Если ангелы падут

Посвящается Барбаре, Лоре и Майклу

1

Дэнни снова видел перед собой ту девочку.

Когда поезд метро трогался от станции «Колизей», он поднял глаза и обмер, завороженный ее застывшей улыбкой, отрешенным взором и тем, что она не разговаривает.

Совсем.

Она мертва.

Горло ее было перерезано, а тело засунуто в черный мусорный мешок и спрятано в парке «Золотые ворота».

Ей было два года, и звали ее Танита Мари Доннер. Две одиннадцатилетние девочки из средней школы Линкольна обнаружили ее во время экскурсии по естествознанию.

«Она походила на голого пупса», — поведала одна из них, Натали Джексон, телевидению Сан-Франциско.

Это произошло год назад. Теперь кошмары донимали школьниц уже реже.

У большинства горожан память об убийстве Таниты начала тускнеть, хотя лицо девочки все еще взирало с автобусных остановок, витрин и наклеек на бамперах — образ столь же знакомый району Залива, как мост «Золотые ворота» или Пирамида «Трансамерика»[1]. На какое-то время облик девочки стал олицетворением страданий Сан-Франциско. Размытая, зернистая, увеличенная копия цветного снимка: на уговоры мамы улыбнуться Танита робко обнажает свои мелкие молочно-белые зубки. Каштановые волосы прихвачены парой розовых заколок-бабочек. На ней хлопковое платьице с кружевной оторочкой, а к груди она прижимает белого плюшевого мишку. Темные глаза искрятся, как звездочки.

«ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ!» — взывали жирные черные буквы у нее над головой. Ниже значились детали, когда и где Таниту видели живой в последний раз. Двадцать пять тысяч долларов сулилось за информацию, способную привести к поимке убийцы. Но претендентов не нашлось.

Убийца Таниты Мари Доннер по-прежнему разгуливал на свободе.

Поезд мчался по туннелю скоростной системы Залива, а трехлетний Даниэль Рафаэль Беккер все не отводил глаз от плаката с Танитой Мари Доннер.

— Па, а кто это? — спросил он своего отца.

— Не тыкай пальцем, Дэнни. Это так, просто девчушка. Прошу тебя, сиди смирно. Скоро уже будем дома.

Натан Беккер поудобней оперся о спинку сиденья и открыл бизнес-раздел субботней «Сан-Франциско Стар», рассчитывая закончить статью, которую начал читать еще дома, перед тем как вместе с Дэнни отправиться на матч. Натан был сисадмином и на работу в Маунтин-Вью добирался на пригородной. Статья была о его фирме, находящейся сейчас на грани революционного прорыва. Матч оказался тягомотным: «Атлетикс»[2] посрамили «Янкиз»[3]. Дэнни заскучал, и на шестом иннинге[4] со стадиона пришлось уйти. Оно и к лучшему: еще предстояло ехать аж в Дейли-Сити за кистями для рисования — Натан обещал их жене, Мэгги. Путь неблизкий, и зря он поддался на упрашивания Дэнни поехать на БАРТе.[5]

Поездами за неделю Натан насытился сверх меры. От магазина до дома надо бы взять такси.

День начинался как обычно летом, по субботам, когда Натан с Дэнни как друзья не разлей вода планировали какие-нибудь вылазки.

— Дэн, а давай махнем сегодня в Окленд, на бейсбол? — предложил за приготовлением омлета Натан.

— А волну гнать будем? — заправски осведомился сынишка.

— Ну а как же.

Дэнни звонко рассмеялся.

Мэгги в это время еще спала наверху.

Натан взъерошил сыну волосы и стал смотреть, как он ест. Глаза мальчика излучали невинность. «Кровинка моя, чудо чудное». О как он его любил. Черт бы побрал это повышение по службе: теперь от выходных до выходных ребенка предстоит видеть лишь урывками, уходя спозаранку, а возвращаясь, когда Дэнни уже спит; прокрадываться к нему в комнату на цыпочках, как вор, после очередного суматошного дня.

Джордан Парк представлял собой дремливый квартал под сенью пальм, похожих на перьевые метелки, — викторианские дома в окружении лужаек, зеленых и гладких, как бильярдные столы. Оазис для молодых профессионалов, не такой фешенебельный, как Пасифик-Хайтс. Впрочем, сегодня насчет фешенебельности можно было и поспорить. Если бы не Дэнни: он вдруг затребовал отправиться в Окленд подземным экспрессом.

— Поехали лучше на «бимере»[6], Дэн? Опустим верх и двинем.

— Не, па. Я хочу на поезде, как ты. БАРТ, он же прямо под Заливом идет. Снизу.

— Да знаю, что снизу, — вздохнул Натан. — Ладно, давай.

Перед уходом Натан прилепил к холодильнику записку и с неохотой оставил в гараже свой «БМВ». Вместе с Дэнни они отправились на автовокзал, сели на автобус, затем на фуникулер до Эмбаркадеро, где эскалатор со скоростью похоронной процессии опустил их в подземку, петляющую по зоне Залива.

Услышав, как они ушли, Мэгги Беккер поднялась с постели, неспешно приняла душ, надела халат и заварила чайничек «Эрл Грей». Наслаждаясь одиночеством и спокойствием в доме, она уютно устроилась на диване в гостиной и приступила к чтению журнальной рубрики искусств. Спустя какое-то время она надела потертые джинсы, свободный свитер и поднялась наверх в свою студию — просторную яркую комнату с фанерным полом и окнами от пола до потолка с видом на внутренний дворик, где розарий и верхушки деревьев обрамляли вид на небольшой парк с искусственным прудом, по глади которого скользили лебеди. Это было святилище Мэгги.

Здесь она оплакивала выкидыш своего первого ребенка, утраченного из-за падения со стремянки (Мэгги тогда клеила обои в детской). Врачи сказали, что ее матка получила повреждение и отныне шансы успешного вынашивания ребенка не более трех к десяти. Предложили вариант усыновления. Несколько месяцев спустя Натан начал оставлять ей брошюры из агентств.

Мэгги выбрасывала их в мусорную корзину, отказываясь позволить жестокой, уродливой случайности лишить ее материнства.

Натан это понял.

И именно здесь, во время наблюдения за лебедями, молитвы Мэгги оказались услышаны. Она тогда носила под сердцем Дэнни и, прижав руки к животу, молила Бога о позволении оставить ей этого ребенка.

И Господь ей внял.

Их малютка, живой и здоровый, появился на свет посредством кесарева сечения. Наречен он был Дэниелом (по отцу Натана) и Рафаэлем (в честь итальянского художника, чье творчество Мэгги боготворила). Дэнни был ее светом, ее ангелом, ее надеждой. Рождение ребенка воскресило супружескую любовь, а в Мэгги еще и пробудило художественные устремления, увядшие было с потерей их первого ребенка. Здесь, на перестроенном чердаке, Мэгги создала ряд вдохновенных акварелей, снискавших спрос в арт-галерее ниже по полуострову.

Мэгги сняла парусину, укрывающую незаконченный пейзаж, выбрала нужные кисти; вдохнула пряный аромат красок, мешающийся с веющим в окно запахом свежескошенной травы.

Такого умиротворения в своей жизни она не испытывала давно.

Поезд подъехал к следующей станции. Разъехались автоматические створки дверей. Снаружи в вагон вместе с сутолокой выходящих и входящих ворвался сыроватый воздух. Звякнул сигнал, а вместе с ним механический голос: «Осторожно, двери закрываются!» Через пару секунд дверные створки сомкнулись. Поезд дернулся и поехал, набирая ход по мере углубления в туннель.

— А сколько еще остановок, па?

— М-гм, — отозвался Натан. Углубленный в газету, он не замечал наводнивших вагон новых пассажиров. Такова уж была его уютная привычка транзитного пассажира: не замечать ничего вокруг, забываясь в чтении прессы.

Дэнни поглядел на газету, за которой скрывалось отцово лицо. От скуки он стал пересчитывать пальцы у себя на ручонке. Вспомнив хот-дог, который папа дал ему на стадионе, он облизнулся: вот бы сейчас еще один. Дэнни зевнул, а потом поглядел через вагон на плакат Таниты Мари Доннер и, встав с места, подошел и стал его разглядывать.

— Я вон туда, па.

— Ага, — сказала газета.

Поезд на ходу колыхнуло. Дэнни накренился и выпрямился, попутно заметив, как блеснула и качнулась серебристая цепочка в ухе какого-то тинейджера на проходе. Покачиваясь в такт движению поезда, она ритмично взблескивала, как часы гипнотизера, подманивая Дэнни к себе. Он осмотрительно обступил вытянутые загорелые ноги подростка, занятого чтением журнала о мотоциклах; параллельно тинейджер потряхивал головой под какую-то музыку, шелестящую в наушниках-пуговках. Внезапно в сторону Дэнни устремилась доска для скейта.

Дэнни напрягся, но тут доску остановил потертый «рибок» какой-то девчонки в футболке не по росту. Дэнни двинулся дальше, не обращая внимания на пассажиров, пока не остановился перед тем тинейджером с цепочкой. Лицо паренька рдело сыпью наливных прыщей. Иссиня-черный ирокез был прихотливо взбит в корону из шести набриолиненных шипов — эдакий взрыв парикмахерской спеси. На ногах черные тупорылые ботинки, драные черные штаны, а над ними черная майка с черепом, скалящимся из черного клепаного кожана.

Дэнни указал на цепочку:

— Это что?

Тинейджер перестал нажевывать жвачку, приоткрыл рот и хихикнул, как от щекотки. То же самое проделала его подружка. Волосы у нее были лиловые, цепочка помельче, но в целом она была в таком же прикиде, вплоть до нажевывания жвачки. С парнем они держались за руки. Тот подался к Дэнни, повернулся к нему ухом и тряхнул цепочку.

— Это амулет, — осклабился он. — Чтобы в жизни перло. Тебе тоже надо такой завести.

Девчонка игриво ухватила своего дружка за пах и, сделав губы уточкой, спросила Дэнни:

— А вот это что?

Это называлось «пенус». Дэнни помнил, как мама его однажды вечером мыла в ванне, а он спросил, что это, и она ответила. Только потом он это слово забыл, а сейчас вот вспомнил.

— У тебя пенус чешется? — спросил он, на что эта парочка отреагировала скабрезным смехом и поднялась выходить.

Поезд замедлял ход. На Дэнни напирали сзади, чье-то колено едва не сшибло его с ног. Он очутился в непролазном лесу из людских ног. Механический голос гаркнул название станции. Дэнни пытался вернуться к отцу, но дорогу ему преградили скейтборд, магазинные пакеты, кожаный кейс, какой-то рюкзак. Людская масса наддавала, теснила все ближе к дверям. Дэнни пробил слепой страх, руки сжались в кулачки; он колотил ими по рукам и ногам, но пробиться не мог. Поезд остановился. С шипеньем разъехались двери. Толпа вынесла Дэнни наружу. Зовя отца, он запнулся и больно упал на холодный, грязный бетон платформы. Вокруг кишели люди, и он тонул в этой буче. Судорожная сутолока гетто гудела своим грозным ритмом. Плача и криков ребенка никто не слышал. В отчаянии Дэнни вскарабкался на ноги. К его ладошке прилип окурок. Мальчика метало от одного взрослого к другому. Он потерял ориентир, а единственной мыслью было попасть обратно в вагон. Там уже звякнул сигнал отправления.

«Скорее в поезд! В поезд, скорее!»

Дэнни вдруг ощутил, как его властно подхватывают две больших, сильных руки.

Заслышав сигнал, Натан опустил газету и повернулся к Дэнни. Его на месте не оказалось. Вот же бесенок… Он отбросил газету и принялся рыскать по вагону, разыскивая меж сиденьями сынишку. Какого черта? Куда он задевался? Не мог же он…

«Нет, нет!»

Сердце туго ударило в ребра. Натан побежал по вагону из конца в конец, расталкивая по дороге людей, заглядывая под каждое сиденье.

— Ты че, дядя?

— Ну вы даете…

— Мой сын, Дэнни… Я ищу моего мальчика, он…

Двери сомкнулись, и поезд дернуло вперед.

— Стойте! Погодите! — проговорил Натан, нелепо веля вагону остановиться.

Поезд с гудением набирал ход.

«Где мой сын?»

К горлу подкатила тошнота, спина взмокла от холодного пота. Через окно, на платформе, он увидел Дэнни в руках незнакомца, уже исчезающего в толпе.

В рывке к стоп-крану Натан сбил с ног пожилую женщину.

«Нет! О боже, нет!»

На отца Дэнни со стылой улыбкой взирала Танита Доннер.

2

На момент похищения Дэнни Беккера дежурная смена сидела в редакции «Сан-Франциско Стар».

Том Рид, автор криминальной рубрики, заканчивал короткий хит о семидесятидвухлетнем алкаше, которого пилкой для ногтей пришила пятидесятидвухлетняя шлюха. Дело было в одном из борделей Тендерлойна. Шлюха была не в духе и смотрела по ящику над барной стойкой бейсбол («Атлетикс» против «Янкиз»), а алкаш домогался, чтобы она в свой перерыв работала. Она же едва успела хлебнуть пива и начать обихаживать себе пилкой ногти. Алкаш, дав волю рукам, сунулся пальцами куда не следует, за что и истек кровью прямо за ее столиком. Половину матча никто этого не замечал. А алкаш, оказывается, в свое время участвовал в строительстве моста «Золотые ворота». Семидесятое убийство этого года. Итоги жизни покойного Рид подбил в двух убористых колонках, после чего ударом по клавишам пульнул материал Элу Буту — ассистенту, сидящему в редакторском отсеке.

Следующим движением Рид дохлебнул тепловатые остатки кофе. Пошел четвертый час смены. Так или иначе, а день надо продержаться. Голова снова гудит с бодуна. Потирая виски, Рид оглядел всякую дребедень, пришпиленную к стенке его закутка: полицейские номера, пожелтелая вырезка о его победе на национальном конкурсе криминальных репортажей (второй раз подряд, четыре года назад), а рядом фотографии: жена Энн и их девятилетний Зак, мечтающий стать репортером, как папа.

Такова была его жизнь или ее видимость. Источники Рида нынче общались с ним редко. Работа, за которую он удостоился награды, была позабыта. Энн вот уже скоро полгода как уехала к своей матери, взяв с собою Зака. Сама жизнь шла как будто под откос. Словно животное, грызущее на себе рану, которую не удается зализать, он возвратился к газетным вырезкам и истории, что покрыла его дурной славой. Дело Таниты Мари Доннер.

Рид со страниц «Стар» вел репортаж о ее похищении и убийстве, вплоть до последовавшего самоубийства, судебного процесса и приостановки дела. Прошел почти год с тех пор, как он в последний раз писал о малолетней жертве и о человеке, который, по его мнению, лишил ее жизни. Дело осталось нераскрыто, а газета, претерпев скандал и период растерянности, теперь довольствовалась лишь поверхностным освещением. Однако Рид все никак не мог с этим смириться. Не давали покоя заголовки, буквально въевшиеся в память:

«ПОЛИЦИЯ ИЩЕТ ПОХИЩЕННОГО РЕБЕНКА»…

«ТАНИТУ НАХОДЯТ ШКОЛЬНИЦЫ»…

«ТАИНСТВЕННОЕ УБИЙСТВО: НАЙДУТСЯ ЛИ ЗАЦЕПКИ?»…

А вот и зернистые газетные снимки Франклина Уоллеса. Отсюда все начало идти наперекосяк и бумерангом ударило по нему. Да так жестко.

Он тогда примчался к дому Уоллеса и позвонил в дверь. Все это по следам самого крупного события в Сан-Франциско. Еще бы, ведь он разыскал убийцу Таниты.

Дверь открыл пухлячок с восковой бледности лицом; редеющие светлые волосы, тонкие усики. Среднего роста, на четвертом десятке.

— Франклин Уоллес? — осведомился с порога Рид.

— Да, а что? — Голос был c южным тягучим прононсом.

«Значит, след верный», — мелькнуло у Рида.

— Мистер Уоллес, я Том Рид. Репортер из «Сан-Франциско Стар».

— Репортер? — Уоллес заметно помрачнел.

— Вам известна Танита Доннер? Она жила недалеко, в нескольких домах отсюда.

— Да, Таниту я знал.

— Я так понимаю, ее водили в вашу воскресную школу?

— Несколько раз. Но вообще редко. А в чем, собственно, дело?

— Мистер Уоллес, можно мне войти? Есть кое-какие вопросы, достаточно важные, и мне хотелось бы вам их задать.

У Уоллеса по-птичьи дрогнуло веко — едва заметно, можно даже не уловить. Но Рид уловил.

— Какие вопросы?

— Я могу войти?

— Какие именно вопросы? Зачем все это?

Рука Уоллеса стиснула дверную притолоку. Рид чувствовал, что упускает его; другого шанса, скорей всего, не будет.

— Мистер Уоллес, у вас есть судимость за растление малолетних в Виргинии?

— Какая судимость?

— У меня есть тому подтверждение.

Уоллес сухо сглотнул, облизывая губы.

— Есть подтверждение?

— Да, оно у меня только что появилось. Но мне хотелось бы поговорить с вами о другой информации, которой я располагаю. Она весьма существенная.

— Что? Нет. Умоляю. Все это было так давно. Прошу вас, у меня семья, работа. Вы не должны ничего печатать. Я совершенно не понимаю, на что вы намекаете этим своим приходом и утверждениями.

— Мне сказали, что ваши отпечатки были найдены на вещах, связанных с убийством Таниты.

— Что? У меня это просто в голове не укладывается!

Последние признаки румянца на лице Уоллеса истаяли. Он был бледен как полотно, а его глаза раскрывали правду. Он был виновен. Виновен в чем-то. Рид это знал, чувствовал нутром. Он стоял лицом к лицу с детоубийцей.

Ведь так же?

В этот момент появилась дочка Уоллеса и прижалась к ноге отца, буровя непрошеного гостя хмурым взглядом маленькой заступницы. Ее подбородок был измазан вареньем, по виду напоминавшим кровь.

— К вашим домыслам я не имею никакого отношения! — выкрикнул Уоллес, захлопывая дверь.

Рид прочистил горло и продолжил листать подборку:

«УЧИТЕЛЬ ВОСКРЕСНОЙ ШКОЛЫ СОВЕРШАЕТ САМОУБИЙСТВО»…

«“ОН НЕВИНОВЕН”: В СМЕРТИ УЧИТЕЛЯ ВДОВА ОБВИНЯЕТ РЕПОРТЕРА»…

«ВДОВА СУДИТСЯ С “САН-ФРАНЦИСКО СТАР»…

«УБИЙЦА ТАНИТЫ “СКОРО БУДЕТ ПОЙМАН”, СООБЩАЕТ ПОЛИЦИЯ»…

Рид снял очки и уткнулся лицом в ладони.

На следующий день после похорон мужа Рона Уоллес созвала пресс-конференцию. Она происходила на том же самом крыльце, где Рид пытал вопросами Франклина Уоллеса за несколько минут перед тем, как тот заперся в спальне дочери и саданул себе в рот из обоих стволов дробовика.

— Мой муж был порядочным человеком и любящим отцом, — читала Рона Уоллес по заготовленной бумажке. — Он успешно прошел курс назначенных ему консультаций по проблемам, что случились у него более десяти лет назад, когда он находился в клинической депрессии из-за смерти матери. Сегодня полиция Сан-Франциско и ФБР сказали мне прямо в лицо, что мой муж был изначально проверен и негласно освобожден от всех возможных подозрений в смерти Таниты Мари Доннер. Эту маленькую девочку он знал и любил. — Она всхлипнула. — Его трагическую смерть я связываю с обвинениями, выдвинутыми в отвратительных, лживых репортажах «Сан-Франциско Стар», насчет чего я подала иск в судебные инстанции. Спасибо всем.

На вопросы Рона Уоллес отвечать не стала. Закончив свою речь, она спросила, есть ли среди присутствующих репортер Том Рид.

— Он здесь. — Рид поднял руку.

Камеры скрупулезно снимали, как она приближается, ища его в толпе красноватыми от слез глазами.

Добравшись, она с ходу влепила ему пощечину.

— Ты знаешь, кто ты, и вот тебе за содеянное, — сказала она и удалилась.

Рид стоял остолбенев.

На него, лишившегося дара речи, накинулись с вопросами репортеры. Банда телевизионщиков упивалась тем, как он получает по заслугам. Это подхватили и соцсети. Публичная критика со стороны полиции сделала его изгоем. В результате инцидента по всей стране огнем заискрили передовицы и колонки об этике прессы. Рид теперь не мог заснуть без выпивки; всю его жизнь наводнила предательская зыбкость. Он ссорился с Энн, орал на Зака. Однажды он чуть было его не ударил, стискивая ему руку, пока тот не завопил от ужаса.

— Просыпайся, Рид. Я тебе лекарство принесла.

Перед ним была поставлена кружка кофе, над которой вился ароматный парок, мешаясь с терпковатым ароматом парфюма.

Молли Уилсон, позвякивая браслетами, устроилась в смежном закутке.

— Что-нибудь животрепещущее, Томми?

— Пьянь, приколотая шлюхой, — отозвался Рид, отхлебывая кофе. — Мерси за кофеек.

Уилсон перешла сюда четыре года назад из небольшой техасской ежедневки. Женщина образованная, со степенью магистра по английской литературе. Дотошная копательница фактов, с хорошим даром слова. Брюнетка со стрижкой а-ля Клеопатра; идеальные зубы и неизменно хороший запах.

— Уилсон, зачем ты здесь? У тебя же сегодня выходной.

Она включила терминал, открыла ноутбук и заклацала по клавишам.

— Надо закончить материал для Ланы. Она перенесла мой дедлайн.

Рид хмыкнул.

— Спасибо, что поинтересовался, Том. Он о мужчинах, которые убивают, и женщинах, которые их любят. Ты, кстати, зря так упираешься. Не можешь оставить в покое ту историю с Доннер?

Рид ничего не ответил.

— Почему ты продолжаешь так себя мучить, Том?

— А что делать?

— Забыть. Выбрось эту историю из памяти. Полиция тебя спалила, потому что сама облажалась и оказалась беспомощной. Им нужен был козел отпущения. А Бенсон тебя отстранил, потому что ему тоже нужно было на ком отыграться. Все это длилось лишь неделю. Ни для кого не секрет, что он все взвалил на твои плечи. И было это год назад. Так что забудь об этом и двигайся дальше.

— Не могу.

Вспыхнул, а затем стих приглушенный стук сканеров в полицейском отделе газеты. Рид и Молли Уилсон через стекло ньюсрума поглядели на стажера, сидящего на мониторинге новостей.

— Том, это была не твоя вина.

— Но я рвался к ней на всех парах.

— Да. Но если б тот идиот из убойного объяснил, как на вещдоках оказались отпечатки Уоллеса, о чем ты его умолял, ты бы вовремя остановился. Ты же сам хотел больше времени на учителя воскресной школы, но Бенсон жаждал кульминации той истории. Все подхлестывали, давили. Правду, Том, мы уже никогда не узнаем.

Сочувственно на него поглядев, Молли Уилсон возобновила печатание. Рид, в свою очередь, вернулся к пролистыванию вырезок.

— Кстати, зачем ты возишься с этой подборкой про Доннер?

— Юбилей близится. Надо бы разродиться хотя бы очерком.

Молли страдальчески завела глаза:

— Нет, ты действительно чокнутый. Этот тряпка Бенсон не даст тебе ходу. Передадут заказ какой-нибудь штафирке из отдела хроники. Кроме того, мать Таниты, кажется, скрывается?

— Есть у меня одна мысль, но…

Сканеры застучали громче.

Они оба повернулись к укромному кабинету в дальнем углу редакции. «Застенок», как его здесь называли. Комнатка со стеклянными стенами и двадцатью четырьмя сканерами, мониторящими сотни аварийных частот в районе Залива. Название комнатки подкреплял немолчный шум. Более опытные слухачи умели удерживать громкость на минимуме, но при действительно масштабном происшествии звук возрастал.

— Что-то происходит, — заметила Уилсон.

На радио сидел Саймон Грин, летний стажер. Он встал с напряженным лицом, черкнул у себя в журнале и крикнул Элу:

— Похищение ребенка на БАРТе! Бальбоа-Парк! В метро стопорят поезда!

Бут в отсеке редакции поморщился. На смене никого, кроме Рида.

— Ты сейчас свободен?

Рид кивнул.

— Действуй. Уилсон, оставайся здесь, может, сорвешь сверхурочные.

Бросивший сэндвич фоторедактор на крике сообщил по рации фотографу, бороздящему просторы города, чтобы тот все бросал и рвал когти на станцию «Бальбоа-Парк».

Рид, на ходу натягивая куртку, схватил один из старовских мобильников.

— Молли, я на номере третьем. Держи меня в курсе.

— Бальбоа-Парк? Жесть.

Танита Мари Доннер была в свое время похищена из Восьмого жилого комплекса, где жила на пособии ее несовершеннолетняя мать. Как раз в Бальбоа-Парке.

3

Сын с отцом Сидовски разместились в «Колизее» вполне на приличных местах: тридцатый ряд от поля. Шел уже восьмой иннинг, на котором «Атлетикс» опережали «Янкиз» на семь очков, хотя игра шла вяло.

Сидовски-младший и изнервничался, и проголодался.

— Слышь, старик, — обратился он на польском, — пойду-ка я добуду съестного. Тебе чего-нибудь принести?

— Обязательно, — оживился отец, — попкорн.

Сидовски-младший похлопал отца по колену и отправился к прилавку. Идти на матч он не так уж и хотел, а билеты принял по настоянию шефа.

Сидовски-старшему, напротив, в «Колизее» нравилось, но сам он на этот культпоход напрашиваться б не стал, так как считал, что сыну не до него в силу занятости.

Стоя в очереди, Сидовски вспоминал былые времена. Когда «Атлетикс» играли с бостонскими «Ред сокс», он, бывало, ездил по мосту через Залив, чтобы лишний раз поклониться Карлу Майклу Ястржемски, трехкратному чемпиону Американской лиги. Свой третий титул Яз взял в эпоху, когда великие питчеры[7] помножали на ноль бэттеров[8] средней руки.

Вот это было упорство.

На дворе стоял шестьдесят восьмой год. Год, когда в Окленде утвердились «Атлетикс», а полиция Сан-Франциско заполучила в свои ряды Вацлава Сидовски.

Неужели это было так давно?

— Ты знаешь, Уолт: на пенсию можешь выйти, когда захочешь, — частенько напоминал ему шеф, лейтенант Лео Гонсалес.

Но Сидовски не мог. Во всяком случае, пока. Чем еще тогда заниматься?

Жена его, Баша, шесть лет назад умерла от Паркинсона. Девочки выросли и разъехались, у них теперь свои собственные дети. А у него остался Джон — старик отец, восемьдесят семь годков, догляд нужен. Старик еще тот. В Польше на ферме выращивал картофель, а еще цирюльничал: во время войны в трудовом лагере спасался от голода тем, что подстригал нацистских офицеров. И все крохи тащил в семью.

Сына Сидовски-старший учил, как слушать, как вчитываться в людей. Теперь старик уютно существовал сам по себе в Пасифике, ухаживая за своим огородиком и болея за «Атлетикс». К сыну он переезжать отказался, и тот теперь жил один в доме на Парксайд, где они с женой растили своих дочерей, а он теперь выращивал канареек.

— Сэр? С вас четыре доллара.

Сидовски, вынимая купюры, обнажил в улыбке два коронованных зуба. Девочка-подросток в ответ тоже улыбнулась. Осанистый, ростом метр девяносто и девяносто кило весом, смуглый с проседью брюнет Сидовски был по-прежнему мужчиной видным. И пускай хот-дог вызовет непременную изжогу, ну так что с того? По его просьбе юная продавщица дополнительно сдобрила хот-дог кетчупом, горчицей и лучком. В конце концов, коп он или кто? И чем ему заниматься после выхода в отставку? Инспектор отдела убийств — это вам не жук чихнул. В этом вся его жизнь. Для одних он был красой и гордостью городской полиции, для других «спесивым поляком». И пускай ему по должности вменялось обламывать норов новичкам-детективам, за ним значился и самый высокий показатель раскрываемости. Старые волки рассказывали новичкам, что инспектор Сидовски так знает убийц потому, что сам из их числа.

Как-то в конце войны — сколько ему тогда было? лет восемь-девять? — их семья батрачила на ферме в юго-восточной Германии. И случилось так, что он наткнулся на пьяного немецкого ефрейтора, который за хлевом насиловал его двенадцатилетнюю сестру. Сидовски тогда выхватил у немца из кобуры «люгер» и приставил ему к потному виску: «На колени, мразь! Молись о пощаде!» Тот подчинился, а Сидовски нажал курок, и арийские мозги брызнули по всему хлеву.

Но то было в другой жизни. Сидовски стер о ней память; во всяком случае, он так считал.

Но каким-то образом ярость, которая ожгла его тогда, ярость, которую, как он полагал, он никогда больше не испытает, вернулась, воскресла, когда ему дали дело той двухлетней девочки. Худшей частью работы всегда было убийство детей. Глядеть на их неподвижные тельца, зная, что у них не было никаких шансов, что этот мир подставил их и отрекся, он с болью чувствовал, что его долг — отомстить за их смерть.

Да, это было мучение — видеть все это, держать в памяти, но, возвращаясь с саднящим сердцем домой, целовать свою Башу, девочек и говорить им, что день прошел как обычно.

На протяжении лет ему удавалось отстраняться от своих дел настолько, чтобы безболезненно выполнять свою работу. Победа была в основном на его стороне, хотя случались и поражения, с которыми приходилось смиряться. Иного не оставалось.

Стопроцентного успеха не бывает, и не все дела заканчиваются выигрышем. Но похищение и убийство Таниты Доннер было делом совсем иного рода.

Это было с год назад. Сидовски был старшим оперативником и не мог его закрыть. В какой-то момент он почувствовал, что близок. А теперь у него ничего не осталось. Эта штука отказалась быть раскрытой и съела его с потрохами. Лео предложил взглянуть на вещи свежим взглядом и пока сосредоточиться на других делах. Все как-то размылось, затухло. Делу Доннер Сидовски отдал частицу своей души. Разве он мог забыть об этом ребенке хотя бы на секунду?

Шел дождь, когда он в сопровождении молодого детектива прибыл в парк «Золотые ворота» и заглянул в тот мешок. Помнился знакомый дурной запах, мухи и черви, землисто-серая кожа, шрам на тонкой шейке — а также как ее глаза, ее прекрасные глазки, открытые и словно окаменелые, незряче смотрели на него. Вглубь него. Что-то внутри его сломалось, заклубилось темнотой, сжав болью сердце в тот момент, как он поднял ее и прижал к груди на виду у всех копов, репортеров и сбившихся в кучу зевак.

C делом Таниты Сидовски пересек эмоциональный барьер. Сначала в морге, увидев трупик девочки размером с куклу, затем когда возил на опознание ее сидящую на пособии, совсем еще девчонку мать. С ней был дед Таниты из их квартиры на Бальбоа. Как он поймал мать, после того как та при виде своего ребенка упала в обморок, а дед застонал, закрыв лицо руками. Он тогда умирал от рака и уже не мог ходить. Помнилось, как его убогая инвалидная коляска держалась на платяных плечиках; как мать, выронив из рук смятый снимок Таниты, заголосила навзрыд, а Сидовски был вынужден отвернуться и смотреть в потолок.

Он знал, что то дело не отпустит его никогда, что он сам от него не отступится. На похоронах Таниты он коснулся ее гроба, безмолвно поклявшись найти убийцу.

— Вот, пап, держи.

Сидовски передал старику пакет с попкорном, а сам пару раз куснул свой хот-дог, пытаясь вернуться к игре. Но концентрация была потеряна.

Поначалу дело Доннер шло ходко. Департамент дал ему «зеленый коридор», а ФБР для подкрепления назначило на него пару своих сотрудников. Старшим агентом был Мерл Раст, молчаливый федерал с двадцатилетним стажем и трехдюймовым шрамом на подбородке от пули, чиркнувшей его при перестрелке с «Орденом»[9] под Сиэтлом в 1984 году.

Раст с одинаковой симпатией воспринимал жевание табака и своего молодого напарника, спецагента Лонни Дитмайра, по виду точь-в-точь персонажа из «Полицейской академии» (сияющая американская улыбка и убежденность, что в муниципальной полиции сплошь засранцы).

Несмотря на неизбежные трения, все работали с самоотдачей, не жалея время и силы. С детскими убийствами всегда так. Задержали подозреваемых, Куантико[10] выдал профиль. Они высветили информацию на большом экране парка подсвечников и предложили награду. Прошли недели, затем месяцы, и два телевизионных криминальных шоу показали это дело. Комиссия возбудила дело об аресте. Плакаты проросли в районе Залива. Но они сидели на корточках до тех пор, пока что-то не сломалось. Куантико оперативно выставил профиль. Информация высвечивалась на фоне Кэндлстик-парка, там же предлагалась и награда. Шли недели, месяцы; два раза дело показывалось в криминальном телешоу. У комиссии наготове были ордера на арест. Район Залива наводнили постеры и флаеры. Но дальнейший ход дела застопорился, а там и вовсе что-то надломилось.

Один заштатный коп, ища на детской площадке в Долорес-парке нычки с наркотой, вдруг отыскал подгузник Таниты, а еще потрепанные погодой полароидные снимки двух мужчин, держащих девочку. Все это было припрятано в мешке среди кустов. Профиль правдиво указывал на двух человек, причастных к похищению и убийству ребенка. Одним из изображенных был Франклин Уоллес, учитель воскресной школы, живший недалеко от дома, где проживала Танита. Отпечатки на подгузнике совпадали с его. Их проверили и обнаружили, что десять лет назад в Виргинии Уоллес был осужден за растление малолетних девочек. Второй подозреваемый — татуированный мужчина — на снимках был в маске.

Прорыв был засекречен, вещдоки вернули в кусты и собирались повторно обследовать то место вместе с ФБР. В это время к Сидовски прозвонился Том Рид из «Стар» — репортер, которого Сидовски знал и уважал. У Рида в том деле тоже намечался прорыв, и он хотел присовокупить ту информацию к своему репортажу. Сидовски обругал себя за наметившуюся опасную утечку, которая, не исключено, ставит под угрозу все расследование.

— Что тебе известно, Рид?

— Франклин Уоллес — твой подопечный. Его отпечатки найдены на подгузнике, и у тебя есть его фото с той девчушкой. Он учитель воскресной школы, имеет судимость, и тоже по малолетним. Плутишка из Виргинии. Верно я говорю?

Рид действительно был в материале. Приходилось держать ухо востро.

— Откуда ты все это взял?

— В трубу крикнули сегодня утром.

— И кто же?

— Серьезно, Уолт: ты же знаешь, я никогда не раскрываю источника.

Сидовски отреагировал молчанием.

Рид быстро все обдумал и, понизив голос, спросил:

— Уолт, если моя информация как-то тебе сгодится, могу я ее отразить в своем журналистском материале?

— Сделка не срастается.

Рид издал тягостный вздох. Сидовски слышал постукиванье ручки о стол, слышал, как Рид раздумывает.

— Кто именно звонил, я не знаю. Это был мужчина. Все длилось с полминуты. Должно быть, кого-то достали шараханья комиссии. Скорей всего, кто-нибудь из копов.

— У тебя это на диктофоне?

— Нет, все произошло слишком быстро. Так я на верном пути, Уолт?

— Без комментариев. И на твоем месте я бы пока держал язык за зубами.

— Да брось ты.

— А этого разговора у нас с тобой не было.

В молчании Рида было что-то торжествующее.

— Я принимаю это как подтверждение моим догадкам.

— Как тебе угодно. Но я с тобой ни о чем не разговаривал.

Утечка привела к взрыву в окружной прокуратуре и на авеню «Золотых ворот». Рид позвонил в офис окружного прокурора, стремясь получить официальное подтверждение своей версии. У него ничего не вышло.

Официального допроса Уоллеса еще не было. Тем не менее Рид наседал, требуя действий. Раст, Дитмайр и помощник прокурора Рич Лонг обсудили с судейскими возможные плюсы от ареста Уоллеса еще до выдвижения обвинений против него или его загадочного партнера. Сидовски хотел, чтобы Уоллеса схватили сразу. Агенты же считали, что наблюдение за Уоллесом может вывести их к его подельнику. И можно ли воспрепятствовать публикации Рида?

— А что еще важнее, — напрямую заявил Дитмайр, глядя на Сидовски, — сколько еще журналюг об этом догадываются?

Оскорбленный намеком, что он мог стать причиной утечки, Сидовски, скрипнув стулом, встал, готовясь дать отпор своему обвинителю.

— Успокойся, Уолт, — бдительно сказал Раст.

В эту секунду им пришло сообщение о смерти Уоллеса. Сразу после расспросов Рида о Таните Доннер и его судимости в Виргинии он пальнул себе в голову. Но перед этим успел накорябать записку о своей невиновности. А в его доме не нашлось ничего, что связывало бы его с убийством девочки.

Лонг, сломав напополам карандаш, захлопнул свой кейс и вышел, а следом за ним ушли Раст и Дитмайр, не забыв обругать Сидовски.

На следующий день статья Рида, в которой он указывал Уоллеса как главного подозреваемого в убийстве Таниты, вышла передовицей в «Сан-Франциско Стар».

Хорошо, что Рид не знал хотя бы о втором подозреваемом. О неизвестном с татуировками. Прокурор и федералы решили, что дело можно спасти, если они помножат статью Рида на ноль, сказав, что Уоллес подозреваемым никогда и не был; что его проверяли, потому что он знал жертву, а также из-за его былой судимости. По их словам, все это было рутинной процедурой, а сам он давно был вне подозрений. «Стар»-де снова отличилась фейком. Этот подловатый прием был Сидовски против души, но в запасе оставался единственно он.

Но это не имело значения. Расследование провалилось. А потом стало и того хуже: вдова Уоллеса подала на газету в суд, а затем во время пресс-конференции отвесила Риду оплеуху прямо перед камерой. Рида понизили в должности или что-то в этом роде. Сидовски полдесятка раз пытал его о деталях того звонка, ну а затем они утратили связь.

В конце концов, количество тел по делу сократилось. Встречи с Растом и Дитмайром сошли у Сидовски на нет. Они оставили его в покое. После самоубийства Уоллеса он кропотливо восстанавливал фрагменты дела. В чем ему никто не завидовал.

Хотя понимание было.

После самых мрачных дней он возвращался домой и сидел в своем вольере, слушая птиц и размышляя.

Что он делал не так? Где ошибался? В любое время суток он приходил в отдел, работал за компьютером, перечитывал файлы и выезжал на встречи и разговоры. Но щелчка в мозгу не происходило.

Таков был его год после убийства Таниты Мари Доннер; год, когда выходные у него можно было по пальцам перечесть. А вот сегодня он выходной как раз взял. И сидел, к своему удовольствию, со своим стариком в «Колизее» на матче. На несколько часов он пытался дать своим мыслям отдых.

Жуя хот-дог, он подумывал, не сходить ли еще за одним.

«Бип! Бип! Бип! Бип!»

Он отключил пейджер, прошел к телефону и позвонил дежурной бригаде в отдел.

— Убойный, Джексон, — послышалось в трубке.

— Это Сидовски.

— Уолт! Только что похищен мальчик. Незнакомым мужчиной.

— Тело найдено?

— Нет.

— Нет? Тогда это в общий отдел. Зачем меня теребить?

— Приказ. Сверху, от начальства. Лео нужно, чтобы ты связался с прокурором и федералами, прямо с начала цепочки. Ребенка умыкнули у отца на БАРТе, в Бальбоа.

«Бальбоа».

— Все выглядит скверно, Уолт.

Сидовски ощутил укус изжоги.

— Бальбоа?

— Опорный пункт развернут на станции «Инглсайд», со стороны Джона Янга.

— Хорошо, сейчас выхожу из «Колизея».

Сидовски повесил трубку и разыскал оклендского копа в форме. Предъявив ему свое удостоверение, он душевным голосом попросил отследить, чтобы старик после матча сел в такси до Пасифики, после чего дал копу несколько смятых купюр на проезд.

— Будет сделано, — заверил тот.

Сидовски вернулся к своему старику.

— Мне на работу, пап, — развел он руками и кивком указал на полисмена: — Этот парень обеспечит тебе такси до дома.

Отец, повернувшись к сыну, поправил на голове бейсболку.

— Конечно, сынок, работа есть работа. Ступай и будь молодцом.

На пути через Бэй-Бридж в Сан-Франциско (хорошо, что еще не началась послематчевая сутолока) у Сидовски неожиданно проклюнулась мысль. А не задавался ли Рид когда-нибудь вопросом: тот короткий анонимный звонок с год назад — не мог ли он исходить от убийцы Таниты Доннер?

4

Том Рид гнал на юг из центра на служебном «Форде Темпо» с красно-бело-синим старовским баннером и вьющимся по борту девизом: «МЫ ИСТОРИЯ САН-ФРАНЦИСКО».

Вот вам жестокая ирония. Насмешка судьбы. Он хотел сделать юбилейную статью о похищении и убийстве Таниты Мари Доннер. Чтобы сравнять счеты. Искупиться. И тут такое, и снова в Бальбоа.

Костяшки его пальцев на руле побелели. Обгоняя на 101-м хайвее неуклюжий трейлер из Юты, он никак не мог избавиться от истории Доннер и сонма других вопросов. Если сегодняшнее дело в самом деле реально, оставит ли его на нем газета? Сможет ли он снова с этим справиться? А почему бы и нет. Терять ему больше нечего. Он уже пожертвовал своей семьей ради истории Доннер.

— Мы потеряли друг друга, Том, — сказала Энн, когда они в последний раз выходили вместе, недели через три после самоубийства Уоллеса. Уютное местечко в Саусалито с видом на городской закат и арфист, исполняющий реквием по их браку. Энн была права. Что-то между ними умерло — факт, который он до сих пор отказывался признать. Рид тогда, поигрывая на столе ложечкой, встретился с Энн взглядом. В свете свечей ее глаза дымчато сияли, как в день их свадьбы.

— Скажи мне, Энн. Скажи, как ты потеряла меня.

— Твоя выпивка вышла из-под контроля. Я просила тебя остановиться. Ты не понимаешь, как это действует на нас. На Зака, на тебя.

Он резко пристукнул ложечкой по столу.

— Меня профессионально унизили, Энн. Отстранили от дела, бросили в выгребную яму политического дерьма. А тут ты мне с этим пониманием!

— А ну тише, — сердито прошептала она.

Он одним глотком допил вино и снова налил бокал доверху.

— Том, непогрешимых людей нет. И ты не исключение.

— Я не ошибался.

— Значит, что-то пошло не так! Я не хочу об этом говорить.

— Ты сама завела эту тему, дорогая. — Он хлебнул еще вина.

— Ты представить не можешь, что мы с Заком пережили, когда по телевизору та вдова бедного учителя дала тебе пощечину.

— Тот бедный учитель убил Таниту Доннер, Энн!

— Ты не можешь этого знать. Полиция сказала, что он был не…

— К херам ту полицию! Уоллес был извращенцем-педофилом, детоубийцей!

— Перестань! Прекрати сейчас же! — тихим злым голосом отчеканила Энн.

Прошло несколько напряженных секунд. Салфеткой она промокнула себе уголки глаз.

— Нам нужно побыть порознь, — сказала она. — Зака я забираю с собой. Жить будем у моей мамы в Беркли.

Это можно было сравнить с ударом кувалды под дых.

— Я не знаю, смогу ли дальше жить с тобой, — горько прошептала Энн. — Люблю ли я тебя вообще. Теперь, после всего этого.

Она прикрыла рот рукой.

Десерта дожидаться не стали, отправились домой. Через несколько дней он помог Энн погрузить в минивэн чемоданы и молча проводил взглядом отъезд жены и сына. После этого вошел в дом и напился до бесчувствия.

Место преступления отыскалось в Сан-Хосе, недалеко от Оушена. Рядом вход на станцию «Бальбоа» перекрывало скопление полицейских машин: мигание огней, потрескивание раций.

Рабочий район с претензией на зажиточность по краям: тут и там разномастные бутики, дома в стиле яппи и более современные многоэтажки. Дежурный коп направлял в объезд уличный транспорт. Желтая полицейская лента заметно привлекала внимание: через нее вытягивали шею зеваки, другие смотрели из окон и с балконов.

— Том!

Сзади вперебежку семенил Пол Вонг, фотограф «Стар» — на шее болтаются два «никона», через плечо кофр с камерой.

— Я тут как раз за тобой подчалил, — сказал Вонг. — Уж не то ли это место, где нашли в свое время ту девчушку, Мари или как ее?

— Танита Мари Доннер.

— Ага. — Вонг разом все припомнил.

Направляясь к полицейской ленте, оба пристегнули свои репортерские бейджи. Рид по мобильному позвонил в редакцию. Вонг щелкнул несколько кадров.

— «Сан-Франциско Стар», Молли Уилсон.

Вокруг жестяными голосами перекликались полицейские рации.

— Это Рид. Есть что-нибудь для нас?

— Говори громче, я в радиорубке.

— Что там у тебя?

— Реальное похищение незнакомцем. Ребенок каким-то образом сошел с поезда. Отец успел на секунду увидеть на платформе своего мальчика в руках чужака, когда вагон уже трогался. Рванул стоп-кран, вышиб аварийное стекло и кинулся за ними. Но они уже исчезли. Настолько быстро все произошло. Сейчас прочесывают все станции, задействовали кинологов, идут по сетке в радиусе прилегающих кварталов. К вам едет Саймон с еще одним фотографом.

— Имя ребенка и его отца?

— Отец Натан Беккер, сын Дэнни. По делам не проходят. Поднимаем данные по вождению и собственности. Беккер все еще где-то там, его допрашивают. На Инглсайд еще не отвезли. Мать дома одна. Послали людей ей сообщить и проинструктировать насчет возможного выкупа. Адрес в эфире не разглашается, но как я поняла, это рядом с университетом Сан-Франциско — возможно, Джордан-Парк.

— ФБР?

— В пути. Том, ты как думаешь: это не может быть связано с тем делом Доннер?

— Уоллес мертв, Молли. Ты сама сказала.

— Ну может, подражатель?

— Кто б знал. Созвонимся.

Рид с Вонгом направились к ленте, возле которой дежурил полицейский. Тот поднял ее и направил вновь прибывших к полицейскому фургону, где вокруг офицера толпились репортеры. По дороге туда Рид ткнул Вонга локтем. Через дорогу из какого-то СПА-бутика вышла женщина лет тридцати пяти, с хвостиком, в джинсах и толстовке. На поясе у нее висел бейдж, а сама она инструктировала офицера, указывая куда-то, куда они вдвоем и поспешили.

— Идем-ка туда, — указал Рид на бутик.

— Зачем?

— Интуиция.

В тот момент, когда они входили, над дверью звякнул колокольчик. Внутри пахло жасмином, и интерьер был довольно изысканный.

В витрине красовались разнообразные полотенца по завышенной цене. За столиком в углу магазина сидел худощавый загорелый мужчина с обесцвеченными волосами, а возле него еще один, по виду очень взволнованный.

При виде посетителей худощавый тут же поднялся и шагнул им навстречу.

— Извините, у нас закрыто, — засемафорил он руками.

— Дверь-то открыта, и вывески нет, — вслух заметил Рид.

На задах помещения по телефону разговаривала какая-то женщина в шортах и майке. К ее поясу тоже был приторочен ламинированный бейдж. Рид проворно подошел к взволнованному мужчине за столиком. В его расширенных глазах стоял мутный ужас, короткие каштановые волосы были растрепаны. По щеке тянулась длинная кровавая царапина, одежду портили черные жирные пятна. Он сидел, уставясь перед собой.

— Извините, но вам придется уйти, — вежливо настаивал худощавый.

— Нам нужно поговорить с мистером Натаном Беккером.

— Я Натан Беккер, — неверным голосом произнес растрепанный мужчина.

Объявилась женщина, которая разговаривала по телефону. Завидев на Риде и Вонге бейджи с надписью «Пресса», она вклинилась между незваными гостями и Беккером.

Бейдж указывал, что перед ними Ким Поттер, волонтер кризисного центра по работе с пострадавшими.

— А ну-ка на выход. Этот человек с прессой не общается.

Вонг посмотрел на Рида. Оба не шевельнулись. Рид заглянул за Ким Поттер.

— Это правда, мистер Беккер? Эта женщина говорит вместо вас?

Беккер молчал.

— Прошу вас выйти! — повысила голос Поттер.

— Мистер Беккер, мы здесь от «Сан-Франциско Стар». Вы не желаете рассказать нам, что именно произошло? Остается лишь догадываться, что вы сейчас переживаете, но я с уважением отнесусь к любому вашему ответу.

Натан Беккер потер себе лицо. По его щекам струились слезы.

— Мы должны его найти. Найти Дэнни. Мэгги не вынесет. Он все, что у нас есть.

— Безусловно. А что именно произошло? — Рид подступил ближе.

— Приведите сюда инспектора Тарджен, — скомандовала Поттер худощавому. Полоснув Рида взглядом, она начала сердито тыкать кнопки магазинного телефона, а дозвонившись, стала кричать, что от газетчиков нет прохода.

Нужно было торопиться.

Между тем запертый в своем кошмаре Беккер начал говорить:

— Они не дают мне искать. Это был мужчина, я видел его меньше секунды.

Бородатый, белый, рост метр восемьдесят, среднего сложения, рыжеватый, в бейсболке. Я остановил поезд, побежал, но было слишком поздно, все произошло так быстро. Я отвернулся всего на несколько секунд. Он забрел в конец вагона и… и… Черт возьми! Почему я за ним не следил?

Рид делал пометки, тихим голосом задавая вопросы. Беккер сжимал взятый из портмоне снимок, на котором он смеялся с Дэнни на плечах, а мать с обожанием смотрела на ребенка снизу вверх. Лучащаяся счастьем белая семья профессионалов из верхушки среднего класса. Полиция это фото непременно размножит. Вонг сфотографировал и снимок, и то, как его держит в руках Беккер.

— Мистер Беккер, а зачем кому-то могло понадобиться похищать Дэнни? — задал вопрос Рид.

Беккер не знал. Его лицо исчезло в руках. Вонг снова защелкал объективом, и тут над входом в магазин затрезвонил колокольчик.

— А ну хватит!

Это была женщина с хвостиком, которую Рид заметил здесь раньше. А по бокам от нее двое копов в мундирах. Она с прищуром смотрела на Рида.

— Интервью закончено, — подытожил он.

Мундиры оттащили Рида и Вонга в сторону, где женщина внесла их имена в свой кожаный блокнот.

— Том Рид, — сказала она, поедая его своими карими глазами. — Почему меня это не удивляет? Еще раз выкинете подобный трюк, и вам предъявят обвинение.

— Вы когда-нибудь слышали о конституции? — парировал Рид, стараясь разглядеть бейдж у нее на талии. Однако без грубости узнать ее имя у него не получалось.

Игнорируя Рида, она выступила вперед.

— Мистер Беккер, прошу меня за все это извинить, — сказала она.

Снова звякнул колокольчик, и дверной проем заполнил Сидовски, сразу прошедший в тыл магазина.

— Так-так-так. Это что за наваждение? Опять ты? — Он поглядел на Рида. — Все ли здесь в порядке? А это, кажется… инспектор Тарджен?

— Все верно, Тарджен. Да, все в порядке.

— Вы разве не должны были отвезти мистера Беккера на станцию «Инглсайд»?

— Микелсон пожелал, чтобы он пока находился рядом с местом преступления.

— Ах да. Я только что разговаривал с Гордом. В скором времени мы мистера Беккера отвезем. А теперь, если никто не возражает, я займусь мистером Ридом. — Рука Сидовски твердо легла Риду на предплечье, и он повел его в заднюю часть магазина, а оттуда наружу. Следом двое патрульных повели Вонга.

Когда они оказались одни в окольном проулке, Сидовски припер Тома к стене и болезненно поморщился. Изжога — цена за съеденный хот-дог — начинала допекать его не на шутку. Он ткнул Риду пальцем в грудь.

— Какого черта ты здесь делаешь?

— Свою работу.

— Как ты нашел Беккера?

— Интуиция. Как оно в целом?

— Крыша едет. А тебе все еще платят за то, что ты переводишь деревья?

— И даже повышен в должности. Я теперь святой покровитель репортеров, которые доверяли своим полицейским осведомителям.

— Эх, Томас, Томас, — печально выговорил Сидовски. — Ты хоть понимаешь, мужик, что обделался настолько красиво, что мог бы теперь купоны стричь, если б выступал в цирке клоуном? Я ведь говорил тебе: сиди на том, что под тобой. Разве нет? Из благих побуждений, чтобы ты усвоил.

— А ты, Уолт, все разводишь мелких пташек?

— Самые высокие ноты они выдают, когда я им клетки подстилаю твоей писаниной.

Вверх по улочке поехала машина без опознавательных знаков. Сидовски махнул рукой, тормозя ее возле бутика.

— Беккера сейчас отвозим домой. Жена от новостей лишилась чувств.

— Чем ты располагаешь?

— Задачкой не по зубам.

— Нет, ну правда?

— Дело о похищении.

— Зачем тебя к нему приплели? Ты же из убойного отдела.

Сидовски озадаченно моргнул.

— А у тебя какие мысли, Том?

— Может, подражатель объявился?

Сидовски отвел глаза и, морщась, сглотнул. Было видно, как судорожно двинулся его кадык, а лицо погрустнело.

— Кто знает? — вздохнул он. Изжога пронимала так, что слезились глаза. Чертов лук, чертовы специи. Чертова неизвестность. — Мне пора.

5

Ссадив своего последнего за день пассажира на Городском колледже, Вилли Хэмптон за рулем своего таксомотора издал облегченный вздох и начал насвистывать мелодию из «Тихоокеанской истории»[11]. Все это от невозможности сдержать свое блаженство. Через каких-нибудь три часа он пристегнет свою изголодавшуюся по отпуску задницу к креслу «Боинга-747», держащего курс на Оаху,[12] и оставит вождение бомбилам, готовым рулить до посинения. «Возьми меня в Перл[13], и давай во все тяжкие…» Старина Вилли усмехнулся. Обмотаюсь там цветочными гирляндами. Уж Хэмптон, моряк с линкора «Калифорния», лично засвидетельствует свое почтение парням с «Аризоны». Свою медаль «За безупречную службу» он приколет на видное место и даст им понять, что никто не забыт и ничто не забыто. Нет, сэр. Ну а затем на три недели заляжет в сладостный дрейф.

Выключив радио, Вилли направлялся в сторону магазина, когда у пересечения Сан-Хосе и Полдинга, возле парка Бальбоа, его наметанный глаз заприметил пассажира. Прямо у обочины.

Извини, дружок, но уже не получится.

Вилли присмотрелся снова. На руках у мужчины был ребенок — маленькая девочка, поникшая головой ему на плечо. Заболела, что ли? Какого черта? Ладно, подбросим, но только если это по пути. Может, и не регистрировать их.

Вилли подрулил к обочине.

— Вообще-то я смену уже закончил, но вам куда?

— В Логан.

Это в Уинтергрин. На жителя той зоны боевых действий этот парень не походил. Темные очки, каменное лицо. Ребенок спал, длинные светлые волосы разметались. К руке все еще был привязан шарик. Должно быть, вышли из парка. Ладно, маршрут более-менее по пути.

— Залезайте. — Вилли потянулся назад и открыл заднюю дверь. Мужчина поместил спящего ребенка на сиденье, голову бережно уложив себе на ноги.

— Что, принцесса ваша нагулялась вдоволь? — спросил Вилли в зеркало заднего вида.

— Да.

Через несколько кварталов мимо под вой сирен пронеслись два черно-белых полицейских авто с включенными мигалками. Вилли вставил несколько привычных эпитетов о засилье в городе криминального элемента: дескать, такие-разэтакие все заполонили. Тем временем его пассажир откинул голову на заднюю панель и прикрыл глаза.

Ладно, пускай спят.

Хотя Эдвард Келлер не спал. Он молился. Благодарил Бога за его сиятельную защиту и помощь в обретении Ангела. Вся его, Келлера, вера, наблюдательность, прозорливость — хлороформ, парик, воздушный шар — все сработало, пригодилось. Вышло на славу.

Вместе со своими мыслями Келлер плыл назад, вспять против течения месяцев. Месяцы назад, хотя время для него значения не имело. Разум Келлера плыл к… смерти среди пучины.

Он повторял это про себя как мантру.

Был апрель. Апрель, избранный месяц смерти.

Он стоял на краю пирса, озирая Тихий океан. Все, чем он был тогда и в прошлом, все это неотрывно смотрело на него из глухой толщи воды.

Глаза, вселяющие непокой в мои сны.

Затяжная реакция на тяжелую утрату, называл это доктор.

Келлеру вспомнилось, как доктор в заведении смотрел на него, задумчиво покручивая в пальцах эспандер-колечко.

— Принимая это, Эдвард, вы не можете изменить реальность. И поймите, что в этом заведении у тех, кто занимается самобичеванием, шанс на поправку более низок. Продолжайте жить своей жизнью. Найдите себе утешение там, где сумеете.

И Келлер его нашел и обрел. В своих видениях.

Там, среди подернутых туманом Фараллоновых островов[14], жизнь для него закончилась и началась вновь. Отныне сердцу была известна судьба.

Она была ему открыта.

«Sanctus, sanctus, sanctus. Dominus Deus Sabaoth»[15].

Наполняя баки своего катера, Реймер изучал его, стоящего на краю причала в обнимку с большим, обернутым бумагой пакетом.

Эдвард.

Так звали этого парня. Фамилии Реймер вспомнить не мог. Парень выглядел как… В самом деле, как? Сильно за сорок, слегка за пятьдесят? Поджарый? Нет, скорее изможденный. Рост примерно метр восемьдесят. Ему бы лучше подстричься, соскоблить свою лохматую бороду. Говоря начистоту, выглядел старина Эд неважнецки.

И с каждым годом будто все хуже. Доходяга, и только. А ведь один из умнейших людей, каких Реймеру доводилось встречать. Мог рассуждать и о религии, и о философии, и о бизнесе — когда говорил, а не отмалчивался. Звучал как какой-нибудь профессор.

Хотя он им не был.

Реймер знал, кто он. Было в этом нечто постыдное; что-то, о чем старожилы Бухты Полумесяца, те, кто был в курсе, редко и заговаривали. Во всяком случае, при Эде. Что пользы от таких разговоров? Все равно ничего не изменишь. Реймер лишь желал, чтобы этот тип не припирался всякий раз перед его отъездом.

— Как поживает двадцатифутовик, который я тебе подыскал? — полюбопытствовал Реймер, стараясь не звучать чересчур уж откровенно. — Он ведь был в хорошей форме, когда ты его купил. Обшивка внакрой, два мощных движка — так, кажется?

Келлер кивнул.

— И где он у тебя пришвартован?

Келлер молчал.

Реймер пожал плечами и взялся менять патрубок на шелловском насосе. Звонкое постукивание ключа эхом отзывалось в утренней тишине. Из отверстий бензобаков сытно веяло бензиновым духом.

— Все готово, — сказал Реймер, обтирая крышки ветошью.

Келлер ступил в катер, сжимая в руках пакет. Реймер отвязал концы, встал за руль, поправил на себе засаленную бейсболку, поскреб щетину и оглядел простор океана. Прекрасное утро. Туман легкий. Скоро начнется сезон.

— Куда обычно? — спросил Реймер.

Келлер кивнул и вложил в ладонь Реймера две стодолларовые купюры.

Реймер раньше ему говорил, что это необязательно. Но зачем спорить? Какая от этого польза? Он повернул ключ зажигания. Мотор заурчал, и он ослабил дроссель, оставляя у причала за катером пенистый бурунный след.

Линия берега Сан-Франциско тянулась по правому борту; на пути к Фараллонам величаво проступали сквозь туман мачты моста «Золотые ворота». Сам Реймер был уроженцем Сан-Франциско. Его отец зарабатывал на жизнь тем, что ходил из Полумесяца в залив на кораблике с наблюдателями китов и птиц — еще задолго до того, как это вошло в моду. Реймер любил эти места, настроения и оттенки Тихого океана, солоноватый привкус воздуха.

Он взглянул на Келлера, вперившегося взглядом в горизонт. Ищет призраков. Что толку с ним разговаривать. Почему он не мог просто сказать ему «нет»? Реймер пожал плечами и подкинул газа, наслаждаясь хлещущим в лицо ветром.

Катер Реймера был прекрасен. Можно сказать, его пассия. «Сирэй Севилья», двадцать один фут. Есть небольшая каюта, переделанный на сто семьдесят лошадей шестицилиндровый двигатель. Катер скользил, как во сне; вот они уже вошли в калифорнийское течение и пересекали прибрежные морские пути. Было время подъема глубинных вод, и Реймер бдительно высматривал цветные пятна планктона. Очертания Фараллонов виднелись за двадцать с лишним миль, рассекая дымку тумана словно акульи плавники.

Тут оно и произошло. На отдаленном просторе.

«Думай о других вещах», — велел себе Реймер. О работе на трех других чартерных лодках, что дожидаются на пристани. Просто думай о другом. Переключись. Он понаблюдал за тройкой дельфинов, прыгающих по левому борту. Мысленно осмотрел камбуз (Реймер знал, что к моменту прибытия наверняка проголодается). По времени они идут хорошо: отсутствие ветра сглаживает поверхность над полигоном для субмарин, что тянется к юго-востоку от островов. Реймер знал эту местность — ее историю, ее тайны и секреты. Он снова поглядел на Келлера. Эд — вообще трагическая история. Гляньте на него. Сидит, как каменный, прижав к себе пакет, и смотрит в никуда. Кто-то должен ему сказать, что они не вернутся. Никогда.

Отпусти их, друг, отпусти. Сколько лет прошло с тех пор? Отпусти.

Но Келлер не отпускал.

Вглядываясь в шипучий белый бурун на нефритовой воде, он их слышал. Он видел их.

Пирс. Его старший. Девять лет. Волосы дыбятся на ветру. Щурясь на горизонт, он взглядом пронизывает острова. Пирс. Тихий. Решительный. Как сам Келлер. Мотор урчит.

Одной рукой Пирс хватается за сиденье. Другой он обвил сестру, Алишу Келлер. Она похожа на мать. Блистательная, красивая, непреклонная. Алиша. Шесть лет. Обнимает Джошуа. Малыша. Трехлетку.

Деревянная посудина. Старый катер. Последняя аренда. Стучит по бурлящей воде. Они собираются провести день одни, в поисках китов. Только он и дети. Джоан потребовала этого. «У них есть все, кроме отца». Он был в ярости. Приходилось жонглировать встречами. Что, вполне вероятно, может стоить ему контрактов.

Они отплыли уже далеко за полдень. Прежде чем загрузиться в лодку, пришлось остановиться взять гамбургеров. Дети не могли дождаться, когда же они доберутся до островов, чтобы съесть ланч, который упаковала им Джоан.

Спасательных жилетов не надели.

— Их носят только детишки, — заартачился Пирс. Джош ревел, когда Келлер напяливал на него ту штуковину. А ну их к дьяволу. Скорей покончить со всем этим.

«Сегодня, сэр, далеко не заплывайте, надвигается шторм», — предупредил на пристани парень; прыщавая обезьяна, имеющая наглость давать ему советы — ему, Эдварду Келлеру, самоиспеченному миллионеру. Совет Келлер проигнорировал и дал полный газ. В буях Келлер не разбирался. Где здесь север, где юг? Да бог его знает. Не умел читать и карту. Да и черт бы с ней, Фараллоны видно практически отовсюду. За сто пятьдесят баксов посудину дали тихоходную. Транжирить деньги он терпеть не мог.

Внимание временно увлекли несколько серых китов, замеченных в пути, — ого, занятно.

— Мы хотим домо-ой.

Ну уж черта с два. Сначала обогнуть острова, дать круг, и пусть только попробуют не слопать свой ланч. Свой долг отца он выдаст сполна.

Небо тускнеет, затем меркнет. Из-за туч грозится гром. Как-то все неожиданно быстро.

Просверки молний, дождь. Дети сбились испуганной стайкой. Мокрые лица лоснятся. Пора обратно. Они находились по меньшей мере в миле от самого южного острова. Казалось, что он близко. Хотя сложно сказать. Какие-то лодки вдалеке. Громовые раскаты, дождь.

Взяли разгон к островам. Лодка вздымалась, опадала. Как на горках. Под ними что-то тяжело заскрипело, затем тупой удар. Камень?

И тут перед глазами мелькнул огромный хвост, а сердце чуть не лопнуло от страха.

Кит! Прямо под ними! Смял корпус лодки!

Дети завопили. Вода прошла сквозь ботинки, льдисто- холодная. По-птичьи пронзительно вскрикнула Алиша.

Вода врывается! Джош заревел.

— Пирс! Алиша! Спасательные жилеты! Наденьте их, живо!

Вода уже хлещет через борт, обжигает холодом. Лодка зевает всей пастью. Вода быстро поднимается до лодыжек, выше. Алиша вопит. Жилеты. Они не могут их натянуть! Глушить мотор.

Он встает, стремясь помочь Джошу. Волна ухнула о борт. Что-то сильно бьет в лицо, опрокидывает. Он летит, весь мокрый. Мрак, промозглый холод, и больше ничего. Уши затыкает тишина.

Он в воде!

Он сплевывает, беспомощно в ней болтаясь. Лодка колышется на боку. Дети в воде. Пирс. Цепляется за лодку. Голова Джоша подпрыгивает у кормы. Алиша рядом с носом.

Спасательные жилеты уносит прочь. И темнота густеет.

— Пирс! Хватай Джоша, он рядом с тобой!

Алиша барахтается в воде. Кажется, Джоан отдавала их в секцию по плаванию?

Думай! Он не знал, умеют ли плавать его собственные дети.

«У них есть все, кроме отца».

Рука Алиши взбивает брызги. Она идет под воду, но он успевает схватить ее за волосы. Алиша кашляет навзрыд.

— Пирс!

Сын успел ухватить Джоша.

— Молодец, сынок!

Они теперь все вместе. Окей. Думай. Келлер задыхается. Притискивает Джоша к груди. Алиша и Пирс рядом с ним. Все тяжело дышат, стучат зубами. И он тоже.

Гипотермия. Шок. Джош молчит, почти отключился. Он встряхнул его. Алиша застонала. Живот свело болью. Бургеры и коктейли, язви их!

Лодка булькает пузырями, опускается вниз. Надо держаться за нее. Но как, она же тонет! Что, если там внизу подводное течение? Вон виден свет. Слава богу. Уже кое-что. Какой-нибудь буй? Все получится. Он ничего не ел. У него все получится. А иначе нельзя.

— Слушайте меня! Идем туда, к тому свету! Это недалеко! Делайте как папа, и мы справимся. Снимайте обувь! Джошуа! — Глаза малыша были закрыты. Губы синие. — Джошуа! Очнись, черт побери! — Келлер его встряхнул. Тот пришел в себя. Он развернулся к ребенку спиной. — Обними папу ручками за шею! А ну, Джошуа! — Холодные крошечные ладошки квело скользят по его шее. — Крепче, Джош, туже! — Ладошки малыша чуть напряглись. — Алиша, бери меня за плечо и не отцепляйся!

Дрожащие детские руки вцепляются ему в плечо. Алиша хнычет.

— Пирс, хватайся крепче! Живо! — Он толкается вперед. — Держись за папу. Папа будет лодкой. Двигайте ногами медленно, плавно. Говорите со мной. У нас все получится. Главное, гребите не напрягаясь. — Тугие валы накатывают с изматывающей силой. Грудные гребки. Толчки адреналина. Ничего-ничего, все хорошо.

Главное, уверенность. Что все получится.

— Вот так. Ногами, ногами работайте. Думайте о тепле. И медленно, медленно. Налегке. Помогайте папе.

Алиша! Ее хватка ослабевала, она норовила отстать. Он бдительно ухватил дочь за руку.

— Алиша, не спи! Держись за папу!

Отрывистые гребки. Плач дочери все тише.

Внезапно его шея холодеет. Джошуа соскальзывает с его спины куда-то вниз. Он поворачивается, тянется вглубь — бесполезно. Это движение стряхивает еще и Алишу.

— Джошуа! — Он ныряет как можно глубже, вслепую размахивая руками.

Не видно ни зги, легкие саднит, безудержно накатывают волны.

— Пирс! Алиша! — В ответ тишина. — Джошуа! — Глас вопиющего среди водной пустыни. — Кто-нибудь, помогите! Боже, пожалуйста, помоги мне!

Волны мотают его из стороны в сторону.

— Почему они мне не помогают? Мои дети тонут!

Мрак.

«Боже, ну пожалуйста».

Гром, волны, белесый гребень, безмолвная черная вода…

…нефритовые волны мотор катера взбивает в пену. Вместе с тем, как Реймер гасит мотор, наступает тишина.

— Тпру. Приехали.

Келлер кивнул, но с места не двинулся.

Остатки бурунов, нагоняя, сонно бились о корму. Голосами плакальщиков кричали чайки. Не тревожа Келлера, Реймер опер о руль руку и оглядел горизонт. Покрутил шеей, поскреб щетину, стал потирать себе рукой большой палец.

Надо б, однако, сделать себе сэндвич.

Лодка мягко покачивалась; вместе с ней, вставая, покачнулся и Келлер. Встал и бережно развернул пакет, бумагу бросив на днище. Взглядом он взыскательно изучал венок. Увитый белыми розами, тот был прекрасен. Келлер подержал его перед собой, затем поднял голову, глядя, как след катера тянется к бухте вдоль скалистого берега. Сегодня здесь было спокойно, как в церкви после похорон. Келлер нежно положил венок на поверхность воды. Тот плавно поплыл прочь.

Реймер увидел большую морскую птицу; вспугнутая движением катера, она расправила крылья и, поднявшись над бухтой, низко пролетела прямо над ними.

Келлер услышал хлопанье крыльев. Крылья ангела.

Он завидел, как что-то, проходя над венком, отразилось в воде.

Вот здесь закончилась его жизнь, и здесь же он ее воскресит. Теперь его сердце знало это наверняка.

Оно было ему открыто.

«Твои дети ждут, Эдвард».

— Ну вот вам и Логан, — повернулся к Келлеру Вилли Хэмптон, остановив такси у бордюра. — С вас двенадцать пятьдесят.

Келлер подал ему двадцатку и поднял спящего ребенка.

— Надеюсь, вашей дочке полегчало.

Вилли вынул из кармана пригоршню мелочи.

— Кому?

— Да, говорю, вашей дочери. Надеюсь, она чувствует себя лучше.

Вилли протянул сдачу.

— А, ну да. Сдачи не надо.

Келлер поднял ребенка на плечо и пошел.

Вилли Хэмптон захлопнул дверцу, после чего из Логана вырулил на Доневерс-стрит, проехал четыре-пять домов и понял, что впереди тупик. Вот же черт. Он срезал еще один квартал к западу от крупного жилого комплекса Уинтергрин-Хайтс. Держа путь назад, он заприметил, как тот его пассажир с ребенком заходит в облезлый домишко. «Не знаю твоей истории, друг, но сдается мне, что она весьма печальна». Вилли Хэмптон покачал головой и вернулся к своей излюбленной мелодии из мюзикла. Через несколько часов он уже будет в самолете, держащем курс на Гавайи.

6

По пахнущей шампунем хлопковой пижамке Дэнни скакали крохотные лошадки в сердечках. Мэгги приникла к ней щекой и беззвучно заплакала.

Наступала ночь. Если сейчас не уложить Дэнни в кроватку и не начать рассказывать ему сказку, он начнет капризничать… Мэгги сделала попытку встать, но ноги не послушались.

Должно быть, она спит. И ей все это снится.

Она сидела в своей притемненной студии и смотрела туда, где парк, лебеди на пруду, радужное мерцание воды под фонарями, стилизованными под начало прошлого века. Внизу приглушенные чужие голоса. Картина у Мэгги была почти закончена. Она как раз работала, когда среди дня позвонил Натан и залепетал каким-то сбивчивым, смазанным голосом. Она у него такого и не слышала. Он что, нетрезв?

— Мэгги? Мэгги. Тут… в общем, плохо тут.

— Натан, что там такое?

— Полиция, ФБР. Они скоро приедут.

— Полиция? ФБР? Натан, что случилось? Что-нибудь с Дэнни?

В ответ какой-то глухой, кашляющий звук.

— Натан!

— Он… Он пропал, Мэгги…

— Натан, где Дэнни?

Руки отчаянно дрожали. Дэнни пропал? То есть его нет в живых?

— Его увел какой-то мужчина…

— Нет! Натан, нет!

— Я за ним погнался. Остановил поезд и побежал. Но не смог догнать. Но я его поймаю. Полиция везде ищет… Клянусь, я его найду и приведу. Я буду здесь, Мэгги. Прямо на этом самом месте.

Ноги сделались как ватные; она осела на пол, нянча у груди трубку. Сзади могло бы показаться, что она тешит ребенка.

Так начался этот сон Мэгги.

А затем раздался звонок в дверь.

Там был Джин Карр, врач-сосед дальше по улице. Они с Натаном играли в гольф в Хардинг-парке. С ним люди в штатском — полиция. Представились, показали удостоверения.

— Прошу вас, миссис Беккер, садитесь.

— В чем дело?

Джин деликатно взял ее за руку.

Это сон. Она знает, что они сейчас ей скажут.

Дэнни мертв.

— Миссис Беккер, вы нас поняли?

— Нет.

— Вашего ребенка похитил незнакомец.

Она трет глаза, поводит головой из стороны в сторону.

Нет. Они ошибаются. С хорошими семьями такого не случается.

Нет.

Натан бы этого не допустил. Дэнни особенный ребенок.

Все переглядываются. Лица мрачно-торжественны. То есть ошибки здесь не было.

Как не было, когда была? Была, и говорить тут нечего!

Она кого-то лупцует, чтобы он подавился своими словами. «Да как вы смеете мне такое говорить? Вон из моего дома! Приведите мне моего ребенка!»

В себя Мэгги пришла на диване в гостиной. Кто-то держал ее за руку. Натан. Глаза красные. Над ними стоял Джин, а рядом его жена Шэрон, зябко обхватившая себя руками. Шэрон какая-то дальняя родственница президента. Любит малиновый чай. Джин попросил Мэгги принять две таблетки, которые протянул ей вместе с забавным стаканом Дэнни из Диснейленда.

Таблетки Мэгги приняла. Один из агентов ФБР (тот, что постарше, со шрамом на подбородке) наблюдал с края дивана. Младший был на телефоне. Полицейские передвинули бабушкино кресло в стиле Людовика XVI и разместили стол прямо там, где Натан с Мэгги обычно ставят елку. Дэнни любил… любит Рождество. Техник по-хозяйски установил всюду телефоны, магнитофон, пробросил провода. Джин сказал, что таблетки ей для успокоения.

Где ей было бы удобнее?

Натан предложил студию. Джин и женщина-полицейский в джинсах помогли ей подняться наверх, где она сидела и смотрела на парк.

Агенты ФБР разговаривали с ней несколько раз. Знала ли она Анджелу Доннер? Франклина Уоллеса? Нет. Потом детективы из Сан-Франциско. Потом еще кто-то. Линда Тарджен, полицейская в джинсах, сидела с ней, молча попивая кофе.

— Дэнни уже пора спать, — сказала Мэгги.

Тарджен улыбнулась и кивнула. Хорошенькая.

Мэгги смотрела, как лебеди на пруду прячут головы под крылья. Забавно, насколько реальными могут быть сны. Даже как-то странно. Но вот пришло время проснуться. Пора укладывать Дэнни спать.

Вот опять кто-то вошел — тот большой инспектор, что в рваной ветровке и с запахом «Олд спайс». Его мягкие серые глаза словно светились пониманием. Он нежно тронул Мэгги на плечо (вот и хорошо; может, теперь она проснется).

— Как поживаете, Мэгги? — спросил Сидовски.

Она ничего не ответила.

— Нам надо пообщаться еще немного. Это важно. Вы готовы со мной поговорить, нам всем помочь?

Он присел рядом с ней.

Мэгги кивнула.

Успокаивающее присутствие Сидовски ей нравилось.

— Мы делаем все возможное, чтобы вернуть Дэнни домой. Помочь нам может все, что вы можете вспомнить, — даже то, что может показаться странным или несуразным. Вы же меня понимаете?

— Угу. — Подбородок Мэгги дрогнул. — Значит, это все на самом деле, инспектор? Кто-то забрал моего ребенка, и я на самом деле не сплю?

— Нет, это не сон.

Она уткнулась лицом в пижаму Дэнни. Плечи сотрясались от плача. Тарджен ее обняла. Сидовски ждал. Он учтиво предложил зайти попозже, но Мэгги хотела продолжать. Они должны найти Дэнни.

Сидовски открыл свой блокнот.

— У Дэнни есть какие-либо серьезные медицинские проблемы, аллергия, принимает ли он какие-нибудь особые лекарства?

Мэгги покачала головой, а затем сказала:

— Он когда чего-нибудь пугается, как правило ночью, то писается в кроватку. Мы с этой проблемой ходим к специалисту.

— А какой вообще Дэнни мальчик? Обрисуйте мне его личность.

— Хороший мальчишечка. Дружелюбный. Любит помогать, делает что-нибудь по мелочам.

— Как он ладит с другими людьми? С другими детьми?

— С ними он любит играть, охотно делится своими вещами. — Каждое свое слово Мэгги сопровождала утвердительным кивком. — Общительный, любознательный и все время все проливает, где суп, где сок. Вы же знаете, как ведут себя дети.

— Конечно. А с незнакомыми людьми Дэнни вступал в общение?

— Мы учили его никогда не разговаривать с незнакомцами, но он такой любопытный. Мы оба такие. Так что думаю, да, хотя мы его, бывало, одергивали.

— Знает ли он свое полное имя, адрес, телефон, код города? Знает вообще, как позвонить домой?

— Ему же всего три.

Взгляд Сидовски остановился на картине Мэгги с лебедями на пруду.

— Как хорошо передано. Вы давно занимаетесь живописью?

— Ой, — Мэгги тронула себя за нос, — да сколько себя помню.

— В самом деле красиво.

— Спасибо.

— Хорошо расходится?

— Десятка три в год.

— Хотелось бы знать имена всех, кто покупал ваши работы за последние три года, причем как можно скорее. У вас есть любимые арт-магазины, где вы обычно снабжаетесь, скажем, красками, кистями?

— Да.

— Вы берете туда с собой Дэнни?

— Иногда.

— Как они называются?

— «Галерея “Радуга”» и «Мюллер Артс».

Сидовски записал.

— Вы водите Дэнни в какие-нибудь кружки, клубы, секции или там группы по интересам?

— Я сама член местной общественной ассоциации. Раз в неделю хожу на собрания и обычно беру с собой Дэнни. Там есть игровая, и он играет с другими детьми, а кто-нибудь из родителей за ними присматривает. Там у нас все друг друга знают.

— Последнее время вам не попадали на глаза незнакомцы, которые бы ошивались возле вашего дома? Может, кто-нибудь спрашивал дорогу?

— Нет.

— Не было ли странных звонков — типа кто-то несколько раз кряду ошибся номером?

— Не больше, чем обычно.

— Может, вы наняли новую домработницу, садовника?

— Соседский мальчик, Рэнди Андерсон, приходит косить газон и ровнять кусты на участке.

— А с ребенком у вас кто сидит?

— Вики Харрис и Мелани Лайл. Девочки-подростки, дочери друзей. Хотя выезжаем мы редко. Обычно в доме все втроем.

— Дэнни прилюдно от вас никогда не доставалось?

— С полгода назад. Мы ходили за продуктами, и он там нарочно разбил бутылку кетчупа. Я его отшлепала прямо в магазине. — Голос Мэгги дрогнул. — Хотя Дэнни по-настоящему хороший ребенок. Просто он в тот день утомился, а я разнервничалась.

— У вас с Натаном были какие-нибудь проблемы в браке? Ходили вы к семейному психологу, священнику?

Мэгги подняла на него глаза.

— Нет.

— У вас или вашего мужа когда-либо были внебрачные связи?

— Никогда.

— Извините, но мне нужно знать и это.

Сидовски сделал у себя пометку.

— Вы или Натан когда-нибудь обращались за помощью к психиатру? Лечились в психиатрической клинике?

— Нет, никогда.

— А кто-нибудь из окружения вашего мужа?

— Тоже.

— Ваш муж когда-нибудь употреблял или торговал наркотиками?

— Исключено.

— Он имеет пристрастие к азартным играм?

— Нет.

— Каково ваше финансовое положение?

— Мне кажется, благополучное.

— Нет больших долгов, больших кредитов?

— Нет.

— Вам известны Анджела Доннер или Франклин Уоллес?

— Только по прошлогодним новостям.

— Вы не возражаете против проверки на полиграфе?

— Детекторе лжи? Да вы что! У меня пропал сын, а вы думаете, что я бы вам лгала?

— Это часть процесса, причем необходимая. Я с вами откровенен.

Мэгги, прикрыв руками рот, кивнула.

— Хорошо. Это действительно рутина, — повторил Сидовски. — Вы можете припомнить кого-нибудь из своего прошлого или прошлого вашего мужа, кто мог бы держать обиду, а то и вовсе иметь к кому-нибудь из вас неприязнь?

— Нет, не могу.

— Есть ли в вашей родне, кругу друзей и знакомых кто-нибудь, кто отчаянно хотел бы детей, но не может их иметь?

— Только мы. До того, как у нас появился Дэнни.

По лицу Мэгги покатились безудержные слезы.

Сидовски положил на ее ладонь свою большую, успокаивающую руку.

— Мэгги. То, о чем мы собираемся вас попросить, крайне важно. Нам нужно, чтобы вы, как только будете в состоянии, написали ваш ежедневный распорядок, с подробным почасовым описанием всей повседневной жизни вашей семьи за последний месяц. Чем вы занимались, куда ходили — все, со всеми возможными подробностями, которые только можно представить. Места, названия, все. Инспектор Тарджен вам будет содействовать. Это очень важно. Вы сможете это обеспечить?

— Я сделаю все, что вы попросите, инспектор.

— Не отвечайте без нашего ведома на звонки.

Мэгги кивнула.

— Ну вот, вы мне очень помогли. Позже мы еще поговорим.

— Инспектор, мой сын жив или нет? — спросила она неровным голосом. — Я в курсе, что случилось в прошлом году с той девочкой в парке. Знаю, что вы с Линдой из убойного отдела, так что, если вы считаете, что мой мальчик мертв, скажите мне прямо сейчас, без утайки. Говорите, я жду.

Сидовски стоял, вспоминая парк. Завесу дождя. Тельце Таниты Доннер в мусорном мешке. Ее убийца, возможно, только что схватил другую жертву: мальчика Мэгги Беккер. Что можно этой женщине сказать?

— Мы не знаем, мертв Дэнни или нет. Никаких доказательств того или другого у нас нет. Пока известно лишь то, что его увел незнакомец. Может быть, он просто подержит его какое-то время и отпустит. Такое бывает.

Какое-то время Мэгги мучительно выискивала в его глазах следы обмана, но, видимо, не нашла.

— Прошу вас. Вы должны его вернуть. Он все, что у меня есть.

— Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы Дэнни вернулся домой. Даю вам слово.

Сидовски похлопал ее по руке и спустился вниз.

7

— Пора бы нам перестать встречаться вот так, Уолтер. — Спецагент ФБР Мерл Раст уместил свою табачную жвачку между щекой и десной. — Как там поживает твой старик? Он у тебя, кажется, в Сан-Матео?

— В Пасифике. При доме сад, так что он в порядке. Ну а ты, Мерл?

— Да вот думал в этом году повесить форму на гвоздь, но работа, знаешь ли, иногда вмешивается в жизнь. Верно я говорю?

— Знать бы. — Сидовски пригубил кофе. — У меня жизни как таковой и нет.

Вместе с Дитмайром, Тарджен, Микелсоном и Рэем Тилли из общего отдела (его назначили старшим по делу) они сидели на кухне Беккеров.

— Позволь тебе представить моего нового партнера, — повел рукой Сидовски. — Инспектор Линда Тарджен. Сегодня из отдела нравов перешла к нам в убойный.

— Тарджен, Тарджен, — припоминал Раст. — Так ты, должно быть, дочка Дона?

Тарджен кивнула, наливая себе и Дитмайру кофе.

Дон Тарджен двадцать лет назад патрулировал китайский квартал Сан-Франциско и погиб во время бандитской перестрелки, прикрывая собой туриста.

Линде, его единственному ребенку, было тогда десять лет.

На похоронах отца она решила стать полицейским.

— Я знал Дона, — сказал Раст. — Хороший был коп.

— Из полиции нравов, значит? — спросил Дитмайр. — Получается, с делом Доннер не знакомы?

— Еще не читала. Просто…

Сидовски был с Дитмайром начеку.

— Ты-то о нем больно знаешь — три года как из школы ФБР.

Дитмайр попробовал дать отпор:

— Да уж знаю. Как и про то, что пресса снаружи скандирует твое имя.

Сидовски хмуро оглядел Дитмайра с головы до пят.

— Ну-ка, с этого места поподробней, пацан. Что ты хотел сказать?

— Да ладно тебе, Уолтер, — вмешался Раст. — Лонни, не раздражай инспектора. Я ж тебе рассказывал, как он за это человека убил какого ни на есть.

«Убил человека». Тарджен внимательно посмотрела на Сидовски. Микелсон и Тилли фыркнули.

Раст цыкнул струйкой бурого табачного сока в слив раковины.

— Ну вот. Совет да любовь у нас восстановлены, пора и за дело браться.

Микелсон через «Пасифик Белл» договорился, что на телефон Беккеров будет установлена прослушка с немедленной передачей адреса любых входящих звонков. Помимо этого, команда Микелсона еще и записывала все разговоры. Прослушка была установлена также в нортековском офисе Натана Беккера на Маунтин-Вью, где на звонках теперь дежурил агент ФБР. То же самое и в отношении Анджелы Доннер, матери Таниты: она дала полиции согласие прослушивать ее телефон в Бальбоа на случай, если туда последуют какие-либо подозрительные звонки.

Камеры наблюдения БАРТа записей не сохраняли, поэтому детективы опрашивали работников секьюрити всех станций от «Колизея» до «Бальбоа». Предстояло обработать десятки свидетельских показаний пассажиров. ФБР проверяло всех в «Нортеке», включая друзей и знакомых, шерстило досье на предмет возможных судимостей. Кинологи с собаками трижды обследовали дом и прилегающую территорию. Оповещения с фотороботом Дэнни были разосланы по аэропортам зоны Залива, авто- и ж/д вокзалам, таксопаркам и полицейским участкам. Почтовые работники следили за почтой и ящиками Беккеров в ключевых районах. Оповещение коснулось и курьерских служб Залива. С целью досмотра был приостановлен вывоз мусора в Бальбоа и Джордан-парке. В экстренном режиме составлялись годичные сводки о похищениях в Заливе и по всей Америке.

После нескольких раздельных опросов Мэгги и Натана полиция убедилась, что Дэнни похитил незнакомец.

— По-вашему, истории Доннер и Беккера как-то связаны? — поинтересовалась Тарджен.

— Какие-либо выводы делать пока рано, — ответил Сидовски.

— Если сегодня ничего не произойдет, — сказала Тилли, — Беккеры огласят призыв о розыске Дэнни на завтрашней пресс-конференции. Мэрия сейчас рассматривает вопрос о вознаграждении. То же самое фирма Натана. Мы покажем телезрителям последнюю домашнюю видеозапись с Дэнни. Может, это что-то нам даст.

Приехал художник по фотороботам. Микелсон и Сидовски проводили его в небольшой кабинет, где дожидался Натан. Сидовски присел на край дубового стола, на котором в золоченой рамке стояла небольшая фотография Дэнни: он сидит на руках у матери, оба улыбаются. Рамку Сидовски мягким движением отодвинул в сторонку и посмотрел на часы. Больше часа Натан с художником бились над составлением эскиза похитителя Дэнни, но пока безуспешно. Натан уже начинал выходить из себя.

— Постарайтесь расслабиться, мистер Беккер, — посоветовал Микелсон.

Было такое множество лиц, и все они сливались. Помимо бороды, Натан помнил лишь некоторые детали. На БАРТе этого человека вообще никто толком не зафиксировал. По всей видимости, похититель знал о тамошних камерах наблюдения и прилежно их избегал. Не исключено, что это был преследователь, неотвязно карауливший свой золотой шанс.

Но почему Дэнни Беккер? Из рассказа Натана Беккера напрашивался вывод, что похищение сына перед его глазами длилось не больше полсекунды. Фактически иголка в стоге сена.

Натана распирало гневливое отчаяние.

И тут в кабинете зазвонил телефон.

— Мистер Беккер, а ну-ка!

Все устремились в гостиную. Здесь уже были установлены дополнительные телефонные линии — еще два добавочных номера. В считаные секунды «Пасифик Белл» зафиксирует адрес звонящего. Зуммер раздался снова.

— Ноб-Хилл! — выкрикнул кто-то адрес, с которого делался звонок.

Включились на запись диктофоны, полицейский переговорщик по заложникам надел наушники, готовясь слушать.

В руках у него были планшет и ручка, строчить по ходу инструкции Натану. В комнате повисла тишина.

Натан глянул на переговорщика. Тот кивнул, и Натан на третьем звонке взял трубку.

— Алло. — Он сухо сглотнул. — А, здравствуйте, мистер Брукер. — Натан качнул над трубкой головой (мол, не то).

Сидовски подошел к стойке с аппаратурой, нацепил наушники и стал слушать разговор. Офицер на прослушке уже записал в блокнот имя звонящего: «Элрой Брукер, “Нортек”, исп. директор».

— Натан, я только что услышал о происшедшем. От меня только что отъехали двое агентов ФБР. Я очень, очень сочувствую. Как вы там с Мэгги держитесь?

— Возносим молитвы. — Натан шмыгнул носом.

— Мужайтесь, Натан. И никогда не теряйте надежды.

— Агенты вам что-нибудь говорили?

— Закидывали удочки насчет тебя и нашего проекта. Склонен ли ты к азартным играм, не скопилось ли у тебя неоплаченных долгов, способен ли ты приторговывать инсайдерской информацией.

— Вот как?

Голос Натана балансировал между гневом и неверием.

— Я послал их к чертям и велел заниматься поисками твоего мальчика. Ты один из наших лучших людей. Выдающийся во всех отношениях.

Натан считал Брукера неуклюжим старым бесхребетником.

— Послушай, Натан. Не буду загружать тебя разговорами. Сейчас я позвоню в правление. Думаю, мы сможем выделить тридцать, а то и пятьдесят тысяч с нашего корпоративного счета пожертвований. Они будут в твоем распоряжении. Пусть это будет награда, выкуп, все, что угодно, лишь бы ваш сын возвратился к вам в целости и сохранности. Как ты знаешь, у нас с Рут у самих девять внуков. И сейчас мы молимся за Дэнни, Мэгги и за тебя.

— Спасибо вам, мистер Брукер, — сказал Натан перед тем, как повесить трубку. И уткнулся лицом в ладони.

— Мистер Беккер, нам надо продолжить работу над фотороботом, — напомнил Микелсон.

Глядя в свои пустые ладони, Натан тяжело шевельнул челюстью.

— Это я во всем виноват. Я один. Мне надо было за ним следить. Наш малыш. Ему столько же лет, сколько той убитой девчурке. Что, если… если… О боже! Что я тут делаю? Я же должен идти искать своего сына!

Натан, как зомби, двинулся к двери. Дитмайр ухватил его возле порога. На помощь ему пришел Сидовски, и они вместе удерживали Натана, пока тот наконец не сломался и не зарыдал сухо, страшно, без слез.

Ночью в доме Беккеров воцарилась гнетущая тишина. Под диваном Сидовски заприметил какой-то предмет, вытащил — оказалась детская бейсболка с логотипом «Джайантс»[16]. По всей видимости, Дэнни. В ткани кое-где застряли светлые шелковистые волосики. В викторианской Европе родители состригали и бережно хранили локоны своих мертвых детей, для памяти.

Зазвонил один из полицейских телефонов. Трубку схватил Дитмайр, послушал, отрывисто сказал «Секунду!» и передал ее Сидовски.

Это был лейтенант Лео Гонсалес.

— Дай мне расклад, Уолт.

Сидовски доложил обстановку, глядя через занавески гостиной на полдюжины полицейских машин, фургон наблюдения без опознавательных знаков и репортерские машины у въезда.

— Как насчет Доннер, Уолт? Можно вести речь о серийном убийце?

— Пока рановато, Лео.

— Пожалуй. Отец может опознать плохого парня?

— Не знаю. Сейчас составляем фоторобот.

— У нас тут люди всю ночь будут искать концы в Бальбоа и Джордан-парке, — сказал Лео. — На помощь бросим отдел нравов и убойников. Прошерстим реестр, посмотрим, что выплывет. Проверяем также тюрьмы и психушки на предмет побегов, уходов, недавних выписок и жалоб соседей. Окрестные дома тоже.

Гонсалес обещал к рассвету прочесать весь парк и пройтись с рейдами по барам, борделям и стрип-клубам.

— Мэр связывался с шефом. Такая поддержка нам на руку.

— Ты говоришь очевидные вещи, Лео.

— Извини за твоего нового напарника. В понедельник это должно было официально состояться в отделе. Честь по чести. А тут…

— Все нормалек, Лео.

— Я тоже тебя люблю, дорогуша. До связи.

Позже Дитмайр ушел в кабинет к Натану и художнику. Тарджен находилась наверху с Мэгги. Раст просматривал отчеты. Сидовски одолжил его сотовый телефон. От прессы снаружи мобильник защищали шифрованные частоты. Стремясь улучить минуту уединения, Сидовски прошел на кухню. Там он бродил и оглядывал черно-белый кафельный пол, витражные окна, кружевные занавески, сводчатые двери, ведущие во внутренний дворик. Стол был, похоже, из клена. К дверце холодильника на уровне глаз была магнитом пришпилена газетная вырезка с советами, как себя вести при землетрясении.

А при похищениях? Ниже магнитики с утенком Дональдом и Микки-Маусом держали детскую раскраску с накорябанной внизу буквой «Д». Рядом висел календарь со смурфиками[17]. В нем на пятницу, в два часа дня, Дэнни была назначена встреча с врачом.

Сидовски набрал номер своего старика в Пасифике.

— Але?

— Привет, пап. Домой нормально добрался? — спросил Сидовски на польском.

— Да хорошо, без проблем. Шестьдесят долларов за такси — ты представляешь? Раньше за такие деньги дом можно было купить. Я вот помню.

— Так кто там нынче выиграл?

— «Атлетикс», десять — восемь.

— Разыгрались, стало быть, с моим уходом?

— Ты всю ночь будешь со своим делом работать? Я тут смотрел по телевизору. Худо дело. Аж сердце ноет.

— Да, пап. У меня всегда сердце ноет, когда в центре этого оказываются дети.

— И что этих сволочуг на такое тянет? Чего им неймется? Безумие, просто безумие. Я б того мерзавца своими руками застрелил.

— Пап. Мне с этим делом работы предстоит по горло, но я, как смогу, все равно к тебе вырвусь.

— Да уж само собой.

— Чем завтра думаешь заниматься?

— Надо съездить Джона подстричь. Помнишь Большого Джона?

— Отставного водителя автобуса?

— Его. Надо ему стрижку сделать.

— Вот правильно. Молодец. Ну ладно, пап, мне работать пора.

— Конечно. Давай, сынок, лови того гада. И пристрели.

— Постараюсь, пап. Ну, пока. Спокойной ночи.

Чувствовалось, как тело пробирает усталость. Сидовски сел, налил себе кофе и взял магазинный сэндвич с пастромой.

Неожиданно на кухню вошла Тарджен.

— Так вы в самом деле убили человека? Круто. А досье вел Дитмайр? — Сев рядом, она потянулась к кофеварке. — Расскажете как-нибудь на досуге?

— Поглядим.

Тарджен улыбнулась, отпила кофе и отвела нависшую на один глаз челку.

Хорошенькая. Есть что-то общее с его дочерьми. Сердце проникалось теплыми, с грустинкой мыслями.

— Прости, я так и не был знаком с твоим отцом.

— Это тоже было давным-давно. Знаете, — сменила тему Тарджен, — я, наверное, сегодня еще заеду в отдел и ознакомлюсь с делом Доннер.

— На Лонни не обращай внимания. А в курс дела я тебя введу. Впереди ночь длинная.

— Хорошо. Только раз уж речь зашла о Дитмайре: я ценю вашу помощь, инспектор, но защищать меня ни к чему.

Сидовски насупленно жевал сэндвич.

«Папа, ну пожалуйста. Ты меня своей любовью и опекой просто душишь». Так его всю дорогу упрекала старшая дочь, когда он выказывал свои опасения по поводу ее свиданий. Вот и это из той же оперы.

— И кстати, для протокола, — улыбнулась Тарджен. — Я сама напросилась, чтобы меня назначили к вам. Можно сказать, выклянчила.

— Будем надеяться, что не пожалеешь. Иногда ужасней оказывается получить как раз то, чего ты хотел.

Сидовски закончил свой перекус.

— Ладно, пойду подышу свежим воздухом. Скажи парням Гувера, что я гуляю вот с этим. — Он показал ей взятый напрокат мобильник и вышел наружу.

