Меркьюри и я. Богемская рапсодия, любовь и котики

Посвящается моей семье, Марте и Стивену

Jim Hutton, Tim Wapshott

MERCURY AND ME

Предисловие

Джим Хаттон — тот, кого Фредди в 1980-е называл своим «мужем» задолго до того, как такого рода отношения были поняты, а тем более приняты. В этом году Фредди Меркьюри было бы 67 лет, а Джиму Хаттону, с которым он состоял в длительной любовной связи, — 64 года. Жизни обоих мужчин трагически оборвала болезнь.

Джим считал, что заразился ВИЧ именно от Фредди, и в итоге пережил его на 18 лет. Но Джим был заядлым курильщиком, что, конечно, негативно сказалось на его здоровье. Он скончался от рака легких 1 января 2010 года, всего за три дня до своего шестьдесят первого дня рождения.

На первый взгляд Джим Хаттон — самый неподходящий партнер для Фредди, экстраверта и всемирно известной рок-звезды. Джим — почти полная противоположность Фредди. Истинный ирландец, он производил впечатление тихого и сдержанного человека, а в компании мог вести себя очень застенчиво. Отношения, зародившиеся между ними, казались невероятными: как вышло, что скромный мужской парикмахер стал объектом желания самого эксцентричного рокера планеты?

И все же это произошло.

В 1993 и 1994 годах я помогал Джиму писать эти воспоминания о его удивительной жизни с Фредди. Книга не разошлась огромными тиражами. Джим не хотел прослыть одним из тех, кто козыряет перед издательствами любовной связью с мегазвездой. Совершенно ясно, что написать книгу «Меркьюри и я» его побудило желание излить душу и справиться с беспросветным горем. Так он получил возможность наконец-то смириться с утратой и всем, что он пережил до — и после — безвременной смерти Фредди.

Мне очень нравился Джим Хаттон. Возможно, блестящий мир знаменитостей не принимал его за своего, но он оставался верен себе и отчаянно отстаивал собственную независимость. Неудивительно, что после почти десяти лет жизни с Фредди он подвергся травле со стороны кое-кого из свиты певца, однако изо всех сил старался не терять самообладания.

Впрочем, так было на протяжении всей его жизни с Фредди в кенсингтонском особняке Гарден Лодж.

После смерти Меркьюри Джим перебрался в западную часть Лондона, где его гордостью и отрадой стал сад. Этот маленький палисадник в Равенскорт-Парке несравнимо меньше участка в Гарден Лодж, но столь же безупречно ухожен. Джим был, что называется, мастер на все руки.

Во время нашей работы над книгой Джим признавался мне, что, живя с Фредди, то и дело подвергался ехидным нападкам со стороны некоторых вхожих в дом. Такое нелицеприятное отношение стало еще более очевидным в первые недели после смерти Фредди — кто-то даже бессовестно утверждал, что Джим никогда не был любовником звезды. И эту травлю переживал человек, находящийся в состоянии искренней и глубокой скорби.

Некоторые, казалось, с трудом сдерживали зависть к исключительной, преданной, многолетней и очень особенной дружбе Джима и Фредди — ведь они-то, несмотря на все свои попытки, оставались для певца всего лишь коллегами, знакомыми или служащими. Джим говорил, что позже кто-то из них извинялся за свое поведение. Он проявил великодушие: в одночасье простил всем язвительные обвинения и нашел в себе силы жить дальше.

Несмотря на то что за годы совместной жизни в Гарден Лодж они то ссорились, то мирились, ни с кем Фредди не был близок так, как с Джимом. Но двери особняка Меркьюри, Гарден Лодж, всегда были открыты для друзей и родных. Он хотел, чтобы в доме царила атмосфера уюта и любви. Тем не менее события, которые стремительно разворачивались после смерти певца, обрушили на Джима удар за ударом.

Через некоторое время жизнь Джима в Лондоне без Фредди стала невыносимой, и к концу девяностых он без лишней огласки перебрался обратно в Ирландию. Родина стала единственным — и последним — местом, где он сумел найти утешение от потери своего необыкновенного партнера.

После того как Джим переехал в Карлоу, мы периодически созванивались. Там он действительно обрел тот особый покой, которого ему всегда не хватало в Лондоне, ощутил необходимость воссоединиться со своей большой семьей (девять братьев и сестер!). Родные, по его словам, оказали ему колоссальную поддержку. Несомненно, он по-прежнему любил Фредди, но, думаю, в тот момент нуждался в той особой, живительной и бескорыстной любви, на которую подчас способны только кровные родственники.

Вернувшись в Ирландию, Джим превратил свое бунгало в рай для многочисленных кошек и собак. В придачу к домашним подбирал и дворовых приблудышей. Его здешний сад тоже был очень ухоженным. В память о Гарден Лодж он сделал там небольшой пруд в японском стиле и разводил декоративных карпов кои.

Джим был безгранично щедрым и никогда не умел грамотно распоряжаться деньгами. Неудивительно, что капитал, унаследованный от Фредди, вскоре иссяк. Чтобы держаться на плаву, он подрабатывал разнорабочим у братьев-строителей и несколько часов в день — садовником у соседей и друзей.

В конце 2009 года Джим уже тяжело болел и несколько месяцев безуспешно сражался с недугом. Он умер 1 января 2010 года у себя дома в окружении родных. Похороны прошли в небольшой церкви в Беннекерри близ Карлоу. Джим провел в Беннекерри почти все детство. Место, где он был счастлив ребенком, как нельзя лучше подходило для того, чтобы проводить шестидесятилетнего Джима в последний путь.

Перевыпуск книги «Меркьюри и я» сейчас представляется мне правильным решением: возможно, она привлечет новую, пусть и немногочисленную, аудиторию. Это честные и откровенные мемуары, пронзительная история однополой любви 1980-х, когда Британия переживала расцвет эпидемии СПИДа и негативного отношения к геям. В электронном формате книга опубликована в воскресенье 24 ноября — через 22 года после того, как музыкальный мир потерял Фредди Меркьюри.

Мы отпразднуем переиздание книги небольшим обедом в лондонском клубе At The Ivy, где мы надеемся заодно собрать немного денег для фонда Stonewall. Придут некоторые из тех, кто знал и любил Фредди и Джима, и мы поднимем бокалы за самую неординарную пару в мире рока. Уход обоих — невосполнимая утрата.

Тим Уэпшотт

Лондон, ноябрь 2013

mercuryandme.com

Вступительное слово

Фредди Меркьюри был уникальным человеком. Должен сказать сразу: я могу быть несколько необъективным. За те двенадцать лет, что я провел с ним в качестве личного помощника, я почерпнул от него столько знаний об искусстве, интерьере, фарфоре и многом другом, что никакие лекции мне были не нужны. Любовь Фредди к жизни и ее красоте передавалась всем окружающим.

Мне повезло дважды. Я не только был с Фредди в самые счастливые времена, но стал одним из тех немногих — хотя и предпочел бы иной исход, — с кем он хотел провести свои последние дни. Он был истинный гений музыки, волевой и настойчивый, но в душе мягкий, отзывчивый и, самое главное, искренний человек.

Джима Хаттона я знаю больше двадцати лет. Впервые мы пересеклись в одном из шумных ресторанчиков универмага «Селфриджес» в 1973 году. Потом потеряли связь, пока однажды вечером не встретились на ужине в квартире Фредди. Мы не виделись несколько лет, но казалось, всего несколько недель.

Несомненно, Фредди и Джим — необычная пара. Оба такие темпераментные, что их совместную жизнь трудно назвать безоблачной. Но, по крайней мере, она никогда не была скучной.

Я уверен, эта книга вызовет огромный интерес — в ней раскрыты ранее неизвестные стороны жизни того, о ком вроде бы все уже тысячу раз было сказано. По природе своей Джим — человек прямолинейный, и написать иначе он просто не мог.

Питер Фристоун

Лондон SW1

Август 1994

Какой еще Фредди?

Лондон, конец 1983 года. Очередные ничем не примечательные выходные. Все свободное время я опять провожу за выпивкой в гей-барах и клубах в компании моего любовника Джона Александра. Я без ума от этого крепкого темноволосого парня.

Под конец воскресного вечера нас занесло в гей-клуб под названием «Кокобана», который располагался на цокольном этаже одного из отелей Южного Кенсингтона, района на западе Лондона. В этом заведении я оказался впервые.

Мы стояли у бара и цедили баночное пиво. В клубе битком: одни бесцельно бродят, другие танцуют под оглушительные ритмы диско, несущиеся из динамиков.

Кажется, я пил тогда уже четвертую банку пива. Джон отлучился в туалет, и ко мне подошел незнакомый парень. Мне было тридцать четыре года, а он, казалось, чуть постарше. Одет в обычные джинсы и белую майку, носит усы, как и я. Стройный, изящный — такие меня не привлекали: я предпочитал мужчин покрупнее.

— Давай угощу тебя, — предложил он.

У меня оставалась еще почти полная банка, и я ответил:

— Спасибо, не нужно.

Затем он спросил о моих планах на ночь.

— Отвали, — бросил я. — Спроси лучше об этом моего парня.

Незнакомец понял, что со мной ему ничего не светит, и оставил попытки, удалившись обратно к своим друзьям в глубине зала.

— Тут за мной пытались приударить, — сообщил я Джону, когда тот вернулся.

— Кто? — спросил он. — Который?

— Вон тот, — указал я.

— Это же Фредди Меркьюри! — воскликнул Джон. Имя мне ровным счетом ничего не говорило. Вот если бы он был управляющим отелем «Савой», где я работал, — тогда другое дело. Я не разбирался в популярной музыке. Да, она постоянно звучала по радио, но я не мог отличить одну группу от другой или одного певца от другого. Я даже никогда не слышал о Queen. Джона не разозлило, что Фредди пытался меня склеить, — наоборот, он был польщен: надо же, знаменитый певец возжелал его партнера!

Мы с Джоном выпивали до закрытия клуба в районе полуночи, после чего направились домой в Клэпхэм, в Южный Лондон. Назавтра ранним утром я вышел на работу — я был тогда мужским парикмахером в небольшом салоне при отеле «Савой».

Четыре или пять месяцев спустя Джон пригласил меня поужинать в шикарный ресторан «Септембер» в Эрлс-Корт, что на западе Лондона.

Я сидел спиной к двери и наслаждался превосходной едой с полным ощущением того, что жизнь удалась. Вдруг Джон, глядя мне через плечо, воскликнул:

— О, твой поклонник тоже тут!

— Кто? — спросил я.

— Фредди Меркьюри. Тот, что пытался склеить тебя несколько месяцев назад в «Кокобане».

Я попытался незаметно обернуться, и действительно, там сидел тот самый парень и ужинал с друзьями. Думаю, меня он не увидел.

Скоро мы с Джоном перебрались на съемную квартиру в район Саттон в графстве Сюррей. Нашей хозяйке госпоже Айви Тавернер было за семьдесят. Мы заняли две комнаты на мансардном этаже ее таунхауса. Обстановка была довольно скромная: спальня, гостиная и простенькая кухня на лестничной площадке.

Очень быстро мы поняли, что нам тесно, и стали действовать друг другу на нервы. Я не ждал от жизни многого, но мечтал о гармоничных отношениях, основанных на любви. Сильно ревновал Джона, в итоге он начал воспринимать меня как надзирателя и жаждал вырваться на свободу. Весной 1984 года после двух лет совместной жизни мы расстались. Джон съехал, но дружбу мы сохранили.

Я работал в салоне-парикмахерской пять дней в неделю и каждую вторую субботу до обеда. Рабочий день заканчивался около шести. Домой я добирался долго: сперва на метро, потом сорок пять минут поездом от вокзала «Виктория» — и ужин себе начинал готовить уже поздним вечером.

В доме Айви Тавернер я вел тихую одинокую жизнь. Бывало, пропускал по стаканчику с приятелями в Саттоне, но чаще бродил сам по себе. Беспорядочные связи не для меня, я никогда не стремился намеренно кого-то подцепить и наедине с собой чувствовал себя лучше, чем в компании. Время от времени с кем-то знакомился, мог даже пофлиртовать, но не изменял своему принципу: «Сложится так сложится, а нет так нет».

По четвергам я получал зарплату и традиционно заглядывал в «Маркет Таверн», гей-бар в Воксхолле на юге Лондона. Добираться туда из Саттона ради выпивки, может, неоправданно долго, но я считал его «своим» местечком. Занимал один и тот же столик в уголке и наблюдал за работой барменов. На столе передо мной — неизменная кружка пива, пачка сигарет торчит из аккуратно закатанного рукава рубашки. Вот так я и проводил вечер, выпивая несколько кружек. Забывался, погружался в атмосферу бара, иногда с любопытством смотрел, как безудержно веселятся незнакомые парни.

Пришло лето, выходные в Саттоне стали невыносимо скучными, и я перенес алкогольные лондонские посиделки с четверга на субботу. Тогда я думал, что никто не интересуется мною, но оказалось, это не так. Много лет спустя, уже после смерти Фредди, у меня случился задушевный разговор с Джо Фаннелли, его бывшим любовником, а позже домашним шеф-поваром, исповедником и доверенным лицом. Хотя у Фредди была квартира в Лондоне, большую часть 1984 года он жил в Мюнхене. Каждый раз, возвращаясь в Лондон на выходные, он обязательно заезжал в «Хэвен», ночной гей-клуб у вокзала Чаринг-Кросс.

Не знаю как, но Фредди вычислил, где я выпиваю. По пути в «Хэвен» он просил водителя, парня по имени Гэри, остановиться у «Маркет Таверн». Фредди оставался сидеть в своем ретро-«Мерседесе» и посылал Джо на разведку. Если Джо рапортовал, что заложник привычки на посту, они продолжали свое ночное путешествие в «Хэвен».

Если вы ирландец, как и я, то 17 марта — дата, которую невозможно забыть: День святого Патрика. В 1985 году этот день выпал на воскресенье, а накануне ночью я выпивал в «Маркет Таверн» со своими ирландскими друзьями. Мы договорились пообедать там же назавтра. Я редко пью днем, но в тот раз сделал исключение; день вскоре перешел в вечер, и я отправился в Саттон, чтобы сразу лечь спать — утром нужно было на работу. Если бы я остался пить дальше, наверняка перерезал бы горло кому-то из клиентов во время бритья.

Тот праздник святого Патрика настолько мне врезался в память, что я могу точно назвать день, когда мы снова встретились с Фредди, — суббота, 23 марта. Вечер начинался, как и любой другой. Я приготовил себе ужин, потом облачился в типичную гей-униформу — джинсы и белую майку. В то время в моде был образ «активного гея» с обязательным атрибутом в виде усов. От вокзала до Воксхолла я добирался на место — перепрыгивал через три ступеньки на эскалаторе, чувствуя, как трещит ткань джинсов на коленях и сзади. Кое-где на штанах образовались прорехи.

После закрытия «Маркет Таверн» я плюхнулся на сиденье мини-кеба. Таксист, который частенько подвозил меня, думал, что и в этот раз заплетающимся языком я назову ему Саттон. Но в ту ночь я решил продолжить развлечения и попросил отвезти меня в «Хэвен». Я не часто наведывался в этот клуб, считал его слишком большим и неуютным.

Приехал я довольно поздно, валясь с ног, и будто оказался на другой планете. В кармане после оплаты такси оставалось всего пять фунтов. К счастью, не пришлось платить за вход, потому что я встретил знакомого. Внутри сразу же спустился по лестнице в бар и заказал кружку лагера.

— Можно тебя угостить? — раздался голос. Я поднял голову: тот самый парень из «Кокобаны», как его там?.. Фредди. Я уже много выпил. Язык у меня развязался, и сил обороняться не было.

— Нет, лучше я тебя угощу! — предложил я гордо.

— Большую порцию водки с тоником, — последовал ответ.

Мои пять фунтов сразу испарились. Оставалось надеяться, что в карманах завалялся хотя бы фунт, чтобы вернуться на ночном автобусе в Саттон.

— А у тебя большой член? — смеясь, спросил Фредди. Позже я узнал, что такое фамильярное обращение — его типичная манера завязывать разговор.

Я не люблю такие интимные вопросы, поэтому ответил грубо:

— Не твое дело!

Не будь я таким пьяным, я бы послал его на три буквы. Но вместо этого высмеял его среднеатлантический акцент — он говорил, растягивая слова.

— Ради бога, избавься от фальшивого американского акцента! — бросил я.

— Да нет у меня никакого акцента.

Он представился просто «Фредди». Я знал, что его зовут Фредди Меркьюри, но все еще смутно представлял, кто он такой и чем занимается. Да и зачем мне это?

Фредди предложил мне переместиться в середину зала к его компании. Там сидели его личный повар Джо Фаннелли, певец Питер Стрейкер и еще кто-то. Джо, светловолосый парень спортивного телосложения, на вид лет тридцати, отличался осторожным подходом к людям и к жизни. Понятия не имею, о чем шел разговор в ту ночь, сам я в основном помалкивал.

Немного позже Фредди прошептал мне в ухо:

— Пошли потанцуем.

Мы вышли на танцпол. В те дни если я был навеселе, то колбасился, как рейвер. Войдя в раж, мог танцевать даже в одиночку — пол содрогался подо мной, и горе тому, кто случайно оказывался на пути. Несколько часов я таскал Фредди по танцполу. И, похоже, ему понравился мой пьяный самозабвенный танец.

Около четырех часов утра Фредди решил, что с него довольно, и пригласил нас всех к себе в квартиру в Кенсингтоне, на Стаффорд Террас, дом 12. Я сел рядом с ним на заднее сиденье «Мерседеса».

Квартира Фредди занимала низ здания, и планировка у нее была необычная. Холл, гостиная и столовая на первом этаже, кухня — на промежуточном, а на цокольном две комнаты: спальня Фредди — окнами на улицу, спальня Джо — окнами во внутренний дворик. Окна просторной гостиной выходили в небольшой палисадник.

Уже светало, но все намеревались продолжать веселье. Фредди предложил мне нюхнуть кокаин, но я в эти игры не играю и потому ответил:

— Нет уж, спасибо, не употребляю.

У меня случались редкие эксперименты с марихуаной, но ничего более тяжелого я никогда не пробовал. К тому же я изрядно нагрузился спиртным, и мне приятнее было играть с двумя кошками Фредди, Тиффани и Оскаром, чем что-то пихать себе в нос.

Не обращая внимания на галдеж гостей, мы с Фредди постоянно флиртовали — переглядывались, подмигивали, кивали, прикасались друг к другу. И в конце концов оказались в постели — совсем пьяные и способные лишь на неуклюжие поглаживания. Фредди нежно прижимался ко мне. Мы болтали, а потом оба вырубились. Проснувшись утром, обнялись и продолжили разговор. Стали обсуждать, кто чем зарабатывает на жизнь, и я сказал, что я парикмахер.

— А я певец, — ответил он и предложил пойти на кухню выпить чаю.

Примерно в полдень я засобирался домой. Фредди дал мне свой номер телефона.

— Спасибо, принято, — сказал я. — А ты запиши мой.

После той ночи Фредди так и не перезвонил, да и сам я о нем вообще не думал.

Однако через три месяца, в начале лета, он вдруг напомнил о себе. В пятницу я вернулся домой с работы и принялся готовить ужин: сосиски, пюре, горох и жареный лук. Только я поставил картошку вариться, как раздался телефонный звонок. Госпожа Тавернер позвала меня, и я спустился вниз.

Голос в трубке тихо произнес:

— Узнаешь меня?

Я перечислил несколько имен, но не угадал.

— Это Фредди, — сказал он. — У меня намечается ужин в узком кругу. Приходи.

— Не могу, — ответил я. — Я только что начал готовить.

— Немедленно выключай плиту, — потребовал он. — Приходи. Обещаю, ты хорошо проведешь время.

Я выключил плиту и отправился к Фредди. Бутылки вина у меня не нашлось, но я чувствовал: нужно что-то принести в качестве презента. И на вокзале Виктория купил Фредди две веточки фрезий по 1,99 фунта каждая.

На автобусе я доехал до Кенсингтон-Хай-стрит и направился к его дому. «Дурак, ты просто свихнулся!» — говорил я сам себе. Никогда прежде я не дарил парням цветы и сейчас удивлялся своему порыву. Вдобавок фрезии выглядели какими-то жалкими, стыдно такие дарить. Повернув на Стаффорд Террас, я выбросил их в первую попавшуюся урну. Я и не подозревал, что это одни из любимых цветов Фредди, и, если бы в тот день я ему их принес, он бы сошел с ума от счастья.

Так что, когда Фредди открыл мне дверь, я одарил его лишь широкой улыбкой. Мы обнялись и спустились в гостиную. Мне предстояло познакомиться с остальными, а их было примерно шесть человек.

Перед знакомством с компанией Фредди меня охватило сильное волнение. Мы поднимались в столовую, как вдруг кто-то схватил меня за плечо и с наигранной обидой произнес:

— Ну вот, уже и старых знакомых не замечаешь!

— Господи. — Я пригляделся. Это был Питер Фристоун, с которым я работал еще до отеля «Савой», в универмаге «Селфриджес», что на Оксфорд-стрит. Я тогда помогал продавать парики и аксессуары для волос, а Питер был менеджером ресторана «Орчард» на цокольном этаже. Позднее он устроился костюмером в Королевский оперный театр, а теперь стал круглосуточным личным помощником Фредди.

Питеру было чуть за тридцать. Под два метра ростом, мощный, упитанный, он возвышался над всеми, и с его круглого лица не сходила дружелюбная улыбка. Типичный добряк.

Друзья во главе с Фредди всегда называли Питера Фиби. Фредди вообще любил давать приближенным прозвища — обычно имена противоположного пола. Сам он был Мелиной, в честь легендарной греческой актрисы Мелины Меркýри, а Джо — Лайзой Фаннелли, или просто Лайзой. (Я же, пока мы были вместе, обращался к Фредди исключительно по имени, хоть и назвал свою книгу «Меркьюри и я».)

Во время ужина я сидел рядом с Фредди. Он снова нюхнул кокаина и болтал без умолку. Его так накрыло, что он, казалось, готов был разговаривать со стенами.

После ужина мы отправились в «Хэвен», но через несколько часов выдохлись и вернулись на Стаффорд Террас. Все гости Фредди, особенно парень по имени Пол Прентер, всячески пытались выведать, кто я такой.

С Прентером, усатым щуплым очкариком, я чувствовал себя не в своей тарелке. Ничто не могло скрыться от его взглядов, которые, словно дротики, метались по комнате. Он всегда был в курсе всего, а его излишняя разговорчивость граничила с хамством.

Вообще, у многих друзей Фредди были сучьи повадки. Казалось, они постоянно сражаются за его внимание. Ни с кем из них я не пересекался в гей-тусовке и тем сильно отличался от большинства парней из его компании. Я как был для них невесть откуда пришедшим чужаком, так и остался тайной за семью печатями. Они знали, как меня зовут, где я живу и чем зарабатываю на жизнь, но не более того. Если они задавали вопросы, я любыми путями уклонялся от ответов. Не их это собачье дело!

Фредди ничего не выспрашивал. Мы продолжили с того момента, на котором остановились три месяца назад. Он объяснил, почему так долго не выходил на связь. После нашей последней встречи ему нужно было возвращаться домой в Мюнхен. В то время он жил большей частью за пределами Великобритании, скрываясь от налоговой службы. И гастролировал в Австралии, Новой Зеландии и Японии со своей группой Queen.

В январе 1985 года Queen выступали в качестве хедлайнера на крупнейшем рок-фестивале Rock in Rio в Рио-де-Жанейро. Фредди оказался в эпицентре безумия. Передвигался на бронированном авто с полицейским эскортом, обгоняя машины на улицах с односторонним движением. Один полицейский постоянно пытался его рассмешить, заталкивая заряженный пистолет себе в штаны. Однажды Фредди с Джо улизнули из отеля, чтобы побродить по магазинам, но их настигла толпа фанатов. Ради безопасности они отсиживались взаперти в одном из магазинов, пока их не вызволила охрана. Даже великий южноамериканский футболист Диего Марадона оказался поклонником Queen и при встрече подарил Фредди свою футболку.

На концерте в Рио Фредди чуть было не совершил непоправимое — для исполнения песни I Want to Break Free вышел на сцену в парике и с огромным накладным бюстом. Бразильцы считали эту песню своим гимном свободы, такой наряд оскорбил их. Ситуация приняла угрожающий оборот, и Фредди быстренько скинул свою экипировку.

Единственная песня Фредди, которую я распознавал с первых нот, — его дебютная Love Kills. В конце 1984 года ее крутили во всех лондонских гей-клубах. Он только что выпустил первый сольный альбом Mr. Bad Guy[1], который посвятил своим кошкам, и второй сингл I Was Born to Love You.

Тем летом Фредди многое рассказал мне о своей жизни. Между нами возникла особая «химия». Неважно, чем он занимался — я полюбил его истинного. Его большие карие глаза, его ранимую, по-детски непосредственную душу. Он радикально отличался от моих прежних увлечений: раньше мне нравились крупные мужчины с мясистыми ляжками, а у Фредди была осиная талия и самые худющие ноги из всех, что я видел. Несмотря на очевидные всем достижения, он был на удивление не уверен в себе. И меня зацепила его неподдельная искренность.

Фредди признался, что почувствовал ко мне симпатию при первой же встрече, потому что внешне я походил на его любимого актера Берта Рейнольдса. Его привлекали как раз такие: здоровенные силачи с мягким и нежным характером.

После трехмесячной паузы наши отношения возобновились. Думаю, для него я был чем-то вроде загадки: он — одна из величайших рок-звезд в мире, а я будто бы и не впечатлен его заслугами.

Ту ночь мы провели вместе. Я ушел после полудня — Фредди собирался в аэропорт Хитроу, чтобы лететь домой в Мюнхен. А мне предстояло вернуться к моей прежней жизни. Я побрел по Кенсингтон-Хай-стрит до остановки, откуда автобус идет до вокзала Виктория. Обычно я хожу, глядя под ноги. Вот и сейчас шел, опустив голову, но вовсе не потому, что грустил или жалел себя. Как раз наоборот.

Машина Фредди проехала мимо, но я не заметил ее. Позже он признался, что подглядывал за мной и мой якобы унылый вид его расстроил. Он сказал Джо и водителю: «Вот идет мой мужчина. Кажется, он несчастлив».

Он ошибся: я просто шел своей обычной походкой. Но Фредди все равно говорил потом, что его тянуло развернуть машину и подбодрить меня.

На следующий день я вернулся к работе в «Савое» и зажил обычной жизнью, скудной на события и потрясения. Как вдруг в пятницу мне в салон позвонили из офиса Queen: Фредди хочет, чтобы вечером я летел к нему в Германию, его водитель заберет меня после работы из «Савоя» и отвезет в аэропорт Хитроу. Я запаниковал: откуда взять деньги? Ведь я был совершенно на мели.

— Сожалею, — извинился я перед незнакомцем на другом конце провода. — Но мне это не по карману. Я не могу себе позволить подобные поездки.

— Не волнуйтесь, — последовал ответ. — Ваш билет уже оплачен.

Тем же вечером, после того, как я закрыл салон в «Савое», водитель Фредди передал мне билет авиакомпании «Люфтганза». И вскоре я уже летел в Мюнхен.

Полет удался на славу. Впервые в жизни я летел первым классом в отдельном салоне с четырьмя молодыми бортпроводниками, готовыми исполнить мой любой каприз.

По поводу предстоящего уик-энда я испытывал смешанные чувства. Приятно, что Фредди купил мне билет, но, с другой стороны, это слегка раздражало: я привык за все платить сам и ни от кого не зависеть. Теперь впервые в жизни мне пришлось наступить на свою гордость и принять финансовую помощь, ведь я в ту пору был простой парикмахер и получал всего семьдесят фунтов в неделю.

Самолет приземлился в аэропорту Мюнхена. Фредди уже ждал меня в компании Джо и Барбары Валентин, актрисы, которую в те дни называли «немецким ответом Брижит Бардо». Она работала с модным немецким режиссером Райнером Вернером Фассбиндером, и потому ее считали культовой звездой.

Фредди сразу заключил меня в объятия. Открытое проявление чувств меня смутило — да уж, в тот день британская таблоидная пресса упустила смачный кадр для своих первых полос! Но Фредди совсем не тревожило, что кто-то станет свидетелем нашей пылкой встречи. Он знал, что в Германии люди более толерантные и никто не будет на нас глазеть.

Из аэропорта мы полчаса ехали в кромешной темноте, и, как только добрались до квартиры Фредди, он сразу бросился обнимать меня. Я не успел даже сумку разобрать. Мы занялись любовью и не отрывались друг от друга полчаса. Оказалось, в сексе он очень импульсивен, но, к счастью, наши аппетиты совпадали. Если его охватывало желание, он хотел получить все и сразу. Он был очень сексуален, и я, к своему удивлению, начал влюбляться в его стройное тонкое тело. Талия у него — всего 71 сантиметр! Наш секс был необузданным, но нежным, без ненужной акробатики. Фредди мог быть и активным, и пассивным, чаще второе — все зависело от его изменчивого настроения. Думаю, уже тогда он считал, что мы занимаемся любовью, хотя истинной любовью я бы все же назвал более поздний период наших отношений. На тот момент по большей части это было просто сильное физическое влечение.

Наконец мы вынырнули из спальни, и Фредди устроил мне экскурсию по квартире. Расположенная на третьем этаже четырехэтажного дома, она была просторная и светлая, обставленная скромно, но со вкусом.

Накрытый к ужину стол сверкал. Вскоре прибыли гости, в основном англоговорящие немецкие друзья Фредди. После ужина мы проехались по гей-барам богемного района Мюнхена под названием «Бермудский треугольник», остановив выбор на замечательном клубе «Нью-Йорк, Нью-Йорк».

Фредди был там завсегдатаем. Один угол резервировали исключительно для него и ближайшего окружения, которое благоговейно именовалось «семьей». Фредди снова нюхнул кокаина, и у него открылось второе дыхание. Я тоже успел поднабраться и немного повеселел, поэтому подхватил его и потащил на танцпол.

В ту ночь Фредди не отходил от меня ни на шаг и показывал всем своим друзьям. Я с удивлением обнаружил, что внимание мне приятно. Передо мной словно распахнулись двери в совершенно иной мир.

Несмотря на бессонную ночь, утром в субботу я поднялся рано и не стал будить Фредди. Приготовил чашечку кофе, долго смотрел в окно. Постепенно квартира начала оживать. Фредди проснулся ближе к полудню, и Джо, повар, отправился за продуктами. Впервые за все это время мы остались с Фредди наедине. Сидели на диване, прижавшись друг к другу, болтали обо всем подряд и даже не заметили, как пролетел день.

После ужина мы снова устроили вылазку в пабы и клубы. Как оказалось, меня уже окрестили «загадочным спутником Фредди Меркьюри». Почти все мюнхенское гей-сообщество гадало, кто же я такой. Фредди представлял меня коротко: «Это мой новый мужчина». Мы смеялись, танцевали всю ночь, а вернувшись домой, рухнули в постель.

В воскресенье после обеда я улетал в Лондон. Жаль было расставаться с Фредди. Меня довезли до аэропорта, и я начал морально готовиться к возвращению в свою тихую скромную жизнь в Саттоне, к ежедневной рутинной работе в салоне при отеле «Савой». После проведенных с Фредди выходных меня переполняли эмоции, но я не осмеливался посвящать в это ни одну живую душу. Я все так же стриг клиентов, но сердце замирало от счастья: теперь у меня есть Фредди.

Я написал ему письмо с благодарностью за чудесный уик-энд и приложил фотографию моего огромного рыжего кота по кличке Спок. На неделе он пару раз звонил мне, и мое сердце начинало биться быстрее.

Следующие выходные я провел в Лондоне в одиночестве. Субботним вечером отправился в «Маркет Таверн» пропустить пару кружек пива. В воскресенье позволил себе поваляться в постели подольше, затем в свое удовольствие повозился с садом госпожи Тавернер. Садоводство всегда было моей отдушиной: я готов копаться в земле и подстригать кустарники днями напролет.

В одной из песен Фредди I Was Born to Love You есть строки: «Неужели это происходит со мной? Какое удивительное чувство!» Именно это я и ощущал, думая о нем.

В следующий раз мы увиделись в студии в лондонском районе Ист-Энд, куда он пригласил меня на съемки клипа к той самой песне. По сюжету двое голландских танцовщиков изображали семейные разборки героя-любовника и его страстной дамы сердца. Вечером произошел несчастный случай: актер подбросил свою партнершу над сценой, она поскользнулась и сильно ударилась головой. Фредди остановил съемки, отвез ее в больницу и, пока ее осматривали, ожидал в коридоре. Несмотря на позднее время, его визит произвел фурор — пришлось раздавать автографы молоденьким медсестрам и страдающим бессонницей пожилым пациентам.

В пятницу меня опять ожидал перелет в Мюнхен на выходные — и первый конфликт с Фредди. Я отклонил щедрое предложение доставить меня в Хитроу на машине. Мне это казалось глупой тратой времени: водитель должен проделать путь из Западного Лондона до Вест-Энда, а затем ехать обратно в Хитроу. Так что в аэропорт я отправился на метро, но в Мюнхен опять летел первым классом.

В аэропорту меня встречал только Джо. Он объяснил, что у Фредди встреча, она давно запланирована и ее нельзя отменить. Обычно Джо точно знал, где именно находится Фредди, но в тот вечер не имел об этом ни малейшего представления. Даже не был уверен, придет ли Фредди ночевать.

По распоряжению Фредди Джо сопроводил меня по барам «Бермудского треугольника», и мы вновь задержались в «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Джо засобирался домой, но я решил остаться. Он ушел, передав меня в надежные руки одного из членов «семьи», моего земляка-ирландца по имени Патрик.

После закрытия клуба мы отправились к Патрику домой немного выпить, а потом он проводил меня до квартиры Фредди. Тот уже вернулся и, должно быть, крепко спал. Я тихонько разделся, забрался в постель и прижался к нему.

— И где же ты был так долго? — спросил он резким тоном.

— Гулял с Патриком.

Всю ночь он не спал, но не сказал ни слова. И на следующий день мы почти не разговаривали. Наконец Фредди сделал шаг к примирению: извинился, что не встретил меня в аэропорту.

Не знаю почему, но я чувствовал: где-то в городе у него есть еще один любовник. Я проанализировал свою предыдущую поездку в Мюнхен и, кажется, понял, почему Фредди так настаивал на моем приезде. Я всего лишь марионетка в игре двух любовников. Он тогда специально афишировал наши отношения, чтобы здешний бойфренд начал ревновать. Ловко же он все это провернул.

Тот вечер мы с Фредди и с «семьей» снова коротали в «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Внезапно я ощутил на себе враждебный взгляд. На меня смотрел немец и, как призналась мне Барбара, тот самый любовник Фредди. Совсем не похожий на меня. Фредди любил крупных парней, можно сказать, даже питал слабость к упитанным телам. Но этот Винни Киркенбергер был даже слишком откормлен — возможно, потому, что владел рестораном. Темноволосый, как и я, он тоже носил усы, но, в отличие от меня, выглядел агрессивно.

Всякий раз, как появлялся Винни, Фредди начинал демонстративно общаться только со мной, и темноволосый немец буравил меня взглядом. Когда мы с Фредди оказались дома, меня так и подмывало сказать, что я не готов быть пешкой в его игре. Но потом мы легли в постель, и я решил ничего не говорить.

В воскресенье мы целый день бездельничали — просто сидели в обнимку перед телевизором. Потом я улетел домой и за две недели написал Фредди несколько писем. Он уже занимал важное место в моей жизни.

Вернувшись в Лондон, Фредди впервые представил меня своей подруге Мэри Остин — миниатюрной блондинке со светлыми волосами до плеч, голубыми глазами и бледной кожей. Мэри — девушка сдержанная, даже с холодком, но со мной в то время она вела себя очень приветливо. Она работала секретарем в частной компании Фредди Goose Productions, заведовала всеми его личными делами и выплачивала жалованье сотрудникам. А жила всего в ста метрах от Фредди, в квартире, принадлежащей не то ему, не то фирме.

В следующие выходные я уже по традиции летел в Германию. Меня встретил водитель и довез до квартиры Фредди. Мы поздоровались, и сразу с порога он ошарашил меня тем, что уезжает с Винни из Мюнхена в горы Баварии. В ту ночь он домой не вернулся. Я запретил себе расстраиваться из-за этого. Возможно, я был немного наивен: надеялся, что эти двое просто хотят полюбовно и окончательно расстаться.

Наутро зазвонил телефон — Фредди просил нас с Джо прийти в квартиру Винни, которая располагалась прямо над его рестораном. Мы дошли туда пешком. Завидев нас, Фредди вскочил и нетерпеливо произнес: «Отлично, пойдемте отсюда».

Мы пошли пешком той же дорогой, по пути заглянули в зоомагазин и с умилением полюбовались котятами. Фредди накупил кучу кошачьих деликатесов, которых в Лондоне было не сыскать, и еще игрушек для своих любимцев, Тиффани и Оскара.

А потом случилось невероятное. Мы переходили улицу, и Фредди вдруг запрыгнул мне на руки — не поймай я его, он бы грохнулся прямо на асфальт. Он принялся осыпать меня влажными поцелуями, и я настолько оторопел, что поставил его на землю и побежал вперед. Фредди попытался еще несколько раз на меня наскакивать, но потом прекратил преследования. Я не выносил подобного поведения в общественных местах и держался от него на безопасном расстоянии.

Мы вернулись в квартиру. Фредди изнемогал от желания, сила его страсти была невероятна. Потом мы развалились на диване и смотрели телевизор — собственно, этим мы чаще всего и занимались наедине. Обычно мы сидели в обнимку, а иногда лежали валетом, и я массировал ему ступни — он это обожал. Днем мы редко пили что-то крепче воды или чая, но вечером с лихвой наверстывали упущенное.

Фредди нравились старые черно-белые фильмы: ранняя классика времен Бэтт Дейвис производства «Техниколор», комедии вроде «В джазе только девушки» и «Женщины». Но больше всего он любил фильмы с участием братьев Маркс[2], о чем говорят названия двух альбомов Queen — A Night at the Opera («Ночь в опере») и A Day at the Races («День на скачках»)[3]. Группа даже официально запрашивала у Граучо Маркса разрешение на использование этих названий. Фредди рассказал, что ответ был очень сердечным и, как и ожидалось, остроумным. Текст письма гласил: «Я польщен, что вы позаимствовали название моего фильма для одного из своих альбомов и что он возымел успех. Буду счастлив, если следующий альбом вы назовете так же, как мой новый фильм — «Величайшие хиты “Роллинг-Стоунз”».

Вернувшись на Стаффорд Террас на выходные, Фредди посвятил нас в свою великую тайну.

После воскресного завтрака приехали несколько его друзей: ресторатор Тревор Кларк, художник Руди Паттерсон и Мэри Остин со своим парнем — музыкантом и бывшим участником группы Тома Робинсона «Сектор 27».

— А теперь мы немного прогуляемся! — объявил Фредди. Был чудесный солнечный день; мы прошли пешком около километра за двадцать минут — и вдруг оказались у длинной стены с воротами. Фредди распахнул их и провел нас в волшебный таинственный сад. Это была усадьба Гарден Лодж[4] по адресу: Логан Плейс, 1 — шикарный дом в георгианском стиле, окруженный цветущим английским ландшафтным садом и высокой кирпичной изгородью.

Фредди купил эту усадьбу в конце семидесятых у семьи банкиров, потомков династии Хоар, и сразу придумал ей название: «Хоар Хаус». Полностью освободил дом от старой мебели, сделал капитальный ремонт и оформил интерьер по своему вкусу. В то воскресенье строители и декораторы заканчивали последние штрихи — дом был почти готов к заселению.

Парадный вход Гарден Лодж вел в огромную светлую прихожую с изысканной широкой лестницей. Через двухстворчатые двери по обе стороны можно было пройти в две впечатляюще просторные комнаты с паркетным полом и широкими окнами, выходящими в сад. Комната справа с галереей менестрелей и высокими окнами казалась самой роскошной и величественной. Панорамные окна наводили на мысль, что комната когда-то использовалась как художественная мастерская. За ней располагались кухня и столовая.

На верхнем этаже несколько комнат перепланировали, чтобы сделать огромную главную спальню. Лестничная площадка сразу открывала доступ к гардеробной, увенчанной алебастровым куполом. По обе стороны этажа находились ванные комнаты, отделанные итальянским мрамором с золотыми вставками. В комнате слева, декорированной мрамором с белыми, серыми и розовыми прожилками, красовалось джакузи, способное легко вместить трех человек. Шикарная ванная комната справа была выполнена из сланцевых панелей. Двухстворчатые раздвижные двери всегда оставались открытыми и вели в спальню. Стены были оклеены муаровыми обоями с розовато-бежевыми филигранными узорами. Прямо напротив располагались французские окна в пол, ведущие на длинный балкон, а справа — окно с видом на сад. В левой части спальни стояла кровать Фредди поистине королевских размеров.

Украшением дома, несомненно, был сад — место, где чувствуешь себя в полном уединении. Именно там мы провели почти все время нашего первого визита — сидели на холмике, принимали солнечные ванны и дурачились.

Фредди раньше мимоходом упоминал о Гарден Лодж, но я не ожидал, что дом окажется настолько великолепным. Хотя, каким бы красивым ни был лондонский дом, Фредди тогда все еще считал, что его основное место жительства — в Германии.

Фредди работал над альбомами Queen и в Лондоне, и в Мюнхене, и в одну из его многочисленных сессий я впервые встретился с остальными участниками группы: гитаристом Брайаном Мэем, барабанщиком Роджером Тейлором и басистом Джоном Диконом. С первого же дня они повели себя очень дружелюбно и показались мне простыми и свойскими. В давние времена Роджер и Фредди держали небольшой магазинчик в торговом центре «Кенсингтон Маркет». Их явно многое роднило, частенько они сидели вместе и над чем-то смеялись. Брайан относился к музыке очень серьезно и вдумчиво. Лучше всего я ладил с Джоном Диконом, самым немногословным членом группы — удивительно скромным, тихим и непритязательным. Они с Фредди с самого начала занимались коммерческими делами Queen, а Джон попутно вел бухгалтерию коллектива. Позже из-за бешеного успеха группы на него свалилось еще больше работы, но он неизменно шутил: «Я всего лишь басист».

Очередным масштабным событием стал выпуск нового сольного сингла Фредди Made in Heaven. На эту песню сняли невероятный клип, вдохновленный концепцией Ада в знаменитой поэме Данте. Декорации были поистине грандиозны: двадцатиметровый макет земного шара, огонь Апокалипсиса, бушующий шторм и масса других спецэффектов.

Фредди пригласил меня после работы на съемочную площадку, но я сомневался, что смогу туда пройти. Я подошел к охраннику у ворот студии и спросил, где бытовка Фредди. Он показал, куда идти, и я поспешил туда.

Когда я открыл дверь, Фредди аж подпрыгнул.

— Как ты сюда попал? — раздраженно спросил он. И, страшно нервничая, начал кричать, что охрана должна быть более бдительной.

Потом он успокоился и рассказал, почему так запаниковал. Однажды в его квартиру пробрался какой-то мужик и перемерил всю одежду. Конечно, его задержала полиция и отправила за решетку, но этот инцидент вызвал у Фредди нервное потрясение.

И вот в первый день съемок клипа Фредди вдруг узнает: тот мужик, оказывается, сбежал из тюрьмы! Его подруга предупредила полицию, что он вооружен, опасен и, возможно, охотится за Фредди Меркьюри. Полиция настолько серьезно восприняла эту угрозу, что оцепила его дом на Стаффорд Террас с двух сторон. Вскоре страсти улеглись; преступника схватили и опять посадили за решетку.

Съемки продолжались до поздней ночи. Мы вернулись в квартиру Фредди около пяти часов утра и обнаружили там двух дежурных полицейских. Они просто хотели удостовериться, что Фредди оправился после той передряги, и какое-то время посидели с нами, развлекая нас шутками.

Фредди тоже решил пошутить в ответ: показал им японскую антикварную лакированную шкатулочку.

— Наверное, вам интересно, что в этой шкатулке? — спросил он. — Так вот: здесь моя наркота!

Они расхохотались.

Полицейские ушли почти в шесть утра, и Фредди сказал мне:

— Пойди вздремни часок. Не волнуйся, я разбужу тебя вовремя.

Через час он растормошил меня, нежно прошептав:

— Дорогой мой, пора на работу. Я уже наполнил тебе ванну.

Решайся!

Примерно неделю спустя мне в «Савой» по внутренней связи позвонила женщина и попросила записать некоего господина Джонса на самое позднее время — полшестого вечера.

Я нормально воспринимал опоздания клиентов минут на десять. Но часы показывали без двадцати шесть, а господином Джонсом и не пахло. Я позвонил и попросил соединить с его номером. Ответила все та же женщина, и я начал возмущаться, что клиент опаздывает:

— Мы работаем до шести и скоро закрываемся, он должен явиться прямо сейчас!

Через несколько минут вошел клиент — Дэвид Боуи собственной персоной! Знакомясь с Фредди, я не знал, кто он, а вот Боуи я узнал с первого взгляда. Созданный им десять лет назад сценический персонаж Зигги Стардаст стал настоящим законодателем мод: все поголовно хотели стрижку, как у него, на чем я неплохо зарабатывал.

Закончив работу, я спросил:

— Вы ведь тот, кто я думаю?

— А что именно вы думаете?

— Что вы — Дэвид Боуи.

— Верно, — кивнул он.

Вот, собственно, и вся наша беседа.

Следующий воскресный день, 13 июля 1985 го-да, выдался душным и жарким — и особенным для меня и Фредди. Закончив работу в «Савое», я отправился в его квартиру. Там стоял шум и гам. Фредди был в приподнятом настроении. Все были поглощены просмотром трансляции фестиваля «Лайв Эйд»[5].

Около четырех дня Фредди спросил меня:

— Ты что, еще не собираешься?

Я только что пришел с работы и даже не успел переодеться.

— Куда? — недоумевал я.

— Мы едем на «Лайв Эйд»! — воскликнул он, и у меня отвисла челюсть. Фредди не подозревал, что я никогда не был на концертах.

— Мне и надеть-то нечего, — пробормотал я.

— Тебе ничего не нужно, — ответил он. — Просто надень джинсы, в гардеробной полно футболок — выбирай любую.

Мы пробирались к Уэмбли в колонне черных лимузинов. Мне предстояло впервые увидеть живое выступление Queen. Мы приехали вовремя, в запасе оставался примерно час. Специально огороженная территория позади стадиона была наводнена величайшими рок-исполнителями страны. Я ощущал радостное предвкушение.

У каждого члена группы был личный трейлер с раздевалкой, и все трое пришли с женами — Крисси Мэй, Доминик Тейлор и Вероникой Дикон. Мэй и Тейлор привели с собой и детей.

За кулисами Уэмбли в тот день творилось что-то невероятное — атмосфера была наэлектризована до предела. Фредди знал всех: Пола Маккартни, «Статус Кво», Стинга, U2, «Дайр Стрейтс». Увидев Элтона Джона, Фредди представил меня, как «своего нового мужчину». Потом подошел Фил Коллинз из «Дженезис» и попросил автограф.

— Для тебя? — спросил Фредди.

— Нет, для моих детей.

Фредди рассмеялся и подписал.

Он пошел готовиться. Queen предстояло выступать после Дэвида Боуи, который уже пел на сцене. Фредди не стал переодеваться — те же джинсы с ремнем, белая майка, шипованный браслет на плече.

Дэвид Боуи сошел со сцены и направился к своему трейлеру, и Фредди помчался за ним, прихватив меня с собой. Весь взмокший Дэвид чудил: пытался высушить волосы электровентилятором.

— Вентилятор[6], похоже, твой единственный фанат, а, Дэвид? — подтрунивал Фредди. Они захохотали. Фредди продолжил:

— Это Джим. Думаю, вы уже встречались.

Дэвид взглянул на меня озадаченно:

— Первый раз его вижу.

— Ну а кто же вас стриг на днях? — сказал я, но он, похоже, пропустил это мимо ушей. Очень странно.

Настало время выхода Queen, я пошел с Фредди к сцене и, наблюдая из-за кулис, стал свидетелем самых волшебных двадцати минут в моей жизни. Группа порвала стадион своими хитами: Hammer to Fall, Crazy Little Thing Called Love, Bohemian Rhapsody, Radio GaGa и We Are the Champions. Позже Фредди и Брайан исполнили трогательную песню Is This the World We Created. Доходы от исполнения всех песен были направлены в Фонд спасения детей[7].

Наконец-то я увидел истинного Фредди Меркьюри на сцене. Фредди, от которого семь тысяч зрителей бились в неистовом восторге. Он отдавался выступлению полностью; в эти моменты ничего другого для него не существовало. Сойдя со сцены, он устремился в свой трейлер, и я засеменил за ним как щенок. Первое, что он сказал: «Слава богу, это закончилось!» Джо сорвал с него мокрую одежду, переодел. Адреналин у Фредди по-прежнему зашкаливал, и, чтобы успокоиться, он залпом опрокинул большую рюмку водки. И засиял. В его взгляде читалось: «Мы сделали это!»

Выйдя из трейлера, мы встретили расплывшегося в улыбке Элтона Джона.

— Ах вы засранцы, — сказал он Фредди. — Вы затмили всех!

Они обнялись.

Все за кулисами липли к Фредди, Брайану, Роджеру и Джону. Организатор фестиваля Боб Гелдоф позже признавался: Queen стали лучшей группой дня.

Мы остались до окончания концерта, поговорили с Джорджем Майклом. Но банкету предпочли домашние посиделки с просмотром по телевизору американского закрытия этого удивительного шоу.

Фил Коллинз сначала засветился на Стадионе имени Джона Кеннеди в Филадельфии, потом открыл концерт на Уэмбли и, наконец, метнулся через Атлантику на «Конкорде». Фредди в изумлении покачал головой и сказал:

— Это парень что, на батарейках?

Мы сидели, пили, обсуждали все выступления. Фаворитами Фредди были Тина Тернер и Мик Джаггер с песней Private Dancer.

Той ночью в постели Фредди прижался ко мне и прошептал:

— Тебе понравилось?

— А ты как думаешь? — И я крепко его обнял. — В первый раз в жизни побывать на концерте!

— Да ты шутишь! — обомлел он.

— Вовсе нет.

Казалось, он ошарашен. Я засыпал, сознавая, что впервые увидел настоящую звезду — Фредди Меркьюри, который сделал то, что умел лучше всего, — ошеломил весь мир.

На следующий день «Лайв Эйд» был уже пройденным этапом для Фредди. Но не для меня. Утром в понедельник я пришел на работу в «Савой», и концерт все еще грохотал у меня в ушах.

Вскоре я вернулся в привычную колею. Каждые две недели летал в Мюнхен, где меня неизменно встречали в аэропорту. Когда я прибыл в Мюнхен в первый раз после «Лайв Эйд», Фредди тут же затащил меня на студию «Мюзиклэнд», чтобы я понаблюдал, как он работает над материалом для нового альбома, A Kind of Magic[8], куда вошли и треки для фильма «Горец». Многоэтажный жилой дом, в подвальном помещении которого располагалась просторная студия, стоял на самой окраине Мюнхена, и Джо окрестил его «Домом самоубийц». Эта студия примечательна тем, что Джорджо Мородер[9] сочинил и записал там большинство своих диско-хитов.

Фредди провел меня в аппаратную и представил Райнхольду Маку, их немецкому продюсеру, высокому худому мужчине лет сорока с волосами до плеч, похожему на стареющего хиппи. Фредди усадил меня возле него и убежал записываться дальше.

