было. Конечно. Но аккуратно сложенная одежда лежала на деревянной табуретке, обитой овечьей шкурой. И чёрный костюм, и светлая одежда стража. Они распотрошили его мешок. Метательные ножи и отравленные стрелы тоже исчезли.

Он оделся как тот, кем он был. Колкагга. Ример Ан-Эльдерин — телохранитель и наследник кресла — перестал существовать.

Ример выглянул в окно. На подоконнике стоял подсвечник, огарок сальной свечи торчал из него как каменная трубка. На улице виднелись поросшие соснами горы. Дома, стоявшие на крутых склонах, опирались друг на друга. Дикий пейзаж, который имлинги попытались укротить. У него появились смутные воспоминания о том, как кто-то рассказывает ему об этом месте.

Хирка.

Приглушённые разговоры и тени на холме свидетельствовали о том, что дом находится под охраной. Иное удивило бы его. Ример не стал надевать капюшон и направился к двери. Каждый шаг отдавался болью в боку. Ему нужно зеркало. Он должен увидеть, что от него осталось. Но были и более срочные дела.

Он беззвучно приоткрыл дверь, чтобы не разбудить Хирку. Она лежала на боку, как скомканная половая тряпка. Одежда задралась, голова повёрнута в сторону. Одной рукой она прикрывала глаза, другой сжимала мешок. Ример закрыл за собой дверь. Он стоял на верхней площадке лестницы, ведущей во двор, где вокруг громадной ели располагались различные постройки.

Он был не один — дом охраняли семеро имлингов. Один из них сидел с закрытыми глазами на нижней ступеньке лестницы, прислонившись к стене. Его шлем был повреждён, и поэтому казалось, что у него сломан нос. Вокруг охранника по земле скакал воробей и подбирал крошки от его еды. Меч лежал у него на коленях. Другой страж стоял у стены и рассеянно ковырял перочинным ножом глину между камнями фундамента. Ещё двое сидели на земле и играли в камешки. Некоторые вполголоса разговаривали о том, что на них криво смотрят, потому что они стоят здесь каждый день. Это не удивило Римера. Он в стане врага. Но семь стражей для охраны полумёртвого имлинга? Судя по всему, в Равнхове тоже серьёзно относились ко всеобщим предрассудкам. И, очевидно, его личность ни для кого здесь не секрет. Он олицетворял всё, что они презирали.

Ример кашлянул.

Стражи, спотыкаясь, заняли позицию так быстро, что один из них чуть было не упал, но умудрился устоять на ногах. Они вынули мечи и выставили их вперёд. Когда они замерли, то стали выглядеть вполне солидно. Каждый из них мог неплохо защищаться. Не слишком хорошо, но нормально.

— Отведите меня к Эйрику Вильярсону, Эйрику Громадному. К тому, кого вы называете хёвдингом, — Ример говорил громко, чтобы голос не подвёл его после неизвестного числа дней в постели. Один из стражей кивнул и пошёл вперёд. Другой схватил несчастного за руку и потянул обратно, как собаку, не отводя взгляда от Римера.

— Что тебе от него надо?

Хорошо. Померимся силой.

Они что, не поняли, откуда он явился? Ример знал абсолютно всё о том, как надо мериться силой. Он мог давным-давно покончить с ними, к тому же он всего лишь раза в два моложе темноволосого воина, стоявшего перед ним. Ример не ответил. Он спустился вниз и остановился пред смельчаком. Взгляд противника метался между Римером и остальными, как будто искал поддержки, которая никак не появлялась.

О, Всевидящий, я же не вооружён…

Но Ример ничего не сказал. Он ждал, когда стражи примут решение.

— Может, его нет у себя!

В обычный день Ример рассмеялся бы. Другой страж сжалился над товарищем и не позволил неловкой ситуации затянуться.

— Мы должны проверить. Пошли.

Они тронулись в путь — Ример в окружении нервных мужчин. Кто-то нарисовал углём на стене круг со стрелами, указывающими в центр. Старинный оберег от слепых и нежити.

От меня.

Дом хёвдинга Равнхова только что пробудился. Значит, сейчас утро. До сих пор Ример не был в этом уверен. Всякая деятельность прекращалась, когда они проходили мимо. Девочки и мальчики в синей одежде с корзинами или стопками льняного белья в руках останавливались. Кто-то замирал, наполовину вытянув руку, чтобы покормить кур или собрать яйца, и провожал взглядом Римера и воинов. Точильный камень прекратил работу. Лошади остановились. Он был мёртв, но стоял на двух ногах. Он из Маннфаллы. Враг среди них.

— Жди здесь, — самый смелый из стражей зашёл в высокий зал — центральную деревянную постройку, о которой Ример уже знал из рассказов Хирки. Он знал, что ничто больше не имеет значения, но поймал себя на том, что с интересом ожидает встречи с Эйриком. По словам Хирки, он был добродушным медвежонком, который боится лекарственных трав. По мнению Эйсвальдра — кровожадным безбожником.

Эйрик вышел на улицу. В нём было понемногу из каждого описания. Он открыто смерил Римера взглядом от волос до сапог, почесал плечо, которое было ниже другого, как будто его оттягивали мировые проблемы, требующие внимания. При этом Эйрик совершенно не казался обременённым проблемами или беспокойным.

Он попросил своих имлингов отойти назад и оставить его наедине с «тенью». Ример криво улыбнулся. Эйрик не знал, насколько он прав. Он имел в виду «тень» — Колкаггу, чёрную тень. Но только это выбранное им слово могло описать нынешнее состояние Римера.

Один из имлингов запротестовал. Эйрик поднял лохматую бровь, и стало тихо. Эйрик повернулся спиной к воинам и зашагал вперёд.

— Пошли. Ты должен кое-что увидеть, — произнёс он голосом, похожим на грохот мельничных жерновов. Ример направился вслед за ним. Воины смотрели им вслед долгими взглядами. Эйрик и Ример поднимались в гору по тропинке позади домов. Ример вспомнил острые торфяные крыши из рассказов Хирки. Город находился прямо под ними, как и мост через ущелье, где жили вороны. Здесь красиво. Надолго и вне времени, как лагеря в Блиндболе. Он хотел сказать это Эйрику, но не стал.

— Мои имлинги думают, что я лишился рассудка, потому что оставил тебя в живых. Потому что укрываю убийцу, который служит Маннфалле. Одного из тех, благодаря кому я проделал полпути в Шлокну, кто напал на меня самым трусливым способом. Нож в спину. Он прятался, как зверь. Как слепой. Если бы решали мои имлинги, то к настоящему времени тебя уже скормили бы воронам. Я действительно лишился рассудка, Ример Ан-Эльдерин?

Ример моментально понял, почему Совет желал смерти этому мужчине. Он был имлингом с убеждениями, тем, кто принимает решения, и тем, кто готов отвечать за их последствия. Он шёл по тропинке перед Римером, спиной к нему. Спиной, в которую один из соратников Римера метнул нож. Тем не менее Эйрик не оглядывался. Конечно, у Римера не было оружия, но на бедре у Эйрика висел кинжал, завладеть которым не представляло никакого труда. Но Эйрик только что заявил, что принял решение не убивать его. Ример почувствовал желание подчеркнуть, что уже отплатил за услугу.

— Я бы сказал, ты лишился рассудка, если решил, что твои имлинги смогут помешать мне убить тебя.

Эйрик остановился и повернулся к нему:

— Они здесь не для того, чтобы помешать тебе, Колкагга. Они здесь, чтобы ты оставался в живых.

Ример изучил бородатое лицо в поисках признаков лжи или скрытых мотивов, но не нашёл ничего подобного. Эйрик сказал то, что думал и имел в виду. И в ответ хотел получить только честность.

— Я никому не желаю смерти, хёвдинг. Никому к северу от Маннфаллы. Я понимаю, что Равнхов хотел бы изрубить меня на кусочки, но я также понимаю, что существует причина, по которой я до сих пор жив.

Они продолжили путь вверх по тропинке. Становилось прохладнее.

— Я думал, что девчонка — наша надежда, — сказал Эйрик. — Голубая кровь из Ульвхейма, да. Древняя кровь. Столько презрения к Совету. Сильная связь с Потоком, достаточная для того, чтобы раскрыть пропасть под ногами армии Маннфаллы. Мне рассказывали, что она взорвала камень, когда имлинги пытались разбить ей башку. Что она выходила живой из таких переделок, в которых здоровенные мужики потеряли бы связь с Потоком. Говорят, к ней прибился ворон. Дикий и нетренированный.

Ример провёл рукой по лицу и удручённо улыбнулся. Пёрышко превратилось в курятник. Недопонимание, способное вызвать войну между государствами. Но он не перебивал Эйрика, чтобы пояснить что-то, ведь тот уже давно понял, что Хирка не то, на что он рассчитывал.

— Мы знаем, кто она. Дитя Одина. Слепая к земле. Но она не лишена способности к слиянию. Хирка обещала помочь и сдержала своё слово. Она привела к нам того, о ком мы и мечтать не могли. Наследника кресла! Внука Илюме! Равнхов силён, Ример Ан-Эльдерин, и исход этой войны не предрешён. Но ты — наша страховка. Поэтому ты до сих пор жив.

Ример улыбнулся. Это честные слова. Не стратегические. Эрик сказал то, что думал. Ример решил сделать то же самое.

— Я — никакая не страховка. Я — гарантия нападения. Урд Ванфаринн желает заполучить Равнхов, и того факта, что мы с Хиркой находимся здесь, более чем достаточно для нападения. Мы вне закона.

— Ты считаешь нас слепыми и глухими? Мы знаем, что вы сделали. Мы знаем, что сделал Урд. Я скорблю о твоей утрате, но мы горевать по Илюме не станем. Равнхов будет праздновать каждое освобождение кресла. Я знаю, что ты предал своих, но это не меняет того, кто ты.

Ример понял, что Хирка ничего не скрыла от Эйрика, пока сам он сражался со Шлокной. Она рассказала всё, что могла. Вероятно, вороны от Рамойи прилетали в Равнхов каждый день с той ночи в Эйсвальдре. А Хирка рассказала им о Всевидящем? Знала ли Рамойя? А наставники воронов? Как можно поведать о таком в маленьком свитке? Что башня пуста. Что нет никакого спасения. Что они одиноки.

Все одиноки.

Они дошли до места, которое располагалось в тени двух покрытых снегом горных вершин. Казалось, они входят в зиму. Перед ними возвышалась стена изо льда.

— Всё в порядке? — Эйрик задал свой вопрос, не поворачиваясь и не останавливаясь. Ример мог бы назвать множество вещей, которые были не в порядке, поэтому трудно было понять, что имел в виду Эйрик.

— С чем?

— Тебе бок пропороли пару дней назад.

— Всё лучше, чем должно быть. Спасибо.

Эйрик тихо посмеялся.

— Я думал, что у девчонки с головой не всё в порядке, когда она явилась сюда в первый раз. Мешок набит какими-то бабскими штучками, местешипом и бог знает чем ещё. Я бы ни грамма этого безобразия на себя не намазал, даже если бы был в двух шагах от Шлокны. Но ты-то жив, да. И я. Это говорит в её пользу, как мне думается. Ты сутками лежал без сознания, так что, если бы всё шло как обычно, ты бы ещё не мог стоять на ногах. Говорят, это Поток держит тебя. Самые нервные из парней говорят: это потому, что Колкагги не могут умереть. Их благословил Всевидящий. Теперь им, видимо, придётся искать другую причину.

Они знают. Равнхов знает.

Голос Эйрика не изменился. Он говорил о несуществующем Всевидящем, словно о погоде.

— Вы не собираетесь ответить? — спросил Ример.

— На что?

— На всё! Эйсвальдр тысячелетиями был несправедлив к вам! На вас давили, вас притесняли. Вам врали! После войны из северных земель выкачали все кроны, у вас отбирали королевства. На вас повесили долг Маннфалле. Вам приходилось преклоняться перед нашими великими именами. Перед моими предками! А теперь они собирают войска под предлогом того, что вы укрываете предателей. Предавших Всевидящего, которого не существует! Почему ты не отвечаешь, Эйрик! Ты мог забрать мою жизнь!

Эйрик остановился и вновь повернулся:

— Сделано много ошибок. Утрачены жизни. Имлинги страдали ни за что и многого лишились из-за этих ошибок.

Ример кивнул. Он чувствовал, как напряглись челюсти. Ради этого он и пришёл. Он должен заплатить цену. Эйрик подошёл ближе и заполнил собой всё поле зрения.

— Большинство из этих ошибок было совершено ещё до твоего рождения, мальчик.

Ример заморгал, как будто только что очнулся ото сна, и посмотрел на хёвдинга. У него закружилась голова. Он должен ответить, но что он может сказать? Ример вырос в Эйсвальдре. Он был частью проблемы. Он не ссорился, а просто ушёл от них — сбежал к Колкаггам, и всё стало ещё хуже, потому что он превратился в оружие системы, которую презирал. Ример совершил ошибку. Много ошибок.

Но Эйрик продолжал говорить, как будто ничто из этого не имело значения.

— Одна знакомая мудрая женщина сказала как-то, что опасно собирать чужие ошибки. Очень скоро их становится слишком много. А хуже всего, если ты начнёшь относиться к ним, как к своим собственным.

— Ты сам совершаешь ошибку, если думаешь, что моя единственная вина в том, что я родился в Эйсвальдре.

— Пошли, — ответил Эйрик.

Он направлялся к ледяной стене между горными вершинами. Она была высотой в несколько имлингских ростов и сияла сине-белым над их головами. Эйрик свернул в трещину во льду, достаточно широкую, чтобы вместить его. Ример шёл следом. Казалось, они идут по дну моря. От ледника доносился приглушённый треск. Здесь всё зависит от настроения льда. Если он решит сдвинуться, их обоих сомнёт насмерть. Ример увидел своё волнистое отражение на поверхности. Оно было похоже на призрак. Трещина расширилась и превратилась в пещеру. На возвышении изо льда в глубине пещеры лежало какое-то существо. Оно спало. Или было мёртвым?

Ример подошёл ближе. Что-то не так — он чувствовал это низом живота. Нарастающее беспокойство. Он знал, на что смотрит. Он никогда их не видел и никогда не слышал ни о ком, кто видел их. Но он уверенно узнал того, на кого смотрел, как будто это обычная собака.

Перед ним был один из слепых.

Рука Римера непроизвольно рванулась к бедру, но он не мог выхватить меч, которого у него не было. Слепой не шевелился. Он — а сомнений в том, что это был мужчина, не было никаких — лежал на спине, руки вдоль тела. Кожа — белая, как кость. На животе — лиловая рана. Казалось, все краски болезненно искажены светом, который отбрасывал ледник. Или нет?

Ример шёл к существу, словно пребывая в трансе. Строение его тела было таким же, как у Римера. Руки. Грудь. Те же мышцы выступали на тех же местах, что и у него, и, казалось, были созданы для той же работы. Он не знал почему, но он ожидал увидеть нечто совершенно иное. Но имелись небольшие отличия, от которых кровь стыла у Римера в венах.

Пальцы существа заканчивались когтями, но они не были похожи на когти какого-либо из известных ему зверей. Они не росли из тела. Они были частью пальцев, как будто кто-то заточил их ножом, задубил кожу, которая сужалась ближе к концу пальца и превращалась в острый шип.

Голова была чуточку у́же, чем следовало. Чёрные растрёпанные волосы лежали на льду под его головой. Голова склонилась набок. Лицо исказилось в гримасе, возможно, он кричал. Глаза закрыты. Рот полуоткрыт. Синий язык свернулся в трубочку за двумя острыми клыками. Оснащён как хищник.

У Римера появилось ощущение, что он стоит на краю пропасти. Он смотрел на то, что не предназначалось для его глаз. На то, что не принадлежит этому миру. Он подошёл почти вплотную к телу и приподнял веко большим пальцем.

Белизна.

Только белизна. Никакой радужной оболочки, никаких зрачков. Даже нет вертикальной прорези, как у кошек. Он не знал почему, но это он тоже ожидал увидеть. Значит, слепые действительно слепы. Во всяком случае, хоть какие-то из слышанных им рассказов были правдой. Но облегчения она не принесла. Ример отнял руку от существа. Холод остался в большом пальце. Другой холод, отличный от того, что замораживал его дыхание. Он повернулся к Эйрику.

Эйрик стоял, сложив на груди руки, и ждал. Ждал, пока Ример переварит увиденное.

— Я… я не знал… Я не верил…

Он чувствовал, что его слова честны. В глубине души он никогда не верил. Слепые вернулись. Он слышал об этом. Совет открыто обсуждал это, но в такое невозможно поверить, пока не увидишь собственными глазами. А что он думал? На что надеялся? Что слепой окажется чем-то другим? Диким зверем? Или что Совет был прав и всё это выдумки Равнхова? Совет был совершенно не способен действовать… Так что же ему делать со всем этим? Ример пристально разглядывал слепого.

Проснувшийся ужас начал отравлять его. Ример задышал медленнее, чтобы сохранить контроль. Ужас не опасен. Он узнавал его. Ример испытывал его, когда был ребёнком. Ребёнком, столкнувшимся с превосходящими силами. С напором снега. С ощущением, что вот-вот задохнётся.

Ничто не может повредить тому, кто уже мёртв.

Ничто знакомое. Но это ему не знакомо. Кто они? Как с ними сражаться?

Голос Эйрика напомнил Римеру, что он в пещере не один.

— Ты думал, что это стратегические слухи. Ты думал, это ложь с севера. Предлог для того, чтобы начать вооружаться и обвинить Маннфаллу в том, что она никого не может защитить.

Ример почувствовал, что, стоя среди льдов, объят жаром.

— Те двенадцать так думали. Маннфалла так думала. Лично я никогда не понимал, какая вам от этого польза. Слепые заставили бы весь мир объединиться вокруг Ритуала, того самого Ритуала, от которого вы хотите избавиться. А это в лучшем случае тактически неумно.

Эйрик изучал его, склонив голову. Борода приподнялась с одного бока, как будто он улыбался. Но Эйрик не комментировал предположения Римера. Он кивнул в сторону слепого.

— Их было двое. Может, больше. Никто не может быть уверен, да. Мы охотились на них, когда нашли вас. Они тоже вас нашли. Может, учуяли Поток, когда ты убивал своих.

В груди Римера кольнуло. Своих. Которые сражались и пожертвовали жизнями ради лжи. Может быть, он мог их спасти. Если бы только он нашёл другие слова до первого удара… Ример сглотнул.

— Я бы заметил их. Там никого не было. Никого, кроме нас.

— Их никто не видит, мальчик. Имя говорит за них. Они делают других слепыми. Но они держались на расстоянии, и это из-за воронов.

Внезапно Ример вспомнил небо, на которое смотрел в тумане боли. Вороны. Много воронов. Чёрные пятна, кричащие среди белого снега. Хирка, волокущая его.

— Поэтому они не нападают на Равнхов?

Эйрик кивнул.

— Они опустошили достаточно в этих местах. Поверь мне, ты бы не захотел увидеть имлинга, из которого выкачали всю силу Потока. Он становится похожим на слепого, как две капли воды. Бледный. Обескровленный. Глаза закатываются. Слепые вытягивают из тебя жизненную силу. Бабы говорят, они пожирают твою душу. И они проделывают это с мужчинами, женщинами, детьми и медведями. Они охотятся за жизнью, какую бы форму она ни имела. Чтобы сражаться с ними, надо быть готовым к потерям. Они умирают, как обычные имлинги, но…

Ример закончил за него:

— Но за это приходится платить?

Эйрик провёл большой ладонью по лицу.

— Тебе кажется, что ты поймал их, но они растворяются. Вплавляются в скалы.

Ример почувствовал, как у него по телу пробежал холодок. С чего начать? Единственный известный ему способ остановить их — это отправить Хирку… Куда? Домой? А где находится дом детей Одина? Не здесь. Здесь не её дом.

— Врата… Они являются из каменных кругов.

— Да, мы знаем. У нас рассказывают те же сказки. И мы хотели уничтожить круг на горе Бромфьелль, прямо над нами, но тут появился этот умалишённый камнерез.

У Эйрика крыша поехала?

— Кто?

— За пару дней до того, как мы нашли вас, сюда пришёл сумасшедший камнерез из Эльверуа.

— Хлосниан!

Эйрик приподнял кустистую бровь.

— Вы знакомы?

Ример помотал головой, но не чтобы отрицательно ответить на вопрос Эйрика. Он просто не мог поверить. Хирка была права. Если кто и знал, как работают древние круги, так это Хлосниан.

— Он вырубил портрет Всевидящего в Эльверуа. Что он сказал?

— Боюсь, он не такой, каким ты его помнишь. Если, конечно, он не всегда нёс чушь. Он сказал, древа больше нет. Старик бушевал, как малое дитя, когда мы захотели уничтожить круг на Бромфьелле. В таком случае мы никогда не сможем сдержать их, сказал он. Сорванную дверь невозможно запереть, да. Мы проголосовали, и большинство решило послушать его.

— Голосование? Что ты имеешь в виду?

— Весь Равнхов. Путём поднятия рук. Вопрос ведь заключался в том, следует ли принести жертвы сегодня, чтобы спасти всех завтра.

Ример не мог поверить в услышанное. Что они сделали? Собрали каждую живую душу в городе и задали ей вопрос? Эйрик не заметил его удивления, он продолжал говорить:

— Камнерез думает, что есть только один способ остановить их. Необходимо вернуть девочку домой. Туда, откуда она явилась.

— Нет! — Ример не желал слушать. Это неправильное решение. Это малодушное решение. Решение, которое нанесёт вред невинному. — Существует иной способ, Эйрик. Смерть Урда Ванфаринна. Это его слеповство. Это он привёл их сюда. Без него они не смогут найти дорогу.

— Ты уверен?

Ример закрыл глаза.

— Нет. Нет, я не уверен. Но мы должны действовать так, будто я уверен. Мы не можем требовать от Хирки, чтобы она убралась из Имланда. Даже если Хлосниан знает, как это сделать, — это не выход. Никто не знает, откуда она явилась и куда идёт! Это по другую сторону! В прямом смысле! Вы с тем же успехом можете сжечь её заживо.

Эйрик снова почесал плечо.

— Это решение принимать не нам. Ей.

Ример ещё раз взглянул на слепого. Урод. Не потому, что он настолько отличается от него самого, а потому, что до ужаса похож на него. Никто не знает, откуда они приходят или сколько их.

— Как они убивают?

— Мы не знаем.

— Как часто?

— Этого мы тоже не знаем. Мы думаем, они прибывают партиями и снова уходят спустя несколько поворотов песочных часов. В двух местах мы не обнаружили ничего кроме пепла, но это потому, что имлинги сожгли и дома, и трупы, когда обнаружили убитых. Если бы ты видел убитых, ты бы не стал осуждать их. Мы слышали похожие истории из других мест. Так что мы думаем, что эти двое отстали от… стада.

— Изгои?

— Либо изгои, либо чересчур ретивые. Забежали слишком далеко и пропустили повозку, идущую домой, — Эйрик рассмеялся, но смех его был нервным. Довольно неприятно слышать подобный звук от такого крупного мужчины.

— Идём, Ример. Ты ещё не завтракал, а ведь ты долгие дни жил, питаясь каплями слепосусла, которыми тебя поила девчонка.

Ример различил тепло в его голосе, хотя Эйрик и обидел сусло, поддержавшее жизнь в том, у кого не хватило ума прикрыть свою спину. И только сейчас Ример понял, что сосущее ощущение в животе — это голод, а не отголоски сна и болезни.

Они вышли из трещины в леднике и направились ко двору хёвдинга. Оставлять слепого на леднике казалось неестественным. Ненормальным. И небезопасным.

— Разве можно просто держать его там? — спросил Ример.

— А что с ним ещё делать? Сжечь слепца?

Слово пробежало по спине Римера. Слепец… Будто он говорит о какой-то будничной неприятности. О крысах. Или насекомых. Ример остановился.

— Они могут быть источником болезней. Или ещё хуже: что, если кто-то из города забредёт сюда и увидит его? Начнётся паника!

— Ты действительно вырос в Маннфалле, тень. Ты хочешь сказать, нам надо спрятать его от имлингов?

— Я бы сказал…

Эйрик повернулся к Римеру:

— Вряд ли в Равнхове найдётся хоть один имлинг, который уже не побывал здесь. Они видели его. Все.

Два вождя в Равнхове

Хирка настежь распахнула дверь и ворвалась в высокий зал. Она огляделась по сторонам. Зал показался ей не таким большим, как в прошлый раз. Видимо, дело в Маннфалле и во всём, что она увидела там. Но зал был таким же красивым. Два ряда бревенчатых опор, несущих крышу. Каждая из них настолько велика, что за ней можно полностью спрятаться. Очаги у коротких стен, в которых можно поместиться, стоя в полный рост. Открытый второй этаж — внутренний балкон по всему периметру помещения.

Но имелось и кое-что новое. Каменные скульптуры заполнили целый угол под лестницей и стали выползать в зал. Кто-то сжалился над самыми маленькими фигурками и расставил их по длинным столам. Неуместные белые статуэтки. Хирка улыбнулась при мысли о Уннгонне, которая, несмотря на связку ключей на поясе, не смогла найти места для бесперебойного производства Хлосниана.

Где же он?

Внезапно раздавшийся звук зубила раскрыл местоположение камнереза. Нерождённая скульптура. Глыба была настолько высока, что Хлосниан стоял на лестнице спиной к Хирке и вырезал что-то на самой верхней её части. Красная мантия с момента их последней встречи выгорела ещё больше. Хирка догадывалась, что, когда он явился в Равнхов, мантию для стирки пришлось отбирать у него силой. Она подошла поближе, чтобы посмотреть, чем он занят. Хлосниан проделал борозды по всему камню, и тот стал похож на гигантскую линейку. Она улыбнулась.

— Ты перестал вырезать деревья, Хлосниан?

Хлосниан, не поворачиваясь, хмыкнул, она подошла ближе. Он повернулся, опустил скрюченную руку ей на плечо, но не ответил и больше ничего не сделал. Рука его лежала неподвижно. Потом он собрался с мыслями и попросил её присесть. Хирка убрала со ступенек лестницы деревянную чарку, чашку и пустую бутылку из-под вина и уселась немного выше него. Он указал на одно из каменных деревьев, которое стояло на длинном столе.

— Это самое красивое дерево в мире, — произнёс он без тени гордости, просто констатировал факт.