Прогулка по дворику в сторону парка приводила в порядок мысли, а ночная прохлада придавала сил. На краю пруда Сидовски понаблюдал за лебедями, спящими, засунув головы под крылья.

Это мог быть тот же тип, который убил Таниту Доннер. Поймать его, и окажутся раскрыты оба дела. Так рассуждали в департаменте. Расчет шел на быстрый результат, прежде чем дело увязнет и выйдет из-под контроля.

Сидовски подобрал два округлых камешка и встряхнул их, словно игральные кости. Все как-то чересчур упрощено. Сориентировано на первое дело. Хотя может быть и совпадение.

Он посмотрел на затемненные окна студии Мэгги Беккер.

И бросил камешки в пруд, вспугнув лебедей.

8

— Сегодня утром я посещала могилу моего ребенка.

Анджела Доннер чувствовала на себе взгляды скорбящих об утрате — группы, которая собиралась здесь раз в неделю. Когда очередь доходила до Анджелы, та всегда испытывала тяжесть. «Не стыдись, не смущайся и не бойся. Мы вместе» — таков был девиз группы. И все же это было нелегко. Анджела мучительно стеснялась.

В свои двадцать один она страдала избытком веса, а жила на пособие вместе с отцом, которому из-за рака ампутировали по колено обе ноги. Когда подходило ее время говорить, она никак не могла сдержать волнение. Вот и сейчас она с виноватой улыбкой извинилась.

— Со мной туда ездил папа. Мы принесли свежие цветы. Мы всегда так делаем.

Анджела погладила розовую ленточку, которой был перевязан замасленный пакет еды навынос. Его она держала на коленях, как молитвенник.

— Сегодня, когда мы добрались до места упокоения Таниты Мари — оно такое красивое, в тени большой плакучей ивы… Я начала толкать папино кресло, а он указывает и говорит: «Послушай, Энджи. Что это там на камне?» И тут я вижу: ветер занес туда этот самый пакет. Папа хотел пожаловаться смотрителю. Но я сказала: «Не надо».

Анджела погладила пакет, а затем сжала его в пальцах.

— Я взяла этот пакет и сложила его. Взяла ленточку с букета от нашего прошлого посещения, красиво обвязала его этой ленточкой и оставила. Потому что изо всех сотен надгробий на детском кладбище этот пакет прилетел на могилку именно моей девочки. Значит, прилетел он неспроста. Как и все маленькие детки в этом городе, моя была убита.

Лампы дневного света тихо жужжали. Анджела неотрывно глядела на пакет в своих пухлых руках. Группа слушала.

— Но в чем же причина? Отчего убили моего ребенка? Я была хорошей матерью. Я любила ее. Почему ее у меня отняли? Как мог кто-то проявить такую жестокость? Папа говорит, тот, кто способен убить ребенка, должен уже сам быть мертвым изнутри. Так почему же полиция не может найти убийцу моей девочки? Он все еще где-то на свободе. И может убить еще кого-нибудь из детей. — Ее голос стал совсем тихим. — Я знаю, что прошел год. Но иногда, ночами, я все еще слышу, как она плачет и зовет меня.

Анджела поднесла пакет к лицу и тихо заплакала.

Со стула встала Лу Дженсен, опустилась перед Анджелой на колени и обняла ее.

— Правильно, дорогая моя. Не молчи. Пусть это выйдет со слезами.

Лу знала, что такое боль утраты. Два года назад ее тринадцатилетний сын Алан был убит выстрелом в голову, когда на велосипеде ехал через парк домой. Там его Лу и нашла. Она знала цену скорби.

Доктор Кейт Мартин сделала в планшете пометку. Ее группа прогрессировала. Проявления сочувствия, утешения и сострадания стали теперь обычным явлением. Еще не так давно Лу, жена адвоката из округа Марин, не могла найти в себе сил раскрыться в общем потоке горя, которое изливал каждый из здесь присутствующих. Теперь благодаря Анджеле Лу исцелялась. Смерть, великий уравнитель, отняла ребенка у каждой из этих женщин. Теперь, словно потерпевшие кораблекрушение, они крепко держались друг за друга и выплакивались.

Доктор Кейт Мартин сама едва сдерживалась.

Делая пометки, она вытягивала манжеты своего блейзера, чтобы скрыть шрамы на запястьях.

Глядя, как Анджела лелеет пакет, Кейт вспоминала о листьях, которые сберегала при каждом посещении могилы своих родителей.

Кейт было восемь, когда она однажды вечером дожидалась из кино мать с отцом. За ожиданием они играли в карты с соседкой, миссис Кук. Уже на ночь глядя к их дому подъехала служебная машина, и в дверь постучался полицейский. Старуха поднесла ко рту свою ладонь в старческих веснушках; Кейт в прихожей стояла босиком в халате. Миссис Кук у двери с тихой тревогой слушала молодого офицера, который держал в руке снятую фуражку. Что-то здесь было не так. Миссис Кук, раскрылив руки, подлетела к ней и, прижав к своей пахнущей нафталином кофте, сообщила, что на дороге произошла жуткая, ужасная авария.

— Теперь ты одна, дитя мое!

Кейт отправили к материной сестре. Там, на свиноферме в Орегоне, она стала жить со своей теткой Эллен, ее мужем Майлзом и их тремя сыновьями.

Та жизнь была ей ненавистна.

Они были совершенно чужими людьми, а к ней относились как к жалкой падчерице, что принесла в их дом известие о смерти. Девочку поселили в отдельной комнате и всей семьей ее чурались.

Единственным счастьем для нее было, когда раз в год ее вспоминали как бедную родственницу, откладывали работу и усаживались в семейный фургон для поездки в Калифорнию на кладбище, где лежали ее родители.

Дядя Майлз те поездки терпеть не мог.

— Подумай, Эллен, в какие денежки нам это обходится и зачем вообще все это! — ворчал он во время их последней совместной поездки.

Старшие мальчишки всю дорогу изводили Кейт приставаниями.

— Ты, несмеяна. Что ж не осталась в своем Сан-Франциско? Нам всем от тебя тошно.

Самому старшему, Квентину, было пятнадцать, и он обожал колоть свиней.

— Ага. Осталась бы и жила на том дурацком кладбище, раз оно тебе так нравится. А?

Льюису, подпевале Квентина, было тринадцать.

Тетя Эллен прикрикнула, чтобы они прекратили. На кладбище, после посещения родительского надгробья, Кейт набрала листьев и пошла обратно к машине. Двое братьев пристроились за ней и начали привязываться.

— Мы тебя оставим здесь, — осклабился Квентин. Невдалеке его глаз подметил темную землю свежевырытой могилы. Он подмигнул своему братцу. В одно мгновение они подхватили ее — старший за лодыжки, младший под руки.

— Квентин, что ты делаешь? Не надо! — вопила она.

Листья ворохом рассыпались по земле. Мальчишки волокли Кейт к зеву вырытой могилы.

Они бросили ее в ямину и со злорадным смехом посматривали на нее сверху вниз, швыряя земляные комья.

— Милости просим домой, Кейт!

Она лежала на промозглой земле, глядя на них остановившимися глазами. В мертвой тишине. Из могилы ее вытаскивал дядя Майлз под вопли тети Эллен.

«Теперь ты одна, дитя мое».

Дядя Майлз смеялся деревянным смехом. «Шутка, Кейт, это всего лишь шутка». Ей было десять. Тетя Эллен изучала горизонт. Когда они вернулись, Кейт умыкнула тетины ножницы для шитья и в ванной перерезала себе вены на запястьях. Она изнывала по маме и отцу, хотела к ним навсегда. С закрытыми глазами она лежала в ванне; из головы не шла холодная могила.

Нашел ее Квентин, любивший подглядывать за сестрой в замочную скважину ванной. Получается, подглядел вовремя. Тетя Эллен смекнула, что Кейт надо спасать. И следующие четыре года девочке помогал выбраться из ада доктор Брендан Блейк. А в четырнадцать она решила стать маяком для тех, кто лишился света. Родительского наследства ей хватило на обучение в Беркли.

Теперь, в тридцать пять, Кейт Мартин была профессором кафедры психиатрии Университета Сан-Франциско, где она организовала небольшую группу изучения. Поговаривали, что ее исследования о влиянии на родителей, потерявших детей в результате неестественной смерти, могут привести к созданию такого центра в масштабах университета.

Вот уже почти год пятнадцать добровольцев — все родители убитых детей — встречались в кампусе по субботам для обсуждения своих личных переживаний. Телесный и психологический ущерб от смерти каждого ребенка также измерялся в журналах, которые вели родители.

Кейт с приязнью посмотрела на Анджелу Доннер. Само исследование началось с убийства ее двухлетней дочери Таниты. Полиция рассказала Кейт о некоммерческой группе поддержки, которая работала с Анджелой Доннер. Кейт предложила консультацию, чтобы помочь ей превозмочь шок от убийства Таниты. Затем Кейт убедилась, что для изучения нюансов такого воздействия необходимы более глубокие эмпирические исследования тех насильственных смертей.

Она подала заявку на исследовательский проект, но бюрократия университета двигалась с черепашьей скоростью. Несмотря на урезания, Кейт знала, что источники финансирования существуют, и последовательно добивалась своего. В конце концов комитет по исследованиям сдался и выделил ей немного денег — малую толику того, что требовалось — но на год этого хватало. Через полицию, через группы жертв, личные объявления и расклейку листовок по кампусу она нашла себе в проект волонтеров.

И вот теперь, за неполных два месяца до окончания срока, когда исследование начинало приносить плоды, финансовую вилку собирались выдернуть. Кейт тревожилась. Вместе с тем вырисовывались схемы.

Наблюдалось три (а возможно, четыре) выявленных цикла, а в одном случае чрезвычайно необычное явление, превосходящее чувство вины. Кейт была на грани разгадки; крайне нужен был еще один год. Но в университете заявили: на проект больше ни цента. Несмотря на похвальные отзывы некоторых коллег, просьба о дополнительном финансировании была отклонена и работа грозила пойти насмарку.

Доктор Джоэл Левин, декан психиатрии, протирая галстуком стеклышки очков, посоветовал ей с ее исследованиями сворачиваться.

— Проделанная работа ясно показала наличие циклов, об открытии которых вы имеете смелость утверждать, Кэти. Прекрасно. Но нельзя же этот искусственный процесс исцеления в вашей группе длить вечно. Подобное несправедливо по отношению к этим людям. На кафедре есть мнение, что своих подопечных вы используете как сердцевину для вашего центра вселенской скорби. Напишите на эту тему монографию или книгу; так сказать, закрепите, а уж потом двигайтесь дальше. А можете и отвлечься. Например, сходите на свидание. Вы ведь гораздо привлекательней, чем позволяете себе быть.

Лицо Кейт зарделось от ярости примерно так же, как тогда на кафедральной вечеринке, когда именитый доктор Левин, женатый отец четверых детей, зажал ее в углу и, тиская бюст, жарко призвал «шпариться, как бешеные кролики», на заднем сиденье ее машины.

— Пшел к черту, — процедила она и хлопнула кабинетной дверью так, что какой-то очкарик в коридоре с перепугу обронил книги.

По окончании нынешнего сбора Кейт сцепила пальцы под подбородком и сообщила группе, что написала о проекте в «Сан-Франциско Стар» в надежде, что душевно написанная статья даст им позитивную огласку и, может статься, привлечет дополнительное финансирование, столь необходимое им для продолжения. Правда, она таким образом нарушила регламенты университета, ну да черт с ним. Ведь речь идет о выживании.

Тем вечером, одиноко сидя у себя в квартире на Рашн-Хилл, Кейт, вместо того чтобы любоваться видом на мост, мучилась из-за своего решения. Правильно ли она поступила? Или это была реакция на оскорбление со стороны Левина? Сделав глоток белого вина, она поставила бокал и продолжила чтение папок. Ее беспокоил каждый член группы. Большинство из них шло к исцелению, но она боялась за тех, кто не выздоровеет. Прекращение исследования сейчас означало бы непоправимый ущерб. Приближаются юбилеи и годовщины — самые сложные времена. Например, годовщина того, как украли и убили дочь Анджелы. А затем еще Эдвард Келлер, ее самый запутанный случай.

Она открыла его дело. Скоро круглая дата. Кейт, закусив губу, пролистала свои заметки в желтых линованных тетрадях. Так много смертей при одном происшествии. Из членов группы он был самым замкнутым. Остальных к ней направляла полиция или сама группа жертв; Келлер попал случайно, со стороны. Пришел к ней по рекламе в газете. Мрачный человек с сипловатым голосом, он был буквально воплощением боли. Трое его детей разом утонули вместе во время несчастного случая на воде. Он сам чуть не утонул, пытаясь их спасти. Келлер считал, что их смерть была его виной. Как и его жена, ушедшая от него через полгода. Его горе выходило за рамки вины и раскаяния. Кейт насчет него серьезно беспокоилась.

В частном порядке она посоветовала ему пройти автономную терапию. Несмотря на то что его дети умерли много лет назад, он был поглощен их смертью так, будто эта трагедия произошла вчера.

Налицо был аномальный случай затяжной реакции горя. Он вновь и вновь переживал трагедию, коря себя и умоляя дать ему еще один шанс. Кейт дошла до одной страницы, которая живо напомнила ей вечер, когда он ошеломил всю группу. Его слова она записала дословно: «В определенные ночи сквозь меня словно течет какая-то энергия. Это трудно описать, но она чрезвычайно мощная, настолько, что иногда я исполняюсь уверенности, что могу их вернуть, что это реально возможно». Запись помечена звездочкой, а рядом с ней пометка: «Бредит?» Она вернулась к началу досье Келлера и проверила дату смерти его детей. Да, на подходе. Как он надеялся выжить?

Кейт зевнула, отложила свою работу и включила вечерние новости. Кульминацией в них было похищение Дэнни Рафаэля Беккера. Затем появились кадры парящего над районом вертолета; полицейские обшаривали окрестности, в том числе с собаками. Вот какой-то инспектор говорит, что у полиции нет никаких зацепок, испуганные родители клянутся держать теперь своих детей дома и не пускать на улицу. На несколько секунд возникает фотография Дэнни Беккера, а затем Таниты; репортер говорит, что полиция не исключает возможной связи между сегодняшним делом и убийством Таниты, которое осталось нераскрытым. Кейт охватил страх за Анджелу. Был также флешбэк об учителе воскресной школы, который заявил о своей невиновности, а затем совершил самоубийство после того, как его назвали подозреваемым в убийстве Таниты. Там были кадры, на которых вдова этого мужчины дает пощечину репортеру, написавшему статью в «Сан-Франциско Стар». Кейт досадливо застонала. Боже мой, она же забыла о скандале вокруг дела Таниты! О чем она только думала? Почему не написала в «Кроникл» или «Экземинер»? Во что себя втянула?

Под бубнеж новостей Кейт думала о родителях Дэнни, Анджеле Доннер, о людях из своей группы. Телевизор она выключила и незряче смотрела на горизонт Сан-Франциско. Новые жертвы. Они всегда множатся. Пустите детей и не мешайте им приходить ко мне, злобному божеству.

Она пахла нафталином и свежей, холодной землей.

«Теперь ты одна, дитя мое».

Мне по силам их вернуть.

9

Том Рид возвратился в новостной отдел «Стар» за полтора часа до дедлайна.

Редактор ночного выпуска Брюс Дагган, сцепив на затылке пальцы, сидел откинувшись на спинку кресла. Очки Даггана гнездились на лбу, у линии волос. Черные глаза хмуро взирали с морщинистого лица — мимика, словно пристывшая к нему за четверть века работы в новостях.

— К отцу кто-нибудь еще пробился?

— Нет. Это наш эксклюзив. Помещение обступили копы. У семьи пресс-конференция завтра.

— Отца ставим в передовицу, — озвучил решение Дагган. — Акцент на образ. Подадим крупным планом. Уилсон вызвалась дать информацию по делу Доннер и кое-какие справки для тебя. Я их тебе отправлю. С убийством девочки связь есть?

— Официально пока ничего.

Одним движением Дагган стряхнул очки обратно на нос и энергично застучал по клавишам.

— Все это оперативно ко мне, в первый выпуск.

У себя за столом Рид ввел персональный код, и его терминал ожил, запрашивая тему. «Похищение», — вбил Рид. Появился черный мигающий курсор, отсчитывающий секунды на пустом экране.

Несколькими этажами ниже, в подвале редакции, бригада печатников уже готовила мощности под воскресный выпуск «Стар». Не пройдет и часа от начала работы прессов, как от погрузочной платформы в ночь с ревом рванут шестьдесят грузовиков, развозя груз информации по тремстам тысячам домов Залива. Материал Рида будет на первой полосе, под аршинным заголовком.

В третьем абзаце описывалось, как район прочесывает полиция и что в воскресенье с рассветом полномасштабные поиски Дэнни и его похитителя должны возобновиться.

Рид изучил свои пометки наиболее ярких цитат Натана Беккера, что оттеняло эксклюзивность интервью для «Сан-Франциско Стар»:

«“Все произошло так быстро. Я отвернулся всего на несколько секунд”, — именно эти слова произнес Натан Беккер вскоре после того, как остановил стоп-краном поезд БАРТ и бросился вдогонку за человеком, похитившим его сына…»

В свой текст Рид привнес и Сидовски, охарактеризовав его как главного детектива в деле Доннер, который теперь помогает в расследовании похищения Дэнни Беккера. Он также раскрыл, что Сидовски не стал связывать эти два дела между собой.

Рид взглянул на часы, вбил несколько команд и ознакомился с присланным файлом Уилсон.

Он начинался так: «В прошлом году тело двухлетней Таниты Мари Доннер было обнаружено в мусорном мешке, спрятанном под шиной на уединенном лесистом участке парка “Золотые ворота”. Ее убийца остается на свободе».

— Не отвлекаю?

Возле стола стоял и постукивал маркером по ладони Тэд Чемберс, восемнадцатилетний копировальщик.

— У меня на проводе женщина, очень хочет поговорить. Спрашивала конкретно вас.

— Возьми ее имя и телефон.

— Имени она оставлять не хочет, а звонит, по ее словам, насчет убийства Доннер.

Вот как. Убийство Доннер? Наверное, какая-нибуть тетка не в себе. В прошлом году после выхода материала на него шквалом посыпались звонки от чокнутых.

Сегодняшние новости о похищении Беккера могут вызвать новую волну безумия. Но поговорить на всякий случай надо. Так, между прочим, он получил наводку на Уоллеса.

— Хорошо, соединяй.

Тэд исчез в другом конце редакции. Вскоре зазвонила линия студии новостей.

— Рид слушает.

— Это вы писали о девочке, убитой в прошлом году, — Таните Доннер?

— Извините, мне нужно срочно сдавать материал. Назовите, пожалуйста, свое имя и номер, я перезвоню позже.

— Я не хочу, чтобы мое имя попало в газету.

— Послушайте, мэм…

— То, что мне нужно до вас донести, я хочу сказать сейчас, пока есть настрой.

— Я не буду с вами говорить, пока вы не представитесь. Чтоб потом люди не обвиняли нас в искажении фактов, как нередко бывает.

На секунду она призадумалась.

— Флоренс.

— Флоренс, а фамилия у вас есть?

— Нет. Не хочу своего имени в газетах. Просто Флоренс.

Голос как у пожилой домохозяйки, лет за шестьдесят, из рабочей среды — наверное, насмотрелась днями сериалов и ток-шоу.

— Так что у вас за звонок, Флоренс?

— Вы ведь слышали о мальчике, которого сегодня похитили? Говорят, это напоминает историю с той девочкой, которую убили в прошлом году, и концы в воду — никто не знает, кто это сделал.

— Продолжайте.

— Так вот я знаю, кто ее убил.

Ну а как же. Еще бы.

— И как того убийцу зовут?

— Настоящее имя мне не известно.

— Послушайте, я действительно… Откуда вы знаете, что тот парень вообще убийца?

— Я слышала, как он признается. Он сказал, что сделал это, а никому и невдомек.

— В самом деле? А в полицию вы обращались?

— Я им звонила. Они сказали, что им нужна более детальная информация. А сами так и не приехали. Никто со мной не встретился, не поговорил. Поэтому, когда сегодня похитили мальчика, я решила позвонить вам.

Она продолжила:

— Я люблю криминальную хронику. Все газеты читаю. Ваши статьи самые лучшие. За исключением той ошибки, которую вы допустили, когда обвинили в убийстве учителя воскресной школы.

— То есть учитель Таниту Доннер не убивал?

— Настоящие убийцы и говорят, и ведут себя иначе. Я хотела, чтобы вы узнали то, что я слышала, но только не ставили мое имя в газете. Он меня пугает.

— Думаете, тот убийца похитил и Дэнни Беккера?

— А вы как думаете? Вы ведь такой сообразительный.

— Каким же образом вы вынудили убийцу Таниты Доннер сознаться?

Флоренс не ответила.

— Вы ясновидящая, Флоренс?

— Экстрасенс? Да бог с вами… Нет, я католичка. Пою в церковном хоре Богоматери Скорбей. На Верхнем Рынке.

— Флоренс, вы прекрасны. Послушайте, мне правда жаль, но если вы не знаете более конкретных деталей…

— Я слышала, как он признался Богу, что содеял это.

Ах вон оно что: религиозная фанатичка. Бинго!

Внезапно сбоку тенью наплыл Дагган.

— Пятнадцать минут. — Он бдительно постучал по циферблату своих часов.

Рид еще раз попросил Флоренс дать свое полное имя и номер телефона. Та заупрямилась.

— Ну нет так нет. Всего хорошего, Флоренс.

Старая сумасбродка.

Рид повесил трубку, закончил материал, перечел его и скинул Даггану по имейлу.

В санузле Рид склонился над раковиной и пустил струю холодной воды. Наколка на Уоллеса пришла ему таким же путем, только человек, который звонил, предложил нечто конкретное, что подлежало проверке: судимость Уоллеса в Виргинии. Это перепроверил Рид и подтвердил Сидовски: на Уоллесе действительно лежало подозрение. Разве не так? Та подсказка насчет Уоллеса должна была исходить от копа: голос был как у матерого осведомителя, хотя привязкой к имени и лицу Рид не располагал. А Флоренс — что с нее взять? Реально двинутая. «Я слышала, как он говорил Богу». Ну да. Только если Уоллес убил Доннер, почему дело все еще не закрыто? Или убийца звонил, чтобы специально подставить Уоллеса? Так считал Сидовски, но Рид этого принять не мог. Это бы означало, что настоящий убийца по-прежнему на свободе. И теперь похищение очередного ребенка в том же Бальбоа означало, что еще один ребенок может быть убит и что он, Рид, вероятно, косвенно поспособствовал смерти невинного человека.

Он плескал себе в лицо, пока не смыл из мыслей страх.

Проседь, инеем посеребрившая виски его каштановых волос, становилась гуще. Ему уже тридцать три. Тридцать три, а за душой ничего. Ничего, про что можно сказать: «Вот это серьезно».

Ничего, кроме работы, сомнения в себе и растущей увлеченности вискарем «Джек Дэниелс». Энн, уходя, открыла дверь темной правде, наглядно демонстрирующей, кто он есть на самом деле.

На обратном пути к своему столу Рид заметил Молли Уилсон, которая читала на доске объявлений разномастные заметки.

— Эй, Томстер, закончил свою писанину?

— А ты почему домой не идешь?

— А не хочу. Может, по пивку?

— Устал. День был длинный. Давай в другой раз?

Молли подошла ближе. Обдала терпковатым запахом своего парфюма.

— Томми, я слышала уже столько отговорок. Когда этот другой раз уже будет-то?

Белозубая улыбка просто безупречна, льдисто-голубые глаза манят невыразимым соблазном.

— Видишь это? — Идеально наманикюренный ноготь ткнул в одно из объявлений. — Может, хоть на это клюнешь? — едко усмехнулась Молли перед уходом.

Открывался прием заявлений в новое, южноамериканское бюро газеты в Сан-Пауло. На то, чтобы оценить свои шансы на успех, у Рида ушло не больше пяти секунд, после чего он вернулся к своему столу за курткой.

— Вопросы есть? — на выходе спросил он у Даггана.

— Материал норм. Как раз для первого выпуска.

— На завтрашнюю пресс-конференцию Беккера я иду?

— Разбежался. Завтра ты в ночь дежуришь здесь.

— Но я же дал по делу передовицу?

— Бенсон распорядился. Ты вне игры.

Майрон Бенсон, главред газеты, держал бразды правления над полусотней репортеров. Упоминание его имени давало любому указанию силу закона.

Дагган угрюмо воззрился. Спорить было бессмысленно. Прошлогодний провал, а также то, что Бенсон чуть Рида не уволил и держал его нынче на бессрочном подвесе, было общеизвестным фактом.

Рид понуро вздохнул.

— Ладно, понял.

Дагган протянул ему вскрытый белый конверт, адресованный газете. На нем эмблема Университета Сан-Франциско и адрес отправителя: некто К. Э. Мартин с кафедры психологии.

Сверху от руки накорябано имя Рида.

— Что это?

— Бенсон хочет, чтобы ты сделал репортаж об этой группе скорбящих, — Дагган кивком указал на конверт. — И чтобы увязал это с годовщиной убийства Доннер и похищением Беккера.

Рида кольнула досада. Опять.

— Хорошо, — пожал он плечами. — Надо так надо.

Крохи и объедки, вот что ему кидают.

Конверт Рид сунул в куртку и направился к парковке.

10

Том Рид шагал по старовской стоянке, а над гладью Залива эхом разносился далекий гудок буксира. Прохладный океанский бриз с автострады наверху нес запах дизтоплива и привонь автомобильных выхлопов. Зеленый «Форд Комета» 77-го года, купленный Ридом после ухода Энн, ждал хозяина, как старая верная дворняга.

Благоговейный трепет перед Сан-Франциско — огнями Койт-Тауэр[18], финансовым кварталом, Пирамидой, холмами, мостами, Заливом — у Рида давно уже схлынул.

На красный свет он въехал в Морской парк — район особняков у подножия холмов, видами соперничающих с Рашн-Хилл и Пасифик-Хайтс. Квартал граничил с небольшим парком с вкраплениями каменных столов, на которых перманентно прописались шахматные доски. Старики-европейцы привезли сюда свои реликвии, чтобы играть товарищеские матчи и предаваться воспоминаниям. За особняками тянулись ряды кондоминиумов. Степенное, чуть сонное сообщество с мягко поблескивающими «Ягуарами», «БМВ» и «Мерседесами» вдоль улиц.

Аккуратно подстриженные кустарники и изгороди скрывали в себе постукивание теннисных мячей, плескание частных бассейнов и, с большой долей вероятности, приглушенные диалоги инвесторов.

Машину Рид поставил возле трехэтажного эдвардианского дома, где обитал еще с пятерыми жильцами. Хозяйкой дома была Лайла Онеску — румынская матрона цыганских кровей, квартира которой находилась в двух кварталах отсюда. После отъезда Энн с Заком одинокое житье в доме стало Рида тяготить. И вот приятель расхвалил ему «виллу» Лайлы Онеску — жемчужина посреди Морского парка, ухоженная, тихая. Сто баксов в неделю за комнату на втором этаже, с санузлом и кухней на троих жильцов. Теперь это был его дом.

Рид поднялся по скрипучей лестнице, где его приветствовала записка, приклеенная скотчем к его двери: «Где оплата? Л. Онеску». «Вот черт. Просрочил на две недели. Ничего, завтра выдам ей чек, как обещал». Так размышлял Рид, нащупывая в кармане ключ.

Его комната могла похвастаться тремя эркерными окнами с видом на Марину и Пасифик. Противовесом этой роскоши смотрелась общежитская односпальная кровать со смятыми простынями. У другой стены опять же атрибуты роскоши — зеркальный комод и декоративный камин. Напротив кровати стоял небольшой письменный стол, а посредине комнаты, на паркетном полу и в обрамлении выцветших, с прозеленью цветочных обоев, красовалось изодранное, но удобное кресло-кровать. Диплом Рида, две наградные статуэтки, передовица «Стар» и фотопортреты Энн и Зака в серебряных рамках стояли чуть бочком, прислоненные к каминной полке в надежде, что в любой момент по свистку будут собраны в дорогу. Рядом с комодом над полом возвышалась шаткая стопища газет. Она начала расти с того самого дня, как он переехал — через три недели после того, как Энн покинула их бунгало на Сансете. С ее уходом их дом стал мавзолеем их брака. Риду оставалось из него уйти или быть в нем погребенным. Свой дом они по обоюдному согласию сдали в аренду.

По коридору Рид сходил на кухню за льдом, а вернувшись, плеснул в стакан немного «Джека Дэниелса», стянул с себя одежду, небрежно кинув ее в бельевую кучу размером со свинью (тоже выросла в углу), и переоделся в спортивные трусы. Затем открыл эркерное окно и стал созерцать мерцающие огни «Золотых ворот».

Все, чего он хотел в этом мире, — это быть репортером. Мечта мальчишки из Страны большого неба[19]. Шесть дней в неделю отец приносил домой газету, «Грейт Фоллс Трибьюн», а малыш Том расстилал ее в гостиной на полу и читал матери новости.

В одиннадцать он уже шагнул на газетную стезю — в буквальном смысле, став разносчиком той самой «Трибьюн». Тащился по снегу, дрожал под дождем, изнывал под зноем с холщовым мешком, почти черным от типографской краски и перекинутым через плечо словно сбруя. Отец привязал к сумке ремень так, что она висела как продолжение самого Рида. При доставке газеты он ее заодно читал, мечтая, что когда-нибудь вот так, печатным шрифтом, увидит здесь и свои репортажи. У Тома было сорок клиентов, и каждый день, пока сумка пустела, он успевал прочесть содержание всей газеты.

Ежедневные жизненные коллизии приводили его в трепет. Он подсел на новости, как на иглу, и заделался экспертом по текущим делам. В школе он из мальчишки-газетчика вырос в доподлинного спецкора, снабжая своими статьями школьную стенгазету. Позже в Университете Миссури его приняли в журналистскую школу, где он познакомился с Энн с факультета бизнеса. Ее карие глаза и улыбка реально вышибали его из колеи. Она была из Беркли и уже смолоду хотела детей, а также свой собственный магазин детской одежды, дизайн которой она бы создавала сама. «Но это секрет», — предупредила она его.

Он тоже хотел семью, но сначала все-таки вымостить карьерную дорожку и, возможно, начать писать книги. Последняя часть тоже была секретом. Если о написании книг говорить вслух, то с этим наверняка ничего не получится.

После университета они поженились. Через несколько недель Том Рид нашел себе работу в Сан-Франциско. Энн была счастлива вернуться в район Залива, где она будет рядом с матерью. Что до Рида, то он решил использовать Сан-Франциско как плацдарм.

Он размахнулся на материал для «Ассошиэйтед Пресс» и выдал историю о русской мафии, с которой попал в шорт-лист Пулитцеровской премии, но не допрыгнул. Зато ему предложила работу «Сан-Франциско Стар»: репортер криминальной рубрики с повышением зарплаты вдвое.

Энн устроилась администратором в одной из больниц Сан-Франциско. Ночами она работала над бизнес-планом и дизайном одежды. Рид постоянно разъезжал, много работал и редко бывал дома. Годы шли, а семейный уклад все как-то не выстраивался.

И тут словно гром среди ясного неба: Энн забеременела. Том Рид был ошеломлен. И конечно же, не готов.

Она забыла про свои таблетки, когда они отдыхали в Лас-Вегасе. Он намекал, что она это сделала специально. А она отрицала. Спорить они не захотели. В последующие месяцы оба отмежевались, замкнулись в себе. Энн появление ребенка приветствовала, Рид настороженно к нему готовился.

Присутствуя при появлении своего сына на свет, он ощутил накал любви, который в себе даже не подозревал. Но уже вскоре сцепился с мыслью о собственной бренности. Она его пугала; ошеломляла сознанием того, что в его жизни, по сути, так мало времени для свершений. Он был отцом. И страшился с этим отцовством не справиться, не оправдать. А потому компенсировал это единственным известным ему способом: стремясь через работу обеспечить сыну наследие как человек, так или иначе оставивший на земле свой след.

Чтобы Заку было кем гордиться. Как следствие, «Стар» стала для него и семьей, и любовницей. Энн и Зак становились людьми, которых он, казалось, ценил только по мере надобности. Они делили с ним мебель, продукты из магазина. Внешне он мало чем отличался от любого другого молодого мужа и отца. На самом же деле он делился собой лишь тогда, когда это было ему удобно. Было мило, когда Зак подражал ему и хотел стать репортером, таким же как папа. Успокаивало понимание Энн, что у него никогда нет на них времени. Но что-то рушилось — мало-помалу, день за днем. Рид был слеп к тому, что происходило, не обращая внимания на то, что Энн с нуля одна поднимает свой магазинчик, а Зак предоставлен сам себе. Он стал чужаком, принуждающим их обходиться без него.

Его прошлогодняя ошибка с убийством Таниты Доннер вывела все это на поверхность. В своих приоритетах он обманулся. То, что он каждодневно вкладывал в погоню за тщеславием, любой мог получить за пятьдесят центов. Но цена, которую он выдавливал из себя и своей семьи, была несопоставима. Теперь он сидел одинешенек в своей комнате со всем, что считал ценным: наградами, работой, самим собой и кипой газет, норовящих рассыпаться по полу.

Как он мог быть таким глупым?

Что сделал с Энн? С Заком? Ему было очень жаль. Надо им позвонить, сказать обо всем. Прямо сейчас. Поднимаясь, чтобы пойти к телефону, он услышал звон стекла и чуть не упал. Была половина четвертого утра. Он был изрядно подшофе. Все. Перестань, забудь. Шаткой поступью подходя к кровати, Рид заметил торчащий из кармана куртки конверт от университета. Небрежно проглядев письмо от доктора Мартин о каких-то там исследованиях группы скорбящих, он с кривой усмешкой отбросил его в сторону. Тут обнаружился в куртке еще один конверт, из фотоотдела. Позаимствованный снимок Дэнни Рафаэля Беккера. Кто-то сунул его Риду в карман с запиской, предлагающей вернуть его Беккерам лично. Рид долго смотрел на снимок. Ну уж эту историю он так бездарно не испортит. Снимок Дэнни он нежно положил на каминную полку, рядом с фотопортретом своего Зака.

11

Зазвонил телефон.

Рид, полусонный, угловато поднес трубку к уху.

— Да?

— Рид? Проснулся?

— Нет.

Тишина. Рид сжал трубку.

— Кто это, черт возьми?

— Ты там что, пьяный?

Железные нотки в голосе Майрона Бенсона вывели Рида из дремоты. После того просчета главред в офисе перестал Рида узнавать. Смотрел как бы насквозь. С чего он вдруг звонит? Решил со скуки поизмываться над подчиненным? Принял судьбоносное решение? Сегодняшнего выпуска Рид не видел. Может, с его стороны вышла какая-нибудь промашка? Какая именно? Шеф думает уволить его прямо сейчас?

— Я весь внимание.

— Прочел твой сегодняшний материал. Хорошо ты отца обрисовал.

Рид ждал, что дальше будет: «Но…»

— Надо, чтобы ты сегодня освещал пресс-конференцию Беккера.

Рид сел.

— Но Дагган ночью сказал, что вы меня отстраняете?

— Я передумал. Будешь пока участвовать в освещении. Хочу понять, куда клонится вся эта история с похищением.

— У меня, гм, есть несколько рабочих версий.

— Вот и выдавай их понемногу. Мне нужны здравые, весомые суждения. Уяснил?

— Уяснил.

«Что ты мудак».

— А еще мне нужна статья об университетских исследованиях доктора Мартин. Прочти ее письмо. Увяжи это с делом Беккера.

— Хорошо.

— И, Рид… Любая некомпетентность будет иметь последствия.

Ишь ты, как крылышки у мух обрывает, садюга. Тащится, наверное?

«Брось хандрить и начинай что-нибудь делать», — внушал он себе за бритьем и одеванием. До пресс-конференции оставалось около часа. Времени позавтракать не оставалось. С собой Рид прихватил два банана съесть по дороге. Вовремя вспомнив захватить с камина снимок Дэнни Беккера, он очутился лицом к лицу с Энн, Заком и своей виной.

«Брось хандрить. Начинай что-нибудь делать».

Он посмотрел на часы. Время еще оставалось.

Рид набрал номер телефона. Со времени их последнего разговора минуло несколько недель. Что, если она вызовет адвоката? С чего вообще начать? «Я люблю вас с Заком больше всего на свете и хочу, чтобы мы снова были вместе». Он теперь понимал, что мог ошибаться, и готов был это признать.

Первый гудок зуммера, за ним второй.

— Алло? — послышался на третьем голос матери Энн.

— Привет, Дорис.

— Ой, здравствуй, Том.

В голосе никакой злобы или желчи. Дорис была тещей не из назойливых, общаться с ней Риду было всегда приятно.

— Я вижу, ты там завален работой.

Дорис была преданной читательницей «Стар».

— Это точно. — Не зная, что еще сказать, он спросил: — Как у вас здоровье, в порядке?

— Да ничего, все нормально. Ты как, Том?

— Я? — Глаза непроизвольно упали на пустую бутылку «Джека Дэниелса». — Тоже в порядке.

— Все это ужасно грустно, тебе не кажется?

Она имела в виду похищение или замужество ее дочери?

Дорис продолжала:

— Этот малыш, Дэнни Беккер. Его мать с отцом, должно быть, места себе не находят.

— Я в этом не сомневаюсь.

Судя по чуть изменившемуся тембру, где-то в доме сняли еще одну трубку.

— Том?

Голос Энн был как бальзам на душу. Он уже признал, что мог ошибаться, и хотел рассказать ей об этом. Она и Зак были его жизнью. Он знал, что жить без них ему невмоготу, и хотел сказать ей об этом. Но он этого не сделал.

А лишь сказал:

— Привет, Энн.

— Привет. Как ты?

— Вроде получше. Как вы там вдвоем?

— Прекрасно.

— Ни в чем не нуждаетесь?

— Да нет, ни в чем.

— А машина как ездит?

— Трансмиссия чего-то пошаливает.

— Это мне известно. Она начала барахлить как раз перед тем, как ты… — Он осекся, не докончив фразы: «Перед тем, как ты меня бросила». — Отгони ее к Отто. Гарантия все еще действует.

— Хорошо.

— Хочешь, я с ним обговорю?

— Да ладно, я сама.

Прошло несколько неловких секунд.

— Я сегодня читала твою статью о том ужасном похищении. Не могу представить, чтобы что-нибудь подобное случилось с Заком…

— Расследование идет полным ходом. Я сейчас еду на пресс-конференцию. Энн, я хочу с тобой увидеться, обо всем поговорить.

— Это, наверное, Зак?

Зак?

Рид озадачился.

— Что-что? Не понял.

— Я думала, это он тебе позвонил. Ему снились кошмары. — Ее голос спустился до шепота: — Он по тебе скучает.

— Скучает, по мне?

Ум кипел от противоречивых эмоций. «Чего ты ожидала, Энн? Ты рисуешь меня эдаким злым прокаженным, потому что мне нравится моя работа. Ты выдергиваешь его из единственного дома, который ему известен, отнимаешь его у друзей, у соседей. Он, наверное, до смерти напуган этой дикой историей с похищением. Каждое утро он вынужден вставать в полшестого, чтобы его через весь Залив везли в школу. Ему приходится пропускать футбол, которым он живет и дышит. Ты швыряешь его маленький мир в блендер. Он тоскует по тому, чего ты его лишила: по дому».

«А ну стоп».

Он был не прав. Обвинять Энн мог бы лишь глупец. Вини себя, Рид.

— Я скучаю по вам обоим, — сказал он.

— Тогда почему ты не приезжал с ним повидаться?

— Когда ты переехала в Беркли, я понял, что ты не хочешь меня видеть. Клянусь, я думал, что так угодно тебе. Мне приходилось перебарывать желание увидеть тебя. Я парковался на улице рядом с домом твоей матери, надеясь увидеть тебя.

— Ты это делал?

— Я не знаю, каковы правила, Энн.

— Однажды Зак после школы начал спрашивать меня о тебе, и когда же мы перестанем злиться и вернемся все обратно домой.

— Глянь-ка, уже смолоду разгребает чужое дерьмо.

Они обменялись хохотком, деликатно обходя вопрос Зака стороной.

— Энн, я хочу, чтобы мы встретились. Есть о чем поговорить.

— Зак, между прочим, ждет, когда можно будет приехать в твою газету. Почему б нам к тебе не заглянуть и не пообедать на этой неделе?

— Заметано. Он не хочет со мной немного поболтать?

— Конечно, минутку.

Энн положила трубку — судя по всему, на стол. Через несколько секунд послышался бодрый перестук ножонок Зака. Он бежал к телефону.

— Папа? — схватил он трубку.

Рид ощутил у себя в горле комок.

— Зак, как ты там? Молодцом?

— Ага.

— С бабушкой хорошо себя ведешь?

— Хорошо. — И, понизив голос до шепота: — Я даже помню опускать в туалете сиденье, когда схожу.

— Ай молодец.

— Пап, а мы домой обратно поедем?

— Сейчас решаем. Решим ведь, так?

— Ты же, пап, хочешь, чтобы мы все вместе поехали домой?

— Да, конечно.

— И я тоже. И мама. Я слышал, как она говорит бабушке.

— Это хорошо. Я рад. Хочешь о чем-нибудь меня спросить?

— Тот маленький мальчик, которого вчера похитили. Я видел его фотографию в вашей газете. Он что, мертвый?

— Никто не знает. Полиция очень усердно работает над этим делом.

— Полиция ведь его поймает, похитителя? Они же поймают его до того, как он заберет еще и других детей? Да, пап?

Рид провел рукой по лицу.

— Зак, ты даже не знаешь, как мы с мамой тебя любим. Больше всего на свете. Ты слышишь меня, сынок?

— Наверно, да, — ответил он тихим голосом.

— И это нормально, немножко бояться и быть очень осторожным, чтобы никогда, никогда не разговаривать с незнакомыми. Только, Зак, не позволяй себе сходить из-за этого с ума. Не путай это с тем, что сейчас происходит у нас с мамой. Хорошо? Мы с мамой решаем, как снова быть вместе.

— Но когда, папа? Я хочу домой… — Голос Зака рвал сердце на части.

— Точно сказать не могу, сынок.

Зак тихо заплакал.

— Зак, грустить — это нормально. Мне тоже грустно. Но тебе нужно быть сильным и терпеливым ради мамы и меня. Ты можешь это сделать?

— Угу. Я постараюсь.

— Мы сделаем все, что в наших силах. Обещаю тебе, что очень скоро мы с тобой снова поговорим.

Рид посмотрел на часы.

— Скажи маме, что я ей позвоню. Теперь мне пора идти, сынок.

Рид повесил трубку и поспешил к своей «Комете».

12

Дэнни Беккер проснулся испуганным и голодным. Это странное место нехорошо пахло, как клетки зверей в зоопарке. Во рту мальчика был странный привкус.

— Папа!

Дэнни подождал. Тишина.

— Мамуля! Ты где?

Дэнни вслушался. Опять ничего.

Что-то было не так. На нем были ботинки. Мама никогда не разрешала ему лежать на кровати в ботинках. Дыхание Дэнни участилось. Ему очень боязно было сидеть здесь, на старом вонючем матрасе. Комната освещалась голой тусклой лампочкой, отбрасывающей на бетон стен длинные тени. На одном мелком оконце изнутри была решетка. Стекло закрывали газеты.

На полу Дэнни заметил чашку молока, тарелку с печеньем и бутерброд.

За едой он плакал. Бутерброд был с арахисовым маслом и джемом. Совсем не так вкусно, как делает мама. Джем с боков стекал каплями. Печенье было жирное, с кремовой начинкой. Мальчик вспомнил, что был в метро с папой, а потом его вытолкнули за дверь и он упал. Сзади его подняли сильные, как у папы, руки. Но они были не папины и держали его как-то забавно. Дэнни сначала подумал, что это игра, потому что они от кого-то быстро убегали. Но когда человек, несущий его, споткнулся, то сказал плохое слово. Дэнни пробовал закричать, но лицо ему обжала пахучая мокрая тряпка.

Дэнни хотелось писать. Он положил на тарелку недоеденное печенье, встал и огляделся. Надо было найти туалет. Он подошел к двери, потянулся вверх, схватил дверную ручку и повернул.

Она открылась.

В коридоре было темно. Лестницу освещал луч света от телевизора, а сверху доносилось отчетливое, ритмичное поскрипывание: скрип-скруп, скрип-скруп.

Шмыгая носом, Дэнни стал на цыпочках подниматься по лестнице. И тут раздался резкий лай. Наверху лестницы его караулила мелкая белая собачка.

На следующем этаже было светлее, а рядом с лестницей находилась ванная с туалетом. Дэнни вошел туда и оставил дверь открытой, чтобы было видно, что он делает все как надо. Собачка ждала его у двери. Она была дружелюбна и лизнула Дэнни руку.

С приближением к гостиной телевизор и скрип звучали все громче.

— …вот подача крученым… Страйк[20].

Полсотни тысяч болельщиков на стадионе «Доджер» дружно взревели. Дэнни приоткрыл дверь и осторожно заглянул в комнату. Она была совсем голая. Какое-то рваное тряпье, засаленные простыни и полотенца на окнах. Ни мамули, ни папули.

Стены грязные. Большой стол, загроможденный старым компьютером, бумагами и картами, сдвинут в угол.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

— …«Джайантс» хорошо смотрятся здесь, в Лос-Анджелесе…

Бейсбол. Телевизор располагался на высокой стойке посредине комнаты.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Лицом к телевизору сидел незнакомый взрослый, покачиваясь взад-вперед в кресле-качалке. К Дэнни он был повернут спиной.

— Где мои мама и папа? Я хочу к ним, — сказал Дэнни.

Незнакомец его проигнорировал.

— …но пока они задают нашему городу трепку…

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

На полу возле мужчины валялись газеты. Завидев там что-то знакомое, Дэнни бочком подступил ближе.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

На одной из газет Дэнни увидел свою фотографию. А еще фотографию папы. Он был тревожный и грустный. Дэнни вздрогнул.

Кто этот дяденька в кресле-качалке? Дэнни из боязни отступил на полшага.

— Домашний стадион, Фрэнк, «Доджеров» не выручает… Извини, Билли. Но пора делать включение из Сан-Франциско для новостей о похищении Дэнни Беккера.

У Дэнни отвисла челюсть. Ого, это про него, что ли? Глаза мальчика были прикованы к экрану.

Что происходит?

Человек в телевизоре заговорил напряженным тоном:

— Добрый день. Я Питер Макдермид, с экстренным выпуском «Айвитнесс ньюс».

При виде себя на экране Дэнни моргнул.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

— Трехлетний Дэнни Рафаэль Беккер был похищен…

Что значит «похищен»?

— …у своего отца вчера на пути домой, когда они поездом экспресс-метро ехали с оклендского стадиона «Колизей» с бейсбольного матча.

Считается, что мальчика на станции «Бальбоа-Парк» похитил незнакомый мужчина. Дэнни по-прежнему отсутствует. Полиция утверждает, что звонков семье с требованием выкупа не поступало, подозреваемых нет, как нет и четкого описания похитителя Дэнни. Сегодня расследование активизируется. В поисках мальчика задействованы сотни полицейских, им помогают тысячи волонтеров. Дэнни единственный ребенок Натана и Магдален Беккер.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Рядом с фотографией Дэнни появилась маленькая девочка. Он ее знал. Она та самая, которую видел в метро. Та, что смотрит и улыбается, никому ничего не говоря.

— Тревожным нюансом в случае с Дэнни является то, что это произошло почти ровно через год и фактически в том же районе, где с придомовой территории была похищена двухлетняя Танита Мари Доннер. Спустя три дня ее нашли убитой в парке «Золотые ворота».

Убита? Это когда тебя убивают, что ли?

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

— Беспрецедентному по масштабам расследованию с участием ФБР и полиции Сан-Франциско еще предстоит разыскать убийцу Таниты. Полиция пока отказывается разглашать, были ли убийство Таниты Доннер и похищение Дэнни Беккера как-то связаны между собой. Но «Айвитнесс ньюс» выяснил, что в дело снова приглашен эксперт по профилированию серийных преступников из отдела поведенческих наук ФБР.

Супругам Беккер оказывается всемерная поддержка от всех неравнодушных. Теперь переходим к новостям пресс-конференции, созванной Натаном и Магдален Беккер. Там сейчас находится наш корреспондент Джинни Даффи. Джинни, обрисуй нам общую атмосферу, которую вызвало похищение Беккера.

Джинни Даффи стояла перед рядом телекамер. Сзади, на столе перед двумя пустыми стульями, возвышался пригорок из микрофонов и диктофонов.

— Питер, — тревожной скороговоркой зачастила она, — люди, с которыми я разговаривала, пребывают в ужасе. Похищение Дэнни Беккера — просто кошмар для каждого родителя. Все наперебой говорят, что такого рода вещи в их районе происходить не должны. Такому место в кино, а не здесь. Они принимают меры предосторожности. Формируются сторожевые отряды из соседей, детей никуда не отпускают в одиночку, а к незнакомцам относятся подозрительно. Полог страха опустился на Сан-Франциско.

Я разговаривала с родственником Беккеров, и он сказал, что родители Дэнни предложат за благополучное возвращение Дэнни весомую награду. Семья только что предоставила репортерам домашнее видео Дэнни на дне рождения своего двоюродного брата, снятое две недели назад. Вот его небольшой фрагмент. Дэнни — малыш в красной рубашке.

На экране вместе с Дэнни появились его двоюродные брат и сестра, Пол и Сара. Пол с Дэнни футболили мяч. Сара стояла на воротах.

Мужчина в кресле перестал раскачиваться и медленно повернул голову к Дэнни, что позволяло видеть только половину его лица.

Дэнни отступил еще на шаг и стал нашаривать дверную ручку. Ему хотелось отсюда уйти. Сейчас же. Мужчина продолжил раскачиваться.

Скрип-скруп.

В телевизоре возле микрофонов сели мужчина и женщина.

Дэнни, застыв на месте, стиснул кулачки и выкрикнул:

— Мама! Моя мама!

Скрип-скруп.

Высвеченный фонарями зал пресс-конференции был наэлектризован эмоциями. Тишина нарушалась лишь вспышками и шелестом затворов фотокамер. Натан и Мэгги сидели, взявшись за руки, с потупленными головами, никак не решаясь начать.

Мэгги потерла себе глаза. Никакой косметики. Натан был небрит. Видно, что оба после бессонной ночи.

— Извините, — выговорил Натан. — Трудно все это.

На них смотрела сотня репортеров, фотографов и съемочных групп. Вдоль одной из стен выстроились родственники, друзья, а также полицейские.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

— Ничего, не торопитесь, — послышался чей-то голос.

Натан кивнул. В сполохах вспышек жужжали и щелкали камеры.

— Дэнни — все, что у нас есть, — опустошенно заговорила Мэгги. — Мы обращаемся к человеку, у которого находится наш сын: «Пожалуйста, верните нам Дэнни, отпустите его. Это все, о чем мы просим. Просим вас, умоляем».

По ее лицу струились слезы, оставляя за собой блесткие дорожки. Стрекотали камеры, репортеры строчили в планшетах и блокнотах.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Натан оглядел свою родню и друзей.

— Мы хотим сказать человеку, у которого сейчас наш Дэнни, наш единственный ребенок: «пожалуйста, не причиняйте ему вреда. Мы знаем, вы, должно быть, страдаете, поэтому и забрали Дэнни. Нашего сына. Вы, наверное, тоже мучаетесь, терзаетесь. Мы теперь страдаем вместе, и только вы можете все поправить. Мы умоляем вас. Дэнни всего лишь ребенок. Маленький мальчик. Пожалуйста, отпустите его. Очень вас просим.

Натан провел рукой по глазам.

— Мы готовы… — Он осекся. — С помощью наших друзей мы готовы отдать тридцать пять тысяч долларов за информацию, благодаря которой Дэнни благополучно вернется домой. Если человек, у которого находится Дэнни, найдет в своем сердце решимость, чтобы вернуть нашего ребенка нам, мы отнесемся к нему с надлежащим почтением. Пожалуйста, верните нам Дэнни целым и невредимым. Просим вас всей душой.

Несколько репортеров полезли с вопросами. Натан остановил их выставленной ладонью.

— Это все, что мы можем сказать. Благодарю.

— Мистер Беккер, можно несколько коротких вопросов? — взмолился один из репортеров.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

— Извините. Больше мы сейчас ничего сказать не можем. Спасибо.

— Стооойте! — Дэнни ручонками потянулся к своим родителям. — Придите, заберите меня отсюда! Я буду хорошо себя вести! Правда! Папуля, мамуууля!

Они ушли.

Между тем кресло перестало раскачиваться. Дэнни затаил дыхание.

Человек встал, выключил телевизор. Дэнни поспешил в сторону кухни, боясь обернуться. Сзади слышалось поцокиванье лап собачонки; она бежала следом. Вот и дверь на кухню. Он потянулся вверх и схватился за ручку. Та не подавалась.

Дэнни дергал, не сдавался.

— Домой. Хочу домой. — Он потянул изо всех сил, а затем пнул дверь за непослушание. Собачонка тявкнула. Что, если попросить того человека вежливо, как когда чего-нибудь выпрашиваешь?

— Можно мне домой? Ну пожалуйста.

Ничего не произошло.

Дэнни оглянулся через плечо: человек стоял на другом конце комнаты, перегнувшись через стол с залежами бумаг.

— Домой. Ну пожалуйста!

Дэнни уже рыдал в голос.

Человек поднял голову, словно слыша Дэнни впервые. Он повернулся и посмотрел на него. Он почему-то улыбался, как будто хотел казаться добрым. С шеи у него свисал серебряный крест. Он присел на корточки и протянул руки, приманивая Дэнни к себе.

Дэнни не смел пошевелиться. В глазах человека было что-то странное: они были большие и широкие, как у папы, когда он играет в зомби. Мужчина подшагнул ближе.

— Нет! — выкрикнул Дэнни. — Стой, не лезь!

Он побежал вниз по лестнице. Собачонка припустила за ним.

Длины ног Дэнни не хватало, и ступени он одолевал присядью, сползая. Кое-как с этим управившись, он вбежал в ту комнату, где проснулся, и поспешил в угол. Спрятаться здесь было негде.

Ручка двери повернулась. В комнату вошел человек. Он улыбался. Дэнни вжался в угол.

— Не трогай меня! Уходи!

Мужчина приближался, наползая на стену своей черной тенью. Вот он уже совсем рядом, в какой-то паре метров. Стоит и смотрит.

Дэнни, сжав кулачки, тщетно пыжился протолкнуться сквозь стену. Он боялся, что сейчас случится что-то плохое.

— Уходи отсюда! Уходи!

Человек опустился на колени и простер к нему руки.

— О, Рафаил! Святой заступник, хранитель мой! Сколько лет я страдал. Годами, годами изводил я себя мыслями об искуплении. Годами ждал, и вот ты пришел! Ты мне явился!

Эдвард Келлер в исступленном восторге воздел ладони к потолку.

— О, Рафаил! Святы слова пророка истины. Через меня ты входишь в обитель потерянных. Рафаил, воскрешение началось!

Келлер скрючился перед ребенком в поклоне.

Дэнни закричал так, как еще никогда в своей маленькой жизни.

13

Через час после того, как родители Дэнни Беккера огласили просьбу о возвращении своего сынишки, в кабинете № 400 Дворца правосудия на Брайанте собрался цвет детективов Сан-Франциско. За многие годы это помещение напиталось потом, яростью и самими душами следователей, мстящих за своих мертвых, чьи жизни были отняты злом, постоянно проявляющимся во всякой дряни, какую только можно вообразить — от кокаина до «Зебры»[21], от Джан-Луиджи Ферри[22] до Зодиака[23].

Со специально установленной пробковой доски инспектора Горда Микелсона на собравшихся смотрели увеличенные фотографии Дэнни и Таниты. Под детскими лицами карта города была пронзена мелкими фишками-флажками. Розовые отмечали места по делу Доннер, синие по Беккеру. Каждому детективу были розданы короткие досье.

Перед всеми лежали блокноты и тетради с пометками. Обсуждались доклады и показания свидетелей.

— Прежде всего у нас есть один неопознанный подозреваемый и чуть больше материала по Беккеру. Звонков, писем и требований не поступало. Тела тоже нет, — сказал Микелсон.

— Пока нет, — буркнул кто-то, намекая на статистику, показывающую, что если похищенный ребенок не нашелся живым в течение сорока восьми часов, то он, скорей всего, мертв.

— Говорить об этом здесь не будем. Всем понятно? Или завтра будете нести службу в сельской местности и командовать деревенщинами.

Начальник отдела убийств Лео Гонсалес развернул импортную сигару и прищурился на собранные в комнате таланты.

Среди них были Сидовски, Тарджен, а также спецагенты ФБР Раст и Дитмайр. Гонсалес обвел глазами всех, включая замначальника отдела расследований Майлза Бека, Билла Кеннеди и начальника инспекторов Ника Розелли. Многие в комнате с делом Доннер были знакомы лишь в общих чертах. Придерживаясь городского запрета на курение, сигару Гонсалес раскуривать не стал, хотя ужас как хотелось.

— Тела у нас действительно нет, но беспокойство вызывает очевидное сходство с похищением Доннер. Дело нашего Уолта. А пока послушаем, что нам скажет Горд. — Гонсалес кивнул Микелсону: — Давай, Горд.

— За сутки до прихода информации о похищении Дэнни Беккера ничего необычного не происходило. Мы прочесали маршрут. Несколько человек полагают, что видели мужчину, который следовал за Натаном и Дэнни в автобусе. Описания расплывчаты, но в целом соответствуют данным Натана. Хотя ничего действительно сильного, на что можно опереться, у нас в этом деле нет.

— А фоторобот составлен? — спросил инспектор Арт Типпер.

— Отец мельком видел того плохого парня на Бальбоа, но описание смутное. Полицейский художник и Бет в компьютерном отделе сейчас что-то составляют.

— Чем вообще можно оперировать? — задал вопрос Типпер.

— Сейчас подбиваем с парнями из-за Залива, — ответил Сидовски.

— У нас тут, по последним подсчетам, — Микелсон сверился со своими записями, — сто шестьдесят телефонных сообщений, которые нужно отсортировать. Еще примерно столько же подсказок по электронке. По итогам пресс-конференции ждем дальнейший прирост. Есть еще десятки повторных опросов, и надо будет повторно просмотреть окружение семьи Беккеров.

— Давайте послушаем Горда. — Гонсалес хотел, чтобы Микелсон поделился тем, что ему подсказывает его чутье.

— Да у меня, собственно, все. За двадцать четыре часа до похищения Беккеры придерживались своего обычного алгоритма. Импульсом со стороны Натана Беккера было повезти Дэнни на игру общественным транспортом, а не на «БМВ», как он обычно делает по выходным. Это был спонтанный поступок. А знать это мог только тот, кто их преследовал. Я думаю, наш парень не иначе как преследователь.

— Лично ты как считаешь? — уточнил Гонсалес.

— Думаю, что тот тип знает Беккеров наизнанку. Вероятно, он изучал их неделями, если не месяцами.

Гонсалес хотел проверить, не было ли возле дома Беккеров каких-нибудь подозрительных машин, проверив их через штрафы за неправильную парковку в этом районе.

— Уолт, — Типпет повернулся к Сидовски, — парень, похитивший сынишку Беккера, не может быть нашим отсутствующим звеном в деле Доннер?

— Погодите. На благо тех, для кого это дело внове, расскажи нам, Уолт, как в том деле развивались события, — попросил замначальника Кеннеди. — Хочется сравнить оба дела с нуля.

Материалы дела Доннер Сидовски знал наизусть.

— Анджела Доннер одинокая молодая мать, сидит на пособии. Около года назад она уложила свою дочь Таниту поспать в манеж на огороженном заднем дворе их многоэтажки. Квартира у них на первом этаже в Бальбоа. Когда Анджела отлучилась на звонок по телефону, кто-то незаметно Таниту схватил. На месте преступления не оказалось ни свидетелей, ни вещдоков. Не было и звонка или письма с предложением выкупа. Никаких требований. Ничего. Три дня спустя две школьницы на выездном уроке нашли ее около одиннадцати утра в парке, в мусорном мешке, придавленном автопокрышкой.

— Время и место смерти? — спросил Уолта инспектор Брюс Пэйли.

— По информации коронера, смерть наступила за восемь часов до того, как ее нашли. Убита она была около трех часов ночи.

— В парке? — уточнил Пэйли.

— Нет. Окоченение указывает на то, что убита она была не там. Три дня ее держали, а затем умертвили и выбросили.

— Как себя вел отец ребенка?

— Он оказался чист. Горло девочки было перерезано мелким зубчатым ножом. Некоторые подробности ее смерти не разглашаются, — сказал Сидовски. — У нас не было ни оружия, ни свидетелей. Ничего, кроме подозрений на Франклина Уоллеса. Мы обошли всех в радиусе двенадцати кварталов от дома девочки. Уоллес был среди прочих.

Он был поваром в фастфуде. Женат, дочери четыре года. Жил рядом с Танитой, читал ей и другим детям библейские истории в воскресной школе. До этого отбывал десятилетний срок в Виргинии за растление пятилетней девочки. В списке подозреваемых он числился вместе с остальными жителями того района. Уоллеса мы допросили поверхностно, в рутинном режиме. Без давления. У него было алиби, а у нас в то время ничего не было; тогда после начала дела прошло всего несколько дней.

По указанию из Куантико расследование опиралось на команду из двух человек, что было верно, когда у нас потом наметился прорыв. Патрульный, отслеживавший наркослед в Долоресе, нашел в кустах подгузник Таниты и эти два полароидных снимка. — Сидовски передал два увеличенных экземпляра тех снимков. — Этот материал тоже какая-никакая опора.

На одном снимке Таниту — живую, голенькую — держал мужчина без рубашки. Его голова от снимка была отрезана. На втором фото ее держал другой мужчина — с татуировками на предплечьях, в черном капюшоне и перчатках. Глаза ребенка были широко открыты.

Тарджен прикрыла рот рукой.

Сидовски продолжал:

— Татуировки у нас все еще в работе. Похоже, этот человек сидел.

На первом снимке изображен Уоллес. Его отпечатки нашли на подгузнике Таниты. Мы уверены, что с Доннер были связаны двое мужчин. Подходит под профиль. Я подозреваю, что подгузник и фотография были трофеями, которые они держали у себя.

— Зачем? — спросил Типпет.

Сидовски кивнул в сторону агентов ФБР.

Отвечать взялся Раст:

— Убийцу обычно возбуждают повторные переживания или фантазии о каком-либо аспекте содеянного. Смотрите, действие происходит вне помещения. Наш мальчик умен: прячется в месте общего доступа. Его непросто увязать с преступлением. Он может вернуться к фотографиям и спокойно ими наслаждаться. Вероятно, он смаковал запах ребенка из подгузника: он был чистый, незапачканный. Убийца был доминирующим членом команды; он буквально вырезал Уоллеса из фантазии, удалив его голову с фотографии.

— Этот парень не пытался как-то подставить Уоллеса? — поинтересовался Пэйли.

— Да, он и подвел нас под монастырь, — сказал Сидовски. — Все произошло как-то вдруг. Сразу после того, как мы нашли в Долоресе вещи, и прежде, чем мы успели прижать Уоллеса, Тому Риду из «Сан-Франциско Стар» позвонил какой-то аноним и сказал, что Уоллес — убийца, что у нас есть его фотографии с девочкой и что он сидел в Виргинии как педофил. Мы решили, что убийца, должно быть, видел, как наш человек отыскал фотографии. Иначе откуда бы он знал? Рид позвонил в Виргинию, и там судимость Уоллеса за растление малолетних подтвердили. От соседей Рид вызнал, что Уоллес жил недалеко от Таниты и она бывала в его библейском кружке для ясельников. Затем он позвонил мне подтвердить, что Уоллес наш подозреваемый. На руках у него ничего не было, уверяю вас. — Сидовски пристально посмотрел на Дитмайра. — После этого Рид немедленно отправился к Уоллесу домой и все свои догадки выложил. Уоллес не знал, что у нас есть фотографии, подгузник с его отпечатками, запись судимости, пока Рид ему о том не рассказал. Свою причастность к убийству он отверг, а затем, после ухода Рида, вышиб себе из дробовика мозги. Ну а мы так и не допросили Уоллеса насчет подгузника, фотоснимков и его подельника.

— Вот тут мы напортачили, — вмешался Раст. — Мы собирались установить за Уоллесом слежку, поставить прослушку на его телефон, следить за его почтой в расчете, что это выведет нас к человеку в маске. Но тут на пути образовался Том Рид.

— А как насчет того звонка Риду? Он его записал? — спросил Пэйли.

— Нет, — вздохнул Сидовски. — Все произошло ни с того ни с сего. Как гром среди ясного неба.

— Вполне вероятно, что Риду позвонил напарник Уоллеса, — сказал Сидовски. — Думается мне, это и был убийца. Наверное, он запаниковал, когда увидел, что мы нашли его трофеи, и, испугавшись, что Уоллес первым ткнет в него пальцем, попытался его подставить. Что-то вроде этого. Вдова Уоллеса сказала нам, что Уоллесу позвонили примерно за час до приезда Рида. Звонок напугал его, но он не стал ей рассказывать, кто это был. Она думала, что это Рид предупредил о своем приезде, но нам Рид сказал, что заранее ему не звонил. Уоллес и тот второй, вероятно, планировали продержать малышку денек-другой, а потом вернуть. Ход не новый. Но все пошло наперекосяк, и она с перерезанным горлом оказалась в мусорном мешке. Наш татуированный парень, скорее всего, закоренелый живодер, который манипулировал Уоллесом, а потом отправил под откос все дело.

— Мы никогда публично не называли Уоллеса подозреваемым? — спросил Пэйли.

— Нет. Уоллес уже мертв, — сказал Гонсалес. — Сейчас мы хотим создать у его подельника впечатление, что его след утерян во тьме. Поэтому публично сомневаемся в истории Рида. Может, оно не совсем честно, но ведь речь идет о поимке детоубийцы. — Он сделал паузу. — Мерл, Лонни, у вас есть что-нибудь?

Дитмайр полистал свои заметки.

— Натан Беккер — инженер-компьютерщик «Нортек» в Маунтин-Вью, руководитель проекта для американских военных. ЦРУ сегодня утром нам сообщило, что не исключает как одну из вероятных версий теракт.

— На этот счет у нас нет заявлений, — заметил Сидовски. — К тому же статистика по традиции показывает, что ответственность за теракты обычно признается в пределах суток.

— Не во всех случаях, Уолт, — сказал Раст.

Дитмайр продолжал знакомиться с результатами проверки ФБР.

— Из сравнительно недавних: два дела о похищениях и убийствах детей в районе Даллас-Форт-Уорт за последние три года. За аналогичный период было также по одному случаю в Денвере, Сиэтле, Детройте, Мемфисе и Солт-Лейк-Сити. Мы получаем по ним досье. Кроме того, наши эксперты рыщут в поисках детских порносайтов и болтают в Интернете обо всем, что может принести пользу. У нас есть агенты, выдающие себя за детей, и агенты, выдающие себя за извращенцев, для наживки преступников на крючок. На данный момент это все.

Гонсалес кивнул.

— Клэр, есть какие-нибудь намеки на культы или человеческие жертвоприношения?

Инспектор Клэр Уорд, эксперт по культам, делала записи.

— Говорить пока рано. Я бы хотела еще раз посмотреть на улики по делу Доннер.

— С этим вам поможет Уолт, — сказал Гонсалес. — Ладно. Будем разжевывать каждый клочок, который у нас есть, вы меня поняли? Каждую, черт бы ее побрал, мелочь. Дело очень жаркое. — Он встал, посмотрел на часы и закончил мероприятие. — У всех есть фронт работ. Слова песни известны всем. Зеленый свет. Сверхурочные утверждены. Углубляемся, копаем прошлое. Воссоздаем сегодняшний день. Проверяем и перепроверяем каждый намек.

Свою незажженную сигару он сунул во внутренний карман пиджака.

— Вопросы?

Вопросов не было.

— Тарджен, прошу зайти ко мне в кабинет, — сказал Гонсалес.

По мере того как следователи выходили из комнаты, документация и отчеты складывались в одну стопу.

Тарджен последовала за Гонсалесом в его кабинет, находящийся через несколько дверей. Здесь он порылся в верхнем ящике стола и вложил ей в руку новое служебное удостоверение.

— Извини, Линда. Надо было тебе отдать еще на прошлой неделе.

Тарджен посмотрела на ламинированный ай-ди с фотографией и надписью: «Инспектор Линда А. Тарджен. Департамент полиции Сан-Франциско. Отдел убийств». Она провела пальцем по щиту с печатью города: моряк, шахтер и корабль, проходящий под мостом «Золотые ворота». Сверху из пламени горделиво выплывала птица феникс. А внизу красовался испанский девиз города:

«Oro en paz, fierro en guerra».

— Ты же знаешь наш слоган, — сказал Гонсалес.

— «В мирное время — золото, на войне — железо».

Сердце Тарджен радостно забилось. Золотой жетон ее отца хранился дома в шкатулке вместе с ее любимой фотографией, с которой он улыбался в униформе. Ей было восемь, она стояла в отцовой фуражке и улыбалась ему. Она сморгнула слезу. «Папа, я это сделала», — подумала она.

— Ну что. Добро пожаловать в наше родео, — сказал Гонсалес.

— Благодарю, лейтенант.

Гонсалес откашлялся.

— Я знал Дона. Еще в начале службы.

— Правда? Я и не знала.

— Да, мы вместе ходили на задание. Вдвоем, для подстраховки.

Тарджен молча кивнула.

— Линда?

— Да?

— Он бы тобой гордился. Обязательно бы гордился.

14

Хормейстер церкви Богоматери Скорбей Васси Липтак резко постучал палочкой о пюпитр, останавливая рефрен «Господь воскрес». Смахнув с глаз взъерошенные седые лохмы, придающие ему сходство с Бетховеном, он строго посмотрел поверх нот.

До финала американских хоров в Сан-Диего оставалось три месяца. Церковь Богоматери имела на нем шансы и могла с Божьей помощью одержать победу. А победа означала аудиенцию со Святым отцом в Риме. Васси не спал ночами, представляя, как это будет выглядеть. Певцы Богоматери пели с душой, но сегодня их контральто номер три, карликовая старая дева, убирающая церковь, была явно не в голосе.

— Флоренс, дорогая, ты сегодня неважно себя чувствуешь? — Он еще раз оглядел партитуру.

Флоренс Шейфер зарделась.

— Почему же. Я в порядке, Васси. В самом деле.

Агнес Кроуфорд, звездное сопрано хора, положила руку Флоренс на плечо.

— Ты уверена, Фло? У тебя бледный вид. Может, немного воды? Маргарет, принеси воды малышке Фло.

Флоренс терпеть не могла, когда ее так зовут. При своем росте в метр тридцать два она клинически могла считаться карлицей.

— Пожалуйста, не беспокойтесь. Я в порядке.

Васси сурово оглядел ее через свои бетховенские лохмы.

— Может, я немного отвлеклась. Извините.

— Ну хорошо.

Васси со вздохом кивнул органисту продолжать. Каменные церковные своды вновь огласило звучание труб и голосов, но внимание Флоренс опять блуждало.

Она восторженно созерцала статую Пресвятой Девы в нише позади Васси. Царица небесная стояла в белом платье с золоченым подолом, распростертыми объятиями выказывая свое страдание. Она была прекрасна даже в скорби, оплакивая смерть своего ребенка. Во время пения Флоренс вспоминала свое горе и ту часть себя, которая умерла много лет назад. Филип, молодой человек, за которого она собиралась выйти замуж, погиб при пожаре в доме. Она тогда тоже хотела умереть. В ночь перед его похоронами она наведалась к своему приходскому священнику. Он помог ей найти в себе силы жить. Никого другого она уже не полюбила. Годами Флоренс размышляла о том, чтобы стать монахиней, но вместо этого посвятила себя своей церкви и работе секретарем мэрии, уйдя на пенсию после сорока долгих лет.

Жила Флоренс одна, но одинокой себя не чувствовала. При ней был Бастер, ее попугайчик. А еще у нее было хобби: чтение детективных романов и криминальных хроник. В своем воображении она отважно пускалась по стопам Билла Пронзини[24], Агаты Кристи и других авторов. Во время отпусков Флоренс посещала места знаменитых убийств, полицейские музеи. Романы и пособия она читала запоем; вырезала статьи и скрупулезно их сортировала. С какой именно целью, она не знала, но каждый день своей жизни отмечала тремя фарфоровыми чашками и тремя серебряными ложечками для чая — утром, днем и вечером, непременно за чтением. При этом трижды в день, когда над чайником всходил душистый парок, она размышляла над смыслом своей жизни: какой же ей Господом уготован промысел. Это стало для нее извечным вопросом.

И вот теперь она знала ответ.

А сегодня под вечер она приступит к действиям.

После репетиции хора Флоренс изготовилась прибирать скамьи. Зайдя в подсобку, расположенную в задней части церкви, она потянула за шнурок выключателя; зажглась голая лампочка. В комнате пахло моющими средствами. Здесь находились большая раковина, бутылки с полиролью, воск, тряпки, ведра, все аккуратно расставлено. Флоренс закрыла дверь и заглянула в свою сумку. Все было наготове. Если это произойдет сегодня, то она готова. Она надела фартук, взяла тряпку, плеснула в ведерко немного полироли и отправилась чистить скамьи.

— Как вы себя чувствуете в этот благодатный день, Фло? Я слышал хор из своего дома при церкви. Звучание превосходное.

Отец Маккрини с улыбкой смотрел, как она собирает старые церковные бюллетени с передней скамьи.

— Благодарю, святой отец. А вы?

— Превосходно, Фло. Превосходно.

«Может, вы так и говорите, святой отец, но я-то знаю, что крест вы несете тяжкий».

Отец Уильям Мельбурн Маккрини служил в церкви Богоматери уже много лет. Видный мужчина под два метра ростом, в свои шестьдесят два он по-прежнему сохранял стройность, как в годы своей семинарской карьеры баскетболиста. За исключением наркоторговцев и сутенеров, его здесь любили все. Отличался Маккрини и недюжинными организаторскими способностями: благодаря ему в подвале Богоматери возник новый пункт раздачи горячего питания бездомным, на что пошли доходы от благотворительной лотереи.

Маккрини посмотрел на часы, затем оглядел пустую в это время церковь.

— Пять минут до предвечерней исповеди. Надо бы подготовиться. — По дороге в ризницу он остановился у алтаря и повернулся к Флоренс. — Кстати, Фло, пока не забыл. В эти выходные я буду испрашивать помощи о создании приюта. По мере того как расходится молва, к нам стекается все больше народа. Я знаю, вы и так много делаете для храма, но, пожалуйста, подумайте об этом.

— Хорошо, святой отец.

Маккрини улыбнулся своей обаятельной улыбкой.

Спустя минуту-другую святой отец появился с Библией, в сутане и казуле[25], с фиолетовой столой[26]. Преклонив колена, он перекрестился перед алтарем. В эту минуту он казался еще выше ростом.

Сердце Флоренс затрепетало. Его вид подчеркивал, насколько он благочестив и праведен, воистину столп силы человеческой. В нише с Богоматерью Маккрини зажег несколько свечей, после чего направился к одной из исповедален; шелест облачений мягким эхом отзывался на его пути.

Флоренс отчего-то охватил страх; ухватившись за спинку скамьи, она захотела криком позвать его на помощь: «Отец, помогите мне!» Но слова не шли. Что происходит? Ведь утром она приходила в церковь уверенная, что поступает правильно. Теперь ее разбирали сомнения. Маккрини скрылся в исповедальне. О, как она нуждалась в его наставлениях, чтобы он ее укрепил и направил!

«Святой отец, умоляю, обернитесь!»

Щелкнула задвижка. Над окошечком внутри загорелся красноватый огонек. Отец Маккрини изготовился совершать таинство, выслушивая исповеди прихожан о прегрешениях.

Флоренс, отерев глаза тыльной стороной ладони, вернулась к уборке. Весь следующий час она усердно трудилась. За это время в церковь и из церкви вошло и вышло около двух десятков человек. Более-менее знакомых Флоренс встречала улыбкой. Детишки крепко держали ручонки возле губ, как в молитве. Взрослые держались более раскрепощенно, и руки у них висели вдоль туловища. Один за другим они входили в занавешенную часть кабинки, опускались там на колени и шептали свои признания отцу Маккрини.

За работой Флоренс слышала шарканье усталых старческих ног, изящный стук каблуков и скрип кроссовок после того, как каждый выходил из кабинки и садился на незанятую скамью, где можно было произнести слова покаяния (кое-кто это делал под приглушенный стук четок).

«Может быть, не сегодня», — думала она, чувствуя некоторое облегчение.

Может, не сегодня. А может, вообще никогда?

Флоренс поуспокоилась. Свою работу она почти уже закончила. Оставалось еще две скамьи. А затем можно будет идти домой, заваривать чай и садиться за чтение. Подходя к последней скамье, она напомнила себе, что надо бы взять домой сливок. В этот момент она подняла глаза, и кровь отлила от ее лица.

Он пришел.

Ее рука отчаянно дрожала — настолько, что выронила склянку с полиролью, которая стукнулась и покатилась с жутким дребезгом.

Он стоял позади, окунув руки в чашу со святой водой, а затем пристроился в очередь. Времени было в обрез. Внезапно он на нее посмотрел. Флоренс иногда видела его в пункте раздачи супа.

Скрипнули подошвы. В исповедальню вошла пожилая женщина.

Он стоял следующим.

Флоренс собрала свои причиндалы в ведерко и вышла в главный проход.

Припала на одно колено, перекрестилась и взглянула для ободрения на огромное распятие за алтарем. Затем поспешила в подсобку, включила там свет. Запустила на полную силу кран, глядя на лючок вентиляции под потолком. Каверзница Мэри Аткинс как-то обнаружила, что он сообщается с системой воздуховодов исповедален по другую сторону стены. И является отличным проводником звука.

— Слышно ясно, как колокольчик. Все равно что телефон прослушиваешь, — с хихиканьем сообщила Мэри Аткинс. — Ты как-нибудь попробуй, Фло. — Глаза Мэри заговорщицки расширились. — Никаких сериалов не надо.

В течение нескольких месяцев после того открытия они тайком сравнивали подслушанные исповеди. И вскоре пришли к выводу, что грехи собратьев-прихожан на самом деле пустячные.

Упоение от подслушивания вскоре сошло на нет. И вообще это постыдное занятие вызывало у Флоренс неловкость.

— Не хочу я больше этим заниматься. Неправильно все это, — сказала она Мэри, которая согласилась, сказав, что ей тоже стыдновато и она больше не будет. Во время исповедей Флоренс старалась в подсобке не находиться.

Сегодняшний день стал исключением.

Сегодня ей хотелось услышать признание человека, знакомого ей по приюту.

Более того, слышать его она была должна. Вместе с тем она была как парализованная, мучаясь сомнением, стоит ли ей снова нарушать свой обет с подслушиванием.

Первый раз это произошло несколько месяцев назад.

Маккрини выслушивал исповеди, а она как раз зашла к себе в подсобку за моющим средством. При этом она была уверена, что в эти минуты на исповеди с Маккрини никого нет.

Она ошиблась. Человек как раз ему исповедовался. Флоренс пыталась поспешить уйти, но никак не могла найти полироль. И продолжала искать несчастную полироль, не в силах избежать голосов. Сначала до Флоренс не доходило, что именно она слышит. Думала, это какая-то шутка. Но нет. Мужчина умолял отца Маккрини отпустить ему грехи. Холодок пробежал по спине Флоренс, когда она, цепенея от ужаса, слушала, как тот подробно описывает свой грех. Ее даже тошнило, и она промокала себе лицо холодной водой. Этот человек умолял отца Маккрини поклясться, что выполнит свою клятву и никогда никому не расскажет о том, что сейчас слышит. Маккрини заверил его. Мужчина намекнул, что вернется.

В течение следующих недель Флоренс мучила нерешительность. Ей не хватало духа сказать святому отцу, что она знает. Не могла, и все. Между тем тот человек вернулся. Без предупреждения. Однажды Флоренс увидела, как он уходит, и мысленно отметила это. Она его запомнила по своеобразным татуировкам на руках.

Шли дни, и совесть кричала ей в голос: «Скажи, скажи кому-нибудь!»

И она это сделала.

Когда в метро похитили того трехлетнего мальчика, Флоренс позвонила репортеру «Сан-Франциско Стар», который писал об убийстве Таниты Мари Доннер.

Но он ей не поверил. Она это знала. И не могла его винить. Но при этом не знала, что делать. Что, если тот мужчина похитил и мальчика? Ответы Флоренс искала в облаке пара своего чайника. И нашла одно: ей нужно предоставить доказательства. Господь указывал ей путь.

«Ну-ка иди, шевелись».

У нее было несколько секунд. Пока бежала вода, Флоренс открыла сумку и вынула оттуда миниатюрный диктофон, который купила месяц назад на случай, если этот человек когда-нибудь вернется. Теперь он был здесь, и она была готова. Флоренс установила громкость и нажала кнопку записи, как показывал продавец. Загорелась красная лампочка, и она, подойдя к старому картотечному шкафу у стены, подвесила диктофон на гвоздь под лючком. Затем она заперла дверь и прикрыла воду.

Голоса в воздуховоде плыли, жестяные и призрачные.

— Ну же, — подбадривал голос Маккрини.

В ответ тишина.

— Не бойся, сын мой. Здесь сейчас незримо присутствует сам Господь.

Молчание.

— Я помогу тебе начать. «Благослови меня, святой отец…»

— Отец, это я, — выговорил убийца Таниты Доннер.

15

— Можешь меня прикрыть? — заметив Энн и Зака в приемной «Стар», спросил Рид у Молли Уилсон. Та перехватила его взгляд, прикованный к жене и сыну.

— Да пожалуйста, — согласилась она, не отвлекаясь от печатания. — Только мне скоро на интервью с ФБР, по Беккеру.

Проведя рукой по волосам и затянув галстук, он вдруг занервничал.

— Привет, пап! — подскочил Зак. Должно быть, подрос еще на дюйм. Одет в толстовку, джинсы и кроссовки, на голове бейсболка «Джайантс» задом наперед, а сам весь так и сияет.

— Привет, здоровяк. — Рид обнял сынишку.

— У тебя точно сегодня есть время? — оглядела Энн суматошный отдел новостей. — Может, ты занят?

— Да ну. — Рид провел их в пустую комнату. — Хорошо выглядишь, Энн.

Сейчас она отращивала свои каштановые волосы, а одета была в шелковую куртку пастельных тонов, которая в сочетании с брюками и жемчужным ожерельем воплощала образ успешной бизнесвумен. Ее недавно вылощенное скрабом лицо, мягкость губ, рельефные скулы и прекрасные карие глаза — все излучало ту самую женщину, в которую Рид в свое время влюбился — любовь, ныне воплощенная в их сыне.

Стеклянные стены офиса выходили на начальственный стол и две дюжины кабинок, где работали за своими компьютерами репортеры. Семья Ридов сидела за пустым круглым столом. Рид подал Заку коричневый конверт.

— Это что?

— Подарок.

Зак вынул эффектный цветной снимок левого защитника «Джайантс» Барри Бонда, как он готовится к победному броску.

— Ого! Спасибо, пап.

— Это замечательно, Том.

— Ну, Зак, старина, рассказывай мне, как у тебя дела.

— Ну… Не люблю вставать так рано, чтобы бабушка отвозила меня в школу. Надоело проезжать через мост.

— Ничего, сынок, скоро уже на каникулы.

— И хочу, чтобы играть с Джеффом и Горди.

— А новых друзей в Беркли, что ли, не завел?

— Да как-то нет.

— Хорошо, Зак, это я понял, — сказал Рид. — Но чувствую, что это не все. Если есть что-то еще, самое важное, то сейчас самое время нам с мамой об этом рассказать. Давай попробуем?

Зак положил перед собой картинку, не сводя с нее глаз.

— Тут ребята в школе говорят…

— Вот. Расскажи нам, что говорят ребята в школе.

— Они говорят, что мама у меня ушла от папы, потому что он облажался как репортер после того, как из-за его ошибки убил себя один мужик.

Рид сухо сглотнул.

— Это неправда, — солгала Энн.

— Ты тоже так думаешь, Зак? — спросил Рид.

Сын пожал плечами и встретился взглядом с отцом. Глаза матери, безупречная кожа; он источал невинность.

— Я сказал им, что мой отец нашел парня, который убил маленькую девочку, а полиции это не понравилось. А еще я им сказал, что тоже собираюсь стать репортером.

Рид перед своим сыном благоговел. После всего, через что ему пришлось пройти, он сохранил в себе любовь.

Вот это и есть твердость. Безоговорочная.

— Разговоры у вас какие-то недетские. Нет чтобы о чем-нибудь попроще.

— А знаешь, что они еще говорят?

— Что? — вместо отца спросила Энн.

— Они говорят, что когда твои родители разойдутся, то обратно уже не сойдутся. Никогда. Что бы они тебе ни говорили, все равно этого не сделают.

— Сынок, послушай меня, — сказал Рид. — Я знаю, это тяжело. Но нельзя так уж полагаться на то, что говорят дети. Слушай свое сердце. Мы хотим быть вместе, потому об этом и говорим. И это лучше, чем не говорить об этом, верно?

— Наверно, да. — Зак посмотрел на родителей. — Только в нашем доме кто-то теперь живет.

Энн тронула Зака за руку.

— Приличные бизнесмены из Талсы, муж и жена. Они просто временные жильцы. А дом по-прежнему наш.

Зак посмотрел на отца.

— Папа, а правда есть еще один убийца, который убивает маленьких детей?

Вот так финт.

— Никто точно не знает. Но вероятность, что он нападет на тебя, это как если б кто-нибудь случайно попал в тебя мячом для гольфа. То есть минимальная, но риск есть. А значит, все равно важно. Ты знаешь кого-нибудь, в кого бы ни с того ни с сего попали мячом для гольфа?

— Нет, — хихикнул Зак.

Энн улыбнулась:

— А еще что ты хотел спросить?

— Про «Китти-Хок»? — Заполучить модель этого авианосца было у Зака заветной мечтой.

— Нет, совсем про другое.

— Ах да! Па, а можно я посижу за твоим компьютером?

— Конечно. Идем со мной.

— Вот это да!

Наклонившись над терминалом, Рид проворно набрал на клавиатуре команду очистки экрана. Зак плюхнулся в кресло отца и стал наблюдать.

— Эй, красавчик мой. — В кабинку Рида скользнула Молли Уилсон и присела рядом с Заком. — Давно тебя не видела. Ты уже совсем большим парнем стал. Как дела в школе?

— Да ничего.

Заку Уилсон нравилась. Она хорошо пахла.

— Молли, Зак тут хочет покопаться в машине, — сказал Рид. — Ты уж будь добра, пригляди, чтобы он редакцию не разбомбил?

— Ого. Задание повышенной сложности, но думаю, что справлюсь, папочка. — Она улыбнулась своей роскошной белозубой улыбкой, а затем, поглядев на Энн, одиноко сидящую в комнате для интервью, прошептала:

— Тебе не кажется, Том, что тобой помыкают?

Как она смеет такое говорить в присутствии его сына? А впрочем, это же Молли: любительница позадирать.

— Учти, мне через несколько минут в ФБР, — предупредила она.

— Ничего, по времени уложимся. Ладно, сынок, резвись. Только чур вести себя хорошо.

— Окей.

Уилсон, наклонившись к Заку, защелкала ногтями по клавиатуре компьютера.

— Хочешь погулять по Интернету?

Рид возвратился к Энн и плотно закрыл за собой дверь.

— Молли какая симпатичная.

— Любительница пофлиртовать. Хотя я женатый человек.

— Ты похудел.

— Ну, у жалости к себе есть и свои плюсы.

— Как дела с работой?

— Ничего, работаю, хотя последнее время держат меня на коротком поводке. Как у тебя бизнес?

— Заказы поступают. Я уже кредит почти погасила. Думаю взять себе еще одного работника на полставки.

— Я тобой бахвалюсь перед теми, кто еще будет со мной разговаривать.

Энн слегка зарделась.

— А что?

— Да так. Не знаю, как к тебе подкатить с этим разговором. В общем, я просто… последнее время много размышляю, Энн.

— Правда?

— Понимаю, каким придурком я был. Столько ошибок понаделал. Не могу этого объяснить, но знаю, что я уже не такой, как был.

— Откуда мне это знать, Том?

— Ниоткуда.

Рид посмотрел себе на руки, мысленно дискутируя с собой, и покрутил на пальце обручальное кольцо. У Энн колечко тоже было по-прежнему на месте, поблескивало брюликом.

— Как-то вечером, через несколько недель после твоего отъезда, я прогуливался возле моста… Позволь тебе сказать: когда ты в шаге от того, чтобы все потерять, когда ноги у тебя болтаются над бездной, жизненные приоритеты вдруг становятся ясны.

— Ты думал броситься с моста, если мы не сойдемся? Ты это мне пытаешься сказать?

— Да нет. Я иносказательно.

— А если бы и впрямь надумал?

— Я не такой уж и трус. А тебе просто хочу сказать: ты поступила правильно, заставив меня жить наедине с плохим парнем. Теперь я… я хочу, надеюсь, что мы можем попытаться еще раз.

Энн долго на него смотрела.

— Не знаю, стоит ли мне тебе верить. — Она притиснула ладони к столу. — Ты чуть меня не погубил. То, как ты с нами обращался… Мы были для тебя как будто пустым местом, ты вел себя как самодовольный король Вселенной. Непогрешимый всезнайка. Я тебя за это ненавидела. Я так растеряна, напугана. Ты вот мне все рассказываешь, а быть может, это все твоя жалость к себе. Ты по-прежнему пьешь?

— Один, в своей комнате по ночам. Это заполняет пустоту, помогает мне заснуть.

Она хотела ему верить, он читал это в глубине ее глаз.

— Мы не можем продолжать так, как было раньше. Если все без изменений, то я отказываюсь принимать тебя обратно.

— Я никогда не переставал любить тебя. И эта работа… — Рид кивком указал на редакцию, — это больше не моя жизнь.

Энн промолчала.

— Я много думал о том, каких действий ты от меня хотела.

— Ох, многих.

— Я думал: может, взять в газете отпуск, осесть дома и взяться за роман?

— Ты серьезно?

— Вполне.

Они оба посмотрели, как Зак играет на компьютере.

— Он так по тебе скучает, — сказала Энн.

— А я скучаю по вам обоим.

Рид посмотрел на свою жену.

— Мне нужно подумать, Том. Нужно обо всем подумать.

Рид легонько стиснул ей ладонь и кивнул.

16

Доктор Кейт Мартин сидела в приемной «Сан-Франциско Стар», покручивая ремешок на своем портфеле. Она в очередной раз посмотрела на часы.

«Расслабься. Расслабься. Расслабься».

Она ожидала увидеть Мэнди Кармел, старовского очеркиста. Ее статьи о внезапной младенческой смерти и ВИЧ-инфицированных детишках в Заливе так мастерски сочетали в себе компетентность и сострадание.

Тем не менее, сидя здесь в ожидании, соблюдать спокойствие было непросто.

Прежде чем ехать, Кейт дважды бралась за сотовый, думая отменить свой визит. Но не сделала этого. Несмотря на все риски — вопиющее нарушение университетской этики и потенциальный вред, который история могла нанести волонтерам, — она исполнилась решимости довести дело до конца. Попытки найти финансирование, необходимое для расширения исследований, оказались тщетны. Потугами Левина университет ее финансирование благополучно зарубил. В грантовых деньгах отказал и штат.

Вежливый повод для отказа нашли корпорации. Национальные группы поддержки жертв и лоббисты, которые ее работе аплодировали, были ограничены в средствах. Внимание прессы было ее последней надеждой.

Прочувствованная статья Мэнди Кармел либо спасет программу, либо ее похоронит.

Кейт взяла свежий номер «Стар», лежащий перед ней на столе. Последнее слово о похищении кричала передовица: «ГДЕ ДЭННИ?» Кейт подумалось о его родителях, о похищении и о вопросах, которые поднимались об убийстве Таниты. Это лишний раз подчеркивало необходимость ее исследований. Так что проделать это она была должна.

— Доктор Мартин?

— Да? — подняла она глаза.

— Том Рид, — произнес худощавый мужчина, протягивая ей для пожатия руку.

Том Рид!

Она узнала его по фрагменту с пощечиной, который не так давно крутили в теленовостях. Кожу кольнули тревожные иголочки.

Ростом он был примерно метр восемьдесят. Брюки цвета хаки, рубашка в тонкую полоску, рубашка и галстук выгодно оттеняли его поджарое телосложение. Возраст тридцать с небольшим. Яркость улыбки оттенял легкий загар. Короткие каштановые волосы слегка растрепаны. Из-за очков в металлической оправе смотрели пристальные сине-серые глаза.

— Извините, что заставил ждать.

— Разве у меня встреча не с Мэнди Кармел?

— Мэнди сейчас в отпуске в Европе и появится не раньше чем через полтора месяца. Так что ваше письмо передали мне.

— Вам? Но почему? Я думала…

— Мы можем побеседовать здесь. — Он кивнул в сторону директорской совещательной комнаты неподалеку.

В комнате едва помещались гигантский стол и кожаные кресла. На стенах висели три старовских Пулитцера и репортажные снимки в рамках — землетрясения, огненный смерч на Оклендских холмах. Тужащаяся в родах мать. Плачущий коп, прижимающий к себе мертвого напарника.

Рид шлепнул на стол свой блокнот. Кейт Мартин отказалась от кофе.

— Будьте откровенны, доктор. Вы расстроены, что это дело поручено мне?

— Если честно, то да.

— Почему?

— Ваша причастность к делу Доннер и тому самоубийству меня настораживает. Статья о моем исследовании гораздо лучше подходила бы репортеру, имеющему навык в деликатных вопросах. Она ориентирована на родителей, трагически лишившихся детей. А вы… вы просто криминальный репортер.

— Просто криминальный репортер? Чувствительность — качество, чуждое людям вроде меня, вы это имеете в виду?

— Нет, я имею в виду… Я… — Все шло куда-то не туда. — Я чувствую, что этим своим приходом совершила ошибку.

Она встала, собираясь уходить.

— Вы работаете с жертвами, пережившими те или иные трагедии. Так?

— На самом деле здесь все сложнее, но в принципе да.

— Я имею дело с жертвами, и, вероятно, куда в большем количестве, чем вы. Поэтому меня возмущает необходимость доказывать вам, что я компетентен в освещении вашей работы.

— Я пекусь о чувствительном характере моих исследований.

— Здесь суть не в этом, доктор. Вы просто хотите нами сыграть.

— Не поняла?

— Давайте отложим вашу работу в сторону. Вам нужно, чтобы мы удержали вашу программу на плаву. Потому вы и здесь. Это видно из вашего письма. В нем диктуется нужная вам история, которую мы должны написать в соответствии с условиями, которые вы перечисляете. — Он вынул из нагрудного кармана письмо, развернул его и прочел: — «Интервью можно брать только у тех людей, которых я выбрала, и я также должна утверждать их финальную версию». — Рид воззрился на нее: — Это, по-вашему, что, церковный бюллетень?

Мартин прикрыла глаза. «Уйти. Сейчас же».

— Не знаю, с кем вы раньше решали дела, — сказал ей Рид, — но так они не делаются.

Письмо он выпустил, и оно шлепнулось на стол.

— А как они делаются, мистер Рид?

— При написании материала мы прежде всего будем изучать вашу группу и ваши исследования, а не рекламировать их. Вы говорите, что ваша работа полезна. А откуда нам это знать? Вдруг вы завязаны с корпорацией, которая стремится внедрить такие программы в цепочку клиник, и наша статья вам нужна как источник рекламы? Такое бывает. Или ваш мотив — просто снискать себе славу в данной области. Нам же это неизвестно. В конце концов, вы сами пришли именно к нам.

— Ваши намеки возмутительны. Вы не знаете ни меня, ни моей работы.

— Равно как и вы не знаете ни меня, ни того, чем я занимаюсь. Шлете нам схему того, чего вы хотите, и влетаете сюда на облаке академического высокомерия. А тут вас встречаю я, и у вас отваливается челюсть, как будто вы наступили во что-то гнусное.

Это была катастрофа. Мартин села и прикидывала, как все отменить. Она все подготовила из рук вон плохо. Программа обречена, что бы она ни делала. Обхватив себе ладонью подбородок, Кейт взглядом изучила драматические настенные снимки, а затем переключилась на Рида. Вид у него был опасный, волнующий. Судя по страстности его слов, своей работе он был предан так же, как она.

Кейт побарабанила себе пальцами по щеке.

— Возможно, Том, я слишком уж уютно витала в своих академических пенатах.

Он усмехнулся.

— Если б у нас здесь была кушетка психолога…

Рид оглядел комнату.

— Что тогда?

— Я бы поведал вам о своих гнетущих проблемах. Последние недели у меня их сверх меры, доктор.

— Зачем «доктор»? Зовите меня просто Кейт. И кстати, как насчет вашего кофе?

— Тогда отмотаем пленку на начало?

— Договорились.

Рид вышел и обратно вернулся с двумя керамическими кружками (на каждой эмблема «Стар»).