В студии Фредди думал лишь об одном — о работе. Я наблюдал за ним сквозь стекло, но он редко смотрел в мою сторону, настолько был поглощен своим занятием. Он много курил, хотя часто просто держал в руке зажженную сигарету фирмы «Силк Кат» и, чтобы повысить уровень энергии и адреналина, время от времени делал глоток русской водки. Пил он только «Столичную».

Меня изумляла энергия Фредди. Ему вечно необходимо было действовать, казалось, это у него в крови. Закончив петь, он влетал в аппаратную, усаживался за микшерный пульт и регулировал настройки звука. В конце сессий я, бывало, рассказывал ему о своих впечатлениях о той или иной песне, но никогда не знал наверняка, прислушивается ли он к моему мнению.

В тот раз Фредди работал примерно до одиннадцати вечера. Перед тем как отправиться домой, мы заскочили в один из клубов «Бермудского треугольника». На следующий день Фредди собирался продолжить работу. Как я узнал потом, у него была привычка заскочить в студию якобы на несколько минут и в итоге провести там часов пять или шесть.

Иногда в выходные Фредди корпел над записями в одиночку, но чаще работал с Брайаном, Роджером и Джоном. Когда другие участники Queen приезжали в Мюнхен на записи, они обычно останавливались в отеле. В студии парням нравилось окружать себя помощниками для разных мелких поручений вроде приготовления чая или кофе. У Фредди было два ассистента — Фиби и Джо; у Брайана — Джобби; у Роджера — Крис Тейлор по прозвищу Кристал. В углу студии стоял велотренажер, и, если запись затягивалась, можно было размяться и покрутить педали.

В конце сессии все члены группы разбегались кто куда, а мы обычно шли подкрепиться. Находили скромное придорожное кафе или ресторанчик поблизости и заказывали самую простую еду.

После долгих часов рутинной работы группа нашла собственный способ разряжать обстановку: заменять оригинальный текст песен на шуточный. Эти кулуарные версии хитов Queen всегда получались смешными до слез, и все в студии надрывали животы от хохота.

Однажды поздним вечером группа записывала один из треков для фильма «Горец» — One Vision. В песню так и просилась фраза Fried chicken! («Жареная цыпа»). Позже вечером наедине с Фредди я сказал:

— Ну же, Фредди, ради бога! Группа так знаменита, и ты такой смелый! Сделай уже это!

— Сделать что? — спросил он.

— Оставь эту строчку — жареная цыпа!

Он промолчал.

Теперь, возвращаясь в Лондон, он останавливался в Гарден Лодж. В августе в выходные мы обсуждали, как он собирается праздновать свой тридцать девятый день рождения 5 сентября. Я предложил устроить тематическую черно-белую вечеринку. Идея ему понравилась. Как обычно, Фредди организовал все с размахом, и получилось скандальное и потрясающее событие — бал-маскарад в черно-белых тонах, куда гости должны были явиться в костюмах трансвеститов.

Он арендовал «Хендерсон», самый лучший клуб Мюнхена. В зале сделали перепланировку, интерьер оформили в черно-белых тонах и украсили сотнями черно-белых роз. Даже стулья задрапировали черно-белой тканью. Съемки торжества планировалось использовать для клипа к сольной песне Фредди Living on My Own. Клип собирались выпустить в том же месяце.

В день вечеринки самолетом из Лондона доставили всю нашу команду, в том числе Фиби, Мэри, некоторых служащих офиса и еще Дэвида Вигга, специализирующегося на шоу-бизнесе журналиста из таблоида «Дейли Экспресс». Фредди доверял Дэвиду — тот сотрудничал с Queen уже больше десяти лет.

На британской таможне возникла небольшая заминка. Мы везли маскарадный костюм Фредди, частью которого были подтяжки, украшенные бутафорскими пулями. Авиакомпания заявила, что подтяжки с пулями запрещено провозить в салоне, и потребовала сдать их в багаж.

Мы летели «Британскими авиалиниями». В бизнес-классе я оказался один, в моем распоряжении были бесплатные напитки и более качественная еда, чем у остальных в экономклассе. Мэри подговаривала меня украсть бутылку вина и передать им. Я, конечно, ничего такого не сделал, это было бы бестактно.

Фредди разместил большинство гостей в мюнхенском отеле «Хилтон» за свой счет. С нами в квартире поселилась только Мэри, Фредди выделил для нее диван. Когда мы с Мэри приехали, дом уже был полон народу.

Я увидел дорогие подарки, которые принесли Фредди друзья, и у меня сжалось сердце. Над своим подарком я долго ломал голову. Денег не хватало на что-то стоящее, потому я решил подарить ему четырехлистный клевер, застывший в смоле. Конечно, я не мастерил его сам — много лет назад его сделал своими руками отец одного из моих друзей и вручил мне.

Мне было очень неловко дарить Фредди этот талисман перед всеми, поэтому я позвал его в спальню.

— Прости, но это все, что я могу подарить. — И я протянул ему сверток из тонкой папиросной бумаги. Развернув ее, Фредди пришел в восторг. Поцеловал меня и побежал в гостиную.

— Только посмотрите, какой замечательный подарок сделал мне Джим! — обратился он ко всем, и я покраснел. Фредди сиял от радости: он знал, что я подарил ему это от чистого сердца.

Около десяти вечера мы с Фредди отправились в лимузине на вечеринку. Фредди был облачен в свое черно-белое арлекинское трико и чудесный, обшитый галуном мундир от Эмануэль, четы модельеров, которые шили свадебное платье самой Леди Ди. И, конечно же, образ дополняли подтяжки с пулями, создавшие проблемы в аэропорту. Все в тот вечер разоделись в черно-белые костюмы или женские наряды — кроме меня. Я позаимствовал у друга, бывшего танцора, фрак с лацканами, расшитыми разноцветными пайетками. Надел черные брюки и посчитал, что этим можно ограничиться.

В большинстве своем гости банкета были немцы, завсегдатаи мюнхенской гей-тусовки из тех, что отправятся хоть на край света, лишь бы хорошенько погудеть. Некоторые пришли в очень оригинальных костюмах. Брайан Мэй нарядился ведьмой, Дэвид Вигг — дамой в вечернем платье, Фиби — цыганкой и даже Ричард Янг, папарацци, разоделся так, что от женщины его было не отличить. Райнхольд Мак[10] был с женой Ингрид, как и Стив Стрейндж[11], и еще несколько владельцев звукозаписывающих компаний.

По залу постоянно сновали кинооператоры, подлавливая наши забавные выходки. Почти все время я находился около Фредди, но хотел сохранять анонимность и удирал от камер. Я уже наловчился незаметно уходить в тень при первых же признаках приближения объектива.

В разгар праздника Фредди презентовали огромный торт в форме рояля — такой большой, что каждому из трехсот гостей достался кусочек.

Через несколько часов ко мне подошел обеспокоенный Джо:

— Тебя Фредди зовет.

Как оказалось, у Фредди случилось что-то вроде панической атаки. Он стоял в середине зала и выглядел совершенно опустошенным. У него произошла ссора, не знаю, с кем и по какому поводу. Когда я пришел, драма уже закончилась. Фредди хотел, чтобы я помог ему успокоиться. Я обхватил его руками и прижал к себе. А вскоре обнаружил, что не только ссора повергла его в такое состояние.

На той вечеринке наливали только один напиток — шампанское. Мы все немало выпили, но Фредди не рассчитал свои силы. К тому же многие гости употребляли дурь, и кто-то подсунул ему мешанину из разных наркотиков. Ему нравилось нюхать кокаин, но он не любил экспериментировать с другими веществами. Взрывоопасный коктейль заставил его потерять самообладание.

Немного погодя Фредди снова почувствовал себя хорошо. Мы веселились всю ночь напролет, даже танцевали. Ночь получилась незабываемая, и в шесть утра мы без сил рухнули в постель. Многие из нас наутро не могли пошевелиться, но Фредди вернулся в клуб со съемочной группой и стройными красотками — немецкими трансвеститами в женских нарядах, чтобы снять дополнительные кадры для своего вызывающего видеоклипа. Фредди, конечно же, называл их «дорогушами».

Потом ему вручили счет за вечеринку, и это было не так весело. Многие гости ни в чем себе не отказывали, в итоге сумма оказалась огромной — около 50 тысяч фунтов стерлингов. Он чувствовал себя обманутым.

Когда вышел видеоклип, я, к своему изумлению, увидел короткий кадр, где я танцую в одиночку с голым торсом. Фредди очень щепетильно выбирал кадры для клипов и, видимо, в этот раз настоял, чтобы меня включили. Видео не вышло в Америке, так как Си-би-эс, под лейблом которой Фредди выпустил сольный альбом, сочла клип рискованным: уж слишком в нем много трансвестизма.

В те счастливые дни отношения между мной и Фредди становились все более близкими. Я грустил и скучал по нему в разлуке. И он чувствовал то же самое. Однажды в Лондоне он заговорил о том, чтобы поселиться вместе.

— Если бы я позвал тебя жить со мной в Мюнхене, ты бы согласился?

До того момента я даже никогда не рассматривал возможность переезда к нему.

— Пожалуй, да, — ответил я, — но при одном условии. Если я перееду в Германию, мне нужна там работа.

В Британии у меня были некоторые финансовые обязательства, я не хотел увольняться из «Савоя» и рыскать по Мюнхену в поисках места парикмахера, к тому же не зная немецкого. Я очень высоко ценил свою независимость и не был готов жить за его счет.

Фредди задумался. Минут через пятнадцать снова спросил:

— А если я позже решу переехать из Мюнхена обратно в Лондон?

— Вот тогда можно подумать.

Именно из-за моей независимости и возникало большинство наших ссор, которые всегда заканчивались криками Фредди: «Опять ты за свое!» Фредди восхищался независимо мыслящими людьми, но предпочитал манипулировать окружающими, если выпадала возможность.

Я никогда не сомневался в том, что именно он по кирпичику сложил наши отношения. Вот вам пример. Однажды в Лондоне мы поехали в гей-клуб «Копакабана», что в районе Эрлс-Корт, с Джо, Питером Стрейкером и нашим водителем Гэри. Мы устремились в бар, затем покрутились у стола для игры в пул. Вдруг Фредди обернулся и уставился на меня.

— Иди на хер! — злобно выпалил он.

Я сильно удивился, но сделал именно так, как он сказал. Развернулся на каблуках и направился к двери. По дороге я встретил Гэри, который сразу почуял неладное.

— Что стряслось? — спросил он.

— Без понятия, — ответил я. — Он не в духе и велел мне идти на хер, вот я и иду.

Я вернулся в Гарден Лодж, упаковал свою сумку для уик-эндов и поймал такси до Трафальгарской площади, чтобы успеть на ночной автобус до Саттона. Приехал домой, лег в постель и уснул. В четыре утра меня разбудила Айви Тавернер — она яростно барабанила в дверь. Фредди не мог связаться со мной и позвонил Айви, и она бросила трубку. Слушать мои извинения она не хотела.

Я не уступал Фредди в упрямстве и не собирался звонить ему на следующее утро. Спустя несколько дней он позвонил сам, и я сорвался:

— Не посылай меня! — крикнул я ему. — Никто не имеет права посылать меня на хер!

Он точно знал: между нами ничего не кончено. И начались ночные звонки, которые в итоге все решили.

Несколько недель Фредди названивал мне каждую ночь, обычно в три или четыре часа. Терпение Айви Тавернер лопнуло, и она заявила, что я должен освободить квартиру в двухнедельный срок. Из-за настойчивости Фредди я потерял крышу над головой.

Фредди вернулся в Лондон, и я рассказал ему, что случилось.

— Меня вышвырнули из-за твоих ночных звонков!

— Ну, не волнуйся, — тихо ответил он. — Переезжай в Гарден Лодж. Там никто сейчас не живет.

Мне оставалось только согласиться.

После двух лет в Германии Фредди решил, что пора перестать скрываться от налоговой, и начал высчитывать, сколько дней в год он может проводить в Англии. Он хотел вернуться в Лондон и постоянно жить в Гарден Лодж. Первое время он не спешил расставаться с квартирой на Стаффорд Террас, чтобы иметь возможность в течение нескольких месяцев спокойно перевозить вещи.

Гарден Лодж, как оказалось, вовсе не пустовал: там уже жил Питер Фристоун-Фиби с кошками Тиффани и Оскаром. И планы Фредди прилететь в Лондон, чтобы провести со мной первые выходные в новом доме, потерпели фиаско.

В Саттоне я упаковал несколько чемоданов и уже собирался выезжать, как позвонила Мэри и попросила заскочить к ней домой. Она сказала, что у Фредди в Мюнхене завал с работой и он не сможет сразу ко мне присоединиться. И передала записку, которую Фредди написал неделю или две назад.

Я все еще храню ту маленькую японскую открытку: «Береги себя, скоро увидимся. С любовью, Ф.»

Так что первую ночь в огромной хозяйской спальне я провел в компании Оскара, примостившегося у изголовья просторной кровати. Я повесил в шкаф несколько рубашек и свой рабочий костюм, но остальные вещи не распаковывал — не знал, куда их сложить. В выходные приехал Фредди и немедленно затащил меня в постель. Говорил, что дико скучал, и я видел, что это правда. Он отвел мне место в гардеробной и освободил один из ящиков своего стола:

— Это тебе для всякой всячины.

Так я и переехал к нему. Следующие шесть лет мы прожили вместе как муж и жена.

В ноябре в Королевском Альберт-холле под эгидой «Лайв Эйд» состоялся модный показ «Фэшн Эйд». Фредди достался образ жениха. Как и на концерте, собралось множество звезд. Фредди надел тот самый мундир, в котором был на свой день рождения в Мюнхене, но на этот раз с черными брюками. Его партнершей выступила актриса Джейн Сеймур — она демонстрировала роскошное белое свадебное платье тоже от супругов-дизайнеров Эмануэль. Кроме Фредди и Джейн по подиуму прошлись Бой Джордж и звезда мыльной оперы «Улица Коронации» Джули Гудиер; актеры сериала «Демпси и Мейкпис» Майкл Брэндон и Глинис Барбер; Элисон Мойе[12]; Ширли Бэсси; Ленни Генри[13]; Джордж Майкл с партнером по Wham!; Эндрю Риджли и получивший прозвище Святой Боб Гелдоф со своей женой Полой Йетс.

Банкет, посвященный мероприятию, состоялся в отеле «Гайд-парк». Наряды Фредди и Джейн повергли в полное замешательство всех, кто был в лобби. В отеле было полным-полно американских туристов, которые приняли их за настоящих молодоженов. В Голливуде Джейн очень популярна, и ее сразу же узнали. А потом все увидели, что новоиспеченный «муж» — Фредди Меркьюри! Невероятно! Должно быть, американцы решили, что на их глазах вершится история — они фотографировали «молодоженов» и шумно аплодировали.

Как и многих других, нашу пару коснулся вопрос распределения бюджета. К счастью, учитывая склонность Фредди транжирить деньги, я не был главным кормильцем в семье. Но мы условились разделять текущие расходы поровну, и я буду платить ему пятьдесят фунтов в неделю за проживание. Фредди не знал, что это больше чем половина моей недельной зарплаты. Платил я по своей воле: это помогало уравнивать наш вклад в отношения, однако позже Фредди отказался от этой идеи.

В том же месяце меня ждал приятный сюрприз. Вышел сингл One Vision. Последнюю строчку песни изменили на Just gimme, gimme, gimme fried chicken! — в точности, как я предлагал.

Клип к One Vision снимали на студии «Мюзиклэнд» два высоких крупных австрийца, которых все любя называли Torpedo Twins («Взрывная парочка») — режиссеры-продюсеры Руди Долезал и Ханнес Россачер. Руди одевался более ярко и красочно, чем его напарник, но оба были ребята веселые и дружелюбные.

С приближением Рождества One Vision быстро поднялся на верхние строчки чартов, и этот успех стал для Фредди очередным шагом вперед. В том году Queen не порадовала поклонников новым альбомом, поэтому выпустила ограниченным тиражом бокс-сет из одиннадцати дисков под названием The Complete Works. Но, боюсь, для большинства поклонников это издание оказалось не по карману.

Группа планировала следующим летом отправиться в турне по Европе, и это вызывало большой ажиотаж. Вопрос уже стоял на повестке дня у тур-менеджера Queen — Джерри Стиклза. Мы познакомились, когда он заходил в гости в Гарден Лодж. Для ребят Джерри, полноватый американец за сорок, был как родной отец. Я тоже прикипел к нему, к тому же в запасе у него имелось множество уморительных шуток.

Все мои мысли занимал вопрос, что подарить Фредди на Рождество. Чем порадовать человека, у которого все есть? В конце концов мне помог мой друг Джон Роуэлл, представительный мужчина одного со мной роста и возраста, но намного стройнее. Ему принадлежал магазин одежды «Ки Ларго» в Ковент-Гардене, и я однажды купил там кожаную куртку. Тогда она влетела мне в копеечку — я выложил почти двести фунтов. Фредди всегда восторгался моей курткой, так что Джон предложил мне купить в рассрочку похожую.

За две недели до Рождества мы с Фредди сильно поссорились из-за коренастого юнца по прозвищу Датский Бекон откуда-то из Южного Лондона. В злачных местах Фредди всегда флиртовал напропалую с другими геями, но меня это не беспокоило; я знал, что в постели потом он окажется только со мной. Интуиция подсказывала мне, что он несколько раз путался с другими, и я ужасно ревновал, хотя не ставил ему никаких условий. Но в ту ночь, когда он флиртовал с Датским Беконом, я решил, что с меня хватит.

Вернувшись в Гарден Лодж, я потащил Фредди в спальню и высказал ему все, что думаю. Заявил, что он должен принять решение, с кем хочет быть — со мной или с другим парнем. И вышел.

Потом я позвонил Джону Роуэллу, который жил в Южном Лондоне на границе Воксхолла и Клэпхэма, и обрисовал ситуацию. Он сразу предложил мне свою комнату для гостей. Я побросал в сумку свою одежду и покинул Гарден Лодж. Если Фредди хочет быть в свободном полете, я не собирался ему мешать.

Несколько дней спустя Фредди позвонил мне на работу и попросил приехать вечером в Гарден Лодж, чтобы все обсудить.

— Прости. Мне жаль, что так вышло, — сказал он. — Возвращайся домой.

Мы поцеловались и помирились. Я вернулся за несколько дней до Рождества и сразу включился в лихорадочную беготню по магазинам в поисках подарков для близких друзей Фредди. Сам я уже не мог себе позволить никаких трат, потому что все деньги спустил на подарочную куртку.

В наше первое Рождество в Гарден Лодж мы нарядили елку в гостиной, но не стали украшать остальную часть дома. В канун Рождества отправились в «Хэвен» и еле приволокли ноги под утро. Проснувшись в наше первое рождественское утро, мы поцеловались и пожелали друг другу счастливого праздника. Потом оделись и спустились вниз, чтобы все подготовить для торжественного ужина в узком кругу друзей, среди которых были Джо и Фиби, Тревор Кларк, Мэри и Питер Стрейкер.

В тот год мы впервые собрались вдесятером за большим столом, на котором красовались жареная индейка и другие традиционные праздничные блюда. Мы взрывали хлопушки, примеряли картонные колпаки и веселились от души. Через три часа уселись перед елкой и начали открывать подарки. Кто-то нырнул в море разноцветных свертков, и они разлетелись по комнате. Фредди сам отыскал мой подарок и протянул мне. А я преподнес ему куртку.

Фредди подарил мне зажигалку от «Картье», а в рождественской открытке я обнаружил чек, и у меня глаза на лоб полезли. Тысяча фунтов! Я был потрясен.

Каждый, кто был близок Фредди, получил от него рождественский подарок и чек — он хотел, чтобы мы купили себе что-то, о чем действительно мечтаем. Так он благодарил всех за тяжелый труд в течение всего года. Всех одаривал одинаково за исключением Мэри: она получала подарки подороже.

Куртку Фредди тут же примерил. Она сидела великолепно. Казалось, он доволен, но я чувствовал, что куртка не особо пришлась ему по вкусу. На моей памяти он надел ее всего один раз.

В тот день мне удалось поближе узнать Питера Стрейкера. Он стал одним из лучших друзей Фредди и оставался им до конца. Раньше я никак не мог понять, что за штучка этот Питер, но потом привязался к нему. Он нравился мне, а я ему. Фиби, напротив, на дух его не переносил. Стрейкер всегда гарантированно мог рассмешить Фредди. Как и Фредди, он редко вставал рано утром — если ты певец, у тебя есть уважительная причина ночами напролет просматривать видео и слушать музыку. Оба питали страсть к музыке госпел, но у них никак не получалось слушать ее тихо, пока остальные спят.

В День подарков[14] Гарден Лодж принимал около тридцати гостей. Фредди окутал всех своим радушием и праздничным настроением. По случаю Нового года была еще одна вечеринка, на которую я пригласил своего бывшего друга Джона Александра. Он никого не знал, поэтому мне пришлось уделять ему много времени. В полночь все мы начали поздравлять друг друга с Новым годом, целовать и обнимать. Я с досадой увидел, что единственный человек, которого Фредди демонстративно не поздравил, был Джон, но не стал с ним об этом говорить.

Почти в полном составе мы отправились в «Хэвен». Джон тоже пошел с нами, но потом затерялся где-то в клубе. Немного позже я поймал себя на мысли, что уже давно не видел Фредди. Огляделся, но его нигде не было. Я спросил Джо, где Фредди.

— На танцполе, — ответил он.

Фредди танцевал с неизвестным мне парнем и явно позволял себе лишнего. Некоторое время я наблюдал за ними, а потом перешел в наступление: спотыкаясь, ринулся через переполненный танцпол и схватил Фредди.

— Иди-ка сюда на пару слов, — заорал я и прижал его к стене. Его новый друг, которого, как я позднее узнал, звали Джорджем, последовал за нами, но я резко развернулся и рявкнул:

— Не суй сюда свой гребаный нос!

Я зажал Фредди в углу, обхватив рукой его шею, и зашипел, брызгая слюной:

— Только попробуй ко мне подкатывать свои яйца новогодним утром!

— Все нормально, пусти, — сказал он. — Я своего добился. Просто хотел, чтобы ты приревновал.

Я отпустил его, он ушел, а я допил свою порцию.

Потом я решил найти остальных, но их нигде не было. Как оказалось, они уехали, оставив меня в ужасном положении. На улице холодрыга, а я в джинсах и майке. Что еще хуже, я оставил свою куртку с ключами от дома в машине, на которой они укатили домой. Я был в ярости. Это была новогодняя ночь, и поймать такси было нереально.

Когда я наконец добрался до Гарден Лодж, было уже около пяти утра. Я нажал на кнопку и услышал через домофон голос Питера Стрейкера: «Это Джим!»

Он открыл мне ворота, и я уже подходил к дому по тропинке, как в дверях показался Фредди. Ругаясь, я рванул напрямую в спальню. Фредди бежал за мной.

— Слушай, — сказал я, — определись наконец. Тебе нужен я или кто-то другой? Просто прими решение!

На этом я не остановился. Я дал ему нагоняй за пренебрежительное отношение к Джону:

— Как ты смеешь так оскорблять моих друзей?

Фредди толкнул меня на кровать, пытаясь успокоить. Он быстро поднял мне настроение. В его победоносном взгляде читалось «прости меня», хотя никогда в жизни я не слышал, чтобы он кому-нибудь говорил такие слова.

— Сегодня я добился от тебя реакции, о которой всегда мечтал, — и обвил меня руками. Я крепко обнял его за талию. Мы окончательно помирились в спальне после того, как разогнали по домам последних новогодних гуляк.

Утром я встал и принес Фредди чашку чая. Все пошло своим чередом.

Через три дня мне исполнялось тридцать семь. Фредди решил подарить мне два новых костюма и попросил Джо отвезти меня на Сэвил-Роу[15]. Один из тех, что я купил, был сшит легендарным модельером Томми Наттером и сильно отличался от готовых костюмов из магазина.

Затея Фредди отпраздновать мой день рождения в Гарден Лодж опять нас рассорила. Вечеринка была грандиозной: впервые на ней собрались и мои друзья, и друзья Фредди. Кульминацией вечера стал торт, украшенный фигурками кошек — я потом хранил их в холодильнике больше двух лет.

Через несколько дней Фредди обвинил одного из моих друзей в краже небольшой, но весьма дорогой вазы, которая стояла на подоконнике в прихожей. Я хорошо знал своих друзей и был абсолютно убежден в их невиновности. Неделями мы ссорились на этой почве. Когда мы оставались в спальне наедине, Фредди начинал гундеть:

— Кто-то украл вазу. Это все твои гребаные друзья. Сюда они больше не придут.

Наконец я рыкнул:

— Ладно, Фредди. Я пойду по домам всех своих друзей и если найду вазу, то уйду от тебя, и ты больше никогда обо мне не услышишь.

Через некоторое время он успокоился.

— Ладно, это всего лишь ваза.

Только после его смерти я узнал правду о той вазе. Джо рассказал, что ее кто-то разбил еще до приезда гостей. Чтобы Фредди не узнал об этом, Джо бросил осколки в мусорное ведро и прикрыл разным хламом.

— Почему же ты сразу не рассказал об этом Фредди, чтобы мы прекратили ругань?

— Мы подумали, уж лучше пусть Фредди считает, что вазу украли, чем разбили, — ответил Джо.

Эти слова — очень точный штрих к портрету Фредди. Он боготворил красивые вещи.

Ложь во спасение

14 февраля 1986 года мы впервые вместе встретили День святого Валентина. Из салона я заказал в Гарден Лодж утреннюю доставку букета из двадцати четырех[16] красных роз с запиской: «Для Ф. М.» Фредди не оставил мой романтичный порыв без ответа. Около полудня в салон зашел флорист отеля с прекрасным букетом красных роз.

Мария, мой ассистент, завизжала от радости:

— Ой, это для меня!

Каким же было ее разочарование, когда флорист пояснил:

— Нет, это для Джима!

Клиент в кресле изумленно посмотрел на меня, а я едва не провалился сквозь землю от смущения. В букете я нашел открытку. На ней было написано: «От Ф.».

Друг Фредди Дэйв Кларк, лидер и барабанщик популярной группы 1960-х «Дэйв Кларк Файв», занимался постановкой рок-мюзикла Time в театре «Доминион». Главную роль исполнял Клифф Ричард, а также была использована голограмма с лицом Лоуренса Оливье. Дэйв попросил Фредди сочинить для шоу две песни, одна из которых носила одноименное название — Time.

Премьеру мюзикла назначили на 9 апреля, и Фредди был приглашен на торжественный предпоказ. Он хотел, чтобы я составил ему пару. Недели за две до премьеры Джо было поручено купить элегантные черные костюмы и лаковые туфли для себя, Фиби и меня.

Как ни парадоксально, заглавная песня Time, которую Фредди написал для мюзикла, начиналась со слов «Время не ждет никого». Но уже задолго до премьеры наше общее время едва не закончилось. Я узнал, что он снова изменяет мне. Почти все вечера я проводил дома за просмотром телевизора и рано ложился спать, а Фредди продолжал где-то тусоваться. Иногда он вовсе не приходил ночевать. Оправдывался, что якобы был в своей квартире на Стаффорд Террас, но слухи доносили другое. Друзья нашептывали, будто видели, как Фредди в открытую знакомится с мужчинами.

Я был уверен, что Джо всегда в курсе, где Фредди. Однажды в воскресенье я проснулся около девяти утра. Фредди, как обычно, не ночевал дома. Джо спустился вниз и сразу же направился к двери. Я проследил за ним, держась на безопасном расстоянии. Он привел меня к Фредди, который, как и говорил Джо, был в квартире на Стаффорд Террас.

Джо вошел в дом через парадную дверь и примерно через двадцать минут появился вместе с Фредди. Но я успел заметить, как некий молодой парень выскользнул из двери и быстро зашагал по улице. Выходит, что слухи о Фредди были правдивы.

Я помчался в Гарден Лодж, опережая Джо и Фредди. Они приехали, но я ничего не сказал: нужно было все обдумать. Вместо того чтобы скандалить из-за похождений Фредди, я решил пойти развеяться. Спросил, не возражает ли он, если я пойду выпить в свое старое логово «Маркет Таверн». Он не был против и поручил своему новому водителю Терри Гиддингсу отвезти меня туда.

В «Таверн» я выпил несколько кружек пива и поболтал со старыми друзьями. Все как один говорили, что я выгляжу несчастным.

— Ну-ка, попробуй вот это, — предложил мне кто-то.

— Что это?

— Неважно. Просто положи в рот. Это тебя взбодрит.

Взбодриться мне бы не помешало, поэтому, долго не думая, я послушался. Оказалось, это был ЛСД. Вскоре меня сильно накрыло. Следующее, что помню, как я вышел с друзьями из «Маркет Таверн» и мы направились в «Хэвен».

Обычно, сколько бы я ни выпил, я никогда не терял контроль над собой. Но из-за кислоты слетел с тормозов и превратился в зомби. В «Хэвен» я повстречал старого приятеля Джея, которого не видел лет сто.

— Джим, что случилось? — спросил он. — Ты странно выглядишь.

Я рассказал ему все, что вспомнил — про «Таверн» и как я что-то проглотил и оказался на другой планете. Джей взял меня под крыло, чтобы больше ничего не стряслось.

— Не стоит возвращаться домой сегодня, — сказал он мне. — Оставайся у меня, я присмотрю за тобой.

Я проснулся утром в квартире Джея с ужасной головной болью. Я предполагал, что в Гарден Лодж Фредди вне себя от ярости, поэтому отправился к Мэри и рассказал ей о скверном происшествии, из-за которого не пришел ночевать. По словам Мэри, Фредди страшно злился и всю ночь разговаривал по телефону с Питером Стрейкером, ожидая моего возвращения.

Зазвонил телефон. Это был Фредди.

— Джим у меня, — сообщила Мэри.

— Отлично, — сказал он, — передай, чтобы возвращался, паковал вещи и проваливал. Чтобы к моему возвращению из студии его в доме не было.

И бросил трубку.

Я опять стал бездомным. Из таксофона я позвонил Джону Роуэллу и спросил, можно ли снова пожить в его гостевой комнате. Он заверил, что я смогу оставаться сколько захочу.

Я вернулся в Гарден Лодж, забрал свои вещи из спальни и поехал к Джону в полной уверенности, что между мной и Фредди все кончено.

Несколько дней спустя, в день премьеры мюзикла Time, у меня дома зазвонил телефон. Это был Фредди.

— Ты вернешься? — спросил он.

— Нет.

— Но я хочу, чтобы мы вместе поехали на премьеру, — вкрадчиво проговорил он.

— Возьми своего друга. Мой вечерний костюм будет ему как раз.

— Приходи, — настаивал он, — давай все обсудим.

Я взял такси. У дома меня встретил Джо:

— Он наверху, ждет тебя.

Не успел я шагнуть в комнату, как Фредди бросился на меня. Не говоря ни слова, мы упали на кровать и занялись любовью. Потом Фредди сказал:

— Возвращайся домой.

Я согласился. Мы стали собираться на премьеру. Фредди явно дал понять, что я — единственный, с кем он хочет быть в театре тем вечером.

После этого случая мы зажили привычной счастливой жизнью.

В антракте Фредди придумал «поработать» мороженщиком, и сразу началась такая давка, что ему пришлось, не глядя, кидать мороженое зрителям. Такое же приподнятое настроение он сохранял и на фуршете после премьеры, который проходил в Ипподроме на Лестер-сквер. Там он представил меня Клиффу Ричарду: «Это Джим, мой мужчина». Фредди восхищала долгая карьера Клиффа в музыкальном бизнесе. Хотя к тому времени он сам уже выступал семнадцать лет, по сравнению с Клиффом чувствовал себя новичком.

Однажды Фредди признался Дэйву Кларку, что преклоняется перед Лоуренсом Оливье[17], и тот организовал ему приватный ужин с Оливье и его женой Джоан Плаурайт. На ужине речь зашла о критиках, и Фредди пожаловался, что часто подвергается резким нападкам прессы. Лоуренс высказался недвусмысленно: «К черту этих гребаных критиков!»

Фредди вернулся домой под впечатлением. Таким я его никогда не видел. Он радовался как ребенок: «Я ужинал с одним из величайших людей современности!»

Помню, как-то я вернулся с работы, и Фредди рассказал, что у него был невероятный гость — Дастин Хоффман собственной персоной. Он подыскивал идеи оформления интерьера для одного из своих домов и решил нанять того же дизайнера, который занимался интерьером в Гарден Лодж. Дизайнер позвонил Фредди и спросил, можно ли показать Дастину некоторые комнаты. Фредди был польщен. Примерно на час Гарден Лодж превратился в образцовый выставочный зал.

Дастин оказался намного ниже ростом, чем представлял себе Фредди, вел себя очень вежливо и даже немного нервничал. Но Фредди быстро расположил его к себе — показал предметы искусства ручной работы из своей коллекции, поговорил об интерьере, театре и рок-музыке. Фредди признался, что был на седьмом небе от счастья.

В первой половине наступившего года Фредди, Брайан, Роджер и Джон снова приступили к работе над альбомом A Kind of Magic в студиях Лондона и Мюнхена. Оставались последние штрихи. Обычно работа начиналась около полудня и продолжалась часов двенадцать. Фредди возвращался домой не раньше десяти вечера, но, как правило, не позже часа ночи. Врывался в комнату и сразу давал мне послушать демозапись новой песни, попутно указывая на отрывки, которые, по его мнению, требуют доработки или добавления новых эффектов. В некоторые особо удачные дни во время вечернего прослушивания он не говорил ни слова — это значило, что работа завершена и мы слушаем лучший вариант песни.

Сингл A Kind of Magic вышел в марте, а видеоклип к песне снимали в тогда полуразрушенном театре «Плейхаус» на авеню Нортамберленд. Однажды я заскочил после работы, чтобы проведать Фредди и посмотреть на съемки клипа. Очень скоро дело чуть не дошло до кулаков — Фредди опять показал свою ревнивую натуру.

Обычно я без дела слонялся по студии, а в тот вечер одиноко сидел в глубине партера и наблюдал за Фредди. Ко мне подсел один из водителей группы, и между нами завязался разговор. В итоге мы пошли где-нибудь выпить. Когда я вернулся в театр, Фредди сидел в своем фургоне, припаркованном возле служебного входа.

Он явно злился, и я знал, что лучше не маячить у него перед глазами. Мы не общались до тех пор, пока не сели в машину. По дороге в Гарден Лодж Фредди повернулся ко мне и процедил:

— Меня тошнит от тебя. Кто тебе разрешил приводить на съемки своего приятеля?

Я расхохотался.

— Никакой он мне не приятель, — ответил я. — Это один из водителей вашей группы, черт бы его побрал!

Фредди тоже любил продемонстрировать чувство юмора. В 1986 году я получил от него открытку по случаю Дня святого Патрика. В тот вечер мне не разрешили заходить на кухню. Джо или Фиби передавали мне оттуда кофе, лишь бы я им не мешал. Потом Джо объявил, что ужин готов. Я направился на кухню, но он преградил мне путь. «А тебе в столовую! — сказал он. — Фредди дал мне строгое указание приготовить для тебя особый ужин по случаю Дня святого Патрика!»

Я увидел стол с обилием свечей, накрытый для меня одного. На нем стояло большое блюдо с огромным сочным стейком в окружении гарниров из картофеля на любой вкус — жареный, пассерованный, пюре, вареный, крокеты, чипсы, дофинуа, запеченный и так далее. «Фредди велел приготовить картофель всеми возможными способами», — объяснил Джо.

Фредди всегда думал, что раз я ирландец, то обязательно должен любить картошку. И он не ошибался. Я сел за стол и съел самый вкусный ужин в моей жизни.

Несколько раз в год Фредди приглашал меня на романтические ужины. Помню, однажды я вернулся с работы. Он, как обычно, обнял меня, а потом сказал: «Собирайся, мы идем в ресторан».

Терри отвез нас в одно из любимейших мест Фредди, индийский ресторан под названием «Шазан». Мы пошли туда вдвоем, нигде не маячили друзья Фредди, что было непривычно. Он попросил усадить нас за самый романтично оформленный столик в подвальной части.

Весь ужин Фредди постоянно касался меня, возможно, для того, чтобы проверить, будет ли мне неловко перед другими гостями ресторана. Наклонялся ко мне через стол и держал за руку, а когда подали мороженое, даже покормил меня с ложечки. Некоторые посетители бросали презрительные взгляды, но он относился к этому просто — «Да пошли они!»

Я так не мог. Знаю, он старался ради меня, но перед незнакомыми людьми я сильно тушевался и даже покраснел.

Дома Фредди бывал особенно романтичен. Мы никогда не обсуждали, как долго будем вместе. Просто думали о настоящем и с надеждой смотрели в будущее. Иногда он спрашивал, чего я хочу от жизни.

— Умиротворения и любви, — всегда отвечал я.

Именно это Фредди и давал мне.

Он часто, вплоть до самой смерти, признавался мне в любви. Слова «Я тебя люблю» никогда не были для него проходными, он произносил их осознанно.

Мне не удавалось так свободно выражать свои чувства. Я достаточно много лет провел в лондонской гей-среде, чтобы понять: когда отношения заканчиваются, тебе могут сделать очень больно. После каждого расставания ты выстраиваешь вокруг себя защитный барьер, который трудно преодолеть. Но со временем Фредди удалось пробить эту защиту.

Чего мы оба боялись, так это одиночества. «Тебя может окружать множество друзей, но это не избавляет от мучительного одиночества», — часто повторял Фредди. Мы прекрасно понимали, что многих наших друзей-геев ждет перспектива быть одинокими, отверженными и нелюбимыми.

В мае Фредди выпускал новую сольную песню Time. В том же месяце Queen стали хедлайнером ежегодного рок-фестиваля Golden Rose в Монтрё. Я сопровождал Фредди в поездке.

После концерта в честь группы устроили вечеринку на яхте. Фотографы попросили Фредди немного попозировать, и вскоре я воочию убедился, что он обладает властью над прессой. Фотосессия прошла очень хорошо, и через пять-десять минут, подарив им массу кадров, Фредди поблагодарил их и был готов к началу вечеринки.

Он сел за стол и увлекся беседой с певцом Белуа Сам[18], который постоянно менял сценическое имя и хотел посоветоваться на эту тему. Через несколько минут пронырливый фотограф подкрался к ним, чтобы незаметно снять Фредди. Но не успел сделать и трех снимков, как на него налетели пятеро других папарацци, оттащили его и устроили потасовку.

— Готов поспорить, этих фото завтра в прессе вы не увидите! — ликовал Фредди.

Он оказался прав. Очень хорошо, что на самой вечеринке никто не снимал: на яхте в ту ночь творился невообразимый разгул.

Таблоид «Сан» все-таки напечатал фотографию Фредди, сделанную во время выступления на фестивале, от чего он был не в восторге. Из-за неудачного ракурса на животе у него образовалась складка. Репортеры злобно пошутили, видать, что у Фредди вздутие живота, и подписали фото «Фредди раздулся от гордости»[19]. Увидев это, Фредди посмотрел на меня и расстроенно покачал головой:

— Что ж, они в своем репертуаре. Если я стройный, газеты пишут, что слишком тощий, а если немного полнею — что жирный. Порочный круг.

Фредди возобновил репетиции с группой, готовясь к европейскому турне Magic Tour. Оно должно было начаться 7 июня в Стокгольме на футбольном стадионе «Расунда» и продолжиться до августа. Завершить триумфальное шествие Queen предстояло в Небуорт Парке в Хартфордшире перед самой многочисленной аудиторией в истории группы — 120 тысяч человек.

Как только в июне они покинули Великобританию, вышел альбом A Kind of Magic и одновременно с ним пластинка, на одной стороне которой была песня Friends Will Be Friends, а на другой — сингл Queen 1974 года Seven Seas of Rye. Именно с этой песни началось покорение группой вершин хит-парадов. Альбом занял первые строчки чартов Британии и более чем тридцати других стран.

А «Мэджик-тур» тем временем прибыл в Париж. Я решил сделать Фредди сюрприз — навестить его. Рискованная авантюра — Фредди любил разыгрывать других, но сам ненавидел, когда его застигали врасплох.

После работы я поехал домой, переоделся, собрал сумку и отправился в Хитроу. Прилетев в Париж, добрался до отеля «Рояль Монсо» и спросил, не останавливались ли у них Фредди Меркьюри или другие участники Queen, но администратор лишь хлопала глазами. Я был уверен, что это нужный мне отель, и догадался, что группа регистрировалась под псевдонимами, дабы не привлекать внимания прессы и поклонников (позже я узнал, что Фредди всегда бронировал гостиницы на имя А. Мейсон).

К счастью, в лобби я наткнулся на одного из техников группы. Он подтвердил, что Фредди действительно остановился в этом отеле, но сейчас группа на Венсенском ипподроме на саундчеке. Я сел и стал ждать. Когда Фредди вернулся и увидел меня, то мимоходом бросил: «О, приветик».

Казалось, Фредди не удивлен — скорее, раздражен. Позже он наехал на Джо за то, что тот не сообщил о моем приезде: он хотел контролировать абсолютно все, что происходит.

На следующее утро к нам в люкс приехала Диана Моузли, художник по костюмам для «Мэджик-тура». Она создала для Фредди самое вычурное одеяние из возможных: алую мантию с отделкой из искусственного горностая и корону, украшенную драгоценными камнями, — в самый раз для Его Величества Меркьюри. Забавно было наблюдать, как Фредди расхаживает по номеру в этой мантии поверх банного халата и с короной на голове.

Во время царственного дефилирования Фредди заметил, чего в его образе не хватает. Внезапно чисто по наитию он схватил банан, начал петь в него, как в микрофон, и при этом метался туда-сюда так, что мантия резко вздымалась вверх. Он был в восторге от своей идеи. Как и все его поклонники тем вечером.

Толпа скандировала, а я с гордостью думал: «Это мой мужчина!»

В следующую субботу, 21 июня, Queen выступали на стадионе Маймарктгеленде, в германском городе Мангейм. Я был дома в Гарден Лодж. В воскресенье около четырех утра раздался телефонный звонок. Звонил Фредди. Он кричал, что заперт в номере и не может выбраться. На грани истерики он требовал, чтобы я немедленно прилетел. Я приехал в его отель, и оказалось, что Фредди в полном порядке, разве что устал немного.

Было приятно почувствовать себя нужным.

Из Берлина мы отправились в Мюнхен. Стоило нам приехать в отель, как Фредди вышел из себя: ему достался простой и невзрачный люкс. Мы расселились по номерам, а потом поужинали с остальными участниками группы в маленьком кафе. Все объелись и ужасно напились. Помню, как болтал с помощником Роджера Тейлора, Крисом по прозвищу Кристал, и Джобби, ассистентом Брайана. Вечеринка закончилась глубокой ночью, после чего мы вернулись в отель.

Из Мюнхена группа полетела в Цюрих, а я вернулся в Лондон. 5 июля они выступали в Дублине, единственном городе, где их приняли недружелюбно. Несколько бухих безбилетников прорвались через ограждение и начали швыряться всякой ерундой во Фредди и остальных. После того выступления Фредди дал зарок, что ноги группы не будет в Ирландии. Больше они туда не приезжали.

И, наконец, перед возвращением в Лондон, где намечались очень особые события, группа отыграла концерт в Ньюкасле.

Пятница 11 июля и суббота 12 июля стали памятными датами в истории Queen — группа дала два аншлаговых концерта на стадионе «Уэмбли». Это было их первое выступление такого масштаба после невероятного успеха на «Лайв Эйд» годом ранее. За два вечера они выступили перед 150 тысячами человек.

У Фредди время от времени воспалялись узелки на голосовых связках — такую цену приходится платить за то, чтобы быть знаменитым певцом. Он всегда брал с собой на гастроли небольшой паровой ингалятор, в эффективность которого свято верил. И постоянно рассасывал «Стрепсилс», леденцы от боли в горле. В первый вечер на «Уэмбли» у Фредди снова начались проблемы со связками, но он счел их недостаточно серьезными, чтобы отменять шоу. Как и всегда, оба этих концерта я наблюдал, стоя за кулисами.

В субботу в клубе «Руф Гарденс» в Кенсингтоне состоялся банкет в честь успеха этих двух выступлений, и из-за присутствия прессы Фредди хотел, чтобы его сопровождала Мэри. Иногда ему приходилось маскировать наши чувства, но то была ложь во спасение. Он извинился передо мной:

— Прости, так нужно, ведь там будут журналисты.

Я все прекрасно понимал и всегда держался на безопасном расстоянии в нескольких шагах от них с Мэри.

Вечеринка прошла с обычным для Queen размахом: сотни бутылок шампанского и счет больше 80 тысяч фунтов.

Собралось около пятисот гостей. У лифта приглашенных встречали девушки, одетые только в боди-арт от художника Бернда Бауэра. Вечеринку посетили многие знаменитости: Джефф Бекк[20], Ник Роудс из группы «Дюран Дюран», «Шпандау Балет», Пол Кинг[21], Лималь[22], Клифф Ричард, Гари Глиттер[23], Мел Смит и Грифф Риз Джонс[24], Джанет Стрит-Портер[25] и Фиш из группы «Marillion», который нравился мне больше всех.

В какой-то момент Queen поднялись на сцену и начали играть рок-н-ролл. Фредди вошел в раж, тем более что выступал он в дуэте с Самантой Фокс, «моделью с третьей страницы»[26] газеты «Сан». Он вытащил Саманту на сцену, и они зажгли под Tutti Frutti и Sweet Little Rock and Roller. Когда я встретил ее после выступления, она все еще дрожала от возбуждения.

Следующая остановка Мэджик-тура была запланирована на среду 16 июля на стадионе «Мейн-Роуд» в Манчестере, и мы с Фредди и группой вылетели на север Англии. На этот раз мы трое, Мэри, Фиби и я, изъявили желание посмотреть шоу с трибуны. Организатор концерта проводил нас на места. Минут через десять объявились трое мужчин и стали утверждать, что места принадлежат им. Мэри пришла в ярость и попыталась козырнуть тем, что она подруга Фредди Меркьюри. Это был не очень умный поступок — в итоге ей пришлось выслушивать ругань одного из мерзкой троицы. (Позже мне рассказали, что это был Питер Мурс, наследник империи Литлвуд.[27]) Нам не удалось отвоевать наши места, и остаток шоу мы наблюдали из-за кулис.

После концерта нас провели через визжащую толпу фанатов. В какой-то момент возник серьезный риск, что толпа прорвется к группе, поэтому мы укрылись в специальном двухэтажном автобусе. Входить в него нужно было не в обычные двери, а через скрытый лаз. Чтобы никого не задерживать, Мэри, я и остальные уже сидели наготове в салоне автобуса в ожидании ребят. Когда они забежали в автобус, мы все забрались на второй этаж, чтобы увидеть толпы восхищенных людей, которые заполонили все улицы. Вот это проводы!

Мы уезжали в сопровождении полицейских машин с мигалками, голубоватый свет которых озарял ночное небо. Беспрепятственно выехали из города, и полицейский кортеж еще несколько километров держал нас в поле зрения. На пути в Лондон я размышлял над теми сценами, свидетелем которых я только что стал. Они напомнили мне материалы кинохроники 1960-х годов о The Beatles, которых преследовала толпа фанатов. Я впервые осознал, какой угрозе подвергаются ребята из Queen. Только благодаря таким мерам безопасности им удается избежать преследования тысяч восторженных и обезумевших поклонников.

После манчестерского концерта Фредди в сопровождении Джо отправился в следующие по списку города — Кельн и Вену. В воскресенье 27 июля Queen должны были выступать в Будапеште и тем самым войти в историю как первая западная рок-группа, давшая концерт за железным занавесом. Группа решила на несколько дней отправиться в круиз по реке Дунай, после чего торжественно прибыла в Будапешт на личном катере генсека Советского Союза Михаила Горбачева.

Мэри редко путешествовала с Фредди в турне, но в этот раз он захотел устроить ей небольшой отдых и позвал с собой в круиз. Она очень переживала, что оставляет в одиночестве Джерри, кота, которого подарил ей Фредди, и я вызвался пожить несколько дней в ее квартире, чтобы присмотреть за ним.

Но все же я не пропустил концерт, который позднее называли не иначе как «Волшебство в Будапеште». Лондонский офис группы организовал мне перелет в Будапешт за три дня до события. Терри и Джо встретили меня в аэропорту и отвезли на машине прямиком в отель, где Фредди забронировал президентские апартаменты. Номер оказался просто волшебным, с просторным балконом, где могла уместиться вся наша компания. Там были Мэри, Фредди, менеджер Queen Джим Бич, Брайан Мэй, Джон Дикон, Роджер Тейлор, которому разминал плечи персональный массажист группы, и папарацци Ричард Янг.

После саундчека мы все отправились на грандиозный банкет и отведали щедро приправленные жгучей паприкой блюда национальной венгерской кухни. Потом вернулись в отель, но перед сном я захотел еще разок неспешно пройтись по улочкам этого волшебного города.

В Венгрии было довольно сложно приобрести пластинки и аудиокассеты, поэтому одному богу известно, каких усилий стоило каждому из 80 тысяч зрителей купить билет на концерт. Для большинства жителей Будапешта билеты были слишком дорогие — почти как месячная зарплата.

Фредди решил преподнести особенный подарок зрителям и отблагодарить преданных поклонников Queen исполнением Tavaszi Szel, трогательной национальной венгерской песни. Текст ему дали только за несколько часов до выступления, и все это время он расхаживал по номеру или балкону, лихорадочно пытаясь выучить слова.

Прибытие Queen в Будапешт стало мегасобытием. Когда мы направлялись к стадиону под охраной полицейского эскорта, город затаил дыхание. Двадцать минут мы сломя голову мчались во главе кортежа лимузинов в сопровождении десятков полицейских на мотоциклах. Машина с визгом тормозов поворачивала на углах, проезжала на красный свет и, казалось, вот-вот взлетит как ракета. Мы с Терри и Джо нервничали из-за превышения скорости, но Фредди, казалось, совсем не замечал, что нас подбрасывает из стороны в сторону. Он тихонько напевал песню, пытаясь выучить мудреные венгерские слова.

Тот концерт стал настоящей сенсацией. Порядок на стадионе обеспечивали сотни полицейских. Первую половину выступления я наблюдал за кулисами, но после антракта переместился к сцене и провел остаток концерта в тесных объятьях восторженной толпы. Завороженный, я смотрел, как мой мужчина перемещается с одного края сцены на другой. Сцена была огромной, но Фредди использовал все это пространство, чтобы охватить всех зрителей без исключения. Для пущей зрелищности над сценой установили огромные прожекторы и дымовые генераторы.

Исполнение народной песни сразило слушателей наповал. Фредди записал слова на ладони и то и дело поглядывал на нее, но для фанатов это все было неважно. Как только он открыл рот, толпа венгерских зрителей просто обезумела и не могла поверить, что зарубежный музыкант отважился исполнить их самобытную сложную песню. В конце зал разразился громом аплодисментов, и, хотя Фредди был настолько далеко от меня, что казался лишь точкой, я мог поспорить: он вздохнул с облегчением. В конце выступления Фредди царственно вышел из-за кулис, облаченный в мантию с горностаевым мехом и с короной на голове, зрители впали в эйфорию. Еще несколько часов после концерта Фредди не мог унять свою разбушевавшуюся энергию.

На следующее утро с Джо случилась небольшая неприятность. Он носил контактные линзы, но в тот раз забыл взять в тур контейнер для них и вместо него использовал стакан с водой. Пока его не было в комнате, пришла горничная и помыла стакан, не заметив в нем линзы.

