Одержимый сводный брат

Пролог

Год назад

Егор

«Эвелина Крылова», читаю расплывчатые буквы на фотографии, присланной мне пару минут назад.

Эвелина-матьего-Крылова — моя чертова сводная сестра, ныне носящая фамилию нашей семьи.

Всматриваюсь в буквы, выведенные небрежным, по-видимому, торопливым почерком, а в висках начинает пульсировать.

Это она. Это сделала она.

Бл*ть!

Перевожу взгляд на постель. Маленькая, нежная и робкая… дрянь. Она лежит, укутавшись в тонкую простыню, которую ещё совсем недавно сжимала своими хрупкими пальчиками, издавая самые сладкие стоны, которые когда-либо слышали мои уши. Чёрт, я продал ей душу за сегодня дважды. Первый раз, когда поставил крест на своей жизни, вступившись за неё и отметелив назойливого парня, пускающего про неё различные скверные слухи, тем самым нарушив предписание никогда больше не ввязываться в драки за пределами ринга и лишившись навсегда карьеры профессионального боксёра.

А второй раз, когда вернулся в хламину домой и увидел, как она плачет. За меня.

Сидит на кушетки возле летнего бассейна, окутав руками колени, и просто плачет, потому что всё это произошло из-за неё.

Я никогда не был с ней сносным. Грубым — да. Резким и безразличным, стараясь лишний раз даже на неё не смотреть. И несмотря на всё это, Лина плакала и жалела меня, даже не догадываясь, какова была истинная причина моей неприязни. Я хотел её, всю, как одержимый и помешанный только на ней. Каждое её слово, каждую улыбку… этой маленькой, лживой дряни.

Я смеюсь прямо вслух, точно поехавший крышей, стискивая руками виски.

Идиот… Какой же я, мать его, конченный идиот. Мне не хватило дождаться всего нескольких часов, чтобы никогда не переходить эту черту. Два года я держался, как мог, отталкивая и пресекая любое общение. Не мог, общая фамилия, которую повесил на неё мой отец, отрезала мне все пути, как бы сильно я ни желал её с тех самых пор, как он привёл её в наш дом.

Ангел, тогда подумал я, сейчас же…

Снова смотрю на спящее миниатюрное тельце. Этот невинный вид одурит, кого угодно. Чёрт, да я сам до сих пор не верю, что Лина могла сотворить подобное. Тёмные, гладкие волосы спутано лежат на её кукольном личике, густые ресницы слабо трепещут, касаясь каждый раз нежной золотистой кожи, пухлые, чувственные губки приоткрыты — если Лина не само понятие непорочности, то этот мир просто сошёл с ума. А я вместе с ним.

Черт бы его побрал!

Резко встаю со стула, едва ли не роняя его, но тут же придерживаю, не желая издавать лишних звуков.

Почему?

Мне бы прямо сейчас разбудить её и вытурить из своей комнаты прямо в том, в чём её мамаша родила, но что-то пока меня останавливает. Отворачиваюсь и прохожу до окна. Смотрю в тёмную, бездонную гущу леса, пытаясь унять разрозненный хаос в мыслях и чувствах, а потом вновь перевожу взгляд на так и не потухающий экран телефона.

Эвелина Крылова.

Дата — ровно за день до свадьбы наших родителей. В тот день я знатно напился и устроил самый настоящий дебош в универе, ясно выразив своё отношение к решению отца. Не то чтобы это как-то повлияло на него, но настроение я тогда ему знатно попортил, когда мне вынесли последнее предупреждение.

Я идиот, если до сих пор не вижу, как идеально всё сходится.

Моя грёбанная мачеха нанесла мне тут же ответный удар, избавившись от единственной, как она наверняка считала, помехи. Нет моей матери — сопротивляться мне больше нечему. Не за что держаться и ненавидеть отца за предательство. И я, черт возьми, все эти два года верил в несчастный случай, когда убийца моей матери всё время была передо мной.

Больше — была объектом моего обожания.

Эвелина-матьего-Крылова.

Всё ещё считаю её нежной? Черта с два.

Поворачиваюсь обратно и вновь смотрю на эту лживую суку.

Я знаю, почему не собираюсь её будить и выставлять вон из дома. Знаю, почему не собираюсь, всё рассказать отцу.

Я уничтожу её сам. День за днём я буду превращать её жизнь в ад, когда она даже не будет догадываться, что на самом деле произошло со мной в эту ночь и почему с завтрашнего дня её жизнь начнёт рушиться по кусочкам. Сначала по маленьким, затем по большим. Когда я с ней закончу, Лина сама будет желать смерти. Уж в этом я готов поклясться, кому угодно.

Глава 1. Лина

Перед глазами взрывается едва ли не целая вселенная, когда локоть Кая случайно попадает мне в лоб. На секунд пять воцаряется невообразимая тишина, голубые глаза сводного брата врезаются в мои, взгляд отсутствующий, едва распознающий, кто перед ним стоит. Он гневно дышит, такое ощущение, что в этот момент до его разума идёт сообщение.

А когда доходит…

Егор в тысячу раз злее. Он посылает обезумевшим взглядом обжигающее предупреждение, чтобы не лезла, а затем снова начинается драка.

Я чувствую, как по коже течёт кровь, в голове стучит и пульсирует, но я всё равно пытаюсь не морщиться и снова втиснуться в драку, пробую оттащить Егора от глупого новенького, который так не вовремя решил со мной познакомиться.

— Лина, стой! — рычит Римчук, успевая перехватить медвежьим захватом мою талию.

Он тащит меня назад, за пределы быстро образовавшегося круга стервятников, подоспевших на бесплатное представление.

Парень выплёскивает ругательства, отталкивая второй рукой каждого попавшегося на пути, продолжая вести нас спинами назад до тех пор, пока мы не оказываемся так далеко, что даже если я снова захочу вернуться обратно, потребуется потратить время, чтобы добраться. Не говоря уже о том, чтобы протиснуться через толпящиеся тела.

У меня нет выхода, кроме как перестать брыкаться и вырываться, позволяя Риму спокойненько поставить меня обратно на ноги.

— Ты с ума сошла! Он же мог тебе пол лица расквасить! Ох…

Да-да. Женя как раз поворачивает меня за плечи к себе лицом и видит, насколько правдивы его слова. Он снова выплёвывает ругательства.

— Какого хрена, Лин?! — требует парень, возвышаясь прямо надо мной.

Злость точно накидывает к его и так мощному телу ещё с пару десятков сантиметров, из-за чего создаётся впечатления моей мизерности. Я дрожу, руки не слушаются: провожу ими по бёдрам, по талии, пытаясь деть их хоть куда-нибудь. Из-за гула драки и какофонии поддерживающих голосов сознание путается, сложить дважды два не получается, не говоря уже о том, чтобы изречь что-то умное.

Запускаю пальцы в волосы и силой тяну их вниз.

— Какого хрена — что? — пытаюсь не позволить ворваться эмоциям в голос, держа его тихим и спокойным. — В принципе существую или имела глупость находиться в одном помещении с тем, кого Егор снова может избить?

Рим устало переводит дыхание, прикрывая на мгновение глаза. Он тоже испытывает сочувствие к этому бедолаге, чьё тело сейчас превращается в фарш, но статус большого и злостного парня никогда не позволит признать этого вслух.

— Он взбесится ещё сильнее, когда увидит… — Рим вздыхает, проводя рукой по лицу, и хочет добавить что-то ещё, когда внезапно на моё плечо падает ремешок потерянной в драке сумки.

Голубые бездонные глаза, в которых могло бы уместиться небо, взирают диким, необузданным взглядом. Кай дышит прерывисто, каждый вздох тяжело вздымает его грудь, облачённую в некогда идеально белую футболку, которую сейчас усыпает множество брызгов крови. Меня мутит, основание желудка точно кто-то сжимает до боли, грозя разорвать пищевод, но плотно стиснутые губы не дают отвращению отразиться ни на одной черте лица. Не сейчас, если меня вырвет Каю или Риму на обувь, боюсь пострадает кто-то ещё, случайно попавшись под раздачу.

На последствия драки даже смотреть не могу, у меня не хватает храбрости вновь увидеть, как из-за меня кто-то страдает.

Лучше бы он просто убил меня, чем заставлял постоянно проходить через одно и то же.

Почему он это делает, я больше не пытаюсь понять. Ответ прост — потому что он это может. Потому что однажды я стала причиной его разрушенной жизни, когда он встал на мою защиту. Теперь я расплачиваюсь каждый день, начиная с того самого утра, когда поняла, что Егор забрал у меня не только девственность, но и разбил сердце, сделав вид, что между нами никогда ничего не было.

Обнимаю себя крепче за талию, наша троица выглядит со стороны странным образом, все стоят и молчат, не отводя друг от друга напряжённых взглядов. Тем временем тишина пропитывает воздух, делая его душным и тесным. Кай не выдерживает первым, но вместо слов просто поддевает пальцами футболку, тут же снимая её через голову. В следующую секунду бело-красная тряпка унизительно ударяется об мою грудь.

— Вытри кровь с лица и иди в медпункт, — бросает он коротко невообразимо командным голосом.

Но единственное, что мне хочется, это показать ему средний палец.

Не ему давать распоряжения и уж тем более демонстрировать фиктивную заботу, но у меня точно вся сила воли атрофируется под тяжестью его дикого взгляда. Пальцы сами машинально ловят футболку, однако не спешат выполнять его указ. Ненависть в моём взгляде — это единственное, чем я могу ему сейчас отплатить. Пусть и не долго, но хотя бы эти жалкие три секунды я демонстрирую ему, куда бы его послала, не будь мой язык сейчас таким трусливым.

Со всех сторон доносятся восхищённые писки и хлопки, явно поддерживающие внеплановый стриптиз от одного из самых желанных парней универа, и я наконец вспоминаю, где мы стоим.

На меня вновь наваливается стыд в невероятно огромных масштабах. Снова он выставил меня злом в глазах всех парней универа.

Удивительно, да, что за последний год у меня не было отношений? Только идиот захочет ко мне подойти. Ну или новенький, как тот, что пару минут назад усвоил навсегда эту невообразимую ошибку.

Как я усвоила для себя, что в драку никогда не стоит лезть. Как раз тогда, когда кровь впервые капает мне на ключицу, основательно выводя из оцепенения. Как бы ни хотелось, но мне приходится воспользоваться футболкой Егора, чтобы стереть с лица кровь. Но в ту же секунду снова теряюсь, что мне теперь делать с ней? И вновь поднимаю взгляд на своего сводного брата, холодный лёд его глаз, следящих за каждым моим действием, обжигает до мурашек по коже. Егор слишком зол, чтобы думать сейчас о какой-то тряпке. И о том, что стоит посреди заднего двора универа наполовину обнажённым. Футболка ему явно обратно не нужна. Самое время поступить в точности да наоборот.

Но, очевидно, сегодня меня бережёт кто-то свыше, не давая совершить ошибку.

— Что здесь происходит? — требует голос явно кого-то из администрации универа. Потому что тут же звуки толпы рассеиваются, удаляясь во все стороны. — Кайманов?! Римчук?!

К нам спешит мужчина в строгом деловом костюме — Стронский Михаил Сергеевич, заместитель директора института и по совместительству соцработник, отвечающий за все стычки учеников. Мой старый любимый друг, наивно верящий, что его участие может каким-то образом мне помочь.

Кай лениво поворачивается к заместителю, не забыв при этом нацепить на лицо выражение мастерской смеси ехидства и невинности. Рим вновь ругается себе под нос, опуская голову и бурча, что-то вроде «приехали». И только я, как стояла точно облитая грязью, так и продолжаю оставаться неподвижной, изучая взглядом, что творится вокруг.

Новенький пропал, большинство зрителей разошлось на безопасное расстояние, но не слишком далеко, чтобы не упустить возможность понаблюдать.

— Михаил Сергеевич, — приветствует Егор заместителя самым наилюбезнейшим образом, хотя насмешка сочится из каждого звука его голоса. Он показывает на свой обнажённый торс: — Вы тоже желаете насладиться этим зрелищем?

Рядом с нами раздаётся смешок, самые смелые зеваки держатся близко, не желая пропустить очередного представления, разыгрываемое Егором, чтобы потом красоваться рассказами из «первоисточника». Обращаю взгляд на выбитого на мгновение из колеи заместителя, выглядящего так, словно его поймали за чем-то нехорошим. Да, этот метод Егора ещё более грязный, чем все те, что он применяет только ко мне — знать самые отвратительные и низкие слухи, что омрачают репутацию выбранной им жертвы. К Стронскому он тоже нашёл подход, из-за его работы соцработником и помощи парням, оказавшихся в сложных ситуациях, к нему приклеилась репутация «любителя молодых мальчиков». Конечно, это не так. По крайней мере, я на это надеялась, потому что растерянность заместителя выглядит очень натуральной. Он прочищает горло и переводит взгляд на меня, тут же становящийся обеспокоенным.

— Эвелина, — не вопрос и не утверждение, едва ли не мольба срочно рассказать, что случилось.

Его адамово яблоко движется, пока он в напряжении ждёт, продолжая взирать этим взглядом. Он снова наивно надеется, что может помочь. Мой же метод избегания подробностей — просто молчание. Кай и так натянут словно готовая выстрелить тетива, и я не хотела бы, чтобы страдал ещё и заместитель.

Ко мне на помощь приходит Рим, как всегда вовремя включающий режим безнадёжного весельчака.

— Ох, да, наша Лина, — парень кладёт на мои плечи тяжеленую руку, под весом которой я немного сутулюсь, — как всегда, беспомощно неуклюжа, это ж надо было влететь на полной скорости в моё каменное, — для демонстрации он бьёт себя кулаком, — плечо и разбить себе бровь, представляете?

Заместитель даже не удосуживается наградить Рима взглядом, он продолжает ждать, игнорируя этот цирк, который, по-видимому, стоит поддержать, если не хочу, чтобы у Егора имелся ещё один повод меня ненавидеть.

Улыбаться жутко сложно, учитывая, что внутри всё клокочет от обиды и злости, отчего выглядит, наверняка, слишком неестественно.

— Не стоит беспокойства. Я не увидела ребят за поворотом, спеша оказаться в учебном корпусе.

Ложь даже не выходит неправдоподобной, я говорю так, словно сама верю, что именно так всё и было. Но заместитель, конечно же, не купился бы, будь перед ним даже профессиональная актриса. Он делает напористый шаг, как будто пытается вытеснить Егора из моего личного пространства. Рима он не замечает, потому что знает, что этот здоровяк никогда бы не обидел меня нарочито.

— Эвелина, — и снова эта мольба в голосе, — ты должна пойти со мной.

Михаил Сергеевич протягивает ко мне руку, а со стороны Кая раздаётся утробное рычание, словно кто-то протянул руку к волку, в пасти которого кусок сырого мяса.

Да, — вот, кем я себя ощущаю, каждый раз, когда Егор заявляет на меня права — его собственным куском мяса.

— Михаил Сергеевич, — вновь вклинивается Рим, он вовремя выставляет руку, протягивая её вверх моего плеча, что ладонь упирается прямо в его грудь. — Единственное место, куда Эвелине надо, так это к врачу. Или ещё лучше к холодильнику, где наверняка сможет найти уйму льда для своей брови.

Я уже думаю, что и эта попытка провалиться. Всё взгляд — глаза заместителя просят о помощи. Он словно говорит: помоги мне, и я помогу тебе. Но он не знает, что мне уже никто не поможет. И эта безнадёжность, очевидно, уже прожгла меня, стала второй сущностью, она стала мной. Поэтому, когда заместитель видит мой ответный взгляд, он беспомощно отступает. В конце концов, спасение утопающего, дело рук самого утопающего.

А я давно уже на дне.

— Зайди к врачу, а потом езжай домой, Эвелина, я напишу тебе освобождение на сегодня.

Вот так просто Стронский признаёт поражение, но не забывает наградить Егора угнетённым взглядом: ему тоже его жаль, пусть заместитель и знает, что он самый настоящий монстр, который не должен удостаиваться жалости.

— Два наказание тебе Кайманов и тебе Римчук, что не смотрите, куда идёте, — бросает заместитель, выделяя последнее с такой интонацией, словно ему противно их произносить.

Рим жалостливо стонет, кидая что-то вроде «опять?» в спину уже удаляющегося Стронского, но Егора совсем не волнует сказанное. Он прожигает заместителя едким, прищуренным взглядом, в котором застыло какое-то обещание.

Он отомстит.

Затем его взгляд наваливается на меня, по-прежнему пытающуюся держаться ближе к Риму. Молчит, но дышит так шумно и тяжело, что мне и вовсе хочется спрятаться за спину его друга. Егор выглядит так, будто я испытываю его терпение.

— Чего ты ждёшь, Лина? — резко бросает он, что я даже вздрагиваю. Но тут же хмурюсь, собираясь возразить, что не позволю себя ещё и выгонять, но слишком рано делаю выводы. Егор отчитывает меня как ребёнка. Снова на глазах у всех. — Тебе уже трое сказали, что тебе нужно в медпункт. Или мне тебя надо за ручку отвести?

Конечно, это не предложение, хотя я и крайне растерянна его выпадом. Но потом…

Да-да, забыла упомянуть, на публику он слишком заботливый брат.

А вот когда он подаётся чуть вперёд всем своим мощным телом и невероятно сильной аурой, что даже Рим мгновенно отступает назад, Егор тот, кем является на самом деле — моим личным дьяволом во плоти.

Его горячий шёпот на моей коже слишком едок и ядовит.

— Скольких ещё ты готова принести в жертву, пока не поймёшь, что тебе лучше оставаться пожизненно дома, птичка?

Птичка…

Я вся напрягаюсь, до боли стискивая челюсти и его футболку в руке. Самое время её швырнуть ему в лицо, которое как раз оказывается напротив моего, если бы не толпа так и не разошедшихся студентов, думающих, что у нас необычайно тёплые отношения.

«Ненавижу», — шипит каждая клеточка меня.

Я прожигаю голубые глаза самым уничтожающим взглядом, но вызываю на этих по несправедливости невероятно сексуальных губах только ухмылку — тёмную и надсмехающуюся. Мой разум туманится от ярости. Сейчас, как никогда, мне хочется ужалить его в ответ.

— Ты не сможешь избить всех парней. В конце концов, рано или поздно тебе придётся ответить за свои поступки.

Чего я ожидаю? Хотя бы немного сбить спеси с ехидства его усмешки, но не тут-то было. Кай выглядит ещё более веселее.

— Это вряд ли произойдёт скоро, — издевательски отзывается он, — по крайней мере, пока у твоего любимого опекуна не закончатся деньги. А их, ты знаешь, птичка, хватит ещё на несколько жизней вперёд.

Птичка…

Внутри меня всё закипает, но Егору до меня нет уже никакого дела. Кивнув другу, он тут же разворачивается и начинает уходить.

Птичка.

С невероятно красивыми распахнутыми крыльями, которые рассекают с обеих сторон прутья клетки, пробивая и ломая их.

Эта картина прямо перед глазами, выбитая чёрными красками на загорелой коже его внушительной спины.

Эта птичка — я.

Глава 2. Лина

Мусорка — вот, где место его футболке.

Я даже не ленюсь, делая круг, чтобы выкинуть её у самого главного входа, где смогут увидеть не только те, кто стал свидетелями всего представления, но и сам Егор, который точно пройдёт здесь в конце дня.

Детский поступок, согласна, но иначе я не могу тягаться с Егором. И дело здесь даже не в физической силе, он никогда меня и пальцем не тронет, а вот морально… Я не настолько искусна в плетении интриг, как он. Не имею власти и статуса, в сравнении с ним — я никто. Поэтому только и остаётся делать ему маленькие пакости, которые его невероятно нервируют, хотя большинство из этих случаев он даже и не знает, кто перекладывает постоянно его ключи от машины, вырубает предохранители в его комнате, чтобы на утро он ворчал и пенял на очередной глюк не зарядившегося телефона, которые ему очень часто приходится менять, или разливает спиртное в салоне его автомобиля перед знойным утром, чтобы его встречал невероятный аромат. Да, я научилась быть незаметной, маленькой занозой, которая ему мешает, а найти никак не получается.

Конечно, это смешно, по сравнению с тем, что он сотворил со мной и моей жизнью, но каждый раз, слыша его гневные ругательства, мне чуточку становится легче.

Красивый, сексуальный и необычайно совершенный Егор Кайманов стал моим непрекращающимся кошмаром. От него можно сходить с ума ровно так же, как и ненавидеть. Год назад моя голова кружилась только от одного его взгляда, захватывало дух от его голоса и этой кривой греховной ухмылки, а как подкашивались ноги и спотыкалось сердце при каждом его “Лина”. Я была зависима им, с немыслимым трепетом ожидая каждого нового дня, чтобы увидеть его, теперь же… Теперь я с ужасом открываю глаза по утрам, молюсь, чтобы мы лишний раз не пересекались в столовой за завтраком и вздрагиваю каждый раз, когда его обволакивающий хриплый голос издевательски тянет это ненавистное — “Птичка”.

Меня передёргивает: нет, это слишком для одного дня. Воспоминания мне точно сейчас не нужны. Те двадцать четыре часа отобрали у меня чересчур много, они были слишком прекрасны и одновременно ужасны, чтобы навсегда себе запретить возвращаться туда. В тот день и в ту ночь, что выпотрошили из меня жизнь.

— Ещё четыре месяца, — тихо шепчу себе под нос ободряюще.

Всего сто двадцать девять дней — и это всё закончится. Только эта мысль и держит меня на плаву. Уверена, никто даже и не догадывается о задуманном. По крайней мере, Егор слишком самонадеян и верит в свою власть надо мной, чтобы хотя бы предположить, что однажды мне хватит смелости вырваться из этой золотой клетки, изображённой на его спине.

Я игнорирую все наставления и прохожу мимо кабинета медика, направляясь прямиком в женскую уборную. Знаю, что делаю хуже сейчас себе, а не Егору, но мне необходимо первым делом увидеть себя в зеркало. Зрелище встречает меня так себе. Не то чтобы было всё плачевно, но с идеальными бровками придётся распрощаться на пару ближайших месяцев. Левая бровь рассечена прямо на сгибе. Но это не так страшно, как я ожидала. Единственный ужас — размазанная, высохшая кровь по щеке, нагоняющая моему облику несколько пугающий вид. Но это слава богу поправимо. Достаю из сумки влажные салфетки и тру скулу до тех пор, пока она не становится пунцового цвета, но зато чистая. Затем убираю несколько подтёков около глаза, и уже в более приемлемом виде направляюсь в медпункт. Так хоть у медика возникнет не так много вопросов и будет проще убедить в легенде каменного плеча Рима.

— Оу, — озвучиваю, стоит распахнуть дверь приёмной и замереть на месте.

Тот самый парень, что так не вовремя решил со мной заговорить, сидит в ожидании приёма. Моё сердце жалостливо сжимается. И это я ещё переживала по поводу своего вида? Чёрт, лицо парня почти не узнать. Опухший глаз, разбитая губа, под разбухшим, посиневшем носом запечённая кровь. Но при этом всё парень улыбается. Мне?

— Вот теперь я даже не сомневаюсь, что это — точно судьба, — говорит мне парень, а я так и остаюсь в дверном проёме, полностью обескураженная его словами.

— Судьба? — с непониманием переспрашиваю тихо.

А парень улыбается только шире, при том даже ни разу не морщится.

Он уверенно и так лихо кивает, словно у него сейчас ничего не болит.

— Определённо, — подтверждает тот. — Две встречи за один час. Только на этот раз, я уверен, нам никто не помешает.

У меня выходит несколько озадаченная и сконфуженная улыбка. Как-то странно, что парень считает подобное судьбой, когда я была готова голову отдать на отсечение, что теперь он занесёт меня в список самых опасных вещей в мире.

— Ну, эту встречу точно нормальной не назовёшь, — совсем не разделяя его оптимизма, бормочу, всё-таки двигаясь с места и заходя внутрь.

Парень неотрывно следит за каждым моим шагом, что немного заставляет нервничать. Мне уже как-то и совсем неважно, что будет с моей бровью. В конце концов, я могу поехать в частную клинику, с которой у отчима заключён договор, чтобы не сидеть и не сгорать от неловкости и стыда, что парень стал невольным участником нашей семейной драмы, при том, что явно не считает меня виноватой. Но есть одно «но» — я не хочу ещё и придумывать легенду для Эдуарда, когда ему обязательно позвонят и сообщат, что со мной произошло. Поэтому выбираю набраться мужества и вести себя по-взрослому, взяв ответственность за случившееся. Но сесть рядом с ним всё равно не могу, хотя он занимает определённо более удобное место на большом диване, я выбираю жестковатый на вид стул в углы приёмной. Кладу на колени сумку и начинаю бесцельно смотреть в пол, молясь, чтобы его вызвали, как можно скорее. Потому что чувствую это — его взгляд. Прямой и тяжёлый, хотя, когда изредка бросаю ответный, его глаза нельзя назвать враждебными. Он наблюдает за мной с любопытством и едва заметным весельем. Что ещё более странно, ничего веселого здесь точно нет.

— Парень? — внезапно спрашивает он, когда в очередной раз увожу взор.

Мне тут же приходится вернуть его к глазам парня. Тёмные, почти сливающиеся со зрачком, что очень сильно контрастирует с его светлыми бровями и волосами — цвета засохшей пшеницы.

Я так долго рассматриваю его, что немного забываюсь, поэтому встряхиваю головой, чтобы вернуться к его вопросу, хотя он мне совсем не понятен.

— Что?

— Парень твой, — повторяет блондин, — тот, кто приревновал тебя?

А вот теперь сразу понятно, потому что все до единого сразу думают, что таким образом Егор заявляет на меня права.

Из меня невольно вырывается усмешка.

— Приревновал? — качаю головой. — Нет, это точно не ревность.

— Тогда что?

Я теряюсь ещё больше. Несколько секунд просто смотрю на парня с глупой, замершей полуулыбкой. Его вопросы такие прямолинейные, что мне сложно находить на них сразу ответы. А может я просто забыла, как это общаться с людьми? В конце концов, за последний год я общалась с двумя — отчимом и единственной подругой. Общение с охраной в доме и водителям в расчёт не беру. А тут… прямо какой-то поток, и отвечать то на них вроде как надо, потому что я точно ему задолжала объяснения.

— Егор мой брат, — это самое простое, что могу сказать. — Просто в прошлом у меня был нехороший опыт с парнем, поэтому он не хочет повторения.

Но для новенького мои слова явно ничего не объясняют, он смотрит на меня с ещё большим недоумением, полукривоватая улыбка на его губах словно говорит о том, что он мне не верит.

— Братья так не смотрят на своих сестёр, — выдаёт уверенно.

А я увожу взгляд в сторону, бормоча:

— Сводный брат. Мы не родные.

Не знаю, почему становится сразу неловко, но я как будто признаю его замечание. Так не смотрят на своих сестёр — я знаю это ощущение. Вернее, знала. Я знала, что Егор смотрит на меня не как брат. Знала, что вызывала в нём желание. Эти короткие взгляды, что он изредка бросал на меня, были особенными и обжигающими. Вот только то, что я воспринимала, как симпатию, оказалось самой простой похотью. На один раз.

— А вот это уже больше похоже на правду, — выносит заключение новенький, вновь выдёргивая меня из мыслей.

Мне же хочется спросить прямо, чего он именно хочет добиться этим разговором, но ответ приходит раньше, чем я задаю вопрос.

— Так, значит, ты свободна?

Вау… А вот такого я точно не ожидаю.

Я не удерживаюсь.

— То есть…

Но парень понимает быстрее, чем озвучиваю до конца.

— Это? — он указывает на своё лицо и усмехается так, будто это пустяк. — Нет, абсолютно не остановило. Не спорю, ситуация так себе, но твой брат застал меня врасплох. Всё же со мной такого ещё не случалось, что за банальное “привет” девушке, мне начищали… — парень поигрывает бровями, заменяя ругательство, а у меня это вызывает улыбку.

Если так выглядит не оптимизм чистой воды, то я совсем ничего не знаю о оптимизме.

— Ну так что? — продолжает допытываться он. — У меня есть хоть один шанс? Поверь, второй раз я не позволю твоему брату подобраться ко мне.

«Есть», — рождается машинальный ответ, но здравый разум тут же меня осаждает.

Стоп-стоп-стоп.

Это ведь слишком быстро, так? Я не должна давать никаких шансов практически незнакомому человеку, не говоря уже о том, что стоит подумать, чем это может закончиться. Егор узнает, я уверена, и пусть парень убеждён, что во второй раз будет всё иначе, знаю, что на самом деле исход всегда будет один и тот же. Кайманов найдет способ нас уничтожить обоих.

А ещё меня немыслимо пугает, что я очень хочу ответить ему «да», даже не разобравшись симпатизирует мне новенький или нет. Я настолько отчаялась, что готова пойти на свидание с первым встречным. Не то чтобы новый знакомый отпугивал. Он хорошенький, да. Его внешность, конечно, не такая эффектная, как у Егора, но её точно не назвать заурядной. Если красоту Кайманова я всегда считала холодной, острой и обжигающей взгляд, то парень его полная противоположность — тёплая улыбка, озорные и добрые глаза, мягкие черты лица. Таким, как он, хочется доверять.

И всё же…

— Ты знаешь, это, наверное, плохая идея, — наперекор бунтующему чувству одиночества, отказываю я.

Но парень всё равно продолжает так же тепло и мило мне улыбаться.

— Понимаю, тебе надо время подумать, — говорит он, а я прихожу в лёгкое недоумение.

Я точно не это сказала ему. Однако именно его реакция вызывает улыбку. Мне как минимум приятно, что он так быстро не отступает от меня.

— Не думаю…

— И кто это у нас здесь? — внезапно раздаётся звонкий голос, влетающей в приемную из коридора, медсестры.

Она радужно улыбается ровно до тех пор, пока не оказывается посередине кабинета и не видит наши лица.

— Батюшки… — лепечет женщина на вид годов сорока, широко распахнув глаза.

И это сочувствие в её взгляде — оно такое искренне и согревающее, что мне мгновенно становится намного комфортнее.

Это не похоже на то сочувствие, с которым смотрит на меня заместитель, словно точно знает, что я давно обречена. Женщина просто переживает и жалеет, будто мы ей родные.

— И кто же вас так? — всё ещё под впечатлением шока, спрашивает она.

А я вся напрягаюсь, переводя взгляд на самого главного пострадавшего. Самое ужасное, что я не хочу, чтобы он сдавал Егора. Знаю, он получит по заслугам, что так или иначе когда-то обязательно должно произойти, чтобы он остановился. Но… эти гребанные чувства. Они не позволяют мне искренне желать ему плохого. Возможно, я всё ещё виню себя в том, как он изменился. Именно из-за меня Кай навсегда лишился своего будущего, к которому стремился всю жизнь. А возможно, всё ещё люблю его — того Егора, какой он настоящий, и по-глупому верю, что тот Егор всё ещё живёт внутри него.

Наивная…

Но так или иначе на парня я смотрю с замершим дыханием, уже уверенная, что сейчас будет катастрофа. Однако переживаю зря. Новенький даже не перестаёт улыбаться, только на сей раз добродушной медсестре, которую также подкупает эта незатейливая улыбка, сразу видно, как взгляд женщины теплеет, и она проникается к парню сочувствием. Она поверит ему, что бы он ни сказал.

— Знали бы сами, — с наигранным сожалением, пожимает парень плечами. — Кто-то залётный. Пристали вот к девушке и никак не хотели пропускать на учёбу, представляете? Я их, конечно, понимаю, — тут он кидает взгляд на меня, но несколько иной, более смелый и намекающий. А ещё эта ухмылочка… Я буквально заливаюсь краской от макушки до пяток. — Как можно пройти мимо такой красавицы? Но вот так наглеть, это уже свинство.

А он очень талантливый актёр. В смысле даже я на секунду поверила, что он говорит правду. Что уж говорить про женщину, которая ни сном, ни духом?

Она переводит тут же взгляд на меня, который становится ещё более сочувственным.

— Докатились, — причитает она, — уже и на девушек руку поднимают, — осуждающе качает головой медсестра, а я тут же опускаю взор в пол, чувствуя, как становится стыдно.

— А ты значит у нас герой? — женщина уже вновь смотрит на новенького.

А тот непринуждённо пожимает плечами, мол «а как же?»

— Не мог же я пройти мимо.

— И то правда, — тяжёлый вздох, и медсестра, наконец, принимает всё за чистую монету. — Ладно, герой, пойдём, посмотрим, чем смогу тебе помочь.

Она тут же поворачивается к своему кабинету, чтобы открыть дверь, как парень её останавливает.

— Вы лучше посмотрите девушку первой, — предлагает он, на что медсестра реагирует крайне удивлённо и остро.

— С ума сошёл! На тебе места живого нет, я хотя бы промою раны да лёд тебе дам, а там и займусь твоей красавицей.

Но парень упрямо не сдаётся.

— Дамы вперёд, — говорит так твёрдо и уверенно, открывая ещё одну черту себя.

Парень не так мягок, как кажется. Что даже медсестра сразу понимает, что тот не отступится от своего решения. Ей остаётся только ещё раз глубоко и шумно вздохнуть.

— Ну точно герой, — бросает, сдаваясь, и тут же распахивает дверь, уже на ходу позвав меня. — Пойдём, сладкая, будем твою красоту спасать.

Женщина уже скрывается за дверью, а я всё продолжаю сидеть на месте и смотреть на новенького, ожидая, когда он обратит на меня взор.

— Зачем ты это сделал? — сразу задаю вопрос, когда наши взгляды встречаются.

Парень точно не ждал упрёка с моей стороны, а для меня всё это так непривычно, что отыскиваю в его поступке подвох.

И не ошибаюсь, он есть, вот только не тот, что я ожидаю, а самый безобидный и милый.

— Ну, так у тебя определённо будет больше времени подумать над моим предложением, и я буду точно знать, что ты не сбежишь, пока торчу в кабинете, — отвечает он, заставляя меня ещё раз изумиться его смелости, когда я предполагала, что он опомниться и передумает. — Ну так что, могу ли я рассчитывать на то, что время сыграет в мою пользу?

Я ответила ему «да». Да, сыграет. Да, я дам ему шанс. Да, я оставлю ему свой номер телефона.

Пока Дима (да, я наконец узнала, как его зовут) находится у медсестры, я уже в третий раз вывожу цифры номера на бумажке, так как он оставил свой телефон, отдав с рюкзаком другу. Почему-то именно сейчас мой почерк кажется мне ужасным, когда вновь и вновь пытаюсь вывести красиво все закорючки. Руки потряхивает, а сама я до сих пор не верю, что решилась на такой поступок. Боги, Егор нас убьёт, уверена, но при этом у меня ни разу не возникает желания передумать. Ровно до того момента, пока, сжимая в пальцах таки написанный номер телефона, ожидаю парня, чтобы быстренько передать ему бумажку и сбежать, стоя между входом в кабинет и выходом из приёмной, сзади меня не распахивается дверь. Немыслимое ощущение, ничем необъяснимое, но даже не видя вошедшего, я знаю, чей взгляд впивается в мой затылок. Меня бросает в жар, руки трясутся, а ноги совсем не слушаются, когда со слабостью в коленях оборачиваюсь и вижу прямо перед собой обтянутую уже в чёрную футболку грудь Егора. Во рту пересыхает, а сердце почти перестаёт биться, совершая редкие, но мощные толчки. Медленно поднимаю взор, сталкиваясь с сокрушительно-яркой голубизной его глаз. Егор смотрит на меня с высоты своего внушительного роста острым, сощуренным взглядом. Прямо в глаза, а по губам лениво ползёт эта до невозможности сексуальная тёмная ухмылка, словно он точно знает, что прямо сейчас отправит меня в ад.

— Ничего не хочешь мне объяснить, птичка?

Глава 3. Егор

Я усмехаюсь прежде, чем понимаю, что восхищаюсь её поступком, хотя по идеи должен неимоверно злиться, что она позволяет себе подобные смелые шалости. Но ничего не могу с собой поделать и просто тихо смеюсь.

Моя футболка в мусорке.

Интересно.

Не то чтобы я ожидал, что Лина мне её постирает, погладит и сложит в ящик, но точно не рассчитывал, что она открыто меня спровоцирует. Я очень стараюсь пробудить злость, ту, что не должна засыпать во мне ни на мгновение, если хочу довести дело до конца, но чёртова зараза слишком ненадежна, когда дело касается птички. Надо было совершать месть в те первые недели, когда находился в такой ярости, что не мог даже ясно мыслить. И только одно понимание не даёт пожалеть об упущенном моменте. Тогда бы я не смог провернуть то, что ждёт Лину сейчас. Максимум, чего бы добился, строгого выговора от отца. Возможно, он отослал бы их с матерью куда подальше из этого города, но он бы никогда не навредил своей маленькой драгоценности. Уверен, ещё бы и деньгами обеспечил до самой старости её будущих внуков. Чему удивляться, она оказала ему услугу, избавив от обузы в виде потерявшей рассудок бывшей жены. Отец ещё задолго до появления Крыловых в нашей жизни перестал замечать существование матери. Да что тут говорить, он перестал её замечать ещё до того, как она перестала быть собой. Разве что, своих любовниц в дом не приводил, и на том спасибо. И то, сомневаюсь, что он этого не делал из-за нас, скорее для своего же удобства. К чему лишние нервы и истерики от жены, когда ты можешь позволить себе обеспечить их всех отдельными квартирами?

Впрочем, по сей день ничего не изменилось. Карма это или просто моё везение, но мать птички постигла та же участь, что и мою мать. Мой план осуществился, когда я не приложил для этого ни одного усилия.

— И сколько сейчас штук валяется в мусорке? — звучит голос Рима, который оказывается рядом со мной, вытягивая из мыслей.

Как раз вовремя, чтобы я перестал бредить и улыбаться, разбудив здравый рассудок.

Мы оба, как два идиота пялимся в мусорку.

— Пятнадцать? — предлагаю я, отвечая машинально. — Может тридцать, — а потом отдёргиваю себя, понимая, что вновь забываюсь. — Какая к чертям разница? Даже если бы она стоила рубль, это не отменяет того, что моя сестрёнка чересчур осмелела и решила бросить мне вызов, — говорю максимально зло, чтобы самому поверить, что мне это чертовски не нравится, но на самом деле никак не могу избавиться от мысли, что слишком долго ждал, когда птичка ответит.

Когда же наконец её терпение даст трещину, и она проявит свою истинную натуру. Нет совершенно никакого удовольствия запугивать и так испуганную лань.

— Эй, — восклицает друг мне в спину, когда уже разворачиваюсь и удаляюсь от мусорки, поднимаясь по лестницам к входу в универ, чтобы не выглядеть придурком, рассматривающим мусор. Рим ровняется со мной через секунду, продолжая: — Ты разбил девчонки бровь и ждал, что она даже не будет злиться?

Да, именно этого и ждал. Эвилина — матьего — саманевинность только это и делает, что постоянно спускает мне любой поступок, что бы я ни вытворял, что немыслимо напрягает. Я никак не могу вывести её на чистую воду, словно она и впрямь мать Тереза. И вот наконец что-то в ней зашевелилось, правда, злюсь я от этого ещё больше. В мои планы точно не входило её калечить. Может, я и урод в отношении неё, но я точно не гниль, которая смеет поднимать на девушек руку.

— Это случайность, — бросаю коротко, но на сей раз уже по-настоящему зло.

Во мне точно какой-то зверь начинает просыпаться, когда вспоминаю кровь на её лице.

Рим что-то сзади недовольно бормочет. Я знаю, что ему не нравится это также, как и мне. Риму вообще не нравится вся эта история с Линой. И даже знаю, что он в очередной раз не обломается высказать своё мнение.

— Не знаю, — Рим снова ровняется со мной, стоит нам войти в главный холл, едва заполненный студентами, так как во всю уже идёт вторая пара. — То есть, я, конечно, понимаю, что ты её не намерено ударил, но всё это изначально началось по твоей вине.

Что за?..

Я резко останавливаюсь и смотрю на друга с видом «серьезно?». И когда это он стал, мать вашу, таким философом?

— А что? — становится и он в позу, как будто бросает мне вызов. Не то чтобы я рассчитывал его заткнуть своим раздражённым видом, тут как раз наоборот, это Римчук заткнёт кого угодно, выглядя как перекаченный, бритый отморозок. — Ещё скажи, что это не так, и ты тут совсем не пределах?

— Это не так, — парирую в наглую.

Но Рим лишь закатывает глаза, будто я как школьник отмазываюсь, что начинает так нехило выкашивать. Вот только нравоучений мне ещё не хватало.

— Послушай, — начинаю, пока эта вся чушь с его умными рассуждениями ещё не перегнула палку. — Я не собирался её трогать, тут дураку понятно, что она попала просто мне под руку. Но говорить, что это всё начал я, — качаю головой, — мы оба знаем, что это не так. Лина лишь получает то, что заслужила.

Но для друга мои слова вообще не убедительны, он, как и все, видит в моей сестрёнке оболочку милого ангела, не способного даже муху прибыть. Все покупаются. Да, что говорить, я сам на это покупался не один год.

— Я, конечно, повторюсь, — ну вот начинается. Я даже прикрываю глаза, пытаясь взять себя в руки, пока не взорвался. — Но ты уверен, что это…

И нет-таки, я всё же взрываюсь.

Да, сука, я уверен!

Уверен, чёрт бы его побрал, потому что даже спустя два дня, после того как увидел фото той записи, всё ещё не мог заставить себя возненавидеть её, поэтому сам лично поехал в клинику, где отец запер мать, и потребовал поднять все журналы с записями посещений. Я видел это собственными глазами.

— В этом и есть вся суть, понимаешь, — резко перебиваю Римчука, пока он не произнёс это вслух. — Эвелина — грёбанный ангел. Даже мой папаша повёлся на это, женившись на её матери, я уверен только для того, чтобы обзавестись такой идеальной дочуркой. А в итоге притащил в дом змею.

Я немного сбавляю обороты, замечая, что несколько зевак начали к нам прислушиваться. Запускаю руки в карманы джинс и обвожу взглядом холл. Никто не пробует встретиться со мной взглядом, сразу отворачиваясь или направляясь дальше по своим делам. Намёк понят сразу. Вот и отлично, а заодно и мне пауза даёт возможность чутка успокоиться. Когда смотрю обратно на Римчука, тот выглядит уже не таким уверенным. У него тоже было время подумать.

— Можешь и дальше искать ей оправдания и видеть в Лине невинную овечку, вот только, если бы эта овечка устроила твоей матери передоз, сомневаюсь, что ты бы стал её так рьяно защищать, как бы сильно ни хотел затащить её в постель, — бросаю и тут же разворачиваюсь, начиная уходить.

А Рим даже не пытается сказать, что это не так. Потому что я знаю, что он, как и ещё человек пять из нашей компании, уже давно бы подкатили к птичке, если бы не я и наша история.

— Кай, — окликает Рим, но я лишь вскидываю руку, показывая средним пальцем, что сейчас мне вообще фиолетово на всё, что он скажет. Поэтому он решает просто спросить, крикнув в вдогонку: — Ты куда?

— Платить по счетам, — через плечо кидаю на ходу, — малышка, наконец, созрела для взрослых игр.

Глава 4. Лина

Моё сердце перестаёт биться. Ровно на пять секунд, за которые успеваю перебрать едва ли не сотню вариантов, как Егор так быстро мог узнать, что я собираюсь дать номер телефона парню. Пока на сто первый, наконец, не понимаю, что такого просто не могло произойти.

Если только это не пятьдесят девятый вариант, когда уже чуть ли не поверила, что на мне стоит прослушка.

Ведь не стоит же, не так ли? В противном случае, он бы давно припомнил мне все шалости. Поэтому на шестую секунду, я таки набираюсь мужества выдохнуть и постараться непринуждённо выдать:

— Что именно?

Его однобокая ухмылка становится чуточку шире. Попалась, птичка, говорит она мне.

Егор же говорит:

— Эта была моя любимая футболка, Эвелина.

С такой хрипотцой и тягучестью в голосе, что я даже на мгновение подвисаю, пытаясь вспомнить, когда последний раз слышала озорство в его голосе, пока…

Стоп. Эвелина?

Меня аж всю передёргивает.

Это не хорошо. Совсем не хорошо. Егор не называет меня по имени. По крайней мере, слишком редко, чтобы осознавать, что меня ждёт что-то нехорошее. И это ещё пол беды. Есть ещё одно понимание, от которого бросает в жар, а по спине скатывается свора мурашек. Парень, которому я собиралась дать свой номер телефона, может выйти из кабинета в любую секунду. Всё ещё горжусь своим показушным поступком?

Боги, какая же дура.

А ещё нервозность не даёт сосредоточиться, чтобы подумать, что ответить. Все мысли лишь о том, как вывести Егора быстрее из приёмной.

— У тебя их ещё две, абсолютно таких же, от тебя точно не убудет, Кайманов, — бросаю поспешно, и только когда вижу реакцию Кая, понимаю, какую совершила ошибку.

Ухмылка меняется на полноценную улыбку — хищную такую и нагоняющую ещё более нехорошее предчувствие. Складывается ощущение, что я делаю ровно то, что хочет получить от меня Егор. А зная его…

У меня буквально всё внутри холодеет, когда он протяжно так выдаёт:

— Хм… — словно готовится сделать очередной ход, но тут что-то резко меняется, что пугает только ещё сильнее, потому что я вижу совершенно непостижимое.

Он оценивающе оглядывает моё лицо, когда его взгляд ненароком поднимается выше, и тут ухмылка медленно умирает на его губах. Мне же следовало бы проморгаться, так как на секунду мне кажется, что вижу в ледяных океанах его глаз сожаление. Такое яркое, как вспышка чего-то совсем неестественного и чуждого его глазам. Но он всё смотрит на мою бровь, которая после умелых рук медсестры выглядит не такой страшной: небольшое, совсем крошечное рассечение, которое даже зашивать не пришлось, а лишь промыть и обработать.

Но Егор смотрит так, словно так не считает. Красивые черты его лица становятся острыми, на щеке пульсирует желвака, и напряжение в воздухе отчего-то растёт с каждой секундой тягостного молчания, в котором слышно только дыхание, моё — едва живое, и его — неровное и тяжёлое.

Эта заминка совсем короткая, длящаяся буквально несколько совсем неуловимых мгновений, но мне кажется, что за это время что-то внутри меня вновь возродилось. Мне не мерещится, тот Егор, которого я знала всего пять часов, всё ещё там — тот Егор меня не ненавидит.

Он отводит взгляд в пол, недовольный и злой, Кайманов будто пытается чему-то сопротивляться. А я так и стою, таращась на него во все глаза и ожидая, что будет дальше, и совсем забываю, что за спиной моей в любую секунду может объявиться проблема. Вспоминаю вовремя, но не имею и малейшего понятия, как вывести Кая из приёмной. Лина, которую он знает, не настаивает. А если начну…

Спокойно. К тому же Егор, с какой бы целью сюда ни пришёл, явно больше на ней не сосредоточен. Кажется, он и сам уже готов отсюда уйти. Однако я жду, что он просто уйдёт один, поэтому, когда его взгляд возвращается к моим глазам, несколько теряюсь. Он размышляет всего секунду.

— Ты всё? — спрашивает Кай, а я даже не сразу понимаю, о чём именно он.

Поэтому мой ответ в очередной раз выходит необдуманным.

— А что? — отзываюсь я и тут же вижу вспышку удивления в его взгляде, за чем снова следует короткая усмешка.

Кайманов кривит губами, совсем недолго размышляя, стоит ли акцентировать на этом внимание. Но нет, он вновь и вновь спускает мне дерзость, что начинает вызывать подозрение.

— Поехали, — говорит он, тут же разворачиваясь к двери и даже не сомневаясь, что я последую за ним. Однако я хочу всё равно спросить, что тот задумал, но Егор вовремя ловит мой немой вопрос в глазах, бросая на меня короткий взгляд через плечо, когда уже находится в дверном проёме приёмной. И снова ухмылка, не предвещающая ничего хорошего. — Нас ждёт отец, у него для нас есть сюрприз.

Егор не ждёт меня, сразу выходит за дверь, потому что знает, что всё равно догоню. Перечить одному Кайманову — уже риск. Двоим… что ж, удачи тому бедолаге, что решится на подобное.

И всё же, Дима.

Оборачиваюсь на дверь, с одной стороны мне повезло, он всё ещё там, с другой — номер телефона по-прежнему зажат в кулаке. И у меня есть ровно одна секунда на размышление, пока Егор всё же не вернулся и основательно не лишил последнего шанса.

Как новенький сказал? Судьба?

Что ж, если это действительно правда, то он обязательно увидит листочек, который быстро подкладываю на край чёрного столика прямо у двери, а затем поспешно выхожу, замечая удаляющуюся спину Кая. Прямо перед поворотом к лестнице, он останавливается, слегка поворачивая голову, чтобы посмотреть иду ли я за ним. Я иду, но у меня почему-то стойкое ощущение, что направляюсь сейчас прямиком на казнь.

Глава 5. Лина

Адская пытка.

Серьёзно, хуже Егора, может быть только молчаливый Егор.

А ещё это невообразимое напряжение, когда ты изо всех сил стараешься куда-то не смотреть. В данном случае на точно высеченный из мрамора профиль — острый, жестокий и абсолютно пустой. Я редко задаюсь вопросом, что у Кайманова в мыслях, особенно когда он зол или серьёзен, что бывает практически девяносто процентов всего времени. Но лишь потому, что боюсь узнать, насколько сильно он меня ненавидит. А вот в такие моменты? Неизвестность пугает сильнее, потому что к ненависти я привыкла. И даже смирилась, честно признав, что отчасти всё это было оправданно. Я сама полезла на рожон, сама флиртовала с парнем и кидала смелые намёки, чтобы и он был смелее на публике. И даже в тот момент, когда поняла, что перегнула палку, сама вынесла ссору, чтобы привлечь внимание.

Его внимание.

Сначала хотела ревности, хотела, чтобы он меня наконец заметил и перестал видеть совсем маленькую девочку, которая наконец выросла, что ей даже увлёкся старшекурсник. Хотела, чтобы Егор видел, что достойна внимания самых желанных парней универа. А потом просто хотела его помощи. Хотела увидеть значу ли что-то для него, и… к сожалению, увидела.

А заодно разрушила его жизнь своей детской, наивной выходкой.

Не удивительно, что он разрушает сейчас мою.

Благо, это будет продолжается ещё совсем немного.

Медленно выдыхаю, передёргивая плечами, чтобы избавиться от нервозности. Ещё минут десять, и эта пытка закончится. Но всё же не удерживаюсь, бросая очередной косой взгляд на сводного брата. Мы редко так долго находимся рядом. Честно говоря, я вообще не помню, когда последний раз сидела в его машине. Действительно его машины, которую купил себе сам, отчего приказы отчима что-то вроде “Отвези Лину, так как мне нужен водитель” перестали работать ровно с того дня, когда Егор полностью избавился от его обеспечения. Хотя со мной это мало связано, мне кажется, Кайманов и начал зарабатывать самостоятельно деньги, только ради того, чтобы полностью избавиться от любых намёков на приказы отца. Отношения между ними отнюдь не лучше, чем между мной и Егором. Даже странно, что при всём его нежелание общаться с отцом, Егор всё ещё живёт в его доме. Возможно, чтобы мучить меня. Эта мысль посещает меня практически каждое утро, когда мы сталкиваемся возле комнат, после чего мой день обязательно не ладится.

— Может мне снова раздеться? — внезапно спрашивает Егор и мимолётно бросает на меня взгляд.

Ого, а я, кажется, всерьёз засмотрелась, сама не замечая, что таращилась на него прямо в упор. Первый рефлекс — быстро отвернуться и промолчать, но он только этого и ждёт. А я устала за сегодня. Устала игнорировать, чтобы он быстрее отстал. Иногда и такое случается.

— Чтобы ты предъявил мне счёт ещё за одну футболку? — приподнимаю бровь, по-прежнему не отворачиваясь. Если сдамся, значит признаюсь, что делала что-то нехорошее. — Лучше оставь эту на себе.

Я буквально могу чувствовать кожей, как обстановка в салоне мгновенно меняется. Взгляд Кая на сей раз задерживается на моих глазах чуть дольше. Он снова изучает меня, что-то анализируя. Его фирменная ленивая ухмылка приподнимает уголок губ прямо перед тем, как он отворачивается к дороге.

— Не припомню, чтобы ты расплачивалась за первую.

Нахал.

Жаль, я не произношу этого вслух, хотя неимоверно хочется выдать, какая он свинья. Придирчиво сверлю взглядом его висок, едва ли не молясь, чтобы мои глаза умели метать настоящие лезвия. И зачем только я полезла в этот разговор, заведомо зная, что не осилю достойно закончить его.

Приходится выдать самое жалкое:

— Сколько?

Спасает только то, что выходит резко и зло. Но Кайманов лишь на это смеётся, запрокидывая голову чуть вверх и давая возможность лишний раз полюбоваться тем, какой он красивый, когда ведёт себя так непринуждённо. Его очередной взгляд в мою сторону подсказывает, что валюта далеко не та, что могу ему предложить.

— Мне не нужны деньги отца, птичка, — отзывается Кай, — но ты всегда можешь предложить что-то более интересное.

— Например, мою душу? — не выдерживаю я.

Его смех давит. Его короткие взгляды уничтожают. Его ухмылка пробуждает желание выпрыгнуть из машины прямо на ходу. Он доводит меня, издевается, получая каждый раз немыслимое удовольствие, наблюдая, как мне тяжело справляться с ним.

— А вот это уже… — начинает Егор, но не договаривает.

Неожиданный звонок как будто сотрясает воздух в автомобиле, заставляя нас обоих мгновенно перевести внимание на мою сумку.

О, господи, только не это.

Я мысленно молюсь, чтобы экран не показал неизвестные цифры, пока совсем не слушающимися меня пальцами пробую нащупать телефон. Егор всё это время следит за мной намного больше, чем за дорогой, словно я не телефон достаю, а готовую взорваться бомбу.

Ну, в принципе, это бомба есть. По крайней мере для меня, потому что молилась я походу очень плохо.

Я сбрасываю звонок, ещё до того, как могу подумать, что такая поспешность с моей стороны чересчур выдаёт меня.

— Банки, — быстро бросаю первое попавшееся объяснение, уже засовывая обратно телефон в сумку, не забывая при этом незаметно поставить его на беззвучный.

Это Дима, нутром чувствую, что точно Дима. И очень-очень сильно хотела бы тут же ответить ему, но страх сейчас даже подумать об этом не позволяет. И это всего какой-то звонок, когда дело дойдёт до свидания, есть вероятность, что меня хватит сердечный приступ. Мельком бросаю взгляд на Кая, проверить, заподозрил ли он что-то или нет. Но он скорее выглядит недовольным тем, что нас прервали, нежели действительно что-то понял. Значит стоит поблагодарить Диму и за моё маленькое спасение от разговора. Хотя стоит нам въехать на территорию особняка Каймановых, как я понимаю, что Егор планирует продолжить разговор. Он медленно паркует свой внедорожник, плавными неспешными движениями. Я же сижу, как вкопанная, вжимаясь в сиденье и смотря только перед собой, когда неожиданно моих волос касается опаляющее дыхание. Вздрагиваю от неожиданности и резко поворачиваю голову, но тут же осознаю, какую совершила ошибку. Голубые глаза Егора прямо напротив, кончик носа почти касается моего, на губы я уже не смею смотреть, знаю, что после мне уже будет не выбраться из пропасти, в которую меня и так втягивают его глаза.

— Ну так что там на счёт твоей души, птичка? — спрашивает он тихим, вкрадчивым голосом. — Я готов рассмотреть это предложение.

Его шёпот касается губ, а меня точно током прошибает, что сердцебиение переходит на сверхскоростной режим. Я вся дрожу, но сама не знаю, отчего. Именно в эту секунду я не боюсь его, хотя взгляд Егора буквально высасывает из меня жизнь.

Зачем ему вообще мой ответ, если он и так крадёт мою душу день за днём по маленьким, но таким ощутимым кусочкам. Он знает, ох как хорошо этот гад знает, что моё сердце по-прежнему принадлежит ему. Я принадлежу ему.

Внезапно последняя мысль, как гром среди ясного неба, отрезвляет разум, возвращая меня в реальность. Где Егор и я сидим напротив друг друга катастрофически близко, дыша одним воздухом на двоих. Но только если Кайманов играет со мной, я загипнотизирована момент по-настоящему.

Была. Потому что в следующую секунду я отстраняюсь назад, смотря на него как на обрыв, в который едва-едва не упала.

Для следующих слов мне требуется призвать все свои здравые мысли.

— Не я снимала с тебя футболку, Кайманов, чтобы за неё платить, — говорю слишком натянуто, стараясь сделать вид, что для меня его близость абсолютно безразлична. — В следующий раз будешь думать, прежде чем одалживать вещи кому попало. Мало ли, они выкинут их в мусорку.

Итак, я сделала это! Сказала и даже через секунду не пожалела, когда увидела вспышку чего-то очень предостерегающего в его глазах. И пока он ничего не ответил, я быстро открываю дверцу и выпрыгиваю на улицу, лишь периферийным зрением замечая, как Кайманов откидывается на спинку сидения и провожает меня прищуренным взглядом. На сейчас я улизнула от долга, но чувствую, что совсем ненадолго.

Глава 6. Лина

За спиной захлопывается дверь, и я тут же на неё наваливаюсь всем весом, медленно-медленно выдыхая.

Моя комната. Пасмурная и хмурая, но зато такая родная, что мгновенно ощущаю неимоверное облегчение. Я справилась, я дома, ещё немного и этот день подойдёт к концу, а утром я мысленно провозглашу цифру на целый день меньше.

Не спешу отходить от двери, проводя ладонями вдоль волос и останавливая их не затылке. Так и стою, глядя в серый потолок.

Ситуация как-то резко начинает меняется, а я никак не могу понять, что служит всем изменениям. Егор напирает всё сильнее, словно прощупывает слабые места. Чтобы что?

Мысли не предполагают ничего хорошего, хотя и плохого пока ничего подкинуть не могут. Я не мнимая девушка, абсолютно нет. Наоборот, научилась быть толстокожей, чтобы лишний раз всё игнорировать и пропускать мимо себя, но создаётся впечатление, что я теряю контроль над своей жизнью.

Кайманов, слава богу, за мной не следует, чтобы продолжить это дебильный разговор, и надеюсь, что сегодня у него уже не будет возможности. Когда я пробегала до парадной двери, мельком заметила машину отчима, а значит на ближайшие часы Егор будет делать всё, чтобы лишний раз не встретиться с отцом.

Прохожу до постели и плюхаюсь на неё, вновь уставляясь в потолок и в очередной раз радуясь идеи его покрасить, как и стены в комнате. Серый цвет куда больше соответствует моей жизни, чем тот радужно голубо-розовый, что сделал в своё время для меня Кайманов старший, когда мы только сюда заехали. В то время Эдуард действительно старался быть хорошим отцом и любящим мужем. Жаль, хватило его ненадолго. Старые привычки взяли своё, а моя мама начала повторять судьбу матери Егора. Сначала это было даже незаметно, хотя я определённо должна была обратить внимание на её приподнятое настроение и ночные вылазки, которые подходили к концу лишь к обеду. Она возвращалась домой как ни в чем не бывало. Разве что, я могла обратить внимание, что она была счастливая несмотря на то, что её новый муж по неделям не появлялся дома. Но я была всецело увлечена другим: какое мне дело появляются отчим и мать дома, когда единственный, кого хотела видеть, был здесь. За завтраками нам приходилось говорить, да и ужин мы проводили чаще всего вдвоём. Пока карьера Егора не полетела коту под хвост, он слишком ответственно следил за своим распорядком дня. Это теперь его редко можно застать дома за ужином. Да и ужинов как таковых в этом доме больше нет. За исключением сегодняшнего дня. Я и забыла, что Егор обещал сюрприз.

Грузно перевожу дыхание, этого мне ещё не хватало. Ума не приложу, что Эдуард мог придумать, но точно знаю, что особо и не хочу знать. Было бы замечательно, если бы на сегодня они оба забыли о моём существовании.

Перекатываюсь на бок и мой взгляд ровно упирается в сумку, лежащую рядом со мной. Телефон. Доставать его не спешу, та эйфория, что наполняла меня еще полчаса назад, слегка отпустила, сменяясь страхом и нерешительностью. Но всё же спустя пару минут, я принимаю решение проверить номер телефона. Звонить не решаюсь, поэтому просто пишу смс с парой слов, чтобы убедиться окончательно.

“Значит всё-таки судьба”

И не успеваю даже подумать о том, что может решить человек, который, например, случайно нашёл мой номер телефона, как уже приходит ответ:

“Ты ещё сомневалась?”

Я улыбаюсь экрану. Вот так просто, а сама и не могу вспомнить, когда последний раз радовалась мелочам.

“Ты сбежала”, — приходит, не успев я даже подумать, что написать парню, и сразу следом грустный смайлик.

Сбежала. Но исключительно из благих намерений, не объяснять же парню, который со мной флиртует, что сводный брат решил помучить меня и проучить за свою футболку. Боюсь представить, что он тогда подумает о нас.

“Срочные семейные дела”, — а вот так уже намного проще ответить, и по сути нет никакого обмана, если учитывать, что Егор сказал, что нас ждёт Эдуард.

Прочитано, всплывает под моим сообщением, но вот заветного “печатает” дальше не следует. Проходит всего несколько секунд, а я уже искусываю всю нижнюю губу и даже успеваю раз пять подумать о том, что надо было хоть что-то добавить, как неожиданно приходит ответ, вводящий меня в некоторое замешательство.

“Я позвоню?”

Настаёт моя очередь пялиться в телефон. Не то чтобы у этих стен были уши, но всё же я бы не хотела, чтобы хоть кто-то знал о том, что я начала общаться с парнем, и тут же всё это испортил. А если отвечу “нет”, то получится так, что я всячески избегаю с ним общения. А ведь это не так?

Просто пытаюсь быть осторожной.

Вновь прикусываю губу, сходя с ума от разрывающих сомнений. Всего-то один разговор, очень быстрый, сошлюсь на подготовку к занятиям, а вечером сбегу к своему любимому месту у искусственного маленького пруда, находящегося прямо на территории особняка. Мои пальцы уже успевают набрать “Да”, но нажать отправить я так и не успеваю. Раздаётся стук в дверь, а я от неожиданности выпускаю телефон из руки. Он мягко приземляется на покрывало, один раз кувыркаясь, а я тут же пытаюсь его поймать и заблокировать, едва успевая до того, как дверь открывается.

— Лина, — доносится из небольшой щёлки.

Отчим не заходит сразу и не открывает полностью дверь, дожидаясь моего ответа.

— Да-да, — тараторю, чувствуя, как вспотела от бросившего в жар волнения, — входите.

Я прячу телефон за спину, тут же садясь, а затем меня ослепляет лучезарная улыбка вошедшего в комнату отчима.

Вообще Кайманов старший совсем не радушный человек, от одной только его мощной ауры хочется вжаться в стену и делать вид, что тебя нет в комнате, но несколько лет, прожитых под одной крышей, научили меня реагировать на него нормально и не боятся его всегда холодного взгляда. Сине-льдистые глаза Егор перенял точно от своего отца, как и эту удивительно острую красоту и чёрные густые волосы. Про ужасно тяжёлый и властный нрав вообще молчу, глупо удивляться, от кого Егору передалось каменное сердце. И при всём этом улыбается отчим искренне, в чем-чем, а в этом мне точно повезло. Я от родной матери столько заботы за всю жизнь не видела, сколько от него. Однажды мама мне даже кинула упрёк, что Эдуард на самом деле просто хотел дочь, а не жену. Но правда лишь была в том, что Кайманов не хотел такую жену, как она, сбросившую маску порядочной и милой женщины, стоило только получить свой собственный банковский счёт.

Эдуард не проходит в комнату, так и оставаясь в пределах порога, запуская обе руки в карманы синих брюк. Сегодня он выглядит “по-домашнему”, никаких рубашек и пиджаков, что говорит о том, что вечер и, возможно, ночь он планирует провести дома.

— Не слышал, как ты пришла, — начинает отчим, — пока Егор мне не сообщил, что доставил тебя, как я и просил.

На последних словах Эдуард чуть морщится, словно ему не особо нравится формулировка, видимо, машинально пересказанная со слов источника. Я же даже не удивляюсь, что Кай не смог обойтись без резких фраз.

— Вот зашёл поздороваться и сказать, что хочу видеть тебя сегодня за ужином.

Мне становится неловко сразу за две вещи. Сама я не додумалась найти его и поздороваться, и за то, что мы все становимся здесь чужими. Выдаю чуть извиняющуюся улыбку.

— Мне надо было кое-что срочно сделать, я хотела спуститься… — я замолкаю, понимая, что меня не слушают, прямо перед тем, как Эдуард неожиданно начинает двигаться.

Так стремительно и решительно, что даже чуть поддаюсь назад от такого внезапного вторжения в зону моего личного пространства. Я ещё не успеваю открыть рот, спросив, что случилось, а Кайманов уже приподнимает мою голову и разглядывает моё лицо.

— Лина, — звучит не то грозно, не то обеспокоенно. С эмоциями Эдуарда вообще сложно разобраться, потому что чаще всего у него их нет. — Что случилось?

Бровь, понимаю я. Значит всё же обеспокоенно.

— Я неудачно вошла в поворот, — отвечаю на автомате и вновь сама себе удивляюсь.

Как быстро я научилась лгать.

— В поворот? — переспрашивает, всё ещё разглядывая рассечение, и я киваю, на что отчим озадаченно хмурится. — Вы с Егором заезжали в клинику?

Теперь я качаю головой.

— Нет, меня осмотрела медсестра в университете.

Кайманов наконец отпускает меня и отступает назад.

— В университете? — презрительно говорит он, явно недовольный стечением обстоятельств.

А зря, в клинике, с которой у него заключен договор, врачи и медсёстры хоть и чересчур вежливые, но никто из них так не искренен, как та женщина.

— Всё нормально, ничего ведь страшного, мне промыли рану и…

— Промыли, — опять звучит так, будто на самом деле я сказала, что туда грязи насыпали. — Ещё бы на ранку подули, почему бы и нет? Конечно, я же ежемесячно спонсирую их университет, чтобы они моей дочери просто промывали раны.

А вот и Кайманов Эдуард во всей красе. Грозный и невероятно спесивый, а ещё не прощающий ошибок и требующий ото всех, чтобы каждый в этом мире знал своё место. Мне же почему-то именно в этот момент стыдно за то, что он мой отчим. А ещё заранее неловко перед медсестрой, он не оставит это просто так.

— Я сама… — но Эдуард мне даже слова не даёт сказать.

Всё, этот поезд уже не остановить, сшибёт так, что никогда уже не оклемаешься.

— Егор видел это?

Егор определённо видел это. Хотя киваю я не из-за того, что хочу сдать его. Ответить нет означает сдать его, надо быть слепым, чтобы не заметить такого, когда едешь с ним в одной машине домой.

— Ладно, — звучит из уст отчима как что-то, что не предвещает ничего хорошего.

Я же предпочитаю ничего больше не говорить, чтобы не усугубить ситуацию. Ещё несколько мгновений Эдуард продолжает смотреть на мою бровь хмурым взглядом, от которого хочется прикрыться, потом поджимает губы и переводит его к моим глазам, всё ещё оставаясь недовольным и мрачным.

— Отдыхай, Лина, — говорит он мне, но не с той интонацией голоса, когда это действительно звучит тепло и заботливо. — Через час я жду тебя в столовой, у меня для вас с Егором есть очень важные новости.

И вот этот момент, совсем короткий, но в глазах Эдуарда я вижу какую-то эмоцию, которую очень сложно разобрать, потому что она слишком быстро исчезает, но “послевкусие” от замеченного остаётся крайне нехорошее. Кайманов уже выходит из моей комнаты, закрывая за собой дверь, а я всё так и сижу, думая о том, что мне абсолютно не понравилась эта эмоция.

Глава 7. Лина

Не самый удачный наряд для ужина выбрала, понимаю я, стоя напротив лежащей на кровати матери. Странно, вроде человек уже и не человек вовсе, а старые привычки всё равно остаются с ним. Лицо безэмоциональная, серая маска, усталый, почти замученный вид, с оттенком синевы кожа, через которую просвечивают вены, — она больше похожа на мумию, но при этом все равно может смотреть на меня крайне пренебрежительно. Возможно, это рефлекс, ведь она даже и не знает, для чего я надела этот чёрный пуловер с джинсами, ей просто не нравится, как я выгляжу. Всегда не нравилось. Потому что, по её мнению, я одевалась слишком заурядно для своей внешности, что непременно оставляло мрачное пятно на её внешности, когда мы находились рядом. Любовь к платьям и юбкам она пыталась мне привить с пелёнок, отчаянно лепя из меня этакую девочку-куколку, которой все умиляются. А я взяла-таки и стала серой мышью, по её словам — самым большим разочарованием в жизни, когда должна была выполнять роль вещи, подобию шикарной сумочки, что дополняла её всегда сногсшибательный вид.

И при всём при этом, сейчас я стояла здесь, вместо того чтобы вовремя спуститься к «семейному» ужину. Возможно, именно сегодня я жутко не хотела чувствовать себя совсем одинокой на этом поле боя. Внутренне я понимала, что мамино присутствие уже ничего не изменит, оно, по сути, даже не обеспечит мне никакой поддержки, но всё же не могла не попытаться.

— Мама, — я аккуратно присаживаюсь на кровать и кладу ладонь поверх её холодной руки.

Всё это время её серые глаза смотрят прямо в мои. Она видит меня, глядит осмысленным взором, но таким безразличным, будто на самом деле я — пустое место. Возможно нет даже смысла пробовать разжечь огонь заинтересованности в когда-то ярких, аквамариновых глазах, которые мне посчастливилось унаследовать от неё, однако я не сдаюсь.

— Эдуард вернулся, устраивает сегодня семейный ужин, если хочешь, я могла бы помочь тебе собраться, — сообщаю с надеждой в голосе и явной наивностью, потому что реакции совсем никакой нет.

Она по-прежнему просто смотрит на меня. Никаких искр, никаких откликов. Ещё месяц назад, я видела в её глазах хотя бы боль и сожаление. И стыд, она чувствовала себя ужасно за своё состояние, что не может как раньше блистать и быть самой шикарной женщиной на всю округу. Но она хотя бы качала головой, в глазах поблескивали слёзы, и даже несколько раз перебарывала себя и спускалась. И нужно отдать должное Эдуарду, он всегда встречал её достойно, даже несмотря на то, что она была похожа на живой труп уже тогда. Был галантен, подавал руку и выдвигал для неё стул и провожал после до спальни. Правда, в неё он уже не входил.

А сейчас, кажется, и вовсе забыл, что в этом доме вообще есть такая комната. Нанял врачей и сиделок, и полностью спихнул мать на них.

Больная женщина Кайманову не нужна, а в его случае “вторая больная женщина”.

Что же ты натворила, мама…

Прикрываю со вздохом глаза и опускаю голову, с силой сжимая её руку. Она мне нужна. Знаю, что даже если мама сможет пережить и справиться с этим состоянием, поддержки никакой дать мне не сможет. Однако я хотя бы буду знать, что у меня всё ещё кто-то есть. Ни отца, ни бабушек, никаких родственников — абсолютно никого. Мама просто оставила пробел в этой части моей жизни, сказав, что мы с ней одни, а большего мне знать и не надо. Несправедливо, возможно, но я всегда верила, что у неё имелись причины обо всём умалчивать.

Поэтому я должна за неё бороться. Через три месяца, по условиям брачного договора, состояние Кайманова уменьшится на десять процентов в пользу матери. Для нас этих денег хватит с лихвой. Я уже разговаривала с юристом о том, что смогу оформить над ней опеку, а значит смогу увезти отсюда и найти хороших врачей, которые действительно будут выводить её из тотальной депрессии на фоне синдрома отмены психотропных препаратов, а не пачкать транквилизаторами, чтобы от неё не было никаких проблем, как это делают врачи Эдуарда.

— Мы всё равно выберемся отсюда, — шепчу, открывая глаза и глядя на наши руки, а затем вновь поднимаю взгляд к ней.

Она по-прежнему никак не реагирует, хотя и во взгляде появляется некоторое ожесточение, как будто это я её враг, а не наоборот. Что в очередной раз мне подсказывает: она не хочет соглашаться с мыслью, что отчим от неё отказался. Не хочет принимать, что он не стал за неё бороться. И по-прежнему ненавидит меня, что на меня это всё не распространилось.

Настаёт моя очередь делать вид, что всего этого не замечаю.

Ещё раз напоследок сжимаю её руку, а затем отпускаю и, не теряя достоинства встаю, ей улыбаясь.

— Доброй ночи, мама, — стараюсь проговорить любезно, ни разу не пропустив в голос никаких эмоций.

Она конечно же мне никак не отвечает, а словно демонстрируя свой протест, отворачивается к окну, так больше ни разу на меня не взглянув, пока я двигаюсь к выходу из комнаты. Непонятно, откуда во мне ещё имеются силы на надежду, но это мой единственный шанс выбраться отсюда, при этом не оказаться на улице. Возможно, на первое время денег мне хватит, Кайманов не скупится на карманных расходах. Но для того, чтобы поменять свою жизнь и стереть любой след, что никто не сможет нас найти, потребуется намного больше. Поэтому мне без разницы, хочет ли она отсюда выбираться или нет. Без разницы, что скорее всего возненавидит меня ещё больше. Оставить её я всё равно не могу, какой бы она ни была. А я для себя чётко решила, выбраться отсюда любой ценой. И если плата тому ненависть матери до конца жизни — что ж, значит так тому и быть.

— Лина, — привстаёт со своего места во главе стола отчим, стоит мне только войти в столовую. — Ужин уже давно на столе.

Не совсем упрёк с его стороны, но всё же Кайманов не может не отметить, что ему пришлось меня ждать. Я в свою очередь не собираюсь ему сообщать, из-за чего именно задержалась, раз результата всё равно нет, поэтому говорю то, что заранее и планировала.

— Много заданий нужно было выполнить на завтра, и я случайно потеряла счёт времени, пока их выполняла.

Учёба для Эдуарда далеко не самое важное, он на собственном примере может сказать, что диплом никак не влияет на уровень доходов, однако приветствуем и поддерживает стремление его получить. Поэтому отчим быстро принимает моё оправдание. Он садится обратно, а я прохожу до своего места за столом, по левую руку от него и прямо напротив Егора. Он конечно и не думает вставать, как это делает всегда Эдуард. Развалившись на стуле, он вообще сидит так, как за просмотром хоккейного матча.

— Не знал, что у тебя появились в расписании пары на субботу, — заговаривает Егор, стоит мне только взять стакан и начать пить.

Я едва не давлюсь водой, с трудом проглатывая её.

Мерзавец.

Посылаю ему уничтожающий взгляд, но гад лишь в ответ злорадно ухмыляется. Знает, где я была и что собиралась сделать, и открыто мне намекает, что при желании может легко сдать. Не то чтобы у меня из-за этого могли быть проблемы, однако Эдуард точно не поддерживает мои стремления воссоединить семью. Минус к карме хорошей девочки, какой меня точно не считает и всячески пытается выставить в глазах отца не в лучшем свете. И это единственное, в чём действительно его понимаю. Как будто мне и так проблем с Егором не хватало, Эдуард решил их добавить, относясь ко мне лучше, чем к собственному сыну.

— Не знала, что ты стал следить за моим расписанием, — пытаюсь без злобы бросить в ответ, чтобы отвести разговор о моём маленьком обмане, но выходит так себе.

Однако главное сделано: я и не лгу, и не отвечаю прямо на вопрос, ещё и Егора ставлю в неловкое положение.

Как думаю, потому что и этот манёвр выходит так себе. Кайманова младшего точно так же, как и старшего, очень сложно загнать в угол. Он отвечает чистую правду, совсем не смущаясь отца.

— Я всегда слежу за тобой, Лина.

Вдвойне мерзавец, потому что его откровенный намёк понятен только мне, когда для отчима звучит так, будто Егор слишком ответственный старший сводный брат. И выходит так хорошо, что Эдуард даже не слышит вкрадчиво предупреждающую интонацию голоса сына. Он просто решает как бы поддержать разговор.

— Много учёбы перед концом года? — спрашивает отчим, уже взявшись за разделку стейка на тарелке.

Он смотрит на меня с искренним участием, хотя мне кажется, что вопрос из разряда “ну надо же хоть о чём-то говорить за столом”, поэтому решаю ответить кратко и так, чтобы не получилось, что обманываю его.

— Перед сессией всегда приходится подтягивать хвосты.

Эдуарда такой ответ устраивает, слава богу, и он предпочитает не продолжать тему, что только подтверждает мою догадку о вопросе “чисто из вежливости”. Остаётся второй Кайманов, который в отличие от старшего, может продолжить его. Украдкой смотрю на Егора, но кажется, что и он отступает, хотя и выглядит так, будто делает мне очередное одолжение, за которое мне обязательно придётся когда-то платить. Последняя ухмылка, адресованная мне, и он тоже принимается за ужин. И почему мне не нравится его приподнятое настроение?

Некоторое время мы все сидим в тишине, пока отчим, очевидно, не вспоминает про сына.

— Как твои дела, Егор, в учёбе? — и ни одного взгляда в его сторону, так и продолжая резать стейк и накалывать на вилку свежие овощи.

Я отвлекаюсь от еды, следя за их разговором. Егор же всё-таки бросает один косой взор на отца, от которого даже мне захотелось поёжиться, хотя и адресовано не мне.

— У меня выпускной год, я в институте почти не появляюсь последние полгода, — бросает он провокационно, но Кайманов старший не ведётся.

В данном случае, срабатывает обратная сторона — учёба не главное. Он переводит разговор на более важные для него темы.

— Что на счёт моего предложения?

И снова ни взгляда в сторону сына, на сей раз Егор отвечает ему тем же, его настроение сразу куда-то пропадает. Вот, кто его умеет подшатывать его равновесие за секунду.

— Какого из? У тебя что ни день, то новые на мою жизнь планы, — ещё одна провокация безразличным скучающим тоном, и отчим наконец откладывает столовые приборы, глядя на Егора настоящим взглядом недовольного сурового отца.

— Ты же не хочешь сказать, что по-прежнему собираешься заниматься этим клоповником?

Кай усмехается, отодвигая тарелку, и берёт со стола стакан. А ещё при этом так показушно откидывается на спинку стула, явно собираясь выводить из себя отца окончательно. Я же смотрю на отца и сына только с одной мыслью: ну разве, хоть кто-то может сомневаться в их родстве? Достаточно пяти минут в их обществе, чтобы понять, что сталь вместо эритроцитов в крови передаётся по наследству.

— Ну, лучше уж заниматься клоповником, чем обдирать людей до нитки в твоём банке.

На выпад отчим реагирует абсолютно спокойно. Смею предположить, что он и не такое слышал за всё время своей работы.

— Что-то я не заметил, что ты двадцать один год брезговал пользоваться этими деньгами.

— Стыдно, каюсь, — не стыдно и не кается. Голову даю на отсечение, что Егору вообще нет дела до людей. — Именно поэтому на двадцать второй год я понял, что нам с тобой не по пути.

И снова совершенно невозмутимая реакция. Кайманов старший так спокоен, будто бы даже не сомневается, что всё равно будет так, как хочет он.

— Играйся ещё пару месяцев, как повзрослеешь, дай знать, будет о чём с тобой поговорить.

Эдуард принимается обратно за ужин, Кай же в этот момент взирает на него так, будто ждёт не дождётся, когда уже отец дойдёт до того куска, которым непременно подавиться.

Как же я люблю эти семейные ужины, настоящая идиллия. Все друг друга ненавидят — главное в этом деле стабильность.

— Кажется, ты хотел нам что-то сообщить, — напоминает Егор, подсказывая отцу, что уже надоело его общество, — или это замануха такая, так как по другому поводу компанию тебе больше никто не составляет?

Надо отдать должное, Кайманова старшего и это не шибко задевает. Честное слово, бронежилет вместо нервов.

— Хотел, — отзывается он и как-то даже приободряется. Хотя, когда смотрит на меня, оптимистичный его настрой утихает. — Но это больше для Лины новость, нежели для тебя.

Я чуть второй раз не давлюсь водой, не вовремя решая попить. Замираю со стаканом у губ и настороженно смотрю исподлобья на сводного брата. Не понятно почему, но все мои инстинкты именно в этот момент воют “опасность”, и точно знают, от кого она исходит. Однако младший в упор смотрит на главу семейства хмурым взглядом, словно совсем не чувствует, что я прожигаю в нём дыру. Отчим же смотрит в этот момент на меня, я набираю побольше воздуха в лёгкие, словно точно знаю, что скоро он мне очень понадобиться, и перевожу взгляд на Эдуарда.

— Для меня? — удивления не выходит, скорее чёткое опасение.

Отчим кивает.

— Да, Лина, — я вижу, как он мрачнеет, уже подсказывая мне, что не хотел бы вообще об этом говорить, но паузы долгой не делает, так как Кайманов не тот человек, который тушуется. — Я решил двигаться дальше, так как встретил хорошую девушку, на которой решил жениться, поэтому подаю на развод.

Глава 8. Лина

Я не дышу. Буквально.

Сижу, как изваяние, и во все глаза таращусь на отчима, по тысячному разу прокручивая последние слова.

Подаю на развод.

Развод.

Сейчас, не через четыре месяца, как надеялась, а сейчас.

— Нельзя, — выдаю горячо и эмоционально, а у самой руки начинают дрожать.

Это не то, что следовало бы говорить. Но кроме меня никто не знает про мой план, поэтому слова звучат как протест. Возможно, сильное расстройство.

А я разве не в нём сейчас нахожусь? Как по мне, так меня просто распирает от обиды и злости, что хочется разрыдаться.

— Лина, — Эдуард вздыхает.

И смотрит с таким сожалением, словно всё-таки подобное ему не чуждо. Хотя, где сожаление, а где Кайманов? Вряд ли бы он сколотил такое состояние, если бы не шёл по головам так, что все сами сбегали, лишь бы не попасть под обстрел.