— Вообще я сегодня рассчитывал на выходной, — пояснил он. — Вы уж извините мое брюзжание.

Кейт отхлебнула кофе, отмахиваясь от его извинений:

— Если кому и извиняться, так это мне.

— По вам я навел справки у нашего репортера по образованию. А ваши биографические выкладки прочел в университетском справочнике. Вы весьма авторитетны в своей области и, конечно, не заслужили того, чтобы я вас допрашивал. Ваше письмо задевало за живое. А подозрительность включилась автоматически.

Она еще раз оценивающе на него посмотрела. Может, он в действительности не такой самоуверенный придурок, за какого себя выдавал.

— Я хочу сделать о вас статью. Правда, пока не уверен, какую она примет форму. Расскажите мне о вашей работе.

Кейт Мартин разъяснила, в чем суть ее исследований, что представляет собой ее группа и чем система проведенных ею наблюдений отличается от остальных.

Рид задавал вопросы и делал пометки.

— Интересно, а почему вы выбрали именно эту область, психиатрию?

Вместо ответа Кейт оттянула манжеты своего блейзера.

— Это то, что я, с вашего позволения, предпочла бы не обсуждать. Слишком личное.

— Понятно.

— Настоящее вдохновение для исследования пришло, когда меня год назад попросили помочь тем двум девочкам, что нашли Таниту Доннер.

— Неужели это были вы?

— Да. Именно тогда я спросила полицию, не предлагалась ли какая-то помощь матери Таниты. Я начала с ней видеться, и так родилась идея группы и исследования.

— Как идут дела у Анджелы Доннер? Как она в целом?

— Она участница группы.

— В самом деле?

Кейт Мартин кивнула.

— В вашем письме говорится, что в сессиях участвуют четырнадцать добровольцев.

— Да.

— Они в курсе, что вы обратились за материалом к нам?

— Да, это не секрет. Большинство из них меня поддерживают.

— Расскажите что-нибудь о смерти детей, матери которых посещают вашу группу.

Кейт достала из портфеля папку и начала излагать истории четырнадцати трагедий. В некоторых случаях дети оказывались убиты на глазах у родственников, погибли от рук родителей или же их тела были обнаружены ими. Когда она закончила, Рид был настолько поглощен, что не сразу опомнился.

— Я хотел бы побывать у вас на следующей встрече и поговорить с некоторыми из них. Программа сориентирована на них. А потому их истории передадут важность вашей работы и влияние программы на эволюцию их переживаний.

— Сегодня вечером я начну их обзванивать, — сказала Кейт, подавая Риду распечатку с указанием времени и места следующей сессии. — Обращение напрямую к прессе, как это сделала я, по сути, является нарушением кафедральных установок. Так что на кону моя работа в университете.

Брови Рида сошлись у переносицы:

— Эта программа бесценна, и я намерен ее спасти. Не для себя и даже не для вас — для людей, которым она помогает.

— Я поняла.

Они пожали друг другу руки. Кейт Мартин убрала папку в портфель, улыбнулась и вышла. Рид сидел в комнате один, погруженный в мысли.

Он снял очки, потер глаза. Голова болела. Тем не менее при мыслях об Энн на душе становилось светлее. И кто бы мог подумать: он нежданно-негаданно нашел мать Таниты Доннер.

В прошлом году, после убийства Таниты, она исчезла из виду. Теперь, накануне годовщины убийства Таниты, пресса кинется ее разыскивать. После похищения Дэнни Беккера настрой у репортеров будет более решительным. Но он уже знал, где Анджела Доннер находится. И скоро, если повезет, с ней поговорит. Работа Кейт Мартин была вторым вопросом. История Анджелы, сопоставимая с делом Дэнни Беккера, способна вызвать огромный интерес у читателей.

И еще.

Из дел, описанных Кейт Мартин, он освещал довольно многие; мог даже перечислить имена. Перед тем как отправиться на сессию, надо бы поднять библиотечные файлы. Тот парень, чьи дети утонули на его глазах, обещает быть одним из худших. О нем Рид почему-то не припоминал. Надо будет покопаться.

17

В хорошие дни теплые воспоминания о покойной жене давали Сидовски воли достаточно, чтобы продлить свою жизнь еще на сутки. Ну а в плохие вроде этого, когда он чувствовал себя одиноким и не мог смириться с ее уходом, он подумывал о своем «глоке».

Чтобы принять вечный сон и найти ее. Слиться с ней.

Сколько сейчас времени на востоке? Люминесцентные стрелки его часов показывали 01:29. Значит, у дочерей половина четвертого. Звонить неуместно. Усталой походкой он пробирался через темноту. Свой дом он знал досконально, каждый его тик и скрип. На кухне Сидовски включил свет и поставил греться молоко для какао.

Минуло шесть лет с того дня, когда синусоиды на мониторе, висящем над больничной койкой Баши, у него на глазах вытянулись в плоскую линию. В палату тогда влетели молодой врач с медсестрой и велели ему уйти. Остановить того убийцу не мог никто, даже он.

Недуг медленно изводил нервную систему Баши мышечными спазмами, насылая бесконтрольную дрожь на изысканную женщину, которая раньше танцевала на свадьбах своих дочерей. Он пожирал ее, кусок за куском сжирая достоинство.

Она уже не могла самостоятельно есть, внятно изъясняться, не могла без посторонней помощи ходить в туалет. В конце концов ей начали надевать подгузники. И последнее оскорбление: ей перестали доверять держать на руках маленьких внучат. Она сквозь слезы смотрела, как он с нею нянчится. Пару раз он готов был поклясться, что ее кровать пуста — настолько слабо она была видна под мятыми простынями. Изможденное тело пугало своей хрупкостью. Она не весила ровным счетом ничего. И умирала в его объятиях.

Сидя в коридоре больницы той ночью, когда ее пытались спасти, Сидовски испытал нечто странное. Он явственно слышал, как она окликнула его по имени. Всего один раз. Причем голос у нее был молодой, сильный, чудесный в своей звучности. Он был поражен. Кроме него, ее никто не слышал. Как такое могло случиться? Помнилось, как рядом завывают его дочери. Затем из палаты Баши появился молодой доктор с серьгой в левой мочке уха и встал перед ним.

— Мне очень жаль, сэр, но ваша супруга отошла. Мы делали все, что могли.

В этот миг что-то доселе неразрушимое в нем дало трещину, заставив его обхватить своих дочек, чтобы самому не распасться на части. Молодой доктор притронулся к Сидовски рукой.

Молоко для какао закипело.

Они сидели в гостиной. Она что-нибудь вышивала для грудничков, он читал. Нередко он обсуждал с Башей какое-нибудь из дел, и она делала акценты на нюансах, которые он упустил из виду. Он уважал ее проницательность. Если у него и был в жизни настоящий партнер, так это именно она.

С тех пор как ее не стало, дома в одиночестве он чувствовал себя скованно. Комнаты дочерей сделались пустыми напоминаниями о некогда счастливых днях. Он прохаживался по дому, стремясь уловить ее запах. Тот все еще присутствовал в их доме, этот робкий аромат сирени. Однажды в пустом уголке шкафа Сидовски нашел прядку ее волос. Первым же побуждением было поместить ее в пакет, словно таким образом он мог собрать улики преступления ее смерти. Вместо этого он сжал прядку в ладони и заплакал.

Он преследовал смерть для жизни; отслеживал, пробирался в нее, упаковывал ее последствия и арестовывал виновных. Профессионально и морально он был готов к каждому делу, но ничто — ни рабочая рутина, ни уличное время, ни места происшествий — не готовило его к Баше.

Смерть повернулась к нему и вцепилась когтями в ткань его существования, разорвав ее в клочья. Он не мог ее восстановить. Сорвался в черную дыру и боялся, что не сумеет найти оттуда выхода. Может, он тоже уже мертв? Может быть, это его место в аду? Смерть преследует его памятью о жене на лицах трупов. Убийствами, которых он не может прояснить.

Танита Доннер. Рубец на голенькой детской шее. Мухи. Черви. Глаза. Крохотные, безжизненные. Открытые. Смотрящие на него с мольбой. Что она видела в последние минуты своей жизни?

Ладно, хватит об этом.

Оставь, обойди стороной. Ты ведь жив. Живой среди живых. Да к тому же голоден.

Сидовски подошел к холодильнику, вынул из него хлеб для тостов, масло, лук и краковскую колбасу, недавно купленную в польской кулинарии. «Ох, изжога потом отомстит», — подумал он, кусая громоздкий сэндвич и бегло просматривая спортивный раздел «Кроникл». «Джайантс» держали верх, спихнув с вершины дивизиона «Атлетикс».

Надо будет поддразнить старика.

Польская упертость отца была ему решительно непонятна. Восемьдесят семь лет, а живет один возле моря в Пасифике. Почему бы не переехать к сыну? Отсюда и на стадион, и в Польский клуб сподручней добираться. Жили бы поживали, попивали пивко да наслаждались обществом друг друга. Так нет же, торчит там у себя в берлоге, и с места его ни черта не сдвинуть. Сидовски сложил газету, докончил сэндвич и какао, поставил тарелку с кружкой в раковину и пошел глянуть на своих птиц.

Его любовь к пернатым расцвела после того, как двадцать лет назад кто-то из друзей подарил Баше певчего вьюрка. Звончатый щебет пичуги пришелся им обоим по душе. Успокаивал. Для компании вьюрку Сидовски завел еще несколько птиц. Так птичья коллекция стала расти и расцветать. Он вступил в общество птицеводов, начал участвовал в конкурсах и даже построил на заднем дворе вольер под дубом. Баша пошила для окон занавески, и дом стал походить на пряничный домик из сказки. Обшитые деревом внутренние стены украсились лентами, призами и сувенирами.

Удастся ли в следующем месяце блеснуть на конкурсе в Сиэтле? Поездка по побережью грела сердце приятным предвкушением. Посмотрим, как обернется. Если отыщется убийца Таниты Доннер. Или тело Дэнни Беккера.

Под переливчатые птичьи трели он шел по вольеру с проверкой, хватает ли его шестидесяти канарейкам зернышек и воды.

Вот он бережно взял гнездо с четырьмя птенцами. Cемидневные, вид здоровый. Величиной не больше младенческого пальца. Нежным движением Сидовски поместил одного себе на ладонь и погладил костяшкой согнутого пальца, на что птенчик требовательно разинул свой крохотный, но широкий клюв: а ну, корми. Кожа ощущала тепло жизни, трепет крохотного сердца. А мысли… мысли Сидовски были о Таните Доннер и ее убийце.

Чувствовал ли он тепло ее тельца, биение сердечка?

Усталость накатывала такая, что слипались глаза. Гнездо с птенцами Сидовски вернул в вольер, возвратился в дом, забрался наверх и рухнул в кровать, надеясь, что сон накроет его прежде, чем подкатит изжога.

18

Кобра с раскрытым капюшоном и оголенными ядовитыми зубами обвивала Верджилу Шуку левое предплечье, а разбитое сердце в языках огня полыхало на правом. Ужас и страдание.

Две ипостаси жизни Шука на татуировках, созданных в обмен на секс одним киллером в канадской тюрьме. Приплюснутая голова кобры мягко покачивалась, зрея для смертельного удара. А сам Шук в это время зачерпывал себе половником куриный суп для нуждающихся, мнущихся в очереди за едой в приюте при церкви Богоматери Скорбей, что на Верхнем Рынке. Шепот и благословения перемешивались со звяканьем столовской посуды и запахами пищи, подаваемой в дешевых мисках (тоже пожертвование от благотворителей).

Эх, знали б эти согбенные никчемные гнилушки, кто их сейчас благословляет! Знали бы, кто он такой на самом деле. Все это было весьма забавно. Аромат своей значимости Шук вдыхал вперемешку с ароматом тушеного мяса, которое порционно клал в протянутые тарелки, поглядывая на склоненные головы шаркающей очереди.

Как и они, Шук ошивался по городским улицам и частенько забредал в этот пункт питания. Сегодня повысились его ставки в игре со священником. Теперь он здесь не обычный дармоед, а волонтер на раздаче. Все это ему очень импонировало. Получалось и пристанище, и благосклонность, и отпущение грехов в одном флаконе.

Он смаковал иронию этой комедии положений, ища среди толпы, кому бы интимно исповедаться, и вот углядел себе маленькое сокровище. Мелкая искусительница. Шук приценился к объекту своего внимания. Лет всего ничего, недавно из утробы. Она поравнялась с ним, держа в руках миску. Он плыл в ее чистых лазурных глазах, погружая свой половник в жаркие недра бачка. Шук плотоядно осклабился, отчего на его щеках выступили старые шрамы и обнажился ряд щербатых зубов.

— Как тебя звать, цветочек?

— Дэйзи.

— Дэйзи? О! Я ужас как обожаю срывать маргаритки[27].

Цветочек хихикнул. В ту секунду, что она принимала миску, их пальцы соприкоснулись. Ласкающее порханье бабочки горячило кровь. Что может сравниться с кратковременным флиртом, пусть это хотя бы касание взглядов. Нежная. Чего ей хочется, он знал. Нежная, нежная. Неужто упорхнешь?

Внезапно Шук закусил губу. Опять в голову была готова вступить мигрень.

На прошлой неделе боли снова схватили его за задницу. Необходимость повторно слиться с кем-нибудь в любовном экстазе была просто невыносимой. Шутка ли: прошел почти год. После Таниты. Хотя нынче, с похищением Дэнни Беккера, охота — опасное занятие. Сколько же еще предстоит терпеть? Игра с попом уже утомляла. Нужно поохотиться, доказать, что город принадлежит ему. Оглядывая приют, Дэйзи он увидел за одним из дальних столов и устремил на нее дерзкий, хищно оценивающий взгляд. Но тут Шука подтолкнула соседняя волонтерша.

— Шевелись, человек подошел, — тихо произнесла Флоренс Шейфер.

Шук проворно наполнил миску какого-то старого мудлона, за что получил от него дежурное благословение.

«Проваливай», — мысленно напутствовал нищеброда Шук.

Он посмотрел на Флоренс; она была ему знакома. Пробегая глазами по этой невеличке, он почуял в ней страх. Любопытно. Почему она вела себя так странно, когда ее послали помогать ему на раздаче? Ни разу даже не повернулась, не взглянула. Благочестивая штафирка; щель-то небось уже заросла. Может, преподать ей урок смирения? Незабываемый. Если б только она знала его силу, знала, кто он есть на самом деле.

А знал пока только один человек.

Время от времени он ловил на себе леденяще жесткие взгляды из очереди. Так сказать, взгляды тебе подобных. Но даже эти льдистые иглы не пронзали его насквозь. Все было известно одному священнику, а он не мог нарушить тайну исповеди. Шуку он отпустил грехи, а вот рассказать о его преступлениях никому не мог. Поскольку был связан клятвой, данной Богу.

Шук упивался истязанием своего исповедника; смаковал то, что плюет в лицо его Богу.

Так кто обладает реальной властью? Кто еще в Сан-Франциско мог заклать агнца, организовать самоубийство учителя воскресной школы, поставить в тупик козлов в синей форме и манипулировать всеми?

Кто такой Шук, досконально знал один священник, и он трепетал от этого своего знания.

— Здравствуйте, Флоренс. Приятно видеть, что вы смогли сегодня прийти.

Отец Маккрини. При звуке его голоса Шук навострил уши. Ага, прибыл, как и ожидалось. Пастись вместе со своим стадом. Демонстрируя свою преданность. На голову возвышаясь над остальными, он раздавал пастве благословения и думал причаститься своей миской с харчами.

Маккрини стоял перед Шуком. Эмоции с его лица сошли, а тревожные глаза изображали доброту.

Наконец он произнес:

— Да пребудет с тобою Бог, сын мой. Благословляю тебя на помощь нам.

Шук примолк, не торопясь зачерпнуть куриный суп для Маккрини.

Наконец он мягко передал миску в руки священника так, как обычно передается чаша для таинства причастия. Только получалось наоборот, что причащает священника он.

— Да пребудет с вами Бог, святой отец.

Шук ощерился, обнажая перед Маккрини свои отвратительные зубы.

19

Уинтергрин-Хайтс стал для Клайва домом после того, как три года назад свалил его предок. Здесь Клайв жил со своей пьянчугой-мачехой Дафной и сводным братом Джоуи, козлиной-нытиком. Сегодня Клайв от Джоуи был свободен: Дафна была трезва и держала нытика внутри из-за гриппа.

Клайв вскочил на свой скейтборд и двинул к тыльной части застройки. Ему нравилось, как там на внутреннем дворе колесам вторит эхо, отбрасываемое от пяти башен-многоэтажек. Пора прочесать окрестности. Уинтергрин принадлежал ему, и он отправлялся глянуть, на что там можно положить глаз.

Уинтергрин-Хайтс пользовался в городе печальной славой. Остров надежды, превратившийся со временем в клоаку отчаяния. Каждый дом был обобран, а каждый житель мог считаться потерпевшим. Любой, кто набирал «911», мог смело уходить на перекур длиной в десять гудков, и лишь после этого на том конце отзывалась полиция. Праздники бывали здесь редко, но уж если случались, то гремел весь район.

Лавируя по тротуарам мимо лачуг, лавок и притонов, Клайв поглядывал туда-сюда и заехал уже далеко в глубь района, когда снова увидел того мужика с лодкой. Дом мужика по виду мало чем отличался от притонов: облупленная краска пузырями, газон зарос кустами и сорными травами. Гараж был открыт. Мужик там что-то делал со своей лодкой на прицепе.

Клайв остановился.

Ум кишел вопросами: что этот мужик делает здесь с такой лодкой? Красивая, прямо как из журнала. Исторического. Клайв подкатил к гаражу.

— Классная посудинка.

Мужик обернулся, и в его темных очках Клайв увидел два своих кривых отражения.

После этого мужик как ни в чем не бывало продолжил работу. Клаив взялся его разглядывать. Лицо морщинистое, вид изможденный, футболка и джинсы перепачканы смазкой. Запущенная, давно не бритая щетина. Седоватые волосы под игривым ветерком дыбились и шевелились, как змейки. Согнувшись у себя в лодке, он возился с мотором. Клайв уловил запах бензина и услышал звяканье о металл гаечного ключа. Встав на цыпочки, Клайв оглядел корпус лодки и увидел там массивный сдвоенный двигатель «Меркьюри».

— На таком корабле только по волнам и рассекать!

Мужик не отвечал.

Клайв отступил на шаг.

— Тяга у него, интересно, хорошая?

Снова молчок.

— Это антиквариат, что ли? Я гляжу, все дерево. А нынче лодки все из стекловолокна, как эта вот моя доска.

Стукнул гаечный ключ: мужик заменил свечу зажигания. Лодка была просто загляденье. Ее темное полированное дерево поблескивало, солнце сияло на ветровом стекле, поигрывало на хромированной отделке, искрилось на фарах габаритных огней. Здоровенный штурвал был белого цвета, в тон кожаным сиденьям, инкрустированным черными ромбовидными вставками. С наклонных хромированных флагштоков над кормой свисали американские флажки.

— Не, серьезно, дядь: а как быстро она разгоняется?

Щелк: на место встала еще одна свеча.

— И где ты на ней рассекаешь?

Опять молчок.

Клайв перешел к корме, покачал головой над cкоростными винтами, поднял брови и прочел, что было написано над ними. «Архангел» — со сдержанной величавостью поблескивали золоченые буквы.

— Что за название такое? Церковное, что ли?

Ключ застучал проворней, после чего мужик бросил его в ящик с инструментами и спрыгнул с лодки. Здесь он поднял край брезента и перекинул его с борта на борт. Клайв, успевший перебраться на другую сторону, услужливо подхватил и помог натянуть брезентовый покров. Мужик не возражал.

— Гм, я тут вообще-то вот для чего подъехал, — принялся он врать. — Тут пару дней назад местные кадры шарились, пробовали влезть.

Мужик энергичными движениями обвязывал нос своей лодки веревкой.

— Я их отогнал и сказал: хозяин этой ласточки человек, с которым шутить не надо. Но они сказали, что вернутся и все равно что-нибудь с ней учудят.

Мужик обвязал лодку еще в двух местах.

— И вот я думаю, — продолжал Клайв, — у меня есть кореш, и мы могли бы ее за плату охранять. А если с ней что-нибудь случится, то и платы не надо.

Мужик стоял на прицепе, перегнувшись через лодку, и возился с застежками брезента возле ветрового стекла.

— Ну так что? — спросил Клайв.

Ой, что это? Ему показалось, что из дома доносится детский крик. Как будто плачет малыш. Клайв на своем нытике Джоуи научился такие звуки распознавать. Он прислушался: нет ли второго крика. Да вроде нет. Странно. Может, собака завыла?

Мужик соскочил и обогнул лодку, попутно привязывая брезент. На это ему потребовалась пара минут.

Клайва кольнула обида.

— Эй, мистер!

Мужик собрал свои инструменты, неторопливо их обтер.

— Лодку ж разобьют!

Клайв постучал по носу лодки своим скейтбордом — так крепко, что мужик остановился.

Почувствовалось, что воздух тревожно сгущается; впечатление такое, будто кто-то только что оттянул затвор у пистолета.

Лицо у мужика было серьезное, как могильный камень. Клайв на всякий случай покрепче взялся за свою доску. В темных очках он видел свое отражение.

Встав над Клайвом, мужик произнес:

— За этим судном ведется неусыпное наблюдение. Так что никто никогда к нему не прикоснется. Понятно?

Клайв неуверенно кивнул.

Мужик выставил палец и пошевелил им в дюйме от лица Клайва.

— Это не лодка, — прошептал он. — Это божественная колесница.

Клайв снова кивнул.

— Так что в следующий раз хорошенько подумай, прежде чем меня отвлекать. А теперь сгребай свою сидящую на социальном пособии задницу в горсть и дуй с моего двора!

Отойдя на безопасное расстояние, Клайв как мог дерзко посмотрел на этого чеканутого.

20

Через приваренные к дверям гаража проушины Эдвард Келлер вдел ножку пятнадцатикилограммового стула из кованой стали, запер створки на три взломостойких замка, после чего активировал бесшумную сигнализацию.

Так что «Архангел», ожидая миссии, находился в безопасности.

Травяные заросли, покрывающие клочок двора за домом, граничили с забором и запущенной изгородью, отгораживающей соседние дворы. Слева жила (если можно так выразиться) пара старых алкашей. На брошенный наркопритон справа давно повесили замок городские инспекторы. Полиция появлялась здесь редко, а большинство жителей были слишком зашуганными, глупыми, испитыми или обдолбанными, чтобы проявлять мало-мальское любопытство.

А потому для нужд Келлера это место подходило идеально.

После выписки из учреждения Келлер под чужим именем за гроши купил здесь недвижимость. Кустарники скрывали зарешеченные окна подвала, а едва заметный передний двор ковром устилал слой почтовой макулатуры.

Позвякивая ключами, Келлер отпер два засова металлической двери позади дома. Проныру из соседнего квартала он считай что стряхнул. Любопытный шалопай так и не понял, что именно услышал. Келлер улыбнулся. Его миссия была явно благословенна, а дом — святая крепость, предназначенная для защиты воли Божьей. Попасть сюда внутрь не мог никто. Равно как и выбраться наружу.

Внутри прохладный сумрак давал спасение от солнца. Келлер запер дверь и по скрипучей лестнице спустился в подвал; слышалось, как сзади по ступенькам шлепает кокер-спаниель. Внизу Келлер отпер дверь комнаты, заваленной пластиковой посудой, пакетами из-под фаст-фуда и обертками. Здесь припахивало мочой. В углу на трухлявом тюфяке спал Дэнни Беккер.

Заступник человечества.

Келлер оглядел его лицо. Собака смотрела, как он опустился рядом с мальчиком на колени, закрыл глаза, поднял голову к небу и возблагодарил его:

Келлер вышел, оставив дверь открытой. Снотворное, которое он подмешал Дэнни в газировку, скоро выветрится. А впереди еще работа. Поднимаясь по подвальной лестнице, он услышал шум и замер. Собака зарычала. Что это там? Какое-то царапанье, исходящее из темного угла. Может, это тот шкет? Нет. Что-то скрывается в темноте. Что-то с когтями. Келлер включил свет, и вдруг из угла порскнула крыса. Крыса. Большая, облезлая, пробежала и исчезла в стенной дыре.

Келлера эта сцена околдовала. Он присел на корточки и прошептал в дыру:

— Тварь. Если ты еще хоть раз осквернишь мой храм своим мерзким присутствием, я пущу тебе кровь.

Дыру он заложил тарным ящиком.

Наверху он проверил переднюю и заднюю двери. Для открывания каждой изнутри требовалось два ключа. Убедившись, что обе надежно заперты, Келлер пошел в ванную и принял душ. У себя в спальне он надел старые джинсы и толстовку. Сняв с ночного столика серебряную цепочку с распятием, он благоговейно поглядел на распятого Христа.

«Да будет воля Твоя».

Келлер поцеловал распятие и надел цепочку на шею. Затем пошел на кухню, сделал себе томатный сэндвич и черный кофе. Дал собаке печеньку. В углу гостиной стоял книжный шкаф, доверху забитый произведениями Блейка, Элиота, Хаксли[28] вперемешку с трудами по философии, теологии, смерти, воскресению и ангелам.

Впервые заключив Дэнни Беккера в объятия, он ощутил будоражащий трепет ангельских крыльев.

Сейчас он снял с полки книжку под названием «Борьба за свет: правда об ангелах и демонах» некоего Оберама Августина Рейнгертлера, с которой устало примостился в кресле-качалке.

В ней он избрал для чтения отрывок (как было указано, многовековой давности) из стихотворения одного слепого монаха, скорбящего по своей матери:

Какое-то время Келлер листал книгу, изучая серафимов, высший чин Ангелов Господних. Исайя был благословен, поскольку взирал на красоту каждого из них — о шести крылах, окруженных пламенем. «Свят, свят, свят. Господь небесный Саваоф». Келлер остановился на отрывке, который читывал уже тысячу раз: «Ангелы могут быть вызваны для осуществления практически любой крайней надобности и любой задачи…»

К своим книгам он относился с любовью. Они подтверждали Истину. Ангелы являются во времена отчаяния. Небесные устроители. Это открылось ему однажды ночью в заведении, где он изыскивал помощи. Ответ пришел через тайное послание: «Твои дети ждут. Ангелы помогут тебе, если ты их найдешь. Но они сокрыты. В масках. Не обманись же их фальшивыми личинами. Они не принадлежат никому, пока их не отыщешь ты. А ты отыщешь их обязательно. Если уверуешь».

То было испытание его веры. Келлер улыбнулся и начал покачиваться в кресле. Вот он нашел первого. Дэнни Рафаэль Беккер. Рафаил. То есть «исцеленный Богом». Теперь нужно найти остальных. Лишь тогда Бог поможет ему в преображении.

Келлер покачивался в раздумьях.

«Затяжная реакция на острое горе» — так это охарактеризовал доктор из заведения. Вот же глупец. Ему было невдомек, что жизнь Келлера предопределена. Тот эскулап не ведал славы Божией. Хотя это удел немногих. Сколь многие остаются лишены Его бесконечной любви. Если бы только те, кто страдает, знали Божественную истину так же, как он, Эдвард Келлер. А вот ему она открылась.

Если б только он больше времени проводил со своими детьми.

Нет, он действительно избран. Он просветленный, который явит Божье чудо. Вот почему он присоединился к той университетской группе. Не для того, чтобы получить помощь, а для того, чтобы одарить ею страждущих.

Келлер покачивался: скрип-скруп, скрип-скруп.

Карты, таблицы, диаграммы, увеличенные фотографии, календари, новостные вырезки и заметки покрывали стены гостиной от пола до потолка. На большом компьютерном столе у дальней стены тоже лежали бумаги, таблицы, карты, журналы и папки, распухшие от заметок.

Келлер сосредоточился на одной из фотографий — размытом снимке его троих, тогда еще живых, детей: Пирса, Алиши и Джошуа. На нем они дурачатся в разноцветных колпачках, а перед ними недоеденный шоколадный торт. День шестилетия Алиши. За три недели до того, как они утонули.

Тела их так и не нашли.

«Не обманись их фальшивыми личинами».

«Помни о воле Создателя».

Воля Создателя…

Она светилась в глазах преподобного Теодора Келлера той ночью, когда он смотрел, как сгорает дотла его церковь в калифорнийской глубинке.

— Такова воля Создателя, Эдвард, — скорбным голосом сказал ему отец под жаркий треск дерева, когда пламя пожирало крест на вершине шпиля. Эдварду было десять, и видеть слезы отца было ему в радость. Никто не узнал, что тот пожар устроил именно он, Эдвард, подпалив хранившиеся за кафедрой молитвенники, — поступок, вызванный поркой руками своего отца во имя Господа.

— Пожалеешь розгу — испортишь ребенка! — нараспев, сладострастно приговаривал преподобный, карая такие гнусные Эдвардовы грехи, как пролитие молока за столом или забывание смыть с рук грязь перед осмотром.

— Эдвард, неси сюда бич Божий, — командовал отец, и сын покорно приносил кожаный хлыст, висевший в отцовом кабинете на гвозде, около картины Голгофы. При этом Эдвард мелко дрожал. Мольбы о пощаде он давно оставил. Попрошайничество — признак слабости, лишь наказуемой лишними ударами.

— Чти отца и мать твою! — взвывал отец, и Эдвард послушно сбрасывал штаны, обнажая ягодицы. Преподобный загибал его себе через колено, возносил над головой хлыст и опускал его так резко, что тот жужжал, рассекая воздух, прежде чем впиться в изрубцованную, нежную плоть Эдварда. Преподобный утробно рычал, при каждом ударе пуская слюну. Чтобы не кричать, Эдвард кусал оловянную ложку. Его мать спешила уйти в другую комнату и там молилась. Экзекуция неизменно заканчивалась тем, что отец клал на кровоточащую филейную часть сына Библию, приказывая ему к утру затвердить очередную главу. Несколько дней Эдвард кое-как прихрамывал в школу, а в ушах у него стоял звон от тех хлестких ударов.

— Ты агнец, и не более! — ревел преподобный в вечер перед пожаром. На этот раз он потчевал сына хлыстом за складку, обнаруженную на свежезастеленной постели. — Жертва, которую да узрит мой Бог! Именем Божьим возложу тебя на алтарь!

Той ночью у себя в кровати, читая Библию, Эдвард корчился от страха и боли. Его потрясало осознание того, что любовь отца к своей церкви затмевала все. Даже жизнь собственного сына. В уме эхом витали щелканье хлыста и кликушеские выкрики. «Именем Божьим возложу тебя на алтарь!»

Вот тогда с Эдвардом впервые заговорил Бог. «Очисти своего отца от его святошества. Спаси очищающим пламенем. Мера за меру. Щелканье хлыста — треск огня. Наказание для сына — кара для отца».

— Совершивший это святотатство будет проклят во веки вечные!

Отец Келлера пал на колени, рыдая в сумрачно-красном трепете пламени, объявшем его церковь ярко, славно.

«Избави нас от лукавого». Лицо Эдварда, подернутое сполохами, злорадно усмехнулось.

Келлер покачивался в кресле и вспоминал своих детей.

Он мог их слышать. Они плакали.

Кресло раскачивалось — скрип-скруп, скрип-скруп. А не посмотреть ли еще раз?

Скрип-скруп, скрип-скруп.

Келлер встал со стула и, повозившись в шкафу, достал старинный кинопроектор «Кодак», который водрузил на стол. Затем вернулся к шкафу за картонным ящиком, в котором хранились коробки с кинопленкой. Порывшись, он выискал бобину с маркировкой «Джош-3». Ее он зарядил в проектор и, направив его на голую стену, начал крутить фильм. Собака наблюдала, накренив голову.

На стене чуть подрагивает яркий белый квадрат, перед объективом в штрихах и пятнах мелькает ракорд. Вот появляется лицо маленького мальчика, слегка не в фокусе. Камера отходит назад. Мальчик сидит на полу элегантного дома. Через эркер виднеется мост «Золотые ворота». Мальчик хорошенький и ухоженный: одет в белую рубашку, жилет, галстук-бабочку и темные штанишки. Судя по личику, он весь в радостном ожидании. Рядом с ним улыбаются двое старших детей: мальчик и девочка. Мальчик сидит перед большущим подарочным пакетом. Камера останавливается на карточке с надписью: «Джошу с любовью, папуля. P. S. Извини, не смог быть дома. Но в следующий раз обязательно, ОБЕЩАЮ!» Камера отступает. В поле зрения появляется женская рука, подзывающая мальчика. Он встает и взволнованно срывает бумагу, чтобы добраться до сокрытого внутри сокровища. Появляется струящаяся белая грива. Затем седло. Глаза мальчика расширяются в радостном изумлении. Это белая лошадка. Он вспрыгивает на нее и начинает раскачиваться. Другие дети тоже льнут к ней. Глаза Келлеру жгут слезы.

Тот день в его домашнем кабинете. Джош на нетвердых ножонках заходит к нему, а он в это время на телефоне, решает какую-то дурацкую сделку. Джош, с распахнутыми ручонками: «Папа, папа. Я люблю папу».

Хватается за него, своего отца, а тот в это время весь в своих важных переговорах. Ручонки Джоша пытаются обхватить его за колени. «Не сейчас. Я занят. Иди-иди отсюда». Джош, плачущий, с ледяными от воды ладошками. Цепляется за папу. Соскальзывает с шеи, исчезает в черной морской пучине. «Прочь из моего офиса». «Ты никогда не отдавал им себя. А они лишь хотели, чтобы у них был ты. Тебе же это ничего не стоило».

«Но ведь ты заплатил всем, чем мог, чтобы это познать, разве нет?»

Камера дрожит, картинка размывается. Мальчик качается и машет ручкой.

Слезы безудержно текут по лицу Келлера. Он не может их унять.

Он снижает скорость проектора до замедленного темпа.

Джошуа, его младший ребенок, улыбается в камеру. Пригожий мальчишечка. Волосы аккуратно расчесаны матерью. Застенчиво моргает. Такой ранимый. Сама невинность. Камера мотает кадр за кадром, пока от слез не размывается картина.

И тут внезапно Джошуа отходит от стены!

У Келлера отвисает челюсть.

Аура переменчивого цвета исходит от его мелкой фигурки, растерянно стоящей в ярком свете проектора. Черты лица эфемерно колеблются, а Келлер принюхивается и щурится, пытаясь разобрать очертания призрака.

— Джошуа? О, Джош! Это ты! Ты пришел!

Келлер с кресла-качалки соскальзывает на колени.

— Хвала Господу! Хвала Гоподу!

Слезы струятся по его лицу. Он раскрывает руки и на коленях подбирается к ребенку. Это знак Провидения! Божественный знак! Его награда!

— Слава Господу! — Голос Келлера срывается от радости.

Кинопленка с треском идет на убыстрение, а затем вырывается из пустой бобины и начинает безудержно стрекотать. Фильм заканчивается, а в яростном блеске линзы проектора щурится ребенок.

— Я хочу домой, — слабо умоляет Дэнни Беккер, морщится и ударяется в слезы. — Я хочу к моим маме и паааапе!

Келлер простирает руки и обращает лицо к потолку.

— Хвала Иисусу! Хвала Иисусу! Хвала Ему и всем ангелам!

Кокер-спаниель отрывисто тявкает.

21

С компьютерного экрана на Сидовски и Тарджен уныло взирали четверо — все белые мужчины на пятом десятке. У всех темные бороды и лохмы. По виду словно братья.

— Лучшие фотопортреты, какие удалось составить, — не отрываясь от экрана, сказала Бет Фергюсон, полицейский художник.

Именно с ее помощью полиция Сан-Франциско разработала компьютерную систему, улучшающую изображения пропавших детей, преступников и подозреваемых. Ее каштановые волосы напоминали улей (фасон, популярный в пору ее свадьбы). Бет Фергюсон рассеянно щелкнула пузырьком бабл-гама. Тарджен нравились ее прикольные сережки: крохотные серебряные наручники.

Кабинет Бет был сплошь заставлен компьютерами, мониторами и эскизами. Мастерство позволяло ей снимать маски с некоторых преступников, попавших на камеры безопасности, а ее успех в создании достоверных изображений составлял восемьдесят шесть процентов. Одну из ее стен украшали состаренные портреты Джона Кеннеди и Элвиса Пресли.

— А теперь без бород.

Бет постучала по клавиатуре, очищая четверке лица. При этом их головы повернулись по оси. Бет пересела за другой компьютер, вбила какие-то команды, и на экране всплыли все четверо с заданными параметрами роста, веса, комплекции, цвета волос и глаз.

— Теперь он ровно метр восемьдесят, от семидесяти до восьмидесяти кэгэ, телосложение среднее, брюнет с темными глазами.

Бет зевнула. До этого она уже отдежурила несколько семнадцатичасовых смен, составляя эскизы на основе описаний свидетелей, пока подозреваемый сам не привиделся ей во сне. Как уже тысячу раз за прошлый год, она изучила размытый полароидный снимок Таниты Доннер, еще живой и голенькой, на коленях мужчины в черном капюшоне и перчатках. Бет потребовался максимум кропотливости и самообладания, чтобы извлечь детали из фрагмента татуировки, различимого на его предплечье. Разглядеть удалось единственно язычки огня. Жутко мешал просторный капюшон. Если б на мужчине была плотно прилегающая лыжная маска, то можно было бы вычленить важнейшие атрибуты лица. Сегодня утром, почувствовав, что сделано все возможное, она позвала к себе Сидовски и Тарджен.

— Говорю с порога, — коротко сообщила она, — есть новости плохие и еще хуже.

— Давай, которые еще хуже, — кивнул Сидовски.

— Сличить подозреваемого на снимке Доннер с подозреваемым в похищении Беккера я не могу. Перепробовала все. Один и тот же это человек или нет, сказать не возьмется никто.

— Ну а просто плохие? — поинтересовалась Тарджен.

— Описаний и мнений о похитителе Беккера у нас столько, что фоторобот у меня плавает. Точность максимум тридцать процентов. Вот гляньте. Я суммирую самые общие места в описаниях и даю вам вашего подозреваемого, во всяком случае, половину от него.

Бет набрала команду, и четыре лица на экране мгновенно заменились одним — мрачноватым, с обвислыми веками европеоидом лет под пятьдесят, с бородой и изогнутыми бровями. «Человека как будто преследует совесть, или же он напрочь ее лишен», — подумалось Сидовски.

— Ты, наверное, еще и сняла с этого парня десяток лет? — спросил он.

Бет вздохнула.

— Да. Было нелегко. Два дня ушло. Сходство я бы оценила процентов в тридцать пять — сорок. Вот так.

Она щелкнула клавишами.

— А зачем его на десять лет молодить? — поинтересовалась Тарджден.

— Так он мог выглядеть, когда Франклин Уоллес отбывал срок в Виргинии.

Медленно, сверху вниз, на компьютерном дисплее рождался новый образ подозреваемого. Лицо было уже не таким тяжелым, на нем стало меньше морщин. Глаза, хотя и унылые, были все же чуть более оживленными, а волосы стали гуще. Бет разделила экран и представила две версии омоложенного подозреваемого — одна с бородой, другая без. Загудел принтер, выпуская на свет четкие цветные распечатки обоих фотороботов.

— Ну вот.

Блеснув золотом в зубах, Сидовски с улыбкой собрал экземпляры в стопку.

— Красавица, с меня причитается.

— Просто заверши эти дела, Уолт.

В ожидании лифта во Дворце правосудия Тарджен изучала компьютерные картинки.

— Значит, это и есть наш парень?

— Во всяком случае, один из них.

— Убийца Таниты Доннер, или у нас два разных подозреваемых?

— Не знаю, Линда.

— Мы будем собирать пресс-конференцию? Раздавать фотороботы?

— Нет.

— Разве? — отвлеклась от разглядывания Тарджен.

— Бет оценила сходство всего в тридцать процентов. Негусто. Можно увязнуть в погоне за сотнями бесполезных зацепок. Надо попробовать кое-что другое.

— Мне разослать омоложенный фоторобот по тюремным инстанциям Виргинии?

Они вошли в лифт.

— Сначала давай повидаемся с Рэдом.

Рэд Цвикер был сухопарым живчиком-холостяком и яйцеголовым компьютерщиком, а обитал неподалеку от Кастро вместе с матерью. Этот сентиментальный парень был главным аналитиком компьютерных записей департамента полиции Сан-Франциско. Его отдел в зале немолчно гудел огромными и мощными серверами хранения информации. Дайте ему крупицу информации, и он оглушит вас тем, что сможет из нее вытащить. Многих копов Рэд раздражал тем, что постоянно пребывал в кофеиновом кайфе и в силу этого был слегка дерганым. Но зато работал он быстро и хлестко, словно молния, — качества, которых в городской полиции не сказать чтобы в избытке. Так размышлял Сидовски, передавая фотороботы Бет ему в нервные руки.

— Может, кофейку, прямо с пылу с жару? — спросил Рэд, нацепляя очки и забуриваясь в папку.

— Да нет, спасибо, — пожала плечами Тарджен.

— Перебьюсь, Рэд, — отмахнулся Сидовски.

— Супер! Поехали!

Рэд плюхнулся перед компьютером и вошел в вычисления Бет. При этом он отхлебнул из гигантской кружки кофе, а затем поднырнул к другому экрану, ввел в него каждый из фотороботов Бет и вбил различные команды. Бодро жужжали вентиляторы компьютерного охлаждения. Рэд с улыбкой повернулся.

— Сейчас. Пара сек, и будет готово.

Один из компьютеров запищал. Рэд повернулся и жестом велел своим гостям подтянуть и поставить стулья рядом с ним.

— Супер! Я, стало быть, занимаюсь вот чем. Я ввел физическое описание нашего подопечного, составленное Бет, и прогнал его через реестр автовладельцев Калифорнии и Банк учетных записей. Затем сузил поиск до нашей части Залива и стал вычитать расу, пол, возраст и так далее. При этом я оценил потенциальный пул подозреваемых в двести тысяч. Будь у нас на подозрении какая-нибудь машина, это бы значительно сузило поиск.

Для этого мы привлечем волонтеров из студентов-криминалистов и курсантов академии, которые помогут просеять наш пул. Вот как это делается. Начнем с нашего первого парня.

На экран монитора Рэд вытянул фото водительского удостоверения кого-то из Окленда, примерно схожего с описанием Бет по возрасту и физическим параметрам. Рэд вбил команду, и рядом с оклендцем появился отмасштабированный фоторобот подозреваемого. Его Рэд наложил на фото.

— Даже близко не подходит, — сказала Тарджен.

— Прежде чем искать иголку в стоге сена: у нас есть отпечатки пальцев? — спросил Рэд.

— Нет. Только фрагмент татуировки, — ответил Сидовски. — И вполне вероятно, что мы можем иметь дело с двумя разными подозреваемыми.

— Да, я помню. Можно сделать так, как мы делали в прошлом году: прогнать все через НЦКИ и ПУОП[29]. Тогда выстрел пришелся в «молоко». Но зато теперь у нас есть физическое описание, к которому это можно привязать.

И, собравшись с духом, снова просмотреть страшный реестр сексуальных преступлений Калифорнии. А еще я проверю банки данных по Заливу.

— За все, что получится, Рэд, сердечная тебе благодарность.

Он прогнал описание через государственную и федеральную тюремную системы, а также информационную сеть западных штатов. В прошлом году, в начале дела Доннер, Рэд поднял тюремный архив Виргинии за период срока Франклина Уоллеса, чтобы выяснить, не было ли с ним на момент убийства ребенка кого-нибудь из его старых дружков по отсидке.

— Давай попробуем еще раз, коли уж Бет сподобилась для нас на портрет Дориана Грея.

— При чем здесь Дориан Грей? — шепотом переспросила Сидовски Тарджен.

— Измененный компьютером возраст на снимке, — пояснил тот.

Пальцы Рэда заплясали по клавиатуре. Он вошел в базу данных тюремной системы Виргинии на период срока Франклина Уоллеса. На экране возник список из 621 заключенного мужского пола, которых Уоллес мог там встретить. Список включал номера соцстраховок, даты рождения и номера файлов с компьютеров Национального центра информации о преступлениях. Рэд чувствовал скептицизм Сидовски.

— Уолтер, пожалуйста, имей в виду: данные — штука подвижная, и с тех пор, как мы сюда последний раз наведывались, могло влиться много новой информации.

Сидовски насчет этого был в курсе.

— Придерживаться описаний хотя и заманчиво, но давай сначала пойдем по обстоятельствам и так будем сужать наши поиски, — предложил Рэд.

— Растлителей, как правило, держат вместе, — сказала Тарджен.

— Совершенно верно. Значит, так: сколько от общего числа сидело за сексуальные преступления против детей?

Рэд заклацал клавиатурой. Список сократился до пятидесяти четырех.

— Убираем число сидевших на момент похищения Таниты Доннер, — сказал Сидовски.

Список ужался до восемнадцати.

— Так. А сколько из них оставалось в живых, пока шло дело Доннер? — спросил Сидовски. Рэд кивнул и застучал клавишами.

Список сократился до четырнадцати.

— Теперь перейдем к идентификаторам, — сказал Рэд. — Я сужаю список. Оставляем только белых.

Компьютер пискнул зуммером, и сидельцев осталось одиннадцать.

— У скольких в то время были татуировки на правой руке? — задал вопрос Сидовски.

Рэд дал команду компьютеру, и тот ответил: 9.

Четверо носили татуировки с именами женщин, у троих на бицепсах красовались «харлеи», у одного орел с хищно разинутым клювом, и у одного череп. Упоминания о пламени на предплечьях не значилось.

— Черт, — буркнул Сидовски.

— Вообще татуировки еще и сводятся, инспектор, — вставила реплику Тарджен.

— Это только наш первый заход, Уолтер. Быстрый и явно ненаучный.

Рэд потянулся, собираясь выключить компьютер.

— Стойте! — воскликнула Тарджен так резко, что оба невольно вздрогнули. Несколько клерков поблизости подняли головы. — Мы не учли еще один аспект.

— Возможные варианты исчисляются тысячами, — сказал Рэд.

— Я понимаю. Но мы двигались, ища кого-то, кто бы вписался в наш портрет подозреваемого. В материалах дела я прочла, что к похищению и убийству Таниты Доннер были причастны двое. Верно?

— Верно. Это мы использовали в прошлом году, без описания, — сказал Рэд.

— Многие из этих дел — преступления, совершаемые сообщниками, — сказал Сидовски.

— Нам известно, что в деле Доннер фигурируют снимки. То есть, вероятно, там были и другие, периферийные партнеры? — предположила Тарджен. — Давайте попробуем копнуть: а сколько из наших подозреваемых, которые cидели в Виргинии с Франклином Уоллесом, на момент похищения и убийства Доннер жили вблизи Залива?

— Не вопрос. — Рэд набрал команду.

Тарджен, закусив губу, напряженно ждала.

Компьютер пискнул. Ноль.

— Бл-лин, — прошептала она.

Сидовски досадливо крякнул и глянул на часы. Может, передать фотороботы Расту с Дитмайром и пусть с ними барахтаются фэбээровцы?

— Подождите, — не сдавалась Тарджен, — еще кое-что. Сколько сейчас тех виргинских сидельцев живет в районе Залива?

Рэд пожал плечами.

— В прошлом году, когда мы пробовали, вышло по нулям.

— Но вы же сами сказали: с прошлой проверки могло влиться много новой информации, — напомнила Тарджен.

— Правда, — сказал Рэд, улавливая со стороны Сидовски малозаметный кивок.

С писком компьютера на экране высветилось: «1».

Сердце Тарджен чутко екнуло.

— Обалдеть! — подскочил Рэд.

— Звоним ему, — сказал Сидовски.

ПЕРРИ УИЛЬЯМ КИНДХАРТ.

Вместе с именем на экране появилось и описание: белый, тридцать девять лет, рост метр восемьдесят, телосложение среднее, волосы рыжие, глаза голубые. На левом плече татуировка в виде черепа.

Осужденный растлитель. Фотоснимок недавний. С фотороботом Бет сходства нет.

— Последний известный адрес? — осведомился Сидовски.

— Смотрим. — Рэд напечатал. Компьютер, пискнув, выдал ответ.

— Сома. К югу от Маркет-стрит. Адрес сейчас распечатаю. Похоже, не липовый.

— Учетная запись? — спросил Сидовски.

Рэд зарядил запрос в компьютер, попутно похвалив Тарджен за ее догадку.

— Ума не приложу, как мы пропустили этого парня в прошлом году, — пожал он плечами.

На экране появилось криминальное досье Киндхарта. Сидел срок в той же виргинской тюрьме, что и Франклин Уоллес, и примерно в одно с ним время. Так что гипотетически они могли повстречаться.

Киндхарт был осужден в Ричмонде за фотографирование детей в непристойных позах и отсидел один год. За последние десять лет его федеральное досье содержало обвинения и оправдательные приговоры в полудюжине штатов Среднего Запада. Впечатление такое, что он упорно кочевал на запад. Последний раз его видели в Сан-Франциско. Все подробности его дела лишь недавно были внесены в систему, что в принципе объясняло, почему он оказался пропущен в первый раз.

— Глазам не верю. — Тарджен быстро бежала глазами по тексту.

Примерно в то время, когда была похищена и убита Танита Доннер, Киндхарт обвинялся в возбуждении похоти у детей в Сан-Франциско. Он якобы делал непристойные снимки двух пятилетних девочек, которых заманил к себе на квартиру в районе Мишн. Доказательства были шаткими, поэтому судья дал Киндхарту два года испытательного срока на условии, что обвиняемый будет держаться подальше от детей, прекратит пользоваться камерами и не будет хранить у себя никакую порнографию.

— Жесть. — Тарджен потребовала распечатку.

Сидовски ничего не сказал. Дыхание его участилось, а живот напрягся так, как он напрягается у копа из отдела убийств, когда он пустотой в животе, всем своим усталым нутром чувствует, что находится на грани решающего прорыва.

Сидовски изучал глаза Киндхарта.

«Он знает». Сидовски это чувствовал. Он что-то знает о Таните Доннер. О ее убийстве. А может, и про Дэнни. Ему что-то известно. Никто, кроме родителей Дэнни и Таниты, не вложился в это право знать больше, чем Сидовски. Близится время получать отдачу от вложений.

Радость хлынула в него, окрыляя на борьбу.

— Что ж, неплохо, — бодро произнес он.

22

Лу Дженсен наполнила водой кофейник размером с кафетерий и поцокала языком на доктора Кейт Мартин, которая уже в третий раз подлетала к ассорти из фруктов, сыров и крекеров и что-то там нервно подправляла.

— Да не мечись ты, Кейт. Все будет нормально.

Кейт приостановилась, закусив губу.

— Да? Мне нужна письменная гарантия, Лу.

Весь год, на протяжении которого собиралась группа, она всегда была примером самообладания. Боль, обнажавшаяся в этом продуваемом сквозняками старом кабинете кампуса, оставалась здесь и в конце концов испарялась, как и слезы, что ее сопровождали. Но этому суждено было измениться. Кейт поступилась тем, чем дорожила, ради спасения своего детища. Сегодня они с Лу приехали пораньше, чтобы приготовить закуски. Обе были одеты строже, чем обычно, — Лу в персиковом свитере и белой юбке, Кейт Мартин в шелковой блузке, блейзере в клетку и юбке в тон.

— Лу, как ты думаешь, мы поступаем правильно?

— Мы? Конечно, правильно. У нас всех все шло хорошо. Даже у Келлера. Он, кстати, придет? И знает, что здесь будет корреспондент «Стар»?

— Я не смогла до него дозвониться. Номер, который он мне дал, не отвечает. Хотя он не пропустил ни одной сессии. О репортере я его предупрежу на входе.

— Большинство из нас поддержали этот шаг, Кейт. Он необходим. В худшем случае ты достучишься до других нуждающихся в помощи, а их немало. Особенно теперь, когда похищен еще один ребенок.

— Только знаешь, я опасаюсь возможного раскола. Кое-кто из группы не захотел сегодня приходить. И мне боязно.

— Каждая из нас лишилась ребенка. И рассказать об этом репортеру не такое уж преступление. А если тебя снимут с должности, ты всегда можешь создать свою лавочку. Для нее даже рекламы не потребуется. Я буду твоей первой клиенткой.

Они еще не отсмеялись, когда в комнату вошел Том Рид, а с ним еще один мужчина с камерой на шее и сумкой на плече.

— Ну вы прямо вовремя, Том, — поприветствовала вошедших Кейт Мартин.

— Доктор Мартин, это Генри Кэйн, фотограф из «Стар».

Мартин, в свою очередь, представила Лу Дженсен. Они присели и повели разговор за кофе; тем временем подтягивались остальные. Когда все более-менее собрались, Мартин отвела Рида в сторонку.

— Четверо решили не приходить, — тихо сообщила она. — Еще трое придут, но говорить не будут. Шестеро, наоборот, выступят и согласны, чтобы вы использовали их имена и фотографии.

— Включая Анджелу Доннер?

— Да.

— Это она? — Рид исподтишка указал на молодую женщину в тесных коричневых слаксах и белой блузке с большим вырезом на шее. В ее жидковатых мелированных волосах виднелись две розовые заколки, показавшиеся Риду знакомыми. Она сидела за столом с закусками.

— Как у нее дела?

— По-всякому. То нормально, то не очень. Похищение Беккера — большая неудача. Приходится как раз на годовщину смерти Таниты. Открывает множество ран. Особенно когда эти дела увязывает меж собой пресса. По-прежнему живет с отцом.

Рид оглядел Анджелу Доннер. Если напечатать ее историю в газете, это могло бы разжалобить сердце города. Дело Таниты по-прежнему выжимало слезу: дедушка ребенка умирает от рака, мать на пособии кое-как сводит концы с концами, а убийца разгуливает на свободе.

— Бедная Анджела. — Мартин сморгнула. — Драматизм такой, что мог бы позавидовать Толстой. Хотя есть еще Эдвард Келлер…

— А он…

— Дозвониться до него я не смогла. О вашем приходе он не в курсе. И как он себя поведет, я не знаю, потому что… — Кейт Мартин сделала паузу. — Можно неофициально?

— Конечно.

— Человек он, как бы это сказать… со странностями.

— Еще бы. Это ж Сан-Франциско.

— Своеобразный настолько, что не с кем и сравнить.

— Понятно.

— Ой, вон он. Извините.

Рид через комнату посмотрел на Келлера. Мужчина лет пятидесяти или чуть больше, рост примерно метр восемьдесят, поджарого телосложения. Борода и волосы с перечной проседью не скрывали на лице сетку морщин. В линялых джинсах, синей рубахе внапуск и поношенной ветровке, Келлер источал необузданность, как будто внутри его ярился темный пламень. В то же время у подозреваемого в похищении Дэнни Беккера волосы и борода были светлые, а сложение (если верить полицейским фотороботам, готовым к распространению) как у доходяги.

Рид остановил себя предупреждением: «Больше в эти игры ты не ввязываешься».

Слушая Мартин, Келлер насторожился и посмотрел прямиком на Рида. Затем он кивнул и произнес несколько слов.

Мартин вернулась.

— Эдвард не хочет, чтобы его имя указывали для статьи.

— Хорошо, не буду.

Келлер сел, поглядывая на Рида с подозрением.

— Ну что, пора начинать, — с обреченным вздохом сказала Мартин.

Она представила Рида и Кэйна, напомнив всем об их присутствии, и предложила тем, кто в последнюю минуту усомнился или оробел, сесть подальше. Рид и Кэйн, в свою очередь, попросили тех, кто согласился участвовать, сесть поближе друг к другу. Рид набросал их имена и фамилии.

— Лу, ты, кажется, вызвалась выступать первой.

Лу кивнула, а затем неуверенно спросила:

— Разве?

И сама же рассмеялась.

— Главное, не напрягайся, и все пойдет гладко, — приободрила ее Мартин.

Лу собралась с мыслями. Лицо ее стало спокойно-сосредоточенным.

— День был прекрасный. Я как раз готовила обед, когда Аллан буквально выжал из меня разрешение покататься на велике по парку… Вы же знаете, какими настойчивыми бывают дети. Его друг Джерри нашел где-то там воробьиное гнездо. Я сказала: «Даю тебе десять минут». «Конечно, мам, — ответил мне он. — Я быстро. Покатаюсь капельку и сразу вернусь». Я была уверена, что свое слово он сдержит. Поэтому, когда прошло полчаса, а то и больше, меня понемногу начала разбирать досада. И тут ко мне в дверь постучался Джерри. Он был весь в грязи и сильно напуган. Я тогда подумала: «Ого. Мальчик, наверное, упал и здорово ушибся». Глазами я поискала Аллана, но его рядом не было. Затем губы у Джерри зашевелились, но он не произнес ни звука. И только тут до меня дошло, что на самом деле он перепачкан кровью.

Я стала высматривать Аллана. Но нигде его не увидела. Тогда я потребовала от Джерри сказать мне, где он. Бедный Джерри ничего не смог вымолвить. Он лишь заплакал и указал на парк. А затем сел на велосипед и поехал туда, а я побежала следом. Так мы прибыли к месту. Там были дети. Они стояли над еще одним ребенком, который ничком лежал на земле, словно сросшись со своим велосипедом. На бегу я разглядела, что велосипед вроде как моего сына, но среди детей Аллана не было, и мне подумалось, что он, должно быть, побежал за помощью для упавшего ребенка. Я спешно начала прогонять в уме курс первой помощи, а в руке у меня все еще было зажато кухонное полотенце, когда я посмотрела вниз на ребенка, мальчика. И поняла, что он мертв. Я…

Дыхание Лу перехватило, и она расплакалась. Рид делал пометки. Кэйн щелкал объективом камеры.

— Ничего, я в порядке. — Она улыбнулась сквозь слезы. — Когда я увидела, что это Аллан, что-то такое произошло.

От Рида не укрылось, как Келлер выразительно кивнул.

— Там на земле, на траве, лежал мой сын, мой единственный ребенок, с глазами, закрытыми, как во сне. Он выглядел таким умиротворенным. Пуля попала ему вот сюда. — Лу коснулась своей головы, чуть ниже правого виска. — Он был застрелен, и кровь была всюду. Она натекла ему под голову и образовала нимб, натуральный круглый нимб. Такого ослепительно-красного цвета я не видела никогда. Я опустилась рядом на колени. Дети мне что-то говорили, но их голоса звучали отдаленно, как сквозь воду. Вот тогда и произошло чудо. На моих глазах лицо Аллана изменилось. Клянусь, оно переменилось, когда он лежал на траве, и превратилось в крохотное сморщенное личико, от которого растаяло мое сердце, едва он успел родиться. Потом оно сменилось радостью тех дней, когда он стал делать свои первые шаги; затем страхом той ночи, когда он решил, что в его шкафу живет чудовище. Затем было счастье от рождественского подарка — первого велика, который ему принес Санта, — а затем пристыженность того дня, когда он явился домой после своей первой и единственной драки в школе. Смущение от того дня, когда я застала его держащимся за руку с девочкой. Наконец, все это обратилось в безмятежность, в ощущение блаженного уюта. Я баюкала моего сына на руках и опомнилась лишь тогда, когда меня за плечо тронул полицейский, а парамедики попытались взять у меня моего мальчика.

Лу сделала паузу.

В комнате слышались всхлипы и покашливания. Келлер сидел со склоненной головой, закрыв глаза и сцепив перед собой руки. Молится? Рид ждал реакции от Кейт Мартин. Она на Келлера не смотрела.

— Примерно с год после этого я жила замкнуто. Мы с Биллом ушли в себя. Он не хотел разговаривать. Хотя я хотела диалога, советов. Но он на это не шел. А я одна не могла. Я чувствовала горечь, злость за несправедливую кару; чувствовала себя брошенной, беспомощной, никчемной. Подумывала о самоубийстве, о разводе. Тогда-то мне и попалось объявление Кейт в «Кроникл» о ее исследовании. Я предложила Биллу принять в нем участие. Но он интереса не проявил. Тогда я решила записаться волонтером и сказала Биллу, что начала ходить в секцию при университете. Хотя он до сих пор считает, что это все «кружок по интересам». Сегодня вечером я расскажу ему, чем именно здесь занимаюсь.

Суть того дела Риду была известна. В сына Лу стрелял Бобби Рэй Уокер, автомеханик с проблемной психикой. За это убийство он теперь сидел пожизненно в Фолсоме.

Рид спросил Лу, как ей помогла исследовательская группа Кейт Мартин.

— Она помогла мне смириться с потерей ребенка. Я могу теперь жить, функционировать. Я способна посмеяться над хорошей шуткой, сытно поесть, проспать всю ночь. Разумеется, я не рассказываю каждому встречному о подробностях, которые изложила здесь вам, но я могу говорить об этом, не распадаясь при этом на части. Мне все еще не по себе при виде похоронных процессий. И от потери Аллана я никогда не оправлюсь полностью. Ни один родитель после потери ребенка не остается прежним, потому что часть его при этом тоже умирает. Эта группа помогла мне пережить мою утрату. Мы все помогали друг другу, и Кейт была нашим верным проводником. Не всем дано выносить такие удары в одиночку. Чувство вины, ярости, обличения, потери, тщетности подавляют, они почти фатальны. Мне иногда казалось, что я схожу с ума; слышу по ночам голос моего сына, вдыхаю его запах, вижу его во сне где-нибудь в торговом центре, такого близкого и одновременно недосягаемого, чувствую его поцелуй у себя на щеке.

— А чем эта группа отличается от других?

— Из них некоторые зациклены на политике. Другие держатся на жажде мести. Око за око. Собственно, в этом нет ничего плохого, если вы ощущаете это в своем сердце. Лично я была членом такой группы во время суда над Уокером. В то время я была озлоблена. Считала, что Уокера нужно казнить. Но я больше не чувствую в своем сердце мести. Это чувство не вернет мне Аллана. Для нашей группы характерно то, что она не является рупором каких-то социальных действий. Это именно исследование. Цель в ней — изучить суть наших утрат, нашу боль и муку с целью осознания, исцеления. В этом всем нам оказывается неоценимая помощь.

Истории шли одна за другой, и каждая была столь же душераздирающей, как и предыдущая. Глаза Рида горели, когда он слушал и делал заметки. Что здесь происходит? На своем веку криминального репортера он повидал трагедий столько, что хватит на двадцать жизней. И это действовало угнетающе. Почему? Потому что большинство этих дел он в свое время исследовал или, наоборот, недостаточно осветил? Он не знал. Он спрашивал себя, на чем основана его профессия.

В нем ныл страх перед болью, которую он, вероятно, несправедливо причинил жене и дочери Франклина Уоллеса. А еще думалось об Энн, Заке и о том, чего он чуть не лишился в собственной жизни.

Неприязнь к себе, сомнение в себе и смятение преследовали его в образе этих скорбящих матерей.

Рид чувствовал себя опечаленным. И одиноким. Совершенно одиноким.

Он поймал на себе пристальный взгляд Келлера.

В этот момент Кейт Мартин объявила группе перерыв.

— Мне кажется, Том, все идет неплохо, — с улыбкой сказала она. — А вы как думаете?

Рид согласился, после чего с извинением направился в туалет.

23

С облегчением убедившись, что туалет пуст, Рид подошел к писсуару.

Снаружи дверь распахнул Келлер и пристроился по соседству.

— Мистер Рид, вы верите в Бога?

Рид рассмеялся. Учитывая обстоятельства, вопрос был абсурдным. Оставалось лишь покачать головой.

— Это ваш ответ?

— Простите?

— Вы верите в Бога, мистер Рид?

— Послушайте. Я понимаю, мое присутствие здесь может вызвать неловкость. Но не скрою, что я ценю такую возможность.

Рид начал мыть руки.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Во что я верю, не имеет значения.

— Вот Лу Дженсен верит. И некоторые здесь тоже уже на пути. — Келлер, открыв краны, склонился над соседней раковиной. — На наших сходах мы стараемся помогать друг другу.

Сходы? Круто. По-библейски, прямо как у ранних христиан.

— Я помогаю им духовно преодолеть боль. Пройти чрез долы темного светила.

«Чрез долы темного светила». Стихотворение Ледела Зорана «Смерть средь пучины» было Риду известно.

Келлер плеснул себе в лицо воды.

— Полагаю, вы здесь затем, чтобы меня испытать.

— Вас, испытать? Извините. Не понимаю, о чем вы.

Келлер продолжал горстями плескать себе в лицо воду.

— «Меж сном и днем приходит призрак», — продекламировал он со слегка зловещим оттенком. По его лицу стекали струйки воды. — Вы призрак, посланный уничтожить мои труды?

— Ваши труды? — Рид был озадачен и слегка встревожен. — Нет. Я не призрак. И боюсь, ничем не могу вам помочь. Извините.

Он бросил в мусорку скомканное бумажное полотенце.

Анджела Доннер говорила тоненьким детским голоском:

— Таниту я родила на заднем сиденье автобуса в Сан-Матео. Мне было семнадцать, и я жила сама по себе. Но ребенка решила оставить. Мы с моей крошкой думали украсить друг другу жизнь, сделать ее лучше. Я собиралась закончить школу, быть хорошей матерью.

Сцепив перед собой пальцы, Анджела задумчиво смолкла, а затем всхлипнула.

— А потом ее у меня украли и убили. С того дня я перестала мечтать. Все стало темно и серо. Все. Я хотела умереть. — Кейт Мартин передала Анджеле салфетку. — За день до визита доктора Мартин я купила большой тюбик снотворного. Думала покончить с собой. Доктор Мартин спасла меня. Как хорошо, что она тогда пришла.

Кейт ободряюще ей улыбнулась.

— Она помогала мне держаться, помогала думать, что, может статься, короткая жизнь моей Таниты что-нибудь да значит. Именно тогда началось это исследование, и я действительно почувствовала, что Танита умерла не напрасно. — Анджела промокнула глаза салфеткой. — Но частично те плохие чувства вернулись, когда в Бальбоа похитили Дэнни Беккера. Это разбудило мою боль. Кто-то там похищает детей. Я каждый вечер молюсь за мать и отца Дэнни Беккера. Я видела их по телевизору. И вот я молюсь, чтобы их сын был возвращен в целости и сохранности, а полиция разыскала человека, который похитил его, и человека, который убил моего ребенка.

Выждав паузу, Рид тихо задал ей несколько вопросов о группе.

Позже Анджела согласилась на интервью у себя дома, вслед за чем Рид открыл в своем блокноте новую страницу.

Следующим выступать вызвался Келлер.

— Думаю, мои свидетельства должны прозвучать именно сейчас, — объявил он.

— Конечно, Эдвард, — ответила Мартин.

Келлер сурово поглядел на Рида.

— Напоминаю вам: я не желаю, чтобы мое имя каким-либо образом фигурировало в вашей газете, но чувствую необходимость сказать нечто крайне важное.

— Нет проблем, — пожал плечами Рид.

Несколько мгновений Келлер изучал Рида, после чего актерским голосом произнес:

— «И все, чем он когда-то был, вдруг проглянуло сквозь недвижную пучину».

Келлер дал этим словам впитаться. Мартин приложила руки к вискам, словно в предчувствии катастрофы.

— Мистер Рид, вам известны эти строки?

Снова Зоран. Рид кивнул:

— По-моему, «Смерть средь пучины»?

— Мои дети утонули, — вместо ответа сказал Келлер.

Какой-либо вырезки о деле Келлера Рид в газетном архиве не сыскал.

— Я понимаю, — сказал он.

— Вы понимаете?

— Да.

— Вам когда-нибудь доводилось терять ребенка?

— Нет.

— У вас вообще есть дети?

— Сын, Зак. Ему девять.

Келлер над этим поразмыслил.

— Моему старшему тоже было девять, когда он умер. Несчастный случай на море.

Глаза Келлера были холодны и сухи.

— Вы потеряли всех своих детей? — подсказал Рид.

— Да. Всех троих. Пирсу было девять, Алише — шесть, а Джошуа три. Я был с ними. Мы были всего вчетвером. Возле Фараллоновых островов я взял напрокат лодку. А на приближении к тем островам разразился шторм.

Келлер вдруг замер на полуслове.

Рид вопросительно посмотрел на Мартин, та в ответ пожала плечами. Лу Дженсен с Анджелой Доннер всхлипывали.

— Что же случилось?

— Все налетело внезапно и с чудовищной силой. Дождь, гром, ураганные порывы ветра, яростные волны в два, а то и все три метра. Нашу лодку швыряло, как игрушку. А тут еще под нами всплыл кит и расколол ей корпус. В брешь устремилась вода. Надеть на детей спасательные жилеты мне не удалось. В итоге мы оказались в беснующейся пучине. «Держитесь рядом!» — крикнул я им. Но это было невозможно. Они тонули, взывая ко мне, и ушли в пучину. А я выжил. Тела моих детей так и не нашли. Жена обвинила во всем меня и вскоре ушла.

Келлер в упор посмотрел на Рида.

— Такова была Божья воля. Я был им наказан.

— За что?

— За жизнь во лжи.

— Вы считаете, что именно по этой причине утонули ваши дети?

— Я знаю, причина именно в этом.

— Понятно. Что вы имеете в виду, говоря, что жили во лжи?

— Этого я сказать не могу.

— Почему же?

— Все очень непросто.

Рид промолчал.

— Сегодня мои благодетельные братья и сестры пытались донести универсальную истину, что когда ваш ребенок умирает, то умираете и вы. Вы становитесь чем-то другим.

Недалеко и до приступа религиозного экстаза.

— Когда мои дети умерли, я умер, но родился заново.

Бинго.

— В то время я этого не сознавал. Процесс был очень медленный. Это было пробуждение, за которым последовало откровение.

— Расскажите мне об этом.

Глаза Келлера прошлись по Кейт Мартин, затем по Риду.

— При всем должном почтении к работе нашего профессора, она едва затрагивает даже поверхность. Истина же состоит в том, что если родитель в итоге смиряется, принимая смерть своего ребенка, то тогда и происходит его уничтожение. Битва проиграна для них обоих.

Мартин слегка подалась вперед. Чувствовалось, что эти слова она слышит впервые.

Между тем Келлер продолжал:

— Они должны принять Божественную истину. Лично мне она открылась.

— Что это за божественная истина? — задал вопрос Рид.

— Если мы истинно уверуем, то вновь пребудем со своими детьми. Если же мы не примем божественной истины, то наши дети окажутся потеряны навсегда. Вы можете спасти их, если действительно в это верите.

«Блажь», — подумал Рид, скрывая свою реакцию тем, что делает пометки в блокноте.

— Лу Дженсен была свидетельницей Божьей работы на лице ее сына. Я сказал ей, что она стоит на грани откровения. Вот почему я во всем этом участвую. Чтобы помочь группе осознать Божественную истину.

— Вы говорите, что можете спасти своих детей. А откуда? — спросил Рид.

Келлер прикрыл глаза.

— Я знаю, что скоро снова буду с моими детьми. Что я избавлю их от чистилища. Бог в своей бесконечной милости открыл мне это.

Каждый день я благодарю и восхваляю его. И каждый день я веду войну с сомнениями, готовясь к своему благословенному воссоединению.

Что за чертовщина? Может, это какая-нибудь странная секта скорби? Хотя в Сан-Франциско случались вещи и постранней. Но зачем Мартин нужна эта публичность? Нет, что-то здесь не так. Должно быть, Келлеру не хватает места для самоутверждения. Все грезит о еще одном пироге на пикнике. Как Кейт может его терпеть? Что-то в нем не то, какая-то противофаза. Не вполне ясно, что именно, но это и тревожит.

— Вы, наверно, не верите ни единому моему слову? — кольнул вопросом Келлер.

— Я верю, что вы верите в то свое переживание, — ответил Рид. — Как давно произошел ваш несчастный случай?

— Вы посмотрите на себя. Сидит такой самодовольный. Я ведь читал ваши россказни о Дэнни Беккере и девочке Анджелы.

Рид молчал.

— То, чем вы занимаетесь, работа дьявола!

Рид со вздохом закрыл свой блокнот.

— У вас есть ответы на все вопросы, не так ли? — продолжал наседать Келлер.

— Эдвард, — вмешалась Мартин. — Эдвард, пожалуйста. Том наш гость.

— Я знаю, зачем он здесь. — Келлер резко встал.

— Мистер Келлер, прошу простить, если мое присутствие вас смущает.

— Думаю, я сказал достаточно.

Келлер направился к двери.

— Эдвард, прошу вас, не уходите, — взмолилась вслед Мартин.

— Всем спокойной ночи, — с порога бросил тот через плечо.

Дверь за ним захлопнулась.

— Я боялась, что именно так и случится, — подавленно призналась Мартин. — Том и Генри. Мне жаль, что он отреагировал на ваше присутствие таким образом.

Оба отмахнулись.

— Если никто не возражает, — обратилась к группе Кейт Мартин, — я бы хотела сегодня на этом закончить. Вечер был, что и говорить, памятный. Спасибо каждому из вас. И спасибо нашим гостям, Тому и Генри. Будем с нетерпением ждать вашей статьи.

— Спасибо, — кивнул Рид.

Пока члены группы собирали куртки и приводили себя в порядок, Мартин отвела Рида в сторону. Она беспокоилась насчет Келлера.

— Эдвард был просто катастрофа. Это отразится в материале?

— Пока не знаю.

— Мне надо было помешать его выступлению.

— Почему?

— Близится годовщина его происшествия.

Она улыбнулась Анджеле, которая дожидалась в кресле, накручивая на палец курчавый локон.

— Наряду с Рождеством и днями рождения это крайне неудачное время.

— Никаких обещаний. Его слова были записаны, но я буду иметь в виду нашу договоренность. Хорошо?

— Хорошо.

Рид подошел к Анджеле.

— Спасибо, что дождались, — сказал он.

24

По возвращении в свой дом на Уинтергрин-Хайтс Келлер выключил сигнализацию, отпер замок и прошел в спальню, где взял с тумбочки серебряный крест и надел его на шею. В гостиной из захламленного рабочего стола он достал громоздкую потрепанную Библию девятнадцатого века, которую ему, безутешному, на отпевании его детей подарил пастор.

«Любовь Божия никогда не умирает. Прими ее, и твои дети всегда пребудут с тобой».

Вместе с Библией он плюхнулся в кресло-качалку и взялся за чтение, попутно размышляя о своей стычке с Томом Ридом. Глупец. Осмеявший его, Келлера, откровение. Ну да не важно. Ту битву выиграл он, Келлер. Прошел еще одно ниспосланное Господом испытание и вышел из него победителем. Такова была воля Создателя.

Не версия преподобного Теодора Келлера, но истинная Божественная воля, явившаяся в очистительном пламени его горящей церкви. Той ночью Бог сдернул с судьбы Эдварда завесу, нашептав в его юные уши слова откровения.

Восстановить храм приходу отца оказалось не по средствам, и преподобный был вынужден съехать вниз по шоссе и по статусу в захолустный калифорнийский городишко, где они продолжили существовать на подаяния верующих. Для Эдварда было унижением ходить в школу, зная, что и одежда на нем, и завтрак в пакетике — все это не от Бога, а от каких-то фермеров, коммивояжеров, вдов — то есть родителей его одноклассников. Глухая ненависть к отцу грызла его изнутри, и он дал себе обет не идти по стопам его убогой, ханжеской жизни. В семнадцать лет он бросил своих родителей и ушел из дома.

Автостопом он добрался до Сан-Франциско и поступил там в колледж. Ночами подрабатывал в книжном магазине, а по выходным в подрядной конторе на Норт-Бич. В колледже Эдвард изучал философию и бизнес, а окончил его одним из лучших студентов, при этом так и не зная, что ему делать со своей жизнью.

И вот настал день, когда он возвратился на заросший небрежной травой участок, где когда-то стояла спаленная отцова церковь. Здесь он решил, что будет отстраивать храмы. Многие церкви в Калифорнии состарились и обветшали. Так что спрос есть.

Келлер взял в банке заем и вскоре начал предлагать небогатым приходам новые церкви в рассрочку. Условия были привлекательными, а знание теологии, философии и происхождение (как-никак сын священника) исправно сводило его с духовными отцами.

Оно же свело его и с Джоан Уэбстер, дочерью священника из Фило. Она неизъяснимо очаровала Келлера при его первой встрече с заказчиком. Было в ней что-то целомудренно свежее и здоровое; как говорится, кровь с молоком. Келлера она увлекла настолько, что ее отцу он дал до нелепости льготные условия и лично возглавил стройку, лишь бы быть возле его дочери.

Джоан он, в свою очередь, показался симпатичным и утонченным, не то что местные увальни. Он был строителем и мечтательным романтиком, который из пыльной дыры Фило иногда вывозил ее к огням Сан-Франциско.

С год они встречались, а затем поженились и переехали в бунгало Окленда. Джоан была любящей, верной женой и матерью, и их общими стараниями на свет появились Пирс, Алиша и Джошуа.

Бизнес Келлера набирал обороты, а его фирма по строительству церквей вышла в штате на первый план. В Сан-Франциско они с женой купили шикарный викторианский особняк с открыточным видом на мост «Золотые ворота». Здесь они и жили, за постепенно линяющей и ветшающей ширмой счастья. Келлер с головой ушел в делание денег, пересмотры и продления контрактов. Многие из подмятых им приходов десятилетиями не могли выбраться из-под своей долговой зависимости — своеобразный наркотик, дававший ему ощущение всесилия. Страсть к бизнесу у Келлера затмевала любовь к семье.

Всякая попытка Джоан поговорить с мужем натыкалась на изречение из Библии. Она подолгу пыталась уговорить его взять кого-нибудь из детей с собой в деловую поездку. Тот отмахивался: не время. Это ставит под угрозу контракт. Их споры перерастали в продолжительные ночные дискуссии, в ходе которых Джоан настаивала, чтобы он больше времени проводил с детьми, иначе к чему вообще вся эта видимость, что у них семья. Она уйдет, и дело с концом.

Келлер с ворчливой неохотой уступал.

Однажды он все же взял детей с собой в поездку, но был с ними так суров за поведение, что в другой раз ехать с ним они побоялись. Джоан понимала, что возить с собой детей мужу не с руки, но ей думалось, что так она спасает свою семью от бед. Цепляясь за надежду, что ее муж — любящий отец, обремененный работой, она предложила ему провести как-нибудь денек с детьми наедине, чтобы никаких работ. Взять лодку, сплавать на ней к Фараллоновым островам, посмотреть на птиц — ну чем не досуг? И будет что вспомнить.

В тот уик-энд он усадил Пирса, Алишу и Джожуа в «Кадиллак» и поехал по полуострову вниз, к Бухте Полумесяца.

Поглаживая бороду, Келлер в обнимку с Библией покачивался в кресле: скрип-скруп, скрип-скруп.

Тот уик-энд.

Его дети. Шторм. Кит. Уход под воду. Темнота, заглатывающая детей.

Его детей.

Рассвет, он в обнимку с каменным выступом. Кто-то его поднимает. Тепло. Заунывное гудение мотора.

Больничные запахи. Кто-то зовет его по имени. Лицо Джоан с черной тревогой в глазах. «Эдвард! Где дети?» Он ей рассказывает. Ее лицо, отчаянное и сломленное. Опаляющее душу.

«Мои ангелочки! Мои ангелы! Эдвард, умоляю, где мои дети?»

Скрип-скруп, скрип-скруп.

Келлер откладывает Библию. Пора возобновить работу.

Он спустился в подвал.

— Я хочу домой, к маме и папе, — заныл Дэнни Беккер с пола, где он возил мелками по толстой книжке-раскраске. Рядом смирно сидела собака.

Комната была запущенной, а одежка на Дэнни мятой и грязной. Он успел описаться. Келлер поднялся наверх и наполнил горячей водой ванну, булькнув туда детского шампуня.

Смерть средь пучины.

Келлер опустился возле ванны на колени. Цокая когтями, сюда прошлепал кокер-спаниель, а за ним появился Дэнни, с тоскливым желанием глядя на воду. Это был знак. Келлер с улыбкой начал снимать с Дэнни одежку, после чего поднял под мышки и поставил ребенка в воду. Затем он, хрустя оберткой, достал свежий кусок ароматного мыла. Дэнни стоял послушно, наслаждаясь теплом воды и пузырями. Завидев на Келлере серебряный крест, он потянулся и взял его в кулачок для изучения.

«И сказал Иисус ученикам своим: смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного».

Келлер очистил на воде круг, отогнав от него пузыри, и, обхватив сзади Дэнни за шею, погрузил туда всю его голову. Лицо Дэнни исказилось страхом, глаза под водой выпучились. Ручонка взметнулась вверх, в панике схватив и потянув крест Келлера. Келлер закрыл глаза и улыбнулся.

«Ибо, как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых».

— Тяни, Рафаил! Тяни, милый исцеляющий ангел! Молю тебя! Вытяни из водяного чистилища моего Джоша! Ты ведь вызволишь его оттуда, куда я его вверг?

Цепь с распятием впилась Келлеру в шею. Дыхание Дэнни вырвалось на поверхность диким воплем, вскипевшим из-под воды.

Сжимая крест побелевшими костяшками, мальчик встал из воды, судорожно кашляя и хватая ртом воздух. Собака тявкнула. Дэнни тер глаза, всем своим мелким тельцем содрогаясь от плача.

Это было чудесно, сравнимо с криками новорожденного. Келлер накрыл Дэнни полотенцем и вынул его из ванны. Ну вот. Он окрестил его, приготовил к преображению.

— Это свершится! Это свершится! Благодарю тебя, о Рафаил! Спасибо тебе!

Голос Келлера дрожал от истовости и восторга, в глазах переливались слезы. Он отнес Дэнни в спальню и открыл там шкаф, забитый картонными коробками.

— Я хочу к маме и папе, — канючил Дэнни, в то время как Келлер ставил перед ним коробку.

На ней аккуратным женским почерком было выведено: «Джошуа». Коробка была забита детской летней одеждой — мальчиковые штанишки и рубашонки, аккуратно сложенные и пахнущие нафталином. Дэнни закашлялся. Порывшись, Келлер нашел там голубую пижаму в крохотных пожарных машинках.

— Это будет твоя новая одежда. — Келлер надел пижамку на Дэнни. — А это специальный набор для преображения.

Дэнни ничего не понял.

— Время для рассказа, — объявил Келлер.

У себя в гостиной он вытащил из стола синюю папку. Собака неотлучно шла за ними следом. Келлер уселся в кресло, Дэнни усадил себе на колени и вздохнул.

— А потом можно я пойду домой? — робко спросил мальчик.

Скрип-скруп. Скрип-скруп, — качалось кресло.

Келлер раскрыл папку-скоросшиватель с заглавием «Даниэль Рафаэль Беккер / Джошуа».

— Вот история о маленьком мальчике, которого звали Джош и который ушел.

Келлер явил первую ламинированную страницу с цветным снимком мальчика, которого Дэнни видел на лошадке в том недавнем настенном фильме. На картинке глаза мальчика весело блестели, волосы были с аккуратным пробором, а сцепленные руки по умелой указке фотографа лежали на коленях.

— Кто это? — Дэнни притронулся к фотографии.

Келлер слегка замешкался, а затем ответил:

— Мой Джош. Он ждет, чтобы я забрал его из темного холодного места. Но туда можешь отправиться только ты. Потому ты здесь. Я послал за тобой. И вот так я тебя нашел.

Келлер перевернул страницу, обнажив ксерокопию газетной вырезки с сообщением о рождении ребенка. Сообщение помещалось под надписью «ЭТО МАЛЬЧИК!» между крыльев улыбчивого аиста, несущего в клюве кружевной сверток с младенцем.

Келлер вслух прочел:

— «Магдален и Натан Беккеры с радостью и гордостью извещают о рождении своего первенца, Дэниэля Рафаэля, появившегося на свет 14 марта, вес 3,9 кг».

Имя и месяц были обведены красным кружком. В марте родился и Джошуа Келлер.

Далее шел увеличенный снимок, на котором Дэнни у себя за домом кормил возле пруда лебедей; здесь же был участок карты города с улицей Беккеров, тоже обведенной. Затем шла ксерокопия из городского справочника Сан-Франциско, где перечислялись Магдалина и Натан Беккер, их адрес в Джордан-парке и офисный адрес «Нортек», где Натан значился инженером; затем выписки из налоговой и правоустанавливающие документы на дом. На следующих страницах были распечатки данных о Беккерах и их собственности, скачанные с муниципальных, окружных и федеральных веб-сайтов. Затем Келлер просмотрел несколько страниц семейной истории Беккеров, купленной через Интернет в службе генеалогии. Далее он просмотрел кредитные счета, банковские выписки, приглашение на свадьбу, вызов Дэнни на врачебный осмотр, списки покупок, телефонные и коммунальные счета, а также местные информационные бюллетени — последние в пятнах, помятые и надорванные. Их Келлер выуживал у Беккеров из мусора. Далее шло несколько снимков дома Дэнни, сделанных спереди, сбоку и сзади.

— Это мой дом! — хлопнул Дэнни ладошкой по страницам.

На следующей странице представали фотоснимки Мэгги Беккер: вот она гуляет с Дэнни, вот вынимает его из машины на подъездной дорожке к дому. Затем фотографии Натана, выгуливающего Дэнни по соседству; вот он на «БМВ» подъезжает к «Нортек»; вот он на стадионе «Кэндлстик», а вот гуляет с сынишкой по парку.

Затем шли заметки Келлера:

«Отец: Пн-Пт, 6–6:30 идет в центр и садится в экспресс до Маунтин-Вью. Дома в 7–9 вечера.

Мать: Поднимается вместе с Р в 7 утра. Завтрак. Утренние дела. Магазины по четвергам. Пн-Ср-Пт рисует у себя в студии, пока ребенок в местном детском саду.

Выходные: Сб: отец берет Р с собой на прогулки. Вечерами родители уходят, а с Р дома сидит няня.

Вс: мать и Р ходят в церковь на утр. службу. После обеда: все трое к-н отправляются».

Записи были кропотливыми, наблюдения дотошными. И он своего добился.

Готовился, предвидел и взял свое. Пошел по знаку и оказался вознагражден.

Бедный Натан Беккер. Конечно, его сердце разбито. Но он сам позволил Дэнни блуждать в тот день по поезду, а сам отдыхал в объятиях дьявола, окутанный тенью смертельного греха: алчности. Неспособность быть бдительным по отношению к сыну свидетельствовала о ценности, которую он придавал своим мирским делам. Но Келлера это не касалось. Его заботили собственные деяния. А их еще так много.

Во всем ему помогал Ангел.

Это было предопределено. И звали его Рафаил.

Келлер закрыл папку и посмотрел на Ангела, сонно ерзающего у него на коленях.

Он явился на свет в тот же месяц, когда родился Джош, и был того же возраста, что и Джош, когда тот пропал в пучине. Келлер распознал те знаки. Ему открылась истина. Дети его не умерли. Они ждали перерождения в небесном свете.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Только Божьи ангелы могли спасти их, преобразить.

Рафаил был первым. Один из Сил[30]. Глава ангелов-хранителей. Покровитель человечества. Защитник детей.

Келлер потянулся за второй папкой — толстой, розовой, с надписью «Габриэла Мишель Нанн / Алиша». В ней был портрет шестилетней девочки. Каштановые волосы заплетены в косички. Глаза с дымчатой поволокой. Бархатное зеленое платье с изящной кружевной отделкой.

— Алиша. Красавица моя.

Он погладил фотографию, шмыгнул носом и перевел взгляд на еще одно объявление о рождении:

«Пол и Нэнси Нанн рады приветствовать свою вторую малютку, младшую сестричку Александры. Габриэль Мишель родилась в 4:12 пополудни, 12 апреля, вес 2,7 кг. Спасибо доктору Куку и медсестрам из Центральной городской больницы».

«Габриэла» и месяц были обведены красным.

Габриэла. Гавриил.

Гавриил. Посланник Божий в этот мир. Ангел, возвестивший рождение Христа.

Он нашел Гавриила.

Келлер перевернул страницу и увидел свежее цветное фото: Габриэла Нанн. Улыбается, взлетая на качелях в парке возле своего дома. Келлер улыбнулся в ответ, а затем переключился на фотографию Габриэлы в обнимку с ее песиком Джексоном. Рядом лежал листик с объявлением о пропаже этой самой собаки. Келлер наклонился к Джексону, сидящему сейчас у него в ногах, погладил его и вздохнул. А затем взялся перелистывать страницы с документами, подробной информацией, заметками и фотографиями Наннов и Габриэлы. Скоро ей исполнится шесть лет. Алише тоже было шесть. Она родилась в июне.

Срок совсем уже близок. Можно сказать, наступил.

Келлер закрыл папку.

До глубокой ночи он покачивался в кресле, а Дэнни Беккер спал у него на коленях. Постепенно уходя в дрему, Келлер вспоминал строки давно забытого стихотворения Дорис Уайт «Мой Ангел»:

25

Над окутанным туманом городом всходил розоватый диск солнца.

Инспектор Линда Тарджен вышла из своего опрятного домика на Верхнем Рынке и села в неприметный «Шевроле» Сидовски.

— Доброе утро, — вперемешку с зевком сказала она, принимая от шефа бумажный стаканчик магазинного кофе. — Благодарю.

— Хорошо спалось?

— Глаз не сомкнула. — Она бросила свою копию досье Киндхарта на документы шефа, лежащие между ними.

Движение на Маркет было неплотное, так что можно было прямиком доехать до Сома, самого недавнего адреса Перри Киндхарта.

— Какие мысли по нашему подопечному? — поинтересовался Сидовски.

— Он наш самый верный выход на Доннер. Растлитель, сидевший с Уоллесом в Виргинии. Мы знаем, что Уоллес действовал не один и что Киндхарт во время похищения и смерти Доннер находился в Сан-Франциско.

— Но на фото у того типа в капюшоне, что держал девочку, есть татуировка. А у Киндхарта ее нет.

— Мистер Тату — единственный кадр, о котором мы пока знаем. Возможно, там замешаны и другие. Есть вероятность, что Киндхарт не имеет к этому никакого отношения, но он может кое-что знать. Например, чья это татуировка. Так что было бы непростительно, если б мы его как следует не встряхнули — посмотреть, что из этого выйдет.

Сидовски одобрительно кивнул.

Тарджен была довольна. Они работали на одной частоте. Одно слово, партнеры.

Ближе к центру города туман уже рассеивался. На въезде в Тендерлойн улицы были усеяны использованными презервативами и шприцами. Несколько проституток все еще работали. Одна на углу Маркет и Ларкин-стрит задрала юбку, села на корточки и начала орошать тротуар.

— Вы только гляньте, — покачал головой Сидовски. — И хоть бы кто копов позвал.

— С чувством юмора, я вижу, у вас в порядке, — рассмеялась Тарджен.

— Ну да, черт возьми. Я вообще приколист. Спроси любого.

— А я спрашивала.

— Справки, стало быть, наводила?

— М-м-м.

— И как оно?

— Вы живете один, на Парксайде. Разводите птиц. Преступлений раскрыли больше, чем весь отдел за всю свою историю. От повышений отказывались, потому что работа у вас в крови. А дело Доннер не дает вам покоя, и до его раскрытия вы на пенсию вряд ли пойдете.

— Еще что-нибудь?

— Кое-кто называет вас «спесивым поляком».

— Эти слова да мне б на майку.

— Говорят еще, что после Брукса вы самый крутой убойник, каких только знавал Золотой штат[31].

— И это бы на майку, в память о Лео.

— Но есть в вас и тревожная сторона, которая мне любопытней всего.

— Сверну-ка я, пожалуй, по Пятой направо.

— Это правда, что вы убили человека? Взяли и застрелили?

Сидовски о чем-то призадумался.

— Тогда еще шла война. Я был мальчишкой.

— Так что же случилось?

Он посмотрел в окно.

— Давай расскажу как-нибудь в другой раз?

— Само собой.

— Ну а как насчет тебя? Я вот не вижу кольца… ты замужем?

Тарджен уставилась в свой стаканчик.

— Как бы сказать… Была близка.

— И что?

— Архитектор.

— Он архитектор?

— Познакомились с ним после того, как обчистили его дом в Марине.

— Слава богу, что есть на свете преступники.

— Прожили вместе с год, говорили о детях, о будущем. Все было розовеньким.

Уже и дату назначили. В общем, песня известная.

— Интерлюдия со скрипками?

— Типа того. И вот он захотел, чтобы я бросила работу. Для него это, дескать, слишком опасно. Он хотел, чтобы из полиции я ушла и сидела дома, приглядывала за кошками. Просьба невыполнимая. Для меня бросить службу — все равно что отрицать саму себя.

— Это как же, Линда?

Она твердо посмотрела на него.

— Я полисмен. Такой же, как и вы, Уолтер.

— Ты имеешь в виду, такая же, как твой старик?

— Да. Биоритмы во мне тикают, так что я по-прежнему хочу и выйти замуж, и иметь детей. Но когда убили моего отца, я поклялась, что стану копом, и вот она я, нынешняя. Пойти на попятную я не могу.

На этом они прервали разговор, так как въехали в Сому, к югу от Маркет.

— В свое время это место называлось «к югу от борозды», — пояснил Сидовски. — Из-за трамвайной линии, которая здесь проходила.

— Вы предаете свой возраст, Уолт.

— Раньше это был адский район.

Теперь Сома была царством автомастерских, складов, вьетнамских ресторанчиков и гей-баров. Полуразрушенные многоэтажки здесь обжили латиносы, бежавшие из кровавых бань Центральной Америки, ну а сами дома обложили дальновидные застройщики, сетующие по своим мобильным на нарушения правил о ветхом жилье. Жизнеобеспечение Сомы целиком держалось на городской бюрократии, не спешащей провести обряд соборования.

Дом, где жил Киндхарт, вырастал из обломков землетрясения и пожара 1906 года. После этого здесь был отель, затем бордель, затем тир, и все это, наконец, эволюционировало в жилой клоповник. Теперь из его окон можно было видеть разве что шоссе Джеймса Лика, 80-ю магистраль, Бэй-Бридж и Окленд.

По скрипучей лестнице Сидовски и Тарджен поднялись на третий этаж и постучали в дверь Киндхарта. Было без четверти шесть утра. Квартира молчала. Сидовски застучал снова, громче и резче.

— Мистер Киндхарт! — громко позвал он.

Молчок. Сидовски продолжал стучать. Открылась дверь квартиры вдоль коридора, и из нее вышел некто однорукий.

— Прекрати, руку отшибешь, — прорычал он.

Сидовски показал свой полицейский жетон.

— Не лезь куда не просят.

— Свинота.

Однорукий захлопнул дверь.

Сидовски продолжал грохотать.

— Кого черти несут? — послышался из недр квартиры заспанный мужской голос.

— Полицию, мистер Киндхарт. Откройте, есть разговор.

— Идите гуляйте. Мне говорить с вами не о чем.

— Речь идет о следствии, мистер Киндхарт. И быть несговорчивым я вам не советую.

Последовала невнятная ругань, скрипнула кровать. Загремели пустые бутылки, вызвав новую вспышку брани, затем лязгнул замок, и дверь отворилась. На пороге стоял полуголый, небритый и босой мужик ростом под метр восемьдесят. Киндхарт. Над расстегнутыми заношенными джинсами круглилось пузо. Воняя перегаром, он бдительно загораживал собой дверной проем и попеременно оглядывал непрошеных гостей глазами, налитыми похмельной мутью.

— Можно войти? — спросил Сидовски. — Нам нужно поговорить.

— О чем?

Один из нижних передних зубов у Киндхарта отсутствовал, остальные смотрелись гнилушками.

— О Франклине Уоллесе, — сказала Тарджен.

— О ком, о ком? — Киндхарт поскреб над губой щетину. — Каком еще Уоллесе?

— Тюрьма. Виргиния. Ну? Вспоминай живей, — приказал Сидовски.

Лгать было бессмысленно. Киндхарт сдал свой рубеж обороны и пошлепал на кухню своей студийки ставить чайник. Здесь он сел за мелковатый кухонный стол, вытряс из пачки «Лаки Страйк» сигарету и прикурил.

— Только давайте быстро, а то мне скоро на работу, — выдохнул он сквозь дым, потирая глаза.

Тарджен огляделась. Сидовски присел рядом с Киндхартом за стол.

— Что у тебя за работа, Перри?

— Вы ж поди знаете. А если нет, то зачем вы здесь?

На столе валялась стопка порножурналов с цветными фотографиями голых детишек в непристойных позах с мужчинами.

— С вашей стороны это нарушение УДО, — кивнула на журналы Тарджен. — Вы разве не знаете?

— А с вашей — незаконное вторжение в жилище. Уж свои права, дорогуша, я знаю. Изучил.

— Права у тебя, несомненно, есть. — Сидовски нацепил очки и, послюнив палец, стал неспешно листать блокнот. — Ты теперь подмастерье плотника в Хантерс-Пойнт?

— При чем здесь это?

— А при том. Работа с возможностью широкого контакта, в том числе и с семьями, где есть дети. — Сидовски повернулся к Тарджен. — Вы как думаете, инспектор, им знаком термин «хищный педофил»? Или придется разъяснять?

— Им всегда можно продемонстрировать фотографию одного из них.

Сидовски улыбнулся.

На плите засвистел чайник. Киндхарт заварил черный кофе, но только для себя.

— Скажи, когда ты в последний раз видел Уоллеса? — спросил Сидовски.

— А мне оно надо? Вы на меня просто донесете, и дело с концом.

— Донести донесем, но конец зависит от наших слов судье, была нам от тебя помощь или помеха. А это уже зависит от тебя.

