Умирать не больно

Глава I

Первая смерть

Кто-то щелкнул пальцами, и я распахнула глаза. В ту же секунду на меня обрушились вокзальные шумы: рокот голосов, стук колес чемоданов…

Я взглянула на вагон, откуда только что вышла, затем посмотрела по сторонам и вверх. Темно-синий полукруглый навес казался черным, по нему барабанили капли дождя. Я снова растерянно осмотрелась и отступила, освобождая место новым пассажирам. Все куда-то спешили, толкались, опаздывали, встречали семью, знакомых, друзей, и только я не двигалась, застыв молчаливым истуканом.

Так, пора что-то делать.

Я сжала висящую на плече сумку и направилась к двустворчатым дверям высотой с три человеческих роста. Выйдя с вокзала, я снова остановилась и осмотрелась. Отчего-то сердце пропустило удар и забилось сильнее, будто я переступила порог новой реальности.

Я напомнила себе, что надо что-то делать, и решительно направилась через дорогу к стройному ряду такси. Ботинки то и дело попадали в лужи, в которых отражалось хмурое небо, ветер трепал волосы, собранные в хвост.

Я хоть жива-то? Мысль была странной. Я чувствовала, что существую, что мышцы работают, легкие наполняются холодным воздухом. И все же ощущение было таким, будто я где-то под землей, где-то в вымышленном мире, где костлявые ветви деревьев схватили за горло и душат.

Я буквально подбежала к ближайшему такси. Назвала водителю адрес, запрыгнув на заднее сиденье, нервно сжала пальцы на коленях. Вот тут-то беспокойные мысли вновь одолели меня.

Я подумала о маме и о том, почему она ни с того ни с сего, ничего со мной не обсудив, просто собрала мой чемодан, выставила за порог и отправила в этот город. Я покопалась в памяти, припоминая цепь событий, которые привели меня в Эттон-Крик, но странное дело, хоть все и случилось считаные часы назад, воспоминания казались такими далекими.

– Мисс, а кем вы приходитесь Харрингтонам?

Я подняла голову и наткнулась на любопытный взгляд водителя в зеркало заднего вида. Странно, что этот тип знает, к кому я направляюсь, будто Харрингтоны – это какая-то местная знаменитость. Они, говорила мама, ее младшие сводные братья. Не представляю, с какой стати они вдруг решили приютить меня. Я никогда не слышала их имен, не видела фотографий, да и вообще не подозревала об их существовании.

– Никем, – в итоге заключила я, прислонившись лбом к запотевшему стеклу. Ощущая кожей стужу, несвойственную сентябрю, я пристально всматривалась в Эттон-Крик за окном, где все казалось бесцветным, как густой туман: и небольшие кубические многоэтажки, соседствующие с готическими зданиями; и главная площадь Вирхов, через которую мы проехали; и люди в коричневых и желтых дождевиках с черными зонтами; и внушительные здания университета; и небольшие уютные магазинчики и кафе, манящие прохожих.

Время затянулось.

Я засмотрелась на Эттон-Крик из параллельного мира: на его темный цвет, серость и слякоть, на его непохожесть на другие города, поэтому не заметила, когда машина остановилась. Водитель объявил, что мы приехали, я расплатилась и, схватив сумку, нехотя выбралась из уютного салона. Подошвы ботинок во второй раз ступили в вязкую грязь, в нос ударили запахи хвои и дождя.

Особняк Харрингтонов оказался вдвое старше и больше моего дома. Он навис надо мной, поросший плющом, угрожая раздавить. Сквозь высокие кованые ворота виднелась дорожка из гравия. Извиваясь змеей, она вела сквозь траву и кустарник к мраморной лестнице, которая поднималась полукругом к высоким дубовым дверям.

Отчего-то мне стало не по себе, и я обернулась к такси, готовая запрыгнуть назад и приказать, чтобы водитель увез меня за сотни миль от этого места, но машины и след простыл.

Впрочем это был секундный порыв. Я бы никогда не сбежала.

Вместо этого я закинула сумку на плечо и подошла к ржавой калитке. Влажные стебли травы хлестали по лодыжкам и коленям, под ногами скрипнул гравий. Я вошла во двор и медленно направилась к двери. Дом, казалось, внимательно следил за мной, зловеще говоря: «Тебе не уйти, Кая Айрленд», – и у меня действительно появилось предчувствие, что назад пути нет.

Я прогнала дурные мысли и ступила под изящный полукруглый навес с фонарем, и когда занесла руку, чтобы постучать, дверь внезапно распахнулась. На пороге, суетясь, появился высокий молодой человек с зонтом. Он изумленно вытаращился на меня, пролепетав:

– П-п-привет!

Я стряхнула со лба дождевые капли и уже собралась поздороваться, но в живых глазах мужчины одновременно отразились испуг, понимание и вина, а затем он схватил меня за локоть и втащил в дом. За спиной захлопнулась дверь, отрезав меня от остального мира, сумка с плеча оказалась в руках незнакомца, а на моей голове очутилось белоснежное полотенце, пахнущее порошком и ванилью.

Я догадалась, что это Дориан Харрингтон (старший мамин сводный брат). Он щелкнул выключателем, и прихожая, и без того мрачная, будто старинная фотография, стала мрачнее из-за тусклого света люстры.

Я накрыла полотенцем шею, собираясь представиться и поблагодарить за заботу, но Дориан не дал мне и рта раскрыть:

– Прости! – Явно нервничая, он крепче сжал на своем плече мою сумку, а в другой руке зонтик. – Я действительно виноват, забыл, что ты приезжаешь именно сегодня! Господи ты боже мой, и твои вещи уже в комнате! Ты ведь Кая Айрленд? – поспешно уточнил он на всякий случай, и когда я кивнула, тоже кивнул, продолжая: – Моя смена в морге затянулась, поэтому я проспал, а теперь опаздываю…

Я украдкой бросила взгляд в сторону кухни, которая находилась за лестницей, ведущей наверх. Из-за приоткрытой двери лился яркий свет и доносился приятный аромат свежей выпечки. А еще чувствовался тяжелый запах книг и кардамона.

– Кая.

Я посмотрела на Дориана и отметила, что глаза у него добрые и полны сочувствия. Я поняла, что он ждет какой-нибудь реакции, поэтому сказала:

– Ничего, ты и не должен был меня встречать.

В этот раз я не стала смотреть по сторонам, чтобы он не думал, что я избегаю его взгляда, и молодое лицо как по волшебству разгладилось, нервная морщинка между бровей исчезла, на губах появилась спокойная улыбка. Дориан отставил зонтик к стене и, ненавязчиво взяв меня под локоть, повел в глубь дома.

Дориан Харрингтон работал в городском морге и преподавал медицинскую биологию в университете. Он не выглядел как типичный преподаватель, но и на студента не смахивал. У него были ясный, живой взгляд, модная прическа и легкая щетина, в то же время он обладал своеобразной аурой волевого человека, и это отчетливо ощущалось даже через прикосновение.

– Я ожидал, что ты так ответишь, Кая, – произнес он, – но мне действительно жаль, что тебе пришлось добираться до особняка в одиночестве. Меньше всего мне хотелось, чтобы ты думала, что тебе здесь не рады.

Мы сделали несколько шагов, и, остановившись у лестницы, Дориан выпустил меня. Сквозь старые прямоугольные окна высотой с человеческий рост, закрытые белыми занавесками, проникал серый свет со двора. Голова кружилась, да и от виноватого лица Дориана Харрингтона было не по себе.

Я пояснила:

– Я не думаю, что мне здесь не рады. – И добавила, видя, что мои слова его не убедили: – Не беспокойся. Ты и не должен был меня встречать. Чудный запах. Это корица?

После каждого слова я ненароком смотрела по сторонам, отмечая детали прихожей: позади лестница, слева тумбочка из вишневого дерева, на которой стоял старый телефон, рядом часы с кукушкой. Стрелки показывали пятнадцать тридцать. А казалось, будто раннее утро.

– Почему? – Дориан, пока я осматривалась, смотрел только на меня.

– Почему что? – Я с трудом оторвала взгляд от гостиной, куда вела и белоснежная арка и небольшая деревянная лесенка. Громадное окно выходило прямо на задний двор, за которым начинался густой зеленый лес. Дориан коснулся моего локтя, привлекая внимание, и я качнула головой: – Прости. Никогда не была такой рассеянной.

– Почему ты думаешь, что я не должен был тебя встречать? – спросил Дориан, проницательно глядя на меня. – Поверь мне, Кая, твой приезд – это целое событие. Можно даже сказать праздник. Ной, кстати, испек прекрасное печенье! Хотя он его печет всегда, такое уж у него хобби. Это, имей в виду, не отменяет того, что мы действительно рады твоему переезду в Эттон-Крик…

Я была обескуражена и не знала, что ответить. Позже Дориан поймет, что дело не в нем, не в доме, не в Эттон-Крик и не в том, что я злюсь. Я просто молчу, вот и все. И разве он не опаздывает на работу?

– Я опаздываю! – воскликнул он будто в ответ на мои мысли, а затем снова схватил меня за руку и повел в кухню. – Так, еще секунда! Познакомлю тебя с Ноем и тут же испарюсь! Просто не хочу, чтобы он испортил о нас общее впечатление… А он это может, уж поверь мне…

Ной Харрингтон оказался очень высоким парнем ненамного старше меня. Из-за болезненной бледности он выглядел худым и нескладным, с длинными руками и ногами. Растянутая футболка на три размера больше только подчеркивала эту худобу, делая его хрупким на вид. Чудаковатый образ довершали парусиновые шорты синего цвета с крошечными изображениями бананов, две пары шерстяных носков и домашние тапки-собаки.

Когда он обернулся, я увидела, что его узкое лицо и даже кончики светлых волос, отливающих медью, перемазаны в муке. Его руки тоже были испачканы, но это не помешало ему распахнуть объятия, будто в ожидании, что я или Дориан (или мы вдвоем) бросимся навстречу. Когда мы не сдвинулись с места, Ной не огорчился, улыбнувшись мне:

– Привет-привет, солнышко!

– Привет.

Судя по тому, как парень поменялся в лице, Дориан за моей спиной сделал младшему брату знак вести себя сдержаннее. Кашлянув, Ной облокотился на столешницу и с вежливым любопытством осведомился:

– Плохое настроение? – Я не ответила, и на его щеках появились ямочки. – Ты, наверное, ненавидишь всех вокруг, потому что пришлось переехать в этот адски дряхлый дом, быть запертой здесь как в… – Он резко замолчал, глянув за мое плечо. Мне очень хотелось обернуться и посмотреть, что там делает Дориан. – Э-э… ладно. В общем, приятно тебе провести время.

Ной вернулся к своим делам, а я еще несколько секунд ошеломленно смотрела ему в спину и только потом вышла в коридор. Дориан последовал за мной, злобное выражение его лица сменилось на заботливое.

– Теперь понимаешь, о чем я, да? Этот парень с приветом. Абсолютно чокнутый.

– Ничего, – сказала я, останавливаясь у лестницы. Над нами мигнул верхний свет. – Не покажешь, где моя комната?

– О да, конечно. Это наверху, идем. Будь осторожна, здесь высокие ступени.

– Спасибо.

Когда мы поднимались на второй этаж, я заметила на стенах картины и снова подумала о маме. Полотна были уродливыми, так что ей бы точно пришлись по душе.

– Не обращай на него внимания, – мягко попросил Дориан, кинув на меня взгляд через плечо. – Я всегда так делаю, когда Ной начинает молоть чушь. Просто пропускай мимо ушей. Я поговорю с ним.

Я бы сказала, что не стоит этого делать, но решила, что Дориан станет меня переубеждать и наступит новая тяжелая пауза. Рассудив, что надо быть милее, раз он так добр ко мне, я прочистила горло и сказала:

– Спасибо… что проводил.

– Не за что, Кая, я тебя прекрасно понимаю и могу представить, как тебе сложно. Я сам… – Дориан смешался, но тут же воодушевленно продолжил: – И к Ною ты привыкнешь. Он кажется чуточку странным, но на самом деле не доставит тебе проблем…

Я согласно кивала, стараясь высоко поднимать ноги, чтобы не споткнуться.

На втором этаже Дориан и я остановились у одной из дверей.

– Надеюсь, тебе здесь понравится… Перед твоим приездом я прогнал всех клопов и… Я шучу, Кая, здесь не было клопов. А даже если бы были, думаю, увидев твой смертоносный взгляд, они разбежались бы во все стороны, – добавил он тихо, открывая дверь.

Я переступила с ноги на ногу и удивленно открыла рот, потому что та комната, которую Дориан показывал, была моей комнатой. Точнее, она была почти такой же, как дома: белоснежный потолок, серебристые обои на стенах, огромная кровать с фиолетовым покрывалом у окна. Мои вещи были заперты в чемодане, стоящем у письменного стола.

– Мы знали: в первые дни будет сложно, поэтому Ной решил, что это тебе как-то поможет.

– Не знаю, что сказать. Спасибо.

– Для начала достаточно и этого, Кая. – Дориан улыбнулся. Я отметила, что улыбка не была веселой, а скорее сочувственной. Во взгляде читалось: мне жаль, что все случилось именно так. – Ну, все, – сказал он, решительно снимая с плеча мою сумку и вручая мне. – Ни о чем больше не думай. Кстати, ужин в семь.

Я кивнула, вошла в свою – не свою комнату и заперла дверь. Несколько секунд смотрела в пустоту, затем приоткрыла дверь и подошла к кровати. Окинула ее взглядом. Очень странно. Это моя кровать. В моей комнате стоит точно такая же: из вишневого дерева, с резной спинкой и этим покрывалом. До того, как уехать в Хейденский университет, я спала в этой кровати. И когда возвращалась домой, мама готовила ужин, а я забиралась под это покрывало и понимала, что наконец-то дома.

Я посмотрела в окно и увидела вместо привычной светлой улицы лес. Сумка упала к ногам, когда пальцы безвольно разжались.

Это больше не моя комната. Больше не мой дом.

С наступлением темноты мне пришлось спуститься вниз и встретиться лицом к лицу с новой реальностью. Дориан был мил; он сменил темно-серый костюм-тройку на домашние джинсы и свитер и даже побрился. Ной остался в своих ужасных шортах, носках и тапках-собаках. Я видела его худые ключицы сквозь растянутую футболку, а он видел мои сквозь темно-синюю блузку, подаренную мамой на прошлый день рождения, и нещадно пялился на мои плечи, даже когда я несколько раз демонстративно кашлянула.

Когда я только вошла в столовую, где был настолько тусклый свет, что у меня сразу же устали глаза, Ной оценил меня беглым взглядом и сказал:

– Приоделась для ужина?

– О чем ты?

Дориан нервно посмотрел на брата, но мы с Ноем глядели исключительно друг на друга. Игра в гляделки длилась до тех пор, пока Ной не отмер и не улыбнулся одними губами. Когда он взял мою тарелку и, накладывая жареного цыпленка, вежливо ответил, что речь идет о моей одежде, я поняла, что младший Харрингтон так легко не сдается.

– А что с ней? – спросила я, принимая блюдо и притворяясь, что с аппетитом отламываю кусочек хлеба. На самом деле аппетит, который только-только начал просыпаться, пропал.

– Мне казалось, что твой стиль заключается в растянутых свитерах, штанах и кожаных куртках.

– По крайней мере у меня есть вкус к носкам. Так кем вы все-таки приходитесь моей матери? Почему я никогда о вас не слышала?

Ной с Дорианом переглянулись, и я, заметив это, нахмурилась.

– Почему ты никогда не слышала о нас? – переспросил Дориан, делая огромный глоток воды, чтобы оттянуть время и не отвечать на мой вопрос. Он косо глянул на младшего брата, и тот незамедлительно пришел на помощь:

– Наши семьи не общались уже лет сто.

– Тогда почему вы предложили мне жить в вашем доме?

– Ну… это была идея Ноя. – Дориан закашлялся и положил руку на горло. Я взяла графин с водой, вновь наполнила его стакан и подождала, пока он напьется. – Это не я придумал, а Ной. Он предложил твоей матери, чтобы ты осталась в Эттон-Крик у нас, и она не смогла отказаться.

Эта новость меня удивила, и я посмотрела на Ноя. В качестве подтверждения он рассеянно кивнул, занятый вишневым вареньем. Я отвернулась, не желая видеть, как на столешницу сыпятся крошки.

Несколько минут прошли в полной тишине. Ной был занят печеньем, Дориан и я отдали предпочтение салату и мясу, приготовленному на пару. Когда Ной предложил всем выпить чаю, я вновь полюбопытствовала, почему все-таки наши семьи не общались.

Хозяева дома уже во второй раз странно переглянулись.

– Это загадка, – наконец выдал Ной с серьезным видом. Мы с Дорианом одинаково уставились на него. Я повторила:

– Загадка.

– Да, загадка, – отозвался он эхом, а затем взглянул на брата: – Кстати, как твоя компаньонка?

– Оставь меня в покое, Ной. Лучше займись своими котлетами.

– Я же говорил: скоро кое-кто другой будет готовить тебе котлеты.

– Прекрати.

– И все же, – перебила я. – Неужели вы совсем ничего не знаете?

– Схожу на кухню, поставлю чайник, – сказал Дориан, вскакивая. Когда он исчез за дверью, Ной улыбнулся и спросил:

– Хочешь добавки?

– Нет.

Меня одолевали мрачные мысли, хотелось уединиться в своей новой комнате и подождать, когда этот длинный день закончится. Мне казалось, Ной нарочно меня дразнит, казалось, несмотря на предложение пожить у них, он не особо доволен моим присутствием.

– Ты права, – бросил он в тишину.

– Что? – Я на мгновение застыла, но тут же одернула себя: он не может читать мысли.

– Я сказал, ты права, не стоит переедать. Иначе всю ночь кошмары будут сниться. Держи. – Он подвинул ко мне плетеную корзинку, улыбнувшись, в то время как у меня мурашки поползли по спине. – Хлебушек с тмином. Я сам испек.

Лишь начало сентября, а погода в Эттон-Крик оставляет желать лучшего: небо серое, словно сталь, а на его фоне – тонкие переплетенные ветви деревьев. Мир словно разделился на две части: сверху все было покрыто рваными хлопьями тумана, ближе к земле была хорошая видимость. Мы едва выехали из Коридора Страха, как Дориан остановил машину у супермаркета и сказал, что сейчас вернется. Я кивнула, откинувшись на подголовник и прикрыв веки.

День начался плохо. Я проспала и пропустила пробежку. Когда утром открыла глаза и увидела знакомое покрывало, лишь на одну долю секунды подумала, что произошедшее вчера – сон, а потом услышала многозначительное покашливание и резко села, откидывая с лица спутавшиеся волосы.

– Привет, солнышко, – улыбнулся Ной. – Как спалось?

Вид его вытянутой фигуры в растянутом свитере с V-образным вырезом в серых спортивных штанах мгновенно привел меня в чувство.

– Что ты здесь делаешь?

Ной кивнул в сторону, и я проследила за ним взглядом. На приземистом столике посреди комнаты стоял поднос, а на нем – стакан с апельсиновым соком, торт, пирожные, крендельки.

– Что это?

– Почему дверь в твою комнату открыта?

Мы словно играли в игру «кто больше вопросов задаст». Я не собиралась отвечать на них, сказав вместо этого:

– Ты принес завтрак? Очень мило.

– У тебя татуировка.

Я прижала одеяло к груди, даже не задумавшись над тем, каким образом Ной смог увидеть мою татуировку. Даже не мысль, что он мог рассматривать меня во сне, заставила меня вспыхнуть от гнева, а то, что он ее увидел (или притворился, что увидел).

Стараясь не выдать раздражения, я встала и принялась заправлять постель, каждой клеточкой тела чувствуя пронизывающий взгляд голубых глаз-льдинок. Даже если бы Ной не стоял позади, я бы все равно ощущала его рядом, потому что его запахом пропитался дом. Потому что он увидел то, что не видел никто.

– Что она означает?

Я резко обернулась.

– Не твое дело!

– Ладно. – Ной равнодушно пожал плечами, и когда ткань футболки соскользнула вниз, он тут же снова натянул ее, пристально глядя мне в глаза. Значит свое тело он прячет. – Я лишь принес тебе завтрак. Не сердись, Кая.

– Я не сержусь, – ответила я, напрягаясь. – И никто в своем уме не станет завтракать тортом.

– Просто позавтракай, – настаивал он.

– Я съем что-нибудь в университете.

– Ты имеешь что-то против шоколадного торта с шоколадной начинкой, политого шоколадом и присыпанного шоколадной крошкой?

– Утром – да.

Разговор не клеился, хоть я и планировала наладить отношения с обитателями дома. Я почувствовала боль в пальцах от напряжения и разжала кулаки, затем попыталась сказать предложение длиннее трех слов:

– Я не ем утром сладости. Вообще не люблю их. Меня будет тошнить весь день, если сейчас набью желудок шоколадом. И у меня аллергия на орехи, – добавила я, кивнув на булочку с миндалем.

– Я знаю, это для меня. Думал, мы позавтракаем вместе.

Что? С чего он взял?

– Мило. Э-э… Если хочешь, можем позавтракать в другой раз. Я должна собираться в университет. Дориан сказал, что отвезет меня сегодня.

– Это всего лишь завтрак, Кая. Кроме той татуировки тебе ведь нечего скрывать?

Я не отреагировала, продолжая молча смотреть на Ноя до тех пор, пока он не сдался и со смешком не вышел из комнаты. Мне не хотелось с ним говорить ни о татуировке, ни о чем-либо другом. Ной без спроса приоткрыл дверь в мою душу и даже не смутился, и мне казалось, что, несмотря на мои резкие ответы, он удовлетворил свое любопытство.

Дверь с водительской стороны резко распахнулась, затем на сиденье вместе с запахом дождя втиснулся Дориан. Он кинул на меня многозначительный взгляд, протягивая тост и стаканчик с зеленым чаем:

– Уверен, ты не завтракала.

– Ты абсолютно прав, спасибо.

– И я не завтракал. – Дориан откусил огромный кусок от своего круассана и запил глотком кофе, наблюдая за людьми через ветровое стекло.

Уверена, моя дверь была не первой, куда заглянул Ной со своим тортом.

Я посмотрела на часы на запястье и спросила:

– Мы не опоздаем?

Дориан с невозмутимым видом наблюдал за компанией школьников, выходящих из музыкального магазина. Несмотря на дурную погоду, они смеялись и чувствовали себя прекрасно, пробираясь сквозь липкий туман к автобусной остановке.

– Нет, не опоздаем. Без профессора-то веселье не начнется. И я жутко голоден. Ной налил в мой утренний кофе молоко. Не специально, конечно, ты не подумай. У парня иногда бывают чудные… э-э… провалы в памяти. Да… Проблемы с запоминанием обычных вещей. Кстати, не забудь зайти на патанатомию. Сегодня ты должна присутствовать при вскрытии, ведь ты пропустила пару дней…

Замолчав, Дориан сунул стаканчик из-под кофе в пакет, где раньше находился круассан, затем кинул его к ногам и осторожно выехал на дорогу, держа руль обеими руками. Он с воодушевлением стал рассказывать о проектах для первого курса, и неприятный осадок из-за того, что Ной видел мою татуировку (что невозможно, если только он не наблюдал меня в нижнем белье) рассеялся.

Когда мы въехали на территорию университета, я поразилась его величию и мрачности. Однако больше стародавнего готического собора со множеством башенок и шпилей меня интересовал Первый медицинский павильон – кубическое здание, окруженное аккуратно подстриженными кустами. Оно было в точности таким же, как на фотографиях из интернета. Слева от окон вертикально к стене крепились зеленые буквы: «Медицинский павильон I».

– Многие профессора и студенты живут прямо здесь, в общежитиях, – сказал Дориан, пока машина тащилась по дороге к профессорской парковке слева от Главного корпуса.

Когда он въехал на стоянку, мы вышли из машины. Реальность стремительно наполнилась шумами: смехом и разговорами, звуком шагов и еле слышной симфонией дождевых капель, ударяющихся об асфальт. Я поежилась и обернулась к Дориану:

– Куда теперь, профессор Харрингтон?

Он намотал на шею клетчатый шарф, закинул на плечо сумку и улыбнулся:

– Мне нравится, когда меня так называют.

– Поэтому стал преподавать?

Рука об руку мы направились к Первому медицинскому павильону. Дориан просиял:

– Ну, поэтому, и еще потому, что тут много красивых студенток…

Я не успела ответить, потому что кто-то неожиданно толкнул меня в плечо и промчался мимо. Я поскользнулась, но Дориан придержал меня до того, как я потеряла равновесие и шлепнулась на влажный асфальт. Девушка, совершающая пробежку, не извинилась и даже не обернулась. Выпрямившись и потирая предплечье, я с сарказмом уточнила:

– Значит, такие вот студентки?

– Прости, Кая, это просто ревность. Не обращай внимания.

Я не знала, шутит он или нет, поэтому не улыбнулась. К концу дня стало очевидно, что Дориан вовсе не шутил.

На лекции профессора Харрингтона на меня все пялились. Возможно, мне так показалось из-за разыгравшегося воображения, но, по-моему, внимание студентов мы с Дорианом поделили пополам. После лекции пришлось спрятаться в туалете. Я стояла у зеркала и приказывала себе не быть размазней. Мой отец не одобрил бы этого. И мама тоже.

Я умылась, пригладила хвост, затянутый высоко на макушке, сделала глубокий вдох.

Я все еще я. Ничто этого не изменит.

Я достала из сумки жидкость для дезинфекции рук, протерла ладони и спрятала назад. Затем принялась тщательно вытирать каждый палец салфеткой, говоря себе, что не стану скрываться в туалете, как какая-то обычная девчонка, которая боится трудностей. Едва эта мысль пронеслась в моей голове, как дверь с силой распахнулась и с грохотом отскочила от стены. Послышались смех и слабое повизгивание.

Краем глаза я заметила в отражении трех высоких девушек, которые тащили по полу четвертую, похожу на беззащитного цыпленка. У нее были светлые короткие волосы и пунцовое лицо. Длинная черная юбка задралась, обнажая худые ноги в теплых колготах, свитер грубой вязки поднялся до груди, открыв белый живот и проступившие под кожей ребра.

– Еще раз ты выкинешь нечто подобное, Леда! Еще раз!..

Если бы волосы Леды были длиннее, та девушка, которая тащила ее за шкирку, точно намотала бы их на кулак и с удовольствием потянула на себя. Я удивилась, заметив, что их жертва, вместо того чтобы вырваться, тихо поскуливала. Наверное, ее жалкий вид и спровоцировал этих хищниц, решила я, швырнув использованную салфетку в мусорное ведро. Когда я стянула с тумбы, где была установлена керамическая раковина, свою сумку, одна из тетрадей выпала и со звенящим шлепком коснулась влажного кафельного пола.

Ну все, – обреченно подумала я, наклоняясь, чтобы поднять тетрадь, и сквозь собственное сердцебиение услышала:

– Давайте просто бросим ее!

Тук-тук-тук. В поле моего зрения появился военный ботинок. Металлический носок, которым так удобно оставлять на теле девушки-цыпленка кровавые отметины, многозначительно придавил обложку моей тетради, поэтому я медленно выпрямилась.

Когда мы схлестнулись взглядами, владелица опасных ботинок близоруко прищурилась:

– Эй! Я видела тебя где-то!

– Меня зовут Кая Айрленд, – ответила я спокойным голосом. – Ты толкнула меня сегодня утром на профессорской парковке.

Будь это вчера, я бы и не вспомнила ее, но это случилось пару часов назад.

Она была красивой, с тонкими чертами лица и большими глазами, в темных джинсах, черной футболке и косухе. Из нагрудного кармана торчал пропуск в химический кабинет, и я разобрала только первую букву ее имени, а затем перевела взгляд на лицо и успела заметить, как высоко взлетели искусно выщипанные брови, украшенные пирсингом. Как будто она действительно меня забыла. Но по глазам я видела: она меня помнит, потому и подошла.

– Точно! – Она притворилась, будто только что вспомнила меня, и обернулась к подруге, которая как раз занесла кулак, чтобы опустить его на грудь девушки-цыпленка. – Майя, это она приехала утром с Дорианом.

Я не смогла сдержать усмешки, стоило представить, как отреагировал бы Дориан, услышав, что любимые студенточки зовут его по имени. Девушка с пирсингом надменно осведомилась:

– Что смешного?

Ее карие глаза впились в меня настороженно, и я предупредила:

– Понимаю, вам нужны проблемы, только зачем?

Компания взорвалась смехом, и даже Майя отвлеклась от жертвы и выпрямилась.

– Мне кажется, проблемы будут у тебя, – сказала она с нажимом, но я уже не слушала. Я уставилась на девушку-цыпленка, вопросительно вскинув брови. Почему она не убегает, пока Майя отвлеклась? Не уходит домой? Почему сидит и смотрит на меня так, словно пытается вспомнить? Или так, словно я сумасшедшая?

– А? – Вздрогнув, я оторвала от нее взгляд, потому что взбешенная Майя вдруг направилась ко мне. Я поспешно сказала: – Не стоит. Прежде чем ты решишь причинить мне вред, я должна предупредить, что у меня есть кое-какие навыки.

– Какие еще навыки?

Я уставилась на их жертву, съежившуюся на полу, мысленно уговаривая ее уйти.

Почему ты не уходишь? Путь свободен, на тебя никто не смотрит. Даже если решишь станцевать и спеть, на тебя никто не обратит внимания. Сейчас они переключились на меня.

Я вдруг замерла – это незнакомка на полу мысленно просила помочь ей выбраться из сложной ситуации, умоляла бросить спасательный круг. А потом вселенная завертелась – это меня ударили.

Только на секунду я растерялась, потому что не ожидала ничего подобного, но затем ударила в ответ, больно и жестоко. Кулак впечатался в скулу фанатки Дориана, затем я еще раз врезала под дых. Она взвизгнула, плюхнувшись на зад.

Ко мне уже подлетели ее приятельницы, щедро рассыпаясь в матерных комплиментах. Сжав в кулаке сумку, я обрушила ее на голову Майи. Она вскрикнула, навалившись на меня, и я схватила ее поперек туловища, пытаясь отодрать от себя.

Вторая девушка пристроилась с боку и даже ударила меня по спине, но я больше не чувствовала боли. Меня опалила такая жгучая ярость, что на мгновение перед глазами поплыли черные круги, будто я надолго зажмурилась. А может, действительно зажмурилась: левый глаз пульсировал, налившись кровью.

Кулаки болели, хотя всерьез я не дралась. И тут я безошибочно разобрала сквозь звуки борьбы специфический щелчок ножа с выскакивающим лезвием. Я похолодела и сосредоточилась. Майя резанула воздух у моего лица, но я вовремя отклонилась в сторону и схватила ее за запястье. Нож выпал. У него было совсем небольшое лезвие, которым, однако, очень легко перерезать горло. Подруга Майи не растерялась, увидев нож, и уже потянулась к нему, чтобы схватить, но я толкнула ее ботинком под зад. Она отлетела к стене, чертыхаясь, а я тем временем вырвала у Майи из шлевков короткого пальто потрепанный пояс и связала ее руки. Надеюсь, ей больно. Затем я схватила ее подругу, потирающую левую ягодицу, и проделала с ней то же самое, хоть она визжала, и брыкалась, и даже попыталась меня укусить. Связав их вместе морским узлом и пихнув в угол, я с колотящимся сердцем обернулась и увидела, что девушка-пирсинг стоит напротив, а в ее руке, направленной в мою сторону, нож.

– Ты же не серьезно? – спросила я, а затем резким движением выбила оружие. Девушка не то удивленно, не то испуганно вскрикнула. Ее запястье было слабым и хрупким, с выступающей косточкой. Она совсем не была готова к подобному маневру, к тому же, судя по шрамам на коже, у нее уже не раз была сломана рука.

Девушка с пирсингом бросилась на меня, не сдаваясь, и я снова врезала ей в лицо кулаком, а затем ударила в коленную чашечку. Вскрикнув, она упала и уже не успела подняться – я наступила ботинком на ее волосы.

Переведя дыхание, я уперлась ладонями в колени. Изучив ее бледное лицо с пунцовыми щеками, шею с татуировкой «Вместе навсегда» на латыни, я вытянула из ее нагрудного кармана пропуск в химический кабинет и прочитала имя. Затем вернула на место.

– Было приятно познакомиться с тобой, Кира Джеймис-Ллойд. И если ты еще раз попытаешься ко мне прикоснуться, я выскребу твою татуировку скальпелем.

Конечно, я блефовала, но угроза произвела впечатление на всех присутствующих, в том числе на девушку-цыпленка. Когда я выпрямилась, мы столкнулись взглядами. В ее глазах читался ужас, а в моих, должно быть, появилось сомнение: скорее всего, зря я помогла ей сегодня. Сосредоточившись на том, чтобы поскорее убраться из туалета, я не заметила, что кое-кто следил за мной. Не в первый раз.

Мадам Чонг была одинокой женщиной, которая в свои сорок девять так и не вышла замуж и не завела детей. Поэтому, когда вечером у нее захлопнулась дверь сарая на заднем дворе, ей не оставалось другого выхода, кроме как отправиться за помощью к соседям – Майе и ее отцу Ричарду.

Снимая по пути рабочие перчатки, мадам Чонг вошла во двор Кингов и поднялась по лестнице, репетируя, как лучше попросить этого пьянчугу Ричарда отпереть сарай. В тот момент, когда мадам Чонг ступила на последнюю ступеньку и занесла руку, чтобы постучать, дверь дома неожиданно распахнулась, и ее ослепил яркий свет фонарика, а затем некто сбил ее с ног и бросился вниз по лестнице. Женщина возмущенно уставилась вслед мужской фигуре, затем вспомнила, почему оказалась на земле и что она забыла во дворе Кингов, и, поднявшись на ноги, подошла к порогу.

– Ричард?

Она решила, что беглец – один из его дружков. Они часто устраивают тут оргии. Бог знает чем занимаются!..

– Майя?!

Мадам Чонг уже почувствовала неладное, хоть и не сразу поняла, в чем дело. Никто не отозвался на ее зов, и даже больше: вокруг воцарилась мертвая тишина, да такая страшная, что мадам Чонг ощутила себя в опасности. Она взяла мобильный телефон из кармана рабочих штанов и включила фонарик. Пробираясь вглубь старенького дома Кингов, она с напряжением ожидала, что на нее кто-нибудь набросится, но никто не набрасывался.

– Майя? Ричард?!

Куда они запропастились?!

Мадам Чонг покрутила головой, морщась от дурного запаха. Она была уверена, что находиться в прокуренной комнате со стенами, пропитанными перегаром, губительно для здоровья.

Она сделала еще один осторожный шажок вперед, прикрыв рот и нос рукавом шерстяной кофты, и вдруг едва не упала, поскользнувшись. Завернув в черный коридор, мадам Чонг увидела кровавые следы на полу, блеснувшие в свете фонарика.

Она на мгновение остолбенела.

Что это такое?

Откуда здесь столько крови?

Плотно прижав к лицу ладонь, мадам Чонг быстро пошла по следу, который привел ее в ванную комнату.

Ей было страшно входить внутрь, но она щелкнула включателем и, увидев багряную лужицу, вытекающей из-под двери, взяла себя в руки и вошла.

Стены. Пол. Ванная. Полотенца. Все, что мадам Чонг могла увидеть, было разрисовано кровью. На потолке расползлись алые разводы, стены дышали кровью.

Мадам Чонг завизжала, попятившись и выронив телефон из ослабевших рук.

Она бы хотела ослепнуть, только бы не видеть Ричарда в ванной, разрубленного на куски: голова, руки и ноги были отделены от туловища, кровь лениво просачивалась в водопровод. На полу у окна лежало еще одно тело, зловеще завернутое в шторку для душа. Неужели это Майя? Девочка, которая помогала мадам Чонг печь пироги по воскресеньям и ухаживать за бонсаем?

Прокатившийся по улице вопль ужаса еще долго не прекращался.

– Полиция разыскивает мужчину от двадцати до сорока…

– Ты не против, если я это выключу? – выразительным тоном спросил Дориан и тут же схватил пульт и щелкнул на кнопку.

Когда я вернулась с занятий, профессор уже сидел в гостиной на полу, а на журнальном столе в беспорядке валялись заметки для будущих лекций.

– Я готовлю темы проектов, – рассеянно пояснил он, а затем попросил присоединиться и помочь.

Во время работы он задал мне стандартные вопросы: как прошел первый день, какие впечатления от других преподавателей, завела ли я друзей. Я говорила, что все хорошо, но не уверена, что Дориан поверил. Впрочем, он не подал виду, что в курсе случившегося в женском туалете.

– А почему ты так поздно? – спросил он таким тоном, будто мой ответ его совсем не интересовал, и я замялась на секунду, прежде чем ответить:

– Были кое-какие дела. А где Ной?

– Он на кухне, – ответил Дориан, а затем мы сорок минут молчали, только изредка перекидываясь парой слов о работе.

Когда стрелки на часах показывали восемь, я размяла плечи и вдруг услышала за спиной шаги.

– Как прошел день?

Я обернулась и увидела Ноя с подносом. Тут же вспомнилось обещание «позавтракать в другой раз».

– День прошел продуктивно, – отозвался Дориан задумчивым голосом, не отрывая взгляда от лекционного журнала.

– Я спрашивал не у тебя. – Ной поставил поднос на столик передо мной, а затем выпрямился, ожидая чего-то.

Очнувшись, я ответила:

– Хорошо. Была в морге.

– Ты больше не злишься? – уточнил он, приближаясь и падая на подлокотник кресла, в котором я сидела. Я неловко поерзала, отодвигаясь, и как раз вовремя, потому что Ной скатился вниз, придавив меня бедром.

Я поднялась.

– Нет, не злюсь.

– Так, – оборвал Дориан решительно, – я наверх. Кая, спасибо за помощь.

– Не за что.

Когда он ушел, Ной похлопал по креслу ладонью.

– Сядь и поешь. – У меня побежали мурашки от того, каким сладким стал его голос. – Я знаю, что ты хочешь, ты же целый день ничего не ела.

Прочистив горло, я присела на пол, скрестив ноги, и Ной придвинул поднос ближе ко мне. Я почувствовала пряный аромат кориандра, исходящий от его рук и одежды, и подняла голову. Ной просиял, невинно захлопав ресницами:

– Давай, солнышко, этот омлет придется тебе по вкусу. Там нет ни грамма сахара.

Ну почему он не оставит меня в покое?

– Спасибо, – сказала я, наклоняясь к столу, и почувствовала, что Ной тоже наклонился, следя за моей реакцией. Мое сердце забилось, так хотелось одернуть его, попросить перестать, но вместо этого я спокойно отправила в рот кусочек омлета и тут же скривилась.

– Он пересолен! – Я схватила с подноса стакан воды и залпом осушила его, услышав позади вежливое пояснение:

– Как я и обещал: несладкий.

Я смерила Ноя, его растянутую футболку и спортивные штаны уничтожающим взглядом, затем поводила языком во рту, пытаясь избавиться от дурного привкуса. Отодвинув поднос, дотянулась до пульта и включила телевизор, чтобы выстроить между нами с Ноем шумовую стену. Он как будто знал, чего я добиваюсь, поэтому следил за каждым моим движением.

Я попала на канале новостей, на экране мелькнуло знакомое лицо.

– Майя Кинг, двадцатидвухлетняя студентка университета Эттон-Крик, была убита сегодня вечером в своем доме. Мы разыскиваем мужчину, кот…

Я выключила телевизор и уставилась на черный экран.

Гостиная погрузилась в тишину, но в ушах я все еще слышала слова диктора: «Майя Кинг».

Это ведь та самая Майя из университета. Майя, приказавшая подружкам избить меня. Майя, мучившая девушку-цыпленка.

Теперь она убита? В собственном доме?

Я почувствовала, как на лбу выступил пот, пол закачался. В висках снова пульсировала боль.

Я говорила с Майей утром. Сегодня. Как это возможно?

– Кая? – Ной осторожно взял пульт из моих рук и наклонился вперед. Я увидела его встревоженное бледное лицо, нос защекотали ароматы пряностей от его тела. – Что случилось?

– Я знала эту девушку, – сказала я чужим голосом.

– Какую девушку?

– Мы с ней немного повздорили в университете… – Я прокручивала в голове каждую деталь сегодняшней драки. То, что я сказала. Как угрожала. Что именно я говорила?

Я сосредоточила взгляд на Ное. Его глаза поразительного голубого цвета внимательно смотрели в ответ.

– Ты ведь не думаешь, что это я? – Мой голос дрожал. Он качал головой из стороны в сторону с таким видом, будто не понимал, о чем идет речь.

Я неуклюже поднялась на ноги и схватила свои вещи. Ной тоже поднялся.

– Что ты делаешь?

Было похоже, будто он думает, что я не в себе. Но я в порядке.

– Иду в свою комнату.

Я на ватных ногах двинулась из гостиной в коридор.

В Эттон-Крик убийца? Это невозможно. Только не тогда, когда я приехала, не в первый день, когда мы с Майей… Я уже и думать о ней забыла после всего, что сегодня случилось. Она – просто эпизод, который тут же стерся из памяти.

А теперь Майя Кинг мертва.

Ной Харрингтон как раз перебирал ягоды смородины для десерта, когда к нему бесшумно подкрался Дориан и остановился за спиной. И вчера и сегодня молодой человек был исключительно нервным, и все из-за переезда Каи Айрленд в Эттон-Крик.

– Что ты опять готовишь? – спросил он без особого любопытства. Ной был сосредоточен на ягодах и даже не обернулся.

– Если ты голоден…

– Нет, – перебил Дориан, потирая легкую щетину на подбородке. С приближением вечера он нервничал все сильнее, особенно после того, как услышал, что была убита семья Кингов.

Ной закинул ягоду в рот и наконец обернулся.

– Ты что-то хотел? Я тут вообще-то…

– Я хочу скорее во всем разобраться, – опять оборвал Дориан. Его широко открытые глаза выдавали нервное возбуждение.

– Ничем не могу помочь. Видел новости о Кингах? – Ной прошел к раковине, вымыл руки от липкого сока, затем вернулся к столу и принялся раскатывать тесто для пирога. Дориан, будто тоскливая башня, нависал над ним, не двигаясь с места. Он взъерошил пятерней темные волосы, и те встали дыбом.

– Да. Я позвонил Аспену.

– Ты знаешь, что его ищет полиция?

– Не найдет.

Ной пожал плечами, продолжая раскатывать тесто, пока оно не превратилось в тонкий блин. На кухне повисло молчание. Дориан сверлил взглядом спину Ноя до тех пор, пока тот не обернулся и спросил:

– Ну что?

Дориан несколько секунд ничего не отвечал. Кухонное освещение делало его лицо детским, доверчивым. Между бровей залегла напряженная морщинка, и взгляд говорил: «Сделай же что-нибудь, не стой столбом, брось эту дрянь из рук!»

– Тебе не кажется, что уже пора? Уже одиннадцать.

Ной со вздохом перевел взгляд на часы, затем вышел из кухни, прихватив по дороге кусок утреннего пирога. Он знал, что пока не сделает того, что хочет Дориан, нет никакого шанса остаться наедине с собой и с этим вкусным, сладким, ароматно пахнущим десертом.

Размышляя об этом, Ной вошел в ванную комнату Каи Айрленд, откуда доносился шум льющейся из-под крана воды. Девушка лежала на полу, распластав руки в стороны. Ее длинные волосы разметались по кафелю – черное на белом.

Ной прошел к ванной и перекрыл воду до того, как та перелилась через край. Затем проглотил кусок пирога, вытер пальцы о шорты и присел перед бездыханной девушкой, чтобы проверить пульс. Его не было, Кая Айрленд умерла.

Ной поднял ее на руки, мягко опустил в воду, позволил погрузиться на дно ванной. Черные волосы сперва беспокойно взметнулись вверх, затем опали, окружая сетями худое белоснежное тело.

Ной выпрямился, вытер руки о полотенце и облокотился о дверной косяк, приготовившись ждать. Он досчитал до ста дважды, прежде чем почувствовал, что Кая готова вернуться назад. Он приблизился, едва не поскользнувшись на кафеле, и резко выдернул девушку за плечи.

Она закашлялась, вцепившись мертвой хваткой в его запястья.

– Что?.. Что это было?..

Ее взгляд был безумным, и Ной почти рассмеялся, хотя смешного тут было мало.

– Ты умерла, Кая Айрленд.

Глава II

Город, который тебя не отпустит

Я крепко сжала запястья Ноя, оставляя следы ногтей на коже. В ушах гудело, и ничего, кроме этого гудения, не было слышно.

Я крутила головой, стараясь на чем-нибудь сфокусироваться, а затем в поле зрения появился Ной, схватил меня за щеки и сжал. Мне удалось прочесть по его шевелящимся губам несколько слов:

– Ты умерла, Кая.

Повисла оглушающая тишина. Потом прорвались раскаты грома за окном.

Что случилось?

С трудом отлепив окоченевшие пальцы от рук Ноя, который смотрел на меня изучающе, как на интересный экспонат в музее, я содрогнулась: малейшее движение отдавалось болью во всем теле.

Что случилось?

– Думала, что попадешь в рай? – Ной улыбнулся, выпрямляясь. – А тут вот я.

– Я почувствовала, что умираю, – глухо отозвалась я, поднимая взгляд. Его лицо смягчилось, насмешка исчезла. Нагнувшись, он аккуратно убрал за уши мои волосы, прилипшие к щекам. Его ладонь показалась мне невыносимо горячей, я вздрогнула.

– Ты действительно умерла, Кая. Мне жаль, солнышко, но ты… Может, сначала выберешься из ванны? Тебя не смущает такое положение вещей? – Он показал указательным пальцем сначала на себя, потом на меня. Опомнившись, я ухватилась руками за бортики ванны и поднялась, обдав брызгами Ноя.

– Не нужно пытаться залить все водой! – возмутился он, отскакивая.

Встав на коврик, я обернула себя полотенцем, чтобы он не рассматривал татуировку, просвечивающую сквозь майку. О том, что он уже давно увидел все, что захотел, я предпочла не думать.

Я взглянула в зеркало и встретилась взглядом со своим отражением. Несмотря на пережитый ужас, я выглядела как обычно: волосы смоляного цвета были перекинуты на грудь, из-под полотенца виднелись белоснежные плечи с острыми ключицами и лямки майки. Все как всегда, кроме чувства страха и мурашек на коже. Я провела ладонью по белым полоскам застарелых шрамов на руках и на шее.

– Я умерла?

– Да, и это случится еще не раз.

– Что ты сказал? – Я резко обернулась, встретившись с равнодушными глазами-льдинками. Следующая реплика Ноя прозвучала как приговор:

– Я сказал, что это случится еще не раз. И сегодня, и завтра, и послезавтра, и через неделю – ты будешь умирать всякий раз, когда Леда Стивенсон будет пытаться убить себя.

Щелк. В моей голове будто взрывались мыльные пузырьки. Щелк, щелк, щелк. Когда исчезал один, на его месте появлялся другой. В ушах нарастал звон, не давая сосредоточиться на определенной мысли.

– Кто такая Леда Стивенсон?

Ной долго не отвечал, изучая меня спокойным взглядом, затем медленно приблизился и приобнял меня за талию, увлекая за собой. Я оперлась на него, приняв помощь, потому что все еще была там, в мертвом мире, парализованная и шокированная.

Когда босые ноги коснулись ковра, я услышала объяснение:

– Леда Стивенсон – это девушка, которую ты спасла сегодня в женском туалете УЭК. Та милая блондиночка, которая была такой напуганной, что мысленно заставила тебя заступиться за нее. Ле-да Сти-вен-сон, – произнес он по слогам, и я резко остановилась.

Дверь ванной осталась позади, как молчаливое напоминание о случившемся, слева – высокий шкаф из темного дерева, в котором когда-нибудь (не сегодня) будет висеть одежда (не моя). Ной убрал руку с моей спины и склонил голову к плечу, приготовившись к потоку вопросов.

– Ты что, шутишь? – спросила я, и его взгляд похолодел.

– Когда ты задыхалась в ванной комнате и не могла позвать на помощь, это показалось тебе смешным? Когда чувствовала, что душа покидает тело и потом возвращается в него, тебе казалось, что это шутка? Мне так не кажется.

Я почувствовала холодок между лопаток, но причина была не в мокрой одежде и не в распахнутом настежь окне – я просто вспомнила ее, вспомнила девушку-цыпленка, которая смотрела в мою сторону слезящимися глазами, умоляя о спасении.

Она была жертвой Майи Кинг.

– Как она связана со мной?

– Сегодня Леда свела счеты с жизнью, – бросил Ной, оценивая мое выражение лица. – И всякий раз, когда она будет пытаться себя убить, ты будешь умирать вслед за ней.

Что за бред?

– Я ухожу. – И опять слова сорвались с моих губ прежде, чем я успела их обдумать. Как и в тот момент, когда призналась вслух, что мертва.

– Ты должна заставить ее жить, Кая. После этого все прекратится. Иначе будешь умирать до конца своих дней.

– Кто ты? – перебила я.

– А ты?

– Что?

– Кто ты, Кая, теперь, когда случилось все это?

Я сделала еще шаг назад, заявляя:

– Я еду домой.

Боже, уже не имеет смысла, чем я не угодила маме, – я все исправлю. Извинюсь, попрошу прощения за все, что натворила, за то, что мучила ее несколько лет подряд, за то, что была хладнокровной и равнодушной дочерью.

Я исправлюсь. Докажу маме, что изменилась.

Что я не монстр.

Что я не робот.

Докажу, что я не как отец.

Я сделаю что угодно, но больше не задержусь в Эттон-Крик ни на минуту.

– Этот город не отпустит тебя, Кая.

– Нет, я уезжаю прямо сейчас!

Внезапно показалось, что все проблемы решатся, стоит лишь уехать.

– Я здесь не останусь.

Ной не двигался, а я металась по комнате: вытащила из-под кровати чемодан и принялась запихивать туда одежду, которую успела достать вчера и разложить на стуле у круглого окна.

– Ты уверена?

Его насмешка больно уколола, я засомневалась, но продолжила бросать в чемодан учебники по медицине.

– Да, уверена. У меня была нормальная жизнь до этого переезда. Я знала, что случится на следующий день, знала о том, какое будущее меня ждет. В Хейдене…

– Нормальная жизнь? – с сомнением спросил Ной, и я резко обернулась. Он вскинул бровь, провоцируя меня на грубость, но я внезапно почувствовала себя уязвимой.

Почему он смотрит так, будто видит меня насквозь?

Ной со вздохом направился ко мне.

– Ты всю жизнь была несчастной, всю жизнь чувствовала себя недостойной. – Он остановился на расстоянии вытянутой руки, кинул рассеянный взгляд на чемодан. Поверх кучи вещей лежала рамка с фотографией. Мне тут же захотелось схватить ее, спрятать от чужих глаз, но я не пошевелилась. – Ты заставила себя стать похожей на него – сильной, решительной, думала, что так сможешь выжить, сможешь справиться со своими чувствами? С обидой от того, что он бросил тебя?

– МОЙ ОТЕЦ ПОГИБ!

Впервые за очень долгое время я потеряла над собой контроль. Лишь когда ноги стали ватными, а во рту пересохло, я вспомнила о таблетках, но не смогла сдвинуться с места.

– И ты даже не попрощалась с ним, – тихо закончил Ной. В голосе не было ни сожаления, ни веселья, глаза, напоминающие небо морозным утром, оставались бесстрастными.

Почему… почему он говорит это? Откуда он знает?..

Он ведь другой – он просто парень, который печет булки; настолько прозрачен, насколько вообще возможно.

Ты знаешь его лишь один день.

Я с трудом взяла себя в руки, справилась с учащенным дыханием и разжала закоченевшие пальцы. Суставы пронзила неимоверная боль, но я даже не поморщилась и твердо заявила:

– Мне все равно, откуда ты все это знаешь. Я уезжаю.

Не хочу больше говорить с ним. Не после того, что он сказал о моем отце и обо мне.

– Ты не уедешь, Кая.

Я отвернулась и, чувствуя затылком буравящий взгляд Ноя, спустила полотенце, обернув его вокруг бедер. Заменила мокрую майку теплой футболкой с длинным рукавом, затем впрыгнула в штаны. Пакет с мокрой одеждой я запихала в боковой карман чемодана. Когда молния вжикнула, меня пронзил отчетливый иррациональный страх, что хозяин дома говорит правду и я теперь навечно буду заперта в этом городе.

Не может быть.

Поставив чемодан на колесики, я ухватилась за металлическую ручку и покатила его к двери. Каждый шаг отдавался внутри болью, ноги дрожали. Прочь из этого дома, прочь.

Мое сердце колотилось так громко, что я слышала его биение. И Ной Харрингтон слышал, выйдя следом за мной в коридор. Он молчал, не пытался говорить, просто смотрел вслед. А внутри я горела. Каждая клетка дышала огнем, хотелось плакать, но нельзя, в голове звучали чужие голоса.

Поз-зорище!

Я не имею права плакать, потому что сбегаю. Делаю то, что ненавижу больше всего на свете, – сдаюсь.

Эй, поз-зор-р-рище! А твой отец всегда боролся до конца!

Я ускорила шаг, почти бежала. Колесики чемодана грохотали по лестнице. Бах-бах-бах-бах!..

В голове пронеслась странная мысль, что сейчас разбужу Дориана, и он, сонный и в халате, выйдет из спальни и в недоумении глянет на меня: куда ты на ночь глядя?

Да, мой отец всегда боролся до конца. Но он мог контролировать свою жизнь, а в этом городе я ничего не могу контролировать, потому что не понимаю, что происходит. Знаю лишь, что творится что-то ужасное. Я должна уберечь девушку-цыпленка от самоубийства.

А если не сделаю этого – умру? Снова и снова?

Что не так со мной? А с Ледой Стивенсон?

Что не так с этим городом?

Леда Стивенсон лежала в одиночной палате в городской больнице – в той самой, где до аварии работал ее отец. Если бы Джек Стивенсон выжил, он бы тоже лежал здесь, окутанный запахом лекарств и звуком гудящих аппаратов. Леда перевела взгляд на иголку от капельницы, торчащую из бледной руки, и внезапно все расплылось перед глазами. Ей вновь не удалось убить себя.

Услышав за дверью торопливые шаги, Леда быстро закрыла глаза и притворилась спящей. Ресницы тут же стали влажными, к правому виску скатилась слезинка, но девушка не пошевелилась, прислушавшись. Кто-то вошел в палату, тихо притворив дверь. На мгновение в воздухе повисла тишина, затем вновь послышались шаги. Это тетя Лаура. Только она старается ходить беззвучно. Женщина склонилась к Леде, повеяло горьковатым ароматом кофе.

Притворяться спящей стало трудно, она открыла глаза и увидела, как тетя Лаура, закутанная в голубую шаль, тихо ставит термос на столик слева от койки. Собирается провести здесь всю ночь – вновь взяла ночное дежурство.

Увидев, что Леда проснулась, она склонилась и обняла ее, как обнимает ребенка мать. На мгновение Леду накрыла волна светлых волос, затем тетя Лаура опустилась в кресло и тяжело вздохнула. Взгляд скользнул к термосу с кофе, затем она вновь посмотрела в голубые глаза Леды. Она хотела задать вопрос, очень хотела, но боялась получить ответ. Поэтому вместо страшного вопроса решила задать другой:

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. – Леда попыталась улыбнуться. Было противно, что в голосе маминой сестры звучат слезы и горечь, и все из-за нее. С тех пор как беззаботная тетя-француженка переехала в Эттон-Крик, от улыбок не осталось и следа. Тетя Лаура высохла, словно тростинка, кожа на лице стала бледной, лишилась сияния. Леда выпила из нее хорошее настроение и совсем ничего не вернула взамен.

– Хорошо? – спросила с сомнением тетя, давая Леде шанс изменить ответ.

«А как я должна себя чувствовать после попытки перерезать себе вены?» – думала та.

Но вслух Леда, конечно, ничего подобного не сказала, лишь покладисто улыбнулась:

– Да, со мной все в порядке. И не стоило брать из-за меня еще одно дежурство. На той неделе вы достаточно поработали, теперь вам нужен отдых.

Тетины серые глаза тут же наполнились слезами.

– Дорогая, зачем ты сделала это? – Она кивнула на перевязанные запястья и вновь пытливо посмотрела в небесно-голубые глаза Леды. Эти глаза и белые волосы делали Леду похожей на ангелочка.

– Я случайно порезалась. – Леда должна была это сказать. Просто потому, что признаться, что она не хочет жить, – унизительно. И кроме того, тетя Лаура очень ее любит и, возможно, сделает вид, что и вправду ничего не случилось.

– Ох, Леда, на тебя столько свалилось… – Тетя пригладила белые волосы девушки пахнущей кремом рукой, затем осторожно поцеловала холодными губами в лоб. – После смерти Джека все пошло наперекосяк…

Леда испуганно вздрогнула, зажмурилась и завопила:

– На помощь! – Лаура отшатнулась. Боль Леды передалась и ей; руки и ноги прострелили болезненные вспышки тока, а глаза наполнились неподдельным ужасом. Леда продолжала надрывно кричать: – На помощь, кто-нибудь! Помогите!

Словно бабочка, запертая в банке коллекционера, она металась по постели, задыхаясь от воплей и слез. Лаура зажала руками рот и затаила дыхание, наблюдая, как племянница в собственном воображении вновь переживает момент аварии. Как неосторожно Лаура упомянула имя ее отца, напомнила об этой проклятой аварии, о его ужасной и мучительной смерти…

– Мама… пожалуйста, спаси меня…

Нежная Леда Стивенсон ослабла; ее веки затрепетали и успокоились, руки с тонкими запястьями легли вдоль ее хрупкого тела. Лаура склонилась к ней и дрожащей ладонью уложила встрепавшиеся волосы. Ей хотелось обнять ее, укрыть своим телом. Так бы поступила мать Леды, но Лаура не она и не сможет защитить девочку от всего мира. Она уже опоздала.

Женщина вздрогнула, услышав стук в дверь, и обернулась. В палату вошли двое: детективы Гаррисон и Дин.

– Майкл? – Она насторожилась, приготовившись защищаться.

– Все в порядке, Лаура, – сказал детектив Гаррисон, – я просто задам твоей племяннице несколько вопросов.

От страха сердце Леды затрепетало, а мысли смешались. Они знают. Они все знают. Поэтому они здесь. Ей показалось, что детектив Эндрю Дин слишком настойчиво наблюдает за ней своими зелеными глазищами, и чтобы спрятаться от его взгляда, она опустила голову, притворившись, что интересуется мелкими синими цветочками на белоснежном больничном покрывале.

Тетя Лаура между тем вела борьбу со своим старым другом-детективом:

– И о чем же ты собираешься с ней говорить?

– Лаура, просто…

– Нет, Майкл! Хватит!

– Майя Кинг мертва.

Леда резко подняла голову, на секунду почувствовав головокружение, как будто ее сильно дернули вверх, и уставилась на детектива Дина.

Детектив Гаррисон покосился на своего молодого напарника, затем перевел взгляд на Лауру и тихо сказал:

– Майя и ее отец были обнаружены три часа назад в собственном доме зверски убитыми.

– Нам известно, что Леда была не в очень хороших отношениях с Майей Кинг, – добавил Эндрю Дин. Он подступил к постели Леды еще ближе, и девушка увидела в зеленых глазах заинтересованность.

– Я… я…

– Говоря о не очень хороших отношениях, вы подразумеваете издевательства? – зло перебила Лаура, скрещивая руки на груди. Каждый день Майя избивала Леду, мучила ее, таскала за волосы! – Вы это имеете в виду, когда говорите о не очень хороших отношениях?!

– Лаура, просто позволь нам поговорить с ней, – вмешался Майкл Гаррисон, поворачиваясь к воинственной женщине и сверля ее взглядом.

– Для чего все это? – Она опустила руки, даже не замечая, что с плеч сползла шаль. – Чтобы вы могли обвинить ее?

– Мы просто поговорим. В Эттон-Крик убийство. Ты знаешь, что это значит.

Женщина притихла, и детектив Гаррисон надавил сильнее:

– Лаура, давай выпьем чашечку кофе. Детектив Дин останется с Ледой.

Детектив Эндрю Дин кивнул. Леде показалось, что он ждет не дождется, чтобы остаться с ней наедине. И как только это случилось, он медленно подошел к креслу и кинул на спинку свой пиджак.

– Хочу прояснить с самого начала: детектив Гаррисон не считает, что ты можешь быть причастна к убийству Кингов. – Голос его звучал по-деловому. Повисло молчание. Леда Стивенсон сжалась в клубочек под покрывалом, и будь такая возможность, она бы забралась под него с головой и притворилась спящей – так пугал ее этот детектив Эндрю Дин. Он был старше ее лет на шесть-семь, а казалось, что на все сто. И кстати, он не сказал, что не думает так же, как детектив Гаррисон!

– Это не я! – с жаром подтвердила девушка.

Детектив Дин опустился в кресло.

– Что ж, – сказал он, – я сам учился в школе, и хочешь – верь, хочешь – нет, но надо мной тоже издевались. И я знаю, на что способны ребята, когда их обидят. Ты борешься изо всех сил, но в итоге ломаешься. И у тебя есть лишь два выхода: причинить боль или себе, или кому-то другому.

– Я этого не делала, – повторила Леда, пряча руки с перевязанными запястьями глубже под покрывало. Повисло молчание. Эндрю Дин анализировал слова, выражение лица и тембр голоса девушки; он все еще не верил ей. Причин Леда не знала. Она ни разу в жизни никого не обидела.

– Из-за чего вы поссорились, Леда?

Почему он подозревает ее?! Может быть, он подозревает всех?

Детектив Дин был амбициозен, как и все молодые люди. Леда была уверена, что когда он приходит домой, у него нет времени даже приготовить себе еду, потому что все мысли занимает работа.

– Я не ссорилась с Майей. Я никогда не ссорилась с ней. Я старалась не искать ее, но она сама меня находила. Всякий раз, когда Майя видела меня, она… – Леда автоматически пригладила волосы, вспомнив, как утром ее схватила Майя. Тонкие исцарапанные пальцы скользнули по белым волосам и дотронулись до шеи, затем Леда склонила голову и уставилась взглядом в покрывало, потому что иначе ей сложно было бы закончить. – Она… Майя тащила меня в женский туалет на первом этаже. Никто не пользовался им, потому что все знали, что потом у них будут неприятности. Но в этот раз все было иначе.

– Что было иначе?

Леда болезненно поморщилась, заново переживая это утро. Она сглотнула, с трудом продолжила:

– Эта девушка… Я не ожидала увидеть ее там… И Майя тоже не ожидала…

– Кто эта девушка? – Детектив Дин наклонился вперед, упираясь локтями в колени и сцепив пальцы. Леда видела, как напряглись мышцы на его руках. На правом запястье были часы – совсем немодные, старые.

– Я слышала, что она племянница профессора Харрингтона.

– И что делала эта девушка?

– Она была расстроена чем-то и, думаю, хотела побыть одна.

– Она тебя не защитила?

– Она не хотела, – с уверенностью произнесла Леда. – Но потом она посмотрела на меня и словно… приняла решение. Девочки попытались избить ее, но она дала им отпор.

Детектив Дин заинтересовался еще больше.

– Она племянница профессора Харрингтона?

– Да.

Разговор продолжался еще некоторое время, и Леда Стивенсон честно отвечала на все вопросы. Она даже не думала что-нибудь утаить или просто солгать и выложила детективу Дину все как на ладони. Лишь раз она запнулась.

– Ты видела племянницу профессора Харрингтона прежде?

Повисло молчание. Наконец девушка сказала:

– Нет. Я никогда прежде не видела ее.

Леда неловко пропустила волосы сквозь пальцы, глядя на больничное покрывало. Вместо него вспыхнули совершенно другие картинки. Университет. Леда идет под дождем, и Майя пихает ее на проезжую часть. Машина чудом сворачивает в сторону. Туманное утро. Запах кофе тети Лауры. Леда приходит в университет и пытается спрятаться от чужих глаз, но ее замечает Майя. Туалет. Леда ударяется о дверь и падает на кафельный пол. Колени болят, локти прострелило током. Она старается не кричать, но из горла вырываются стоны, а затем она слышит: «Я видела тебя где-то», и мир перестает существовать.

Ее взгляд падает на высокую и стройную незнакомку. Она во всем черном. На лице нет ни удивления, ни страха – вообще ничего. Взгляд пустой и холодный. Он остался равнодушным, даже когда Кира ее ударила.

Поэтому Леда испугалась – потому что Кая Айрленд не испытала страха. Когда их взгляды встретились, темный омут безучастных глаз стал засасывать Леду. Она испугалась, потому что хоть и не видела Каю Айрленд прежде, но было похоже, что Кая Айрленд видела ее.

Уже была глубокая ночь, но Дориан Харрингтон не спал. Он заперся в своей комнате с тех самых пор, как Ной ушел к Кае, и готовил лекцию, несмотря на то, что было до смерти интересно, как там дела внизу. Дориан покрутился на стуле вокруг своей оси, затем бездумно посмотрел на город за окном: сплошная чернота, даже на небе ни единой звездочки. Где-то вдали сквозь плотный молочный туман пробивался свет уличных фонарей, но здесь, в башне, было темно.

Он прошелся по комнате взад-вперед. Включил, выключил и затем снова включил свет. Достал мобильник и набрал номер. Волнение нарастало с каждой секундой, сердце бешено билось.

– Эй, Аспен.

– Чего тебе? Я не спал два дня. С Майей было трудно. Я очень устал. Я вымотан.

