До тебя…

Пролог

…Он хорошо помнил день их знакомства.

Ярко светило солнце, настроение у окружающих людей было соответствующим – всем хотелось улыбаться и радоваться погожему летнему деньку.

И она была яркой и прекрасной. С белокурыми волосами, заплетенными в толстые косы.

Стояла у своей машины, растерянно заглядывая под днище и наблюдая там печальную картину вытекающего масла.

Он хотел пройти мимо. К черту… У него-то как раз было дурное настроение. Он и сорвался в город один, без шофера по той причине, что хотел побыть в одиночестве. Порой людской гомон его прилично доставал.

Он уже проходил мимо, к своей машине, припаркованной по стечению обстоятельств – как интересно, не правда ли? – рядом с её.

А она выпрямилась, сделала шаг назад и угодила тонким каблучком в выщерблину на асфальте.

– Ай…

Она стала падать.

Он её поймал.

Красивая. Нежная. С печальными, смущенными глазами.

Лживая сука…

Глава 1

– Миша, подожди!

Он даже не замедлил шага.

Как шел по длинному коридору, ведущему к лестнице, так и продолжил.

– Миша, да подожди, прошу!

Быстрый цокот каблуков за его спиной не утонул даже в высоком ворсе ковра.

Михаил Зареченский плотно сжал губы, подавляя в себе всколыхнувшуюся злость.

Врачи запретили ей ходить на каблуках. Травмоопасно. Но что ей предписание врачей, когда дело касается её внешности?

Ему пришлось притормозить.

– Что? – бросил, не скрывая раздражения.

– Возьми меня с собой.

Нечто подобное он ожидал услышать.

– Нет.

– Пожалуйста…

– Нет.

Последние дни все их разговоры сводились к аналогичному диалогу, лишь иногда менялись акценты и эмоции.

Михаил остановился, переведя дыхание.

Он никогда не бил женщин. Отец с ранних лет внушил ему, что женщины – это нежные, добрые создания, созданные для счастья и любви. Их необходимо холить и лелеять. Оберегать и защищать. Михаил ему поверил.

Зря.

Жизнь раз за разом показывала, что женщины коварные и расчетливые, что в игре «кто кого» они дадут фору любому мужчине.

Но бить женщин… Низко. Подло.

Лишь это останавливало Зареченского, чтобы не надавать жене оплеух. И не только оплеух. Поэтому он каждый долбанный вечер проводил несколько часов в бассейне или тренажерном зале, выпуская пар, вместо того, чтобы спокойно спать в супружеской кровати и планировать следующий день.

Ладони горели всё сильнее.

– Миша, мне надо в город. Ты едешь туда.

Настя всё же догнала его, он бессознательно затормозил, чтобы эта дура не споткнулась и не растянулась на полу, травмируя себя и… его ребенка.

– У тебя есть водитель, – сказал, как отрезал.

– Я Вадима отпустила на станцию тех обслуживания.

– Возьми Игоря.

– Он тоже уехал.

Подготовилась, значит.

– Вызови такси.

– Черт побери, Зареченский, ты что, не можешь подвезти в город собственную жену? Хочешь, чтобы я таскалась по такси?

Она очень редко показывала своё истинное лицо.

Михаил резко обернулся, сжимая кулаки.

Настя успела подойти достаточно близко, чтобы он почувствовал дурманящий аромат её духов и ощутил всю силу её обаяния. Как всегда, она выглядела идеально. Подготовилась. Белокурые волосы свободно падали по плечам, как он любил. Макияж неброский, как он любил. Точеная миниатюрная фигура даже не пополневшая из-за беременности, облачена в платье свободного кроя его любимого цвета слоновой кости. В руках – небольшая сумочка-клатч. Лишь с туфлями она промахнулась – обула босоножки на высоком каблуке, хотя он уже озвучил свою позицию по поводу обуви при вынашивании беременности.

– Пошли.

Он не собирался с ней спорить. Надоело. Смотря в её красивое лицо, он не испытывал более ничего, кроме раздражения. Иногда ему хотелось схватить её и затащить в ванную, где, включив краны на полную мощь, долго плескать водой в лицо, смывая макияж. Он даже, кажется, так сделал пару недель назад, когда напился в хлам, а она, уверенная, что сможет и дальше им манипулировать, пришла мириться. Белоснежный пеньюар, распущенные волосы. Сама невинность, мать вашу. А он взъярился не на шутку. Ему было так хреново, что он не удержался и перед этим напился.

Тут она…

И ему жизненно важно, необходимо, приоритетно, стало увидеть её НАСТОЯЩЕЕ лицо. Помнится, она визжала и обзывалась матом, крыла его, на чем свет стоит, употребляла такие словечки, назначение которых он даже и не знал.

Не помогло.

Настоящее лицо не проступило.

Всё та же маска.

Красивая. Искусственная. Натренированная перед зеркалом.

– Милая, сколько часов в день ты репетировала смущенную улыбку?

Этот вопрос он ей тоже задавал.

Появлялись слезы… Наигранные…

И вот сейчас снова.

Зареченский чувствовал, что ему необходимо что-то делать с этой долбанной ситуацией. Иначе он взорвется, и тогда беды не миновать. Нет, любой его косяк будет прикрыт, нужные люди имелись везде.

И всё же… всё же…

Улыбка расцвела на лице жены.

– Так мне можно поехать с тобой?

– Я же сказал, что да.

Они молча спустились вниз, прошли огромный холл, который ещё месяц назад Настя заново обставляла по своему вкусу.

Михаил давал ей добро на любую прихоть. На любое желание. Что угодно для неё… Весь мир к её ногам.

Стоп, Зареченский, угомонись. Не накручивай себя.

Настя шла в метре от него. Иногда в ней просыпалась природная осмотрительность, и она точно знала, когда не следует перегибать палку в отношении его. Вот как сейчас. Только какого она всё равно намеревается поехать с ним?

Их ждал Артем – личный водитель Михаила.

– Доброе утро.

– Доброе.

– Привет, Артем, – Настя сдержанно улыбнулась.

Артем вопрошающе посмотрел на Михаила, последний кивнул, и тот открыл перед Настей заднюю дверь бронированного автомобиля.

Михаил не поинтересовался, куда направляется его жена. Ему всё равно. Приедут в офис, высадит её там.

Они плавно тронулись, не прошло и двух минут, как Настя нажала на кнопку, и звуконепроницаемое стекло отделило их от Артема.

Михаил иронично приподнял брови. Он сидел, расстегнув пиджак и откинувшись на сиденье. Ждал. Он знал, что Настя не просто так с ним напросилась. Бестия что-то задумала.

Интуиция его не подвела.

– Что хочешь сказать, милая? – он начал первым.

– Я не дам тебе развода, Зареченский.

– О, как.

– Да.

– И с чего такие перемены? Вчера ты была согласна.

– Я передумала.

– А как же отступные? Мало стало?

Он говорил с легкой ленцой, не напрягаясь.

У него сегодня запланирована важная встреча, и идти на неё на взводе он не собирался. От холодного расчета во многом зависит, как пройдут переговоры. Уступать первенство сопернику не в его правилах.

Настя тоже перешла в разряд соперников.

Зареченский криво усмехнулся, затаился.

Ему даже стало интересно, что на сей раз придумает его женушка.

– Я люблю тебя и не буду с тобой разводиться, – в тон ему ответила Настя, смело взглянув в глаза.

– Надо же… Любит она меня. Как интересно, – Зареченский говорил без эмоций. Перегорел? Вряд ли. Видимо, ему, наконец-то, удалось взять эмоции под контроль и желание сомкнуть ладони на тонкой шее лживой твари у него больше не возникало. Хотя…

– Люблю, Минька, люблю.

А вот это было её ошибкой.

– Ещё раз назовешь меня Минькой – вышвырну на ходу.

Он не шутил.

Настя открыла рот, чтобы возразить, но, натолкнувшись на полный ненависти взгляд, ощутимо притихла. Даже голову втянула в плечи и чуть подалась назад.

Заметив её движения, Михаил саркастически фыркнул:

– Боишься? Правильно и делаешь.

– Зареченский, перестань меня пугать. Ты ничего не сделаешь матери своего будущего ребенка.

Она демонстративно положила руки на выпирающий живот.

Господи…

Михаил редко поминал Господа всуе. Ни к чему. Вот просто ни к чему. Это вопрос веры и у каждого он свой.

Сейчас же ему хотелось скинуть тонкие кисти с живота, чтобы даже не смела начинать пытаться манипулировать им с помощью ребенка. Сжимать кисти до тех пор, пока не увидит, как настоящая боль промелькнет в глазах.

Если она не поняла, что манипулировать им больше не удастся – тогда всё ещё хуже, чем он думал.

– Конечно, не сделаю, – Михаил даже улыбнулся.

Почему бы и нет?

Многие его оппоненты говорят, что, когда Миха Зареченский начинает улыбаться – быть беде. Лучше сердитый. Так ты знаешь, чего ожидать. А если Зареченский улыбается, значит, ты уже проиграл.

– Перестань. Ми… – Настя замялась, облизнув нетронутые губной помадой пухлые губы. – Миша, давай поговорим.

– Мы говорим. И говорили вчера. Позавчера. Милая, мы каждый день говорим.

Она покачала головой.

– Я не о том. А о нашем браке. О нашей любви. Ты не можешь вот так всё разрушить…

– Настя, заткнись. А хотя – нет. Ты мне лучше скажи, на сегодняшний разговор тебя подбила мадам Мистерия, урожденная Раиса Игитова?

Услышав знакомое имя, Настя вздрогнула, и в ее глазах промелькнула знакомая паника. Но, надо отдать должное жене, она быстро взяла себя в руки. Вот у кого надо поучиться самообладанию и контролю. Её практически нельзя застать врасплох, как он теперь понимает.

– Раиса тут не причем.

– Оооо, неужели. То есть она пристраивает своих девочек и дальше вас уже не ведет? Слушай, сколько ты заплатила ей, чтобы она подстраивала наши якобы случайные встречи? Про тех, кто сливал инфу обо мне, я уже знаю всё. Через день-два буду знать и про твою мадам Мистерию всё, вплоть до того, какую пижаму она выбирает, ложась спать. И поверь… Встреча у нас с ней будет интересной.

– У неё свои покровители, Миша. Не суйся к ней.

По спине Зареченского побежали маленькие колючие разряды. А вот это он уже любил. Когда всё его тело реагировало на «не смей», когда просыпался азарт охотника, покорителя, человека, перед которым возвели преграду. Даже не преграду, а пнули, сказав, что силенок у тебя не хватит совершить задуманное, что есть те, до которых тебе не дотянуться, вершины, что ты не сможешь взять.

Да, люди мадам Мистерии работали хорошо, но и они не были богами своего дела. Даже в некоторой степени дилетантами. Михаил подозревал, что Мистерия собирала на своих клиентов – богатых людей их страны и ближнего зарубежья, основную информацию: предпочтения, где бывает, как часто можно встретить без охраны-шофера и так далее, какие девушки нравятся, машины, чем завтракают и что предпочитают пить.

То, что можно узнать из журналов и газет. Ничего особенного.

Талант этой мадам заключался в умении идеально организовывать «случайности».

И неслучайности тоже.

Михаил достоверно знал, как Настя попала и к мадам, а потом и к нему.

Раз в несколько месяцев Мистерия, что Раиса, устраивала туры по их необъятной стране. Колесила из города в город, выискивая своим цепким, оценивающим взглядом нужных ей девочек. Она безошибочно определяла – пойдет ли красавица на её условия, «продажна» ли та. Насколько заинтересована в деньгах. Нет, не в деньгах, в них мы заинтересованы все – в очень больших деньгах. Ведь Мистерия-Раиса будет готовить идеальную невесту для олигарха или просто очень богатого человека. Она никогда не походила на показы моделей, её привлекали неизвестные «изюминки», те, из которых можно будет потом лепить, что ей надобно и которые её будут кормить долгие годы. Сначала она вложится в них, потом от девочек – благодарность. А как же не быть благодарной той, кто тебя выдала замуж за «богатого папика» да ещё и припрятала компромат. Так, на всякий случай. Мистерия-Раиска была умна. Она не просила много денег. Зачем? Отток крупных сумм нельзя не заметить, а вот понемногу… потихонечку… сотенка за сотенкой…

Про сотню Михаил, конечно, преувеличивал. Его Анастасия платила ей по пять тысяч ежемесячно. Вроде бы немного. Он бы и не заметил, как не замечали и с десяток других мужей-простофиль. Заметил его «хакер». Работал на него один дотошный паренёк, который нет-нет да проверял все финансовые операции его компании, ну и тех, кто рядом. Михаил не просил его трогать операции жены. Жена – это уже личное. Но загвоздка заключалось в том, что паренек реально был дотошным. И счел своим долгом «присмотреть» за молодой женой человека, спасшему ему когда-то жизнь.

– Миха, я чё… я, канеш, ничё… – от его жаргонной дворовой речи резало уши. – Но тут такая хрень… Из кошеля твоей ляли на один счет капает баблишко… регулярно…

Регулярно – насторожило.

Захотелось посмотреть.

У его же Насти не было от него никаких секретов – так она говорила.

– Ты знаешь обо мне всё-всё-всё, – любила она повторять, прижимаясь к нему.

Теперь он мог бы добавить:

– Ты про меня тоже.

А тогда он поражался, как идеально у них совпадают вкусы.

Да, мадам Мистерия ещё выбирала девочек по актерскому мастерству. Те, которые не умели играть – отпадали сразу.

Счета Зареченский посмотрел, а потом вызвал к себе Игната, начальника службы безопасности.

– Проверь.

Игнат проверил.

И понеслось-поехало…

Были оправдания. Были слезы. Был даже момент «отрицания».

Настя смотрела на него обиженными глазами, в которых застыли слезы, вот как сейчас, прижимала руки к животу и обвиняла его в недоверии, говорила, чтобы он не смел её подозревать.

Что её любовь к нему чистая, первая и искренняя.

«Добила» Михаила информация, что Анастасия делала гименопластику.

– На хера??? – орал Зареченский, уже не сдерживаясь. Его колотило от бешенства. – На хера, я тебя спрашиваю! Чего ты молчишь? Какого черта ты себе целку наращивала? Чтобы непорочной девой выглядеть в моих глазах?! Мляяя… Неужели думала, что я настолько лох, что ничего не узнаю? Не почувствую?! – он не сдерживался в эмоциях, употребляя грязные слова. – Ну да, конечно, мне же чертовски повезло – девственница да так ловко имитирующая оргазм!

– Я не имитировала!

– Заткнись, Настёна, лучше сейчас заткнись…

Они бушевали две недели. Он орал на неё, она плакала. Приводил доказательства, она больше не пыталась отрицать. Перешла на другую линию поведения – теперь Настя пыталась ему внушить мысль, что её чувства к нему абсолютно искренни, и что любит она его, как человека, а не потому что он входит в список российского Форбса – 200 богатейших бизнесменов России.

Он верил… Какое-то время. Ведь они познакомились у обычного супермаркета, когда Михаил гонял бездумно по городу и заехал в торговый центр, потому что у него в машине не оказалось второй бутылки с минералкой без газа. Всё случайно. Ну-да, ну-да. И лишь потом Игнат достал съемку слежения за ним в тот день.

– Меня пасли, а я даже не заметил.

– Я давно тебе говорю – нужна постоянная личка.

– Игнат, отвали. Не до этого сейчас.

Он не боялся, чтобы ходить с личкой. Миновали времена, когда бизнесменов отстреливали на улице. Но охрану имел, держал у себя толковых парней, лучших.

– Значит, говоришь, не соваться к мадам Мистерии… как интересно, милая.

Настя поморщилась, и снова в её взгляде появилась мольба.

– Миша, я тебя прошу… давай уедем куда-нибудь. На пару дней, на неделю. Просто побудем друг с другом. И я тебе докажу, что люблю тебя по-настоящему. Да, наше знакомство было подстроено. Мне помогли. Но пойми ты – я, как только увидела твою фотографию, сразу поняла, что ты – мой!

Зареченский хмыкнул и скрестил руки на груди, не заботясь, что помнет рубашку.

– Знаешь, что меня всегда поражает? Когда я слышу слова о любви, звучащие из уст молоденькой актрисульки или певички и предназначающиеся, допустим, заслуженному артисту или продюсеру старше её лет на сорок. Ах, я полюбила его с первого взгляда… Ах, моя любовь чиста… Да, что же, вы, мать вашу, не влюбляетесь и не тащитесь от фото слесарей или водил? Вам подавай знаменитостей да олигархов.

– Я не такая…

– Конечно, конечно!

Зареченский ослабил галстук. Еще немного в том же духе, и он задохнется в машине. Дорогой парфюм жены резал глаза, проникал в легкие и разъедал их. Взять с собой Настю оказалось ошибкой. Как так получилось, что всего за две недели та, которую он едва ли не боготворил, начала вызывать у него аллергию?

– Поехали, Мишенька, я тебя прошу, – голос Настя понизила и потянулась к нему, видимо, желая положить ладонь на грудь, поскрести коготками с идеальным французским маникюром, как она делала часто, когда хотела получить от него согласие. Он позволил ей думать, что она ловко обходит его оборону.

– Я бы посоветовал тебе оставаться на месте, – холодно бросил Зареченский.

Подействовало.

Всё-таки природная осторожность взяла своё.

– Я всё равно не дам тебе развода, слышишь, Зареченский? Не дам.

– Ты повторяешься, милая. Мои адвокаты займутся нашим бракоразводным процессом.

Глаза Настёны зло блеснули, аккуратные ноздри затрепетали.

– Ребенка ты не получишь.

Вот она и ступила на тонкий лед.

Она могла говорить, что угодно. Клясться в вечной любви, называть его эгоистичным ублюдком, пытаться вывести на эмоции. Она могла делать, что угодно. Кроме одного – не сметь касаться темы не рожденного ребенка.

Его. Ребенка.

– Вот как, – растягивая слова, произнес он, пытаясь сдерживать в узде рвущихся наружу демонов. – Значит, решила меня шантажировать ребенком. Мы об этом поговорим вечером. Дома. А сейчас…

Он закрыл глаза.

Иначе никак.

Убьет, суку, голыми руками.

– Миша…

Тишина.

– Миша!

Снова безрезультатно.

– Да что же ты за человек, Зареченский? Неужели ты не видишь, что я в отчаянии? Что я готова пойти на всё, лишь бы ты со мной общался, чтобы мы поговорили и, наконец, пришли к согласию и примирению. Неужели ты готов перечеркнуть год нашей жизни из-за нелепости? – тут она скривилась.

– Ложь – не нелепость, – он даже не открыл глаза.

Она, вдохновленная его репликой, быстро продолжила:

– Нелепость, Мишенька, ещё какая нелепость. Да, наша жизнь началась с небольшого обмана, но… Скажи, если бы не Раиса, разве мы с тобой познакомились бы? Где? Я простая девочка из Калуги, ты крутой мен, где бы мы с тобой пересеклись? Да нигде! Поэтому судьбу надо немного подталкивать! Разве мы не были счастливы этот год?! Были, черт побери! Ещё как были! И можем быть счастливы и дальше! А ты уперся, как баран, и не желаешь признавать очевидного. Твердишь, что одна ложь рождает другую! Может, и так, а, может, и нет! Почему ты мне не хочешь поверить? Я люблю тебя! Люблю! Я жить без тебя не могу! И ребенок… Неужели ты не можешь перешагнуть через свою долбанные гордость и самолюбие ради него?

Зареченский резко распахнул глаза, подался вперед, чем заметно напугал Настю, та отпрянула.

– Слушай сюда в последний раз. Не смей шантажировать меня ребенком. Поняла?

Сейчас перед ней был другой Зареченский.

Тот, с которым лучше не иметь дело.

Настя всхлипнула и, шаря по панели, нашла кнопку, опускающую стекло.

– Артем, останови меня у первого же метро.

Михаил встретился взглядом с Артемом и кивнул.

– Остановишь. Пусть прогуляется. Давно ездила на метро? Да и ездила ли вообще. Мадам Мистерия, привезя тебя в Москву, кажется, сразу посадила на машину, чтобы ты соответствовала статусу?

Настя отвернулась, не пряча слезы.

Теперь она их демонстрировала постоянно. Мол, любуйся, муженек, доводишь беременную жену до истерики.

Что-то похожее на сожаление кольнуло в груди. Несмотря на все их разногласия, не стоит и ему забывать, что она беременна. И тут же Михаил оборвал себя. Так же не стоит забывать, что Анастасия великолепная актриса и выдавить из себя слезы для неё плевое дело.

Михаил снова вернулся на место. Лучше на неё не смотреть. И не думать. Пусть катится хоть к метро, хоть к самому черту. Единственное, что его сейчас реально волновало – её угроза не отдать ему ребенка. Если она пошла на попятную по поводу развода, значит, будет война.

Накануне они договорились, что он ей платит пять миллионов евро, она рожает ребенка и отдает его ему. Сама уезжает. Все счастливы и довольны. Она смело может начать новую жизнь. С её внешностью и его деньгами она без проблем встретит нового мужчину, что будет готов с неё сдувать пылинки и обеспечивать ей полный комфорт.

За ребенка Зареченский будет биться.

Не отдаст.

Ладно, сейчас не время и не место. Сначала сегодняшний день, переговоры, а к вечеру ближе он встретится с Архипом Лазаревым. Архип считался лучшим адвокатом по бракоразводным процессам. И у Михаила был козырь в рукаве, о котором Настя, кажется, забыла. Брачный контракт. Любовь любовью, но брачный контракт год назад был подписан.

Михаил даже помнил, как Настя подмахнула его, не читая. Видимо, летала в небесах от счастья, что ей всё же удалось захомутать Зареченского. Он устало вздохнул.

День только начинается, а нервы уже расшатаны.

Машина плавно притормозила.

– Михаил Николаевич, метро.

– Твой выход, милая.

Настя порывисто схватила с сиденья клатч и прошипела сквозь сжатые губы:

– Ты ещё пожалеешь, Зареченский, – после чего ослепительно улыбнулась: – Увидимся вечером дома, милый.

– Удачного дня, милая.

Она грациозно вылезла из автомобиля, с грохотом захлопнув тяжелую бронированную дверь. Михаил заметил, как Артем поморщился. Парень трепетно относился к технике.

– Поехали, Тема.

Михаил даже не посмотрел на гордо удаляющуюся жену, изящно передвигающуюся на высоких каблуках и явно выделяющуюся из толпы обывателей, что спешили по своим делам в подземку, кто на работу, кто на учебу.

Глава 2

Чертов ублюдок… Гореть ему в аду… Да чтобы он…

Настя прикусила губу едва ли не до крови и распрямила спину.

Кого она обманывает? Перед кем разыгрывает театр?

Боль полоснула по сердцу с новой, раздирающей всё нутро силой. И как с ней справиться?

Ничего… Она сильная, она что-нибудь придумает.

Главное – отойти. Успокоиться.

Зареченский перебесится, и у них снова всё будет хорошо.

Наверное…

Сомнения пришли вместе с болью.

Справится ли она?

Справится. У неё нет другого выхода.

Настя шла по разбитому асфальту, вскинув подбородок кверху. Если Зареченский смотрит вслед, то он должен видеть, что их разговор не тронул её, что она тверда в своем решении и будет стоять на нём до конца. Она не сдастся.

Ни за что.

На кону слишком многое поставлено.

И Раиса не отвечает на звонки…

Настю толкнул в плечо мужчина, и вместо извинений, она услышала грубое:

– Куда прешь?

От подобной наглости девушка опешила. Мало того, что он её сам толкнул, так ещё и её интересное положение на него не произвело впечатления! И вместо того, чтобы извиниться, он нахамил.

Настя ничего не успела ответить – он быстрым размашистым шагом двинулся ко входу в метро.

Да, прав Миша, она никогда не ездила на метро. И сейчас. Спрашивается, на кой сюда идет? Но вернуться и пойти к стоянке такси означало сдать позицию. Ну уж нет. Разберется.

Все ездят, и она справится.

Загвоздка заключалась в том, что Настя сорвалась из дома без определенной цели. Ей необходимо было поговорить с Мишей, предпринять ещё одну попытку. Она рассчитывала, что, когда они окажутся вдвоем в машине, он смягчится. Он всегда смягчался. Плюс они часто шалили, отгородившись от водителя. Настя ласкала его и ртом и руками, да и он не отставал от неё.

И что теперь…

Конец?

Ну уж нет.

Не для того она пожертвовала всем, чтобы, не получив всего сполна, отойти на задний план. Да и как она будет жить без Миши? Дело даже не в деньгах, хотя и в них тоже. Пять миллионов евро – хорошая сумма. Для тех, кто не знает, сколько у Зареченского на счету.

Настя мотнула головой, точно прогоняя наваждение. Кого она обманывает… кого…

Деньги деньгами, с ними она с легкостью может устроиться и дальше. Да и бывшая жена Зареченского не останется долго без присмотра и нового покровителя, это Настя понимала. Проблема заключалась в другом – она не хотела уходить от Миши! И как бы он там что не говорил – она его любит. Он добрый – с ней! – заботливый, внимательный, не жадный, в постели отличный любовник. Счастлив, что у него будет наследник. Вроде бы не изменяет. Что ещё надо девушке для счастья?

Переписать прошлое и только.

Настя приглушенно выругалась.

С прошлым как раз и возникли проблемы. Как Зареченский откопал, что она работала с мадам Мистерией? Та клялась и божилась, что у неё всё чисто, что комар носа не подточит, что всё идеально. Настя ей верила, потому что Раиса ходила по краю, играя с очень влиятельными людьми. Настя у неё была не первая и далеко не последняя. Именно мадам учила её всему. Откопала её, привезла, обула-одела, всё рассказала-показала. Даже девственность заставила восстановить, потому что сейчас девственницы в тренде у богатых мужчин!

Настя повелась на обещания красивой жизни. Да и какая девушка не поведется, когда тебе обещают золотые горы да ещё с довольно интересным мужчиной? Настя иногда себя спрашивала – а если бы на месте Михаила Зареченского был мужчина лет пятидесяти пяти с приличным животиком и лысиной, как бы она себя повела? Настя старалась быть максимально честной с собой и её ответ звучал – так же.

Она хотела обеспеченной жизни, но не знала, как получить её. Вкалывать от рассвета до заката? Нет у неё мозгов, знаний, умений, необходимых навыков, чтобы сколотить состоянии. Сколько бы она зарабатывала, закончив институт и устроившись менеджером? Тридцать-сорок тысяч, если повезет. Сейчас она могла смело потратить данную сумму за день, и не заметить. Полтора года назад она о таком не смела и мечтать. Где-то там, в эфемерном будущем, на далеком горизонте, перед её глазами маячили крутые машины, сказочные загородные особняки, фешенебельные курорты. В жизни были знакомства с бизнесменами средней руки, что, максимум, раскошеливались на золотые украшения с фианитом.

Знакомство с Мишей изменило всё.

Она сама не заметила, как влюбилась, хотя Раиса её предупреждала: «Не смей поддаваться чувствам. Полюбишь – профукаешь всё! Ты должна всегда сохранять холодный расчет! Только он поможет тебе удержать мужика! Никаких чувств! Максимум симпатия! Тебе что надо, деточка? Чтобы не ты любила, а тебя! Запомни: в отношениях один любит, второй позволяет любить! Выбор за тобой».

Но как его не любить…

Как?

В метро было душно и жарко. Настя с непривычки поморщилась. Н-да, дорогая, к хорошему быстро привыкаешь. Забыла, как ездила на автобусах по Калуге и о машине только мечтала? А сейчас нос воротишь от запаха пота.

Чтобы попасть на метро, надо купить проездной. Или билет. Или как он там называется.

Легкая тошнота подобралась к горлу, но Настя, упрямо сжав губы, направилась к кассе. Пусть ей станет плохо! Пусть! Наверняка псы Зареченского где-то поблизости. Не может он её отпустить одну… Только не свою лялечку. Он же оберегал её от всего. А тут… метро.

С трудом подавив в себе желание передернуть плечами и, отбросив прочь мысли о муже, который грозился вот-вот стать бывшим, Настя подошла к кассе и встала в очередь. Перед ней стояли трое – двое мужчин и девушка в футболке с капюшоном и открытыми руками. Настя позабавилась – интересно, где она такую разыскала?

Когда подошла её очередь, Настя открыла клатч и достала карточку.

– Извините, девушка, аппарат не работает. Только наличкой, – равнодушно бросила кассирша, заспанная женщина с лицом, не тронутым косметикой. И как так можно ходить на работу? Да и просто в люди.

Настя нахмурилась.

– У меня нет наличных. Евро же вы не принимаете?

– Естественно. Слушайте, давайте или дальше проходите или вон – в следующее окно, там, может, карту считают, нечего задерживать очередь.

Вот тут Настя встала в «позу». Она ненавидела, когда ей указывают.

– Женщина, а вы мне не грубите. Это проблема метрополитена, что у вас не работает терминал.

– Слушай-ка ты…

А вот и пошёл знакомый диалог, на который можно натолкнуться где угодно и когда угодно.

– Вот возьмите, пожалуйста. Не стоит…

Стоящая рядом девушка в смешной футболке не отошла далеко, и теперь ей протягивала сто рублей, кивая на кассу и одновременно строя мину, как бы тем самым говоря, что не стоит спорить.

Настя усмехнулась и взяла купюру.

– Спасибо. Далеко не отходи… Я сейчас.

Девушка явно никуда не спешила, потому что, сделав пару шагов в сторону, чтобы не мешаться, терпеливо принялась ожидать Настю, лишь изредка бросая на неё любопытные взгляды.

Купив билет и, разумно рассудив, что не стоит ругаться с кассиршей и окончательно портить себе настроение, Настя подошла к девушке.

– Скажи мне свой номер телефона, я переведу деньги.

– Да вы что… не надо…

– Давай-давай.

Девушка, явно смущаясь, продиктовала номер, и Настя выполнила нехитрую комбинацию.

– Ещё раз спасибо тебе.

– Не за что.

Девушка улыбнулась, немного угловато пожав плечами. Настя кивнула и пошла в сторону турникета.

Чувствовала она себя не в своей тарелке. Даже несколько раз оглянулась по сторонам. Неужели Зареченский на самом деле за ней никого не прислал приглядеть? Но Настя не увидела ни одного знакомого лица.

Вот же ж…

Ей было всё равно куда ехать. Выйдет на любой станции, отзвонится водителю, и тот приедет за ней. Надо было изначально так и делать, а не затевать глупую игру в «прокачусь-ка я на метро».

Большое скопление народа всё больше раздражало Настю. И как только поезд остановился, и перед ней открылись двери, она, стараясь не задеть каблуком ступени, вошла в вагон.

И снова омерзительный запах пота, дешевого парфюма и алкоголя. Из-за беременности окружающие запахи воспринимались ею резче, острее, к горлу снова подкатила тошнота.

Прогулялась, называется.

Ей повезло, и вагон оказался полупустым. Настя, увидев свободное место, прошла и села. Она мысленно усмехнулась – интересно, а если бы все места были заняты, уступил бы кто-нибудь место беременной девушке? Настя сомневалась.

– О, здравствуйте ещё раз.

Услышав знакомый голос, Настя повернула голову влево и увидела, что рядом с ней опускается девушка в смешной футболке.

– Привет.

– Нам по пути.

Настя пожала плечами.

– Скорее всего.

Сейчас она более внимательно присмотрелась к девушке. Скорее всего, её ровесница, может, на пару лет помладше. Миловидное лицо сердечком, чуть раскосые карие глаза, неаккуратно выщипанные толстоватые и совершенно не идущие ей брови. Ни грамма косметики. Да что же за девушки-женщины сейчас пошли такие? Совершенно за собой не следят. А потом говорят, что их личная жизнь не удалась.

Хотя в такой футболке…

Опытный взгляд Насти прошелся по фигуре девушке. Стройная, уже плюс. Высокая грудь, длинные ноги обтянуты джинсами, протертыми в некоторых местах. На ногах – кеды. Кеды! Настя не помнила, когда последний раз обувала кеды, да и обувала ли вообще.

Единственное, что однозначно понравилось Насте в незнакомке – её запах. Миндаль с клубникой. Интересное сочетание.

– У вас что-то случилось? – а вот этот вопрос Анастасии совершенно не пришёлся по душе. Одно дело – обменяться несколькими дежурными фразами, и другое – когда люди становятся навязчивыми.

Но отчего-то она лениво ответила, не осадив незнакомку:

– Нет. Всё хорошо.

И не заметила, как опустила руку на живот.

– Вы извините меня… Я, наверное, лезу не в своё дело. Просто понимаете… Вы такая красивая, на вас дорогая одежда, и вы в метро… Плюс у вас нет рублей даже. Может, я преувеличиваю, но у вас в глазах такое выражение, точно вы… как бы это правильно сказать… потерялись. Извините ещё раз. Пожалуйста.

Настя, чуть прищурившись, улыбнулась одними уголками губ.

– А ты наблюдательная.

– Да нет… Не особо… Просто вы… – девушка смущенно улыбнулась в ответ, снова угловато пожав плечами. – Меня Настей зовут.

– Надо же… Правда? И меня Анастасией.

– Вот так совпадение.

– Согласна.

Настя не понимала и не узнавала себя.

Зачем она вообще разговаривает с этой девушкой? Да ещё и представилась. И совпадение в их именах. Странно как-то.

Очень даже.

Словно рок какой-то… судьба…

Какие только глупости не придут в голову беременной девушке, находящейся в раздраенных отношениях с мужем. Да и гормональный фон опять же повышен. Необходимо переговорить с гинекологом, пусть выпишет какие-нибудь витамины, чтобы она поменьше реагировала на разные глупости и перестала воспринимать всё слишком остро.

Если и дальше Миша будет отказываться идти на компромисс, им предстоит полноценная война. И Настя не собиралась проигрывать. Ей нельзя. Никак.

Она не собиралась через несколько месяцев начинать всё заново. Охоту, соблазнение, привыкание.

Нет, нет и ещё раз нет!

– А вы далеко едете? – голос новой знакомой снова прервал вялотекущие мысли. – Будет забавно, если мы и…

Девушка не договорила.

Дальнейшее произошло за считанные секунды, превратив жизни сотни людей в кошмар наяву.

Оглушительный взрыв. Срежет металла. Огненная волна.

Боль, мгновенно охватившая всё тело.

Крики – женские, мужские, детские.

И как апофеоз всего происходящего – жестокое, кровавым росчерком прошедшее по людским судьбам, слово «теракт»…

Глава 3

Кровь. Боль.

Паника. Давка.

Стоны и крики о помощи.

Мат и шепот умирающих…

Гарь. Запах горящих тел.

Кровь…

Кареты «скорой помощи». Полицейские и отряды специального назначения с обученными собаками.

«Боблимы», ломящие цены втридорога и волонтеры, съезжающиеся со всего района.

Репортеры, жаждущие первыми заснять горячее видео с места трагедии и родственники тех, кому успели сообщить.

– Давайте его сюда!.. Тут носилки!

– Ребенок! Я слышу голос ребенка!!!..

– Он горит! Помогите!

– Она застряла по железками!

– Беременная! Без сознания!

И снова крики. Повторяющиеся бесконечное количество раз.

Боль. И кровь.

И трагедия, объединившая многие судьбы одним испытанием.

В больнице было жарко. Не в плане духоты, а в плане поступления раненых.

– Он уже не дышит! Куда вы его привезли?

– А если…

– Не если! В морг!

– Но…

– У нас не хватает людей и палат, вы это понимаете?!

Никто ничего не желал понимать и видеть…

Василия Игнатьева выдернули сразу же после очередного осмотра. Он устал и был чертовски зол. Ещё пару часов назад закончилась его смена, и он мечтал попасть домой, но всё изменилось в одночасье.

Люди поступали бесконечной вереницей, и их отделение сейчас напоминало военный госпиталь.

– Какого?..

Если бы его не позвал Семен Торов, хирург, и по совместительству друг, он выругался бы более «цветасто».

– У нас ЧП.

– У нас, если ты не заметил, одно большое ЧП. Сема, говори яснее, у меня там пациент с открытым переломом и ожогами…

– А у меня Анастасия Зареченская.

– И что?

Игнатьев устало провел рукой по лбу.

– А то! Тебе фамилия ничего не говорит?

– Знакомая?

– Мля, Игнатьев, не моя знакомая!!! А фамилия тебе ничего не говорит?!

Торов заметно нервничал, что было ему не свойственно.

Оглядевшись по сторонам, он схватил друга за локоть и рванул в сторону ординаторской, оказавшейся запертой. Выхватив ключи из кармана, недрогнувшей рукой открыл дверь и втащил туда Игнатьева.

– Что за цирк устраиваешь, Сема?

– Не цирк. Мля, Игнатьев, у тебя в отделение от потери крови вот-вот умрет жена нашего олигарха Михаила Зареченского, а ты не в курсе! Ты вообще что ли новости и телек не смотришь?

– Мне некогда… – начал по привычке говорить Василий, и тут же осекся.

– Зареченский… Зареченский… Черт побери, ТОТ САМЫЙ Зареченский!

– Нет! Ты много знаешь олигархов с подобными фамилиями…

– Черт!

Игнатьев устало провел рукой по лицу.

– Что с его женой?

– Хреново с его женой… Она ещё и беременная. Теряет много крови. Нужно переливание.

– Доноры есть?

Медленное покачивание головы.

– Четвертая отрицательная. Сам знаешь, сколько людей с такой группой…

Игнатьев грязно выругался.

– Ноль четыре процента.

– Вот-вот.

– Зареченский нас порвет за жену и ребенка.

– Что с ребенком?

– Пока всё стабильно, но…

– Торов молчи. Зареченский здесь?

– Пока нет. Но, думаю, уже в курсе, и скоро начнется… Плюс пробки. Её даже перевезти не удастся.

Мужчины переглянулись.

– Ты пришел ко мне не просто так, – жестко бросил Игнатьев. – Говори.

– Там ещё девочка поступила… Ровесница Зареченской. Изуродовано лицо, ожоги, осколочные ранения. Она, видимо, прикрыла собой беременную Зареченскую. Вся спина разорвана. Фактически живой мертвец. Я проверил документы. Анастасия Дёмина, приехала поступать в универ. Есть выписка из детского дома, сирота.

Холодок побежал по спине даже видавшего виды Игнатьева.

– И?..

– У неё тоже четвертая отрицательная.

Мужчины снова переглянулись.

Игнатьев, сжав кулак, подпер им подбородок, а потом с силой вдарил кулакам о стену. Ещё и ещё…

– Торов, ну почему жизнь такое дерьмо, а?

– Тебе нельзя так говорить. Ты – врач, ты спасаешь жизни.

– Да?! Спасаю?! А почему нам сейчас приходится выбирать?! А?!

– Потому что жизнь – дерьмо.

– Сема…

– Что, Сема? Там две жизни, тут одна…

– И то, что Зареченская при деньгах, конечно, ничего не значит!

– Значит, мать твою! Ты хочешь получить оборудование для УЗИ-кабинета? А для исследовательского центра? Ты хочешь ремонта в лаборатории? Мне продолжать?

– Не надо…

В голосе Игнатьева послышалась горечь.

– Семен, ты знаешь, что делать. Готовь бригаду и операционную.

Глава 4

По дороге в офис Михаил принял решение – сегодня же разъехаться с Настей. Чем меньше они будут пересекаться, тем быстрее остынут.

Он даже не собирался возвращаться в коттедж в поселке. Пусть пока она там поживет. Он обоснуется в городской квартире, да и до офиса добираться легче.

Если Настя и дальше будет гнуть свою линию «люблю, развода не дам, шантаж ребенком» придется действовать жестче.

Не хотелось бы.

Чтобы провести встречу в нормальном режиме, Михаил запретил себе думать о жене. Хватит. На сегодня так точно. Если только вечером. И то, когда напьется в одиночестве, чтобы забыться и провалиться в пьяный сон.

Или свалить в клуб? В «Берлогу». А что, мысль. Давно Зареченский не участвовал в боях без правил. Кости разомнет. Ага, а на следующий понедельник на переговоры с японцами заявится с разбитой физиономией, вот забавно-то будет.

Мысль про «Берлогу» пришлась Михаилу по душе, но участие в боях пришлось откинуть. Когда-нибудь попозже. Это в молодые годы можно было запросто себе позволить то, что душе заблагорассудится. Сейчас приходилось взвешивать каждый шаг и думать о последствиях.

Жизнь учит на своих ошибках и порой бьет очень больно.

В офисе кипела работа. Подчиненные знали – опаздывать нельзя, поэтому к приезду Зареченского все были на рабочих местах.

Елизавета, его личный помощник, тотчас сорвалась с места и сразу же прошла за ним в кабинет.

– Михаил Николаевич, звонил Дуров. Они уже едут.

– Хорошо. Будем общаться в малой переговорной.

Лиза кивнула.

– Кофе? Чай?

– Давай кофе.

Михаил относился к тем немногочисленным людям, которые не делали предпочтения между кофе и чаем. Иногда мог неделю пить только чай, потом резко переключиться на кофе. Елизавета знала его особенность, поэтому каждое утро спрашивала.

А вот Настя так и не удосужилась обратить внимание на особенность мужа.

Черт!

Снова она!

Зареченский дернул галстук, сдирая его, потом снова выругался и пригласил Лизу.

– Завяжи, пожалуйста.