Киндхарт прищурился сквозь пелену дыма и хлебнул кофе.

— Мы с Уоллесом сидели в одной камере в Виргинии. И я разыскал его, когда перебрался сюда. Он же был учителем воскресной школы, был вхож куда надо, ну и решил, что может помочь мне найти работу. Я же спасал ему в тюрьме задницу в прямом смысле. Он был мой должник.

— Настоящая работа или что-нибудь в этом роде? — снова кивнула на журналы Тарджен.

— Послушайте, я же просто фотографирую, и всего делов.

— А три малолетние сестренки из Ричмонда, штат Виргиния? — спросила Тарджен.

— Я же говорю: просто фотографировал. Они так хотели.

— А две пятилетние девочки на Мишн в прошлом году?

— Еще раз повторяю: я просто фотографирую, когда они того хотят. Им нравится иметь такие фотки. Я не встречаюсь с ними, как Уоллес. И понятия не имею о том, что случилось в прошлом году с той девчушкой Доннер и почему он покончил с собой. Я тут совершенно не при делах.

— Мы тебя к этому и не причисляли, — впился в него взглядом Сидовски. — Ты сейчас сам обмолвился.

— Ага. Как будто я не знаю, зачем вы тут. — Киндхарт качнул головой. — После того как умыкнули того мальчонку, это все снова в новостях. Я же просто фотографирую, только и всего. И с ними не встречаюсь. — Киндхарт глубоко затянулся и постучал указательным пальцем по журналам. — Скажу одно: все они мелкие шлюшки. Они точно знают, что делают. Завсегда льнут к тем, кто их природу чует. Вот Уоллес и его дружок обладали на этот счет редкостной проницательностью.

— А как зовут его дружка? — цепко прищурясь, спросил Сидовски.

Киндхарт покачал головой и затянулся сигаретой.

— Да я видел-то его всего раз или два. Он, кажется, был из Монтаны или из Северной Дакоты. Короче, откуда-то издалека.

— Опиши его.

— Чего?

— Ну скажем, белый он или цветной?

— Белый. Всяко.

— Рост?

— Примерно как у меня, под метр восемьдесят.

— Возраст?

— За сорок.

— Помнишь какие-нибудь особые приметы?

— Ну, — пустив ноздрями дым, Киндхарт загасил окурок, — наколки, кажется, были. Да, точно. Вот тут, типа змеи и огня. — Он провел себе по предплечьям.

— Где он живет? Работает? — спросил Сидовски.

— Не знаю.

— Как ты с ним познакомился?

— Через Уоллеса. Они с ним корешились.

— Он тоже сидел в Виргинии?

— Его я не помню, но то, что сидел, это точно.

— Откуда ты знаешь?

— По базару, по походке.

— А где он сидел?

Киндхарт пожал плечами.

— Где вы познакомились?

— Книжный магазинчик возле Ромоло. Мы там были с Уоллесом, и тут он пришел и завел разговор.

— Ему нравилось встречаться с детьми?

— Уоллес говорил, что да.

— Ты когда-нибудь делал снимки с тех свиданок?

— Да ну. Я его видел-то раз или два.

Сидовски выложил на стол экземпляр фотоснимка, где Танита Доннер сидела на коленях у татуированного мужчины в капюшоне.

— Это кто? — спросил он.

Киндхарт взял снимок, осмотрел и возвратил на место.

— Он и есть. Дружок Уоллеса.

— Откуда ты знаешь?

— Татуха.

— А кто делал снимок?

Киндхарт пожал плечами.

— Ты же, кажется, в прошлом году снимал тех девочек именно на «Полароид»? Так, Перри?

Киндхарт не помнил.

— Ну ладно. — Сидовски закрыл блокнот и туманно улыбнулся. — Сейчас тебе лучше проехать с нами в участок, пока мы получаем ордер на уборку твоей берлоги.

— Я же сказал, что к Уоллесу и той девчушке отношения не имею.

— Уверен, что ты говоришь правду, Перри. И будешь не против повторить свои слова для полиграфа.

— Детектора лжи, что ли?

— А что? Или у тебя с этим проблемы? — язвительно спросил Сидовски.

— Мне нужно связаться с моим адвокатом.

Сидовски неторопливо сложил очки, сунул их в нагрудный карман и встал.

— Знаешь, что мне кажется интересным? — возвышаясь над Киндхартом, сказал он сверху вниз. — Как невиновный человек, которому нечего скрывать, вдруг рвется звонить своему адвокату. Зачем тебе адвокат, Перри?

Киндхарт не ответил.

Сидовски наклонился и прошептал ему на ухо:

— А вот Таните Мари Доннер дали связаться с адвокатом? Или нет?

В ответ молчание.

— А Дэнни Рафаэль Беккер своему адвокату звонил? А, Перри?

Сидовски сжал своей лапищей шею Киндхарта и давил, пока тот не сморщился от боли.

— Не волнуйся, дядя. Ты можешь плакаться своему адвокату о гадких копах и о своем праве охотиться на детей. А я поговорю с мужиками-строителями в Хантерс-Пойнт о растлителях малолетних, педофилах и прочем дерьме. Идет?

Сидовски в оскале блеснул золотом зубов.

— Вот и хорошо. Ну а теперь, коли не возражаешь, поехали.

26

«ПОХИЩЕНИЕ МАЛЬЧИКА ПРЕСЛЕДУЕТ МАТЬ УБИТОЙ ДЕВОЧКИ».

Заголовок передовицы «Сан-Франциско Стар» проходил заглавными буквами через всю полосу поверх цветного, в полстраницы снимка Анджелы Доннер, сидящей в комнате Таниты в обнимку с плюшевым мишкой.

Задний фон занимал знакомый плакат девочки с надписью о награде. Надпись «Убийство» как бы случайно находилась на уровне глаз Анджелы. Статью Тома Рида сопровождали снимки Таниты и Дэнни Беккера. Повествование начиналось со слов:

«Анджела Доннер не может сдерживать слез, когда обнимает плюшевого мишку своей погибшей девочки и молится за Дэнни Беккера, похищенного в том же районе, где год назад была похищена и убита ее дочь Танита.

“Я молюсь о том, чтобы Дэнни Беккер вернулся домой живым и чтобы его родителям не пришлось пройти через то, через что прошла я, и жить с этим изо дня в день. Молюсь я и о том, чтобы предстал перед судом убийца моего ребенка”.

Ну а пока Анджела (ей 21 год) тихо плачет на своем первом интервью, данном ею после того, как город потрясло убийство ее двухлетней дочери…»

«Неплохо», — подумал Рид, перечитывая свой материал и пригубливая кофе у себя за столом в новостном отделе. Его статья переходила на вторую страницу, где был размещен очерк о группе Кейт Мартин, заглавный в рубрике «Мегаполис».

Получается, он побил «Кроникл» и «Экземинер». Удовлетворенность выигрышем в конкуренции и лидерством в сегодняшней «Стар» смешивалась с сочувствием Анджеле Доннер. Тучная, невзрачная, несмотря на молодость, женщина, постоянно извиняющаяся за свой убогий двор, ветхую квартиру, пропитанную кисловатым запахом. Ее отец сидел в кресле перед допотопным вентилятором на телевизоре, стоящем на деревянном ящике из-под фруктов. Старик был закутан в белую простыню. Время от времени его морщинистая рука выскальзывала из-под нее за кусочком льда из пластмассовой миски. Скелетообразная челюсть медленно ерзала, нажевывая ледяную крошку.

— Земля — Тому! Ты меня слышишь?

— Извини. Что?

Рид оторвал взгляд от газеты и поглядел поверх компьютера на Молли Уилсон, оживленно печатающую на клавиатуре.

— Я спрашиваю, сколько ты еще будешь тащиться от себя? Ты хуже той мартышки с зеркальцем. Это называется «журналистский нарциссизм».

Рид все утро выслушивал комплименты по поводу своей публикации.

— Мне кажется, ты вот-вот начнешь вытирать пыль со своих наград, рассказывая мне о днях своей славы, — поддела Молли.

— Так уж у нас, стариков, принято. Мы редко когда бряцаем медальками. Но уж когда это делаем, то ощущение не сравнится ни с чем.

Уилсон на секунду приостановилась.

— Мне оно неведомо, Том.

Рид перешел к рубрике «Мегаполис» со статьей о группе Мартин. Все здесь происходящее вызывало у Уилсон нервозность. Чего она хочет? Отношений? Секса? А впрочем, не важно.

— Мы с Энн пробуем снова сойтись.

Уилсон держала в зубах ручку. Прежде чем ее вынуть, она несколько секунд агрессивно стучала по клавишам.

— Ты хотя бы глянул вкратце?

Теперь она была сама деловитость.

Рид повернулся к компьютеру и вывел на экран ее материал.

— Это все мои заметки о психологическом портрете парня, похитившего Дэнни Беккера. На основе данных ФБР, — сказала она.

— Когда ты ее отправляешь?

— Завтра. Просто не могу нанизать на нить.

Примечания Уилсон были расшифровкой ее интервью со спецагентом ФБР Мерли Растом. Улавливались фразы вроде «глубоко травмированная личность; травмирован трагическим событием, в котором задействованы его дети; живет в плену иллюзий; взбадривает себя алкоголем и наркотиками; религиозный психоз; внешне выглядит нормальным, но может быть опасен».

— Смахивает на Эда Келлера, — хмыкнул Рид.

— Кого?

— Одного из родителей в той группе скорбящих. Религиозный фрик, я не стал включать его в статью. Двинутый на всю голову… — Он коснулся пальцем линии на экране. — Вот тебе нить.

Уилсон перебралась к нему за стол и смотрела, как он печатает:

«Похититель Дэнни Беккера, вероятно, представляет собой психологически травмированную личность с потенциальной способностью похитить еще одного ребенка», — утверждает источник из ФБР, проинтервьюированный “Стар”, и т. д. и т. п».

— Ага. Спасибо. — Уилсон возвратилась за свой стол.

— Рид, ты здесь?

Джебб Харкер, редактор рубрики. Ослабленный галстук на нем был наискось, а в руке он держал свернутую газету.

— Ты слышал что-нибудь об аресте подозреваемого сегодня утром? Как раз по делу Беккера.

Рид тревожно встрепенулся:

— Нет, ничего.

— Только что говорил по телефону с Мамфордом насчет свежего выпуска. Сегодня утром один из наших водителей заправлялся возле Дворца правосудия и вдруг увидел двоих копов в штатском, сопровождавших парня в наручниках. Как тебе?

— Подумаешь. Там каждый день кого-нибудь арестовывают.

— Водитель узнал одного из полицейских. Клянется, что это был тот самый парень.

Харкер раскрыл газету там, где был небольшой снимок полицейского инспектора, беседующего с репортерами на ступенях дома в Джордан-парке в тот день, когда был похищен Дэнни Беккер.

Уилсон выхватила газету у Харкера.

— Это Уолт Сидовски, один из ведущих перцев по делам Беккера и Доннер! Наверно, что-то треснуло. Ты как думаешь, Том? Том!

Рид ее не слышал. Он уже стоял в дальнем конце новостного отдела, яростно тыча в кнопку лифта.

Дворец правосудия на Брайант-стрит красовался вестибюлем из полированного камня и металлодетектором, через который должны проходить все посетители.

«Контрольно-пропускной пункт Чарли»[32], — подумал Рид, доставая из корзины ключи. Когда двери лифта закрылись, он поднялся на четвертый этаж, в комнату 450, отдел убийств, и чуть не столкнулся с инспектором Свенсоном Смитом, человеком с мягким голосом, похожим на полузащитника, который уставился на него из папки, которую он изучал.

— Рид? Сегодня я подписку не покупаю.

— А я не с подпиской. Я пришел купить тебе кофе.

— Прекрати подхалимаж, я слишком занят.

— Сидовски у себя?

— Зачем оскорблять хорошего человека твоим присутствием?

Рид промолчал.

— Остынь, новостник.

Смит повернулся, чтобы позвать Сидовски. На поясе у него звякнули наручники, висящие по соседству с пейджером.

Рид присел, нервно тряся ступней. «Ну же, ну же».

Показался Сидовски с файликом в руке.

При виде него Рид облегченно вздохнул.

— Инспектор, это вы доставили кого-то в Зал сегодня утром, в наручниках?

— Я.

— Вот как? — Рид открыл блокнот. — По Беккеру или по Доннер?

— Сейчас эти дела в приоритете.

— То есть точно, инспектор?

— Томас, убери свою тетрадку.

— Почему?

— Потому что я хочу тебе кое-то пояснить.

— Я не хочу слышать ничего из того, чего мне нельзя использовать.

— Тогда лучше сразу уходи. Решай сам.

Рид пристально посмотрел на него.

— Ладно. — Он убрал блокнот в карман куртки. — Хотя, наверное, все равно всплывет в «Кроникл» или «Экземинер». Всегда, когда я играю по правилам, меня как будто специально прокидывают.

— Ишь, какое у тебя отношение ответственное, — усмехнулся Сидовски.

— Откуда, казалось бы?

— Садись. — Сидовски кивнул на деревянные стулья, выстроенные вдоль стены небольшой приемной отдела. — Сегодня утром мы привезли парня, который, как нам думается, мог знать кое-кого, прямо или косвенно подозреваемого по одному из дел. Это все, что я могу тебе сообщить. Сиди смирно, может, поздней появится еще что-нибудь.

— А то, — хмыкнул Рид. — Только я прочту об этом в «Кроникл» или «Экземинер».

— Уязвленную гордость оставь при себе. У меня на нее нет времени.

— То, через что я прошел из-за Уоллеса, было чуть больше, чем просто уязвленной гордостью, Уолт.

— С историей ничего не поделаешь.

— Ты же знаешь, насчет Уоллеса я был прав.

— Возможно. А может, и нет. Ты облажался, мужик. Использовав меня в качестве подтверждения, хотя я тебе ничего не давал. Я сказал тебе сидеть на том, что у тебя есть. Отправиться к Уоллесу со своей подсказкой прежде, чем мы сами могли с ним поговорить и вывести на чистую воду, — знаешь, во что это нам встало?

— А ты знаешь, чего это стоило мне?

— Твоя проблема в том, что тебе недостает ума оценить, когда кто-нибудь к тебе благоволит.

— А ты терпеть не можешь, когда кто-то вроде меня что-нибудь выкапывает. Так что если и говорить об уязвленной гордости, то, наверное, о твоей.

Сидовски встал.

— Послушай, на мне грузом висит убитый ребенок, а может, уже и два. — Он приблизил лицо к Риду настолько, что тот ощутил запах кофе и чеснока. — Так что лучше тебе перестать играть в детектива-любителя и держаться от меня подальше, понял?

— Спасибо за помощь, Уолт. — Рид встал. — Когда мне в следующий раз попадется кусочек информации о деле, я им подотрусь.

Рид хлопнул за собой дверью, яростно даванул кнопку лифта и выдрал из блокнота листок. «Успокойся», — приказал он себе.

Ладно, можно попробовать некоторые другие источники. Оно понятно. Их у него нынче множество. Черт возьми, о чем он хотел написать? О том, что задержан некто, могущий считаться подозреваемым. Факт, правда, хлипкий. Ища ответ у себя в блокноте, Рид увидел свои записи со встречи с группой Кейт Мартин. И в частности, об Эдварде Келлере.

«…Зоран. Смерть среди пучины… Я был наказан за жизнь во лжи… Когда умерли мои дети, я умер, но родился заново… Откровение… Божественная Истина… Я снова буду со своими детьми… И можно спасти, если действительно верить, что ты это сможешь… Каждый день я готовлюсь к моему благословенному воссоединению… Я прочел твои истории о Дэнни Беккере…»

Профиль ФБР: «травмирован трагическим событием, в котором задействованы его дети… в плену иллюзий… религиозный психоз». К Келлеру подходит, как перчатка.

Да, это так. Но почему у него такое странное чувство к Келлеру? Под общее описание похитителя Дэнни Беккера он подходит как тысячи белых бородачей в районе Залива. Но почему не удается найти в библиотеке старых историй о деле Келлера? Ни одной. Рид вернулся на десятилетие назад. Озадачивало то, что не получалось найти ни одной статьи о бизнесмене, потерявшем троих детей в результате несчастного случая на лодке недалеко от Фараллоновых островов. Может, он это как-то пропустил? Надо посмотреть еще раз. Может, задействовать Сеть.

Снаружи, на ступенях Зала, Рид подумал, что на теории Келлера ему лучше поостыть. Взять себя в руки. Он никогда не признавался, что в глубине души сомневается насчет того, что Франклин Уоллес — убийца Таниты Доннер. Теперь на протяжении нескольких минут из бедного безутешного отца он получил детоубийцу. Как так?

Потому что он ненавидел религиозных экстремистов? Или то был проблеск самодовольства в глазах Келлера? Или же он злился на Сидовски? Переживал о том, чтобы сойтись с Энн? Кто знает? Однако в Келлере что-то такое было. Рид задумался над историей Келлера. Была ли его трагедия правдой? Впрочем, зачем ему о ней лгать? Если бы она была правдой, это был бы хороший материал, особенно к годовщине той трагедии на море. Сев за руль своей «Кометы» и изучив свои записи, Рид решил осторожно покопаться в памяти Келлера, чтобы выяснить, куда она девалась.

27

Выйдя на крыльцо за утренней газетой, Нэнси Нанн поискала глазами Джексона. Где пес? Протягивая руку за газетой, она оглядела улицу в поисках кокер-спаниеля своей пятилетней дочери, надеясь обнаружить, как он, уткнувшись носом в землю, что-нибудь вынюхивает возле дома. Габриэла по нему истосковалась. Они с Джексоном были неразлучны с того самого рождественского утра, когда она обнаружила под елкой белого длинноухого щенка. И вот как-то ночью в прошлом месяце он исчез со двора.

Габриэла была сама не своя.

На следующий день семья расклеила вдоль улицы плакаты с объявлениями о пропаже. Нэнси и Райан, старший брат Габриэлы, стучали в двери домов. Отец Габриэлы Пол исколесил несколько кварталов, а Габриэла до хрипоты звала Джексона из машины. Где Джексон? В побеге собаки Пол сомневался. Но что еще могло случиться?

А впрочем, это не имело значения. Надо было что-то делать. Поняв, что Джексон не вернется, Нэнси и Пол рассчитывали удивить Габриэлу новым щенком на ее шестилетие, которое было через две недели.

Сегодняшнее утро выдалось погожим, без тумана.

Нэнси еще раз оглядела улицу в поисках Джексона и посмотрела на заголовок «Сан-Франциско Стар»: «ФБР ОПАСАЕТСЯ: ПОХИТИТЕЛЬ ДЕТЕЙ МОЖЕТ СНОВА НАЧАТЬ ОХОТУ», ниже шел броский подзаголовок: «Похититель Дэнни — человек с поврежденной психикой». Нэнси заперла дверь и прошла на кухню.

Газетные новости она читала редко. Заботы о пожарнике муже и двоих детях, а также работа по совместительству не оставляли ей времени на переваривание фунта информации, каждое утро подбрасывавшегося ей на порог. Она взяла «Стар» и купоны.

Похищение Дэнни Беккера заставляло Нэнси быть настороже, особенно когда Пол был на работе. Она часто заглядывала к Габриэле и Райану, пока они спали, проверяла замки дома, утешая себя, что Сансет был безопасным районом, лучшим местом в городе для воспитания детей. Она вела себя по возможности рационально, вспоминая, как ранее, разговаривая об этом с Полом, она искала в похищении Дэнни Беккера что-нибудь позитивное.

— Может, полиция скоро поймает убийцу? Может, это новое дело даст им зацепку и они найдут Дэнни целым и невредимым.

— Полиция? — Пол усмехнулся. — Помнишь, как вышло с Зодиаком, Нэнс? Копы его не поймали. Так что не рассчитывай, что этого парня остановит полиция. Пуля сорок пятого калибра в башку — вот что ему нужно. И прилетит она не от копов, а от папаши какого-нибудь ребенка.

Нэнси была благодарна Полу за то, что он сдержался и не достал свой «ремингтон», зная неприязнь жены к оружию. И хотя Сансет был местом по большей части спокойным, она нынче находила утешение в том, что ее муж, бывший сержант морской пехоты США, все же держит у себя пистолет.

Сегодня утром на кухне Нэнси прочла последние новости о похищении.

«Предложите им больше денег», — подумала она. Должен же хоть кто-нибудь в этом городе знать, где находится Дэнни Беккер.

На кухне зазвонил телефон. Она взяла трубку.

— Привет, Нэнси! — сказала Венди Слоун, ее соседка и лучшая подруга.

— Привет.

— Того подонка еще не поймали. «Кроникл» выдвигает версию, что это досрочно откинувшийся педофил. А «Стар» что пишет?

— Что он разыгрывает в голове какую-то фантазию и снова нанесет удар. Привет, красавчик. — На кухню, зевая, вошел в пижаме Райан, восьмилетний брат Габриэлы, и обнял мать. — Ты можешь сам приготовить себе завтрак, пока мама говорит по телефону?

Он вытащил из шкафа коробку кукурузных хлопьев.

— Пол дома? — спросила Венди.

— Нет, на работе. Чем вы вдвоем занимаетесь, если в школу не надо?

У Венди две девочки. Шарлотте девять, Илэйн семь.

— Ломаю сейчас голову насчет дня рождения. У Джоанни Тайсон он уже через несколько дней, а следом будет у Габриэлы. Обе в восторге от Габриэлы, потому что считают ее красивее, чем Джоанни, а вечеринка у Джоанни обещает пройти с размахом.

— Леди, твои дочери жестоки.

— Бегают кругами, обеспокоенные тем, что им надеть и кто как собирается произвести впечатление.

— Ты растишь пару конкурсанток. Есть чем гордиться.

Обе женщины рассмеялись.

— Нэнси, ты сама думаешь отвести Габриэлу на вечеринку к Джоанни? Ты не слишком уж остро реагируешь на эту фигню с похищением?

— Хотела не идти, но не хочу пугать детей. Кроме того, будет невежливо не пойти на вечеринку к Джоанни, а потом ожидать, что она придет к Габриэле.

— Так-то.

Нэнси слышала улыбку Венди, и ее согревало, что они друзья.

Они познакомились в Стоунстауне, в магазине «Здоровое питание», где обе подрабатывали кассирами. Когда они узнали, что еще и живут рядом на Сансете, то стали закадычными подругами.

Венди была щедрой техаской из Остина, обожала кантри и шутила, что напишет собственную мелодию, «Жизнь и любовь в Туманном берегу». Ее муж, Род, был сварщиком и, случалось, попивал. Но это он компенсировал двумя ценными свойствами. Он регулярно приносил домой зарплату и умел плясать тустеп.

— Я его, пожалуй, попридержу. Пока не появится танцор получше и с зарплатой покрупнее.

Нэнси и Венди болтали каждый день по телефону за дежурной упаковкой соков, сэндвичей и термосов с кофе. Дети шли несколько кварталов до игровой площадки между Морагой и Лоутоном. Пока дети играли, подруги сплетничали. Сегодня был как раз день игровой площадки.

— Увидимся через час, — сказала Нэнси.

— Поняла.

— Венди…

— Что?

— Захватишь сегодняшний «Кроникл»?

— Ах ты, старая грымза! Конечно, принесу.

«Не поддавайся психологии жертвы», — сказала сама себе Нэнси. Быть реалисткой. Не спускать глаз с Габриэлы и Райана. Это все, что нужно делать.

В гостиной Нэнси осмотрела новое платье с цветочками, сшитое специально для дочери. На день рождения. Накануне она засиделась над шитьем допоздна. А сейчас оно было наброшено на стул возле дивана.

Проведя пальцами по изящной вышивке, она улыбнулась и вернулась на кухню, где Райан принимался уже за вторую миску кукурузных хлопьев.

— Мам, можно мне сегодня к скаутам?

— Поговорим об этом попозже, хорошо? Когда закончишь, переоденься. Мы идем на спортивную площадку. — Нэнси поцеловала Райана в макушку.

После душа она надела старые джинсы и футболку «Блю Джейс»[33].

Волосы Нэнси собрала в хвостик, оглядев в большое зеркало свою фигуру, которой завидовали женщины и которой наслаждались мужчины.

Комната Габриэлы была с самым свежим запахом в доме. В ней как будто улавливался запах детской присыпки. Или это ощущение обманчиво? Может, просто часть горько-сладкого опыта наблюдения за дочерью? С каждым новым днем она росла, и однажды ее в этом доме не станет. Почти шесть лет, а уже выглядывает из гнезда. Недавно плакат с Леонардо Ди Каприо здесь заменил плакат с Большой Птицей. На стене над прикроватной тумбочкой Габриэлы висел снимок, на котором она обнимала Джексона. Сейчас сердце Нэнси было разбито пропажей собаки. Почувствовав стороннее присутствие, Габриэла зашевелилась и проснулась.

— Ну здравствуй, сонная головушка.

Габриэла потерла глаза.

— Пора вставать. Мы собираемся на площадку.

— Мам, знаешь что?

— Что, дочка?

— Мне приснилось, что со мной в кровати Джексон, лижет мне лицо.

— Он всегда будет в твоих снах, дорогая.

— Я понимаю. Но это не то же самое, что на самом деле.

— Мы идем к Летти и Илэйн, так что вставай и свети.

Венди помахала им с их обычной скамейки в парке:

— Доброе утро, монашенки!

Дети звонко окликнули друг друга.

— Как людно здесь сегодня. — Нэнси разместилась рядом с подругой и отвинтила крышку на термосе с кофе. — А я помню те дни, когда это место принадлежало только нам.

— Ты говоришь как старушка.

Дети бросились к качелям — Шарлотта, Габриэла и Илэйн, взявшись за руки, Райан семенил за ними. Женщины наслаждались кофе и наблюдали за парочкой влюбленных тинейджеров, уютно устроившихся на скамейке слева от них. В нескольких метрах на изодранном одеяле под деревом читал тощий человек в проволочных очках. Справа от них сидел бородатый мужчина в темных очках и фетровой шляпе с газетой. Поймав взгляд Нэнси, он кивнул и вернулся к своей газете, которая ей кое-что напомнила.

— Ты «Кроникл» принесла?

Венди достала из сумки свернутый в рулон номер газеты. Нэнси взялась читать, внутренне обмирая от предположения, что похититель Дэнни Беккера мог быть условно освобожденным извращенцем. Она бросила газету на скамейку и посмотрела на Райана и Габриэлу. Если с ними что-нибудь стрясется, ей просто не жить.

— Как ты можешь быть такой спокойной?

— А ты взгляни на это логически. Район Залива насчитывает миллион человек. Теперь взвесь шансы. Ты раньше выиграешь в лотерею, чем этот тип придет за твоими детьми.

Нэнси задумалась.

— Что бы я делала без твоего техасского благоразумия?

— Ты? Сошла бы с ума и заперлась со своими детьми. А Опра устраивала бы шоу на твоем газоне: «Миссис Нанн, прошло двадцать лет с тех пор, как Зверь Залива напал в последний раз… Вы готовы выпустить своих взрослых детей из дома?»

Они рассмеялись, налили себе еще кофе и принялись обсуждать предстоящее семилетие Джоанни Тайсон на детской площадке в парке «Золотые ворота». Надо же, изо всех мест именно там. Хотя это был огромный парк и все равно прекрасный выбор для роскошного дня рождения ребенка. Тридцать детей. Венди говорила что-то о том, как мама Джоанни упала за борт, когда послышался крик. Детский. Они мгновенно сосчитали головы. Все дети были на учете. Все целы. Крови нет. Кричала Габриэла. Нэнси перевела дух, поняв, что дочь не пострадала.

— Щенок! Щенок! Мамуля, смотри, щенок, прямо как Джексон!

Рядом пробежала девочка-подросток с кокер-спаниелем, рвущимся с поводка. Габриэла готова была броситься к собаке.

Бородач на скамейке справа от них приподнял голову от своей газеты.

Нэнси успокоила дочь:

— Чш-ш, милая моя. Хороший щенок и похож на Джексона, но это не Джексон. Тебе нужно перестать о нем думать. Да, это трудно, но ты должна попытаться.

Нэнси выгнула бровь, взглядом призывая Венди на помощь.

— А скажи мне, принцесса, — проворковала Венди, — ты готова к шикарной вечеринке на дне рождения Джоанни?

Карие глаза Габриэлы могли растопить своим светом льдину:

— Мы с Летти и Илэйн будем кататься на карусели и есть праздничный торт!

Габриэла вернулась к своим друзьям.

— Спасибо, подружка. — Нэнси шлепнула Венди по плечу.

— Ну а вы, ребята, что собираетесь делать с ее щенячьей тоской?

— У нас для нее сюрприз: новый щенок ко дню рождения.

— А что. Пожалуй, это лекарство.

Пока они болтали, бородач их подслушивал, при этом якобы отгадывая кроссворд в своей аккуратно сложенной газете. А на самом деле он делал пометки насчет Габриэлы Нанн, которой скоро исполнится шесть; о ее пропавшем кокер-спаниеле Джексоне, а также о предстоящей вечеринке у Джоанни Тайсон в парке «Золотые ворота». Большое гулянье с тридцатью детьми. Шум, тарарам и беспечность. Мужчина сделал точные пометки о времени и месте.

Эдвард Келлер сунул огрызок карандаша в нагрудный карман. Сегодняшние новости о религиозном психозе были ему по нраву. Даже веселили. И впрямь, как смертные могут отличить психоз от Божественного Откровения? Им этого не дано.

Келлер гуляющей походкой вышел с игровой площадки, постукивая сложенной газетой по ноге. У себя за спиной он слышал смех ангела Гавриила, купаясь в свете истины.

«Свят, свят, свят. Господь небесный Саваоф».

Келлер возблагодарил Бога за помощь.

28

Габриэла Нанн присоединилась к хору визжащих девчушек, кружащихся в кабинках карусели. Старый органчик надрывался польками и падеграсами, а Габриэла за последние недели еще ни разу не была так счастлива — настолько, что почти позабыла о пропаже своего песика Джексона.

Была суббота. Семилетие Джоанни Тайсон на детской площадке парка «Золотые ворота» праздновалось с размахом. Творилось что-то невообразимое. Тридцать два ребенка. Подлинный раешник для малышни. Лето тортов, мороженых и неуемного веселья.

На Габриэле было платье в цветочек, специально сшитое матерью для ее собственного дня рождения. До шестилетия ей оставалось всего несколько дней, но она вымолила у мамы надеть его сегодня. Нэнси в итоге сдалась, а затем заплела дочкины каштановые волосы в пышные косы, которыми Габриэла очень любила мотать. Теперь, кружась и смеясь со своими подружками Трэйси Таннер, Милли Палмер и Рондой Кинг (которую все называли «Ронда Выручай»), Габриэла наслаждалась этим прекрасным днем.

Поистине день мечты.

Из карусели она не вылезала. В животе щекотало, словно там внутри восторженно трепетали крылышками бабочки. Вот так бы кататься и кататься на карусели вечно. Но после третьего катанья подряд Нэнси Нанн, наблюдавшая за девочками, встревожилась, как бы четвертый круг не оказался рискованным, с учетом количества торта и мороженого, которое дети поглотили ранее.

— Можно мы теперь побежим к остальным? — спросила непоседа Милли Палмер.

Между поеданием сластей и вручением подарков вечеринка разделилась на несколько небольших групп, каждая под доглядом взрослого.

Одни отправились к Мосту Троллей, а другие к Мышиной Башне. Венди Слоун повела Летти, Илэйн и еще троих девочек на Двор Фермы.

— Миссис Нанн, а можно и мы пойдем в Башню? — спросила Трэйси Таннер.

— Нет, идем во Двор Фермы! — заупрямилась Ронда Кинг.

— Прежде чем мы куда-то направимся, дамы, кто хочет сходить в туалет?

Милли и Ронда вскинули руки.

Нэнси повела свою четверку в ближайший санузел. Милли и Ронда зашли в кабинки. Габриэлу и Трэйси Нэнси подвела к зеркалам, чтобы девочки привели в порядок растрепанные волосы. Вскоре из кабинки вышла Милли и стала мыть руки. А Ронда что-то задерживалась.

— Ронда? — окликнула ее Нэнси через пару минут, пытаясь открыть кабинку. Но дверь оказалась заперта.

— Миссис Нанн, мне что-то нехорошо, — проныла изнутри Ронда.

Остальные девочки переглянулись.

— Я, наверно, сейчас…

Стало слышно, как Ронду неудержимо рвет.

Девочки поморщились.

Ронда кашляла в надрывных спазмах.

По указанию Нэнси Милли, самая мелкая в группе, пролезла под дверь кабинки и отперла ее изнутри. Ронда расположилась на унитазе вся в слезах, со спущенными трусишками. Вот же несчастье. Нэнси взяла ее за дрожащую руку, скомканной салфеткой промокнула ей слезы и убрала с глаз волосы.

— Милая, все хорошо, упокойся.

— Бе-е-е, гадость, — безжалостно сказала Трэйси.

— Все будет хорошо, дорогая, — хлопотала Нэнси. — Трэйси, пожалуйста, принеси мне бумажных полотенец. Одни смочи холодной водой, а другие чтоб сухие. Девочки, оставайтесь со мной, пока мы будем помогать Ронде.

— Но, мама, это же гадость! — возмутилась Габриэла.

— Габриэла, оставайся здесь, — через плечо сказала Нэнси, помогая Ронде надеть трусы. — Ронда, миленькая, с маленькими девочками такое бывает, так что не волнуйся.

Вернулась с полотенцами Трэйси. Девочки вели себя хорошо: не дразнили Ронду и не мешали Нэнси, а молча стояли рядом; все, кроме Габриэлы. Запах рвоты перехватывал ей дыхание. Как бы самой не уподобиться неряхе Ронде.

Снаружи зазывно играла новая полька, и девочка решила выйти и подождать снаружи туалета. Здесь она стояла одна, глядя на вращение всяких зверушек, красочных лошадок, колесниц и корабликов. Мама будет довольна, что у нее такая большая, самостоятельная дочь. Габриэла стояла, улыбаясь своим мыслям, когда на нее неожиданно упала чья-то тень.

— Ты, должно быть, Габриэла?

Перед ней стоял и улыбался сверху вниз высокий дяденька с бородой, в темных очках и бейсболке. Он был ей незнаком, но голос у него был тихий и добрый. Наверно, один из пап с вечеринки.

— Ты, наверное, Габриэла Нанн, а папа у тебя пожарный и звать его Пол. А мама у тебя Нэнси. Да?

Габриэла не поняла, что кивает.

— Давай отойдем отсюда, поговорим?

Он отвел ее на некоторое расстояние и вынул из кармана какую-то фотокарточку, которую протянул ей:

— Это не твой щеночек?

У Габриэлы округлились глаза и отвисла челюсть.

— Ой. Да! Это мой песик, Джексон! Где он?

— У меня в грузовичке. — Дяденька кивком указал вниз, где была парковка. — Твои родители сказали мне принести его тебе как сюрприз ко дню рождения. С днем рождения, Габриэла.

— Но сегодня день рождения у Джоанни. А у меня через несколько дней.

— Да ты что? Правда? Ай-яй-яй. Как неловко. Извини меня, Габриэла. И пожалуйста, никому об этом не говори. — Он огляделся. Все, кто стоял рядом, глазели на карусель. — Лучше мне, наверное, уйти, пока никто не увидел, — сказал он с грустной улыбкой, протягивая руку за снимком. — Извини, я пошел.

— Габриэла! — окликнул девочку из санузла бдительный голос матери.

— Я тут у двери, мамуля. Здесь дышится легче.

Габриэла растерянно прижала фотокарточку к груди.

Она была полностью обезоружена. Всякая внушенная родителями защита от чужаков, всякая мысль об осторожности испарилась, стоило ей узнать, что ее Джексон где-то здесь, рядом. Эх, вот бы снова обнять его, ну хоть разок!

Она трепетала, но не от сомнений, а от радости, что Джексон тут, где-то рядом. Ею овладела безудержная радость.

— Мистер, подождите. А могу я его увидеть? Ну пожалуйста.

Человек задумчиво почесал бороду.

— Я никому не скажу, обещаю! Ну пожалуйста, разок!

— Гм. Ну, если пожалуйста да разок… Чуть-чуть, одним глазком?

— Чуть-чуть, одним глазком!

— Габриэла! — снова донеслось из санузла, вперемежку с хныканьем Ронды.

— Я в порядке, мам. Жду здесь, у двери! — откликнулась девочка и, умоляюще поглядев, прошептала: — Чуть-чуть, одним глазком. Быстрее, а то меня потом не пустят!

— Эх, ну ладно. Сосчитай до десяти, а потом быстро иди за мной к грузовичку. Но чтоб тебя никто не видел. А то и чуть-чуть не получится.

Человек пошел в сторону парковки.

На счете «десять» Ронда все еще рыгала. Отстой. И мама с ней там возилась битый час. За это время можно уже обнять Джексона и незаметно вернуться, мама ничего и не заметит. Надо только поспешить.

Вслед за человеком Габриэла двинулась от карусели вниз по дорожке, к парковке.

29

«Узри лик Серафима. Ангел явился в отдалении. Небесное видение».

Эдвард Келлер стоял у грузовика, дверца которого была приоткрыта. К нему приближалась Габриэла. Она улыбалась. Ниспосланная Богом. Дитя-Ангел. Бессмертный. Всезнающий. Сияющий своею славой и спокойствием.

«Я очищен в свете Господа!»

Келлер сморгнул слезы.

Из кабины приближение Габриэлы увидел и Джексон; он тявкнул. Веревка вокруг его шеи была привязана к подлокотнику пассажирской дверцы. Внутреннюю ручку с кнопкой дверного замка Келлер давно уже снял. Пассажирская дверь изнутри не открывалась.

Габриэла припустила к грузовику бегом.

Келлер посторонился, давая Джексону проход.

Габриэла замешкалась; по ее телу легкой волной пробежало беспокойство. Ей так хотелось стиснуть Джексона в объятиях, что невтерпеж; и все же что-то здесь было не так. Что именно, она не знала. Примерно как тогда в шопинг-молле Стонстауна, когда она разглядела в седине Санты черную прядь. Она не знала, что ей делать, и потому держала ту догадку в секрете. А сейчас? В отличие от мамы насчет похитителя она не беспокоилась, ведь этот дяденька друг ее отца. В этом она была уверена. Как же иначе, ведь здесь в самом деле Джексон? Просто она не хотела, чтобы этот человек или она сама как-то пострадали. Она обернулась на карусель.

— Может, сказать маме?

— Может быть. Но это испортит сюрприз.

Джексон тявкнул и завилял хвостом. Ах, милашка.

— Вторая дверь у меня сломана, не открывается. Заходи отсюда и смотри на своего щенка. Никогда не видел, чтобы собака так нуждалась в объятиях.

Джексон с натужным сипом дышал, придвинувшись к своей хозяйке так близко, насколько позволяла веревка.

— Ладно, обнимемся, а потом я вернусь и никому ничего не скажу.

Габриэла полезла в кабину на сиденье и стиснула там Джексона, уткнувшись носом в его плечо и хихикнув от того, как он жарко лизнул ей лицо.

— Я так по тебе скучала. Ах ты, непослушный песик, сбежал от меня!

Оставив дверь открытой, Келлер скользнул за руль и принялся небрежно трепать собаку за загривок.

— Меня звать Нед Дженкинс. Я живу на той стороне парка. А этого твоего дружка я на днях обнаружил у себя в гараже.

— Ого, в гараже?

— Да. Он там как-то очутился. Там среди всякой рухляди завалялся мешок сухого собачьего корма. Мой старый пес Фред недавно помер. — Келлер тайком огляделся. На этом участке стоянки движения почти не замечалось. — Этот парняга с умом и норовом. Унюхал мешок и прогрыз. Так кормом и спасался. Хороший парень, не хуже моего Фреда.

Габриэла стиснула Джексона до хруста в костях.

— Спасибо, мистер Дженкинс, что раскрыли сюрприз. А сейчас мне, наверно, пора. Скорей бы уже мой день рождения! Жду не дождусь, но наш с вами секрет выдавать не буду, обещаю.

Келлер вместо ответа достал потрепанный листок с обещанием награды тому, кто найдет щенка.

Несколько недель назад эти листки Нанны расклеили, где только могли.

— В вашем объявлении говорится о награде?

— Да. Пятьдесят долларов. Они у меня дома.

Келлер призадумался.

— А знаешь что? Раз уж возвращение Джексона больше не сюрприз, я мог бы и взять мою награду. Хрена ли?

Последней фразы Габриэла не поняла.

— Только… она у меня дома, а папа с Райаном поехали в Койт-Тауэр.

— Извини, Габриэла. Забыл тебе сказать, я уже заезжал к твоему отцу домой. Я тебе, кажется, говорил: мы с ним знакомы по станции.

— А разве это не должно было остаться сюрпризом?

— Слушай, давай заедем к тебе домой и расскажем отцу о том, что вот так неловко все вышло. Ты не волнуйся, все будет ладно. Мы с Полом еще посмеемся. Я на пожарной станции всегда вот такие номера откалываю. Тогда я получу свою награду, а отец отвезет тебя обратно на вечеринку.

Габриэль смотрела на карусель.

— Ты ведь мне о награде правду сказала?

Девочка кивнула, прижимая Джексона к груди.

— Тогда мне лучше забрать ее сейчас, а то вечером я уезжаю из города по делам. Надолго.

Келлер хлопнул дверцей и завел мотор, отчего Габриэла пришла в смятение. Не успела она сообразить, что происходит, как грузовик выехал со стоянки и покатил по Кезар-Драйв.

— Это займет всего ничего. Со мной ты в безопасности.

— Я просто… не знаю, — шепотом, больше для себя, чем для Келлера, произнесла Габриэла. — А то как бы мне не попало.

Она уткнулась лицом в теплую шею Джексона, сжав его так, что тот скульнул и тявкнул. Она ласкала его и тогда, когда они выезжали из парка.

«Как бы мне не попало».

30

— Габриэла!

Вместе со стиснувшим душу льдистым страхом во рту у Нэнси все пересохло.

— ГАБРИЭЛА!

Нэнси вышла из туалета вместе с Рондой, Трэйси и Милли, думая застать свою дочь у входа. Но ее там не было. Она исчезла.

Нэнси повторно облетела весь близлежащий участок. Габриэлы здесь как не бывало.

Ни намека.

— Миссис Нанн! А может, она ушла к Мосту Троллей? — спросила Трэйси.

— Или пошла к остальным? — предположила Милли.

«Мой ребенок? Ни за что. Он знает, что надо делать, вместо того чтобы вот так от меня уходить».

Нэнси схватила за руку Милли, затем Ронду. Трэйси буквально подпрыгнула, когда она криком приказала ей взять Ронду за руку. Сердце Нэнси было готово выскочить из груди, кувалдой ударяя в ребра. Она обыскала площадку карусели. Орган теперь играл похоронный марш, а вертящиеся животные таращились на нее в укоризненном молчании:

«Почему ты не углядела за своим ребенком?»

— Миссис Нанн, вы так сильно сжимаете мне руку. Больно!

Нэнси лихорадочно расспрашивала встречных:

— Вы не видели маленькую девочку в цветастом платье?

В ответ озадаченные взоры и покачивание голов.

— Она стояла здесь! Вы должны были ее видеть!

На нее смотрели как на умалишенную.

— Пропала моя крошка! Кто-нибудь, помогите мне, пожалуйста!

— Нэнси, что случилось?

Венди Слоун. Тоже встревоженная.

Притихшая стайка ее девочек сгрудилась вокруг Нэнси и остальных. Улыбки на их лицах поблекли.

— Нэнси!

— Г-Габриэла пропала.

— Что?!

— Исчезла. Мы все вместе были в туалете. Она оттуда вышла перед нами. Раньше на какие-то секунды. И пропала. Венди, я не знаю…

— Нэнси, она не могла уйти далеко.

— Я… я не… я не должна была спускать с нее глаз. Вдруг что-нибудь? О боже, боже…

— Перестань. — Венди ухватила Нэнси за плечи. — Мы найдем…

Рядом с Нэнси неловко переминались две девочки-подростка, не вполне понимая, что происходит.

— Мы тут возле туалета видели маленькую девочку в платье с цветками.

— Где она? — гаркнула Нэнси.

Одна из девочек вздрогнула.

— Она разговаривала с каким-то мужчиной…

У Нэнси сжался желудок.

— Куда она ушла? Куда?!

— Мне кажется, наверно…

— Быстрее! — Голос Нэнси срывался.

— Человек пошел в ту сторону. — Одна из девочек указала на парковку. — А девочка потом пошла за ним. Недавно. Пару минут назад.

Нэнси подскочила, словно под ногами у нее что-то взорвалось, и кинулась к автостоянке. Там она подлетела к первому встречному — пожилому мужчине в зеленой бейсболке, который закрывал водительскую дверцу.

— Пожалуйста, помогите мне, — быстрым задыхающимся голосом обратилась она к нему. — Пропала моя девочка. Она сюда недавно приходила, в цветастом платье. Вы ее видели?

— Да вроде нет. Мы только что приехали, да, мама?

С другой стороны фургона к обезумевшей от тревоги Нэнси подошла седовласая женщина и, взяв ее за руку, спросила:

— Что случилось, дорогуша?

— Похитили мою дочь. Несколько минут назад ее сюда привел мужчина. Помогите, умоляю!

— Артур, живо найди полицейского!

Мужчина послушно направился к телефону-автомату.

Нэнси обегала припаркованные машины, истерично выкрикивая имя Габриэлы. Женщина беспомощно следовала за ней. Через парковку из «Мерседеса» вышел рослый, хорошо одетый мужчина и трусцой подбежал к Нэнси.

— Леди, что случилось?

— Мою дочь похитил мужчина, который привел ее сюда. Скажите мне пожалуйста, вы ее не видели?

— Несколько минут назад я видел здесь маленькую девочку.

— Да!

— С косами, в розоватом таком платье?

— Да, это она! Куда она пошла? Умоляю, скажите мне!

Он внимательно поглядел поверх головы Нэнси на стоянку и на Кезар-Драйв. До этого он сидел в машине, занятый деловым разговором по мобильному.

— Я видел, как девочка разговаривала с мужчиной возле старого пикапа. Там еще в кабине была белая собачонка.

— Что?

Нэнси прикрыла рот руками. В голове кружились сотни мыслей, одна ужасней другой. «Белая собачонка. Джексон. Кто же еще?» Вспомнились слова Пола, что Джексон не сбежал. А кто-то специально его выкрал. «Не знаю почему, но я уверен, что он не сбежал».

Мужчина твердел лицом по мере того, как им овладевало понимание, а вместе с ним решимость.

— Она села с тем человеком в грузовик, и они уехали.

Ноги у Нэнси стали чужие, ватные; она покачнулась. Ее подхватила та женщина, не давая упасть.

Мужчина сориентировался, что в принципе можно сделать.

— Со мной сотовый. Я позвоню девять-один-один. Хотя нет, поеду за пикапом! Леди, ждите меня здесь!

Нэнси опустилась на колени, ничего не видя, не слыша и не чувствуя.

Руки той пожилой держали ее крепко, чтобы она не грянулась навзничь.

31

Ева Блэр стояла у окна гостиной в своем оштукатуренном домишке.

Любопытство у нее вызывал странный грузовичок, остановившийся через дорогу перед домом Уокеров. Из машины никто не выходил, мотор урчал на холостом ходу. Там сидел вроде как мужчина и (сложно было разобрать, виднелась только маленькая головка)… ребенок? Получалось, бородатый мужчина сидит и разговаривает — нет, ругается! — с ребенком. Дело, понятно, не ее. Но уж больно любопытно. Ева была старой сплетницей.

Однако происходило действительно что-то странное.

Взгляд улавливал лишь часть заднего бампера грузовика. Номер калифорнийский, а дальше «B», или восьмерка, или вообще «Е». Потрепанный старый пикап. Судя по форме багажника, «Форд». Мужчина, похоже, сердился. В кабине что-то металлически блеснуло. Неужто нож? Он что, с ножом?

О боже! Что он там проделывает? Затем он что-то выбросил в окно. Нужно позвонить в полицию. Грузовик был грязный, заляпанный, стыд и срам.

Мотор взревел, и грузовик умчался прочь.

Охваченная зловещим чувством, Ева решила для верности набросать все, что она запомнила об этой машине. Она нацепила бифокальные очки[34], вышла из дома и через улицу направилась к тому месту, где остановился грузовик. Там на тротуаре что-то лежало.

Ева ахнула. Кучка. Маленькая пушистая кучка… волос. Человеческих, красивых, каштановых. Она наклонилась, чтобы рассмотреть их поближе, вслед за чем, задыхаясь от спешки, понеслась домой вызывать полицию.

Те волосы были окроплены свежей кровью.

32

Хвала Господу.

Из парка Келлер выехал без сучка без задоринки. Габриэль молчала как агнец, все обнимая свою шавку.

— Ты светозарный Ангел. — Келлер не мог отвести от нее глаз.

— Спасибо, мистер Дженкинс.

Во время еды Келлер то и дело поглядывал в зеркало заднего вида.

Вроде бы все без проблем. Пора переходить на более высокую скорость.

— Габриэла, что-то у нас тут жарко. Хочешь газировки?

— Хочу, если можно.

Келлер порылся в рюкзаке за сиденьем и достал оттуда жестянку «колы».

— Я ее сейчас тебе открою.

— Спасибо. — Габриэла с благодарностью приняла баночку и сделала большой глоток. Холодная. Она дала Джексону лизнуть выступившие на жестянке капельки.

— Плохой песик, — погрозила она ему пальчиком. — Не вздумай больше от меня убегать.

— Ты, наверное, веруешь в Бога и по вечерам читаешь молитвы?

Девочка кивнула и подскочила вместе с дернувшимся на выбоине пикапом.

— О боже. Ты плеснула себе на платьице. Надо будет остановиться, и я тебе вытру.

Габриэла посмотрела себе на подол, но никакого пятна не заметила.

— Да нет, мистер Дженкинс, я вроде ничего не пролила.

— Пролила, пролила. Я вытру, как только найдем подходящее место, где остановиться. Вон там вроде ничего.

Впереди Келлер заприметил дом с табличкой «ПРОДАЕТСЯ». На вид пустой. И место тихое. Нужно сделать это сейчас, ждать больше нельзя.

До Уинтергрин-Хайтс оставалось еще несколько миль. Он остановился возле дома и поставил двигатель на холостые обороты.

— Мистер Дженкинс, я ничего не пролила. Честно. Я посмотрела.

— Ты на подбородок себе пролила, — смешливо фыркнул Келлер. — Сейчас вытрем.

И полез в рюкзак. Оттуда он вытащил пластиковый пакет с влажной салфеткой, пахнущей лекарством.

Габриэла коснулась своего подбородка. Он был сухим, но не успела она хоть что-то сделать, как рот ей заткнула вонючая мокрая тряпка, понуждая дышать через нос. Габриэла воспротивилась и забрыкалась в попытке закричать. Звонко гавкнул Джексон. Габриэла выронила жестянку, и та с шипением упала на пол. Келлер крепко прижал ткань девочке к лицу, глядя в ее трепещущие, гаснущие глаза. Еще несколько секунд, и она уже спала.

Джексон сердито гавкнул.

— Заткнись, тварь! — рыкнул на него Келлер, стягивая с Габриэлы платье и колготки, которые сунул в рюкзак, а вместо них, порывшись, достал детские шорты и майку со спортивным логотипом. Все это он в считаные секунды надел на Габриэлу, а на голову ей нахлобучил бейсболку.

После этого из рюкзака он выудил ножницы, наклонил спящую девочку вперед и принялся состригать ее каштановые косы.

Щенок рычал и набрасывался, цапая его за пальцы. Вот же черт. По нечаянности Келлер угодил указательным пальцем в острые полотна ножниц, и почти все волосы, что он держал в руке, выпорхнули из окна. Рана оказалась довольно глубокая.

«Черт, черт!»

В это мгновение Келлер поймал на себе взгляд какой-то старухи, стоящей у себя в комнате возле окна. Неужто увидела, карга?

Келлер утопил педаль газа; мотор взревел, из-под яростно крутнувшихся шин брызнули камешки. Как можно быть таким ротозеем!

Келлер крутнул руль, и пикап болидом вылетел на проезжую часть.

«Ладно, расслабься».

Сердце колотилось как бешеное. Все происходило так, как и было предсказано. Для невежд девочка была маленьким мальчиком, который заснул. Но он, в отличие от них, знал правду. Божественную Истину.

«Замедли ход так, чтобы не привлекать к себе внимание», — велел он себе.

Старуха что-то увидела? Да перестань. Что можно было увидеть с той стороны улицы? Ничего. Ничего она видеть не могла: ну человек притормозил поглядеть на дом, выставленный на продажу.

И больше ничего.

А волосы? Что, если она позвонит в полицию?

«Да неужто ты сомневаешься в своей миссии? Своем Откровении?»

Он очищен в свете Господа. И никогда не должен переставать верить, что он благословен. Вот именно.

Келлер уже проехал больше дюжины кварталов и начал расслабляться, сосредотачиваясь на своем маршруте в Уинтергрин. Его Ангел спал. Это хорошо.

Келлер поглядел на собаку. А ведь эта шавка может навести на него полицию. Можно принести ее в жертву, ножницами. И сделать это прямо сейчас. Свернуть вон туда, в проулок. На это уйдет секунды три, а потом…

Движение застыло как вкопанное. Впереди стремительно нарастал задний бампер «Хонды»; Келлер едва успел дать по тормозам, чтобы избежать столкновения. Две полосы впереди сливались в одну. Машины ползли, как улитки. Что происходит? Впереди завиднелись сполохи красных аварийных огней.

Полиция? Неужели блокпост?

Язык во рту разбух. Келлера бросило в пот. В зеркале заднего вида отражался застывший поток машин, эдакая виртуальная парковка. Можно попытаться улизнуть, порулив по тротуару. Нет, это как раз гарантирует погоню.

Он в западне. Келлер стиснул руль. Нет. Этого не может быть.

«Ты обещал мне помочь. Не оставляй меня».

Его Ангел безмятежно спал.

«Хит, занявший второе место в районе Залива, вскоре будет в эфире, а пока срочное сообщение отдела новостей, — искаженно бубнило радио из откидного «Фольксвагена-Гольфа», стоящего рядом с Келлером. За рулем там сидела рыжая девица, флегматично пускающая сигаретный дымок. — «Менее получаса назад с детской площадки в “Золотых воротах” была похищена пятилетняя девочка, Габриэла Нанн. У девочки каштановые косы, одета в платье с цветочным орнаментом. По сообщению полиции, похитителем мог быть мужчина». Бубнеж заглох: деваха убрала громкость.

«Нет. Не бывать этому. Соблюдай спокойствие».

Он полез под сиденье за «Смит-Вессоном», купленным с год назад у торговца крэком на Мишн. Номера на нем спилены, так что ищите ветра в поле. Две тройки.

Келлер небрежно сунул пистолет себе под левую ляжку, мимоходом подумав о фальшивой лицензии. Сколько у него этих купленных с рук поддельных лицензий, кредиток, учетных карточек. Когда нужно, он может стать кем угодно. «Бог даст», — как говаривал папаша.

Впереди пускал черные дымы маршрутный автобус, гудя на черепашьей скорости своим дизелем. Своей тушей он существенно ограничивал видимость. Сначала стала видна одна черно-белая полицейская машина, перегородившая полосу, затем другая. Следом открылись «Скорая помощь» и покореженный седан, лежащий на крыше. Рядом возились пожарные, вскрывая машину специнструментом, чтобы добраться до застрявшего внутри окровавленного человека. Авария. «Уф-ф». Келлер перевел дух.

Внезапно впереди на дороге возник регулирующий движение коп.

— Эй!

Патрульный указывал на него. Его «Харлей» был рядом, не увильнуть. Внушительный дорожный бык в темных мотоциклетных очках, кожане, полусапожках и широком ремне с кобурой.

— Оставайтесь на месте!

Келлер молча отслеживал его приближение.

«Нет. Не может быть, чтобы все закончилось так».

Под ногой он чувствовал жесткий ствол «Смит-Вессона», но обе руки лежали на руле. В то время как коп, попискивая на ходу подошвами, приближался к пикапу.

Суровый вид четко телеграфировал: «Со мной без фокусов».

Гавкнул пес, и Габриэла пошевелилась. Ее ресницы трепетнули.

«Не оставляй меня».

Между лопатками Келлера холодной струйкой стек пот.

— В чем проблема, офицер?

— Сэр, а вы не в курсе, что у вас левое переднее колесо подспустило?

— Да вы что? Нет, ни сном ни духом.

На ремне у патрульного неразборчиво, с треском помех заговорила рация. Он ухватил ее и раздраженно попросил повторить. Келлер украдкой скользнул рукой под ногу, нащупывая пистолет.

«Я очищен в свете Божием».

Патрульный снова получил по рации невнятное сообщение.

— Надо же, весь день вот так мучаюсь, — посетовал он, а затем выругался в адрес городских бюрократов. — Сэр, шину не забудьте подкачать.

— Первым же делом, офицер.

Коп учтиво махнул рукой, пропуская пикап.

Все шло согласно его, Келлера, молитвам. По пророчеству.

«Хвала Господу! Слава, слава!»

Он посмотрел на своего спящего Ангела. Узри Серафима. Узри Гавриила.

Отныне посланец Божий принадлежал ему.

«Свят, свят, свят».

33

Шоссе изгибалось у самой кромки утеса над Тихим океаном, и гребни кобальтовых волн бились о скалы, опоясывающие пляжи внизу.

Вид действовал на Сидовски успокаивающе всякий раз, когда он подъезжал к Пасифике. А сегодня он и впрямь нуждался в успокоении. Визит к старику, надо сказать, уже стоил кое-чего. Он в очередной раз опустил в машине козырек с зеркалом и осмотрел себя. Порезы на свежевыбритом лице поджили. Сидовски поморщился и потрогал клочки из туалетной бумаги. На что только не пойдешь, чтобы родной старикан был счастлив.

Отца Сидовски застал на кровати в его типовом домике на Си-Бриз. Старик сидел и уныло созерцал океанский простор.

— В чем дело, папа? — спросил сын по-польски.

— Мне больше не позволяют стричь. Говорят, я слишком стар.

По его щекам струились слезы.

— Вот как? А где твои причиндалы?

— Забрала старая ведьма.

— Пап, не называй миссис Доран старой ведьмой.

— А она, по-твоему, молодая?

Сидовски пошагал в устланный ковром, пахнущий сиренью кабинет миссис Доран, старшего администратора Си-Бриз. Приветливая миловидная дама на шестом десятке, своим «лагерем великовозрастных детей» Эльза Доран управляла с непререкаемостью армейского сержанта. Сидовски она всегда встречала радушно, сверкая глазами, и со смаком именовала его «инспектором». Однако искра в ее глазах потускнела, стоило ему потребовать у нее парикмахерский набор своего старика.

— Мистер Сидовски, преклонный возраст вашего отца вызывает у меня беспокойство. Я не могу позволять ему стричь и брить людей ножницами и опасной бритвой. Он может кого-нибудь поранить. А нас за это привлекут.

Сидовски дал ясно понять, что в споре насчет отцовых ножниц и бритвы он ей не уступит.

— Прошу отдать мне его набор, или я сам его изыму.

Эльза Доран со вздохом достала цирюльные принадлежности из запертого ящика стола. Сидовски ее поблагодарил и вернулся к своему старику.

— Ну что, пап? Как насчет бритья и стрижки?

Восьмидесятитрехлетний Джон Сидовски посветлел лицом и немедленно усадил своего отпрыска перед комодным зеркалом, набросив ему на плечи полотенце. И все то время, что он подстригал ему волосы и намыливал щеки, они неустанно беседовали — о спорте, о птицах, о политике, о преступности, а также об овощах. Сидовски нравился исходящий от утвари отца запах одеколона; он напоминал ему их семейную лавочку на три кресла в Норт-Бич. Нравилось, как старик зачесывает ему волосы, увлеченно работает ножницами.

На какую-то теплую минутку он вновь сделался ребенком. Однако когда старик подступил к нему с бритвой в трясущейся руке, Сидовски малость напрягся. Но выхода не было, и он закрыл глаза, чувствуя, как лезвие то и дело щиплет кожу порезами, когда отец водит ему лезвием по лицу.

— Ну вот. Всего-то пара огрехов, — воссиял старик, когда экзекуция закончилась и он убрал полотенце в пятнах сыновней крови. Кожу он сбрызнул одеколоном «Олд Спайс». Зажгло так, что впору лишиться чувств.

— Спасибо, пап, — сквозь стиснутые зубы процедил Сидовски, направляясь в ванную прилеплять к своим ранам туалетную бумагу.

За чаем они снова болтали, а затем старик осовел и задремал. Сидовски бережно укрыл его одеялом, поцеловал в макушку, собрал его причиндалы и вернулся с ними в кабинет к Эльзе Доран. Та посмотрела на лицо гостя, изумленно распахнув глаза.

— Эту вещь больше никогда ему не отдавайте, — сказал он приказным тоном, протягивая ей сумку с набором. — А если будет шуметь, звоните мне.

Эльза Доран все поняла, заперла сумку в ящик стола и на прощание улыбнулась:

— Инспектор, по отношению к вашему отцу вы поступили крайне благородно. — Ее сверкнувшие глаза увлажнились. — Крайне. Он может вами гордиться.

На обратном пути в Сан-Франциско по прибрежному шоссе Сидовски размышлял над текущими делами. В частности, как они с Тарджен вытягивали ниточку из Перри Киндхарта. С получением ордера в его берлоге провели обыск, но не нашли ничего, что связывало бы его с Танитой Доннер или Дэнни Беккером. Улик по нулям. Ни отпечатков, ни волосков, ни лоскутков.

Ничего, пока наконец не взялись за его «Полароид», на котором обнаружился случайный отпечаток Франклина Уоллеса. Камера была предварительно обтерта, но один отпечаток оказался пропущен — один, особняком, отпечаток большого пальца правой руки, словно криком призывающий его найти. По сути, это ничего не доказывало, но тем не менее было зацепкой.

— Спрошу вас напрямик, Перри, — сказала Тарджен. — Вы полностью исключаете свою причастность к Таните Мари Доннер или Дэнни Беккеру?

— Ну а вы как думали. — Киндхарт загасил в пепельнице десятый по счету окурок. Дело было в допросной убойного отдела, в недрах Дворца правосудия.

Тарджен и Сидовски так и сяк склоняли Киндхарта, а тот все разыгрывал из себя расслабленного уголовничка, умудренного в своих правах. Он знал, что его могут проморить здесь семьдесят два часа, ну а дальше должны или предъявить конкретные обвинения, или отпустить. От адвоката Киндхарт по дороге в Зал отказался.

— Вы правы, скрывать мне нечего. Да их с утра и не дозовешься.

Сидовски сидел напротив Киндхарта, давая Тарджен вести допрос почти самостоятельно. Киндхарт к ней проникся, она установила с ним контакт, давая поверить, что он-де взял верх и контролирует ситуацию. Как опытный заклинатель змей, она ловко тащила его язык изо рта, позволяя Киндхарту обматывать им собственное горло. Рано или поздно он все равно подвиснет — главное завязать узелок и незаметно дернуть. Когда стало ощутимо слышным урчание пустого желудка Киндхарта, Сидовски ненавязчиво заговорил о своей страсти к чизбургерам из киоска на углу. Голод — мощный стимулятор.

— Кстати, Перри: а что, если я пошлю за парой чизбургеров с жареной картошечкой? Ты не против? — спросил он.

Киндхарт оказался не против. И даже очень.

Сидовски с Тарджен вышли. А когда вернулись, Сидовски уже успел вникнуть в протокол обыска Киндхартовой конуры.

— Извини, Перри, отклонились от маршрута. Ничего, чизбургеры я организую сразу, как мы тут кое-что довыясним.

При этом Сидовски не отрывался от просмотра бумаг в папке.

— А чего выяснять-то?

— Видишь ли, Перри: на твоей камере нашли отпечатки Франклина Уоллеса.

— Вранье. — Киндхарт покосился на Тарджен.

— И не только это, — продолжал Сидовски, слегка блефуя. — Данные из лаборатории мы еще не получили, но снимки Таниты с Уоллесом и тем кренделем в наколках, скорей всего, были сделаны с твоего «Полароида».

— Бред.

— А еще есть записка, — вбросил Сидовски еще одну порцийку блефа.

— Какая записка?

— Уоллеса, перед самоубийством.

— И чего там?

— Да ничего хорошего, Перри. Это все, что мы можем тебе сообщить, уж извини.

Киндхарт сраженно смолк.

Сидовски, не сводя с него глаз, ждал. Киндхарт смотрел на Тарджен, на ее красивое терпеливое лицо. Она молчала. Урчал лишь желудок Киндхарта. Он закурил очередную сигарету и вдумчиво заморгал. Колеса закрутились.

Сейчас это произойдет. Ну-ка посмотрим.

— Уоллес пытался меня впутать? Меня, после всего, что я сделал для него в Виргинии? Там про это, что ли?

— Где вы были в ту субботу, когда на станции похитили Дэнни Беккера? — присаживаясь, спросила Тарджен.

— В Модесто. Я же говорил.

— Вы можете это доказать?

— Меня там видели.

— Ну а в прошлом году, когда похитили Таниту Доннер, а потом нашли мертвой в парке? — спросил Сидовски.

— Точно не помню. Наверно, был в городе. — Киндхарт, щурясь, глубоко затянулся.

— Гм. — Сидовски надел очки и, с минуту поизучав какой-то документ, строгим голосом объявил: — Задержанный Перри Киндхарт. Прежде чем продолжать, мы должны огласить вам определенные права. Уверен, они вам известны.

Блеснув золотом в зубах, он продолжил уже более мягко:

— Вы имеете право хранить молчание…

— Не так быстро.

Сидовский остановился:

— Отказываешься от прав Миранды?[35]

Киндхарт кивнул.

В допросной стояла прослушка, поэтому надо было, чтобы на записи прозвучал голос Киндхарта.

— Требуется устный ответ, Перри. Отказываешься?

— От своих прав я отказываюсь, потому что никак не был связан с этими детьми. Не знаю, что у вас там на меня якобы есть, но это все неправда.

— Так скажите нам правду, Перри, — произнесла Тарджен.

Дыхание Киндхарта участилось, и он затравленно посмотрел на них обоих.

— Франклин хотел, чтобы я присоединился к той их вечеринке. Мол, только мы втроем. Он, я и тот его новый кореш. Дескать, они думают устроить междусобойчик с одной малышкой, потешатся денек, а затем ее отпустят.

— Когда это было? — задала вопрос Тарджен.

— Примерно в то время, когда пропала та девчушка.

— Какое именно число? — спросил Сидовски.

— Да бог его ведает. Только мне кажется, речь шла как раз о той девчушке, Доннер.

— Почему?

— Франклин сказал, это будет малышка, которая не сможет ни на кого указать.

— И что же? — спросил Сидовски.

— Я никуда не пошел.

— Почему?

— Мне в тот день надо было отмечаться у инспектора по УДО.

— Какой конкретно день? — бдительно спросила Тарджен.

— День, когда пропала Танита Доннер. Вы же это сами можете установить, разве нет? А я из новостей узнал, когда именно она пропала. И как раз был у своего инспектора.

— Гладко, Перри, — ухмыльнулся Сидовски. — А ты не знавал такого парня, Тома Рида?

— Это кто?

— Ты ж только что сказал, что следил за новостями.

— А почему я должен его знать?

— А откуда нам знать, Перри, что вы не были замешаны? — настойчиво спросила Тарджен.

— Потому что это так. Франклин пришел ко мне в тот вечер и спросил, хочу ли я с ними на те их посиделки. Я ответил «нет». Мне тот его кореш не нравился. Мне от него было не по себе. Душегуб конкретный.

— А кореш тем вечером тоже к тебе приходил? — осведомился Сидовски.

— Нет.

— Так что же произошло? — допытывалась Тарджен.

— Я одолжил Франклину свою камеру; сглупил, конечно. Назавтра он ее ко мне закинул, вот и все. Это был последний раз, когда мы с ним пересекались. После новостей о девчушке и самоубийстве Франклина я свою камеру вытер дочиста.

— Где они девочку держали? — спросил Сидовски.

— Он сказал только, что в безопасном месте.

— Ну а тот таинственный человек с татуировками? — напомнила Тарджен.

— Я и встречался-то с ним всего раз, в книжном магазине, за месяц до того случая. Клянусь.

— Почему ты в прошлом же году не рассказал об этом полиции? — спросил Сидовски.

— При моих-то сроках? Меня страх взял. А еще я боялся, как бы тот дружок не заявился ко мне.

— Можешь нам еще что-нибудь рассказать об этом таинственном знакомце Франклина?

— Клянусь, рассказал вам все, что помню. Еще, что он вроде как сидел за мошенничество в Канаде, а Франклин разок назвал его Вердж.

Киндхарта они отпустили, установив за ним наблюдение, после чего связались с Королевской полицией и Исправительной службой Канады. Там сегодня был официальный праздник и выходной, а при наличии всего лишь имени в качестве идентификатора проверка и присылка факсов на возможных подозреваемых могла у канадцев занять несколько часов.

Этот перерыв Сидовски и использовал, чтобы повидаться со своим стариком.

На эту ниточку Сидовски смотрел с оптимизмом. Она действительно могла стать поворотным пунктом. Обычно к алиби в духе «это был не я, а неизвестно кто» Сидовски относился скептически, но тут речь действительно шла об участии незнакомца. На момент похищения Беккера Киндхарт находился в Модесто; это подтвердилось. К тому же он явно не подходил под описание подозреваемого. Никаких татуировок, даже близко.

Сидовски держал путь на север, мимо Шарп-парка, когда у него зазвонил сотовый.

Это что, пришли канадские факсы? Ничего себе оперативность.

— Сидовски.

Голос Тарджен, сухой от напряжения:

— Уолт, дела плохи. У нас еще одно похищение.

— Как, опять?!

— Пятилетняя девочка, «Золотые ворота». Похититель — мужчина в пикапе. Бородатый. Приметы схожи с делом Беккера.

— Еду.

Сидовски врубил мигалку и сирену.

34

— Габриэла. Девочку звали Габриэла. Мать все кричала, выкрикивала ее имя, — ведала Фэй Осборн, в то время как Том Рид проворно записывал ее слова в блокнот.

Для этого он и отвел подальше Фэй и Артура, ее семидесятипятилетнего мужа, пенсионера-фермера из Оттумвы, штат Айова.

— Просто невероятно, вот так обходиться с ребенком, — сокрушенно вздыхал Артур, перемещая на голове бейсболку всякий раз, когда ему требовалось промокнуть носовым платком вспотевший лоб.

Рид спрятал Осборнов от других репортеров, которые сейчас наводнили «Золотые ворота». «Стар» отрядил в парк Рида, Молли Уилсон и двоих фотографов. Дополнительный персонал был в пути. Уилсон находилась возле карусели с двумя девочками-подростками, которые видели похитителя, и едва успела взять их координаты перед тем, как полиция забрала обеих для дачи показаний.

Слушать Фэй и Артура было непросто: по небу стрекотали вертолеты телесъемки, а по парковке с ревом разъезжали грузовики со спутниковыми тарелками. Местные телеканалы снимали историю вживую.

Фэй, сделав руку козырьком, разглядывала зависший в небе вертолет. На лице ее, глазах и крепких руках были словно высечены скрижали жизни, с младенчества связанной с бесприютной землей Айовы.

«Небось каждое воскресенье ходит в церковь», — подумалось Риду.

— Мать все твердила и твердила, что это, дескать, ее вина, что не смотрела за дочерью внимательней, — рассказывала Фэй.

— Вы не видели на парковке что-нибудь странное перед тем, как мать подбежала к вам?

— Нет. Но нашелся добрый человек, подбежал к нам, когда увидел ее вне себя от горя.

— Где он сейчас?

— Куда-то делся. Помог матери чем мог, а потом побежал обратно к машине, где у него телефон. Вызвал полицию и уехал, хотел угнаться за тем пикапом.

— Он что-нибудь сказал перед уходом? — Торопясь со скорописью, Рид даже уже и не глядел на своих пожилых собеседников.

— Он разговаривал в машине по телефону и тут вдруг видит: маленькая девочка заходит на стоянку, и спешит к тому пикапу, и разговаривает там с мужчиной, а у него в кабине собака. Они поговорили всего ничего, а потом она села в машину, и они уехали.

Рид не отводил глаз от своих записей.

— А тот добрый человек, он не запомнил номер грузовика?

— Да вряд ли.

— Как, по его словам, выглядел мужчина в пикапе?

— Говорят, с бородой, волосы светлые. Лет под пятьдесят или чуть больше.

Рид замер, глядя на Осборнов с обновленным вниманием:

— Борода и светлые волосы?

Фэй Осборн кивнула. Рида внезапно ужалило подозрение.

«Борода. Светлые волосы. Как у того типа, что похитил Дэнни Бекера. Или тот заново рожденный сумасброд из группы Кейт Мартин. У него ведь тоже были борода и светлые волосы. Ну и что? Таких по Заливу с десяток тысяч. Поостынь. Опять начал считать себя детективом? Мало тебе урока из прошлогоднего фиаско с Франклином Уоллесом?»

Рид закончил с Осборнами и отправился к карусели, где отвел в сторонку Молли Уилсона.

— Ну, что наскребла? — осведомился он.

— А вот что. — Молли бодро шелестнула блокнотом. — Звать Габриэла Нанн. Из описания, которое мне дали две девочки, видевшие ее за разговором с мужчиной перед тем, как она пропала, можно сказать, что это тот же самый подонок, который на БАРТе умыкнул Дэнни Беккера.

— У меня примерно то же.

— Габриэла была здесь на дне рождения подружки — праздновали на широкую ногу, одних детишек около тридцати. И вот она стоит ждет своих возле санузла, а к ней подходит и заговаривает мужик в бейсболке и темных очках. Лица того типа никто не помнит; только то, что он блондин и с бородой.

— Как у Беккера на БАРТе. Бейсболка и темные очки.

— Какое-то время Габриэла с ним разговаривает, а затем идет следом за ним на стоянку. Ее мать, Нэнси Нанн, появляется минутой позже. И не может ее отыскать. Те девочки-подростки говорят ей про мужчину. Мать в панике бежит к стоянке. Вуаля! И кстати, все это могло быть заснято на любительскую камеру.

— Да ты что! — Рид проверил, нет ли поблизости любопытных ушей (тех же репортеров). — Откуда ты узнала?

— Я подслушала, как один парень рассказал детективу, что как раз в те минуты снимал своих детей на карусели. И что, возможно, поймал того типа на пленку.

— А пленку он отдал детективу?

— Да. Но он исчез прежде, чем я успела его расспросить.

— Хороший материал. Посмотрим, удастся ли нам раздобыть копию. Хотя думаю, ее наверняка опубликуют. Не мы, так кто-нибудь.

— Ну да. А ты что разузнал?

Рид рассказал про Фэй Осборн и про бизнесмена, который поехал за пикапом. Внезапно Уилсон что-то вспомнила и, нервно сунув руку в сумочку, извлекла какое-то фото.

— Одна из мам с той вечеринки дала мне снимок Габриэлы. Сделан буквально час назад. Какой ангелочек. Пять лет. И день рождения у нее на следующей неделе. Мать была в шоке от похищения Беккера, да еще малышку Доннер нашли где-то здесь. Она даже боялась приводить свою Габриэлу на это гульбище. А это платьице она сшила ей сама. Ангелочек, правда?

— Да, хорошенькая. Кто-нибудь что-то упоминал про собаку?

— Ну-ка постой. — Молли протянула снимок Риду и полистала свои записи. — Ага, вот. Джексон, щенок кокер-спаниеля. Сбежал из дома с месяц назад.

— Подходит.

— Что подходит?

— Что это могло быть преднамеренным. Парень украл собаку, а сегодня использовал ее, чтобы девочку этим заманить.

— Да, вполне логично.

— Позвони в редакцию. Надо послать кого-нибудь на Сансет к дому Наннов, поговорить с соседями.

— Том, у тебя ведь тоже дом на Сансете.

— Да, но я никогда не слышал об этой семье.

— Извините. — Их заставил посторониться мрачный полицейский, который разматывал вокруг карусели желтую полицейскую ленту; ему помогали другие, зачищающие место происшествия от зевак. Лента огородила карусель, а затем потянулась вдоль дорожки, по которой шла на стоянку Габриэла. Через какое-то время от людей была зачищена и сама стоянка.

— Глянь, — с настороженностью произнесла Молли. — Обычно так поступают при убийствах.

— Скорее всего, прочесывание объекта на случай, если плохой парень что-то обронил.

К ним примкнул Дрю Чэпмен, один из фотографов «Стар», отщелкав по ходу с десяток кадров.

— Чэппи, ты где был? — спросила Уилсон.

— Да там, на западной оконечности. Там штатские осматривали место, где в прошлом году нашли убитого ребенка. От «Экземинер» и «Мерк» там тоже были люди. Неплохая фактура для съемок.

— Копы надевали латексные перчатки? — поинтересовался Рид.

Дрю покачал головой:

— Я не видел. Вряд ли они что-то там нашли. — Он кивнул на группу детективов, которые сейчас приближались к участку, и поднес к лицу камеру. — Вон те ребята.

Рид узнал Раста и Дитмайра. С ними были Тарджен и Сидовски — по ту сторону ленты; остановившись, они разговаривали с полицейскими, давая какие-то указания.

Дрю проворно щелкнул несколько кадров.

— Я как мог подслушивал. Они там что-то говорили про прессуху в Зале, на попозже. Не знаю, как вы, ребята, а я думаю, все эти дела как-то связаны. Наверное, тут действует какой-то двинутый серийщик- детоубийца.

«А что, может быть, — подумал Рид, прикидывая имена как эту самую связь. — «Дэнни Рафаэль Беккер, Габриэла Нанн. “Какой ангелочек”… Рафаэль. Габриэла… Гавриил… Гавриил, Рафаил… Ангелы».

35

В комнате № 400 Дворца правосудия настроение царило мрачное. Здесь снова и снова пересматривали сцену похищения Габриэлы Нанн — в цвете, замедленном темпе, с перемоткой туда и обратно. На том же полноформатном экране, по которому детективы из убойного отдела смотрели бейсбольные матчи, фильмы про Грязного Гарри[36] и повторы сериалов.

Воэн Крюгер, механик из Буффало, снимал на видео своих четырехлетних двойняшек. Близнецы кружились на карусели с матерью как раз в ту минуту, когда Габриэлу увели с детской площадки. Воэн предложил свою запись детективу там же, на месте, где все это совершилось. Учитывая обстоятельства, супруги Крюгеры сказали, что обратно кассета им не нужна.

Нэнси Нанн плакала. Для нее это было извращенным балетом — лошадки, качалки, колесницы, а в них кружатся смеющиеся, беспечные детишки в полной безопасности.

Вместе с ней все это смотрели муж Нэнси Пол и ее подруга Венди Слоун. Здесь же находились и девочки-подростки Шэрон Кук и Бренда Грейсон, которые видели, как Габриэла разговаривает с незнакомцем. Рядом с ними сцену наблюдала Дженис Мейсон, специалист по чтению с губ из Института для слабослышащих. Рядом с ней сидела Бет Фергюсон, художница по фотороботам, которая сейчас делала заметки и наброски. Тарджен, Раст, Дитмайр, Гонсалес, Микелсон из общего отдела, Кеннеди из отдела расследований, начальник инспекторов Розелли и парень из окружной прокуратуры — все они тоже были в группе, ожидая перерыв.

«Дайте нам зацепку, какую угодно. Хоть что-нибудь».

Крюгер со своей камерой находился на стороне карусели, противоположной той, где стояли Габриэла и незнакомец. Разглядеть что-либо, кроме перемежающихся стробоскопических вспышек бесформенного цвета, было сложно.

— Стойте! Кажется, я ее вижу! — Мать Габриэлы указала пятно на экране.

Офицер, работавший с видеомагнитофоном, остановил пленку и стал отматывать ее назад в режиме раскадровки. Прошло с полминуты. Ничего, кроме расплывчатых людских силуэтов. Две бабульки. Затем стробоскопическое ничто. Тьма-свет-тьма-свет-тьма-свет.

— Не видно ничего, — буркнул один из детективов.

— Я видела! Она там! — выкрикнула Нэнси в ту секунду, когда на экране возник образ девочки.

— Такер, на паузу! — скомандовал Кеннеди, выпрямляясь на стуле.

Нэнси, задыхаясь от слез, прижала пальцы к экрану. Кадр был нечетким — ни лица, ни рта, ни глаз — но это была Габриэла. Бесспорно. Зернистая, в штрихах помех, смазанная фигурка девочки неполных шести лет, одиноко стоящая в платьице, которое мама пошила ей на день рождения.

Сидовски сличал цвет полароидных снимков Габриэлы с той вечеринки. Пол Нанн помог своей жене сесть, и видеозапись продолжилась в замедленном темпе. Габриэла истаяла. Камера изменила угол и снова ухватила ее, но девочка исчезла. Тьма-свет-тьма-свет-тьма-свет. Она снова появилась в фокусе, когда на нее наплыла тень. Мужчина, видно по спине. Изображение чуть подергивалось. Обрисовался профиль — снежистый, вне фокуса, без деталей, за исключением бороды, бейсболки и темных очков.

— Это он! — пальцем указала на экран Шэрон Кук.

— Да, он! — в такт ей кивнула Бренда Грейсон.

За секунду реального времени Нанны не сумели опознать человека, ухваченного объективом Крюгера. В правой руке незнакомец что-то держал и показывал это Габриэле, после чего пропал из кадра. Открытку или фото. Непостижимым образом лицо Габриэлы вдруг сфокусировалось: она наклонила голову, взяла фотографию и что-то произнесла.

— Джексон! Где он? — успела прочесть по губам Дженис Мейсон, но на этом запись оборвалась.

На побагровевшей шее Пола Нанна вздулись жилы.

— Так это он украл собаку! — взорвался он. — Специально, сука, спланировал! Тварюга! Я убью его! — И беспомощно уткнулся лицом в свои ручищи.

До этого Пол Нанн говорил детективам, что щенка, может статься, месяц назад умыкнули с их заднего двора: ворота были приоткрыты, а на земле валялись кусочки гамбургерной котлеты. Теперь с экрана над ними надсмехались новые улики.

«Сейчас отрядят опергруппу, прочесать двор Наннов», — подумал Сидовски, в то время как офицер Такер подыскивал наиболее удачный ракурс похитителя для фоторобота. Сидовски пригляделся к Бет Фергюсон. Она чуть укоризненно покачивала головой. Все понятно: материала для составления мало. Оно и понятно, и не только ему. Размытый текучий фон, бейсболка вполоборота сзади, темные очки, борода — полезных элементов минимум.

Но все равно, хоть что-то да есть. И если из девчонок-подростков можно будет извлечь какие-то дополнительные детали о внешности похитителя, то Бет это сделает.

Сидовски вернулся к своей копии факса от Королевской полиции Канады. Там приносили извинения за задержку с получением досье и фото возможного подозреваемого из канадской исправительной системы. Его звали Верджил Шук, что вполне соответствовало имени «Вердж», которое упомянул Киндхарт. У Шука были примерно такие же татуировки и в тех же местах. Но само досье и фотографии к ним еще не поступали: в стране сейчас национальный праздник, а у их конной полиции компьютерный учет пока не на высоте. Расту пришлось задействовать ФБР и Госдепартамент, а еще призывать к содействию посольство США в Оттаве.

Сидовски пытливо вглядывался в зернистые контуры похитителя Габриэлы, взвешивая и вымеряя в его изображении каждый пляшущий фотоэлектрон. Отчего-то вновь вспыхнула изжога, вместе с которой в животе разливались страх и гнев. Стал ли он хоть на шаг ближе к тому, на кого охотился; к тому, что рубцами покрывало душу? Снова щелкнула и зажужжала видеокассета.

Между тем похититель Габриэлы был всего лишь человек. Из плоти и крови. Подверженный ошибкам, слабостям. Призрачный образ подозреваемого на видео был уже солидным прорывом, хотя и достался немалой ценой. Сидовски проводил взглядом родителей Габриэлы Нанн, которых вместе с девочками-подростками уводили на составление фоторобота, в помощь Бет.

— Работы у нас уйма, а времени в обрез, — обратился Лео Гонсалес к детективам, сидящим вокруг стола.

Сигналы тревоги разошлись по всему штату, начиная с поисков на игровой площадке и тщательных проверок кварталов, где жили Нанны, Беккеры и семья Доннер. Задачей было найти общую нить; что-нибудь, что могло увязать эти семьи между собой. Помимо этого, ожидалась информация на Верджила Шука, как только там получат его досье. До этих пор о нем не было известно вообще ничего. Пока. Он мог значиться и в бегах. Но его, так или иначе, разыщут. ФБР проанализирует его преступления и сопоставит их с делами в Сан-Франциско.

Они вычислят его друзей, возьмут в оборот родных и близких, вывернут наизнанку Киндхарта. Запись телефонных звонков, мониторинг почты, наблюдение за домом Наннов, опрос соседей по Сансету — перечень действий известен. Будет проведена пресс-конференция, опубликованы те размытые кадры, детали похищения; последует публичное обращение за помощью.

— Вам всем известно, что поставлено на карту. Делайте все, что от вас требуется, — напутствовал Гонсалес группу.

36

«Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему?» — опустошенно спрашивала себя Нэнси Нанн.

Где Габриэла? Что он с ней сейчас делает?

«Боже. Боже, прошу тебя, не оставь ее».

«Это все моя вина. Моя, моя, моя. Почему я не углядела за ней? Что он собирается с ней сделать? О Боже, увидимся ли мы снова? Парк “Золотые ворота”. Там в прошлом году нашли ту девочку. Уже неживую. Боже». Обвиняющие глаза карусельных лошадок.

«Я в порядке, мама, я просто жду под дверью».

«Белый мужчина, под пятьдесят или за пятьдесят. С густой бородой. Светлые волосы, среднее телосложение, вес 75–80, рост 180–185», — помечала Бет Фергюсон, работая над носом, ушами и ртом, которые могли бы соответствовать внешности того человека. Одежда на нем была с длинными рукавами, поэтому татуировок девочки не видели. Они все повторяли и повторяли детали. Нэнси и Пол сидели рядом, изучая рисунок и пытаясь вспомнить, встречался ли им когда-либо человек, похитивший их Габриэлу.

Нэнси втихомолку молилась:

«Боже, прошу тебя, помоги мне. Не допусти, чтобы ей причинили вред. Она всего лишь маленькая невинная девочка. Мы будем ее искать. Моего ребенка похитили. Почему мир не замер на месте? Почему ее никто не удержал? Я должна ее найти».

Нэнси бросилась в холл, где ее остановил заслон из детективов, выходивших из конференц-зала; на бегу она врезалась в одного из них. Он был спокоен и сострадателен.

Она ощутила, как его большие сильные руки мягко удерживают ее за плечи. Учуяла запах «Олд Спайс». «Олд Спайс» брызгался отец Нэнси. В коридоре воцарилась тишина, нарушаемая лишь всхлипываниями Нэнси. Приходя в себя, она посмотрела на детектива снизу вверх.

— Приведите ее ко мне, домой. Пожалуйста, верните мне ее.

Голубые глаза Сидовски светились пониманием. Он знал, как она страдает… Он будет носить это ее чувство с собой, как воин-крестоносец носит амулет. То был его торжественный обет. Она прочла это по его лицу, лицу хорошего человека. В нем было воплощение ее надежды. Ее единственного чаяния.

— Обещаю вам, миссис Нанн. Мы сделаем все возможное, чтобы найти Габриэлу.

По лицу Нэнси катились слезы. В эту секунду к ней подошел муж и бережно обнял.

— Если он попросит денег, мы заплатим, — сказал Пол Нанн. — Все, что он попросит. Надо будет — дом продадим.

Сидовски отреагировал кивком.

Двое других детективов увели Наннов для продолжения опроса, после чего пострадавших надо было доставить домой.

Тарджен с Сидовски молчали и в лифте, и по дороге к машине.

Любые слова не стоили выеденного яйца. Они были наедине со своими мыслями и делом. Тарджен завела машину и уже включала заднюю передачу, когда к ним подбежал запыхавшийся Микелсон.

— Патруль только что засек грузовик. Там может быть тот, кого мы ищем.

— Что?

— Бородач за рулем потрепанного пикапа с девочкой лет шести-семи, в платье. В кабине у них собака. Возле Пресидио, к северу в районе моста. Его засекла патрульная «стрекозка», округ Марин поднят на ноги. Он нас еще не заметил!

— Жми, Линда!

Сидовски включил рацию.

«Шевроле» взревел, оставляя за собой черный росчерк паленой резины, и понесся под мигание огней и истошный вой сирены.

37

Небоскребы Сан-Франциско и покатые белые гребни бухты медленно плыли под калифорнийским патрульным вертолетом, приближающимся к южной оконечности моста «Золотые ворота», возле Пресидио.

Вертолет помогал городской полиции в расследовании похищения и совершал облет над парком, Сансетом и районами Ричмонда. Он вернулся на базу в Окленде для дозаправки, когда в кабине, треща статикой, ожила рация. Свободная от дежурства патрульная машина заметила пикап, подпадающий под описание похищения Габриэлы, — к северу на 101-й, возле Дворца изящных искусств. Спустя сорок пять секунд после вызова вертолет был уже в воздухе.

Под подозрением оказался «Форд» с белым бородатым водителем. Вместе с ним ехала девочка лет пяти-семи (голова сзади едва различима). Еще в кабине сидела мелкая собачка. С воздуха поток транспорта на 101-й казался игрушечным.

Приблизиться к грузовику незамеченной полицейская машина не могла.

Зато патрульный вертолет, зависающий примерно в четверти мили к югу, был почти невидим. Наблюдатель поймал пикап в мощный бинокль. Грузовик уже въехал на мост.

Перекликаясь, потрескивали полицейские рации; в район задержания выдвинулись машины сразу из нескольких районов. Останавливать пикап на мосту было нельзя: рискованно. Для задержания был намечен хорошо обозреваемый спуск с северной стороны. Подозреваемый считался опасным и, возможно, вооруженным.

Брать его готовилось спецподразделение полиции Сан-Франциско.

Тарджен и Сидовски, лавируя сквозь движение, мониторили захват по рации.

— Все, мы его взяли, — фыркнул в рацию патрульный. — Никаких проблем. Оружия при нем нет.

Тарджен с Сидовски прибыли через несколько минут после ареста.

Даже со включенной сиреной кое-как удавалось растолкать с пути нерасторопных зевак. На месте происшествия находилось с полдюжины офицеров. Пикап был блокирован четырьмя полицейскими авто с открытыми дверями. Вокруг пульсация габаритных огней и мигалок; радиосвязь соперничала с реющим вверху вертолетом.

На заднем сиденье одной из машин с задержанным разговаривал полицейский. Перед другой еще один общался с маленькой девочкой, а на заднем сиденье в клетке тяжело дышала белая собачонка. Проезжающие мимо автомобилисты притормаживали, чтобы поглазеть. Несколько туристов с озабоченными и озадаченными лицами наблюдали, как полицейские обыскивают кабину пикапа. Прикрепляя к пиджаку именной жетон, Сидовски тягостно застонал. Здесь уже сновали телевизионщики и фотографы. Репортеры расспрашивали людей, делали заметки.

— Ну и прыть же у этих парней, — покачала головой Тарджен.

«Шевроле» с визгом затормозил рядом с пикапом. Сидовски открыл дверь еще до того, как остановилась машина. Патрульный офицер посмотрел на его жетон.

— Полиция Сан-Франциско? — крикнул он сквозь стрекот вертолета.

— Она, — ответил Сидовски, подмечая нашивки и именную табличку: «Сержант Марвин Миллер». — Это инспектор Тарджен, — представил свою спутницу Сидовски. — Ничего, если мы побеседуем с этими людьми?

Тарджен пошла к машине, где сидел задержанный. Сидовски пошагал к машине с девочкой, открыл там пассажирскую дверцу и присел возле нее на корточки. Ребенок сидел с круглыми от ужаса глазами.

— Извините, сэр.

— Привет, — не сводя с девочки глаз, сказал Сидовски. — Я инспектор Уолт Сидовски. Тоже полицейский.

Девочка испуганно кивнула.

— Ты, наверно, перепугалась, милая? Держу пари, что да.

Она кивнула. Ее каштановые волосы были собраны в опрятный хвостик, перехваченный розовым бантом.

Лицо девочки омрачилось.

— Папа ехал слишком быстро? Он говорит, если ездишь слишком быстро, то полиция тебя останавливает.

— Да, это так, — серьезно кивнул Сидовски. — Ездить с первышением скорости нельзя. Ты умница, что такие вещи знаешь. А можешь сказать, как тебя звать и сколько тебе лет?

— Дженнифер Корлисс. Мне семь лет, а живу я в Браулингтон-Гарденс, дом семьдесят ноль семь. А где мой папа?

Тявкнула собачонка. Щенок ретривера.

— Это твоя собака, Дженнифер? — спросил Сидовски, суя руку в пиджак за снимками Габриэлы Нанн.

— Это мой Сонни. Он живет со мной, моей мамой и папой, а еще младшим братиком Этаном. А папа где? Нам ехать надо. Нас там мама с Этаном ждут, дома.

Сидовски посмотрел на снимок Габриэлы со дня рождения. Показал его Миллеру. Тот не подтвердил никакого сходства. Даже близко.

— Папа вон там, Дженнифер, — Сидовски кивнул налево. — Мы через минутку тебя к нему отведем. А пока ты, наверное, посиди тут с Сонни, а мы немного поговорим с твоим папой, ладно?

— Ладно.

Сидовски и Миллер пошли ко второму авто, где допрашивали отца Дженнифер.

— Скажите, вы тот самый Сидовски, из отдела убийств?

— Угу.

На лице Миллера заиграла улыбка.

— Ого, сама легенда. Я вас сразу узнал, когда увидел. Вы во всех новостях.

Еще на подходе к машине Сидовски остановила Тарджен.

— Я не думаю, что это наш парень, Уолт.

— Н-да. Открою секрет: та девочка тоже не Габриэла Нанн.

Выражение лица Тарджен было натянутым.

— Мистер Корлисс не в восторге от такого к себе внимания. Кипятится, как чайник. — Тарджен показала визитку:

«Торен Дж. Корлисс, исполнительный директор инвестиционной группы “Даунтаун”».

Корлисс виднелся на расстоянии нескольких метров, за пределами слышимости. Он стоял возле полицейского авто, прислонясь к переднему крылу и надменно скрестив на груди руки. При этом он демонстративно не смотрел на офицера, который с ним разговаривал. Лет под сорок. Стройная фигура, густые рыжеватые волосы; борода, аккуратно оторачивающая загорелые щеки. Линялые джинсы и темно-синее поло «Ральф Лорен». С шеи на шнурке свисали дорогие солнечные очки.

Человек, привыкший во всем быть начальником; тот, кто заключает сделки на кортах для сквоша; вольготно разъезжает по столицам мира. Парень, неразлучный со своим мобильником. Небось уже вызвал сюда своего юриста.

— Хочет говорить с кем-нибудь из начальства, — неловко сказала Турджен.

— Ах вот как? — усмехнулся Сидовски.

— Мы его пробили по имени, сделали несколько звонков, — сообщил Миллер. — Он чист. Удерживать не за что. Забрал из школы свою семилетнюю дочь Дженнифер. Сейчас едут к матери и сыну в коттедж на Бель-Марин. Собака тоже их, ретривер. Но подпали под это чертово описание. Мы ему так и сказали. Пояснили ситуацию.

Сидовски поскреб подбородок и сказал Миллеру, что в целом его люди отреагировали правильно. А затем кивнул на репортеров:

— Марвин, здесь кто-нибудь уже общался с прессой?

— Нет. Это ж ваше шоу.

Сидовски повернулся к Тарджен.

— Линда, ты готова?

— В смысле к чему?

— Поговорить с этими парнями и внести ясность. Скажи, что мы остановили машину, схожую с той, на которой увезли похищенную Габриэлу. На пресс-конференции мы расскажем обо всем подробнее, но это будет позже.

— А сейчас вы что думаете делать?

— Перемолвиться с этим типом и отправить его восвояси.

Тарджен напряглась. Полчаса назад Сидовски обнимал раздавленную горем мать Габриэлы и смотрел ей в глаза. То, каким взглядом он сейчас смотрел в сторону Корлисса, вызывало у нее тревогу.

— Не травите его, Уолт, — скованно пошутила она.

Сидовски кинул в рот мятную таблетку.

Торин Дж. Корлисс выпрямился во весь рост, стоя с Сидовски глаза в глаза.

— Вы кто такой, черт вас возьми? — бросил Корлисс.

Сидовски предъявил ему свой жетон и удостоверение.

— Отдел убийств? — Корлисс непонимающе уставился. — Что все это значит?

— Мы расследуем недавнее похищение маленькой девочки, мистер Корлисс. К сожалению, ваш пикап вместе с вами, вашей дочерью и собакой соответствуют описанию машины подозреваемого.

— Вот как? Невероятно!

— Мне остается лишь принести вам наши извинения. Вы свободны, можете ехать.

— Вы что! — Корлисс всплеснул руками. — Что значит «ехать»? Так нынче работает полиция? Класс! Арестовывать невинных людей?

Он презрительно кинул Сидовски его жетон.