– Я знаю, я просто… – Дориан сделал глубокий вдох и облокотился о край стола. – Я хочу знать, кто будет следующей. Постоянно думаю об этом.

Аспен вздохнул. Даже его голос был уставшим, но Дориан не мог оставить друга в покое.

– Аспен?

– Ты знаешь ее, Дориан, – сказал парень. В его охрипшем голосе чувствовалась боль. – Это моя подруга Сьюзен.

Дориан помолчал мгновение, затем сказал:

– Не привязывайся к ним, Аспен, не привязывайся. От этого будет только больнее.

– Я знаю Сьюзен уже очень давно, Дориан. Я хочу все исправить. В эту пятницу я попытаюсь снова.

– Ты не сможешь исправить это. Что бы это ни было.

Когда Аспен отключился, Дориан не стал перезванивать, решив оставить все как есть. Потому что ничего нельзя изменить. Пока нельзя. И Дориан хотел бы, чтобы пятница никогда не наступила, но она наступит. А затем Сьюзен умрет.

Тик-так.

Тик-так.

Тик-так.

Дориан едва не застонал от безысходности. Он отложил телефон, схватил со спинки стула халат и, набросив его на плечи, выскочил из комнаты. Хоть Ной и просил не шататься ночью по дому, сил оставаться наедине с собой не было.

Предположим, Дориан очень сильно проголодался. Ной не поверит. Да и не имеет значения – Дориан просто не хочет оставаться наедине с собой. А присутствие Ноя всегда было чем-то… восхитительным, словно надежда на лучшее.

Дориан слетел по лестнице на первый этаж и двинулся в гостиную, потому что именно оттуда доносился дикий хохот Ноя. Тот смеялся над какой-то чертовщиной, которая не рассмешила бы обычных людей в своем уме.

– ЭЙ! – Дориан зашипел, останавливаясь в арочном проеме и испепеляя взглядом светловолосого парня, сидящего на диване с попкорном на коленях. Дориан обернулся, бросил взгляд на второй этаж в сторону комнаты Каи, затем продолжил буравить Ноя злобным взглядом. – Ты не мог бы смеяться чуть тише?! Кая может проснуться. У нее был тяжелый день, она должна отдохнуть, прийти в себя.

Дориан знал, что не должен срываться на Ное, потому что тот ни в чем не виноват, но не мог сдержаться. Парню, похоже, было все равно: он пожал плечами, закинул в рот горсть попкорна и с трудом произнес:

– Она ушла.

– Что? Куда? – Дориан завязал пояс, прошел в гостиную и остановился между Ноем и телевизором. От мысли, что придется сейчас ехать за ее телом в морг или куда похуже, его прошиб холодный пот. – Разве эти вещи не испугали ее? – Он беспомощно развел руками. – Разве она не рано ложится спать?!

Повисло недолгое молчание, нарушаемое лишь бормотанием, доносящимся из телевизора:

– Максимилиан не стал бы мне изменять! Он влюблен в меня!

– Аннабелла, он тебе изменяет!

– Нет, Рикардо, он не мог со мной так поступить!

Дориан поморщился.

– Ну да, напугали. – Ной поставил шоу на паузу. – Поэтому она уехала домой. Испугалась.

Дориан выдохнул и упал в кресло напротив дивана, на котором развалился Ной со своим попкорном.

– Я так устал… – Дориан потер лоб и взлохматил волосы.

– Да расслабься ты, – протянул Ной, бросив в Дориана попкорном.

– Что ты делаешь? – Дориан удивленно поднял брови.

– Пытаюсь тебя отвлечь.

– Не делай так больше.

– Ладно. Приготовить тебе чего-нибудь, чтобы поднять настроение?

Дориан вновь почувствовал, что закипает из-за беспечности и легкомысленности Ноя. Он направился к арке и, не оборачиваясь, сказал:

– Где Кая? Я поеду и заберу ее.

– Белинда, неужели Рикардо говорит правду?! – донеслось из телевизора. Дориан раздраженно остановился и обернулся – как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ной подбирает с дивана рассыпавшийся попкорн и кладет в рот.

– Ну так?

– Она уже в автобусе, поэтому ты не успеешь. Иди спать, Дориан. Или иди поешь. Там есть пирог. Мороженое не трогай, оно мое! Ну ладно, не смотри так, можешь взять ложечку…

Дориан сжал зубы так сильно, что заболели скулы. Его грудь тяжело вздымалась. Затем, не сказав ни слова, но одарив Ноя презрительным взглядом, Дориан направился к лестнице.

– Прекрати. – Даже сквозь шум из гостиной он услышал приказ и замер как вкопанный. Медленно обернувшись, он посмотрел на Ноя, но тот как ни в чем не бывало пялился в экран телевизора. Целых тридцать секунд Дориан, затаив дыхание, ждал продолжения, и наконец-то Ной добавил: – Пожалуйста, Дориан, не беспокойся о всяких пустяках. Я уже позвонил в полицию.

Автобус так медленно плелся, рассекая светом фар ночную мглу, что я начала сердиться. Мне не терпелось уехать из Эттон-Крик как можно дальше.

Сквозь запотевшее стекло я следила за огоньками фонарей вдоль дороги. Они то исчезали, то вновь появлялись. Мне казалось, что мы не движемся, и иррациональное чувство страха заставило вспомнить зловещее предупреждение Ноя Харрингтона: «Ты не покинешь город».

Сидя в самом конце автобуса, я пыталась проанализировать и понять слова Ноя, но чем больше старалась, тем сильнее чувствовала себя по-дурацки. Неужели все произошло на самом деле? И с какой стати я могу быть связана с Ледой Стивенсон? С чего бы мне пытаться спасти ее от самоубийства?

В любом случае я совершила ошибку. Даже несколько. Первое, что я сделала не так – переехала в Эттон-Крик к этим странным Харрингтонам. Нет, Дориан вполне приятен, но после случившегося я вообще сомневаюсь, родственники ли мы. Вторая ошибка – спасение Леды Стивенсон. Я не несла за нее ответственность и не должна была заступаться, а теперь мы как-то связаны, и эта связь губительна.

Я все продолжала и продолжала думать об этом по кругу; одна мысль приводила к другой, затем к третьей и заново – не было ни начала, ни конца. Я улеглась на оба сиденья и накрылась курткой.

Если бы Майя не умерла, она бы и завтра мучила девушку-цыпленка. Потому что такие люди не меняются.

А что, если…

А что, если это Леда убила Майю Кинг и ее отца?

Нет, это звучит как бред, эта девушка, наверное, даже сумку с продуктами не сможет поднять. Она способна причинить боль разве что себе. Что, кстати говоря, и произошло.

Вскоре беспокойные мысли отступили, меня одолел сон.

Светофор. Красный свет. Я вжимаю педаль газа в пол. Боль в ранах на запястьях отдается болью в висках. Быстрее. Быстрее. Быстрее. Я лечу вперед и не думаю о том, что нарушаю правила.

Свет. Крики.

Я прищурилась, когда в лицо ударил луч фонарика.

– Кая Айрленд!

Я не понимала, что происходит, даже не успела испугаться. Кто-то потянул меня за руки, помогая сесть. Несмотря на то, что перед глазами все расплывалось, я увидела перед собой лицо красивого мужчины. Это его рука сжимала мое плечо железной хваткой, его фонарик светил мне в грудь.

– Кая Айрленд, вы должны проехать со мной для дачи показаний.

– Объясните, почему я здесь.

Я не смотрела по сторонам, только вперед, потому что в комнате для допроса у меня началась клаустрофобия. Здесь было холодно и тесно. Тесно и холодно. Отвратительно. Чтобы не паниковать, я сидела со скрещенными на груди руками и идеально ровной спиной, напряженная до предела, натянутая, как гитарная струна, еще немного – и порвусь, а если ослабить колки, тут же случится что-то страшное.

Этот город не отпустит тебя.

Детектив Дин, с которым мы познакомились в автобусе, не выглядел официально: на нем были кожаная куртка, тонкий джемпер и джинсы. К счастью, он присел напротив, потому что я не могла смотреть по сторонам. Его лицо было безразличным, впрочем, это напускное. Он, как и я, желает взять ситуацию в свои руки. И он выигрывает, потому что я понятия не имею, почему сижу здесь. Тон его голоса был спокойным и деловитым:

– Ты здесь, потому что мы должны задать тебе несколько вопросов в связи с убийством Майи и ее отца Ричарда.

– Я не знала Майю и тем более ее отца, – ответила я. Детектив Дин смотрел мне в глаза, изучая. Уверена, он видит признаки усталости, потому что я по-настоящему устала после всего случившегося за день. Может, кроме этого, он ищет доказательство моей вины, пытается понять, говорю ли я правду. Загримированный синяк под глазом привлек его внимание, но ненадолго.

– Мы с этим разберемся, – пообещал детектив, потирая подбородок. Выглядел он как модель с обложки модного журнала, что отнюдь не прибавляло доверия.

– По какой причине ты хотела покинуть город?

Я удивилась. Покинуть город?

– Соскучилась по маме. Решила вернуться домой.

– Именно в тот вечер, когда было совершено убийство. Немного странно, ты так не считаешь?

– У меня не было причин делать то, в чем вы меня подозреваете.

– Она тебе угрожала?

– Нет, Майя мне не угрожала, – возразила я. Скорее наоборот – угрожала ей я. – Мы столкнулись в туалете, когда Майя избивала девушку. Я вежливо попросила оставить девушку в покое.

Детектив наклонился вперед, и я внезапно подумала: а не догадается ли он, что я недавно умерла?

Глупая мысль.

– Ты не боишься, верно? – Взгляд зеленых глаз был таким пронзительным, будто детектив пытался прочесть меня.

– Я ничего не сделала. Мне нечего бояться.

Он откинулся на спинку неудобного стула, делая вид, что расслабился. Он не доверяет мне, а я не могу понять, почему все еще сижу здесь.

– Да, ты необычная девушка, Кая Айрленд, – соглашаясь, протянул он, но мои руки покрылись мурашками от дурного предчувствия. – Твой отец погиб два года назад, верно?

От неожиданности я вздрогнула.

– Какое это имеет отношение к делу?

– Просто любопытно, какое событие могло заставить примерную дочь и студентку медицинского факультета превратиться в убийцу.

– Я никого не убивала.

– У тебя есть пистолет, – как бы между прочим сказал детектив Дин.

– Отец подарил на совершеннолетие, я ни разу не стреляла, – тут же парировала я. Детектив прищурился, изучая мое лицо; его зеленые глаза в свете ламп были темными, подозрительными. Я готова была поклясться, что он попытается разоблачить меня, как вдруг он сказал:

– Я тебе верю.

Опешив, я переспросила:

– Вы верите мне?

– Да, я верю тебе, – подтвердил он, кивая.

– Тогда почему я все еще здесь?

Повисло молчание. Детектив Дин вновь пытался прочесть мои мысли, но я абсолютно ничего не понимала и ощутила неуверенность. Все не то, чем кажется.

– Вот поэтому.

Я напряглась, когда он достал из внутреннего кармана куртки газету, развернул ее и протянул мне.

– Что я должна увидеть? – Я взяла ее в руки, впервые пошевелившись за последние полчаса.

– Переверни страницу.

Я сделала так, как он велел, и просмотрела новости. Ограбление, нападение, пожар…

Дыхание перехватило, я подняла голову.

– Что это?

«Десятого сентября в десять часов тридцать минут на Старой улице в доме номер тридцать один вспыхнул чудовищный пожар, унесший жизнь владелицы художественной галереи Маргарет Айрленд…»

– Что это такое? – Я уставилась на детектива Дина немигающим взглядом.

– Протечка газа в…

– Мама не могла умереть! – громко заявила я. Мой голос прозвучал резко. Я повторила еще громче, словно детектив возражал: – Моя мама не умерла, ясно?!

– Кая…

Я вскочила на ноги, отшвырнув газету. Стул с противным скрипом отъехал назад.

– Она не умерла!

Детектив Эндрю Дин медленно поднялся и подошел ко мне. Я вновь ощутила, что парализована и не могу двигаться, ноги и руки отказывались подчиняться, стены стали смыкаться вокруг моего тела, над головой угрожающе навис потолок. Я безуспешно принялась хватать ртом воздух, пытаясь влезть в карман куртки за таблетками.

– Кая! – Детектив опустил руку мне на плечо, сжал пальцы. Я почти не чувствовала его ладонь, не слышала командный голос.

Мама не могла умереть.

Я даже не увидела ее.

Это какой-то бред.

– Кая Айрленд, открой глаза!

Это какой-то бред.

– Стоп, не падай, не падай…

Глава III

Похороны

Я была на похоронах не так чтобы давно.

Два года назад.

Когда нам отправили тело отца в закрытом гробу, когда мама еле передвигалась, когда мне самой пришлось все организовывать.

Когда его гроб медленно опускали в землю, мое сердце тоже ухнуло куда-то вниз. Тогда мне все еще не верилось, что настал конец, – все не могло закончиться так по-дурацки. Но, тем не менее, так все и закончилось.

Деревянный гроб. Оглушительный скрип ремней, когда его опускают в могилу. Земля, комьями осыпающаяся в яму. Мама, дрожащая рядом со мной от слез. Она была не в силах поднять голову и отнять ладонь в черной перчатке от рта.

Я ненавидела тот день. Ненавидела, что у меня не было возможности попрощаться с отцом, когда он был еще жив, ненавидела тот факт, что не успела извиниться. Я так упорно добивалась цели стать врачом, что отцовская мечта, чтобы я поступила в военную академию и пошла по его стопам, казалась чудовищной ошибкой. «Я не стану похожей на тебя», – вот что я сказала в последний раз. Но я уже была на него похожа. Была упряма, как он. Все время стояла на своем. Точная копия отца.

Может быть, потому мама и отказалась от меня – ей было больно на меня смотреть. Больно вдвойне. Ведь я была папиной дочкой. Отец был моим лучшим другом, мы вместе бегали по утрам, маршировали, устраивали недельные походы, ездили на полигон. Я делала все, чтобы он мной гордился.

Но у меня осталась только мама. А теперь и она ушла вслед за отцом.

И опять гроб. И вновь бьющий по ушам скрип ремней, опускающих его в рыхлую землю. И снова оцепенение от потери близкого.

Я все смотрела и смотрела на небольшую горку, под которой теперь покоились оба моих родителя, и не могла ни на чем сосредоточиться.

Я приехала из Эттон-Крик вместе с Дорианом, говорила с миссис Нэтвик (маминой лучшей подругой), говорила… с другими людьми, одевалась для похорон, посетила церковь, вновь видела закрытый гроб, но все еще не могла поверить в случившееся.

Разве так бывает?

Только что мама была рядом, крепко сжимала меня в объятиях, случайно мазнула кисточкой с синей краской по моей рубашке и рассмеялась, глядя на выражение моего лица. А теперь ее просто нет.

Все давно разошлись, рядом со свежей могилой остались стоять только мы с Дорианом. Мне хотелось, чтобы и он ушел, но он не отходил ни на шаг с той минуты, как забрал меня из больницы, куда меня доставили прямиком из участка. Боялся, что я выкину какой-нибудь фокус.

Он приобнял меня за плечи, и я едва устояла на ногах. Каблуки начали проваливаться в землю. В груди все больно всколыхнулось, сжалось до размеров крупинки риса, и я затаила дыхание.

– Все будет в порядке, Кая, – шепотом пообещал Дориан. Он не замечал, что я дрожу, как выброшенный на улицу в мороз котенок. Он вновь повторил: – Все будет хорошо.

Меня охватило ощущение безнадеги. Ничего не будет хорошо, и мы оба это знали. Все его слова – пустой звук, они ничего не значат.

– Уходим, Дориан, – произнесла я хрипло и шагнула, но он остановил меня, сжав мой локоть.

– Поплачь, Кая. Тебе сразу станет легче, – сочувственно произнес он.

Легче?

С трудом проглотив комок слез, я лишь с третьей попытки смогла сказать:

– От этого мама не вернется.

Затем, осторожно отцепив его пальцы от своей руки, я ушла. К подошве липла грязь, и я пыталась изо всех сил сосредоточиться на приставучих комочках, чтобы не заплакать, но чем больше прикладывала усилий, тем яростнее становилось желание разрыдаться в голос.

Боль достигла пика в тот момент, когда я проходила мимо могилы незнакомой девушки с таким же именем, как у мамы. Я чувствовала невыносимое давление на глаза. Казалось, они вот-вот лопнут. Но я все равно не плакала. Молча прислушивалась к шепчущимся редким деревьям, росшим тут и там среди памятников и крестов.

Они молча переглядывались, говорили, что я никчемная дочь, не смогла сдержать данное отцу обещание, не смогла защитить мать. И я не могла оправдаться.

Чтобы укрыться от сплетен, я скрестила руки на груди и ускорила шаг, больше не задерживаясь взглядом на могильных плитах.

Тринадцатое сентября навсегда отпечатается в моей памяти.

Звуки, запахи, закрытый гроб будут преследовать меня вечно.

Дрожащими руками миссис Нэтвик вручила мне кружку с горячим чаем и что-то сказала. Я кивнула, не поднимая головы – не могла смотреть в ее опухшие глаза с лопнувшими сосудами. Казалось, по щекам вот-вот покатятся кровавые слезы.

Мы устроились в доме Нэтвиков в гостиной с камином. Здесь было тихо и прохладно. Миссис Нэтвик сидела на краешке стула, а мистер Нэтвик стоял за ее спиной, вцепившись в ее плечи, как в спасательный круг.

Они были частью моей семьи, они и их уютный домишко, который стоял в конце улицы неподалеку от нас. Здесь все напоминало о прошлой жизни: та же мебель, те же общие фотографии в серванте. Миссис Нэтвик заметила, что я смотрю на снимок мамы, и судорожно вздохнула.

– Мэгги была такой смешной в школе…

Я не хотела слушать все это, но не могла приказать миссис Нэтвик замолчать. Внезапно в комнате стало душно, и я расстегнула две верхние пуговицы своей черной рубашки. Дориан подозрительно покосился в мою сторону со своего кресла, но ничего не сказал.

Когда миссис Нэтвик набрала в легкие побольше воздуха и продолжила, он отвернулся.

– Мэгги все время подбирала на улице бродячих кошек и тащила домой. Как же ей однажды влетело!..

Мистер Нэтвик внезапно произнес:

– Скоро Селена будет дома.

– Правда? – приободрилась я и поспешно сделала глоток чая, чтобы скрыть свое облегчение. Чай был горьким, и я вспомнила, что мама ненавидела горький чай и всегда клала по меньшей мере три ложки са- хара.

– Мэгги была для Селены как вторая мать, – сказала миссис Нэтвик, шмыгнув носом и болезненно улыбнувшись.

Старательно размышляя о том, что на это сказать, я добавила еще сахара. Миссис Нэтвик не обратила на это внимания, продолжая говорить о своей дочери. Селену я могла бы назвать своей лучшей подругой. По правде говоря, она была моей единственной подругой. Высокая, стройная, до жути упрямая, она бежала впереди меня. Если я флегматично действовала по плану, то Селена всегда рвалась в бой.

Известие о скором ее появлении вызвало у меня смешанные чувства. Селена всегда была для меня синонимом уюта, дома, безопасности. Теперь все изменится. Все уже изменилось.

Дориан положил руку мне на плечо, и я вздрогнула, забыв, что он сидит рядом и иногда пристально, а иногда исподтишка наблюдает за мной.

– Ты в порядке? – осторожно спросил он.

– Ты уже спрашивал, – ответила я. Помолчав, добавила: – А почему Ной не поехал с нами?

Вообще-то мне было все равно, почему его здесь нет, просто не хотела обсуждать свое состояние, пока миссис Нэтвик отлучилась на кухню, а мистер Нэтвик отправился в свой кабинет, куда уходил, едва его начинало одолевать беспокойство.

– Он болен, Кая, – пояснил Дориан, продолжая меня изучать. Я ответила недоверчивым взглядом. – Он не может выходить на солнце.

– Ясно.

Звучало как самое худшее в мире оправдание, но это его дело. Я вдруг осознала, что мне вообще плевать, что вокруг творится. Я была вымотана, в голове царил хаос. Не помню, когда спала в последний раз. Стоило прикрыть веки, сразу же ощущала под ногами рыхлую почву, а воздух пах дождем. Стоило закрыть на мгновение глаза, и вот я уже вижу гроб, дожидающийся своего часа на краю могилы.

Может быть, они находятся в лучшем мире, но уж точно не я. Без них мой мир ужасен.

– Возможно, вы голодны?

Я подскочила словно ужаленная, когда в гостиную вошла миссис Нэтвик, распространяя запах жаркого. Желудок сжался от спазма, я бы не смогла проглотить и ложки, но кивнула. Скорее всего, Дориан голоден, и я подозревала, что, если откажусь от угощения, он последует моему примеру.

Мы прошли на кухню, и я все никак не могла отделаться от мысли, что мама никогда больше не попробует жаркого миссис Нэтвик.

Пришлось заночевать в доме Нэтвиков, потому что Дориан, вместо того чтобы солгать, что мы заказали номер в гостинице, молчал словно рыба. Хозяйка надавила, он сдался. В семь вечера, когда мое терпение было на исходе, мне позволили уйти, и я заперлась в комнате для гостей и упала на кровать, даже не раздеваясь. Ноги и руки ломило, голова раскалывалась. Сердце глухо стучало в груди и с каждым стуком напоминало о том, что оно все еще бьется, все еще качает кровь.

Долгожданные слезы накатили внезапно, и в этот раз я не стала их сдерживать. Зажимая рот кулаком, я ревела от боли. Это прекратилось спустя два часа, когда мысли затуманились. Глаза жгло, когда я разглядывала покрывало на кровати в мелко-розовый цветочек.

Маме бы оно понравилось.

Я шумно выдохнула, борясь с новым приступом слез, затем стянула с себя штаны и рубашку и забралась под одеяло. Хотелось бы и мне в этот момент прекратить существование.

Едва рассвело, я тут же распахнула глаза. Посмотрела в окно, на голые верхушки деревьев, затем повернулась на спину и немигающим взглядом уставилась в черный угол рядом с дверью.

Прошло совсем немного времени. По шее скатилась капелька пота. Я вскочила, и, отгоняя мысли, на цыпочках побежала к двери. Приоткрыла ее, чтобы в комнату заползла полоска света из коридора. Немного успокоившись, вернулась к постели, забралась под одеяло и закрыла глаза.

Тщетно пыталась уснуть, но тишина в доме была невыносимо звонкой.

«Ты будешь думать, – шипела она, – будешь. И сейчас, когда закроешь глаза, и когда притворишься, что тебе не больно».

Я резко села. Тело горело огнем, готовое разорваться на тысячу кусков. Это состояние продолжалось до тех пор, пока я не выскользнула во двор и не набрала полную грудь свежего воздуха.

Я старалась ни о чем не думать, но ощущение, что мир стал другим, не отпускало.

Отдаляясь от дома миссис Нэтвик, я чувствовала ни с чем несравнимое облегчение. Словно больше не нужно притворяться кем-то другим, словно прожектор, который был все время на меня направлен, наконец-то выключили. И вот, в очередной раз моргнув, я словно по волшебству очутилась перед пепелищем, которое ранее называлось моим домом.

Я остановилась и обвела взглядом обугленные стены, черный шифер, сугробы серого пепла перед порогом. Я была здесь лишь несколько дней назад, вдыхала аромат маминых роз, чувствовала на ее пальцах затвердевшую краску, когда она заправила мои длинные волосы за уши и поцеловала в лоб, чтобы попрощаться. Это случилось недавно, а такое чувство, что прошло много времени. Эттон-Крик с его убийствами, моя смерть, Леда Стивенсон и… мама.

Я вздохнула, но больше не ощущала ни аромата роз, ни запаха краски – ничего. Пустота. Подступив к калитке, коснулась кончиками пальцев железных прутьев, но тут же отпрянула. Теперь это место – еще одно кладбище.

Я сделала несколько шагов назад и покрутила головой. Слева – дом молодой учительницы мисс Бакли, справа живет мистер Кармайкл со своими собаками. Неужели эти люди не заметили зачатки пожара? Неужели мама не заметила? Чем она была занята, почему не вышла на улицу?

На меня косились прохожие, соседи украдкой выглядывали из окон, чтобы проверить, стою ли я до сих пор на пороге дома. Я могла бы простоять здесь вечность, но ушла, ведь маму все равно не вернуть. Будь это возможным, я бы провела на этой выжженной земле тысячу лет. Я бы отдала что угодно, чтобы она тоже выглянула в окно.

– Кая? — удивленно спросила бы она, обнаружив меня перед домом. – Почему ты не заходишь?

Услышь я сейчас ее голос, не стала бы как обычно молча входить в дом. Я бы обняла ее. Я бы даже улыбнулась, поцеловала в щеку…

Но все это невозможно, потому что мертвые не возвращаются. Не имеет значения, как сильно ты хочешь их увидеть, как страстно желаешь попрощаться, что можешь и хочешь отдать взамен – смерть никогда не вернет близких.

Я сунула руки в карманы куртки и двинулась к автобусной остановке. Еще не знаю, что буду делать – возможно ничего. Может, буду просто сидеть на скамейке и смотреть перед собой или на прохожих. Знаю лишь, что не хочу возвращаться к миссис Нэтвик. Она вновь окружит заботой, вновь будет демонстрировать оптимизм, дрожа всем телом от притворства.

Уже высоко взошло солнце, рассеялся туман и потеплел воздух. Мои щеки раскраснелись от быстрой ходьбы, когда я наконец достигла цели и опустилась на скамейку.

Время продолжало нестись вперед, прохожие останавливались, запрыгивали в автобус или такси и мчались дальше, только я не двигалась. Я не могла признать случившееся, не могла смирилась.

Я не успела обдумать эту мысль, потому что подъехал автобус, проезжающий мимо маминой художественной галереи, и я, ни секунды не колеблясь, зашла внутрь. Водитель улыбнулся и пожелал доброго утра. Я тоже пожелала, но не стала улыбаться. Заплатив за проезд мелочью, найденной в кармане куртки, прошла в самый конец автобуса и присела у окна.

В Эттон-Крик все по-другому. Сейчас лишь начало сентября, но там деревья стоят почти голые. Солнце тусклое и безжизненное, здесь же светит так ярко, что приходится щуриться и прикрывать ладонью глаза. Там я чувствовала себя одинокой. Здесь теперь тоже.

Я вышла на остановке напротив маминой галереи. Сперва не знала, почему поступаю так, как поступаю, но сейчас меня внезапно одолело сильное желание пройтись по белоснежным коридорам с высокими потолками, полюбоваться картинами, которыми мама дорожила так сильно, что едва ли не считала их членами семьи. Она могла проводить в обществе своих картин и скульптур много часов – все свободное время – и меня заставляла: «Кая, они всегда придут на помощь. Приведут твои мысли в порядок, помогут найти правильный путь или даже себя».

Для меня эти слова всегда звучали чуточку безумно, но сейчас я словно сумасшедшая взлетела по мраморным ступеням. Я хочу привести мысли в порядок, найти правильный путь, найти маму. Ручка двери, за которую я схватилась, повернулась в моей ладони сама собой, и уже второй раз за неделю меня едва не сбили с ног. Это был Томас – рыжий долговязый парень, мамин помощник.

– Кая! Прости, я не заметил тебя! – Он снял солнцезащитные очки так, словно снял маску. Том был всегда восторженным: все время шутил, улыбался и говорил на повышенных тонах. Именно поэтому он мне нравился: у него не было кислой мины и безучастного выражения лица, которое я видела в своем отражении в зеркале.

– Привет, Том. – Я тут же отметила про себя его черный пиджак. Том был на маминых похоронах. Его глаза были блестящими, а губы дрожали, когда он бросал на гроб горсть земли. Я кивнула на дверь: – Хотела немного прогуляться, поэтому пришла сюда.

– О. – Том сдулся, и я поняла, что он тоже вспомнил кладбище. На секунду замешкавшись, он слабо улыбнулся: – Приготовить тебе чаю? Знаю, ты на дух не переносишь кофе. Твоя мама напротив его обожа… ла. Она очень любила его.

Он замолчал, неловко переминаясь с ноги на ногу. Я поднялась на ступеньку выше, притворяясь, что не заметила, как он запнулся.

– Да, мне не помешал бы чай. Без сахара. Спасибо.

Том отпер дверь и пропустил меня внутрь. Мы тут же оказались в просторной белоснежной комнате с высокими потолками и витражными окнами, которые сами по себе уже были произведением искусства. Каждая скульптура, каждая картина – будь то портрет или пейзаж – сверкали, начищенные до блеска. В воздухе не видно ни пылинки. Том тут убирал? Или, возможно, еще мама?

Хорошо ли я знала ее? Как она могла позволить себе умереть так нелепо?

Я прошлась по мраморному полу мимо небольшого декоративного фонтанчика и наклонилась, чтобы рассмотреть некрасивое тонкое дерево на подставке, стоящее посреди зала. Да, это было в мамином стиле – она любила собирать всякие уродливые штуковины и потом выставлять напоказ, в надежде, что хоть кому-нибудь они придутся по душе.

Не мне.

Я отвернулась и наткнулась на печальный взгляд Тома. Его лицо тут же прояснилось, он улыбнулся:

– Чай. Я и забыл про него, прости.

Я не успела попросить его не извиняться и не успела предупредить, что буду в мамином кабинете, как Тома и след простыл.

Пройдя мимо прочих вещиц, которые она так любила, – всяких нелепых штук типа лошадиных голов, стоящих на подставках у лестницы, я поднялась на второй этаж и скрылась за белоснежными дверьми в кабинете. Первое, что бросилось в глаза, – африканские маски, висящие над столом. Как она могла сидеть целыми днями в окружении этой жути? Ее это совсем не напрягало, а меня даже очень. И сейчас, стоя посреди ее кабинета в окружении бесполезной, на мой взгляд, ерунды, я почувствовала себя даже более одинокой, чем прежде. Мы с мамой настолько разные, что становилось больно. Мне бы хотелось быть больше похожей на нее. Чтобы люди говорили: «Кая, ты вылитая Маргарет!» или: «У тебя такой же чудный вкус в музыке, как у твоей мамы».

Я пересекла кабинет и присела за стол, заваленный хламом, который мама называла «творческим беспорядком». Я вновь увидела ее улыбку: «Боже, Кая, почему ты такая зануда? Немного расслабься. Здесь чувствуется стиль! Чувствуешь стиль? Почему не чувствуешь?! Ты в точности как твой отец, но он хотя бы притворно улыбается, когда попадает в мое царство красоты и искусства».

В кабинете было множество фотографий, в том числе и отца. Его светлое лицо мгновенно привлекло мое внимание. Я взяла снимок в руки, хоть и не хотела ни к чему прикасаться, и пристально посмотрела на улыбчивые глаза и растрепанные волосы. Отец не знал, что я фотографирую его, потому что в этот момент он о чем-то болтал с мамой. Хорошая фотография. Несколько секунд я любовалась этим запечатленным на бумаге воспоминанием, затем принялась рассматривать мамины вещи, которые валялись на столе. Вещи, которые не имели для меня никакого значения, но которые, несомненно, были важны для нее.

Пять минут спустя я просмотрела ее ежедневник, но не обнаружила никакой зацепки.

Стоп! Зацепки?! Я не ищу зацепок, я просто рассматриваю ее вещи.

Мое сердце тревожно забилось в груди, когда я отложила мамин ежедневник и откинулась на спинку кресла.

Что случилось на самом деле?

Мама бы никогда не умерла такой глупой смертью. Она появлялась дома так редко, что не могла сгореть в каком-то дурацком пожаре.

В следующую секунду я стала рыться в ее бумагах, словно сумасшедшая.

Она не могла умереть просто так. Это чья-то ошибка и точно не ее собственная. Слишком все странно. Возможно, случившееся с мамой и смерти в Эттон-Крик никак не связаны, но чувство именно такое.

Как-то это странно, что я уехала из города и тут же…

Я скрестила руки на груди и обвела взглядом мамин кабинет. Я должна думать, как она. У мамы никогда не было от меня секретов, но возможно было что-то, что она не могла мне сказать. Ее жизнь была абсолютно хаотична, но при этом мама обращала мое внимание на знаки, которые я предпочитала не замечать. Говорила, что нельзя не игнорировать детали, которые выбиваются из общей картинки. Говорила, что нельзя не проходить мимо и притворяться, что все нормально, если что-то кажется странным.

Я покрутилась на стуле вокруг своей оси.

В последние дни ее что-то тревожило. Когда неделю назад мама собиралась на благотворительный вечер и попросила меня помочь подобрать ей платье, мне показалось, она хочет о чем-то поговорить. Но разговор не состоялся, мама притворилась, что обеспокоена делами галереи. Во время похода по магазинам она нервничала, а я раздражалась, из-за чего она нервничала сильнее. В итоге мы ушли домой, так ничего и не купив.

Я вновь обвела взглядом кабинет.

Будь у мамы тайна и если бы она хотела спрятать нечто важное, как бы поступила?

Спрятала бы она свой секрет туда, куда никто не догадается заглянуть или куда не стала бы я заглядывать?

Я снова крутанулась на стуле и посмотрела на шесть уродливых масок, висящих на стене за столом. Страхолюдины уставились в ответ, и под их пристальным взглядом я заглянула под каждую, но ничего не обнаружилось.

Это все чушь, – укорил меня внутренний голос.

А что, собственно, я хочу найти?

Мамино прощальное письмо? Объяснение, почему она отослала меня в Эттон-Крик к этим Харрингтонам? Почему так странно вела себя в последние дни?

Бред.

Я запыхалась, обследуя все стены и плинтуса, и вдруг нашла что-то под одним из них – сверток бумаги.

Записка.

Я сжала ее в пальцах и зажмурилась. Я была права. Я ни на что не рассчитывала, но все же была права – мама что-то скрывала. С колотящимся сердцем я вернула кусок плинтуса на место и развернула записку, чтобы прочесть ее, но услышала голос Томаса:

– Кая?

Я выпрямилась, выглядывая из-за стола.

– Знаешь, Том, я, пожалуй, пойду. Не могу больше здесь оставаться. – Засунув в карман мамину записку, я выскользнула за дверь, успев заметить, как лицо маминого помощника растеряно вытянулось, а глаза наполнились грустью. Спускаясь по лестнице, я все еще чувствовала, что Том смотрит мне в спину взглядом потерянного щенка. Он любил мою маму как свою старшую сестру – она была его единственной семьей. Мы часто справляли вместе праздники: Нэтвики, Томас и моя семья. А теперь все просто развалилось.

Я шагала все дальше и дальше, пока галерея не осталась далеко позади, и остановилась у скамейки в небольшом скверике рядом с ретрокинотеатром.

«Кая, есть очень много вещей, которые я от тебя скрыла, – писала мама. Мое сердце дрогнуло, а по телу пробежали мурашки. Я опустилась на лавочку и, ощущая себя будто в параллельной вселенной, где нет луж под ногами, где в макушку не светит солнце, продолжила читать: – Если ты читаешь это письмо, значит я умерла, а ты стала достаточно умной, чтобы поступить правильно. С тобой начнут твориться ужасные вещи, Кая, и я знаю, как тебе сложно будет сделать то, что я прошу. Нам с отцом удалось вырастить тебя доброй, отзывчивой, решительной девочкой, которая не боится трудностей. Но не бояться мало. Иногда нужно уйти. Иногда, если ты сдаешься, это вовсе неплохо, Кая.

Ты должна уехать из страны, иначе случится что-то плохое. Ты должна отправиться к моему старшему брату. Он сейчас проводит в Румынии исследовательские работы и с удовольствием тебя примет. Его номер находится в моей записной книжке. Ты ведь помнишь дядюшку Пола?..

Кая, пожалуйста, помни, что я люблю тебя. Папа тоже».

Что это такое? О чем она не рассказывала?

Мама не умела хранить секреты и всегда говорила за двоих. Она была милой болтушкой, которую уставали слушать уже на второй минуте. Как она могла долгие годы хранить от меня какой-то секрет и даже сейчас его скрыть?

Она знала о своей скорой смерти, выводя каждое слово прощального письма, и думала, что кто-то станет меня преследовать. Вот только я не поеду ни в какую Румынию, ни к дядюшке Полу, ни к кому-то еще.

Я свернула письмо и спрятала его во внутреннем кармане куртки.

Когда я вошла в полицейский участок, на мгновение повисла тяжелая тишина, буквально придавившая меня к полу. Я растерянно застыла, но затем направилась прямо в кабинет капитана полиции. Джон Агилар уже ждал меня. Он был лучшим другом моего отца, поэтому, когда я попросила о встрече, он тут же согласился.

– Кая. – Мы пожали друг другу руки, затем Джон кивнул на стул. Я присела, он тоже. – Мой сын сказал, что ты внезапно забрала документы из университета…

– Э-э… да, – замялась я. Повернув голову чуть в сторону, я заметила сквозь жалюзи, как половина участка глазеет на нас сквозь стекло. Джон тоже заметил и, поднявшись на ноги, прошел к окну и дернул за шнурок. Обернулся.

– Не обращай внимания.

Да, меня здесь все знают.

– Ну?.. – Он вернулся за стол, а я продолжила молчать, подбирая нужные слова. Джон Агилар напрягся сильнее, видимо, размышлял о том, как вести себя со мной после случившегося с мамой. Я протянула ему загадочное письмо. Джон внимательно прочел его. Я расслабилась и почувствовала себя увереннее. На секунду показалось, что я сумею во всем разобраться и друг отца мне поможет, но это было до того, как тот произнес:

– Это письмо твоей матери.

– Да, – отозвалась я, вдруг резко осознав, что он не станет воспринимать меня всерьез. Он молчал, так что я решила прояснить ситуацию: – Я нашла его в мамином тайнике, и содержание показалось мне странным. В письме сказано, что мама считает, что ей грозит опасность. Она беспокоится за свою жизнь.

– И за твою тоже, – вставил Джон.

– К чему вы клоните? – Мой голос против воли ожесточился. Джон тяжело вздохнул, мышцы его лица вновь напряглись.

– Кая, тебе не кажется все это странным? Неужели ты считаешь, что если бы Мэгги знала, что тебе грозит опасность, она не обратилась бы в полицию?

В его словах был смысл, но я знала маму. Она сказала, что хранила свой секрет долгое время. Значит, на то были причины.

– Вы не собираетесь проводить расследование? – прямо спросила я. Джон откинулся на спинку кресла.

– Твоя мама получала письма с угрозой?

– Мне это неизвестно. Она отправила меня к своим дальним родственникам, потому что опасалась за мою жизнь.

– Это она тебе сказала? – уточнил Джон, и мне не понравилось, каким тоном был задан вопрос – словно он не считал мою маму вменяемой.

– Нет, она мне ничего не говорила. Я делаю вывод из ее письма.

– Кая, твоя мама… после смерти…

– Довольно! – Я встала, ощущая, как к щекам приливает кровь. Джон тоже поднялся. – Если вы считаете, что после случившегося с нашей семьей мама могла потерять контроль, вы ошибаетесь. Она очень страдала. Не спала ночами и пила таблетки, но она держалась. И подобные фокусы, – я кивнула на письмо, лежащее между нами, – не были в ее стиле!

– Кая…

– Пожалуйста, вы же знаете мою маму. Знали. Вы знали мою маму, поэтому можете понять, что в письме – все правда. Просто выслушайте меня!

Несколько секунд он строгим взглядом смотрел на меня, а я на него. Наконец он сдался и тяжело опустился в кресло. Я последовала его примеру, но ноги не слушались.

– Вернувшись из университета на выходные, я увидела свои вещи на пороге дома и поняла, что что-то случилось. Мама сказала, что хочет, чтобы некоторое время я пожила у ее дальних родственников. И в тот же день, когда я уехала, она погибла. Считаете, это случайность? Я – нет.

– Я займусь этим, Кая, обещаю. – Джон вновь сдался. – В свободное время.

На большее я не могла рассчитывать. Он не совсем поверил мне, но начал сомневаться. Если здесь что-то будет, Джон Агилар это найдет.

Аспен долго всматривался в зеркало, пытаясь увидеть там себя, но не мог прогнать видение. В отражении он видел Сьюзен Смитт, которая училась в школе актерского мастерства. У нее были темные волнистые волосы и зеленые глаза. Но Аспен знал о ней не только это. Он знал все, вплоть до мельчайших деталей. Сьюзен никогда не пьет зеленый чай, не любит спорт, потому что в детстве ушиблась, катаясь на роликах, не любит классику, не любит спиртные напитки. Аспен знал о ней все, потому что Сьюзен была идеальной жертвой.

Он умылся и снова посмотрел в зеркало, теперь уже на себя: на свои растрепанные темно-каштановые волосы, на круги под глазами, на татуировку на шее.

– Не пятница, – сказал он себе, – сегодня не пятница.

Эти слова немного успокоили его.

– Аспен, ты что, умер?!

– Уже иду, малышка! – Он фальшиво усмехнулся своему отражению и пригладил волосы.

– Я не малышка, у меня есть имя.

– Ага, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал легкомысленно. Он натянул через голову футболку и вышел из ванной, собираясь в очередной раз все испортить.

Все портить – это он умеет.

– Хочешь чаю? – Он остановился в дверном проеме, встретившись с ней взглядом. Сьюзен покачала головой.

– Аспен, тебя вновь мучают кошмары?

– Прекрати, Сью.

Он хотел предложить Сьюзен прогуляться – Эттон-Крик редко радовал жителей ясным осенним небом и безветренной погодой. Хотел бы с легкой душой отпустить ее, но сегодня Сьюзен не покинет его квартиру. Он посмотрел на нее – худую фигуру в широком свитере и длинной юбке горчичного цвета. Сьюзен кусала внутреннюю сторону щеки, стараясь не показывать тревоги, но морщинка между бровей и пальцы, вцепившиеся в колени, выдавали ее с потрохами. Аспен прочистил горло и уточнил:

– Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, да? Я люблю тебя так сильно, что сердце замирает, когда представлю, что с тобой что-то произойдет.

Сьюзен не выдержала и приблизилась. Ее движения были уверенными и плавными. Аспен нравилось смотреть на то, как она ходит, как в ее ногах заплетается юбка, как свитер подчеркивает фигуру.

– Аспен, ты меня пугаешь, – пробормотала она, обнимая его за талию. Он опустил подбородок ей на макушку и крепко обнял за плечи, прижимая к груди. Он чувствовал, как под веками становится жарко, и ненавидел себя за то, что готов заплакать. Несколько минут он слушал ее шумное дыхание, затем отстранил девушку от себя на расстояние вытянутой руки и, не сдержавшись, сморгнул слезинку. Глаза Сьюзен – и без того огромные – стали еще больше, а рот приоткрылся, чтобы выразить протест. Но когда Аспен достал из кармана складной нож, она опустила голову и уставилась на него.

Теперь Сьюзен Смитт знала, что жить ей осталось недолго.

Дориан нашел меня в парке. Не знаю, сколько прошло времени, не помню, позвонила я или он – может, наткнулся на меня случайно. Он опустился на скамейку, отодвинув в сторону мою куртку, и произнес:

– Кая, пережить утрату непросто, но ты должна постараться. Расскажи мне, что тебя беспокоит.

Подняв голову, я отметила, что часы на руке Дориана показывают полдень.

– Не знала, что ты мой психолог.

Мы встретились взглядами, но Дориан не смутился.

– Иногда я могу побыть твоим психологом, – многозначительно произнес он. Я отвернулась и стала разглядывать мелкие трещинки на асфальте. Мимо в поисках крошек проскакала птичка. Несколько секунд я наблюдала за ней, затем произнесла:

– Я ходила в полицию, – и посмотрела на Дориана, чтобы проверить реакцию. Он был удивлен, как я и ожидала. – Я не верю, что мама погибла из-за несчастного случая. Кто-то желал ей смерти.

Дориан медленно выдохнул и посмотрел прямо перед собой. Я знала, что он делает. Подбирает нужные слова, чтобы доходчиво объяснить, что в случившемся нет ничьей вины.

– Не нужно объяснений, Дориан, – сказала я, глядя на его гладковыбритое лицо. – Ты думаешь, как они. Но я знаю свою мать.

Я не стала рассказывать про письмо. Понятия не имею, почему вообще заговорила об этом. Наверное, чтобы он не беспокоился обо мне и не изматывал себя переживаниями. Пусть знает, о чем я думаю.

Я все еще отчетливо помню, как страдала, когда погиб отец. Ощущала почти физическую боль, будто кто-то сидит рядом и каждый день душит и душит меня. И когда мне казалось, что все – конец, меня внезапно отпускало, а потом вновь накатывало. Было больно потому, что я не могла открыться, ведь маме было хуже. Я часами просила ее выйти из ванной, боялась, что она покончит с собой. И я превратилась в ходячего мертвеца, притворяясь ради нее, что со мной все нормально. И снаружи я подбадривала ее, а внутри постепенно умирала.

Сейчас я не хотела, чтобы Дориан думал обо мне так же, как я думала о маме. Внезапно для себя я вспомнила о Леде Стивенсон и ее проблеме и резко глянула в сторону Дориана, но он был сосредоточен на птичке: кормил ее неизвестно откуда взявшимся печеньем, при этом избегая смотреть на меня.

– Ты не должен переживать за меня, Дориан, – четко произнесла я. Он растрепал волосы – такие же черные, как у меня, отливающие на солнце синевой, словно вороново крыло, и, не оборачиваясь, глухо произнес:

– Да. Ты похожа на своего отца.

Я изумилась:

– Ты знал моего отца?

– Нет. – Он избавился от крошек и отряхнул ладони. – Но я слышал о нем немало. Ты такая же, как он. Сильная.

Я вновь подумала о Леде. Интересно, рассказал ли Ной обо мне своему старшему брату? Даже если Дориан знал о том, что я умерла и затем вернулась, чтобы спасти Леду, виду он не подавал и вел себя естественно. Но если Дориан ничего не знает, тогда откуда все знает Ной, ведь он даже из дому не выходит?..

Птичка привыкла к Дориану и совсем близко подошла к его руке в ожидании угощения. Я вновь подумала о маме. Что, если она точно так же доверилась кому-то, кому не стоило доверять? Были ли у нее враги?

Оказывается, я знаю о ней не так уж и много.

Я должна расспросить Томаса о том, не было ли у нее на работе каких-то подозрительных клиентов. Едва мне в голову пришла эта мысль, я сразу же набрала номер маминого помощника и договорилась о встрече.

После окончания разговора Дориан поднялся и внимательно посмотрел на меня:

– У тебя завтра дела?

– Завтракаю с маминым заместителем.

– Ясно, – кивнул Дориан, ничуть не удивившись и не спрашивая меня зачем.

Он сунул руки в карманы брюк и произнес с энтузиазмом:

– Давай поспешим. Миссис Нэтвик очень обеспокоилась, когда не обнаружила тебя утром в постели. И еще тебя искала Селена. До того, как мы вернемся домой, поговори с ними хоть о чем-нибудь, чтобы они не волновались.

Дориан ушел вперед, а я, словно парализованная, осталась стоять у скамейки, слыша эхо его слов: «До того, как мы вернемся домой».

Он прав: теперь мой дом там, в Эттон-Крик – городе, который, как и обещал Ной, не отпустит меня.

Миссис Нэтвик вела себя как ни в чем не бывало, будто она не беспокоилась, куда я пропала в такую рань. Однако, несмотря на улыбку на губах, ее глаза были полны затаенной боли – лишнее напоминание о том, что моей мамы больше нет.

Едва я ступила на порог кухни, чтобы поздороваться, она тут же обняла меня и предупредила:

– Скоро будет обед, Кая. Хорошо, что ты успела вовремя.

От нее пахло, как от Ноя, – приправами, и я задержала дыхание, стараясь не дышать тяжелым пряным ароматом. Чтобы скрыться от миссис Нэтвик и ее псевдохорошего настроения и заботы, я поднялась наверх и, прикрыв дверь в комнату, застыла. Пальцы до боли сжали дверную ручку. Какая неприятная неожиданность! На кровати, скрестив руки, сидела Селена. Она не изменилась: выглядела умной и чуточку строгой в очках с черной оправой. Селена неодобрительно поджала губы, заметив мое выражение лица. Я знаю, зачем она здесь.

– Селена, – выдохнула я, устало потирая переносицу, – не думаю, что это…

– Что это хорошая идея? – закончила она, подняв брови, отчего ее лицо сильнее ожесточилось. – Я хорошо тебя знаю, Кая, и знаю, что тебе легче отсидеться где-то в темном углу, вместо того чтобы поговорить.

– Я не хочу ни о чем говорить.

– Но ты должна.

Я отрезала:

– Моя мама умерла, кроме этого, у меня нет новостей.

Селена переменилась в лице, и я тут же пожалела, что сорвалась. Несколько секунд потоптавшись на месте, я прошла к кровати и присела рядом.

– Кая… мы можем и не говорить, – сипло произнесла подруга, глядя на свои колени. – Я просто не знаю, как себя вести… – Она посмотрела на меня в поисках поддержки и понимания. – Это все так… странно.

Я прочистила горло и посмотрела в ясные глаза Селены за стеклами очков.

– Да, я предпочла бы не говорить об этом, но… – Я начала ощущать беспокойство, встала, прошлась по комнате, отперла дверь и постояла немного на пороге. Вздохнула. Селена молчала, никак не комментируя мое поведение – она знала и о клаустрофобии, и о посттравматическом стрессовом расстройстве. Решившись, я обернулась и тихо сказала: – Я нашла ее письмо.

– Какое письмо? – Она медленно приблизилась, вытянув руки по швам. На лице ровным счетом ничего не отразилось.

– Я нашла мамино письмо. Она просила меня уехать в Румынию.

– Зачем?

– Она боялась, что со мной что-нибудь случится.

– Кая, постой… – Селена вновь сцепила руки, пальцы хрустнули. Глаза расширились от удивления. – Ты хочешь сказать, что твоя мама считала, что вам грозит опасность?

Я кивнула, уже зная, что последует дальше.

– Кая… ты не можешь… – Уголки ее губ опустились, а морщинка между бровей стала еще глубже. – Ты не можешь так думать всерьез… Я тебя знаю, и это не ты, ты бы не цеплялась за такие вещи, ты не такая… – Селена коснулась пальцами моих локтей, и я вздрогнула. – Твой папа всегда говорил, что ты сильная, ну так будь, как он. Просто бери с него пример…

– ХВАТИТ СРАВНИВАТЬ МЕНЯ С ОТЦОМ! – завопила я так громко, что внизу, наверное, миссис Нэтвик подскочила у плиты. Я с треском захлопнула дверь, и Селена вздрогнула и отшатнулась, будто я ее ударила. – Я не мой отец! Он оставил нас, потому что ему трудно было на меня смотреть!..

Приступ нагрянул так внезапно, что я не успела подготовиться – лишь схватилась за ручку двери, желая найти опору. Пальцы скользнули по гладкой поверхности, ноги отнялись, и я почувствовала, как ударилась затылком, когда шлепнулась на пол. Я открывала и закрывала рот, пытаясь вздохнуть, но безуспешно. Откуда-то издалека послышался голос Селены:

– Кая, прости! Я не хотела!

Дрожащей рукой я потянулась к карману штанов, но с опозданием вспомнила, что таблеток там нет. Селена подлетела к моей сумке, лежащей под кроватью, нашла контейнер с таблетками и с сосредоточенным выражением протянула его мне. Я проглотила одну и стала ждать.

Прошла целая вечность, когда в ушах перестала гудеть кровь, перед глазами все прояснилось и легкие наполнились воздухом. Дыхание Селены, напротив, стало прерывистым. Она отползла от меня и, облокотившись о спинку кровати и обхватив колени руками, принялась плакать.

– Прости, Кая, я не хотела тебя расстраивать…

Она плакала из-за чувства вины, из-за смерти моей мамы, из-за приступа – все навалилось внезапно. Я покачала головой, не зная, что сказать, еще с трудом соображая.

Некоторое время спустя мне удалось сесть, и я провела ладонью по затылку, чтобы убедиться, что не расшибла голову. Селена наблюдала за мной. Глаза ее покраснели, очки съехали набок, челка была всклочена.

– Селена, – сказала я медленно, – кто-то убил мою маму.

Мой голос прозвучал неожиданно громко и решительно. Может, поэтому Селена не стала переубеждать меня, а может, потому, что ей просто меня жаль – не имеет значения. Я уверена лишь в одном: моя мама умерла не просто так, кто-то ее убил.

Леда Стивенсон притаилась в самом дальнем углу студенческого кафе. Втянув голову в плечи, она пыталась справиться с куском рисовой запеканки. Аппетита не было. Она все вспоминала этот ужасный допрос в палате и не могла отделаться от мысли, что детектив Эндрю Дин подозревает ее в убийстве Майи и Ричарда. Леда хотела поскорее покончить со своим обедом и отправиться домой, потому что здесь, среди людей, она чувствовала себя неуверенно. Ей казалось, что кто-то может заметить ее одинокую фигурку и взять на себя роль Майи.

– Эй, давайте! – услышала она гогот за столиком посреди кафе. – Завтра матч, так что не скупитесь! Сыграем!

– Ребята, не здесь! – крикнула, проходя мимо, официантка с подносом.

– Привет. – Леда подскочила, едва не выронив из руки телефон. Она всегда держала его поблизости, чтобы в удобный момент притвориться, что набирает кому-то сообщение. – Я присяду?

Леда подняла голову и увидела напротив себя Сьюзен Смитт. Леда почти не боялась ее, но подсознательно ожидала подвоха, опасаясь, что за добротой кроется нечто большее. Доброта не бывает беспричинна. Потом всегда следует что-то ужасное.

– Все места оказались заняты, – объяснила Сьюзен, пододвигая к себе тарелку с чизбургером и огромный стакан воды. Леда натянуто улыбнулась, поерзав на сиденье. Сьюзен ответила ей добродушной улыбкой и принялась за еду.

Минуты для Леды превратились в пытку. Она больше не была голодна и придумывала, как лучше выскользнуть из-за стола. Что сказать и каким тоном? Встать просто и уйти будет невежливо.

– Все нормально? – спросила Сьюзен, убирая с глаз волосы. Леда собиралась ответить, что да, все нормально и ей срочно нужно домой, но взгляд упал на огромный синяк на запястье Сьюзен.

– Ох, тебе не больно? Здесь огромный синяк!

Сьюзен натянула рукав почти до самых кончиков пальцев, покачала головой и улыбнулась:

– Нисколечки. Я все время ударяюсь о кровать, когда выхожу из комнаты. Я ужасно неуклюжая.

Леда Стивенсон притворилась, что у нее не возникло вопроса, как можно удариться о кровать запястьем. Она не знала, что еще сказать и о чем вообще говорить, чтобы нарушить тягостное молчание, но тут внезапно услышала мужской голос, полный облегчения:

– Малышка!

Второй раз за несколько минут Леда Стивенсон подскочила и напряглась от дурного предчувствия. Она знала, кому принадлежит этот голос, – нахальному и самоуверенному парню по имени Аспен. Он выглядел как отпетый хулиган, все время ходил в черном и вызывающе себя вел. Он настораживал Леду, если не приводил в ужас. Она всегда старалась держаться от таких парней подальше. Чего стоит только непонятная татуировка на шее.

– Я ведь говорила, Аспен, – зашипела Сьюзен, бросив извиняющийся взгляд на Леду, – у меня есть имя.

– Прости, – без сожаления отозвался он, усаживаясь за их столик. Леда вся сжалась, каждая мышца в хрупком теле приготовилась к атаке. Но тут Аспен улыбнулся, заметив ее, поздоровался и через секунду потерял к ней интерес. Леда с облегчением вздохнула – она не привыкла, что с ней ни с того ни с сего начинают заговаривать посторонние. Люди предпочитали не замечать ее.

Они принялись обсуждать свои планы на выходные, и при этом Аспен не выглядел довольным. Леда тем временем украдкой рассматривала его: длинные ноги в черных джинсах, ботинки, потрепанная кожаная куртка, татуировка на шее, волосы коньячного цвета. Стараясь не пялиться, она все же заметила, что у него покраснели глаза, и вспомнила сплетни, что у Аспена можно достать наркотики. Может, это он не рассчитал силу и так схватил Сьюзен, что оставил на запястье синяк? А что, если у нее стокгольмский синдром?

– Леда.

Она подскочила, опрокинув свой пустой стакан. Аспен как ни в чем не бывало поднял его, но вежливо спросил:

– Ты в порядке?

– Эм… да. Да, все нормально.

– Точно все хорошо? Ты побледнела.

– Да, я…

– Подвезти тебя? Я на машине, могу подвезти.

Леде показалось, что ее сейчас стошнит от страха. Что, если Аспен хочет ее похитить и убить? А Сьюзен для него лишь прикрытие? Не похоже, чтобы она его боялась, но ведь это чувство она могла подавить в себе за годы издевательств.

– Леда? – Сьюзен накрыла руку девушки своей ладонью.

– Да, хорошо. – Она едва сдержалась, чтобы не поежиться, и поднялась из-за стола, делая вид, что не заметила, как озадаченно Аспен посмотрел на Сьюзен и каким хмурым взглядом та ему ответила. Леда закуталась в шарф и неуверенно пошла следом за Аспеном, ощущая рядом плечо Сьюзен. Чувство было такое, словно девушка решила взять Леду под свое крыло, как беззащитного птенчика. Конечно, в университете они вновь перестанут ее замечать, но это и к лучшему. Когда люди тебя напрочь не видят, они не доставят никаких проблем. Они не обидят, не ударят, не ранят словами. Они будут проходить мимо, ведь ты невидимка.

– Эй, машина здесь!

Леда обернулась и, покраснев от смущения, поспешила назад к музыкальному магазину, где ее ждали ребята – погруженная в размышления, она не заметила, что оставила Сьюзен и Аспена позади.

Они свернули в переулок, сделали еще несколько шагов и остановились перед сверкающей в лучах осеннего солнца новехонькой машиной. Сьюзен распахнула перед Ледой дверь, жестом приглашая сесть. Девушка поблагодарила и забралась на заднее сиденье, все сильнее чувствуя себя не в своей тарелке.

Наверное, решила Леда, Аспен не только принимает, но и продает наркотики, чтобы заработать на пропитание и такие дорогие вещи.

Она глянула под ноги, затем украдкой осмотрела салон. Пахнет лимоном, чисто, нет ни бумажек, ни мусора, даже не чувствуется запах сигаретного дыма. Может, Аспен и не курит, а делает кое-что похуже…

Он сел за руль, на соседнее сиденье забралась Сьюзен. Их руки тут же соединились, словно Аспен и Сьюзен были двумя магнитами, которые не могли существовать по отдельности.

Может, он вовсе не такой уж и плохой?..

Машина с тихим гулом тронулась с места, и Леда, немного расслабившись, отвернулась к окну. Она старательно разглядывала Эттон-Крик и заговорила лишь один раз, когда Аспен спросил адрес ее дома. Сьюзен попыталась втянуть Леду в непринужденный разговор, но, наткнувшись на глухую стену молчания, сдалась.

Несколько минут прошли в относительной тишине, а затем Леда навострила уши, услышав едва различимый шепот Сьюзен:

– Аспен, пожалуйста. Прекрати. Давай обсудим это потом. Обещаю. Честно-честно.

Леда вытащила телефон из кармана и уткнулась в экран.

– Нет, Сьюз, просто пообещай. Тебе ничего не стоит остаться сегодня у меня. Давай. Это несложно. Я буду вести себя хорошо. Честно-честно.

– Аспен, – зло зашипела она. – Не сейчас.

Леда до боли в пальцах сжала телефон, притворяясь, что пишет сообщение воображаемому другу.

Мне снилось, что я смотрю с мамой старые серии «Закона и порядка». Она сидит на диване рядом, вцепившись обеими руками в миску с попкорном, и широко открытыми глазами смотрит на экран. По ее молодому лицу бегают тени, иногда замирая на скулах и веках.

– Вот это да… – бормочет она.

Никогда не понимала, для чего она смотрит эти вещи. Почему не романтические комедии или не мультики? Мама – воздушная и легкая, будто безе, так что именно привлекает ее в фильмах ужасов и детективах? Мне этого не понять. Наверное, потому что моя жизнь сплошной кошмар, и я не хочу смотреть на его отголоски по телевизору. На самом деле я не смотрю телевизор. В реальности не смотрю, а сейчас – да. Потому что у меня такое ощущение, будто это шанс попрощаться с мамой. Вот я и сижу, не возмущаясь, ничего не говорю, только смотрю на нее, потому что знаю, что другого шанса уже никогда не будет.

Проснулась я, когда солнце едва взошло с мыслью: «Ты в параллельной вселенной, Кая». Душа стонала, бунтуя против повседневных вещей. Действительно, было ощущение, будто я в другом мире. Словно так и нужно – просыпаться и ложиться спать, принимать душ и спускаться к завтраку.

Пока я готовила зеленый чай, глаза с неимоверной силой резало от боли. В ушах, сквозь шум закипающего чайника, слышались мамины слова из сновидения: «Кая, все не так. Ты не веришь, что задачка, которая внезапно перед тобой возникла, может иметь самое простое и незамысловатое решение. Везде ищешь подвох, как и твой отец».

Я зажмурилась.

«Правда на поверхности. Все может оказаться проще, чем ты думаешь».

Это значит, что я ищу то, чего просто не существует? Просто выдумываю?

Нет. Мамино письмо. Оно реально. Как и мое предчувствие. Я верю этому. Я верю себе.

Мои хаотичные мысли прервал телефонный звонок. Я достала мобильный из кармана штанов и тут же ответила.

– Кая, доброе утро. Это Джон Агилар.

Он мог и не представляться. Я знаю этого человека с пяти лет, и сейчас от его хриплого голоса меня будто холодом обдало. Не имеет значения, что он скажет, – все плохо.

– Что вы узнали? – Я посмотрела в окно на чудную утреннюю погоду. Небо было ясным. Погода понемногу начинала раздражать, ведь это так несправедливо, когда люди могут радоваться сентябрьскому солнцу, а я нет.

– Это письмо написала твоя мать. – Он это серьезно? — Ее не принуждали, и действовала она по собственной воле.

– И? – Я с силой вцепилась в кухонный стол. Костяшки пальцев побелели так сильно, что стал заметен шрам на ладони.

– Но у нас нет причин начинать расследование, Кая, – торопливо сказал Джон. – Произошла утечка… это была случайность…

Он еще что-то произнес, но я не могла слушать этот вздор. Сдержанно попрощавшись, я сбросила вызов и оторвала руки от стола. Пальцы в ту же секунду заболели, под ложечкой неприятно засосало.

Я ищу загадку там, где ее нет? Ищу ответ на вопрос, который даже не прозвучал?

От неприятных мыслей начали дрожать руки, и я поспешно достала из кармана контейнер с таблетками. Покрутила его в руках, в надежде, что дрожь пройдет. Ну же! Я не могу быть такой слабой!

Я налила воды в стакан.

Прекрати дрожать, Кая! Немедленно!

– Кая? – На мое плечо опустилась рука, я сильно вздрогнула и пролила на себя воду. Обернувшись, встретилась с виноватым взглядом Дориана, полным сожаления. Он вновь думает, что я не в себе. Я прочистила горло и произнесла:

– Приготовить тебе завтрак?

Его лицо вытянулось, а беспокойство в глазах сменилось предвкушением:

– Серьезно? Ты умеешь?

– Только сменю рубашку. – Я решительным шагом направилась в свою спальню наверх, по пути размышляя о разговоре с Джоном и о том, что все буквально твердят, что мама погибла случайно. Просто потому, что забыла закрыть газ!

Переодевшись, я спустилась вниз и обнаружила Дориана сидящим за столом. Его руки на столешнице, пальцы переплетены, в карих глазах насмешка, а на щеках едва заметные ямочки.

– Не улыбайся, – предупредила я. Он подпер щеку рукой.

– Ты же знаешь, что я живу с Ноем, верно?

– Имеешь в виду, что тебе есть с чем сравнивать?

– Нет, просто не клади в яичницу сахар.

Я улыбнулась.

– Предупреждаю: у меня не такие грандиозные кулинарные способности, как у твоего брата, так что не ожидай многого.

– От тебя можно ждать чего угодно, – произнес Дориан, и хоть это и прозвучало многозначительно, я сделала вид, что не заметила. Мне снова стало интересно, знает ли Дориан о том, что со мной случилось в университете. Он должен знать, ведь после приступа именно он забрал меня из больницы. Но Дориан ни о чем не спрашивал, не задал ни единого вопроса! Наверное, ждет, пока я сама доверюсь и решу обо всем рассказать.

Я поставила перед ним дымящуюся тарелку с яичницей и тостом и кружку с кофе. Дориан выпрямился и, вытаращив глаза в притворном удивлении, воскликнул:

– Я еще не пробовал твою стряпню, но судя по запаху, это божественно!

– Уверена в этом, – кивнула я, криво улыбнувшись. Жаль, что у меня нет чувства юмора.

Я сделала глоток чая, который уже остыл и отдавал горечью, и покосилась на часы. Дориан тем временем копался в своей тарелке и даже не смотрел на меня, но, тем не менее, он спросил:

– Куда-то собираешься?

Я перевела на него взгляд, внимательно изучая. Почему он притворился, будто не помнит о том, что я рассказала ему вчера о своих подозрениях и о предстоящей встрече с Томасом?

Решив не увиливать, я сказала:

– Я собираюсь встретиться с маминым помощником. Я говорила вчера.

Наконец-то Дориан поднял голову и одарил меня одним из своих редких проницательных взглядов.

– По делам или просто так?