Елизавета была идеальным работником. Красивая, эффектная шатенка, мама двух деток, никогда не бравшая больничный и уходящая с работы после него.

Он как-то раз спросил её:

– А муж… Не ворчит?

Всегда сдержанная, собранная Лиза внезапно покраснела, и в её серьезных глазах появилась теплота:

– У нас немного странная семья.

Она никогда не распространялась про свою жизнь вне офиса. Самое необходимое Михаил про неё знал, личное его не интересовало.

– Почему?

– У нас муж занимается детьми. Он не домохозяин. Просто… так вышло. Дети больше к нему льнут, да и он с ними с рождения больше… возится. А я холодная в плане эмоций… что ли, – он никогда ранее не замечал за ней косноязычности. – Саша – фрилансер. Программист. А я больше люблю с людьми напрямую работать.

Михаил кивнул, поняв её без лишних объяснений. Прибавил зарплату, и в отдел программирования дал задание периодически скидывать работу мужу Елизаветы. Он ценил хороших работников. Лиза была именно такой.

Дуров со своими ребятами приехали за две минуты до назначенного времени.

– Нас не беспокоить.

– Поняла.

Переговоры о новом проекте проходили хоть и с трудом, но достаточно плодотворно. Михаил, полностью включившись в рабочий процессе, не замечал мигание айфона, поставленного на беззвучный режим, и поэтому, когда Лиза, коротко постучавшись и не дожидаясь ответа, скользнула в приоткрытую дверь, направляясь к нему, он недовольно нахмурился.

– Что?

– Михаил Николаевич, до вас Игнат Валерьевич дозвониться не может.

Зареченский нахмурился.

С Игнатом они работали давно, и если Игнат связывается с ним через Елизавету, значит, что-то серьезное.

– Хорошо, спасибо. Господа, извините, вынужден отлучиться на минутку, важный звонок.

Дуров и его команда сделали якобы понимающие лица. Никому не нравится, когда прерывают процесс переговоров.

Михаил, хмурясь и всё сильнее раздражаясь, взял айфон со стола и не без удивления отметил четыре пропущенных от Игната.

Это уже напрягло не на шутку.

Ещё раз извинившись, Зареченский направился в смежную комнату, что одновременно служила ещё и комнатой отдыха. Большой белый кожаный диван, на котором он частенько имел любовниц, захаживающих к нему со словами «милый, я мимо проезжала…». Да и ночевал он на нем не раз, когда сил не то что ехать в поселок, в квартиру не было. Большая плазма, встроенный бар. Минимум мебели, максимум комфорта.

Михаил нажал на вызов Игната.

Тот ответил сразу.

– Миша, я ещё до конца не разузнал, что да как. Но…Ты вообще в курсе, что в метро произошел теракт?

Холодок коснулся спины мужчины.

– Нет.

– Я выясняю, на какую ветку села Настя.

На пару секунд Зареченский выпал из жизни. Перед глазами даже замелькали мушки.

Теракт.

Как часто мы последнее время слышим о таком по новостям?

Оно едва ли не стало привычным, крепко войдя в обиход.

Мы слышим его и думаем: «Да, страшно. Да, жутко. Да, не повезло тем ребятам…» И у нас НИКОГДА не возникает мысли, что подобное зверство, подобная неоправданная жестокость может случиться с тобой или с кем-то из близких. Потому что… ну, не может и всё тут. Нас всех ждет счастливое будущее, тихое, без войн, без потерь.

Как показывает сама жизнь, никто не застрахован.

– Чтооооо? – рычащий возглас вырвался непроизвольно.

– Твоя Настя вошла в метро.

– Я в курсе!

– Теракт, Миха! Ты меня слышишь?

– Да!

– И Настя твоя в метро была в это время!

– Знаю…

Адреналин в крови подскочил, в висках застучало.

– Её телефон вне зоны. Но парни уже в метро. Прочесывают.

Зареченский ничего не успел ответить, так как снова раздался тревожный рваный стук, и снова появилась уже обеспокоенная не на шутку Лиза.

– Михаил Николаевич, звонят из больницы…

Она сделала паузу, за время которой он с трудом поборол в себе желание подойти и хорошенько её встряхнуть.

– Говори, черт побери!

– Анастасия Сергеевна в больнице. Вы лучше сами бы поговорили…

– Игнат, ты слышал?

– Да. Всё понял.

Нажав на отбой, Михаил провел рукой по отросшим волосам, которые привык носить по длине воротника сорочки. Рука мелко подрагивала. Новость не просто шокировала – оглушала.

Что с ребенком?!

Что с Настей…

Разговор с больницей получился ещё более коротким, но продуктивным.

Теперь он знал, где находится его жена. Можно было выдохнуть, но воздух застрял в легких, потом в горле. Михаил взял протянутый Лизой стакан с водой и, осушив его до дна, благодарно кивнул.

– С Дуровым… давай… сама…

– Конечно, Михаил Николаевич.

Пошатываясь и не чувствуя под собой ног, Зареченский устремился к лифту, не замечая сочувствующего взгляда Лизы, который ему, ох, как не понравился бы.

Чего-чего, а жалости Зареченский не любил.

Девушка встряхнула головой, выдохнула, собралась и пошла дальше выполнять свои обязанности.

Даже ему оказалось сложно пробраться через оцепленный кордон. По пути к месту происшествия они умудрились пересечься с Игнатом и его ребятами.

– Какого черта нас не пропускают? – рычал Зареченский, уже готовый прокладывать дорогу кулаками.

– Миха, угомонись, сейчас документы проверят и пропустят.

Игнат стоял рядом, сжав плотно губы. Как всегда, сдержан и сосредоточен.

– Поздно документы проверять! Террористы давно ушли!

У Михаила всё внутри кипело. В такие минуты понимаешь, насколько ты беспомощен. У тебя, казалось, есть всё – деньги, власть, даже собственный самолет есть! А ты стоишь в толпе, и тебе никак не пробраться к точке назначения.

– Сейчас.

Игнат кивнул и направился к здоровенному бугаю в черном рипстоповском костюме со шлемом, полностью закрывавшим лицо. Они обменялись короткими фразами, после чего началось движение – Игнат кивнул Михаилу, что путь свободен, и они могут трогаться.

– Знакомый?

– Есть такое дело.

Михаил усмехнулся. Интересно, в какой военной структуре и области у его безопасника не было связей и знакомств?

Зареченского продолжало потряхивать, выворачивая всё нутро от неизвестности и тревоги. Разговор с врачом его не успокоил. Он перезвонил ему, как только сел в машину и долго слушал занудные речи о том, что с его женой, и какие манипуляции они сделали.

– Что с ребенком?

– С ребенком всё хорошо.

Наверное, его вопрос прозвучал в тот момент эгоистично. Но иначе Михаил не мог. От мысли, что он может потерять не родившегося малыша, в душе поднималась бессильная ярость, похлеще той, что он испытывал сейчас.

Ребенок для Михаила значил очень многое, если не всё. Это его кровь, его продолжение. Он уже, черт побери, его отчаянно, до одури любил.

И он сделает всё, чтобы малыш жив!

Какие только мысли шальные не приходят в голову от неведения… от осознания, что они там, а ты пока что здесь… И вроде бы мчишься, гонишь и всё равно не успеваешь, всё равно не можешь никак повлиять на ситуацию.

И если встанет выбор…

Михаил даже не сомневался с ответом.

Он выберет малыша.

Какие бы отношения у них сейчас ни были с Настей, смерти он ей не желал… но малыш. Это ЕГО малыш. И он будет жить! Будет!

Зареченский с такой силой сжимал кулаки, что, казалось, пальцы сейчас сломаются. Почему они так медленно ползут? Почему?

– Что говорят врачи?

Игнат пытался его отвлечь от тягостных мыслей.

– Несут всякую херь. Надо забрать Настю и перевезти её в нормальную клинику.

– Сделаем, как только затор ликвидируют.

– Если вертолет?..

– Если Насти или малышу будет угрожать опасность – организуем. Но, сами понимаете, в черте города… Мы его можем даже не посадить перед больницей.

– Врач нёс какую-то херь про потерю крови и про риски. У них нашелся подходящий донор, но опять же, ввиду экстренности они не сделали необходимых анализов. Про какие-то маркеры, антигены, экспресс-тесты. Я в этом ни хрена не понимаю, – Михаил сглотнул и провел рукой по волосам, зачесывая их пятерней назад. – Меня волнует другое. Если сейчас начнутся роды – ребенка спасут? Игнат, спасут?!

Он чувствовал, как на лбу выступила испарина, несмотря на то, что в автомобиле работал климат-контроль.

– Сейчас выхаживают малышей даже рожденных на очень малых сроках. Едва ли не килограммовых.

– Игнат, килограмм! Ты представляешь себе килограммового малыша? Тут доношенных не знаешь, с какого бока взять и как подержать, а тут…

– Я уже связался с Орешко, она нас будет ждать.

– Спасибо.

В голове вскользь промелькнула мысль, что Орешко – гинеколог Насти. Он был у неё на приеме единожды, сдавал анализы для полной картины, дальше особо не вдавался в подробности, как проходит беременность. Хорошо и ладно. Иногда досадливо сожалел, что малыш на УЗИ лежит спиной, зажимая половые органы, и не показывает родителям, кем будет – мальчиком или девочкой.

Михаил хотел пацана. Какой мужчина не хочет наследника рода? Тому, кому передаст своё дело? Кого всему будет обучать?

Сейчас же он понимал, насколько был не прав. Надо интересоваться каждой мелочью! Каждым результатом! Ловить и запечатлеть в памяти каждый фрагмент, нюанс, потому что… Потому что вот так, в одночасье, всё может оборваться, наступить точка невозврата.

Именно из-за ребенка Михаил женился на Насте. Нет, это не было банальным «залётом». Не настолько он идиот, чтобы позволить малознакомой блондиночке забеременеть от него. Он давно не доверял разговором типа: «Милый, я пью таблетки! Милый, у меня спираль!». А потом окажется, что забыла выпить таблетку, спираль сдвинулась, и да здравствует фраза: «Милый, а у нас будет ребеночек». Зареченский подобное пресекал на корню. Секс только с презервативом, каким бы неудобным и некомфортным он периодически ни казался. Были в его жизни несколько девушек, которым он относительно доверял, и которые точно знали, что беременеть от него нельзя.

Анастасия играла свою роль безупречно. Мистерия выбрала шикарную позицию для неё.

Настя работала воспитателем в частном детском саду. И, конечно, по совершенно случайным стечениям обстоятельств именно в том, который курировала его фирма. И в котором он нет-нет да появлялся.

И тут она. Воспитательница, любимица детей и сама – самая любящая и трепетная работница.

Вторая их встреча состоялась именно в детском саду.

Она возилась с детишками на площадке, а он приехал туда с Игнатом и парой ребят.

Он наблюдал за ней, и в голове промелькнула шальная мысль: «Будет хорошей мамой». И следом – почему бы не его детям?

Зареченский созрел для семьи. Даже больше для детей.

Тогда-то он и решил продолжить с ней общение.

Почему бы и нет? Красивая. Нежная. Добрая. Детей любит.

Не было у него к ней сумасшедшей любви и страсти. Дикого влечения, чтобы голову сносило и терялся в ней. Была крепкая симпатия и нормальная сексуальная потребность в её теле. Он даже ей не изменял. Зачем? Чистая девочка, раскрытая для экспериментов в постели. Зареченский снова мысленно усмехнулся.

Чистая…

Интересно, сколько у неё было мужиков?

Его никогда не интересовал подобный вопрос. Все они взрослые люди и живут так, как желают, меняя партнеров и стремясь к комфортной жизни. Он никого не осуждал. Ему нравилось выражение, что двое понравившихся людей могут делать за дверью спальни, что угодно, главное – по обоюдному согласию. И даже, если их будет трое – выбор каждого.

Поэтому к прежним партнерам своих любовниц и к их количеству был равнодушен.

Но тут же его развели! Обманули. И назревал закономерный вопрос – что скрывала Настя и для чего?

Может, и не скрывала. Просто он ей перестал верить. Разом.

И уже никогда не поверит.

И произошедшее событие, теракт, ничего не менял в этом плане.

Но пусть с ней всё будет хорошо… Значит, и с его ребенком – тоже.

Дорога до больницы казалось бесконечной. Люди… крики… полиция со спецназом… Всё смешалось.

В переполненной больнице было не легче.

Но их уже ждали. Почему-то Зареченского подобный факт не удивил. Если его жену не транспортировали, значит, или она находилась в критичном состоянии, или ждали конкретно его приезда.

Мать вашу… Иногда Зареченского выбешивало подобное отношение. Он с детства привык, что его фамилия производит на людей определенное действие. Порой нравилось, порой – нет. Точка кипения случалась и с ним.

– Михаил Николаевич?

Симпатичная медсестра сразу же кинулась в его сторону.

Вместо того, чтобы ассистировать в операционной или в перевязочной…

Досада полоснула по сердцу. Михаил сжал губы и прищурил глаза.

– Да.

– Пойдемте, пожалуйста, со мной. Я вас провожу к врачу.

– Что с моей женой и ребенком?

– Они живы. По остальным вопросам – к врачу.

Игнат с ребятами остались позади, осматривая территорию.

Давно не крашеные коридоры, с облупленными во многих местах стенами. С лавками, пусть и заново обшитыми, но явно неудобными, сейчас занятыми пострадавшими, которым уже оказана помощь, и их родственниками. А так же следователями и психологами.

Михаилу приходилось бывать в муниципальных больницах, но не в качестве пациента, а в качестве спонсора. И его всегда удивляло – куда, черт возьми, девались деньги? Он искренне считал, что профессия врача достойна уважения и всякой похвалы, но порой и его воротило от спекулятивности работников медицины.

Его проводили в кабинет заведующего хирургическим отделением.

– Добрый день, Михаил Николаевич. Василий Аркадьевич Игнатов.

– Рад знакомству.

Врач явно не спешил к больным, которым нужна была его помощь.

– Что с моим ребенком и женой? – повторил вопрос Зареченский, начиная раздражаться.

Он не собирался вести долгие разговоры.

Врач это понял.

– Сейчас состояние Анастасии стабильное. У неё сотрясение головного мозга третьей степени, множественные осколочные ранения. Но это не самое страшное…

Далее последовали медицинские термины, к которым Зареченский относился настороженно. Вот какого врачи, общаясь с родными пациентов, всегда употребляют заумную терминологию? Чтобы те почувствовали всю их значимость или, напротив, окончательно запутались?

– …у неё открылось маточное кровотечение… потеряла много крови… редкая группа… переливание… были некоторые осложнения…

– Что с ребенком?! – оборвал его Михаил, начиная терять терпение.

То, что с Настей всё в порядке – он понял. Живучая. Он рад за неё. Сотрясение мозга и прочая ерунда – пройдет, скоро она снова будет, как новенькая.

Игнатов поморщился от его резкости, но быстро взял себя в руки.

– Анастасия наглоталась дыма. Вам лучше проконсультироваться с вашим лечащим гинекологом. Мы никаких осложнений у ребенка не нашли. Сердцебиение прослушивается. Вы, Михаил Николаевич, должны понимать, что мы сделали всё возможное, уделили вашей жене максимум времени и внимания. Но у нас очень много пострадавших. Мы ближайшая больница, сами понимаете.

Михаил кивнул.

Он всё понимал.

Достав портмоне, не считая, достал деньги и аккуратно положил их на стол.

– Лично вам за хлопоты. Благодарность от меня. Завтра от меня приедет человек, скажите ему, что необходимо вашей больнице. Я могу забрать Настю?

Игнатьев не стал спорить и уходить от благодарности.

Они взрослые люди, ни к чему лишний раз сотрясать воздух.

– Вы будете её перевозить в частную клинику?

– Да.

– Тогда желательно, чтобы от них прибыла карета скорой помощи. Анастасия по-прежнему находится без сознания.

– Я вас поняла. Сейчас всё организуем. Я могу её увидеть?

– Да, конечно. Вас проводит Ниночка.

Ниночкой, видимо, была медсестра, которая по-прежнему его ожидала.

Настя находилась в общей палате, благо, рассчитанной всего на три койки. Но Михаил подозревал, что очень скоро в палаты будут ставить кушетки. Хотя, судя по тому, сколько карет скорой помощи он видел по пути, пострадавших начали развозить по другим клиникам. Сюда – особо тяжелых, кому требовалось безотлагательное медицинское вмешательство.

Поздоровавшись, Михаил прошёл к койке Насти. Выглядела девушка плохо. Бледная, с гематомами, с многочисленными ссадинами и порезами на лице. Рядом с койкой стоял штатив с капельницей.

Досадливо поморщившись, Михаил перевел взгляд на живот, который сейчас особенно казался дорогим и важным. Аккуратный, выпуклый. Анастасия строго соблюдала рекомендации Орешко в одном – в плане питания. Как только узнала, что беременная, сразу же исключила из рациона всё жирное, мучное, сладкое. Михаилу тогда было невдомёк, что не из-за заботы о малыше она это делала, а потому что не хотела набирать лишний вес. Диетолог каждую неделю расписывала план питания, который она соблюдала безукоризненно, благо, поваров в коттедже имелось несколько.

Лживая… притворная…

Михаил снова поморщился, уже от себя. Даже сейчас ему никак не удавалось пересилить себя. Неужели он такая сволочь, что личные обиды готов тешить снова и снова? Настя пострадала, ей нужна его помощь.

Но на душе, по-прежнему, было мерзко и гадко.

Две другие женщины или дремали, или так же находились в бессознательном состоянии.

Постояв ещё какое-то время, Зареченский вышел из палаты и направился по коридору к приемному покою, где оставил Игнат. Тот уже давал распоряжения по транспортировке Анастасии.

– Карета будет через десять минут.

– Пропускают?

– Да.

– Как Настя?

– Нормально. Пока без сознания.

– Переливание крови прошло без осложнений?

– Были какие-то. Врач уверил меня, что они справились, и сейчас её состояние стабильное.

Игнат кивнул.

– С ребенком тоже всё ок?

– Да. Слава Богу.

Мужчины замолчали, каждый погрузившись в свои мысли.

– Душно. Пойдем выйдем на крыльцо, – предложил Михаил. Стены больницы нещадно давили на плечи. Как и большинство людей, он не любил медицинские учреждения и посещал их при крайней необходимости, хотя по максимуму следил за здоровьем и раз в год делал диагностику организма.

Тучи закрыли солнце, подул легкий ветерок, принося небольшое облегчение.

Мужчины вышли из здания и спустились со ступеней.

Зареченский закинул голову к небу и протяжно выдохнул.

– Хреново как-то.

Игнат положил руку на плечо и похлопал.

– Прорвемся. Главное – и Настя, и малыш живы.

– Да.

Михаил повернул голову влево и увидел, как прямо на асфальте сидел парень лет двадцати в камуфляжной форме и, держась за голову, раскачивался из стороны в сторону.

– Что с ним?

– Невеста находилась в метро… Умерла…

Михаил задержал на парне взгляд, искренне соболезнуя ему. Скорее всего, из полиции или та же гвардия. Молодой. Потерять любимую девушку ужасно. К тому же, невесту.

– Игнат.

Он кивнул на парня.

Безопасник кивнул в ответ.

Вызванная ими карета скорой помощи приехала вовремя.

Глава 5

– Что думаешь делать дальше?

– Ничего.

– Менять планы не будешь?

– Нет.

Михаил попросил Игната посидеть с ним. Они остались в городской квартире, что находилась в пятнадцати минутах езды от клиники, где лежала Настя. Врачи заверили его, что они окажут самую необходимую помочь и самый лучший уход. Михаил знал – так и будет.

– Мы вам сообщим сразу же, как она придет в себя.

– Её бессознательное состояние никак не влияет на ребенка?

– Мы наблюдаем, Михаил Николаевич.

Черт!

Если что-то случится с ребенком…

Зареченский гнал от себя дурные мысли. Оставаться одному не хотелось. До теракта и несчастья с Анастасией на душе было паршиво, теперь втройне.

Сначала Игнат отнекивался и не хотел пить.

– Я отвечаю за твою безопасность.

– Даров, я снимаю с тебя сегодня все твои полномочия. Расслабься и давай уже… разливай.

Игнат, покачав головой, открыл коньяк и молча разлил. Мужчины выпили, не поморщившись и не закусывая.

Они сидели на большой веранде, закрытой с трех сторон огромными панорамными стеклами. Архитектор постарался на славу – создавалась иллюзия, что находишься на веранде загородного дома: уютный столик с садовыми креслами, несколько карликовых кустарников, посаженные в кадушки вьюны.

Квартира Михаила занимала весь этаж, балкон был достаточно большим и просторным. Учитывая, что она располагалась на предпоследнем этаже, вид открывался шикарный.

Мужчины не спешили говорить и изливать душу. Порой посидеть в тишине, в обществе друг друга куда полезнее и значимее.

По молодости, когда кровь бурлит, и адреналин хлещет во все стороны, хочется музыки, драйва, ночных тусовок, клубов и разговоров до утра. С возрастом предпочтения меняются и зачастую хочется тишины. Молчаливых взглядов, которые скажут больше любых слов. Слова обманут, ускользнут. Глаза врут куда реже.

Но и они могут.

Игнат разлил по второй, мужчины снова выпили.

– Тихая ночь. Спокойная.

– Теплая.

– Когда ты сидел последний раз вот так на балконе, Зареченский?

– Кажется сидел с Настей как-то.

– Как-то или реально сидел?

– Отвали, Игнат.

Безопасник усмехнулся.

– Чего скалишься? Сам-то помнишь себя? Когда отдыхал душой?

– Работа не позволяет.

– Ну-ну. Или сам себе не позволяешь?

– Я – другое.

– Скажи это кому-то ещё, не мне.

Игнат налил третью.

Когда пьют, не задают вопросов. Не философствуют. Не поднимают темы, которых нельзя касаться.

Совпало, что им обоим необходимо было помолчать в компании. Михаил с Игнатом идеально понимали друг друга, не даром столько лет жили и работали бок о бок.

Мысли Зареченского снова вернулись к жене. И Игнат поинтересовался, что он собирается делать. После случившегося кто-то изменил принятое решение. Он – нет.

Ни к чему…

Когда Настя говорила ему, что любит, он ей верил. В ответ он ей никогда не признавался, потому что считал, что любовь между мужчиной и женщиной не доступна. Да, он относился к числу тех пресловутых циников, для которых отношения между полами строились на доверии, комфорте и приятном сексе. То, что было более – это уже «клиника».

Хватит, насмотрелся он на «любовь» в детстве.

Так насмотрелся, что до сих пор оскомину во рту ощущает.

Их отец любил мать той самой клинической любовью. Сходил по ней с ума. Жить без неё не мог в прямом смысле этого слова.

Михаил с раннего детства знал, что между родителя не всё так просто. Перед ним и позже, когда родилась сестренка, они делали вид, что у них всё хорошо. Шикарно. Что они самая счастливая семья: мама, папа, сын и лапуля-доча. На людях так и было, но когда взрослые оставались одни… Михаил слышал, как родители часто ссорятся, закрыв двери. И иногда они забывали, что в доме не одни.

Первый раз маленький Миша услышал их разговор, проходя мимо отцовского кабинета.

– Коля, нет…

– Лида, черт побери, сколько можно…

Злой, агрессивный голос отца удивил Мишу. Он никогда не разговаривал в подобном тоне ни с ним, ни тем более с мамой. Поэтому маленький Михаил и притормозил, он с детства отличался любопытством.

– Коля, я не хочу.

– А когда ты хочешь?! Скажи, когда?..

– Коля…

Послышался шум, напоминающий легкую борьбу.

– Лида, я люблю тебя, ты это знаешь… Я схожу по тебе с ума! Подыхаю без тебя! Да я как подросток каждую ночь дрочу, вспоминая, как ты прикасаешься ко мне своими пальчиками! А что в итоге?

Далее следовал всхлип, напугавший не на шутку Мишу. Но и слова отца врезались в сознание. Миша был достаточно взрослым, чтобы понимать значение слова «дрочу».

– Хорошо, Коль, давай здесь. Только, прошу, по-быстрому. Ладно?

– Маленькая моя…

– Коль, по-быстрому, прошу…

Мама Михаила, потрясающе красивая, всегда ухоженная женщина с мягким взглядом оказалась абсолютно холодной в отношении секса. Подобные разговоры будут всплывать не раз в их доме, разбавленные обвинением Лидии в измене мужу. Тот будет вспыхивать и кричать: «Если бы ты со мной спала, подобного не было бы!»

В какой-то момент скандалы родителей выйдут за пределы спальни и кабинета, и упреки будут сыпаться при взрослеющем сыне.

Михаил видел, как отец относился к матери. Как он смотрел на неё. Как сдувал пылинки.

Порой его взгляд напоминал взгляд безумца, одержимого одной единственной женщиной.

– Я жить без неё не могу, сын… Подыхаю…

Михаилу исполнится шестнадцать, когда отец, получив очередной отказ от матери, напьется.

– А другие? Секретарша Вика… модель Надежда…

– Другие… Нет других, сын. Нет. И никогда не будет. Запомни, любовь – это яд. Это – проклятье. Не дар, как пытаются нам его преподнести и навязать. Нет ничего хуже в жизни, чем эта долбанная любовь. Зависимость от другого человека. Необходимость видеть, чувствовать, быть рядом. Не влюбляйся, сын. Не позволяй яду проникнуть в кровь и отравить твою жизнь. А мама… Мама у тебя потрясающая. Самая лучшая…

Отец говорил противоречиво. Надрывисто.

А потом Михаил помогал ему дойти до спальни, потому что тот был не в состоянии передвигаться самостоятельно.

Михаил запомнил его слова, да и они полностью совпадали с его взглядом на мир и на женщин в частности.

К тому же он точно знал, ПОЧЕМУ погибли его родители в один из дождливых осенних вечеров…

Поэтому он даже не спрашивал себя: а что он чувствует к жене. Любит или любил ли Настю? Когда он задавал себе подобный вопрос, то всегда вспоминал Дину, родную сестру: «Задаешься подобным вопросом, значит, не любишь. Это аксиома».

Кого-кого Зареченский любил, так это свою немного сумасшедшую младшую сестренку, увлеченную лженаукой – парапсихологией. Они остались сиротами, когда ему только-только исполнилось восемнадцать, ей – восемь. Лишь благодаря связям, и тому, что он всё же оказался совершеннолетним, ему позволили взять опеку над Диной.

Да, нелегкие были времена. Смутные. Его становление, как личность. Похороны родителей. Переосмысление жизни и приоритетов. Маленькая растерянная сестренка с вечно влажными от непролитых слез аквамариновыми глазками.

Они остались вдвоем.

И да, восемнадцатилетний Зареченский точно знал, любовь – яд. Она не делает человека счастливым. Она его убивает.

Устраивало ли его такое восприятие мира и отношений? Абсолютно. Комфорт и удобство – вот главное, что должно быть. Остальное – выдумка, иллюзия.

Болезнь.

Кстати, про Дину. Черт, он, кажется, забыл сообщить ей о случившимся.

Выругавшись вслух, потянулся за айфоном.

– Что?

Игнат мгновенно почувствовал изменение в настроении Зареченского. Иногда начальник службы охраны Михаилу напоминал зверя. По крайней мере, чутье у него было точно звериное. А ещё взгляд – недобрый, опасный, сканирующий. Он прекрасно владел множеством психологических техник, в том числе и нейролингвистическим программированием и, по мнению Зареченского, был одним из самых опасных людей, которых он знал.

Иметь такого врага – врагу не пожелаешь.

– Забыл позвонить Дине.

– Где она сейчас у тебя?

– Где-то в Калмыкии.

– Там связь есть?

– Сейчас узнаем.

Он набрал вызов и принялся ждать ответа.

– Да, Мишунь, привет.

Только сестре позволялось называть его разными уменьшительно-ласкательными именами, и, в зависимости от настроения сестренки, он мог быть Минькой, Мишей, Мишуней, Мишаней. Иногда его подобное злило, чаще забавляло.

Дина… Она же такая мелкая. Забавная. Родная. Смешная. Она его семья.

– Привет. Не спишь?

– Разбудил, – сонный девичий голос вызвал легкую улыбку на лице Михаила.

Он скучал по своей немного сумасбродной сестренке.

– Извини. Я с не особо хорошими новостями. Слышала, возможно, у нас теракт в Москве. Пострадала Настя.

Тишина в трубке неожиданно насторожила Зареченского. Он ожидал более активной реакции сестры.

– С ней всё хорошо?

– Уже да.

– А с ребенком?

– По нему у врачей нет нареканий. Ни разу мне не сказали, что с ним плохо или происшествие как-то могло отозваться на его развитии. Зато меня удивляет твоя реакция, Дин. Я ожидал охов и ахов.

И снова в трубке образовалась недолгая тишина.

– Миш, я тебе ничего говорить не буду. Уже говорила… Настя и ты… Ваши судьбы вроде бы и соединены, но…

Она замолчала, а Зареченский откинулся на кресло и закатил глаза. Всё-таки его сестренка сумасбродка. И откуда в ней взялась вся эта паранормальная чушь? Нет, чтобы окончить приличный университет, подтянуться к бизнесу или хорошо, он даже согласен на другой сюжет. Пусть она, как и большинство девушек её положения, сутками бы пропадала по бутикам да ночным клубам с элитными тусовками. Так нет же, повело её в какую-то непонятную степь.

И в Калмыкию она подалась тоже за специфическими знаниями.

– Дина, не хочу об этом, – он дотронулся пальцами до переносицы и потер её. Усталость, как обычно, накатила неожиданно. – Сама как?

– Ты где? В больничке сейчас?

Она проигнорировала его вопрос.

– В городской квартире.

– А почему не в больничке? – в голосе сестренки послышались недовольные, осуждающие нотки.

– Настя под присмотром врачей.

– Ты должен быть с ней.

Дина ещё не знала, что они находятся на стадии развода. Михаил ничего не говорил. Ни к чему раньше времени расстраивать сестру.

– За ней приглядывают врачи.

– Миш, – она сделала очередную паузу, которая очень не понравилась Зареченскому. – Я прошу тебя – поезжай к ней. Ты ей сейчас очень нужен.

– Она спит.

Он соврал и глазом не моргнул.

Меньше всего ему нравилась перспектива провести ночь у кровати предательницы-жены.

– Поезжай, пожалуйста. Сделай это ради… меня.

– Дина…

– Миш.

– Черт!

– Не ругайся.

– Да я…

Он оборвал себя, проведя рукой по волосам.

Единственный человек, который без зазрения совести и без последствий мог манипулировать им и вить из него веревку, была сестренка. Эта мелкая заноза, упрямая до ужаса и настойчивая до беспредела. Если что-то вбивала себе в голову, всё, не отступиться, пока не добьется своего. Он был таким же, но их различие заключалось в том, что он порой не гнушался грязными методами игры, всё-таки большой бизнес налагал определенные правила поведения, Дина же, напротив, настаивала, но всегда руководствовалась моралью. Для неё мораль и человеческие принципы были на первом месте. И он считал, что это правильно. Пусть не он, так она в их семье будет правильной, хорошей и обязательно счастливой.

– Хорошо, я сейчас поеду к ней.

– Сам за руль не садись. По голосу слышу – выпил.

– Всё-то ты знаешь, сестренка.

– Я просто очень сильно люблю тебя, Минька. Утром позвоню.

– Когда в Москву?

– Пока не знаю.

– Давай возвращайся. Кто меня на путь истинный будет наставлять?

– Да ну тебя! Ты у меня самый лучший, добрый, потрясающий! Просто хорошо шифруешься!

– Спокойной ночи, малявка.

Игнат, пока они разговаривали, разлил ещё.

– Поедешь?

– Да.

– Возьми Артема.

– Возьму.

– В больнице дежурят ребята.

Михаил кивнул и потянулся за спиртным. На душе с каждым выпитым стаканом становилось всё тяжелее. События переплетались, накладываясь одно на второе.

– Кстати, Даров. Что там с этой мадам Мистерией?

Игнат недобро улыбнулся.

– Через два дня наша мадам прибывает в Москву.

– Организуй встречу.

– Естественно.

– И это… не переусердствуй.

– Как скажешь.

– Кто у неё в покровителях? Выяснил?

– Да.

Игнат назвал несколько знакомых фамилий.

– Никого, с кем бы мы не могли до этого иметь дело.

Михаил кивнул.

Он ещё не решил, что будет делать с мадам Мистерией. Не до неё как-то разом стало. Но то, что её бизнес закончился – это не вызывало сомнений.

– Мне нужна её картотека. Кому она ещё стала свахой, интересно же.

Ни для кого не секрет, что в их мире знание – сила. Что тот, кто обладает знанием, обладает и самим миром.

Михаил никого не собирался выводить на чистую воду. Многие предпочитают быть обманутыми. Он – нет.

Выпив и с шумом поставив стакан, Михаил поднялся.

– Даров, будь другом, свяжись с Артемом. Я спущусь через десять минут.

– Хорошо.

Походкой трезвого человека, Михаил покинул веранду, прошёл в ванную, где включил холодную воду, дал ей немного стечь и лишь потом несколько раз, зачерпнув полную пригоршню воды, плеснул себе в лицо.

Сна не было ни в одном глазу, но общее состояние оставляло желать лучшего, да и вообще попадало под характеристику «дерьмовое».

В голове – каша. Полнейший раздрай. Давненько жизнь не пришибала его так низко к земле.

Наверное, со дня смерти родителей и когда велись долгие переговоры с юристами и с органами опеки, которые не спешили оставлять ему на попечительство маленькую Дину.

Ничего, справился тогда, разрулит всё и сегодня.

Для Зареченского именно личные дела становились самыми сложными.

На хера вообще женился?

Детей захотел, идиот. Поступил бы, как западные, да и их российские звезды шоу-бизнеса. Заключил бы договор с суррогатной матерью, и все дела. Нет, ему семью захотелось. Настоящую. И что в итоге? Только пыль да прах.

Артем, немного заспанный, с помятым лицом уже ждал его внизу.

– Доброй ночи, Михаил Николаевич.

– Привет.

– Куда едем?

– В больницу, к Насте.

Рухнув на сиденье, Михаил пожалел, что не взял с собой спиртного. Желание напиться в хлам не пропало.

Они проехали квартал, когда Михаил сказал:

– Артем, остановись у любого магазина, сходи за виски.

– Михаил Николаевич, вы уверены?

Обеспокоенный взгляд водителя скользнул по работодателю.

– Да. Давай.

Пока Артем ходил за спиртным, Зареченский сидел в машине, откинув голову назад и закрыв глаза. В голове стояла звенящая тишина, когда нет ни одной толковой мысли.

И это было хорошо.

Очень хорошо.

Артем вернулся быстро. Протянул пакет и негромко проговорил:

– Я ещё нарезку взял.

– Спасибо.

Они тронулись, а Михаил открыл бутылку и сделал несколько глотков прямо из горла. Жидкость обожгла внутренности, но мужчина даже не поморщился.

Ничего. Вот так…

Ещё один глоток. И ещё один.

Он не закусывал. Ни к чему.

В клинику они прибыли далеко за полночь. Пошатываясь, Зареченский вышел из машины и, запрокинув голову, посмотрел на небо. Какую-то часть заволокли тучи, где-то пробивались звезды. Луны не было.

– Михаил Николаевич?

Артем оказался рядом.

– Подожди в машине. Не думаю, что я долго.

Поднимаясь по ступеням, Михаил задал себе вопрос – для чего он это делает? Для чего он приехал в клинику? Его мучают угрызения совести? Нет. Мужнин долг? Тоже нет. Ему вообще сейчас на многое по хер… Тогда что его толкнуло на то, чтобы сесть в машину и приехать ночью в клинику? Разговор с сестренкой? Да тоже нет.

Тряхнув головой, Зареченский прогнал не нужные сантименты. Приехал и приехал. Значит, так надо.

Он вошел в большой холл и огляделся. Стены выкрашены в приятный бело-серый цвет, кое-где переходящий в насыщенно серый. Несколько кожаных диванов расставлены по периметру холла. Черно-белые фотографии дополняли интерьер. Большая стойка ресепшена располагалась посередине холла.

– Добрый вечер.

К Михаилу подошёл охранник в черном.

– Извините, но у нас со спиртным нельзя.

Только тогда Михаил понял, что прихватил с собой виски. Недобро усмехнувшись, он всучил бутылку охраннику и молча двинулся по холлу.

Он знал, где находится палата Настёны. Сообщили. Пришлось подниматься по эскалатору на второй этаж. Что ж, вип-клиентам самое лучшее. Чтобы посторонние не беспокоили лишний раз.

Два парня из охраны сидели на диванчике рядом с палатой Насти и негромко о чем-то беседовали. Завидев Зареченского, мгновенно встали и поприветствовали. Тот махнул рукой.

– Всё нормально. Идите, кофе попейте.

В палате было просторно, приглушенный свет создавал иллюзию домашнего уюта. На стене висела большая плазма, по бокам снова фотографии пейзажей. Два кресла стояли у большого окна.

И только кровать с оборудованием выбивалась из общей картины.

Михаил некоторое время постоял в дверном проеме, не моргая глядя на кровать и на лежащую на ней Настёну.

Приглушенный свет не позволял рассмотреть малейшие нюансы произошедших с ней изменений, но и то, что он видел – было достаточно. Бледная кожа, синяк на скуле, несколько царапин, заклеенных медицинским пластырем. Хорошо, что уже без капельницы.

Михаил прикрыл за собой дверь и прошел в комнату. Оглядевшись, заметил стул. То, что надо. Ему же сейчас надлежит исполнять роль трепетного и заботливого мужа, так ведь? Поэтому да, переносим стул к кровати и садимся рядом.

На больничной кровати – пусть и удобной, вразрез отличающейся от тех сетчатых, что имелись в муниципальных – Настя казалась маленькой и трогательной. Реснички трепетали, рот чуть приоткрыт. Руки у неё лежали поверх покрывала, что бережно оберегал выпирающий живот.

Рот и живот привлекли внимание Михаила.

Первый, потому что как бы он не относился сейчас к Насте, ему нравилось целовать её. А ещё нравилось видеть, как эти алчные алые губки смыкаются на его члене, который сейчас дернулся при восприятии в голове картины секса. Что-что, а секс с Анастасией ему нравился.

Второй вызывал прямо противоположные чувства. Нежность. Желание проявить заботу, погладить его, удостовериться, что человечек, живущий внутри, здоров и чувствует себя хорошо.

И снова ураган эмоций пронесся по душе Зареченского. Ярость и трепетность соединились воедино, вызывая целое цунами, будоража и раздирая внутренности в лохмотья.

К черту всё…

Настю. Их брак. Отношения с любыми другими девушками. Отберет у неё ребенка и будут они жить вдвоем. Воспитает. Без материнской любви тоже дети растут, и кто бы, что бы ему ни говорил о неполноценности, он даст ребенку всё, что требуется. И, судя по тому, как с ним торгуется Настя, как раз материнской любовью тут и не пахнет. Голый расчет и выгода. Всё как всегда.

Дрянь.

Руки сжались в кулаки.

И после этого Даров его ещё спрашивает, не изменил ли он своего мнения из-за теракта и то, что в нем невольно пострадала Настя. С какого перепугу он должен смягчиться?

Настя, как кошка, у которой девять жизней. Придет в себя, отряхнется и дальше будет его шантажировать беременностью, выбивая большую сумму, при этом её алый рот будут исторгать слова любви и клятвы верности. Придушить хочется эту вероломную суку.

Зареченский подался вперед, впитывая в себя черты лица жены.

А ведь красивая… Даже сейчас. С израненным лицом, с синяками. Одни ресницы чего стоят. Длинные, изогнутые. Трепещущие.

Мужской взгляд скользнул вниз.

Грудь. Шикарная. Такая, какая ему нравится. Не маленькая, но и далекая от четвертого размера. Он уже представлял, как она нальется за период беременности и станет охрененно аппетитной во время кормления малыша. Подумал и осекся.

Всё-таки, Зареченский, где-то глубоко в душе ты остаешься неисправимым идиотом. Какое к черту кормление грудью? Неужели ты на самом деле думаешь, что она будет рисковать формой и упругостью груди ради того, чтобы ребенок получил самые необходимые питательные вещества вместе с молоком матери? Ерунда. Примет какую-нибудь фармацевтическую херь, прекращающую лактацию, и дело с концом.

Это же… Настя.

Горечь прокатилась по горлу, застряв в области груди. Михаил пожалел, что отдал бутылку охраннику. Если бы он заартачился, его пропустили бы, никуда не делись.

Михаил ударил себя раскрытой ладонью по коленям.

Всё.

Мужнин долг он выполнил, у кровати больной жены посидел. Пора и честь знать.

Михаил уже начал вставать, когда на подсознательном уровне почувствовал какие-то изменения. Вроде бы и шума не было, ничего, что могло привлечь его внимание и заставить снова посмотреть на кровать.

Хотя…

Человеческий взгляд порой способен заставить другого человека обернуться, вызвав некоторые физиологические реакции тела. Мурашки, например, или просто неприятное покалывание.

Так и сейчас оказалась.

Видимо, своим не совсем осторожным и деликатным присутствием, он разбудил её.

Потому что сейчас Настя смотрела на него. Не отрываясь и не моргая.

Первой мыслью было: почему ему не позвонили и не сообщили, что она пришла в себя? Он же говорил врачу: будут изменения, сразу сообщать ему. Придется снова поговорить с врачом.