— Значит, ты знал, что дерево в Эйсвальдре треснуло?

— Знал? Нет, я всего лишь старик. Я знаю только одно: я знаю всё меньше и меньше. Но понять это было несложно. Однажды ночью я проснулся и внезапно понял: вот это дерево стало самым красивым деревом в мире.

Хирка покачала головой. Казалось, его ум прояснился, а взгляд сделался более острым. Он говорил отчётливо, но вот проникнуть в суть сказанного им по-прежнему было трудно.

— И почему ты пришёл сюда? — спросила она.

— Потому что ты не должна…

— Я знаю, я не должна находиться здесь. Что нам с этим делать?

— Пока стоят камни, сделать можно всё. Ты знала, что здешние дикари хотели их разрушить?!

— В этом нет ничего странного, Хлосниан. Имлинги боятся слепых. Одного они тут убили. Мне пообещали, что мы сможем подняться и посмотреть на него, когда…

— Не могу представить, что имлингам так сложно понять! Дверь можно запереть, только пока она существует! Я талдычу им это с того самого дня, как приехал сюда, но они только пялятся на меня, как бараны. А мы ведь говорим на одном языке! — Хлосниан продолжал вырубать одну из борозд. — Мало кто знает, где они, и уж совсем мало тех, кто способен ими пользоваться. И каково же решение? Разрушить! Где бы мы оказались, если бы позволили страху руководить нами? Хмм? В войнах прошлого имлинги гибли за одни только камни!

— Я думаю, войны из-за них ведутся до сих пор.

Хлосниан прекратил рубить и посмотрел на неё, чуть прикрыв один глаз.

— Мы оба поумнели с момента нашей последней встречи, да?

— Мудрость приходит к тем, кто оказался вне закона, — улыбнулась Хирка.

Хлосниан фыркнул.

— Вне закона — это не качество. Закон сам определяет, кто вне его, а законы пишутся такими же мужчинами и женщинами, как ты и я. Ты ощущаешь себя вне закона, Хирка? Разве у тебя нет законов, по которым ты живёшь?

— У меня таких много, но какая разница. Это ведь только мои законы.

— Хорошо. Значит, ты понимаешь.

Старый камнерез нравился Хирке всё больше и больше. Ей казалось, он строит предложения иначе, чем другие. Он говорил на своём языке, который надо выучить, но как только ты это сделаешь, всё начинает обретать смысл. Обмениваться с ним несколькими словами бесполезно, это сбивало его с толку. Но если речи начинали литься между собеседниками, как молоко, то они становились приятными и сытными.

Хлосниан рассказал, что всё не так просто, как она надеялась. Совершенно неверно утверждение, что, пока она здесь, и слепые будут здесь. Но пока она здесь, слепых можно приводить сюда. Он напугал её, когда сказал, что никто не знает, какие ещё создания могут проникнуть в этот мир. Имлингам из легенд было известно о слепых и детях Одина, но кто мог быть уверен в том, что на этом дело заканчивалось? И как насчёт северных сказок о царстве изо льда? Или саг об эльфах и драконах? Ведь нам известно лишь то, что камни можно использовать для того, чтобы побывать в Шлокне.

На какой-то миг Хирку охватила тоска по отцу. Побывать в Шлокне. Если бы только мы могли побывать в Шлокне… Но довольно быстро она поняла, что некоторые места не предназначены для прогулок.

Старик элегантно перескочил через все её вопросы, на которые не мог ответить, словно она никогда их и не задавала. Например, кто построил первые круги и когда. Или как выглядит её мир. Или правда ли, что она может заразить гнилью?

— Как дела у наследника кресла? — внезапно спросил он. Хирка покраснела. Такой титул сейчас подходил Римеру меньше, чем когда-либо.

— Он давно отказался от кресла, Хлосниан. Он стал Колкаггой. А теперь он вне закона, поэтому никогда не унаследует никакое кресло, даже если захочет. Скорее наоборот, он всё потеряет. Он не думает, что брат его отца достаточно силён, чтобы сохранить дом и богатства. На всё наложат руку остальные члены Совета.

Казалось, Хлосниан не обратил никакого внимания на её слова.

— Значит, он наверху?

— Да, он был наверху и видел слепого, а сейчас он сидит с Эйриком и…

Двери в зал распахнулись, в них ворвался Эйрик. У других вряд ли хватило бы сил даже приоткрыть эту дверь. Следом за хёвдингом в помещение проникло солнце и осветило его фигуру, которая оставила тень на полу. Эйрика сопровождала небольшая армия воинов. Двери остались открытыми.

— Где? — пророкотал он.

Молодой воин снял шлем и провёл рукой по грязно-каштановым волосам. Хирка узнала его. Он забирал её из трактира Майи, когда она впервые попала в Равнхов. Когда Виллиру всадили нож в бедро. Ей казалось, что это было сто лет назад. И он был не таким страшным, каким запомнился ей.

— У Двергли. Всего в полудне от озера, где, по словам Альяра, недавно вся рыба всплыла брюхом кверху.

Остальные беспокойно переминались с ноги на ногу. Эйрик почесал плечо.

— Озеро Доггватн? Они что, рассудка лишились? Мы ведь послали воронов и гонцов в каждую хижину по всему Фоггарду! Что они делают там сами по себе?

— У них с собой дети и повозки и всё имущество. Они бегут в нашу сторону, хёвдинг.

— Я понимаю, что они делают, Инге! Они что, не знают, что мы на грани войны? И что в лесах слепые? Они с тем же успехом могут использовать детей в качестве приманки! — Эйрик всплеснул руками и посмотрел на своих имлингов в ожидании ответа. Он вздохнул. — Сколько их?

— Полсотни.

— Отбери восемь воинов, Инге. Мы отправимся сейчас же. И позаботься о том, чтобы эти воины не писались от незнакомых лесных звуков!

Хирка увидела в дверях знакомую фигуру и похолодела. Она поднялась, уже зная, что это означает. В зал вошёл Ример. Кольчуги позвякивали, когда воины отодвигались подальше от него.

— Тебе нужны воины, Эйрик?

После небольшой паузы Эйрик кивнул. Ример скользнул взглядом по всем собравшимся в зале.

— Мои мечи?

— Я бы скорее вооружил слепого! — раздался голос Тейна. Хирка не заметила его среди других. Он оглядел имлингов в поисках поддержки и получил её. Они посматривали на Римера и роптали. Надо совсем лишиться мозгов, чтобы вооружить врага. Наследника кресла. Колкаггу. Один из них задал Эйрику вопрос о ране, которая так быстро зажила, что он и думать о ней забыл. В ответ Эйрик прокричал:

— Хватит! Дайте ему мечи!

Наступила тишина. Эйрик смотрел на Римера, пока мужчины один за другим покидали помещение. Его взгляд был безмолвной руганью. Обещанием прогулки в Шлокну, если Ример обманет его доверие.

— Тогда я пойду с вами! Кто-то должен прикрывать твою спину! — хрипло сказал Тейн отцу.

— Кто-то должен позаботиться о Равнхове, если мы наткнёмся на слепых, мальчик.

— Мне нужно ещё кое-кого в помощь, — сказал Ример, глядя на Хирку. Она закрыла глаза и сглотнула.

— Иду, — ответила она.

— Ага, вот, значит, как, — услышала Хирка слова Хлосниана, который вновь принялся за работу.

По лесу ехала молчаливая группа воинов, слышался лишь приглушённый стук копыт по земле. Плечи мужчин были подняты, они старались не шевелиться в сёдлах. Воины сняли гремучие кольчуги и переоделись в кожу. Хирка не привыкла ездить верхом, поэтому выпросила позволения бежать в середине группы всадников. Ей не было позволено забегать вперёд или отставать — по мнению Эйрика, это превратило бы её в слишком лёгкую добычу.

Хирка чувствовала себя обнажённой. Мужчины были хорошо одеты и сидели высоко в сёдлах. Мечи висели у них на бёдрах, обещая при необходимости изменить ситуацию в их пользу. Группа оставляла тёмные следы на тонком слое снега, покрывавшем тропинку. Лес был по-прежнему окрашен в краски осени. Высокие деревья защищали всадников. Между стволами то и дело пролетали снежинки. Снега будет больше ещё до того, как луна вновь станет полной. Хирка украдкой поглядывала на Римера. Неужели она действительно оттолкнула его, когда он поцеловал её? Это казалось непостижимым. Откуда взялась такая сила?

Хирка плотнее закуталась в куртку. Она одолжила её у Рамойи в ту ночь, когда они с Римером проникли в Эйсвальдр. Возможно, у неё не будет шанса вернуть ей куртку. Уннгонна отстирывала шерсть до тех пор, пока ткань чуть не развалилась на части, но ржавые следы крови Римера на рукавах не стёрлись. Куртку следует выкинуть, сказала домоправительница. Окровавленная одежда приносит несчастье. Хирка возразила, что, несмотря ни на что, она до сих пор жива.

Куро следовал за ними на более близком расстоянии, чем обычно. Он с любопытством разглядывал воронов в плетёных клетках на спинах лошадей. Отряд не мог взять с собой много птиц — пришлось определить, сколько воронов можно захватить в качестве защиты, не привлекая к себе лишнего внимания. То же самое касалось количества воинов. Хотелось бы взять больше, но слишком много воинов могли привлечь врага, а не отпугнуть. Никто ничего не знал. Казалось, они планировали кампанию против призрака. Так что в отряде было одиннадцать воинов и Хирка.

Она беззвучно возносила молитву, сама не зная кому. Молитву о том, чтобы все они вернулись домой. Особенно Эйрик. Если с ним что-нибудь случится, для Равнхова всё закончится. Как и для них всех. Тейн никак не готов заменить Эйрика, даже если очень захочет.

День уже подходил к концу, когда они нашли первых имлингов. Звуки с севера заставили воинов напрячься и затаить дыхание. Вороны принялись тревожно кричать. Они услышали, как передвигаются обычные имлинги. Эйрик закрыл глаза, то ли от облегчения, то ли от того, что чужаки так безбожно шумели — трудно сказать. Теперь Хирка слышала их отчётливее. Заплакал младенец. Мать позвала играющего ребёнка. Свиньи?

Потом она увидела их между деревьями. Смешанная группа имлингов на склоне. Они пытались перебраться через горы с повозками и домашним скотом. Эйрик закричал и направился в их сторону. Взмахом руки он велел Хирке и остальным следовать за ним.

Навстречу воинам вышел тощий, одетый в серое мужчина. Его перчатки прохудились на обоих больших пальцах. Эйрик был в три раза больше него.

— Я Эйрик, хёвдинг Равнхова. Это мои воины.

— И Хирка, — добавила Хирка.

— Разве вы не слышали, что в этих местах водятся слепые?

Мужчина склонил голову перед Эйриком, а потом с тревогой взглянул на остальных.

— Да! Поэтому мы и не идём по доро…

— Ты кто, мальчик?

Хирка улыбнулась, потому что мужчина, который годился ей в отцы, даже не заметил, что Эйрик назвал его мальчиком.

— Гильнар. Сын Элерта. Мы идём издалека, из Видлокки, и…

— Где Бейла? Она что, не прочитала письмо, которое принёс ворон, а? Вы не можете целыми деревнями сниматься с места, когда семидесятитысячная армия Маннфаллы окружила Равнхов!

— Семьдесят тысяч?!

Эту цифру услышали остальные. Она распространялась среди них, подобно огню. У Совета здесь семьдесят тысяч воинов. Война — это свершившийся факт. Хирка закричала им:

— Это правда! Но больше воинов у них нет!

Гильнар посмотрел на неё так, будто она была из другого мира, хотя, конечно, он не мог знать, что это действительно так. Позади них мужчины начали смеяться, и смех распространился среди пришлых. Эйрик взглянул на Хирку сверху вниз и подмигнул.

— Где Бейла? — снова спросил он.

— Умерла. Всевидящий знает, сколько ей было лет. Она не хотела уезжать. Когда её не стало, мы отправились в путь.

— Она была права. Дома вы находились в большей безопасности. Равнхов забит до предела, поэтому мы посылаем всех дальше, в Шимсе. Разве ворон к вам не прилетал?

— Только Бейла принимала воронов. Мы не знали…

Эйрик вздохнул.

— Мы проводим вас до Шимсе.

Их облегчение тронуло бы кого угодно. Полсотни мужчин, женщин и детей почувствовали себя в большей безопасности, когда к ним присоединилось одиннадцать воинов — и Хирка — из Равнхова.

— Всеви… — Гильнар взглянул на бородатого Эйрика и решил выразить свою благодарность, не упоминая о Маннфалле. — Вороны да благословят вас!

Эйрик реорганизовал караван так, чтобы все шли длинной колонной по двое в ряд, дети в середине колонны. И они потянулись вперёд. Воины Равнхова следовали впереди и сзади. Ример, Эйрик, Инге и пожилой мужчина, имени которого Хирка ещё не знала, ехали в хвосте колонны. Хирка шла рядом с ними.

Довольно быстро стало понятно, что деревенские проделали долгий путь и нуждаются в отдыхе. Эйрик заставил их продолжать движение, чтобы уйти подальше от Доггватна вниз по реке. Там мольбы крестьян об отдыхе стали душераздирающими.

Эйрик остановился неподалёку от Стеллсфалла, водопада высотой в четыре имлингских роста. Его грохот вызвал любопытство детей, и плач прекратился. Они забыли и о голоде, и об усталости. Хирка села на корточки и вымыла руки в ледяной воде омута. Капли водопада падали ей на лицо. Она уже забыла, когда ощущала себя чистой. Ей всегда хотелось помыться, даже если она уже мылась в тот день.

Хирка украдкой посмотрела через плечо назад. Ример помогал девушке-ровеснице перепаковать поклажу. Мешок криво висел у неё на плечах. Щёки девушки покраснели, когда он надел ей мешок обратно на спину. Хирка заметила, как её сердце сжалось от незнакомого чувства. В этой девушке не было гнили. Она могла поступать, как хочет.

Ример встретился с ней взглядом, и Хирка отвернулась. Иногда казалось, что вся её жизнь посвящена ему. Особенно после Блиндбола. После поцелуя. Она жила у его кровати. Ела там. Спала. Сам же он погрузился в такой глубокий сон, что разбудить его было невозможно. Он находился где-то далеко. Прямо перед ней, но где-то совсем в другом месте. И так было всегда. Например, когда она забралась к нему на Пик волка. Или когда увидела его дом в Маннфалле. Или когда поняла, что он — Колкагга.

Кем он был теперь, когда не спал? Теперь, когда всего, за что он сражался, не стало? Кем он был теперь, когда у него больше не было Всевидящего? Колкагг? Кресла в Совете?

Но Хирка хорошо знала, кем он был. Возможно, в отличие от неё, он сам этого не понимал. Она видела его каждый день, знала его сильные стороны. Раздались чьи-то шаги, и Хирка вытерла руки о куртку.

— Ты поранилась? — спросила девочка лет восьми. Её рот и руки были испачканы черникой.

— Нет, — ответила Хирка. — Я родилась такой. Без хвоста.

— Я про руку, — Хирка посмотрела на красные рукава своей куртки. Девочка говорит о крови. Ей было совершенно неинтересно, что у неё нет хвоста. Хирка широко ей улыбнулась.

— Это не моя. Я убила великана! Уууу!

Девочка пискнула от восторга и убежала.

— Почему ты ничего не рассказываешь? — Ример незаметно подкрался к ней.

— А что рассказывать? — Хирка натянула куртку на руки, чтобы согреть их.

— Что это моя кровь. Что ты собрала меня по кусочкам.

Она не разговаривала с ним с тех пор, как он очнулся. Когда она услышала его слова, то перед её глазами всплыли все воспоминания. Его распоротый бок. Его глаза, когда он упал на колени. Хирка сглотнула. Он присел рядом с ней и вымыл руки так же, как она.

— Члены Совета моют руки после каждого заседания. У дверей стоят серебряные блюда. Безупречные. Небьющиеся. Такие блестящие, что в них можно увидеть своё отражение. Ты знала? — спросил он.

— Нет.

Внимание Хирки привлёк какой-то звук. Скорее не звук, а отсутствие звука. Что-то изменилось. Водопад. Ример вскочил. Она тоже. Постоянный шум падающей воды стал другим. Вода исчезла. Перед ними лился поток песка. Бесконечная масса чёрного песка стекала в омут и опускалась на дно. Хирка почувствовала, как у неё в горле замерло дыхание, а губы высохли.

— Они здесь, — прошептала она.

— Они здесь! — закричал Ример остальным и выхватил меч. Он побежал к Эйрику, увлекая за собой напуганных крестьян. Они сбились в кучу, никто не понимал, что произошло. Заплакал ребёнок, потом ещё один. Воины перекрикивались друг с другом. Хирка смотрела на сухой водопад. Поток уменьшился. Через край озера, который время и вода сделали покатым, перелетала пыль. Она слышала, как имлинги что-то кричат друг другу. Они хотели получить ответ, который никто не мог им дать. Ответ на вопрос, что происходит. Слепые ли это? Умрут ли они? Все эти страхи — из-за меня.

Раздался мужской вопль. Хирка обернулась, но Ример и Эйрик загораживали ей обзор. Ей не было видно, что случилось. Маленькая девочка лет восьми пыталась выбраться из толпы, которая сжимала её со всех сторон. Она побежала к Хирке. Хирка схватила её за руку, и они отошли от водопада.

Полсотни мужчин, женщин и детей сбились в кучу спиной к спине. Всем хотелось оказаться в центре толпы. Вокруг них рассредоточились одиннадцать воинов из Равнхова с поднятыми мечами. Одиннадцать воинов и Хирка.

Хирка передала девочку матери. Где Ример? Ример и Эйрик о чём-то спорили. Не хватало одного имлинга. Кого? Кого не хватает? Она услышала имя Гильнара, крестьянина, с которым они недавно разговаривали. Только что он стоял возле повозок, но сейчас его нигде не было. Ример хотел побежать поискать его, но Эйрик не хотел отпускать его от кучки имлингов, которые начали плакать. Толпа была похожа на многоглавого дракона. На раненого монстра. Все больше крестьян подхватывали плач, пока почти все не затянули горестную песню.

Хирка заметила движение у водопада. Она подбежала к Римеру и показала наверх.

— Я знаю. Пошли, — сказал он, схватил её за руку и потащил за собой вверх по склону к краю водопада. Склон порос папоротником. Было совершенно непонятно, куда ступать, но Хирка как-то умудрялась удерживаться на ногах. Ример прокричал что-то Эйрику, хёвдинг выругался и полез следом за ними вместе с двумя воинами.

А потом пришёл Поток. Он вливался в Хирку через Римера, и она снова смогла встретиться с собственным страхом. Смогла сорвать его, как яблоко. Изучить его, попробовать на вкус и удовлетвориться знанием о том, из чего он состоит. Она испытывала страх. Сильный и требовательный. Как Ример.

Он отпустил её руку и прыгнул вперёд с выставленным вперёд мечом. Он бил и тыкал, как будто кружился в танце с кем-то, кого она не видела. Ример сильнее потянул Поток через неё, и тогда она увидела. Бледный силуэт. Обнажённый. Безоружный. Из-за губ, растянутых в подобие ухмылки, сверкало что-то белое. Существо двигалось, как насекомое. Муха. В один миг оно стояло перед Римером, в следующий оказывалось в десяти шагах от него. Только тени могли подтвердить, что существо двигается. Зрелище было невероятным, похожим на сон.

Хирка находилась в опасной близости от Римера, но так было надо. Она нужна ему. И если с ним что-нибудь случится, то случится и с ней. Иначе невозможно. Поток лился по телу, как ветер по крышам Эйсвальдра в ту ночь, когда всё рассыпалось на части.

Они здесь. И слепые здесь. Она не верила… До конца не верила. Ведь не верила же? А разве кто-нибудь верил?

Ример тоже был быстрым. Очень быстрым. Он подобрался слишком близко, и на его руке появилась красная рана. Хирка чувствовала, что его пугают невозможные движения противника. Тот факт, что он не знает, с кем сражается. Она почувствовала, как в Римере закипает злость, почувствовала, что он решил выжить.

Поток стал его продолжением. Он был впереди него и позади. Меч перед мечом. Ример перемещался вокруг слепого, нанося удары сбоку. Но его меч не встречал сопротивления, он всё время попадал в воздух. Замысел без воплощения.

Эйрик с двумя воинами подбирались с другой стороны, и Хирка увидела, что слепой замешкался. Он повернул голову к новым врагам, которые поднимались по склону. Может, услышал их? Или учуял?

Ример воспользовался моментом. Он закружился вокруг существа и одним ударом воткнул меч ему в спину. Враг взвыл, как сделал бы на его месте имлинг, и рухнул вперёд, на камни. Ример ударил ещё раз. Хирка не видела, в какое место он попал, и была этому рада.

Потом закричал Инге. Он сидел на корточках на склоне. Рукой он держал подбородок безжизненного тела. Гильнар. Тот, кого не хватало. Инге пристально глядел на белое лицо покойника. Глаза его были белыми, щеки впали. Не так. Всё не так. Этого не должно было произойти. Они ведь пришли по этой причине, и подобного не должно было произойти.

Ример жестом показал Инге, чтобы тот не трогал труп, но поздно, тело уже заметили другие. И увидели мёртвого врага. Один из стариков закричал и подбежал к нему. Этот крик пробрал Хирку до самых костей, разлился по всему телу. Её ошибка. Это её ошибка. Осознание разрасталось, пока не заполнило всё её существо, не покорило её. Всё случилось из-за неё. Они здесь из-за неё. И она чувствовала их. Их запах. Не только убитого — был ещё один. И он находился здесь. Рядом с ней.

Хирка медленно обернулась.

Он стоял на краю водопада, на границе между водой и песком. Она видела, как вода вокруг него меняется. У его ног она становилась чёрной и тяжёлой, после чего ветер переносил её через край водопада. Он пялился на неё слепыми глазами.

Она подошла ближе. Хирка могла поклясться, что он её видел. Может, сказать ему что-нибудь? Что проблема в ней? Что она — причина их нахождения здесь? Что они могут остановиться, больше никто не должен умереть.

Хирка почувствовала, что у неё промокли ноги. Она стояла в воде. Неужели она пришла сюда сама? Так много воды… И всё же она испытывала жажду. Она волокла ноги по воде, пока не оказалась прямо перед слепым. Он отвёл плечо назад, как будто собирался ударить, но ничего не сделал. Почему он ничего не сделал? Она же здесь.

Он был выше неё ростом и совершенно наг. Спина его согнулась, как будто он хотел подойти ближе. Любопытный. Он протянул к ней мускулистую руку. Медленно, чтобы она видела, что он делает. Хирка знала, что закончит так же, как Гильнар — бледным бескровным трупом, лежащим на камнях. Но желание прикоснуться к существу было сильнее желания убежать. Она протянула руку, чтобы коснуться его.

Где-то у неё за спиной кто-то прокричал её имя, но сейчас она никому не могла помочь. Она не могла отвести взгляда от слепого. Он раздвинул губы и обнажил зубы, а потом склонил голову набок, как обычно делал Куро. И мигнул. Он удивлялся. Как будто учуял совершенно незнакомый запах. Хирке стало ясно, что он её не понимает. Он не знал, что за существо собирается убить. Его когти скрючились, чтобы схватить её за руку, но крики десятка воронов заставили его замереть.

Вороны. Кто-то вспомнил о них и выпустил на свободу. Они приблизились и закружились вокруг слепого. Он отдёрнул руку и приложил два пальца к собственному горлу. Он смотрел на неё. Это было до ужаса осознанное действие. Оно ничего не сказало ей, хотя должно было. Это знак. Потом вороны подлетели ещё ближе, и слепой присел на корточки.

У неё над головой пронеслась тень. Сначала она подумала, что это слепой, но оказалось, это Ример. Он метнул меч, перед тем как упал за край водопада. Лезвие вонзилось в спину слепого и завибрировало. Существо осело, как мешок, его торс перевесился через край водопада и повис. А потом вновь потекла вода. Сначала потихоньку, потом дождём, унося с собой алую кровь.

Хирка поднялась на ноги, взялась за рукоятку меча и потянула. Меч вышел из тела слепого с омерзительным хлопком. Двигать ногами стало труднее.

Вода. Идёт вода. Ей надо убираться! Вода уже доходила ей до бёдер и быстро поднималась. Она промокла насквозь. Хирку подхватило сильное течение. Она билась, чтобы её голова оставалась над водой, но это не помогло, и тело перебросило через край водопада. Хирка была в свободном полёте. Её охватила паника, и она принялась размахивать руками, но уцепиться было не за что. Вокруг неё бурлила вода, и она летела вместе с ней. А потом она снова стала одним целым с водой.

Плыви.

Это было её единственной мыслью. Плыви. Прямо сейчас, немедленно.

И она поплыла. Одежда стала тяжёлой и тянула вниз. Меч мешал грести, но она не могла выпустить его из рук. Так она утонет. Но пока в руках у Хирки меч Римера, она обязана выжить. Если она выпустит меч из рук, ей нечего делать на поверхности. Меч был частью Римера. Он должен вынести её наверх.

Лёгкие жгло. Она что, плывёт не в ту сторону? Где верх? Свет должен падать сверху? Она выплыла на поверхность, но не смогла сделать вдох. И тут кто-то схватил её и вытащил на берег. Её вырвало водой. Она хватала ртом воздух, бесценный воздух. Ример перевернул её на бок. Из неё вышло ещё немного воды. Он навис над ней. С его волос на лицо Хирки падали капли. Она прокашляла:

— Если… Если ты думаешь, что получишь за это зарубку, то подумай ещё раз.

Его словно высеченное из камня лицо смягчилось, он перевернулся и упал на спину. Они лежали и тяжело дышали. Потом он встал и поднял Хирку на ноги. Когда они оказались на ногах, Ример подхватил её, она оторвалась от земли и оказалась у него на руках. А потом он отбросил её от себя. Вопль Хирки после приземления утонул в шуме воды. Она вскочила на ноги и приготовилась отомстить, но Ример был в безопасности: он стоял за стеной истерически хохочущих ребятишек. Эйрик скалой возвышался рядом с ним, переводя взгляд с Хирки на Римера. Он покачал головой и ушёл.

— Маннфалльцы, — пробормотал он, а потом скомандовал: — Грузите мёртвых. Надо двигаться дальше.