– По делам, – спокойно ответила я, но взглядом предупредила, чтобы он больше не задавал вопросов. Как и следовало ожидать, проницательный Дориан равнодушно повел плечом, в точности как Ной, и вернулся к завтраку. В тоне его голоса проскользнула смертная скука:

– Главное не забудь, что мы сегодня уезжаем.

– Не забуду. Я вернусь до обеда.

Глава IV

Жестокие люди

В школьные годы мои одноклассники просто обожали кафе «Дьявольские врата». Я бывала здесь редко. В основном потому, что не находила общий язык с ребятами из школы и общалась только с Селеной и Лили, а они предпочитали проводить время дома. Сейчас мне пришлось прийти на встречу с Томасом именно сюда, и когда я ступила на порог, ощутила всепоглощающую пустоту. После школы я ни разу здесь не была, и хоть это место не изменилось, я изменилась очень сильно.

Не глядя по сторонам, я прошла к свободному столику в дальнем углу кафе и опустилась на стул. Отсюда осмотрела зал в поисках знакомых лиц. К счастью, никого. Я обернулась и увидела все те же полки с цветочными горшками от пола до потолка, которые почему-то напомнили о Ное.

Через минуту я заказала две кружки чая и тосты, чтобы задобрить Томаса, ведь ему не понравятся мои вопросы, и еще через пару минут он наконец-то вошел. Темное помещение, освещенное безвкусными лампами, ожило.

Я подняла руку, но Том будто знал, куда смотреть, и, держа в руках какой-то громоздкий предмет, направился к моему столику.

– Что это? – Я не смогла скрыть изумления, когда мамин помощник, с облегчением фыркнув, поставил на столик здоровенный кактус и отодвинул его к окну.

– Это кактус Маргарет по имени Бен. Я еле дотащил его, чуть руки не оторвались. – Том замолчал, когда подошла официантка, и заговорил вновь, лишь когда она ушла, оставив на столе заказ. Он уставился на тосты голодным взглядом.

– Приятного аппетита, – сказала я, и он плюхнулся на стул. В прошлый раз Том не казался мне таким худым и болезненным: щеки ввалились, глаза стали тусклыми и безжизненными. Он почему-то напоминал только что вылупившегося птенца, выпавшего из гнезда: тонкая длинная шея на худых плечах, нервно ходящий вверх-вниз кадык, да еще эти мешки под глазами…

– Спасибо, – произнес он. Не знаю, за заботу или за встречу. – Бена я принес тебе. Твоя мама очень любила его.

Ну да.

Том набил рот хрустящими тостами и, изображая вежливое любопытство и делая огромные глотки чая, принялся осматривать кафе. Я все ждала и ждала, когда он прожует и озвучит то, что его тревожит, но Том избегал смотреть в мою сторону, и я поощрила:

– Давай, Том, говори.

Он замер, затем опустил кусок тоста на тарелку и посмотрел на меня. Молчание длилось еще минуту. Том будто ждал, что я прочитаю его мысли, которые его терзают. Наконец, когда молчание стало невыносимым, он опустил взгляд и пробубнил:

– Прости. Я не… это чертовски неподходящее время! О, черт…

Я испугалась, что он вновь замкнется, и сказала:

– Продолжай.

– Кто-то должен взять на себя руководство, – выпалил он на одном дыхании, вытаращившись на меня. – Галерея. Кто-то должен позаботиться об этом.

Я едва успела взять себя в руки. Страх охватил так резко, что мне пришлось вцепиться ногтями в ладони, чтобы не вскочить и не спрятаться в туалете. Еще одно напоминание, что мамы нет.

Я на несколько секунд задержала дыхание, потом осторожно выдохнула и спокойно произнесла:

– Мамина галерея – это ее жизнь, ты ведь знаешь. – Том участливо кивнул. – Я абсолютно не разбираюсь в искусстве, поэтому делом должен заняться кто-то знающий. Например, ты. Думаю, мама одобрила бы это. Ты почти как член семьи, Том. Даже нет, ты действительно мне как старший брат. И ты ведь ее заместитель… Будет глупостью, если я сама стану заниматься всем этим.

– Ты… ты серьезно? – От удивления у него отвисла челюсть. Он закашлялся и сделал глоток, потом подозвал официантку и попросил принести кофе, хотя я бы ему посоветовала выпить зеленого чаю. – Ты же не серьезно?

– Почему?

– Потому что! – воскликнул он, возбужденно подпрыгнув на стуле. Теперь он выглядел, как взбудораженная сова, которую разбудили средь бела дня.

– Я уже привела тебе свои аргументы. А «потому что» вовсе не аргумент. Давай, Том. Ты уже много лет знаком с этим делом. Ты со старшей школы работаешь у мамы, так что разбираешься в делах лучше меня. Ты и сам знаешь…

Он помолчал, затем ответил:

– Ладно, это вполне разумно. Я буду составлять отчет каждый месяц, как твоей матери.

«Как твоей матери», – повторила я про себя. Это она должна быть на моем месте. Я не хочу, чтобы Том видел во мне ее, чтобы забыл о том, что она была хозяйкой галереи.

Тосты, за которые Том схватился с прежним рвением, хрустели еще оглушительнее. Мое сердце бешено колотилось. Было тревожно, но причин я понять не могла. Чтобы отвлечься, прислушалась к скрипу стульев слева от себя, где за соседний столик опустились три женщины.

– Бедные Эллиссы, – произнесла одна, и вторая поддакнула:

– Да! Мне искренне жаль!

– Бедный мальчик. Зачем он пошел в библиотеку так поздно?..

Я посмотрела на Тома, и он в ответ улыбнулся. Очевидно ощутил облегчение, после того как поставленный им вопрос был решен. Я вновь подождала, когда он прожует, чтобы задать собственные вопросы.

– У мамы были подозрительные клиенты?

– Клиенты?

– Ее кто-нибудь преследовал? Она не вела себя странно?

Том нахмурился.

– Кая… – Он отодвинул в сторону тарелку и склонился ко мне, будто не хотел, чтобы нас подслушали. – Зачем это тебе?

– Я просто хочу знать, с кем она встречалась перед тем, как… все это произошло.

Он долгое время молчал. Наверное, пытался подобрать слова, чтобы успокоить мое разыгравшееся воображение. Вижу по глазам: он думает, я слетела с катушек.

– Нет, – наконец он вынес вердикт. – Я не помню, чтобы ее кто-нибудь преследовал. В последние дни она ни с кем не встречалась.

– Совсем ничего странного? – Я ощутила легкое разочарование.

– Да, – подтвердил Том, вновь пододвигая к себе тарелку. – Нет, вообще-то есть кое-что. Она уезжала каждую пятницу. Не знаю, куда и зачем. Просто уезжала и возвращалась в понедельник. Я никогда ни о чем не спрашивал, потому что чувствовал, что вразумительного ответа не получу, да и беспокоиться было не о чем…

Беспокоиться не о чем? Куда она уезжала? Как давно это продолжалось? С каких пор?

– Как долго это длилось?

Том на мгновение задумался, пожал плечами.

– С тех пор, как я приехал.

Я отшатнулась, чувствуя мурашки на теле.

Том переехал в наш город лет сто назад. Здесь он окончил школу и университет. Он работал у моей мамы очень и очень давно – я была еще маленькой.

В кафе стало темнее, наползли тени; музыка, доносившаяся из колонок над барной стойкой, стихла.

Как это могло случиться? Как я могла не обратить на это внимания? Моя мама куда-то уезжала почти каждую неделю на три дня, а я и не заметила? Потому что она часто оставалась ночевать в галерее. Или я думала, что она в галерее. Я лишь однажды полюбопытствовала и получила развернутый рассказ на полтора часа. Она знала, что я больше не стану терять время и задавать вопросы.

Мама знала меня очень хорошо. А я ее нет.

Я осушила чашку с остывшим чаем и сосредоточила внимание на Томасе. Он уже сказал, что не знает, где она проводила время, но я все равно хотела переспросить. Спрашивать до тех пор, пока не услышу нужный мне ответ.

Я запаниковала. Я помню. Миссис Нэтвик. Сколько раз я оставалась у миссис Нэтвик? Очень часто. Почти каждую неделю.

– Кая, тебе плохо?

Что мама делала? Куда ездила? Она ушла и оставила после себя лишь секреты. А я даже не предполагала, что она способна умолчать хоть о чем-то банальном, вроде сюрприза на день рождения.

Я должна выбросить из головы эти мысли. Что я плохая.Плохая дочь, которая не смогла уберечь свою маму. А вот она смогла уберечь меня. Она хранила какой-то секрет так старательно, что я даже не подозревала о том, что мамочка-болтушка может что-то скрывать. Она ведь просила меня обращать внимание на детали. Я их игнорировала. Теперь не стану.

Я на ватных ногах пересекла лужайку и вошла в дом миссис Нэтвик. Сумка оттягивала плечо, словно весила тонну, руки отваливались под тяжестью гигантского кактуса, в голове крутились всяческие вопросы. Ступив на порог кухни, я тут же окунулась в аромат печеных булочек с корицей и увидела миссис Нэтвик в уродливом фартуке с вышитой на нем утиной головой. Она достала противень из духовки и обернулась, услышав мои шаги.

– Кая, дорогая, ты как раз к обеду. А это откуда? Этот кактус… – Миссис Нэтвик выпрямилась, внимательно глядя на меня. На ее лице отразилось беспокойство. – Дорогая, что-то случилось?

– Где Дориан? – Я поставила кактус на стол и направилась к раковине, чтобы вымыть руки. Миссис Нэтвик отодвинулась.

– Он отправился по каким-то своим делам.

По каким делам? Он даже не знает города.

– А Селена?

– В магазине, – с готовностью отозвалась миссис Нэтвик. Она выглядела намного лучше, чем вчера, но ее губы все еще подрагивали, а веки были красными и припухшими. Она вновь спросила: – Кая, что-то случилось?

– Нет, все хорошо. Вам нужна помощь?

– О. Я собиралась приготовить имбирный чай к десерту. Вон корень имбиря, промой его, пожалуйста, и нарежь.

– Хорошо. – На негнущихся ногах я двинулась к столу. Словно во сне промыла и нарезала кусочками имбирь, затем бросила в кастрюлю. Миссис Нэтвик изредка кидала на меня взгляды. Как же начать разговор? У меня начисто отсутствует чувство такта – еще одна причина, по которой меня сравнивают с отцом, – но я не хочу давить на миссис Нэтвик. Она не в порядке. Да и я тоже.

Никаких идей не было, а время шло, поэтому я сдалась и обернулась. Миссис Нэтвик стояла ко мне спиной, нарезая куски ароматного пирога.

– Будет очень вкусно! – похвасталась она, будто почувствовав мой взгляд.

– Мама не была в последнее время встревоженной?

Миссис Нэтвик замерла. Ее плечи напряглись, и, несмотря на то, что я не видела ее лица, была уверена, что на нем отразился испуг. Я облокотилась о стол и скрестила руки на груди.

– Что происходит?

Словно в замедленной съемке женщина обернулась – я бы успела отсчитать несколько секунд – и сморгнула две огромные слезинки. Мой желудок в ту же секунду сжался от дурного предчувствия, я отделилась от стола и сделала к миссис Нэтвик несколько шагов.

– Что случилось с мамой?

Она выронила из руки лопаточку и прикрыла ладонями лицо, чтобы скрыть слезы, но я уже до смерти испугалась. Мышцы живота так сильно напряглись, что стало больно, кулаки против воли сжались.

С мамой что-то происходило. Я знаю это.

– Что это, миссис Нэтвик?

Леда Стивенсон жила рядом с Криттонским парком в большом двухэтажном доме с садом и качелями на заднем дворе. Даже из своей спальни наверху, если, конечно, было открыто двустворчатое окно, она слышала бурлящую реку, пересекающую город ровно посредине. Сегодня в доме не было ни звука. Он затаил дыхание, как и Леда, прячущаяся в своей комнате в шкафу. Даже заперев все окна, загородив столиком дверь в спальню и забравшись в шкаф, Леда по-прежнему не чувствовала себя в безопасности. Сердце глухо билось, причиняя боль, но она не издавала ни звука, зажав обеими ладонями рот. Она почувствовала, как по пальцам скатываются слезы, и тихонько втянула носом воздух. В висках монотонно стучало: «Только не это… только не это… только не это».

Леда прижала колени теснее к груди и убрала ладони от лица, осторожно вздыхая. Попыталась проанализировать свое поведение, но уже не верила себе. За ней действительно кто-то следил, когда она возвращалась домой? Она действительно видела странного человека на дороге или это воображение сыграло жестокую шутку?

«Тетя Лаура, где ты?» – мысленно позвала Леда, бесшумно отползая в глубь шкафа и опираясь на коробки с игрушками. Она хотела, чтобы тетя вошла в комнату и заверила, что человек с дороги даже не ступит на порог дома.

В щель между дверцами Леда напряженно наблюдала за комнатой. Она видела кровать с розовым покрывалом, белые занавески на окнах, винтажный комод с сидящими на нем фарфоровыми куклами. В доме было тихо, лишь по закрытым окнам колотил дождь, разбиваясь о стекло на миллион капель.

Леда Стивенсон давно привыкла к мерзкой погоде Эттон-Крик, но сегодня почувствовала раздражение и панику – из-за шума дождя не было слышно, что происходит вокруг.

«Я будто оказалась в деревянном ящике под землей», – подумала Леда, вздрогнув. Она настороженно вслушивалась в шепот за стенами шкафа, пока не услышала что-то, кроме тяжелого стука дождевых капель, – скрип половиц. Кто-то поднимался наверх. Половицы прогнулись, замерли, вновь застонали. Когда кто-то направился в сторону Леды и остановился, она затаила дыхание. Страх, тишина, предчувствие неминуемой гибели сковали ее в липкий кокон, и когда уже не было сил выдержать боль в раскаленных легких, она тихонько выдохнула, стараясь не нарушать зловещее молчание, и попыталась сесть поудобнее.

В ту секунду, когда Леда Стивенсон переместила вес с левого бедра на правое, дверь комнаты неожиданно сотряслась от яростных ударов. Леда завизжала, позабыв о плане быть тише воды, отпрыгнула назад и упала на спину. Она зажала уши руками, но стук не прекращался. Столик, служивший препятствием у двери, рывком отъехал к стене, и Леда вздрогнула, услышав, как на пол опрокинулась лампа.

Тяжело дыша, она прижалась к огромному плюшевому медведю, погребенному среди сотни других детских игрушек в самом дальнем углу шкафа, и приготовилась к порции боли. Вдруг дверь распахнулась, щедро плеснув на девушку потоки бледно-желтого света.

– Леда! Леда! ЛЕДА!

В ее сознании все перепуталось; она продолжала звать на помощь, прикрывала голову руками и лягалась ногами. Затем кто-то схватил ее за обе руки и вытащил из недр шкафа наружу.

– ЛЕДА, ЭТО Я, ЛАУРА! ТВОЯ ТЕТЯ! – Женщина потрясла испуганную до смерти племянницу за плечи, и та замерла, подняла голову и посмотрела на искаженное от ужаса тетино лицо. – Что случилось? Почему ты пряталась в шкафу?

Леда схватила ее за плечи, боясь упасть, ткнулась носом в шею, закутанную в мягкую шаль. Превозмогая непонятно откуда взявшуюся боль в лодыжке, Леда попыталась объяснить, как кто-то преследовал ее от университета до самого дома. Тетя бережно вытирала ее пунцовые щеки, приглаживала встрепанные белые волосы, клялась, что отныне Леда будет в безопасности. Она уложила ее в постель, поправила подушки и разгладила покрывало.

– Ты все еще дрожишь, милая.

Глаза Леды вновь увлажнились, и, набрав полные легкие воздуха, она повторила попытку объяснить случившееся. Ей обязательно нужно было доказать, что она испугалась не просто так, что за ней действительно кто-то шел.

– Я знаю, вы не любите, когда я запираю двери…

Тетя Лаура была ошеломлена; она не могла отвести взгляда от пальцев, которые Леда сжала так крепко, что те побелели от напряжения, не могла перестать думать, что еще секунда – и раздастся характерный для сломанных костей хруст.

Она смотрела на эти пальцы и представляла, как ее маленькая крошка выбирается из перевернутой дымящейся машины, дезориентированная и напуганная, тянет собственное тело вперед, раня об асфальт кожу, зовет на помощь…

– Леда, – сказала тетя Лаура серьезно, – я не позволю кому-то причинить тебе боль. Никогда. Не в твоем собственном доме. Милая, давай я проверю все окна, договорились? И приготовлю бульон. Может быть, ты хочешь чего-нибудь особенного? Вчера я купила гору мороженого, хочешь попробовать?

Дождавшись утвердительного кивка, тетя Лаура ушла, оставив дверь открытой, и вернулась через десять минут вместе с горячим чаем и пирожками. Она предупредила, что бульон будет готов позже, и поставила поднос на ночной столик, который вернулся на законное место у кровати.

Леда хотела отплатить тете за искреннюю заботу, поэтому, прихлебывая чай, расспросила ее о работе в больнице. Тетя Лаура отвечала охотно:

– Не волнуйся, милая, все хорошо. Большинство медицинских записей уже восстановлено, но нам предстоит еще много работы. После смерти твоего папы… – Она сделала паузу. Лаура вспомнила, как в больнице у Леды случился приступ, но в этот раз ничего страшного не произошло, и после секундной заминки она продолжила: – Хоть пожар в больнице и случился два года назад, за это время восстановили только часть карт и кое-какие документы. И… так как твой отец курировал этот процесс… работа немного приостановилась. Мне придется остаться в ночную смену, – добавила она без предупреждения, и на лице Леды застыла равнодушная маска.

«Тетя Лаура перестанет мне доверять, если я попрошу ее остаться дома или взять меня с собой», – напряженно подумала она, а затем постаралась улыбнуться, но улыбка вышла болезненной.

– Все нормально, так вам было бы легче адаптироваться и привыкнуть к новому коллективу. Да и к тому же они любят работников, которые остаются на ночь.

А что еще она могла сказать? Закричать «не бросайте меня, я боюсь оставаться в одиночестве»?

– Я не хочу оставлять тебя одну.

Сердце Леды забилось в предвкушении: возможно, ей не придется ни о чем просить – тетя сама все предложит. Но она взяла себя в руки и твердо сказала:

– Мне давно не пять лет. Я буду всю ночь смотреть сериалы. Испеку для вас пирог, – добавила она первое, что пришло в голову. Сериалы? Пирог? Тетя Лаура не поверит, да и с чего бы? Она совсем недавно попала в аварию, в которой погиб отец, а потом попыталась убить себя. Но Леда Стивенсон вздохнула, убрала пустую кружку на столик, наклонилась вперед и взяла женщину за руки.

– Извините, что напугала. Но вы не можете всю ночь сидеть со мной. Я даже не уверена, что именно видела на самом деле. Возможно все дело в погоде. И в том, что недавно случилось. – Она выдавила улыбку, словно в том, что случилось десятого сентября, было что-то смешное. Ненадолго повисло молчание, потом тетя Лаура погрозила Леде пальцем и решительно поднялась.

– У тебя огромные способности к убеждению! Но позже мы вновь вернемся к этому вопросу. А сейчас я иду вниз готовить ужин. Никуда не уходи.

Тетя Лаура слишком часто повторяла эту дурацкую фразу, а сейчас Леда хотела услышать кое-что совсем другое. Она хотела знать, что ей верят, что в нее верят. А вдруг тетя Лаура лишь притворилась, что понимает?

Одолеваемая сомнениями, Леда Стивенсон выбралась из кровати и на цыпочках спустилась вниз. В доме было холодно, и когда Леда сбежала по деревянным ступеням, она совсем замерзла. Съежившись, как персик, оставленный на солнце, Леда сжала себя руками крест-накрест и подошла к кухонной двери.

Она обомлела, услышав голос тети Лауры из чулана, где хранились варенье, соки и компоты.

– Майк…

Леда на цыпочках подкралась к коричневой двери чулана, дрожа от нервного возбуждения. Пространство кухни осветилось молнией, послышался гром.

– Я очень боюсь, Майкл. Она сказала, что за ней кто-то следит. Кто знает, сколько это длится? Я так больше не могу! Я не хочу, чтобы это затронуло ее, знаешь ведь, сколько ей пришлось пережить…

Раскат грома заставил Леду вздрогнуть, но она судорожно вздохнула и расслабилась – ей верят, в нее верят.

Один. Два. Три.

Я поднимаюсь, опускаюсь…

Пол в моей новой комнате в особняке Харрингтонов пах пылью и еще чем-то едва уловимым.

Поднимаюсь, опускаюсь. Снова и снова.

Половицы были старыми, потертыми, я их вдоволь изучила, пока отжималась.

Мышцы на руках напряжены до предела. Еще один раз. Еще. Один. Раз.

– Леда, я должна рассказать тебе кое-что… – пробормотала я хриплым от напряжения голосом. На лбу выступил пот, но я поднялась и опустилась, сгибая и разгибая локти, и на мгновение замерла, контролируя дыхание.

Фух!

– Я должна кое-что тебе рассказать… – Я снова опустилась. – Только это прозвучит немного странно…

– И часто ты говоришь сама с собой? – В дверном проеме моей комнаты возник Ной, и я не выдержала напряжения в руках и шлепнулась грудью на ковер. Перекатилась на спину и сложила руки на животе.

– Никто не позволял тебе входить, – тяжело выдохнула я, глядя в белоснежный потолок с люстрой-цветком. Моя грудь резко вздымалась и опадала, руки были будто чужими.

– Если хочешь уединения, закрывай дверь, – парировал Ной, и я бросила на него взгляд. Снизу он выглядел даже выше. Он скосил на меня глаза, ожидая возражений.

– Что тебе нужно, Ной? – Я поднялась и двинулась к шкафу за спортивной курткой. Голова немного кружилась от недостатка сна, поэтому я на мгновение застыла и прикрыла веки, дожидаясь, когда пульсация в висках прекратится. Ной вошел в комнату: я почувствовала его бесшумные шаги по ковру, которые затихли у моего письменного стола.

– Ты все еще злишься на меня за то, что я не поехал с тобой на похороны?

– Мне все равно, чем ты занимаешься и куда ходишь, Ной. – Я обернулась, рывком накидывая куртку. Пришлось поднять голову, чтобы встретиться с ним взглядом. – Главное, чтобы все это происходило не в моей комнате.

– Я буду ходить там, где захочу.

Я выглянула в окно. Светает. Почему Ной не спит? Не похоже, чтобы он решил сделать разминку. Наверное, сон у него пропал по пути к холодильнику, и он решил зайти и немного поддразнить меня.

Я снова встретилась взглядом с глазами-льдинками и спросила:

– Хочешь, чтобы я заплатила за аренду комнаты? Хорошо, но больше не смей сюда входить. – Я достала из шкафа кроссовки для бега и вышла. Ной бросился за мной:

– Кая, это не то, что я имел в виду. Почему ты такая жестокая?

Я спустилась по деревянной лестнице и подошла к двери на улицу.

– Кая. – Ной остановился слева от меня, когда я присела и обула кроссовки. Он продолжал нависать будто башня, пока я туго затягивала шнурки. – Я ведь объяснил тебе ситуацию, не злись. У меня солнечный дерматит, я не могу выходить на улицу, я…

– Я знаю, что это такое, – перебила я, выпрямляясь. – Что заставляет тебя думать, что я злюсь? Я лишь попросила не входить в мою комнату без спроса. Тебе кажется это странным?

Ной растерянно уставился на меня, и я подождала несколько секунд, пока он что-нибудь сообразит. Он ничего не сказал, поэтому я вышла и сбежала по каменным потрескавшимся ступеням вниз. Воздух был отчаянно холодным. Я выдохнула облачко пара, удивляясь погоде. Затем отбросила все мысли и направилась к заднему дворику позади дома. Прямо за стенами, в паре сотен метров от забора, начинался лес. Он сиял в лучах утреннего солнца, такого же холодного и отчужденного, как и все в этом городе.

Я быстро зашагала, приближаясь к калитке. Тело расслабилось, привыкая к холоду. Перешла на бег. В легкие с силой ворвался свежий воздух, пропитанный запахом дождя. Вылетев со двора, я устремилась в лес, прислушиваясь к скрипу травы и листьев под ногами, и вдруг мысли сами по себе вернулись к Ною. Я вспомнила его обескураженный взгляд, когда призналась, что не злюсь. Он будто мне не поверил, но я и вправду не злилась – не на него. Я только хотела сбежать до того, как Ной решит продолжить наш прошлый разговор о Леде Стивенсон и о том, что Эттон-Крик не отпустит меня.

Конечно, мне было любопытно, что именно Ной имел в виду, когда говорил все те вещи. Может быть, в ту минуту он даже знал о том, что мама умрет и мне придется вернуться в город, но я не могу маяться ерундой и выяснять, что именно значили его слова. Я решила держаться от этого подальше столько, сколько можно, ведь у меня уже есть задача, которую необходимо решить.

Меня окружили деревья. Они возвышались вокруг плотной стеной, кутаясь в призрачную дымку, и упирались верхушками в небо. У меня голова пошла кругом от их однообразия, поэтому пришлось остановиться и немного отдохнуть. Я уперлась ладонями в колени и прикрыла веки, пытаясь побороть приступ тошноты.

Досчитав до пяти, почувствовала себя лучше и выпрямилась. Ноги все еще подрагивали, каждая мышца горела огнем, футболка на спине и груди полностью пропиталась потом. Чтобы не остыть слишком быстро, я обернулась и направилась туда, откуда пришла. Оказывается, я успела взобраться на небольшой холм.

Я рассеянно подняла голову к небу. На мгновение увидела, как светит солнце сквозь кроны деревьев, затем оно резко исчезло, скатившись в темноту.

Спустя какое-то время я открыла глаза и почувствовала, что мир раскололся надвое. Я тут же болезненно зажмурилась и попробовала пошевелиться, но тело застыло. Лицо полностью онемело, я не чувствовала ни щек, ни губ. Вспомнив об ослепляющем свете, я осторожно приоткрыла веки и моргнула. В нескольких сантиметрах от меня сидела белка, и ее маленькие черные глазки неотрывно следили за мной. Когда я пошевелилась, пушистое создание как ветром сдуло.

Тридцать секунд я пыталась принять вертикальное положение, и когда мне удалось подняться, я содрогнулась от холода, коварно пробравшегося под одежду. Оттянув рукав куртки, я посмотрела на часы и вздохнула. Десять утра. Я опоздала, Дориан уже уехал в УЭК без меня.

Я потерла предплечья, чтобы разогнать по телу кровь, и стала спускаться с холма. Что ж, теперь я хотя бы не слышу неприятного гула в голове, а в глазах не двоится и не печет. А если поспешу, то еще успею в морг.

Когда я бегом добралась до дома и взлетела по ступеням, то слишком поздно вспомнила о Ное. Он поджидал меня в прихожей, сидя на лестнице, и, когда я распахнула дверь, тут же направился ко мне.

– Ты что, уснула в лесу? – удивился он, оглядывая мое лицо. – У тебя помятый вид. Тебе плохо?

Я сняла кроссовки и, бросив их на обувную полку, поспешила на кухню, чтобы скорее вымыть руки. Ной затрусил следом, и я нехотя ответила:

– Нет.

– Тогда почему у тебя листья в волосах?

– Не знаю. – Я быстро вымыла руки, затем взяла с кухонной стойки салфетки и промокнула ладони. – Чего ты от меня хочешь?

Я обернулась, но тут же испуганно подалась назад, не ожидая, что Ной незаметно подкрадется и будет стоять в трех сантиметрах от меня. Будто не заметив моего выражения лица, он со спокойным видом вытащил из моих волос траву и листочки.

– Я хочу поговорить о том, о чем ты не хочешь говорить, – сказал он.

Нет, нет, нет, – заголосил внутренний голос, и я опомнилась и проскользнула мимо. Выбросив салфетки в мусорное ведро, я подошла к плите и поставила чайник, хотя не была уверена, зачем это делаю – пить не хотелось, да и времени не было. Я смутно понимала, что скорее всего поступаю так от смущения.

– Да, – наконец произнесла я, обернувшись.

– Да – ты согласна? – Ной изогнул брови и скрестил руки, продолжая гипнотизировать меня взглядом. – Может, я плохо тебя знаю, но могу сказать с уверенностью, что ты лжешь.

– «Да» означает, что я не хочу об этом говорить.

Ной лишь улыбнулся.

– Я уже заметил, что ты не особо разговорчива.

В то время как я была напряжена до предела, боясь, что он что-нибудь скажет, невзирая на мое нежелание, он чувствовал себя отлично.

– Если хочешь с кем-нибудь поговорить, заведи друзей, – посоветовала я резче, чем хотела. – Хотя это будет сложно в твоем положении.

– В твоем тоже.

Я уставилась на его удаляющуюся фигуру, не понимая, какое ему до меня дело. И откуда он знает, о чем я думаю?

Обо всем этом я размышляла, пока принимала душ и переодевалась в свежую одежду, и даже когда садилась в мамину машину, ключи от которой отдала мне миссис Нэтвик.

Может быть, Дориан докладывает младшему брату, что я делаю и как веду себя? Нет, это бессмыслица. Ной просто странный, и все – никаких загадок, ничего подозрительного. Не считая моей смерти и последующего оживления. И моей связи с Ледой Стивенсон. Кроме этого, в моей жизни почти все нормально.

В маминой машине повсюду был ее запах: акварельные краски и розовое масло. В бардачке валялись фантики от шоколадных конфет, стопка чистых стикеров, сломанные кисточки и высохшие фломастеры.

Если бы мама была жива, я бы выкинула весь мусор, но теперь не могла этого сделать. У меня было стойкое ощущение, что только это от нее и осталось – машина, полная хлама.

Выехав из Коридора Страха, я надавила на газ и с живостью представила мамин голос, наполненный сарказмом: «Как хорошо, что у меня такая рассудительная дочь». Она бы вжалась в сиденье от страха, продолжая ругать за то, что когда я куда-то спешу, то всегда мчусь без оглядки. Я бы сказала, что, может, это и так, но если я мчусь без оглядки, не значит, что я неосторожна. Просто я быстрая. И могу быть еще быстрее. Как всегда.

Въехав на Университетскую улицу, я сбавила газ и остановилась на светофоре. Рядом притормозила синяя «Хонда», и когда я бросила на нее взгляд, наткнулась на две злостные физиономии в боковом окне – подруги Майи Кинг. Я почувствовала, как от лица отхлынула кровь и тут же прильнула к щекам, когда сидящая на пассажирском сиденье девушка что-то мне крикнула и показала средний палец.

Загорелся зеленый, и «Хонда» сорвалась с места. Я тоже утопила педаль и сосредоточилась на дороге, но у меня было нехорошее предчувствие. Эти девушки думают, что я причастна к убийству Кингов?

По спине побежали мурашки.

А что, если они не единственные? Что, если так думают все?

– Она ведь недавно переехала, верно?

Внезапно я стала очень и очень популярна и поэтому ничуть не удивилась, услышав, как обо мне сплетничают в женском туалете. Отвлекшись от книги, я подняла голову и посмотрела на дверь кабинки, но сквозь нее, конечно, не смогла никого увидеть. Я продолжила прислушиваться, стараясь никак не выдать своего присутствия.

– Да. Говорят, она племянница нашего красавчика-профессора, можешь в это поверить? Я – нет.

Я выпрямилась на сиденье, вновь похвалив себя за то, что догадалась спрятаться в кабинке. Таким образом я сумею избежать лишних неприятностей. И здесь не так уж и плохо. Даже клаустрофобия притупилась, а ведь было время, когда я даже не могла принимать душ.

– Ты вообще ее видела?

Я скрестила руки на груди и нахмурилась.

– Да она вылитый киборг. Видела, как ходит? – Раздались громкие шаги, затем послышался смешок: – По струнке, как в армии.

– Эй, лучше не трогай ее.

– Здесь никого нет.

– Все равно. Лучше не задевай ее. Ты ведь слышала, что случилось с Майей.

Повисло молчание. Я чувствовала себя так, будто сижу на электрическом стуле и жду исполнения приговора.

– А разве не мужчину подозревают?

– А разве эта новенькая не хвасталась, что у нее суперсила? К тому же она из Первого медицинского павильона, так что могла с легкостью расчленить и мистера Кинга, и Майю. Они же в морге постоянно трупов режут.

– Ее с легкостью могли спутать с мужиком.

Голоса удалились, затем и вовсе исчезли. Я устало потерла переносицу, вздыхая. Энергия, которая наполняла меня после утреннего сна в лесу, развеялась без следа, и я стала ощущать себя гораздо хуже.

Перед биохимией, которую вел профессор Джеймис-Ллойд, я направилась в студенческое кафе за дозой сахара, ведь если не выпью таблетку и у меня начнутся конвульсии, эти люди могут решить, что в меня вселился дьявол. К тому же после утреннего разговора с Ноем я решительно настроена найти Леду Стивенсон и обсудить с ней происходящее.

К счастью, кафе находилось недалеко от Главного корпуса. Я стремительным шагом пересекла лужайку и, свернув на аллею, ведущую к зданию, в кого-то врезалась.

– Кая! – Дориан удержал меня за плечо, когда я пошатнулась. – Что с тобой?

Я подняла с земли сумку и вновь надела ее на плечо.

– Прости, я…

– Куда ты пропала? Почему опоздала в морг? Сегодня было интересно. О, у меня кое-что для тебя есть! – Ответив улыбкой на мой взгляд, он нырнул рукой в портфель и достал ярко-красное яблоко. Я удивленно взяла его.

– Это мне?

– Витамины. Мне не нравится цвет твоего лица. – Он бросил многозначительный взгляд на кафе. – Надеюсь, ты закажешь что-то полезное. Все, мне пора на обед с профессором Джеймис-Ллойдом. Хотя лучше бы я выпил литр молока… – сказал он приглушенно, а затем воскликнул: – Встретимся дома!

– Спасибо, – сказала я ему вслед, но он уже не слышал. Я развернулась к кафе и наткнулась взглядом на двух девушек, застывших в дверях. Заметив, что я смотрю на них, подруги переглянулись и нырнули в здание.

Вновь начиная раздражаться и одновременно задаваясь вопросом, слышал ли Дориан обо мне, я поднялась по лестнице, украшенной коваными перилами, и вошла в кафе. Светло, уютно, шумно. На заднем фоне играет ненавязчивая музыка, придавая всему происходящему какое-то очарование. Абсолютно обычная столовая, если бы не раскинувшийся за высоким арочным окном лес.

Народу было, к счастью, много, и никто не смотрел на меня. Я направилась к тумбе с краном, у которой столпилась группа ребят. Когда они ушли, я помыла яблоко, затем вытерла его салфеткой и откусила кусок. Покрутила головой в поисках Леды Стивенсон.

А чего я, собственно, решила, что она будет здесь? Скорее всего она прячется где-то в темном углу, в надежде, что ее никто не заметит.

Никто, кроме меня.

Леда действительно сидела в углу. Я бы сама выбрала это место – ты видишь весь обеденный зал, но никто не видит тебя. Уверена, другие студенты, которые хотят быть в центре внимания, размышляют иначе. За столиком Леды больше никого не было, что меня не удивило – я бы тоже не стала с ней садиться. Эта девушка распространяла вокруг себя какую-то депрессивную ауру, сидела сильно ссутулившись и опустив голову так низко, что я видела лишь ее белую, словно снег, макушку и острые плечи. Интересно, о чем она думает? Наверное, о том, что мир несправедлив к ней. Или надеется, что никто не сядет рядом, вынуждая вести светские беседы.

Я решительно направилась к ее столику, игнорируя косые взгляды тех студентов, которые все-таки меня заметили. Леда пока еще меня не замечала. Она склонила голову к коленям, но когда я опустилась за ее столик и поздоровалась, она вздрогнула словно от пощечины. Ее глаза, похожие на глаза маленького олененка, загнанного в ловушку, были опухшими то ли от слез, то ли от недосыпания. Как и в моих глазах, в них полопались сосуды.

– Ты меня, наверное, не помнишь… – начала я. Черта с два она меня не помнит, а даже если бы у нее был склероз, в этом университете меня уже знают все. – Я хотела…

Леда Стивенсон так резко вскочила, что я отшатнулась, испугавшись. Я не успела и рта раскрыть, как девушка схватила свою сумку, валяющуюся у стула, и бросилась бежать. Черная юбка заплеталась вокруг ее лодыжек, когда она мчалась к выходу, а сумка ударяла по бедру. Я опешила и только через две или три секунды заметила, что ребята за соседними столиками смотрят на меня. Наверное, думают, что Леда умчалась потому, что я ей угрожала. Я отвернулась, вздыхая. Может, нужно было ей мило улыбнуться, чтобы она меня не боялась? Пока я размышляла об этом, за столик плюхнулись двое – те самые девушки из «Хонды».

– Ищешь новую жертву, мисс Тхэквондо?

– Или лучше «Убийца», как тебе больше нравится?

Я окинула их тяжелым взглядом, но ничего не произнесла. Они же действительно расстроены, ведь умерла их подруга. Девушка, сидящая справа от меня, точно зла. У нее такие же глаза, как у Леды. Как же мне заставить Леду Стивенсон жить, если она меня до смерти боится и даже не желает выслушать? А может быть, после того неудавшегося раза у нее отпадет желание убивать себя?

– По-моему, она умственно отсталая, – услышала я свистящий шепот одной из девушек и удивилась:

– С чего вы взяли?

Они ошарашенно глянули друг на друга, а я поднялась на ноги, бросив:

– Мне пора, – и направилась к выходу из столовой, лавируя между столиками и продолжая анализировать поведение Леды. Надеюсь, этот инцидент (самоубийство) больше не повторится и я смогу сосредоточиться на маме и ее делах.

Я задумалась и почувствовала облегчение, поэтому случилось то, что случилось: в проходе между столиками мы с кем-то столкнулись, и этот некто выпустил из рук поднос. Почувствовав, как по рубашке и штанам расползлось что-то влажное, я застыла на месте, до боли зажмурившись и сжав кулаки так, что ногти впились в ладони.

– Прости! – Я встретилась взглядом с незнакомым парнем, который смотрел вроде бы с ужасом, но серые глаза искрились от сдерживаемого смеха. – Прости, – повторил он.

Я медленно осознавала, что мир все еще существует, что музыка все еще играет, что вокруг все еще раздаются голоса и шепотки и с меня все еще капает соус. Я с трудом разжала зубы и спросила:

– Ты это специально сделал?

Странно, но в моем голосе не было и доли той злости, которая бушевала внутри. В висках опасно пульсировало.

– Нет, конечно нет. – Парень очнулся и перестал стоять с открытым ртом. Я заметила, что вермишель заляпала его кожаную куртку. Но большинство, конечно, досталось мне. Его глаза сияли, и он добавил: – Прости, это случайно вышло. Прости. – Я обошла его и направилась в туалет, который стал мне верным убежищем. – Я не специально, прости!

Внезапно я ощутила, что жжет глаза.

Все дело в этих мелочах. Они выводят из себя, давят на виски, заставляют чувствовать себя немощной. Это из-за людей, которые считают меня убийцей, это из-за Леды Стивенсон и ее поведения.

Я не должна была помогать ей, потому что человек учится на своих ошибках, и со временем Леда научилась бы защищать себя.

Меня осенило. А что, если кто-то из жертв Майи Кинг именно это и сделал – научился себя защищать? Может, какая-нибудь беззащитная девушка вроде Леды Стивенсон внезапно осмелела и решила отомстить?

В это я могу поверить с легкостью, ведь жертвы насилия – самые жестокие люди.

Глава V

Как правильно заводить друзей

Испорченный свитер я бросила в машине. Оставшись в одной рубашке, я сунула руки под мышки и бегом помчалась в третий корпус на биохимию. В воздухе стоял тяжелый аромат леса, солнце куда-то подевалось, начался дождь. Мерзкие дождевые капли проникали в кожу, тело покрылось мурашками.

Перед дверью аудитории я приказала скованным мышцам расслабиться и расправила плечи. Холод не отступал, поэтому пришлось подождать несколько секунд и только после войти. Аудитория была полупустой. Я выбрала третий стол в среднем ряду и, подозревая, что никто не осмелится сесть рядом, достала мамин ежедневник, собираясь внимательно просмотреть каждую страницу.

– Привет, Злая девчонка! – Я положила на ежедневник обе руки и подняла голову, на секунду усомнившись, что обращаются ко мне. Темно-серый свитер, глаза стального цвета, растрепанные темно-каштановые волосы. – Ты что, не помнишь меня? – Парень улыбнулся.

– Привет. – Я подвинулась на скамье, потому что незнакомец бросил на стол свою книгу, давая понять, что намерен сесть рядом. Он тут же плюхнулся на освободившееся место, а я захлопнула мамин ежедневник и скрестила руки на груди.

– Я тебя раньше здесь не видел. – Я перевела взгляд на незнакомца, стараясь не хмуриться. – Что? – Он смутился.

– Ничего, – ответила я, но взгляд не отвела. Надеюсь, он догадается, что я не собираюсь болтать, и оставит меня в покое. Хотя он выглядел вполне безобидным: добрый взгляд, каштановые волосы, влажные от дождя, завились на концах, грязная куртка куда-то подевалась. На шее татуировка на латыни.

– Меня зовут Аспен, – представился он, не выдержав моего изучающего взгляда. Я ответила, что мне приятно познакомиться, и полезла в сумку за тетрадью, потому что видела, что Аспен хотел сказать что-то еще.

– Малышка! – вдруг воскликнул он над моей головой, и я услышала в его голосе искреннее облегчение. Отвлекшись от тетради, я увидела красивую девушку, подошедшую к нашему столу. Первое, на что я обратила внимание, ее худоба и изящество, тонкие ладони, сложенные внизу живота друг на друга, аккуратные ногти, покрытые бесцветным лаком. Волосы у нее были светлее, чем у Аспена.

– Я же просила не называть меня так, – прошипела она, многозначительно глядя на Аспена. Затем она обратилась ко мне, приветливо улыбнувшись: – Меня зовут Сьюзен.

– Привет, – отозвалась я эхом и как в замедленной съемке пододвинулась, чтобы она могла сесть рядом. Сьюзен показалась мне знакомой, и это выбило меня из колеи. Я удивленно подумала: с чего им обоим вздумалось сесть со мной? Или, может, это я сижу на их месте?

– Не ожидал, что ты придешь, – с очевидным притворством произнес Аспен, обращаясь к своей подруге. Я поправила пропуск на шее и скрестила руки на груди, осматривая аудиторию, и едва не подскочила на месте от удивления, заметив Леду Стивенсон. Перепутать ее с кем-то другим было практически невозможно – белая макушка ярким пятном выделялась на фоне других студентов. Леда Стивенсон плелась посреди потока, глядя то себе под ноги, то вверх, в поисках свободного места. Она старалась не крутить головой по сторонам, будто думала, что если не будет ни на кого смотреть, ее никто не заметит, поэтому она не заметила меня.

Я возбужденно повернулась к Аспену, собираясь поинтересоваться, не знает ли он, с какого факультета Леда Стивенсон, но влезть в их со Сьюзен разговор было невозможно. Она откинула волнистые волосы за спину и с сарказмом произнесла:

– Ну да, ведь это не ты приковал меня к себе.

– Аминь, – парировал Аспен. Я видела лишь его затылок, но голос говорил о том, что парень сильно рассержен. – Ты могла бы остаться дома, а не шататься по кампусу…

Я глянула в проход между рядами как раз вовремя, чтобы увидеть, как мимо промчалась Леда Стивенсон, быстро перебирая ногами. Я почти испугалась, но тут же взяла себя в руки и с тяжелым предчувствием продолжила смотреть, как она поднимается наверх.

– Аспен, т-ш-ш! – зашипела Сьюзен. Я отвернулась от Леды и заметила, что в аудиторию вошел профессор. Аспен откинулся на сиденье, а Сьюзен склонилась вперед, шепотом спрашивая у меня:

– Как тебя зовут?

– Это Кая Айрленд с Первого медицинского павильона, – раздраженным тоном представил меня Аспен. Я покрутила карандаш между пальцев, с удивлением услышав от него: – Я опрокинул на нее свой скудный обед, и она решила, что это специально.

– Зная тебя, это неудивительно, – хихикнула Сьюзен, вновь напомнив мне прошлое. Я поежилась и наклонилась к тетради, чтобы записать сегодняшнее число. Кого же эта девушка мне напоминает?

– Сьюзен, не унижай меня перед новой знакомой. Может, она моя будущая девушка.

Я отвлеклась от записи лекции, удивленно обернувшись.

– А разве вы не вместе?

Они переглянулись и синхронно помотали головами.

– Мы друзья, – пояснил Аспен, улыбаясь, отчего на щеках выступили ямочки.

– Лучшие друзья, – уточнила Сьюзен, сияя белозубой улыбкой.

Я не нашлась что ответить, просто кивнула и сосредоточилась на профессоре и его монотонном голосе. Несколько минут прошли в относительном спокойствии, пока я не почувствовала, как мне в спину упирается чей-то настойчивый взгляд. Я обернулась, и Леда Стивенсон тут же опустила голову. Ведет себя, словно всерьез считает, что я убийца.

– Не обращай внимания, – посоветовала Сьюзен, вдруг коснувшись пальцами моей ладони. Не в силах сдержаться, я вновь обернулась, но теперь встретилась глазами не с Ледой Стивенсон, а с другой девушкой, которая не отвернулась, а продолжила смотреть в мое лицо с холодной отстраненностью. Мне понадобилось долгих пять секунд, чтобы узнать девушку с пирсингом из женского туалета. Вне общества своих подруг она выглядела совсем иначе.

Я вспомнила, как мы подрались, как я придавила ботинком ее волосы. Я тогда наклонилась пониже и так, чтобы слышно было только ей, пообещала порезать ее скальпелем.

От этого воспоминания меня сковал мороз, я отвернулась.

Кира Джеймис-Ллойд.

Неудивительно, что она так уставилась на меня.

– Просто игнорируй, – вдруг услышала я шепот Аспена. Он наклонился ко мне, коснулся теплым дыханием моих волос. – Делай вид, что этого не происходит.

О чем он говорит? Не замечать взглядов? Не замечать испуга Леды Стивенсон? Не обращать внимания на то, что из-за нее я умерла? Не замечать того, что все думают, что я – убийца? Казалось, Аспен имел в виду все вместе.

Он наклонился еще ниже и с придыханием произнес:

– Делай вид, что не замечаешь. Отец Леды недавно погиб.

Не поверив своим ушам, я повернулась в его сторону, отчего мы столкнулись под столом коленями.

– Ее отец погиб?

Он кивнул.

– Когда?

– Точно не уверен.

Сьюзен бросила на нас взгляд, но тут же вернулась к своей книге. Мое сердце забилось быстрее, и я почувствовала, что должна что-то сказать.

Он в курсе того, что случилось в туалете, это я поняла по глазам. Вот только в отличие от тех, кто исподтишка косился на меня, Аспен смотрел открытым взглядом. Может быть, именно по этой причине он вызывал доверие.

– Она меня боится, – сказала я. – Скорее всего, думает, что это я напала на Майю и ее отца.

– Ну, уж это точно невозможно, – сказал Аспен, отвернувшись. У меня возникло неприятное ощущение, будто я как-то обидела его, но уточнять не стала. Еще несколько секунд понаблюдав за ним, я отвернулась.

Аспен говорил с такой уверенностью, словно знает, кто именно сделал это. Внутри меня разлилось приятное тепло. Я снова покрутила между пальцев карандаш, вспоминая его слова о Леде Стивенсон. Ее отец погиб, моя мама тоже погибла…

– Эй. – Сьюзен коснулась меня пальцами и наклонилась вперед, перегнувшись через Аспена. Он неразборчиво пробурчал что-то о том, что она закрыла его ноутбук волосами. – Кая, я не хочу плохо говорить о Майе, но, боюсь, у нее было много неприятелей. Не думай про себя плохо.

Я растерялась, не зная, что ответить, но Сьюзен и не ждала ответа – она вернулась к лекции. Аспен подытожил саркастичным тоном:

– Я слышал о твоих суперсилах, но чтобы завалить такого здорового мужика, как мистер Кинг, нужен не менее здоровый мужик. А тебя я не спутал бы даже с самым женственным и инфантильным парнем. И это, кстати, был комплимент, если ты не поняла.

Я выдавила улыбку и задумалась. Таких комплиментов мне еще не делали.

Значит, я была права, и Аспен, и Сьюзен знают о том, что случилось в туалете. Они знают, что я подралась с Майей и ее подругами, что угрожала Кире Джеймис-Ллойд.

Через минуту я увидела, как мигнул экран моего мобильного. Сообщение было от миссис Нэтвик: «Ты уже видела ее?»

Я откинулась на сиденье, крепко сжав телефон в ладони и непроизвольно вернувшись в день нашего с Дорианом отъезда.

Я почти кричала, пытаясь заставить миссис Нэтвик говорить. И чем упорнее она молчала, тем сильнее я злилась. Я стояла не шелохнувшись. Мне даже не было ее жаль. Она в курсе, что случилось с мамой!

– Я обещала не говорить… Мэгги не хотела…

Я лишь ожесточилась от этих слов, потому что если бы знала мамин секрет, возможно, она осталась бы жива.

– Что она скрывала от меня, миссис Нэтвик? – Я не должна давить, но у меня нет времени ждать, пока она переступит через себя и нарушит свое обещание. – Вы дружили со школы, с самого детства. Никто не знал ее лучше, чем вы. Так что скажите уже, что она скрывала от меня!

– Она пыталась тебя уберечь, – прошептала миссис Нэтвик надломленным голосом, вытирая ладонями щеки.

– А теперь она мертва! – жестко оборвала я.

Высморкавшись в носовой платок, лежащий в кармашке фартука, миссис Нэтвик, пошатываясь, подошла к буфету, а затем принялась рыться в каких-то банках, не обращая на меня внимания. Я терпеливо ждала, боясь, что она может передумать и поступить как мама – решить уберечь меня.

Внезапно я услышала справа от себя голос Аспена, вернувший меня в реальность:

– Ты всегда так молчалива или только с нами?

Я опустила взгляд на тетрадь – ни строчки не написано.

– Я говорю лишь тогда, когда мне есть что сказать, – ответила я и взяла карандаш, чтобы сделать пару заметок до того, как закончится лекция. Но теперь за меня принялась подруга Аспена:

– Все хорошо, Кая?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты выглядишь очень уставшей.

Мой переезд, мамина смерть, работа, Ной, Леда Стивенсон, моя смерть, – мысленно перечислила я, но вслух сказала:

– Все хорошо. Кстати, на каком факультете учится Леда Стивенсон? Она не с медицинского?

– Нет. – Аспен отрицательно покачал головой, роясь в рюкзаке. Затем отыскал тетрадку и швырнул на стол, сказав: – Вообще-то меня здесь не должно быть…

Я глянула на Сьюзен:

– Может, ты знаешь, с какого она факультета?

– Изучает химию, – ответила девушка, бросив взгляд в сторону Леды. Я не смотрела. – Но раньше она училась со мной в школе актерского мастерства.

Вот как?

– А почему ты не спрашиваешь, с какого факультета я? – пробурчал Аспен. Я подняла брови, но спросила:

– С какого ты факультета?

– Я с криминалистики. – Он выразительно поиграл бровями. – Удивлена ведь, да? Ну да?

– Нет.

– Злюка.

Я посмотрела на часы: скорее бы закончилась лекция.

– Ты действительно в порядке? – шепотом спросила Сьюзен. – У меня есть булочка, может быть, ты голодна?

Я очень удивилась и вновь почувствовала, будто знакома со Сьюзен много лет. Почему она проявляет заботу, ведь она обо мне ничего не знает.

– Спасибо, все в порядке.

На фоне остальных студентов она ведет себя словно ангел милосердия, и от этого мне не по себе. Должно быть потому, что в ней я вижу те качества, которых мне сильно недостает. Я прогнала эти странные мысли и продолжила допрос:

– Ты хорошо знаешь Леду?

Сьюзен опустила сумку на колени и медленно помотала головой:

– На самом деле нет. Она не очень общительная, понимаешь, действительно замкнутая в себе…

– Хуже тебя даже, – влез Аспен. Сьюзен закатила глаза и улыбнулась извиняющейся улыбкой:

– Не обращай на него внимания, Кая.

– Она уже не обращает.

– Леда всегда была такой тихой, – продолжила Сьюзен, – а после смерти отца еще сильнее… замкнулась в себе. Стала такой отстраненной… даже иногда не здоровается.

– Что значит почти всегда, – опять вмешался Аспен. Сьюзен шлепнула его по руке, а я посмотрела в свою тетрадь. Схватив карандаш, я попыталась сосредоточиться на лекции и отогнать от себя болезненные воспоминания, но Леда Стивенсон будто говорила на ухо: «Теперь ты лучше понимаешь меня? Может, представляешь себя на моем месте? Теперь мы с тобой сироты, Кая».

Да, я могла легко представить себе, что она чувствует. Когда я не могла ни позвонить, ни написать отцу, я потихоньку умирала каждый день. Я разрушалась изнутри, когда не могла ничего рассказать маме. Она сама едва справлялась. Сейчас и я с трудом держусь, стою на пороге той страшной комнаты, в которой жила после папиной смерти. В этот раз еще страшнее – вдруг не справлюсь, ведь человека, ради которого я должна притворяться живой, больше нет в живых. Я совершенно одна и чувствую, что если остановлюсь на мгновение и на секунду задумаюсь о случившемся, то превращусь в Леду Стивенсон и захочу сделать то же, что она – убить себя.

Когда лекция закончилась, я резко вскочила, обрывая историю Аспена о том, как он однажды попал в аварию и сделал на месте жуткого шрама татуировку дракона, как у якудзы. Он поднялся следом, в упор глядя в мои глаза, будто ожидая какой-то реакции.

– Фантастика, – сказала я.

Сьюзен усмехнулась, а Аспен скорчил мину:

– Фантастика, что ты знаешь о сарказме, Злая девчонка. Признайся уже, что я тебе нравлюсь!

– Мы знакомы всего два часа.

Сьюзен вновь рассмеялась, будто я шутила. Мы вышли в коридор, и она на мгновение остановилась, обтекаемая студентами со всех сторон. Я едва не врезалась в нее.

– Вот, возьми. – Она порылась в сумочке, затем протянула другу небольшую пудреницу. Он с недоумением принял ее, бросив на меня взгляд. Сьюзен пояснила: – Посмотрись в зеркальце и пойми, наконец, какую несешь ерунду.

– Ты иногда бываешь просто невыносимой! – Он обнял ее и потащил по коридору. Закинув на плечо сумку с дожидающимся своего часа ежедневником, я пошла следом, глядя в громадное окно, протянувшееся вдоль коридора на добрых пять метров. Погода совсем испортилась: небо было черным, вдали, над лесом, мелькали вспышки молнии. Живот скрутило от дурного предчувствия.

– Эй!

Я удивленно обернулась, обнаружив позади Аспена и Сьюзен. Задумавшись, я не заметила, как они и еще пара студентов остановились у стальных дверей лифта. Аспен перестал обнимать Сьюзен и шагнул ко мне:

– Почему не едешь на лифте?

– Держу себя в форме, – ответила я, отворачиваясь и идя к лестнице. Я с шестнадцати лет не входила в эту коробку и больше, наверное, никогда не войду.

– Я заметил! – крикнул он мне вслед. Минуту спустя, когда я вышла через дверь на лестничную клетку и сделала пару шагов вниз, услышала:

– У тебя хорошее тело!

Через секунду Аспен уже стоял на одной ступени со мной, а за его плечом маячила Сьюзен. Она схватила его за воротник рубашки, пробурчав:

– Ты можешь прекратить говорить двусмысленно? Или тебе вновь показать твое отражение?

Я ускорила шаг, почувствовав себя словно в клетке. Лестница, казалось, не закончится никогда, и Аспен со Сьюзен обступили меня с обеих сторон, не давая броситься бегом. Я подергала пропуск в Первый медицинский павильон, висящий на шее. Он натирал кожу, словно петля.

– Почему вы здесь? – спросила я, глядя под ноги. Аспен закинул руку мне на плечо, и мое сердце заколотилось.

– Мы же друзья, а друзья всегда вместе.

Я скинула его руку, но он будто не заметил.

– Сьюз, у тебя драматическое искусство?

– Ага.

Их бодрые голоса гулко раздавались в коридоре. Я была раздосадована, что эти двое решили прогуляться вместе со мной, и в то же время была рада, что больше никто не был таким активным.

– А у тебя что? Кая?

– Обход боль…

– СТОЙ! – Аспен схватил меня за руку и потянул на себя. Сьюзен вскрикнула, когда двое парней спешно скатились по лестнице.

– Извините! – крикнул один из них. Аспен отпустил меня, нахмурившись:

– Да что с тобой, хочешь убиться?

Аспен прав: если бы он вовремя не схватил меня, я бы свернула шею. Нужно перестать отвлекаться на разные глупости. Я прочистила горло и, поправив на плече сумку, сказала:

– Спасибо.

Его лицо разгладилось, а голос утратил резкие нотки:

– Пожалуйста. – Сьюзен сжала его плечо. – Если не умрешь до выпуска, будешь хорошим врачом с хорошим телом. И, как мне кажется, такое желание стать врачом не может возникнуть из ниоткуда, я прав?

– Нет, – солгала я, спускаясь. – Это мечта всей моей жизни.

Аспен вновь что-то сказал, но я уже не расслышала – в голове пронзительно зашумела кровь. «Лгунья», — прокатился шепот. Я вздрогнула и вновь услышала наши шаги. Секундное помутнение исчезло, Аспен и Сьюзен прекратили болтать о моей профессии и переключились на обсуждение планов на выходные. Точнее, обсуждала Сьюзен, предлагая всевозможное варианты, а Аспен лишь что-то невнятно бурчал.

– Кая Айрленд!

Я снова остановилась, услышав свое имя за спиной, и обернулась. На лестничной площадке второго этажа стояла незнакомка в ярко-желтой юбке и белой блузке.

– Я иду за тобой из самой аудитории, неужели ты не слышала? – Балансируя на высоких каблуках, она медленно спустилась вниз, глядя то под ноги, то мне в лицо. – Я сидела справа! – Она закатила глаза и исправилась: – Ну, вообще-то я сидела позади, пока меня не оттеснил Крэйг… Ты что, не видела меня?

– Она никого не видит, так что не удивляйся, – вставил Аспен, и Сьюзен тут же зашипела на него:

– Прекрати!

Что тут происходит? Я удивилась и растерянно пожала протянутую руку.

– Что ж, не так уж и важно. В общем, меня зовут Кэм Скалларк, но называй меня Скалларк, так звучит гораздо круче. – Она отпустила мою руку и хмуро посмотрела на Аспена. – Боже, когда ты уже повзрослеешь, парень? – И снова на меня: – И вот еще. – Она достала из сумки, висящей на плече, темно-синюю папку для документов. – Это для профессора Харрингтона. Пожалуйста, передай ему! Это важно! Хорошо? Встретимся на обходе больницы. Я буду в белом, так что не делай вид, что не узнаешь меня!

Скалларк рассмеялась и, развернувшись, принялась подниматься наверх, бурча что-то о каблуках-убийцах. Я сжала папку под мышкой и оттянула рукав халата, чтобы проверить время. Еще есть несколько минут, но надо ускориться.

– Оказывается, не все тебя ненавидят – ты сама их не замечаешь. Сьюз, хватит пихать меня!

– Вы все знакомы? – поинтересовалась я, налегая на дверь, чтобы наконец-то выйти из крохотного пространства.

– И ты с ней знакома, она же сидит справа…

Сьюзен многозначительно взяла Аспена под руку, а я вышла в коридор первого этажа. Здесь было неуютно и сумрачно, как и на лестнице. Стекло полностью запотело, по нему с огромной скоростью скатывались струи дождя. Сквозь оглушающий раскат грома я услышала, как Сьюзен осторожно произнесла, обращаясь ко мне:

– Скалларк хорошая девушка, поэтому можешь не… не…

– Не игнорировать ее, – подсказал Аспен.

– Я хотела сказать, что вы найдете общий язык!

Я снова подумала о том, что лучше бы они поехали на лифте. Я ведь не из тех людей, которые в состоянии поддерживать отношения.

Шлепая ботинками по лужам и втянув голову в плечи, я пересекла лужайку между главным корпусом и парковкой и запрыгнула в мамину машину. Заблокировав все двери, я включила печь на полную мощность, а затем стянула футболку и халат, успевшие напитаться дождевой водой. Порывшись в спортивной сумке на заднем сиденье, достала белую майку, которую давно пора было выкинуть, и, дрожа от холода, натянула ее через голову. Глянула на мокрый халат, а затем на заляпанную рубашку, и меня тут же передернуло от отвращения. От необходимости делать выбор, какую вещь надеть, меня избавил телефонный звонок. Номер не определился.

– Да?

– Ты скоро приедешь домой? – Сквозь грохот грома за окном и стук капель по стеклу я узнала Ноя.

– Откуда у тебя мой номер? – удивленно спросила я, передернувшись от холода всем телом и одновременно вспоминая, что где-то в куче хлама на заднем сиденье должен быть плед.

– Мы живем в одном доме, по-твоему, это странно? – Странно слышать его голос по телефону. – Скорее возвращайся, я приготовил супчик. Твой любимый.

Ной сразу отключился, не удосужившись услышать мой ответ. Откуда ему знать о моих предпочтениях в еде, кроме того, что я не ем торты по утрам? А если подумать, откуда он вообще хоть что-то знает обо мне?

Я глянула на часы, затем завела двигатель и, перегнувшись через сиденье, отыскала плед из верблюжьей шерсти. Пах он не очень хорошо, но это можно было пережить. Я накинула его на плечи и медленно выехала с парковки. Видимость была плохая, и я не отрывала взгляда от дороги, но все равно не заметила, как передо мной проскочила синяя «Хонда» подруг Майи Кинг. Я резко нажала на тормоз, и ремень впился в грудь. Костяшки пальцев побелели – так сильно я вцепилась обеими руками в руль. Подруги Майи смотрели на меня сквозь запотевшее стекло и улыбались, а одна из них даже помахала мне рукой.

Дождь продолжал стучать по крыше машины. Стеклоочистители со скрипом елозили туда-сюда по стеклу. Туда-сюда. Туда-сюда. Туда-сюда.

– Эй! Ты что, уснула?! – В стекло с пассажирской стороны постучал мужчина в дождевике. – Проезжай! – крикнул он, и я озадаченно перевела взгляд на мокрую от дождя дорогу, ведущую за пределы кампуса. «Хонды» давно и след простыл.

– Проезжай, ну же!

Я кивнула и переключила передачу.

Неужели я так долго смотрела в пустоту, что просто выпала из реальности? Бросив взгляд в сторону, чтобы проверить, отошел ли мужчина от моей машины, я увидела, что его место занял большой сверкающий мотоцикл. На нем восседала девушка в черной мотоциклетной куртке, и хоть ее лицо и было скрыто защитным шлемом, я почувствовала настойчивый злобный взгляд, адресованный мне.

Наша группа передвигалась со скоростью улитки из одной палаты в другую. Смешанный запах антисептических препаратов, лекарств и хлорки уже впитался в мою кожу, а взгляды пациентов, следовавшие за нами, начинали действовать на нервы. И не мне одной. Скалларк пробормотала краешком губ:

– Я сейчас рехнусь. Вот серьезно, пойду запишусь к психотерапевту на прием. Эти люди так смотрят на нас, словно думают, что мы ждем удобного момента, чтобы выцарапать им мозг. Хотя я должна привыкнуть к этому.

Я повела плечом, не зная, что ответить на это, но нашлась чуть позже и так же тихо сказала:

– Чувствую, что от меня странно пахнет.

Скалларк невесело усмехнулась и с сарказмом пробубнила:

– Ну да, ну да. Ты врач, так что должна привыкнуть к тому, что от тебя будет постоянно вонять чем-нибудь этаким.

– А ты должна привыкнуть, что на тебя будут пялиться пациенты, – парировала я. Тут доктор Корриган в очередной раз остановился у металлической кровати, отделенной от точно такой же койки занавеской, и принялся рассказывать о пациенте. Это уже третья палата и седьмой пациент.

– Кира Джеймис-Ллойд, внешняя травма головы вследствие эпилептического припадка…

– Эй, – прошептала Скалларк, наклонившись, – мне показалось, что я видела симпатичного парня в коридоре. Ты тоже его видела, ведь так?

– У нас различаются понятия о красоте.

– Точнее, у тебя отсутствует понятие о красоте, – с жаром сказала Скалларк, и внезапно я осознала, что в палате тишина, а студенты с ехидными, раздраженными и скептическими лицами смотрят на нас. Доктор Корриган, сложив руки внизу живота, сделал к нам шаг. Студенты расступились перед ним, как море перед Моисеем.

– Хотите поделиться с нами своим эстетическим вкусом, мисс Скалларк?

– Эээ…

– Думаю, письменная работа о кишечной непроходимости вам поможет его усовершенствовать, – убежденно заверил он и отвернулся к пациентке. – Эпилепсию вылечить нельзя, ее нельзя подавить, но можно предотвратить приступ…

Я протиснулась вперед, чтобы взглянуть на рану, о которой говорил доктор Корриган, но застыла, как громом пораженная. Это ведь Кира Джеймис-Ллойд, подруга Майи. Она зло посмотрела мне в глаза и сжала челюсти, будто хотела что-то выпалить в сердцах, но из-за посторонних вынуждена была сдержаться.

Наша группа двинулась к следующей кровати, а я повернулась к Скалларк и приглушенно спросила:

– Это ведь дочь профессора Джеймис-Ллойда, верно?