— Безнадежная балда, — прокомментировал Фредди. Непонятно было, кого он имеет в виду — горничную или Джо.

По возвращении в Британию я прочитал статью Дэвида Вигга в «Дейли экспресс». Вигг писал, что на просьбу Мэри зачать от Фредди ребенка тот ответил, что скорее заведет еще одну кошку. Кроме того, Дэвид упомянул, что Фредди ни с кем не состоит в отношениях. На самом деле Фредди считал, что такая политика облегчает существование нам обоим, и был прав. Однако в статье приводились такие его слова: «Впервые в жизни я обрел душевное равновесие».

Он объяснил мне, что имел в виду наши отношения.

Мэри для прессы уже давно стала частью его личной жизни и знала, как себя вести с назойливыми журналистами. Но меня от них он всегда пытался скрыть. Славу он воспринимал как обоюдоострый меч, способный как защитить, так и ранить своего обладателя.

В пятницу, 1 августа после работы я вылетел в Барселону к Фредди. Он давал интервью испанскому телевидению и сделал дерзкое заявление, что главная причина его визита в Испанию — надежда на встречу с великой оперной дивой Монтсеррат Кабалье. Оперой Фредди увлекся благодаря Фиби — у того была обширная коллекция дисков с оперной музыкой, которая, очевидно, включала и полное собрание арий в исполнении Кабалье. Фредди часами заслушивался ими и выведывал у Фиби все, что тот знает о символике, главных и второстепенных сюжетных линиях в опере.

После концерта в Барселоне все мы отправились в изысканный рыбный ресторан. Я спросил Роджера Тейлора, как проходит тур.

— В этом году Фредди какой-то не такой, — признался Роджер. — Что ты с ним сделал?

По его словам, Фредди стал совершенно другим человеком. Уже не срывался в гей-бары, когда все возвращались в отель, и перестал прожигать жизнь.

Замечание Роджера говорило о многом. В его словах я услышал обнадеживающие и одобряющие нотки, за что был крайне ему признателен. Будучи одним из ближайших друзей и по совместительству коллегой по группе, Роджер считал, что наши серьезные отношения явно идут Фредди пользу. В его взгляде читалось: «Джим, продолжайте в том же духе».

Из ресторана мы направились в стильный ночной клуб, совладелицей которого была сногсшибательная дама в довольно откровенном платье. Она решила присоединиться к нашей компании, прямиком устремилась к Фредди и вклинилась между нами. Правой ягодицей нагло взгромоздилась на половину кресла Фредди, а левой — на половину моего кресла. Затем закинула ногу на ногу и то и дело задирала платье, обнажая загорелые бедра.

— У тебя есть подруга? — спросила она Фредди.

— Нет.

— А жена у тебя есть? — не унималась она.

Он наклонился через нее, положил руку мне на колено и сказал:

— Есть. Вот моя жена!

Услышав такое, бедная женщина едва не провалилась сквозь землю. Поспешно пролепетав невнятные извинения, она встала и поспешно скрылась в толпе.

Очередной концерт тура должен был состояться воскресным вечером в Мадриде. Перед вылетом из Барселоны я заказал для Фредди букет цветов, который должны были доставить ему в номер отеля в Мадриде к нашему приезду. На карточке я написал: «От жены!»

Приехав в Мадрид, цветов я нигде не обнаружил. Их доставили только спустя несколько часов, и выглядели они жалко — замызганный веник из полузасохших роз. Что еще хуже, на карточке значилось: «От желны». Фредди полдня пытался разгадать, что такое «желна», и в итоге я избавил его от мучений, рассказав все как есть. Он разразился хохотом.

В Британии Queen оставалось выступить в Небуорт Парке, что в городе Стивенейдж графства Хертфордшир. Концерт состоялся в субботу 9 августа и стал последним выступлением в карьере группы. Тот знаменательный день как нельзя лучше подходил для того, чтобы выйти на прощальный поклон. Мы с Фредди, Брайаном, Роджером и Джоном вылетели на вертолете из Баттерси. По официальным данным, в тот день на стадионе собралось 120 тысяч человек, но некоторые источники утверждали, что зрителей было двести тысяч. Так или иначе, но движение транспорта по всей округе парализовало. В нескольких километрах от Небуорта в окне вертолета я разглядывал бесконечные ленты крошечных машин, припаркованных бампер к бамперу.

— Это все из-за нас? — спросил Фредди.

— Да, — ответил я.

— Ох, — вздохнул он, расплываясь в улыбке.

На вертолетной площадке уже ожидали машины, готовые отвезти группу прямо к гримеркам. Я поехал на другом автомобиле и встретился с Фредди в его комнате. Он всегда нервничал перед выступлениями. За несколько минут до выхода на сцену адреналин у него зашкаливал, и он не мог совладать с волнением. Это продолжалось до той самой секунды, когда он выбегал на подмостки, ведущие на сцену, и, как только видел зрителей, его отпускало. Он полностью принадлежал им.

Обычно на концертах я шел в зал и пробирался к звукооператорской вышке, откуда открывался прекрасный обзор. В Небуорте пролезть сквозь толпу было нереально, и большую часть концерта я ошивался у края сцены. Ближе к завершению концерта ко мне подошел парень, лицо которого показалось знакомым. Так оно и было, мы виделись в Будапеште. Он рассказал, что получил специальное разрешение на полет из Венгрии в Небуорт на концерт Queen. Я растрогался и провел его с собой за кулисы, чтобы он увидел Фредди. Венгр был вне себя от радости.

Как и всегда, за концертом последовала грандиозная вечеринка, хотя Фредди и остальные участники группы не смогли остаться на всю ночь. Нас уже ждал вертолет, чтобы доставить обратно в Лондон. Во время полета до нас дошли слухи, что на концерте один из фанатов погиб, получив удар ножом. Из-за огромного скопления зрителей ему не смогли вовремя оказать помощь и спасти жизнь. Фредди очень расстроился.

На следующее утро Джо подтвердил самые страшные опасения Фредди; официальные источники сообщили о смерти зрителя — он действительно скончался от ножевого ранения. Фредди был очень подавлен, и приехавшие на воскресный обед друзья пытались его взбодрить. Я отправился за газетами и с опаской ожидал, что желтая пресса проявит себя во всей красе, мусоля подробности заключительного концерта Queen. К моему удивлению, я не нашел ни одного плохого отзыва, несмотря на трагическую гибель фаната. Хорошая реакция прессы немного ободрила Фредди, но смерть поклонника продолжала терзать его разум. Он хотел, чтобы его музыка всегда приносила людям только счастье.

Мы проводили остаток дня в безделье, и Фредди строил новые планы. Несмотря на оглушительный триумф в Британии, он уже задумывал новый проект. Его опять тянуло в студию.

Но сперва Фредди собирался несколько недель отдохнуть и провести кое-какие важные мероприятия. Во-первых, хотел отметить свое сорокалетие в Гарден Лодж. А потом съездить в Японию вместе со мной и Джо. Фредди обещал, что отпуск будет незабываемым.

Он посвятил много времени организации своего дня рождения. Решил устроить вечеринку в стиле Безумного Шляпника и разослал больше двухсот приглашений на вторую половину воскресного дня 7 сентября. Некоторые гости сгорали от нетерпения. Например, двое приятелей Фредди из Королевского балета заявились в Гарден Лодж неделей раньше, чтобы продемонстрировать Фредди свои немыслимые головные уборы.

В этот день рождения я собирался вручить Фредди особенный подарок: золотое обручальное кольцо. Я держал свое намерение в тайне и, чтобы узнать размер его пальца, взял старое помятое кольцо, когда-то подаренное ему Винни, а ныне завалявшееся среди всяких безделушек в ящике прикроватной тумбочки. Оно идеально сидело на моем мизинце. Я купил Фредди гладкое золотое кольцо и рассказал об этом только Мэри, которая сочла идею прекрасной.

Всю неделю перед торжеством небо хмурилось. Фредди хотел, чтобы гости по достоинству оценили не только дом, но и сад, поэтому мы усиленно молились о хорошей погоде и даже разучивали танец солнцепоклонников. Дни перед вечеринкой прошли в хлопотах по заготовке продуктов и устиланию Гарден Лодж цветами. Фредди лично контролировал каждую деталь, а мы с Фиби и Джо выполняли любые его приказы.

В саду был небольшой беспорядок — Фредди хотел соорудить пруд и завести там японских карпов. Так что посреди сада зияла дыра, и Фредди волновался, как бы гости не покалечились.

В четверг, в ночь перед днем рождения Фредди, в доме находилось несколько человек. Среди них был и Питер Стрейкер, и это означало, что они с Фредди не сомкнут глаз. Перед тем как пойти спать, я позвал Фредди в столовую.

— Хочу, чтобы мой подарок был первым.

И я вручил ему коробочку. Он сразу открыл ее и примерил кольцо. Оно сидело как влитое. Фредди поцеловал меня, и пару минут мы просто стояли обнявшись.

Он никогда не надевал много драгоценностей — разве что изящные браслеты и тонкие цепочки. Дома всегда носил мое кольцо, но, выходя в свет, обычно снимал его. Неважно, гей ты или натурал, кольцо на безымянном пальце поведает миру о том, что ты связан узами. Он не хотел делать таких заявлений.

В субботу я ходил по магазинам, подыскивая, чем же обезопасить зияющую дыру в саду. В итоге я купил ночники и сотни свечей для барбекю, чтобы огородить ими яму.

Воскресным утром чистое голубое небо обещало нам солнечный день. Расставляя свечки вокруг ямы, я увидел, как Фредди выглядывал из окна. Он был поражен и озадачен. Когда я вернулся в дом, он спросил, чем я занимался. Я хотел, чтобы подсветка стала для него сюрпризом, и сказал:

— Вечером увидишь.

После полудня начался праздник — с таким буйством красок, перед которым бы померк даже Пасхальный парад шляп. Гости надели самые разные шляпы, от консервативных до совсем безумных. Диана Моузли предложила Фредди несколько шляп от разных дизайнеров, но в итоге он остановил выбор на одной — «бонго» с двумя торчащими проволочками, декорированными причудливыми пушистыми помпонами. Я надел большую шляпу с обвисшими полями, изготовленную из поролона и украшенную лентами от цветочных букетов, которые доставляли для Фредди всю неделю.

У Джо шляпа выглядела аппетитно — бонбоньерка с настоящими шоколадными конфетами на верхушке. Фиби своей шляпой отдал дань уважения Мисс Пигги[28]. Мэри надела шляпу матадора, пронзенную мечом. Все участники группы Queen пришли со своими женами. Все замечательно проводили время: Джим Бич, Питер Стрейкер, Тревор Кларк, Дэйв Кларк, Тим Райс[29], Элейн Пейдж[30] и Сюзанна Йорк[31] (был еще Уэйн Слип[32], которого Фредди потом вычеркнул из списка друзей из-за того, что тот напился и начал всех доставать). Пришли и некоторые мои друзья, например, Джон Роуэлл, который прикрепил на шляпу игрушечный столик, сервированный миниатюрными чашками и блюдцами.

Вечеринка продолжалась до утра, но, так как мне днем нужно было на работу, я проскользнул в спальню и лег спать. Уже проваливаясь в сон, я услышал, как открылась дверь. Фредди устроил гостям экскурсию по дому.

— Тс-с-с, — прошептал он, — мой муженек спит. Не будите его.

Позже внизу раздался громкий смех — для Фредди и Стрейкера праздник продолжался. Я отключился, хотя никогда не подозревал, что смогу уснуть под такой галдеж.

Проснувшись, я обнаружил, что всю ночь в постели был один. Фредди со Стрейкером проболтали всю ночь и все еще пребывали в каком-то чудаковатом настроении. Я поднялся, надел на работу новый костюм с белой рубашкой и галстуком. Заскочил к ним сказать «привет и пока» и направился в прихожую надевать пальто. И услышал, как Фредди спрашивает у Питера:

— Это кто был?

— Дорогуша, это же твой муж!

Фредди аж завизжал.

Я до сих пор не уверен, что Фредди тогда узнал меня в том одеянии. Даже купив мне два костюма на день рождения, он никогда не придавал большого значения, во что я был одет.

Вечером он сказал мне, что впервые видит меня в костюме. Я расценил его слова как признание того, что я выгляжу шикарно.

Страсть к покупкам

Через несколько дней после шляпной вечеринки Queen опять попала в хит-парады с песней Who Wants to Live Forever. Фредди был на седьмом небе от счастья, и в конце сентября 1986 года мы с легким сердцем отправились на каникулы в Японию. Эта поездка — лучшая в нашей жизни — обошлась Фредди более чем в миллион фунтов. Джо упаковал чемоданы: один с рубашками и носками, другой — с джинсами и куртками.

Фредди уже бывал в Японии и любил делиться историями о своих прошлых поездках.

— На самом деле лучше всего ехать весной, когда цветут азалии, — рассказывал он. Азалии были его любимыми цветами. Еще он обмолвился, что ему не терпится купить что-нибудь для Гарден Лодж. Наконец-то он созрел для того, чтобы обжить дом с голыми стенами и пустыми комнатами, превратить его в уютное гнездышко для всех нас.

Нашу поездку организовывала Миса Ватанабэ, представитель Queen в Японии. Фредди купил ей в подарок изысканную вазу из свинцового хрусталя от «Лалик». Такие вазы изготавливались во Франции, а в Японии стоили бешеных денег. Ваза была слишком хрупкой, чтобы сдавать в багаж, поэтому мы везли ее в ручной клади. Но, когда мы проходили досмотр, рентген не смог ее распознать. Нас попросили открыть сумку, чем разозлили Фредди.

В Токио мы летели первым классом прямым двенадцатичасовым рейсом «Японских авиалиний» и приземлились около четырех дня по местному времени. Миса Ватанабэ, стройная, стильно одетая женщина за сорок, уже ожидала нас. Она организовала присутствие в аэропорту небольшой группы самых преданных фанатов Фредди.

Фредди представил меня ей:

— Это Джим, мой новый мужчина.

Затем почти минуту что-то нашептывал ей в ухо. Хотя я не мог расслышать подробностей, готов поспорить, что они обсуждали меня — и не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы понять, что он меня расхваливал. В аэропорту нас встречал еще один проверенный друг Фредди — Итами, бывший телохранитель, а ныне владелец частной охранной фирмы, всегда присматривавший за ним в Японии.

Дорога до Токио заняла целый час. Мы попали в пробку и еле плелись в потоке машин. Когда наконец остановились, оказалось, что мы приехали не в отель, а в огромный торговый центр под названием «Сейбу». Для Фредди, как для особо уважаемого покупателя, магазин оставался открытым. Вышагивая вдоль вереницы кланяющихся менеджеров и консультантов, он чувствовал себя как рыба в воде.

Фредди отоваривался целых четырех часа. В магазине по меньшей мере семь этажей, и мы прочесали каждый из них в поисках красивых вещей. У Фредди был девиз: «Шопься до упада!» Он купил лакированный шкаф лилового цвета, чашки, пиалы, дюжины палочек для еды с подставками (некоторые стоимостью 75 фунтов каждая), отделанные настоящим золотом и серебром. Все баснословно дорогое.

Десятипроцентная скидка у Фредди уже была, но Миса бегала за Фредди по пятам и требовала, чтобы продавцы все записали на ее счет.

— Если счет будет на меня, они скинут еще пятнадцать процентов, — щебетала она.

Таким образом Фредди получил скидку в двадцать пять процентов.

Заниматься шопингом Фредди готов был всю ночь напролет. Он так любил все японское, что, казалось, хотел скупить все, что попадалось на глаза. Мне буквально пришлось его утаскивать из магазина. Оказавшись на улице, я в изумлении наблюдал, как маленькие черноволосые пешеходы снуют туда-сюда, быстро и упорядоченно, совсем как рабочие муравьи. И еще меня поразила суматоха и шумиха на пешеходных переходах.

Я жадно впитывал все, что видел, и Фредди улыбнулся:

— Увидев мужчину или женщину с натуральными светлыми волосами, любой японец себе шею свернет.

Наконец мы приехали в наш отель под названием «Окура». Миса забронировала для Фредди шикарный императорский люкс — эксклюзивный пентхаус, такой огромный, что вмещал в себя и номер для обслуживающего персонала.

Сразу при входе в люкс взору открывался длинный коридор. За дверью справа располагалась великолепная Г-образная гостиная с панорамным остеклением, открывающим чудесный вид на город. В просторной ванной комнате, смежной с главной спальней, находилась углубленная ванна, в которой можно уместиться вдесятером. Номер Джо был внутри нашего люкса и располагал собственной кухней и гостиной.

К нашему приезду Миса заказала в номер охлажденное шампанское и канапе. Фредди вручил Мисе теперь уже наполовину распакованную вазу от «Лалик», рассыпаясь в извинениях за непрезентабельное оформление подарка. Но Миса пришла в восторг. Затем внесли подносы с японским угощением, и все с удовольствием принялись за еду. Когда Миса и ее команда наконец ушли, мы с Фредди отправились спать.

В отличие от меня, он очень скоро провалился в сон. А я впервые испытал синдром смены часового пояса. В четыре утра, отчаявшись заснуть, для разнообразия решил посмотреть японское телевидение, убавив звук почти до минимума, чтобы не разбудить Его Величество. В ту ночь я так и не уснул — просто ждал пробуждения Фредди.

Мы поздно позавтракали и готовились снова покупать и тратить. Итами, уже ожидающий в коридоре, проводил нас в лобби отеля. Там четверо или пятеро скромных фанатов терпеливо ждали Фредди. Каждый приготовил для него небольшой, но изящно упакованный подарок. Фредди поблагодарил их, раздал автографы, попозировал для фото. Мне рассказали, что эти ребята настолько преданные поклонники, следуют за группой по всему миру.

Первым пунктом программы стал модный дизайнер Чон, чью стильную одежду Фредди обожал. После мы отправились в магазин под названием «Беверли-Хиллз», где он влюбился в костюм бежевого цвета с сероватым оттенком и легким блеском — Фредди нравились ткани такой фактуры. К сожалению, костюм оказался велик. Фредди осмотрелся и выбрал еще один костюм, на этот раз по размеру. Потом повернулся ко мне:

— Почему бы тебе не примерить тот, который мне велик?

Костюм оказался впору. Но я сказал, что он мне не нужен, и вернул его продавцу.

Мы обошли весь «Беверли-Хиллз», покупая рубашки, а потом заглянули в бутики поблизости. В одном из них Фредди провел больше двух часов, выбирая шелковые галстуки, в том числе белые. Каждый галстук стоил не менее 75 фунтов. Мне он тоже выбрал и купил несколько галстуков, хотя пару-тройку я уже приобрел сам.

До этого дня я был уверен, что у Фредди вообще нет ни одного галстука. Но он быстро наверстал упущенное — купил их больше сотни. Самое смешное, что он вообще не умел их завязывать. Фредди обожал красивые вещи и просто покупал про запас, отдавая себе отчет в том, что, возможно, ничего из этого не наденет. Всякий раз, как он хотел что-то примерить, он звал меня.

— Джим! — кричал он с отчаянием в голосе. — Ну помоги же мне!

Дело дошло до оплаты покупок, и оказалось, что он растратил почти все наличные. Нам с Джо пришлось опустошить бумажники. Впрочем, если б мы не выручили Фредди, он бы просто зарезервировал эти галстуки и потом послал бы одного из нас выкупить их.

Дальше мы выдвинулись в Гиндзу, район Токио наподобие лондонского Сохо, с магазинами электротоваров на каждом шагу. Фредди не очень разбирался в электронике, но восхищался передовыми технологиями. В который раз он истратил кучу денег на несколько электронных ежедневников и, выйдя из магазина, один из них отдал мне.

Вернувшись в отель, мы с трудом пробирались по коридору. Все вещи, которые Фредди скупил в «Сейбу», уже успели доставить. По обе стороны теснились груды коробок. Этот шопинг-загул обошелся Фредди в 250 тысяч фунтов.

Стало ясно, что, каким бы огромным ни был императорский люкс, привозить все покупки Фредди в отель нецелесообразно. Отныне они направлялись прямиком на склад для последующей транспортировки домой. А у Джо появилась новая обязанность — тщательно делать опись всех покупок Фредди.

Тем вечером Фредди, Джо и я выбрались поужинать с Мисой и ее другом в изысканном видовом ресторане на крыше. Фредди хотел надеть новую рубашку, но она была ужасно мятая. Не знаю, почему мы не позвали горничную. Джо пытался придумать альтернативные способы глажки.

И вдруг меня осенило: в гостиной же есть металлический подогреватель закусок! Я перевернул его вверх дном, и, изловчившись, мы с Джо все-таки погладили эту рубашку.

— Ах ты умник! — воскликнул Фредди.

— Голь на выдумки хитра, — ответил я.

Мы все облачились в костюмы, а Фредди надел тот, что купил в «Беверли-Хиллз». Впервые я видел его в костюме и при галстуке, и, надо сказать, выглядел он великолепно.

Будучи приверженцами европейской кухни, мы с Фредди и Джо навалились на сочные стейки, стоившие в Японии бешеных денег. После ужина решили посетить несколько гей-клубов, один из которых оказался баром для трансвеститов. Швейцар узнал Мису и почтительно поприветствовал ее, назвав Мамой Мисой. Мы сели за стол и приготовились наслаждаться бесконечной развлекательной программой кабаре.

В какой-то момент к Фредди подошла девушка; он отшил ее, но она направилась ко мне и, сев напротив, принялась убалтывать меня на ломаном английском. Затем к нам подсела вторая девушка в попытках подбить на приятное общение и покупку спиртного.

— Осторожней, — прошептал Фредди, — сейчас тебя начнут раскручивать на выпивку.

Позже, когда мы собрались уходить, Фредди сказал:

— Ты хоть понял, что те девицы на самом деле — мужики?

Я потерял дар речи. Мне и в голову это не пришло!

В первую неделю нашего пребывания в Токио Миса пригласила нас втроем к себе в гости на день рождения. Мы надели вечерние костюмы. Фредди зарекся рядиться в смокинги, но выглядел бесподобно в светло-голубом шелковом жилете. По дороге мы задавались вопросом, нужно ли будет нам, согласно японским обычаям, снимать обувь при входе в дом. Но, несмотря на то что Миса была чистокровной японкой, в интерьере ее дома чувствовалось большое влияние Запада. Наши ноги остались обутыми.

В урочный час внесли два торта. Один для Мисы, покрытый белой глазурью, а второй для Фредди, раскрашенный в цвета британского флага — красный, белый и голубой.

— Я не смогла присутствовать на твоем дне рождения, — сказала она Фредди, — и решила, что этот праздник будет нашим общим.

Тем вечером Фредди так увлекся беседой с одним японским художником, что решил заказать у него картину. Фредди выражал свои пожелания и даже показывал жестами, в какой манере следует накладывать мазки.

Следующим вечером Миса устроила нам еще один необычный выход в свет. Мы знали только, что идем на шоу, а не на официальное мероприятие. Поэтому оделись повседневно и поехали на автомобиле. Поездка была безумием. Мы попали в пробку, машина тащилась черепашьим ходом. Пешком бы мы дошли минут за десять, а на машине опоздали на добрых полчаса! Миса не предупредила Фредди, что ему предстоит быть почетным гостем на торжественной премьере мюзикла Эндрю Ллойда Уэббера «Кошки». Церемонию пришлось задержать только из-за Фредди. Это застало его врасплох, и он был очень раздосадован.

Миса затащила нас в конференц-зал, где представила Фредди другим VIP-персонам. Затем о его прибытии объявили зрителям, заполонившим павильон в форме гигантского шатра. Когда Мису и Фредди проводили к их местам в первом ряду, все присутствующие встали и устроили им овацию. Мы с Джо там временем заняли свои места в заднем ряду партера.

«Кошки» шли полностью на японском языке — оригинальная лондонская версия была переработана. По-японски я не знал ни слова, но представление оказалось невероятно захватывающим. Миса попросила Фредди об одолжении — после шоу пройти за кулисы к одной из ведущих актрис. Он согласился при условии, что туда не набьется толпа. Во время отпуска он предпочитал не утруждать себя раздачей автографов.

Но после того как мы пообщались со звездой мюзикла в гримерке, Фредди, к вящему его ужасу, потащили на встречу со всей труппой. Что еще хуже, планировался банкет. Сбежать мы не могли, это выглядело бы невежливо, и в итоге пробыли там несколько часов. Поздним вечером, уже вернувшись в отель, Фредди обрушил свой гнев на Мису — за то, что она не предупредила его о роли почетного гостя, о том, что мы идем на официальный вечерний прием с дресс-кодом и ему придется встречаться с актерами.

Но Миса загладила вину за хаос на мюзикле «Кошки», устроив для Фредди чудесное развлечение. Она пригласила его на экскурсию по чудесным садам и поместьям Золотого павильона, построенного для первого японского императора древнего города Киото. Нам предстояло проделать путь на знаменитой «Пуле» — сверхскоростном японском поезде. Мы договаривались, что утром Миса будет ждать на вокзале. Нас встретили несколько человек из ее делегации, но самой Мисы не было.

Поезд тронулся и молниеносно разогнался до скорости 240 километров в час. Да уж, не зря он получил название «Пуля»! Фредди был уверен, что Миса опоздала.

— Не удивлюсь, если она арендовала вертолет и уже ждет нас в Киото, — повторял он.

Но через несколько минут Миса все же присоединилась к нам в вагоне.

Старый Киото оказался необычайно красивым городом со множеством антикварных магазинчиков — сущим раем для Фредди. Прежде чем посетить Золотой павильон, Фредди настойчиво тянул нас прибарахлиться. Он купил витиевато разукрашенную хибати, традиционную передвижную печь из терракоты — правда, он искал синюю, но пришлось взять коричневую. Потом приобрел четыре высоченных — почти полтора метра — антикварных подсвечника, покрытых черным и золотистым лаком. Мне они напомнили штуковины, которыми окружают покойников в гробу.

Хотя в Золотом павильоне велись реставрационные работы и он был закрыт для посетителей, Миса договорилась, чтобы Фредди позволили пройтись по просторным ухоженным садам. Мы гуляли по территории несколько часов, разглядывая каждый цветок и кустарник. Азалии, любимицы Фредди, к сожалению, в то время не цвели, но он был очарован искусной фигурной стрижкой деревьев. Его несказанно привлек бассейн с рыбками кои[33], и он завороженно наблюдал за трофейным золотым карпом.

Как самый обычный турист, Фредди восторженно бегал по окрестностям и фотографировал все подряд. Но с камерой обращался не очень уверенно — признаюсь, было уморительно наблюдать, как он наугад тыкает кнопки. Когда мы получили распечатанные фотографии, большинство были с размытым фокусом. Но Фредди учился на своих ошибках и, следуя многократным подробным инструкциям, наконец приноровился. Позже мы не могли отобрать у него камеру — он снимал без остановки.

Мы покинули территорию Золотого павильона и отправились в наш отель неподалеку от Киото. Построенный по западному образцу, он походил на устрашающего бетонного монстра — огромный и безликий. Но позади отеля Фредди заметил многоярусный ландшафтный сад, усеянный маленькими дачными домиками. Внутри каждого почти ничего не было, кроме дивана-футона и ванной комнаты. Это были традиционные японские жилища.

«Мы в Японии, поэтому должны все делать по-японски!» — решил Фредди, и нас определили в домик. Однако сперва он решил выпить послеобеденного чая. Только я хотел присесть, как Фредди остановил меня и жестом указал, куда надо идти.

— Нет, — сказал он, — тут мы сидеть не будем. Посмотри-ка за угол!

Я услышал плеск воды. Повернув за угол, мы обнаружили проведенный через весь отель небольшой канал с карпами. Что поразило нас еще больше, за толстым витринным стеклом в бассейн стекал водопад. Вот в таких потрясающих декорациях мы пили чай. Фредди без умолку восторгался самобытностью отеля, и еще большее удовольствие ему доставляло показывать мне все это великолепие.

После чая нас провели через сад в традиционный японский домик[34]. Он был сильно удален от здания отеля и стоял практически на краю территории. Внутри была одна комната с футоном, а также небольшая ванная комната, в которой не было ничего, кроме незамысловатой деревянной купели, которую мы решили сразу же опробовать. Мы разделись, и я, наполнив ванну, уже собирался забраться внутрь, но тут Фредди завопил:

— Нет! Не делай так, так не принято! Раз мы в Японии, примем ванну как настоящие японцы!

Следуя его указаниям, я сначала намылился и ополоснулся водой, черпая ее маленькой деревянной чашкой. Только основательно помывшись, можно залезать в купель, чтобы просто отмокать. Фредди тоже помылся, ополоснулся и присоединился ко мне. Он всегда дольше принимал ванну, чем я. Вода была его стихией.

Следующим событием, запланированным для нас Мисой в Киото, стало посещение школы гейш. Там мы узнали, что гейши — часть древнейших традиций Японии, это настоящая профессия, требующая около семи лет подготовки. Фредди увлекся темой, стараясь узнать все до мелочей. Особенно его поразил макияж девушек. Он расспрашивал, каким образом создаются такие эффекты и сколько времени занимает процесс, восхищался их цветастыми кимоно из тончайшего шелка и с просторными квадратными рукавами.

Нас представили маленькой пожилой леди — их наставнице, или, иначе, госпоже. У нее было морщинистое лицо и всего один зуб. Госпожа играла на однострунном банджо и пела, в то время как девушки танцевали для услады наших глаз. Мы сидели на полу, скрестив ноги, и участвовали в традиционной чайной церемонии.

После мы отправились в модный ночной клуб, где Фредди, конечно, оказался в центре внимания. Казалось, каждый хочет с ним пообщаться. А самому Фредди приглянулся один трансвестит, который благоразумно переоделся в обычную одежду. Миса представила его нам. Фредди окрестил его «Он-Она». Когда бар закрылся, Он-Она пригласил нас к себе домой выпить. В гостях мы болтали, смеялись и отлично провели время, но я был так изнурен из-за разницы часовых поясов, что вытянулся прямо на полу и вздремнул по-японски. Голову положил на деревянную колоду — было на удивление удобно.

Спустя несколько часов Фредди разбудил меня, и мы отправились обратно в нашу спартанскую хижину. Меня поражало, что Фредди, несмотря на свой статус и деньги, искренне радуется простым вещам — например, возможности поспать на полу, как настоящие японцы. Во всем этом была какая-то особая свобода, гениальная простота. Наутро, по дороге в здание отеля, мы зашли к Джо. Его домик был точно такой, как наш, только немного больше, отчего Фредди сразу помрачнел.

Хотя Фредди стремился во всем следовать японскому образу жизни, его энтузиазма не хватало для изучения языка. Он никогда не испытывал интереса к иностранным языкам, а когда бывал за границей, рассуждал так: «Я говорю только по-английски, и мне этого хватает». Даже прожив два года в Мюнхене, он нахватался только отдельных немецких фраз, хотя у него вошло в привычку иногда произносить W как V. Во время нашего японского путешествия Фредди заучил всего два японских слова — «домо»[35] и «муси-муси»[36]. Он постоянно радостно повторял их на каждом шагу, хотя понятия не имел, что они означали — ему просто понравилось их звучание.

Нашей следующей остановкой в этом путешествии была Осака, где мы зашли в универмаг, о котором Фредди все уши мне прожужжал с тех пор, как мы покинули Гарден Лодж. Почти полностью построенный под землей, он даже пересекался со станцией метро. Там продавали всякую всячину, но, хотя мы обошли каждый квадратный метр этого магазина, Фредди не купил ни одной вещицы. Он целенаправленно вел меня в один отдел, чтобы кое-что показать: большой бассейн с карпами кои. Фредди просто млел от них, и я понимал почему. Эти рыбки великолепны.

Вернувшись в Токио тем же вечером на поезде-пуле, мы сели за просмотр новостей по телевизору. Вдруг Фредди замолчал. В тот день сообщили о том, что пути, по которым следовал поезд, находятся в аварийном состоянии. Фредди всегда старался избегать любой опасности. Если бы он знал об этом заранее, то отменил бы поездку или настоял на выборе другого транспорта.

Еще одной страстью Фредди был тонкий антикварный фарфор. До него дошли слухи о некоем человеке из Тибы, который владел музеем с бесценными экспонатами. Фредди попросил Мису организовать им личную встречу. Музей находился в добрых двух часах езды от Токио. В лобби нас, как всегда, ожидали несколько терпеливых фанатов с подарочками для Фредди. Мы немного пообщались с ними и покинули отель.

Фредди ненавидел долгие поездки на машине и вскоре заскучал. Вдруг он заметил вывеску «Макдоналдс».

— Я бы съел гамбургер, — сказал он, и мы развернули машину, направившись за роял-чизбургерами с картофелем фри.

Добравшись до музея, мы увидели там все тех же фанатов из отеля.

— Как, черт возьми, им это удается? — удивился Фредди и отправился с ними поговорить.

Встреча в музее началась с ритуальной чайной церемонии, после которой владелец показал нам свою коллекцию фарфора. Музей был забит керамикой всех цветов и размеров, от крошечных, хрупких пиал до гигантских ваз высотой в два человеческих роста. Даже Фредди признал, что они слишком большие для транспортировки к нему домой. Кроме фарфора в музее хранились гравюры и редкие произведения японского искусства. Там была и прославленная лакированная антикварная мебель, и даже вешалка со старинными кимоно, похожая на маленькую, изящную раму кровати, поставленную вертикально.

Увидев несколько красивых фарфоровых тарелок Имари, Фредди тут же захотел их приобрести, но ему сразу напомнили, что ничего из коллекции не продается. Но он хотел купить все, что там видел, потому продолжал просить продать ему то одно, то другое. Он надеялся, что они передумают! В конце экскурсии владелец подписал для Фредди каталог; благо он был на английском языке, поэтому Фредди смог почитать его на обратном пути в Токио.

Тем вечером мы пошли с Мисой на ужин в ресторан наподобие токийского Joe’s, где все блюда готовились в присутствии посетителей на специальном столе. Там праздновали японскую свадьбу, и жених с невестой позировали для фотографа. Фредди зачарованно любовался фантастическим костюмом невесты — красочное шелковое кимоно, украшенное замысловатой вышивкой.

Миса как-то обмолвилась Фредди, что некоторые японцы принимают ванну из сакé, крепкого рисового вина. Он расспросил ее о процедуре и при первой же возможности отправил Джо за огромным бутылем дешевого саке. Фредди набрал воды в ванну, вылил туда всю бутылку, и мы вдвоем туда залезли. Эта процедура обладает кровоостанавливающим и сужающим поры действием, что, может, и принесло нам какую-то пользу, но мы пришли к выводу, что ванна с саке — такая штука, которую больше одного раза принимать не стоит. Фредди потом, смеясь, рассказывал друзьям:

— Залезаешь в ванну с саке трезвым, а вылезаешь пьяным!

Фредди всегда жаждал попробовать что-то новое, хотя бы раз в жизни — но только если это безопасно.

Потом его снова потянуло потратить деньги, и он накупил кучу пепельниц. Иногда я замечал, что Фредди скупает все как будто в панике. Он словно цепенел от страха, что в магазине закончатся запасы и он останется ни с чем. Дай только волю, Фредди бы отоварился за всю Англию.

В Нагое он обнаружил лавку с тысячами терракотовых хибати[37], всевозможных цветов, древними и современными. Магазин был заставлен ими до потолка. Фредди не расставался с мыслью найти ту самую печь особого синего оттенка. Для нас это уже стало притчей во языцех. В каждом магазине мы судорожно выискивали глазами хибати. И этот не стал исключением. Мы старательно и дотошно прочесывали стеллажи, а Фредди зоркими глазами сканировал и отбраковывал все новые и новые хибати. В какой-то момент я даже стал на четвереньки, чтобы проверить, не завалялись ли хибати под полками. Изумленная Миса хохотала и не верила своим глазам — такого зрелища она никогда еще не видела. Видимо, она не понимала, что Фредди — настоящий перфекционист.

В конце концов, мы нашли то, что искали. Ползая на карачках, я разглядел именно тот оттенок синего с окантовкой насыщенного желтого цвета. Я показал Фредди находку, и его лицо засияло.

— А еще есть? — спросил он.

У меня дыхание перехватило. Я опять упал на колени и приступил к поискам, но оказалось, что это единственный экземпляр, который Фредди тут же купил.

В следующем магазине, куда мы отправились, прямо на месте изготавливали прекрасные керамические пиалы с красно-золотистой глазурью. Фредди заказал две пиалы с внутренней гравировкой своего имени на японском языке.

Затем мы осмотрели необыкновенную коллекцию лакированных изделий «живых сокровищ Японии» — такого титула удостаиваются самые именитые мастера страны. Перед продажей их работы обязательно выставляются на свободное обозрение публике, настолько они высокого качества. Фредди сразу же впечатлился и попытался купить всю коллекцию. Организаторы пришли в замешательство: публичного показа еще не было, закрытый просмотр устроили специально для Фредди. Они взволнованно спорили между собой на японском, и Миса казалась немного встревоженной. Даже если Фредди и удалось бы купить эти вещи, их вряд ли можно было бы вывезти из страны — произведения «живых сокровищ» очень высоко ценятся. В итоге Фредди согласился, что заберет свои покупки только после выставки. Но показаны они будут с одной припиской: «С любезного разрешения господина Фредди Меркьюри, из его частной коллекции».

Всего за час Фредди спустил более полумиллиона фунтов. Он купил большую красновато-коричневую ширму с изображением падающих листьев с одной стороны и с карпами кои — с другой. И несколько других вещей, например лакированную и отполированную кошку высотой почти метр.

На следующий день мы отправились за покупками в сопровождении Итами и нашей переводчицы. Зашли в магазин «Картье», где Фредди приобрел зажигалку и две ручки. На улице он достал одну ручку и вручил переводчице:

— Вот, это вам, в знак благодарности за заботу обо мне.

Она засияла и расплылась в улыбке.

Когда мы вернулись в отель и остались наедине, Фредди подарил мне зажигалку от «Картье» и вторую ручку.

Еще одним незабываемым выходом стало посещение кабуки — традиционного театра пантомимы и танца. Фредди обожал этот японский самобытный вид театрального искусства с его зрелищными костюмами, высоко стилизованным актерским мастерством и сценическими эффектами.

— Вот! Это то, что я называю театром! — повторял он по дороге в отель.

Ближе к концу нашего пребывания в Японии Миса решила сводить нас в ресторан, специализирующийся на блюдах из курицы. Я не смог пойти: накануне вечером мы поели в одном небольшом ресторанчике, и наутро я почувствовал недомогание. Это было легкое пищевое отравление, так что я предпочел отлежаться весь день в постели. Фредди суетился вокруг меня, как еврейская мамочка. Он никогда еще не видел, чтобы я болел, и сначала отказывался идти на ужин с Мисой и Джо. Но все же пошел, правда, сидел там как на иголках, желая поскорее вернуться домой и проверить, как я себя чувствую.

На следующее утро мне все еще нездоровилось. Чтобы я восполнил упущенные во время болезни впечатления, Фредди решил поменять билеты на более позднюю дату.

— Болезнь не должна испортить тебе поездку, — убеждал он меня. — Ты должен полноценно отдохнуть.

Миса пригласила врача, он осмотрел меня и выписал справку для моего работодателя на японском языке. Затем Джо позвонил в «Савой» в Лондон, объяснил, что я болен и выйду на работу неделей позже. Фредди оставался около меня в номере несколько дней, хлопоча, как наседка, сидел рядом на кровати и обнимал меня, пока я лежал пластом.

Наконец я встал на ноги и оставшуюся часть времени мы потратили в основном на последние покупки. Фредди уже купил себе блестящее красное кимоно, но мы никак не могли найти для него антикварную вешалку, наподобие той, что была в музее. Наконец кто-то нам дал наводку, и мы понеслись туда со всех ног.

— Все! Она моя! — воскликнул Фредди, как только увидел вешалку.

Он хотел отблагодарить Итами за заботу и решил подарить ему самурайский меч. Попросил его отвезти нас в оружейный магазин, где купил два меча. И совершенно ошарашил Итами, вручив этот подарок. Второй меч, уже вернувшись домой, он подарил Терри. Для Фиби Фредди купил комод, а Мэри он привез баснословно дорогое кожаное платье, сшитое точно по ее размеру.

Путешествие получилось невероятно романтичным. Фредди даже не нужно было спрашивать, все ли мне понравилось. Счастливое выражение моего лица говорило красноречивее слов.

Наш отпуск в Японии подошел к концу, но лучшая его часть ждала впереди: в ближайшие месяцы в Гарден Лодж должны были доставить приобретенные трофеи. Чудом ничего из покупок не пропало, хотя кое-что в дороге разбилось — например, заказные пиалы с гравировкой его имени.

Из Токио мы летели через Аляску, где была шестичасовая пересадка. Фредди ждал ее с ужасом. Рисовал себе мрачные картины: что зал для первого класса будет закрыт и мы окажемся в общем зале среди измотанных ожиданием раздраженных или пьяных пассажиров. И оказался прав. Вдобавок ко всем его страданиям наш стыковочный рейс перенаправили на Мюнхен, где пришлось томиться еще четыре часа. Добравшись, наконец, до Хитроу, от усталости мы валились с ног. Нам было совсем не до сюрпризов, особенно неприятных. Но после таможенного контроля нас подкараулили репортер и фотограф с Флит-стрит[38] и обрушили на Фредди вопросы про СПИД.

Статья под заголовком «Звезда Queen Фредди: неужели это СПИД?» в издании «Ньюз оф зе Уорлд» утверждала, что Фредди якобы «тайно прошел обследование на СПИД» под своим подлинным именем Фарух Булсара в одной из клиник на Харли-стрит. По словам некоего вымышленного представителя Фредди, результаты анализа достоверно доказывают, что у него нет «смертельной болезни». Эта пошлятина была вымыслом от начала и до конца. В статье даже утверждалось, что Фредди и Мэри живут вместе в Гарден Лодж.

Фредди взбесился. Почему никто из лондонского офиса Queen не поднял тревогу и не сообщил об этой статье?

— Я что, похож на умирающего от СПИДа? — выпытывал Фредди у репортера. И заявил, что не имеет ни малейшего представления об этом, как он сказал, «дерьме».

— Меня от вас тошнит, — закончил он разговор. — Уйдите и оставьте меня в покое.

По дороге в Гарден Лодж Фредди не мог унять злость.

— Хорошенькое возвращение домой, — процедил он с нескрываемым сарказмом. Но потом его лицо засияло в предвкушении более важных событий: он вот-вот воссоединится со своими кошками Оскаром и Тиффани.

На память о волшебных днях он подарил мне уникальный сувенир — золотой диск, который он получил после того, как альбом A Kind of Magic разошелся в Японии тиражом более 100 тысяч экземпляров.

— Держу пари, ты никогда не думал, что у тебя будет собственный золотой диск! — пошутил он, вручая его мне. И правда. О таком я никогда не думал.

Ты уволен!

«Фредди в ярости: “Разве я похож на умирающего от СПИДа?”» — в понедельник 14 октября 1986 года с пометкой «Эксклюзив» кричал заголовок газеты «Сан».

Фредди снова взбесился.

Он повторял, что не проходил никакого обследования, но несколько дней не мог успокоиться, тревожился и, казалось, был всецело поглощен этим инцидентом. Обычно он игнорировал выходки желтой прессы, но на этот раз газетчики задели за живое. Думаю, втайне он испытывал сомнения насчет своего здоровья, ведь до нашей встречи он с лихвой вкусил все прелести разгульного образа жизни рок-звезды: секс, наркотики, рок-н-ролл, случайные связи с незнакомцами.

В день, когда появилась статья в «Сан», я вышел на работу в «Савой» и окунулся в привычную рутину салона. День сразу не задался. С ужасом я узнал, что наше арендованное помещение продали. Встретился с новым владельцем и не пришел в восторг, особенно когда обнаружил, что управляющим он назначил своего нахального младшего братца. Мое положение в «Савое» пошатнулось. Новое руководство пыталось изменить концепцию, превратить старомодную цирюльню в гламурный салон стрижек и укладок. Работать стало невыносимо. Но, по крайней мере, у меня был Фредди. И каждый вечер я возвращался домой — в Гарден Лодж.

К Рождеству того года Queen решили выпустить альбом Live Magic[39] с концертными версиями многих своих хитов. И запланировали каникулы, чтобы каждый мог подзарядить батарейки и заодно заняться сольными проектами.

Их решение вызвало в прессе массу домыслов о том, что группа находится на грани распада. Подобные слухи бродили постоянно, но всегда были необоснованными — у ребят этого и в мыслях не было! По настроению Фредди я мог определить, что в группе произошла размолвка, но ссоры случались редко и закачивались предсказуемо. В запале каждый, бывало, кричал о своем уходе, но это никогда не воспринималось всерьез. Все четверо — творческие личности; естественно, что иногда они бывали импульсивны и отстаивали собственные взгляды. Но как только все заводились до предела, сразу начинали искать способ разрядить обстановку, и Фредди часто выступал в роли самого дипломатичного миротворца.

Я думал, что теперь, когда вдруг появилась уйма свободного времени, Фредди захочет тусить по клубам. Но он повел себя совершенно иначе — стал, как и я, домоседом. Мы вели спокойную жизнь в Гарден Лодж. Почти каждый субботний вечер Фиби и Джо уходили, а мы оставались вдвоем на диване в обнимку перед телевизором. Иногда мы ложились спать аж в десять вечера, но это вовсе не означало, что Фредди проснется раньше обычного. Ему нравилось выпить чашечку чая в восемь утра, а потом еще час-два подремать.

Фредди любил расставлять дома фотографии близких и почти все снимки обрамлял серебряными рамками. Крышка рояля в гостиной вся была заставлена фотографиями. Больше сорока снимков: я, Джо, Фиби, Мэри, Барбара, Питер Стрейкер и, конечно же, кошки. Фотографии в рамках стояли и по обеим сторонам нашей кровати.

Однажды перед сном я просматривал свой семейный фотоальбом. Фредди сел рядом и начал внимательно разглядывать каждый снимок. Особенно ему понравилось одно черно-белое фото, где я, еще совсем юный, запечатлен со своими родственниками.

Следующим вечером он вручил мне серебряную рамку:

— Это для твоего семейного фото, я уже придумал ему место.

Он поставил фотографию на круглый столик в спальне. Это было первое, что он видел, просыпаясь.

Пол Прентер принадлежал к «семье», по крайней мере, так считал Фредди. Пол работал менеджером Queen около восьми лет, но потом его уволили. Чтобы выручить Прентера, Фредди привлекал его к работе над несколькими сольными проектами. В конце 1986 года удача, похоже, совсем отвернулась от Прентера, поэтому Фредди решил порадовать его — предложил провести Рождество и Новый год в квартире на Стаффорд Террас. А так как тот был на мели, Фредди дал ему денег, чтобы на праздниках он ни в чем себе не отказывал.

Суббота накануне Рождества выдалась серой и пасмурной, но Фредди светился как солнышко. Он поручил Терри подготовить машину; мы направлялись за покупками в «Хэрродс». Фредди решил, что это будет вылазка исключительно за дорогими духами и лосьонами после бритья. В парфюмерном отделе универмага он устроил настоящий переполох, сметая с полок пузырьки всех форм и размеров — купил достаточно, чтобы затопить половину Найтсбриджа. Затем случилась неловкая ситуация.

Фредди торжественно протянул свою карту «Американ Экспресс» продавщице, которая, расплываясь в улыбке, убежала, чтобы получить подтверждение для снятия с карты столь крупной суммы. Вернулась она в явном замешательстве.

— Прошу прощения, сэр, — сказала она Фредди, — но вы превысили лимит. Вы можете как-то иначе подтвердить свою личность?

— Я — Фредди Меркьюри.

— Да, сэр, — продолжила она, — мне-то это известно, а вот «Американ Экспресс» — нет.

К недовольству Фредди, в транзакции было отказано. Слова «нет» для него не существовало, такой он был великий. А пока суд да дело, мы с Терри скинулись наличными на оплату покупок.

В этом море ароматов, купленных Фредди в тот день, было кое-что и для меня — целое озеро одеколона «Карл Лагерфельд»; я пользовался только им. По сравнению с этим огромным флаконом мой старый одеколон на полке в ванной комнате казался пробником. Фредди приобрел и презентационный набор полной линейки ароматов «Лагерфельд»: я до сих пор его не истратил, несмотря на ежедневное пользование.

Рождество 1986 года мы отпраздновали еще более пышно, чем наше первое Рождество в Гарден Лодж. В гости пришли Мэри, Пол Прентер, Тревор Кларк и Питер Стрейкер. За рождественским ужином собралось человек двадцать. Столовая не могла вместить всех, и мы сдвинули два стола по всей длине гостиной. После обеда по традиции принялись разбирать гору подарков под елкой. Я преподнес Фредди серебряный диспенсер для салфеток, который нашел в небольшой антикварной лавке за углом отеля «Савой».

В канун Нового года мы устроили вечеринку в Гарден Лодж, которую навсегда запомнили не только наши гости, но и соседи. У нас оставались фейерверки, которые я покупал для Ночи Гая Фокса[40], и мы решили отметить ими новый, 1987 год. Фиби и я почти весь день провозились с фейерверками в саду; я расставил сотни бенгальских огней в каменных вазах по обе стороны от парадного входа. Незадолго до полуночи Фиби и я принялись за работу. Я зажигал бенгальские огни паяльной лампой. Наш фейерверк озарил все небо, и соседи вместе с нами смеялись и хлопали в ладоши при каждом разноцветном залпе.

Спустя несколько дней на мой тридцать восьмой день рождения Фредди решил подарить мне дорогое украшение — массивный золотой браслет. Я как-то не привык носить такие вещи, но Фредди настаивал. Мы отправились в ювелирный салон «Картье» на Бонд-стрит. К счастью, там не было ни одного браслета. Но на глаза нам попались два чудесных кольца — кто-то заказал их, но не выкупил. Меньшее по размеру кольцо-печатка было из 18-каратного золота с платиновой вставкой. Я примерил, но оно оказалось велико. На этом мы прекратили наши поиски.

— Не расстраивайся, — сказал Фредди, — мы обязательно что-нибудь подберем на твой день рождения, даже если и не в этот же день!

Он предложил мне праздновать в Гарден Лодж, но, памятуя о прошлогоднем инциденте с пропажей вазы, я решительно отказался:

— Нет, лучше я тебя куда-нибудь приглашу.

Мы выбрали «Понте-Веккьо», ресторан неподалеку от дома на Олд «Бромптон Роуд», район Эрлс-Корт. Я позвал Джо, Фиби, Мэри и Питера Стрейкера и собирался оплатить угощение самостоятельно. Принесли счет, я почувствовал, как под столом кто-то легонько похлопывает меня по колену. Я глянул вниз — это была рука Фредди с пачкой денег. Я прошептал:

— Нет, я оплачу сам.

Мы вернулись в Гарден Лодж, и там меня ждал очередной сюрприз. Мы с Фредди втиснулись вместе в большое кресло, открыли бутылку шампанского и в сотый раз выпили за мой день рождения. Тем временем Джо и Фиби выскользнули из комнаты. Приглушив свет, они вернулись с невероятным тортом в форме карпа кои с зажженной свечой наверху.

Несколько дней спустя, когда я работал в саду, ко мне подошел Фредди.

— Держи, вот незаполненный подписанный чек, — сказал он. — Купи в «Картье» что хочешь.

Я вновь отправился на Бонд-стрит, нашел кольцо, которое примерял с Фредди, и попросил подогнать его по размеру.

Когда я вернулся, Фредди спросил, что же я купил в качестве подарка.

— Кольцо, которое мы с тобой смотрели.

— Прекрасно, — кивнул он.