Вороны не затихали до тех пор, пока имлинги из Видлокки и труп Гильнара не оказались в Шимсе. Всю дорогу до Равнхова Куро держался ближе к Хирке, чем обычно. Иногда он перелетал дорогу перед идущими, как будто напоминал, что он всё ещё здесь, если он им понадобится. Он был горд, как может гордиться только ворон.

Свежевыпавший снег на дорогах растаял. Было холодно, но Хирка знала, что всё могло обернуться значительно хуже. Она могла умереть, а сейчас у неё были сухая одежда и тёплая еда из Шимсе в животе.

Она посмотрела на Римера. На нём всё ещё был костюм Колкагги. Одежда немного просохла, но Ример, наверное, замёрз в дороге. Эйрик прятал его, не хотел вызывать волнений в Шимсе, а времени объяснять, что Колкагга делает в Равнхове, у него не было.

Это многое говорит о том, как в этих краях относятся к Колкаггам и Маннфалле, подумала Хирка. Трупы двух слепых можно провезти на спине лошади через весь город, а вот появление Колкагги может вызвать слишком сильное волнение. Когда они ехали по Равнхову, имлинги выходили из домов. Никто ничего не говорил. Никто не спрашивал, что произошло. Но в их молчании Хирка читала надежду. Это последние. Это наверняка последние. Теперь они в безопасности. Теперь им надо беспокоиться всего лишь о семидесяти тысячах воинов на равнинах.

Эйрик не останавливался, пока они не доехали до высокого зала. Имлинги собирались вместе, чтобы посмотреть на возвращение отряда. Ример соскочил с лошади и ушёл по лестнице в комнату, которую ему выделили. Хирка подозревала, что он сделал это не только для того, чтобы переодеться, но и для того, чтобы избежать излишнего внимания.

Каждая живая душа пришла сюда, к ним. Дети вели себя очень активно и решались ближе других подойти к слепунам, как они их называли. Эйрику пришлось велеть им держаться на расстоянии. Он махнул Тейну, стоявшему немного в стороне со сложенными на груди руками, и попросил его помочь мужчинам перенести слепых наверх, на лёд.

Тут тишина нарушилась, и посыпались вопросы. Что случилось? А ещё слепые остались? Кто их убил?

— Можете сказать спасибо ему, да, — ответил Эйрик и кивнул в сторону Римера, который спускался по ступеням лестницы. Ример поправлял пряжку на поясе и не понял, что происходит. Он переоделся. Теперь на нём был костюм стража, сливавшийся с его белыми волосами. Он выглядел так, как в тот первый раз, когда Хирка встретилась с ним у Аллдьюпы. Тогда он показался ей чужим после трёхлетней разлуки.

Сейчас она знала его. Он вошёл в дом Колкаггой, а вышел Римером Ан-Эльдерином. Он посмотрел вверх и остановился посреди лестницы как вкопанный. Все взгляды были устремлены на него.

— Что?

Ему не ответили. Хирка прикусила нижнюю губу, чтобы скрыть улыбку. А ведь он так хотел избежать внимания. Ример продолжил путь вниз по лестнице. Толпа перед ним расступалась, пропуская его во двор. Хирка посмотрела на лица окружавших её имлингов. На них читалось облегчение, но и кое-что ещё. Эти лица принадлежали имлингам, которые были рады помощи, но не просили о ней. Она увидела себя в этих лицах. Должно быть, у неё было такое же выражение лица, когда Ример вытягивал её из Аллдьюпы. Рада, что осталась в живых, но с уязвлённой гордостью. Равнхов получил помощь Колкагги, и хёвдинг признал это.

— Твои мечи, — раздался голос Тейна. Голос дрожал, несмотря на то, что Тейн кричал. Он вытянул вперёд руку, как будто хотел кое-что получить. — У тебя нет права носить здесь оружие, Ан-Эльдерин.

Ример остановился и повернулся в сторону Тейна. Хирка затаила дыхание. Что-то будет. Она слышала, как за спинами Римера и Тейна ветер шумит в ветвях сосен. Они находились на расстоянии нескольких шагов друг от друга. Один светлый, другой тёмный.

Но на самом деле всё наоборот, подумала Хирка. Равнхов был светом в её жизни, а Маннфалла — тьмой. И всё же Тейн был тёмным. Его волосы, окантованная мехом куртка, лицо. Глаза превратились в узкие щели. Губы вытянулись и утратили цвет. Тейн испытывал ненависть. Он ненавидел каждой мышцей своего тела.

Она видела, как Ример пытается прочитать его, выяснить, насколько далеко тот готов зайти. Прошла целая вечность. Потом руки Римера потянулись к перевязи с мечами, чтобы снять её. Тейн криво улыбнулся и вынул свой меч. Хирка широко раскрыла глаза, когда всё поняла. Тейн не хотел забрать мечи, Ример неверно истолковал его намерение. Тейн сделал вид, что подумал, будто Ример вынет мечи из ножен, а не отдаст их. Единственным желанием Тейна было убить Римера.

Эйрик сделал шаг вперёд, но Хирка остановила его.

— Чем больше имлингов сражается с Римером, тем больше имлингов умирает, — произнесла она не своим голосом. — Дай ему шанс, и никто не истечёт кровью.

Эйрик посмотрел на неё с сомнением во взгляде, но остался на месте.

Ример закрыл глаза и сделал вдох. Потом он разомкнул веки и вынул один из мечей. Хирка хотела запротестовать. Этого не могло произойти. Не должно. Она держала рукоятку этого меча в своих руках, вытащила его из тела слепого. И она плыла под водой с этим узким клинком. Она спасала меч не для этого.

Она бросила взгляд назад. Имлинги стояли, как зачарованные, все до одного. Подбежал кто-то ещё. Никто ничего не сделает. Целые поколения ждали этого момента. Поссорились не просто два молодых мужчины. Равнхов стоял против Маннфаллы. Совет против королей без короны.

— Не заставляй меня причинять тебе вред, — Ример говорил тихо, так, чтобы его слышал только Тейн, но Хирка разобрала каждое слово. В его речи не было высокомерия. Он произнёс эти слова не для того, чтобы продемонстрировать силу, Хирка знала Римера. Он умолял. Но Тейн не услышал мольбы.

— Вы причиняли нам вред сотни лет, Колкагга! — Голос Тейна дрожал от презрения и от страха. — Здесь ты — ничто! Здесь кресла не правят. Это Равнхов!

Он бросился вперёд и нанёс удар мечом в сторону Римера. По толпе пронёсся вздох. Ример уклонился без малейшего усилия. Хирка прикрыла рот рукой. Сын хёвдинга сам приговорил себя к унижению, но он слишком юн, чтобы отдавать себе в этом отчёт.

Тейн ударил вновь, на этот раз сбоку. Его движения были бесконечно медленными и тяжёлыми по сравнению с действиями Римера. Меч Тейна был широким, он запел, ударившись об узкий клинок Римера. Он пропел ещё раз, когда Ример убрал его. Тейн тяжело дышал. Они кружились вокруг друг друга. Хирка видела, что Тейн начинает понимать, во что ввязался. Где-то в самой глубине души Тейн знал, что приговорён к проигрышу, и всё же он кричал Римеру:

— У тебя нет права! Здесь ты не можешь изображать из себя короля!

— Кто из нас изображает из себя короля? — ответил Ример. Его терпение было на пределе. Тейн закричал и побежал на него, выставив вперёд меч, как будто шёл на таран.

— Я ИЗ КОРОЛЕВСКОГО РОДА!

Хирка заметила, что терпение Римера кончилось. Всё завершится здесь и сейчас. Он затанцевал вокруг Тейна и нанёс удар ему по руке. Тейн закричал и выронил меч. Ример ударил его сзади ногой под коленки, и сын хёвдинга упал на землю. Через мгновение Ример вновь оказался перед ним и приставил меч к его горлу.

— Ну расскажи мне, Тейн, сын Эйрика, что бы ты сделал, если бы был королём? Как бы ты остановил слепых? Как бы ты сверг коррумпированный совет, который клянётся ложью? И как ты объяснишь миру то, что ты не смог объяснить даже самому себе? Что ты должен вести за собой имлингов?

Хирке хотелось плакать. Всё не могло быть иначе, но всё завершилось не с тем результатом, который был нужен.

— Ример… — она произнесла его имя шёпотом, но он услышал.

Помни, кто ты.

Ример посмотрел на неё, потом на затаившую дыхание толпу. На Эйрика, который сжимал и разжимал вспотевшие кулаки. Потом он подошёл на шаг ближе к Тейну. Хирка поняла, что он делает. Ей оставалось надеяться, что план сработает.

Тейн схватил Римера за ногу и дёрнул. Ример упал на землю и выпустил меч из рук. Он не потерял его. Он выпустил его. Тейн поставил ногу ему на грудь. Ример рассмеялся:

— А ты хорош, Тейн, королевский сын.

Смех его был заразителен. Зрители тоже начали смеяться. Кто-то принялся аплодировать, его поддержали другие. Тейн огляделся, улыбнулся и помог Римеру подняться на ноги. Товарищи Тейна подошли к нему и похлопали по спине. Они взяли под уздцы лошадей с трупами слепых и повели их наверх, ко льду. Толпа стала редеть.

На дворе остались только Эйрик и Ример, да ещё Хирка, но они её не видели. Они смотрели друг на друга.

Хёвдинг подёргал себя за бороду. Его синие глаза сияли. Он так же хорошо, как и Хирка, понимал, что Ример отдал победу Тейну и не окрасил землю кровью. Он дал Равнхову то, что ему было необходимо.

Хёвдинг тяжёлыми шагами подошёл к Римеру, положил руку ему на затылок и притянул к своей голове. Они соприкоснулись лбами. Так они и стояли, хёвдинг Равнхова и наследник кресла.

Эйрик несколько раз похлопал Римера по шее.

— Если бы ты был Маннфаллой, Ример Ан-Эльдерин, я бы пошёл за тобой. Я бы пошёл за тобой. Ты слышишь? — Голос Эйрика дрогнул, Ример кивнул.

— Я вернусь, если только останусь в живых. Даю тебе слово, Эйрик.

— Большего мне и не надо, — Эйрик отпустил его и удалился.

Пути расходятся

Отец обычно говорил, что может прекрасно жить без ног, пока его сердце достаточно сильно, чтобы носить его тело. Так и было. Временами оно было так сильно, что носило их обоих. До тех пор, пока жизнь Хирки не оказалась под угрозой. Только тогда оно уступило. Только тогда отец сдался — ради неё. Сердце отца выносило голод, боли, сплетни и болезни, но оно оказалось недостаточно сильным, чтобы вынести Колкагг. Хирка думала, что её сердце такое же.

Она сидела в ущелье воронов и смотрела на Блиндбол. Здесь она однажды стояла с Тейном и слушала его гневные речи о старинной несправедливости. Сейчас она сидела здесь, потому что это было единственным местом в Равнхове, куда не долетали звуки приготовлений. Тут не было ни звона кольчуг и мечей, ни грохота щитов, которые складывают на повозки и вывозят на равнины. У Хирки оставалось всего несколько дней, и она не собиралась наполнять их звуками приближающейся смерти. Она хотела слушать, как болтают вороны. Всё остальное — лишь свидетельство имлингской глупости.

Ущелье воронов пересекало плато, на котором располагалась усадьба хёвдинга, и упиралось в горную стену высоко над уровнем леса. Отсюда Блиндбол казался предательски простым для передвижения местом, но она-то знала правду.

Долины Блиндбола были глубокими, а леса густыми. Требовались часы, чтобы обойти каждую из огромных скал. К тому же из леса все скалы казались одинаковыми, и путник начинал думать, что ходит кругами, или терял рассудок.

Хирка посмотрела наверх, на вершину горы Бромфьелль. Там находится круг воронов. Каменный круг. Путь из этого мира. Сегодня Хлосниан уже вынес ей приговор. Семь дней. Это всё, что она может получить. Значит, им надо подняться на гору и осмотреться. Может быть, он поможет ей вернуться домой. Он сказал, у земли есть пульс. Иногда Поток силён, иногда слаб, как воспоминание. Хлосниан сказал, что он не слишком хорошо сливается с Потоком. Его даром была чувствительность. Именно поэтому он служил Совету в качестве заклинателя камней. Он мог слышать этот пульс, мог ощущать сезонные и погодные приливы и отливы Потока. Камни запоминают Поток. Камни помнят всё, что было давно и не очень. Хлосниану требовался сильный прилив, чтобы помочь ей попасть домой. Такой прилив произойдёт через семь дней.

Всё в Хирке противилось этому, но её борьба была сродни борьбе против течения, которое подхватило её и перебросило через край водопада. Её мнение не имело никакого значения. Её путь избран уже давно. Равнхов никогда не сможет стать ей домом, каким бы родным он ей ни казался. И Ример никогда не будет принадлежать ей, какой бы частью её сердца он ни владел. В такой кровной несправедливости можно утонуть. Хирка должна уйти. А всё, что она любит, должно остаться.

Кто-то приближался к ней сзади. Это Ример, даже оборачиваться необязательно. У него особенная походка. В Хирке проснулась жажда Потока, и это раздражало её. Кто она? Кошка перед пустой миской из-под сливок? В таком случае с этим надо научиться жить, потому что она больше никогда не увидит Поток.

Он присел на корточки рядом с ней. Ример был готов к отъезду, одет в чёрное, с мешком на спине. Колкагга. Хирка сидела над обрывом и болтала ногами, потому что знала, что он не станет делать то же самое.

— Ты думаешь о войне? — спросил он.

Она помотала головой.

— Я думаю о спасении.

— Спасение могло бы существовать, но Всевидящего нет, — впервые она услышала, как он произносит это без боли в голосе.

— Он существует, если ты позволяешь ему существовать.

— Ты говоришь, как Илюме, — сказал он.

— Слышал бы ты её. Она знала. Всевидящий есть. Если ты позволяешь Ему быть. Это ты Всевидящий, Ример.

Он посмеялся.

— У меня нет власти менять волю имлингов.

— Тогда какой смысл уходить?

Он ответил не сразу, чем подтвердил её подозрения. Он собирался сделать выбор. Неверный выбор.

— Мне здесь не место. Я Колкагга.

— Колкагга? — Хирка фыркнула. — Трудно придумать худшее место для пребывания имлинга, у которого нет никакой власти.

— Придётся попробовать. Я должен ответить за то, что совершил.

Хирка сжала зубы. Он говорит, как идиот. Как будто не понимает, как работает этот мир. И это он, тот, кто смеялся над ней, потому что она этого не понимала. Потому что она была наивной. Он собирается вернуться к Колкаггам. Приползти, как собака. Предложить свою жизнь взамен жизней товарищей, которых он убил. Что хорошего это может принести? Что хорошего это принесло отцу?

— Так кто же ты, Ример? Ребёнок? Ты Тейн? Такой ты? Ты больше не можешь убегать. Тебе некуда бежать. Ты думаешь, что понесёшь ответственность, когда позволишь Колкаггам убить тебя за то, что ты сделал. Но это не ответственность. Умереть — это сбежать, Ример! Ты выбираешь самый лёгкий выход из всех.

Она увидела, что он удивлён. А чего он ждал? Что она скажет «спасибо за всё и удачи тебе»? Что она поймёт? Это он не понимает. Хирка встала.

— Однажды ты спросил меня, кто я. «Кто ты, Хирка?» — спросил ты. Но не я, а ты не знаешь ответа на этот вопрос, Ример. Я Хирка. Я бесхвостая. Дитя Одина. Я та, кто здесь не дома. Единственное, что было у тебя, — это Всевидящий. Кто ты без Него? Уже мёртвый? Прекрасное достижение.

С каждым словом её сердце билось всё тяжелее. Она увидела, как по его лицу промелькнула тень боли, и это принесло ей сладкую боль, которую она не могла остановить.

— Ты думаешь, мне хочется покинуть этот мир? Ты думаешь, я сбегаю, Ример? Разумеется, я не хочу. Но всё равно делаю. Потому что должна. И потому что никто не может сделать этого за меня.

Он не ответил. Ример следил за ней глазами, пока Хирка расхаживала взад-вперёд по краю обрыва. Вороны беспокойно шевелились в кустах.

— Ты наследник кресла! Кресла, которого ты никогда не хотел и о котором никогда не просил. Но знаешь что, Ример? Может быть, ты и не хочешь, но ни у кого другого нет способностей распоряжаться этим креслом. Никто другой не сможет свергнуть Совет, который тебе так нравится ненавидеть. Никто другой не сможет помешать ста тысячам имлингов столкнуться там, на равнинах. Никто!

Она указала на леса.

— Через несколько дней небо почернеет от кричащих воронов, и они наедятся досыта! Потому что ты ослеплён ненавистью! Разве ты не видишь, что Совет — это единственное место, из которого можно изменить мир? Неужели ты настолько слеп?!

Он не поднялся и не смотрел на неё. Он сделал свой выбор. Хирка в отчаянии рассмеялась.

— Слеп, да… И никто другой не может остановить слепых! Никто другой не может помешать Урду уничтожить мир самым ненормальным из всех возможных способов. Никто другой не может заставить его заплатить за Илюме. И никто другой не сможет остановить Рамойю. Неужели ты действительно думаешь, что кучка наставников воронов может сделать работу, которая предназначена для тебя? Они погибнут, все до одного! Их ждёт бесполезная кровавая баня — а ты в это время будешь прятаться в Блиндболе!

Как только она прокричала это, то поняла, как давно хотела это сказать. Она думала, это поможет, но всё оказалось не так. От того, что она говорила с ним так, будто презирает его, она не стала презирать его, а просто почувствовала себя плохо, её подташнивало.

Ример поднялся.

— Какая разница, что я буду делать? Ты всё равно уходишь, — его голос звучал более хрипло, чем обычно. Хирка опустила руки. Тяжесть его слов упала на неё и разбила вдребезги всё, что, как ей казалось, она знает. Она нужна ему. Она думала, всё наоборот, и всегда было наоборот. Теперь Хирка взглянула на всё, через что им пришлось пройти, другими глазами. Он помогал ей во время Ритуала не потому, что ей была нужна помощь. Ему требовалось противопоставить себя Совету. Он протащил её через весь Блиндбол не ради неё, но ради себя самого.

Он заговорил, не глядя на неё.

— Я думал, что веду бой, который что-то значит. Я был Колкаггой. Я был слугой Всевидящего. Но ты права. Без Него это ничего не значит. Всё бессмысленно. Всё, чем я был, песком просыпалось через мои пальцы и исчезло. И слепые вернулись, поэтому ты уйдёшь отсюда, что бы я ни сделал. Я уже проиграл этот бой.

— Нет! Нет, Ример. Ты не слышишь? Ты помогал мне выжить, чтобы я смогла уйти! Мы уже выиграли этот бой!

Он подошёл ближе к ней.

— Мы выиграем, когда Колкагги услышат то, что я скажу. Когда они поймут, что сражаются на стороне врага. Миром правит не Эйсвальдр, Хирка. Миром правит тот, на чьей стороне Колкагги. Когда они услышат меня. И когда мы убьём Урда Ванфаринна, ты сможешь остаться. Тогда мы победим.

Хирка слышала эхо слов Илюме. Колкагги. Это последнее, что слетело с её губ перед смертью. Хирка посмотрела на Римера и почувствовала проблеск надежды. Она отдала бы всё, что угодно, чтобы он оказался прав. Он был Колкаггой, он мог остановить Урда. И она смогла бы остаться, смогла бы жить здесь, в Равнхове. Здесь никому нет дела до гнили.

Надежда погасла в тот же миг, как она подумала об этом. Это безнадёжно. И всегда будет безнадёжно. Даже если Римеру удастся свалить Урда, даже если он займёт кресло и остановит войну, даже если она сможет остаться здесь, она никогда не станет частью его мира.

Вероятно, она сошла с ума. Она гонит его обратно в тот мир, где никогда не сможет дотянуться до него. Она больше никогда его не увидит. Она пристально смотрела на Римера и пыталась выжечь в своей памяти его образ, чтобы никогда не забывать. Белые волосы и волчьи глаза.

— Дай мне несколько дней, Хирка, — он подошёл к ней и остановился так близко, что она чувствовала тепло его дыхания.

— Для чего? — она прижала руки к бокам, чтобы они сами по себе не поднялись и не прикоснулись к нему.

— Восемь дней. Может, девять. Если за это время я не вернусь с известием, что Урд мёртв, ты можешь уходить. Но не раньше.

Она рассмеялась — больше ей ничего не оставалось.

— Ример, я не могу выбирать, когда мне уходить. Хлосниан дал мне семь дней. Через семь дней произойдёт прилив Потока, и он поможет мне уйти из этого мира. А ты просишь восемь.

Он закрыл глаза. Семь — слишком мало. Она знала. Четыре дня пути через Блиндбол в Маннфаллу, четыре дня назад. И это будет трудно даже для чёрной тени, без дочери Одина в нагрузку. Ример открыл глаза.

— Семь дней. Я пошлю ворона, как только Урд будет мёртв. Обещай, что не уйдёшь раньше, — он схватил её и притянул к себе. — Обещай!

Его холодные губы коснулись её щеки. Тело Хирки кричало от желания ощутить Поток, но она ничего не сказала. Они находились в Равнхове. Поток здесь силён, и она не сможет сопротивляться ему. Он разберёт её на части. Обнажит её. Он увидит всё, о чём она думает. Страх неизвестности. Опасное стремление просить его отправиться с ней, оставить Шлокну своего мира и отправиться в Шлокну её мира. И если он поймёт, как сильно она этого хочет, то может последовать за ней. Возможно, он пойдёт за ней, оставив свой мир в огне. Это будет почти так же ужасно, как и вероятность больше никогда не увидеть его.

— Я гниль, Ример. Что бы ты ни сделал, это не изменит моей сущности.

Он взял её лицо в свои ладони и улыбнулся. Взгляд его скользил по её лицу, как будто он пытался выяснить, как она устроена.

— Ты не гниль, Хирка. Ты никогда ею не была и никогда не будешь. Ты — всё что есть правдивого и доброго в этом мире. Это мы гниль. Не ты.

Хирка чувствовала, как её сопротивление слабеет с каждым его словом. Она растаяла, вытянулась и осторожно поцеловала его. Мягкое дыхание скользнуло по губам. Она чувствовала края его украшения под чёрной одеждой. Убийца с детским воспоминанием на шее. Он начал сливаться с Потоком. Она сглотнула и немного попятилась ещё до того, как Поток добрался до неё.

— Зарубка тебе, если уложишься в семь дней, — сказала она. Его глаза горели белым огнём. Он был живой молитвой со сжатыми кулаками.

Потом он надвинул на лицо чёрный капюшон и бросился вниз, с края обрыва.

Бромфьелль

Мир заканчивается в Равнхове.

Хирка прошла по безлюдному двору и перешла мост. Она спустилась по узкой каменной лестнице в ущелье и направилась дальше, между деревьями, к обители воронов. Трава была белой от инея. Сегодня здесь ещё никто не проходил. И никто не пройдёт. Каждый мужчина старше пятнадцати лет отправился на равнину, чтобы в последний раз сразиться с Маннфаллой. Чем закончится эта война, она не узнает.

На войну уехало много женщин. Женщины Равнхова были не похожи на женщин Маннфаллы. Майя оставила свой постоялый двор, чтобы повести в бой сотню мужчин. Хирка приблизилась к обители воронов и остановилась в дверях. В помещении пахло кровью. Двое стариков готовили недавно забитую дичь для воронов. Больше здесь никого не было. Молодые наставники воронов могли сражаться и поэтому уехали на войну. Один из стариков заметил её. Он покачал головой. И на седьмой день вестей от Римера не было.

Прибыл ворон от союзников Равнхова в Маннфалле с сообщением о торжестве по случаю последнего дня Ритуала. Праздник должен состояться сегодня. Прибывали также вороны с равнин. В лесах происходили стычки воинов из Маннфаллы, Равнхова и Ульвхейма. Время от времени предпринимались попытки прорваться через стражей горы Храфнфьелли. Одной маленькой группе это удалось, но их поймали ещё до того, как они добрались до резиденции хёвдинга. Значит, дело пошло. Война стала фактом. Но в Маннфалле будут танцы. Хирка не спрашивала о погибших, не хотела этого знать. Она ничего не может сделать.

Хирка вернулась в высокий зал, где её ждал Хлосниан. Камнерез стоял, закрыв глаза и положив руки на камень, с которым так долго работал. Он называл это сбором слухов. Зондированием. Хлосниан кивнул ей. Время пришло. Как скоро.

Хирка огляделась по сторонам. У неё не было ничего, кроме мешка. А что ещё ей может понадобиться там, куда она направляется? Этого не знал никто. Даже Хлосниан. Хирка взяла мешок, и вместе они отправились в путь. Разыскать лошадь было невозможно: у этих животных имелись более важные задачи. Поэтому они пошли к горе Бромфьелль пешком по тропинкам, начинавшимся за городом. На вершинах дул ветер, пошёл снег.

Ни один из них ничего не говорил. Когда началось последнее восхождение, небо посерело. Они взобрались на вершину, которая находилась немного ниже главной вершины, и устроили привал. Хлосниан рассказал, что у Бромфьелля три вершины. Когда-то считали, что на горе есть три пещеры, ведущие в логово обитающего в её недрах дракона. Дыхание Хлосниана стало более тяжёлым. Она сочувствовала ему, ведь камнерезу придётся проделать весь обратный путь в темноте. Одному. Без неё.

Хотя в полном одиночестве он не будет. За ними следовало несколько стай воронов. Они танцевали на ветру, как живой ковёр. Может быть, они чувствовали: что-то должно случиться. Или же они следовали за приливами и отливами Потока, совсем как Хирка с Хлоснианом.

Последний отрезок пути Куро просидел у неё на плече. Время от времени он взлетал и описывал круг у них над головами, немного охотился вместе с другими воронами, но всегда возвращался к ней. Что будет с ним? Переступит ли он порог этого мира вместе с ней? Войдёт ли с ней в незнакомый мир?

Они достигли вершины, Куро вновь взлетел и исчез. Хлосниан остановился, чтобы восстановить дыхание. Хирка огляделась. Отсюда, с вершины, мир казался бесконечно большим. Ей уже был не виден Равнхов, но она могла разглядеть горы Блиндбола и равнины, на которых пройдут битвы. Но они находились так далеко, что она никого не могла разглядеть. А перед ней, в кратере на горной вершине, располагался каменный круг.