Второе. Взгляд Насти ему не понравился. Михаил в ту секунду даже не смог бы точно описать, почему. Возникло ощущение и всё.

Его губы медленно скривились в циничной усмешке, и он уже хотел съязвить, но Настя опередила его.

Практически не размыкая тех самых порочных губ, выдохнула:

– Кто… вы?..

Михаил на миг замер, а потом откинул голову назад и громко рассмеялся.

Глава 6

Прежде чем открыть глаза, она почувствовала на себе взгляд, от которого стало не по себе. Странное чувство. Пугающее.

И она готова была поклясться, что на неё смотрели с ненавистью.

Тело болело так, словно по нему проехал бульдозер. Каждая мышца, каждая клеточка. Даже дышать было больно.

Непривычно как-то.

Почему такие странные мысли приходят в голову? Непонятно.

И снова резануло по телу неприятное ощущение чужого взгляда.

Она решилась открыть глаза.

И замерла, не зная, как реагировать.

Первое, что девушка увидела – высокий широкоплечий мужчина в помятой рубашке. Он стоял рядом, и весь его облик кричал об одном – об опасности. Об отчужденности. А глаза… Глаза смотрели на неё холодно. И было в них нечто такое, что заставило её содрогнуться.

Ненависть? Разочарование? Что?

Она не знала этого мужчину. Более того, она была уверена, что видит его впервые в жизни.

Они нигде никак не могли пересекаться, потому что всё в нем говорило о том, что их миры, их взгляды на жизнь, убеждения, нравы – всё разное. Что их ничего не может объединять.

И всё же он находился рядом с ней.

Почему?

Девушка внутренне содрогнулась.

Что-то не так. Что-то, что она не может уловить. Понять, осознать спросонья.

И где она?

Оглядеться она не успела, потому что увидела, как незнакомец начинает кривить губы. В омерзении?

И даже на расстоянии она явственно почувствовала запах алкогольных паров. Так он ещё и пьян.

Вопрос о том, кто он, сорвался с губ прежде, чем она успела взять себя в руки и хотя бы немного адаптироваться.

Чего девушка никак не ожидала, так смеха в ответ.

Мужчина смеялся искренне, хотя в его смехе так же присутствовали саркастические нотки, что всколыхнуло в ней ещё больше раздражения и непонятного страха от полного непонимания происходящего. Этот мужчина знал куда больше, чем она.

Внутренне задрожав, она медленно перевела взгляд от мужчины. Куда угодно смотреть только не на него. Неприятный он. Отталкивающий. И пьяный. Разве нормально быть в нетрезвом состоянии рядом с девушкой, которая… находится в больничной палате?

В первое мгновение она даже не поняла, что так и есть. Белые потолки, аскетизм в мебели. Запах медикаментов, который ни с чем не спутаешь.

Значит, с ней что-то случилось.

И тут её взгляд упал на собственное тело.

На выпирающий живот.

Сердце зашлось в сумасшедшем ритме.

Она БЕРЕМЕННА?!

Она беременна…

О, Господи.

Вот тут дыхание окончательно оборвалось, в горле возник ком, и девушка отчаянно попыталась проглотить его, не замечая, как незнакомец резко оборвал свой смех и, прищурив глаза, впился негодующим взглядом в её лицо.

– Ты-меня-не-помнишь?

Он произнес каждое слово, четко выговаривая и разделяя.

Но она не воспринимала слова… Они доносились до неё сквозь туман.

Она беременна.

Вот что имело значение.

Внутри неё жизнь, где-то под её сердцем бьется ещё одно сердце, а она… Господи, она ничего не помнит!

Ужас происходящего обрушился на неё разом, словно лавина сошла с гор, сметая и погребая под толщей снега всё живое. Так и с ней. На несколько мгновений она потеряла связь с действительностью, пытаясь отчаянно осознать, что происходит.

Кто тот мужчина…

Почему она находится в больнице…

И кто… ОНА?

Девушка, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, как у неё резко учащается сердцебиение, повернула голову в сторону мужчины, который возвышался над ней, и, казалось, заполонил собой всё пространство.

Его взгляд не потеплел. Напротив, потяжелел, в нем появилось что-то металлическое, отталкивающее. Сквозь пелену слез девушка мимоходом отметила, что глаза у него серые, оттого, наверное, ей и показались они холодными. Чужими.

– Что?..

Он ей что-то сказал – она не расслышала.

– Я спросил – ты меня не помнишь?

Девушка, вцепившись пальцами в покрывало, мотнула головой, в которой сразу болью отозвалось маломальское движение, а затылок так и вовсе, точно лезвием резануло.

– Нет…

Выдохнула и перестала дышать, в ожидании его реакция.

Долго ждать не пришлось.

Мужчина снова усмехнулся, на этот раз не скрывая сарказма.

– Я твой муж, Настя.

Настя.

Её зовут Настя.

Хорошо. Понятно. Спасибо.

Настя. Вроде бы привычно. Девушка прислушалась к своим ощущениям – никакого отторжения от имени не было.

И снова яркая вспышка – он её муж.

Она не видела себя со стороны, скорее почувствовала, как её глаза расширяются от удивления. В них застывает полное отрицание происходящего. Недоверие.

Недоумение.

Как он её муж?..

Этот мужчина?

Нет-нет-нет!

Она не хочет!

Она не знает почему, но она не хочет!

Он не может быть её мужем!

Вот не может и всё!

Не этот холодный, уверенный в себе красавчик, сошедший с модного журнала. В нем всего было слишком. И это «слишком» царапало изнутри.

Мысли девушки метались, загнанные в ловушку.

У неё есть муж.

Она ждет ребенка.

И она абсолютно ничего не помнит, вплоть до своего имени.

По-прежнему не сводя взгляда с мужчины, она начала задыхаться. Паника накрыла с головой.

И вопросы. Одни вопросы, всплывающие в голове вереницей. На которые она не находила ответы. А те, что получала, пугали до дрожи, до нервной икоты, которая могла вот-вот с ней случиться.

Мужчина, назвавшийся её мужем, казалось, наслаждался происходящим. Другого применения его насмешливому выражению лица и сарказму в глазах Анастасия не находила.

Не так смотрит влюбленный мужчина. Муж.

Не так…

Эта уверенность шла от самого сердца, вероятнее всего, взращённая с молоком матери, не раз и не два подтвержденная на протяжении жизни. Иначе не могло быть. Просто никак. Влюбленный муж беременной жены не должен смотреть на неё с ненавистью, от него не должно нести перегаром. Он минимум должен держать её за руку и…

У Насти не нашлось, что продолжить.

Тот, кто назвался её мужем, сделал шаг к кровати, минимизировав расстояние до нее. Настя хотела отвернуться, не смотреть на него и не могла. Странное оцепенение охватило девушку. Отходит от наркоза? Что с ней вообще произошло? И почему мужчина столь странно себя ведет? Почему она не менее остро реагирует на его присутствие?

За его окном располагалось окно. Сквозь слегка приподнятые шторы было видно, что за окном глубокая ночь. Значит, «муж» напился и пришёл к ней в больницу…

И снова множество вопросов. Болезненных, вызывающих негативные ощущение не только в сердце, но и в душе. Сбивающих с ритма, настораживающих.

Настя постаралась взять себя в руки. Надо… надо…

Но никак.

Не получалось, и от осознания собственного бессилия, немощи, хотелось кричать, нет выть. Протяжно и жалобно. Чтобы кто-то пришёл и разрушил гнетущую атмосферу в комнате.

– Отойдите… отойди.

Ей кое-как удалось вытолкать из себя несчастные два слова.

Присутствие незнакомца рядом, который, к тому же навис над ней, нещадно давило, поглощая пространство вокруг. Ей и так нечем было дышать, а тут ещё он.

– Что же ты так, Настя, – в его голосе по-прежнему не было и толики теплоты. Лишь одна ирония, которая пугала до чертиков Анастасию.

Ей казалось, что мужчина сейчас набросится на неё. Более того, например, задушит. А что если она попала в больницу по его вине? Ведь есть вариант, что он её избил и она…

Стоп!

Каким мерзавцем надо быть, чтобы избить беременную жену?

Настя быстро-быстро захлопала ресницами, пытаясь свести концы с концами.

И снова фиаско. Снова ничего не получилось.

Ситуация только ухудшилась, потому что мужчина мотнул головой, отчего его длинноватые волосы окончательно разлохматились.

Как оказалось, это было началом.

Потому что незнакомец протянул руку и дотронулся до щеки Насти.

Девушка дернулась, словно к щеке приложили раскаленный металл. Она расширившимися глазами смотрела на мужчину, не в состоянии более и слова из себя выдавить. Он точно её загипнотизировал. Его лицо оказалась непозволительно близко к её. Она видела, как темнеют его стальные глаза, наливаясь чем-то более глубоким, тяжелым. Как трепещут его крылья носа, как хмурятся брови, образуя глубокую складку, которую совершенно не хотелось разгладить. А изогнутым густым ресницам могла позавидовать любая девочка.

Больше всего Анастасию смущали губы. Полные, чувственные, с четкой линией. На первый взгляд чуть обветренные. Они невольно привлекали внимание. И следом шла обжигающая нутро мысль: что она будет делать, если эти самые губы нацелятся на её?

Если тот, кто представился её мужем, захочет её поцеловать?

И главное – почему она не испытывает никакого желания, никакой теплоты?

У неё потеря памяти, это она уже поняла.

Пока, правда, не приняв окончательно. Да и когда? Мысли скачут с одного на другое. Ей бы выдохнуть, перевести дыхание, но куда тут. Пока этот мужчина в палате да ещё в такой опасной близости от неё, ни о какой передышке не может идти речи.

Слишком давит он на неё.

Возникает законный вопрос – почему?

Разве такие эмоции должна испытывать жена? Пусть и ничего не помнящая. Но на подсознательном уровне она же должна что-то испытывать? Память тела, ещё что-то.

Ничего.

Напротив, злая потребность, чтобы он не нависал над ней, отодвинулся, прекратил давить своей широкоплечей фигурой. Интересно, он качается или от природы наделен статью?

Настя одернула себя. Не на том делает акцент… Не на том… Но сложно сосредоточиться на чем-то важном, когда незнакомец того и гляди тебя поцелует.

Только зачем?

Он же злой. Скорее всего, на неё.

Пусть Настя ничего не чувствовала, но видеть и анализировать ещё могла. И серые глаза говорили за своего обладателя сильнее любых слов.

И снова – стоп!

Большими яркими красными буквами.

С какой стати Настя должна верить ему? Этому человеку? Может ли такое быть, что он ей врет? Запросто. И есть ли вероятность, что он ей не муж? Большая. Огромная, учитывая, что все её инстинкты обострились до предела и вопили, сопротивляясь происходящему.

А тем временем мужские пальцы продолжали скользить по её лицу. Настя подавила в себе желание дернуться. Первое – она в палате одна. Второе – за окном всё же ночь. Не стоит рисковать. Закричать не успеет. К тому же, он слишком близко.

Она же ослаблена и… беременна.

В голове никак не могла сложиться воедино мозаика. Не хватало пазлов… Каких?

Пока она накидывала себе один вопрос за вторым, мужской палец скользнул к её губам и надавил, желая, видимо, проникнуть внутрь.

Это было уже слишком!

Настя разжала губы, давая возможность незнакомцу совершить то, что он задумал, а именно засунуть палец между её губ.

И между зубов тоже.

Которые она с радостью и с силой сомкнула.

Стоило пойти на риск, чтобы понаблюдать за реакцией мужчины. Как у того стремительно менялся сарказм на удивление.

Палец он не дернул назад, она зубы не разжала.

Теперь он смотрел на неё с нарастающим интересом.

Как на невиданного зверька.

– Зубы разжала.

В голосе мужа послышались властные, не терпящие возражения и неповиновения нотки. Так говорил человек, который привык к беспрекословному подчинению. Но Настя не спешила делать, как он велит. Его тон ей категорически не нравился.

Зубами она впилась сильно. Он мог бы выдернуть палец без особого труда, оцарапала она его бы и только. Они оба понимали, что откусывать палец у неё нет ни возможности, ни желания, ни сил. Здесь в ход пошли принципы. Для мужчины оказалось важным, чтобы она подчинилась. Насте же хотелось, чтобы он перестал над ней насмехаться, глумиться и лучше всего – покинул палату.

Секунда сменялась другой.

Чем больше проходило времени, тем сильнее начинала нервничать Настя, не зная, что лучше – его цинизм, или его холод, который пробирался в душу. Вот от такого взгляда ей стало по-настоящему плохо. И, между тем, крепилась уверенность в неправильности происходящего, в той информации, что она получала.

– Настя.

Теперь он предупреждал. Смотрел на неё, не отводя глаз. Второй рукой он уперся в матрас.

Запах дорогого парфюма смешались с алкогольными парами, вызывая легкое головокружение, которое в её состоянии может оказаться чревато.

Настя не выдержала первой. Разжала губы.

– Умница.

– Иди к черту.

Слова сорвались с губ прежде, чем она успела подумать.

И снова реакция мужчины не заставила себя долго ждать – его брови очень медленно, демонстративно, скользнули кверху.

– Ты меня только сейчас послала, – он не спрашивал. Создавалось впечатление, что он, произнося фразу вслух, силится в неё поверить.

Он даже отпрянул от постели, выпрямился, но не отошёл.

Его упрямству можно позавидовать.

Настя и дальше продолжила бы сопротивляться их общению, если бы начавшееся головокружение не усилилось. Да и тошнота подкатила к горлу. Девушка протяжно выдохнула, пытаясь справиться с ухудшающимся самочувствием.

Видимо, на её лице что-то отразилось, потому что незнакомец снова нахмурился и спросил:

– Что с тобой?

Неужели непонятно…

Она прикрыла глаза и выдохнула:

– Мне плохо.

– Я сейчас вызову врача.

Как оказалось, она это могла сделать и самостоятельно, без его помощи.

Когда его рука снова приблизилась к её телу – Настя это не видела, почувствовала дуновение ветерка – она резко распахнула глаза. Пока что она мужчине не доверяла, и никаких теплых чувств он у неё не вызывал.

И если он её муж…

Это катастрофа.

Он нажал на кнопку, что располагалась на ребре кровати, то есть Насте достаточно было спустить руку и нащупать её. Тогда не пришлось бы его ни о чем просить.

Сначала в палату вбежала медсестра, следом появился и врач.

Настя успела заметить в распахнутую дверь двух высоких мужчин в черном. Охрана? Серьезно?

Вот тут ей совсем стало дурно.

Медсестра что-то ей говорила, измеряла давление. Врач так же задавал вопросы, на которые она отвечала автоматически, даже особо не вдумываясь.

Её лихорадило от другого – ни врач, ни медсестра не попросили мужчину выйти.

Значит, муж.

И обращались они к нему по имени-отчеству.

Михаил Николаевич.

Приятно познакомиться, Михаил Николаевич.

Настя сама себя кое-как удерживала на плаву, не желая снова проваливаться в темноту. Или от истерики, что застряла колом в горле, того гляди сорвется и вырвется наружу. Она представила себя со стороны: больница, беременная женщина, ничего не помнящая, да ещё и истерически хохочущая. Милая картина.

Нет, надо держать себя в руках.

И снова Настя поймала на себе взгляд Михаила.

И снова он был другим.

Теперь сосредоточенным. Мужчина словно что-то для себя решал, прикидывал в уме. Он отошёл к окну, не желая медицинскому персоналу мешать выполнять их обязанности.

– Как вы себя чувствуете, Настя?

Доктор отвлек её внимание на себя.

– Сносно. Кроме того, что я ничего не помню.

– Вы стали жертвой теракта. У вас сотрясение…

Он говорил и говорил, она его не слушала. Сотрясение. Вот, откуда ноги растут у её беспамятства.

Господи, теракт. Наверное, пострадала не только она. А ребенок? ЕЁ ребенок?

Видимо, последний вопрос она произнесла вслух, потому что доктор ответил:

– С вашим малышом всё в порядке. Не переживайте.

– Как мне не переживать… если я ничего не помню? – её голос прозвучал откровенно жалко.

Ей бы очень хотелось быть сильной. Смелой. Не такой вот размазней.

Она же по жизни не размазня?

Она же боец?

Врач подбадривающе улыбнулся.

– Настя, вам не о чем беспокоиться. Ваша амнезия временна. Память обязательно к вам вернется. Не сомневайтесь. А мы, врачи клиники и ваш любящий муж, в этом вам поможем.

От слова «любящий» Настю покорёжило. Она лишь надеялась, что у неё на лице не отразятся эмоции.

Отразились.

Потому что Зареченский усмехнулся. Или на него так же произвели впечатления слова доктора?

– Сергей Викторович, вас можно на минутку?

– Конечно.

Настя смотрела, как мужчины выходят. Значит, есть что-то, о чем она не должна знать. Слышать.

– Долго я… здесь?

Медсестра улыбнулась дежурной улыбкой.

– Нам вас привезли уже после обеда. Вы долго спали.

– Спала… Или находилась в беспамятстве…

Происходящее очень не нравилось Насте. И что делать дальше, она не знала.

Слезы снова и снова непроизвольно наворачивались на глаза. Только не плакать… нельзя… нельзя…

– Разрешите вашу руку. Мне укол необходимо сделать.

Настя протянула и механически наблюдала, как приятной наружности девушка протирала венку, перетягивала руку жгутом, а потом вводила иглу под кожу. От неприятных ощущений Настя поморщилась.

– Уже всё.

– Спасибо.

Настя хотела, чтобы все ушли.

А кто тогда придет?

Родители?

Кстати…

– Извините, а вы не знаете контакты моих родителей?

Да! Точно! Она сейчас позвонит маме и папе, и те её успокоят. Если она услышит родные голоса, она же что-то почувствует?

Должна.

Обязана.

– К сожалению, нет. Спросите у Михаила Николаевича.

В первые секунды Настя даже не поняла, у какого Михаила Николаевича, моргнула. Медсестра, видимо, догадавшись о её внутренних терзаниях, кивком головы указала на дверь.

– У мужа.

– Ах, да, муж…

Смотрящий на неё со всеми аспектами человеческих эмоций.

И тут она заблуждалась – не было любви и теплоты.

От слова «совсем».

Медсестра, не дождавшись от неё ответа, вышла.

– У тебя нет родителей. Лишь тетя. Будешь ей звонить в три часа ночи?

Почему он не уйдет?

Не успокоится?

Не оставит её в покое?

– Мы с ней в хороших отношениях?

– Нет.

Почему-то Настя так и знала.

– Утром позвоню.

Она заставила себя посмотреть на Михаила, что стоял теперь перед ней, расставив ноги на ширине плеч и скрестив руки на груди.

Высокий. Наверное, красивый. Если бы не был таким злым и раздраженным.

А так же пьяным.

То, что он находился в палате беременной жены в состоянии алкогольного опьянения, для Насти много значило. Вернее, говорило.

Пока, не имея возможности анализировать их отношения – а они, как ни крути, были, раз Настя и этот… Михаил муж и жена – она опиралась на свои ощущения. И ничего хорошего они ей не нашептывали.

– Значит, ты всё-таки мой муж?

Настя приподнялась, села, удобнее устраиваясь. Животик приятно давил на внутренние органы и на спину. Не обращая внимания на мужчину, Настя положила дрогнувшие руки на округлый животик.

– Так точно.

От скрытой агрессии, что шла от Михаила, Настя всё же вздрогнула и снова посмотрела на него.

Губы плотно сжаты, желваки на висках нервно ходят.

Кажется, между ней и Михаилом очень «теплые» отношения.

Настя сглотнула.

– А кого мы ждем? Мальчика? Девочку?

В палате был приглушенный свет, и девушка не могла видеть, как недоумение проскользнуло в глазах мужчины.

– Неизвестно. Малыш зажимается.

– Значит, сюрприз. Здорово.

Она заставила себя держать нейтралитет. Не сегодня. Не здесь и сейчас они будут выяснять, какие между ними отношения. Она не выдержит правды.

Уже то, что Михаил морально на неё давил, говорило о многом.

– Тебе лучше?

Настя медленно кивнула.

Кажется, не только ей не хотелось поднимать тяжелые темы. Да и ему досталось: сначала жена попадает в передрягу, больница и тут амнезия. И это по-любому не полный список.

– Не тошнит. Голова тоже перестает кружиться, но шум легкий присутствует.

– Тебе стоит прилечь и отдохнуть.

Спать совершенно не хотелось, но находиться в обществе незнакомца-мужа хотелось ещё меньше.

Стараясь не делать резких движений, Анастасия кивнула.

– Да, это будет разумно.

Нехотя она снова сползла на матрас и поспешно подоткнула под себя одеяло. Ещё чего – надумает поправлять. Хотя… Нет, от такого не дождешься заботы. Да и он не спешил более подходить к ней.

– Спокойной ночи, – буркнула она, переворачиваясь на бок. В таком положении постарается уснуть. Ей следует вспомнить, куда «пристраивать» животик во время сна.

– Спокойной.

Она не смотрела на него. Лежала, закрыв глаза и, делая вид, что его более нет в палате.

Пусть уходит. Завтра придет и поговорят.

Если, конечно, придет.

Она слышала, как он подходит к двери, как фактически неслышно поворачивает ручку.

– Мля, она меня укусила…

Он произнес это для себя, не для неё. Не веря.

Губы Насти невольно расплылись в улыбке, что было совершенно не характерно ни для её физического состояния, ни для положения в целом.

Глава 7

– Заберу её лично.

– Поддерживаю.

Михаил с Игнатом прошли к лифту. Первый мужчина нетерпеливо посмотрел на часы и нажал на кнопку вызова.

– Как у неё самочувствие?

– Стабильно непомнящее.

– Серьезно, Мих?

– А хрен знает. Меня не помнит. Никого не помнит. Себя не помнит. Что любит и кого любит не помнит.

Дверцы лифта плавно разъехались в стороны, и мужчины вошли внутрь. Лифт предназначался только для начальства, и посторонние в него не допускались. Охранники за этим следили, четко проинструктированные.

– Странностей в поведение много?

– Чересчур.

– Хороших или плохих?

– Даров, ты прямо допрос мне учинил, – Михаил устало провел рукой по волосам и усмехнулся.

Безопасник усмехнулся в ответ.

– Кому-то ты же должен рассказывать, что происходит в твоей жизни. К психологу ты не ходишь, а держать эмоции в себе вредно.

– Ты намекаешь, чтобы я тебе ещё приплачивал за психотерапию?

– Неплохая идея.

Мужчины коротко хохотнули, оба понимая, что зарплатой Даров не обижен.

– Она меня не помнит и на контакт идти не хочет.

– А ты сам хочешь?

Игнат, как всегда, бил не в бровь, а в глаз.

– И я не хочу.

– Странно. Я, если честно, даже подумал, что ты рассмотришь вариант налаживания отношений. Настя – чистый лист сейчас, черти на нем, что хочешь.

Михаил нахмурился, его взгляд потяжелел.

– И с какого перепугу мне это делать, Игнат? Дважды наступать на те же грабли? Первый раз Настя придумала себе историю, второй раз это буду делать я? На хера?

– Ребенок… – Игнат как бы беззаботно пожал плечами, но Зареченский слишком хорошо знал своего безопасника, чтобы повестись на его жест.

– Ребенок останется со мной.

Теперь в голосе Зареченского слышалась безапелляционная уверенность, даже жестокость.

Он всё для себя решил. И амнезия Насти ничего не изменила, только лишь отсрочила процесс расторжения брака.

Он дал им месяц. За это время Михаил намеревался окончательно расставить точки над «i».

Конечно, амнезия Насти оказалась для него большим, неприятным сюрпризом. Он ожидал чего угодно, но не полной потери памяти Анастасии. Дополнительным бонусом шло странное, абсолютно не характерное для неё поведение. Взгляд исподлобья, настороженность. Михаил хотел бы сказать, что ему наплевать, но врать себе он не привык.

Вроде и не задевало. Вроде уже все решил.

Только отчего-то выбешивать она его стала даже сильнее, чем её заверения и клятвы в вечной любви.

После того случая, когда она пришла в себя, он к ней ездил дважды. Встречи с ней проходили в присутствии врачей. Она начинала заметно нервничать, стоило ему зайти в комнату. Если в первую, вернее, уже вторую встречу она немного дерзила и демонстративно вступала с ним в молчаливое противостояние, то вчера едва не плакала. Смотрела на него огроменными глазами, прикрывая руками живот, и нервно сглатывала.

При этом ничего не спрашивая.

А он и не спешил что-либо объяснять.

Она по-прежнему его злила, и ярость с обидой никуда не делись. Стоило Зареченскому удостовериться, что с женой всё в порядке, что она идет на поправку, как всё вернулось на круги свои.

Неприятным оказалось замечание врача, Сергея Викторовича:

– Михаил Николаевич, я всё понимаю… Между супругами бывает разлад, семейная жизнь не может быть бесконечным медовым месяцем. Но вы бы помягче… Насте сейчас тяжело. Она не показывает вида, но она испугана и в растерянности.

Зареченский сразу же вспомнил, как его растерянная и испуганная жена хорошенько клацнула его зубами.

– Спасибо за наставления, Сергей Викторович, но я вам плачу деньги за физическое лечение Анастасии.

Сергей Викторович намёк понял, его взгляд потяжелел.

– Как знаете… Только быстрота возвращение памяти зависит и от душевного настроя пациента.

Началось. Михаилу сразу вспомнилась Дина, которая постоянно ему твердила нечто подобное.

– Я учту.

Как же, испугана и растеряна. Ну, конечно.

Михаил не верил Насте. Не мог.

Даже легкий испуг в её глазах при сообщении, что он её забирает, не убедил его.

Единственное, что не вписывалось в его восприятие жены так это её руки на животе. Она постоянно их там держала. Когда он заходил в палату и видел её на кровати – руки на животе. В следующую встречу в клинике он застал Настю у окна. Она стояла, смотрела вдаль и руками гладила живот, при этом её уголки губ были приподняты, точно она перед самым его приходом что-то говорила малышу.

За всю беременность Михаил лишь несколько раз замечал, чтобы Настя гладила живот. О, нет, она это делала лично для него. Когда стопроцентно знала, что он за ней наблюдает.

Теперь он это понимал. Настя превосходная актриса, не стоит забывать.

И её материнский жест ничего не меняет.

Михаил сознательно загонял себя в жесткие рамки, не позволяя расслабиться. Если бы врачи не подтвердили, что у Насти амнезия, он усомнился бы в её наличии. Его лживая женушка и на такое способна. Быстро сопоставит факты. Как же, она – пострадавшая, её надо пожалеть, приласкать. А там, глядишь, и он, тюлень, снова будет с ней. Она же останется при его деньгах и при статусе его жены, который ей очень нравился.

Поэтому никаких поблажек, пусть даже не надеется. С ним дважды один и тот же фокус не прокатит. Да и вообще – цирк Зареченский уважал, но не жаловал.

– Может, стоит помягче… Хотя бы первое время?

Игнат вывел его из задумчивости.

– Ты случайно с врачом не дружишь? Тот советовал то же.

– Я серьезно, Миха. Не перегни палку.

Михаил отмахнулся. В советах он не нуждался.

Настя уже ждала его, что тоже было неожиданным. А как же заставить его понервничать? Как же дать ему понять, что она не может обойтись без его помощи? И, например, непременно ей следует помочь застегнуть бандаж.

Коротко постучав и не дожидаясь ответа, Михаил вошел в палату. Он уже поговорил с врачом, получил необходимые рекомендации.

Настя, одетая в нежно-голубое платье, которое он у неё не помнил, и в легкую кофту, сидела на кровати. Услышав звук, она обернулась. Увидев, что зашел он, сразу же подобралась и сжала губки.

Интересно становится…

Новая игра.

– Привет. Готова?

– Ты издеваешься, да?

Он остановился и скрестил руки на груди.

– В том, что приехал тебя забрать?

– Нет. Вот в этом.

Прямо на кровати лежали туфли. Настины туфли. Обычные. Серые закрытые.

Он накануне распорядился привезти ей в больницу вещи. Кто их собирал ей, его мало заботило. Кто доставлял – тоже.

И сейчас он не понимал причину её негодования.

– И что не так в туфлях?

Настя медленно поднялась, оттолкнувшись рукой от матраса. Только сейчас он заметил, что она босиком и, встав, забавно поджала пальчики.

Хорошие пальчики… красивые… которые он любил ласкать…

Дрянь.

– Скажи, Михаил… – она начала говорить, но по тому, как её щеки пошли пятнами, он понял, что она с трудом сдерживает эмоции, скорее всего, возмущение. Он уже не первый раз подмечал, что жена не договаривает. Начинает и замолкает, точно не решаясь устроить скандал в больнице.

И опять нехорошее предчувствие царапнуло нутро. Если Настя ничего не помнит, почему она не пытается с ним поговорить? Узнать о их браке, об их отношениях?

– Что, милая? – он не мог удержаться от иронии.

Вся ситуация в целом всё больше напрягала его.

Чертовы террористы!

Настя, снова поджав пальчики, протяжно выдохнула. Если бы Михаил не успел выучить повадки жены, то решил бы, что она пытается себя контролировать. Похвальное желание, но в её случае не котирующееся.

– Ничего, – буркнула она и внезапно направилась к стене.

Михаил с интересом наблюдал. Что она надумала?

Его брови медленно поползли кверху, когда он увидел, что Настя обувает на ноги больничные белые тапочки.

Серьезно?

– Что за концерт? Ты в тапках собираешься ехать домой? – раздражение вспыхнуло с новой силой.

Настя обернулась к нему, и он, опять же не без удивления, заметил, как она сжимает руки в маленькие кулачки.

– Да, милый, – отзеркалила она его обращение. – В тапочках. У меня же в гардеробе не нашлось приличной обуви, только порнография на семисантиметровых каблуках. Интересно, если я сверну ногу и буду лежать с растяжкой… какой у тебя в этом будет интерес?

Она, вздернув кверху подбородок, отчего ему напомнила нахохлившегося воробья, намеревалась пройти мимо него к двери. Но не тут-то было. Михаил схватил её за руку чуть вышел локтя и всверлил взгляд в заметно побледневшее лицо.

Он думал, начнет вырываться. Или снова скажет какую-то дерзость. Но её бледность подействовала на него отрезвляюще. Он на самом деле перегибает палку. Девочка находится в состоянии сильного стресса. Допустим, он продолжает ей во многом не верить, человеческую сущность не изменить. Лживость и корысть возьмут вверх в любом случае. Сейчас же он наблюдает «откат», защитную реакцию. По каким-то, только ей понятным и ведомым причинам она не желает идти с ним на контакт. В данной ситуации именно ему стоит проявить благоразумие. Не будет же он воевать с больной девочкой?

– Пошли.

Комментировать её тапки он не стал. Хочет ехать в них – пусть.

Персонал клиники ничего не сказал, как и Артем, у которого нервно дернулся мускул на щеке, когда он увидел жену начальника в больничных тапочках.

– Анастасия Сергеевна, добрый день. Очень рад, что вас выписали. Надеюсь, самочувствие у вас отличное.

Настя в нерешительности замерла перед водителем. Потом осторожно, не делая резких движений, обернулась и посмотрела на Зареченского, который обходил автомобиль, чтобы занять своё место. Поймав растерянный взгляд жены, он задержался.

– Настя, это Артем. Мой водитель. У тебя свой. Вадим.

Девушка медленно кивнула и заставила себя улыбнуться, как-то смущенно пожав плечами.

– Привет, Артем. Спасибо за теплые слова. Только я вас не помню.

«Вас».

Настя никогда не обращалась к подчиненным на «вы». Только «ты». Михаил повел бровями и махнул рукой Артему. Мол, не обращай внимания. Тот быстро открыл дверь, помог Насте сесть в машину, после чего вернулся за руль.

Как только Зареченский с Настей оказались в замкнутом пространстве автомобиля, мужчина невольно вспомнил, что несколько дней назад они также ехали и ругались. Дежавю, от этого не уйдешь.

Ему невольно бросилась в глаза зажатость Насти. Она старалась максимально от него отгородиться, даже не смотрела в его сторону.

– Поговорить не хочешь? – лениво отозвался он, откидываясь на спинку и вытягивая ноги.

Некоторое время Настя молчала, не глядя на него.

– Хочу.

– Что же тогда не задаешь вопросы? Не идешь на контакт? И возьми подушку, с ней удобнее.

Он и сам не понял, как утром закинул подушку в машину. Просто выходил из дома и внезапно вспомнил, что в машине Насти имелась такая. Увеличившийся живот давал знать, нагрузки на организм усилились.

В первое мгновение подумал, что откажется. Но нет, взяла.

Настя подложила под спину и негромко сказала:

– Спасибо, – а потом добавила: – Ты предлагаешь поговорить… Наверное, это правильно. Не наверное, а точно правильно. У меня много вопросов… Очень. Сам понимаешь, когда человек не помнит… – и снова оборвала себя, бессознательно положив одну ладонь на живот, а второй, накрыв первую. – Почему ты меня ненавидишь? Мы же муж и жена, а ты меня ненавидишь.

Зареченский не ожидал подобного вопроса. Он ему не понравился, однозначно.

– Я тебя не ненавижу. С чего ты взяла?

– Твой взгляд… Когда ты пьяный приходил ко мне ночью… Так смотрят люди, которые ненавидят… У нас с тобой разлад? В отношениях? Я изменила тебе или… что?

Каждое её слово, произнесенное тихим, нервным голосом, действовало на Михаила неоднозначно. А новая Настя оказалась наблюдательной.

– И сейчас. Нет в тебе теплоты, Миша. И… – он заметил, как она нервно сжала ладони. – Ты ни разу меня не попытался поцеловать. А это о многом говорит. Наверное…

Вот, оказывается, какие мысли копошились в хорошенькой белокурой головке его стервочки-жены. Более, чем похвально. И очень по-женски. Вместо того, чтобы напрямую поинтересоваться, сначала сделать выводы, укорениться в них и лишь потом попытаться выяснить правду.

Как только они оказались в машине, обоняния Михаила коснулся новый запах. Настя всегда пользовалась брендовыми духами, постоянно их меняя, и сетовала, что никак не может определиться. Сегодня ей нравился свежий запах, завтра с горчинкой, послезавтра цитрусовый. Михаила, особенно в последнее время, её привычка менять духи начала раздражать. Он и сам не мог объяснить, почему. Непостоянство проявляется в мелочах – истина, которую он усвоил достаточно рано.

Сейчас же от Насти не чувствовалось духов. Легкий запах медикаментов и ещё какой-то, едва уловимый, чуть щекотавший его ноздри. Приятный.

Прежде чем ответить, Михаил нажал на кнопку и опустил панель. Он доверял Артему, но есть вещи, которые не для ушей посторонних. Артем и так старательно делал вид, что его не интересует разговор жены и босса. Слишком пристально смотрел на дорогу и не смотрел в зеркала заднего вида.

Когда панель опустилась, Михаил развернулся к Насте и чуть подался вперед, сокращая между ними расстояние. На его лице застыла хищная улыбка.

– Милая, если тебя смущает отсутствие близости между нами, я могу тебя разложить прямо здесь и сейчас. Врачи трахаться нам не запретили. Так что ты скажешь?

Глава 8

И за ним она замужем?

От него ждет ребенка?

Бред.

Или… правда жизни?

Как Настя не удержалась и не заехала ему по наглой, самоуверенной физиономии – вопрос.

Не драться же с ним, правда. К тому же, она не сомневалась – он не ответит ей в обратку лишь потому, что она беременна. А вот разложит – запросто.

Внутри всё скрутилось тугим узлом, и захотелось выть от отчаяния. Она все дни, что находилась в клинике – несомненно, очень дорогой – только и делала, что сдерживалась. Врачи хлопотали вокруг неё, выполняя любую прихоть, обеспечивали максимальный комфорт. И чем больше они хлопотали, тем муторнее становилось Анастасии.

Значит, её муж богатый и влиятельный.

А она… кто она?

Задавать подобный вопрос ему у неё не поворачивался язык. От его взгляда бросало в холодный пот. Ни о какой нежности и доверительных отношениях не могло идти и речи. Насте было бы спокойнее, если бы он и вовсе не приходил.

И всё-таки… муж.

Машина с личным водителем только подтвердили её худшие опасения.

Богатый и влиятельный.

Ненавидящий её.

Тут впору впадать в отчаяние.

На глаза навернулись слезы, от которых стало стыдно и больно вдвойне. Чтобы не расплакаться, Настя отвернулась к окну, оставив его провокацию без должного ответа.

– Мы поженились по залету?

Ей нужна была хоть какая-то информация. Самая крохотная.

– Нет.

Его голос походил на лезвие. Опасное, смертельно ранящее, и Настя не знала, куда от него скрыться. Пришлось снова протяжно выдохнуть, чтобы не скатиться до элементарной истерики, которая вот-вот грозилась начаться. Гормоны бунтуют, да и общее моральное состояние оставляет желать лучшего.

– Тогда почему?

– Потому что понравились друг другу и решили, что сможем создать счастливую семью.

Настя не удержалась и снова посмотрела на него.

Зареченский не сменил позы – всё так же пристально смотрел на неё, и его глаза не предвещали ничего хорошего.

– Я тебе не верю.

– Надо же… как интересно… И на каком конкретном пункте ты мне не веришь?

Он, сволочь, забавлялся и не скрывал иронии.

– Я не верю, что ты мог мне понравиться.

Насте стоило сказать эту фразу лишь ради того, чтобы увидеть, как самодовольная ухмылка сходит с лица Зареченского. И лишь секундой позже она поняла, что зря ляпнула, что зря вступила с ним в негласную войну.

У неё не было шанса. Ни одного.

Он действовал молниеносно. Увидев его у себя в палате и исподтишка рассматривая, Настя отметила его отличную физическую форму. Широкие плечи, полное отсутствие намёка на полноту. Сейчас же ей предстояло воочию убедиться в его физической мощи.

Он сжал её за плечи, оказавшись рядом. Она даже не заметила, как он переместился. Не успела должным образом и отреагировать на его захват, который, как оказался, был только началом. Удерживая её плечи одной рукой, второй он обхватил затылок, растопырив пальцы, тем самым основательно зафиксировав его, чтобы она и думать не смела вырваться. Настя пискнуть даже не успела, как суховатые мужские губы обрушились на неё.

Он целовал, наказывая. Она задела его мужское самолюбие, и он решил восстановить справедливость в своем лице. Его губы действовали опытно, он прикасался к ней, имея полное право. Захватил и сразу же атаковал, пытаясь раздвинуть губы и проникнуть внутрь. Настя, шокированная столь стремительным, беспощадным напором, попыталась как-то справиться, сохранить лицо, но очень скоро поняла, что все её потуги бесполезны. Зареченский знал, что делал.

Его губы мяли и ласкали. Пальцы удерживали крепко, а мощное тело, если бы Настин живот не выпирал и не встал нерушимой преградой между ними, навалилось бы на неё, вмяло в сиденье, а то и подмяло под себя. Настя, задыхаясь и чувствуя, что не в состоянии выдержать яростный напор мужчины, отчаянно замычала и уперлась руками ему в грудь. Каменная. Одни мышцы. Ассоциация с горой – никак иначе.

И тоже бесполезно. Кажется, он даже не заметил её сопротивления, добравшись до сладкого – его губам всё же удалось разжать её, и чужой язык вторгся ей в рот. Властно и с нажимом, давая понять, что, если не последует полной капитуляции, он перейдет к ещё более откровенным ласкам.

Только что подразумевает полная капитуляция?

Между тем его рука, что ранее удерживала плечо, скользнула к груди и ощутимо сжала, а в бедро недвусмысленно уперся эрегированный член.

Зареченский оторвался от её губ, заскользил вниз, по шее, и тогда Настя зло выпалила:

– Будешь насиловать беременную?

У него сорвало крышу. Иначе и не скажешь. Такое было впервые.

Если бы его спросили, что произошло, Михаил не смог бы ответить. Он полностью контролировал себя во время разговора с Настей. Даже в какой-то момент мелькнула мысль, что он ведет себя, как сволочь. Девочка реально потеряна, на глазах будто бы слезы блестят. К такой Насте Михаил не был готов. Абсолютно.

Зная лживую натуру супруги, он держал дистанцию. Даже амнезия не меняет людскую сущность. Если ты по жизни сука, то в тебе рано или поздно заговорят инстинкты. Повадки никуда не денутся. Алчность рано или поздно покажет свою гнилую пасть.

Но беспомощность во взгляде сработала безотказно. Захотелось себя одернуть, утихомирить темную сторону сущности, которая есть в каждом человеке и которая имеет свойство не вовремя активизироваться, как в данном случае случилось с ним.

Всё испортила её дерзость. Значит, не так уж она беззащитна, как пытается казаться. Зубки и коготки выпускает отлично.

И Михаил решил её приструнить. Ах, девочке захотелось нежности и ласки? Поцелуев? О, отлично, он тоже изголодался. Секса давно не было. На сторону, каким бы циничным гадом он ни был, не ходил. Даже сейчас, при полном крахе семейной жизни.

Михаил и сам не понял, как набросился на Настю. Никакого сексуального контакта он не планировал. Он вообще не собирался больше к ней прикасаться. Никакого секса, никаких поблажек. Развод и отступные. Точка.

А тут что-то нашло.