Вот и мне бы сейчас сбежать, отступить и, возможно, даже поздравить, нежели пытаться закатить истерику, которая закончится только тем, что скорее всего уже через пять минут меня выкинут за пределы этого дома, но я не могу замолчать.

Как бы смешно это ни звучало, от Эдуарда предательства я ожидала меньше всего.

— Нет, — качаю я головой, не дожидаясь того, что он хочет сказать.

Я сразу это не принимаю, но он всё равно говорит.

— Послушай сначала меня, — начинает он твёрдым и призывающим к послушанию голосом, — ты должна меня понять, Марина уже не та женщина, на которой я женился. Да она нас-то узнать не может, что говорить о том, чтобы быть мне женой? Мне нужна спутница, которая будет лицом нашей семьи. Будет отвечать за банальные женские задачи в доме, чтобы я не думал о том, что должен за всем этим приглядывать, вместо действительно важных вещей.

Обычно, в здравом уме, я бы не осмелилась перебивать Кайманова, но сейчас я даже не думаю, вместо этого презрительно фыркаю, говоря то, что думаю.

— А разве дом и семья — это не самое важное?

— Для мужчины главное — обеспечивать семью, — нажимает он, — быт — это задача женщины, с которой Марина не справляется последние полгода. Если ты ещё этого не видишь, то у нас всё здесь летит коту под хвост, — пламенно высказывается отчим, а я даже где-то на задворках разума отмечаю, что его это действительно сильно волнует.

Вот только мне уже не остановиться, обида буквально жжёт изнутри, распаляя кровь и затмевая ту часть меня, что всегда осторожна.

— Коту под хвост здесь всё летит по другой причине! — цежу сквозь зубы. Да мне не просто обидно, я неимоверно злюсь, что Кайманов совсем не видит очевидного, сваливая всю вину на мать. Если бы он мог хоть немного быть порядочным, открыто не изменяющим мужем, мама бы так и сидела ровненько, довольствуясь новой жизни, а не стала бы искать отвлечения в ночных клубах с молоденькими парнями, что едва ли не мои ровесники. — Кто-то просто должен быть взрослым и ответственным, чтобы не допустить всего этого развала!

И хоть я почти кричу на отчима, он на удивление даже за неуважение не принимает, будто во всём меня понимает и поддерживает.

— Так и я про это, Лина, — нет, всё же не понимает, как всегда и близко не допуская мысли, что мои слова могли быть про него. — Марина занималась своей жизнью, вместо того чтобы быть матерью тебе и Егору!

Егор, к слову, именно в этот момент, глухо усмехается, что Эдуард игнорирует, явно привыкший к язвительности сына, а вот я не смотрю на него совсем по другой причине. Если взгляну, распадусь. Да так, что уже не собрать будет не один осколок моей души. Злорадство, оно будет там — в его дьявольских глазах, смотреть в которые сейчас будет как в бездну ада.

Тем временем Кайманов старший решает продолжить:

— Она сделала свой выбор, Лина, нам же остаётся только с этим смириться и жить дальше.

“Нам…”, медленно, но до меня начинает доходить, что пытается сказать Эдуард.

— Поэтому я принял решение, которое будет лучшим для нас. Кто-то должен быть здесь с вами, чтобы вы не жили сами по себе. И так один во всю мается дурью, каждый день нарываясь на срок, если хоть один прогадает, что творится в этой его забегаловке, так вторая и вовсе решила стать отшельником, прячась в этом доме от мира, без друзей и подруг! Ещё теперь и приходишь домой с рассечённой бровью и нагло врёшь, думая, что я поверю эти смешные оправдания?

Ох, а вот теперь он кричит, по-настоящему выходя из себя.

— И где теперь мой сын, который, зная, что потеряет карьеру боксёра, всё равно не побоялся вступиться за сестру? А сейчас даже не может мало того, что доглядеть, так банально отвести к врачу, чтобы провести все обследования и исключить сотрясение!

Тут уже я не выдерживаю и смотрю на Егора, как по какой-то команде наши взгляды одновременно достигают друг друга. В его глазах темнота и что-то ещё, что отказываюсь принимать. Нет, он не жалеет меня. Он на это не способен. Это что-то другое, совсем другое — как будто на одну секунду он забывает, что я объект его ненависти. Смотрит по-другому. Так, как прежде. Но потом секунда проходит, Егор моргает, и вот передо мной снова он — одновременно безразличный и чертовски холодный Кай.

— И это всё, каким-то образом произошло при Марине, так что с меня достаточно: я принял решение попробовать всё это изменить, и моя невеста, наконец, готова с вами познакомиться. Вам обоим нужна женщина, готовая за вас отвечать.

«За вас отвечать».

Вот, когда мне окончательно становится понятно, почему охрана меня ещё не выставила из этого дома. Медленно отвожу взгляд от Егора, переводя его на отчима. Он поумерил пыл. Высказался и разом остыл, словно только что не орал на нас, обвиняя в том, какие мы плохие брат и сестра.

Знал бы, Кайманов, насколько мы отвратительные брат и сестра. Те, что спят вместе, а на утро делают вид, что этого никогда не было.

И эту игру он предлагает продолжать.

— То есть, вы избавляетесь только от мамы, а меня решаете оставить? — это даже и не вопрос, так, чтобы уж наверняка осознать, правильно ли всё понимаю.

Кайманов хмурится, словно крайне удивлён моим вопросом.

— Само собой полагающееся, ты — Кайманова, Эвелина. Как ты могла подумать о ином? Я принял тебя, как родную, и ни разу даже не задумался, что это в действительности не так. И что значит избавляюсь… — тут всё же мужчину что-то пробирает. Негодование и раздражение, он явно не был готов к настолько эмоциональному разговору, учитывая, что родной сын молчит, как ни в чём не бывало. Очевидно, от меня он ожидал того же. — Я не от кого не избавляюсь, а просто даю нашей семье шанс.

Не выдерживаю и усмехаюсь, качая головой. Господи, как же у него всё просто. Взять и заменить мать. Интересно, нас он также брал в семью? Мать и сестру для сына, чтобы не жилось тому одиноко и скучно. Ооо, Егор то уж точно не скучал. И пусть меня даже родная мать всегда считала вещью, но чтобы вот так…

Теперь я смеюсь в голос. Громко так и заливисто, что даже Егор обращает на меня внимание. Смотрит очень внимательно, как всегда оценивающе, будто хочет знать каждую мою мысль. А мне впервые почему-то хочется показать ему средний палец. И даже не знаю, с каким именно посылом: то ли злорадно, что от меня не так-то просто избавиться, то ли, чтобы это он избавил меня на сегодня от своих грёбанных взглядов. Дышать и так тяжело, так ещё и он отбирает последние крупицы воздуха, после чего даже смех звучит безумно и каркающе.

Он прерывается также быстро, как начинается. В один момент просто наступает слишком давящая тишина. Мы все сидим, глядя, куда попало, а я между тем начинаю наконец переваривать все сказанные слова.

Всё даже хуже, чем если бы он нас выставил обеих на улицу.

Вот только правила значительно меняются, а точнее, они давно были такими, просто это я только сейчас понимаю, что выхода на самом деле у меня никогда и не было.

“Ты — Кайманова, Эвелина», — повторяясь, звучит в мыслях, как удар молотка.

Найти нам с Егором мать, которая будет за нами приглядывать.

Это невероятно абсурдно.

Я резко встаю, внезапно в помещении становится как-то слишком мало воздуха.

— Лина, — настойчиво зовёт отчим.

Вероятно, это намёк на то, что мы ещё не договорили.

Но у меня не просто нет сил. Земля под ногами как-то стремительно начала трескаться, вместе с планами на свою жизнь, и мне надо срочно всё переварить.

Я даже не смотрю в его сторону, просто в одну точку перед глазами, катастрофически выбитая из равновесия.

— Я пойду, — бубню куда-то в воздух и сразу же начинаю выходить, по-прежнему растерянная и ошарашенная.

Слышу за спиной шумный вздох, подсказывающий, что у Эдуарда не так много терпения, однако это всё настолько не важно сейчас, что даже если он меня повторно и зовёт, я просто этого не слышу.

Глава 9. Лина

Двигаюсь на автомате. У меня одно безопасное место в этом доме. Но уже на первых лесенках понимаю, что это не так. Застываю на полушаге, а взгляд, как назло, упирается в дверь маминой комнаты.

Хватай её и беги.

Беги так далеко, чтобы никто никогда не нашёл.

Все мои инстинкты вопят, что именно так и надо поступить, но разум категорически не согласен с этой импульсивной затеей. Мама больна, а у меня нет ни места, куда могла бы её привезти, ни средств, чтобы обеспечить ей должный уход. Уйти одной, тоже не могу. Если Кайманов женится, что он тогда сделает с мамой? Запихнёт в психушку, под лживым названием “Спасение”, как и мать Егора? Нет, спасибо, первую жену Эдуарда залечили так, что она предпочла убить себя, нежели провести там остаток жизни.

Потираю лицо ладонями, мне нужен воздух. Воздух и здравый рассудок.

Оглядываюсь назад, прислушиваясь к разговорам: Каймановы о чём-то говорят. Уж не знаю, как Егор отнесётся к выходке отца, но судя по той интонации голоса, который слышу урывками, ему идея о “новой маме” кажется смехотворной. А Эдуард, по-видимому, до сих пор верит, что его сына может исправить женская рука, твёрдо убеждённый, что он таким вырос, потому что за ним не следила собственная мать. Отсутствие внимания отца, конечно же, здесь ни при чем.

Но это их разборки, точно не мои.

Мне же нужно ненадолго выбраться из этого дома. Тихо спускаюсь обратно, парадная дверь отпадает сразу, поэтому сворачиваю за лестницу и прокрадываюсь на кухню, а оттуда прямиком на задний дворик, когда-то здесь Кайманов старший проводил приёмы, дом переполняли гости в умопомрачительных нарядах, сейчас же здесь бывают только друзья младшего. Редко, но все эти вечеринки я стараюсь обходить стороной. Во-первых, Егор никогда не упускает возможности меня уколоть, а во-вторых, мне не особо хочется встречаться со своими так называемыми подругами, которые начинали общаться со мной только для того, чтобы Кай их заметил, а как это происходило, милые улыбки перевоплощались в кривые усмешки, игнор и что ещё хуже — язвительные комментарии.

Да-да, этот мерзавец вселял в их пустые головы, что я сохну по нему. Не то чтобы это не было правдой, просто Кайманов выставлял это в таком грязном свете, что мне самой бы стало жаль ту несчастную, услышав что-то подобное о ком-то другом.

Поэтому у меня была всего одна подруга, она единственная, кто не клюнул на Кайманова, и то только потому, что считала его психопатом, но она не знала его другую сторону, которую знали все остальные. Егор Кайманов был абсолютно нормальным, когда дело не касалось меня. Ей же просто посчастливилось увидеть, как он издевается над очередным парнем, который на паре решил посидеть со мной рядом. На тот момент я уже старалась не заводит ни с кем дружбу, обжегшись сильнее всего, от кого ожидала этого меньше всего.

Перед глазами до сих пор стоит образ обнажённого тела Егора, плавно, я бы даже сказала мучительно красиво, двигающегося над стонущей и изо всех сил цепляющейся за него Риты — моей когда-то в прошлом подруги, с которой дружили ещё со школы, пока однажды имела неосторожность переночевать у неё, когда Егор только начинал меня донимать. Кай занимался с ней сексом прямо на столе в гостиной, очень удачно подобрав время моего прихода с занятий. В тот вечер, я никак не могла понять, почему она не отвечает на мои звонки и сообщения. Причиной этому был Кай.

Я простояла там, обескураженно глядя на них минут пять, и всё это время он смотрел мне в глаза — издевательски, пошло и слишком довольный собой, что я не могла ни оторвать взор, ни двинуться с места, пока Рита не запрокинула голову и не увидела меня — раздавленную и сломанную, но не смущённую. А ещё она безошибочно смогла прочитать в моих глазах ненависть, которую позже интерпретировала по-своему. Я же просто ненавидела её за предательство, что она, как и многие другие, променяла дружбу со мной на него. Это был не первый случай, когда Кай соблазнял моих подруг, но почему-то самый болезненный. После этого я не ответила ни на один её звонок и смс, а Рита обвинила меня в ревности к сводному брату, разнесся этот слух всем бывшим одноклассникам.

Тогда я поклялась, больше никого к себе не подпускать. Пока точно ураган в мою жизнь не ворвалась Крис, взбалмошная, дерзкая и невероятно открытая для всего нового. Через неделю общения с ней, мне казалось, что я знаю её всю жизнь. И если бы не она я бы давно сошла с ума, только подруга поддерживает меня и не даёт сломаться. Она же поддержала меня с планом пропасть и помогла найти юриста, который проконсультировал по условиям брачного договора.

Четыре месяца. Чёрт, не хватило каких-то жалких четыре месяца.

Сажусь на ещё не остывший, после дневного солнышка, камень и уставляюсь на серую, цвета сумерек воду, пытаясь вновь привести мысли в порядок. Нужно успокоиться и решить, что делать дальше. Но чем дольше смотрю в пустоту, тем лучше понимаю, что выхода нет. По крайней мере, одна его точно не придумаю. Долго не думаю и тут же достаю телефон из заднего кармана, набирая Крис. Три гудка и… сброс.

Ух ты, это что-то новенькое. Кристина, конечно, не всегда отвечает с первого же звонка, но чтобы сбрасывать? Может это какой-то глюк?

Вновь набираю номер подруги и опять она сбрасывает, а вот на третий раз меня уже приветствует голос автоответчика. Как дура пялюсь в экран, пока не закрадывается мысль, что у неё могло что-то случится. Не всё же мне одной страдать и собирать неприятности. Захожу в сообщения, собираясь спросить подругу всё ли у неё хорошо, как тут на экране всплывает недописанное сообщение Диме.

Я ведь так и не ответила ему.

Прикусываю губу и как будто собираюсь что-то украсть, оглядываюсь по сторонам. Никого рядом нет. Очевидно, Каймановы всё ещё спорят. А возможно давно разошлись по комнатам, но взглянув на окна второго этажа, убеждаюсь, что семейство всё ещё в столовой. Мне бы конечно было спокойно, если бы знала, что нас разделяет два этажа, а не одна дверь и небольшой сад, но ведь я собираюсь говорить тихо.

Именно говорить, потому что я не трачу время на смс, а сразу набираю номер, внутренне вся сжавшись, словно собираюсь сделать что-то до ужаса страшное. Но меня можно понять, год никаких новых знакомств, чудо будет, если я вообще не забыла, как это делается…

— Здравствуй, золушка, — раздаётся в трубке мягкий и приятный голос и все волнения резко отпускают меня.

Это как огромный глоток чистого воздуха, такой головокружительный, что я тут же ощущаю невероятную лёгкость.

И, кажется, я даже могу привыкнуть к этой улыбке, что так просто появляется на моих губах.

— Золушка? — переспрашиваю, не совсем понимая, почему он так меня назвал.

Почему-то мысли, что Дима меня с кем-то перепутал даже не возникает.

— Именно, — отвечает парень, — ты ослепила меня своей красотой, вскружила голову самой милой улыбкой, а потом сбежала, оставив после себя лишь маленькую веру, что мы снова с тобой увидимся.

Теперь я лыблюсь как самая настоящая дурочка.

— Ты мог найти меня в универе.

— Мог, но сомневаюсь, что дожил бы до завтра, так и не узнав ничего о тебе.

— Ты знаешь моё имя.

— Я жадный, золушка.

Господи, что это, я смеюсь? Сама бы никогда не поверила, если бы не слышала свой тихий смех. А ещё щёки горят и в лёгкие распирает от эмоций. С ним так просто и легко говорить, и чего я боялась?

— Ну вот, я как чувствовала и тебе позвонила. Не могла же я позволить тебе мучаться всю ночь.

Я слышу короткий смешок и точно знаю, что парень тоже сейчас улыбается.

— Больше, золушка, больше! Ты спасла уши моей сестры от моих стенаний и папин аптечный шкафчик от кражи снотворного, — шутит он, а я в очередной раз заливаюсь краской. Словами даже не передать, когда последний раз я чувствовала себя настолько счастливой.

Глупость, наверное, а мне едва ли плакать не хочется от понимая, чего я в последнее время была лишена.

— А если серьёзно, — продолжает Дима уже обычным голосом, в котором смеха как ни бывало, что я даже успеваю нахмуриться, — тебе понадобилось столько времени, чтобы ответить, потому что ты была не уверена, нужно оно это всё или нет? Ты скажи, я просто…

— Нет-нет, — спешно перебиваю его, испугавшись, что мой взлёт слишком быстро закончится падением. Мгновенно поникаю, придумывая, что сказать. Правду совсем не хочется, но и нет никакого желания обманывать парня. Он такой добрый, искренний и открытый, что у меня прочно поселяется ощущение, что такая, как я — с миллионом заморочек — совсем не нужна. — Отчим вернулся, — начинаю несмело, аккуратно подбирая слова, — устроил семейный ужин, чтобы сообщить некоторые новости.

Говорю, а голос сам подводит меня, стоит только вспомнить, как всё прошло, и Дима мгновенно это подхватывает. Вот только думает совсем о другом.

— Лин, — тянет он с вопросом, — скажи честно, у тебя дома всё хорошо? Брат также достаёт, как и в универе?

У меня даже сердце вздрагивает, словно меня застают врасплох.

— С чего ты взял? — спрашиваю, хмурясь, и только потом понимаю, что проще было бы сразу ответить отрицательно.

Но мне важно знать, неужели, наши отношения с Егором становятся очевидны всем окружающим?

— Тебе не понравится ответ, — говорит он тем тоном голоса, который даже усомнится не даёт, что это так.

— И всё же ты попробуй рассказать.

Молчание, не долгое, но я успеваю нахмуриться ещё больше.

— Я немного по расспрашивал о тебе, — наконец признаётся парень, а мне в этот момент хочется буквально куда-нибудь спрятаться.

Я не хочу, чтобы кто-то знал, как обстоят дела с Егором. Вот такая вот глупость — творит он, а стыдно за него мне.

— Лина? — зовёт парень, а я только и думаю о том, что пора нажать сброс.

Вот только почему-то не делаю этого.

— Всё не так просто, — выдыхаю я, и снова повисает невероятно едкое молчание.

И тут внезапно:

— Хочешь прогуляться?

У меня аж сердце останавливается.

— Сейчас? — еле выдавливаю, почти пропищав.

А в груди поднимается целый бунт. Замершее сердце вдруг начинает биться с такой скоростью, что мне кажется, оно куда-нибудь улетит.

— Ну да, ещё не так поздно, я бы заехал за тобой, если ты скажешь адрес.

И я говорю адрес. С помутнённым рассудком, онемевшими губами, но говорю, даже не осознавая, чем это всё может закончится. А когда кладу трубку и оглядываюсь по сторонам, задаюсь единственным вопросом. Как я отсюда выберусь незамеченной?

Глава 10. Егор

Удивление, черт бы его побрал.

Я сломался на том моменте, когда нужно было сыграть удивление. Повозмущаться для пущей убедительности, что ли. Вот только загвоздка — и опять это птичка.

Глаз не могу оторвать от её эмоций. Живых, не наигранных и отражающихся в глазах. В больших и бездонных, которым однажды я продал душу. Птичка смотрит на отца, не моргая, а я вижу только, как каждое его новое слово ранит её всё сильнее и сильнее. И как самый безмозглый идиот, единственное, что хочу — врезать отцу, чтобы он перестал доставлять Лине боль.

Черт.

Ломаюсь, ломаюсь и ещё раз ломаюсь.

Соберись, твою мать, Кайманов, и включи уже мозг!

И всё бы ничего, я почти переключаюсь обратно на отца, чтобы и дальше делать вид, что внимательно его слушаю, но тут птичка вдруг начинает смеяться, очередной раз помогая моему тупому разуму отключиться и зависнуть взглядом на её лице, на острых чёрточках скул и подбородка, на тонкой шеи, которую она словно для моих глаз выгибает, запрокидывая голову назад.

И, да, чёрт бы его побрал, воспоминания этого крышесносного вкуса её бархатной кожи до сих пор терроризируют меня каждый раз, как только вижу изгибы её хрупкой шеи, которую буквально хочется сжать и… сломать.

Ненавижу эту маленькую дрянь, дьявол, как я её ненавижу.

В особенности за то, что заставляет мой мозг плавиться от сомнений. В особенности, когда так смотрит в ответ: дерзко и вызывающе, показывая свои острые коготки.

“Ненавижу”, — кричит её взгляд, будто может знать, что всё это моих рук дело.

Моих, но об этом ты узнаешь, когда я окончательно тебя сломаю.

Пока же… Точно! Удивление, Кайманов, или хотя бы безразличие. Всё-таки отец не первый раз притаскивает в дом кого попало.

Вот только с Линой это совсем не работает, могу абстрагироваться, даже если отец сейчас решит сплясать на столе, но не смотреть, как птичка срывается, понимая, в какой загнана в угол? Ооо, тут я выбираю сидеть в первом ряду.

К тому же, сверлить меня взглядом надолго её не хватает.

Не выдерживает, резко встаёт, отец, кажется, в бешенстве, особенно, когда птичка вылетает из-за стола, игнорируя его команды вернуться, что не может порадовать ещё больше. Я даже едва не ухмыляюсь, забываясь, но вовремя вспоминаю про удивление и безразличие, лишь украдкой наблюдая, как Лина быстро скрывается из вида.

Правильно, пусть валит, давно пора в свою клетку, оплакивать накрывшийся план.

Правда, немного рановато пришлось начать его рушить, куда эффектней было бы приступить за несколько недель, когда птичка бы уже втихаря паковала бы чемоданы и бегала покупать билеты на поезд, но мне внезапно вставили палки в колёса.

Отец, что б его.

Не то чтобы я не знал, что у него с числами дела ещё лучше, чем у меня, однако от него такой поспешности с разводом никак не ожидал.

Буквально неделю назад Леся донесла, что тот наведывался к юристу, да ещё и на неё начал давить, чтобы она приняла его предложение. И она его приняла, потому что тянуть дальше было рискованно.

Пролетели бы оба: Леся с обещанными за спектакль деньгами, я — с контролем над ситуацией.

Новую невесту, конечно, нашёл он себе сам. Вернее, находил то он развлечение, а вот я уже помог ей стать более интересной для него, чтобы он остановил свой выбор на ней.

Девочка едва ли не моя ровесница, что даже поначалу я удивился, куда это отца понесло, однако с ней договориться оказалось совсем просто.

Умная девочка. Даже объяснять не пришлось, что она так и так останется в проигрыше, если будет рассчитывать только на состояние отца. Кайманов Эдуард хоть и любит иногда посорить деньгам, чересчур умный подонок. Надо прожить с ним в браке, как минимум, три года, чтобы получить доступ к его счёту, и то, только к какой-то самой малой части него. Женщины для него — пустое место. Купленная вещь, что будет скрашивать его персону за званым ужином перед такими же снобами, как он. Продержалась достаточно, справилась с задачей — получи вознаграждения. За хорошую работу, так сказать.

Я же предложил ей неплохое умножение, продержится — сорвёт куш, нет — так хотя бы не останется с носом.

Ради такого, я даже не побрезговал залезть в папин карман. Оказывается, даже месть можно купить, если этот карман слишком широкий.

— Она поймёт, что так будет лучше, — говорит отец, после некоторого молчания, — просто у Лины слишком доброе сердце, она будет защищать свою мать до конца, жертвуя своим благополучием.

Вот же дурак…

Я даже не выдерживаю и усмехаюсь вслух, наплевав, что моя реакция может быть для него подозрительной. За что, собственно, сразу и зарабатываю суровый взгляд в свою сторону. Хорошо, что в данной ситуации есть, что сказать.

— Ты реально думаешь, что родную мать, пусть даже самую хреновую, можно заменить на кого-то получше? Разве на моём примере ты ничего не понял?

— Ты, Егор, конченный эгоист, каких ещё поискать надо! Не сравнивай себя и Лину, у вас абсолютно разные понятия жизни!

Ну да, куда ж мне до его маленькой гадюки. Я же не делаю ему таких одолжений, как птичка. Вот если бы прямо сейчас поднялся и задушил подушкой его вторую по счёту обузу, возможно-таки наконец и заслужил, чтобы хоть рядом стоять с его драгоценной принцессой.

— Ну так чего тогда переживаешь, па, — максимально небрежно бросаю я, хотя такой тон выводит отца так, что он едва не багровеет от злости. — Умница-Лина откроет своё доброе сердечко ещё для одной несчастной, которая через год так устанет от твоего безразличия, что начнёт нюхать кокс, чтобы почувствовать хоть какие-то эмоции. А потом ещё одну, — я начинаю вставать под неотрывный взгляд волком, продолжая выбешивать отца всё больше и больше, — и ещё одну примет, и даже десятую она примет. Лине будет глубоко за сорок, а она всё будет в надежде принимать каждую последующую, которая наконец сможет стать ей…

— Хватит! — обрубает отец, неожиданно быстро вставая и оказываясь на одном со мной уровне.

И пока он буравит меня своим невероятно уничтожающим взглядом «родителя», думая, что я вот-вот под ним сломаюсь и перестану его провоцировать, я окончательно выхожу из-за стола и уже удаляясь бросаю ему через плечо.

— А я со своими взглядами на жизнь, пожалуй, удалюсь из этого дурдома.

— Егор, — доносится рычание в спину.

Да он, оказывается, в бешенстве.

— Мы ещё не договорили! Ты так и не ответил, что с твоим гадюшником!

— А что с ним? — останавливаюсь и смотрю на него, вставая в пол оборота.

Если отец сейчас воспламенится от гнева, чес слово, даже огнетушитель никто не успеет достать, чтобы от него хотя бы уголёк посчастливилось сохранить. Забавляет ли меня это? Ещё как, я даже дня целого не пожалею, чтобы и дальше продолжать выводить его так из себя.

— Ты должен закрыть его! Хватит играть с огнём, ты позоришь нашу фамилию! Если до тебя доберутся органы…

— Ты оставишь меня гнить в тюрьме, — договариваю за него слишком беспечно, что у отца разве что дым из ноздрей не валит. — Тут ты тоже можешь не переживать, па, я запоминаю с первого раза, — и выхожу наконец из столовой, чтобы наверняка тот взорвался от понимания, что контроля надо мной у него совершенно нет.

Отец следом за мной не вылетает, чтобы как юнца схватить за шкварник и всыпать по самое первое число, выбив всю дурь из моей головы. Тут надо отдать должное ему, достоинство отец никогда не теряет, чтобы опускаться до беготни за непослушным отпрыском и доказывать мне, что не прав, пока не сломаюсь. Я же нагло пользуюсь этим и всегда знаю время, когда лучше слинять.

Поднимаюсь наверх и направляюсь прямиком в свою комнату, чтобы немного отдохнуть, прежде чем отправиться в наш с парнями бар на всю ночь, когда неожиданно замечаю, что дверь в комнату «мачехи» приоткрыта. Ничего не могу с собой поделать и останавливаюсь, прислушиваясь, практически уверенный, что птичка предпочла поплакаться около её плеча, однако меня ждёт лишь разочарование в виде полнейшей тишины. Заглядываю внутрь и убеждаюсь окончательно, что Лины там нет.

Хм, неожиданно.

Не уж то, птичка и впрямь настолько осмелела, что готова справиться со всем в одиночку?

Меня разрывает от желания навестить сестрёнку, чтобы ещё раз увидеть, как она разрушается, однако отдёргиваю себя, понимая, что добивать слишком рано, к тому же, категорически запрещено. Дам немного времени успокоиться, придумать новый план и возможно даже поверить, что у неё всё получится. Если, конечно, у одной что-то выйдет придумать. Крис ей больше не в помощь, с сегодняшнего дня она начнёт избегать птичку всё больше и больше. Да и юриста и с заявлением на перевод в другой универ придумала далеко не “подруга”, а я. Мне нужно было, чтобы Лина уже ощущала вкус свободы, когда её жизнь начнёт рушиться. Сначала отобрать самое “прочное”, что у неё есть. Или хотя бы сделать вид, потому что отец никогда не оставит её ни с чем. Ей бы побольше веры в него, и уже сегодня смогла бы с лёгкостью показать мне свой средний пальчик, накрыв весь мой план в самом начале. Но нет, птичка повелась, как я и ожидал. А жаль, после сегодняшней выходки с футболкой, я уже начал рассчитывать на хоть какой-то отпор. Да и потом, в машине, она держалась, как бы я ни напирал, как бы ни блестели её глаза от волнения, а щёки ни горели от смущения, она умудрилась послать меня и улизнуть — вот какая Лина мне нравится. Знаю, что такая Лина усложнила бы ситуацию, но так хотя бы было в сто крат интересней.

Время до ночи летит почти незаметно. Успеваю принять душ и переодеться в чистые вещи, скинув старые в корзину для стирки. Этой футболке, которую сегодня пришлось доставать из спортивной сумки, давно пора было отправиться туда. Но я всё забывал забрать её из багажника, и как оказалось не зря. В противном случае пришлось бы шастать сегодня по Универу голым по пояс или доставать свою футболку из мусорки.

Вспомнив, очередной раз усмехаюсь такой незначительной мелочи, которая завела меня в пол оборота и до сих пор никак не отпустит. А ведь птичка так и не вернула мне «долг», о чём я беспечно забыл, сконцентрировавшись только на мыслях о сегодняшнем вечере.

И это очень хорошая причина, чтобы пожелать нашей псевдопринцессе спокойной ночи. Или же наоборот сделать так, чтобы птичка сегодня уже не уснула, а заодно проверить, как подействовал на неё отцовский сюрприз.

Гляжу на часы, в запасе до боя ещё пару часов: почему бы и нет? Сбрасываю все приготовленные вещи на кровать и тут же выруливаю из своей комнаты, прямиком направляясь к двери, в которую поклялся больше никогда не входить. Выманить птичку наружу будет уже сложнее, но для себя точно знаю, что оставаться с ней наедине крайне противопоказано. Уже доказано, ничем хорошим это не закончится.

Приваливаюсь к косяку и стучу, чувствуя себя в этот момент настоящим придурком, у которого вместо мозгов пустота. Но ничего не могу поделать, желая вновь увидеть эти малиновые от смущения щёчки и огромные взволнованные глаза от понимания, на что именно намекаю.

На то самое, что самому себе запрещаю вспоминать, но эта реакция — бесценна, а после того, как всё будет конечно, я вряд ли когда-то увижу, как она наимилейше нервничает.

А возможно меня ждёт и облом и посчастливится увидеть только заспанную Лину, так как дверь она не спешит открывать. Может быть, просто знает, кто за ней стоит, но я чертовски настырный. Стучусь вновь, на этот раз громче и дольше, но в ответ лишь полнейшая тишина.

Какого хрена?

Начинаю мысленно ворошить весь сегодняшний вечер, пытаясь вспомнить, доносились ли хоть раз из её комнаты какие-то звуки, но в памяти ничего нет.

Первую догадку отметаю сразу, Лина не могла настолько обнаглеть, чтобы слинять из дома, поэтому стучусь уже намного мощнее, а после нескольких неудачных попыток, шлю к чертям своё правило и нагло распахиваю дверь, за которой меня встречает голимая тьма.

Лины здесь нет.

Что за чёрт…

В следующую секунду я уже распахиваю соседнюю дверь комнаты её матери, чтобы вновь напороться на тот же результат. Стараюсь долго не задерживаться взглядом на полуживом теле мачехи, вид которого будоражит не самые лучшие воспоминания. Они даже на мгновения стопорят меня: картина слишком знакома. Пусть Марина поменяла здесь всё до последнего гвоздя, не смогла изгнать из этой комнаты главного — запаха смерти. Возможно, не будь она такой стервой, я бы даже проникся к ней сочувствием. А так, она лишь пожинает плоды своих действий, мысль о которых возвращает в реальность.

Лина, твою мать.

Пулей спускаясь вниз, хотя уже знаю, что нихрена там не найду свою сводную сестрёнку, которая внезапно — буквально одним махом — сменила правила нашей игры.

Я готов взорваться, и причин тому ничерта не нахожу. Вернее, нахожу, но старательно отсылаю их лесом. Буду думать об этом потом.

Когда долетаю до охраны, меня уже несёт. И это я понимаю из округлившихся и явно понимающих, что что-то случилось глаз охранника — Алексея.

— Где Лина? — рычу, послав все принципы «не палиться» куда подальше.

Да я собственно и не думаю, у меня буквально мозг кипит от воспламеняющей его злости.

Алексей ещё ничего не отвечает, а я уже знаю, что мне ни черта его ответ не понравится. Потому что он чуть подаётся назад, очевидно именно в этот момент осознавая, что допустил ошибку, хотя и стойкости не теряет.

— Она вышла, — просто и без запинок докладывает он, и у меня, наверное, окончательно сносит крышу.

— В смысле, она вышла? — как идиот повторяю, а сам удивляюсь ступору, который поражает меня.

Я готов был хоть к чему, но чтобы упустить её из под носа?

— Приехала её подруга, ваша сестра сказала, что ей нужно забрать конспект, и она скоро вернётся.

Скоро?

Оглядываюсь по сторонам, будто могу увидеть её сквозь металлический забор. В моём понимание “скоро” означает, что она должна стоять прямо сейчас здесь. А ещё лучше лежать в своей грёбаной постели.

ВОТ, что означает “скоро”, которое нифига не скоро, раз её здесь нет.

— И как давно это было? — каким-то отдалённым голосом интересуюсь я, потому что в мыслях уже так и вижу, что сделаю с Крис.

Стерве определённо захотелось острых ощущений, раз решила поиграть со мной.

Алексей смотрит на часы, но отрывать взгляд обратно не спешит, наконец понимая, что никакого конспекта и не было.

— Пару часов назад, — отвечает и таки поднимает на меня обречённый взгляд.

Вот нихера, да, с понятием “скоро” не вяжется?

— Сука, — цежу сквозь зубы.

И это не только об охраннике, Лине или о Кристине, это о ситуации в целом.

Моя крыша говорит мне “досвидос”, во мне столько ярости, что я едва беру над собой контроль. На секунду прикрываю глаза, сжимая кулаки. Спокойно, Кайманов.

— Мне позвонить на пульт охраны? — интересуется Алексей, пытающийся быстро исправить свой промах.

Но промах придётся исправлять свой собственный. Очевидно, я очень плохо донёс до Крис, что общаться с птичкой в её обязанности больше не входит.

— Погоди, — бросаю в его сторону и чуть отхожу, доставая телефон.

Зубы буквально скрипят от того, как стискиваю челюсти, изо всех сил совладая с дичайшей яростью, которая подначивает разум не терять времени на звонки, а прыгать в тачку и гнать до Крис, чтобы выволочить Лину оттуда и устроить такую взбучку, чтобы даже носа своего не думала из дома высовывать. Очевидно, забыла уже, какого это терять подруг.

Что ж, напомним ещё, но палить Крис пока рано, если Лина поймёт, что никакой подруги у неё и не было, сразу прознает, что весь план на самом деле принадлежал мне.

Я жду всего пару гудков, а вот с вопросом нифига нет.

— Какого хрена, Крис? — рычу, стоит девушки ответить на звонок.

Она даже «привет» не успевает выдать, однако совсем не теряется с ответом:

— Кайманов, хочешь открою секрет? Недотрах лечится трахом, — как ни в чем не бывало бросает девушка. — Могу дать номерочек одной девочки, а то сперма так на мозги тебе давит, что совсем озверел и забыл, как произносится слово «привет», — смеётся эта сумасшедшая, явно довольная своим острым язычком.

Его бы по назначению использовать, но нет, стерва умеет делать хорошо им одно — наживать врагов. Благо, что хоть мне это было на руку, иначе долго бы искал ту, что без вопросов сделает всё так, как надо.

— Оставь своих подружек себе, Рогозина, — вот мне вообще нихрена не до смеха, — вместо этого лучше объясни, какие такие ночные конспекты ты там удумала?!

Я жду новую порцию её безумного смеха и уже мысленно придумываю, как именно она ответит за свою своевольность, как неожиданно натыкаюсь на совершенно иное. Крис в небольшом недоумении, хотя и редкие усмешки всё равно звучат между слов.

— А вот чтобы съехавшую крышу лечили трахом? Нет, о таком я ещё не слышала. Ты про что, Кайманов?

И вот именно в этот момент мне точно топор рассекает череп понимание: Крис меня не ослушалась.

С трудом сглатываю.

— Хочешь сказать, Лина тебе не звонила?

— Звонила! И не один раз! Но мы же договорились, всё — прощай, моя подруга, — вновь смеётся она, а мне почему-то хочется ей хорошенько вдарить, чтобы умолкла. Напрягает до жути. — В общем, я отключила ненадолго телефон, а больше она и не звонила.

Вот, когда я понимаю — всё, нокаут. Мозг пуст. Смотрю, как дурак, в одну точку, а мысли даже шевелиться не собираются, охреневая от ситуации.

Я снова, как тупой имбецил, повторюсь:

— Где Лина…

Не для Крис, для себя, потому что хоть один вариант да должен прийти в голову.

— В смысле, где Лина? — думает девушка, что говорю с ней. — Типа хочешь сказать, что ты думал, что она со мной?

И снова этот чертов тупой смех, я не отвечаю, просто отвожу телефон от уха и автоматом жму отбой.

А Алексей оказывается не такой идиот, которым я уже успел его окрестить. Видит, что положил трубку, возможно даже слышал часть разговора. По крайней мере, понимает, что самое время вновь предложить:

— Мне позвонить на пульт охраны?

— Звони, — отрезаю я и подпинываю себя, чтобы выйти из ступора.

Почему-то именно в этот момент, мне больше совсем не хочется смотреть, как птичка разваливается. Переиграл?

Да, ладно, я ведь даже ещё не начал, а она уже не выдержала? И что мне, бл*ть, теперь совсем этим делать? Что мне делать с собой, в первую очередь, потому что мне нифига не нравится результат!

— Из посёлка не выходила, — доносится за спиной, и я резко поворачиваюсь к подсевшему на одно место охраннику. Правда, до сих пор держится стойко, хотя, ей богу, на нём лица нет. Полагаю, на мне тоже. — Сейчас поднимут все записи по улицам, — продолжает докладывать он, — есть вероятность, что она уехала на машине. Мне доложить Эдуар…

— Нет! — обрубаю жёстко.

Ну слава богу, мозг включился. А вместе с ним, безумная ярость. Найду, сам лично придушу. А я её из-под земли достану, но найду. Папочке же пока нечего знать, как его принцесса истерично отреагировала. Ещё отменит всё, чего вообще допускать нельзя.

Найду. Верну. Заставлю вытерпеть всё до конца.

А потом к чертям запру её здесь. Никто никогда не говорил о том, что птичка вырвется на свободу.

— Поднимай часть охраны, пусть начинают прочищать посёлок, и жди, что покажут камеры, — отдаю указания, уже сам направляясь к тачке и вновь доставая телефон, чтобы позвонить Риму и отменить бой. — Отцу пока не слова, если не хотите лишиться работы, что потеряли его любимую дочь. Обо всём сразу докладывать мне.

Алексей следует за мной тенью.

— Если вернётся сама, в дом не пускать, пока я не вернусь, ясно? — спрашиваю, уже открывая дверцу.

Охранник чётко кивает.

— А вы… — начинает, но осекается, оставляя «куда» висеть в воздухе, вовремя словив мой взгляд.

Я же всё равно отвечаю. Не ему, Лине, чтобы пряталась, как можно лучше.

— Обрубать крылышки, чтобы далеко не летала, — произношу зло и жестоко, что даже Алексей от моих слов мрачнеет и опускает взгляд себе под ноги.

Однако ничего не может сказать в ответ, я же наконец завожу мотор.

Моя птичка, и только моя. Пора возвращать её в клетку.

Глава 11. Лина

— Не верится, мы — почти соседи, — на эмоциях выдаю я с заднего сидения БМВ Димы. — Я никак не ожидала, что ты приедешь уже через десять минут.

Вместо этого я ожидала, что буду прятаться минимум полчаса, стоя на углу улицы прямо под единственной камерой на этом участке, чтобы никто не смог увидеть, с кем я встречалась.

Ума не приложу, как я вообще на такое пошла. Руки до сих пор потряхивает, а мандраж в теле переходит в какое-то нервное возбуждение, что аж всю кожу покалывает. Мне было так страшно лгать охране, выдумав буквально на ходу что-то про конспект. По крайней мере, и Эдуард, и Егор знают, что у меня есть подруга. А ещё это ведь нормально, одалживать друг у друга тетради? Тем более, Кристина была у меня пару раз, и Каймановы к ней относились абсолютно нейтрально, после чего я решила окончательно, что могу не бояться с ней дружить, раз Егор на неё даже не смотрел. Главное было не провоцировать, но сегодня просто захотелось на всё это плюнуть. Достало. Просто достало быть всегда хорошей девочкой, что вообще никак мне не помогает. Если бы от этого был толк. Если бы от этого моя жизнь была проще…

Плевать, что сделано то сделано. Мне теперь не выбраться из этой семьи. По крайней мере, в ближайшее время. Так хоть пару часов буду знать, что такое жить полной жизнь.

— А мне по-прежнему не верится, что ты согласилась встретиться, — ловлю я его улыбку в зеркале заднего вида.

От неё мне и самой хочется улыбнуться в ответ, но тут на глаза попадается пропускной пункт охраны посёлка, и вместо того, чтобы улыбаться Диме, я чуть сдвигаюсь вправо, прячась за пассажирским передним сидением. Это всего пара секунд — время, пока открывается шлагбаум и машина выезжает за пределы посёлка, но мне кажется моё сердце успевает пару раз остановиться.

— Тебя так спокойно впустили и выпустили, — произношу со спёртым дыханием, по-прежнему не веря, что всё получилось, когда сажусь обратно посередине.

Это кажется каким-то сном, но уж точно не реальностью, где мне всё легко даётся.

— У меня друг здесь живёт, и мою машину уже знают, — просто отвечает Дима, хотя по нему видно, что он слегка настораживается.

Я же, и так слишком взволнованная ситуацией, и вовсе поникаю, способная только в ответ кивнуть и уйти с головой в мысли о последствиях этого поступка.

Несколько секунд мы едем по тёмной, освещённой фонарями дороге молча.

— Должен ли я переживать из-за чувства, будто мы от кого-то скрываемся? — спрашивает Дима в шутливой форме, хотя по взгляду, который он на меня бросает через плечо, могу понять, что его это действительно тревожит.

Он видит моё состояние, а меня до сих пор не отпускает ощущение, что я втягиваю его в этот ужас своей жизни. Да, он сам позвал меня. И сам сказал, что согласен на все последствия. Однако он даже не представляет, насколько масштабными они могут быть. Я обязана быть с ним честной, пока это всё не зашло слишком далеко.

— На самом деле мы и так скрываемся, — несмело начинаю я. — А если нас найдут, думаю, будут серьёзные проблемы. Егор этого так просто не оставит, — признаюсь, но легче ни капельки не становится.

Наоборот, ещё хуже, я только что сказала парню, что он связался с «неправильной» девушкой. С девушкой, от которой слишком много проблем. Мне даже в глаза его сложно смотреть, которых он практически не отводит от зеркала заднего вида. Сам он не на шутку мрачнеет и хмурится, будто о чём-то раздумывая, как вдруг:

— Нет, — внезапно и импульсивно выдаёт парень и качает головой, будто что-то ему категорически не нравится, — так дело не пойдёт.

Стоит ему это только сказать, как он тут же съезжает на обочину, и я уже мысленно готовлюсь услышать «проваливай из моей машины», но он неожиданно для меня полностью разворачивается корпусом ко мне лицом и очень серьёзно выдаёт:

— Рассказывай.

Первые три секунды я в растерянности.

— Что? — не понимаю я.

— Рассказывай, что у тебя происходит, — даже не настаивает, а приказывает он.

И я рассказываю. Не сразу, сначала долго мнусь и постоянно кусаю губу, стараясь избегать прямого контакта с его очень внимательными глазами. Но стоит один раз в них взглянуть и задержаться — как меня прорывает. Я не говорю ему абсолютно всё, избегая самых ненавистных мне моментов, и уж точно оставляю при себе то, что произошло между мной и Егором год назад. Это принадлежит только мне, и я не могу это омрачать реальностью, которая настигла уже на следующий день, после случившегося. Однако рассказываю достаточно, чтобы мягкие черты его лица окрасились мрачной тенью, вид стал серьёзным, а от слащавого, доброго мальчика ничего не осталось.

Дима тихо чертыхается, когда рассказываю самый конец. То, что случилось сегодня и как накрылся весь мой план. Мы вновь погружаемся в молчание, и на этот раз я даже ума не приложу, чем оно закончится, потому что я всё жду одного — когда он окончательно примет решение избавиться от меня.

Но не тут то было, его слабая улыбка выглядит так, словно он видит всю ситуацию не такой ужасной, какая она на самом деле есть.

— Пересаживайся, — выдаёт он, мотнув головой в сторону переднего сидения.

Не то чтобы я рассматривала в этом что-то подозрительное, просто не понимаю, как это может быть связано.

— Зачем? — недоумеваю я, на что парень лишь улыбается ещё милее.

— Пересаживайся, — повторяет Дима, — давай-давай, а то не дело привозить свою девушку к отцу на заднем сидении машины.

— Кого-кого? — округляю глаза и едва не заикаюсь. — Свою девушку?

А Дима так простодушно кивает.

— Ага, придётся сказать моему папе, что ты — моя девушка, иначе он вряд ли согласиться помочь.

Я всё ещё ничего не понимаю, при том ещё и начинаю волноваться. Возможно так действует на меня одно слово “помочь”.

— И как же он сможет помочь? А главное — с чем?

Я его достала? Честное слово, я бы достала своим недоверием и кучей, кого угодно, но не Диму. Вместо этого он вновь мне очень тепло улыбается.

— Вот пересядешь — узнаешь, — и словно даже не сомневается, что так именно и поступлю, отворачивается обратно. — Расскажу всё по дороге.

И Дима оказывается прав, уже спустя пару секунд я сажусь вперёд, чтобы выслушать, что он придумал.

Глава 12. Лина

— Ты предлагаешь обмануть главного прокурора области? — не верю я своим ушам, вытаращившись на Диму безумно огромными глазами.

Смотрю то на него, то на большой двухэтажный особняк, в который мне, после его объяснений, совсем не хочется входить.

Обмануть, ещё и помощи попросить у человека, который может упрятать тебя за решётку только за один косой взгляд в его сторону. А тут такое! Уму непостижимо.

А вот Диме очень даже весело, особенно наблюдать за мной.

— Не прокурора обмануть, а моего отца, — заверяет парень с улыбкой, положив свою ладонь поверх моей руки, словно показывая, что рядом и готов поддерживать. — И не обмануть, а просто приукрасить события. Ты — девушка, которая мне нравится, и я очень хочу тебе помочь. Плюс, кто знает, может я тебя добьюсь в будущем, и ты действительно станешь моей девушкой.

У меня аж лицо вспыхивает от его слов, а во рту всё от волнения пересыхает. Так и таращусь на него как дурочка. Хотя и дурочка довольно-таки счастливая. Мне так приятно слышать подобное, а особенно ощущать себя девушкой, которую нужно добиваться. Которая нравится кому-то, и он об этом смело говорит вслух.

— В общем, мы ничего плохого не сделаем, просто объясним ему ситуацию, а отец уже сам решит, сможет он помочь или нет. У него много судей знакомых, и я думаю, это будет не так сложно, что дело о разводе твоей мамы и отчима попадёт в определённые руки, кто затянет этот процесс на несколько месяцев.

Я так поражена, что могу лишь в неверии качать головой.

— У Эдуарда тоже есть связи, не думаю, что его юристы не найдут выход.

Дима глубоко вздыхает и смотрит на меня таким взглядом, каким обычно смотрят на глупенького ребёнка.

— Я не сомневаюсь, что у твоего отчима есть серьёзные связи, и именно поэтому, без соответствующей помощи, он получит развод уже через минуту после того, как подаст заявление. Поверь, это единственная надежда на то, что у тебя получится с ним побороться. Хотя бы отсудить малую часть за моральный ущерб и права над твоей мамой.

Права над мамой, об этом я как-то не подумала. Я вообще, если честно, мало ещё о чём думала. И сомневаюсь, что смогла бы придумать, если бы не Дима. Потому что он прав, Кайманов получит развод без суда в любое время, какое ему пожелается. Но идти против него в суд — боже, не уж то я действительно смогу пойти на такое. Он же меня прямо там и сравняет с землёй, а его юристы ещё и могилку для меня выроют, из которой я вряд ли когда-то смогу выбраться.

— Лина, — пытается вытянуть меня из мыслей Дима. Он знает, что я погрязла в страхах с головой. Но при этом он выглядит таким уверенным и решительным, что мне хочется ему доверять. — Давай хотя бы просто с ним поговорим, а он нам скажет, какие есть варианты.

А вот это звучит уже не так пугающе, хотя я по-прежнему боюсь даже думать, чтобы пойти против отчима. Но ведь у меня и выхода другого нет, правильно? Я не могу позволить ему уничтожить мою маму, а раз идею лучше, что предлагает Дима, вряд ли придумаю сама, мне не остаётся ничего, кроме как набраться мужества и согласится, кивнув.

Дима мне в ответ вновь дарит эту улыбку, от которой в груди расцветает что-то приятное. Она обещает заботу и будто одновременно заверяет, что всё будет непременно хорошо. Я ему верю. Правда, ноги не перестают ощущаться невероятно слабыми и ватными, когда выхожу из машины и вновь окидываю взглядом внушительных размеров дом. Отсюда он выглядит ещё более впечатляющим и красивым. А ещё я тут же замечаю снующую по периметру охрану, отчего вновь хочется сделать шаг назад, залезть в машину и попросить Диму отсюда уехать. Я собираюсь обмануть главного прокурора области, последствия могут быть…

— Не бойся, — неожиданно парень оказывается со мной рядом и берёт мою руку в свою. — Даже если что-то пойдёт не так, это была моя затея, а не твоя.

И почему мне от его слов вот вообще лучше не становится? То есть, он сам предполагает, что может быть плохой исход? Но эта тревога гаснет так же быстро, как вспыхивает, когда Дима сжимает мою руку сильнее и просто говорит:

— Я всё время буду рядом.

И он сдерживает своё обещание. Ведёт меня за руку в дом. Всё время держит за руку, пока я, восхищаясь про себя величеством внутренней роскоши, то и дело запрокидываю голову и верчу ей в разные стороны, совсем не глядя под ноги, бреду за ним. Хотя я и привыкла к шику и дорогому дизайну, всё равно умудряюсь ловить себя на мысли, что здесь невероятно красиво и необычно. Этакая смесь современности и викторианской эпохи. А ещё в этом доме отдаёт теплом, за счёт ярких оттенков стен и мебели, совсем не похожих на те, что вижу каждый день в нашем доме — ледяных и холодных, точно как души двух хозяев. И последнее сравнении даже успевает поселить в меня маленькую надежду, что хозяин дома должен соответствовать этому впечатлению, однако она тут же умирает, стоит нам войти в тёмную, отделанную вишневого цвета деревом библиотеку, и увидеть глаза отца Димы.

Нет, теплоты в них точно нет. Этот взгляд я знаю. Этот взгляд человека, у которого есть власть и отсутствуют какие-либо зримые границы. И хотя Дима меня по-прежнему держит за руку, мне становится как никогда неуютно. Этого человека я точно никогда в жизни не решусь обмануть.

— Вот так неожиданность, — в отличие от холодного взгляда тёмных глаз, голос у отца Дима довольно приветливый.

Да и улыбка искренне радушная, собирающая в уголках глаз множество морщинок. Возраст мужчины точно определить сложно. Он неплохо сложен, подтянут, хотя и большую часть его высокой фигуры скрывает длинный халат, лоснящийся на складках от тусклого света торшера, стоящего прямо над креслом, в котором и восседает мужчина. Однако поседевшие с двух сторон на висках тёмно-русые волосы наводят на мысль, что ему, наверное, около пятидесяти.

Наверное?

Господи, и о чём я только думала, соглашаясь на эту авантюру.

Как девушка Димы, я должна знать, сколько его отцу лет. Я должна знать, как его зовут. И я точно должна знать о Диме хоть что-нибудь ещё, кроме его имени и что он учится в моём универе. Логика подсказывает, что могу не промахнуться, если предположу, что на юриста, а вот всё остальное…

Мне бы сдать шаг назад, но уже поздно. Представление уже начинается. Прямо со слов:

— Папа, знакомься, это — Лина, — а Лина кроме как кивнуть и выдавить подобие жалкой улыбки ничего не может, благо Дима вновь приходит на помощь: — А это мой отец — Игорь Юрьевич, Лина.

Ну хоть имя уже есть, возможно всё будет не так плохо.

— Здравствуйте, — блею я.

Но отцу Димы этого достаточно, чтобы улыбнуться и принять моё пищание. Вероятнее всего, он и не такие реакции встречал на свою персону.

— Здравствуй, Лина, — приветствует он, уже стоя на ногах, — очень приятно с тобой познакомиться.

Не могу сказать того же, и всё же:

— И мне очень приятно.

Дима сжимает мою руку сильнее, а мне хочется поскорее отодвинуться от него, пока всё не зашло слишком далеко, но взгляд его отца уже замечает эту деталь. Правда реагирует вполне спокойно, разве что глаза теплеют и смотрят на меня немного иначе. Без призрения, однако более придирчивее, оценивающе, как на вещь в магазине, когда прикидывают стоит она своих денег или нет.

И походу решает, что стоит.

— Чем обязан вам в столь позднее время? — прямо интересуется мужчина, явно не любитель ходить вокруг да около.

А я вот зависаю над единственным «позднее» и только сейчас задумываюсь о том, что времени с моего ухода из дома, наверное, прошло уже много. А когда нахожу часы и вижу “пятнадцать минут одиннадцатого” мне так не по-детски дурнеет.

— Знаю, что знакомство не так следовало бы провести, — вновь берет на себя всё Дима, хотя это было бы, наверное, очень странно, если бы заговорила я. Я вообще здесь в качестве какой-то попрошайки, отчего с каждой секундой затея кажется всё более дурной. Но останавливаться ещё дурнее, остаётся только подыгрывать. — Но я бы не стал тебя тревожить, если бы дело было не срочное.

Игорь Юрьевич принимает слова сына одобрительно, что даже странно на такое смотреть. Даже представить себе не могу, чтобы Егор так пришёл к Эдуарду с девушкой за ручку, чтобы попросить помощи. Он скорее под поезд бы лёг, чем сказал отцу, что есть какая-то проблема, которую он не может решить сам. А тут такое — оказывается, просить помощи — это не страшно.

Мужчина тут же показывает на небольшой диванчик, стоящий напротив его кресла, предлагая присесть и садится сам. Закидывает ногу на ногу и ждёт, когда расположимся мы. От волнения я не нахожу себе места, точно на доске из иголок пытаюсь усидеть. А ещё эта рука… нет-нет, а отец Димы поглядывает на то, как его сын придерживает меня. Но это работает, парень был прав, на его отца действует безотказно, его расположение мне обеспечено.

А это между прочем мошенничество, даже статья такая есть…

— Итак, что у вас случилось? — спрашивает Игорь Юрьевич, а затем усмехается, начиная тянутся да очками, которые лежат сложенными на журнальном столике. — Только не говори мне, что хочешь попросить прямо сейчас вас поженить, вряд ли я смогу это обеспечить на ночь глядя, — выдаёт, надевая очки.

Вот, как он расценивает наши сцепленные руки.

Я заливаюсь с головы до ног краской, не способная нормально вдохнуть от такого заявления, а Дима реагирует точно также, как отец — слабо смеётся.

— Не переживай, — поворачивается он ко мне, — папа так шутит. Это просто… просто наша шутка.

Очуметь, какая смешная.

По-прежнему ошарашенная, смотрю на мужчину, он тоже смеётся и разводит руками в стороны типа «простите, не мог удержаться», а я… я выдаю натужную улыбку, решая, что это единственная реакция, которую от меня ждут и сама не понимаю, как выдаю:

— Нет, спасибо.

Смех как-то резко прекращается, я чувствую на себе два неловких взгляда, а сама пялюсь в пол, ощущая, как душно становится в помещении. Воздуха бы побольше…

— В общем, да, мы не планируем жениться, — поддерживает Дима, за что ему в очередной раз спасибо. — И, к сожалению, ситуация действительно слишком сложная и… — берёт паузу, чтобы бросить на меня ещё раз взор, который в этот раз я встречаю, потому что он какой-то подбадривающий и необходимый для меня. — И довольно печальная, — заканчивает парень. — Дело касается семьи Лины, и я думаю, что ты можешь нам помочь.

Игорь Юрьевич тоже становится серьёзным, словно вдруг понимает, что его смех был неуместным. Пару секунд глядит на меня, а потом возвращает взгляд к сыну.

— Рассказывай, посмотрим, чем смогу помочь.

Удивительно, но то, что я тараторила Диме, наверное, полчаса, он укладывает в пару минут, лишь говоря по делу и избегая подробностей, за которые мне было бы точно стыдно перед его отцом. Всё это время я смотрю на него, слушаю его речь и тембр голоса — спокойный, взвешенный, уверенный. Наблюдаю за мимикой, за тем, как он иногда взмахивает рукой и сжимает между собой указательный и большой палец тогда, когда надо что-то выделить. И думаю о том, какое такое чутьё меня привело к нему?

У меня были парни, ничего серьезного, конечно, но всё же я никогда не ощущала недостатка от внимания противоположного пола. И последний год не был исключением, просто я ничего не замечала. В моей голове был только Егор. И я солгу, если скажу, что не была всё это время в него влюблена. Была, и очень. И видимо это и было причиной, почему смирилась со всем происходящим. Признала, что виновата и что просто ему что-то должна. А на самом деле всё это время я могла жить другой жизнью. Могла переключиться с Егора, поняв, что он уже никогда не станет прежним. Тем, кого полюбила. Я могла дать отпор, натравив на него отчима, не дожидаясь, когда наступит такая ситуация, когда уже будет поздно.

И вот Дима… как ураган, ворвавшийся в мою жизнь, а я даже не могу просто с ним пообщаться и узнать его лучше, потому что в моей голове по-прежнему слишком много Егора. Потому что он точно стена стоит между мной и жизнью, которую хочу иметь.

Неужели, этот парень действительно способен что-то изменить?

— Так, — внезапно раздаётся голос отца Димы, а я от неожиданности резко поворачиваюсь к нему, понимая, что большую часть рассказа пропустила.

Видимо, самую важную, потому что мужчина выглядит серьёзно озадаченным. Смотрит куда-то между мной и сыном, явно в этот момент переваривая услышанное. А потом…

— Ну, я тебя понял, — говорит он Диме, после чего его уже сочувствующий взгляд обращается ко мне. — Очень жаль, что так получилось с твоей мамой.

Это единственная фраза, к которой я привыкла. За последние полгода я слышала её, наверное, раз пятьсот, поэтому реакция уже выходит автоматическая:

— Спасибо, — дежурная фраза, потому что сказать больше нечего.

И вновь это неловкое молчание, смотрю на Игоря Юрьевича так, будто сейчас он озвучит мне приговор. Дима украдкой кидает на меня обеспокоенные взгляды, очевидно больше переживая не за то, что скажет его отец, а не рассказал ли он чего лишнего, из-за чего я могла бы расстроиться. И это ещё одна черта, которую кладу всё в ту же копилочку “идеальный парень”.

Тем временем отец Димы всё ещё раздумывает, чем может помочь, пока наконец не говорит:

— Хорошо, — поджимает губы, словно что-то прикидывает в уме, а потом резко садится прямо и снимает очки, кладя их на столик, рядом с планшетом, а следом тянется за ежедневником, который лежит чуть поодаль. Пока он листает страницы, я успеваю прочитать гравировку золотыми буквами на обложке «Шевченко И.Ю.»

— Как там у него фамилия, — спрашивает отец Димы, и я спешу поднять взгляд к его ожидающим глазам, чтобы он не подумал, что я что-то пытаюсь подглядеть.

А саму накрывает волной жара, что даже ладони потеют от волнения, я с трудом могу не запинаться:

— Кайманов Эдуард.

Игорь Олегович впивается в моё лицо острым взглядом:

— Так вот, в чём было дело, — проговаривает мужчина тихо, а я почти перестаю дышать, совсем не понимая, что это значит.

Но не успеваю ничего спросить, хотя и не уверена, что вообще осмелилась бы.

— Да, папа, это был брат Эвелины, — отвечает Дима отцу, явно говоря обо мне так, словно они продолжают какой-то разговор.

Теперь я смотрю в упор на парня, надеясь, что он заметит мой вопиющий от непонимания взгляд и постарается всё объяснить, но он не меня даже не бросает и взора. Смотрит только на отца, который в свою очередь на меня, а меня не покидает ощущение, что меня вновь выставляют на торги, потому что мужчина меня точно ещё раз оценивает.

— Ну за такую девушку не стыдно в глаз получить сын, — наконец, выдаёт приговор мужчина, а мне и вовсе становится плохо.

Он знает про сегодняшнее утро. Боже мой, знает, а я даже не смогла сложить дважды два. Дима отец прокурора, и судя по всему, их отношения прямо противоположны отношениям отчима с Егором, а значит не должно быть удивительно, что его папа заметил увечья на лице сына.

А ещё это значит… Проблемы.

Проблемы, которые он может устроить Егору. А если ещё и покопается в старых делах, то найдет тысячу и одну причину упрятать Егора в тюрьму далеко и надолго.

Глава 13. Лина

Я сама не понимаю, как мои ноги поднимаются на второй этаж. Иду, полностью погруженная в мысли, а когда за мной неожиданно закрывается дверь, впервые возвращаюсь в реальность.

— Ого, — вырывается само собой, когда осознаю, где нахожусь.

Это комната. Настоящая «мальчишеская» комната, судя по всему, принадлежащая Диме, у которого очевидно нет никаких завышенных запросов к интерьеру. Потому что в ней всё максимально просто. Кровать, стол, стул, шкаф и пара тумбочек — и всё в одной тёмно-синей и светло-серой гамме. В ней нет изысков и каких-то определённых запоминающихся деталей. Разве что, вещи на полках над столом и векторный узор в виде городских домов синего цвета на серых обоях, на одной из стен, где висит телевизор. А ещё здесь нет разбросанных вещей. Слишком идеально даже для меня, любящей, чтобы всё стояло на своих местах.

— Это значит хорошее впечатление или плохое? — встаёт передо мной Дима.

Это значит совсем другое, но ведь я не могу признаться, что последние минуты, даже не понимала, куда иду, вышибленная из реальности перебиранием в уме вариантов, что будет с Егором. С отцом Димы то прощалась на автомате, как и благодарила за обещание: посмотреть, что можно придумать, после чего его сын быстро пожелал ему хорошего вечера и вывел меня из библиотеки.

— Это значит «немного неожиданно», — увиливаю я, по-прежнему глядя по сторонам, хотя и впечатления явно хорошие.

Дима моим ответом доволен, он тут же проходит вглубь комнаты и предлагает мне сесть, но я не двигаюсь с места, всё гадая, как правильно задать вопрос.

Я ведь не должна переживать за Егора, правильно? Однако…

— Его теперь посадят? — выпаливаю, больше не в силах сходить с ума от неизвестности.

Да, Егор — редкостный подонок, но это не значит, что я буду желать ему проблем. Тем более, в таких масштабах.

Я не думаю, когда задаю вопрос, что Дима меня может не понять, лишь только услышав, как он прозвучал, осознаю, что надо бы пояснить, однако парень сразу догадывается, о ком идёт речь. Он перестаёт что-либо делать и ровно встаёт, оказываясь по ту сторону кровати. Его выражение лица мигом преображается до хмурого и недовольного.

— А ты бы этого хотела? — отвечает вопросом на вопрос, и мне это почему-то не нравится.

Он словно хочет слышать от меня что-то конкретное. Но я не могу сказать правду, понимая, что она сыграет против меня.

— Неважно, что хочу я, — отвечаю, хотя кажется наоборот дело как раз в том, чего хочу я.

Потому что Дима смотрит на меня так, будто я его разочаровываю.

— Но ты ведь не можешь отрицать, что твой брат этого заслуживает?

Не могу, Егор давно ходит по лезвию ножа, оставаясь всё время безнаказанным. Просто я не хочу, чтобы его наказание было снова из-за меня. Но проблема в том, что я не могу признаться в этом парню, потому что он расценит всё по-другому.

— Я не могу судить, чего он заслуживает, а чего — нет, — самый безопасный ответ, который могу выбрать, чтобы не лгать Диме и не выглядеть при этом окончательно сумасшедшей. — Это не мне решать в данной ситуация, а только тебе. Но я хотела бы знать, чего стоит ждать.

Но и такая позиция ему не особо нравится, выражение его лица становится почти нечитаемым.

— Нет, его за это не посадят, — с неожиданной для меня холодностью бросает резко парень, что даже успеваю нахмуриться.

Не его словам и не его желанию отомстить Егору, потому что это абсолютно нормально. Но во мне внезапно раздаётся какой-то звоночек и срабатывает интуитивное чувство, которое сама не могу объяснить. Однако оно очень быстро исчезает, потому что Дима незаметно оказывается возле меня. И он снова тот парень, которым я его успела узнать, пусть в его кофейного цвета глазах и томится толика разочарования и недовольства, но их легко понять, стоит только взгляду упасть на все увечья, которые нанёс ему Егор. Я бы на его месте тоже хотела, чтобы Кайманов за всё заплатил.

— Не пойми меня неправильно, — говорит он, стоя довольно близко и смотря на меня этим удивительно значимым взглядом, от которого перехватывает дыхание. — Я понимаю, что он — твой сводный брат и что ты прожила с ним не один год под одной крышей, но он определённо должен ответить за все свои поступки. Я не собираюсь катать на него заяву, как какой-то недоносок и тем более просить отца, чтобы он расхлёбывал мои проблемы. Но даже если бы это сделал, максимум, чего бы получилось добиться, учитывая, кто его отец, — условка или предупреждение, что ему, как понимаю, выносили уже не один раз.

Дима всё это говорит слишком спокойно, как будто просто рассуждает, однако мне кажется, что это опасная спокойность, так ещё ведут себя, когда знают что-то наперёд, чего не знает никто. Разве что, теперь ещё буду знать я.

— Но есть всё же вещи, за которые его точно могут посадить, и ты тоже их знаешь, Лина.

Я тяжело сглатываю, неожиданно желая отступить от него назад, словно он сказал что-то до ужаса страшное. Хотя, по сути, в его словах нет ничего такого, просто одна мысль о том, что светит Егору, если он не прекратит устраивать — да ещё и принимать участия — бои без правил, словно вышибает землю из-под ног.

— Ты хочешь, чтобы его посадили за это? — едва живым голосом уточняю я.

И снова вопрос на вопрос:

— А ты бы не хотела? — но ответа не дожидается, будто бы точно знает, что мне нужно больше доводов. — Избавиться от него? Навсегда? Или хотя бы лет так на десять, если будет правильный судья. Это ненормально, через что он заставляет тебя проходить, сколько? Год? Два?

— Год, — автоматом выдаю я, но сама хмурюсь, отталкивая его слова, хотя в них определённо есть что-то заманчивое.

Но это желаю не вся я, лишь какая-то совсем маленькая часть, просто жаждущая другой жизни.

— Это всё равно слишком долго. С учетом того, что ещё неизвестно: получится у тебя вырваться из этой семьи или нет.

И всё же большая часть меня побеждает, я трясу головой, отступая назад, потому что в близости с парнем есть что-то такое, что дурманит мысли, втягивая в водоворот искушения тёмной стороны.

— Нет, так нельзя.

Смотрю на Диму неодобрительным взглядом, ожидая, что он продолжит меня уговаривать, однако на удивление он реагирует слишком просто. Пожимает плечом и дарит слабую полуулыбку одним уголком губ.

— Нет так нет, — отзывается он и снова как-то незаметно оказывается ближе, что на сей раз не вызывает никаких негативных чувств. — Ты просто сегодня столько мне рассказала, что я подумал, будто бы ты сама хочешь всё прекратить. А пока отец думал, чем может помочь с отчимом, я придумал, как избавить тебя сразу от них двоих.

Его слова кажутся такими искренними, в которых заложены добрые намерения, что испытываю раскаяние за закравшиеся подозрения.

— Это действительно только твоё дело, хотя я даже не удивлён, что у тебя слишком доброе сердце, чтобы сделать кому-то что-то плохое,

Это не так, во мне оно есть — и оно сейчас на меня тихо порыкивает где-то из отдалённых уголков души, что не приняла его предложение.

Я же решаю, что лучше полностью переключится с того разговора.

— Спасибо тебе, что помог мне сегодня и думаешь, как мог бы помочь ещё больше, — и это я произношу тоже искренне.

Я уже и не помню, чтобы кто-то так заботился обо мне, а тут, можно сказать, абсолютно чужой человек, который сделал для меня больше, чем близкие за долгое время.

Диме явно приятно, где-то с несколько секунд он продолжает стоять рядом со мной, а потом чуть отступает назад, хотя и в этот же момент успевает перехватить своими пальцами два моих, чтобы потянуть за собой. На этот раз я не сопротивляюсь, двигаясь за ним. Нам нужна пауза, возможно, чтобы поговорить на отвлеченные темы, тем более, у меня есть, что у него спросить. Отвлекшись на проблемы, забыла, что, по сути, у нас что-то вроде мини свидания, а тут я вывалила на него целую свору своих неприятностей, ещё и осталась недовольна, когда парень захотел их решить. Но стоит сесть рядом с ним, хотя между нами дистанция остаётся очень даже приличная, вновь вспоминаю, что на сегодня лимит времени вышел. Более того, я влезла в кредит, за который придётся дорого расплачиваться. Поэтому решаю избежать больших проблем, чтобы не лишить себя ещё одной встречи.

— Мне пора домой, — слегка виновата произношу я, и пока парень не успел ничего предложить, только начав набирать для этого воздух, быстро добавляю: — Я закажу такси.

Нет, нет и ещё раз нет на не озвученное им предложение. Особенно после того, как я узнала, кто его отец. Надо быть осторожной. Со всем и со всеми. Дима ещё даже не успевает что-то ответить, а я уже достаю телефон, чтобы заказать машину, но и здесь меня ждёт полнейший провал.

Странные, однако, сегодня качели моего везения.

— Телефон сел, — закусываю губу, с обречённостью глядя на безжизненный экран.

— Я бы с радостью отвёз тебя сам, — подхватывает тут же парень, по голосу которого могу понять, что он радуется моему «невезению».

— Знаешь…

Повернувшись к нему лицом, начинаю я несмело, не имея никакого понятия, как всё деликатно объяснить и снова не нарваться на вполне разумное предложения, но всё понимающие глаза Димы говорят за него быстрее, чем он.

— Ты не хочешь, чтобы снова были проблемы, — говорит он, а я как-то машинально сразу улыбаюсь, чувствуя эту невероятную лёгкость от того, как парень меня понимает.

Вдаваться в объяснения не хочу. Смысл? Дима не дурак, чтобы не осознавать, чего именно пытаюсь избежать.

— Не переживай, я закажу тебе такси, — добавляет парень, и я окончательно понимаю, что он идеален.

— Спасибо, — восклицаю, а уже в следующую секунду с опозданием осознаю, что обнимаю его.

Бессознательно, просто потому что не передать словами, как ему благодарна. Вот только плачу за импульсивность невероятной неловкостью в виде внезапной тишины и растерянного Димы, руки которого зависают в воздухе где-то в районе моих лопаток. Я спешу отпустить его и вернуться обратно, однако расстояние между нами всё равно становится меньше, потому что его глаза — это всё, что я вижу. Большие, тёмные, глубокие и такие волнующие. И вот тут я уже могу отметить, что далеко не растерянность бушует в них. У меня замирает сердце, а вместе с ним кажется замирает весь мир, который умещается в этот момент. Потому что я знаю, что последует дальше.

Но не следует. И тут не я обрываю ту нить, что была натянута между нами. Это Дима. В его глазах что-то мелькает, словно спадает какая-то пелена, и вот он уже сидит ровно. Больше не смотрит на меня и не улыбается, а напротив — предельно серьёзен.

— Прости, — выдаёт он голосом, в котором раскаяния больше, чем во всех извиняющихся словах, которые существуют.

А вот я хочу сказать ему, что извиняться совсем не за что, хотя и не уверена, что было бы правильно, если бы этот поцелуй произошёл. И пока я собираюсь с мыслями Дима уже встаёт.

— Я заберу телефон, — говорит он, оборачиваясь, когда открывает дверь, чтобы выйти, — оставил его в библиотеке. Вернусь и сразу вызову такси.

Я что-то сделала не так, — это единственная мысль, которая терзает меня всё то время, что остаюсь сидеть на его постели и смотреть в открытую дверь. Мне мало, что видно со своего места, а встать не решаюсь, чтобы изучить получше его дом и комнату. Хотя время тянется невообразимо медленно, а Дима всё не приходит и не приходит. Я начинаю прислушиваться к звукам, гадая, что именно могло его задержать, но в доме, как мне кажется, стоит мёртвая тишина. Тогда перевожу взгляд на большое окно слева от кровати. За ним тоже ничего нет, кроме макушек елей и луны, тонущей в серых облаках. Сейчас самое время подумать, что скажу отчиму и Егору, если они уже обнаружили, что меня нет, но на ум ничего не приходит. Не потому, что нет уважительных причин, которые могла бы выдумать, а потому что просто не хочу. Не хочу лгать, не хочу думать, что чем-то обязана им, потому что это давно не так. Пусть Кайманов старший и обеспечивает меня, но это не было моим решением выбрать его своим опекуном. Он сам дал мне свою фамилию и удочерил, сам привёз в свой дом и сам оставлял до сих пор в нём. Я этого всего не просила. Не просила, чтобы мама падала в омут с головой, переезжая к нему, попутно продавая нашу квартиру, в которой мы прожили всего год. Как и в предыдущей, и еще с десяток “до”. Я даже не знаю, остались ли у матери сбережения или какие-то скрытые счета. Хотя я точно знала раньше, что они были, потому что она не была содержанкой, а работала на износ, будучи отличным риэлтором. Это Эдуард решил, что мама больше работать не будет, это он решил, что я заслуживаю только самых дорогих вещей и достойного образования, разве что, позволив выбрать самостоятельно направление дизайнера интерьера. Вот, почему я всегда придаю особое вниманием цветам комнат, они много говорят о человеке. Как и расстановка мебели и заполненность пространства. И по Диме я точно могу сказать, что он не любит хаоса в своей жизни, что ещё более странно, ведь именно им я и являюсь со своим неимоверным багажом.

Я не могу ошибаться в нём. Или могу?

Вновь кидаю беглый взгляд на его комнату, едва борясь с желанием изучить всё досконально. И не делаю этого не потому, что боюсь, что он застукает меня за просмотром его ящиков, а потому что он был слишком добр ко мне, чтобы я относилась к нему так неуважительно. Хотя мне определённо было бы чем занять руки и мысли, которые с каждой минутой давят всё сильнее. В конечном итоге момент, когда вернусь, всё-таки настанет, хотя я бы предпочла спрятаться здесь.

Следующее, что происходит, я слышу голос. Издалека, точно за толщей воды и не сразу могу понять, что происходит. Голова тяжёлая, веки весят тонну, а за ними беспробудная тьма.

— Не стоит тебе пока приезжать, — вновь слышу я, хотя по-прежнему не совсем понимаю, что происходит. Смех: — Ой не надо только говорить мне, что тебе прям плохо живётся. По-моему, тебе ещё лучше, чем мне. — Пауза. — Вот уж нет, меняться я точно не буду.

Что за…

Наконец я открываю глаза и…

Вот же чёрт! Я подскакиваю так резко, что по голове точно раздаётся удар от поспешности движений. Но это всё не идёт ни в какое сравнение с тем, что творится со мной, когда по мне бьёт осознание. Домой я так и не попала.

Перед глазами всё та же серая стена с изображением города, только на сей раз сама комната погружена в ночной свет. Я уснула, правда уже лежу на кровати, а не так, как помню в последний раз. Идея положить голову на изголовье кровати определённо была не самой удачной.

— Осталось недолго, сама же знаешь, — как-то обреченно и одновременно по-доброму звучит голос Димы, и на этот раз я наконец нахожу, откуда доносится он.

Парень стоит в коридоре, опираясь на противоположную стену и смотрит прямо мне в глаза, в которых сразу вспыхивает приветливая улыбка. Она и на губах, но что-то мне подсказывает, что предназначена не мне. А той, с кем он говорит. Девушке. И вместо того, чтобы думать о том, что я проспала, теперь все мысли о той, что на том конце провода. Слишком нежно он говорит с ней.

— Договорились, буду завтра у тебя, всё обсудим, — продолжает он, но при том его взгляд по-прежнему прикован к моим глазам.

Он смотрит так, будто ничего такого необычного не происходит. Вот только я не могла напридумывать сама себе, что понравилась ему. Он сам этого говорил, а теперь…

— И я, до завтра, — заканчивает парень разговор и сразу направляется ко мне, улыбаясь, а я думаю только о том, на что был ответ «И я», как тут… — Прости, сестра звонила, всё никак не может выбраться к нам в гости.

— О…

Я даже не понимаю, что говорю это вслух, но облегчение испытываю колоссальное. Честное слово, в роли девушки на стороне — это последнее, кем я хотела бы быть.

— У тебя есть сестра, — не вопрос, а просто себе напоминание, что он уже сегодня о ней говорил.

— Ага, старшая, — Дима опять садится рядом со мной, на сей раз мы сидим в темноте. — Прости, заговорился с отцом, а когда вернулся, ты спала. А разбудить тебя рука совсем не поднялась. Тем более, это слишком прекрасное зрелище.

Ну вот опять я красная как рак всего из-за нескольких слов, не говоря уже о том, что ещё и не могу влиять на широту своей легкомысленной улыбки.

Пока…

Да сколько же можно забывать.

— Мне пора домой, — я даже знать не хочу, который сейчас час.

Ночь за окном, это и дураку понятно, а большего знать и не надо.

Дима на этот раз со мной согласен.

— Пора, не хочу, чтобы у тебя были проблемы.

Он тут же снимает с блокировки экран телефона и заходит в приложение, чтобы заказать такси. Адрес повторно не спрашивает, а мне приятно, что он его так хорошо запомнил. А когда дело сделано, вновь смотрит на меня.

— Ты уверена, что ничего серьёзного не случится?

Нет, не уверена, но лелею надежду.

— Ну не убьют же меня, — пытаюсь пошутить, но по глазам парня вижу, что чертовски неудачно.

Я хочу добавить, что Эдуард в жизни на меня голос не поднимал, но мне не удаётся успеть утешить парня. Раздаётся звук оповещения — приехало такси.

Я больше не тяну, тут же встаю, и Дима поднимается вместе со мной, провожает до ворот и садит в машину, сказав на прощание, что будет ждать от меня смс и не уснёт, если не напишу. А если не буду отвечать больше суток, то приедет сам лично ко мне, чтобы проверить, всё ли у меня хорошо. Слова звучат, как небольшая угроза, но вызывают на моих губах лишь умилённую улыбку, которую пытаюсь удержать, чтобы настрой так быстро не омрачился приближающейся реальностью. Я по-прежнему не хочу ничего выдумывать, даже когда улавливаю взглядом пропускной пункт. На сей раз, нас останавливают, но стоит охраннику увидеть меня, как шлагбаум поднимается вверх. И только когда мы подъезжаем к воротам, я внезапно понимаю, что все мои электронные карточки остались похоронены в разряженном телефоне, а наличных денег нет. Неловко будет, однако ничего не остаётся, как попросить водителя посигналить, чтобы кто-нибудь вышел сюда и оплатил, но на это мне отвечают, что уже всё сделано.

Дима.

Я держусь за мысли о нём, как за якорь, чтобы не утонуть в этом кошмаре, что меня ждёт. А он точно ждёт, это я понимаю, стоит выйти из машины, а меня уже встречают невероятно отчаянные глаза Алексея.

— Слава богу, вы вернулись, — выдаёт мужчина.

Вот, когда вся прочная земля под ногами начинает пошатываться. Недолгим был мой хороший настрой, но я стараюсь держаться стойко. Без лишних слов направляюсь вперёд, желая оставить все силы на оправдание перед тем, кому мне так и так придётся их предоставить, но тут меня ждёт неожиданный сюрприз.

За ворота то меня пропускают, а вот дальше.

— Простите, велено вас задержать, — говорит нерешительно Алексей.

Голос у него сиплый, взволнованный, словно сегодня был невероятно тяжёлый день. За его спиной ещё пара ребят из охраны, которые стоят и взирают на меня, как на восставшую из мертвых.

— Не поняла, — искренне удивляюсь я, глядя то на Алексея, то на тех, что за его спиной.

Но никакого ответа не получаю, кроме одного:

— Простите.

Да что за бред, не будут же они меня силой…

Будут, я даже шага не успеваю сделать, а передо мной уже живая стена.

Алексей пытается быть вежливым, хотя это смехотворно в его то положении.

— Я могу вас проводить в комнатку…

Я не даю ему договорить. Серьезно, хватит с меня командиров.

— Кем велено? — требую зло я, что даже Алексей немного удивляется.

Ему точно ещё не приходилось слышать угрозу в моём голосе. Возможно потому что до этого меня никогда не пробовали не пустить в дом?

Алексей тушуется, словно не совсем уверен, может ли мне это говорить, но под моим взглядом сдаётся.

— Егором Эдуардовичем.

Проклятье, честно, лучше бы взбесился Кайманов старший. Я обречённо прикрываю глаза, осознавая, что катастрофы теперь точно не избежать.

— Он здесь?

— Подъезжает уже.

Ещё хуже.

Ну же, думай, Лина, думай. Мне ещё не хватало, чтобы вся охрана стала свидетелем наших отношений. Пока ум не цепляется за главную деталь.

— Мой отчим в курсе, что Егор запретил меня впускать?