Он оказался больше, чем она ожидала. Хирка насчитала шестнадцать камней во внешнем круге и восемь камней поменьше во внутреннем. Они обошли вокруг кратера и нашли удобное место для спуска. Дно кратера было покрыто мхом пшеничного цвета. Казалось, плотный воздух вибрирует. Интересно, только ей так казалось? Между камнями летало множество белых бабочек. Она никогда не видела таких.

— Зимние бабочки, — сказал Хлосниан. — Говорят, они водятся только здесь.

Их продвижение стало похожим на ходьбу по живому снегу. В любой другой день Хирка весело бегала бы среди них, но слишком тяжело было осознавать, что она должна уйти навсегда. И что Римера, возможно, уже нет в живых.

Он жив.

Камни молчали. Серые исполины, которые не признавали чужого присутствия. Они всегда стояли здесь и всегда будут здесь стоять.

Рядом с ними как имлинги, так и дети Одина были совсем незначительными.

— Подождём? — Хлосниан посмотрел на неё.

— Нет. Нет, нам нечего ждать. Делай… ну, то, что должен.

Хирка испытывала чувство беспомощности. Как ей выжить одной в неизведанном, если она даже не знает, что Хлосниан будет делать, чтобы отправить её туда? Какой из камней её? И куда ей идти? Надо надеяться, что Хлосниан знает. Или выяснил.

Они прошли в центр круга, и Хлосниан отыскал Поток. Сначала она ощутила его как шёпот. Журчание ручья. Намного слабее, чем Поток Римера. Постепенно он крепчал, как будто находил силу в каждом из окружавших их камней, но это по-прежнему было лишь бледной тенью того, что она испытывала рядом с Римером. Тоска по нему могла взять над ней верх. Ей предстоит оставить его навечно. И она понятия не имела, куда направляется. Страх охватил Хирку, и он оказался слишком сильным для Потока. Его было никак не остановить.

— Подожди! — Хирка положила ладонь на руку Хлосниана. Он посмотрел на неё. Лоб заклинателя камней прорезали горестные морщины. Он подумал, что Хирка не может решиться, но она остановила его не поэтому. Хирка заметила тени на верхушке кратера. Она прищурилась, чтобы рассмотреть их. Это что, слепые? Хлосниан сделал что-то не так? Нет. Это лошади. Мужчины верхом на лошадях.

Хирка указала на них. Это имлинги! Хирка почувствовала, как страх отступает. Ример! Наверняка это Ример. Или кто-то с весточкой от него. Она спасена! Все спасены! Хирка побежала им навстречу.

А потом она увидела его, и тело Хирки окаменело. Десяток имлингов рассредоточился и окружил Хирку и Хлосниана. Урд соскочил с коня и быстрыми шагами подошёл к ней. Плащ развевался у него за спиной. Знак Совета на лбу создавал впечатление, что у Урда три глаза. Три узкие полоски. Хирка, спотыкаясь, попятилась. Урд. Всё было напрасно. На неё нахлынули воспоминания. Стражи в тюремной шахте. Каша, которую она спрятала в его кресле. Сундук, в котором он закрыл её. Он убьёт её на месте.

Урд стянул с руки перчатку и поднял кулак задолго до того, как подошёл к ней. Она развернулась, чтобы убежать, но кулак ударил её в челюсть. Она посмотрела на небо. Тяжёлые тучи были обрамлены золотом. Над ней появилось лицо Урда. Она отвернулась, но он повернул её лицом к себе. Хирка видела собственное искажённое отражение в золотом воротнике на его шее. Он тряс её голову и улыбался.

— Ну что, теперь мы квиты?

Слепые

Хирка лежала на спине на холодном камне. Её связанные за спиной руки оказались под ней. Всякий раз, когда она пыталась перевернуться, плечо пронзала боль. У неё что-то сломано? Неясно.

Лодыжки стягивал кожаный ремень. Хирка пыталась опустить ноги на землю, но камень, на котором она лежала, оказался слишком широким. Единственное, что она могла — ползти на спине вверх. Рано или поздно голова достигнет края, так что лучше пока потерпеть боль.

Я не боюсь.

Но это не было правдой. Хирка боялась. Никогда в жизни она не боялась сильнее. Не за свою жизнь — за неё она пугалась так часто, что каждое прожитое ею мгновение казалось ей подарком. Она боялась совершенно другого. Боялась, что никогда не получит ответов. Боялась, что Равнхов падёт. Что Совет подчинится душевнобольному имлингу, который уничтожит всё, что она знала. Всё, что кто-либо когда-либо знал.

Хирка приподняла бёдра, оттолкнулась пятками и продвинулась ещё чуть-чуть вперёд.

Больше всего она боялась того, что никто не сможет помешать этому. Святые члены Совета всегда олицетворяли правду. Закон. У них имелись все ответы и желание смотреть в будущее. Но они не были святыми. Они даже не были сильными. Они были просто мужчинами и женщинами. Никто из них ничего не мог сделать для неё. Никто из них не остановил Урда. Все боялись слепых, но кто в действительности слеп?

Ример был прав. Мир слишком велик, чтобы перевернуть его. Она сама это видела во время Ритуала: бессмысленно пытаться вести разумные разговоры одновременно с таким количеством имлингов. Это невозможно. Ример знал это, но всё равно погиб. И она позволила ему погибнуть. Она боролась с рыданиями и победила их. Сейчас слёзы ей не помогут.

Затылок Хирки оказался на краю камня. Она проползла ещё немного и свесила голову. Теперь ей были видны не только облака. Проблема в том, что из такого положения она видела всё вверх ногами. Камни были на месте. Казалось, они свисают с неба. Имлинги висели между ними, как летучие мыши. Она улыбнулась, но челюсть отозвалась болью.

Может быть, она уже попала в другой мир? Может быть, ты видишь мир таким, когда смотришь через камни? Видишь зеркальное отражение действительности? Искажённое, но всё же узнаваемое? Перевёрнутое вверх ногами?

Она заметила Урда. Он разговаривал с парнем, который пожертвовал свой кожаный ремень на то, чтобы связать её ноги. Широкоплечий воин с любопытством щупал край лезвия прямого меча. У него на бедре уже висел короткий меч, так что тот, с которым он сейчас играл, наверное, принадлежал какому-нибудь воину Равнхова. Одному из тех, кто ушёл на равнины. Скорее всего, они убили одного или нескольких, чтобы незамеченными пробраться к Бромфьеллю. Возможно, меч принадлежал одному из тех, кого она знала. Она сжала кулаки, и верёвки врезались ей в кожу. У неё ничего не получается.

— Хирка?

Она вздрогнула, но потом узнала голос Хлосниана.

— Хлосниан? Где ты? Ты цел?

Она вертела головой, но не видела его.

— Я здесь. На земле. Я в порядке. А ты?

— Никогда не чувствовала себя лучше.

— Хирка, я даю тебе слово! Я никогда не стану помогать ему. Я лучше умру, чем помогу ему!

Несмотря на боль в челюсти, Хирка беспомощно улыбнулась.

— Ему не нужна помощь, Хлосниан. Он может в одиночку открыть врата.

Хлосниан фыркнул.

— Урд Ванфаринн? Да нет, Шлокна его побери! Он не узнал бы заклинателя камней, даже если бы сидел на нём! Он даже не догадывается, с чего начать.

У Хирки не было сил возражать ему. Она позволила Хлосниану ещё немного побыть в безопасности. Наступит время, и он поймёт, что всё потеряно и от его действий или бездействия ничего не изменится.

К ней подошёл Урд. Она приготовилась к новым ударам. Он схватил Хирку за куртку и поднял с камня. Она упала на землю и осталась лежать с задранными наверх ногами спиной к камню. Урд опустился на корточки перед ней. Он посмотрел на неё и смахнул несколько соринок с её куртки. Этого жеста Хирка не поняла и не оценила.

Она пристально смотрела на него. Открывать рот было больно, но она не собиралась доставлять ему радость, демонстрируя это.

— Я ничего тебе не сделала, Урд.

— Отче. Урд-отче. Тебя не научили манерам? — он окинул её взглядом. — Нет, точно. Ты ж не из имлингов, да?

Она сглотнула.

— Я ничего тебе не сделала. У тебя нет причин убивать меня.

— Эээ, нет. Я не убью тебя. Эту радость я оставлю кому-нибудь другому. На самом деле я, разумеется, тоже получу от этого радость.

— Почему? Как, Шлокна тебя побери, ты можешь получать радость, когда умирают другие? Ты не понимаешь, что это ненормально? Какой же ты испорченный!

Он схватил её за горло и притянул к себе. Его зрачки стали чёрными точками на золотистом фоне.

— Тебе нравится меня недооценивать, девочка, это твоя самая большая ошибка. Как ты думаешь, кто я? Забулдыга, который убивает в гневе, выйдя из трактира? Обычный мерзавец, который пыряет ножом имлингов за деньги? Ты вообще знаешь, где мы находимся? Какая власть заключена в этом месте?

— Значит, ты убьёшь меня ради власти? Не вижу разницы.

Он зарычал, как зверь, и крепче сжал её горло. Его лицо приблизилось вплотную к ней.

— Ради власти я хотел, чтобы ты жила. Но я убью тебя ради того, что намного важнее.

Его дыхание было зловонным. Хирка с отвращением отшатнулась. Она смотрела на его золотой воротник. Внезапно она осознала правду о безумии Урда, и эта правда была страшнее всего, что раньше приходило ей в голову. Правду о его отчаянии. Причину невероятного риска, на который он решился, не задумываясь ни о чём и ни о ком.

— Ты умираешь, — прошептала она.

По его лицу пролетела тень боли. Казалось, этого чувства он больше не может испытывать, но помнил его с детства. Его хватка вновь усилилась. Он провёл большим пальцем по её лицу.

— Уже нет, девочка. Шрам будет полезным напоминанием о том, что на гниль полагаться нельзя. Я скорее стану доверять слепым, чем твоему отцу.

— Мой отец мёртв. Ты никогда с ним не встречался, и он ничего тебе не сделал.

Урд засмеялся. Смех его перешёл в булькающий кашель.

— Значит, легенды правдивы. У детей Одина мозгов, как у овцы.

Из уголка его губ вытекла капля крови. Он схватился за горло.

— Твой отец позволил мне гнить изнутри, когда я перестал быть ему нужным. Можно сказать, он мне кое-что сделал, ты согласна? Ты права, я никогда с ним не встречался, но я слышал его голос. И знаешь что: я бы лучше проглотил собственный меч, чем ещё раз услышал его.

Хирка почувствовала, как страх исчез, уступив место жажде знания. Урд прав. Отец никогда не был отцом. Она была дочерью Одина. Где-то в другом мире у неё был отец. И она никогда с ним не встретится и ничего о нём не узнает, если не останется в живых. Если Урд не останется в живых. Всё не могло закончиться здесь. Не сейчас.

— Я могу помочь, — сказала она с осторожностью, но потом голос её обрёл уверенность. — Я могу помочь! Дай мне мой мешок. У меня есть золотой колокольчик и местешип! У меня есть бальзам из солнцеслёза и…

— Бальзам? — Урд посмотрел на неё так, словно она была умалишённой. — У тебя есть бальзам?

Он снова рассмеялся. Кровь из уголка губ потекла по нижней губе и попала на зубы. Он расстегнул воротник и освободил шею. Его горло представляло собой открытую рану. Хирка отпрянула в сторону от вони. Она хотела зажмурить глаза, но не смогла. Клюв ворона. Полуоткрытый. Вросший в горло Урда. Окружённый гниющей тканью. Кожа неестественного цвета. Гниль. От этого зрелища Хирка остолбенела. Такое трудно принять. Хирку охватил ужас. Её отец наделил Урда гнилью. Это не сказки. Она сглотнула. Горе и отвращение переполняли её. Урд надел воротник обратно. Запах ушёл.

— Только слепые могут повернуть вспять такое слеповство, дитя Одина. И они сделают это, как только получат бесхвостую. Проще некуда.

Он встал и посмотрел на неё сверху вниз.

— Ты — жертва камням. Ты должна была принадлежать им с момента своего рождения, девочка. Ты пришла сюда окольными путями.

В небе у него за спиной вороны играли в потоках ветра.

* * *

Хлосниан сидел на земле и раскачивался, как ребёнок. Он попытался отползти от камней, но два имлинга Урда пинками пригнали его обратно. Хирка шептала ему о Потоке, о том, что он видит всё и всех, что врагов настигнет кара, но Хлосниан не слушал её. Он погрузился в себя и бормотал что-то о слеповстве и крови.

Он совсем лишился рассудка, когда увидел, что Урд убил ворона. Тот висел на одной из лошадей, привязанный к седлу, как курица. Урд перерезал ему горло и собрал кровь в чашу. Ворон кричал всё время. Мёртвый, но не совсем. Как Хирка.

— Он заставит камень. Заставит камень, — повторял Хлосниан. Это напомнило Хирке о молитвах нуждающихся в Маннфалле, когда они ночь напролёт стояли, возложив руки на стены зала.

— Не имеет значения, Хлосниан. Все умирают рано или поздно, — Хирка больше не испытывала страха. Страх был слишком силён, совсем невыносим, поэтому он просто-напросто исчез. На его место пришли горе и злость, и только.

— Нельзя заставить камень. Сорванные двери невозможно запереть. Дракон… Он разбудит дракона. Древа больше нет.

От удара грома Хлосниан вздрогнул. Он был хрупким, как стекло. Единственное утешение — он такой не один. Имлинги Урда вышли из каменного круга. Они перешёптывались, стоя в тени, пока Урд ходил вокруг и орошал камень за камнем вороньей кровью. Сейчас здесь было семнадцать имлингов. Один уже сбежал, и едва ли он станет последним. Их страх несложно понять: каким бы ужасным ни старался казаться Урд, трупорождённые всё равно были страшнее. Хирка догадывалась, что ни один из одетых в кожу имлингов не был бы здесь, если бы знал, что слепые тоже приглашены.

— Он не может заплатить цену за принуждение. Никто не может заплатить цену…

Хирка сидела достаточно близко к Хлосниану и позволила ему положить голову себе на плечо. От этого камнерез не успокоился, но она почувствовала себя лучше. Когда Хирка поддерживала его, бессмысленность наполнялась смыслом.

Небо почернело. Камни торчали из земли, как бледные зубы мёртвого великана. Хирка надеялась, что один из них упадёт и сломает каждую кость в теле имлинга, который расхаживал по кругу и заставлял камни кровоточить. Если бы она не была связана, она бы сама их перевернула! Хирка попробовала пошевелить пальцами, но она их больше не чувствовала.

Мы уже мертвы.

Встретится ли она с Римером в Шлокне? Существует ли Шлокна для всех, вне зависимости от того, из какого ты мира?

Трое имлингов подошли к Урду, чтобы переговорить с ним. Она не слышала их слов, но могла догадаться. Они стали свидетелями убийства ворона. Урд всем принесёт несчастье. Суеверие это или нет, но имлинги возбудились. Всё-таки они были обычными стражами, мужчинами, которые выполняли свою работу. Кто-то из них, возможно, служил нескольким поколениям Ванфариннов. Их семьи были живы и не голодали, потому что они последовали за безумцем Урдом в Равнхов. Да что они знают? Один из них снял с головы шлем и указал на тех, кто не решился подойти. Урд повысил голос, и мужчины сконфуженно побрели назад, за камни. Лошади ржали в тени, но никто не пошёл их успокоить.

Урд приблизился и встал в паре шагов от Хирки, спиной к ней. Он был похож на мертвеца. Его пальцы стали красными от священной крови. Хирка вновь ощутила исходящую от него вонь. Она удивлялась, что другие имлинги могли говорить с ним без отвращения. Они разговаривали с мертвецом. Должны же они это чувствовать? Хирка спасла и потеряла достаточно жизней, чтобы научиться различить запах смерти.

А потом пришёл Поток. Он был не похож на Поток Римера. Её тело не желало его, он походил на тепло чужака, который хотел подмять Хирку под себя. На пленника, погибшего в шахтах. Потом Поток усилился. Стал более жёстким. Хирка сопротивлялась ему. Закрылась. Урд не мог знать, что она — инструмент, способный усилить течение его Потока. Эту тайну она унесёт с собой в Шлокну.

Зимние бабочки пропали. Хирке казалось, она видит их, но она видела лишь снег, падающий у каменного круга. Он не долетал до неё. Может быть, он тоже боится слепых? Казалось, земля под ногами дышит. Воздух стал тонким и противным на вкус. Внезапно Хирка ощутила бесконечность пространства. Пустоту, в которую могла провалиться. Пейзаж за камнями подрагивал, как будто она смотрела на него сквозь жар костра. Это было почти незаметно, и Хирка усомнилась в своих чувствах. Тонкие стебли травы непонятным образом прижались к земле. Появились бледные тени, возникшие ниоткуда. Из темноты. Из места, которого никто не мог видеть. Очертания становились резче. Тени становились настоящими. Оживали. И шли к ним.

Хирка прижалась к камню. Она не станет паниковать. И плакать не станет. Она уже встречалась со слепыми. Стояла лицом к лицу с одним из них. И выжила. Она сидела на земле, живая настолько, что слышала удары собственного сердца. Живая настолько, что ощущала боль.

Под ней что-то урчало. Как гром в горах. Хирка взглянула на Хлосниана. Он смотрел на землю. Волосы свисали с его головы потными прядями. Хлосниан больше никому не мог помочь.

Мужчины закричали. Значит, она не спит. Они увидели то же, что она. Урд выругался — он лично покалечит первого, кто сбежит, но несколько имлингов явно хотели воспользоваться шансом. Они ускакали на лошадях, как будто за ними по пятам гнались слепые. Вороны кричали и кружили над краем кратера, отгоняя друг друга. Они скакали между камнями целыми группами, как чёрное пламя.

Что бы сейчас сделал Ример?

Хирка выпрямила спину и подняла глаза. К ним шли трое слепых. Казалось, на их телах нет ни капли жира. Они двигались гордо, совершенно не смущаясь того, что были наги, как звери. Они могли бы быть имлингами, хорошо сложенными имлингами, если бы не белые глаза. И пальцы, которые, сужаясь, превращались в когти.

Урд отступил на несколько шагов. Хотелось бы ей испытать злорадство. Хотелось бы посмеяться над его уверенностью, что он сможет держать ситуацию под контролем. Но Хирка ощущала лишь горе. Чёрное горе. Оно отравляло его Поток. Гора Бромфьелль грохотала от отвращения. Протестовала против бледных. Первых. Нибирнов. Трупорождённых. Урд лишился уверенности. А он вообще раньше видел слепых? Хирка почувствовала, как изменился вкус Потока. Урд сомневается. Он понял: эти создания не спасут его. Никто не может его спасти. Поток умер с безмолвным криком, но потом вновь усилился, стал теплее, лучше. Стал знакомым.

Хирка поднялась на колени и огляделась по сторонам.

Ример?

Наверняка это Ример! Ей знаком этот Поток! Это был Поток, который проходил сквозь него. Только сквозь него. Она не спит. Хирка чувствовала, как его тепло огнём проходит через её тело.

— Хлосниан! — камнерез не слышал её. Вороны орали слишком громко, и в горе что-то грохотало.

— Хлосниан! — она попыталась доползти до старика. Он должен знать, что Ример здесь. Что спасение здесь. Хирка видела, как некоторые имлинги Урда убегают. А где остальные? Она слышала крики снаружи кратера. Звуки соприкасающейся стали. Звуки боя. Урд отошёл в сторону, чтобы расчистить слепым дорогу к ней. Между Хиркой и слепыми не осталось никаких преград. Никаких. Только Поток. Слепые медлили. Неужели из-за воронов? Они кружили над слепыми, как живое облако. Воздух был заряжен. Наполнен непогодой. Пахло палёным.

Над головой Хирки пролетела тень. Сначала она подумала, что это Куро, но и кое-кто другой имел привычку перепрыгивать через имлингов. Она услышала, как кричит его имя, увидев его. Он жив. Он здесь. Ример стоял между ней и трупорождёнными.

Хирка вздрогнула, когда ощутила на руках холод стали. Внезапно руки её освободились. Между камнями там, в темноте, метались чёрные тени. Снова раздались крики имлингов. Она слышала, как они умирают. Урд что-то крикнул. Приказал остановиться, но никто не послушал его, никто не пришёл ему на помощь. Или ей. Хирка отчаянно сражалась с кожаным ремнём, который стягивал ей ноги. Она избавилась от него и схватила Хлосниана.

— Хлосниан! Ример здесь! Здесь Колкагги!

Она принялась рвать связывающие его верёвки.

Хлосниан не помогал ей. Он только раскачивался взад-вперёд.

— Он заставил камень. Заставил его кровью. Дракон. Дракон просыпается.

Хирка хотела ударить Холсниана, но важнее было освободить его. Она справилась и подняла его на ноги. Земля под ними вспучивалась так, что было трудно удержаться на ногах. Самые храбрые имлинги Урда безуспешно махали мечами в темноте, как будто сражались с плодами своей фантазии.

Колкагги.

Одетые в чёрное тени. Их было невозможно разглядеть. На земле что-то сверкнуло. Кто-то уронил меч. Хирка бросилась к нему. Благодаря Потоку это оказалось пугающе просто — она могла дотянуться дальше, чем позволяло её тело. Боль пронеслась по ней, но это был Поток Римера, поэтому она насладилась этой болью, разобрала её на части и отложила в сторону. Поток был так силён, так силён! И он обманул её, потому что какое-то время она была уверена, что слышит крик Тейна. Может быть, сила Потока может свести с ума? Её наполнил новый страх. Этот Поток не желал останавливаться. Он унесёт её в небо. Уничтожит её. Разложит на малюсенькие кусочки.

Урд пятился в её сторону. Она сжала в руках меч, на случай, если он подойдёт ближе. Прилетели вороны. Они кружили вокруг них. Орали как сумасшедшие. Падали вниз.

— Бесхвостую! Хватайте бесхвостую! — Но голоса Урда никто не слышал. Он схватился за горло и упал на колени. Ример нанёс удар мечом в сторону самого бесстрашного из слепых, но тот был слишком быстрым. Он исчез, и меч Римера не смог причинить ему вреда. Он притянул Поток ещё сильнее. Хирка хотела попросить его остановиться. Она не могла принять больше Потока. В ней не осталось места.

К краю кратера подбежали Тейн и Инге. Они казались очень маленькими на фоне огромных камней. Откуда они взялись? Они же на равнинах, воюют против Маннфаллы. Значит, у неё начались видения? Мир снова перевернулся. Она умерла. Ничего из этого не происходит на самом деле.

Ример пил Поток, танцевал вокруг слепых и разрубил одного из них пополам. Тот развалился и рухнул на мох, и только потом из его тела хлынула кровь. Двое других пятились назад к камням. Они скалили зубы. Белые зубы. И двигались как призраки. Они тоже боятся смерти. Как и все. Как имлинги. Как дети Одина. Хирка сжала рукоятку меча. Урд стоял на коленях перед ней и сдирал с шеи золотой воротник. Он сорвал его, и из горла хлынула кровь. В темноте она казалась чёрной. Урда рвало. В его шее шевелился клюв. Он вылезал наружу из открытой раны, как будто пытался оттолкнуть Урда от себя. Воздух наполнила вонь гниющего мяса. Хирка стояла как зачарованная и смотрела на него. Она не хотела этого делать, но зрелище было настолько невероятным, что она не могла оторваться. Клюв неподвижно лежал на земле. Урд повернулся к ней.

— Взять её! — он кричал как тонущий, как будто уже наполовину ушёл под воду. Хирка подняла меч и двинулась ему навстречу. Он отползал от неё как раненый зверь. Глаза его были дикими, он полз на четвереньках. В голове у Хирки звучал её собственный голос.

Нельзя просто так убивать имлингов!

Урд поднялся на ноги, и Хирка взмахнула мечом. Его хвост остался лежать на земле. Он извивался. Урд закричал от боли.

— Ты кое-что забыл, — прошипела она, и Поток донёс до него голос Хирки сквозь весь царящий вокруг них хаос. — Они пришли сюда за бесхвостым.

Она отошла от шатающегося мужчины и взглянула в белые глаза одного из слепых. Она приложила два пальца к горлу, как сделал один из них у водопада.

— Хирка? — раздался голос Римера. Но она не могла посмотреть на него прямо сейчас. Она вгляделась в глаза слепого и бросила меч на землю. Урд потянулся за ним, но слепые схватили его, вонзили когти в его плечо и потащили вслед за собой в пространство между камнями, где и исчезли. Она слышала его крики ещё долго после того, как он покинул этот мир. Крик ниоткуда. Из несуществующего места.

Под ногами громыхала гора Бромфьелль. Камни гремели. А потом земля разверзлась и в небо ударил столб огня. Хлосниан с криками поднялся на ноги:

— Бегите! Бегите к чёртовой матери!

И они побежали.

Пробуждение дракона

Поток нёс её так, что она почти не касалась ногами земли, хотя и понимала, что переставляет их. Гора плевалась огнём, блевала кровью, как Урд. Горящей красной кровью, которая взлетала к самому небу. В нескольких местах почва разверзлась.

Во имя Всевидящего, что мы натворили?

Она остановилась. Кто-то тянул её за собой. Не думают же они, что Хирка не посмотрит, что происходит? Где-то в самой глубине души она понимала: здесь стоять нельзя. Только не в этом месте, не в кругу посреди кратера. Но понимание не добралось до её разума. Оно пребывало где-то в другом месте и в другом времени. Сейчас она должна смотреть. Огонь превратился в водопад, который хлынул в неверном направлении. Невообразимая сила била в чёрное небо и распадалась золотым дождём. Значит, вот так выглядит конец света? И начало мира.

Поток жёг её, тёк по её венам, мышцам, костям. Огонь в горе стал огнём в ней. Может, они и были единым целым. Она дома. Она — гора. Она стала драконом в Бромфьелле. Она видела огонь, который породил их всех и уничтожит их всех.

Сквозь туман Потока до неё доносились крики, но слышала она только Римера. Он кричал без слов. Для преодоления расстояния между ними слова больше не требовались. Поток сжёг все препятствия, и она читала Римера, хотя и не видела его. Она знала, где он, знала, чего он хочет.

Красный свет озарял камни, мимо них промчались осень, зима и весна. Неподвижный круг вокруг огня. Молчаливые свидетели непостижимого гнева горы. Вокруг них летали и кричали вороны. Колкагги собрались вокруг камней, которые были единственной защитой от пламени. Один из них поддерживал Хлосниана. Слепые исчезли. Урд исчез.

— Сюда! Сюда! — кричал Хлосниан. Грудь его ходила как кузнечные мехи. — Идите между камнями!