Как оказалось, это было только начало.

Стоило ему прикоснуться к её губам, жадно втянуть не приправленный дорогим парфюмом запах её кожи, как его прострелило желание настолько сильное, что боль в паху отозвалась во всем теле. Ничего подобного Михаил не ожидал. Более того, ничего подобного он никогда в жизни не испытывал. Сколько у него было женщин? Много. Сколько раз он брал Настю? Много.

А тут…

Его тело скрутила нестерпимая жажда, точно его окунули в лаву, а потом облили жидким азотом. Каждая клеточка отозвалась на рядом находящееся мягкое женское тело, что округлилось и стало ещё более сексуальным за время беременности. Налитые груди, пополневшие бедра, к которым хотелось прикасаться снова и снова. Губы, дурманящие, не податливые, сейчас упрямо сжатые.

Михаил никогда не брал женщин силой. Рожденный в богатый семье, он априори был привлекателен для противоположного пола. Сама мысль о насилии над тем, что слабее тебя и не сможет оказать должного сопротивления, вызывала в нем отвращение. Нет, когда по согласию, во время игры – почему бы и нет? Иногда хотелось взять партнершу пожестче, показать власть мужчины над женщиной. Подчинить самку, в конце концов. Заставить адреналин хлестаться и биться внутри тела. Это нормально. Настя, кстати, была не против пожестче.

– Всё, что ты захочешь, – шептала она. – Всё, как ты захочешь.

Слыша её шепот, он таял. Да и какой молодой мужчина не будет рад, чтобы любовница – к тому же, «потерявшая» с ним девственность – готова исполнять его желания и идти на эксперименты. Он нагибал её, как ему надо и когда надо. В чем, в чем, а в сексе Настя его устраивала полностью.

И опять же не было такого, что нахлынуло на него сейчас. Когда возбуждение граничило с острой потребностью начхать на все прежние принципы, поступиться ими. В висках застучало с отчаянной силой. Захотелось ещё плотнее прижаться к миниатюрному телу Насти, втянуть в себя её дурманящий запах, пропустить сквозь пальцы блондинистые шелковистые волосы.

Она сопротивлялась. Он это чувствовал. Да и понятное дело – отношения с потерей памяти только обострились, достигли апогея. Он не намеревался прощать, забывать и принимать. Она же вела себя и вовсе странно. Но сейчас её странности Зареченскому были побоку.

Его интересовало только одно – собственное желание.

Она упиралась, пытаясь отодвинуть его от себя. Он наседал. Если бы не животик, он давно бы опрокинул её на сиденье и преодолел сопротивление. Возможно ли, чтобы Настя снова с ним играла? Михаил не знал.

Он глухо застонал, на секунду оторвавшись от её губ, и услышал вопрос про изнасилование.

Чертова лгунья!

Его сердце гулко билось в груди, гоняя кровь сильнее, раскачивая его инстинкты, как маятник.

Впервые в жизни Зареченский находился на грани того, чтобы взять женщину силой! И кого, мать вашу? Жену!

Тяжело дыша, он оторвался от неё, но не спешил отодвигаться. Михаила внутренне колотило даже от малейшего соприкосновения с её телом. И лишать себя её тепла он не собирался. Эгоистично? Плевать. Она заслужила.

– Насилие между мужем и женой… Что-то новое.

Настя так же тяжело дышала. Её ладони активнее пытались отодвинуть его от себя. Не получалось. Тогда она решила действовать иначе – заерзала, желая смызгнуть на край сиденья. А вот делать лишних движений не стоило – опасно, пожар в штанах только усиливался, давление в члене тоже.

– Отодвинься от меня. Или… или…

Она отчаянно пыталась сохранить спокойствие, опять же без истерик, без слез. Её упрямству и самообладанию можно было позавидовать.

В отличие от него, когда Михаил готов был сорваться.

– Или что, маленькая?

У него перед глазами до сих пор стояло кровавое марево похоти.

– Я закричу. Или открою дверь. Или…

Она не договорила, видимо, осознав, насколько нелепо и жалко звучат её угрозы.

Но, как ни странно, они подействовали на Михаила отрезвляюще.

Он титаническим усилием воли заставил себя вернуться на своё место. Но и оторваться от Насти оказалось куда сложнее. Он вытянул руку поверх сиденья, создав иллюзию, что он её обнимает. Этакий намёк, что в любую секунду он снова окажется рядом, снова прижмет её к себе.

Настя, хмурясь, бросила в его сторону настораживающий взгляд.

– Видимо, у нас с тобой очень «теплые» отношения, да?

– У нас они с тобой… интересные.

Михаил не понимал, что с ним. Откуда взялась веселость в голосе? Некая игривость? Что произошло с ним за какие-то жалкие пять минут, что они находились вместе в машине?

– Вижу, что интересные.

Настя отвернулась к окну, прикусив нижнюю губу.

А Михаил, чувствуя себя полным дураком, уставился на её профиль. Настя осунулась, под глазами темные круги да и многие ссадины на лице не поджили. Михаил только сейчас обратил внимание, что синяки и ссадины Настя ничем не замазала: ни тональным кремом, ни пудрой. Черт! Она даже не накрасилась. Странно. Очень странно. У Насти была фишка – она даже из ванной и спальни не выходила, пока не накрасится. А уж тональник… Святое святых.

Был случай, когда они, отправившись в медовый месяц, потеряли косметичку. Что было! Настя обнаружила пропажу в самолете. И сразу же в аэропорту кинулась закупаться. Михаил ещё подтрунивал над ней, а она деланно обижалась.

– Хочу быть для тебя красивой.

– Ты и так красивая.

– Хочу быть ещё лучше.

А что изменилось сейчас? После происшествия в подземке? Неужели из-за потери памяти она не захотела привести себя в «надлежащий» вид? Это её слова, не его.

– На данный момент мы находимся в ссоре, – слова сорвались с губ Михаила прежде, чем он успел их проанализировать.

– Угу. И поэтому, когда со мной случилось несчастье, ты по-прежнему был холоден и отстранен. А я… – она замолчала, шумно сглотнув, охватила плечи руками. – Это какая же должна между нами быть ссора, чтобы вот так… Я застала тебя с любовницей?

Женщины! Вот теперь он узнавал их логику.

– Нет. Я узнал, что ты вышла за меня по расчёту.

Ему хотелось посмотреть на её реакцию. Увидеть глаза. Психотерапевты не одобрили бы его поведение, сказали бы, что он слишком категоричен, и ей необходимо время, чтобы адаптироваться, что ни в коем случае нельзя и дальше травмировать её психику. Он был другого мнения. Настя не глупая, в этом он успел убедиться и не раз. Как в прошлом, так и сейчас. Подмечает всё, даже то, что и не требовалось. Почему, зачем ходить вокруг да около?

Его слова не могли остаться без реакции.

Как Зареченский и ожидал, Настя медленно повернула голову в его сторону и выдохнула:

– По расчету?

– Совершенно верно. А последние дни ты пыталась меня убедить, что любишь и развода не хочешь.

– Развода?..

– Да. Мы как раз обсуждали с тобой условия расторжения брака.

Глаза Насти с каждым его словом расширялись. Ему даже на мгновение стало жалко девчонку.

Может, правда, перегибает?

Она, снова отвернувшись, сказала:

– Теперь мне многое становится понятным… Хотя… Нет, всё равно ничего непонятно. По расчету… Зачем?

– Ты меня спрашиваешь?

– Это был риторический вопрос.

Она сцепила руки в замок, положив их на живот.

Чтобы сразу же охнуть:

– Пошевелился… Ребенок пошевелился!

Настя резко повернулась к нему, и у Михаила перехватило дыхание.

Он видел Настю разной. Сексуальной, притягательной, красивой.

Но никогда такой – с сияющими, увлажняющимися глазами. С тем нереально притягательным блеском в глазах, который встречается только у беременных счастливых девушек.

Глава 9

Этот особняк её дом?!

Стоп.

Не её. Её мужа. Зареченского.

Анастасия протяжно выдохнула и мысленно над собой усмехнулась. Только бы не родить раньше срока из-за всех передряг, что на неё навалились.

Сколько тут комнат? Тридцать? Сорок?

Господи…

Настя старалась держаться из последних сил. Полученная от Михаила информация не внушала оптимизма. Мало того, что она вышла замуж за него по расчету, так он готов с ней развестись, и она якобы не против.

Или против?

Голова шла кругом.

Но спрашивать что-либо у Зареченского она сегодня больше не будет. Не в состоянии.

– Тебя проводят в спальню.

– Спасибо.

– Это Ирина Васильевна, наша домработница.

Из большой, светлой комнаты вышла миниатюрная женщина лет пятидесяти, в серых брюках и таком же летнем пиджаке. Насте почему-то сразу же подумалось, что это униформа. Позже она поймет, что оказалась права.

– Анастасия Сергеевна, рада вашему возвращению. И тому, что с вами и малышом всё в порядке.

– Спасибо большое, Ирина Васильевна.

Настя сердечно улыбнулась в ответ.

Зато реакция домработницы была странной. Женщина застыла, стушевалась и перевела взгляд на Михаила. Тот же, зараза, усмехнулся и демонстративно медленно скрестил руки на груди, отчего мышцы на плечах заиграли, невольно приковав взгляд Насти к ним.

– Ты можешь по всем вопросам обращаться к ней. Думаю, в ближайшие дни помощь Ирины Васильевны будет неоценима.

Так и оказалось.

Настя чувствовала себя потерянным котенком в этом чужом и абсолютно холодном особняке. В тот первый день, когда Зареченский привез её, домработница стала её гидом. Провела по дому, показывая, где и что.

– Это ваша спальня.

Большая, едва не ляпнула Настя, но вовремя прикусила язычок. Ей и так постоянно казалось, что Ирина Васильевна сдерживается, чтобы не задать какой-то вопрос. Смотрит на неё из-под опущенных ресниц. Настя держалась до последнего. Умом она понимала, что сейчас для знакомых представляет собой забавную зверюшку, все её рассматривают. А как же – интересно. И от этого интереса хотелось выть.

Спальня оказалась общей, что немало расстроило Настю. Огромная кровать стояла посредине комнаты. Не огромная, гигантская. Явно не двуспальная. Настоящий траходром. От странного слова, всплывшего в памяти, девушка хмыкнула. Наверняка Зареченский скривит свои четко очерченные губы, услышав от неё подобную ремарку. Аристократ чертов.

Не менее огромной была и гардеробная. Увидев количество мужской и женской одежды, а так же обуви, Настя поморщилась. У Зареченского костюмы да рубашки с брюками, а у неё… Мама дорогая, куда ей столько одежды?

Ответ пришёл сам – носить.

Предстоящей ночи Настя ждала с нарастающей тревогой. И как себя поведет Михаил? Потребует от неё исполнения супружеского долга? С него станет. Настя хорошо помнила его возбуждение в машине. Если бы она позволила, он бы пошёл дальше.

Хуже всего то, что, находясь дома, Настя начала анализировать те ощущения, что испытала в больнице при виде Михаила и ту информацию, от которой становилось тоскливо.

Да, Михаил произвел на неё неоднозначное впечатление. А почему? Пришел пьяным, раз. И взгляд, полный ненависти, или, вероятнее всего, неприязни, граничащей с обидой – два. Ввиду того, что Настя узнала о себе, она его могла понять. Вот честно. Если она такая дрянь расчетливая, то, что можно ожидать от мужика?

Тут впору было смеяться сквозь слезы. Потому что как раз расчетливой дрянью Настя себя не чувствовала. Ладно, с этим она разберется потом. Её больше заботило поведение Михаила.

Красивый ведь мужчина…

Почему она вышла за него по расчету, а не по любви? Неужели он не смог её покорить?

Странно. Очень странно.

При воспоминании о поцелуе грудь наливалась тяжестью, а внизу живота появлялось странное томление, что вразрез шло с её мыслями. Получается, её тело, в отличие от неё, прекрасно помнило их сексуальную жизнь и требовало продолжения.

А что она сама?..

Насте повезло – Михаил не пришёл спать в супружескую кровать. Как выяснилось к обеду, уснул в кабинете. Утром лишь зашел, переоделся, даже не обмолвился с ней и парой слов. Она и рада стараться, притворилась, что спит.

Последующие дни не внесли ясности в сумбур, что основательно укоренился у неё в голове.

Настя поговорила с родственниками. Разговор оставил на душе гадкое ощущение. Мало того, что их фактически не интересовала её амнезия. Они даже о ней не спросили, толком ничего ей о ней же не рассказали. Их больше волновал вопрос: сможет ли она им одолжить денег.

– У меня нет денег.

Настя сидела в кресле, прикрыв глаза, а по щеке текла одинокая слеза.

– А карточки? Карточки-то, Настенька… Глянь, а?..

– Я не помню пин-кода.

На этом разговор она оборвала.

Что дальше?

С подругами, которые у неё наверняка имелись, так же она пока воздержалась от встречи. Мало ли что ей те наговорят. Не стоит.

Оставался Михаил.

Но как к нему подойти?

Возвращался он поздно. Когда Настя поняла, что пересечься с ним вечером нереально, то стала спускаться к завтраку, который ограничивался дежурными фразами, от которых хотелось выть. Ну, или запустить в Зареченского чашкой, чтобы он перестал делать вид, что она у него в гостях.

Неужели его снова не интересует собственная жена? Тогда какого хрена он на неё набросился в машине?

Ладно. Холодные отношения она допускала. А ребенок? Что с его ребенком?

Так Настя промаялась четыре дня. Извелась вся и решила действовать. Сколько можно и дальше пребывать в неведении?

Она уже знала, что по возвращению поздно вечером Михаил идет на кухню ужинать. Ирина Васильевна ему всегда оставляла ужин в баранчике, оставалось только разогреть в микроволновке.

Что ж, сегодня мужа будет ожидать сюрприз.

Настя не прогадала. Она удобно устроилась в кресле гостиной, укрылась пледом и принялась ждать.

Михаил появился в начале двенадцатого. Выглядел уставшим. Сразу же бросились в глаза глубокие морщины на лице. Верхние пуговицы рубашки расстегнуты, галстук в руке, что держала сумку с документами, пиджак перекинут через плечо.

На мгновение Насте его стало жалко. Получается, он много работает, а те, кто много и упорно трудился, вызывали у неё уважение.

Увидев дожидающуюся Настю, Михаил нахмурился.

– Ты чего не спишь?

– Тебя жду.

Юлить не было смысла. Настя, откинув плед, поднялась с кресла и тотчас поймала на себе темнеющий взгляд Зареченского. Девушка знала, что выглядит по-домашнему. Ей пришлось перебрать едва ли не весь гардероб, чтобы найти вещи, которые устраивали её сегодняшнюю. На данный момент на ней были светлые домашние штаны, резинка которых находилась под животом, и блузка-разлетайка, аккуратно прикрывающая животик. С этими вещами всё было бы превосходно, если бы не одно «но» – и брючки, и блузка просвечивали, сквозь ткань отлично демонстрировалось нижнее белье. А с нижним бельем у неё возникла куда более существенная проблема. Ни лифчика, ни трусиков хлопковых и в помине не наблюдалось. Одно кружево, будь оно не ладно. И если шелковые топы ей даже понравились, то трусики – категорически нет. Как их носить? Вопрос, естественно, относился к числу риторических.

– Зачем?

Насте показалось или в голосе мужа появилась хрипотца?

– Поговорить надо. Пойдем, я тебя покормлю.

Настя уже повернулась по направлению к кухне, иначе бы увидела, как вскинулись в изумлении кверху мужские брови.

Михаил хмыкнул, подошёл к тому креслу, на котором ранее сидела Настя, и кинул в него портфель с пиджаком и галстуком. Раз жена приглашала ужинать, да ещё и самолично собиралась его кормить, надо следовать за ней.

Настя тем временем уже открывала крышку баранчика, перекладывая мясо с рисом в другую тарелку. Рядом стояли салаты. Хлеб был нарезан.

Михаил, никак не комментируя её действия, прошёл и сел за стол.

Завтракали они в большой столовой, на кухне же вдвоем находились впервые. Несмотря на то, что сама комната была внушительных размеров, квадратов двадцать пять, не меньше, Настя испытывала легкий дискомфорт. Она старалась держаться, но молчание мужа давило тяжестью на плечи. Он объявил ей бойкот? Такая форма психологического давления? Зря распыляется, сейчас она как никогда беззащитна.

Да и что может сделать девушка, лишенная памяти, прошлого… себя?

– Тебе заварить чай или сварить кофе? Извини, сколько не наблюдала за тобой, не могу определиться, что ты предпочитаешь.

Михаил ответил не сразу. Прищурившись, он с полминуты смотрел на неё, отчего она занервничала ещё сильнее.

Она что-то не то сказала? Недоброе предчувствие колыхнулось в душе девушки.

– Я люблю и кофе, и чай. Пью по обстоятельствам. Сейчас хочу чай.

– Так, – Настя медленно кивнула. – Значит, сейчас чай. Зеленый и две ложки сахара? Правильно?

– Правильно.

– Сейчас.

Настя быстро заварила чай и уже поставила чашечку, когда услышала за спиной неясный шум. Обернуться она не успела, сильное мужское тело прижалось со спины. Она успела лишь среагировать – руками упереться в столешницу, чтобы животом не врезаться в нижние шкафчики.

– Что ты творишь? – зло прошипела, чувствуя, как мужские руки властно ложатся ей на талию.

– Хочу приласкать жену. Нельзя?

– Нет, – вдох-выдох, вдох-выдох. – Сначала ужин.

Господи, неужели она это сказала – про сначала? А если он зацепится за это слово?! Не если, а точно зацепится… И что тогда? Да и сейчас, как его от себя отталкивать?

Настя снова столкнулась с ужасающим феноменом памяти тела. Стоило Зареченскому скользнуть по её бедрам, ощутимо сжать их, как внутри живота что-то прострельнуло.

– Если не желаешь продолжения того, что мы начали в машине, не провоцируй меня, – яростно прошептал Зареченский ей на ухо, и от его голоса мурашки побежали по спине Насти.

– Я не провоцирую, – сжимая челюсти, выдохнула девушка.

– А белье моё любимое на хера на себя тогда нацепила?

И в подтверждении своих слов Михаил толкнулся ей в бедра, давая снова почувствовать своё возбуждение.

Какой же он быстрый… У Анастасии перехватило дыхание.

– Откуда мне было знать, что именно ЭТО твоё любимое?

Она старалась сдерживаться и твердила себе: он твой муж… он муж… И сразу же в душе назревал яростный протест. Пока он не вызывал никаких теплых чувств и не сделал ничего, чтобы вызвать у неё даже улыбку!

– Хорошо… хорошо, счет один ноль в твою пользу, – хрипло прорычал он ей и сомкнул губы на мочке уха Анастасии.

У той задрожали ноги, благо, она уже держалась за столешницу.

Да, разговор с мужем на ночь глядя был не лучшей её идеей.

Настя с трудом подавила вздох облегчения, когда Зареченский оставил её в покое и с нечитабельным выражением на лице прошёл к столу, придвинул к себе тарелки и начал ритмично поглощать пищу. Настя дрожащими руками насыпала сахар в чашку, поставила её на поднос, после чего так же поставила на стол.

– А ты ничего не будешь? – буркнул муж, прожевав мясо.

– Нет.

– Снова диета?

– Нет, – Настя опустилась напротив него и руки положила на колени. В таком положении он не сможет видеть, как яростно она сжимает кулаки от негодования. – Я поужинала ровно в восемь часов.

– Даже так…

У Насти снова промелькнула навязчивая мысль, что всё, что она сейчас не делает, почему-то вызывает у окружающих удивление, недоумение. Словно раньше она поступала строго диаметрально.

– Миша, я хочу поговорить.

И снова странная реакция мужа. Тот, оторвавшись от еды, более пристально посмотрел на неё, и от его взгляда Насте стало не по себе. Одно дело – сопротивляться и кичиться бравадой, когда тебе кажется, что вот-вот, и всё нормализуется, что ты вспомнишь себя, и жизнь вернется на круги свои, и совсем иное, когда ты ежедневно просыпаешься и понимаешь, что ничего не меняется, что в твоей голове по-прежнему лишь пугающая пустота, от которой хочется выть и бросаться на стенку. А те люди, которые могут помочь, дать информацию, по только им ведомым причинам не спешат этого делать.

Само осознание, что у тебя нет никого, способного искренне сопереживать, толкало в пучину отчаяния. Настя держалась, и не позволяло депрессии овладеть сознанием наличие крохотного живого существа под сердцем.

И всё же не могла удержаться от вопроса: неужели всё так удушающе плохо?

– Я уже понял.

Он закончил есть и теперь придвинул к себе поднос с чаем. Сделал глоток, потом ещё один и после этого приподнял одну бровь вверх – мол, чего молчим, о чем именно будет разговор.

Настя не могла начать. Вот не могла и всё. Или она попросту боялась услышать ответы на свои вопросы?

– Я хочу понять, как мы жили до взрыва в метро, и какие планы у нас были на будущее, – сказала она и мысленно похвалила себя за то, что голос прозвучал ровно, ничем не выдал бушующее внутри волнение.

– До тех пор, пока не всплыл факт твоего обмана, мы жили с тобой хорошо. Как видишь, ждали ребенка и готовились стать счастливыми родителями. На день взрыва мы с тобой обсуждали отступные.

– Отступные, – как сомнамбула повторила она, не замечая, как сталь в глазах мужа сверкает всё ярче. Опаснее.

– Да.

– А за что?.. За то, чтобы я дала тебе развод? Или…

Сердце судорожно трепыхалось в груди, как пойманная в силок птица. Настя задала вопрос, она не могла его не задать, но желала ли она услышать правдивый ответ?

– Нет. Развод ты мне даешь в любом случае. Мы с тобой обсуждали сумму, которую ты получишь за отказ от ребенка. Сошлись на пяти миллионах евро.

Настя прикрыла глаза, откинулась на высокую спинку стула и протяжно задышала, пытаясь утихомирить сердце, которое теперь не просто трепыхалось, а готовилось выпрыгнуть из груди.

Девушка не заметила, как разжала кулаки и привычно положила ладони на живот, готовясь снова почувствовать легкое шевеление ребенка.

– То есть, получается, я такая сука, что готова была за пять лямов отказаться от собственного дитя?

– Не просто за пять лямов. А за пять лямов евро, – тоном, в котором чувствовался антарктический холод, заметил Зареченский. Он так же, как и Настя, отзеркалив её позу, откинулся на спинку, только руки скрестил на груди. – А по поводу суки… Это уж ты сама себя охарактеризуй.

– И я… что, была согласна?

У Насти в горле образовался ком, который она никак не могла сглотнуть. Благо, на столе стоял графин с водой и стаканы. Она налила себе попить и с жадностью выпила.

– Отлично… Эту информацию я приняла, анализировать пока не буду. Не на ночь глядя. Но отказаться от ребенка…Так, я молчу, пока ничего говорить не буду…

– Ты побледнела.

– Побледнеешь тут, пожалуй. Знаешь, как-то не особо приятно узнать, что ты являешься конченой дрянью, собирающейся продать ребенка за чертовы еврики.

Настя снова потянулась за водой, не смотрела на Михаила, иначе бы увидела, как удивление промелькнуло в его глазах. Но мужчина, будучи опытным переговорщиком, мгновенно взял эмоции под контроль. И, если честно, его сейчас больше интересовало другое – как заставить жену снять одежду.

Всю.

– Я раньше не замечал за тобой жаргонных словечек.

– Да? Значит, я тебя умею удивлять?

– Я бы сказал, что очень умеешь.

Настя сделала ещё несколько глотков воды, поздно спохватившись, что на ночь ей пить как раз и не следует. Отечет, да и в туалет будет постоянно хотеть. Но что сделано, то сделано.

– Неожиданно. Честно. И то есть, ты ни в какую не собираешься идти на попятную и сохранять брак, даже ради ребенка?

Зареченский ответил не сразу. Настя, общаясь с ним, подметила, что он вообще часто отвечает с несколько секундными заминками, давая себе возможность подобрать нужный ответ. Умно.

– Пока нет.

– Ага, значит, пока. Обнадеживающе.

– Ты уверена? Ты же мне на днях заявила, что я тебе категорически не нравлюсь, и мои прикосновения – это попытка изнасилования.

– Да, говорила. Чего не скажешь в состоянии аффекта.

– То есть, я тебе резко начал нравиться? Может, и любовь где-то там спряталась, а сейчас снова возрождается?

Он глумился, и не скрывал этого.

Настя плотно сжала губы.

– А ты меня любишь?

– Я оставлю этот вопрос без ответа.

– Почему?

– Потому что я так хочу.

– Ты в более выигрышном положении.

– Почему же? Из-за того, что я помню наши отношения, а ты нет?

– Да.

– Я не думаю, что на тебя стоит обрушивать всю правду.

– Значит, есть ещё что-то интересное… Ладно, буду готовиться. А по поводу «обрушивать»… Тебя же ничто не сдерживало, когда ты вывалил на меня грязь о моем обмане и о том, что мы на грани развода. Тебя не смутила моя амнезия. Месть с твоей стороны?

– Нет, – антрацитовые глаза полыхали изнутри, и Настя не без нарастающего удовольствия отметила, что его раздражение, зарождающаяся злость ей нравится. А вот нечего. Пусть тоже позлится.

– Тогда что?

– Ты хотела поговорить о моих чувствах к тебе? Тебя они интересуют?

Он сменил позу – плавно подался вперед, положив локти на стол и теперь пристально смотрел в лицо девушки. Сначала Настя немного стушевалась, а потом приказала себе спокойно выдержать его взгляд. В конце концов, что он сделает беременной женщине, накормившей, кстати, его?

– Мы о них поговорим… потом, когда я переварю то, что услышала сегодня. Но у меня есть ещё вопросы.

– Задавай.

– Где мои награды? Или хотя бы похвальные листы… Они должны быть, я точно знаю. Хорошо, не знаю – чувствую.

Зареченский нахмурился.

– Ты сейчас о чем? Не понял тебя абсолютно.

Настя тихо вздохнула.

– Давай, я лучше покажу.

Она, не спеша, стараясь не задеть животом край стола, поднялась. Михаил, снова выразив наигранное недоумение бровями, поднялся следом.

– И куда мы идем?

– В тренажерный зал. Он у тебя, Зареченский, шикарный.

– Даже так… тренажерный зал, значит. Пойдем, посмотрим, что ты мне хочешь показать.

Настя не обратила внимания на его иронию. Как она уже поняла, он не собирается с ней пока общаться на равных. Ничего, она подождет. Неделю, две, месяц. Когда-никогда, а память к ней вернется.

– Кстати, про твоё «пока» и развод. Ты решил притормозить его процесс из-за моей амнезии?

– В правильном русле думаешь.

Тренажерный зал находился на нулевом этаже, но был оснащен отличной вентиляционной системой, на которую сразу обратила внимание Настя. Невозможно плотно заниматься спортом без достаточного количества свежего воздуха.

Когда она впервые увидела большую комнату, уставленную десятком тренажеров, то едва не запищала от восторга и сразу же решила, что она именно здесь проводила большую часть свободного времени до беременности. Шикарно. Непередаваемо просто. Тренажеры явно стоили целое состояние и были оснащены множеством функций.

Но «залипла» Настя на «груше».

И именно к этому снаряду направилась и сейчас.

Зареченский молча шёл за ней.

– Смотри, я помню вот это…

Настя дождалась, когда Михаил подойдет к «груше» достаточно близко, встала в стойку, и сделала три медленных выпада вперед, при этом ставя кулак параллельно полу. А потом сразу же сместила руки книзу, свела локти и сделала ещё пару ударов.

После чего посмотрела на молчавшего Михаила.

– Я помню, что занималась боксом. Возможно, непрофессионально. Возможно, в детстве. Но я точно знаю, что занималась. Постановка ног, как наносятся удары… Память тела, понимаешь?

Она смотрела на него вопрошающим взглядом, в котором отчаяние смешалось с надеждой.

Глава 10

Он ни хрена не понимал.

Абсолютно.

И его это непонимание начинало беспокоить.

Зареченского предупредили – из-за амнезии могут возникнуть некоторые недоразумения, недомолвки. Он дал время Анастасии, чтобы обвыкнуться, старался даже ей особо не попадаться на глаза. Тут он и себя щадил – несмотря на произошедшую трагедию с женой, его отношение к ней особо не поменялось. В душе также продолжал бушевать ураган, и потребность свернуть её тонкую шею никуда не делась. Зато появилась навязчивая идея заняться сексом. Нет, оттрахать. Взять. Даже жестко. Он бы так и сделал, если бы не ребенок.

Зареченский не тешил себя мыслью, что он хороший человек, и плохие поступки испортят его карму. Он – бизнесмен, игрок с большими деньгами, и порой приходится делать очень сложный выбор. Да и в каждом из них порой просыпается жестокость, нет кристального чистого доброго человека. Если только его Дина, которая, кстати, по нему бы прошлась вдоль и поперек, узнай, какой прессинг он устроил Насте.

Но сейчас все его мысли скатились ниже пояса.

Правда, когда прошёл шок.

Какой к черту бокс?!

Она серьезно?

Настя не занималась никаким спортом. Никогда. Нет, она следила за фигурой и ходила иногда в спортивный комплекс. Но в основном на плаванье да в сауну. Её больше привлекал массаж и спа-процедуры. И ни о каких силовых тренировках он ни разу от неё не слышал.

Более того, сейчас у него на руках была полная информация о её жизни до знакомства с мадам. И там тоже ни слова про бокс.

А тут…

Михаил, сжав зубы, и пряча обилие матерных слов, что готовы сорваться с губ, в два шага преодолел разделяющее их расстояние и развернул Настю к себе.

Главное – не смотреть ей в глаза. Какого черта распахнула их и смотрит на него с долбанной надеждой, изображая невинную овечку? Не верит он ей, не верит! Вот хоть что сейчас она будет ему говорить и делать! К искренности её душевных порывов он должен относиться, как к фарсу, не более.

– Значит, бокс, любимая… Интересно… И даже с наградами.

По мере того, как он начал говорить, огонь, что впервые загорелся в её глазах после больницы, гас, прятался за поволокой растерянности, которая неожиданно пришлась не по душе Михаилу. Тот ожидал другой реакции, какой он и сам не знал.

– А теперь посмотри на себя. На свои руки, – он взял одну её руку за кисть и приподнял, задирая одновременно рукав кофты. – Ты видишь мускулы? Крепкие, жилистые. Я – нет. Если бы ты регулярно занималась боксом, то у тебя была бы другая фигура. Абсолютно. Менее женственная, не такая сексуальная.

Стоило вспомнить, насколько сексуальна его жена, и его накрыло.

Он не хотел, и ничего не мог поделать. Его словно подменили. Зареченский никогда столь остро не испытывал потребность в сексе с одной определенной женщиной. Даже когда был увлечен Настей, он не заморачивался по поводу интимной жизни. Сегодня… завтра… Всё шло своим естественным чередом.

Сейчас же его выворачивало наизнанку. Как только Настя спустилась в тренажерной зал, он уже не мог оторвать взгляда от её спины. Что спины? К чему самообман? Его заклинило на аппетитной попе жены. В кухне он и не заметил, что она босиком, зато, пока шел следом, успел обратить внимание, как плавно она ступает, едва ощутимо, точно не идет, а плывет. И беременность нисколько не портила походку.

А попка под полупрозрачными штанишками, да ещё и в одних из его любимых трусиках. Михаил любил красивое женское белье на не менее красивом женском теле. Он часто лично покупал своим любовницам белье, кстати, никогда не ошибаясь с размером. То белье, что сейчас было на Насте, тоже выбирал он.

Окончательно Зареченский сдался, когда Настя нанесла по «груше» несколько ударов. Он не хотел признавать, но технику она исполнила правильно. Не хватало силы удара, да и её тело не было натренированным.

Только, черт возьми, он никак не думал, что беременная девушка, бьющая по спортивном снаряду, настолько его возбудит, что член налился кровью и уперся в боксеры, причиняя реальную боль от длительного воздержания. И к черту всё! Развод, разлад, дележ. К черту обман и его ущемленное самолюбие! Когда рядом стоит девушка, на тело которой ты имеешь все права, какие могут быть сомнения и дрязги с совестью?

Настя растерянно заморгала.

– Не занималась?.. Нет?..

– Нет.

Он больше не намеревался вести пустые разговоры. Его устраивало, что сейчас они находятся одни, и под их ногами мат.

– Но как…

– А вот так. Единственным спортом, которым ты занималась в моем присутствии и со мной, был секс. Частый и интенсивный секс.

Зареченский сделал всё, чтобы смягчить падение Насти. Поддержал её. В какой-то момент ему даже показалась, что она пытается уйти от падения, причем, делает это опытно, со знанием. Точно спортсменка. Но эта мысль никак не зацепилась в его голове.

Да и сама Настя, находящаяся в его руках, ахнула, когда он начал её в прямом смысле заваливать на спину.

– Что ты…

Договорить она не успела, потому что оказалась лежащей на спине.

Да, дорогая женушка, ты не помнишь, но он-то как раз занимался восточными единоборствами и регулярно. И если бы не выпирающий животик, то в данном случае ты лежала бы не на спине, а уже давно стояла в коленно-локтевой позе, со сдернутыми штанами и трусиками. Из-за интересного положения Насти приходилось сдерживаться, подстраиваться, а как хотелось отпустить скручивающую похоть, убрать все тормоза. Грубо намотав белокурые волосы жены на кулак, расстегнуть ширинку, вынуть член и вставить в порочно-алый рот жены. Неделю назад Михаил не сомневался – Настя сделала бы всё, чтобы он ни пожелал. Согласилась на любую его прихоть, лишь бы подластиться к нему, даже на самую, по её мнению, извращенную.

Михаил не позволил Насте окончательно прийти в себя, сразу же перешёл к более активным действиям, успев лишь яростно выдохнуть предупреждение:

– Только попробуй меня укусить.

И краем глаза заметив её увеличивающееся недоумение, что отразилось в глазах, впился жадным поцелуем в губы, одной рукой прижимая её плечи к мату, второй накрывая грудь, что увеличилась за последние месяцы на полразмера и попросту сводила его с ума своей упругостью. Особенно соски. Они стали безумно чувственными, о чем ему успела сообщить Настя до того времени, как отношения между ними дали трещину.

Её губы пахли клубникой и миндалем. Потрясающее сочетание. При Михаиле она вроде бы и не ела ягоды с орехами, но он почувствовал их запах, когда усилил поцелуй, мгновенно углубив его так, чтобы у жены и в мыслях не возникло сопротивляться. Её губы были, как мороженое, что он любил в детстве. Вкусные, сочные, с непередаваемым ароматом свежести и сладости. По телу Михаила прошла очередная волна накрывающего с головой желания, что с каждой секундой становилась всё невыносимее, острее. Он не замечал, как напряглась Настя под ним, что она не отвечает, а лишь только позволяет целовать. Но на данный момент его устраивал и такой расклад. Истосковавшийся по женскому сочному телу, Михаил стремился как можно быстрее и полновластнее добраться и заявить на него права. Его пальцы нетерпеливо теребили сосок, прощупывающийся через ткань кружевного бюста и легкой кофты. Вот так, девочка, и не говори, что твоё тело безучастно.

Что всегда нравилось Зареченскому в жене, так это то, что та никогда не отказывала ему. Напротив, как только он проявлял первые признаки желания и намерения заняться сексом, мгновенно начинала ластиться к нему. Такого понятия, как «нет» в их семейной жизни не существовало. Расчетливая дрянь прекрасно осознавала: откажет несколько раз, и он пойдет удовлетворяться на стороне.

Сегодня он завелся, как никогда. Он целовал губы жены и не мог насытиться. Никогда ранее они не были такими вкусными, сладкими. Неужели всё-таки соскучился по ней? Неужели ошибся? и его привязанность к Анастасии куда более глубокая и сильная? Его рука забралась под кофту и сдернула вниз чашечку бюста, наконец, добравшись до бархатной груди, что идеально легла в его ладонь и которую он сразу же несильно сжал, показывая партнерше степень возбуждения. Кровь стучала в висках, сердцебиение резко усилилось.

Настя отвечала ему – он это чувствовал. Не так как раньше, не с готовностью, не с игривостью, а, скорее осторожно, точно прислушиваясь к собственным чувствам. А Зареченский зверел, не понимая, что с ним. Он никогда не относился к числу тех мужчин, что давали отсосать шлюхам в туалете клуба и никогда не довольствовался быстрым перепихом на заднем сиденье. Он любил заниматься сексом долго и основательно. Порой по несколько часов, лаская партнершу и требуя от неё ответных действий. Выматывал любовниц и выматывался сам. Он не видел смысла заниматься сексом для «галочки». Всунул-высунул и дальше побежал.

И ему от Насти требовалось большего. Больше огня, больше страсти. Но на задворках сознания возникла мысль, что если сейчас она и не воспламенится до нужного градуса, он особо не огорчится.

Ему до чертиков, до умопомрачения необходимо было её тело.

Он оторвался от губ, чтобы, смешав рык со стоном, устремиться вниз. Пройтись по нежной коже шеи и, окончательно задрав кофточку, добраться до холмиков груди. И вот он уже смыкает губы на сладкой вершинки, сжимая и играя с соском.

Рука Насти опустилась ему на плечо, сжала, короткие ноготки на мгновение впились в кожу через ткань рубашки. У него с женой была договоренность – не оставлять следов на спине и плечах, не царапаться и не кусаться. Будучи прагматиком, Зареченский не разделял пафосных отметок любви. Как и сам, не оставлял следов на теле любовниц. Но сегодня, видимо, всё шло неправильно. Непривычно. Не так, как обычно. Потому что его губы стремились сжать грудь жены чуть сильнее, напомнить ей о себе. Заклеймить?

И Михаил не сразу понял, что пальцы Насти, которые скользнули с плеча на его затылок, вцепились в его волосы и пытаются таким образом оторвать его от невероятной сладости.

Испытывая странный симбиоз, замешанный на страсти и зарождающимся гневе, Михаил оторвался от груди жены и прорычал:

– Какого черта?

Он не собирался останавливаться.

Настя лежала рядом с ним, согнув ноги в коленях, с задранной кофтой и с обнаженной грудью. Девушка тяжело дышала и смотрела на него распахнутыми глазами, затянутыми поволокой.

– Нет.

Он ожидал нечто подобного, и взорвался.

– Почему?

Его голос звучал жестко.

– Мы же… мы же в ссоре…

На этот раз она его не убедила. Если бы Настя принялась кусаться, отбиваться и злить его, говоря гадости про изнасилование и прочее, на что, как он уже понял, она способна, он поверил бы.

Так – нет.

– Мы – муж и жена. Секс между нами вполне естественен.

– Но мы в ссоре!

Она повторялась. Смотрела на него громадными глазами, выражение которых он никак не мог понять, и не пыталась даже прикрыться. Лишь щеки разрумянились.

Зареченский, не стесняясь в выражениях, выругался. Схватил руку Насти и положил на ширинку.

– Если мы в ссоре, то что мне прикажешь делать с этим?

Настя покраснела ещё сильнее.

– Скажи, Настя, давай… И я сделаю, как ты хочешь! Но помни – ты моя жена!

Он специально давил на больное. Плевать, что играл не по-честному. В их отношениях слово «честность» выступало архаизмом.

– Я не знаю…

Она выглядела растерянной.

– Не знаешь? – он заводился ещё сильнее, мечтая лишь о том, чтобы она приподняла бедра и позволила снять чертовы штаны. – Я не мальчик, чтобы дрочить на простынь, и, какие бы херовые отношения между нами ни были, я не трахаюсь на стороне! Сейчас у меня стоит, – он сжал её пальцы сильнее, попутно отметив, что руку-то она не пыталась отдернуть, так и позволяла держать её на ширинке. – Нет, у меня уже не стоит, у меня дымится в штанах. И я отчего-то не могу заняться сексом с женой, которая ещё недавно хотела идти на мировую!

Он почувствовал, как её рука дрогнула.

Как оказалось, это было только началом.

Потому что её пальчики распластались на брюках и осторожно уже сами погладили напряженный член, словно прислушиваясь к тому, какой отклик находят эти ласки в её теле.

Михаилу же хотелось сильнее, жестче, ощутимее. Ему хотелось разрядки.

– Я не могу, Миш, – она попыталась отвести руку, но стоило сделать лишь намёк, как его ладонь снова требовательно сжала её пальцы.

– Почему?

Теперь пришла его очередь повторяться.

– Ок, не хочешь по-классически, давай ртом. Проклятье, Настя, я хочу разрядки!

Девушка по-прежнему лежала распластанная на мате, и Михаил, которому порядком надоели разговоры и который искренне не понимал, почему он медлит и не может вставить жене в рот, перешёл к более активным действиям. Потянул за ремень, яростно выдергивая его из шлевок, не замечая, как потрескивает ткань. Так же яростно дернул за язычок, расстегивая зиппер. К черту всё!

Настя привстала, опираясь на локти и молча наблюдала за манипуляциями Михаила. Когда он уже готов был приступить к более активным действиям, неожиданно подалась вперед.