Когда доктор Корриган отошел на достаточное расстояние, Скалларк склонилась ко мне и, едва разлепляя губы, произнесла:

– Да, но она не в Первом медицинском павильоне, если ты об этом. Это Кира, и… она, насколько я знаю, твоя нехорошая знакомая. – Увидев мой взгляд, Скалларк пожала плечами: – Все знают о том, что случилось в туалете. К тому же хоть Кира и изучает биохимию, она работает в Издательском центре и пишет всякие мерзкие статейки для желтой газетенки нашего университета. Это я тебя так – предупреждаю. Подавленный талант журналиста дает о себе знать…

– Что, она и о тебе писала? – с сомнением спросила я, заметив, как Скалларк начала краснеть.

– Пусть попробует, тут же умрет! – шумно фыркнула она.

– Студентка! – возмутилась медсестра, проверяющая капельницу миловидной даме. Доктор Корриган был увлечен рассказом о легочной инфекции, нависая над чьей-то постелью, поэтому нас со Скалларк не наказали. Она послала медсестре убийственную улыбку, а затем пихнула меня локтем под ребра. Я тоже выдавила усмешку.

Несмотря на все случившееся за сегодняшний день, благодаря Аспену, Сьюзен и Скалларк я обнаружила, что мое настроение поднялось.

Ступив на порог особняка, я сразу же погрузилась в насыщенный запах грибного супа и с удивлением направилась на кухню. Ной стоял на своем уже привычном для меня месте: за столом, с запястьями, погруженными в огромный кусок теста. Я несколько секунд смотрела на то, как он мнет и валяет его, присыпав мукой, и так снова и снова. Интересно, как он угадал о грибном супе?

– Прекрати.

Я вздрогнула и оторвала гипнотический взгляд от рук Ноя. Он смотрел на меня на удивление серьезным взглядом.

– О чем ты?

Он скептически изогнул бровь.

– Я прочел в одном очень полезном журнале, что женщины в восторге от мужчин, которые любят для них готовить. Поэтому прекрати меня смущать своим прожорливым взглядом, иначе я пересолю пирог.

– В каком очень полезном журнале ты это прочел? – уточнила я. На его губах мелькнула улыбка, глаза прищурились, и то ли от тусклого света, то ли потому, что у него челка упала на глаза, но мне показалось, Ной подмигнул.

– В женском журнале.

Мило. Он еще и журналы женские читает.

Никак не отреагировав на его признание, я прошла к плите и налила себе целую тарелку аппетитного грибного супа. Поставив ее на кухонную стойку, я опустилась напротив Ноя и принялась медленно есть, чтобы не обжечься.

– Вкусно?

Я подняла голову, и мы встретились взглядами. В его глазах-льдинках читалось искреннее любопытство, поэтому я кивнула:

– Очень вкусно, спасибо.

– Ты только не спеши, иначе обожжешься. Успеешь еще.

– Что? – Я снова посмотрела на него, но теперь с подозрением, потому что возникло ощущение, что Ной читает мои мысли. Он облокотился на стол и склонился вперед, пристально вглядываясь в мое лицо.

– Ты это серьезно, Кая?

– О чем ты говоришь?

– Ты спешишь, – он отстранился, раздраженно снимая с каждого пальца тесто, – потому что боишься опоздать на собеседование. И я спрашиваю: ты серьезно собралась платить за аренду?

– Откуда ты знаешь о моих планах? – Я отложила ложку. Ной следит за мной? Но как он узнал о собеседовании, ведь я никому о нем не говорила – ровным счетом никому. Я увидела по пути домой объявление на одном из кафе в Университетском городке и решила позвонить. Это было примерно сорок минут назад.

Он молчал, явно не собираясь отвечать, поэтому я осторожно произнесла:

– Я не собираюсь платить за аренду. Те утренние слова вырвались случайно, я не хотела тебя обижать. И это вполне логично, что я хочу найти работу.

– Чтобы платить за дом? Нет?

– Нет, чтобы просто жить.

Я говорила абсолютно спокойно, но начинала чувствовать раздражение – почему только я отвечаю на вопросы? Я набрала полную грудь воздуха, собираясь вновь поинтересоваться о странном всеведении, но Ной отвернулся и подошел к раковине. Я выбралась из-за стола и подошла следом с тарелкой. Ной тщательно вымыл руки, специально включив большой напор воды, будто намекая, что мне не стоит говорить. Он возился несколько минут, но я терпеливо ждала, вдыхая запах карамели и корицы от его футболки. Я видела, что его мышцы напряжены. В итоге он сдался и обернулся. Взял из моих рук тарелку и положил в раковину.

Мы оказались в крохотном пространстве и все из-за меня, потому что я не отстранилась. И не собиралась, пока он не ответит.

– Может, отойдешь? – Ной многозначительно показал глазами, что я нахожусь слишком близко. Я удивилась, почему злится он, когда именно он забрался в мою голову.

– Откуда ты знаешь о том, о чем не должен знать?

Он набрал полную грудь воздуха, а затем медленно выдохнул.

– Вообще-то мне казалось, что ты решила об этом забыть. Ты ведь сбежала и все такое… игнорировала…

– Нет, я не… не решила. Я передумала. Кое-что происходит.

– Уже встретилась с Ледой Стивенсон? – спросил Ной, пристально вглядываясь в мое лицо. Мое сердце пропустило удар, потому что было совершенно очевидно, что Ной все знает. Он даже не скрывал этого, и его вопрос прозвучал как утверждение.

– Да, – кивнула я, – мы встретились, если это можно назвать встречей.

Странно, но я вовсе не злилась из-за того, что Ной вынудил меня ответить на вопрос. Он будто при помощи волшебства вылечил какую-то саднящую ранку на моем сердце, и вот уже легче дышать.

Мысль была странная, и я поспешила от нее избавиться.

– Понимаю, Кая, ты расстроена…

Почему он говорит, как мой психиатр?

– Я не расстроена, я сбита столку. Со мной происходит что-то странное… И здесь, в Эттон-Крик, я как будто оказалась неслучайно. Но я же не никак не связана ни с Майей, ни с Ледой Стивенсон…

– Может, ты думаешь, что не связана? – перебил Ной. Я изумилась.

– Что ты имеешь в виду? – Я почувствовала мурашки, бегущие по рукам, но даже не вздрогнула, сердито спросив: – А как со всем этим связан ты?

Мы вновь встретились взглядами – глаза-льдинки и мои, почти черные, – и никто не хотел уступать. В моей голове стало пусто, мысли куда-то подевались, осталась лишь одна: я должна отвернуться. Мне нужно отвернуться, чтобы что-то вспомнить. Ной сдался первым, бросив взгляд на часы.

– Уже пора, Кая. – Он обошел меня, стараясь не касаться. – Ты ведь не хочешь опоздать на собеседование?

Точно, собеседование! Я обернулась, раздраженно следя за гибкой фигурой Ноя, и сказала ему в спину:

– Я не могу понять, в какие игры ты здесь играешь.

– Это кухня, солнышко, а не детская площадка, – усмехнулся он, двигаясь к кухонной стойке и, в частности, куску теста, который, очевидно, интересовал его больше, чем я.

Я не шевелилась, чувствуя себя обманутой. Хотя я изначально не должна была ни на что рассчитывать. Я даже не собиралась заводить этот разговор, казалось, Ной специально спровоцировал его, чтобы потом меня отшить. Сжав кулаки, я тяжело вздохнула, и вдруг он сказал:

– Мне жаль.

Я сосредоточила на нем взгляд, но Ной не смотрел на меня. Он же не с тестом говорит?

– Мне жаль, что ты думаешь, будто я играю с тобой в игры – это не так. Честно. Я лишь хочу помочь тебе, но, к сожалению, ты должна сама найти ответ. Только так ты вернешься. Я правда хочу помочь, – повторил Ной, наконец-то одарив меня мягким взглядом. – Но не могу.

– Куда я вернусь? – поторопила я с ответом, даже не обратив внимания на его извинения. – К чему именно вернусь? Зачем?

Поток моих вопросов прервал звук мобильника, напоминающий о том, что следует спешить на собеседование. Я упрямо сжала кулаки.

– Ты прав, я уже опаздываю. Но знай: мы договорим позже.

Ной в ответ лишь невозмутимо улыбнулся:

– Оставить тебе кусочек торта к возвращению?

Кафе «Шерри» находилось рядом с университетом. Эта улица была отдельным мирком, отрезанным от цивилизации: вдоль дороги стояли газовые фонари, окруженные клумбами; свет отражался от влажного после дождя асфальта, смешиваясь в лужах с яркими отблесками витрин книжных магазинов, лавок с сувенирами и вывесок.

Когда я вошла в кафе, никто даже не обратил на меня внимания – все столики и отдельные кабинки были заняты. Воздух был насыщен ароматами кофе, корицы, кардамона и ванили; отовсюду слышались веселые голоса, смех и даже пение; откуда-то сверху лилась мягкая музыка.

С трудом пробравшись мимо двух официанток с подносами с пивом, я направилась в кабинет администратора. На стенах я заметила картины в стиле ретро, на которых были изображены парочки, сидящие с чашечками чая кто в кафе на террасе, кто на балконе.

В кабинете администратора меня уже ждала невысокая пухленькая дама в сером шерстяном платье и кардигане цвета кофе, харизматично улыбнувшаяся при виде меня.

– Ты, должно быть, Кая Айрленд! Я – Стефания. – Она наклонилась через стол, заваленный бумажками, и пожала мою руку. – Я так тебя и представляла. – Я собиралась ответить, но Стефания не дала шанса и рта раскрыть: – Видела, сколько народу сегодня? Студенты словно с ума сошли. Кажется, здесь собрался весь город! Как первое впечатление?

Дурацкое название, уйма народу, пахнет хорошо.

– Тут мило, – улыбнулась я фальшиво-искренней улыбкой. Я казалась самой себе мрачной особой по сравнению с этой воодушевленной женщиной.

– Так. – Стефания по-прежнему улыбалась, но ее голос стал официальным. – Ты хочешь здесь работать?

– Да. – Я кивнула и неловко улыбнулась: – Здесь… особая атмосфера.

И мне все время придется притворяться, что я в хорошем расположении духа.

– Присаживайся. – Стефания кивнула на стул, и я поняла, что еще не прошла проверку. Да, я кажусь людям серьезной и ответственной, но тут нужно что-то другое. Я опустилась в кресло. – Расскажи что-нибудь о себе, – попросила она, убирая свои светлые кудрявые волосы, выбившиеся из прически, за уши.

Что ей рассказать? Моя жизнь – сплошной ужас, в ней нет ни капли юмора. Прочистив горло, я все же нашлась:

– Я недавно переехала в Эттон-Крик и сейчас живу в особняке Харрингтонов.

– Правда?! – обрадовалась женщина. Я сдержанно улыбнулась. Спасибо тебе, Дориан, за то, что тебя любят и студентки, и дамы среднего возраста. Стефания рассмеялась, хотя не стала бы, знай, о чем я думаю. – Моя дочь влюблена в Дориана. С ума по нему сходит. На следующий год хочет попасть в Первый медицинский павильон.

Я кивнула, словно понимала.

– Да, понимаю. Дориана все любят. Он веселый и остроумный. – Я тут же добавила, чтобы не повторилась история с Майей и ее подругами: – Он мой дядя.

Стефания хлопнула в ладоши.

– Я думаю, мы сможем принять тебя в нашу тесную семью. Это будет славненько!

Я впервые искренне улыбнулась, и это была улыбка облегчения. Нужно будет сказать Дориану спасибо за то, что помог мне с работой.

Стефания проворно поднялась на ноги, и я тоже вскочила, готовая к тому, что она стиснет меня в объятиях. Именно поэтому я не вздрогнула и не отшатнулась, но испытала прилив негативных чувств, когда она похлопала меня по спине, а затем отстранила от себя на расстояние вытянутой руки и пристально осмотрела с головы до ног.

– Ты учишься в университете?

– Да, в Первом медицинском павильоне.

– О! – Стефания пришла в еще больший восторг. – Я так и предполагала! В тебе есть необходимая врачу уверенность! Было бы здорово, если бы ты и моей дочери помогла туда поступить!

– Да. – Я кивнула. Надеюсь, я уеду из Эттон-Крик до конца года.

– Славненько!

По моим плечам в тех местах, где прикасалась Стефания, бегали мурашки, но я стояла не двигаясь.

– Когда я смогу начать?

Стефания словно очнулась. Она взяла настольный календарь, сплошь испещренный красным маркером.

– Так-так… Отличненько! Кая, будешь работать в вечернюю смену с пяти до девяти, идет? – Она посмотрела на меня. – Через день.

Я кивнула:

– Это подходит мне, спасибо.

– Вот и славненько. – Стефания расплылась в улыбке, вновь приобняла меня одной рукой за плечи и вывела в зал, где я вновь погрузилась в хаос звуков: музыка, шум и гам – все смешалось между собой. – Сегодня просто посмотришь, как идет работа. Сьюзен тебе все покажет.

Я кивала на каждое произнесенное женщиной слово. Сьюзен? Возможно, та самая Сьюзен – подруга Аспена?

Это была действительно Сьюзен, только в рабочей форме – черных штанах, белой рубашке, галстуке-бабочке и ретрошляпке – она казалась совершенно другой.

– Познакомься, – произнесла Стефания, сияя, – Сьюзен, это Кая – новая работница.

– Привет! – Сьюзен словно и не слышала Стефанию, она смотрела на меня во все глаза. – Я и предположить не могла, что сегодня встречу тебя здесь!

– Девочки, вы знакомы?

Тут подруга Аспена обратила взгляд на хозяйку кафе:

– Да, это моя подруга. Мы вместе учимся в университете.

Подруга?

– Славно! – Стефания кивнула. – Сьюзен, покажи Кае, как тут обстоят дела.

– Есть, шеф! – с озорством отрапортовала девушка, схватила меня под руку и поволокла в гущу толпы. От этой близости у меня вновь побежали мурашки, но виду я не подала.

Ведь мы подруги.

Работа не была сложной. Как объяснила Сьюзен, мне нужно было лишь принимать заказы, отдавать их на кухню, а затем разносить готовую еду и напитки посетителям. После закрытия кафе лишь протереть столы, и все – рабочий день окончен.

Я таскалась за Сьюзен хвостом, запоминая, как она говорит, как ведет себя и даже как улыбается. К счастью, я ей не мешала и не путалась под ногами. Хотя, думаю, даже будь это так, Сьюзен не сказала бы – она оказалась по-настоящему хорошим человеком. В этом я окончательно убедилась, когда вместе с ней подошла к очередному столику, чтобы посмотреть, как она принимает заказ. Столик стоял у окна, за ним сидели две девушки, таращившиеся сквозь запотевшее стекло на улицу и обсуждавшие непогоду. Когда Сьюзен демонстративно кашлянула и расплылась в улыбке, спросив о заказе, посетительницы резко повернули головы и увидели меня. Их выражения лиц тут же сменились на насмешливые.

– Вы что, теперь принимаете на работу преступников?

Одна из девушек посмотрела на Сьюзен и язвительно спросила:

– Или ты пытаешься завести друзей?

Меня на самом деле мало заботило, что обо мне говорят другие. Сьюзен же, судя по тому, с какой скоростью она покраснела, очень сильно расстроилась. Я вздохнула, собираясь вмешаться, но тут подруга Аспена с той же вежливой улыбкой учтиво порекомендовала:

– Может, принести тебе салат, Эрин? Кажется, с тебя хватит тортиков, очевидно, сладкое здорово тормозит работу твоего крохотного мозга. Идем, Кая.

Я изумленно последовала за Сьюзен обратно в глубь зала, испытывая странное чувство гордости. Ведь я ожидала, что Сьюзен жутко огорчится и, может быть, даже заплачет, но она проявила характер. Хороши же эти местные в Эттон-Крик! Я думала, они лишь ко мне враждебны, но, очевидно, ненависть здесь в порядке вещей.

Когда мы со Сьюзен зашли на кухню, где вовсю кипела работа и бегали официанты, она произнесла:

– Пожалуйста, не обращай на них внимания. Мы с Аспеном не считаем, что ты как-то причастна к тому, что случилось с Майей и ее отцом. Мы так не думаем.

На самом деле мне все равно, что они думают, потому что я ощущаю себя странно. Сама себе не верю. Сомневаюсь. Что, если все же каким-то странным образом я со всем этим связана? Ной ясно дал понять, что мне лишь кажется, будто я к этому не имею отношения. Но стоп, а почему я ему верю?

– Он, кстати, тоже скоро придет, – улыбнулась Сьюзен, вернув меня с небес на землю. Она поиграла бровями, не обращая внимания на то, что позади нее на стойку поставили две тарелки с ароматными стейками.

– Кто? – спросила я удивленно. Перед глазами по-прежнему стояло улыбчивое лицо Ноя Харрингтона с ямочками на щеках.

– Сьюзен, проснись! – Повар недобро зыркнул на нее, затем посмотрел на меня и добавил: – Поспешите, девочки. Давайте не загораживайте проход!

Я подошла к стойке, чтобы помочь Сьюзен с тарелками, когда она шепнула:

– Я говорю про Аспена. Он скоро придет. – Она закатила глаза, при этом умудряясь ставить тарелки на поднос. – Он ни на шаг от меня не отходит. Постоянно боится.

– Чего боится? – спросила я, но не получила ответа на вопрос – девушка вышла в зал. Я поспешила следом и нагнала ее у одного из столов.

– Ох, я обожаю эту песню! – призналась она, улыбнувшись мне. Я прислушалась к звукам, льющемся из колонок над барной стойкой. – Это «Призраки и колокола» группы «Центр Земли». Но ты, конечно, не знаешь, да? – спросила она, проницательно глянув в мою сторону. Я покачала головой, и Сьюзен подмигнула: – Узнаешь.

Это все, что она сказала, хотя я надеялась, что она продолжит разговор о страхах Аспена и удовлетворит мое любопытство. Время шло, мы уже обслужили множество столиков и как бы случайно встретились со Стефанией. К счастью, больше никто не реагировал на меня так, как те две посетительницы. Возможно, тогда Стефания не захотела бы брать меня на работу.

– Устала? – поинтересовалась она с улыбкой на ярко-розовых губах. – Ты даже не запыхалась, это хорошо! По праздникам здесь очень много людей!

Уже ближе к закрытию Сьюзен внезапно вернулась к разговору. Мы как раз вошли на кухню за моющими средствами, когда она вдруг призналась:

– Аспен думает, что мне может угрожать опасность. – Повисло молчание. Сьюзен испытующе на меня смотрела, будто ждала, когда я засмеюсь. Я не смеялась. Тогда она добавила севшим голосом: – После того, что случилось с Майей.

Я ничего странного в этом не нашла:

– Он хороший друг. Заботится о тебе.

– Да… – Сьюзен невесело улыбнулась. Мы вернулись в зал, и девушка принялась протирать освободившиеся столики, избегая моего взгляда. – Он очень заботлив и пытается опекать меня, словно маленькую девочку. Даже на минуту не задумывается о том, что я могу сама о себе позаботиться.

– Разве это плохо? – вежливо спросила я, хотя на самом деле чувствовала, что это меня не касается. Двое парней выбрались из-за крайнего стола, и один из них помахал мне, будто мы знакомы.

– Плохо, – ответила Сьюзен, склонившись над освободившимся столом. На ее лицо упали волосы, выбившись из косички, и девушка смахнула их плечом. – Мы… когда мы расстанемся, он будет сильно страдать. И страшнее всего – будет винить себя в том, что потерял меня.

Я напряглась, потому что Сьюзен говорила не так, как говорит человек, собравшийся в дальнее путешествие. Она произнесла все это голосом человека, который чувствует, что пришло время умирать. Я скрестила руки на груди и приблизилась, приглушенно спросив:

– Почему ты это сказала?

Сьюзен взглянула на меня испуганно, словно случайно проболталась, затем быстро осмотрелась и пролепетала:

– Меня зовут, нужно принять заказ!

Она метнулась к одному из столов, и я со скрещенными на груди руками пошла следом. Чувство, что мне не следует вмешиваться, испарилось. Я подождала, пока Сьюзен примет заказ у пожилой пары, и прямо спросила:

– Тебе угрожает опасность? – Она пропустила мой вопрос мимо ушей, покрутив головой по сторонам, будто в поисках отвлекающего маневра. Я смотрела только на нее, зная, что она сдастся. – Или это Аспен так считает? За тобой следят?

– Леда.

– Леда? – Я почувствовала, как от лица мгновенно отхлынула кровь, но прежде чем уточнить, что Сьюзен имеет в виду, она кивнула в сторону:

– В том углу сидит Леда Стивенсон.

Я обернулась и мгновенно среди редких посетителей отыскала девушку-цыпленка. Она сидела, как и утром в университетском кафе, низко склонив голову к столешнице. И я вновь могла прочесть ее мысли – она молилась, чтобы никто не подошел к ней и не присел рядом.

Я растерялась на мгновение. Хотела поговорить и со Сьюзен, и с Ледой, но выбрала Леду, потому что Сьюзен не сможет и не станет сбегать с рабочего места. Приняв решение, засунула руки в карманы, чтобы не выдать нервозность, и направилась к ее столику. В этот раз не позволю блондиночке сбежать.

Я взяла стул от соседнего столика, поставила между Ледой и выходом и, опустившись на сиденье, произнесла:

– Еще раз привет, Леда. – Девушка шарахнулась от меня, будто я ударила ее электрошоком. – Я собираюсь задать вопрос, на который ты ответишь правдиво.

К столику подошла Сьюзен, но я даже не повернула головы, потому что, даже не глядя, знала, что ее лицо выражает недоумение. К счастью, в зале раздалась просьба принять заказ, и девушка спешно убежала.

– Мы… мы знакомы? – промямлила Леда Стивенсон, боязливо глядя на меня. У нее были длинные темные ресницы и круглые глаза, которые стали еще больше от страха.

– Даже лучше, чем ты думаешь, – ответила я и склонилась ниже, чтобы никто даже не мог предположить, о чем я собираюсь спросить. – Скажи, ты больше не совершишь такой глупости, как попытка самоубийства?

Ее рот приоткрылся в немом крике, а глаза стали (если это возможно) еще больше.

– Просто ответь, и все.

«Скажи, что нет», – мысленно попросила я, ожидая ответа, как приговора. К нам подлетела Сьюзен с подносом. Она вежливо спросила у Леды:

– Ты будешь что-нибудь заказывать?

– Нет! – Леда поспешно вскочила, набравшись смелости при появлении Сьюзен, и протиснулась мимо меня к выходу.

– Ты ее испугала? – Сьюзен посмотрела на меня широко открытыми глазами, но в ее взгляде не было укора. – Не обращай внимания. В последнее время Леда очень странно себя ведет. Страннее, чем обычно.

– Да, я понимаю. – Я бы оставила Леду Стивенсон в покое наедине со своим горем, если бы это не касалось меня. Я поднялась на ноги, вернула стул на прежнее место и посмотрела на Сьюзен. – Почему Аспен думает, что тебе грозит опасность?

Она на миг растерялась от столь быстрой перемены разговора, но потом поджала губы и так тяжело вздохнула, что я испугалась, а не лопнут ли ее легкие от переизбытка кислорода.

– Аспен думает, что я следующая, что я похожа на Майю.

– Он серьезно? – Я скептически изогнула бровь, и Сьюзен кивнула. Мы несколько секунд постояли друг напротив друга, размышляя каждая о своем, затем Сьюзен позвали принять заказ, и она поспешно пошла. Я отправилась в комнату с табличкой «Вход только для персонала».

Аспен действительно хороший друг, раз он так заботится о Сьюзен. Да, я могу это понять. Но почему он думает, что ей грозит опасность? Он знает, кто убийца? Вдруг вспомнилось, с какой уверенностью он заявил, что верит мне, что не считает, что я причастна к случившемуся с Майей и ее семьей…

Да, Аспен явно что-то знает.

Глава VI

Тайная квартира

По пути домой я думала только о Ное; когда вошла в особняк, освещенный лишь редкими вспышками молнии, и оставила на вешалке свою истекающую дождем куртку, сразу же направилась на кухню в поисках человека, знающего ответы на все мои вопросы.

Ной Харрингтон не сидел на кухне и не поглощал пирожки, как я думала, – он спал в гостиной на диване: одна рука под головой, вторая на груди; одна нога на спинке дивана, вторая на полу. Я выключила телевизор, где показывали кулинарное шоу, затем перевела взгляд на спящего Ноя и миску с попкорном, лежащую на его животе, и только потом включила верхний свет. Парень застонал, морщась и прикрывая рукой глаза.

– Что, уже утро? – спросил он, поморщившись, затем хрипло добавил: – Ты хочешь кушать?

Словно я его дочь.

Ной покрутил головой, близоруко посмотрел на часы, стоящие на каминной полке, и не то тяжело вздохнул, не то простонал. Затем протянул мне миску с попкорном, которую я взяла и поставила на журнальный столик, и, покряхтывая, выпрямился на диване.

– Хочешь есть? – снова спросил он. В ответ я произнесла:

– Мы должны поговорить о том, кто ты.

Я пыталась быть мягкой, но Ной не оценил этого. Он поднялся на ноги и сделал несколько наклонов, жалуясь на то, что у него затекла шея. Я действительно услышала характерный хруст, но все равно напряженно продолжила следить за его движениями.

– Ну что? – Он сдался и ответил мне таким же хмурым взглядом.

– Скажи мне, кто ты.

– Санта-Клаус в пижамных штанах. Я Ной Харрингтон. В чем дело? Ты слишком долго гуляла под дождем?

Я направилась вслед за ним на кухню, игнорируя ироничный тон, хотя хотелось спросить, почему он злится, в то время как это я в неведении. Не зная о моих мыслях, Ной включил верхний свет и через мгновение скрылся за дверцей холодильника, бормоча себе под нос ругательства. Я между тем оценила чистоту кухни, теперь понимая, почему парень так устал и почему у него мешки под глазами и вялое лицо – каждая поверхность сверкала, как перед приездом гостей.

Дверца холодильника закрылась, и Ной понес к кухонной стойке огромный кусок торта с кремом, взбитыми сливками и большой ягодой сверху. Я почувствовала, как зубы сами собой сомкнулись.

– Чего ты злишься? – спросил Ной.

– Я не злюсь, – тут же ответила я, наблюдая, как он ставит на стол свой сладкий ужин и плюхается на стул. Он попытался убрать с глаз распушившиеся волосы, отчего они еще больше разлохматились. Бросив бессмысленное занятие, качнулся на задних ножках стула, наклонился назад и дотянулся кончиками пальцев до кухонной тумбы. Пыхтя, нашарил выдвижной ящик и нащупал столовый прибор. С грохотом вернувшись на прежнее место, он равнодушным взглядом оценил находку.

– Ложка. Сойдет.

Я вздохнула, подошла к шкафу и достала для Ноя десертную вилку. Он с благодарностью ее принял и тут же занялся тортом, а я села напротив и, с осторожностью подбирая слова, произнесла:

– Я хочу знать, что здесь происходит. Оно вокруг меня, но я ничего не понимаю. Не знаю. Как я связана со всем? А ты? Мы решили поговорить, когда я вернусь с работы.

Ной поднял на меня тяжелый взгляд, затем выполз из-за стола, умылся и вытерся бумажным полотенцем.

– Ну, – наконец сказал он, – я ни с кем и ни с чем не связан, племянница.

Слова резанули мой слух. Я ему не племянница. Я вообще уже сомневаюсь, что мы родственники.

– Если ты с этим никак не связан, тогда откуда знаешь о Леде Стивенсон? Откуда знаешь о том, что я умерла из-за нее?

Ной устало вздохнул и, скрестив руки, облокотился о стол.

– Подойди сюда, Кая.

Живот сжался от напряжения, а ноги налились свинцом от плохого предчувствия. Ной полностью преобразился: вытянулся в длину и повзрослел; с лица исчезла сонливость, а глаза стали ясными, как летнее небо без единого облачка. И я поняла: он снял маску, превратился в парня, которого нельзя разгадать, потому что у него есть не просто красивое лицо и кулинарные способности, а нечто большее. Мысль была странной, но именно в этот миг я остро ощутила, что мы с Ноем Харрингтоном из разных миров.

Я приблизилась и встала рядом, и вдруг он сказал не своим голосом:

– Ты умерла не из-за нее.

Не из-за нее?

Я в смятении нахмурилась: разве Ной твердил не это – разве не о том говорил, что я умерла из-за Леды Стивенсон?

– Но… если я умерла не из-за нее, тогда почему…

– Потому что ты с ней связана.

Отлично. Спасибо, что все детально мне объяснил.

– Ты на взводе. Ну и почему же? – спросил Ной с долей иронии. – Ты же Кая Айрленд – дочь подполковника, а? Девушка, которая никогда не теряет сомообладания. Девушка, которая всегда держит себя в руках, верно? И не имеет значения, что произойдет, ты всегда будешь такой… – Ной выпрямился и ступил на шаг ближе, пользуясь тем, что я была парализована. В этот раз не из-за приступа, а из-за его слов. – Или… я все знаю потому, что мы родственники?

Мои плечи опустились, я поняла, что ни черта Ной Харрингтон не скажет.

– Ничего я тебе не скажу, – озвучил он мою мысль. – Ни сейчас, ни завтра. У тебя, Кая, свои дела, а у меня – свои. Вот и занимайся Ледой Стивенсон.

– Хорошо, – процедила я. – Тогда мне придется самой искать правду.

– Ты только выспись хорошенько, – сказал Ной с улыбкой. – А то выглядишь не очень.

На следующий день в шесть часов утра я обнаружила себя у небольшого блочного дома, скрытого от проезжей части аллеей. Я нерешительно стояла на лестнице под карнизом, отрезанная от реальности плотной стеной дождя, и чувствовала, как штаны на задней стороне икр становятся влажными.

Я снова вспомнила, как несколько дней назад миссис Нэтвик рылась на полке в поисках чего-то, что должно было мне помочь. От ее неосторожных движений на пол упала баночка со специями, но женщина никак не отреагировала на грохот. Я была готова подойти и помочь ей, но хоть я и хотела немедленно узнать все секреты, решила не давить на нее. Мама бы расстроилась, узнав, что я довела до слез ее лучшую подругу. К тому же, если я начну проявлять нетерпение, рассудила я, миссис Нэтвик тоже закроется.

Тогда я мягко сказала:

– Мама допустила ошибку, вы ведь знаете. Вы знаете, как она должна была поступить.

– Да, Кая, но я на ее месте поступила бы так же…

Тогда миссис Нэтвик раскрыла ладонь, содрогаясь от слез, и зажмурилась. Я подошла, чтобы взглянуть, что находится в ее ухоженной руке, и увидела среди крупинок риса два ключа.

– Этот ключ, – произнесла миссис Нэтвик, взяв себя в руки и указав на один из двух, – от ее машины.

– А этот? – Я взяла второй, небольшой, холодный.

– От ее квартиры в Эттон-Крик.

Теперь я нерешительно переступила с ноги на ногу, оборачиваясь и глядя в одну сторону, затем в другую, но в шесть утра, когда только-только стало рассветать, во дворе дома никого не было. Мне было не по себе от нехорошего предчувствия: вот я и узнаю, что скрывала от меня мама.

«Я войду туда», – убеждала я себя и уже потянулась к железной ручке, блестевшей от влаги, но тут дверь внезапно распахнулась, едва не сбив меня с ног. Относительно тихое утро, нарушаемое шумом дождя да проезжающими машинами, взорвалось удивленным мужским бормотанием и собачьим лаем. Послышались извинения, а затем:

– Кая?

Я удивленно подняла голову и встретилась взглядом с незнакомым парнем. Его лицо было добродушным, с легкой щетиной, волосы, торчащие из-под дождевика, – черные, как крепкий кофе. Я не могла припомнить, видела ли где незнакомца. Он вышел на площадку, намотав на кулак поводок огромного рыжего пса.

– Все в порядке? Не ожидал увидеть тебя здесь в такую рань. – Пес гипнотизировал меня взглядом, пока я становилась на ступеньку выше, а парень, наоборот, спускался вниз. Он обернулся, и я спросила:

– Мы знакомы?

– Э-э… ну да. Вроде того, – сказал он с сарказмом.

– Извини, я не запоминаю лица людей.

– Что угнетает, – молодой человек рассмеялся, и пес довольно гавкнул, – потому что мы с тобой с одного факультета, и я сижу прямо позади тебя. В прошлый раз я просил вместо меня взять у миссис Фрайзер кровь, помнишь? И ты согласилась. Я – Крэйг.

– Эм… – Я нахмурилась, но кивнула: – Да.

– Ты не помнишь. – Крэйг улыбнулся, и я качнула головой.

– Прости. Но о тебе говорила Скалларк.

– Она меня ненавидит. – Крэйг махнул рукой. Пес заскулил, натягивая поводок. – Мне казалось… что ты живешь в Коридоре Страха в особняке профессора Харрингтона.

– В этом доме находится квартира моей матери, так что я буду часто здесь бывать, – нехотя пояснила я и бросила взгляд на собаку. Высунув изо рта язык, пес часто дышал, крутя головой в разные стороны.

– Тогда буду знать, что ты не грабитель, – улыбнулся Крэйг, и я не могла не улыбнуться в ответ. Странно, но от этой неожиданной встречи на душе вдруг полегчало. – В общем, – напоследок бросил Крэйг, – я живу в 298 квартире, поэтому если тебе что-то понадобится – обращайся!

– Обязательно. Спасибо.

Пес, требуя внимания, несколько раз отрывисто гавкнул.

– Тогда… встретимся на занятиях. В этот раз ты будешь знать, как я выгляжу. – Крэйг послал мне усмешку и, не дожидаясь моего скучного ответа, спустился по ступенькам вниз, что-то бормоча своей собаке. Несколько секунд я смотрела им вслед, думая о том, что не все в университете настроены против меня. После этого, вздохнув полной грудью, отперла дверь и вошла в темный широкий коридор с лестницей, ведущей на второй этаж. Выдыхая облачко пара и сжимая кулаки в карманах куртки, я поднялась наверх, даже не глядя по сторонам.

Вот та самая квартира. Дверь темно-коричневая, с потертой номерной табличкой. Я достала из кармана ключ и вставила в замочную скважину. Повернула. Мое сердце забилось сильнее.

Мамочка, что же ты скрывала?

От волнения я не сразу нашла выключатель, и пока пальцы лихорадочно скользили по стене, ощупывая неприятную поверхность, я не могла дышать, словно что-то застряло в горле.

Тут загорелся свет, и я поморщилась: лампочка под потолком светила тускло; в носу стоял противный запах плесени, присущий старым квартирам.

Я огляделась. Ничего из окружающей обстановки не указывало на то, что квартира принадлежит маме. Не было ни фотографий, ни изящных картин на ободранных стенах, не было даже ковровой дорожки на полу. Я направилась к стеклянной раздвижной двери впереди, и слева вдруг мелькнуло что-то темное, которое тоже двигалось. Я испугалась, оборачиваясь.

Фух…

Всего лишь мое отражение в круглом зеркале, прикрепленном к стене.

«Выглядишь ты не очень», – вспомнила я слова Ноя и не могла не согласиться: было чего бояться. Синяк, оставленный Кирой Джеймис-Ллойд, почти сошел, отсвечивая на скуле желтым омерзительным пятном с фиолетовыми краями. Волосы были влажными и черной паутиной липли к щекам. Я убрала капюшон с глаз, сняла шапку и, сунув ее в карман, провела ладонями по волосам, убирая их за уши. Почему-то, очутившись в маминой квартире, хотелось выглядеть лучше, чтобы она… как будто она могла меня видеть!

Раздраженно качнув головой, я отвернулась от отражения и успела заметить синюшные губы и острые скулы.

Словно мертвец смотрелся в зеркало, а не живой человек.

Я толкнула прозрачную дверь и вошла в большую комнату. Сделав несколько шагов вперед, я остановилась, удивленно глядя по сторонам. Вновь нахлынуло ощущение, будто кто-то сверху окатил меня ледяной водой, а я даже не знаю за что.

Свет во всей квартире зажегся от одного выключателя. По периметру комнаты горели небольшие лампы, скрепленные между собой проводами. Они освещали стены, увешанные, кажется, вырезками из газет. Посреди комнаты стоял небольшой стол, а на нем – коробки для документов, много-много коробок. За столом, прямо напротив меня, стояла двухсторонняя пробковая доска с фотографиями.

Я еще не поняла, что все это значит, но вновь ощутила предчувствие чего-то ужасного. Грудь вспыхнула огнем, и я поняла, что не дышу. Сделав вдох, я направилась к столу и взяла из коробки с документами первое, что попалось под руку – просто чтобы убедиться, что эти вещи принадлежат маме.

Папка с фотографиями. На первой была изображена красивая девушка, но привлекла меня не ее внешность – под фото был мамин почерк:

«Мартина Грейс, одета в синее платье…»

Я безвольно опустила руку.

Зачем все это моей маме? Это ее почерк. Это ее бумаги. Это ее квартира. Но это не похоже на нее. Словно это и не она делала.

Миссис Нэтвик знала об этом?

Я огляделась, и всюду мой взгляд натыкался на фотографии и статьи, вырезанные из газет. Везде – улыбающиеся девушки, которых я никогда в жизни не видела, но которые по какой-то причине интересовали мою маму. Нужно немедленно позвонить миссис Нэтвик и прояснить всю эту странную ситуацию.

Мой мобильник внезапно затрезвонил, и я вздрогнула.

– Алло?

– Кая, где ты? – Нервный голос Дориана на том конце ни капли не удивил меня. – Надеюсь, ты не хочешь пропустить сегодняшний обход пациентов? Мы ждем тебя в городской больнице, поспеши.

– Я уже еду. – Я отключилась, но не могла оторвать взгляда от доски. Зная, что должна вернуться в университет, что не могу наплевать на учебу, я все равно подошла к ней и перевернула, чтобы знать, что изображено сзади.

Огромная карта Эттон-Крик, испещренная кнопками и пометками.

Я отстранилась.

Да, есть люди, которые умеют хранить секреты, но я не думала, что мама к ним относится. Такие люди, как мама и Ной, внешне выглядят совершенно безобидными, кристально чистыми, невинными. Но они могут скрывать такие тайны, в которые никого нельзя посвящать.

Хоть Аспен и вонзил в тело мертвого старика нож сорок семь раз, хоть и выдохся, и истекал потом, хоть старик давно умер, он никак не мог перестать опускать лезвие, обагренное кровью. Ему необходимо было снова и снова разрывать дряблую кожу, пахнущую табаком и пивом!

Мерзкий, мерзкий, мерзкий!

Кровь давно уже не хлестала во все стороны. На Аспене она превратилась в сухую неприятную корку, стягивающую кожу и одежду. Тяжело дыша, он поднялся на ноги и вытер потные ладони о джинсы, но когда опустил взгляд, с удивлением обнаружил, что он не в джинсах. На Аспене было вязаное платье темно-синего цвета, пропитанное кровью. И руки больше не были его руками – из мускулистых и крепких они стали тоненькими и худыми.

Он перевел взгляд на старика и удовлетворенно произнес чужим женским голосом:

– Ты должен был умереть.

А затем с презрением вытащил из его груди столовый нож и направился в сторону входной двери. В голове была лишь одна мысль: он еще успеет ее спасти. Он все еще может спасти Сьюзен.

Аспен вышел в дверь и оказался в другом месте, там, где дождь скатывается по куртке тяжелыми каплями и с грохотом разбивается об асфальт. Где рукоятка ножа все еще приятная на ощупь, от холода застыли намертво пальцы, волосы прилипли ко лбу, и он не может ничего разглядеть, но все равно видит свою жертву сквозь пелену дождя.

Вот она – стоит напротив и кричит изо всех сил, обхватив себя руками. Дождь бьет ее в лицо, заливается в рот и глаза. Аспен не может понять, почему она так ведет себя. Она ведь знает, что он не причинит ей вреда!

– Сьюзен, это ведь я, Аспен! Не бойся! – закричал он, но на самом деле произнес совсем другие слова: – Я помогу тебе, Сьюзен. Я спасу тебя.

Он крепче сжал нож и направился к ней.

– Чего ты хочешь?! Не трогай меня!

Аспен наступал на лужи, приближаясь, заставляя Сьюзен вжаться в кирпичную стену высокого здания. Вокруг было темно, и только фонарь мигал со скрипом, едва слышным сквозь шум дождя.

– Клянусь, я спасу тебя от этого кошмара, – прошептал он, занося руку с ножом.

Аспен заорал; он взмолился всем известным богам, чтобы те вернули ему власть над собственным телом. Он продолжал оглушающе вопить, даже когда проснулся и безумно крутил головой по сторонам, чтобы удостовериться, что он все еще дома, в своей постели.

Это его квартира, его комната, его кровать. Все что он видел, – сон.

Аспен захлебнулся криком и попытался набрать полную грудь воздуха, но вместо этого почувствовал, как щиплет глаза. Он с яростью стал вытирать слезы, и чем сильнее тер глаза, тем ярче в мозгу возникали образы мертвой подруги. Немного успокоившись, он достал мобильник из кармана штанов и набрал ее номер. Девушка раздраженно ответила после первого же гудка:

– Аспен, я сейчас не могу говорить!

– Почему? Где ты? – тут же насторожился он.

– В автобусе, – категорично отрезала Сьюзен, пытаясь предупредить его реакцию. – Еду в университет конечно же.

Аспен застонал:

– Сьюзен, я ведь просил тебя… неужели так сложно послушать меня хоть раз?! Один-единственный раз я прошу тебя поступить так, как правильно! – последние слова он выкрикнул в телефон, затем отключился и отшвырнул его на край кровати. Взъерошил волосы обеими руками и закрыл ладонями лицо.

Тишину комнаты нарушил звонок. Аспен не шевелился. Его поглотило ужасное чувство безысходности, чувство, что ничего не изменить, не исправить. Несколько секунд он даже не дышал, но затем подавил в себе навязчивый внутренний голос, кричавший, что он ничтожество, и вскочил с кровати, собираясь в университет. Занятий сегодня не было, но была первая смена на работе. Аспен не чувствовал беспокойства, что его уволят. Главное – не позволить Сьюзен умереть.

В университетском кафе я расположилась за свободным столиком в конце зала и постаралась ни о чем не думать. Хотя мыслей было предостаточно, я лишь смотрела в окно. Картинка не особо радужная: на фоне посеревшего неба пронеслась стая ворон. Парк был пуст, все студенты куда-то подевались, не желая ступать на вспухшую от осенних дождей землю. Даже сидя на месте и глядя через стекло, я почувствовала тяжелый аромат травы и хвои.

– Привет. – Я оторвала взгляд от вида за окном и посмотрела на Скалларк, плюхнувшуюся за стол. Рядом с ней стоял Крэйг в учебном белом халате.

– Привет, – поздоровалась я, удивившись. Даже представить себе не могла, что они решат присоединиться за обедом. Мы ведь даже не друзья. Крэйг, сдерживая усмешку, показал мне пропуск, висящий на шее:

– Надеюсь, теперь-то ты меня помнишь. Я Крэйг, – добавил он, словно думал, что я забыла.

– Я помню, – кивнула я, теперь ощущая себя словно в ловушке, потому что за мой столик, о чем-то шумно споря, опускались Сьюзен и Аспен.

– Не отстану! – отрезал парень напоследок и кивнул мне в знак приветствия. Его выражение лица тут же смягчилось, а в серых глазах проскользнуло узнавание. Мне показалось, что он догадался, что я испытываю неудобство, очутившись в шумной компании, и потому развеселился. Я начала медленно выбираться из-за стола:

– Пожалуй, мне пора.

– Стоп-стоп-стоп. – На мое колено легла его ладонь, и на секунду я замерла, но затем с колотящимся сердцем опустилась на стул. – Только не думай, – шепнул мне на ухо парень до того, как я повернулась и пригвоздила его взглядом, – что и в этот раз сбежишь. – Он убрал руку и, едва разлепляя губы, закончил: – Притворись, что тебе есть дело до того, что происходит вокруг тебя.

Я уставилась на него, пораженная, а Аспен уже присоединился к беседе за столом. Девочки обсуждали Крэйга и его эффектный вид в медицинском халате. Аспен возмущенно воскликнул:

– Вы еще не видели меня в автомастерской!

– Не видели, – подтвердила Скалларк, скептически изогнув брови, – потому что ты воняешь и весь в машинном масле.

– Сьюз, скажи ей.

– Аспен, после работы ты целый час принимаешь душ, но от тебя все равно пахнет бензином.

– Я за водой, – сказала я зачем-то. Поднявшись на ноги и беспрепятственно покинув столик, я направилась к очереди, и только встав позади невысокой девушки с рыжими косичками, обернулась.

Ребята продолжали болтать. Аспен всерьез завелся, доказывая, что парню не обязательно быть врачом, чтобы закадрить девчонку. Девочки подшучивали над ним, а Крэйг спрятался за книгой и притворился, что поглощен чтением.

Почему они со мной сели? Словно встали на мою сторону и защитили ото всех, кто смотрит на меня презрительным или обвиняющим взглядом. Очередь двигалась, а я все не могла оторвать от них глаз. Они на своем месте, а я словно отрезана от мира. Это их компания, и я бы… возможно хотела оказаться ее частью? Да или нет?

Нет. Никому не понравится то чудовище, которое сидит внутри меня.

Словно почувствовав мой взгляд, Аспен повернул голову, и улыбка мигом слетела с его губ, а взгляд стал серьезным. Может, он думал, что я сбегу? Тогда почему он смотрит так, будто говорит: «Прекрати. Ты обычная. Не кричи мысленно, скажи вслух. Мы верим тебе».

Я взяла воду и вернулась за стол. Аспен уже отвернулся и вновь стал собой, ну, или хорошо притворился веселым и беззаботным. Я по очереди посмотрела на лица Крэйга с крохотным шрамом над бровью и темными прямыми волосами, падающими на глаза, на Скалларк, сидящую рядом с ним: сегодня на ней были ярко-алый пиджак и повязка в волосах; затем перевела взгляд на Сьюзен. Ее широко открытые глаза искрились, на губах расплылась улыбка. И на Аспена. Он улыбался шире всех и смеялся так громко и заразительно, что я чувствовала, как его колено подрагивает и касается моего.

Эти люди действительно мне верят? Они действительно не считают меня убийцей?

– Эй, ты выглядишь напряженной, – заметил Аспен, легонько сжав мое плечо. – Ух, ну и мышцы! Говоришь, устроилась на работу в кафе вместе со Сьюзен, а? Я так и знал, что из-за меня. Ты меня преследуешь? Ой, не смотри так страшно, Злая девчонка, ты меня пугаешь! Я просто сделал предположение. – Я перевела взгляд на Скалларк, и она покачала головой, но не успела вставить ни слова, потому что Аспен положил локти на стол и склонился вперед, загораживая мне вид. – Кая?

– Что?

– Ты действительно хочешь работать в кафе? Вместе со Сьюзен? – спросил он. Я собралась ответить, но безуспешно. – Ну и зачем это тебе? Ты живешь в чертовом замке Дракулы! Или… может наш профессор Харрингтон морит тебя голодом? Сьюз, я же говорил, что он не так хорош, как тебе кажется!

– Ты устроилась на работу? – изумленно спросила Скалларк, перебивая Аспена. Крэйг тоже выглянул из-за своей книги, на которой был изображен лейкоцит, с интересом посмотрев на меня.

– Да, я решила, что это хорошая идея. – Мой голос показался мне унылым, официальным и каким-то чужим. Это неяркий и абсолютно пустой цвет на палитре голосов моих знакомых.

– А ты… – робко начала Сьюзен, и я перевела на нее взгляд, – можешь меня подбросить до кафе?

Я кивнула:

– Да, если хочешь.

Тем более у меня будет возможность продолжить наш прошлый разговор. Аспен возмущенно наклонился к своей подруге прямо через меня.

– Разве мы не договаривались вместе поехать, Сьюз? – многозначительно спросил он. Я не видела его лица, но слышала, что голос полностью изменился. Аспен больше не придуривался.

Сьюзен нахмурилась:

– Нет, я так не думаю.

Воздух за столом накалился, за окном прогрохотал гром. Я глянула на Скалларк, а затем на Крэйга, но они синхронно качнули головами: не обращай внимания. Я решила, что мне действительно не стоит вмешиваться, но тут Аспен вновь вторгся в мое личное пространство:

– Эй, Злая девчонка, а меня с собой возьмешь?

И Сьюзен тут же отрезала, язвительно осведомившись:

– А твой мотоцикл мы загрузим в багажник?

После этого разговор был окончен.

К вечеру погода ухудшилась и началась самая настоящая гроза: над Эттон-Крик сгустились тучи, жестоко раздираемые молниями, поднялся ветер. Фонари в узеньком проулке, куда свернул Аспен на своем мотоцикле, чтобы не торчать в пробке, постоянно гасли. Несмотря на то, что над головой угрожающе грохотал гром, вместо того чтобы ехать домой, парень упорно направлялся в Старый город, где находился дом Сьюзен.

Сам по себе Старый город был неплох, там имелись и приличные места: старшая школа, детский сад, спортивный центр и автомастерская – единственная во всем городе. Но были в Старом городе такие улицы, на которых было страшно не то что жить, а просто ехать на огромной скорости в автомобиле с наглухо закрытыми окнами. Одной из таких улиц была улица Гринов, и Аспен всегда недоумевал из-за ее названия. Вокруг не было лужаек и не было зелени, лишь в тупике, где стоял последний дряхлый дом, начинался лес. Главным отличием улицы Гринов были крохотные домишки, молившие о ремонте. По сути Старый город потому так и назывался: в районе было полно обшарпанных остановок с побитыми скамьями и развратными надписями, полуразрушенными зданиями складов, целой кучей домов под снос.

Сьюзен не повезло: она жила на одной из тех убогих улиц Старого города, которые Аспен просто ненавидел. Когда он остановился у калитки возле ее дома, ветер разбушевался и перевернул мусорный бак, стоящий на противоположной стороне дороги. Бродячая кошка грязно-серого цвета, больше похожая на крысу, перебежала дорогу и бросилась рыться в объедках.

Аспен заглушил двигатель и сквозь завывания ветра услышал звуки телевизора, доносящиеся сквозь заштопанное старыми газетами и журналами окно. Значит, старик дома. Хотя где еще ему быть-то? Он небось и задницу поднять не может, сидя в своем вонючем кресле и попивая пиво.

Аспен вошел в дверь (было не заперто) и в прихожей затаил дыхание от зловонного запаха блевотины, пива и грязных носков. От этой мешанины его едва не стошнило, но он пересек крохотную прихожую и ступил в гостиную. Каждый шаг Аспен преодолевал ради Сьюзен. Он хотел подняться наверх, в ее комнату, собрать ее вещи и поставить подругу перед фактом: она больше никогда не вернется в этот притон. Но он лишь выдохнул сквозь зубы и, стараясь не дышать и не наступать на жестяные банки, валяющиеся на грязном ковре, остановился перед креслом, в котором спал мистер Смитт с начатой бутылкой пива.

За окном вновь сверкнула молния, раздался кошачий вопль, а затем протяжный лай. Аспен на секунду ощутил себя героем какого-то малобюджетного ужастика, но затем взял себя в руки, схватил с пола пульт, валяющийся в ногах старика, и выключил телевизор. Музыка прекратилась, и на секунду повисла тишина, но затем мистер Смитт наконец-то проснулся и пошевелился.

Аспен с отвращением смотрел на старика, извивающегося в кресле, на седые всклоченные волосы, прилипшие к жирной голове. Когда отец Сьюзен поднял голову и несколько раз моргнул, чтобы прояснилось перед глазами, Аспен увидел, что в его бороде застрял пепел от выкуренной сигареты.

– Ты кто?

Уже с расстояния в несколько шагов Аспен почувствовал смрадный запах гниющих зубов.

– Я друг вашей дочери, – пояснил он, – вы д…

– Проваливай! – выплюнул мистер Смитт, злобно сжимая в своей дряблой руке бутылку из-под пива и кидая ее в Аспена. Упав на ковер, она разлетелась на темные осколки. Вонючая жидкость выплеснулась парню под ноги, но он, не вздрогнув и не поморщившись, сдержанно сказал:

– Уйду лишь после того, как скажу вам одну важную вещь.

– Какую? – Мистер Смитт в ответ понимающе хмыкнул и приоткрыл рот с гнилыми зубами. – Сделал ей ребенка и пришел ко мне, мелкий ублюдок?

Аспен даже сам не понял, как так получилось, но через секунду он сжал воротник засаленной рубашки мистера Смитта в кулаках и вырвал старика из кресла. Тот сначала заверещал, но, когда Аспен притянул его к себе, испуганно замолк, вытаращив свиные глазки.

– Заткнись и выслушай меня, иначе пожалеешь, — прошипел Аспен.

Мистер Смитт открыл рот, но ничего не произнес. Это и к лучшему, потому что внутри у Аспена уже начался отсчет до того, как он взорвется. Разлепив окаменевшие пальцы, он позволил отцу Сьюзен шлепнуться назад в кресло. Тот удивленно крякнул и, почувствовав себя смелее, попытался подняться на своих дрожащих ножках. Аспен бесцеремонно и даже жестоко толкнул его назад и скрестил руки на груди.

– Ты можешь умереть сегодня. И умрешь. – Он едва не добавил, что ждет этого не дождется.

«Мерзкий! Мерзкий! Мерзкий!»

– Вы со Сьюзен должны уехать.

От этих слов, сказанных равнодушным голосом, внутри все перевернулось, но Аспен знал, что иначе нельзя.

– И кто меня убьет? – Старик рассмеялся, извергая изо рта зловонные испарения. Аспен застыл на одном, потому что отчетливо вспомнил тело пьяного вдрызг мистера Смитта со множеством ран. Он вновь увидел, как кровь алым фонтаном брызнула на старенький телевизор и залила половик. И нож в своей руке. Точнее, не в своей, конечно же нет, а в руке убийцы.

– Советую вам сделать так, как я говорю. Иначе скоро сами узнаете ответ на свой вопрос.

В ответ старик вдруг разъяренно завопил, лягая ногой воздух:

– Пошел прочь, прочь! – Аспен вовремя отскочил, иначе прилетело бы ему в коленную чашечку. – Пошел отсюда!

Никуда он не поедет, – понял Аспен. Мистер Смитт ровным счетом ничего не сделает. О да, он, может, и испугался, но его, крепкого молодого парня, а не мистических предсказаний кровавого будущего. Аспен знал, что мистер Смитт не сдвинется с места и не оставит Старый город. Он проведет последние минуты своей никчемной жизни в этой лачуге и даже не позаботится о том, чтобы спасти свою дочь.

Аспен развернулся и, громко топая, пошел вон из дома.

– Мне плевать, что случится с этой маленькой дрянью, она так ничему и не научилась! Смеет водить в дом своих дружков, прямо как ее мамаша!.. – осмелев, заорал ему вслед мистер Смитт. Аспен отстраненно подумал, что это, возможно, последние слова жалкого старика перед смертью. Он толкнул дверь с такой силой, что едва не сорвал ее с петель, и вышел на порог.

Зря, зря он потратил драгоценные минуты на эту глупость. Мистер Смитт давно пропил мозг и совсем ничего не соображает. Вместо того, чтобы убеждать его покинуть Эттон-Крик, нужно было отыскать Сьюзен и привязать ее к себе!

«Мерзкий! Мерзкий! Мерзкий!» – вновь вспомнил Аспен голос из своего видения. Да, это словечко идеально подходит для описания ее отца.

Из-за этого неприятного визита, который отнял время и не принес пользы, Аспен заехал по пути домой в аптеку рядом с Криттонским парком. Ему требовалось снотворное, чтобы проспать хоть пару часов. Без кошмаров. Без видений. Он как раз проезжал мимо дома Майи Кинг, обнесенного полицейской лентой, когда увидел Леду Стивенсон, шедшую по тротуару, которая вела себя даже более странно, чем обычно. Не поднимая головы, она исподлобья косилась по сторонам, ссутулившись и обхватив себя руками. Аспен тут же вспомнил фильм ужасов «Кэрри». Типичная жертва. И она будет такой. Он наперед знал, что она станет одной их тех девушек. Она будет одной из них, потому что она в его вкусе и потому что он не остановится и не станет довольствоваться лишь убийством Кингов. Уж Аспен-то знает. Полиция не пошевелится, потому что думает, что это дело рук обычного наркомана. Большинство людей просто боятся взглянуть правде в глаза: в Эттон-Крик появился монстр.

Аспен единственный, кто собирается помешать ему, потому что он ни за что не позволит Сьюзен стать одной из его жертв. Не прекращая думать об этом, он зашел в аптеку, купил лекарства, затем вышел на улицу.

Поток мыслей прекратился, когда Аспен увидел, что улица опустела и Леда Стивенсон исчезла. Куда она убежала, все время оглядываясь, словно подозревая, что за ней следят? Странная девчонка.

Леда Стивенсон никого не видела, но чувствовала, что за ней пристально кто-то наблюдает. Как и в прошлый раз, когда она переходила дорогу, ведущую к Криттонскому парку, ее внутренний голос оглушительно завопил: «Беги!» И она побежала к своему дому, черепичная крыша которого виднелась за перекрестком.

«Беги быстрее!»

Выбиваясь из сил, Леда помчалась что есть мочи. И хоть дыхание сбилось, свитер казался тяжелым, а юбка постоянно заплеталась в ногах, она быстро пересекла лужайку, перепрыгнула ступени, ведущие в дом, и, оказавшись внутри и в безопасности, тяжко вздохнула. Сердце продолжало бешено колотиться, ноги тряслись, а по спине стекла струйка пота. Леда прислонилась к двери и пыталась успокоить дыхание, но ей это не удалось.

– Мне ничего не угрожает, – сообщила она встретившей ее тишине, но чтобы окончательно убедиться в этом, на цыпочках подошла к окну и выглянула во двор через прозрачную занавеску.

Улица была пустынна. Поднявшийся ветер загнал соседей напротив, сидящих на веранде, назад в дом. Миссис Томпкинсон, как и Леда, выглянула наружу, чтобы проследить за своими соседями и решить, стоит ли паниковать. Шторка на мгновение приоткрылась и тут же вернулась на место.

Леда обвела встревоженным взглядом угольно-черное небо, которое выглядело особенно угрожающим над деревьями в парке, и отстранилась от окна. Зазвонил телефон, и она лишь на мгновение замешкалась, но затем все-таки решила ответить.

– Леда! – Конечно же, звонила миссис Томпкинсон. – Ты видела, что творится на улице? Уверяю тебя, эта гроза превратится в самый настоящий шторм! Где Лаура, девочка?

– Здравствуйте. Она в больнице.

Леда снова выглянула на улицу, решив, что в словах миссис Томпкинсон есть доля правды и будет ужасный шторм.

– О! – Женщина на том конце растерянно вздохнула. – Ну что ж, видимо, домой она сегодня не попадет. Если тебе станет страшно, мы с Дэннисом тебя ждем, имей в виду!

– Спасибо, миссис Томпкинсон, – вежливо ответила Леда. Женщина отключилась, и девушка, полностью расслабившись и забыв о преследователе, направилась на кухню. Поставив закипать чайник, она поднялась в свою спальню, в мгновение ока переоделась в домашнюю одежду и сбежала вниз по лестнице.

Перед входной дверью она замерла как вкопанная. Затем, отругав себя за глупость, заперла ее на оба замка, после чего проверила окна. На душе вновь стало неспокойно. В прошлый раз тот человек без проблем проник в дом, так что помешает ему сделать это сейчас, когда Леда совершенно одна?

Приготовив себе обед и заварив чай, Леда присела на краешек стула, нервно бросив взгляд себе за спину. Небо над лесом вспорола молния, и в ту же секунду прогрохотал гром такой силы, что задребезжали стекла.

Леда принялась за обед, чутко прислушиваясь к тому, что происходит в доме и снаружи. Поэтому ей не удалось насладиться едой и одиночеством – ей казалось, что она не одна. Этот дождь вновь начался так не вовремя, будто нарочно испытывая нервы Леды на прочность. Ведь сейчас, когда туманный Эттон-Крик скрыт ото всех за пеленой дождя, может случиться что-нибудь плохое. И оно случится, – думала она с уверенностью.

Чтобы заглушить поток страшных мыслей и расслабиться, Леда Стивенсон включила кухонный телевизор и подошла к окну. Вдоль дороги уже зажглись газовые фонари, но из-за дождя их свет был тусклым.

– Да, час назад в полицию пришло анонимное сообщение. – Внезапно Леда услышала голос детектива Дина и резко обернулась, едва не свернув себе шею. Его молодое лицо было хладнокровным, несмотря на камеры и микрофоны. – У нас есть основания думать, что преступник совершит новое нападение. Мы просим жителей Эттон-Крик сохранять спокойствие и не покидать своих домов. Ни в коем случае никто не должен оставаться один. Полиция в это время будет патрулировать улицы.

Леда отшатнулась от окна и закрыла уши руками, но голос детектива Дина все равно настойчиво продолжал звучать где-то в подсознании.

Кто-то прислал в полицию письмо, чтобы объявить о новом убийстве. Этот кто-то и есть преступник. И этот кто-то следил за ней несколько дней подряд. Потому что она – его следующая жертва.

Новая вспышка молнии вспорола небо.

– Примите, пожалуйста, заказ!

Я направилась к столику номер три, записала жареные стейки, три какао и один кофе со сливками.

– Как дела? – спросила Сьюзен, отвлекшись от болтовни с помощником повара, когда я вошла на кухню.

– Шляпка все время съезжает, – ответила я, отдавая помощнику список заказов. Он кивнул мне и исчез из виду, а Сьюзен порылась в карманах фартука и достала две шпильки.

– Сейчас мы исправим это дело, – заявила она и виртуозно закрепила шляпку шпильками. – Ну вот. Странно, что даже сегодня в «Шерри» полно народу, ведь все должны сидеть по домам и прятаться от дождя, а не мучить нас.

Я не могла отвести от нее восхищенного взгляда. Сьюзен не просто притворялась жизнерадостной, она на самом деле была такой. Ни дождь, ни толпы посетителей не могли испортить ей настроение. Сьюзен запросто могла быть одной из тех, кто, несмотря на непогоду, пришел за чашечкой горячего шоколада. Она улыбалась даже дочери Стефании. Я же, увидев эту нескладную школьницу, которая все время была чем-то недовольна, уверилась в том, что ни за что не стану натаскивать ее для поступления в Первый медицинский павильон.

– О господи, ты можешь стоять в другом месте? – проворчала она, споткнувшись. Я подхватила ее за локоть, пока она не грохнулась на пол вместе с подносом, но в ответ получила яростный взгляд и колкий вопрос: – Разве твой перерыв не закончился?

– Да он и не начался еще, – ответила Сьюзен за меня, вновь падая на лавочку. Дочь Стефании в ответ закатила глаза и исчезла на кухне. Я посмотрела ей вслед, а когда отвернулась, заметила, каким взглядом смотрит на меня Сьюзен.

– Тебе действительно стоит отдохнуть, – произнесла она, глядя на меня. Эта забота вновь поразила меня, но я повела плечом, подражая привычке Ноя Харрингтона, и ответила:

– Нет, спасибо, – и зачем-то добавила: – Я пропустила утреннюю пробежку.

Зачем я вообще это говорю? Аспен заразил меня вирусом болтливости?

– Ты бегаешь по утрам? – восхитилась Сьюзен, поднимаясь и надевая шляпку. Она заколола ее точно такими же шпильками, как мою минуту назад.

– Не сегодня, – ответила я. Не сегодня, потому что провела утро в маминой квартире в поисках ответов, а получила лишь больше вопросов.

– Это здорово! Я завидую! Аспен однажды пытался меня заставить, но я забаррикадировалась в комнате.

Мм… она шутит?

– Наверное, у тебя просто нет мотивации, – пробормотала я неуверенно.

– Ты права, у меня есть мотивация проспать на несколько часов дольше. А у тебя?

От необходимости отвечать на этот вопрос меня освободил звоночек с кухни, оповещающий о том, что готов заказ. Я отнесла его группе девушек, которые сидели в самом центре зала и подпевали песне, доносящейся из динамиков. Сначала я решила, что они не заметили меня, но затем одна из них мне улыбнулась:

– Я очень люблю эту песню!

В ответ я кивнула, пожелала приятного аппетита и вернулась на кухню. Так продолжалось еще два часа. Когда я устроилась в официантской со стаканом минеральной, ко мне подошла Сьюзен:

– Видела новости?

Я покачала головой.

– Эмма Гриффит, репортер с нашего местного телеканала, заявила, что в редакцию поступило письмо о новом убийстве.

– ЧТО?! – Я уставилась на Сьюзен, а она на меня, удивившись, что я удивилась. – Она так сказала?

– Да, она прямо так и сказала. Детектив Дин говорит, что теперь полиция будет патрулировать город. Если так продолжится и дальше, тогда, я думаю, в Эттон-Крик введут комендантский час. Ох, работа…

Девушка упорхнула в зал, а я вспомнила слова Аспена о том, что Сьюзен похожа на Майю. После этого мысли закрутились так стремительно, что я на мгновение растерялась. Аспен был очень странным и вчера, и сегодня. Теперь в полицию пришло это письмо. Аспен, конечно, не стал бы причинять вред своей подруге. Я разбираюсь в людях.

«Неужели? Как насчет того, что ты не знала собственную мать?»

На кухню заглянула Сьюзен:

– Идем, Кая. Осталось лишь два часа рабского труда, после чего мы наконец-то расслабимся в ванне с пенкой.

Ее голова в шляпке исчезла, а на моих губах застыла фальшивая улыбка.