— Я не уеду, пока не поговорю с моим адвокатом.

— Зачем? Вас ведь ни в чем не обвиняют.

— Меня только что подвергли задержанию. Были нарушены мои права.

— Да, сэр, вы испытали неудобство. Но все разъяснилось. Еще раз благодарю вас за содействие и понимание серьезности ситуации. Пожалуйста, мистер Корлисс. Предлагаю вам спокойно следовать.

— Ах они мне «предлагают»! А вот я собираюсь подать на вас официальную жалобу. Обратиться в прессу, подать в суд.

Сидовски молчал.

— На нас набросились четыре полицейские машины. Моя дочь видела отца под дулом пистолета. То, как меня принудили выйти из машины с поднятыми руками и лечь на землю. Как опустившегося преступника. Нас публично унизили. Черт возьми, над нашими головами кружил вертолет! Мы невинные люди. Я законопослушный налогоплательщик и не потерплю такого рода посягательств!

Сидовски подступил к Корлиссу на шаг, вторгаясь в его личное пространство.

— Довольно, сэр. Я проглотил столько, сколько смог выдержать. Несколько часов назад маленькая девочка, примерно того же возраста, что и ваша дочь, была похищена у матери мужчиной с бородой, как у вас, и на машине, как ваша. Для того чтобы ту девочку заманить, он пустил в ход собаку, похожую на ту, что у вас. А за несколько дней до этого мужчина, тоже с бородой, похитил в метро мальчика, украв его у отца. Где эти дети и что с ними, никто не знает. Их родители обезумели от страха. В последний раз, когда подобное случилось, мы нашли тельце двухлетней девочки, тоже похищенной. Убийцы сунули ее в мусорный мешок. — Сидовски приблизился к Корлиссу почти вплотную. — Ей перерезали горло. Я это знаю, потому что держал ее трупик.

Корлисс моргнул.

— Ну а теперь отчего бы вам не подбежать вон туда к прессе и не сообщить, как вы возмущены? Скажите им, как это несправедливо по отношению к вам. Уверен, родители похищенных детей вас возблагодарят. И подумайте, каким героем вы предстанете перед всеми, кто вас знает.

У Корлисса от этих слов с некрасивым звуком дернулся кадык.

В эту секунду послышался детский голосок, и появилась Дженнифер Корлисс.

— Пап, ну ты где?

Тот порывисто прижал ее к себе.

— Мне дядя из полиции сказал, что это ложная тревога. И что мы можем ехать.

Корлисс внимательно, будто впервые, оглядел лицо дочери, поцеловал ее и обернулся к Сидовски.

— Ехать так ехать.

38

Через четыре часа после похищения Габриэлы Нанн в кафетерий Дворца правосудия, служившего пресс-центром, набились десятки репортеров.

В окружении мундиров, детективов и чинов из разных юрисдикций свое место занял шеф полиции, готовясь сообщить жителям Сан-Франциско, что монстр открыл охоту на их детей. Он глотнул воды, откашлялся и наклонился к микрофонам, громоздящимся перед ним на столе.

— Несколько часов назад в парке «Золотые ворота», во время праздничного гуляния, с детской площадки была похищена пятилетняя Габриэла Нанн. Похититель мужчина. Подозреваемый увез ее на пикапе — потрепанном темном «Форде» конца семидесятых с номерами, начинающимися на «В», «Е» или цифру восемь. Мы подозреваем, что тот же человек похитил и трехлетнего Дэниела Беккера у его отца на станции метро возле парка Бальбоа. Наряду с этим мы расследуем любую связь с прошлогодним похищением и убийством двухлетней Таниты Мари Доннер.

Свет от телекамер играл в глазах шефа зелеными огоньками. Жужжали вентиляторы, мешаясь с разрозненными сполохами фотовспышек.

— Мы располагаем отдельными нюансами похищения Габриэлы Нанн и через какое-то время предадим их огласке. С месяц назад из дома Наннов на Сансете пропал Джексон, белый щенок кокер-спаниеля. Мы полагаем, что собака была похищена похитителем Габриэлы, который сегодня использовал ее, чтобы заманить девочку в ловушку.

Еще одну важную улику нам передала семья, проводившая свой досуг в парке как раз в тот момент, когда похититель заманивал Габриэлу Нанн. По случайности преступник попал в объектив видеокамеры. Мы улучшили изображение и покажем его вам. На основе этого составлен фоторобот подозреваемого. Вам будут розданы копии этого видео, а также распечатки фоторобота, снимки Габриэлы Нанн и ее собаки.

Мы расширили масштаб расследования этих преступлений, укрепив свой штат сотрудниками городской полиции, ФБР, полиции штата и других учреждений. Для получения любой оперативной информации по этим преступлениям создана специальная линия. Кроме того, мэрия увеличила вознаграждение за информацию, способную привести к поимке преступников как по одному из этих дел, так и по всей их совокупности, до двухсот тысяч долларов. По любой актуальной информации просим незамедлительно с нами связываться.

Шеф кивнул офицеру. Внезапно сверху с экрана на репортеров глянул увеличенный цветной портрет Габриэлы Нанн. Это был один из полароидных снимков с того гуляния — Габриэла, смеющаяся, яркоглазая, без всякой мысли о надвигающемся ужасе.

— Какой милый ребенок, — вырвалось у репортера, сидящего рядом с Томом Ридом.

«Ангел», — так ее назвала Молли Уилсон.

Спустя пару секунд рядом с ней возникло компьютерное изображение похитителя.

Белый лет пятидесяти — чуть больше или чуть меньше, — бородатый, из-под бейсболки торчат блондинистые лохмы. Рот узкий как щель. Глаза за большими темными очками скрывали ту безжалостную силу, что понуждала его выслеживать и охотиться на ребенка, а похитив его, вонзить очередной кол в сердце Сан-Франциско.

От этой личины рядом с детским личиком в душе сквозил холодок.

Рид всматривался в фоторобот.

В нем было что-то неуловимо знакомое. Но что именно?

Техники выкатили на обозрение видеомагнитофон с большим монитором.

— Сейчас мы покажем видеозапись. Отредактированный нами фрагмент длится около двадцати секунд. Звук мы убрали, а Габриэлу Нанн и подозреваемого выделили кружками.

Ощущение было каким-то сюрреалистическим. На несколько секунд монитор заполонила белесая рябь, после чего на экране закружились стробоскопические сполохи карусели, и в замедленной съемке предстала сцена похищения Габриэлы Нанн.

Сюрреализм, и только.

Рид делал пометки.

Кадры были размытыми, тряскими. Габриэлу и похитителя на них окружало подобие нимбов.

Бородача в бейсболке и очках разглядеть было по-прежнему непросто. Лента подергивалась, теряла фокус. Даже в замедленном темпе его лицо смотрелось нечетко. В какой-то момент, на повороте, когда он предстал в полупрофиль, изображение застыло.

Тишину нарушал проворный стрекот фотообъективов.

— Это наиболее удачный ракурс похитителя, который нам удалось поймать, — объявил шеф.

Рид смотрел на монитор. Что-то его немолчно грызло. Экран светился изображением фоторобота.

На мониторе застыл смутный полупрофиль.

Фоторобот.

Монитор.

Рид мучительно сглотнул.

Мужчина. Борода, нос, форма головы, телосложение…

Эдвард Келлер.

Он напоминал Эдварда Келлера, того религиозного фанатика из группы скорбящих. Риду всегда помнились люди, с которыми ему доводилось сталкиваться. Келлер, вероятно в состоянии аффекта, рассказал ему о потере своих детей в ходе того происшествия в лодке. Почему-то о той трагедии не нашлось ни одной газетной вырезки. Что тому причиной? Или Келлер просто лжец? Одержимый эксцентрик? Со всеми цитатами из старинной поэзии и Евангелия, кликушеством о «божественном откровении» и «благословенном воссоединении с детьми».

В досье ФБР не помечено, что похититель Дэнни Беккера перенес травму, вызванную семейной трагедией?

«Благословенное воссоединение с моими детьми».

Дети.

«Вы призрак, ниспосланный уничтожить мои труды?»

«Вы можете их спасти, если действительно в это верите».

Среди каменнолицых жлобов вдоль стены Рид взглядом отыскал Сидовски. Может, сообщить ему о Келлере? А вдруг это ошибка? Что, если Келлер всего лишь псих, помешанный на своем горе, а он еще и наведет на него полицию? Особенно сейчас. Ведь доктор Мартин прямым текстом сообщила, что близится годовщина трагедии, извечно трудное время для скорбящих родителей.

В прошлый раз, когда Рид проявил прыть сразу после первого намека, человек покончил жизнь самоубийством, а Энн с Заком бросили его, незадачливого мужа и отца. Рид задумчиво постучал ручкой по блокноту. Это так, но двое детей, так или иначе, похищены.

Шеф сейчас отвечал на вопросы. Большинство их Рид пропустил мимо ушей. «Ладно, встряхнись, а то пропустишь все мало-мальски значимое».

— …нашли на Сансете окровавленную часть тела, и она принадлежала Габриэле. Это правда?

— Ваша информация неточна, — ответил шеф сердито. — Были обнаружены волосы девочки, буквально несколько локонов. Мы считаем, похититель ее подстриг, чтобы изменить внешность. При похищениях это не редкость.

— А как же кровь?

— Мы не выяснили, чья она — похитителя или ребенка. Так что подробностей на этот счет я вам сообщить не могу.

— А как насчет задержания у парка?

— Это оказалась ложная тревога. Некто, похожий по описанию.

— Ходит слух, что подозреваемым является беглый убийца детей из Канады и за ним установлен надзор.

— У нас сейчас проходят проверку сразу несколько человек. Среди них никаких канадских беглецов.

— Вы, кажется, арестовали подозреваемого, а затем его отпустили?

— Нет. Мы доставили на допрос нескольких известных нам людей.

— У вас есть какие-то зацепки по подозреваемому на этом видео?

— Нет.

— Может, от похитителя поступали какие-нибудь звонки, требования насчет выкупа?

— Ничего из вами перечисленного.

— А как насчет дела Беккера: никаких контактов?

— Никаких.

— Не напрашивается ли вывод, что детей убили? Может, вы имеете дело с серийным детоубийцей?

— У нас нет никаких улик, которые бы указывали на убийство. Так что пока мы придерживаемся версии, что детей где-то удерживают.

— Почему вы думаете, что эти дела между собою связаны?

— Схемы во многом аналогичны. Преступления совершались дерзко, днем, и в том и в другом случае в похищениях фигурировал незнакомец. В случае и с Нанн, и с Беккером описания подозреваемого весьма схожи.

— Есть ли какие-то предположения насчет мотивировки обоих преступлений?

Шеф повернулся к спецагенту ФБР Расту, который дал ответ:

— Наш психологический профиль предполагает, что мотивация подозреваемого проистекает из травмы в его жизни, связанной с участием детей, насилием, личной трагедией.

— Насилие в том числе сексуальное?

— Не исключено.

— Вы не усматриваете здесь связь с какой-нибудь сектой, в том числе и сатанистской? Или, скажем, с террористическими организациями? Не связано ли это с профилем работы Натана Беккера — компьютерного разработчика по оборонному заказу?

— Все вами перечисленное не рассматривается.

— Что общего может быть у этих похищенных детей? Почему этот человек остановил выбор именно на Дэнни Беккере и Габриэле Нанн?

— У нас есть определенные зацепки, но мы пока не можем их раскрыть. Ну а теперь, прежде чем закрыть нашу пресс-конференцию, я еще раз хочу призвать население Залива к бдительности. Пусть все сознают опасность ситуации, с которой мы сейчас сталкиваемся. Родители, будьте неусыпно бдительны к своим детям и сообщайте нам обо всем подозрительном. Спасибо, что пришли.

Шеф поднялся уходить под возбужденный гвалт вопросов, которые вспыхнули с новой силой.

Рид, вырвавшись из общей сутолоки, нагнал Сидовски.

— Уолт, у тебя есть минутка?

Сидовски коридором провел его в свободный закуток возле лестницы.

— Ну? Давай, только быстро, — поторопил он, прикрывая дверь.

— На записи действительно тот парень?

— Именно он. Мы показывали его отцу Дэнни Беккера.

— И он же подозревается в убийстве Таниты Доннер?

— Понятия не имею.

— Ну а тот, которого ты недавно шерстил?

— Я же сказал: это крыса, которая дала нам ниточку для зацепки.

— Как его зовут?

— Не скажу. Мы еще только проверяем.

— По-твоему, Дэнни Беккер и Габриэла Нанн мертвы?

— Не знаю.

— Что у тебя есть, Уолт? В смысле, на самом деле?

— Да не так чтобы много. Расплывчатый портрет. Волосы Габриэлы.

— Ты думаешь, этот тип снова сделает выпад?

— Не для протокола? Как если бы этого разговора не было?

— Какого разговора?

— Тогда скажу. Я думаю, он ударит снова. Мы пытаемся его отследить, предугадать следующий шаг. Но работать нам просто не с чем.

Рид кивнул и задумался.

— Мне пора, — сказал Сидовски.

— Погоди, Уолт. — Рид сглотнул. — А если я… знаю того парня?

Сидовски помрачнел лицом.

— Не морочь мне голову! — Он ткнул Рида пальцем в грудь: — Этот тип тебе звонил?

— Нет. Дело вообще не в этом.

— Тогда о чем ты мне тут говоришь?

— Его борода. Он похож на одного деятеля, которого я однажды встречал, только вот уверенности нет.

— Уверенности нет? — ощетинился Сидовски. — Вот что я тебе скажу. Если ты этого парня знаешь, если у тебя есть какая-то о нем информация, то тебе лучше выложить ее сейчас.

— Ну, просто…

Сидовски бдительно повел пальцем у Рида перед носом.

— Потому что, если ты сидишь на информации просто ради гребаной истории, то мы прижучим тебя сильней, чем тогда за Доннер. Причем на этот раз жучить буду я.

— Понимаешь, он показался мне знакомым, но смутно. Как кто-нибудь, кого я встречал когда-то, но толком вспомнить не могу, — замешкался Рид.

— Его описание подходит к любому из двухсот тысяч, что живут здесь, в районе Залива.

— Я просто хотел кое-что узнать в связи с расследованием. Сам понимаешь, история большая, многоплановая.

Сидовски с багровым от гнева лицом изумленно покачал головой.

— Нет, вы только гляньте. Он тратит мое время. На мне висит убийство ребенка и двое похищенных детей, а для него и ему подобных это просто игра, одна «большая многоплановая история». — Сидовски вскипал: — Для них это, видите ли, игра в бирюльки. Нас собирают здесь, закидывают вопросами, в свете которых мы смотримся тупыми долболобами вне зависимости от того, что мы отвечаем. Вы строчите свои истории и расходитесь по домам. А мы остаемся. Нам нужно разыскивать этого подонка; есть, спать и дышать тем, что он выкинул и может выкинуть снова. Мы с этим срастаемся, для нас оно становится личным… В общем, не подходи ко мне с этими своими заумными играми!

— На нас это влияет не меньше, чем на вас.

— Ты когда-нибудь видел трупик убитого ребенка? Знаешь, как это на тебя действует? Нет? Тебе когда-нибудь приходилось сопровождать мать в морг, на опознание гниющих останков ее двухлетней дочери? Ты вот обними, подержи ее в ту минуту, когда она бьется в рыданиях так, что кажется, еще секунда, и она развалится на части прямо в твоих объятиях!

Глаза Сидовски блестели от слез.

— Ты знаешь этого гада, Том?

— Наверно, все же нет.

— Что ж, ладно. Тогда, если у тебя нет на руках ничего конкретного, то лучше меня не беспокой.

Он ушел.

А Рид подошел к окну и оттуда уставился на город.

39

Послеобеденный брифинг «Сан-Франциско Стар» прервался, а редактор субботнего выпуска Блейк Маккриммон со своим желтым блокнотом пустился в обход новостной редакции.

Городской маньяк похитил очередного ребенка.

Освещать события Маккриммон сверхурочно вызвал шестерых журналистов. Под это дело в «Стар» было расчищено четыре внутренние полосы. До дедлайна оставалось два часа, но не это вызывало у Маккриммона тревогу. А то, чем заполнить это пространство. Просмотр размытых кадров похищения Габриэлы Нанн пощипывал ему кожу словно электричеством; такого с ним не бывало со времен его репортажей о Вьетнаме. В районе «Золотых ворот» у него жило четверо внуков.

Маккриммон остановился у стола Тома Рида.

— Твой материал шарахнет главной новостью. Начни с чего-нибудь вроде: «В связи с субботним похищением пятилетней девочки в считаные дни после пропажи трехлетнего мальчика есть подозрение, что в городе орудует серийный маньяк-убийца».

— И какой должен быть объем?

— Сорок — пятьдесят дюймов. Описание дел плохого парня поставь повыше.

— Нет проблем.

— Молли сегодня ночует у крыльца Наннов: вдруг будет звонок о выкупе или семья заговорит с прессой. Позже пошлем ей на смену нашего ночного спецкора.

— Что у нас еще?

— Колонка Джека Торна. Он ухватывает нерв: родители на взводе, не отпускают от себя детишек, город разделяет мучения Беккеров и Наннов. Фокус на Габриэле, ее семье, связи с собакой, психическом профиле подозреваемого, общем охвате трех дел, ну и тому подобное. — Маккриммон поправил очки. — Может, что-то добавить?

Рид заметил, что рядом лежит прошлый выпуск с его статьей о группе скорбящих.

Снова всплыла мысль об Эдварде Келлере. Может, поделиться этим своим подозрением с Маккримоном, попросить свободу рук на негласное зондирование Келлера? Хотя ладно, не надо.

— Ты что-то задумал, Том?

— Да нет. Звучит все здраво.

— Еще бы. История притягивает всеобщий интерес. СМИ Британии, Японии и Канады шлют сюда свой персонал. — Маккриммон поглядел на часы и похлопал Рида по плечу: — Ну давай, за дело.

Материал сложился гладко. После проверки он отправил его на компьютер Маккриммона.

Рид помассировал шею и посмотрел на пустующий стул Молли Уилсон. Завтра еще один долгий день с продолжениями. В мэрии пресс-конференция «Не волнуйтесь, город в безопасности». Измотанный, но довольный, Рид подумал, не пойти ли поспать, но адреналин в крови все еще бурлил. Какая-то напасть обрушилась на город, и он сделался ее частью, втайне испытывая жутковатый трепет, знакомый каждому репортеру криминальной хроники: ненавистный и непостижимый до конца. От Салинаса до Укии, куда бы ни доставлялась «Стар», люди жадно поглощали его работу, ахая и покачивая головами — в офисных башнях, ресторанах, аэропортах, торговых центрах, школах и на кухнях.

Рид об этом знал, и это его возбуждало. Так было всегда.

Он посмотрел на часы. Захотелось позвонить Энн и Заку — просто так, чтобы услышать их голоса. Вместе они не были с того самого обеда в Беркли. Рид улыбнулся, увидев, как Зак обрадовался хорошей новости.

— Ну? — сидя между родителями, пучил он глаза за насасыванием очередного клубничного коктейля. — Когда уже все это будет?

— Что именно? — спросил Рид.

— Когда уже мы снова будем вместе? Прямо не терпится сказать Горди, что мы возвращаемся.

Рид с улыбкой посмотрел на Энн.

— Нам еще нужно поговорить с мистером Тилли, — сказала она.

— Это тот хрюндель с женой, который занимает наш дом?

— Следи за манерами, Зак, — насторожился Рид.

— Ну да. Хороший бизнесмен из Талсы.

— Сначала еще нужно, чтобы мистер Тилли договорился насчет нового жилья, и только после этого мы сможем к себе вернуться, — сказала сынишке Энн.

— То есть самое малое через пару месяцев, — уточнил Рид.

— Пара месяцев? Ну ладно, — согласился Зак и рыгнул. — Ой, простите.

— А ты поедешь со мной в командировку в Чикаго, — напомнила ему Энн.

Они собирались склеить осколки воедино. Как только они вернутся в свой дом, воссоздавшись как семья, он попросит отпуск и попробует наконец взяться за роман; так они забудут о том, через что им пришлось пройти. Это все, что было в их силах.

До конца того обеда он украдкой поглядывал на своих жену и сына, любя их и гадая, сотрутся ли когда-нибудь следы тех переломов.

Это было несколько дней назад.

Тилли сказал, что переезд не проблема. А с Энн у них было назначено свидание.

Рид взял трубку, думая ей позвонить, но решил, что сегодня уже поздновато. Зак скорей всего спит. Рид выключил компьютер, набросил куртку и махнул рукой ночному дежурному за столиком.

Выходя из редакции, Энн и Заку он решил позвонить завтра. Может быть, они встретятся после его смены. Тогда можно будет как-то дистанцироваться от этой истории с похищениями.

Не пройдет и часа, как он растянется на своей одинокой постели и заснет без помощи «Джека Дэниелса». К выпивке он не притрагивался уже пять ночей. Это удавалось за счет сосредоточения на своих приоритетах: Энн и Заке.

— Вот и все, что нужно делать, — вполголоса сказал он сам себе, приостанавливаясь возле репортерского почтового ящика, где для него что-то было.

Что это? Стародавняя статья «Стар», взятая с микропленки, с припиской от Лилиан Фримен, библиотекаря отдела новостей. Статейка была короткой, без имени автора. Заголовок гласил:

«ТРОЕ ДЕТЕЙ УТОНУЛИ ПРИ КРУШЕНИИ ЛОДКИ».

К статье прилагалась записка:

«Том! Я знаю, ты давно запрашивал эту статью, но я ее только что нашла. Скорее всего, это случилось не десять, а двадцать лет назад. Отсюда и задержка. У нас об этом было мало информации. Можешь еще проверить «Кроникл» и «Экземинер». В читательском уголке я оставила для тебя кое-какой помеченный материал.

Надеюсь, запрос все еще актуален.

Лилиан».

Рид прочел историю о том, как в Тихом океане утонули дети Эдварда Келлера. Он буквально прирос к месту. А затем налил себе горячего кофе и направился в библиотеку редакции.

40

Спустя два часа после своей эмоциональной пресс-конференции на придомовой лужайке Нэнси Нанн лежала у себя в спальне под сильнодействующим снотворным. Тарджен не переставая говорила по телефону. Сидовски отставил в сторону чашку кофе и, собравшись с духом, пошел взглянуть на Райана, брата Габриэлы (кто-то сказал ему, что у восьмилетнего мальчугана есть вопросы).

Райан находился внизу с подругой Нэнси Венди Слоун и ее дочерьми, Шарлоттой и Илэйн. Гостиную украшали декоративные панели и ковровое покрытие. В дальнем конце виднелась небольшая барная стойка с тремя крутящимися табуретами, вымпелом «Джайантс» и неоновой вывеской пива, никчемно светящейся на стене позади. Сегодня бар пустовал. Перед телевизором с большим экраном стояли потертый диван и кресло на двоих. Это была комната, где перед телевизором могла уютно разместиться семья — смотреть фильм или играть в «Монополию», шутить и беспечно смеяться, заниматься чем-нибудь безобидным и обыденным.

Только не этим вечером.

Сегодня это было убежище, где на полу за просмотром мультиков ютились трое детей. Они сидели на спальных мешках. Рядом стояли нетронутые чашки с попкорном. Венди Слоун полулежала на диване, промокая себе лицо скомканной салфеткой. При виде Сидовски она сделала попытку отвернуться. Полицейских она за сегодня навидалась на всю оставшуюся жизнь; более того, теперь она себе никогда не простит, что подтрунивала над страхами Нэнси.

Сидовски с дружелюбным кряхтеньем пристроился возле детей на полу, представился и предложил им задавать любые вопросы, какие только придут в голову.

Девочки молча смотрели мультфильм.

К Сидовски повернулся Райан. Глаза мальчика были холодны и сухи.

— Моя младшая сестра умерла? — спросил он.

— Мы не знаем, Райан. Просто не знаем.

— Как же так? Ведь вы детектив? Вы должны знать.

— Мы ничего не нашли. Ни единого кусочка, который бы подтверждал, что Габриэле делали больно.

— Но в новостях сказали, что вы нашли ее волосы, и всякое такое.

— Мы думаем, тот незнакомец подстриг ей волосы, чтобы люди не узнали ее по фотографии. Мы специально сделаем новую фотографию, другую. И это не значит, что твоя сестренка пострадала.

Лицо Райана чуточку посветлело:

— Значит, с ней все еще может быть все в порядке? Просто она где-то там?

— Да, только с подстриженными волосами.

— И как раз поэтому завтра ее будут искать еще сильней, с вертолетом, собаками, и всякое такое? А не потому, что вы ищете труп, как говорили по телевизору?

— Нет, конечно. А потому, что нам нужно как можно точней выяснить, что с ней произошло, для того чтобы ее найти. Так что пока, чего бы там ни болтали, нет никаких подтверждений, что Габриэле делали больно или еще что-нибудь плохое. Ты же видишь, это тебе напрямую говорю я, инспектор полиции Сан-Франциско. Согласись, мое слово кое-что да значит?

— Да.

— Извини, Уолт. — В гостиную заглянул Мерл Раст, и Сидовски вынужден был встать и отойти с ним в сторону.

— Эксперты закончили осмотр ее спальни, — доложил Раст. — Все по нулям. Давай сейчас глянем еще раз.

Сидовски кивнул, похлопал по плечу Райана, после чего вместе с Растом покинул гостиную.

Войти в спальню Габриэлы было все равно что попасть в кукольный домик. Отбрасывая на стены громадные тени, двое мужчин в нем казались угловатыми великанами.

Раст присел на корточки, осматривая содержимое комода, а Сидовски разместился на кровати. Стены покрывали мягкие пастельные обои с узорами и мелкими букетиками. Потолок был с сиреневым оттенком. Красиво. Над кроватью в рамке висела вышивка: «Комната Габриэлы». На одной из стен разноцветный карандашный рисунок щенка — того самого Джексона. Это была комната счастливого ребенка; примерно так же смотрелись комнаты Таниты и Дэнни.

Пока Раст перебирал одежду и белье, Сидовски задумчиво водил пальцами по цветочной вышивке на одеяле. Девочка была здесь всего несколько часов назад. Спала, мечтала. В безопасности. Он дотронулся до ее подушки, провел пальцем по оборкам наволочки и поднял плюшевого розового мишку.

— Мордастик, — сказал Раст.

— Что?

— Мордастик, — повторил Раст. — Отец говорит, после щенка это ее самый любимый друг.

Сидовски потрогал Мордастика за пуговку носа. От игрушки шел дурманящий своей сладостью детский запах. Раст открыл шкаф Габриэлы, присел на корточки и стал осматривать напиханные в него вещи, начиная с туфелек.

— Какого черта вы этим занимаетесь? — сердито спросил с порога Пол Нанн. — Что здесь вообще можно выискать?

Сидовски с Растом переглянулись.

Глаза Нанна были до сих пор влажны, а сам он измотан многочасовым полицейским допросом.

Раст приостановился, не меняя своей скрюченной позы.

— Пол, — обратился к Нанну Сидовски, — у всех бывают свои секреты. Даже у детей.

— Секреты? Интересно, какие?

— Кто ж знает. Быть может, похититель до этого уже общался с Габриэлой, заговаривал с ней. Может, внушил ей держать что-то в тайне. Или дал ей, скажем, небольшой подарок. — Сидовски кивнул на рисунок со щенком. — Может, она спрятала какой-нибудь рисунок или что-то написала.

Нанн взвесил этот довод. Он ему показался разумным.

— Но мы наказывали и ей, и Райану никогда не разговаривать с незнакомыми людьми, — возразил он тем не менее.

— А может, этот человек незнакомцем для нее не был? Или же разузнал что-то о вас с Нэнси и через это вкрался к ней в доверие, прежде чем завлечь. Если он до этого украл у нее собаку, то, значит, действовал он по плану. А где план, там подготовка.

Нанн поскреб щетину, затем затылок.

— Она хорошая девочка и всегда нам все рассказывает.

— Откуда вы знаете? — вставил Раст.

— А ее волосы? Вы нашли ее косы, и там была кровь.

— Все наверняка так, как мы предполагали, — сказал Сидовски. — Мы подозреваем, что похититель обрезал косы с целью поменять ей внешность. Возможно, девочка воспротивилась, и он случайно порезался. Ну а то, что преступник бросил ее волосы на улице — а он поступил именно так, — лишь доказывает, что он, скорее всего, торопился или боялся, что за ним следят. Таким людям свойственно пытаться менять детям внешность сразу после похищения.

— Почему вы не рассказали прессе о подозреваемом?

— Каком подозреваемом? — не понял Сидовски.

— А Верджил Шук? Я слышал про него в сегодняшнем разговоре детективов.

— Шук? Ах вот вы о ком. Это просто неудачник, которого мы хотим проверить. Мы ждем его досье из Канады, откуда он родом. Сейчас в связи с похищением мы вообще проверяем многих, в оперативном порядке. Хотя попрошу вас держать это имя при себе.

— Почему? Если у него моя дочь, то вы, наоборот, должны объявить о нем во всеуслышание и выставить его харю в новостях.

— Нужно рассмотреть все варианты. Мы не хотим, чтобы похититель знал, что взят в разработку. И не выкинул сюрприз у нас под носом.

— Как в прошлом году тот парень, что попался на деле Доннер и пустил себе пулю в лоб?

— Да, что-то в этом роде.

— Этот Шук как-то связан с тем убийством и похищением моей девочки?

— Сходство наблюдается во всех трех случаях. Это все, что нам известно.

Пол глубоко вздохнул и оглядел комнату взором, полным тепла и нежности. Комнату своей девочки, своей кровинки, которую он здесь укрывал одеяльцем, читал ей на ночь сказки, отгонял страхи, обещал защищать ее и оберегать. И вот теперь эту комнату в каком-то смысле пятнали своим присутствием чужие люди — те, что смотрели своими глазами на трупы детей и лица убийц. Люди, что соприкасались со злом и смертью, теперь притрагивались к личным вещам его дочери. Вторгались в священную для него, ее отца, обитель и этим в некотором смысле оскверняли ее.

— Делайте что нужно, — махнул Нанн рукой и на выходе из комнаты столкнулся с Линдой Тарджен, которая ему улыбнулась и, войдя, прикрыла за собой дверь.

— Какие новости, инспектор? — осведомился Сидовски.

— На детской площадке, в кабинке туалета для девочек, криминалисты обнаружили отпечатки извращенца. Дональд Бэрронс. С фотороботом сходства нет. Двое человек указывают, что он там был за час до похищения. Сейчас он в полиции нравов. Любит себя показывать маленьким девочкам.

— Не мешало бы и его проверить на причастность к делам Доннер и Беккера, — рассудил Сидовски.

— Только на этот раз более тщательно, — подсказала Турджен.

— Досье Шука уже пришло? — поинтересовался Раст.

— Канадцы обещают, что к вечеру будет.

Раст ругнул их за нерасторопность.

— Это все? — спросил Сидовски.

— Поисковики вернутся с рассветом, осмотреть двор и окрестности. Возобновятся также поиски с волонтерами у «Золотых ворот». Транспортники продолжают разбираться с пулом подозрительных машин, основываясь на том фрагменте номера.

— А по линии подозреваемых что-нибудь есть? — задал вопрос Сидовски.

— Фильтрация идет. Сотни звонков. Шерстят психов, фриков всех мастей. Проверка ведется плотная, но тел недостаточно, так что ставить точку пока рано.

Сидовски кивнул. Повисла тишина.

В комнате стало тихо, только Раст аккуратно перебирал одежки Габриэлы.

Ничего так и не попадалось. У родителей средь бела дня похитили двоих детей, а обнадежить их было совершенно нечем.

Сидовски сунул в рот таблетку от изжоги.

41

В телевизоре пронеся и угас хлесткий шелест вертолета над парком, после чего мрачный голос репортера «Метро-TВ Ньюс» Винса Винсента взялся описывать преследование и похищение Габриэлы Нанн.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

— И вот сегодня вечером, в своем доме на Сансете, мать Габриэлы Нанн Нэнси обратилась с душераздирающей мольбой к похитителю ее дочери…

Картинка сменилась: вместо парковой карусели на экране предстали Нэнси и Пол.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Келлер позевывал, слушая, как Винсент взволнованно суммирует ход дела, а полиция увязывает его с похищением Дэнни Беккера и нераскрытым в прошлом году убийством Таниты Доннер. Внезапно на экране высветился фоторобот Келлера, а следом размытая видеозапись, на которой Габриэла разговаривала со своим похитителем.

Келлер перестал раскачиваться.

Далее следовало описание пикапа Келлера, затем листок со снимком пропавшего щенка, описание отрезанных кос девочки и фотография, показывающая, как она будет выглядеть с подстриженными волосами. По соседству с тем местом, где нашлись волосы, от дома к дому местность прочесывали наряды полиции.

— Я увидела, как тот человек в грузовике остановился и вроде как схватился с ребенком прямо там, у себя в кабине. Мне это показалось странным, — с упоением рассказывала Ева Блэр репортерам о том, что она видела в тот день возле дома Уокеров. — Это было настолько подозрительно, что я позвонила в полицию.

Криминалисты занимались поиском улик на том месте, откуда увезли Габриэлу. Искали и на парковке, и в том уединенном месте, где до этого нашли Таниту Доннер. Полиция прочесывала парк «Долорес», где позднее по этому же делу были найдены новые улики. У моста «Золотые ворота» задержали чей-то пикап. В парке и окрестностях Сансета приостановили уборку мусора. Мусорные баки опорожнялись, а их содержимое прощупывали офицеры в комбинезонах и респираторах. Парки в поисках улик прочесывали десятки волонтеров, отцы и матери с детьми. От дома к дому со снимками похищенных и портретами подозреваемого курсировали полицейские и курсанты. Вознаграждение за помощь в поимке увеличилось до 200 000 долларов, а полиция Сан-Франциско и ФБР сформировали для расследования межведомственную оперативную группу.

«Оперативную группу?»

У Келлера пересохло во рту. Да так, что он с трудом сглотнул.

Н-да. А впрочем, да будет так. Его миссия освящена.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Похищения потрясли Залив до самого основания.

— Это кошмар каждого родителя, — сказала журналистам Шарлена Манро, пробираясь вместе со своей десятилетней дочерью и двенадцатилетним сыном по лесистому участку парка. — Мы участвовали и в поисках Дэнни Беккера. Я ведь тоже мать. — Шарлена пошевелила палкой траву и окликнула детей, бредущих в нескольких метрах от нее: — Держитесь ближе ко мне, ребята! Надеюсь на счастливый исход.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Винс Винсент продолжал распинаться насчет интенсивности поиска. О том, что к расследованию якобы подключились экстрасенсы; о контактах со спецами, до этого уже ловившими серийных детоубийц в Атланте, Нью-Йорке и Британской Колумбии.

Телевизор Келлер выключил. Вокруг кресла валялись уже читанные выпуски газет, более-менее известных в округе. Он прочел в них каждое слово, изучил каждую картинку, диаграмму, карты поиска и все, что имело какое-то отношение к делу.

Пускай себе ищут.

Час был поздний, но он не устал. Расправив плечи, подошел к кабинетному столу, оглядел кипу журналов, папок и вырезок. Цепкий взгляд остановился на потрепанном снимке троих его детей: Пирса, Алиши и Джошуа. Вот они. Стоят в обнимку, смеются. За несколько недель до того, как утонуть.

Их тела так и не нашли.

Пусть ищут, пусть разыскивают Рафаила, Гавриила.

Тел им не найти никогда. Ему открылась Истина. Его дети не умерли. Они лишь ждут перерождения в небесном свете. Лишь Божьи ангелы способны их спасти, преобразить. Только тогда и вот так, вместе, они ступят в Царство Божие.

Откуда полиции знать о его Божественной миссии? Они все смертны. Разве им постичь предначертанное?

Никогда они не смогут познать Божественную Истину так, как он.

А вот ему она открыта. Потому что он избран. И просветлен, дабы явить миру Божье чудо. Он, Эдвард Келлер, рукоположен в сан; он есть свет за пределами скорби, свет за завесой смерти, предназначенный для выполнения святой миссии.

Очищен в свете Господа.

Скоро, скоро все познают Божью любовь, Его имя, Его славу.

«Свят, свят, свят. Господь небесный Саваоф».

Ангелы, сии воины милосердной любви Божией, ниспосланы к нему.

Келлер улыбнулся, потому что это была правда. Первого он уже нашел.

Дэнни Рафаэль Беккер, Исцеленный Богом Рафаил. Начальник ангелов-хранителей. Хранитель человечества. Защитник детей.

И второй, сокрытый под именем Габриэлы Нанн. Габриэла. То есть Гавриил. Посланник Бога на земле. Ангел, возвестивший пришествие Мессии. Гавриил явился к нему. Эта девочка на самом деле была посланницей. И теперь она принадлежит ему, Эдварду Келлеру.

Сейчас они оба в подвале, Рафаил и Гавриил.

Стало быть, все идет согласно его молитвам.

Слава Господу. Восславим Его.

Келлер нащупал серебряное распятие и надел его на шею. Затем потянулся к папке с именем своего старшего сына Пирса, он же третий Ангел. Рука Келлера осторожно и нежно гладила кропотливые заметки, что содержались здесь, внутри. Еще один Ангел, замыкающий потусторонний хор. Еще один для завершения священной миссии. Всего один, и Бог начнет преображение. Он, Келлер, найдет своих детей. Вернет их и пребудет с ними. Теперь уже ничто не могло удержать его от участи святого. Ничто. Он сжал распятие так, что побелели костяшки пальцев. Он зашел в непозволительную для других даль, перенес немыслимые, непосильные страдания. Теперь все должно сложиться как подобает. Сомнения нет. И тут вдруг…

Что это — крики? Да. Кто-то вопит.

Дикие вопли доносились из подвала, где находились Ангелы.

42

Что-то громадное, как слон, топталось в голове Габриэлы, силясь выбраться наружу. Таранило тупо и очень больно.

Во рту было что-то ужасное, как будто уксус с лекарствами. Бе-е. «Открой глаза. Не могу. Они такие тяжелые, будто их заклеили». Внизу было что-то мягкое. Кровать? Где она? Пахнет не как в ее комнате. Или доме. Воняет как в каком-то гнилом, страшном месте. Где же она?

Скрип-скруп.

Где она? Что все-таки случилось? Гуляние. День рождения у Джоанни Тайсон, в парке. Карусель. Бабочки в животе. Ронда Кинг блеванула. Фу-у! Дядька у двери туалета. Джексон… Джексон! Он нашел Джексона. И разрешил ей тайком глянуть на него в грузовичке.

«Хочешь содовой?» Ты тут пролила немного, но… мокрая тряпка… не дышится… Джексон лает… тряпка с каким-то поганым лекарством… брыкаюсь… пинаюсь…

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

«Не открывай глаза!»

Что-то… кто-то коснулся ее щеки. Мягкая теплая ручка. Маленькая, слабая.

«Пожалуйста. Ну пожалуйста. Не делай мне больно».

Пришлось открыть глаза. А что делать? Ладно. Какой-то мальчик, маленький. Стоит на коленках и смотрит сверху вниз. Мельче, чем она, и неотрывно смотрит на нее. Она моргнула и принюхалась. Мальчик был грустный.

— Ты кто? — спросил он.

— Я? Габриэла Нанн. А ты?

— Дэнни.

— Где я? Ты видел Джексона, мою собачку?

Дэнни не ответил.

— Где мистер Дженкинс? Он знает моего папу.

Дэнни все смотрел круглыми печальными глазенками.

— Что это за место? Где оно?

Дэнни ничего не сказал.

Габриэла села и смотрела на него до тех пор, пока в ней не затеплился огонек узнавания.

— Ты, наверно, тот мальчик из телевизора, которого похитили? Точно!

— Где мой папа? — вместо ответа спросил Дэнни. — Я теперь могу идти домой?

Окна здесь были заклеены газетами. Снаружи была как будто ночь. И что это за решетки, как в тюрьме?

С потолка свисала тусклая лампочка, как в папином гараже. Она кое-как освещала грязные, в трещинах стены. Где телевизор? И есть ли тут люди, которые могут отвезти ее домой? Где Джексон? А мистер Дженкинс, где он? Габриэла была растеряна. Это место ей не нравилось. Здесь лежали три разорванных матраса, из которых торчала вата. От них пахло. Почему матрасов три? Дверь была закрыта, а пол весь в хламе и мусоре. Фу!

— Дэнни, — спросила Габриэла, — кто здесь, в таком месте, живет?

Мальчик квело сидел с перепачканным грязно-белым личиком, как будто был болен или спросонья.

— Мне это место не нравится. Я хочу домой, — решительно сказала она.

Дэнни предложил ей шоколадную печеньку с ванильным кремом.

— Она уже надкусанная, — отказалась от угощения Габриэла.

Дэнни флегматично печеньку надкусил.

Габриэль теперь знала, что находится с тем самым мальчиком, которого похитили и везде показывают по телевизору. А еще его всюду ищут.

И тут до нее дошла ужасная вещь.

Ее ведь тоже похитили!

— Дэнни, это место — где оно?

Он смотрел, не понимая.

— Что же теперь с нами будет? — оторопело спросила она.

Пальцы Дэнни были липкими от печенья. Он был гораздо мельче ее.

Его подбородок сморщился, рот поехал набок, и он заплакал, хрипло, как будто только этим здесь и занимался. Габриэле тоже хотелось удариться в слезы, но что-то внутри ее взяло верх.

«Большие дети присматривают за маленькими» — так их учили в школе. Габриэль обняла его.

— Не плачь, Дэнни, — шмыгнув носом, сказала она. — Мой папа отвезет нас домой.

— Я хочу домой прямо сейчас.

— Я тоже. Интересно, кто же здесь живет?

Дэнни указал пальчиком на дверь.

— Дядька, который меня утащил.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Он был там!

Габриэле подвело живот, а руки покрылись гусиной кожей.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Мистера Дженкинса она теперь ненавидела, кем бы он ни был. Он обманул ее. Солгал. Где ее Джексон? Должно быть, он его у нее украл. Плохой человек. А она теперь попала в беду. Мама и папа говорили ей: «Никогда не разговаривай с незнакомцами». Никогда и ни о чем. Но у этого Дженкинса был Джексон, а еще он сказал, что знает папу. «Никогда и ни о чем». А она это правило нарушила и сама виновата. Мама с папой теперь рассердятся. Непонятно даже, что им сказать. Наверное, что она просит прощения и больше так не будет. Они придут и заберут ее, если она расскажет им все. Может, таких уж больших неприятностей у нее и не будет. Габриэла знала, что нужно сделать. Рассказать все маме и папе. Но как?

Телефон.

«Габриэла, если потеряешься, просто позвони домой».

Это и надо сделать. Позвонить домой прямо сейчас.

— Дэнни, где телефон?

Он указал на дверь:

— Вон там.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Габриэла была напугана. Она снова оглядела комнату.

— А ты уверен, что в этой комнате телефона нет?

— Он там.

Габриэла встала, при этом у нее слегка вскружилась голова. Может, просто посидеть здесь, подождать?

Нет! Надо это сделать. Надо очень-очень, чтобы не попасть в беду. Она должна позвонить домой.

А еще очень хотелось пи-пи.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

На пути к двери зашевелились засаленные коробки и пакеты из-под бургеров.

Что, если этот человек наблюдает за ними из шпионской норы и готов в любую секунду выскочить? Зашуршали обертки, салфетки, пустые стаканчики, коробки и пакеты. Что-то противно чавкнуло.

Фу. Недоеденный бургер. Под туфелькой растекся несвежий кетчуп. В дальнем углу шевелились какие-то бумажки.

Сами по себе!

Габриэла застыла.

Пакеты заметно шевелились и подрагивали, словно их с той стороны кто-то грыз.

Габриэль наблюдала. Может, это Джексон? Ну а кто же еще? Конечно, Джексон, больше некому.

Габриэла подошла с угла.

— Собачка моя, — проворковала она, поднимая мешок. Оттуда на нее сиганула здоровенная крыса, у которой из пасти капал кетчуп. Близость была такая, что тварь своим хвостом шлепнула девочку по ладони.

Габриэль с криком отпрянула, оступилась и упала.

Мимо крысиной головы пролетела печенька с ванильным кремом.

— Уходи! — крикнул Дэнни, выуживая из пакета еще одну.

Габриэла поспешила к Дэнни. Вместе они стали пулять в крысу печеньем. Одно пришлось ей по башке. Было очень страшно.

В эту секунду распахнулась дверь, и на пороге возник мистер Дженкинс. Только теперь вид у него был не такой дружелюбный, а на шее болтался большой серебряный крест. Завидев крысу, он исчез и вскоре возвратился с бейсбольной битой.

— Нечисть! — возопил он, нанося проворный удар, но промахнулся. Крыса отозвалась противным ржавым писком; от удара битой во все стороны полетели ошметки мусора.

Мистер Дженкинс с воплем ударил снова.

Свирепость его броска напугала детей больше, чем крыса. Глаза у него были вылуплены луковицами, волосы встопорщены и спутаны, как змеи. На бороде переливались брызги слюны.

Келлер метнулся снова, и его бита издала чмокающий звук. При виде на ней крысиной крови он победно взревел.

— Кончено! — объявил он, оборачиваясь к детям.

Лицо его переменилось. Перед ним стояли Рафаил и Гавриил. Над ними явственно сияли нимбы.

«Очищенные светом сонма солнц».

Ярость в Келлере сменилась исступленным восторгом. Словно победоносный, израненный в битве солдат, он возложил к царственному трону голову врага.

В шаге от Габриэлы и Дэнни валялась мерзкая голохвостая туша в клочьях шерсти и с вываленными наружу кровавыми внутренностями. Габриэла, стараясь не смотреть, сдавливала в себе рыдания.

— М-мы хотим домой. Пожалуйста, мистер Дженкинс, — умоляюще пролепетала она.

Келлер ее не слышал.

— Ты пришел, Гавриил. Посланец Бога. Ты явился ко мне!

— Пожалуйста, Мистер Дженкинс. Дайте мне позвонить моим маме с папой.

Вспомнив о бите, Келлер поднес ее к лицу, зачарованно оглядывая кровь.

— Я очищен в свете Господа. Я вкусил кровь моих врагов. Никто не победит меня, ибо миссия моя божественна, и я воистину непобедим.

Он провел пальцами по окровавленной бите.

— Я очищен светом… Я вкусил кровь моих врагов, — повторил он, как мантру. — Миссия моя божественна. Я воистину непобедим.

Габриэль притянула к себе Дэнни.

Келлер поднялся в ванную и стал наливать воду.

Бог внял его молитвам и дал ответ.

Еще один ангел, и все будет по чину.

А затем начнется преображение.

Отирая с лица слезы, он встал и поцеловал распятие.

Близился момент второго крещения.

43

Верджил Шук в этом мире если кого и почитал (кроме себя любимого), так это Зодиака, воплощение силы и зла.

Зодиак был палач в маске, в конце шестидесятых укокошивший в районе Залива пятерых, одного за одним. Но финт даже не в этом, а в том, что он еще и издевался над полицией в загадочных письмах, которые слал в газеты. На фоне его хитрости бледнели лучшие умы городской полиции и ФБР. Он, можно сказать, владел городом, правил его страхом, дергая его на досуге за поводок. Зодиак был провидцем, который знал, что когда умрет, то его жертвы станут рабами, а он будет их повелителем в раю.

Его так и не поймали.

Шук завистливо вздохнул.

В прошлом году он, подобно Зодиаку, вольготно причащался из чаши силы. Он потешился той маленькой шлюшкой Танитой. Залюбил ее до смерти и заставил весь город дрожать перед своим могуществом. Он помыкал Франклином Уоллесом, обвел вокруг пальца полицию и дразнил своими признаниями священника, плюя в лицо его Богу и заставляя преклонять колена перед силой сами знаете кого.

Но это было тогда. А теперь город находился под чарами другого. Теперь уже новый игрок пожинал урожай на делянке Шука, приводя его в ярость.

Что он, этот новый тип, вообще о себе возомнил?

Неотрывно отсмотрев репортаж о похищении в парке Габриэлы Нанн, Шук в сердцах выключил телик. Ужас на лице Нэнси Нанн его буквально опалял.

Этой болью должен был упиваться он. Тем не менее он мрачно наблюдал за чужим триумфом издалека, как голодный волк, терпящий над собой нового хищника.

Сейчас Шук мерил нервными шагами свою грязную комнату в ночлежке, не обращая внимания на пронзительный вой сирен, буравящих ночное зловоние Тендерлойна. Если хочешь быть увековечен как Зодиак, то надо повышать ставку. Пришло время преподать сопернику урок еще более волнительный, чем тот, который он, помнится, преподал покойничку Франклину Уоллесу, дергая его за струнки, словно арфу, и наслаждаясь опасностью, доводящей буквально до стояка.

«Франклин? Это я».

«О боже! Не звони мне вот так домой. Умоляю тебя, не звони!»

«Им все известно, Франклин, — врал он. — О Таните. Обо мне. О тебе».

«О нет!»

«Они знают, все знают. И пресса тоже».

«О боже!»

«Они нашли снимки, где ты с ней в Долорес-парке. Скоро за тобой придут. И ты знаешь, что это означает».

«О нет, нет!»

«Помни наш уговор, Уоллес. За свои грехи мы должны заплатить. Нам это обоим известно».

«Но, Верджил, ведь я…»

«Подумай о своей семье, о страховке. Им ее не потянуть, если выяснится, что ты связан с чем-то криминальным, Франклин. За тобой скоро придут».

Уоллес рыдал — истошно, по-детски.

«Вердж, умоляю! Я не знаю, что мне делать».

«Все ты знаешь. Мы знаем оба. Все. Пока, Франклин».

«Верджил! Вердж, постой!»

«Господь да будет к тебе милостив, Уоллес».

Шук бабахнул «холостым» из мелкашки, вместе с трубкой выронив ее на пол. Слышно было, как на том конце мелким приглушенным голоском заходится Уоллес. А спустя час Шук, в добром здравии и незаметный, стоял недалеко от дома Франклина, втихомолку улыбаясь тому, как быстро к крыльцу прискочил тот, старовский, репортер, ни дать ни взять собака по команде «фас». Ну а дальше все шло как по-писаному. Красота. Зодиак бы просто аплодировал.

Так что пора двигаться дальше. Пришло время преподать новый, болезненный урок; такой, чтобы превзошел ту его проделку с Франклином, да еще и был приправлен яростью к тому новому парню.

Шук натянул перчатки и наведался к почтовому ящику на углу, вернувшись оттуда с двумя свежими выпусками «Стар».

Затем он подошел к своей кровати — угловатому стальному монстру из сгоревшей больницы Сент-Луиса. Свинтив головку со среднего полого стержня, Шук аккуратно вытряс на свет божий несколько свернутых полароидных снимков, где он позировал с Танитой Доннер. Этих снимков не видел еще никто. И никто не знал о той дразнящей подсказке, которую он оставил полиции перед тем, как отправить ту маленькую шлюшку в рай.

Шук с нежной задумчивостью провел пальцами в перчатках по фотоснимкам, после чего выбрал два. Из первой газеты он выдрал статью о похищении Нанн и синим фломастером, как Зодиак, нацарапал поверх текста записку. Газетную вырезку он сложил вдвое и вместе с одной из фоток сунул в обычный коричневый конверт. Конверт Шук запечатал и, полистав телефонный справочник, написал на конверте адрес Пола Нанна.

Еще один конверт со статьей и снимком он адресовал семье Дэнни Беккера.

После этого Шук вышел из своей конуры, сел в метро и поехал в Окленд, чтобы там сбросить оба письма в почтовый ящик.

Дернуть, так сказать, за поводок.

44

На Рида глазами сурового пророка взирал аятолла Хомейни[37].

«ЦЕНТР УРАГАНА».

«ПОСОЛЬСТВО США В ТЕГЕРАНЕ: АМЕРИКАНЦЫ ВЗЯТЫ В ЗАЛОЖНИКИ».

«САЛЬВАДОР ТРЯСЕТ».

«МОЩНОЕ ИЗВЕРЖЕНИЕ ВУЛКАНА СЕНТ-ХЕЛЕНЗ» «СОВЕТЫ ВВОДЯТ ВОЙСКА В АФГАНИСТАН».

Все это в черно-белом варианте, с кровоточащими передовицами. 1980 год.

Есть все, кроме трагедии Келлера. Может, не та страница? Рид посмотрел на газетную «шапку».

Неправильная дата. Он нажал на «Минолте» промотку и понесся по хроникальному потоку микропленки с фотографиями, заголовками и рекламой. Тихо жужжали намоточные барабаны. Стояла глубокая ночь.

После прочтения старой газетной вырезки о той трагедии с лодкой он понял, что ехать домой уже нет смысла, и остался в редакции. Один в библиотеке новостей, занятый копанием прошлого. Рядом громоздилась стопка кассет с микрофильмами и лежал тематический указатель, выводящий на дело Келлера. Вырезки из «Стар» были началом. Кроме них в поисках какой-нибудь дополнительной информации Рид просмотрел еще и «Кроникл», и «Экземинер»… а для чего, собственно?

Для увязки Келлера с похищениями?

Да, у него борода, и он чем-то похож на того типа с видео. И вообще в Келлере есть что-то странное; нечто такое, чего словами не описать. Будь осторожен, Рид. Это тебе не кино. Интуиция — конь дикий, необузданный. Ты уже, помнится, оседлал его в прошлом году и въехал по самое не могу. Чуть сам не убился на скаку. Воспоминание об оплеухе вдовы Уоллеса до сих пор жгло лицо. А за несколько часов до того, как тот обхватил ртом двустволку, ему в ногу вцепилась его мелкая девчонка: «Оставь моего папу в покое!»

Лучше не лезть на рожон.

Катушка щелкнула и остановилась. Ага, вот оно. «БИЛЛ РОДЖЕРС ВЫИГРАЛ БОСТОНСКИЙ МАРАФОН»… «ГНЕВ ВУЛКАНА»… Фотография изнуренного президента Картера и обломков американских вертолетов в пустыне, где при неудачном спасении заложников погибли восемь американцев. А дальше история Келлера. Заметка небольшая, малозаметная. Ниже линии сгиба:

«ТРАГЕДИЯ НА ФАРАЛЛОНАХ: ПОГИБЛИ ТРОЕ ДЕТЕЙ СТРОИТЕЛЯ.

Вчера возле Фараллоновых островов пропали без вести трое детей. Есть опасение, что они погибли в ходе семейной поездки, которая обернулась трагедией.

Девятилетний Пирс Келлер, его сестра Алиша (6 лет) и их брат Джошуа (3 года) предположительно утонули после того, как перевернулась лодка, которую в Бухте Полумесяца взял напрокат их отец Эдвард Келлер из Сан-Франциско. Суденышко опрокинулось во время шторма к юго-востоку от островов.

«Поиски детей будут продолжаться всю ночь, а также завтра», — сообщил представитель береговой охраны США. «Шансы найти их живыми незначительны, — добавил он. — Стихия разбушевалась, а спасательных жилетов ни на одном из детей не было. Отца мы обнаружили на буе, в состоянии крайнего истощения и переохлаждения».

Сейчас Келлер поправляется в больнице Сан-Франциско. Он является владельцем «Ресаррекшн Билдинг», одной из крупнейших подрядных фирм Северной Калифорнии, специализирующейся на строительстве и реконструкции церквей. Представитель компании был настолько удручен этим известием, что от комментариев отказался.

Другими подробностями мы на данный момент не располагаем».

«Ресаррекшн»[38]? Церкви? Келлер что, строил церкви?

Интересно. Объясняет все его религиозные закидоны. Рид запустил копировальный аппарат. «Минолта» зажужжала, и он активировал строку поиска в телефонном справочнике Сан-Франциско — в частности, директорий компаний с указанием координат «Ресаррекшн Билдинг». Результат нулевой. Тогда он начал искать в справочнике Эдварда Келлера — тоже ничего.

Рид вынул из ксерокса распечатку заметки и еще раз ее перечел. А затем поднял стенограмму своего интервью с Келлером.

«Я знаю, что скоро снова буду с моими детьми. Что я избавлю их от чистилища. Бог в своей бесконечной милости открыл мне это.

Каждый день я благодарю и восхваляю Его. И каждый день я веду войну с сомнениями, готовясь к своему благословенному воссоединению».

Этот пассаж Рид перечел несколько раз и, сняв очки, задумчиво куснул кончик дужки.

«Скоро я снова буду с моими детьми».

Он профильтровал свои записи и нашел заметку Молли Уилсон:

«Глубоко травмированная личность; травмирован трагическим событием, в котором задействованы его дети; живет в плену иллюзий; взбадривает себя алкоголем и наркотиками; религиозный психоз…»

Религиозный психоз!

ФБР сообщило Молли о наличии у подозреваемого еще одного ключевого свойства. Рид просмотрел ее материал. Ага, вот оно. Такие люди всегда ревностно следят, как их дела освещаются в новостях, чтобы быть в курсе того, что известно полиции, и упиваться ощущением своей непобедимости, превосходства.

Келлер тогда сказал Риду, что подробно читал его статьи о Дэнни Беккере и Таните Доннер.

Рид потер усталые глаза, в которые будто песок был насыпан.

— Ты с ума сошел, Рид! В этот час здесь торчать! — В библиотеку, позванивая браслетами, продефилировала Молли Уилсон. В руке у нее был только что отпечатанный сигнальный выпуск «Стар».

— Дай глянуть, — протянул руку Рид и взял еще теплый и влажноватый, только что из-под пресса, экземпляр газеты.

— Я думала, ты сейчас зависаешь где-нибудь в баре. Мы, между прочим, занимаем передовицу.

Аршинный заголовок из заглавных букв вопил:

«СЕРИЙНЫЙ ДЕТОУБИЙЦА ПОХИЩАЕТ ВТОРУЮ ЖЕРТВУ!»

— Я не поверила дежурному, когда тот сказал, что ты сидишь здесь за работой. Что тебе приспичило, в такой час?

Уилсон склонилась над Ридом, ее душистые волосы мягко задели его плечо (о, этот аромат «Наваждение»[39]!).

— Пойдем пропустим по пивку? У фотографов зарезервирован столик в «Лу».

— Я пас.

— Ты пас? Интересно, кого и зачем? В чем срочность этих твоих бдений?

Рид посмотрел на Уилсон. Эх, была не была. Резко встав, он закрыл библиотечную дверь.

— Молли. То, что я сейчас тебе скажу, пусть останется только между нами.

Он возвратился к своему стулу. Уилсон заинтригованно присела на стол.

— Помнишь, я пошутил насчет того Келлера из группы скорбящих, когда ты составляла профиль для ФБР?

— Ну да.

— Прежде чем продолжим, прочти вот это.

Он дал ей свои заметки о Келлере, старые вырезки насчет трагедии двадцатилетней давности, а также ее собственный материал с психологическим профилем. Молли потребовалось меньше двух минут, чтобы все это проглотить. После этого Рид протянул ей листок с полицейским фотороботом и снимок с любительской видеозаписи подозреваемого, а также отчет Генри Кейна с фотопленкой группы скорбящих, которую он наснимал в гостях у доктора Мартин. Хотя Эдвард Келлер не хотел, чтобы его фотографировали, Кейн все равно его щелкнул — тайком, как заведено у большинства фотографов. Таково уж неписаное правило их профессии: никогда не знаешь, когда тебе может понадобиться фото того или иного персонажа. Как, например, сейчас.

Уилсон поднесла пленку к фотомонитору и сощурилась на кадр с Келлером.

— Обалдеть, Том. Надеть на этого парня темные очки, и будет вылитый фоторобот. А ты что думаешь?

— А то, что он, может, и есть подозреваемый. Согласись, в этом что-то есть.

Уилсон пододвинула стул, села рядом с Ридом и начала просматривать бумаги.

— Как ты думаешь, что происходит?

— Мне кажется, он так и не смог смириться с тем, что трое его детей утонули. Погибли. Внутри на почве горя что-то перемкнуло, и он схватил Дэнни Беккера и Габриэлу Нанн как… заместителей, что ли. Суррогатов.

— А с делом Доннер это, по-твоему, стыкуется?

— Не уверен. Пока характер действий другой. То есть в том случае было найдено мертвое тело. Может, что-то пошло не так или это вообще никак не связано. Больше на ум ничего не идет. Да я и не знаю.

— Ого. Ты глянь!

Уилсон подчеркнула возраст детей Келлера на момент их гибели, после чего вертикальной чертой разделила пустой лист. Слева она обозначила «Джошуа Келлер» и написала цифру «3». Напротив него — «Дэнни Рафаэль Беккер, 3». Ниже, под именем Джошуа — «Алиша Келлер, 6». А напротив — «Габриэла Мишель Нанн, 5».

— Том, сличи эти заметки. Как раз двадцать первого, в юбилей трагедии, Габриэле исполняется шесть.

— А ведь верно.

— Теперь кое-что еще. Эти имена, — Уилсон обвела имена «Рафаэль» и «Габриэла». — Это же имена ангелов. Рафаил и Гавриил.

— Я тоже обратил внимание. А ты уверена?

— Я ж бывшая католичка. В старшем классе даже реферат писала про ангелов.

Рид вдумчиво изучил имена.

— Ангелы. В чем здесь смысл? Для него дети — типа ангелы или что?

— Может, ангелы-хранители?

— Возможно. Как раз соответствует его профилю. Он зациклен на трагическом событии с детьми.

— Да. Которые утонули.

— Религиозные эскапады — тоже о нем.

— Строительство церквей, двинутость на религии. Псих, который на почве горя крадет детей с ангельскими именами, причем по возрасту совпадающих с его собственными, ушедшими на тот свет.

Уилсон покачала головой.

— Что? — спросил Рид.

— Не знаю, Том. Звучит как-то неправдоподобно.

— Ну почему же, Молли. Помнишь ту мою статью о женщине, которая, выдав себя за акушерку, вынесла из роддома Ист-Бэй новорожденного?

— Да, интересная статья.

— По статистике ФБР, ключевой мотив при похищении младенцев — из клиник их, кстати, крадут в основном женщины — это страстное желание заменить ребенка. Так что не настолько уж это и фантастично. Нечто подобное, вероятно, мог испытывать и Келлер.

— Да, но ведь прошло двадцать лет? Ничего себе разрыв.

— Бывает и покруче.

— Хм, в таком случае все сходится. Почему б тебе тогда не пойти в полицию? Рассказать о твоей гипотезе Сидовски? Пускай все выяснит.

Рид молча на нее смотрел. Предложение было логичным, но он не мог. Уилсон это чувствовала.

— Это из-за той твоей осечки с прошлой догадкой? Ты теперь побаиваешься грохота выстрелов?

— Типа того. Что, если я скажу Сидовски, тот отправится к Келлеру, а он возьмет и окажется нормальным парнем? Он сейчас исцеляется в психологической группе, а тут еще близится годовщина смерти его детей. Что, если полиция его вспугнет, а он, недолго думая, возьмет и…

Рид осекся.

— Не хватало тебе еще одного суицида, — закончила за него Уилсон.

Том яростно потер лицо.

— Может, я и вправду ошибался насчет Франклина Уоллеса. Это меня преследует. Я просто не знаю.

— А вот я не думаю, что ты ошибался. Так или иначе, Уоллес был как-то связан с убийством Таниты. Может, это было преступление с сообщником.

— Ладно, допустим, что насчет Уоллеса я был прав. Но мне через это пришлось хлебнуть такого… По самое горло. Я этим просто разбит.

— А что, если все это действительно Келлер? Подумать только, что поставлено на карту. Речь идет о жизни детей.

— Я понимаю.

Он измученно ткнулся лицом в ладони.

Уилсон молчала, задумчиво прикусив губу. А затем, звякнув браслетами, энергично откинула волосы.

— Том, — обратилась она, постукивая безупречными ногтями по столу. — Я тебе помогу.

— Ты о чем?

— А вот о чем. Вариант у тебя только один.

— Какой?

— Проверь Келлера сам, по-тихому. Возьми несколько дней, выведай о нем что можешь, а по итогам решишь, стоит ли с этим идти в полицию. Ты ведь сам об этом думаешь? Разве нет?

Это было логично, но крайне рискованно.

— Если газета узнает, чем я занимаюсь, меня выпнут с волчьим билетом.

— Знать не должен никто. Я тебя прикрою. И помогу тебе.

45

Заснуть никак не получалось. Рядом на ночном столике часы радиоприемника показывали 3:12. Сидовски с тягостным вздохом встал, натянул халат, сварил себе кофе и побрел в птичник, побыть в компании своих пернатых.

Здесь он устроился в кресле-качалке (подарок от девчонок на День отца) и сидел, пощипывая бакенбарды. Сидеть в темноте было уютно, а птицы в вольерах по большей части дремали: ночь на дворе.

Тарджен вместе с Майкелсоном, Дитмайром и опергруппой вызвалась остаться на ночь в доме у Наннов. При таком, с позволения сказать, сне можно было с таким же успехом тоже там остаться. Сидовски активировал пейджер. Если что-то всплывет, Линда обещала связаться.

Черт. Непростое какое дело.

Тот размытый видеофрагмент весьма полезен, но его одного недостаточно. Следствие вязнет. Ни толковых звонков, ни зацепок. Досье Верджила Шука должно было прибыть сегодня. Может, хоть оно чем-то поможет. По Беккеру и Нанн полный ноль. Транспортники заняты составлением списка всех фордовских пикапов с урезанным буквенным кодом Калифорнии. Есть уверенность, что отрезанные косы принадлежат именно Габриэле. Но кроме этого и видеозаписи, по делу Беккера и Нанн больше никаких вещдоков.

С рассветом опергруппа начнет прочесывать двор Наннов и придомовую территорию, включая собачью будку — вдруг что-то да найдется? Подводя черту, два десятка детективов просеивают окружение каждой семьи. Почему были выбраны именно эти дети?

Просто от фонаря? Явно нет. Дэнни Беккера выслеживали; Габриэлу Нанн преднамеренно заманили в ловушку. Хотя тот тип рисковал попасться. Для такого бесстрашия им должно было двигать ощущение какой-то сверхзадачи, миссии; а миссия, в свою очередь, подпитывалась какой-то иллюзией. Какого же рода? Связь с терроризмом здесь не прослеживается.

В какую-нибудь секту с человеческими жертвоприношениями их следы тоже не вели — так сказала Клэр Уорд из отдела специальных расследований. Их семьи принадлежали к различным ветвям христианства. Анджела Доннер была баптисткой, Беккеры кальвинистами, Нанны англиканами[40]. Никакой связи, кроме христианства. А уж эти лица…

Лица ангелов.

Танита Мари Доннер. В том мешке. То, что он с ней сделал, было за гранью человеческого. Кто это сделал — Шук? Он ли является объектом их поиска? Где он сейчас — разгуливает на свободе? Возможно, что Таниту отслеживали.

Похитили средь бела дня. Но он убил ее, оставил труп, оставил снимки, оставил свою метку и даже позвонил в прессу. Зачем? Чтобы посмеяться над полицией? А на Таните он просто практиковался? Набивал руку?

Повторение — мать учения.

Сон развеялся окончательно. Можно, собственно, отправляться в отдел.

Стоя под душем, он размышлял о детях. В каких месяцах они родились? Кто они по гороскопу, по знакам зодиака? Зодиак. После бритья он сбрызнул лицо «Олд Спайсом», надел свежее белье. Рубашку выбрал такую, чтобы поменьше складок, голубую, и, плюхнувшись задом на кровать, зашнуровал ботинки. Зодиак… Тоже был с миссией, каверзничал, измывался над полицией. Сидовски снял с вешалки темно-синий галстук, завязал на шее аккуратным узлом, после чего приспособил наплечную кобуру и из сейфа на верхней полке шкафа вынул табельный «глок».

Проверил, сунул его в кобуру (неудобная, зараза, спасу нет). Надев серый спортивный пиджак, повел под ним плечами. Вжикнул по волосам щеткой и взял кожаный футлярчик с именным жетоном, попутно глянув на свое ламинированное удостоверение. На работе почитай что всю жизнь. Двадцать шесть лет на трупы пялился.

Сидовски перевел взгляд на комод, где в золоченых рамках стояли фотографии его девочек, внучат, а также свадебное фото, где они с Башей жених и невеста. Баша улыбается.

Ну ладно, пора двигаться.

По дороге к Дворцу правосудия Сидовски притормозил у круглосуточной кафешки навынос. Здесь за кофе понуро сидели несколько «сов». Дженни, мать-хозяйка, надраивала стойку с такой энергией, что больно было смотреть. По ее лицу он понял, что выглядит никудышно.

— Перерабатываешь, Уолт. Совсем не высыпаешься? А мальчиковому организму нужен сон. — В большой стакан она налила кофе. — И женщина тебе нужна, чтобы заботилась. — В стакан она хозяйски положила сахар, плеснула пару наперстков сливок и защелкнула крышечку.

— Ты так думаешь?

— Не думаю: знаю. Что-то ты сегодня вообще ни свет ни заря. Берт еще и глазурь сготовить не сподобился. Хотя постой, у меня изюмные есть. С пылу с жару, из духовки.

— Вот и хорошо.

Она кинула в пакет четыре рогалика. Звякнула кому-то из клиентов о готовности заказа.

— Деток-то как жаль, Уолт. Ишь как вышло.

Между ними мелькнула искра понимания.

— Ничего, Уолт. Ты лис старый, хитрый. Всех выведешь на чистую воду.

Сидовски сунул ей пятерку:

— Ладно, Дженни. Пошел я. Сдачи не надо.

На четвертом этаже, в убойном отделе, с передвижной доски за событиями следили три лица, при виде которых Сидовски невольно остановился в дверях. Увеличенные фотографии Таниты Мари Доннер, Дэнни Рафаэля Беккера и Габриэлы Мишель Нанн.

Счет три — ноль.

Пара усталых инспекторов на телефонах выжимала информацию о деталях похищения. Рядом с немытыми кофейными кружками лежали папки и отчеты. Здесь же на полу валялся утренний выпуск «Стар» с кричащим заголовком на первой полосе. Увеличенная карта города в одном из углов теперь была утыкана третьей серией кнопок — желтых — по Габриэле Нанн. Кто-то на крике разговаривал в одной из допросных. Хлопнула дверь, и на пороге появилась глыбина ирландско-американской праведности с усами, модными среди патрульных начала века: инспектор Боб Мерфи.

— Ну что, Бобби, как там у тебя?

Мерфи был на ногах уже почти сутки. Он молча шлепнул в ладонь шефа папку. Сидовски нацепил очки и приступил к чтению.

Дональд Артур Бэрронс, сорок три года. Рост метр шестьдесят два, вес в пределах пятидесяти килограммов. Волосы рыжие. Татуировок нет, бороды тоже. На подозреваемого и близко не похож. Вуайерист, чьи отпечатки нашли в одной из кабинок женского туалета возле детской площадки, вскоре после похищения. Тем утром Бэрронса в парке видели свидетели.

— Он не мог быть сообщником?

Вопрос описания Мерфи предвидел. В свое время Бэрронс проходил по статье за растление. Работал в центре города на автостоянке.

— Полиция взяла его около полуночи, на квартире.

— И что?

— По нулям. Вообще ничего. Мы напрыгнули на него слишком рано.

— Это почему?

— Он сразу признался, что был там. Говорит, что подрачивал в сортире на девочек. Между тем алиби у него надежное. Он там ошивался еще задолго до того, как Нанн похитили. По времени все бьется. У него есть парковочные чеки, где указано время. Есть свидетели. Например, продавец хот-догов помнит, что продал ему чизбургер. Так что ничего на него нет.

Сидовски вернулся к папке. Бэрронс работал в «Изет-Парк» — фирме, владеющей несколькими автостоянками в престижных центровых местах города.

— Вы не в курсе, чтобы Беккеры и Нанны когда-нибудь парковались на его стоянке?

— Нет.

— Спроси. Если нет уверенности, пусть фирма покажет вам записи. Я знаю, у них в компьютере зафиксированы номера всех машин. Проверьте «Форд» вместе с временным квитком. Подведем общий знаменатель.

Сидовски хлопнул Мерфи по спине и подал ему папку.

— Ладно, я этого Бэрронса сам тут покручу. А ты поезжай домой да поспи.

Мерфи кивнул. Коп он был хороший. «Парни из отдела нравов с арестом Бэрронса в самом деле поспешили», — размышлял Сидовски, заваривая себе кофе в кофейном закутке. Он машинально оглядывал выцветший плакат над прилавком: «смит-вессон» со стальным замком и надписью: «Держите под замком». С Бэрронсом, похоже, ничего не выгорело. Слишком уж много разведенных, с разбитым сердцами копов, рассуждающих как отцы, а не как детективы.

На доске было нацарапано извещение о собрании, посвященном рассмотрению дела: «8:30 утра».

Сидовски посмотрел на факсовый аппарат. Из Канады ничего. Прихлебывая кофе, он просмотрел содержимое корзины с последними советами и наводками, которые были проверены или отклонены.

Проверил распечатки электронной почты. Много советов, как проводить расследование.

Киберсоветы со всего света с указаниями на подозрительные веб-сайты и детское порно. Большинство подсказок приходило от умалишенных. По большей части все просто бесполезное.

В районе Залива видели человека, похожего на описание фоторобота. «Подозреваемый был замечен в прошлом году на БАРТе; когда именно, звонивший не помнит». Проверке не подлежит. Экстрасенсы и анонимные чудики с фразами типа: «Звонящая заявляет, что обратиться в полицию ее надоумил Господь».

Сидовски покачал головой.

Одно из сообщений пришло на кассете. Сидовски, перегнувшись через стол, вставил ее в магнитофон, перемотал на начало, надел наушники и нажал кнопку воспроизведения.

— «Мы любили друг друга больше года…»

Слова повисли в воздухе словно причудливый запах. Голос был такой, что непонятно, кто именно говорит — мужчина или женщина.

— «Сейчас Дэнни со мной. Так будет лучше для всех. Он любит меня. И всегда меня любил. Наша первая встреча была такой прекрасной, такой невинной. Я думаю, это было предопределено свыше. Рассказать вам об этом?»

Сидовски проверил сопроводительный отчет. Звонок был по линии, разговоры на которой записываются.

— «Я шла по парку, когда мы увидели друг друга. Наши глаза встретились, и он мне улыбнулся. Вы видели его глаза? Они столь выразительны, и я сейчас на них смотрю. Он так пленителен. Я не скажу вам, как мы вошли в контакт. Это моя маленькая тайна, но я скажу, что он передавал мне свою любовь по наитию. Чистая, добродетельная, абсолютная любовь…» Голос зарыдал и дальше пять минут слышалось лишь бессвязное бормотание, пока связь не оборвалась.

Сидовски снял наушники и просмотрел сопроводительный отчет. Звонил некто Крис Лоренцо Холлис, сорокалетний пациент психиатрической клиники, звонил из своей больничной палаты. Персонал сказал, что он был заворожен похищением Беккера и фантазировал о том, что он мать Дэнни Беккера. Он смотрел теленовости, усердно читал газетные статьи. Последние два месяца он не покидал стены лечебницы.

Сидовски перешел к другому отчету — тонкой папке с единственным листом бумаги, запечатанным в прозрачный пластик и исписанным с двух сторон. Бумажный лист был оставлен той ночью на стойке полицейского участка в Бальбоа Парке.

О том, кто его доставил, ничего не рассказывалось. Он лежал в чистом белом конверте размером с письмо. Никаких опознавательных знаков. Сидовски прочел документ:

«Тема: похищение Дэнни Беккера и Габриэлы Нанн.

Уважаемые господа, данный материал был направлен по духовному каналу, поэтому он открыт для интерпретации.

Похититель — Элвуд Х. Сурац, рожд. 18. 01. 1954. Педофил, недавно приезжавший в город для консультации. Встречу он отменил, поскольку его как раз обуревали желания. Находясь в полупсихотическом состоянии, он отправился на охоту в метро, где и похитил Дэнни Беккера…»

В письме живописалось нападение на Дэнни, после чего подробно излагались биографические материалы о Сураце. В сопроводительном двухстраничном отчете свидетельства отвергались как фальшивые. Такого человека не существовало. Каждое утверждение в письме было перепроверено. Ни одну из деталей подтвердить не удалось. Письмо было напечатано на той же портативной машинке, что и десять других подобных писем, направленных в полицию по десяти разным делам.

Полиция подозревает, что письма присылал кто-то, полагающий у себя наличие экстрасенсорных способностей.

Но их не было.

Сидовски как раз доканчивал кофе, когда неожиданно загудел факс. Показалась первая из двадцати шести страниц от канадской полиции в Оттаве: тюремное и психиатрическое досье Верджила Ли Шука, с копиями его наиболее свежих снимков. Европеоид сорока восьми лет, рост метр восемьдесят два, вес восемьдесят килограммов. Волосы светлые. Нацепить на него бороду, и вполне впишется в картинку фоторобота по делу Беккера и Нанн. Татуировки соответствовали тем, что были у того типа в капюшоне на полароидных снимках с Танитой Доннер.

У Сидовски сжалось в животе; он закинул в рот таблетку тамса.

Родился Шук в Далласе, а в Канаду перебрался после того, как оказался под подозрением в изнасиловании четырехлетнего ребенка вблизи Ла-Грейнджа, штат Техас. В Канаде он утвердился как завзятый и агрессивный педофил. В одном из случаев он представился родственником и заманил семилетнего мальчика и его пятилетнюю сестренку в большой парк близ Монреаля. Детей Шук пять дней продержал в номере пригородного мотеля, где привязывал их к кроватям, надевал капюшон и регулярно обоих насиловал. Детишек он фотографировал и вел дневник, подробно описывая, как он удовлетворял свои желания, прежде чем бросить их в номере.

Спустя два года в Торонто он попался троим студентам, заставшим его за изнасилованием пятилетнего мальчика в уединенной рощице. Мальчика Шук несколькими часами ранее похитил в метро Торонто у невнимательного дедушки.

В суде Шук подробно описал, как на протяжении многих лет нападал и насиловал детей; счет шел на десятки. Эти действия были порождены его собственным страданием. Он рассказал, что в девятилетнем возрасте сам подвергся сексуальному насилию со стороны приходского священника. В десять лет Шук лишился отца. Мать снова вышла замуж, а отчим его истязал. Шук рос, ненавидя «нормальных» детей. Эти его наклонности «взимать дань» через насилие оказались неистребимы.

Выйдя три года назад по УДО, он исчез.

Волк среди ягнят.

Сидовски сел и перечитал весь материал повторно.

Травма в детстве. Религиозный подтекст. Тяга мстить. Воплощение гнилостных фантазий. Типаж преступления, фактически соответствующий делам Доннер, Беккера и Нанн. У ФБР светится, как фонарик на елке. Сидовски потянулся к телефону и набрал номер Тарджен. На совещании в восемь тридцать им предстояло ввести в курс дела опергруппу.

— Тарджен.

— Линда, это Уолт.

— Что-то вы рано встали.

— Приезжай ко мне в 450-й, срочно. Пришло дело Шука.

— Это он?

— Он, Линда. И угадай, кто его герой для подражания?

— Ролевая модель? Теряюсь в догадках.

— Зодиак.

46

На рассвете у дома Габриэлы Нанн, скрипнув шинами, остановился белый фургон. Из него вышла четверка хмурого вида криминалистов в черных комбезах. Позевывая и допивая кофе, они тихо меж собой переговаривались; порожние стаканчики бросили обратно в машину. Следом подъехал еще один минивэн с шестью офицерами. К дому Наннов они подошли с двух сторон, разбудили хозяев и предъявили им ордера на обыск.

По периметру семи домов была натянута желтая пластиковая лента с надписью: «РАССЛЕДОВАНИЕ — ВХОД ЗАПРЕЩЕН». Дом Наннов находился посередине. До конца дня каждый дюйм в обособленной зоне надлежало прочесать, обыскать и прощупать в поисках любых улик, связанных с делом.

День стоял воскресный, но он не был обычным воскресным утром. Словно пятно скверны легло на Сансет, откуда меньше суток назад, красуясь в своем новом платьице, на день рождения подружки отправилась Габриэла…

Соседи уже знали о случившемся в парке кошмаре.

Они видели репортеров, потрясенно взирали на новостные группы, смотрели телевизор и читали газеты. Этим утром они, покачивая головами, задергивали шторы и успокаивали своих детей. «Ох, хоть бы нашлась. Бедные, бедные ее родители».

Что-то нарушилось. Что-то ужасное наложило свой отпечаток, выраженный теперь в желтой полицейской ленте, этом американском флаге трагедии и смерти.

Нгуен Пувонг знал смерть самым непосредственным образом. Чего и не скажешь, глядя на застенчивого одиннадцатилетнего мальчугана, который сейчас стоял возле ленты в обычной кучке зевак и детворы. Ужасы жизни Нгуена не отражались на его лице, футболке, шортах и кроссовках. Его секреты никогда не покидали дом, находившийся через две двери от дома Габриэлы. Габриэлу и Райана Нгуен толком не знал. Заводить друзей у него получалось плохо, да и по-английски он говорил не ахти. Его семья переехала в Сан-Франциско не так давно. Сейчас он смотрел на мужчин в комбинезонах. Полиция. «Никогда не разговаривай с полицией». Причину этого волнения он понимал, но ему было боязно. Он оглянулся через плечо на свой дом и увидел, что из окна за ним наблюдает Сунг.

«Не говори им того, что знаешь».

Нгуен молчал. Точно так же, как прошлой ночью, когда к их двери подошла полиция, а за ними телесъемка. Он вспомнил, как Сунг выглянул за занавеску и со строгим лицом повернулся к Нгуену и его старшей сестре Минь.

— Что-то не так, — сказал им Сунг на их родном языке. — Полиция стучится в каждую дверь.

Нгуен и Минь не видели его таким встревоженным с тех черных дней, когда они все вместе набились в суденышко, беспомощно дрейфующее в Южно-Китайском море.

— Они ходят по всем домам и делают записи. Скоро придут сюда.

— Может, они знают? — спросила Минь, притягивая Нгуена к себе.

— Мы не должны делать ошибок. Помни правила.

Правила были просты: Слушать все. Следить за всем. Знать все. Ничего не говорить. Делать вид, что ты недотепа. Не верить никому. Без правил не выжить.

А Сунг Ли, и Минь, и Нгуен Пувонг были в числе выживших.

Их семьи встретились на траулере контрабандистов, набитом сотнями других таких же, с кого взяли по тысяче долларов за безопасный проезд из Лаоса в Манилу. Через четыре дня на них напали пираты. Отца и мать Нгуена убили. Родителей Сунга тоже. Минь изнасиловали. Сунга пырнули ножом, но он выжил. Нгуен хотел прыгнуть к акулам. Минь словно онемела и только глядела на море. Сунг утешал оставшихся в живых, организовал порционную раздачу того малого запаса пресной воды и риса, которые остались. К Минь и Нгуену он был особенно добр, убеждая их быть сильными, чтить память своих семей и верить в свое спасение. Сунг, Минь и Нгуен стали друзьями, образовав небольшую семью, и Сунг поделился секретом, что его отец мудро отправил свои сбережения дяде Сунга в Калифорнию, который отписал, что лучшие кандидаты на иммиграцию в Соединенные Штаты — это семьи, у кого там живут родственники. У Сунга был план.

Он предложил Минь стать его женой, а Нгуену — его сыном. Сунгу было тридцать один, Минь двадцать. Без подтверждающих возраст документов они должны были солгать, чтобы все срослось. Потом, если захотят, они могут разойтись, но пока это вопрос выживания. Минь посмотрела на море и согласилась. Другого выбора не было.

— Вот и хорошо, — сказал Сунг. — Если мы будем жить по нашим правилам, то никто ничего не узнает.

Неудача же означала высылку и смерть.

— Помните правила, — прошептал Сунг Минь и Нгуену три дня спустя, когда их подобрало шведское грузовое судно, идущее на Гавайи. После одиннадцати месяцев в лагере беженцев американский чиновник даровал им жизнь, проштамповав согласие на их въезд в Соединенные Штаты.

В Сан-Франциско они несколько лет жили в подвале дома дяди Сунга, храня свою тайну и оставаясь семьей. Потом на сбережения отца Сунга и деньги, заработанные на уборке офисов, они купили старый двухэтажный дом в Сансете. Жили тихо, незаметно и в страхе, который усилился, когда прошлой ночью к ним нагрянула полиция.

«Помните правила. Обратной дороги нет. Никто не должен знать».

Двое сыщиков, одетые не как полицейские, показали свои значки, и Сунг пустил их в дом. После того как Сунг на ломаном английском объяснил, что о пропавшей американской девочке они ничего не знают, они ушли. Казалось, что на этом все и закончилось; Сунг даже выдавил на лице улыбку. Но его облегчение исчезло менее чем через час, когда один из офицеров вернулся с азиаткой. Она свободно владела пятью азиатскими языками, в том числе и их.

Она была хорошенькая и молодая — лингвист из Беркли, да такая цепкая, так просто не отвертишься. Она сразу объяснила, что к ним у полиции никакого интереса нет, а есть только просьба о помощи, которую они могут оказать тайком. Выслушав ее теплые, дружеские заверения, Нгуен сразу же захотел рассказать ей то, что видел.

Женщина спросила, не замечали ли они последний месяц чего-нибудь странного.

Сунг и Минь покачали головами. Женщина показала им фотографию Габриэлы.

Да, Нгуен знал ее и даже пару раз с ней разговаривал. Она была дружелюбной маленькой девочкой и любила свою собаку.

— Откуда ты знаешь, что она любила свою собаку? — спросил сыщик.

Профессор перевела.

Нгуен бросил взгляд на Сунга.

«Помни правила».

Профессор перехватила его взгляд и села на кушетку между Сунгом и Нгуеном. Она показала Нгуену увеличенное изображение похитителя Габриэлы. На мгновение в его глазах мелькнуло узнавание.

— Ты раньше где-нибудь видел этого человека?

Нгуен сглотнул и покачал головой.

Профессор поймала утайку.

— Ты уверен? Тебе ничего не будет, если ты… Мне кажется, ты что-то знаешь.

Ее красивые глаза держали его в плену. Смотреть на Сунга она ему не позволяла.

— Нет, — соврал Нгуен.

Женщина задала Минь и Сунгу еще несколько вопросов, после чего они оставили карточки с телефонами и ушли, попросив звонить, если вдруг что-то вспомнят. Дело очень важное. Жизнь той маленькой девочки в опасности. Нгуен заметил, как высокий сыщик что-то высматривает в его глазах.

Наблюдая, как полицейские осматривают двор Габриэлы, Нгуен изо всех сил пытался понять, что происходит. Больше двадцати офицеров в белых комбинезонах, потрескивая рациями, обследовали всю округу. То, каким числом и с каким усердием разыскивали ту девочку, поражало. Нгуен больше не мог этого выносить. Он поспешил домой и упросил Минь позволить ему рассказать полиции о том, что он видел. Что, если похититель украдет и его? Разве Минь и Сунгу не понадобится помощь? Это же Соединенные Штаты, здесь люди помогают людям. Минь позвонила Сунгу, который был на работе. Он вернулся домой с выражением тревоги на лице.

— Я тоже об этом подумал. Это правда: если похититель заберет Нгуена, второй такой трагедии я не вынесу. Мы должны помочь полиции его поймать. Но сначала нужна уверенность, что нас не тронут.

Сунг набрал номер на карточке профессора, и она пришла еще с двумя офицерами — один, крупный мужчина с золотыми зубами, назвался Сидовски, а с ним была его помощник, темноволосая молодая женщина, Тарджен. Минь заварила чай. Профессор заверила их, что полиция интересуется только похищением маленькой девочки, живущей от них через два дома.

— Собака девочки месяц назад не сбегала, — сообщил Нгуен.

— А что же случилось? — спросил Сидовски, в то время как Тарджен делала заметки.

Профессор перевела.

— Ночью собаку забрал какой-то человек.

Откуда он, Нгуен, это знает?

— Я видел его из окна своей спальни.

Профессор перевела его слова.

Сидовски попросил показать наверху спальню Нгуена. На тумбочке возле окна стояла подзорная труба на ножках. Полицейские сохраняли спокойствие. Большое угловое окно спальни выходило на задний двор Наннов. Сидовски увидел там двоих человек, которые сейчас стояли на коленях у собачьей будки.

— Расскажи все офицерам, — попросила профессор.

Нгуен любил смотреть на Луну и звезды. Они были его надеждой, когда их мотало по морю, а теперь он еще и мог так общаться с покойными отцом и матерью. В ночь, когда пришел тот человек, луна была в своей третьей четверти. Было около двух часов ночи (он специально поставил будильник, чтобы она была поярче). Вокруг все было спокойно. Слышно было, как у Наннов жужжит кондиционер. Нгуен разглядывал Луну, когда неожиданно заметил человека, который пробирался по проулку. Он навел трубу на него. Человек был похож на того, что с полицейской фотографии. Он развернул упаковку с куском мяса и скормил мясо собаке, а затем пошел с ней к своему грузовику, припаркованному в конце проулка, и уехал.

Сидовски и Тарджен слушали не перебивая.

— Он запомнил номер машины?

Профессор перевела, а мальчик, что-то сказав, потянулся за ежедневником и стал листать в нем страницы.

Он вел звездный дневник! Сидовски не верил своим глазам.

В школе детей учили запоминать номера машин, если вдруг случится что-то нехорошее.

Хотя номер мальчик разглядел не полностью.

— Первые три символа: «В» и семьдесят пять, — перевела профессор.

— Это был калифорнийский номер?

— Да, — кивнул Нгуен.

— Что это был за грузовик?

Марки грузовиков Нгуен не знал.

— А если мы покажем фотографии? — спросила Тарджен, делая пометки.

Профессор объяснила.

Нгуен кивнул.

— Да, так можно.

Сидовски заинтересовался, какое мясо человек дал собаке и не было ли на упаковке логотипа магазина.

Профессор перевела.

Мальчик на мгновение задумался, а затем сказал, что это был гамбургер на белом лотке.

— А что Нгуен пишет в своем звездном дневнике?

Профессор задала этот вопрос Нгуену и передала ответ:

— Даты и время всего, что он видел за ночь.

— А в ту ночь, когда тот человек забрал собаку, он эти записи делал?

— Да, потому что это было необычно.

— Можно нам одолжить дневник? — попросила Тарджен.

Профессор обратился с просьбой. Нгуен посмотрел на Сунга; тот кивнул.

Еще раз, потому что это очень важно. Сидовски хотел знать, что произошло, когда человек приблизился к двору Наннов.

Нгуен сказал, что человек кинул кусок гамбургера в собачью конуру, и собака съела его без единого звука. Тогда человек открыл калитку, и собака съела еще кусок у него с руки. Затем он поднял собаку, взял ее под мышку, пошел к своему грузовику и уехал.

— Этот человек выбросил обертку?

Нгуен задумался. Да, он откинул ее в сторону.

— Куда?

В проулок возле двора.

— Еще раз, как она выглядела?

Женщина пояснила вопрос, затем что-то сказала Минь, и та вышла из комнаты. Через какое-то время она вернулась с тремя пакетами замороженного мяса. Нгуен дотронулся до упаковки сосисок в лотке из белого пенопласта, в прозрачной пленочной обертке и с фабричной этикеткой со штрих-кодом, датой, весом, стоимостью и кодом продукта.

Тарджен черкнула у себя в блокноте. Сидовски потянулся к рации и вызвал в комнату криминалиста. Тот пришел довольно быстро, проворно оглядев мальчика, заморозку, Сидовски, а затем Тарджен.

— Вот что мы ищем, Карл, — сказал Сидовски.

Капитан Карл Грэй повертел лоток в руках.

— Сосиски, что ли?

— Такой же вот лоток, — ответила Тарджен.

— Парень подманил собаку гамбургером в упаковке, — сказал Сидовски. — Если получится найти упаковку, этикетку и код продукта…

— Понятно, — сообразил Грэй. — Тогда можно будет сузить поиск до места и времени покупки. — Грэй потянулся к своей рации. — Сейчас созываю свою команду на брифинг. Хотя это все равно что искать иголку в стогу сена, Уолт.

— Понимаю. Почти месяц прошел.

Грэй удалился. Пока полицейские благодарили Нгуена и его семью, Сидовски что-то грызло; настолько, что он попросил профессора перевести вопрос.

— Почему вы не сообщили об этом вчера? — спросила она.

Нгуен посмотрел на Сунга, на Минь и на профессора, которая сразу же поняла, в чем суть. Они были напуганы.

Сидовски кивнул.

Затем Нгуен посмотрел прямо на Сидовски и своим резким, переполненным эмоциями мальчишеским голосом защебетал торопливо, так что профессор едва за ним поспевала:

— Они боялись, что полиция отправит их обратно, но он любит эту страну, она стала ему домом, и он не хотел причинять неприятности, потому что знал, что люди, которые причиняют неприятности, здесь наказываются. Назавтра после похищения собаки Нгуен увидел ту девочку и понял, как ей грустно. Видел по соседству листки с изображением собаки и слышал, как девочка каждый вечер ее ходит и зовет. Он хотел ей сказать, что видел человека, который ее украл, но очень боялся.

Нгуен расплакался. Минь, как могла, его успокаивала.

— Он очень переживал за маленькую девочку, которая так любила свою собаку. Нгуен знает, что это такое — любить кого-то и потерять. Теперь пропала та девочка, и ему очень страшно. Это все его вина. Если бы он сказал раньше, может, она была бы в безопасности. А теперь, когда он заговорил, вдруг похититель придет за ним? Пожалуйста, не наказывайте его семью. Он просит прощения. Пожалуйста, простите его!

Профессор промокнула глаза салфеткой.

Сидовски и Тарджен красноречиво переглянулись.

47

К вечеру понедельника Рид по вершине Рашн-Хилл уже приближался к викторианскому особняку с видом на мост «Золотые ворота». Остроконечная крыша венчала три этажа, две башенки и огромные окна. Открытую веранду окаймляли ажурные перила, а подстриженный газон окружала кованая ограда с острыми копьевидными прутьями.

Отыщутся ли какие-то ответы? Что-нибудь, что приблизило бы к Келлеру? Пока что этот дом был единственной ниточкой, которую они с Уилсон нащупали после копаний на протяжении воскресенья и сегодняшнего утра. При всех перепробованных вариантах с тайным использованием источников в различных агентствах и поисками через Интернет точного адреса Келлера найти так и не удалось. Он словно канул.

Не очень помогла даже профессор Кейт Мартин. По совпадению тем утром она заглянула в «Стар» поблагодарить Рида за репортаж о ее группе. Он уделил ей время за кофейком, потому как хотел побольше разузнать о Келлере, но говорить ей о своих подозрениях тщательно избегал. Если подозрения имелись у самой Мартин, то она держала их при себе.

— Том, я просто хотела вас поблагодарить. Ваша статья вызвала активную поддержку, а еще были звонки от ищущих помощи осиротевших родителей. К тому же тон вашего репортажа, надо сказать, оказался весьма доходчив.

— Не стоит благодарности. Скажите лучше, что там думает Келлер? — с напускной непринужденностью спросил Рид.

— Понятия не имею. Он такой скрытный. А почему вы спрашиваете?

Рид пожал плечами.

— Да так, просто. В смысле, я действительно пришелся ему не по нраву.

На ней были летнее платье и сандалии. Почти никакого макияжа. Женщина довольно привлекательная.

— Я рада, что вы не стали о нем упоминать в своей статье. Ему сейчас очень тяжко.

— Во всех нас есть что-то от Кейт Мартин.

У Рида зазвонил сотовый. Пора было идти.

Вставая, он спросил, нельзя ли ему снова выйти на Келлера. Извиниться. Кейт сказала, что была бы рада, но у нее нет ни его телефона, ни адреса. Любопытно. Может, она неправильно записала его координаты или что-то перепутала?

Во всяком случае, никто толком не знал ни его, ни где он живет. Случилось и еще кое-что странное.

— После вашего посещения он перестал появляться на собраниях группы.

— В самом деле? Неужто из-за меня?

— Понятия не имею. Причин может быть несколько. В сущности, я мало что о нем знаю, кроме того, что он потерял троих детей. И я волнуюсь, ведь близится годовщина. Я пробовала его найти. Думаю, для защиты своей личной жизни он дал мне фальшивый номер. Если я Келлера все же найду, то дам знать, что вы бы хотели снова с ним увидеться. Я ваш должник.

Риду звонила Молли Уилсон. Она попыталась найти жену Келлера, Джоан. По девичьей фамилии Джоан Вебстер. Пробовала и через транспортный отдел, и через регистрацию избирателей, и через все, что могла придумать. Бесполезно.

Что до Келлера, то после всех проверок всплыл лишь почтовый ящик в Сан-Франциско и еще два адреса — один из них бунгало, которое Келлеры в конце шестидесятых годов арендовали пару лет в Окленде. Уилсон стучалась в двери, рылась в старых справочниках в попытке найти старых соседей, узнать, поддерживает ли Келлер с кем-нибудь связь. Безрезультатно.

Они упускали что-то очевидное. Вопрос: что именно? Над этим Рид размышлял на пути к последнему из адресов. Их последняя надежда на зацепку: особняк на Рашн-Хилл. Он толкнул незапертые ворота, вошел во двор и посмотрел на дом, где двадцать лет назад с женой и детьми жил Келлер. До того, как их жизни оказались погублены.

На звонок никто не ответил. Рид ждал. Позвонил снова и тут услышал стук металла по камню. Он обошел строение сбоку и увидел там женщину, которая, стоя на коленях, подравнивала розовый куст. Судя по записям, владельцами недвижимости были Линдон и Элоиза Бэмфорд, купившие особняк у Карлоса Альенде, а тот, в свою очередь, у Келлера примерно через год после трагедии.