Он прав. Это единственный проход, произнёс Ример внутри неё.

Между камнями лился красный дождь. Огонь собирался в реки, которые текли между имлингами. Земля вот-вот провалится. Вся гора Бромфьелль взорвётся. Кто-то закричал. Ример схватил Хирку, и она увидела его. Он скинул с головы чёрный капюшон, лицо его блестело от пота. Она улыбнулась. Ример посмотрел на неё так, будто она слетела с катушек.

Все ужасно спешили, одна только Хирка не спешила совершенно. Она заметила свой мешок и улыбнулась. В последний раз, когда она настояла на том, чтобы взять с собой мешок, он остановил стрелу, которая могла проделать в ней дырку. Хирка схватила его и побежала вслед за остальными к краю кратера, но происходящее казалось ей нереальным. Всё было так медленно. Хлосниан указывал на два камня. Ример крепко держал её за руку. У неё не было другого выбора, кроме как последовать за ним. Как все следовали за ним: Хлосниан, вороны, Колкагги. Даже Тейн и два воина из Равнхова сейчас следовали за ним. Дракон проснулся, и гора прогоняла их.

Одной рукой Ример держал Хирку, в другой руке у него был хвост Урда. Всё, что осталось от Урда Ванфаринна. Они бежали между камнями. Всё перестало существовать. Наступила тишина. К горлу Хирки подступила тошнота.

Хирка и Ример бежали по пустоте, в которой не было ничего. По пустоте, которая вращалась вокруг них с непостижимой скоростью. Голая. Бесцветная. В ней отсутствовал свет. Здесь даже Потока не было, поняла Хирка и запаниковала. Наверняка они в Шлокне. В месте, где всё спит. Нет. Здесь не было ничего, способного спать. Да! Там, впереди. Проблески света в вечной ночи. Камни.

Хирка потянулась к ним, чтобы они не исчезли, чтобы вечность не поглотила их. Их тянуло к камням. В носу свербило, и чувствовался запах огня. Они прошли между высокими камнями, и внезапно все звуки вернулись.

Первое, что она услышала, — крики имлингов. Опять. Звук ломающихся камней. Что-то падает. Всепоглощающий Поток оказался там задолго до того, как она поняла, где находится. Задолго до того, как она различила очертания зала Ритуала и имлингов, которые в ужасе разбегались в разные стороны. Ример шагнул в помещение. Она проследовала за ним. Хирка была настолько наполнена Потоком, что её ноги обрели небывалую чувствительность. Сейчас ей казалось, что она ступает на землю опухшими подушками. Всё её тело пульсировало. Они для этого бежали? Видит ли кто-нибудь, что она вот-вот лопнет?

Но лопнула не она. Лопнул зал. Хирка оглянулась и посмотрела назад, на зияющую дыру, из которой они только что вынырнули. Открытая рана в стене. Что они натворили? Во имя Всевидящего…

Ример шёл вдоль сводчатой стены. Его ноги не касались пола — он шагал по воздуху. По Потоку. Стена покрывалась трещинами и лопалась там, где он проходил. Поток вокруг него был в ярости. Маленькие перламутровые плитки отрывались и летали по залу. Имлинги кричали, наклонялись и прикрывали головы руками.

В зале шёл дождь из плиток и камня, которые откалывались от стен вокруг Римера, отрывались от потолка над ним и парили вокруг него, как будто находились в густом масле. Медленно. Когда он проходил мимо, они продолжали падение с обычной скоростью. Казалось, время вокруг Римера остановилось. Воздух искрился. Падал бело-золотой дождь.

Изображения на стенах стали неразличимы, они распадались на части. От старых фигур отваливались куски. Цвета исчезали. Устоять удалось только массивным каменным колоннам. Они вырастали там, где известь и плитки отрывало энергией, которая стала почти невыносимой для Хирки.

Колонны были громадными. Их было много. Стены скрывали их тысячу лет. Вот и нашёлся каменный круг в Блиндболе. Потерянные врата. Его никогда не было в горах за стенами Эйсвальдра. Он находился здесь, в зале Ритуала. Прямо под красным куполом.

Ример поднялся по лестнице на сцену в глубине помещения. К Совету. Хирка шла за ним, как загипнотизированная, не в состоянии делать ничего другого, парализованная Потоком. Члены Совета встали. Кто-то позвал стражей, которые пытались вывести простых имлингов из зала так, чтобы они не передавили друг друга. Хирка могла различить каждую каплю пота на их лбах, каждый взгляд, который они бросали на потолок, моля, чтобы он не обрушился.

Хирка заметила Рамойю. Ветле. Других наставников воронов. Поток читал их, как открытую книгу. Их замыслы созрели. Они пришли сюда по иной причине, чем все остальные. Имлинги из Маннфаллы явились сюда, чтобы завершить Ритуал. Они собрались на праздник. Хотели потанцевать. Наставники воронов явились сюда, чтобы положить конец эпохе. Только они ещё не начали действовать, и теперь у них никогда не будет шанса совершить задуманное. Они стояли среди других имлингов, лица которых не были знакомы Хирке. Все надели свои лучшие наряды — накрахмаленные юбки и шали.

Хирка устало улыбнулась, вспомнив свой Ритуал. Тогда толпа тоже напирала во всех направлениях. Кто-то пытался добраться до северных дверей, кто-то до восточных. Кто-то хотел остаться в зале и посмотреть, чем всё закончится. Кто-то призывал Всевидящего.

Ример подошёл к членам Совета. Их было всего десять. Илюме мертва. Урд мёртв. А зал Ритуала вот-вот разрушится. Эйр прикрыла рукой рот, глядя на то, как вокруг них вырастают камни. Самые могущественные мужчины и женщины мира не знали, что скрывает этот зал. Они смотрели на Римера.

Ример утратил контроль, Хирка должна дотянуться до него, должна остановить его. Поток уничтожит её. Ример отдал всё, что в нём было. Она знала, что Ример забыл о ней. Забыл обо всём. Обо всём, кроме тех десятерых, что стояли перед ним. Под ним. Воздух вокруг него был слишком плотным, и его ноги не доставали до земли.

Глаза Римера горели белым огнём. Он был всем, что когда-либо жило. Всем, что живёт, и всем, что когда-либо будет жить. Он был Потоком. И он тёк сквозь Хирку. Её кожа билась и пульсировала. В голове ощущались небольшие толчки, похожие на искры от огня. Вены хотели отделиться от её рук. Она уцепилась за реальность.

Ример бросил на пол хвост Урда. Он стал изгибаться и бызгаться кровью и только потом затих. Эйр и бородатый член Совета Якиннин оказались ближе всех к хвосту. Оба они попятились. Остальные подошли, чтобы посмотреть, что происходит. Увидев хвост, они скривили лица от отвращения. Никто из них ничего не говорил. Они смотрели на Римера и ждали объяснений. Зачем он осквернил зал?

Скажи им, кто ты!

— Я Ример Ан-Эльдерин! — Голос Римера разлетелся по помещению. Он говорил так, будто внутри него образовалась огромная пустота и в ней возникло эхо. Имлинги замерли. Некоторые со страхом смотрели на трещины в том, что осталось от стен, но любопытство было сильнее страха. — Я сын Гесы, дочери Илюме из дома Ан-Эльдеринов. Я здесь для того, чтобы предъявить свои права на кресло.

Эйр шагнула ему навстречу.

— Что ты сделал, Ример… — прошептала она. Её голос был почти неслышным по сравнению с его голосом, который разносил Поток. Но она попыталась. Осторожно. Как будто разговаривала с безумцем. — Во имя Все…

— Прекрати лгать, Эйр. Вы потерпели поражение. Урд мёртв. Сожран слепыми, которых он привёл сюда. Враг был среди вас каждый день, но вы этого не видели. Вы ничего не предпринимали. Я здесь, чтобы предъявить свои права на кресло.

Хирка стиснула зубы. Поток нёс его слова. Звук «с» рвал мышцы, «т» бил по скелету и отдавался по всему телу. Его голос заглушал всё остальное. Она не могла дышать. Она всё видела, всё слышала с необычной неожиданной отчётливостью. Ей хотелось кричать. Но кричал Ример.

— Дайте мне кресло или дайте мне Всевидящего!

Хирка услышала шёпот сотен голосов в зале. Такой же шёпот раздался, когда она сама предстала перед ними как дитя Одина. Некоторые имлинги носили гербы. Двоих из них, стоявших недалеко от возвышения, она видела в Равнхове. Они переглядывались и пытались скрыть улыбки. Как будто Ример только что не поиздевался над Вороном и как будто Хирка не умирала.

Но она умирала за Римера, и оно того стоило. Она была нужна ему сейчас. Он утратил связь с миром. Он стал чем-то другим. Члены Совета казались бледными тенями по сравнению с ним — он висел в воздухе, и очертания его фигуры были настолько чёткими, будто он высечен из камня. Он был чётче действительности. Сейчас Хирка боялась его. Боялась того, что он делает. Того, что он в состоянии сделать.

Она мечтала о том, чтобы Совет пал. Чтобы члены Совета заплатили за всё. За отца. За дни в шахте. За ложь и за раны у неё на спине. Сейчас, когда им оставалось стоять здесь всего мгновение, она испугалась последствий.

— Где Всевидящий? — спросил Ример.

Взгляды тысячи имлингов, собравшихся в зале, устремились на членов Совета и на Всевидящего, который молча сидел на посохе Ворононосицы. Больше никто не кричал. Все притихли в ожидании.

Ожидание время от времени переходило в страх. Страх, что Совет не справится с этим единственным заданием — не сумеет дать Римеру Ан-Эльдерину ворона, которому тот сможет поклоняться. Один из членов Совета призвал стражей и велел им заковать богохульника в цепи, но никто из стражей не шевельнулся. Никто не услышал приказа. Зал ждал. Ждал, что Всевидящий обнаружит себя, накажет богохульника. Хирка чувствовала, как Поток рассказывает ей о тех, кто уже понял. Она ощущала, как они ищут опору, и она заплакала бы о них, если бы могла. Их боль была слишком сильна и невыносима, потому что её испытывало множество имлингов.

Хирка сделала шаг в сторону Римера. Ноги отяжелели, как будто превратились в железо. Руки налились свинцом и отказывались повиноваться. Она не могла дотянуться до висящего в воздухе Римера, хотя он был всего в шаге от неё.

А потом она почувствовала, что идут остальные. Хлосниан и Тейн. Колкагги. Имлинги в зале кричали и прижимались друг к другу, сбиваясь в центре помещения, подальше от камней. Между ними проходили Колкагги. Чёрные, как ночь, они выныривали из пространства между мирами, из стен, которых больше не было. За одного из них держался Хлосниан. Тейн и Инге держались друг за друга. Стражи обменивались дикими взглядами. Кто-то сделал знак Всевидящего, чтобы отпугнуть слеповство.

Хирка хотела попросить стражей подвинуться, но у неё не получалось закричать. Не получалось сообщить им, что вороны уже в пути. И они прилетели. Тысячи воронов. Они с криками появились из ниоткуда, пролетели между камнями и мгновенно заполнили весь зал. Она никогда не видела, чтобы вороны вели себя подобным образом. Туча крыльев и когтей, у которых была лишь одна цель.

Ример. Ример и окружающий его Поток.

Вороны описывали круги у него над головой. Чёрная живая колонна. Ворон, сидевший на посохе Ворононосицы, взлетел и стал частью стаи. Ример висел среди них. Волчьи глаза посреди смерча из птиц. Поток набирал силу, пол затрещал, а следом и потолок. Хирка прилагала много усилий, чтобы удержаться на ногах. Три окна лопнули, и вниз посыпались осколки, но остановились, достигнув Потока. Кусочки стекла повисли в воздухе и окружили воронов сверкающим разноцветным дождём.

Хирка увидела, что к ней идёт Тейн. Она посмотрела на него и молча с помощью Потока попросила его сделать что-нибудь.

Он отдал тебе победу в Равнхове. Сейчас твоя очередь отдать ему его победу!

Тейн улыбался так, будто видел Хирку впервые. Он кивнул ей, подошёл к лестнице и опустился на колено перед Римером. Члены Совета, которых он презирал всю свою юность, смотрели на него широко раскрытыми глазами. На него и на золотую корону у него на груди. Воин Равнхова. И он склонился перед Римером.

Эхо разлетелось по залу, когда имлинги попа́дали на колени. Сначала те, кто был ближе к сцене, а потом все остальные — как костяшки домино. Они опускались на землю, прикасались лбами к полу и становились похожими на маленькие холмики. Они признали Римера. По чёрным холмикам можно было определить местоположение Колкагг.

Хирка позвала Римера, но не смогла издать ни звука. Она закричала ещё раз, но звук её голоса остался в ней. Всё исчезало в ней. Она была поглотителем Потока. Она провалится сама в себя и пропадёт.

Эйр первой из членов Совета преклонила колени. Ворононосица склонилась перед Римером, и остальные члены Совета последовали её примеру. Некоторые сделали это с большей неохотой, чем другие, но они не могли допустить, чтобы Ворононосица осталась на сцене в одиночестве. Хирка чувствовала, как через неё течёт отвращение Римера. Он презирал их, независимо от того, стояли они или преклоняли колени.

Последнее, что она увидела, — Хлосниан, который водил руками по стене. Он не видел ни Совета, ни Римера. Он совершил путешествие через каменные врата и нашёл самый большой и самый первый круг воронов. Всё остальное не имело значения. Его пальцы отдирали плитки, чтобы расчистить врата, которые до сих пор были скрыты от мира.

Потом Хирка почувствовала, как её колени коснулись пола. Она упала. Сначала на землю. Потом провалилась в Римера. И всё залилось светом.

Возвращение в Блиндбол

Хирка парила над землёй. Ей снилось, что она умерла. Или только что родилась. Перед её глазами проплывали зелёные хвойные деревья и белые эльфийские поцелуи. Она уже видела такой сон раньше, когда Ример нёс её по лесу от Аллдьюпы, когда спас её от падения.

Она улыбалась. Ример не понял. На этот раз она провалилась гораздо глубже, чем в Аллдьюпу. Он не мог достать её оттуда. Никто не мог. Она упала внутрь. Она видела мир таким, каким он был. Видела себя саму такой, какой была на самом деле.

Она скучала по воронам. Где она? На миг Хирке показалось, что она застряла в пространстве между пространствами. В пустоте между камнями. Но потом она почувствовала ветер на своём лице, тепло несущих её рук, дыхание около уха. Здесь что-то было. Между камнями не было ничего, а вот здесь что-то было. Возможно, она спит в Шлокне.

Но ей уже снился такой сон. Она бывала здесь раньше.

Тело больше не принадлежало ей. Оно было опустошено. Хрупкая оболочка, которая могла разбиться от порыва ветра. Чужеродная полость за волчьими глазами. За ней наблюдают. За ней наблюдает вечность. Нечто очень сильное.

Ей уже снился такой сон.

Тени разговаривали. Она не слышала их, не видела, только ощущала их присутствие. А потом она погрузилась во что-то холодное.

Снова одна.

Это ей знакомо намного лучше. Одна — это не сон. Одна — это действительность, такая, какой была всегда. Ведь все одиноки.

В траве мигали огоньки. Её окружала зелень. Она превратилась в насекомое, уползла и спряталась в лесной земле. И теперь, когда это, наконец, произошло, она не испытывала никакой радости. Но и никакого горя. Всё так, как есть. Покой.

Хирка поморгала, и картина окружающего мира прояснилась. Она никуда не заползла. Она лежала на подстилке на деревянном полу и смотрела на траву. До пояса её прикрывало серое шерстяное одеяло. Трава и пол? Она находилась в помещении и на улице одновременно. Она чуяла запах Римера. Где он? Что произошло? Сложенная квадратом куртка лежала рядом, но вся остальная одежда была на ней. Хирка приподнялась на локте. Тело ныло, как синяк, но никаких повреждений она не обнаружила — ни следов от ударов, ни ран.

Комната была пустой. Раздвижные двери распахнуты. Перед ней открывался вид на зелёные горы. Два ворона играли в потоках ветра. Они нырнули в пропасть и исчезли. Хирка находится высоко в горах. В Блиндболе.

— Теперь всё будет иначе.

Хирка вздрогнула и повернулась к говорящему. Посреди комнаты сидел мужчина с кожей цвета жареного миндаля. Его голова была гладко выбрита, он был одет в чёрное.

Колкагга.

Их разделяло отверстие в полу. Простой очаг. Над ним висел чугунный чайник, в котором заваривался корень илира. Чёрный мужчина перелил вар в чашу и протянул её Хирке. Она приняла её и выпила. Запах прояснил её сознание, чувства необычайно обострились. Чай имел вкус сотни разных вещей, путь каждой из них она могла отследить от огня до камня, сквозь землю и времена года. Она закрыла глаза. Чаша была неровной на ощупь. Всё было в точности таким, каким было.

— Ты понимаешь, что я имею в виду, — сказал он.

Хирка снова открыла глаза. Она понимала, что он имеет в виду, но не понимала, откуда ему об этом известно. Он смотрел на неё, избегая встречаться с ней глазами. Он смотрел куда-то ей за спину, как будто воображал, что она находится в помещении. Он говорил властно. Слова его были обычными, но их наполнял судьбоносный смысл. Хирке показалось, что она ждала встречи с ним всю жизнь. Она открыла рот, чтобы спросить, где Ример и что она здесь делает, но он прервал её ещё до того, как она успела вымолвить слово.

— У меня есть кое-что для тебя.

— И что же?

— Ты получишь это, когда задашь все свои вопросы.

Хирка закрыла рот. Ей хотелось сделать вид, что у неё нет никаких вопросов, но хотелось недостаточно сильно. Она допила чай и собралась спрашивать, но мужчина снова оборвал её до того, как она вымолвила слово. Хирка улыбнулась. Он был похож на Тейна. Но Тейн, по крайней мере, ждал, когда она начнёт говорить, и только потом прерывал её.

Тейн. Он склонился перед Римером.

Она помнила.

— Ты на вершине Альдауди, в одном из тренировочных лагерей Колкагг. Ты в Блиндболе, — наконец он посмотрел ей прямо в глаза, как будто ждал её реакции. Она подавила желание сказать, что уже бывала в Блиндболе и что пребывание здесь не пугало её. Вместо этого она рассмеялась.

— Это смешно?

— Нет. Но очень красиво.

Он улыбнулся юношеской улыбкой. Сколько ему может быть лет? Сорок? Сто? Невозможно определить.

— Я Свартэльд. Я мастер Колкагг, — он поднял чайник, и Хирка протянула свою чашу за добавкой. До неё начала доходить невероятность происходящего. Что бы она сказала, если бы кто-нибудь поведал ей, что она будет сидеть в Блиндболе и пить чай с мастером Колкагг? Но несколько месяцев назад она не поверила бы не только в это. Что было бы, если бы она узнала, что ещё до прихода зимы Совет падёт, а её попытаются принести в жертву слепым? Может быть, незнание было благословением.

Она снова получила чашу, горячую от свежего чая.

— Я Хирка. Бесхвостая. Я человек. Дитя Одина, — настала её очередь посмотреть на него в ожидании реакции.

— Так говорят, — невозмутимо произнёс он.

Хирка осторожно села и вытянула ноги, потом снова подтянула их к себе. Колени её упали в разные стороны, и она стала зеркальным отражением его позы. Он открыл крышку чайника и добавил свежих листьев солнцеслёза.

— Тебе был нужен отдых, — сказал он. — Поэтому ты здесь. Поток забрал тебя почти всю целиком. От этого нервы могут оказаться снаружи тела, но в хорошем смысле. Ты всё слышишь, всё видишь и…

— Всё знаю.

Он улыбнулся.

— Там мир перевернулся с ног на голову. Ты лишилась бы рассудка, если бы провела эти дни в Эйсвальдре. Если бы, конечно, сперва не лишилась жизни.

— Если до сих пор этого не произошло, то вряд ли случится в ближайшем будущем.

— Никто не знает, куда подует ветер. Не забывай о том, кто ты. Ты была там, когда пал Всевидящий. Ты — эмблинг, который пришёл вместе со слепыми. Не пойми меня неправильно, но есть имлинги, которые считают тебя самим Всевидящим, хотя большинство полагает, что ты принесла с собой его падение. Тебе было опасно оставаться в Маннфалле. Поэтому он принёс тебя сюда.

Хирка прекрасно знала, о ком он говорит.

— Где он? Я должна его увидеть.

— Ример занят в Эйсвальдре. Мир не переворачивается с ног на голову за одну ночь. — Свартэльд посмотрел на неё.

— Как правило, нет, — добавил он. Значит, у Римера всё получилось. Он занял кресло после Илюме и теперь попробует заново сформировать одиннадцать государств.

— Это хорошо или плохо? — спросила Хирка.

— Перевернуть мир с ног на голову? Это в высшей степени зависит от того, кто…

— Нет, я говорю о том, что у тебя есть для меня.

— Этого я не знаю.

— Я обрадуюсь или расстроюсь, когда получу это?

— Этого я тоже не знаю. Ты закончила с расспросами?

Она не закончила.

— А война? Что будет с Равнховом?

— Никто не знает наверняка. Бои прекратились, когда гора Бромфьелль вывернула наизнанку свои горящие потроха. Говорят, равнины раскололись, как корки на ранах. Кто знает, может быть, это унесло больше жизней, чем бои, но сейчас, во всяком случае, у нас хрупкое перемирие. Ример ведёт ожесточённую войну с Советом уже третий день подряд. Они прочно держатся за свои кресла. Никто из членов Совета не признаёт вину за то, что Совет отдал кресло Урду Ванфаринну. Кое-кто по-прежнему хочет сломить Равнхов. Так будет всегда. У Римера впереди непростые времена. Невозможно сказать, как он решит поступить. Может быть, он распустит весь Совет. Может, создаст новый. Может, упразднит Колкагг.

— Может, просто уберёт серебряные чаши из залов, — сказала она. Они улыбнулись друг другу, как старые знакомые. — Возможно. Что бы он ни сделал, я здесь, чтобы следовать за ним.

Хирка сообразила, что забыла поблагодарить собеседника.

— Вы последовали за ним! Вы пришли с ним в Равнхов и помогли нам, когда… — она вспомнила, что делала у каменного круга, и опустила глаза вниз. Она до сих пор ощущала тяжесть меча, отрубившего хвост Урда. Меча, который превратил его в жертву слепым. Вспомнила, как слепые с криками тащили его за шиворот прямо в никуда. Она сглотнула и только потом продолжила: — Когда пришли слепые. Вы последовали за ним, несмотря на то, что он убил троих своих, и несмотря на то, что он был вне закона. Как я. Это по твоему приказу?

— Колкагги не отдают приказов. Мы выполняем их. Я следовал приказу Илюме.

Хирка на миг замерла.

— Илюме же умерла…

— Да, но кто кроме Илюме способен отдавать приказы из Шлокны? — он засмеялся как тот, кто почти забыл, как это делается, а потом продолжил: — В ту ночь, когда умерла Илюме, к нам прилетел ворон с письмом от неё.

Хирка вспомнила. Они стояли у древа, перед тем как оно разломалось. Вошла Илюме. До начала ссоры с Римером она отправила ворона.

— Она просила вас следовать за Римером? — Хирка услышала сомнение в своём голосе.

— Илюме знала, что дни Совета сочтены. Она знала, что у неё есть причина бояться за свою жизнь. Она написала так, будто уже была мертва.

Ветер занёс в помещение шишку. Она покатилась к очагу. Свартэльд поднялся и выбросил её на улицу. Он удивительным образом контролировал свои движения, как будто каждое его действие было наполнено глубоким смыслом. Он закрыл раздвижные двери, перед тем как сесть. Его взгляд был обращён на огонь. Он отражался в его глазах, но Хирка была уверена, что дело обстояло наоборот. Он сам был огнём. Это языки пламени пытались стать его отражением.

— Почти тринадцать лет назад я получил один приказ. Его принёс не ворон. Мне было велено явиться в Эйсвальдр, в дом Ан-Эльдеринов. В Блиндболе снега было по колено, поэтому, когда я добрался до места, уже начало смеркаться. Илюме сидела на скамейке в саду, как будто на улице стояло лето. Она находилась спиной ко мне. На её мантии лежал снег.

Голос Свартэльда был грубым, он делал долгие паузы между предложениями, как будто сам не знал всей истории. Как будто события разворачивались в то время, как он говорит.

— Её дочь, Геса, покинула Маннфаллу. Вместе с мужем и шестилетним сыном она отправилась в Равнхов. С собой она несла знание, которое никак не должно было оказаться в Равнхове. Колкаггам было приказано остановить их.

Хирку стало подташнивать.

— Она приказала убить свою семью?

— На самом деле изначально такова была воля Совета. Но Илюме заключила с ними сделку. Римеру, сыну Гесы, было всего шесть лет. Он не знал того, что знала его мать, а даже если и знал, то был слишком мал, чтобы понять. Противники Ан-Эльдеринов, естественно, жаждали убить мальчика. Тогда семье настал бы конец. А ведь эта семья владела креслом в Совете с начала его существования. Но вышло не так. Во Внутреннем круге у Ан-Эльдеринов больше друзей, чем врагов. Илюме пришлось пожертвовать дочерью, чтобы сберечь внука.

Хирка смотрела на тёмного имлинга, сидевшего перед ней. Он был чужаком во всех смыслах.

— Как ты мог принять такой приказ? Убить невинных за то, что они знали, что всё — ложь?!

Он криво улыбнулся, допил содержимое чаши и поставил её на пол.

— Судьбе было угодно, чтобы нам не пришлось убивать их. Снег сделал работу за нас, но всё равно их кровь на наших руках. Это Поток пробудил снег. Поток, которым мы пользовались, чтобы быстро и незаметно пройти мимо них. Но хотя я ношу меч, вердикт о вине или невиновности выношу не я. Совет. Мы — меч Совета. Мы не спрашиваем почему. У Всевидящего всегда должны иметься веские причины. Если Он существует. А может, Он и существует, только в другом виде. Ример хорошо использовал последние дни. Ему пришлось. Власть не может лежать неподвижно. Если бы он не поступил так, как поступил, то пустота, оставшаяся от Всевидящего, послужила бы причиной войны. Хаоса. Никто, кроме Римера, не смог бы воспользоваться таким шансом. Никто не смог бы сделать того, что сделал он. Разрушить и воздвигнуть в один день. Он хочет отдать кресло Урда Равнхову. Можешь себе представить…

Хирка ощутила нарастающее беспокойство. Она сидит здесь, на ничьей земле, пока Ример борется в Эйсвальдре, окружённый семьями Совета и жадными до власти гильдиями. Казалось, Свартэльд ненадолго задумался, но потом продолжил:

— Но что бы он ни решил, наша работа будет той же. Мы будем исполнять волю его и Совета. Это цена, которую мы платим за порядок.