В День святого Валентина мы заказали друг другу доставку букетов из красных роз в Гарден Лодж. В постели в ту ночь Фредди был настроен очень романтично; ему всегда удавалось выражать свои чувства лучше, чем мне.

— Я очень тебя люблю, — сказал он.

— Я знаю.

— А ты любишь меня? — спросил он.

— Да, я люблю тебя, — ответил я.

В конце февраля Фредди выпустил свой сольный сингл The Great Pretender, кавер-версию хита группы The Platters. Он записал его на студии «Таун Хаус» в Западном Лондоне в сотрудничестве с Майком Мораном[41], с которым познакомился во время работы над мюзиклом Time Дэйва Кларка.

Вечером накануне съемок клипа к этой песне Фредди попросил меня постричь его. С тех пор я стриг его каждые два месяца вплоть до самой его смерти. Он садился в кресло в центре спальни около гардеробной. Фредди всегда полагался на мой вкус и, хотя в комнате было полно зеркал, никогда не подглядывал за процессом. Я делал ему более аккуратную и классическую стрижку, чем он привык, но он никогда не жаловался.

— Стриги как считаешь нужным, — говорил он.

Он никогда не красил волосы — они были темные от природы. На макушке у него была залысина, но он никогда не просил меня ее маскировать — не видел в этом смысла.

Фредди сказал, чтобы после работы в «Савое» я приезжал на съемки клипа The Great Pretender, и пообещал, что будет очень весело. Не обманул. Там царила праздничная атмосфера; из раздевалок доносились визги и дикий смех. Снимали весь день, и под конец Фредди, Роджер Тейлор и Питер Стрейкер переоделись в женщин. Фредди сбрил усы, Терри побрил ему подмышки электробритвой, а кто-то еще вдобавок побрил ему и грудь. Вся эта троица напялила платья и принялась гарцевать по комнате, и все в студии истерично хохотали. Я и сам смеялся до слез. Никогда прежде я не видел Фредди в женском наряде, и он до безумия кривлялся и манерничал.

Был еще один смешной эпизод. Актриса Дэбби Эш, которая снималась в клипе, сидела в кресле, и Фредди должен был запрыгнуть к ней и заключить в страстные объятия. Но они никак не могли сохранять серьезное выражение лица и постоянно ржали, впрочем, как и все, кто за этим наблюдал.

Съемки продолжались почти до двух ночи, и только тогда Фредди рассказал мне, как прошел день. Когда он приехал в студию, там уже были подготовлены декорации — сотни его изображений, вырезанных из картона, но ему не нравилось, как они расставлены, и он кинулся поправлять каждую. Это обычно входит в обязанности сценических техников, но для Фредди сделали исключение. Все знали, что Фредди — босс, и выполняли все его указания.

В конце февраля наконец клип The Great Pretender выпустили, и он стал самым успешным хитом Фредди. Он был безмерно рад успеху, настолько, что я, Фиби, Джо и наверняка Мэри тоже получили «небольшой бонус» — чек на покупку чего-нибудь эдакого.

В том же месяце Фредди впервые полетел на встречу с Монтсеррат Кабалье. В ходе Мэджик-тура он поведал испанскому телевидению о том, что приехал с надеждой на встречу с ней, и оказалось, она смотрела эту программу. Кабалье назначила ему встречу в Барселоне. Фредди полетел туда в сопровождении Фиби, Майка Морана и Джима Бича. Двое великих исполнителей встретились в банкетном зале отеля «Ритц».

Фредди признался, что совершенно не знал, что ожидать от Монтсеррат, кроме того, что она, по слухам, довольно капризна и со странностями. Певица пришла с опозданием. Фредди представился, вручил ей кассету и начал говорить, запинаясь:

— Вот… это вам… Послушайте…

На кассете была Exercises in Free Love, песня, написанная совместно с Майком Мораном. Монтсеррат понравились демо-записи, и она ответила, что будет рада поработать с Фредди над альбомом. Домой он вернулся на седьмом небе от счастья.

Примерно через неделю Кабалье прибыла в Лондон, и Фредди пригласил ее на творческий ужин в Гарден Лодж. Кроме них присутствовали только Майк Моран и Джим Бич. Фредди заранее выяснил, что ее любимая еда — рыба и паста, поэтому в меню включили лосось. Она приехала в вечернем платье и, проходя через двойные двери в прихожую, едва не зацепилась подолом.

— Вот дерьмо! — пискнула она тоненьким смешливым голоском.

Ей представили меня, после чего я выскользнул из комнаты, чтобы пораньше лечь спать. На сцене Монтсеррат выглядела огромной, но во многом это из-за ее пристрастия к просторным, струящимся одеждам. В реальной жизни она оказалась не настолько крупной, как я представлял. И нисколько не была капризной или странной, наоборот, очаровывала скромностью, простотой и веселым нравом.

Монтсеррат рассчитывала остаться только на легкий ужин — ее ждал ранний вылет, — но в итоге ушла с рассветом. После ужина принесли кофе, и они с Фредди и Майком Мораном устроили импровизированный концерт под аккомпанемент рояля. Я уснул под сладкое звучание величайших голосов в мире оперы и рока.

Через неделю мы с Фредди посетили Ковент-Гарден, где Монтси, как называл ее Фредди, давала сольный концерт. Почетной гостьей там была принцесса Маргарет. Мы с Фредди сидели в ложе. В начале антракта я было рванул в буфет, но Фредди задержал меня:

— Здесь принцесса Маргарет. Мы должны ее дождаться.

Я не разбираюсь в правилах этикета, в отличие от Фредди. Он был убежденным монархистом и восхищался британской королевской семьей. До этого он встречался лишь с одним представителем королевского семейства — принцем Эндрю — и опрометчиво пригласил его в «Хэвен».

В начале второго акта поднялся занавес, и Монтсеррат появилась на сцене. Фредди смотрел на нее как завороженный. В конце выступления она вышла на бис в сопровождении Майка Морана и объявила, что споет песню, написанную ее «двумя новыми замечательными друзьями», добавив:

— А второй новый друг, я полагаю, сегодня находится в зале.

Фредди был невероятно удивлен. Прикрыв глаза ладонями, он засмеялся с выражением полного изумления на лице. На него направили свет, и зрители начали аплодировать ему стоя. Фредди встал, выразил свою признательность и опустился в кресло. С замиранием сердца он слушал, как Монтси исполняет Exercises in Free Love. После концерта мы прошли к ней за кулисы и забрали ее на ужин в Гарден Лодж.

На той же неделе Монтси приехала в студию, но ее работа с Фредди пошла совсем не так, как она ожидала. Она думала, ей достаточно только прилететь, спеть несколько партий и удалиться, но не подозревала, что у Фредди свой стиль работы. Он не написал для нее ни единой ноты заранее. Сначала он попросил, чтобы она что-нибудь спела, а затем стал оттачивать материал, пока качество не устроило обоих.

— Композиторы вроде Пуччини уже давно мертвы, а я жив, дорогая, — сказал он ей.

Пришлось ей принять его оригинальный способ записи. Фредди оказался требовательным и принципиальным преподавателем. Позднее она признавалась, что во время тех сессий он добился от ее голоса таких возможностей, о которых она и не подозревала.

В день вручения Queen премии Айвора Новелло за выдающийся вклад в британскую музыку у нас с Фредди произошла ужасная ссора. Она не была затяжной, но повергла Фредди в такое поганое настроение, что, отправляясь на церемонию, он обозвал меня «чертовой ирландской ведьмой». Вернувшись домой, Фредди снова начал ластиться ко мне, и я объяснил его вспышку ярости волнением. Укладываясь в постель, он извинился за ссору. Мы поцеловались и помирились.

— В глубине души ты очень мягкий, — сказал он.

Да. Я такой, и, думаю, он находил в этом свою прелесть. За моей суровой внешностью всегда скрывалась нежная и кроткая натура.

На Пасху я поехал домой в Ирландию навестить семью. Уверен, они все подозревали, что я гей, хотя я никогда им не говорил этого прямо, и уж тем более что я любовник Фредди. Я остановился у мамы, но у нее не было телефона. Чтобы позвонить Фредди, до ближайшей телефонной будки мне предстояло топать около шести километров. За день до возвращения домой я позвонил ему. Он спросил, когда я вернусь, и в его голосе звучала какая-то напряженность. Я сразу почувствовал неладное.

— Врачи отхватили от меня большой кусок, — уклончиво заметил он.

Я просил рассказать подробнее, но он ответил, что это не телефонный разговор и я все узнаю, когда вернусь домой.

— Ладно, не переживай, — сказал я. — Завтра я буду дома.

Сначала я подумал, что Фредди немного преувеличивает. Оставаясь в одиночестве, он имел привычку излишне драматизировать свое состояние во время телефонного разговора, чтобы привлечь к себе больше внимания.

На следующий день я вернулся в Гарден Лодж. Фредди ждал меня в спальне. Я прилег на кровать и обнял его. Фредди крепко прижался ко мне и рассказал то, о чем не мог говорить по телефону. А потом показал на плече едва заметный рубец размером с ноготь и два крошечных шва на нем. Врачи взяли у него образец ткани для анализа. Вчера пришел результат: у него СПИД.

— Не смеши меня! — воскликнул я.

Я не верил своим ушам. Должно быть, это какая-то ошибка.

— Где ты делал анализ? — спросил я. — Пойдем к другим врачам.

Разве можно делать выводы, основываясь на заключении лишь одного специалиста?

— Нет, — покачал головой Фредди, — эта клиника на сегодня самая лучшая.

Конечно, он говорил правду. Фредди мог позволить себе лучшее и на меньшее никогда не соглашался.

— Если захочешь оставить меня, я пойму, — тихо произнес он.

— Что? — переспросил я.

— Если ты захочешь уйти от меня и покинуть Гарден Лодж, я не стану тебя останавливать. Я все пойму.

— Но я люблю тебя, — ответил я. — И не брошу — ни сейчас, ни когда-то еще. И мы не будем больше об этом говорить.

Фредди поднял на меня глаза, и мы очень крепко обнялись. Я не мог осознать до конца смысл сказанных им слов. К такому я не был готов и не имел ни малейшего представления, как себя вести. Поэтому я пытался просто прогнать эти мысли из головы.

Как ни крути, я все еще надеялся на чудо — на то, что диагноз ошибочен. О своем здоровье я первое время не беспокоился, хотя наш секс теперь стал защищенным. Фредди несколько раз уговаривал меня пройти тест на СПИД, но я отказывался, не объясняя ему причин.

А причина была такая: я не понимал, какую пользу мне принесет обследование. Если я уже ВИЧ-положителен или болен СПИДом, Фредди, скорее всего, будет мучиться чувством вины, потому что, по всей вероятности, именно он меня заразил. А если бы тест оказался отрицательным, это было бы несправедливо по отношению к нему. Как будто я выдохнул с облегчением: мол, со мной-то все в порядке.

Я знал одно: главное сейчас — заботиться о Фредди и поддерживать его здоровье.

Это единственный раз, когда мы открыто обсуждали его ВИЧ-статус. Он не любил говорить о своей болезни. Если по ТВ показывали что-то, связанное со СПИДом, мы переключали канал или вообще выключали телевизор. Это не значило, что он не сопереживает людям с этой болезнью. Просто он не хотел думать о своем будущем.

Свою тайну Фредди пока что открыл только мне, Джиму Бичу и Мэри. (Позже он поделился с гражданской женой Роджера Тейлора, Доминик, после того, как она призналась ему, что у нее рак груди; он хотел дать ей понять, что она всегда может рассчитывать на его поддержку.) Когда Фредди рассказал мне про болезнь, Джо был в отпуске в Америке.

— Надо ли сказать Джо? — спросил меня Фредди.

— Конечно, — кивнул я.

До того, как я узнал о болезни Фредди, мы были беспечны — никогда не предохранялись во время близости. Но потом все изменилось, и мы никогда больше не занимались любовью без презерватива. Собственно говоря, теперь они были включены в еженедельный список покупок Джо. Фредди проходил дополнительные обследования, но втайне от всех, и мы никогда их не обсуждали.

Под влиянием шокирующего известия Фредди, казалось, еще с большим рвением окунулся в работу и был твердо настроен завершить оформление Гарден Лодж по своему взыскательному вкусу. Необставленным комнатам и голым стенам предстояло преобразиться.

Бассейн для карпов в саду доделали и подготовили к заселению рыбок. Чтобы испытать его, я купил около дюжины золотых рыбок и язей, но они были такими мелкими, что их едва можно было разглядеть в воде. Терри выяснил, что в Энфилде, в графстве Миддлсекс, есть оптовый торговец рыбками и у него на складе имеются кои. Мы с Фредди поехали посмотреть. Оптовик сказал, что на днях у них ожидается новая поставка карпов из Японии, и пообещал известить нас, когда их доставят, чтобы Фредди первым выбрал рыбу. Через несколько дней зазвонил телефон: груз прибыл. Мы помчались к оптовику, но из-за заминок на таможне приехали раньше рыб. Когда же заветные кои (около пятидесяти штук) были отгружены на склад, их аккуратно переместили из грузовых контейнеров в транспортировочный аквариум. Почти все рыбы достигали 45 сантиметров в длину и со временем должны были вырасти вдвое.

Великолепие рыбок заворожило Фредди. Он спросил про стоимость, и ему ответили, что цена каждой от 75 до 2000 фунтов.

— Хорошо, — кивнул Фредди, — назовите разумную цену за всю партию.

Не моргнув глазом, оптовик рассчитал стоимость — 12 500 фунтов. Фредди согласился. Продавец захотел лично проверить пригодность нашего бассейна для рыбы и после осмотра стал настаивать на установке механического фильтра. В остальном, по его словам, все было идеально.

Рыбам полагалось провести на карантине у оптовиков минимум две недели, но, как только мы установили фильтр, их доставили в Гарден Лодж. Вскоре они стали новым центром внимания гостей. По воскресеньям у нас сложилась традиция устраивать званые обеды. Обычно уже утром человек шесть приходили чего-нибудь выпить, а часа в два мы садились обедать. Трапеза длилась до четырех-пяти часов, и остаток дня мы просто бездельничали в доме или в саду. Наши посиделки неизменно сопровождались шутками и смехом.

4 мая «Сан» снова огорошила Фредди очередной писаниной. Как и он, я был подавлен. Пол Прентер подставил Фредди — после всего, что тот для него сделал.

«СПИД убивает двоих любовников Фредди», — кричала статья на целых три страницы. Тони Бастин из Брайтона и Джон Мерфи, бортпроводник «Американских авиалиний», скончались от этой болезни в 1986 году. Прентер утверждал, что однажды поздней ночью ему позвонил Фредди и излил свои опасения по поводу СПИДа.

Статья упомянула и меня в качестве его любовника. Первое, что пришло в голову: «Как это воспримут мои родственники в Ирландии?» Мне как раз предстояло их навестить. Если бы пошел слух о том, что я любовник такой знаменитости, они бы расстроились, что узнали об этом из прессы, а не от меня. Конечно, я бы предпочел сам выбрать подходящий момент, чтобы сообщить им об этом.

Вечером я пришел с работы домой, и мы с Фредди обсудили россказни Прентера о его любовных похождениях. Фредди не мог пережить такого предательства. Не мог поверить, что кто-то столь близкий ему оказался способен на такую подлость.

Позже мы узнали, что газетчики заплатили Прентеру за его рассказ около 32 тысяч фунтов. С тех пор Фредди больше никогда с ним не общался; бойкот ему объявили также Элтон Джон, Джон Рид и многие другие.

Статьи в «Сан» выходили на протяжении нескольких недель, и каждая байка Прентера приводила Фредди в еще большую ярость. Прентер к тому же продал газете несколько личных фотографий Фредди, где он позировал с разными любовниками, в частности, с моим предшественником Винни Киркенбергером. Фотографии были размещены на двух страницах под заголовком «Все слуги “Королевы”».

Прентер многословно, смакуя подробности, рассказывал о самых безумных днях Фредди, когда он регулярно обменивался дорожками кокаина с Родом Стюартом и Дэвидом Боуи, иногда насыпая порошок прямо на свои «золотые диски». Прентер также растрепал, что дружба Фредди с диск-жокеем Кенни Эвереттом закончилась после ссоры из-за кокаина.

Фредди и в самом деле прекратил общаться с Эвереттом. На одной из посиделок Эверетт обвинил Фредди, что тот слишком злоупотребляет его гостеприимством. Но Фредди, наоборот, рассказывал, что это Эверетт бессовестно пользовался его щедростью. Они так и не уладили свои разногласия, и Эверетт ни разу не приходил в Гарден Лодж за все время, что я там жил. Даже оказавшись в одном и том же лондонском гей-клубе, эти двое игнорировали друг друга. Но после смерти Фредди таблоиды насочиняли сказок про то, как Эверетт регулярно дежурил у изголовья его кровати.

Как-то раз, обсуждая с моим бывшим другом Джоном Александром неприятности, которые подкинул нам Прентер, я узнал, что тот перемывал мне кости на рождественских праздниках. Джон вступил с ним в перебранку на вечеринке в доме Кенни Эверетта. Прентер во всеуслышание обсуждал меня и отпускал при этом массу скабрезных шуточек. В итоге Джон устал слушать эту тираду и решил его спровоцировать. Спросил, насколько хорошо Прентер знает меня. Тот пробормотал в ответ что-то бессвязное, и Джон объявил, что он наверняка мой бывший любовник. Прентер сразу заткнулся и до конца вечера избегал Джона.

После выхода статьи в «Сан» Прентер пару раз звонил в Гарден Лодж, но Фредди не отвечал. Прентер пытался оправдать свой ужасный поступок тем, что пресса неделями преследовала его, а он в конце концов не выдержал давления и случайно проболтался. Но Фредди не хотел слушать Прентера, он считал, такому предательству нет прощения. Самое печальное — после этой истории Фредди вообще перестал доверять людям — за исключением немногих самых близких.

Мне часто было жаль Фредди. Несмотря на все блага, деньги и славу, он был лишен возможности жить нормальной жизнью. Не мог просто прогуляться по улице или пройтись по магазинам, не оказавшись объектом пристального внимания. Все это сильно его раздражало.

Опороченный Прентером и газетой «Сан», Фредди решил, что ему нужно уехать как можно дальше от этого всего, и мы устроили себе недельный отдых на Ибице. В поездку мы захватили Джо, Фиби и Терри.

В аэропортах мы следовали особому плану маскировки, чтобы оградить Фредди от зевак; заметь его хоть один фанат, началось бы столпотворение. Как минимум мы бы потеряли кучу времени. Поэтому я всегда шел впереди, а Джо, Терри и Фиби прикрывали Фредди с других сторон. Он шел, глядя под ноги, чтобы избежать любого зрительного контакта.

Невероятно, но, несмотря на репутацию самого эпатажного и тусовочного рокера, Фредди был очень замкнутый человек. Если его заставали врасплох фанаты, он терялся и еле слышно просил: «Скорее уведите меня отсюда!»

Еще одна фраза, которую он шептал нам украдкой, всегда забавляла меня. Если мы были в общественном месте и он хотел в туалет, он произносил два коротких звука: «Пи-пи!» Тогда один из нас сопровождал его в ближайшую уборную и охранял дверь, чтобы он мог спокойно пописать.

На Ибицу мы взяли одну вещь, которая с тех пор сопровождала нас во всех поездках за пределами Британии — небольшую аптечку. В ней было все, от парацетамола и пластырей до препаратов против СПИДа. Единственное, что мы никогда не возили с собой, — шприцы. Их мы всегда покупали на месте.

Во время той поездки на Ибицу мы остановились в роскошном уединенном отеле «Пайк», бывшем фермерском доме, построенном полвека назад. Спустя несколько часов нашего пребывания там Фредди стал называть меня «Святой Франциск Ассизский»[42], потому как все местные кошки и собаки постоянно ластились ко мне.

Днем мы все вальяжно загорали у бассейна, а вечером отправлялись по гей-барам и клубам. Но даже там «Сан» шпионила за Фредди, их фотографу удалось сделать снимок Фредди за игрой в теннис, на котором он выглядел располневшим.

У Фредди на правой ступне вдруг образовалась незаживающая рана. Эта рана не давала ему покоя до конца жизни и в итоге практически лишила его возможности ходить.

Под конец поездки Фредди и Монтсеррат Кабалье устроили публике сюрприз на фестивале «Ибица-92», посвященном избранию Испании местом проведения очередных Олимпийских игр после пяти лет. До неприличия роскошное мероприятие проходило в Сан-Антонио в шикарном клубе «Ку» перед элитной публикой численностью около пятисот человек. Мы называли их сливками Ибицы. В ту ночь выступало несколько групп и музыкантов, среди которых были «Шпандау Балет», «Дюран Дюран», «Мариллион» и Крис Ри. Выход Фредди и Монтси приберегли «на десерт».

Как обычно, я отправился смотреть концерт в одиночку. Когда последняя группа покинула сцену, казалось, праздник завершен. Вдруг торжественно появились Фредди и Монтси, и толпа взорвалась овациями. При первых же аккордах песни «Барселона» все затихли, а у меня мороз пошел по коже. Люди не представляли, что их ожидает. Это было первое публичное исполнение «Барселоны», и зрители сидели в абсолютном безмолвии. Было видно, какую гордость за страну вселила песня во всех слушателей. Некоторые даже утирали слезы.

В конце песни публика устроила овацию. Некоторые прыгали, размахивая руками, другие снимали с себя куртки и рвались на сцену. Краем уха я услышал, как кучка молодых испанцев взволнованно говорила друг другу: «Это же новый испанский гимн!» Затем небо озарил самый долгий фейерверк, который я когда-либо видел.

Фредди отпраздновал свое выступление с размахом, сначала в клубе «Ку», а потом в отеле «Пайк». «Барселона» имела такой успех у зрителей, что он чувствовал себя победителем всех спортивных соревнований. Некоторым представителям Олимпийского комитета песня настолько понравилась, что они клятвенно пообещали сделать ее гимном Олимпийских игр в Барселоне.

Вернувшись в Лондон, Фредди и Queen стали пересматривать условия их контракта с EMI для выпуска следующего альбома, и у них возникли серьезные трения. Однажды я пришел домой с работы и кожей почувствовал: произошло что-то из ряда вон выходящее. Джо стоял у раковины на кухне, а Фредди сидел за столом и выглядел очень суровым.

— И ты тоже уволен! — рявкнул на меня Фредди.

— Прости, что?

— Джима ты уволить не сможешь! — победоносно воскликнул Джо.

— Почему нет? — резко ответил он.

— Потому что он на тебя не работает! — сказал Джо.

— Не работает на меня? Разве? — озадачился Фредди.

Он помолчал немного и вдруг расхохотался. Наверное, у Фредди было паршивое настроение, и он сгоряча поувольнял весь свой персонал. Но потом, тоже одним махом, вернул всех обратно.

Фредди не мог уволить меня, а вот в отеле «Савой» мое положение стало совсем шатким. Атмосфера в парикмахерской накалилась до предела. Я начал говорить постоянным клиентам, что, будь такая возможность, перешел бы на другую работу, но понятия не имел, куда податься. К середине июля мое терпение лопнуло. Закончив последнюю стрижку, я позвонил владельцу салона и попросил о встрече, но тот был слишком занят.

— Ладно, — сказал я ему. — Сегодня я работаю до полпятого и увольняюсь.

Он не задал никаких вопросов, но попросил отработать еще месяц. Я отказался.

Я позвонил Фредди в Гарден Лодж, чтобы поделиться случившимся. Трубку взял Джо. Он сказал, что у Фредди в столовой важная деловая встреча с Джимом Бичем и остальными и строго-настрого приказано его не беспокоить. Но я настоял, чтобы Джо позвал Фредди к телефону.

— Все в порядке, дорогуша, — выслушав меня, спокойно сказал Фредди. — С завтрашнего дня будешь работать у меня в саду. Вернешься домой, и обсудим твою зарплату.

Я пришел домой, и Фредди уже ждал меня.

— Давай обнимемся, — воскликнул он. — Ты все правильно сделал! Я рад, что ты больше не будешь там работать.

Затем мы обсудили мое вступление в должность садовника на неполный рабочий день. Я сказал, что буду работать садовником при одном условии — никто, даже он, не станет вмешиваться в то, что и как я делаю. Он согласился. Более того, я даже получил повышение заработной платы; он назначил мне 600 фунтов в месяц после уплаты налогов.

На следующий день на рассвете, когда все в доме еще спали, я приступил в саду к своим обязанностям. У нас появился новый ритуал. Каждое утро, проснувшись, Фредди начинал день с того, что смотрел через окно нашей спальни на сад. Он выискивал меня взглядом, махал рукой и кричал «Ау-у-у!», а потом спускался на утренний чай.

Вскоре я понял, что в этом саду придется вкалывать восемь дней в неделю. Несмотря на то что он был очень хорошо спроектирован, мне предстояло посадить много зелени и ярких цветов.

Хотя я рассчитывал работать только в Гарден Лодж, иногда я приходил к Мэри и возился с ее садом. Во время одного такого визита между Мэри и мной впервые состоялся разговор о болезни Фредди. Постичь мысли Мэри всегда было невозможно, и я не могу сказать, потрясла ли ее новость так же сильно, как меня. Так или иначе, коснувшись этой темы, мы оба с трудом подбирали слова. Хотя я никогда не передавал наши разговоры Фредди, мы с Мэри решили изо всех сил заботиться о нем и любой ценой сохранять в тайне информацию о его состоянии от прессы.

Вскоре на теле Фредди стали проявляться первые признаки болезни. Несколько крупных красных пятен выступили на тыльной стороне ладони и на левой щеке. Это была саркома Капоши. Первые отметины обработали специальным лазером, и они постепенно исчезли. Но после лечения остались небольшие шрамы, поэтому всякий раз, как он выходил в свет, приходилось маскировать их легким макияжем. К тому же у Фредди появилась болезненная открытая рана на боковой стороне правой голени. Чтобы подсушить мокнущую рану, мы наносили специальные мази, но полностью она не заживала никогда.

Складывалось впечатление, что Фредди больше беспокоится о здоровье карпов кои, чем о своем собственном. В августе мы заметили, что рыба стала вялой. А однажды утром я обнаружил, что пара рыбок всплыла вверх брюшком на поверхность. Мы позвонили оптовику, у которого покупали карпов. Он приехал, рассказал нам о нескольких болезнях, которыми они могли заразиться, но определенного ответа так и не дал. Мы не знали, что делать.

Увертюры и фанфары

Летом 1987 года Барбара Валентин гостила в Гарден Лодж. Раздумывая, чем бы заняться, они с Фредди решили слетать на пять дней в Австрию. Мне о поездке ничего не сказали. Когда они вдвоем уезжали в аэропорт, я стоял на стремянке и подрезал плющ около дома.

Немного оторопев, я окликнул Фредди. Он поднял голову и что-то мне прокричал, но я не расслышал. Я догадался, что они, вероятно, собрались пройтись по магазинам. Только когда я спустился со стремянки и зашел в дом, Джо сказал, что они уехали в отпуск на несколько дней.

Мы ждали Фредди и Барбару в следующее воскресенье, но они прилетели на день раньше, в субботу. Фредди сразу же разыскал меня, и мы поцеловались. Я спросил, почему он вернулся раньше.

— Потому что хотел быть с тобой, — ответил он.

Барбара подтвердила, что он тосковал:

— Он действительно очень скучал по тебе.

Я никогда не встречал людей, которые любили принимать ванну больше, чем Фредди. Он залезал туда каждый божий день, после пробуждения и днем, причем предпочитал горячую, как кипяток, воду. Часами он мог отмокать в ванне и порой устраивал там такие спектакли, что даже Джо и Фиби забегали посмотреть.

Однажды в воскресенье после стрижки газона я поднялся в дом переодеться. Подходя к спальне, услышал доносящиеся из ванной звуки и сразу узнал пение Фредди. В ванной я обнаружил Фредди в образе, который никогда не забуду. Он лежал в джакузи, покрытый пеной с головы до пят. Впервые он решил налить туда пену для ванны и, конечно, переборщил — получилось огромное облако пены, так что разглядеть в нем я мог только глаза и рот. Фредди, кривляясь и жеманничая, пел женским высоким голосом песни Мэрилин Монро и Джуди Гарленд, то и дело вскидывая ногу вверх для полноты картины.

Но, хоть Фредди и любил принимать ванну, он был не из тех, кто целую вечность вертится перед зеркалом. Чистил зубы, брился, и, в общем-то, все. Разносортными мылами и шампунями он тоже не увлекался, предпочитая только марку «Ланкастер» — конечно, дико дорогую.

Помню немало случаев, когда, решив почистить зубы, Фредди заходил в ванную и тотчас выбегал с воплями. «Там паук! — кричал он. — Поймай его, я не могу!»

У него была легкая арахнофобия: он терпеть не мог пауков. Я вставал, ловил паука и выбрасывал в окно. Фредди не хотел причинять им зла и никогда не просил меня убивать их. Говорил, чтобы я посадил насекомое в стакан или коробку и выбросил во двор.

К концу лета карпы почувствовали себя еще хуже. Любимая рыбка Фредди, полуметровый кои яркого золотистого цвета, умерла. Я позвонил оптовику, и он приехал снова, на этот раз со специалистом по рыбам. Мы все с беспокойством наблюдали, как специалист будет решать проблему.

Без предупреждения прямо на глазах у Фредди парень всадил нож в тело мертвой рыбы, широко распорол ей брюхо, сообщил, что не обнаружил внутри ничего плохого, и отшвырнул ее в сторону. Фредди остолбенел, а затем пришел в ярость. Эти двое ушли, снова не предложив никакого лечения. Когда за ними закрылись ворота, Фредди налетел на меня, требуя, чтобы я немедленно нашел настоящего специалиста по рыбам.

Я обзвонил всех ветеринаров Лондона и, в конце концов, нашел человека, который работал в ветеринарной клинике «Арк». Он скормил рыбкам снотворное, осмотрел их на предмет повреждений, дал какие-то лекарства. И посоветовал, как улучшить качество воды.

Но в следующее воскресенье умерло еще несколько рыб. В отчаянии я связался с Лондонским зоопарком, но даже они не смогли помочь. Неожиданно на помощь пришел Майк Моран. Один из его приятелей занимался разведением кои и был знаком с известным лондонским специалистом по этому виду рыб — Нилом Портером. Этот фанатик даже отказался от терапевтической практики, чтобы полностью посвятить себя кои.

Я позвонил Нилу домой и рассказал ему нашу печальную историю. Затем уточнил, что рыба принадлежит Фредди Меркьюри.

— Фредди Меркьюри из Queen? — переспросил он.

— Да, — ответил я.

— Я беру 60 фунтов за вызов.

— Устраивает, — согласился я. — Когда вы сможете приехать?

Он сказал, что попытается приехать тем же вечером, и сдержал свое обещание, прибыв с оборудованием, сачками, болотными сапогами, а также с двумя сыновьями, горячими поклонниками Фредди. Нил наугад вытащил нескольких рыб из воды и осмотрел их. Взял соскобы и рассмотрел их под микроскопом. Оказалось, на некоторых рыбах завелись паразиты. Я спросил, как нам оздоровить воду в бассейне.

— Начнем с того, что ваш фильтр бесполезен, — сообщил он. — От бактерий он пруд не избавит.

Потом спросил, откуда у нас рыба, и я рассказал ему.

— Понятно. — Он покачал головой. — Единственное, что могу предложить, так это вернуться завтра и забрать всю рыбу, чтобы лечить ее в изоляторе.

Фредди согласился, и рыбу забрали на несколько месяцев. Пока ее лечили, мне нужно было заняться установкой нового фильтра и переоснащением бассейна.

Я согласовывал с Фредди каждый этап работ, объясняя, что нужно достроить или установить. Но у него всегда был один ответ: если я убежден в необходимости работ, его разрешения не требуется.

— Хорошо, действуй, — говорил он. — Не докладывай мне об этом. Делай, что считаешь нужным.

Рядом с Гарден Лодж была небольшая улица Логан Мьюз. Справа стояли два домика, объединенные пристроенным гаражом. Дома когда-то принадлежали Гарден Лодж, и Фредди обладал правом преимущественного приобретения этой постройки в случае ее продажи. В том году ее выставили на торги примерно за 300 тысяч фунтов стерлингов. Фредди сделал владельцу предложение, от которого тот не смог отказаться: он оплатит чеком полную стоимость, но при одном условии — как только банк проведет платеж, помещение будет готово для немедленного въезда.

Фредди вручил ему чек с памятными словами: «Вот, а теперь проваливай!»

Не успел Фредди доделать все задуманное в Гарден Лодж, как начал реконструкцию Логан Мьюз. Получилось так, что бассейн для кои и вновь приобретенная постройка демонтировались и перестраивались одновременно. Несколько групп архитекторов приехали, чтобы разработать план реконструкции. Мьюз, как мы кратко стали его называть, должен был превратиться из ветхой лачуги в современный гостевой дом с тремя спальнями. Фредди явно собирался воплотить в жизнь кучу планов, пока болезнь не возьмет над ним верх. Он хотел оставить после себя на земле маленький райский уголок.

Рядом с Мьюз он решил построить оранжерею. Создание этого необычного двухкупольного строения он доверил одной строительной фирме, в общих чертах обрисовав свои идеи. Никогда они не сооружали ничего подобного, но согласились выполнить проект в точном соответствии с требованиями Фредди. Оранжерею собирали по кирпичику, и по окончании работ она выглядела потрясающе.

В сентябре мы снова отправились отдохнуть на Ибицу в уединенный отель «Пайк». Путешествовали с шиком, совершая перелеты на частном десятиместном самолете. С нами были Джо, Фиби, Терри, Питер Стрейкер и репортер «Дейли экспресс» Дэвид Вигг. В это же время на острове отдыхали Брайан, Роджер и Джон со своими семьями.

На Ибице Фредди планировал устроить в отеле «Пайк» грандиозную вечеринку по случаю своего сорок первого дня рождения вместе с Джоном Ридом, вторым менеджером Queen, чей день рождения ожидался на днях. Благодарное испанское правительство и Олимпийский комитет, все еще напевая гимн Фредди «Барселона», взяли некоторые, если не сказать все, расходы на себя.

Не знаю, умел ли Фредди плавать. По крайней мере, я никогда не видел, чтобы он плавал, — казалось, он боится открытой воды. Как-то после полудня мы вышли в море на катере с Тони Пайком, владельцем отеля, и я заметил, что Фредди нервничает. Но как только мы отошли от берега, он позабыл о страхе утонуть и в полной мере наслаждался прогулкой. Чтобы еще больше расслабить его, мы откупорили бутылку шампанского.

Но потом, на берегу, разыгралась драма: Фредди обнаружил, что Джон Рид решил не участвовать в мероприятии. Фредди пришел в ярость. Для торжества уже подготовили специальное шоу фейерверков, которое должно было увенчаться грандиозной финальной надписью в небе: «С днем рождения, Фредди и Джон». Тем не менее Фредди распорядился, чтобы подготовка шла своим ходом. Восемьдесят гостей из Лондона доставили частным чартерным рейсом DC9 и разместили в отелях за счет Фредди. Кстати, позже все говорили, полет прошел почти так же незабываемо, как и сам праздник.

В день празднования, когда мы расположились вокруг бассейна отеля «Пайк», ко мне вдруг подошел Джон Дикон. Всем уже стало ясно, что Фредди больше не может скрывать болезнь. Джон заметил несколько пятен на ноге Фредди — единственные улики, выдававшие его состояние. Джон прямо, но осторожно спросил меня, от чего они. Я с невинным видом ответил, что это ничего серьезного:

— У него аллергия на солнце. Это просто пигментные пятна.

Мы оставили эту тему. Я вел себя совершенно обычно и скрыл свои истинные чувства, чтобы Джон не заподозрил неладное. Но после того дня рождения я особенно четко осознал, что наши с Фредди годы сочтены.

Как только прибыли наши британские гости, вся Ибица превратилась в одну большую вечеринку. Территорию отеля украсили гирляндами из прозрачной цветной бумаги. Они крепились в патио отеля и тянулись вдоль фуршетных столов до самого бассейна. Вечер выдался безумный. Казалось, в «Пайк» приехало не меньше тысячи человек, чтобы насладиться неудержимым гостеприимством Фредди. Жара сыграла злую шутку с праздничным шоколадным тортом, украшенным по мотивам творений Гауди, — он просто-напросто растаял. Вместо него быстро испекли прямоугольный плоский торт, такой огромный, что несли его шесть человек. Гигантскими геральдическими буквами на нем красовалась надпись: «Барселона».

Благодарная толпа, задрав головы, восторженно приветствовала каждый залп фейерверка. Завершился салют сокращенной надписью: «С днем рождения, Фредди», после чего раздались оглушительные аплодисменты.

Первую половину вечеринки Фредди общался с гостями на свежем воздухе, а потом проскользнул обратно в отель и развлекал друзей в гостиной.

Вечеринка была в самом разгаре, когда какой-то весельчак умудрился поджечь цветную бумагу, развешанную по территории, и чуть не устроил катастрофу. Это был легковоспламеняющийся материал, и вскоре между бассейном и передним двором, где я стоял, заколыхала стена пламени. Огненные языки едва не коснулись моего лица. Пожар был быстро ликвидирован — человеческих жертв и порчи имущества удалось избежать, разве что немного подкоптились стены отеля. Позже я выяснил, что виновником был один из наших британских гостей. Фредди сильно разозлился и воспринял это как личное оскорбление.

На Ибице Фредди дал Дэвиду Виггу из «Дейли экспресс» одно из редких интервью. Когда мы вернулись домой, Фредди прочел статью и вздохнул.

— Взгляни, — сказал он. — Я даю им сливки, а они что печатают? Прокисшее молоко!

Позже Вигг извинился за то, что газета напечатала интервью в таком виде, мол, он всего лишь автор и не может влиять на редактора, который изменил ее до неузнаваемости.

Между тем Фредди тоже произвел кое-какие изменения. Мьюз полностью отреставрировали. Теперь Фредди захватили идеи внутренней отделки. Одну из ванных комнат он решил облицевать антикварной керамической плиткой, и мы полетели в Мадрид, где как раз шел сезон распродаж. Нашли антикварный магазин с образцами плитки на витрине, но Фредди ничего не приглянулось.

— А что еще у вас есть? — спросил он хозяйку магазина.

— Есть такая же для пола. — И она провела нас по всем этажам, до потолка заполненным плиткой.

На верхнем этаже мы обнаружили совершенно пустой зал, обшитый деревянными панелями. Фредди недоумевал. И тут мы заметили несколько дверей — каждая вела в хранилища старых мастеров. Хозяйка открыла одну из них, и нашим взглядам предстало полотно Эль Греко, Фредди мгновенно влюбился в картину. Это был портрет мужчины, возможно, автопортрет художника, и казалось, он вот-вот сойдет с холста.

— А это продается? — спросил Фредди.

Продавалось все, включая деревянную обшивку. Полотно Эль Греко стоило около 750 тысяч фунтов, и Фредди жаждал его приобрести. Но тут возникла проблема.

— Она занесена в каталог национального достояния правительством Испании. Ее запрещено вывозить из страны, — объяснила хозяйка.

Фредди ушел расстроенный. Целыми днями он твердил только об этой картине и, вернувшись в Гарден Лодж, связался с одним из организаторов Олимпиады в Испании. Фредди спросил, есть ли у него какие-нибудь связи, чтобы вывезти картину. Но тот сказал, что даже ради Фредди правила невозможно нарушить.

И все же замечательная картина Эль Греко никак не выходила у Фредди из головы. Он специально приехал в Мадрид, чтобы снова увидеть ее, и снова был очарован. Он молча рассматривал ее минут десять, а потом обратился ко мне:

— Наверное, придется купить дом в Испании, чтобы видеть ее, когда захочу.

Покидая страну, мы всерьез обсуждали его намерение. Но несколько дней спустя он оставил идею покупки дома и сосредоточился на вещах, которые можно приобрести ближе к Гарден Лодж.

В октябре Фредди и Монтсеррат Кабалье выпустили сингл Barcelona. Звукозаписывающая компания хотела снять видео для раскрутки сингла, поэтому Монтси прилетела в Лондон на съемки. В тот день у Фредди резко упало количество лейкоцитов в крови, и врачи рекомендовали ему воздержаться от работы. Но Фредди чувствовал, что не может больше разбрасываться временем, и был полон решимости максимально окунуться в работу, прежде чем придется отойти от дел; ничто не могло помешать ему снять это видео. Он настоял на том, чтобы все шло по намеченному плану.

Очередной сольный проект Фредди с Монтси — запись полноценного совместного альбома — как будто вселял в него огромные силы. Как только Кабалье удавалось выкроить время в плотном гастрольном графике, она прилетала в Лондон для работы.

Примерно в октябре певица отправилась в тур со своей помощницей — племянницей, которую тоже звали Монтси. Фредди решил устроить для обеих Монтсеррат, меня, Фиби и Майка Морана ужин в эксклюзивном и очень дорогом ресторане «Максим». Но ресторан не оправдал наших ожиданий. Набитый битком, он больше походил на экскурсионный автобус. Ужасная фоновая музыка звучала слишком громко. А когда Фредди захотел заказать единственное шампанское, которое он предпочитал — марочное «Кристалл», — в карте вин его не оказалось.

Вечером Фредди и Монтси-старшая обсуждали формат предстоящего альбома и размышляли, когда смогут поработать вместе в следующий раз. Фредди выбрал дату, и она повернулась к Монтси-младшей.

— Что у меня запланировано на этот день?

Та вытащила ежедневник, посмотрела дату и сказала:

— Сольный концерт в России.

— Ох, — вздохнула Кабалье.

Затем посмотрела на Фредди, махнула рукой и велела племяннице:

— Отменяй его!

Фредди открыл рот от удивления:

— Ты не можешь это отменить!

— Могу! — ответила она.

И ведь отменила. Фредди был потрясен и долгие месяцы смаковал эту историю.

После ужина я закурил, и Монтси-старшая наклонилась ко мне.

— Джим, можно и мне сигарету?

Фредди, тогда еще курильщик, не одобрил ее просьбу и попытался вмешаться:

— Ты не должна курить, это погубит твой голос.

— Нет-нет. — И она прикурила сигарету. — Иногда я себе это позволяю.

Фредди не мог поверить, что оперная певица курит, рискуя своим голосом.

Сотрудничество Фредди с Монтсеррат Кабалье имело такой оглушительный успех в мировых чартах, что их поклонники объединились. Монтси призналась Фредди, что потрясена тем, насколько удачным получился альбом. И еще тем, что впервые за всю карьеру в аэропорту ее окружили вопящие подростки.

Я много раз бывал в студии «Таун Хаус» с Фредди и Монтси во время записи их альбома. Все с упоением заслушивались их голосами, но меня, как простого обывателя, вскоре это немного утомило, и я улизнул на кухню, чтобы выпить. Меня представили как «садовника Фредди» Марте Бретт, одной из сотрудниц съемочной группы. Раньше я уже пару раз видел эту задорную шуструю женщину.

— Хочешь выпить, Джим?

— Да, пожалуй, — ответил я. — Давай по бокальчику вина.

После первого последовал второй, а после второго третий. Вскоре мы открыли вторую бутылку. Вдруг в комнату вбежал Терри в поисках меня.

— Вот ты где, Джим! — сказал он. — Тебя Фредди разыскивает.

— Скажи ему, что я здесь с Мартой.

— Но он уже хочет ехать домой.

— Я еще не готов, — ответил я заплетающимся языком.

Обычно это я слонялся по студии в ожидании Фредди; на этот раз роли поменялись, и я продолжил выпивать с Мартой. Через полчаса Терри появился снова. Фредди все еще ждал.

— Теперь мне точно нужно идти, Марта, — сказал я.

Фредди не привык никого ждать, и в этот раз меня удивило его терпение. Болезнь сбивала с него спесь, он больше не стремился помыкать другими. Теперь он действительно нуждался в нас и стал не таким требовательным.

Примерно через неделю перед сном мы с Фредди поссорились из-за обручального кольца, которое я ему подарил. По клубам мы уже не ходили, и меня стала раздражать его привычка скрывать кольцо от окружающих. Казалось, он стесняется его носить, и я чувствовал себя каким-то «мужем на час».

— Каждый раз перед выходом из дома ты снимаешь это чертово кольцо. Почему?

Фредди ничего не ответил и надел кольцо. Потом он поцеловал меня, и мы легли спать. После той ночи Фредди всегда носил обручальное кольцо и не снимал его, даже когда мылся.

С тех пор наши отношения стали очень прочными, несмотря на редкие мелкие перебранки. Всякий раз, когда Фредди заговаривал со мной о Гарден Лодж, он называл его нашим домом и хотел, чтобы я относился к нему как к своему. «Это и твой дом тоже», — повторял он.

Мне было проще сделать вид, что я согласен, но, думаю, я никогда полностью не верил в это. Конечно, дом наш, пока Фредди жив. Я старался не думать о том, что я буду делать и где жить, когда осознаю, что без Фредди опять стал одиноким в этом мире.

С приближением зимы 1987 года работы в саду поубавилось. Как-то в октябре от скуки я решил брать уроки вождения. Никто из нас в Гарден Лодж не водил машину — зачем, ведь у нас был Терри. Но я хотел бросить вызов самому себе — и заодно немного развеяться.

Мне назначили пробный двухчасовой урок в Британской автомобильной школе на Кенсингтон-Хай-стрит, и однажды утром, когда все еще спали, я выскользнул из дома.

Фредди проснулся, по обыкновению выглянул в окно, не увидел меня в саду и спросил одну из уборщиц: «Где он?»

Она понятия не имела. А он терпеть не мог, когда не знал, где кто находится.

Когда я наконец вошел в ворота, он уже ждал меня.

— Твою мать, ты куда пропал?

— Решил сдать на права.

— Зачем тебе сдавать на права?

— Да просто так, — ответил я. — Новый стимул. Я погряз в этой рутине — только и торчу в саду, а делать там сейчас особо нечего. Да и вообще, чем плохо? Получу права, в жизни это всегда пригодится.

Он подумал над моими словами и дал свое благословение на семинедельные курсы.

Не знаю, что побудило Джо на Рождество 1987 года подарить Фредди двух котят. Думаю, Фредди внушил Джо, что места в Гарден Лодж так много и он не будет против, если к Оскару и Тиффани присоединятся еще несколько мордашек. А если одна из них окажется черепахового окраса — вообще замечательно. В начале октября Джо начал подыскивать пятнистого котенка и забрел в ветклинику «Синий крест» неподалеку от вокзала Виктория. Там он выбрал двух прекрасных котят: одного с настоящим черепаховым окрасом, а другого с темно-коричневой шерсткой.

Джо позвонил и доложил, что везет в такси двух котят. Фредди с гордостью и ликованием нетерпеливо расхаживал из стороны в сторону. Дома котят выпустили из переносок, и Фредди сразу же в них влюбился. Черепаховый котенок был упитанным, пушистым и милым, а коричневый — тщедушным, жалостного вида и пищал тонко-тонко.

Фредди души не чаял в этой парочке и через несколько дней придумал им имена: черепаховую кошечку он назвал Далилой, а коричневого котенка — вместо вполне логичного Самсона — Голиафом.

— Голиаф! Собьем всех с толку, — сказал он, — ведь на язык невольно просится «Самсон и Далила».

Помню, однажды, когда Фредди работал в студии «Таун Хаус», у нас произошло событие, превратившее Гарден Лодж в подобие сумасшедшего дома.

Фредди относился к кошкам как к детям — буквально пылинки с них сдувал. Случись с ними что плохое во время его отсутствия, нам бы было несдобровать. Днем кошки свободно разгуливали по дому и саду, а вечером мы брали их в охапку и заносили в дом. Но в тот вечер пропал Голиаф. Мы с Фиби и Джо обегали весь дом, разыскивая его, в отчаянье перерыли все шкафы и комоды. Прочесали сад, но и там не нашли котенка. Расширили поиск — прошлись вдоль дорог вокруг дома. Голиафа нигде не было.

Фредди бы озверел, увидев, что Голиаф не встречает его вместе с остальными кошками. Мы с ног сбились, но, когда ближе к полуночи Фредди вернулся домой, Голиаф так и не объявился.

Мы сразу решили сознаться.

— Голиаф пропал. Нигде не можем его найти, — сказал Джо Фредди.

По виду Фредди было ясно, что его день в студии и так не задался. А эта новость стала последней каплей. Он так переживал за котенка, что едва не плакал. Бегал вокруг дома по саду, звал Голиафа. Спросил, где мы искали, и проверил в других местах, хотя мы были уверены, что смотрели везде.

Фредди совсем обезумел и в глубоком отчаянии вышвырнул чудесную японскую хибати из окна гостевой спальни — ту самую, которую мы так долго и упорно искали в Японии.

Потом он немного успокоился, и мы стали ломать голову, что же еще предпринять. Джо предложил расклеить по району объявления о пропаже, и Фредди объявил, что предложит вознаграждение в тысячу фунтов.

Я вышел в сад, чтобы в последний раз позвать Голиафа. И вдруг услышал, как на Логан Мьюз резко затормозила машина, открылась и закрылась передняя дверь, а потом раздался тончайший писк. Я помчался на этот звук. Голиаф сидел под машиной, сжавшись и дрожа.

Я вытащил его оттуда и понес домой. Фредди был на седьмом небе от счастья. Минут пять или больше он обхаживал котенка, обнимал и гладил его. Затем по-матерински отчитал крошечного Голиафа за побег из Гарден Лодж. Темный шерстяной комочек спокойно выслушивал отповедь Фредди, громко мурлыча.

Когда я возился в саду, Голиаф всегда запрыгивал мне на плечо и наблюдал за моей работой, урча мне в левое ухо.

Далила — отдельная тема. В доме к ней относились как к маленькой принцессе. Среди всех кошек — резидентов Гарден Лодж она пользовалась особой любовью Фредди, ее он чаще других брал на руки и гладил. И в постель пускал только Далилу. Она устраивалась в ногах, а потом, выспавшись, отправлялась на ночную охоту по всему дому.

Далила была страшно избалованная, все заботы она переложила на Фредди, даже защиту от своих сородичей. Если они на нее нападали, она искала убежище в нашей спальне — это была ее святая святых.

Кошки для Фредди были как дети — все мы искренне так считали. Малейший кошачий чих или вздрагивание, и он тут же заставлял нас везти животное к ветеринару. Мы с Фредди были старомодны и занимались сексом в полном уединении. В спальне, прежде чем заняться любовью, он всегда проверял, не подсматривает ли за нами хотя бы одна кошка.

В том году Мэри пригласила нас с Джо и Фиби к себе домой на рождественский обед. Отведав приготовленные ею чудесные блюда со всевозможными гарнирами и приправами, мы разомлели перед телевизором, а потом обменялись приятными мелочами, прихваченными из Гарден Лодж; основные подарки мы договорились открыть дома.

Как и остальные, помимо подарка я получил от Фредди банковский чек. Он прикрепил его к открытке, которую с любовью подписал, благодаря меня за то, что я заботился о нем весь уходящий год. Я преподнес ему набор солонок и перечниц из уотерфордского хрусталя. Новый год мы встречали намного спокойнее обычного — в Гарден Лодж приехали лишь несколько друзей. Было заметно, что Фредди выдыхается, болезнь неотвратимо прогрессировала. Но мы вели привычную жизнь и ради его спокойствия притворялись, что все нормально.

Второго января мне пришло письмо с указанием даты экзамена по вождению, которого я панически боялся. Утро перед экзаменом я провел с Фредди и Мэри.

— Так, — сказал Фредди, — я собирался подарить тебе на день рождения кожаную куртку, но, если ты сдашь, я помогу тебе с покупкой машины.

— Не смеши! Я даже жалкий драндулет не могу себе позволить.