Глянувшая на визитера крепкая женщина выглядела лет на шестьдесят. У нее было привлекательное интеллигентное лицо. Особа, которую не так-то легко запугать.

— Чем могу помочь? — Она похлопала совком по своей руке в перчатке.

— Я ищу Элоизу Бэмфорд.

— Считайте, что нашли. Вы кто?

— Том Рид, репортер «Сан-Франциско Стар».

— Репортер?

Она поднялась с колен и приняла его визитку.

— Извините, что отвлекаю. Я просто рассчитывал на некоторую вашу помощь.

Почувствовав что-то позади себя, Рид обернулся и увидел там потревоженного добермана.

— У меня с собой удостоверение, если захотите взглянуть.

Элоиза Бэмфорд улыбнулась.

— Да нет, вы выглядите похоже. Ларри, уходи, — приказала она собаке. — Идемте на заднее крыльцо. Я как раз только что приготовила лимонад.

Они разместились на изысканных тростниковых стульях, и Рид восхищенно оглядел задний двор Бэмфордов. Отсюда взору открывался прекрасный покатый сад с оазисом больших деревьев и папоротниковой лощиной. Рдели огненно-красные рододендроны, а обсаженные розами дорожки плавными изгибами петляли меж каменных наружных стен.

Рид отхлебнул розоватого лимонада и поведал миссис Бэмфорд (которая настояла, чтобы он звал ее просто Элоизой) о группе скорбящих и своей охоте на Келлера. Своих опасений насчет него Рид не выдавал, стараясь не вмешивать это в разговор из надежды, что Элоиза заговорит сама.

Но она этого не делала.

По ходу своего рассказа Рид пришел к выводу, что зашел в очередной тупик.

Он показал Элоизе вырезки о трагедии Келлера. Та их прочла, покуда он впитывал глазами безмятежность сада.

— Да, я помню тот случай и семью Альенде. — Она вернула вырезки Риду. — Они были из Аргентины. Продали нам дом через год. Не могли больше здесь жить. Из-за печали.

— Отчего же?

— Слишком много призраков.

Рид кивнул.

— Вы, конечно, знаете, как умерла Джоан Келлер?

— Неужели? Я как раз пытался это выяснить.

— Самоубийство. Прямо здесь. Вскоре после того, как утонули дети.

Рид не встречал об этом ни единого упоминания, даже некрологов.

— Именно смерть Джоан Келлер побудила Альенде выставить дом на продажу. Историю с прежними владельцами они не знали, пока кто-то о ней не упомянул. После этого миссис Альенде никак не могла оставаться в доме. И они его продали. А сами вернулись в Аргентину. Кажется, муж у нее был дипломатом.

— А вас трагическая история дома не беспокоила?

— Да как-то не очень.

Элоиза поинтересовалась, почему Рид пришел в поисках Келлера после такого длительного промежутка.

— Потому что никак не мог его найти. Я понимаю, заход рискованный, но мне подумалось, не может ли у вас… оказаться его текущий адрес. Вам он известен?

— Вообще без понятия.

— Ну да, конечно. — Рид пребывал в растерянности. — Я просто подумал, что приезд сюда поможет мне его найти. После истории с университетской группой он словно исчез.

— Как то привидение.

— Да уж, пожалуй.

Рид поблагодарил ее за лимонад и уделенное ему время.

— А зачем он вам? — спросила Элоиза.

— Мне хотелось поговорить с ним о его трагедии. Близится ее двадцатилетняя годовщина. «Стар» запросил мемориальный очерк.

— Ммм. — Элоиза неторопливо вращала в руках его визитку.

— Вот и любопытствую, — с грустной улыбкой развел руками Рид.

— Это часть вашей работы.

— А как умерла Джоан Келлер?

Элоиза прихлебнула лимонада и некоторое время смотрела на сад, наблюдая за парой ласточек, чистящих оперение в ванночке для птиц.

— Через какое-то время после гибели детей она повесилась на чердаке. Такая молодая, а вот извела себя мучениями.

Откуда она могла знать?

Рид кивнул. Сад дышал сладковатым ветерком.

Элоиза постучала краешком визитки себе по ладони.

— Их некоторые семейные вещи по-прежнему там.

— Вещи?

— Да, вещи. В коробках. Альенде к ним не притрагивались. Они вообще, мне кажется, не поднимались на чердак. А мы просто задвинули все в угол, думали, что, может, кто-нибудь за ними со временем придет. Пробовали сами найти Эдварда Келлера. Хотя сколько лет уж прошло. Теперь уж и надежды нет.

Рид понимающе кивнул.

— А вы бы сами не хотели на них взглянуть? — спросила Элоиза. — Может, это вам как-то поможет.

На чердаке было жарко и душно.

Через восьмиугольные витражные окна на мятый брезент цедились пыльные лучи света. Элоиза, скрипя половицами, прошла в темный угол и остановилась под потолочной балкой с выцветшим меловым крестом.

— Страховые агенты или полиция пометили место, где она привязала веревку и ступила со стула.

Рид промолчал. При желании он мог дотянуться до стропила.

— А вот здесь… — Элоиза откинула брезент, подняв бурунчик пыли.

Рид чихнул.

— Это то, что бросил Эдвард Келлер. Все это принадлежало им.

Там был небольшой склад из коробок, ящиков и мебели. Рид открыл какой-то чемодан. Несмотря на жару, по спине пробежал холодок. Чемодан был заполнен детскими игрушками. По соседству стоял саквояж с бумагами; он просмотрел и их. В основном счета, квитанции за свет и воду. Элоиза прошла к небольшому письменному столу, порылась там в ящике и вытащила толстую книгу в кожаном переплете. Пожелтелые края попахивали плесенью.

— Это был ее дневник. Вы не представляете, какой печалью он пронизан.

Писалось авторучкой. Женский почерк был изящным и четким. Рид перевернул страницу. Секреты жизни. Дневник был начат в день шестнадцатилетия Джоан. Разочарования и мечты девушки из провинциального городка. Ее волнительная первая встреча с Эдвардом Келлером. «Восхитительно симпатичный магнат из Сан-Франциско, — писала она. — Вот это был бы улов!» Рид переключился на их брак, на детей. Беспокойство Джоан постепенно перерастало в разочарование и гнев из-за того, что у Эдварда никогда не находилось времени на детей — пропущенные дни рождения, семейные праздники. Особняк представлял собой золоченую клетку. Их брак становился все более напряженным. Успех дурманил Эдварда. Она умоляла его хоть какое-то время проводить с детьми.

Реальная нужда у них не в деньгах, а в отце.

Риду невольно подумалось об Энн и Заке.

Он переключился на трагедию и был ошеломлен последней записью Джоан.

«Я больше не могу жить. Следователи говорят, что на детях не было никаких спасательных жилетов. Что Эдвард взял их в море, несмотря на предупреждение о надвигающемся шторме. Я виню его. И не смогу его простить. Никогда. Для него все это было весельем, а не воспитанием детей. Он убил их!

И меня! Я ненавижу себя за то, что не поняла, какой же он мерзкий; за то, что доверила ему своих детей. Они никогда не были его детьми! Утонуть должен был он, а не они. Это должен был быть он. А не мои дети. И вот они ушли. Тел малышек так и не нашли. Он обещает их вернуть. Спасти. Глупец. Да всех его денег на это не хватит. А я без моих деток не могу жить. Пирс, Алиша, Джошуа. Я должна быть с ними. И я буду с ними. Я люблю вас, крошки мои!»

Это были ее последние слова. Вероятно, написанные уже на чердаке.

Рид закрыл книгу. И стоял ошеломленный. Не дневник, а готический эпос.

«Тел малышек так и не нашли. Он обещает их вернуть».

— Ну что, Том? Этот материал хоть чем-то полезен?

Элоиза сидела на стуле и, отирая со лба испарину, пила лимонад. Наполовину высвеченная, наполовину в тени, она напоминала какую-нибудь прорицательницу. Рид был настолько поглощен мыслями и переживаниями, что и не заметил, как прошло полчаса.

— Гм, извините… Конечно! Элоиза. Очень полезно. Простите, что отнял у вас столько времени.

Он встал.

— Рада, что эти старые вещи кому-то сгодились.

— Можно мне на время взять этот дневник?

Она обвела рукой вещи Келлеров:

— Берите все, что вам нужно. Просто звоните заранее, если захотите еще что-нибудь посмотреть.

В порыве благодарности Рид вручил ей еще одну визитку. Оба рассмеялись. Он набросал ее номер телефона и ушел в обнимку с книгой.

Дневник Джоан Келлер содержал несколько откровений, которые могли вывести на Келлера. Хотя это нелегко и времени на проработку совсем немного. До годовщины трагедии с детьми оставались считаные дни.

Как только особняк скрылся из виду, он с шага перешел на трусцу и припустил к своей старенькой «Комете».

48

Келлер шел по пути своей высокой миссии.

Преследуя третьего ангела. Победителя Сатаны.

«Свят, свят, свят». Вжик. Вжик. Вжик.

Неверующие обступают. Вжик. Вжик.

И препятствий перед последним шагом к преображению оставалось по-прежнему немало.

Но он хранил спокойствие.

«Я очищен в свете Господа».

Пришло время преобразиться самому. Вжик. Неверующие сфотографировали его лицо и искали его. Но он не беспокоился, а просто подстригал волосы, намыливал и сбривал бороду. Скоро все будут знать его как просветленного, избранного, помазанного на то, чтобы явить небесный обет воссоединения со своими детьми.

На своем славном пути он никогда не бросал вызов таинственным путям обожествленной любви.

Майкл Джейсон Фарадей был третьим ангелом — по крайней мере, так казалось, пока несколько месяцев назад девятилетний мальчик из Окленда не переехал со своей семьей в Лондон. Поначалу Келлер не мог этого понять. Он был уверен, что Фарадей — его третий Ангел. Знаки были достоверны. Его возраст, день рождения. Келлер досконально их изучил и нес вахту. Но не успел он выйти на контакт, как мальчик уехал.

В канун преображения третий Ангел исчез.

Что же это за послание? В чем его смысл?

Должно быть, это Божественное испытание веры.

Келлер оставался непоколебим. Как Христос в пустыне. Он не поддался искушению усомниться. Бог да осветит его путь к судьбе.

И Он это сделал.

За пару недель до преображения ему открылась земная сущность истинного третьего Ангела. На усвоение священного знака Келлеру потребовалось некоторое время. Та сущность выкристаллизовалась несколько дней назад, за утренним чтением Священного Писания. Теперь он знал, кто такой третий Ангел. Хотя времени на его поиски было мало.

Келлер закончил бритье, после сделал несколько вежливых телефонных звонков, попутно делая заметки.

Он надел белую рубашку, костюм с галстуком, проверил свой старый кожаный кейс. Он был пуст, если не считать визиток на имя Фрэнка Трента из страховой конторы «Голден Бэй». Этот Трент двадцать лет назад занимался разбором страхового случая в связи со смертью его детей. Келлер сунул визитки в нагрудный карман и прихватил кейс с собой, но перед уходом заглянул к Гавриилу и Рафаилу.

Середина дня. Успокоительные препараты действовали исправно. Он запер дверь подвала, после чего вышел на яркий солнечный свет — респектабельного вида бизнесмен, выполняющий священную миссию. Через несколько кварталов он поймал такси.

Вероника Тилли тосковала по своей семье и друзьям в Талсе.

— Я здесь как рыба без воды. Чужачка в чужом краю, — сетовала она своему мужу Лестеру.

Его лицо расплывалось в жалостливой улыбке.

— Ну-ну, Ронни. Просто сделай усилие принять этот город или оживи свои воспоминания. Мы ж здесь всего на два года. Так что потерпи.

— Да уж терплю. Куда мне деваться? Просто скучаю по Оклахоме. Там не то что здесь, в этой Калифорнии.

Лестер сочувственно блестел глазами:

— Ничего, скоро будем дома.

На двухлетний перевод Лестера в Сан-Франциско Вероника согласилась из понимания, что мужу необходимо удовлетворять некую глубоко укорененную мужскую потребность. Двадцать три года жизни он посвятил своей компании, и все это в Талсе. С отъездом мальчишек в колледж его начал пробивать кризис среднего возраста. Молодые щеглы-менеджеры великолепно росли за пределами штата, а он все торчал в своей Оклахоме. Ему хотелось доказать, что он способен состязаться с молодыми.

Однако в Сан-Франциско Веронике было одиноко. Она скучала по своей должности секретаря Исторического общества Талсы. Тосковала по их дому в Мейплридже; изводилась, что его приходится сдавать в аренду, а самим снимать в Сан-Франциско. Для нее переезд сюда был все равно что полет в открытый космос. Землетрясения. Шизики хипстеры. На днях в трамвайчике на Мишн-стрит рядом с ней сидел мужик в ситцевой комбинашке, жемчугах и румянах.

Боже. А теперь еще это. Она надула щеки и тяжко выдохнула.

Вероника была уязвлена. Пара, которой принадлежал снятый ими дом, только что сообщила, что через три месяца они думают вернуться. Нет, вы подумайте! Девяносто дней! В Талсе так не делают. Не успели они с Лестером более-менее устроиться, как приходится искать другое жилье. Это на здешнем-то рынке! Со всей беготней по агентствам, газетам, с подбором подходящего места. Нет, то, что эта молодая пара помирилась, хорошо. Тут и их мальчишечка задействован. Но и ее, Веронику, тоже понять можно. Она сказала Лестеру, что им следует поговорить с адвокатом, но муж настаивал, что так будет лучше: они найдут другое место и дадут молодой паре жить своей жизнью.

Вероника обвела кружком один из газетных вариантов:

«Кв-ра с мебелью. Пл. Аламо. Восстановленный 12-комн. викторианец[41]. Джакузи. Вид на ист. часть, 3 камина».

Судя по аховой цене ($ 3900), должно быть неплохо.

Тут в дверь позвонили.

Вероника глянула через шторку.

На крыльце топтался какой-то коммивояжер. Вид в целом приличный.

Она открыла.

— Добрый день. Я Фрэнк Трент из «Голден Бэй». Вопросы страхования.

— И что?

— Мне бы миссис Энн Рид.

— Энн Рид? Они времени зря не теряют.

— Как вас, извините, понимать?

— В смысле, на разговоры со мной. Обратно они еще не въехали.

— Я в некотором замешательстве. Это же адрес Энн Рид?

Вообще, Келлер знал, что эта семья переехала. Как и то, что Господь вознамерился найти ему третьего Ангела.

— Тут, видите ли, такое дело. Полис в отношении ее и ее сына Закари утратил силу.

— Договор о страховании?

— Да. Я новый агент. С миссис Рид я еще не встречался, но ее подпись мне необходимо получить сегодня. Об обновлении положений. — Он постучал по кейсу.

— Мы только снимаем у них дом. Через три месяца они возвращаются. Можете оставить свою карточку, и я попрошу ее вам позвонить.

— Вы очень добры, но я на три недели уезжаю из города по делам. Причем уже сегодня. И боюсь, что мы с ней разминемся. Крайне важно, чтобы я получил ее подпись сегодня же.

Вероника внимательно оглядела незнакомца. Вроде нормальный.

— У вас есть визитка?

Келлер сунул руку в нагрудный карман и протянул ей карточку Фрэнка Трента. Вероника растерянно ее взяла.

— Ну входите.

Она подошла к телефонному столику в прихожей и полистала записную книжку. Набрала номер. Потянулись длинные гудки, но трубку никто не брал.

— Никого нет дома, — объявила Вероника.

— Н-да, — мрачно вздохнул Келлер. — Тогда я просто не знаю, что мне делать.

Выдавать адрес Энн Рид в Беркли Вероника не хотела, но опять же, что за формальности? И что плохого, если это на пользу делу?

Из книжки она выписала адрес и номер Энн Рид.

— Вот, мистер Трент. Может, сами с ней свяжетесь.

Келлер принял листок и уставился в него. Да так по-странному, будто на лотерейный билет с миллионным выигрышем. Наконец он посмотрел Веронике в глаза и ощерился такой улыбкой, что ей стало не по себе.

— Храни вас Бог, — пропел он елейно. — Бог и Ангелы.

49

Флоренс Шейфер сидела одна за кухонным столом и читала в одиночестве утренние газеты. С землисто-серым лицом.

Семья, друзья и сочувствующие Дэнни Беккеру и Габриэле Нанн развешивали по городу желтые ленты — на дверях, автоантеннах, витринах, деревьях, рекламных щитах и по школам. Волонтеры, что принимали звонки и стучались в двери с объявлениями о пропаже, носили их как повязки. Когда постучались и к Флоренс, она согласилась прикрепить одну себе на почтовый ящик. Группа альпинистов прикрепила ее в виде гигантского банта к южной мачте моста «Золотые ворота». То было проявление коллективного страдания и надежды на то, что дети вернутся домой невредимыми.

В итоге пресса Сан-Франциско окрестила расследующих «Оперативная группа “Желтая лента”».

Спустя несколько дней похищение Габриэлы по-прежнему оставалось на первых полосах газет и звучало едва ли не первой новостью в местных информационных выпусках. Ну а когда в ходе президентского визита в город свое сочувствие семьям-жертвам «трагедии Сан-Франциско» выразили президент и первая леди, имена Таниты Доннер, Дэнни Беккера и Габриэлы Нанн прогремели по всей стране. Пресса теперь придавала этой истории всенародное значение.

Флоренс положила на стол «Сан-Франциско Стар» и вздохнула. Очки упали у нее с носа и повисли на цепочке. Она потерла себе виски. Зашелся свистом вскипевший чайник. Чувствуя у себя на плечах тяжесть мира, Флоренс заварила еще одну чашку «Эрл Грей». Что теперь делать? Нельзя же сидеть сложа руки. С газеты на нее призывно взирали детские личики: Танита Мари Доннер, Дэнни Беккер, Габриэла Нанн. В клетке возле кухонного окна возился и щебетал на своей жердочке Бастер, попугайчик Флоренс.

— Ну а что мне прикажешь делать, Бастер? — сокрушенно спросила она. — Я и так трижды звонила в полицию, и хоть бы кто сюда подъехал.

Что она сделала не так? Она сообщила полиции, что слышала, как убийца Таниты Доннер исповедуется в своем злодеянии Богу. Оставляла свое имя и адрес. Последний офицер, с которым она говорила, был такой же, как остальные. Было видно, что он ей не верит. Только и допытывался, сколько ей лет, живет ли она одна, как часто, будучи набожной католичкой, ходит в церковь, какие лекарства принимает. И что с того? Понятное дело, думал, что она чокнутая старуха. Она это знала. Он сомневался, поскольку она не сообщила ему ни подробностей, ни доказательств этого самого признания.

Но теперь-то доказательства у нее были.

Чашка из дултонского фарфора[42], когда Флоренс переносила ее в заставленную книжными этажерками гостиную, тревожно позвякивала на блюдце. Здесь, в этой комнате, она утешалась чтением любимых книг о преступлениях, но ничто в них не предвещало и уж тем более не готовило ее к этому. Тому, что сейчас происходило на самом деле. Флоренс была напугана.

Надо бы проверить еще раз. Ее хватало только на начало. Флоренс взяла диктофон и нажала кнопку воспроизведения. Зашипела запись, и отец Маккрини прокашлялся.

— Сколько времени прошло с твоей последней исповеди? — спрашивал он из исповедальни.

— Это снова я, — послышался голос убийцы.

— Почему ты не явился с повинной? Умоляю, сделай это.

Убийца молчал.

— Похищения Дэнни Беккера и Габриэлы Нанн — тоже дело твоих рук?

Тишина в ответ.

— Умоляю, не причиняй вреда детям, сдайся властям.

— Отпусти мне грехи, священник.

— Не могу.

— Ты давал клятву. Ты ею связан. Отпусти мои грехи.

— Ты не раскаиваешься. Для тебя это извращенная игра. Я не верю, что ты искренне сожалеешь. А без покаяния нет и отпущения.

Тишина длиной в долгую минуту. Когда убийца заговорил снова, его голос зазвучал мягко и вкрадчиво:

— Отец, если я действительно покаюсь, получу ли я отпущение грехов и Божью благодать?

Маккрини ничего не сказал.

— Мне нужно знать, отец. Прошу.

Тишина.

— Отец, ты не понимаешь. Я должен был ее убить. Мне пришлось. Она была злой маленькой шлюшкой. Блудницей. Я должен был совершить то, что делал с ней и с другими. Их лица преследуют меня, но таково богоугодное дело, которое я делаю. С Танитой мне помог Франклин. Он был учителем воскресной школы. И он знал размах моей работы. Потому он мне помог.

— Господь не одобряет твоих деяний. Ты неверно истолковал Его послание, и как раз это привело тебя сюда. Пожалуйста, взываю к тебе, сдайся. Господь наш Иисус Христос поможет тебе одолеть твои грехи и подготовиться к жизни вечной.

— Мы должны были очистить ту маленькую блудницу от ее порочности. Отвезли ее в тайное место, известное только мне. О, как она вопила! Потом мы…

Флоренс выключила диктофон и сложила на коленях дрожащие руки.

Больше она не могла вынести ни слова. Все те ужасающие подробности она уже слышала. И теперь знала, что делать.

Она подошла к своей папке с вырезками и достала оттуда годичные статьи по делу Таниты Мари Доннер. С газетного снимка на нее пристальным взглядом смотрел инспектор полиции Уолт Сидовски. Как раз вчера его показывали в новостях как члена оперативной группы «Желтая лента». Лицо его было теплым, дружелюбным и умным. Вот такой человек ее бы понял. Человек, который знает дело Таниты, знает людей. Человек, которому можно доверять.

Флоренс подошла к телефону и на этот раз вместо звонка на горячую линию позвонила прямиком в отдел расследования убийств, спросив там Сидовски.

— Он на выезде. Хотите оставить сообщение? — спросил ее чей-то торопливый голос. Пришлось надиктовать ему имя, адрес и номер телефона.

— Передайте, что у меня есть важные улики по одному из его крупных дел.

— По какому именно? И что за улики?

— Я буду разговаривать только с инспектором Сидовски.

Флоренс испытала некоторое удовлетворение от того, что обладает информацией.

Наконец-то ее восприняли всерьез.

— Мы все ему передадим.

Флоренс сидела у себя в гостиной, смотрела на ленту и пила чай. И снова вглядывалась в фотографии детей, их ангельские личики. Теперь Флоренс сознавала смысл своей жизни и больше не чувствовала себя одинокой.

50

«Они принадлежат мне точно так же, как Танита в раю. МОЙ МАЛЕНЬКИЙ № 1», — растекались синим буквы. Они шли поверх статьи о деле Доннер, Беккера и Нанн, выдранной из «Сан-Франциско Стар». На фото Дэнни было написано: «МОЙ МАЛЕНЬКИЙ № 2», а поверх лица Габриэлы: «МОЙ МАЛЕНЬКИЙ № 3».

Внизу стояло подобие росписи: «СЫН ЗОДИАКА». Сюда же был вложен полароидный снимок человека с татуировками и в капюшоне, на коленях у которого сидела Танита. Это фото раньше никто не видел.

Все это было запечатано в пластиковый пакет для улик, который спецагент ФБР Мерл Раст сунул через стол Сидовски, возглавляющему совещание опергруппы, собравшейся во Дворце правосудия.

Сидовски надел очки; нутро жгло как огнем.

— Сегодня утром это перехватили почтовые инспекторы, — указал Раст. — Минуту назад нам сообщили, что такой же конверт недавно выудили из ящика у Наннов.

— Хорошо хоть, их семьи этого не увидели, — грустно усмехнулась Тарджен.

— А в газеты он этого не присылал? — спросил Горд Микелсон.

— Похоже, что нет, — ответил Лонни Дитмайр, — судя по отсутствию звонков.

Раст проследил, как Сидовски хрустит таблеткой тамса.

— Какие мысли, Уолт? Ты знаешь досье… Это он?

— Да, он.

— Откуда такая уверенность? — спросил Дитмайр.

— Аккуратно сложенная записка синим фломастером, которую он вложил в рот Таните Доннер. Я никому о том не рассказывал.

— А что там было, не поделишься? — Раст раскрыл свой блокнот.

— «Мой маленький номер один».

— Уолт, а на самой записке есть какие-нибудь следы? — спросил Раст.

Записка была чистой.

— Ну а мать Таниты получала такую штуку от сына Зодиака? — хрустя целлофаном сигары, спросил лейтенант Лео Гонсалес.

— Пока нет, — ответил Дитмайр. — Конверты были сброшены в почтовый ящик у станции «Колизей» в Окленде.

— Совпадения быть не может? — Гонсалес прикурил сигару.

— Все это мы отправим в лабораторию на анализ отпечатков пальцев и слюны. — Раст погладил лежащий на столе пакет табачной жвачки. — Похоже, это в самом деле Верджил Шук. Мы все читали его канадское досье. По описаниям вполне соответствует профилю. Ты согласен, Уолт?

Сидовски кивнул. Очередной полароид, ссылка на «маленький № 1» в статье «Стар». Шук, больше некому.

— Почему мы его до сих пор не нашли? — осведомился шеф Ник Розелли, закрывая досье Шука.

— Люди этим занимаются, подгоняем как можем уличные источники. Так что от нас ему никуда не деться, — стиснув пальцами сигару, сказал Гонсалес.

— Лучше поторопись, Лео. Мэрия и комиссия давят на нас всерьез. — Розелли взглядом обвел стол. — Если он до поимки успеет схватить еще одного ребенка, город нам этого не простит.

— А почему бы нам его не пришлепнуть? Созвать пресс-конференцию и выставить его образину на всеобщее обозрение, — предложил Дитмайр.

— Если мы это сделаем, он ляжет на дно, — возразил Сидовски. — А ему хочется играть в игры, как его герой. Творить зло и подглядывать, что мы будем делать. Если б у нас получилось выручить несколько дней, всего несколько дней, чтобы найти его… У меня есть кое-какие обнадеживающие зацепки.

Тарджен уже злилась на Сидовски за то, что тот не сказал ей про записку.

Она едва сдерживала удивление.

— Хорошо. — Розелли игранул желваками. — Берем еще пару дней и все силы кидаем на улицы с целью найти Шука. Замораживаем все операции под прикрытием и лупим по улицам, пока он не появится. Но если он это адресует в прессу, — он со значением кивнул на перехваченные письма, — то нам крышка.

— Как обстоят дела со всем остальным? — осведомился Розелли.

— Связка «Шук — Доннер» неоспорима, но с Беккером и Нанн, за исключением сегодняшних писем, мы его увязать не можем, — сообщил Микелсон. — По крови на отрезанных косах Нанн пока ничего нет. Хотя в целом Шук тоже соответствует фотороботу по делу Беккера и Нанн. Но этого недостаточно.

Инспектор Рэнди Бейкер, молодой яркий выпускник Беркли, сказал, что они использовали штрих-код с мясной обертки, найденной в доме Наннов, для установления магазина, где был куплен гамбургер, которым похититель выманил щенка Габриэлы.

— Плюс к этому мы используем частичный номер, который у нас есть по подозрительному пикапу, сличаем его с регистрацией владельца, фотографиями водительских прав и всякое прочее для создания пула подозреваемых, — сказал Гонсалес.

— Если это все, — Розелли свернул папку Шука и раздраженно шлепнул ею по столу, — то хватайте его, черт возьми, и дело с концом.

Тарджен вышла из совещательной молча. Молчала и тогда, когда они с Сидовски шли к парковке. Но как только он завел «Шевроле» без опознавательных знаков, как внутри нее что-то вспыхнуло.

— Ну как же так, Уолт?

— Извини, Линда.

— Почему? Знаете, как это было унизительно? Вы хоть представляете? Я-то думала, мы партнеры. Сама напросилась работать с вами.

— Тогда ты не была моим партнером. В то время я работал с Доннер сам по себе. Один. И должен был защищать целостность дела. Я ни в коем случае не хотел тебя обидеть.

— Но уж насчет записки во рту могли бы и сказать.

Сидовски промолчал. Да и что тут скажешь? Спесивый поляк, он и есть спесивый поляк.

Тарджен отвернулась, тоскливо глядя, как мимо несется улица, а с ней минуты.

— Уолт, а что там у вас за «обнадеживающие зацепки»?

— Гм. Я все еще на них рассчитываю.

Тарджен улыбнулась.

— Вот же сумасброд.

— Есть маленько.

— Куда вы меня, кстати, везете?

— В Хантерс-Пойнт. Надо бы навестить Киндхарта.

— Думаете, мы сможем что-нибудь еще из него выжать?

— Возможно. Если ты предложишь ему секс, он может сдать нам Верджила Шука.

Она закатила глаза.

Киндхарт был не в восторге от того, что двое детективов из убойного отдела допрашивают его на работе. Он сказал им, что Шук, возможно, ошивается где-нибудь на Тендерлойне, а живет в ночлежке или приюте. Затем он пригрозил вызвать адвоката, если к нему не перестанут приставать.

— Или предъявите мне обвинение, или в душу не лезьте.

Сидовски и Тарджен вернулись к себе в отдел. Поступил звонок из канадской полиции с указанием на двух сообщников Шука в районе Залива.

Имена были новые, в досье их не значилось. Пришли от родственника из Торонто.

Пока Сидовски разговаривал по телефону с полисменом из Оттавы, Тарджен читала сообщения. Просмотрела наспех: обычная рутина. Отложив эту стопку, она открыла досье Шука. Но что-то не давало ей покоя. Кажется, в одном из оставленных сообщений что-то говорилось о доказательствах? Тарджен проглядела стопку повторно. Вот оно, от какой-то Флоренс Шейфер.

Звонок принимал Гейнс.

«Уолт. Говорит, что у нее по одному из ваших главных дел важные улики», — написал он. Попутно он прогнал ее имя через горячую линию опергруппы. По приложенной к последней записке Гейнса распечатке, эта дама обращалась уже трижды.

«Сдвинутая?» — приписал Гейнс на распечатке, подчеркнув пассаж, где Шейфер утверждала, что слышала, как убийца Таниты Доннер исповедуется Богу в католической церкви Богоматери Скорбей, что на Верхнем Рынке. Кажется, там открыли столовую для бездомных? Что-то такое мелькнуло в газетах. Тарджен легонько похлопала Сидовски по плечу. Католики мастера исповедаться в прегрешениях.

Надо бы выяснить. Тарджен постучала сильнее. В досье ФБР тоже было сказано, что убийца живет в мире фантазий, которые могут быть вызваны религиозным психозом. Тарджен уже не хлопала, а колошматила, и Сидовски был вынужден прикрыть трубку ладонью.

— Господи, Линда, что стряслось?

Она держала перед его лицом сообщение от Флоренс Шейфер.

— Вы говорили о зацепке? Похоже, она у нас есть.

51

Желтая лента, прикрепленная к почтовому ящику, упруго подрагивала под океанским бризом, задувающим по покатым улочкам Верхнего Рынка, где в каркасном домике проживала Флоренс Шейфер.

Тарджен нажала кнопку звонка. Когда дверь наконец открылась, взгляду предстала очкастая пигалица на седьмом десятке.

— Флоренс Шейфер? — спросила Тарджен.

— Да, это я, — с чопорной сдержанностью кивнула та.

— Инспектор Линда Тарджен, — представилась Тарджен и кивнула на Сидовски: — А это инспектор Уолтер Сидовски, из полиции Сан-Франциско. Вы располагаете информацией по делу?

— Могу я взглянуть на ваше удостоверение? — деловито спросила Флоренс, взглядом подмечая машину без опознавательных знаков, припаркованную у обочины. Соседи в окнах не маячили, что весьма кстати.

Флоренс осмотрела предъявленные жетоны.

— Пожалуйста, входите.

Тарджен оглядела гостиную, подняв брови при виде обилия книг Флоренс. Все, так или иначе, о преступности. Сидовски подошел к Бастеру, который сейчас, воркуя у себя на жердочке, прихорашивал свое оливково-зеленое оперение.

— Какой симпатичный образец шотландской горбатой, — похвалил Сидовски, принимая от хозяйки чашку с чаем и пристраиваясь возле нее на диване. Флоренс присела на краешек, чтобы ноги доставали до пола.

— Вы разбираетесь в канарейках, инспектор?

— Я их даже развожу для конкурсов, в основном породу файф.

— Должно быть, расслабляющее хобби для человека вашей профессии.

— Вполне.

Тарджен села на ближний стул. В комнате пахло ароматным мылом, отчего ей вспомнилось о детских визитах к бабушке. Под всеми предметами лежали кружевные салфетки, даже под старинной Библией на журнальном столике. Чашку с чаем Тарджен поместила себе на колени.

— Извините, Флоренс. Мне любопытно. Откуда у вас так много книг о преступлениях? — спросила она.

— О, преступления — это мое хобби. — Флоренс заговорщицки улыбнулась Сидовски. — Инспектор, могу я еще раз взглянуть на ваш жетон?

Сидовски сделал ей это одолжение. Было очевидно, что Флоренс откровенно рада компании. Судя по виду, даже счастлива. Тарджен и Сидовски мимолетно переглянулись. Этой сумасбродной особе они дают еще пять минут.

Флоренс с молчаливым восхищением оглядывала щиток с городским гербом и девизом на испанском.

— «Oro en paz, fierro en guerra». «В мирное время — золото, на войне — железо», — произнесла она с придыханием. — Я знаю, это герб и девиз города. А вообще я бывший налоговый работник.

— Флоренс, — прервала ее мечтательную задумчивость Тарджен. — Вы звонили в отдел по расследованию убийств и сказали, что слышали что-то об убийце Таниты Мари Доннер. Это так?

— Да, так. — Она вернула Сидовски жетон. — Его признание.

— Вы хотите сказать, что у вас… есть свидетельства того признания? — произнес Сидовски.

— Именно.

— Интересно, какого рода? — Тарджен достала блокнот, но не раскрывала его.

— Только он ни в коем не должен знать, что разоблачение исходит от меня. Я боюсь.

— Не должен знать кто? — недоуменно уточнил Сидовски.

— Убийца.

— Это останется между нами, — пообещал он. — Так что у вас за свидетельство?

— Оно на пленке. Я его записала.

Сидовски с Тарджен ошарашенно переглянулись.

— То есть это аудиозапись? — Сидовски решил, что ослышался.

— Я вам его проиграю. Оно у меня здесь, наготове.

Флоренс вышла из комнаты за проигрывающим устройством.

— Уолт? — вышептала Тарджен.

— Не верю. Ни глазам своим, ни ушам.

Вернулась Флоренс с кассетным диктофоном. Его она положила рядом с Библией, увеличила громкость до максимума и нажала кнопку воспроизведения. Сидовски и Тарджен, подавшись вперед, замерли, вслушиваясь в потусторонние голоса, эхом витающие в воздуховоде церкви. Первые несколько минут священник спорил со своим визави, убеждая, что не может отпустить ему грехи, поскольку не уверен, что тот действительно раскаялся в содеянном, ибо в таком случае он должен пойти в полицию и сдаться.

Убийца блуждал в своем воображаемом мире.

«…в тайное место, известное только мне, в Тендерлойне. О, как она вопила! Потом мы взяли…»

Тарджен напрягала все самообладание, в то время как убийца с веселой увлеченностью описывал то, что проделывал с Танитой. Опустив голову, Линда Тарджен делала пометки, а у самой горло першило от желчи.

Священник, задыхаясь, молил убийцу сдаться.

Флоренс салфеткой промокала себе глаза.

Было абсолютно понятно: это и есть убийца Таниты; только он может в таких деталях описывать свое злодеяние.

Сидовски с клинической отстраненностью выслушивал рассказ о похищении, изнасиловании, истязании и убийстве двухлетней девочки. Словно недостающие части разбитой фаянсовой куклы, каждый фрагмент сращивался с остальными, заполняя то или иное пустующее место. Эта зацепка цементировала все дело, весь его ход. Но за это приходилось платить.

Ссылка убийцы на «остальных» заставляла теряться в догадках. Мог ли этот тип похитить и убить Габриэлу Нанн и Дэнни Беккера? И что значат те перехваченные записки их семьям?

«МОЙ МАЛЕНЬКИЙ № 1».

«МОЙ МАЛЕНЬКИЙ № 2».

«МОЙ МАЛЕНЬКИЙ № 3».

Это что, обратный отсчет? Следует снова ждать появления детских трупиков?

Перед мысленным взором промелькнул образ Таниты Доннер. Ее пустые прекрасные глаза пронзали его, просверливая насквозь нагромождения цинизма, застывшего за годы в броню, касаясь его в том месте, которое он считал непроницаемым.

В своей смерти она сделалась его ребенком.

Однако в эти минуты, в гостиной Флоренс Шейфер, с него можно было писать портрет безразличия, бестрепетного и неколебимого, ничем не выказывающего его кровоточащего разбитого нутра. Общение с мертвыми учит хоронить то, что поддерживает в тебе жизнь.

Между тем аудиозапись закончилась.

— Флоренс, вы сможете опознать человека, чей голос звучит на этой пленке? — спросил он.

— Я только знаю, что его зовут Верджил. Фамилии не знаю.

Тарджен кропотливо записывала.

— На нем еще татуировки, здесь и здесь. — Флоренс коснулась своих рук. — Змея и пламя. Белый, лет за сорок, рост примерно метр восемьдесят, телосложение среднее, борода с проседью, лохматый такой.

— Где он живет? — задал вопрос Сидовски.

— Не знаю.

Флоренс тревожно покосилась на делающую записи Тарджен, затем снова поглядела на Сидовски.

— Пожалуйста, очень вас прошу: он ничего не должен знать о нашем разговоре. Я его смертельно боюсь.

— Не волнуйтесь, Флоренс, все будет в порядке, — успокоил ее Сидовски. — Вспомните хорошенько: нет ли еще чего, что может нам помочь выйти на Верджила? Куда он ходит, чем занимается и с кем?

Флоренс раздумчиво моргнула.

— Ходит? Ходит к нам в церковь, почти каждый день. В приют, где раздача.

— А в том приюте он не упоминал про детей? Про Дэнни Беккера, Габриэлу Нанн? Может, обсуждал новости, всякое такое?

— Нет, никогда.

— Возможно, у него в приюте есть друзья?

— Да как-то нет. Держится от всех особняком. — Флоренс всхлипнула. — Инспектор, а что, если там у него еще и другие дети? Я молюсь за них. Вы должны его поймать, пока не поздно. Схватить. — Она скомкала салфетку. — В приюте я его видела два дня назад. Скоро, наверно, снова объявится.

Сидовски доверительно тронул Флоренс за руку:

— Вы правильно сделали, что позвонили нам.

Женщина растерянно кивнула.

— Между прочим, вы хороший детектив, Флоренс, — тихим голосом похвалил он.

На нее нашло теплое, уютное спокойствие. Ее метания, тревоги, поиски смысла и цели жизни завершились.

В клетке что-то щебетнул Бастер.

— Я могу воспользоваться вашим телефоном? — попросил Сидовски.

52

Примерно сорока километрами южнее Сан-Франциско, если ехать по хайвею № 1, Рид остановился в Бухте Полумесяца — сонной деревушке, ласкаемой морем под защитой зеленых холмов, где фермеры выращивают тыквы и артишоки. «Рекламный проспект рая», — подумал Рид, выходя из своей «Кометы» возле пристани. В солоноватом воздухе с криками реяли чайки.

Он прошелся по причалу, показывая местным аборигенам ксерокопии вырезки о трагедии Келлера. Те смотрели, недоуменно пожимая плечами и почесывая в затылках. Уж очень давно это было. Вокруг было несуетно, нелюдно. Примерно через полчаса Рид решил заглянуть в местную газету и уже собирался уходить, когда к нему легкой трусцой подбежала молодая загорелая женщина.

— А вы попробуйте Реймера, — предложила она.

— Кого?

— Реймера. Здешняя реликвия. Живет здесь так давно, что, наверно, еще динозавров возил. Катает на лодке туристов. Если кто эту историю и помнит, так это наверняка он.

— А где его можно найти?

Женщина взглянула на часы.

— Сейчас в «Глории», на главной улице. Сходите туда, спросите его.

— Спасибо.

Забрезжил некоторый оптимизм. Возможно, о Келлере все же удастся что-то вызнать. Инстинкты подсказывали: копай.

Прежде чем отправляться в Полумесяц, он съездил в Фило, откуда была родом жена Келлера, Джоан. После осмотра особняка Келлеров на Рашн-Хилл и прочтения ее дневника он решил, что это место наиболее логично. Однако никто из тех, с кем он там разговаривал, этой женщины не помнил, а копать дальше у него не было времени. За сэндвичем и колой в местной закусочной Риду пришло в голову, что, прежде чем ехать в Полумесяц, имеет смысл заглянуть на кладбище. Быть может, там похоронена Джоан.

Смотритель кладбища оказался общительным и вполне компетентным студентом университета. Выслушав просьбу Рида, он пригласил его к себе в дежурку.

— Келлер, Келлер, Келлер, — нараспев приговаривая, он проворно перелистывал картотеку указателя. Если не считать шипящей в наушниках «Нирваны», в помещении было тихо и успокаивающе прохладно.

— Ага, все путем.

Покачивая головой в такт музыке, он вытащил карточку и скороговоркой пробормотал:

— Зона «Б», второй ряд, участок восемь. Северо-западный край, много тени.

На могиле Келлера нес бессменную вахту огромный ангел из белого мрамора. Каменный лик являл собой застывшую маску скорби, а распростертые крылья охраняли надгробие из полированного гранита. Над именем Джоанны и ее детей Пирса, Алиши и Джошуа, поверх дат их рождения и смерти, была начертана эпитафия:

По спине Рида пробежал льдистый холодок. Рядом с именами жены и детей находилось имя и самого Эдварда Келлера, открытой оставалась лишь дата его смерти.

Внизу у надгробия лежал еще не увядший букет алых роз с запиской:

«Люблю навеки.

Папа».

Рид сухо сглотнул.

Возраст Дэнни Рафаэля Беккера и Габриэлы Нанн соответствовал возрасту Джошуа и Алиши Келлер на момент их гибели в пучине.

Рафаил и Гавриил — имена ангелов.

«И если ангелы падут, я воздыму их, и вместе в рай мы вознесемся».

Это подтверждало версию Молли. Неужели Келлер высек на этом надгробии свой план? А Дэнни и Габриэла — некие суррогаты, нужные ему для осуществления какой-то извращенной цели? С его миссионерскими заскоками.

Если б только можно было найти этого Келлера. Поговорить. Осмотреть его жилье. Рид вынул мобильник, набрал номер Молли в редакции. Включилась ее голосовая почта.

Он оставил сообщение.

Келлера необходимо разыскать. Причем времени в обрез.

Букет на могиле вывел Рида на цветочный магазинчик в Фило, где Келлер покупал те розы. На подъезде к «Глории» в центре Полумесяца зазвонил сотовый. Молли Уилсон.

— Томми! Черт возьми, ты где?

— В Бухте Полумесяца. Пытаюсь найти парня, который может знать Келлера. У тебя с его поисками что-нибудь сложилось?

— По нулям. А тебе лучше поскорей вернуться: тут что-то всплывает по делу.

— Что именно?

— Никто не знает. Но слухи ходят.

— Хорошо. Слушай, у меня тут по Келлеру появилась одна зацепка. Недели три назад он купил цветы на могилу своей семьи в Фило. Купил через фирму «Флористика» в Сан-Франциско. Посмотри, можно ли через эту контору пробить его адрес. Сделай прямо сейчас, его необходимо разыскать.

— Обязательно, Том. Но тебе лучше вернуться сюда побыстрее. Босс интересуется, куда ты там запропастился, и у меня не получится прикрывать тебя долго.

— Буду через пару часов.

«Глория» оказалась идеальной, как на открытке, закусочной возле моря.

Столы устилал красный клетчатый ситец, а воздух наполнял аппетитный аромат домашней кухни. Клиентов здесь было всего ничего: за одним столиком изучали бумаги две женщины, блейзерами напоминающие риелторов; рядом с ними стояли чашки с кофе. Ближе к углу ела гамбургеры молодая пара. Мятого старикана у окна, читающего в одиночестве газету, Рид принял за того самого Реймера.

— Прошу меня извинить, — остановившись возле столика, загадочным голосом сказал Рид, — но я ищу господина Реймера, человека почтенного и возрастом равного этому живописному месту.

— Хм. Вы его нашли, — откликнулся старик голосом вполне дружелюбным.

Рид протянул ему визитку и объяснил, что ему нужно посильное содействие в одном давнем происшествии, связанном с гибелью на воде. Как раз когда он показывал ксерокопии вырезок, к столику подошла официантка и поставила перед Реймером сэндвич, картофель фри и стейк с грибами. Ознакомившись с вырезками, старик снял с головы засаленное кепи и пригладил свои жидкие седины.

— Что ж, я слушаю, — произнес, притягивая к себе тарелку с едой.

В рассказе Рид старался не упоминать о похищениях, а повел речь о том, как он познакомился с Келлером, работая над статьей о группе скорбящих, и теперь, дескать, ему край как надо найти его снова для еще одной статьи, над которой он работает.

— Боюсь, ничем не могу вам помочь, — вздохнул Реймер.

— Вы не знаете об этом деле?

— Да бог с вами. Знаю, и еще как, — жуя, сказал старик. — Лично находился здесь, когда все это случилось. Ужасно. Тела детей так и не нашли, а старина Эд так и не оправился от потрясения. Ну а жена его, к вашему сведению, и вовсе руки на себя наложила.

— А откуда вы знаете, что он не оправился?

— Пару раз в году, — Реймер продолжал степенно жевать, — он приходит сюда и нанимает меня отвезти его к Фараллонам, на то самое место, где они утонули.

— Вот как? Когда же вы виделись последний раз?

Реймер призадумался.

— Да вот пару месяцев назад.

— Он вам что-нибудь говорил, рассказывал?

— Никогда он ничего не говорит и тем более не рассказывает.

— Он рассчитывается по кредитке? Может, у вас чеки какие сохранились?

— Всегда платит наличными.

— И давно он эти вояжи устраивает?

— Да с тех самых пор, как это все случилось.

— Вы не знаете, где он живет?

Реймер молча покачал головой.

— А что он там делает, когда вы добираетесь до места?

— Бросает венок из цветов и бормочет себе под нос что-то типа того, как он думает их возвратить. Грустно все это.

— А у вас это какие рождает мысли?

Реймер поскреб седые стерни своей бороды; обветренное лицо в крупной сетке морщин сложилось в складки.

— Я всю свою жизнь занимаюсь извозом и много чего странного повидал, в том числе на море. Но таких, как Эд, не видел никогда. Этот человек никак не может отцепиться от своего прошлого. «Что было, того уже не изменить», — с этим он не может смириться никак. И знаешь что, Том?

— Что?

— Он думает иначе. Думает, что может изменить историю. Мне кажется, у него в уме проклевывается какой-то план.

— Почему вы так думаете?

Как назло, в эту секунду зазвонил сотовый.

— Извините. — Рид, мысленно чертыхнувшись, полез за ним во внутренний карман.

Настойчивый голос Молли:

— Том, жми сюда на всех педалях!

— Молли, ты добыла адрес?

— На месте скажу. Тут просто нечто!

— Говори сейчас.

— Ладно. Те цветы он оплачивал чеком через «Фарго-банк». Один из филиалов как раз напротив нашей газеты. Я туда зашла, назвалась дочерью Келлера и сказала, что мне надо перевести ему ко дню рождения пятьдесят долларов. Платеж они приняли. Я спросила, какой у него, типа, новый адрес? А они сказали, что у него счет до востребования.

— Все равно молодец.

— Погоди. А еще сказали, что более точные реквизиты Келлера я могу установить в его филиале, он рядом с Уинтергрин-Хайтс. Ты слышишь? По крайней мере мы теперь можем сделать привязку. Но теперь это, может, уже и не актуально.

— Почему?

— Тут вовсю ходит слух, что у опергруппы появился железный подозреваемый.

— То есть наш тип?

— Да черт его знает. Ни имени, ни чего еще. Езжай скорей сюда! Что-то вот-вот разразится, кожей чувствую!

— О'кей. Еду.

— И еще, твоя жена звонила из Чикаго. Они с Заком прибывают раньше, чем вы планировали. Она хочет, чтобы ты их встретил. Рейс «Америкэн эйрлайнз», завтра в десять утра.

Рид поблагодарил Реймера, сунул телефон в карман и встал, собираясь уходить.

И тут кое-что вспомнил. Из нагрудного кармана он вынул два мелких снимка того размытого домашнего видео с похитителем Габриэлы Нанн.

— Вы не узнаете этого парня?

— Это про те похищения в городе? Ага, видел по телевизору.

— Не напоминает кого-нибудь из ваших знакомых?

Реймер вгляделся, а затем покачал головой.

— На Келлера не похож?

— Да на кого угодно.

Рид кивнул и спрятал снимки.

— Простите, вы что-то говорили про то, что у Келлера есть план?

— А. Я бы сказал, что Эд тонет в своем горе и чувстве вины. Оно невооруженным глазом видно. Когда мы раз возвращались с Фараллонов, он сказал, что, наверно, пришло ему время купить собственную лодку.

— Зачем?

Реймер, цыкнув зубом, пожал плечами.

— Мне подумалось, для того, чтобы он сам мог туда плавать, когда захочет. Он же, между прочим, с той окаянной ночи лодку никогда не водил.

— И это все?

— Ну да. Только он все бормотал о судьбе.

— О судьбе?

— Да. Лодка, говорит, ему нужна для судьбы.

— И это все, что он сказал?

Реймер кивнул, пристально глядя на Рида.

— Думаешь, это он забрал в городе детей?

Рид положил на стол две пятидолларовых бумажки.

— Кто бы знал? Спасибо, что уделили время. Мне пора.

Он даже не заметил, как подъехал к центру Сан-Франциско. Эпитафия на надгробии Келлеров засела в голове словно детский стишок… «Если ангелы падут».

53

Молли Уилсон стояла возле бокового входа в офис «Сан-Франциско Стар». Нервно похлопывая себя по бедру блокнотом, она высматривала на парковке Рида и, наконец заметив, подбежала к нему.

— Том! Не поднимайся наверх! Там Бенсон.

— И что?

— Я его таким никогда не видела. Он на тебя в ярости.

— Что ж в этом нового? Это его конек.

— Накален добела, как в прошлом году из-за Доннер.

Рид внимательно посмотрел на коллегу.

— Что там происходит, Молли?

— Он хочет знать, над чем ты работаешь, где находишься.

— Ты же ему не сказала?

— Нет. Наоборот, сделала все, чтобы тебя прикрыть. Сказала, что ты проверяешь зацепку о подозреваемом в похищении. Похоже, это сработало. После этого он о тебе не спрашивал. Но это было вчера.

— Ты не упомянула Келлера?

— Нет, я же сказала.

— Ладно. Тогда что?

— Сегодня из Зала прилетел слух, что опергруппа четко выявила подозреваемого, и Бенсон спросил меня об этом. Я ничего не знала, никто у нас ничего не знал. Ты знаешь что-нибудь?

Рид не знал ничего нового. Он был занят преследованием Эдварда Келлера.

— Когда я сказала, что о подозреваемом мы ничего не знаем, Бенсон рассвирепел. И был в ярости, что никто не знает, где ты. Он пытался тебя найти, вызвонить. А когда ничего не добился, то его впору было самого в психушку сдавать. Теперь он хочет тебя видеть.

Рид сглотнул.

— Том, я делала все, что могла. Извини.

— А сейчас ты куда?

— Он вышвырнул меня в холл, чтобы я разбиралась со слухами о подозреваемом.

Уилсон достала из сумки ключи и тронула Рида за плечо.

— Помни, Том, он не такой, как мы. Человечности в нем нет. Повторяй это как мантру и не позволяй ему себя пробивать.

Рид поглядел на здание.

— Он хочет меня выкинуть, Молли.

Майрон Бенсон ткнул на Рида пальцем сквозь стеклянную стену своего кабинета — дескать, а ну-ка, сюда.

— Закрой дверь, — скомандовал он.

Рид сел за круглый полированный стол напротив Бенсона. Стол Бенсона, как и в целом кабинет, был ничем не загроможден. Сейчас Бенсон штудировал какую-то папку. Его гладко выбритое лицо напоминало ком шпатлевки, а паутинка редеющих волос подчеркивала несуразную величину его ушей. Одновременно с тем, как крысиные глазки Бенсона уставились на Рида, углы Бенсонова рта расползлись в ухмылке.

— Твоя карьера c некоторых пор — просто катастрофа. Фильм ужасов. Ты совсем не тот, что прежде, Том.

Снисходительный тон Бенсона щекотал глухую враждебность Рида, все равно что щеточка, поглаживающая детонатор.

Бенсон. Бюрократический балласт, который много лет назад попал в «Стар» буквально с улицы, выдав себя за подающего надежды репортера старому редактору, который, наняв его, через две недели преставился. Бенсону приходилось уточнять у коллег, как пишутся такие слова, как, скажем, «прецедент» или «комиссия». Один раз он не смог найти на карте США Сиэтл, а в другой просил соратников по цеху подсказать, какой телефонный код у Сан-Франциско.

Факты, которые никогда не подтверждались, вдруг всплывали в публикациях Бенсона. Узнав, что газета собирается с ним расстаться, он элементарно выкрал показания, собранные другим репортером, и разгласил важную историю о коррупции в полиции, в которой якобы погрязли и некоторые репортеры. Издатель «Стар», престарелый Амос Теллвуд, лично поздравил Бенсона с его «прекрасной обличительной работой». Бенсон воспользовался благосклонностью старика и вскоре стал постоянным гостем в поместье Теллвудов в округе Марин. Там он начал встречаться с единственным чадом и наследницей Теллвуда, его дочерью Джудит. Женщиной она была неказистой и настолько без шансов, что тут же запала на Бенсона. Он оправдывал ее существование, а она гарантировала ему «звездный» статус в «Стар», выйдя за него замуж. Нынче у него от нее было трое детей и несколько повышений по службе.

Пожалуй, в каждом новостном отделе есть как минимум один такой Майрон Бенсон, который не только слабо знаком с тем, что происходит на улицах его города, но и запросто может на них заблудиться. Свои собственные опусы Бенсон читал редко; это требовало излишней мобилизации внимания. Нередко он предлагал сюжетную канву, которую просто слеплял из подслушанных в редакции разговоров об уже сделанных выпусках «Стар». И когда в итоге выдавал ту историю от своего лица, получалось нечто отпадное.

Жизнь для Бенсона была каждодневной поездкой на «Мерседесе» из его шикарного особняка в Марин через «Золотые ворота» в газету.

Единственное, что омрачало его блаженное существование, — это скандал со «Стар» в связи с делом Таниты Доннер; точнее, самоубийством Франклина Уоллеса. Этот позор сошелся клином на Томе Риде, но уволить провинившегося репортера из-за Уоллеса значило публично признать то, что Бенсон плохо руководил, а освещение истории его газетой было необъективным. Это нанесло бы ущерб репутации «Стар». А вот уволить Рида по какой-нибудь другой причине, достаточно веской, но не связанной с профессиональной деятельностью, для него бы значило устранить хмурые тучи над своей безоблачной жизнью, да еще и потешить старика издателя.

За те несколько секунд, что Бенсон смотрел на Рида, он ощутил, что наконец-то может схватить этого строптивца за яйца.

— Том, где тебя носило эта два дня?

— Поиск по следам похищений Беккера и Нанн.

— В самом деле?

— Вы же сами мне поручали. Захотели посмотреть, «куда все это похищение заведет». Извините, что напоминаю.

— Да, поручал. И конкретно указывал, что ты должен напрямую мне во всем отчитываться. Так где ты был и каким таким исследованием занимался?

— Отматывал путеводную нить.

Бенсон смотрел на Рида, для эффекта выждав несколько секунд.

— Я так понимаю, ты разъезжал по всей северной Калифорнии, расходуя оплачиваемое время на поиск каких-то там зацепок.

— Да. За что вы мне и платите.

— Идет ли речь о подозреваемом, которого поймала в свои окуляры полиция?

— Не знаю.

— Не знаешь потому, что ты здесь отсутствовал.

— Есть основания полагать, что с направлением поиска я не ошибся.

— Да? Тогда почему ты меня в это не посвящаешь?

— Вначале еще нужно кое-что проверить.

— В изворотливости тебе не отказать. Ты еще скажи, что разработал теорию.

— Ну, насчет теории слишком громко, а вот догадка действительно…

— Хватит!

Бенсон хватил кулаком по столу.

Некоторые из находящихся в зоне слышимости прервали работу, озадаченно глянув на Бенсонов кабинет.

— Я уже сказал: мне плевать на твои догадки!

Рид промолчал.

— А еще я сказал, что не хочу от тебя ничего, кроме прямого ответа, а ты от него уходишь, как какой-нибудь негодяй, решивший мне не подчиняться! И теперь скажи мне: почему я не должен тебя увольнять?

Рид не ответил.

— Мы тут знаем, что произошло, когда ты в последний раз следовал одной из своих теорий по нераскрытому делу, да? Нашей газете это встало в четверть миллиона долларов! Ты просто не стоишь этого, Рид. Так что скажи мне, почему я не должен тебя увольнять.

— Потому что мне кажется, я знаю, кто похитил Дэнни Беккера и Габриэлу Нанн.

— Кажется, что знаешь? — Бенсон мученически закатил глаза. — Точно так же, как ты знал, кто убил малышку Хуаниту Доннер.

— Таниту.

— Кого?

— Ее звали Танита Мари Доннер.

— Ну так что ты знаешь, Рид? Кто у тебя подозреваемый? Говори!

— Я еще не вполне уверен, что он…

— Говори, или я выпинаю тебя сейчас же!

Рид переварил угрозу.

О боже, какая усталость. Вязкая, тягучая. От поездки в этот чертов Фило и Бухту Полумесяца. От войны со всеми этими Бенсонами. От дел. От жизни.

Рид полез в свой пошарпанный кейс и вынул из него неопрятную папку на Эдварда Келлера. Рассказал своему боссу все, что о Келлере знал, и показал снимки, тайно сделанные в группе скорбящих. Бенсон сравнил их с размытыми кадрами домашнего видео на гулянии у Габриэлы Нанн. Вобрав все в себя, Бенсон откинулся на спинку кресла и начал развивать свой план.

— Значит, так. Даешь мне сюжет о том, что Эдвард Келлер — главный подозреваемый.

— Что?

— Чтобы она была у меня за сегодня.

— Вы шутите? Мы еще только пытаемся его разыскать.

Бенсон не слушал.

— У нас есть фотографии группы скорбящих. Мы их даем прямо против этих размытых коповских фоток подозреваемого. Читатели умрут от напряжения.

— Но эти снимки были сделаны тайно.

— Кого это волнует? Он у тебя пришпилен как детоубийца. Насколько нам известно, он главная цель опергруппы.

— Но мне нужно больше времени.

— Ты и так его потратил изрядно. Я бы сказал, непозволительно много. Так что иди, займись делом. Мне нужна полоса текста. Отправляешь сюжет мне, и не вздумай уходить без нашей повторной встречи. Ты меня понял?

— Я думаю, это неправильно.

— Ты не думаешь. А делаешь то, что я говорю.

Рид с трудом удержался, чтобы не высказать Бенсону, какая он жалкая безмозглая штафирка. Эти слова кипели у него на языке, но он крепко стиснул зубы и вышел из кабинета.

«Ухожу», — мысленно сказал он себе.

Рид сел перед компьютером, вошел в систему. Бросить все, сию же минуту. Бенсон заставляет его ходить по доске, стелет под увольнение. Покончить с этим прямо сейчас. В мозгу метались противоречивые эмоции. Келлер — ведь это именно он? А как же те двое похищенных детей? Может, позвонить Сидовски? Ну звони. Если хочешь еще больше издевательств, это тот самый парень, с которым следует говорить. Рид выбросил все из головы и начал писать то, что приказал Бенсон.

Спустя два часа он постучал в приоткрытую дверь кабинета Бенсона. Босс сидел на проводе и при виде подчиненного зажал ладонью трубку.

— Подготовил? — спросил он вполголоса.

— Все у вас на рабочем столе.

— Стой жди, у меня тут Уилсон из Дворца правосудия.

Рид ждал.

— Да, Молли, хорошо… — Бенсон что-то корябнул в блокноте. — Во как? Ясно. И ничего сверх этого?… Угу. Хорошо, держите нас в курсе.

Он повесил трубку.

— Источники Уилсона в Зале говорят, что опергруппа определилась с главным подозреваемым. Он сейчас где-то под наблюдением.

— Нужна моя помощь?

— Нет, не нужна. Теперь убирайся отсюда и не возвращайся, пока я не позвоню тебе сам. Ты отстранен на неопределенный срок.

Рид ничего не ответил и повернулся уходить.

— И запомни, — сказал ему в спину Бенсон, — твоя работа здесь висит на волоске и зависит от честности того, что ты сейчас написал.

Направляясь по стоянке к своей старенькой «Комете», Рид подумал, что у него, по сути, есть несколько вещей, которые стоят благодарности. У Эдварда Келлера нет ни вдовы, которая бы влепила мужу пощечину, ни детей, которые бы осуждающе на него посмотрели.

По дороге в свою меблирашку он заедет в винный магазин за бутылкой «Джека Дэниелса».

Он понял, что его только что уволили.

54

Из подвальных окон церкви Богоматери Скорбей плыл запах горячей пищи. Тарджен разговаривала по сотовому с диспетчером полиции Сан-Франциско, который направил в район Верхнего Рынка четыре патрульных машины.

— Передайте: расположиться с четырех сторон света по компасу, на квартал от церкви, чтобы не было видно.

Вслед за Сидовски и Флоренс Шейфер она спустилась по лестнице и через заднюю металлическую дверь попала на кухню.

Здесь среди стука, звона и пара орудовала дюжина волонтеров, таская баки и порционные подносы.

— Луи! — поверх шума позвала Флоренс. — Он у нас начальник кухни.

Обтирая о чумазый фартук кухонный резак, подошел Луи — мужик на четвертом десятке, с полунедельной щетиной и мутноватыми глазами члена «Анонимных алкоголиков». Флоренс представила его гостям, сказав ему, что все в порядке, а инспекторы здесь просто кое-кого ищут.

— Луи, сколько здесь в подвале входов и выходов? — спросил Сидовски.

— Три. Сзади, спереди и вон там, — Луи указал резаком в дальний угол, — где лестница в ризницу.

— Спасибо.

— А я его знаю? — поинтересовался Луи.

— Кого?

— Ну, парня, которого вы ищете.

Сидовски поглядел на Флоренс, а та положила ладошку Луи на предплечье.

— Нет, ты его не знаешь. Это один из моих старых знакомых. А инспектору просто нужна его помощь кое в чем.

— Да? А в чем?

— Это мы тебе расскажем чуть позже, — ответил ему Сидовски.

Луи возвратился к работе.

Сидовски подошел к кухонной двери, чтобы проверить планировку. Помещение напоминало зал для игры в бинго с двумя секциями длинных столов, разделенных срединным проходом. Согласно пожарному сертификату у двери, вместимость составляла четыреста человек. Сейчас только начинался ужин.

За столами ело меньше двух десятков человек. Еще несколько сотен стояли в конце коридора, в очереди за раздаточными столами. Волонтеры раздавали еду и слова ободрения.

Сидовски решил немного подождать. Общий портрет Верджила и его татуировки были известны. Через несколько минут можно будет присоединиться к волонтерам, непринужденно разгуливающим по столовой.

— Если он сегодня там, то патрульные по сигналу прикроют выходы. А мы с тобой тихо его возьмем, пока он лопает.

Сидовски снял галстук и предложил Тарджен распустить волосы.

— Не надо смотреться слишком показно.

Барни Такер, отставной механик-дизельщик и набожный католик, приветствовал «гостей» приюта на входе, начиная с надписи на животе майки: «ИИСУС ЕСТЬ ЛЮБОВЬ». Барни тепло пожал своей лапищей руку в том числе и Шуку, когда тот проходил мимо к столу раздачи:

— Рад тебя видеть, дружище.

Шук его проигнорировал, вдыхая манящий аромат индейки, говядины, горошка, кукурузы, помидоров, супа, печеного картофеля, свежих булок и кофе. Пропитание, убежище и сострадание от благочестивых. Приветливое «благослови вас Бог» смешивалось со звоном посуды, в то время как праведники приглядывали за своим жалким стадом. Лицо Шука медленно багровело от распирающей изнутри чванливости. О как ему хотелось выкрикнуть: «Эй, убогие! Вы хоть знаете, кто я?» Если б знали, то наверняка преклонили бы колени.

Опять ощутились признаки мигрени. Череп как в тисках. Ломота в голове, паху. Черт, больно-то как. Так нельзя. Нужно срочно снова кого-то полюбить. Это было невыносимо давно. Пока. Он обвел взглядом зал. Нет ли здесь той маленькой чаровницы из Невады? Дэйзи, глаза как два озера. Надо же, снова нет. Очередь за едой двигалась мимо картонной коробки для пожертвований, и он кинул в нее пятицентовик.

Тарджен обихаживала дальний проход, разнося тарелки со свежими булочками, и жалела, что на ней блейзер и юбка, а не джинсы с толстовкой. Она старалась как могла, с улыбкой, а сама пытливо высматривала обнаженные руки в татуировках и лица, схожие с портретом Шука.

Попутно приходилось еще и бороться с зевотой. Ночь прошла почти без сна: лежа в одиночестве, Линда переживала за Габриэлу Нанн и Дэнни Беккера. Не получалось отделаться и от впечатления, произведенного исповедью Шука. Нужно положить всему этому конец. Неужели они опоздали?

Сидовски переходил от стола к столу, наполняя из кувшина кружки молоком.

Если получится засечь Шука, как-то его обособить, то, вероятно, можно будет схватить его прямо здесь. И тогда он, возможно, выведет их к детям. Если они еще живы. Но улик, безусловно, прибудет.

Хотя есть и риск его потерять. И он может похитить еще одного ребенка. Этот риск Сидовски кропотливо взвешивал, изучая очередь, змеящуюся от раздаточного стола к двери, и высматривал в ней татуировки, схожие типажи фигур и лиц. Он то и дело проверял, наглухо ли застегнут пиджак, чтобы не было видно ствола. Взгляд Сидовски был сосредоточен на зале и выходах.

Как быстро получится до них добраться, если Шук задаст стрекача? И вообще, что предпринять?

У Флоренс по коже побежали мурашки. Она заметила языки огня. Языки, разбитое сердце и кобру, обвивающие Верджилу левое предплечье.

Это был он. В очереди, близящейся к раздаче.

— В чем дело, Флоренс? У тебя такой вид, будто ты увидела привидение.

— А?

— Ты что-то углядела?

— Да нет, Марти. Извини.

Флоренс кротко положила ему на костлявую длань ладошку и этим отвлекла.

— Просто задумалась. А ты чего себе подливки так мало взял? Взял бы добавку.

— Не, в очередь лучше не соваться: затопчут, — разъехалась в беззубой улыбке седая борода Марти.

— Такой красавец, и боишься? Зря.

Флоренс украдкой еще раз глянула на Шука. В этот миг их глаза встретились, и ее искрой прошибла паника. В попытке скрыть свой испуг она отвернулась, стиснув при этом руку Марти.

— Ничего, Марти. Бери еще.

«Господи Иисусе, пожалуйста, помоги мне!»

Она что, бежит на кухню? Не чувствуя под собой ног, она толком и не знала. Цепенея от страха, Флоренс тщетно взывала к себе быть сильной. Быть спокойной за детей.

— Эй, осторожно!

Она чуть не налетела на волонтера, проносящего через дверной проем бак с горячим супом. Вся обмякшая, переводя дух, Флоренс прислонилась к стене.

К ней подошел Луи:

— Флоренс, ты в порядке? Что, черт возьми, происходит?

«Что с этой дурехой? Чего она так таращится?» Как будто ей что-то о нем известно. Шук не мог вспомнить, кто она. Да и хрен бы с ней. Мало ли их тут. Тут и так мыслей невпроворот, например о письмах. Прошла уже неделя, а в новостях ничего. Ничего, что способствовало бы его подъему. Засранцы держат это в секрете, замалчивают, лишая его удовольствия побередить рану Сан-Франциско, усилить боль. Как бы, интересно, поступил Зодиак?

Отправил бы письма в газеты с угрозой, что если они их не опубликуют, то будет хуже.

На тарелку Шука рядом с горкой картофельного пюре кто-то щедро накладывал ломти индейки и ростбифа.

— Милости просим. Кушай на здоровье, — сказала молодая волонтерка. Из новеньких, наверно.

Ее доброту и щедрость Шук встретил холодно. А на подходе к столу болезненно поморщился. Башку саднило будь здоров, но еще сильней была чудовищная жажда любить. Внутри от нее все аж горело, но этот новый игрок своими проделками вносил в охоту немыслимые риски. Что делать-то? Письма, игра со священником — все это так, баловство, слабые потуги. Больше этого терпеть нельзя. Необходимо что-то предпринять.

Киндхарт.

Они могли бы охотиться вместе. А потом с ним можно будет сделать что-то вроде того, что он проделал с Уоллесом. А что, это план.

Хапнуть маленькую шлюшку, вволю ею насытиться, разогреть кровь, поднять градус накала. Это было бы классно. Но где сейчас этот Киндхарт? Хрен доищешься. Да пошел он. Можно все провернуть самому.

Шук схватил пару булочек, и тут его снова клюнула мысль. А что это все же за карлица, что таращилась на него? Чем-то она была знакома, хотя никак не вспомнить, где он ее видел. Почему она вела себя так странно? Святоша старая. Не мешало бы ей, пожалуй, преподать урок смирения.

Яростно куснув булочку, он направился к особняком стоящему столику.

Флоренс была в истерике.

— Это он! Он! Боже правый, он меня видел!

— Флоренс, слушайте меня! Сейчас же глубокий вдох, ну же! — властно командовал ей Сидовски.

Тарджен была на сотовом:

— Оперативникам выдвинуться к точкам выхода. Без шума, без света, без мигалок.

Флоренс бурно рыдала. Сидовски, склонясь, держал ее своими ручищами за плечики и как мог успокаивал.

Тарджен изнутри кухни указала на Шука:

— Я его засекла, Уолт. Вон он. Похоже, ничего не подозревает… пока.

По телефону она дала описание Шука:

— Белый, с бородой, в белой майке.

— Флоренс, вы молодец. Скоро все закончится.

Их кружком обступили любопытные кухонные работники.

— Ребята, сейчас здесь действует полиция Сан-Франциско, — показывая свой жетон, обратился к ним Сидовски. — Никому не говорите, что мы здесь, это вопрос жизни и смерти. Всем понятно? Очень на вас надеюсь. Ведите себя как обычно, работайте.

— А что происходит-то, офицер? — допытывался один неуемный.

— Сэр, позже мы все вам расскажем. А пока, прошу вас, тише. И ваше содействие для нас сейчас крайне необходимо, поверьте.

— Уолт, диспетчер вызвал группу захвата.

— До их приезда он на нас.

— А если он сорвется бежать?

Вместо ответа Сидовски подошел к двери, поглядеть на Шука.

Тот сидел в одиночестве, спиной вплотную к стене. Правой рукой накалывал на вилку еду, а левым предплечьем бдительно обвивал тарелку, выказывая миру свои партаки: мол, со мной лучше не связываться. При этом он то и дело шнырял глазами по залу, не доверяя никому и ничему. Так уж он ел в закрытых помещениях: от старых привычек так просто не избавишься. Хотя здесь с проблемами Шук никогда не сталкивался. За что ему, собственно, эта церковка и глянулась. Это и еще то, что она была чистой. Чистота в зале, чистота в церкви — везде прибрано, надраено, благоухает свечным воском и лимонной полиролью.

Все такое ухоженное, опрятное.

Оп.

Шук перестал жевать. Еда застряла в горле.

Это не она, часом, натирает там скамейки, драит латунь? Точно, она. И она же всегда там ошивается, когда он ходит к попу! Как раз в этот момент из зала на кухню пролезала фигура доходяги посудомоя в обнимку с баком грязной посуды. В дверях он слегка подзастрял, и Шук успел взглядом уловить какую-то деловую бабенку в пиджачке; она что-то напряженно вещала в трубку мобильника. А вблизи нее стояла та самая старуха и разговаривала с седым мужиком в костюме, с загорелым лицом… где-то он его видел… так блин, по телику ж, в новостях!

Это же коп!

Сердце молотом ухнуло в ребра, а в темя вступило как от горчицы. Старая ведьма явно рассказывала им про него. Они пришли за ним!

Слышно было, как где-то наверху визгнули тормоза и мотор заработал на холостом ходу. В подвальное окошко проглядывало черно-белое крыло служебной машины. Оконце мелкое, не пролезть.

«Думай! Думай! Думай!»

На кухне к Сидовски и Тарджен присоединился полицейский в форме, Гэри Крокетт. В руке у него была рация.

— Ну-ка объяви, — распорядился Сидовски, — чтобы все слышали.

Крокетт передал приказ в микрофон.

— У вас люди на всех выходах? — уточнила Тарджен.

Крокетт кивнул.

— Кого задерживаем?

— Подозреваемого в похищении детей… Этого еще не хватало!

Сзади у помещения парковался фургон с логотипом «5-го новостного канала».

— Крокетт, скомандуй, пусть кто-нибудь придержит прессу!

— Уолт, группа захвата едет сюда, — не отнимая сотовый от уха, сообщила Тарджен. — Да. Соединяю. Лейтенант Гонсалес. — Она передала трубку Сидовски.

— Лео? Да, это наш парень. Сидит трескает. — Он смотрел через дверь на Шука.

— Он нам нужен, Уолт. Следи за ним, пока не приедет группа.

— Лео, я свое дело знаю.

— Я в десяти минутах от тебя. Раст с Дитмайром уже в пути.

— Вот же черт! — Сидовски перебросил трубку Крокетту. — Он нас заметил. Линда, действуем. Крокетт, по моему сигналу давай своим отмашку.

Шук встал и неторопливой походкой направился к двери. Сзади по настилу, настигая, послышались твердые шаги.

— Минутку!

Наверняка тот седой волчара.

Живот у Шука напрягся. Он продолжал движение. Останавливаться, а уж тем более возвращаться он не собирался. Рука сунулась вниз, к сапогу.

— Полиция! Стоять, не двигаться!

Желание на всем сэкономить обернулось для Долорес Лопес потерей работы. До этого она работала уборщицей в офисных туалетах городского центра. Ее босс, мистер Уимс, был из тех христиан, что плакал, подписывая приказ о ее увольнении. Долорес была матерью-одиночкой с четырьмя детьми. Что ей теперь делать, она не знала. Через месяц ей грозила потеря жилья на Потреро-Хилл.

Каждый день она молилась Деве Марии, чтобы та ей улыбнулась. И ее молитвы были услышаны. На прошлой неделе она с детьми нашла благотворительную столовую при церкви Богоматери, а тут еще и мистер Уимс договорился о завтрашнем собеседовании в клининговой фирме Окленда. Сейчас, стоя в очереди, Долорес как раз говорила своим детям, чтобы они никогда не теряли надежды и неустанно благодарили Божью матерь. Но тут ее волосы чуть не вырвали с корнем, а шея хрустнула под сдавившей ее рукой. Из глаз Долорес брызнули слезы, стало невозможно дышать. А снизу к ее веку притиснулось стальное острие ножа.

Со стороны послышались крики, но сама она кричать не могла.

— Мама! Мама!

К женщине, выставив ручонки, бежала Карла, ее трехлетняя дочь. Ее кто-то перехватил. Долорес слабо оттягивала руку, перехватившую ей шею. Она молилась, зная, что жить ей осталось недолго.

«Святая Богоматерь, не оставь моих детей, присмотри за ними».

Сидовски выхватил из кобуры «глок». Тарджен навела Шуку на голову свой «смит-вессон».

— Брось нож!

Сидовски стоял от преступника в трех метрах. Тарджен переместилась и теперь целилась в Шука сбоку. Тот молча на нее покосился.

— А ну на пол! — Сидовски сомкнулся с Шуком взглядом. — И чтобы без глупостей! Отпусти женщину. Есть разговор.

В зал с оружием наготове вбежали два офицера в форме. В одном из подвальных окон Сидовски заметил глазок телекамеры. Пальцы, стискивающие курок и рукоять пистолета, вспотели. Тьфу, сволочи. Все же пролезли. Шук стоял в окружении четырех уставленных стволов. Во избежание перекрестного огня Сидовски приказал офицерам перегруппироваться.

— Ты можешь покинуть это место мертвым, а можешь и живым. Но с этой женщиной ты не уйдешь. Брось нож и отпусти ее.

— Выпустите меня отсюда, или она умрет, а виноваты будете вы!

Шук надсек Долорес скулу, и по ее щеке заструилась кровь. Дети завопили от ужаса.

— Офицер! — обратился Сидовски к полицейскому в пяти шагах справа от Шука. — У тебя его голова под прицелом?

— Да, сэр!

— Э! Даже не пытайся, свинья! Ты в нее попадешь! Выпустите меня отсюда. Обратно в тюрягу я не пойду.

— Я же сказал, Верджил: нам просто надо поговорить.

— Я сказал, не пойду!

Лицо Долорес превратилось в кровавую полумаску. Нож Шука заметно подрагивал.

Сидовски убрал пистолет в кобуру, показал пустые ладони и подался вперед.

— Нам нужно поговорить, Верджил. Пожалуйста, отпусти ее.

В тот момент, когда Шук чуть ослабил руку, перемещая нож с лица женщины к шее, Долорес цапнула его зубами за бицепс и саданула каблуком по ступне. Шук дрогнул, а она метнулась под защиту рук Сидовски, зажмурившись от грохота двух быстрых выстрелов.

Первая пуля попала Шуку в низ шеи, разорвав яремные вены, и ушла в потолок. Вторая пробила трахею и селезенку, засев в желудке. Нож отлетел в сторону, а Шук как подрубленный повалился на пол.

Патрульный в форме так и стоял, выставив перед собой пистолет. После секундной звенящей тишины все словно оттаяло: заполошные крики, вой сирен, кисловатый запах пороха. Затрещали статикой полицейские рации. Тарджен по сотовому вызвала «Скорую». Долорес Лопес обняла детей.

Шук лежал на спине, булькая горлом; из раззявленного рта изливалась кровь вперемешку с рвотой. Белая майка ало блестела. Сидовски опустился на колени, пытаясь добиться предсмертного признания. Тарджен была рядом и тоже вслушивалась.

— Как тебя зовут? — спросил Сидовски.

Шук хрипел что-то невнятное.

— Где дети, Верджил?

Посиневшие губы Шука слабо шевелились. Сидовски припал к ним ухом. Ничего внятного.

— Ты похитил Дэнни Беккера и Габриэлу Нанн?

Опять ничего.

Сидовски приложил пальцы к шее Шука — есть ли пульс?

В зал влетел Гонсалес.

— Ранение тяжкое?

Тарджен безнадежно махнула рукой. Сидовски снова склонился ко рту Шука.

Прибыли спецагенты ФБР Раст и Дитмайр.

— Ай молодцы, — одобрительно крякнул Дитмайр. — Просто красавцы.

Когда над Шуком склонились парамедики, он еще издавал какие-то звуки.

— Плохо дело, — сказал врач «Скорой». — Он у вас уходит.

Сидовски поднялся и со вздохом провел ладонью по волосам. А выходя, так грянул о стену подвернувшимся стулом, что тот разлетелся на части. Как раз под изречением готическим шрифтом:

«В СМЕРТИ РОЖДАЕМСЯ МЫ ДЛЯ ЖИЗНИ ВЕЧНОЙ».

55

Очередная записка, приклеенная к двери Рида, была накорябана неумолимыми заглавными буквами:

«ГДЕ ОПЛАТА? НЕТ ОПЛАТЫ, НЕТ ЖИЛЬЯ.

Л. Онеску».

Рид нарушил слишком уж много данных Лайле обещаний. Ключ к комнате не подходил: она поменяла замок. Рид поставил на пол бумажный пакет со своим ужином: две бутылки «Джека Дэниелса» и пачка чипсов. Порылся в бумажнике: тридцать пять баксов. А чековая книжка в комнате. Вот черт.

Протопав два квартала вверх к дому Лайлы, Рид вошел в вестибюль и, отыскав звонок ее квартиры, нажал. Ответа не последовало.

— Ее нет дома, Том, — раздался в домофоне мужской голос. — А чего ты сегодня не на работе? Удивительно.

Рид посмотрел в глазок камеры наблюдения.

— Долго рассказывать, Микки. А сейчас и неохота.

— Да уж понятно.

— Где Лайла? Она мне ключ оставила? Я ей деньги хочу отдать.

— Уехала погостить к племяннику в Тахо. Ключа не оставила. Ты уж извини.

Рид возвратился, прихватил свой ужин и сел в своей машине напротив эдвардианского меблированного особняка с видом на «Золотые ворота» и океан. Близилась ночь. Пора было подумать, где заночевать: у соседей или поехать в мотель. Усталость неимоверная. Может, позвонить кому-нибудь из газетчиков, попроситься на диван? Рид сделал крупный глоток из горлышка. Глядя на помигивание огней Сан-Франциско, он с горьким недоумением размышлял: «Как же ты, черт возьми, здесь очутился?»

Страсти в нем повыгорели, но покой не наступал. Сон не шел, и мучила жажда. Что же такое случилось? Он профессионал, женат на несравненной женщине, благословлен прекрасным сыном. У них была хорошая жизнь. И они боролись за то, чтобы ее сберечь. У них был хороший дом в престижном районе. Он никогда и никому в этом мире не собирался причинять боль. Много работал. Работал честно. Разве это совсем уж ничего не значит? Неужели так? А может, и вправду. Если это что-то значило, то почему он тогда на улице, глушит вискарь на сиденье допотопной «Кометы» и наблюдает, как нить, связующая его работу и здравомыслие, медленно расползается?

Погрязая в алкогольной жалости к себе, он смотрел на свое положение так, каким оно фактически и было: обстоятельства. Бенсон закатил истерику, он забыл заплатить за квартиру, а теперь вот слишком пьян, чтобы куда-то идти ночевать. Никто не виноват. Он выбрал ночлег в машине. И хватит сосать бутылку. Назови это плохим днем и укладывайся. Утро вечера мудренее.

Где-то рядом бесцеремонно взревел мотор.

Солнце заставило Рида открыть глаза.

Пара секунд ушла на то, чтобы въехать, где он и почему.

Голова раскалывалась, изо рта разило. Возле сиденья валялась порожняя бутылка, вторая была пуста наполовину. Под боком обнаружился засаленный пакет с остатками чипсов. В животе мутило. Надо срочно в ванную — под душ, побриться, начать новую жизнь. Ага, размечтался.

Мимо проходил парнишка-газетчик с пачкой «Экземинер».

— Бобби, поделись газеткой.

Долговязый тинэйджер растерянно остановился, хлопая глазами на помятого алкаша, в котором смутно угадывался Рид.

— У меня тут четко по числу домов.

Рид порылся в бумажнике.

— Вот тебе пять баксов, дай мне одну, а себе купи другую.

Парнишка взглянул на купюру и протянул аккуратно сложенный экземпляр.

Рид присел на капот машины, болезненно щурясь от солнца, и развернул газету.

Голова кружилась, а при виде кричащего заголовка так и вовсе поплыла:

«ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ В ПОХИЩЕНИЯХ ЗАСТРЕЛЕН В ЦЕРКВИ ПОЛИЦЕЙСКИМИ».

Над огромным цветным фото окровавленного тела на носилках пестрели шесть колонок текста. Среди них была полицейская фотка преступника, а также снимки Таниты Доннер, Дэнни Беккера и Габриэлы Нанн. Преступника застрелили при захвате заложника вчера, в столовой церковного приюта на Верхнем Рынке. Этот человек был связан с убийством Таниты и двумя похищениями.

Верджил Шук? Что еще за Верджил Шук?

Рид жадно проглотил рассказ и соседние заметки. Ни о каком Верджиле Шуке он раньше не слышал. Про Эдварда Келлера «Экземинер» не упоминал ни слова. Этого парня взяли в церкви на Верхнем Рынке? А ну-ка стоп. Помнится, тебе звонила женщина, как-то связанная с той церковью, и утверждала, что слышала исповедь убийцы. Да? Да. А ты скинул ее со счетов как чокнутую.

Рид вошел в дом и поднялся в санузел, расположенный в конце коридора.

Здесь он вспомнил, что старик Джейк с третьего этажа вроде как подписан на «Стар». Быстро справив нужду и глотнув из-под крана воды, Рид через две ступеньки взлетел по лестнице и тарабанил в дверь, пока изнутри не послышался сварливый голос Джейка:

— Нету никого! Пошли вон!

— Джейк, это я, Том Рид снизу! Открой, дело на миллион.

Джейк не ответил.

— Джейк, тебе сегодня приносили «Сан-Франциско Стар»? Дай посмотреть, пожалуйста! Жуть как надо!

Послышалось шарканье шлепанцев, поворот замка. Джейк был в «боксерах» до колен и майке в кофейных пятнах. Вид у него был хмурый. Он чуть ли не швырнул в Рида мятым экземпляром «Стар»:

— На, бери! От бандитов уже ступить негде. Пропал красавец город.

Рид поспешил к себе в комнату, а Джейк плаксиво крикнул ему вслед:

— Нет чтоб хоть кто-то чего положительного про наш город написал!

По привычке Рид вставил в замочную скважину ключ, но тут вспомнил, что замок-то поменян. Черт. В комнате затрезвонил телефон. Один звонок, второй, третий. Щелкнул, включаясь, автоответчик:

«Рид, это Бенсон. С сегодняшнего дня ты в “Сан-Франциско Стар” не работаешь. Ты нарушил указания. Вчерашний захват заложников доказал, что твоя история об Эдварде Келлере — фальсификация, которая подставила бы нас под судебный иск. Документы о расторжении и чек с выходным пособием тебе вышлют почтой. Рекомендательное письмо предоставлено не будет».

Припав спиной к двери, Рид сполз на пол и закрыл лицо руками.

Мыслей не было. Было просто свободное падение. Он уволен. Отторгнут. Сдут как пушинка.

Телефон зазвонил снова, но звонивший повесил трубку.

Что происходит?

В машине была вторая бутылка. Наполовину целая. Рид тыльной стороной ладони отер рот. Вместе с колкостью щетины он ощутил, что в руке еще зажата «Стар», про которую он совсем забыл. Ладно, почитаем. Материал о захвате заложницы Верджилом Шуком, бывшим заключенным-педофилом из Канады. Автор Молли. Об Эдварде Келлере опять же молчок.

Телефон прозвонил три раза. Снова щелкнул автоответчик.

«Ты где? — спросил голос Молли. — Рид, мне тут нужна твоя помощь. Ты разве не слышал? Это просто бомба. Оказывается, похититель не Келлер, а какой-то извращенец из Канады. Перезвони мне! Идет поиск тел. Рид, езжай сюда!»

Ага, бегу. Мчусь.

Рид сидел с закрытыми глазами. Он тонул. Барахтаясь в ужасной правде.

Телефон зазвонил снова. Сработал автоответчик.

Тревожно-рассерженный голос жены:

«Том, что случилось? Мы прождали в аэропорту больше часа».

Аэропорт? О-па. Он же должен был утром забрать оттуда Энн с Заком.

«Мы у мамы. Позвони, — голос Энн потускнел. — Если у тебя есть время».

56

Новый белый минивэн, припаркованный в тени эвкалиптовой рощицы на Фултон-стрит, неподалеку от Университета Беркли, был арендован в Сан-Хосе. Вот уже два дня он стоял на другой стороне улицы, через три дома от двери Дорис Крэйн. Ее двухэтажный дом прекрасно просматривался в зеркала заднего вида и с водительского сиденья.

Эдвард Келлер наблюдал за ним с неотступной бдительностью статуи.

Время от времени он изучал свое отражение и едва себя узнавал: чистый, выбритый, бледная кожа слегка загорела. Выбранная краска хорошо затемняла его короткие, аккуратно подстриженные волосы. Он себя не узнавал. Он преобразился. Был посвящен и просветлен, чтобы явить миру чудо Божьей любви.

«Очищен в свете Господа».

После божественного промысла с получением адреса от той деревенщины, что жила в доме Ангела в Сан-Франциско, Келлер отправился в публичную библиотеку и прочесал там каталоги и другие реестры, за короткое время почерпнув многое о Дорис Крэйн.

В 1966 году она овдовела и жила в доме одна, работая неполный рабочий день секретарем юридического отдела Беркли. У Дорис была дочь Энн, а у нее девятилетний сын.

Девять лет. В точности как тогда Пирсу.

Энн владела тремя магазинами детской одежды в районе Залива. С браком, видно, у нее не все ладилось, так как они с Ангелом снимали отдельный дом, хотя жили по большей части у Дорис. Большое благо, спасающее Энн от ее отвратительного, высокомерного мужа.

С ним Келлер однажды уже встречался.

Томас. То есть Фома. Фома неверующий.

Этот олух не мог уразуметь смысла его миссии: помочь скорбящим пройти чрез долину темного солнца. Поначалу Келлер не знал роли Рида и полагал, что тот послан уничтожить его труды.

Но постепенно открылась правда.

А состояла она в том, что им было суждено встретиться.

Рид был указателем на третьего Ангела. Это открылось Келлеру в объявлении о рождении Зака Рида. Его Келлер нашел в газетном архиве публичной библиотеки: Закари Майкл Рид.

Предначертание судьбы. Его второе имя Майкл. Захария Михаил Рид.

Захария, отец Иоанна Крестителя, рождение которого было предсказано ему Ангелом. Иоанн пророк-мученик, крестивший самого Христа.

Архангел Михаил.

Найти Майкла оказалось непросто. В течение двух минувших дней Келлер не замечал ничего, кроме приходов и уходов Дорис Крэйн из дома. Хотя Келлер и старался сохранять спокойствие, уповая на Господа, тем не менее его пробирало беспокойство. И вот прошлой ночью он выкрал из бака мусорный мешок Дорис Крэйн. Порывшись в нем, Келлер наткнулся на копию командировочного листа Энн Рид. В нем указывались два авиабилета в Чикаго и обратно. Билеты были на Э. и З. Ридов. Она была на конференции в «Мариотте». А вернуться они должны были сегодня утром. Келлер посмотрел на часы. Самолет приземлился в Сан-Франциско два часа назад. Он был уверен, что сегодня увидит своего третьего Ангела. Ибо небеса продолжали осыпать его своим покровительством.

Последним же чудом стал Верджил Шук. Его арест со стрельбой занимал передовицы всех утренних газет. В некоторых сообщениях говорилось, что его застрелили. В церкви. Значит, на то была воля Господа.

«Свят. Свят. Свят». Миссия Келлера была воистину божественной.

Он был непобедим.

Скоро полиция узнает, что гнусный педофил-насильник вовсе не был просветленным. Тот случай был божественным вмешательством, призванным прикрыть Келлера на срок, столь нужный для завершения его деяний. Он был так близок к преображению.

Тело Келлера напряглось.

Возле дома Дорис Крэйн остановилось такси.

С заднего сиденья показалась женщина, а водитель в это время выгружал из багажника чемоданы. Женщине было за тридцать, она была привлекательная и очень деловая.

Энн Рид.

Усталая и чем-то рассерженная, она порылась в бумажнике и сказала в открытую дверцу такси:

— Давай, Зак, просыпайся. Мы дома.

Келлер затаил дыхание.

Михаил. Третий Ангел.

Из машины выбрался заспанный мальчик. На нем была футболка «Чикаго Буллз»[43], мешковатые джинсы и новенькие кроссовки. В то время как мать расплачивалась с таксистом, мальчик взял холщовую дорожную сумку и сонно поплелся в дом.

Келлер наблюдал.

Сердце буквально рвалось из груди.

«Свят, свят, свят. Господь Саваоф».

Михаил.

Глава святого воинства! Победитель Люцифера!

Смотрите, внемлите!

Вот ступает князь при Божьем престоле!

Михаил! Он нашел истинного Михаила!

Келлер зрил Михаила Архангела.

И тот сиял сонмом солнц.

Присутствие божественного величия ошеломляло. Скоро, скоро он познает саму суть своей благородной миссии.

Преображение.

Воссоединение с потерянными детьми.

Это его судьба.

Келлер стиснул руки в кулаки, склонив голову и прижав губы к побелевшим от напряжения костяшкам пальцев.

57

Свое обещание Сидовски сдержал.

Анджела Доннер несла двенадцать белых роз, нянча букет на руках словно младенца. Сидовски по гравийным дорожкам кладбища катил к надгробию Таниты скрипучее инвалидное кресло Джона. В свое время Сидовски поклялся совершить паломничество к могиле девочки вместе с ее матерью и дедом, как только убийство будет раскрыто. Так и случилось. Ее смерть была отмщена, а убийца получил по заслугам.

Когда они остановились у памятника Таниты, утреннее солнце уже коснулось лучами полированного гранита. Румяно-розовый свет словно служил украшением. Вокруг было тихо, если не считать отдаленного шума машин и тихих стенаний Джона. Сидовски легонько сжал его щуплые плечи.

Анджела опустилась на колени, возложила цветы к подножию памятника и поцеловала его. В кронах дубов, укрывающих участок Таниты, шелестел ветерок. Слезы текли по лицу женщины, когда она гладила эпитафию, проводя пальцами по нагретой солнцем надписи с именем дочери.

— Знаете, инспектор, я ведь была членом университетской группы скорбящих.

— Да, я об этом слышал.

— Так вот, я пришла к принятию того, что мой ребенок был агнцем, принесенным в жертву за грехи этого мира.

Сидовски встретил ее слова молчаливым кивком. Анджела продолжала:

— Я всюду вижу ее в лицах детей. Сердце мне саднит при виде того, как матери обнимают своих дочек. Я знаю, что мой ребенок сейчас с Богом. Возможно, веселит его. Мне нужно хранить этот образ в своем сердце, чтобы выжить.

— Я понимаю.

— Спасибо вам за вашу усердную работу. Я знаю, вам было не все равно. И надеюсь всем сердцем, что вы и тех, других детей найдете живыми.

Сидовски трудно сглотнул и закрыл глаза. Неужели впереди еще две смерти? Еще двое похорон с маленькими гробиками? Нужна, крайне необходима зацепка. Какая угодно. Хоть что-нибудь.

На ремне запиликал пейджер.

Сжав зубами незажженную сигару, лейтенант Лео Гонсалес сердито прокашлялся. Шло очередное совещание с детективами в комнате № 400 Дворца правосудия. Судя по тому, с каким хмурым видом Гонсалес перелистывал свежие распечатки, можно было не сомневаться, что что-то пошло не так. И не на шутку. Это было первое совещание опергруппы «Желтая лента» после того, как шестнадцать часов назад Верджил Шук был объявлен мертвым. Вдоль стола передавались бумаги и отчеты. Снова в конце комнаты были установлены пробковые и меловые доски с картами, пометками и снимками Таниты, Дэнни и Габриэлы, а с ними Шука и того фоторобота с домашнего видео.

— Слушайте внимательно. Это вам для общего сведения. До конца в этих расследованиях нам еще далеко. Получены результаты серологических тестов. Слюна на конвертах перехваченных нами писем — первая положительная группа. Сперма в убийстве Таниты Доннер тоже. Первая положительная она и у Шука. То же самое касается следов на ноже, которым он истязал Доннер. Причастность Шука подтверждается через его татуировки, полароидные снимки, аудиозапись его признания. Именно он неопровержимо квалифицируется как исполнитель данного преступления, а Франклин Уоллес как его сообщник. Все это подтверждается анализами ДНК.

— Ну так в чем же дело? — подал голос Лонни Дитмайр.

— Тихо, я не договорил, — ладонью остановил его Гонсалес. Он взъерошил стопку бумаг. — Только что поступили результаты повторных анализов крови с отрезанных кос Габриэлы Нанн, найденных на Сансете. У Габриэлы она вторая положительная, у Шука первая. А вот теперь проблема. Слушайте все: кровь на ее волосах третья положительная.

— Чего мы и опасались? — срезюмировала Тарджен. — Налицо еще какой-то игрок?

— Именно. — Гонсалес бросил стопку бумаг на стол.

— Может, здесь орудует какая-то шайка педофилов? — высказал предположение замначальника отдела расследований Билл Кеннеди.

— Отрицать нельзя ничего, — мрачно сказал Гонсалес.

— А как насчет приятеля Шука, Перри Киндхарта? — спросил шеф инспекторов Ник Розелли. — Уолт, мы его брали в оборот?

— Брали, и как следует. Он теперь, чуть что, сразу загораживается своим адвокатом. А вот у нас на него ничего нет. Никаких рычагов. Хотя он под наблюдением.

— А аудиозпись исповедей, показания Флоренс Шейфер и священника, людей из приюта? Прошлое Шука? — наседал Розелли.

— Ничего существенного, кроме того, чем мы уже располагаем.

— Что там в берлоге Шука на Тендерлойне? — осведомился Гонзалес.

Под утро Сидовски, Тарджен, Дитмайр, Раст и еще несколько человек из опергруппы успели обыскать комнату Шука.

— Есть еще фотографии Шука с Танитой, — сказал Раст. — Дневник с подробностями его аппетитов. Он там упоминает про Уоллеса, как тот морочил полицию признаниями, а еще, что тот, кто похитил Беккера и Нанн, мешает ему «охотиться». Так что на данный момент Доннер и недавние похищения меж собой никак не связаны.