Вот оно — взгляд мужчины говорит сам за себя. Осечка. Пробел. Не состыковка.

И хоть мне немного жаль видеть на выражение лица мужчины некоторого рода мучение, что он в чём-то ошибся, не могу не воспользоваться этим.

— Советую позвонить ему и спросить, можете вы меня задержать или нет, — бросаю смело.

Потому что победа так и так будет на моей стороне, когда ничего не знающему отчиму зададут подобный вопрос. И Алексей это — ой как хорошо — понимает, он просто отступает в сторону, опуская взгляд в землю и давая мне пройти. Несправедливо, да. Совсем невиновные люди страдают из-за наших собственных неразберих, но я стараюсь не брать на себя ещё и эту вину. В конце концов, Алексей сам допустил ошибку. Да и если по-честному, Егор ничего не сможет ему сделать, не привлекая внимание отца, что ему точно не нужно.

В доме я оказываюсь уже через минуту — в холле мрак и тишина. Слишком холодно и пусто. Почему-то стоит перед глазами образ тёплых оттенков дома Димы, в который я охотнее бы вернулась, чем в этот. Даже факт того, что здесь моя мать, не заставил бы поменять своего мнения. Впервые я даже к ней не хочу заходить, почему-то слишком злая на неё, что она так безрассудно оставила меня одну справляться со всем этим. Пусть она никогда и не метила на звание «самая ответственная мать» всё равно земля под ногами казалась прочнее, когда она была в своём уме.

В комнате первым делом ставлю телефон на зарядку, собираясь сдержать обещание написать Диме, чтобы он не беспокоился, и сразу направляюсь в ванную комнату, чтобы смыть с себя этот день. Снять грязную одежду и погрузить голову под тёплые струи душа. Мне нужны силы, чтобы выдержать предстоящее. Очень много сил.

А когда выхожу из душа в комнату, обёрнутая в одно полотенце, первым делом замечаю светящийся экран телефона. Я думаю, что это Дима, спеша к столу, где лежит гаджет, но вижу нечто, что меня буквально шокирует.

Этот номер у меня не записан, как и у него не записан мой, но я знаю эти цифры наизусть.

Слова «Абонент звонил вам 69 раз» забирают воздух из лёгких. Пальцы начинают дрожать, едва попадая по экрану, чтобы смахнуть все оповещения, словно это поможет избавиться от факта того, что Егор меня искал. Пока не натыкаюсь взглядом на смс и звонки от подруги. Я ещё не успеваю поднести палец, чтобы открыть сообщения, как на экране уже высвечивается её номер.

Пара глубоких вдохов, и я отвечаю на звонок.

— Черт бы тебя побрал, Кайманова, совсем сдурела? — требует голос подруги, стоит мне нажать «принять».

Я морщусь от упоминания фамилии, мне она ненавистна, даже если это просто формальность.

— Крис, погоди, — пытаюсь прервать подругу, так как не могу сейчас тратить время на разговоры с ней, но она не замолкает.

— Нет, не погоди, — почти огрызается подруга, на что я сразу же хмурюсь. — Где тебя черти носили? Ты знаешь, что устроил твой братец?

Нет, не знаю, и отчего то знать не хочу.

— Мне очень жаль, правда, но сейчас я действительно не могу говорить, — сама не знаю, что управляет мной.

Обычно я бы впала в несусветный стыд, но сейчас я хочу одного — написать Диме.

— Ты издеваешься? — я слышу истеричные нотки в её голосе, что очень редко случается. — Лина, объясни, что случилось и где ты была.

— Я объясню честно и все обязательно расскажу: где и с кем…

Я замолкаю. Резко. Потому что из комнаты точно кто-то выкачивает весь воздух, наполняя её чем-то очень тёмным и леденящим душу. Я не вижу его, нет. Ещё не вижу, но уже точно знаю, что он стоит за моей спиной.

— Лина? — раздаётся в трубке, но я уже не слышу Крис, потому что слышу совсем другие слова.

— Лучше расскажи мне, Эвелина, с кем ты была.

Телефон падает из рук, прежде чем я поворачиваюсь и…

Пропадаю.

Просто разбиваюсь на миллион осколков, видя невероятно дикие глаза Егора.

Он слишком близко. Подкрадывается так незаметно, что моё сердце отправляется куда-то в пропасть. Оно не стучит. Совсем. И это не потому, что я боюсь его. А потому что я боюсь того, что вижу в его глазах — именно в них я оставляю своё жалкое сердце в тот момент, когда он приближается вплотную, запускает руку в мои мокрые волосы и прижимает своим телом к стене.

Глава 14. Егор

Да он, бл*ть, издевается.

Я бью по тормозам, стоит услышать от Алексея по телефону, что Лина вошла в дом.

Всё, предел, меня накрывает.

Сжимаю до побелевших костяшек руль, а в голове точно часовой механизм даёт сбой, и бомба взрывается.

Мать вашу, пять утра.

Пять, мать вашу, утра.

Я даже боюсь хоть на секунду пробовать задумываться, где она была.

Сорвёт чеку, к херам.

Сижу, буравлю взглядом пропускной пункт, но никак не решаюсь отпустить педаль. Мне нельзя сейчас туда въезжать, иначе всё — не выбраться уже будет из того болота, в котором за эту ночь погряз по горло.

Лина — это болезнь.

Язва.

Неизлечимая и постоянно кровоточащая.

Ещё немного, и это я отправлюсь в психушку, а не её мать. Меня рвёт на части от этих гребаных противоречий, хотя все до единого касаются только птички — помешан и одержим.

И мне надо с этим определённо заканчивать, иначе всё зайдёт слишком далеко.

Вновь смотрю на въезд в посёлок, мне бы чутка успокоиться да взять себя в руки, а то даже страшно представить, что могу натворить. Тянусь к бардачку, где валяется пачка сигарет. Обычно, я редко к ним прибегаю, откаты прилетают потом такие, что после тренировки ощущения, будто многочасовой марафон пробежал, но сейчас мой мозг сам не проветрится.

Откидываюсь на спинку сидения, по-прежнему глядя на въезд, как на самого злейшего своего врага. Одна медленная затяжка. Две. Три…

Да пошло оно всё.

Сигарета улетает в окно, а я наконец спускаю машину с тормоза.

Что буду делать — сам не знаю.

Как и не знал все шесть часов, что колесил по всей ближайшей округе.

В обычной ситуации я бы расценил её выходку, как протест, но после всего случившегося за весь день, я точно знал, что это ни черта не протест. Что-то большее. А я как малолетний пацан подсел на измену.

И чтоб оно было всё неладно, мне пришлось признать одну единственную вещь — я ничерта её не забыл. Не отпустило, а мои яйца всё ещё в маленьких, гадючих ручках Лины, а она даже и не догадывается, какую власть имеет надо мной. И если не соберусь, имею невероятно высокие шансы облажаться по полной программе.

Мой план работает только тогда, когда птичка рядом. И надо довести его до конца. А потом уже будет без разницы. Сорвусь не сорвусь — в глазах Лины я буду последним, в чью сторону она бросит хотя бы один взгляд. Главное, продолжать задуманное и не поддаваться никакому безрассудству.

Я даже не паркую тачку, бросаю прямо на подъездной дорожке, и сразу направляюсь в дом, как на моём пути попадается Алексей. Его глаза это что-то с чем-то. Давно я не видел, чтобы у охраны так горело одно заднее место. Он летит ко мне, собираясь на ходу вдаваться в объяснения, но я стопорю его издалека, только взмахнув рукой. Мне нет до него сейчас никакого дела. К тому же, прекрасно понимаю, что у него не было выхода. Лина пошла с козырей. И это только выкашивает ещё сильнее. Где моя робкая, послушная птичка?

И ответ приходит стоит только влететь мне в дом.

Я слышу её голос, который ничерта не похож на переживающий. Нервный и дерзкий, с тонкой ноткой остроты.

Я даже на момент подвисаю.

Да ладно, вместо того, что сидеть, как мышка и не привлекать к себе никакого внимания, голос птички звучит так, будто ей вообще нет ни до кого дела.

Я медленно поднимаюсь наверх, осознавая, что она треплется по телефону, на который я позвонил хрен знает, сколько раз, но нарывался лишь на один ответ, который посылал меня к черту. А теперь…

Всё, шоры на глаза, я уже и не понимаю, как двигаюсь, планируя ворваться в её комнату, послав любые идиотские принципы, как слышу всего несколько слов.

«Где и с кем была».

Твою мать, да у Лины просто талант отключать мой разум, потому что я больше не думаю, один шаг, и я её комнате. А плечики птички тут же вздрагивают, будто она сразу ощущает меня.

Вот теперь я верю, что она боится.

— Лучше расскажи мне, Эвелина, с кем ты была… — начинаю, но нихрена не заканчиваю, потому что мои глаза наконец видят.

Видят её, словно до этого я был слеп.

А я и был.

Вид её тела, вид её ног и кожи плеч, по которым стекают крохотные капли воды.

Да твою ж…

Но уже ничерта не работает — два бездонных моря её огромных глаз смотрят в мои, и я, клянусь богом, просто исчезаю как личность.

Во мне точно просыпается зверь, который голоден только её.

И он собирается этот голод, наконец, утолить.

Глава 15. Лина

Бездна.

Вот, где я.

Каждый чертов раз, когда Егор просто рядом, я пропадаю.

Сейчас же…

Возможно, я больше никогда не отыщу себя.

Стою, не дышу. Боюсь. Боюсь вдохом уничтожить то расстояние, которого и так нет. Боюсь случайно почувствовать его тело. Боюсь вдохнуть его пьянящий запах и навсегда потерять голову.

Это чертова ложь. Егор не может стоять ко мне настолько близко и смотреть на меня этим зверски голодным взглядом, словно я его непреодолимая потребность.

Это всё ложь. Потому что настоящий Егор Кайманов меня ненавидит и хочет только одного — превратить мою жизнь в ад.

Если бы он только знал, что я и так в аду.

Каждый день.

Каждый день, что он не касается меня так. Каждый день, что он не смотрит на меня так. Каждый день, что он не находится так близко.

— Егор… — судорожно и жалко.

Его имя звучит как мольба. Отойти. Отпустить. Оставить меня в покое, хотя ничего из этого не хочу. Потому что если бы я молилась, то точно не для того, чтобы он меня отпускал, а напротив — сжал сильнее, обхватил своими руками и вдавливал бы в себя, пока бы наконец его и моё тела не стали одним целым.

И эта нужда настолько болезненна, что хочется плакать. Буквально сползти по стенке и разрыдаться. И колотить его руками. Кричать на него. Переворачивать всё, что попадётся под руку, лишь бы хоть на толику избавиться от этой дикой потребности его ощущать.

Но вместо этого я лишь крепче пытаюсь держаться за стену, чуть отстраняясь ближе к ней, чтобы выйти из этой опасной зоны и нормально вздохнуть.

А вместо этого оказываюсь ещё ближе к Егору. Он точно звереет. Рычит, стоит мне двинуться и дёргает обратно к себе. Его пальцы сильнее сжимают затылок, а у меня сердце ныряет куда-то вниз, когда моих губ касается его сладостное дыхание.

— Где ты была, Лина, — вкрадчиво так и пугающе спокойно.

И это даже не вопрос. Слова звучат, как приговор. А самая ирония в том, что мне нечего ответить ему не потому, что не могу сказать правды, что строила против его семьи козни, а в том, что я как будто ничего этого не помню. Весь день стирается махом, меня до этого момента и не существовало будто. Весь мой мир, по сути, сейчас — его голубые глаза, которые не просто испытывают меня взглядом, а медленно — клеточка за клеточкой — потрошат душу.

Я снова могу выдать только одно жалкое:

— Егор…

На что получаю только ещё худший результат. Теперь я в плену его тела и стены: Егор вжимается в меня всем весом, кулаком левой руки упираясь в стену прямо около моей головы, которую тянет правой ещё ниже, чтобы мне вообще некуда было деться от его пронизывающих насквозь глаз.

— Где. Ты. Была. — напирает он, цедя слова уже сквозь зубы.

Скажи, что у Крис.

Это так просто. Всего пару слов и всё закончится.

Но ни одного слова не срывается с моих губ. Мысли как будто плавятся, язык не слушается, а всё тело изнывающе ломит, путая мучительной истомой сознание. Мне нужен воздух. Пространство. Укрытие.

Хоть что, лишь бы отдалиться. Вырваться и прекратить этот хаос в голове.

Пытаюсь повернуть голову, двинуться, извернуться, но Егор лишь сильнее сдавливает меня, чтобы моё тело полностью было поглощено им.

— Лина, чёрт бы тебя побрал, хватит ело… — только начинает говорить он, с приглушённым рычанием прикрывая глаза, как я уже перебиваю его.

— Отпусти, — едва молвлю, с трудом вернувшимся голосом.

Потому что наступает предел. Настолько опасная грань, что мне становится страшно. И всё дело в желание.

«Хватит елозить», — вот, что он не договаривает.

Желание не только его, моё тело точно созданное специально, чтобы идеально чувствовать его, мгновенно на него отзывается. Вот только с ним появляется боль разбитого сердца. Оно так истошно рыдает, что все мысли моментом трезвеют.

Хватит с него, оно и так трещало по швам, потому что ничерта не было склеено, а лишь разбивалось сильнее с каждым новым днём, что меня ненавидел Егор.

— Отпусти меня, — повторяю твёрже, когда его глаза открываются, чтобы найти мои.

На один миг, мне кажется, что я вижу в них боль, зеркалящую моей собственной. Всего один миг, потому что глаза Кайманова отрезвляются ещё быстрее, чем мои. Он будто резко выходит из помутнения, видя всё совершенно иным взглядом. Взглядом полного льда и ненависти.

— Ты играешь с огнём, птичка, — говорит он, и этот голос совсем не похож на тот, что я слышала ещё минуту назад.

В нём слишком много снисходительности и призрения, возвращающих всё на свои места.

— Отпусти. Меня. Егор.

Я ненавижу его. Всем сердцем. Сердцем, которое испытывает слишком много боли, что он только что заставил меня вспомнить и пережить снова. И в каждое слово я вкладываю эту безразмерную ненависть. Дышу горячо и шумно, с каждой секундой злясь ещё больше. А Егор ухмыляется — его ухмылка похожа на острое лезвие.

Он наклоняется к моему лицу, вынуждая мою шею выгнуться ещё больше.

— Ты ведь знаешь, что просто так тебе это не сойдёт с рук, Эвелина? Уверена, что готова к последствиям? — тягучим полушёпотом предупреждает он, касаясь дыханием моих губ.

Слишком близко, специально провоцируя реакцию моего тела на него, потому что тоже знает, что я почувствовала это.

Вспомнила, каково находиться в его горячих руках. Каково это пробовать вкус его жарких, уносящих за край поцелуев. Каково это быть его — полностью, без остатка.

И оно, будь оно проклято, реагирует, потому что слишком хорошо помнит, становясь мягким и чересчур податливым, выгибаясь под его тело так, чтобы идеально ему соответствовать.

Вот только я — это не моё предательское тело.

— Катись к чёрту, Кайманов, со своими последствиями, — цежу я ненавистно. — Я тебя не боюсь. И убери от меня свои поганые руки, пока я не закричала, чтобы сюда сбежались все до единого.

Я хорошо понимаю, что делаю. Бросаю ему не только вызов, но ещё и угрозу, которую так долго не решалась озвучить, оставляя её на самый крайний случай.

И он принимает мой вызов. Егор улыбается так, будто наконец срывает долгожданный куш, в его глазах — безумный интерес.

— Запомни, птичка, этот момент, — говорит он, с невероятно ярким азартом во взгляде, — уже к вечеру ты будешь думать, что лучше б эти руки оставались на тебе.

Егор так резко отпускает меня, что я едва не падаю, еле успев найти руками стену за спиной, чтобы на неё навалиться. Моё сердце безумно колотится, дышу я так часто, будто только что пробежала спринт. Но я до последнего не замечаю этого, неотрывно наблюдаю, как спокойно Егор выходит из моей комнаты, и думаю только о том, что я только что сорвала крышку с ящика Пандоры.

Теперь мне придётся принять наконец правила этой войны, которую столько времени пыталась избежать.

Она началась.

Глава 16. Лина

Я впервые закрываю свою дверь на замок, но даже это не помогает мне быстро успокоиться. Как самая большая трусишка, прячусь в кровати, укрывшись двумя одеялами и подмяв под себя ещё одно вместе с соседней подушкой. Жарко и душно, но зато у меня есть ощущение отгороженности от всего мира.

Я не хочу чувствовать того, что чувствует моё сердце. Не хочу, чтобы перед глазами проносились снова и снова воспоминания случившегося с Егором сегодня, в особенности, как плавилось тело под его взглядом, полного сплошного порока. И это — самое страшное, потому что теперь не могу избавиться от понимания, что Егор хотел меня. Оно меняет всё. По крайней мере, в моих мыслях. Раньше мне хотя бы было проще, когда думала, что я просто ему не нравлюсь.

Игрушка на один раз — поиграл, выкинул. Или правильнее, закрыл на чердаке, чтобы никто другой больше со мной не играл, потому что своими игрушками делиться он не привык.

Но теперь всё видится совершенно иначе. Многочисленные моменты, когда он, как я думала, провоцировал воспоминания, чтобы ещё раз указать, что я уже однажды проиграла, на самом деле были другим.

Зарываюсь лицом в подушку и пытаюсь подавить отчаянное рычание.

Ещё одна огромная ложь, с которой никак не могу смириться. Что-то внутри меня безумно радуется этому открытию. И пусть оно и живет отдельно от меня, вверх над мыслями берёт с невероятной лёгкостью.

Что было бы, если бы я не сумела вовремя себя остановить? Очередная ночь, чтобы на утро проснуться в пустой постели? Пожалуй, только то чувство и держит меня подальше от совершения ещё одной ошибки.

Хватит, я не хочу снова проходить через долгие месяцы страданий. К черту вообще все мысли про Кайманова из головы, в том числе и те, по которым вполне можно было снять первоклассное порно.

Зарываюсь ещё глубже под одеяло, пытаясь избавиться от слабого мандража, словно оно может быть вызвано холодом, а не нервозностью. Но в какой-то момент темнота всё же берёт надо мной верх и побеждает, и я проваливаюсь в сон. Больше похожий на дремоту и флешбек из сцен фильмов ужасов. Однако моему организму и этого достаточно, чтобы мне спокойно проснуться раньше полудня более менее бодрой.

Вставать, если честно, не хочется. Как и высовывать носа из-под импровизированного убежища. Однако спустя минут двадцать в полнейшей тишине, я всё же соскребаю себя с кровати.

За окном во всю уже главенствует прекрасная солнечная погода, однако подхожу к нему отнюдь не для того, чтобы узнать, как одеваться. Меня интересует машина отчима, которой, к сожалению, не обнаруживаю на том месте, где видела ночью. Но есть всё же один плюс, даже можно сказать маленькая радость, — машины Егора тоже нет. В доме я одна. Домработницу и мать я не считаю — они как призраки в нём. Вроде и знаешь, что находятся здесь, но на глаза особо не попадаются.

Пока на горизонте пусто, решаю быстро спуститься позавтракать, натянув на себя растянутую с длинным рукавом тунику и шорты, с мыслью, что возможно даже получится утащить завтрак на улицу и отправиться с ним к пруду. Мне всё ещё требуется отписаться Диме, или ещё лучше, ему позвонить. После того, как ушёл Егор, я так и не решилась этого сделать. Всё время не покидало ощущение, что Кайманов где-то рядом со мной.

А он и был — в голове.

На замок особо не рассчитывала, звук ломающейся двери конечно кого-нибудь да и привлёк, однако это не спасло бы, если бы на экране светился ответ Димы в сообщении. Телефон пришлось отключить. Понимала, что это может спровоцировать его обиду и волнение. Однако проще объясниться с ним, чем с Егором. А рисковать потерять сейчас Диму я не могла. Да и подставлять уж точно не собиралась.

В доме, как и надеялась, действительно никого нет, поэтому решаю особо не спешить. На столешнице нахожу ещё тёплые тосты, делаю из них сендвич и, прихватив кружку с чаем и банан, иду к пруду. Сажусь на свой любимый камешек и завтракаю под чириканье птиц и тихий шелест листвы. Потом достаю телефон и с замиранием сердца жду, когда он включится.

Три сообщения, но удивительно, что Дима за них умудряется передать, как переживает. Я отвечаю ему, что всё в порядке, но сегодня буду, скорее всего, вне зоны доступа, так как ещё не знаю, как сложится этот день. И если получится, то обязательно вечером напишу.

Потом снова выключаю телефон и встаю, так как находиться в кофте с длинным рукавом на таком солнце почти невозможно. Я планирую переодеться в футболку, взять планшет и вновь вернуться сюда, чтобы позаниматься. Сидеть в доме и знать, что где-то там за стенами ходит Егор, не могу. Никаких занятий тогда точно будет не сделать. Но сначала захожу на кухню и мою кружку и тарелку, что осталась от тостов.

Как раз заканчиваю расставлять посуду по полкам, когда на улице раздаётся рычание мотора. В груди всё разом холодеет, и я с ужасом понимаю, что скрыться я так быстро не успею, а значит придётся столкнуться лицом к лицу с Егором.

И похоже не только с ним.

Замираю у раковины, бросая взгляд на холл. Между рёбрами скребётся отвратное чувство, когда слышу женский смех. Секунда молчания и снова женский смех. Мне не надо выглядывать в окно, чтобы видеть, что прерывает заливистое веселье девушки — рот Кая.

Спустя секунд десять они вваливаются в холл. В звуке пустынной роскоши её смех звенит громче, отталкиваясь от холодных стен.

Но самое ужасное — я знаю этот смех.

Так хорошо знаю, что на глазах бессознательно проступают слёзы, которые не смогла бы сдержать, даже если бы была намного сильнее и не переживала это повторно.

Я оборачиваюсь, держась крепко за край столешницы, чтобы выдержать момент, когда парочка заваливается в кухню, и на меня сразу же смотрят подёрнутые опьяняющим весельем глаза Крис.

“Запомни, птичка, этот момент, уже к вечеру ты будешь думать, что лучше б эти руки оставались на тебе.”

Глава 17. Лина

Егор целует меня.

Дико и парадоксально.

Его рот занят ртом Крис, но вот глаза…

Яркие, хищные и порочные не отрываются от моих, когда он, напирая всем телом, подводит Крис к столу и тут же усаживает её на него.

Я стою, не двигаюсь. Моё тело, точно закованное в цемент, тяжелеет с каждой секундой, дыхание учащается, но сердце будто наоборот замедляет ход. Мыслям нет места в моей голове — одно сплошное ошеломление, приправленное едким разочарованием.

Егор и Крис — они знакомы.

Мне хватило одного взгляда на подругу, чтобы понять, какое она испытывает облегчение от снятия маски дружбы.

Я знаю разницу, видела, и удивление точно выглядит не так. Таким блеском в глазах горит только победа.

Уйди, Лина, прошу тебя, уйди…

Но я не могу, хотя слышу, как упорнее разум призывает отреагировать.

Поражённая, раздавленная и униженная могу только стоять и смотреть на то, как рушится ещё одна часть моей жизни. А ещё меня точно держат прикованной к месту глаза Кая.

Словно говорят: «Хотела? Ну что ж, получи»

Отвечают на каждый мой брошенный вызов. Каждое его движение рук по телу другой, языка, мелькающего в их жарком, томительном поцелуе, как сжимает пальцами до белых пятен скулы Кристины — это всё до единого адресовано мне.

А затем у Крис с губ срывается стон.

Я дёргаюсь назад, резко, чувствуя как вжатый ноготь в столешницу больно ударяется о поверхность. Стискиваю зубы, чтобы не шикнуть, хотя невероятно хочется зажмуриться и заскулить. Но вместо этого я наконец оживаю, осознавая, что каждая новая секунда ступора доказывает Кайманову, как мне больно.

Ублюдок…

А мне надо срочно отсюда выбираться.

Сжимая пальцы в кулак, мысленно собираюсь. Мечу взгляд по сторонам, пытаясь понять, куда мне деваться. Чем громче звуки, тем сильнее заливаюсь краской и паникую. Выход в сад…

Первые шаги совсем нерешительные, странное ощущение, но даже уходя — проигрываю только я. Бегу, как всегда. Но это сейчас не имеет значения. Спешу к двери, но перед ней замираю. Один взгляд на Кая — он улыбается, его глаза обещают: это только начало.

Вылетаю на улицу, как ошпаренная. Пытаюсь перевести дыхание, но воздух слишком тёплый. Его недостаточно, чтоб отдышаться, успокоиться и остыть.

А ещё мне совсем некуда идти.

Совсем.

Вот так просто Егор лишил меня дома. Даже моё место у пруда не кажется сейчас надёжным и уединенным — я на виду. Я же хочу испариться. Ноги несут меня сами, просто иду, а когда дохожу до дорожки, ведущей к воротам, осознаю, что просто так мне не выйти. Наверняка, Егор дал наказания меня не выпускать, и я не уверена, что на этот раз пройдёт номер с угрозой. Останавливаюсь посередине и оглядываюсь по сторонам, дыхание всё учащёней, что в груди начинает давить. Поворачиваюсь обратно и снова тупик, передо мной только входная дверь.

И тут мне хочется засмеяться. Дико так и истошно. Понимаю, это нервное, а ещё от отчаяния и грёбанного понимания, что я загнана в клетку.

Перед глазами всплывает образ голой спины Кайманова. Его птичка в клетке. Оказывается, до сегодняшнего дня я ещё ничего не знала о том, что означали прутья, врезающиеся в крылья. Теперь знаю.

Бессознательно трясу головой. Ни черта. Ни черта, я так просто не сдамся. Не дам уничтожить себя. Не сломаюсь. И в дом я точно сейчас не вернусь.

Продолжаю перебирать в голове, куда мне податься, уже обдумывая углубиться в лесок на той стороне пруда и просто гулять, когда внезапно мой взгляд останавливается на воротах гаража. В него целых три входа. Один напрямик из дома, второй с торцевой части особняка. Даже если кто увидит, куда я пошла, никто не догадается, что в дом я так и не зашла. Оглянувшись, направляюсь к углу дома и, пытаясь, особо не привлекать ничьего внимания, захожу внутрь и осматриваю помещение. Свет не включаю, хотя здесь и довольно темно, но машину, которая мне нужна, нахожу сразы. Это старенький хэтчбек мамы, который у неё был ещё до того, как она вышла замуж за Эдуарда и единственное, что взяла с собой из прошлой жизни. Кайманов на удивление даже не сопротивлялся, бросив пару шуток, что мне будет на чём учится водить.

Машина далеко не ужасная, хотя и рядом не стоит с иномарками Каймановых, просто не современной модели. Но мне сейчас от неё большего и не надо. Задние стёкла тонированы, а значит, чтоб меня заметить, нужно знать точно, где искать. Тем более, я специально делаю круг, почти доходя до входа в дом, на который бросаю особый взгляд, словно то самое, от чего сбежала, прямо сейчас происходит прямо за ней. Конечно, это уже предрассудки, но я всё равно держусь от неё на более менее приличном расстрелянии. Тут главное засветиться на камеры, а затем, избегая их, проскользнуть до хэтчбека и забраться на заднее сидение.

И оказавшись, как будто в убежище, наконец-то вздохнуть.

Я сделала это.

Откидываю голову назад и прикрываю глаза, поджимая губы. У меня уже нет сил сдерживать слёзы силой воли, но плакать по-прежнему мне не хочется.

Не хочу сдаваться. Не хочу принимать, что Кайманов в очередной раз меня сломал. Не хочу осознавать, насколько наивной дурой была всё это время. Непрошено прут воспоминания. Словно сам разум подбрасывает мне факты, которые почему-то не замечала. Даже не искренность дружбы, хотя мозг не раз подбрасывал мне мысли, что она ненастоящая. Я же списывала всё на страх. Боязнь снова довериться и обжечься. Мне просто хотелось не быть такой одинокой. А ещё верить, что Егор может обольстить не всех. Что я заслуживаю, чтобы дружбу со мной ценили больше, чем постель парня.

А зря…

Вот теперь можно и посмеяться. Правда, уже от усталости.

Я так устала держаться. Устала делать вид, что всё довольно терпимо, и я со всем справляюсь.

Не справлялась, и даже больше не хочется лгать. Единственное, на чем сконцентрирована вся я — огромный давящий шар из эмоций, распирающий лёгкие. Хочется выть… Выплеснуть всё, чтобы не было настолько больно.

Интересно, это бы удовлетворило его наконец? Если бы я пришла к нему и разревелась. Сказала ему, что сдаюсь. Сказала, как я устала и призналась во всём, что к нему чувствую.

Внутренний голос подсказывает, что нет. Скорее всего, он бы просто сидел и слушал, а когда я бы закончила, с невероятно непроницаемой маской на лице, попросил больше никогда не закатывать истерик в его комнате

Бессердечный подонок!

Единственное, что сейчас я желаю ему, чтобы он страдал от того, что никак не может кончить.

Господи…

Давлю ладонями на глаза, чертыхаясь, что вообще представила это. И ненавижу. Так сильно ненавижу Кайманова, что готова взорваться от собственных чувств.

Мне нужен тайм-аут. Невольно в голову лезут мысли, что у меня есть сбережения. Их должно хватить, чтобы сбежать прямо сейчас. А дальше можно было бы разобраться на месте. В конце концов, работать я совершенно не брезгую. Можно выйти из положения и что-то придумать. А следом думаю, почему бы и нет?

Нужно только придумать, как перетащить маму. Если бы Егора тут не было, я могла бы даже попросить Диму помочь. С охраной тоже можно это решить. Наплести что-нибудь про выезд к врачу. Ну или про то, что ей полезно гулять…

Не факт, что сработает, но попытаться всё таки стоит.

Я настолько воодушевляюсь этой идеей, что сразу же становится легче. Сажусь прямее и начинаю осматривать машину. Я могла бы втихаря переносить сюда вещи. Пару сумок, самое необходимое для нас двоих. Припасти на дорогу еду и воду. Ох, у меня аж мурашки по плечам бегут, насколько затея эмоционально будоражит. Единственное — надо переждать.

Вечером сделать вид, что всё по-прежнему хорошо, вернувшись в комнату. Егор так и так не оставит Крис здесь надолго. Принципы это или ещё что — но Кайманов никогда не покажет отцу, что использует его дом себе в развлечение. А вероятность, что отчим вернётся в любое время, всегда высока.

Значит, буду ждать.

Скидываю с ног шлёпки и забираюсь на сидение удобнее. Мне всего-то надо найти, чем занять себя часов шесть, не больше. И слава богу, зарядка телефона радует меня приятными цифрами. Ложусь прямо на сидение, а сама включаю первый попавшийся фильм и смотрю его. Затем второй, изредка поглядывая на часы. На третьем решаю, что мне бы не помешало поспать. И время убьётся, и нервы восстановлю и выиграю ночное время на сборы. Но когда я вновь открываю глаза, спустя три часа, невероятно расстраиваюсь. Планы канули в лету — в нашем доме гудит во всю вечеринка.

Епрст.

Несколько раз выплёвываю нецензурные словечки. Мне надо снова собраться. Телефон вновь показывает мне жалкие остатки зарядки, и я решаю его отключить, даже не глядя от кого написанные сообщения. Надеюсь, что все они от Димы.

Надо как-то пробраться в дом незамеченной и пересидеть в своей комнате. Егор не часто устраивает подобные мероприятия, если не сказать, что вообще почти не устраивает. Гадать, с чего вдруг, нет смыслы, и так понятно, чтобы в очередной раз загнать меня в угол. А если точнее, в свою комнату. Он ведь этого и хочет, чтобы я стала затворником. Но благо, сегодня мне это на руку. Проскальзну на второй этаж, закрою замок и брошу телефон на зарядку, а сама начну собирать сумки. Утром, когда он будет спать, после веселья, я начну всё перетаскивать.

Попадаться ему на глаза сейчас не особо хочется, не покидает предостережение, что он может что-нибудь выкинуть прямо на глазах у толпы. А народу здесь придостаточно, это можно уже понять из гула голосов, когда подхожу к двери и её приоткрываю. Но большая часть людей в большой гостиной, находящейся ближе к холлу, я же оказываюсь почти у кабинета Кайманова. В этом коридорчике темно и безлюдно. Иду тихо, шлёпки беру в руки, и на удивление, очень быстро оказываюсь на лестнице. Даже если кто попадается, они не придают мне никакого значения, словно я часть интерьера, которая и должна находиться здесь. Егора я не вижу, не слышу, лишь хорошо распознаю голос Римчука, который что-то громко пытается объяснить, перекрикивая музыку. На втором этаже вообще никого нет. Тут кажется, что даже музыка звучит приглушённо. А до моей комнаты рукой подать и на пути никакого препятствия.

«Слишком просто», — пытается навязать мне внутренний голос, но я не собираюсь обращать на него внимания.

Зачем ждать подвоха, который очень легко к себе притянуть?

Разве что…

Я почти уже дохожу до своей комнаты, когда взгляд цепляется за приоткрытую дверь в мамину спальню. Тут же выспыхивает маленькое раздражение, так как кроме меня и сиделки к ней никто не заходит, а значит это она не позаботилась, чтобы матери ничего не мешало. Поворачиваю к двери и, даже не заглянув, собираюсь закрыть, как тут краем глаза вижу его.

У меня аж руки резко холодеют, а всё тело наливается леденящим свинцом. На пару секунд я столбенею, воздух едва пробивается в лёгкие, а потом меня также резко бросает в немыслимый жар. Трясущимися пальцами берусь за ручку и медленно медленно открываю дверь. Сердце бьётся уже в горле, виски пульсируют от напряжения, а когда открываю дверь полностью, мне и вовсе становится плохо.

Матери нет.

Совсем нет.

Кровать аккуратно заправлена, на тумбочках ни одной банки лекарств, на кресле нет её халата.

Вместо него, в нём сидит Егор. В блёклом свете прикроватного бра, спиной к зашторенному только тюлью окну, за которым синеющая ночь. Мне не видно его лица, но я чувствую его взгляд — такой тёмный, что мне внутри меня срабатывает какой-то защитный инстинкт, приказывающий бежать. Но я не могу. Ничего не могу, кроме как переводить взгляд с Егора на пустую постель и пытаться осознать, что происходит, когда вдруг он подаёт голос.

Слишком спокойный и обыденный, чтобы не понимать, что сейчас произойдёт что-то по-настоящему жуткое.

— Поговорим?

Глава 18. Лина

Поговорим?

У меня будто что-то в голове щёлкает от этого слова. От его чересчур гладкого и спокойного голоса. Он мне не нравится. Не нравится, черт бы его побрал, потому ничего хорошего не предвещает.

— Где моя мама, Егор? — требую, вместо ответа, даже не думая идти хоть на какой-либо диалог, не касающийся главного.

Я не буду играть в его чёртовы игры. Хватит, он переходит границы.

Именно сейчас. Просто оказавшись в этой комнате, он уничтожил все рамки. Наши отношения — только наши отношения, и никоим образом они не должны задевать посторонних. Тем более, самое важное.

Но Егор кажется так не считает.

— Там, где ей и место, Лина, — отвечает он.

И вновь тем же совершенно бесцветным тоном голоса. Я бы даже сказала, уставшим, словно у него совсем не осталось сил.

И тут я понимаю, Егор больше не ведёт никаких игр. Егор — это просто Егор, а не тот одержимый придурок, который задался единственной целью меня уничтожить.

А почему?

Потому что он наконец это сделал.

Вот, что осознаю я. Оно как падение. С огромнейшей высоты. Вокруг будто взрывается мир. Рушатся небеса. А я даже сдвинуться не могу, чтобы сбежать от этого краха и хаоса. Лишь глупо качаю головой, словно это как-то поможет.

— Ты не мог, — тихо шепчу я.

Егор на секунду отводит глаза, смотрит куда-то в сторону, будто собирается с мыслями. Я даже могу услышать, как он тяжело сглатывает, словно мы в полнейшей тишине, где не скрыть ни единого шороха.

— Мог, Лина, и сделал.

Нет. Трясу головой интенсивней. Я не собираюсь принимать его слова. Возможно я слишком рано списала его со счетов, и он по-прежнему надо мной просто издевается.

Я тут же направляюсь к ванной комнате. Мозг понимает, что это было бы совсем странно, если бы Егор находился здесь, когда маму мыла сделка. Но что может мозг против чувств и эмоций? Влетаю в дверь, даже не думая придерживаться каких-то рамок приличия, но в ванной ожидает полнейшая тьма. Ни баночек с мыльными принадлежностями, ни каких-либо других маминых вещей не нахожу, когда включаю свет. Полки абсолютно пустые.

Не мешкая, бегу к шкафу, распахивая все ящики, что попадаются на глаза, но в каждом из них ситуация повторяется.

Я тупо смотрю на пустые полки.

— Это бесполезно, Лина, — вновь за спиной звучит холодный безучастный голос Кайманова, — могу облегчить задачу и сразу сказать — тумбочки тоже пусты. Может не будем попусту тратить время?

Попусту?

Я резко оборачиваюсь на него.

Что он несёт? Какое, к черту, время?

— Где она, Егор! — повторяю, почти срываясь на крик.

Мой разум застилает невиданная ярость. Не контролирую ни голос, ни свои действия. Просто хочу получить одно — ответ, и мне без разницы, что для этого нужно сделать.

Правда, если бы знала, какой… Возможно была бы лучше к нему готова.

— Ну точно не в могиле, если ты…

— Сволочь! — кричу, сама не понимая, когда оказываюсь возле него.

Одна красная пелена перед глазами. И неожиданно в руках оказывается что-то тяжёлое.

— Какой же ты конченный гад, Кайманов!

Я замахиваюсь, сама не зная, чем, лишь вижу ободок тяжёлой, деревянной рамки уже тогда, когда она оказывается в воздухе.

Между нами. А передо мной он — мой самый жуткий кошмар — во весь рост, с глазами дикими и зверскими. Одной рукой сжимает в тиски моё запястье с орудием, которым, вероятнее всего, собиралась разбить ему голову, пальцами второй сжимая моё лицо и заставляя смотреть на него снизу вверх. Приближается ко мне почти вплотную, чтобы мои глаза видели только его.

— Ну уж точно лучше тебя, не так ли, птичка? — цедит слова сквозь сжатые зубы.

Невероятно зло и грубо, что на мгновение поражает меня. Даже пугает, потому что, каким бы ко мне ни был Егор, но точно не агрессивным.

Сейчас же… он хочет раздавить меня. Не только взглядом или словами. Такое ощущение, что он может похоронить меня прямо здесь. Но я держусь, хотя надо бы прямо сейчас пытаться выбраться из его мёртвой хватки и бежать со всех ног.

Вот только бежать больше некуда. Кайманов лишил меня всего. И последнее не даёт сломаться, питая силами, чтобы смотреть без страха в эти пугающие, как смертный приговор, глаза, пытаясь попутно выбраться из его хватки, пока он продолжает цедить слова, будто вбивая каждым в мои конечности гвоздь.

— Я не отправил твою мать вслед за моей, хотя меня вряд ли бы что-то могло остановить, а всего лишь отправил туда, где ей самое… Аа, с. ка!

Я кусаю Егора. Сама не понимаю, как это выходит. Срабатывает какой-то инстинкт. Не могу больше его слушать, не могу больше стоять настолько близко, не могу больше и секунды выносить этого бреда сумасшедшего, который походу съехал с катушек. Мне хватает одного признания, что он мог убить мою мать. Дальше — чистый инстинкт самосохранения, приказывающий выбраться из его рук.

Рамка падает на пол, разбиваясь, прямо между мной и им. Расстояния метр, но мне его хватает, чтобы вновь осмелеть и самой вместе с ним съехать с катушек.

— Ненавижу! — кричу во весь голос. Который даже не мой — чужой, дикий, раздирающий горло. Но что-то определённо меняющий, потому что Егора глаза больше не сверкают диким безумием, смотрят зло, но его как будто хорошенько встряхнули. Держит себя в руках, но уничтожать своим гневным взглядом не прекращает.

Он меня! Как будто имеет на это какое-то право! Словно это я разрушила его жизнь, а не наоборот. И этого я ненавижу его ещё больше.

— Ненавижу тебя! — не устаю повторять ему. — Ненавижу! Каждый день! Каждой частичкой себя! Я ненавижу, что мне приходится тебя каждый день видеть! Ненавижу, что каждый день приходится напоминать себе, что из-за меня ты лишился возможности драться на ринге! Ненавижу, что должна тебе! Ненавижу, что любила тебя! Ненавижу, что поддалась тебе и переспала с тобой в тот гребанный день, когда думала, что для тебя это что-то значит! Но в особенности я ненавижу себя за то, что не могла тебя так сильно ненавидеть, как ты заслуживаешь этого по-настоящему!

Я отступаю назад, тяжело дыша, словно сильно долго долго бежала и наконец достигла долгожданного финиша. С меня будто сваливается целая вселенная, что воздуха в лёких становится слишком много. Меня трясёт, но лихорадка какая-то даже приятная, эмоции оживают, бьются в каждой клеточки тела, будто были заперты очень очень долго где-то внутри меня. Не жила, существовала, теперь же… я будто снова дышу. И это так приятно, что я решаю не останавливаться, хотя взгляд Егора какой-то совсем настораживающий. Притихший. Будто теперь на его плечах лежит эта вселенная, и он никак не поймёт, что же с ней делать. А я не собираюсь упрощать ему задачу, желая напротив потопить его во всей моей боли, с которой жила. С каждым словом, что мечтала сказать ему каждый день, но боялась уничтожить все окончательно, так как до последнего не покидала надежда, что Егор вновь станет собой. Не станет. А даже если станет, то мне будет глубоко без разницы, как станет относится ко мне. Я говорю ему то, что так мечтала сказать весь последний год:

— Лучше бы ты умер тогда, Кай, — шиплю со всем ядом ненависти, что накопила за всё это время. Вижу, как в глазах Егора на миг появляется непонимание. Хмурая складка бороздит лоб. Но я не собираюсь ждать, когда он созреет и вспомнит этот момент, продолжая говорить чистую правду. — Я помню, как за тебя в тот день испугалась. Тот парень из ниоткуда достал нож, а у меня будто вся жизнь перестала иметь смысл, когда только представила, что он тебя просто ранит. Я так испугалась, что даже не помню, как ты уложил его в нокаут, до последнего не могла поверить, что ты жив и с тобой всё хорошо. Так сильно испугалась, что тут же сбежала, потому что не могла больше и секунды смотреть на тебя в том грёбанном ринге, который чуть тебя не убил. А после шла домой и думала, что никогда больше не хочу испытать этого ощущения, а значит сделаю все, чтобы ты больше никогда так не огорчался… — выдаю я, но на последнем мой голос ломается.

Те чувства до сих пор сильны, их единственных я не смогла похоронить под всей этой толщей наигранной непоколебимости и твердокожести. Даже грудь стягивает спазмом, что едва не срывается всхлип, но тут же беру себя в руки. Это глубоко в прошлом, больше нет того парня, за которого так сильно боялась. И уже собираюсь продолжить, как об этом сейчас жалею, но Егор внезапно меня перебивает.

— Откуда ты знаешь про тот случай? — требует он как-то слишком серьёзно, будто бы я совершила что-то ужасное.

Хотя его глаза…

Ох, кажется я слишком много пропустила, потому что совсем не заметила того момента, когда с Егором произошли такие изменения. Это даже жалким подобием злости назвать нельзя. Он смотрит на меня так, будто от меня зависит его жизнь. Я даже дар речи на секунду теряю, совсем не помня, что он спросил.

— Лина, ответь! Откуда ты знаешь про того парня?

— Я… я… — что за чушь? Егор начинает приближаться, но я резко отступаю назад, приходя в себя и наконец отыскивая голос. — Какое это имеет значение?

Не знаю, что внезапно задумал Кайманов, но я в этом точно участвовать не собираюсь. Эти метаморфозы — чересчур подозрительны. А когда я слышу:

— Лина, пожалуйста, ответь! Это очень важно!

И вовсе окончательно теряюсь.

Егор всё продолжает приближаться, слишком ловко, пока я собираюсь с мыслями, поэтому единственное, что могу, резко выкрикнуть:

— Стой!

А сама отступаю аж на целых три шага.

— Стой на месте и не подходи ко мне! Никогда, слышишь? Больше никогда не смей даже…

Но он как будто не слышит, пробует перебить, вскидывая руки в примирительном жесте, что окончательно приводит к мысли, что он что-то задумал.

— Лина… — начинает он, но я его обрубаю.

— Нет, Егор! Катись ты к чёрту! Понял? Никакой больше Лины или птички! Не хочу тебя ни видеть и слышать! Понятно!? — Я начинаю пятиться спиной назад, при этом ставя огромную точку. — Если ещё раз попробуешь что-то сделать мне, богом клянусь, Кайманов, ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю!

И всё, я просто пулей вылетаю из комнаты, слыша за спиной слабое: «Пожалуйста», но я от этого бегу только быстрее, хотя Егор больше и не пытается остановить. Пока сама не знаю, куда я собираюсь идти. Но знаю одно: кому я уже сегодня позвоню, чтобы сказать: «Я согласна».

Глава 19. Егор

— Кай, твою мать, — во всю матерится Рим, отталкивая меня назад от одного черта, которого не то чтобы размазать стоит, а к чертям похоронить в этой гостинной. — Успокойся, мужик! — продолжает удерживать меня Римчук, а меня уже лихорадить начинает, как необходимо добраться до грёбанного Удовиченко Макса, чтобы раз и навсегда запомнил одну единственную вещь.

Лина, бл…ь, неприкосаема!

— Успокойся? — рычу на Рима, который смотрит на меня так, будто совсем не узнает. — Да этому утырку башку открутить надо за то, что он пустил её в клуб! Тем более, на бой! Офигенно, бл. ь?

Рим ничерта не понимает.

Правильно, потому что он ещё не знает, что натворил Удав три года назад. Зато теперь знаю я. И правда меня просто выкашивает, потому что знай я её раньше…

— Этот “утырок” не оставил несовершеннолетнюю девчонку ночью на улице, — возвращая меня из мыслей, которые ещё немного и расплавят мой мозг, подаёт Удав голос из-за спины Рима, явно не собирающийся при общих друзьях спускать мне оскорбления.

Ещё бы, после такого удара в челюсть, что он успел словить от меня, пока не ввязался Рим и не оттащил, ему не особо хочется падать ниже. К тому же, пока меня держит Римчук, можно быть смелым. Вот только Рим не сможет держать меня бесконечно, а вот моё желание урыть его — вот, что останется теперь со мной навсегда.

— Да ты мне вообще “спасибо” должен сказать, зная, какие там отшиваются кадры, — бросает в догонку, а меня едва не пробивает на смех.

Спасибо? Ооо, я могу ему такое спасибо отвешать, что ещё пару месяцев будет лицезреть в зеркале мою благодарность.

— Спасибо? — всё же усмехаюсь от немыслимой наглости, держать меня за последнего идиота. — Ты только мне не заливай, какими твои были намерения, особенно, когда обеспечил ей вип зону, с которой она могла бы в подробностях расссмотреть, как меня хорошенько бы выпотрошили.

То-то же и оно, одной короткой смены выражения его лица хватает, чтобы понять, что он отчётливо слышит мой слабенький “подтекст”. Потому что мы оба знаем, о чём я говорю. Только Удав отвечает за все бои в нашем клубе, и он уже был один раз уличён в “проплаченных” результатах. Тот бой, как я догадывался, тоже был нечистым. Макс знал, что я в тот день был в самой что ни на есть поганной форме. Хорошенько накиданный, да ещё и после той самой злосчастной драки в универе, что устроил только для того, чтобы потрепать отцу нервы перед свадьбой. Не то чтобы тот парень не нарывался сам. Он начал первый, ну а я не смог отказаться от такой охрененной возможности выпустить пар. Правда, вышла тогда маленькая осечка. Парень хоть и сам нарывался, ни чуть не постеснялся побежать после к папочке, который и устроил для меня “первое и последнее” предупреждение. Но это было чуть позже.

В тот же день, заведённый я был отнюдь не из-за этого, а из-за гадкого ощущения, что глубоко внутри предаю маму, меняя её на желание видеть Лину каждый день. Свадьба отца — была и ужасом, и подарком для меня одновременно. И ни одно из этого не относилось к моей матери. Свадьбой отец вешал табу на мои чувства к Лине, громко заявляя, что теперь она станет Каймановой.

Да, мой протест даже для меня выглядел так, будто я просто ревную отца. И я даже не раз прикрывался перед своей совестью, что всё именно так и было.

Вот только я намного поганей.

И от этого я бесился так, что мозги закипали, нужно было выпустить пар, а того идиота, который хрен знает, что хотел от меня, когда нарывался, даже лёгкой закуской нельзя было назвать.

Поэтому я позвонил Удовиченко и сказал, чтобы он устроил мне бой. И он устроил, даже не смотря на то, что у нас было железное правило не допускать нетрезвых на ринг. Оправдание перед Римом и Серым, которые после припечатали Удава с одним единственным вопросом: «Какого черта?», было самым простым — Кайманов один из нас. Мол, главные же, можем правила и не соблюдать.

Вот только нихрена это было не так, в тот момент, когда соперник достал нож, а после ещё и узнал, что из-за подобных выходок его давно никуда не пускали, я понял одну вещь — Удовиченко я где-то перешёл дорогу.

Ни Риму, ни Серёге я тогда ничего не сказал, посчитав, что врагов надо держать ещё ближе, чем друзей, но походу надо было избавиться от крысы ещё до того, как он стал знать настолько много, что избавляться от него стало опасно.

Собственно, как и сейчас поднимать это дерьмо, не слишком разумно, но черт… Этот ублюдок, оказывается, перешёл все границы.

Он привёл туда Лину. И пусть доказать последнее сейчас почти невозможно, я точно знаю, кто именно навёл её вообще на это мало кому известное на тот момент место.

— Что вообще за херня сейчас происходит? — наконец мозг Рима начинает работать.

Он смотрит то на меня, то на Удава, смотрящих друг на друга так, будто между нами идёт какой-то негласный разговор. А так оно по сути и есть, Макс очень внимательно следит за каждой эмоцией на моём лице, словно мысленно взвешивает, насколько много мне может быть известно. Я же смотрю на него очень красноречиво, буквально открыто заявляя, что всё.

Однако когда осознаёт, что молчанием сам себя выдаёт, решает переобуться.

Деланно квасится, мол, говоря «вообще не понимаю, о чём ты».

— Кай, — тянет ублюдок, — при чём тут вообще вип зона и прочее? Тебе что, докопаться не до чего? Это было три года назад. Ну провёл я её, и что с того?

И что с того?

Ха, да то, что у меня из-за одной грёбанной правды, которую не знал, последний год крыша ехала так, что самому порой страшно было. Что говорить, про Лину, которая…

Нет, о ней я вообще пока думать не буду.

Меня и так возможного убийства отделяет лишь очень сильная рука друга, а так вообще ничего не остановит.

— А то, что ты ни хрена не сказал мне, что она была там! А это — мать его — изменило бы всё! Всё! — ору, вновь начиная заводиться, вот только Удав продолжает строить комедию.

Оглядывается на тех оставшихся, что решили веселиться здесь до утра. Он снова играет на публику, как бы выставляя меня совсем еб…мы, хотя для всех похоже так и есть. Да даже для самого Удава, потому что он знает, что его обвинить можно в вещах, которые намного хуже какого-то сокрытия. Он не понимает, в чём именно состоит проблема.

И не мудрено, он не знает. Никто из присутствующих не знает, кроме одного, до кого похоже начинает это доходить.

— Постой, — руки Рима прям как-то резко ослабевают, когда он ошалевшим взглядом смотрит на меня. — Это что, тот…

— Да, — отвечаю, даже не давай другу закончить.

И вот тогда то охреневает и он. Рим поворачивается на Удава, и взгляд его такой, что тому становится окончательно не по себе. Удовиченко вдруг осознаёт, что от меня его больше не спасёт никто. И это отличный шанс просто покоечить с этим раз и навсегда, выудить из Удава всю правду, как вдруг Римчук говорит:

— Не надо.

Я не удивлён, потому что просит он меня далеко не из-за этого ублюдка.

— Тебе не нужны неприятности, и так после сегодняшнего будут проблемы, а этот… — Он смотрит на Макса, лицо которого становится резко такого же цвета, что и ковёр под его ногами — белого. — Ты знаешь, Кай, что Макс разнесёт это на весь город.

Знаю, однако почему-то это не внушает никакого страха.

Да и пусть устраивает мне проблемы, мне всё равно на все из них без разницы, кроме той, что уже никогда не смогу решить.

Но тут Рим добавляет очень весомое:

— Она заслуживает знать правду. Направь лучше все силы на это, а не на избавления тех последствий, что возникнут, если ты покалечишь Удава.

— Все разошлись, — говорит Рим, поднимаясь по лестнице.

После того, как я признал, что друг прав и пока что стоит отпустить Удава целым и невредимым, и отступил, Рим взял на себя инициативу очистить дом от гостей. Их оставалось не так уж и много, однако у него всё равно получилось сделать это в довольно короткий срок. Я даже не успел за это время уйти глубоко в мысли, чтобы начать медленно поедать собственный мозг.

Я киваю ему в знак благодарности, хотя если честно, мне было вообще без разницы, останется здесь кто-то или нет. Отца не будет до завтра, но даже если бы он вернулся сегодня с утра, сомневаюсь, что стал бы отчитывать. Разве что, вычил из моего наследства с пару десятков за новый ковёр, который так и так придётся менять, потому что теперь его украшает несколько капель крови из носа Удовиченко.

— Ты знаешь, где она? — Рим садится рядом со мной прям на самую верхнюю лестницу и так же смотрит в большое окно, что тянется во все два этажа.

На улице оказывается уже светло.

— В отеле, — отвечаю сухо, по-прежнему безотрывно разглядывая территорию за воротами, будто бы Лина может быть где-то там.

Хотя она и так где-то там. И если уж сильно заморочиться, можно даже понять направление, в котором стоит смотреть.

— Не надо, — добавляю я, пока Рим ничего не сказал.

— Не надо «что»?

— Ничего говорить.

— А я и не говорю.

— Но собираешься.

Со стороны друга звучит шумный вздох, и я в тот час чувствую его взгляд на себе. Я тоже поворачиваюсь к нему, чтобы он уж точно понял, что я крайне серьёзно.

Мне только не хватало ещё, чтобы Рим начал читать мне морали. Не надо, с этим отлично мой мозг справляется сам.

— Но… — нет, он всё же не может никак воздержаться, — как ты это всё узнал?

Я морщусь, вспоминая, как меня несло после разговора с птичкой, что вообще не ведал, что творю и какую ещё перехожу черту. По сути, она скорее всего даже об этом никогда не узнает, зато мне кажется, после всего, что хуже поступка я не мог совершить. Смешно, учитывая, что я буквально уничтожил её сегодня.

Просто… черт!

Никогда бы не подумал, что убью сам себя. Просто читая то, что творил этот год. Я думал, она непроницаема, а оказалось…

— Дневник, — наконец признаюсь я, утыкаясь взглядом к себе под ноги.

Давай, Рим, проедься по мне катком, чтобы не было так паршиво.

Я такой безмозглый олень.

Ни разу. Просто, черт возьми, ни разу у меня не хватило ума сверить грёбанный почерк. А тут… сам не помню, как дошла наконец эта мысль до меня. Один момент я стою в спальне её матери, а в следующей достаю из первого попавшегося ящика какой-то блокнот. Мне понадобилось полчаса, чтобы понять, что это — её дневник. До этого я как одержимый искал хоть одно совпадение в почерке, но ни одного не нашёл, кроме того, что все буквы в принципе пишутся одинаково. В остальном же — всё, абсолютно всё было разное в них.

Почерк Лины мягкий и аккуратный, прямой и закругленный, совсем не похожий на тот размашистый и косой, что скинули мне в фотографии и что потом видел собственными глазами в том проклятом журнале, который так долго отказывались мне показать.

И в тот момент, я почему-то думал, что худшего чувства уже никогда не испытаю.

Наивный дебил.

Мне стоило только вчитаться один раз в слова — и вот тут то меня уже накрыло по-настоящему.

Я прочитал всё.

Как книгу, твою мать, под одним грёбанным названием: «Кайманов Егор — моральный урод». Самое поганое — я всё это время знал, что делаю. Знал, что уничтожаю её. Знал, что делаю больно, и никак не останавливался.

И до сих пор всё это знаю и не отрицаю. Вот даже намёка, что надо себя оправдать не возникает. Какая-то одна сплошная пустота. Отрофированность.

И вместо того, чтобы бежать и отыскивать её, просить прощения и что в принципе там делают нормальные люди, я понёсся убивать Удовиченко. Вот просто потому что он впустил её в клуб. Что обхаживал, заказывая дорогие коктейльчики, шутил и просто в принципе говорил с ней. Смотрел на неё, дышал рядом с ней…

Я нормальный, вообще?

Даже не сомневаюсь, что нет.

— И что… — наконец переваривает Рим услышанное, — хочешь сказать, что ты вот так просто взял и поверил? Потому что прочитал, что она пишет, — продолжает он с сомнением, будто точно знает, что это не всё.

Да потому что так и есть.

— Почерк, — бросаю резко, потому что это признавать тоже самое, что заявлять на весь мир, что тупее меня никого нет.

А затем кидаю короткий взгляд на максимально притихшего друга, он смотрит на меня так, будто я сказал ему что-то дико неправдоподобное. Секунду, две, и тут он взрывается смехом. Диким, громким и чертовски бесячим, потому что я даже отрицать не могу, что это заслужил.

— Ну ты и дебил, Кай, — сквозь смех выдаёт он и снова продолжает громко хохотать так, что мне хочется его скинуть с лестницы. Нельзя, этот придирок прав. Шумно вздыхаю и перевожу взгляд обратно к окну. Мне смеятся определённо не хочется. А это всё продолжает ржать так, будто сейчас задохнётся. — Ты серьезно? Вот прям серьезно? Гнобил девочку год, а сам даже не додумался проверить почерк?

— Я не… — начинаю что-то говорить, но замолкаю.

Серьёзно, какого хрена всё так сложно?

— Отлично, — тем временем, будто подбадривая, заявляет он. Вот только это нихрена не про меня. — Теперь я точно без зазрения совести могу подкатить к ней.

Мля, он точно хочет узнать, сколько ступеней на этой лестнице.

— Ноги, нахрен, сломаю, чтобы подкатывать не на чем было, — заявляю на полном серьёзе, но тот лишь улыбается.

Как может только он — с улыбкой отъявленного маньяка, при том искренне не понимает, почему от этой улыбки так шарахаются все девушки.

— Да ладно, мужик, расслабься, я просто проверял.

Я даже не хочу знать, до чего додумался этот ревизор. Голова всё больше и больше становится невероятно тяжёлой. У меня по-прежнему нет ни единой здравой мысли, что делать со всей этой чертовой ситуацией.

— А если серьёзно, — вдруг спрашивает Рим, забывая про всё веселье, — ты хоть теперь понимаешь, что изначально затея была чертовски дерьмовой?

И снова этот момент. Нормальный бы точно жалел и каялся. А я лишь качаю головой.

— Нет, — и это чистосердечное, каким бы в итоге конченным я ни казался. — Если бы я не довёл Лину, она бы мне никогда не сказала правды.

Рим с видом, ну ты и идиот, закатывает глаза. Но мне, если честно, посрать не его мнение. Я не из тех, кто оплакивает свои ошибки и ищет, как себя оправдать. Да никак, это уже всё сделано. И с какими бы я сейчас словами ни пришёл к Лине, никак не отменю того, что сделал за этот год.

Это не говорит о том, что я не понимаю всего масштаба, насколько я оплошал. Понимаю, ещё как понимаю. Но если сейчас я буду убиваться, никогда не смогу собрать себя, чтобы сделать то, что должен.

— Ты хоть объяснишь ей всё? — не унимается Рим.

Но я снова слишком просто качаю головой, что друг уже не скрывает своего возмущения.

— Да лааадно, — тянет неверующе и недовольно.

А моему спокойствию как-то разом приходит конец. Я срываюсь прямо на друга.

— Послушай, чего ты от меня хочешь? Чтобы я плакался и ползал у неё в ногах? — судя по промелькнувшему одобрению в глазах Рима, понимаю, что сейчас он скажет, именно так, но я не даю ему вставить и слова. — Да она даже слушать меня сейчас не станет, после сегодняшнего. Или что ещё вероятнее, подумает, что это очередная фигня, чтобы испортить ей жизнь.

Вот этого Рим уже не может отрицать, поэтому даже больше не спорит, однако для его же успокоения, да и для своего заодно, потому что мне надо это сказать хотя бы для самого себя, чтобы в это поверить, я добавляю.

— Сначала я должен исправить всё то, что разрушил, а потом можно и поговорить, — заверяю я, хотя сам даже пока не представляю, как именно всё проверну. К тому же сейчас есть ещё одна очень серьёзная проблема, которая не может ждать. — И вообще, что между мной и Линой, это только между мной и Линой. Нам же с тобой сейчас важнее решить, что делать с Удавом, пока он не похоронил всё наше дело.

Рим недоволен, я знаю, что он и так был за Лину, а теперь и вовсе хочет содрать с меня шкуру, что я так обошёлся с ней. Но с этим я прекрасно справлюсь сам, а вот, что делать с Удовиченко надо решать прямо сейчас, пока он не натворил дел и не сдал нас всех со всеми потрохами, понимая, что мы так просто этого не оставим.

— Ладно, — наконец сдаётся Рим, — ты прав, надо придумать, что делать с Удавом.

Мы договариваемся завтра где-нибудь собраться и вызванить Серого, чтобы обсудить, как лучше нам поступить, и после этого Рим уходит. Я же так и остаюсь сидеть на лестнице, глядя в окно на ворота. Я соврал, сейчас, когда Рим наконец не испытывает меня взглядом, ожидающим от меня, что я с лёгкостью всё исправлю, осознаю, что на самом деле ни хрена не уверен, что это сработает. Да, я сделаю, что смогу, но я больше чем убеждён, что это не вернёт мне Лину.

По крайней мере, так, как этого я хочу.

Сейчас же надо хотя бы придумать, как вернуть её домой.

Глава 20. Лина

Я не появляюсь дома два дня. Ни с кем не разговариваю, а телефон стараюсь включать только в крайних случаях. Еда, одежда и самое необходимое из бытовых принадлежностей. Знаю, мне не следует сейчас тратить деньги, но я просто не хочу думать о последствиях. Не хочу думать, что придётся брать себя в итоге в руки и начинать уже действовать. Не хочу думать ни о чем.

Номер в отеле вроде и простой, но в то же время уютный. Хотя его можно было бы даже назвать мини квартирой. Комната-студия и большая ванная. Но самый изыск — панорамное окно с видом на город.

Я сижу напротив него уже второй день, пялюсь то в него, то в телевизор, пью много растворимого какао, ем мороженое, суши, китайскую лапшу и даже не думаю это все заканчивать.

Егор знает, где я. Это точно, потому что вчера я внезапно узнала, что мой номер проплачивается автоматически. И далеко не с моего счёта. Не то чтобы я не думала, что он не узнает. Глупо было бы на это надеется, когда привёз меня сюда шофёр Каймановых. В момент, когда оказалась у ворот, я вообще не думала о том, что нужно скрываться. Я просто хотела уехать подальше. Попросила зарядный шнур для телефона и нашла подходящий отель, где можно остановиться, назвала адрес Владиславу и попросила за мной не приезжать. Я думала, что всё это время буду разрабатывать дальнейший план действий, плакать, звонить Диме и пробовать узнать, где моя мать. Но…

Все пошло как-то само по себе. Первым делом я уснула и проспала до обеда следующего дня. А когда проснулась и только подумала о том, что случилось, поняла, что не хочу ничего решать.

Внезапно навалилось такое расслабление, что не надолго даже стало не по себе. Впервые я не думала, что за завтраком меня ждёт кошмар, что за стенкой больная мать, а весь день мне надо притворяться. С тех самых пор я так не захотела возвращаться в тот ужас, в котором жила весь последний год. Мне некуда было спешить. Больше некуда…

Хорошей девочкой тоже притворяться больше не надо было, особенно это касалось Кайманова старшего, перед которым всё время боялась оплошать, чтобы он не выселил нас на улицу, если вдруг я стану обузой. Поэтому меня сейчас не пугало, что он подумает о моём двухдневном отсутствии дома. Да в принципе меня вообще больше ничего не пугало, даже если бы сюда сейчас заявился Егор. Я не боялась больше его разочаровать, стать его занозой, сделать ему что-то плохое, и это оказалось так просто, что стало даже обидно, почему так долго не могла дать отпор.

Этот протест ощущался как никогда приятно.

Немного смущало, что он вообще позволил подобную выходку. “С чего бы?” не давало покоя, а понимание, что это он оплатил мой номер и вовсе сбивало с толку. Я была уверена, что это очередная подстава, даже возможно перед отчимом, чтобы тот точно выгнал меня из дома. Однако это не заставило меня сразу же поехать домой. Больнее, чем уже, он всё равно мне не сделает. А со всеми сложностями я буду разбираться по факту. Выгонит, так выгонит — это и так скорее всего произойдёт, стоит ему только снова жениться. И хотя я по-прежнему собиралась бороться, в отдыхе отказать себе не могла.

И только к вечеру второго дня, я наконец включила телефон окончательно. Домой собиралась завтра, но мне ещё требовалось до этого времени поговорить с Димой и принять его предложение, а заодно узнать, стоит ли мне рассчитывать на помощь его отца с отчимом.

Он на удивление даже не высказывается, что игнорировала его звонки и сообщения несколько дней, а сразу спрашивает, где я и всё ли у меня в порядке, стоит мне только набрать его и подождать пару гудков. А когда признаюсь, что в отеле, тут же спрашивает адрес и через сорок минут уже стучит в дверь, ошарашивая меня таким быстрым приездом. Я успеваю разве что только повернуть замок, а моё лицо уже в его руках. И глаза напротив такие встревоженные и мрачные.

— Он что-нибудь сделал тебе? — рычит парень, выдавая это так жестоко, что мне требуется пару секунд, чтобы прийти в себя и ответить.

— Нет, — качаю головой, а сама так и продолжаю смотреть на его лицо, пытаясь понять, видела ли я за время, что его знаю, эту жёсткость в нём или это ещё одна новая черта его характера, что открывается мне.

Решительный, сильный и необычайно серьёзный Дима совсем не похож на того беззаботного весельчака. Мне становится неуютно, карие глаза, что почти сливаются с хрусталиком, смотрят так интенсивно и требовательно, что мне не по себе. Аккуратно начинаю высвобождаться, как бы невзначай кладя руки поверх его, и чувствую, какие они холодные по сравнению с горячими его.

Дима отпускает моё лицо, но вместо него перехватывает руки и сжимает их в своих пальцах. Ровная линия его стиснутых губ подсказывает, что парень борется с гневом, однако голос его звучит уже намного мягче.

— Ты меня чертовски напугала, — он снова сжимает мои руки, а у меня разбегаются по телу мурашки от ощущения силы рядом со мной.

Это странно будоражит и даже расслабляет. Осознание того, что он действительно может постоять не только за себя, но и за меня, почему-то зарождает внутри меня тёплое чувство покоя.

— Я не хотела, — отвечаю, прикусывая губу и опуская взгляд к нашим сцепленным рукам.

Дима водит большим пальцем по коже тыльной стороны моей руки. Успокаивая и отвлекая, а ещё делая это так просто, по свойски, будто бы для него это в порядке вещей. У меня же ощущение, словно я что-то пропустила, когда мы перешли грань от сообщений до держаний за руки. Вновь пробую незаметно переключить его внимание, освободив руки. Улыбаюсь ему и предлагаю чай или всё тот же какао. Он соглашается на воду, ну а я, специально оттягивая время, ставлю разогреваться молоко. Дима скидывает с плеч чёрную джинсовку и садится на высокий стул за длинный стол, имитирующий барную стойку. Некоторое время он, сложив на столешнице руки, наблюдает за моими действиями.

— Ты расскажешь, что произошло?

Не хотелось бы, однако он должен знать, раз я собираюсь втянуть его в наши семейные интриги.

— Егор отправил мою мать в лечебницу, — я поворачиваюсь к нему лицом, — он, конечно, не сказал, что именно туда, но полагаю, что “там, где ей и место” является той же лечебницей, где лежала его мать.

Последнее я предполагаю из слетевших слов про его мать, но в такие подробности уже не вдаюсь.

— Мы, соответственно, поругались, и я решила несколько дней подумать, сбежав из дома, — выкладываю, как есть, хотя и про то, что ничерта за это время не думала, тоже не упоминаю.

Дима же как бы невзначай обводит мой номер взглядом.

— А я уже было подумал, что отчим тебя выгнал, — признаётся, когда вновь смотрит на меня.

Качаю головой.

— Нет, не выгнал, — а потом вдруг усмехаюсь. — Ну, по крайней мере, я пока что этого ещё не слышала.

Дима смотрит на меня каким-то странным взглядом. Он явно не понимает, что меня в этой ситуации может веселить. Да и сама не понимаю, просто устала, наверное обо всём переживать.

Какао наконец готово, бросаю в него несколько зафиренок и сажусь напротив него, однако в глаза не гляжу, уткнувшись в кружку, наблюдаю за маленькой воронкой, что делаю ложкой, размешивая напиток.

— Ты собираешься вернуться? — спрашивает Дима.

Однако он знает ответ, поэтому тон голоса с плохо скрываемыми нотками осуждения. Я не обижаюсь на него, сама не могу понять, зачем это делаю. Мне бы забыть о Каймановых, как о страшном сне. Взять билет в один конец и навсегда пропасть. Даже мать не забирать, так ведь проще, правда? Но вместо всего этого, собираюсь вернуться в обитель зла, и вновь столкнуться с ненавистью сводного брата, который продолжит меня уничтожать.

Если, конечно, у него это получится. Потому что на сей раз я буду к этому готова. Больше, я просто отплачу Егору его же монетой.

На Диму я по-прежнему не смотрю и не отвечаю, продолжая мешать уже пену от растворившихся маршмеллоу. Мне требуется набраться мужества. Но сколько бы ни оттягивала, понимаю, что лучше не станет. Скверное, снедающее нутро чувство не исчезает. У меня ощущение, будто бы я не только использую Диму, но ещё и предаю саму себя, потому что прежняя я на подобное никогда бы не решилась. А тут…

Один большой вздох, и наконец поднимаю взгляд на Диму, он всё ещё в ожидании того, что скажу ему. Правда, у меня получается его очень сильно удивить, когда вместо ответа выдаю:

— Ты сказал, что знаешь, как посадить Егора в тюрьму. Ты всё ещё хочешь мне помочь?

Дима в шоке. Да я и сама, если честно, до сих пор не верю, что собралась провернуть подобное. Грудь точно тисками сжимает, пока сижу и жду ответа парня. Или хотя бы какой-то реакции, а он всё продолжает, нахмурив брови, не сводить с меня взгляда, будто бы я сказала ему, что вчера побывала на корабле инопланетян.

— Вот это да… — выдыхает Дима так, словно до этого задерживал дыхание.

А я тяжело сглатываю, начиная нервничать ещё больше. Разве не он предлагад мне это всего несколько дней назад?

— Я… просто ты… и…

— Нет-нет, — будто понимая, что хочу сказать, перебивает парень. — Я не про то, что это ужасно и осуждаю тебя. Это было моё предложение, знаю. Просто я не думал, что ты действительно сможешь на такое согласиться.

Не смогу, внутри меня точно раненый зверь воет, молящий меня остановиться, не делать этого, а просто отступить. Забыть, смириться и просто жить… Вот только отступать больше некуда. Мой план, который по сути и не был никогда моим, разрушился. Я просто не знаю, к чему ещё стремиться. Кроме одного — поквитаться с Каймановым. Это единственное, что сидит так прочно в моей голове, что я не слушаю больше своё жалкое, бесхребетное сердце, которое твердит, что я не такая.

— Он забрал у меня всё, — говорю Диме, окончательно закрывая дверь к своему сердцу. С ним разберусь после. Сейчас я просто хочу покончить как можно быстрее с Егором, а там уже и буду продумывать, как вернуть себе чувства, от которых только что отказалась. — А некоторого у меня даже и не было, хотя Егор заставил меня поверить, что было.

Последнего Дима явно не понимает, для него это звучит, скорее всего, как какая-то утрированная метафора. А я и не собираюсь вдаваться в подробности, избегая разговор про Крис. Наверное, я просто не хочу выглядеть более жалкой, чем уже есть, признаваясь, что со мной дружили-то только по мановению Егора. По сути, кроме Димы мне и поговорить больше не с кем. А всё Кайманов, разве может кого-то удивлять, что я хочу ему отомстить. Был бы Дима более трусливый или более здравомыслящий, чтобы ввязываться в такое дерьмо, сейчас бы и его не было здесь. Сидела бы и лила слёзы от бестолковости жизни. А так у меня хотя бы есть надежда вырваться из всего этого, избавившись от Егора. Если только Дима и правда согласиться помочь, потому что сейчас он не выглядит таким решительным, как пару дней назад. Остыл?

— Хорошо, — наперекор сомнению, промелькивающего в выражении его лица, соглашается Дима, и узел безнадёжности, затягивающий мои лёгкие до предела, наконец, спадает. — Правда, ты должна понимать: придётся идти до конца. Если я подключу отца, то мы уже не сможем дать обратный ход, — предупреждает серьёзно, но я кажется уже ничего не слышу.

Все мысли заняты только представлением лица Егора, когда он поймёт, кто именно его обыграл. Я радостно киваю, готовая согласиться даже на испытание нового бронежилета, лишь бы был хоть один маленький шанс покончить с Каймановым раз и навсегда.

— И кстати, с отчимом твоим отец тоже обещал помочь, — добавляет Дима, делая меня ещё счастливей, насколько это вообще возможно сейчас. — Оказывается, на твоего отчима давно зуб точит местная администрация. Много кому дорогу он перешёл, так что они готовы подпортить ему жизнь, каким бы ни был способ.

Я облегченно выдыхаю. Не думала, что проблемы действительно могут так быстро решаться. Жаль, только немного поздновато, однако у меня вновь появляется возможность забрать мать и вернуться к варианту сбежать, но уже обладая хорошей финансовой подушкой. И это ещё один плюс в решении немного задержаться здесь.

— Спасибо! — восклицаю искренне и тут же на эмоциях вскакиваю, чтобы обнять Диму, совсем не думая, что вновь вызову неловкий момент.

Однако его нет. Даже не видя лица Димы, я могу со стопроцентной гарантией заявить, что он улыбается, успокаивающе поглаживая мою спину.

— Совсем не за что, — шепчет парень, трепеща своим дыханием мои волосы.

Прикрываю глаза на секунду от промчавшейся по телу будоражащей дрожи и кладу голову на плечо парня. Это приятно, просто ощущать поддержку и понимать, что ты не одна. Но не больше. В тот момент, когда Дима чуть отодвигается, чтобы заглянуть мне в глаза и провести кончиками пальцев по прядям волос, я осознаю, что кроме мурашек, покрывающих кожу, ничего во мне не отзывается. Его глаза цвета крепкого чая не затягивают в беспробудную бездну, мозг не отключается, а напротив порождает слишком много мыслей и образов не того, кто передо мной находится. Нет, в моей голове по-прежнему один человек, даже если сейчас мысли сосредоточены только на мести.

— Спасибо ещё раз, — говорю чересчур взволнованным голос.

Потому что боюсь того, что может последовать дальше. Я будто знаю наперёд, что совсем не готова к этому. Особенно к последствиям. По крайней мере, пока не изгоню из мыслей другого человека. Но Дима вновь приятно шокирует меня. Он не напирает, просто улыбается, будто очень хорошо меня понимает.

— Мы вытащим тебя из этого места, — гладит он мою скулу костяшками пальцев, а затем ведёт их вниз к подбородку, приглушая голос: — Это я тебе обещаю.

И я верю. Безоговорочно. Так, что сразу же набираюсь мужества дать настоящий отпор Каймановым, чувствуя, что у меня есть поддержка. Тот самый спасательный круг, что мне бросят, если я заплыву слишком далеко и не смогу самостоятельно вернуться.

Я ещё долго сижу на кухне, попивая очередной горячий напиток. Провожаю Диму, договариваясь завтра встретиться в универе и возвращаюсь на стул, стоящий напротив окна. Вновь ни о чём не думаю, наслаждаясь этим затишьем перед бурей, будто бы набираясь сил. А когда ложусь спать, осознаю, что настолько взбудоражена предстоящим возвращением, что о сне можно на сегодня забыть. На часах уже второй час ночи, когда я собираю вещи и звоню Владиславу, чтобы он меня забрал. Всю дорогу смотрю в окно, не пытаясь узнать, как обстоят дела дома, чтобы лишний раз себя не накручивать. Не спрашиваю, искал ли кто меня, предпочитая узнать всё на месте. Но стоит въехать на территорию особняка, понимаю, почему меня ещё не схватился отчим. Его машины нет, а Владислав подтверждает, что за это время он и не приезжал. Что ещё более странно, так как теперь я теряюсь в догадках, зачем Егору понадобилось оплачивать мой номер. Возможно он просто ожидал, что задержусь в отеле подольше, раз меня не поджимают финансы, а я взяла и сбила его планы? Что ж, если так, то я только рада доставить ему немного разочарование. Особенно, когда поймёт, что сматываться я вообще не собираюсь.

Хотя будет нелегко. Это я понимаю, проходя мимо маминой комнаты. По привычке руки тянутся открыть дверь, чтобы просто заглянуть, как обычно, и убедиться, что с ней всё хорошо. Но я отдёргиваю себя, встряхиваю головой и, прикрыв на секунду веки, набираюсь терпения. Это только вопрос времени, скоро я верну её.

С ещё одной сложностью сталкиваюсь уже в своей комнате. Сбросив вещи на ближайший стул, решаю всё же поспать перед тяжелым днём, но сон никак не идёт. Я чувствую Егора. Всем естеством. Его присутствие в доме. Остро ощущаю расстояние между нами, и даже несколько стенок не спасают меня от тревожности. Смотрю постоянно на дверь, прислушиваюсь к шорохам. Всё жду, что он ворвётся в комнату и потребует объяснений. Устроит скандал или вообще огорошит ещё какой-либо новостью, что разрушит меня окончательно. В конечном итоге, поспать получается часа полтора, не больше. И то дремота, наполненная одними волнениями.

Когда утром вижу себя в зеркало, рождается единственное желание запереться в комнате и никогда никому не показываться в подобном виде. Но я и так прогуляла день, а мне сейчас нельзя зарабатывать плохие оценки, если в итоге придётся переводиться на бюджет. Я редко пользуюсь косметикой, но сегодня мне без неё никак. Немного затемняю глаза и выравниваю цвет кожи, а затем, когда смотрю на своё отражение, принимаю ещё одно решение.

Я никогда не выглядела, как замухрышка, однако и вольности себе не позволяла, но больше не собираюсь в очередной раз париться в джинсах, когда на термометре +26. Не то чтобы он запрещал, просто я пыталась всячески избежать внимание парней, а сегодня даже если что-то случится, молчать и прикрывать его точно не буду. Так что, вместо джинс надеваю джинсовые шорты и белую маечку, а поверх накидываю лёгкий чёрный пиджачок. В универ пройти не проблема, местные девушки ещё и не в таких откровенных нарядах приходили, чтобы хоть кто-то обратил на меня внимание.

Собираю сумку и тихонько приоткрываю дверь, выглядывая, есть ли кто в коридоре, и мысленно закатываю глаза от своей нелепости. Уж если решила быть храброй, значит нужно быть храброй во всём. Поэтому тут же шагаю из комнаты, запираю дверь и иду к лестнице, как внезапно:

— Нет, — слышу резкий голос за спиной, и тут же моё тело останавливается.

Само. Хотя я точно не планировала этого делать. Я дала себе обещание не видеть и не слышать Егора, а тут…

Бросаю на него взгляд. Дура. Ещё и зависаю, несколько секунд разглядывая его с головы до ног. Недовольства взгляду удаётся добавить не сразу. Да потому что нельзя быть таким совершенным. Особенно таким бессердечным парням, как Кайманов.

Его тело…

Черт, вселенная не может быть ко мне так жестока.

Я вижу, как стекают струйки воды по его идеальной, смуглой коже. Скользя по рельефным плечам, груди, торсу… Боги!

Он стоит лишь в одних спортивных штанах, которые, голову готова отдать на отсечение, надел наспех на абсолютно голое тело.

Вот попала же.

Черт меня дёрнул туда вообще глаза опустить, а теперь, хоть выколи их, не смогу избавиться от видений на целый день от того, что увидела.

Черт, черт, черт!

С силой зажмуриваюсь и пытаюсь быстро прийти в себе, а когда вновь открываю глаза, всячески заставляю себя больше не спускаться взглядом ниже подбородка. С трудом сглатываю, а сама ощущаю, как полыхает от неловкости лицо, которое должно сейчас выглядеть строго и непоколебимо. В точности как лицо Кайманова, с которого хоть статую лепи, насколько его черты острые и непроницаемые. Ему, похоже, вообще без разницы, куда я пялилась секунду назад. Он так интенсивно смотрит в мои глаза, что с землёй хочется сравняться, лишь бы не попадать под тяжесть его взгляда.

Он снова зол. Чертовски зол. Если даже не сказать, что в гневе, который так тщательно сдерживает, что может землетрясение произойти, если сорвётся. И очень запоздало до меня, наконец, доходит, про что именно было его «нет».

Самое время проверить свою смелость на прочность.

— Кажется, на этом самом месте, я должна пожелать тебе «доброго утра», — говорю максимально холодно и безразлично, что могу позволить себе с учетом того, насколько сильно сжато горло эмоциями, — но скажу лишь: иди к черту, Кайманов.

Если Егор и удивлён, то это не выражается ни в единой черте его лица. Он как отлично держался, так и продолжает оставаться непоколебимым. Кай тоже не собирается ходить вокруг да около.