К своему огромному удивлению, вождение я сдал и не мог дождаться возвращения домой, чтобы скорее поделиться новостью. Я приехал через час. Фредди сидел в гостиной и сгорал от нетерпения.

— Ну? — спросил Фредди.

— Сдал, — ответил я, все еще не веря в то, что произошло.

— Молодец! — закричал он и, подскочив, сжал меня в объятиях.

В тот вечер Фредди устроил незапланированную вечеринку и рассказал гостям о том, что послужило поводом для нашего торжества. Меня задаривали нелепыми и смешными подарками вроде солнцезащитного козырька с надписью «Мелина везет Джима»[43]. Имена поменяли местами, превратив в водителя Фредди. Было маловероятно, что он когда-то сядет за руль — хоть, как он рассказывал, у него был один урок вождения. Продлился он минут десять — Фредди встретился с инструктором, посидел в машине, заглушил двигатель и вылез, заявив: «Я не хочу себя этим утруждать».

Через пару дней после того, как я сдал экзамен, Фредди отдыхал на кухне с Джо и остальными домочадцами. Через сад к ним направлялся Терри. Глаза его горели — он положил на стол кипу глянцевых буклетов, рекламирующих седан Volvo 740 GLE. Оказывается, Фредди втайне от всех попросил его подыскать мне автомобиль. Меня позвали на кухню.

— Выбирай цвет! — объявил Фредди.

Он был настроен серьезно.

Мэри возражала против того, чтобы Фредди купил мне именно эту новую машину. Она считала это нерациональным подарком, ведь я едва научился водить. Я с ней согласился — это неразумно. Но у Фредди имелось свое мнение на этот счет.

— Ради бога, Мэри, — сказал он ей. — Это же подарок на день рождения. Он получит новую машину.

На следующий день Фредди дал мне чек, чтобы я внес задаток за «Вольво», и Терри повез меня в салон. Я был очень взволнован — а как иначе? Мы изучили все цвета и характеристики, и я выбрал темно-серый «металлик» с панорамным люком и черной кожаной обивкой.

В январе Фредди воссоединился с Брайаном, Роджером и Джоном в студии «Таун Хаус» для записи нового альбома The Miracle[44]. Фредди был рад вернуться к командной работе. У него в голове уже носилось несколько идей, которые он хотел воплотить.

Одновременно Фредди и Майк Моран работали с возлюбленным Элейн Пейдж, поэтом Тимом Райсом, над песней The Golden Boy для альбома Barcelona[45]. Элейн сказала, что хотела бы записать альбом кавер-версий песен Queen, на что Фредди ответил, что в восторге от этой идеи. Он отнесся с большим вниманием к ее интерпретации песен.

Фредди и я несколько раз встречались с Элейн и Тимом. Однажды вечером Тим отвез нас в Wodka, польский ресторан в Кенсингтоне, который славился обширным ассортиментом лучшей водки в мире, и Фредди оказался в своей стихии. Он попробовал несколько разных сортов, и из ресторана мы почти выползали на коленях. Вернулись в Гарден Лодж мы пьяными в стельку.

25 января в отделе регистрации браков Кенсингтона и Челси состоялась свадьба Роджера и Доминик Тейлор. Фредди и Мэри были свидетелями. По возвращении в Гарден Лодж мы с Фиби помогли Джо приготовить небольшой праздничный фуршет. Когда гости уже уходили, Фредди, улучив момент, обнял меня и поцеловал.

— Ты меня любишь? — спросил он.

— Да, я люблю тебя.

Я обнял его покрепче, и мы поцеловались.

Он постоянно нуждался в словах любви и просил повторять их постоянно до конца своих дней. Конечно, он знал, что я его люблю, но ему необходимо было слышать это снова и снова. Тысячи поклонников по всему миру обожали его, даже не мечтая когда-либо с ним встретиться, но он хотел знать и слышать, что его по-настоящему любит единственный человек — я. Своей нежностью он давал мне возможность почувствовать себя особенным. Не помню, чтобы кто-то так сильно нуждался во мне, и это трогало до глубины души. Я отвечал ему горячей любовью.

В ночь перед Днем святого Валентина 1988 года мы с Фредди ужасно поссорились. Не помню, с чего все началось, но закончилось тем, что мы легли спать, не разговаривая.

На следующее утро я встал особенно рано. Пока Фредди спал, сгонял в Нью-Ковент-Гарден[46] на юг Лондона и купил шестьдесят роз сорта Блю Мун — это бледно-голубые цветы большего размера, чем обычные розы, с великолепным ароматом. Они были совершенны и особенно нравились Фредди.

Я вернулся домой и расставил цветы в плетеной корзине. Затем отнес их к Фредди в постель вместе с чаем.

— С Днем святого Валентина, — сказал я.

Фредди, все еще дуясь, пробормотал что-то себе под нос. По всей видимости, он проснулся в том же дурном настроении, в котором заснул. Я оставил его и пошел поработать в саду.

Позже, когда Фредди окончательно проснулся, то перенес корзинку с розами в зал. Когда в тот день к нам в гости зашли друзья, они впечатлились эффектным букетом.

— Да, — пояснил Фредди, — это мне муж подарил.

В общем, мне удалось ему угодить. Он признался в этом, когда мы ложились спать. Поцеловав друг друга, мы помирились, и Фредди подарил мне валентинку.

Моя следующая встреча с Монтсеррат Кабалье произошла на ужине в «Понте-Веккьо». Нас было человек пятнадцать, и мы расположились практически вдоль всей стены ресторана. Завидев нашу почетную гостью, итальянские официанты не могли поверить своим глазам. После ужина Фредди и Монтси услаждали слух гостей исполнением Exercises in Free Love и нескольких других песен. Однажды утром, поработав в бассейне для кои, я заглянул на кухню. Фредди пил кофе.

— Что с твоим кольцом? — спросил он.

Я посмотрел на свою руку и увидел, что кольцо от «Картье», которое он мне дарил, погнуто и поцарапано. Я повредил его, ворочая камни в бассейне.

— Вот почему я не люблю носить кольца, — сказал я ему.

Когда работаешь в саду, постоянно рискуешь за что-то зацепиться кольцом. Я починил кольцо, но потом надевал его только по особым случаям.

В апреле Фредди в первый и последний раз присутствовал на проходившем в Вест-Энде мюзикле Дэйва Кларка Time. Мюзикл шел в театре «Доминион» в рамках специальной благотворительной акции. Все вырученные средства направлялись в фонд Терренса Хиггинса на финансирование исследований по борьбе со СПИДом. Фредди по-прежнему избегал говорить со мной о своем физическом состоянии. Я знал, что он регулярно проходил обследования у своего лечащего врача, доктора Гордона Аткинсона, и консультировался с различными специалистами по СПИДу. Также я знал, что ни один из них не мог порадовать нас хорошими новостями. Смерть Фредди была неизбежна. Вопрос заключался только в том, как долго он сможет цепляться за жизнь.

Утингемский дворец

В начале лета 1988 года мы с Фредди улетели на Ибицу на десять дней, чтобы спокойно отдохнуть. С нами поехали Фиби, Питер Стрейкер и водитель Грэм Гамильтон, замещавший Терри, пока тот был в отпуске. Перед отъездом Фредди поднял шум по поводу того, что мой подарок на день рождения до сих пор не доставили. И потребовал, чтобы к нашему возвращению «Вольво» была на месте.

В этот раз мы искали умиротворения и, в отличие от предыдущих поездок на Ибицу, решили не останавливаться в отеле «Пайк». Фредди еще больше ослаб и хотел избежать скопления людей; кроме того, он чувствовал, что в отеле не хватает уединения, в котором он нуждался сейчас больше, чем когда-либо. Чтобы не привлекать внимания прессы, мы поселились на вилле Роджера Тейлора и большую часть времени принимали солнечные ванны у бассейна, подальше от любопытных глаз.

Несколько раз мы отважились на вылазки за пределы виллы и купили на Ибице одежду, глиняную посуду и керамику для Мьюз. Каждый вечер мы ужинали в милых ресторанчиках. Единственное, чего не хватало Фредди на острове, так это кошек — его отрады и утешения. Первое, что он сделал, вернувшись в Гарден Лодж, — сгреб в охапку всех кошек, выбежавших в холл нам навстречу.

Нас ждала новость, что мою «Вольво» можно забирать. Терри повез меня в салон. Фредди велел ему сразу вывезти меня на автомагистраль, чтобы я самостоятельно проехал по ней в первый раз. Домой я приехал на грани нервного срыва.

Помню, как впервые прокатил Фредди на «Вольво» — заехал за ним в студию. Он был нервным пассажиром и постоянно дергался из-за моей ужасной привычки крадучись ехать за машиной, а затем резко останавливаться вплотную к ней. Фредди тогда рефлекторно хватался рукой за переднюю панель. Опасность ему не угрожала, и я следил, чтобы он всегда был пристегнут ремнем безопасности. Также я настоял на том, чтобы во время движения между нами никогда не было физического контакта, который мог бы нарушить мою концентрацию.

Первый раз доставляя Фредди домой, я решил перестраховаться и тащился со скоростью не более сорока километров в час. Мне сразу пришел на ум солнцезащитный козырек с надписью «Мелина и Джим». Но я решил изменить привычный маршрут Терри, поехав по другой дороге. Там почти не было машин, и мы доехали очень быстро.

— Почему Терри не возит меня по этому маршруту? — удивился Фредди. — Так намного быстрее.

— Потому что у Терри свой маршрут, а у меня свой, — ответил я. И солнцезащитный козырек вспомнился мне еще раз.

В тот год я снова попробовал свои силы в выращивании икры кои. В прошлом году все мальки погибли, но в этом году выжило около двадцати крошечных рыбок. Фредди с большим интересом следил за их ростом. Особенно он привязался к рыбке с деформированным ртом — из-за этого дефекта у нее всегда был грустный вид. Фредди часами наблюдал за кои в бассейне. Он любил кормить их сам и радовался, когда они брали еду прямо с рук.

В Гарден Лодж была одна свободная комната, которую Джо использовал в качестве кабинета. Она до потолка была забита его книгами. Однажды утром Фредди сказал мне:

— Хочу попросить тебя об услуге, но, возможно, она отнимет много времени и сил.

— Выкладывай.

— Ты же знаешь, в какой комнате Джо устроил себе офис? Ты смог бы сделать для него полки?

— Надо подумать. Где именно ты хочешь их повесить?

— Вдоль всех стен, — ответил Фредди. — От пола до потолка.

Я замерил комнату, затем отправился в магазин пиломатериалов и заказал древесину. Готовые доски привез домой и разложил в саду. Я спроектировал полки так, чтобы они сплачивались в паз. Всего предстояло развесить четыре стеллажа по обеим стенам комнаты.

Днем Фредди спросил:

— Чем ты сейчас занимаешься?

— Стеллажами, — ответил я.

— Я не имел в виду, что они нужны немедленно.

— А почему нет? — Я пожал плечами.

Так я нашел себе занятие на ближайшие три недели. Время от времени Фредди заглядывал ко мне, чтобы понаблюдать, но я его выпроваживал.

Развешивать полки мне помогал Терри. А Фредди постоянно спрашивал: «А размеры точно совпадают?»

Все совпало тютелька в тютельку. Это был мой первый опыт столярных работ для Фредди, но далеко не последний.

Неделю спустя Фредди отыскал меня в саду.

— У меня есть еще одна маленькая просьба, — начал он.

— Какая?

— У меня где-то была краска того же цвета, что и обои в кабинете Джо. Не мог бы ты покрасить ею стеллажи?

Конечно же, я все сделал. Фредди пришел заценить готовые стеллажи и был на седьмом небе от счастья. Но, как всегда, восторгался он не дольше дня — а потом начал придумывать, что бы еще такого сделать в доме.

Вскоре после истории с полками я работал в пруду для кои и сильно повредил спину. Мне не нравилось, как стоит каменная чаша, куда стекает вода из бамбукового фонтана, закрепленного на камнях, так что я залез в пруд и попытался переместить чашу. Это мне удалось, но я потянул спину, да так, что сместился межпозвоночный диск, а в пояснице треснул позвонок.

Обычно я отказывался принимать обезболивающие, если только не поднимал что-то уж слишком тяжелое. Следующие несколько недель мне пришлось ходить к физиотерапевту, который прописал мне комплекс специальных упражнений. Однажды, когда я выполнял их в Японской комнате, распластавшись на татами, вошел Фредди, улыбаясь, как Чеширский Кот. Он лег рядом со мной на пол и принялся расспрашивать, что со мной и чем я таким занимаюсь. Я рассказал и перевернулся, чтобы приступить к следующему упражнению. Фредди посмотрел на меня в упор и, улыбнувшись, произнес:

— У меня для тебя подарок.

Я медленно открыл маленькую коробочку с надписью: «Картье». Фредди подарил мне запонки.

— Зачем это? — спросил я.

— Просто захотелось тебе что-нибудь купить.

— Не стоило на это тратить деньги. — Я не хотел показаться неблагодарным, но часто его бесконечная щедрость вызывала у меня именно такие мысли.

Он часто совершал покупки импульсивно. Просматривал ювелирный каталог, и что-то цепляло его взгляд. На этот раз — запонки. Фредди поручил Джо пойти в «Картье» и купить мужу, то есть мне, запонки.

Какое-то время мне сильно досаждали насекомые, поедающие растения в оранжерее. Фредди видел, что я постоянно роюсь в руководствах для садоводов, пытаясь выяснить, что за твари истребляют растения. В конце концов я вычислил их: красные паутинные клещики, невидимые человеческому глазу. Чтобы их разглядеть, я купил лупу. Растения кишели ими!

Через пару дней, когда мы ложились спать, Фредди протянул мне коробочку. Я открыл ее — там была лупа в красивой серебряной оправе и серебряный канцелярский нож.

— Вот, пожалуйста, разглядывай своих жучков, — сказал он.

Одним ужасно промозглым осенним днем 1988 года я впервые увидел Боми и Джер Булсара, родителей Фредди. Они приехали к сыну в Гарден Лодж на ужин. Я заметил, что внешне Фредди очень похож на маму — маленькую женщину с темными с проседью волосами и милой улыбкой.

В то время Мьюз и сад все еще были изрыты траншеями под фундамент и завалены грунтом. Я работал в саду. Фредди в сопровождении мамы и папы принес мне чашку кофе. О наших отношениях он им не сообщил.

— Если они спросят тебя, где ты спишь, скажи, что в Розовой комнате, — попросил он.

Через несколько минут, когда он показывал им Мьюз, я услышал, что они спросили, кто я такой.

— Мой садовник, — ответил Фредди.

— А где он живет?

— Здесь, конечно.

В тот день мне не удалось поговорить с родителями Фредди, но потом я встречался с ними много раз, и мы прекрасно общались. Я возил Фредди к ним в гости в небольшой домик в Фелтеме, в Мидлсексе. Мы все вместе пили чай на кухне.

Миссис Булсара всегда неспешно заваривала чай. Она вообще никогда не суетилась, была дамой независимой и сама водила свою маленькую машинку.

Дом у них был скромный, но уютный. Фредди жил там, когда семья только переехала в Великобританию. Выходцы из Занзибара, они какое-то время жили в Индии, прежде чем окончательно осесть в Англии в 1964 году. Кажется, они не сохранили его спальню в первозданном виде и не выставляли его фото в рамках. Как-то Фредди хотел купить им дом побольше, но они отказались. Их полностью устаивало то, что они имеют.

Отец Фредди очень гордился своим садом и однажды продемонстрировал его мне. В саду росло эвкалиптовое дерево причудливой формы и множество красивых, но местами увядающих роз. Мы подошли к розам, и он с печалью в голосе сказал, что они «доживают свой век». Смутно я ощутил: так он намекает на то, что ему известно о неизлечимой болезни Фредди.

На моей памяти Фредди не рассказывал о ней родителям, но со временем скрывать от них его состояние стало невозможно. С каждым визитом к ним он выглядел все более изможденным и худым. Мама Фредди точно знала, что ее сын тяжело болен. Думаю, Фредди в конце концов рассказал им всю правду, просто он не хотел делать этого в присутствии кого-то из нас.

Каждый четверг Фредди приезжал к маме на чай и редко уходил от нее с пустыми руками. Она пекла чудесное сырное печенье, которое складывала для него в небольшой ланч-бокс. На одном из последних прижизненных снимков Фредди, опубликованных в газетах, он запечатлен около Гарден Лодж как раз с коробкой сырного печенья под мышкой.

В том же году я познакомился с сестрой Фредди, Кашмирой — она приехала со своей семьей в Мьюз погостить несколько дней. Было сразу видно, что они с Фредди брат и сестра — те же большие темно-карие глаза. У Кашмиры была дочь Натали, маленькая прелестная попрыгунья, и сын, тогда еще совсем малыш.

Фредди очень ценил отношения с семьей. Где бы он ни находился, он всегда считал своим долгом отправить открытки родителям и сестре.

Его всегда привлекала красивая мебель. Однажды он влюбился в чудесный журнальный столик из дерева и стекла, изготовленный одним очень искусным мастером. Столик был сделан в обожаемом Фредди японском стиле. Единственной проблемой была цена — около двух тысяч фунтов. Фредди решил, что это очень дорого, и не стал его покупать.

Немного погодя он сказал мне:

— А ты смог бы сам сделать такой столик? Если сделаешь, я тебе заплачу.

В моей семье в Ирландии было немало строителей и плотников, и я прикинул: если пошлю им фотографии образца, они смогут изготовить все деревянные элементы; таким образом, в Лондоне мне бы осталось только заказать стекло и собрать столик. Но потом я решил обойтись своими силами и начал искать книги по изготовлению мебели.

Я купил книжки и принялся за работу в мастерской. Первый столик я изготавливал из сосны. По площади стол получался около одного квадратного метра. Каркас был собран, и мне показалось, что для первого раза все выглядит неплохо. Затем я отправился к стекольщику и заказал листовое стекло. В день доставки Фредди пребывал в радостном возбуждении. Но, достав стекло из вороха упаковочного материала, обнаружил, что я ошибся с размерами. При заказе я указал устаревшие имперские единицы измерения, а современные стекольщики давно перешли на метрическую систему — и я всех сбил с толку своими вычислениями. Получилось, что я заказал кусок стекла размером всего в 23 квадратных сантиметра!

— Вот дурачина! — рассмеялся Фредди.

Я вернулся к стекольщику, и он срочно переделал заказ. На этот раз стекло подошло идеально, и, увидев результат, Фредди пришел в восторг. Единственное, ему не очень нравился цвет обычной сосны, и он попросил меня выкрасить дерево в темный каштан. Я самостоятельно смешал краски и в итоге на покраску стола потратил времени больше, чем на его изготовление. Но то, что я смастерил этот столик специально для него, произвело на Фредди сильное впечатление.

Мы опять полетели отдыхать на Ибицу, и на этот раз Фредди был гиперактивен; он просто не мог сдерживать себя. Мы устроили шопинг до упада, как в старые добрые времена. Он искал керамику для Мьюз — по его задумке, в испанском стиле.

Где-то на задворках мы забрели в магазин, где полки ломились от керамики. Фредди спросил, как мне ассортимент.

— Обыкновенный ширпотреб для туристов, — легкомысленно ответил я, не подозревая, что владелец магазина, британец, стоит у меня за спиной. На самом деле Фредди нашел там несколько занятных вещиц, так что я немного погорячился. Он выбрал светильники из глазурованной керамики своего любимого желтого цвета. Вернувшись домой, Фредди отнес лампы в Мьюз, но не мог придумать, куда их поставить.

— Может, сделаешь для них столики? — спросил он.

Не откладывая в долгий ящик я взялся за работу. Столики изготовил из сосны и ДВП — полутвердой древесноволокнистой плиты. Потом покрасил и установил стекла. Я отнес столики в Мьюз и как раз расставлял их, когда вошел Фредди.

— Чем это ты занимался? — спросил он. — Я тебя целыми днями не вижу.

Я показал на столы:

— Вот чем!

— Ты действительно сделал их сам? — Он подошел поближе.

— Да, — кивнул я. — Сам.

Рассмотрев их со всех сторон, он поцеловал меня.

Вскоре он попросил смастерить универсальный столик в нашу спальню. Для обтачивания деревянных ножек мне был нужен токарный станок, и Фредди его купил. Эти ножки стали моим ночным кошмаром. Я несколько раз безуспешно пытался их обточить. В итоге решил схитрить и купил четыре балясины — точеные столбики для перил. Затем я убил целый месяц на отделку шеллачной политурой.

Я преподнес стол Фредди, и он опять пришел в восторг. Сказал, что уже нашел ему место — у двери спальни. Мы украсили его фотографиями и антикварными вещицами. Мастеря для Фредди вещи, я нашел ответ на вопрос, что можно подарить человеку, у которого все есть. Моя самодельная мебель всегда несказанно радовала Фредди.

Но все же главной моей любовью оставался сад, и я ухаживал за ним изо всех сил, чтобы Фредди было приятно. Однажды в воскресенье я занимался прополкой газона и не заметил, как приближалось время обеда. Фредди ожидал гостей и подошел посмотреть, как у меня продвигаются дела. И тут же захотел прополоть сорняки. Мы вдвоем ползали на четвереньках, выискивая побеги сорняков. Один за другим начали прибывать гости, и Фредди велел им присоединиться к нам! Пока готовился обед, мы на карачках пропололи весь газон!

Фредди помнил о нашем уговоре и никогда не вмешивался в мои садовые дела. Иногда высказывал свои мудреные идеи, но я сохранял за собой право вето. Я постоянно стремился облагородить сад и ежегодно экспериментировал с новыми растениями и цветовыми гаммами. Фредди всегда нравился результат, но, поскольку он был самым нетерпеливым человеком в мире, считал, что достаточно одного солнечного дня, чтобы все зацвело буйным цветом.

Лишь однажды ему удалось меня провести с садом. Как-то утром он подошел ко мне и попросил подсадить комнатную азалию к садовым азалиям одинаковой расцветки. Они никак не сочетались, и я наотрез отказался. Чуть позже, когда я пил на кухне кофе, вошел Фредди, посмеиваясь. Он явно что-то тайно замышлял. Разгадал его замысел я только через несколько дней, обнаружив среди садовых азалий чужака — Фредди подсадил его тайком от меня.

Тем летом мы решили сделать передышку и отправились в Швейцарию, в город Монтрё. Там Фредди чувствовал себя как дома — он часто работал там в студии еще задолго до нашего знакомства. И всегда арендовал дом на берегу озера, который прозвали Лебединым потому, что из окон постоянно можно было видеть стаи лебедей. Фредди переименовал его в «Утиный домик», а Роджер Тейлор зашел еще дальше, окрестив его не иначе как Утингемский дворец[47]. Можно сказать, что дом представлял собой бункер-люкс — он был наполовину скрыт под землей, а через изящные витражи, установленные вдоль стены, открывался великолепный вид на озеро.

Фредди полностью расслабился. Думаю, что чистый горный воздух пошел ему на пользу. Климат в Монтрё намного благоприятнее лондонского. Как и в Лондоне, мы почти все время валялись в обнимку на диване и смотрели телевизор. А еще прогуливались вдоль озера и любовались лебедями.

Вернувшись в Лондон, мы обнаружили в нашей «семье» пополнение, и в Гарден Лодж царила оживленная атмосфера. Мэри где-то раздобыла чудесного черепахового котенка, и, хотя у Фредди уже была черепаховая кошка Далила, их окрасы очень различались. Мы все суетились вокруг малышки, правда, остальные кошки не оказали ей столь радушный прием. Голиаф был слишком пуглив и, чуть завидев ее, убегал, Далила шипела, а Оскар и Тиффани просто ее игнорировали.

Кошечку назвали Мико, и в итоге она все-таки завоевала расположение Голиафа и даже Далилы. По утрам, спускаясь вниз, мы частенько наблюдали, как эта троица спит в одной корзине, прильнув друг к дружке. Вскоре они стали такими друзьями, что Далила умывала Мико, вылизывая ее от ушей до хвоста.

Как и Новый год, день рождения Фредди в сентябре мы отметили спокойнее, чем в предыдущие годы, — устроили небольшой пикник в саду. Еще до начала празднования я вручил Фредди свой подарок — антикварную серебряную шкатулку для ювелирных изделий.

Среди гостей были Роджер Тейлор и участники группы The Cross — его нового сольного проекта. Типичные хамы и скандалисты, их разнузданность сильно раздражала Фредди. В конце концов они ушли, и Фредди был явно рад видеть их спины.

— Как же они меня выбесили, — признался он. — Больше они здесь никогда не появятся!

Как-то вечером мы пошли на ужин в «Понте-Веккьо» с Мэри и Доминик Тейлор. После трапезы к нам подошла женщина, продававшая розы поштучно, и я купил три. Одну дал Мэри, вторую — Доминик, а третью — Фредди. Моя публичная демонстрация привязанности смутила его. Но позже, в спальне, он поблагодарил меня за розу и страстно поцеловал.

8 октября 1988 года Фредди и Монтсеррат Кабалье выступили на барселонском фестивале La Nit, посвященном прибытию олимпийского флага. Они стали самыми яркими звездами гала-концерта знаменитостей, в числе которых значились «Шпандау Балет», Сюзанн Вега[48], Хосе Каррерас, Джерри Ли Льюис[49], Дион Уорвик[50] и Рудольф Нуреев, который впоследствии тоже умер от СПИДа. Сцена была установлена близ крепости Монжуик прямо перед поющими фонтанами со звуковыми и световыми эффектами. На шоу присутствовали король Хуан Карлос, королева София и их дочь, принцесса Кристина. Фредди и Монтси спели How Can I Go On, The Golden Boy и Barcelona под аккомпанемент Барселонского симфонического оркестра и хора. Но, несмотря на восторженные аплодисменты, Фредди считал выступление неудачным. Его настиг кошмар всех певцов — он потерял голос.

В предвкушении интервью с ним в Барселону стеклась вся британская пресса. Но в день шоу у Фредди в очередной раз возникли серьезные проблемы с узелками на голосовых связках. Он явно не был настроен на оживленное и обстоятельное общение с репортерами. Скрепя сердце он отменил интервью, чем неизбежно подлил масла в огонь спекуляций прессы по поводу его неважного здоровья.

Весь день Фредди волновался, выдержит ли голос, и с большой неохотой в самую последнюю минуту принял решение о том, что им с Монтси придется петь под фонограмму. Казалось, альтернативы нет — разве что полностью отменить выступление. Из гримерки, устроенной в шатре за сценой, он вышел, облаченный в вечерний костюм-тройку с галстуком-бабочкой. Сплошной комок нервов, как и всегда перед выступлениями.

До выхода на сцену еще оставалось время. В одном из антрактов Фредди сопроводили к испанской королевской семье, и он вернулся в чуть более приподнятом настроении. Еще больше он повеселел, когда за кулисами мы встретились с Дион Уорвик, перед которой он благоговел. Он пояснил мне, что она его кумир с детства и он до сих пор считает ее одной из величайших певиц всех времен.

Фредди и Монтси вышли на сцену, и все сразу пошло наперекосяк. Музыка начала воспроизводиться в замедленном темпе, и ее пришлось остановить. Пока ленту перематывали на начало, повисла тишина. Всем зрителям стало понятно, что артисты поют под «фанеру».

Фредди потерял самообладание. С трудом допев первую песню, он метнулся за кулисы, намереваясь сровнять виновных с землей. После выступления, вернувшись в гримерку, он не мог унять злость и залпом опрокинул большую порцию водки. Ярость на звукооператоров, которые его так подставили, била через край. К счастью, им хватило ума держаться от него подальше.

Из гримерки он вышел в спортивном костюме, пытаясь делать вид, что никакой катастрофы не произошло. Ему еще предстояло встретиться с некоторыми выдающимися деятелями и представителями Олимпийского комитета Испании. Вечер закончился, как всегда, фейерверком.

— Испанцы любят фейерверки! — заявил Фредди.

Вернувшись в отель, мы устроили закрытую вечеринку. И когда наконец упали в постель, Фредди без умолку рассказывал мне о своей встрече с королем Хуаном Карлосом.

Через два дня после выступления в Барселоне Фредди вернулся в Великобританию для выпуска альбома Barcelona и сингла The Golden Boy. Монтси прилетела на торжественный обед, который должен был состояться в театре «Ковент-Гарден». Существует байка, что Фредди в рамках кампании по продвижению альбома распорядился установить билборды вдоль всей автомагистрали M4, чтобы поприветствовать Монтси. Но это всего лишь байка. Хотя позже Фредди сетовал, что эта мысль не пришла в голову ему самому.

Фредди встретил Монтси в фойе «Ковент-Гардена». Мы с Джо, Фиби и Терри слились с толпой зевак и наслаждались атмосферой. Повсюду шныряла пресса; Монтси пришлось пробираться сквозь толпу репортеров, расталкивая их.

Я поехал на две недели в Ирландию повидаться с семьей. Без меня Фредди заскучал и на несколько дней слетал в Мюнхен с Фиби и Питером Стрейкером.

В Гарден Лодж я вернулся в воскресенье. Джо сообщил, что Фредди очень переживал за сад. Пока меня не было, территорию накрыло ковром опавших листьев, и Фредди был недоволен.

Первым делом на следующий день я принялся их сгребать. Потом мне передали, что Фредди зовет меня к себе в Германию. Я приехал. Фредди был немного простужен и злился на меня.

— Почему мне говорят, что ты не занимаешься садом? Он захламлен, там ужасный бардак, всюду листья валяются!

Я ответил:

— Ты же знаешь, что я был две недели в Ирландии. Не мог же я разгребать листья дистанционно!

— Вот как?! А мне сказали, что ты просто свою работу не выполняешь!

Среди людей, вхожих в Гарден Лодж, явно был какой-то подстрекатель. После моего объяснения Фредди сразу успокоился, и мы все пошли на ужин в ресторан отеля.

В планах было встретиться с Барбарой Валентин и пройтись по барам «Бермудского треугольника», нашим с Фредди «местам боевой славы». Но Фредди не захотел никуда идти, из-за простуды он чувствовал себя скверно и решил пораньше лечь спать. Мы с Фиби не хотели оставлять его одного, но он настоял, чтобы встречались с Барбарой без него.

Вечер прошел отлично. Вино лилось рекой, и мы вернулись в отель хоть и не слишком поздно, но еле держась на ногах. Я шарил в карманах, пытаясь найти ключ-карту от номера, но был настолько пьян, что попытался открыть дверь банковской картой Visa.

От ужасного шума Фредди проснулся и разразился тирадой. Мы принесли свои извинения, но он пропустил их мимо ушей. Когда я вошел в спальню, он хрипло произнес:

— Мне нездоровится. Вы там развлекаетесь, а мне плохо. Ты хотя бы из приличия мог остаться!

— Так я же предлагал! — ответил я. Но он не желал слушать моих оправданий.

Он был расстроен, и, оглядываясь назад, я понимаю, что всему виной его болезнь, постоянно прогрессировавшая. Свое отчаяние он пытался вымещать на мне, но тогда я этого не осознавал и принимал все на свой счет. Последовала кошмарная ссора.

Во время таких ссор мы сгоряча оскорбляли друг друга. Говорили то, что на самом деле не думали, будто соревнуясь, кто кого ранит больнее. На этот раз Фредди взял верх.

Потом мы помирились и легли в постель. Я плакал. Впервые с тех пор, как Фредди сообщил мне о своем состоянии, он заговорил о своей смерти. Он задал мне очень витиеватый вопрос, суть которого сводилась к следующему: «Что ты будешь делать, когда я умру?»

— Не знаю, — говорил я сквозь слезы. — Я не смогу этого вынести.

— А каково мне, как ты думаешь?

Я взглянул на него: он тоже плакал.

Он прижался ко мне, и мы тихо плакали вместе, обнимая друг друга все крепче. Через несколько минут я встал, пошел в ванную и совершил необъяснимый поступок — сбрил свои усы.

Фредди был изумлен. Он никогда не видел меня без усов и знал, что я бы ни за что с ними не расстался. Но сейчас… Наверное, я сделал так из солидарности. Хотел показать ему, как мне жаль, что он так страдает.

Мы лежали в обнимку, и он вскоре уснул. Но я не сомкнул глаз и проплакал почти всю ночь. Меня одолевали навязчивые мысли о болезни Фредди и его неизбежной смерти. Что я буду делать, когда его не станет? Я не имел представления.

В тиши Гарден Лодж я часто рыдал в одиночестве, размышляя о Фредди и его болезни, но старался, чтобы он ничего не заметил. Ложился спать и тихо лил слезы, пока не проваливался в сон. Днем мне удавалось занимать голову чем-то другим, но в ночи эти мысли снова терзали меня.

Мы вернулись в Лондон, но Фредди не мог долго сидеть на одном месте, и вскоре мы решили снова ненадолго слетать в Монтрё. Фредди в той поездке обошел много магазинов, но в основном только разглядывал витрины. Во время одной из таких прогулок он был совершенно очарован простым белым фарфором. «Почему фарфор не раскрашен?» — спрашивал он меня. Я понятия не имел и на следующий день вернулся в магазин, чтобы разузнать. Продавец объяснил, что это незаконченная работа — узоры нанесут только после того, как какой-нибудь клиент оформит заказ на фарфор.

Продавцом оказался известный художник по фарфору по имени Джордж Мизере Шрира, и мы пришли к нему снова. Изучив ассортимент, мы обнаружили несколько совершенно невероятных изделий из фарфора, в том числе лиможского, произведенного во Франции. Мы купили несколько пепельниц, еще какие-то мелочи, а затем Фредди спросил, сможет ли художник как-нибудь замысловато их разукрасить. Тот согласился.

Фредди заказал у него еще две большие настольные лампы, расписанные в стиле ампир. Когда их доставили в Гарден Лодж, он был в полном восторге. Вскоре газета «Сан» с присущей ей дотошностью сообщила, что Фредди купил сервиз из тридцати шести предметов.

Вернувшись в Лондон, мы с корабля на бал отправились на день рождения Питера Стрейкера, который он отмечал в ночном клубе «Ксенон» на Пиккадилли. Там были Тим Райс и Элейн Пейдж, и Фредди также повстречал там Тредвелла, продюсера группы «Дрифтерс».

Мы начали готовиться к Рождеству и развешивать украшения, а сад я превратил в настоящую зимнюю сказку. На магнолию у ворот повесил гирлянды из белых крошечных огоньков. Они очень понравились Фредди, и мы больше их не снимали. Фредди даже попросил меня повесить такие же на вторую магнолию, которая видна из окна спальни. В который раз я отказался.

— Это уже чересчур, — сказал я. — Не сад, а какой-то сказочный грот.

В том, что касается декора, я разделял концепцию мебельной компании Habitat: во всем нужна мера. Лучше меньше, да лучше.

А вот с елкой возникли большие проблемы. Ее нам доставили по специальному заказу, но, как только мы установили ее и украсили, иголки начали осыпаться. Через несколько дней у нас было совершенно лысое дерево.

Фредди это очень позабавило, но я не разделял его веселья. Рождество еще не наступило, а елка уже в плачевном состоянии. Я заставил поставщика обменять ее на свежую, и Фредди начал меня поддразнивать: мол, ему больше по вкусу жалкое лысое деревце.

За несколько дней до Рождества Голиаф начал находить необычные места для сна. Он всегда шарахался от посетителей, и однажды вечером, когда к нам приехали гости, он исчез как будто по команде. Прошло несколько часов, кот не появился, и Фредди начал волноваться. Неужели Голиаф снова пропал, как в ту ночь, когда Фредди объявил за него вознаграждение в тысячу фунтов? Мы искали его повсюду. Я поднялся наверх, но ни в одной из спален не обнаружил Голиафа. В конце концов я его нашел: он спал в ванной с джакузи. Это было такое умильное зрелище, что я не стал его будить и побежал вниз за Фредди.

— Скорей, — позвал я его, — ты должен это увидеть.

Фредди поднялся, взглянул на Голиафа, свернувшегося клубочком в мраморной раковине, и разразился хохотом. Эта раковина, наравне с корзинами для белья, стала излюбленным спальным местом кота.

Праздновать Рождество 1988 года в Гарден Лодж пришла Мэри. Взглянув на кучу подарков под деревом, она, будто в шутку, выбрала самый красивый сверток.

— Это, должно быть, мне! — воскликнула она.

— Конечно, тебе, дорогуша! — подтвердил Фредди. Распаковав его, она застыла в изумлении: Фредди купил ей красивый портфель-папку от «Картье».

Фредди всегда хотел, чтобы подарок для меня был сюрпризом, и в тот год пошел на все, чтобы сбить меня со следа. Поручил Терри купить мне подарочный набор для садовода: белую робу, пару огромных резиновых сапог и лопату из нержавеющей стали. Все красочно и аккуратно упаковано — даже лопата завернута так, что нипочем не догадаешься, что за предмет скрывается за слоями бумаги. Фредди, хихикая, наблюдал, как я разворачиваю один сверток за другим. Ему нравилась моя реакция на такие необычные подарки, и он громко смеялся. Но потом сказал: «Это ненастоящий подарок. Настоящий под елкой».

Я развернул сверток и обнаружил сказочную хрустальную кошку от «Лалик».

Затем я вручил Фредди свой подарок — большую икорницу из свинцового хрусталя и серебра. Фредди обожал икру и всегда щедро угощал ею гостей.

День подарков всегда был в Гарден Лодж днем открытых дверей для гостей Фредди, но в этом году дом просто трещал по швам. Питер Стрейкер выступил в мюзикле Blues in the Night в Театре Пиккадилли, и, похоже, на вечеринку за ним увязалась половина театрального бомонда: Кэрол Вудс[51], Дебби Бишоп[52] и ее тогдашний бойфренд, актер Ник «Хазелл» Болл, Стефани Бичем[53] со своими двумя дочерьми. Одну из дочерей звали Фиби, прямо как нашего Питера. Ник подарил мне радиоприемник в форме шара и детскую игрушку на батарейках — маленьких пингвинов, двигающихся вразвалочку по лыжной трассе. Эта игрушка часами гипнотизировала меня и кошек. Они дожидались, когда пингвинчики заберутся на самую верхушку лыжного склона, а потом лапами отвешивали им оплеухи.

Убежище

В январе 1989 года близилось мое сорокалетие. Я с удовольствием бы забыл об этом дне — грустно осознавать, что стареешь. Но Фредди радостно пригласил меня в ресторан «Меридиан» в Челси: «Вечером гуляем! Сорок — это же юбилей!»

С нами в машине поехала Мэри. Прибыв на место, мы увидели, что нас уже ждут Джо, Фиби, Питер Стрейкер, Дейв Кларк, Грэм Гамильтон и его партнер Гордон, тоже водитель, и певец Джон Кристи. Наш стол растянулся вдоль всей витрины ресторана. И по счастливой случайности за соседним столиком сидела Эрта Китт[54] с двумя молодыми накачанными красавчиками.

— Что будешь пить? — спросил Фредди. — Выбирай. Сегодня — все для тебя!

Он предложил шампанское, но до конца ужина я пил только вино, пока не откинулся в кресле, раздувшись, как бочка. Остаток вечера я потягивал бренди. В какой-то момент Фредди многозначительно посмотрел на меня, и в ресторане приглушили свет. Официанты выкатили праздничный торт — плод буйного воображения Фредди: объемную глазированную модель оранжереи Гарден Лодж. В изумлении я оглянулся на Фредди и гостей и выпалил: «Ах вы засранцы!»

Взглянув на довольного Фредди, я поцеловал его.

День рождения Фиби наступил через четыре дня после моего, и мы отметили его в «Бомбей-Брассери», невероятно шикарном индийском ресторане в западном Лондоне. Торт просто шокировал Фиби — на нем была изображена драматическая сцена из «Отелло». В том же месяце Фредди выпустил свой сингл How Can I Go On? из альбома Barcelona, записанного с Монтсеррат Кабалье.

На День святого Валентина я купил Фредди две дюжины роз необычного черного цвета. Я поставил вазу в коридоре, чтобы Фредди увидел цветы, как только спустится вниз. Потом он нашел меня в саду, поцеловал и поблагодарил за них. Чуть позже прибыли его розы для меня.

В следующее воскресенье, когда я работал в саду, Фредди вышел из дома в нелепом виде — выряженный в безразмерный белый комбинезон и огромные резиновые сапоги, которые в шутку дарил мне на Рождество.

— Ну-ка, чем ты тут занимаешься? — спросил он меня.

Я расхохотался. Он хотел помочь мне с прополкой, но с трудом различал сорняки. В результате он только путался у меня под ногами, и я спровадил его в дом, чтобы он вмешивался в дела Джо или Фиби.

Некоторое время спустя я отправился в Ирландию навестить свою семью. Соседка моей мамы из бунгало напротив выставила на продажу свой дом за 32 500 ирландских фунтов (около 25 000 фунтов стерлингов). Она попросила меня на обратном пути прихватить с собой описание дома, составленное агентом по недвижимости, и развесить объявления в ирландских пабах и клубах Лондона.

Так уж совпало, что, когда я вернулся домой в Гарден Лодж, Фредди получил письмо от хозяйки кошачьего приюта. Он несколько раз жертвовал ей крупные суммы денег, и она смогла переехать в новое помещение, тоже бунгало. Фредди взял фотографию, которую она прислала, и стал внимательно ее рассматривать. Я подбежал к нему рассказать о бунгало маминой соседки в Ирландии.

— Вижу, новый кошачий приют тебе нравится. А как насчет этого? — спросил я и протянул ему фото с описанием бунгало.

— О-о-о! — выдохнул он, не отрывая глаз от фотографии. — Он продается?

Я рассказал ему все подробности.

— Так покупай! — Он явно забыл, что при месячной зарплате в 600 фунтов стерлингов мне это было не по карману. Затем он предложил одолжить мне деньги. Я немного поразмыслил, но потом ответил, что лучше останусь независимым и возьму ипотеку. А если ее мне не дадут, тогда и поговорим о займе. Я подчеркнул, что, если вдруг одолжу у него деньги, буду выплачивать долг, как полагается, еженедельно — пусть вычитает из моей зарплаты.

Я позвонил маминой соседке и сообщил, что хочу сам купить дом, и предложил мою цену. Она согласилась, но я предупредил: если кто-то захочет купить дом дороже, чем я, пусть сразу продает.

За ипотекой я обратился в Банк Ирландии в Дублине. В заявлении указал, что работаю садовником в компании Goose Productions Ltd, не упоминая о Фредди Меркьюри.

Большую часть 1989 года мы провели в разъездах из Лондона в Монтрё — Фредди с Queen записывались в студии. В течение первых месяцев ребята добавляли последние штрихи к альбому The Miracle.

Фредди всегда был заинтересован в продвижении Queen в Британии и других странах, но его особо не волновало, как у группы идут дела в США. В Америке у Queen была своя аудитория, но в своей массе американцы так и не могли принять раскрепощенную и вызывающе-гомосексуальную рок-звезду. Фредди поставил крест на США и сказал мне, что не собирается туда возвращаться. Мол, группа так популярна во всем мире, что, по его словам, с нее не убудет.

Не то чтобы Фредди испытывал неприязнь к Америке. В Нью-Йорке у него был пентхаус в стиле ар-деко, в эксклюзивном здании, где зажиточные соседи обычно относились с неодобрением к рок-звездам, какими бы знаменитыми они ни были. На Фредди, правда, это не распространялось — он был образцовый жилец.

Из окон апартаментов открывался потрясающий вид на Крайслер-билдинг и окрестности. Декор и инвентарь со множеством зеркальных панелей были подлинными образцами эпохи ар-деко, и Фредди обставил квартиру в лучших ее традициях.

Все время, пока мы с Фредди были вместе, квартира в Нью-Йорке пустовала. Джерри Стиклз, тур-менеджер группы, обосновался в Америке и присматривал за имуществом Фредди. Фиби тоже периодически наведывался туда, чтобы проверить квартиру и пожить там несколько дней. Иногда Фредди поручал ему привезти обратно некоторые сокровища — например, прекрасную хрустальную вазу или изящную фарфоровую пиалу.

С пребыванием Фредди в Америке связана од-на история, которая считается «сенсационной» из-за сотрудничества с эксцентричным певцом Майклом Джексоном. Они совсем немного поработали в студии над песнями, но никак не могли довести их до ума, так что плоды совместных трудов так и не увидели свет.

Фредди рассказал мне, что они работали над композицией в стиле рэп. Ему нравился Джексон, но во время их недолгой дружбы он постоянно чувствовал, что Майкл не понимает шуток Фредди и даже осуждает его пристрастие к кокаину. Апогеем их общения стал один идиотский случай. Джексон сделал Фредди необычное приглашение — посетить его вольер для лам. Фредди принял его, хотя был одет, как обычно, в белые брюки. «Это была ошибка, — рассказывал Фредди. — Мы зашли туда, и я оказался по колено в дерьме лам».

Однажды я позвонил в дублинское отделение моего банка насчет ипотеки, и операционист сказал:

— Слышал, вы работаете на Фредди Меркьюри?

Я был ошеломлен. Как он узнал? Я не говорил ни слова, наоборот, всячески старался сохранить это в тайне. Тем не менее это ставило крест на моем плане купить тот дом. Незадолго до Пасхи я приехал в Ирландию, и мамина соседка начала кричать на меня. Говорила, что у нее были другие предложения. Я спросил, почему же она не приняла их, как я ей советовал изначально. Но в любом случае мои мечты о покупке бунгало рухнули.

Мама, узнав о моем разочаровании, предложила:

— Почему бы тебе не построить собственный дом на половине территории моего сада? Так ты сможешь воплотить в жизнь свою мечту.

Идея не казалась невыполнимой, тем более что я происходил из семьи строителей. В тот же день я купил маме новую стиральную машину — ее старая сломалась.

— Прекрасно! — сказала мама. — Будем считать это платой за землю.

Вернувшись в Гарден Лодж, я рассказал Фредди о мамином предложении. Он очень положительно отнесся к этой идее и пообещал мне помочь со строительством. Я связался со своим племянником Джимом Шиханом, инженером-строителем и архитектором, и мы договорились вместе разработать чертеж.

В том же году Фредди решил купить квартиру в Мюнхене совместно с Барбарой Валентин. Они договорились все расходы делить пополам — и на покупку самой квартиры, и на ее отделку, — у них был одинаковый вкус к роскоши. Они решили, что в случае смерти одного из них право на владение имуществом переходит к живому.

Фредди, похоже, понравилась идея разделить с Барбарой нечто особенное. Она подыскала квартиру. Фредди был воодушевлен проектом несколько месяцев, затем его интерес ослабел. Он знал, что ему вряд ли пригодится эта квартира, ведь почти наверняка он умрет первым. Невозможно было закрывать глаза на то, что он проигрывает в схватке с болезнью.

Выходя в свет, Фредди постоянно использовал макияж, чтобы замаскировать пятна от саркомы Капоши. Мне это казалось не очень практичным. Я предложил ему отпустить бороду, короткую, только чтобы прикрыть пятна. Так он и сделал, и, как всегда, эта новость попала в заголовки газет.

Однажды мы целый день просидели с Джимом Шиханом над проектом дома, а потом отправились выпить. Это был первый день, когда пабам в Англии разрешили работать круглосуточно, и мы от души отпраздновали это событие. Я вернулся в Гарден Лодж десять часов спустя в облаке алкогольных паров. С тех пор с благословения Фредди я часто выходил пить в одиночку. Фредди опасался, что из-за наших отношений я растеряю всех своих друзей, и настоятельно советовал не терять с ними связь. Он желал мне добра и много думал о том, как я справлюсь один. Наверное, он догадывался, что после его ухода мне придется обращаться за поддержкой к моим прежним друзьям. И понимал, что вылазки в бары помогают мне отвлечься от навязчивых мыслей.

После нескольких встреч мы с Джимом Шиханом завершили проект просторного ирландского убежища с тремя спальнями. Фредди разглядывал чертежи, пытаясь понять, какие комнаты куда выходят. И наконец все одобрил.

Затем мы обсудили денежный вопрос. Поскольку с ипотекой в Банке Ирландии не срослось, мне пришлось принять предложение Фредди о займе. Смета на строительство дома составляла 32 тысячи фунтов стерлингов, и Фредди согласился выделить эти деньги в кредит. Мэри должна была регулярно вычитать из моей зарплаты фиксированную сумму.

В мае Queen штурмовала хит-парады альбомом The Miracle и синглом I Want It All. Это был их самый свежий и очень долгожданный материал за три года. Но еще до поступления альбома в продажу Фредди начал настаивать на записях нового материала.

Музыканты Queen были потрясены стремлением Фредди вернуться к эмоциональным перегрузкам студийной работы. После The Miracle они только-только отдышались, и вряд ли кто-то из них думал о столь скором возобновлении записей. Тем не менее все сказали «да».

В том же месяце, 20-го числа, Фредди организовал совместный ужин с участниками группы и их вторыми половинками в самом, наверное, шикарном в мире ресторане Фредди Жирарде[55] в местечке Криссье, недалеко от швейцарской Лозанны. Нам подали четырнадцать вкуснейших блюд «новой кухни»[56] в сочетании с такими же восхитительными винами. Подруга Брайана, актриса Анита Добсон, рассмешила меня: «Я бы лучше съела картофельное пюре с сосисками!»

Счет за ужин составил несколько тысяч. Фредди Жирарде надписал наше меню «Для Фредди и Джима».

Примерно в тех числах и тем же составом мы собрались поужинать в ресторане «Бавария» неподалеку от студии. В тот вечер Фредди безо всяких церемоний признался, что тяжело болен.

Кто-то за столом был простужен, и разговор зашел о разных недомоганиях. Фредди все еще выглядел довольно хорошо, но, когда он закатал правую штанину и поставил ногу на стол, все увидели болезненную открытую рану, зияющую на голени.

— Вы думаете, у вас проблемы?! — заявил он. — Тогда смотрите сюда. Видите, что мне приходится терпеть?

Все были шокированы и полны сочувствия. Но Фредди закрыл тему так же быстро, как поднял.

Я уверен, группа догадывалась, что Фредди болен очень серьезно. Рана на ноге стала подтверждением их опасений.

Мы вернулись в Британию. Газеты трубили о том, что Фредди попал в жуткую аварию в Швейцарских Альпах, якобы его автомобиль потерял управление. Эта история была полностью высосана из пальца и ни на чем не основывалась.

Но слухи о его здоровье продолжали обсуждаться в прессе, особенно после того, как он дал интервью диджею Майку Риду для Radio One. Фредди сказал, что больше не хочет ездить в турне — достаточно с него гастролей, и он уже староват для того, чтобы пыжиться на сцене. На самом же деле из-за нарастающей слабости он уже не мог выдерживать жесткий гастрольный график. Журналисты, как водится, истолковали его слова превратно — мол, своими заявлениями он баламутит группу, и она снова на грани распада, на этот раз навсегда. «Как обычно, они все знают лучше всех», — заметил Фредди, когда я показал ему статьи репортеров.

Далекие от той черты, за которой каждому придется идти своим путем, участники группы уже приступили к работе над тем, что позже было признано вершиной их творчества — последним альбомом под названием Innuendo.

Во время нашей недельной поездки в Монтрё мне на глаза попалось несколько каталогов великолепных реалистичных моделей железной дороги. Дороже всех стоил настоящий красавец — позолоченный поезд «Рейнгольд». Уже в Гарден Лодж мы с Фредди внимательно рассмотрели каталоги. Он сказал, что хочет купить мне модель какого-нибудь поезда, и выбор пал на «Рейнгольд». В магазинчике на Оксфорд-стрит продавался один экземпляр, и я тут же его купил. Вернувшись домой, принялся мастерить для него стенд с миниатюрными горами и пейзажами. Поезд был слишком хрупким, ему требовалась опора, и я решил поставить его на крышу «Роллс-Ройса» Фредди в гараже рядом с моей мастерской.