Остаток вечерней смены прошел как в тумане. Я не думала ни о супе с клецками, ни о салате с киви и мясом, ни о тушеной рыбе… Все мысли были о маньяке, который объявился в Эттон-Крик, и о подозрениях Аспена. Слова Сьюзен о том, что ему кажется, будто она похожа на Майю, беспрестанно крутились в мозгу, поэтому я не выдержала, поймала девушку, когда та несла на кухню заказ, и прямо спросила:

– Почему Аспен решил, что тебе грозит опасность?

Глаза Сьюзен изумленно раскрылись:

– Кая, только не говори, что ты все еще думаешь о той ерунде!

Да, я думаю о той ерунде, потому что меня допрашивали в полиции, и да, я думаю о той ерунде, потому что где-то рядом орудует убийца.

Но вслух я произнесла лишь «да».

– Кая… – Сьюзен вздохнула и попыталась объяснить: – Аспен не всегда говорит понятные вещи, понимаешь?

– Он принимает наркотики?

– Что?! – ужаснулась она. – Нет! Конечно же, нет, просто он… ну, иногда он ведет себя странно и говорит странно… Уж такой у него характер…

– Он лжец?

– Нет, Кая! – Сьюзен обиженно надулась. – Аспен не лжец, и давай уже покончим с этим! Понимаю, ты обеспокоена, ведь в Эттон-Крик больше не безопасно, но это не повод меня пытать.

– Прости. – Я почувствовала, что голос прозвучал неискренне, поэтому, чуть подумав, добавила: – Иногда я говорю много лишнего.

Тут девушка рассмеялась:

– Ты? Извини, но поверить в то, что ты говоришь много, уже сложно, а еще и в то, что ты говоришь лишнее… – Хихикая, Сьюзен покинула кухню со своим готовым заказом. Я осталась стоять на месте. Напряжение никуда не исчезло. Вопрос по-прежнему оставался открытым. Почему Аспен решил, что ей грозит опасность? И что значили эти слова, что «иногда он ведет себя странно»?

Я облокотилась о стену.

Возможно ли, что увиденное в маминой квартире и то, что происходит сейчас, – все связано между собой? Или нет? Совпадение? Или я просто все выдумала? Я ищу ответ там, где даже не был озвучен вопрос?

К моему плечу кто-то легонько прикоснулся, я вздрогнула и обернулась.

– Привет, – произнес Аспен. Я не ожидала его увидеть. Виде его был неважный: лицо болезненно-бледное, под глазами залегли круги, губы посинели от холода, густые волосы были темными от дождя, капли падали на свитер, впитываясь в воротник. Аспен напоминал вампира из любимого маминого фильма ужасов «Дракула» – того, где картинка черно-белая.

– Я не думал, что ты из пугливых, – улыбнулся он.

– Не подкрадывайся ко мне, если не хочешь пострадать, – сказала я, и Аспен сдержанно кивнул:

– Ладно.

Я подозрительно нахмурилась:

– Что произошло?

– Где Сьюзен?

Я сильнее встревожилась, вспомнив письмо, пришедшее в полицию.

– Она в зале. Работает.

– Ее нет в зале, – отрезал Аспен, направляясь в сторону кухни. Я удержала его за локоть, не сильно, но он остановился.

– Тебе нельзя туда. – Он пригвоздил меня взглядом. – Что происходит? – вновь повторила я, отпуская его руку. Аспен полностью обернулся, склонив голову набок; взгляд у него был непонятный – горько-насмешливый.

– Она сказала, что я странный? – догадался он.

– Да. И не только это.

Повисло молчание. Аспен решал, стоит ли мне доверять. В итоге он произнес:

– Все, что она сказала, – правда.

– Хорошо, и что?

Аспен подождал несколько секунд, глядя на меня напряженно, будто ожидая (или даже надеясь), что я отступлю. Когда ничего не произошло, он облизал губы и посмотрел по сторонам. Затем сосредоточился на мне и острым голосом, с долей надежды, спросил:

– Если я все расскажу тебе, тогда ты поможешь?

Глава VII

Неизвестный

После аварии Леде Стивенсон запретили садиться за руль, хотя в той машине отец был на водительском сиденье, а не она. Из-за отобранных прав ей пришлось добираться до городской больницы, где работала тетя Лаура в ночную смену, на автобусе.

Девушка не собиралась оставаться в одиночестве, когда по городу бродит маньяк, поэтому, вжимая голову в плечи и ощущая дикий холод, Леда запрыгнула в первый автобус, идущий прямиком до больницы, и только тогда смогла вздохнуть спокойно.

Оплатив проезд, она прошла в самый конец салона, сняла дождевик, стараясь не разбрызгивать воду, и опустилась на сиденье. Среди остальных людей, таких же напуганных, ничего не понимающих и гудящих, словно рой пчел, Леда ненадолго почувствовала себя лучше, но затем она посмотрела в окно на свое бледное отражение и вернулась в реальность. Отражение шептало: «Тебе не избавиться от прошлого, не избавиться, оно вечно будет пытаться утащить тебя цепкими пальцами в темноту».

И она не одна так думала.

Сьюзен Смитт, сидя на унитазе в женском туалете кафе «Шерри», невидящим взглядом смотрела в пустоту, понимая, что Аспен был прав. Боже, он был прав! Маньяк только что на весь мир объявил, что Сьюзен следующая.

Она вытерла щеки ладонями, громко шмыгнув носом. Ну зачем она всю неделю злилась на Аспена? Зачем возмущалась, что он преследует ее, опекает, заставляет чувствовать себя какой-то неполноценной и немощной? Теперь до нее дошло: он ей нужен. Прямо сейчас. Пусть крепко сожмет ее руку, пусть спрячет от всего мира!

Она выйдет отсюда, сама найдет его, сама попросит о помощи; это она схватит Аспена, крепко обнимет его, крепко-крепко, чтобы у него заболели ребра! Затем она уведет его из кафе и сделает все, что он попросит.

И Сьюзен решительно поднялась, почему-то зная, что Кая уже извелась от тревоги – они с Аспеном так похожи!

Сьюзен схватилась за ручку двери туалета и вновь сморгнула горячие, неприятные слезы. Они оставляли на щеках болезненные дорожки, потому что Сьюзен уже знала: этой ночью ей не выжить.

Не уйти ей из кафе, не уехать из Эттон-Крик.

Ей не выбраться отсюда живой.

Мы с Аспеном нашли Сьюзен выходящей из туалета. Аспен тут же разорался:

– Сьюз, я ведь просил тебя не выходить на работу! – Его раздраженный голос разлетелся по узкому коридору звонким эхом.

– Аспен…

– Знаю, знаю, – перебил он, хватая девушку за талию и притягивая к себе, – ты думаешь, что я зря сотрясаю воздух, но ты…

– Нет, Аспен. – Сьюзен отстранилась, и я заметила на ее щеках дорожки слез. Мне стало не по себе. – Я ошибалась! Мне стоило сразу прислушаться к тебе, прости, что я все время спорила! Я больше не буду, обещаю!

«Только сохрани мне жизнь», – Сьюзен не произнесла эти слова вслух, но все было и так понятно. Я тоже не хотела, чтобы с ней что-нибудь случилось. Сьюзен хорошая и заставляет меня верить в то, что мир можно исправить; в ее обществе я и сама чувствую себя лучше.

Оставив Аспена и Сьюзен наедине, я вернулась в зал, чтобы закончить работу, но вопрос, почему именно она, почему Аспен считает, что именно Сьюзен станет новой жертвой маньяка, меня не покидал. Почему, например, не я? Или не дочь Стефании?..

Несколько минут спустя ко мне присоединилась Сьюзен. Она была все такой же улыбчивой и общительной, но я знала, что она чувствует себя в безопасности, потому что Аспен устроился в углу кафе и наблюдает за ней. Я видела, каким взглядом он смотрел на нее: так напряженно и сосредоточенно, будто думал, что, если обратит внимание на что-нибудь другое, девушка растает.

Я отлучилась на кухню, чтобы отдышаться и сделать несколько глотков воды. Посмотрев на часы, я почувствовала себя значительно лучше: смена заканчивалась с минуты на минуту. Из-за непогоды и страшных новостей народу в «Шерри» значительно поубавилось, так что Стефания решила закрыть кафе пораньше.

Вернувшись в зал, я обнаружила, что людей стало еще меньше, и взгляд сразу нашел Аспена. Выглядел он каким-то потерянным, побитым, прождал Сьюзен уже более двух часов, а теперь в нетерпении притопывал ногой, буравя взглядом стрелку часов, висящих над прилавком.

– Ты сильно испугался из-за того письма, которое пришло в полицию? – спросила я, приблизившись. Аспен продолжал глядеть то на часы, то в дальний коридор, где в кабинете администрации Сьюзен и Стефания обсуждали какие-то свои дела. Я уже решила, что он не ответит, но он вдруг произнес:

– Это я написал его.

– Зачем?

Тут он наконец-то удостоил меня взглядом.

– А почему ты не удивлена?

Мои брови взлетели вверх, и я заверила его:

– Я удивлена, – и, пододвинув к себе ближайший стул, опустилась против Аспена.

– Ты не выглядишь удивленной.

– Я очень удивлена, продолжай, – сказала я, не отводя взгляда от его серых глаз, но снова повисло молчание. Аспен посмотрел на двух парней, которые только что разделались с пиццей и, обсуждая новости, покинули кафе. Когда входная дверь распахнулась, в зал ворвался шум дождя, потянуло холодом.

– Я написал им о Сьюзен, чтобы привлечь внимание, – внезапно сказал Аспен, и я затаила дыхание. – Но они не назвали ее имя и, как видишь, даже не почесались. Похоже, эти идиоты думают, что убийство Кингов было единичным, но в Эттон-Крик объявился маньяк.

– С чего ты взял? – спросила я, напрягаясь.

Аспен невозмутимо ответил:

– Я расскажу тебе после того, как закончится этот день.

Я недовольно поджала губы. Почему все пытаются что-то утаить от меня, откладывают важные разговоры на потом?

– Я помогу тебе уберечь Сьюзен, – твердо сказала я.

Аспен широко улыбнулся, тут же изменившись в лице:

– Вот поэтому ты мне и нравишься, Кая Айрленд.

Я проигнорировала эти слова, поднялась на ноги и двинулась в сторону кабинета Стефании:

– Пойду потороплю Сьюзен.

– Да, – сказал мне в спину Аспен, – сколько можно копаться в этих дурацких бумажках?

«Столько, сколько потребуется», – ответила бы Сьюзен, но я ничего не произнесла, думая лишь о том, что этот день уже не может стать хуже, чем он есть.

Но он мог.

Когда я постучала в дверь кабинета Стефании и вошла, Сьюзен там не оказалось. Женщина была одна: она склонилась над письменным столом, что-то раздраженно бурча, и даже не заметила моего появления.

– Где Сьюзен? – спросила я, внезапно почувствовав себя не в своей тарелке.

– Не знаю. – Хозяйка кафе даже не подняла взгляд. – Только что была здесь.

Я закрыла дверь и поспешила по коридору в сторону туалетов. Сьюзен там не было, хоть я и надеялась увидеть ее перед зеркалом поправляющей шляпку. Я вышла из туалета и столкнулась с Аспеном. Он заглянул мне через плечо, но я тут же захлопнула дверь.

– Где Сьюз?

– Я проверю внутренний дворик. Иди на улицу.

Я направилась в сторону кухни, но парень схватил меня за локоть. Я обернулась и наткнулась на сердитый и одновременно напуганный взгляд.

– Она не проходила мимо меня.

– Просто сделай, что я прошу, – сказала я, убирая его руку и следуя на кухню. Аспен через прикосновение заразил меня чувством страха, будто вирусом; желудок скрутило, колени стали ватными. Я против воли прокручивала в мозгу сегодняшний вечер: улыбки Сьюзен, слезы, когда Аспен прижал ее к груди, новости о маньяке, уверенность Аспена в том, что кто-то (я не хочу думать, что она) умрет сегодня.

На кухне я спросила у помощника шеф-повара, где Сьюзен, и он будничным тоном, будто ничего не происходит, ответил, что она во дворе выкидывает мусор. Не дослушав его, я зашагала к двери с табличкой «ВЫХОД», стащила с головы дурацкую шляпку, схватила с вешалки толстовку и натянула через голову прямо на рубашку и фартук.

Зачем Сьюзен отправилась одна выкидывать мусор после того, что узнала? После того, как твердо решила выжить этой ночью?

Я распахнула тяжелую железную дверь и, молясь, чтобы от тревоги у меня не начался приступ, накинула на голову капюшон и вышла под дождь.

Несколько секунд я ничего не видела и не слышала. Дождь гремел по крышам с такой силой, что казалось, это в моей голове что-то стучит. Капли с треском разбивались об асфальт, орошая меня сотней грязных брызг.

Я захлопнула дверь позади себя и крикнула:

– СЬЮЗЕН!

Крохотная лампа над дверью не давала абсолютно никакого света. Я видела перед собой черную бездну и больше ничего. Соскочив со ступеней на разбитый асфальт, я поспешила в сторону мусорных баков. Рядом стоял сломанный фонарь, который, Сьюзен говорила, не могут починить с мезозойского периода.

Поскальзываясь на грязи и камешках, я достала из кармана штанов мобильный телефон и набрала номер полиции.

– Полицейский участок Эттон-Крик слушает.

– Я звоню из кафе «Шерри» в УЭК, – громко произнесла я, отплевываясь от дождевой воды, которая попадала в рот. – Моя подруга в опасности.

Дотошный голос диспетчера произнес:

– Пожалуйста, назовите свое имя.

– Кая Айрленд.

Я остановилась у мусорных баков. Конечно же, Сьюзен здесь не было. Она бы услышала мой голос и как-то отреагировала. Она вернулась в кафе, – заверила я себя, – Не знаю, как проскользнула мимо меня, но она там, она в кафе.

Надо мной противно заскрипел и мигнул фонарь. Я подняла голову, но ничего не увидела, кроме темноты. Тогда я посмотрела на единственный крохотный участок света перед дверью в «Шерри».

Прошло тридцать секунд с тех пор, как я вышла. Я полностью промокла, но не чувствовала ни холода, ни неудобства, потому что знала: если бы Сьюзен вернулась, Аспен позвал бы меня внутрь.

– Хорошо, Кая, не паникуйте, оставайтесь на линии…

Телефон промок и отключился. Я сунула его в карман, повернулась кругом и вновь позвала:

– СЬЮЗЕН!

Мысли смешались. Одни твердили, что Сьюзен в своем уме и она уже давно вернулась в кафе. Другие убеждали дойти до конца переулка, а если ее там не окажется, значит, надо искать в другом месте.

Я сплюнула дождевую воду, попавшую в рот, и ускорила шаги. Штаны пропитались водой, кофта на плечах отяжелела. Я почувствовала, как по ноги холодеют, как тело дрожит от страха, и тогда бросилась бежать так быстро, как могла, едва разбирая дорогу. Ботинки то и дело проваливались в ямки на асфальте, утопали в лужах; волосы облепили спину и лицо, капли дождя попадали в глаза, и приходилось жмуриться.

Долгую минуту я ничего не слышала – лишь дождь, но затем сквозь грохочущую живую стену прорезался какой-то звук.

– Сьюзен? – громко спросила я, перекрикивая дождь.

В темноте что-то блеснуло на мгновение, но через секунду пространство вновь стало черным. Я замерла. Если здесь кто-то есть, я совершенно беззащитна, у меня нет никакого оружия. Я не смогу защитить ни себя, ни Сьюзен, если она в опасности.

– Сьюзен?

Мне ответил лишь оглушительный взрыв грома, разорвавший небо молнией. Фонарь слева от меня заскрипел, посыпались искры. И когда неожиданно загорелся яркий свет, я увидела их.

Сначала я увидела Сьюзен. Она стояла ко мне лицом, открыв рот в беззвучном крике. Лишь через долю секунды я поняла, почему она замерла в такой неестественной позе – позади нее высилась черная тень, прижимая к вытянутой шее лезвие ножа.

Я уставилась на него, боясь моргнуть, и лишь спустя несколько ценных секунд с трудом оторвала взгляд от стали. Сьюзен вытаращилась на меня, но ничего не произносила вслух, зато широко открытые глаза вопили прямо в мой череп. Сьюзен пыталась что-то сказать, но я больше не соображала, что происходит, думала лишь о том, как исправить ситуацию, как спасти ее жизнь. Если сделаю шаг вперед, он просто перережет ей горло. Если уйду – конец неминуем.

Что мне делать?

Я спросила вслух?

Сьюзен, будто услышав мои судорожные рассуждения, внезапно завопила изо всех сил, напугав меня:

– КАЯ! БЕГИ!

– Заткнись!

Время не остановилось, как обычно, оно бросилось вперед рывком. Я тоже сорвалась с места, чтобы успеть.

– СЬЮЗЕН!

– ЗАТКНИСЬ! – одновременно со мной зарычал голос. Я увидела смещающийся сгусток тьмы: сперва чудовище вскинуло руку с ножом вверх, а затем опустило Сьюзен на живот.

– СЬЮЗЕН!

– КАЯ! БЕГИ! БЕГИ! КАЯ!!!

Она все не падала на асфальт. Потому что Неизвестный держал ее за горло и жестоко бил ножом в живот, раз за разом выкрикивая приказ заткнуться. Хотя она уже молчала, с ужасом вытаращившись на меня. Она больше не звала меня и не слышала, как я зову ее; не слышала мои просьбы не уходить; не почувствовала, когда Неизвестный отшвырнул ее, словно бесполезную куклу, не почувствовала боли, когда ударилась коленями и ткнулась лицом в лужу. Сьюзен больше ничего не чувствовала.

Меня с головы до ног окатил гнев, стало жарко. Он выжег всю влагу с моих волос, кожи, одежды. Я метнулась вперед и мощным движением снесла Неизвестного с ног. Он оказался невысоким, но крепким. Я попыталась схватить его за голову, но он увернулся и полоснул меня ножом по руке.

Кажется, я произнесла имя Сьюзен вслух, потому что Неизвестный тут же заорал:

– ЗАТКНИСЬ! – и отшвырнул меня на асфальт. Я ударилась локтями, подавившись воздухом, но все равно нашла в себе достаточно сил, чтобы перехватить руку убийцы с ножом у моего лица. Его запястье дрожало, мышцы предплечья были напряжены. Он положил сверху на рукоять вторую ладонь и надавил. Острие ножа смотрело прямо мне в лицо, но я смотрела лишь в лицо Неизвестного, скрывающееся в темноте капюшона.

Я сжала пальцы на его руке сильнее, смаргивая дождь, и почувствовала в плече яростную боль. Зрение стало чужим, глаза стали чужими, голова стала чужой. Я зажмурилась, выдавливая из-под век дождевую воду. Я ведь вызвала полицию. Вызвала. Прошло около пяти минут. Они уже должны быть здесь. Они близко.

Я почти выдохлась, почти загорелась от боли. Выжимая из себя последнюю энергию, я перенесла все силы на здоровую руку, а вторую убрала со своего запястья и изо всех сил ударила Неизвестного в висок. Он удивленно вскрикнул и отшатнулся, и небольшая победа придала мне сил. Она дала мне звонкую оплеуху, заставила забыть о боли, и я навалилась на убийцу, желая разорвать его лицо на части. Я стала молотить его кулаками, исцарапала костяшки пальцев о его кожу, думая только о том, что лицо под капюшоном этого заслуживает.

Неизвестный барахтался под моими ногами, словно жалкий червяк, пытался схватить пальцами за шею, но зацепился за отцовский жетон, во время борьбы вывалившийся из-под толстовки, и дернул на себя. Моя кожа вспыхнула огнем, но я не прекратила бить, сжимая одной рукой его горло.

Я убью его. Убью его безжалостно и даже не задумаюсь. Потому что я не смогла ее спасти.

Я не смогла спасти Джорджи…

Я не смогла спасти Джорджи…

Я не смогла спасти Джорджи…

Я не смогла спасти Джорджи…

Я не смогла спасти Джорджи…

Мои руки начали неметь в самый неподходящий момент, и Неизвестный этим воспользовался: он свалил меня на землю и, пока я судорожно хватала ртом воздух и была парализована, схватил меня за волосы и с силой ударил лицом об асфальт.

Мои слезы вместе с кровью и дождем тут же смешались в один коктейль.

Сьюзен, прости.

Сначала боль вспыхнула в каждой клеточке моего тела, а затем сосредоточилась на лице, правой руке и в нижней части спины. Я предприняла жалкую попытку открыть глаза, но быстро сдалась, потому что знала: увиденное мне не понравится.

– Кая. Давай. Отожмись еще два раза. — Отец был непреклонен, хоть я и хныкала, упав на живот на пол.

– Пап, да у меня уже руки отваливаются!

– Эй, солдат, тебе уже двенадцать, — сказал он, смягчившись, – а это значит, что пришло время научиться превозмогать боль. Ну? Если будешь сильной, сможешь победить собственные страхи.

– Хорошо, – застонала я, открывая глаза. В ту же секунду, будто по щелчку пальцев, меня выбросило в ночь. Я бежала по полю в сторону фермы, но, опомнившись, остановилась и опустила взгляд вниз. Увидев, что мои руки в крови, что пальцы сломаны и кровоточат, я завопила и с остервенением стала тереть ладони о штаны.

От боли сердце рухнуло вниз, по венам потек дождь; сквозь шум ветра я услышала, как тяжелые капли падают к моим ногам и размывают землю; она шепчет, выталкивая изо рта влагу:

– Ты сможешь победить собственных демонов.

Я опустила руки и посмотрела вниз на босые ступни.

– Я убила его?

Вместо ответа что-то вдруг сбило меня с ног, и я опрокинулась назад. Меня атаковала тьма, и я, не жалея сил, стала бороться за свою жизнь. Боль в пальцах нахлынула с новой силой, когда я вцепилась во тьму и зарычала, сжимая суставы:

– По-мо-гите ей! Помогите ей! ПОМОГИТЕ!

– Успокоительное!

– Позовите врача!

– Спасите ее!

Боль отступила, сдавшись под напором лекарств, и я опустила голову на подушку и попыталась открыть глаза, н ничего не вышло. Тогда я на всякий случай уточнила:

– Пап, а когда я вырасту, буду как ты?

Папа приехал за мной в школу прямо с самолета, все еще в форме. Я смотрела на него восхищенно, а он в ответ улыбался, показывая на щеках ямочки.

– Конечно, малышка. – Он наклонился, положил руку мне на плечо и добавил серьезным тоном: – Но я хочу, чтобы ты была еще умнее и рассудительнее.

– А если меня оставят на второй год, вы с мамой все равно будете меня любить? – спросила я встревоженно. – А если я никогда не поступлю в колледж?! А если я…

Папа рассмеялся, покачав головой.

– Родители должны любить своих детей несмотря ни на что, малышка. Но ты, конечно же, должна поступить в академию и никак иначе. Главное, чтобы ты ничего не боялась. – Он потрепал меня по щеке. – Страха не существует. Он в твоей голове. Ну-ка, повтори, Кая.

– Он в моей голове…

– Как она?

«Я больше не боюсь, отец. Ничего не боюсь».

– У нее шок, она не приходит в себя.

– Она же нас слышит?

– Да, думаю, да.

Повисло молчание, потом разговор вновь возобновился:

– Она получила ножевое ранение в плечо. Мы боялись, что она могла порвать связки правого запястья, но это растяжение. У нее небольшое сотрясение. Кажется, у нее начался припадок. Знаете, не удивительно, после всего, что она пережила. Мы нашли таблетки у нее в кармане.

– Главное, что все обошлось.

Кто-то легонько коснулся моего плеча, наверное, чтобы поправить покрывало, затем убрал с моего лица волосы.

– Профессор, – в комнате раздался еще один голос, – когда она придет в себя, мы хотим задать ей пару вопросов.

– Вы не слышали, что говорил врач? – ледяным тоном осведомился Дориан. Рука с моей головы исчезла. – Вы не можете подождать?

– Тут девушку убили, – вмешался детектив Дин. Тон его голоса был почти таким же бескомпромиссным, как у Дориана, но я бы ни за что не спутала его с другим. – Так что нет, мы не собираемся ждать.

Я резко распахнула глаза, будто в тело разом вернулась вся энергия. Реальность навалилась мгновенно и без предупреждения.

Сьюзен.

Сьюзен убита.

– И она пришла в себя, – жестко закончил детектив Дин. Я посмотрела в его сторону, но сначала видела и людей, и предметы бессистемно вращающимися фигурами. Когда они стали на свои места, в поле зрения появился детектив Гаррисон. Он спокойно произнес:

– Дориан, твоя племянница была свидетелем убийства. Она в любом случае должна ответить на наши вопросы. Ты и сам это знаешь.

– Не сейчас. – Дориан положил руку на мое плечо, давая понять, что будет защищать меня до самого конца. Я собиралась вмешаться, но детектив Дин скрестил руки на груди и отрезал:

– У нас серийный убийца в городе. Четыре жертвы уже. Так что сейчас, профессор Харрингтон.

Меня бросило в жар.

– Почему вы сказали «четыре»? – Язык оцарапал горло, и я сглотнула. Дориан удивленно обернулся, будто не знал, что я пришла в сознание, затем помог мне присесть, налил в стакан воды и приложил к губам. Я сделала несколько маленьких глотков и опустила взгляд на руки. Правое запястье плотно затянуто эластичным бинтом. На плече повязка. Руки не болели, зато лицо пылало огнем так интенсивно, будто кто-то на протяжении часа втыкал в кожу иглы.

– Я сказал так потому, что отец Сьюзен тоже мертв, – произнес детектив Дин. Его взгляд оставался твердым, как стена, но из голоса исчезли стальные нотки. – Все повторилось, как и с семьей Кингов. Видимо, преступник пришел к Смиттам…

– Хватит. – Дориан повысил голос, и я перевела на него взгляд. Он еще никогда не выглядел таким взрослым и внушительным как сейчас. – Прекратите говорить ей все это немедленно.

– Эндрю, – детектив Гаррисон обратился к напарнику, потом посмотрел на меня. – Кая, ты позвонила в полицию в девять часов три минуты и назвала адрес кафе в университетском переулке. После этого связь оборвалась.

– Мой телефон намок под дождем.

– Скажи, почему ты позвонила, – попросил детектив Гаррисон. Они играют в плохого и хорошего копа? Значит, Эндрю Дин будет на меня нападать, а детектив Гаррисон защищать, чтобы я ему доверилась?

Мне нечего скрывать.

– Я позвонила, потому что не смогла найти свою… подругу Сьюзен. Я боялась, что она могла быть в опасности.

– Почему?

Почему?! Да потому что в Эттон-Крик психопат, который охотится на таких же девушек, как Сьюзен!

Я вздохнула. Не могу сказать, что Аспен попросил меня присмотреть за ней. Это будет странно, и нас вместе с ним сочтут подозрительными, если не преступниками. Аспен сказал, что если мы втроем переживем эту ночь, он объяснит, почему вел себя так странно. Пока что я должна подождать.

– А я не смогла помочь ей, – пробормотала я эхом. Дориан крепко сжал мое плечо, чтобы приободрить, но я не могла выбраться наружу из темноты. – Я увидела его в темноте. Пока он наносил Сьюзен удар за ударом, она смотрела прямо на меня и просила уйти.

– Но ты не ушла.

– Я не могла.

– Даже зная, что можешь умереть?

Я сморгнула и подняла взгляд на детективов.

Разве сложно поверить в то, что я не ушла потому, что хотела спасти Сьюзен жизнь? Неужели он поступил бы иначе?

Детектив Дин сдался первым:

– Пожалуйста, опиши этого человека. Все, что вспомнишь.

– Рост как у меня, может быть, немного выше – метр семьдесят пять. И двигался он как-то странно…

– Что это значит? – озадачились детективы и Дориан. На мгновение его брови взлетели, но лицо тут же стало невозмутимым. Попытавшись подобрать подходящее объяснение, я сказала:

– Это были… два разных человека.

– Что?! – Детектив Гаррисон вытаращил глаза. – Их было двое?!

– Нет. Он передвигался как-то странно… У него был какой-то дефект опорно-двигательного аппарата. Больше я ничего не знаю.

Детективы переглянулись, в их взгляде читалось очевидное недоверие. Потом детектив Дин осторожно поинтересовался:

– Он говорил что-нибудь?

– Он кричал на Сьюзен, чтобы она замолчала, даже когда она ничего не говорила.

Детективы снова переглянулись, и я нахмурилась. Они вновь меня подозревают? Думают, я лгу, чтобы выгородить себя саму? Думают, я убила Сьюзен, которая хорошо ко мне относилась и была мне почти подругой, а потом ранила себя?

Если и так, то ни детектив Дин, ни детектив Гаррисон ничего мне не сказали и не обвинили. Они задали еще несколько вопросов, на которые я честно ответила, еще раз выразили соболезнования по поводу мамы, затем ушли в сопровождении Дориана.

Думала, когда останусь одна, слезы придут, но их не было. Я чувствовала себя роботом, который все еще не получил такой команды; просто пялилась в белое покрывало и вспоминала случившееся.

Нужно припомнить каждую деталь.

Вдох.

Нужно постараться.

Выдох.

Любая мелочь может помочь.

Я закрыла глаза и стала считать.

Один, два, три, вдох…

Один, два, три, выдох…

Мое тело стало легким, вжалось в матрац; а затем я просочилась сквозь него и вновь очутилась в темноте.

Один, два, три, вдох…

Я набираю полные легкие влаги, сквозь пелену дождя ничего не вижу, лишь чувствую, как ботинки рассекают лужи и до меня долетают капли. Кожу натирает влажная одежда, но я ничего не чувствую, даже холода, потому что ищу Сьюзен. Я знаю, что она где-то впереди.

Все кажется черным.

По крышам бьют капли дождя, уши заполнил оглушающий грохот. Дождь тоннами стекает в переулок с покатых крыш зданий, стоящих слишком близко друг к другу. Он заглушает мой голос, когда я зову Сьюзен снова и снова. Я знаю, что что-то должно случиться, потому что Аспен внушил мне страх.

В небе вспыхивает молния, и на мгновение я замечаю впереди какой-то блеск. От него сердце замирает, а затем колотится в тысячу раз быстрее. Я слышу скрип. Это скрипит сломанный фонарь над головой. Он мигает, словно подает кому-то сигнал, и загорается между мной и Неизвестным. Он держит Сьюзен за горло и приказывает ей заткнуться.

Я нахмурилась и сжала в пальцах покрывало.

– Клянусь, я спасу тебя от этого кошмара, – сказал он.

Что-то не так.

– Кая! – Я распахнула глаза. Дориан накрыл мое поврежденное запястье своей ладонью, и я разжала пальцы, почувствовав острую боль. Выпустила из кулака смятую простынь и вздохнула. Дориан сидел рядом на табурете с таким выражением лица, будто я собираюсь умереть. На самом же деле единственная, кто сегодня умер, – Сьюзен.

Я вновь прикрыла веки.

Вдох.

Дождь заливается за шиворот, мышцы до боли напряжены, Неизвестный орет на Сьюзен… что-то не так…

– Заткнись!

Меня словно ударило током, и я резко села, упершись рукой в покрывало.

– Ох, осторожнее! – воскликнул Дориан, приподнимаясь. Я затаила дыхание в болезненно сжавшемся горле, затем осторожно перенесла вес с больной руки на здоровую и сипло выдавила:

– Я знаю его.

– Кого? – мягко уточнил Дориан. В его лице читалась забота, а еще убеждение, что мне только что приснился страшный сон.

Я откинула покрывало, но Дориан решительно поднялся на ноги и вернул меня на подушку.

– Пожалуйста, вернись в постель.

– Дориан, он все время кричал на Сьюзен! – Мой голос ломался от возбуждения. – Я не могла понять, что именно не так, но теперь поняла. Я его знаю! Знаю!

– Ты уверена?

– Ты мне не веришь? – Я уставилась на него испытующим взглядом, но не особо удивилась. Дориан замялся.

– Нет, просто… ты столько пережила в последнее…

– Ты считаешь, это хорошая причина для сумасшествия?

– Кая, я не говорил, что ты сумасшедшая. – От досады щеки Дориана порозовели, и я сдалась и вздохнула. Несколько минут назад он защищал меня перед детективами, а теперь вынужден защищаться передо мной.

– Я знаю, Дориан… Говорю тебе: я слышала этот голос раньше.

Он вновь хотел возразить и на мгновение поджал губы, но затем с сомнением предположил:

– Может, ты встретила этого человека в книжной лавке… или… среди посетителей кафе?

– Сомневаюсь, что он орал в кафе «заткнись, заткнись, заткнись», – произнесла я, одновременно вспомнив слова Ноя: «Может, ты думаешь, что не связана»? А ведь Ной был прав: если я уже слышала этот голос ранее, значит, знаю убийцу, значит, действительно связана со всем происходящим. Мне срочно нужно поговорить с ним об этом!

– Можно мне домой? – спросила я, откидывая покрывало с ног. Дориан в мгновение ока вернул его на место и оставил свою ладонь многозначительно лежащей с краю кровати.

– Тебя ранили. У тебя сотрясение. И ты… в общем, плохо выглядишь.

– Меня ударили лицом об асфальт, – сухо напомнила я.

– Об этом я и говорю. Тебе нельзя домой.

– Можно. У меня нет переломов и нет внутреннего кровотечения. У меня лишь растяжение сустава и царапина на лице. Вот, гляди, все в порядке! – Я подняла руки над головой, и Дориан тут же нахмурился. Я вернулась в прежнее положение, пообещав: – Я приму таблетки и побуду в тишине, чтобы все вспомнить. Мышление еще никому не вредило, Дориан.

Он поднялся на ноги, раздражаясь.

– Прекрати упрямиться! Единственное, что ты должна сделать – отдохнуть!

– Я должна найти связь и помочь…

– Кая, – оборвал он, и я удивленно замолчала. – Пожалуйста, прекрати. Не нужно бежать вперед сломя голову. Почему ты так нетерпелива, неужели боишься, что испугаешься?..

Его вопрос выбил меня из колеи, но я уже через секунду взяла себя в руки и сказала:

– Это ты прекрати анализировать меня. Позови врача. Они не имеют права удерживать меня против воли, если только я не сумасшедшая и не собираюсь причинить боль себе или другим.

Я могла бы и сама дойти до дома, когда выползла из машины Дориана, но он все равно заставил меня взяться за его локоть и поглядывал под ноги, будто боялся упасть. А может быть, он не боялся упасть, а просто избегал моего взгляда, потому что до сих пор злился.

Когда Дориан отпер дверь своим ключом и мы вошли в прихожую, окунувшись в темноту и в знакомые душистые запахи специй и сладостей, он наконец-то заговорил:

– Кая, послушай, я…

Но тут загорелся свет, и нужный момент был утерян. Из кухни выскочил Ной, воскликнув:

– Вау, вот это у тебя видок!

– Есть что-нибудь съедобное? – спросила я первое, что пришло на ум, чтобы отвлечь его внимание.

– Э-э… ты уверена, что сможешь есть в таком состоянии? – спросил он, с волнением протягивая ко мне руку, словно желая приобнять. Я увернулась и направилась к лестнице. – Может, стоит покормить тебя?

– Ной, – осадил брата Дориан, – иди на кухню. Кая.

Я остановилась, обернулась, закрыв левый глаз, потому что он болел и слезился, но все равно видела, что Дориан слишком встревожен и все еще винит себя за то, что поддался на мои уговоры. Он подошел ближе, остановился у часов с кукушкой у подножия лестницы и, снизив голос до шепота, потому что Ной завис в дверном проеме ведущем на кухню, произнес:

– Если тебе что-нибудь будет нужно… ты знаешь, – закончил он неловко.

– Спасибо, – ответила я.

– Я буду в своей комнате. Или в библиотеке. В общем, позовешь. – Дориан отступил, но снова остановился, чтобы уточнить: – Ты ведь сможешь подняться по лестнице?

– Да, Дориан. – Я усмехнулась. – С ногами у меня все в порядке.

Дориан ушел заниматься делами, а я, прихрамывая, поднялась в свою комнату. Здесь было темно и холодно, но тем лучше – мое лицо горело огнем, будто на него кто-то вылил смесь ядохимикатов. Оставив дверь в спальню приоткрытой, я добралась до ванной и взглянула в зеркало, ничуть не удивившись тому, что вся левая сторона лица поранена и нижняя губа потрескалась.

Кончиками пальцев я провела по воспаленной коже на шее, где виднелась отчетливая розовая полоска от цепочки, с которой я не расставалась ни на миг после смерти отца. На глаза в ту же секунду навернулись слезы, но я взяла себя в руки. Неизвестный забрал папин жетон, но я верну его назад во что бы то ни стало.

Стараясь отбросить грустные мысли, я стянула с себя левой рукой одежду и неловко выпуталась из рукавов, чтобы не задеть рану. Бинт, которым перевязали поврежденное плечо, пропитался кровью.

Забравшись в теплую воду, я сжала зубы и поморщилась – она казалась обжигающе горячей, опалила каждую царапинку, каждый синяк. Несколько минут спустя я наконец-то привыкла к жжению и смогла расслабиться, разогнуть одеревеневшие ноги, отогнать ноющую боль в руке. Эти руки должны были спасти Сьюзен. Но я ни на что не годна.

«КАЯ! БЕГИ!

ЗАТКНИСЬ!»

Я содрогнулась и испуганно завертела головой, потому что на мгновение мне привиделось, что я вновь в том переулке, вновь пытаюсь спасти Сьюзен, зная заранее, что ничего не получится. Нет, я все еще в своей ванной комнате, в давно остывшей воде, от которой кожа покрылась мурашками.

Я неуклюже выбралась на коврик, стараясь ни о чем не думать, закуталась в полотенце и вернулась в спальню. Я делаю это каждый вечер. И то же самое продолжать делать сегодня, будто это самый обычный день, а не день, когда умерла Сьюзен и едва не убили меня.

Почему этого не случилось? — подумала я, надевая штаны и майку. Ведь у Неизвестного была возможность убить меня – я не могла двигаться, была парализована болью. Но он не сделал этого. Как будто он пришел именно за Сьюзен… И его голос абсолютно точно был мне знаком…

В голове зазвенело, стоило крепко подумать, поэтому я решила разобраться с этим завтра. Я должна отвлечься. Должна на несколько минут забыться. И я знаю, кто мне поможет – Ной. Он скажет что-нибудь неприятное, что-нибудь плохое, и я тут же обо всем позабуду. Вот что мне надо.

Не тратя время на сомнения, я спустилась на первый этаж и когда свернула в сторону кухни, услышала из гостиной:

– Эттон-Крик перестал быть мирным городом.

Замешкавшись, я все же пошла на голос.

– Второе убийство произошло точно по расписанию, как и было сказано в письме.

Что?! Об этом уже говорят в новостях?!

Ну конечно же да.

– Кая! – Услышав мои шаги, Ной вскочил с дивана и выключил телевизор. С виноватым выражением лица он отшвырнул пульт на диван и сложил руки за спиной. При этом он выглядел таким смущенным, словно я застала его за чем-то компрометирующим.

– Я решил, что ты задремала, поэтому не стал подниматься.

– Принимала ванну, – ответила я. Мы немного постояли, глядя друг на друга, затем я отвернулась и ушла на кухню, стараясь не прихрамывать. Ной пошел следом.

– Супчик ждет, – многообещающе пропел он, занимая свое место у тумбы. Я присела за стол и только сейчас заметила, что Ной надел вместо своих убогих шорт обычные черные штаны и черную футболку. А где бананы и любовь к елкам?

Пока он наливал мне суп, я с удивлением отметила, что тело у него крепкое, подтянутое. Растянутая одежда всегда это скрывала. А сейчас сквозь ткань проступили очертания мышц.

– Ты сменил одежду, – заметила я, только чтобы не сидеть в тишине. Ной саркастично хмыкнул:

– Странно, правда? – и обернулся. Что ж, вкусам Ной не изменял: на его футболке была изображена уродливая желтая утка с большой надписью над головой: «Кря-кря-кря». Парень любит странные вещицы.

Я зачем-то уточнила, принимая от него тарелку:

– Я не это имела в виду.

– Да без разницы, – бросил он, усаживаясь напротив. Я осторожно проглотила ложку восхитительного супа, и когда мои потрескавшиеся губы обожгло, Ной болезненно поморщился за меня, сочувственно спросив:

– Очень больно?

Он протянул ко мне ладонь, будто желая прикоснуться к лицу, и я, поразившись, отшатнулась, задев больной рукой солонку и сжав от вспышки боли зубы. Ной что-то пробормотал о поразительной неуклюжести, вскакивая на ноги, и через секунду уже приложил к моей руке лед. Я была слишком удивлена, чтобы что-то ощутить, кроме гладкой кожи Ноя под своей ладонью. Его глаза выражали глубокое сожаление, будто ему было больно вместе со мной.

– Ты знал, что это случится со Сьюзен? – неожиданно для себя спросила я.

Ной на мгновение опустил взгляд, затем убрал свою руку из-под моей, придержав пакетик со льдом. Я, почувствовав неладное, откинулась на спинку стула.

– Почему ты думаешь, что я мог об этом знать?

Я бы могла поверить, что он просто обычный парень, если бы не слышала от него тех странных и загадочных, но тем не менее правдивых вещей. Я бы думала, что Ной просто смотрит мыльные оперы, готовит торты и читает женские журналы. Но он знает то, чего никто не должен знать.

– Потому что это не удивило бы меня, – ответила я, возвращаясь к супу. Ной ничего не ответил; он поднялся, поставил на плиту чайник и принялся рыться в буфете. Думал ли он о сказанных мною словах или не думал ни о чем? Я вновь мысленно вернулась к Сьюзен.

Они с Аспеном были милыми со мной, а я?

Я была в том проклятом переулке, все видела четко и ясно, но все равно не смогла помочь, даже заранее зная, что что-то должно случиться. И Сьюзен пыталась меня защитить и заставить уйти, в то время как Неизвестный наносил ей удары.

Я зажмурилась. Было паршиво.

– Я просто устала.

Ной продолжал рыться в буфете, наверное, в поисках каких-нибудь сладостей, но я видела, как на мгновение он замер. В руках у него была банка с черничным вареньем.

– Это и должно происходить, ведь ты просто человек.

Мы посмотрели друг на друга, но он больше ничего не произнес и никак не объяснил сказанного, лишь вернулся на прежнее место за стол. Прошло несколько секунд, а возникло чувство, будто несколько лет – достаточно времени, чтобы боль сосредоточилась в висках.

– Почему ты сделал акцент на том, что я человек?

– Потому что иногда ты забываешь об этом, Кая.

Мое лицо тут же вспыхнуло, потому что Ной вновь сделал то, что я ненавижу, – принялся меня анализировать. И прежде чем я смогла остановить его, он закончил:

– Ты бежишь от боли сломя голову, и так было с самого детства.

Почему они все решили, будто я открытая книга?!

Я прочистила горло, выдавив улыбку, и поднялась на ноги.

– Гм… спасибо за ужин, Ной.

Он даже не смотрел на меня, когда скучающим тоном произнес:

– И вот опять ты бежишь. – Спокойно открыл банку с вареньем и отправил в рот полную ложку. У меня побежали мурашки по коже.

– Ты что, хочешь, чтобы я тебе доверяла?

– С чего ты взяла?

– Тогда не провоцируй меня на откровенные разговоры, этим ты ничего не добьешься. Но я не сержусь, потому что, очевидно, у тебя мало практики в общении с людьми.

Я уже решила, что перегнула палку, однако Ной равнодушно пожал плечами и пробормотал, проглатывая очередную ложку:

– Понимаю.

Я нахмурилась, все-таки начиная злиться.

– Что ты понимаешь?

– Понимаю, почему ты так реагируешь, почему пытаешься уколоть. – Он скептично изогнул светло-коричневую бровь и спросил, глядя на меня в упор: – Но ты серьезно обвиняешь меня в том, что у меня мало практики в общении с людьми?

– Чего ты добиваешься?

– Это ты сюда пришла.

Я вздрогнула от перемены в его голосе. Светловолосый равнодушный добряк вдруг стал мрачным и серьезным, а затем Ной отложил ложку и отодвинул от себя банку. Я не могла пошевелиться, потому что холодный, ядовитый взгляд глаз-льдинок, казалось, пригвоздил меня к месту.

– Тебе было грустно и одиноко, и ты не хотела думать о Сьюзен. И я понимаю тебя, Кая. – Ной поднялся, обошел стол и плавно приблизился ко мне, засунув руки в карманы черных штанов. – Я вижу, как ты на меня смотришь, вижу в твоих глазах столько желания забыться, отмотать время назад… – Ной тяжело опустил ладонь на мое здоровое плечо, и я пошатнулась. Открыла рот в немом крике, но не смогла сказать ни слова. Может быть, в моих глазах действительно было и желание забыться, и желание отмотать время назад, но в глазах Ноя была сплошная тьма. Мы так долго смотрели друг на друга, что мне показалось, будто его зрачок расширился и полностью поглотил голубую радужку.

– Я… я…

– Приходи ко мне, – оборвал он убаюкивающим тихим голосом, ободряюще сжав пальцы на моем плече, а затем отпустив. – Ты можешь найти меня в любое время и поговорить. Но только рассчитывай на нормальный разговор, а не на монолог с моей стороны. Я не твой психиатр, да?

Я медленно кивнула, прикусив внутреннюю сторону щеки и затаив дыхание. Из-за того, что Ной отчитывал меня, боль в голове стала сильнее и сердце забилось так часто, что я на одну секунду подумала, что заплачу. Но, конечно, не заплакала, ведь Ной был прав.

– Да. Мне пора. Спасибо за разговор. Завтра тяжелый день.

Он не стал меня останавливать, хотя, уверена, знал, что я чувствовала. На ватных ногах покинула кухню, забралась в своей комнате под одеяло и притворилась, что этого кошмара не существует, что сегодняшнего дня не существует, что Сьюзен не мертва, что… но слова Ноя по-прежнему звучали в голове. Я повернула голову, чувствуя физическую боль, и ткнулась носом в подушку. Под щеками тут же стало мокро, зато давить голову перестало. Несколько минут спустя ощущение затрудненного дыхания исчезло, и я смогла уснуть.

Впереди сотни звезд… Фары машин окружают меня со всех сторон, и кажется, что я лечу, но мне не страшно… Разум контролирует тело… Я нажимаю на педаль тормоза, но она уже не слушается меня… И становится слишком поздно… Я лечу к звездам вверх.

Скрип.

Я открыла глаза и затаила дыхание. Зрение и обоняние тут же обострились, я полностью превратилась в слух. Вокруг темно – за окном глубокая ночь. Окно распахнуто настежь, хотя ночью я его заперла.

Скрип.

Здоровая рука по привычке была под подушкой, поэтому я нащупала кончиками пальцев пистолет и сжала его в ладони. Глаза полностью привыкли к темноте, и сквозь блуждающие по комнате тени и блики я рассмотрела дверцу шкафа и закрытую входную дверь.

Дверь. Закрыта. Наглухо.

Мое сердце забилось быстрее от страха.

Вот Неизвестный и нашел меня. Ответ был прост: он не оставил меня в живых, он просто не успел завершить начатое. Возможно, кто-то вышел в переулок или приехала полиция – это уже не имеет значения. Важно, что он здесь, и дверь заперта.

Глава VIII

Умирать не больно

Неизвестный остановился у моей кровати, я села и, выхватив из-под подушки пистолет, нацелилась ему в голову. Затем сняла с предохранителя – щелчок отчетливо был слышен в тишине, как и бешеный стук моего сердца. Пистолет не был заряжен, но Неизвестный этого не знал.

– Эй, стоп-стоп-стоп! – заорал он вдруг.

– Включи светильник, который находится слева от тебя, – скрипучим голосом сказала я и даже не поморщилась от света, внезапно вспыхнувшего перед глазами.

– Кая, это я! – зашептал Аспен. Взгляд его метался от моих глаз к пистолету, который был направлен ему в грудь. – Успокойся!

– Что ты здесь забыл? – Я все еще внутренне дрожала, как натянутая струна.

– Пришел поговорить. – Он снова посмотрел на оружие, затем на меня. – Он настоящий? Откуда? Я не хотел тебя пугать. Прости. Правда.

– Я чутко сплю. – Поставив пистолет на предохранитель, я положила его под подушку, не отрывая взгляда от Аспена. Не спрашивая разрешения, он опустился на кровать.

Мы молчали. Я сидела с ровной спиной, боясь пошевелиться, в голове крутились одни и те же мысли: «Аспен пришел обвинить меня в смерти Сьюзен. Если я не буду двигаться, он никогда не заговорит».

Он поднял голову и задержал взгляд на левой стороне моего лица.

– Выглядишь паршиво. Я имею в виду лицо и… это, – он кивнул на перевязанную в двух местах руку. На повязке снова появилась капелька крови, хотя перед сном я сменила ее.

Я не стала говорить, что он тоже выглядит плохо. Он долго шатался под дождем, не веря в произошедшее. Пытаясь отгородиться от правды, он забрел в Криттонский парк и несколько часов просидел на скамейке, глядя перед собой бесстрастным взглядом и мысленно спрашивая себя, что еще он мог сделать.

– Ты пришел спросить о том, что случилось? – Мой голос был едва слышен даже в тишине, и я боязливо сжалась, надеясь, что он все-таки не расслышит вопроса, но Аспен ответил:

– Я все знаю.

Я непонимающе моргнула, потом сообразила:

– Ты был в полиции?

– Это я нашел вас, – просто сказал он. Затем облизал пересохшие губы, судорожно втянул воздух и поднял голову к потолку. – Сначала я, а потом полиция. А потом я… был на опознании.

Я не знала, что сказать. В груди стало больно до слез, и эта боль была сильнее физической, которую можно блокировать, остановить.

Наконец я приглушенно сказала:

– Это нечестно. По отношению к тебе.

Он невесело хмыкнул.

– И к тебе.

Я еще помолчала, затем произнесла:

– Я была там и все видела. Каждую секунду. И не смогла помочь. Стояла, будто…

Аспен бережно взял мою ладонь, перевязанную эластичным бинтом. Движение было нежным и не причинило боли, но заставило меня замолчать. Я не выношу чужих прикосновений, но никак не выказала неприязни – Аспену это нужно. И мне тоже.

Он шепнул:

– Ты бы ничем не смогла ей помочь, Кая. Тебя бы тоже убили.

«Это не то, чего я боюсь», – хотела я ответить, но не стала. Аспен отпустил мою руку, и я тут же выбралась из постели и отошла к окну, чтобы он больше меня не хватал. Прошлась по комнате, чувствуя, как тисками сдавило грудь. Я рывком распахнула дверь, впустив из коридора в комнату море света.

Аспен удивленно наблюдал за мной. Я вернулась к окну и, облокотившись о подоконник, спросила:

– Почему убили отца Сьюзен?

Аспен напрягся и невнятно пробормотал:

– Я не… не знаю. – Его лицо приобрело глупое выражение. Конечно, он не знает. Это знает лишь Неизвестный.

Я сделала несколько шагов в сторону – от одной стены к другой, затем вновь облокотилась о подоконник, зажмурившись.

– Кая, ты что, маршируешь?

– Почему убили отца Майи? – Я сжала переносицу и открыла глаза, услышав шаги по полу – это подошел Аспен. Его уставшее лицо омрачилось тенями, брови сошлись на переносице, челка, завившаяся на концах, упала на глаза.

– Почему ты задаешь идиотские вопросы, будто ведешь безумное расследование? – спросил он. Я отняла руку от лица и выпрямилась. И хотя Аспен был выше меня на целую голову, от гнева почувствовала себя мощнее, больше.

– Что, ты думаешь, я ничего не чувствую? – Его обвинение задело даже сильнее, чем слова Ноя, сказанные ранее. – Тебе тоже кажется, будто я забыла, что я человек? Тоже думаешь, что я робот, который не может испытывать человеческие чувства?

– При чем тут…

Я отрезала:

– Ты прав! Да, я хочу знать, кто это сделал, чтобы такого больше не повторилось!

Аспен на мгновение сжал зубы, затем зло произнес, глядя на меня в упор:

– У меня для тебя фиговая новость, Кая Айрленд: ты ни черта не можешь сделать, хоть тебе и кажется, что ты центр всего. И даже если б ты могла как-то исправить ситуацию в будущем… – Он качнул головой, будто отгоняя безумную мысль, затем шагнул назад. – Сьюзен все равно уже не вернуть.

Аспен смотрел на меня так выразительно, как на безумное бесчувственное животное. Это длилось лишь миг, но даже секунды хватило, чтобы меня обуяло странное ощущение. Не гнев и не ярость. И даже не боль, с которой я связана теснее, чем ребенок с пуповиной матери. Аспен покачал головой, решив, что говорить со мной – пустая трата времени, и широким шагом пересек комнату. Выходя за дверь, он оставил ее незапертой.

Когда он исчез, необходимость стоять прямо отпала. Я прислонилась спиной к стене и зажмурилась. По щекам покатились слезы.

Ты не прав, Аспен, не прав.

Я накрыла ладонями лицо.

– Он ошибается.

Я смогу во всем разобраться, я смогу что-то сделать. Мне просто нужно больше времени. Мне нужно собраться с мыслями. Мне нужен Ной. Прямо сейчас. Да. Я извинюсь за то, что использовала его (но пусть он тоже извинится за неприкрытое давление).

Я отлепилась от стены и почти бегом бросилась из комнаты, но прямо в шаге от двери врезалась в Ноя. Он быстро сориентировался, удержав меня на месте, но тут же отпустил.

– Что случилось? – Ной явно только что проснулся: светлые волосы распушились, халат был небрежно завязан на талии, из-под серых пижамных штанов торчали босые ноги. Ной будто услышал, как мысленно я зову его, почувствовал, что мне плохо. Бессмыслица.

– Кая? – Он вопросительно посмотрел на меня, но мое зрение вдруг расфокусировалось. Я попыталась сморгнуть пелену, попыталась сказать: Я ничего не вижу. Тщетно. Ной кончиками пальцев коснулся моих волос, осторожно заправил их за уши и взял мое лицо в ладони.

«Это снова происходит?» – кажется, спросил он, и вместе со звуком его голоса я внезапно ощутила такую невероятную боль, будто из меня вытягивают жизнь.

Я вцепилась в халат Ноя, силилась попросить о помощи, но не могла ничего произнести. Задыхаясь, я говорила ему взглядом, что умираю, что это снова повторяется, но тут мои ноги подкосились, и Ной, прижимая меня к себе, опустился вместе со мной на пол.

Затем весь мир исчез, и я наконец-то умерла.

Спустя целую вечность я услышала мелодичное пение. Оно становилось громче, а затем затухало, вновь становилось громче и опять затухало.

– Мое солнышко осталось в прошлом… Яркое солнышко светит в мое окно, и я не могу зажмуриться, иначе забуду ее лицо… Ты мой храм… Стань моим воспоминанием о лучшем… Когда я умру, уложи меня в гроб из стекла. Когда я сделаю последний вдох, выдохни вместе со мной… Я больше никогда не совершу в этом мире ни зла, ни добра – я буду лежать в стеклянном гробу под землей.

Я открыла глаза, и тело пронзила невероятная боль. Никакого солнышка. Никакого пения. Ной жует пирожок, стоя рядом с ванной. Увидев, что я очнулась, он запихал его в рот, тут же склонился ко мне и, погрузив руки по локоть в ледяную жидкость, поднял меня. Его лицо было совсем близко.

– Сейчас будет больно.

Я схватила Ноя за плечи. Через секунду почувствовала, как напряглись его мышцы, а мое тело в очередной раз испытало болезненный спазм – это кто-то невидимый вонзил мне в позвоночник металлический штырь. Я прикусила губу, но даже не успела моргнуть, как муки прекратились. Я стояла на коврике перед ванной и шумно дышала, откашливая воду. Страх новой боли заставил меня внутренне сжаться, но ничего не случилось. Я наконец смогла перевести взгляд на Ноя. Он отошел к небольшому узкому шкафчику, стоящему у противоположной стены, и вернулся с полотенцем.

– Это не больно, – сказала я. – Умирать не больно.

Он накинул мне на плечи полотенце, грустно вздохнув.

– Не больно, потому ты еще не связана с Ледой Стивенсон. Как только привяжешься к ней, станешь умирать по-настоящему.

– Она снова попыталась убить себя, да? – спросила я.

Ной взлохматил мои волосы и сказал:

– Да. Я вовремя увидел тебя, успел схватить до того, как ты перевалилась бы через перила и полетела вниз.

– И что случилось бы тогда? – спросила я, изучая его лицо так пристально, что смогла бы сосчитать каждую веснушку на носу, каждую ресничку.

– Что? – удивился он вопросу. Мы были преступно близко, но я с вызовом повторила:

– Я спрашиваю, что случится, если я упаду с лестницы. Прямо сейчас пойду и сделаю это – что случится тогда?

Он опустил взгляд, и я увидела между его бровей морщинку, будто он подбирал нужные слова.

– Ничего, – наконец ответил он, а затем взглянул равнодушно. – Ничего не случится. Ты не можешь умереть.

Я покачала головой.

– Но это невозможно.

– А что возможно? – спросил он бесстрастно. Я опять покачала головой, и Ной пожал плечами. – Правильно. Ты ничего не знаешь. Вот и молчи, ничего не отрицай. Ты не можешь умереть, пока не спасешь Леду Стивенсон. А она не может себя убить.

Последние его слова я едва расслышала. Ной, пользуясь моим молчанием, вдруг накинул мне на голову полотенце и нежно помассировал кожу. Затем промокнул волосы. Когда через пятнадцать секунд он отстранился, я спросила:

– Что это было только что?

– Просто.

Просто, – повторила я про себя.

Странный он человек. У него все так просто и легко. И с ним тоже легко.

Со вздохом я отстранилась от Ноя, который смотрел на меня внимательнее обычного, будто силился узнать, о чем я думаю, и подошла к зеркалу. Я хотела знать, как на меня влияет смерть Леды Стивенсон.

Ной остановился за моей спиной и с притворной скукой заметил:

– Странно, но ты не выглядишь расстроенной из-за того, что услышала.

– Я не расстроена. Я зла.

Никаких травм на запястьях и шее, кроме моих собственных. Старые выпуклые шрамы, но я отвела взгляд и встретилась глазами с Ноем. Он снисходительно улыбнулся, пожав плечом:

– Злой ты тоже не выглядишь.

Пожалуй, он прав, но я очень давно научилась контролировать выражение лица. Я нахмурилась. Значит ли это, что я… перестаралась? Неужели, если запереть чувства глубоко внутри, они могут умереть? Может быть, поэтому Аспен так разозлился на меня – он почувствовал это?

Пока я несколько секунд вглядывалась в темный омут собственных глаз в зеркале, Ной приблизился, и я почувствовала его дыхание на макушке. Он убрал с плеч полотенце, взял с туалетного столика расческу и принялся распутывать мокрые пряди, бережно пропуская их сквозь длинные пальцы.

Что он опять делает?

– Что ты делаешь? – наконец спросила я лишь для того, чтобы он очнулся и прекратил. Он поднял взгляд и удивился, что я стою так близко. На его щеках были небольшие морщинки – там, где появлялись ямочки, когда он улыбался.

– Волосы расчесываю, – шепнул он.

– Прекрати, – тихо сказала я, и Ной прекратил. Он лишь подался вперед, оттеснив меня к туалетному столику, достал из шкафчика новое полотенце и накинул мне на лицо. Я тут же отдернула его, ожидая подвоха, но Ной расплылся в улыбке:

– В комнате сквозняк.

– Наверное, ты прочел очередную статью в женском журнале? – догадалась я, и он с чувством кивнул:

– А что? Там написано, что ни одна женщина не останется равнодушной, если за ней будет ухаживать мужчина.

Я покачала головой, удивляясь, как этот взрослый человек иногда (почти всегда) может быть таким ребенком.

– Ты знаешь, что ты странный? – задала я риторический вопрос, но Ной уже потерял всякий интерес к беседе. Он приоткрыл дверь ванной и легонько подтолкнул меня в спину к выходу.

– Немножко отдохни. В этот раз ты была мертва дольше, чем в прошлый, и я даже успел проголодаться и съесть парочку пирожков. – Я обернулась, собираясь сказать, что он понятия не имеет о том, что значит быть «сытым», но Ной подмигнул мне, отбив всякое желание что-либо говорить.

– Давай проходи скорее, иначе простудишься. И переоденься. Завтра поговорим о том, что тебя встревожило.

Настроение стало хуже некуда.

– Ты уже все знаешь? – спросила я, окинув взглядом сперва ноги Ноя, на которых опять красовались тапки в виде собак, затем лицо, на котором отразились все те чувства, которые я себе не позволяла: печаль, сострадание, жалость.

– Конечно, Кая. Даже если ты думаешь, что твое лицо идеальная маска.

Опять он читает мои мысли, – поняла я, но не огорчилась. Я сама распахнула дверь в свою душу и вопросительно замерла, надеясь, что он войдет и поможет разобраться с происходящим.

– Тогда скажи, что я должна сделать.

– Ты справишься со всем сама, как и всегда. Не сразу, конечно, но ведь ты и раньше справлялась. – Я почувствовала на своем голом плече теплую ладонь. – Ты так устала, потому что пытаешься бороться с тем, что нельзя победить, – со смертью.

– Ты говоришь о Сьюзен?..

Ной покачал головой.

– Нет, Кая, я говорю о твоей матери. Сколько раз ты думала о ней после похорон? Ты поговорила с ней? Попрощалась?

Ну зачем он опять все портит? Зачем вновь лезет туда, куда я не разрешаю, почему старается заставить думать о том, о чем не хочу?

Я почувствовала себя обнаженной против воли, почувствовала себя обманутой, как в то утро, когда Ной увидел мою татуировку.

– Послушай, Кая. Ты избавишься от боли, только если научишься ее отпускать. А если будешь держать ее внутри запертой под замком… – Он на мгновение поджал губы и уточнил: – Ты ведь хочешь освободиться, верно?

– Да.

Это хуже, чем я думала; это даже хуже, чем разговор с моим психотерапевтом, потому что доктор Горацио Ворс никогда не принуждал меня к ответу, не выманивал его и если и понимал, когда я лгу, тактично умалчивал об этом.

– А теперь отдыхай. – Ной подмигнул. – Хочешь торта? Я приготовил прекрасный торт без шоколада специально для тебя и твоей раненой руки.

– Леда, ты знаешь, зачем ты здесь?

– Нет.

Леда Стивенсон лежала на больничной койке; ее фарфоровая кожа сливалась с белоснежным покрывалом, а светлые волосы были едва различимы на тонкой больничной подушке. Конечно, девушка лгала, и доктор, стоящий рядом с притворно равнодушным лицом, знал об этом, но они оба были терпеливы и каждый играл свою роль.

– Леда. – Доктор скрестил руки внизу живота. – Ты останешься в больнице, пока не пройдешь полное обследование.

– Что?.. – выдохнула Леда в ответ, мгновенно сбрасывая маску. Ее щеки заалели, а лицо в растерянности вытянулось. Она собиралась спорить, но взяла себя в руки, потому что поняла, что этот врач с едва заметной сединой в висках даже не станет притворяться заинтересованным. Он был милым лишь с самого начала, когда прощупывал почву. Поняв, что из нее ничего не вытянуть, сдался и перестал притворяться добрым и понимающим.

– Вы похожи на моего отца, – произнесла Леда, и в ее тоне проскользнули ядовитые и раздражающие нотки.

– Да? – Доктор вскинул брови. Видимо, такая мысль ему не приходила в голову, но он был польщен. – Твой отец был уважаемым хирургом в нашей больнице. Расскажи мне о нем, Леда.

– Не хочу, доктор Гаррисон, – отрезала девушка, отворачиваясь к окну. Сквозь жалюзи пробивался приглушенный серый свет, наводняющий палату мрачными тенями. Леде стало неприятно, что доктор Гаррисон воспринял как комплимент заявление, что он похож на ее отца.

– Что ж, можешь не говорить, Леда, – кивнул он, – но ты не должна закрываться. Мы в любом случае проведем психологическую оценку твоего состояния. Твоя тетя весьма обеспокоена тем, что ты пыталась причинить себе вред.

Леда перевела взгляд на подсолнухи. Они стояли в высокой узкой вазе на белом столике у окна. Тетя принесла их, желая разбавить красками обстановку временного пристанища племянницы. Если бы еще отсюда убрался доктор Гаррисон… но он лишь выждал минуту-другую и спросил:

– Ты расскажешь, почему вчера у тебя возникло непреодолимое желание причинить себе боль?

Леда неохотно ответила:

– Я вспомнила кое-что плохое.

– Что именно ты вспомнила?

Голос доктора Гаррисона тоже был тусклым. Из-за того, что Леда лежала спиной к нему и к двери и не видела, с каким видом он задает вопрос, возникло чувство, будто говорит не человек, а само пространство. Глаза Леды увлажнились, по щеке скатилась слезинка и затерялась среди волос на виске.

– Я вспомнила темный шкаф. Я пряталась в нем среди мягких игрушек. Я прячусь там постоянно.

Доктор Гаррисон едва расслышал ее шепот.

– Почему ты прячешься?

– Если вылезу из шкафа, случится что-то плохое.

– Что именно?

Леда замотала головой и принялась яростно вытирать слезы.

– Я не знаю. Не знаю.

Доктор Гаррисон сунул руки в карманы, больше не боясь зашелестеть халатом или спугнуть девушку неосторожным движением, и кивнул, хотя она не видела.

– Хорошо, Леда. Сделаем небольшой перерыв. Ты пробудешь здесь до понедельника. Я приду чуть позже, скажем, около пяти часов вечера, и тогда мы продолжим наш разговор.