Хирка покачала головой.

— Да что с вами? Что не так с Колкаггами? Вы говорите о смерти и убийствах так, будто это самая естественная вещь в мире!

— А разве не так?

— Никто не имеет права забирать чужую жизнь!

— Ты говоришь правду. Никто не имеет права забрать жизнь. Но все мы уже мертвы.

Хирка сверкнула глазами.

— Да, это я уже слышала.

Почему Илюме ничего не сказала? Почему она не объяснила Римеру, что она думает и что делает? Хирка вспомнила, как напряглись скулы Римера. Его волчьи глаза. Возможно, он не стал бы слушать, что бы Илюме ни сказала.

— Свартэльд, ты рассказывал Римеру о Гесе?

— Ример знает. Он уже давно сложил кусочки мозаики. Мозги и сердце у него там, где надо.

— Он тебе нравится, — Хирка не спрашивала. Она совершила открытие.

— Я выкопал его из-под снега. Вырыл его, чтобы передать Илюме. Чтобы он рос, как один из них. Как Ан-Эльдерин. Я пронёс его на руках через Блиндбол и всю дорогу думал, что ему было бы лучше, если бы он умер. Потом наступил Ритуал, и он шокировал весь Эйсвальдр, выбрав нас. Он захотел стать Колкаггой. Орудием. Слугой. Я не мог позволить этому произойти. Если бы с ним что-нибудь случилось, это отразилось бы на всех нас. И я изо всех сил старался выгнать его. Принимал его за изнеженного щенка, который уберётся, поджав хвост, при первых признаках сопротивления. Но Ример не сдавался. Я давил на него всё сильнее. Возможно, потому, что начал верить в него. Он был сильным. Быстрым. Он умел слушать. Он стоящий. Так что да, он мне нравится. Мне тоже.

Свартэльд встретился с ней взглядом. Она покраснела.

— Но знаешь, Хирка, ничто из того, через что он прошёл здесь, не сравнится с тем, через что ему предстоит пройти сейчас. Политикой не может заниматься кто угодно.

— Он её ненавидит!

Они рассмеялись. Хирка испытывала тёплое чувство общности. Она почти стыдилась этого, потому что её собеседник был тем, кем был.

— Так что же у тебя есть для меня?

— Ты закончила с расспросами?

— Пока да.

Из нагрудного кармана Свартэльд извлёк украшение, которое Хирка моментально узнала. Оно принадлежало Римеру. Раковина с их зарубками на оборотной стороне. Он бросил украшение ей на колени.

— Ример говорит, что сдаётся. Ты победила, девочка.

Хирка почувствовала, как её щёки расплываются в улыбке, которую она не могла скрыть. Ей было почти больно. Она засмеялась и спрятала лицо в ладонях. Глаза стали влажными, и ей пришлось несколько раз моргнуть. Свартэльд встал.

— Вот так. Мы добудем тебе немного еды, а потом нам надо тренироваться, ты ведь уже на ногах.

— Тренироваться? Как тренироваться?

— Боевые искусства. Мы здесь этим занимаемся. И пока ты здесь, ты тоже этим занимаешься.

— Мне пока даже встать не удалось!

— Тогда, значит, хорошо, что ты оказалась здесь.

У Хирки имелось мучительное подозрение, что он говорит совершенно серьёзно. Ничего хорошего это не предвещало. А вот слово «еда» было божественным.

— А у вас есть медовый хлеб? — она смотрела на него со всем тем предвкушением, которое ей удалось изобразить. Тёмный мужчина взглянул на неё, будто она попросила у него кровавой травы. Он удалился, не ответив ей.

— Дай-ка я угадаю, — пробормотала она. — Здесь мы питаемся не этим…

Сделка

— Считаешь, что это ночной волк? Больше напоминает подскок курицы.

Свартэльд не посмеялся над собственной шуткой. Он ограничился тем, что поднял глаза к небу, как будто хотел предоставить Хирке возможность не стыдиться того, что за ней наблюдают. Хирка исподлобья смотрела на него. Всё её тело болело, и она совершенно не скрывала этого. Тёмный мужчина кивал в знак того, что он понимает её, но просит попробовать ещё раз. И ещё раз. И ещё раз. Как будто до него не дошло ни единого слова. Хирка послала бы его в Блиндбол, если бы они уже не находились здесь.

— Это был не ночной волк, а удар идиота.

— А! Тогда я понимаю, — сказал он. Он предоставил ей подобие паузы, а потом продолжил: — Попробуй ночного волка.

Хирка расстроенно помотала головой, но попробовала. Свартэльду не возражают. У этого мужчины были большие ожидания на её счёт, и она удивлялась своему желанию оправдать их. Но ведь это всё-таки проще, чем пытаться слиться с Потоком. Это хотя бы теоретически возможно. Она всегда будет в состоянии двигаться быстрее или бить выше. Она всегда будет в состоянии выполнить больше, пока однажды не проснётся тем, кем, по мнению Свартэльда, она должна быть. Как чудесна иллюзия, что она всегда будет находиться здесь. Конечно, это всего лишь её желание. Она знает, что должна сделать. Здесь она не дома.

Хирка сделала два шага вперёд, подняла ногу параллельно земле, повернулась и ударила. На этот раз она наклонилась, чтобы попасть выше, и удержала равновесие с помощью рук. Она опустила ногу, не упав при этом, и повернулась к Свартэльду с самодовольной улыбкой. Казалось, это его ничуть не впечатлило.

— Вижу, нам надо поработать над равновесием, поскольку у тебя нет хвоста, — сказал он.

Хирка была готова бросить в него камень, но её спас другой Колкагга, который шёл по тропинке в их сторону. Он поклонился, сложив руки на груди в знаке Всевидящего. Хирка поняла, что многое останется неизменным, когда всё изменится.

— Мастер Свартэльд, к нам едет делегация из Эйсвальдра. Трое закрытых носилок, восемнадцать носильщиков и восемь стражей.

Свартэльд поднял бровь.

— Члены Совета? Здесь?

— Мы так думаем, мастер.

— Когда?

— Будут здесь к вечеру. Им понадобится время на подъём. Носильщики выглядят слабыми, может статься, им потребуется помощь.

Свартэльд посмотрел на Хирку.

— Значит, что-то важное.

* * *

Хирка подобрала пару пожелтевших листьев, которые ветер занёс в помещение. Больше убирать было нечего. В лагере имелся другой дом для встреч. Он был так же прекрасен своей простотой, как и всё остальное здесь, и там имелись скамьи с подушками для имлингов, которые не привыкли сидеть на полу. Хирка отказалась воспользоваться им.

Если члены Совета прибыли сюда, чтобы поговорить с ней, то пусть приходят к ней. Туда, где она живёт.

Чуть меньше полугода назад она до смерти перепугалась бы в ожидании такой встречи. Изгрызла бы ногти до основания. Её бы подташнивало. Сейчас она испытывала только небольшое беспокойство. И оно было вызвано не тем, что они скажут, а тем, что она сама им скажет. Как она будет реагировать? Она вновь встретится с ними лицом к лицу. С теми же самыми лицами, которые поставили её вне закона, бросили в шахты и ткнули мечом в спину.

Собирать ошибки — опасное времяпрепровождение.

Она хотела к их приходу переодеться в свою одежду, но Свартэльд сказал, что она должна носить тот костюм, в котором тренируется. Он хотел показать Совету, что о Хирке здесь заботятся. Что здесь она дома. Хирка засмеялась и спросила, на чьей он, собственно, стороне. Он ответил — на стороне Римера.

Его имя упало в неё, как камень в воду, и тоска разошлась кругами по всему телу. Хирка так хотела помочь ему сейчас. Поговорить с ним обо всём, что случилось. Увидеть его. Удостовериться, что он такой же, как раньше. Один-единственный раз перед тем, как она навсегда покинет этот мир. Но Римера нет в делегации, которая следует сюда, — в этом она была уверена. Пока у него есть ноги, он не позволит нести себя.

Она села на пол перед сверкающим очагом и развела колени в стороны, чтобы сидеть в той же позе, что и Свартэльд при её пробуждении. Это казалось правильным. Следы Потока свободно текли по телу. Она раздула угли и поставила на них котелок с чаем. Двери раздвинулись, и она увидела, как на улице строй стражей обходит сосну. Каждый из них нервно заглянул в пропасть. Хирка скрыла улыбку. Она пробыла здесь всего пару дней, но уже привыкла жить на плоской горной вершине. Она не захотела поселиться в другом месте лагеря. Только здесь, в двух шагах от обрыва.

Стражи не вошли в дом. Они разделились и выстроились в две шеренги с обеих сторон двери. Они стояли прямо и смотрели друг на друга. Даже здесь, в Блиндболе, члены Совета не могли передвигаться, не дав всем понять, кто они. Но всё же они проделали путь через дикие леса, чтобы повидаться с ней. Это о чём-то говорит.

Из первых носилок вышла Эйр Кобб. Ворононосица. Хирка сглотнула. Они настроены серьёзно. За ней шёл тот, кто, как она думала, был Ярладином из семьи Ан-Сарин, и тощий мужчина, которого она не знала. Он мог быть кем угодно. Никто из них особенно не походил на свои портреты на монетах и амулетах. Члены Совета вошли в дом, не снимая обуви. Они растерянно огляделись. В помещении не было ни скамей, ни стульев. Хирка указала рукой на три овечьих шкуры на полу. Они будут сидеть ближе к ней, чем ей бы хотелось, но их будет разделять очаг. Блеск тлеющих углей подчеркнёт расстояние между ними, но ей это не требовалось. Больше не требовалось. Однажды она была единым целым с Потоком. Огонь всегда будет разделять их.

Гости опустились на колени на шкуры. Эйр оперлась об пол, чтобы сесть, и выставила колени вперёд. Ярладин принял такую же позу, как Хирка. Было видно, что он силён. Казалось, его спина всегда была прямой, хотя ему уже исполнилось шестьдесят зим. Может, и больше. Третий член Совета помедлил, но тоже сел, когда увидел, что его спутники опустились на шкуры.

Лицо Эйр было морщинистым и одновременно детским. Она родом с востока, из Блоссы. Большие, глубоко посаженные глаза. Маленький, почти плоский нос. Она казалась хрупкой, но Хирка хорошо знала, что это впечатление обманчиво. Ворононосица расправила мантию, чтобы она лучше легла на пол, прежде чем, наконец, обратиться непосредственно к Хирке.

— Тебе известно, кто мы?

Все понимали, что вопрос был излишним. У троих имлингов, сидевших перед ней, были одинаковые мантии и одинаковые чёрные метки на лбу. Хирка открыла деревянную коробочку и бросила горсть чайных листьев в котелок.

— Вы мои палачи. Чаю?

Она заметила, какими взглядами они обменялись. Если они думают, это всё, на что она способна, они ошибаются. Хирка холодно улыбнулась:

— Ваше желание убить меня не взаимно. Вы можете пить спокойно.

Она ощущала себя сильнее, чем когда-либо. Её мужество, вероятно, происходило от осознания, что скоро она навсегда уйдёт отсюда. Не было никаких причин не называть вещи своими именами. Больше никто не мог причинить ей вред. Она уже мертва, как сказал бы Ример.

Третий из прибывших, тот, что медлил дольше других, неестественно засмеялся. Хирка протянула ему чашу с чаем, и он отпил. Она действительно нужна им для чего-то. Для того, ради чего они были готовы многим рискнуть.

— Я не знаю тебя, — сказала Хирка.

Он посмотрел на неё проницательным взглядом. Его волосы были коротко подстрижены, и череп казался квадратным. Он был худым, от его носа к подбородку пролегали чёткие морщины.

— Я Гарм-отче. Я занимаю кресло семьи Даркдаггар.

Хирка кивнула ему.

— Гарм. Я Хирка. Хирка бесхвостая.

Двое других переглянулись. Легко понять, что им долгие годы не было нужды представляться. Может, никогда.

— Я Ярладин-отче. Я сижу в кресле семьи Ан-Сарин, — произнёс могучий бык с сияющей белой бородой.

— Я Эйр-матерь из семьи Кобб. Я ношу Ворона, — на последнем слове она сделала ударение.

— До сих пор? — спросила Хирка.

Гарм резко склонился к очагу.

— Где ты воспитывалась, девочка? У волков? Ты знаешь, с кем говоришь?

То, что его было настолько легко вывести из себя, доставляло Хирке радость. Ярладин едва заметно махнул рукой, и Гарм откинулся назад, стиснув зубы. Хирка налила чай в две другие чаши и протянула их Ярладину и Эйр. Они пили и обменивались быстрыми взглядами. Хирка почти слышала смех Римера у себя за спиной.

Только посмотри на них, сказал бы он. Посмотри, как они просчитывают свои ходы.

Хирка ответила бы, что на этот раз они не справились. Они хотят о чём-то просить, но просто-напросто не знают, как это делается. Она решила им немного помочь.

— Что вы здесь делаете? Мне кажется, Эйсвальдру сейчас больше чем когда бы то ни было требуется присутствие Ворононосицы.

Эйр посмотрела ей в глаза. Её веки отяжелели.

— Завтра я в последний раз понесу ворона. Я отдаю это место Римеру. Оно принадлежит ему. Он заслужил его.

Хирка боялась этого и надеялась на это. Завтра состоится смена Ворононосца. Им станет Ример. Ример, Ворононосец… Невероятная мысль. Но причина, которую они назвали, была фальшивой, как воронье серебро.

— Ты считаешь, что другого выхода у вас нет, потому что этого требует народ.

Эйр окинула её взглядом, отставила чашку и попробовала объяснить заново.

— Требования народа изменчивы. Мы придерживаемся лишь тех требований, которые предъявляем сами себе. Но ты права, Хирка. Народ видел его в зале Ритуала. Маннфалла видела его. Мужчины, женщины, дети, стражи, Колкагги… Они видели его, а он словно пришёл из легенд. Его принёс Поток и окружили вороны. И в нём течёт кровь Илюме. Священный ребёнок. Его любят и боятся. Но он отнял у них Всевидящего. А такой ущерб можно возместить, только если дать им нового. Так что завтра на ступенях лестницы в том, что осталось от зала Ритуала, я передам посох Римеру.

Хирка пожала плечами.

— Он всё равно забрал бы его, если бы захотел, — она бросила взгляд на Гарма, у которого дёрнулась верхняя губа — ещё немного, и он оскалит на неё зубы.

В разговор вступил Ярладин. Он хорошо знал своих коллег.

— Вам с Римером за многое придётся отвечать, Хирка. Вы уничтожили то, что было незыблемым с тех пор, как мы ведём своё летосчисление. Ущерб невосполним. Когда тебе не исполнилось и двадцати зим, ты не можешь понять всех последствий. Никто из нас не сомневается, что вы руководствовались благими намерениями. На вас оказывал давление Урд…

— Который был одним из вас, — вставила Хирка.

Он кивнул.

— Одним из нас. Но мы — этот Совет — всё, что не даёт этому миру расползтись по швам.

— Мир был здесь до вас, и он будет существовать ещё долго после того, как вас скормят воронам. Единственная угроза этому миру исходила от вас самих. От одного из вас. Ример был прав. Вы потерпели поражение, — Хирка почувствовала, как у неё зудит кожа. Знакомое тепло вытекало из пола и вливалось в её бёдра. — Можешь оставить Поток в покое, Эйр. Здесь он вам не поможет. Благодаря ему вы не будете казаться сильнее или умнее. И вам не станет легче убедить меня. Я слишком хорошо его знаю.

Зуд мгновенно прекратился, и трое гостей посмотрели друг на друга с нескрываемым изумлением. Их взгляды вопрошали: она играет или действительно может ощущать Поток, текущий по ним? На какое-то мгновение она пожалела о том, что выдала себя: наверняка Ример не поделился с ними всем, что знал. Существовал риск рассказать им слишком много. Но Хирка оставила все страхи позади. Страх был старым другом, тем, кого она слишком хорошо знала, чтобы бояться.

На улице ветер шумел в деревьях. Пара листьев цвета ржавчины протанцевала по полу и осталась лежать и подрагивать у края соломенной подстилки. Напоминание об осени. О том, что им всё ещё есть что терять. Хирка продолжила, пока они не успели обдумать её слова.

— Когда начинается церемония?

Эйр сжала переносицу большим и указательным пальцами. Под глазами у неё были тёмные круги. Они все очень устали. Гарм был раздражительным, у Ярладина начала затекать спина. Хирка неожиданно испытала сочувствие к ним. Общение с Советом стоило ей больше, чем она могла выразить словами. Но сейчас они балансируют на лезвии ножа. Они тоже многое потеряли. Если Ример захочет, они могут потерять всё.

— Вы сами воздвигли себе погребальные костры, — Хирка хотела, чтобы её слова прозвучали как утешение, но поняла, что у неё не вышло.

— Ты права, — ответила Эйр. — Мы многое проиграли. Наше величие настолько огромно, что мы можем признать, что ошиблись в Урде. Он — наша ошибка. У него был перевес в один голос. Но конец света не наступил. Мы всё ещё здесь, и мы создадим новый порядок в хаосе. С помощью Римера. И твоей.

Хирке хотелось расхохотаться от этих пустых слов, но она сдержалась. И она ничего не спросила. Она ждала. Эйр пришлось продолжить.

— Римера восхваляют — и совершенно справедливо — за то, что он остановил слепых. Он — новая надежда. Но пока ты здесь, они могут вернуться обратно.

Хирка попробовала разочарование на вкус и сделал вывод, что оно не слишком велико. На что-то подобное она и рассчитывала. Они пришли не для того, чтобы просить о помощи. Или о прощении. Они никогда не примут её как имлинга. И даже не примут её как чужака. Они пришли, чтобы просить её покинуть Имланд. Знали бы они, что, сидя здесь, лишь напрасно тратят своё время. У Хирки всё равно не было намерения остаться.

— Если они вернутся, мы снова их остановим. Мы знаем как.

— Но ты здесь не в безопасности, — сказал Ярладин. — Ты — дитя Одина. Гниль. Народ потребует твоей крови!

— Я думала, вы не потакаете изменчивым требованиям народа.

Ярладин замешкался всего лишь на мгновение.

— Им необязательно требовать этого. Если они захотят, они возьмут то, что им нужно. Жизнь в Маннфалле будет стоить тебе жизни. Многие хотят увидеть тебя на костре, Хирка.

— А я слышала, что многие считают меня Всевидящим, — Хирка отхлебнула чаю. Он остыл. Она почувствовала усталость от этой игры. — Называйте вещи своими именами. Вы заняты Римером. Вы боитесь того, что мы способны совершить вместе, и вам становится плохо в прямом смысле этого слова от одной мысли о том, что в Эйсвальдре поселится дитя Одина.

— Мы не хотим…

— В особенности дитя Одина, связанное с Равнховом. Эмблинг, которого вы поставили вне закона и который выставляет вас в крайне неблагоприятном свете каждый день, пока он жив.

Гарм резко встал.

— Мы теряем время! У неё нет ни малейшего желания помогать!

Эйр попыталась остановить его взглядом, но он вылетел из комнаты так, что только мантия мелькнула. Эйр посмотрела на Ярладина.

— Ты извинишь нас? — сказала она ему. Она хотела поговорить с Хиркой с глазу на глаз. Хирка вступила в разговор, пока Ярландин не успел подняться.

— Нет. Я буду говорить с ним, — произнесла она и кивнула в сторону Ярладина. Члены Совета вновь обменялись взглядами, после чего Эйр встала и покинула их. Хирка поставила котелок на угли и взяла его чашку.

— Твой чай из этих мест? — спросил он.

Хирка улыбнулась, и на этот раз улыбка дошла до её глаз.

— Да, это дикое растение из здешних гор. Растёт на высоких чайных кустах, которые появились в те времена, когда построили красный купол. До Эйсвальдра.

— Если бы только на всё остальное смотрели под тем же углом, — сказал он. Казалось, он говорит искренне. Хирка протянула ему тёплую чашку.

— Послушай, Ярладин-отче… — она постаралась скрыть улыбку от того, что решила назвать его титул. Он был очарован и стал казаться моложе. У него были узкие глаза, но в них читалась сила. Белая борода была того же цвета, что и волосы Римера. Возможно, именно поэтому она выбрала его. Он пил, пока она говорила.

— Я знаю, кто я. И я знаю, что вы думаете. У вас тоже не имелось дурных намерений. Будем считать, что все двенадцать — нет, одиннадцать, за исключением Урда, — членов Совета поступали наилучшим для страны образом. Вы действовали из страха и незнания, но вы хотите восполнить ущерб. Я не являюсь частью плана. Я — фактор беспокойства. Пока я здесь, народ станет сомневаться в вас. Сомневаться в том, что вы олицетворяете. Некоторые, возможно, захотят возвысить меня до правой руки Всевидящего. До того, кто стоял за Римером. Другие захотят меня убить. Возможно, вы до сих пор думаете, что всё ещё можно спасти. Что правда о Всевидящем не успела распространиться или вы можете распространить другую ложь, чтобы спасти остатки прежней. В любом случае, я больше не ребёнок. Я понимаю: вы не хотите, чтобы я оставалась здесь.

— Должно быть, в твоих глазах мы кажемся чудовищами.

— Нет. Уже нет. Вы хотите, чтобы я убралась из этого мира, и Хлосниан знает, как это сделать. Но у вас больше нет власти заставить меня. Видишь ли… мне нравится здесь. Мирная жизнь обеспечена. Это хорошее место. Здесь растёт дикий чай, а самый могущественный мужчина этого мира — мой друг. Здесь я в большей безопасности, чем где бы то ни было. Кто знает, что находится по другую сторону камней? — Хирка верила в то, что говорила, поэтому врать было легко. Ярладин закрыл глаза. Только спустя некоторое время он вновь открыл их и ответил:

— Ты должна понимать, мы бы никогда не позволили тебе уехать с пустыми руками. Ты бы отбыла как богатая молодая женщина. Возможно, в сопровождении стражей. Ты бы…

— У меня есть всё необходимое, и я в состоянии сама о себе позаботиться. Мне нужно очень мало вещей в этом мире.

Что-то зажглось в его глазах.

— Но ты что-то хочешь? Скажи, что?

— Ярладин-отче, я могла бы облегчить вам жизнь. Я могла бы уйти из Имланда, и вы снова распрямили бы спины и стали бы тем Советом, каким были всегда. Никто, стоящий вне закона, не станет разгуливать по Эйсвальдру в качестве живого доказательства ошибок Совета. В качестве доказательства вашей неспособности понять врата, мощнейшее оружие, которое видел этот мир. Никто не знает, где Урд добыл свои знания, но он, во всяком случае, понимал их ценность. Да, я могла бы уехать, чтобы все остальные смогли забыть.

— Но ты этого не сделаешь?

Она встретилась с ним глазами.

— А ты бы сделал?

Он опустил глаза и провёл большим пальцем по бороде. Ему не было необходимости отвечать. Из всех членов Совета Ярладину она доверяла больше всех. Высокообразованный бык умел держать слово. Он просто должен дать ей то, что она хочет. Время настало.

— Я могла бы убраться. Если бы оно того стоило.

— Мы заплатим цену, Хирка. Скажи, сколько.

— Мне не нужно богатство. Мне нужно твоё слово. Ример — из рода Ан-Эльдерин и одновременно Колкагга. Он силён, я видела, как он убивает своих. Но это не делает его бессмертным. Он пошатнёт то, что всегда было незыблемым, а это невозможно сделать, не нажив себе врагов. Многие из них находятся в Эйсвальдре, в его собственном доме. Я хочу, чтобы ты дал мне слово, что Ример будет спокойно сидеть на своём кресле. Поклянись, что будешь прикрывать его спину. Что будешь сражаться за него так, как, по рассказам, сражался за Илюме. Она хотела только одного: видеть, как Ример делает то, что он сейчас делает. Ты сурово накажешь тех, кто желает ему зла. Ты станешь следить за действиями Совета и будешь другом Римеру. Если ты поклянёшься в этом, я уйду.

Ярладин осенил грудь знаком Всевидящего.

— Я клянусь. Именем Всевидящего.

— Клянись своим.

— Своим именем. Клянусь.

Хирка выдохнула, и ей показалось, она выпустила из себя яд, который мучил её несколько дней.

— Хорошо. И ещё одно. В шахтах сидит один имлинг. Актёр с деревянными куклами. Он безвреден. Его единственная вина в том, что он рассказал вам, как видел слепых. За это вы отправили его в заточение. Завтра он должен выйти на свободу.

— Если этого ещё не произошло, то будет так.

Хирка кивнула. Ярладину даже не нужно было говорить, что он должен обсудить это с другими. Они уже обсудили это и наверняка пришли к выводу, что не существует слишком высокой цены за то, чтобы получить в своё распоряжение мир без Хирки. Но она видела, что он обеспокоен. Его нижняя губа двигалась вверх-вниз, как будто он жевал её. Хирка догадывалась, что это означает.

— Взамен я избавлю вас от гнева Римера, уйдя по собственной свободной воле. Вы никогда не просили меня убраться, — она встала. Он последовал её примеру.

— Если там, на другой стороне есть Всевидящий, да благословит он тебя, дитя Одина.

Она криво улыбнулась. Ярладин вышел из комнаты. Хирка провожала взглядом делегацию Совета, пока последний страж не скрылся среди гор.

Хирка проснулась от того, что в комнате кто-то был. Сначала она подумала, что это зверь. Одетый в чёрное Колкагга наливал воду в чайник из деревянного ведра. Капюшон был откинут. Его лицо было широким, а глаза — миндалевидными, как у Рамойи. Она села.

— Свартэльд в пути, — сказал он и посмотрел на неё так, словно они были знакомы. Но для Хирки он был чужим. Он протянул ей руку, она пожала её.

— Я Еме. Я был на Бромфьелле. Вместе с тобой, — он отпустил её руку. — Если бы я не решил стать Колкаггой, я рассказывал бы о том дне своим внукам.

Он принялся раздувать искры в очаге, который недавно растопил. Она потёрла глаза, прогоняя сон. Тело её было холодным. Боль, оставленная Потоком, ушла. Её сменила скованность, в которой был повинен лишь Свартэльд.