«Роллс-Ройс» был старожилом в гараже Фредди. Он был куплен еще в семидесятые, задолго до нашей встречи. По слухам, на заднем сиденье этого «Роллса» Фредди подписал свой самый первый контракт на запись альбома. Он мечтал, что купит именно эту машину, как только сможет себе это позволить, но потом пользовался ею редко. Я ни разу не выезжал на ней, только выгонял из гаража, когда хотел поиграться со своей железной дорогой, а потом загонял обратно. Фредди же предпочитал разъезжать на «Мерседесе».

Тем летом я снова полетел в Ирландию, чтобы получить разрешение на строительство моего дома. Проектный план одобрили, и я помчался домой, чтобы рассказать об этом Фредди.

— Мне дали добро на строительство моего дома, — сообщил я ему.

— Это наш дом! — сказал Фредди и с того момента продолжал воодушевленно это повторять. Мы перестали говорить «твое» или «мое»; мы всегда говорили «наше». Так же, как это с Гарден Лодж — он всегда мне напоминал, что это наш дом.

Видео к песне Breakthru, выпущенное в июне, стало своего рода новшеством — первым клипом, снятым вне студии. Ребята должны были со свистом мчаться на открытой платформе локомотива под названием «Экспресс чудес». Снимали клип два дня на частной железной дороге Нин Вэлли в графстве Кембриджшир. Натурные съемки целиком зависят от погоды, поэтому мы молились о двух солнечных днях и, к счастью, вымолили — на небе не было ни облачка.

Место съемок держалось в строжайшем секрете, но туда все равно съехались полчища фанатов. Местное радио раструбило о приезде Queen на весь Кембриджшир. На станции Нин Вэлли фанаты толклись повсюду. Царила невероятная атмосфера.

Пока Фредди снимался, я поручил его второму водителю, Грэму Гамильтону, отвезти меня в Кембридж — решил купить мне и Фредди по паре шорт. Мы спросили одного из полицейских, дежуривших на станции, далеко ли до Кембриджа, и он оказался невероятно любезен. «Я вас сопровожу, — сказал он. — Мне как раз самому в ту сторону». И я отправился за покупками под полицейским конвоем.

В том году Фредди постоянно работал и вдобавок погряз в домашних делах. Но, несмотря на занятость, ничто не ускользало от его внимания.

У рыбок кои начался нерест, и мальков родилось так много, что мне пришлось вычерпывать их из пруда ковшом, чтобы взрослые рыбы их не сожрали. На этот раз многие молодые особи выжили. Резервуар для их хранения не мог вместить всех, так что часть мне пришлось отбраковать. Заодно я решил избавить от страданий одну рыбку прошлогоднего нереста. Калека, она плохо плавала и с трудом ела. Я убил ее резким ударом по голове.

Фредди вошел в сад. Он без слов понял, что произошло, и спросил:

— Где она?

— Я убил ее.

— Как?

Я рассказал, и он как с цепи сорвался. Кричал, что, если мне когда-то придется снова убивать рыбу, нужно найти более гуманный способ. Я позвонил специалисту по рыбам Нилу Портеру, и тот прислал специальный порошок для усыпления рыб.

Однажды утром, едва проснувшись, Фредди спросил, смогу ли я сделать еще один маленький столик для нашей спальни — точно как первый. У меня отпала челюсть.

— В чем дело? — спросил он.

— Почему ты сразу не попросил два столика? Тогда бы я изготовил их из одного среза дерева! А теперь они будут разных оттенков.

И все же я надеялся, что смогу добиться похожего тона с помощью красителей. Позже в тот день Фредди застал меня за измерением первого стола.

— Разве у тебя не осталось чертежа? — спросил он.

— У меня его и не было никогда.

— А вот если б ты рисовал чертежи, избежал бы проблем. Просто взял бы и повторил!

— Ну, я всегда обходился без чертежей, — бросил я. Фредди явно удивился. Он привык к другой организации процесса.

Но вот стол был готов, я показал его Фредди, и он пришел в восторг. Теперь по обе стороны от двери в спальню стояли два одинаковых столика. На них мы расставили фотографии в рамках и разные безделушки.

Некоторое время спустя Фредди купил комплект аксессуаров для мебели из позолоченной бронзы.

— У меня прекрасная идея! — сообщил он. — Я купил разные бронзовые украшения, давай приделаем к твоим столикам.

— Получится некрасиво, — возразил я. — Столики же обычные, совсем простецкие.

— Нет, будет очень красиво, — настаивал Фредди. — Бронза подойдет идеально, точно тебе говорю! Уж я-то знаю!

Он вылетел из комнаты, вернулся с большой сумкой позолоченных бронзовых украшений и начал выбирать, куда какие приделать. И правда, после того, как я закончил работу, столики преобразились — в них даже появился аристократизм.

Фредди гордился столами и хвастался перед своими гостями: «Это мой муж для меня сделал!»

Просто чтобы чем-то себя занять, я начал мастерить деревянный сундучок. Фредди вошел в мастерскую как раз, когда я его полировал.

— А для чего ты сделал сундучок? — спросил он.

— Да так, просто рукодельничаю.

— Можно, я его заберу для личных документов?

— Конечно, но тогда я поставлю на него замок.

Я начал подыскивать подходящий замок небольшого размера и в конце концов снял его со старой швейной машинки моей бабушки.

Фредди поставил сундучок на видное место в нашей спальне, но никогда ничего в нем не хранил. Так что замок оказался бесполезным.

В Гарден Лодж пришло грандиозное известие — Мэри объявила, что ждет ребенка от Пирса Кэмерона. Так что теперь во время поездок в Монтрё в список покупок мы всегда включали детскую одежду и игрушки.

Во время беременности Мэри в газетах то и дело появлялись домыслы о том, что на самом деле отец ее ребенка не Пирс, а Фредди, который по-дружески согласился его зачать. Это была чудовищная ложь: предполагалось, что Фредди станет крестным отцом ребенка. Как только пресса начала распускать эти слухи, Фредди дал Мэри дельный совет: «Знаешь, что надо сделать, дорогуша? Провести фотосессию с Пирсом и отправить журналистам красивое совместное фото». Но Мэри его не послушала.

В августе на улицах города раздавались звуки нового сингла The Invisible Man, а в Гарден Лодж появился новый жилец — еще один котенок, полосатый серо-черно-белый крепыш. Я приметил его в зоомагазине на Кенсингтон-Хай-стрит — он одиноко сидел на окне и истошно вопил. У Колина, владельца магазина, я спросил цену. Двадцать пять фунтов — мне показалось, это слишком дорого.

В Гарден Лодж я рассказал про котенка Фиби и Джо. «Раз он так тебе понравился, что ж ты его не купил?» — удивились они. Я ответил: если в доме появится еще один кот, Фредди наверняка полезет на стенку. Но в итоге я передумал и помчался в магазин, где уже три покупательницы торговались с Колином. Каждая хотела забрать котенка, а вот доплачивать пять фунтов за картонную переноску никто не хотел. Колин предоставил дамам воевать друг с другом, а сам окликнул меня:

— Да, Джим, чем могу помочь?

— Так сколько стоит этот кот? — спросил я, хотя уже знал ответ.

— Двадцать пять фунтов.

Я достал из кармана деньги и отдал ему.

— Все! — объявил я. — Кот продан. Не обессудьте, леди.

И выбежал из магазина с котенком в картонной коробке.

В Гарден Лодж теперь имелся второй вход — через Мьюз. Им я воспользовался, чтобы незаметно от Фредди пронести коробку. Не хотел признаваться, что купил котенка, но — черт бы меня побрал! — сразу же столкнулся с ним нос к носу.

— Я тут кое-что принес, — объяснил я ему. — Если тебе не понравится, подарю его Анне Николас.

Анна, актриса и подруга Фредди, всего несколько дней назад спрашивала его, где можно купить кошку. Я знал, она будет счастлива приютить котенка.

— Что там у тебя? — спросил Фредди.

— Нет, серьезно, — ответил я, — если тебе не понравится…

Открыл коробку, и Фредди заглянул внутрь.

— Ах ты поганец! — По выражению его лица я понял, что котенок остается с нами. Вскоре он провозгласил, что назвал котенка Ромео.

— Он тоже будет крупный кот, — подытожил я. — Даже крупнее Оскара.

Так и вышло: Ромео вырос настоящим верзилой.

Вскоре после появления малыша Ромео пришли важные новости из Ирландии. Мои родственники ждали отмашки на строительство бунгало, я отправился к Фредди за деньгами. Он заполнил чек и вручил мне. Взглянув на чек, я попытался сунуть его обратно: там значилась сумма на несколько тысяч фунтов больше, чем нужно.

— Слишком много, — отказывался я. — Мы уложимся максимум в тридцать две тысячи фунтов.

— Цифра предполагаемая, так что на всякий случай я написал чуть больше. — Фредди немного помолчал, а потом добавил: — Это подарок.

Я запротестовал, хотя, наверное, не так настойчиво, как следовало бы. На самом деле строительство оказалось таким масштабным, что денег Фредди даже не хватило. Втайне от него мне пришлось взять небольшую ипотеку на 15 тысяч фунтов стерлингов. В этом я ему так и не признался.

Как бы то ни было, я, ободренный поддержкой Фредди, следующие девять месяцев периодически наведывался в Ирландию, чтобы понаблюдать за ходом строительства. Каждый раз, как я отправлялся туда, он говорил мне: «Пофотографируй побольше наш дом». Я брал фотоаппарат или видеокамеру и показывал Фредди, что сделано на данный момент. Он хотел знать все.

Иногда Фредди не хотелось, чтобы Джо готовил. Тогда он посылал кого-то из нас купить еду на вынос. Он любил заказывать добавки для бургера на свой вкус и предпочитал гамбургеры «Вендис» или, еще лучше, рыбу с картошкой, которую мы ели прямо из бумажного пакета. Обычно Фредди просил дополнительно купить рыбы — по одной порции для каждой кошки. В мои обязанности входила обязательная подготовка кошачьего лакомства. Для спокойствия Фредди я отделял весь кляр и проверял, нет ли в рыбе костей, чтобы кошки случайно не подавились.

К 1989 году мой чудовищный неизлечимый храп начал плохо сказываться на наших отношениях с Фредди. Я не давал ему спать, особенно если был пьян.

Однажды ночью я окончательно достал Фредди своим храпом, и он попытался перевернуть меня. Не получилось. В конце концов он так разозлился, что двинул коленкой мне в спину, и я проснулся:

— Ты что творишь?

— Ты храпишь! — простонал он.

— Хорошо, — сказал я. — Если все так ужасно, я пойду в комнату для гостей.

Я встал и вышел — пусть спокойно спит.

Розовая комната, как мы называли гостевую, располагалась всего в нескольких шагах от главной спальни. Просторная, но из мебели самый минимум: широкая кровать, высокая мебельная стенка, напольный трельяж и тахта, такая габаритная, что ее грузили через окно — Фредди прочил ее в наш дом в Ирландии, как только его построят. В гостевой спальне была своя гардеробная и смежная ванная комната.

Сначала я переехал в гостевую комнату временно и большинство ночей по-прежнему проводил с Фредди. Но если возникала вероятность, что я начну храпеть, я уползал спать в одиночестве.

В октябре того же года, работая с группой в Швейцарии, Фредди внезапно бросил курить. Случилось это так. Queen работали в студии «Маунтин» в Монтрё, совсем крошечной, а уж аппаратная там была и вовсе микроскопической. Однажды утром Брайан вошел туда и попятился назад, жалуясь, что в комнате ужасно накурено.

— Так, — потребовал Фредди, — в аппаратной больше не курить!

Не вполне справедливо по отношению к инженеру студии Дейву Ричардсу — у него не получалось выходить всякий раз, как он хотел покурить. Но именно так Фредди раз и навсегда отказался от сигарет.

Фредди всегда курил легкие сигареты, но по утрам у него часто случались приступы удушливого кашля. Однажды в Швейцарии он чуть не захлебнулся мокротой, и я посоветовал ему завязывать с курением. Хотя сам тут же закурил.

С того дня, как Фредди бросил курить, он больше не скучал по сигаретам. Курил всю свою жизнь, но не впал в зависимость. А я был и остаюсь злостным курильщиком.

В конце 1989 года кошка Тиффани умирала от рака. Октябрьским утром у нее началась агония, и стало ясно, что долго она не проживет. Пока Фредди спал, я отвез ее к нашему ветеринару, Киту Батту. Он сказал без обиняков:

— Джим, ее придется усыпить. Прекратить страдания. Но решение, конечно, за вами.

Я оставил Тиффани у него и вернулся домой, чтобы посоветоваться. Фредди был раздавлен. Пришла Мэри, Фредди рассказал ей обо всем. Все мы понимали, какое решение должны принять, и через несколько минут Фредди скрепя сердце согласился. Мэри поехала со мной обратно к ветеринару, Тиффани сделали укол, и она тотчас уснула.

— Вот и все, Джим, — тихо вздохнула Мэри.

Тиффани кремировали, а прах, по распоряжению Фредди, мы захоронили в маленькой урне во дворе, прямо под окном столовой. Это было очень трогательно.

В том же месяце Queen выпустили свой последний сингл Scandal; на второй стороне диска была песня My Life Has Been Saved. Следующий альбом группы, The Miracle, вышел в конце ноября и имел огромный успех.

В то Рождество главным украшением Гарден Лодж я решил сделать свой поезд «Рейнгольд» и преобразовал макет железной дороги в сказочную снежную декорацию. К основательной подготовке убранства мы приступили за двенадцать дней до Рождества. Я решил, что единственное подходящее место для поезда — черный рояль Фредди в гостиной. Убрал все фотографии, подложил на крышку лист пенопласта, чтобы не поцарапать ее, и установил макет.

Фредди вошел в гостиную. Тут же я услышал его недовольные возгласы и поспешил к нему. Ему нравилась идея с поездом, но он боялся, что макет может поцарапать крышку рояля. Я указал ему на мои меры предосторожности. Тогда он успокоился и сказал, что все отлично.

После обеда он помог мне украсить двухстворчатые двери в прихожей еловыми лапами с белым и красным напылением, на которые были подвешены красные и серебряные шарики.

— Чего-то не хватает, — сказал Фредди. — Недостаточно эффектно.

— Есть же шарики, — ответил я.

— Нет, — покачал он головой. — Нужен последний штрих.

И принес большую банку шоколадных конфет «Кволити-стрит»:

— Вот, подвесь туда несколько конфет.

Мы оба согласились, что стало намного лучше.

Рождественским утром Фредди подошел и тихо сказал:

— Я бы хотел, чтобы ты кое-что сделал.

— Что? — спросил я.

— Положил маленький букет цветов на могилку Тиффани.

День подарков в том году особенно запомнился всем гостям Гарден Лодж благодаря небольшим сюрпризам от Фредди. Мы сели за праздничный стол, и оказалось, что Фредди заранее положил на каждое место по маленькому подарку — безумно дорогую бижутерию, брошь или брелок от «Батлер и Уилсон». Фиби, Джо, Мэри, Питер Стрейкер, Дэйв Кларк, Грэм Гамильтон и его парень Гордон — никто не остался без подарка. Кому-то достались маленькие серебряные пудели на цепочках, кому-то — крошечные фигурки гольфистов, кому-то скрипичный ключ. Но я получил самый лучший подарок: шикарный набор булавок для галстука с огромными и прозрачными гранеными камнями.

На Рождество к Фредди приехал Джим Бич и просто влюбился в мой поезд. Решив купить такой же для сына, он попросил меня сделать макет железной дороги, и я с радостью согласился помочь. Джим был менеджер группы, хотя по большому счету всегда подчинялся ей. Я очень хорошо с ним ладил, не думаю, что он вдавался в тонкости моих отношений с Фредди; да это было и не нужно. Он знал, что я делаю Фредди счастливым, и был этому рад.

Новый год начался с попытки Джима заключить контракт на запись в Америке с новой звукозаписывающей компанией. Несколько лет Queen сотрудничали с «Кэпитол»[57], но не были довольны их обработкой музыкального материала и выкупили обратно права на все свои альбомы, записанные в США. В переговорах группа заняла жесткую позицию.

В начале 1990 года, когда Ромео жил у нас уже несколько месяцев, я и Фредди решили пройтись по оранжерее. За нами увязались все четыре кошака. Вдруг Ромео набросился на Голиафа, Далилу и Мико и начал провоцировать их на драку. Я взглянул на Фредди и крикнул: «Рэмбо!»

— Рэмбо? Что ты имеешь в виду? — спросил он.

— Следи за ним, — предупредил я. — Он нападает на других кошек. Поэтому и Рэмбо.

Прозвище закрепилось.

Я не знал, какое напольное покрытие использовать в нашем бунгало в Ирландии. И в конце концов посоветовался с Фредди. Он поинтересовался, какие есть варианты. Для гостиной я склонялся к серебристому клену — через родственников у меня была возможность приобрести его очень дешево.

— Узнай, сколько это будет стоить! — сказал он.

Спустя две недели Фредди вернулся к этому вопросу.

— Ты выяснил, сколько будет стоить клен? — спросил он.

Я назвал цену.

— Отлично, — ответил он, — я заплачу. Пусть это будет подарок тебе.

Вскоре мы вернулись к напряженному графику: мотались между студиями «Маунтин» в Монтрё и «Метрополис» в Западном Лондоне, где Фредди и группа записывали композиции для своего последнего альбома Innuendo[58]. В течение нескольких месяцев Innuendo заменял нам еду, сон и выпивку.

В феврале Queen пригласили на церемонию в театр «Доминион» для вручения награды Британской ассоциации производителей фонограмм[59] за выдающийся вклад в музыку. Фредди выглядел неважно, даже несмотря на толстый слой специального телевизионного грима.

После церемонии в лондонском клубе Groucho состоялся банкет, приуроченный к двадцать первой годовщине группы. Среди гостей были замечены Джордж Майкл, Лайза Миннелли, Барри Хамфрис[60], Майкл Уиннер[61] и Пэтси Кенсит[62]. Фредди приветствовал всех собравшихся гостей за столом в глубине зала. Когда приехал Род Стюарт, Фредди представил меня ему: «Это Джим, мой мужчина». Мне сразу вспомнилось, как Фредди в шутку хотел создать группу с Родом и Элтоном Джоном под названием «Зубы, Нос и Волосы»[63].

На ту вечеринку я пришел в сопровождении расфуфыренной Марты Бретт. Она была ярой поклонницей Рода Стюарта и глазела на него все время, пока он беседовал с Фредди. А Фредди, в свою очередь, глазел на меня.

— С кем это ты? — спросил он. — Я ее не знаю.

— Это Марта! — сказал я. — Из студии «Таун Хаус»

— Да неужели? — Он с прищуром посмотрел на меня и вдруг расхохотался.

Вечером в зал выкатили потрясающе оригинальный торт. Он был стилизован под игру «Монополия», только на квадратах были изображены обложки хитовых синглов Queen.

Прежде чем стать фронтменом группы Queen, Фредди учился в Илингском колледже искусств в Западном Лондоне. Он давно забросил рисование, но вдруг ощутил внезапную тягу к прежнему занятию. Одного из нас он отправил в небольшой магазинчик для художников скупить чуть ли не весь ассортимент кистей и прочих принадлежностей.

В течение нескольких недель он часами сидел за ворохом набросков и картин. Многие картины, среди которых портрет Далилы, остались незавершенными. Кроме двух — для Джо и Фиби, которые он нарисовал совершенно спонтанно.

Однажды вечером Фредди листал каталог «Сотбис», и его внимание привлек один из лотов — современный портрет, выполненный в технике прямых линий.

— Я тоже так могу! — сказал он.

Он схватил альбом и через пару минут представил нам готовую картину. Это была точная копия.

— Можно, я возьму ее себе? — спросил Джо.

Фредди подписал картину и вручил ему. Фиби попросил нарисовать ему точно такую же, и через несколько минут Фредди забацал еще одну копию.

Он любил искусство. Особо Фредди почитал японскую живопись и импрессионизм, а к современным стилям испытывал отвращение. Натыкаясь на них в аукционных каталогах, он презрительно усмехался. Больше всего он не любил огромные монохромные полотна и минималистичные картины с парой штрихов.

— В чем тут смысл? — говорил он. — Это не искусство.

Через несколько дней мы отправились в Монтрё. Приехали под вечер и застали над озером совершенно потрясающий закат. Фредди захотел сфотографироваться со мной на этом живописном фоне, но под рукой не оказалось камеры. Фредди сник — он уже настроился на романтическую фотосессию.

— Не переживай, — успокоил его я. — Еще сфотографируемся.

Но мы так и не сфотографировались, и об этом я глубоко сожалею.

Приезжая в Монтрё, первым делом Фредди обычно шел на озеро и любовался лебедями. Он называл их «мои лебеди» и считал, что если увидит их сразу, то сможет быстрее адаптироваться к швейцарскому образу жизни.

Тем же вечером Фредди отправился к «своим» лебедям, сел у кромки воды и начал сочинять музыку. Он написал A Winter’s Tale — рождественскую песню о Швейцарии и жизни в горах. Ее никто не слышал. Фредди записал ее, я уверен в этом, но запись так и не была издана[64].

Обычно Фредди приступал к работе около полудня. Он уже стремительно терял вес, но все равно заставлял себя просыпаться пораньше, не дольше обычного одевался, выпивал чашку чая и отправлялся в студию.

По дороге в студию он все чаще просил Терри остановиться. «Хочу пройтись», — объяснял он.

Первый раз это случилось так. Фредди ехал в машине в глубокой задумчивости и попросил Тер-ри припарковаться у озера. Ему хотелось немного побыть в одиночестве, и он очень медленно побрел вдоль озера к лебедям. Постоял около них и неспешно вернулся к нам. «Ну все, — сказал он тогда. — Насмотрелся. Пора на работу».

Вскоре Фредди почувствовал, что ему стало очень трудно ходить. Я дал ему трость, но он упорно не желал ею пользоваться. Наконец он согласился попробовать ее, но только в первый и последний раз. От костылей он тоже отказывался. То, что он управлялся без посторонней помощи, придавало ему сил. Он собирался обслуживать себя самостоятельно как можно дольше: «Буду ходить, пока матушка-природа не скажет: “Все, стоп”».

Вернувшись в Лондон, мы с Фредди попросили Грэма Гамильтона и его парня Гордона отвезти нас на Бонд-стрит в магазин «Томас Гуд»[65]. Фредди купил набор фужеров и в придачу приобрел столовые приборы для нашего бунгало в Ирландии. Я сказал, что выйду покурить, но направился прямиком на соседнюю Маунт-стрит в магазин «Лалик». Я уже знал хозяйку, поскольку Фредди был их постоянным клиентом, и она сразу подошла ко мне.

— Хочу купить небольшой подарок, — начал я, и она сразу догадалась кому.

— Как насчет кошки? — Она показала мне великолепную стеклянную кошку на пьедестале. Я тут же купил ее.

Мы с Фредди зашли в ресторан Richoux на чай, и я вручил ему подарок.

— Зачем ты это купил? — удивился он.

— Просто так. Небольшой подарок для тебя.

Однажды Фредди пригласили в магазин на Маунт-стрит во время одного из редких визитов самой мадам Лалик. Она была управляющим директором компании и приехала в Лондон, чтобы сделать гравировку своей подписи на нескольких изделиях из дорогущего свинцового хрусталя для привилегированных клиентов.

Фредди взял с собой Мэри и вернулся с тремя красивыми часами. На его часах было выведено «Для Фредди». Вторые часы, тоже именные, он подарил Мэри. Мои часы были без подписи, но с искусно выгравированными ирисами вдоль циферблата. Наши часы заняли почетное место в спальне Фредди по обе стороны кровати.

В 1990 году Мэри родила сына Ричарда. Фредди пребывал в радостном волнении. Мы неоднократно навещали маму и малыша в Больнице королевы Шарлотты в Челси[66], а после их выписки частенько заглядывали в квартиру Мэри, чтобы узнать, как у них дела.

Каждый из нас подарил Ричарду что-то особенное. Фредди приехал с кипой дизайнерской детской одежды, купленной во время наших поездок в Швейцарию, а еще привез вагон и маленькую тележку мягких игрушек. Я смастерил традиционную деревянную колыбельку с трафаретными изображениями карусельных лошадок и веселых клоунов. В придачу к колыбели Фиби купил несколько комплектов красивого постельного белья. К сожалению, Ричард в этой колыбели не спал, но ей нашли полезное применение — хранили в ней множество плюшевых игрушек.

Когда Ричард появился на свет, Фредди был действительно рад за Мэри. Ему нравилось держать малыша на руках несколько минут, но было ясно, что Фредди не прирожденный отец: детей он любил на расстоянии.

Изгнание приятелей

Во время очередной поездки в Монтрё в 1990 году мы с Фредди остановились в отеле «Монтрё-Палас» вместе с Джо и Барбарой Валентин. Именно в этой поездке он написал песню Delilah («Далила»), посвященную его любимой кошке.

На закате дня мы вчетвером возвращались из студии, магазины были все еще открыты. Теперь Фредди охотился за красивым бельем и скатертями. В витрине одного магазина мы увидели такой шутовской наряд, что не удержались от смеха: пижама в стиле Микки-Мауса из сорочки и шортиков и в придачу колпак с кисточкой, как у Крошки Вилли-Винки[67]. Барбара украдкой проскользнула в магазин, чтобы купить его и преподнести потом Фредди в отеле.

Поздним вечером мы с Джо уже мечтали припасть к подушке, чего было не сказать о Фредди и Барбаре: они явно настроились на ночные беседы.

Я встал в семь утра и вошел в гостиную, где Фредди и Барбара по-прежнему бодрствовали, явно считая, что сон — для слабаков. У Фредди был тот еще видок: он облачился в свою новую мультяшную пижамку и колпак.

— Ого, уже утро, — сказал он. — Джим, я сочинил новую песню. О моей Далиле.

Он все же вздремнул несколько часов, но, проснувшись, сразу принялся доводить до ума текст песни, отрабатывая на мне разные варианты. В окончательную версию он включил строчку, за которую я голосовал: «Ты сводишь меня с ума, когда делаешь пи-пи на мой чиппендейловский гарнитур»[68].

Ко дню рождения Джо в 1990 году Фредди дал мне 500 фунтов стерлингов и отправил на рынок Нью-Ковент-Гарден в южной части Лондона за охапками цветов всевозможных сортов и расцветок. Я купил так много, что набил битком свою «Вольво». Когда я вернулся, Фредди уже поджидал меня. Джо как раз не было, и в течение двух часов мы украшали дом цветами. Мы приспособили под них все вазы и кувшины, которые могли найти. Никогда еще дом не был так усыпан цветами, и, когда Джо вернулся, он был сражен наповал. «Сюрприз! — провозгласил Фредди. — С днем рождения!»

Тем же вечером мы все отправились на праздничный ужин с именинником. Но мы с Фредди не стали надолго задерживаться: он сказал, что очень сильно устал.

В том же месяце Джо объявил всем в Гарден Лодж, что у него плохие новости. Он, как и Фредди, был нездоров.

— Ты имеешь в виду, у тебя ВИЧ? — спросил я.

— Нет, — ответил он. — У меня уже СПИД, причем в полном расцвете.

Что тут скажешь? «Мне жаль»? Ничего путного не приходило в голову. Гарден Лодж снова оказался под ударом. Мы переживали, что устроит пресса, если разнюхает про болезнь Джо. Нам уже мерещились разоблачающие заголовки, и мы представляли, что газетчики окрестят наш дом «усадьбой спидозников». Все это заставило нас еще больше сплотиться и хранить оптимизм.

Перед обитателями Гарден Лодж я храбрился, но в глубине души беспокоился о собственном здоровье. Я подозревал, что тоже могу быть ВИЧ-положительным. Чем больше я гнал эти мысли, тем сильнее убеждался в такой возможности. И наконец решил втайне от всех сделать тест на СПИД. Под предлогом встречи с приятелем я ускользнул из Гарден Лодж и отправился в одну из клиник Брайтона. Обследование проходил под вымышленным именем.

Прежде чем взять кровь для анализа, врач подробно меня проконсультировал. Честно и с большим сочувствием озвучил, чего следует ждать при положительном результате. Я сказал, что все понял и готов продолжать.

В ту ночь в Гарден Лодж я не мог сомкнуть глаз. В клинике я сказал, что смогу принять любые, даже самые плохие новости. Но меня терзали сомнения. Так ли это на самом деле?

Через несколько дней я позвонил узнать результат.

— Мне очень жаль, но вы инфицированы, — сообщил доктор.

Правда, у меня пока не было развернутой клинической картины СПИДа.

Я был в смятении. И не смог рассказать об этом Фредди. Ему и без того хватало забот; мои новости могли только еще больше расстроить его. Я урабатывался в саду и мастерской, чтобы выбросить из головы мысли о будущем. Но каждую ночь они снова врывались в мой разум и устраивали там гонки, мешая заснуть.

Однажды мы с Фредди съездили в Сайон-Парк и купили рассаду для сада. Пока Терри грузил растения в машину, нас сфотографировал папарацци из газеты «Сан». Фото опубликовали на следующий же день, снабдив заметкой, что якобы Фредди вышел из Гарден Лодж впервые за два месяца.

Всякий раз, видя по телевизору рекламу кошачьего корма с белоснежным котом Артуром, Фредди повторял, что хотел бы завести белую кошку. Потом он оставил эту идею, понимая, что кошку будет невозможно содержать в чистоте.

Однажды утром я пошел в зоомагазин на Кенсингтон-Хай-стрит и увидел там пять котят из одного помета. Все они были абсолютно белые, не считая пары едва заметных пятнышек. Я с трудом удержался от покупки очередного котенка для Фредди.

Вернувшись в Гарден Лодж, я надел свои болотные сапоги и начал чистить отсадник для кои. С черного входа вошли Джо и Фиби.

— Мы хотим попросить тебя об одолжении, — начал Джо.

— О каком?

— Я только что был на Кенсингтон-Хай-стрит и… — замялся он.

— Дай угадаю: ты проходил мимо зоомагазина и увидел белых котят?

— Да. Котенок стоит всего двадцать пять фунтов. Мы тебе дадим деньги. Купишь для Фредди самого белого?

— А что ж вы сами не купили? — спросил я.

— Решили попросить тебя, — объяснил Джо. — На тебя Фредди не станет орать, даже если разозлится.

— Ладно, съезжу, — согласился я. — Но при одном условии: если Фредди все-таки раскричится, вы во всем признаетесь.

Я сразу же отправился в магазин на своей «Вольво» и надеялся вернуться домой до пробуждения Фредди. В магазине осталось всего три котенка. Я выбрал одного из них, вернулся в Гарден Лодж и зашел в ворота с котенком за пазухой. Фредди был в саду, и я, весь сияя, медленно направился к нему. Фредди бросил на меня грозный взгляд:

— Ты гаденыш! Опять, что ли, кошака приволок?

— Как ты догадался?

— Да у тебя из-под куртки хвост торчит!

Я вытащил кошечку и посадил на землю. Фредди наклонился, погладил ее и, не удержавшись, взял на руки. Над прозвищем нашей шестой кошки он думал недолго:

— Назовем ее Лили!

Что ж, Лили так Лили.

Он уже обожал нового котенка, но волновался, как его воспримут остальные пять кошек. Оскар всегда гулял сам по себе, а с появлением новенькой его загулы усугубились. Все чаще шастал по соседским домам, а один из них особенно полюбил. Даже оставался там на ночь, но Фредди не возражал. «Главное, чтобы Оскар был счастлив», — приговаривал он.

Здоровье Фредди продолжало ухудшаться. Он очень похудел, ему тяжело было спать, поэтому я решил окончательно переехать в свою комнату. Иногда я ночевал с ним, но обычно просто ложился рядом на одеяло. Ему было спокойнее в моих объятьях. Мою новую спальню Фредди прозвал «морозильной камерой», потому что даже зимой я спал с открытым настежь окном.

Как-то в воскресенье он проснулся и, спустившись вниз, обнаружил, что я до сих пор в постели — подхватил где-то грипп. Он пришел, лег рядом, прижался ко мне и поцеловал со словами:

— Эх ты, бедняжка!

Казалось, он нисколько не боится гриппа. Мы все понимали, что ему необходимо избегать любой инфекции, особенно гриппа и простуды, ведь они могли оказаться фатальными, но в тот день он совсем не беспокоился о себе. Его иммунитет справился, и он не заразился.

Выхаживая меня от гриппа, Фредди решил, что моей комнате не помешает обновление. И загорелся идеей обставить ее современной мебелью в стиле бидермайер[69], которую собирался заказать у компании-изготовителя в Челси. Он самостоятельно разработал дизайн журнального столика и спального гарнитура — черпал идеи из книг о стиле бидермайер и делал зарисовки журнального столика в блокноте. Эскиз получился замечательный: круглый двухъярусный столик с ножками, окрашенными под черное дерево и декорированными золотыми звездочками. Спальный гарнитур и так выглядел бесподобно, но Фредди казалось, что не хватает последнего штриха. Он принес сумку с бронзовой фурнитурой для мебели и выбрал несколько крупных украшений. Вдобавок Фредди купил мне новое зеркало и три антикварных комода — опять-таки в стиле бидермайер. А через несколько недель зарезервировал у поставщика еще несколько предметов мебели.

Отправляя Терри получать заказ, в доказательство, что перенял от меня хоть что-то полезное, он произнес:

— Не забудь попросить скидку!

Переезжая в свою комнату окончательно, я не стал забирать свои фотографии с прикроватной тумбочки в спальне Фредди. Не хотелось, чтобы он думал, будто я отдалился от него. Единственное, что я взял с собой, — маленький будильник от «Картье». Постепенно Фредди начал переносить фотографии в мою комнату одну за другой.

Этот переезд в Розовую комнату ознаменовал окончание практически всех наших сексуальных отношений. Секс не только перестал доставлять ему удовольствие, но превратился в мучительное испытание. Теперь мы довольствовались самым приятным занятием: нежными поцелуями, сердечными объятиями. И они ни в чем не уступали нашему сексу, каким бы страстным он ни был.

Лечение Фредди от СПИДа вышло на новый этап: под левой ключицей ему установили небольшой катетер с резиновой пробкой. Приспособление очень компактное и практически незаметное, по крайней мере, нашим объятиям оно точно не мешало. Катетер облегчил внутривенное введение лекарств и, что еще важнее, позволял Фредди передвигаться. Сунув лекарство в карман и спрятав трубку, ведущую к катетеру, он даже мог куда-то выезжать.

Первоначально я помогал Джо и Фиби давать Фредди некоторые препараты — разводил в воде белый порошок, приносил ему таблетки. Но с внутривенными вливаниями и катетером все стало намного сложнее.

Мне предлагали самому делать ему внутривенные вливания, но я попросил извинения и отказался. Не хотел брать на себя такую ответственность. К тому же был риск занести инфекцию. Я работал на улице, запускал руки по локоть в навоз для удобрения клумб и, случалось, вымокал по пояс от барахтанья в грязной воде пруда с карпами кои. Сад — питательная среда размножения всевозможных микробов. Чтобы давать Фредди лекарства каждые несколько часов, мне пришлось бы постоянно намываться. Даже Джо, у которого от постоянной работы на кухне были кристально чистые руки, каждый раз по полчаса обрабатывал их стерильным раствором. Я беспокоился, что не смогу так тщательно мыться. Это был неоправданный риск.

Фредди все правильно понял, и вроде бы мое решение нисколько не задело его.

По мере того, как здоровье Фредди продолжало ухудшаться, я часто разговаривал с Мэри наедине. Я снова и снова уверял ее, что всегда готов ей помочь. Если ей будет что-то нужно, стоит только попросить.

Летом совершенно неожиданно Фредди повысил мне жалованье с 600 до 1000 фунтов в месяц. К сожалению, это стало причиной ссоры Фредди и Мэри.

Бухгалтеры были в отпуске, поэтому Фредди сам подписывал платежные чеки. Я не пытался выяснить, сколько мне платят. Знал, что Джо и Фиби получают больше, но они и были на ногах двадцать четыре часа в сутки. Я не хотел заглядывать в их карманы, не мое это дело. Я был просто парнем Фредди и довольствовался тем, что выпало на мою долю. А за садом Фредди я бы вообще ухаживал бесплатно, главное — видеть, какое удовольствие это ему доставляет.

В тот день, когда Фредди подписал чеки, я лазил в пруду с карпами кои в своих болотных сапогах. Он позвал меня в дом. У парадной двери я безуспешно пытался снять сапоги.

— Да оставь ты эти чертовы сапоги, — махнул рукой Фредди. — Иди сюда и обними меня покрепче. Есть новости.

Так, прямо в сапогах, я подошел к нему, и мы обнялись.

Он сказал:

— В этом месяце все по-прежнему, но со следующего я повышаю тебе зарплату.

Затем Фредди сказал то, что сильно поддерживало меня на протяжении следующих месяцев. Всегда подразумевалось, что после его смерти дом перейдет в собственность Мэри. Но Фредди надеялся, что я останусь жить там столько, сколько пожелаю, и подчеркнул, что это мой дом настолько, насколько и его. А если я захочу уехать, он уже взял с Мэри обещание, что я смогу взять из Гарден Лодж все, что захочу.

Меня обнадежили его слова, но неприятно было так хладнокровно обсуждать подобные вещи.

— Ничего не хочу слышать о твоей смерти, — сказал я. — Но, если ты хочешь, чтобы твои пожелания исполнились, лучше запиши их.

В тот год Фредди подарил мне несколько вещей для нашего ирландского убежища, которое уже было построено и готово к отделке. На чердаке в Гарден Лодж хранилось без дела много предметов мебели.

— Если ты захочешь что-нибудь взять для нашего дома в Ирландии — бери, не стесняйся! — сказал Фредди.

Мы вместе поднялись на чердак. Среди прочего в Ирландию мы отправили его старую двуспальную кровать со Стаффорд Террас и две прикроватные тумбочки в викторианском стиле.

У Фредди на складе скопилось много вещей, для которых в доме не нашлось места. Тем летом он решил, что пора перевезти их обратно в Гарден Лодж и раздать близким людям. Я на несколько дней уехал в Ирландию, так что баулы с вещами доставили в дом без меня. Разложив вещи на газоне, Фредди с головой окунулся в процесс сортировки, решая, кому что достанется. Джо, Фиби, Мэри и две горничные разобрали основную часть — безделушки и старую дизайнерскую одежду.

Когда я вернулся домой, Фредди рассказал мне о некоторых своих находках.

— Я и о тебе не забыл, — добавил он. — Остался один нетронутый чемодан — он твой.

Позже я открыл его. Там были шляпы и украшения. Еще я нашел оригинальный текст его самой известной песни «Богемская рапсодия». Он был написан Фредди собственноручно на линованном листе формата А4. Я сложил все вещи, включая текст песни, обратно в чемодан и хранил его в мастерской.

Однажды после полудня я пытался починить антикварную серебряную рамку для фотографий, которой очень дорожили родители Фредди. Работая с электрорубанком, я получил травму — оттяпал себе шматок пальца. Кровь была повсюду. Я бросился на кухню к Фиби и Джо. У последнего вид крови всегда вызывал рвотный рефлекс.

— Джо, у тебя есть большие пластыри? — обратился я к нему.

— Ты что натворил? — спросил Джо.

Я показал мой палец, и у него перехватило дыхание. Одним лейкопластырем тут было не обойтись.

— Тебе лучше поехать в больницу и зашить рану, — посоветовал он.

Я беспечно ответил, что это всего лишь царапина, и тут вошел Фредди:

— Что за шум?

— Джим сильно порезался, но в больницу не хочет.

Фредди посмотрел на рану и согласился с Джо и Фиби, что мне необходима медицинская помощь. Я повторил, что это чепуха, и он разозлился.

— Хорошо, делай как тебе вздумается, — бросил он. Чтобы не ссориться, я пошел в больницу, и мне наложили два шва. Все оказалось намного серьезнее, чем я думал.

В конце концов я починил рамку для родителей Фредди. Одновременно я мастерил столик в подарок от меня и Фредди водителю Грэму Гамильтону и его другу Гордону. И в итоге Фредди обвинил их в том, что я покалечился.

Тем летом мы с Фредди чуть не расстались после неприятной ссоры из-за какого-то пустяка. Уже не помню, чем я его расстроил, но мы сильно поругались. Раньше все улаживалось за пару дней, но на этот раз затянулось на недели.

Утром я, как обычно, пошел работать в саду. Вдруг там появились Мэри и Фредди и, сев у бассейна, стали разговаривать. Позже, вернувшись в дом, я почувствовал к себе холодок. Фредди держался на расстоянии.

На следующий день ситуация не разрешилась. Ко мне в сад вышел Джо и, заметно нервничая, сообщил последние новости:

— Фредди считает, тебе лучше уйти.

Я был ошарашен. Я до сих пор не понимал, как мы умудрились так разругаться, но Фредди, видимо, решил сжечь мосты[70].

— Отлично, — кивнул я. Голос мой не дрогнул, но я был крайне обескуражен. — Если он действительно так считает, что ж… хорошо. Но мне нужно время, чтобы найти новое жилье.

На следующий день я получил еще одно известие, на этот раз от Мэри: когда я съеду, двери Гарден Лодж открыты для меня в качестве садовника с шестидневной рабочей неделей. Только теперь я не смогу пользоваться «Вольво», подаренной Фредди на мой день рождения. Работать я буду с 9.00 до 18.00 с часовым перерывом на обед.

Но все мои мысли занимало одно: смогу ли я вообще позволить себе где-нибудь жить, поэтому я сказал:

— Когда я найду квартиру, я хочу, чтобы мне пересмотрели заработную плату. Садовники в центре Лондона получают в среднем двенадцать с половиной фунтов стерлингов в час. Мне же платили три фунта.

Наконец, в газете «Лут»[71] я нашел себе квартиру на Хаммерсмит-Гроув с шестимесячной арендой и необычным условием «Проживать с Сэром Чарльзом» — котом. Владельцам были нужны рекомендации, поэтому я попросил Мэри поручиться за меня. И вот в один из дней, когда я был, кажется, в оранжерее, собственник квартиры известил меня, что рекомендации его устраивают и я могу въезжать хоть сейчас.

Тогда ко мне подошел Фредди:

— Ты ведь не хочешь уходить, правда? Я не хочу, чтобы ты ушел.

— У меня сложилось впечатление, что ты хочешь именно этого, — озадаченно ответил я.

— Я просто злился.

Мы все обсудили, и стало ясно: никто из нас не помнит, что послужило причиной размолвки. Больше всего меня огорчало, что мои друзья в Гарден Лодж, похоже, вовсе не переживали по поводу моего ухода.

Той ночью в спальне, лежа рядом с Фредди, я спросил его об остальных:

— Ну, кто тебя науськал? Я же знаю, вокруг тебя в эти дни было много советчиков. Кого ты послушал?

Я был твердо намерен выяснить, кто же из обитателей Гарден Лодж строил мне козни.

— Я сам себе советчик, — буркнул он и нахмурился, давая понять, что тема закрыта.

Я спросил, почему же он позволил ситуации выйти из-под контроля, но он не ответил и велел мне выбросить все из головы. Но это было нелегко. Я чувствовал себя оскорбленным до глубины души. Даже не мог представить, кто же его так накрутил на пустом месте.

Элтон Джон и Фредди годами были в натянутых отношениях, но благодаря «Лайв Эйд» снова стали общаться. Тем летом Элтон часто приходил к Фредди. Он был одним из немногих, кому Фредди доверял и кто навещал его до самого конца.

До сих пор помню тот день, когда Элтон впервые пришел на воскресный обед. Мы накрывали стол, Джо сказал мне, что я буду сидеть в конце стола, Фредди — слева от меня, а Элтон — справа.

— Только не соли свою еду! — предупредил Джо.

— Почему это?

— Вот увидишь, Элтон сделает это за тебя!

Элтон был одет в спортивный костюм и бейсболку, которую не снимал в течение всего визита. Тогда он был довольно пухлым и сидел на строгой диете. Он совсем не ел мяса, только овощи. И не пил ничего, кроме воды. Мы приступили к трапезе, и я вскоре понял, что имел в виду Джо. Элтон любил щедро приправить блюда и так энергично тряс солонкой над своей тарелкой, что я уже мог этим не утруждаться.

Осенью Фредди пожаловался Джо на слабость в правой ноге, как раз там, где открылась болезненная незаживающая рана. Эта нога всегда была его уязвимым местом. Еще до нашей встречи он ломал ее, резвясь в одном из мюнхенских гей-клубов. Джо занимался силовыми тренировками и предложил Фредди несколько упражнений. Я побежал заказывать для Фредди самый лучший велотренажер. Его доставили через две недели, и у Фредди все еще были проблемы с ногой. Поначалу ему нравилось тренироваться, но это оказалось преходящим увлечением. Мы с Джо перенесли велотренажер в галерею менестрелей и изо всех сил убеждали Фредди заниматься там. Периодически он соглашался и крутил педали по пять-десять минут под присмотром Джо.

День рождения Фредди в сентябре 1990 года мы отметили в Гарден Лодж щедрым и роскошным званым ужином haute cuisine[72]. Присутствовало около двадцати гостей, в основном семейные пары. Мэри с Пирсом, доктор Гордон Аткинсон со своим другом Роджером, водители Грэм Гамильтон и Гордон, Джим Бич с супругой Клодией, Терри с супругой Шерон, Майк и Линда Моран, инженер звукозаписи Дэйв Ричардс с супругой Колетт, Дэйв Кларк, Тревор Кларк, Барбара Валентин, Питер Стрейкер, Джо с другом Тони Эвансом, Фиби и я.

Фредди суждено было отпраздновать свой день рождения с подобным размахом в последний раз. Чтобы этот вечер запомнился всем, слева от каждого столового прибора Фредди положил по подарку от «Тиффани».

Во время очередной ночной сессии с Питером Стрейкером Фредди написал песню I’m Going Slightly Mad («Я понемногу схожу с ума»). Фредди рассказал Питеру, что у него в голове давно вертится фраза «Я схожу с ума», и объяснил общий замысел песни. Источником вдохновения для него стал мастер ироничных шуток Ноэл Кауард[73].

Фредди и Питер соревновались, пытаясь придумать нелепые строки, одна смешнее другой. Они визжали от смеха, выдавая вещи типа «Я вяжу всего одной спицей» и «Я езжу на трех колесах». Но самой гениальной стала фраза: «Мне кажется, что я банановое дерево». После этого Фредди и Стрейкера было не остановить — они вошли в раж. Я ушел спать, а их хохот не умолкал очень долго.

Пока я несколько дней гостил в Ирландии, дружба Фредди и Питера Стрейкера дала трещину, да так, что восстановлению не подлежала. Отсутствие Питера было ощутимо, особенно по выходным, ведь он неизменно столовался у нас. Я спросил Фредди, почему мы так давно его не видели.

— Он расстроил меня в Joe’s Café[74], — сказал он, но отказывался рассказывать подробности. Тогда я спросил Джо и Фиби.

По-видимому, Фредди договорился встретиться с Питером в Найтсбридже и пообедать в этом ресторане. Питер немного опоздал и к тому же пришел пьяный. Фредди не был завсегдатаем того заведения и чувствовал, что Питер ставит его в неловкое положение на людях. Поэтому решил больше не иметь с ним ничего общего.

Но, если оглянуться назад, надо признать: Питеру не стоит слишком уж винить себя в том, что произошло. На поведение Фредди в то время сильно влияло пошатнувшееся здоровье. Возможно, он даже немного завидовал Питеру, который, как и он сам когда-то, продолжал относиться к жизни как к бесконечной вечеринке. В то время Фредди стал демонстративно избегать еще нескольких людей — из поля зрения исчезли Барбара Валентин, Грэм Гамильтон и Гордон.

Отношения между Фредди и Гордоном расстроились из-за того, что Гордон не мог держать язык за зубами. Фредди всегда рассчитывал на исключительную преданность и осмотрительность своего окружения. Когда Грэм или Гордон возили Фредди, они козыряли именами VIP-персон, которые сиживали у них на заднем сиденье. Фредди предполагал, что они точно так же могут обсуждать его с другими пассажирами.

То, что случилось потом, стало последней каплей. Однажды вечером я выпивал в «Чемпионс», гей-пабе на станции метро «Ноттинг-хилл Гейт». Гордон тоже был там. Он подошел поздороваться и представил меня своему молодому собутыльнику. Чуть позже я отправился в местечко неподалеку под названием «Гейт Клуб».

Я пробыл там уже около получаса, и тут молодой человек, с которым меня познакомил Гордон, зашел в клуб. Он устремился прямиком ко мне.

— Я все о тебе знаю, — сказал он. — Знаю, что ты любовник Фредди Меркьюри.

Он начал пересказывать мне обрывки сплетен, которые услышал от Гордона.

Я потерял дар речи. Абсолютно незнакомый человек знает о нас очень личные вещи!

— Кто тебе все это рассказал? — спросил я, хотя ответ был очевиден. Я сразу же покинул клуб и вернулся домой около полуночи. Фредди лежал в постели, но не спал.

— На тебе лица нет. Что стряслось? — спросил он. Я рассказал ему обо всем, и он покачал головой:

— Понятно.

Больше мы Грэма и Гордона не видели.

В ноябре Queen подписала новый многомиллионный контракт, который Джим Бич заключил с американским звукозаписывающим лейблом «Голливуд Рекордз», принадлежащим гигантской корпорации «Уолт Дисней». Группе можно было только позавидовать — у них появилась возможность задействовать диснеевских художников-аниматоров с самыми современными технологиями в создании клипов.

В том же месяце после заголовка «Это официально! Фредди тяжело болен!» Фредди попытался запретить газетчикам из «Сан» ошиваться возле Гарден Лодж. Заметка была построена на высказывании Брайана Мэя о том, что Фредди приболел.

«Пусть этот «Сан» больше не смеет ко мне лезть!» — разъярился Фредди. Но этот запрет не возымел действия. Я скупал газеты и просматривал их, выискивая то, что могло его расстроить. И если находил, говорил ему, что в газетном киоске закончилась эта газета. А на нет и суда нет.

Корпоративная вечеринка для сотрудников офиса Queen в 1990-м оказалась последней. Группа никогда не демонстрировала свои видео до официального релиза, но в этом году сделала исключение и показала необычный клип Innuendo, снятый по новейшим технологиям анимации «Диснея».

Это видео было творением «взрывной парочки» — Руди и Ханнеса. Работа велась кропотливо и медленно. Результат сражал наповал. В Америке его сочли провокационным, проведя параллели с войной в Персидском заливе, и звукозаписывающая компания болезненно отреагировала на пацифистский призыв песни. Каждый день Фредди предлагали все новые и новые версии клипа. В итоге из клипа исключили строки Корана.

На Рождество я купил Фредди несколько антикварных бокалов из цветного стекла, но чуть не испортил сюрприз. В витрине магазина я присмотрел шесть бокалов. Издалека казалось, что у них прозрачные ножки, но, как выяснилось, они были насыщенно-красного оттенка. Приехав в Гарден Лодж, я столкнулся с Фредди. Он спросил, почему у меня такой довольный вид, и я сдуру показал бокалы:

— Это твой рождественский подарок, посмотри.

Затем я поставил их в сервант.

Около полудня в канун Рождества я отправился купить пару джинсов в Эрлс-Корт. Я ненавидел себя за то, что показал Фредди его подарок. Когда я проходил мимо того антикварного магазинчика, владелец как раз открывал дверь и заметил меня.

— Бокалы, которые вы купили… — начал он.

— Да?

— Забыл вам сказать, что у меня еще шесть таких. Это набор из двенадцати бокалов.