– Миша… Мишенька… Пожалуйста… Господи, я не понимаю, что со мной… Вернее, разумом я понимаю, что ты мой муж… Я беременна, жду от тебя ребенка… И ты да, имеешь право… Можешь, но… – она судорожно провела рукой по лицу, и только тогда Зареченский заметил влагу в её огромных глазах. – Но я не знаю тебя, Миша! Понимаешь? Не знаю! Ты вроде бы и мой… Или не мой, раз мы разводимся! И я… Я запуталась, а ты не хочешь помочь! Ты рычишь на меня, не спишь в супружеской постели, насмехаешься надо мной, манипулируешь, зная, что я не в состоянии тебе чем-то ответить! Я пришла за помощью, хотела разговора, а ты…

Она неуклюже, прижимая ладонь к животу, тем самым защищая его, попыталась встать. Михаил сам не понял, как потянулся к ней и рывком прижал Настю спиной к груди. Девушка хотела вырваться, вцепившись пальцами в его ладонь.

– Тихо. Не буянь. – Он пытался дышать через раз. Запах клубники с миндалем кружил голову похлеще афродизиака. Себя же он чувствовал последней скотиной. – Не трону я тебя. Не сегодня – точно. А ты… Ты, черт возьми, права. Нам надо поговорить.

Глава 11

Он её хочет.

Это хорошо.

Наверное.

Черт…

Настя плеснула в лицо водой, пытаясь прийти в себя и придумать, как действовать дальше.

Кто её тянул за язык, когда она швыряла в Зареченского обвинениями, что он не спит в супружеской постели? Радуйся, дорогая, сегодня он в ней спать будет. Вот примет душ в соседней ванной и по праву займет свою сторону кровати и закончит то, что начал в тренажерном зале. Не зря говорят, язык мой – враг мой. Это случай Насти.

Но Зареченского как-то надо было остановить.

Да и себя тоже…

Её рука на члене мужа… Что Настя чувствовала в тот момент? Она бы не нашлась, что ответить. Странно всё это было. И до чертиков пугающе. А ещё снова хотелось плакать. Как это она не занималась спортом? Тогда почему её с такой яростной силой тянуло в спортзал?

В одном Михаил прав. Её тело не тело спортсменки. И, скорее всего, Настя просто тешила себя мыслью, что желает заняться боксом. Во рту стало горько. Слишком много непонятного, не её. Словно она находится в чужом доме, с совершенно незнакомыми людьми. За эти дни Настя много прочла информации про амнезию. Да, явление неприятное, но в девяносто девяти процентах случаев память возвращается достаточно быстро. Редко когда амнезия длится годами.

Вопрос в другом: как ей пережить время беспамятства?

Да ещё с таким мужем.

Настя прикрыла глаза. Зареченский, как образец мужского пола, очень даже хорош. Она не сомневалась, женщины головы сворачивают ему в след и из кожи вон лезут, чтобы привлечь внимание. Красавчик да ещё и миллионер. Настя смутно догадывалась о его состоянии. Он и сам ехидно заметил, что её рыльце в пушку, и она за него замуж пошла тоже из-за денег.

Она. Из-за денег.

Настя прислушалась к себе.

Она любит деньги? Если так говорят, то наверное…

Тогда отчего ей с трудом удалось сдержать желание вцепиться ноготками в лицо Зареченскому, когда он заявил, что она согласилась продать не рожденного ребенка?

В голове всё перемешалось, отдавая тупой болью в затылке.

Завтра… Она постарается проанализировать услышанное, не сегодня.

Ещё раз сполоснув лицо, Настя быстро переоделась. Сняла бюстгальтер, но трусики оставила. Накинув на тело шелковую сорочку, нереально мягкую, Настя направилась к гигантской кровати.

Что-то будет…

Как ни пыталась противиться, мысли снова и снова возвращались к Зареченскому, к его потребности заняться с ней любовью. Настю поразило его признание, что он не ходит на сторону. Она ему поверила, сама не зная почему. Он не производил впечатление человека, способного лгать по мелочам. В данной ситуации для него измена выступала бы мелочью, так как они находятся на грани развода.

Настя поднесла пальцы к вискам и помассировала их. Нет, сегодня она не способна ни о чем думать. Каждый разговор с Зареченским вызывал слишком много противоречий и ещё больше вопросов.

Когда она вернулась в спальню, одновременно с ней из соседней душевой выходил и Михаил. Из одежды на нем были лишь белые боксеры. Спасибо, что хотя бы ни в одном полотенце вышел.

Настя неожиданно почувствовала, как легкая паника накрывает её. Стоп-стоп-стоп! Никакой паники.

«Ты боец, девочка. Боец! Слышишь? Никогда не смей сдаваться! Иди вперед! Видишь трудность – преодолей её!»

Это были не её мысли. Скорее всего, фраза из какого-то фильма, которую она отнесла к себе.

Правильно, сдаваться она не будет. Паниковать тоже не стоит. Вышел из ванной полуголый мужчина амбальной внешности, но он же твой муж! То есть, априори ты не раз и не два видела его не только в трусах, но и абсолютно голого. И сухость во рту, тяжесть внизу живота свидетельствовали о том, что она находила мужа привлекательным и, скорее всего, с удовольствием с ним занималась сексом.

Взгляд девушки скользнул по широким плечам, по рельефной груди с негустыми темными волосами, которые, скорее всего, приятно щекотали грудь, когда она ложилась на его плечо. Она же спала на его плече?

Про бедра и длинные мускулистые ноги и говорить не стоило. Зареченский находился в прекрасной физической форме.

Реакция мужа на её одновременное появление с ним была говорящей – он нахмурился.

Настя разозлилась.

– Что снова не так?

– У тебя соски просвечивают.

– А ты в одних трусах. Мы вроде бы спать собрались.

– Спать… Ну, да. Ты уж определись, милая, спать ты хочешь или разговоров.

Настя мысленно фыркнула.

– Часы показывают первый час. Ты рано встаешь. Если мы немного ещё… поболтаем, то ты не выспишься.

Настя не смотрела на него, иначе увидела бы, как в серых глазах в очередной раз за вечер промелькнуло удивление.

– Тебя беспокоит высплюсь я или нет?

Настя шумно вздохнула, не специально – так получилось.

– Если ты выспишься, у меня есть шанс, что ты не будешь таким злым.

Девушка, не дожидаясь его ответной реплики, прошлепала босыми ногами до кровати и неуклюже забралась на неё, села, погнув ноги в коленях, предварительно накрыв их простыней, чтобы сорочка не оголяла лишние места и продолжила:

– Вот смотрю я на тебя, Миша, и спотыкаюсь. Мысленно, я имею в виду. Ты – охрененно красивый мужик, чего уж тут лукавить. Прокаченный, лицо модельное, суровое такое. Если бы не занимался бизнесом, от твоего хмурого взгляда девочки писались бы кипятком… ой, извини, девочки сходили бы с ума, мастурбируя… Черт! Я ахинею несу, да, Миш? Но что я хочу сказать. Ты хорош. Это первое, – Настя провела рукой по волосам, растрепав их и стараясь не обращать внимания на застывшую фигуру мужа, который с наигранным внимание слушал её. – И я допускаю мысль, что ты мне нравился. И я была в тебя влюблена, хоть ты и говоришь, что выходила замуж по расчету из-за твоих евриков. Второе. У меня возникает закономерный вопрос: как мы познакомились? Как мы пересеклись? Ты весь такой из себя и я. Я же, как поняла из разговора с тетей, из простой семьи. Ты и я… мы вообще два полярных человека. Что нас могло связывать?

Зареченский, молча выслушав её длинную речь, нажал на панели кнопку, и комната погрузилась в полумрак. Лишь несколько приглушенных точечных светильников, вмонтированных в стены под потолком, давали легкое освещение, комфортное, чтобы видеть предметы в комнате и одновременно не мешать спать.

Настя прикусила губу, наблюдая за дальнейшими действиями мужа. Он что, не собирается ей ничего говорить?

Похоже на то.

Он гигантской тенью скользнул к кровати и занял свою половину. Благо, кровать была катастрофически большой, и тут места хватило бы при желании десятерым.

– Первое, Настёна. Мне приятно слышать, что ты всё же находишь меня привлекательным, – почему она не удивилась ноткам сарказма в его голосе? – Второе. Продолжишь выражаться – помою рот с мылом. Не шучу. Мало того, что у тебя жаргонные словечки лезут, так ты ещё и материшься.

– И где я матерюсь? Ты знаешь, насколько богат русский матерный язык? То, что я говорю слово «охрененно» – это почти что… – Настя оборвала себя, понимая, что снова мелет черте что. – Ладно. На самом деле, что это я… И, кстати, не называй меня Настёной. Мне не нравится.

– Раньше не жаловалась.

– А сейчас не нравится. Моя просьба… это же сущий пустяк, верно?

– Ложись спать.

– Я много болтаю, да? Это нервное. Потому что…

– …потому что ты не помнишь. Я понял. Настя, ложись.

И всё?

Насте пришлось послушно откинуться на спину. Что дальше? Ждать, что он снова к ней полезет? Она настороженно прислушивалась. Нет, вроде бы лежит смирно, даже дыхание выравнивается.

Досада на неудачный вечер колыхнулась в груди. Ничего не выяснила, только ещё больше запуталась и новых гадостей о себе узнала.

– Миша.

Тишина в ответ.

– Миш…

– Настя, ты вроде бы собралась дать мне возможность выспаться?

Ну и хрен… то есть, фиг с тобой!

Обиженно засопев, Анастасия перевернулась на бок, спиной к мужчине, и проворчала:

– Не отдам я ребенка.

Она сказала для себя, тихо, но он услышал.

– Посмотрим.

Да, посмотрим.

Завтрашний день обещает быть ещё более трудным, чем предыдущие.

Настя проснулась от странного чувства тепла и уюта. Было настолько хорошо и непривычно, что даже не хотелось выныривать из зыбкой полудремы. И рука, лежащая на её груди и теребящая обнаженный сосок, идеально вписывалась в утреннее пробуждение с мужчиной.

Вот тут Настя мгновенно напряглась и разом распахнула глаза.

Так и было – во сне каким-то совершенно непонятным образом она с большим животиком умудрилась перебраться на сторону мужа, и тот сейчас обнимал её со спины. Более того, снова ласкал.

И всё это во сне.

По ровному дыханию она поняла, что Зареченский ещё спит. Манипуляции с её грудью он проделал во сне. По привычке? Если бы между ними были не такие напряженные отношения, он не грозил бы разводом и дальнейшим отбиранием ребенка, на что, Настя не сомневалась, у него хватит сил и средств, она бы сейчас радовалась. Полная утренняя идиллия.

Настя приказала себе постараться здраво оценить ситуацию. Они – муж и жена, факт. В ссоре, грозящей обернуться для неё катастрофой, тоже факт. Как и то, что подстраиваться под правила Зареченского она не желает.

Ей бы себя найти…

Вспомнить.

Она не зря вчера пыталась резюмировать ту информацию, что узнала. Выходил не совсем желанный результат. А ещё Настя абсолютно себя не чувствовала продажной сукой. Может, Зареченский врет? Не похоже. Тогда что…

Мысль оборвалась, потому что мужская рука более властно сжала грудь, и глухой стон раздался в области её затылка.

Миша просыпался. И ей надо как-то реагировать на подобное пробуждение.

Тут начиналось самое сложное, подходящее под фразу «и хочется, и колется, и мамка не велит».

Умом Настя понимала – ей необходимо подстраиваться под мужа. От него частично зависело её душевное состоянии и счастье в будущем. Если он её муж, значит, она его выбрала. Непонятно, какими руководствовалась понятиями, но она пошла за него замуж. Забеременела. И теперь ей надо сохранить брак.

Наверное…

Неуверенность и незнание убивали Анастасию, но что-то надо было делать, как-то выбираться из трясины, в которую она погрузилась в результате полученных травм.

Перевернуться с большим животом можно было только через спину. Настя, стараясь не размыкать мужских объятий, которые ей неожиданно показались приятными, перевернулась на спину, после чего аккуратно на другой бок. Михаил ещё спал. Или делал вид, разбираться она не стала. Настю больше интересовали собственные эмоции – девушка отважилась на эксперимент.

Она же должна понять… определиться… Одно дело – слышать, другое дело – понять.

Она несколько долгих мгновений всматривалась в красивое лицо мужчины. Во сне оно выглядело безмятежным. Брови не нахмурены, от уголков глаз и губ не убегают серьезные, зачастую насмешливые морщины. И он казался младше своих лет. Кстати, а сколько ему лет? Тут впору было заплакать, но Настя улыбнулась. Ничего, она верила, что память к ней вот-вот вернется, и она сможет дальше выстраивать свою жизнь, опираясь на собственные убеждения, а не на крохи информации, полученные от других.

Настя подняла руку и дотронулась до губ Михаила. Легко, чуть касаясь и ощущая его дыхание.

– Что ты делаешь?

Глаза он не открыл.

Значит, притворяется.

Настя, продолжая улыбаться, наигранно грозно, но с пониженной интонацией сказала:

– Делай вид, что ты и дальше спишь, хорошо, Миша?

Ей показалось или он с трудом подавил смешок?

– Ладно.

Она не ожидала, что он согласится. Что ж… Спасибо. И Настя продолжила. Она пыталась для себя понять, нравится ли ей прикасаться к этому красавчику, который вальяжно обнимал её полночи, и у которого наблюдался утренний стояк.

Этот стояк она очень хорошо прочувствовала. И, помня вчерашние слова мужа о необходимости разрядки, пыталась решить, что делать.

Она жена – раз.

Они разводятся – два.

Но спят в одной постели – три.

Три абсолютно несовместимых факта.

Её пальцы очертили мужской подбородок с легкой щетиной. Колется. Но прикасаться приятно. И подбородок волевой.

Далее шея. Тоже крепкая, видно, что Миша серьезно занимается спортом. При мысли о спорте, что-то тоскливо-щемящее колыхнулась в груди, но Настя подавила порыв. Не сейчас.

Спускаемся ниже. Плечи. Господи, какие же шикарные плечи у её мужа.

– Потрясающе, – она не удержалась и прокомментировала вслух.

– Хммм… Что именно?

Её взгляд снова метнулся к лицу Зареченского, тот по-прежнему выполнял её просьбу и лежал с закрытыми глазами.

– Твои плечи. Они у тебя от природы такие широкие или ты раскачал их?

– Странные вещи тебе интересуют с утра, милая.

За его ироничную «милую» захотелось треснуть по этим самым плечам, но Настя сдержала порыв. Пусть иронизирует, от неё не убудет.

– Решу, что пятьдесят на пятьдесят. Идем дальше.

Она говорила для себя. Произнося вслух, ей было проще сформулировать мысль и зацепиться за неё.

Грудная клетка так же не могла оставить Настю равнодушной, и девушка с легким удивлением отметила, что у неё у самой участилось сердцебиение. Кстати, у мужа тоже. Она распластала ладонь на теплой коже и двигала ей по упругим мышцам, снова спускаясь к прокаченному животу. Блин, ни единого намёка на жировую складку! Напротив, отчетливо прорисовывались кубики, точно Зареченский был не акулой бизнеса, а той самой моделью для спортивных журналов.

Когда её ладонь дотронулась до жестких, курчавых волос, темной дорожкой убегающей под боксеры, мышцы живота дернулись.

– Дальше, Настя.

Он не просил, в отличии от неё – требовал.

Настя и самой хотелось «дальше».

Скинув покрывало, девушка сглотнула, запоздало отметив, что во рту у неё образовалась самая настоящая Сахара. Она не ошиблась – утренний стояк предстал во всей красе, и четко вырисовывался через хлопковую ткань мужских трусов. И тут природа не обидела Зареченского, про такое мужское достоинство принято говорить «большой и толстый».

Настя снова сглотнула.

Эх, была не была…

Ей же надо определиться со своим отношением к физической стороны их якобы распадающегося брака?

Её ладонь накрыла член Михаила и погладила. Реакция мужа не заставила себя долго ждать – послышался приглушенный стон, вырвавшийся через плотно сомкнутые губы. Настя даже не посмотрела в сторону мужского лица. Вроде бы сам Михаил пока лежит тихо, руки не распускает – её всё устраивало.

Не устраивало другое – внезапная потребность забраться под трусы мужа и погладить его член уже без ткани.

Как там думалось недавно? Была не была? Повторим…

Её ладонь неуклюже потянула за резинку боксеров и сдвинула её вниз, высвобождая член на свободу.

Ну, вот. Она это сделала.

И что почувствовала?

Отторжение? Неприятие? Или… желание?

У Насти в голове всё перемешалось. Её раздирали самые противоречивые чувства. С одной стороны, мужчина, которого она сейчас исследовала, оставался для неё незнакомцем. Физически привлекательным, с этим тезисом она спорить не стала. С другой стороны, её женское либидо взбунтовалось. Оно требовало… чего?

Настя, тяжело дыша и не отрывая пристального, немного изучающего взгляда от мужского члена, действуя интуитивно, поддавшись женскому любопытству, которое, как известно, сгубило не одну кошку, всё же дотронулась пальчиками до бархатистой головки. Не успела девушка и охнуть, как её руку накрыла широкая мужская ладонь.

Сцена фактически повторилась.

Настя повернула голову и натолкнулась на обжигающе голодный взгляд серых глаз, что смотрели на неё едва ли не с яростью. Пока она пялилась на его интимную зону, Михаил успел приподняться, и теперь его лицо находилось в опасной близости от её. Она даже видела, как трепещут его длинные черные ресницы.

– Миш…

– Настя! Не сейчас… не позволю дать заднюю.

Он не говорил.

Он натурально утробно рычал.

Настя поспешно выпалила:

– Я не буду… губами.

Мужчина выругался, на что у неё едва с языка не сорвалось замечание по поводу его вчерашней реплики, что она выражается.

– Не губами… Давай хотя бы, черт возьми, рукой.

Настя не могла отказать. Что с ней случилось – она не знала. Или обманывала себя, что не знала. Ей понравилось прикасаться к Зареченскому, да и какой бы молодой женщине не понравилось, когда рядом с тобой лежит спортивный красавчик, у которого явно выраженный стояк на тебя?

– Если не хочешь… или не можешь традиционно.

Он говорил, а она уже зашевелила рукой под его ладонью. Она поняла, что он подразумевает под традиционно – впустить его под трусики. Нет, Зареченский, извини, но она пока на это не способна, несмотря на то, что между ног ощутимо увлажнилось, и появилось с каждой секундой утяжеляющееся томление. Да и то, как Михаил смотрел на её фактически обнаженную грудь – кружево не в счет, – подливало масло в огонь.

Как только она задвигала рукой вверх-вниз, Миша снова откинулся на спину.

– Мать твою ж… Никогда не думал, что буду клянчить у жены, чтобы она мне подрочила.

– Сейчас ты выражаешься…

– Плевать. Сожми чуть крепче… вот так… вот так, милая… ещё… ещёёёё…

Настя, как зачарованная, переводила взгляд с лица мужа на его пах. Снова и снова, попутно отмечая, как сильно её заводит то, что происходит сейчас с ними. Одно её слово, один жест, и он может оказаться в ней – внутри. Она сможет ощутить его силу, ярость его движений. Сможет вспомнить, каково это – быть наполненной им. Но что-то останавливало. Потом… может вечером.

– Сильнее! – хрип и громкий яркий стон, который отозвался внизу живота Насти легкой судорогой.

Она, уже не отводя взгляда с живота Михаила, с задержанным дыханием наблюдала, как он кончает, выплескивая семя на себя.

– Это так… красиво, – Настя не удержалась и снова прокомментировала свои эмоции вслух, не подозревая, что последними словами вызвала настоящую бурю противоречий в душе Зареченского.

Глава 12

Михаил не сразу понял, что Настёна не любит «пачкаться» в его семени. Она долгое время старательно скрывала, не могла дождаться удобного момента, чтобы убежать в ванную и принять душ, смыв его следы.

А тут «красиво».

Он, случайно, тоже не повредил голову?

Почему его жена каждой новой репликой опрокидывает его на лопатки, заставляя переосмысливать то, что уже решено и давно?

Бред. Михаил мотнул головой, прогоняя наваждение. Сегодня у него очередные переговоры, а позже надо заняться психикой Насти. Пора девочке приходить в себя, а то её вопросы малость выбивали его из колеи. Чего стоит вчерашнее представлении в спортзале, да и утрешнее пробуждение.

– Красиво… мать твою.

Зареченский никак не мог избавиться от навязчивых воспоминаний. А именно, как Настя смотрела на него, когда он кончал. Ни брезгливости, ни порыва отодвинуться. Ничего такого, что было раньше.

Да и вообще! Он больше не мог игнорировать кардинальные изменения, на которые наталкивался при каждом общении с женой. У него даже возникла крамольная мысль – а не поменяли ли его Настю с кем-то другим? Мало ли… Врагов у Зареченского хватало. Только смысл? Настя беременна, плюс у неё имелось родовое пятно ниже поясницы, которое тоже смущало жену, и та даже задумывалась от него избавиться в своем маниакальном стремлении достичь только ей понятного совершенства.

Ну, да! Что ещё можно ожидать от девушки, сделавшей гименопластику.

Скрипя зубами, Михаил нервно завязал галстук и поэтому не сразу услышал стук.

– Да.

– Можно?

Снова Настя.

Его взгляд невольно задержался на разрумянившемся после душа лице Настёны. Мысленно он продолжал её называть этим именем, не понимая, с какого перепугу она ему воспротивилась.

Настя тоже сейчас была красивой. Без косметики, с влажными волосами, чуть вьющимися от природы, которые она старательно вытягивала, делая прямыми. В домашнем халате, плотно запахнутом на груди. До взрыва его женушка постоянно демонстрировала свои прелести.

Ещё одна настораживающая нестыковка.

Тот психолог, что будет работать с Настей, объяснит и ему, возможны ли столь разительные перемены последствия травмы и потери памяти.

– Мне нужно в магазины.

О, а вот и прежняя Настя! Знакомое выражение.

– В чем проблема? Кредитка у тебя есть.

Настя прикусила нижнюю губу, отводя взгляд от мужчины.

– Я не знаю пин-кода.

Зареченской сказал.

– Миш.

– Да. Что-то ещё?

– Я не хочу ехать одна.

– Возьми водителя.

– Нет. Не хочу, – продолжала упрямиться она.

Он на минутку задумался.

– Хорошо, с тобой поедет Игнат.

– Игнат? Это твой начальник охраны? Правильно?

– Правильно.

В чем не откажешь Насте, так это в способности подмечать всё. Раньше он за ней такой внимательности не наблюдал.

Девушка задумалась, а он продолжил собираться. Даже хотелось сказать, что ему плевать, какое решение она примет. Одна так одна, если и Игнат её не устроит. Но как не странно, Зареченский, представив беременную жену, фактически полностью дезориентированную по жизни, озадачился её безопасностью и комфортом.

Нет, одну он её точно не пустит.

– Хорошо, Игнат так Игнат.

Настя развернулась и вышла, а Михаил нахмурился – ему показалось или в её голосе прозвучало сожаление?

– Она прошлась по обувным бутикам.

Михаил потрогал переносицу и поморщился. День выдался трудным и к вечеру голова раскалывалась. Цитрамон не помогал.

– Не новость.

– Она скупила мокасины и какую-то ещё обувь на низких толстых каблуках.

Так-с.

– И что дальше?

– Дальше было посещение отдела для новорожденных. Так что, Миха, дома тебя ждут ползуночки и распашонки.

Михаил откинулся в кресло и прикрыл глаза. Игнату, судя по его голосу, было весело. Сначала тот пытался отнекаться, когда всплыла новость, что ему надлежит сопровождать Настю по магазинам.

– Ты издеваешься?

Его безопасник, как и большинство мужчин, терпеть не мог ходить по магазинам, о чем и напомнил снова.

– Я со своими девками никогда не хожу, а ты просишь…

– Игнат, надо.

Надо, так надо.

Сейчас же его безопасник явно отыгрывался на нем, забавляясь.

– Чем ещё она занималась?

– Пила зеленый чай. Ездила в парк. Гуляла, кстати, переобувшись в мокасины. Прошла мимо распродажи брендовой косметики. А! И ещё угощала меня мороженым, – тут уже Игнат не сдержался и откровенно громко фыркнул. – Мля, Зареченский, я не помню, когда в последний раз ел мороженое в стаканчике. Сливочное, без каких-либо добавок, купленное в ларьке у парка. Не-е, Миха, и ты зацени всю масштабность – Настя меня УГОЩАЛА!

– Я тебя понял, Даров. Где она сейчас? Надеюсь, ты отвез её домой?

– Нет. Она, видимо, решила сегодня намотать приличный километраж и попросила отвезти к какому-то пруду.

– Где вы?

Игнат, по-прежнему, не переставая скалиться, назвал адрес.

– Я подъеду. Будьте там.

Михаил, сдернув со спинки кресла пиджак и испытывая непонятную злость, сорвался с места, захлопнув ноутбук и не дочитав предложение из маркетингового отдела.

Настя с ним гуляла только до замужества. Когда ей надо было создать миф о девочке-припевочке. Да, и тогда она тоже выбирала парки. Правда, многолюдные, чтобы засветиться с влиятельным ухажером, а тот же Даров голову ломал, как им обеспечить максимальную безопасность. Став Зареченской, Настя быстро позабыла о своей «любви» к общественным местам. Её больше стали заботить модные тусовки, рестораны, выставки. Все те места, посещение которых ей помогут приобрести статус «светской львицы».

А ещё она с настороженностью относилась к Игнату. Впрочем, как и он к ней. Между ними двоими возник негласный, не афишируемый холодный нейтралитет, но Настя была достаточно хитра, чтобы не переступать черту. Возможно, в дальнейшим она и начала бы строить козни против Дарова, когда укрепила бы свою позицию в доме.

Зареченский сам не понял, как оказался в машине и как гнал по городу, спеша оказаться по указанному адресу. Что может выкинуть его женушка в очередной раз?

«Это так… красиво».

Он ни разу не замечал интереса Настёны в отношении других мужчин. Пока не замечал… Но сейчас она может выйти на охоту, ей же надо себя пристраивать. Да и пококетничать с другим мужчиной, ради того, чтобы насолить ему, она вполне может.

Но ревновать…

Черт!

С какого перепугу? И к кому? К Дарову, которого она угостила дешевым сливочным мороженым?

Покрышки протестующе завизжали, когда он затормозил у парка, не особо популярного среди посетителей. Заброшенный, он имел лишь одну ценность – на озере плавали лебеди. Красивое зрелище.

Когда-то очень давно они тут с Даровым напились, оттого Михаил его и запомнил. Как, скорее всего, и Игнат. Интересный вечер у них тогда выдался. Пили водку, разложив продукты на газете, и закусывали огурцами, купленными у бабки. Мажорная романтика, что тут скажешь.

Зареченский хлопнул дверью, нервно нажал на сигнализацию и размашисто направился к парку. Вечерело, и было безлюдно. Ларек, в котором продавались журналы и мороженое, уже закрывался. Продавец подождала, пока Михаил приблизится к нему – а вдруг запоздалый посетитель решит, что ему что-то нужно. И лишь когда он прошёл мимо, задвинула жалюзи.

Михаил просканировал территорию. Внутри него продолжали клокотать шумные, не присущие ему эмоции, сводящиеся и вовсе к абсурду. К жажде кому-то почистить лицо. Откуда такое взялось? Из-за вчерашней демонстрации Насти? Или из-за её чертова «красиво», не дающего ему покоя весь день.

Первым он увидел Игната. Тот сидел на скамье, закинув руки за голову и сцепив их на затылке. Поза вальяжная, ноги вытянуты. Стороннему наблюдателю могло показаться, что мужчина полностью расслаблен. За что первый часто и расплачивался. Даров всегда был готов, всегда собран. Всегда опасен.

А где Настя?

Он уже подходил к скамье, Игнат, услышав приближающие шаги, слегка повернул голову и кивнул вперед, предупреждая вопрос Михаила.

Но тот уже и сам увидел Настю.

Она сидела на земле, предварительно постелив одолженный у Игната спортивный пиджак. Рядом стоял небольшой пакет непонятно с чем. Ноги Настя вытянула, и Михаил не мог не обратить внимание, что она разулась. И мокасины его жене тоже оказались неугодны?

По пруду плавали два лебедя. Несомненно – пара. Ими Настя и любовалась.

– Долго сидит?

– С час где-то, – ответил Игнат, и уголок его рта дернулся. – Слушай… забавная она у тебя стала.

– Что снова учудила?

– Заняла у меня тысячу, так как налички у неё не было. Скупила все виды мороженого, что были в ларьке. И долго пробовала, выясняя, какое ей больше нравится. Меня старательно угощала.

– Ну, и каков результат?

– Фисташковое.

Михаил засунул указательные пальцы в задние карманы штанов и снова посмотрел на Настю, которая заметила его появление и сдержанно кивнула. Так же сдержанно улыбнулась и снова перевела взгляд на пруд, не осознавая, какой пожар разжигает в груди мужа. Он знал Дарова целую вечность, тот зачастую ему и девочек привозил, бывало и такое, вкусы у них разительно отличались. Да и сама Настя была не дура, по крайней мере, в прошлом.

Тогда откуда, мать вашу, взялась черная дыра в груди? Откуда появилась ядовитая змея удушающей ревности, что заползла в горло и медленно, со смаком начала скручивать кольца, чтобы свалить Михаила, поставить того на колени? Отчего он взбесился от факта, что на прогулку Настя отправилась с им же приставленным безопасником, а не с ним? Не предложила ему? Или… хотела утром, но он дал понять, что слишком занят?

– Почему не едете домой?

– Предлагал. Не хочет.

Ещё пару игл вошли в незакрепленную броню его самолюбия. Михаил, приглушенно выругался, направился к Насте.

– Привет.

– Привет.

Она даже на него не посмотрела, маленькая бестия.

– Ты почему разулась?

– Босиком я тоже не люблю ходить, да?

– Раньше не замечал.

– Мороженое будешь? Правда, оно уже почти растаяло, но куда его деть я не придумала.

– Снова экспериментируешь?

Настя пожала плечами и охватила их руками. В груди Михаила ёкнуло. Сейчас, как никогда за эти дни, она казалась более ранимой и одинокой. Он это видел. Он это понимал. Она не задавала каких-то вопросов про себя, про них. Она просто смотрела на воду и лебедей. Босая, сидящая на пиджаке чужого мужчины и закрывающаяся от мужа.

– Погуляла? Может, пора домой? – немного грубовато бросил он, продолжая испытывать раздражение на ситуацию в целом.

Что ему не нравится? Настя больше не пытается ему вешаться на шею с признаниями в вечной любви, не грубит, как в больнице. Даже вроде и вопросы не спешит задавать. В чем дело? Что его не устраивает?

Неужели её одинокий вид?

Бред.

С этой лицемерной девочкой он намеревается разводиться, какая, к черту, жалость?

– Не хочу, – её очередное признание снова удивило его, добавляя раздражения в общий эмоциональный фон.

– Позволь напомнить – ты беременна! И сидеть на земле – не самое полезное занятие, – сквозь сжатые губы выпалил Михаил, кое-как справившись с желанием схватить Настю за плечи и встряхнуть её.

Настя снова вздохнула.

– Беременность – невероятная радость для любой женщины. Для каждого родителя. Ребенок – продолжение нас. Частичка наших душ. То, что останется после каждого из нас. А что получается?.. Я никак не могу собрать мысли воедино, – она говорила тихо, по-прежнему смотря на водную гладь, но Михаилу было слышно каждое её слово. – Пытаюсь, и у меня никак не получается. Ты разводишься со мной, и я готова продать ребенка… Вернее, раньше была готова. Сейчас – нет. Дальше… Дальше я понимаю, что ты сотрешь меня в порошок, как только я вякну, что буду бодаться с тобой за ребенка. Ты – крутой чел. Извини, снова мой сленг. Ну, ты меня понял, что я хочу сказать… У тебя власть, деньги, вон в охране какие мальчики ходят, – она на него не смотрела, иначе бы увидела, как лицо Михаила застыло, словно каменное изваяние, при упоминании о мальчиках. – Прикопаешь меня где-нибудь, и никто обо мне не вспомнит. Печальная картина вырисовывается. А то, что ты меня хочешь… А ты меня хочешь… Это мало что меняет.

– Всё сказала?

Вот теперь он точно хотел её встряхнуть. А ещё лучше уложить бочком на кровати и хорошенько отшлепать.

– Нет, не всё. Мне ничего не остается делать, как только думать, искать выход их ситуации. Заняться больше и нечем… Я пытаюсь быть с тобой откровенной. Я не знаю, что я там натворила в прошлом, что у тебя ко мне возникла столь сильная антипатия, но я бы хотела примириться с тобой. Ласкаться я не умею. Опять же – сейчас. Вернее, не помню и не знаю, как это делать. Что я к тебе испытываю? Тоже не пойму. Когда увидела тебя пьяным в тот день в больнице, ничего, кроме отвращения, не почувствовала. Точно знаю – ненавижу пьяных. Меня аж колбасит от одного запаха перегара. Ещё я четко вижу, что ты даже не пытаешься нормализовать наши отношения. Я тебя в этом понимаю, – смысл что-то пытаться возобновить, выровнять, вернуть, если ты уже определился с разводом и с дальнейшей стратегией в отношении меня. И тебя, естественно, не волнует вопрос – что будет со мной… без ребенка…Ты думаешь, что, если я получу «отступные», то вопрос будет закрыт. В общем… Вот такая сумятица у меня в голове. Помоги, пожалуйста, подняться.

Она повернула голову и посмотрела на него, после чего протянула руку, которую он с готовностью принял и аккуратно потянул на себя. Настя, забавно кряхтя, а второй рукой придерживая живот, поднялась, сразу же прихватив за собой и пиджак одного из «его мальчиков». Игнат долго бы зубоскалил, услышав её заявление. Мише же было не до сарказма.

– Поэтому я и не хочу ехать домой… Да и нет у меня в этом городе дома. А твой дом…это твой дом, Миша. Как-то так. Надо мороженое забрать, кошкам что ли бездонным отдать. Интересно, они едят мороженое?

Глава 13

Настя проснулась от того, что стало холодно. Словно её лишили чего-то надежного, уютного. Недовольно заворчав, девушка кое-как перевернулась на спину, и её губ коснулась невеселая улыбка.

Место Михаила пустовало.

Вот оно, как интересно выходит. Ложась спать, Настя с замиранием сердца ожидала очередной порции сексуальных поползновений мужа, но тот, безэмоционально пожелав ей спокойной ночи, потушил свет и лег спать. Он вообще был немногословен после того, как выслушал её монолог у пруда.

Вздохнув, Настя села на кровати и убрала за уши непослушные волосы. Хотелось пить, а на ночь пить много нельзя. Отечет да и тяжесть в почках ей ни к чему. Но сегодня она сделает исключение.

Спустив ноги с кровати, Настя прошла к столику и нахмурилась. Воды в графине не оказалось. Видимо, Ирина Васильевна закружилась и забыла наполнить. Ничего, спуститься в кухню, не царских кровей, не переломится. Проигнорировав тапочки, Настя, накинув на плечи халат, вышла из спальни. Огромный особняк спал, как и положено. Настя по-прежнему не могла привыкнуть жить в столь огромном доме. Столько пустующих комнат, огромных, заполненных дорогой мебелью. Зачем люди строят себе подобные дома? Хотя с Зареченским понятно, статус и прочее. Она довольно много информации нашла на мужа в сети. И это ещё больше печалило её.

Она сказала Мише чистую правду – она не знает, как с ним бороться за ребенка. Она может сколько угодно кричать, что не отдаст, но суды на стороне тех, у кого деньги. А будет много выделываться – её участь и того будет печальней. Аварии и несчастные случаи никто не отменял. Насте было страшно думать, что человек, с которым она делит одну постель и одну крышу, способен на подлость и на преступление. Но она его не знала. Абсолютно, и это пугало до дрожи.

Спустившись на первый этаж, Настя увидела, что из одной из дверей видна полоска света. Кажется, это комната была кабинетом или чем-то вроде библиотеки. Получается, Миша там? Настя остановилась, подумала, потом всё же прошла на кухню, где попила воды.

– Ты что не спишь?

Михаил двигался почти бесшумно, но Настя услышала легкий скрип двери и только поэтому не вздрогнула от его голоса.

– Не знаю.

Она обернулась и сразу же насторожилась.

Муж был выпивший. Причем, основательно.

Он стоял в дверном проеме и наблюдал за женой. Вид у него был немного помятым, отросшие волосы находились в беспорядке. Из одежды только спортивные домашние штаны, сидящие на бедрах неприлично низко. Невольно взгляд Насти прошелся по животу с «кубиками», пробежался по темной дорожке волос, что уходила к паху. Кстати, про пах. Из-под резинки штанов немного были видны паховые волосики.

Настя поспешно подняла взгляд к лицу. Не стоит лишний раз провоцировать мужчину, тем более, нетрезвого.

– И я вот ни хрена не знаю, почему не сплю… Хотя… Есть догадки. Посидишь со мной? Ах, да, я и забыл… Ты же сегодня озвучила, что терпеть не можешь пьяных. А я выпил.

– Я посижу.

Слова сорвались с губ, прежде чем Настя успела взвесить все доводы «за» и «против».

Но слово, как известно, не воробей.

Брови Михаила скользнули кверху. Он усмехнулся.

– Что ж, неожиданно. Спасибо. Твоё согласие это часть попытки примирения?

– Часть попытки понять себя. И свою жизнь.

– Выпить не предлагаю. Тогда чаю?

Настя призадумалась. А, была не была. Завтра у врача спросит мочегонное средство.

– Не сидеть же мне без дела.

– Я заварю.

Теперь пришла её очередь удивляться.

Олигарх, заваривающий чай – зрелище, которое не стоит упускать.

Настя кивнула, прошла к небольшой тахте и опустилась на неё, кое-как подобрав ноги, и не замечая, как полы халата разъехались, обнажив бедра, виднеющиеся в глубоком вырезе сорочки.

– Спасибо. Зеленый без сахара.

– Я видел, как ты себе завариваешь.

– Приятно, что запомнил.

Мужчина хмыкнул и прошёл к шкафам, откуда достал чай.

– А ты… пить ещё будешь?

– Хотелось бы. Вообще я шёл на кухню за виски.

– О как…

– Да.

– И что сейчас?

– Не знаю. Ты же не любишь пьяных.

– А раньше… Миша, как раньше я относилась к тому что ты выпиваешь?

– Обычно. Ни разу мне не говорила, что тебя тошнит от алкоголя. Даже когда забеременела. Сегодня впервые от тебя услышал.

У её мужа была шикарная спина. С красивыми позвонками, с проработанными мышцами. И талия не узкая, а соответствующая широким плечам. Когда он двигался, мышцы играли, приковывая внимание Насти.

– А я тоже выпивала?

– Ты так говоришь «пил» и «выпивала», точно подразумеваешь не искусство пития и принятие спиртных напитков, а хронический алкоголизм в запущенной стадии. Возвращаясь к твоему вопросу. Да, ты тоже выпивала. В основном, вино и пиво. Как только забеременела, я запретил тебе прикасаться к спиртному.

– А я могла?..

Теперь в её словах слышалось недоумение с примесью злости.

– Будем думать, что нет.

Настя нервно кивнула.

– Да, будем думать… Н-да, хоть с тобой вообще не общайся, Миша.

– Это ещё почему? – в его голосе прорезалось удивление, он даже обернулся и послал жене недовольный взгляд.

– Ты постоянно мне говоришь обо мне же гадости. Вот есть я, – Настя ткнула себе в грудь рукой, – вроде бы осознанный человек, способный анализировать и делать выводы, что нравится и что нет. И есть ты. Мой муж, по сути единственный близкий мне человек. Миша, не смотри на меня так, я помню про развод и про то, что я за тебя вышла замуж по расчету. Тетку, которой я отправляла ежемесячное содержание, я в расчет не беру, хотя, наверное, и надо. Сейчас я опираюсь на ту информацию, что ты даешь мне. И она ужасна. Честно, Миша. Я уже не хочу что-либо новое узнавать о себе прошлой.

Электрический чайник щелкнул, и мужчина, сыпанув чай в маленький белый заварник, щедро плеснул в него воды. После чего направился к бару, откуда достал початую бутылку. Стакан нашелся там же.

– Я тебе больше скажу, Настёна…извини, Настя, я нахожусь не в менее раздраенных чувствах, чем ты.

– Почему?

Девушка склонила голову набок, и её белокурые волосы плавно потекли по плечам. Она не подозревала, насколько сексуально и очаровательно выглядит.

Такая же ранимая, как и на пруду, несколькими часами ранее. И абсолютно другая, с чуть растрепанными волосами, абсолютно без косметики, с милыми, заспанными глазами, смотрящими на него одновременно с любопытством и затаенной печалью. Про позу и белье говорить не стоило – сладкая ложбинка в вырезе халата манила похлеще любого откровенного боди.

– Мы с тобой перекликаемся, сначала я почемучкаю, затем ты.

– Диалог у нас с тобой такой получается, – она грустно улыбнулась.

– Итак, возвращаясь к тому, кто что говорит, и как мы на это реагируем. Меня, с тех пор, как ты пришла в себя в больнице, тоже поджидают сюрпризы. И большие.

Теперь тонкие брови Насти сошлись на переносице.

Михаил подумал, потом всё же опрокинул алкоголь в себя и слегка поморщился. Закусывать бы надо, но кусок не лез в горло.

Стоит отдать должное Насти – она никак не прокомментировала его выпивку.

Молча ждала продолжение его речи.