— Спасибо, Еме.

— За что?

— За Равнхов. За то, что вы пришли.

Он улыбнулся, но во взгляде его мелькнуло удивление, означавшее, что он не понимает, почему она его благодарит. От осеннего холода на её руках появились мурашки. Хирка спала в тесном белье без рукавов, которое уже не было таким белым, как когда-то в Эльверуа. Она надела свитер. Уннгона в Равнхове велела кому-то починить его, и Хирка выглядела вполне пристойно.

— Вы всегда встаёте в это время?

— Нет, уже очень поздно, — ответил он.

— Поздно? Я слышу крики совы!

— У неё сбились часы. Вставай, — это не Еме, это Свартэльд. Он вошёл, не предупредив. Тень, которую она едва заметила уголком глаза, внезапно оказалась прямо перед ней. — Нам пора выходить, если мы хотим успеть на церемонию. Еме, можешь предупредить остальных?

Еме поклонился.

— Сейчас же, мастер Свартэльд, — он удалился. Хирка покачала головой.

— Тебе когда-нибудь возражают, Свартэльд?

— Что это значит?

— Возражать. Понимаешь? Ты просишь кого-то что-то сделать, а он говорит «нет». Или объясняет, что у него есть предложение получше.

— Интересная теория. Ты должна рассказать мне больше об этом в следующий раз. Сейчас мы отправляемся в Эйсвальдр.

— Я могу рассказать больше прямо сейчас. Когда тебе возражают, то делают так: нет, мне не надо вставать, потому что я не поеду в Маннфаллу. Это плохая идея.

— Это не идея. Просто так будет.

— Послушай, Свартэльд, присутствие гнили в Маннфалле при обнародовании лжи о Всевидящем было не слишком приятным. Станет ещё хуже, если я буду там, когда Ример станет Ворононосцем. Единственное, чего я достигну своим присутствием, — это страх и паника. И даже если бы я была такой же, как все, то мне нечего надеть. Вот так просто и понятно.

Хирка улыбнулась, легла и натянула одеяло до подбородка.

Чёрный свёрток с одеждой упал ей на живот. Она посмотрела на него сквозь полуприкрытые веки. Свартэльд протягивал ей меч.

— Мы решим две проблемы одновременно. Ты пойдёшь под видом Колкагги.

Наследник кресла

Зал Ритуала не стал больше. Отсюда Совет простирал свои руки во все одиннадцать государств, но сейчас признаки того, что Совет вообще когда-либо находился здесь, отсутствовали. Красного купола больше не существовало. Его обломки торчали за стенами зала, как раскрашенные горы. Только камни высились посреди развалин стен, которые скрывали их тысячу лет. Сейчас они тянулись к серому небу. Наполовину руины, наполовину рукотворное строение.

Пол был на месте. Красные листья скользили по узорам и оставались лежать в трещинах, где раньше стояли скамьи. Под ногами у Хирки скрипело. Мётлы и кирки, которые использовались для ремонта, на время церемонии убрали. Она вот-вот должна была начаться. Её проведут на лестнице за спиной у Хирки, чтобы не разрушить до конца пол. Поколения имлингов ступали на этот пол, не понимая его значения. Теперь мудрецы утверждают, что всё поняли, а старейшие заявляют, что всегда знали.

Хирка подошла к ступеням и встала рядом со Свартэльдом. Он, конечно, оказался прав. Когда она носила костюм Колкагги, на неё никто не обращал внимания. Никто не смотрел ей в глаза. Только маленькие дети решались разглядывать чёрных теней. Раньше ей бы очень понравилось это ощущение — быть невидимкой, всего лишь тенью. Сегодня оно ей не требовалось. Она знала, на что способна. Сегодня ей хотелось стоять перед Римером и быть той, кем она была. Но она не могла. Она заключила сделку с Советом ради его безопасности. Он больше никогда её не увидит.

Хирка стояла вместе с другими Колкаггами наверху лестницы, немного позади Римера. Она надеялась, что его вид не причинит ей мучений. Конечно, они стояли на отдалении друг от друга, но никакого расстояния в мире теперь будет недостаточно. Она готова отдать свою жизнь за него. Воспоминания о его Потоке всё ещё были живы в её теле и отзывались саднящей болью, которая возникала всякий раз, когда она думала о Римере. Всякий раз, когда слышала его имя. Её грудь была дырой, которую не могло заполнить ничто, кроме него.

Он стоял выпрямив спину, как обычно. Белые волосы перехвачены сзади. На поясе — перевязь с мечом. Наверное, впервые в истории член Совета был вооружён. Во всяком случае, впервые после первых двенадцати. После тех, что были воинами.

Члены Совета встали перед ним полукругом. Стражи стояли на лестницах, как чёрно-золотые доски в заборе. Внизу собралась вся Маннфалла. Бурлящее море имлингов заполонило всю рыночную площадь и всю дорогу к Стене. Постоянно подходил кто-то ещё и пытался протиснуться через сводчатые арки. Самые дерзкие поднялись на пару ступенек по лестнице, как приближённые Совета. Хирка не удивилась, увидев среди них лица Сильи и её матери. Она заметила Рамойю и Ветле. Это хорошо, значит, никто не узнал о планах наставников воронов. Даже Ример не смог бы спасти жизнь Рамойи, если бы о таком предательстве стало известно.

С крыши одного из зданий поблизости раздался бой барабанов. Они отбивали разный ритм, который сливался в захватывающее единое целое и отдавался во всём теле. По лестнице поднялись семь танцовщиц. Их одеяния были настолько тонкими, что они с тем же успехом могли танцевать голыми. Первую из них звали Дамайянти, и она, судя по всему, была известна во всём Имланде. Хирка никогда о ней не слышала. На коже танцовщицы блестели маленькие камни, поднимались к груди и скрывались за блестящей тканью. Длинные одеяния обволакивали запястья и окутывали гибкие тела, танцующие для Римера. Для нового Ворононосца.

Внезапно Хирка почувствовала полное опустошение. Ей предстоит уехать. Навсегда. Она оставит краски этого мира, музыку, природу. Рамойю, Эйрика, Ветле, Тейна. И Римера. Она оставит Римера. Он никогда не узнает, что она побывала на этой церемонии, и через несколько дней забудет о ней. Когда выпадет снег, он сможет согреваться любыми танцовщицами мира. Они выстроятся в очередь перед ним.

Но так будет вне зависимости от того, уйдёт она или останется. Возможно, она смогла бы держать этих танцовщиц на небольшом расстоянии, если бы стала стоящей рядом с Римером гнилью. Дочерью Одина. Уродом, разносящим заразу по Эйсвальдру. Это ощущение было очень горьким. Но так никогда не будет. Она никогда не станет жестоким свидетелем жизни и правления Римера.

Эйр закрыла Книгу Всевидящего. Она наверняка читала из неё, но Хирка не услышала ни слова. Старая Ворононосица выступила вперёд и передала посох новому. Только посох. Без того, что на протяжении поколений было самым важным. Без Ворона.

Для глаза разница была не слишком велика, настоящую разницу надо было почувствовать сердцем. Эйр не носила Ворона, это Ворон носил её. Её место было в безопасности. Её ответственность исчезала на вершине посоха, пропадала в чёрной птице, которая несла мир с непререкаемой святостью. Ример же… Он нёс пустой посох. Над ним никого нет. Он один. Вся ответственность лежит на его плечах.

Возможно, утрата Всевидящего парадоксальным образом могла сделать Римера сильнее? Во всяком случае, до тех пор, пока Ример здесь. Конечно, его окружают члены Совета, но он никогда не сможет доверять никому из них. Он должен быть настолько же силён перед ними, как и перед народом. Хирке мучительно хотелось подойти к нему, сорвать с головы чёрный капюшон и закричать, что это она, что она здесь. Но она не могла. Вероятно, она бы не сделала этого, даже если бы могла.

Ример поднял посох, и Маннфалла в едином порыве закричала в его честь. Единогласное восхваление единственного, кто остался для восхвалений. Авгуры тоже кричали и поднимали руки к дождю из лепестков, которые во все стороны разбрасывали танцовщицы. Все восторгались так, будто всё, на чём имлинги строили свои жизни, не оказалось ложью. Хирка смотрела на них и понимала, что Всевидящий никогда не умрёт. Они всегда где-нибудь да отыщут Его, неважно, настоящего или нет.

Ример развернулся и взошёл вверх по лестнице. Его лоб был по-прежнему чист, и Хирка проглотила ком в горле. Он не только первый член Совета, который носит оружие, но и первый, кто не носит знака.

Члены Совета проследовали за ним. Они шли согласованно и послушно, как марионетки. Хирка удостоверилась, что не выбивается из строя Колкагг. Никто из идущих вверх по лестнице не поймёт, что у неё нет хвоста. Жёсткие перевязи перетягивали грудь, чтобы сделать её плоской. Рыжие волосы скрывал капюшон. Только глаза были видны из-под костюма, который она носила. Из-под костюма убийцы. Она сливалась с окружающей средой.

Ример прошёл мимо неё. Он слабо улыбался Колкаггам. Таким красивым она никогда его не видела. Хирка склонила голову. На мгновение его взгляд остановился на ней. Ей показалось, она рассмотрела тень узнавания в его глазах, но он прошёл мимо. Толпа поредела, хотя ликующие возгласы не смолкли. Имлинги группами расходились кто по домам, кто по лавкам, кто на работу, кто на праздник. Хирке осталось сделать всего одну вещь. Она поправила лямки мешка — чёрного мешка Колкагг, внутри которого скрывался её собственный мешок.

— Интересно, — услышала она за спиной.

Хлосниан!

Хирка повернулась и обняла его.

— Как ты меня нашёл?

— Ты должна была быть где-то здесь. Мне оставалось только поискать.

— Того, у кого нет хвоста?

— Того, у кого в глазах — след Потока. Свартэльд говорит, я тебе нужен. Куда ты собираешься, Хирка?

— Сначала я собираюсь выбраться из этого костюма. Затем попрощаюсь с одним торговцем чаем с улицы Даукаттгата. А потом мне понадобится твоя помощь.

— Вряд ли. Но я могу присутствовать. Значит, они попросили тебя уйти, хмммм?

Хирка немного помедлила.

— Можно сказать и так.

— Я тебе не нужен. Вероятно, ты тоже никогда этого не делала.

— Бабья болтовня, Хлосниан, — сказала Хирка и улыбнулась, вспомнив отца.

— О как. Не говори вслух о вещах, в которых ничего не смыслишь, дитя Одина. Я и пальца вместо тебя не поднял, когда ты носилась между камнями на Бромфьелле. Других надо было заклинать, но тебе требовался только Поток. Ты рождена не здесь. Правила для тебя не такие, как для других, и мы должны радоваться, что об этом никто не знал. Особенно Урд Ванфаринн.

У Хирки по коже побежали мурашки. Расстояние между мирами внезапно сократилось, и она не была уверена в том, что ей это нравится.

— Значит, для того, чтобы уйти, мне нужен только Поток?

— У Потока не бывает никакого «только». Ты говорила об этом с Римером? — Хлосниан вёл её вслед за остальными в один из парадных залов Эйсвальдра.

— Свартэльд поговорит. Потом. После того… — она не смогла заставить себя закончить предложение.

Хлосниан ничего не ответил, и она была ему за это благодарна. Он положил руку ей на спину и провёл в зал. Здесь шёл праздник для самых близких. Судя по всему, для самых близких трёх сотен имлингов. Длинный стол, заставленный золотыми блюдами и бокалами, тянулся из одного конца зала в другой. Множество еды вносили в помещение на богато украшенных подносах. Гости теснились на скамьях и болтали. Хирка узнала Силью, которая перегнулась через стол, чтобы привлечь внимание Римера. Хирке казалось, что её сердце замрёт, как будто его сжали до смерти. Как будто скрутили, как половую тряпку.

Это тебя не касается. Убирайся отсюда!

— Я не могу остаться здесь, Хлосниан. Они не должны меня видеть.

Глаза Хлосниана скользили по богато накрытому столу. В то время, когда другие рассаживались, он наполнил карманы красной мантии пирожными с сиропом и орешками, облизал пальцы и снова потащил Хирку за собой.

— Идём, посмотрим на камни.

Они вместе поднялись на обнажённую вершину холма. Шрам на теле Эйсвальдра. Дыра в том месте, где находился зал Ритуала. Между камнями виднелись горы Блиндбола. Хирка положила ладони на шершавую поверхность. У камней есть память. Чего только эти камни не выучили за тысячу лет! Могли ли они ещё чему-нибудь научиться? Никто не знал, сколько им лет на самом деле. Но они были внушительными.

— Если бы минувшим летом ты рассказала мне, что ещё до прихода зимы я совершу каменное путешествие, я бы выставил тебя за дверь, — Хлосниан благоговейно рассматривал камни.

— Каменное путешествие? — Хирка улыбнулась, услышав это слово. Казалось, теперь она каждый день учится чему-то новому.

— Их ещё называют каменными вратами. Один член нашей гильдии называет их Бивростами — перекошенными мостами. Мостами между мирами. Когда я был ребёнком, то слышал название «каменные двери». «Пути слепых». «Круги воронов». Эти были первыми и самыми большими из них. Мы думали, их снесли, или же они находятся где-то в забытом уголке Блиндбола. Имлинги быстро забывают. Может быть, мы живём слишком долго…

Хирка улыбнулась. Только Хлосниан мог так запутать.

— Почему «круги воронов»?

Хлосниан вздрогнул, как будто только что узнал о её присутствии.

— Имлинги думали, что вороны свободно могут перемещаться между кругами. Им не нужен Поток. Он испокон веков живёт в них.

В таком случае Куро может уйти со мной.

— Камни мне нравятся больше, чем зал, — сказала она.

— Да. Такие, как мы, всегда предпочтут вот это блестящей упаковке, — ответил Хлосниан, и она улыбнулась, потому что оказалась включена в его «мы».

Пол оставался почти нетронутым. Неуместное творение посреди природы, окружённое высокими, вертикально стоящими камнями. Это место боги хотели спрятать, но вот оно — на виду у всех. Узоры на полу побледнели, стёртые тысячей Ритуалов. Кое-где не хватало плиток. Возможно, они разбились, когда они с Римером прошли сквозь врата. Когда стены пали.

Хирка вспомнила, как во время Ритуала она стояла на сцене, смотрела на этот пол сверху и видела весь рисунок целиком. Звезда со множеством лучей. Сейчас она видела, что каждый луч упирался в камень. Между лучами были изображены невероятные вещи. В некоторых местах пол настолько истёрся, что невозможно было сказать, что на нём. В других местах ясно виднелись рисунки каких-то сказочных существ и животных.

— Пол — это карта, да? Это совершенно невероятно. Кто-то же должен был об этом знать?

— Вещи начинают казаться очевидными, как только ты их поймёшь, — ответил Хлосниан. Он отковыривал остатки стен от камней. — Мы думаем, это показывает то, что мы ожидаем найти между камнями. Насколько это верно, никто не знает. Но мы знаем, что однажды внутренний круг был уничтожен. Шрамы от этого ты видишь здесь.

Он указал на одно из многих мест, где плитки были заменены на плоские камни. Внутренний круг из камней меньшего размера был снесён.

Внутренний круг.

Совет часто называли Внутренним кругом. Хирка всегда думала, что это означает ближайшее окружение Всевидящего. Возможно, это тоже имелось в виду, но название, вероятно, имело гораздо более древнее происхождение, чем Совет, и было древнее идеи о Всевидящем. Хлосниан сжал переносицу пальцами и покачал головой.

— Они не знали, что имели! Может быть, это короткий путь в каждое из государств. Больше нет! — он всплеснул руками. — Разрушено. Навсегда.

Хирка постаралась утешить его.

— Но внешний круг ещё стоит. Это самое главное. Подумай, что, если бы мы никогда его не нашли?

Он кивнул, но, казалось, ничуть не ободрился. Сверху донеслось знакомое карканье. Куро опустился на вершину камня и уставился на карманы Хлосниана. Этот ворон способен учуять пирожное на краю света!

Внезапно до Хирки дошло, что она собирается сделать. На неё накатилась волна страха.

— Хлосниан, а там, откуда я родом, есть пирожные? Или медовый хлеб?

— Конечно.

Хирка сглотнула. Тех мелочей, о которых она ничего не знала, становилось всё больше. Они превращались в дыру, которая могла её поглотить.

— А у них там еда вообще есть? Звери? Лес? Погода?

Дыхание её остановилось, и она ухватилась за камень. Хлосниан обнял её обеими руками.

— Дитя, там есть всё, что тебе нужно!

— А откуда ты знаешь? Никто там не бывал, никто не встречал пришельца с той стороны. Никто не…

— Потому что, если бы дело обстояло иначе, тебя бы не было. Твои предки не могли бы существовать и произвести тебя на свет, если бы не жили в мире, который даёт им всё необходимое для выживания. Это логично, дитя. Логично.

В его взгляде была трогательная нежность. Он прав. Дыхание Хирки стало спокойнее. У неё есть предки. Она не одна. По словам Урда, у неё был отец, но она уже знала о нём больше, чем хотела бы.

Урд лгал. Он лгал обо всём.

— Пошли, — сказал Хлосниан и потянул её за собой на несколько шагов вперёд. — Вот место, из которого ты пришла.

Она уставилась на рисунок. Он был простым. Два бледных мужчины, один из них верхом на лошади.

— Откуда ты знаешь, что я оттуда?

— Эхм… Сочетание различных факторов. Надписи. Возраст рисунка. Ощущение Потока, когда…

— Хлосниан…

— Ни у одного из них нет хвоста.

— Значит, ты хочешь отправить меня в совершенно неизвестный мир, основываясь на том, что не видишь хвостов на изображении двух мужчин, которые стоят к нам лицом?

Хлосниан улыбнулся и закачал головой. Она сделала вид, что это её успокоило. Довольно сложно осознать, что она покинет этот мир, но вот осознать, что никто не знает наверняка, по какой дороге ей идти, было просто невозможно.

Она принялась разглядывать детали рисунка. Мужчины носили одинаковую одежду — кольчуги и белые плащи. На их груди она заметила следы красных крестов, уменьшавшихся к поясу. Возможно, семейные щиты.

Значит, там у них тоже есть воины.

Но позади мужчин находилось дерево, и это немного успокоило Хирку. Итак, это её новый дом? А вот камни, через которые ей предстоит пройти. Она подняла глаза, но не увидела ничего кроме гор. Никакого дрожания воздуха. Никаких признаков того, что имлинг перестанет существовать, если пройдёт между камнями с помощью Потока.

Как раз это и пугало больше всего. Пройти между камнями без Потока невозможно. В этом ей мог помочь Хлосниан или кто-нибудь другой. Но люди слепы к земле. Они подобны ей. Они не могут сливаться с Потоком.

Она может покинуть этот мир, но она никогда не сможет вернуться.

Врата

Гонг ударил девять раз перед тем, как Хирка покинула Эйсвальдр и зашагала по улице Даукаттгата. Из-за воцарившегося мрака было легко оставаться незамеченной, хотя Хирка уже переоделась в свои вещи — поношенные, но приятно знакомые.

Праздник всё ещё не закончился. Легко одетые женщины липли к кричащим мужчинам у дверей таверн. Некоторые уже завершили отмечать день Ворононосца и были готовы вернуться домой. Другие валялись на скамейках — завтра они проснутся с похмельем. Она могла бы им помочь. Она могла бы подать им луковый суп и травы в самый нужный момент, но завтра её уже здесь не будет.

Хирка плотнее закуталась в тяжёлый шерстяной плащ цвета еловой хвои — подарок Ярладина. Сначала член Совета показал ей плащ, достойный Ворононосца, из чистого шёлка, расшитый серебряными нитями и синими камнями. Такой плащ будет привлекать внимание, в какой бы мир она ни попала. Она поблагодарила и отказалась, и в редкий момент понимания член Совета принёс ей этот простой плащ. Хирка испытала облегчение от его полной обычности. Его единственной задачей было греть и скрывать её. Вот и всё, что надо. Никто не видел, что у неё нет хвоста, а капюшон скрывал рыжие волосы.

На углу у тёмной мастерской набивщика мебели Хирка свернула с Даукаттгаты. На берегу реки чёткая сеть улиц превращалась в лабиринт переулков. Хирка недолго прожила здесь, но она знала их как свои пять пальцев. Чайный дом находился на реке и был похож на плот. Фонарь снаружи был потушен, но внутри виднелся свет очага. Вокруг низких столов было пусто, но чаши и подносы ещё не убрали. Заведение Линдри тоже было открыто допоздна. Наверное, это неудивительно. Смена Ворононосца происходит не каждый день. Особенно если новый Ворононосец ни дня не просидел на своём кресле.

Хирка открыла дверь, и ветер, залетевший в помещение, глухими звуками поведал о её приходе. Линдри оторвал взгляд от коробочек с чаем, чтобы сказать, что заведение закрыто, но увидел Хирку и замер. Из-за морщин на его лице можно было подумать, что он улыбается, даже когда он этого не делал.

Она прошла между столами и подошла к нему. Линдри одной рукой облокотился о составленные ящики с чаем, а другой упёрся в бедро. Попытка показаться строгим провалилась. Хирка прикусила нижнюю губу, чтобы заглушить горе, которое испытывала. Горе от того, что ушла от него, не сказав ни слова, и от того, что ей придётся поступить так ещё раз. Он кивал безо всякой цели и смысла. Так делают старики, чтобы подчеркнуть, что дела обстоят именно так, как обстоят. А потом он дрожащими руками притянул Хирку к себе и тихо похлопал по спине. Он, наконец, заговорил хриплым голосом:

— Почему ничего не сказала, Рыжая?

Хирка не ответила. Она положила подбородок ему на плечо и закрыла глаза.

— Надо было сказать, Рыжая. Надо было сказать, — он сделал шаг назад и оглядел её. Хирка улыбнулась. Оба они знали, что она ничего не могла сказать. Он поставил чайник и раздул искры в очаге. Она вынула из мешка льняной мешочек и протянула ему.

— Завари вот этот. Он растёт в Блиндболе. Ничего подобного ему не существует.

Он взвесил мешочек в руке, не отводя взгляда от Хирки.

— Говорят, что ты — потомок Одина. Что ты убила стражей и сбежала в Равнхов. Кое-кто говорит, что ты начала там войну, кто-то говорит, что ты её остановила. Ты разбудила дракона в Бромфьелле и разделила равнины пополам. А потом явилась сюда и разрушила зал Ритуала и подняла восстание против Всевидящего. Кое-кто утверждает, что ты Его убила, кто-то говорит, что это сделал Ример Ан-Эльдерин. Некоторые говорят, что Его там вообще никогда не было. Так что если ты хотела остаться незамеченной, то на самом деле тебе это не удалось, Рыжая.

— Мне многое не удалось, Линдри.

Он заварил чай, и они вышли в садик на заднем дворе. Хотя, конечно, никакой это был не садик, а площадка в реке, поросшая вьющимися растениями. В темноте Ора казалась чёрной. На реке виднелась пара лодочных фонарей. Звёзды так чётко отражались в воде, что невозможно было сказать, где кончается вода и начинается небо. Есть ли звёзды там, куда она отправляется? Те же самые звёзды или другие?

Хирка ничего не скрывала. Она рассказала, что произошло и что ей снова надо уехать. Возможность поведать обо всём одновременно пугала и давала облегчение. У них с Линдри никогда не было повода для долгих разговоров, но они им и не требовались. Их связывало то, что оба они умели лучше всего.

Линдри слушал. Он утешал её вопросами, которые сама она никогда себе не задавала. А так ли она уверена, что собирается в иное место? Возможно, все места — это одно и то же место? И возможно, ей не потребуется Поток, если она когда-нибудь захочет вернуться. Возможно, там, куда она отправляется, есть другие способы пройти через врата. Нельзя сказать наверняка. До тех пор, пока у них там есть чай, она в безопасности. А Линдри совершенно уверен, что у них там есть чай.

В их распоряжении был весь вечер. Хирка поднялась, лишь когда гонг пробил одиннадцать раз. Она должна вернуться в каменный круг до полуночи — Хлосниан отказался ждать дольше. Он бормотал что-то о пульсации Потока, но Хирка думала, на самом деле ему хочется пораньше лечь спать. Они вернулись в чайный дом.

Хирка уже собиралась надеть свой заплечный мешок, как вдруг дверь резко распахнулась. Искры из очага подхватил сквозняк, и они осветили красным светом лицо Римера. Хирка почувствовала, как вокруг него бьётся тепло, подобное никому не видным языкам пламени. Он воспользовался Потоком, чтобы попасть сюда.

Линдри поставил чайные чашки на прилавок, осенил себя знаком Всевидящего и поклонился.

— Ример-отче, вы оказываете мне честь. Что я могу для вас сделать?

Ример не ответил, он не замечал присутствия Линдри. Он пристально посмотрел на Хирку и сделал три шага в её сторону.

— Ты собралась уйти. Ты собралась уйти и даже не подумала рассказать об этом мне.

Взгляд его посреди всего окружающего тепла казался ледяным. Он был полон обвинений. Хирка кусала нижнюю губу и тихо молила о ниспослании силы. Это всё значительно усложняет. Она попыталась улыбнуться.

— С тобой не пришли стражи? Я и не думала, что они отпустят Ворононосца на улицу без…

— Ты собиралась уйти. Сегодня ночью. Ничего не сказав.

Хирка положила руку на ладонь Линдри. Он всё ещё кланялся, не решаясь посмотреть в глаза Ворононосца. В этом случае она не могла порицать его.

— Поднимись, Линдри. Нам потребуется что-нибудь попить.

Он с благодарностью скрылся за прилавком, чтобы заняться тем, что умел лучше всего. Хирка указала на один из низких столиков, вокруг которого стояли табуретки, обитые овечьей кожей.

— Сядь, Ример.

Юноша упал на табуретку, как будто его швырнули на неё, и опустил голову. Свисающие по обеим сторонам лица волосы скрывали лицо, и Хирке пришлось сесть прямо напротив Римера, чтобы видеть его глаза. Его дыхание успокоилось. Она слышала каждый вдох. Его грудная клетка ритмично ходила под синей рубашкой, которую она никогда раньше не видела. Ему следовало бы одеваться теплее, зима близко.

Друг сидел с закрытыми глазами, по бокам торчали мечи, достававшие до пола. Руками он крепко держался за стол, как будто заставлял себя сидеть здесь.