Леда Стивенсон не успела вздохнуть с облегчением, потому что после ухода доктора настала очередь тети Лауры. В этот раз пришлось обернуться – тетя Лаура не стала бы разговаривать с ее молчаливой спиной.

– Леда, родная, скажи, что случилось. – Она присела на табурет у койки и провела дрожащей рукой по ее коротким волосам. Глаза, полные затаенной тревоги, потускнели еще больше. – Что тебя напугало? Почему ты решила сделать это?

– Я хотела вас увидеть, – совсем некстати вспомнила Леда и поспешно добавила: – После того, что сказали в новостях… мне было страшно оставаться в одиночестве.

– О, милая… – Тетя Лаура вновь коснулась ее головы. Они смотрели друга на друга, и если Лаура едва сдерживала слезы, Леда изо всех сил притворялась, что она в порядке, чтобы тетя не плакала.

Лучше бы ее здесь не было, – думала она, – лучше бы она осталась дома и дала мне шанс довести дело до конца.

Но вслух она не могла произнести этих слов, вместо них выдав понятное объяснение:

– Мне было… мне было очень страшно. За мной кто-то следил, но… дорогу через мост перекрыли. Я вернулась домой, – сбивчиво закончила она, позволяя тете Лауре нежно помассировать свою ладонь.

– Прости меня, это я виновата. Я больше не оставлю тебя ни на минуту!

Леда опустила взгляд на бейджик на форме тети Лауры и, кивнув, с сарказмом согласилась:

– Да, теперь вам будет значительно легче присматривать за мной!

– Ты думаешь, я заставила доктора Гаррисона оставить тебя в больнице?

Леда обиженно поджала губы, но возражать не стала. Тетя Лаура подалась вперед, нахмурившись.

– Леда, это не так. Не спорю, я волнуюсь, но ты сама должна понимать, что так будет лучше. Доктор Гаррисон тоже это понимает, потому принял такое решение.

Он принял решение, – с иронией поддакнул внутренний голос, – ну разумеется он.

– Это ведь не навсегда? – перебила Леда. От тревоги она внезапно охрипла и глаза стали большими, как блюдца. Тетя Лаура в ответ улыбнулась, а затем наклонилась и поцеловала ее в лоб.

– Обещаю, малышка, это не навсегда. Мне нужно работать, но я буду периодически заходить к тебе.

Как и доктор Гаррисон, – мысленно добавила Леда, мрачно глядя на закрывшуюся за тетей дверь.

Едва выйдя из палаты, Лаура тут же столкнулась с поджидающим ее доктором Гаррисоном. Взгляд у него был скептичный.

– Полагаю, вы не сказали ей, что Сьюзен и ее отец убиты?

– Ну разумеется нет! – оскорбилась та, ускорив шаг. – Леда уже достаточно напугана и считает, что за ней следят.

– Вот как? – Доктор Гаррисон приноровился к ее шагу и бросил через плечо взгляд на палату. Он отвлекся и едва не упустил Лауру, когда та в глубокой задумчивости прошла мимо его кабинета. Он ненавязчиво коснулся локтя женщины, и она, поправив нервным движением прическу, скользнула в открытую дверь. Доктор Гаррисон предложил ей стул, вежливо поинтересовавшись, не желает ли она чаю или кофе. Она отказалась и бескомпромиссным тоном заявила, чтобы он говорил лишь правду.

Доктор Гаррисон вздохнул, потому что ему совсем не понравился приказной тон Лауры. Перед ответом он помедлил, переложил стопку документов со столешницы в ящик, опустил локти на освободившуюся поверхность, сцепив пальцы в замок. Лаура увидела золотое кольцо-печатку.

– Давайте будем сдержанны, – попросил он наконец. – Леда напугана, и я попытаюсь выяснить причины ее поведения, но у меня и к вам имеются вопросы. Как давно вы переехали в Эттон-Крик?

Лаура мгновенно вспыхнула и собралась ответить в порыве возмущения.

Он хочет во всем обвинить меня? — подумала она, краснея от злости, но доктор Гаррисон уже поднял руку и спокойно сказал:

– Вы можете не отвечать. Но тогда я потрачу еще больше времени на исследование.

Лаура опустила взгляд, тут же смутившись: веду себя как дите малое. Когда она заговорила, ее голос звучал сухо, как на исповеди у священника, куда загнали силой:

– Моя сестра вышла замуж за Джека, когда ей было чуть больше двадцати. Она была юной и совсем не умела общаться с мужчинами. После свадьбы мы виделись редко: по какой-то причине Джек был агрессивно настроен против меня. – Она тяжело вздохнула. – Мы встретились лишь раз – после смерти Олив. На ее похоронах он был убит горем, но все равно отказался от моей помощи в воспитании Леды.

– Значит, вы не поддерживали отношения, – заключил доктор Гаррисон, внимательно выслушав рассказ.

– Да. Джек был против, поэтому я… – Ее взгляд потупился, и она вновь почувствовала то яростное отвращение к себе, которое много лет безуспешно пыталась побороть.

Доктор Гаррисон деловито сказал:

– Первым делом мы должны выяснить причины ее срывов. Возможно, все дело в недавней аварии, в которой погиб доктор Стивенсон. Поступок может быть продиктован чувством вины, ведь у нее на глазах умер отец, в то время как на ней не было ни царапины.

– Вы думаете…

– Связь может оказаться любой. Может, причина в давней психотравме. Кроме прочего, нельзя не принять во внимание тот факт, что в Эттон-Крик серийный убийца и она чувствует себя в опасности. Вы сказали, она считает, что за ней следят. Вы понимаете, к чему я клоню?

– Вы хотите оставить Леду в больнице.

– Да, правила вы и сами знаете. – На несколько секунд повисло тяжелое молчание, затем доктор Гаррисон, смягчившись, произнес: – Это ни в коем случае не говорит о том, что ваша племянница сумасшедшая. В понедельник будут готовы результаты, исходя из которых мы решим, как быть дальше.

– В понедельник будут похороны Сьюзен Смитт и ее отца, – отрешенно пробормотала Лаура, глядя себе под ноги. – Все словно… вернулось… назад. Словно прошлое вновь наступает.

– Понимаю. Но необходимо помнить, что прошлое так и остается в прошлом, и никто не в силах возродить его.

Он без видимого энтузиазма улыбнулся и встал. Лаура тоже поднялась, залепетав:

– Но что, если в Эттон-Крик вернулся тот монстр, этот…

Доктор Гаррисон деликатно прервал ее:

– Лаура, полиция со всем разберется. Мы же должны защищать свои семьи и заботиться друг о друге.

– В прошлый раз не разобрались! Он убил мою сестру, но они заключили, что это инсульт. В таком-то юном возрасте! – Она презрительно фыркнула. – Я не могу так просто забыть об этом, вы и сами понимаете. Это коснулось моей семьи.

– Это коснулось всех, Лаура, – произнес доктор Гаррисон. Это было правдой: его старший брат, работающий в полиции, был помешан на поимке серийного убийцы, который наводил страх на Эттон-Крик двадцать лет назад. Он отдавал все свое время работе и так усердно трудился, что его семья развалилась – жена не выдержала, ушла и забрала ребенка.

Доктор вновь попытался улыбнуться, однако глаза его оставались суровыми.

– Это в прошлом. Полиция разберется.

– Я хотела уехать, но Леда отказывается, – вдруг разоткровенничалась Лаура, взглянув в большое окно. Сквозь запотевшее стекло были видны лес и дымка смога над верхушками елей. – Эттон-Крик, этот город… здесь столько всего случилось… почему она не уедет со мной, Трэнт?

Глаза ее наполнились слезами. Женщина выглядела такой сильной и одновременно ранимой, что доктор Гаррисон вышел из-за стола и остановился перед ней, с чувством пообещав:

– Лаура, с Ледой ничего не случится. Тем более тогда, когда она находится под моей опекой.

– Но я не хочу, чтобы она чувствовала себя сумасшедшей.

– И не будет. Леда находится в обычной больнице и, думаю, сама понимает, что так будет лучше, ведь она умная девушка. Тебе стоит успокоиться и начать работать. Мы вместе все преодолеем. Прошлое не вернулось. Это другой парень.

– Я не знал, что вы с Ноем так сдружились, – удивленно произнес Дориан, появившись рано утром на кухне. Краем глаза я заметила, как он споткнулся о порожек и смущенно зарделся, пробормотав: – Никогда не видел вас вместе одновременно.

Не отнимая книгу Мэри Шелли от лица, я скосила взгляд на Ноя, копающегося в холодильнике.

– Мы помирились, – рассеянно сказал он и зачем-то добавил: – Я расчесывал ей волосы ночью.

Почувствовав мой взгляд, он обернулся и спросил:

– Что? Хочешь сказать, для тебя это ничего не значило?

Опять он шутит.

Я опустила взгляд в книгу, решив не отвлекаться от «Франкенштейна» на всякую ерунду, но заметила, как Дориан выразительно изогнул брови, затем подошел к кофеварке, с сарказмом заметив:

– Кое-кто принимает желаемое за действительное.

Ной что-то недовольно проворчал, захлопывая холодильник. Я услышала шуршание пакета, затем стон:

– О нет, мои конфеты заморозились!

Я никак не могла сосредоточиться на книге, слыша шелест фантиков и хрумканье Ноя. Украдкой выглянув из-за книги, я заметила, что он забрался на тумбу у окна и устроил на коленях кулек со сладостями, кидая фантики туда же. Дориан остановился рядом, налил в кружку кофе и сделал огромный глоток, поинтересовавшись:

– Ты что, опять читал «Как очаровать женщину за пять шагов»?

– Чего ты пристал? Не будь занудой, парень, там целая куча полезной информации! Вот ты знал, что девушки любят красные розы, но не любят желтые, потому что они воспринимают этот подарок как символ расставания?

Я опустила книгу, невольно прислушавшись к разговору, и заметила, что Дориан смотрит на Ноя как на идиота.

– Ты это серьезно?

Ной склонил голову набок и откинул с глаз волосы.

– Э-э… да? – озадаченно произнес он.

Я вмешалась:

– А ты знаешь, чего еще девушки не любят?

– И чего же?

В мою сторону одновременно повернулись обе головы; во взглядах парней читался искренний интерес: Дориан так и не донес до рта чашку с дымящемся кофе, а Ной перестал грызть конфету.

– Ничего, – буркнула я, потому что шутка бы все равно не удалась.

Я вернулась к книге, спрятав за обложкой покрасневшие щеки, и на несколько минут на кухне повисло молчание. Дориан неторопливо попивал кофе, а Ной смотрел в окно. Я снова взглянула на него. Выглядит абсолютно как нормальный парень, но у него такой отрешенный вид. Интересно, он хочет выйти во двор?

Я никогда не спрашивала его об этом, потому что все то время, что здесь живу, казалось, что все так, как и должно быть – Ной такой, какой есть. Но… что он чувствует, зная, что не может выйти наружу? Он вообще проходил обследование? Как давно он находится взаперти?

Он повернул голову в мою сторону, будто ощутил взгляд. Хрустнул конфетой.

– В чем дело?

– Ни в чем, – поспешно сказала я, посмотрев на часы над его головой и притворившись, что только это мне и было нужно. Ной не купился на мою ложь и как-то нахально улыбнулся, будто совершенно точно зная, о чем я подумала.

– Эй, – тут между нами плюхнулся Дориан, – ты как?

Я кивнула, ведь я в порядке, но Сьюзен-то нет. Аккуратно закрыв книгу на недочитанной странице, я тихо произнесла, наклонившись вперед:

– Утром мне звонили из полиции. Похоже, они вновь думают, что это все я. – Выложив все как на духу, я тут же испугалась, что Дориан огорчится, но он убежденно воскликнул:

– Брось! Это стандартная процедура, Кая, ты ведь знаешь.

Не в силах остановиться, я с горячностью шепнула еще тише, хотя Ной вряд ли слышал хоть слово:

– Я хочу, чтобы они схватили его, Дориан. Но мои слова о том, что я узнала голос Неизвестного, только подлили масла в огонь. Теперь они думают, что я как-то с этим связана. Но даже если это правда, я хочу, чтобы эти люди занялись более полезными делами и не тратили попусту время.

– Хочешь, я поеду с тобой? – спросил он с чувством. Его карие глаза насыщенного коньячного цвета подарили мне столько заботы, что внутри меня все тревожно сжалось. Нужно срочно сменить тему.

Прочистив горло, я вежливо отказалась:

– Не стоит, я и сама со всем разберусь. Просто буду вести себя как обычно – молчать. Кстати, ты разве никуда не собираешься?

– О. – Дориан спохватился, обернулся и посмотрел на часы. В этот момент наши с Ноем взгляды встретились, и мы тут же синхронно посмотрели в разные стороны. – Мне пора в морг. Сегодня труд… трудный день, – закончил он, запнувшись.

Услышав за его спиной скрип, мы обернулись: Ной спрыгнул со стола и демонстративно направился в кладовую. Дориан, воспользовавшись моментом, поспешно спросил:

– Ты снова собираешься заняться каким-то расследованием? – Я не успела ответить, потому что не могла отделаться от совершенно безумной мысли: Ной знал, что Дориан хочет спросить об этом, и специально оставил нас наедине, чтобы дать такую возможность. Прежде чем я открыла рот, Дориан нетерпеливо перебил: – Нет, не стоит, я практически знаю, о чем ты думаешь, Кая. – Мы посмотрели друг на друга, и Дориан явно ждал, что я начну возражать. Поняв, что ошибся, он сдался и тихонько попросил: – Будь очень осторожна, хорошо? Не хочу, чтобы у тебя были проблемы.

Я кивнула:

– Ты ведь знаешь, я всегда осторожна.

– Почти всегда.

Смешно, – хотела оценить я, но из кладовки вернулся Ной с мешком муки, торжественно объявив:

– Сегодня будут оладьи!

А может быть, он совсем простой парень, – подумала я, глядя как Ной захлопывает бедром дверь и, изловчившись, с кряхтением задвигает щеколду. – Может быть, я все придумала, просто создала образ кого-то, кто смог бы помочь мне распутать собственные мысли.

– Меня ждет морг, – сказал Дориан, напомнив о себе. Я подняла голову, проследив за его движениями, и заметила, что он выглядит как человек, который выполнил свой долг. Даже одернул теплую рубашку навыпуск, которую носил дома.

– Ты просто не хочешь пробовать мои оладьи, – произнес Ной. Дориан закатил глаза:

– Они не так уж плохи.

Хлопок входной двери через несколько минут означал, что Дориан ушел, и я отодвинула «Франкенштейна» на край стола.

Ной отвлекся от оладий и смерил меня убийственным взглядом:

– Ты куда?

– Думал, я буду сидеть здесь целый день?

– Ну почему ты со мной такая жестокая? – буркнул он, просеивая муку.

– Не только с тобой, Ной. Со всеми, – попыталась пошутить я, но, судя по тяжелому взгляду, вышло не особо хорошо. Я неловко переступила с ноги на ногу и наконец добавила: – Если у тебя будет свободное время, можешь прочесть мою книгу. И я не жестокая. Мне просто нужно заняться делами.

– Какими еще делами… – пробормотал он себе под нос, доставая из холодильника яйца. Обо мне он уже позабыл, поэтому я выскользнула из дома без приключений.

Глава IX

Дэйзи Келли

Ступив за порог маминой квартиры, я тут же затаила дыхание, потому что все еще не верила в происходящее. И тем не менее эта квартира так же реальна, как Эттон-Крик, как я сама, как мамин секрет. «Мэгги не хотела, чтобы ты знала об этом, Кая. Но я думаю, ты должна знать», – сказала мне миссис Нэтвик. Она права: я должна это знать. Что бы это ни было. Ведь именно из-за этих вещей маму и убили – из-за вырезок, фотографий, бумаг, писем, документов – улик. Не имело значения, что говорили все остальные, что говорил Джон Агилар, Дориан, газеты. Маму убили, она умерла не просто так.

Я прошла в глубь комнаты, бросила сумку на диван и остановилась перед пробковой доской. Издали она была похожа на рекламный щит из университета, но стоило приблизиться и посмотреть повнимательнее, как всякая схожесть пропадала. Это было мамино расследование преступлений, в котором мне только предстояло разобраться. На всех фотографиях были изображены молодые темноволосые девушки. Под крайним верхним снимком было выведено маминым почерком:

«Мартина Грейс, род. 15.08.1973».

Кто ты, Мартина? — мысленно спросила я, глядя на девушку. У нее были миндалевидные зеленые глаза и обезоруживающая улыбка ребенка. – Почему мама интересовалась тобой? Кто ты?

Я достала из сумки ноутбук, подключилась к интернету, ввела в поисковике «Мартина Грейс, Эттон-Крик» и получила несколько ссылок. Я кликнула на одну из них – «Кровавые каникулы в Эттон-Крик». Название было обнадеживающим.

Если вы считаете, что в Эттон-Крик все еще безопасно… Все жители обеспокоены… – Я пробежала глазами несколько абзацев. – Мартина Грейс возвращалась 13 января со своей работы (она работала в вечернюю смену в кафе «Барокко» на улице Гринов в Старом городе), перед этим позвонив отцу и сообщив, что будет дома с минуты на минуту…

Я открыла еще одну статью, в которой было сказано, что тело Мартины Грейс было обнаружено на парковке рядом с местом ее работы. Очевидцы утверждали, что ее грудная клетка была вскрыта и сердце отсутствовало. Я быстро прикинула в уме даты и поняла, что во время смерти в 1990 году Мартине было лишь семнадцать лет. Ее похитили ночью 13 января, и уже утром обезображенное тело нашли на парковке. Будто она никуда и не уходила.

Я поежилась, теперь по-другому взглянув на фотографию Мартины Грейс. Она все еще улыбалась, и ее глаза были той же миндалевидной формы, но теперь все было иначе, потому что я знала, как именно она умерла.

Вернувшись к доске, я отыскала взглядом две знакомые статьи. Мама распечатала их и прикрепила под фотографией Мартины при помощи красной кнопки. Ниже был прикреплен ярко-желтый стикер. На стикере было написано: «Изнасилование. Личное».

В психологии я разбиралась совсем немного и была уверена, что мама еще меньше, но судя по ее заметкам, она решила, что изнасилование с последующим вырезанием сердца было для преступника личным. Я вновь почувствовала холод в ногах, стоило представить, как моя мамочка, такая нежная, улыбчивая, болтающая с энтузиазмом, сидит здесь и так же, как и я, смотрит на эти фотографии, изучает преступления, пытается понять ход мыслей убийцы… зачем она это делала? Откуда обо всем узнала и зачем купила квартиру в Эттон-Крик?

А что, если… вдруг она не покупала ее? Что, если мама раньше жила здесь, в Эттон-Крик? Во время убийств ей было двадцать с лишним лет… возможно…

Мое сердце забилось сильнее, когда в голове промелькнула какая-то мысль, но я не смогла ее ухватить. Я подождала несколько секунд, но так и не почувствовав озарения, достала из кармана куртки мобильный телефон и позвонила миссис Нэтвик.

Ее голос был бодрым, и она тут же задала мне сотню вопросов: как я себя чувствую, все ли у меня хорошо. Но ее воодушевление угасло, когда я предупредила, что приеду на выходные, чтобы поговорить о маме и ее квартире в Эттон-Крик. У миссис Нэтвик не было выбора, кроме как согласиться: мы обе понимали, что даже если она запретит ехать, я все равно появлюсь на пороге ее дома.

Когда мы распрощались, я с облегчением положила телефон в карман и скрестила руки на груди. Мамина доска преступлений была прямо перед моим лицом, и я сосредоточила на ней внимание.

Мартина Грейс училась в старшей школе Эттон-Крик и подрабатывала в кафе на улице Гринов в Старом городе. Не похоже, чтобы эта девушка шаталась где попало, так почему он выбрал именно ее? Из-за внешности? Он изнасиловал ее и вырезал сердце. Это личное.

Может ли вырезанное сердце быть чем-то личным? Почему не почка, не селезенка? А может, для него сердце было символом любви и человечности? Может, убийца – один из ее приятелей? Девушка была очень красива, уверена, у нее был парень.

Я присела на стол между коробками, продолжая смотреть на доску.

Сердце. Он вырезал ее сердце, а это не так-то просто сделать. Значит, у него были время, силы и пространство. Убийца где-то держал жертву, а затем бросил ее на парковке – там же, где произошло похищение. Значит, хотел, чтобы ее сразу узнали. Потом, проходя мимо того места, он мог вспоминать, как надругался над девушкой.

А что он потом сделал с ее сердцем?

Я продолжала смотреть на доску, а время шло. Старые фотографии красивых девушек, вырезки газет двадцатилетней давности. Пылинки кружились в воздухе. Свет проникал сквозь окно справа от меня, попадая на мертвые лица, запечатленные на фотокарточках.

Девушки между собой похожи: все брюнетки в возрасте до двадцати пяти лет, с примерно одинаковой конституцией тела. Думаю, у каждой из них было вырезано сердце. Не понимаю, маньяк выбирал их по внешности?

Я покопалась в маминых бумагах, лежащих на столе. Здесь была коробка с пронумерованными папками. Информация о Мартине Грейс была в папке под номером один, поэтому я приступила к папке номер два. На ней крупными буквами было выведено: «Эмили Питерсон».

Я раскрыла папку и наткнулась на множество фотографий: туловище с синяками и ссадинами, кисти рук с характерными травмами, говорящими о том, что жертву связывали, мертвенно-бледное лицо с синеватыми губами. И глаза открыты. Это очередная садистская фантазия – он хотел, чтобы она не только чувствовала его, но еще видела. На отдельной фотографии была грудь Эмили Питерсон: сердце изъято, словно обед из контейнера.

Я на секунду представила на своем месте маму. Откуда она взяла эти фотографии, медицинские записи и прочее? Как она могла смотреть на эти вещи, ведь мама такая…

Я покачала головой, зажмурившись на секунду, но затем вернулась к Эмили. Разрез на груди сделан очень профессионально. Может, убийца врач? Чтобы сотворить такое, нужно иметь кое-какие навыки, и, судя по записям, у Эмили был частичный перелом ребер из-за повреждения внутренней костной пластины. Это значит, что преступник ударил ее, чтобы она не могла сопротивляться, а затем связал и принялся за дело. Реберным ножом он разрезал хрящи, отчленил ключицы и, стараясь не повредить крупных вен, отсек все мягкие ткани от внутренней поверхности грудины. Затем он бережно вытащил сердце и…

Я сделала в своей записной книжке пометку «Врач» и дважды подчеркнула. Но если он был врачом, как мог осмелиться на подобное? Как он мог быть таким чудовищем?

Совсем некстати я вспомнила слова Аспена. Он сказал, что Первый медицинский павильон полностью мне подходит и из меня выйдет хороший врач, потому что у меня есть задатки: я расчетливая и холодная.

Этот парень был таким же? — подумала я, глядя на фотографию груди Эмили Питерсон. – Он тоже был расчетливым и холодным?

Я покачала головой, заставляя себя сосредоточиться. Девушку похитили ровно через год после Мартины. Он оставил изуродованное тело своей новой жертвы на подземной парковке городской библиотеки прямо посреди дороги, но тщательно выбрал место, чтобы не попасться в объективы камер. Он не прятал тело. Для него она вещь, трофей, и он хотел, чтобы им гордились, хотел, чтобы его способности оценили.

Я сделала глубокий вдох, ощущая, как к горлу подбирается тошнота; дотянулась до сумки и достала бутылку с питьевой водой, сделала несколько глотков и дождалась, пока горечь во рту пройдет.

Думай об Эмили Питерсон, – приказала я себе. – Ты в безопасности.

Я опустила взгляд на папку, прогоняя из головы все лишние мысли.

В отчете сказано, что Эмили была в сознании, когда он ее пытал. Он хотел, чтобы она мучилась, чувствуя, как заживо вырезают сердце; хотел, чтобы Эмили ощущала его руки на себе, когда он ее касался. Он стремился оставить ее в сознании, чтобы она запомнила каждую минуту страданий.

Я с трудом вдохнула и тяжело выдохнула; сделав несколько глотков воды, уставилась на фотографии девушек. Зажмурилась и снова посмотрела. Сосредоточься, Кая, – приказала я себе уже во второй раз и выпила половину бутылки. Я ощущала, как бьется пульс на виске. – Ты в безопасности, ты в норме.

Эмили Питерсон вдруг подмигнула мне с фотографии, и я пролила воду мимо рта, подавившись. Она сказала:

– Ответ же прост, эй ты, сосредоточься. Убийца отнял наши сердца, чтобы мы испытали ту же боль, какую испытал он.

Да, да, верно.

Я с трудом отвела взгляд от Эмили и посмотрела на другие фотографии. Была ли среди них та самая девушка? Его истинная жертва? Была ли среди убитых та, чей образ он перенес на Мартину Грейс, Эмили Питерсон и других? Кто она?

Внезапно зазвонивший в кармане куртки телефон заставил вздрогнуть; я так сильно подскочила, что ударилась больной рукой о мамину коробку с документами. Застонав, я ответила на звонок.

– Ной, что?

– Солнышко, что ты хочешь на ужин?

– Спасибо, но я не буду дома.

– Надеюсь, ты не ищешь неприятностей, Кая? – строго спросил Ной.

– Есть вещи, которые даже ты не знаешь.

– А что, если знаю?

Я на мгновение растерялась, но быстро взяла себя в руки.

– Ничего ты не знаешь. – Он меня просто дразнит. – И не жди меня, – добавила я и отключилась. Перед глазами возникло насмешливое лицо с ямочками на щеках и понимающей улыбкой: «Прячься сколько хочешь, Кая», но я быстро прогнала его, взглянув на доску с фотографиями жертв. Засунув телефон в карман, я вспомнила, что мне некуда спешить. Ной Харрингтон и без меня проведет этот субботний вечер, ведь он как-то выживал до меня. И на работу мне не надо – стоило лишь представить, что я вхожу в дверь «Шерри», как меня начинало тошнить. Сьюзен была моей подругой. Она была милой, доброй и не думала, что я убийца.

Убийца вновь в Эттон-Крик.

Я скрестила руки на груди. Ведь если задуматься… двадцать лет назад здесь уже происходили серийные убийства. Двадцать лет назад кто-то охотился на юных девушек, и теперь все повторяется. А вдруг все связано? И почему мама этим занималась?

Что, если…

А что, если это один и тот же человек?

И что, если мама тоже об этом подумала?

Нет, стоп, когда умерла мама, Майя Кинг была еще жива. Но я чувствовала, почти видела связь между старыми и новыми убийствами.

Если на секунду предположить, что это тот же самый убийца, возникает вопрос: почему он молчал двадцать лет? Что заставило его уйти в подполье? Что заставило его остановиться?

Во рту снова появился характерный кисло-сладкий привкус, который всегда предшествовал приступам, и я пересела на диван и попыталась несколько минут ни о чем не думать.

Прошла целая вечность, но лица мамы, Сьюзен и Майи продолжали крутиться перед закрытыми глазами, как карусель. Я сдалась и, позволив им остаться рядом, достала из коробки папку под номером три. На ней жирным красным шрифтом было выведено имя: «Джоанна Медина». Конечно же, она пропала как раз 13 января ровно через год.

Я взяла в руки первую фотографию из папки Джоанны. Ничего нового. Обнаженная грудь, зияющая страшной раной, сердце отсутствует. На следующей фотографии знакомые следы от веревок.

Девушки, ставшие жертвами маньяка двадцать лет назад, были похожи друг на друга внешне и находились примерно в одном возрасте. А между Майей и Сьюзен на первый взгляд нет ничего общего.

Нет-нет… Я вдруг вспомнила, как Сьюзен прямо перед своей смертью разоткровенничалась о том, что Аспен сказал, будто они с Майей похожи. Мне так и не удалось довести тот разговор до конца и все выяснить. Кроме того, я не знаю, что именно то чудовище сотворило с Майей.

Аспен был на опознании, – вспомнила я, – но ему вряд ли показали тело Сьюзен полностью. Дориан работает в морге. Может быть, он сможет мне помочь?

От этой мысли меня как будто встряхнуло. Помочь. Как будто речь идет об одном из проектов, о курсовой работе, о теме диплома. Чувствуя, что начинают неметь кончики пальцев, я дотянулась до бутылки, но с опозданием обнаружила, что выпила всю воду. Сердце тревожно забилось в груди, будто желая выпорхнуть наружу. Пытаясь контролировать движения, но все равно замечая за собой резкость и порывистость, я вскочила на ноги и подошла к окну. Толкнула створку, но ничего не произошло. Я подергала раму, несколько раз ударила по ней ладонью, но она не поддалась.

В висках застучала кровь. Почему окно заколочено?

Я вновь зажмурилась, шумно дыша носом. Надо привести мысли в порядок.

Я в безопасности.

Я в клетке.

Будто что-то с силой ударило меня по голове, и я открыла глаза и метнулась вон из квартиры. Топот был оглушающим, сердце готово было выскочить из груди, но вот я слетела вниз, перескакивая по три ступени, и застыла у дверей, ведущих наружу.

Здесь не было так страшно, и легкие постепенно наполнились воздухом, опаляя горло и ноздри. Я прислонилась спиной к стене и до боли зажмурилась, чувствуя, как от резкого поступления кислорода начинает уходить земля из-под ног. Прижала здоровую руку к плечу – его жгло огнем; наверное, я ударилась, когда стремглав выбегала из квартиры.

– Эй!

Я содрогнулась всем телом, поднимая голову в сторону лестницы. На ступенях чуть выше меня застыл Крэйг. Даже в сумраке я отчетливо видела на его лице тревогу. Волнение усилилось, когда он сбежал вниз и посмотрел в мое лицо.

– Кая, ты в порядке? Выглядишь так, словно… – Он замялся, пытаясь подобрать нужное слово. – Словно увидела призрака.

– Все хорошо, спасибо. – Я кивнула и двинулась к двери. Мы с Крэйгом вышли во дворик, очутившись в совершенно другом мире. После ужасов, пережитых в Тайной квартире, и после приступа чудная сентябрьская погода, не свойственная Эттон-Крик, была подарком. Так считала не только я: в парке, прилегающем к дому, прогуливались парочки, люди с собаками и мамочки с колясками. Я удивилась, увидев здесь столько народу, потом почувствовала на себе взгляд Крэйга. Он все еще был настороже:

– Ты точно в порядке?

Я кивнула. Он на мгновение замешкался, а затем улыбнулся своей самой обезоруживающей улыбкой, делающей его моложе, чем он есть.

– Тогда можно пригласить тебя в кафе? Вниз по улице, прямо у реки. Я часто там ужинаю, когда возвращаюсь с работы, или, – он бросил взгляд на часы на руке и пожал плечами, – когда иду на работу. Без разницы.

– Я не… не была голодна, но теперь почувствовала, что проголодалась.

Не хочу возвращаться в квартиру. Чуть позже. Не сейчас.

– Тогда идем. – Он солнечно улыбнулся.

После того как я поднялась наверх и заперла дверь, мы с Крэйгом неспешно двинулись по широкой аллее, отделенной от дороги соснами. Крэйг молчал, никак не выдавая своего присутствия, но я все равно ощущала его рядом. Будто все это время я была в волшебном пузыре, и вдруг в него втиснулся парень. Я попыталась взглянуть на мир его глазами. Вот Крэйг видит сквозь сосны по другую сторону от нас небольшие дома – копии того, в котором была мамина квартира. Он видит детсад слева от нас и прислушивается к радостному визгу детишек, резвящихся на игровой площадке за ограждением. Когда мы проходили мимо каруселей, он внезапно признался:

– Я был сумасшедшим ребенком.

Я посмотрела на него.

– Ты не выглядишь сумасшедшим.

– Сейчас да, но видела бы ты меня в детстве. – Он улыбнулся, но его улыбка померкла, и я поняла, что Крэйг вспомнил о чем-то, о чем не хотел. Да и я тоже вспомнила. О Сьюзен. В любую секунду Крэйг мог заговорить о ней. Спросить, что случилось. Спросить, кого именно я видела сквозь тяжелую ночную тьму и пелену дождя.

– А ты? – беспечно спросил он.

– Что? – Я вздрогнула из-за напряжения, сковавшего все тело. Крэйг вновь повторил вопрос:

– Какой ты была в детстве?

Я сунула руки в карманы и, обдумывая каждое слово, неторопливо ответила:

– Я была другой. Папа говорил, что даже когда я родилась, то все время молчала, поэтому… думаю, сперва я пугала их… маму с папой, но потом они решили, что это хорошо – что я не ору ночи напролет.

Я отчего-то разволновалась и бросила на Крэйга взгляд. Он лишь улыбнулся в ответ, и я тоже улыбнулась, но догадываюсь, что улыбка вышла ломаной и жалкой. Парень не обратил на это никакого внимания.

Мы наконец-то дошли до моста. Река внизу, та, которая пополам рассекла Эттон-Крик, была ослепительно прекрасна, сияя синевой в лучах осеннего солнца. Я не стала останавливаться на мосту, хотя хотелось опустить взгляд и постоять так несколько минут, чтобы рассмотреть что-нибудь в воде.

– Пришли, – объявил Крэйг. Наверное, в обычное время он добирается сюда за три минуты, сегодня – за десять.

Улица заканчивалась прямо здесь, а дальше – обрыв и шумящие волны, разбивающиеся о скалы. Вдали тут и там из воды торчали деревья. Еще дальше я увидела строение, возвышающееся посреди реки на небольшом островке.

Я вошла вслед за Крэйгом во дворик кафе, обнесенный железным заборчиком. Слева от калитки стояла подставка для велосипедов, и там же стоял чей-то небольшой скутер. Вдруг почувствовав на себе настойчивый взгляд, я обернулась, но увидела лишь относительно шумную улицу и несколько машин, промчавшихся по дороге назад в город. Крэйг уже распахнул дверь и придержал ее для меня. Я скользнула внутрь и удивилась. Вместо якорей на стенах и спасательных кругов, которые я ожидала увидеть взамен стульев, меня встретила выдержанная в темно-коричневых коньячных тонах тишина. Потолки кафе «У реки» были высокими, стены узкими, отделаны деревянными панелями. Над каждым столом висели черно-белые картины в рамках серебристого цвета.

Пока мы с Крэйгом прошли вперед, собираясь занять подходящий столик, я отметила, что это не картины, а фотографии Эттон-Крик. По крайней мере некоторые из них. Я узнала Коридор Страха, университет до постройки Первого медицинского павильона, Криттонскую реку.

– Присядем здесь, – предложил Крэйг, останавливаясь у ниши рядом с прямоугольным деревянным столом. Я кивнула и опустилась на высокий стул с сиденьем из белой кожи. Над нашими головами было сразу две фотографии: на одном снимке руины какого-то строения, смутно напоминающего церковь или часовню, на другом – городская ярмарка с шатрами, циркачами и клоунами.

– Очевидно, ты удивлена, – со смешком заметил Крэйг. – Тоже ожидала увидеть здесь официанток в тельняшках?

– Угадал, – ответила я и вспомнила: – Мне однажды сказали, что мое лицо невозмутимо. Всегда.

Крэйг усмехнулся:

– Может быть, но я умею чувствовать людей.

– То есть видишь ауры?

Парень покачал головой и пальцами убрал отросшую челку с глаз.

– Нет, я просто знаю, что и когда говорить.

Я выдавила улыбку, вновь отворачиваясь к фотографиям на стенах. Даже если Крэйг намекнул, что не станет спрашивать о Сьюзен и о том, что случилось в переулке, все равно для меня это прозвучало как болезненный выстрел в висок. Не отрывая взгляда от фотографии, я глухо ответила:

– Я в порядке.

Подошла официантка (в пиджаке и брюках), и мы с Крэйгом заказали чай и тосты. Аппетит у меня начисто пропал; я теперь даже не понимала, почему поддалась порыву и пришла сюда вместе с Крэйгом. Я вздохнула. Что ж. Я уже здесь. И Крэйгу дурно, как и мне. Я перевела на него взгляд и произнесла, решив больше не увиливать:

– Сьюзен была и твоей подругой.

Теперь уже он отвернулся к фотографиям – использовал мою уловку, чтобы поразмыслить над ответом. Он закусил внутреннюю сторону щеки, но затем выпрямился и посмотрел прямо на меня.

– Она была мой подругой, но я не видел ее смерти. И я не был в том переулке и на опознании. И меня никто не пытался убить.

Я непонимающе нахмурилась:

– Думаешь, тебя чем-то обделили?

– Нет. – Он поспешно покачал головой, не в силах контролировать легкий румянец, разливающийся на щеках. – Нет, я просто… я просто хотел бы иметь возможность попрощаться с ней. Увидеть в последний раз.

Я опустила взгляд на стол и сжала пальцы между коленей, чтобы легкая боль вернула меня в сознание. Лицо вспыхнуло огнем. Вспоминать о Сьюзен было больно.

Что именно Крэйг хотел увидеть?

Сьюзен не была красивой в ту ночь, она просто умерла. Смерть уродлива. Она все портит, все – красоту, любовь, жизнь. И нам с Аспеном не повезло: мы встретитились с ней лицом к лицу.

Я прочистила горло и посмотрела на Крэйга, который больше не выглядел забавным и милым; он за несколько секунд превратился из молодого мужчины в уязвимого мальчика, которому требуется помощь. Мне вдруг в голову пришла идея, и я спросила:

– У тебя есть ее фотография?

Крэйг поспешно кивнул, не уточняя, о ком речь, достал из кармана куртки телефон и протянул мне. Я взглянула на экран. Болезненные воспоминания отступили. Я больше не видела кричащую Сьюзен. Я больше не видела девушку, которой оставалось жить считаные секунды. Пожалуй, эта фотография была нужна и мне.

На ней Сьюзен была в рабочей форме «Шерри» и выглядела задорной. Она вытаращила глаза, сложила губы трубочкой и сделала пальцами когти. Чуть сбоку виднелась мужская рука с пирожком. Я застыла, глядя на эту фотографию, – хотела, чтобы картинка отпечаталась в памяти, и в следующий раз я видела Сьюзен такой, какой она изображена снимке.

Я вернула Крэйгу телефон и дала ему тот же совет:

– Просто запомни ее такой, ладно? Мы с Аспеном не хотели видеть то, что видели. Сьюзен улыбчивая девушка. Вот и помни ее счастливой.

В итоге я решила, что рада нашей с Крэйгом встрече. Он напомнил мне о Сьюзен и случайно разбередил рану, но помог почувствовать себя сильнее, ощутить под ногами твердую почву. Я пообещала, что при удобном случае пообедаю с ним еще раз, но когда мы распрощались у дверей дома и парень отправился на работу, я вошла в Тайную квартиру и больше не могла думать ни о чем другом, кроме Неизвестного, Сьюзен и погибших от рук безумного маньяка девушек.

После прогулки ощущение, будто я очутилась в клетке и смотрю на мир сквозь ее проржавевшие прутья, исчезло. Окно, наглухо заколоченное гвоздями, больше не беспокоило. Я начала структурировать полученную информацию, дополняя ее собственными соображениями. В голове возник порядок и вырисовалось некое подобие истории.

В девяностых парень-медик влюбился в некую темноволосую девушку. Скорее всего, она его отвергла, и это так сильно расстроило психопата, что он решил причинить ей ответную боль и удовлетворить собственное ущемленное эго. Цель была недоступна, поэтому он убивал других девушек, которые тем или иным образом напоминали ему ту самую.

История получилась хоть куда, – подумала я с отвращением, захлопывая блокнот и откидываясь на спинку дивана.

Да, я во многом сомневалась, но многое было очевидным. Убийца из прошлого – врач. И если бы я взглянула на тело какой-нибудь из его жертв, смогла бы подтвердить эту догадку, но даже этих фотографий со вскрытия было достаточно. Может быть, он связан с торакальной хирургией – надрезы выполнены с профессиональной точностью. Ключевым объектом его желаний была темноволосая девушка, и в каждой из своих жертв он видел именно ее – ту самую истинную жертву.

Между всем этим есть связь, но при чем здесь мама? Зачем она отправила меня в Эттон-Крик, предполагая, что здесь скрывается убийца, а письмо с просьбой убраться подальше от города спрятала за плинтусом в галерее?

Я нахмурилась.

А может, она вовсе и не хотела меня прятать? Может, она надеялась, что я разгадаю эту загадку? Нет, – тут же отвергла я эту идею. Мама при мне никогда не упоминала Эттон-Крик, не говорила, что здесь у нее имеется квартира, не признавалась, чем занимается на самом деле.

Тогда почему я здесь? Что именно изменилось?

Я склонила голову к плечу. Солнце светило прямо в глаза, на щеках и веках оседала пыль. Я представила, что она укутывает меня, представила, что нахожусь под одеялом в своей комнате, что в дверь стучит Ной и предлагает накормить меня лимонным пирогом. Но тут я встрепенулась.

А что, если мама не отправляла меня в Эттон-Крик?

Может быть, на самом деле я здесь не потому, что так захотела она, а потому что так захотел кто-то другой?

«Этот город не отпустит тебя», – пришли на ум слова Ноя. Ну нет, он не волшебник. Все, на что он способен, – прекрасно готовить, лезть не в свои дела, доставлять мне некоторый дискомфорт.

Я припомнила выражение его лица, загадочную улыбку, стремительно меняющийся взгляд голубых глаз.

Нет, я точно схожу с ума!

Мне нужно заняться делами и выкинуть из головы всякую ерунду.

Ной просто парень. Он простой парень и больше никто.

Я встряхнулась и продолжила исследовать дела из коробки.

Мартина Грейс, Эмили Питерсон, Джоанна Медина, Кристина Айшем, Рада Митчелл, Агата Ассо, Наоми Хендерсон, Чарли Эдельстин, Мишель Паркс, Эрин Уайс, Джулия Ламберт. – слишком много имен, слишком много жертв, слишком много разрушенных судеб. Даже одной слишком много.

Я изучила сотни статей и запомнила каждую деталь, выяснив, что первые четыре жертвы были похищены с разницей в год 13 января, а затем промежуток похищений сократился. Очевидно маньяку стало мало тех ощущений, которые он испытывал, похищая девушек раз в год.

Время приблизилось к полуночи, и чем темнее становилось за окном, тем яростнее названивал Ной. Дориан тоже позвонил несколько раз. И хоть я попросила их обоих на некоторое время оставить меня в покое, потому что у меня есть свои дела, я понимала, что они правы и мне следует вернуться домой. Время, проведенное в квартире, высосало из меня последние силы, и теперь боль в висках усилилась, мысли путались, а от количества выпитой воды начало подташнивать.

Я уже собиралась на сегодня закончить, но обнаружила нечто странное: две последние папки на дне коробки были объединены в одну. Я подняла взгляд на доску преступлений, и теперь, зная, что именно искать, мгновенно увидела два имени: Эсме Фрайзер и Кейт Френкс. На маминой доске эти два имени были соединены одной красной линией.

Я быстро просмотрела собранную о девушках информацию.

Эсме и Кейт были подругами. Они не жили в Эттон-Крик, но были найдены в лесу рядом с городом с вырезанными сердцами и следами изнасилования. Я поднесла к глазам фотографию Эсме из школьного альбома. Она так ослепительно улыбалась, и ее глаза были голубыми, как у Ноя Харрингтона, и волосы почти такими же светлыми, как у него, и напомнили мне о летнем меде и о колосьях пшеницы. Эсме Фрайзер была длинноволосой блондинкой. До смерти. До того, как ее похитил Криттонский потрошитель (так его прозвали местные газеты). Вплоть до той минуты, как он изменил цвет ее волос на черный.

Это лишь подтвердило теорию о брюнетке и о том, что у преступника было уединенное место, где он мог неспешно вырезать сердца и перекрашивать волосы. Очевидно, мама думала о том же.

Размышляя над тем, что преступник должен был жить в отдалении, например, на ферме и без семьи, раз никто ничего не заподозрил, я достала из маминой коробки последнюю папку под четырнадцатым номером. На ней было написано размашистым почерком: «Дэйзи Келли».

Я взглянула на фотографию, но не обнаружила ничего необычного – очередная темноволосая девушка. У нее были небольшие губы, овальное лицо и густые черные волосы, упавшие тяжелыми волнами на худенькие плечи. Увидев такое лицо в толпе, я бы не обратила на него внимания, единственная запоминающаяся деталь – глаза Дэйзи Келли: не то карие, не то зеленые. Тигриные.

Дэйзи Келли была похищена 13 января 1996 года во время прогулки с собакой.

Я удивленно посмотрела на пробковую доску, потому что не видела ни ее имени, ни фотографии среди остальных девушек.

Может быть, мама не сумела ничего о ней разузнать?

Несмотря на поздний час, я испытала сильнейший приступ любопытства и поспешила ввести имя Дэйзи Келли в Гугле, однако абсолютно ничего не нашла. Никакой связи с Криттонским потрошителем, вырезающим сердца у своих жертв. Ее тело не было найдено ни в Эттон-Крик, ни поблизости. Я взглянула на фотографию девушки под номером четырнадцать еще раз.

Кто же ты, Дэйзи Келли?

– У меня была собака в детстве, – после долгого молчания произнесла Леда, полулежа в кресле. Ее голос был тихим и задумчивым, и доктор Гаррисон, который сидел не шелохнувшись, тут же выразил интерес:

– Расскажи о ней.

Леда Стивенсон тяжело вздохнула. Ее грудь поднялась и опустилась, а глаза заволокло горячими слезами. Томно моргая, она шепнула, все еще пребывая в своих воспоминаниях:

– Я назвала собаку Принц, потому что папа сказал, что у каждой принцессы должен быть свой принц… Принцы всегда защищают своих принцесс.

Доктор Гаррисон ухватился за возможность узнать больше об отношениях Леды и доктора Стивенсона.

– Расскажи о своем отце, Леда.

Он будто сказал волшебное слово: девушка мгновенно пришла в себя, выпрямилась в кресле и серьезно глянула на доктора Гаррисона.

– Вы же были знакомы с моим папой. – Доктор Гаррисон кивнул, и Леда настойчиво попросила, даже нет, потребовала: – Расскажите о нем, доктор Гаррисон.

Он терпеливо ответил, закидывая ногу на ногу и сплетая длинные пальцы рук:

– Твой отец был самым ценным сотрудником в нашей больнице. Он спас много жизней. Мы вместе окончили медицинский университет. Я считал его хорошим другом и отцом.

Получив ответ, который она хотела услышать, Леда кивнула и расслабилась. Ее тело обмякло, возвращаясь в прежнее положение. Сложив руки на животе, она произнесла:

– Верно, мой папа был хорошим человеком. Каждую неделю он дарил мне подарки.

Доктор Гаррисон мгновенно нахмурился, почувствовав, что в этом ответе что-то есть. Он решил, будто Леда так сильно любила своего отца, что теперь хотела умереть. Хорошо, что у нее есть Лаура – она поможет девушке почувствовать вкус жизни.

– Леда, как ты считаешь, кто за тобой следит?

Она резко посмотрела на доктора.

– А вы как думаете? Если бы я знала, я бы заявила в полицию. Кто-то проник в мой дом и пытался отыскать меня. Если бы я знала этого человека, он бы сидел уже в тюрьме!

Доктор Гаррисон не растерялся, он спокойным тоном спросил:

– Тебе кто-нибудь угрожал?

– Вы из полиции?! – Леда Стивенсон воззрилась на доктора Гаррисона, словно на врага. Он и бровью не повел, хотя считал, что поведение подопечной весьма любопытно. Почему возникла защитная реакция?

– Ответь на вопрос, пожалуйста.

– Кроме Майи, мне никто не угрожал!

Повисло молчание, в течение которого Леда, прищурившись, смотрела на мужчину, а он отвечал ей спокойным, чуточку равнодушным взглядом. В итоге она сдалась и опустила глаза.

– В университете есть одна девочка, – задумчиво пробормотала она, – которая ведет себя странно.

– Как именно странно?

– Она меня преследует.

– Кто она? Расскажи о ней, пожалуйста.

«Возможно, та девушка – стрессор?» – подумал доктор Гаррисон.

– Она – племянница профессора Харрингтона. Вы ведь знакомы с ним?

– Да, он работает в нашем морге.

– Когда она переехала в город, стало происходить много странных вещей…

Леда замолчала, так что доктор Гаррисон подтолкнул девушку к ответу:

– Что ты чувствуешь, когда видишь ее?

– Страх, – шепнула Леда. Доктор Гаррисон ничуть не удивился, но по какой-то причине почувствовал странные мурашки, пробежавшиеся по плечам. Из-за спины повеяло холодом, и тут Леда перестала смотреть перед собой и посмотрела на доктора Гаррисона, будто почувствовав, что он тоже испытал страх. Леда моргнула, прогоняя сонливость, и более твердым голосом закончила: – Я испытываю страх, когда вижу ее. Потому что она смотрит так, будто читает мои мысли. Но ведь это невозможно, верно, доктор Гаррисон?

– Нет.

– Это хорошо, – пробормотала Леда, облегченно вздохнув. Доктор Гаррисон хотел ненавязчиво поинтересоваться, почему Леда боится, что кто-то прочтет ее мысли, однако она уже продолжила беседу: – Она чего-то хочет от меня. У нее… глаза… – Леда провела ладонью по лицу, на мгновение прикрыв веки, – ее глаза страшные. Когда она смотрит, ее взгляд такой равнодушный и холодный… что… – Леда вновь посмотрела на доктора Гаррисона. – У нее глаза безжалостного убийцы.

Домой я вернулась с такой головной болью, что даже не заметила Ноя, сидящего в прихожей в кресле с моей книгой Мэри Шелли. Лишь когда он тихо окликнул меня, я обернулась.

– Почему ты не спишь? – шепнула я. Ной поднялся на ноги, вытягиваясь во весь свой внушительный рост.

– Как я могу спать, если тебя нет дома? – иронично осведомился он, однако я уловила в его глазах тревогу и напряглась. Не хочу, чтобы Ной беспокоился, не хочу чувствовать себя обязанной за заботу. Я на мгновение растерялась, не зная, что ответить, чтобы случайно не нагрубить, затем прочистила горло и произнесла:

– У меня были некоторые дела.

Я выдавила улыбку и, отвернувшись, медленно направилась к деревянной лестнице. Я чувствовала смущение и задалась вопросом, почему меня вообще волнует Ной. Эта мысль тут же сменилась новой: в доме так пыльно, даже хуже, чем в маминой Тайной квартире. Как он может постоянно дышать этим воздухом? Должно быть, его легкие…

– Будь осторожна.

Я резко обернулась, едва не пропустив ступеньку. Несмотря на то, что в прихожей не горел свет и у подножия лестницы было сумрачно, я все равно увидела, с каким беспокойством Ной вцепился пальцами левой руки в перила, будто удерживая себя на одном месте.

– Я осторожна, – с чувством пообещала я и отвернулась. Ной не последовал за мной, он лишь глухо произнес мне в спину:

– Своим любопытством ты можешь навлечь на себя беду, Кая.

Я оставила его комментарий без ответа; из последних сил приняла горячую ванну, стараясь не тревожить руку, и забралась в постель, накрывшись одеялом с головой, чтобы не видеть папку с именем Дэйзи Келли. Она манила меня, поэтому несколько раз пришлось себе напомнить, что я слишком устала, чтобы что-либо понимать.

Сон пришел мгновенно, стоило только лечь, положить под подушку руку и нащупать пальцами оружие. Во сне я вновь была в маминой Тайной квартире, вот только в этот раз рядом оказался Ной. Я не сразу заметила, как он появился на пороге, потому что изучала папку Дэйзи Келли, но вдруг он загробным тоном произнес: «Немедленно прекрати расследование, Кая». Когда я испуганно подняла голову и посмотрела в сторону гостя, заметила за его плечом Сьюзен. Она вышла вперед, поднесла к глазам ладони и что-то прошептала. Во сне я осознавала, что Сьюзен мертва, что ее больше нет, однако резко вскочила на ноги, позабыв обо всем.

– Сьюзен, прости!

Но она не простила. Опустив ладони вниз, она посмотрела на меня кровавыми провалами глазниц и спросила:

– Кая, зачем ты убила меня?

Я проснулась и тут же включила лампу, чтобы разогнать тьму. Взгляд, затуманенный слезами, метнулся в сторону двери. Она была приоткрыта, как я и оставляла. Вытерев щеки рукавами кофты, я посмотрела на часы. Пять утра. За окном – холодная сырость; стекло все влажное и в каплях дождя, где-то вдали вспыхивает молния, поглощая мое отражение, утробно порыкивает гром.

Несколько секунд я просто сидела на кровати, прогоняя остатки мерзкого сна, затем дотянулась до папки, торчащей из сумки, и достала оттуда все файлы. Я не чувствовала себя здоровой и бодрой, но знала, что уже не смогу уснуть, да и не хочу.

Информации в папке было немного. Не было фотографий истерзанного тела, не было вырезанного сердца. Я поднесла к светильнику медицинский отчет о вскрытии Дэйзи Келли. Она умерла от инсульта.

Как же это странно – в таком юном возрасте умереть от инсульта.

Я поспешно дотянулась до сумки, выхватила записную книжку и ручку и сделала пометку о смерти Дэйзи Келли. Она была родом из Эттон-Крик, поэтому в местной больнице наверняка найдется ее медкарта. Записи должны объяснить, как здоровая (предположительно) девушка в двадцать с лишним лет могла умереть от такой причины.

Через десять или пятнадцать минут – даже этого времени хватило, чтобы испытать огромное разочарование, – я осторожно сложила скудные заметки назад в папку. И вдруг заметила уголок газетной вырезки, торчащей между листками медицинского отчета. Устало протирая глаза, я больной рукой достала клочок бумаги и поднесла к лампе.

«Студентка УЭК Дэйзи Келли была похищена прямо на свой день рождения 13 января. Мистер и миссис Келли утверждают, что их дочь была недоверчивой и осмотрительной: «Она бы ни за что не села к незнакомцу в машину. Мы с детства приучили Дэйзи быть осторожной! 13 января ей исполнился двадцать один год».

Немногочисленные свидетели утверждают, что видели, как Дэйзи Келли в тот злополучный вечер беседовала с каким-то молодым человеком, но опознать этого мужчину никому не удалось.

Теперь мы все задаемся вопросами. Что ожидает жертву после года, проведенного в заточении у маньяка? Почему полиция бездействует, а не арестовывает преступника? Возможно ли, что…» – на этом статья обрывалась – кто-то неосторожно вырвал кусок из газеты.

Сонливость пропала, будто ее и не было.

Словно одержимая, я достала из-под кровати ноутбук и попыталась отыскать потерянную статью. Каждая клеточка тела пылала возбуждением, но через тридцать минут безрезультатных поисков оно сошло на нет, и теперь кончики пальцев стали холодными, а во мне зародилось нехорошее предчувствие.

«Она была жива, – продолжала я прокручивать эту мысль в голове. – Она была жива! Дэйзи Келли удалось сбежать от Криттонского потрошителя, но ей никто не поверил. Она провела в плену целый год и умерла вовсе не от того, что убийца вырезал ей сердце…»

Мурашки пробежали по телу, но я продолжала смотреть в потухший экран ноутбука не двигаясь. В голове крутились одни и те же мысли.

Дэйзи Келли была жива. Невозможно…

Стоп. Я опустила взгляд на огрызок статьи, который лежал на клавиатуре ноутбука. В темноте я не увидела букв, но этого и не нужно было – у меня превосходная память, и я запомнила каждое слово.

Дэйзи Келли похитили 13 января, как и Мартину Грейс, Эмили Питерсон, Джоанну Медину, Кристину Айшем и подруг Эсме Фрайзер и Кейт Френкс. Вот только у одной из них день рождения был 13 января – у Дэйзи Келли.

Я припомнила слова ее родителей: «Она бы ни за что не села к незнакомцу в машину. Мы с детства приучили Дэйзи быть осторожной! 13 января ей исполнился двадцать один год».

А что, если он не был незнакомцем? Вдруг они были знакомы настолько хорошо, что решили встретиться в парке и провести вместе день ее рождения?

Он забрал Дэйзи Келли в день ее рождения, потому что она – та самая, его истинная жертва. Она была девушкой, которую Криттонский потрошитель хотел заполучить. Он хотел не Мартину Грейс и не Джоанну Медину – они были лишь его тренировкой. Его истинной жертвой, его особенной была Дэйзи Келли.

В комнате для допроса было мрачно и тихо, и я была здесь не впервые, так что начала задумываться, а не войдет ли у меня в привычку посещение полиции Эттон-Крик при каждом удобном случае.

С противоположной стороны за столом сидел Майкл Гаррисон. Перед ним лежали материалы из дел Сьюзен и Майи, но смотрел он на меня, не на них.

– Как ты себя чувствуешь?

Что он имеет в виду?

– Хорошо, спасибо.

Повисло молчание, в течение которого я не знала, о чем думать. Детектив Гаррисон в это время старался не выдать заинтересованности, но его взгляд был оценивающим.

– Как хорошо ты знакома с Ледой Стивенсон?

Вопрос оказался для меня полной неожиданностью.

– Я ее не знаю.

– Ты говорила, что Майю тоже не знала, – многозначительно отозвался он, удивительно походя на скептичного и подозрительного детектива Дина. Снова наступило молчание, которое я не собиралась нарушать. Мне было нечего сказать на эти глупые, необоснованные подозрения. Детектив, догадавшись, что молчанием от меня ничего не добиться, сдался и продолжил первым: – Расскажи, при каких обстоятельствах вы познакомились.

При чем здесь Леда Стивенсон? К чему эти вопросы? Ответ: ни к чему хорошему.

– Мы не знакомились. И вы все знаете, – отрезала я, нахмурившись. – Так почему я здесь?

– Мне любопытно, по какой причине ты преследуешь Леду Стивенсон.

Что он несет?

– Я ее не преследую. Я ее не знаю.

– А вот свидетели, которые видели вас вместе в кафе «Шерри», говорят, что вы разговаривали.

– Я там работала. Очевидно, что «разговаривать», принимая заказ, – это обязанность официанта. – Мой холодный тон голоса не произвел на детектива Гаррисона никакого впечатления. Он осведомился:

– Почему «работала»?

Я ничего не ответила. Зачем он пытается довести меня? Не имеет значения, зачем он это делает, я уже чувствую в горле комок, чувствую, как начинают дрожать пальцы. Я сглотнула, немедленно взяв себя в руки. Только не сейчас.

Прошла целая минута, прежде чем детектив Гаррисон наконец произнес:

– Хорошо, давай начнем сначала. Расскажи, почему ты переехала в Эттон-Крик.

Я разозлилась сильнее, но лишь прикрыла веки и проглотила резкий ответ.

Да, детектив Гаррисон, я приехала сюда, чтобы преследовать Леду Стивенсон и убивать новых знакомых.

– Мама решила, что здесь мне будет лучше.

– Почему она так решила?

Если бы мои руки не дрожали и я не прятала их под столом, я бы надавила пальцами на глаза, накрыла бы голову ладонями.

– Я не знаю почему. Я не успела у нее спросить, потому что она умерла.

Я и не рассчитывала, что после этих слов детектив оставит меня в покое, но равнодушие, отразившееся на его лице, порядком шокировало. Он изогнул бровь:

– Разве не успела? Ты уехала как раз в тот день, когда она умерла.

Я сжала и разжала кулаки, испытывая в руке тянущую боль. Хотелось прижать руку к груди – сердце колотилось словно сумасшедшее.

– Зачем мне нужно было убивать свою маму?

– Это ты мне скажи, Кая.

– Я что, похожа на нее? – хрипло спросила я. Детектив в недоумении поднял брови:

– На кого?

С трудом сглотнув комок в горле, я провела пальцами по шее, но опозданием вспомнила, что Неизвестный забрал папин жетон.

– Вы думаете, я похожа на дочь, которая может убить собственную мать? – Детектив собрался ответить, но я не позволила, сказав: – Я приехала в Эттон-Крик, чтобы учиться, а не убивать людей!

– Вот только у всех нас есть работа, – жестко оборвал он. – И ты станешь врачом и будешь спасать жизни. А мы должны найти убийцу. И мы следим за порядком.

Я не смогла сдержать горький смешок.

– Что-то не похоже, чтобы вы выполняли свою работу. Двадцать лет назад никто из вас не нашел убийцу.

Если детектив Гаррисон и был поражен тем, что я заговорила о Криттонском потрошителе, виду он не подал.

– Давай не будем отвлекаться от главной темы.

– У Майи, Сьюзен или их отцов были вырезаны сердца?

– Почему ты думаешь, что должны быть? – с вежливым любопытством спросил он.

– Я лишь хочу знать, задумывались ли вы над тем, что Неизвестный, который бродит сейчас по улицам Эттон-Крик, и есть тот самый Криттонский потрошитель.

– Вижу, Кая, ты интересуешься серийными убийствами…

– Нет. Я интересуюсь, почему вы подозреваете меня, в то время как настоящий убийца на свободе.

– Мы тебя не подозреваем. Мы беседуем, потому что ты свидетель.

– Я не свидетель. Я не была в доме Кингов, а мадам Чонг, перед тем как обнаружить тела, видела в их доме какого-то мужчину. Об этом в новостях говорили. Почему бы вам не отыскать его, вместо того чтобы задавать вопросы мне?

– Кая, мы пытаемся поймать убийцу.

Я сжала зубы, начиная чувствовать предел раздражения. Конечно, я не стану орать или переворачивать столы, но мне бы хотелось, чтобы до детектива Гаррисона дошло, что он должен оторвать зад от стула и отправиться на поиски настоящего преступника.

– Вы знаете о Дэйзи Келли? – спросила я, решив получить хоть какую-нибудь выгоду из этого пока что бесполезного времяпрепровождения. И я вовсе не ожидала, что детектив отреагирует так, как отреагировал: в один миг его лицо преобразилось, черты заострились от ужаса, а глаза распахнулись. На мгновение он забыл, где находится и что это я на допросе – его собственное лицо отразило страх и изумление. Но тут он опомнился и своим фирменным бесстрастным тоном спросил:

– Что я должен о ней знать?

– Знаете или нет?

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что считаю, что Криттонский потрошитель и Неизвестный как-то связаны.

Детектив недовольно поджал губы. Он уже однажды попросил меня не называть преступника «Неизвестным», но сейчас никак не прокомментировал мои слова. Он облокотился на спинку жесткого стула и произнес:

– Многие тогда считали, что Дэйзи Келли была его жертвой, но это не так.

– В этом и была ваша ошибка. Считаете себя хорошим детективом после того, как не стали слушать потенциального свидетеля?

– Мне было семнадцать лет, когда это происходило, и я, разумеется, еще не был детективом. Дэйзи не была его жертвой. Точка.

– Почему? Потому что ее сердце было на месте? Или потому, что она провела в плену целый год?

– Потому что Дэйзи Келли была беременной.

Я отшатнулась, изумленно открыв и тут же закрыв рот. Детектив Гаррисон и не ждал, что я что-нибудь произнесу; он мрачно наблюдал за мной, поджав губы. Лицо было недовольным и суровым, казалось, каждая морщинка в уголках глаз стала глубже.

– Дэйзи была беременной?

– Да. Я видел ее. Она была пьяна и утверждала, что ее насиловали. Но я изучил это дело вдоль и поперек. Позже.

Я почувствовала, что путы в груди ослабли, что перестали дрожать руки, потому что услышала в голосе детектива странную грусть. Ему не безразлично происходящее. Конечно, нет, раз он так вцепился в меня, но… Дэйзи Келли была беременна? Мне необходимо срочно подумать над этим. Сделать новые заметки.

– Вы поэтому ей не поверили?

– Полиция провела расследование, Кая. Врачи ее осмотрели, но никаких следов изнасилования не обнаружили.

Конечно, никаких следов могло не быть, ведь прошел целый год, и она была полностью подчинена маньяку, – подумала я в оцепенении, а затем поняла: – Расследование все-таки было! Возможно, еще сохранились какие-нибудь документы.

– А кто вел… кто вел его дело? Дело Криттонского потрошителя?

– Его давно нет в живых.

– Скажите мне адрес, – потребовала я. Детектив грустно вздохнул, но мне не было дела до его ностальгии – я хотела сейчас же отправиться к семье детектива, который расследовал дело Дэйзи Келли. Возможно, у него дома остались какие-нибудь важные файлы или заметки. Да, мне придется постараться, чтобы убедить его семью отдать мне его вещи, но все же…

И тут мой план мгновенно рассыпался, когда детектив Гаррисон бесстрастно назвал адрес в Коридоре Страха:

– Сто одиннадцатый дом на Красных розах.

У меня вся кровь отлила от лица.

– Это же мой дом.

Глава X

Убийца

Ни один мускул на моем лице не дрогнул.

– Прах к праху…

Я смотрела на крупные комья земли, с оглушительным стуком падающие на гроб Сьюзен, не отрываясь и не моргая.

Беги, Кая!

В горле пересохло, и я то и дело тяжело сглатывала. В голову лезла всякая ерунда: вот Сьюзен хватает мою рабочую шляпу и прикалывает шпильками; вот копается в сумке с вопросом: «Ты будешь пирожок?»; вот кладет руку на плечо, будто мы закадычные друзья, «Ничего, узнаешь!» – так она обещает мне, что я запомню весь репертуар песен, играющих в «Шерри».

А вот уже я слышу голос Сьюзен будто издалека:

– Беги, Кая!

– Заткнись! Заткнись! Заткнись! Клянусь, я спасу тебя от этого кошмара…

Я вздрогнула, когда кто-то случайно задел меня плечом, и вернулась в реальность. Вокруг была толпа народа – Сьюзен Смитт все любили. Но они не знали того, что знала я. Они не знали того, что знала мама.