– Ты другая. Абсолютно. У меня даже возникала крамольная мысль, что тебя подменили. Если бы ты не была беременной, и если бы я не видел у тебя некоторых шрамов после ветрянки на лице, я бы так и решил. Мало ли… Время беспокойное, врагов у меня хватает, хотя в последнее время всё стихло, и я даже обхожусь без охраны. Но ты… Ты меня удивляешь раз за разом. Давай с больницы. Мало того, что ты заявила, что я тебе не нравлюсь, так ты меня ещё и укусила. Потом отказалась от своих дражайших каблуков, из-за которых накануне у нас с тобой был неприятный разговор, и ты открыто наплевала на моё предостережение временно исключить их из гардероба. Дальше… Дальше ты запомнила, наконец, что я люблю и чай, и кофе. Хотя за то время, что мы вместе, ты упорно не замечала моих пристрастий и каждый раз просила – заметь, просила! – чтобы мне варили кофе. Сама ты в последнее время не удосуживалась меня кормить. Да, и твой вчерашний ужин, когда ты накрыла мне стол – так же не вписывается в общую картину тебя прежней. Про тренажерный зал я вообще молчу. А, да, забыл твоё возмущенное лицо, когда я сообщил, что ты намеревалась отдать мне ребенка за пять миллионов. И сегодня… Пруд, лебеди, Игнат, которого ты окрестила «мальчиком», и фисташковое мороженое. Ты терпеть не можешь мороженое, Настя. Полнейшее несоответствие тебя прежней и нынешней. Вот я и гадаю: или амнезия на тебя подействовала таким странным образом, что в моем доме живет теперь совершенно незнакомый человек, или ты снова водворяешь в жизнь очередную хитроумную комбинацию. И да, если бы мои парни и прочие общие знакомые не взяли в оборот твою мадам Мистерию, я бы склонился к второму варианту. Чай готов.

Настя плавно опустила ноги и хотела уже идти за чаем, когда Миша, чертыхнувшись, взмахом руки остановил её:

– Вот. Вот об этом я и говорю.

– О чем?

Она поджала плечи и кусала губы в нерешительности, обдумывая его слова.

– Ты бы ни за что ещё неделю назад не встала с тахты, а подождала бы, пока я тебе поставлю чай на поднос.

Настя качнула головой и подняла руки, жестом говоря, что услышала достаточно.

– Я даже не буду спрашивать, кто такая… ээээ… мадам Мистерия?

– Сваха, занимающаяся пристраиванием девочек богатым холостякам. А потом вы платите ей пожизненное содержание.

– Миша, – она сделала паузу. – Не надо. Иначе я даже чай не смогу выпить, а у меня пересохло в горле.

– И – да. Раньше я тебя называл Настёной, а ты меня часто Минькой. За последние дни ты ни разу меня так не назвала. Что скажешь? И ещё… Забыл самое главное – ты откровенно и открыто говоришь о том, что думаешь и что чувствуешь. Такого тоже за тобой не водилось.

– Ну да, ну да… Я помню. Расчетливая стерва. – На этот раз улыбка Насти была более мягкой, немного ироничной и отчего-то безумно притягательной.

Настя поднялась и прошла к кухонной столешнице, на которой стояла чашечка с её чаем.

– Спасибо за чай. Здорово, когда за тобой ухаживают.

Они стояли рядом, и Настя прислонилась спиной к столешнице. Отчего-то на тахту возвращаться не хотелось. За время «узнавания» Миши он впервые говорил о себе. Странно то, что он пил сегодня, а её это не сильно нервировало.

Он молча смотрел на неё, и внезапно Настя почувствовала смущение. Пряча улыбку в чашку, она сделала осторожный глоток, стараясь не обжечься. Взгляд мужа был более чем красноречивым.

– Ты красивая. Именно… такая.

В его голосе прорезалась уже знакомая хрипотца, вызвавшая в её теле нечаянный отклик.

– Какая такая? – совсем тихо переспросила Настя в ответ.

– Домашняя. Я вообще не помню, видел ли тебя такой… Ты всё время пыталась от меня спрятать лишенное косметики лицо, вечно делала какие-то прически. А сейчас стоишь… настоящая.

– Это плохо?

– Это пугающе хорошо.

– Миша, – Настя невольно хмыкнула. – Ты меня путаешь. Как может быть пугающе хорошо?

Она тоже смотрела на него поверх чашки. Казалось бы, со стороны – полная идиллия. Или почти. Муж и жена поздно ночью беседуют на кухне. Мило. И очень по-семейному. Делятся тревогами, невзгодами – тем, что их волнует.

Она смотрит на него, он на неё.

В его взгляде открыто читается секс, в её – неуверенность.

И огромная пропасть между ними, которую не перешагнуть, не перепрыгнуть.

– Может. Запросто. Потому что мне ты чертовски нравишься вот такой. Мне даже кажется, что именно сейчас ты настоящая. Мне даже хочется в это верить. Видишь, оказывается, не всегда спиртное зло. В моем случае он развязал язык, и я тебе делаю одно признание за вторым. Мне нравится именно сейчас с тобой разговаривать, наблюдать за тобой. Ты не отводишь взгляда, не хлопаешь ресницами. В тебе нет ничего от прежней Насти. Но я решил с тобой разводиться. И я, и ты помним об этом. И сейчас получается, что я даю заднюю. А я к этому не привык. «Новая» ты на меня плохо влияешь, я озвучиваю вслух свои планы. Развод остается на повестке дня. Как и то… что меня дьявольски, неоспоримо влечет к тебе. Посмотри на мой пах, у меня уже стоит. Почувствовал твой запах – аромат клубники с миндалем, кстати, очень странное сочетание – и все здравые мысли похерены. В голове бьется одна мысль – как бы тебя разложить, стянуть трусики и аккуратно войти в твою сладкую дырочку.

Говоря последние слова, Михаил двинулся в её сторону.

Ноги Насти приросли к полу. Ей надо отойти, уйти, вернуться.

Но она стояла на месте.

Шаг. Ещё один шаг.

Михаил приблизился к неё едва ли не вплотную.

Между ними была не пропасть.

Лишь чашка с горячим чаем.

Глава 14

Михаил аккуратно, не разрывая зрительного контакта разжал тонкие пальчики жены – без единого кольца, даже обручального на них не было – и забрал чашку. Поставил её на столешницу, после чего поднял руку и дотронулся до щеки Насти. Девушка стояла, часто дышала, отчего её грудь под халатом призывно колыхалась, вызывая в мужчине вполне определенные желания.

Он давал Насте время. Короткие секунды-мгновения, которым вряд ли суждено было перетечь в долгие минуты. Он видел по глазам жены, что внутри неё происходит борьба. И снова сущность дельца победила в Михаиле – он решил поспособствовать тому, чтобы Настя приняла правильное решение, в его пользу. Он ничего ей не обещал, ничего больше не говорил. Он не спеша склонил голову и накрыл губы жены своими.

Чтобы сразу же глухо застонать. Какого черта происходит?.. Отчего у него внутри вспыхивает жадное, всепоглощающее пламя, вытесняющее любые доводы разума, стоит только прикоснуться к трепещущем губам Насти? Они были невообразимо вкусными, словно ты прикасаешься к запретному плоду или долгое время обходился без десерта и вот, наконец, ты смог себе позволить сладость. Заслужил. Михаил не набросился на рот Насти, как того требовало вожделение, что скручивало его внутренности. Он прикоснулся нежно, осторожно, намереваясь пить нектар медленными глотками. Он скользил по её губам своими, наслаждаясь ощущением, что Настя рядом. Если бы ещё пару дней назад Зареченскому сказали, что он будет целовать Настю и опасаться, что она ему откажет, он бы рассмеялся.

Настя до взрыва в метро только и мечтала, как бы заполучить мужа в постель, искренне веря, что ласками и тем, что находится у неё между ног, она сможет наладить отношения. Сейчас же у Миши сложилось стойкое чувство, что он прикасается к данной женщине едва ли не впервые.

Она не спеша приоткрыла губы, и он снова невольно застонал, ловя её отклик.

Но радоваться Зареченскому оставалось недолго, потому что две ладони ощутимо уперлись ему в грудь.

– Что?.. – выдохнул он, с трудом заставив себя оторваться от неё.

– Я хочу попробовать.

Он смотрел в лицо жены, щеки раскраснелись, ресницы трепещут.

– Что попробовать, Настя?

Она его убивала. Медленно и с чувством.

– Тебя.

Её «тебя» было похлеще нокаута, и, пока он пытался прийти в себя и понять, что она подразумевает, Настя продолжила:

– Моё тело помнит тебя. Ты прикасаешься, Миша, и во мне появляется томление. Но я хочу большего… Хочу понять и это… Сначала думала, что между нами не будет секса, потому что люди, которые разводятся, не занимаются любовью. Но сейчас я хочу попробовать тебя. Возможно, совершаю ошибку. Очередную.

И улыбнулась. Грустно.

А у Зареченского словно сердце стиснуло тисками, да так, что не вздохнуть не выдохнуть. И захотелось собственноручно сомкнуть ладони на шее того ублюдка, что делал её улыбку печальной.

В данном случае это был он сам.

– Всё будет хорошо.

Он снова потянулся к Насте и снова натолкнулся на её ладони между их телами. Его аж тряхануло от нетерпения, хотелось раздраженно бросить – что не так? Почему снова преграда? Он не узнавал себя. Где тот ироничный Зареченский, что относился к сексу достаточно легко? У него были принципы в отношении брака, но сейчас он теплился, угли догорали. Ему ничего не стоило провести вечер в клубе, расслабиться, снять какую-нибудь красотку, щедро заплатив за услуги. Но нет, Михаила тянуло домой.

А в ушах снова звучало: «Это так… красиво».

– Пошли.

Её узкая ладонь скользнула по его груди, и он весь напрягся. Неужели…

Но нет, она скользнула по его бедру, чтобы сжать его ладонь.

– Здесь?

Он ни черта не понимал. Маленькая блондинка сегодня задалась целью вынести ему голову.

– Да, здесь.

Она подвела его к широкому большому угловому дивану, и, остановившись, заглянула в лицо.

– Не хочу в спальне. Спальня – это так по-семейному, по-правильному, а у нас же с тобой, Миша, не так.

Черт. А вот в эту секунду ему уже захотелось сжать ладони на её тонкой красивой шейке. Одно дело, когда ты говоришь, что от вашего брака и отношений не осталось ничего, кроме формальности, и окончательное расставание сдерживают два фактора – беременность и потеря памяти. И другое, когда та, что непрестанно удивляет тебя, откровенничает, и на которую у тебя при одной мысли встает, да так, точно ты – сопливый, прыщавый юнец, видевший обнаженку только на Youtube, а не её официальный муж.

В голове Зареченского что-то перемкнуло.

Значит, у них не так.

Темное, что присуще каждому мужчине, всколыхнулось в душе. Он настраивался на нежность, готов был дарить, а не брать, а его резво так опустили на землю. Хорошо, хоть не мордой в пол.

Не так у них видите ли!

– И алкоголь… Блин, прости, но… Прости…

Вот тут было впору смеяться. Он, прищурив глаза, раздраженно выдохнул:

– Что снова с моим алкоголем?

Настя, продолжая краснеть, облизнула губы, увлажнив их и сделав ещё более сексуальными, хотя, казалось, куда уж, прошептала:

– Давай без поцелуев.

Если бы Зареченский не мечтал лишь о том, как вогнать член между её сладких бедер, он бы рассмеялся всей абсурдности ситуации. Жена, абсолютно ничего не помнящая, намеревающаяся с ним заняться сексом ради эксперимента, отказывалась с ним целоваться, потому что от него разит спиртным! Послать бы эту сучку, да язык не поворачивался! Своему языку он готов найти другое применение.

– Снимай халат.

Без поцелуев так без поцелуев!

Обойдется…

И всё же её губы манили похлеще любого магнита. Притягивали. Звали.

Но все мысли о поцелуях испарились, когда Настя развязала полы халата и предстала перед ним в одной шелковой сорочке с кружевным бюстом. Всё же не зря Зареченский покупал белье жене лично. Полные, налитые груди с острыми вершинками-сосками приковывали внимание мгновенно, и Михаил, снова мысленно выругавшись, накрыл обе разом.

Настя ахнула.

– Больно?

– Нет, – пауза. – Приятно.

Проклятье!

Эта девочка сводит его с ума.

Тяжело дыша и чувствуя боль в паху от острого возбуждения, Михаил максимально близко приблизился к Насте и, помня, что дышать алкогольными порами на неё не следует, склонился и накрыл один сосок губами, чтобы сразу же услышать ещё один судорожный вздох жены.

Её стоны, её реакция были порывистыми, он ни на секунду не сомневался, что он не контролирует их. Или ему в это очень сильно хотелось верить?

Тело Насти оказалось куда более притягательным и отзывчивым, чем он помнил. Оно затрепетало от простой ласки, и руки девушки, легшие ему на плечи, дрожали от нетерпения и желания.

– Миша… Миша…

Ему до дьявола нравилось, как она произносит его имя. По-новому. С легким придыханием. Он играл с её сосками и не мог наиграться, наслаждаясь запахом корицы. Грудь жены стала чувствительной, и в какой то момент Настя, запустив пальцы в его шевелюру, заставила оторваться от себя.

– Не могу… Больше не могу…

Их глаза встретились, и у Зареченского в голове вспыхнул пожар: «Какой к черту развод, если она смотрит так…» Сжав зубы, Миша распрямился и аккуратно развернул Настю спиной к себе. Он помнил про проклятое «не так».

– Ногу на диван поставь.

Исполнила.

Подняла ножку, давая доступ к сокровенному.

– На живот не давит?

– Нет.

Одной рукой она уперлась в спинку дивана. Её не менее тяжелое дыхание смешалось с его. Одно вторило другому.

Мужчина и женщина. Муж и жена. Близкие и безумно далекие.

Пытающиеся прорваться сквозь пропасть, каждый поодиночке.

Миша ещё раз прошелся по груди жены, уже лаская её со спины. Сдавил, снова поиграл с сосками, потом прикусил мочку уха Насти и едва ли не прорычал:

– Больше не могу сдерживаться.

Он задрал сорочку и уже громче зарычал, когда увидел, что на Насти нет трусиков. Не удержавшись, ритмично присел лишь для того, чтобы впиться яростным поцелуем в ягодицы жены, оставляя за своими губами красноватый след, не осознавая, что тем самым едва ли не клеймит жену, утверждая на неё свои права.

Потом так же резко, порывисто подняться, спустить домашние штаны и, вжав пальцами член, направить его в доступное лоно. Кровь отчаянно пульсировала в висках, зубы были сжаты до предела. Михаил едва сдерживался, чтобы не ворваться в Настю жестко и сразу на всю длину, как часто у них было. Останавливали всё те же два фактора.

Она глухо ахнула, потом застонала, а потом вцепилась второй рукой в его бедро.

– Сильнее. Давай…

Он вошёл на всю длину и задвигался осторожно, боясь, что не сдержится и завалит Настю. А с её животом это непозволительно. Он двигался, она стонала. Он останавливался, чтобы не кончить раньше времени, и в те мгновения думал, что у него лопнут яйца, она толкалась к нему навстречу, что-то неразборчиво шепча.

Но он отчетливо почувствовал, когда её интимные мышцы начали сокращаться, и ускорился, уже прижимая её бедра к себе и не давая возможности потерять равновесие. А потом и его накрыл оргазм. И в те секунды когда он изливался в её горячее лоно, её отросшие ноготки вонзились в его бедро, оставляя кровавые царапины.

На которые он сначала и не обратил внимания. И желания оговорить Настю у него не возникло.

Он подождал, пока она отдышится и перестанет трепетать в его руках, и лишь потом негромко поинтересовался:

– Итак, секс со мной ошибка?

Едва различимое:

– Нет. А я… я была такой же, как всегда?

Он так же честно ответил:

– Нет.

Дина ответила после повторного звонка.

– Минька, ну что?

– Ты занята?

– Немного да, если честно.

– Чем?

Вздох сестры был более чем демонстративным.

– Я уже большая девочка и перед тобой ответа не держу.

Она сказала дежурную фразу, которая была показательной в их общении.

Зареченский не мог не улыбнуться в ответ.

– Извиняться не буду. Значит, позвонил вовремя.

– Кстати, почему звонишь под утро? В Мск около четырех.

– Без пятнадцати четыре.

– Тем более. Что такого важного стряслось, что ты не спишь? И, по-любому, пьешь.

– Вы сегодня сговорились? Про моё питьё? Начинаю чувствовать себя алкоголиком.

– Хммм… А кто ещё озадачен вопросом твоего здоровья?

– Настя.

– Настя?

У Насти и Дины тоже теплых отношений не сложилось. Дина приняла её в семью, но сразу сказала Мише, что подругами им не быть. Миша тогда не придал значение словам сестры, а стоило бы.

– Да.

– Хммм… Странно.

– Тут вообще много странностей происходит.

– Как она себя чувствует? Память не вернулась?

– Нет, Дина, – Михаил запустил пятерню в волосы и окончательно их встрепал. – Про странности я сказал неслучайно. Мне нужна твоя помощь, сестренка.

Пауза в трубке длилась недолго.

– Я вылетаю ближайшим рейсом.

Глава 15

Завтракали они поздно, уже за одиннадцать часов. Оба не выспавшиеся. Настя ковыряла в овощном рагу, отказавшись от полезной каши.

– Что-то не так?

Грубоватый вопрос мужа оторвал её от размазывания баклажана по тарелке.

Утро выдалось странным. Настя надеялась проснуться с мужем. Глупо, но факт. Ей отчего-то казалось, что после секса, когда Миша проводил её до спальни, самолично уложив в кровать и накрыв покрывалом, она проснется рядом с ним. Он поцеловал её, сказав: «Скоро буду». Утомленная Настя не заметила, как провалилась в сон. Проснувшись, первым делом повернулась на сторону мужа. Простынь не примята, подушка тоже. Значит, спал в другой комнате. Горечь образовалась во рту, и Настя, сжимая губы от разочарования и детской обиды, на которую не было видимых причин, поплелась в ванную. Беременность у неё на данном этапе протекала благоприятно, девушку не тошнило, не рвало. Погладив животик, Настя, сдерживая слезы, прошептала:

– Мы будем вместе. Обещаю.

Она не знала, каким образом, но обещание она своё намеревалась сдержать.

С Мишей в столовую они вошли одновременно. Выглядел мужчина немного помятым, отчего Настя испытала чисто женское удовлетворение, некое злорадство. А нечего пить до утра.

– Всё так, – ответила она.

– Тогда почему не ешь?

– Я ем.

– Не вижу.

У мужа настроения так же не было. Странно. Он же получил от неё секс, сбросил напряжение. Почему злится?

Настя отложила столовые приборы и взяла морковный сок. Медленно сделала пару глотков, старательно не замечая недовольного взгляда Зареченского.

– Миша, вопрос можно?

Мужчина так же отложил приборы, только вместо сока взял крепкий кофе, который попросил повара заранее ему приготовить.

– Спрашивай.

– А как у тебя работает Игнат?

Чашка с кофе подвисла в воздухе, чтобы через секунду с бряцаньем опуститься на блюдце. От неприятного звука, Настя поморщилась, внутренне напрягаясь, заметив, как недовольно прищуривается Миша.

– С какой целью интересуешься? – сквозь зубы уточнил он.

Настя пожала плечами и протяжно выдохнула.

– Мне… тяжело одной, Миша. Ты на работе, да и нет у тебя ни желания, ни мотивов со мной общаться. Сегодня я особенно не настроена на выяснение отношений между нами, не хочу ни касаться прошлого, ни даже задавать вопросы, думать о том, какая я и что между нами с тобой было. Слова «есть» специально не употребляю, потому что нас… – она сглотнула и позорно осознала, что рука, держащая стакан, подрагивает. – Ладно, не буду я углубляться, ни к чему. Почему я спросила про Игната. Он произвел на меня впечатление серьезного мужчины, с которым мне спокойно. Сильный, молчаливый. Моим дурным прихотям потакал да возил, куда мне вздумается. Мне показалось, что он неплохой человек. Вот меня и интересует его график. Сегодня суббота, у большинства же людей пятидневная рабочая неделя. Вдруг у него выходной? А я бы хотела, чтобы он снова со мной поездил. Мне с ним спокойно.

Настя говорила, глядя на свои руки и на полупустой стакан. Она не боялась натолкнуться на недовольный взгляд Михаила, просто не хотела расстраиваться ещё больше. Вчера она надеялась, что между ними что-то сдвинулось. Она сама ещё не разобралась, зачем ей нужен Михаил. Наверное, из-за ребенка, чтобы сохранить его для себя.

– Значит, Игнат.

Голос ледяной, способный посоперничать с льдами Арктики, всё же заставил Настю взглянуть на его обладателя. Михаил сидел, откинувшись на высокую спинку стула, положив обе ладони на стол, пальцами одной барабаня по нему. На его лице застыло нечитабельное выражение, только вздувшиеся вены на висках да ходящие желваки на скулах говорили о том, что он не так спокоен, как пытается показаться.

Настя нахмурилась. Она сказала что-то не так? Аааа… Какая уже разница.

– Да. Я хотела бы…

– Я слышал, что ты хочешь! – неожиданно грубо оборвал её Михаил, повысив голос. – И слышал, что мой безопасник тебе нравится! Вот теперь ты в своем репертуаре, Нас-тё-на! Со мной тебе, видимо, вчера не понравилось…Что, память возвращается? Хотя нет, не память, млядские инстинкты, да? Уже поняла, что пора начинать искать ходы отступления?

Настя задохнулась от обиды. Не думала услышать от Михаила ничего подобного. Боль, полоснувшая в области груди, тоже оказалась неожиданной.

Чем она могла заслужить грубость Михаила?

Ничем.

Язвить, дерзить и только дальше усугублять и без того дурное настроение мужа.

Настя поставила стакан на стол и медленно поднялась, быстро в её положении, к сожалению, не получилось.

– Приятного аппетита, Миша.

– И куда ты собралась? Я с тобой ещё не закончил.

– Зато закончила я.

Она не смотрела на него – много чести. Если он и дальше думает сыпать оскорблениями в её сторону, она не собирается молча их сносить. Предел её терпения достигнут.

Настя сделала в сторону выхода несколько шагов, когда услышала, как Михаил резко отодвигает стул, который неприятно шаркнул по паркету. Интуитивно девушка ускорила шаг, не желая, чтобы муж догонял её или останавливал. Куда там… Зареченский очень быстро оказался за её спиной и не совсем аккуратно схватил за предплечье.

– Стой, Настя.

Девушка идти у него на поводу не собиралась. Дернув руку, она попыталась вырваться, но бесполезно – мужская хватка была цепкой.

– Пусти, – прошипела она разъяренной кошкой, давя в себе желание повернуться и расцарапать ему лицо.

– Нет.

Ах, нет…

Настя, выругавшись вслух от души, наплевав на условности, развернулась к нему и выпалила:

– Я не знаю, какие и где ты рассмотрел во мне млядские инстинкты, Михаил Зареченский! Может быть, они проснулись вчера, когда я захотела тебя? Или раньше? Тебе виднее! Ведь это ты знаешь меня, я себя, к сожалению, не помню! Потому что мне бы очень интересно было узнать, как я до сих пор от тебя не сбежала, Зареченский! Ты – хам! Если не сказать большего… Я иду навстречу, ты толкаешь меня назад! Ну, и отлично! Не хочешь мира? Не надо! Унижаться я перед тобой не буду! Но и ты… Катись к чертям! Если ты встал не с той ноги, нечего на мне срывать своё дурное настроение! А по поводу моих млядских инстинктов, – Настя перевела дыхание. – Можешь не беспокоиться, они больше тебя не коснутся!

– Ах ты, маленькая дрянь…

Настя всё же не сдержалась. Подняла руку и хотела залепить пощечину за оскорбление, но рефлексы у Михаила сработали безотказно. Он перехватил её руку, вывернул, заводя за спину и таким образом лишая Настю возможности двигаться. Та возмущенно ахнула, почувствовав легкую боль в плече. И снова в памяти всколыхнулась картина, когда она – или кто-то другой – делает рывок вперед, занося и ударяя противника локтем…

Но картинка не сохранилась, её оборвал яростное мужское рычание:

– Вчера ты отказалась со мной целоваться из-за того, что я пьян. Посмотрим, какую причину найдешь сегодня!

И на мало что уже понимающую Настю обрушились губы Михаила. Сегодня всё было по-другому. Сегодня всё было иначе. Он целовал грубо, жадно. Он не прислушивался к отклику её тела, ему важно было только одно – заявить на неё права. Не на неё, тут она погорячилась, на её тело. Он целовал, и Настя с нарастающим ужасом начала чувствовать ответное желание, внизу живота потяжелело, а в трусиках стало мокро. Грудь заныла, требуя, чтобы мужская рука сменила положение и накрыла её, добралась до соска, сжала его. Настя, приглушенно застонав, накрыла ладонью затылок Михаила, чтобы сразу же услышать торжествующий стон. Он решил, что она сдалась. Поддалась тем самым инстинктам.

Он ошибся.

Настя запустила пальцы в его волосы и с силой дернула, фактически отдирая его от себя.

– Твою ж мать…

– Не помешал?

Появление Игната было вовремя.

Или напротив? Мужчина грозился попасть под горячую руку?

Михаил, зло сверкая глазами, оторвался от Насти и окинул её таким взглядом, что девушке стало страшно. Впервые за время их повторного «знакомства».

– Она уехала?

– Пусть валит на все четыре стороны.

– Миха…

– Игнат, вот заткнись сейчас. Помолчи с минуту, ок?

Безопасник нарочито-медленно приподнял брови, а затем вскинул руки кверху, мол, он не удел.

Мужчины прошли в кабинет, где, встав у окна, Михаил наблюдал, как его Настя идет к машине. Услужливый Вадим тотчас оказывается рядом и распахивает дверцу. Настя останавливается, а потом оборачивается. Надо же, неужели почувствовала, что за ней наблюдают? Силуэт Михаила был ей отчетливо виден, да мужчина и не скрывался. Это его дом, черт возьми, и он имеет права делать всё, что ему заблагорассудится. Даже наблюдать за кем-то.

Настя постояла некоторое время, вглядываясь в окна. Дала понять, что видит его. А потом подняла правую руку и показала ему средний палец в очень характерном жесте.

– Убью.

Тихое предупреждение сорвалось с губ Михаила, и лишь потом пришло желание засмеяться, которое он с трудом подавил.

Чертовка.

– Кого собираешься линчевать?

– Жену.

– За что?

– Она мне только что показала «фак».

– Серьезно?

– Абсолютно.

– И что ты тогда здесь делаешь, Миха?

Зареченский отвернулся от окна, прислонившись к широкому подоконнику бедрами и пристально посмотрел на Игната. Тот сидел в кресле, закинув ногу на ногу с самым беззаботным видом.

– Мне она только что перед твоим приходом заявила, что находит тебя привлекательным.

Беззаботность мгновенно слетела с лица Дарова, тот поперхнулся воздухом и закашлялся.

– Ты шутишь?

– Я похож на шутника?

– Мы с твоей Настеной… эээ… едва переваривали друг друга. Ты же знаешь. Вчера она малость меня удивила, но чтобы так…

– Я думал, что придушу её прямо в столовой.

Игнат характерно изогнул уголок рта.

– Когда я пришёл, вы страстно целовались. И если бы я задержался на пару минут, не вариант, что вы не перешли бы к более активным действиям. Слушай, а ты часом не ревнуешь её? Вчера на пруд примчался, сейчас убивать её собираешься.

Игнат был прав. Черная змея ревности подняла морду и зашипела внутри него, выплескивая одну порцию яда за другой.

Ревность. Одна из самых разрушительных эмоций.

Ему ли не знать…

Михаил когда-то поклялся, что, как бы ни складывалась его жизнь, он не допустит, чтобы им владела ревность. Постарается себя слепить так, чтобы уметь ей противостоять. Уже перешагнув тридцатилетний рубеж, он осознал, что специально строил отношения таким образом, чтобы партнерша вызывала у него приятные эмоции и никогда – ревность. Были случаи, когда любовницы пытались заставить его ревновать, с такими он прощался в тот же вечер.

Ревность – не достойное чувство, вызванное недоверием к другому человеку и собственной слабостью, сомнением в отношении себя.

А ещё… Именно ревность была причиной того, что родители Михаила и Дины ушли слишком рано. Боль и злость никогда не утихнет от осознания того, что отец выбрал смерть, а не жизнь без мамы. Одержимый женой, он не хотел принимать другую реальность.

– Она уходит от нас, сын.

Миша хорошо помнил тот разговор.

– Ты о ком, пап?

– О твоей маме.

Сердце забилось часто-часто.

– В смысле уходит?

– К другому мужчине. Пока я её любил и лелеял, она нашла себе…

Он не договорил.

А вечером папа пригласил маму на ужин. Поговорить.

С которого они не вернулись.

Один из следаков, прибывший на место аварии вместе с Михаилом, удрученно покачал головой и сказал:

– Скорость под сто пятьдесят была. Минимум. И без экспертов понятно.

Отец Миши ненавидел скорость. Принимая водителей на работу, он сразу предупреждал – не более ста километров в час, даже по МКАДу.

А тут…

Поэтому ревность Зареченский глушил в себя изначально. Если женщина кокетничает с другим мужчиной, пусть сразу к нему и уходит. Никаких оправданий с её стороны и сожалений с его.

– Ты пришёл по делу?

– Да. Вопрос по территории Сахарова. Что будем делать?

Мужчины поговорили минут десять, за это время Михаил раз пять посмотрел на часы. Непроизвольно, сам того не замечая. Зато всё замечал Игнат. Работа у него такая – понимать и видеть то, что другие не воспринимают, как важное.

Безопасник поднялся.

– Кстати, мадам Мистерия встряла по полной. Яшеву она тоже выступила нечаянной свахой. Так что он в бешенстве.

Яшев был из окружения Зареченского. Женился за полгода до него, предварительно разведясь с третьей женой. В отличие от Михаила, он отличался мстительным характеров, выходец из лихих «90-х» прошлого века.

– Вот и славно.

Михаил выждал недолго. Как только машина Игната скрылась за подъемными воротами, он набрал Вадима.

– Вы где?

– Мы в игрушечном магазине.

Михаил уже почти не удивлялся.

– Адрес говори.

Его преследовало чувство дежавю. Вчера сорвался, сегодня. Какого черта…

Он увидел Вадима и Настю уже выходящими из торгового центра. Вадим держал в руках несколько пузатых пакетов, не вызывающих сомнений, что в них игрушки.

Настя же несла огромного серого медведя с забавными сердечками в руках. Михаил снова чертыхнулся. Какого Вадим несет пакеты, а она эту здоровенную махину?

– Давай сюда, – он протянул руку, чтобы забрать медведя, но натолкнулся на колкий взгляд жены.

– Я сама.

Коротко и объемисто. Прямо в продолжении того жеста.

Вадим застыл в нерешительности. Ему хватило одного взгляда на шефа, чтобы понять, что тот не в духе, и с ним лучше не связываться. Порвет. Зареченский в девяносто девяти процентах случаев был справедлив и не увольнял без видимой причины, но попадаться под горячую руку ему не стоило.

Особенно из-за разборок между ним и хозяйкой.

Настя посмотрела на Вадима, потом перевела взгляд на Михаила, у которого уже всё закипало внутри. Он приготовился к скандалу, который непременно завтра попадет в прессу. Крики привлекут внимание, и обязательно найдется кто-то, кто их узнает.

Скандалов Зареченский не боялся, он их не любил и старался максимально оберегать себя и семью от любой огласки. То, что Настя пострадала во время теракта в метро освещалось прессой, но так как он отказался комментировать происходящее, сделав лишь несколько заявлений, удовлетворив любопытствующих, папарацци быстро угомонились. Ничего интересного. А вот слухи о возможном разводе олигарха Зареченского с беременной женой – куда более интересная тема. И ссора в людном месте аккурат вписывается в общую схему.

Настя негромко вздохнула и сквозь сжатые зубы спросила:

– Зачем ты приехал, Миша?

– Хочу провести время с женой.

– Не похоже.

Она, недовольно сведя аккуратные брови на переносице, резко всучила ему медведя.

– Ну, раз приехал – держи. Тяжелый, зараза.

– Ты снова ругаешься.

– И буду, – Настя вздернула подбородок кверху, снова бросила взгляд в сторону водителя, у которого хватило такта побыстрее отойти от них, и с вызовом добавила: – Я больше не собираюсь подстраиваться по тебя, Миша. Всё бесполезно. Я только и делаю, что злю и раздражаю тебя не только своим поведением. Я раздражаю тебя своим присутствием. Не хочу трепать нервы ни тебе, ни себе. Буду искать другие пути вспомнить себя и как-то нормализовать жизнь. Ты… слишком для меня.

– И чем же это я слишком?

Михаила задели слова Насти. Не должны были, а задели. Словно стоящая перед ним блондинка сейчас отказалась от него. Не он, а именно она!

– Всем. Ты что-то там говорил про машину? Хорошо, пойдем в твою. Не будем же мы выяснять отношения при людях. Тебе ни к чему скандал.

Она выносила ему мозг. Каждой фразой, каждым действием. Ему уже хотелось встряхнуть её, да основательно, чтобы перед ним снова оказалась ТА Настя, с которой было абсолютно всё понятно, которая на данном моменте не стала бы озадачиваться вероятностью скандала, и которая не вызывала в нем желание тотчас схватить её, прижать к себе и целовать до умопомрачения. С той всё было ясно – развод, отступные, ребенок с ним.

А «новая» Настя… Она одним взглядом выворачивала душу наизнанку, да так, что потом оставалась пустота, которую необходимо было срочно заполнить. Чем? Настиной улыбкой, немного грустной и до бесконечности искренней. Она улыбалась так, что начинало казаться, что только ему она так улыбается. Никому и никогда более не предназначалась внутренняя теплота, исходящая от неё. Долбанный романтик, так не вовремя проснувшийся в Зареченском, бесновался и злился. Кидался из крайности в крайности.

Одна такая крайность с ним случилось и сейчас.

Он кивнул Вадиму, чтобы тот загрузил игрушки в его машину, и отпустил парня. Сам усадил Настю на переднее сиденье, хотя она помышляла сесть на заднее.

– Сюда.

Он открыл дверь и подождал, пока она сядет.

И снова её руки легли на живот. Михаил не мог не заметить, что она постоянно гладит его, и от этого жеста у него скапливалась горечь во рту. Радоваться бы, идиоту, что жена оберегает малыша, заботится о нем даже в утробе, а не чувствовать себя подонком, собирающимся разлучить неразлучных.

– Ты всё купила? Или ещё что-то тебе надо? И, кстати, зачем игрушки? Когда родится ребенок, он будет обеспечен всем необходимым.

Настя отвернулась от Михаила и уставилась в окно.

– Мне надо в цветочный салон.

– Зачем? Цветы купить?

– Да.

Михаил вдавил педаль газа в пол. Цветы она собирается покупать, мать вашу. Он всегда считал, что женщина не должна сама себе покупать цветы. Унизительно это. Знал, что некоторые так делают, чтобы показать окружающим, что они кому-то интересны, что кто-то их балует, оказывает знаки внимания. Получается, Насте не хватает от него внимания. Впору громко усмехнуться и поздравить себя, а так же спросить, чем, собственно, он не доволен в данную минуту? Разве он не хотел, чтобы Настя перестала ходить за ним, пытаясь урегулировать вопросы их семейной жизни? Разве он не показывал своим поведением, что всё, баста, ничего не склеить и не наладить? Что между ними проведена жирная красная черта, переходить которую не стоит. И ждать от него прежнего внимания – цветов, подарков, безлимитной кредитки, так же глупо. Тогда почему сейчас что-то царапнуло внутри, задело?

Его жена едет покупать цветы…

Он остановил у первого цветочного салона, не намереваясь выходить из машины. Хочет покупать – пусть покупает. Настя, ни слова не говоря, вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь автомобиля. Михаил невольно залюбовался ей. Волосы собраны в тугой пучок на голове, на лице минимум косметики, одета в строгое, свободное черное платье, сверху накинута легкая кофта, на ногах мокасины на невысоком каблуке. Красивая. Какая же она красивая… Именно сегодня.

Михаил остался в машине, нервно постукивая по рулю и пытаясь совладать с чертовыми эмоциями, которые выворачивали его наизнанку. Вместо того, чтобы просматривать отчеты и вести переговоры с итальянцами, он возится с Настей. С женщиной, которую собирается через пару-тройку месяцев вычеркнуть из своей жизни. С женщиной, которую ревнует. От мысли, что она может уже сейчас заинтересоваться другим мужчиной, темная сущность поднималась в Михаиле, за что он злился на себя.

Он – не отец! Он не позволит собственническим инстинктам завладеть собой.

Михаил нервно посмотрел на часы. Какого черта Настя так долго? Он уже взялся за ручку, собираясь идти за ней, когда увидел, что она выходит из салона.

С гвоздиками.

Их было несколько десятков, если не сотня.

Она несла их, взяв в охапку.

А он – идиот.

Михаил выскочил из машины и, обогнув её, открыл заднюю дверь.

Настя, по-прежнему не глядя на него, положила цветы на сиденье.

– Могла бы и сказать.

Он стоял рядом с ней. Поднялся несильный ветер, высвободил одну прядь из пучка. Михаил непроизвольно поднял руку и заправил её за ухо Насти. Та сразу же нахмурилась и стала сильно напоминать нахохлившегося воробушка.

– Что сказать?

– Куда собираешься.

– Зачем?

– Мы могли бы заранее подготовиться.

В глазах Насти мелькнула боль, и девушка поспешно отвернулась, открыла дверь и вернулась в салон автомобиля.

Михаил чувствовал себя скверно. Игрушки и гвоздики. Настя собралась посетить место теракта. Там, где её жизнь разделилась на «до» и «после».

Его тоже?

Глава 16

– Спасибо, что пошёл со мной.

Настя обхватила плечи руками, радуясь, что, выходя из дома, прихватила кофточку, пусть и тонкую. Холод подкрался незаметно. Умом Настя понимала, что на улице достаточно тепло, но внутри неё было зябко. Она старалась согреться, пока плохо получалось.

Всё время, что она пробыла на месте теракта, Миша находился рядом. Помог донести игрушки и цветы. При этом он никак не прокомментировал её желание. И она была искренне ему благодарна, что он оказался рядом. Настя не знала, как бы выдержала то, что увидела. Это было ужасно. Власти, как могли в экстренном порядке привели в надлежащий вид метро, но там до сих пор чувствовалась скорбь и боль других людей. Те, кто потерял в результате чудовищного по своей жестокости теракта, и те, кто не мог остаться безразличным к чужому горю, организовали мемориал, у которого круглосуточно горели свечи, несли цветы и игрушки. Да, дети тоже пострадали, и от осознания того, что по чьей-то злой, извращенной воли прервались детские жизни, ком вставал в горле, и его невозможно было сглотнуть. Никак.

Настя и Миша молча возложили цветы, расставили игрушки и, так же ничего не говоря, постояли некоторое время у мемориала, каждый думая о своем. Настя не выдержала первой, мотнула головой, не в состоянии выразить словами эмоции, и направилась к выходу. Миша сразу же последовал следом, контролируя, чтобы жена нечаянно не оступилась. Он заметил, что её покачивает и идет она очень неуверенно. Хорошо, что на ней мокасины, а не долбанные остроконечные туфли на высоком каблуке.

Они дошли уже до машины, когда Настя остановилась. Не могла больше идти. И шагу сделать не в состоянии.

Она посмотрела на Мишу. Зачем он сорвался за ней? Куда проще, если бы он остался дома. Тогда она могла бы и дальше предотвращать свои же нелепые попытки сближения. А сейчас ей до жути захотелось прижаться к нему, спрятать голову у него на груди.

Она его жена. Она не верила, что не любила его. Сурового, отчасти жесткого, даже жестокого. Было в нем нечто, что заставляло её сердце учащенно биться, как бы она этому не противилась.

И сцена в столовой. Настя правильно её оценила – Миша взбесился из-за Игната. Неужели она перегнула палку, характеризуя начальника безопасности? Да вроде бы ничего и не сказала, но поведение мужа её задело. Поэтому она собралась, и уехала.

А вот то, что он последует за ней – не ожидала. Мотивы? Она не хотела в них разбираться. Она вообще устала во всем разбираться.

Ей хотелось тепла, уюта и человеческого сочувствия. Хотелось очутиться там, где её любят, ждут. Где улыбнутся, увидев её.

Только где такое место?

– Садись, прохладно становится.

Миша открыл дверь машины, и Настя послушно села. От фигуры мужа веяло силой, той самой мужской уверенностью, которая неизменно покоряла женские сердца. Сейчас она чувствовалась особенно. Возможно, потому, что Настя нуждалась в ней?

Девушка пыталась убедить себя и окружающих в том, что она самостоятельная, самодостаточная, что она справится со всем. Так и было бы, если бы не два удушающих фактора. Она беременна, и она замужем за олигархом. Первое – она отвечала не только за свою жизнь. Второе – она не в состоянии выиграть судебный процесс о праве опеки над ребенком. Она даже думать не хотела, в каком свете представят её адвокаты Михаила.

Это не просто давило на неё. Это убивало Настю.