— Ты не выйдешь из дома в таком виде, Лина, — как ни в чём ни бывало отзывается он.

А во мне всё же дрогает спокойствие. Вырывается неуместный смешок, хотя и исключительно нервный.

— Крис будешь что-то запрещать.

Да, я не удерживаюсь, но мне почему-то совсем без разницы. Обида та ещё штука, сколько бы ни уверял себя, что можешь с ней справиться, ни черта не получается.

— Мне нет до неё никакого дела, — вновь тем же стойким, как гладкая сталь голосом, а мне прям таки и хочется спросить: “А до меня есть?”

Но вот тут моя смелость даёт слабину, и выходит лишь жалкое:

— Я заметила.

Потому что тот вопрос слишком провокационный, и не для Егора. Для меня. Потому что хочу слышать лишь определённый ответ, и никак не готова принимать истины, что это просто очередной способ поиздеваться. Доказать, что он всемогущ.

— Иди переоденься, а потом спускайся к завтраку, скоро приедет отец, — решает просто проигнорировать Егор.

И голос то какой…

Да ни одно успокоительное бы не сделало его таким ровным и взвешенным, словно Кайманову всё ни по чем. А вот взгляд: океан его синих глаз бушует не меньше, чем ураган «Катрина». А для меня это слишком, я чувствую, что сдаюсь. Непонимания губят и разрывают. Эмоции зашкаливают, ещё немного и сорвусь на крик, что совсем не будет похоже на ту Лину, какой решила быть. Поэтому всё, что отвечаю ему, — средний палец. И тут же отворачиваюсь, стараясь даже не видеть его реакции, просто ухожу. Вот только его реакция настигает слишком быстро, я даже не успеваю достичь третей лестницы, когда он дёргает меня назад, а в следующую секунду вжимает всем телом в стену, заводя мою руку мне же за спину.

Ярость?

Ох, нет, её то в его глазах как раз не наблюдаю. Дикие — да. Безумные, как всегда. У Егора будто тьма накрывает их, беспросветная, но такая манящая, что невозможно не утонуть вместе с ним в ней. В этом безумие, что мгновенно разгоняет сердцебиение, расплавляет тело и затмевает рассудок. Но не надолго.

— Решила поиграть с огнём, птичка? — он будто принимает какой-то вызов, зато для меня его птичка, как ушат воды на голову.

— А даже, если “да”, то что, Егор? — приближаясь к нему, шиплю, решая тоже принять этот вызов.

В конечном итоге, мне уже и самой интересно, как далеко он сможет зайти. Провоцирую и ни капельки не боюсь. Потому что так устала предполагать, что будет дальше. Вот он шанс узнать, что будет дальше. В наглую смотрю в эти дьявольские глаза сводного брата и без страха жду, что же он сделает. А Егор…

Черт бы его побрал. Егор ухмыляется: дерзко так и похабно, а в следующую секунду я кричу. Мир переворачивается, сумка шумно летит вниз, а перед глазами зад Кайманова, мой же…ох, святые небеса. Я прикрываю от стыда руками лицо, пока не понимаю, что нужно ими делать совсем другое.

Со всей силы колочу его по спине.

— Живо поставь меня, придурок, на место!

Но в ответ лишь мягкий, бархатный смех.

— О, нет, птичка, не хочешь переодеваться сама, значит, я тебе помогу, — чересчур многообещающе говорит он и уже начинает подниматься вверх, под мой ошарашенный вдох, как вдруг на весь дом чертовски громко разносится.

— Что здесь происходит?

Глава 21. Егор

Мог ли мой отец насолить мне больше, чем уже сделал это? Да, почему бы и нет? Давай, мужик, продолжай портить мне жизнь.

Я буквально рычу, резко останавливаясь, но и не думаю отпускать птичку, поворачиваясь прямо так к отцу, на что Лина выдаёт ещё один испуганный писк, вцепляясь своими пальчиками в штаны на моих бёдрах, отчего меня точно током прошибает, а разум как тьмой накрывает. Ещё, мать его, лучше. Ещё немного и мне точно придётся её опустить на ноги. Но ни фига не потому что решил сдаться. Придётся просто прижать к себе, чтобы не продемонстрировать отцу стояком, насколько опрометчиво оставлять её одну со мной в доме.

Хрен я вообще её отпущу, пока эти до неприличия офигительные ноги не будут спрятаны под слоем одежды. У меня и так что-то переклинило, когда увидел её почти голую задницу, что едва прикрывали джинсовые трусы, которые какой-то идиот додумался назвать шортами и разом отнял у большей части мужского населения способность адекватно мыслить, когда девушки начали щеголять в них по любому удобному случаю. Я вообще до сих пор не понимаю, как удалось взять вовремя себя в руки и приказать бунту в штанах успокоиться. Сыграло чертово чувство собственности, когда только представил, что это увидит кто-то ещё, кроме меня. Если я со своей выдержкой и чертовски веской причиной иногда ломался, когда видел её в чём-то откровенном, что говорить про тех, у кого нет никаких преград?

Боюсь, что тогда они наконец додумаются, что для того, чтоб от меня избавиться, им просто надо собраться хотя бы разок всем вместе, а уже после начать воевать между собой.

— Егор? — вопрошает отец, становясь прямо у подножья лестницы с ничего не понимающим видом.

Да я испуг то впервые за долгое время вижу на его лице. Небось ещё думает, что я его принцессе решил показать новый аттракцион под названием «успей сосчитать, сколько здесь лестниц». При том, за мной не заржавело бы, знает, но — если бы на моём плече висел бы кто-то другой. Это просто отец ни сном ни духом, что у меня к Лине. Да, если честно, я сам понятия не имею, что у меня к ней.

Не задумывался, потому что нельзя было. А сейчас вообще всё слишком сложно, чтобы пробовать разобраться. Единственное, что остаётся неизменным — птичка моя. И хрен я кому позволю пялиться на эти до умопомрачения шикарные ноги.

— Да, па? — как ни в чем не бывало отзываюсь я, продолжая разыгрывать эту удобную карту «невозмутимости».

Если начну сразу оправдываться, отец просекёт, что здесь что-то не то. Он вообще редко дома появляется, кто знает, может у нас с Линой фетиш такой утренний. Мы же вроде как позиционируем себя как дружное, счастливое семейство. Так почему бы мне не помочь подняться сестрёнке по лестнице.

— Что ты собираешься сделать с Линой? — а нет, всё-таки не верит в меня и мою «братскую» заботу, по-прежнему переживая, что могу спустить её с лестницы.

— Переодеть её.

Тут глаза лезут на лоб не только у отца, я слышу, как птичка резко вдыхает, явно ожидавшая, что буду продолжать ломать комедию. Вот только это нифига не про меня, а папаше давно пора начать видеть очевидное.

— Что? — не выдерживаю его недоумевающего взгляда. — Ой, скажи ещё, что не видишь со своего места, какого цвета у неё нижнее бельё!

— Егор! — прилетает одновременно с мощным ударом по спине.

А за тем вторым и третьим. Птичка во всю колотит меня по спине, наивно рассчитывая, что это может хоть как-то помочь освободиться. Не тут то было, как стоял так и стою, наблюдая, насколько интенсивно лицо отца багровеет.

— Серьёзно, Егор, отпусти меня! — не выдерживая, кричит Лина. — Я уже сказала тебе, кого будешь переодевать! А у меня сейчас уже мозг взорвется! Это между прочим опасно, если ты не знал, недоумок!

— Егор, отпусти, Лину, — подключается следом отец грозно.

А мне снова прилетает по спине, но я её игнорирую, понимая, что могу переиграть всё в свою пользу.

— Если ты сам лично проследишь, чтобы она в этом наряде не вышла из дома! — ставлю условию отцу, потому что точно знаю, как он относится к Лине.

И он не подводит, я вижу, какой скептический взгляд он кидает в сторону её голых ног. Я даже не жду его согласия, и так оно у меня уже есть. По тому ставлю Лину на ноги, как раз перед тем, как мне прилетел бы ещё один удар в спину. Вот только неожиданно он прилетает мне в плечо. Со спутанными волосами и раскрасневшаяся от ярости Лина пытается поджечь меня ненавистным взглядом, едва сдерживая в мой адрес ругательства, стискивая губы в тонкую линию. А мне от этого только смешно. Неугомонная, даже вспомнить не могу, когда видел её такой живой и эмоциональной. А ведь она ещё даже не знает, что я сдал все позиции. И при том ведёт себя совершенно иначе. Мне бы тут галочку для себя поставить, но ярое возмущение Лины сбивает все мысли. При том, что в шоке от её интонации не только я.

— Я же могу пойти в универ, в чем хочу? — это даже не вопрос с её стороны, звучит так, будто неоспоримый факт.

О, ещё какой оспариваемый, птичка.

Вот только спрашивают не меня. Смотрю на отца упрямо и выжидающе. Только попробуй сказать ей “да”. Серьезно, последнее, что мне надо, это высказать отцу, какой он мудак. Но бинго — кажется, глава семейства и сам не в восторге. Вижу по глазам, что “ещё как” не одобряет. Ещё бы, он сам кому хочет яйца натянет, если хоть один упырь поведёт их в сторону его любимой принцессы. Но тут что-то идёт не так. Отец мнётся?

— А… ты уверена, что тебя вообще пустят в таком виде на учёбу?

Да ну нафиг. Что за хрень?

Я не успеваю ответить. Конечно, её не пустят. Вот только не администрация, а толпа парней, которые только и ждут, что меня грузовик переедет, и они наконец смогут подкатить к птичке.

Лина закатывает глаза, опережая меня.

— Я нормально одета, — да ещё и голос на отца повышает, выказывая своё недовольство, и кажется офигеваю не один я.

Отец едва ли челюсть не теряет от её резкого тона голоса и смотрит на меня. Мол тоже спрашивает, что за фигня?

Сам, па, в шоке. Кошусь в сторону птички, уже совсем иначе оценивая брошенные ранее слова. Тогда я не мозгом думал, а тем, что пониже. Сладкий запах её кожи сработал, как нейтрализатор, к чертям отрубая рассудок. Мне нравилась её дерзость. Такая живая, не защитная, как обычно, а вызывающая. Она горела ей. Была ей, что я буквально забылся, о чём вообще идёт речь. Мне хотелось только ещё больше распалить этот огонь в ней, даже не подозревая, что на самом деле упускаю главного — Лина поменялась. Взгляд ненароком скользит по её голым, золотистым ножкам.

Идиииооот.

Какого чёрта, я это не увидел в ней сразу?

Она больше не боится меня.

И пока я щёлкаю лицом, пялясь на неё недоумевающим взглядом, Лина резко обходит меня, ещё и задевая плечом. Почти бегом спускается с лестницы, подхватывая на ходу сумку, и уже около отца приостанавливается, но только чтобы наградить его по-настоящему презрительным взглядом.

— Я на учебу опаздываю, — не ждёт одобрения с его стороны и сразу к двери, так же пылко распахивая её и с грохотом закрывая.

Я же прихожу в себя лишь с очуметь каким шокированным отца:

— Что за херня, Егор?

Самому интересно. Тут же несусь вниз, игнорируя отца, когда в мою грудь впечатывается сильная рука, не дающая двинуться дальше.

— Ополоумел? — вопрошает тот, отталкивая назад.

А я резко зверею, не сразу понимая, что рычу на отца. А ещё забывая, что порода Каймановых одна и та же. Отец смотрит волком, глаза испепелить готовы, когда он сжимает руку на моём горле.

— Что ты натворил, идиот?

Вау, да кто-то кажется глаза наконец раскрыл.

— То, что ты давно должен был сделать, — бросаю сквозь зубы, отшвыривая от себя его руку. Разом выщёлкивает. Да и чему удивляться, во мне давно вся эта хрень кипит, да только случая никак не выпадало. Можно считать выпал, раз он решился на разговор. — Ты только языком треплешь, что Марина давно была не в себе, но нихрена не предпринимаешь. Точно также, как с матерью. Пока она не начала резать себе вены, ты не предпринял ни одной попытки, чтобы ей действительно помочь и положить в клинику, а тупо приплачивая врачам, чтобы они делали твою жизнь удобной! — Отхожу от него дальше, смотря на него, как на самое отвратительное существо в этом мире. — Ну как же это Эдуард Кайманов признает обществу, что уже вторая жена сходит с ума от жизни с ним? Лучше притащить в дом третью и трахаться с ней за стенкой и ждать, когда жена сама тебя избавит от себя, чтобы тебе было удобно.

Отец прожигает меня ядом своего взгляда, обещающего, что просто так мне с рук это не сойдёт, а мне уже по херам. У меня одна плата — его выражение лица, которое стоит всего, что могу потерять. Тут просто ирония в том, что терять то мне больше нечего.

— Не благодари, я сделал за тебя грязную работу.

Бросаю на последок и вновь собираюсь обойти его, чтобы остановить Лину, что уже, скорее всего, упущено, как тут мне прилетает в спину хладнокровное:

— Клянусь, если ты тронешь Лину и очернишь её…

— Делай, — поворачиваюсь к нему и с уничтожающе мстительной ухмылкой смотрю в не менее уничтожающие меня взглядом глаза отца. — Ты опоздал с предупреждением на год.

Мне в челюсть прилетает кулак. Да так, что даже мутного на мгновение ловлю. Быстро промаргиваюсь, отец стоит почти вплотную. Была б на мне футболка, уже схватил бы меня за грудки. Просто надо видеть его взгляд, там одно желание — раздавить меня нахрен к чертям. Я даже готов поспорить, с кем угодно, что сейчас мне прилетит ещё один раз, и ещё. Одной правды не отнимешь, за Лину отец порвёт даже меня. Но тут…

— Ты не достоин её, ничтожество, — выплёвывает он и отступает, словно ему этого хватило, чтобы выпустить пар.

На самом же деле, он просто сдержался. А вот я нет.

— Ты тоже, па. Мы все не заслуживаем её. Но ведь никто из нас не предоставил ей выбора?

Я выхожу из дома, не оборачиваясь и не дожидаясь ответа. Это не та истина, до которой я дошёл за эти два дня. На самом деле я давно знал, что мы просто присвоили её себе, понимая, что лучшего уже с нами ничего не случится. Меня пожирали отрицания, да. Я никак не мог сопоставить, как можно притворяться такой святой. А когда прочитал её дневник, осознал, что я вообще, оказывается, ничего ещё не знал, насколько Лина прекрасна душой. Мало того, что она меня не выдавала, она ещё и жалела меня, по правде считая себя виноватой в том, что я творил с ней.

Ублюдок, я даже не отрицаю. Просто не знаю, как исправить. Да и надо ли? Совесть, понятно, говорит все эти дни — да. Но тут дело в другом, правильнее её отпустить. Просто избавить птичку от нашей семьи. Но пока что я не готов, потому-то и выбегаю на улицу босиком и полуголым, рыская взглядом парковку. Не то чтобы я действительно думал, что она сидит и ждёт, когда я снова докопаюсь до неё, но мне нужно было увидеть своими глазами, как моя птичка наконец вырвалась из клетки.

Глава 22. Лина

Вылетаю из дома, как ошалевшая. В голове хаос, в теле необузданная энергия, меня колотит. От Егора, от его выходок, от его рук на моём теле. Таких властных, собственнических, что током прошибало каждую клеточку кожи. Я даже не помню, когда произошёл тот момент, что решила от них отказаться. Вот так вися вниз головой, в полной тишине, перед отчимом, я думала не о том, как это выглядит и насколько нагло Егор переходит границы, а о том, как ощущается его кожа на моей.

Просто сумасшествие какое-то.

Заныриваю в машину к Владиславу, когда его ещё даже рядом с ней нет. Проходит наверное полминуту, прежде чем он появляется на горизонте. Стремительно подходит к авто и также поспешно садится за руль. Он заводит мотор и смотрит в зеркало заднего вида, ожидая указаний, куда меня отвезти.

“В психушку”, рождается очень разумное в голове. Вслух говорю: “В универ”. Последнее как-то уж очень едко откликается в груди, когда понимаю, что не за горами, когда действительно произнесу эти слова. Только не по мою душу, а когда нужно будет ехать к маме.

Егор…

Господи, почему его так же тяжело ненавидеть, как и любить?

Запрокидываю голову назад и сжимаю пальцами переносицу. Хочу выкинуть его из головы, но ничего не работает. Ни обида, ни злость, ни ненависть. Всего этого слишком много, чтобы справиться с чертовыми эмоциями и остыть. Я даже не успеваю понять, что мы вообще ехали, а водитель уже останавливается на парковке универа. С обреченностью смотрю на главный корпус, а внутри всё сжимается и кровоточит. Егор отнял у меня даже учёбу. На самом деле мне не хватает мужества поднять выше подбородок и войти в аудиторию как ни в чём не бывало. Я не хочу видеть Крис, она наверняка уже всем растрепала, что произошло, и мне вновь предстоит пройти через все эти осуждающие взгляды людей, думающих, что я конченная извращенка, подглядывающая за братом. Всем же без разницы, что он сводный, а зрелище пришло ко мне само. Да и Крис, очень сомневаюсь, что объяснит подробности. По крайней мере, Рита ничего никому не объясняла.

Ненавижу, что со мной всё повторяется.

Хочется зарычать, но последнее что-то переключает во мне. Огненная злость распаляет вены, чем больше думаю, тем сильнее разжигаю настрой, накручивая себя едва ли не до желания войти в аудиторию и выволочить Крис из неё за волосы. Если уж предстоит ходить с клеймом извращенки, то пусть оно будет обоснованно.

Вылетаю из машины на тех же парах, что в неё и залетала. У меня прям всё кипит внутри, как хочу что-нибудь разгромить. Да хотя бы на кого-нибудь накричать, чтобы больше не срываться на тех, на ком нельзя, как случайно сорвалась на отчима. Даже представить боюсь, чем всё…

Я вскрикиваю так громко, что оглушаю сама себя. Внезапно справа тормозит со свистом машина, перекрывая мне проход. Распознать какая, совсем не успеваю. Да я вообще ничего не успеваю. Одно мгновение, и меня хватают за руку, втягивая так быстро внутрь, что осмысленно закричать, чтобы хоть кто-то заметил, не получается. Я уже внутри. На коленях водителя, по инерции свисая головой почти до пассажирского. Но до конца не падаю, руки, мучающие меня обычно только в фантазиях, уже во второй раз за день держат меня так, будто никогда не планируют отпускать. В синих глазах пляшут бесята, когда Кайманов выдаёт нахальную ухмылку.

— Я привёз тебе джинсы, птичка, а то ты забыла одеться.

— Кайманов, ты сдурел? — на выдохе лепечу онемевшими губами.

У меня сердце от пережитого ужаса заходится, а этот гад улыбается. Глаза горят как никогда не горели, вот только не зверской дикостью как обычно, а настоящим весельем.

Он смотрит на меня сверху вниз, чуть нависая и намеренно оставляя в этом положении. Ещё немного, и меж лопаток вопьётся рычаг коробки передач. Если Егор отпустит меня. У самой духу не хватает подняться. Для этого нужно схватиться за него, руль не надёжно — крутится, передняя панель — скользкая, а вот серая футболка Кайманова вполне могла бы подойти, если бы я действительно могла к нему сейчас прикасаться.

«Опасно» вопят во мне все инстинкты. Контакт с ним что-то во мне переключает. Не то что дать отпор, имени своего вспомнить не смогу. У меня и так проблемы с его глазами, которые топят какую-то печку безумия во мне. А тут тело к телу, и так хватает того, что моя задница сидит прямо на его коленях. В последний раз, когда мы так тесно соприкасались, закончился тем, что его губы оказались поверх моих, потом его поцелуи спустились на шею, ключицу, живот. И ниже, и ниже…

— Егор! — воплю прямо на всю машину.

Сама зажмуриваюсь. Плохо. Дышать нечем. Начинается гипервентиляция лёгких. Совсем не думаю, что требую, вся сосредоточенность уходит на ровный голос.

— Подними меня, — говорю на выдохе и открываю глаза, думая, что немного готова с ним встретиться взглядом. Вот только не с таким. Потому что Егор в отличие меня, понимает больше.

Одно слово:

— Смело.

А я даже удивиться не успеваю, к чему это, как понимаю всё прекрасно сама. Пара движений, и Егор садит меня на себя. Прямо лицом к лицу. Глаза к глазам. Губами…

Да мы же почти касаемся ими.

Отскакиваю резко назад, и будто и так проблем было мало, бьюсь спиной об клаксон, оповещая всех до единого студентов, спешащих на пары, чем мы тут занимаемся. По крайней мере, этой позы будет достаточно, чтобы именно такие слухи и разнеслись по универу. В купе с извращенкой — самое то.

Пытаюсь скорее слезть с этого гада, но сильные руки сжимают мои бёдра, возвращая назад на свои. Сам Кайманов чуть откидывает голову назад и с удовольствием наблюдает за уровнем растерянности и отчаяния на моём лице.

— Готова к переговорам? — выдаёт придурок с ухмылкой.

А у меня наверное вена на лбу надувается от злости и возмущения.

— Какие, к чертям, переговоры!? Ты дурак, Егор? Хватит играть в свои долбанные игры! Отпусти меня или я…

— Что ты, Лина? — будто очень хочет помочь вопрошает он.

А я на мгновение теряюсь. Но потом… сама не знаю, откуда хватаю столько смелости.

— Твоему отцу расскажу, — без единого намёка на пустую угрозу, выдаю я.

Но как обычно слишком быстро проигрываю.

— А я уже рассказал, — убирает он одну руку с моего бедра, чтобы отвести её в сторону. — И ничего, как видишь. Живой, сижу здесь и всё ещё готов заключить пакт о ближайшем перемирии.

Ага, нашёл дуру.

Я прямо вслух смеюсь, ни на минуту ненамеренная ему подыгрывать.

— В жопу себе засунь свои пакты!

Но нет, я Егора вообще не злю, да в его глазах даже и намёка нет на то, что его это как-то задевает. Вот вызов — да. Он вообще ведёт себя так, будто любое моё слово или действие для него своеобразный вызов. Усмехается и как-то странно качает головой, заставляя меня занервничать.

— Эх, Лина-Лина, — выдаёт он непринуждённо, — и почему мне кажется, что ты сама хочешь, чтобы это сделал я?

Недоуменно хмурюсь. О чём он? Но у меня даже секунды нет на размышление. Внезапно Кайманов убирает единственную спасительную преграду между нашими телами, откидывая мою сумку на соседнее сидение. Я же просто только и могу наблюдать за его неспешными, расслабленными движениями, даже не догадываясь, что он мог задумать, как вдруг взгляд останавливается на моей ширинке. А почему там? Да потому что Егора пальцы там, абсолютно без заминок просто принимаются расстёгивать пуговку. Что за…

Я визжу. Или кричу. Сначала правда охаю, шумно втягивая воздух, а потом начинаю бить его по рукам, сдвигаясь назад, насколько позволяет его вторая рука. И снова, и снова упираюсь в клаксон, который гудит на всю мощь.

— Кретин! — продолжаю лупить его двумя кулаками, но уже не по руке, а со всей мощи по его каменной груди, от ударов по которой аж рёбра ладоней горят.

Но недолго, ровно до того момента, пока Егору не удаётся перехватить оба моих запястья. Он сводит их вместе, держит крепко в своих руках, а когда я поднимаю взгляд с них к его глазам, меня поражает их неописуемая серьёзность. Никакого намёка на веселье.

— Переоденься, Лина, — говорит ровно, но от подтона его голоса, слишком холодного и гладкого, внутри меня стихает вся буря эмоций. Егор кивает головой в сторону заднего сидения. — У тебя пять минут, после чего я завожу машину, и мы едем домой, где, поверь, я точно переодену тебя сам.

И именно так всё и будет. Это обещание отображается в его глазах. У меня даже дрожь по позвоночнику скатывается, только от одного представления, как его руки тянут вниз по бёдрам грубую ткань джинсы. С трудом сглатываю, пытаясь избавиться от непрошенных, но таких живых картинок.

— Перестань проверять меня на прочность, птичка, — добавляет Егор, видя, что я принимаю за правду каждое его слово. — Тут не будет победителя, так как каждое твоё действие, породит противодействие. Только намного более мощное. Так что, подумай, прежде чем что-то сделать, на самом ли деле готова к последствиям.

Глава 23. Лина

Ещё как готова, зазнавшийся кретин! Индюк напыщенный!

Я едва ли не вслух выкрикиваю все ругательства, проносясь по коридору к женской уборной с ножницами в руках. Да, в чёртовых джинсах, в которых уже успела спариться.

Мне пришлось переодеться. Спасибо этому придурку, что ещё не следил за процессом, а оставил меня одну в машине, когда сам всё это время стоял, как охранник около капота, чтобы никто и не подумал заглянуть в единственное полностью прозрачное стекло, через которое можно было бы увидеть, что я делаю там. Я уложилась в две минуты, а когда вышла из машины, Егор ещё и потребовал, чтобы отдала ему шорты. На сей раз спорить не стала, не при свидетелях. Да и я, если честно, даже не подумала их брать с собой. В моей голове уже был план, каким именно образом покажу Кайманову своеобразный средний палец.

Захожу в уборную и выдыхаю, когда вижу, что никого нет. Не хотелось бы выглядеть глупо, заходя в кабинку в джинсах, а выходя из неё в шортах из джинс. Тут мне ещё повезло, что захватил Егор не скини, а нормальные, свободные, которые только дурак надел бы с пиджаком. Предполагаю, схватил он первые попавшиеся. Он и сам надел на себя первое попавшееся. Футболку и кроссовки для занятий в зале. Даже на носки время не тратил. Наверное, поэтому он не пошёл следом за мной в универ, хотя у него сегодня точно есть пары по расписанию.

Мне же лучше, что его нет. Будет намного интереснее увидеть его лицо, когда приду домой и он поймёт, что весь день я таки щеголяла в шортах, а он ничего сделать не смог. Это глупо, да. Особенно если учесть, что его мотивы совсем непонятны. Серьёзно, Егор ещё никогда не занимался подобной глупостью. Если он пакостил, то через других. А это…

К чертям, я не могу постоянно загружать себе голову разгадыванием его действий. У меня одна цель — показать, что у него больше нет надо мной контроля. Поэтому я без сожалений режу джинсы. От зверствующего раздражения руки подтряхивает, отчего ровным срез сделать не получается, но мне сейчас нет дела до того, что обо мне скажут. Хуже извращенки, занимающейся сексом на парковке универа со своим сводным братом, готова поклясться, уже не будет.

Выхожу из кабинки и гляжусь в зеркало — сносно, хотя и видно, что самодельное. Да и без разницы, иногда цель оправдывает средства. К тому же, у меня есть ещё и подарок для Кайманова, если он всё же решит появится на учёбе. Прямо с порога и узнает, как далеко я послала его предупреждения.

Понятное дело на первую пару опаздываю, гуляю по университетской аллеи и моментами переписываюсь с Димой. Сегодня он вновь становится тем парнем, который мне так понравился. Милые шутки, завуалированные комплименты — он вновь и вновь заставляет меня улыбаться экрану телефона, помогая отвлечься от такого будоражащего на взрывные эмоции утра. Однако стоит мне ступить на третий этаж, хорошего настроения как ни бывало.

Я старалась задержаться по максимуму, чтобы прийти едва ли не под звонок, но всё же немного не подрасчитала. Группа стоит возле аудитории. Нас не так уж и много, всего восемнадцать, и одиннадцать из нас девушки. Парней как-то не особо привлекает эта специальность. И самое плачевное, что Крис общается хорошо аж с семью одногруппницами. Поэтому на меня уставляются ровно восемь пар глаз, стоит мне только подойти к аудитории и встать к стенке напротив двери. Я никогда не была аутсайдером. Слухи — да, косые взгляды, перешёптывания. Просто я умела держать высоко голову, делая вид, что ничего не слышу, не вижу, так как подойти ко мне все равно никто бы не решился. Но сегодня… я вся на нервах.

Нужно держать себя в руках, знаю, и просто быть выше всего, но очередной взгляд в сторону Крис разжигает во мне странные чувства.

Она была с ним.

И дело даже не в сговоре, а в её языке, что так и стоит перед глазами, когда смотрю на неё. Я только и вижу, как она целует Егора.

Стерва.

И только, когда наконец реальность всё же сменяет воспоминания, я понимаю, что произнесла это вслух.

Глаза Крис округлены, рот тоже, сама она пялится на меня ошалевшим взглядом.

— Это ты мне? — спрашивает она с удивлённым смешком.

Вот этот момент, когда я должна показать себя в наилучшем свете и всё проигнорировать. Но мой язык как будто совсем отключён от разума.

— А ты видишь здесь ещё кого-то настолько дешёвого, как ты?

Теперь удивлённых смешков уже несколько, даже парни оборачиваются, чтобы посмотреть на меня любопытным взглядом.

Крис же становится серьёзна, мажет поверхностным взглядом по тем, кто на нас смотрит, и будто желая подойти и сказать это только мне, делает шаг вперёд.

— Не надо, Лина, — как-то осторожно предупреждает она, будто чего-то опасается. — Если хочешь поговорить, давай обсудим всё после пар.

Она, наверное, думает, что самая умная. Ага, поговорим без свидетелей, а потом она обыграет всё в свою сторону. Кайманова за одно порадует, уничтожив ещё одну часть моей жизни.

— Нет, Крис, — качаю головой, — ни о чём мы с тобой разговаривать не будем. Тут и так всё ясно. Ты просто его очередная шлюха, которая как собачонка делала то, что он тебе скажет.

Вот теперь смешков вообще нет. Все смотрят на Крис, изредка — на меня. Она же от такого количества внимания теряется. Кожа лица становится красная, ей то ли неловко, то ли она в неописуемом гневе. Но так или иначе, дар речи она находит не сразу.

— Ты вообще ничего не знаешь! — шипит Кристина, когда, по-видимому, решает, что ей без разницы на окружающих.

Но что я не знаю, остаётся загадкой. Возле аудитории появляется преподаватель. Все разом поворачиваются в сторону двери, хотя искоса продолжают поглядывать на нас с Крис, по-прежнему сверлящих друг друга взглядами. Однако дальнейшего диалога не случается, демонстрируя всем своим видом, что не хочет иметь со мной ничего общего, псевдоподруга круто разворачивается на пятках и заходит в аудиторию, оставляя меня ещё с несколько секунд смотреть на дверь брезгливым взглядом. Я даже в одном помещении с ней находится не хочу, но у меня нет выбора, напоминаю себе. Бюджет, хорошие оценки, моё свободное будущее. Оно стоит того.

В аудиторию захожу под короткие, бросаемые в мою сторону взгляды. На меня смотрят как-то неправильно. Не так, как смотрели на тихую Лину. Но меня это волнует недолго. Во мне будто какая-то стена возросла, не позволяющая обдумывать свои действия и поступки. Я не сожалею, не стыжусь, мне так всё осточертело, что буквально за одно мгновение спыхивает кровь огнём, стоит только подумать о происходящем.

Я не прячусь на последних партах, нагло садясь на второй ряд прямо по центру за пустующую парту. Аудитория большая, даже слишком для восемнадцати человек, здесь в принципе может каждый сидеть за отдельной партой, рассчитанной минимум на троих. Но для меня всё равно является удивлением, что Крис тоже предпочитает сесть одна, ещё и за самую первую парту перед учителем. Только позже я понимаю, что она просто желает избежать вопрос и подумать, как на них отвечать. Это странно немного, хотя я не заморачиваюсь. Пытаюсь сосредоточится на занятии, но буря эмоций никак не утихает во мне. Кипит, кипит и кипит, что с силой ручку сжимаю.

Не помню, когда последний раз так злилась. Когда вообще позволяла себе чувствовать, что хочу. Всё время сдерживалась, уговаривала себя, что ни в одной ситуации нет ничего настолько ужасного, чтобы психовать и бесится. Страдать. Убиваться. Злиться. А тут… как дамбу прорвало. Накрыло. И это понравилось. Всё чувствуется как-то иначе — интенсивнее, живее, ярче. Даже этот гнев, он точно подпитывает какие-то силы во мне. Уверенность.

Не думаю, не сожалею.

Делаю, что хочу. И не могу остановиться.

Глаза сами постоянно устремляются в сторону Крис. Сверлю взглядом затылок, и она точно чувствует это. Ёрзает, ручку то и дело меж пальцев прокручивает. И не пишет ничего, также как и я. В какой-то момент она всё же сдаётся, и наши взгляды встречаются. Стреляют в друг друга. И никто из нас сдаваться не собирается. У неё будто тоже есть ко мне какие-то претензии, хотя я уверена, что неизмеримы с моими.

На перемене мы не выходим. Ни она, ни я, так и продолжаем изредка глазеть друг на друга, но ни одна из нас ничего не говорит. В столовой она всё же садится с другими девочками, а я беру в автомате только кофе и усаживаюсь около окна, долго и упорно глядя в одну точку и обдумывая, что делать дальше, как вдруг замечаю въезжающую на территорию универа знакомую машину. Ну хоть что-то хорошее за сегодняшний день. Я так хочу провести время где-то за пределами дома и учёбы, что тут же резко встаю, торопясь к Диме, который приехал за мной, но сама судьба ставит мне подножку.

Я сталкиваюсь лицом к лицу с Крис. Всего одно мизерное мгновение мы смотрим друг друга в глаза — обе чертовски удивлённые, а в следующее бывшая подруга отпрыгивает от меня назад с диким воплем. Моё кофе на её белой блузке, растекается огромным тёмным пятном. Она иступлённо трясёт воротником, отдаляя от себя ткань, пропитанную горячей жидкостью, изрекая такие искромётные ругательства, что ей позавидовал бы даже самый отъявленный отморозок. Всего пару секунд, и взгляд Крис, готовый в прямом смысле уничтожить, накидывается на меня.

Она уверена, я это сделала специально, я же — что ж, не могу отрицать, что не мечтала об этом с самого утра. Потому то и встречаю его с презренным прищуром, явно говорящим ей, что всё это она заслужила.

Секунда молчания. Вокруг только шёпот.

Две. И тут…

— Ну, ты и сука, Кайманова! — шипит Крис, и меня наконец прорывает.

Кто заказывал шоу? Оно начинается.

Глава 24. Егор

Мля… куда все могут ехать во вторник утром? Центр города не на шутку переполнен, и чтобы выбраться на трассу, мне приходится проторчать полчаса в пробке. И всё то время, что плетусь за впереди идущими машинами, то и дело поглядываю на заднее сидение, где лежат шортики Лины, понимая, что я что-то где-то упускаю.

Она изменилась, это дураку понятно. Но здесь есть что-то ещё, что я никак не могу догнать. Не могу сказать, что мне не нравится эта новая в ней взрывная бойкость, что топит во мне такие до одурения безумные желания, что хочется педаль в пол выдавить и с разгону в какое-нибудь дерево, чтоб сдержаться, оставаясь с ней в рамках приличия. Но всё же во мне сидит непонятная хрень, которая терзает с того момента, как только она окончательно скрылась из моего вида.

Сам не понимаю, как вообще отпустил её в универ. Зубы сводило, как хотелось вновь на плечо и в машину, а там и на необитаемый остров, чтоб больше никто никогда не смотрел на неё.

И дело тут вообще нифига не в шортах. Нет, в шортах бы её всё равно не отпустил, но это только потому что я конкретно понимал, что теряю птичку. Ещё неделю назад, я точно знал, что она от меня никуда не денется, а теперь каждая секунда может стать тем моментом, когда уже никогда не смогу вернуть её назад.

Поэтому и мчу с утра пораньше к клинике, где теперь находится её мать. Вытащить, конечно, её оттуда уже не могу. И дело даже не в договоре, который исключает возможность Марину оттуда забрать, пока не будет пройден хотя бы первый этап лечения. Как бы гнусно это ни звучало, то, что Марина здесь, единственная моя страховка, что Лина не переедет. А если капнуть ещё глубже, то и вовсе могу признать, что в этом мой план изначально и заключался. Я не хотел её отпускать ни при каких обстоятельствах. И даже не пытался объясниться с собой, зачем мне это нужно. Ответ знал, просто чаще всего избегал о нём себе напоминать.

Неважно, что она бы ненавидела меня больше всех на свете. Главное, чтобы это всё происходило в соседней комнате.

А сейчас… черт, я не уверен вообще ни в чём. То, что я внесу её в список тех, кто может навещать Марину, вообще ничего не изменит. Но хотя бы не усугубит, чего точно не могу допустить.

Пришлось просить Рима приглядеть за ней, пока буду посещать клинику. Вот только спокойствия — ноль. Хотя я без «б» доверил бы другу даже собственную жизнь, а вот Лину — да я себе не доверяю, когда дело касается птички, что говорить о ком-то другом?

А ещё и это проклятое чувство, чёрт бы его побрал. Так и подмывает дать обратного ходу и вернуть Лину домой. Не нравится мне вся эта хрень с её изменениями. Как бы они ни разгоняли кровь, сыграют они только против меня, уверен. Идиотизм вообще блещет идеями, подначивая с ней объяснится. Но я прямо таки и вижу, куда меня шлёт Лина, как только озвучу причину своего помутнения. Хотя и свежее фото записи её посещения в день, когда мама как бы вколола себе «золотой укол» всё равно собираюсь сделать. Но это на самый крайний случай.

Клиника находится недалеко от города, на закрытой территории на берегу озера. Если и не знать, то вполне можно принять за обычный санаторий. Правда, из которого не так то просто выбраться, если только ты не готов броситься со скалистого обрыва, ведущего к берегу.

Пока иду к главному ходу, особо стараюсь не засматриваться на пациентов и их посетителей, что во всю гуляют по территории. Но миниатюрную фигуру в облегающем белом платьице не заметить практически невозможно. Блондинка как-то совсем не вписывается в общую обстановку. Идёт уверенно, цокая по асфальту высоченными каблуками, на которых в пору только шею ломать. Я бы мог ещё подумать, что возможно у неё здесь находится до безобразия богатый муж, ради которого и можно было засветиться в этом месте. И то, исключительно, чтобы выпросить бабки на новый шмот. Если бы эта блондинка не была мне слишком хорошо знакома. Едва на смех не пробивает от нелепости ситуации: отец ещё не женился на ней, а уже загнал в эту лечебницу. Вот только Леся не пациентка, и мне капец как интересно, что она здесь забыла.

Не окликаю, а иду не спеша прямо за ней. Пока что наши дороги в одном направлении. А вот когда она уже заходит в здание, я чуть притормаживаю, наблюдая, в какую сторону она пойдёт, правда, останавливается она возле ресепшена, а уже через минуту замечает меня. Тут же приходится войти и направится прямиком к ней. Взгляд её зелёных глаз как всегда слишком острый и цепкий.

— Ты следишь за мной? — спрашивает нагло, без какого либо приветствия, вызывая у меня смешок.

— Ты вроде ещё не Кайманова, а уверенности в себе уже не занимать.

Леся лучезарно улыбается, будто бы я сделал ей комплимент.

— Вот именно поэтому я скоро и стану Каймановой, милый, — подмигивает мне девушка и отворачивается к месту, где должен сидеть администратор. — Ну и проблемы здесь у них с безопасностью, три минуты уже здесь стоим, а нас даже никто не заметил. Так и должно быть? — уже смотрит на меня.

Я же делаю для себя мысленную пометку, обдумать это упущение и задать этот же вопрос директору клиники. Однако пока предпочитаю следить за Лесей, чья непринуждённость в подобном месте просто поражает.

— Зачем ты здесь? — откинув все шутки, спрашиваю у Леси.

Девушка в ответ фыркает, закатывая глаза.

— Сам не догадываешься?

Вот честно? Нет. Это не то место, где можно случайно встретиться и начать вести задушевный диалог.

— Удиви меня.

— Алё, Егор, ты запихнул сюда жену своего папаши и ничего мне не сказал, как мы договаривались, — начинает она с неким раздражением выкладывать карты. — Мало того, ещё и нарушил все сроки. Я просто решила прощупать почву, чтобы понять, что всё остаётся в силе.

Резонное объяснение, однако мой прищур на девушке становится только более подозрительней.

— А позвонить мне не пробовала?

— Не, милаш, прости, но в том, что касается таких ставок, я привыкла убеждаться только лично.

Эта девушка поражает меня снова и снова, открываясь каждый раз с новой стороны. Когда я впервые нашёл её и предложил выгодную сделку, передо мной был совсем другой человек. Леся сомневалась и то и дело, что кусала губы, якобы очень сильно нервничает, что нас в любой момент могут поймать. Сейчас же сомневаюсь я. Чем больше узнаю её, тем больше мучает вопрос: а кто из нас вообще нашёл другого.

— Появились непредвиденные обстоятельства, — вскользь оправдываюсь я, осторожно подбирая слова. Что-то мне не нравится в этой ситуации, хотя если посудить с точки зрения, что Леся действительно с самого начала просто хотела отцовских денег, то это вполне может объяснить её тревогу и недоверие. И всё же: — Ты очень рискуешь, находясь здесь.

Про то, как она вообще узнала, куда надо ехать, пока не берусь разбираться. Главное её справадить, пока она не прознала, как и что здесь устроено. Последнее, что мне сейчас нужно, чтобы Лина вообще знала, что я знаком с новой невестой отца. Про наш с ней уговор — тем более.

— Поверь, ты не единственная, кого я не предупредил о своём решении, и не ровен час как отец заявится сюда, чтобы проверить меня и узнать все обстоятельства лично, — добавляю, понимая, что не особо убедил её с первого раза. — Не думаю, что ему понравится, что ты за его спиной что-то разнюхиваешь.

Но и это так себе на неё действует. Леся как будто заранее знает, что это мухлёж. Хитрая, самодовольная улыбка на её красных губ становится лишь более наглой. Она ведёт кончиком ногтя по столешнице, медленно приближаясь к моей руке. При том цепкого, пытающегося всё разведать в моей голове ни на секунду не отводит от моих глаз.

— Что-то изменилось, Кай, — произносит приторно вкрадчиво, — не так ли?

Я же в свою очередь нагибаюсь к ней почти вплотную, резко перехватывая её руку за запястье, останавливая её и пригвождая к поверхности ресепшена. Даже если я растерялся на некоторое время, не говорит о том, что она может указывать мне правила нашей игры.

— Уходи, Леся, — прямо в глаза кидаю крайне спокойно угрозу. Если она хоть на секунду прощупает, что у меня появились слабые места, тут же обратит это всё против меня. — И впредь не суй свой нос, куда не надо. Я как помог тебе охомутать отца, так и с лёгкостью могу сделать так, что вашей свадьбы никогда не будет. Усекла?

Очевидно, нет, потому что по-прежнему улыбается, совсем не теряясь. Более того, наклоняется сама ко мне, сокращая расстояние ещё больше, будто собирается поведать секрет.

— Я бы на твоём месте, была более милой, Егор, — советует она, хотя больше звучит как маленькая угроза. — Ведь и я могу провернуть всё против тебя. Нам с тобой лучше дружить. И впредь, соизволь оповещать меня об изменениях, чтобы хоть один из нас не прокололся.

А затем также резко отстраняется, продолжая смело и с вызовом глядеть мне в глаза. Даже не пискнет, хотя на её запястье и остаётся след, когда разжимаю руку, после чего наблюдая, как она начинает медленно идти спиной к выходу. А потом она делает это — смотрит куда-то вверх и улыбается ещё шире, заставляя меня заинтересоваться чему.

Камера, сука. Вот же…

Едва давлю гнев, понимая, что сам оплошал по самое не хочу. Наблюдая, как Леся уходит, у меня в голове крутится одно единственное понимание. Кажется, я всерьёз заигрался.

Глава 25. Егор

«Абсурдно», «Невозможно», «Такого просто не могла допустить наша клиника».

Чертовы заученные слова, а у меня от них уже мозг выносит и перед глазами всё багровеет. Ярость выходит из под контроля, что приходится поколотить собственную машину.

Этот Скотский — или как его там — Борис Ильич повторял слова по тысячу раз как гребанный робот, задачей которого является отмазать клинику всеми возможными способами.

Сам не понимаю, на что рассчитывал, когда шёл к нему повторно требовать поднять события того дня. Просто сейчас открылись новые факты, но то, что кто-то смог пройти к матери, не предъявляя никаких документов, доказать невозможно. Собственно, как этот Скотский и сказал: «Невозможно».

Рычу и вновь пинаю по крылу машины. Это какое-то болото, честное слово. Не разобраться, не подойти ни с какой стороны и никак не получить доступ к закрытой информации. Только суд, на который конечно у меня нет полномочий, так как договор заключал чертов отец, которому глубоко пофигу, что на самом деле здесь произошло. За ту запись посещения, что мне отправили год назад, и так пришлось выложить немалую сумму, но на этом всё, что смогли нарыть.

«Это несчастный случай, Егор Эдуардович. Поймите, мы не досматриваем вещи посетителей, кто-то мог пронести наркотики своим родственникам, а они уже поделиться с другими… — неоднозначное пожатие плечами. — Понимаю, это сложно — отпустить близкого человека… — деликатно продолжил директор, но я уже его не слышал».

Пока не замкнуло, послал его куда подальше с его «смирением» и к чертям покинул этот дурдом. Всё, что требовалось, сделал, а растрачивать впустую время больше смысла не видел. В данном случае, деньги тут не работают. Никто не захочет менять свободу на бабки. Тем более тот, у кого их и так дохренище.

С*ка!

Распахиваю дверь и прыгаю в тачку. Секунды не проходит, а я уже завожу двигатель и ухожу в топку. Глаза по-прежнему застланы гневом, а в мозгу всё взрывается, как хочется что-то разгромить. Хоть сейчас отправился бы на ринг, но и с этим труба. Пока не решим, что делать с Удавом, никаких боёв. Эта п*дла может как нечего делать подставить, а нам потом разгребать. Или того хуже — сидеть.

Но в таком состоянии ехать в универ нельзя. Убью кого-нибудь точно, для этого достаточно одного взгляда в сторону Лины и всё — аут.

Торможу на обочине и снова тянусь к бардачку. Такими темпами от выносливых лёгких совсем ничего не останется. И так за день уже идёт третья. Первая — пока гнал в универ, зарабатывая через каждые несколько метров по штрафу, вторая — из универа. Этакая плата за выдержку, что сумел сдержать руки да ещё и ни разу не повернуться, пока птичка переодевалась. Горело по самое не хочу, но благо у руля пока ещё стоит мозг. Но и он нет-нет да поддаётся затеи послать к чертям все моральные принципы.

Тру руками лицо, а затем чиркаю зажигалкой и делаю одну медленную затяжку. Минуты две сижу в полной тишине, раскладывая в голове всё по полкам. И что удивительно, это работает, даже прихожу к мысли, что в конце концов я не животное, чтоб не мог держать себя в руках, а внутри в противовес всё рычит, как задолбало выносить себе мозг.

Какого черта я вообще жду? Серьезно, я ждал два года, пока Лина станет совершеннолетней. А потом и дня не успел насладиться этим охренительным понимаем, что птичка моя, как всё полетело к чертям.

А что сейчас? Какого лешего вообще занимаюсь какой-то откровенной фигнёй, когда могу хотя бы попробовать поговорить с ней?

Вот же, мудак…

Отраву в окно, завожу мотор и давлю газ почти до предела. До универа долетаю за двадцать минут. Оставляю машину и прямиком к учебный корпус, терпение к чертям совсем нет. Заберу Лину прямо с пары, с коридора, столовой — да хоть откуда. Одна только мысль вновь закинуть её на плечо и касаться её кожи, пока несу до машины, воодушевляет так, что фейерверке перед глазами взрываются. Да так, что даже на сразу понимаю, мимо чего проношусь.

Пока…

Торможу и делаю шаг назад.

Да, ладно!

Второй раз за неделю птичка посылает меня так специфично и гениально, что хочется вслух рассмеяться. Серьёзно! Да я за всю жизнь у мусорок в целом не стоял столько, сколько у этой. Ещё и висят штанины джинс так, чтоб точно заметил. Персонально, только для меня.

В голову тут же лезет шальная мысль, что мне чертовски нравится эта игра. Не злюсь, хотя должен бы. Хотя б психовать, что ли. Лина разгуливает по универу в невероятно сексуальном наряде, и все эти несколько часов у каждого, у кого есть глаза и функционирующий член, так или иначе положили это на то, что принадлежит мне.

Эх, Лина-Лина…

Поднимаю взгляд и смотрю на вход в здание, раздумывая, что просто так оставить это никак не могу. Хотя б по той самой полуголой заднице надавать надо, что одобряет уже мой чересчур хорошо функционирующий член. Да что там! Скандирует стоя до помутнения разума, стоит только представить, как буду…

Твою ж мать!

Вот только звонка телефона мне не хватало. Ругаюсь вслух, но аппарат всё же из кармана выуживаю. А когда вижу, что звонит Рим, мигом все фантазии растворяются, точно их не бывало. Тут же жму приём, и мне хватает только одного:

— Кай, — чтобы понять, что случилась какая-то хрень. — Ты где? Тут пи…

— Уже захожу, — отвечаю, начиная подниматься через две ступени разом.

У меня как будто какой-то предохранитель сразу переключается. Правда мысли далеко не о том, что на самом деле в итоге увижу. Я залетаю в корпус с одним чётким понимаем, что придётся кого-то всё таки убить, но впервые в жизни охреневаю, как ошибаюсь. Стоит пройти пару шагов от турникета, как из столовой на всех парах вылетает Крис. Прямо мне в руки.

Взлахмоченная, красная, с расстегнутой едва ли не до пупка блузкой. Глаза пылают. Ненавистью такой безумной, что у меня внутри всё нахрен сворачивается от одного понимания. Но я не успеваю даже рта раскрыть, как Рогозина градом шпарит:

— Ну ты и козлина, Кайманов! — толкает меня в грудь Крис, что я в конец офигиваю. — Чтоб ещё раз ты втянул меня…

Крис пищит. Секундного ступора как ни бывало, стоило только её ладошки полететь мне в лицо. Перехватываю за запястье и грубо толкаю к стене. Я знаю, что девушек трогать нельзя, но у меня крыша с катушек готова слететь только от одного представления, от кого она вылетела в таком состоянии.

— Ты охренела?! — припечатываю эту неугомонную сильнее к стене, но Крис ошарашивает пуще прежнего.

Стерва смеётся. Зло так и безумно.

— Я? Знаешь, что? Катись ты своей ненормальной сестрицей куда подальше! Ясно тебе? Трахнитесь уже наконец и угомонитесь оба! — кричит на весь холл блондинистая зараза, и тишина вокруг нас становится в тысячу раз плотнее.

Но у меня даже мозг расплавиться не успевает то ли от злости, то ли от ступора, в который вгоняет меня Рогозина своим откровением, как на весь холл разносятся совершенно другие крики.

— Да пошёл ты, Римчук, понял?! — слышу я голос птички и тут же оборачиваюсь в сторону входа в столовую. — Отпусти, сказала! Гад! Козел! — что есть мочи кроет друга Лина, и тут я вижу, почему.

Рим держит Лину за талию, пытаясь не дать вырваться.

Взгляд её голубых глаз пылает ещё безумней, чем у Крис. Она колотит Рима по двум мощным рукам, держащим птичку в кольце. Ровно до того момента, пока она не видит нас.

Меня. И — чёртову — Рогозину. Которую зажимаю у стенки.

Я уже говорил, как ненавижу этот дерьмовый мир за его хреновую иронию?

Секунда мертвецкой тишины, я смотрю только на Лину, не сразу соображая, что должен отлетать от Крис на всех порах, пока птичка к херам не сожгла нас взглядом. Но кто сказал, что ситуация не может быть ещё хуже?

— Выкуси, Кай, — цедят тихо где-то возле уха губы Рогозиной, прямо перед тем, как впечататься в мой рот.

Я. Б*дь. Охреневаю.

Глаза открыты и смотрят прямо в светящиеся едкой язвой глаза Крис. И это всего секунда, что трачу на то, чтобы переварить происходящее. А сбоку уже слышу рычание.

Да, твою мать, рычание — отчаянное и болезненное, что у самого душу рвёт, что в нём слышу.

А затем отборный мат. Это уже Рим.

Я отрываюсь от Крис, сразу оборачиваясь, пытаясь увидеть собственными глазами, что вообще происходит, но успеваю зацепить лишь промелькнувшую тень, пробежавшей мимо нас Лины. Рим держится за руку и по-прежнему матерится.

— Скажешь спасибо, когда твою святошу наконец прорвёт, — как ни в чём не бывало сладко лепечет Крис, и я мигом направляю охренеть какой убийственный взгляд к этой ненормальной.

— Ты дура? Это что вообще такое было!? — требую, по-прежнему капец какой заторможенный и нифига неврубающийся, что здесь творится.

Но в ответ ловлю лишь острую, как лезвие, улыбку Крис.

— Давно пора было вам растормошиться.

И всё. Она просто толкает меня в плечо и так ловко выскальзывает из-под моей руки, что ничего не могу сделать.

Да и за ней ли я должен бежать?

Мозг оживает. Какого черта я вообще здесь стою?

Разворачиваюсь, готовый во что бы то ни стало перехватить Лину, как вдруг в меня опять впечатываются. На сей раз две руки в грудь, лихо тормозящие моё движение.

— Это что ещё за нахрен, Кай?

Да, вы, бл*дь, издеваетесь, что ли?

— Не до тебя, Яр, — рычу на старшего брата Рогозиной.

Но от него нифига с двух слов не отделаться. В принципе, можно уже с лёгкостью ставить не меньше сотни штук, что через минуту всё закончится дракой.

— Ни хрена, ты точно ответишь, что тебе нужно от Крис, — ещё спокойно начинает он, но я его знаю, как никто другой.

Пятнадцать лет дружбы дают мне понять, что он едва держится. Видимо, тоже в память всё той же дружбы, которая закончилась в тот момент, когда их брат начал влезать в серьёзные долги из-за нашего клуба. Ну, это по крайней мере версия Яра. Моя же, Мир бы в них влез, где угодно.

— Может лучше спросишь, что Крис нужно было от меня? — всё таки решаю потратить время на ответ, прекрасно осознавая, что на драку придётся потратить намного больше.

Однако Яр не спрашивает, смотрит холодно и так решительно настроено, будто я опозорил честь его сестры. Но на гляделки у меня тоже времени нет. Поэтому говорю, как есть.

— Лучше иди и скажи спасибо своей сестре. Она одним одолжением списала сразу восемьдесят процентов долга Мира.

— Поцелуем? — то ли не верит, то ли недоумевает Яр.

— Нет, им она как раз лишила себя двадцати процентов.

И всё. Серьёзно, хватит. Сегодня прям напасть какая-то на людей, желающих со мной поболтать, пока Лина удаляется всё дальше и дальше.

Однако Яр больше ничего не говорит, даже не оборачивается, когда иду, тараня его, чтобы отступил от выхода. Вылетая на улицу, уже сам не верю, что смогу отыскать Лину, но она оказывается передо мной. Почти. Между нами несколько лестниц, а птичка стоит спиной. В позвонок будто металлический прут вбили, насколько ровные её спина и плечи. Напряжены до предела. Ровно одно мгновение. Я вижу, как её плечики вздрагивают. Она чувствует, всегда чувствует — и это даже не объяснить ни одним законом вселенной. Думаю, она и сама не понимает, как это работает, но когда оборачивается, сразу обрушивает целую лавину льда, что излучают её глаза. Оказывается, я ещё ничего не знал, о её ненависти.

Твою мать…

— Лина, — начинаю издалека, но даже имени её договорить не успеваю, когда прямо перед ней паркуется чёрная тачка.

Это ещё что за нах?..

Ещё одну секунду глаза Лины не отрываются от моих. Она впитывает моё ошеломление, точно наслаждается каждой секундой, что разрывает мои лёгкие непонятными ядерными чувствами. А потом просто запрыгивает в машину. Как ни в чём ни бывало поворачивается к водителю и ему улыбается.

Улыбается — мать его — этому упырю, что ещё пару дней назад плевался кровью у моих ног. А теперь, с*ка, сидит рядом с моей птичкой и улыбается ей в ответ, как Лина неожиданно делает то, что к херам расщепляет мой мозг в щепки.

Она берет его за лицо и просто целует.

Коротко. Жестко. Поспешно.

Когда она откидывается на сидушку, я вижу только её взгляд.

«Выкуси, Кай, выкуси».

Глава 26. Лина

Господи.

Руки трясутся. Тремор в мышцах. А внутри всю лихорадит. Вцепилась пальцами в сумку, стоящую на коленях, и смотрю только вперёд. Машина едет куда-то, а я дороги перед глазами не вижу.

Только его последний взгляд.

Егор убьёт.

Меня. Диму. И каждого, кто сейчас окажется перед ним.

Я даже не ведала, что творю. Меня будто отключили от разума. Одни эмоции. Бурные. Гремучие. Едкие, что выжигали изнутри.

Сама не помню, как вцепилась в Крис. Одна темнота. И крики, свист. Громкое: «Вы, что творите!», «Охрану сюда!». И руки, оттаскивающие меня назад. Где-то на задворках разума я знала, что это Римчук. Он что-то кричал мне, просил успокоиться. И тут — они. Егор стоял с Крис так близко, так неоднозначно интимно, что меня просто в момент не стало.

Я сгорела. Буквально. Ревность выжгла меня дотла. Ту Эвилину, которой была всегда. Так стало больно, что хотелось выть. И снова из-за него. Всегда из-за него.

А потом Крис поцеловала его. Грубо, дерзко, с вызовом. И в этот момент во мне что-то умерло окончательно. Я больше не смогла терпеть этого. Издевательства. Втаптывания моих чувств в грязь. Егор же уничтожал меня. День за днём. И в этот момент я поняла, что уничтожил. Давно уничтожил. На самом деле, он уничтожил ещё в тот день, когда использовал меня на одну ночь. Всё остальное — моё собственное отрицания. Я ведь просто хотела, чтобы это была ложь. Ошибка.

Господи, я такая дура!

Накрываю лицо ладошками и буквально складываюсь пополам. Приходит откат, так много выброшенных эмоций, что ни психика, ни тело не справляются. Выть по-прежнему хочется. Но в первую очередь от бессилия собственной воли. Как бы ни хотела изгнать Егора из себя, не могу. Пропитана им, как отравляющим ядом. Знаю, убьёт, но где взять лекарство — не знаю.

Его просто нет.

Наверное, я сижу так какое-то время. Даже понятия не имею, сколько прячусь в собственном импровизированном укрытии, пока не чувствую, что больше не едем.

Дима…

Боже, что же я натворила.

Я поцеловала его.

Медленно выпрямляюсь, но смотреть на него не спешу. Не могу, духу не хватает, потому что стыдно. Потому что чувствую эту мерзлоту, что витает в салоне. С двух сторон лес, машина стоит на обочине, а мы сидим в тишине. Скашиваю взгляд, сначала аккуратно, боюсь напороться на то, что увижу в его глазах, но Дима не меня тоже не смотрит. Сидит как неживой и глядит куда-то вдаль дороги, выражение лица нечитаемо, но такое отстранённое, что дрожь по позвонку скатывается.

— Ты его любишь? — вдруг заговаривает он.

А я теряюсь от недоумения.

— Что?

Конечно, я знаю, о ком он. Но вот, чтобы так — прямо, да ещё и парень, которого поцеловала не больше пятнадцати минут назад. Это больше, чем землетрясение.

— Этот поцелуй, он — для него, — и поворачивается, чтобы посмотреть на меня.

В упор. А у меня от холода его взгляда под ложечкой сосет. И мерзко. Боже, как же мерзко. Потому что ответить нечего.

— Понятно, — кивает Дима и отворачивается обратно, когда так ничего и не говорю.

Но я то хочу. Хоть что-то сказать, чтобы не видеть, как на лице парня, который столько для меня сделал, отражается такое едкое разочарование.

— Послушай, — пытаюсь заговорить, но Дима мотает головой. — Нет, правда, послушай, пожалуйста. Я не отрицаю, потому что сама не знаю, что это. Всё так сложно, что…

Горло сдавливает эмоциями, и я беру секунду, чтобы вдохнуть и унять дрожь в голосе.

— Дима, — протягиваю, вкладывая всё сожаление, чтобы он посмотрел на меня. И пусть не сразу, но он всё-таки поворачивается, а я вдруг говорю, чего сама от себя не ожидаю: — Мне очень жаль, правда. И если ты не хочешь меня больше видеть или общаться со мной, я пойму и…

Дима целует меня.

А я даже растеряться не успеваю, как меня затягивает в воронку этого головокружительного безумия. Нахальный, дерзкий и смелый — его поцелуй такой страстный и жадный, что сама не понимаю, когда начинаю отвечать ему. Во мне столько эмоций, столько недосказанных слов и неисполненных действий, что этот поцелуй для меня, как спасение. Хочу вложить в него всё. Хочу, чтобы Димина рука на моём затылке притягивала меня ещё ближе к нему. Мне так не хватает сильных объятий. Чтобы мной упивались, желали.

Неумолимый голод.

Вот только… не к нему.

И несмотря на подлость моих действий, всё равно не отстраняюсь от парня. Не останавливаю его, а наоборот — позволяю и отвечаю, как одержимая и безумно нуждающаяся в том, что никогда не получу от того, о ком все мои мысли. Ещё и тянусь вслед за Димой, когда он отстраняется сам, чтобы вновь утонуть в ощущениях, не желая возвращаться в реальность, но его губы только шепчут в мои:

— Прости, но я должен был проверить.

Он прижимается лбом к моему, и я открываю глаза, чтобы увидеть, как он смотрит на меня невероятно значимым взглядом. От него так тепло и дыхание перехватывает.

— И? — не могу дождаться ответа.

— Я думаю, у нас с тобой очень даже неплохие шансы.

Не знаю, этого ли на самом деле хотела, но почему-то его ответ вызывает у меня улыбку.

— Но нам определённо нужно избавиться от твоего брата, — добавляет он, но что удивительно, это не заставляет моей улыбке исчезнуть. — Если ты, конечно, по-прежнему этого хочешь.

Я даже не думаю.

— Я хочу. Очень.

И нисколько не лукавлю, потому что это единственный выход избавить собственное сердце от Егора.

Дима же на мой ответ улыбается, ещё раз коротко целует меня и отстраняется насовсем, чтобы повернуться обратно к рулю и завести мотор.

— Значит, прямо сегодня этим и начнём заниматься.

Глава 27. Лина

Давненько в столовой Каймановых не стояло такого напряжения. Ужин подан давно, но за последние минут пятнадцать никто не обмолвился и словом.

Я сижу, как обычно, напротив Егора. Справа — глава семейства, а слева — его будущая хозяйка, которую ровно пятнадцать минут назад Эдуард представил нам, как свою невесту — Олесю. Надо ли предполагать, что встретила я её холодным взглядом?

Возможно, если бы вся моя сосредоточенность не была сконцентрирована на Егоре, сверлящим меня таким взглядом, что внутри всё это время буйствовал хаос. Кусок в горло не лезет, даже глоток воды проходит невероятно тяжело, когда пробую хоть немного унять волнение. Ещё двадцать минут потерпеть и можно идти забирать сумку с вещами, которые удалось быстро собрать под предлогом того, что мне нужно отлучится по естественным нуждам перед тем, как спущусь на ужин. Понятия не имею, как меня отсюда вытащит Дима, но он обещал, что результат будет стопроцентным, главное, чтобы я была к этому времени готова.

И если честно, я даже рада, что Эдуард выбрал именно этот день, чтобы познакомить нас со своей новой пассией. Которая, к слову, очевидно тоже находится сейчас не в своей тарелке. Всё время, что мы сидим за ужином, с её губ так ни разу и не сошла эта нервная, выдавленная едва ли не через семь кругов ада очень старательная любезная улыбка. В противном случае, я бы не избежала разговора с Егором, который сидел прямо на крыльце дома, чтобы дождаться моего возвращения.

Чего я ждала, когда входила в ворота? Да всего, чего только можно было представить в худшем кошмаре. А получила… признаться, у меня даже сердце кольнуло и желудок узлом скрутило, когда увидела первый раз глаза Егора. Если сказать, что он выглядел сломленным, то это и то не опишет ту опустошённость, что заменяла его глаза. Он сидел и смотрел на меня, которой с каждым шагом всё труднее и труднее было приближаться к нему. Тело отяжелело, былой смелости — ноль. Все слова, что готовила для защиты просто растворились из моей головы. Особенно, когда увидела его руки, сжатые до побеление в кулаки. Костяшки пальцев — разбиты в кровь. То, что он сидел и не двигался, было лишь внешним образом. Он горел изнутри, и те титанические усилия, что он применял, чтобы оставаться спокойным, меня чертовски пугали. Стоило только поднести фитиль — я знала, он взорвётся.

И это знали все присутствующие в столовой. Даже Эдуард с того момента, как внезапно въехал на территорию особняка по счастливой случайности именно тогда, когда мне оставалось до Егора не больше пяти метров, вёл себя предусмотрительно. Он будто точно знал, что отсрочил неумолимо надвигающуюся опасность, и хотел продлить это затишье как можно дольше.

Вот только не совсем удачно, потому что надолго его молчания не хватает. Очевидно, его терпение иссякает быстрее всех.

— Приятный вечер, — говорит он, обводя нас всех взглядом.

Его невеста ему улыбается. Не так вымученно, как прежде, однако всё равно не до конца искренне.

— Возможно, стоило начать знакомство несколько иначе? — подаёт девушка мягкий голосок.

И когда я говорю девушка, именно это и имею в виду. Серьёзно, сколько ей? Двадцать один? Двадцать два? Возможно мне стоит приглядеться к одногруппницам Егора и она внезапно окажется в их числе? Потому что это тоже странность, что он вообще её не изучает своим сканирующим взглядом, а просто делает вид, что её присутствие абсолютно нормально.

— Я очень рада, наконец, с вами познакомиться, — добавляет она, но даже я — всегда умеющая проглотить все обиды, — не могу ответить ей ради приличия.

Да и я не уверена, что Егора взгляд вообще может отпустить мои глаза, который держит их так цепко, что даже если получается скосить их на пару мгновений в сторону, они всё равно рвутся обратно, чтобы снова стать его заложниками. Потому то крайне удивлена, когда он неожиданно поддерживает разговор. Ещё и с таким энтузиазмом.

— А мы — нет, — заявляет нагло и безапелляционно, при том его взгляд по-прежнему пленит только мой. — Поэтому, давайте, избежим лишних разговоров о том, как вы познакомились — уверен, на одной из тех вечеринок, что устраивают такие же толстосумы, как отец. Ведь именно там ловят скучающих богатеньких Буратино.

— Егор, — прилетает от Эдуарда предупреждение одновременно с острым взглядом девушки в сторону Кая.

Однако он их игнорирует, продолжая в том же духе.

— Я бы вот лучше послушал о том, чего в нашей семье ещё не случалось, в отличие от смены её домохозяек, — говорит он, а я уже знаю, почему его взгляд становится острее лезвия кинжала. — Может расскажешь нам, Эвелина, где ты умудрилась познакомиться со своим новым парнем? А то, как мне казалось, ваши пути были с самого начала перегорожены.

Кретин.

У меня аж зубы скрипят, как мгновенно начинаю злиться от небрежности, с которой Егор так просто говорит о том, что сделал с Димой.

— Так может пораскинешь мозгами и сможешь понять, где именно могут сойтись пути двух людей, которых ты покалечил в одно и то же время?

Теперь я слышу, как скрипят зубы Кайманова. Младшего, потому что старший пока что не может перевести наши завуалированные обвинения, хотя и определённо пытается уловить суть разговора.

— В следующий раз буду умнее и отправлять сразу в реанимацию, — а вот этого уже не понять…

Эдуард резко втягивает воздух.

— Егор, — пытается привлечь внимание сына, но всё безрезультатно.

Я же в неверии качаю головой. Оказывается, не только нервная система Кая была пропитана бензином с самого начала. Ко мне фитиль поднесли.

— Не будет никакого следующего раза! — хлёстко выдаю я, едва удерживаясь, чтобы ещё чем-нибудь по столу не ударить от переизбытка эмоций.

Мне бы хоть немного с Кайманова пример взять, который даже следующее выдаёт так, будто его это абсолютно не трогает:

— Ты с ним спишь?

Ахает даже Эдуард, явно не готовый к таким разговорам между нами, кто обычно и двух слов друг другу за ужином не говорит.

— А что? — он бросает острый взгляд в сторону отца. — Ты же сам постоянно кричишь, что Лина тебе как родная дочь, неужели тебе без разницы, с кем она отшивается?

Я покрываюсь вся пятнами, особенно когда взгляд отчима бросается на меня, будто он находит слова Егора очень даже разумными.

Очумительно просто!

— Это уже переходит все рамки, — старательно сдерживая голос, качаю головой, а у самой руки на скатерти сжимаются. — И тебя это вообще не касается. Я же не спрашиваю тебя, где когда и сколько раз ты спал с Крис!

Ненавижу Кая за то, что из-за него говорю подобное. Тем более, при отчиме, когда сам он лишь смеётся, мотнув головой, будто проще простого и не может быть.

— Ну если у нас только баш на баш, то ответ мой «нисколько». Теперь твоя очередь, птичка.

Что он делает? Я всё ещё в неверии качаю головой. И сама даже не знаю, что именно отрицаю. Просто знаю, что не могу так. Да ещё и этот его взгляд, которым он не смотрит, а поджигает. Не могу.

— Иди к черту, Егор, — тихо цежу, хотя хочу совершенно другого.

Как минимум накричать на него, потому что это всё выходит за рамки приемлемого.

— Это не ответ, Лина.

— А другого ты и не получишь!

— Лина!.. — рявкает он, срываясь и подаваясь вперёд, будто вот-вот бросится.

Но тут же рявкает отчим, который уже бьёт по столу.

— Так, всё! — он тут же встаёт со своего места, возвышаясь над столом. — Хватит этого дурдома. Предлагаю всем успокоиться.

И я скажу, это весьма разумное предложение, за которое невероятно как благодарна Эдуарду, но Егор со мной не согласен.

— А я предлагаю тебе пойти к чёрту со своим предложением.

Кайманов старший в шоке. За мгновение багровеет так и заводится, что я мысленно вся сжимаюсь, уже ожидая тот град огня, что он обрушит сейчас на сына, но тут даёт о себе знать ещё один человек, о котором мы все благополучно забыли.

— Эдь, — зовёт елейно отчима Олеся, а я даже на миг отвлекаюсь от всего происходящего, морщась этому прозвищу, но когда вижу, как моментально это действует на Эдуарда, что он переводит на неё свой взгляд — при том без единого намёка на тот пожар, что в нём пылал — отдаю девушки должное. Она как ничего не говорит, но смотрит так настойчиво красноречиво, что всё понятно без слов. — Пойдём покажешь мне дом. — И тут же белоснежно улыбается. — Особенно хотелось бы прогуляться у пруда. Мне показалось или там в центре есть небольшой островок?

А от этого уже почему-то колит моё сердце. Это мой пруд. Мой островок. А она…

— Олесь, — пытается начать говорить отчим, явно ещё не готовый оставить нас, но девушка очень упряма.

Она встаёт со всего места и снова улыбается. Уже всем нам. Кроме, конечно, Егора, взгляд которого отказывается смотреть куда-либо кроме меня, будто боится упустить даже мельчайшую эмоцию.

— Захвачу нам по бокалу вина.

Отказа она не позволяет дать, а уверенной и — тут даже не слукавить — очень красивой и грациозной походкой направляется в сторону кухни.

Кайманов же не хочет уходить. Смотрит то на меня, то на Егора, и хоть я не встречаю его взгляд, чувствую, что он невероятно растерян. Эдуард впервые на распутье — ему тяжело нас оставлять, он не знает, кого из нас выбрать, и это… черт, у меня даже горло сжимается от резко нахлынувших чувств. Никогда бы не подумала, что он будет так страдать из-за того, что ему нужно кого-то из нас выбрать. Но в итоге он сдаётся, так ни за чью сторону не выступая, а просто медленно выходит из-за стола, оставляя нас с Егором один на один.

Глава 28. Лина

Огонь обращается льдом и обратно. Такое ощущение, что рядом с нами бушует стихийное бедствие. Предчувствие, что вот-вот и накроет. Снесет. Разворотит всё и не оставит ничего, после себя. Напряжение почти невыносимо, а мы всё сидим и молчим. Странность чувств разрывает. Впервые происходит что-то иное. Неправильное и непривычное. Смотрю на Егора и точно знаю, что что-то поменялось. В нём, а во мне оно будто синхронизируется. Чувства болтает как на палубе корабля в шторм. Заставляю себя его ненавидеть, злиться, кричать, но не могу. Внутри всё воет, как хочу сдаться. Лучше бы он кричал на меня, издевался, говорил гадости. С тем Егором я знала, как себя вести. С этим, что смотрит на меня своими пронизывающими до основания голубыми глазами, я в растерянности. Безоружна, без кожи. Ком поднимается к горлу, а сама уже усидеть на одном месте не могу. Это ведь просто взгляд…

Но это ничерта не просто взгляд, душу выворачивает.

Качаю головой. Чёртов, Кайманов.

— Ничего не было, — не выдерживаю натиска.

Жду, что его выражение изменится. Или хотя бы взгляд. Больше не могу, из-за него, как на иголках. Но ничетра не меняется. Он всё также смотрит, хмурая складка бороздит переносицу, а мне вот совсем не нравится, что Егор там ворочит в своей голове. Ответ его явно не удовлетворяет. Ну что ж…

— А если бы и было, то это, знаешь ли… — хочу добавить я, как бы показывая, что уж это точно был последний раз, когда сдалась, но Егор как будто и не слушает меня.

Неожиданно встаёт, а моя речь прерывается на полуфразе. Я так и сижу, приоткрыв рот, наблюдая, как Кайманов огибает стол.

— Прокатимся? — спрашивает как ни в чём не бывало, а у меня очевидно срабатывает рефлекс.

Даже не спрашивая, куда, сразу же выдаю:

— Ещё чего. — Сама крайне удивлена, смотря на Егора, который стоит прямо надо мной. — С какого перепугу?

Это что ещё за новшества такие?

— Мне надо тебе кое-что показать.

— Болото, в котором утопишь мою расчленёнку? — с нервным смешком выдаю, при этом инстинктивно двигаюсь чуть назад вместе со стулом.

Конечно, от Кайманова это не ускользает. Он смотрит вниз, приподнимая бровь. Мол, я что, похож на Чикатило? И очень жаль, что вслух не спрашивает, потому что с удовольствием ответила бы “очень!”

— Давай, не упрямься, птичка, — устало проговаривает он, будто и правда больше не может вести никакую войну.

Благо, что у меня ещё сил хватает.

— Не вижу ни одной причины, чтобы это делать.

— Как на счёт той, что на своих двоих идти, куда приятней, чем снова висеть вниз головой? — предлагает он, а я тут же вскакиваю, будто сидушка стула воспламенилась огнём.

Выставляю палец и грозно цежу, пятясь спиной назад.

— Только попробуй!

А до адресата и дойти угроза не успевает. Короткий вздох.

— Ну, нет так нет.

Я и отбежать не успеваю, один шаг в мою сторону, и он резко нагибается, чтобы без каких-либо усилий вновь закинуть меня на плечо. И пусть на сей раз я к этому готова, всё равно взвизгиваю от слишком резкой смены потолка с полом, что очень не нравится моему вестибулярному аппарату.

— Ну, ты и сволочь, Кайманов! — гневно выдаю сквозь зубы, но лупить не начинаю, как в прошлый раз, прекрасно помня, что страдают от этого только мои руки.

Брыкаться тоже не рискую, падать вниз головой вообще не хочется, а как противостоять?..

— Ты всё ещё можешь пойти со мной добровольно? — неожиданно для меня предлагает он, останавливаясь почти перед дверью и ставя меня обратно на ноги, но при этом блокируя своим телом попытки сбежать.

Как, блин, мило-то с его стороны! Выбор он мне предоставляет! Недовольно соплю, понимая, что лучше согласиться, но всё внутри меня не хочет поддаваться этим провокациям. Не смотрю, а дыру прожигаю в Егоре, который выглядит по-прежнему очень спокойным, будто никогда и не пылил. И эти смены его настроения немыслимо злят.

— С чего я вообще должна с тобой куда-то ехать? — не сдаюсь, даже под угрозой того, что могу снова попрощаться с прочной землёй под ногами. — Да ещё минут десять назад, ты меня едва ли не шлюхой выставил при отце, а теперь что? Вдруг успокоился, стоило мне сказать, что не спала с Димой? Может, я соврала, лишь бы…

Я вздрагиваю, когда Егор мощно впечатывает руки по обе стороны от моей головы. И близко так нагибается, что обдаёт губы его горячим дыханием. Глаза дикие-дикие. Я говорила, что он спокойный? Забудьте об этом, надо просто знать, где именно его спусковой крючок.

— Не провоцируй, Лина, — не говорит, буквально рычит.

Желваки на скулах ходят ходуном. Я вся вжимаюсь в дверь, пытаясь чуть отстраниться. Но не потому что боюсь. Его пряный аромат, заполоняющий всё вокруг, кружит голову, как после долгого страстного поцелуя. Я едва могу соображать, всё вокруг такое неразборчивое и расплывчатое, кроме одного — его чёртовых глаз, которые плавят и плавят.

Сжимаю руки в кулаки и с трудом сглатываю, но голос всё равно получается взять под контроль.

— А то что? — смело выдаю я, будто действительно себя так чувствую.

Хотя и не трясусь от страха. Нет, это нечто иное, что топит тело так, что от чувств лихорадит. Егор нагибается ещё ближе. А я с ума схожу от его взгляда. Хочу ещё больше его дикого огня, которым пылает, когда сжимает мои скулы пальцами. Взбешённый и одновременно опьянённый, он будто разорвать меня хочет и в то же время забрать всю себе.

— Придётся напомнить тебе, кому ты на самом деле принадлежишь, — угрожающе цедит он почти рот в рот, собственнически и одновременно презрительно, будто сама мысль, что это не так, может причинять ему адскую боль.

И почему теперь мне хочется провоцировать его ещё больше. Я знаю, что делаю. Знаю и даже не думаю отступать.

— Помнится ещё несколько часов назад, мой рот принадлежал другому.

И всё. Стена ломается. Я так быстро оказываюсь прижатой к твёрдому телу Егора, что в голове звёзды начинают взрываться от полноты ощущений. Он вдавливает меня в дверь, захватывает губы с таким остервенением, будто изголодавшийся зверь набросился на добычу. А что делаю я?

Отвечаю.

Цепляюсь за него, будто упасть могу. Руками футболку мну: на плечах, груди — везде, где пальцы бывают. Сама умираю, как хочу его получить. Ближе, теснее… и поцелуй — глубже и глубже. Оба задыхаемся, но дышим только друг другом. До дна выпиваем. Безумие, как накрывает.

Ох, ты ж…

Ахнуть не успеваю. Одно мгновение и положение меняется. Егор рывком поднимает вверх за бёдра и тут же своими впечатывается между моих ног, а меня будто пламенем пронизывает. Желание скручивает почти до боли. Сжимаю ноги вокруг него сильнее, чисто инстинктивно, жаждая унять неумолимо разрастающуюся ноющую потребность, но новые ощущения так поджаривают мозг, что перестаю соображать. Никаких отговаривающих мыслей на задворках разума. Я ведь с ума схожу, как нравится то, что получаю. Полный контакт с его телом. И тот напор, с которым Егор целует… Правильнее было бы сказать, нападает. Вторгается так яростно и агрессивно, что и глотка кислорода сделать мне не даёт.

— П…ц, сожрать тебя хочу, птичка, — выдаёт он, прикусывая мою губу.

И вниз спускается, с медленной страстью кожу покусывая. Подбородок, шею, плечо.

И почему он этого ещё не делает? На всё сейчас с ним согласна. Главное всю, чтоб забрал. Без остатка. Умереть готова, как хочу снова быть его.

Целуй, целуй, целуй…

Сама же выгибаю шею на встречу его горячим губам, которые спускаются всё ниже, к основанию шеи. Неспешные, мягкие, вкушающие, но такие голодные.

— Господи, Лина, — томно шепчет, прижимаясь губами в ложбинку у шеи, — я такой идиот.

А затем вдруг голову поднимает и смотрит прямо в глаза. Осознанно так, хотя и его потемневшие от желания глаза застланы поволокой. И пусть моя кожа и ноет от того, как по ней бьёт ожидание возвращения его губ, мне почему-то вдруг экстремально важно становится смотреть только ему в глаза, которые передают столько раскаяния и боли, что сердце начинает гореть. Хочу слышать, что скажет, потому что уже это вижу в глазах.

Егор же тяжело сглатывает, секунду берёт, чтобы начать говорить:

— Я…

И мой мир рушится. Потому что прямо за спиной в дверь кто-то мощно начинает стучать. Вздрагиваю от неожиданности и машинально подаюсь ближе к Егору, сворачивая руки на его шеи сильнее, будто спрятаться за него хочу. Мельком гляжу на дверь, а потом обратно в голубые глаза. Мозг мигом трезвеет, картинка вокруг яснее, чем когда либо, но я и не думаю отстраняться. По крайней мере, пока следом за мной не отрезвеет Кайманов и не спихнёт меня сам вниз. Но и он этого не делает. Держит крепко, как и держал, даже взгляда не думая отводить от моих глаз.

Мы оба делаем это осознанно. И оба планируем это продолжить.

— Запомни, начнём мы остановились, — хрипло говорит он, когда стук повторяется. — Но сначала я должен тебе кое в чем признаться, — добавляет и на новый стук заглядывает мне за плечо. — После того, как отделаемся от незваных гостей.

И вдруг крепко снова целует, припадая к моим губам на секунду и с мучительным звуком отрываясь от них, прежде чем растерянную и потерявшуюся поставить обратно на ноги. Егор огибает меня и уже тянется открыть дверь, как неожиданно меня ошеломляет прозрение.

Двадцать минут.

— Нет, — хочу остановить его, подрываясь вперёд, но не успеваю.

Егор уже открывает дверь. Правда, ожидания не соответствует реальности. Это не Дима.

На пороге стоит взрослый мужчина, за ним ещё один — выражения лица обоих наисерьёзнейшие, отчего нарастают нехорошие ощущения. За ними двое из нашей охраны. Егор же даже спросить не успевает, кто они, когда перед его носом появляется ксива.