Я увидела Стефанию, прижимающую к боку свою дочь. Та больше не выглядела раздраженной и надменной – еще одна маленькая серая тучка в черном как смоль небе.

Я снова опустила взгляд на гроб и вдруг почувствовала, что на глаза наворачиваются предательские слезы.

Еще одно кладбище, еще одна могила.

Сколько еще человек погибнет, прежде чем закончится этот ад?

Дориан Харрингтон, стоявший с другой стороны могилы Сьюзен, поочередно наблюдал то за Аспеном, то за Каей. Она будто вросла в мягкую землю; стояла твердо, как башня, с белым как мел лицом и огромными темными кругами под глазами. Ее черные волосы, стянутые в хвост, струились по спине до самой талии; правая рука была в кармане, а левая плотно сжата в кулак. Аспен стоял немного поодаль. Он выглядел так, словно хотел лечь рядом со Сьюзен в гроб.

Дориан сжал его плечо.

– Я хотел кричать об этом, – вдруг сказал Аспен мертвым тоном, не отрывая взгляда от исчезнувшего в яме гроба. – Я хотел орать во все горло, что она не была обречена. Не была. За ней охотился обычный человек, а не сверхъестественное существо. Я хотел кричать, но не мог, потому что мне никто не верил.

Дориан ощутил новый приступ жалости.

– Тебя уже подозревают, Аспен. Они уже следят, ты ведь знаешь.

– Мне плевать! – с расстановкой сказал он, сморгнув слезы. – Сьюзен всегда была рядом, несмотря ни на что. И она умерла из-за меня. Из-за того, что я был настолько немощным, что не смог заставить полицию мне поверить.

– Она мертва не по твоей вине. Ты ее не убивал.

– Все равно что убил!

Аспен понял, что теряет над собой контроль, и сделал глубокий вдох. Прочистив горло, он вытер щеки рукавом и направился к выходу с кладбища. Приноровившись к его шагу, Дориан обернулся и попытался найти взглядом Каю, но ее уже не было.

– Я видел, как это случилось. Я просил ее не выходить в пятницу на улицу, но она не послушалась, потому что сама хотела решать, как ей жить. Хотела распоряжаться своим временем самостоятельно. Я найду этого урода и убью.

– Нет, хватит… – Дориан споткнулся о камень, выступающий из земли, и едва не прикусил язык. – Ты знаешь, двадцать лет назад мой отец совершил ошибку, за которую так и не смог себя простить. Если ты тоже возьмешь всю ответственность на себя и попытаешься все исправить… Аспен, если ты не справишься, ты будешь винить себя так же, как он.

– Скажи, ты сможешь все бросить? – Аспен резко остановился, и Дориан тоже затормозил. – Ты не сможешь. Потому что двадцать лет назад твой отец уже все испортил, когда не стал слушать Дэйзи Келли.

Дориан проглотил грубый ответ, который едва не сорвался с языка, и вместо этого спокойно сказал:

– Я потратил всю свою жизнь, чтобы отыскать ответы, и не хочу, чтобы ты поступал так же. Я хочу, чтобы у тебя была нормальная жизнь. Такая, какой не было у меня. И никогда уже не будет.

– Ничего не выйдет. Ты уже не сможешь шагнуть назад, Дориан.

– Ты что, пытаешься убедить меня в том, что Криттонский потрошитель вернулся? – Дориан так сильно нахмурился, что на его лбу появились морщины. Аспен покачал головой, расстегнув верхнюю пуговицу на рубашке и ослабив галстук.

– Нет, это не он.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю.

Я спряталась от всего мира под одеялом. Я накрылась подушкой от холодной погоды сентября, неприветливых людей, мрачных взглядов в мою сторону. Я даже попыталась спрятаться от воспоминаний и ощущений, но была слишком слабой, чтобы избавиться от них. В голове намертво засели мама и Сьюзен.

В памяти остались и лица девушек с фотографий из Тайной квартиры. Так они и крутились на карусели по кругу: мама, Сьюзен, девушки, мама, Сьюзен, девушки… До тех пор, пока перед мысленным взором я не увидела квадратик маминого прощального письма.

Я не просто так оказалась в доме детектива Харрингтона, который двадцать лет назад расследовал серийные убийства. Было бы спасением поверить в то, что Дориан и Ной сводные мамины братья, но это было полной чушью. Единственная связь между нашими семьями – Криттонский потрошитель.

Я продолжала думать, выстраивать в голове график.

Это Ной настоял на моем переезде сюда.

«Он предложил твоей матери, чтобы ты осталась в Эттон-Крик у нас, и она не смогла отказаться», – так сказал Дориан. Значит, Ной хотел, чтобы я оказалась в самом эпицентре ужаса, чтобы я была связана с Ледой Стивенсон.

Я почти ускользнула в темноту ночных кошмаров, но вдруг подумала, что раз мой переезд в Эттон-Крик был спланирован Харрингтонами заранее, может быть, они как-то связаны со смертью моей мамы?

Стоп, стоп, стоп. Да, им не стоит верить, но они не убийцы. Верно?

Дориан был со мной на похоронах. Он успокаивал меня… а Ной… это просто Ной, странный парень. Странный парень.

Чем больше я думала обо всем этом, тем меньше помнила подробностей. Как я оказалась в этом городе? Почему мама умерла именно в ту ночь, когда я уехала? Почему Ной и Дориан притворились, будто мы родственники? Почему, в конце концов, Ной ведет себя так странно?

От такого количества вопросов без ответов голова шла кругом.

Что, если Криттонский потрошитель убил маму? Может, он был в курсе, как далеко она продвинулась в расследовании, и, опасаясь за свою безопасность, решил от нее избавиться? Но тогда почему убийства происходят спустя двадцать лет?

В прошлый раз дело было в Дэйзи Келли – она была для маньяка особенной; он жаждал ею обладать, хотел создать с ней семью, однако она сбежала. Почему после побега убийства не продолжились? А может, просто тела не были найдены?

Я устала лежать на одном боку и с трудом повернулась на другой, стараясь не тревожить больную руку.

Я не видела никакой схожести между прошлым и настоящим. Убиты целые семьи. Если бы это был Криттонский потрошитель, разве он не забрал бы только девушек? Тогда почему отцы? Почему он зверски растерзал отца Майи, и его пришлось собирать по кускам, а ее он завернул в шторку для душа и почти не тронул?

Что я знала об отце Сьюзен?

Ничего хорошего.

Алкоголик, ему было плевать на дочь. Не очень хороший отец, что, возможно, послужило причиной такого жестокого убийства. Ярость была направлена на мужчин. Почему? Кто знал об их отношениях и, что важнее, кого поведение отцов могло задеть?

Аспен.

Он был сильно привязан к Сьюзен и, должно быть, ненавидел ее отца. Что я знаю о семье Аспена?

Нет, я должна прекратить это, Аспен бы не причинил боль Сьюзен – он любил ее.

От одного взгляда на него на похоронах у меня начинало ныть под ложечкой. Это точно не он. Значит, кто-то другой. Возможно, у мистера Кинга и мистера Смитта были враги. Но тогда почему убили Майю и Сьюзен?

Мне кажется, я сойду с ума, пока пойму, что происходит.

Для начала нужно встретиться с миссис Нэтвик и выяснить больше информации о Дэйзи Келли. Возможно, она знает о ней что-то, чего не знаю я. Затем нужно понять, почему я оказалась в Эттон-Крик и почему Дориан и Ной притворяются моими родственниками, и последнее – попросить Леду прекратить пороть чушь и наводить на меня подозрения.

Я встала в постели, перестав притворяться, что могу уснуть в любой момент. Мне нужен воздух и больше пространства. И я не хочу ни о чем думать – не сегодня.

Я замазала тональным кремом царапины, переоделась в удобную одежду и покинула комнату.

– Ты куда? – крикнул Ной с кухни, когда я спустилась.

Я не остановилась.

Каким-то образом Ной втянул меня в авантюру, в которой я теперь обязана участвовать.

«Он предложил твоей матери, чтобы ты осталась в Эттон-Крик у нас, и она не смогла отказаться».

– Кая? – услышала я его встревоженный голос и шаги. – Ты в порядке?

Когда Ной вышел, меня уже не было.

Все дело в родителях, – поняла я.

Я пообещала себе ни о чем не думать, но все равно думала. Ярость Неизвестного была направлена на отцов Майи и Сьюзен, именно на них. И если это так (а это так), тогда почему убили девушек? Почему Майю завернули в шторку для душа? Почему он не изуродовал ее тело? Почему он не надругался над Сьюзен?

Потому что дело в них, дело в отцах.

Эта мысль крутилась в моей голове на протяжении всего времени, пока я колесила по городу. Мимо беспорядочно росших вдоль дороги костлявых деревьев, мимо забегаловок, баров и мимо парка, который вернул меня к воспоминаниям о Дэйзи Келли. А затем я удивительным образом оказалась рядом с домом Майи Кинг. Все вокруг, казалось, кричало, чтобы я уехала, но я неотрывно смотрела на входную дверь дома Майи. Полицейские еще не убрали клейкую ленту желтого цвета. Будто кому-то нужно напоминание, что здесь случилось.

Я колебалась лишь несколько секунд, затем заглушила двигатель и вышла на улицу. Было ветрено. Под кожаную куртку проник холод, а по ногам поползли мурашки. Я не хотела туда идти, не хотела проходить мимо дома Майи, мимо обшарпанной ржавой калитки, мимо ободранных голых кустов, ветви которых вылезли на тротуар, мечтая коснуться прохожих. Но несмотря на это, я все равно направилась к соседнему дому – туда, где проживала мадам Чонг. Ее дом был копией дома Кингов: такой же небольшой, с белыми стенами и лестницей, ведущей к входной двери. На пороге, где я остановилась, стоял большой горшок с деревом.

Я несколько раз стукнула в дверь, и тридцать секунд спустя она распахнулась. Мне пришлось опустить голову, чтобы встретиться взглядом с невысокой мадам Чонг. Она посмотрела за мое плечо, будто ожидая увидеть кого-то еще, поэтому я кашлянула, привлекая внимание, и произнесла:

– Здравствуйте. Меня зовут Кая Айрленд. – Повисла недолгая пауза, потому что мадам Чонг изумленно вытаращилась. Я скосила взгляд, заметив, как она вцепилась в дверь.

– О! – Женщина отмерла, и ее пальцы разжались. Она шире приоткрыла дверь и жестом пригласила меня войти. – Пожалуйста, проходи внутрь, Кая. Только сними ботинки.

Немного сбитая с толку тем, что мадам Чонг так сразу впустила в дом незнакомого человека, тем более после того, что случилось с ее соседями, я все же сменила ботинки на домашние шлепанцы и последовала вслед за ней по коридору.

Здесь было светло, светлее, чем я предполагала, и повсюду куда ни глянь – растения в кадках.

– Присаживайся, – обратилась она ко мне, входя в полукруглую гостиную с окнами, выходящими в сад, где кусты роз и стройные скелетоподобные ветви сирени накренились из-за ветра. Я присела в плетеное кресло, как и велела мадам Чонг, и наткнулась взглядом на газету, лежащую на журнальном столике.

Все ясно. Газета. На первой полосе статья о том, как Неизвестный напал на Сьюзен.

– Возьми печенье с предсказанием, – мадам Чонг кивнула на корзинку с ужасными на вид печенюшками. – Я пока заварю нам зеленого чаю.

Она оставила меня наедине с цветочными кадками, стоящими у входа в гостиную, и ушла. Я взяла печенье из корзинки и разломила его пополам. Изъятая записка гласила:

«Прошлое и будущее переплетутся».

Вот еще. Как раз это мне и нужно.

Я смяла бумажку и положила в карман, а печенье сунула в рот и быстро проглотила. Как я и думала, на вкус – ужас. Этим ребятам надо поучиться готовке у Ноя Харрингтона.

Пока мадам Чонг не вернулась из кухни, я позволила себе взять ее газету и прочесть статью.

Второе убийство в Эттон-Крик

Ранее одному из наших ведущих журналистов, сотрудничающих с полицией, доставили анонимное письмо, в котором было сказано о предполагаемом покушении на девушку, проживающую в Эттон-Крик.

Этим же вечером в полицию поступил звонок от работницы кафе «Шерри» мисс Каи Айрленд. Мисс Айрленд позвонила в полицию в 21:03 и заявила о том, что ее подруге грозит опасность.

Полиция прибыла на место в 21:07, где обнаружила тело мисс Сьюзен Смитт…

– А вот и чай, – пропела мадам Чонг, ставя поднос на столик. Я посмотрела на нее, и судя по тому, каким испуганным взглядом мне ответила мадам Чонг, могу предположить, что выражение моего лица было не из приятных. – О, ты прочла статью… – Ее голос утратил воодушевление. Она опустилась в кресло напротив меня и сложила руки на коленях. Я бросила последний взгляд на газету и отложила ее, все еще не в силах что-либо сказать.

– Мы с тобой в похожих ситуациях, Кая, – произнесла мадам Чонг.

Вот уж сомневаюсь, – подумала я мрачно.

– Тебе помочь с чаем?.. Твоя рука… – Мадам Чонг смотрела на меня широко открытыми глазами, и я поняла, что веду себя не совсем вежливо, поэтому сказала:

– Все в порядке, мадам Чонг. – В подтверждение своих слов я взяла кружку левой рукой и сделала глоток. Чай был горьким. Я вернула кружку на блюдечко и вежливо полюбопытствовала: – Вам не одиноко здесь жить?

– О, нет, – повеселела женщина, всплеснув руками и шлепнув себя по бедрам. – Особенно теперь, когда ко мне то и дело захотят различные люди. То репортеры, то полиция.

Я не поняла, шутит она или говорит серьезно, и решила, что мадам Чонг мне не нравится.

– Разве они не утомляют вас? Эти люди?

Мадам Чонг вздохнула и уставилась в свою кружку, словно собиралась увидеть там ответ на мой вопрос.

– Несмотря на то, что моя жизнь одинока и однообразна, я все равно ее люблю. Мне очень нравится жить в Эттон-Крик, и с Майей и Ричардом мне было хорошо. Спокойно, – поспешно исправилась она и бросила на меня косой взгляд. – Они не были ужасными людьми. Майя так точно не была плохой девочкой. Часто, особенно в детстве, она приходила ко мне и оставалась на ночь. Помогала мне с прополкой огорода и посадкой саженцев. Мы пекли пироги и даже Рождество справляли вместе.

Сейчас мадам Чонг должна объяснить, почему Майя была ужасным человеком. Иначе и быть не может.

– Когда Зои – мама Майи – умерла, Ричард сильно запил. – Вот и ответ, поняла я, возвращаясь к чаю. – Ричард пил и избивал Майю, несколько раз даже ломал ей ребра. Она ночевала у меня примерно до тринадцати лет, а потом внезапно перестала оставаться. Я пыталась убедить ее переехать ко мне или в общежитие, но она сказала, что справится.

И справилась. Стала чудовищем, которое в попытках позабыть о собственной боли причиняет ее другим – тем, кто слабее.

Теперь ясно, в чем именно сходство Майи и Сьюзен. У них были поганые родители, которые их мучили. В этом связь.

– Поэтому я и решила остаться здесь, понимаешь? – Мадам Чонг проницательно взглянула на меня из-под темных ресниц. Я невозмутимо кивнула:

– Да.

Мы допили чай, и я попыталась деликатно расспросить о случившемся в ночь убийства Майи и ее отца. Мадам Чонг ничего не слышала – ни звуков борьбы, ни криков. Она рассказала, что калитка ее сарая захлопнулась, и она пошла к Ричарду за помощью. Если бы не это, она бы, наверное, не застала преступника в доме.

Мадам Чонг охотно отвечала на вопросы, но не смогла описать мужчину, которого видела. «А вот если бы я увидела его снова…»

Мы еще немного поговорили, затем распрощались. Я пообещала снова навестить ее, чего я, конечно, никогда не сделаю. Время в доме этой женщины текло неспешно: когда я забралась в свой автомобиль и взглянула на часы, обнаружила, что уже почти четыре.

Я потерла уставшие глаза и достала с пассажирского сиденья бутылку с водой, чтобы сделать несколько глотков и прогнать вкус горького зеленого чая мадам Чонг. Она так отзывалась о Майе, будто… считала ее своей племянницей или даже дочерью. С ней Майя была абсолютно другим человеком. Возможно, потому, что не нужно было притворяться кем-то другим, ведь мадам Чонг знала все и об алкоголизме отца, и о том, что творилось дома.

Я посмотрела на дом, откуда только что вышла. Она живет так близко, но почему не слышала, как кричала Майя? Убийце нужно было провести там достаточно времени, чтобы расчленить мистера Кинга. А может, Майю убили первой?

Я ничего не выяснила, зря только села за руль. Нужно было хотя бы в кино сходить или по магазинам.

Эта мысль едва не рассмешила меня. Кино и магазины. Когда я в последний раз была в кино? У Сьюзен больше никогда не будет шанса купить булочку или подшутить над Аспеном. И у Дэйзи Келли – ее имя против воли всплыло в мозгу – тоже не было времени на развлечения. Она целый год провела в плену у маньяка, которого так и не смогли поймать. И никто не стал ее слушать. Никто, кроме меня.

Я сложила руки на руле и опустила на них голову. Глаза жгло огнем, а во рту все еще чувствовался вязкий привкус чая, но даже физические ощущения не могли очистить голову от размышлений о том, что раз психопат держал Дэйзи Келли в плену целый год, дожидаясь ребенка, значит у него должно быть специально оборудованное место. Как же ей удалось сбежать оттуда? Или ей кто-то помог? И где теперь ребенок?

Я резко выпрямилась, правую руку тут же пронзило болью. Охнув, я осторожно коснулась пальцами предплечья и поморщилась. Нужно было срочно обработать рану и сменить повязки. Лучше бы вместо дурацкого катания я осталась дома, разозлилась я на себя. Надо было хорошенько поесть и отоспаться. Или отправиться в Тайную квартиру. У меня же до сих пор ничего нет – ни четкого мотива, ни подозреваемых. Да я ведь даже не из полиции. А полиция никогда не найдет Неизвестного, потому что они меня подозревают.

Мучаясь от боли в руке, я добралась до дома и взбежала по ступеням наверх. На ветру поскрипывал старомодный фонарь, прикрепленный к навесу. Из-за этого скрипа настроение ухудшилось еще сильнее. Дориан и раньше зажигал его, когда я подолгу задерживалась, но в этот раз я почувствовала тошнотворное отвращение.

Они с Ноем заманили меня в Эттон-Крик, заманили в ловушку, – раздраженно думала я, отпирая дверь и входя вынутрь. Перед глазами всплыло лицо Дориана во время похорон Сьюзен, но я быстро отогнала его и, стараясь не шуметь, добралась до своей комнаты и упала на кровать. Ноги и руки отнялись.

Надо встать, – убеждала я себя, но все еще видела влажные и как будто постаревшие глаза Дориана, когда он подошел ко мне у могилы Сьюзен, чтобы спросить, как я. – Надо встать, принять ванну, сменить повязку.

Я из последних сил приподнялась на локте и повернулась на спину, чтобы отправиться в ванную. Но когда открыла глаза, меня осветили фары встречной машины. Я вцепилась руками в руль, будто в спасательный круг, и утопила педаль газа.

Я должна быть осторожнее и еще быстрее, иначе не успею.

– КАЯ, БЕГИ!

Иначе не успею.

Под барабанную дробь сердца Неизвестный схватил меня за волосы и приложил лицом об асфальт. Его знакомый хриплый голос прозвучал сквозь звон в ушах:

– Клянусь, я спасу тебя от этого кошмара.

Он продолжал бить, желая забрать мою жизнь вслед за жизнью Сьюзен. Плечо воспламенилось от боли, но я все равно подняла руку, попытавшись за что-нибудь ухватиться.

– Заткнись!

Я схватила его за горло и сжала пальцы мертвой хваткой. Мои пальцы были сломаны, но боли не было, ведь я должна спасти Джорджи…

– Кая.

Я распахнула глаза, мгновенно проснувшись из-за голоса, прозвучавшего прямо перед лицом, и почувствовала, что вся правая рука будто одеревенела. Удивленно моргнув, я выпустила куртку Аспена и поморщилась от боли.

– Что ты здесь делаешь?

Он отошел от моей кровати с таким взглядом, будто ему предстоял трудный разговор с кем-то сумасшедшим. Мне этот взгляд совсем не понравился, и я попыталась принять пристойный вид. Собравшись с силами, я выпрямилась и села, а затем взяла с ночного столика стакан с водой и опустошила его за два больших глотка. Затем, стараясь не сопеть от боли, сняла куртку и свитер, оставшись в футболке. Холодок коснулся воспаленной кожи, жжение в ране прошло.

Как только мне удалось избавиться от одежды, я посмотрела на Аспена.

– Я спросила, что ты здесь делаешь.

Я пыталась голосом продемонстрировать, насколько сильно не хочу его видеть в своей комнате, и совсем не ожидала, что на лице Аспена отразятся такие же эмоции – он не хочет быть здесь и не хочет меня видеть.

– Я сказал тебе оставить Сьюзен в покое, – жестко сказал он.

– О чем ты? – нахмурилась я, растерявшись.

– Ты знаешь, Айрленд. – Он произнес мое имя, словно ругательство. – Я сказал тебе оставить прошлое в покое. Прекрати копаться в этом, прекрати искать убийцу! – вскрикнул он, и я взбешенно подскочила на ноги.

– Это не твое дело!

Аспен опустил на меня взгляд, сжав зубы. Он яростно буравил меня серыми глазами, и я ждала. Казалось, он хочет заорать или даже ударить меня, но он лишь сказал вибрирующим от злости голосом:

– Это не твое дело.

Я почувствовала, как щеки парализует ядовитый ком, полный отчаяния и злобы, и только сглотнув его смогла спросить:

– Почему ты так ко мне относишься? Это несправедливо!

В ответ Аспен тяжелыми шагами приблизился ко мне вплотную. Я уже представила, как он хватает меня за горло, опрокидывает на пол и бьет в лицо. Но его признание было больнее ударов:

– Потому что я не доверяю тебе.

Я отшатнулась, пораженная. Хотелось защититься, спросить почему. Ведь я уже успела довериться, успела подпустить к себе, решив, что он не считает меня убийцей.

Аспен несколько секунд изучал мое лицо, затем подвел итог:

– Так что оставь все, – и направился к двери.

Шум его шагов отрезвил меня. Я бросилась следом, рванула его за локоть на себя, и когда Аспен взбешенно обернулся, я направила кулак ему в висок.

– ТЫ СПЯТИЛА?! – заорал он, едва уклонившись.

– Ты тоже думаешь, что я их убила? Я была там в тот вечер!

Аспен что-то раздраженно заорал и схватил меня медвежьей хваткой за локти. Я почувствовала горячую влагу в глазах – не то от боли, не то от обиды.

– Хватит, – сказал Аспен, – у тебя пошла кровь.

– Ты что, и вправду думаешь, что я убила Сьюзен? – торопливо спросила я. – Получается, я вышла из кафе и пошла ее искать, потому что ты попросил, увидела беззащитную в переулке и зарезала ножом?

Он не ответил, лицо осталось безучастным. Этот взгляд затронул что-то внутри меня, и я услышала тревожный звон, оповещающий о скором припадке. «Но не при нем, – испугалась я, – только не при нем».

Ни за что.

Словно услышав мои мысли, Аспен разжал пальцы, и я отшатнулась. Накрыв ладонью рану на правой руке, я почувствовала влажную от крови повязку. Почему-то это привело меня в чувство. Аспен же ни в чем не виноват. Даже не знаю, почему я вышла из себя и набросилась на него.

Он просто думает как все.

– Да, ты прав, – пробормотала я, чувствуя, как заливаются краской щеки. – Уходи.

Но вместо того чтобы сделать, как я велела, Аспен пожевал нижнюю губу, будто набираясь смелости для чего-то, и затем забрался в карман куртки. Он извлек наружу папку. Она была потрепанной и тонкой, и я не хотела ее трогать, но все равно приняла и открыла под внимательным взглядом.

– Ч-что это? – Я почувствовала знакомое отчаяние. Руки задрожали, пальцы разжались. Папка выпала на ковер, и листы разлетелись во все стороны. Я схватилась за горло, но там не было папиного жетона.

– Откуда ты это взял? – закашлялась я, пытаясь побороть судорогу и подступившие слезы. При всем при том я даже не вспомнила о таблетках, потому что не могла мыслить рационально.

– Ты ведь уже убила однажды, Кая, – сквозь шум в голове до меня донесся голос Аспена, а затем повисла звенящая тишина.

Вернувшись с похорон Сьюзен Смитт, Майкл Гаррисон отправился сразу же в больницу к своему брату. Он собирался выяснить, в чем причина странного поведения Леды Стивенсон. Раньше она не доставляла ему никаких проблем, но сейчас его эта девчушка уж очень заинтересовала.

– Мало времени прошло, Майк, – спокойно возразил доктор Гаррисон на подозрения брата. Он отвернулся от окна и спрятал руки в карманах халата. – Слушай, я могу только одно сказать: она напугана.

– А я-то, дурак, не догадался.

– Да, – спокойно сказал доктор Гаррисон. Он задумчиво почесал бровь и, стараясь не выдать в голосе любопытства, спросил: – Ты говорил с мисс Айрленд?

Детектив Гаррисон ощутил вселенское разочарование.

– Говорил. Еще один странный персонаж. Дин вцепился в нее словно цербер, подозревает во всех грехах. Но я вот что скажу: ни черта он на нее не найдет. А если найдет хоть что-то мало-мальски… Погоди, мой помощник звонит.

Затем детектив Гаррисон несколько секунд разговаривал по телефону, а его брат копался в бумагах на столе. Он переложил документы из одной стопки в другую, притворяясь, будто занят важным делом, затем по новой, и вот наконец детектив Гаррисон отключился и положил телефон в карман. Доктор заметил, что лицо брата утратило нотки разочарования, и невозмутимо осведомился:

– Случилось что-то хорошее?

– Зря я недооценивал Дина! Они что-то нашли, и это что-то впечатляет. Антон был так напуган, что заикался. Я позвоню тебе позже.

Антон уже поджидал детектива на входе в полицейский участок, нетерпеливо крутя головой по сторонам. В руках он крепко держал многообещающую папку для документов.

– Ну, что там? – Детектив Гаррисон, сдерживая триумф, взял папку и раскрыл ее.

– Это… это… – Антон как обычно заикался, когда нервничал. – Это… плохо.

Детектив Гаррисон отмахнулся от парня, потому что они вкладывали разный смысл в слово «плохо», и торопливо пролистал уже известное досье на Каю Айрленд. Он попытался читать и одновременно идти, тем более что информация была уже знакомой, но едва не впечатался лбом в дверь кабинета начальника.

– Что это? – удивился он, рассматривая страницу и потирая ушибленное плечо. Детектив Гаррисон остолбенел посреди кабинета. Ни о каком триумфе, победе, доказательствах вины не могло быть и речи.

Он даже почувствовал жалость.

Кая Айрленд тоже была чьей-то дочерью, – напомнил он себе, а Антон тем временем промямлил:

– Я же сказал, это просто кошмар какой-то.

Да, кошмар, – согласился детектив, захлопывая папку. Теперь он понял, почему Кая Айрленд была такой странной.

– Когда я смогу пойти домой? – настойчиво спросила Леда на вечернем сеансе в понедельник. Доктор Гаррисон улыбнулся. По какой-то непонятной причине он постоянно улыбался, и Леде Стивенсон это жутко не нравилось. «У него не все дома», – решила она, окончательно разуверившись в том, что этот человек настоящий доктор. Наверняка он обычный шарлатан, ведь он не выписывал таблетки, не говорил, чем Леда больна (но она конечно и не больна!), и вообще ничего не делал; он лишь говорил, и говорил, и говорил…

– Когда я смогу вернуться домой?! – почти крикнула она.

Ей уже осточертело здесь находиться – в таком месте, где все стерильно и свежо, но ни капли не уютно. Если бы не тетя Лаура, девушка бы давно сошла с ума!

– Ты можешь уйти прямо сейчас. – Леда подозрительно нахмурилась. Прежде чем уточнить, в чем подвох, доктор продолжил: – Ведь ты можешь уйти в ту секунду, как я пойму причину твоих страхов.

– Причину моих страхов? – Леда начала выходить из себя. – Я вам сказала причину моих страхов! В мой дом вломились, меня кто-то преследует! Спросите Каю Айрленд, что ей от меня нужно!

– Мы уже говорили с ней. Она утверждает, что не преследовала тебя.

– Это ложь! – взвыла Леда, приподнимаясь на кровати. От напряжения у нее на лбу забилась венка, а на висках выступила испарина. – Она лжет! Она меня преследовала! Она… она… – Несколько секунд Леда не могла набрать в легкие воздуха, чтобы продолжить, но затем выпалила: – Она задавала мне странные вопросы! Говорила странные вещи!

– Что она спрашивала у тебя, Леда?

Девушка наконец-то смогла вздохнуть.

– Она спросила… – Это так унизительно! – Она спросила, почему я пытаюсь сделать это с собой… ну, вы знаете… убить себя… – На глазах Леды выступили слезы, но, смахнув их тыльной стороной ладони, она продолжила: – Кая пообещала, что если я отвечу, она оставит меня в покое. Я боюсь ее. Понимаете, – доверительным тоном начала она, – раньше ничего этого не было. Не было никаких преследований и ужаса! Но с тех пор как Кая Айрленд переехала в Эттон-Крик, все и началось! Убийства! За мной следят! Пожалуйста, позвольте мне вернуться домой. Здесь опасно!

Доктор Гаррисон поднялся и спокойно ответил:

– Я обещаю, что сделаю все, что в моих силах, чтобы тебе стало лучше.

– Просто позвольте мне уйти! Позвольте! Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Утром медсестра, снимающая с моего плеча окровавленную повязку, рассерженно воскликнула:

– Ты ведь говорила, что умеешь делать перевязку! – Я ничего не ответила. – Что ты сделала со своей рукой?! Здесь здоровенный синяк! – Женщина продолжала расстроенно бормотать, то осматривая рану, то бросая на меня яростные взгляды. – Божечки. Больно? – шепнула она с сочувствием. Я покачала головой. – Боже, боже. Какой ужас. Чем ты вчера занималась?!

Она посмотрела на меня в упор, ожидая ответа.

– Спала.

– Ну да, – отозвалась женщина с сарказмом, но подобрела, когда я слабо улыбнулась. – Ладно, давай приведем тебя в порядок, договорились?

Когда она стала работать с моей рукой, я сосредоточилась на неприятных физических ощущениях, чтобы не думать о прошедшей ночи. Но отделаться от чувства, будто я легла спать одним человеком, а проснулась другим, не удалось.

Ты ведь уже убила однажды, Кая.

Я смотрела на койку в кабинете медсестры, но вместо нее видела кровь. Она брызнула на меня фонтаном, поэтому теперь все в крови – моя одежда, руки, даже лицо. Волосы прилипли к щекам, от меня несет затхлым запахом железа и соломы.

Ты ведь уже убила однажды, Кая.

– Все готово, – добродушно пропела женщина, выпрямляясь. Она помогла мне сунуть руку в рукав рубашки, а затем куртки и шутливо пригрозила: – И не забудь завтра прийти, иначе пожалуюсь профессору Харрингтону.

– До завтра.

Я почти выбежала из больницы и уже через две минуты села за руль. Через ветровое стекло на меня глядел капот машины Дориана. «И не забудь завтра прийти, иначе пожалуюсь профессору Харрингтону».

Кто он такой? Почему притворяется моим дядей? И почему заботится обо мне?

Сегодня мне повезло выскользнуть из дома относительно незамеченной, но что будет завтра? Я не хочу разговаривать ни с Дорианом, ни с Ноем. Они лжецы, и меня выводит из себя сама мысль, что я участвую в их игре, не зная правил. Я ничего не понимаю. К счастью, Дориан часто отсутствует, и мы видимся лишь в морге, где он сосредоточен на других студентах. С Ноем все сложнее, ведь он сидит в четырех стенах и носа на улицу не показывает.

Я нахмурилась, вспомнив, что ни вчера, ни сегодня не видела Ноя. Для парня, который заключен, словно узник, в собственном доме, он очень хорошо где-то спрятался, потому что его не было ни на кухне, ни в гостиной, ни в комнате. Комната у него тоже странная: кроме деревянной кровати, застеленной темным постельным бельем, ничего нет. Покрывало сплошь усыпано крошками от печенья и сахарной пудрой. На подоконнике стоит шеренга чайных чашек. Все пространство от пола до потолка заставлено книгами. Удивительно, как он не боится здесь спать, ведь когда-нибудь эти высоченные башни упадут ему на голову.

Я отогнала мысли о Ное, оттянула рукав куртки, чтобы взглянуть на часы, и выбралась из укрытия. Поставив «БМВ» на сигнализацию, я закинула сумку на плечо и поспешила к Главному корпусу, откуда доносилась неприятная ритмичная музыка. Видимо, кто-то из студентов решил разбавить серые будни.

– Эй! Мисс Айрленд!

С обеих сторон от меня пристроились подруги Майи Кинг.

– И вам привет, – невесело отозвалась я, глубже засовывая руки в карманы куртки.

– Не боишься? – спросила с притворным любопытством девушка справа. Девушка слева хихикнула:

– Я бы на твоем месте не стала приближаться к универу.

– А мне бы совести не хватило.

– У меня плохое настроение, – оборвала я, – и нет времени разговаривать с вами.

– У нее плохое настроение, – издевательским тоном пропела одна из девушек. Я оставила ее дурацкий выпад без внимания. – И совсем нет времени на нас.

– Зато есть время ходить и убивать людей.

Я пропустила мимо ушей и этот комментарий, сделав вид, что меня больше интересует природа вокруг, чем их болтовня.

– Она смелая.

– Очень смелая!

– Если она даст нам интервью, то есть если мы получим историю ее психоза из первых рук, нам дадут Пулитцера. И Кира была бы в восторге. Мы можем встретиться в столовой до наступления темноты.

– Не хотим рисковать жизнью.

Я остановилась у дверей в Первый медицинский павильон и обернулась.

– Посторонним сюда нельзя. – Девушки уставились на меня, словно я заговорила на незнакомом языке. – Но если вы хотите, чтобы я оказала вам первую медицинскую помощь, можете войти.

– В логово пыточных инструментов? – ужаснулась одна из них. Я смотрела на нее ничего не выражающим взглядом, потому что она никто – безликая девушка на фоне остальных безликих студентов, имена и лица которых я даже не собиралась запоминать.

– Она может расчленить нас, извлечь мозг, продать на органы.

Обе попятились, а я достала пропуск и вошла в дверь. Но прежде чем створки захлопнулись, я заметила, что на пороге офиса Издательского центра стоит Кира Джеймис-Ллойд и оценивает меня внимательным взглядом. Ее скрещенные на груди руки были напряжены. Я вспомнила ее точный удар, нанесенный мне в правую щеку, и отвернулась. И кто здесь странный?

Патанатомия и обход больницы прошли для меня словно в тумане. С головной болью и не присущим мне напряжением я ждала биохимию. Не знала, как поведет себя Аспен, поэтому решила быть готовой ко всему.

На общей хирургии Герман позвал меня аж три раза, пока я не обернулась и не взглянула на задние ряды. От них веяло холодком, мне казалось, на меня косо смотрят и шепотом обсуждают.

– Лекция закончилась, – удивленным голосом оповестил Герман. Сопровождаемая его взглядом, я поднялась и попыталась натянуть на больную руку рукав куртки. Парень спустился и остановился у моего стола.

– Скажи, что завтра ты выступаешь с презентацией, – попросил он умоляющим тоном.

Я кивнула:

– Можешь не беспокоиться.

– Спасибо! – Он расплылся в искренней улыбке и присоединился к своим друзьям.

Я специально покинула аудиторию последней, чтобы ни с кем лишний раз не сталкиваться. От облегчения, что пока неприятности обходили меня стороной, я даже не замечала усталости.

Небо стало казаться по-сентябрьски приветливым, хотя ветер пригнал в Эттон-Крик тучи, деревья больше не выглядели изголодавшими скелетами. Но так продолжалось до тех пор, пока я не вышла из Первого медицинского павильона. Едва двери за мной закрылись, как в мою грудь что-то врезалось. Я охнула и автоматически накрыла больное место ладонью. Пальцы коснулись вязкой жижи, которая с тошнотворной медлительностью расползлась по рубашке и достигла штанов. Я опустила взгляд и увидела у ног шарик с краской, подозрительно напоминающей кровь.

Поборов мурашки отвращения, я подняла голову, чтобы выяснить, кто кинул его, но никто на меня не смотрел – все спешили по своим делам. Но тут кто-то бросил на меня рассеянный взгляд, еще кто-то остановился. Затем еще, еще и еще, и среди студентов была Кира Джеймис-Ллойд с бесстрастным лицом и фотокамерой, висящей на шее на ремне. Отлично.

Я поняла, что больше не стоит стоять на лестнице Первого медицинского павильона и привлекать внимание, поэтому сбежала вниз и уверенным шагом направилась к третьему корпусу, на ходу застегивая куртку, чтобы хоть как-то скрыть чудовищное пятно. Несколько идущих на встречу человек все же с изумлением пялились на мои джинсы, но стоило мне взглянуть им в глаза, как они смущенно отводили взгляды.

Я оказалась в туалете так быстро, как только смогла, и сразу же бросилась стягивать одежду и с остервенением оттирать пятно. Во все стороны полетели капли воды, струя брызнула мне в лицо. Выругавшись вслух, я уменьшила напор и продолжила работать руками.

Надо было сосредоточиться на проклятом пятне и чтобы прошел гул в ушах. Он все нарастал, настойчиво захватывая голову. Боль пульсировала между бровей. Затем боль переместилась в руку, и я неподвижно застыла, хватая ртом воздух.

Шум отступил.

Я закрыла кран и посмотрела на свое отражение. Думала, что-то изменится в лице, после того как неприязнь людей ко мне прорвалась наружу. Но я выглядела как обычно.

Люди, я обычная.

У меня обычное лицо обычной формы с обычными темными глазами в обрамлении совершенно обычных темных ресниц. У меня даже обычные темные волосы, собранные в хвост и растрепавшиеся из-за быстрого шага.

Я обычная девушка, так почему со мной происходят эти ужасы?

Нет. Я опустила взгляд, уставившись на свои бледные руки с выступающими венами. Я не обычная. Я не такая, как все.

Ты убийца.

Ты ведь уже убила однажды, Кая.

Я сморгнула невесть откуда взявшиеся слезы. Нельзя плакать. Просто нельзя. Дав себе такую установку, я достала из кармана джинсов контейнер с таблетками и выпила одну. Поймала свой потерянный взгляд в зеркале.

– Прекрати, – строго приказала я себе. – Ты не такая. Ты не слабая. Прекрати.

Глава XI

Следующая жертва

– Что с тобой? – изумился Аспен, освобождая мне место за нашим столом в аудитории. Расправив плечи, я опустилась на скамью, притворяясь, что не замечаю взглядов, направленных на меня. Смотрели всего несколько человек, сидящих поблизости, но мне казалось, будто меня транслируют по местному каналу, следят за повязкой на руке, за каждым шрамом, намертво врезавшимся в кожу.

Мне пришлось прийти в одной только футболке с коротким рукавом, и теперь мое испещренное белыми зажившими полосками тело было на виду у всех.

– Кая, – у стола остановилась Скалларк. Ее глаза в обрамлении густых темных ресниц с фиолетовой тушью в полной мере передали весь ужас, который она испытала, посмотрев на меня. – Все в порядке? У меня есть запасной халат, я могу одолжить его тебе…

– Скалларк, – услышала я угрожающий голос Аспена слева от себя, но даже не повернулась в его сторону; стало тяжело дышать от густого напряжения, разлитого в воздухе.

– Ладно, придурок, – пробурчала Скалларк, продолжив подниматься по ступеням. Она лишь раз обернулась, помахав мне и показав на мобильник в руке: «Я пришлю тебе сообщение». Мы с Аспеном остались в нашем мирке наедине, и он наклонился ко мне и спросил:

– Айрленд, что с тобой случилось?

– Длинная история, – отозвалась я, доставая из сумки книгу по торакальной хирургии и ноутбук. Боковым зрением я видела, каким взглядом Аспен осмотрел мою шею, а затем плечи и руки, и на мгновение испугалась: я забыла стереть краску? Может, поэтому все так смотрят?

Через тридцать секунд молчания он снял свою клетчатую темно-синюю рубашку и, оставшись в одной лишь футболке, протянул ее мне:

– Надень, а то мне холодно только от одного взгляда на тебя.

Я посмотрела в его глаза, решая.

– Ну же, Кая. – Аспен не дал мне шанса возразить и, наклонившись, набросил рубашку на плечи. Она была приятной на ощупь, теплой, и я почувствовала уже знакомое стеснение в груди. Сдержанно поблагодарив его, я просунула руки в рукава, подвернула их, застегнула пуговицы.

– Почему ты так на меня смотришь? – шепнул Аспен, изображая на лице искреннее удивление, но его щеки предательски порозовели, как спеющие майские помидоры.

Он знал, почему, но не хотел говорить. Аспен знал, почему, но предпочел, чтобы я сделала первый шаг. Этого не будет, пока он не извинится, – решила я, и тут в аудиторию вошел профессор Джеймис-Ллойд, и нам с Аспеном пришлось отвернуться друг от друга. Взяв ручку и открыв тетрадь, я приготовилась записывать лекцию.

– Ты пишешь левой?! – недоверчиво шепнул Аспен.

– Обеими руками, – ответила я, отчего-то испытав раздражение. Мне не нравилось, что он ведет себя так, словно ничего не было. Словно не он обвинил меня в том, в чем я невиновна. Словно не он напомнил мне о прошлом.

Несколько долгих секунд я позволяла Аспену таращиться на себя, пока смотрела на кафедру и на профессора, затем сдалась и повернулась к нему:

– Что? Почему ты продолжаешь смотреть?

– Что? – Он притворился удивленным, но я не подыграла.

– Почему ты ведешь себя так, словно ничего не произошло?

Сейчас он извинится. Или притворится, что ничего действительно не случилось. Или…

– Потому что в случившемся не было твоей вины.

Я опешила от сказанных Аспеном слов, но он, будто испытав облегчение, взял ручку и принялся записывать лекцию. Он выводил буквы, но я не могла разобрать ни единого слова – взгляд стал стеклянным, тело застыло в одном положении; в голове загудели вопросы: о чем именно он говорит? О смерти Сьюзен? О случившемся с… Я опомнилась и вовремя взяла себя в руки.

Потому что не имеет значения, что именно Аспен имел в виду – его слова ничто, и мы больше никогда не будем друзьями.

Обозначив для себя рамки, я приступила к лекции и провела целый час, ни о чем не думая, кроме поступающей от профессора Джеймис-Ллойда информации. Наконец лекция закончилась, я подняла с пола сумку и принялась запихивать в нее вещи. Мне не терпелось забраться в салон маминой машины и отдохнуть от Аспена и от того, что он собой олицетворял – мое прошлое.

– Пообедаем вместе? – вдруг сказал он и будто разбередил старую рану.

Какого черта? Он это серьезно?

Но несмотря на гнев, обуявший меня за долю секунды, ответила я вполне спокойно, не допустив в голос даже капли раздражения:

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Дай угадаю. – Аспен встал и притворился, что размышляет над ответом, пока укладывал в рюкзак свои вещи. – У меня есть несколько вариантов. Ты боишься, что, если я останусь рядом, мне попадет из-за тебя. Или не хочешь, чтобы я видел, как они с тобой обращаются. Я прав? Ведь это сделал кто-то из них? – Аспен кивнул на мою грудь. Я осталась безучастной.

– Нет, я просто не хочу с тобой обедать. – Я закинула сумку на плечо и уставилась на его руку, которую он протянул, чтобы помочь мне подняться. – Что?

Когда он не ответил, я сдалась и вложила ладонь в его. Прикосновение было сухим и крепким, и когда Аспен потянул меня вверх, заставляя подняться, мне в нос ударил легкий специфический запах автомастерской, смешанный с гелем для душа.

– Можешь прикидываться сколько угодно, что тебе плевать, – сказал он, – но я знаю, что ты чувствуешь.

Я попыталась высвободиться, но пальцы Аспена были будто клешни.

– Ну правда, Айрленд, я не хотел тебя обидеть. Поверь мне, я просто дурак.

– Хорошо, пообедаем.

Он торжествующе улыбнулся, и мы вместе спустились к двери, ведущей в коридор. Я отрешенно заметила, посмотрев по сторонам:

– Леды сегодня не было.

– Чем она тебя заинтересовала? Ты же никого не знаешь по именам, кроме Леды, а ведь она даже не с твоего факультета.

Я проигнорировала комментарий, хоть Аспен и был прав. Мы вышли в коридор, где было так мрачно и темно, что мое настроение испортилось еще больше. Даже ели, окружающие УЭК, казались черными и угрожающими. Грозовые тучи застыли над городом, будто страшное проклятие.

Мы, не сговариваясь, миновали лифт и вышли на лестницу. Я подумала о том, что Аспен знает обо мне почти все. Знает, почему я не езжу на лифте, знает, почему оставляю дверь в комнату открытой. Я скосила взгляд и с облегчением заметила, что Аспен поглощен своими мылсями. Он готов к тому что его ждет, если он сядет со мной за один стол? Ничего не изменилось со вчерашнего дня для других студентов, но для меня и для Аспена – да. Я не хотела, чтобы с ним что-нибудь случилось, а что-то точно произойдет, если он останется рядом. Он готов к последствиям? А Скалларк и Крэйг? Они сядут со мной за один стол или предпочтут пройти мимо и сделать вид, что мы не знакомы?

В столовой их не оказалось, а может, они решили пообедать в другом месте? Переступив порог, я тут же оценила обстановку и заметила, что на нас если кто и взглянул, то без особого интереса. Мое напряжение по поводу того, что Аспену попадет, если он будет стоять рядом, немного ослабло, и я направилась к столику у окна. Парень приноровился к моему шагу.

– Эй, – сказал он, – я хочу поговорить с тобой.

Мы присели на стулья.

– О чем ты хочешь поговорить? – спросила я, опуская рядом сумку. Ни Аспен, ни я не отправились за едой. У меня не было аппетита, да и у него, подозреваю, тоже.

– Есть кое-что, что ты должна знать.

– Говори.

Он отрицательно покачал головой, снизив тон:

– Вечером.

– Аспен, не боишься сидеть рядом с убийцей?

Я подняла голову, а Аспен замер. За его спиной стоял высокий, бледный парень в баскетбольной форме. Рот у него был широкий, как у лягушки, и маленький подбородок только усиливал эту ассоциацию. Наши взгляды встретились, но он тут же отвел лягушачьи глаза.

– Она убила твою подружку, приятель, а ты все еще общаешься с ней?

Меня начало тошнить. Мы с Аспеном переглянулись, и я тут же отвела взгляд, а он угрожающе произнес, не оборачиваясь:

– Почему бы тебе не свалить отсюда, козел?

Это плохо. Я давно заметила, что Аспен на грани и просто мечтает на ком-то сорваться. Вчера сорвался на мне, сегодня пришла очередь этого незнакомца в баскетбольной форме. За его плечом в качестве молчаливой подмоги остановился еще один парень, такой же высокий и крепкий.

– Что ты сказал? – Баскетболист прищурился, а Аспен в одно мгновение оказался на ногах. Я тоже вскочила, как и двое парней через столик от меня. Атмосфера в столовой накалилась, за окнами прогрохотал гром, задрожали стекла. Или это я вздрогнула, когда тот, второй парень, и Аспен шагнули навстречу друг другу? До меня донесся презрительный голос:

– Я сказал, что ты козел. Или мне следует написать это тебе на лбу, чтобы не возникло никаких сомнений? Проваливай, Згардоли, пока я действительно не вышел из себя.

Парень по фамилии Згардоли не был впечатлен. Он, презрительно скривив губы, посмотрел на меня таким взглядом, будто я была мусором под его кроссовками, затем на Аспена и, выплюнув пару оскорбительных слов, удалился от нашего стола.

Все еще ощущая чувство омерзения, я вернулась на прежнее место, задев подрагивающим коленом соседний стул, и задумчиво уставилась в одну точку. Больная нога вспыхнула огнем, но я не отреагировала. Не только подруги Майи и детективы думают, что я убийца. Абсолютно все так считают.

– Эй. – Аспен легонько коснулся моего локтя. Он собирался сказать что-то, что мне не хотелось бы слышать, но к столику вовремя подоспели Крэйг и Скалларк с таким видом, будто всю дорогу бежали. Крэйг пригладил встрепавшиеся волосы, заметив мой взгляд, а Скалларк скрестила руки на груди и многозначительно спросила:

– Мы что-то пропустили?

Она тяжело дышала и в нетерпении притопывала ногой.

Не подавая виду, что меня задевает происходящее, я взяла свою сумку и закинула на плечо.

– До встречи в аудитории, ребята, – бросила я под удивленные взгляды Крейга и Скалларк и обратилась непосредственно к Аспену: – Я верну твою рубашку чуть позже.

Я недалеко успела отойти от стола, когда внезапно Аспен схватил меня за запястье.

– Послушай… у тебя сколько еще занятий?

– Одно.

Скалларк и Крэйг переглянулись. Уверена, они тоже почувствовали, что их друг хотел сказать что-то другое, но Аспен вдруг подошел еще ближе ко мне, горячо шепнув:

– Я буду ждать тебя у Первого медицинского павильона.

– Зачем это?

Скалларк и Крэйг вновь скосили глаза, глядя друг на дружку, а Аспен пожал плечами как ни в чем не бывало.

– Просто хотел тебя проводить, ничего страшного. И не смотри так, все равно не испугаешь меня, девочка-киборг.

Новость о том, что Аспен чуть не подрался с капитаном баскетбольной команды Романом Згардоли, разлетелась по всему университету со скоростью света и к концу учебного дня дошла до медицинского павильона.

– Это все наркотики, – услышала я. Это Мисси, сидящая выше за мной, делилась с подругой соображениями. Подруга поспешила возразить:

– Бред. Аспен уже давно не принимает наркотики. Я слышала, что дело в новенькой.

– Кая Айрленд?

– Да, тебе не кажется, что она странная?

Что, если я сейчас обернусь? Страстное желание обернуться и пригвоздить сплетниц взглядом на секунду завладело мной, но я тут же расслабилась и выдохнула, когда услышала саркастичный голос Скалларк:

– Теперь я поняла, почему у тебя нет парня, Мэнди. Все дело в том, что ты тратишь энергию не в то русло.

– Заткнись, Скалларк, – посоветовала Мэнди (значит, не Мисси). Я покрутила ручку между пальцев, продолжая прислушиваться к перепалке Скалларк и Мэнди, но они больше не говорили ни обо мне, ни об Аспене. Когда лекция закончилась, я почти выбежала из Первого медицинского павильона и помчалась через велосипедную дорожку к своей машине.

– Айрленд!

Я торопливо обернулась, приготовившись получить новый шарик с краской, но это был всего лишь Аспен. Ветер трепал его темно-каштановые волосы. На шее парусом вздулся теплый вязаный шарф.

– Что случилось? Почему ты убегаешь? Все хорошо? – спросил он, покрутив головой и глянув мне за спину. Как и я, он ждал со всех сторон нападения. Мне совсем не понравилось его поведение, и в груди родилось нехорошее предчувствие. Оно усилилось, когда Аспен стянул со своей шеи шарф и завязал его узлом на моей шее, будто так и надо.

– Хватит, – остановила я, слишком резко срывая с шеи петлю. Аспен нахмурился и сжал губы, когда наши взгляды встретились. Краем глаза я заметила, как из Первого медицинского павильона выходит Мэнди с подругами, и мысленно застонала: теперь у них появится еще больше тем для сплетен.

– Аспен, ты не должен чувствовать себя виноватым за…

– Но я чувствую! – выпалил он, взял меня за локоть и потащил к парковке – я едва успевала за его широким шагом. – Пожалуйста, Кая, прости. Правда, я не думал… В тот момент я ни о чем не думал, и я хочу, чтобы ты меня простила… Той ночью…

– Нет.

– Чт-то? – Он опустил голову, безуспешно пытаясь поймать мой взгляд.

– Нет, – повторила я тверже, освобождая руку из хватки. – Можешь не извиняться. Ты влез в мою личную жизнь и не просто спросил – ты обвинил меня, Аспен. – На языке вертелись всяческие обидные слова, хотелось побольнее уколоть его тем, что я поверила ему. Но Аспену уже было больно, на щеках и носу выступил румянец. – Аспен, – спокойнее продолжила я, – когда ты узнал обо мне те вещи, которые не знал никто, эти отвратительные, мерзкие вещи, которые… – Я вздохнула. – Ты решил, как и все остальные в этом городе, что я убийца. Чего теперь ты от меня хочешь?

Я развернулась и направилась к своей машине.

– Айрленд, я думал… думал, ты поймешь меня…

– Но я не понимаю, – отрезала я. Мы промчались мимо двух парней-близнецов, говорящих на иностранном языке. На них были одинаковые шапки и одинаковые кроваво-красные куртки. Аспен не отставал от меня, и я закончила: – Я не понимаю, почему ты решил, что это я. Ты ведь говорил, что в деле Кингов нужна сила, что ты не спутал бы меня даже с самым инфантильным парнем.

Я так резко остановилась, всем своим видом требуя ответа, что Аспен пронесся вперед и только две-три секунды спустя опешил и вернулся ко мне.

– Это не из-за твоего прошлого. Я так подумал не потому что… не потому, что я нашел те документы. Я просто ошибся, и все. У меня есть одна теория.

– Неубедительно.

– Как только я буду уверен в происходящем, я тут же скажу тебе. Ты мне веришь? – шепнул он.

– Верю, – кивнула я. Аспен растерялся, не ожидая, что я соглашусь, так что я объяснила: – Я верю, что у тебя есть теория, Аспен. Но у меня и своих дел по горло.

– Прошу, Кая. – Он схватил меня за запястье. – Прошу, поверь мне. Я не хотел тебя обидеть. Пожалуйста. Я просто… – Он вздохнул, отпустил меня и шагнул назад. – Ничего, забудь.

– Хочешь сказать, ты просто остался один? – резко осведомилась я, сведя брови. – Чувствуешь себя словно в ловушке? Отлично тебя понимаю!

На его лице отразилась боль, но мне нечего было добавить. Чего он только вчера не наговорил мне – этот парень с глазами цвета акварельного неба. Он обвинил, что это я – серийный убийца, наводящий ужас на Эттон-Крик, а потом, извиняясь, сунул мне в рот таблетку от приступа, когда я упала на пол и ударилась затылком о спинку кровати. Даже выразил соболезнование по поводу смерти матери.

Я двинулась дальше к своей машине.

Поступила бы я так же, как он? Наверное, да. Но мне сложно смотреть на это с его точки зрения, когда после вчерашнего разговора мое сердце до сих пор ноет от боли. Но я не злюсь, просто Аспен должен отстать от меня хотя бы на пару дней.

Я остановилась перед капотом «БМВ», заметив, что все четыре шины проколоты, и почувствовала, как опускаются руки и разжимаются кулаки. Усталость навалилась разом, и я шумно вздохнула, чувствуя себя старше лет на пять. Меня душил приступ нервного смеха.

– Прямо как в школе, – пробормотал Аспен, возникая за моей спиной. Я бросила на него удивленный взгляд, подавив смех, рвущийся наружу.

– Тебе резали шины в школе?

Он ответил таким же удивленным взглядом.

– А тебе нет?

– Нет.

– Забудь. А это что? – Он первый заметил записку, лежавшую за стеклоочистителем, и, схватив ее, озвучил прочитал: – «Убийца».

Он смял записку в кулаке, тем самым выплеснув свой гнев, и швырнул ее под ноги.

– Поехали домой, Айрленд, – произнес он. – Мы можем стоять у твоей машины до вечера, но тогда поползут слухи, а ведь ты… Просто дай мне ключи, – перебил он сам себя и протянул руку. Я вытащила ключи из кармана штанов и вложила в его ладонь, наблюдая за происходящим как будто со стороны.

– Все будет хорошо, – пообещал Аспен, пытаясь успокоить самого себя, и сунул ключи от моей машины в свой рюкзак. Он взял меня за здоровую руку и крепко сжал пальцы, увлекая в конец стоянки. – А вот и мой мотоцикл.

Вдоль аллеи уже начали зажигаться фонари, и оранжевые блики сияли на черном лоснящемся мотоцикле. «Прямо как у Киры Джеймис-Ллойд», – вспомнила я.

– Что, неужели боишься? – зловеще шепнул Аспен в мою макушку, и я оглянулась.

– Конечно нет, что за странный вопрос?

Он сел на мотоцикл и протянул мне шлем. Я неумело справилась с ним, затем перекинула сумку через плечо и устроилась на сиденье, сцепив на животе Аспена пальцы в замок. По его подтянутому телу от моего прикосновения побежали мурашки, и я вспомнила слова Мэнди. Она сказала, что Аспен принимает наркотики.

Когда мотоцикл рванул с места, я зажмурилась, вспоминая слова отца: «Страха не существует. Он здесь, в твоей голове». Страха не существует. Я должна помнить. Я должна помнить об этом, чтобы выжить.

– Так ты сможешь победить собственных демонов.

– Айрленд! – Я вздрогнула, просыпаясь. Аспен стоял рядом со мной с неподдельным выражением ужаса на лице.

– Что? – удивилась я. – Что такое?

– Ты уснула!

– Правда? – Я удивилась еще сильнее, затем заметила свой шлем у парня в руке. Соскочив с мотоцикла, я прочистила горло и с фальшивым энтузиазмом произнесла: – Повезло, что я не упала.

– Это точно, – протянул Аспен, с сомнением оглядывая меня с головы до ног. Я видела по глазам, что у него на языке крутится какое-то язвительное замечание, но он сдержался. Пока мы несколько секунд молча смотрели друг на друга, начался дождь. Огромная холодная капля упала Аспену на щеку и стекла к подбородку. Он вытер ее ладонью и хмуро произнес:

– Иди домой, Айрленд.

– До встречи, Аспен. Твою рубашку верну в следующий раз. И шарф, – добавила я, но парень не услышал, потому что надел шлем и сел на мотоцикл. Кивнув мне на прощание, он отъехал от особняка, а я, втянув голову в плечи, бросилась во двор и бегом в дом. Оказавшись в тепле, я привалилась спиной к двери и, зажмурившись, сжала пальцами горло.

Я не убийца. Я не убийца. Я не убийца.

Страх лишь в моей голове. Его не существует. Он нереален.

– Кая.

Уже в который раз за день я испугалась, услышав собственное имя. Ной стоял у лестницы, напряженно прижав руки к бокам. Лицо у него было такое, что я сразу поняла: передо мной человек, который знает то, чего никто не должен знать. И хотя в прихожей было темно и было слышно только гром снаружи, я увидела во взгляде Ноя тревогу и услышала незаданные вопросы.

– Все хорошо, – тихо ответила я, имея в виду совсем другое и взглядом задавая немой вопрос. Ной не ответил на него. Он не сказал, ни кто он, ни как он со всем связан – молча подошел ко мне, выразительно поглядев на рубашку Аспена, рукава которой я подвернула.

– Где твоя одежда?

Я отделилась от двери, ощущая, что тело отяжелело. Шарф был колючим и влажным. Я стянула его, сжав в кулаке, швырнула на тумбочку, затем склонилась к ботинкам, а Ной воскликнул, спохватившись:

– Ты же замерзла! – и рванул в гостиную за одеялом. Когда он попытался через минуту укутать меня в кокон, как заботливый родственник, мы на секунду встретились глазами. Я раздраженно выпуталась, приказав:

– Хватит. Оставь меня в покое.

– Что с тобой? – Ной будто обжегся о мои плечи, отдернул ладони. Я почувствовала себя насквозь фальшивой. – Ты в порядке, Кая?

– По-твоему, я могу быть в порядке? Я буду, когда ты скажешь, почему я оказалась здесь вместо Румынии, и когда ты признаешься, что замышляешь и в чем конкретно замешан. Где ты был эти два дня?! – внезапно спросила я и больше, чем Ной, удивилась сорвавшемуся с языка вопросу. Он лишь небрежно пожал плечами в своей обычной манере.

– Я спал.

– Ты спал, – повторила я ледяным тоном. По спине побежали мурашки, потому что Ной вновь стал настоящим. Все показные эмоции, делавшие его обычным парнем, испарились. Вновь промелькнула мысль, что он другой. Не нормальный. Он не такой, как другие люди, он такой, как я. А что, если я подозреваю его так же необоснованно, как меня подозревают Аспен и все остальные? Но нет, я не хотела об этом думать, хотела хоть на кого-нибудь разозлиться. Но это не я, не настоящая я.

Устало вздохнув, я сжала одеяло на груди в кулак и прошла мимо Ноя к лестнице, пробормотав:

– Прости. Не важно, где ты был, забудь.

– Да что с тобой?

– Ничего, – ответила я не оборачиваясь. – Ты прав, зря я набросилась. Я просто… устала.

Я сжала зубы, отгоняя слезы.

Я просто устала. Очень сильно устала.

Аспен попал домой поздно вечером – после того, как уладил дела с машиной Айрленд. За окном зарождалась тьма. Свет редких фонарей едва пробивался сквозь ливень, поэтому квартира встретила его тишиной и сумраком. Он разулся, не включая свет, стянул куртку и прошел в спальню. Там ничком упал на двуспальную кровать. Несколько секунд лежал так, потом перевернулся на спину, достал из тумбочки пузырек со снотворным и принял сразу две таблетки. Ощутив себя увереннее, он расслабился, положил голову на подушки, закрыл глаза и сложил руки на животе.

Его жилистое тело окутало удивительное тепло – вплоть до этой секунды Аспен даже не подозревал, что замерз. По телу прошла дрожь. Аспен забрался под одеяло и застыл в одной позе, не в силах пошевелиться. Его сковал сон.

… Десять, девять, восемь, семь…

За окном прогрохотал гром.

… Пять, шесть…

– И он бьет меня.

Аспен распахнул глаза. Он не был в постели. Он даже не был в своей комнате.

Он не в этой реальности.

Он сидел на диване в кабинете психолога, который находился на седьмом этаже административного центра университета. За столом расположилась доктор Альма Сивер, очевидно вернувшаяся из своей незапланированной поездки в Венецию. Иногда доктор Сивер проводила семинары в университете, но в основном она работала в психиатрической лечебнице в Старом городе. С другой стороны стола сидела Кэм Скалларк, но она была совершенно другой: девушка, которую Аспен видел в университете, была обаятельной и веселой, эта – печальной и скованной.

– Как часто он бьет тебя, Камилла? – спросила доктор Сивер, наклоняясь над столом и сцепляя длинные пальцы в замок. Доктор Сивер была молода и красива. У нее были светло-рыжие волосы, отливающие медью, искрящиеся озорством глаза и ямочки на щеках. Но только не на работе. Сейчас доктор Сивер была в своей стихии: собранная, решительная, настойчивая.

Аспен хмуро слушал их беседу и запоминал каждое слово. Он догадывался, что история Скалларк начинается здесь и сейчас – когда она открывается Альме, когда выкладывает перед ней свою историю – ту историю, которую говорили все жертвы маньяка. Аспен понял, что Скалларк будет следующей.

И если я немного подожду, – думал он, – я увижу его лицо.

– Мы можем не говорить об этом? – спросила Камилла, пытаясь звучать смело, но в тоне все равно сквозили жалость и стыд. Аспен видел, что ей неловко, видел, что она то и дело опускает взгляд и смотрит на свои колени, обтянутые коричневой шерстяной юбкой, а иногда принимается теребить кончик тяжелой косы, перекинутой на грудь. Аспен понимал Скалларк, но он так же знал правила и знал Альму: та будет давить, пока не добьется своего, пока не узнает самые сокровенные секреты – те, которые боишься обсуждать даже с самим собой.

– Нет. – Как Аспен и думал, доктор Сивер была непоколебима. – Мы должны говорить об этом. Потом тебе станет легче, Камилла.

Девушка кивнула, сдаваясь, а Аспен ощутил себя до жути неловко, потому что не хотел бы очутиться на месте подруги. Хотя именно это сделал с Айрленд – заставил ее вывернуться перед ним наизнанку.

– Папа сильно выпивает, – глухо произнесла Скалларк, тяжело сглатывая и избегая смотреть на доктора Сивер. Аспен был в курсе ситуации, но слышать признание из ее уст было неприятно. – А когда выпивает, словно становится другим человеком.

– А твоя мама?..

– Она боится его. Очень сильно боится, – пробормотала Камилла. Она шумно втянула воздух и убрала за ухо волосы, выбившиеся из косы. Когда Аспен случайно заметил на ее шее длинный рубец, у него на руках волосы встали дыбом.

Доктор Сивер вздохнула, откидываясь на спинку кресла. Ее красная помада ярко контрастировала с черной рубашкой, застегнутой на все пуговицы. Эта помада навеяла Аспену воспоминания о матери, и он поежился: думать о ней ему хотелось в последнюю очередь.

– Скажи, она обращалась в полицию?

– Нет, отец убьет нас, если кто-то обо всем узнает!

– Но ведь ты сказала мне, верно?

– Но ведь это правильно?! – Скалларк резко подняла голову, и Аспен увидел в ее глазах неподдельный страх. – Господи, доктор Сивер, вы ведь никому не расскажете о нашем разговоре?!