— Сколько? — спросил я.

Он сделал небольшую скидку, и я их купил. Помчался обратно в Гарден Лодж, прячась от Фредди, упаковал их в подарочную бумагу и положил под елку.

Рождественским утром я проснулся с невыносимой зубной болью. Мне было так плохо, что пришлось ехать к дежурному стоматологу, и он вырвал мне зуб.

Как и я, Фредди не переваривал стоматологов. Он ходил на обследование один раз в год, испытывая одновременно мучения и экстаз от манипуляций своей докторши — ему нравилась решительность, с которой она работала. Он выходил от нее и говорил: «Мои зубы ей покоя не дают!»

Передние зубы у Фредди выпирали, потому что за ними выросли другие зубы. Их нужно было удалить еще в детстве, но этого не сделали. Будучи уже знаменитым, он говорил, что исправил бы прикус, но на самом деле не беспокоился об этом. Зубы стали его фирменным знаком — именно по ним его сразу узнавали на карикатурах.

Хотя его зубы сильно выступали вперед, я считаю, что у него прекрасная улыбка. Если он смеялся от души, то просто ржал во весь рот, выставляя зубы напоказ. А потом смущался и прикрывал рот ладонью.

После рождественского обеда мы пошли открывать наши подарки. Я достал из-под елки свой подарок для Фредди и вручил ему. Надорвав обертку и разглядев под ней темно-красные бокалы, он уставился на меня.

— Они же в шкафу!

— Нет, это другие, — ответил я. — Еще шесть штук.

И весь набор занял почетное место в серванте.

Фредди все больше слабел, но 1991 год начался для него замечательно в музыкальном отношении. Сингл Innuendo в середине января вернул ему и Queen заслуженное место в верхних строчках хит-парадов. Альбом вышел в феврале и сразу угодил в топ.

В День святого Валентина Фредди уехал на съемки клипа к синглу I’m Going Slightly Mad, который был на подходе. Но это не помешало Фредди в очередной раз удивить меня. В нашем с кошками распоряжении остался весь Гарден Лодж — Фиби уехал по делам, а Джо и Терри были с Фредди на съемках. Зазвонил телефон. Терри спрашивал, получил ли Фиби то, что хотел Фредди. В этот момент вошел Фиби, и я передал ему трубку. Фредди включился в разговор, и я услышал, как Фиби говорит ему:

— Я нашел только одну из них…

Фредди вернулся домой около восьми вечера, я одиноко сидел в кресле. Через закрытую дверь из коридора до меня сразу стали доноситься шепот и шуршание. Фредди пришел с большим коричневым свертком.

— Сюрприз! — И он протянул мне нечто большое, тяжелое и продолговатое.

— Что это?

— Это сюрприз! — повторил Фредди с сияющим взглядом.

Развернув сверток, я увидел прекрасную, написанную маслом картину викторианской эпохи в золоченой раме, которую на днях заприметил, листая каталог «Сотбис». На ней изображены двое котят, играющих с улиткой на тропинке в саду, и она так и называется: «Сюрприз».

— Я точно знаю, где мы ее повесим, — продолжил Фредди.

— Где?

— Вон там, — и указал на часть стены, которая была видна отовсюду. Какое-то время картина висела там, но на самом деле Фредди купил ее для нашего ирландского убежища.

Кроме этой, Фредди купил еще одну картину. Она была увесистая и из всех картин, которые он когда-либо покупал, единственная с изображением мужчины. Это был портрет юноши на пороге жизни с лучезарным и решительным взором. Фредди сразу же отправил картину на реставрацию, и мы не видели ее в течение нескольких месяцев.

На съемках клипа I’m Going Slightly Mad Фредди был очень слаб. Пришлось нанести толстый слой грима и надеть густой черный парик.

Однажды я приехал понаблюдать за съемками, и в этом образе я его даже не узнал. В съемках участвовали пингвины, и в перерывах Фредди подходил к ним и поил водой. Под студийными прожекторами они чувствовали себя как в духовке, и Фредди, несмотря на собственную болезнь, переживал только об их здоровье.

— Им здесь слишком жарко, — жаловался он.

Переводя на них внимание, он отвлекался от собственных проблем.

Фредди решил купить недвижимость в Монтрё. Взял с собой в Утиный домик на праздники некоторых друзей, включая Мэри с малышом Ричардом и Терри с семьей. Мы все пошли посмотреть на уединенный домик у озера в стиле шале 1950-х годов с собственным причалом и, как я мечтал, садом. Но нам он не подходил из соображений безопасности — нам действительно нужна была квартира, а не дом. Тем более мы бы не жили там все время.

Тогда Джим Бич подыскал квартиру с тремя спальнями в пентхаусе элитного комплекса La Tourelle. Мы сразу прилетели на просмотр. Все комнаты были устланы паркетом, широкие окна просторной гостиной с балконом выходили на озеро и город. Была там и вторая гостиная, поменьше, но уютнее, а также кухня и три спальни — для Джо, Фредди и меня.

Я вернулся в Лондон, и мне позвонила моя сестра Патриция. Она с тревогой сообщила, что в течение последних месяцев газета «Дейли миррор» пыталась отследить местонахождение нашего ирландского убежища. Они предлагали тысячу фунтов человеку, который перевозил туда мебель, в обмен на адрес. Газета ошибочно полагала, что раздобыла эксклюзивную информацию: Фредди Меркьюри тайно переехал в Ирландию, чтобы скрыться от мира. Но им пришлось довольствоваться малым — они «раскрыли» моей семье тайну о том, что я гей. Но родственники давно об этом знали, и им было на это наплевать. Пресса осталась в дураках.

Вернувшись из очередной поездки в Ирландию, я показывал Фредди на кухне свежие фотографии бунгало. Дом выглядел таким огромным и несуразным, что принц Чарльз непременно назвал бы его «архитектурным уродством». Но Фредди все нравилось, и он сказал, что мечтает увидеть бунгало своими глазами.

— Ну а почему бы и нет? — спросил я. — Мы можем вылететь из Хитроу первым утренним рейсом. К десяти утра будем в Дублине, а там за пару часов доберемся до дома.

— Мне придется встречаться со всеми твоими родственниками? — спросил он.

Вот таким он был стеснительным.

— Нет, тебе не придется встречаться со всем моим семейством. Разве что с мамой, и то маловероятно.

Фредди знал, что это не проблема. Он немного подумал и загорелся идеей. Предложил арендовать вертолет, чтобы добраться еще быстрее, и я сделал несколько запросов.

Но через несколько дней энтузиазм Фредди угас. Ирландия была для него неизведанной территорией, он не знал, чего от нее ожидать. Болезнь выпивала из него все соки, хоть он и старался не показывать этого. Сил на шестичасовой перелет туда и обратно у него уже не хватало. Все, что он мог, — усилием воли заставлять себя продолжать жить.

В бунгало его нога так и не ступила, но там ощущается его незримое присутствие. Он так внимательно следил за каждым этапом стройки, что я вижу и чувствую его в каждой комнате.

Примерно в апреле 1991 года Джо впал в депрессию из-за СПИДа. Излил душу Фредди, переживал, что после его смерти останется бездомным. Это мгновенно вызвало импульс сострадания.

— Хорошо, — сказал Фредди. — Найди себе дом, и я куплю его тебе.

Через несколько недель Джо выбрал небольшой дом в Чизике[75], и Фредди сделал ему такой подарок.

Прощание

В мае 1991 года Queen выпустили сингл Headlong. Текст песни, казалось, обобщал все то, что мы переживали в Гарден Лодж:

Сломя голову ты мчишься по шоссе,

Тебе кажется, что ты сильный,

Но тебя уже не остановить,

Ты ничего не можешь, ничего не можешь,

Ты ничего не можешь с этим поделать.

Не было ни единого шанса улучшить состояние Фредди, и мы все это знали. Немного сил ему придавала покупка новой квартиры в Швейцарии. Мы пару раз ездили в Монтрё полюбоваться на нее. Фредди точно знал, как она должна быть отделана, и все выбирал сам. Джо и мне он разрешил выбрать только цвет наших спален — пастельно-зеленый и пастельно-голубой соответственно. Приехав в первый раз, Фредди решил создать на балконе вечноцветущий сад и отправил меня потратиться на растения. «Хочу много цветов и много зелени», — настаивал он. Три часа спустя балконы преобразились и гармонично сочетались с захватывающим видом на озеро.

Фредди нанял лучших дизайнеров интерьера в Монтрё и потребовал завершить всю работу к Рождеству, которое он собирался провести там в спокойной обстановке.

Последним приобретением Фредди на аукционе «Кристис» стала бесподобная картина Тиссо[76] — портрет любовницы художника, Кэтлин Ньютон, в дамской шляпке, с изящно поднятой левой рукой, едва касающейся подбородка. Фредди заплатил за картину 160 тысяч фунтов. Но она таила в себе печаль. По иронии судьбы Кэтлин Ньютон была изображена пышущей здоровьем, но на самом деле страдала неизлечимой болезнью. И умерла молодой вскоре после того, как была написана картина.

Тем летом Фредди позировал перед камерой в последний раз — для меня. Это случилось так. Я фотографировал в саду распустившиеся цветы, и Фредди подошел ко мне. Я настроил на него объектив, и он попросил повременить — хотел немного отойти назад, чтобы я не снимал крупные планы. Затем попозировал для четырех снимков, буквально заставляя себя улыбаться. Изможденный и бледный, он прекрасно понимал, что выглядит не лучшим образом, но для меня это не имело значения; из всех фотографий Фредди, которые у меня есть, эти — самые любимые.

В августе от СПИДа умер Пол Прентер. Было заметно, что Фредди потрясен. Он знал, что Пол болен, но не ожидал, что болезнь отнимет его жизнь так быстро. Эта смерть выбила его из колеи на несколько недель, неизбежно напоминая о собственной судьбе.

В том же месяце я спросил Фредди, что ему подарить на день рождения.

— Красивый набор фужеров для шампанского из ирландского хрусталя для квартиры в Швейцарии, — ответил он.

Поэтому из Ирландии я вернулся не с пустыми руками и, в отличие от прошлого года, смог сохранить подарок в тайне. Следующие несколько недель я пропадал в мастерской — делал для новых фужеров деревянный футляр. Я отполировал его шеллачным лаком, а затем выстлал синим бархатом.

День рождения Фредди, 5 сентября 1991 года, прошел очень скромно. Утром он спустился к чаю в домашнем халате. «Боже мой», — подумал я. Казалось, в тот день силы совсем его покинули.

Мэри и Дэйв Кларк уже сидели на кухне в ожидании именинника. Футляр, который я собирался подарить Фредди, был припрятан в кухонном шкафу, и после того, как Мэри и Дэйв подарили свои подарки, я решил, что настал мой черед.

— Ну что ж, — обратился я к Фредди, извлекая футляр из шкафа, — с днем рождения.

Он посмотрел на футляр и стал водить по нему руками, приговаривая, как он прекрасен. Через несколько минут до меня дошло: Фредди решил, что футляр и есть подарок, и казалось, он вполне этим счастлив.

— Ты не хочешь взглянуть, что внутри? — спросил Дэйв, который знал о фужерах. Фредди открыл футляр, и его лицо выразило неподдельное удивление.

— Ты же говорил, что хочешь красивый набор фужеров для шампанского для квартиры в Монтрё, — напомнил ему я.

К сожалению, в Швейцарию фужеры так и не попали.

Сорок пятый день рождения Фредди стал, пожалуй, самым тихим в его жизни. Он трезво оценивал свое состояние и понимал, что дни его сочтены. И потому не стал устраивать шумную вечеринку для друзей — не хотел, чтобы запомнили его таким. Единственное, чего он желал в последний день рождения, — чтобы никто не лез к нему в душу.

Но пресса по-прежнему ходила за ним по пятам. Однажды мы пошли пообедать в ресторан «Понте-Веккьо», что на Эрлс-Корт. Управляющий сообщил, что снаружи околачиваются репортер и фотограф газеты «Ньюз оф зе уорлд», ожидая появления Фредди. Лиам Бирн, управляющий соседним пабом «Колехерн», позвонил, чтобы предупредить нас. Так что мы выскользнули через черный ход.

В октябре группа выпустила сингл The Show Must Go On («Шоу должно продолжаться») с песней Keep Yourself Alive («Продолжай жить») на обратной стороне. Как и ожидал Фредди, пресса тут же выступила с трактовкой неоднозначного и проникновенного текста «Шоу…». Они спекулировали на возможном скрытом смысле строк «Для чего мы живем?» и «Скоро я сверну за угол», напирая на то, что Меркьюри выглядит совсем изможденным. Для меня же самой верной и точной стала фраза: «Мой грим, возможно, и осыпается, но я все равно улыбаюсь». Именно так оно и было в жизни.

Как бы плохо Фредди себя ни чувствовал, он никогда не жаловался и не просил о сострадании. Это была его битва, и больше ничья, и он мужественно переносил испытания, которых на его долю выпадало все больше и больше.

Последний клип Фредди на песню These Are the Days of Our Lives выпустили вскоре после его смерти на обратной стороне «Богемской рапсодии». Более подходящего прощального гимна трудно себе представить. На съемках Фредди выглядел очень плохо. Толстый слой грима, которым он маскировал пятна, казалось, лишь подчеркивает изможденность лица. Охрана в студии работала в усиленном режиме, туда пускали только самый необходимый технический персонал. Во время съемок мы с Дианой Моузли сидели у края сцены прямо под ногами Фредди. В финальном кадре он лукаво улыбнулся и подмигнул мне. Кровь бросилась мне в лицо, и Диана, заметив это, прошептала: «Ради бога, Джим, возьми себя в руки».

Фредди совсем ослаб, но собрал силы в кулак, чтобы устроить последний особенный вечер в Гарден Лодж — он хотел поблагодарить врачей, которые ухаживали за ним на протяжении болезни. Пришли Гордон Аткинсон, доктор Грэм Мойл и пятеро других специалистов.

Никто за столом не знал о моем состоянии, хотя, возможно, у кого-то закрадывались подозрения. За ужином доктор Мойл завел прямой разговор о том, что мне надо провериться на СПИД.

— Сделай анализы, — твердо сказал он. — Если ты ВИЧ-положителен, по крайней мере, будешь знать. А если результат будет отрицательным, не потеряешь ничего, только приобретешь пару седых волос.

Но я-то уже знал ответ. Повторный анализ, скорее всего, подтвердил бы горькую правду. Тем не менее, чтобы окончательно во всем убедиться, я согласился.

Фредди хотел в последний раз побывать в швейцарской квартире. Мы прилетели на частном самолете вместе с Джо, Терри и давним другом Фредди Тони Кингом, который работал ассистентом у Мика Джаггера.

До отлета я побывал на приеме у доктора Аткинсона, и он взял образец крови для анализа. Расшифровка результатов занимала некоторое время, и он пообещал, что позвонит мне в Монтрё, как только получит ответ из лаборатории.

Это было наше третье путешествие в Монтрё. Стало ясно, что нам с Фредди не суждено встретить там наше тихое Рождество, как мы планировали. Каждый вечер в течение десяти дней мы ужинали в ресторанах, но теперь Фредди передвигался очень медленно и только с поддержкой.

Поездку в Швейцарию он совершил еще и затем, чтобы в спокойной обстановке принять несколько важных решений. Одно из них — отказаться от лекарств, что значило умереть. Никому из нас он ничего не сказал. Он понимал, что проиграл в битве с болезнью, и не хотел больше цепляться за жизнь.

Пока мы жили в той квартире, Фредди почти не выходил из спальни. Большую часть дня он лежал в кровати, одетый в футболку и шорты, и дремал. Мы по очереди ухаживали за ним. Тони Кинг постоянно находился с ним днем, а мы с Джо следили, чтобы Фредди отдыхал, как только почувствует, что слишком слаб для бесед.

За четыре дня до нашего возвращения в Лондон доктор Аткинсон должен был позвонить мне по поводу моего анализа на СПИД. Хотя я не сомневался в результате, все равно был как на иголках: один шанс на миллион, что результат первого теста окажется ошибочным.

Фредди и Джо не знали, что в то утро я ожидал звонка. Джо все время был рядом, я не мог сидеть возле Фредди, лежащего на диване перед телевизором, и расслабиться не получалось. Часами я слонялся по комнате в ожидании звонка и постоянно ломал голову над тем, как Фредди воспримет, если я признаюсь ему в своем состоянии. Когда я почти уже стер ковер, наворачивая круги, Фредди спросил, в чем дело.

— Да достал меня наш гребаный доктор, — ответил я. — Обещал позвонить сегодня с результатами анализа на СПИД.

— А почему ты сам ему не позвонишь?

Я так и сделал. Доктор сразу перешел к сути:

— Мне жаль, дорогой мой, но ты ВИЧ-положителен.

Закончив разговор, я взглянул на Фредди.

— Ну, какой результат? — спросил он.

— У меня ВИЧ, — ответил я.

Он побледнел.

— Ублюдки! — воскликнул он, видимо, обращаясь к заразившему его и тому, кто заразил заразившего, и так далее по бесконечной цепочке.

Позже, пока Фредди отдыхал, мы с Джо обсуждали мое состояние. Он сказал, что они с Фредди оба знали, каким будет результат, еще до звонка доктору; я так побледнел, что все читалось у меня на лице.

Я был очень сильно подавлен. Какая судьба ждет меня самого, неизвестно, но я отчетливо понимал, что Фредди осталось совсем немного. Счет шел на дни.

Почти все время мне хотелось плакать. Пока Фредди спал, я ненадолго выходил пройтись или, сидя в одиночестве, курил сигареты одну за другой. Обычно всю ночь я слонялся по комнатам и не ложился — знал, все равно не усну. Однажды я долго и медленно бродил вдоль озера, и ко мне присоединился Тони. Мы поговорили.

Он рассказал мне о том, что с ним обсуждал Фредди. Имея в виду меня, Тони спрашивал:

— Что будет с парнями?

— Ну, Джим поживет в Гарден Лодж, — ответил Фредди.

Тони удивленно заметил:

— Но Мэри не ладит с Джимом.

И Фредди ответил:

— Значит, им придется договориться.

Я не удивился, услышав, что Мэри недолюбливает меня.

Несколько дней спустя мы с Фредди лежали на диване в гостиной и смотрели старый черно-белый фильм 1930-х годов. Героиня спрашивала своего спутника: «Мы проведем остаток жизни вместе?» Фредди посмотрел на меня и задал такой же вопрос.

— Конечно, — ответил я. — Не глупи!

И ком подступил у меня к горлу.

Фредди покидал Швейцарию в хорошем настроении. Мы договорились с таможней, чтобы он как можно быстрее прошел досмотр. В свои последние несколько недель он вспоминал об этом с гордостью:

— Дорогуши, такое не по зубам даже Лиз Тейлор!

Конечно, Фредди выдали специальное разрешение без очереди пройти таможенный и паспортный контроль по причине тяжелого состояния. Он быстро уставал и выглядел ужасно. Было бы жестоко привлекать к нему внимание толпы. Никому из нас не разрешили сопровождать Фредди, и на какое-то время он впервые за много лет оказался один среди совершенно незнакомых людей. Мы пытались протестовать, но тщетно. Как и всем остальным, нам предстояло пройти паспортный контроль, пока несчастный, измученный Фредди дожидался нас в таможенном зале.

— Вот, прекрасно обошелся и без вас, — рассмеялся он и добавил, что сотрудники таможни хорошо за ним присматривали.

Мы вернулись в Гарден Лодж. Жить Фредди оставалось три недели. Как и в Швейцарии, он все время сохранял хорошее настроение, хотя почти все дни проводил в постели. И ни разу не заговорил о работе. Иногда утром он просыпался, спускался прямо в халате в столовую, пил чай и возвращался в спальню, где проводил остаток дня. Или же я сам приносил ему чай и его любимую Далилу для компании.

Чтобы не сойти с ума, мы занимали себя работой по дому и делали вид, что все нормально. Я наконец сподобился украсить гирляндой одну из магнолий на углу нашего дома. Как я и ожидал, двор стал похож на сказочный грот. Ну и что — главное, что это хоть немного порадовало Фредди.

Я дождался, пока мы с Фредди останемся в спальне одни.

— Ты до сих пор ничего не сказал про дерево, — заметил я.

— Какое дерево?

— Подойди к окну, я покажу тебе, — сказал я.

Он подошел, и его лицо засияло: он увидел дерево, мерцающее в темноте.

— О, ты все-таки это сделал. — И он обнял меня.

Раньше он отреагировал бы по-другому, возможно, заметил бы с сарказмом: «Не прошло и полгода». Но теперь у него просто не было на это сил.

Я копался в саду и находил в этом утешение. Жил ради той радости, которую Фредди испытывал, видя из окна ухоженный сад. Я продолжал работать вплоть до его самого последнего дня. Даже в воскресенье, в день его смерти, я косил газон.

От запланированной поездки в Ирландию я отказался: было ясно, что время Фредди истекает. Джо сказал мне, что именно на второй неделе Фредди отказался от всех препаратов, кроме обезболивающих. Это решение он принял вопреки советам врачей.

Почти постоянно Фредди спал или смотрел телевизор. Джо или Фиби оставались с ним рядом в течение дня, на короткие перерывы их сменяли Мэри или Дэйв Кларк. Дэйв приходил каждый день, и мы были глубоко признательны ему за помощь.

Хотя я был очень занят работой в саду и он постоянно мог видеть меня из окна, Фредди все больше и больше нуждался в словах любви. У меня вошло в привычку быстро взбегать наверх и просовывать голову в дверь:

— Эй, я тебя люблю!

Потом я возвращался в сад и снова брался за работу. Я знал, что от моих слов ему становится легче, по крайней мере, на несколько минут. Иногда, спускаясь вниз, я смотрел на его окно. Он стоял там, ожидая моего выхода в сад, а потом посылал мне воздушный поцелуй.

Все вечера мы проводили вместе. Разговаривали или смотрели телевизор, или же я дремал вместе с ним. Он опускал свою слабую голову в колыбель моих ладоней, и я нежно массировал ее.

По ночам мы с Джо и Фиби дежурили у Фредди по очереди, постоянно были начеку и не смыкали глаз. С помощью системы внутренней связи и пейджеров мы могли мгновенно связываться друг с другом. И мы хотели быть с ним до самого конца.

За десять дней до смерти Фредди пресса буквально разбила лагерь возле Гарден Лодж. Рано утром появлялись один или два репортера, потом их становилось больше. Через час набегало уже человек шестьдесят или семьдесят.

Один из них, седовласый мужчина с большими усами, всучил мне записку для Фредди. Пресса передавала нам письма ежедневно, и послание этого человека было шаблонным. В нем говорилось, что он и его коллеги безумно сожалеют о причиняемых неудобствах, но, если бы Фредди вышел и позволил сделать всего одну фотографию, они бы рассеяли «ужасные слухи».

Спустя несколько дней журналисты и фотографы еще больше обнаглели и оккупировали оба входа в Гарден Лодж. Что они только не вытворяли. Забирались на стены домов, стоящих через дорогу, чтобы сфотографировать наш дом. Навели объективы камер на все окна. Любого, кто приходил в Гарден Лодж или выходил из него, немедленно обступали с расспросами, а если человек пытался уйти, устраивали погоню. Обычно я старался не высовываться и ничего не говорил либо рявкал на них:

— Полагаю, вас интересует цвет туалетной бумаги, которой я пользуюсь?

Как-то меня спросили, как дела у Фредди, и я ответил, что его нет не только в Гарден Лодж, но даже в стране.

Однажды мне удалось взять реванш. У газетчиков было излюбленное место, где они сидели в ожидании новостей, — небольшой закуток за забором, который мы прозвали «Автобусная остановка № 27». Я выкатил из гаража мощный водяной насос и включил его, направив струю за ограду. Послышались испуганные крики. Да уж, я устроил им хороший душ.

Терри вообще не давали проходу. Репортеры знали, что он один из самых доверенных работников Фредди, но и ему удалось в конце концов отыграться.

В тот самый день, когда тело коррумпированного владельца газеты «Дейли миррор» Роберта Максвелла было найдено выброшенным на берег Канарских островов, нас остановили у дверей Гарден Лодж.

— Как дела у Фредди сегодня? — спросил репортер «Дейли миррор».

— Лучше, чем у Максвелла! — отрезал Терри.

Однажды поздним вечером Роджер Тейлор выезжал из Мьюз и вдруг резко повернул налево к Логан-Плейс: это фотографы ослепили его вспышками камер. Он даже врезался в полицейский автомобиль.

Осада Гарден Лодж создавала огромные проблемы для знаменитостей, которые приходили, чтобы отдать Фредди при жизни последние почести. Мы незаметно вели их через тайную лазейку в гараже, примыкающем к Мьюз. Элтон Джон предупреждал нас по автомобильному телефону, что подъезжает, и проскальзывал мимо прессы в неприметном стареньком «Мини-Купере».

Фредди, очевидно, догадывался, что снаружи дежурят репортеры, ведь до его спальни часто доносился их галдеж. Но он представить себе не мог, сколько их там. Ему казалось, всего пара-тройка человек, и никто из нас не переубеждал его. В этом теперь не было смысла.

Вопреки некоторым сообщениям газет спальня Фредди никогда не превращалась в «мини-госпиталь». Справа от него стояла капельница на случай, если понадобится переливание крови, но все остальное в комнате оставалось таким, как всегда. В свои последние дни Фредди перестал есть твердую пищу, он ел только фрукты и пил фруктовые соки.

В конце второй недели доставили несколько картин, которые Фредди приобрел на аукционе и затем отправил на реставрацию. Среди них был и портрет юноши, купленный в День святого Валентина. Мы знали, где Фредди хочет повесить картины, осталось только сделать для них подсветку.

Для портрета юноши подготовили место в гостиной. Фредди собирался повесить картину рядом с окном, и я вмонтировал туда скрытый источник света.

Иногда Мэри говорила обидные и бестактные вещи, но, возможно, не отдавала себе в этом отчета. Однажды она посоветовала мне попросить Фредди снять обручальное кольцо, потому что, когда умерла ее мать, ее пальцы сильно распухли. «Кольцо останется, Мэри», — возразил я.

Позже, наедине с Фредди, я заикнулся о том, чтобы снять кольцо на случай, если его палец распухнет, но больше ничего не сказал.

«Нет, — покачал он головой. — Я его оставлю».

Кольцо так и оставалось на его пальце; Фредди даже кремировали с ним.

В воскресенье, 17 ноября Фредди попросил меня привести в порядок его бороду. Всякий раз, как он просил меня подстричь бороду, он представлял, будто я все еще парикмахер, и «записывался на определенное время».

— Хорошо, — кивнул. — Давай во вторник в 10:30.

Во вторник я зашел к нему в комнату в назначенное время, но с ним был Дэйв Кларк. Фредди сказал:

— О, извини, дорогой мой, сегодня не получится. Можно перенести на другой день?

— Да, конечно, — сказал я. — Тогда завтра, в то же время.

На следующее утро я снова пришел к нему, и опять у него был Дэйв. Но на этот раз Фредди хотел довести дело со стрижкой бороды до конца.

Когда я закончил, он сказал:

— Ты знаешь, я не принимал ванну уже несколько дней.

— Не расстраивайся, — ответил я. — Мы это быстро исправим.

В таком состоянии полноценно принять ванну он уже не мог, это стало бы пыткой. Я спустился вниз и нашел Питера:

— Думаю, пора его как следует обмыть.

Фиби поднялся со мной в комнату Фредди, чтобы подготовить постель.

Кожа у Фредди была суховата, поэтому в воду мы добавили масло. В середине процесса вошла Мэри. Завидев, чем мы занимаемся, она сразу решила ретироваться. Уходя, обернулась к Фредди:

— Знаешь что? У тебя сейчас такое озорное выражение! Жалеешь, наверное, что не заставил их это сделать раньше, правда?

Фредди от души наслаждался водными процедурами — казалось, это немного взбодрило его. Надо было видеть его лицо: наивное и шаловливое, как у мальчишки. В таком приподнятом настроении мы и оставили его дальше общаться с Дэйвом. К этому времени Фредди стал больше слушать и меньше говорить.

Одна газета утверждала, что он просил Дэйва сделать все возможное, чтобы его музыку не забыли. Это не так. У него не было нужды просить об этом. Фредди знал, что его песни выдержат испытание временем. В последние недели он слушал много музыки, но собственную — ни разу. Чаще всего крутил альбом Натали Коул — старые песни о любви. Они нравились Фредди, потому что были знакомы ему с детства; я тоже их хорошо знал. Однажды он в очередной раз поставил этот альбом, и, когда зазвучала «Мона Лиза», я начал подпевать. «Ты знаешь эту песню?» — спросил он. «Конечно. Я знаю все старые песни». Он послушал, как я пою, и высказал забавную мысль: «Нам надо было записать песню вместе!»

Утро четверга, 21 ноября было для меня очень печальным. Фредди появился у окна своей спальни и крикнул мне «Ау!» в последний раз. Я чувствовал, что конец совсем близок.

В ту ночь я особенно пристально следил за ним. Он был в полудреме, и я прилег рядом. Если он чего-то хотел, легонько касался меня локтем, и я просыпался.

На рассвете сна у меня уже не было ни в одном глазу, и я тихо включил телевизор. Фредди прижался ко мне и не выпускал мою ладонь. Время от времени он мягко сжимал ее.

— Ты меня любишь? — спросил он, проснувшись. Больше, чем когда-либо, он хотел услышать, как я им дорожу.

— Да, я люблю тебя, — прошептал я и поцеловал его в лоб.

Около 6:30 утра Фредди захотел в туалет, и я, придерживая, сопроводил его. Он сел справить малую нужду, и я наклонился, чтобы дать ему опереться на меня плечами.

— Ты мешаешь! — проворчал он и больно пихнул меня локтем.

— Если я уйду, ты упадешь, — настаивал я.

Я проводил его обратно в постель, и какое-то время он сидел там молча. Потом посмотрел на меня и сказал:

— Знаешь, я бы хотел кое-что увидеть.

— Что?

— Хочу спуститься и посмотреть на свои картины.

К этому времени его мышцы настолько ослабли, что он даже не мог обхватить шею того, кто нес его на руках.

— Я отнесу тебя, — сказал я.

Фредди посидел на кровати еще пять минут, собираясь с силами, затем моргнул своими карими глазами и сказал:

— Ну все, пойдем.

Он был в мультяшной пижаме и босиком. Хотя я сказал, что понесу его, он настаивал, что будет идти сам, пока хватит сил. Спускался он, держась за перила, и внезапно споткнулся. Будучи на шаг впереди, я сразу подставил руку. Но он продолжал меня отталкивать — такие акты неповиновения всегда были ему свойственны.

Спустившись с лестницы, Фредди оглядел прихожую и обнаружил, что Питер перевесил туда несколько репродукций. Несколько минут он любовался ими, а затем тихо вздохнул:

— Эх… они потрясающие.

Потом я проводил Фредди в гостиную и усадил на стул. Он и не подозревал, что в темноте прямо перед ним висит отреставрированный портрет юноши.

Одну за другой я медленно, слева направо, включал подсветку каждой картины. Наконец, очередь дошла до портрета юноши. Свет переливался, скользя по его лицу и одежде.

— Они все прекрасны, — сказал Фредди.

Но дольше всего, как загипнотизированный, он смотрел на портрет, то и дело восторженно вздыхая. Через десять минут он объявил:

— Ладно, пойдем.

Я отнес его наверх, и это было немного труднее. Возле двери он сказал:

— Я и не знал, что ты такой сильный.

— Да все ты знал, — ответил я. Он понял это в первые же дни нашей тусовочной жизни, когда я крутил и вертел его по переполненному танцполу. Думаю, этими словами он просто хотел выразить благодарность за заботу о нем.

Я спустился вниз, чтобы выключить свет, и медленно оглядел картины, как бы впитывая их в себя. Сейчас я могу с уверенностью сказать: в то пятничное утро Фредди был счастлив в последний раз. С нами снова был тот самый Фредди Меркьюри, который излучал особенную, присущую только ему ауру.

Остаток утра он еще был в сознании и прекрасно понимал, что происходит. На приватную встречу с ним прибыл Джим Бич, и сразу началась судорожная подготовка заявления Фредди для прессы о том, что он страдает от СПИДа. Я всегда сомневался, что Фредди сделал это заявление по собственной воле. Он так долго хранил молчание, и казалось странным, что теперь вдруг он решил исповедоваться, как будто чего-то стыдился. Я уверен, он не желал, чтобы его судьба стала предметом общественного обсуждения; его жизнь касалась только его самого и ближайших друзей. И я точно знаю, он не хотел, чтобы обо мне и Джо пошла молва.

Я даже не предполагал, что Фредди собирается выступить с заявлением.

Фредди заставили это сделать — таково мое мнение. Но сразу после того, как решение было принято, Фредди поручил Джиму Бичу распространить заявление в международных СМИ. Он лишил британскую бульварную прессу большого куша — первоочередного права на информацию. Фредди будто крикнул тем, кто нетерпеливо ждал его смерти: «Хрен вам всем!»

В ту пятницу я выскользнул из дома, чтобы немного расслабиться за выпивкой в «Гейт Клубе» в Ноттинг-Хилл. Вернувшись домой, направился прямиком в комнату Фредди. Он спал, а рядом с ним на покрывале примостился задремавший Питер.

Фредди проспал почти весь следующий день, вечером я снова пришел к нему. Мы лежали вместе на кровати. Он спросил, который час.

— Восемь, — ответил я.

— Скоро весь мир узнает, — вздохнул он, глядя на меня грустными карими глазами.

И я сразу почувствовал неладное.

Фредди снова задремал, я спустился вниз и передал Джо и Питеру его слова. Они подтвердили мои опасения: заявление о его болезни уже подготовлено и будет обнародовано уже в полночь.

До субботнего вечера я не собирался дежурить у Фредди — была очередь Джо. Но тот сначала пошел в спортзал, потом собирался где-то выпить, да так и не появился. Я сидел с Фредди в спальне, и вдруг он ужасно разволновался. Постоянно спрашивал, куда пропал Джо.

— Зачем он тебе? — спросил я.

— Мне нужно принять лекарство.

— Не проблема. Я дам тебе нужные таблетки. Какие?

Он точно знал, какие три или четыре таблетки ему требуются, — обезболивающие. Раньше он принимал АЗТ[77], но бросил вместе с остальными препаратами.

Мы с Фредди проговорили всю ночь. Не помню подробностей, в памяти осталось только, что мы весело болтали о какой-то чепухе. И больше не смотрели телевизор. Мы просто лежали на кровати и обнимались, пока он не проваливался в сон. Тогда я тоже мог прикорнуть.

Иногда он наносил мне резкий удар по ребрам, чтобы я не храпел, или удар посильнее, если хотел чего-то. Потом он попросил приготовить ему фрукты. Я пошел на кухню, нарезал немного манго и добавил сорбет, который помогает при его хроническом обезвоживании.

Мы снова уснули. Фредди разбудил меня около трех. Почему-то он не мог нормально говорить. Ему не удавалось произнести ни слова, он все время морщился и показывал на свой рот. Происходило что-то ужасное. Я отчаянно пытался понять, чего он хочет.

Примерно через полчаса Джо вернулся домой. Заметив его, Фредди опять стал указывать на рот.

— Что такое, Фредди? — спросил Джо. — Что ты хочешь?

Я объяснил, что он так делает уже полчаса, а до того, как уснуть, поел приготовленные мною фрукты.

Джо склонился над Фредди и открыл ему рот. Оказалось, к задней стенке глотки прилип кусочек манго, который он не мог ни проглотить, ни выплюнуть. Джо раскрыл челюсти Фредди пошире и пальцем вынул досаждающий фрукт. Фредди ничего не сказал. Мы с Джо знали, будь Фредди здоровым, он бы взбесился из-за за моей недогадливости. Но он лишь отпил немного сока и опять провалился в сон.

Я спустился вниз выпить кофе, и Джо последовал за мной. Он начал извиняться за то, что не явился на ночное дежурство, но я остановил его:

— Не беспокойся.

Кажется, я знал, где пропадал Джо. Очень тяжело выносить такое напряжение; в тот день он выбился из сил, и ему требовалось на время покинуть Гарден Лодж, чтобы отвлечься от мыслей о Фредди.

Потом Джо отправился в спальню Фредди и лег рядом с ним на кровать. Через несколько минут я поднялся туда, отправил Джо немного поспать и прилег рядом с крепко спящим Фредди.

В шесть утра Фредди снова проснулся и произнес два звука, которые стали для него последними: «Пи-пи!» — просил, чтобы ему помогли сходить в туалет. Он совершенно обессилел, и мне пришлось его нести. Когда я опускал его обратно на кровать, раздался оглушительный хруст. Звук был такой, будто у Фредди треснула одна из костей, словно сухая ветка дерева. Он закричал от боли и забился в конвульсиях.

Я стал громко звать Джо. Хотел, чтобы он помог прижать Фредди к кровати, иначе тот рисковал покалечиться. На протяжении многих лет Джо был свидетелем панических атак Фредди и знал, как их подавлять: его нужно было крепко обхватить и удерживать до тех пор, пока приступ не проходил. Джо повторял:

— Фредди, успокойся. Фредди, успокойся.

Но Фредди каким-то образом высвободил руку и схватил Джо за горло. Он походил на утопающего, хватающего ртом воздух.

В конце концов Джо успокоил его. Обессилев от перенапряжения, Фредди тут же уснул. Мы позвонили его врачу, доктору Гордону Аткинсону. Тот приехал и сделал Фредди инъекцию морфина, чтобы помочь пережить этот день. Потом Джо сказал мне, что Фредди плохо переносит морфин. Но в нынешнем состоянии это уже не имело значения, так что из двух зол выбрали меньшее.

Ближе к полудню пришла Мэри, и мы все собрались на кухне в ожидании приговора доктора Аткинсона. Он сказал:

— Возможно, Фредди проживет до четверга.

Джо и я посмотрели друг на друга. Мы оба знали, что Фредди так долго не продержится.

Мэри почти сразу ушла. Остаток дня Фредди то засыпал, то просыпался. Элтон Джон приехал на своем зеленом «Бентли», чтобы в последний раз навестить друга. Припарковался прямо у ворот, полностью перекрыв Логан-роуд. Всем своим видом он словно говорил прессе: «Отвяжитесь! Я хочу видеть своего друга, и мне плевать на всех вас». У Фредди он пробыл не очень долго.

Внезапно я ощутил острую необходимость уехать из Гарден Лодж куда глаза глядят, сел в свою «Вольво» и направился в Парк Холланд, где слонялся около часа.

К тому времени, как я вернулся, Фредди был плох как никогда. Он вроде бы понимал, что происходит вокруг, но не реагировал; вроде бы все слышал, но не мог мигать в подтверждение. Он просто смотрел прямо перед собой стеклянным взглядом.

Доктор Аткинсон пробыл в доме с полудня до 18:30. Я поблагодарил его за то, что он остался так надолго, и, проводив его, сразу вернулся к Фредди.

Далила весь день была в спальне, но ни разу не запрыгнула на кровать — она свернулась клубочком внизу. Дэйв Кларк сидел рядом с Фредди, массируя его руку. Я поднял Далилу и положил ее рядом с Фредди. Затем Дэйв взял руку Фредди и начал гладить ею шерстку Далилы.

— Это Далила, — сказал он.

Казалось, Фредди все слышит и все понимает.

Потом Фредди подал сигнал, что хочет в туалет. После ужасных конвульсий, пережитых после посещения уборной, я не осмелился снова поднимать его в одиночку, побежал вниз и разыскал Фиби.

Но к нашему приходу Фредди уже намочил кровать. Дэйв Кларк, похоже, не заметил этого.

Питер посмотрел на меня и спросил:

— Поменяем белье?

— Да, лучше поменять, — кивнул я. — Иначе, когда проснется, он нам головы открутит.

Не знаю, почему я так сказал, — возможно, мое подсознание пыталось преуменьшить масштаб нашей беды.

Питер начал менять белье, а я занялся Фредди. Собираясь переодеть его в чистую футболку и шорты, я попросил Дэйва ненадолго выйти из комнаты. Надевая Фредди шорты, я почувствовал, что он пытается приподнять левую ногу, чтобы немного мне помочь. Это было последнее, что он сделал. Я посмотрел на него и понял, что он мертв.

— Фиби! — вскрикнул я. — Он умер.

Я просунул руку под шею Фредди, поцеловал его и обнял. Его глаза все еще были открыты. Очень хорошо помню выражение его лица, и, даже сейчас, когда я ложусь спать, каждую ночь оно встает у меня перед глазами. Он весь светился. В один миг из хрупкого создания с измученным лицом он превратился в олицетворение блаженства и красоты. Черты Фредди полностью преобразились — стали такими, как раньше. Он выглядел так, будто наконец обрел долгожданный и полный покой. И я почувствовал себя счастливым в своем горе. Я знал: его мучения окончились.

Дэйв Кларк не успел еще выйти из дома и вернулся, чтобы побыть со мной, а Фиби побежал за Джо.

Я остановил крошечный маховик дорожных часов с заводным механизмом, которые стояли рядом с кроватью. Когда-то я подарил их Фредди, потому что он обмолвился, что всегда о таких мечтал. Они показывали без двенадцати минут семь. Больше я их никогда не заводил.

От реальности не скрыться

Через несколько минут после того, как Фредди умер, Джо вбежал в комнату и стал искать зеркало, чтобы проверить, есть ли признаки дыхания.

— Послушай, остановись, — тихо произнес я. — Все кончено. Его больше нет.

Джо выбежал в Мьюз, чуть не плача. Он кричал:

— Где врач?

Мы скрестили руки Фредди и положили в них плюшевого медвежонка. Игрушку прислал кто-то из поклонников, и в этой ситуации она показалась уместной.

В первую очередь мы позвонили Мэри, затем врачу на автомобильный телефон, и он развернул машину. Мэри позвонила родителям и сестре Фредди и сообщила им тяжелую весть.

Многие события, которые происходили в первые часы после смерти Фредди, для меня остались размытым пятном. Я словно находился в другой реальности. Ненадолго спустился вниз, чтобы выключить гирлянды в саду, а затем бросился в свою комнату и позвонил маме в Ирландию. Она взяла трубку, и я разрыдался. Мама не могла разобрать ни одного моего слова, а я повторял:

— Не могла бы ты позвонить епископу и заказать мессу для Фредди?

— Успокойся, сынок.

Мне потребовалось несколько минут, чтобы взять себя в руки.

— Ну же, успокойся, — снова сказала она. — Что стряслось?

— Фредди умер, — выговорил я с трудом. Никакими словами невозможно было меня утешить, но она все же попыталась. Попросила меня подробно рассказать, как это произошло, и я рассказал. Нужно было выговориться кому-то, кто бы понял меня. После звонка я еще немного побыл в своей комнате, стараясь унять слезы.

Я вернулся к остальным. Фиби пытался дозвониться до Джима Бича. Навестив Фредди в пятницу, Бич сразу же улетел в Лос-Анджелес. Потом пришел доктор Аткинсон.

Я снова отправился в спальню к Фредди и стоял там, глядя на него. Когда нас ненадолго оставили наедине, я прочитал короткую молитву. Потом посмотрел на его лицо и произнес:

— Паршивец ты! Ну, по крайней мере, теперь ты свободен. Пресса уже не причинит тебе вреда.

Примерно через полчаса после смерти Фредди Мэри приехала попрощаться и пробыла у него минут десять. Потом в комнату вошли Джо и Фиби, и мы вчетвером крепко обнялись. В эту трудную минуту мы ждали поддержки от Фиби — он недавно потерял мать и, как нам казалось, сумел справиться с горем. Только Джо, Фиби и я знали, насколько тяжело и больно было ухаживать за Фредди ночами напролет, беспомощно наблюдая, как он мучительно угасает, истерзанный жестокой и непобедимой болезнью.

В тот же вечер приехали родители Фредди и подошли к его постели. Фредди выглядел таким умиротворенным, возвышенным и сияющим, что они спросили, не загримировали ли мы его. Нет, сказали мы.

Все мы в Гарден Лодж знали, как именно Фредди хотел бы все организовать. Нам не требовались никакие инструкции — мы просто знали. Тело нужно было вывезти из дома как можно быстрее. Отец Фиби когда-то владел бюро ритуальных услуг, и всю организацию похорон взяла на себя его бывшая компания. Обычно похоронные агенты увозят тело в пакете, помещенном в жестяной ящик. Мы пришли к единому мнению, что для Фредди это не подходит, и настояли на том, чтобы его везли в дубовом гробу.

Мы планировали, что тело Фредди покинет Гарден Лодж ровно в полночь. Его следовало доставить в секретное место, а именно в зал прощания похоронного бюро[78] на Ледбрук-Гроув в Западном Лондоне. Но Фиби очень долго не мог связаться с Джимом Бичем в Америке, и это задержало отправку тела. Около полуночи Фиби наконец дозвонился до Бича, и тот спросил, можно ли оставить тело в Гарден Лодж до следующего дня, чтобы он успел прилететь и лично сопроводить кортеж. Мы ответили, что это исключено.

Тело Фредди мы вывозили в 12:20 ночи, а прессе стало известно о его смерти за двадцать минут до этого. Но фургон у нас был без номерных знаков, и полиция сработала блестяще, не допустив преследования фотографами и журналистами.

На следующий день у ворот Гарден Лодж началось столпотворение. Смерть Фредди стала новостью номер один во всем мире, пресса отчаянно хотела выведать подробности, когда именно он умер и как он при этом выглядел. Если в доме звонил телефон, я просто не отвечал, предоставив заниматься этим Фиби или Джо.

Начали поступать цветы от поклонников Фредди со всего мира. Джо, Фиби, Терри и я по очереди заносили букеты и венки, возлагаемые к воротам непрерывным потоком людей. В конце концов, из офиса Queen к нам на помощь были направлены несколько парней из службы безопасности.

Чем больше приносили цветов, тем сильнее я чувствовал, что сойду с ума без Фредди. В конце концов я стал бегать по дому и собирать все клипы Фредди, которые только смог найти. Затем я сел и в окружении кошек начал пересматривать их снова и снова, обливаясь слезами. Это мне очень помогало, и следующие две недели я смотрел их часами напролет. Я горько плакал на диване, обнимая кошек. И если я выходил из дома, на плеере или автомагнитоле у меня всегда звучал альбом Mr. Bad Guy, который Фредди подарил мне в первый год нашего знакомства. У меня мороз шел по коже всякий раз, когда я слышал: «Да, для всех я плохой парень — но разве ты не видишь, я мистер Меркьюри, расправь же крылья и лети со мной».

Для меня Фредди всегда был хорошим парнем. Я слушал эту песню и утешал себя тем, что мы летели вместе, пока нам безжалостно не обрезали крылья.

Мы, трое осиротевших обитателей Гарден Лодж, справлялись со смертью Фредди каждый по-своему. Фиби уединялся на кухне и бесконечно смотрел телевизор. Джо пытался вымещать горе в тренажерном зале, но переживал потерю ужасно тяжело и был душевно надломлен. Вернувшись в первый день из спортзала и застав меня за просмотром клипов Фредди, он не выдержал и бросился на кухню к Фиби, срываясь на крик:

— Зачем он включает песни Фредди?

Потом Джо заперся в своей комнате и постепенно начал понимать, что для меня это такой же способ справиться с собой, как для него — тренировки. Он успокоился. И в последующие невыносимые ночи стал мне по-настоящему родственной душой.

В понедельник вечером, спустя сутки после смерти Фредди, я в одиночестве вышел из Гарден Лодж, чтобы утопить печаль в вине. Я направлялся в «Гейт Клуб» в Ноттинг-Хилл с твердым намерением напиться в стельку. Бобби, один из сотрудников бара, заметил:

— Джим, да на тебе лица нет.

— Да, — кивнул я. — У меня друг умер.

Я не скрывал, что моим партнером был Фредди, но не думаю, что кто-то мне поверил. Поздно ночью, пьяный и опустошенный, я медленно добрел до Гарден Лодж и встретил товарища по несчастью: у ворот одиноко стоял незнакомый человек, поклонник Фредди, и безудержно рыдал от горя. Я пытался его утешить, и мы долго говорили о том, каким замечательным человеком был Фредди. Я восторженно внимал его хвалебным речам, и, наверное, он подумал, что я такой же фанат, совершающий паломничество. В каком-то смысле он был прав.

У Логан-Плейс остановилось черное такси, из него вывалилась пьяная женщина. Шатаясь, она проковыляла мимо, бормоча нечто невразумительное. Через пять минут она подошла к нам с двумя кружками горячего какао — неожиданный жест участия в промозглую ночь.

Мы прихлебывали согревающий напиток, и она заговорила, уже более связно:

— Знаете, я живу здесь давно, но никогда не видела Фредди Меркьюри, хотя знала, что он тут.

Мы немного поболтали, а потом я сказал:

— Извините. Мне нужно идти спать.

Я встал и вставил ключ в замок.

— Как это? — спросила женщина. — Это какой-то трюк?

— Вы о чем?

— Как у вас получилось открыть ворота? — спросила она.

— Я здесь живу, — ответил я.

Бедный фанат просто не знал, что делать. Я пригласил их двоих в сад и показал газон, устланный пестрым ковром из цветов и венков. Мы еще немного поговорили, потом они ушли, а я отправился спать.

Утром во вторник цветы опять потекли потоком, и мы, словно грузчики, переносили их во двор. У ворот не осталось ни одного стебелька; каждый цветок попал внутрь и потом продолжил свой путь на одном из пяти похоронных катафалков на следующий день. Мы не представляли, что делать со всеми цветами после похорон, но в конце концов Фиби нашел решение: их разослали во все районные хосписы для больных СПИДом, во все больницы и дома престарелых.

Фредди очень любил цветы, и я хотел, чтобы мой букет для него был особенным. Вспомнив о его любимых лебедях на озере в Монтрё, я составил из белых цветов композицию в виде лебедя. На карточке, которую я прикрепил к букету, я написал те же строки, что почти десять лет назад написал в открытке на смерть отца:

Да, я знаю, что все умирают.

Но ты был лишь мой, и я так любил тебя.

Я буду жить, молиться и плакать,

Гордый тем, что когда-то был твоим другом.

Ты жил так ярко, и умер так горько,

И в миллионах сердец остался навек.

Утро кремации Фредди в среду 27 ноября 1991 года выдалось серым и пасмурным. Я проснулся в ужасном состоянии. Одевшись, я почувствовал симптомы гриппа и понял, что скоро слягу. Ужасное начало ужасного дня.

Панихида состоялась в два часа дня в крематории Северного Лондона[79]. Даже в такой печальный день мы не могли скрыться от посторонних глаз. По приглашению Джима Бича в Гарден Лодж приехал папарацци Ричард Янг и сделал несколько снимков до и после службы.

Джо высказал прекрасную идею, которую мы беспрекословно поддержали — каждый из нас должен надеть украшения от «Батлер и Уилсон», которые Фредди подарил нам на Рождество 1989 года.

— Ему бы это понравилось, — сказал Джо. — Дорого-богато, правда?

Мы согласились.

До того дня я ни разу не надевал массивную булавку для галстука из серебра с вставкой из граненого хрусталя, подаренную Фредди. Во всем мире принято с гордостью носить орденские ленты — вот и я в тот день так же гордился своей булавкой.

Заранее мы с Мэри договорились, что поедем вместе во главе похоронного кортежа. Мы уже собрались выезжать, и тут Мэри впервые, образно выражаясь, вставила мне нож в спину. Она не захотела, чтобы я ехал в первой машине. Пусть едет Дэйв Кларк, сказала она. Это меня очень ранило.