— Оперуполномоченный Соболев, — представляется мужчина, а у меня сердце катапультирует к желудку. Бухает так, что на мгновение оглушает. А когда взгляд мужчины заглядывает за плечо Егора… — Я так понимаю, вы Эвелина Кайманова? — я даже кивнуть не успеваю, как он безапелляционно выдаёт. — Прошу вас проследовать с нами.

Глава 29. Лина

Лучше бы меня переехала машина. Уверена, даже тогда я бы ощущала себя лучше, чем сейчас. Гнуснейшее чувство, будто предала Каймановых никак не отступает, пока еду на заднем сидении оперов, которым особо и уговаривать не пришлось, чтобы я поехала с ними.

Хотя Егор определённо был намерен бороться за меня до последнего. В какой-то момент мне даже показалось, что он может ударить представителя закона, когда тот объявил, что Егор единственный, кто точно не может меня сопровождать, потому что он — обвиняемый, а я — главный свидетель. Именно тогда-то я и поняла, как именно Дима решил меня вытащить.

Егору потребовалось наверное с пол минуту, чтобы переварить слова и понять, что сотрудник полиции не врёт. Тот взгляд в мою сторону…

Боже. Прикрываю ладонями лицо и почти съезжаю по сиденью вниз.

Кто я вообще?

Я даже лгать не стану, сказав, что сбежала оттуда только потому что не знала, как дальше смотреть ему и Эдуарду в глаза. Я ведь даже не отрицала ничего. Молча прихватила ту самую сумку, что приготовила заранее, и просто направилась в сторону двери к ожидающим меня сотрудникам. В голове вообще ничего не было кроме спасательного «исчезнуть», но тут Егор разбил меня окончательно, бережно перехватив моё запястье и тихо сказав, чтобы я ничего не боялась.

— Адвокат будет на месте раньше вас, а мы с отцом поедем прямо следом за вами.

Стоит ли упоминать, что после этого сбежать мне захотелось ещё сильнее?

— Эвелина Эдуардовна?

Я и опомниться не успеваю, а меня из мыслей выдёргивает голос того самого Соболева, говорящего мне, что мы приехали. Голова невероятно тяжёлая, мысли будто весят тонну, поэтому даже когда выхожу на автомате из машины, не сразу понимаю, куда мы приехали. Это не то отделение полиции, которое было озвучено Эдуарду, чтобы туда подъехал адвокат. Соответственно, когда озираюсь по сторонам, ни машины Егора, ни машины отчима я не вижу. Что за?..

— Привет, красавица.

Дима. Нервы ни к чёрту, поэтому вздрагиваю, когда его голос раздаётся совсем рядом. Голова пуще прежнего идёт кругом, нахожусь в какой-то прострации.

— Что… что ты тут делаешь?

Смотрю то на улыбающегося парня, то на дорогу за спиной, всё ожидая, что Егор появится в любой момент, хотя, наверное, уже давно должна была понять, что происходит совершенно противоречащее задуманному. Ну по крайней мере для меня. Дима ведь ни во что не посвящал меня.

— Как что? — разводит руками он. — Я же сказал, что вытащу тебя из этой жуткой семейки. Вот — считай, вытащил. Сейчас твои родственники приедут по другому адресу, где им сообщат, что никому ничего неизвестно, — продолжает рассказывать он с энтузиазмом, а мне почему-то разозлиться хочется, что он так радуется.

Но не имею права, ведь так? Я ведь сама всего этого хотела, даже не понимая, какую жирную точку поставлю с Каймановыми.

«А чего ты ожидала? — предательски вторгается ехидный голосок в мысли. — Подставить их семью и предполагать, что всё останется как прежде?»

Очевидно, о последствиях я не думала совсем.

— Поехали, — говорит Дима, а я снова выныриваю из раздумий.

Всё так быстро произошло, что не могу свыкнуться с мыслями, что это реальность.

Моргаю, упираясь в тёмные глаза парня начинающим трезветь взглядом.

— Куда?

— Ну, для начала ко мне. Выспишься, отдохнёшь, приведёшь мысли в порядок, а там уже начнём подыскивать тебе квартиру, где временно сможешь пожить.

Он всё это говорит так спокойно, взвешенно, будто продумал всё до мелочей. Я же вновь прихожу в растерянность. Язык даже выдать нормально не может тот балаган, что буйствует в голове.

— Погоди, а это… — Машу в сторону двери управления, за которой скрылись сотрудники полиции, что меня привезли. — Разве я не должна?..

— А, это? — парень усмехается. И снова так легкомысленно, будто всё происходящее — сплошной пустяк. — Понравилось представление твоему брату? Я просил, чтобы с ним вообще не церемонились.

Представление? Я запутываюсь окончательно.

— То есть, никаких показаний мне давать не надо?

— Ну почему? Надо. Только не сегодня. Как я уже тебе говорил, то, что он избил меня, срока ему никакого не обеспечит. Сначала мы добудем на него компромат, а уже для суда моё дело пойдёт, как доказательство, что этот человек опасен для общество. Не переживай, мой отец всё продумал до мелочей.

Именно это и заставляет меня почему-то переживать.

— Ну, что? Едем? — вновь предлагает Дима, и я, наконец, соглашаюсь, никак не понимая, почему внутренне ощущаю себя невероятно мерзкой, если всё происходит так, как было задумано.

Пока едем всячески пытаюсь себя убедить, что таков был именно мой план. Это я хотела наказать Егора. Я же должна радоваться, так? Почему тогда ощущаю себя так, будто только что утопила собственноручно не меньше сотни котят? А ответ не заставляет себя долго ждать.

Это всё поцелуй.

Это он нарушил все планы. Какая же я мягкотелая, стоило Егору проявить ко мне что-то иное, кроме издевательств, как я тут же забыла, что он делал последний год. Мама, Крис, Рита, моё затворничество… Вот так просто я простила ему всё, ещё и частично сама набросилась на него, подтверждая, что со мной можно обращаться хоть как, главное в постель затаскивать раз в год, и я снова готовая кукла для битья. Ведь именно там бы мы и оказались, не помешай нам приезд сотрудников.

Дура…

Дима не видит моих стенаний. Слава богу, он воспринимает мой отстранённый вид, как шок, всячески подбадривая всю дорогу. Я же всё это время собираю по-максимуму силы взять вновь под контроль опьянённый страстными поцелуями разум. Осталось немного, совсем немного продержаться, и я буду свободна. А там… с глаз долой из сердца вон, как говорится.

С этого момента я наконец сама решаю за себя. И пусть мне по-прежнему чересчур тошно от происходящего, где-то на задворках разума я очень хорошо понимаю, что иного выхода всё равно бы у меня не было. Из семьи Каймановых женщины не уходят по своему желанию и в здравом рассудке, так что мне, можно сказать, невероятно повезло, что я встретила Диму.

Глава 30. Егор

"Я восемь жизней своих отпустил ко дну

Но на тебя оставил еще одну

Чтобы найти наш потерянный Голливуд

Как же тебя не хватает тут"

Текст песни ERSHOV — Заплетай (ft. Kagramanov)

— А где же Максим? — раздаётся справа, и я лениво перекатываю голову, выпуская в сторону Серёги приторно сладкий кальянный дым.

От сигарет уже тошно, а травится переставать сегодня я точно не планирую. К тому же сорокоградусную отраву тоже надо чем-то разбавлять, чтобы не лить её в себя бесконечно.

— Чего? — хмурюсь или морщусь, или просто пытаюсь поймать образ расплывающегося друга.

Рим тоже его не понимает, хотя и явно трезвее меня.

— Ну как же, — Серёга плюхается на соседний диван нашего кабинета и во все тридцать два лыбится. — У вас тут такая обстановка, что только и не хватает музыкального сопровождения на заднем фоне от Максим. Под неё и сопли льются неплохо.

Нет, я его всё равно не понимаю, а вот Римчук, похоже, да, потому что бугай прыскает со смеху. И хоть я не трезв, я — не идиот, и явно понимаю, что это подстёб. А когда неожиданно начинает играть какая-то слащавая херня из телефона Серёги, а Римчук поддакивает, что это точно про меня и завывает своим сиплым, прокуренным басом “Знаешь, ли ты…” я запускаю в него первую попавшуюся под руку мелочь.

— Пошёл ты, — шлю друга средним пальцем, потом кошу взгляд на Серёгу. — Заметьте, не я знаю эти сопливые песни.

Оба гогочут во весь голос, поэтому шлю я эту несостоявшуюся группу поддержки уже нецензурными словами и вновь утыкаюсь взглядом в потолок, поднося к губам бутылку вискаря.

— Вот так вот, — стихшим смехом подначивает Серый, — сначала сами звоните и говорите, чтобы я бросал всё и летел сюда, а теперь обратно отсылаете?

— У Кая просто, наконец, треснул камень вокруг его ледяного сердца, — продолжает стебаться Римчук. — Лина всего лишь показала свои коготки, а этот уже страдашки устроил.

Я прыскаю:

— Страдашки? — скептически гляжу на него. — Откуда вообще в твоей бритой голове имеются такие словечки? И к сведению, — добавляю, пока никто не додумался до ещё чего более на их взгляд остроумного, — я сюда никого не звал, как и не держу. Можете проваливать на все четыре стороны.

— А ты тем временем продолжишь опустошать запасы нашего бара? — тут же подхватывает Рим. — Ну, нет, один ты здесь надолго. Втроём же управимся за неделю.

И хоть наш столичный друг обычно не пьёт, так же подхватывает инициативу, подталкивая пустой стакан в сторону Римчука. Последнее никак не комментирую, к тому же, я бы всё-таки предпочёл, чтобы они свалили. И, да, я продолжил бы надираться в одиночестве. Нахрен не сдались их комментарии. Вообще о Лине говорить не хочу. Как и думать пока. Хватит, на это и так ушло часов тридцать, что искали её с отцом по всему городу. Телефон выключен, что, конечно же, удивительно, не он же валяется на столе в столовой, где она его забыла. Просмотреть его не удалось, был запаролен, а потом и вовсе стал заблокирован.

Ну хоть это дало нам понять, что она жива, а просто не хочет иметь ничего общего с нашей семьёй.

Батя…

Ух, похоже, ему это осознание далось ещё сложнее, чем мне. Часа два пытался выудить из меня, что между нами творится, пока я, наконец, не принял решение свалить из дома. И сразу сюда — последние дни клуб всё равно не работает. Пока не решим, что делать с Удавом, никаких посетителей. Собственно, Ковальчук именно поэтому прилетел из столицы. Это общее детище, и если уж решили выкинуть с поля одного игрока, делать это нужно тоже вместе. По крайней мере, хотя бы обговорить сумму, которую готовы отстегнуть Удаву. Когда из дела выходил Рогозин мы выкупили у него только сам клуб, так как он принадлежал когда-то его родителям. Собственно, что он внёс, то и забрал по итогу. Но Удав это не Яр, который просто хотел отделаться от этого злосчастного места, в котором винил все беды его семьи. С ним определённо этот номер не пройдёт.

Никто из нас ничего не говорит, каждый остаётся в своих мыслях, при том почему-то продолжаем слушать это нытьё.

— Предлагаю, отдать Удаву сорок процентов, — выдвигаю я, раз уж в голове кручу этот вопрос. — Но при этом взять с него документ о неразглашении.

На меня уставляются сразу два неверующих взгляда.

— Яр не взял свою долю, она всё равно не наша, — аргументирую предложение, и нет, для такого я точно не пьян, эта мысль сидит у меня уже какой день.

— Ты предлагаешь купить его молчание, — летит в меня осуждение Рима.

Да, именно это я и предлагаю, так как точно знаю, какая эта п*дла падкая на деньги.

— У тебя есть предложение лучше? — начинаю агрессировать, приподнимаясь и садясь, чтобы никто не воспринимал слова за пьяный бред. — Так давай, удиви нас своим умом. А то блещешь им только тогда, когда тебя вообще не просят об этом.

— Зарываешься, Кай, — спокойно кидает Серёга.

— Да похрену, — откидываюсь на спинку дивана. — Мы же все понимаем, что так или иначе пора с этим закругляться.

— А ты решил потопить сразу свою жизнь по всем фронтам, я смотрю, — абсолютно серьезно резюмирует Римчук куда-то в пустоту.

— Вот видишь, опять умничаешь, хотя твое мнение вот нафиг никуда не упёрлось.

— Завязывайте, я не для того сюда припёрся, чтобы смотреть, как вы грызётесь, — вклинивается Ковальчук. — Но я согласен с Каем, прикрыть ненадолго клуб всё равно придётся. Пусть Макс думает, что мы завязали, а сами пока тут небольшой ребрендинг проведём. Клуб и без боёв теперь приносит хорошие деньги.

И это он не лукавит, город не маленький, а так как в наш клуб попасть довольно таки сложно, это вызывает некий ажиотаж у горожан, желающих просто заглянуть и узнать, что же здесь такого эксклюзивного. Слухи слухами, но подтверждений ни у кого нет. Сюда с телефонами просто залётных не пускают. И это, кстати, идея Ковальчука. Да в принципе изначально собственный ринг — идея его. Поэтому без него решение бы мы точно принять не смогли. Единственное, что до сих пор в голове не укладывается, как так получилось, что Удав стал такой гн*дой. Когда мы всё это начинали он был нашим другом, и только потом мы поняли, кого взяли в долю, когда ему собственные, а не родительские бабки начали давить на мозги. Ну или наркота, на которую подсел сам, ещё и младшего брата Рогозина подсадил. А нам, идиотом, следовало ещё тогда с ним попрощаться, но те деньги, что приносили бои, которые устраивал именно он… В общем, никто не захотел терять золотую жилу. Потом первая подстава, затем вторая, о которой знал только я, но так был занят своей собственной драмой, что даже не хотел ввязываться ни в какие проблемы.

И — вот он итог.

Разве мы можем винить кого-то, кроме себя?

— Ему не бабки надо выплачивать, а больничную койку оформлять, — никак не хочет соглашаться Рим, а мне становится смешно.

Где же его «тебе не нужны проблемы?» Как я могу ему этого не припомнить?

— Разве не ты предлагал его тогда отпустить, умник хренов?

Здоровяк злится, а я — нарываюсь. Ещё и вызывающей улыбкой припечатываю, чтоб наверняка вывести его из себя.

— Кай, бл*дь, — взрывается Серый, в тот момент как Рим вообще не ведётся.

— Вот иди ты нахрен, Кайманов! — заявляет непоколебимо. — Хочешь подраться, ринг — там. Собирай народ и хоть всю ночь пар выпускай! А на меня нехрен срываться, сам просрал её. И это я еще ничего не говорю, что ты почему-то забыл с нами поделиться своими догадками о подставном бое.

Я не комментирую девяносто процентов его речи, нет смысла, но пыл усмиряю, понимая, что мне и правда не мешало бы подраться на ринге. Проблема в том, что лавочка прикрыта, вот и приходится уходить в алкоголь, который обычно обхожу за несколько километров.

— Это были догадки, — отзываюсь лишь коротко.

— Да пофиг, — фыркает Рим. — Всё равно надо было сказать, сейчас бы вообще никаких проблем не знали.

— Согласен, — поддерживает его Ковальчук, и оба теперь смотрят на меня так, будто вся вина лежит на мне.

Офигенно, мля. Не сдерживаюсь и смеюсь.

— Есть у кого ещё какие косяки? — насмешливо интересуюсь, кривя губами. — Можете на меня их тоже повесить. Не стесняйтесь, я сегодня само очарование, готов ответить за всех.

Молчание, все смотрят в разные стороны, все на взводе. Я глушу вискарь.

— Ладно, мы все перегибаем, — снисходит Римчук.

Срёга с ним не согласен.

— Я вообще не приделах, это вы не можете доглядеть за одним клубом вдвоём, когда я справляюсь один с двумя.

Мы снова все молчим. А что тут сказать? Тут у каждого своя точка зрения. Но благо спустя ещё минут через пятнадцать мы все приходим к тому, что Удава надо всё-таки выводить из игры. Бухаем до вечера, потом парни расходятся, а я остаюсь в клубе один. Долго лежу, пялясь в потолок. Алкоголь не лезет, на никотин тоже смотреть не могу, впихнул в себя за сегодня столько этой отравы, а всё в пустую. Голова трезвее некуда, и нихрена не легче. Достаю из кармана телефон Лины, сам не понимаю, зачем зарядил его, давно ясно, что нового ничего не увижу. Рим прав, я просрал её. Запугал до такой степени, что птичка заяву на меня накатала. И это… выедает похлеще любого никотина и алкоголя.

Знаю, что должен отпустить её, а у самого мысли в голове роятся, где нарыть информации на этого парня. Самое простое — снова выбить из него всю дурь, но впервые понимаю, что этим вообще ничего не решу. И так хорошенько начистил табло, и если не сработало с первого раза, сомневаюсь, что второй что-то изменит. Разве что, испорчу отношения с Линой ещё больше.

Но бездействовать?

Проклятие!

Резко сажусь. Лучше б я бухал в спортивном зале, там хоть груша есть, а тут ничего. Кроме шанса сорваться и натворить ещё больше проблем. И всё же у меня хватает ума держать себя в руках. К утру приезжаю на таксе домой, обнаруживая, что отец никуда не уезжал. Догадываюсь, ждёт Лину. Ха, надейся больше. Я сам свалил отсюда, чтобы не прислушиваться к тишине, надеясь, что она вернётся сюда.

Ни-хе-ра.

К утру пятницы, наконец, привожу себя в порядок окончательно. Правда, впервые срываюсь и совершаю попытку позвонить птичке. Не знаю, на что рассчитываю. Даже если бы её телефон не слал меня нафиг, вряд ли бы я подобрал слов. Но… Бездействовать? Нет, не про меня. Хочет личного пространства, пожалуйста. Но она хотя бы должна знать, что мне не без разницы на неё. То, что ей есть до меня хоть какое-то дело, даже обдумывать не решаюсь, хотя и всё время подталкивает разобраться, почему она ответила на поцелуй.

А она ответила, и это ничерта не надуманно.

По пути в бар Рогозина, звоню его сестре. Крис конечно и шлёт меня самыми отборными матами, однако всё равно говорит мне, что Лины в универе тоже нет. Знаю, что она не врёт. Пусть она ещё та стерва, но не дура и понимает, что я единственный, кто остаётся на их стороне в связи со всеми проблемами, что свалились на их семью. Плюсом она любезно делится со мной информацией, подтверждая, что Удав уже несколько дней тусуется с Миром. Ей только в радость, если мы разлучим эту парочку, показав Максу, что мы знаем, где он прячется от нас.

Тяжёлая папка с документами падает на стол перед Удавом, а мы втроём следом на диванчики вокруг него. Серёга напротив, я слева, а Рим — справа, закидывая по приятельски руку на присевшего на очко Макса. Ещё и подмигивает ему, что окончательно сводит краску с лица этого мудака, которого ещё минуту назад окружали такие же малолетки, как Мир, заглядывающие тому в рот. Но стоило им увидеть нас возле стола, как тут же все отлучились по делам. Удав остался один на один с нами.

Он смотрит на каждого из нас, медленно обводя взглядом. Не дурак, хоть давно и спёкся с наркотой. Его мозг работает получше нашего, раз он умудрялся столько времени дурить нас.

— Нет, — выдаёт он, даже ни разу не глянув на бумаги по передачи своей части собственности.

Ещё бы он сказал сразу да. Кормушка та ещё первоклассная.

— Это не вопрос, — говорит ему Ковальчук. — И даже не предложение. Это, считай, подарок. Ставишь свой автограф, мы проводим последний прощальный вечер, и расходимся все по своим сторонам. По-моему, это даже больше, чем то, на что ты вообще мог надеяться.

— Потому что лично я, — похлопывает Удава по плечу дружески Рим, — предлагал вытолкать тебя на ринг на все деньги. Выиграл — получил свою долю, нет — остался должен нам по равной части. Просто мы тут по городу пошурстели, оказывается, на такой бой собралось бы не меньше половины, понаблюдать, как тебе начищают табло. Нам стоит только кинуть клич, что ты на него писанулся, и твоей трусости уже не забудет никто. Ведь все мы знаем, что ты бы ни за что не вышел туда, зная, что в этот раз пырнуть ножом могут тебя.

Удав не смотрит ни на одного из нас, на сей раз он чётко смотрит на договор, когда Рим добавляет.

— Как говорится, что посеешь… А учитывая, что Кай точно выйдет на ринг, я бы на твоём месте даже не надеялся выползти оттуда живым.

Удаву остаётся задать только один вопрос:

— Сколько?

А когда Ковальчук двигает к нему листочек с цифрами, Удовиченко несколько раз кивает, так и не смотря ни на одного из нас. Мы оставляем ему бумаги, договариваясь, что после сегодняшней ночи подпишем договор. Выводить его раньше, чем права перейдут только на нас и не ждать, что он нас не подставит, было бы верхом идиотизма. Сами договариваемся, что соберёмся, как обычно, ближе к двенадцати. Пол дня ломаю голову, стоит ли сегодня лезть на ринг. Это с виду я спокоен, внутри же… Не уверен, что смогу остановиться, если ввяжусь в драку. Однако сумку всё равно складываю. Наверное, чтобы просто убить время, но чем дольше оно тянется, тем яснее я понимаю, что мне нужна хорошая встряска.

И снова перед глазами телефон птички. Она, по-любому, купила уже себе новый. Ей же нужны деньги: снимать в банкомате, что-то переводить, смотреть коды подтверждения. Я не выдерживаю, хватаю свой аппарат и заваливаюсь на кровать. Долго смотрю на её номер, а потом, наконец, срываюсь. Ожидания до голоса автоответчика бьёт точно током по нервам, однако я оказываюсь совершенно не готов, когда внезапно слышу гудок.

Твою мать.

Второй, третий, четвёртый. Давай, маленькая моя, просто дай услышать твой голос…

Сброс.

Сука!

Секунды не проходит, когда понимаю, что теперь мне нужен новый телефон.

Жму пальцами на глаза: что ж так погано то, а?! И всё равно не могу нарушить собственный запрет и начать её искать. Этим и так занимается отец. Безуспешно, но это вопрос времени, телефон она уже включила. Поэтому пусть лучше на него обрушится первый её гнев. Мне же что-то изнутри талдычит, что нужно немного выждать. Правда, где б его ещё набраться этого терпения?

Я еду в спортзал. По пути заскакиваю в магазин за новым аппаратом, но уже не рискую пробовать звонить Лине. Сначала выбью из себя всю дурь. К часам десяти я, наконец, измотан, но мне всё равно не хватает выброса живых эмоций, поэтому окончательно принимаю решение выйти на ринг. Вот только соперник мне нужен не абы какой, а такой, который сможет положить меня на лопатки, поэтому у меня не остаётся выбора, кроме как набрать Удава. Сам осознаю, что это нереально поганая идея, но чёрт… Лучшего найдет только он. А тот и не выделывается особо, отвечает мне “замётано”, и это, пожалуй, единственная хорошая вещь за сегодня.

Дальше тупо уже отсчитываю минуты, торчу у клуба и ровно к двенадцати подхватываю сумку и двигаю к входу. Уже прохожу во внутрь, когда до меня доносится “Кайманова”. Что за?..

Первые мгновения даже не верю, хотя её голос узнаю даже из тысячи, но вот этот тон… Оборачиваюсь и охреневаю. Моё сердце пропускает удар. Её глазки цвета лазурного берега точно встречают мой взгляд. И смотрит Лина так, будто душу мою готовиться разверзать.

Но суть остаётся сутью — Лина, мать его, здесь. А у меня один вопрос: Какого х…?

Глава 31. Лина

Этот абонент звонил вам…

Сижу и медитирую на телефон. Сама не понимаю, для чего это делаю. Душу рву на кусочки самой себе и всё равно не могу перестать смотреть. Егор позвонил, стоило только вставить восстановленную сим-карту. Я бы всё равно на звонок не ответила, но в тот момент сброс был чисто инстинктом. Испугалась, стоило увидеть заученные наизусть цифры. А потом тишина… Лишь смс одна за одной: звонил, звонил, звонил…

Закусываю губу и поджимаю под себя ноги, устраиваясь удобнее на кровати. Я не должна была включать телефон, обещала Диме, что буду скрываться, пока всё не закончится. А сама не сдержалась.

Ещё минута, две, — всё сижу и смотрю. Жду ведь, что ещё позвонит, чувствуя это разъедающее скверное чувство тоски. Противоречия настолько нелепы, что саму себя ругать хочется, и всё же даю поделать ничего не могу. Чем больше дней проходит, тем угнетёней моё настроение. И вроде здесь у Димы намного лучше, ко мне относятся так добро и приветливо, что грех жаловаться. Никаких эмоциональных качелей, напряжений, всё спокойно и как-то правильно. По-домашнему. А я страдаю, ненормальная…

Прикрываю глаза и размеренно выдыхаю, время вышло. Достаю слот для сим-карты и заменяю его другой, убираю свою в маленький кармашек в кошельке и, отбросив сумку на прикроватную тумбочку, откидываюсь на кровать, упираясь взглядом в розово-белый потолок. Ненавижу его, но здесь я всего лишь гостья. Хотя и довольно привилегированная. Охрана и домработники знают в лицо, здороваются и улыбаются. Я могу спокойно спуститься на первый этаж, погулять по саду, по посёлку. Никаких ограничений. Отец Димы нередко втягивает в разговоры, хотя он дома бывает крайне редко. В основном поздними вечерами, но даже тогда мы спускаемся с Димой к столу, чтобы просто составить ему компанию за ужином.

Жалею ли я, что согласилась остаться в доме Димы? Иногда, когда не хочется ничего больше промышлять против Каймановых. Порой это как-то уж сильно жгёт изнутри. Но есть многочисленные “но”. Как минимум, Игорь Юрьевич, который так тщательно продумал детали дела, что мне уже не хватает духу от всего отказаться. А когда Дима обмолвился, что его отец ещё и сильно рисковал, организовывая это, у меня и вовсе опустились руки. Это я всё начала, а значит должна закончить тоже я.

Взгляд сам упирается в платье, приготовленное для сегодняшнего вечера. Непонятно, как у меня вообще хватило духу выбрать подобное, когда мы вчера с Димой выезжали в торговый центр. Чёрное платье, чёрная косуха, ботильоны — мы создавали образ дерзкой девочки, которая будет соответствовать подобному клубу. Хотя бы для того, чтобы меня вообще подпустили к охране. А дальше должна сработать моя фамилия и отчество, на крайний случай придётся попросить позвать кого-то из владельцев — это единственный шанс пронести в клуб телефон, при упоминании которого аж ладони потеют от волнения.

— Принцесса, — раздаётся слабый стук в дверь, — не спишь?

Дима приоткрывает немного дверь, но сам не заглядывает, ожидая моего ответа. Приходится встать с кровати, хотя это ещё мягко сказано. Соскрести — идеально. Однако улыбку натягиваю машинально, когда сама подхожу к двери и распахиваю полностью, пропуская Диму в комнату его сестры, которую отдали временно мне. По словам парня, она давно пустует. С тех пор, как с с ней произошло страшное происшествие, она предпочла полностью изменить свою жизнь. Тогда для его семьи было невероятно тяжелое время. Ошибки молодости, за которые пришлось заплатить всем. Я никого не берусь судить, честно. Сама не знаю, как чувствовала себя, если бы случайно забеременела от парня, а он даже не признал, что мы знакомы… Но калечить себя? Тем более, когда у тебя доживающая последние месяцы из-за рака мать, которая не смогла этого выдержать…

Аж липкий холодок скатывается по позвоночнику, стоит подумать. Немудрено, что девушка отказалась от прошлой жизни. Дима рассказал, что её пришлось положить на лечение, и только спустя полтора года она смогла начать возвращаться к нормальной жизни. Правда, сейчас у неё вроде как всё наладилось в личной жизни и она счастлива в отношениях. А они с отцом продолжают жить здесь, и что восхищает, они явно не сломаны, как я или Егор. Жизнерадостные, всегда шутят, между ними такая прочная связь, что иногда становится немного грустно, что мы не выбрали тот же путь.

— Обед подали, ты проголодалась? — озаряет меня своей улыбкой Дима, легко приобнимая и чмокая в щеку.

Он вообще держится довольно скромно. Никакого давления, никакой похабщины или дерзости. Вместо этого сплошные комплименты, шёпот на ушко, ненавязчивые прикосновения. Дима будто идеально знает границы моего личного пространства. Кофе под утренним солнышком, учёба на покрывале на травке, мороженое из контейнера под включенным светом и фильмом. Если в этом мире найдётся парень милее его, то я готова буду отдать левую почку. Серьёзно, он идеален. Вот только я почему-то никак себе это не внушу.

— Не особо, — пытаюсь вежливо отказаться, но Дима ничего не хочет слышать.

— Хотя бы лёгкий салат, — вытягивает он меня за руку из комнаты. — У тебя сегодня чересчур ответственный вечер, не дай бог ещё от нервов и голода плохо станет.

Мне приходится выдавить улыбку и следовать за ним. Да, он заботливый, но мне почему-то от этого некомфортно. И всё же я заставляю себя поклевать свежие овощи, согласная с Димой, что силы мне сегодня точно пригодятся.

— Ты всё приготовила? — интересуется он, наливая мне в стакан сок.

Я киваю, а что тут можно забыть? Одежду и паспорт? Или как запись на телефоне включается? Вновь утыкаюсь взглядом в тарелку, Дима так проницательно заглядывает мне в глаза, что мне кажется, что он может распознать во мне неуверенность. Да и нежелание. Я ведь должна прыгать от радости, что сегодня закончится всё.

— Нервничаешь? — всё-таки не утаивается от него мой настрой.

Я не хочу его обманывать.

— Очень, — с резким выдохом признаюсь я.

— Не переживай, у тебя, пожалуй, единственной получится пробраться в этот клуб с телефоном да ещё вести съёмку. Правда, в открытую всё же не советую.

Да я и не дура, на этот случай мы даже купили куртку с маленьким нагрудным карманом, в который телефон входит ровно до камеры. И телефон мне Дима свой старый отдал. Свой новый я ещё даже не распечатывала, побоялась, что тогда будет слишком большой соблазн ответить Егору, хотя бы просто для того, чтобы узнать для чего он звонил.

Нет, про Егора думать вообще нельзя. И так невероятно худо. Я снова делаю глубокий вдох, чтобы развеять комок из эмоций, подбирающийся к горлу, не желая показывать истинных переживаний.

— Я бы хотела поспать до вечера, — натянуто улыбаюсь парню.

Мы оба знаем, что я хочу просто сбежать. Но что радует, Дима во всём ненавязчив. Он просто кивает, всучивает с собой булочку и стакан сока, а сам говорит, что отправится выполнять какой-то домашний проект.

Конечно, ни о каком сне и речи быть не может. Даже подремать не выходит, лежу и постоянно прокручиваю слова, которые возможно придётся говорить Егору. В большинстве, они все резкие и грубые, но я не знаю, как по другому, чтобы он ничего не заподозрил. Но в итоге я так извожу себя и накручиваю, что начинаю отвечать даже резко Диме, когда он подвозит меня до клуба. А когда вижу на стоянке с обратной стороны клуба машину Егора… из меня разом выходит весь дух. Ноги слабеют и руки не слушаются. Не то что сбежать хочется, исчезнуть. И всё же я беру над телом пусть и слабенький, но контроль. Дима желает удачи, а я лишь украдкой киваю, обещая позвонить, как отсюда буду уходить, чтобы получилось улизнуть, если вдруг Егор захочет поговорить, а сама не могу отвести глаз от того, от кого убегать собираюсь, осознавая, что сейчас я бы вот точно этого сделать не смогла.

Невероятно, но меня аж в жар бросает, когда просто смотрю на него. Не видела несколько дней, а такое ощущение, что прошла вечность. Само тело ведёт меня вперёд за ним и даже ноги перестают казаться непослушными. Иду, как нитью привязанная, совсем не замечая, как прохожу фейс-контроль и лишь только, когда раздаётся над головой писк, вздрагиваю и выныриваю в реальность. Над головой металлодетектор, а слева от меня острый, придирчивый взгляд охранника.

— Сумочку, пожалуйста, — говорит хоть и вежливо, но довольно настойчиво, кивая на тумбу для досмотра вещей.

Первые секунды я так растеряна, что язык отмирает. Как рыба выброшенная на берег рот только открываю. Но тут за спиной вдруг слышу щебет двух девушек, которым не терпится попасть на сегодняшний бой, потому что на ринг выйдет Кай. И он такой сексуальный…

— Кайманова, — дерзко бросаю я, чтобы точно сзади меня услышали, и улыбаюсь так ослепительно и нагло охраннику, — Эвелина Кайманова, меня ждут.

И ведь получается, что даже почти не лгу, потому что именно в этот момент чувствую его. Наши взгляды так чётко встречаются, будто могут найти друг друга даже в толпе. Не знаю, откуда во мне внезапно берётся столько смелости, но Егору я улыбаюсь не менее вызывающе.

Да, я нарываюсь, и что-то мне подсказывает, что уже через пару секунд об этом успею пожалеть.

Глава 32. Егор

Да, ладно…

Так и стою, прикованный к месту, глазами пожирая птичку. И как, мать вашу, я должен реагировать на подобную выходку?

Три дня пропадала, а тут сама, можно сказать, ко мне в руки пришла. Надо бы задуматься, но у меня одуреть, как в последнее время мозг фигово работает, когда глаза видят её. Особенно такую Лину — нереально шикарную. Будь я чуть консервативней, точно назвал бы этот наряд бл*дским, но у меня даже мысли в то направление не поворачиваются. Чертовски сексуально. И эта красная помада на изогнутых в дерзкой, кидающей вызов ухмылке губах…

— Да ну нах… — раздаётся рядом голос Римчука.

— Сам в шоке, — даже не оборачиваясь на него, кидаю в ответ.

Я знаю, на кого он смотрит. Я тоже пялюсь только на неё, а вернее на эти губы, выдворяющие из сознания всё, кроме самых грязных фантазий.

— Кай, — предупреждает Рим.

Я вроде ещё и ничего и не делаю, а он уже включает своего излюбленного умника.

— Ты же понимаешь, что не можешь сейчас слиться.

Понимаю. Это, пожалуй, единственное, что хоть немного трезвит мозг. И всё равно, убить почему-то хочется Римчука, потому что именно он озвучивает правду. И взгляд в его сторону кидаю совсем не скупой на недовольство.

Проклятие.

На нас с ним во всю пялятся люди. По крайней мере те, что за спиной птички. Ещё бы, скинуть такую бомбу “Эвелина Кайманова”. Птичка вообще в последнее время ходит с одних козырей. Не было бы меня поблизости, не видел бы никто моей реакции на её фамилию, она бы давно уже прошла фейс-контроль, показав только свой паспорт. То, что у меня есть сводная сестра — известный всем факт. А не пустить сестру…

Черт, Лина-Лина, кто ты?

Я киваю охране, и тот тут же отступает в сторону, чтобы пропустить выбившую не только из-под моих ног почву, но даже того же Римчука гостью. Вот только, когда она начинает приближаться к нам, я буквально могу видеть, как убавляется её настрой. Яркие, которые усиливает цвет неоновых подсветок, голубые глаза налиты волнением. И у меня снова пробегает одна и та же мысль. Что за херня с ней творится?

— Вау, — берёт на себя разрядить обстановку друг, — какие гости пожаловали к нам.

Но птичка будто слышит его вскользь, я тоже. Мы просто смотрим друг другу в глаза, хотя нет-нет, а мой взгляд падает на приоткрытые, чувственные губки. Слишком запоздало она вспоминает, что нужно для образа улыбаться. Я же напротив хмурюсь. Она разве что успевает только приоткрыть рот, когда я уже выдаю:

— Зачем ты здесь? — и ведь не планировал грубо, просто мне нужен ответ.

Улыбки на лице птички как ни бывало.

— Придурок, — выдаёт пренебрежительно. — “Повеселиться” устроит ответ?

А на самом деле её это даже не волнует. Лина пытается быстрее сбежать, проскальзывая между мной и Римом, который смотрит на меня, как на идиота.

— И после этого ты ещё ноешься, почему она тебя посылает? — недоумевает друг. — Что за херня, Кай?

Самому интересно. Просто мы думаем совершенно о разном. Прослеживаю за птичкой взглядом, раздумывая с секунды три, не дольше.

— Кабинет сегодня занят, — бросаю, так и не отрывая от Лины взгляда, и сразу же двигаю следом за ней, лишь слыша, как в спину от Рима летит: “Офигенно!”

Нагло игнорирую: большой мальчик, переживёт. К тому же, кроме подписания договора, кабинет вряд ли бы пригодился, зато у меня на него очень большие планы.

Лина ещё даже не успевает влиться в толпу и оглядеться, а я уже её перехватываю за талию и притягиваю к себе. От контакта с её телом в башке буквально дуреет, но я умудряюсь взять это быстро под контроль. Не вовремя, хотя и другу в штанах вообще этого не объяснить.

Это же, Лина, мать его.

Особенно, когда передвигаю птичку так, чтобы она оказалась передо мной. Первая её реакция — упираться. Ничего не понимающая и застигнутая врасплох, она резко тормозит, пытаясь противостоять. Но стоит только коснуться попой моего паха, как с её губ слетает судорожный вздох, который отчётливо слышу даже в какофонии басов и музыки.

Она резко шарахается вперёд, выдавая при этом:

— Ох, чёрт…

Но не далеко, моя рука на её талии тут же тормозит и двигает в нужном мне направлении.

— Куда ты меня ведёшь? — перекрывая музыку, голосит птичка.

Пробует повернуться, но она уже на лестницу выше меня, поэтому ситуация получается ещё интересней предыдущей. Её губы прямо напротив моих. Теперь она вспыхивает так, что зрачки расширяются и глаза начинают блестеть. А я как озабоченный маньяк только и могу, что наслаждаться её реакцией.

Но повторюсь, это же Лина. С ней ничего не может быть ненормальным. С тех пор, как в мой мозг ударила мысль «можно», даже он работает только в одном направлении.

— Ты задолжала мне разговор, птичка, — говорю тихо, прямо в губы.

И плевать, что вокруг нас слишком много народу. У меня вообще ощущение, что кроме нас никого нет. Увидел бы в её глазах разрешение, прямо тут бы припечатал этот сладкий рот поцелуем. Её полуоткрытые губы буквально вопят о приглашении…

Она отворачивается:

— Ничего не знаю, — это уже летит через плечо.

Зато я знаю. По крайней мере то, что внизу её всё равно не оставлю. Не сейчас, когда она то и дело исчезает из моих рук, словно вода. Вдобавок этот сексуальный наряд мало кого оставит равнодушным, а мне надо как можно быстрее отыграть свой бой, не думая при этом, кто ошивается рядом с ней.

— Как нехорошо лгать, Лина, — продолжаю двигать её вверх по лестнице.

Отпор со стороны птички уже не такой пылкий, но это не из-за того, что она на полпути, чтобы сдаться. Дело в полпути лестницы: катиться вниз не хочется ни ей, ни мне. Однако уступать всё равно не планирует.

— Какой же ты… — пыхтит птичка.

Музыка здесь наверху приглушённей, поэтому слышу её не только я, но и мимо проходящая девушка, делающая слишком очевидный акцент взглядом на моей руке на талии птички. Я выдаю сглаживающую ситуацию улыбку, сам осознавая, что выглядит со стороны это ещё хуже, час есть на самом деле.

— Умопомрачительный? — подсказываю птичке, а заодно и девушке показываю, что это не стоит её внимания. — Обаятельный? Сексуальный? — продолжаю помогать с определением, при этом ещё и отвлекаю ее раздражением от последних лестниц, который она минует, не замечая, пока я перебираю слова.

Но стоит только ей полностью оказаться на втором этаже, как сразу же выдаёт:

— Козёл! — выбравшись из моих рук, оборачивается и заявляет уже в глаза: — Вот, кто ты Кайманов!

Я усмехаюсь, хотя и понимаю, что теперь птичка привлекает внимание не одной девушки, а как минимум человек десяти, сидящих за ближайшими столиками.

— Ммм, — тяну я, будто весьма впечатлён, а сам вновь рукой талию перехватываю и двигаюсь на неё, когда Лина начинает ретироваться.

Взбудораженная и возмущенная, Лина сосредоточена только на том, чтобы увеличить между нами расстояние. Она не видит, куда я её направляю, и только когда за её спиной неожиданно оказывается преграда, резко смотрит через плечо.

Бежать больше некуда, птичка.

Этот изумлённый взгляд, что она медленно переводит обратно на меня.

Боги, разве можно так дуреть только от одних глаз?

— Ты… — выдыхает волнительно.

А я глаза на секунду прикрываю, чтобы не слететь с тормозов прямо здесь. Чувствую как сердце её учащенно бьётся у моей груди и самого уносит куда-то за грань. Сдерживаться вообще нет сил. И всё же…

— Нет, птичка, это ты задолжала мне объяснения, — пока ещё могу себя контролировать выдаю и поворачиваю ручку двери.

От неожиданности Лина ахает, когда за её спиной оказывается пустота, и тут же цепляется за меня пальчиками, льнёт так тесно, что перед глазами всё меркнет. Остатки самоконтроля канут в бездну, сам охреневаю от себя. Никогда так крышу не сносило, а тут повёрнут только на одном. Сама мысль, что мы здесь одни…

Да, ну, нах.

Последние действие выходит грубым, когда приходится Лину резко отстранить от себя. Но это ей же во благо. И пока птичка не успела опомниться, цепляю дверь и закрываю её с обратной стороны, запирая Лину одну в кабинете.

Глава 33. Лина

Пятая попытка написать Диме и второй стакан жгучего алкоголя.

Да, определённо подобное никак не входило в мои планы. Я заперта. Сколько: час, два?

Если судить по прибывшему народу, все двести часов. Снизу невероятная толкучка, люди на танцполе буквально трутся друг об друга, но уж точно не танцуют. Бармены не успевают разливать горячительные напитки, а официантки в топиках и обвязках (юбкой никак не поворачивается назвать это мини) носят подносы буквально над головами, чтобы никто ничего не разлил.

А я… всё наблюдаю и наблюдаю, ибо другого выхода у меня нет.

Сволочь.

Спасибо, хоть здесь присутствует огромное смотровое окно на всю стену и много алкоголя, иначе я бы уже сошла с ума. Чертов, Кайманов! Кто вообще мог подумать, что он учудит подобное? А главное для чего? Поговорить? Ну так и разговаривал бы, а не сверлил меня взглядом издалека всё это время, что я сижу здесь. И неважно, что окна затемнённые, видимо, очертания всё равно видны, поэтому Егор каждый раз угадывает, какой угол диванчика я выбрала. Миллион коротких взглядов, мне кажется, он особо и не слышит, что ему говорят друзья. Сам не пьёт, иногда только воду. Вид такой, будто посреди похорон сидит, а не собственного клуба в атмосфере сплошного веселья. Ему что-то не нравится, и я очень надеюсь, что это никак не связано со мной. Ненавижу… и — господи, разве так бывает? — с ума схожу, как хочу, чтобы он вновь сделал что-нибудь с моим телом. Просто прижать к себе — уже будет достаточно, чтобы утолить ноющую тоску во всём теле.

Аррр!

Глоток, зажмуриваюсь и откидываю голову назад.

У Димы там, наверное, уже скоро случится истерика. Десять сообщений, и ни на одно не ответила. Я просто написала ему, что, кажется, всё отменяется. Ещё до того, как увидела, что слева от меня огромное смотровое окно прямо на ринг. Очевидно, хозяева редко следят за боями, как обычные гости. Это сегодня у них столик в самом дальнем углу, так как “випом” пришлось поделиться со мной. А потом так и не смогла ему написать, что переживать не о чем. Так и не решила, пользоваться отговоркой или нет. Это ведь весомое оправдание? По крайней мере, будет не так стыдно смотреть им в глаза. Если вообще есть в этом необходимость. Я могу вернуться домой, могу вновь снять тот номер в отеле, так ни одна из моих карт по-прежнему не заблокирована. Счёт не уменьшился — я проверяла. А это ещё одна из причин во всём сомневаться. По крайней мере, в отношении Эдуарда ко мне.

В отношении Егора?

Вот, где всё очень и очень сложно. Он другой, да. Все эти его взгляды, слова, действия, руки…

Руки, черт бы их побрал. Едва ли не хнычу, как хочется забыть их ласки, как сжимали, гладили.

Глоток. Нет, лучше два глотка. И снова взгляд сам устремляется вниз, на Егора. Смотрит, а я не умышленно губы облизываю, так как их начинает колоть. И сердце заходится. И дело далеко не в алкоголе, хотя он определённо привнёс много хаоса в мысли. Дело в том, что я хочу на него смотреть, хочу испытывать сумасшедшее волнение, просто наблюдая за его обычными жестами. Я не могу ненавидеть его, как бы сильно мне этого ни хотелось. И подставить его…

Чёрт, чёрт, чёрт.

Одиннадцатое сообщение и снова глоток, и…

Дверь открывается. Тихий, совсем неприметный звук, но я так хорошо слышу щелчок, что сразу же вздрагиваю. Внутренне вся напрягаюсь и с необычайно зашкаливающим сердцебиением гляжу во все глаза на дверь. Жду, что кто-то войдёт, но ничего не происходит. Проходит, наверное, секунд пять, прежде чем я понимаю, что Егор оставался на месте.

По позвоночнику и плечам скатывается дрожь, мои нервы так накалены, что такие «странности» воспринимаются слишком остро. И только спустя ещё полминуты, я наконец понимаю, в чём дело.

На экране телефона всего два слова: «Не благодари.»

Дима.

Теперь мне ещё более жутче, а хмельная голова вообще всё усложняет. В какой-то момент я просто перестала задумываться, какое у меня состояние. Было так худо от всего происходящего, что просто хотелось перестать переживать. А теперь мне надо думать, как быть. Больше нет отговорок. Но зато есть один единственный вопрос: “КАК???”

Как это провернул Дима?

Значит здесь есть кто-то из его знакомых? И он как-то сообщил ему, что меня нужно открыть. А следом вопрос ещё хуже, у кого могут быть ключи от кабинета?

Я вновь бросаю взгляд вниз: Егор по-прежнему в компании самых близких друзей. По сути, все владельцы находятся сейчас там. Значит, охрана? Уборщица? Боги, и зачем я вообще в это полезла!

Так психую, что мне необходимо встать и пройтись, вот только на ногах ещё не успеваю оказаться, а телефон в руке уже разражается громким звонком. И снова вздрагиваю до колотящегося на максимуме сердцебиения. Чуть не роняю трубку, но успеваю его перехватить, а затем и выпрямиться в полный рост. Телефон всё звонит, а я хмурюсь, глядя на имя. Требуется, наверное, пару секунд, прежде чем принимаю решение всё же ответить.

— Да? — осторожно начинаю я, закусывая губу и пройдясь немного вперёд.

Понятия не имею, как себя вести сейчас.

— Господи, Лина! — выдыхает на эмоциях Дима. — Куда ты пропала? Почему не отвечала? Я уже неизвестно что успел себе напридумывать! — выдаёт на всех порах он очередью летящих вопросов.

И так искренне, что я вновь и вновь ощущаю, как разрывается моя голова от сплошных непониманий.

— Здесь музыка играет, не слышала и не видела, пока пыталась найти, как выбраться из кабинета Егора.

Понимаю, врать не самое удачное во всей этой ситуации, но мне бы для начала протрезветь, чтобы хоть немного разобраться.

— Ты уже свободна? — спрашивает тут же, будто бы не он мне писал сообщение минуту назад.

У меня даже поселяется сомнение, так ли я его поняла.

— Почти, да, — морщусь, когда осознаю, что даже не пыталась проверить, действительно ли открывается дверь. Поэтому начинаю идти к ней. — Вроде как… открыто, — выдыхаю как-то разочаровано, будто я этого совсем не хотела.

— Это же хорошо, да? Теперь ты успеешь вовремя, — говорит Дима, но на этот раз я молчу дольше, думая, что мне делать. — Лина? Ты слышишь меня?

— Да-да, — подхожу обратно к окну и выглядываю Егора, но его нигде нет.

— Ты ведь не растеряла свой настрой? — осторожно так спрашивает, но все мои мысли уже направлены на то, что я рыскаю глазами отыскивая знакомые очертания.

— Нет… то есть, не со..в..сем. Погоди, — не даю сказать ему пока что больше ничего.

Всё ещё ищу глазами Егора.

— Бой скоро начнётся, если не хочешь остаться…

И нахожу. Егор у ринга, и смотрит он опять только на меня, пока к нему не подходит Римчук, что-то говоря.

— Я перезвоню, — быстро кидаю Диме, даже не слыша, что он говорил, и тут же отключаюсь.

Неожиданно для самой себя, я вдруг чётко осознаю, что другого шанса поквитаться не будет. Совсем. Вне зависимости, что он может сделать мне в будущем. Не будет больше второго Димы, не будет больше умных идей. Если откажусь, то раз и навсегда. И этот выбор, пожалуй, самый сложный, что когда-либо предстоит принять.

Я думаю пару мгновений, за которые мы успеваем последний раз переглянуться с Егором. И снова глаза в глаза, так ощутимо, что в груди всё замирает, а потом мощно переворачивается. И это становится самым значительным для меня, чтобы принять окончательное решение.

Надеюсь, я никогда не пожалею о нём.

Глава 34. Лина

— Бежишь? — раздаётся у уха голос, что у меня от неожиданности сердце пикирует в пятки.

В такой какофонии звуков, этот вкрадчивый голос звучит как-то уж слишком для меня громко. Или всё дело в том, что он без спроса вторгается в зону моего личного пространства.

Удовиченко Максим, ещё один совладелец этого клуба, стоит за моей спиной и с нехорошим блеском веселья в глазах смотрит так, будто поймал меня за чем-то весьма неприличным.

Возможно, потому что так и есть? Я ведь и правда бежала, пока случайно боковым зрением не зацепила того, кто вышел на ринг против Егора. Ноги сами приклеились к месту, хотя я ни за что на свете не собиралась на это смотреть. Смешно, потому что пять минут назад я ещё собиралась это снимать, даже не придавая отчета тому, что на самом деле вынести повторно этого не смогу.

А тут… Мирослав.

Да даже сам Егор впал в недоумении, глядя то на Рима, то на брата Крис. Тут даже я понимала, что Миру ни за что не отстоять с Егором и минуты.

Однако меня не успела посетить даже мысль «что за фигня». Удовиченко вырос буквально из воздуха. Что ещё раз подтвердило, что мне нельзя было останавливаться.

Что теперь?

Хмельной мозг не может выдать и единой разумной идеи. Всё, на что хватает, начать заикаться, пытаясь оправдаться.

— Я не… это не…

— Расслабься, — смеётся тот, чуть отходя назад. — Я не надзиратель.

А затем смотрит мне за спину, на что-то реагируя. Я машинально тоже оборачиваюсь, видя, как Римчук идёт в сторону Мира. Егор же остаётся на месте, в своём углу. И смотрит он отнюдь не на своего противника, а наверх, где должна находиться сейчас я. Смотрит упорно, вижу, как щурятся его глаза, а сама хочу вжать голову в плечи, осознавая, что будет, когда он не обнаружит меня там. Самое главное, чтобы меня в этот момент действительно там не было. Ещё лучше, чтобы я находилась как минимум в километре от этого места.

— Что ты хочешь тогда? — оборачиваюсь поспешно и явно нервничаю.

Даже Максим примечает это, окидывая меня оценивающим взглядом.

— И зачем же так резко, Лина? — тянет он с каверзной ухмылочкой на губах, заставляя меня занервничать только сильнее. — Не все хотят тебе вреда.

Правда, отчего же тогда у меня такое мерзкое предчувствие? И это, похоже, тоже отображается в моём взгляде, потому что Максим морщится.

— Да… это же как тебя зашугал Кай, что ты везде ждёшь подвох.

А вот на это мне уже нечем возразить, я действительно ищу подвох во всём, что так или иначе касается Кайманова. Тем временем за спиной что-то начинает происходить, толпа издаёт одобряющие улюлюканья, и Максим вновь обращает туда взгляд. При том улыбается. Я же на этот раз полностью держу себя в руках, не смея оглянуться. Не могу. К тому же, меня не покидает ощущение, что именно сейчас должна быть на чеку.

— Ты не выйдешь отсюда, Лина, — возвращая взгляд, говорит Максим, как-то уж слишком быстро становясь серьёзным.

— Это угроза? — стараясь оставаться невозмутимой, интересуюсь я.

И на данный момент искренне пытаюсь понять, чем именно являются его слова. Потому что, на самом деле, на угрозу они не слишком похожи тоном его голоса.

— Констатация факта, — вот это что за тон. — Или предостережение, выбирай сама. Но охрана предупреждена, чтобы тебя не выпускать.

Замечательно…

Едва ли не вслух выдыхаю я, с трудом оставаясь безучастной. Я всё ещё не понимаю, что нужно от меня Удовиченко, поэтому не позволяю себе никаких проявлений эмоций.

— Это всё, что ты хотел сказать? — чуть смелее наступаю я, так как нервы сдают всё больше и больше.

Ещё и за спиной эти крики. Кто-то даже умудряется скандировать «Кай». Конечно же, голос женский, сложно оставаться невозмутимой. Во мне кипят ревность, нервозность и алкоголь. И только Максиму всё веселее и веселее. Смотрит на меня с какой-то насмешкой, будто моя старательная нейтральность его веселит. Знает, сволочь, насколько она ненатуральная.

— И всё же, не будь всегда такой букой, как сейчас, Эве-ли-на, — это уже с превосходством, — не так будет стыдно, когда тебе будут помогать.

Что?..

Но я даже спросить не успеваю. Удовиченко опережает, чуть наклоняясь, выдаёт:

— Выход будет за баром, дверь справа, — а выпрямляясь, с язвительностью ухмыляется. — При следующей встречи, не забудь сказать мне спасибо.

И всё, он просто отклоняется, проходя два шага спиной вперёд и продолжая смотреть на меня всё с той же нехорошей ухмылкой. Только от неё у меня рождается скверное предчувствие. Что говорить про этот тёмный, таящий в себе что-то грязное взгляд? И всё же… стоит ему только повернутся на сто восемьдесят градусов, как я тут же отыскиваю взором ту самую дверь. Она действительно там, но куда ведёт?.. Черт, есть ли у меня время проверять, выпустит ли охрана?

Вновь смотрю перед собой, Максим растворялся в воздухе, вокруг лишь толпа, а сзади то, на что они увлеченно глядят. Кричат, становятся всё более заведённей. Кайманов избивает Мира, мне даже проворачиваться не надо, чтобы знать наверняка. Чувствую нутром, царящей вокруг обстановкой, этой энергией, что пропитывает воздух, которым дышать всё труднее.

Сердце стучит всё мощнее, мне стоит только повернутся и включить камеру. Так просто, а сама только и думаю о том, что пусть будь проклят тот день, когда посчитала, что месть — это лучший мой выход. Идиотка…

Никогда бы не оказалась здесь. И не пришлось бы доверять непонятно кому, чтобы выбраться из этого места. То, что Егор делает с Миром… это уже слишком для меня.

Ноги сами начинают двигаться, обхожу толпящиеся, смазанные в одну картинку тела. Хочу выбраться отсюда, сама ещё не знаю, куда пойду дальше, главное взять паузу и обдумать ещё раз, что я наделала. Поэтому даже не думаю, когда дёргаю за ручку и открываю ту самую дверь. Впереди коридор, разветвляющийся в две стороны, а в самом конце дверь. Сразу ступить не решаюсь, оглядываюсь по сторонам, всё жду того самого подвоха. Да хотя бы, что меня кто-то заметит, но все так увлечены боем, что никто не смотрит в мою сторону. Даже бармены с официантами смотрят только туда, поэтому наконец решаюсь пройти. Слева вход на кухню, справа две непонятные двери, быстро пробегаю по коридору и тут же берусь за ручку двери, над которой написано «выход». Выход на улицу, передо мной действительно оказывается полупустая парковка и ни одной души вокруг.

Слава богу, выдыхаю мысленно, даже не веря, что всё так оказалось легко.

Я уже начинаю выходить, доставая впопыхах телефон, чтобы вызвать такси, как вдруг до меня доносится крик.

Нет, это — женский пронзительный визг. И не один. И все они доносятся из клуба.

Глава 35. Лина

Дверь закрыта.

Дёргаю на себя за ручку и не сразу понимаю, что с этой стороны она не крутится. Под ней замочная скважина, а чуть выше уровня глаз надпись «служебный вход». Вот же…

Стискиваю губы и пытаюсь перевести дыхание. В ушах стучит пульс, волнение зашкаливает, оглядываюсь по сторонам, но кроме ночи и нескольких машин вокруг ничего нет. Там что-то произошло, визг девушки был такой пронзительный, что у меня сердце громыхнуло о рёбра точно кувалдой о металичский диск. На мгновение от испуга я замерла, а когда повернулась, дверь уже притянул доводчик.

Короткое “щёлк”, а дальше ничего. Титановая стена.

Тихо ругаюсь себе под нос и со всей силы бью об неё ребром ладони, но уже через мгновение ругаюсь в полный голос, понимая, как глупо тягаться с железом. Сжимаю ткань клатча в руке и, украдкой озираясь, быстро семеню вдоль серый стены клуба. Здесь жутко и слишком тихо, но стоит мне повернуть, как до меня тут же начинают доносится звуки. Сначала пара голосов, затем уже больше, а стоит свернуть к главному входу, так и вовсе попадаю в взбудораженную толпу. Люди быстро покидают клуб, суетятся, толкаются, что меж них голова начинает кружится. Что-то обсуждают, но так эмоционально и громко, что не разобрать и слова. Одни рваные звуки и сплошной массовый гул.

От потока тел меня шатает в разные стороны, пытаюсь протиснуться к входу, но с каждым мгновением это становится всё сложнее. У меня сердце не на месте, как будто струну от него кто-то тянет вниз. Даже не пытаюсь предположить, что там могло произойти и насколько опасно рваться туда, просто знаю, что мне это необходимо. Вздохнуть нормально не могу. А толпа всё толкается, перед глазами одни плечи и смазанные лица, входа вообще не вижу. И ни в одну сторону не пропихнуться. Разве что поддаться течению, и то страшно, ноги от штурмующего тело адреналина совсем ватными ощущаются, не уверена, что устою.

Пячусь назад, сдаваясь и пытаясь повернуться обратно, как на моей талии сжимаются руки. Так неожиданно и из ниоткуда, что сердце обрывается вниз, а сама я визжу, лишь через какое-то мгновение осознавая, что моя спина прижата к твёрдой, горячей груди.

И руки… те самые, что мозг умеют выключать также резво, как и включать. Такой свойской хваткой меня ещё не держал никто.

У меня в груди какой-то беспорядок начинает твориться: сердце то ускоряется, то спотыкается. И эмоции так распирают.

Это Егор.

Он тянет меня в сторону, немного резко, бесцеремонно, и хоть только сзади находится, а ощущение всё равно такое, что от всего мира собой закрывает. Пока не выводит к углу, где толпа частично рассеивается. Не жду, когда развернёт, сама кручусь в кольце его рук, что так и не ослабляют захват. Напротив, ещё плотнее к себе прижимают. Встревоженные глаза встречают мой взгляд и впаиваются прямо в него. Лицо осматривают, но даже не найдя ничего критичного, всё равно не сменяются спокойствием. А вот я — да. Безумное и необъяснимое чувство страха канет куда-то в пропасть. Не знаю, что там произошло, да и уже знать не хочу. Егор ведь здесь.

— Порядок? — спрашивает он.

Но будто просто для галочки, а сам рассматривать меня продолжает. Вкрадчиво так, будто точно знает, что ответ мой будет «нет».

Я же противореча киваю. Хотя нутро прям вопит «нет». И это уже никак не относится к происходящему вокруг. Только к нам.

К тому, что происходит между нами последние дни. Тут и разум, как будто от хмеля первичных эмоций радости, что с ним всё в порядке, отходит, навязывая отойти от него. Но само тело не двигается, позволяя Егору продолжать не просто держать меня, но и закрывать от творящегося вокруг безумия.

Я ведь могу хоть минуту побыть неразумной?

Егор ответно кивает, как бы принимая мой ответ да, но и он продолжает выглядеть так, будто ничерта здесь нормального нет.

— Идём?

Он не ждёт, пока приду в себя, подталкивает вперёд, на ходу разворачивая и перехватывая за талию одной рукой, ведёт обратно за клуб. Идёт в спешке и торопит меня, постоянно оглядываясь по сторонам. А я просто иду. Не знаю, что уже правит мной: желание сбежать отсюда или желание идти с ним.

Не хочу думать.

Не могу.

Чувствую себя сосудом опустошённым, устала — это не то слово, что может описать моё состояние. Вдребезги — самое то.

Домой хочу, в свою комнату, и как бы сейчас это противоречиво ни звучало, за стальные спины Каймановых. Это ощущение, оказывается, ни с чем несравнимо.

Егор открывает пультом машину, затем мне дверь и ждёт, пока сяду, будто точно знает, что мне это сейчас необходимо. Затем обходит перед капотом и забирается в салон сам. Даже не ждёт и секунды, заводит мотор и газует. Едем в полнейшей тишине, оба смотрим только перед собой. Егор даже особо не двигается, руль держит левой рукой, вторую оставляя на коленях. Машину ведёт на редкость спокойно.

А вот напряжение между нами, противореча спокойствию наших видов, неумолимо растёт. Кожу покалывает и опаляет, будто языками пламени прикусывает. Воздух сгущает, дыхание учащает. Но мы всё молчим.

Впервые сдаюсь и руками талию обхватываю, ладонями проходясь по гладкой поверхности куртки, но тут…

Не сразу соображаю, что во что-то вляпываюсь пальцами. Влажное, вязкое… Хмурюсь, поднося пальцы ближе, чтобы разглядеть, и…

Твою ж мать!

— Егор?.. — у меня дыхание спёрло.

Тяжело сглатываю, но всё встаёт где-то на уровне горла. Впиваюсь в Егора недоуменным взглядом, но он в ответ не оборачивается, лишь на скуле проступает желвака. Он знает, что я смотрю, и намеренно меня игнорирует, что только подтверждает мои догадки. Сама я точно не ранилась, а значит эта кровь принадлежит ему.

— Егор, — вновь пытаюсь позвать его.

Тихо как-то уж слишком, дыхания не хватает, но он всё равно меня слышит. Реакцию вижу его в напрягающихся скулах, дёргающемся кадыке и становящемся мрачным лице. Проходит, наверное, секунд пять, прежде чем он, наконец, обращает на меня взгляд. У меня же ощущение, что всё это время сердце не бьётся, потому что стоит увидеть его глаза, как оно со всего размаха ударяется в грудь. Он злится — вот, что я вижу в его льдистых глазах. При том так, что у меня даже духу не сразу хватает, чтобы озвучить вопрос.

— Ты ранен? — с дрожью выдыхаю.

Но отвечает Егор так, будто это с моей стороны была констатация факта.

— А ты сбежала, — кидает спокойно и снова смотрит перед собой, прежде чем добавляет: — Снова.

Что?

У меня лишь глаза округляются и дар речи основательно пропадает, пока пытаюсь понять, при чём здесь вообще я.

Он РАНЕН!

— Как… — пробую собрать мысли в кучу, но всё безуспешно. — Господи, Егор, как…

И головой трясу, будто никак поверить не могу, что это действительно так, а сама взглядом рыскаю по его телу, пытаясь найти, куда его ранили. Пока… Рука! Он не держит её на коленях, он придерживает ей правый бок. Пальцы сами дёргаются, чтобы оттянуть ткань куртки, но не успевают пересечь и половины пути, как мою руку резко перехватывает Егор за запястье.

— Пустяк, — отрезает, даже не смотря в мою сторону, но я то не дура.

Само то, что он пытается держаться спокойно, уже говорит о том, что ничего пустякового там нет. К тому же ещё и руку мою не отпускает, точно зная, что я не отстану.

Что я, конечно же, делать не собираюсь. У меня в голове будто разом что-то переключается, стена рушится, за которой умудрялась прятать все чувства к нему. Они так резко переполняют, что даже тело потряхивать начинает. А может это от страха. Страха за него…

— Тебе надо в больницу, — надавливаю жёстко, всего на секунду удивляясь, что вообще могу так.

Тем более, с ним.

Хотя уже не следующую понимаю, что по-другому с ним не сработает. Слишком хорошо знаю. Поэтому не удивляюсь, когда его короткий взгляд обжигает суровостью.

Его ответ — нет.

— Егор! — надавливаю я, но тут же вздрагиваю его ответной реакции.

— Лина! — рявкает он и взглядом в меня впивается жгучим. — Успокойся и сядь нормально! Мы едим домой, и точка!

— Зачем? — сама не знаю, почему именно этот вопрос озвучиваю, но моя рука уже не сопротивляется, буквально обмякает, как и разом моё состояние.

— Что? — не понимает Егор, украдкой глядя на мою руку, по-прежнему зажатую в его.

С секунду, наверное, ещё раздумывает, отпускать или нет, но потом смотрит мне в глаза. Большие, отчаянные, застланные пеленой слёз. Меня прорывает, эмоции топят буквально, не могу так больше. Опять ссоры, опять ядерная смесь чувств. Он ранен, но сопротивляется только по тому, что я рядом. Всё это погубит нас обоих.

— Зачем мы едем домой? — повторяю вопрос, но потом понимаю, что неправильно ставлю его: — Зачем я еду туда? Чтобы снова ругаться, из-за того, что я сбежала, когда сам будешь истекать кровью. А потом, когда тебя увезут в больницу, ты снова всю вину скинешь на меня и вновь всё начнётся по кругу? Снова месть, снова боль, снова…

— Лина… — перебивает тихо, выдыхая, будто не может всё это выдержать, а меня прорывает окончательно.

Трясу головой, сама не понимая, когда из моих глаз потекли слёзы. Не контролирую больше эмоции. Мысли, слова…

Я действительно сказала это вслух: Я НЕ ВИНОВАТА!

Частично конечно, провокацию с моей стороны никто не отменял. Но ведь он мог не реагировать, так? Это был его выбор, тогда почему я несу ответственность за него?

Непосильный груз, но даже избавление от половины его уже облегчение.

Правда, слёзы всё равно не прекращаются, смотрю перед собой в непроглядную тьму дороги и не знаю, что делать дальше. С того момента, как решила не доставать этот чертов телефон и не снимать бой, я потеряла последнюю цель в жизни.

Егор смотрит на меня, и не украдкой. Украдкой он как раз глядит на дорогу. Чувствую, как его взгляд жжет кожу лица. Атмосфера в машине ещё немного и станет невыносимо мрачной.

А потом я слышу, как он шумно набирает воздуха в лёгкие, чтобы слишком мучительно выдохнуть:

— Лина… — и на этом всё.

Он сам не знает, что хочет сказать. И не надо ничего говорить.

Упираясь взглядом вниз, качаю головой.

— Просто езжай в больницу, Егор, — слышу свой до ужаса скрипучий, надорванный голос, и он будто что-то, наконец, ломает в нём.

Скорость езды так быстро спадает, что у меня в груди всё вниз обрывается. Не проходит и нескольких секунд, как машина оказывается на обочине, а тишину в салоне нарушает только тиканье «аварийки», пока, оторвав взгляд от коленей, в недоумении, оглядываю безграничную тьму вокруг нас, разрываемую лишь оранжевым светом поворотников.

И вдруг в этой оглушительной тишине звучит:

— Ты убила мою мать, Лина.

Глава 36. Егор

Все, приплыли, бл*ть.

Вот так просто стена рушится и меня прорывает. Лина смотрит на меня жгучим взглядом непонимания, а я потираю ладонями лицо, пытаясь собраться с мыслями.

Какого хрена, спрашивается?

Всё должно было быть совсем иначе. Понятия не имею, как, но точно не на пустынной ночной дороге, после всего того, что сегодня произошло. Мы оба выпотрошены происходящей херней между нами. Но… после того, что она только что сказала. После того, как душу вскрыла. Всё, аут — мне так осточертело, что между нами всё время что-то стоит.

— Егор, — зовёт меня Лина, на удивление, довольно сильным голосом, хотя он всё ещё хриплый от слёз. — Что это значит?

Что? Хороший вопрос. Наверное то, что я конченный идиот, и мне предстоит прямо сейчас ей в этом признаться. Не то чтобы она не знала.

Шумно выдыхаю, прежде чем повернуться к ней. Ей богу, собраться сейчас в сто крат сложнее, чем перед боем. Это даже заставляет усмехнуться, хотя звук выходит сухой и натянутый. Смотрю на Лину и… охреневаю. Она злится?

Кажется, это скоро войдёт в привычку, мы просто ходим по кругу, доставая друг друга. Я тоже был зол, что она сбежала, был зол, что она считает меня каким-то тюфяком, которому при каждой царапине нужно в больницу, пока я не взорвался. Потом взорвалась она. Потом я. И вот снова она. И каждый взрыв мощнее предыдущего. Боюсь представить, что будет, когда мы начнём наконец этот разговор.

Аквамариновые глаза Лины уже горят и по новой душу вскрывают.

— Ты сейчас серьёзно? — она не верит мне.

И разве оно должно меня удивлять, я для этого сделал всё возможное.

— Абсолютно, — начинаю, но резкий вдох с её стороны заставляет меня быстро поменять тактику. Я вскидываю руки вверх. — Послушай, я понимаю, как это звучит для тебя, но…

Но она качает головой, прежде чем смогу что-то сказать.

— Господи, ты такой, идиот, Егор, — шипит Лина, сжигая меня яростью своего взгляда. — Поверить не могу, что ты скатился до такого!

Бинго, да я попал прямо в цель с идиотом.

— Лина, — пробую всё же договорить, но она упрямо качает головой.

Бесится так, как никогда не видел. Очевидно, в её понимании я перешёл какую-то грань.

— Это уже ни в какие ворота не входит!

Она тут же оборачивается, но прежде чем птичка успевает дёрнуть ручку дверцы, я перехватываю её за плечи и кручу обратно к себе. Мне нужно максимум её внимания. Знаю, если срочно не начну говорить, она меня тут подожжёт к чертовой матери. И это… просто — ВОУ! Никогда не видел, чтобы её глаза излучали столько гнева и ненависти ко мне.

А они просто полыхают, когда я зажимаю её лицо в ладонях, чтобы она смотрела только на меня.

— Я говорю правду, Лина, — твёрдо, даже резко приходится отчеканить, но зато действует на неё.

Птичка шумно пыхтит, но хотя бы больше не подрывается улизнуть, остро вглядываясь мне в глаза, и я понимаю, что нельзя упустить шанс.

— В ту ночь, — продолжаю уже спокойней, потому что о том воспоминании по-другому нельзя. За год я вообще, кажется, не поднимал этой темы. Пожалуй, это было единственным, с чем я не перешёл границы, понимая, что притворяться не смогу. А на Лину и вовсе эта тема действует, как разряд тока, по её плечам идёт дрожь, а яркие от злости глаза в ужасе расширяются, будто я посмел заикнуться о самом страшном на свете. У меня самого на это реакция охренеть какая болезненная. Впервые, я по-настоящему вижу, что натворил. И вместо того, что объяснить, из меня рвётся то, что скрывал не только от неё, но даже от себя. — Я молился на тебя, Лина, — хрипло говорю я и тут же сглатываю, так как ощущение, будто кто-то мне перекрыл кислород. — Каждый божий день, как только ты появилась в нашем доме, я сходил по тебе с ума. Днями напролёт мозг себе выедал мыслями о тебе и что ничерта мне нельзя на тебя даже смотреть. А смотрел. За всем, что ты делаешь. Как двигалась, как говорила, как постоянно прикрывала глаза, чтобы перевести дыхание, когда пыталась скрыть, как тебе что-то не нравится. И как смотрела на меня, думая, что я этого не замечаю. Я знал, что тебе нравлюсь, и это… — качаю головой, ненадолго отводя взгляд, чтобы попытаться подобрать слова, но ничерта не выходит. То, что я тогда чувствовал, даже сам не мог для себя объяснить. Когда смотрю вновь на Лину, вижу, что она по-прежнему хмурится, смотрит со скепсисом, но, по крайней мере, слушает и внимает. — Я просто сам не заметил, когда помешался на одной тебе, Лина. Ты была такой нежной, доброй и чистой, и я — полная твоя противоправность. Но несмотря на это всё, я продолжал тебе нравится. Я грубил тебе, почти не разговаривал и постоянно держал на расстоянии, но только по тому, что знал, если хоть немного сблизимся, я такого натворю.

И вновь качаю головой, вспоминая, как ежедневно промывал себе мозг, заставляя держаться от неё подальше.

— Я дни считал, птичка, пока ты станешь совершеннолетней, чтобы не перейти никакие моральные принципы, так как отец тебя официально удочерил. Как минимум, чтобы тебя никто не смел осуждать за то, что между нами могло что-то быть.

Потому что с собой у меня бы не было проблем. Я никогда не обращал внимания на то, кто что говорит. Жил сам по себе и только в своё удовольствие. А для Лины… она была такая правильная всегда, что ненавидела бы потом эту связь, хотя в какой-то момент я даже этим воспользовался, зная, что подобные слухи резанут по ней хлеще некуда. Я навязал многим, что она по мне сходит с ума, а сам я просто её жалею. Но долго это не продержалось, стоило едва ли заметить очередного парня, что смотрит на неё, сам же и разрушил эту видимость, доходчиво объяснив, что на неё смотреть позволяется только мне.

— И я дождался, птичка, пусть и не совсем в срок, но тогда, когда увидел, как ты в очередной раз убиваешься из-за меня — урода, который не может сказать тебе и доброго слова, всё. Накрыло так, что просто не смог остановиться. Не смог продолжать тебя так обижать и заставлять верить, что ты мне безразлична. И…

Черт, а это сложнее, чем я мог себе представить. Стоит только добраться до той ночи, как снова кто-то воротить всё внутри начинает. Кромсает там всё без анестезии. Плюс я всё вглядываюсь в глаза птички, жду хоть какой-то смены. Пробежавшей эмоции, но там ничего нет. Лина просто смотрит на меня, с толикой безразличия, что я даже не уверен, оставалась бы она такой же неподвижной, если бы не держал. Меня чуть пугает это, но останавливаться уже не собираюсь.

Все карты на стол, а дальше будь что будет, пусть уже и осознаю, насколько глубокую я вырываю могилу сам себе.

— Я нанял человека, — начинаю издалека, но полностью, как есть, чтобы знала абсолютно всё. — Отец не собирался этим заниматься, да и зачем? Бывшая жена наркоманка? По его мнению, у неё был закономерный конец. Я же просто чисто из принципов не мог на это тратить его деньги, хотя всё время сидела мысль, что она не могла намерено устроить себе передоз. Понимаю, наверное, в это никто из близких не верит, но это чувство оно было необъяснимо. Поэтому, как только смог это оплатить, сразу же нашёл человека, который под видом инспекции добыл до меня записи, которые на тот момент, мог запросить только отец. И… — вдох, — на той фотографии, что прислали мне, было твою имя, Лина. Я проверял потом, смог устроить разнос, допросился, но оно действительно там было. И, — усмехаюсь, отчего-то самому смешно от факта, что обстоятельства сложились именно так, что всё произошло одновременно. Чёртово злая ирония. — Это, конечно же, должно было случится именно в ту самую ночь, когда наконец я смог быть с тобой.

Вот я и сказал. Ведь просто, не так ли? Я даже пытаюсь сразу же отыскать что-то вроде облегчение, что наконец все ей рассказал, но ничего нет.

Ничего не меняется.

Абсолютно ничего.

Оказывается, стереть ничего не получается.

И Лина думает точно об этом же. А она думает, глаза становятся чуть уже, взгляд острее. Пренебрежительней. И она по-прежнему меня ненавидит. Нет, хуже.

Я ей противен.

Вау…

Я убираю руки от её лица, приподнимая их и сдавая чуть назад от неё, будто точно знаю, что мои прикосновения могут причинить ей боль. Её взгляд кричит мне об этом. Хотя сама она совершенно не двигается.

— То есть, всё это — месть? — выдаёт она абсолютно осмысленным голосом.

Никакого поражения. Будто я ее и ничем не удивил. Сразу идёт в бой. Что ж, не могу сказать, что я это не заслужил. А отнекиваться уж подавно не имею права.

Всё, как есть, раз уж начал с этой позиции.

— Весь последний год.

А Лина даже не кивает, лишь смотрит острее.

— Пока я не призналась, что была в клубе в тот момент, когда якобы должна была быть в клинике.

Черт, она точно времени не теряла, пока я ей всё объяснял. Ей хватило начало, чтобы сразу сопоставить события.

— Я не знал.

Вообще не оправдание, но я понятия не имею, как сейчас вести себя с ней. Впервые. Эта крайне спокойная и чертовски холоднокровная девочка точно не Лина.

И вот только теперь она кивает, но так просто, будто ничего особенного и не произошло, хотя само то, какая она тихая, сдержанная и непроницаемая, уже говорит мне о том, что вышиб я почву из-под её ног так, как ни одним своим гнусным поступком не сносил.

Ещё секунду Лина смотрит на меня, когда я, замерев, жду от неё взрыва. Но его нет, совсем ничего, и даже ненависти, и это будет пострашнее того, когда её глаза обещали меня сжечь. Затем она садится прямо и впивается взглядом в лобовое стекло. Лишь на мгновение я вижу, как дёргаются мышцы её подбородка. Она прикрывает глаза и медленно выдыхает, прежде чем сжимает свои пальчики в кулаки на коленях.

Вот это уже та Лина, что я знаю.

Но именно в этот момент, мне кажется, что я ее окончательно про*бал.

— Мы можем поехать домой? — натянуто и с лёгкой, едва заметной дрожью в голосе просит она.

А я сжать её хочу. Как всегда, силой к себе притянуть. Чтоб отбивалась, рычала на меня и гневалась. Но мне почему-то кажется, что если посмею, то сломаю её. А по-другому я просто не умею. Поэтому единственное, что могу дать ей сейчас, сделать всё, что она просит.

Глава 37. Егор

— Лина… — выдёргивает из мыслей голос отца.

Взбудораженного и максимально небрежного в своём виде. Узел галстука болтается ниже уровня расстегнутых пуговиц мятой рубашки. Он стремительно идёт на меня, глядя обезумевшими от отчаяния глазами. Я, конечно, знал, что Лина дорога ему, но впервые вижу, чтобы хоть кто-то смог его так разбить.

— Она… здесь? — от переполняющих его эмоций, он даже одной фразой не может спросить без заминок.

Я лишь киваю, даже особо не шевелясь, так и оставаясь сидеть, оперевшись о перила, прямо напротив её комнаты.

Отец тут же подрывается в том направлении, и я резко торможу его отчеканивая:

— Нет.

Он тормозит, секунду, наверное, не двигается, прежде чем одарить меня гневным до одури взглядом. Как мило, в этом доме не у одного меня срывает из-за неё крышу.

— Если ты сейчас не дашь ей времени прийти в себя, вряд ли она захочет оставаться здесь.

Охренеть, да, какой я рассудительный?

Именно так отец и смотрит на меня с нескрываемым скепсисом. Но именно это я понял, пока мы ехали домой и всё то время, что плёлся за ней до самой комнаты, прежде чем она захлопнулась передо мной.

Птичке нужно время, и отец не может этого не признать, сам видя, что она в последнее время просто постоянно бежит от нас. Он сдаётся, но это не говорит о том, что успокаивается. Такое ощущение, что он сразу что-то теряет.

— Ты расскажешь мне, что между вами происходит? — спрашивает, вставая передо мной и запуская руки в карманы брюк.

Я качаю головой.

— Для этого нужно хотя бы нас знать.

Удар ниже пояса? Сомневаюсь, что отца вообще можно чем-то выбить из колеи. Но до того, как Лина пропала, я и не знал, что он вообще умеет переживать. Он отводит взгляд, когда я сам смотрю на него в упор, наблюдая за ним, наверное, таким же пустым взглядом, что ещё недавно взирала на меня Лина. И сравнение мне совершенно не нравится, ведь для этого нужно потерять любую надежду в человеке.

— Лина только хочет казаться сильной, не забывай об этом никогда, — вместо хоть каких-то оправданий изрекает он, будто я всё же неправ в том, что он нас не знает.

Но это только доказывает мои слова. Я не хочу усмехаться, но оно всё равно выходит само собой. Слабо и едва задевая скулы, и всё же, отец это видит.

— Ты и не представляешь, насколько она сильная, — говорю ему.

Потому что сам это понял сегодня. Не только в гневе, но даже в самом отчаянии Лина была чертовски стойкой. Она до последнего верила, что меня перемкнет обратно. Как в ту ночь. Ведь, после сегодняшнего, уверен, именно этого она и ждала. А я взял и признал, что делал всё это специально. Жестоко шёл до конца. И шёл бы ещё дальше, если бы она наконец не сорвалась. Интересно, она тоже теперь думает о том, как давно могла изменить свою жизнь, если бы не верила в меня до последнего?

Отец всё ещё остаётся на месте, берясь ответно наблюдать за мной, но на самом деле, скорее всего просто не знает, как и я, как убить время, пока Лина будет готова. Но тут вдруг выражение его лица резко меняется.

— Ты ранен? — он делает шаг в мою сторону, но я вскидываю руку, тормозя его.

Нифига, увольте меня, даже если это искренне, мне его забота на хрен не сдалась. К тому же, это действительно просто тупая царапина. Допустим, чуть глубже и можно даже было бы наложить швы, но я практически убеждён, что смерть мне не грозит.

— Фигня, — отмахиваюсь я, а потом перевожу тему. — Тебе бы не мешало выспаться, а то выглядишь так себе. Не думаю, что с такой головой можно и дальше продолжать зарабатывать свои миллионы.

Отец приподнимает бровь, как бы говоря «Прошу прощения».

— Похоже, это тебе давно пора взять паузу, не находишь? Или собрался ночевать «на коврике»?

— Я просто хочу подумать, а спускаться вниз лень. Такой ответ устроит?

Нет, но он выражает его лишь глубоким вдохом. Настает его очередь отмахиваться от меня.