— А Киндхарт? — спросил Роселли. — Он там упомянут?

— Мимоходом, — ответил Сидовски. — Кроме отправки снимков с Доннер, у нас нет ничего, что бы увязывало его с делами о похищениях.

— Клэр, — Гонсалес повернулся к Клэр Уорд, эксперту по культам, — вы тоже были в той берлоге. Что-нибудь указывает на его связь с каким-нибудь культом или сектой?

— Кроме самого факта, что у нас в причастности к похищениям подозреваются трое, вообще ничего.

Кеннеди ослабил узел галстука.

— Итак, что у нас есть на мистера Третьего положительного? Размытое видео, где он общается с Габриэлой Нанн в парке. Плюс к этому фоторобот, хотя и нечеткий. Что еще у нас есть?

— Мы знаем, что он следил за Габриэлой и украл ее собаку, которую затем использовал как приманку, — сказала Тарджен.

— Верно. Есть еще фрагмент номерного знака старого пикапа — калифорнийский, начинается с буквы «B» или восьмерки, типа того.

— Плюс еще лоток из-под котлет, найденный на дворе, — вставил Дитмайр.

— Как там дела у Рэда Цвикера с установлением полного номера? — поинтересовался Розелли. — Что-нибудь, что увязывало бы Шука с пикапом или какой-нибудь другой машиной?

— Пока ничего, — сверился с отчетностью Гонсалес. — Конкретного года на пикап у нас нет. Есть только первые три символа на номере: «B — семьдесят пять». Толку не особо. Таких больше тысячи. Каждый проверяется индивидуально.

У Сидовски появилась идея:

— Мы проверяли парковочные талоны на все «Форды»-пикапы, которые были в парке в день похищения Габриэлы?

Гонсалес кивнул:

— Цвикер все их пробил через транспортный. По нулям.

Тарджен подумала кое о чем еще:

— А мы поднимали талоны на все пикапы с этим неполным номером, которые стояли возле дома Наннов и вообще на Сансете до ее похищения, скажем, за последнее полугодие? Ведь если похититель ходил за ней по пятам, то наверняка маячил в ее районе.

— Конкретно по нему, Линда, вряд ли. Ну-ка подожди.

Гонсалес потянулся к телефону, набрал номер Цвикера, распорядился незамедлительно все проверить и положил трубку.

— Он с нами свяжется, — кивнул он.

Розелли сосредоточенно закатал рукава.

— Сделаем попытку установить имена всех белых мужчин с Б-положительным резусом крови, в возрасте от тридцати до шестидесяти, в психдиспансерах и больницах по Заливу. То же самое с недавно освобожденными из окружных и федеральных тюрем. Гаррет и Мэллой, примите к исполнению.

Офицеры сделали у себя записи.

По штрих-коду на лотке инспектор Марти Бейкер составил список из восьмидесяти магазинов, где можно было купить те котлеты. Зону поиска он сузил до четырех суток перед похищением собаки.

Кеннеди эта зацепка понравилась.

— Составь перечень с адресами. Направим по ним всех, кого сможем выделить: пусть прошерстят записи видеокамер.

Гонсалес повернулся к инспекторам Горду Микелсону и Хэлу Зольму из общего отдела.

Со смертью Шука они отправились к родителям Дэнни Беккера и Габриэлы Нанн заверить их, что на сегодня нет никаких конкретных свидетельств того, что Дэнни и Габриэле был нанесен какой-то ущерб; что причастность Шука к похищениям полиция проверяет лишь по следам его бахвальства, что это-де его рук дело. Для таких, как он, это типично. А опергруппа сейчас работает над проверкой обоснованности таких заявлений.

— Как все прошло, Горд?

— Не сказать чтобы на ура. Родители считают, что их дети мертвы, а нас винят в том, что мы не взяли Шука живьем, чтобы выжать из него информацию.

Гонсалес кивнул. Негодованию семей противопоставлять было действительно нечего; это их право.

Совещание растягивалось на два часа.

— Надо проверить каждую смерть — насильственную, случайную или естественную, — связанную с детьми того же возраста и пола, что Дэнни и Габриэла, — предложил Сидовски. — Позвонить в Сакраменто и сделать это через службу статистики.

— С каким временным охватом?

Сидовски наспех прикинул.

— Ну скажем, лет двадцать.

— А знаешь, сколько таких может оказаться по всему штату? — усмехнулся с места Дитмайр.

— Сузить район до Залива. Если похищения происходят здесь, то здесь, скорее всего, случилась и трагедия, — сказал Сидовски.

— По всем делам, схожим с нашим, можно устроить проверку в психбольницах, частных клиниках и ассоциациях психиатров на предмет аналогии, — рассудил Раст, тарабаня пальцами по жестянке с жевательным табаком. Кеннеди предложил провести в городе облаву на предмет съемок детского порно. Раст пообещал на этом фронте содействие ФБР.

Розелли с Кеннеди решили выпустить короткий пресс-релиз, в котором изложить, что предположительно в убийстве Таниты Доннер повинен Верджил Шук, но у полиции нет никаких фактов, подтверждающих, что он как-либо связан с похищениями Беккера и Нанн, с тем лишь добавлением, что опергруппа продолжает свое интенсивное расследование. Выпуск был запланирован на три часа дня.

Совещание близилось к концу, когда Гонсалеса пригласили к телефону. Молча слушая у аппарата, он что-то записывал, а когда положил трубку, на его губах играла улыбка.

— Ну что. У нас есть совпадение по пикапу марки «Форд», семьдесят восьмого года выпуска, припаркованному возле гидранта на Сансете, в трех кварталах от дома Наннов. Ровно за неделю до пропажи собаки. Браво, инспектор Тарджен! Прямо как с парковочным талоном «Сына Сэма»[44]. Подумать только!

Кеннеди посмотрел на выписанный Гонсалесом адрес, по которому был зарегистрирован пикап.

— Так что на выезд, не откладывая!

58

Сидя на бабушкином крыльце, Зак Рид все равно мог слышать, как мама говорит по телефону с бабушкой. Сердито-пресердито.

— Я не желаю мириться с тем, как он к нам относится… Мама… Нет и еще раз нет. — Бабушка сейчас была на работе в университете. — Я больше этого принимать не желаю!

Слышать маму было грустно и жалко. Все как-то ломалось, портя его мечту о том, как они снова заживут вместе в своем доме.

— Мама, я всю жизнь только и делала, что давала ему шансы… Нет! Он должен был забрать нас утром в аэропорту. Его там не было. Даже близко. И хоть бы звонок, хоть бы словечко. Я понимаю, что это мелочь, но оно всегда начинается с мелочей!

Какое-то время мама слушала, а потом заговорила:

— Я проверяла. И в справочной аэропорта, и в нашем чикагском отеле, и ему звонила. Даже намека на него нет. Вот как он к нам относится! Такова его верность нам!

Заку это очень не нравилось. «Остынь, мам», — молча заклинал он со ступенек, уткнув подбородок в предплечье рук, упертых в колени. Он стал смотреть на свои кроссовки — новые, трехцветные. Успокоить маму он пытался еще в аэропорту, где она с час сидела и кипятилась. А может, у папы срочный рассказ о пропавших детях?

— Мне нет до этого дела, — с жаром отвечала мама, когда они в ожидании сидели на скамейке в аэропорту. — Дело не в этом. А в том, что он должен быть здесь! Обещание есть обещание! Цена человека измеряется по тому, сколько обещаний он нарушил, — сказала она и высморкалась в салфетку.

За несколько часов до этого, в самолете, все шло замечательно. Мама была счастлива и рассказала ему сюрприз: в аэропорту их будет встречать папа. Наверное, они пообедают, поговорят о том, как снова быть вместе, а может, и проедут мимо своего дома. Вот ведь блаженство. Он предвкушал, что скоро вернется к Джеффу и Горди, и уж там-то они наверстают упущенное.

Но все развалилось, когда они приземлились в аэропорту Сан-Франциско. От папы там не оказалось и следа. Мама слала ему сообщения по пейджеру. Три раза.

И вот сейчас, сидя на бабушкином крыльце, Зак не знал, что делать: все вокруг разбивалось на тысячу кусочков.

Из заднего кармана он вынул папину визитную карточку.

Там стояла надпись: «ТОМ РИД, ШТАТНЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ “САН-ФРАНЦИСКО СТАР”», — и были указаны адрес, факс и папин рабочий номер.

Это было заповедное сокровище. То, которое Зак всюду носил с собой. Он изучал синие рельефные буковки и циферки, словно бы визитка была неким талисманом, которым он мог призвать к себе отца.

Всю эту фигню с расставанием Зак ненавидел всеми фибрами. Он изо всех сил надеялся, что его друзья ошибались насчет того, что, мол, «твои родители, после того как разойдутся, никогда не будут вместе». Пожалуйста, ошибитесь. Он с надеждой оглядел улицу. Машин было мало. Все, что виднелось, — это какой-то придурок возле белого минивэна через несколько дверей. Он что, таращится там на него? Сказать было сложно. Сейчас этот тип проверял давление в шинах.

Рев сломанного глушителя несся впереди старого зеленого чудища папы, которое подлетело и остановилось перед домом.

— Мама! Папа приеха-ал!

Зак как из пращи метнулся к водительской дверце и схватился за ручку обеими руками.

— Эгей, сынок!

— Папа, Чикаго был крутняк! Мы поднимались на Сирс-Тауэр[45], а обратно в самолете меня пустили посидеть в кабине пилота! Мы поедем к нашему дому? А обедать будем? А глянь, какие мне мама купила новые кроссы!

Зак наконец совладал с дверцей.

— Осторожней, парнище.

Рид вылез из машины.

Зак порывисто обнял отца, и тут его улыбка поблекла: он почувствовал знакомый пропойный запах. Мальчик отступил назад, и ему стали заметны покрасневшие отцовы глаза, небритость и припухлость на лице.

— Ты, наверно, всю ночь писал рассказ про похитителя детей, поэтому не забрал нас в аэропорту, да, пап?

Рид долго смотрел сыну в глаза.

— Что-то в этом роде, сынок.

— Мама на тебя ох как злится.

— Имеет на это полное право.

В дверном проеме Рид заметил силуэт Энн и положил руку на плечо сына. Так они вошли внутрь. А когда входили, Зак увидел, как отъезжает тот белый минивэн.

Войдя в дом, Зак сделал так, как ему велела мать: поднялся к себе в комнату и закрыл дверь. Хотя все равно слышно, что они там говорят. Поэтому он тихо ее открыл, лег на пол и все слушал.

— Где тебя черти носили, Том?

— Энн, я тебя не виню за…

— Ты обещал нам, что будешь там.

— Я знаю, но тут такая буча разыгралась с похищениями. И я…

Сколько раз он причинял Энн боль, заводя разговор с того, что что-то там «разыгралось». Ее лицо под взъерошенными волосами покраснело, карие глаза сузились. Она сняла туфли, шелковая блузка чуть выскользнула из-под юбки. Господи, она сейчас взорвется.

— Ты ужасно выглядишь и воняешь, — безжалостно сказала она.

— Все очень сложно. Я могу объяс…

— Ты нынче был с Молли Уилсон? Последний разок перед броском?

— Что? Да как ты могла подумать?

— Ты снова напился.

— Я никогда не говорил тебе, что становлюсь трезвенником. Не врал на этот счет никогда.

— Это так. О своих приоритетах ты всегда заявлял открыто. — Глаза Энн горели презрением. Она закрыла лицо руками и рухнула на диван. — Том, я больше так не могу. Я этого не вынесу. — Ее голос упал до шепота. — Ты говорил, что изменился, но ты мне лгал. Ничего не изменилось. Ни-че-го.

Эта неправда ожгла сердце. Ему хотелось все это ей высказать, но с языка сорвалось лишь расхожее:

— Энн, я люблю вас с Заком всем сердцем.

— Прекрати! — не сказала, а будто сплюнула она, стукнув кулаками себе по коленям. — Твои слова ничего не стоят. Они продаются по дешевке любому, у кого есть пятьдесят центов! Но за их счет ты не можешь сделать единственного: сохранить семью!

Энн встала и схватила со столика утренний выпуск «Стар» — тот самый, с кричащей передовицей о пальбе с Верджилом Шуком.

— Этого сделать нельзя! — Одним движением она разорвала кровавый снимок напополам, обрывки отшвырнув в сторону. — Бумагой ничего не удержишь!

Она снова села, закрыв лицо руками.

Рид был ошеломлен.

Она обратила его в ничто.

Помножила на ноль.

Все, к чему он стремился; все, чем он себя определял и во что ставил, было разом сметено. Он обвел взглядом комнату, заметил их распакованные сумки и ощутил правду. Энн презирала его не столько за провинности, сколько за то, кем он был на самом деле. Он тщетно искал ответ. Хотел сказать, что его уволили, выложить все подчистую. Как его преследовали осуждающие глаза той девочки-мертвеца. Как он падал, и ему необходимо было держаться за что-то. За кого-то. Но что сказать и как начать, он не знал.

— Хорошо, — тихо произнес он. — Да-да. Я понимаю.

Он повернулся и вышел.

Наблюдая из окна своей спальни, Зак беспомощно смотрел, как отцова машина уезжает, исчезает вдоль улицы, удаляющимся ревом глушителя подчеркивая, что все обещания нарушены.

По лицу мальчика катились слезы.

59

Пыль и гравий, взвихряясь, досаждали действующему шерифу округа Калаверас Грегу Брейдеру, который сейчас наблюдал за поочередным снижением четырех вертолетов. Рубашка на спине топорщилась и сердито хлопала складками.

Сегодня у Брейдера был выходной. Он как раз занимался у себя дома покраской гаража, когда жена (вот досада) позвала его к телефону. На проводе был диспетчер с сообщением, что к нему в Сан-Андреас в экстренном порядке вылетают полиция и ФБР, так как его округ, вероятно, связан с похищениями в зоне Залива. На общую подготовку у Брейдера оставалось меньше часа.

Какой-нибудь коп из мелкого городка, возможно, и струхнул бы при появлении больших шишек у себя на территории, но только не Брейдер. До переезда в округ восемь лет назад он двенадцать лет проработал в полиции Лос-Анджелеса, причем шесть из них в убойном отделе. Так что, не переодевая порванных джинсов и запачканной рубахи, он поцеловал жену и сел в свой «Субурбан» со служебными номерами. В дороге он давал указания по рации и по сотовому, держа путь прямиком на Вест-Пойнт, сонную деревню в сорока минутах езды.

По приезде Брейдер с двумя помощниками огородили ромб бейсбольной площадки с прилегающей парковкой, превратив их в посадочную зону для новенького «Макдоннелл-дугласа» и более крупного фэбээровского «Хьюи», который нес из Сан-Франциско команду полицейского спецназа. Сидовски, Тарджен и еще несколько человек из опергруппы приземлились рядом с двумя «чинуками».

Функции руководства осуществляли Мерл Раст и Уолт Сидовски, а спецназом командовал фэбээровец Лэнгфорд Шоу.

Брейдер, перекрикивая шум винтов, представился по имени и званию.

— Вы, ребята, садитесь лучше ко мне! А мои парни повезут остальных!

Рядом с площадкой, по указанию Брейдера, уже ждал школьный автобус, в который загрузился спецназ со своими причиндалами. Члены опергруппы распределились по помощникам Брейдера, и весь этот кортеж в сопровождении трех полицейских машин и микроавтобуса выдвинулся в путь.

— Будем на месте минут через двадцать, — сообщил Брейдер, связавшись по рации со своими замами на участке. — С момента вашего звонка возле дома у меня дежурят двое.

— Что известно? — спросил Раст.

— Пикап, как вы знаете, зарегистрирован на имя Уоррена Урлиха. Шестьдесят восемь лет, живет нелюдимо на пенсии. Подрабатывает ремонтом машин, заодно ими и приторговывает. Соседи говорят, он никогда ни с кем не разговаривает, а двор у него так забит железной рухлядью, что никто и не знает, когда он дома, а когда нет.

— Что слышно насчет детей?

— Как я уже говорил вам перед вылетом, ближняя соседка Урлиха полагает, что видела там двоих детей, которые, по всей видимости, появились там недавно. Маленький мальчик и девочка. С достоверностью она могла лишь сказать, что раньше они там не проживали.

Раст и Сидовски со значением переглянулись.

Мимо мелькали размытые скоростью полосы сосен, кедров и секвой. Машина летела, сглатывая змеистую мощеную дорогу. Окрестности Сьерры округа Кавалерас. Именно сюда во времена золотой лихорадки 1849 года стекались со всех краев старатели. Родина знаменитой поскакушки Твена[46], край чистых озер, ручьев, спокойствия и людей, тянущихся к житейскому покою.

Легковушки и пикапы всех мастей, возрастов и стадий разобранности; хлам, гавкающий на длинной сворке пес и зыбкие надворные постройки — вот что представлял собой участок Уоррена Урлиха в три акра холмистой земли с неопрятными деревьями. Посередине торчала лачуга, больше напоминающая своим видом сарай.

Команда спецназа установила вокруг этой развалюхи периметр, на внешней границе которого расположилась опергруппа с помощниками шерифа.

«Субурбан» Брейдера и микроавтобус, припаркованные вне поля зрения за сотню метров от дома, стали импровизированным командным пунктом.

В бинокль Брейдера Сидовски с капота машины попробовал оглядеть притихший двор. На переднем плане в окулярах проплыли сломанный унитаз и питбуль с кровавой кроличьей тушкой в пасти. Сидовски сжевал таблетку тамса (вторую с момента приземления) и изготовился к худшему. Налицо была опасность еще одной смертельной перестрелки, примерно такой же, как с Шуком. Оставалось молиться, что дети еще живы, хотя в этой гиблой дыре шанс на то, что они уцелеют, не больше одного процента из ста.

Он передал бинокль Тарджен. Та чуть повращала колесико фокусировки и, закусив губу, плавно повела биноклем, после чего вернула его Брейдеру.

Сидовски изучающе на нее поглядел.

В микроавтобусе командир спецназа Шоу связывался по рации со своими людьми. Все были на местах. Фред Уилер, переговорщик по заложникам, по спутниковому телефону ФБР сделал звонок в дом.

Там взяли трубку.

— Мистер Уоррен Урлих?

— Ну.

— Мистер Урлих, я Фред Уилер. Агент Федерального бюро расследований. Мы бы хотели с вами поговорить. Ваш дом окружен вооруженными людьми, прошедшими спецподготовку. И мы бы хотели, чтобы вы медленно вышли через переднюю дверь, с поднятыми руками.

Трубка молчала.

— Мистер Урлих? Уоррен?

Тишина.

— Вы меня слышите?

— Слышу. Только просто не верю. Это что, шутка? Розыгрыш?

— А вот мы вам включим полицейскую сирену.

Уилер кивнул Шоу, и тот подал сигнал Брейдеру. На крыше «Субурбана» взвыла сирена.

— О чем вы хотите говорить?

— Мы все обсудим, когда вы выйдете.

Пока Урлих разговаривал с Уилером, к дому успели подобраться спецназовцы и сейчас зондировали окна миниатюрными зеркальцами. Возле задней двери играла с куклой девочка лет семи-восьми. В мгновение ока один из бойцов схватил ее, зажал ей рот и умыкнул к наружному периметру.

Сидящий в наушниках Шоу кивнул и прошептал Уилеру:

— Девочка дислоцирована в безопасное место. По ее словам, в доме сейчас только мужчина и мальчик, а у мужчины много ружей и пуль.

По телефону Урлих, не подозревающий о пропаже девочки, идти на сотрудничество с Уилером не решался.

— Что-то мне напряжно, — признался он. — Мы не можем просто поговорить по телефону? Если вы о детишках, то я ничего сказать не могу. Ими занимается Норм, а я тут вообще не при делах.

— Будет гораздо лучше, Уоррен, если мы сможем поговорить глаза в глаза.

У Шоу появился довесок к информации:

— Девочка говорит, что их с мальчиком привезли сюда пару недель назад.

Мало-помалу терпение Урлиха истощалось.

— Я же сказал: ничего я не знаю.

— Мы и не говорим, что вы знаете. Нам просто нужно поговорить — может, вы окажете нам помощь в серьезном деле. Возможно, это все просто недоразумение. Пожалуйста, выйдите наружу. Помогите нам все прояснить, чтобы мы могли продолжить поиск.

После нескольких напряженных секунд Урлих упавшим голосом произнес:

— Ладно, выхожу.

Уилер передал это Шоу, и тот подал сигнал. На переднюю дверь Урлиха уставилась добрая дюжина фэбээровских стволов. Дверь робко отворилась. Оттуда осторожно, сантиметр за сантиметром, выпростался длинный, похожий на ружейный ствол предмет.

На поверку предмет оказался шваброй с привязанной к ней наволочкой. Следом наружу показался облезлый мужик на седьмом десятке, в промасленном комбезе.

— Пожалуйста, Уоррен, опустите предмет, — приказал ему громкоговоритель.

Тот повиновался, недоуменно озираясь на звук, в то время как питбуль сипло подвывал, подпрыгивая на своей сворке в тщетной попытке предупредить хозяина о появлении чужака-спецназовца, который, напрыгнув с угла, сбил Урлиха на колени, обыскал и надел наручники, после чего препроводил его в командный пункт.

Здесь Урлиха поставили в сторонке, чтобы он был лучше виден. Тот с угрюмой растерянностью оглядывал высокое начальство. Раст и Сидовски повели перекрестный допрос. Урлих исправно отвечал, и вскоре стало ясно, что они находятся на верном пути, хотя и по неправильному адресу. Дети — пятилетний мальчик и его семилетняя сестренка — были внуками Урлиха и детьми его сына Нормана. В прошлом месяце Норман проиграл схватку за опеку, после чего недолго думая выкрал ребятишек у своей бывшей жены в Дейтоне, штат Огайо, и перевез сюда.

— Для этого, что ли, все это шапито?

В лачуге нашлись два детских абонемента видеотеки шопинг-молла в Дейтоне и два читательских билета в детскую библиотеку там же. Звонки в магазин, библиотеку и полицию Дейтона еще раз подтвердили факт родительского похищения вопреки постановлению суда об опеке. А значит, дети подлежали немедленному возврату маме в Огайо.

Тем временем вернулись два агента, которые проверяли на территории скопище драндулетов.

— Пикапа нигде нет, сэр, — доложил один из агентов Расту.

Тот повернулся к Урлиху:

— По данным Калифорнийского департамента автотранспорта, на вас оформлен «Форд»-пикап семьдесят восьмого года выпуска, лицензия «В754T3». Где он?

Раст поднес к лицу задержанного лист регистрации. Урлих со скованными за спиной руками подался вперед и прищурился на распечатку.

— Ничего не вижу. Очки в нагрудном кармане.

Урлиха освободили от наручников. Он надел очки и стал изучать страницу.

— Хм. Эту колымагу я несколько месяцев назад продал одному парню из Сан-Франциско. За нал. Купчая в доме.

— Почему же грузовик до сих пор зарегистрирован на вас? — спросил Сидовски.

— Получается, потому, что этот тип мудлон и не переоформил машину на себя, как мы договаривались.

— А как звали того покупателя? — осведомился Раст.

— Я же говорю, бумага у меня дома, в кабинете.

«Офисом» Урлиха оказался старый письменный стол, погребенный под залежами автожурналов, газет, буклетов, рекламных проспектов, ведомостей и телефонных книг. Удивительно, но из этой кучи он довольно быстро выудил листок, испачканный машинным маслом. Купчая на пикап.

Раст посмотрел на него, ругнулся и передал бумагу Сидовски.

Покупателем пикапа издевательски значился «Джон Смит».

— Здесь указано, что он также купил у вас катер и прицеп.

— Лодку-то? Ну да. «Норткрафт» с двумя мощными движками. Выложил за все про все девять кусков.

— Он сказал, что он из Сан-Франциско? — Сидовски проворно помечал в блокноте.

— Ну да.

— Зачем же ему было ехать сюда, чтобы купить грузовик и лодку?

Урлих пожал плечами.

— Я давал объявление только про грузовик. А уж ехать или нет, это не мне решать.

— Логично. Так вы дали объявление? Где же?

Урлих снова полез в кипу и извлек оттуда журнал купли-продажи машин.

— Я все свое добро выставляю здесь. — Он облизал палец, небрежно пролистывая страницы с фотографиями легковушек и грузовиков, все с сопутствующей информацией. — По всей Северной Калифорнии расходится. Ага, вот оно. — Урлих ткнул пальцем в фотку.

Раст и Сидовски во все глаза смотрели на фотографию пикапа «Форд», на котором с детской площадки было совершено похищение Габриэлы Нанн.

— У вас есть фотографии той лодки и прицепа? — спросил Сидовски.

Урлих кивком указал на кипу бумаг:

— Где-то там.

— Кстати, у вас что-то осталось из тех девяти тысяч, которые он вам дал? — поинтересовался Раст.

— Да, а что? — насторожился Урлих.

— Можно взглянуть?

Урлих вынул из кармана комбеза цепочку со звякнувшими ключами, отпер ими ящик стола, а затем металлическую коробку, где лежало несколько конвертов с наличкой.

— Здесь где оплата, где залоги, — пояснил Урлих.

Он протянул Расту конверт с несколькими пятидесяти- и стодолларовыми купюрами — свеженькими, будто только что из-под печатного станка. На них могли быть отпечатки пальцев подозреваемого. А люди из спецслужб и Казначейства могли дать задание пунктам оборота наличности.

— Вы помните, как выглядел тот человек? — спросил Сидовски.

Урлих задумчиво почесал подбородок.

— Может, какие-нибудь особые приметы — шрамы, татуировки, запоминающиеся обороты речи?

— Да нет, — сказал Урлих и дал какое-то безликое, бесполезное описание.

— Он приходил один или с кем-нибудь?

Урлих покачал головой.

— Вообще сказал, что он здесь автостопом.

— Автостопом? — Сидовски сделал пометку. — А есть какие-нибудь предположения, где он мог жить, работать? Может, номер телефона?

Урлих покачал головой:

— Нет. У меня вообще много народа мелькает, да и давненько это было.

— Ну а было в нем что-нибудь такое, что засело вам в память? — задала вопрос Тарджен.

Урлих ничего такого припомнить не мог.

— Он вообще сказал, зачем ему грузовик? — поинтересовался Дитмайр.

— Не-а.

— Ну а лодка? — продолжал допытываться Сидовски. — О ней он что-нибудь говорил? А то вдруг пришел за грузовиком, а уехал еще и с лодкой на прицепе.

— Вы вот сейчас спросили, а я вспомнил: про лодку он говорил как какой-нибудь святой. Не то мессия, не то мученик.

— Святой? — подивился Дитмайр.

— Ну да. Вот так, приехал за грузовиком, а втюрился вдруг в лодку. Сказал, что это судьба. Что он нашел такую лодку.

— Судьба?

— Типа судьба или участь, точно не упомню.

— В каком таком смысле? — не отступал Сидовски.

— Ну в общем, лодку я никогда не рекламировал. Она тут просто стояла, как бы и не для продажи, а он ее увидел, подошел и начал нести какую-то библейскую ахинею.

— Даже так? А вы что-нибудь из нее помните?

— Да что-то там о жизни, о смерти, о воскрешении.

— Воскрешении? — переспросил Сидовски. — Он видел эту лодку и говорил о воскрешении?

— Думаю, это было как-то связано с тем, для чего она ему понадобилась. Та лодка.

— Он сказал, для чего ему она? — уточнил Раст.

— Ну… После этого он типа спохватился. Как будто разговаривал сам с собой и вдруг вспомнил, что я здесь.

— Так он сказал, зачем ему понадобилась лодка? — напирал Сидовски.

Урлих оглядел его, Раста и остальных, смешливо дивясь своей памятливости.

— Сказал, она ему нужна, чтобы найти своих детей.

Детей? Найти его детей?

Служители закона в смятении уставились друг на друга.

В ходе обратного перелета в Сан-Франциско с борта было сделано несколько срочных звонков во Дворец правосудия и на авеню «Золотых ворот». Через полтора часа был назначен общий сбор группы расследования.

60

Зак заставил себя перестать реветь как малявка-дурачок. Джефф и Горди над ним бы смеялись. Хотя было очень больно. Все разваливалось на части. Родители и вправду расходились. Пацаны в школе были правы. Когда твои предки расходятся и разъезжаются, вместе они больше никогда не собираются, что бы они тебе ни говорили.

Сразу после большой ссоры с папой мама ушла к себе в комнату и захлопнула за собой дверь. Он услышал, как она плачет; рыдает так, как никогда раньше. Он испугался. Ее рыдания разрывали ему сердце.

Он не знал, что делать. Но он должен был как-то поступать. Расти и делать что-то реальное.

Он открыл свой школьный рюкзак и стал запихивать туда вещи. Он принял решение. Надо ехать к Горди. Он будет жить у своего приятеля. А из дома уйдет.

В рюкзак он запихал свой сиди-плеер, комиксы с Бэтменом, швейцарский нож, фонарик, наушники, кое-что из белья, свернутые рулоном штаны, носки, рубашки и ветровку. Опустившись на колени, он осторожно вытащил конверт, который хранил под комодом в своей комнате. В конверте лежали его сбережения за всю жизнь: 117 долларов 14 центов.

Рюкзак парень взвалил на спину, выскользнул из дома и побежал трусцой, с каждым шагом становясь все злее и решительней.

Мама с папой нарушили обещание.

Вот так и меряется ценность человека: по количеству обещаний, которые он нарушает.

Это просто несправедливо.

Он направлялся к центру. Дорога к БАРТу была ему известна. Поездом он доберется до Сан-Франсиско, а там возьмет такси к дому Горди. От него они могут позвонить Джеффу, поболтать о старых временах. К Горди можно и вообще переехать на постоянку. Наверно, есть какой-то способ, чтобы им с Горди стать братьями. Подписать какие-нибудь судебные бумаги или еще что-нибудь.

У Горди мать с отцом никогда не ссорятся. Отец у него бухгалтер и всегда дома.

Быть одному было непривычно, но даже прикольно. Прежде чем сесть на БАРТ, он по дороге остановится в том магазинчике для хобби и купит ту крутейшего размера модель авианосца. С ней он приедет к Горди, и они вместе будут ее клеить. Вот это круть!

Теперь он был предоставлен самому себе. В Беркли он больше не нужен. Пошмыгивая носом, Зак ждал, когда на перекрестке загорится зеленый. Оглядываясь по сторонам, в нескольких машинах от себя он заметил белый минивэн. Забавно.

Это, наверно, тот самый придурок, который ошивался возле дома бабушки.

Ну так что? Зак отмахнулся от своего любопытства.

61

Одна вишенка встала в ряд.

Еще две, и будет джекпот.

Сидовски ослабил галстук, усаживаясь вместе со всеми за стол комнаты № 400. Места на всех не хватало, и кое-кому приходилось стоять. У Гонсалеса уже была установлена новая доска перед той, где висели фотографии детей и карта с цветными булавками-указателями. На новой доске красовались увеличенные цветные снимки пикапа «Форд», катера и прицепа.

Опергруппа вышла на след плохого парня.

Следующей вишенкой будет установление его личности.

А затем последует рассекречивание его местонахождения с детьми. Сидовски отхлебнул кофе, принялся за сэндвич с курицей. По возвращении из Калавераса, до совещания, оперативники еще успели атаковать кафетерий и выгрести из него то, что не раскупили за день. Найденный пикап словно включил дело на повышенные обороты. Оперсостав все еще прибывал.

— Появилась новая информация, так что слушайте внимательно, сейчас будем распределять задания.

Гонсалес стоял у новой доски, попутно изучая новый материал в своей папке.

— Группа экспертов, оставленная в Калаверасе, только что сняла два отпечатка с новых купюр, оставшихся при покупке подозрительного пикапа. Они совпадают с единственным отпечатком, уцелевшим на упаковке гамбургера, которым похититель приманивал собаку Габриэлы Нанн. Их мы провели через систему. Эффект ноль. Параллельно мы проверяем отпечатки всех, кто когда-либо был связан с охранными службами — частные детективы, инкассаторы, штатные и федеральные сотрудники, — по методу исключения. Чтобы были охвачены все.

Подал голос Адам Маккерди, начальник пресс-службы:

— Сегодня во второй половине дня у шефа пресс-конференция с призывом информировать нас о пикапе, лодке и прицепе. За соответствующую награду. Он объявит, что в убийстве Таниты Доннер виновен Верджил Шук, но у полиции нет ничего, что связывало бы его с похищениями Беккера и Нанн. А значит, подозреваемый в них все еще на свободе. Будет также озвучена любая новая информация, относящаяся к делу.

Гонсалес кивнул.

— Разосланы сигналы тревоги на пикап и лодку, осматриваются причалы. — Он полистал папку. — Казначейство пока работает над серийными номерами банкнот, чтобы определить точку обращения. Зона сужена до банка в районе Сан-Франциско. Так, теперь по гамбургеру… — Гонсалес взял еще один листок с данными. — Тоже не особо. Поскольку этикетка была повреждена, подтвердить получилось лишь покупку в пределах города. Примерно то же по лодке и прицепу: как и у пикапа, никаких изменений в листе регистрации. Все значится на Урлихе.

Пока Гонсалес излагал суть дела, Сидовски доел сандвич, нацепил очки и стал помечать контуры своих брезжащих выводов и догадок, очерчивая конфигурацию того важнейшего ракурса, который он, по всей вероятности, проглядел. Этот внутренний пазл пытался сложиться во время обратного перелета из Вест-Пойнта, вертясь в подсознании, в то время как внизу сонно плыло лоскутное одеяло из виноградников, пастбищ, садов, поселков и городских окрестностей. По внутренней связи общаться было затруднительно, и весь путь до Сан-Франциско каждый под рокот мотора сидел наедине со своими мыслями. Теперь здесь, в совещательной, Сидовски вновь прокручивал те мысли в голове, пытаясь ухватить не дающий покоя, но беспрестанно ускользающий ключевой вывод.

Как он давно не разговаривал со своими дочерьми — а все из-за этого дела, которое забирало без остатка все время и мысли. Событие на всю страну. Девочки звонили ему регулярно; почти каждый вечер по возвращении домой на автоответчике помигивал красный огонек.

«Але, папа? Видели тебя по телевизору. Надеюсь, ты там держишься молодцом», — голосом, похожим на материн, говорила Дженева, старшая.

Следом отзванивалась вторая, Ирэн, всю дорогу младшенькая в семье: «Привет, пап. Я знаю, ты занят, но позвони нам, когда будет возможность. Ой, тут еще Луиза хочет сказать. Давай, милая».

«Деда, привет! А я тебя по телику видела. Я тебя люблю».

Перезванивать извечно не позволяла разница во времени. Свободное время редко выпадало даже на то, чтобы проведать своего старика. Не получится скорее всего и с посещением Сиэтлского шоу птиц.

Сидовски заметил, что Тарджен что-то усердно записывает. На ней были голубая спортивная рубашка, темно-синие «докерсы» и очки. Волосы собраны в пучок, подчеркивая симпатичность лица, всю ее молодость. Сейчас Линда могла сойти за старшекурсницу Беркли на лекции.

При этом она была опытным полицейским, хорошим следователем с развитым чутьем, и хотя их знакомство было не столь уж давним, Сидовски был рад, что они с ней партнеры. В ее присутствии он ощущал толику отеческой отрады.

Сидовски мысленно упрекнул себя за то, что отвлекся. Между тем ключевой ускользающий фрагмент проистекал из дела Таниты Доннер, имел с ним общий знаменатель… Это буквально маячило на переднем плане памяти, слегка размытое вне фокуса. Какие-то слова, сказанные ему Анджелой Доннер.

Между тем Гонсалес продвигался в своем обзоре дальше.

— Теперь я передаю эстафету Бобу Хиллу из Отдела психологического портретирования ФБР в Куантико, Виргиния. Боб прилетел как раз сегодня утром. Прошу.

На длинном лице гостя, долговязого старшего агента, мелькнула слегка самолюбивая улыбка. Хиллу было под пятьдесят, а в его внешности угадывался легкий оттенок зауми.

— Как вам известно, я содействую расследованию со дня похищения Дэнни Беккера, когда на наше подразделение вышли с этой просьбой. Я хотел бы предостеречь вас от того, чтобы вы складывали все яйца в одну психологическую корзину. Профиль, да будет вам известно, всего лишь инструмент. — Хилл отдавал себе отчет, что многие опытные следователи рассматривают психологическое профилирование как некую разновидность вуду. — Но развитие каждого дела помогает нам его оттачивать. Лейтенант, я могу воспользоваться доской?

Гонсалес помог расположить ее так, чтобы всем было видно. Затем Хилл взял мел и аннотировал профиль.

— Пока, основываясь на нашем считывании, можно констатировать следующее: перед нами психически глубоко раненный белый мужчина лет пятидесяти — чуть больше, чуть меньше, — травмированный каким-то ужасным, изменившим его жизнь событием, в котором задействованы дети. Он либо сам его вызвал и стал его свидетелем, или же находился от него в такой близости, что оно его затронуло. Можно предположить, что это касалось его детей. А учитывая его возраст и возраст жертв похищения, оно, скорее всего, имело место двадцать — двадцать пять лет тому назад. Вероятно, он искал некую терапию или помощь, которая не могла облегчить перенесенную им психологическую боль.

Подал голос один из детективов:

— У меня вопрос. Мог ли этот парень в детстве подвергаться сексуальному насилию, и теперь захват детей для него — своеобразная расплата?

— Традиционно в случаях похищений и сексуальных убийств с детьми так и бывает. Основываясь на том, что нам известно о деле Доннер — Шука, там все обстояло именно так. Хищные педофилы обычно хватают свою добычу, когда никто не смотрит. Таниту Доннер выкрали из дома, когда рядом никого не было. Но то, что мы имеем с Беккером и Нанн, — это дерзкие похищения детей у родителей средь бела дня в людных местах. Такое случается сравнительно редко. Этот наш персонаж чувствует себя на задании, под некоей защитой и опекой. Он так далеко зашел в своих фантазиях, что уже проникся мыслью, будто его уже никто не смеет тронуть. В России был такой маньяк Андрей Чикатило, убивший в период с семьдесят восьмого по восьмидесятый год пятьдесят три мальчика, девочек и молодых женщин. Когда его схватили, он на допросе рассказал, что во время убийств иногда чувствовал, будто «скрыт от других людей черным капюшоном». Так вот я думаю, что наш парень схож с ним в том, что считает себя исполнителем некой праведной миссии.

— Что за миссия? — спросил кто-то.

— Религиозная.

— Почему вы так считаете?

— А вот почему. Пара нюансов. Что мы слышали сегодня от человека, продавшего ему катер и пикап? — Хилл сверился с записями. — Мистер Урлих описал покупателя как «святого человека», который что-то бормотал насчет «участи», что эта лодка ему якобы «суждена», и разглагольствовал о «жизни, смерти и воскресении». Что лодка нужна ему для того, чтобы «найти своих детей».

В комнате повисла тишина.

— И еще один элемент, который можно считать — или же не считать — дополнительным показателем того, что ваш подопечный руководствуется религиозной фантазией. Подтверждение тому можно найти в полных именах детей.

Хилл выписал их на доске: «Даниэль Рафаэль Беккер» и «Габриэла Мишель Нанн».

— Если слегка изменить написание, то имена можно написать как «Рафаил» и «Гавриил», — постукивая мелом, Хилл это сделал. — Получаются имена ангелов.

— Ангелов? — недоуменно повторил кто-то.

Этот возглас Хилл слышал, когда клал мел на поднос.

— В христианской теологии ангелы — сверхъестественные заступники от лица Бога. Наш парень может считать, что дети — это своего рода ангелы. Мне думается, свой выбор на этих детях он остановил потому, что у них «ангельские» имена, а его миссия напрямую связана с его личной трагедией, которую он либо уже снова пережил, либо планирует пережить вместе с Беккером и Нанн.

Хилл стряхнул с ладоней меловую крошку.

— И если вы выясните, кто этот человек, и копнете его прошлое, у вас будет шанс узнать, что он успел сделать или что замышляет.

В эту секунду та неуловимая зацепка шибанула Сидовски буквально наотмашь.

«Знаете, инспектор, я ведь была членом университетской группы скорбящих».

Об этом у себя в «Стар» написал Рид. И подошел тогда к нему после пресс-конференции о похищении Габриэлы. Как раз после просмотра того размытого видео!

«Уолт, а если я знаю того парня? Он похож на одного деятеля, которого я однажды встречал».

Рид встречался с группой Анджелы Доннер, но никому из оперативников не пришло в голову приглядеться к этим людям — людям, которые перенесли травматическую, корежащую психику боль, связанную с детьми!

62

— Зак?

Почему он не отвечает? Энн Рид, как могла, собралась и оглядела бабу, что таращилась на нее из зеркала комода. Всклокоченные лохмы, красные заплаканные глазищи, морщины на лице.

— Закари!

Она сосредоточила слух на ответе — его не последовало. Ладно, потерпим.

Ах, какой патетический вид. Взрослая, тридцатитрехлетняя женщина, мать девятилетнего сына. Университетское образование, свой бизнес. И где же она теперь?

Обитает в той самой комнате, где играла в куклы, смотрит в то же зеркало, что и в детстве, в грезах о том, как у нее славно сложится жизнь.

Как такое могло произойти? Как обернулось?

— Зак, пожалуйста, зайди сюда, нам надо поговорить.

Ответа нет. Сердится, наверное, на нее и на отца. Можно ли его в этом обвинять? Оба хороши. Через такой ад ребенка протащили. А может, он просто утомился после раннего перелета из Чикаго и задремал. Вот и хорошо. Самой бы не мешало уснуть. Да дел много.

Нужно оставить этот беспорядок в прошлом, проверить магазины. Но сначала принять душ.

«Мать права», — размышляла она, стоя под успокаивающими горячими струями. На Тома как-то жестко напустилась. Слишком остро отреагировала. Он много работал. Те похищения — история непростая, да еще такой масштаб. И газета, в которой он сейчас на испытательном сроке, наверняка его не щадит и спуску не дает.

Краны закрутились с легким скрипом.

Том, наверное, весь в мучениях.

Ладно, пусть немного поизнывает. Сегодня вечером она ему позвонит, и они решат, как быть дальше. В какую сторону двигаться. Тома она по-прежнему любила и готова была предпринять операцию по спасению. Если он тоже того захочет.

— Закари, сынок!

Энн натянула джинсы, свежую майку, причесалась и тихонько постучала в дверь сыновней спальни.

Никто не ответил. Энн приоткрыла дверь.

— Зак… — Она замерла как вкопанная.

Он исчез. Куда? Где он?

Окликая по имени, она поискала его наверху, в обоих санузлах, во всех спальнях. Ни следа. Странно. Наверное, проскользнул вниз.

— Закари!

Где он может быть?

Энн протопала по дому.

— Закари Майкл Рид!

Свое второе имя он ненавидел. Она его использовала лишь затем, чтобы выразить ему свой гнев. Зака не было нигде.

Хлопнув дверью, она вышла наружу. Начинало пробирать раздражение. Она же ему говорила: «Иди наверх и оставайся у себя в комнате». Разве нет? Энн проверила гараж. Велосипед стоял здесь, нетронутый. Передний и задний дворы — пусты. Уперев руки в бока, Энн раздраженно выдохнула. Только сейчас этого не хватало.

Зака не оказалось ни на улице, ни в угловом магазинчике с автоматами пинбола. Не было и в полуквартале на пустыре, где играли соседские дети.

Двое мальчишек лет двенадцати, в перепачканной смазкой одежде, неуклюже меняли здесь цепь на перевернутом велике.

— Привет, ребята.

Те переглянулись, а затем оглядели ее так, как смотрят только на незваных чужаков. Родители в царство детей не вторгались никогда. На все контакты отряжались мелкие посыльные в лице братишек и сестренок.

Однако при виде лица Энн защитные экраны были подняты. Кем бы ни был этот Зак, с ним, видно, стряслось что-то серьезное. Один из мальчишек осторожно засунул ногой под лежащую на земле куртку пачку «Лаки Страйк». Энн сделала вид, что ничего не заметила.

— Ребят, вы его тут недавно не видели? Его зовут Зак Рид. Девять лет, светлые волосы, новые кроссовки, штаны мешком, бейсболка «Джайантс»…

— Зак? Пацанчик с той стороны Залива? — спросил старший, хулиганистого вида. — У бабушки живет, дальше по улице?

— Да, точно! Вы его видели?

— Вчера да, а сегодня… Сегодня нет.

Она изучала этих мальчиков, незнакомых ей, но знакомых с ее сыном, и понимала, что случайно приоткрыла потайную дверцу в жизнь Зака. Оказывается, она более не знала всех деталей жизни своего сынишки, которого родила на этот свет. Ему было девять лет, а он знался с мальчишками старше себя, которые курят и умело врут. Это пугало.

На нее покосился мальчишка помладше:

— Он во что-то вляпался?

Чувствуя на глазах слезы, Энн прикрыла ладонью рот.

— Нет. Мне просто надо его найти.

После окликания и поисков в радиусе трех кварталов ее охватил леденящий страх: ее сын, ее Зак исчез.

Вернувшись домой, Энн схватилась за телефонную трубку и начала набирать номер матери в библиотеке. Хотя нет. Всхлипнув, она повесила трубку. Дороги до кампуса Зак не знает. А может, все-таки знает? Впрочем, если бы он объявился, мама б ей в ту же минуту перезвонила. Энн направилась к его комнате. Может, он за это время вернулся?

— Закари?

Комната была пуста.

Подавленная и беспомощная, она села на его кровать, дрожа и вся в слезах. «Где ты? Почему ты поступаешь так со мной?» В изножье кровати зияла открытой пастью черная нейлоновая сумка Зака, открытая, но не распакованная. Он вроде как начал распаковывать вещи и кое-что вытащил, а затем будто передумал. Энн оглядела комнату. А где его портативная компьютерная игра? А сиди-плеер? Перочиный ножик? Этими вещицами он дорожил. Энн подошла к комоду и слегка его приподняла. Заначки Зака, скопленной из карманных денег, на месте не было. Энн снова огляделась. Исчезли его куртка и школьный рюкзак. «Он сбежал».

Энн набрала домашний номер Тома. После нескольких гудков включился автоответчик. Она оставила сообщение с призывом срочно ей перезвонить. А после этого, повесив трубку, набрала еще один номер.

Надо бы сделать вот что.

— «Сан-Франциско Стар», отдел новостей, — скороговоркой сказали в трубке.

— Позовите, пожалуйста, Тома Рида. Это его жена. По срочному делу.

Просьба была встречена необычайно долгим молчанием.

— Алло? — еще раз подала голос Энн.

— Извините, миссис Рид. Такой возможности нет.

— Чего нет? Какой возможности?

— Гм… Видите ли… Том, э-э… — Голос понизился до конфиденциального полушепота. — Он… Со вчерашнего дня он здесь больше не работает. Извините пожалуйста.

Она повесила трубку и села. Вот что Том пытался ей сказать. Это объясняло, почему он не встретил их в аэропорту, почему напился. Его уволили. Она закрыла лицо руками.

«А ну перестань, Энни. Возьми себя в руки». Куда скорее всего мог направиться Зак? К отцу.

Ладно. Надо ехать через Залив в меблированные комнаты Тома. Она встала. Стоп.

А если Зак возьмет и вернется? Нет уж, надо ждать его здесь.

Энн смахнула слезы, схватила трубку и снова набрала номер Тома.

И еще раз, и еще.

«Так и буду звонить, пока этот хренов автоответчик не загнется».

63

Бог есть. И Он здесь.

Эдвард Келлер ощущал пьянящий жар Его любви. Ощущение было ошеломительным — оно клубилось в нем, распирая, в то время как он через Беркли мчался в направлении Сан-Франциско, упиваясь трубным гласом своего клаксона. Спохватился Келлер лишь тогда, когда понял, что его арендованный минивэн мчится по встречке. Он поспешил вернуться в русло транспортного потока.

Он нашел Михаила Архангела. Он смотрел на него.

«Свят, свят, свят».

Преображение было близко, оно буквально терлось о пальцы. Оставалось, единственно, обрести Михаила, последнего из Ангелов.

Путь Келлеру освещал сам Господь.

«Ибо Бог пошлет Ангелов Своих, дабы охранить их. И обнимутся с ними, и вознесутся едины на небеса».

Дело было возле перекрестка, на центральной дороге от кампуса. В ожидании, когда переменится свет на светофоре, Келлер увлеченно грыз на большом пальце заусенец. Он прикидывал, как глаже перестроиться в полосу к мосту через Залив, — и тут перед его глазами, подобно сполоху небесному, мелькнуло чудо.

«О Боже, Боже правый!»

Келлер не мог поверить своим глазам. Вдоль дороги… ступал Михаил!

Предводитель небесного воинства!

Идущего с рюкзачком Закари Майкла Рида получилось углядеть лишь мельком, но этого обжигающего мига Келлеру оказалось достаточно, чтобы уяснить: мальчик идет без сопровождения. Один.

Один!

Келлер промахнул квартал вперед и приткнул свой минивэн возле дома, за тушей большой грузовой фуры. Здесь он поправил над сиденьем зеркало и уловил в нем далекое отражение Михаила.

«И содрогнулась твердь земная, и сошел с небес Ангел Божий. Взор его подобен был молнии, и все, кто ему противостоял, сражены были смертию».

С каждым шагом облик мальчика близился и рос, разгоняя в жилах Келлера кровь. Его бросило в пот. Что делать? Что, если Михаил его заметит и заподозрит неладное? Надо сохранять спокойствие. Держать себя в руках, ничем не отличаться от остальных.

«Очищен в свете Господа».

Это последний вызов.

Майкл остановился возле магазина, в каких-нибудь трех машинах от него. Заметил ли он минивэн? Вряд ли. Келлер чуть повернул зеркало. Похоже на магазин для хобби.

Майкл посмотрел на витрину и вошел внутрь. Где взрослые? Его что, отпускают по магазинам одного? Келлер ждал. Больше никто не появлялся. Мальчик был один.

Это знак.

Надо действовать.

«Господь Бог Саваоф».

Келлер торопливо пересел в заднюю часть фургона, наблюдая за витриной через тонированное заднее стекло. Он быстро сменил рубашку, галстук, брюки и пиджак — те самые, в которых разыгрывал из себя страхового агента. Подрагивающими от волнения руками затянул узел галстука, аккуратно причесался, надел глухие темные очки.

Боковая дверца минивэна отворилась.

Любой любопытствующий увидел бы сейчас крайне серьезного, деловитого человека с властными полномочиями, выходящего из своего нового минивэна по какому-то необыкновенно важному делу. Если решат, что он полицейский, то не ошибутся: под давлением Келлер тайком сознается именно в этом. Мало того: в нагрудном кармане у него лежало ламинированное удостоверение с фотографией и значком некоего Рэндалла Лэймонта, следователя по особо важным делам штата Калифорния (личность, созданная Келлером после отсылки пятнадцати баксов оплаты за эти самые причиндалы, которые он заказал в одной «левой» конторе).

Впрочем, за ним сейчас явно никто не наблюдал. Да и дела никому не было.

Кроме Господа.

Который сейчас освещал ему путь.

64

— Инспектор Тарджен? Инспектор Сидовски?

— Да, это мы, — ответила Тарджен.

Профессор Кейт Мартин вышла из своей квартиры и указала на два дивана, стоящие друг напротив друга возле столика из стекла и ротанга. Эта меблировка составляла центр гостиной, из окон которой открывался вид на мост «Золотые ворота» и Тихий океан. В воздухе витал аромат гиацинтов.

Мартин была босиком, в джинсах и потрепанной фланелевой рубашке — элегантная непринужденность в сочетании с уверенностью. Тем не менее в ее глазах угадывалось беспокойство. Волосы, стянутые сзади темно-синей заколкой, отчасти растрепались. Убирая со лба пряди, она обнажила у себя на руках рябь белых пятнышек.

— Извините, как раз перед вашим приездом занималась покраской шкафа, — сказала Мартин, заметив направленные на ее руки взгляды.

На столике стопой громоздились папки. По всей видимости, Мартин прекратила покраску, чтобы успеть их просмотреть.

— Пожалуйста, садитесь. Устраивайтесь поудобней. Я тут заварила чай с малиной — вам налить? Кофе тоже есть.

— С удовольствием выпью чайку, — ответила Тарджен.

— А инспектор… Си… довски? Я верно произношу?

— Сидовски, да. Мне чая не надо, спасибо.

Когда она направилась на кухню, он что-то прикинул и спросил ей вслед:

— Профессор Мартин?

Та с выжидательной улыбкой остановилась.

— У вас случайно нет чего-нибудь от изжоги?

— К сожалению, нет. Есть алказельцер.

— Вот и хорошо. Пойдет, спасибо.

Умятый по ходу брифинга сэндвич с курицей теперь оборачивался боком. Пока ехали, он чуть не прожег в желудке Сидовски дырку.

Тарджен во второй раз прочла вслух недавнюю старовскую статью об исследовании профессора Мартин в группе скорбящих.

Секретарша из убойного отдела сделала вырезку «согласно указаниям лейтенанта». У Лео Гонсалеса в отношении местной прессы был своеобразный бзик: по его распоряжению все со словом «убийство» запускало в ход секретарские ножницы. Однако несмотря на весь зеленый свет, данный опергруппе «Желтой ленты», конкретно эта статья прошла мимо Лео. Упустил ее и Сидовски, сам по себе скрупулезный читатель криминальной хроники. И когда он сразу после рассказа фэбээровца Хилла о плохом парне с психотравмой подошел к Гонсалесу, тот приказал секретарше найти и отксерить эту статью.

Ее автором был Том Рид.

— Что за человек такой! Вначале он нам путает все карты по делу Доннер, потом… Флора, сделай, пожалуйста, несколько копий!

С рассказом Сидовски о том, как Рид после пресс-конференции по Нанн отвел его в сторонку и намекнул, что узнал на кадрах того типа, глаза Лео хищно сузились, а незажженная сигара заходила из угла в угол рта.

— Уолт, вот это зацепка так зацепка! Найдите-ка с Линдой того профессора и разузнайте, есть ли у нее в группе кто-нибудь, соответствующий обрисовке ФБР.

В хрустальном бокале с лекарственной шипучкой, которую Мартин поставила перед Сидовски, поигрывал солнечный свет. На предложение хозяйки отведать шотландских бисквитиков Сидовски чуть не вспылил («Мы тут по серьезному делу, а вам бы, дамочка, только чаевничать!»).

Кейт Мартин располагала бесценной информацией, край как нужной для расследования. При двух пропавших детях (скорей всего, уже неживых), Сидовски и их родители имели на это право. И вот он здесь, чтобы эти сведения заполучить. Глотнув алка-зельцера, Сидовски болезненно поморщился и кивнул на папки:

— Профессор, вы готовы нам помочь?

Тарджен, не притронувшись к чаю, достала блокнот.

— Да. После нашего разговора по телефону я посмотрела ряд досье и думаю… м-м-м… Думаю, что один человек, может статься… извините.

Мартин распадалась на части. Обхватив руками колени, она горестно смотрела на свои папки. Когда она вновь попыталась заговорить, ее глаза были влажны от слез. Растерянность и боязливое смятение ее буквально оглушали, сковывали движения и мысли.

— Меня беспокоит вопрос конфиденциальности «доктор — пациент».

— Но вы же им не врач? — уточнила Тарджен.

— Да, но с каждым объектом исследования я заключаю соглашение. Все эти люди вызвались участвовать добровольно.

— Профессор, подходит ли профиль, предложенный ФБР, к кому-либо из ваших подопечных? — Сидовски медленно, со значением постукал пальцем по папкам. — Если нужно, у нас есть ордер.

Мартин оглядела Тарджен и Сидовски. В ее глазах стояла молчаливая горесть узнавшего, что под кожей человека, казалось бы, хорошо знакомого вам, обитает темная сила. Это выражение Сидовски не раз видел на лицах родственников убийц, когда те боролись со своим, в сущности, беспричинным стыдом и раскаянием.

Это была мольба разбитого сердца:

«Пожалуйста, не судите нас».

«Как же мы могли это проглядеть?»

«А что мы могли сделать?»

Это мучение поглощало их, словно это они помогали вонзать нож, нажимать на курок или затягивать удавку. На них каменным гнетом наваливались вина и боль, делая их невольными соучастниками и жертвами, до конца своих дней обреченными медленно, по частям умирать.

Опустив глаза, Мартин кашлянула и тыльной стороной ладони провела по лицу. Со стопы она сняла верхнюю папку, раскрыла и теперь рассеянно перелистывала желтые страницы своих записей.

— Это мое досье на Эдварда Келлера. Он тоже был участником моих исследований. Со свободным посещением. Самый необычный в моей практике случай длительной реакции горя, с интенсивностью до стадии бреда.

— Профессор, я вас прошу, — участливым голосом сказал Сидовски. — Его профиль соответствует?

Мартин сухо сглотнула.

— Сидит как влитой.

Ей потребовалось всего несколько минут, чтобы пересказать историю Келлера и все остальное, что она о нем знала: его фантазии, религиозные задвиги, подозрительность при появлении Тома Рида, когда тот приехал писать статью о группе скорбящих; требование Келлера его не снимать и не упоминать его имя; о его скандальной выходке перед уходом.

Тарджен делала заметки. Сидовски слушал, сложив пальцы домиком.

— У вас никогда не возникало опасения, что свои иллюзии он попробует воплотить? — спросил он.

Мартин покачала головой и уткнулась лицом в ладони.

— Я читала все те выпуски, — потерянно произнесла она, — смотрела новости о похищениях. Видела и то расплывчатое видео, и фоторобот. Мысль о сходстве с Келлером мне на секунду пришла, но я ее отбросила. В этом ракурсе я никогда о нем не думала. Никогда не представляла, что…

— Не корите себя, — коротко сказал Сидовски, приступая к чтению файла Келлера.

— Это подсознательное отрицание. Я как раз консультирую людей, у которых оно наблюдается.

— Где нам его найти? — спросил Сидовски.

— Понятия не имею. Номер и адрес, которые он мне дал, фиктивные.

Из папки, которую держал Сидовски, Мартин выудила учетную карточку Келлера.

— Я просто ничего не подозревала, даже мыслей не держала никаких. А ведь признаки были очевидны. Я знала, что ему нужна помощь, причем интенсивная. Предлагала ему ее. Как же я так просчиталась… как могла?… Люди, которых я изучаю, утратили детей… Я никогда…

Тарджен приобняла ее за плечо.

— Знать такое не мог никто. Не вините себя. Сосредоточьтесь лучше на том, что вы можете нам рассказать об Эдварде Келлере. Я попрошу, чтобы сюда срочно приехал Боб Хилл, психолог из ФБР, и вы с ним посовещаетесь.

— Да, конечно.

Сидовски встал, держа в руке папку Келлера.

— Могу я воспользоваться вашим телефоном?

Мартин кивком указала в сторону кухни.

Оставшись один, Сидовски набрал прямой номер Лео. Пока набирал, вырвалась отрыжка. Изжога почти унялась, что приятно.

Трубка ответила на первом же гудке:

— Убойный, Гонсалес.

— Лео, это я. Ну что, поздравь: есть имя.

Он посмотрел на папку Келлера.

— У меня тоже, Уолт.

— Во как. И кто это?

— Только что установлено совпадение отпечатков с тех новых купюр за пикап и с мясного лотка у дома Нанн. И те и другие принадлежат Эдварду Келлеру. Оказывается, лет двадцать, почти тридцать тому назад он работал сторожем на складе в городе. Совпадает и группа крови, найденной на отрезанных волосах Нанн. Точного адреса у нас пока нет. Вся опергруппа получила целевой ориентир. У тебя там какое имя?

— Такое же: Эдвард Келлер.

— Да ты что?! Точный адрес есть?

— Пока нет. Тут еще вот что: двадцать лет назад в результате несчастного случая он потерял троих детей. В шторм разбило лодку. Двое мальчиков и девочка. По возрасту полные ровесники Дэнни Беккера и Габриэлы Нанн.

— Двое. А если двое, то он наверняка ищет третьего.

— Скорей всего. Мальчика девяти лет.

— И этот Келлер был в группе, о которой писал Рид?

— Да, именно.

— Свяжись с Ридом. Проверь, есть ли в «Стар» снимки, адрес Келлера, да вообще что угодно.

65

Магазинчик был маленький, полки в два ряда заставлены моделями: корабли, гоночные машины, истребители, ракеты, поезда, пейзажи, краски и кисти. Под потолком на леске в орлином полете медленно вращался «Мустанг Р-51» в сопровождении спутников помельче: британский «Спитфайр», японский «Зеро» и немецкий «Мессершмитт». В воздухе резко пахло пластиком, бальзой и клеем для моделей. Согнувшись над стеклянной стойкой, возился с драгстером пожилой дядька в бифокальных очках; судя по растрепанности седого венчика и бакенбардов, дело было хлопотным. Над кабиной машинки опасно нависал столбик пепла с сигаретины, торчащей из поджатых губ. При виде служебного удостоверения Рэндалла Лэймонта его пивное брюшко под испачканной рубашкой обтянулось, как шар для боулинга.

— Я разыскиваю мальчика лет десяти. Светлые волосы, рюкзак, кроссовки. С полчаса назад его видели в этом районе.

Лицо Келлера в темных очках было чопорным и мрачным.

Мужик глубоко затянулся, прищурился сквозь дымное облако и кивнул на угол возле окна.

— Может, это и есть тот парень, который вам нужен? Вон он, пускает слюнки над «Китти-Хок». Только что зашел. — Мужик кашлянул. — Это как-то связано со стрельбой в Окленде?

— Отвечать на данный вопрос я не уполномочен.

Келлер убрал удостоверение и подошел к мальчику, который сидел на корточках у нижней полки, где красовалась огромная коробка модели авианосца.

Келлер присел рядом с ним.

— Ты Закари Майкл Рид?

Взгляд Зака метнулся на незнакомца в очках. Прежде чем кивнуть, он удивленно моргнул.

— Твоя мама Энн Рид, а отец Том, верно?

Зака разбирало подозрение. Что это? Кто этот тип? Это потому, что он сбежал? Может, это один из тех школьных копов, о которых рассказывал отец, из тех, что гоняются за сбежавшими детьми?

— Все в порядке. Я Рэндалл Лэймонт, детектив штата. — Незнакомец сунул руку в карман пиджака и вытащил жетон.

Ого. Детектив?

— Я друг твоего отца. Он репортер из «Стар». Мы с ним давние друзья. Я живу в Беркли.

— Я что-то натворил?

— Вовсе нет. — Келлер проникновенно понизил голос. — Зак, меня попросил тебя разыскать твой отец. У нас проблема.

— Какая проблема?

— С твоей мамой. — Келлер положил руку мальчику на плечо. — Ей стало плохо.

— Плохо? Так быстро? Как так… я же вот только недавно ушел?

— Твой отец поехал вместе с ней на «Скорой». А я живу недалеко, и он позвонил мне с просьбой тебя найти.

— А что… что случилось? — Голос у Зака дрожал. — Она, мама…

— Расскажу тебе по дороге, сынок.

Они вышли из магазина и поспешили к арендованному Келлером минивэну. Зак замер, когда его узнал. Это был тот самый фургон, что последние два дня парковался рядом с бабушкиным домом.

Незнакомец отпер пассажирскую дверцу и гостеприимно ее распахнул. Зака беспокоили эти темные очки. Они ему не нравились. Это не тот ли тип, которого он видел на улице? Что-то здесь не то. Но разве он не сказал, что живет недалеко отсюда? Может, и сказал, но все равно что-то здесь не так.

— Почему меня не искала бабушка?

— Она поехала в больницу, Зак.

— А как вы узнали, где меня искать?

— Как раз перед папиным звонком я видел, в каком направлении ты шел.

Вдали завыла сирена, словно озвучивая предупреждение отца о незнакомцах.

«Никогда не ходи с незнакомцами, какими бы добренькими они ни казались. Они могут сказать, что мне плохо, или что маме нехорошо, или что-то там случилось. Могут напустить такой вид, что куда с добром. И выглядеть могут что ни на есть порядочно — в самом деле, не подонками же им смотреться. Но верь только своему чутью. Если не знаешь человека, Зак, то никогда с ним не ходи. Не ходи, и точка!»

— Ты боишься, Зак, потому что меня не знаешь?

В том-то и дело. Но Зак не знал, как сказать правду. Он посмотрел себе под ноги, мучаясь мыслями насчет мамы.

Мужчина снял очки и дружески улыбнулся.

— Знаешь что, сынок? А давай вернемся в магазин, позвоним в больницу и оставим сообщение, чтобы твой отец или бабушка пришли за тобой сюда. Хочешь, я подожду их вместе с тобой?

Зак посмотрел снизу вверх:

— Ну ладно.

Келлер погладил Зака по голове, и они пошли обратно в магазин. Ни уговоров, ни возражений, которые бы выдали, что этот тип не тот, за кого себя выдает. Плохой парень не повел бы тебя обратно. Он бы пытался как-то залучить тебя в свою машину, пока вы на улице. И никак иначе.

Зак остановился.

— Я передумал.

— Ты уверен, сынок?

Мальчик кивнул.

— Расскажите мне, что случилось.

Келлер наклонился и посмотрел ему в глаза.

— У нее, кажется, что-то с сердцем. После твоего ухода она потеряла сознание. Но ей как-то удалось связаться с твоим отцом.

Зак вздернул подбородок.

— Сердечный приступ?

Келлер положил руку ему на плечо.

— Понятия не имею. Твой отец ничего мне про это не сказал. А вообще, мы можем доехать до больницы, если ты все-таки хочешь, чтобы я тебя отвез.

Еще бы не хотеть.

— Наверно, это все из-за меня, — пробормотал Зак, понуро склонив голову, и всхлипнул, давая Келлеру усадить себя на сиденье и пристегнуть ремень.

— Вся эта дрянь с мамой и папой — моя вина.

Келлер сел за руль, надел темные очки и повернул ключ зажигания.

Победно взревел, запускаясь, мотор, и минивэн тронулся с места.

Зак подтянул колени к груди и в тихом плаче закрыл лицо руками.

Келлер украдкой пустил машину по дороге на юг, в Окленд.

«Он лучится светом сонма солнц».

Закрыв лицо руками, Зак не смотрел, куда его везут.

— Она не умрет? — спросил он, не отнимая рук от глаз.

Келлер не ответил. Они подъезжали к мосту через Залив.

— Мистер, моя мама ведь не умрет?

Шелестя шинами по асфальту, минивэн ехал почти беззвучно. Келлер легонько тронул Зака за плечо.

Воин небесный.

Келлер смотрел прямо перед собой.

— Каково это, лицезреть лик Божий?

Зак встрепенулся.

— Победитель змия, предводитель небесного воинства.

Мысль Зака набирала скорость, барабанные перепонки стучали в такт биению сердца.

Внезапно он понял, что с ним произошло.

Он похищен. Его заманил какой-то псих.

— Ты мой свет и мое спасение, — улыбнулся Келлер. — Хвала тебе, о возлюбленный Бога.

Мчась по верхнему ярусу великолепного моста Сан-Франциско, Келлер полез под сиденье за пакетом с пропитанной хлороформом тряпкой.

66

Иногда, когда полуденное солнце попадало в нужный ракурс, мост Бэй-Бридж сиял словно врата в рай. На мгновение его величавый размах и шпили из плоского серебра принимали вид сюрреалистически объемной, белоснежной конструкции на фоне бирюзовых вод Залива в полусотне метров внизу.

Сегодня его красота на Тома Рида не действовала. Для него мост был невыразимой бездной отчаяния среди всего, что он сделал не так, и тщетностью будущего. За сегодня это был его третий переезд с берега на берег, и с каждым таким рейсом эмоциональная тяжесть в нем возрастала, отматывая изношенную нить, на которой качалась его жизнь. Рид мчался на восток по нижнему ярусу, гадая, сколько еще дерьма ему предстоит поглотить за один день.

Семейная жизнь лежала в руинах, его прогнали с работы, он был алкоголиком или, во всяком случае, катился в этом направлении. Он стал причиной самоубийства невинного человека и едва ли не приблизил к его порогу еще одного.

Что может быть хуже?

Сквозь стальные балки моста ритмично падал солнечный свет. Рид через левое плечо поглядел налево, туда, где на горизонте расстилалась панорама Сан-Франциско, затем на завораживающие барашки волн внизу. Отчего бы разом не покончить со всем этим? Эти мысли одолевали его и тогда, когда он после ссоры с Энн подъезжал к своей меблирахе. Идиотская идея, оттесненная потребностью вернуться в свою комнату и снова поручкаться с Джеком Дэниелсом. Лайла не вернулась. В итоге Рид пнул дверь. Та без особых повреждений открылась со второй попытки. За этот ход придется заплатить, когда вернется хозяйка.

Рид рухнул в кресло. Голова тяжко пульсировала. Что делать, куда податься?

Уехать из города? Может, в Чикаго? У него в «Трибьюн» и «Сан Таймс» были приятели. Можно попросить их насчет работы. Сегодня вечером надо будет встретиться с Молли, когда она закончит смену. Хотя Молли ответом не была, и он это знал.

Не мешало позаботиться о насущных потребностях: побриться, принять душ и переодеться в одежду посвежей. На мигающий огонек автоответчика он не обращал внимания еще полчаса, пока не осуществил все из перечисленного.

Он прокрутил первый, самый недавний из звонков.

— Рид, это Уолт Сидовски. Позвони мне как можно скорее.

Он оставил свой сотовый и номера пейджеров.

Сидовски? Рид усмехнулся. Вероятно, узнал, что его уволили, и хотел передать соболезнования от убойного отдела. Ага, Уолт, конечно, перезвоню. Затем было паническое сообщение от Энн:

— Том, Зак у тебя? Я не могу его найти! Думаю, он…

Зазвонил телефон. Рид выключил автоответчик и схватил трубку.

— Том, Зак у тебя?

Энн была близка к истерике.

— Нет. А в чем дело?

— Я не могу его найти! Это все моя вина. Он убежал. Взял свой школьный рюкзак, кое-что из любимых вещей, тайничок с деньгами, там около сотни долларов. Я так боюсь!

Убежал? Должно быть, он слышал их разговор.

— Как давно его нет?

— С час или около того. Не знаю.

— Ты звонила родителям Джеффа и Горди?

— Но они ведь в Сан-Франциско.

— Скорее всего, он мог направиться туда.

— Я сейчас их наберу!

— Обзвони все службы такси Беркли, свяжись с охраной БАРТ. Возможно, через Залив он пробовал отправиться на метро.

— Хорошо. В полицию я уже звонила. Мне сказали, что они составят описание и пришлют машину.

— Я еду.

Сейчас, когда «Комета» спускалась по автостраде к Беркли, он не переставал корить себя за то, что затянул жену и сына в болото одержимости собой, ослеплявшей его и не позволявшей осознать, какую боль это причиняет Заку. Ну ничего: он поговорит с Энн, расскажет ей все. Сделает последнее разумное усилие все уладить, пока еще не слишком поздно.

Если что-нибудь случится с Заком, он себе этого никогда не простит. Рид глянул на волны внизу, кажущиеся сверху рябью.

При повороте на Фултон волосы на шее у Рида встали дыбом: он увидел полицейскую машину, припаркованную перед домом матери Энн.

Энн сидела за кухонным столом и, комкая в руках салфетку, разговаривала с офицером в форме, который что-то записывал.

— О, Том!

Сквозь рыдания она рванулась к мужу и порывисто его обняла. Было видно, насколько он ей сейчас нужен. И эту искренность ничем нельзя было скрыть. У Рида защипало в глазах. Когда он в последний раз обнимал ее вот так?

— Мистер Рид? — осведомился офицер.

— Да, это я.

— Джим Пендер, полиция Беркли. Описание вашего сына у нас уже есть, оно разослано по рации патрульным службам. Я хотел бы с вами поговорить.

— Конечно.

— Если можно, наедине.

Пендер был темнокожим офицером под два метра ростом, с ухоженной бородкой и спокойно-деловым видом. Когда он вставал, ремень и кобура на нем тихонько скрипнули, а надраенная бляха над сердцем серебристо сверкнула. Микрофон на его плече затрещал, и Пендер на время разговора в гостиной убрал громкость.

— Расскажите, что, по вашему мнению, произошло, — тихо попросил он.

Рид все ему рассказал. Брови офицера поползли вверх, когда визави сообщил, что он репортер, стоявший за скандалом вокруг противоречивого дела Таниты Доннер, и что сегодня утром его уволили. Когда Рид закончил, Пендер сказал:

— Я вижу, ваша семья в стрессовых обстоятельствах. Зак слышит, как его родители ссорятся, и решает самостоятельно уйти. Вы полагаете, к своим друзьям в Сан-Франциско?

Рид кивнул.

— К ним или ко мне.

— О’кей, мы добавим эту новую информацию к тому, что уже знаем о вашем сыне. Пошлем сообщение полиции Сан-Франциско и кампуса.

По возвращении на кухню, где, закрыв лицо руками, сидела Энн, Пендер проверил свои записи.

— Миссис Рид, мы сделаем все возможное, чтобы найти Зака, — сказал он. — Я попрошу вас обоих еще раз представить себя на его месте. Есть ли какая-нибудь материальная вещь, о которой он мечтал; может, какая-то игрушка или что-то еще? Или, может, он куда-то хотел пойти, в шопинг-молл или на фильм? Может, хотел с кем-то повидаться? Подумайте над этим в таком ключе.

Супруги согласились.

— Большинство детей, убегающих из злости на родителей, объявляются в течение нескольких часов, особенно те, кто помладше, — сказал Пендер.

Энн попыталась улыбнуться, но сдержалась.

— По крайней мере, вчера в Сан-Франциско полиция застрелила одного похитителя, — сказала она.

Пендер кивнул, но в его глазах Рид что-то уловил.

— Если родня будет искать Зака, то, пожалуйста, пусть кто-нибудь будет здесь на случай, если он вернется или на поверхность выплывет дополнительная информация. Я свяжусь с участком. После этого я хотел бы осмотреть дом. Иногда дети забираются в укромные места, чтобы немного поостыть.

— Спасибо, офицер.

— Энн. — Рид взял жену за руку. — Я собираюсь обойти район между этим местом и… станцией БАРТа. Буду отзваниваться через каждые пять-десять минут.

— Хорошо.

Ее голос был едва слышен.

— Мы найдем его, Энн, клянусь.

Рид крепко ее обнял, после чего снаружи нагнал Пендера. Тот сидел в патрульной машине и вводил свои записи в терминал мобильного компьютера.

— В чем дело, офицер?

— В смысле?

— Когда моя жена упомянула про полицию Сан-Франциско, застрелившую похитителя, на вашем лице что-то… промелькнуло, что ли.

Пендер задумался, стоит ли делиться с Ридом своей информацией.

— Вы ведь полицейский репортер, верно?

— Да, именно так.

Пендер почесал бородку. Полицейское радио выдавало зашифрованные депеши.

— Вы освещали в Заливе громкое дело Дэнни Беккера и Габриэлы Нанн, верно?

— За что и поплатился увольнением. Прошу вас.

Пендер задумчиво постучал ручкой по блокноту.

— Ладно, кое-что вам покажу. Присаживайтесь.

Рид скользнул на пассажирское сиденье, наблюдая, как ручищи Пендера неуклюже выстукивают по крохотной клавиатурке бортового компьютера.

— Полиция Сан-Франциско и ФБР дали по этому делу обновленный сигнал тревоги. Можно сказать, красный уровень. Я получил извещение как раз перед тем, как от вас поступил звонок. Вот, гляньте. По информации, опергруппа установила главного подозреваемого в делах Нанн и Беккера, и за ним открыта охота. Вы слышали когда-нибудь о парне с фамилией Келлер? Келлер Эдвард?

— Эдвард Келлер? — ошарашенно переспросил Рид. — Да, я… О боже.

— Если что, я вам этого не показывал. — Пендер повернул плоский монитор к Риду, который проглотил короткий бюллетень.

По делу о похищении Даниэля Рафаэля Беккера и Габриэлы Нанн разыскивался Эдвард Келлер, без определенного места жительства.

— Я был прав с самого начала.

— Вы знаете этого человека?

— Мы не так давно с ним виделись, и он мне показался странным, поэтому я слегка углубился в его прошлое.

Рид ошеломленно покачал головой.

— Мистер Рид, как вы думаете, есть какая-то связь между побегом вашего сына и мистером Келлером?

Рид обмер. Нет. Не может быть.

— Я думаю, это не более чем совпадение. Зак сбежал, потому что слышал наш с женой спор на повышенных тонах. До этого мы помирились и были на грани воссоединения. Мальчик хотел этого всем сердцем. Но сегодня утром все распалось.

— Понимаю. Вы сказали, что начали копаться в прошлом мистера Келлера. Есть ли что-нибудь из известного вам, что может оказаться полезным опергруппе Залива? Что-нибудь, требующее рассылки?

— Нет. Он псих, религиозный фанатик. Я познакомился с ним, когда работал над статьей. Речь шла об университетском исследовании родителей умерших детей. Давным-давно Келлер потерял троих своих детей и бормотал, что их с Божьей помощью воскресит. У него явно психическое расстройство. Я пытался найти его снова, но не удалось.

— Зачем вы разыскивали его повторно?

— У меня было предчувствие. Интуитивное. Но я хотел разузнать о нем все, что могу, сам. Своими силами. В последний раз перед тем, как обратиться к оперативникам, я здорово обжегся, когда шел по следу.

— Вы обращались к оперативникам?

Рид покачал головой.

— Меня и уволили из-за того, что мое начальство, учитывая тот мой промах, решило, что я со своими версиями опасен. Так что все сложно. Послушайте, офицер, мне нужно найти своего сына. У меня есть кое-какие мысли насчет того, куда он мог пойти. Раньше я бы не мешкая отзвонился в свою газету насчет вашего сигнала тревоги. — Рид кивнул на монитор. — А теперь дудки. Пошли они куда подальше. Я был прав, а они ошибались, и я больше на них не работаю. Для меня есть вещи поважнее.

Рид открыл дверцу, собираясь выходить.

— Держитесь, — дружелюбно напутствовал Пендер.

Рид ждал. Пендер неотрывно смотрел на него. Уличный коп с безупречными инстинктами, он не мог дать Риду уйти так просто.

— Так где вы собираетесь искать в первую очередь?

Рид вздохнул.

— Сразу после нашего воссоединения Зак мечтал купить модель корабля.

— То есть магазин для хобби?

— Я думал начать с ближайшего.

— Пристегнитесь.

— Что?

— Я знаю один, на Университетской. Я вас туда подброшу.

— Да ладно, офицер, я сам справлюсь.

Вместо ответа Пендер завел мотор.

— Давайте-ка вместе, Том.

Пендер припарковал машину на Университетской улице, у входа в магазин «Хобби и ремесла Демпси». Когда они вошли, пожилой хозяин с седым венчиком вокруг лысины и пышными бакенбардами разговаривал по телефону.

— Да, в субботу можно. — Он заметил посетителей. — Я же сказал, меня это устраивает… Да… Слушай, Берт, мне пора… Да, хорошо. Берт, все, ко мне пришли. Перезвоню позже.

Он повесил трубку и положил руки на стеклянную стойку вроде барной. Модерново. Он взглянул поверх очков на гостей с серьезностью лавочника, непривычного к взрослым посетителям, и кивнул Пендеру; по всей видимости, они были меж собой знакомы.

— Привет, Джим. Как дела у местных блюстителей порядка?

— Джордж, — ответил Пендер, — мне нужна твоя помощь.

Джордж Демпси перевел взгляд на Рида, потом снова на Пендера.

— Ты о той перестрелке в Окленде?

— Боюсь, что нет.

Пендер облокотился на стойку и заглянул в личное пространство Демпси.

— Знакомься, Джим: это Том Рид. Он ищет своего сына Закари. — Пендер изучал лицо Демпси. — Мальчик мог сюда зайти в течение последних полутора часов. Девять лет, и… Том, какого он роста?

Рид указал рукой у себя на груди.

Пендер продолжил:

— Такого вот роста, светлые волосы, новые кроссовки, школьный рюкзак, интересуется моделями кораблей.

Демпси задумчиво пощипал себя за пушистые бакенбарды.

— Кораблей? Кстати, да. Заходил сюда недавно именно такой малец.

— Когда именно?

Рид спешно подошел к стойке. Пендер остерегающе поднял свою лапищу: мол, дай я.

— Как давно, Джордж? — повторил он вопрос чуть более тихим голосом.

Демпси крутил бакенбарды, прежде чем наконец сообразил:

— В смысле, в котором часу?

— Час тому назад?

— Да где-то так. Зашел, а потом ушел с еще одним копом.

— Что? — спросил Рид. — Его нашли?

— Какой другой коп, Джордж? — Пендер достал блокнот и взглянул на часы. — Соображай быстрей.

— Ну, э-э… В штатском, следователь штата по особым делам. Белый, рост где-то метр восемьдесят.

— Он прямо так и сказал: «следователь штата по особым делам»? Ты уверен?

— Абсолютно. — Демпси поскреб подбородок. — Он и значок показал. Как там его… Лэймер? Нет. Лэймонт. Рэндалл Лэймонт.

— Он ушел с мальчиком?

Демпси кивнул.

— Куда, в какую сторону?

— Я и не видел. А в чем дело-то?

— Говори в точности, как все происходило.

— Да рассказывать особо и нечего. Заходит пацанчик, идет к полке и как околдованный смотрит на «Китти-Хок». А через несколько минут заходит этот Лэймонт и спрашивает — вот типа как ты, — не видел ли я ребенка. Потом подходит к нему, они недолго так болтают и уходят вместе.

— Как вел себя мальчик?

Демпси моргнул и уставился в потолок.

— Испугался, как будто ему стало плохо от какой-то новости.

Рид почувствовал, как внутри все похолодело. Беспокойство о том, что Зак сбежал, сменил ужас куда больший.

Пендер оглядел магазин.

— Джордж, помнишь, я тебе настоятельно рекомендовал поставить что-нибудь от магазинных воришек? Ты меня послушал?

— Да. Пару месяцев назад установил камеру, с мелким экраном у прилавка. Работает без проблем… Я понимаю, зачем ты спрашиваешь.

— Давай отсмотрим пленку, Джордж.

Демпси водрузил на стойку маленький черно-белый видеомонитор и повернул так, чтобы картинку могли видеть Пендер и Рид.

— Пока я не обзавелся вот этим, мне докучали мелкие воришки.

Демпси хмыкнул и присел на корточки, запуская на низкой полке за прилавком перемотку и просмотр видеозаписи. На мониторе замелькала череда мальчишек в бейсболках, приходящих, уходящих и покупающих всякую всячину.

— Клей, краски, модельки гоночных машин, электромоторы. Один пацан сунул себе под майку «Титаник»… Вот он! Все сходится.

Демпси замедлил запись, и Рид увидел, как в магазин входит Зак и усаживается на корточки перед полкой с моделями. Демпси подмотал ленту ко входу мужчины в костюме и в темных очках, демонстрирующего удостоверение личности.

— Ты знаешь этого парня? — напряженно спросил Рид Пендера.

Не отрывая взгляда от монитора, тот покачал головой.

— А ты?

— Тоже нет, — ответил Рид.

Вот мужчина приблизился к Заку. Они поговорили, а затем вместе ушли.

Лицо Рида вспыхнуло, сердце забилось быстрее. Он не мог поверить своим глазам.

— Джордж, мотни назад, к тому моменту как входит коп, — велел Пендер.

Демпси перемотал пленку.

— У тебя есть звук? — спросил Пендер.

Демпси кивнул. Крошечный динамик на мониторе ожил жестяным звуком домашнего видео. Сквозь жесткое шипение донеслись усиленные громкостью монотонные голоса:

«…разыскиваю мальчика лет десяти. Светлые волосы, рюкзак, кроссовки. С полчаса назад его видели в этом районе».

«Может, это и есть тот парень, который вам нужен? Вон он, пускает слюнки над “Китти-Хок”». Только что зашел. Это, наверно, как-то связано со стрельбой в Окленде?»

«Отвечать на данный вопрос я не уполномочен».

Пендер посмотрел на Рида, который со вздувшимися на шее венами поедал глазами экран, прикрыв себе рот кулаком.

— Ты узнаешь этот голос, Том?

— Да. Это Эдвард Келлер.

Где его борода и длинные волосы? Реальность пронзила тело словно стилет. У Келлера в руках Зак. Cын!

«Вам когда-нибудь доводилось терять ребенка?»

«Нет».

«У вас вообще есть дети?»

«Сын, Зак. Ему девять».

«Моему старшему тоже было девять, когда он умер».

Пендер схватился за рацию.

67

Вой сирен.

Гомон, крики, лай.

Словно оттуда-то из другого мира. Сюрреализм. Потому что реальности нет, не может быть. Вокруг кошмарный сон, наркотический дурман. Рид пребывал в оцепенении. Сам по себе, один, где-то в магазине, отстраненно наблюдая за происходящим. Разговоры с детективами шли под прицелом истребителей Второй мировой, реющих сверху под потолком.

— Мистер Рид, вы можете вспомнить о Келлере что-то, способное…

Губы не слушались. Какие должны быть реплики? Что он должен говорить?

«Мой мальчик. Сынок. Похищен мой единственный ребенок». Что ему теперь делать? Лица напротив его лица. Мрачно-серьезные. Здесь и в витрине. Полицейские машины с мигалками. Растущая толпа. Телекамера… Нет, две… три. Детективы с запахом кофе и резким парфюмом теребили его за плечи.

— Мистер Рид. Том. Нам нужна ваша помощь…

Сирены, лай, гомон.

Сирены — антураж его профессии. Хор зовет его к выходу на подмостки, рукоплещет трагедии незнакомцев. Речь всегда шла о них, а не о нем; трагедии неизменно случались с кем-то другим. Его это не затрагивало. Нет, на ранней поре, конечно, задевало. Но он поднаторел в своем ремесле.

Он знал мосты к чужой боли, знал путь через расселины, способные тебя поглотить, если ты не сладишь со своей задачей; знал, как убаюкивать людское страдание в той мере, чтобы направлять его в услужение самому себе.

«Город скорбит вместе с вами. Настало время сказать то, что должно быть сказано, в порядке воздаяния ушедшему».

И практически в каждом случае они стремились оказать какую-нибудь помощь. Оглушенные утратой, они произносили невнятный некролог по сыну, дочери, отцу, матери, мужу, жене, сестре, брату или другу. Некоторые писали слезливые записки или показывали ему комнаты умерших, живописали их достижения, мечты, разочарования, последние вещи, к которым они притрагивались.

«А не найдется ли у вас какой-нибудь фотографии для газеты?»

И они послушно листали семейные альбомы, рылись в коробках из-под обуви, ежедневниках, бумажниках, шарились в поисках нужного фотоснимка на каминных полках. Вглядывались в каждое изображение, прежде чем нежно передать его в вызывающие доверие руки. Хотя были времена, когда родственники видели в нем человека, которым он себя считал на самом деле. О, те приснопамятные годы, когда преподы журфака и спалившиеся хакеры били себя в грудь с криками о непреложном долге свободной прессы защищать людское право знать; отслеживать, чтобы никто на американских улицах не умер неузнанно и безвестно. Однако все это хрестоматийное «бла-бла-бла» обращалось в прах, стоило тебе столкнуться со скорбящим лицом к лицу, взять его за руку и уговорить его раскрыться. Свою душу ты скрывал личиной союзника — сострадательного, услужливого репортера. Поборника справедливости. Хотя в глубине своей душонки ты сознавал, кто ты такой на самом деле: муравей-застрельщик, ведущий хлопотливую колонну своих сородичей к падали, одолевая и пожирая несчастных страдальцев, которые открывают тебе дверь в мучении слишком сильном, чтобы укрыться.

А перед расставанием они же тебя еще и благодарят.

В этом вся соль, вся суть той злой шутки. Они его благодарили. За заботу и участливость.

Руководство пихало его, подпинывало и платило за успех, а они его благодарили. За заботу.

«Не стоит того. Заботиться я не приучен. Для меня это не забота, а работа».

Но он улыбался, как профессионал с опаской сознавая, что по мостику обратно можно и не пройти, поскольку в ушах звенит от мучительных причетов:

«Погоди, тебе это еще аукнется. Придет время, и оно случится с тобой».

Получается, да.

Теперь он расплачивается за все, что совершил. Вот он, день воздаяния, залогом в котором его родной сын.

«Закари, прости».

— Где он? Пропустите меня!

Энн.

Пендер пытался ее удержать, но безуспешно. Прорвавшись, она побежала к Риду. Тот раскрыл руки для объятия, но получил хлесткую пощечину.

— Ублюдок!

В глазах поплыли звездочки и облик вдовы Франклина Уоллеса, обвинения которой воскресали теперь в голосе жены. Виноват был он.

— Ах ты, сволочь!

Пендер, должно быть, ей все рассказал.

— Энн, прошу тебя. — Лицо Рида горело. — Ты не так понимаешь.

— Это я не понимаю? Да я все понимаю! И виню тебя! Ты хотел подлезть поближе, копал материалец для своей статейки! Правда, она хорошо у тебя вышла? Ты использовал для нее моего сына!

— Миссис Рид, — пытались ее унять Пендер и еще один полицейский.

Сирены, гвалт, слезливые крики Энн.

— Идемте с нами, миссис Рид.

Пендер с нежной настойчивостью увел ее в соседнее помещение.

Рид отвернулся и встретился взглядом со слезящимися глазами Джорджа Демпси. Тот вместе с находящимися в магазине полицейскими делал вид, что не видел и не слышал этой сцены.

Он показывал одному из детективов модель авианосца «Китти-Хок» — ту самую, которую меньше часа назад держал в руках Зак.

Последнее, к чему он прикасался.

Внезапно подвешенные к потолку модели истребителей задрожали, а окна магазина начали вибрировать. Землетрясение? Нет. Это сверху кружил вертолет. Краем уха Рид услышал чьи-то слова, что кто-то из персонала пекарни неподалеку передал частичное описание минивэна похитителя. Шум усилился, когда дверь открылась и в помещение вошли Мерл Раст и группа агентов ФБР. Предъявив удостоверения, они приняли командование от полицейского управления Беркли и приступили к просмотру видео Демпси. С группой прибыли Сидовски, Тарджен и еще несколько оперативников.

Сидовски положил свою большую теплую ладонь на плечо Рида точно так, как это делал отец, когда Рид подростком в Лиге юниоров проигрывал матч.

— Держись, Том. Нам понадобится ваша помощь.

Рид сглотнул, а затем сказал:

— Это Эдвард Келлер. Он похититель. Я добыл его историю. — Сидовски и Тарджен попытались перебить, но он продолжал: — Его трое детей утонули. А он свихнулся на религиозной почве и думает, что может их воскресить. Я тайно его изучал. Но газета узнала об этом до того, как я закончил, и меня уволили. Келлер спрашивал, есть ли у меня сын. Я ведь не подозревал, что. Я… я… думаю, он его утопит… на Фараллонах, где потерял своих детей.

— Том, Том. — Линда Тарджен как могла успокоила его сочувственным взором. — Мы знаем, что это Келлер.

— Узнали сегодня утром, — пояснил Сидовски. — Я как раз тебе звонил. Надо, чтобы ты помог нам его взять.

— Доктор Кейт Мартин! Вы попытались…

Сидовски кивнул.

— Она рассказала нам все, что знала. Том, ты сам что-нибудь выяснил? Адреса, родственников, что-нибудь?

— Готово! — объявил Раст из-за стойки, возле которой у монитора сгрудились сотрудники ФБР и полиции Сан-Франциско. — Можно смотреть.

Рид вместе со всеми еще раз просмотрел видеозапись. После этого спецагент Раст повернулся к нему:

— Ты уверен, что это Эдвард Келлер?

— Да, — ответил Рид. — Всю информацию о нем я оставил в газете. Келлер потерял своих детей возле Фараллоновых островов и потом регулярно туда наведывался из Бухты Полумесяца с неким Реймером.

— Береговая охрана поднята по тревоге. Они наблюдают за островами. В Бухту Полумесяца сейчас едет команда, и местные там тоже упреждены, — дал знать Сидовски. — Поехали, Том. Мерл, мы в новостной отдел «Стар».

— Хорошо. Только сначала, Том, дай-ка нам все известные Заку адреса, чтобы мы могли разместить там людей на случай, если у него получится сбежать или прозвониться.

Рид перечислил адреса их дома на Сансете, своей комнаты в Си-парке, адреса Джеффа и Горди, матери Энн в Фултоне. Раст взял все это на карандаш.

— Поехали, Том, — положил Риду руку на предплечье Сидовски.

— Сейчас, только поговорю с Энн.

Задняя комната Демпси представляла собой заплесневелый чулан. Здесь шатким штабелем громоздились коробки с моделями ретроавтомобилей, самолетов и кораблей. Еще здесь находились замызганная кофейными пятнами раковина, электроплита, столик и дверь в туалет. В воздухе несвеже веяло картоном, куревом и одиночеством.

Энн сидела напротив Пендера за столиком и остановившимися глазами смотрела на фотографию Зака.

— Энн, — окликнул Рид.

Та не обернулась. Скрипнув половицами, он присел рядом на корточки и взял ее безучастную руку.

— Энн, я должен ехать с полицией. У меня есть информация, которая может помочь найти Зака. Она в газете. Энн?

Та словно отсутствовала.

Глядя на них с Ридом, Пендер сказал:

— Я вызвал бригаду медиков, сейчас приедут.

— Энн, я приведу нашего сына домой, обещаю. Клянусь тебе.

Рид попытался ее обнять, но вышло неуклюже. Энн не реагировала, пока он не двинулся к выходу. Тогда она метнулась к нему со стула и обхватила руками, наполняя сердце щемящей болью, любовью и смелостью.

Сидовски и Тарджен заслоняли Рида от репортеров.

Фоторепортеры караулили возле магазина. Узнав кое-кого из них, он машинально приостановился. Сидовски запихнул его на заднее сиденье «Шевроле» без опознавательных знаков.

Знакомые голоса забрасывали его вопросами:

— Рид, скажите хоть что-нибудь!

— Том, пожалуйста, сделай заявление!

— Речь в самом деле о вашем сыне? Скажите, чтобы мы здесь зря не толкались.

Кто-то в отчаянии шлепнул по машине ладонью. Рид представлял себе возвращение в отдел новостей и свой отчет редакторам, который сам проделывал множество раз: «Не мог получить ничего внятного: отец не шел с нами на контакт».

К стеклу, вторгаясь и бесцеремонно прощупывая, притискивались глазки камер.

«Придет время, и это случится с тобой».

Тарджен тронула машину с места. На приборной доске вишенкой вспыхнул огонек, и она ненадолго включила сирену, выбираясь из толпы. «Шевроле» вклинился в поток транспорта и, ускоряясь, помчался по Беркли. Все это время Сидовски и Тарджен молчали, давая Риду побыть наедине с собой и не пользуясь шансом спросить, каково это, быть в центре внимания. Они были выше этого.

Когда они через Бэй-Бридж въезжали в Сан Франциско, Сидовски нарушил молчание:

— Том, не думаю, что у нас на поиски Келлера много времени. Завтра годовщина гибели его детей. Если он собирается что-то сделать, то думаю, он все приурочит как раз к этому событию.

Рид поглядел на Залив, вспоминая, как Зак, тогда еще полуторагодовалый, неверными шажками приковылял в кабинет, где он работал. Требовательно схватившись и потянув отца ручонками, он добился, чтобы тот взял его к себе на колени, и там заснул, мирно посасывая свою бутылочку. Как он, Рид, откинулся на спинку кресла, наслаждаясь его теплым, сладковатым запахом, и поклялся себе оберегать сынишку от всего плохого в этом мире.

68

Сердце Зака Рида отчаянно билось, в то время как он слой за слоем поднимался из омута сна к жизни. Она возвращалась к нему, пузырем взлетая на поверхность.

Это не сон. Это возвращение в настоящий кошмар.

Его похитили. Это он точно помнил.

Во рту стоял противный соленый привкус. Похитил его какой-то двинутый на Боге дебил: «Боже, Боже, славься, славься».

В этом подземелье жутко воняло. Вот это попал так попал. Мама с папой его прибьют: из-за того, что он сбежал, а еще потому, что его утащил этот псих. Надо срочно выбираться из этой передряги, иначе папа надерет задницу так, что мало не покажется.

Скрип-скруп.

Что это? Кажется, где-то там работает телик. А он где? Кажется, на кровати. Зак открыл глаза. На него лупили глаза какие-то двое ребятишек. Совсем малявки. Зак очнулся окончательно. Эти детишки почему-то были ему смутно знакомы, и по какой-то нехорошей причине. Сверху доносилось не то поскрипыванье, не то покачиванье.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

— Вы кто? — спросил Зак.

— А ты кто? — спросила девочка.

Зак оцепенел, как в тот раз, когда ему было пять и на его глазах маленького Люка Петрика, словно тряпичную куклу, сбила громадная фура, а ему оставалось только стоять и вопить, и при этом макушку будто покалывало током.

Похищенные дети, те, кого все ищут: Дэнни и Габриэла.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Это был он! Тот, что над ними. Человек, который их забрал, сидел наверху. Что же будет? Стало трудно дышать. Внутри Зака переполняло что-то жаркое, как будто думая взорваться. Погоди. Успокойся. Подыши медленно: вдох-выдох, вдох-выдох. Просто успокойся. Ему хотелось плакать, звать криком родителей.