Минут двадцать прошло, прежде чем Настя заметила, что Михаил выбрал иную дорогу к дому.

– Миш, а мы куда едем?

– Хочу показать тебе одно место.

Миша сдержанно улыбнулся, его серые глаза оставались сосредоточенными и серьезными. Настя не стала расспрашивать, что да как, вскоре всё узнает и без лишних слов.

Как только они остановились у небольшого кафе, утопающего в зелени, Настя сразу же поняла – ей здесь понравится. Она даже не придала значения, что, прежде чем получить доступ на стоянку, мужчина самой что ни на есть «серьезной наружности» обмолвился парой слов с Мишей, и тот показал ему какую-то карточку. Закрытый клуб? Возможно. Насте было всё равно, она уже хотела туда попасть. Аккуратные газоны, множество карликовых кустарников, великолепные беседки, увитые многочисленными растениями с маленькими белыми и синими цветами.

– Миша?

– Это закрытый клуб «Альянс». Владелец – мой приятель.

– Потрясающе. Мне безумно нравится то, что я вижу. Точно мы на некоторое время выпали из действительности и попали в прошлое.

Губ мужчины слегка изогнулись.

– Рад слышать, что тебе понравилось.

Они вышли из машины и прошли по тропе, устланной мелкой брусчаткой.

А потом Настя услышала музыку. Ритмичную и протяжную одновременно. Радостную и горькую, певучую и низкую.

– Господи… Миша, это джаз?!

Она замерла, прислушиваясь к мелодии, и не заметила, как прищурился Михаил, не в силах также скрыть свои эмоции.

– Да, джаз.

– Потрясающе, – снова повторила Настя и, обернувшись, схватила Мишу за руку. – Я хочу увидеть музыкантов. Бьюсь об заклад, это живая музыка!

Насте не терпелось попасть внутрь. Джаз! Музыка-легенда! Как-то Луи Армстронга спросили, что такое джаз, и он ответил: «Если Вы спрашиваете, то Вам этого никогда не понять». Цитата всплыла в голове отчетливо, словно Настя совсем недавно на неё натолкнулась. Может быть, так и есть. Она много времени проводила в сети в поисках ответов, и была вероятность, что фраза засела в голове.

Но… джаз. Музыка сильных, смелых. Музыка, которая западает в сердце.

Михаил быстро перехватил инициативу, сказав:

– Нам сюда.

Они прошли к основному зданию, где их уже ожидали.

– Добрый вечер, Михаил Николаевич. Рады снова вас приветствовать в нашем скромном заведении. Анастасия Сергеевна, выражаем надежду, что и вам у нас понравится.

– Спасибо, – Настя улыбнулась в ответ, а потом шепнула мужу: – Мы здесь с тобой были?

– Ты – нет.

– А откуда тогда распорядитель зала знает моё имя? – спросила и сама же ответила: – Из газет, да?

– Да.

Но Настя позабыла, что хотела ещё сказать, как только увидела сцену и артистов. В зале, куда их проводили, больше никого не было. Настя не стала задаваться вопросом, совпадение это или так задумано Мишей. На тот момент ей безумно понравился факт, что они будут одни. И ещё музыканты.

Джаз-группа была представлена четырьмя артистами, что играли на саксофоне и электрогитаре, на вибрафоне и губной гармонике, от которой мурашки побежали по спине Насти. А от звука кастаньеты Настя едва не расплакалась.

Она даже не заметила, как с её губ сорвалось:

– Обожаю джаз.

– Как и я.

– Я даже не буду спрашивать, любила ли я его в прошлом. Если ты мне скажешь сейчас «нет» – тогда я не понимаю, как мы жили. Вообще не узнали друг друга?

Михаил в привычной, ироничной манере улыбнулся:

– Нет.

– «Не» – не узнавали или «нет» – не любила джаз?

– Не узнавали, получается.

Настя пожала плечами.

– Ну, и зря. Так не должно быть. Но нас это уже не должно заботить… Ай, Миша, давай не будем о нашем браке. Не хочу. Я хочу просто послушать джаз.

Они расположились за столиком с белоснежной скатертью. Услужливый официант подал меню. Они сделали заказ: рыбу с овощами, салат из морепродуктов и десерт. Настя мысленно удивилась, что выбор в еде у них совпал.

Сегодня день такой?

Настя откинула все ненужные мысли прочь. Пусть будет только музыка…

И иллюзия, что она, Настя, счастлива.

Они целовались, как одержимые. Как голодные, как люди, испытывающую смертельную потребность друг в друге.

Они набросились друг на друга в машине. Миша даже двигатель не заводил. Как только Настя оказалась в салоне, он приглушенно, не то выругавшись, не то застонав, перегнулся через салон и, запустив пальцы в чуть растрепавшиеся волосы жены, притянул её голову к себе.

– Пошло всё к черту…

Его реплика, несомненно, при других обстоятельствах вызвала бы у Насти смех, но как только она увидела, что Миша наклоняет голову, его намерения не оставляли сомнений, девушке стало не до смеха. Она смотрела на стремительно приближающиеся губы мужа и медленно дурела. С её телом происходили странные, непривычные метаморфозы, и Настя сильно сомневалась, что они имели отношение к памяти тела.

Она хотела мужа.

До дрожи, до скручивания в желудке, до мокрых трусиков.

Странно? Никто не спорит. На грани? Тоже верно.

Миша её ещё ни разу так не целовал, хотя она думала, что уже понимает, как он целует. Одновременно жадно и нежно. Словно хотел её поглотить, подчинить, заклеймить и подарить всю теплоту, заботу, наслаждение, на какую только был способен. Его губы накрывали и пощипывали, заставляя Настю разом испытать весь спектр стремительно разгорающегося желания.

Чтобы у неё даже мысленно не возникло потребности сказать ему «нет».

Настя вцепилась в ворот рубашки мужа, намереваясь, как можно плотнее прижать его к себе. Ощутить, как уже знакомый запах его парфюма, придавший коже терпкий запах, медленно заполняет её обоняние, проникает внутрь, смешиваясь с кровью, заставляя ту циркулировать быстрее. Сердцебиение усилилось, вся её женская сущность замерла в ожидании волшебства. Настю накрывало с головой, уносило в небытие от жадных, но безумно осторожных прикосновений мужа.

– Поехали домой.

Не сказал. Простонал.

Настя кивнула.

Говорить она была не в состоянии.

Настя не помнила, как они доехали до закрытого поселка. Ей всё время казалось, что сейчас вот-вот что-то произойдет, и у них с Мишей ничего не будет. Как в кино или книгах, когда в самый ответственный момент появляется третий и рушит всё. Небольшое сближение, шаг вперед и пропасть, над которой сжигают мосты.

Им никто не помешал. Ни единая душа. Михаил довольно резко нажал на тормоза прямо у крыльца. Не смотря на Настю, распахнул водительскую дверь, вышел, чтобы через пару секунд уже так же порывисто распахнуть и дверь со стороны Насти.

Девушка была готова. Она безропотно приняла его руку и, как только вышла из машины, то изумленно ахнула – Миша поднял её на руки.

– Я тяжелая, – только и смогла выдохнуть девушка, понимая, что беременность добавила ей с десяток килограмм.

Её реплика нашла отклик в мужских глазах, сталь потемнела, приобретая опасные металлические оттенки.

– Никогда не сомневайся во мне, – глухо отозвался Миша, и Настя поспешила прикусить губу. Она только что усомнилась в его физической способности внести её в дом на руках. Глупая…

Она молчала, пока он уверенно поднимался по лестнице. Лишь крепче прижалась к груди да сильнее обхватила его сильную шею руками.

Молчала, когда он ногой, не церемонясь, распахнул дверь спальни.

Молчала, пока он пересекал нехилый метраж до кровати.

И лишь пискнула, когда аккуратно положил на покрывало:

– Мне бы в ванную.

– Потом.

Вот так… потом…

Он прищуривает глаза, душит тяжело и пожирает Настю жадным голодным взглядом, точно впервые видит её. И все её порывы охладиться, хотя бы немного прийти в себя летят в неизвестном направлении.

Лежа на прохладной простыне, изнывая в ожидании, Настя смотрела, как остервенело её муж избавлялся от одежды, не замечая, что рвет её. Пуговица, шлевка брюк. И вот он голый. Настя нервно сглотнула и потянулась, чтобы снять кофту, но натолкнулась на цоканье мужа.

– Только трусики. И я сниму их сам.

Господи…

Настя закрыла глаза. Видеть склоняющееся лицо мужа – выше её сил. Она уже вся горела, пылала, изнывала.

И сорвалась на крик, когда почувствовала губы Миши на своей плоти. Распахнула глаза, попыталась подняться, дотянуться до длинных волос мужа, но ей помешал выпирающий живот. Он встал преградой между ней и наглецом, что сейчас властвовал языком между её раскинутых ног.

– Миша, нет…

– Тссс…

– Миша…

На этот раз он ей не ответил. Лишь усилил, активировал свои ласки. Настя, сгорая от стыда и одновременно от обжигающего наслаждения, выгнулась дугой и громко застонала.

– Да, стони, милая. Ещё хочу… Покричи для меня, моя хорошая.

И Настя кричала. Не могла не кричать. Впивалась ногтями сначала в простыню, комкая её. Потом уже царапала плечи мужа, кое-как до них доставая, но отчаянно желая прикоснуться к своему мужчине, от которого у неё кружилась голова, и который сегодня, сейчас и здесь принадлежал только ей.

Ушли в небытие тревоги завтрашнего дня и сомнения. Настя наслаждалась откровенными ласками Зареченского, требуя новых и новых. Он осторожно перевернул её на бок, задрав платье на талии, неосторожно порвав его в области глухого декольте, в стремлении добраться до обнаженной женской груди. Он ласкал и теребил соски, катая их между пальцами, срывая один стон Насти за другим. Миша лёг за спину жены, положив её на одну из рук, чтобы максимально приблизить их тела, второй захватил её подбородок и развернул к себе, чтобы яростно поцеловать, вложив всю силу своего желания, страстной потребности заполучить эту молодую женщину целиком, без остатка. Присвоить, сделать только своей. Не разрывая поцелуй, он приподнял одну её ногу и придерживая, аккуратно вошёл, хотя его мужская сущность требовала яростного вторжения, на полную длину. И только лишь округлый животик жены, что воспринимался им, как безумно сексуальная часть тела Насти, останавливал его от более жесткого секса и проникновения.

Миша, тяжело, со свистом дыша, начал двигаться. Его тело напряглось по максимуму, в ушах звенело, вены на висках вздулись. Сдерживаться было нереально трудно.

Настя же, напротив, отпустила себя, сбросив все тормоза.

Она подавалась бедрами назад, впиваясь ноготками в бедра мужа, стремясь, как можно сильнее прижать их к себе, чтобы между их телами не осталось пространства, чтобы они соединились, как можно плотнее. Свою наполненность она воспринимала, как нечто естественнее. Даааа… на тот момент не было ничего прекраснее, чем чувствовать осторожные толчки внутри себя. Член распирал её стеночки, двигаясь плавно, но до конца. Настя дурела, ощущая, как мужские яички соприкасаются с её попой. И плыла, уносясь к вершинам оргазма, сотрясаясь мелкой дрожью и сжимая интимные мышцы.

Да, пошло всё к черту…

Она спала, а Михаил наблюдал за тем, как она ровно дышит во сне. К нему сон не шел. Странно, обычно после крышесносного секса он быстро засыпал, тем более, после двух раундов. Они с Настей потом переместились в душ, где она фактически повисла у него на шее, проворчав:

– У меня нет сил. Ни чтобы помыться, ни чтобы привести себя в порядок.

Он вымыл её сам. Сам! Даже волосы намыливал шампунем, не забыв потом нанести бальзам.

А перед этим снова ласкал, не в силах устоять. Она отвечала. Улыбалась, закрыв глаза, и постанывала, запуская пальцы в его волосы. Она расцарапала ему бедро и плечо, и он, вопреки своим принципам, промолчал, не сделал замечание, что ненавидит, когда любовницы оставляют на его теле отметки. В случае Насти её порыв был очень естественным, и откинуть её руку от своего тела, значило бы оборвать ей кайф.

Миша недоуменно покачал головой, запуская пятерню в волосы. Что с ним происходит? Что происходит с ними? Как такое возможно, что ещё две недели назад он подавлял в себе желание сомкнуть руки на тонкой шее Насти, а сейчас готов порвать любого, кто косо посмотрит на неё. В том числе и себя. Именно он причинял ей наибольшую боль. Она ничего не говорила, он видел по глазам.

А сегодня в джаз-клубе?

«Альянс» для него был особым местом, куда он никого никогда не приводил. Если бы его спросили, почему, он не нашелся бы, что ответить. Зареченский так чувствовал. В клубе для него была выделена специальная зона, куда он мог приехать в любое время дня и ночи и отдохнуть. Михаил так и делал. Приезжал, пил вино и слушал джаз. Его личная нирвана, когда все мысли отпускали, и в голове образовывалась звенящая, спасительная пустота. В «Альянс» он захаживал только с Игнатом.

Всё.

Сегодня привел Настю.

Она в очередной раз поразила его у мемориала. Он стоял в сторонке и наблюдал за ней. Со стороны беременная миниатюрная девушка особенно трепетно смотрелась у цветов, игрушек и свечей, принесенных в память тем, кто пострадал от теракта. Настя обнимала живот, защищая их малыша. Она не плакала, её глаза оставались сухими, но он успел в них заглянуть и поразился затаенной боли, что пряталась на дне.

Его девочка неожиданно для него стала превращаться в бойца. Молчаливого, упрямого, стойкого. Не капризничала, не лгала. По крайней мере, он ни разу за эти дни не уличил её во лжи. Она всё высказывала, глядя в лицо, и непонятно, что сильнее задевало Михаила – её ложь или её прямолинейность. Она нашла подход к его сердцу, вот так неожиданно и стремительно. Михаил не был романтиком и не собирался им становиться. Он не думал о любви к девушке, которую повел в ЗАГС и с которой намеревался в ближайшем будущем развестись.

Но то, что сейчас происходило с ним, не вписывалось ни в какие рамки. Его представления о том, как должна складываться его личная жизнь и его будущее на ближайшие пару лет, рушились.

Дать дело бракоразводному процессу?

И отпустить Настю на все четыре стороны?..

От одной мысли, что он не почувствует клубнику с миндалем, яростный протест поднимался в душе, и Зареченский не заметил, как скомкал простыню, сжав руки в кулак. Нет, он может договориться с Настей и иметь её…

Михаил оборвал мысль, не додумав. Кого он, мать вашу, обманывает? На такое согласилась бы прежняя Настя, назвав конкретную сумму.

Настя же, что лежала с ним рядом, не задумываясь, пошлет его на хрен, и будет права.

Глава 17

– Привет, я – Настя. Но ты, наверное, в курсе… Дина, давай сразу ты мне скажешь, в каких отношениях мы с тобой находимся. Дружеские? Маловероятно. Между нами холодная война? Сносная терпимость друг друга? Или мы с тобой ограничиваемся чашкой кофе-чая раз в неделю, соблюдая нейтралитет и видимость родственных связей?

Дина откинула голову назад и рассмеялась.

– Настя, я ожидала какого угодно приветствия, но ничего подобного мне и в голову не могло прийти. Дай, я тебя обниму.

Миниатюрная шатенка быстрым шагом преодолела разделяющее их расстояние и крепко обняла Настю.

– Как же я рада, что с тобой и малышом всё в порядке! Как себя чувствуешь? Мой будущий крестник так же активно пихается? Можно, я потрогаю животик? Ой, обожаю беременных!

Дина не могла не понравиться. Лучезарная улыбка и искренний приветливый блеск в глазах. Такое невозможно сыграть.

Настя расслабилась. Неужели она всё-таки с кем-то находилась в дружеских отношениях, или Дина относится к числу тех людей, которые предпочитают ни с кем не враждовать?

– Потрогай, разве я могу быть против?

Приезд сестры Миши Настя расценила, как хороший знак. Теперь у неё есть ещё один человек в доме, который знал её прошлую, и который может помочь ей вспомнить себя.

А так же смягчить Михаила.

Настя собиралась бороться за ребенка. Если Зареченский не передумает по поводу развода, хотя в последние дни он о нем ничего не говорил, ей необходимо подготовиться. Настя пока не знала, что будет делать, какие шаги предпринимать, но просто так, вскинув руки кверху, она не согласится отдать ребенка.

А Миша…

В горле встал ком. С ним куда как сложнее.

У Насти за последние дни ломались стереотипы. Она относилась к нему с осторожностью, подспудно воспринимая как противника, что собирается отнять у неё частичку себя, и в тоже время её с каждым днем всё сильнее, непреодолимее тянуло к нему. Она зависала над мужем, когда думала, что он не видит. Смотрела на него за завтраком, или когда он собирался. Наблюдала, как она застегивает запонки или продевает ремень. Неторопливо, без суеты. И всё же в нем бушевали нешуточные страсти. Она знала. И тем более, никак не могла сориентироваться и поймать нить из прошлого – как она могла его не полюбить? Вот как?

Да, жесток, циничен. Холоден. Так он и не детский врач, чтобы вызывать симпатию. Он бизнесмен, и влиятельный. От его решения зависят тысячи жизней людей, что работают на него и с ним. Он априори не может быть мягкотелым.

Её тянуло к его силе. Настя каждое утро неизменно оказывалась прижатой к нему, даже живот ей не мешал. Она во сне перебиралась на его сторону, и подсовывалась по его руки. Или он сам её обнимал? Не важно. Главное, ей ночью было с ним спокойно.

Последние дни Настя несколько раз просыпалась, задыхаясь. Резко открывала глаза и не могла понять, где она, кто она, с кем она. Страх, липкий и тяжелый, сковывал всё тело, лишая воли и заставляя тело покрываться мелкой испариной. Настя, часто дыша, пыталась сориентироваться, и у неё не всегда получалось. Особенно, когда Миши не было рядом. Такое случалось дважды. Один раз он выходил в туалет, второй, уложив её спать, ушёл работать в смежную комнату.

Настя, сдерживая слезы и глухое отчаяние, садилась на кровати и считала до десяти. Сейчас всё вернется на круги свои, сейчас всё нормализуется.

Вчера случился как раз второй случай. Миша закончил работать и вернулся в спальню, застав испуганную Настю, часто дышащую и с паникой в глазах.

– Настя! Какого… Что случилось, девочка?

Он стремительно преодолел разделяющее их расстояние. И Настя сразу же бросилась к нему.

– Обними меня… пожалуйста…

Михаил вздрогнул и сразу же её обнял. Прижал к себе крепко, погладил по волосам, поцеловав в макушку.

– Кошмар?

– Да… Вернее, нет… Черт, я не знаю… Я проснулась, тебя нет… А есть давящее ощущение и полная дезориентация. Не узнала спальню, и…

Она замолчала, не в состоянии продолжить. В объятиях Миши было спокойно и уютно. Они давали ощущение защиты. Сильные руки были теплыми, и обнимали её крепко. Саша вцепилась в Мишу, желая, как можно дольше оставаться в его объятиях.

– Видимо, твоё состояние, последствие амнезии. Может быть, походишь к психологу?

Настя оторвала лицо от его груди и забавно сморщила нос.

– Я и психолог – вещи несовместимые. Никакого мозгоправства. Сама всё вспомню, придет время.

Тело Миши напряглось, следом напряглась и Настя.

– Я снова что-то не то ляпнула, Миш?

– Всё то, – он снова прижался губами к её затылку. – Не обращай внимания. Давай ложись.

– А ты?

Она сама себе напоминала ребенка в тот момент.

– Я тоже.

Лишь оказавшись в коконе его рук, Настя прикрыла глаза и провалилась в сон без сновидений. Но её начали напрягать ночные часы. Возникло ощущение, что подсознание пытается ей что-то сказать, подтолкнуть в нужном направлении, дать подсказку.

Идея с психологом ей не стала казаться совсем уж нелепой. И тут Миша сообщил, что приезжает его сестра.

– Кстати, Дина – парапсихолог.

Настя лежала у него на плече. Было раннее утро и вставать с кровати совсем не хотелось. Ночь принадлежала им, а вот днем… Днем всё снова становилось сложно. Миша превращался в олигарха Зареченского, а она в девушку, с которой он собирался разводиться.

– Парапсихолог? Как интересно.

– Да, сестренка выбрала необычную профессию. Скорее, хобби.

Настя не могла не отметить, что про Дину он говорит с теплотой, с нежностью.

А вот в отношении неё самой ничего подобного ни разу не звучало.

Настроение стремительно испортилось, в области сердца неприятно кольнуло, словно невидимые иглы пронзили его, а в горле встал уже такой привычный ком. Так тебе и надо, Настя… Так и надо. Захотела поверить в сказку? Разрушить иллюзию и создать реальность, восхитительную, волшебную? Не получится, Настя. Не для тебя сказка. Для других.

Девушка высвободилась и уже хотела вставать с кровати, когда Миша схватил её за руку.

– Что такое?

– Всё хорошо. Пора идти умываться.

Она осторожно освободилась, сдержанно улыбнулась и пошлепала босыми ногами в ванную, не замечая нахмуренного мужского взгляда.

И вот Дина приехала, принеся в дом смех и беззаботность.

– Я хочу с тобой поговорить, – едва ли не с порога заявила она. – Можно?

Настя медленно кивнула.

– Думаю, да.

– Настя, я тебя прошу, не смотри на меня ежиком. Тебе же сообщил Минька, что я увлекаюсь парапсихологией?

– Да. Но при чем тут парапсихология и потеря памяти?

Девушка беззаботно пожала плечами.

– Ни при чем. Если не считать того, что мне чертовски интересно знать, как ты воспринимаешь мир.

Сначала Настя хотела отказаться. Её не прельщала мысль, что кто-то из окружения Миши будет копаться в её душе. Достаточно и того, что она его пустила в сердце. Не хотела, так получилось. Порой происходят вещи, на которые мы не можем повлиять. Они происходят спонтанно, неосознанно по той причине, что должны случиться. Не запланировано. Настя нет-нет да задавала себе вопрос – могла ли она избежать влюбленности в собственного мужа? И каждый раз на ум приходил лишь один ответ – отрицательный. Тогда Настя начинала протестовать сама себе. Миша же ей не понравился, она сразу, как только открыла глаза, воспротивилась общению с ним. А, как говорят, что первое восприятие самое правильное. И тут вступала в ход другая сторона Насти, которая говорила, что восприятии Миши было не первым, а продиктовано лишь тем, что на подсознательном уровне Настя тревожилась из-за развода и из-за желания Зареченского во что бы то ни стало оставить ребенка себе. Ребенок, кстати, выступил не последним фактором, из-за которого Настя подпустила к себе Мишу.

И если соединить воедино все доводы, то, возможно, разговор с человеком, имеющим образование психолога, пусть и с предлогом «пара», для Анастасии будет полезным. Да и сама Дина казалась приятным человеком. Глотком свежего воздуха в огромном пустом доме.

– Ты извини, я с самолета. Кое-как улетела, рейс два раза переносили.

– Для извинений нет причины.

Дина остановилась и более пристально посмотрела на Настю.

– Да, а Минька прав, но я даже не предполагала, что да такой степени.

Настя чуть прищурила глаза.

– То есть? В чем прав Миша?

– Что ты стала другой.

– Так заметно?

– Очень. Где твои каблуки, Настя?

Тут девушка фыркнула.

– Почему-то все зациклились на туфлях с каблуками. Каблуки были моим фетишем в прошлой жизни?

– Совершенно верно.

– Тогда понятно, почему мне принесли лабутены, или как там они называются, в больницу. Нет, я всё понимаю, но, черт… Дина, как вообще можно было принести на выписку беременной женщине обувь на каблуках? Честно? Я чудом не запустила их в Мишу.

Глаза Дины приняли серьезное выражение.

– Хотела бы я на это посмотреть?

– На что? На то, как я запускаю туфли в твоего брата или, как шлепаю от больницы до машины в больничных тапочках?

Дина прикрыла рот рукой, сдерживая смех.

– Я желаю знать все подробности.

– Будут они тебе.

С Диной они быстро нашли общий язык.

– Миша предложил мне пожить у вас несколько дней? Ты не против?

Это был ещё один огромный плюс в копилку качеств Дины.

– Конечно, нет.

Дина могла бы согласиться, не сообщая Насти ничего. Дом принадлежит Мише, и, пусть номинально, Настя считается тут хозяйкой, таковой она себя не чувствовала. Но то, что Дина спросила её, ей понравилось.

Первый день они разговаривали ни о чем, обедали вместе, гуляли. Настя подозревала, что Дине не терпится задать ей вопросы личного характера, но она от них воздерживалась, давая возможность Насте лучше её узнать. Это внушало доверие. Иначе Настя могла воспротивиться, внутренне ощетиниться, если бы вновь прибывшая сестра Миши, пусть и очень обаятельный человечек, сразу полезла бы к ней в душу.

Вечером Дина уехала в город, и Настя снова осталась одна.

Холодный дом, который не желал принимать её. Лишь в тренажерном зале Насте было комфортно, но где зал и где беременная девушка? Она иногда прохаживалась между тренажеров, касаясь их кончиками пальцев. Её непреодолимо тянуло сюда. Надо заняться йогой. Или стрейчингом. Любым видом спорта.

Часы показывали начало двенадцатого, Миши всё не было.

Настя опустилась в кресло, накрыла себя заранее прихваченным пледом, прикрыла глаза. Подремлет здесь. В гостиной потушила свет, лишь оставила пару напольных светильников зажженными. За окном погода испортилась, небо заволокли тучи.

Не успела она провалиться в более глубокий сон, как её выдернули оттуда.

– Настюша, девочка, ты что тут делаешь?

Настюша… Так ласково, так пронзительно нежно. Нет, это во сне её кто-то мог назвать, в реальной жизни, скорее, сука или дрянь.

Настя застонала и, мысленно отмахнувшись от того, кто незвано вторгся к ней в сон, попыталась перевернуться, хотя сделать это было не так-то просто в кресле, да ещё и, имея прилично выпирающий живот, который не подомнешь и не подожмешь.

Но заснуть ей снова не дали.

– Эй, Настя, а ну, просыпайся!

Голос Миши нельзя ни с кем перепутать, и она всё же открыла глаза, щурясь.

Он стоял рядом с креслом, возвышаясь, точно башня. В полутьме Миша казался ещё шире в плечах и крупнее. У Насти мгновенно сработала реакция тела, и она невольно вспомнила, с какой легкостью он нёс её на руках.

– Почему ты спишь в кресле? – недовольно бросил мужчина, скрещивая руки на груди.

Без пиджака и галстука, он выглядел более доступным. Если ещё штаны заменить спортивными брюками или джинсами, то для Насти его образ станет идеальным.

– Тебя жду.

– Зачем?

– Черт, Миш, что за глупый вопрос? Накормить тебя хочу. Да, снова. И, кстати, что за дурацкая привычка не сообщать, когда задерживаешься?

Взгляд антрацитовых глаз стремительно потемнел, и, если бы Настя заглянула в них, то с удивлением заметила бы, как в них разливается теплота. Но теплота особая, густая, поднимающаяся из самых глубин и смягчающая холод стали.

– Я никогда раньше не предупреждал тебя – задержусь или нет. Ты ложилась спать и всё.

– Странно.

Настя, опираясь о подлокотники, поднялась на ноги. Плед стремительно заскользил книзу, упасть ему не позволил Миша – вовремя подхватил.

– Я часто задерживаюсь.

Настя осуждающе покачала головой и чуть иронично поинтересовалась:

– И я никогда не ворчала? Хотя не говори – по твоей реакции вижу, что нет, и что тебя такое положение устраивало. Что ж… Впредь ждать не буду. Пошла-ка я и правда спать, во мне тут не особо-то и нуждаются.

Она успела сделать полшага, намереваясь обогнуть несносного Зареченского, который с удивительным постоянством и точностью на корню обрубал все её душевные порывы и стремления. И чего, спрашивается, она ждала в этот раз?

Злясь в первую очередь на себя, что совершила очередную глупость и выставила себя, не пойми кем, она не уловила момента, когда тело Миши напряглось, и он осторожно, но решительно ухватил её за локоток.

– Ты охрененно выглядишь, когда ворчишь, полусонная.

Не успела Настя отреагировать и на его дальнейшие действия. Он нагнулся и впился голодными губами в её губы, мгновенно обжигая и ввергая в водоворот стихийного желания. Его губы были теплыми, они ласкали, сразу же стремясь проникнуть внутрь рта. Мужчина прижал её к себе боком, вплотную, одной рукой удерживая скулы. Он их ласкал пальцами, и те места, к которым он прикасался, начинали гореть.

Настя хотела воспротивиться, обидеться, потом передумала. Зачем? Поцелуи мужа ей нравились, чего тут лукавить, а лишать себя сейчас удовольствия – ради чего? Их перемирие и так было слишком шатким. Они оба, не сговариваясь, сейчас молчали и по поводу развода и по поводу дальнейших действий в этом направлении.

Настя изловчилась и обняла Мишу, чуть поцарапав его шею, пробравшись за ворот сорочки. Ей нравилось щекотать его ноготками, правда, видя, как она его «разрисовывала» в порыве страсти, ей становилось стыдно, но Миша ни разу ей ничего не выговорил, лишь единожды хмыкнул, рассматривая бедро.

– Всем спину царапают, мне бедро.

Настя усмехнулась в ответ.

– Не переживай, до спины тоже доберусь.

Сказала и прикусила язык, потому что увидела, каким стремительно задумчивыми становятся его взгляд и лицо в целом.

Настя ни на шаг не продвинулась в понимании мужа. Да и пустое это… Пустое… Каждый день она ждала фатальных слов: «Я начал бракоразводный процесс». И как бы им хорошо ни было в постели, как бы она ни горела от его поцелуев, факта их расставания никто не отменял.

Михаил оторвался от её губ и прошептал прямо в них:

– Я поужинал в ресторане с партнерами. Но я бы не отказался от десерта.

Сердце Насти ёкнуло в необъяснимой тревоге. Интуиция? Всё может быть. Сейчас она обострилась, как никогда. Словно предвестница надвигающейся беды, катастрофы, от которой невозможно скрыться.

Девушка отстранилась от мужчины, уперев руки ему в грудь.

Миша сразу же напрягся, нахмурился.

– Я что-то сказал не то?

Настя качнула головой.

– Извини, это я… Черт, голова что-то закружилась.

Она врала, и оба это понимали.

– Я пойду… Тем более, если ты уже поужинал.

– Настя!

В голосе мужа проскользнули предупреждающие нотки, но девушка махнула рукой.

Она, не чувствуя ног, абсолютно не понимая своего состояния и резко испортившегося настроения, направилась к лестнице. На этот раз её задерживать никто не стал, лишь за спиной послышалось приглушенное ругательство. Настя грустно улыбнулась – сам ругается, как сапожник, а её оговаривает.

Поднявшись в спальню, она так же меланхолично умылась, переоделась в очередной шелковый шедевр с изумительным кружевом на бюсте и забралась в постель. Хватит быть маленькой девочкой и ждать, что Миша последует за ней и ляжет рядом лишь по той причине, что ее стали мучить кошмары. У него и без неё хлопот и забот хватает. И пойми ты уже, Настя, наконец… Не воспринимает он тебя, как полноценного партнера. То, что он привез тебя единожды в «Альянс», ничего не значит. Хотел сделать приятное, и только. А, может, у самого настроение требовало джаза. Между вами ничего не изменилось. Ничего. То, что ему нравилось заниматься с тобой сексом, и, по его словам, он не трахает никого на стороне, удобно лично для него.

Настя зажмурилась. Не смей раскисать… Впереди самое трудное.

Она не заметила, как уснула. А проснулась от того, что её бесцеремонно потряхивали за плечо, причиняя боль.

Настя распахнула глаза, поморгала. И натолкнулась на яростный взгляд мужа. Таким она его ещё не видела. Чтобы лицо исказилось от бешенства, губы плотно сжаты, лишь верхняя нервно подрагивает, на скулах напряглись желваки, вены на висках вздулись. Взгляд же прожигал, клеймил Настю, и, казалось, дай она волю, испепелит её до основания.

Настя не успела ничего спросить, потому что Миша, не размыкая губ, бешено прошипел:

– Мля, кто такой Никита?

Глава 18

– Мне Миша сказал, что тебя беспокоят кошмары.

Настя прикрыла глаза и сосчитала до десяти. Кто-то говорит, что подобный нехитрый маневр позволяет не сорваться.

У неё настроение, как раз было «срывное». Имя мужа выступало превосходным детонатором. Пшик – и она взорвется. Кстати, может и к лучшему. Иногда полезно выпускать пар. Она же всё держала в себе.

– Привет, Дина. Я не слышала, как ты подошла.

– Извини, я помешала тебе?

– Нет, всё отлично. Напротив, от твоей компании я не откажусь. Мне надо поговорить, иначе я кого-нибудь убью. Выпотрошу. Точнее, не кого-то, а одного конкретного человека.

Дина понимающе усмехнулась.

– Миньку?

– Так точно.

– Поссорились?

– Нееее, – Настя наигранно растянула слово. – С твоим братом поссориться невозможно.

– Тогда что?

– Ссорятся те, кто общается. А мы тупо живем под одной крышей, потому что мне некуда съехать. Или не так. Я не могу никуда съехать, потому что ни фига ничего не помню, это первое. И второе, моё положение беременной жены могущественного Зареченского не позволяет совершить столь опрометчивый шаг.

– Как всё серьезно…

– Хуже не бывает.

– Посидим на веранде? Сегодня, правда, прохладно, но можно захватить для каждой по пледу и попросить приготовить ягодного чая. Как тебе мой план?

– Отличный.

Дина пыталась помочь. Скорее всего, по просьбе того же брата. И если ранее Настя даже испытывала благодарность к мужу, то сегодня всё, что касалось Зареченского, воспринималось слишком остро.

Его хотелось прибить. Четвертовать. Спалить на костре. Замуровать.

В общем, сделать с ним что-нибудь нехорошее.

Девушки прошли на застекленную веранду, и Настя тоскливо вздохнула. Даже погода соответствует её пасмурному настроению. Небо заволокли тучи, ни намёка на пробивающиеся солнечные лучи, и градус температуры резко упал, на улице было не больше двадцати, да и ветер не на шутку разгулялся, загибая ветки и срывая листья. Цветам и декоративным растениям, что украшали садовый ландшафт, доставалось больше всех.

Дина пришла, неся одновременно два пледа и поднос с горячими напитками. Настя, охнув, поспешила ей на помощь, забирая поднос.

Девушки уютно расположились в креслах-качалках, укрывшись пледами.

– Так что у вас произошло, Настя? Не хочешь поделиться?

– Ты вроде бы как хотела услышать про мои сны.

– И про них тоже.

– Мне нечего скрывать. И, кстати, после разговоров с тобой мне становится легче. Никогда не думала, что это скажу, но разговор с психологами реально помогает.

– Расценю, как комплимент.

Дина не торопила её. И Настя сдалась.

– Кошмары начали беспокоить ещё в больнице, сразу после теракта. Я не знаю, как было до него. Сначала я не обращала на них внимания, да и кто особое значение придает снам? О, если только парапсихологи. Обычные люди – нет. И я бы до сих пор на них не зацикливалась, это… твой брат зачем-то тебе сказал. Ну, да, снится какая-то ерунда. И я просыпаюсь в жутком состоянии, наверное, близком к панике. Кстати, когда твой брат рядом – всё нормально, сразу успокаиваюсь. Дина, и не смотри на меня так! Тебе ли не знать, какие у нас отношения, и что мне твой Зареченский пинка под попу даст, как только я рожу.

– Хмм… ты так думаешь?

– Про что?

– Про пинок.

– Уверена, на сто процентов.

– Странная уверенность, – Дина сделала глоток, обхватив чашку с чаем обеими руками. Пальцы девушки украшали крупные кольца, придающие ей эксцентричность. – И что именно тебе снится?

– Ничего, – Настя так же взяла чашку и повторила действия Дины. Теплая чашка в ладонях дарила уют и видимое спокойствие. Даже ветер за окном начинал восприниматься иначе, спокойнее. Не так бередил душу. – Себе снюсь я, любимая.

Она иронизировала.

– Это как? Если не сложно, поподробнее расскажи?

– В основном мне ничего не снится, Дина, я уже сказала выше. Темнота или туман. Возможно, я плохо помню свои сны. Не запоминаю, да и не стремлюсь. По поводу моего второго заявления…Что себе снюсь я. Так и есть. Постоянно вижу в этой серости себя, – Настя взяла чашку одной рукой, второй принялась жестикулировать, помогая высказать то, что никак не формировалось в слова. – Даже не знаю, как объяснить. Словно я смотрю на себя со стороны, мне отчего-то больно, а ещё странное чувство, что я никак не могу примириться с происходящем. Именно во сне. Казалось бы… с чего я должна впадать в панику от вида себя? Причем, я никуда не падаю, мне никто и ничем не угрожает. В общем, сумятица какая-то. Пройдет.

– А что у вас произошло с Мишей? Кстати, он тоже сегодня не в духе.

– Так и ему и надо. Нечего на меня орать.

– Ну, вообще мой брат довольно спокойный человек, – Дина улыбнулась.

– В каком месте? Я, конечно, не помню, как мы с ним общались раньше, но сейчас… Не дружим мы с ним, Дина, как ни пытались. Не получается.

– Разве? А по мне у вас всё отлично получается.

Настя пожала плечами и снова посмотрела в панорамное окно.

– Может, со стороны и виднее… Сегодня ночью, например, он разбудил меня злой, как черт. Видите ли, я во сне звала какого-то Никиту. Идиотизм… Мало того, что мне ничего не снилось, так ещё и какой-то Никита ему привиделся. У меня в прошлом были знакомые Никиты?

– Я не знаю.

– Вот и я не знаю. Но твой брат распсиховался. Наорал на меня. А я-то тут причем?

В глазах собеседницы блеснул довольный хитрый огонёк. Дина снова сделала глоток и добавила:

– А тебе, Настя, не приходило в голову, что Миша приревновал? Сама посуди, как это выглядело со стороны. Вы спите вместе, и тут он слышит имя другого мужчины.

Настя думала о ревности, и даже испытала в какой-то момент угрызения. Но ровно до той поры, пока её муж не начал бесноваться и обвинять её едва ли не в измене.

«Любовничек из прошлого? Уже нашла мне замену? Быстро. На скаку, я бы сказал, времени зря не теряешь».

Настя взбунтовалась не на шутку. Сон, как рукой сняло. От его обвинений её внутренне заколотило, и, вместо спокойного сна и уюта, получился скандал, который она же и оборвала, не желая распыляться и что-то доказывать Михаилу. Если он по-прежнему в ней не увидел ничего хорошего, не разглядел её душевные качества, а видит только тело, то к чему лишние слова, сотрясание воздуха?

Настя отвернулась от него, глотая слезы и сжимая кулаки. Она не будет плакать. Она сильная. Она – боец.

Утром Миша уехал, не позавтракав. Вот пусть и катится. Но, как оказалось, у того состоялся разговор с сестрой. Интересно, о чем он ей рассказывал?

Настя хотела спросить, потом передумала. Она ещё не настолько доверяла Дине, чтобы говорить о чувствах.

А чувства были…

Вспыхнули нежданно-негаданно и грозились доставить Насте много боли.

– Не хочу больше о себе. На сегодня достаточно, – произнесла Настя уверенно и одновременно спокойно, давая понять, что настаивать не стоит. – А можно встречный вопрос?

Дина с готовностью кивнула.

– Конечно.

Как родные брат и сестра могут столь разительно отличаться? Дина была полной противоположностью брата. Мягкая, добрая, улыбчивая. С совершенно потрясающими глазами, в которых не было и намёка на холодность или равнодушие.

– Почему именно парапсихология, Дина? Я понимаю, что такое психология. Но «пара»… Это же от паранормального. Значит, что-то, выходящее за рамки обыденного понимания жизни.

– Дословно парапсихология трактуется, как область психологических исследований, изучающая явления, не объяснимые деятельностью органов чувств. Википедия же нам сообщает, что парапсихология – это комплекс псевдонаучных дисциплин, направленных на обнаружение сверхъестественных психических способностей людей, феноменов жизни после смерти и тому подобное.

– Я так и представляла. Нечто за гранью того, что можно изучить и потрогать.

– Совершенно верно.

– Параллельные миры, двойники, телепатия и многое другое?

– Да, а ещё, например, переселение душ.

Настя отвлеклась на входящий звонок и не заметила, как взгляд Дины стал серьезным и сосредоточенным.

Звонок был от гинеколога Насти.

Телефонный разговор с Орешко длился недолго.

– Мне необходимо сделать вам, Анастасия, дополнительные анализы. И да, я бы хотела поговорить с Михаилом Николаевичем. До него не могу дозвониться. У меня свободно на семнадцать часов. Будет здорово, если вы оба сможете подъехать к этому времени.

– Спасибо, я обязательно буду.

Настя нажала на отбой и посмотрела на Дину.

– Дина, расклад такой. Звонил мой врач, назначил встречу на семнадцать часов. Мне и Мише. Я у Орешко буду ровно в пять. Твоя задача донести эту информацию до брата. Я звонить ему не буду!

Дина понимающе улыбнулась.

Настя благодарно кивнула и поднялась.