— Как знаешь, — он разворачивается, чтобы начать спускаться вниз. — Я дам охране распоряжение, а пока мне нужно отъехать по делам. Буду завтра, — предупреждает он, недвусмысленным намеком кидая, мол, до какого момента мне нужно Лину попридержать.

И я бы сказал, что этого не требуется на счёт охраны, но язык не поворачивается. Хоть я и уверен, что она никуда не уйдет, перестраховаться не мешает. В конце концов, я до сих пор не знаю, где она была всё это время. Хотя и очень надеюсь, что просто в отеле. Остальное… черт, сомневаюсь, что смогу это спокойно принять. По крайней мере, чтобы после все остались живы и невредимы. Хотя я уже обдумывал варианты, в каком именно месте переломать ноги тому отчаянному, чтобы он навсегда забыл, как подходить к Лине.

Откидываю голову назад и мерно выдыхаю. Нельзя психовать. Не сейчас, а то опять какой-нибудь состав безумия в голове тронется, и тогда придётся мне мозг вставлять на место, а не отцу, когда начну скручивать дверь её комнаты с петель.

В кармане, наверное, раз пятисотый вибрирует телефон. Он доставал меня ещё в машине, особенно в те моменты, когда я объяснялся с Линой, хотя уперто игнорировал его. Как и сейчас продолжаю это делать, не желая знать, что думает обо мне хозяин куртки, которую наскоряк накинул на себя, чтобы не перепугать толпу кровавым пятнищем на своей боксёрке. Хотя надо бы ответить, как минимум, чтобы сообщить, что ещё жив и сам собираюсь прикончить Удава. В том хаосе никто даже и не понял, что произошло, кроме того, что Мир попробовал пырнуть меня ножом. А получилось или нет — загадка. Но у меня не было времени объяснять, я знал лишь о том, что Лина вновь от меня ускользает. Добавим сюда безумие, что начало творится вокруг от паники, и то, что она могла попасть прямо в его эпицентр — удивительно, да, что я не выбрал перекинуться парой словечек с друзьями?

Мир, черт бы его побрал…

Хотя тут надо быть откровенным и признать, что я тоже хорош. Мне стоило слиться с боя, как только увидел, как этот перепуганный до чертиков малолетка вышел на ринг. В здравом уме и без какой либо весомой выгоды он бы никогда не вышел против меня. Он прожег свой организм непонятно какой дрянью и не будь у меня серьёзной причины отвлечься, уложить его не заняло бы и двух минут. Но… я же не мог это так просто оставить и ничего не узнать.

Узнал?

Охрененно просто как.

С*ка, увижу Удава, глотку, к чертям, вырву.

И дело даже не в том, как он решил с нами попрощаться. Это желание сидит у меня в подкорке с того момента, как увидел Лину, несущуюся через толпу к двери служебных помещений.

Теперь ещё и надо позаботиться, чтобы она никогда не узнала, в какой именно момент я напоролся на лезвие. Боюсь тогда у меня вообще шансов никаких не останется, если она решит, что у меня опять что-то перемкнёт. И пусть она уже знает, что причина была абсолютно в другом, год чётких убеждений это слишком много, чтобы это прошло как-то бесследно и нигде не закралось какое-либо сомнение.

Подтягиваю колени чуть ближе к груди и хоть приходится изначально поморщиться, в итоге всё равно устраиваюсь удобнее, чтобы в затылок ничего не впивалось, запрокидывая голову чуть выше. Надо было хоть подушку, что ли, прихватить с дивана, пока проходил мимо гостиной, уже тогда зная, что не смогу так просто отправиться в свою комнату и делать вид, что всё нормально, дожидаясь, когда Лина сама будет готова поговорить. А теперь мне невероятно лень даже двигаться. Не планировал здесь спать, и всё же, когда веки начинают в наглую игнорировать мои приказы не смыкаться, я сдаюсь в этой борьбе. А когда в следующий раз открываю глаза даже поверить не могу, что мне это спросонья не кажется. Маленькая щёлка, оставленная специально, чтобы не разбудить меня хлопком.

Отлично, твою мать, закрыл я глаза.

Растираю руками лицо и даю себе пару секунд, чтобы окончательно отойти ото сна, а затем тут же встаю, заглядывая вниз через перила.

Ти-ши-на. Вообще мертвецкая, а за окном над парадной дверью по-прежнему стоит тьма. Я не засекал время, однако, уверен, что просто не мог проспать сутки, чтобы вновь наступила ночь. Да и тяжесть в голове подсказывает, что дремал я от силы пару часов.

Спускаюсь вниз и двигаю сразу в направлении кухни. Просто не нахожу других причин, по которым бы Лина так быстро остыла, кроме как попить воды или перекусить. Но пока иду, всё думаю, стоит ли мне сейчас её осаждать? Однако оно отметается само по себе.

Кого я обманываю? Я не могу оставить Лину в покое. Никогда не мог, так с чего бы начинать тогда, когда между нами наконец всё вскрыто?

Но, признаться, я точно не ожидаю, что именно застану. Лина на улице. Сидит у бассейна спиной ко мне на шезлонге и она пьёт. Вот только нихрена не воду, а вино. А ещё она пьёт прям из бутылки.

Очешуенно, мля.

И ведь не осудишь даже, я сам ещё не надрался только потому что, в противном случае, отрубился не на пару часов, а как минимум на сутки.

Медленно начинаю выходить из тени кухни, ступая через порог стеклянных дверей. Иду максимально тихо, но я сразу вожу, как птичка вздрагивает, вновь чувствуя моё присутствие.

Это, к сожалению или к счастью, у нас взаимное, иначе никогда бы не поймал в тёмном помещении толпы промелькнувшую тень, сразу же опознавая в ней Лину.

Я не жду, что она заговорит со мной, обратит на меня внимание или вообще сразу не подорвётся, чтобы избежать моего общества. Но Лина сегодня полна сюрпризов, так как не проходит и пары секунд, как она уже выдаёт, даже не оборачиваясь:

— Лучше бы ты меня продолжал ненавидеть.

Я торможу, будто в стену бетонную резко врезаюсь.

Лучше бы?

Лина точно с языка срывает мысль, преследующую меня последние недели. Сам думал об этом, но далеко не в том контексте, что имеет в виду птичка.

Меня просто давно так не раскачивало, как с того дня, когда Лина точно пробила во мне какую-то заглушку, рассказав, что была в клубе. Удивительно, но последний год я был зомби. Не жил, все мысли об одном. А самое паршивое — я мстил далеко не за свою мать. Я мстил за себя.

Проклятие.

Прикрываю на мгновение веки и стопорю себя, отсылая все воспоминания к чертям. Так дело совсем не пойдёт, нам не надо закапываться обратно под эту толщу ненависти. По крайней мере, нужно увести Лину с того направления.

На этот раз я не действую осторожно.

— Лучше бы ты говорила мне всегда правду, а не пробиралась в мой клуб, с помощью крыс, — бросаю, возобновляя приближение.

Только на этот раз иду как всегда напролом, что уже через пару секунд оказываюсь сбоку от Лины, как раз резко оборачивающейся на меня, чтобы резануть по мне пылающим взглядом.

— Ты серьёзно? — с крайним возмущением вопрошает она, при том от дрожи не остаётся и следа в её голосе. — Хочешь сказать, что это моя вина?

— На пятьдесят процентов, — заявлю непоколебимо, хотя глаза птички предостерегающе горят.

Бесцеремонно сажусь напротив неё, прямо на низенький столик, вторгаясь в зону её личного пространства. Коленями мажу по ее оголённым голеням, что она тут же едва заметно ахает от такой наглой с моей стороны выходки и прижимает ножки поближе к себе. И взглядом вспыхивает, прищуривается на моём лице, будто обдумывает, куда лучше мне врезать. А я ещё и масло в огонь подливаю.

— Не бывает не виноватой стороны, птичка. Ни-ког-да.

— Не охренел? — выпучивает на меня свои глазки, что не так давно явно пролили немало слёз.

Это ножом по сердцу отзывается, знаю же, кто стал их причиной. Но, эййй, нельзя назад сдавать и думать об этом. Поэтому просто продолжаю бомбить дикой невозмутимостью, лишь медленно качая головой.

Шумный вздох с её стороны выражает в сто крат больше её негодования, нежели бы она покрыла меня самым отборным матом. Грудная клетка птички высоко вздымается, а я ненароком стопорю на ней внимание. Эта полупрозрачная ткань её пижамной футболки однозначно усложнит последующие минуты.

Пытаюсь сосредоточится на её лице, на том нелепом полухвосте, что кренится в сторону на макушке, но делаю себе только хуже. Она нелепа и слишком мила одновременно, чтобы не хотеть её развратить. И это всегда являлось особенностью птички: ангельский вид и огненный взгляд. Мне не потребовалось пары секунд при самой первой встречи, чтобы понять, что попал я по самое не хочу.

— Ты, невероятный, Кайманов, — возвращает меня с небес на землю Лина, однако голос её далеко не злой.

И головой качает, будто совсем не знает, что сказать. Зато я знаю, при том улыбаюсь, отмечая, что на самом деле она ненавидит меня не настолько сильно.

— А ты впервые не обозвала меня. Да у нас намечается прогресс, птичка.

Всего на полсекунды я ловлю на её губах слабый намёк на улыбку, пока…

В Лине всё-таки что-то ломается, дрожью по губам идёт, прежде чем она их поджимает и тут же уводит взгляд в сторону. Глаза пропускают блеск, словно ловят крохотную вспышку фотоаппарата, и пальцы на горлышки бутылки сжимаются. Она держится не больше пары мгновений, прежде чем всё же даёт волю эмоциям. Её голос скрипит, когда, уткнувшись взглядом куда-то вниз, слабо выдаёт:

— Ты уничтожил меня, Егор.

А у меня снова холодное остриё по сердцу скользит, за лёгкими что-то давит, что дышать почти невозможно.

— Знаю, птичка, — выдаю, как есть, даже не думая отворачиваться от обвинений. Всё равно мы бы когда-то до этой части так или иначе дошли. Она стеной стоит между нами, и я, если честно, особо даже не верю, что её можно пробить. Хотя и не намерен сдаваться. — Но я и себя пустил под этот замес. И до сих пор за это плачу.

Лина поднимет в удивлении глаза, смотрит пристально и насквозь, будто в душу хочет заглянуть. Догадывается, о чем я, но взирает так, словно может ошибаться. А я… разве что, руками не развожу, будто намекая, что может делать, что хочет. На всё готов, лишь бы это хоть как-то показало ей, насколько я сожалею.

Но всё же ей этого недостаточно. Или же, наоборот, слишком достаточно, чтобы задать следующий вопрос:

— Чего ты хочешь, Егор?

— Тебя.

Смех. Но он такой короткий с её стороны, что могу поклясться, я его даже не успел расслышать. Лина резко замолкает. Замирает и даже не дышит, лишь во всю глядит мне в глаза.

— Это… это… — и снова смешок.

— Я серьёзно, — на всякий случай говорю ей, опережая, чтобы она не ушла от разговора, начав обвинять меня, приправляя всё мнением обо мне.

Между нами воцаряется тишина, лишь где-то за спиной раздаётся слабое гудение флуоресцентных ламп подсветки бассейна.

— Егор…

Я знаю, что она хочет прямо сейчас меня отшить, поэтому опережаю.

— Послушай, я не говорю тебе, что ты должна меня прямо сейчас взять и простить, — рублю, пока она не сказала, что у меня ни единого шанса. — Я говорю тебе, что хочу всё исправить. Я любил тебя, Лина, наверное с того времени, когда ещё даже не знал, что ты в принципе есть на этой планете. Да, я совершил охренеть, как много плохого в отношении тебя. Но… я клянусь, если ты дашь мне хотя бы шанс, заживо сгорю, но принесу к твоим ногам солнце.

Лина в шоке.

Я — вообще думаю, что брежу, неся эту возвышенную хрень. Но, черт, я действительно готов сделать всё, чтобы она меня простила. Так почему бы мне не сказать ей об этом?

Тем более, оно того стоит. То, как смягчается взгляд птички. Как замирает её дыхание. Как она смотрит на меня, будто я всё же не последняя сволочь.

Оно всё того стоит. И это только начало, я готов сделать больше. Лине стоит сказать только одно слово. Которого, возможно, я жду напрасно, потому что отвечать мне птичка явно не собирается. Однако и посылать тоже больше не хочет. А это уже прогресс.

Мы снова молчим, хотя и между нами больше нет никакого напряжение. Небольшая неловкость? Не с моей стороны, Лины. Её подмывает что-то сказать мне, оглядывает почти с ног до головы, будто отыскивает, на что перевести тему, как вдруг её взгляд заостряется. Мне не нужно опускать головы, чтобы знать, куда она смотрит. Грусть слишком ярко окрашивает черты лица.

— Тебе больно? — робко, чуть подаваясь вперёд, спрашивает она, поднимая на меня взгляд, полнящийся таким количеством тревоги и нежности, что у меня внутри всё перемыкает.

К чертям оно всё, я — нихрена не хороший.

Я — это тот, у кого сносит от этой девочки башню так, что в дурку пора закрывать. И я уже слишком долго ждал, чтобы сделать это.

Глава 38. Лина

Один, два, три… считаю про себя.

Жду.

Не знаю, на каком именно подсознательном уровне, но уверена, что сейчас произойдёт. Вижу. Взгляд Егора просто пожирает меня с какой-то особенной дикостью. До крупной дрожи пронзает, а сама двинуться не могу. Глаз от его оторвать не получается. Сама смотрю с отчаянным голодом, дыхание задерживая.

С его словами всё, что между нами было, рухнуло. Сама не поняла, как всё отпустила. Этот день, все признания, клуб и Диму.

Больше не могу бороться. Да и не надо.

Чего ты хочешь?

Тебя.

Сердце бешенной птицей в груди колотится. Это предвкушение — оно такое сильное, что всё внутри тугим узлом скручивает. Последние секунды до…

А потом:

— Лина, — чуть ли не с утробным рычаниям голодного зверя, выдыхает Егор и всё.

Он, разве что, головой только качает, словно ещё секунду даёт себе на отговоры, которые не работают ни с одной стороны, прямо перед тем как притянуть меня к себе. В одно мгновение расстояние уничтожает, и с такой жаждой в губы впивается, что даже если бы сопротивлялась, не отбилась бы никогда.

Но я не хочу. Не хочу. Не хочу.

Сама тянусь ближе, уже через секунду перебираясь к нему на колени.

Максимальный контакт. Вышибающий из реальности.

Есть только Егор. И то, как руками сжимает за талию.

Нужна… нужна ему до отчаяния.

Я любил тебя, наверное с того времени, когда ещё даже не знал.

Любил. Эта фраза крутится, как на повторе, и разум последний стирает, лишь разжигая огонь.

Расшатывает из стороны в сторону и голову кружит, и кружит. Ощущение, что уносит куда-то совсем далеко.

Сама не ведаю уже, что творю, отвечаю с удвоенной одержимостью, ладонями шарю по его телу. По плечам, затылку, волосы ворошу и впиваюсь в них пальцами. Ближе хочу притянуть, потому что совсем не могу насытиться. Мне бы только касаться его и касаться.

Внутренне знаю, что всё это возможно неправильно. От злости ещё толком отпустить не успело, а тут уже в новые эмоции с головой. Но во мне боролись две разные личности ровно с того момента, как Егор заговорил в машине. Раздирали сомнения, не знала, что делать со всем этим дальше, но Егор всё решил за двоих.

— Скажи это ещё раз, — в каком-то полубреду молвлю я.

Даже глаз не открывая, не переставая целовать его и руками гладить то волосы, то его скулы. Однако, когда чувствую его взгляд, сама глаза открываю и смотрю на него сверху вниз. Горящие, тёмные и опьянённые — в тусклом свете ночной подсветки глаза Егора похожи на океан.

На секунду мы оба дышать перестаём, замираем. И оба так смотрим друг другу в глаза, будто в них происходит что-то невероятно значительное. Егор не сразу меня понимает, рыщет в моём взгляде ответ. И хоть я знаю, что он готов дать мне сейчас всё, что угодно, никак не могу осмелиться сказать вслух.

Заживи сгорю, но принесу к твоим ногам солнце.

— Скажи… скажи… — воздуха совсем не хватает, лёгкие сжимает страх и волнение. — Скажи мне…

Но Егор больше не ждёт. Раздвинув ноги, неожиданно опускает меня на один уровень с собой. Держать в своих руках не перестаёт, напротив, ближе к себе притягивает, чтоб не разделяло совсем ничего.

Чтобы глаза в глаза, и не иначе.

— Я люблю тебя? — сначала звучит как вопрос, но ответа не ждёт, сам видит безумнейший отклик во взгляде. Чувствует будто вместе со мной, как сердце с разгону в рёбра врезаться — Я люблю тебя, Лина, — прямо в глаза, прямо мне в губы. Так хрипло, так сокровенно. До дрожи. — Всегда любил. Даже когда нельзя было, любил как одержимый.

И всё — внутри меня всё терпит крушение. Невиданный обвал эмоций. А Егор целует уже, нежно и томно на губах слова запечатывая.

— Не представляешь, как у меня сносит крышу только от одного взгляда на тебя, — продолжает он признаваться, а я не упускаю ни единой эмоции от его слов.

У самой голову кружит от того, сколько разом получаю его любви. Я так долго внушала себе, что ничего для него не значу. Так долго удерживала себя от чувств, что сейчас не могу с ними справиться. Лихорадит буквально.

— Это не я, — сама не знаю, зачем говорю это. Егор ведь даже больше не сомневается, но я так боюсь потерять, что сейчас есть. — Это не я была и точно не мама.

Он пробует что-то сказать, но я быстро торможу его, прикладывая к его губам кончики пальцев. А затем, едва касаясь, веду ими вниз к его подбородку и кадыку. Кожу его мягко трогаю, покрывающуюся мелкой дрожью. А когда он прикрывает глаза, впитывая мои прикосновения, пользуюсь моментом, слишком боясь говорить свою просьбу прямо в глаза.

— Обещай, что не пропадёшь завтра. Что бы ни случилось. Обещай. Я не…

Я не договариваю, внезапно ошеломлённая интенсивностью его серьезного взгляда.

— Я не пропаду, Лина. Никогда больше. Что бы ни случилось, я тебе обещаю.

Слово в слово. До предела серьёзно. И я верю ему. Всегда верила и ждала, и теперь я точно ни о чем не жалею. Даже о том, что пришлось пройти такой путь.

— Я тоже люблю тебя, Егор.

Глава 39. Егор

Ну, все, п***ц, бля.

Одно предложение, а выносит так, точно на полной мощи сбивает экспрессом. Разум, к херам, отключает.

Я ведь точно не собирался сегодня напором идти. У нас и так эмоциональная встряска по самое не хочу, не уверен был, что Лина будет готова, после всего. А теперь…

А теперь, мать вашу, с контролем проблемы.

Притягиваю птичку обратно вплотную к себе. Все силы вкладываю, чтобы не раздавить её тело, когда обнимаю. К губам совсем осторожно прикасаюсь, чтобы раньше времени не слететь.

— Лина, — выдыхаю слишком надорвано.

Сам притом охреневаю, насколько мне воздуха не хватает. Губы птички такие мягкие, тёплые…

С*ка, не могу, как хочу её укусить.

Ещё немного, ещё пару слов вытолкать.

— Если ты не готова к большему, то нам надо прямо сейчас…

— Нет, — неожиданно резко перебивает она, что у меня даже разум на мгновение включается. Пока Лина вновь не начинает шептать, взволновано так и рвано. Сама к губам моим прижимается и говорит прямо в них. — Нет, не останавливайся. Не останавливайся. Сделай… — глубокий вдох, а у меня сердце кто-то со всей силы сжимает от ожидания. — Сделай меня снова… своей.

Мать вашу…

Просто п***ц.

Да поможет мне бог. Меня выключает.

Набрасываюсь на её рот, как обезумевший. Вжимаю хрупкое тело в себя и тут же руками под футболку ныряю, до обнажённой кожи добираюсь и не могу себя остановить. Каждый миллиметр обшариваю, рассыпая по её телу мурашки. Лина дрожит, меня — лихорадит.

Пытаюсь взять себя в руки, но ни одни тормоза не работают. От кислородного голодания готов сдохнуть, но чтобы себя от неё оторвать?

Черта с два.

Сделай меня снова своей.

И так моя. Только моя. Эвелина Крылова всегда была только моей.

Поспешно скидываю с плеч куртку. Больше хочу её тела. Кожей его чувствовать. Максимальный, мать вашу, контакт. А от того, как птичка тут же это поддерживает, пальчиками проходясь по плечам…

Нет, до комнаты мы точно не доберёмся.

Я уже тянусь к краю её футболки, но…

Чтоб его! Лина делает тоже самое. Только тянется к краю моей, и в этот же момент вся замирает.

Секунда, и она отстраняется от меня, как от огня.

Что за?..

— Егор? — сквозь лихорадочную дрожь выдаёт Лина. — Может…

Впиваюсь в неё взглядом раньше, чем она договаривает. Злой? Ох, я не просто злой. Я ничерта не понимаю. Особенно до влажного блеска волнения в глазах птички. Раскрасневшаяся, взъерошенная и пытающаяся взять под контроль дыхание, Лина буквально теряется от моего вопиющего непониманием взгляда.

Я не мог перегнуть. Не мог же? Сама ведь согласие дала. И не то чтобы она не могла передумать, просто я то к этому не готов! Но… глубокий по максимуму вдох, сбавляю обороты своего безумия и уже более спокойный заламываю бровь, ожидая, что она скажет.

— Может всё-таки не сегодня?

Лина так сильно волнуется, что я вслух матерюсь. Мне вот только не хватало, чтобы она боялась мне отказать.

— Просто, — продолжает неуверенно птичка, а я взгляд увожу, в тот час нажим рук ослабляя, чтобы она не чувствовала себя так неловко. Но тут: — Вдруг тебе будет больно и…

И?

Я тут же возвращаю взгляд к глазам Лины. Что она?..

Да лаааадно.

Прослеживаю за её короткими, то и дело стреляющими взглядами вниз. Прямо туда, где замерли пальцы Лины, которые она так и не сдвинула.

Кровь, бл*дь. А я и забыл, идиот.

Давлю короткий смешок. Я забыл, но не Лина, которая всегда переживает за меня больше, чем я на самом деле этого заслуживаю.

— Это единственная причина? — спрашиваю, смотря на неё и буквально молясь, чтобы она ответила да.

Лина слегка растеряна от моего вопроса, но тут же кивает, а я на полном серьёзе готов отдавать дань небесам.

Автоматом тоже киваю. И пока она не успела опомниться, одним рывком стягиваю с себя через голову майку и тут же встаю вместе с птичкой. Она ещё от этого шока отойти не умудряется, резко ахает и обворачивает вокруг моей шеи руки, а я уже двигаю спиной назад. Пара шагов и нас обоих скрывает под толщей прохладной воды бассейна.

Вот и огребу же я сейчас.

Однако много времени не даю оклематься. Стоит нам вынырнуть, а огромным от крайнего шока глазам Лины впиться в меня, тут же давлю все возмущения поцелуем. И только тогда, когда ощущаю, как тело птички расслабляется в моих руках, отрываюсь, чтобы снова посмотреть ей в глаза.

До охранения прекрасные глаза.

— Я целый год ждал этого, птичка, — говорю максимально серьёзно. — Ей богу, меня даже огнестрел сейчас не способен будет остановить.

Глава 40

Лина

— Вау, — неожиданно ударяется о раскаленную кожу дыхание Егора, вызывающий по ней волну мурашек по рёбрам.

Пробирает до дрожи, что на мгновение всё перед глазами меркнет. Я не сразу понимаю, что он замер. Лишь когда по коже вновь бегут табуном мурашки, вместе с едва слышным:

— Птичка…

И мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что Егор не зовёт меня. Когда открываю глаза меня уже встречает его то ли шокированный, то ли крайне восхищённый взгляд. Он ждёт от меня объяснений, которые точно не готова озвучить сейчас. У меня разум плывёт от того, что происходило между нами меньше минуты назад. И я с уверенностью могу заявить, что возвращать его не хочу. Не сегодняшней ночью, которую твёрдо решила провести без лишних разговоров и сожалений. Однако от меня уже мало, что зависит. То, что Егор увидел, возможно, для него значит даже больше, чем для меня.

— Ласточка, вообще-то, — предпринимаю жалкую попытку обесценить тот необъяснимый порыв оставить Егора в своём сердце.

Но всё тщетно, ещё не так давно управляемый, так же как и я, лишь одной безудержной страстью, Егор невероятно притихший. Взгляд то и дело перескакивает с моих глаз на участок моего тела под левой грудью, ближе к боку, где так и остаются его пальцы, придерживающие мокрую ткань футболки. И где только что были его горячие, жадные губы. Только от одного воспоминания низ живота простреливает такой спазм, что даже глаза на миг прикрываю, чтобы справиться с ощущениями.

Однако слишком быстро оно сменяется неловкостью, складывается ощущение, будто я на уроке анатомии, где исследуют необычный феномен.

— Это всего лишь татушка, — ещё одна попытка отвести от неё внимание.

А ещё лучше прикрыть, но стоит пошевелиться, как в меня впивается серьёзный взгляд, ясно говорящий мне «это не просто татушка».

От страсти не остаётся ни единого следа. Нет, тело то по-прежнему всё изнывает и наэлектризованно так, будто может заискрить от любого прикосновения. Но вот в голове…

И не у меня одной, никогда бы не подумала, что для Егора это будет так «сильно». Хотя… наивно, если только представить, что вызывает во мне птица на его спине. И он думает о том же самом, потому внезапно становится чуть дальше, отпуская края футболки и сжимая уже пальцами мой бок.

— Нам надо притормозить с оборотом событий, — выдаёт Егор слишком обреченно, потому что, знаю, что готовится к сложному — к объяснениям.

К которым я совсем не готова.

— Нет, — качаю упёрто головой, перехватывая его вторую руку. — Просто обними снова меня, — прошу на грани какого-то отчаяния.

А саму аж озноб прошибает, как хочу вновь чувствовать его тело. То, что творит с нашими телами холодная вода. Насколько накаляет ощущение. Как по-особенному в ней чувствуются прикосновения. Я просто схожу с ума, как болит каждая клеточка моей кожи от тоски по его объятиям.

И Егор это делает вне зависимости, что считает неправильным сейчас. Сжимает так, как именно мне это требуется. Снова с невиданной силой, только одними объятиями проявляя, как нужна ему была всё это время.

Сама же сразу обнимаю его руками за шею, приникая как можно ближе, обволакиваю ногами его бёдра и утыкаюсь лицом в ложбинку у шеи и запах его глубоко вдыхаю.

— Не нужно больше ничего объяснять, — шепчу в его плечо, стирая губами с кожи маленькие капли воды, а потом скольжу к его подбородку, продолжая тихо. — Я просто хочу вернуть то, что мы потеряли. — И в губы: — Сейчас.

Егор глубоко втягивает воздух носом:

— Лина… Ты не представляешь…

Нет, но чувствую всё, что для него это значит, когда он впивается поцелуем в мой рот.

— Птичка моя, — шепчет, а я слова его глотаю вместе с горячим дыханием. — Только моя птичка.

Только его. Навсегда. Не просто под сердцем. В самом сердце.

Егор

Охренеть, бл*дь, как хорошо, оказывается, я знаю дорогу до комнаты. Двигаюсь на чистых инстинктах, почти вслепую, лишь изредка отрывая руки от тела Лины, чтобы случайно ни обо что не ударить её. Секундная заминка у двери, просто, чтобы ещё раз насладиться каждым изгибом от её груди до талии и бёдер. А заодно и немного остыть.

Мать, вашу, не могу поверить, что это реальность. Клинет совсем не по-детски, все мысли лишь о том, чтоб стянуть с неё шорты. А то и вовсе просто их разорвать. Без прелюдий, без предупреждений, готов взять её прямо здесь. В чёртовом коридоре. Да что там, я готов был ещё в бассейне.

Если бы не эта птичка на костяшке рёбер…

Выбило из колеи, оглушило, будто разом свалились на меня небеса. Охренел — это даже мягко сказано. Да, я знал, что весь этот год Лина не отпускала надежды вернуть меня настоящего. Того, с кем она была в ту ночь. Но то, что решила навсегда оставить меня «на себе»?

Бл*дь, Лина просто обязана узнать правду о птице на моей спине. Уверен, она и близко не представляет, что она значит. В её глазах я был чистейшим воплощением предательства и боли. ЛинЛиПоэтому было ли это ответом, вызовом или чем-то ещё, чёрт, я должен был это узнать, прежде чем перешли черту.

Вот только сама птичка… клянусь, если она снова сама попросит меня, я не то что до комнаты не дотерплю, спущу, как малолетка, прямо в штаны.

Я же собираюсь всё сделать правильно, не хочу показать ей, что только о сексе и грезил. Хотя… смешно, потому что к этому всё и идёт. Но, эй, я ж не железный. Год на неё слюни пускал, едва удерживаясь от глупости, а тут Лина в моих руках. Вся изгибается и дрожит, буквально кайф ловит, губ не отпускает и всё время пробует юркнуть смелыми ручками к резинке штанов. А я полоумный то и дело их перехватываю и за её завожу.

Нифига, первым, кто сегодня запустит руку кому-то в трусики, буду только я.

Оттягиваю, как могу. Тащу птичку в душ. Якобы из благих целей: футболка Лины промокшая и холодная, хочу согреть её. Но на самом же деле себя окатить холодной водой. Потому что чертова мокрая ткань совсем не оставляет места для фантазий.

И это…

Мать вашу! Просто, мать вашу, как усугубляет всё положение.

Толкаю её спиной к кафельной плитке, а сам на секунду сдаю назад. На пару мгновений взять паузу…

И нихрена, магнитом обратно притягивает, секунда, как её сладкий рот перестал терзать, а набрасываюсь обратно так, будто вечность не целовал.

Лина это не просто болезнь. Чистейшая эйфория.

Впечатываюсь всем телом и, уже нихрена не соображая, пульсирующим членом тереться начинаю, и тут у Лины срывается стон.

Вух…

Рывком дёргаю кран вверх и тут же голову закидываю, чтобы со всей дури льдом окатило. За мгновение кипящий мозг точно молнией прошивает. Ртом воздух глотаю, позволяя воде по максимуму голову отрезвить.

— Лина… — качаю головой, когда более менее перевожу дыхание.

Сам не знаю, что хочу ей сказать. Не быть такой охренительной?

Вот только птичка совсем не хочет мне жизнь упрощать. Пальчиками мой торс находит, скользит по нему вниз и сама прямо под ледяную воду шагает, тут же прижимаясь торчащими сосками к груди. Точно под дых с размаху врезает. Дух из меня так вышибает, что вздохнуть не могу.

Тьма голимая стоит, вокруг нас только шум воды. А я готов поклясться, что вижу, как горят у моей девочки глаза.

— Маленькая моя, — не двигаюсь, не дышу. Ей богу, если её пальчик спуститься хоть на миллиметр ниже, взорвусь. — Не надо. Не гони лошадей. Я ведь совсем не железный.

К тому же, ещё и совсем не святой. Этого, конечно, не добавляю. И так знает. Даже самый первый раз не был с ней таким терпеливым, там просто спасало, что Лина меня сама хоть немного тормозила неловкостью и неопытностью. Стеснялась, а тут — точно какой-то бес в неё поселился.

Сама. Сама, мать вашу, в атаку идёт.

— И не надо, — прижимается ещё плотнее, а я изо всех сил зажмуриваюсь. Ощущения — просто охренеть, как круты. — Хочу, чтобы собой был со мной.

Я не рычу, этот звук вообще выходит за грани реальности. Чистейшая мука. Но, бл*дь, держусь. Только ради того, чтобы слышать ответ.

— И каким же?

Лина всё продолжает медленно уничтожать расстояние. Всей моей выдержки вызов бросает. Мой ангел меня искушает. Приближается так, что глаза становится видно и её скользящий между зуб язычок, когда почти мне в рот выдыхает:

— Одержимым мной.

Бл*дь, не быть мне в этой жизни хорошим.

Лина

Егор входит в меня одновременно пальцами и языком в рот. Резко, грубо и яростно. Не успевает ещё обратно к стенке холодной прижать, а уже скользит рукой между ног. На секунду я вся замираю, все мысли сосредоточены только на том, как хочу, чтобы он оказался внутри. Эта боль, она такая пульсирующая, острая, но такая приятная, что как только он скользит между влажных до стыдливости складок и глубже, давая то, что именно нужно, у меня точно звёзды над головой взрываются.

Слабо соображаю, или точнее совсем нет. Голову хочу назад запрокинуть, чисто инстинктивно, но Егор тут же возвращает меня назад. Крепко, даже грубо держит затылок.

— Со мной оставайся, Лина, — рычит он.

И тут же рот накрывает мой безжалостным поцелуем, вбирает в себя каждый мой стон, вторгается языком настолько агрессивно, точно износиловать его хочет.

А я… улетаю.

Душу на части рвёт, насколько хочу ещё больше. Егора. Вот таким. Обезумевшим и голодным. Максимально прочувствовать, как хочет меня, что готов растерзать.

— Егор… — вместо глотка воздуха.

Не знаю, что пытаюсь сказать. То ли молить его продолжать, то ли остановиться. Задыхаюсь, ощущений вдруг становится слишком много. Отстраниться хочу и в то же время прильнуть ещё ближе. Сама двигаться в такт его пальцам начинаю. Быстрее, глубже и глубже. Все мысли только на одном постоянно то появляющимися, то вновь ускользающем ощущение.

— Давай, птичка, — кусает Егор мою шею, — сделай это, взлетай для меня.

Я, блин, уже лечу. Плыву. Плавлюсь. Исчезаю. Одни ощущения в мыслях. Всё так остро. Язык скользящий по шее. Его твёрдость в штанах, вжимающаяся в моё бедро, которую так отчаянно хочу чувствовать внутри себя. И то, как Егор сам этого хочет, двигается вместе со мной, лишь распаляя моё желание до безумного состояния.

Трогать его хочу, кожей ощущать. Но стоит только моей руке двигаться вниз, как Егор тут же её перехватывает.

— Руки, Лина, бл*дь, — звучит, как очень грязное ругательство.

Почти угроза, за которой следует ещё более яростный поцелуй точно какое-то наказание. И руки мои тут же приколачивает над головой, сжимает почти до боли, и так темп ускоряет, что я забываю обо всём на свете. Сама ногу закидываю на его бедро, подаюсь вперёд и в этот момент Егор надавливает на клитор большим пальцем. Одно круговое движение, и я кажется матерюсь.

Кричать хочу. Меня бьёт точно током. Всё внутри содрогается. Так сильно… так сильно… что стоять не могу. Но оно всё не прекращается. Егор что-то шепчет мне в ухо, мочку кусает и влажно целует, а я лишь могу только чувствовать. Распадаться на части и пытаться воздух вдохнуть.

И тут…

Охтыжбожемой.

Егор входит в меня. Наполняет на всю длину так резко, что мгновенно улетаю за грань.

Твёрдый, горячий, большой.

Такой большой…

Обнажённый. Плоть к плоти.

Мне требуется, наверное, с секунд тридцать, чтобы принять все эти сильнейшие ощущения. Егор не двигается вместе со мной. Знаю, что ему также нужно это время. А когда наконец открываю глаза, Егор поднимает на меня взгляд. Конечно, я не могу во всей этой в темноте разглядеть в них хоть какие-то эмоции, но мне достаточно того, что чувствую их в нём.

Мы смотрим друг другу в глаза. Егор всё ещё держит мои руки над головой одной рукой, второй медленно начинает двигаться с бедра вниз, заводит её под мою попу, приподнимая, и я тут же поднимаю вторую ногу, крепко обхватывая его бёдра.

Секунда, и тут происходит первый толчок.

Ох, мамочки.

Прикусываю губу, но даже пискнуть себе не позволяю.

Всё ещё глаза в глаза, мы будто проходим какое-то испытание. На самом же деле просто хотим как можно дольше продлить этот момент. Само понимание, что с этой секунды между нами больше ничего нет. Разве что, мои шорты и трусики, просто отведённые в сторону, которые в данный момент, на удивление, ничуть не мешают.

Вряд ли кто-то из нас готов сейчас разорвать эту связь, только для того, чтобы их стянуть вниз.

Пауза и снова толчок. На этот раз более сильный, заставляющий спину немного прогнуться, а ногам прочнее обхватить его бёдра.

Паузы сокращается, а движения набирают мощь. Нас хватает секунд на пять, а дальше мы просто вылетаем из этого измерения. Не знаю, кто срывается первым, следующее, что осознаю, что мой рот в плену самого горячего, страстного и глубокого поцелуя. Есть только движения, ласки и нарастающее до невыразимости удовольствие.

— Да, маленькая моя… — набирает Егор темп, — ты такая красивая, ты просто ох*ительно, какая красивая. Взлетай в небеса, птичка, прям к звёздам…

Я взрываюсь первой. Накрывает оргазм — быстрый, мощный, выбрасывающий из реальности. Я что-то кричу, то ли ругаюсь, то ли матом молюсь. Себя совсем не слышу, лишь Егора, который продолжает углублять и углублять проникновения, усиливая и усиливая все — мать вашу — ощущения до такой степени, что в один момент я просто выключаюсь. В пропасть невиданную лечу и там распадаюсь.

Егор кончает спустя пару секунд мне на живот, и мы оба просто какое-то время совершенно не двигаемся. Отдышаться пытаемся и прийти в себя. Возможно, поверить.

С шумным выдохом Егор отрывается от моего плеча, чтобы мазнув губами по скуле, на удивление, нежно поцеловать меня в уголок рта и там замереть, уткнувшись лбом мне в висок.

— Надеюсь, ты довольна, маленькая провокаторша, — выдыхает в кожу Егор, — потому что я — нифига нет. Мне чертовски этого мало. Хочу тебя всю, птичка.

И это абсолютная правда, потому что его губы уже начинают рассыпать по лицу и шеи новые поцелуи, а животом я чувствую, как вновь он возбуждается. За секунды, черт бы его побрал.

Поворачиваю голову, чтобы зацепить его взгляд, и хоть на моих губах и проскальзывает маленькая улыбка, говорю я совершенно серьезно:

— Я и так вся твоя, на сегодня, на всю ночь, навсегда.

Но Егор вторит лишь единственное:

— Я возьму только одно — навсегда.

Глава 41. Егор

— Так значит… ты и… Егор? А это вообще нормально? Да и разве законно?

Что за…

Хмурюсь ещё до того, как ступаю в кухню, заставая там птичку в компании Леси, выглядещей так, будто собралась на пробежку. Лина меня не видит, хоть и сидит ко мне лицом, всё её внимание сосредоточено на новой обитательнице этого дурдома. Взгляд острый, пронизывающий Лесю насквозь, её явно не смущают слова, напротив, такое ощущение, что ещё немного и “наша мамочка” останется без волос.

— А то, что ты спишь с мужиком, который тебе в отцы годится? Нормально? — это уже выдаю я, приваливаясь плечом к косяку, хотя и не совру, что жуть, как хотел услышать ответ Лины на этот вопрос.

В свете последних событий, что, проснувшись, осознал, что меня кинули, я самый заинтересованный человек в этом доме. Но я же и единственный, кто будет у птички спрашивать, что она думает о нас. Точно не эта дешёвка. Которая вздрагивает, стоит услышать мой голос, и поворачивает голову, чтобы вперить непонимающий взгляд. Требуется секунда, чтобы к этому добавилась ещё и обида. Яркая такая, далеко не наигранная, совсем не вяжущаяся с характером расчетливой стервы, которой я её успел узнать.

— Что ты… — начинает Олеся возмущённо, но ситуация внезапно становится максимально комичной, когда за моей спиной звучит:

— Лина?.. — и удивлённо, и как-то даже слишком эмоционально.

Отцу будто кто-то кислород перекрывает. А он ещё и узел галстука приспускает, когда ровняется со мной, подтверждая, что нервничает. Он не знает, что именно заставило Лину покинуть этот дом, но точно думает, что часть его вины есть. Я же тоже наконец смотрю на Лину, желая поймать её взгляд. Не хочу ждать, когда все разбредутся, мне нужен хотя бы намёк, что она не жалеет, но она в этот момент, кажется, вообще не хочет ни на кого смотреть. Густо краснеет и ёжится, будто ей невероятно неловко.

— Доброе утро, — всё, что мямлит она, после чего в воздухе повисает тишина.

Действительно, мля. Охренеть, какое доброе. Про его «обычность» вообще молчу. Лет сто, наверно, не было такого, чтобы с утра все в кухне встречались. А если на нас посмотреть…

Лина в моей футболке, после ночи со мной, Леся, которая пылает едва ли не яркой краской, отчего-то злясь на меня и на Лину, я в одних штанах, под которые даже боксеры не успел надеть, вылетев из комнаты, как ужаленный, чтобы узнать, почему птичка сбежала, и отец — единственный полностью одетый в нашей компании. Стоит добавить, что он ещё и единственный, кто в принципе не понимает, что здесь происходит и не имеет никаких тайн.

— Я рад, что ты дома.

Да он сегодня вообще сама положительность.

— Доброе утро, Эдь, — вклинивается Олеся, расплываясь в улыбке и тут же оказываясь около него, чтобы прилипнуть всем телом.

От обиды и злости не следа, меняется на глазах, словно тут происходило что-то очень хорошее, прямо перед тем, как зашёл отец. Хотя и поочередно взглядом нас с Линой исследует, проверяя, не настроен ли кто из нас сдать её с потрохами. Что наводит меня на вопрос, с чего вообще это она ринулась нападать на Лину? Это далеко не в её интересах. Только я раз сто её предупреждал, чтобы она была осторожнее с птичкой. Если откровенно травила бы её, сомневаюсь, что задержалась бы в этом доме. Марину в своё время это тоже касалось, отец хоть и в принципе совершенно неадекватен в вопросе взаимоотношений, вряд ли кому-то позволил бы пренебрежительное отношение к семье. Напротив, единственная его цель — сделать её идеальной. Кто бы ему еще вдолбил, что такого понятие “идеальная” в принципе ни у кого нет, кроме него.

— Как твоя поездка? Устал? Может быть тебе кофе сварить? — во всю пытается Леся перетянуть внимание отца на себя.

Но он на неё бросает всего один взгляд, смотрит серьёзно на Лину, будто ждёт от неё чего-то. Я же от этого злюсь, потому что тоже то и дело бросаю на неё взгляды, пытаясь поймать её глаза, которые она специально держит на уровне столешницы рабочей зоны, расположенной посреди кухни, за которой она и сидит.

— Эдь… — тянет обиженно Леся, по-прежнему единственная, нарушающая тот самый обед молчание, который, похоже, мы дали кому-то этой ночью.

— Лина, можно с тобой поговорить? — вместо ответа Лесе, спрашивает отец, и я всё же, не удерживаясь, бросаю любопытный взгляд на неё.

Кипит, это мягко сказано. Как отец ещё не обратил внимание на плохо поставленную игру его пассии, вообще не понимаю. Да и она сегодня вообще хороша, какая муха её укусила? Её задача — быть приложением: не показывающей своего недовольства, делающей только то, что велит будущий муж. И она это принимала сознательно. Решила переиграть?

Мне определённо стоит ей объяснить новые правила, пока она чего лишнего не болтанула или как-то выдала нас. Вот что-что, а это я уж точно должен объяснить Лине сам, во избежание новых проблем.

Возвращаю взгляд обратно к ней, и — она наконец на меня смотрит. При том, очевидно, давно. Не на отца, ожидающего от неё ответа. А на меня, будто бы спрашивая, что ей делать. А я и в этом лажаю, отвлёкшись на Лесю. Но Лина даже глазами никак не выдаёт, что может злиться. Пока…

— Может всё-таки сделаем то, для чего мы здесь собрались? — наконец я осознаю, что птичка ждёт от меня поддержки.

Выдаю непринуждённо, хотя капец какие усилия прикладываю, чтобы вновь вернуться в свой образ. Сделать вид, что мне вообще на всё пофигу, когда самого скоро разорвёт от иронии этого утра… Даже зубами скриплю, пока двигаю по направлению к кофе-машине. А включив её, тут же поворачиваюсь к Лине, взгляд которой по-прежнему приклеен только ко мне. Вроде и хороший знак, но смотреть на неё спокойно не получается, когда приближаюсь, чтобы перехватить из её пальцев пустую кружку, в которую она со всей силой вжимает их.

Нервничает побольше, чем я, и как оказывается, не по пустому поводу. Стоит взгляду упасть чуть ниже.

Твою мать!

— Отец, — меняю полностью тактику, крутанувшись на пятках и переводя его внимание на себя. — Может воспользуемся случаем и даже позавтракаем в столовой? А то такое событие, ты да утром дома! Странно, что ещё и снежная буря не…

Один короткий взор в мою сторону: не взглянул, точно пулю загнал в лоб. Но задача выполнена, он раздражается.

— Я позавтракал перед дорогой, — холодно кидает мне, будто я в чём-то виноват. Однако сбавляет обороты, но при этом же возвращает командный тон, больше не спрашивая Лину, а ставя её перед фактом. — Завтракай, я буду ждать тебя в кабинете.

— Спасибо, — выдыхает Лина, стоит отцу выйти из кухни, а Лесе активно вылететь за ним.

Это она ещё не знает, что спешит зря и скорее всего уже через минуту дверь перед её носом будет закрыта с хлопком.

— Не за что, я для себя старался, — отвечаю Лине, далеко не так мягко, как хотелось бы.

Я зол на неё, и чем дольше всё это тянется, тем сложнее скрывать своё поражение. Особенно, непонимания. Это месть?

Лина понимает, о чём я, и тут же густо краснея, опускает взгляд на свои голые ноги. Кроме моей футболки на ней ничего нет.

С*ка…

Зажмуриваюсь и отхожу на шаг назад. Нужно максимально безопасное расстояние. Вообще не время думать о ночи. Вернее, самое время, но только о том, чем именно она закончилась. Глубоко вдохнув, открываю глаза, уверяя себя, что смогу не пялиться на её ноги. Я ж всё-таки не дикарь какой-то, уж пять минут то выдержать смогу. Тем более, голову готов отдать на отсечение, что Лина хочет выдержать расстояние. Это то и взрывает мозг недоумением. Я точно знаю, что вчера она меня простила. Когда успело всё поменяться?

От греха подальше, складываю руки на груди, и во всю пялюсь в глаза птички. Испытываю, жду объяснений. Не может быть такого, что она не понимает, что именно хочу от неё услышать. Ещё как понимает, оттого-то и делает то, что пробует снова сбежать.

Покусываю губу, резко встаёт, и пробует найти взглядом, за что можно зацепиться.

— Я пойду, — начинает неловко, вжимая в пол согнутые пальчики ног, — а то скоро Эдуард…

Нет, я всё-таки дикарь, в один шаг расстояние преодолеваю и, сжав талию, тащу птичку на улицу. Её возмущение звучат глухо и не слишком охотно. Ахает, разве что, когда голых ступней касается нагретая солнцем плитка. Благо, погода позволяет даже не париться, что мы с ней практически раздеты. Зато оказываемся вдалеке от ненужных глаз, когда завожу её в небольшой проем. И сразу к стене припечатываю, по бокам блокируя руками. Вот теперь точно не сбежит.

— Егор… — сокрушённо выдыхает она. Даже как-то жалостливо, что ли. — Мы можем поговорить потом?

Отлично, ну хоть перестаёт делать вид, что не понимает, что мне от неё надо.

— Нет, — и когда выдаю отказ, Лина точно определяет по моему тону, что это даже не обсуждается.

И опять с её стороны этот вздох. Смотрит прямо в глаза с какой-то надеждой.

— Серьезно, Егор, ты же понимаешь, что ещё немного и твой отец пойдёт меня искать. Мне надо переодеться!

Я всё смотрю в её глаза, пытаясь отыскать там что-то, что хоть немного разъяснит её поведение, но ничего подозрительного нет. Немного потеряна и встревожена, но никакой ненависти или злости. Вот вообще нихера не пойму!

— Что происходит, Лина? — максимально серьезно задаю вопрос, явно давая понять, что не намерен ходить вокруг да около.

А вместе с этим как-то машинально телом напираю, но стоит бёдрам коснуться бёдер Лины, как с её губ срывается судорожный вдох. Чувствует, от того и глазки свои горящие удивлением округляет. И это совсем не утренний стояк, работает вне контроля от мозгов с того момента, когда увидел, как выглядит в полный рост в моей футболке.

— Ничего, — отвечает честно и дышать начинает часто.

Хоть убей, но честно. Я знаю, когда она пытается что-то скрыть, а вот эту чистоту её взгляда ни с чем не сравнить. К слову, её отсутствие, когда однажды спросил, что она делала в тот вечер, когда умерла моя мама, и стало решительным моментом. Я же даже и предположить не мог, что она скрывала тогда. Списал на обман, а она взгляд отводила из-за эмоций, что испытала в клубе.

И что же тогда все это значит? По её виду вообще можно было бы сказать, что млеет. Дышит надрывно и тяжело, внимательным взглядом изучает мои глаза. Не отошедшие ещё от ночи алые губы полуоткрыты. А я, кажется, внезапно осознаю, каким именно образом могу получить ответы на все вопросы. И охренеть, как мне нравится то, что получаю.

Ещё не успеваю рукой её затылок обхватить, птичка сама на всех порах подаётся вперёд. На пол пути мой жадный рот встречает и тут же шею обхватывает, почти повисая на мне. Льнёт так, что даже мозг охреневает, насколько быстро его выключает.

Нет, я не дикарь, продолжаю убеждать себя, что не сорвусь и не перейду черту прямо здесь. Совсем нет, но целую Лину именно так, руками в себя вдавливая, будто ни черта мой голод ночью не был удовлетворён. Напротив, стал в десятки раз ненасытней. А тут ещё и преград никаких нет, стоит только приподнять чуть футболку, и уже всё, что ночью пытался впечатать в свою память, вновь становится доступно. Каждый миллиметр, каждый изгиб, каждая мурашка — всё снова на коже моих руках.

— Ты сбежала, — выдаю, а сам целовать продолжаю, чтобы думать много не могла.

Лина так распалилась, что сама оторваться не может. Тянет к себе ближе, намекая, чтобы прижал к стене. А когда наваливаюсь всем телом, удовлетворённо стонет прямо мне в рот. И этот вкус её желания…

Как же, мать вашу, сложно-то.

Сбавляю обороты, отрываясь от неё, и выжидаю, пока откроет глаза. В противном случае, не только мы не поговорим, но и Лина с отцом.

Веки птички тяжёлые, взгляд густая патока, сладкий и одурманенный. Кажется, сейчас ей вообще без разницы, что её ждёт отец. Она пробегается пальчиком по моему животу и явно получает удовольствие, улыбаясь, когда я весь напрягаюсь и теряю на секунду чёткий ритм дыхания. Сама это время использует, чтобы подумать.

— Мне просто надо было привести мысли в порядок, а без кофе они даже шевелиться не хотели. И я точно планировала вернуться обратно. — кажется, я впервые узнаю, что такое, когда падает груз. Лёгкие как будто вдвойне свободнее начинают дышать. — А потом эта… — Лина морщится, словно ей больно произносить имя: — Олеся… Пришла на кухню и сходу начала закидывать какими-то претензиями. Ух… — раздраженно выдыхает она и даже глаза прикрывает, будто хочет справиться с гневом. Странно, но кайфую, что больше не я являюсь обьектом её раздражения. — Серьёзно, что в ней нашёл Эдуард? Она же почти твоя ровесница!

Не почти… но я, конечно же, молчу. Если я скажу ей сейчас, что это я помог Лесе заполучить отца?.. Нет, нужно, чтобы наши отношения хоть немного окрепли. Зато с Лесей я точно разобраться могу.

— Она тебя обидела?

Лина качает головой, и я немного успокаиваюсь. Не хочу, чтобы она ещё и в этом страдала из-за меня.

— Просто… — Лина окончательно опускает руки, чтобы скрестить их на своей груди. Очевидно, ни о каком возбуждение она больше не думает. — Она такая… не знаю, слишком наглая? Двуличная? А ещё будто что-то про меня знает. Хотя она и знает! Она точно знает, что утром я вышла из твоей комнаты!

— Не надо было выходить? — совсем неудачно пытаюсь разбавить ее настроение.

За что и получаю сразу недовольный взгляд. Ещё и шлепок по плечу, когда Лина протискивается мимо меня.

— Это не смешно, — бросает настойчиво, когда оказывается позади меня.

Делаю глубокий вдох и разворачиваюсь за ней.

— Я не хочу, чтобы о нас знал Эдуард, — заявляет серьезно, встречая мой взгляд.

Поздно, он уже знает. По крайней мере, догадывается. Но я оставляю это пока в стороне, хочу уточнить другое.

— А «мы» есть?

Никогда бы не подумал, что буду докапываться до кого-то с подобной хренью. Тем более, чувствовать, как сердце начинает шалить, выдавая мощные, тяжёлые толчки, не оставляя сомнений, что это капец, как, оказывается, важно. Даже глаза на мгновение прикрываю, чтобы про себя выругаться. Точно с катушек постепенно начинаю съезжать.

— Не знаю, — выдаёт Лина, явно сомневаясь, что ответить. Вижу, насколько сама переживает от этой темы. То, что она ко мне чувствует, сомнений нет. Да она и скрывать точно не намерена. Вот только: — Мы не торопимся?

Это вопрос?

И смотрит на меня так, будто ждёт, что я должен это решить. А значит сама хочет, чтобы ответил «нет» и успокоил её. Я же в этот момент делаю для себя заметку, что возможно она права и мы пропустили огромную часть отношений.

— Пусть идёт все так, как идёт, — говорю, чтобы не пугать её фактами.

Все равно, она уже никуда от меня не денется, и сама Лина это тоже знает.

Птичка успокаивается прямо на глазах и наконец выдаёт расслабленную улыбку, кивая.

— Хорошо.

Я могу прямо сейчас подойти и продолжить то, на чем мы остановились. Даже увлечь её в свою комнату. Знаю, не будет против. Возможно, даже сама на это надеется, хотя внутренне сама не может принять, почему так просто на всё поддаётся. И именно поэтому, я этого делать не собираюсь. Ей нужно немного пространства, чтобы принять всё, что произошло. Тем более, потом ещё и будет сгорать от стыда, что не пришла к отцу, когда он ждал её.

— Пойдём, я проведаю обстановку, чтобы ты смогла проскочить незамеченной.

И оказываюсь прав, такой жест с моей стороны, радует её ещё больше. Однако уже провожая взглядом, как Лина заходит в свою комнату, не могу удержаться от последнего комментария.

— Только не выкидывай и эту футболку, а то я ещё за прошлую долг не изъял, — и ухмылку давлю отнюдь совсем не приличную.

Лина же так густо краснеет, понимая намёк, что аж нормальный ритм дыхания теряет.

— Ну ты и…

И не договаривает, тут же дверь захлопывает, хотя я и успеваю поймать, как закусывает губу, чтобы скрыть улыбку. А я впервые осознаю, что за очуметь какое долгов время впервые чувствую себя счастливым.

— Я смотрю, ты времени зря не теряешь, — заявляю, осматривая комнату отца, в которой уже понатыканы всевозможные мелочи, из вещей Олеси.

И застаю её врасплох, потому что вошёл в комнату без стука и предупреждений, сразу же как услышал, что Лина зашла в кабинет отца. Это было единственное подходящее время, так как, уверен, отец птичку пригласил так официально не для того, чтобы обменяться парой слов.

Леся от неожиданности вздрагивает и застывает в той позе йоги, что очень похожа на гору. Но дальше не двигается, а, оставаясь головой вниз, так и устремляет на меня взгляд. И то, что я в нём замечаю, мне совсем не нравится.

— А ты, я смотрю, любишь подглядывать? — это грязный намёк, и её откровенно развязная улыбка делает его ещё более очевидным.

Я же внезапно понимаю, что где-то что-то упустил. Хотя зуб даю, что не мог быть всё это время слепым и не замечать с её стороны хоть каких-то намёков, что в её вкусе. Или что? Наконец, попала в этот дом и расслабилась? При том, я даже не заметил, когда именно она перевезла свои вещи. За всеми мыслями упускаю момент, когда Олеся выпрямляется и поворачивается ко мне лицом, при этом продолжает всё так же сверкать своей довольной улыбкой, будто в чём-то оказалась права.

— Что? Младшая сестрёнка совсем никакого удовлетворения не принесла ночью и ты решил…

Я сам не осознаю, когда приближаюсь и хватаю эту дрянь за шею. Но давлю на неё очень даже осознанно. С Олесей никаких моральные принципы не срабатывают. Даже Крис, разрушая мою жизнь, не вызывала во мне такого безумия. Эта же стерва мозг буквально воспламеняет, срабатывает какой-то рефлекс, словно точно знаю, что от неё нужно срочно избавиться.

— Ещё раз только косо посмотришь в сторону Лины, шею, бл*дь, сверну, даже глазом не моргнув. Усекла? — несмотря на весь гнев, крайне спокойно выдаю я, но от того слова звучат более устрашающе, чем вопил бы на всю комнату.

Да и по глазам стервы вижу, что ей не требуется никаких повторений. Возможно, вообще впервые вижу её настоящей. Но вновь ко всему этому прибавляется что-то душераздирающее в её взгляде. Я же, будь даже ясновидящем, не смог бы понять, откуда в ней столько на меня обиды. Я буквально ей богатого мужа преподнес на блюдце, что она толком палец о палец не ударила. А смотрит так, будто я её уничтожаю сейчас.

Плюсом, совсем не боится. Ногтям обеих рук вцепляется в моё запястье и вдавливает их со всей силы.

— Отпусти, пока я не завопила на весь дом, что ты изнасиловать меня удумал, — не теряется Леся, довольно четко и твёрдо выдавая: — Думаю, у меня больше шансов. Ты — полуголый. И твои пальцы оставили следы на моей шеи. Как думаешь, быстро тебя простят отец и твоя обожаемая сестрёнка.

То, как она выдаёт «сестрёнка», ничего не могу поделать, пальцы сами сжимаются ещё сильнее, отчего Олесе становится трудно глотать. Но вовремя себя останавливаю, понимая, могу не рассчитать силы. Однако полностью всё равно не отпускаю, приближаюсь наоборот ближе, чтобы действительно поняла, что я не бросаю пустых угроз на ветер.

— Я второй раз предупреждать не буду.

И только после отхожу сам и размыкаю пальцы, наблюдая, как Леся тут же тянет руки к своей шеи и начинает закашливаться. Выхожу из комнаты также без каких либо слов, едва удерживая себя, чтобы прямо сейчас её не вытолкать на улицу. Но так рубить с плеча неправильно, к тому же никто не поймёт. Но точно знаю, что стерву просто необходимо убрать отсюда как можно скорее, пока она не учудили то, что потом расхлебать не смогу.

Глава 42. Лина

«Что между тобой и Егором?»

Ох, самой бы хотелось знать. С того момента, как вышла из кабинета отчима этот вопрос, как на репите. Он и с утра не отпускал, но, кажется, сама с собой я была более деликатна. И хотя наш разговор с Эдуардом был совсем о другом, именно так он его решил закончить, когда уже подходила к двери.

А я так честно и ответила: «Не знаю». Не хотела обманывать, но и говорить, что мы точно вместе — слишком рано.

«Не хочу, чтобы Егор тебе снова причинил боль, — а вот это было совсем неожиданно с его стороны, оказалось, Эдуард не так слеп, — я не смогу выбирать между вами».

Я вышла из кабинета. Нет, вылетела. С внушительным банковским счётом, который был у меня с самого момента удочерения, но о котором ничего никогда не знала, а сейчас отчим решил расставить все точки над «И», со словами, что меня никогда не оставят, с кем бы он ни был, но полностью сокрушённая последним откровением, которое озадачило так, что едва ли не пролетала мимо Егора, желая, наконец, добраться до моего пруда и провести там пару часов наедине с собой.

Никогда бы не подумала, что у кого-то может быть такая отменная реакция. А ещё никогда бы не подумала, что это может быть очень приятно, когда тебя захватывают сильные руки и, крутанув, впечатывают в мужское тело, вызывая едва ли не взрыв в эмоциях и в ощущениях.

Ни одной мысли в голове просто не осталось…

Надрывное, учащённое дыхание, сладкое, пронизывающее томление в теле и тёмный, тлеющий взгляд напротив — я даже не поняла, когда оставила все предрассудки и желания разобраться в себе и согласилась быть готовой через двадцать минут, чтобы поехать неизвестно куда. Всё, что мне сказал Егор: «Возьми с собой паспорт».

А потом он просто взял и поцеловал меня, не дав даже возможности задуматься над странностью его просьбы. Прямо посреди холла, не переживая, что нас могут увидеть, и растапливая мою собственную панику, заменяя всё внутри меня жгучим теплом.

Лишь поднявшись лестниц на пять, я смогла наконец отойти от опьянения и задаться вопросом, зачем ему нужен мой паспорт, но Егор в этот момент уже выходил из дома, чтобы успеть его об этом спросить.

Погода стоит достаточно жаркая, чтобы спокойно выйти из дома с влажными волосами, которые в итоге лягут небрежными волнами, что вполне устраивает меня. Время предпочитаю потратить на подбор одежды, останавливаясь на нежно-голубого цвета футболке, заправленной одной стороной в белые, с высокой талией, расклешенные шорты. Впервые я одеваюсь для него, а не назло ему. Я нервничаю, то и дело кусая губы и ненароком делая их ярко клубничного цвета. Приходится нанести прозрачный блеск, чтобы не истязать их в кровь, так как уверена, волнение будет только усиливаться.

Я и Егор.

Я и Егор, боже, у меня до сих пор никак не укладывается в голове, что всё происходящее — реальность. Мозг просто отказывается это принимать, постоянно заставляя переживать, что что-нибудь может в любой момент пойти не так. Отчасти это было одной из причин, по которой слиняла от него утром. Испугалась — это ещё мягко сказано. Правильнее, была в панике. Никак не могла придумать, что сказать Егору, когда он откроет глаза.

Да я и по итогу нескольких часов и его поступков, явно доказывающих мне, что он настроен серьёзно, по-прежнему не нахожусь с темой разговора, садясь к нему в машину. Вся напрягаюсь, и даже то, как Егор откровенно рассматривает моё лицо и тело, не может успокоить лёгкую дрожь в груди. Такое ощущение, что дрожит само сердце, находясь на тонком волоске от коллапса.

Господи, да мне не было так дурно даже тогда, когда была уверена, что Егор собирается выпотрошить из меня душу.

— Всё в порядке? — интересуется Егор, проезжая шлагбаум выезда из посёлка и набирая скорость по ровной дороге.

В ответ я тут же киваю, просто по тому, что даже не представляю, как объяснить ему своё волнение, которым он сам точно не заражён. Он вообще выглядит довольно расслабленным и даже немного игривым. Все эти короткие, обжигающие взгляды точно прикосновения мини шокера к коже.

Бессознательно облизываю губы, собираясь с мыслями, но то, с каким голодным взглядом Егор наблюдает за моим языком, не только забирает у меня способность дышать на несколько секунд, но и подсказывает, что лучше этого больше не делать, чтобы его глаза хоть изредка обращались к дороге.

— Зачем тебе мой паспорт? — спрашиваю, чтобы отвлечь его.

Егор тяжело сглатывает, прежде чем вернуть взгляд перед собой. Ему требуется пара мгновений, чтобы отойти.

— Боишься, что увезу тебя в ЗАГС, птичка?

Егор кидает на меня быстрый взгляд, горящий кричащим вызовом.

Дурак. Не могу сдержать улыбку, качая головой и закатывая глаза. Только сейчас мне становится понятно, что раньше он не доставал меня из злости, ему просто это нравилось.

— А если серьёзно, куда мы едем, Егор? — намеренно отказываюсь вестись на его провокации, за что он награждает меня долгим, придирчивым взглядом.

— Вот так просто? — не отступает он.

Я сдаюсь.

— Ты хочешь поговорить про ЗАГС?

— Ну, мы хотя бы разговариваем.

И правда. Я прикусываю губу, сдерживая улыбку. По крайней мере напряжение между нами спала от десятки сразу на двоечку. Мне ещё никогда не было так легко с Егором, как сейчас.

— Не ответишь, значит?

На удивление, я и сама заражаюсь этим игривым настроением, которое исходит от него. Однако я вижу, что сам Егор меняется в выражении лица и сомневается, прежде чем ответить.

— Мне нужно отдать чужой телефон и забрать свой, — начинает он, но я знаю, что это не то, из-за чего Егор переживает. — А потом я отвезу тебя к Марине.

Теперь я понимаю, почему Егор так долго пытался продержать это втайне, так как двадцать минут в тишине — то ещё испытание. И не то чтобы я злилась на Егора, нет. Я просто не хотела портить сегодняшний день.

— Почему именно сейчас? — не выдерживаю я, всё ещё не готовая проститься с хорошим настроением.

Я хочу этого избежать? Правды? Что именно он её у меня забрал?

Мы почти доехали до клуба, осталось проехать наверное метров двести, когда я нарушаю тишину. Егор этого не ожидал, наверняка, уверенный, что я ещё долго не заговорю с ним, поэтому бросает на меня долгий, внимательный взгляд, пытающийся понять, как я настроена.

Мирно, но это пока.

Он это видит, потом отворачивается и смотрит перед собой.

— Ты всё равно, рано или поздно об этом вспомнишь. А я не хочу, чтобы эта плотина между нами рванула в самый неподходящий момент.

Вот оно — тот самый момент, когда внутри меня всё скверно скручивается. Ещё одна причина, почему утром я решила взять паузу. Так или иначе, вся правда должна была начать вскрываться, а значит и мне пришлось бы признаться, что я затевала против него. Сейчас же самый момент тоже открыться и свести на нет все преграды, чтобы прошлого между нами никогда не повторилось. Однако я слишком долго молчу, чтобы он успел доехать до того самого служебного входа в клуб, где его на парковке уже ожидает Римчук.

Егор не торопится выходить сразу, смотрит на меня, вроде как давая возможность взорваться, что-то высказать ему или примириться. Но я ничего из этого не делаю, бросая взгляды на Женю и думая, что этот разговор точно не для такого момента.

Егор выходит из машины и сразу достаёт из кармана светлых джинс телефон, передавая его Жене, но тот не торопится его забирать. Кидает взгляд в сторону машины и что-то с улыбкой говорит Егору. Я же буквально могу прочитать по губам, как он шлёт друга совсем не лестными слоями. Римчук смеётся, громко, что даже в машине его слышно. Но в итоге всё же отдаёт Егору его телефон, после чего они ещё с минуту о чём-то разговаривают, уже относительно серьёзно.

Я снова улавливаю по губам «потом», выражение лица Егора такое, будто он стремится быстрее закончить этот разговор, ещё и на меня поглядывает в этот момент, отчего мне становится как-то не по себе.

Отворачиваюсь к окну, переставая следить за ними. Егора ранили вчера, но он тоже не спешит со мной об этом говорить, хотя я уверена, что это серьезно…

О, Боже…

— Поехали?

Я вздрагиваю, когда Егор садится обратно в машину и таращусь на него во все глаза, словно вижу привидение.

Нет, это не может быть связано. Я просто отказываюсь принимать факт, что снова всё происходит из-за меня.

— Лина?

Егор хмурится, замерев и так и не поворачивая ключ зажигания, будто не уверен, что это понадобится. Конечно, он и близко не догадывается о моих мыслях, но точно видит, что что-то не так.

— Кто вчера тебя ранил? Это был Мирослав?

Ключ зажигания поворачивается, за одно мгновение Егор становится непроницаемым.

— Не стоит тебе загружать себе этим голову, птичка, — это весь его ответ, тоном голоса таким, что означает, другого точно не будет.

Я не могу сказать ему прямо, что возможно стала соучастника заговора против него. Глотая вязкую слюну, смотрю в окно и терзаю в пальцах ремешок маленького портфельчика.

Всё повторяется. Он возненавидит меня, и возможно правильно сделает. И… черт, черт, черт. Почему именно в этот момент я думаю, что он тоже не щадил мои чувства? Поездка к маме всё усугубляет, напоминание, что Егор шёл до конца, намеренно растаптывая меня. Я имела права ему отомстить, но у меня так и не находится мужества об этом заговорить. Тем более, Егор ведёт машину, как гонщик «Формулы 1», и я полагаю, что он просто хочет поскорее покончить со всем этим дерьмом, что остаётся между нами. Уже через двадцать минут мы идём по узкой прогулочной дорожке клиники, обмениваясь лишь короткими дежурными фразами. Я по-прежнему не могу заглянуть ему в глаза, предпочитая разглядывать блики солнца на спокойной, умиротворённой глади озера. Здесь красиво и живописно, но это не отменяет того факта, что место — своеобразная тюрьма. На улице есть люди, пациентов проще отличить от гостей, у них глаза больше горят, впитывают мельчайшие детали природы, наслаждаются «запахом» свежего воздуха, смотрят на родных и близких слишком цепко, пытаясь запомнить этот момент. Однако, при всём этом они не кажутся несчастными. Возможно ли такое же преображение для мамы?

— Сюда, — Егор мягко перехватывает моё запястье, когда я почти прохожу поворот, заглядываясь на людей, и ведёт в сторону здания.

И он действительно ведёт меня, потому что внезапно из ног как будто уходит вся силы, сердцебиение разгоняется и к лицу приливает жар от волнения. Я понятия не имею, что меня там ждёт. И мне, если честно, страшно.

Начинаю пытаться высвободить своё запястье, но не для того, чтобы убрать руку, наоборот, перехватить его пальцы, сжать ладонь и по-настоящему ощутить, что он рядом.

Удивительно, но в этот момент я не думаю, что Егор что-то отнял у меня. Когда его пальцы отвечают, обхватывая мою ладонь плотнее, думаю лишь о том, что за долгое время я действительно не одна.

У стойки ресепшена Егор просит меня достать паспорт, чтобы меня внесли в список тех, кто может принимать за неё решения, и передаёт его администратору, а сам тянется к журналу, чтобы отметить наше посещение, я же начинаю разглядывать до боли в глазах чистейше белый холл, залитый солнцем. Но вдруг я буквально нутром чувствую, что что-то не так. Оборачиваюсь на Егора и от вида выражения его лица у меня в груди всё холодеет. Стискивая челюсти, он смотрит в журнал так, будто видит там самый страшный кошмар в своей жизни. Я тянусь к нему, чтобы коснуться его руки, сжимающейся на стойке в кулак.

— Егор…

Он так неожиданно и громко захлопывает журнал, что даже подаюсь немного назад, резко отдёргивая руку. В его глазах что-то совсем неописуемое и нечитаемое, когда он наконец смотрит на меня. Но видит ли?

— Что… что случилось?

Он злится? Богом клянусь, могла расслышать, как скрипнули его зубы. Смотрю на журнал и сама пробую до него добраться, но в этот момент Егор, как будто обратно включается, перехватывая мою руку и останавливая.

— Ничего, иди, Лина, тебя проводят, — хлёстко так и жестко.

Я точно ничего не могла ему сделать за это время, но администратор уже поднимается со своего места и тянет мне паспорт, заставляя отвести от Егора взгляд, которым пыталась дать понять, что не верю ни единому слову.

— Пройдёмте, пожалуйста, — говорит администратор «Анастасия», мило мне улыбаясь, а я всё также взгляды кидаю в сторону Егора, который хоть и выглядит уже не таким ошарашенным, но продолжает пытаться подавить мрачное выражение, будто ничего не произошло.

— Егор?

Но в ответ коротко:

— Иди.

И я иду, даже больше не оборачиваясь. Последняя плотина? Нет, всего лишь одна из…

Мама сидит.

Не лежит, как делала всё последнее время. Она сидит. Смотрит в окно и не двигается. Она не вздрагивает, когда мне открывают дверь в ее комнату, когда администратор говорит, что я могу после визита пройти к врачу и поговорить с ним и также остаётся неподвижной, когда дверь закрывается, оставляя нас один на один.

Она ухожена, волосы вымыты и расчесаны, видно, что кто-то приглаживал их на одну сторону. Одета просто: на ней белый халат, из-под низа которого выглядывают светлые штаны. Это ее вещи, я знаю их, как и книги, лежащие на тумбочке. То есть, Егор собрал даже их. Не знаю, заранее или нет, но он собрал все мелочи. Расчёски, зеркало на ножке, крема для рук… такое ощущение, что её комната переехала вместе с ней. Возможно, собирала сиделка, однако это не так важно, учитывая, что её просто не спихнули сюда, в совершенно безжизненную комнату. Хотя комната без телевизора и прочей техники, но по пути сюда я видела зал с диванами, в котором сидят люди и смотрят какой-то фильм. Новости здесь не показывают, интернет соответственно отсутствует, даже свидания с родными здесь ограничены, так как людей тут учат по новому жить и искать себя, как и смысл жизни. Это всё объяснила мне администратор, пока мы шли по коридорам, вежливо намекая, что лучше дать время маме и не тревожить её, напоминая, что она оставила за воротами.

Проходит, наверное, минут пять, а я всё так и стою практически у двери и не решаюсь ей что-либо сказать. Мне кажется несправедливым то, что она здесь, а я не просто остаюсь в доме Кайманова, ещё и стала его наследницей. Сегодня он ещё раз напомнил, что относится ко мне, как к дочери, о которой всегда мечтал. При этом за последние сутки я слишком много раз была счастлива, когда она была одна. Я же позволила себе забыть о ней, скинуть с души этот груз и просто заботиться о своих чувствах и своей жизни.

— Он подал на развод, — неожиданно звучит очень тихий, скрипучий голос, от которого вздрагиваю.

Мама знает, кто стоит за её спиной, возможно именно поэтому ее тон обвиняет.

Но… развод? Как такое возможно, чтобы это произошло так быстро?

А потом я вижу белый, согнутый в двух местах лист на подоконнике перед ней. Медленно подхожу к окну, но прежде чем успеваю взять бумажку, мама резко поворачивает голову и впивается в меня острым, как холодная сталь взглядом.

— Ты довольна?

Я отшатываюсь назад от её взгляда, как от пощёчины. В нём столько ненависти и злобы, что у меня сердце начинает болеть.

— Что? — почти беззвучно спрашиваю, не понимая.

А на глаза мамы проступают слёзы.

— Это ты виновата, — надорвано выдаёт, словно слова идут из самой глубины, качая головой, а потом снова впивается взглядом в мои глаза. — Это ты всё хотела меня вылечить! Мне просто нужно было время прийти в себя! Я бы пришла в себя! И вот я пришла, но я уже никому не нужна! Я здесь, а ты — там! Ты ведь всё ещё живешь там, да? Меня вышвырнули, а тебя нет! Почему?

Я отшатываюсь от неё всё дальше, эмоции мамы, как ядерное излучение, воздух рядом с ней жгучий, пропитаний злостью, досадой и ненавистью.

— Я…

Срабатывает привычка, я тут же пытаюсь оправдаться, сказать, что всё не так, но в какой-то момент что-то внутри меня загорается. Смотрю на неё, вижу её взгляд, полный обвинений, ничего тёплого, ни намёка на чувства. И понимаю, что больше не могу слушать это. Хватало тогда, когда она была ещё нормальной, бесконечные упреки, насколько я недостойна неё. При всём этом я ни разу не сдалась и не оставила её. Все мысли были только о том, как её вернуть. И сейчас я точно могу сказать, что да, я хотела, чтобы она поправилась, потому что не должна была нести ответственность за её легкомысленные поступки. Она сама потеряла Эдуарда, не я в этом виновата.

— Ты бы не пришла в себя, если бы тебя не вывели с транквилизаторов, которыми Эдуард тебя пичкал, чтобы от тебя не были проблем.

Я понятия не имею, осознавала она это или нет, но взгляд её не кажется сокрушённым. Она даже не выглядит так, будто это причиняет ей боль.

— У меня был сложный период, — продолжает стоять на своём.

И я окончательно выхожу из себя.

— Это не сложный период, мама! Ты была похожа на живой труп. Неизвестно, сколько твой организм смог это всё выдержать. Ты не имеешь права обвинять меня, что я не хотела твоей смерти!

— Ты НЕ понимаешь! — вскрикивает она в ответ и начинает истошно рыдать. — Никто! Никто не понимает, каково мне было! Никто… никто…

Внезапно дверь открывается и в комнату вваливаются два парня.

— Эвелина Эдуардовна, ваш визит окончен, — говорит один из них.

Вау… и это не милая просьба, это приказ. В непонимании смотрю на маму, но та лишь продолжает плакать и что-то шептать. Я не знаю, как оставить её в таком состоянии. Это я сорвалась. Я, когда нужно было соврать, сказать, что и меня выгнали, а теперь…

Боль. В маме столько боли, что хватило бы разнести целый город, если бы она была бомбой.

— Эвелина Эдуардовна, я прошу вас, покиньте палату!

Смотрю обратно на парней, очевидно, медбратьев, оценивая, сколько им в действительности понадобиться времени, чтобы вывести меня отсюда. И всё же… я не могу оставить этот разговор так. Хочу, чтобы она знала, что буду её ждать. Что всегда рада ей, но стоит сделать шаг в её сторону, как меня уже берут под руку и начинают выводить. Один парень, второй начинает идти к матери, но что он делает, я уже не вижу, потому что дверь закрывается.

Отлично. Просто отлично! Что они делают? Я на имею права уходить сейчас.

— Эвелина Эдуардовна, — вдруг начинает парень, и я со злостью перевожу на него взгляд, под которым тот ни капли не тушуется. Невероятная стойкость. — Мы пошли вам на уступки, так как Егор Эдуардович сказал, что вы не смогли попрощаться. Но вы должны понимать, что у Марины Владимировны сейчас самый тяжёлый период, она не просто не стабильна, любой эмоциональный скачок может повлиять на правильную модель её осознания себя…

В этот момент я просто не могу промолчать.

— И именно поэтому вы сами же и вручили ей документы о разводе?! — выдаю я, чувствуя, как во мне всё кипит от обвинений, когда не я привела её к такому состоянию.

— Это решение суда, мы не государственное учреждение и ваша мать не признана недееспособной, чтобы мы имели право утаивать подобные документы.

У меня разве что только челюсть не отвисает. Решение суда! Решение суда! Что происходит? Как Эдуард смог так быстро этого добиться?

— В любом случае, я вынужден вам сказать, что в ближайшее время вам запрещено навещать Марину Владимировну, — твёрдо объявляет он, а потом добавляет: — Когда придёт время, мы сами оповестим вас и пригласим на свидание. До этого момента вы можете узнавать о происходящем на прямую у её лечащего врача.

— А оно придёт? Это время?

— На данный момент прогноз благополучного исхода лечения — семьдесят пять процентов. Положитесь на нас, мы знаем, что нужно делать.

Парень даже не тратит времени, чтобы задержаться ещё хотя бы на секунду.

— Всего доброго, Эвелина Эдуардовна, если вы не помните, где выход, мы пригласим к вам Анастасию.

У меня же только открывается и закрывается рот. Я никогда бы не подумала, что мне будут запрещать видеть маму, когда её лечение наша инициатива. Более того, за это всё оплачено. Но меня никто не намерен слушать. Парень уже начинает обходить меня, оставляя ошеломлённой и растерянной, когда внезапно останавливается и оборачивается.

— Поверьте, Эвелина Эдуардовна, худшее, что вы сейчас можете сделать, это — опекать её, не давая возможности взять ответственность за свою жизнь, — говорит, будто точно знает, какую я ощущаю вину. — Вы уже и так много сделали, помогли оказаться здесь. Повторюсь, дальше мы всё сделаем сами.

Теперь он точно уходит, а я так и стою, глядя ему вслед и прокручивая его слова про ответственность. То есть, я виновата, что опекала ее? Что за бред…

Но по мере того, как иду всё дальше по коридору, начиная углубляться в рассуждения, вдруг осознаю, что за последние две недели всё изменилось. С того самого, когда начала больше думать о себе, не бояться покидать дом Каймановых, потому что она там. Потому что меня могли обратно не пустить. И по сути, наконец, смогла разобраться со своей жизнью. То есть… Это как вспышка, само осознание, что я свободна. Что больше не несу ответственность за неё, и за эти недели, что не думала о ней и не переживала, мама вышла из глубокого бездействия. Да, она плачет, но в ней бьются эмоции. Живые. И всё это сделал один человек — Егор. То, на что у меня никогда бы не хватило смелости. Получается, именно он освободил меня.

Глава 43. Лина

— Шевченко… Да, можешь? Не проблема…

Столбенею, как вкопанная в метрах трёх от Егора. Замысел подойти, поцеловать и сказать, что он, сам того не подозревая, сделал мне подарок, рушится с небывалым провалом.

Шевченко…

Он не может знать. А если знает, то это всё? Конец?

Егор разговаривает по телефону, бродя туда-сюда, тон его голоса невероятно пугающий, слова выдаёт буквально рывками.

— Сколько скажешь… — Поворачивается, достигая очередной стены, и, наконец, замечает меня, тут же будто дар речи теряя. Дальше слушает отдалённо, но и на меня смотрит невидящим взглядом. Его мысли не со мной и не с тем, с кем разговаривает по телефону. — Хорошо, на связи. В любой момент.

Не глядя на экран, Егор блокирует телефон и, прокручивая тонкую вещицу в руках, продолжает смотреть на меня. Между нами до сих пор расстояние, не удивительно, мои ноги, даже если рядом начнётся бомбёжка, вряд ли сейчас оживут. Сам Егор, очевидно, ждёт, когда подойду к нему. Что было бы логично, ведь именно он около выхода.

Шевченко Дима? Или сразу его отец? Господи-господи-господи!

Меня ведь не было не дольше пятнадцати минут, он не мог узнать столько много!

— Ты всё? — где-то вдалеке, пробираясь через толщу панических мыслей, слышу голос Егора.

Не злой. Не обвинительный. Он вообще никакой, словно его так и не отпускает от разговора по телефону, и он спрашивает чисто автоматически. Всматриваюсь в его глаза, пытаюсь сообразить, что же это всё-таки значит.