К ним подошёл Линдри. Он вопросительно посмотрел на Хирку, и она кивнула на стол, куда можно было поставить поднос. По глубоким, спокойным вдохам можно было понять, что торговец сосредоточен. Он поставлял товары в Эйсвальдр, но, вероятно, никогда раньше ничего не готовил для Ворононосца. Высохшие руки обдали чашки и чайник кипятком, чтобы согреть их. Он насыпал чайные листья в холодную воду, потом добавил горячей воды и дал настояться. Он всё время украдкой бросал взгляды на Римера, который сидел неподвижно, как каменное изваяние.

Когда Линдри почувствовал, что листы настоялись, он разлил чай по двум чашкам, которые поставил перед Хиркой и Римером. Потом забрал поднос и оставил их наедине. Пар поднимался над чашками и обрамлял лицо Римера. Он поднял голову и посмотрел ей в глаза белыми волчьими глазами, видными сквозь пар. На этот раз они жаждали крови из-за нанесённого оскорбления. Хотели сражаться. Чувствовали себя преданными.

Римеру не было нужды задавать вопросы, всё его существо ждало объяснений. И вся его поза говорила, что никакое объяснение не будет достаточно убедительным. Хирка провела рукой по лицу и оставила её на некоторое время на подбородке, собираясь с мыслями. Она вновь увидела боль в его взгляде. Когда ей показалось, она знает, что сказать, она открыла рот. Но снова закрыла. Сказать было нечего. Она отпила чай. Ример к своему не прикоснулся.

— Ты сейчас уйдёшь. Сегодня ночью. Разве не так? — Его хриплый голос был полон извращённой радости от сознания собственной правоты.

— Я уйду.

— И ты не собиралась об этом рассказывать.

— Нет. Нет, я не собиралась об этом рассказывать.

Ример вскочил так резко, что стол опрокинулся набок. Чашки упали на пол. Он указал на неё. Его глаза стали чужими, как будто Ример ушёл, а в его теле поселился кто-то другой. Она не находилась в такой близости от него с момента падения зала Ритуала. С того момента, как Поток разорвал её на части. Может быть, его он тоже разорвал? Может быть, разорвал до такой степени, что он хочет её убить? Это был бы лучший способ уйти. Всё лучше, чем то, что она собиралась совершить.

— Что ты будешь делать, Хирка? Спалишь лачугу и побежишь через лес в Равнхов? После всего, что мы сделали?! — он замолчал и вновь посмотрел ей в глаза. — И что же в таком случае делать мне?!

Этот простой вопрос тяжким грузом лёг на лечи Хирки. Речь не о ней. Речь о тяжести мира. Ример нёс её на своих плечах, но не знал, что с ней делать.

Она встала. Его взгляд стал блуждающим и смягчился.

— Они попросили тебя уйти. Они вынудили тебя. Так обстоит дело, — в его голосе послышалась тень надежды. Она покачала головой, подошла вплотную к нему и порадовалась, что друг не попятился. Поток узнал её и потёк по ней спокойными волнами. Он был грустным и всезнающим, способным стереть острые углы. Он обнажил беспокойство, и от этого с ним стало легче справляться.

— И что же в таком случае делать мне? — повторил юноша более равнодушно. Устало. Позади него ветер плакал вместе с Потоком. Она коснулась ладонью его скулы и внимательно на него посмотрела. Выжгла его в своей памяти, чтобы забрать с собой этот образ.

— Кто ты, Ример? — спросила она.

Он положил ладонь ей на щёку, как изголодавшийся, и прижался носом к её виску.

— Я Ример. Ример Ан-Эльдерин.

Когда он шептал, его губы рисовали произнесённое на её щеке. Он мог бы говорить беззвучно. Она кожей могла бы распознать его слова.

Говори. Говори что угодно.

— Ты была бы здесь в безопасности, Хирка. Никто и ничто не причинило бы тебе вреда. Я бы уничтожил всё, что попыталось бы убить тебя. Ты бы вела хорошую жизнь в Эйсвальдре.

— В качестве диковинки? Чтобы богатеи платили деньги за возможность посмотреть на чудовище? Или в качестве источника страха и хаоса? Я не принадлежу этому миру, Ример.

Он крепче прижал её к себе.

— Я Ворононосец. Я мог бы запретить тебе уходить.

— Но ты не смог бы запретить имлингам обходить меня стороной или осенять себя защитным знаком при виде меня. Или ненавидеть меня за то, что слепые могут найти дорогу сюда, пока я здесь.

Сердце её горело желанием услышать, что он смог бы. Невыполнимое обещание, но если бы он его дал, она, возможно, смогла бы остаться. Хирка поняла, что её воля тает рядом с ним. Этого не должно произойти. Сейчас или никогда.

Она отошла в сторону и надела мешок. Что-то в ней кричало «нет». Это что-то хотело скинуть мешок и попросить его дать обещание. Попросить его дать ей хорошую жизнь здесь. Но она знала, что ни у кого нет власти это сделать.

— Ты можешь многое совершить, Ример. Но ты никогда не сможешь запретить имлингам быть имлингами. Возьмём Всевидящего. Ты можешь сказать им, что Его нет, но многие из них никогда не перестанут поклоняться Ему. И так же они никогда не перестанут бояться гнили.

— Никакой гнили не существует, Хирка! Как крепко я должен поцеловать тебя, чтобы ты поверила мне? Ты позволишь старинному суеверию руководить тобой? Ты-то? Я его не боюсь! Останься здесь и дай мне шанс доказать, что это ложь! — он вновь подошёл к ней и взял за подбородок, как будто собирался поцеловать. Она опустила голову.

— Я видела её, Ример…

— Что? Что ты видела? — он остановился.

— Я видела гниль. Она была у Урда. Начальная стадия. Его горло разъедало изнутри. И он сказал, что гнилью его наградил мой отец.

Руки Римера упали. Он закрыл глаза и склонил голову набок, словно хотел отмести её слова в сторону. Хирка подошла к Линдри, который неумело прятался за раздвижной стеной в задней комнате. Он посмотрел на неё так, словно она спятила. Наверное, любой посмотрел бы так же. Любой, кто рос не так, как она.

— Ты проводишь меня? — сказала она Римеру.

Он подошёл к ней. Сейчас Ример был более спокойным. Он погрузился в проблему, которую никогда не разрешит. Они ушли из чайного дома. Хирка не оглядывалась. Звуки Даукаттгаты звучали приглушённо. Наступила полночь. Таверны пытались выставить за двери последних гуляк. Пёстрая кошка с поднятым хвостом прошмыгнула между стенами домов. Поднялся ветер. Они молча прошли через Стену и площадь. Никто из стражей не удостоил их взглядом. Цветочные лепестки с церемонии на бледных ступенях лестницы были похожи на кровь на костях. В темноте вырисовывались очертания каменного круга. На вершине одного из камней Хирка увидела замёрзшего на ветру ворона. Куро спрятал голову под крылом. Она не смела надеяться на это, но, возможно, он всё-таки уйдёт вместе с ней. Она поставила мешок на пол и посмотрела на Римера.

— Хлосниан придёт с минуты на минуту.

— Хлосниан не придёт. Он рассказал мне, что ты собираешься уйти, и я запер его.

Она отступила на шаг назад.

— Ты запер его?!

— Я не мог позволить ему помогать тебе. Не надо делать вид, что ты в шоке, он бы всё равно не пришёл. Камнерез был так пьян от пирожных и вина, что вырубился ещё до того, как я его запер.

Хирка засмеялась, но это показалось настолько неуместным, что смех быстро затих.

— Он умолял меня дать тебе это, — Ример снял с ремня кожаный мешочек. Она открыла его. Его содержимое было трудно разглядеть в темноте, но, во всяком случае, там была книга. Размером меньше её ладони, но толстая. Хирка села на корточки и положила её сверху в свой мешок.

— Кто, кроме Хлосниана, позаботился бы о чтении в дорогу? — она поднялась и посмотрела на Римера. — Тогда, значит, ты мне поможешь?

Она развернулась, чтобы уйти, но Ример схватил её и притянул к себе. Она откинула голову назад, ему на грудь, и порадовалась тому, что стоит к нему спиной. Что не видит его в этот миг. И что он её не видит. Ветер срывал с деревьев последние листья. Камни молчали. Ждали. Великаны, которые должны забрать её отсюда.

А потом внезапно нахлынул Поток. Всеобъемлющий. Листва шуршала по полу и исчезала между камнями. Перед лицом Хирки развевались белые волосы Римера, как в ту ночь, когда они летали над Эйсвальдром. Сквозь неё текла вечность. Земля. Камни. Спящая сила. Он сжимал её тело, и оно разбиралось на кусочки. Она распустила себя и смешалась с кусочками тела Римера.

Их накрыл купол. Купол исчез. Перед ними промелькнули тени. Тени имлингов, которые жили когда-то. Потом они тоже исчезли. Окружающий пейзаж пустел, времена года сменяли друг друга.

Только камни стояли неизменно. Она была всем, что когда-либо жило. Всем, что живёт. Всем, что когда-либо будет жить. Поток подбирался ближе к её сердцу, он жаждал добраться до всего, что она спрятала, и она отдала ему всё. Всё, кроме того единственного, о чём Ример никогда не должен был узнать: какой большой частью её сердца он владел.

Ример схватил украшение у неё на груди. Украшение, которое оставил ей в Блиндболе. Его горячая рука коснулась её кожи, и Хирка почувствовала, как пробуждается тело. Неистово. Опасно. Она закрылась от Потока и обрадовалась, что ей удалось сделать это без крика. Ример коснулся губами её уха. Его голос был шершавым, как камень:

— Урд нашёл способ. Я тоже найду способ. Я найду тебя. И я принесу с собой правду о гнили.

Хирка поняла, что он верит в свои слова. Она не верила, но позволила им согреть себя.

Она позвала Куро.

— Куро! Хрейдр!

Команда вылетела так естественно, что ей показалось, она никогда не употребляла другого слова для того, чтобы позвать ворона домой. Куро описал пару кругов у них над головами, а потом направился в пространство между двумя камнями и исчез.

Хирка против воли высвободилась из объятий Римера.

— Иди за воронами, — сказала она и пожала плечами. Ример не ответил. Она снова надела заплечный мешок и вошла в каменный круг.

А затем погрузилась в пространство между мирами.

Глоссарий

Авгур — жрец культа Всевидящего.

Биврост — в древнескандинавской мифологии светящийся радужный мост, соединяющий мир богов Асгард с другими мирами. В Имланде ещё одно название каменных врат, соединяющих миры.

Всевидящий — ворон, верховное божество Имланда. Считается, он живёт в башне в Эйсвальдре. Имлинги поклоняются ему в Чертогах Всевидящего. Только Равнхов отказывается принять божественную сущность Всевидящего.

Гниль — мифическая болезнь, при которой гниёт тело, имлинг заражается ею, вступая в сексуальную связь с человеком, поэтому род людей в Имланде иногда называют «гнилью».

Имлинг — обитатель Имланда, тот, кто принадлежит к роду Има. Не путать с «человеком» и «людьми».

Каменный круг, круг воронов, врата, каменные врата, каменные двери, пути слепых — древние мегалитические сооружения, которые могут открывать как дороги между мирами, так и пути в другие районы Имланда.

Колкагги — гильдия убийц на службе у Совета.

Наставник воронов — тренирует почтовых воронов, отвечает за отправку и приём корреспонденции, которую переносят вороны. Птичья почта доступна только членам Совета и состоятельным имлингам, её услуги стоят дорого.

Ночестон — ночная птица.

Обитель воронов — место обитания приручённых воронов.

Поток — мощный поток энергии, невидимыми реками протекающий по миру, энергия земли.

Сливаться с Потоком — многократно увеличивать свои силы, слившись воедино с энергией земли, Потоком.

Ритуал — церемония, через которую проходят подростки, достигшие возраста 15 лет. Проводится Советом. Считается, она дарит защиту имлингам от слепых. На самом деле во время церемонии выявляются способности имлингов сливаться с Потоком.

Слеповство, слеповать — слепые пользуются Потоком по-своему, их способ слияния с Потоком называется слеповством. Слеповство запрещено в Имланде, имлинги его боятся.

Слепой к земле — тот, кто не способен сливаться с Потоком.

Слепые, нибирны, трупорождённые, первые, безымянные, беспесенные, «слепуны» — монстры, пришельцы из иных миров, которых боятся в Имланде. Многие имлинги не верят в их существование. Слепыми их называют из-за того, что в их глазах нет ни радужной оболочки, ни зрачков, только белое глазное яблоко. Они приходят в Имланд, чтобы напитаться энергией.

Слиятель — тот, кто способен сливаться с Потоком.

Совет — орган верховного правления Имланда. Состоит из 12 членов, представляющих главные семьи Имланда.

Тинг — древнескандинавское народное собрание. Тинги, как правило, имели не только законодательные полномочия, но и право избирать вождей или королей.

Хёвдинг — у скандинавских народов в древние времена — вождь племени. В Имланде — правитель Равнхова.

Чертог Всевидящего — место поклонения верховному божеству, Всевидящему ворону.

Шлокна — место, где вечным сном спят умершие.

Эмблинг, потомок Одина, человек — обитатели чужого для Имланда мира. Эмбла в скандинавской мифологии — первая женщина.

ВРЕМЕНА ГОДА

Илир — месяц заморозков, ноябрь-декабрь.

Тви — август-сентябрь.

Хельф — зимний месяц.

Хей — месяц сбора сена, июль-август.

ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ НАЗВАНИЯ

Аллдьюпа — глубокая расселина, по дну которой протекает река Стридренна.

Блиндбол, пустошь Слепых — место, где в древние времена в Имланд проникли первые Слепые, разделяет Маннфаллу и Равнхов.

Имланд, мир Има — вымышленная страна, в которой разворачивается действие романа. Состоит из одиннадцати государств.

Маннфалла — одно из государств Имланда, такое же имя носит столица государства. Считается главным городом одиннадцати государств, местом, где живёт Всевидящий и заседает Совет. Только Равнхов не подчиняется власти Манн-фаллы.

Равнхов — букв. «Капище воронов», княжество, которое отказывается подчиниться власти Маннфаллы и поклоняться Всевидящему. Управляется хёвдингом и тингом.

Стридренна — река, протекающая через долину, где живёт Хирка.

Эйсвальдр — букв. «Ледяная стена». Город в городе, центральная часть Маннфаллы, где живёт Всевидящий и расположен зал, где проходит ежегодный Ритуал. Там же живут представители Совета. Высокая белая стена отделяет их от города Манн-фалла.

РАСТЕНИЯ

Бодряник — чай с бодрящим эффектом.

Дремотник — растение, обладающее ярко выраженным снотворным эффектом.

Золотой колокольчик — редкое лекарственное растение, обладающее жаропонижающим эффектом.

Кровавая трава — крайне ядовитое растение.

Местешип — лекарственное растение.

Опа — растение с наркотическими свойствами.

Серебрина — дерево.

Солнцеслёз — лекарственное растение.

Тенегриб — съедобное растение.

СЕМЬИ СОВЕТА

1. Ан-Эльдерин: Илюме-матерь, Сын-Ример.

2. Ванфаринн: Спурн-отче, Урд-отче.

3. Фелль: Миана-матерь.

4. Кобб: Эйр-матерь.

5. Таид: Лейвлунг-отче.

6. Даркдаггар: Гарм-отче.

7. Ан-Сарин: Ярладин-отче.

8. Якиннин: Саульхе-отче.

9. Екенсе: Тирме-отче.

10. Глеймдхейм: Фрейд-матерь.

11. Клейв: Сигра-матерь.

12. Саурпассарид: Нолдхе-матерь.

Благодарности автора

Говорят, благодарить надо либо каждого, либо никого. Сейчас я полностью нарушу эту традицию и упомяну лишь несколько человек, которые заслуживают благодарности за то, что «Круги воронов» стали реальностью. Через Кима и маму я с чистой совестью перескочу, потому что совершенно ясно, что без них я бы вообще ничего не сделала.

Консультанты

Александр К. Люкке: консультант по лингвистическим вопросам, гуру древнеисландского языка и энтузиаст жанра фэнтези.

Майя С. Мегорд: моя дорогая подруга, единственная, кто читал и комментировал текст во время работы над ним.

Карен Форберг: великолепный редактор из издательства, первая, кто сказал, что я написала хорошую книгу.

Терье Рёстум: коллега и потрясающий разработчик в компании «Kantega».

Эмма Юсефин Йоханссон и Стиан Андреассен: разработчики в блестящей компании «Gnist Design».

Кнут Эллингсен: геолог с твёрдой, как камень, логикой.

Том Халлер: вероятно, единственный профессиональный наставник воронов в Норвегии.

Ларс Мюрен Холанд: фотограф, благодаря которому у меня получился умный вид.

Эйвинд Скугму: безжалостный корректор на последнем этапе редактуры.

Писательство подчас трудно совмещать с другой работой, но только не в том случае, если у тебя лучшая в мире работа. Мне повезло. Спасибо всем моим коллегам в волшебной компании «Kantega». Особенно Марит Коллин, лучшей начальнице на свете. Хочу быть похожей на неё, когда вырасту.

Издательство «Гюльдендал» именно такое, каким кажется: тёплое и красивое, здесь меня приняли с распростёртыми объятиями. Моя искренняя признательность всем его сотрудникам, в особенности моим выдающимся редакторам, Марианне Кох Кнудсен и Бенте Лоте Орхейм — они сделали лучше и книгу, и меня.

Спасибо «Фюглен», «Сьюприм Роустуоркс» и «Ява», лучшим кафе-барам в Осло с невероятно любезным персоналом. Спасибо магазину «Аутлэнд», где я нашла себя. Спасибо тренеру Майклу Парчменту, который показал мне, на что я способна. Спасибо замечательным участникам группы «Fabelprosaikerne» и всем, кто вместе со мной радовался выходу сигнального экземпляра. Вы лучшие!

Спасибо всем, кто читает, пишет, рассказывает в блогах и Твиттере о книгах. Всем, кто подписан на мою страницу, и всем, на чьи страницы подписана я. Спасибо моей коллеге по писательскому цеху Тонье Торнес — вдвоём всегда легче! Спасибо всем друзьям и знакомым, кто подбадривал меня. В особенности старым знакомым в среде комиксов и ролевых игр (Представь себе, Эндре! Хирка стала реальностью!).

И в заключение совершенно особая благодарность тому, кто впервые открыл мне двери в иные миры и кто, вероятно, никогда не поймёт, какое это имело значение: огромное спасибо, дорогой Кетиль Холден.

Примечания редактора

История создания каждой книги уникальна, как и её путь к читателю.

История этого конкретного произведения тоже достаточно своеобразна.

Цикл книг «Круги воронов» наделал шума в Скандинавии и европейских странах, и однажды на одном из международных книжных фестивалей мне попались на глаза потрясающие, по-норвежски минималистичные обложки и сочетание слов «Дитя Одина». Будучи ярым любителем скандинавской мифологии, я решила прочитать текст.

Книга покорила меня с первой главы! Перевернув последнюю страницу, я начала вспоминать, попадалось ли мне когда-нибудь хоть сколько-нибудь похожее произведение, и поняла, что авторов, пишущих в этом жанре, много и с ними есть определенное сходство, но в то же время — нет ни одного действительно похожего. Текст — потрясающе динамичный с абсолютно новым и уникальным, великолепно прорисованным миром со своими верованиями, политическим и социальным устройством и в то же время с косвенными отсылками к скандинавской мифологии как к историческим реалиям. К новой действительности привыкаешь постепенно: в процессе наблюдения за тем, от чьего лица ведётся повествование.

Особенно актуальная сейчас тема ксенофобии, а также извечного поиска своего места в мире, подаётся в приключенческом и ярком художественном виде. Оригинальная метафора единения с природой также очень интересна. На волне популярности фильма «Аватар» хвосты, вначале смутившие меня, тоже не кажутся излишеством и отлично вписаны в механику мира.

У книги был всего один недостаток… Начав читать, ты теряешь связь с реальностью, пока не перевернёшь последнюю страницу.

Перевела книгу с норвежского языка Екатерина Лавринайтис, прежде работавшая над романами Ю. Несбё. Это был замечательный опыт совместной деятельности, о котором расскажет она сама.

Ответственный редакторОльга Бурдова

Примечания переводчика

Имена собственные (топонимы и антропонимы)

В своих комментариях автор настаивает на сохранении в неизменном виде имён собственных для сохранения «нордической» атмосферы романа. Она указывает, что некоторые из них напоминают другие древнескандинавские слова, являются архаичными, относятся к диалектам, создают атмосферу и т. п.

Долго думала, стоит ли перевести буквально два-три географических названия: разделяющую соперничающие государства Маннфаллу и Равнхов местность — Blindbòl, букв. «пустошь слепых». Однако в итоге оставила топонимы без прямого перевода. Лишь переделала гору Варгтинд в Пик Волка, поскольку в тексте содержится объяснение этого названия.

С именем одного из главных персонажей автор разрешила нам немного «поиграть», русифицировать. Так, из привычного скандинавскому слуху Риме наш герой превратился в Римера. От более англицированного Райме мы решили отказаться.

Еще одно слово — «Шлокна» встречалось довольно часто, в сочетаниях «пошёл ты в Шлокну», «Шлокна его знает». На самом деле это место, куда попадают умершие. В интервью писательница говорит, что придумала слово сама, но это производное от норвежского глагола «slokke» — гасить, тушить, затухать.

Ravneringene я перевела как «Круги воронов». Был вариант «Вороньи круги», но это вызывает ассоциации с воро́нами, а не с во́ронами. Можно было сказать и «Врата воронов», так как в тексте эти мегалиты называют и кругами и вратами, однако Круги все же ближе к оригиналу.

Автор прекрасно знает скандинавскую мифологию, где пантеон богов возглавляет мудрый и воинственный бог Один, отдавший один глаз взамен на мудрость. Неизменные спутники Одина — вороны Хугин и Мунин. Они летают по миру и сообщают Одину обо всём происходящем. Хугин в буквальном переводе с древнеисландского означает «мыслящий», а Мунин — «помнящий». Древние скандинавы относились к воронам с большим почтением и считали, что они обладают тайными знаниями. Не забывайте об этом, когда будете читать историю Хирки.

Реалии мира

Мир у автора на редкость хорошо проработанный, поэтому много времени ушло на адаптацию реалий мира Им и важные для сюжета понятия. Само собой, что начала я с основополагающего слова, в итоге переведённого как Поток. В норвежском оно звучит как EVNA — существит., букв. Способность. Это потоки энергии, невидимыми реками текущие по миру. Всегда находятся в движении. Конечно, лучше всего для перевода подходит слово «Сила», но автор в комментариях просит не употреблять это слово, т. к. оно заезжено «Звёздными войнами». Она также против слова «способность» при переводе, потому что этой EVNA нельзя научиться. Автор запрещает использование любых слов, связанных с магией, т. к. EVNA — это природный феномен. От слова в тексте встречаются производные, например «evnelaus» — лишённый дара.

Мы с редактором долго крутили всевозможные «могущество», мощь, силы, дар и энергии, но в итоге остановились на слове «Поток», это произошло, когда мы думали над еще одним словом — FAVNE — самом сложном понятии. Это глагол, который означает «ощущать мощь, пользоваться ею». Слово автор изобрела сама, урезав норвежское слово «omfavne» — обнимать. Если от русского слова «обнимать» оставить «нимать», то получалось как-то забавно. Как вариант было создать производное от глаголов «соединяться» и «объединяться» — получилось бы «единяться». Тогда встречающиеся в тексте производные от этого глагола, например, члены семей Совета — сильные FAVNERE, стали бы единителями.

Однако совместными усилиями мы решили, что это слово не слишком благозвучно, и вспомнили, что в фильме «Аватар» есть термин «устанавливать связь». Отсюда родилось «Сливаться», а сливаться лучше всего с «Потоком».

С Гнилью и Советом проблем не возникло, а вот с имлингами пришлось повозиться. Дело в том, что в Имланде, мире Има, где разворачивается действие романа, живут не люди, а похожие на людей существа с хвостами. Им противопоставляются люди, человек, представители рода человеческого, у которых хвостов, понятное дело, нет. Как же называть жителей мира Им? Автор предлагает употреблять, где возможно, нейтральные «народ», «толпа» и т. п. и делать производные от Им, например, «потомки Има». Ещё одним возможным вариантом стали имлинги, так как слов «человек» и «люди» необходимо было избегать при описании жителей мира Им.

Род людей писательница называет эмблингами, или потомками Эмблы. Эмбла в скандинавской мифологии — первая женщина на земле. Её и первого мужчину, Аска, боги нашли в виде неких деревянных прототипов на берегу моря и наделили их душами, чувствами и разумом.

Еще одним крайне сложным понятием для перевода стал термин «Слеповство» и производный от него глагол «Слеповать». В норвежском языке DE BLINDE — прилаг. букв. означает «слепые». Древняя раса, которых в Имланде считают чудовищами и боятся, хотя многие подозревают, что это мифические персонажи. Но на защите от них выстроены многие понятия и институты в Имланде, в том числе религия. Их называют слепыми, потому что их глаза полностью белые (иногда чёрные), без зрачков и радужной оболочки. Слепые тоже могут пользоваться Потоком. Их пугающий и устрашающий способ обращения с Потоком называют «blindverk» — букв. «деяние слепых». Автор считает, это понятие должно ассоциироваться с ведьмовством, колдовством — отсюда выросло понятие «Слеповство».

Растения

На мой взгляд, этой группе слов Сири уделила особое внимание. На наши вопросы она присылала нарисованные от руки картинки (а вы знали, что писательница отлично рисует?), поясняющие не просто действие растения, но и способы его размножения, внешний вид и пр.

Например, на наш запрос про серебрину (норв. Silbærtre) мы получили следующий ответ: первая часть слова ничего особенного не значит, лишь должно звучать похоже на «серебро». Это очень красивое дерево с заострёнными листьями. Цветки у него белые и растут в соцветиях, которые выглядят как снежинки. Ягоды также белые и блестящие. Обычно растёт само по себе, но иногда встречается и в садах. Семечки в ягодах имеют форму слезы, поэтому в сказаниях частенько упоминается их свойство смягчать горе.

Так появилась дерево, похожее на рябину как причастностью к мифам и легендам, так и частично внешним видом.

В общем, работа была интересной и увлекательной, автор полностью заслужила все свои многочисленные премии.

Екатерина Лавринайтис

Продолжить чтение