Больше разговаривать она не могла. На душе от разговора не полегчало. Напротив, общение с Диной усугубило и без того не простое настроение Насти.

Оказывается, она большая беспросветная идиотка.

Потому что только идиотка может очень быстро и безответно полюбить человека, который ее не замечает, и ему от нее надо лишь одно – ребенка, которого она носит под сердцем.

Глава 19

Миша вошёл в кабинет Орешко в семнадцать двадцать.

– Извините, пробки.

Ангелина Геннадьевна оторвалась от компьютера и кивнула на стоящее рядом кресло.

– Присаживайтесь, Михаил Николаевич.

– А где Настя?

– Сдает анализы.

Зареченский прошёл и опустился в кресло, после чего достаточно жестко сказал:

– Ангелина Геннадьевна, я хочу знать, что происходит. Зачем на беседу вы пригласили меня?

Орешко сняла очки в черной оправе, инкрустированной несколькими бриллиантами, положила их на стол и потерла переносицу. Жест, выражающий усталость.

– Я не буду ходить вокруг да около. Более того, я рада, что Настя сейчас отсутствует. Потому что я бы не хотела её беспокоить лишний раз. У вашей жены и так достаточно причин для нервотрепки. Пережить теракт… Сильная девочка. А главное, меня поражают её перемены. Ни капризов, ни особого внимания к себе. Да и выглядит она иначе. Мягче что ли. Михаил Николаевич, извините, я ушла от темы, зафилософствовалась. Итак, скажите мне, пожалуйста, вы в курсе, что у вашей жены наблюдалась клиническая смерть в течении одной минуты?

– Чтооо? – выдохнул Михаил, ошарашенный услышанным.

На него, точно жидкий азот вылили сверху да так, что придавило, и он не сразу очухался.

Его Настя могла умереть…

Нет! Его Настя была мертвой! Целую минуту! Ему, как человеку, далекому от медицины, был известен термин «клиническая смерть» только из газет, журналов, сети да телевизора. У кого-то где-то там… На грани фантастики.

А тут… реальность.

У Зареченского оборвалось дыхание, ему разом перекрыли кислород, и лишь одна мысль билась, металась в голове, разрывая её на миллиарды частей – он мог потерять Настю. Там, в метро или уже в больнице. И тогда не было бы уже ничего – ни её задорно-застенчивой улыбки, ни изучающего взгляда, ни уверения, что она спортсменка и большая поклонница спорта. Ни её потрясающего, сводящего с ума запаха клубники с миндалем, необычного, даже экзотического. Не было бы ни её тихих стонов, когда он захватывает её губы в плен, ни коготков, впивающихся ему в кожу. Ни гневно пылающих глаз, ни спокойного, рассудительного тона, когда она расставляет все точки над «i».

Только его память и обида. Злость и негодование, что его обманули.

И их ребенок никогда бы не появился на свет.

Михаил кое-как сглотнул ком в горле, принимая весь ужас того, что могло случиться.

– Поэтому мне и понадобились дополнительные анализы. Вижу по лицу, что вы не знали… Что ж, соответствующие вопросы вы можете задать врачам, которые оказывали первую медицинскую помощь Анастасии. Думаю, они более подробно вам всё расскажут. Могу признаться честно, что я сама пребываю в неком удивлении, шоке. Я впервые сталкиваюсь с феноменом клинической смерти, плюс по моим наблюдениям, и ваша жена, и ребенок абсолютно не пострадали. Все органы функционируют полноценно.

Орешко ещё что-то говорила, Михаил слушал её в пол-уха. Его сердце лихорадочно билось в груди. В последний раз подобный выброс адреналина он испытывал в ночь, когда погибли родители. То ощущение безвозвратности, полного бессилия. Поставили перед фактом, и ты должен жить. Как?.. Непонятно, да и никого по большому счету не волнует твоя боль. Ты – мужчина, ты должен быть сильным, ты не смеешь показать свою слабость.

– Я вас понял, Ангелина Геннадьевна, спасибо за информацию.

– Надеюсь, она вам будет полезна. И всё же я бы поговорила с врачами.

– Я поговорю.

Да, он обязательно узнает, почему ему ничего не сказали!

Испугались?

Раздался короткий стук и после сдержанного «да-да» Орешко, в кабинет вошла Настя. Михаила окатилось свежей волной, дурманящей, сладкой, бодрящей. Всё смешалось в одном ураганном коктейле. Настя выглядела великолепно. Волосы распущены, минимум косметики, легкое бирюзовое платье с завышенной талией и безумно ей идущий выпирающий животик. Его жена излучала счастье. Именно так и должна выглядеть беременная девушка.

Он невольно поднялся навстречу ей.

Но, стоило Насте увидеть в кабинете Михаила, как её глаза негодующе блеснули, а по телу Зареченского разлилось знакомое тепло. Беснуйся, девочка, кричи, даже матерись. Теперь он знает способ, как сорвать с твоих губ стон.

А по поводу некого Никиты уже занимаются.

Настя оказалась умницей, быстро взяла себя в руки и сказала:

– Ангелина Геннадьевна, мне сказали, что со мной и малышом всё отлично.

И положила руку на живот.

Чеееерт… От этого её жеста у него окончательно срывало крышу, и он становился мягкотелом. Отходили на задний план все прошлые неурядицы, он готов был махнуть рукой на то, какие отношения у них образовались до теракта, какие решения он принимал. Лишь бы видеть, как «новая» Настя защищает их малыша в утробе, уже огораживая от невзгод жестоко мира.

Именно в кабинете Орешко Зареченский, что славился непримиримостью и не умением отступать, принял решение – он даст им шанс. До рождения ребенка.

Время есть…

Настя объявила ему бойкот. Он понял, когда они вышли из кабинета Орешко и направились к выходу.

– Поедешь со мной, – он не спрашивал.

Настя повернула голову в его сторону и характерно прищурила глаза, вложив во взгляд всё негодование. Михаил приготовился натолкнуться на лавину упреков, связанных с его очередной, неконтролируемой вспышкой ревности, что случилась ночью, но ничего подобного не произошло. Настя, вздернув подбородок кверху, с достоинством отвернулась, ничего не сказав. Тааак. Бойкот – что-то новенькое.

Он сразу же отпустил её водителя, как только подъехал к клинике. Не оставил Анастасии ни единого шанса. Он помнил их препинание у торгового центра. Погода к вечеру немного разгулялась, тучи по-прежнему нависали над городом, но ветер утих.

Настя неприятно поёжилась, выйдя на крыльцо. Михаил тотчас снял с себя пиджак и накинул на неё, снова приготовившись к борьбе.

– Спасибо, – и снова она удивила его.

Они прошли к машине, она спокойно села рядом на переднее сиденье. Единственное – по-прежнему не смотрела и не разговаривала с ним, отвернулась к окну.

– Настя, – позвал он её.

Тишина.

– Настя, посмотри на меня.

Безрезультатно.

Тогда он перегнулся через салон и аккуратно взял её за скулы, повернул к себе. Её лицо теперь находилось в притягательной близости от него. Порхание ресниц, легкое подрагивание губ и сладкое дыхание, которое хотелось пить бесконечно.

– Так и будешь на меня злиться?

– Имею право.

Он хотел поспорить с ней, потом передумал. Не в машине. Дома они обязательно поговорят. Михаил с неохотой отпустил её лицо, к которому хотелось прикасаться снова и снова, и завел двигатель.

Настя поежилась, и Зареченский, почувствовав легкий укол в области груди, обеспокоенно спросил:

– Замерзла? Я сейчас «климат» включу.

В ответ он снова ничего не получил, зато от сердца мгновенно отлегло, когда он увидел, как Настя просовывает руки в его пиджак и плотно запахивает его. Так, а теперь главное – не разулыбаться счастливой улыбкой идиотки.

Всё-таки его жена прелесть.

Всю дорогу они молчали. Михаил не стал настаивать на разговоре. Его больше занимала информация, полученная от Орешко. Плюс Дина, когда звонила ему, сказала, что дождется его приезда. Значит, тоже есть, что сказать. Ему нравилось, что его девочки начали общаться. Дина умница и обязательно поможет Насте. И ему.

Клиническая смерть – вот, что его всерьез взволновало. И тот факт, почему врачи умолчали. Интуиция редко подводила Зареченского, и сейчас она сообщала ему, что есть подвох.

Он нет-нет да бросал взгляд на Настю. Девушка смотрела или в окно, или вперед. На него – ни разу. Пусть… Дома помирятся. Не могут не помириться.

Ему вспомнился случай, когда они только поженились и тоже крупно поссорились. Он даже сейчас и не припомнит, из-за чего. Пылила Настёна. Что-то возмущалась, обижалась, пыталась с ним не разговаривать. Что самое странное – ему было всё равно. Попросил личную помощницу съездить в ювелирный и купить какую-нибудь сверкающую безделушку. Вся обида Насти мгновенно прошла. Кинулась обнимать, целовать. Ночью устроила феерический секс, всё, как он любил?

Только отчего-то он сейчас был уверен на сто процентов, что если «новой» Насти предложить ювелирное украшение, она кинет им в него. Она носила одни серьги, и то маленькие. Ни браслетов, ни колье, ни колец. Лишь обручальное, которое, кстати, сейчас неосознанно вертела.

Здесь нужно другое.

Цветы? Белье? Новые духи? Следует подумать.

У ворот коттеджа стояла машина Игната. Сам Игнат с каким-то парнем стоял у открытого капота и о чем-то беседовал. Михаил, увидев подобную картину, усмехнулся. Механики нашлись, СТО на что?

Он остановил свою машину, чтобы поздороваться. Да и Игнат ему нужен был. Безопасник, завидев начальника, отошел от капота, как и молодой парень, что был с ним. Лицо знакомое. У Михаила на лица была отличная память, и если он один раз где-то сталкивался с человеком, запоминал его.

Дальше всё происходило одновременно.

Настя ахнула, выдохнув:

– Никита…

И отчаянное дерганье дверной ручкой.

– НИКИТА!

Михаил резко сжал губы.

Тот парень, что был с Игнатом, молодой человек, сидящий на асфальте, перед больницей, потерявшей невесту в метро, и о котором Михаил поручил Игнату побеспокоиться.

И именно к нему сейчас, придерживая живот, пыталась побежать Настя.

Зареченский, матерясь, рывком выскочил из машины следом за женой.

– Настя.

Его голос вибрировал от напряжения и сдерживаемой злости.

Никита… Именно его жена звала накануне ночью? Или это только совпадение?

Парень посмотрел на Игната, потом на Зареченского и на Анастасию, которая стремительно приближалась к нему. На его лице появилось выражение полного непонимания.

– Никит… Никита… Господи… Господи… Это же я… Миша, я вспомнила! Я ВСЁ вспомнила!

А потом Настя резко остановилась, словно натолкнулась на невидимую стену. Михаил находился достаточно близко, чтобы наблюдать всё эмоциональную гамму, мелькающую у неё на лице и в глазах. Сначала удивление, радость, потом недоумение, а сейчас страх. Настя, тяжело дыша, перевела взгляд с Никиты на Михаила, потом подняла руки ладонями кверху и посмотрела на них. Легкий тремор перерос в ощутимую дрожь.

– Миша… – прошептала Настя и стала медленно оседать на землю, теряя сознание.

Глава 20

– Привет.

Настя отодвинула кресло и опустилась на него.

– Давай знакомиться. Меня зовут Анастасия Дёмина.

Губы Михаила едва заметно дрогнули.

– Михаил Зареченский. Как ты сюда попала, Настя?

Девушка пожала плечами.

– Оставлю свой секрет при себе.

– В «Альянс» попасть без протекции невозможно.

– Считай, ты мне её сделал, когда приводил в прошлый раз. Да и препятствовать беременной женщине, которая хочет попасть внутрь здания в дождь, – Настя грустно улыбнулась и негромко продолжила: – чревато последствиями.

Миша смотрел на неё глазами, в которых читалась усталость. За прошедшие два дня он сильно изменился, появились круги под глазами, морщины на лице проявились более заметно, волосы находились в беспорядке, точно он постоянно запускал в них пальцы, да и спортивная рубашка была помятой. Ни привычного костюма, ни галстука.

– Значит, пустили, – он задумчиво вертел в руках высокий стакан с водой.

– Как видишь.

– И, значит, Анастасия Дёмина…

– Ты же знаешь уже.

В стальных глазах мелькнул холод, опасный, не предвещающий ничего хорошего.

– Да, теперь всё встало на свои места.

– На свои места… Не совсем точное понятие, но близкое. Почему не пьешь?

Настя кивком головы указала на пустой стакан и на открытую бутылку с виски.

Миша усмехнулся и недобро бросил:

– Твои предположения?

Настя откинулась назад и в тон ему ответила:

– Я загадала: если в «Альянсе» обнаружу тебя в стельку пьяным или даже выпившим, уйду, разговаривать не буду, потому что не о чем нам будет разговаривать. Ты же знаешь, как я отношусь к алкоголю, – она сделала паузу, за время которой попыталась успокоить не на шутку разволновавшееся сердце. Это с виду Настя сохраняла спокойствие, на самом деле её ощутимо потряхивало. – Ты не пьешь.

– Как-то не пьется.

Он снова посмотрел на девушку, его взгляд постепенно менялся, сталь уже не обжигала холодом, не колола, не обещала неприятностей. В его глазах появилось иное выражение, которое Настя пока не могла разгадать.

– Почему именно «Альянс»?

– Тут меня никто не побеспокоит.

– Ты даже телефон отключил. Дина волнуется. И, кстати, она грозится тебе там накостылять за то, что ты на неё наорал.

– Я извинюсь перед ней.

– Вот-вот, правильное решение.

Они оба говорили ни о чем, обменивались фразами, отодвигая, как можно дальше начало серьезного разговора.

– Я рад, что ты пришла, Настя… Демина.

А вот и начало…

Кожа Насти покрылась мурашками. За напускным ёрничеством она пыталась скрыть нервозность и уйму сомнений, что разрывали её душу и сердце.

Её душу…

Да, её!

Настя мысленно притормозила, иначе грозилась получить ещё один обморок или предобморочное состояние, когда резко подскакивало давление, из-за которого её вчера едва не отправили в клинику. Орешко консультировала по телефону, а Дина делала укол и постоянно мерила давление Насте, не пуская к ней больше никого.

Ибо…Тяжело было.

Миша матерился, грозился разнести дом к чертям собачьим и уходил в другую комнату, где хватался за голову и проклинал всё, что можно и что нельзя. Досталось всем.

– Я тоже рада, Миша. Давай поговорим?

– Настя…

На его висках резко обозначилась вена, а желваки на скулах заходили. Настя поняла, что он с трудом сдерживается, чтобы не выплеснуть на неё эмоции, которые добрыми и светлыми назвать было никак нельзя.

– Здесь?

Он обрисовал рукой пространство вокруг.

– А чем плох джаз-клуб? Приятная музыка, мы с тобой в вип-кабине. Нам никто не помешает.

Сегодня они сидели в уединенном, закрытом помещении, вдали от посторонних глаз. Даже услужливый официант не побеспокоит их без надобности.

– Поговорить… Это хорошо. С чего начнем? Давай, пожалуй, с тебя. Кто ты, Настя?

– Я – твоя жена. И мама нашего будущего ребенка.

– Это неоспоримый факт.

Вот теперь глаза Зареченского снова холодно блеснули, и Настя внутренне поежилась. Всё-таки хорошо, что ей не приходилось сталкиваться с дельцом Михаилом Зареченским, который готов идти до конца, чтобы победить. В его голосе слышалась сталь. Точно такая же плескалась и в глазах. Он говорил жестко, бескомпромиссно, чем немного удивил Настю.

Хотя, казалось, после двух последних дней её уже ничем невозможно удивить.

– То есть развода не будет? – откуда в ней взялась маленькая язва, у которой именно сейчас возникла потребность задать этот насущный вопрос, непонятно.

– А как ты считаешь? – Миша сжал плотнее зубы и резковато отодвинул от себя стакан с водой. Правильно, от греха подальше. Ненароком сожмет его сильнее, и тот лопнет у него в руке.

– Я считаю, что развода быть не должно, – ответила Настя, не колеблясь ни на минуту.

– Почему? – Михаил прищурил глаза и жадно всмотрелся в лицо сидящей напротив девушки. Он задался целью запечатлеть каждую её эмоцию?

– Потому что.

– Это не ответ.

– Так ты тоже не отвечаешь, Миш!

– Есть хочешь?

Он снова уходил от темы.

– Нет, я поела дома, в отличие от тебя.

– Я не собирался задерживаться. К ужину приехал бы.

– А почему уехал из дома?

– Почему… почему… Черт побери, Настя, ты думаешь мне было легко, когда ты заперлась в комнате с этим… своим Никитой, и вы разговаривали там хрен знает о чем! – вспылил Зареченский и, не сдерживаясь, ударил раскрытой ладонью по столу, отчего стакан подпрыгнул и звякнул, опускаясь обратно.

Настю не испугала гневная вспышка мужа, она ожидала нечто подобного. Сжал губы, а потом протяжно выдохнул, и тогда она медленно начала говорить:

– Тебе нелегко. И мне нелегко. Всем нелегко. То, что произошло с нами, не вписывается ни в какие нормы. Переселение душ – это же из области Дины. Единственный человек, который, кстати, не удивился. Наверное, у неё были подозрения.

– Да. Она не успела со мной поговорить…Ты всё вспомнила. Слишком разительные были различия между тобой и Настёной. Вызывало много вопросов. Дина мне до хрена приводила каких-то доводов, как она считает научных, даже называла имена людей, что занимаются подобными исследованиями, но мне не до их околонаучных распрей. Мне важно то, что происходит в моей семье! И точка!

– Мне тоже важно, поэтому я здесь. И прошу, Миша, давай пока без эмоций. Их было достаточно за прошедшие два дня. Если мы с тобой начнем говорить на повышенных тонах, то лучше не начинать. Я сейчас, конечно, снова буду манипулировать своим положением, но помни, пожалуйста, Михаил Николаевич, что в случае ЧП, именно ты меня повезешь в больницу.

Мужчина мгновенно подобрался, на лице мелькнуло беспокойство.

– Ты плохо себя чувствуешь?

– Нет, хорошо. Я просто так… на всякий случай! Чтобы ты перестал бычиться… Извини-извини, не бычиться, а сердиться, и…

Она не договорила, закрыла лицо руками, сдерживая истерический смех. Настя изо всех сил старалась сохранить спокойствие, даже немного ерничала, а получалось, что несла полную ахинею.

Миша, перегнувшись через столик, убрал руки от лица и негромко произнес:

– Не закрывайся. Я тебя и так не видел почти двое суток.

На Настю, словно обрушился ветер, сильный и одновременно теплый, с морским солоноватым привкусом. Она поймала себя на том, что, затаив дыхание, наслаждается прикосновением Миши к себе. Оказывается, скучала…

– А что тебе мешало меня увидеть?

– Так ты же закрывалась от меня, – усмехнулся Михаил, но рук с ладоней Насти не убрал.

– Потому что мне необходимо было собраться с мыслями… Собрать себя воедино, Миш… ты же понимаешь… То есть, я вроде бы и я в вашем привычном понимании, а память у меня иная. Это безумно сложно, безумно фантастично, и совершенно мозговыносяще. Это…

– Я понимаю тебя, Насть. Поэтому и не хотел тревожить. Правда, у меня не совсем получалось, да?

– Ну, да.

Настя не могла не улыбнуться.

Прошедшие дни были наполнены оглушающими событиями. После того инцидента у ворот с узнаванием и потерей сознания, Михаил подхватил жену на руки, гаркнул Игнату, чтобы тот не отпускал некого Никиту, на которого столь странно отреагировала ЕГО Настя. Сейчас, оглядываясь назад, он понимал, как же хорошо, что в тот момент в его доме была Дина. Иначе как они разгребли бы то, что свалилось на них, непонятно. И не факт, что обошлось бы без крови. Это он сейчас на полном основании заявлял.

С Настей случилась истерика. Когда она пришла в себя, она переводила взгляд с Дины на Михаила, снова и снова. А потом расплакалась. Горько и навзрыд, как умеют плакать только девушки. Михаил пребывал в полной растерянности, ничего не понимая, отчего злился и бесновался ещё сильнее. Он ничем не обидел Настю, чтобы она ударилась в слезы! Напротив, хотел помириться, сгладить ночную ссору. И двигаться дальше. Пришла пора поговорить откровенно.

А тут… слезы.

Дальше было только хуже.

– Я вспомнила…

Настя сказала это так жалобно, так тонко, что у Михаила в душе что-то дрогнуло. Возникла непреодолимая потребность защитить жену от всего мира, от всего того, что было у них в прошлом. Даже от себя, от тех решений, что были приняты в прошлом. Каждый мускул напрягся в теле Михаила. Он посмотрел на Дину, сидящую на корточках напротив Насти и держащую ту за руки.

– Всё хорошо, Настя.

– Нет… Не хорошо… Потому что я ВСПОМНИЛА…

– Что ты вспомнила?

– Всё. И то, что я – не я. Это не моё тело, это не мой дом… а ты, Миша, не мой муж…

Вот тогда Михаил решил, что у его жены начались проблемы с психикой. Уже хотел ответить, когда Дина повернула голову в его сторону и предупреждающе покачала. Михаил нахмурился.

– Настя, что ты вспомнила? – снова повторила Дина.

Настя некоторое время молчала, глядя на девушку, в её глазах застыли слезы.

– Я умерла там… в метро… точнее в больнице…

Дальше начался кошмар.

Если бы Михаилу кто-то ранее сказал, что паранормальные явления могут прийти в его жизнь, он бы съязвил, сообщив, что в его семье достаточно одной увлеченной парапсихологией. Когда же Дина заговорила про переселение душ, Михаилу отчаянно захотелось напиться.

– Они слишком разные, Минька. Ты сам всё видел. Слишком разные. Даже, если предположить, что та, прежняя Настёна, искусно притворялась, и ты многого о ней не знал, то сегодняшняя Настя – другая.

Дина была права. Во всем. И это уже его душу выворачивало наизнанку. Что же получается…

И сразу мысль оборвалась, метнулась к Насте. Если у него полный раздрай, то что с его девочкой происходит?

Он уже хотел пойти к ней, но путь перегородила Дина. Для убедительности положила руки на грудь, останавливая.

– Ей надо разобраться.

– Тогда иди ты – помоги.

Как он удержался, остался на месте – непонятно.

Девочки говорили долго. А он метался по комнатам, не находя себе место.

– Игнат, давай, подключай народ. Мне надо знать всё о некой Анастасии Деминой.

Игнат всё сделал без лишних вопросов.

Как оказалось, и собирать-то особо было нечего. Девочка осталась сиротой в двенадцать лет, бабушек-дедушек не было, теток, что взяли бы опеку над ней, тоже не нашлось. Никто удочерять взрослеющего подростка не хотел. Настя прожила в детском доме до совершеннолетия.

Что самое интересное было в её биографии для Миши – родители Насти профессионально занимались боксом. Отсюда и любовь девушки к данному виду спорта. Он читал отчет вскользь, лишь выбирая основные факты.

Последний заключался в том, что девушка приехала поступать на физфакультет, вместе со своим парнем, Никитой Козловым. В отчете не было ни слова про то, что они помолвлены.

Михаил отложил доклад и сжал виски руками. Именно в эти минуты Настя разговаривала с Никитой. К удивлению Зареченского разговор был коротким. Михаил же думал, что они будут разговаривать несколько часов. Молодой человек вышел от неё немного озадаченным, но абсолютно спокойным.

– Она не сказала ему.

Он не услышал шаги сестры.

– Почему ты так решила?

– А разве непонятно?

Михаил ничего не понимал. Абсолютно.

Более того, Настя через Дину попросила Мишу пока не приходить к ней. Её просьба резанула по самому больному. Получается, его жена – да, его жена! – готова разговаривать с кем угодно, только не с ним!

Разозлившись и чувствуя себя чужим в собственном доме, Михаил собрался, схватил ключи от машины и уехал в «Альянс».

Где его пару часов спустя нашла Настя.

– Дина сказала, что ты ничего не сообщила Никите.

Имя соперника давалось с трудом.

Настя сдержанно кивнула.

– Трудное решение, оно мне далось тяжело и не сразу. Я взвесила все «за» и «против». Никита похоронил меня… тогда… Господи, как звучит ужасно, но… – она шумно сглотнула и, высвободив одну руку, взяла его бокал и сделала несколько глотков. – Но факт остается фактом. Я вспомнила себя в метро… И девушку, твою Настю, беременную и такую красивую. Она казалась чужой в метро. А потом взрыв…

– И ты закрыла её собой.

Настя покачала головой и сделала ещё глоток.

– Как видишь… Черт, наш разговор напоминает разговор из какого-то мистического фильма. А Никита… Он клевый. Реально клевый. Он опекал и заботился обо мне в детдоме, никому не давал обижать. И мы вместе занимались спортом. Он мне очень помогал. И решил, что любит меня. А я… Ничего, кроме привязанности не испытывала к нему. В Москву меня позвал. Я дала согласие, но с тем условием, что жить я буду отдельно от него. То есть, постели будут разные. Черт, Зареченский, ты меня понимаешь.

Михаил понимал. И Никиту понимал.

– Он сказал, что потерял невесту в результате теракта.

– Он звал меня замуж, но я не спешила с ответом.

– Как всё запутано.

– Безумно, Миш. Получается, что я – это вовсе и не я. Я не могу вернуться к своей старой жизни, а в новой… кто я тоже непонятно.

– Ты – моя жена.

В глазах Насти промелькнула растерянность, и они увлажнились. Она хотела высвободить и вторую руку, но Михаил не позволил.

– Прекрати, никуда я тебя не отпущу.

– Почему? – она восприняла его слова буквально. – Я же не та Настя, к которой ты привык. Я видела фотографии. Настя, та, она другая. Я никогда не смогу быть такой. Она ухоженная, идеальная. Прическа, макияж, одежда. Единственное, что мне нравится – белье. Никогда раньше не любила кружевные шортики, а теперь от них в восторге. Я пытаюсь соединить воедино ту себя и тот образ жизни, к которому вынуждена была привыкнуть за эти недели, и у меня голова кругом. Плюс…

Она не договорила, Миша оборвал её, подавшись вперед, чтобы заглянуть в глаза, быть, как можно ближе.

– Я люблю тебя.

Настя растерянно моргнула, в первую секунду до конца не осознав, что услышала.

– Именно ТЕБЯ. Только ТЕБЯ.

Настя ещё раз моргнула, даже ротик от удивления приоткрыла.

– Меня?

– Да, Настя. Ты так удивилась…

Он не хотел, но в его словах невольно промелькнула легкая горечь. Он впервые в жизни произнес эти слова женщине – Дина не в счет – и натолкнулся на столь странную реакцию. И следом за горечью пришло желание бороться. Желание во что бы то ни стало услышать в ответ заветные три слова.

У Насти свободной была одна рука, и девушка, всхлипнув, зажала рот рукой, а потом неуклюже попыталась подняться. У Михаила всё оборвалось внутри. Вот и признался.

Внутри всё захолодело, но он твердо решил – сейчас отпустит Настю. Нельзя настаивать, удерживать. Прошло слишком мало времени. Но как её отпустить… снова… Он не представлял.

И ошибся. Потому что Настя, приподнявшись, кинулась к нему, как можно было броситься в объятия другого человека, имея между их телами преграду в стол и выпирающийся живот, расплющить который не представлялось возможности.

Лишь ощутив на себе теплое, прерывистое дыхание Насти, коснувшееся его шеи, и, почувствовав на себе её руки, лихорадочно цепляющееся за его плечи, он выдохнул сквозь сжатые губы, не замечая лавину облегчения, что обрушилась на него. Он тотчас обнял жену, стараясь максимально крепко прижать к себе.

– И я… Черт побери, Миша, и я тебя люблю.

– Ругаешься…

– Ага. И буду, кажется.

– Ругайся. Я как-нибудь это переживу.

Это было похоже на сумасшествие, но, в ходе последних событий, сумасшествие логическое. Он больше года спокойно относился к своей жене. Красивая, сексуальная, готовая родить ему ребенка. Его представление о семейной жизни дало трещину, когда уродливая правда выплыла наружу. И именно тогда Судьба преподнесла ему ещё один сюрприз.

Новая Настя.

Когда Михаил думал о том, как все повернулось, у него голова шла кругом. Ему безумно было жалко ту Настю, Дёмину, но если бы не она, он бы сейчас не держал в объятиях свою Настю, и ребенка тоже не было бы. Соединилось лучшее от двух девушек – красивое тело и очень красивая душа. И всё ему…

Настя сильно-сильно зажмурилась, отказываясь поверить, что они оба признались в чувствах друг к другу. Последовав за Михаилом в «Альянс», она удовлетворяла потребность в общении с ним. Её тянуло заглянуть в его стальные глаза и увидеть поддержку. Теперь, когда память к ней вернулась, они попытаются что-то предпринять вместе? Именно вместе. Иначе ситуация выходила куда фантасмагоричнее.

Переселение душ.

Вы верите в подобное?

Или воспринимаете эту фразу спокойно, лениво уставившись в телевизор, изучая сеть и слушая в пол-уха рассказы родственников, которым перевалило за семьдесят? Фантастика? Вымысел? Может быть… А, может, и нет. Что мы знаем о жизни, о тайнах мозга, природы? Лишь только то, что хотим. Что позволяет нам наше мировоззрение, принципы, устои. То, что нам удобно. В то, что мы хотим верить. И когда в жизнь приходит нечто, выходящее за рамки рациональности, мы качаем головой и снисходительно улыбаемся, тем самым говоря, что ставим идею под сомнение.

Но всё меняется в одночасье, и вот ты уже сам рассуждаешь о ситуациях, всё чаще употребляя слова «паранормальные» или «сверхъестественное».

Для Насти самым невероятным оказалась любовь Зареченского. Она ожидала от него какой угодно реакции, вплоть до приглашения к психиатру, а не признание в любви. Она обнимала его, и ей не хотелось, чтобы он размыкал рук.

– Когда… Но как…

Он понял её без лишних уточнений.

– Когда ты вышла из больничной палаты в тапочках.

– Не напоминай… Я готова была в тот момент материться, как сапожник. Беременная и на каблуках.

– Ты рушила мои шаблоны раз за разом. Заставляла чувствовать то, что я никогда не чувствовал. А твоя откровенность и вовсе меня опрокидывала на лопатки.

Настя чуть отстранилась от Миши, и тот ловко поменял позу, усадив жену к себе на колени. Несмотря на то, что из-за беременности она поправилась, все же оставалась легкой и миниатюрной.

– Кстати, я ведь занималась боксом профессионально.

– Я знаю.

– Собрал справки?

– Должен был.

Она не осуждала его. В его характере было контролировать всё. С одной стороны, подобная черта вызывала уважение, с другой, Насте придется побороться за право быть собой. Но это будет потом…

– Я сказала Никите, что хочу его поблагодарить. Мне пришлось выворачиваться, как-то объяснять, почему я бросилась к нему из машины. Сказала спасибо. Именно благодаря переливанию крови его подруги я осталась жива. Миша, ты даже не представляешь, чего мне стоила эта ложь!

– Ты приняла мудрое решение. Не стоит бередить его душу снова.

– Мне сложно будет его видеть и не испытывать желание подойти и поговорить.

– Вот. Снова. Твоя откровенность. А мне придется ревновать и не факт, что я не буду злиться. Проклятье, девочка, ты хотя бы понимаешь, почему я вспылил ночью два дня назад? Ты во сне звала Никиту… Теперь я понимаю, что твоё бессознательное пыталось вернуть тебе память, но на тот момент имя чужого мужика послужило для меня, как красная тряпка для быка. А ещё ты накануне рассказывала, какой клевый у меня начальник охраны.

– И я права. Игнат – клевый. Ай!

– Не смей… Не смей при мне хвалить других мужчин… – стальные глаза опасно блеснули. – По крайней мере, пока. Настя… Ты тоже пойми меня. Я помню многое из того, что творила другая Настя… И гименопластика в том числе.

Настя отодвинулась от него, дотронулась рукой до подбородка, заросшего щетиной и машинально, не отрывая взгляда от его лица, чуть понизив голос, уточнила:

– И что за зверь, это твоя гименопластика?

Михаил пожалел, что сказал. На хрена?..

– Восстановление девственной плевы.

У Насти забавно округлились глаза, а потом девушка откинула голову назад и задорно рассмеялась.

– Серьезно?..Ты сейчас серьезно?

– Абсолютно.

– Ой, не могу… Гимено… как там её… Гименопластика. На хрена, Миша?

– Вот и я так же сказал.

Он смотрел на неё – такую открытую, свободную, доступную в своей искренности, – и не мог поверить, что она с ним. Что она готова говорить и обсуждать. Более того, это именно она показала ему важность открываться друг перед другом.

– Кстати, Миша, я была девственницей. До взрыва в метро. Эх…

Руки Зареченского замерли, а потом сжали девушку осторожно, но ощутимо.

– Надо сказать ещё одно спасибо Никите, да? Он тебя в детдоме оберегал?

– И он, и мои занятия боксом давали о себе знать. Да и я не особо стремилась нравиться противоположному полу. Вот такая ирония судьбы. В этом теле прежняя хозяйка зашивала себе… не буду уточнять что, а Настя Демина так и…

Настя не договорила, уткнулась в шею мужа, с тихой радостью вдыхая терпкий аромат его тела и парфюма. И главное – никаких алкогольных паров.

– Будешь меня всему учить.

Миша сам не заметил, как на его лице появилась довольная улыбка.

– Доверяй себе и этого будет достаточно.

В его ушах до сих пор нет-нет да звучала её фраза: «Это так… красиво». Возможно, он немного преувеличил, когда сказал, что его мнение о Насти изменилось от больничных тапочек. Возможно, всё началось именно с той ночи, когда Настя сделала это ошеломляющее признание.

Эпилог

Год спустя.

– И где у нас мама?

Михаил зашел в детскую спальню и увидел, как их восьмимесячная дочка, активно виляя попой, поползла задом от него. Когда он впервые увидел, что их дочь ползет не вперед, а назад, хохотал в голос, и это был смех счастливого отца и влюбленного в собственную жену мужа.

– Настя, ты видела ЭТО?

– Видела-видела.

Тогда Настя подошла к нему со спины, обняла, крепко прижавшись. Он же одновременно наблюдал за Евдокией и млел от аромата клубники и миндаля. А ещё от того, что твердые холмики жены расплющило о его спину. Да и вообще она вся, такая маленькая, стоит за его спиной, а ему уже не терпится её завести вперед и руками потрогать грудь и прочие части тела.

Он соскучился. Видел её восемь часов назад, когда уезжал в офис, и уже соскучился.

Как и по их беззубой, но очень активной крохе.

– А разве детям не положено ползать вперед?

– Миша, какая разница вперед-назад, главное – ползает. Здорово, правда?

– Да.

Вот и сейчас он наблюдал за дочкой.

– А ты угадай, где у вас мама.

Дина, отложив в сторону детскую книгу, что просматривала, пока крестница изучала пол, поднялась с кресла и прошла к брату. Поцеловав его в щеку, так же, как и Миша, вернула взгляд к непоседе.

– Даже угадывать не буду. Знаю наперед. Как себя ведет Дуся?

– Отлично. Няня приболела, вместо неё сегодня я.

– Настя звонила, говорила мне.

– Я у вас задержусь ещё на часик, потом поеду.

– Спасибо, мелкая.

Дина, услышав прозвище из детства, наигранно фыркнула, чем привлекла внимание крестницы. Та, наконец, заметив появление папы, загулила и радостно разулыбалась беззубым ртом, и подтянув попу, села на пол, чтобы сразу же протянуть ручки. Мол, папочка, что смотришь – бери меня на ручки.

Зареченский мгновенно пропал. Если год назад он думал, что из него веревки могут вить две женщины – жена и сестра, то теперь их стало три, чему он был несказанно рад.

Скинув пиджак и бросив его на кресло, Михаил, счастливо улыбаясь, направился к дочке.

– Кто соскучился по папочке? А папа по кому соскучился? Правильно, по своим девочкам!

Он подхватил дочку на руки, и та сразу же запустила пальчики в его отросшую бороду. Оказалось, у его ребенка есть уже собственный фетиш – борода отца.

Доча ответила ему таким же счастливым смехом и полезла обниматься.

Прошло чуть больше года с момента взрыва в метро. Как изменилась жизнь Зареченского? Кардинально.

В бизнесе всё ровно. Есть конкуренты, есть новые проекты, есть гонка за объектами. Всё, как и должно быть. Бизнес есть бизнес с его закидонами, нервотрепками, победами и порой горькими поражениями. Приобретается новый опыт, чтобы двигаться дальше, вперед. Приходится быть жестким, зачастую бескомпромиссным, но тут Зареченский всегда придерживался собственных принципов, помня, что на него работают тысячи людей, и во многом от его решений зависит их благосостояние и благополучие – у кого-то кредиты, ипотеки, декреты, поступление детей в школу и пенсионеры-родители, нуждающиеся в помощи. Михаил не мог в бизнесе быть слабым, несобранным.

Дома же менялось всё.

Тот особняк, что он начал строить сразу же после смерти родителей и как только взял бразды правления бизнесом в свои руки, теперь для него был не просто строением, которым он занимался вплотную, чтобы боль, терзавшая его от беспечного поступка отца, многими молодыми людьми, оказавшимися на его месте, расценивалось бы, как предательство и малодушие, превратился в дом. То место, куда он спешил вернуться, чтобы ощутить тепло и уют. Любовь. Увидеть заботливые, чуть уставшие глаза его Насти, что всегда ждала его прихода, во сколько бы он ни возвращался даже с переговоров.

Он предупреждал всегда. И слышал в ответ:

– Я буду ждать.

Михаил не мог сдержать счастливой улыбки.

– Я поужинаю на переговорах.

– Я напою тебя чаем. Кофе на ночь вредно.

– Ты устала. Дуся наверняка измотала тебя за день.

– У меня есть помощница. Так что не задерживайся.

И он попросту не мог задержаться без видимой причины.

Потому что дома была Настя.

До её, не поддающегося разумной логике появления, в его жизни всё было иначе. Работа, бизнес, красивые девушки, «прежняя» Настёна, которая за прожитый вместе год так и не поняла, что он любит одновременно чай и кофе, всё зависит от настроения. С приходом ЕГО Насти, всё упорядочилось, встало на свои места.

Он сам подмечал, что становится иным. Оказывается, можно получать нескончаемое удовольствие, рассказывая жене, как провел день, и слушать её тихий, неторопливый говор, когда она делилась впечатлениями о развитии беременности или о том, что их Евдокия уже научилась переворачиваться на другой бочок. Для Михаила оказалась совершенно новым умение жены открываться полностью. Она не юлила, не хитрила. Говорила, что думает, при этом умудряясь сохранить баланс, чтобы никого не обидеть, не задеть.

– Я ненавижу ложь, Миша, ненавижу… Меня выворачивает от неё.

До неё всё было иначе.

И он сам был другим.

Нет, Зареченский не стал мягче или лояльнее. Он лишь отменил запрет на любовь. Принял это чувство и каждый день наслаждался им.

Отдав дочь сестре, он, развязав галстук и послав его к пиджаку, вышел из спальни.

Он точно знал, где искать жену.

– Да твою же мать!

Нежный голос любимой женщины донесся до него, когда он уже стоял в дверном проеме спортивного зала.

Услышав отборное ругательство, Зареченский не мог не улыбнуться.

– Привет.

Настя, перестав отжиматься, резво подпрыгнула и встала на ноги.

– Привет, любимый.

– Снова ругаешься?

Хитрая, довольная улыбка засияла на лице Насти. Девушка, взяв с одного из тренажеров полотенце, промокнула лоб, повесила его на шею, как заправская спортсменка, и, наигранно, сексуально виляя попой, направилась к мужу.

– Но ты же ничего не слышал, дорогой?

– Ты становишься матерщиницей.

– Самую чуточку. И то, когда никто не слышит.

– Я слышал.

Она подошла к нему и встала в полуметре.

– То есть на этот раз номер не прокатит, и меня за ругательство ждут наказания?

Михаил, представив, что сможет сделать уже через пару часов с Настей, едва ли не заурчал, как довольный кот.

– Совершенно верно.

– А если я очень попрошу меня простить? Ай!

Михаил протянул руку и притянул жену к себе, впечатав её хрупкое, но уже подтянутое тело в свое. Настя, как только родила, начала осторожно подготавливать его к тому, что она снова будет заниматься боксом.

– Ты же не будешь возражать?

Попробовал бы он воспротивиться.

С тренером она занималась три раза в неделю, плюс дополнительно ещё два дня по часу проводила в тренажерном зале. Его новая Настя оказалась заядлой спортсменкой и грозилась, что в скором времени уложит его на лопатки.

Что ж, он возражать не будет. Ему нравится, когда Настя сверху.

Сейчас же он притянул её к себе и запустил руки в белокурые волосы жены, что были убраны в высокий «хвост».

– Можешь попробовать попросить.

Зареченский не удержался и лизнул шею жены.

– Миша! Я всё мокрая!

– Мокрая… мммм…

– Потная, я имела в виду, маньяк ты озабоченный!

Она кулачком ударила его в грудь.

– Ты вкусная, ты чертовски вкусная… А я тебе говорил, что твоя кожа имеет запах и вкус клубники с миндалем?