Может он просто решил узнать, кто такой Дима? Зная Егора, удивительно было бы, если бы он решил ничего не узнавать.

Немного успокоив себя, наконец-то киваю, и Егор тоже кивает, как бы говоря: «хорошо», а потом сразу взглядом показывает в сторону выхода. По телу курсирует адреналин, ноги ощущается несколько ватными, однако довольно быстро ровняюсь с ним, и мы оба идём к двери.

Надо всё рассказать, самой, чтобы не бояться, но чем дольше мы идём в тишине к машине, тем затея всё больше кажется мне неудачной. И только уже внутри салона, когда Егор заводит мотор, атмосфера между нами становится менее напряженная. Он будто наконец что-то обдумывает и внутренне успокаивается.

— Тебе больше никуда не надо? — спрашивает он, когда мы выезжаем на большую дорогу.

В ответ я качаю головой.

— Мы домой?

И вот только на этом вопросе Егор окончательно оживает.

— Домой? — со смешком повторяет он, будто я выдала что-то нелепое, затем взглядом в меня хитрым стреляет, и я вижу, как появляется ямочка на лице от однобокой ухмылки. — Чтобы снова прятаться по углам? — Егор чётко качает головой. — Ну уж нет, у меня точно планы на тебя куда интереснее, чем торчать под надозором отца.

Смотрю не его профиль, на то, как с некоторой ленцой ведёт машину, положив левую руку на руль. На те мимолётные взгляды, что постоянно касаются моей кожи, словно не может не смотреть на меня дольше секунды, и полностью отбрасываю все переживания.

Сама втягиваюсь в эту игру.

— Со мной поделиться не хочешь?

Но ответом служит лишь его слишком бесподобная наглая ухмылка, чтобы на неё не заглядеться.

И тут я вдруг понимаю. Я счастлива?

Да я ведь действительно счастлива, так почему всё это время грузилась? Отпускает ото всего одним махом, так, что аж грудь эмоциями забивается. До точки затягивается. А потом разом взрывается. Сердце вскачь до предела.

Закусив губу, к окну отворачиваюсь, пряча не то улыбку, не то само счастье на лице. Как-то разом всё перестаёт волновать, что бы сейчас ни планировалось, оно будет вместе. Смотрю на расцветающую во всю зелень, удивляясь, как за пару недель всё затопило растительностью.

— О чем так задумалась, птичка?

О нас…

— Хочу уехать куда-нибудь, — выдаю честно.

Без деталей, но честно.

— Уехать? — как-то слишком настороженно переспрашивает Егор, что мне кажется, слышу, как его взгляд ударяется о мой висок.

Я улыбаюсь ещё до того, как поворачиваюсь к нему. Он явно думает о планах на побег.

— Ухум, — отвечаю, а Егора глаза лишь больше сужаются, явно не понимающий, как на это реагировать. — На озеро, например. Горы, — добавляю, когда ловлю краешком зрения темно-серое затемнение на горизонте.

— Горы… — повторяет Егор задумчиво, будто пытаясь вспомнить, что это такое.

А я тем временем продолжаю.

— Может, горячие источники. Ты знал, что в четырёх часах от нас горячие источники? И это только в одну сторону! В другую сторону чуть дольше, пятьсот километров где-то. Говорят, там обалденно в тёплую погоду. Лес, шашлыки, баня.

Егор всё слушает меня с задумчивым видом, изредка бросая на меня изучающие взгляды. Он видит, как я свечусь?

— С тобой, — как бы между делом бросаю я, но от контакта глаза в глаза на мгновение замираю. Сердце ёкает от его взгляда, внутри меня всё так волнуется, что голос дрожит. — Я никогда не была где-то далеко от дома. В детстве, но это, разве что, какой-нибудь санаторий, где мама пару раз приводила себя в порядок. А я просто таскалась рядом.

Сама не знаю, зачем делюсь с ним таким сокровенным. Но потом… мне можно «желать», это так неожиданно вспыхивает в голове. Теперь всё можно. Не надо следить за мамой. Казнить себя за неё. Не надо бояться Егора. С ним теперь всё можно. Но хочет ли он?

— А ты был когда-нибудь на горячих источниках?

Егор снова смотрит на меня этим взглядом, будто ему сейчас вообще что-то сложно вспомнить, когда перед ним я. От него не просто тепло, жарко, жгуче жарко.

— Нет, — качает головой, а потом тяжело сглатывает.

И вдруг начинает озираться по сторонам, словно что-то отыскать хочет. Но недолго, его лицо снова мрачнеет.

— Когда у тебя сессия заканчивается?

Я едва ли визжать не готова, осознавая, к чему он ведёт.

— В конце июня где-то, но это не беда. У меня нет проблем с предметами, могу спокойно пропустить пару дней. Разве что… твой диплом?

Егор как-то странно и слишком надменно усмехается.

— Серьёзно думаешь, что меня интересует муниципальное управление? — он одаривает взглядом, говорящим, чтобы я его не смешила. — Мой диплом с начала сентября уже лежит в деканате. Единственная причина, почему торчал в универе, это была ты, Лина.

— Я?

И снова этот взгляд: «не понимаешь?»

Не особо. То есть, как не понять факт, сказанный Егором так, будто это само собой разумеющееся.

— Из-за парней? — я едва ли не шепчу, слишком ошеломлённая, когда до меня наконец доходит суть сказанного.

Егор же лишь ведёт плечом, мол, а ты чего хотела? И… это странно, но от такого признания я улыбаюсь, попутно заливаясь краской.

— Бог ты мой, это была ревность!

— Давай, я остановлю машину, чтобы ты могла ещё на всю улицу это прокричать? — предлагает Егор, но при этом сам улыбается.

Ещё и головой качает, будто только сам понимает, насколько нелепо самому это осознавать.

— Божежтымой, — никак не могу перестать смеяться, — кто бы мог подумать, что сам Егор КАЙМАНОВ может быть так не уверен в себе!

— Я не… — тут же пытается вставить недовольно Егор, но я не могу упустить, пожалуй, единственной в жизни возможности над ним постебаться.

— Лина… — предупреждает мягко.

Но и это не срабатывает, я всё ещё смеюсь, и за этим совершенно не замечаю, как машина оказывается на обочине, а мои глаза напротив глаз Егора, когда его ладонь ложится на мой затылок. Невероятно пленительных глаз, затягивающих в такую беспробудную тьму, что боюсь мне никогда уже не выбраться.

Из него.

Без него.

Вообще никак. Только один он.

— Дело вообще не в этом, — говорит Егор, сжимая пальцами и гладя мой затылок. — Просто, когда меня нет рядом на горизонте, они смотрят на тебя. А я не хочу, чтобы на тебя кто-то смотрел, понимаешь? Ты моя, птичка, от и до. Я, пздц, какой жадный до всего, что касается тебя. Тем более, нихрена никому не позволено думать о том, о чём эти уроды думают, пуская на тебя слюни. Это всё можно делать лишь мне, Лина. И по-другому точно не будет.

Ох, мамочки, у меня сейчас сердце разорвётся…

Смотрю в серьёзные как никогда глаза Егора и понимаю, что это не просто слова. Это клеймо, угроза, обещание.

Прежде чем успеваю подумать, шёпотом его прошу:

— Тогда никогда не оставляй меня больше одну.

Вот так просто я снова признаю, что мне нравится наше общее сумасшествие.

— Не оставлю, — звучит ещё одно обещание.

А затем его пальцы обхватывают мой подбородок, нежно гладят, будто я сделана из самого хрупкого хрусталя. Никакого больше безумия, губы Егора прикасаются к моим так, будто он больше не боится, что происходит в последний раз. Этот поцелуй уверенный, сильный, закручивающий спираль чувств и эмоций где-то глубоко в груди. И совсем недолгий, с моих губ, разве что, успевает сорваться только один какой-то мурлычущий от удовольствия стон, когда Егор углубляет поцелуй, как рядом с моим ухом что-то громко пищит. Я вздрагиваю и шарахаюсь назад, не сразу осознавая, что это было. Лишь взглядом ловлю, как Егор чётко выговаривает:

— Бл*дь…

А потом я вижу одно слово: «Рогозина» на экране его эпл вотч.

Я слышу треск собственного сердца.

— Лина, — зовёт меня Егор, быстро отклоняя звонок, — это не то…

Он замолкает от моего врезающегося в него взгляда.

— Не то? — сама не верю, что этот твёрдый, звенящий как сталь голос принадлежит мне, но даже Егор теряется от него.

— Вау, — произносит одними губами ошеломлённо. — Успокойся, я тебе сейчас… — но не судьба всё объяснить, что, скорее всего, хотел сказать, потому что вновь раздаётся звонок. — Да твою ж мать!

Снова сбрасывает Егор, но больше не успевает вставить и слова, потому что тут же следует второй, третий, четвёртый, а тем временем он видит, что я буквально отдаляюсь всё дальше и дальше. И не только физически.

— Говори, бл*дь, — буквально рычит Егор, больше не выдерживая и отвечая на звонок, понимая, что это не прекратится.

И ровно на одну секунду мне даже нравится то, как он реагирует на Крис, но спустя пару мгновений что-то меняется. Как собственно и выражение лица Егора.

— Не тараторь, Крис! — это звучит уже серьезно. Я бы сказала, нормально, будто он не просто её знает мимолётно, о чём ещё подсказывает мгновенно появляющеся беспокойство. — Когда?

Егор быстро смотрит на часы, что-то высчитывая.

— Я понял. Успокойся. Да. Да, Крис, я же сказал. Да. Обещаю.

Каждое слово точно плеть по сердцу. Смотрю на Егора и не могу поверить, что он говорит так с Крис.

Обещаю?

У меня всё внутри начинает дрожать. Если я думала, что он не может больше причинить мне боль, то чертовски сильно ошибалась. В мясорубку просто…

— Лина, — Егор медленно выдыхает, прикрывая глаза, стоит только завершить звонок.

Собирается с словами, наверное, с целый полминуты, а мне от этого только ещё больнее. Что бы он ни сказал сейчас, знаю, уничтожит меня.

— Прости. — Мне кажется, я задыхаюсь. — Это не то, что ты думаешь. Крис и я…

— Спали вместе, — выдаю как-то уж слишком спокойно, хотя внутри всё рвёт от сдержанного крика.

— Нет! Нееет, Лина, нееет, — расширяя глаза, тут же опровергает он. — Я не спал с Крис, никогда! То, что было…

И вот тут Егор осекается, вне зависимости, что он сейчас скажет, это будет ужасно. Это было, чтобы уничтожить меня. Я не выдерживаю, даже не стесняюсь, что из моих глаз ручьём начинают литься слёзы. Но они даже скатиться до подбородка не успевают, когда неожиданно на моих щеках оказываются руки Егора, мгновенно стирающие их. Я тут же пытаюсь отпрянуть, но он не позволяет отстраниться, заставляя посмотреть на себя.

— Пожалуйста, Лина, послушай меня. Я Крис знаю едва ли не с самого детства, она сестра моего лучшего друга, — глядя только глаза в глаза, выдаёт он.

Я же лишь хмурюсь от этой нелепицы.

— Мирослава? Ты издеваешься? Мало того, что он младше тебя, так ещё и ранил вчера!

— Нет, не его. Яра.

Вот тут мне уже нечего возразить, разве что:

— Я никогда тебя не видела рядом с ним.

Егор максимально глубоко вдыхает.

— Это очень долгая история, но я обещаю тебе всё объяснить.

— Так объясни!

И снова я вижу по глазам Егора больше, чем стоило бы. Хоть там и есть сожаление, это не отменяет того, что он отвечает мне.

— Не могу. Пока что, но обещаю, всё тебе объясню.

Меня такой ответ не устраивает, качаю головой и снова хочу от него отстраниться.

— Лина, прошу, просто поверь мне. Я клянусь всё тебе расскажу, но пока тебе не надо этого знать. Тем более, всё ещё слишком расплывчато. А сейчас мне очень нужно ехать.

Больше Егор не препятствует, когда я окончательно от него отстраняюсь. Мне. Мне нужно ехать.

— То есть?

Конечно, он уже знает, что я правильно его понимаю.

— Я позвоню Славе, он перехватит тебя где-нибудь в черте города.

А это уже заявка на нож в сердце. Да собственно я и смотрю на Егора так, что он сам осознаёт, что сейчас чувствую. Но единственное, что он говорит:

— Прости меня, но тебя я точно ни за что туда не повезу.

Больше он ничего не говорит. Сам понимает, что, кроме полных объяснений, всё остальное только усугубит ситуацию. До города летит на максимально возможной скорости и как и обещал, пересекается с Владиславом, ожидающим меня у одного из перекрёстков. Я тоже молчу, хотя за всё это время даже не могу подумать, что на самом деле происходит.

Верю ли я Егору? Мне очень хочется, правда. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять, что он переживает, и всё равно это не отменяет того, что всё это причиняет мне боль.

— Лина, — начинает Егор, когда не глядя на него сразу тянусь к ручке, чтобы открыть дверь, и сама не знаю, почему притормаживаю. Смотреть на него не входило в мои планы, и всё же оборачиваюсь. — Просто помни, что ты для меня всё. Всё.

Наверное, я должна что-то ответить. Сказать, что-то вроде: «помню», «знаю», но вместо этого само по себе вылетает другое:

— Сам сказал, что больше не оставишь.

Егор материться, стоит мне распахнуть дверцу и выйти из машины, а потом захлопнуть её. Но сама больше на него не смотрю, пока пересаживаюсь в машину к водителю, хотя у меня до последнего есть возможность, так как Егор не уезжает, пока Владислав не нажимает на газ. И только спустя десять секунд, внедорожник Егора обгоняет нас, уносясь на полной в неизвестном направлении.

Глава 44. Лина

— Что на счёт напитков? Я думаю, нужно организовать что-то вроде бара, где гости могли бы сами выбирать напитки. Что скажешь, Эдь? Помнишь, как на приёме у Бусманова, того что…

— Олеся, — устало перебивает Эдуард, откладывая приборы на тарелку. — Мне не надо объяснять, кто такой Бусманов. Мы с его холдингом сотрудничаем больше восьми лет, и за это время я побывал на десятке его приёмов. Как думаешь, сейчас я могу вспомнить, о каком именно баре ты говоришь?

Девушка в ответ дует губы так, будто отчим только что её непростительно обидел.

— Но со мной ты был всего один раз… — лепечет Олеся.

А для пущей убедительности ей не хватает только щенячьего блеска в глазах. Я, разве что, только глаза не закатываю на невероятно глупое её поведение. Как только Эдуард ещё не взорвался? По нему видно, что он держится из последних сил. Кусок в горло буквально не лезет. Он распиливает баклажан ножом наверное уже на сотый кусочек. Про себя и вовсе молчу: два кусочка сыра и один стакан воды — это всё, что умудрилась впихнуть в себя за весь ужин. Нескончаемое жужжание «мачехи» уж слишком действует на нервы, которые и так в неладах из-за сегодняшнего поступка Егора.

Уже вечер, а его всё нет и нет. И у меня уже закончились догадки, где он столько времени пропадает. А главное, с кем.

— Олеся… — выдыхает Эдуард, находясь на грани отчаяния. — Я не запоминаю такие вещи, для меня это мелочи. Но если ты считаешь, что нам нужен такой же бар, то давай его сделаем. В конце концов, в твоём распоряжении весь дом. Можешь организовать хоть три бара.

Ох, этот взгляд девушки. Недовольная, это ещё мягко сказано. Очень удивительно, что отчим ещё не подавился. И я до сих пор не понимаю, зачем ему она вообще нужна. То есть, свою позицию Эдуард озвучил очень красноречиво, но Олеся не то что не тянет на роль «новой» мамочки, она даже роль «хозяйки» может выполнить с трудом. Красивым лицом, сопровождающим его на светских вылазках — пожалуй, единственное, с чем она справилась бы.

— Ты сегодня была с Егором? — этот вопрос висит в воздухе несколько секунд, прежде чем понимаю, что он адресован мне.

— Я? — удивлённо перевожу взгляд на отчима и понимаю, что его отчаяние достигло предела.

Он пытается переключить разговор на меня, что явно играет не в мою пользу. Короткий взор на Олесю подсказывает мне, что лучше сейчас еду не жевать.

— Мне показалось, вы уезжали вместе, — уточняет Эдуард, глядя исключительно на меня, словно боится, что если его невеста поймает взгляд, он уже не отделается.

Мне же вдруг кажется, что в столовой довольно жарковато. Делаю поспешной глоток воды, пытаясь оттянуть время до ответа, осознавая, что солгать не выйдет.

— Да, мы были вместе, — коротко, глядя в пустоту.

И этого хватает, чтобы Эдуард понял намёк о неловкости вопроса. Обычно, он бы не стал жалеть мои чувства, но ещё с самого утра удивил меня, ведя разговор со мной крайне осторожно и постоянно делая акцент на то, что я не пустое место в его жизни.

Эдуард долго не тушуется, тут же находя тему получше.

— Как подготовка к сессии? Вас ещё не направляют на практику?

Черт, кажется, сейчас мой левый висок расплавится от «наидобрейшего» взгляда Олеси.

— В этом году у нас нет практики, — отвечаю, решая поддержать отчима. Тем более, слушать о подготовке завтрашнего мероприятия, посвященного помолвки счастливой парочки удовольствия не доставляет абсолютно никакого. — Рано ещё, пока что проектов нам не дают. В основном одна теория.

— А ты бы хотела, чтобы у тебя была практика?

Отрываю взгляд от тарелки и перевожу его на Эдуарда.

— В каком смысле?

— Мы собираемся провести ребрендинги головных офисов в больших городах. В некоторых областях ввели обязательный дизайн-код, и было бы неуместно не привести все офисы к одному оформлению. Решили остановиться на гамме трёх цветов. Работы будет непочатый край, большая команда из хороших специалистов, думаю, тебе не помешал бы подобный опыт работы в их команде. Да и ты в основном проводишь всё лето в городе. Если ты ещё не запланировала ничего на лето, можешь присоединиться к работе.

Ох, вот это предложение. У меня даже рот приоткрывается от удивления. Не то чтобы Эдуарду совсем не было до меня дела, но ведь обычно он предпочитает делать вид, что ничего не видит. А тут получается решил вытащить меня из скорлупы?

— Вы сейчас серьезно? — всё же не могу не переспросить.

И Эдуард с энтузиазмом кивает.

— По крайней мере, хотя бы тебя втяну в семейный бизнес, раз мой сын предпочитает греть… — тут отчим осекается, вспоминая про Олесю и кидая на неё быстрый взгляд. И меня, признаться, это очень радует, что он в какой-то степени ещё не готов раскрыть ей все тайны семьи. — В общем, Эвелина, подумай. Руководить, конечно, я тебя не поставлю, но правом голоса наделю, так что, чувствовать себя неуютно ты точно там не будешь.

Мне кажется или до моей жизни таки наконец и добралась фортуна? Сложно поверить, что последние события действительно происходят со мной. Я бы вообще смогла её назвать почти идеальной, если бы сейчас напротив сидел Егор, а не продолжал с каждым часом своего отсутствия разрушать обратно всё то, что едва-едва начало налаживаться между нами.

Конечно, я принимаю предложение Эдуарда. По крайней мере, говорю, что буду рада поучаствовать в проекте, если ничего не изменится. Я всё ещё надеюсь, что Егор сегодня меня не просто услышал, а понял, что мне катастрофически важно выбраться из этого дома и увидеть жизнь. Просто с ним или без него — вот, в чем остаётся вопрос.

За этим разговором как-то незаметно заканчивается ужин, Эдуард пользуется моментом, продолжая рассказывать о планах на ребрендинг, и кажется его очень радует тот факт, что может с кем-то в семье поговорить о своём детище. Я знаю, что он не оставляет надежд втянуть Егора в бизнес. Даже нет, не так, он уверен, что рано или поздно этот момент настанет. Но он просто устал его ждать.

Олеся на этот раз сидит тихо, даже как-то чересчур пугающе тихо. Ненавидит ли она меня сейчас? Очень надеюсь, что да.

Мне не свойственно быть злорадной или какой-то мстительной, но эта девушка сегодня утром буквально умудрилась забраться под кожу.

Её тон, её взгляд… Она стояла в кухне и смотрела на меня так, будто я не просто ей омерзительна, а самая грязная и дешёвая вещь в мире. Кажется, даже Егор не мог вселить в меня подобного чувства ничтожности.

И пусть, логичнее было бы Эдуарду желать именно такой новой спутницы, которая выпьет из него всю кровь, в случае Олеси, мне было даже жаль его.

Я вышла из столовой раньше, чем это сделали Эдуард и Олеся, понимая, что так или иначе она вернётся к разговорам о завтрашнем вечере, которого надо ещё придумать как избежать. Вот у кого-кого, а у меня точно нет желания наблюдать, как всего через несколько недель, после избавления от мамы, Эдуард представляет своим друзьям новую невесту.

Кстати, развод…

Сейчас так много чего происходит, что у меня просто не хватает сил всё это обдумывать, но факт остаётся фактом.

Дима меня обманул. Мне не хочется верить, что я стала просто пешкой в каком-то непонятном для меня заговоре, но отделаться от этой мысли на так то просто. Можно, конечно, предположить, что у его отца не было шансов перед юристами Эдуарда, но все остальные мои догадки: клуб, Максим, ранение… — плохого слишком много, чтобы верить в совпадения.

Я не знаю, как мне выяснить правду. Телефон Димы валяется где-то в сумочке, которую даже не помню, куда забросила, находясь в непонятном состоянии, после признаний Егора. Но я бы даже не рискнула сейчас ему позвонить. Мыслей слишком много, доводы сумбурные, никаких доказательств — всё, чего добьюсь, насмешки в свой адрес.

Я могла бы поговорить об этом с Егором. Могла бы. Если бы он не был поглощён чем-то, во что даже не хочет посвящать меня. И это даже побольнее того, что меня использовали.

Медленно вдыхаю и прикрываю глаза, наслаждаясь запахом весны. Майские вечера имеют особый аромат: ярко цветочный, жаркий и щекочущий нос. Сама не поняла, как добралась до пруду, но точно знаю, что возвращаться в свою комнату у меня нет никакого желания. В моём возрасте самое то в это время бродить по набережной, залитой охровым светом, много смеяться и не думать ни о чём, что серьёзнее того, что не позвонил какой-то нравящийся мне парень, а не стоять в одиночестве, глядя на тихую рябь воды и не зная, с кем поговорить, чтобы решить все проблемы.

— Так и знала, что ты одна из тех ранимых, тонких натур, любящих порефлексировать.

Вот за что, а?..

Я не хочу разговаривать с Олесей, не хочу смотреть на неё или вообще делать вид, что она сейчас здесь, но кажется, выбора мне никто не предоставляет.

Медленно поворачиваю голову и наблюдаю, как она тихо приближается ко мне. Земля заглушает цокот её острых каблуков, под которые даже веточки не попадаются, будто она рождена с какой-то сверхспособностью, наделяющей её совершенством. Бежевое платье футляр сидит на ней идеально и выглядит абсолютно неуместно на фоне зарослей моего пруда. Да ни одна часть её безупречного облика не подходит к этому месту. Что говорить про её снисходительный взгляд и улыбку? Честное слово, создаётся впечатление, будто она какая-то тайного происхождения чистокровная принцесса, а не содержанка, решившая продать своё тело богатому мужчине.

У меня всё кипит от её появления здесь, на моём месте, но что-то мне подсказывает, что именно взрыва с моей стороны она и ожидает. Про то, что откровенно провоцирует, вообще сомнений не возникает, поэтому держусь максимально непоколебимого поведения.

— Я могу тебе чем-то помочь?

Олеся язвительно усмехается, ровняясь со мной.

— Не стоит, ты — не ангел, Эвелина, которого пытаешься из себя строить. Я лично стала свидетелем того, как ты продалась двадцать минут назад.

Я хмурюсь.

— Что, прости?

— Твоя мама, — отвечает она. — Скажи мне, каково это жить под одной крышей с человеком, который довёл твою собственную мать до такого плачевного состояния да ещё и выбросил её из-за кандидатуры покрасивее и помоложе?

Не знаю, почему, но у меня срабатывает рефлекс защитить Эдуарда. Возможно, саму себя.

— Это не он отправил мою мать в клинику.

На что взгляд Олеси приобретает лишь больше язвительного блеска.

— Ещё лучше.

Она не произносит эти слова, но мы обе знаем, что подразумевает её ответ. Каково это спать с ним. И что странно, но кроме жгучего гнева ничего другого она во мне не вызывает. Мне буквально с трудом удаётся оставлять дыхание ровным, а голос спокойным. Я всё ещё помню, чего именно она добивается.

— Что тебе нужно от меня?

Мы обе смотрим друг другу в глаза, только в отличие от меня, Олеся всё не перестаёт растягивать свои губы в этой снисходительной ухмылке.

— Понять, что в тебе особенного.

И вот теперь я остро чувствую всем нутром, что именно этим она и занимается. Изучает, провоцирует, буквально взглядом ковыряется в моей лобной доле.

— Ты знала, что Кайманов — это не просто фамилия? Они чёрствые, бессердечные, хладнокровные. И Эдуард — это ещё мини версия того, кем был его отец. Он оставил своего сына ни с чем, раздав всё своё состояние только для того, чтобы Эдуард сам добился всех высот. Егору ещё повезло, что папочка не выставил его лет так в четырнадцать на улицу, чтобы тот смог заслужить свою фамилию. А Егор? — выделяет Олеся мерным, ядовитым голосом. — Разве он не такой же? Ты видела хоть раз, что он делает с людьми на ринге? Видела, сколько в нём жестокости и жажды крови? О, я уверена, он ещё переплюнет Эдуарда в своей бесчеловечности. Не просто же так их состояние строится на крови и костях. Просто с каждым поколением увлечения всё более ожесточённей.

Пока она говорит, я не в силах отвести от неё взгляда. Есть что-то в её интонации голоса такое, что до могильного озноба пробирает. А ещё ей доставляет удовольствие наблюдать за моим выражением лица, когда она убеждается, что большую часть из того, что она говорит, я даже не знаю. Однако у меня не остаётся сомнений, что она говорит правду.

— Зачем ты мне всё это рассказываешь?

Я знаю, что она ждала другого вопроса. «Откуда?». Но мне более важно понять, чего именно она добивается.

— Чтобы ты задумалась, на кого именно променяла свою мать. А ещё о том, что это на самом деле говорит о тебе, Эвелина.

У меня рефлекторно сжимается челюсть. Она не имеет права делать вид, будто знает меня лучше, чем я себя.

— Это — мой дом, — защищаюсь я, хотя, если честно, что-то внутри меня Олеся и колыхнула. Мерзкое ощущение от самой себя. Возможно именно поэтому я тут же пытаюсь потянуть её следом за собой. — А вот ты, в отличие от меня, вступаешь в эту семью добровольно.

Я вижу ответ в её улыбающихся глазах раньше, чем тёмная ухмылка касается её губ и она выдаёт:

— Разве?

И тут же начинает уходить, оставляя не только висеть вопрос в воздухе, но ещё и ужасному внутреннему чувству начать медленно съедать меня.

— Я могу рассказать это всё Эдуарду, — кидаю Олесе в спину, просто отказываясь принимать своё поражение.

Мы вроде и не начинали войну, а она меня раздавила без особых усилий.

— Нет, не расскажешь, — бросает, уходя, но потом, словно получив что-то интересное, она останавливается и смотрит на меня вполоборота. — А даже если наберёшься смелости, сама подумай, как это будет выглядеть. Несчастная попытка униженной падчерицы расстроить свадьбу, наговорив на новую невесту отчима. Подумай, настолько ли ты убеждена в его безграничной вере к тебе?

— Егор поверит, — сама не знаю, откуда во мне столько уверенности в нём, но меня радует, насколько убедительно и твёрдо звучит мой голос.

Однако почему-то даже после этого, Олеся выглядит так, будто в этом она тоже осталась победителем.

— О, ты удивишься, но Егор единственный, кто лучше всех знает, кого привёл в дом.

Глава 45. Лина

— Как ночная прогулка?

Я вздрагиваю всем телом и тут же прирастаю ногами к полу, отыскивая взглядом Егора, который сидит на моей кровати и крутит в руках тот самый клатч, что был со мной в клубе.

Он совершенно пустой, потому что именно это я и сделала — опустошила его, прямо перед тем, как решила, что хоть одни тайны сегодня для меня перестанут ими быть. Не знаю, на что я рассчитывала, отправляясь к Диме. Объяснений? Почему он всё это затеял?

Я просто не ведала, что творю, слишком заведённая разговором с Олесей и отсутствием Егора, чтобы задать ему вопросы. Но благо вовремя смогла остановиться, хотя уже такси и подъезжало к дому Димы. Я будто внезапно очнулась, осознав, что понятия не имею, чем это всё может закончиться. Ночь. Чужой дом. На мою же удачу, во мне оказывается совсем нет смелости.

Перекидываю через голову ремешок от спортивной маленькой сумочки и аккуратно откладываю её на тумбочку, оставаясь стоять возле двери. Егор всё ещё не поднял на меня глаз, а мне почему-то хочется поскорее убрать от себя подальше телефон Димы, который находится в ней, точно это какое-то орудие убийства.

Мне сложно сохранять непоколебимость. Ещё пару часов назад я была готова к встречи с Егором, сейчас, когда он здесь, сидит в полумраке моей комнаты неизвестно сколько времени, а я в этот же момент пытаюсь поговорить с Димой, вина каким-то образом переходит на меня. Пытаюсь напомнить себе, что Егор тоже не честен со мной. Но вот, когда он всё же поднимет на меня взгляд, он полностью открытый. В отличие от меня, чей пульс ускоряется с каждой секундой, что выдерживаю его.

— Я всего лишь хотела проветрить голову, — вот так легко снова лгу и тут же направляюсь вглубь комнаты, чтобы скрыть взгляд.

Попутно стягиваю через голову свитошот, вставая к Егору спиной и тут же ощущаю, как кожу поясницы начинает покалывает. Я знаю, он смотрит. Взглядом буквально пожирает. Футболка укороченная, едва ли достигает пупка, а спортивные штаны сидят слишком низко. Поэтому у меня не получается прикрыться, не получается избавиться от волнения и скрыть, как тут же кожа покрывается мурашками. Обострена до предела, однако стараюсь сохранять спокойствие, когда слышу, как сумка брякает, ударяясь о покрывало, продолжая складывать толстовку и убирая её в самый верхний ящик комода.

Егор подходит тихо, но тепло его тела ощущаю сразу, ещё до того, как его руки ложатся на комод по обе стороны от меня.

— Я думал, мы уже решили вопрос и ты больше не сбегаешь, — шепчет он проникновенно куда-то в мои волосы, водя кончиком носа по прядям.

Его руки не касаются меня, но на каждом вздохе кожу точно покалывает маленький разряд тока, когда она шаркается о сгибы его больших пальцев. Начинаю дрожать. Мне дико хочется закрыть глаза и откинуться назад, прижимаясь спиной к его телу, уже ощущая, как тут же его ладони скользнут на живот и медленно начнут гладить. Но… сжимаю обеими руками изгиб комода, даю себе ровно секунду и наконец поворачиваюсь полностью к нему лицом.

— А я думала, что ты пообещал, что не оставишь больше меня, — мне горько говорить это, однако голос всё равно звучит с предыханием.

Чтобы ни происходило, Егор не только тревожит нормальный ритм моего пульса, он полностью и бесповоротно сводит с ума. Особенно его глаза, которые с недавнего времени приобрели что-то такое душеволнующее, тёплое и многообещающее.

— Я не оставляю тебя, Лина. Я здесь, стою перед тобой, — отвечает спокойно, намеренно отказываясь показывать, что понимает, о чём именно говорю. — Более того, — Егор поднимает руку и смотрит на часы, — уже как два с половиной часа жду тебя здесь.

И это он ещё говорит мне об ожидании?

— Добавь к этому пять часов, и тогда мы возможно поговорим с тобой о справедливости, — бросаю резко и тут же пытаюсь уйти, подпитываемая всколыхнувшимся гневом.

Но на этот раз Егор уже кладёт руку на мой бок, не давая пройти.

— Что происходит, Лина?

И он ещё спрашивает? Серьёзно?

— Что происходит? Может лучше задать этот вопрос тебе?

Но Егор лишь изгибает бровь, будто действительно не понимает, что я имею в виду. Его безмятежный вид непередаваемо злит. Я решаю больше не ходить вокруг да около.

— Где ты был, Егор? — требую, складывая на груди руки, разграничивая личное пространство.

Его ладонь жжёт бок талии, и мне хочется, чтобы он убрал её, перестав сбивать ход мыслей. Мне не нравится, что я могу думать лишь о его прикосновениях, которых мне не хватает. Потому что от своей позиции отступать не собираюсь.

— Лина…

Я усмехаюсь, даже не давая ему договорить, прекрасно понимая, что он хотел гладко уйти от разговора, и качаю головой, отводя ненадолго взгляд. И вот тут-то я и вижу вторую его руку. Вернее, костяшки пальцев.

— Ты снова дрался, — тихо произношу, констатируя факт, а затем поворачиваюсь обратно к нему.

Егор понимает, о чем я, так же переводя взгляд на свою руку.

— Снова, — повторяет Егор, и это он не о самом слове, а об интонации, с которой звучало моё обвинение, потому что следом он усмехается. — Ну пусть будет так.

На этот раз он отходит сам от меня, будто наконец осознавая, что мирным этот разговор не выйдет.

— А как, Егор? Объясни как? Потому что я ничего не понимаю. Ты говоришь, что будешь рядом, но спустя минуту срываешься к Крис, выкидывая меня на обочине.

— Я не… — хмурясь, пытается опровергнуть Егор, но я не позволяю.

— Нет, Егор! Именно выкидываешь, потому что именно это я и ощущала, когда ты меня скинул посреди города на водителя, и помчался решать, какие-то проблемы Крис!

— Так в ней вся проблема? — он чуть приближается ко мне и склоняет голову, чтобы поймать мой взгляд. — В Крис? Так я не к ней поехал, Лина. И даже не её проблемы решать, а свои собственные. Так лучше? Это решит всю проблему?

— Моя проблема в том, что эта проблема вообще должна решаться! — на одном духу отбиваю я, и в этот же момент вздрагиваю, потому что рядом со мной раздаётся удар ладони о комод.

— Мать вашу, Лина! Проблема вообще должна решаться? Что это значит? У меня нет переводчика женских мыслей. Я ни хрена не понимаю, что именно тебя не устраивает! Я не был с Крис! Я не дрался в том ключе, в котором ты думаешь! И я точно ничего не делал, что хоть как-то могло тебя оскорбить!

Доходчиво? О, ещё как! Егор буквально взрывается и негодует, словно треснула какая-то каменная оболочка, за которой удерживал все эмоции. Возможно, я даже могу понять, что у него был сегодня очень тяжёлый день.

— Тогда в чем проблема сказать, где ты был? Почему ты не можешь мне открыться? — мой голос звучит мягче, почти умоляюще.

Мне кажется, что за его молчанием что-то важное, как какая-то стена, которая, если не обрушится, так и останется стоять между нами.

Егор и сам резко становится намного спокойнее.

— Потому что… — почти начинает он открываться и…

Нет, он качает головой.

На секунду мне кажется, что моё разочарование настолько сильно, что даже может причинить боль. Прикрываю глаза и, опустив подбородок, качаю головой. Один большой вздох, и я резко ухожу, тут же заворачивая в ванную.

Пространство, изоляция от его глаз. Хотя и выглядит как побег. Включаю воду и начинаю мыть руки, яростно намыливая их, будто они могут быть очень грязными. На самом деле беру короткую передышку, пытаясь всё осмыслить.

— Я не могу тебе сейчас сказать.

Егор в проходе, знаю это, его близость невозможно не ощущать телом, но я даже в зеркало взгляд не бросаю, не желая вообще сейчас смотреть на него.

— И что это должно значить?

— То, что ты должна доверять мне.

Я не выдерживаю и усмехаюсь. Как просто всё у него. Закрыв кран, сдёргиваю полотенце и так же яростно вытираю руки, после чего отбрасываю его, и сразу же пытаюсь выйти из ванны. Понятия не имею, куда побегу следом. Возможно, в гостиную, где мы уже не сможем поговорить. Вот только Егор даже не думает выпускать, преграждая проход рукой.

— Лина, — настойчиво, что я наконец не выдерживаю и смотрю на него. — Ты должна мне доверять.

И вот тут то и наступает предел.

— Доверять тебе? Ты серьёзно? — острота взгляда Егора предупреждает меня остановиться и подумать, что обязательно бы сделала, не будь во мне столько разрозненных чувств. Не будь этого дня, Крис, Олеси и собственной лжи. — Как я могу доверять тебе, после всего? Откуда должна взяться уверенность, что это даже не игра, Егор? Ты год надо мной издевался, спал с моими подругами. Господи, да я повидала твой язык во стольких ртах…

Что в следующую секунду он оказывается в моём. Егор ударяется в меня всем телом. Жестко вжимая в перекладину двери и хватая пальцами за скулы, чтобы даже не думала увернуться. Вот только я и не думаю. Меня точно огонь какой-то захватывает, жажда, которая не утоляется, каким бы грубым и яростным ни был поцелуй. Я будто готова выпить его. Всего. До дна. Принять каждую эмоцию, что он вкладывает в него. И даже то, сколько в нем боли.

— Отстойно, да, птичка, желать того, кого так яро ненавидишь? — вкрадчиво произносит, нежно прикусывая мою губу и гладя большим пальцем подбородок. Я же, несмотря на всю дикость его поведения, с ума начинаю сходить от его прикосновений. Дрожать всем телом и буквально тлеть, короткими рывками глотая воздух.

— Я не… — воздуха не хватает, пульс зашкаливает, а глаза Егора, так неотрывно глядящие в мои, лишь всё усугубляют. Невероятная смесь ярости и порока. — Я не ненавижу тебя, — всё же выдаю хриплым полушёпотом, желая закрыть глаза и выгнуться, когда ладонь Егора медленно и самозабвенно начинает скользить по моей шее, слегка сдавливая её.

Всего одно мгновение он следит за своей рукой, будто что-то обдумывая и осознавая для себя что-то крайне неприятное.

— Вот и я думаю, целуешься и трахаешься со мной так, будто не ненавидишь, — Егор поднимает взгляд и проводит большим пальцем по моим губам, — а вот язык в этом ротике говорит об обратном.

Я не выдерживаю. Даже не знаю, что действует на меня сильнее: его слова или напряжение между нами, но следующее, что звучит в звенящей тишине, громкая хлёсткая пощёчина. Но Егор даже никак не реагирует. Всего на секунду прикрывает глаза, когда его голова чуть дёргается влево, а уже в следующее мгновение горящие, безумные наши глаза смотрят друг в друга.

— Выпустила пар? — спрашивает Егор, будто то, что произошло абсолютно нормально.

Я скидываю с себя его руку.

— Знаешь что, катись ты к черту, Кайманов, с таким отношением! — взрываюсь, переходя на крик и совершенно не заботясь, что нас может кто-то услышать.

Егор, собственно, тоже молчать не собирается. Взрывается как по щелчку вместе со мной.

— Каким, мать вашу, отношением, Лина? Что, бл*ть, я должен ещё сделать, чтобы ты перестала меня ненавидеть?

— Ну уж точно не вести себя, как последняя сволочь! — ору на него, и Егор отступает назад.

Его глаза по-прежнему горят безумным огнём. Огнём, с которым пытается бороться.

— Чего ты хочешь от меня? — разводит он руками, говоря уже тише, но по-прежнему в порыве эмоций. — Чтобы я что? Извинился? Ну так я уже это сделал. Оправдывался? Так я не такой, Лина! Я знаю, что я сделал. Знаю ещё лучше тебя. А от моих слов ничего не изменится! Жалею ли я? Да, черт бы его побрал! Но я ничего уже не могу поделать. У меня нет машины времени, чтобы я отмотал время, вернулся в прошлое и никогда нахрен не выходил утром из той комнаты! Выкинул телефон или просто уехал из этого города вместе с тобой. Я ничего не могу изменить. Но я сейчас здесь! Как оголтелый несусь домой, чтобы быстрее тебя увидеть, потому что весь чертов день пытаюсь понять, что у тебя с телефоном и почему он, мать его, выключен, когда я, как идиот, написываю тебе по сотни сообщений в минуту, умоляя не обижаться на меня!

Егор выговаривает всё на одном духу, всего на пару секунд берет паузу, прикрывая глаза и проводя рукой по лицу, а уже в следующее мгновение намного спокойнее продолжает.

— Я не могу сказать тебе, Лина, не потому что хочу что-то скрыть от тебя, а потому что хочу уберечь. Ты сейчас то не готова меня окончательно простить, а если узнаешь весь масштаб, что я натворил, до того, как я это исправлю, где тогда я буду тебя искать? Потому что поверь, я вот ни хрена не готов тебя отпускать.

— Я не собираюсь никуда уходить, — тут же пытаюсь опровергнуть, сама не осознавая, почему обратное пугает меня не меньше Егора, но понимаю, почему он так думает.

Потому что я то и дело сбегала.

Егор снова возвращается ко мне, не прижимает к двери, но его тело касается моего. Встаёт надо мной и проводит кончиком пальца по подбородку, прежде чем приподнять его и заглянуть мне в глаза.

— Возможно и не собираешься, однако не прекращаешь себя осуждать за это желание.

Чтобы ты задумалась, на кого именно променяла свою мать. А ещё о том, что это на самом деле говорит о тебе, Эвелина.

Попадание по всем фронтам. Вот так просто Олеся вскрыла во мне то, что я даже не осознавала. Или предпочитала думать, что мне на это без разницы.

— И ты меня готов отпустить? — только сам дрогнувший мой голос уже должен служить ответом, чего именно в действительности боюсь.

Егор же снова коротко усмехается и берёт моё лицо в свои ладони.

— Я весьма польщён, что кажусь тебе всемогущим, но давай смотреть правде в глаза. У тебя есть деньги, Лина. В этом мире существует дохрелион стран. Не важно, сколько я влуплю сил и денег на твои поиски, если ты действительно захочешь выбраться из клетки, в которой я всё пытаюсь тебя удержать, ты это сделаешь.

Вот так просто, он признаётся, что означает клетка на его спине. Это он. Егор считает, что он для меня клетка, даже не подозревая, что именно он мне изначально и дал эти крылья.

— Поэтому ты должна принять решение. Я не хочу больше думать, что удерживаю тебя. Я не хочу больше бояться того, вернёшься ты домой или нет, после очередной недомолвки. Ты должна сама хотеть остаться со мной. Вот таким, какой я есть. Я всё расскажу тебе, обещаю. Но до этого момента ты просто должна довериться мне. Хотя бы решить для себя, можешь ты это или нет. Так что, подумай, Лина. Я не хочу торопить тебя, но завтра, перед этим цирком, я зайду к тебе, и если ты пойдёшь туда со мной, я буду считать, что ты готова навсегда отпустить прошлое.

И на этом всё. Егор не целует меня, не проводит на прощание пальцем по моему лицу, чего мне нестерпимо хочется ровно с того момента, как его руки спадают с моих щек. Он просто уходит, оставляя в тишине и одиночестве сделать выбор, который на самом деле сделала ещё три года назад.

Я не помню того дня, когда именно поняла, что по уши влюблена в своего сводного брата. Что исподтишка наблюдаю за ним, жду его прихода домой. Радуюсь, когда сидим за одним столом. Потребовалось время, чтобы осознать, что без него дни дома скучные, нежеланные, невыносимые…

Но я точно помню день, когда четко осознала, что хочу, чтобы Егор поцеловал меня. Что хочу его внимания. Всего его.

У меня никогда не было такого, что я получала что-то долгожданное. Хотя я даже внимания мамы никогда не жаждала так, как хотела Егора. Но в тот вечер я узнала, что такое желание жить. В тот момент, когда губы Егора коснулись моих… у меня до сих пор захватывает дыхание и всё сжимается под ложечкой от воспоминаний того ощущения. Оно как катапульта, резкий взлёт в небо, к самим звёздам.

Не стоит труда догадаться, что я испытала на утро. Как ещё долгое время не могла прийти в себя и поверить, что это был одноразовый пропуск в счастливую жизнь. Секунда в раю, чтобы потом тебя низвергли в ад с осознанием, что здесь тебе предстоит провести вечность.

Но в этот раз я не ощутила ничего подобного. Страх, волнение, всё время понимание, что это единственная секунда. До вчерашнего дня. До слов Егора «Я здесь, я с тобой». Даже слова «Я люблю тебя» не звучали для меня так сильно, как то, что я видела в его глазах вчера.

Поверила ли я ему? Я не знаю. Знаю лишь то, что я испугалась, когда он сказал, что отпустит меня. И что может быть такое, что он никогда не найдет меня. Внезапно я осознала, что у меня действительно есть выбор. Вот только это не принесло тех самых ощущений взлёта, как то долгожданное всего одно касание губ.

Когда я открываю дверь своей комнаты и вижу Егора, мне кажется, что сердце сжимается до уровня мизерной точки. Я видела его сегодня. Мимолётные фразы за завтраком, короткие взгляды и долгие, сарказм Егора в сторону отца и то, как он напрочь отказывался смотреть в сторону Олеси, будто отрицал её существование в доме. Точно обычный ничем непримечательный день. Вот только мы с Егором знали, что он для нас значит. И мне нравилось, что это ощущение маленькой тайны.

Хотя он и уезжал из дома два раза, пока я сидела в комнате и ждала вечера. Даже выходить не хотела, чтобы понаблюдать, как украшают дом, как прибывает обслуживающий персонал, что делает Эдуард или как нервничает Олеся. Ждала вечера, как того самого первого поцелуя, потому что с этого момента должно было начаться что-то абсолютно новое в моей жизни. И на этот раз я уже знала, что оно точно никуда не денется от меня.

И всё равно волнуюсь так, что руки подрагивают, жар волной накатывает и воздух в лёгких спирает.

Последние секунды до взлёта. Обратный отсчёт.

Егор в чёрном, невероятно мягком на вид костюме, вот только выглядит он всё равно по хулигански: рубашка расстегнута, руки в карманах, плечо у косяка двери, и взгляд, проходящийся от моих ног до глаз — как жаркий, греховный поцелуй, не смотрит, буквально ласкает. До момента, когда наши взгляды встречаются.

Мне хочется снова прокричать: Егор Кайманов сомневается!

И нервничает, чертовски сильно нервничает, хоть вида и не подаёт. Он как стальной, порочный принц из самой смелой и дерзкой мечты.

Мы ничего друг другу не говорим, оба молчим, утопая в этом моменте под лёгкую, ненавязчивую музыку, пока Егор не отталкивается, чуть отступая назад. Мягкая, будто предлагающая согрешить улыбка тянет уголок его губ вверх, когда он выставляет локоть, предлагая идти.

Да, черт возьми, да…

Я соглашаюсь, ощущая себя в этот момент едва ли не как в сказке. Улыбаюсь в ответ, беря его под локоть, и в этом же момент Егор буквально сгребает меня обеими руками в свои объятия. Запускает ладонь в мои волосы и прижимается губами к моему виску. Под моими ладонями его сердце бьётся так же быстро, как и моё.

— Черт бы его побрал, Эвелина, — выдыхает Егор около моего уха, и я прикрываю глаза, вдыхая его опьянительный запах парфюма. На ощупь ткань его пиджака ещё мягче, чем выглядит. — Ты просто охренительно божественна.

Ничего не могу с собой поделать и улыбаюсь ещё шире, мне безумно нравится его способность говорить комплименты бранными словами.

— Хотя, есть один минус, — я сама не замечаю, когда его ладонь соскальзывает с поясницы и оказывается на моей попе, а пальцы цепляют край шорт комбинезона, добираясь до кожи. — Их не задрать, чтобы взять тебя прямо так.

Егор легонько кусает мою шею прямо там, где на максимальных скоростях стучит пульс, и я начинаю понимать, что мой разум медленно, но верно уплывает из реальности. Мне нравится, какой эффект производит на него мой наряд, который ещё месяц назад не решилась бы надеть, хотя этот чёрный, шёлковый комбинезон куплен ещё моей мамой год назад. Элегантный и смелый, с глубоким вырезом на груди, максимально коротенькими шортиками, и длинными рукавами. Свободный, но в тот же момент делающий акцент на самых нужных местах. Он как тонкая вуаль, буквально льётся по коже.

Ныряю ладонями под пиджак и прихожусь по его торсу. Смесь гладкой ткани и твёрдых мышц окончательно отключают способность мыслить. Иначе следующего я бы никогда не осмелилась произнести вслух.

— Ночью я разрешу тебе его разорвать, — приподнимаясь на носочки, шепчу ему в ухо, и Егор вымученно рычит мне в плечо.

— К черту ночь. К тебе или ко мне?

Я улыбаюсь, бросая украдкой взгляд на первый этаж. Нас оттуда не видно, но если хоть кто-то поднимется хотя бы до середины, мы станем главной темой сегодняшнего вечера.

— В гостиную, Егор.

Отступаю назад и тяну его сразу за собой. Хотя выражение лица Кайманова вполне красноречиво выдаёт, насколько ему не нравится мой ответ. Однако всего после одного короткого вздоха, он всё же уступает и ровняется со мной, на ходу выставляя локоть, за который берусь.

— Мы будем скандалом, — с волнением констатирую, когда нас одаривает первый же взгляд.

И это ещё нас не видел вместе Эдуард и те, кто нас действительно знает.

Егор прислоняется губами к моему виску:

— Да хоть самой войной, птичка. Зато сразу видно, что место под солнцем намертво занято.

И он тут же это доказывает, влажно целуя меня в место под ушком. Я же едва землю из под ног не теряю, на миг закрывая глаза и пытаясь справиться с дрожью. А после я просто понимаю, что на окружающих лучше не смотреть, чтобы не покраснеть после такого.

Народ уже потихоньку собирается, пока что в районе гостиной и холла. Олеся похоже решила послушаться отчима и не ограничиваться одним баром. Везде расставлены круглые столики с разноцветными, подсвеченными неоновым светом горки из бокалов с шампанским. Самих виновников торжества пока что не видно, но спустя минут пятнадцать, нахожу их взглядом на улице. Они рядом, и я даже морщусь, когда вижу, как трепетно Эдуард касается всё время плеча, локтя и поясницы девушки, разговаривая с кем-то из гостей. Он конечно тоже в костюме, в чёрном, и как и Егор отказывается придерживаться строгости, не надев ни галстук, ни бабочку. А Олеся… ох, это действительно несправедливо, что она может так восхитительно выглядеть. Она в тонком, облегающем платье цвета ванильного молочного коктейля, чуть ниже колен и с невероятно лёгким плащом-шлейфом, состоящего будто из одних мелких блёсток. Волнистые волосы собраны в высокий хвост. Она постоянно улыбается и смеётся, а у меня едва ли не желчь в горле стоит от вида счастливой парочки. Я даже не сразу осознаю, что руки Егора на моей талии и он обнимает меня, притягивая спиной к своей груди. Мы стоим поодаль ото всех, почти на углу дома, рядом на каменном заборчике стоят два бокала шампанского, но ни он, ни я не пьём.

— Хреновое зрелище? — спрашивает Егор, замечая, на кого я уставилась.

Очевидно, моё лицо выражает желание оказаться сейчас посреди ночного, жуткого кладбище, нежели здесь.

— Я не знаю, — пытаюсь ответить деликатнее.

Все же Эдуард его отец, и он проходит это уже во второй раз. При том намного спокойнее. Пожалуй, за весь вечер это первый раз, когда он не отказывается принимать существование новой мачехи. Я не должна выглядеть более задетой, чем Егор, однако, лгать тоже не хочу.

— Я не хочу жить с ней под одной крышей.

И я уже взяла на заметку, что пора обдумывать варианты, куда съезжать.

— Мы не будем здесь жить, даже если завтра она исчезнет из этого дома.

Мы? Это самое первое, что заставляет меня, наконец, оторвать взгляд от Олеси и посмотреть на Егора. Его лицо на одном уровне с моим, поэтому он сразу крадёт мимолётный поцелуй, смотря в мои глаза.

— У меня есть несколько квартир здесь, и одна в столице, — неожиданно выдаёт он, а на мой изумлённый взгляд пожимает плечом. — Что? Было бы лучше, если бы я сливал деньги на тусовки и наркоту?

— Нет, но… Я не собираюсь жить с тобой, — возражаю тихо, даже не понимая, отчего так сильно разволновалась.

А в ответ лишь короткая усмешка.

— Ну, да. — Я снова желаю возразить, сказав, что его самоуверенность может жестоко обжечься, но Егор быстро переводит тему. — Плюс у нас целое лето отмокания в горячих источниках и походам по горам. Как минимум двухмесячный отдых твоим глазам от неё обеспечен.

Я улыбаюсь и даже не думаю больше возражать, два месяца уже лучше, чем ничего.

Спустя час мы всё ещё болтаем, оставаясь сидеть вдалеке от гостей и обсуждая знаменитые вершины и то, что мы о них знаем. Кто бы мог подумать, что я буду с Егором обсуждать Эверест и почему на его пик не может сесть вертолёт. Но это оказывается очень легко. Надо просто разговаривать и пить шампанское, которое развязывает язык и стирает все неловкости. Однако пью я одна, Егор лишь изредка закидывает себе в рот маленькие кусочки фруктов и ходит иногда в дом, чтобы оттуда что-нибудь принести. И я не сразу замечаю, что скрывается он только тогда, когда на горизонте нет Олеси. Первые три раза я рассматривала как совпадение, а вот с раза шестого отчётливо поняла, что Егор за ней следит. А ещё то, что он меня спаивает и всё чаще начинает намекать, что пора возвращаться в комнату.

Мне. Без него.

Тактичен ухожу от ответа, отмахиваясь и переводя всё якобы в шутку, что уйду не раньше, чем увижу, как Олеся опозориться. То есть, никогда, исходя из того, как она ведёт себя и передвигается.

Сама же начинаю понимать, что чем меньше остаётся времени до ночи, тем более заметней Егор следит за ней. Острым, презренным взглядом. Мне улыбается вскользь, да и слушать начинает чисто для галочки.

Нет, это не недоверие, я приняла решение и точно знаю, что Егор не собирается намеренно причинять мне боль, однако не могу противостоять интересу, что происходит и не проследить за ним в очередной раз, когда он вызывается обновить мой бокал. Я все ещё помню, что она говорила мне, и что-то из этого теперь не даёт покоя. Так ли провокационны были её слова? Или она всё же говорила буквально?

Егор скрывается за поворотом к двери, и я встаю, собираясь идти за ним, как вдруг осознаю, что с алкоголем однозначно нужно заканчивать. Перевожу дыхание и, немного помахав руками на пылающее от духоты лицо, всё таки двигаюсь к дому. Заворачивая, первым делом отыскиваю взглядом Егора возле ближайшего бара, убеждаясь теперь на сто процентов, что он отыскивал причину. Как вдруг:

— Здравствуй, пропащая красавица, — звучит почти возле уха, и я резко оглядываюсь, едва ли не падая от такого необдуманного поворота.

Но меня ловят и даже как-то по свойски прижимают к себе. Хотя я и не могу сказать, что не обоснованно. В последнюю нашу встречу он думал, что мы двигаемся к отношениям.

— Забавно, как у нас с тобой всегда получается встречаться. Прям сама судьба, — говорит мне Дима, нагибаясь ко мне и улыбаясь.

Вот только как-то совсем не тепло, как обычно. Нет, от этой улыбки теплоты ровно столько же, как от могильной плиты. Позвоночник пробирает ознобом, я отстраняюсь от парня, глядя на него невероятно изумлёнными глазами.

— Что… — оглядываюсь по сторонам. Не знаю, ищу ли Егора, потому что боюсь его реакции или по тому, что боюсь остаться без него. — Что ты тут делаешь? — наконец собираюсь я с мужеством, решая, что всё же хочу, чтобы Егор был где-то поблизости.

— Я? — Дима будто приятно удивлён. — Помнишь, я тебе рассказывал, что моя сестра собирается замуж? Вот, Эвелина, это её предсвадебная вечеринка. Оказывается, мы скоро станем родственниками.

Глава 46. Егор

Гребаный цирк.

Пропускаю пару уходящих гостей и приваливаюсь плечом к открытой входной двери так, чтобы было видно выход из коридора, ведущего в кабинет, попутно подкуривая сигарету. За день и так пол пачки ушло, пока выслушивал и разбирал всё, что удалось накапать на Олесю, которая и не Олеся вовсе. Накурился по самое не хочу. Но оставаться более менее спокойным получается только так. По крайней мере, руки занять, которые так и норовят сомкнуться на шее этой стервы. Я на неё смотреть то нормально не мог, переживая, что выволоку дрянь из дома раньше времени. Спасало, что голова была забита другим, более важным в моей жизни, чем какая-то ненормальная, непонятно зачем устроившая этот спектакль. Хотя за одно то, что они втянули сюда Лину, уже можно было бы обоим ноги переломать. Ей и её ублюдочному братцу.

Долбанная мозаика, пока составил все пазлы, едва мозги не вскипели. Пришлось выбить из Удава буквально всё дерьмо, чтобы он заговорил. И не одному мне, заинтересованных в перспективе переломать ему позвонок во всех двенадцати отделах нас оказалось двое.

То, что у него сломаны всего два ребра, вообще считаю милосердием. Яр в отличие от меня жаждал крови за использование брата, когда я себе нашёл добычу поинтереснее.

Заказчика.

Того, кого — богом клянусь — спасёт только аппарат Илизарова, чтобы тот начал снова ходить после того, как я до него доберусь.

Пока же — причина.

С Олеси её спросить проще, как оказалось, домашний адрес главного прокурора получить не так просто. Не то чтобы я рассчитывал найти его на сайте Генпрокуратуры, однако, чтобы уж совсем упереться в тупик…

Хотя и это только формальность, в отличие от домашнего адреса, поднять старые дела проблем не составляет. А когда в них ещё и фигурирует твоя фамилия рядом с фамилией сына прокурора? Готов отдать голову на отсечение, его папаша перепрыгнул то через несколько голов, когда местечко освободилось, только для того, чтобы закрыть меня далеко и надолго, раз с первого раза не вышло. Хотя и то, чего он тогда добился, уже было много, когда твой отец живет по соседству с главным прокурором того времени и они довольно неплохие друзья.

И, да, я очень хорошо помню, сколько отец мне выедал тогда мозг, что избил сына прокурора и тот настаивал на высшей мере пресечения, грозя скандалами о подкупленной верхушке. Вот только самого сына… ни хрена. Помню разбитое лицо, кровь и слюни, и всё повторяющееся, что я кого-то уничтожил. А ещё то, что зачинщиком, пожалуй, впервые был не я.

Не удивительно, что в этот же вечер я едва не получил ножевое. Что ж… первый блин комом, как говорится. А вот второй? Уже чаша весом перевешивала не в мою пользу. И я был бы идиотом, если бы не понял, что третий удар не за горами.

Однако, единственного шанса уничтожить меня, он всё же лишился.

Птичка.

Вот, когда бы я, пожалуй, признал, что он уделал меня. Всё остальное сейчас вообще для меня мало имеет значение. Вопрос уже в том, чтобы убрать их подальше от Лины, так как от этих двоих ждать можно чего угодно. Но даже при всем этом, я не собирался из сегодняшнего вечера делать представление. Какие бы напряги ни были у меня с отцом, позорить его при всех — удел слабаков.

Вот только тут и загвоздка, самого отца уже час как нет, а он ни за что бы не ушёл с собственной вечеринки, оставив общаться с такими гостями свою невесту.

— Не выезжал, — говорит Рим, возвращаясь от охраны. — Машина тоже в гараже, так что можно исключить, что они его пропустили.

— Дерьмо, — не воздерживаюсь прокомментировать последние обстоятельства.

У меня нет привычки переживать за отца, да и он сам в состоянии постоять за себя. Но мне бы точно не хотелось, чтобы с ним что-то случилось по моей вине.

— Что на счёт?.. — Рим кивает в сторону коридора, за которым по-прежнему слежу, и я качаю головой. — И что она там может делать столько времени?

Да вот и я этим же вопросом задаюсь.

— Понятия не имею. Доступ к камере от кабинета имеется только у отца. В остальном… сомневаюсь, что может отрыть что-то важное. Отец охотнее растянется с рукой, нежели позволит кому-то добраться до его империи. Так что, узнаем, когда найдём отца. Уверен, что не видел его без этой стервы?

Рим четко качает головой.

— Я бы не удивился, если бы они даже в туалет за ручку ходили.

Дерьмо в квадрате.

Гляжу на часы. Двенадцать минут. Я опаздываю к Лине уже на десять.

— Ладно, — откидываю окурок в сторону, — возможно, пора всё-таки пообщаться с мачехой. Можешь приглядеть за Линой?

Отстойная идея, учитывая, что у нас только сегодня всё наконец наладилось, но другого выхода не вижу. К тому же, завтра я попытаюсь ей всё объяснить. До сих пор не знаю, как говорить ей в глаза, что её использовали из-за меня и моих же косяков, но лучше так, чем она снова поймает меня на лжи. Это ещё хорошо, что я додумался попросить друга подстраховать меня, иначе пришлось бы разрываться между ней и отцом.

Рим без вопросов кивает, однако двигая уже в направлении заднего двора не воздерживается от подколки:

— Надеюсь, ты меня не прирежешь, если я случайно приближусь к ней на лишний сантиметр.

Закатываю глаза и показываю ему фак, хотя и не могу отрицать, что такая заминка скидывает немного напряжения.

Перед входом в коридор, ещё раз оглядываюсь, сканируя холл и часть гостиной, что доступна с этого ракурса, но отца нигде не нахожу. И это окончательно убеждает меня, что пора раскрывать карты, пока не стало слишком поздно. Перед тем, как открыть дверь, прислушиваюсь к звукам, рассматривая вариант, что отец может быть там. И я точно не готов увидеть, чем он занимается со своей невестой.

Но нет, тишина.

А когда всё же открываю, несколько офигиваю, заставая Олесю, сидящей в кресле отца и явно кого-то ожидающей. И судя по расплывающейся улыбки на её губах, она его дожидается.

— Я была о тебе более лучшего мнения. Задерживаешься как минимум минут на пять.

Я хмурюсь, однако марку стараюсь держать, не подавая ей вида, что меня можно застать врасплох.

— Ну, меня никто не звал на приватный разговор, а мысли читать я пока что, к сожалению, не научился.

Прохожу в кабинет, держась непринуждённо и засовывая руки в карманы, попутно как бы между делом оглядываю его. У меня может уже и развилась паранойя до максимального предела, но не удивился бы, если бы увидел где-нибудь ноги отца.

— Ты следишь за мной весь вечер, и думаешь, делаешь это так незаметно?

Я останавливаюсь в нескольких метрах от стола и, наконец, смотрю на «Олесю».

— У тебя имеется отличный шанс уделать меня и сказать, что я тронулся головой.

Но она этого не говорит, нет, эта ненормальная улыбается, с вызовом глядя в глаза и покачивая ногой, закинутой на другую ногу. Слишком наглая и самодовольная, она сидит так на кресле, будто только что захватила его не иначе как трон.

Ладно, хватит прелюдий.

— Где отец?

— Спит, — отвечает коротко, а потом пожав плечами смотрит в сторону и кривит губами, создавая вид самой невинности. — Нынче шампанское такое небезопасное, никогда не знаешь, что тебе в него подсыпят.

Сука.

— Это признание? — тон голоса обыденным держать больше не получается.

Из нас двоих, я похоже единственный, как олень, придерживаюсь спектакля, когда даже актёры вышли из своих ролей.

И Олеся тоже считает это пустой тратой времени, фыркая и закатывая глаза.

— Господи, Егор, я действительно была о тебе лучшего мнения. К чему эта осторожность? Где тот Егор Кайманов, которого я хочу увидеть? Я бы предпочла уже перейти к самой интересной части этого разговора.

Что за…

— Какой ещё интересной части, Олеся? — нихрена не понимаю. И почему у меня вдруг складывается впечатление, что я где-то оплошал? — Или к тебе лучше обращаться, Алиса? — пытаюсь вернуть контроль над ситуацией, но ни одного попадания, она вообще не теряется.

И эта чертова ухмылка… ей богу, эту дрянь выдрессировал сам Сатана на непоколебимость.

— Ну вот, уже лучше. Понравилась моя подсказка?

Подсказка… Ладно, вот теперь я точно нихрена не понимаю. Я был уверен, это её косяк. Чтобы попасть к Марине, нужен паспорт. Это моё требование, прописанное в договоре.

— Ооо, — смех и ещё шире улыбка, у меня же на смену растерянности приходит ярость. Кипеть начинаю, ощущая себя последним идиотом, которого обвели вокруг пальца. — Ты так и не понял.

— Олеся, бл*ть! — не выдерживаю, дёргаясь к столу и упирая в него кулаки.

Но она даже глазом не моргает, выставив палец, деликатно поправляет, будто мы тут на форуме по гребанной этике.

— Алиса. Раз уж всё вскрылось, предпочитаю так.

— Да мне насрать, хоть, бл*ть, Алёша, — рычу, теряя терпение. — У тебя есть минута мне всё объяснить, пока не намотал твои гребанные волосы на кулак и не выволок за них у всех на виду.

Бинго. Стерва злится, маленький, едкий огонёк загорается в её глазах. Лицо старается держать, но на провокацию поддаётся. Второй раз замечаю, что ей не нравится, когда настолько её презираю.

— Думал, что всё так просто? — пытается ударить в ответ, почти шипя и наклоняясь вперёд, будто показывает, что совсем меня не боится. — Я пробралась в твой дом, водила за нос вас с отцом столько времени, и облажалась бы на своём имени? — вкрадчиво проговаривает с ядовитым злорадством. — Думай, Егор, думай. Я дала тебе ответ на вопрос, который мучил тебя столько времени.

Яростно вглядываюсь в её глаза. Вопрос?.. Пока…

Хватаю её за скулы раньше, чем осознаю, что делаю.

Это не бомба. Это, бл*ть, чертов ядерный взрыв. Шум атомного реактора накрывает со всех сторон. За пеленой, мать вашу, красной всё. Глаза этой суки только вижу. Огромные, испуганные, но горящие такой свирепой ненавистью, что с моей потягаться запросто может. Я же выдавить из неё всё это хочу, пальцы с такой силой сжимаю, что до костей добираюсь, думая лишь о том, как яро жажду ощутить их треск. И даже не сразу слышу пробирающийся до разума голос:

— Э-ве-ли-на, — шипит дрянь, даже ни разу не показывая, как ей больно. А ей больно, я, бл*ть, для этого все силы прилагаю.

— Даже не вздумай…

— У моего брата, — опережает она, и из меня будто вся сила разом уходит.

Держать не перестаю, но срабатывает, как выключатель, руки трястись начинают.

— Ещё одна ошибка с твоей стороны, Кайманов, и ты свою прелесть невредимой не увидишь, — продолжает она намного более сильным голосом, когда мои пальцы в конец парализует.

Я всё ещё хочу её уничтожить, на части рвёт, как хочется раздавить её череп. И это уже не только за мою мать. За Лину. За все последние три года. За то, что я натворил. Во мне столько ярости, что кожа вот-вот пойдёт трещинами от того, как пытаюсь её сдержать.

— Убью, нах*й, — цежу, не отводя взгляда от горящих глаз стервы, когда она медленно убирает мою руку от своего лица и так же медленно отклоняется назад. На сей раз она хоть и пытается вести себя непоколебимо, я знаю, что опасается. Сама глаз не отводит, точно видит, что у меня в мыслях.

— Убил бы, даже не сомневаюсь, — говорит серьёзно, — вот только ты будешь далеко от меня, за решёткой.

Она ждёт удивления от меня, вот только я точно окаменел. И дело не в том, что не могу больше чувствовать эмоции, я их к чертям отключаю, чтобы не натворить такого, что она даже не представить себе не может. Мне похрену, какие она ещё будет провокации кидать, она хочет, чтобы я продолжал играть в её игры, получая от меня реакцию — но нихера. Даже грамма этой суки не дам.

— Где Лина?

Ей не нравится тон моего голоса. Да и вопрос, она хочет, чтобы я переживал о другом.

— Пока что здесь, но это не надолго. Хотя это тоже зависит от тебя и насколько хорошо ты будешь выполнять то, что от тебя требуется.

Играет, знаю это. Но у меня духу не хватает узнать, на что эти двое способны. И так зашли уже далеко, а значит точно знают, что это сойдёт им с рук.

— А если нет? Ты ведь не думаешь, что вы оба бессмертные? Да и не думаю, что вас отмажет папочка, если вы что-то Лине сделаете.

Но моя уловка не срабатывает, никакого сомнения в глазах, когда она поднимает со стола телефон и держит его в воздухе.

— Хочешь проверить?

Нет. Нет, бл*ть. И как бы мне ни хотелось не идти на поводу этой стервы, у меня нет никакой уверенности, что Рим успел добраться до Лины раньше ублюдка. Ублюдка, которого Лина знает, а значит и не подумает, что он может ей что-то сделать.

Взреветь готов. Эта херня сильнее меня, колбасит так, что в костях отдаётся.

— Говори, — цежу сквозь зубы, упирая кулак в стол, вдавливая его, представляя, что под ним голова кого-то из них.

И наконец Олеся улыбается. Если бы ей не надо было передо мной держать лицо, уверен, что прям хлопнула бы в ладоши.

— Ты должен сдаться, Егор, как есть. С поличной. Клуб, драки, все то, что ты натворил, — начинает с воодушевлением, а потом поднимается на ноги и выходит из за стола, медленно шагая в сторону диванчика с правой стороны. — Ты должен ответить за всё, что сделал. Слишком многое сошло тебе с рук, а таким, как ты, самое место за решёткой. И уж поверь, парой годиков ты не отделаешься.

Мля, усмехнулся бы, если бы мог.

— Отец прокурор, конечно же, об этом позаботиться.

И вот тут она наконец не выдерживает и хлопает в ладоши, понимая, что какой бы там ни был план, он начал двигаться с мёртвой точки.

— Бинго! — она садится на диван и закидывает ногу на ногу. — Ну вот видишь, не такой уж и глупый. Наконец, начинаешь, да, соображать, что к чему идёт?

Лучше бы не соображал. Потому что я реально начинаю понимать, что это было продумано слишком тщательно.

Я выпрямляюсь и поворачиваюсь телом к ней.

— Не слишком ли много усилий, чтобы отомстить за одну разбитую рожу?

Мне кажется, что всё наконец-то сложилось в одну картинку, теперь вообще сомнений нет, почему и когда всё было сделано. Вот только богом клянусь, есть что-то ещё. То, что никак не понимаю.

Потому что даже Олесе не нравится, что я не могу по-прежнему найти всех переменных.

— Знаешь, в чём твоя проблема, Кайманов? Ты одержим. Одержим до такой степени, что не видишь ничего вокруг себя. Ничего и никого, — вот, когда в её голос проскакивают эмоции. Личное, давнее, что сидит в ней ненавистью ко мне. — Честно? Мы так переживали, что вся задумка накроется, стоит тебе увидеть меня или Диму… Да, три года не маленький срок, да и со мной хорошо поработали медики, чтобы убрать последствия моей самой большой ошибки. Но чтобы совсем ничего? Кто на такое способен? Монстр? Тот, для кого все безлики, кроме одной недоделанной святоши, ради которой готов идти по головам и калечить людей.

Я тихо рычу, ничего не могу с собой поделать. Лина неприкосновенна, особенно в таком ключе. Не этой стерве говорить о ней такой.

— Дай угадаю, — говорю на небрежную манеру, прекрасно убедившись, что именно она и выводит её из себя. Особенно, когда я небрежен с ней, что тоже резко становится оправдано. Вот, в чем она заключается: — Мы переспали?

Она зло и сухо смеётся. Неестественно, стискивая пальцы в кулаки.

— Переспали? — шипит, подаваясь вперёд со взглядом чистейшей ненависти. — Я забеременела от тебя! Забеременела! А когда сказала тебе об этом, ты тупо посмеялся надо мной, сказав, что такого быть не может, потому что ты не помнишь меня, а даже если было, то всегда используешь защиту и раскрутить на деньги у меня тебя не получится!

Какого…

Я живо начинаю отматывать время назад, слишком интенсивно роясь в памяти. Мозг буквально вскрываю, пытаясь чёрные дыры вывернуть в картинки.

Три года назад. Свадьба. Мать в клинике…

Чертова вина за то, что испытал облегчение и мне не пришлось делать выбор. Я пил тогда почти не просыхая. Меня тренер даже с ринга снял, потому что не мог контролировать ярость. Я натворил тогда дел похлеще, чем одна мимолётная ночь. Куда похлеще, что до сих пор аукается мне в лице бывшего друга.

«Ты уничтожил её».

Я прикрываю глаза ладонью, долбанный калейдоскоп картинок несётся всё дальше. Это я, это всё я. Из-за меня умерла мама…

— В каком я был состоянии, когда ты ко мне подходила?

Я всё ещё пытаюсь отыскать тот самый момент, просто потому что быть не может, чтобы я упустил такую информацию. Как бы к ней ни относился…

— Какое это имеет значение? — непонимающе спрашивает она, будто я её оскорбляю.

Я её оскорбляю. Всё, бл*ть, финал.

— Большое, твою мать! — ору во весь голос, впиваясь в неё бешеным взглядом. — Ты дура? Подходишь говорить такие вещи и даже не можешь убедиться, что человек адекватен и слышит тебя?

Её защита пробита. Не знаю, какими силами она удерживала то, что вырывается из неё сейчас, ей богу, вполне может спалить меня нахрен к чертям.

— А что бы это поменяло! Ты был бы менее жесток? Или, может быть, не посмеялся бы надо мной? Ну, ты бы что?.. Признал этого ребёнка?

Я даже врать не собираюсь.

— Нет, но…

А она только этого и ждёт. Ещё большой ненависти.

— То-то и оно! Этого ничего бы не изменило! Разве что, денег бы на аборт подбросил!

Это, мать вашу, уже какой-то треш. Зажмуриваюсь и тяну со всей силы за волосы, а потом распахиваю глаза и в отчаянии развожу руками.

— А чего ты ждала? Что переспав с первой встречной, я должен буду на ней женится? Или что? Ты была совершеннолетней, я тебя не насиловал, это был твой чертов осознанный выбор! И разве я был не прав? Я трахал тебя без гандона?

Настаёт её очередь отвечать это:

— Нет, но…

Но я нихрена ей не даю сказать больше.

— И я был единственным, кто с тобой спал? — на этот раз не отвечает, взгляд выдаёт, злостный и острый. Дышать начинает чаще и краской идёт. — Тогда какого хрена ты решила, что вообще беременна от меня? Или ты по принципу, кто последний тот и папа?

Всё, ещё одна плотина взрывается.

— Ну, ты и ублюдок!

— Я? — я смеюсь, громко и совершенно неадекватно. — Ты нормальная? Ты, бл*ть, убила мою мать! Угрожаешь моей девушке! Обманываешь моего отца. И это я ублюдок?

Твою мать… прикрываю глаза. Держи себя в руках, держи… но нет, ни хрена. Прорывает, пинаю со всей дури ножку маленького стола почти у ног этой стервы, что та резко вздрагивает, проглатывая то, что собиралась ответить. И это хорошо, потому что не факт, что я не засунул бы ей в глотку обратно каждое слово.

Вот только её тихое:

— Ты тоже убил мою мать, — резко останавливает меня, приводя уже в какое-то крайнее состояние.

— Что я сделал? — голос дикий, ещё немного и эта дура подпалит мой мозг.

Она мечет в меня взглядом, точно кислотой желает обдать.

— Если бы ты был менее жесток, если бы не обсмеял меня, если бы сказал что-то хотя бы поддерживающее, я бы никогда не сорвалась. Напуганная, униженная, чувствующая себя настолько грязной, я хотела только одного — чтобы не было так больно. Сама не помню, как схватила нож, как младший брат пытался его у меня забрать, но я так свирепо сопротивлялась, что вместо вен было изуродовано лицо… — берёт паузу. Говорить ей сложно, вижу, как выдавливает слова, однако выдержка делает своё, её голос ровный. У меня самого что-то пробирает от холода, что несёт от её интонации. — Когда нашла нас мама, обоих в моей крови, она не поняла, что происходит. Она так истошна кричала, чтобы Дима остановился… — её голос дрогнул. Но даже при этом ей потребовалась секунда, чтобы сглотнуть и взять себя в руки. — Она была больна, её сердце просто не выдержало. Когда приехала скорая, она была мертва, я истекала кровью, а Диме досталось выбирать, кого именно спасать. Так что, да, Егор, ты убил мою мать, убил ребёнка, мою психику и моего брата. Всего парой слов.

Просто. П*здец.

Прикрываю глаза и провожу рукой по лицу.

— Ты больная, — у меня больше и нет слов, но встречая острый взгляд Олеси, не могу воздержаться. — Ты понимаешь, что винишь меня за свою тупость? Ты разве не знала, к кому прыгаешь в койку? Ты не знала, какой я?

Конечно, она знала. По глазам вижу отклик, яростный огонёк, впервые направленный не на меня.

— А теперь все должны расплачиваться, что в своё время ты не смогла понести ответственность за свой собственный выбор! И чего ты ждёшь, жалости?

Жестоко? Да. Но я точно не собираюсь брать на себя чужие ошибки, мне хватает своих собственных, которые хотя бы могу признать. А вот она нет, нерушимая стена.

— Жалости? От тебя? Нет, Егор, мне точно не нужна твоя жалость. Мне нужно, чтобы ты прочувствовал по полной программе всё, что принёс нашей семье. Око за око, Кайманов.

Я качаю головой.

— В отличие от вас, я никого собственноручно не убивал, подставляя другого — совершенно невиновного — человека.

Сложно держаться спокойно, говоря подобное, но мне нужно, чтобы она выдала всё, как есть, уже осознав, что рассчитывать на благоразумие абсолютно бесполезно. Но выходит как-то так себе, потому что соглашаться она не намерена.

— Убили? — Олеся качает головой. — Мы никого не убивали. Дали выбор, просто передали изголодавшемуся по наркоте слишком большую дозу, которую Дима достал у ещё одного твоего врага. Признаться, я даже изначально не знала, что сделал Дима. Он ведь хотел сам с тобой поквитаться, но тягаться с бездушной машиной? — и снова покачивание головой, на этот раз медленно, самозабвенно, получая удовольствие от каждого слова и паузы, растягивающей момент сладкой месте. — Но вот тут то ты и проиграл, Егор. Если бы Дима добрался до тебя, выплеснул всю ненависть, у него бы никогда не возникло желание тебя уничтожить, когда ты растопил только ещё больше его ненависть. Он решил заплатить деньги, чтобы тебя порезали, что, к сожалению, не вышло. Ты должен был прочувствовать на собственной шкуре как режет сталь ножа. А потом, лёжа в больнице, узнать, что твоя мать умерла, приняв смертельную дозу наркоты, не выдержав того, что с тобой случилось. К несчастью, с тобой не вышло. И всё пошло наперекосяк, пришлось придумывать что-то другое, что ранит тебя также сильно. Скажи, каково это узнавать, что человек, которого ты любишь, убил кого-то тебе дорогого? Потому что, только спустя больше двух лет, я поняла, что мы не прогадали, ударив тебя по самому больному, видя, какой жизнью ты живёшь, когда ты пришёл ко мне в полнейшем отчаяние, подговарить отомстить отцу и единственной, до кого тебе есть дело.

Спокойно. Спокойно…

Руки сами собой сжимаются в кулаки, а за рёбрами давит рык, ор, ярость, которые невероятными усилиями содержать получается. Она должна говорить дальше. Непонятно, каким чудом, но мой мозг думает сейчас чересчур превосходно, осознавая, что выбраться из дерьма, в которое она хочет меня вогнать, можно только оставаясь спокойным. С трудом сглатываю, вгоняя обратно звериное нутро.

— Вы подставили невинного человека, — говорю я и делаю паузу. Даже имя её рядом с этой ненормальной произносить не хочу, она на Лину реагирует чересчур агрессивно, а я не хочу, чтобы что-то пошло не так, и эта дрянь не успела на ней отыграться, но это надо сделать. — Вы изуродовали не только мою жизнь, но и жизнь Лины, вписав её имя.

И я не прогадываю, она бесится, что я защищаю Лину. При ней, когда Олесю жалеть даже не думаю.

— Невинную? — переспрашивает с нажимом. — Она сделала свой выбор. Она выбрала тебя, хотя изначально мы ожидали, что она увидит тебя, мы хотели её уберечь! Показать, какой ты! Но она же… Она не смогла даже тебя заснять, чтобы на тебя открыли дело! — пылко выдаёт стерва, а потом, будто опомнившись, берёт себя в руки, разглаживая невидимые складки на ногах. — На данный момент, твоя Эвелина лишь пожинает плоды своей же глупости. Никто даже и подумать не мог, что она решит защищать тебя.

Оказывается, актёр из меня фиговый. Потому что даже я слышу, какой шумный делаю вздох, заостряя ошалелый взгляд на глазах Олеси. Мне нельзя так пялиться на неё, не хочу, чтобы она думала, что может хорошенько ударить по мне, однако информация привносит сбой во все мыслительные процессы. Все они в клубе, заточены на картинке натянутой улыбке Лины, когда ей пришлось встретиться со мной лицом к лицу. Она должна была меня подставить, но не стала.

Хочется взять паузу и просто обмозговать это, но времени нет, уже вижу начавшую растекаться по губам стервы ухмылку, означающую ещё одну победу надо мной, которой не могу позволить насладиться.

— Где она? — пресекаю момент её ликования.

На этот раз без имён, провоцировать больше нет необходимости, напротив, пусть думает, что иду на все её условия.

Хотя я и так пойду, независимо от того, удастся мой план или нет.

— О, не так быстро, сначала ты должен сдаться с поличным. А потом, если тебе, конечно, дадут, позвонишь и поговоришь с ней. Хотя, не уверена, что это получится в ближайшее время. Ведь адвоката тебе вызывать будет не кому. Если Эдуард вообще захочет это делать, после того, как ты опозоришь его перед всеми его знакомыми. А ты думал, для кого эта вся вечеринка? — разводит Олеся руками с невероятным блеском ликования в глазах. Даже представить сложно, сколько раз она это прокручивала в своих мечтах: — Это всё для тебя, Егор.