Мы вышли из дома, Мэри и Дэйв сели в первую машину, Джим Бич — во вторую, а Джо, Фиби и я — в третью, чувствуя себя униженными. Мы прошли с Фредди все круги ада, и, как только он умер, нас отшвырнули в сторону.

В зале прощания семья Фредди сидела справа, все остальные — слева. Я немного воодушевился, увидев, что Мэри, сидящая в первом ряду, ждет, когда мы трое присоединимся к ней. Дэйв Кларк, должно быть, понял, как жестоко повела себя Мэри в этот скорбный день, и решил сесть на скамью позади нас. Прежде чем сесть к Мэри, мы поговорили с родителями Фредди. Для всех нас служба стала тяжелым испытанием, и я счел нужным держать Мэри за руку от начала до конца.

Фредди был приверженцем одной из старейших религий в мире: зороастризма. Панихида была необычной — священники в белых одеждах нараспев читали традиционные молитвы, которых я не понимал. Поэтому я молился про себя и мысленно провел собственную панихиду по Фредди. Мы с ним никогда не говорили о наших религиях, и я уверен, он знал, что я католик. Но пока он был жив и пока мы были вместе, ничто не имело для нас значения.

На панихиду приехали Брайан, Роджер и Джон, а также Элтон Джон. Мы с Брайаном пожали друг другу руки, он сказал, что рад меня видеть и глубоко сожалеет о смерти Фредди. Роджер повторил то же самое, и мы обнялись. Мне было очень приятно видеть Джона Дикона, и я поблагодарил его. С угасанием Фредди Джон стал вести замкнутый образ жизни, но все же пришел, чтобы проводить его в последний путь. Мы пожали друг другу руки и обнялись. А последним существом, с которым я разговаривал в тот день, была черная кладбищенская кошка.

За панихидой последовал небольшой прием в Гарден Лодж, который по-прежнему осаждала пресса. Джим Бич посчитал, что надо позволить всем желающим после панихиды вернуться в дом. Однако Брайан, Роджер и Джон сразу уехали на свой тихий поминальный обед. Элтон тоже не вернулся, в отличие от врачей Фредди.

Может, я и выглядел угрюмым сычом, но я надеялся, что в Гарден Лодж мы обсудим, как прошла служба и почтим память Фредди достойно. Вместо этого началась какая-то вакханалия. Резкий, пронзительный смех доносился из кухни, и это рвало мне сердце на куски.

Едва заслышав хлопок первой откупоренной бутылки шампанского, я понял: нужно держаться подальше от этой компании. Такое поведение казалось мне омерзительным, я расценивал его как неуважение к Фредди. Конечно, Фредди был бы в восторге, если бы ему устроили грандиозные проводы с шампанским, но это кухонное мероприятие — другого калибра. Скромный обед, на который собрались ребята из группы, был больше похож на торжественное прощание с Фредди. Но вместо прощания происходило то, что не укладывалось в голове, — танцы на костях.

Тот визгливый смех и по сей день преследует меня. Не в силах терпеть, я взял для моральной поддержки Далилу и Голиафа, вышел из Гарден Лодж и сел на «Остановке автобуса № 27». Я бросал взгляды на окно спальни Фредди, и мне казалось, что вот-вот он выглянет и крикнет: «Ау!» Наконец мне стало спокойно, и я глубоко погрузился в свой внутренний мир. Понятия не имею, чем закончилась ужасная вечеринка и когда гости начали отчаливать.

Время шло, но мы с Фиби и Джо не спешили обсуждать наше будущее, нам бы все равно пришлось поднять этот разговор, но в более подходящее время, когда все уляжется и мы свыкнемся со смертью Фредди. А пока мы решили вести себя так, как будто Фредди просто уехал на гастроли.

Потом Джо предположил, что, наверное, не задержится в доме надолго, ведь без Фредди готовить ему не для кого. Кроме того, он понимал, что его собственное время стремительно истекает. Он хотел вернуться в Америку. Работа Фиби в качестве помощника Фредди, естественно, тоже закончилась, и у него не было никаких планов на будущее.

Вскоре нас обнадежил Джим Бич: будучи душеприказчиком Фредди, он знал его последнюю волю.

Джо спросил:

— Что теперь будет с нами?

— Ну, — ответил Джим, — как вы знаете, Фредди высказывал пожелание, чтобы вы оставались в этом доме столько, сколько захотите.

— Да, — закивали мы. — Мы в курсе.

Еще мы знали, что почти все имущество, включая дом, Фредди завещал Мэри, и Джим это подтвердил. Но он заговорил и о том, что касается непосредственно нас: по завещанию каждый из нашей троицы получал не облагаемую налогом сумму в 500 тысяч фунтов стерлингов.

— Боже мой, так много! — воскликнул Фиби, словно озвучив мои мысли. Мы остолбенели.

Я предполагал, что Фредди оставит мне несколько тысяч, но явно не столько. Позже я узнал, что, обсуждая с друзьями нашу судьбу, он говорил так:

— Я позабочусь о них. Им больше никогда не придется работать.

Затем Джо задал еще один вопрос, особенно важный для него и меня. Фредди все время повторял нам, что после его смерти наше лечение будет оплачиваться за его счет. Это было его решение. Он всегда настаивал на оплате моих медицинских счетов, хотя я не просил его об этом. Джо очень сильно тревожил вопрос оплаты лечения, ведь он уже начал проходить курс терапии против СПИДа.

Джим Бич ничего не обещал.

— Посмотрим, что можно сделать, — сказал он.

Я все еще грипповал. Гости разошлись, я включил на всю мощность газовый камин и лег на диван в гостиной, укрывшись одеялом. Меня то бил озноб, то бросало в пот — видимо, был сильный жар.

В доме все еще находились трое или четверо врачей Фредди, и Джо обратился к ним с просьбой:

— Ради бога, кто-нибудь из вас может помочь Джиму?

Но быстрого спасения от такого тяжелого гриппа они предложить не могли. Джо настаивал, что мне нужно уснуть, и врачи оставили пару таблеток снотворного. Я проглотил их махом и, возможно, отключился на полчаса, но скоро снова проснулся и не мог сомкнуть глаз. В голове пчелиным роем гудели мысли.

Я вспомнил множество наших с Фредди счастливых мгновений. Иногда мне приходилось делить его с тысячами других людей, но были времена, когда дни и ночи напролет мы принадлежали лишь друг другу. В моем сознании, подобно кадрам диафильма, прокручивались образы: вот он оглушительно смеется, а вот он нежный и уязвимый, как лепесток розы.

К четырем утра мой разум по-прежнему устраивал фейерверки из красочных воспоминаний о нашей совместной жизни. Я вспоминал распахнутые от удивления глаза Фредди каждый раз, когда в доме появлялся новый котенок, и как он светился от счастья, когда кормил своих карпов. Я снова облетел с ним весь мир, передо мной мелькали сцены из Японии, с Ибицы, из Барселоны, Монтрё и Венгрии. В конце концов мозг не выдержал, и я провалился в короткий, но крепкий сон.

Утром я проснулся и направился на кухню. Джо спросил, как я спал. Я признался, что ночью смотрел бесконечный калейдоскоп воспоминаний и толком не спал вообще.

— Надеюсь, ты не выпил сразу две таблетки?

— Выпил.

— Нужно было только одну, — встревожился он. — Если принять слишком много, штырит, как от амфетаминов!

Несколько раз я ночевал в спальне Фредди, но без него она казалась холодной и пустой. Я ложился на покрывало и то плакал, то улыбался непонятно чему. Но никогда не расстилал постель — если бы расстелил, наверное, тронулся бы умом. У меня развился навязчивый страх — проснуться среди ночи и в который раз понять, что Фредди нет в постели. На долю секунды мне казалось, что все это страшный сон, но неизбежно я возвращался к реальности, к кошмару наяву.

В четверг утром я встал, чтобы в очередной раз перенести в сад цветы, оставленные у ворот, и поговорить с фанатами Фредди. Они прибывали отовсюду: из Британии, Японии, Америки. А вот пресса больше не появлялась, и на том спасибо.

Мы трое договорились с Мэри, что в последний раз встретим Рождество в Гарден Лодж все вместе — теперь в компании с Пирсом и малышом Ричардом, Дэйвом Кларком и Тревором Кларком. Ровно через неделю после кремации Фредди и нашей первой встречи с Джимом Бичем состоялась вторая встреча, здесь же, в Гарден Лодж. На этот раз он предстал практичным дельцом и сразу перешел к сути дела.

Неделей раньше он обнадежил нас, озвучив пожелание Фредди о том, что мы можем жить в Гарден Лодж сколько душе угодно. Теперь же Джим заговорил по-другому:

— Как вы знаете, Фредди хотел, чтобы вы оставались здесь столько, сколько сочтете нужным. Но, к сожалению, он не прописал свои пожелания в завещании, поэтому они не имеют юридической силы.

Мэри, как и ожидалось, получала большую часть имущества Фредди, включая право собственности на Гарден Лодж.

«Та-а-к, — подумал я про себя. — Начинается!»

Джим продолжил:

— Итак, планируется вручить вам уведомление, на основании которого через три месяца вы будете обязаны освободить дом. За это время вы должны найти себе новое жилье. Мы выделим вам немного денег из вашего наследства, чтобы вы могли преодолеть временные финансовые трудности.

Я понимал, что он действует в моих интересах, потому что знает: семь лет моим домом был дом Фредди и мне больше некуда податься в Лондоне. Аванс, по крайней мере, позволит мне выплатить сумму первого взноса на покупку жилья. Исход был предрешен — скоро Мэри переедет в дом с Пирсом и их сыном Ричардом. Единственной хорошей новостью в тот день стало то, что нам будут платить жалованье до последнего дня пребывания в Гарден Лодж.

Дата нашего выселения выгравирована в моей памяти: воскресенье, 1 марта. Она нависала надо мной, словно туча, и знаменовала радикальную перемену отношения Мэри ко мне.

Через три недели после смерти Фредди, чтобы отдать ему дань уважения и собрать средства на борьбу со СПИДом, была спешно перевыпущена самая знаменитая песня Queen — «Богемская рапсодия». Она сразу заняла первое место в рейтингах. Это означало, что повсюду я слышал голос Фредди и мучился от болезненного желания снова оказаться с ним рядом.

Но от реальности не скрыться.

Однажды вечером меня снова занесло в «Гейт Клуб», и у меня случился разговор с одним из старых приятелей, который там работал. Оказалось, все в клубе знают, что я на самом деле состоял с Фредди в любовных отношениях — со времени моего последнего визита они наверняка видели мои фото в газетах. Я стоял, опираясь на барную стойку, передо мной стояла кружка пива. Неожиданно раздались первые аккорды A Kind of Magic и мониторы начали транслировать видеоподборку фотографий Фредди. Внезапно и песню, и видео вырубили, а Джеймс, один из менеджеров, подлетел с извинениями за то, что со мной обошлись так бессердечно.

— Не валяй дурака! — сказал я ему. — Включи все обратно.

И лицо Фредди снова появилось на мониторах.

Я глотнул пива, закурил, огляделся. Люди вокруг искренне наслаждались музыкой.

«Это мой мужчина!» — подумал я с гордостью.

И почувствовал себя счастливым.

Потом я решил съездить на недельку в Ирландию, чтобы побыть с семьей. Поездка немного меня беспокоила: газета «Сандей миррор» снова опубликовала статью, изобличающую меня как любовника Фредди. Я опасался, что журналисты возобновят преследования, чтобы и дальше изуверски смаковать новые подробности смерти Фредди на первых полосах.

Я уезжал, и Мэри тоже покидала Гарден Лодж. Стараясь меня подбодрить, она необдуманно и совершенно не к месту сказала:

— Фредди, наверное, уже тебя заждался.

Это было очень жестоко по отношению к тому, кто неминуемо должен разделить судьбу Фредди.

На родину я возвращался со своим старшим братом Джонни. Он приезжал в Лондон, поскольку племянница пригласила нас обоих на вручение диплома по сестринскому делу. Мероприятие проходило в одном из конференц-залов стадиона «Уэмбли». Во время торжественной церемонии руководство колледжа сообщило, что отправляет в Илингский колледж искусств букет цветов в память об одном из его самых знаменитых студентов — Фредди Меркьюри. И у меня ком застрял в горле. Затем объявили минуту молчания, и я тихо всхлипнул.

Никаких проблем с прессой в Ирландии у меня не возникло.

В первую ночь дома я лег спать около десяти вечера и быстро отключился. Проснулся четыре часа спустя, вынырнув из чистого и возвышенного сна; мне привиделось, что я плыву совершенно один в туннеле из перьев и разговариваю с Фредди. Я спустился вниз с улыбкой на лице и обнаружил на кухне маму, которая имела обыкновение ложиться далеко за полночь.

— Чему радуешься? — спросила она, и я рассказал ей про свой сон. После чашки чая я снова лег в постель, но в тот туннель вернуться не смог. С тех пор постоянно я мечтаю встретиться с Фредди во снах, но вижу его образ лишь мельком.

В ту поездку я направил все мысли и силы на ремонт маминого дома. Однажды мне позвонил Фиби и начал намекать, что неплохо бы мне провести Рождество со своей семьей в Ирландии.

— Нет, — ответил я. Тогда я еще не понимал, что именно он пытается до меня донести. А он хотел деликатно дать понять, что в Гарден Лодж меня больше не желают видеть. Не зная об этом, я стоял на своем:

— В любом случае я проведу Рождество в Гарден Лодж.

В Лондоне меня встретил мрачный Фиби. Он сказал:

— Мы больше не ночуем в Гарден Лодж. Мы все переехали в Мьюз.

С этого момента днем в Гарден Лодж мы продолжали заниматься своими делами, но в шесть часов вечера дом закрывали. Никому не разрешалось оставаться там на ночь. А домашнюю сигнализацию усилили в десять раз. Получается, я приехал домой и обнаружил, что у меня больше нет дома.

Этот подлый поступок совсем выбил нас из колеи. Я заметил, что после смерти Фредди атмосфера в доме стала ледяной, и Фиби согласился со мной.

— С таким же успехом я могу жить в гостинице или снять квартиру, — сказал я ему. — Мьюз не имеет ко мне никакого отношения. Все мои воспоминания о Фредди связаны только с домом.

Потом я узнал, что стало причиной таких перемен. Пока я был в Ирландии, дом один раз якобы оставили без присмотра и без сигнализации. На самом деле все было иначе. В ту ночь Джо находился в доме, а Фиби спал в Мьюз. Джо договорился позавтракать с друзьями и вышел из дома около восьми тридцати утра. Фиби должен был прийти в течение получаса, поэтому Джо запер дверь, но не удосужился включить сигнализацию. Мэри явилась раньше Фиби, обнаружила дом без охраны и сообщила об этом Джиму Бичу. Тогда Джим объявил Джо и Фиби, что мы трое сосланы в Мьюз до окончательного выселения.

Я был опустошен. Знаю, Фредди все это привело бы в ярость. Гарден Лодж, который всегда был обителью добра и заботы, теперь напоминал Форт-Нокс[80].

Служба безопасности Queen отправила несколько бравых ребят для круглосуточной охраны дома и имущества. Мы знали их всех, и они постоянно заглядывали к нам в Мьюз пообщаться. Они помнили Гарден Лодж при Фредди и не могли понять, что случилось. Один из парней, Шон, спросил: «Что это такое, черт возьми?» Я промолчал. Хотя понимал, что это дело рук одного человека и результат его паранойи.

Траурное молчание Гарден Лодж было нарушено вторжением монтажников системы видеонаблюдения. Они оглушали нас дрелями и раскурочили весь двор, проводя кабели для бесчисленных камер. Таким образом планировалось защитить собственность от поклонников Фредди. В доме все еще оставались цветы, хотя ими уже некому было любоваться, кроме рабочих. Многие из этих цветов принесли фанаты и оставили у ворот в знак скорби. Они и не подозревали, что за толстыми стенами от чудесного мира Фредди почти ничего не осталось.

Я получил очень теплое письмо от мамы Фредди. Она поблагодарила меня за любовь к ее сыну и за то, что я так хорошо о нем заботился. Я очень признателен ей за такие добрые слова.

Предположения подтвердились — после нашего выселения Мэри планировала сразу заехать в Гарден Лодж с Пирсом и их маленьким сыном. Нам сообщили, что рождественский ужин «семьи» все-таки состоится, но и его перенесут в Мьюз. Это был еще один удар под дых. Более того, Джо на ужин не пригласили. Мэри прямым текстом сказала Фиби и мне, что он никогда ей не нравился. Она заявила, что, как только Джо покинет Гарден Лодж, ноги его там больше не будет. Человек, который был искренне предан Фредди и помогал ему на протяжении всей болезни, не заслуживал таких резких слов.

Помню только одно приятное событие того периода: Элтон Джон пригласил нас троих на вечеринку по случаю Дня подарков в свой прекрасный особняк в Старом Виндзоре[81]. Мы немного волновались, кто будет за рулем, поскольку планировалась изрядная пьянка, но Элтон предусмотрительно отправил за нами машину с водителем.

У меня не было настроения отмечать Рождество. Нет Фредди, нет и Рождества. Я был настолько подавлен, что не хотел заморачиваться ни елкой, ни украшениями, но Фиби переубедил меня. В конце концов я принес маленькую елку и нарядил ее. По сравнению с теми, что мы всегда ставили в Гарден Лодж, она выглядела как жалкий веник.

Поскольку Джо не пригласили, Фиби вместо него приготовил небольшой рождественский обед на кухне в Гарден Лодж и отнес его в Мьюз. Мы изо всех сил пытались шутить, но чувствовали себя не в своей тарелке. Было очень больно осознавать, что наш человек-праздник, без которого не обходилось ни одно Рождество, ушел навсегда. Для меня это был пир во время чумы. Все обменялись подарками — Фиби, Мэри, Пирс, Ричард и другие гости, — но не получили никакого удовольствия. Фредди возненавидел бы все это. Знаю, он хотел, чтобы мы провели Рождество в доме. Тем не менее в сложившихся обстоятельствах мы сделали все возможное, чтобы день все-таки стал особенным. Дэйв Кларк и Тревор Кларк ненадолго забежали нас поздравить.

В День подарков Элтон оказал нам радушный прием и ненадолго отвлек от кошмара Гарден Лодж. Его особняк находился за городом в окружении роскошных садов с пышной растительностью. Как хлебосольный хозяин, он организовал огромный шведский стол. Сначала я чувствовал себя вполне комфортно, потом — и это ни в коем случае не вина Элтона — начал все больше замыкаться в себе. На праздник приехало много приятных людей, человек двадцать-тридцать, но почти все незнакомые. Я никогда не вращался в музыкальном бизнесе, а просто сопровождал Фредди. Тони Кинг чуть ли не единственный подошел ко мне и спросил, как я. Это был светский прием, а не исповедь, поэтому я сказал ему, что в целом справляюсь.

Но когда Элтон начал обмениваться рождественскими подарками с гостями, стало очень грустно. Проникновенная сцена напомнила мне, как сильно я тоскую по Фредди, по его трогательным и сердечным рождественским поздравлениям. Я выскользнул из дома и пошел куда глаза глядят, пока не наткнулся на двух милых пони. Да так и остался с ними, время от времени забегая в дом и таская оттуда для них яблоки.

Находясь среди людей, я чувствовал мучительное одиночество. Мне тяжело было идти на контакт. Около восьми вечера гости начали расходиться, но я никуда не хотел идти. После такого гостеприимного места Мьюз казался бесконечно чужим. Возвращаться туда, в эту зияющую пустоту? Я возненавидел Мьюз. Все мои самые счастливые воспоминания о Фредди были заперты на замок в Гарден Лодж.

Менеджер Элтона, Джон Рид, ждал в своем автомобиле, чтобы попрощаться.

— Послушай, Джим, — сказал он. — Если что-нибудь понадобится, дай нам знать.

Думаю, под «нами» он имел в виду себя и Элтона. Это был жест доброй воли, но мы с Джо и Фиби не хотели никого грузить своими неприятностями.

Мы добрались до Мьюз, и мне стало там так неуютно, что я на всю ночь отправился в паб. И на следующее утро застыл в воротах, глядя в окно спальни Фредди. «Ау!» — вдруг послышалось мне, и глаза наполнились слезами.

Единственными постоянными посетителями Мьюз в это время были кошки Фредди. Мико спала со мной каждую ночь, а Ромео нашел здесь убежище от безумия, царящего в доме.

Новый год я встретил совсем в другом месте. Думаю, Фредди бы понял меня и поступил так же. Я отправился на очередную отвязную вечеринку «у друга друга моего друга».

В начале нового года Мэри предоставила нам возможность забрать из Гарден Лодж то, что мы дарили Фредди. Нашей первой реакцией было четкое и решительное «нет». Эти вещи мы покупали для Фредди, они были частью его и Гарден Лодж, дома, построенного им с нуля. Каждый предмет занимал особое место в наших сердцах и в этом доме. Несколько дней спустя, когда мы все были на кухне, Мэри опять вернулась к этому разговору. Она пояснила: чтобы содержать дом, ей придется продать некоторые вещи. И если мы не заберем свои подарки, их она продаст в первую очередь.

По нашим лицам можно было понять, что мы солидарны: наши подарки должны оставаться в доме вместе с другими ценностями Фредди. Он точно не оставил Мэри в бедственном положении, поэтому продавать вещи ей не было никакой нужды. Просто она хотела избавиться от нас. И ясно обозначила свою позицию. Она знала, что каждая вещь, которую мы дарили Фредди, хранит заветные воспоминания о нашей преданной дружбе. Но сейчас говорила, что в наших подарках больше нет никакого смысла.

Как бы мы ни противились, в конечном итоге пришлось признать поражение. Дальнейшие споры ни к чему бы не привели, и мы не хотели, чтобы кто-то расшвыривался особенными для нас предметами. Втроем мы провели беспристрастную ревизию и забрали подарки, которые выбирали и дарили Фредди с теплотой и любовью. Но многие наши вещи так и остались в Гарден Лодж.

Среди мебели, которую я забрал из Гарден Лодж, был диван из Японской комнаты — тот самый, который Фредди отдал мне для нашего убежища в Ирландии. Но два маленьких столика, сделанных мною по просьбе Фредди для спальни, я сознательно решил не забирать. Я чувствовал, что они особенные и принадлежат этой особенной комнате.

Уверен, Фредди и помыслить не мог, что меня выгонят из дома, который он всегда просил меня считать нашим. И я точно знаю, он думал, что и дальше буду заботиться о кошках. Если бы у меня изменились обстоятельства и мне пришлось бы переехать из Гарден Лодж, он бы наверняка хотел, чтоб я взял с собой хотя бы некоторых кошек. Я спросил Мэри, могу ли я взять с собой Мико. Ответ был кратким и категоричным: «Нет». По сути, Джо тоже мог претендовать на Голиафа и Далилу, он говорил, что готов ухаживать за ними вместо меня. Но нас жестко поставили на место: «Кошки останутся здесь!» Потом мне намекнули, что, возможно, Голиафа отдадут, но только если он не поладит с маленьким сыном Мэри. Но больше мы к этому вопросу не возвращались.

6 февраля Фредди был посмертно удостоен награды Британской ассоциации производителей фонограмм «Брит Эвордз». Нас с Фиби и Джо не пригласили. В организационной структуре Queen нас, видимо, не сочли вхожими в близкий круг Фредди. Это было жестоко с их стороны. Ну что ж, я смотрел церемонию по телевизору.

Как-то я сидел на кухне в Гарден Лодж вместе с Мэри. И до сих пор задаюсь вопросом, было ли ее предложение вызвано тем, что она начала испытывать угрызения совести.

— Джим, — начала она, — я тут подумала… Может, все же останешься в Гарден Лодж, пока не найдешь жилье?

— Мэри, — ответил я предельно вежливо. — Большое спасибо. Но, по-моему, ты должна сначала обсудить это с Джимом Бичем.

На этом беседа закончилась.

На следующий день Мэри расставила точки над «и»:

— Все остается без изменений.

Тема была закрыта.

Между Мэри и мной сохранялась напряженность. В доме осталась моя коллекция фотографий, некоторые я хотел забрать, ведь они напоминали мне о жизни с Фредди. Но я посчитал, что будет корректно предупредить об этом Мэри. Однажды, когда мы с ней были в спальне Фредди, я спросил, могу ли взять его фотографии в рамках, которые он лично поставил на мою сторону того, что раньше было нашей кроватью. Она промолчала.

На следующее утро на кухне в присутствии Джо и Терри я снова спросил у Мэри разрешения забрать фотографии с прикроватной тумбочки. Ее ответ шокировал меня. Она стала изворачиваться и отрицала, что я говорил с ней о фотографиях. Мэри сказала, что Терри может это подтвердить, хотя его там вообще не было. И принялась спрашивать его, слышал ли он что-нибудь.

— Но Терри не мог это слышать, Мэри, — сказал я.

Она продолжала настаивать на своем. А уж если она что-то втемяшит в голову, то начинает закатывать истерики и вести себя крайне эгоистично. Жаль, но я вышел из себя.

— Мэри! Я потерял друга, любимого, свой дом и всю свою жизнь! — выкрикнул я и выбежал в сад.

Терри и Джо застыли в дверях, уверенные, что со злости я могу ее даже ударить. За все годы, что мы были знакомы, они ни разу не видели меня в таком состоянии.

В саду я успокоился и через десять минут вернулся на кухню. Подошел к Мэри и обнял ее.

— Прости, — сказал я. Ответа не последовало. Больше мы не разговаривали вплоть до того дня, как я покинул дом.

Сам по себе

Стремительно надвигалась дата моего выселения из Мьюз — 1 марта 1992 года, — а мне до сих пор некуда было податься. К счастью, в последний момент выручил один из друзей, предложив на какое-то время комнату в своей небольшой квартире в Шепердс Буш.

Вскоре нам с Фиби и Джо сообщили, что сразу же после нас туда поселится новый жилец. Мэри уже договорилась об этом, она хотела, чтобы кто-то присматривал за Гарден Лодж, пока она сама не переедет туда. Новый домоправитель должен прибыть прямо в день нашего выселения. Этому совершенно незнакомому человеку было суждено стать первым, кто войдет в мир Фредди после нашего декабрьского изгнания из дома.

Нас заверили, что из вежливости к нам этот чужак приедет не слишком рано; у каждого из нас будет достаточно времени, чтобы все осмыслить и отпустить свои воспоминания о Фредди. Но ими пропиталась каждая комната, и прощаться с домом Фредди было очень больно.

Два или три раза я мотался в Мидлсекс, в небольшой городок Айлворт, чтобы оставить у друзей свои пожитки на временное хранение. В один из таких заездов я был в таком подавленном состоянии, что едва не попал в аварию на автомагистрали. Я даже не мог слушать Mr. Bad Guy — просто плакал навзрыд.

Медленно тянулись дни, становилось очевидно, что Мэри не собирается приезжать и с глазу на глаз прощаться с нами. Очень жаль. Заработную плату за прошлый месяц нам отправили почтой накануне отъезда — впервые за все время Мэри не вручила нам деньги лично. Нам выплатили и выходное пособие, в моем случае — в размере оплаты за четыре недели. И хотя каждый из нас сдал свои ключи от Гарден Лодж, в считаные часы после нашего ухода все замки заменили. Так печально закончились самые счастливые годы нашей жизни.

Наступило наше последнее воскресенье в Гарден Лодж. В полвосьмого утра раздался звонок в дверь — на пороге с чемоданом в руке стоял новый домоправитель Мэри, жаждущий заселиться в свой новый дом и приступить к обязанностям. Нас лишили даже обещанного права достойно провести последнее утро.

Фиби ушел первым около девяти утра. Мы не стали лить слез — все они уже были выплаканы. Мы расставались, зная, что всегда будем на связи. Обняв меня и Джо, Фиби удалился. И все же, когда я прощался с Джо, без слез не обошлось. Он улетал в Америку. Я помог ему собрать вещи, и мы долго обнимались в дверях Мьюз.

Я решил, что уйду не раньше двух часов дня. Кроме «пришельца» и Шона, охранника, дежурившего в тот день, больше никого не было, и дом в последний раз оказался в моем распоряжении. Я подошел к Гарден Лодж и с тоской огляделся.

— Джим, а что насчет мебели из твоей спальни? — спросил Шон.

— Ничего, — ответил я. — Мне негде ее хранить.

К моему большому сожалению, пришлось все оставить там: стол в стиле бидермайер, который Фредди спроектировал для меня, кровать, декорированную бронзовой фурнитурой, и комоды.

Медленным взглядом я обвел дом и вышел через парадную дверь, оглядываясь на окно спальни Фредди и представляя, что оттуда в последний раз доносится его «Ау!». Потом прошел в Мьюз и взял оставшиеся вещи. Снова подошел к двери, в самый последний раз посмотрел на окно, стараясь навсегда запечатлеть его в памяти, и вышел прочь.

Шестого марта был день рождения Мэри, и я послал цветы в Гарден Лодж. Я не хотел больше враждовать и надеялся, что нашу многолетнюю дружбу еще можно возобновить. Я обещал Фредди, что буду рядом с Мэри всегда, и неважно, останусь я в Гарден Лодж или нет.

Меня полностью отстранили от того, что осталось от жизни Фредди, — на осознание этого потребовалось некоторое время. Я был раздавлен, потерян, морально истощен. Тянулись мрачные, унылые дни. Бывало, я приходил к стенам Гарден Лодж поздно ночью и, когда вокруг никого не было, тихо звал Мико и других кошек. К моей огромной радости, одна или даже две мурлыки перебирались через стену, услышав мой голос. Я играл с ними, гладил их, обнимал и частенько плакал, изливая им душу. Общение с кошками помогало хоть немного приблизиться к Фредди. Ненадолго мне делалось легче.

На протяжении марта, апреля и мая я совершал этот ритуал раза четыре в неделю. Не мог придумать для себя лучшего места, чем Гарден Лодж, и лучшей компании, чем кошки, чтобы воскресить воспоминания о Фредди. Визиты мои были регулярными вплоть до первой годовщины смерти Фредди в ноябре 1992 года. После нее кошки почему-то перестали откликаться на мой зов, и я их больше не видел.

Аванс, который обещал нам Джим Бич, наконец-то выплатили наличными в счет денег, которые мы вскоре должны были унаследовать. Мы рассчитывали на пятьдесят тысяч фунтов, но получили по двадцать.

В пасхальный понедельник, 20 апреля 1992 го-да, Фредди объединил всех любителей рока на трибьют-концерте, организованном на стадионе «Уэмбли». Он вновь незримо командовал парадом.

Я заказал свой билет через офис Queen и, как и все остальные, не пожалел денег на это мероприятие. Все вырученные средства планировалось направить на борьбу со СПИДом и повышение осведомленности общества об этой болезни.

Джо и Фиби тоже были там, и в антракте мы по специальным пропускам прошли за кулисы, чтобы встретиться с Брайаном, Роджером и Джоном. После кремации я видел их впервые, и они повели себя очень приветливо и дружелюбно.

Во второй половине концерта, находясь в толпе из 72 тысяч человек, я испытал смешанные чувства. Мне было приятно, что в память о Фредди решили организовать это мероприятие, но вот его формат немного смущал. Я знал, что Фредди определенно одобрил бы концерт, но не был уверен в правильности выбора музыкантов. Со многими Фредди вообще не был никогда знаком; мне кажется, стоило пригласить тех исполнителей, с которыми он близко дружил. А как же Монтсеррат Кабалье? Клифф Ричард? Питер Стрейкер? Где все музыканты, которых он так любил? Где Арета Франклин? Дион Уорвик? Натали Коул? Думаю, их даже не пригласили!

Летом я получил оставшуюся часть наследства Фредди. Нас с Джо и Фиби не уведомили о дате вступления завещания в силу, мы прочитали об этом в прессе.

Часть денег я потратил на покупку в Стэмфорд Брук скромного домика с тремя спальнями в последнем ряду блокированной застройки и начал его капитальный ремонт. Наконец-то у меня снова появился постоянный дом в Лондоне, где я мог бережно хранить ценные и памятные вещи, подаренные Фредди. Я целиком посвятил себя обустройству сада и даже соорудил небольшой бассейн для десятка молодых кои.

Я никогда не забуду ни одной из кошек Гарден Лодж, но, поскольку они не могли жить со мной, я завел себе двух друзей породы британская короткошерстная, которых назвал Зиг и Заг.

Меня навещали родственники и друзья, и наши встречи всегда были теплыми и сердечными. Летом 1992 года я отправился с приятелем в Испанию — туда, где никогда не бывал вместе с Фредди. Конечно, больше в моем распоряжении не было ни лимузина с водителем, ни прислуги — мне повсюду приходилось таскать за собой свой чемодан. Но я обнаружил, что получаю удовольствие от этих простых вещей.

Вернувшись в Лондон, я занялся покраской окон своей оранжереи под аккомпанемент альбома Фредди Barcelona, гоняя его на полной громкости с утра до вечера. Сосед попросил сделать потише. Женщина с нашей улицы, проходя мимо, поинтересовалась, что я праздную. Я ответил — ничего.

— А что за музыка у вас играет? — спросила она. — Я сидела в саду и заслушалась!

Потом мужчина, работавший в сарайчике в дальней части своего сада, вышел и завел разговор:

— Слышал, вы включали Фредди Меркьюри, а я ведь его горячий поклонник…

Я всегда испытываю гордость, когда кто-то говорит мне, как сильно любит музыку Фредди. И думаю про себя: «Это мой мужчина».

Весной 1992 года меня пригласили на ежегодный съезд фан-клуба Queen. Я впервые посетил подобное мероприятие, приятно было находиться среди людей, которые, как и я, просто хотели вспомнить Фредди — величайшего певца всех времен — и почтить его память. Поклонники провели благотворительный аукцион вещей с символикой Queen, и одним из лотов был прекрасный, очень реалистичный портрет Фредди, написанный ма-слом одним из фанатов. Джо когда-то тоже заказывал портрет Фредди, но увез его с собой. А в эту картину я влюбился, купил ее и забрал домой. Я уже знал, где ее место.

Джо теперь часто приезжал из Америки в Великобританию, чтобы проходить курсы лечения от СПИДа. Он постоянно обещал, что навестит меня в новом доме, но никак не мог найти время.

5 сентября 1992 года, в день рождения Фредди, я погрузил в машину его портрет, купленный на съезде фан-клуба, взял две дюжины красных роз для моего любимого и поехал в Гарден Лодж. Я прибыл довольно рано, без предупреждения и позвонил в дверь. Мэри ответила и нажала кнопку, открывающую ворота. Когда я ступил на порог, она вышла из кухни и устремилась ко мне. На мгновение я подумал, что она сейчас обнимет меня. Увы — в метре она остановилась. Я рассказал ей, что на встрече фанатов купил портрет Фредди и хотел бы оставить его в Гарден Лодж. Пусть повесит его, куда считает нужным.

— Я купил его для этого дома, — подчеркнул я.

Через несколько минут я собрался уходить, и она сказала:

— Не пропадай!

Два месяца спустя я снова приехал в Гарден Лодж — 24 ноября, в первую годовщину смерти Фредди. Позвонил, и Мэри впустила меня. В руках я держал букет цветов разных оттенков и сортов, как любил Фредди. Я зашел на кухню, и мы немного поговорили. Когда я уже собирался уходить, появилась малышка Мико. Она несколько минут терлась об меня и мурлыкала. Я улыбнулся ей, но понимал, что пора уходить.

Однажды я прогуливался с друзьями по Чизик-Хай-роуд и, проходя мимо ресторана под названием «Тутси», заметил, как кто-то подпрыгивает и машет мне руками, как сумасшедший. Это был Джо; я даже не знал, что он вернулся в город. Сначала я не узнал его — так сильно он похудел. Его состояние явно ухудшилось. Мы договорились встретиться на следующий день. За чашкой кофе рассказали друг другу все наши последние новости. Он много улыбался, но было заметно, что лечение дается ему непросто. Он то тревожился, то вел себя заторможенно.

В тот день мы не могли наговориться: воспоминания о Фредди нахлынули на нас. Потом часа четыре он провел у меня в гостях. С воодушевлением говорил, что планирует открыть небольшой бизнес, возможно, что-то вроде гостевого дома. Сказал, что подумывает о путешествии в Японию, и спросил, не хочу ли я присоединиться к нему. Я отказался. Это место навевало бы слишком много воспоминаний о Фредди, и пока прошло слишком мало времени, чтобы я успокоился.

Я проводил Джо домой, и, обнявшись, мы попрощались.

Дней через десять мне нежданно-негаданно позвонил Фиби. В то утро я узнал о смерти одного старого друга, и поделился с ним своим горем.

— Ты только возьми себя в руки, — тихо произнес он. — Джо умер сегодня утром.

Я был сломлен, полностью опустошен. Просто не мог в это поверить. Смерть Фредди никоим образом не подготовила меня к тому, как справляться с болью утраты Джо.

После ноября 1991 года мы втроем очень сблизились. Узнали о таких подробностях нашей личной жизни, которые никогда раньше не обсуждали. С того момента, как мы перебрались в Мьюз, мы словно приросли друг к другу, узнали и приняли полностью, со всеми хорошими и плохими привычками. Я рад, что по-прежнему общаюсь с Фиби, и мне спокойно от мысли, что он жив и здоров.

В сентябре и ноябре 1993 года я опять приезжал в Гарден Лодж с сумасшедшими букетами для Фредди. Каждый раз Мэри на несколько минут приглашала меня в дом. Мне бы очень хотелось, чтобы мне разрешили хотя бы разок пройти в сад Фредди и посмотреть, во что он превратился, но просить об этом было неловко.

После второй годовщины смерти Фредди Мэри почти не выходила на связь. Я разговаривал с ней по телефону, а вот на письма мои она не отвечала. Но я живу по принципу «кто прошлое помянет, тому глаз вон» и, когда путешествовал по Италии, отправил ей открытку. Она сказала мне, что ей было очень приятно.

Однако же у Мэри, по-видимому, сложились какие-то странные представления о последних днях Фредди. Она говорила, что задолго до своей смерти Фредди ослеп, но я так не считаю. Однажды мы с Мэри сидели в спальне Фредди, и я включил телевизор. Она сказала, что Фредди терпеть не может этот ящик, что для меня стало неожиданностью. Когда Мэри уходила, мы частенько проводили вечера за просмотром телевизора, и Фредди ни разу не попросил выключить его. Нет! Если Фредди и потерял зрение, это произошло только в последнее воскресенье, 24 ноября.

Вдобавок после его смерти Мэри начала расписывать журналистам, какие жуткие боли он испытывал. Меня возмутили ее комментарии! Я никогда не слышал, чтобы Фредди жаловался, ни разу. И я сомневаюсь, что если бы он на самом деле мучился от боли, то признался бы только Мэри. В конце концов, именно Джо и Фиби давали ему лекарства. Я считаю замечания Мэри неуважительными по отношению к врачам, которые обеспечили Фредди прекрасный уход до самого конца.

Некоторые из моих вещей остались в Гарден Лодж. Я напрочь забыл про «сундук сокровищ» с рукописным текстом «Богемской рапсодии», который Фредди достал из закромов и подарил мне за год до своей смерти. Этот чемоданчик, наверное, все еще находится в мастерской, там, где я его хранил. Если нет, то надеюсь, что листок с текстом не выбросили ненароком. Это была бы трагедия.

Возможно, текст «Богемской рапсодии» уже утрачен мною безвозвратно, но у меня сохранился оригинальный текст How Can I Go On, написанный рукой Фредди. Я обнаружил его в своем старом чемодане, набитом всякой всячиной, — наверное, Фредди его туда однажды засунул. В альбоме Barcelona песня How Can I Go On («Как мне быть дальше») следует за песней Guide Me Home («Отведи меня домой») без паузы, и я всегда слушаю их как одну длинную композицию, снова и снова.

Газеты постоянно публикуют одну старую фразу Фредди о том, что «все влюблены в его звездный статус». Могу честно сказать — ко мне это не относится. Будь он хоть дворником, мне было бы все равно. Звездность лишь часть работы музыканта, и я любил его за это не больше, чем он любил меня за то, что я парикмахер.

О месте захоронения праха Фредди сейчас слагают легенды, но я почти уверен, что знаю, где оно. Месяца за два или три до смерти Фредди сидел в тени «Автобусной остановки № 27» со мной и Мэри сразу после того, как мы покормили рыб. Вдруг он обратился к нам: «Пообещайте, что похороните мой прах там, под плакучей вишней, чтобы я мог присматривать за всеми вами!»

Так что, должно быть, последнее пристанище Фредди обрел в Гарден Лодж, под плакучей вишней, где открывается самый лучший обзор на сад.

Прах оставался в похоронном бюро почти год. Сообщалось, что родители забрали урну к себе домой и поставили на каминную полку, но я не поверил в это ни на секунду. Я уверен, что Фредди покоится под сенью плакучей вишни, но, возможно, это не предают огласке, чтобы не подвергать Гарден Лодж нашествию фанатов.

Фиби решал все вопросы по подготовке кремации на кладбище Северного Лондона, он же выбрал там памятник для Фредди. Могильный участок считался элитным и стоил около 25 тысяч фунтов. Первоначально все были только за, но, когда дошло до оплаты, все сочли, что сумма слишком велика. И «бронирование» отменили. Злюсь ли я из-за этого? Да. Могу сказать лишь одно: если бы памятник установили, как мы все надеялись, поклонники имели бы возможность почтить память Фредди подобающим образом.

Сейчас жизнь моя налаживается, в ней все меньше черных полос. Чтобы память о Фредди и наших совместных годах не угасала, я часто слушаю его музыку. В моем личном хит-параде первые строчки занимают два его альбома — Mr. Bad Guy и Barcelona. Что касается репертуара Queen в целом, песня Фредди, которая всегда бередит мне душу, — These Are the Days of Our Lives из альбома Innuendo. Сразу после смерти Фредди она была спешно переиздана с «Богемской рапсодией» на второй стороне, можно сказать, это последняя песня Queen[82].

Последние несколько строк These Are the Days of Our Lives трогают самые глубокие струны моей души:

Дни нашей жизни, те лучшие дни,

Как же прекрасны были они,

Их не вернуть, их давно не вернуть,

Но я люблю тебя, люблю, как прежде.

Фредди был величайшей любовью моей жизни. Знаю, что никогда больше так не полюблю. И хотя он обожал манипулировать людьми, он никогда не пытался изменить меня. И я никогда не пытался изменить его. Я бы полюбил Фредди за его внутренний мир, кем бы он ни был и чем бы ни занимался.

Однажды я спросил его, почему из всех людей в мире он выбрал именно меня.

Он вытаращил свои большие карие глаза:

— Ты не спасовал передо мной — и этим покорил!

Если бы я мог начать все сначала, я бы кое-что изменил. Мы с Фредди никогда не обсуждали СПИД, ВИЧ и все, что связано с этой ужасной болезнью. Мой принцип — будь честен с тем, кто честен с тобой. Но мы вдвоем никогда не пытались разузнать, что происходило за дверьми наших спален до того, как мы встретились. Раньше это казалось бессмысленным. Но сегодня каждый должен знать, что болезнь передается половым путем. С Фредди я никогда не задумывался о презервативах. Это была ошибка.

Теперь-то я понимаю: еще тогда мне следовало предположить, что у Фредди гораздо больше шансов быть ВИЧ-инфицированным, чем у меня. У него до меня было много разных партнеров, и это нисколько не повлияло на наши отношения. Я никогда о таком не думал. Я встретил Фредди, мы были партнерами в течение последних семи лет его жизни. В моем представлении наша совместная жизнь началась с чистого листа. Люди могут сказать: «Дурак ты!», и я не вправе затыкать им рот. Я бы хотел все пережить заново — но используя презервативы.

Я все бы отдал, чтобы снова провести свою жизнь с Фредди. Тогда я бы пристальнее следил за его образом жизни и ходом болезни. Я предпочел не брать полной ответственности за лечение Фредди из лучших побуждений и, возможно, в чем-то был прав. Но если бы судьба дала нам второй шанс, я бы принимал в этом более активное участие.

И наконец, я не позволил бы другим людям вытирать об меня ноги. Все время, пока мы с Фредди находились в близких отношениях, мне приходилось терпеть некоторых людей, которые считали меня «просто садовником». Те же самые люди всегда представляли меня друзьям Фредди как его садовника. Сам Фредди никогда не поступал со мной так жестоко. Хотя мне очень импонирует скромность Джона Дикона, который всегда повторял: «Я всего лишь бас-гитарист».

Однажды в Мьюз Джо подошел ко мне и сказал:

— Джим, я хочу извиниться.

— За что?

— За то, что всегда видел в тебе просто садовника, — сказал он. — Мы никогда не воспринимали тебя как парня Фредди.

Это чистосердечное признание я воспринял как компенсацию за все те жестокие годы.

Я не очень религиозен, но рассчитываю однажды воссоединиться с Фредди, хотя понятия не имею, как именно. Как-то раз, беседуя с Джо, мы затронули тему смерти.

— Не беспокойся, — сказал он. — Если я умру раньше тебя, расскажу ему обо всем, что здесь происходит.

— Тебе не придется, — ответил я с улыбкой. — Он знает.

Благодарности

Я благодарен многим людям, которые помогли мне воплотить в жизнь этот замысел. В первую очередь спасибо Доминику Денни за то, что приложил столько усилий, действуя в моих интересах. Без него этой книги бы не было.

Также я бы хотел поблагодарить Тима Уэпшотта, который направлял поток моих мыслей в нужное русло. Я также выражаю благодарность моему литературному агенту Джайлзу Гордону из «Шейл Лэнд Ассошиэйтс».

Меня переполняет чувство признательности многим людям за поддержку в издании этой книги, и я заранее прошу прощения у всех, кого непреднамеренно не упомянул. Итак, я выражаю сердечную благодарность: Джону Александру, доктору Гордону Аткинсону, Лиз Беннет, сотрудникам издательства «Блумсбери Паблишинг», Джону Дикону, Джо Фанелли, Лесли Фристоуну, Питеру Фристоуну, Терри Гиддингсу, Джулиану Хедли, Роберту Кирби, Сонье Лэнд, Дебби Ленг, Филиппу Лавдею, Брайану Мэю, Билли Маллену, Джону Рауэллу, Доминик Тейлор, Роджеру Тейлору, Николасу Уэпшотту, Мисе Ватанабэ и, наконец, но ни в коем случае не в меньшей степени — Джеки Ганну и всем членам международного фан-клуба Queen.

В заключение хочу сказать: большинство фотографий, которые иллюстрируют эту книгу, из моей личной коллекции. И благодарю Ричарда Янга и Мису Ватанабэ за предоставление фотографий из личных архивов.

Джим Хаттон

Лондон W12

Август 1994

Вклейка

Фредди впервые показывает мне Гарден Лодж. 1985 год.

Мы с Фредди в Мюнхене. 1985 год.

С Фредди и забредшей к нам кошкой Дороти в Мюнхене. 1985 год.

С Фредди и Дороти.

Слева направо: помощник Роджера Тейлора Крис (Кристал) Тейлор, Джон Дикон и Фредди играют в скрэбл в гастрольном автобусе. 1986 год.

С бананом вместо микрофона Фредди примеряет свой новый королевский наряд, подготовленный для турне 1986 года.

Блестящий и очаровательный художник по костюмам Фредди Диана Моузли.

Я, Мэри Остин и неожиданно навалившийся на меня Фредди во время «Мэджик Тура».

Спарринг-партнеры — Фредди и я во время «Мэджик Тура».

С Фредди в Японии в самом незабываемом и расточительном отпуске. Всего за один день шопинга в Токио Фредди спустил около 250 000 фунтов стерлингов.

Фредди в гостях у Мисы Ватанабэ в Японии.

«Где еда?» Голодный Фредди в предвкушении ужина.

Мы с Фредди в школе гейш в восторге от их макияжа и кимоно.

Фредди в школе гейш.

Фредди положил глаз на винтажную вешалку для кимоно — и, конечно, купил ее.

Мы на фоне невероятных японских шедевров искусства; даже Фредди признал, что их невозможно перевезти в Британию — слишком уж огромны!

Певец Питер Стрейкер и Фредди на кухне — частенько не смыкал я ночью глаз от их заливистого смеха!

Питер Стрейкер и Фредди тестируют новое джакузи в Мьюз.

«Геи-нарциссы»[83]: Фредди показывает Питеру Стрейкеру какую-то корзиночку на рождественской вечеринке.

Что подарить человеку, у которого все есть? Конфеты Кволити-Стрит[84] всегда кстати — даже для украшения дома в Рождество!

Путешествуем с шиком — Фредди постоянно летал на Ибицу и в Швейцарию на арендованном частном самолете. Слева направо: Грэм Хэмилтон, Фредди, Терри, я и Фиби.

Мой подарок Фредди на День святого Валентина в 1988 году — Розы Блю Мун. «Их подарил мне муж», — твердил он всем.

Заспанный Фредди прихлебывает утренний чай. На пальце подаренное мною кольцо.

Мико.

Оскар.

Голиаф в самом подходящем месте для сна.

Ромео и Фредди.

Лили.

Любимица Фредди Далила — завсегдатай корзины для белья.

Фредди обожал именинные торты; этот торт своим восточным колоритом превзошел все его ожидания!

Зимняя сказка в Гарден Лодж — всюду снег и мерцающие гирлянды на деревьях

Обожаемые карпы Фредди и их гостьи — утки.

Фредди со своей свитой. Слева направо: Мэри, я, Мэри Пайк (одна из горничных), личный помощник Фиби (Питер Фристоун), Фредди и повар Джо Фанелли.

Фиби с тортом ко дню рождения Джо. Тематика лыжная: Фредди планировал отправиться на горнолыжный курорт.

На мое 40-летие Фредди устроил праздничный ужин с изумительным десертом — тортом с глазурью в виде оранжереи Гарден Лодж.

Фредди подарил мне торт, а потом крепкий поцелуй.

На день рождения Мэри в 1990 году Фредди придумал торт в виде представителя семейства кошачьих.

Типичный шуточный подарок — фартук садовника. Фредди чуть живот не надорвал от смеха.

Садовник за работой в Гарден Лодж.

На Рождество–1989 я подарил Фредди икорницу из серебра и хрусталя, которая заняла достойное место в его коллекции.

День Подарков 1989 года в столовой Гарден Лодж. Мы надели рубашки в одном стиле, как муж и… муж.

Новый год в доме Грэма Гамильтона. Слева направо: Фредди возится с хлопушкой, Мэри, наш гостеприимный хозяин.

Барбара Валентин и Фредди. В ту ночь он сочинил песню Delilah — посвящение своей любимой кошке.

Мы с Барбарой Валентин в Швейцарии, 1990 год.

Перерыв во время съемок клипа Breakthru в Кембриджшире. Первые выездные съемки Queen.

Сентябрь 1990 года. Последний день рождения, который торжественный и нарядный Фредди отпраздновал у себя дома.

Слева направо: Мэри, Фредди и Барбара на последнем званом ужине по случаю его дня рождения. Я сидел напротив.

День рождения Фредди, 1990 год. Слева направо: Тони Эванс (приятель Джо), Тревор Би-Би Кларк, врач Фредди — Гордон Аткинсон и Грэм Гамильтон.

Последнее Рождество Фредди, 1990 год, с Джо и его «птичкой».

Канун Нового года — разомлели у колен Грэма Гамильтона.

Шикарная цветочная композиция — типичное оформление спальни Фредди. Именно из этого окна он каждое утро кричал мне «Ау!»

Квартира Фредди в Швейцарии (верхний этаж справа). Последний раз мы были там в октябре 1991 года. Я знаю, что именно тогда он решил прекратить борьбу с болезнью.

Фредди весной 1991 года, худой и немощный. Последний раз он позирует для фото.

Мой мужчина — Фредди Меркьюри!