Ведь ему всего девять.

Но он здесь, в этом гадком месте, самый большой.

Мальчик с девочкой как-то не походили на фотки, где они чистенькие, счастливо улыбаются. Хотелось заплакать, но на него смотрели Дэнни и Габриэла. Как будто он должен их спасти или типа того.

— Ты кто? — сурово повторила Габриэла.

— Зак Рид. Как отсюда выйти?

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

— Нам нельзя. Мистер Дженкинс тут все позапирал.

— Кто?

— Мистер Дженкинс. — Габриэла указала на потолок.

— Этот дурак, что ли? Ты не бойся. Ничего он нам не сделает.

Дэнни начал хныкать.

— Ты можешь отвезти меня домой, прямо сейчас? Я хочу к маме с папой.

Зак положил ему на плечи руки:

— Не волнуйся, Дэнни. Все будет классно. Я сделаю так, чтобы кто-нибудь за нами пришел.

На полу валялся мусор — пакеты из-под фастфуда, обертки, всякие там картонки. Единственное окно в подвале было зарешечено и обклеено газетами. Неожиданно Зак заметил широко открытую дверь.

— Габриэла, мы где? В Сан-Франциско? Ты не знаешь, на какой улице?

Девочка пожала плечами.

— А другие люди здесь есть?

— Нет. Только этот мистер Дженкинс. Здесь был мой песик Джексон, но мистер Дженкинс сказал, что он убежал. Ты его видел? Кокер-спаниель, беленький.

— Не, не видел.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Габриэла вдруг расплакалась, вызвав этим рыдания у Дэнни.

Зак не знал, что делать, поэтому обнял их обоих, борясь с собственными слезами.

— Все будет хорошо. Тссс. Все в порядке.

— Он чокнутый! — жаловалась Габриэла сквозь слезы. — Прибил дубиной крысу и все молится перед нами на коленях! Зовет нас именами других детей, показывает нам про них старые фильмы и заставляет носить их старую одежду! Я так боюсь! Мы пробовали убежать, но он нас запер и делает так, что мы все время хотим спать!

— Он делает вам больно?

Габриэла покачала головой: нет.

— Он просто тебя покрестит.

— Что?

— Скоро сам увидишь.

— Ты про что такое говоришь?

— Он сажает тебя в ванну и окунает в воду голову. А потом начинает звать тебя именем чужого ребенка. Он нам сказал, что ты последний, кого он ищет.

— Последний кто?

— Ангел.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Зак посмотрел на дверь и призадумался.

— Он всегда оставляет дверь открытой?

— Угу. Чтоб мы могли подниматься, умыться и в туалет.

Зак огляделся в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь ему сбежать. И с удивлением обнаружил, что из поганого мусора торчит уголок рюкзака. Он выпростал его наружу.

Этот гад в нем не шарил. Очень хорошо.

Зак вытряхнул содержимое рюкзака и перебрал: отцова визитка, деньги, портативная видеоигра, швейцарский складишок. Он раскрыл его и провел пальцем по острому лезвию длиной с его ладонь, после чего сложил ножик обратно и засунул себе в гульфик трусов. Плохие пацаны, бывает, обыскивают тебя на предмет мелочи, но пацан никогда не полезет туда к другому пацану. Потому что нельзя. Это как бы закон, первейший в мире, или типа того.

— Габриэла, тут в доме есть телефон? — спросил Зак.

— На стенке в кухне.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

— Отлично. — Зак глянул на потолок и презрительно ухмыльнулся. — Есть план, как нам отсюда выбраться.

69

Рид проталкивался сквозь толпу репортеров и фотографов. В вестибюле старинного четырнадцатиэтажного здания «Стар» уже дежурили съемочные группы телевизионщиков.

— Рид, это правда, что вы знали похитителя уже тогда, когда делали о нем материал?

Вопрос резонный. В сущности, так оно и было.

— Поступало ли требование выкупа? — рявкнул кто-то буквально на ухо.

— Этот парень забрал вашего сына из-за того, что вы подозревали его в похищении Дэнни Беккера и Габриэлы Нанн?

Мысли шли вразлет.

— Есть ли какая-то связь между делом Таниты Доннер и Верджила Шука?

Сейчас мысли Рида были единственно о сыне.

— Можно получить фотографию Зака?

— Я не могу сейчас говорить, — выдавил на ходу Рид.

Под сполохами камер и блеском ламп он протиснулся внутрь в сопровождении Раста, Сидовски, Тарджен и еще полудюжины полицейских с бляхами и бейджами. Полиция зорко следила, чтобы в лифт не проник никто из посторонних. Створки уже смыкались, когда между ними просунул ладонь начальник здешнего секьюрити.

— Бутч, ты чего? — удивился Рид.

Чувствуя на себе стальные взгляды детективов, седовласый толстяк замешкался.

— Гм, извини, Том, — кашлянув, виновато произнес он. — Тут у нас инструкция, что ты уволен и доступа в здание не имеешь. Приказ от мистера Бенсона.

— Ну-ка в сторону, — рыкнул Сидовски.

— Извините, должность такая. Удачи, Том, — Бутч, убрав руку, приветственно ею махнул.

При проходе через отдел новостей все разговоры обрывались, а в их сторону дружно оборачивались головы с разинутыми ртами. Весь отдел был уже в курсе и об увольнении Рида, и насчет похищения Зака.

Рид со шлейфом шепотков за спиной поспешил к своему столу.

Единственно четкой в голове была мысль о Заке. Отыскать сына. Энн права. Во всем повинен он, Том Рид. И пусть это будет его последним поступком, но Зака он найдет. Живым. Встать у него на пути не посмеет никто. Каждая частица его существа была сосредоточена на сыне.

Все на столе Рида оставалось точно таким же, как и вчера перед уходом, когда он еще был штатным сотрудником «Стар». Он нервно рылся в бумагах, но поиск ничего не давал: желтая папка по Келлеру исчезла.

Сидовски и остальные оперативники все время поиска стояли, окружив его кабинку.

— Это было конкретно здесь, в желтой папке формата А-четыре! — выкрикнул он в гневном отчаянии.

— Том? — послышался сырой от слез голос, и возле его рабочего места возникла Молли Уилсон. — Я все знаю. И про то, что сделал Бенсон, и про Зака. Том, мне так жаль!

— Молли, мне не жалость нужна, а помощь. Где моя папка по Келлеру?

— Я помогу тебе, Том. — Шмыгнув носом, она повела глазами на кабинет Бенсона. Тот сейчас сидел на телефоне и что-то диктовал с желтой папки формата А-4. — Я сейчас, Том!

Молли Уилсон, звякая браслетами, припустила к начальственному кабинету.

Рид ее опередил и, ворвавшись к Бенсону, выхватил у него из-под носа папку Келлера и вернулся с ней к Сидовски и остальным оперативникам.

Бенсон очумело рванул следом.

— Ты что себе позволяешь, Рид? — крикнул он, выдергивая папку к себе.

— А ну дай ее сюда, — процедил Рид.

— Том, я ужасно сожалею о том, что произошло. Поверь мне. Но успокойся и помысли рационально. Эта папка — собственность газеты, а ты, как ее бывший сотрудник, совершаешь правонарушение.

— Что? — даже подрастерялся Рид. — Что ты сказал?

— Отдать я ее, боюсь, смогу только по предъявлении ордера об изъятии.

— Сейчас оформим, — успокоил Сидовски. — Линда.

Тарджен взяла трубку одного из телефонов:

— Как здесь выходить на город?

— Через девятку, — подсказал кто-то.

Спецагент ФБР Дитмайр закатил глаза:

— Вот это да-а. Ушам своим не верю. Мы мчимся по горячим следам, а тут… Мерл, мы ведь можем обвинить этого господина в препятствовании правосудию?

Рид опасно придвинулся к лицу Бенсона:

— Часы тикают, на кону жизнь моего сына. Если ты сейчас же не отдашь мне папку, на кону будет твоя.

Бенсон опасливо моргнул.

— Ты отдаешь мне папку прямо сейчас, иначе я тут внизу устраиваю пресс-конференцию. Чтобы каждый родитель в Заливе знал, чем тут занимается Майрон Бенсон из «Стар». Прямо перед прессой я присоединюсь к Беккерам и Наннам с иском на вас в суд за причастность к гибели наших детей.

— Майрон, отдай Тому досье. Сейчас же.

Это был Амос Теллвуд, издатель. Рядом с ним стояла Молли Уилсон. Всякое движение в отделе новостей прекратилось.

— Для меня сейчас многое прояснилось. Том, наша газета всемерно вас поддерживает.

Теллвуд повернулся к Сидовски:

— Я издатель этой газеты. Вам предоставляется полный доступ ко всему, что поможет розыску сына Тома. Не будем тратить драгоценные минуты на обсуждение. Том, ты остаешься нашим штатным сотрудником. Майрон, ко мне в кабинет, живо.

Рид раскрыл папку. Оперативники сделали записи и вышли в холл делать звонки. Том рассказал о выездах Келлера к месту трагедии возле Фараллонов. Сидовски сообщил, что похититель не так давно обзавелся лодкой.

Поиски Зака Рида, Габриэлы Нанн и Дэнни Беккера усилились. ФБР повторно сверилось с береговой охраной: да, все точки выхода с Фараллонов заблокированы. И ФБР, и дорожная служба Калифорнии подняли вертолеты в поисках нового белого минивэна (по всей видимости, арендованного), а также любой машины, транспортирующей лодку, схожую с купленной Келлером в Калаверасе. Бухту Полумесяца патрулировала группа полицейских, которая оповестила все пристани и причалы.

По всему штату рассылались бюллетени с фотографиями и информационными выкладками. Полиция, расположившаяся в каждом известном месте, так или иначе связанном с прошлым Келлера, выслеживала его и детей. В дома Дэнни Беккера, Габриэлы Нанн и тещи Рида в Беркли отправились детективы, устанавливать телефонные ловушки. Аналогичную ловушку поставили и на телефон Рида в редакции.

Полиция Сан-Франциско усилила слежку за Перри Киндхартом, а агенты под прикрытием с удвоенной силой вслушивались в любые уличные разговоры о похищениях. Одни детективы допрашивали членов группы скорбящих Мартин, другие обследовали все пункты проката машин в Заливе. Психолог ФБР изучил досье Рида на Келлера и обсудил его с профессором Мартин. Фотоотдел выдал три четких фотоснимка Келлера, сделанных втихую на той сессии группы скорбящих, а также размножил снимок Зака из бумажника Рида — более свежий, чем тот, что был в рамке на его рабочем столе.

В «Стар» то и дело звонили из других газет — домогались хотя бы фразы или строчки от Рида, каких-нибудь фотоснимков.

Рид нашел себе временное прибежище за пустым угловым столом возле окна.

Из него виднелась часть моста через Бэй-Бридж между двумя офисными башнями. В руке Рид держал фотографию, сделанную Энн на фуникулере за месяц до их разрыва. Он сидел и машинально обводил пальцем личико Зака.

Невольно вспоминался Натан Беккер, горестно согбенный в том бутике на Бальбоа с фотографией своего Дэнни; Нэнси Нанн, умоляющая перед камерами пощадить ее девочку. Помнится, он тогда думал: «Да, для них это, конечно же, грустно, но статья получится взрывная».

А теперь в каком положении он сам?

«Подожди, пока это случится с тобой».

Сидовски подкатил к нему стул. Они здесь были одни.

— Ну что, Том, как ты тут?

Рид качнул головой, не зная, что ответить.

— Давай держись. Если у нас что-то и получается, так это потому, что мы больше знаем об этом типе благодаря тебе.

— Ты как думаешь, Зак мертв?

Они глубоко посмотрели друг другу в глаза.

— Нет, — ответил начистоту Сидовски. — Во всяком случае, пока.

Рид повернулся к окну.

— Том, я думаю, что бы он там ни затевал, он попытается осуществить это завтра, в годовщину.

Рид согласился кивком.

— Послушай, Том: ты же его встречал. Что тебе подсказывает чутье?

— Он безумен.

— Ты же знаешь, мы делаем все возможное, чтобы его разыскать. Сейчас у нас нет ничего конкретного — ни водительских прав, ни телефонной или коммунальной книжки, ни регистрации в налоговой, ни кредитных карт, то есть вообще ничего. На бумаге он не существует. У нас сейчас люди занимаются с «Фарго-банком», после того как он оплатил счет за цветы на семейной могиле. Может, мы сумеем выйти на след. Но это опять же вопрос времени.

Рид кивнул.

— Том, это же и есть тот парень, о котором ты хотел мне рассказать после пресс-конференции Нанн? Ты его тогда уже видел в группе Кейт Мартин и на том мутном видеофрагменте с вечеринки Наннов?

— Да. Только после фиаско с Доннер я решил смолчать.

Сидовски хотел рассказать ему все о Франклине Уоллесе и Верджиле Шуке, но решил, что сейчас не время.

— Иди домой, Том, побудь с женой. Ты ей нужен. Если что-нибудь всплывет, я тебе перезвоню. Очень скоро мы все это перенесем во Дворец правосудия.

— Уолт.

— Да?

— Он у нас единственный ребенок. Он все, что у нас есть.

— Я понимаю. — Сидовски похлопал Рида по плечу. — Будь сильным ради него, — сказал он, прежде чем выйти.

Рид провел пальцем по фотографии сына, снял телефонную трубку и набрал номер своей тещи в Беркли.

— Да? — спросила мать Энн дрожащим голосом.

— Дорис, это Том. Энн дома?

— Она отдыхает. Приехал доктор из университета, дал ей успокоительное. Здесь много полиции… Они указывают, чтобы я не занимала линию.

— Я скоро буду.

— Том, я молюсь за нас всех.

— Я приведу его домой, Дорис. Во что бы то ни стало, я приведу его домой.

Рид прикрыл лицо рукой. Жизнь выходила, ускользала между пальцев, а он ничего не мог сделать. Ему в спину смотрел весь отдел новостей. Услышав знакомое позвякивание браслетов, он понял, что рядом Молли. Она коснулась его плеча.

— Молли, я не знаю, что делать. Поговори со мной, о чем угодно.

— Иди домой, Том. Побудь с Энн.

— Я даже не знаю, смогу ли находиться с ней. Она винит меня.

— Том, никто из людей не может сохранять ясность ума, когда происходит такое. Никто.

Рид повернулся к окну.

— Спасибо за Теллвуда.

— Бенсон упырь. Он посылал меня в Беркли. Не думаю, что ты видел меня в этой… стае.

Рид молча на нее посмотрел.

— Когда он увидел на полицейском сканере имя Келлера, то просто одурел. Полез в твою папку, вытащил статью о Келлере, которую ты вчера написал, и сказал, что наработает на ней Пулитцеровскую премию. А тебя думал не допускать — ты, мол, слишком расстроен, чтобы быть на связи, да к тому же с горя запил. Но некий эксклюзивный источник вывел «Стар» на Келлера, который в отместку похитил Зака, прежде чем полиция смогла его поймать.

— Что?

— А то. Это все правда.

— Да он больной на всю голову.

— Том… — Голос Уилсон срывался. — Том, ты только меня не проклинай, но это же новостной сюжет, будь он неладен. Они заставляют меня написать материал, Том. — Она взглянула на стол и сглотнула. — Хотят, чтобы я взяла у тебя интервью.

Рид с отвращением покачал головой. Но правда была известна ему лучше, чем кому-либо. С противоположного конца зала на него был нацелен телеобъектив.

Он стал падалью, и муравьи неумолимо близились.

70

Какое-то время Зак Рид недвижимо смотрел на свою руку, после чего сомкнул пальцы на билете из этой крысиной норы.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Зак присел на корточки у лестницы в подвал, готовый сделать свой ход. Он уже все продумал. Габриэла и Дэнни поднялись наверх, в туалет. Им надо было запихать в унитаз целый рулон туалетной бумаги, смыть так, чтобы унитазу заткнуло хайло, а потом позвать того гада.

Скрип-скруп.

Наверху громко квохтал телевизор. Вот хорошо, это только на руку. В унитазе зажурчала смытая вода. Потом еще раз, и забулькала, будто поперхнулась.

— Мистер Дженкинс!

Молодчина, Габриэла. Молодчина.

Скрип-скруп прекратился. Кто-то прошел от телевизора в санузел. Громкий мужской голос поверх шума воды послужил Заку сигналом. Тяжело дыша, он двинулся вверх по лестнице. Надо быть храбрым. Шанс только один. Привыкнув к скудному свету, он распахнул глаза. Ничего подобного Зак увидеть не ожидал.

На стене гостиной висели увеличенные фотографии Габриэлы и Дэнни.

На письменном столе громоздились компьютер, книги и груды бумаг, частично осыпавшиеся на пол. Краска стен облупилась, вздулась волдырями. Все в игноре. Окна завешаны рваными простынями. Место захламленное, заброшенное. Всюду здесь висело ощущение какой-то ледени, распада, смрада мертвечины. Он заметил три папки с напечатанными именами каких-то Джошуа, Алиши и Пирса, а также Дэнни и Габриэлы и… Майкла.

Майкл? Откуда гад знает его второе имя?

К стене были приклеены газетные вырезки о девочке, которую нашли в прошлом году. Некоторые из них написал его отец. У Зака свело живот.

«Он думает нас убить!»

Глаза защипало. Вокруг как в танце закружили лица отца и матери. Ноги бессильно подкашивались. Щербатый потолок норовил обрушиться и раздавить. «Перестань! Перестань! Перестань! Никто не вытащит тебя отсюда, кроме тебя самого. Перестань быть малявкой! Прекрати! А ну быстро!»

Сжав кулаки, Зак отыскал кухню и шарился в ней, пока не нашел телефон — настенный, с длинным шнуром и кнопочной панелью на трубке. Он легко до него добрался, ища на грязной столешнице какой-нибудь справочник, телефонный счет, хоть что-нибудь с адресом. Ничего. Зак сглотнул.

Из санузла донесся плеск воды на линолеуме.

Торопись!

Унять дрожь никак не получалось. Зак шмыгнул носом, натягивая шнур от кухни к двери заднего входа. «Погоди!» Он подергал дверь. Нет. Заперто крепко. Изнутри. Попробовать входную дверь? Нет времени. Шнур был длинным, что позволяло спрятаться в дальнем шкафу. Оставив дверь чуть приоткрытой, он разжал кулак и точечным лучом фонарика высветил визитную карточку отца:

ТОМ РИД

ШТАТНЫЙ СОТРУДНИК

«САН-ФРАНЦИСКО СТАР»

415-555-7571

Прямая линия отца.

Зак нажимал на кнопки с цифрами; его так трясло, что он набрал не то. «Ну пожалуйста», — пробормотал он беззвучно, шмыгнул носом и набрал номер заново. «Так». Он притиснул трубку к уху; после паузы пикнуло соединение и послышались гудки.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Сидя у телевизора, Келлер смотрел новости о похищении Зака Рида. Ладонью он машинально ласкал фигурку Христа на серебряном распятии.

«Они не умерли. Я могу их вернуть».

— …Случилось нечто невероятное…

Скип Лопес, репортер 19-го канала из команды «Экшн ньюс», стоит и напряженно сжимает микрофон.

— Сегодня днем из магазина хобби в Беркли был похищен Зак Рид, девятилетний сын Тома Рида, репортера газеты «Сан-Франциско Стар». Рид активно освещал похищения двух других детей, тоже из Сан-Франциско, — Дэнни Беккера и Габриэлы Нанн, как вдруг произошло очередное похищение, третье по счету…

Скрип-скруп.

Так, а это что за звуки? В телевизоре — или детские голоса?

Вода? В ванной?

— Мистер Дженкинс! Сэр! — уныло звала Габриэла.

Келлер вышел из гостиной и обнаружил в санузле перепуганных Рафаила и Гавриила.

— В чем дело?

Из унитаза, растекаясь по полу, текла вода. Очевидно, засор. Под раковиной Келлер нащупал вантуз.

— Отойдите, — велел он.

Несколько активных движений, и засор был ликвидирован.

— Соберите это полотенцами, — указал он на натекшую воду, а сам пошел обратно. Но на полпути остановился как вкопанный.

А где же Михаил?

Он поспешил обратно в санузел.

Михаила там не было.

71

Сидовски снова выкрикнул имя Рида.

Зачем вопить имя, если ты держишь мою же трубку?

— Том! Том, это Зак!

Зак?!

Но Зак похищен, как он может звонить? Зак!!!

Звонок поразил Рида как пуля, чуть не закоротив мозг. Он метнулся через комнату новостей, выхватив у Сидовски трубку.

— Зак!

— Папа? — Мальчик подвывал от ужаса.

У Рида перехватило дыхание. Прекрати, возьми себя в руки. Нужен максимум ясности.

— Зак, ты где?

— Не знаю. Кажется, мы переезжали мост через Залив.

— Тебя истязали?

— Нет, но мне кажется, он хочет с нами сделать что-то плохое.

— С нами?

«УЗНАЙ ТЕЛЕФОН, АДРЕС, КОД ГОРОДА», — придвинув к лицу Рида лист с накорябанной надписью, молча требовал Сидовски.

— Зак, там есть номер…

— Другие дети тоже здесь, пап. Габриэла и Дэнни.

— Зак, у телефона есть номер? И примерный адрес? Ты можешь видеть снаружи какие-то дома? Выбежать к соседу?

Голос пропал; судя по шелесту, Зак перемещался вместе с трубкой.

— Мы заперты, а на телефоне тут только «четыреста пятнадцать».

— Четыреста пятнадцать? И больше ничего?

Значит, Зак в пределах Сан-Франциско.

— Тут нет определителя. Он в городе. Скажи ему повесить трубку и набрать «девять один один». Там у диспетчера автоматически появится адрес.

Зак тихонько хныкал:

— Пап, я не знаю, что мне делать.

— Зак, сыночек, слушай меня внимательно.

— Том, время не ждет!

— Папа, он меня заманил. Так по-хитрому. Сказал, что маме плохо и…

Рид сглотнул комок:

— Он тебе врал. Слушай меня…

— Том, я тебе говорю! Пусть сейчас же наберет «девять один один»!

— Зак, слушай меня. Сейчас повесь трубку и…

— Повесить трубку? Нет! Забери меня отсюда, пожалуйста!

— Зак, слушай сюда! Делай, что я говорю!

— Пап, зачем ты на меня кричишь?

Рид свободной рукой закрыл себе лицо.

Если б только можно было протянуть руку через телефонный кабель и вытащить сына в безопасное место. Хотя бы прикоснуться к нему. Он не хотел потерять его на этот раз, ведь это был его последний шанс.

Единственный, который больше не повторится.

Сидовски тихо, с нажимом говорил с кем-то на том конце провода, после чего повернулся и сказал:

— Черт возьми, Том, делай это сейчас же!

— Закари, делай, как я тебе говорю! Повесь трубку и набери «девять один один», вот прямо сейчас же!

— Пап, я боюсь.

— Сынок, я вешаю трубку, — в отчаянии произнес Рид.

— Папа, не надо. Ну пожалуйста, пап!

— Я люблю тебя, сынок. Набери «девять один один», сию же секунду!

— Папа, мне страшно. Он что-то с нами хочет сделать!

Рид сжал трубку так, что под рукой хрустнула пластмасса.

— «Девять. Один. Один». Сейчас же набирай этот номер, или я тебе всыплю! А ну, делай!

Рид грохнул трубку. Вместе со звонком оборвалось, казалось, и само сердце. Он уткнулся лицом в ладони.

В новостном отделе стояла тишина, которую нарушил лишь щелчок диктофона, который выключила Молли Уилсон. Постепенно вокруг стола Рида скапливались люди: мужчины приглушенно кому-то грозились, женщины пугливо прикрывали ладонями рты. Ведущий к Заку спасательный конец выскользнул из пальцев Рида, с каждой секундой уходя все глубже в бездну.

«Подожди, пока это случится с тобой».

Сидовски оставался на открытой линии с главным дежурным службы «911». Прошла минута, две, пять. В отделе новостей был определитель номера, но телефон, с которого звонил Зак, не определился. Наконец, прошло десять полновесных минут, в течение которых звонок от Зака на «911» так и не поступил. А должен был поступить в течение тридцати секунд.

Что-то случилось. Пошло не так. Это было написано у Сидовски на лице.

— Том. — Он мягко сжал ему плечо. — То, что Зак позвонил, уже само по себе хороший признак. Сразу по нескольким причинам.

Рид ждал, что он скажет.

— Он жив. Он в сознании и способен соображать. Более того, он сумел подобраться к телефону.

— Почему он не позвонил на «девять-один-один»?

Сидовски поиграл желваками.

— Возможно, ему было небезопасно перезванивать.

— Набрать номер он мог в считаные секунды. Я скажу тебе, что, скорей всего, произошло. Келлер. Он поймал его на телефоне.

— Ты этого знать не можешь, так что нечего есть себя поедом, разыгрывая в уме худшие сценарии. Так и свихнуться недолго. Гони это от себя.

— Скажи мне как.

— Поезжай домой к жене.

— Не могу.

— Что значит «не можешь»?

— Во всем, что произошло, она винит меня. И она права.

— Том, не истязайте друг друга из-за этого. Бесполезно.

— Я не могу вернуться домой без Зака. Я обещал, что приведу его домой.

Их взгляды встретились, признавая невысказанную правду. С учетом того, что они оба знали о Келлере, детям отводилось меньше суток.

— Я должен оставаться здесь на случай, если он снова позвонит. Хоть на ночь, хоть на всю неделю, если потребуется.

— Хорошо. Просто помни: верх над нами он не одержал. И дело еще не кончено, даже близко, черт меня подери.

Он похлопал Рида по колену и вышел, оставляя его за столом.

К Риду неловко подошла Молли Уилсон, чтобы утешить, но тот отмахнулся. После этого никто в помещении не осмеливался к нему даже приблизиться. Он одиноко сидел и ждал, когда телефон оживет звонком.

72

— Где Михаил? — допытывался Келлер.

— Какой еще Михаил? — Габриэла насупленно шмыгнула носом. — Если Зак, то, наверно, в комнате.

Келлер опрометью бросился вниз по лестнице и в считаные секунды обыскал подвал. Михаила здесь не было. Келлер взбежал по лестнице.

— Михаил!

Он обыскал этаж. Ни следа. Глаза Келлера остановились на телефоне в углу кухни. Трубка была снята с аппарата, а шнур уходил из поля зрения.

«Он говорил по телефону!»

Келлер разбил аппарат о стену, после чего схватил Зака, который ежился в углу шкафа.

— Пожалуйста, дяденька. Не бейте меня. Пожалуйста.

— Кому ты звонил?

— Никому, я…

— Кому ты звонил?!

— Я… В больницу, маме. Мне же надо знать, как там она…

— Лжец!

— Ну правда. Я узнавал номер больницы, ну и… и…

— Ты лжешь!

Лицо Келлера было багровым от гнева.

— Сатана близится. Падший Ангел среди нас! Отец лжи! Царь блуда!

Взвалив Зака себе на плечо, Келлер поспешил в ванную. Габриэла и Дэнни с воплями разбежались. Усилия Зака были напрасны. Келлер сунул его в ванну и открыл краны.

— Отпусти меня, чокнутый урод!

— Да не изопью из чаши дьявола! Не сорвать того, что предначертано промыслом Божьим!

— Отпусти меня!

— Господь — щит мой и меч!

Келлер кипел. Мало того, что ночью каким-то образом сбежала собака. А тут еще вот это. Телефонный звонок. Келлер сознавал, что ему бросают вызов могущественные силы. Не иначе сам дьявол. Но его щитом был сам Бог.

— Пора, — сказал он себе. — Пора прийти к Нему и приять Его свет!

Зак извивался, брыкался и колотил по ванне, по-прежнему сжимая в кулаке визитку отца. Вместе с ним бился спрятанный в трусах ножик. Из крана, пропитывая и утяжеляя одежду, хлестала вода. Крест больно скребнул Зака по лицу в тот момент, когда большие сильные руки Келлера словно тиски обжали ему голову.

— Да наполнится вода Святым Духом во священной купели…

Келлер сунул голову Зака под струю воды.

— Таинством смерти Твоей и воскресения очисти дитя сие под Твоим светом небесным! Сотвори ему жизнь новую!

— Папа, помоги! Папа, по… по…

Келлер закрыл глаза. Поверх шума воды, сильнее громов и бурь, взывал к нему из тьмы голос Пирса.

«Папа!»

Удерживая голову Зака под струей воды, Келлер воздел голову к небесам.

«Сие вечная купель жизни, вода, освященная смертию Христа, всей земли очищение. Ты, окунувшийся в воду сию, принят отныне в Царство Божие».

Внезапно экзекуция закончилась.

Зак, кашляя и задыхаясь, сидел в ванне, а Келлер, закрутив краны, принес ему большое сухое полотенце.

— На. Идем со мной.

Следом за своим мучителем Зак прошел в спальню Келлера, где тот вытащил из шкафа большой картонный ящик с мальчиковой одеждой. На ящике было написано «Пирс».

— Возьми отсюда сухую одежду, быстро.

Зак шмыгнул носом, но не двинулся с места. Вокруг него лужицей натекала вода.

— Я кому говорю, одевайся! Мы уезжаем!

73

Ту ночь Рид провел в редакции «Стар», мысленно заклиная, чтобы Зак позвонил. Каждые полчаса он перезванивал матери Энн в Беркли (по добавочному установленному ФБР телефону) узнать, звонил ли туда Зак.

— Пока ничего, сэр, — неизменно отвечал агент, дежуривший на линии.

— Могу я поговорить с женой или ее матерью?

— Простите, сэр, но они еще спят. Врач сказал, действие успокоительного закончится примерно к полудню.

Больше говорить было не о чем.

— Мистер Рид, мы полностью понимаем ваши опасения и, как только у нас что-нибудь появится, немедленно с вами свяжемся.

— Хорошо, спасибо.

— Хотя, сэр, мы вас ни в чем не ограничиваем: обращайтесь к нам столько, сколько сочтете нужным и когда пожелаете.

— Ладно.

Свою вахту Рид нес не один. Вместе с ним в новостном отделе находились Молли Уилсон и другие сотрудники, которые дежурили вместе с ним, утешали его, уверяли, что с Заком и остальными детьми все будет хорошо. Сейчас Молли, положив голову на руки, спала за соседним с Ридом столом и не видела, как здесь неожиданно возник Майрон Бенсон с портфелем в одной руке и пиджаком на другой.

— Том, — избегая глядеть ему в глаза, сказал он, — я знаю, тебе не верится, что эти слова исходят от меня, но я прошу извинения и от всего сердца надеюсь, что у тебя все обернется благополучно.

На такое признание его, скорей всего, подвиг Теллвуд.

Однако Рид молчал.

— Я тебя вечно недолюбливал, Том. Я знал, что ты меня презираешь за нехватку таланта, а мне было обидно за то, что у тебя его в избытке. Я сделал ошибку. Ну да ладно. В любом случае тебе сейчас не до меня. У тебя есть дела поважнее. Удачи.

Бенсон протянул руку. Рид не сразу, после паузы, но все-таки ее пожал.

— Что тебе сказал старик, Майрон?

— Он меня уволил.

Рид лишился дара речи.

Прежде чем уйти, Бенсон выдавил на губах жалкую улыбку.

Восход солнца застал Рида во Дворце правосудия. Живот крутило от страха: что с Заком? Он жив или уже нет?

Больше мальчик никому не звонил.

В Бухте Полумесяца у оперативников не было ровным счетом ничего. Береговая охрана никого и ничего не зафиксировала ни на островах, ни на воде. Ни лодки, ни прицепа на берегу, ни минивэна.

Вообще по нулям!

Рид сидел в комнате № 400, один за пустым столом, и отрешенно глядел, как Сидовски, Раст, Тарджен, Дитмайр и другие корпят над материалами о Келлере.

Раст и психолог-криминалист ФБР Боб Хилл изучали психиатрический портрет Келлера, готовясь к пресс-конференции, назначенной на восемь утра. В эту ночь Рид не сомкнул глаз и между толчками адреналина был словно хмельным от усталости. Когда звонки телефонов и голоса стихали, что-то в его памяти пробуждало аромат детской присыпки, ощущение махровой ткани и нежной кожицы Зака, когда тому было шесть месяцев. Как он держал сынишку на руках, наблюдая, как тот сонно посасывает из бутылочки теплое молоко, и глядел на него во время рекламных пауз с выключенным звуком, зная, что владеет поистине чудом света.

И вот теперь Зак привязанным к столбу агнцем смотрел на Рида из утренних газет, разбросанных по всему помещению. Фотографии Зака, Келлера, Дэнни Беккера, Габриэлы Нанн и его самого — все мучили, терзали душу правдой.

Зака нет. Нет.

А его отца преследовали заголовки:

«ТРЕТИЙ ПОХИЩЕННЫЙ РЕБЕНОК — СЫН РЕПОРТЕРА, РАССЛЕДОВАВШЕГО ПОХИЩЕНИЯ».

— Черт возьми! — сердито брякнул трубку Дитмайр. — Хоть бы какой-то заслон от этих журналюг! Уже четвертый телеканал спрашивает, можно ли посадить на крышу вертолет!

По мере того как ширилась огласка, телефоны опергруппы все сильней осаждали звонки. Пришла информация из Белого дома, что за ходом дела следят лично президент и первая леди. Национальная пресса лупила изо всех калибров. Неистовствовали таблоидные шоу. Прибывали авиарейсами пресс-группы из Лондона, Парижа, Стокгольма, Сиднея, Торонто и Токио. Несколько утренних новостных программ домогались интервью с Ридом и Энн, суля писать только правду. Рид дал отказ.

— Гляньте-ка наружу, — произнесла Тарджен. Вдоль Брайанта выстроилась дюжина передвижных телестанций со спутниковыми тарелками.

— Это какое-то безумие, — покачал головой Дитмайр.

— Внимание может оказаться нам в помощь, Лонни, — заметил Раст.

Сидовски только что закончил разговор с матерью Энн и с хмурой серьезностью подошел к Риду.

— Том, Энн проснулась. Я только что с ней разговаривал.

— Как она?

— Ничего, держится. — Он положил руку на плечо Рида и, блеснув золотыми коронками, сказал: — Извини, но разговаривать с тобой она не захотела.

Рид все понял.

— Однако она настояла на том, чтобы присутствовать на пресс-конференции. Сейчас ее везут через Залив.

Рид кивнул. От избытка кофеина при отсутствии еды и сна его начинало потряхивать. Честно сказать, жаждалось вкуса «Джека Дэниелса» — его ощущения на языке, жгучего скольжения вниз по горлу, обволакивающего желудок вкрадчивым теплом.

— Если кто-нибудь из вас передумает делать публичное заявление, просто дайте знать.

— Нет-нет. Это нужно. Мы должны это сделать.

Сидовски оглядел его задумчивым взором.

— У нас тут есть пара комнат с диванами. Хочешь чуток отдохнуть? До прессы еще почти два часа.

Нет. Рид не мог оставаться наедине со своим страхом. Неужели Зак мертв? Он гнал от себя саму мысль о детских трупиках, маломерных гробах, кладбищах. Сидовски он сказал, что не может оставаться один.

— Ладно. У меня есть электробритва, одеколон и прочее, если хочешь более-менее привести себя в порядок.

— Спасибо, но я лучше подожду здесь Энн.

— Конечно, Том. — Сидовски поднялся уходить.

— Уолт? — Глаза Рида наполнились слезами. — Мой сын мертв?

Решаясь на правду, Сидовски долго и пристально смотрел на него, подыскивая нужные слова.

— Мы просто не знаем, Том. Но даже готовясь к худшему, лучше не терять надежды.

— Но сегодня годовщина той трагедии. И ты сказал, если Келлер собирается что-то сделать, то он сделает это сегодня.

— Да, и мы делаем все, что в наших силах. Цепляем каждую ниточку. Ты должен держаться.

— Уолт, что тебе подсказывает интуиция? Он ведь уже обводил вас три раза кряду.

— Сложно сказать. А что думаешь ты?

— Он или очень удачлив, или очень умен, или и то и другое разом.

— В случае с Дэнни Беккером он оставил нас ни с чем. В случае с Габриэлой Нанн мы взяли его кровь, засекли на видео, а потом добыли отпечатки пальцев и имя. В случае Зака у нас появилось еще видео, на этот раз четкое, и благодаря тебе его мотив.

— Что же это значит?

— То, что мы его настигаем.

Через полтора часа в убойный отдел прибыла женщина-агент ФБР, а вместе с ней Энн в темных брюках, блейзере и белой блузке. Никакой косметики.

Покрасневшие глаза, напряженный подбородок выдавали в ней сердце, замершее от тревоги. Когда Рид подошел, чтобы ее обнять, она молча отстранилась. Перед выездом из Беркли доктор дал ей две таблетки валиума. Она выглядела так, словно явилась на похороны.

Никто не двигался, пока Раст не дал отмашку: «Начинаем».

Он и Сидовски сопровождали Рида, а остальные взяли под опеку Энн. Все вместе они вошли в лифт, где Энн запоздало извинилась за задержку.

— Не беда, — почтительно ответил Раст.

— Я пыталась определиться, что мне надеть, — растерянно призналась Энн.

Лифт чуть слышно гудел, никто не произносил ни слова.

— Какой одеждой можно вымолить пощаду для моего сына?

Казалось, минула вечность, прежде чем кабина лифта спустилась в подвал Дворца правосудия, где снова в пресс-центр был преобразован кафетерий, вместивший в себя около двухсот репортеров.

Том и Энн Рид были изолированы, каждый наедине со своей болью. Он чувствовал себя на дне колодца, в который таращатся размытые пятна лиц. От микрофонов и камер в переполненном помещении стояла духота, но Рид знобко дрожал, а в животе бурлило. Почти на каждом стуле виднелся выпуск «Сан-Франциско Стар». На Рида неотрывно смотрели лица репортеров. Он не сумел предотвратить похищение своего сына и толкнул на самоубийство безвинного человека. Кажется, он был причиной судебного разбирательства.

Агент ФБР, заведующий отделением в Сан-Франциско, стоял бок о бок с начальником городской полиции перед небольшой трибуной, установленной на столике кафетерия. Полицейский начальник начал с краткого описания похищений, пообещав ответить на вопросы после того, как выскажутся родители Зака. Он повернулся к Ридам. Энн вышла первой; ее голос был чуть громче шепота.

— Пожалуйста, миссис Рид, вам слово! — почтенно пригласили к трибуне.

Стоя чуть позади, Рид помог ей подойти. В руке Энн сжимала сложенный бланк своего магазина, на котором ее изящным почерком было что-то написано.

— Эдвард Келлер, — начала Энн, — я мать Закари Майкла Рида. Он мой единственный ребенок.

Ее монотонный голос казался Риду чужим. Словно бы она читала какой-то занудный доклад.

— Я хочу, чтобы мой сын вернулся, и умоляю вас вернуть мне его. Я разговаривала с семьями Дэнни Беккера и Габриэлы Нанн. Пожалуйста, отпустите их детей.

Застрекотали затворы фотоаппаратов.

— Мы не сделали вам ничего плохого и понимаем, что вы, должно быть, ужасно страдаете, как и мы сейчас. Наши сердца связаны болью. Только вы можете покончить с этим без вреда для их жизни и здоровья. Дети ни в чем не повинны. Зак, Дэнни и Габриэла ничего вам не сделали. Пожалуйста, прошу вас, умоляю, найдите в своем сердце силы отпустить наших детей, — закончила она и, отказавшись отвечать на вопросы, в сопровождении двоих агентов ФБР покинула кафетерий. Все ее движения отслеживались камерами. Рид теперь стоял один, вцепившись в края трибуны, и ни к чему не готовый. Общее внимание переключилось на него. Он прочистил горло.

— Эдвард, если вы за нами наблюдаете, то я уверен, вы вспомните и меня, Тома Рида. Наше понимание основано на том, что детям вреда не причинялось. Я знаю, Эдвард, вы хороший человек. Пожалуйста, отпустите детей. Город, вся страна теперь знает вашу трагедию, вашу боль. И я прошу: не распространяйте их на тех, кто никогда не делал вам зла. Отпустите Зака, Дэнни и Габриэлу в какое-нибудь безопасное место. Сделав это, вы всем докажете, что вы хороший человек, Эдвард. Умный и добрый, который никому не желает зла. Вы уже доказали столь многое, и вот теперь настало время для того, чтобы… — Остановившись, Рид устало провел рукой по лицу. — Пожалуйста, отпустите детей. Очень вас прошу.

Выждав пару секунд, открыли огонь репортеры:

— Том, как вы считаете: Келлер забрал вашего сына потому, что вы приблизились к раскрытию похищения им остальных детей?

— Не знаю. Может быть. Я…

— Том, что за человек Эдвард Келлер?

— Я… Мы встречалась с ним только мельком, так что это трудно описать…

— Сегодня у Келлера трагическая годовщина. Как вы думаете, не собирается ли он воспроизвести с детьми какие-то свои, связанные с этим фантазии?

— Боюсь, что такое может случиться, но надеюсь, что нет.

— Том, а что там с Франклином Уоллесом и Верджилом Шуком?

— Что именно?

— Они оба мертвы. В прошлом году вы сообщили, что Таниту Доннер убил Уоллес. Вы по-прежнему так считаете или же вы полагаете, что он умер без вины?

— Не понимаю, какое это имеет отношение к…

— Меня интересует, существует ли вероятность, что полиция в деле Доннер застрелила не того парня? Что, если здесь есть связь с Эдвардом Келлером и нераскрытыми похищениями?

— Дело Доннер все еще расследуется, — вмешался начальник полиции Сан-Франциско. — К похищениям Дэнни Беккера, Габриэлы Нанн и Зака Рида здесь нет никакой привязки.

— То есть вы исключаете возможность подобной связи?

— Наше внимание сосредоточено на детях, которые, как мы считаем, все еще живы и где-то удерживаются Эдвардом Келлером.

— Совершенно верно, — подтвердил агент ФБР, возглавлявший отделение в Сан-Франциско. — Я думаю, мы отклоняемся от темы. А сейчас мы хотим вам кое-что показать. Соблаговолите посмотреть на мониторы.

Он подал знак начинать. На экранах была продемонстрирована четкая видеозапись из магазина хобби, где Келлер подошел к Заку и вышел с ним наружу. Это заставило конференцию на полминуты смолкнуть.

— Мы подготовили к распространению копии, а дополнительно улучшили качество фотопортрета подозреваемого. У нас есть пресс-релиз с подробным описанием обстоятельств дела. Хочу еще раз подчеркнуть масштабность расследования и то, что вознаграждение за информацию, способную привести к поимке подозреваемого, теперь составляет триста тысяч долларов.

Не дожидаясь окончания, Рид вышел из кафетерия. Но свободен он не был. С репортерами на хвосте он попытался найти Энн. Догнать ее ему удалось на парковке у Дворца правосудия, где она под прицелом трех съемочных бригад садилась с агентом ФБР в машину.

— Энн! — окликнул Рид.

Следом, галдя, бежали репортеры, а он торопился к Энн. Повернувшись к журналистской своре, он отчаянно крикнул:

— Я хочу поговорить со своей женой наедине, так что оставьте нас в покое! Пожалуйста, не лишайте нас этого права!

— Ну-ка давайте, — напустился на прессу агент, — отойдите в сторону!

Рид сел рядом с Энн на заднее сиденье и поднял стекла.

— Том, я сейчас хочу ехать домой и дожидаться в доме моей матери.

— Энн, я… Пожалуйста…

— Мне сейчас нечего тебе сказать, лучше оставить все как есть. На тебя у меня нет времени. Каждая клеточка моего существа сосредоточена на моем сыне.

— На нашем сыне, Энн. На нашем сыне.

— Мой сын, а твой сюжет.

Рид принял этот удар.

— Энн, клянусь, я приведу его обра…

— Вылезай из машины, мне нужно ехать.

— Энн.

— Убирайся, сейчас же!

Четырьмя этажами выше, в тесной приемной отдела убийств, сидел таксист из Сан-Франциско Вилли Хэмптон и, сдвинув на затылок фуражку, смотрел трансляцию пресс-конференции по телику на столе у секретарши.

— Вот я и говорю: не знаю, тот ли это крендель, что в телевизоре, — повторил он. — Я как раз вернулся с Гавайев и увидел все это дело по новостям. Жуткая вещь. — Вилли с глубоким вздохом покачал головой. — И вот гляжу я эти новости, врубаюсь понемногу, а в душе что-то свербит и свербит насчет того мальчонки Дэнни, которого украли с БАРТа на Бальбоа. Будто заноза колет мне память: «Вилли, ты должен это все проверить». И вот я беру свой календарь, проверяю список поездок на тот день. Бац! Точно: как раз когда похитили того пацаненка, я работал на Бальбоа Парк.

Подавшись вперед, Вилли интимно понизил голос:

— Между нами, девочками, последний мой пассажир был… ну, с обочины, неофициальный, прямо перед тем, как мне уехать в отпуск. — Тон опять вернулся к нормальному. — Подобрал я мужика, который возле Бальбоа тащил на себе ребенка, как раз примерно в то время, как похитили Дэнни. Что-то в том человеке мне показалось странным. Тащил он девчушку лет пяти, но, помнится, волосы у нее были какие-то ненатуральные, вроде парика. Я высадил их на углу Логан и Гуд, возле Уинтергрина. Что-то во всем этом было забавное. То есть что-то не так. Вот и все, что я хотел сказать.

Вилли с минуту разглядывал свою фуражку.

— Мисс, а вы как думаете: сколько еще времени пройдет, пока со мной тут кто-нибудь поговорит? Может, мне в другой раз зайти?

Тарджен скрупулезно записала весь рассказ о той странной поездке Вилли Хэмптона в Уинтергрин, который он обстоятельно изложил ей и Сидовски. Вот оно, истинное. Сидовски чувствовал это буквально нутром: как Вилли заблудился на тупиковой улице, развернулся в поисках выхода и тут увидел, как его недавний пассажир идет с ребенком через плечо и скрывается в доме, похожем на лачугу. Когда Вилли закончил свой рассказ, Сидовски задал ему единственный вопрос:

— Мистер Хэмптон, а вы могли бы сейчас с нами проехать к тому дому?

— Ну а почему нет, сэр. Попробовать можно.

Спустя полчаса Сидовски, Тарджен и Вилли Хэмптон сидели в полицейской машине без знаков буквально в паре домов от жилища Эдварда Келлера.

74

Полицейские каналы взорвались сообщениями о прорыве в деле. Репортеры, освещавшие этим утром конференцию, рванули в Уинтергрин. Местное телевидение прервало сериалы, заменив их репортажами в режиме онлайн. Дом и весь двор были перекрыты наглухо.

Криминалисты из ФБР и полиции, облаченные в «луноходные костюмы» (белые сетки для волос, хирургические перчатки, герметичные комбинезоны), вскрыли объект преступления. Федералы заняли помещение, а городская команда гараж и двор. Над домом кружил вертолет ФБР с инфракрасным датчиком, улавливающим тепло тел и даже трупов. Городская полиция обшаривала каждый квадратный метр двора Келлера, используя зонд и детектор газов разложения. Над объектом воздвиглись камуфляжные навесы, препятствуя вертолетам телевизионщиков снимать раскопки тел на случай, если дело закончится их обнаружением.

От сцены внутри дома стыла кровь — честно говоря, Сидовски к такому не был готов. Тем не менее сейчас они с Растом, надев соответствующую экипировку, готовились туда войти.

— Никогда не видел ничего подобного, — пробормотал Раст на входе.

Огромные фотоснимки детей, сделанные во время слежки, были развешаны по стенам гостиной, словно кровоточащими цитатами из Евангелия. Из стены кухни, где раньше висел телефон, кургузой клешней торчали разноцветные провода.

«Вот это угроза так угроза», — подумал Сидовски, догадываясь, как Келлер, должно быть, шмякнул аппарат, поймав Зака на звонке. Одинокое кресло-качалка перед телевизором лишний раз подчеркивало безумность Келлера. Раст прошел к письменному столу и сейчас листал дневники Келлера, где были прописаны критерии отбора детей: имена ангелов, возраст, соответствующий Келлеровым детям на момент их гибели. Как он разыскивал их по объявлениям о рождении, отслеживал их семьи по информации открытого доступа, изучал их и выслеживал. Криминалисты сейчас шерстили его компьютер.

Сидовски по лестнице стал спускаться в подвал.

Чем ниже, тем несносней становилась вонь экскрементов и мусора; пришлось надеть респиратор. Детей внизу не оказалось, но картина была не для слабонервных. Сейчас здесь в противогазах работали двое экспертов ФБР. Они кивнули Сидовски и наблюдали, как он осматривает помещение, по колено заваленное мусором — недоеденные фастфуды в обертках, грязные засаленные матрасы, шуршание крыс, заклеенное обоями решетчатое оконце и бейсбольная бита со следами крови.

— Уолт, кровь не человеческая, — приглушенным маской голосом сказал один из парней.

Сидовски кивнул и часто заморгал. Вот он снова, парк «Золотые ворота» — унылый дождь, Танита Доннер в мусорном мешке, вонь, личинки, мухи, зияющая рана на кукольной шейке. Землистая кожа, крошечное тельце на плите морга; безжизненные молочные глаза, взывающие даже в смерти… Все эти годы, прошедшие в адском труде. Все эти трупы. Он-то думал, со временем полегчает. Как бы не так. Неужели где-то ждут еще три детских трупа? Неужели так все и обернется? Желудок бурлил, рвалась наружу изжога. Да дайте же передохнуть. До этого нелюдя уже рукой подать. Сидовски стиснул зубы. Рукой подать, а поди достань.

Он поднялся наверх, чтобы в гостиной посовещаться с Растом. Атмосфера в доме висела мрачная. Между тем все спокойно работали, каталогизируя улики, помещая их в пакеты и складируя в фургон, который доставит их на самолет, ждущий отправки в Сакраменто, где находится судебно-медицинская лаборатория штата. Общение следователей было немногословным. Разговоры шли на негромких почтительных тонах.

Раст по-прежнему изучал карты и папки Келлера, найденные среди общего беспорядка.

— Уолт, мы опоздали?

— Не знаю. Сегодня та самая годовщина. Похоже, он под нее все и готовил. Не желаешь спуститься, посмотреть, где он их держал?

— Сейчас, сразу после разговора с Биллом.

Билл Райт, руководитель группы криминалистов, сняв противогаз, жадно глотнул воздух. Раскрасневшееся лицо лоснилось испариной.

— Основываясь на уже найденном, можно однозначно сказать: все трое детей содержались в этом доме. Одежда, волосы и так далее. Но самих детей нет.

Ни снаружи, ни внутри. Мы осмотрели чердак, сделали рентген половиц, стен. Последний звонок с этого адреса был от Зака Рида, он звонил в отдел новостей «Сан-Франциско Стар». Счета за последние три месяца ничего определенного не дают. Чеков и квитанций в мусорной корзине нет. Думаем разобрать водопровод на случай, если он что-то смывал в унитаз.

Так что сбежал наш приятель, и скорее всего с детьми. Судя по пятнам масла и антифриза на подъездной дорожке, накануне ночью. Для сбора улик дом в оцеплении будем держать столько, сколько понадобится.

— Спасибо, Билл.

Сидовски отвел Раста в сторонку.

— Келлер, насколько я помню, потерял детей на исходе дня, так?

— Ближе к вечеру или вечером. В досье указывается, между четырьмя и девятью.

Сидовски посмотрел на часы.

— Будем надеяться, это дает нам пару часов.

— Хорошо бы.

Снаружи воздух был наэлектризован слухами о том, что полиция нашла тела. Рид находился с родителями Дэнни Беккер и Габриэлы Нанн, которые тоже примчались в Уинтергрин и сквозь толпу журналистов протиснулись к командному пункту полиции. Над головой немолчно стрекотали вертолеты теленовостей. Полицейские в форме отвели родителей в безопасное место рядом с автобусом, чтобы они там дожидались какого-либо официального сообщения. Ракурс позволял им видеть, как из дома выносят упакованные вещдоки. Нэнси Нанн, всхлипывая, сосредоточилась на одном из прозрачных пакетов. На ее коже выступили мурашки, когда она узнала платье в цветочек, сшитое ею для дочери.

Пол Нанн обхватил свою жену и изо всех сил старался умерить ее сдавленные рыдания, сам при этом трясясь от слезных судорог:

— Кто-нибудь объяснит нам, что здесь происходит?

Увидев Энн, Рид поспешил к ней, вызволил ее из цепких лап репортеров и потащил за собой в прибежище для родителей; все это под прицелом вертолетных камер. Энн плакала. Доставившая ее агент ушла по каким-то вопросам.

— Том, он мертв?

Рид попытался заставить жену смотреть ему в лицо.

— Энн! Мы ничего не знаем. Никто нам пока ничего не сообщал.

Он сжал ее в объятиях.

— Ну и дела, — поделился между делом отец Габриэлы. — Сегодня утром нашелся, кто бы мог подумать, Джексон! Это щенок Габриэлы: прибежал и скребется к нам в заднюю дверь, весь такой испуганный.

— Почему нам, черт возьми, до сих пор ничего не сообщают? — вспылил Натан Беккер. — Офицер, пожалуйста, позовите кого-нибудь! Мы заслуживаем знать, что происходит. Что именно там найдено?

Полицейский в униформе кивнул, отвернулся и заговорил по рации.

Рид, оцепенелый от беспомощности, так и стоял, прижав к себе Энн. Его обуревал страх. Что им делать, если они начнут выносить тела? Его сын. Его единственный ребенок. Еще вчера Зак обнимал его в восторге от надежды, что он, мама и папа вернутся в их общий дом.

«Папа! Забери меня отсюда, пожалуйста!»

Появился Сидовски и повел родителей прочь от хаоса, в относительное спокойствие автобуса.

— Все, что пока удалось установить, — это что Келлер бежал с детьми.

— Куда?

— Мы это пытаемся выяснить в данный конкретный момент.

— Что слышно из Бухты Полумесяца?

— Наши люди там.

— Когда уехал Келлер?

— Ориентировочно среди ночи. — Сидовски поднял руку. — Нет никаких свидетельств того, что к детям применялось насилие, хотя содержались они в отвратительной антисанитарии.

— Но я видела одежду! — воскликнула Нэнси.

— Вероятно, он изменил их внешность, чтобы затруднить поиск.

В автобусе зазвонили телефоны.

Пол Нанн потребовал ответить, что делается для того, чтобы найти Келлера.

— Мы подозреваем, что он собирается выйти в море на каком-то участке калифорнийского побережья. Береговая охрана поднята по тревоге и находится в полной готовности. Туда направлены все доступные поисковые самолеты…

— Инспектор! — прикрывая рукой трубку, вклинился в разговор офицер. — Сэр, сигнал с поста рейнджеров в Пойнт-Рейесе!

75

Джордж Хэй сидел за стойкой закусочной «У Арта» в Инвернессе и поедал сэндвич. Возле его тарелки лежала «Сан-Франциско Стар», аккуратно развернутая на первой полосе, и он читал ее, жуя.

Речь шла о похищении. Вот это да. Увлекательно, черт возьми. «Непростая, наверно, задача для тех, кто этим занимается», — подумал он, протягивая руку за картошкой фри. Ну а вы как хотели. Зато опять же слава. А кому-то, язви их, и ступенька в карьерном росте.

Он отхлебнул кофе. «А ты тут все сидишь и скучаешь по заварухам». Да, такие вещи хорошо разгоняют кровь. И по таким делам он скучал, как скучал бы по отсутствию боли.

Он поморщился и поставил чашку на стол, чтобы помассировать ногу.

Два года назад пуля угонщика раздробила ему правое бедро, и после пятнадцати лет работы в полиции Сан-Хосе он остался на неполной пенсии, один на один со своим вздорным нравом и неизгладимой хромотой.

Череда работ охранником с потерянными выходными разрушили его брак. Да что уж теперь. Аллана была не из тех, кто держится за своего мужчину; она из тех, кто дает им по зубам. Джорджу даже не верилось, что прямо перед тем, как она от него ушла, он реально подумывал взять инкассаторскую машину, полагая, что деньги удержат их вместе. Он покачал головой. Как раз в ту пору приятель и устроил его на работу парковым рейнджером в Пойнт-Рейесе — национальном морском парке к северу от Сан-Франциско.

Свои первые месяцы он провел, сглатывая остатки гордыни и осваивая тонкости своей работы. Постепенно все козлетонство с него сошло, и он начал ценить целебные свойства парка. Стал даже добродушно относиться к подтруниванью своих старых дружков-полицейских («Ну что, Джордж, преступников теперь окучиваешь корзинками для пикников?»). Недалеко от Диллон-Бич он нашел ну прямо-таки картиночную хижину и втайне пробовал там писать детектив. Вместо того чтобы напиваться, он заделался философом, пляжным поэтом. Так что ну его на хер, весь этот старый мир: старина Джордж теперь прекрасно обходился теми картами, которые ему сдала судьба. И нога нынче чувствовала себя лучше. Он допил кофе и сунул под тарелку мятую пятерку и две бумажки по доллару.

— Пока, Арт.

В окошко из кухни высунулся толстяк в замасленном белом фартуке и помахал на прощание.

Джордж зажал в зубах зубочистку и, блаженно вдыхая соленый воздух, похромал к своему служебному джипу «Чероки». В отдалении пророкотал самолет береговой охраны, и Джордж, забравшись в джип, схватил микрофон «Моторолы» и связался со штаб-квартирой парка в Медвежьей долине, километрах в десяти отсюда.

— Сорок второй, Делл. Есть что-нибудь? Прием.

— Да все тихо, Джордж, если не считать… Ну-ка секунду…

Ох уж этот Делл, вечно что-нибудь путает. Из зубов Джордж выковырял волоконце бекона. До конца смены оставалось три часа, а потом четыре выходных. Пока Делл что-то там искал, Джордж листал в планшете бумаги: факсы, оповещения, бюллетени. Обычная рутина насчет поправок к законам, правилам в отношении парка и залива Фараллонов от округов Сонора и Марин; затем еще извещения береговой охраны — словом, обычная хрень.

Аго, вот оно. Материалы из ФБР по похищению Келлера. Джордж перечитал письмо еще раз, пораженный масштабом. Подробности о лодке-катере, прицепе, машинах, жизни Эдварда Келлера, детей, того репортера. Прямо-таки дело. Можно побиться об заклад, что Келлер повез их в Бухту Полумесяца, куда двадцать лет назад привез своих детей. Джордж слышал, что там ведется усиленное наблюдение: береговая охрана, ФБР, ребята из полиции штата.

— Ты еще здесь, Джордж?

— Десять-четыре,[47] Делл.

— О'кей. Звонил Лу из Валенте. Среди ночи был виден свет фар какой-то машины-нарушителя. Должно быть, снова молодняк резвился на территории. Он хочет, чтобы ты проверил, когда сможешь.

— Место у старой коровьей тропы, ведущей к пляжу?

— Оно.

— Выезжаю. Десять-четыре.

Всю ночь и все утро парк был окутан прохладным туманом. К полудню он уступил место солнцу и сверкающему ясному дню. Мурлыча себе под нос, Джордж ехал из Инвернесса по Томалес-Бэй на север, к шоссе Фрэнсиса Дрейка, петляющему на запад через парк в шестьдесят пять тысяч акров. Джордж любил — нет, боготворил — здешний Мыс, его величественные скалистые отроги с сосновыми и пихтовыми лесами; лиманами, врезающимися в зеленые долины, где пасся молочный скот; окутанные туманом пляжи и неровные берега, сверкающие сегодня морскими брызгами, словно нежащиеся на солнце морские львы. И погоды здесь стояли под стать, дикие: одновременно жаркое калифорнийское солнце, холодный туман и сырой, пронизывающий ветер в радиусе нескольких миль, что сказывалось на характере полуострова. Он стоял на разломе Сан-Андреас, крушащей силой прибрежных волн превращая скалистые полки берегов в кладбище для кораблей. Но за этим прекрасным коварством скрывались небесный покой и вечная надежда. То же произошло и с Джорджем: здесь он как бы умер и воскрес. Суть была в живом, дышащем божестве Тихого океана и волшебного Мыса. Кто б мог подумать? Он, Джордж Хэй, превратился здесь в обнимателя деревьев! «Нет, старина, ты раньше сам такое мог себе представить? Да ну, куда там!»

Джордж громко рассмеялся. И хохотал, пока не заныла нога.

Джип проехал мимо Бухты Шхун, Дрейкс-Эстеро и участка голого морского берега. Проплыли мимо заросшие руины старинной миссионерской церкви. Когда-то, годы назад, Джордж читал о планах ее восстановления. И что из этого получилось? За пару километров до Сливочной бухты он свернул с шоссе на участок Валенте. Тот тянулся почти идеальным квадратом в четыре километра между дорогой и северным берегом Мыса. Джордж переключился на полный привод, и джип, подпрыгивая, покатил по тракторному следу, идущему к небольшой лагуне на дне долины. Тропа была давно заброшена, но время от времени местные подростки, обычно на квадроциклах, дерзко заезжали сюда на вечеринки.

Похоже, это случилось снова: на дне долины различались свежие ложбины от шин.

Как-то странно. Это были глубокие грязевые рытвины, которые вели к берегу и скрывались в высоких прибрежных зарослях. Никаких отпечатков протекторов. Да и машин поблизости не было.

Джордж остановился.

«Что за чертовщина?»

Он дал по тормозам, заглушил мотор и вылез из машины, набросив дождевик: изрядная часть поросли здесь была перевита терниями и ядовитым плющом. Натянув рабочие перчатки, он двинулся по следам шин в чащобу, шлепая по ветвям дубинкой. Внезапно он замер. Где-то там, в глубине, на какой-то хромированной поверхности бликовало солнце. Шаг за шагом Джордж приближался. Ого: похоже на крепление прицепа. Так и есть! Джордж подобрался ближе и разглядел брезент, небрежно наброшенный на модный минивэн. Судя по всему, прокатный вариант. «Кому, интересно, приспичило все это здесь прятать?» — спросил он себя, и в следующее мгновение сотрясающей волной осознания накатил ответ.

Минивэн был незаперт. Джордж с лихорадочной поспешностью забрался на сиденье и стал рыться в бардачке: может, есть какие-то документы или карты. Ничего. Снова выбравшись наружу, он отвел руками кусты и нашел номерной знак, переписав его себе в книжку. Что примечательно, номер чем-то знакомый. Не обращая внимания на кусачие кусты крапивы, Джордж припустил к своему джипу и сверился там с листами в планшете. Точно! Это тот самый минивэн! Джордж в оба конца окинул взглядом линию берега.

«Где же лодка?»

Никаких следов. Он посмотрел на океан. Келлер вышел в море здесь, с этого пятачка. От досады Джордж кулаком ударил по рулю. Точно, ведь все сейчас дежурят в Бухте Полумесяца! А отсюда, в самой западной точке от маяка, до Фараллоновых островов всего двадцать миль. Неужто уже поздно? Ведь Лу видел фары еще ночью?

Джордж схватил микрофон.

— Делл! Делл, это Джордж! Я нашел минивэн! А ну срочно делай обзвон!

Рация шипела пустым эфиром.

— Черт побери, Делл! Ты там где? Да чтоб тебя!

76

Большая голубая цапля скользила в солнечном свете в паре метров над водой — клювастая голова вперед, шея прижата к плечам, оперение крыл слегка раскинуто: высматривает на пляже добычу. Владычица вод.

Келлер улыбнулся, поднимая заплаканные глаза от потрепанной Библии. Взору представало предвечернее море: воды, освященные страданиями Христа. Вы, омытые сей водой, да возымеете надежду на Царство Божие.

«Я есть воскресение, путь и свет».

Свет, свет… под покровом ночи. Господь был с ним, направляя и пресекая все попытки Люцифера вмешаться. Да. После перехвата звонка Келлер собрал Ангелов и окольными путями поехал в Ист-Бэй на «Таурусе», осмотрительно приготовленном около месяца назад. На минивэне были номера штата Невада, а на задних окнах черные занавески с серебристыми крестиками посередке. Спереди, над водительским и пассажирским сиденьями, крепились заказные магнитные таблички с надписями: «РИТУАЛЬНЫЕ УСЛУГИ КАРСОН-СИТИ, НЕВАДА». Дети под дозой снотворного спали в просторном картонном коробе в задней части фургона. По пути Келлер сделал непродолжительную остановку, чтобы забрать свою лодку, которая стояла у него на прицепе в одном из складских гаражей Новато. «Архангел». Отсюда он выехал в парк, в темноте спустил лодку на воду, а минивэн и прицеп укрыл в густом кустарнике.

Пойнт-Рейес был знаком Келлеру по его прежним странствиям. Когда-то, годы назад, он подал заявку на восстановление здесь старой миссионерской церкви. «И на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного»[48]. Через три дня после того, как он составил смету, он потерял своих детей — там, возле Фараллонов. «Но Сатана не победит, ибо Бог вверил тебе ключи от Царствия».

Вот оно, Божественное Предначертание.

Двигаясь под лунным светом с выключенными ходовыми огнями, Келлер осторожно обогнул на лодке маяк Пойнт-Рейес, затем Оверлук, затем Чимни-Рок и километров через двадцать береговой полосы укрылся на ночь в этой укромной бухточке под Дрейкс-Эстеро, бросив якорь вблизи зубчатых скал. В бухту врывался льдисто пронизывающий ветер, норовя исподтишка толкнуть лодку о скалы. Разжигать огонь Келлер не рискнул. Детям он снова ввел снотворное и оставил их спать на борту под одеялами и брезентом. Сверху свое суденышко он задрапировал маскировочной сеткой. Спать Келлер не спал. Он сидел, скрючась под одеялом, и под раскачивание лодки читал Писание, подсвечивая себе фонариком. Так шло его бодрствование, под отсчет часов и разговоры с Богом.

Вот приблизилась пора предвечерья. Слышно было, как под грудой одеял и брезента, приходя в чувство, начинают сонно возиться дети. Больше терпеть невозможно. Время настало. Двадцать нескончаемых лет он ждал, страдал и каялся в приготовлении к этому дню, дню своей Небесной славы и света.

«Свят, свят, свят, Господь небесный Саваоф».

Келлер сверился с часами. От этого места до островов примерно час пути; чуть больше, чтобы прибыть к нужному моменту. Карты он знал наизусть. Все необходимое находилось в лодке. Он был готов. «Так чего же ты ждешь? Время пришло». Но стоило ему направиться к рулю, как взвинченная эйфория сменилась изнуренностью и страхом.

«Это ты должен был умереть, ублюдок!

Признайся, что ты не можешь изменить реальность. Ты должен простить себя и двигаться дальше.

Дети ни в чем не повинны.

Весь мир знает твою боль. Не распространяй ее на тех, кто никогда не причинял тебе вреда.

Тот, кто совершит это святотатство, будет проклят на веки вечные!

Пора, Эдвард. Твои дети ждут тебя.

Неужто ты сомневаешься в промысле Божием, противишься Его воле?

Аз есмь воскресение и жизнь вечная.

Ступай, твои дети ждут».

Сквозь дымку слез Келлер видел своего сына Пирса.

— Зачем ты это делаешь?

Келлер стоял в лодке, держа его руку, маленькую и теплую.

Пирс жив! Вот он, я разговариваю с ним.

«Воскресение и жизнь вечная».

— Пожалуйста, не делайте нам больно.

О, Пирс. Келлер протянул руку и погладил дрожащую голову мальчика, его мягкие детские волосы. В порыве восторга Келлер заплакал, сердце его вздымалось и опускалось вместе с лодкой… Черные, черные валы. Его дети пронзительно вопили: Джошуа, Алиша, Пирс. Как агнцы в ночи.

Холодная тьма заглатывала, поглощала их.

Тело Джоан, судорожно бьющееся на чердаке.

Келлер стиснул ладошку ребенка и оглядел бухту.

Что-то, нарастая, гудело в воздухе. Поисковый самолет, далеко над морем, у горизонта.

Сатана бросает ему вызов, чиня препоны до самого конца.

— На этот раз тебе не победить! Все предрешено! — яростно крикнул Келлер в небо. Он уставился на Зака. — А ну, вернись под брезент! Я кому сказал!

Келлер подбежал к приборной доске, завел сдвоенный двигатель и, вытащив из-под сиденья мачете, обрубил концы. Прибрежные воды в этот час были не сказать чтобы безлюдны: встречались прогулочные катера, рыбацкие лодки, коммерческие суда. Но по счастью, не в этом месте.

Тыльной стороной ладони Келлер провел по пересохшим губам.

«Свят, свят, свят, Господь небесный Саваоф».

Запустив мотор, Келлер погнал лодку к островам.

77

Шпили моста Бэй-Бридж, а затем «Золотых ворот» проплывали под брюхом фэбээровского «Хьюи», взлетевшего в Окленде с военной базы Аламеда. Вертолет держал курс на Тихий океан.

Вторая половина дня. Видимость отличная.

На борту чувствовалась напряженность. Командир группы спецназа Лэнгфорд Шоу, оторвавшись от планшета, оглядел лица своих подчиненных, не переставая слушать в наушниках тревожную перекличку сотрудников ФБР, береговой охраны, ВМС и полицейской опергруппы в Уинтергрин.

Шла масштабная спасательная операция, и он ее возглавлял.

Четыре года до отставки, и вот судьба скидывает это задание тебе прямиком на голову. Любая ошибка — и карьера пойдет прахом. Но ты боевой ветеран, Лэнгфорд, и, черт возьми, не допустишь оплошности. Внешне лицо Шоу было бесстрастным, хотя внутри у него все сжалось, когда ему позвонили со свежими новостями о похищении. Сейчас еще одним вертолетом из Куантико спешила элитная группа по освобождению заложников, но оттуда несколько часов полета.

А до этой поры все лежало на плечах Шоу и его команды.

Разведка сообщила, что сейчас Келлер на двухмоторном судне открытого типа с тремя детьми-заложниками на борту курсирует в заливе, между Пойнт-Рейесом и Фараллоновыми островами. Всем спецназовцам были розданы фотографии Келлера, его лодки и детей. По основной версии, Келлер готовился убить их на море между четырьмя и шестью часами вечера (если уже этого не сделал). Так что сейчас предстояла гонка не на жизнь, а на смерть в надежде на то, что последний вариант пока все же не состоялся.

«Геркулес C-130» береговой охраны из Сакраменто и два вспомогательных «Твин Оттера» осуществляли поиск над морем. У береговиков был также вертолет со спасательным подъемником и водолазами, который сейчас барражировал над островами. Из Йерба-Буэны выдвинулся 110-футовый катер «Пойнт-Брауэр» с 30-миллиметровой пушкой, который сейчас на скорости 25 узлов шел к островам. Дополнительно район прочесывали два быстроходных дизельных сторожевика. Второй катер, «Пойнт-Оливо», шел со стороны Бодега-Бэй. Береговая охрана предложила поднять из Лос-Анджелеса два «Фэлкона». Шоу согласился, а затем запросил у ВМС вертолет с еще четырьмя спецназовцами из Гамильтона, чтобы те в море высадились на «Пойнт-Брауэр». Таким образом получалось две снайперские группы на уровне моря и еще одна с угловым наведением на цель, если та обнаружит себя.

На самом Шоу лежало руководство командным пунктом и общее координирование. Он еще раз уточнил задания, расстанавливая с «Хьюи» снайперские точки:

— Митч, ты действуешь с правого борта, а ты, Ронни, размещаешься на корме.

Наведя по спутниковому телефону справки о прошлом Келлера и его болевых точках (здесь помогла профессор Кейт Мартин), Шоу обозначил функции Фреда Уиллера как своего переговорщика:

— Фред попытается отговорить его от намерения, если представится такая возможность. Остальные готовятся атаковать в зависимости от того, как будет складываться ситуация. — Шоу переключился с интеркома вертолета на рацию. — Рой! Выйди на связь, когда опустишься на катер.

При перелете над береговой линией Сан-Франциско Шоу позвонили из офиса ФБР на авеню «Золотых ворот» с сообщением, что при необходимости можно задействовать еще один вертолет ФБР, только что прибывший из Лос-Анджелеса. Что в принципе неплохо: можно было укрепить угловой ракурс еще двумя снайперскими группами. Появилась и еще одна мысль.

— По прибытии моих ребят из Гамильтона захватите нескольких оперативников из дома в Уинтергрин. Здесь они будут к месту. Поторопитесь с этим.

Звонок Шоу в передвижном штабе возле дома Келлера принял Мерл Раст и попросил полицию расчистить в квартале от дома парковую зону под посадку вертолета.

— Уолт, — обратился Раст к Сидовски, — мы им нужны в воздухе как наблюдатели. Вертолет будет здесь через пятнадцать минут. Полетим ты и я.

— Они уже что-то засекли? — спросил Сидовски, когда они с Растом, оповестив остальных, вышли из автобуса.

— Пока нет. — Раст сделал руку козырьком. — Вертолет сядет вон там, в парке к западу отсюда.

Перед Растом и Сидовски встал Том Рид, у которого вид был как из преисподней.

— Возьмите меня с собой.

— Что? — опешил Сидовски. — Ты как вообще…

— Я стоял у автобуса и все слышал. Мне надо там быть.

— Извини, Том, но это невозможно, — отрезал Раст. — Есть правила.

— Я должен быть в курсе происходящего, — с не меньшей решительностью воскликнул Рид.

— Том, — как можно более мягко сказал Сидовски, — оставайся здесь, с Энн. Ты ей нужен. Вы с ней можете помогать другим. Вам нужно быть вместе.

— Энн тоже все слышала. Она хочет, чтобы я ехал. Мы должны, мы обязаны знать все. Что бы ни происходило. Мне это нужно.

— Извини, Том, — быстро, на ходу сказал Раст, сопровождая Сидовски к машине. — Тебя оповестят моментально, как только что-то станет известно.

Рид шел рядом. Он был неумолим.

— Я здесь единственный, кто видел Келлера, разговаривал с ним. Пожалуйста. Я знаю этого человека. Подумайте: вы ведь можете пожалеть, что меня там не оказалось.

В поле зрения показался вертолет ФБР.

Возле машины Раст и Сидовски молча поглядели друг на друга. «Хьюи» уже снижался над парком, звонко хлеща лопастями воздух. Внизу ему неохотно уступали место вертолеты пресс-служб.

«Новостники все равно туда пролезут», — обреченно подумал Раст.

Земля пошла из-под ног, и через несколько минут Рид уже несся над океаном, сидя бок о бок со снайперами спецназа ФБР. При виде их оружия, ледяных лиц и приглушенных переговоров по рации он едва не поперхнулся от волнения. Кто-то передал ему наушники, чтобы он мог четко слышать голоса незримых сил. Охранители, планирующие спасение с безупречно ясного неба. Если еще не слишком поздно.

С высоты Тихий океан казался вселенной меняющихся оттенков и изменчивых белых барашков, которые то ли были, то ли не были лодками. Как здесь, на этом просторе, вообще можно кого-то найти?

Желудок судорожно сжался. Все тщетно. Он всматривался в синевато-холодную бездну.

«Прости меня, Зак. Пожалуйста, прости меня».

Секундно накренившись, вертолет взял курс на северо-запад.

78

Постепенно глаза Зака свыклись с сумраком под брезентом.

Грохот мощных моторов, от которых лодка ритмично и звонко прыгала с волны на волну, оглушал и одновременно настораживал.

Снова во рту этот гнилой привкус. Голова болела, тяжко пульсировала нога, а еще очень хотелось есть. Дэнни с Габриэлой лежали на полу рядом с ним и вяло шевелились в такт сотрясаниям лодки.

Суденышко двигалось быстро.

О-па! Что-то упиралось ему в пах… что именно? Зак потянулся к этому месту и сразу вспомнил про перочинный ножик. Он был все еще при нем. Зак стиснул его в пальцах. Ладно, не сиди чучелом, осмотрись, узнай, что да как. Ого, что это? Он посмотрел вниз, туда, где что-то больно сжимало лодыжку.

Ничего себе: щиколотку ему обвивала тяжелая веревка из желтого капрона, кольцо которой было обмотано серебристым скотчем. Зак посмотрел, куда эта веревка идет. Оказалось, что своим концом она крепко привязана к четырем цементным глыбам. То же самое и у Дэнни с Габриэлой: мотки веревок со скотчем вокруг лодыжек, привязанные к глыбам. Еще одна веревка уходила куда-то из-под брезента. Затаив дыхание, Зак чуть приподнял брезентуху и поглядел, куда она стелется. Веревка тянулась по палубе к носу лодки, где обматывала лодыжку тому гаду. Получается, они все вчетвером были меж собою связаны. Но для чего? Зак попытался вникнуть.

И тут его пробило понимание, пожалуй, сильнее, чем когда-либо в жизни: этот гад задумал их всех убить!

Заку до слез захотелось к отцу. «Где же он? А ну не ори! А полиция? Неужто никому нет дела? Не двигайся! Нас что, не ищут? Думай! Пожалуйста, соображай! Куда мы все едем? Ну, думай скорей!» Он поднял руку, чтобы вытереть слезы, и нащупал… нож! Да! В руке у него был нож. Ладно. Что-то можно будет сделать.

Он придвинулся ближе к веревке и открыл лезвие. Рядом с толстенной веревкой ножик словно ужался в размерах, как какой-нибудь кухонный нож по сравнению с дубом. Зак шмыгнул носом и принялся пилить. Крошечное лезвие было острым и хорошо врезалось в капрон, но на такую пилежку уйдет вечность. Это ж сколько понадобится времени, чтобы освободить Дэнни и Габриэлу. Он сосредоточился. Можно попробовать заколоть гада. Хотя нет: ножик слишком маленький. Зака охватила паника. «Думай, ну! Соображай!»

Перерезать веревку и выпрыгнуть? Плавать он умел. Но как долго? А акулы?

И как быть с Дэнни и Габриэлой? Он не знал. Знал лишь, что надо что-то делать, и быстро. Если постараться, можно раскромсать кусок веревки. Который именно? Он придвинулся ближе, рассматривая мотки. Одним концом они крепились к цементным блокам, другим к лодыжкам. Ну-ка посмотрим, какие из них где. Зак дважды проверил веревочные тенета. Ладно. Вот так.

Он жестом велел Дэнни и Габриэле сидеть тихо и не шевелиться, а сам взял нож и принялся вспарывать желтый капрон.

79

C трехсотметровой высоты, в окулярах бинокля это напоминало метеор, летящий на юго-запад по небесной синеве, только вместо неба была искристая водная гладь с пенно-белым следом, тающим сзади.

Еще один взгляд в бинокль, для проверки. Да, все совпадает: и сдвоенный подвесной мотор, и модификация «Норткрафт». Сомнений быть не может.

— Докладывает борт С-351, замечена лодка! Как слышите?

— С-351, вас понял. Сообщите координаты, перехожу на прием.

— Идет на полной скорости… всем повышенная готовность…

Самолет «Геркулес С-130» засек лодку Келлера в заливе, примерно в одиннадцати километрах от Пойнт-Рейеса. Лодка со скоростью сорок три узла мчалась на юго-запад, к островам. Спустя шесть минут за ней на высоте пятисот метров пристроился спасательный вертолет, держа дистанцию в полкилометра. В это же время с юга на перехват вышел «Пойнт-Брауэр» с двумя снайперскими группами ФБР на борту; сейчас его от лодки отделяло около двух километров.

— Есть визуальный контакт, — объявил Лэнгфорд Шоу одновременно с тем, как «Хьюи» на максимальной скорости вырвался вперед, зависая в двухстах метрах сзади лодки Келлера, по ее левому борту. Высота девяносто метров. Уже появилась возможность разглядеть в бинокль и подозреваемого, и его лодку, сличив их с распечаткой камеры из магазина хобби и снимком из каталога продаж.

— Подойти еще на сотню метров, — скомандовал Шоу пилоту, а наблюдатель продолжил сличение фотографий.

— Это Келлер, — заключил Шоу. — И та самая лодка. Отойти на сто.

— Заложников нет, — доложил наблюдатель. — Хотя нет, я вижу…

— Сэр! — выпалил один из снайперов, который сейчас смотрел в оптический прицел. — Край брезента, направленный на нас. Он сейчас шевельнулся!

Действительно, из-под него проглядывала часть детской кроссовки.

Приблизился второй вертолет ФБР, заняв зеркальную позицию по правому борту Келлеровой лодки. Слушая переговоры по рации, Рид попросил бинокль, и ему его дали — мощный, морской. Сосредоточившись на брезенте, он углядел… кроссовку Зака!

Более того, она как будто пошевелилась. Или это обман зрения?

— Это нога моего сына. Это Зак!

Команда снайперов в вертолете Рида сосредоточилась на Келлере, удерживая его голову в перекрестье прицелов.

Почему к ноге Келлера привязана веревка?

«Это что, военный корабль? Да вроде нет».

Келлер распознал маркировку береговой охраны США. В нескольких сотнях метров впереди словно из ниоткуда очертился катер. Вот он поворачивается корпусом… чтобы преградить ему путь!

— Эдвард Келлер! — прокатился над волнами трубный глас. Мегафон?

Келлер чуть сбавил ход.

— Мистер Келлер, это ФБР! Прекратите движение! Повторяю, это…

— Сэр, под брезентом что-то шевелится, — доложил снайпер.

— Фред, скинь ему линию, — скомандовал Шоу переговорщику.

Вертолет завис непосредственно над лодкой, подстраиваясь под ее скорость.

— Мистер Келлер, мы опускаем вам телефон!

С вертолета на лодку начала стравливаться веревка с мягкой сумкой на конце; вскоре она благополучно опустилась на настил. Веревка ослабла и обвисла прямо на Келлере. Тот стряхнул ее с себя, а сумку швырнул в океан.

Шум был пугающим, от него закладывало уши, но Зак понимал, что это на помощь пришла полиция, и пилил веревку еще усерднее. Габриэла и Дэнни застыли в страхе, зажав руками уши.

Ну же, ну! Пальцы и запястье саднило, но он продолжал пилить.

Келлер выскользнул из-под снайперских прицелов.

Взревев на полных оборотах, лодка заложила вираж на юг, выдав роскошный фонтан белой пены. Порыв встречного ветра сорвал брезент, открывая взору все: детей, веревки, шлакоблоки.

У Шоу перехватило дыхание.

— Срочно на прицел! Приступаем к ликвидации! Фред, предупреди его!

— Келлер, немедленно сдавайтесь! Иначе открываем огонь!

Шоу дал команду снайперам в обоих вертолетах и на катере взять Келлера на прицел. Он обернулся к своей штурмовой группе из троих человек. В воде им предстоит оказаться первыми и моментально приступить к операции спасения.

— Пошли! Шевелись, парни, он нам нужен сейчас!

Краем глаза он подмечал их — четыре, и еще два на подлете. Телевизионщики. Навозные мухи! Готовятся показывать в новостях детские тела. По внутренней связи он связался с Фредом Уилером:

— Фред, выйди на их частоту! Скажи, чтобы сдали назад. В радиусе пяти километров воздух заблокирован!

Поздно. Драма уже разворачивалась в прямом эфире по всем американским телеканалам. Родители детей наблюдали все по мониторам, установленным возле логова Келлера в Сан-Франциско. Нацеленные на них камеры обеспечивали живую реакцию.

— Лайл, дай ему по юту, для предупреждения, — приказал Шоу.

— Есть, — отозвался Лайл Бонд, снайпер на втором вертолете, где сидел Рид.

— Давай! — дал отмашку Шоу.

В снайперском рейтинге ФБР Лайл Бонд значился одним из лучших. Лодка Келлера подергивалась, летя с волны на волну, что мешало прицеливанию, но Бонд мастерски удерживал ее в перекрестье прицела — два партнера фатального балета в ожидании рокового момента — и мягко нажал на спусковой крючок.

Пуля шарахнула по настилу лодки как кувалда, прошив днище и оставив в рядом со ступней Келлера дыру размером с бейсбольный мяч. В лодку струей брызнула вода.

— Келлер, сейчас же остановиться!

Келлер рванул дроссель, глуша моторы, и лодка стала с шипеньем замедлять ход. В свищ корпуса вольно хлестала вода.

«Вуп-вуп-вуп-вуп-вуп», — месили воздух лопасти.

Проворными движениями Келлер повыбрасывал за борт Зака, за ним Габриэлу, за нею Дэнни.

Длинные желтые веревки, привязанные к их лодыжкам, грациозно скользили по поверхности.

Дети забились в волнах — рты разинуты в воплях, глаза расширены ужасом.

Рид наблюдал за ними с вертолета.

Остальные родители цепенели у телеэкранов.

Вот так. Все в считаные секунды.

— Боже мой! Я не могу этому поверить! — разлетелся по всей стране голос одного из телеведущих.

Спустя секунду к лодке слева и справа подлетели два вертолета ФБР, и Келлер был взят на прицел — как раз в тот момент, когда он натужно скидывал с борта цементные блоки.

— Огонь на поражение! — выкрикнул Шоу. — Уничтожить на месте!

Пули градом лупили и по Келлеру, и по лодке. Одна пробила ему бедро, другая хрястнула в плечо, третья оцарапала череп, и он, слетев в воду, скрылся под поверхностью.

Зак, барахтаясь, шало озирался, но не мог поймать взглядом ни Дэнни, ни Габриэлу. Шум, хлопки, всклокоченная пена не давали разглядеть ничего. Вертолеты летали так низко, что можно было до них почти дотронуться…

— Помогите!

В этот миг глыбы жестко дернули его за лодыжку, увлекая вниз, под воду, вместе с Дэнни и Габриэлой… Вода неистово пузырилась, гулко проносясь мимо, наполняя уши, рот… пока сила натяжения не прошла точку, где он перерезал веревку, и та лопнула, высвобождая их троих с шестиметровой глубины.

Келлер оставался прихвачен к блокам и стремительно летел ногами вниз, выстилая свое низвержение кровавыми пузырями. Оглушенный своими ранами, он кренил голову, а его легкие наполнялись водой. Он терял время и сам терялся в нем, глядя вверх, на свет. Там на расплывчатом фоне солнца вырисовывались силуэты детей — невесомые и призрачные, они плыли, взмывая в искрящихся водах.

«Свят, свят, свят…»

Вот и свершилось. Как предначертано Богом.

К небесам, к цветущим небесам.

Один. Двое. Трое.

Три существа, три божественных сущности, вызванные из вечности, каждая из которых скользит, всплывает к небу. И каждый прижимает к груди куски пуповины, что крепили их к нему… блестящая и желтая, она струисто ускользает прочь. Он очень устал, наблюдая, как они восходят с детьми вверх, к солнцу, к Богу.

Отныне он прощен.

И упокоен.

80

Коктейль был клубничный, самый его любимый. Зак Рид приподнялся на больничной койке, чтобы взять его у отца.

— Спасибо, пап.

Мама продолжала гладить ему волосы. После врачебного осмотра она не отходила от него ни на шаг. Снаружи через коридор сидели со своими родителями Дэнни и Габриэла. Оттуда временами доносился смех и бойкое тявканье песика Габриэлы.

— С ребятишками все в порядке, — сказал Энн и Тому один из врачей. — Разумеется, перенесенный шок, истощение, обезвоживание, но это поправимо. Надо, чтобы они нормально отъелись. Так что на данном этапе пицца, бургеры, картошка и коктейли — как раз хорошее лекарство. — Он подмигнул Заку и добавил: — Эту ночь пускай проведут здесь, как следует выспятся. Естественным образом, когда начнет клонить в сон. Ну а если кто-нибудь захочет еще поговорить, то доктор Мартин у нас на связи в любое время.

Врач вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

— Все ведь будет хорошо, правда? — спросил Зак.

— Конечно, милый. — Мать погладила его по щеке.

Зак отставил коктейль в сторону и закусил губу, переживая о последствиях тех дров, которые наломал. Повелся на обман того психа, поверил его вранью. В голове после всего еще малость плыло. Здорово бы, конечно, порассказывать Джеффу и Горди про те вертолеты, но… надо ли? Хорош герой: сам чуть не утонул. Вспоминать до сих пор страшновато.

Было и еще много всего, не совсем понятного. Та приветливая тетенька-психиатр, доктор Кейт, с которой папа был знаком, сказала, что сможет помочь, когда они еще немного побеседуют. Она, оказывается, знала того гада и обещала ответить на все вопросы, на которые сможет. А еще она умная: даже после их короткого разговора сразу как будто поняла, что с ним происходит. Вообще можно было порадоваться, что все так обернулось, но он все еще побаивался — за маму, за папу. За все. Доктор Кейт хотела, чтобы он поговорил об этом со своими родителями, вот он и начал: «Ну, я сожалею обо всем, что натворил, что убежал от бабушки, сел в минивэн к тому гаду. Я вел себя неправильно и прошу меня извинить».

— Родной мой! — вместо ответа вскрикнула мама и стиснула его в объятиях.

— Сынок, твоей вины ни в чем нет, — улыбнулся отец. — Ты правильно сделал, что мне тогда позвонил. Все отлично.

— Значит, вы на меня не сердитесь?

— Конечно же, нет! — Мама промокнула глаза салфеткой.

Зак присмотрелся к родителям. Они выглядели как-то по-другому: старше, что ли. А еще облегченно, как будто что-то решили.

— Так мы снова будем говорить про совместную жизнь?

— Пожалуй, нет. — Мама, потянувшись, взяла руку папы и, крутя на его пальце обручальное кольцо, с лучистой улыбкой посмотрела на него. — Нам этого теперь не нужно. Все и так наладилось.

— Правда? Значит, мы теперь вернемся в наш дом, вместе? — спросил Зак.

— Да, вместе, — улыбнулась мама.

Зак молча припал к родителям.

— Парнище, хочу открыть тебе один секрет, — заговорщицки улыбнулся папа. — Тебе сегодня из Белого дома будет звонить президент.

— Президент? Да ну!

— А вот ты иди сюда, — Рид помог сыну встать и подвел к окну палаты. Там внизу, на парковке, теснились телевизионные машины и журналисты с камерами. — Ты у нас теперь знаменитость.

— Вот это круто! Эх, скорей бы мне с Джеффом и Горди поговорить!

Быстрый стук в дверь. На пороге стояла инспектор полиции Линда Тарджен.

— Извините, что отвлекаю. Том, можно на минутку насчет заявления?

Она приветливо улыбнулась Энн и Заку:

— Как поживаешь, герой?

— Да нормально. И даже здорово. — Он с шумом всосал через соломинку коктейль.

Рид и Тарджен облюбовали себе тихую нишу в конце коридора. Через полтора часа в лекционном зале больницы была запланирована пресс-конференция вместе с детьми, родителями и полицией. А завтра Рид должен был присутствовать во Дворце правосудия для дачи показаний по делу.

Нет проблем. Обеими ладонями он взял руку Тарджен:

— Ребята, спасибо вам всем: ФБР, опергруппе. От всей души.

— Это вам с Заком спасибо за ценную помощь.

— А где, кстати, Сидовски? Хотелось бы его видеть.

— Он тоже хочет увидеться. Сейчас он внизу, в кафешке.

Спускаясь по лестнице, Рид прошел мимо палат Дэнни и Габриэлы, невольно улыбаясь той радости облегчения, что заполняла коридор. Из палаты Дэнни ему улыбчиво помахала профессор Мартин.

Офицеры в форме, дежурящие снаружи, разулыбались и радушно похлопали Рида по спине.

Внизу он встретил Молли Уилсон, которая сейчас выходила из сувенирного магазинчика и несла воздушные шары. Звеня браслетами, она прижалась к Риду в объятии.

— Том! О, Том. Я так рада, что все сложилось наилучшим образом.

— Да, и я тоже. — Он отступил на шаг, глядя в ее васильковые глаза. — Все вышло так, как и должно было выйти.

Она обнажила в улыбке свои безупречные зубы.

— Вот и славно.

— Ты здесь по работе?

— Вообще да, но… — Молли словно только сейчас вспомнила, что у нее в руке букет из воздушных шаров. — Это вот для Зака.

Рид посмотрел на шары, потом на Уилсон, все это молча. В раздумье.

— Может, мне просто передать их наверх? — спросила она неуверенно.

— Подожди меня здесь. А еще лучше вручи-ка их Заку сама.

— Конечно!

— Ты, наверное, хотела улучить с ним минутку наедине? Так сказать, эксклюзив?

— Еще бы. Это же нормально?

— Надо бы согласовать с Энн. А впрочем, почему бы и нет.

— Спасибо, Том.

— Молли, я очень ценю твой поступок там, в редакции. Ты привела мне на помощь Теллвуда, когда я так в этом нуждался.

Рид повернулся уходить.

— Том, — окликнула его Уилсон, — ты же вернешься в газету? Теллвуд оставил для тебя дверь открытой. Да и Бенсон ушел.

— Пока не знаю, Молли. Мне нужно время, чтобы все обдумать.

Сидовски Рид застал в одиночестве. Тот сидел, склонившись над чашкой кофе, и разглядывал в бифокальные очки брошюру о птичьей выставке.

— Уж не Том ли это Рид? Мой любимец.

— Ты чего тут прячешься?

— Репортеры вредны моему здоровью.

Сидовски обнажил в улыбке золото зубов (год назад такое сложно было и представить). Рид сел напротив и посмотрел ему в глаза.

— Спасибо тебе, Уолт. За все.

— Да брось ты.

— Не брошу. А еще я хочу извиниться за ту непруху с Франклином Уоллесом в деле Таниты Доннер. Я ошибся.

Сидовски, отхлебнув кофе, медленно покачал головой.

— Никакой ошибки с твоей стороны не было, — произнес он.

— Но ведь это все шло от Шука, а Уоллес не имел никакого отношения…

— В ту пору ты был прав наполовину. Только мы не могли тебе в этом признаться. Я хотел было, но вышло решение никому не разглашать.

— То есть Уоллес тоже был замешан?

— Да. Хотя убил ее Шук. Тем своим копанием ты нас всполошил не знаю как. Ты был не в курсе, что на Уоллеса тебя вывел Шук, думая, что мы все на Уоллеса и повесим. Мы знали, что он замешан, но он был не один. Нам нужно было, чтобы он раскрыл своего подельника, которым оказался Шук.

— Получается, ты меня и подвесил за пятки над тем костром, судебным процессом?

— Мне больно было видеть, как ты через все это проходишь, но ты сам себя подвесил, Том. Я же говорил тебе: сиди не дергайся.

— А Шук не боялся, что Уоллес на него настучит?

— Нет. Шук довлел над ним психологически. А напоследок накормил дерьмом, разыграв Уоллесу по телефону свое самоубийство. Тот тогда и решил, что мы идем за ним. А тут ты, первый из репортеров со своим дознанием. Это и захлопнуло крышку его гроба. Шук был ублюдок умный.

— Ну а Келлер?

— Что я могу сказать? Ты знал его, как никто другой. Ты же практически раскрыл это дело, хотя в дальнейшем я буду утверждать, что никогда тебе этого не говорил.

Рид усмехнулся.

Сидовски продолжал:

— Келлер нашел свой конец на дне Тихого океана, как и хотел. Теперь он лежит на столе в морге, избавленный от страданий, как и Шук. И знаешь что? С их отсутствием миру дышится чуть легче.

— Впору заводить песню, Уолт?

Сидовски допил кофе и пульнул бумажный стаканчик в мусорку.

— Возможно. Ну что, мне пора. Проведаю моего старика, вернусь домой, покормлю птиц. Ты б подъехал как-нибудь, что ли? Я возьму свежей колбаски, яичного хлеба из польского магазина. А ты пивка с собой прихватишь.

— Я-то думал, это ты у меня в долгу. Я раскрываю за тебя дела.

— Ишь ты. Молод еще. Еще даже можешь при желании устроиться в полицию Сан-Франциско. Если надумаешь, я замолвлю словечко. Или кишка тонка?

— Муштру, Уолт, не люблю. А вот опасность — да.

— Опасность любишь? Ну так приезжай к моему старику на стрижку и бритье.

Сидовски сердечно хлопнул Рида по плечу:

— Передавай привет семейству, Том.

Прежде чем идти наверх, Рид зашел в санузел, сполоснуть лицо. Усталость неимоверная; надо бы принять душ, побриться. Тело местами до сих пор поламывало. Он был так близок к тому, чтобы все потерять.

И сделал бы все, что угодно…

Как Келлер?

«Глаза, вселяющие непокой в мои сны».

Рид знал, что прежним не будет уже никогда.

Ему дан второй шанс.

Благодарности

Написание первого романа никогда не осуществляется в одиночку. И я бы хотел поблагодарить свою семью, моего литературного агента Милдред Мармур и ее коллегу Джейн Лебовиц, легендарного отставного инспектора полиции Сан-Франциско Эда Эрделатца из отдела по расследованию убийств, Энн Лафарг и команду в Кенсингтоне, Карстен Страуд, Маргарет Даймент, монахинь из Академии Святого Михаила и школы Святого Розария, Кена Макгугана, Пола Рида, Венди Дадли, Мэри Гилкрайст, Питера Уэя, Дороти Проктор, Шарон Селлитто, Холли Десимон, Билла Томпсона, Питера Блоха, Мэри Эйкинс, департамент полиции Сан-Франциско, сан-францискский филиал ФБР, Королевскую канадскую конную полицию, полицейскую службу Калгари, а также моих многочисленных друзей в правоохранительных органах по всей Северной Америке, которые предложили мне свою помощь и дали возможность заглянуть в свои сердца.

Хотелось бы также поблагодарить всех моих друзей и коллег по новостному ремеслу. Я знаю, что вы бывали там, и знаю, что вы все знаете.