И снова мне хочется усмехнуться. Наивная дура, столько времени пробыла с моим отцом, а так и не поняла, каким образом он действует. Кайманов Эдуард не прячется от проблем, он уничтожает их, хоть и угрожал мне миллион раз, что оставит гнить за решёткой. Мы оба знали, что это просто слова, позволяющие ему оставлять за собой последнее слово. Единственное, что здесь правда, адвоката мне придётся ждать, пока он не придёт в себя. А я понятия не имею, что ему подсыпала эта ненормальная и какие вообще будут последствия. И пусть это риск, но я нифига не готов идти на её условия.

Качаю головой.

— Не выйдет. Ты можешь вызывать полицию прямо сейчас, но я не произнесу ни единого слова, пока не удостоверюсь, что с Линой будет всё в порядке.

Вот тут то мы и приходим в тупик. Олеся злится, стискивает зубы, хотя и пытается выдать ухмылку.

— Как думаешь, громко ли будет кричать твоя принцесса, когда ей сломают, например, руку?

Сука, дыши, бл*ть, Кайманов… дыши.

Со всей дури стискиваю челюсть, чтобы заглушить животное рычание. Мне уже срать на какую-либо игру или выдержку. Пусть лучше видит, что ходит по острию ножа.

— Я уже говорил, что ни ты, ни твой братец не бессмертные, а раз мне всё равно светит тюрьма, то мне будет без разницы, за что сидеть. Хочешь проверить, насколько я отшибленный? Или же получить то, что хочешь, и наслаждаться своей победой? Тогда ищи компромисс.

Стерва суживает глаза, заостряя взгляд на моём лице. От её превосходящей ухмылки ни черта не осталось. Такого в её план не входило. Даже альтернатив не было, поэтому ей приходится придумывать их прямо сейчас. И она точно знает, что я не шучу. Взглядом буквально транслирую, что сделаю с ними, если Лина хоть как-то пострадает.

— Тебя всё равно выведут отсюда в наручниках, но ты уйдёшь с телефоном, а уже перед признанием позвонишь ей и убедишься, что с ней всё в порядке и её отпустили. И без фокусов, если ты после этого не наговоришь признаний хотя бы на пять лет, я лично позабочусь, чтобы она пострадала. Случайно не знаешь, какова ежедневная статистика наездов на пешеходов?

Пополнится на целых две единицы, стоит мне только добраться до первого личного разговора по телефону.

— Вызывай полицию, — говорю ей, но стоит ей только разблокировать телефон, добавляю: — А потом звони своему братцу и ставь на громкую связь, без заверения, что Лине ничего не сделали, не только я отсюда шага не сделаю, но и ты, когда я тебе сломаю обе ноги. Усекла?

Вот оно… наконец, я вижу, что её маска даёт трещину. Не дотягивает до игры стервы без тормозов, потому что боится, зная, что я как раз без тормозов. Она же потеряла привилегию быть в моих глазах девушкой, которых трогать нельзя, тогда, когда призналась о моей матери. И это она тоже знает.

Она тяжело сглатывает, прежде чем кому-то позвонить и сказать: «Можешь отправлять». Предполагаю, папочке. Потом, бросив на меня долгий, кричащий о сомнениях взгляд, наконец набирает брата.

— Где отец? — спрашиваю по быстрому, пока идёт соединение.

Она не отвечает, только скашивает взгляд в сторону туалета в его кабинете.

— Думаешь, так бы легко было попасть сюда?

Но ответа не успеваю ей дать. Ублюдок берёт трубку:

— Сработало? — слышится из динамика.

Олеся бросает на меня взгляд, понимая, что я, какой-то хищник, слежу за каждым её действием.

— Дим, немного изменились планы. Нужно будет отпустить Эвелину, после звонка…

И тут происходит то, что ни Олеся, ни уж точно я не ожидали.

— Что… — помехи. — Сука! Ст…й … Я…

Стук. Телефон очевидно падает. А потом я слышу то, что вскрывает грудную клетку. Лина кричит.

Она кричит, а меня… просто замыкает.

Олеся скидывает вызов и вскакивает на ноги ещё до того, как тьма перед моими глазами сменяется картинкой, и смотрит на меня безумно ужасающимся взглядом.

Потому что она уже знает, что я сделаю с ней. Мне хватает секунды, чтобы добраться до неё и припереть за горло к стене.

— Говори, где они!

Ее тело под моими руками дрожит, рот жадно пытается глотнуть воздух, который я даже не планирую пропускать. Похер, что ей уже говорить будет крайне сложно, я надавливаю ещё сильнее. Пусть, сука, пробивает слова через боль.

— Говори, пока я с тебя шкуру живьём не содрал!

Хрип, она плачет, слёзы капают прямо мне на запястье, но я надавливаю лишь сильнее, пока наконец не ощущаю под ладонью движение горла.

— Н..на т. террито…

Большего мне и не надо. Вмазываю кулаком прямо рядом с её лицом, что она вздрагивает и вся сжимается, начиная рыдать.

— Молись, сука, иначе живой тебе из этого дома уже не выбраться.

Глава 47. Лина

— Шикарно выглядишь, — говорит Дима, нарушая молчание.

Я же не тороплюсь делать комплименты о том, как он выглядит в смокинге, хотя и не буду отрицать, что далеко не посредственно. В нём есть собственный шарм, этакий золотой, всегда улыбающийся мальчик, сошедший с обложки журнала об идеальных бойфрендах. Вместо этого молчу, всё ещё соображаю над словом «оказывается», пытаясь понять, давно он знает о нашем предстоящем родстве или нет. Запоздало понимаю, что за всеми мыслями забываю, что он всё ещё держит руку на моей пояснице. Мы выглядим близкими, а если нас увидит Егор, боюсь, сегодняшний вечер пополнит список причин, почему ему угрожает тюремный срок.

Тем более, теперь я знаю, что Дима явно намерен его посадить. Что на счёт его сестры?

Господи, как могло стать всё так сложно за такой короткий срок?

Деликатно освобождаюсь от руки Димы, якобы хочу немного пройтись, на самом деле оглядеться.

Егора всё ещё нет.

— И давно ты знал? — бросив украдкой на Диму взгляд, спрашиваю без нажима, хотя и обвинительную интонацию скрыть не получается.

Дима поддерживает мою инициативу сдвинуться с места, но не останавливается, как я через пару шагов, а начинает медленно брести вдоль гостей.

— Сестра не распространялась о том, кто её жених, с учётом того, что он старше её больше, чем на двадцать лет.

Чтобы поддерживать разговор, мне приходится идти за Димой, попутно поглядывая на дверь, из которой всё жду появление Егора.

— И? — не могу удержаться от колкости. — Как вам с отцом новый родственник в лице моего отчима, учитывая, какое мнение выражали о нём?

Дима одаривает меня резким взглядом.

— Ты меня в чём-то хочешь обвинить?

Как тонко он подмечает. Во многом, но я не знаю, как собрать мысли в кучу.

— Вы развели мою маму с отчимом, чтобы Олеся вышла за него побыстрее замуж?

На этот раз он коротко и удивлённо усмехается, бросая на меня оценивающий взгляд.

— Ого, значит, ты уже и это знаешь, — это не вопрос с его стороны, он не выглядит застигнутым врасплох, наоборот, будто вовлекается во что-то очень интересное.

Что это значит? Хмурюсь, сверля его затылок непонимающим взглядом. Не то чтобы я не думала, что за таким быстрым разводом стоит что-то другое, просто надеялась, что ошибаюсь.

Я всё жду, когда Дима заговорит дальше, даст объяснения, но вместо этого, он бросает другое:

— Что ещё ты знаешь? — спрашивает, даже не оборачиваясь.

Он медленно идёт вперёд, глядя на верхушки деревьев и запустив руки в карманы брюк, будто над чем-то раздумывает. Каменная плитка сменяется мягкой землёй, и каблуки туфель начинают проваливаться.

— Что ещё знаю? — не совсем понимаю его вопроса. Мне сложно следить за выражением его лица, потому что теперь приходится бросать взгляд под ноги, чтобы не споткнуться. — То есть, ты хочешь сказать…

Вот тут до меня и доходит. Я резко торможу, ровно в тот же момент, когда ко мне поворачивается Дима. Никакой улыбки, лишь прищуренный, любопытный взгляд.

— Повернись, Лина, — говорит он мне, когда так больше ничего и не осмеливаюсь сказать.

Я всё ещё не понимаю, как то, что успела узнать, связано между собой, однако уже ощущаю, как нечто скверное начинает разливаться под рёбрами. Смотрю в глаза Димы — тёмные, серьёзные, и их выражение меня немного пугает. Украдкой бросаю взгляд через плечо. Гостей всё ещё много, их голоса, смешанные с лёгким шлейфом музыки, отсюда кажутся совсем далёкими, хотя мы отошли едва ли на метров десять. Смотрю обратно на Диму, так и не поняв, что должна была там увидеть. Но он ждать не перестаёт, взглядом подсказывая, чтобы я ещё раз посмотрела назад.

Во мне зарождается маленькое раздражение. Я не должна делать то, что он скажет. Но в то же мгновение раздирает интерес, я хочу понять, что упускаю, поэтому делаю то, что он говорит и полностью поворачиваюсь. Правда теперь не скрываю интонацией голоса скепсиса.

— И? Что я должна увидеть?

— Их всех — зрителей. — Я вздрагиваю, когда голос звучит совсем близко со мной. Хочу обернуться, но Дима неожиданно зажимает мою голову двумя руками, чтобы я продолжала смотреть. — Кем могла стать и ты, Лина, если бы не сглупила и не отступила от плана. — Мой пульс учащается, сердце бьётся мощными, оглушительными толчками, разгоняя по венам холод, обращающийся в жар. Я смотрю перед собой, но за голосом Димы ничего не вижу. — Как думаешь, могли бы мы устроить это всё, если бы изначально собирались тебе помогать?

Мои глаза резко расширяются, когда осознаю услышанное, но сделать уже ничего не успеваю. На рот ложится ладонь, глушащая тут же испуганный звук, из-за чего слышится только одно бессвязное мычание. Двинуться мне тоже не дают, Дима обхватывает талию, резко оттягивая назад и прижимая к себе. Пытаюсь вырваться, брыкаясь и извиваясь, но уже в следующую секунду ноги отрываются от земли, когда Дима начинает пятиться вместе со мной назад.

Мой мозг топит паника. Ни одной отчётливой мысли, чистые инстинкты заставляют все силы вкладывать в освобождение. Бессознательно бью, царапаю, изворачиваюсь и со всей силы пытаюсь кричать.

Это безумие. Безумие.

— Тише ты! — шикает на меня Дима, сворачивая в беспробудную тьму между деревьев. — Хватит! Я ничего тебе не сделаю, если перестанешь так себя вести!

Он отталкивает меня от себя, и я едва успеваю поймать равновесие, чтобы не упасть, оказываясь от него на расстоянии метра. Секунду мозг в ступоре, когда ошарашенно оглядываюсь назад. Но уже в следующую мой рот сам набирает воздуха, чтобы закричать.

— Лина, твою мать! — кричит на меня Дима, заставляя меня вздрогнуть и резко закрыть рот. — Веди себя тихо, и тогда ничего с тобой не произойдёт! Я не хочу причинять тебе боль.

Я хлопаю глазами.

Секунду. Две. Три. Тупо уставившись на парня, которого вроде бы знала, но сейчас вижу впервые. Жестокий, серьёзный и крайне разгневанный, его выражение лица чёрствое, каменное. Всё моё тело дрожит, пульс бьётся где-то в затылке, оставляя мозг совершенно пустым.

Не хочу причинять боли?

— Ч..что п. про. исхо. одит… — у меня зуб на зуб не попадает, голос до пугающего хриплый и тихий.

Я стою сжимая одной рукой собственный локоть, бессознательно теребя пальцами шёлковую ткань. Дима внезапно кажется мне чересчур уставшим, когда проводит ладонью по лицу.

— Не думал, что это будет так сложно.

— С..сложно? — начинаю всё так же ошарашенно, но чем больше говорю, тем сильнее завожусь, находясь на грани безумия. — О чём ты? Почему ты это делаешь? Зачем притащил сюда? Что ты…

— Тихо! — вновь рявкает на меня Дима. А потом переводит дыхание и собирается с мыслями, становясь чуть спокойнее. — Так надо, просто не усложняй всё, ладно? Я всё равно тебя отпустить пока не смогу, поэтому будет лучше, если ты будешь вести себя хорошо и не пробовать убежать. Тем более, я почти уверен, что ты не хочешь, чтобы у твоего Егора было больше проблем, чем уже имеется.

— Что? Егора? Как к этому…

Это всего мгновение. Мой вопрос был: «Как к этому относится Егор?», но потом меня точно бьёт осознание, что он то как раз относится к этому самым главным образом.

Дима хотел отомстить Егору. Он хотел его подставить и посадить. Хотел, чтобы я сняла видео. Каким-то образом подговорил Максима и, скорее всего, был причастен к тому, что Егора ранили. Я осознавала это почти все прошедшие дни, но ни разу не подумала углубиться, чтобы окончательно признать, что меня использовали.

Теперь же от правды уже никуда не дется.

— Ты меня использовал, — говорю едва слышно, по-прежнему слишком шокированная, чтобы обвинять.

Дима же в ответ усмехается и качает головой.

— Вот, видишь, в чём твоя проблема, Эвелина, ты до сих пор не понимаешь, насколько была важна твоя задача. Мы не использовали тебя, мы попытались открыть тебе глаза на человека, который живёт с тобой под одной крышей. Более того, ты в него влюблена. Если бы ты не отступила от плана, сегодня бы мне не пришлось тебя обижать. Не пришлось шантажировать ни тебя, ни твоего отпиленного братца. Но… — Он разводит руками. — Ты сделала свой выбор, поэтому не обижайся, что приходится использовать настолько грязные методы, так как мы слишком долго ждали этого дня.

Я всё слышу, но не всё понимаю, а мой мозг упёрто тормозит только на одном.

— Мы?

Я не хочу знать ответ, который уже напрашивается сам собой. Да и Дима придерживается того же мнения.

— Лина, — он вздыхает так, будто слишком разочарован. — Сопоставь уже факты, которые знаешь. Я открывал тебе трагедию моей сестры не для того, чтобы ты её пожалела, а чтобы поняла меня, когда объясню, зачем именно мы всё это делаем.

Егор…

Нет.

Нет-нет-нет.

Я упрямо качаю головой, чуть отступая назад, будто хочу отдалиться от его слов.

— Это не может быть он, — отрицаю, качая головой.

Но Дима не собирается снимать хоть толику груза, что наваливается на грудь и мешает дышать.

— Увы, Лина, но это был Егор. Это он переспал с Алисой, или как ты её знаешь — Олесей, а потом сделал вид, что даже не знает её. Думаешь, я бы действительно стал столько сил вкладывать, чтобы поквитаться за драку? Хотя и драка была не одна, а он даже и не помнит, что сломал мне нос не первый раз. И ты ещё не веришь, что твой брат настолько больной?

— Егор не… — начинаю резко, желая его оправдать, но у меня точно язык немеет, когда осознаю, что мне нечего сказать.

Он, конечно, не больной, но я не могу опровергнуть действительность. Несколько недель назад Егор избил Диму только по тому, что он приблизился ко мне. Сейчас, самая тёмная часть меня даже поддерживает Егора, зная, что всё это было подстроено. Но ведь самое ужасное, что у них это получилось только потому, что Егор повёлся на их цирк.

И я повелась, отчего невероятно мерзко.

— Помоги нам, Лина.

Я снова вздрагиваю, когда Дима подбирается незаметно ко мне. Он выдерживает расстояние, будто пытается показать мне, что уважает мои личные границы, однако мне легче не становится. Он обманывал меня, играл и строил план месте против Егора, сейчас меня не впечатлит, даже если Дима решит меня отпустить.

— Что? — морщусь я, не понимая его просьбы.

Да сам факт этого вызывает одни отрицательные эмоции. Я вновь отступаю, чтобы придерживаться максимального расстояния от него, и, видя это, Дима вздыхает.

— Пойми, Лина, я всё сделаю ради своей семьи, но я действительно был с тобой искренен, ты мне не безразлична, и я по-прежнему верю в тебя. Такая чистая и добрая девушка не может по-настоящему любить такого бездушного монстра, как Егор. Дай показания против него и весь этот ужас закончится.

Что-что-что?..

У меня не получается скрыть удивления. Дима действительно думает, что то, что он сейчас делает, чем-то отличается от поступка Егора?

— Я не… — тут же хочу сказать, что не собираюсь ему помогать, однако внезапно понимаю, в чём именно заключается их план. — Так в этом и есть вся затея? Я должна свидетельствовать против него? А что, если нет? У вас ничего…

— Он напишет чистосердечное, — перебивает жёстко.

Даже черты его лица мигом меняются. Вот так быстро с верующего в меня парня, он превращается в того, кому я противна. И это он ещё Егора называет больным, когда тот хотя бы не притворяется в своём отношении к людям.

— Зачем ему это делать?

— Зачем? — Дима усмехается. — Из-за тебя, Лина. На данный момент он, скорее всего, уже выторговал твою безопасность в обмен на срок. Думаешь, мы просто так тут с тобой болтаем?

Честно? Я вообще не думала. А теперь…

— Богтымой… — вырывается градом, когда окончательно понимаю, что происходит.

И тут же подрываюсь вперёд. Не то чтобы я верила, что у меня получится прорваться, дело в том, что я вообще ни о чём не подумала, кроме как мыслей о том, что сейчас делает Егор.

— Не так быстро, — ловит меня Дима за талию и отпихивает назад.

На этот раз устоять даётся сложнее. И то ловит дерево, в которое врезается спина, царапая даже через ткань кожу. Удар выбивает весь воздух из лёгких. Одно мгновение больно даже вздохнуть.

В неверии уставляюсь во все глаза на Диму, стоящего с совершенно непроницаемым выражением лица. Он не сожалеет. Хотя и удовольствия ему это тоже никакого не приносит.

— Я предупреждал, не надо усложнять, — говорит невероятно выдержанно.

Инстинктивно вжимаюсь спиной в дерево, хотя мне и хочется казаться бесстрашной.

— Серьёзно? Будешь удерживать меня силой?

— Если понадобиться, то я многое сделаю, ради своей сестры. К тому же, пусть сейчас ты и злишься, но поверь, ты сама ещё не понимаешь, какое мы одолжение тебе делаем, избавляя…

Дима не договаривает, неожиданно ночную безмятежность разрезает звонок его телефона, и он тут же спохватывается, доставая его. А стоит увидеть имя звонящего, его лицо озаряет благоговейная улыбка. Он и секунды не тратит, чтобы скорее ответить на звонок.

Клянусь, я слышала, как он задержал дыхание…

— Сработало? — с надеждой и энтузиазмом сразу же спрашивает он, а у меня внутри всё обрывается.

Сработало…

Это значит, что Егор согласился?

Нутро ошпаривает ядерная смесь эмоций. Тоска, злость, отчаяние, страх… Я буквально пол жизни дальнейшей проживаю всего за одно мгновение с одной мыслью: «Из-за меня». А в следующее, сама не зная, под чьим управлением, разума или инстинктов, срываюсь с места и тут же ныряю в ближайшие кусты, слыша сзади громкое:

— Сука! Стой!

Было бы время, обязательно бы задумалась, насколько наивная и глупая, чтобы не видеть истинное лицо человека. Но времени нет, Дима за мной, а каблуки играют точно не в мою пользу, потому что уже в следующую секунду он хватает меня за волосы и с силой тянет назад. От неожиданности и страха резко кричу.

Больно, аж слёзы из глаз вырываются. И это только начало. Потому что дальше ещё больнее, когда не получается устоять на ногах и я падаю спиной вниз, всю голову пронзает ощущение тысячи игл, точно скальп разом срывают.

Я начинаю рыдать. Не потому что дико больно, а потому что справиться с происходящим не получается.

— Дура! — орёт на меня Дима, волоча по земле за волосы.

Пытаюсь схватиться за его руку, ослабить нажим, остановить его, но никак не могу нащупать. Шорты задираются, я чувствую кожей каждую острою мелочь, что её царапает и разрезает.

— Говорил же, чтобы оставалась спокойной!

Весь кошмар наконец прекращается, когда он дотаскивает меня обратно до того места, где мы были, и отпускает, оставляя сидеть на земле. Сам выпрямляется и переводит дыхание. Смотрит на меня свысока, когда вся сжимаюсь и притягиваю колени к груди. Из меня рвутся рыдания, но вместо этого только поскуливаю, ощущая себя жалкой до невозможности.

— Клянусь богом, если из-за твоей выходки что-то накроется, и ты скажешь своему брату, что ты пострадала, я тебя за волосы, нахрен, к машине привяжу и прокачу по всему посёлку! Поняла?!

Кажется, я киваю. Потому что Дима выглядит более-менее удовлетворённым. Но не успокоившимся, выдаёт такие ругательства, что и подумать не могла, что он вообще их знает, попутно пиная землю и отворачиваясь. Ищет что-то под ногами и всё ещё ругается, вглядываясь в черноту.

А я…

Я не знаю, как это происходит. У меня секунда, чтобы понять, что упирается моё бедро. Однако я наверное навсегда запомню этот момент, когда мой взгляд различает в темноте края камня. Но больше ничего не вижу, не слышу ни своих мыслей, ни биение сердца, хотя оно настолько громкое и мощное, что затмевает наружный шум.

Вокруг меня полнейшая тьма ровно до того момента, как Дима выпрямляется прямо передо мной.

Оказывается, он нагибался.

В его руке телефон, безумные глаза распахнуты.

Оказывается, я встала. Оказывается, в моей руке камень.

Глава 48. Егор

— Пожар?

Что за…

Поднимаю взгляд и вижу, в кого едва чуть не врезался, желая, как можно быстрее оказаться на улице.

Рогозин старший, твою мать. Какого хрена он вообще тут забыл?

Однако…

— Не сейчас, — бросаю коротко и тут же обхожу его, прикладывая к уху телефон.

У меня нет времени выяснять, как и зачем он сюда попал. Все мысли сосредоточены на гудках и их чертовом количестве, пока Рим наконец не отвечает.

— Скажи, что она с тобой, — выпаливаю градом, стоит Римчуку сказать «да».

Понятия не имею, хотел ли когда-то я чего-то настолько же сильно, как услышать, что Лина сейчас с моим другом.

— Нет, я так её и не нашёл.

Твою мать.

Твою ж сука мать его бл*ть!

Рим не знает. Он просто не понимает ещё, насколько важно мне было услышать одно грёбанное «да». И хоть осознаю, что он ни в чем не виноват, всё равно сразу же сбрасываю вызов и со всей силы зажмуриваюсь, не удосужившись ничего объяснить.

Мне нужно найти Лину, пока этот урод не узнал, что я отступился от плана. Пока с её губ не сорвался ещё один подобный же крик.

Думай. Думай, твою мать!

Оглядываю улицу, у главного входа почти нет гостей. Лишь несколько компаний, сбежавших от музыки, чтобы что-то обсудить, пока не выискиваю взглядом первого же охранника и несусь до него.

Теоретически Лина должна быть в стороне заднего двора, так как я был всё время на улице, пока не подключился Рим, отправившись к ней. С ним она не встречалась, пока он шёл, чтобы найти её. А значит там и оставалась, пока её не нашёл этот сукин сын.

Но уверенности никакой нет.

У меня буквально огонь по венам курсирует, настолько хочу угандошить чертового выродка за то, что втёрся Лине в доверие. Что играл с ней из чувства мести ко мне…

Стискиваю зубы. Ей богу, костьми лягу, но доберусь до него…

Я перехватываю охранника как раз тогда, когда он только-только сворачивает к заднему двору. Его лицо мне мало знакомо, возможно, видел пару раз всего, так как особо не отслеживаю за их сменой. Зато он точно знает меня, большего мне не надо.

— Всех Каймановых знаешь в лицо? — сходу выдаю я, и тот в ответ тут же кивает.

— Естественно, Егор Эдуардович.

— Отлично, Эвелину давно видел?

Лицо серьёзничает, я прям вижу по нему, что он пытается вспомнить.

— В последний раз с вами видел.

— Дерьмо…

Оглядываюсь по сторонам, соображая, что делать дальше. Я не слишком рассчитывал на удачу. Да и, если признаться, это был бы верх глупости, видеть, что Лину куда-то уводят в сторону, и не вмешаться?

— Ладно, — собираюсь с мыслями и поворачиваюсь обратно к парню, который уже чересчур сильно насторожился. Очевидно, мой вид сам говорит за себя.

Я напуган?

Да не то слово. Никогда ещё так не прикладывало, что мозг обратно собрать не мог.

— Свяжись с Алексеем, пусть все камеры проверит, где, когда, с кем и в какую сторону пошла. Ясно? — наконец хоть немного беру себя в руки. — Эвелина в опасности, поэтому все силы на то, чтобы найти её. Каждый миллиметр, чтобы проверили.

Глаза парня огромны, он тоже напуган. Отлично просто, этого мне ещё не хватало. Кажется, ему ещё не приходилось сталкиваться с подобным в своей работе. Но он хотя бы, в отличие от меня, соображает получше. Тут же передаёт по связи, чтобы начали искать Лину, а я, велев, чтобы Алексей позвонил мне, как просмотрит камеры, отправляюсь прямиком на задний двор.

— Проблемы?

Сука…

Оборачиваюсь на идущего точно на вечерней прогулке по парку Рогозина и тихо ругаюсь.

— Тебе заняться нечем, кроме как лезть в мои дела? — и это я ещё далеко не грублю.

Просто мне реально не до той чертовой драмы, с которой мы не можем разобраться последние три года. Даже для ответов потребуются мысли, а они сейчас все сконцентрированы на Лине.

Но он не отстаёт ни на шаг, пока прочёсываю взглядом пространство у бассейна и близстоящих столов.

— Пришёл посмотреть на ту стерву, что нагнула нас всех вместе взятых, но я гляжу не только нагнула, но ещё и поимела по полной программе.

Дьявол… У меня не получается сдержать рык только от упоминания этой чертовой дряни. Особенно от последнего. Да, бл*ть, она не просто отыгралась за моё безразличие, эта мразь сейчас держит в своих гребанных когтях мою душу.

— Поимела во всех возможных смыслах, надеюсь, ты наконец удовлетворен моментом моего полнейшего фиаско и со спокойной душой свалишь от меня. Хочешь посмотреть на стерву, найдёшь в кабинете отца. Будешь иметь, надевай презерватив, а то она потом и тебя за яйца возьмёт, — огрызаюсь на Яра и уже собираюсь уходить, явно выдав лишнего, хотя и не жалею, прекрасно понимая, что только этого он и ждал — расплаты.

Но тут меня поражает в догонку:

— Вообще-то, я хотел предложить помощь.

Я даже и секунды не беру на размышление.

— Нет, спасибо, увольте.

Кого-кого, но Рогозина я даже близко не подпущу к Лине. В доме сегодня полно охраны, две смены вытащили на такое мероприятие, на каждые десять метров найдётся человек, поэтому пользоваться благоразумием, что лучше потерять Лину, как девушку, нежели её саму, не собираюсь. Как тут меня неожиданно посещает мысль. Я спросил всех, но не того, кто скорее всего следил за мной сегодня. Мы три года держались друг от друга подальше от греха подальше, так как почти все разговоры приводили к одному — мы били друг другу рожи. Пока нас не столкнула общая проблема. Именно остановить Яра я рванул, когда мне позвонила в истерике Крис. Он собирался поквитаться с Удавом, что тот втянул Мира в уголовщину. И будем честны, от Удава навряд ли бы что-то осталось, после Яра, чтобы я потом смог угрожать тому сломанными конечностями. Они бы были и так все переломаны. Поэтому в моих интересах было договориться с Рогозиным. Проблема встала в другом, он узнал, что у меня есть Лина.

— Клянусь богом, — резко разворачиваюсь и иду на него, — если ты как-то причастен…

Но Яр это не Удав, ещё одна непрошибаемая стена. Даже выражение лица не меняется, хотя он и видит, что меня несёт так, что любую преграду буду крушить на пути.

— Я что, похож, на полное ничтожество, чтобы трогать девушек? — даже не давая договорить, выдаёт Яр и кивает головой в сторону леса. — Я видел её с парнем в той стороне. Пошёл тебя поторопить, чтобы глянуть на выражение твоего лица, когда у тебя уводят девушку из-под носа, пока не понял, что ни хера здесь не всё так просто. Я бы на твоём месте не распылялся на угрозы, потому что времени с того момента прошло достаточно много.

Чертов Рогозин!

— Су… — приходится со всей силы сжать челюсти, чтобы не обозвать его самыми отборными матами, так как по-идеи должен говорить ему «спасибо».

Но этот мудозвон протянул слишком много, явно желая, чтобы я сам просил помощи.

Поэтому — пусть он катится к черту. Найду Лину невредимой, тогда и буду благодарить. Больше, буду готов ему отдать не только часть Удава, которую он «благородно» переписал на Рогозина, на траты на адвокатов за подставу, но и свою собственную.

К черту клуб, к черту ринг, к черту вообще всё, если из-за меня Лина пострадает.

Пользуясь советом, больше ни на что не распыляюсь, несусь туда, куда указал Рогозин, попутно набирая Алексея, чтобы сориентировать, где нужно искать. Мысли почему-то не закрадывается, что Яр обманул, хотя по хорошему ему точно доверять не стоило бы. Возможно, это чертова сука-надежда, так как другой информации сейчас нет.

— Егор Эдуардович, я… — отзывается на том конце Алексей, но я перебиваю.

— Давай к северной части особняка, Лина должна быть где-то у пруда, — выдаю поспешно, а сам в это время торможу, оказываясь меж деревьев и оглядываясь.

Слишком тихо и темно. Уличные фонари расставлены только у главной вытоптанной дорожки и у единственного места у пруда. Там даже камера скрытая на дереве висит — специально для Лины. Отец распорядился осветить эту часть, стоило один раз застать, как Лина выбирается из тёмных кустов. Но сейчас от них толку мало, сколько бы ни вглядывался вглубь, вижу лишь на метра полтора.

— Есть такая функция в телефонах — фонарик, — звучит сзади, и на этот раз я всё же не выдерживаю и посылаю Яра туда, где ему самое место.

Даже если он и вызывается мне помогать, делает это чересчур провокационно, прекрасно понимая, что я буду последним дебилом, чтобы ввязаться в драку. Однако, стоит отдать должное, его мозг работает куда трезвее моего, он не тратит время на размышление, тут же сворачивая вправо, так как с левой стороны особо и прятаться негде. И всё же фонариком я не пользуюсь, момент неожиданности, да и вести себя надо тихо. Расходимся с Рогозиным на пару метров друг от друга. Тот идёт ближе к берегу, а я углубляюсь вглубь. Вслушиваюсь в каждый шорох. Они ведь должны разговаривать? А если нет и Лина молчит, то…

Нет, ну нахрен эту дрянь. Я просто ещё их не слышу. Или…

Мать его.

Я слышу.

Слышу, мать его, всхлип. Судорожное дыхание и несвязный шёпот.

У меня всю дыхалку кипятком обдаёт, когда доходит, что кто-то плачет. Нет, не кто-то, Лина. А дальше, даже я не успеваю за тем, как движутся мои ноги, как оказываюсь на этой чертовой поляне и вижу картину, которая навсегда заклеймится в мозгу.

Лина в крови.

Дрожащие пальцы рук, трясущийся подбородок, искажённое точно болью лицо. Лина вся сжалась, руки к животу прижимает, будто её что-то режет пополам.

Меня то ли шатает, то ли разрывает на части. Сам не хрена не пойму, если бы не Рогозин, оказывающийся с неожиданно разнёсшимся хрустом рядом со мной, фиг знает, когда бы ожил. Как и Лина, тут же вздрагивающая и резко дёргающаяся назад, поднимая на нас взгляд. Тут мало света, но даже в темноте её глаза блестят, как осколки битого стекла.

Последнее, что дробит в порошок рёбра её надрывное:

— Егор?..

И тут Лину прорывает, она начинает рыдать, буквально складываясь пополам. Двигаюсь как в тумане, сажусь рядом, даже внимания не обращая на тело, лежащее рядом с ней. Знать не хочу, дышит он или нет, его голова в крови, только это и успокаивает. Хотя всё равно ощупываю всю птичку, заставляя поднять голову и посмотреть на меня.

— Я… я… это не… он…

— Т-шшш, — хрен знает, как руки не трясутся, когда стираю с её лица слёзы.

Лина выглядит настолько раздавленной и хрупкой, что прикоснуться к ней боюсь.

— Он что-нибудь тебе сделал? — с трудом выдавливаю я, а сам впервые в жизни молюсь.

А Лина только ещё сильнее плачет, в плечо моё лицом упирается и мотает головой. Меня вместе с ней трясти начинает. Богом клянусь, сжимаю её озябшее тело с такой силой, что страшно становится, что могу раздавить, а её дрожь никак не утихает.

— Я его убила, — выдаёт куда-то в мою грудь то ли вопрос, то ли устрашающую её реальность и тут же отстраниться пытается, вот только я не отпускаю.

Не могу, вместо этого взгляд косой на этого уроды бросаю. Знаю, что надо проверить дышит или нет, но тогда надо будет тут же принимать решение о скорой, которую вызывать ему точно не собираюсь. Потому что следом надо будет вызывать полицию.

И тут… Олеся, бл*ть. Она уже её вызвала.

Я осторожно отстраняю Лину, держа за плечи. Всё ещё не могу до конца отпустить.

— Где то, чем ты его ударила? — спрашиваю, ловя взглядом её глаза.

Которые тут же становятся невероятно огромными. В них столько страха, что мне самому жутко становится от того, что она пережила. И всё равно, я хренов эгоист, поэтому дань всем богам готов отдавать, что она справилась. Что это не Лина лежит сейчас у моих ног, а этот сучий выродок, который ещё легко отделался.

Я бы убивал его медленно и мучительно.

— Я не… — голос птички снова срывается, дышать точно перестаёт. — Я… правда…

Она вновь начинает плакать. Уходит в отрицания. Во всё пережитое дерьмо окунается, словно всё моменты вырывает оттуда. Трясёт головой и никак не может собраться. Ещё раз пытаюсь её позвать, но Лина всё повторяет и повторяет, что делать этого не хотела, пряча лицо у меня на груди. Ей нужно это — осознать, что выбора не было. А пока просто вслух оправдаться пытается. И в другой бы момент, я бы именно это ей и сказал. Сам заверил, что она поступила правильно, вот только на это всё времени нет. Синий свет мигалок уже темноту неба кромсает.

Лина мне не помощник сейчас, сам начинаю осматривать землю, хотя долго искать не приходится: окровавленный камень аккурат лежит между ним и птичкой. Остаётся ещё одна проблема, которая стоит позади нас, но я надеюсь, что Рогозин будет больше всех рад такому стечению обстоятельств.

— Я тебя люблю, птичка, — шепчу в её волосы, знаю, что она сейчас меня навряд ли слышит, но без этих слов не готов уходить. Глажу её дрожащий подбородок, прежде чем потянуть его вверх, чтобы Лина на меня посмотрела. — Чтобы ни случилось, я всегда любил и буду любить только тебя, слышишь?

По взгляду птички ответ, скорее всего, нет. Непонимающий, стеклянный, смотрящий куда-то сквозь меня. Но я не собираюсь её тормошить, лишь слёзы снова стираю, которые так и не прекращают скатываться одна за одной.

— Я не хотела, — вновь шепчет Лина тихо, и я в ответ киваю.

— Знаю.

А затем оборачиваюсь назад, за спиной Рогозина мелькают фонарики и тени торопящихся тел. Голоса приближаются.

Бросаю на Яра взгляд, говорящий больше, чем я бы просил его вслух. Сам его плохо вижу, но даже если попытается выдать меня с потрохами, буду стоять на своём до последнего. Они всё равно идут по мою душу, меня и получат.

Медленно поднимаюсь на ноги, оставляя Лину сидеть на земле, не понимающую ничего и ещё более растерянную, смотрящую на меня так, будто я её предаю. Я же жду ровно того момента, когда на меня полностью падает свет фонарей, и осторожно поднимаю руки вверх, в одной из которых находится камень. Пячусь спиной назад, подальше от птички, чтобы вся возня её никак не коснулась, а сам взгляда оторвать никак не могу от её глаз.

Самый момент усмехнуться.

Три года идиот ждал, столько дел натворил, вместо того, чтобы просто быть рядом с ней. Глупо винить кого-то, кроме себя, что так нихрена и не успел насладиться своей девочкой.

— Не двигайся! — кричит кто-то за спиной, и я резко останавливаюсь с поднятыми руками.

И вот только тут птичка как будто резко понимает, что происходит. Мгновение — и её безжизненные до этого глаза распахиваются в диком ужасе.

— Нет, — подрывается на ноги и уже пробует метнуться ко мне, когда неожиданно мне приходит на помощь тот, от кого помощи ждал меньше всего.

Яр двигается наперерез и перехватывает Лину, поднимая в воздух. А у меня точно рефлекс срабатывает дёрнуться вперёд и вырвать её из рук Рогозина, хотя он и держит её только из-за меня. Потому что Лина кричит. Кричит так, что все внутренности в мясорубку.

Сука… со всей силы зажмуриваюсь, челюсть стискиваю до скрежета и жду. Пара секунд и я слышу:

— Опусти камень, парень и повернись.

Так и делаю.

— Нет! Егор, пожалуйста! Нет! Не делай этого! Это я, это всё я! — истерично вопит Лина, и мне приходится прикладывать невероятные усилия, чтобы оставаться неподвижным. — Пожалуйста! Не надо!

Мужик в форме в прямом смысле слова в ах*е. Таращится на меня недоумевающем взглядом, прежде чем попробовать заглянуть за мою спину, но я не даю ему туда даже взглянуть. В сторону телом двигаю, наперерез и взглядом непробиваемым буравлю.

— Ну? — тороплю его, вытягивая руки.

— Нет-нет-нет, это я, это всё я! Не смей, Егор, не смей так поступать со мной!

И это блин работает! Мужик явно теряется, смотрит на тех, кто за его спиной. А там, мать вашу, уже целая орда собирается.

Полиция, охрана, гости…

… — Вызывай скорую, — слышу идут распоряжения.

В то время, как Лина продолжает тянуть внимание на себя.

— Бл*ть, будем принимать или я могу считать, что мне сошло всё с рук?

Вот так я наконец окончательно напрашиваюсь на наручники. Меня складывают пополам, заламывая руки за спину и начиная осведомлять, за что именно задерживают.

Лина продолжает кричать, но это всё уходит на далёкий план, так как меня начинают выводить двое полицейских.

Все гости смотрят в упор на меня, и каждый из них даже и не думает, что это мог сделать не я. Большего мне и не надо.

Ну что, стерва хотела устроить цирк? Пусть, сука, получает свою долбанную минуту наслаждения, пока не поймёт, что её месть пришла к тому, с чего и началась. Надеюсь, ублюдок не выживет.

Глава 49. Егор

— Егор Эдуардович?..

Алексей во всю таращит на меня глаза, смотрит так, будто не знает, что сказать. Думает, что это его вина.

— Если бы я знал, я бы…

— Найди отца, ему скорее всего нужна скорая, — выдаю, пока мы проходим до мусорской машины.

Меня ведут быстро, точно думают, задержись на одну лишнюю секунду, забрать меня уже не получится. Алексей идёт всё время рядом, ругается и раздаёт мои распоряжения ребятам.

— К Лине охрану, чтоб ни на шаг, ясно? Пусть ночуют под окнами и у двери. Белобрысую стерву за ворота, без промедлений, даже под предлогом вещи забрать в доме не оставлять, ясно?

Алексей моргает. Не ясно.

— Олесю, — цежу сквозь зубы.

Похрен, что она Алиса, из принципа эту дрянь никогда по имени не назову.

— Но Эдуард…

— Прямо сейчас! — меня подводят к машине, распахивают дверь и начинают толкать, чтобы сел, и вот тут я только сопротивляюсь. Пока не буду убеждён, что эту суку отсюда точно уберут, хрен я куда уеду. — Сопоставляй живо, отцу скорую, дрянь — за ворота. Усёк?

К моему задержанию подключается второй, Алексея собой загораживает.

— Сядьте в машину! — давит мне на плечо сотрудник.

Но я его игнорирую, пытаюсь выглянут из-за его мощной туши, как слышу:

— Не переживайте, всё будет сделано. Адвокат уже в пути.

Вот и нихрена он не в пути…

Сколько? Два дня так точно уже в потолок плюю. Распорядок один: допрос, обед, камера. Или нет, это что-то среднее между общественным туалетом и вокзалом.

Деревянная лавочка, подушки для таких гостей, как я, не предусмотрено, как и просьбы что-то съестное купить в их местном киоске (между прочем законное право, знаю, проходил), стол, скамейка, перегородка, толчок. Мизерное окошко и ублюдские то ли жёлтые, то ли грязно оранжевые стены.

Изолятор временного содержания на все пять звёзд в рейтинге самых у*бищных обезьянников.

И почему я не удивлён, что меня увезли на окраину города? Они бы ещё в соседний посёлок меня запихнули. Что, кстати, уже опровергает мои убеждения. Не так уж хорошо и постарались.

Права? Три «ха» просто. В принципе, другого я и не ожидал. Даже был бы разочарован, столько усилий и все по закону?

Ещё сутки помаринуют при себе, чтобы я все же написал чистосердечное по клубу, в придачу к причинению тяжкого вреда, так как этот урод капец каким живучим оказался, и я уверен, отправлюсь в СИЗО. С предупреждением, год накинут к двум, а вот с чистосердечным, что я стабильно дерусь на закрытом ринге… Плюс, ещё и владею им. С хорошим адвокатом пять, но что-то в последнем я уже начал сомневаться.

Звонков не разрешают, так что узнать, что с отцом, не могу. И это пугает, потому что тут вариантов немного: либо он пострадал хуже, чем я думал, либо он наконец сделал то, что обещал все последние года.

Опять же… запись. Я не просто так раскручивал стерву на разговор. Если отец покажет эту запись ублюдскому отцу-прокурору, то я имею огромный шанс отделаться условкой. И про клуб никто даже не узнает.

Но что самое хреновое — я не знаю, что с Линой. И это закручивает кровь каждый раз, как вспоминаю наши последние секунды. Потому что я — настоящий гандон: промурыжить девочку столько времени из-за собственной долбанной драмы, пробыть с ней пару дней и бросить на несколько лет?

Чую, без бронежилета к птичке в будущем лучше не приближаться.

А если она узнала, что всё это произошло, потому что я не научился пользоваться нормальными презервативами…

Твою мать, в голос заржать хочется.

Истерично, конечно же. В своей адекватности я искренне начал сомневаться часов так двенадцать назад, когда провёл тридцать шесть в разговорах с самим собой. Давно не рефлексировал, хотя точно стоило бы, может вовремя бы остановился. И не привёл себя сюда…

Этот потолок, мать его… смотреть на него уже невозможно, раза четыре сосчитал, сколько на нем трещин.

— Нравится вид, сынок? — звучит внезапно над головой, и я опрокидываю её, чтобы глянуть на отца по ту сторону решетки.

Ну надо же, бл*ть, само явление Христа народу. Выглядит, к слову, на твёрдую пятёрочку. Даже ещё лучше, чем тогда, когда видел его в последний раз. Немудрено, выспался, наверное, за все последние лет десять.

— Не особо, вот утром, когда солнце подсвечивало паутину, было самое то. А так… — кривлю губами, так и оставаясь в той же лежачей позе. Возможно только потому что моя спина стала настолько же деревянной, как лавка под ней. Боюсь, если двинусь, позвоночник рассыпется. — Жаль, что ты не приехал пораньше, вместе бы полюбовались.

— Прости, занят был, — не роняет планку отец, — полгорода обмотал, чтобы отыскать для тебя самые надёжные.

Чего?.. Но я даже бровь заломить не успеваю, когда в меня летит какой-то квадрат. А потом едва не лишаюсь костей руки, потому что сам забываю свои предостережения резко не двигаться, ловлю скользкую коробочку.

Верчу ее в руках несколько секунд. Чёрная, с единственным пером на упаковки.

— Издеваешься? — запрокинув голову обратно, спрашиваю отца. — Да я в киоске на остановке куплю надёжней, — не упускаю возможности ответить тем же. — К тому же, ты запоздал на годиков так восемь с разговором о пестиках и тычинках. Но ты можешь отблагодарить хорошим пожертвованием Браззерс, что они выполнили твою работу за тебя. А то им ещё не одно поколение воспитывать.

Отец усмехается.

— Нет, спасибо, увольте. Ещё десятки таких, как ты, и можно смело будет объявлять демографический взрыв.

— Ха-ха, — говорю вообще без смеха. Это может длиться бесконечно. — Ты пришёл поговорить о ситуации с рождаемостью? Так зря. Прости, я, как выяснилось, могу её только понизить.

Смотрю обратно в потолок, так и продолжая лежать. Единственное, на этот раз веселее — коробочку использую как мячик, подбрасывая воздух. Некоторое время оба молчим.

— Сколько сломано?

— Какой проницательный, — не выдержав, усмехаюсь. — Я, наверное, зря на тебя гнал столько лет. — Снова смотрю на него. — Этой реакции ты ждёшь?

Да ладно… я ведь попадаю прямо в цель. Отец выглядит так, будто пропускает первый в своей жизни удар. Вздыхает и прикрывает глаза.

— Егор… — а дальше слова не сразу подбирает. — Я всегда замечал, когда ты возвращался после драк домой. Но то было… обоюдно? А тут, — паузу, сглатывает, — гребанные черти.

Ну тут я не могу с ним не согласиться. Хотя конечно же, это не первые сломанные рёбра в моей жизни. И не самые болезненные, поэтому не исключаю, что это просто ушиб. По крайней мере, здесь мне вынесли вердикт — именно ушиб. С переломами им бы пришлось отправлять меня в больницу.

— Могу облегчить задачу. По медицинскому осмотру, я уже прибыл сюда такой. Так что, можешь не перебирать в голове, под какие статьи ты их подведёшь.

Отец чертыхается.

— Ублюдки пойдут по тем статьям, какими себя обеспечили, когда сказали адвокату, что тебя увезли в другое ОВД, не составили сразу протокол задержания, который, к слову, до сих пор пуст и ожидает твоего чистосердечного, не сообщили родственникам о задержании… И, поверь, это я только начал. Уверенные в защите Шевченко, они наделали столько ошибок, что им обеспечено лишение погонов. А самому Шевченко пора обзаводится адвокатом за преувеличение полномочий, злоумышленный сговор, подкуп и убийство.

Последнее слово буквально обрывается, будто это одна из самых тяжёлых вещей, что ему когда-то приходилось говорить. Я же… Ну а я как всегда веду себя, как последний урод. Поднимаю руки и медленно хлопаю.

— Браво, как всегда первоклассная работа, па.

— Егор… — звучит разбито, но, пожалуй, впервые не разочаровано. — Мне жаль, что я тебя не слышал. Поверь, я бы никогда не подумал, что она может оказаться там в опасности. Как и никогда бы не подумал, что деньги не творят чудеса, а их я вбухал столько, чтобы они её вытащили, что…

“Она” “Её”. Чёрт, даже имя не может произнести.

— Забей.

— Нет, Егор, не забей, — говорит серьёзно, но что снова удивляет, никакой резкости в голосе. — Я любил твою мать так, как умею. Она первая и единственная, с кем я был счастлив, пока не ушёл с головой в работу. Ты этого не помнишь, но было время, когда мы все были действительно счастливы. А потом шанс… доказать отцу, что я не сломался, что могу построить собственную империю и переплюнуть его. Это… это настолько затянуло меня, что я больше ничего не хотел видеть. Вернуть хорошую, качественную жизнь, в которой я вырос. Я правда поначалу делал это всё ради тебя и Оксаны…

— Отец, — сам не понимаю, зачем его останавливаю, но точно знаю, что не хочу этого слышать.

Я не хочу менять к нему отношение. Не хочу его понимать и уж точно не хочу задушевных разговоров.

— Я знаю, что ты никогда не поймёшь меня и не примешь, что я сделал. Не примешь моего отношения к женщинам, но, заметь, после твоей матери я даже ни дня не притворялся хорошим мужем, каким был, когда ты был маленьким.

— Что… — Я не выдерживаю и встаю, смотрю на него в упор. — На хрена? — спрашиваю резонно. — Зачем ты мне пытаешься что-то объяснить? Думаешь, один разговор переплюнет годы, которые я тебя знал? Вот, когда ты был маленький… И?… Думаешь, я не помню? Поверь, амнезией, слава богу, я не страдаю. Или что? Пытаешься заработать на “стакан в старости”? Так сам знаешь, что бесполезно. Не принесу. Но… найму того, кто тебе его будет приносить хоть каждую минуту. Я сам знаю, как ты ко мне относишься. Поэтому был удивлён, что ты не стоял здесь под ручку с Лисицыным в первые двенадцать часов. Спустил на то, что ты ещё в режиме “спящей красавицы”. Ну, может на сорок пятом часу я и начал сомневаться, что ты вообще обо мне помнишь, но, — махаю рукой в его сторону, — как оказалось зря. Поэтому, уволь, без мыльных опер, пожалуйста.

Отец стоит с непроницаемым выражением, наверное, с секунд десять, но потом всё же сдаётся, понимая, что на разговор по душам меня точно не вытянет. Качает головой так, что не хватает только закатить глаза.

— Лисицын просто долго губки красит, ну и плюс он хотел эффектного появления, когда его преемник Шевченко будет считать, что ему всё сошло с рук. Ну и он ждал, когда ты огребёшь по-максимуму здесь, чтобы забрать тебя под залог, пока идёт следствие.

Ну, наконец-то, какого хрена он не начал с этой новости?

— Отлично, па, я знал, что ты не потерял хватку, — хлопаю в ладоши и тут же подхожу к решётке.

Вот только никто мне её открывать не спешит. Отец так и стоит на месте, расслабленно засунув руки в карманы. Развожу руками в сторону, как бы намекая, что я жду.

— Не так быстро, — ухмыляется он.

— Да лааадно, ещё скажи, что ты сейчас будешь требовать с меня обещания. Знаешь, это очень низкий поступок даже для тебя.

Чертова Каймановская порода, всё равно своё возьмёт. А я сдаюсь и вновь взмахиваю рукой:

— Давай, жги.

А отец только усмехается, будто поймал меня на каком-то обмане.

— Лина, — выдаёт коротко.

Я же сразу сходу рублю:

— Нет. Похер, что бы ты сейчас ни задумал говорить, остановись. Можешь даже здесь меня оставить, но я не буду с тобой обсуждать Лину.

Меня так переклинивает, что тут же отхожу от решётки, уже решая, что лавочка не такая уж и неудобная.

Но тут:

— Я знаю, что ты для неё сделал.

— Я сказал, забудь, — оборачиваюсь и встаю в позу, всем видом показывая, что не сломает.

Однако ему вообще пофигу.

— А ещё я знаю, что творилось между вами. Теперь знаю. И знаю, почему себя так вёл с ней. И… сын, не становись мной. Серьёзно. То, что есть в тебе, это больше, чем было за всё время во мне. Я никогда никого не посчитаю более достойным Лины, чем ты.

— Серьёзно, остановись, — предупреждаю его снова, но это не работает.

Отец буквально решает добить окончательно.

— Я искренне счастлив за вас. И благословляю вас.

Да он издевается… Завтра, наверное, землетрясение можно ждать. Если сам Эдуард Кайманов пустился в такие разговоры, то, скорее всего, ему просто кто-то сообщил, что завтра конец света.

— Завязывай. Мне ещё не хватило пустить тут скупую мужскую слезу. Знаешь, мне возможно ещё два года коротать в подобном учреждении, и я бы не хотел начинать свой путь с такой репутацией.

Благо, он со своей задушевностью, наконец, заканчивает.

— О, нет, тебя ждёт домашний арест, — и вот тут только он кому-то машет рукой. Сотрудник проходит до камеры и открывает замок. Я же уже начинаю выходить, когда отец решает подставить мне подножку: — А я отпуск, наверное, возьму. У Лины каникулы…

— Да, ну, нафиг, — ступаю назад, — ты решил устроить третью мировую?

— Хуже, Егор, хуже, я решил, что тебе пора вступать в законную должность. И у нас будет очень много времени, чтобы я тебя поднатаскал.

— Очаровательно просто.

Возможно, в судебной практике скоро будет первый случай, когда кто-то будет ходатайствовать за реальный срок, вместо домашнего ареста.

В машине ещё хуже. С отсутствием возможности двигаться резко, на ходу не особо хочется выпрыгивать, а отец так и трещит о делах. Предварительно минут пятнадцать доставал, что нужно ехать в больницу на рентген. Но я категорически настоял на мягком матрасе и горячей еде. Сошлись на «врача на дом». Утром, естественно.

В первую очередь сон. И еда. Много сна и еды. И Лины… Просто охренеть как мне нужно много Лины. Сон с Линой, ужин с Линой. Всё с Линой, что про*бал за три года.

Если, конечно же, меня ждут её объятия, а не гильотина.

Черт, все же придётся говорить с отцом.

— Ты Лине всё рассказал? — спрашиваю как бы между делом, глядя в окно, но нарываюсь тут же на усмешку.

— Стыдно должно быть, Егор, сам не держишь своего слова.

Бросаю на него убийственный взгляд.

— Спасибо, па, ты как всегда перебарщиваешь с отцовской поддержкой.

Но тому лишь ещё веселее.

— Хочешь знать, не заказала ли она тебе кастрацию?

Мляяя… где, черт возьми, Эдуард Кайманов? Может стерва его не снотворным опоила, а какой-нибудь дурью, которая держится в организме несколько суток?

— Забудь, — отворачиваюсь обратно к окну.

Однако отец продолжает смеяться.

— Серьёзно, Егор, ну как? Как ты умудрился влезть в подобное?

Я уже начинаю ему отвечать, что ровно так же, как и он, как вдруг осознаю. Он ведь всё знает про Олесю. А ещё… мерзость какая. Мы спали с одной и той же дрянью. Твою ж…

Больше мне не до шуток, смотрю впервые другим взглядом на отца.

— Ты ведь и сам всё знаешь. Так почему не отчитываешь? Что это вообще за шутки? Это нихрена не смешно.

И по нему вижу, что он думает так же. Однако, улыбки не теряет.

— А ты предлагаешь поплакать вместе?

— Нет, но…

— Вот и я думаю, что с нас и так хватит. Сам виноват, что предпочитал всё игнорировать, а в итоге чуть вас обоих не лишился. Поэтому мне весело. Особенно от того, что я приготовил для всей их семейки. Ни один на свободе не останется.

А вот это уже звучит по Каймановски. Так, что и я бы повторить не смог. И я, если честно, даже готов уйти в сторону, потому что хуже меня, может сделать им только отец.

Больше мы ни о чем не говорим. Совсем. Между нами нет напряжения, но мы оба предпочитаем погрузиться в размышления. Когда же наконец подъезжаем к дому, я ожидаю, что отец пойдёт со мной, будет и дальше разыгрывать карту родителя, но из машины выхожу я один, а он тупо уезжает.

И тут же стопорюсь. Смотрю на входную дверь и прокручиваю в голове, с чего начать разговор. Отец так и не сказал, знает ли всё Лина, а значит мне придётся идти вслепую. Не то чтобы я трусил… хотя нет, мне по правде п*здец как страшно. Страшно всё потерять после того, как только-только прочувствовал вкус желаемого.

Всё-таки не каждый день приходится признаваться девушке, что её использовали да и вообще всё, что она пережила, только из-за того, что я в своё время не убеждался в адекватности тех, с кем спал.

А Лина и так многого от меня натерпелась, чтобы быть готовой перешагнуть ещё и через это.

Возможно, было бы лучше оставаться в обезьяннике.

И всё же в дом я захожу. Тихо, хотя травмы все равно не дали бы мне двигаться более резко. Но торможу я точно не из-за них. И уж точно не они пульс разгоняют. Секунды не проходит, как вижу Лину в гостиной, она безостановочно переключает каналы, но совсем не долго.

Это чувство… оно всегда одно на двоих.

Птичка замирает, но поворачиваться не спешит. А я впервые в жизни сетую на отца, желая, чтобы он не исчезал.

Но стоит Лине обернуться, так коротко втянуть полуоткрытыми губами воздух, и я всё — пропадаю в её глазах. Пары секунд не проходит, а птичка уже бросается мне не шею и намертво обнимает. Морщусь и едва-едва не матерюсь, изо всех сил стискивая челюсть. Но ни звука не издаю. Не могу, она испугается, отстранится…

А я, п*здец, как хочу её в себя забрать.

Навсегда чтоб так, и эти чувства по кругу.

— Господи, Егор, — она плачет, и это доставляет больше боли, чем рёбра, — я так… так рада, что с тобой всё в порядке.

А потом чуть отстраняется, чтобы посмотреть на меня. Пальчиками своими по лицу проходится, аккуратно так, что дрожь пробирает. Бесит намного, что осторожничает и гладит разбитую губу. Но… какое там. Я завис, выпал из реальности, пусть хоть бинты наматывает и зелёнкой всего разрисовывает. Главное, чтобы рядом оставалась.

— К черту меня, птичка, скажи, что с тобой больше ничего не было.

Но я явно говорю что-то не то, Лина вдруг злиться, в глазах огонь сверкать начинает. Толкает ладонью ключицу, и на этот раз я не сдерживаюсь и морщусь при ней. Охрененно блин, будет думать, что я от толчка ломаюсь.

— Ой, тебе больно? Прости… — прикладывает ладонь к губам, но я ее останавливаю.

— Всё нормально, — давлю улыбку, перекошенную, но пофиг, я редко ей улыбался, чтобы она их различала. — Как ещё нарваться мне на твою снисходительность?

На этот раз не бьет, но брови хмурит.

— Вот вообще не смешно, Егор. — Кто бы спорил, мне так точно не до веселья, когда обдумываю, что возможность сломанных рёбер это капец, какая помеха тому, что хочу с ней сделать. — Ты не должен был со мной так поступать. Это нечестно.

Не то чтобы я не ждал этой песни, просто…

Заламываю бровь.

— Предлагаешь, чтобы я стоял и смотрел, как забирают тебя?

Конечно, она знает, что такого бы не могло произойти, но она чувствует себя виноватой.

— Не ты его бил, но именно ты расплачиваешься теперь за это.

— Я расплачиваюсь за то, что сам натворил. Начиная с того, что пустил эту суку в наш дом, а заканчивая… — делаю паузу, смотрю на её реакцию, и по тому, как опускает глаза, удостоверяюсь, что всё знает. Повторять не имеет смысла. — Вот именно, Лина, так что, хватит рассуждать, кто что должен. Самое главное для меня, что с тобой всё в порядке, с остальным как-нибудь справлюсь, поверь.

Лина шумно выдыхает, и этот упрямый взгляд на меня.

— А что для меня важно? Это не имеет значение?

Я знаю, о чём она говорит, но не хочу мусолить эту тему. По крайней мере, сейчас. Я устал и хочу только одного — Лину. Провожу большим пальцем по её скуле, кайфуя только от того, как она отзывается на моё прикосновение. Она другая, не знаю, что за эти два дня изменилось, но Лина стала такой мягкой, податливой и открытой.

— Давай, ты на меня потом поругаешься? А ещё лучше, просто покричишь. Подо мной.

Еще один тычок, мягче и всё же… улыбку снова перекашивает. Но Лина не замечает, пыхтит и густо краснеет.

— Ненавижу тебя, Кайманов, — горячо выдыхает она, но звучит это ещё охренительней, чем «я люблю тебя».

И это именно то, что мне нужно. Пусть ненавидит, хоть всю ночь, главное, чтобы также горячо и несдержанно.

Не даю ей опомниться, мгновенно ко рту её прижимаюсь своим, пока снова говорить не начала. Наглею, но собираюсь настаивать на последнем желание «умирающего», если напором не возьму, буду давить на жалость.

— Егор… — пытается выдать, укорачивая поцелуи, — погоди… ты, наверное… голодный и…

И это она ещё спрашивает?

— Ты права. Я, п*здец, какой голодный, птичка, — тут же затылок обхватываю, тяну на себя, а сам напирать начинаю, двигая вместе с ней к лестнице.

А сам завыть готов, что не могу её на плечо закинуть, чтобы до кровати скорее добраться. Вернее, могу, но проверять как-то не хочется, уроню её или нет.

— Егор… — она снова и снова поцелуи блокирует, не давая мне поймать один взрывной ритм.

Что за фигня?

Смотрю в упор, возможно, немного дико, потому что Лина теряется.

— Что не так? — не выдерживаю, как только ещё мозг не поплыл, что могу спрашивать нормально, а не в лоб рубить, что за х?..

— Всё так, просто ты только вернулся…

— Значит, начнём с душа. Совместного, естественно, — выдаю, думая, что понимаю, в чём проблема, но нихера.

Она нерешительно теребит пуговицу на моей рубашке, в глаза специально не смотрит.

— Может, тебе отдохнуть.

— Вот, нифига, птичка. Кто-то мне обещал, что даст одежду разорвать. Я и так ждал два дня, — и тут же смотрю вниз, на её шортики.

Не шёлк, но я готов даже шерсть сейчас в клочья пустить. Лину мой взгляд явно смущает, краснеет от упоминания, очевидно, это была одноразовая вспышка смелости у неё. И всё же… когда она смотрит на меня, по глазам вижу, что нифига не одноразовая. Зрачки расширяются, сама хочет. Тогда что…

Бл*ть, она боится сделать мне больно.

— Хорош, нежничать со мной, птичка, я не стеклянный, — выдаю жестко, стоит мне поймать её взгляд на моих губах.

Совсем нет, ей только прижаться ко мне потеснее нужно, чтобы прочувствовать, насколько я твёрдый. Хотя… Сам резко дёргаю ближе, срывая с чувственных губ взволнованное «ох». Лина поднимает на меня взгляд и черт… Эта нежнейшая синева её глаз так жадно встречает мою тьму, что в сердце что-то простреливает. До одури крышу срывает.

Вся моя. Теперь вся.

Не берусь обдумывать, за что мне достаётся это сокровище. Кто принимает меня таким ненормальным, какой есть. Кто переживает за меня и бережёт такого отпиленного дебила. У жизни в принципе извращённое чувство юмора. Но зато могу кому угодно поклясться, что буду любить её так, как не один нормальный не сможет.

— Ну… — подталкиваю Лину, чтобы долго не размышляла. — Смирись уже, что я такой. Мне похеру на всё, когда ты рядом, Эвелина Крылова.

Спецом называю так, как мне нравится. Она Крылова. Птичка моя. И не отец точно сделает её Каймановой по-настоящему. Раз и на всю жизнь.

Лина улыбается и качает головой.

— Ненормальный.

Это ответ «да». Настаёт моя очередь улыбаться.

— Нормальный бы не сделал так.

Опомниться не даю, тут же задницу её двумя руками обхватываю и поднимаю вверх. Лина больше не сопротивляется, сама ногами обхватывает и тихо смеётся, качая головой. А я смех её ртом ловлю, в себя забираю, поглощаю буквально то, как она для меня открывается.

Каждый день теперь буду делать всё для того, чтобы она давала мне больше и больше себя.

Всю хочу. Каждый взгляд, каждую улыбку, каждую минуту.

Не уроню. Вот теперь я точно знаю, что никогда и ни за что не уроню.

Эпилог

Лина

Два месяца спустя

— Всё? — спрашивает меня Егор, стоя сложа руки у машины, когда мне остаётся дойти до него несколько метров.

Отрывисто киваю, мысли немного сбивчивые, после разговора с Крис. Иду почти на автомате, даже и не помню, как прошла путь от дверей универа до него. Но Егора устраивает и такой ответ, он вообще выглядит несколько нетерпеливым. Только пока ехали утром раз пять, наверное, спросил, во сколько у меня закончится экзамен. Уж не знаю, к чему такая с его стороны поспешность, это мне нужно было радоваться, что в этом году он последний. Хотя, возможно, если бы я просидела дома больше, чем полтора месяца, тоже радовалась всему, чему возможно.

Егор вообще в последние дни почти всегда улыбается.

Как и сейчас, когда чуть отступает от пассажирской двери, но стоит приблизиться тут же перехватывает за талию и тянет к себе.

— Ты знаешь, какая пытка, не иметь к тебе доступа три часа? — тянет он, утыкаясь мне в шею и глубоко вдыхая. А у меня мгновенно всё тело отзывается. Тает и слабеет, до дрожи в ногах. — Тебе срочно нужно тоже совершить какое-нибудь преступление, чтобы не могла от меня уходить под домашним арестом.

— Но твой то закончился, — протестую возмущённо, а Егор чуть отстраняется, чтобы посмотреть на меня.

— Поверь, птичка, если ты будешь двадцать четыре часа дома, я согласен даже для того, чтобы еды купить, не выходить оттуда, — сладко так лепечет, приближаясь к моим губам.

Дерзко целует, прикусывая губу, но тут же смягчает, проводя кончиком языка, от чего уже не могу удержаться, чтобы не выдать шаткий стон.

Это нечестно, у меня аж низ живота мучительно-сладко стягивает, что хочется сжать бёдра, а Егор даже жалеть не собирается, стискивает пальцами ягодицы и рывком к своему паху притягивает.

Чтобы мысли совсем растеклись.

Сама уже елозить начинаю прямо напротив его ширинки. Такой твёрдый, а я только и могу думать о мгновенно зарождающейся пустоте, молящей наполнить себя…

— Егор… — рвано, задыхаясь, прошу я и упираюсь ладонями в его грудь, чтобы дать себе немного пространства. В противном бы случае, разум точно не одержал вверх. — Мы на парковке, — напоминаю, облизывая распухшие губы.

Всё пытаюсь отыскать равновесие. Егор же поднимает голову и как-то угрожающе осматривается, будто отыскивает того смельчака, кто рискнул на нас посмотреть.

— Никто даже не смотрит, — выдаёт заключение, но я на это не ведусь, отстраняясь ещё дальше, и тогда он кивает. — Окей, но тогда нам позарез как надо побыстрее отсюда уехать.

Даже тут же поправляет мне узкую юбку и открывает для меня дверь, но стоит мне повернуться и поставить ногу на подножку, как тут же прилетает шлепок по попе. А когда оборачиваюсь, чтобы наградить его острым взглядом, всё, что делает этот наглец — подмигивает и дьявольски ухмыляется, прежде чем закрыть за мной дверцу.

После заводит мотор и выезжает с парковки. Смотрю на дорогу, но не спрашиваю, куда едем. С того момента, как Егору изменили меру пресечения, пока идёт расследование, мы почти не бываем дома. Кафе, парки, набережная, кино. Можем просто сидеть в машине на парковке у макдональдса, есть бургеры и картошку фри и смотреть какой-нибудь стендап на телефоне. Или болтать и смеяться, или просто много-много целоваться.

В любом случае, куда бы ни ехали, я знаю, что сегодня будет ещё один замечательный день.

— Как сдала? — спрашивает Егор, бросая на меня взгляд.

И это не для галочки, он просидел со мной три дня, просто рядом и очень-очень редко отвлекая на себя, пока я готовилась к экзамену. Видимо, хочет убедиться наверняка, что он не зря держал руки при себе столько дней.

— Отлично, при том одна из самых первых.

— Самых первых? — переспрашивает он. — Что там у вас за преподователь монстр, чтобы принимать каждого по часу?

А я в ответ прикусываю губу. До последнего не знаю, стоит Егору рассказывать или нет.

— Я была с Крис, — признаюсь, набрав в грудь побольше воздуха.

Егор даже не поворачивается на меня.

— С Крис, — в итоге бормочет.

Не спрашивает, звучит довольно задумчиво.

— Да, она попросила у меня прощения. А ещё сказала, что хотела бы, чтобы мы не продолжали друг друга ненавидеть.

Он бросает на меня короткий взгляд.

— И?

Я же пожимаю плечами.

— Не знаю, если честно, но они теперь наши соседи. Да ещё и Мир… — выдыхаю неопределённо. — Если бы не он не признался, что он выполнял заказ Димы, ты так бы и сидел под домашним арестом. Да и после суда, неизвестно отпустили бы тебя или нет. Плюс я познакомилась с девушкой Ярослава, и она…

— С Лисой? — перебивает Егор.

Он не просто в шоке, будто из под его ног выбили почву.

— Это имя? Лиса?

— Нет, Ева её зовут, это… это прозвище. Лисицына, — говорит он, явно без желания.

— Погоди… Прокурор ведь, он?..

— Да, это его дочь.

Я несколько секунд пытаюсь сопоставить реакцию и то, что знаю.

— Нет, его девушку зовут Альбина, — рассказываю Егору, но вижу, что после “нет”, ему уже стало не интересно. Поэтому я решаю ещё раз закинуть удочку. — Ты так мне и не расскажешь, да, что случилось между вами с Ярославом? Крис сказала, что вы были лучшими друзьями.

Хотя у них вроде и сейчас не всё так плохо. После того вечера с Димой, Егор много приложил усилий, чтобы Ярославу вернулись его деньги от клуба. Вернее, убедил его их принимать. В знак благодарности. Да и Ярослав позже приезжал один раз, чтобы сказать, что он благодарен тому, что Егор ни разу не упомянул Мира в деле, хотя он бы этим облегчил себе жизнь. Поэтому Мирослав сам пошёл на сделку, чтобы выступить в качестве свидетеля против всей семьи Шевченко. За это Мир получит условное. Егору, как физически пострадавшему, смягчили наказание. И все остались, собственно, довольны. Ему конечно всё ещё нельзя далеко уезжать, но прокурор прогнозирует хороший итог. Максимум условное. Тем более, Егор завязал с рингом. Не знаю, что этому способствовало, но как-то между делом он бросил, что ему есть, куда теперь расходовать свою энергию. Да и не стоит это того, чтобы усугубить своё положение и лишиться возможно видеть меня каждый день. Мне, конечно же, большего и не надо. А счастливой я могу быть с ним хоть где.

И всё же, несмотря на то, что Егор от меня больше вообще ничего не скрывает, вплоть до того, что происходит в клубе и как работает его дело, тема Ярослава остаётся закрыта. Он просто бросает что-то вроде “это скучно”, “да ничего особого”, но я то знаю Егора, и сам факт того, как он раздражается, даже когда Ярослав просто говорит мне “Привет”, подсказывает, что мне точно скучно не будет. Но нет, Егор и в этот раз увильнёт, вижу по взгляду, когда он наконец останавливает машину недалеко от набережной и смотрит на меня.

Однако на этот раз говорит то, что не ожидаю:

— Поверь, птичка, мне даже и рассказывать не надо, скоро причина сама вернётся в город, и это так или иначе всплывёт.

Я тут же хмурюсь, пытаясь понять, что это значит, но Егор не даёт мне надолго задуматься, объявляя:

— Мы приехали.

А потом не ждёт, тут же выбираясь из машины и открывая мне дверь. Но я сдаюсь не сразу, с подозрением буравлю его взглядом, однако он даже не думает задерживаться на месте. Машинально иду за ним, пока внезапно не осознаю, что мы двигаемся не в сторону набережной.

— Погоди, — я оглядываюсь, чтобы понять, что здесь можно найти. В многоэтажке, вдоль которой мы идём, нет ни кафе, ни чего-то подобного. — Куда мы идём, Егор?

Но он лишь хитро мне улыбается, находит мою руку и переплетает наши пальцы.

— Терпение, птичка, — заговорщицки подмигивает и заводит меня во двор дома.

— Парк? — спрашиваю, когда вижу целую стену из огромных высоченных сосен.

Но тут же сама понимаю, что они находятся за ограждением. Верчу головой, окончательно запутавшись, когда неожиданно Егор поворачивает к подъезду и сразу достаёт ключи, открывая дверь домофона. На связке таких аж целых три.

— Подожди, — торможу его, не давая зайти, — ты же не задумал, ну… — я не знаю, как собраться и выдать напрямую. К тому же недалеко от нас бегают дети. Поэтому я максимально понижаю голос: — Ты же не задумал ничего пошлого?

Егор встаёт так, чтобы его тело не давало закрыться двери, и окидывает меня таким откровенным взглядом, что аж мурашки по коже бегут.

— Что за грязные мысли бродят в твоей голове, птичка? — откровенно смеётся он. — Хотя, нет, стоп, мне они нравятся. Запомни их, пожалуйста, мы как-нибудь обязательно устроим что-то подобное.

Он пользуется моей растерянностью и втягивает в подъезд, тут же прижимая меня к себе. А я прям вся вспыхиваю разом. Темно, и Егор совсем рядом. Дыханием своим тихим губы обжигает. Становится страшно, но при этом так волнительно, что дыхание учащается от возбуждения. Егору же хватает одного только на меня взгляда, чтобы понять, что со мной происходит.

Он знает, всегда знает.

Но дальше ничего не следует, лишь покачивание головой и причитания:

— Крылова-Крылова.

А потом он отступает, за его спиной мгновенно срабатывает датчик и включается лампа. Огромное пустое фойе, каждый шаг Егора разносится эхом, такое ощущение, что здесь никого нет. Мой взгляд непонимающе обводит каждую деталь. Несколько диванчиков, рядом с окном, пустой стеллаж, почтовые ящики.

— Егор?.. — в моём голосе уже звучит вопрос, и он его понимает, но не отвечает. Идёт до лифта, пока я медленно ступаю по звонкому кафелю. В такой тишине каблуки особо громко стучат по нему. — Ты же…

— Давай, заходи, Лина, — кивает Егор на распахнувший двери лифт, ясно давая понять, что ответы будут потом.

С глубоким вздохом сдаюсь. Ладно, так или иначе я всё узнаю. К тому же, вариантов здесь немного.

Мы приезжаем на тринадцатый этаж, а мне почему-то вдруг весело становится от цифры. Уверена, была бы возможность Егор выбрал «666». Дальше иду за ним без вопросов, а когда подходим к двери, и Егор её открывает, окончательно убеждаюсь, что всё правильно поняла.

— Это твоя квартира, — говорю, проходя и оглядывая прихожую.

Большая, но почти пустая. Справа во всю стену зеркальный шкаф купе, небольшой пуфик с тумбой для ключей. Но никаких вещей. Слева же вместо стены что-то вроде маленького водопада за стеклом, подсвеченного голубым цветом. Я чуть прохожу вперёд, заглядывая в огромную гостинную-студию.

— Нет, не моя, — раздаётся сзади неожиданно близко, что даже умудряюсь слабо вздрогнуть. Егор встаёт прямо позади меня, телом к моей спине прижимается и скользит одной рукой на талию, чтобы в шею прошептать: — Она наша, Лина.

Я резко шарахаюсь вперёд, сама не знаю, почему, но мои глаза распахнуты в изумлении, когда поворачиваюсь к нему лицом.

— Что значит наша?

А Егор будто наступает, шагает вперёд, вновь приближается максимально близко, ладонь на скулу кладёт и заправляет волосы за ухо.

Смотрит в глаза предельно серьёзно.

— Ты же не думала, что мы будем вечно жить в доме отца?

— Нет, но…

Егор берет моё лицо за подбородок.

— Я устал прятаться по углам.

— Мы особо и не прячемся, — как будто оправдываюсь я.

Не знаю, что сильнее пугает: то как Егор на меня смотрит или то, как напирает, заставляя меня пятиться спиной назад. Мне кажется это чем-то очень значимым. Выходящим за привычные рамки.

— Да, ладно, Лина, ты лишний раз не даёшь себя поцеловать, боясь, что нас увидит отец.

Я вновь пытаюсь возразить, но Егор не даёт.

— А я хочу делать так, — поглаживая мой подбородок, он прижимается к моим губам, сбивая не только дыхание, но и ритм сердца.

Мягко сминая их, растягивая поцелуй, от которого тянет сердце. Кладу руки ему на плечи и скольжу на затылок. Не хочу вроде и поддаваться, но меня так и тянет приникнуть к нему.

— Всегда и везде, в любое время, постоянно, — перебирает Егор, ведя меня и дальше спиной назад вглубь, пока мы не упираемся в стену.

— К тому же, отца в последнее время слишком много в доме.

— Ну, ты не можешь его упрекнуть в том, что он захотел отдохнуть, — продолжаю стоять на своём.

Это ведь всё быстро, так?

Или…

Ох…

Губы Егора находят невероятно чувствительное место на моей шее, посасывая его и оставляя влажные поцелуи, что у меня пальцы ног сжимаются и закатываются глаза. Потолок начинает кружится.

— Мои глаза скоро закровоточат от вида его клетчатых шорт, — его губы спускаются ниже, к ключице, пока пальцы растёгивают пуговку шифоновой блузки.

Мой разум плывёт.

— Ты не можешь осуждать человека за его вкус. Он наслаждается жизнью.

На мгновение Егор останавливается, чтобы поднять голову и посмотреть мне в глаза.

— Я тоже хочу наслаждаться жизнью, — говорит он и тут же стягивает с плеч полностью расстегнутую блузку, позволяя ей скатиться вниз и упасть к нашим ногам. — И не хочу, чтобы нам кто-то мешал.

Я остаюсь в одном белом кружевном лифчике и юбке. И то, от которой Егор точно намеревается избавиться, стоит ему только проникнуть обратно ко мне. На этот раз в безудержном поцелуе, от которого не только вращается потолок, а весь мир целиком.

— Это было-то всего один раз, — вот теперь я точно не знаю, зачем возражаю, но уже не могу остановиться. Мне нравится, как Егор уговаривает меня. И метод его вееееесьма действенный.

— Правда? — Егор резко дёргает на себя, дерзко так и с вызовом, заводя руку на поясницу, чтобы расстегнуть замок на юбке. — Он начал ломится к тебе в комнату с криками, что придушит меня, если я тебе сделаю больно!

И тут я не выдерживаю и смеюсь.

— Тебе никогда не будет лишней отцовская порка, — бросаю вызывающе и тут же охаю, когда руки Егора, скользнув под пояс, резко сжимают мои ягодицы.

— Нет, Эвелина, больше никаких свидетелей, — говорит, прижимаясь ртом обратно к шеи и скользит кончиком языка вниз, вызывая необузданную дрожь. — Ты переедешь сюда, потому что я хочу тебя везде. У стены, — он спускается с поцелуями до ложбинки между ключицами, ладонью сминает грудь, второй ведёт по бедру, поднимая всё выше и выше юбку, пока она не оказывается на талии. — На диване, на кухне, — пальцем поддевает кружево и тянет его вниз, тут же захватывая ртом сосок, кружа по нему языком, до разливающегося жидкого удовольствия внизу живота, до дикой пульсации между ног. — Хочу тебя в ванне и на балконе. На ковре, на полу, да похрен где…

Неожиданно Егор выпрямляется, вновь оказываясь напротив моих глазах, которые очень тяжело держать открытыми. Я дыхание то с трудом могу поддерживать. Хочется просто замереть, раствориться, стать этим моментом.

— Я просто хочу иметь тебя двадцать четыре не семь, — и говорит то так, будто это не грязно и пошло.

А так, будто это самое настоящее признание любви.

Я улыбаюсь, опьяненная и невероятно довольная.

— Не хочу тебя расстраивать, но я сдалась ещё на клетчатых шортах.

Егор смеётся, качая головой. Люблю этот звук, люблю, как переливаются его глаза и я люблю, что именно я вызываю этот смех. Как и этот безумно, всепоглощающий взгляд. Будто не смотрит, в себя вбирает.

— Иди сюда.

Он тут же подхватывает мои бёдра и поднимает в воздух, а уже через пару мгновений садит на невысокую перегородку.

— И вот тут я тебя тоже хочу, — говорит, рывком снимая с себя футболку и становясь между моих бёдер.

К себе за попу притягивает, и я обнимаю его за шею. Сама на этот раз тяну его вниз, чтобы поцеловать. По его плечам скатиться ладонями. Просто чувствовать его кожу, как перекатываются на спине его мышцы, когда он так крепко держит меня в своих руках.

— А ещё я хочу, чтобы ты стала Каймановой, птичка, — выдаёт Егор между горячим поцелуем.

Как бы между делом. Но нет, когда я отстраняюсь, чтобы посмотреть на него, он улыбается.

— Издеваешься? — и нет, мой гнев не выглядит наигранным, он за секунду трезвит разум. — Ты две недели назад буквально заставил меня стать обратно Крыловой!

И да, я психую, особенно, когда Егор тихо смеётся. Но возмущаться долго не даёт, рот накрывает мой поцелуем, глубоким и сладким, будто желает обратно расплавить мой мозг.

— Я хочу, чтобы ты стала моей Каймановой, Лина, — держа за затылок, Егор прижимается к моему лбу своим. — Не сводной сестрой, а женой.

Я теряю дар речи, только и вижу глаза Егора перед собой. И то, насколько они серьёзны.

— Это что… — несмело начинаю я, — хочешь сказать, это предложение?

— Оно самое, Лина. Ты станешь моей Каймановой, птичка?

И тут…

У меня ход сердца сбивается. Оно вообще уходит куда-то совсем далеко, разгоняется, а потом на полной мощи в грудь врезается, когда смотрю вниз. Между нами кольцо. Из белого золота, и оно даже в тени наших тел переливается на алмазной огранке.

Крылья.

Вместо камня, оно разделяется на маленькие крылышки.

— Ох… — медленно выдыхаю я и обратно к глазам Егора обращаю взгляд.

Он так и продолжает смотреть на меня. Решительно и одновременно мягко. Так, что в его взгляде хочется утонуть.

— Это «да»?

Как будто бы я могла ответить иначе.

Киваю головой, сначала медленно, а потом с улыбкой, растягивающей мои губы до боли в скулах.

— Да?

— Да, Егор, да, я стану твоей Каймановой, — тараторю на эмоциях и тут же рвусь его поцеловать. — Это был всегда только ты. Именно ты мне подарил крылья.

— Это только начало, птичка. Теперь я сделаю всё, чтобы подарить тебе небо.