Альма поднялась на ноги, обошла стол и присела в кресло, стоящее рядом со Скалларк. Взяла девушку за руки и доверительно произнесла:

– Ты правильно поступила, Камилла, решив обо всем мне рассказать, но ты должна совершить еще один правильный поступок. – Голос Альмы стал приглушенным, но тем не менее не утратил властных ноток. – Ты обязательно должна подумать о том, что я сказала. Все зависит от тебя, ясно? Вас с мамой могут защитить лишь в том случае, если вы позволите это сделать.

Скалларк вскочила, вырывая свои руки из хватки доктора Сивер, и расправила свою юбку. Альма поднялась следом, сменив позицию и опустившись на краешек стола, наблюдая за тем, как на лице девушки смешались облегчение и недоверие. Она переживала, что сказала лишнего, и в то же время радовалась, что разделила боль с кем-то еще.

– До встречи завтра, милая, – прервала ее мысли доктор Сивер.

Аспен мгновенно напрягся, приготовившись, что через секунду-другую увидит маньяка, убившего Сьюзен. Тот стоял сейчас за дверью и впитывал до капли историю Скалларк.

Если здесь я, – подумал Аспен, возбужденно сжимая кулаки, – значит, и эта тварь тоже поблизости.

– Камилла, пожалуйста, пригласи следующего в кабинет.

– Да, – с очевидным облегчением кивнула девушка, затем приоткрыла дверь. – Привет. Проходи, пожалуйста.

Аспен сделал несколько решительных шагов к двери, желая увидеть преступника, но тут кое-что произошло.

ТУК-ТУК-ТУК!!!

Аспен открыл глаза и резко сел. Живот скрутило от раздражения и злости, даже голова закружилась. Он ведь мог увидеть убийцу Сьюзен. Он бы проник к нему в сознание, понял, почему тот творит эти ужасные вещи, смог бы сказать обо всем Дориану. Ответ был бы найден, если бы не какой-то идиот, которому срочно понадобилось прийти в гости, – Аспен глянул на часы, – в одиннадцать вечера. Парень подумал о Кае Айрленд, но тут же отмел всяческие мысли, ведь она не знает его адреса и не стала бы появляться здесь так поздно. И кроме того, она все еще злится.

Тук-тук-тук.

Аспен подлетел к двери и раздраженно распахнул ее со словами:

– Еще раз… – От изумления он задохнулся. – Патриция?..

Столько лет он ее не видел… И вот теперь прошлое предстало перед ним в образе красивой худощавой женщины, одетой в светло-коричневое пальто и деловой костюм.

– Аспен, почему так долго? – проворчала она, и по его спине тут же прошел мороз. – Ты собираешься меня впустить?

Это реальность. Это не очередной кошмар, – понял Аспен, потому быстро взял себя в руки и хладнокровно произнес:

– Нет!

– Ну же, не будь ребенком! – Женщина отпихнула его с дороги и деловито прошла в квартиру, топая по паркету каблуками. Аспен яростно захлопнул дверь и щелкнул замком.

– Зачем ты пришла?!

Патриция присела на диван, изящным жестом отложила сумочку и закинула ногу на ногу.

– Я твоя мать…

– Эй-эй-эй, – прервал ее Аспен, на грани того, чтобы заткнуть уши, как детстве.

– Аспен, у меня настали тяжелые времена… – опять начала Патриция, но он уже не слышал. У женщины, которая вышвырнула его из своей жизни, настали тяжелые времена?

Она не знает, что это такое.

– И что? – безжалостно спросил он.

– Аспен, мои родители умерли, – со вздохом ответила она и выдержала паузу. – Они возвращались из Хейдена на автомобиле, и отец не справился с управлением, а потом…

Грудь Аспена сдавило, а перед глазами появились странные ярко-желтые пятна.

Что?..

Мои родители, – сказала Патриция, будто его они никак не касались. Но бабушка с дедушкой были единственными, кто о нем заботился. Ведь он… видел их в конце мая, пару месяцев назад, и тогда эти ребята были полны сил и сарказма. Как такое возможно? Какая еще автомобильная авария?..

У него зашумело в ушах, поэтому он расслышал лишь последние слова Патриции:

– … Будет пресса, Аспен. – Она, оказывается, приблизилась и теперь положила свою ладонь на руку сына, будто желая приободрить, утешить. – Ты должен там быть.

Он моргнул, немедленно беря себя в руки.

– Собираешься превратить все в очередной фарс?

Она всегда была такой, всегда, сколько он себя помнил. Патриция. Известная телеведущая, женщина с прекрасной репутацией, дочь богачей. Ее руки пахли дорогим кремом – запах из детства. Он помнил, как она читала ему сказки про волка, помнил, как готовила ему домашнее мороженое. Но этих воспоминаний было слишком мало. Лучше всего Аспен запомнил, как смотрел на нее через стекло, когда она сидела в студии. Она всегда была за стеклом. Пусть так и остается.

– Аспен… ты обязательно должен быть на похоронах, это не обсуждается! – заявила она безапелляционным тоном, затем смягчилась и провела холодными пальцами по небритой щеке сына. Всмотрелась в его лицо. – Тебе вновь снятся плохие сны?

– Нет. – Он окончательно пришел в себя после шока, взял Патрицию за локоть и настойчиво выпроводил из квартиры. Только когда он заперся изнутри на два замка и цепочку, то ощутил себя в безопасности и громко крикнул: – И это вовсе не сны!

Будто человек под гипнозом, он на негнущихся ногах отправился на кухню и заварил кофе. Мысли безостановочно крутились по кругу: «Бабушка и дедушка умерли, убийца, бабушка и дедушка умерли, я мог увидеть убийцу, бабушка и дедушка…» Аспен ощутил, что ресницы становятся влажными, быстро умылся и вытер лицо бумажным полотенцем. Он позвонил Дориану, и когда тот напомнил, что они договорились ничего не обсуждать по телефону, Аспен его оборвал:

– Я видел третью жертву. Кэм Скалларк.

– Камилла Скалларк?! – Судя по звуку, Дориан чем-то подавился. Последовало длительное ругательство, затем: – Не может быть! Она учится на моем факультете, она же… она…

– Мы скажем ей правду, Дориан. Я больше не хочу быть свидетелем. Я больше ничего не хочу.

– Успокойся, Аспен. Хочешь, я приеду? Тогда и поговорим, да? Ты не можешь всерьез думать, что тебе сейчас поверят. Тебя снова отправят в психушку. Весь город боится, а полиция не знает, что делать. Хочешь, чтобы поползли сплетни?

– Кстати о сплетнях, – вспомнил Аспен, – ты вообще в курсе, что в УЭК говорят о твоей племяннице? Думаешь, она должна разбираться в этом сама? Ее-то тебе не жаль, а?

Дориан даже не задумался и не смутился, он твердым голосом произнес:

– Говорю тебе, ты не в себе. А Кая сильная и сама со всем справится. А если о твоем прошлом всплывет правда, это никому не поможет, все лишь усложнится.

– Я не могу ничего не делать! – Аспен с грохотом опустил кружку на столешницу. Кофе брызгами разлетелся во все стороны. Несколько горячих капель попало ему на кожу, и он поморщился. – Я попросил ее присмотреть за Сьюзен, поэтому все, что с ней творится, из-за меня. Я ничего не объяснил, и Кая едва не погибла!

– Она не умрет.

Аспен на мгновение растерялся. Голос Дориана был глухим, будто звучал издалека. В итоге парень решил, что слишком устал и ему мерещится, ведь никакого смысла в выражении «она не умрет» нет и быть не может.

– Не нужно взваливать на нее все проблемы. Пока не поздно, я расскажу Скалларк всю правду. Она послушает меня. Я знаю ее. Страх заставит ее поступить так, как правильно. – Аспен на мгновение замолчал. – Ведь никто не хочет умирать. Включая нас с тобой.

В ответ в трубке послышалось невнятное бормотание, затем скрип стула.

– Просто… Просто не поступай опрометчиво, ладно? Пожалуйста, Аспен. Тебе нужно выспаться. Прекрати переживать, мы найдем способ.

Дориан отключился, а Аспен еще несколько секунд стоял с телефоном у уха.

Выспаться? Дориан только что посоветовал мне выспаться? Как, черт возьми, я должен это сделать, – взбешенно думал Аспен, готовый разбить мобильник об пол, – если вижу другую реальность?

Он видит лишь кровавое месиво из тел, наблюдает истории людей, которых даже не знает, которых даже никогда не встречал наяву; он живет жизнями незнакомцев, сколько себя помнит. Сначала Патриция не обращала внимания на чокнутого сына, но в итоге пришлось выбирать между ним и репутацией семьи, и от него пришлось избавиться. Родители Патриции забрали его к себе и всем говорили, что Аспен их сын, так что до четырнадцати лет он жил нормальной жизнью. Но потом в его крохотном городке произошло два убийства, а Аспен взял и рассказал в полиции все, что знал, – и о телах, и о том, где их можно отыскать. Его стали подозревать, но дальше подозрений дело не продвинулось – хоть он и знал подробности, которые мог знать лишь преступник, улик-то не было. Он же как сумасшедший твердил, что видел все глазами убийцы. Для такого персонажа вход в психушку заказан. И за время, проведенное в четырех стенах, Патриция ни разу не навестила его. Она полностью вычеркнула сына из памяти, будто вышвырнула ненужную вещь на помойку – сломанный диван или телевизор.

– Черт! – Он пролил на себя остатки остывшего кофе и раздраженно стянул футболку через голову. Смял ее в руках, желая разорвать в клочья, швырнул на стул. Он опустил голову на грудь и зажмурился, вновь почувствовал, как жжет веки. Ну и мерзкое это чувство.

У него – нет, у каждого из них – есть постыдные секреты. И теперь Аспен ненавидел себя за то, что пришел к Кае и принудил ее к откровенности.

… А ведь он даже не был на самом деле уверен, что убийца – женщина.

Тонкие руки? И что с того? У многих мужчин тонкие запястья…

Нет, нет, нет…

Это была женщина.

Ее голос, ее одежда. Ее тело.

Он разозлился, что на секунду, как и остальные, поверил, что Кая – та самая. Все дело в ней – все складывается! Именно с ее появлением в Эттон-Крик начались эти смерти… Идиот. Она оказалась в такой же ситуации, как и он. Ему тоже никто не верил.

Следующее утро выдалось пасмурным, но спокойным. Ной не доставал ни своими вопросами, ни чрезмерной заботой. Когда я выходила из дома, услышала его недовольное бормотание о том, что хоть я и злюсь, но завтракать-то надо. Я хотела сказать ему, что не злюсь, но знала, что именно этого он и добивается – разговора. Если вернусь и поддамся, он заставит меня говорить. Поэтому я не вернулась, а вошла в автобус и села на самое дальнее сиденье.

Время тянулось незаметно. Среди пассажиров не было любопытных лиц, обращенных в мою сторону, и не было злых шепотков. Зато все изменилось, стоило ступить на территорию кампуса и попасть в зону видимости подруг Майи Кинг.

– Кая Айрленд! – радостно воскликнула одна из них, закидывая на мое плечо костлявую руку. На губе девушки был пирсинг.

– Почему ты не на своей милой машинке?

– Бедняжечке пришлось добираться на автобусе.

Я резко остановилась, девушки тоже. Они притаились с двух сторон от меня, будто ожидая нападения.

– Убери руку, или я тебе ее оторву.

Секунду спустя девушки слились с общим потоком студентов, направляющихся вглубь кампуса.

– Эй, ты серьезно собралась оторвать ей руку? – услышала я беззаботный голос Аспена за своей спиной и обернулась. – Я хотел подбросить тебя до универа, но Дориан сказал, что ты уже ушла. Всегда встаешь в такую рань?

– Мне нужно было сделать перевязку, – зачем-то сказала я, хотя могла и не говорить. Аспен не нашел ничего странного в моем признании. Он сунул руки в карманы и направился к Первому медицинскому павильону. Я нахмурилась, но пристроилась к нарочно медленному шагу. Несколько секунд мы шли в полной тишине, потом я решила, что тоже должна что-нибудь спросить.

– А ты почему так рано?

– Только что с кладбища.

– О. – Я ощутила, как щеки вспыхнули. – Ясно.

Вновь повисло напряженное молчание. Я не знала, о чем говорить, Аспен, подозреваю, тоже. Вообще не понимала, что он здесь делает и зачем проводил меня.

– Ну что ж. – Он остановился у лестницы. – Встретимся после лекции?

– Зачем? – Я подняла брови. – Ты собираешься повсюду ходить за мной, ожидая нападения?

Он философским тоном поправил:

– Не ожидая, а собираясь предотвратить попытку в случае чего.

– Забудь. – Я достала из кармана пропуск и надела его на шею. – Мне пора.

Аспен открыл рот, чтобы что-то уточнить или возразить, но я проскользнула в здание и заперла за собой дверь. Ветер и гул голосов стихли, и я, вздохнув, поспешила на второй этаж, на семинар по медицинской психологии, который собиралась провести доктор Альма Сивер.

Моя группа уже заняла средний ряд, так что я устроилась между Скалларк и Крэйгом и достала записную книжку.

– Что ты собираешься записывать? – насмешливо спросила Скалларк, многозначительно скосив взгляд на мою тетрадь для записей. Я улыбнулась и посмотрела на сцену, где уже стояла премилая рыжеволосая женщина в черной рубашке. Даже со своего места я видела ее ярко-красные губы. Сначала доктор Сивер с вежливым любопытством осматривала зал, ни на ком в особенности не задерживаясь, затем скрестила руки на груди и присела на краешек стола позади себя.

Едва она заговорила, мои веки сомкнулись, а тело, как по волшебству, размякло. Голос доктора Сивер доносился будто из другого мира: спокойный, тягучий, сладкий, словно мед.

– О БОЖЕ! – внезапно взвизгнула она в микрофон, и я резко подскочила вместе со Скалларк и Крэйгом и обернулась, чуть не сломав себе шею.

На входе в аудиторию застыл профессор Харрингтон. На его лице было написано желание провалиться сквозь землю, потому что после странной реакции доктора Сивер все взгляды присутствующих обратились к нему.

– Что это было? – шепнула Скалларк. Я пожала плечами.

Доктор Сивер смущенно закашлялась, попросила прощения и продолжила лекцию, а Дориан прошелся по проходу и присел на свободное место в одном из дальних рядов. После того как возобновился монотонный гул, я вновь провалилась в бессознательное состояние.

– Кая… – шепнула Скалларк, вновь расталкивая меня. Я выпрямилась, и девушка продолжила, пряча усмешку: – Если не собираешься выставить себя на посмешище, притворись, что не проспала весь семинар.

Я вздохнула, пряча зевок, и откинула со лба волосы.

– Уже закончилось?

– Давно, – шепнул Крэйг, поднимая с пола мою записную книжку, которая во сне соскользнула с колен. – Уходим, пока нас не засекли.

– Поздно, – едва разлепляя губы, пробормотала Скалларк, и через секунду я услышала:

– Кая Айрленд!

Я обернулась и встретилась взглядом с доктором Сивер. Она кивнула мне, подтверждая опасения: она хочет о чем-то поговорить.

– Встретимся позже, – шепнула Скалларк, хватая Крэйга под руку. Он подал мне тетрадь и ободряюще улыбнулся, а я направилась к доктору Сивер.

– Можешь не спрашивать, сколько мне лет, – сказала она, копаясь в своем кожаном портфеле. – Докторская степень по медицинской психологии и бакалавр по философии. – Она наконец-то удостоила меня взглядом. На щеках показались ямочки. – И я не просто так выгляжу на двадцать шесть.

Я решила, что доктор Альма Сивер странная женщина.

– Ну? – Закончив сбор вещей, она вперилась в меня цепким взглядом. Мне тут же показалось, будто она знает, что я проспала семинар, поэтому ждет чистосердечного признания. Невозмутимым тоном я сказала то единственное, что было уместным в этой ситуации:

– Ваша лекция была очень поучительной, доктор Сивер.

В ответ она хмыкнула, сверкнув зелеными глазами. У меня мурашки от этой женщины – она будто видит меня насквозь. Но я не успела запаниковать, потому что она перестала буравить меня взглядом и схватила со спинки стула ярко-красное пальто. Накинув его на сгиб локтя и взяв в другую руку портфель, она направилась к выходу из аудитории. Мучаясь от дурного предчувствия, я поспешила следом и услышала деловитое:

– Полагаю, ты найдешь немного времени для встречи.

В голосе доктора Сивер проскользнули стальные нотки, и я поежилась. Она была ниже меня, но я чувствовала себя меньше и отчего-то слабее.

– Сегодня после занятий ты могла бы зайти в кабинет психолога в административном центре?

– Да, если это необходимо.

– Да, это необходимо. – Доктор Сивер так быстро передвигалась на своих каблуках, что я едва за ней поспевала. Когда мы вышли из здания, она обернулась, демонстрируя ямочки на щеках. Мурашки. – Встретимся чуть позже, мисс Айрленд.

– Да, доктор Сивер.

Она спустилась по ступеням, а я запахнула медицинский халат, накинула сверху пальто и выдохнула облако пара. Во дворе павильона было полно народу, но я все равно с легкостью нашла фигурку доктора Сивер, которая следовала через площадку, заполненную студентами, будто танк. Она была единственной, кто не ежился от холода. Уставившись в экран мобильного телефона, она пересекла площадь, не боясь споткнуться или попасть под колеса велосипеда. Ее решимость не посмел нарушить даже ветер – ни один волосок не выбился из идеальной прически.

Я вздрогнула, когда кто-то снял с моего плеча сумку.

– Не таскай тяжести, Айрленд, – укорил Аспен, миролюбиво улыбнувшись. Я вновь уставилась вслед доктору Сивер. – Не похоже, что ты рада, но тебе придется смириться. Я буду таскаться с тобой весь день.

Я кивнула. Да, мне придется смириться и придется вновь пережить этот ад. Но мне давно не пятнадцать лет. Мне не нужен психолог. Я в порядке.

– И я отвезу тебя домой?

– Да.

Меня начало тошнить. Я знаю, какие вопросы она будет задавать – они все спрашивают одно и то же.

Не хочу.

Не хочу переживать все заново, не хочу доставать грязные воспоминания из прошлого и вновь пережевывать их.

– Ты не заболела?

Я взглянула на Аспена.

– Почему ты спрашиваешь?

Он смутился:

– Эм… я думал, ты не слушаешь.

– Я слушаю.

– Я просто удивился, когда ты согласилась, чтобы я был рядом и отвез тебя домой.

Я спустилась по лестнице, засовывая руки в карманы.

– Эй, Айрленд, не ходи быстро, еще ногу сломаешь!

В моих ушах зазвучал голос Ноя:

– Ты избавишься от боли, только если научишься ее отпускать. А если будешь держать ее внутри запертой под замком…

Натянув шарф почти до самого носа, Дориан Харрингтон пересек дорогу на Университетской улице и вошел в просторное кафе, чтобы перед лекцией выпить чашечку экспрессо и согреться. Погода весь день была просто кошмарной, потому что Эттон-Крик упрямо не желал впускать сентябрьский солнечный свет, и Дориан продрог до костей и чувствовал, что пальцы ног в ботинках заледенели.

Внезапно прямо перед ним возникла доктор Сивер и проворно скользнула в дверь. У Дориана мурашки поползли по спине от ее рыжих волос и ярко-красной помады (он сразу вспомнил, как она взвизгнула на семинаре при виде него, как при виде сколопендры), но он решил, что первое впечатление часто бывает обманчивым. Ну и что, что она заорала. Может быть, дело даже не во мне, – попытался успокоить себя Дориан.

Они встали рядом за стойкой, выбирая какой кофе заказать. Точнее, он ждал, когда выберет Альма. Она обратилась к баристе:

– Два эспрессо, пожалуйста, – и обернулась, высоко задрав голову и глядя прямо на Дориана, стоящего рядом. – Ну а ты что будешь, Дориан? Я угощаю.

Он опешил, совсем не ожидая, что доктор Сивер вдруг заговорит с ним как со старым приятелем. Они ведь даже не были друг другу представлены! Наверное, она меня с кем-то спутала, – снова засомневался он. Эта секундная заминка растянулась на целую вечность, а затем вдруг Альма Сивер закатила глаза:

– Да брось, Дориан, я бы не смогла подсыпать тебе яда в общественном месте. – Пораженный Дориан перевел взгляд на баристу, и тот опустил взгляд на стойку. – Да и к тому же это слишком легкая смерть для тебя.

А затем она оплатила кофе и, надменно развернувшись на каблуках, вышла на улицу, оставив профессора Харрингтона глядеть ей вслед с отвисшей челюстью.

Глава XII

Будущее и прошлое

Когда я подошла к нужному кабинету на седьмом этаже, оказалось, что там уже кто-то есть. Я села в кресло и попыталась представить список вопросов, которые хочет задать доктор Сивер. Это было несложно, ведь я уже не раз проходила через эти испытания.

Когда я задремала под шум грозы, разносившийся по пустынным коридорам седьмого этажа, дверь кабинета психолога наконец-то открылась.

– Привет.

Я подняла голову, услышав знакомый голос Скалларк, и встала.

– Привет.

– Проходи, пожалуйста. – Кэм открыла дверь шире, я кивнула и подхватила свою сумку, лежащую на соседнем кресле. Прежде чем войти, я посмотрела девушке вслед. Ее фигура сжалась, словно от страха. Плечи поникли. Она что, плачет?

Я вздохнула, вошла в кабинет и прикрыла за собой дверь. Приготовилась к худшему, потому что знаю, чего ждать от этой встречи и от доктора Сивер. Она деловито улыбнулась, сидя за письменным столом:

– Кая Айрленд. Присаживайся. Очень хорошо, что ты ко мне зашла.

Словно у меня был выбор.

Я опустилась на стул и положила сумку на колени.

– Вы хотели о чем-то поговорить?

Я украдкой осмотрела кабинет.

Цветов нет. На полках стоят книги и папки. На столе нет никаких личных вещей.

Доктор Сивер, заметив мой изучающий взгляд, с обескураживающей усмешкой пояснила:

– Это не мой кабинет, Кая. На самом деле я работаю в Старом городе в психиатрической лечебнице, а университет посещаю для консультаций студентов и вот в такие дни, – она развела руками, – когда провожу семинары по медицинской психологии. – Я молчала. Ясно ведь, что она имеет в виду – она здесь из-за меня. – Я просмотрела твое личное дело, Кая.

Я хотела сказать, что она не имела права читать его, но в горле встал комок; мне так отчаянно захотелось моргнуть, но я боялась сомкнуть веки даже на секунду – доктор Сивер буравила меня зелеными глазами, как хищный зверь, который только и ждет, пока жертва (то есть я) отвлечется.

Так и не дождавшись моей реакции, она достала из ящика стола картонную папку, похожую на ту, которую притащил Аспен. Она положила папку перед собой, но не стала открывать. Мы обе знали, что внутри.

– Я не говорю о твоей психической оценке, Кая. – Она добродушно улыбнулась, ясно давая понять, что догадалась о моих страхах. – Доктор Ворс, разумеется, без ордера не смог бы предоставить мне записи ваших сеансов. Я говорю о том деле, которое было в полиции.

– О, – без всяких эмоций отозвалась я. – Понятно. В полиции думают, что мне нужна психологическая оценка?

– Нет, Кая. Мы просто хотим разобраться в происходящем. Мы все хотим помочь тебе адаптироваться на новом месте. Ведь ты… совсем недавно переехала в Эттон-Крик. Ты весьма успешно училась в Хейденском университете, не попадая ни в какие неприятности, а здесь внезапно стала центром внимания. – Ногти доктора Сивер стучали по папке. На безымянном пальце было колечко с желтым камнем.

Долгое время я ничего не отвечала. Меня бросило сперва в холод, затем резко в жар, и я почувствовала, как на спине выступила испарина. Я повела плечами и посмотрела в окно на черное небо, чтобы немного отвлечься, и только потом нашлась:

– Поверьте мне, я не испытываю никаких трудностей.

В отличие от меня доктору Сивер было что сказать:

– Десятого сентября твоя мать погибла в пожаре. Это случилось в тот же день, когда ты переехала в Эттон-Крик. На следующий день убили девочку, с которой ты подралась в туалете. И несколько дней назад убили твою подругу у тебя на глазах. Ты все еще утверждаешь, что у тебя нет никаких трудностей, Кая? – Очевидно доктор Сивер не обладала особой чуткостью, но, к счастью, ее слова не слишком меня задели. – Мы здесь для того, чтобы поговорить о тебе.

– Вы здесь для оценки, доктор Сивер, – возразила я. – Должны понять, можно ли оставить все как есть или стоит принять меры.

Она опять притворилась, что не услышала меня.

– Я здесь только для тебя, Кая. Я хочу, чтобы ты это знала. – Доктор Сивер замолчала, ожидая от меня какого-нибудь комментария, а может, благодарности. Сколько раз она произносила эту фразу? Столько же, сколько я слышала ее? Очень-очень много раз. – Хорошо, Кая, давай просто продолжим. Я вижу, что ты сильная дисциплинированная личность. – Она вновь неосознанно постучала пальцами по папке, словно ей не терпелось открыть ее. – Я просмотрела твои оценки и хочу заметить, что они все еще на высоте, несмотря на боль. Твоя правая рука еще не зажила, верно?

– Я могу и левой рукой писать, – отозвалась я, тщетно пытаясь замаскировать напряжение в голосе. Доктор Сивер кивнула:

– Двенадцать месяцев ты провела в военной школе.

– Пятнадцать, – поправила я, более чем уверенная в том, что она специально ошиблась, чтобы вовлечь меня в разговор. Напряжение в моем голосе стало еще более очевидным. – Пятнадцать месяцев в военной школе и медицинские курсы. Так что да, вы правы, меня не остановит травма руки.

– Но физическая боль не та боль, которую сложно пережить, – невозмутимо сказала доктор Сивер, и я ощутила, что она выигрывает. Я поддалась ей, и она ухватилась за возможность. Я нахмурилась.

– Доктор Сивер, я уже посещала психолога. Я все это пережила.

Я так прямо сидела, боясь выдать свой страх, что затекли мышцы и начала ныть спина. Я не хотела, чтобы она сказала тому, кто инициировал беседу, что у меня не все в порядке с головой и меня следует немедленно госпитализировать.

– Когда погиб твой отец, ты посещала психолога в университете, верно?

– Да, все так.

– А теперь, два года спустя, несчастье случилось с твоей мамой. Мы должны поговорить об этом.

– Почему?

Доктор Сивер в недоумении нахмурилась, и это было искренне.

– Что – почему?

– Почему мы должны говорить об этом?

– Кая, это может быть довольно сложно, но так надо.

– Это не касается никого, кроме меня.

Доктор Сивер вздохнула и откинулась на спинку кресла. Она вновь подбирала тактику.

– Нас с тобой, можно сказать, связывают деловые отношения. Я выполняю свою работу, а ты выполняешь свою.

Она говорит в точности как детектив Гаррисон, – подумала я, отвлекшись.

– Но иногда этого мало – выполнять свои обязанности. Иногда нужно нечто большее, чтобы преодолеть боль.

– Я не чувствую боли.

– Но ты должна. Тебе не кажется, что это довольно странно? – Чтобы выглядеть тактичной, доктор Сивер тщательно подбирала слова, но суть от этого не менялась. – Благодаря воспоминаниям о дорогих нам людях мы можем жить дальше. Да, иногда больно, но это нужно пережить, чтобы выжить.

– К чему вы клоните?

– Стараясь не думать о происходящем, ты пытаешься…

– Я думаю о нем слишком часто, – перебила я. С какой стати все решили, что имеют право указывать мне, что я должна чувствовать?

Доктор Сивер собиралась ответить, но ее прервал телефонный звонок.

– Прошу прощения. – Она отвернулась с трубкой к окну, и я абстрагировалась от ее разговора. Заметив под ногами какой-то предмет, я склонилась и подняла его. Фотография Аспена. Крохотный клочок, будто для паспорта. Это, несомненно, Аспен, хоть и выглядит моложе. Нет щетины и татуировки на шее, волосы не взлохмачены. Но эти серые внимательные глаза я узнала бы где угодно.

Доктор Сивер договорила и повернулась ко мне с усмешкой на губах.

– Давай продолжим.

Я положила фотографию Аспена в карман штанов, пока доктор Сивер укладывала папку с моими файлами назад в стол.

– Ты права, Кая, я слишком на тебя давлю. – Зачем она доставала папку? Чтобы я начала нервничать? Испугалась и все выдала как на духу? – Я больше не стану так делать, но ты должна пообещать, что не будешь закрываться. Ты должна постараться доверять людям. Тебе лишь девятнадцать. Нельзя закрываться от мира.

Доверять людям, – повторила я про себя, будто заучивая новое слово.

– Я доверяю, доктор Сивер. У меня есть друзья! – добавила я резко, но тут же исправилась и, прочистив горло, мягче закончила: – Точнее… я дружу с Аспеном.

– Да, – кивнула доктор Сивер, не захватив наживку, – он хороший парень. Но давай продолжим говорить о тебе, хорошо?

– Хорошо, – сдалась я.

За окном сгустились тучи. Чернота разлилась по коридорам, по кабинету психолога, забилась в каждый темный угол.

От беспокойства сдавило горло.

– Ты заговоришь, Кая Айрленд. Ты все-все расскажешь.

Тяжелые ботинки. Тяжелые ноги. Даже голова казалась тяжелой, пока я спускалась от автобусной остановки к особняку, темнеющему на фоне неба. Над головой сверкала молния, порывы ветра ударяли в виски, били в лицо и грудь. Волосы черным полотном разлетелись во все стороны, шарф Аспена обмотался вокруг шеи петлей. Стягивает. Давит на глаза.

– Расскажи мне о Джорджи, – услышала я сквозь грохот грома голос доктора Сивер. Мягкий и завлекающий. Она все повторяла и повторяла эти слова. Расскажи о Джорджи.

Внезапно на меня обрушился яростный ливень. Волосы тут же прилипли к спине и лицу, и я очнулась и бросилась бежать в сторону особняка Харрингтонов. Когда ступила под навес, ноги сделались ватными. Силы иссякли – спешить больше незачем, я в укрытии. Потянувшись к ручке двери, я отдернула пальцы.

Расскажи о Джорджи.

Не хочу входить. В тишине дома голос доктора Сивер станет лишь отчетливее. Я хочу забыться. Забыть пережитый кошмар. Я вытерла ладони о влажные штанины и вновь потянулась к ручке. Нельзя сбегать.

Вдруг дверь распахнулась, и мы с Дорианом, едва не столкнувшись в проеме, отпрыгнули назад.

– О, – выдохнул он, окидывая меня быстрым взглядом и нахмурив брови. В его голосе отразилось волнение. – Боже. Почему ты стоишь здесь и не входишь в дом?

– Я вхожу. – Я поспешно протиснулась мимо Дориана в прихожую. Он пробормотал что-то о том, что спешит, поэтому быстро раскрыл зонт и вышел под дождь. Я закрыла дверь, стянула ботинки и направилась к лестнице, не чувствуя рук и ног.

Расскажи о Джорджи…

…Ты ведь уже убила однажды, Кая…

Хоть пальцы и коснулись холодных перил, я не пришла в чувство – позади меня стояла доктор Сивер и заставляла все рассказать. Нужно было говорить, даже когда не было сил. Сейчас ее голос смешался вместе с голосом Аспена, в глазах усилилось жжение.

Я достала из кармана штанов фотографию Аспена, поднесла ее к глазам, прищурилась от тусклого света.

– Кая! – Я испуганно обернулась, пряча фото в карман. Ной стоял у подножия лестницы, но не шелохнулся и не предпринял попытки подняться наверх. – Что тебе приготовить на ужин?

– Я не голодна, спасибо.

– Тогда приготовлю на свое усмотрение. – Ной слабо улыбнулся и ушел; ушел даже до того, как я прогнала его. Мне стало дурно, в голову вновь пришла мысль, будто он намного старше и опытнее меня. Он не такой невинный и беззаботный, каким притворяется – он все знает. И я не его племянница.

Меня пронзило острое беспокойство: что, если Ной знает о Джорджи?

Я посмотрела в сторону кухни.

Что, если он, зная, какие мысли меня сейчас одолевают, предположил, что лучше оставить меня в покое? Он ведь уже спрашивал меня о татуировке. Это был безобидный вопрос или Ной лишь притворяется?..

Охваченная паранойей, я добралась до своей комнаты и спряталась в ванной. Тут я позволила слезам взять надо мной верх, нахлынули воспоминаниям о Джорджи.

Просто вспомни…

Просто расскажи…

Расскажи о Джорджи…

Боль в груди стала невыносимой. Она слишком быстро распространилась по телу. Кровь стыла в жилах. Захотелось кричать. Вопить. Умереть. Умереть, чтобы не было прошлого и будущего. Чтобы не было меня настоящей. Чтобы не было мыслей и воспоминаний. Но они были.

Декабрь, 2012

– Кая, я хочу в кино, – простонала с заднего сиденья Джорджи. Она захныкала, и я взглянула на нее в зеркало заднего вида. Малышка сидела, надув губки и хмурясь, как маленький недовольный херувимчик. Ее кудрявые темно-каштановые волосы торчали из-под красной шапки, как провода под напряжением. – Ты злая! Почему ты такая злая?!

– Я не злая, – ответила я. Мы остановились на красный свет у детского садика, я обернулась к Джорджи и скорчила рожу, спрашивая: – Ну, где я злая, покажи!

Она залилась смехом, и я повернулась к дороге.

– Но ты все равно злая! – бурчала она, дергая шапку на голове. – Она колется! Не хочу носить ее! Можно снять шапку?

– Да.

– А в кино можно? – попыталась она подловить меня, но я терпеливо ответила:

– Я занята, Джорджи. Мне нужно готовиться к экзаменам.

– Ты всегда занята! Ты никогда не играешь со мной! Это потому, что папа заставил тебя поступить в военную академию?

– Папа не заставлял меня, малышка. Я сама хочу туда поступить. Думаешь, не справлюсь?

Я въехала на улицу, где находился кинотеатр. Снова затормозила на светофоре.

– Ну конечно ты справишься! – Джорджи отстегнула ремень, встала, обняла меня за шею и поцеловала в щеку. – Ты же самая умная и самая сильная! Даже сильнее папы! – Тут Джорджи прошептала мне на ухо заговорщицким тоном: – Он сам так сказал, только это секрет, никому не говори! – Она вновь вернулась на сиденье, и я сказала ей пристегнуть ремень. – Ты везешь меня в кино? Я знаю, ты меня обманула, что не повезешь!

– Не хочу, потому что ты назвала меня злой, – с притворной обидой в голосе ответила я, и Джорджи тут же завопила:

– Нет, ты не злая! Ты самая добрая и самая хорошая сестра на свете! Ты самая-самая лучшая, Кая! Даже Билли так говорит!

Я не смогла сдержать смех.

– Хорошо, тогда мы идем в кино.

– Правда?

– Правда-правда. Только позвоню отцу, скажу, что мы задержимся.

– Ура! Ура! Когда я скажу Билли, какая ты хорошая, он еще сильнее тебя полюбит, – пообещала Джорджи, и я снова засмеялась. Если лучший друг младшей сестры – восьмилетний Билли Эллисс полюбит меня еще больше, это будет просто кошмар.

Мы вышли из кинотеатра, где смотрели мультфильм «Ледниковый период», когда уже стемнело и стало холодно. Я застегнула куртку до самого горла и напялила шапку на глаза так, что на мгновение потеряла Джорджи из виду.

Она не замолкала, вызывая у меня улыбку, и продолжала говорить о героях: о том, какие они отважные, какие добрые и тому подобное, и от восторга то и дело проглатывала окончания слов и спотыкалась о собственные ноги. Я сжимала вспотевшую ладошку сестры в своей ладони и вела ее к маминой машине, припаркованной под фонарем. Папа всегда говорил, что машину следует ставить под фонарем – так безопаснее. Сейчас фонарь почему-то не горел, но я не придала этому значения. Джорджи все восторгалась мультфильмом, а я старательно притворялась, будто что-то видела, хотя на самом деле, когда свет погас, мои веки сомкнулись.

– Кая, а тебе кто больше всех понравился? – Малышка подняла голову и подергала на голове колючую шапку. – Ну, кто тебе больше всего понравился?

– Белка. – Я видела лишь белку до того, как уснула.

– Она же такая странная, – удивилась Джорджи, – и совсем на тебя не похожа!

На противоположной стороне улицы из торгового центра вышла целая толпа мужчин и женщин с детьми, кидающими друг в друга попкорном.

На ходу я порылась в карманах в поисках ключей от машины. Джорджи отпустила мою руку, снова спрашивая:

– А кто еще понравился?

– Это не я толкнул ее, мам! — завопил один из мальчиков на той стороне. – Ну почему ты мне никогда не веришь, это ведь он сделал!

Мой телефон зазвонил, и я остановилась. Потянула Джорджи за капюшон курточки, чтобы она притормозила и вернулась ко мне.

– Кая, где вы? – Голос отца в трубке звучал обеспокоенно. Я покрутила головой и произнесла:

– Мы с Джорджи были в кино, пап. В чем дело?

– Я скоро приеду! Возвращайтесь в кинотеатр! ЖИВО!

Дверца маминой машины открыта, хотя я точно закрывала ее.

– КАЯ! – испуганно запищала Джорджи, когда я беспрекословно подчинилась приказу и рванула назад к кинотеатру, намертво схватив запястье сестры. Из руки выпал телефон. Нет. Не выпал – его кто-то вырвал, едва не ломая пальцы. Сердце ухнуло в пятки, и вместе с ним пропали все звуки – больше не было проезжающих машин, шумной семьи, музыки из торгового центра.

И ни я, ни Джорджи не могли бежать.

Когда я пришла в себя, то услышала лишь чудовищно опасную тишину. Такая тишина бывает лишь в заброшенных зданиях.

Где Джорджи?

Я распахнула глаза и села, покачнувшись. Потрогала голову, оглядываясь в поисках сестры. Она лежала позади, без сознания. Я осторожно коснулась холодными пальцами ее кожи, почувствовала пульс. На долю секунды стало спокойнее.

Лишь на долю секунды.

Затем вернулась реальность: мы в клетке. Сквозь прутья откуда-то сверху льется слабый свет, отражается от каменных высоких стен заброшенного склада. Комната огромная, может вместить в себя еще дюжину таких же ржавых клеток.

Мы похоронены в заброшенном здании.

Я опустила взгляд на сестру, которая пока еще находилась в неведении. Взяла ее за плечи. Ее шапка и куртка куда-то подевались, впрочем, как и мои вещи. Под закрытыми веками малышки застыли слезы, и одна скатилась к виску. Мое горло сжалось от страха.

– Джорджи, – позвала я, выдыхая облачко пара. Что теперь с нами будет? Нас найдут? Что будет с Джорджи? Она же совсем маленькая.

– Мы теперь одни с тобой, Кая, – услышала я приглушенный голос откуда-то сзади и резко обернулась. Я не видела ничего, кроме прутьев, поэтому, ожидая отовсюду опасность, прижала Джорджи теснее.

– Здесь кто-то есть?

– Я так долго ждал тебя. – Голос, который я точно слышала раньше, приближался и звучал воодушевленно. – Думал, мечтал о тебе…

Мои кулаки сжались от гнева.

– Я вас знаю?

– Достаточно того, что я знаю тебя.

Я опустила взгляд на лицо младшей сестры. Она еще не очнулась, еще толком не испугалась. Она не знает, в какой ситуации мы оказались. Этому парню не нужны деньги, не нужен выкуп.

– Отпусти Джорджи.

– Нет.

Он даже не думал над ответом. Даже не притворился, что размышляет. Послышались удаляющиеся шаги, затем звонкие удары о прутья других клеток и скрип навесов на тяжелых железных дверях.

Когда мы с Джорджи остались одни, я не смогла сдержать слез. Они взялись из ниоткуда, но привели меня в чувство, заставили осознать, что не сплю. Я поцеловала Джорджи в лоб и шепнула:

– Джорджи, очнись… Джорджи…

Я рывком села и, щелкнув выключателем лампы, посмотрела на дверь. Из коридора в комнату проникал свет. Глядя на кривую желтую полосу, я расслабилась и снова упала на подушки. Убрала с лица влажные от пота волосы и уставилась в потолок. Хочу спать, но страшно – вдруг вновь увижу Джорджи, с дорожками слез на щеках и без сознания. Вдруг услышу в ушах знакомый отвратительный голос…

Я перевела взгляд на окно и слабо удивилась: наступило утро. Посмотрела на часы и удивилась еще больше: оказывается, я проспала целый час, хотя вроде бы даже не закрывала глаза.

Зазвонил мобильный, напомнив, что именно его звук был причиной пробуждения. Я достала его из сумки, лежащей в кресле у постели, и ответила бодрым тоном:

– Слушаю.

– Кая Айрленд! – в трубке раздался воодушевленный голос. Я нахмурилась. – Это мадам Чонг! Я приглашаю тебя на утренний час с пирогами с черникой!

Я устало провела рукой по лицу, подыскивая подходящую отговорку. Спать хотелось жутко, да еще и доктор Сивер… На пироги с черникой нет времени.

– Прошу прощения, мадам Чонг, но я вынуждена отказаться. У меня… занятия.

И я не люблю пироги с черникой. Вообще не люблю чернику.

– Твое предсказание сбылось? – спросила женщина, и на мгновение я забыла, как дышать – таким зловещим оказался ее голос.

«Будущее и прошлое переплетутся».

– О чем вы говорите? – спросила я более мрачно, чем хотелось бы.

– Ни о чем, – весело ответила мадам Чонг, – просто спрашиваю, не от того ли ты так расстроена, что твое предсказание сбылось.

Я вовсе не расстроена. Но я сдалась и произнесла:

– Хорошо, мадам Чонг, я буду у вас в девять часов утра.

– Отлично! Тогда я сбегаю за булочками, если ты не любишь чернику.

Она отключилась, а я еще несколько секунд смотрела на телефон, переваривая последнюю фразу. Почему люди в Эттон-Крик ведут себя так, словно читают мысли? Или, может быть, я разговариваю вслух?

Отложив телефон, я надела вчерашние штаны, клетчатую рубашку и свитер и спустилась на кухню, где встретила Ноя в окружении сладостей. Он брал из пакета вафлю, окунал ее в мед, затем отправлял в рот и запивал все сладким напитком из высокого стакана.

Фу.

– Хочешь? – Он любезно предложил надкусанную вафлю. Я покачала головой, передернувшись всем телом. Подойдя к холодильнику под насмешливым взглядом, я достала минеральную воду и осушила сразу половину бутылки, пытаясь прогнать привкус сладостей во рту.

– Эй, – протянул Ной, и я удивленно обернулась. – Хватит уже нагонять тоску, ты портишь мне аппетит.

Я скрестила руки на груди, заняв оборонительную позицию.

– Я не нагоняю тоску.

Ной и бровью не повел. Какой же он высокомерный и самоуверенный, – подумала я, слишком поздно взяв себя в руки – уже после того, как Ной сумел всколыхнуть во мне чувства. Я сказала:

– Ты же знаешь, что я не верю, что вы с Дорианом мои двоюродные или какие-то там дяди? – В ответ он беззаботно кивнул, сделав глоток мерзкой сладкой жижи. – И что ты об этом думаешь?

– Да ничего, – сказал он, пожав плечами. – Вообще-то мне все равно, во что ты веришь.

Мы смотрели друг на друга несколько секунд, а казалось вечность. Отчего-то я почувствовала себя уязвимой, ведь вновь показала свою слабость, вновь приоткрыла дверь в душу. А Ной воспользовался этим, потоптался на месте и ушел, не ответив на вопросы.

Я резко подошла к столу и села с другой стороны от Ноя. Он следил за мной взглядом, быстро жуя вафлю.

– Почему я здесь? – спросила я, решив, что раз уж я подпустила его к себе близко, значит можно еще ближе – страшнее уже некуда. Пусть увидит, что мне важно знать ответы, пусть увидит, что я буду настойчивой до конца.

Ной увидел. Глаза на мгновение прищурились, затем он решился, отодвинул в сторону банку с медом, склонился вперед, опершись на локти, и я поднялась ему навстречу, приготовившись узнать секрет.

– Кая… ты просто проголодалась и спустилась к завтраку. Поэтому ты здесь. – Я поджала губы и нахмурилась в ответ на насмешливый взгляд. Ной сдался и плюхнулся назад на стул. Я тоже вернулась на прежнее место. – Ты здесь, чтобы спасти Леду Стивенсон от самоубийства. И все. Больше ты ни о чем не должна думать.

Говорит так, словно в точности знает, какие мысли занимают мою голову. Тут его бровь изогнулась, а на глазах появилась загадочная улыбка.

– Что поделать, если ты не знаешь, как с ней связана… – Он беззаботно повел плечом. – Возможно, это не важно? Может, следует делать то, что должна?..

Я ничего ей не должна.

– И прекрати быть настолько глупой, задавая одни и те же вопросы. Почему ты постоянно приходишь ко мне? – Я растерялась, а Ной задумчиво прищурился. – А если я скажу, что делаю все это ради тебя? Тогда поверишь?

– Верится с трудом, ты прав.

Ной улыбнулся, показывая зубы, и подвинул ко мне пакет с вафлями:

– Кушай, солнышко. – Он не должен так улыбаться, это сбивает с толку. – Ешь, говорю. Может быть, после этого тебя посетит хоть одна хорошая мысль.

Я отодвинула от себя пакет, вежливо ответив:

– Благодарю, но у меня уже есть пара соображений. И я не хочу портить аппетит. Разве ты не знаешь, что я собираюсь к мадам Чонг на чай?

Ной снова улыбнулся. Эта улыбка действительно… выводит из себя. Он словно смеется надо мной.

– Что ж, дело твое. Но я предупрежу тебя, Кая: то, чем ты занимаешься, не принесет тебе счастья.

Конечно же, Ной все знает.

– Я уже все решила.

Он пожал плечами, не слишком расстроенный.

– Тогда сегодня ты приблизишься еще на один шаг к разгадке.

– Хватит говорить, как мастер Йода, – оборвала я. Ной рассмеялся:

– Ты же не смотришь телевизор.

– Больше не смотрю, – с нажимом поправила я.

– Будущее и прошлое переплетутся, ведь так?

Он просто издевается надо мной. Возможно, он для этого заманил меня в Эттон-Крик? Ему было одиноко и скучно?

– Ты нечто.

– Я прекрасен.

Утро выдалось очень морозным и свежим. Запахнув черное пальто, натянув на голову шапку и обмотавшись шарфом Аспена, я прошла к автобусной остановке по тому самому пути, по которому вчера возвращалась домой, успешно минуя все подозрительные выемки с водой, искрящиеся тоненьким льдом.

Эттон-Крик понятия не имеет, что такое сентябрь.

На остановке уже стояла какая-то парочка. Девушка приглушенно жаловалась парню, что по его вине наступила одной ногой в лужу. В ответ он пообещал подарить ей три пары новых носков на Новый год.

Я присела на скамейку, сжавшись от холода. Странно, но пара не выглядела раздраженной из-за погоды. Видимо, местные давно привыкли к подобным фокусам, только я все еще сопротивлялась.

Рана на руке все еще не желала затягиваться. Сегодня она вновь кровоточила, будто своеобразное напоминание о том, что случилось со Сьюзен.

Но мне не нужно напоминаний, их уже слишком много.

Мое тело будет украшать еще один шрам.

Запутавшись в своих воспоминаниях, я добралась до дома мадам Чонг через полтора часа из-за того, что пропустила свой автобус. И стоило один раз стукнуть в дверь, как хозяйка возникла на пороге. Лицо сияет, на губах усмешка, с кухни доносится запах свежих булочек. Ждала меня. Значит, ей действительно одиноко. А я обещала, что больше ни за что не появляюсь в этом жутком месте. Так почему я здесь? Точно не из-за жалости.

– Дорогая, у тебя от холода посинели губы! – возмутилась женщина. Она провела меня в гостиную, усадила у камина. – В Эттон-Крик осень – это ранняя зима. Всегда очень-очень холодно. Сиди здесь, я принесу чай и булочки с кремом. Пахнут они восхитительно!

Я вытащила руки из карманов и вытянула ноги к камину, наслаждаясь теплом. Голова внезапно опустела, и это было практически чудом. Словно огонь напрочь выжег все воспоминания. О Сьюзен. О Джорджи. О маме и папе.

– Тогда сегодня ты приблизишься еще на один шаг к разгадке.

Странно… Ной имел в виду, что мадам Чонг расскажет мне нечто?..

– О, милая, у тебя из кармана что-то выпало. – Женщина возникла из ниоткуда, держа в руках огромный поднос с чайником, кружками, сахарницей и свежими булочками. Она поставила поднос на столик, а я опустила взгляд на пол в поисках вещи, которую потеряла, но проворная мадам Чонг уже держала ее в руках.

– О! – Из ее горла вырвался изумленный стон. Я подняла брови, глядя на фотографию Аспена, которую забрала из кабинета доктора Сивер. – Это ведь… – Мадам Чонг посмотрела на меня глазами, полными ужаса. – Это же тот парень, которого я видела в доме Ричарда и Майи в ночь их убийства! О боже… О боже мой…

Стараясь быть незаметным, Аспен заглядывал через старое окно в дом; под его ногами трава была жухлой и влажной, пахла сыростью и немного дымком. Он слышал, как она противно хлюпает, но не обращал внимания, потому что смотрел через мутное стекло на черноволосую женщину, стоящую у плиты. Женщина была очень красивой: высокой, стройной, с полными бедрами и узкой талией. Ее лицо было скрыто за волной черных кудрей, однако он знал, что и оно прекрасно. Рука женщины с половником синхронно двигалась по кругу, что-то помешивая в кастрюле. Но мыслями она была не здесь. И возможно плакала, потому что ее плечи содрогались, а голова была низко опущена.

Сквозь стекло Аспен внимательно осмотрел то пространство, которое попадало в поле зрения, и чуть поодаль заметил сидящего в кожаном кресле мужчину. Он был очень бледным; его седые волосы и бородка поредели, острые колени торчали в разные стороны, пока он спал, развалившись.

Аспен переступил с ноги на ногу и вновь обратил внимание на женщину. Он увидел, как она медленно выпрямилась, достала из подставки кухонный нож, решительно развернулась. На ее красивом, но заплаканном лице была написана решимость действовать. Глаза сверкали яростью.

Он почувствовал, как в животе все затрепетало. Он хотел, чтобы она постояла за себя; хотел, чтобы никто не посмел оставлять на ней кровоподтеки и рубцы. Он сжал кулаки и прикусил губу, едва сдерживая себя, чтобы немедленно не вломиться в дом.

Но сегодня он лишь наблюдатель.

На негнущихся ногах женщина медленно направилась к мужу, не подозревающему об угрозе. Аспен мог представить, что она чувствует; как напряглись все мышцы ее тела, как кровь стучит в висках. Ее ладонь сжала рукоятку ножа сильнее, побелели костяшки пальцев. Она остановилась у кресла, подняла руки с ножом и застыла на несколько секунд.

«Сделай это! Сделай это. Сделай это!» – умолял Аспен, прерывисто дыша. Окно запотело, и он протер его ладонью.

Внезапно мужчина в кресле открыл глаза, и Аспен вместе с женщиной испуганно вздрогнули. Она выронила оружие, что-то испуганно залепетав, и попятилась.

– Что ты, по-твоему, делаешь?! – Сквозь окно Аспен отчетливо услышал яростный рев и без труда представил вонь перегара. Его едва не стошнило, но он не мог отвлечься от сцены внутри дома, тем более что мужчина уже нанес один удар своей жене, ее ноги подкосились, и она шлепнулась на пол, отъехав на полшага назад. С трудом сглотнув горькую слюну, Аспен до боли сжал кулаки.

– Ты тварь! Ты тварь! Что ты собиралась сделать?!

Он пинал ее по ребрам, взмахивая руками до тех пор, пока Аспен не услышал дикий вопль, полный отчаяния и страха.

– Мама! Мама! МАМОЧКА!

На кухню влетела Камилла Скалларк. Она выглядела совсем по-домашнему в потрепанных джинсах и застиранной футболке – совсем не та стильная девушка из университета в яркой одежде, привлекающая всеобщее внимание.

– Я вызываю полицию! – кричала она, дрожа всем телом и сжимая в побелевших от напряжения пальцах мобильник. – Я вызываю полицию!

Глава XIII

Видения Аспена

Леда Стивенсон совсем не ожидала увидеть детектива Гаррисона в их гостиной посреди ночи в обществе тети Лауры в домашнем халате. Она растерянно застыла на пороге и, переступив с ноги на ногу, споткнулась.

– Дорогая, почему ты не спишь? – Тетя Лаура сцепила вместе свои костлявые пальцы – явный признак волнения – и встала с дивана. Девушке даже на мгновение показалось, что тетя желает загородить спиной своего приятеля из полицейского участка.

– Ну, я немного проголодалась. – Леда провела рукой по волосам, лихорадочно соображая, что сказать и как скрыть смущение, чтобы не смутить тем самым детектива и тетю.

Детектив Гаррисон явно не собирался уходить, он скрестил руки и посмотрел на тетю Лауру выразительным взглядом.

– Ну, я пойду. На кухню. И сразу же вернусь в свою комнату. Буду смотреть кино. Или писать… то есть готовиться к конференции. В общем, у меня много дел.

Девушка попятилась и выскользнула из гостиной. Но тут же снова вернулась и, не колеблясь, спросила:

– Детектив Гаррисон, вы разговаривали с Каей Айрленд?

Он кивнул, подтверждая:

– Я говорил с ней. – Тетя Лаура бросила на своего друга взгляд и обернулась к Леде, чтобы прогнать ее, но детектив Гаррисон продолжил: – Тебе не стоит беспокоиться, Леда.

– Как это? – Девушка опешила. – Она преследовала меня! Почему вы мне не верите?!

Тетя Лаура сделала несколько шагов к племяннице, но та попятилась.

– ПОЧЕМУ ВЫ МНЕ НЕ ВЕРИТЕ?! Я НЕ ЛГУ!

– Леда, успокойся. – Тетя Лаура попыталась взять девушку за запястье, но та, словно испуганный зверек, вырвалась.

– Прекрати преувеличивать, Леда, — сказал папа, глядя на нее чуть-чуть нахмурившись. – Ты должна сказать правду. Что ты сделала с кошкой своей подруги Марии?

– Я не преувеличиваю, – прошептала Леда, закрывая лицо дрожащими руками. – Я не лгу. Я говорю правду. Это правда! Кая Айрленд опасна! Я не хочу, чтобы она причинила мне боль!

На ее плечо легла тоненькая рука тети Лауры, и Леда глазом не успела моргнуть, как оказалась в тесных объятиях. Женщина испуганно дрожала, будто осиновый листок.

Лучше бы вместо объятий она сказала, что верит каждому моему слову, — негодовала Леда Стивенсон, – но нет!

Почему они не верят? А если они поверят лишь после того, как меня не станет?

И вновь эта мысль принесла беловолосой девушке мстительное удовлетворение. Она отчетливо увидела яркие образы людей, рыдающих навзрыд и несущих на кладбище тяжелый черный гроб с ее бездыханным телом.

Картинка пропала, когда тетя Лаура провела по спине племянницы ладонью, затем отстранилась и вгляделась в бледное лицо. Леда увидела тетю совсем другой, подумала, что она наконец-то заметит ее и поверит ей. А возможно… Возможно, никто так и не обратит на нее внимания. Но она не узнает об этом, потому что будет мертва.

– Мамочка умерла?..

– Отправляйся в свою комнату. Сиди там, пока я не позову тебя.

Она никому не нужна. Мама мертва…

– Папочка, а где моя собака? Где собака, которую ты мне подарил?.. Она тоже умерла?!

– Она никогда не вернется.

– Никогда-никогда? Как мамочка? Она исчезла, как моя мамочка?

– Никто не вернется, Леда. Оттуда никто не возвращается.

Когда Леда ушла в свою комнату, Лаура заварила себе и Майклу еще по чашечке чаю: мята и мелисса, ложка меда – аромат окутал обеденный стол, но не смягчил тяжелого молчания.

Только пять минут спустя Лаура осмелилась спросить:

– Ты действительно поговорил с той девушкой?

– Да. Маловероятно, что она следит за Ледой. – Детектив сделал огромный глоток, отгоняя вновь нахлынувший ужас. – Она лишь помогла ей. И все. – Чтобы его слова прозвучали еще убедительнее, он добавил, бросив на женщину красноречивый взгляд: – У нее и кроме этого достаточно проблем.

Лаура смутилась. Ее взгляд опустился к кружке, а голос стал приглушенным.

– Да, я читала газеты. – Тут она подняла голову. – Но она ведь могла и солгать.

– Я понимаю, Лаура. Ты пытаешься защитить Леду. Вы не виделись слишком долго, кроме того, у нее недавно погиб отец. Но… я думал, Трэнт ясно дал понять, что с твоей племянницей творится что-то плохое и ее словам не всегда можно верить… У нее стресс из-за отца… и других вещей, поэтому будет ошибкой переложить всю ответственность в происходящем на плечи мисс Айрленд.

И вновь Майкл Гаррисон мысленно вернулся к Кае Айрленд. Она – настоящий солдат, вся в отца. Она цепляется за жизнь обеими руками, готова вырвать шанс на спасение у самой смерти.

Детектив прочистил горло, сделал глоток чая и сказал:

– Мы сами должны выяснить, что творится с Ледой. И я считаю, что тебе следует прислушаться к Трэнту и обдумать его вариант.

– Запереть Леду в лечебнице это не вариант, – огрызнулась Лаура. – Я не могу вновь потерять ее. Я не могу лишить ее всего. Она, кроме того, многое пережила.

– Это было бы лучшим, – настаивал детектив. – Ей нужна помощь. Мы обследовали ваш дом. Здесь не было обнаружено следов посторонних. Травма Леды гораздо сильнее, чем обычный стресс. Что, если следующая попытка убить себя увенчается успехом?

По лицу Лауры пошли пятна досады. Она понимала, что он прав, но не могла сдаться. Она пообещала Леде, что не сдастся, что не станет отправлять ее на лечение. Леда просила не бросать ее, обещала, что не поступит так снова, не будет резать себя.

– Твой брат сказал, что воспоминание или травма могли к этому привести.

– Лаура…

– И он считает, что причиной всего этого может быть чувство вины. Ведь она была в машине с Джеком! Он погиб на месте, но она выжила. На ней не было ни царапины. Трэнт считает, это могло стать…

– Лаура.

– НУ ЧТО?!

Майкл Гаррисон наклонился над столом и расцепил пальцы женщины. Она ломала ногти. До крови.

– Я не говорю, что это ложь.

– Ч-ч-то? – заикаясь, пробормотала она. – Что ты сказал?

– Я не утверждал, что Леда лжет, – мягко заверил он. – В свете последних событий преследование молодой девушки не выглядит странно. Мы разберемся с этим, клянусь. Ей никто не навредит. Но мы не можем отрицать тот факт, что она придумала человека в вашем доме. Не можем отрицать факт, что мозг играет с ней злые шутки. – Лаура судорожно кивнула. Майкл наклонился вперед и стер с ее щеки слезинку. – С ней ничего не случится, обещаю.

Домой я вернулась уже затемно, потому что после мадам Чонг и ее чая сил не было ни на что. Увидев фото Аспена, она вдруг завопила, что он – тот человек, который вломился в дом Кингов. Но когда я спросила, точно ли она видела его, ведь на фотографии он совсем мальчик, женщина засомневалась. Было легко убедить мадам Чонг в том, что она ошиблась, но мне стало дурно от происходящего и я поспешила покинуть ее дом.

Мне хотелось побыть в одиночестве и в тишине, и я отправилась на полигон, где раньше, еще несколько лет назад, мы с отцом проводили очень много времени. Возвращение к прошлому не говорит о том, что я собираюсь кого-нибудь убить. Опять. Мне просто нужно подумать. На мгновение забыться.

Особняк Харрингтонов был полон запахов и мертвой тишины – все как обычно. Из кухни до меня донесся заманчивый аромат горячего шоколада, густой и пьянящий, но я решительно прошла к деревянной лестнице с изъеденными половицами. Я занесла ногу на первую ступеньку и замерла. Обернулась и долгим взглядом посмотрела на дверь кухни.

Почему Ной не вышел? Он ведь всегда тут как тут, стоит мне переступить порог дома.

Внутри зашевелилось что-то неприятное.

Он знает. Он знает, что я сама приду. Он все знает наперед и будет задавать вопросы лишь затем, чтобы поддеть.

Я сменила курс и вошла на кухню. Ной меня не видел и не слышал. Я видела его ключицы, выглядывающие из-под растянутой футболки, и слышала музыку, доносящуюся из плеера. Его растрепанные светлые волосы торчали во все стороны, из-за чего меня охватило странное желание пропустить их сквозь пальцы и убедиться, что они такие же мягкие на ощупь, как кажется. Вместо этого я привычно сунула руки в карманы штанов. Нащупала фотографию Аспена.

– Извлекла выгоду из бесполезного катания туда-сюда?

Я вздрогнула, когда он внезапно заговорил, но тут же вздохнула от облегчения: все-таки он предсказуемый!

– Оно не было бесполезным. – Я спокойным шагом подошла к холодильнику. – Мадам Чонг – одинокая старая женщина.

Ной насмешливо посмотрел в мою сторону, убрав плечом волосы, лезшие в глаза.

– Разве у Снежной королевы есть сердце?

Я потопталась у холодильника, забыв, зачем подошла, затем решила выпить воды и достала бутылку. Конечно, пить не хотелось, просто я… не хотела уходить. Не хотела уходить с кухни – что бы это ни значило.

– А ты никогда не испытывал одиночество? – спросила я, стараясь не звучать слишком заинтересованной. Почему-то мне не хотелось, чтобы Ной заметил мое любопытство. Он издал странный звук, вроде как задумался над моим вопросом, и, с невозмутимым видом отделившись от стола, подошел к раковине и начал мыть руки.

Я уже во второй раз за несколько минут почувствовала облегчение, в этот раз потому, что он не стал насмехаться надо мной и острить: ты тут как тут, Кая Айрленд, когда надо излить душу.

– А ты?

– Что?

– А ты испытываешь одиночество? – Ной взял бумажное полотенце и промокнул им руки. Смотрел он прямо на меня. – Тебе не сложно скрывать секреты ото всех, кто предлагает помощь?

– О чем ты?

– Да ни о чем, – отмахнулся он, поворачиваясь ко мне спиной будто специально, и принимаясь за тесто. – Просто говорю это, чтобы ты не делала преждевременных выводов. Мадам Чонг не одиноко. И мне тоже. У меня есть ты. Как и я у тебя.

Я встала напротив него, обойдя стол.

– Даже не знаю, что именно меня в тебе злит.

– А разве я тебе не нравлюсь? – Он поднял голову, улыбнувшись. Он не должен так улыбаться, это странно. Мы ведь даже не друзья. А он улыбнулся так, что появились ямочки и глаза заискрились. Сверкают, как айсберг в свете холодного солнца. Он сказал, что у него есть я, а у меня он. Я подумала над этим, примеряя и так, и этак и словно пробуя слова на вкус.

Ной перестал улыбаться и, похоже, смутился.

– Почему ты так смотришь?

– Ничего, – ответила я. – То есть ни почему.

Странно. Чего он так смутился?

А почему мне не по себе?

Я вдруг почувствовала себя так, будто вела себя неподобающе, и даже сердце екнуло и ладони вспотели. Пора убираться! – крикнул внутренний голос, и я, зачем-то махнув Ною на прощание, поспешила к двери.

– Постой!

Оборачиваясь, я подсознательно ожидала неприятностей – смущенное лицо с глазами-льдинками все никак не шло из головы. Ной пытливо глядел на меня, сжимая в руках кусок теста.

– Я задам один вопрос. Ты сделала татуировку, чтобы нечто забыть или запомнить?

Словно по волшебству мои ноги приросли к полу, а внутренности свернулись в склизкий шипящий клубок.

Успокойся. Расслабься. Я разжала пальцы, вцепившиеся в дверной косяк, и тихо сказала:

– Можешь спрашивать о чем угодно, Ной, но только не об этом.

Он склонил голову набок, прищурившись.

– Ладно, в любом случае я знаю ответ. Теперь ты можешь спросить.

– Спросить что? – нахмурилась я. Напоминание о том, что он знает о моей татуировке, и предполагает, по какой причине я ее сделала, заставило меня внезапно почувствовать отвращение к этому дому и кухне. Ко всему. К окружающему миру. Но я притворилась, что все нормально.

– Задай вопрос, который привел тебя ко мне.

Вопрос, который привел меня к нему? Я снова нащупала в кармане штанов фотографию Аспена. Неужели мне хватило всего нескольких минут, чтобы в обществе Ноя забыть обо всем?

– Что ты думаешь об Аспене? – наконец спросила я, переступив с ноги на ногу.

Кто бы мог подумать, но лицо Ноя перекосилось.

– А что я должен о нем думать?

Я бесшумно подошла к столу.

– Ты не считаешь его опасным или подозрительным? Он не кажется тебе странным?

Несколько секунд полной тишины, пока Ной смотрел на меня отсутствующим взглядом, затем:

– Я что, магический шар? – спросил он и склонился над столом, погружая руки в тесто. Он мгновенно потерял ко мне интерес, будто своим вопросом я развеяла волшебство.

– Но ведь ты сам сказал, чтобы я спросила.

– Я же не знал, что это такой дурацкий вопрос.

Я растерялась лишь на секунду, но быстро взяла себя в руки.

– Почему ты не хочешь мне помочь?

– Да просто потому, что я не должен, – резко бросил он, глядя на меня. – Я сказал тебе, что ты не должна делать то, что делаешь. Эти убийства никак не относятся ни к тебе, ни к твоей матери. Ты должна забыть обо всем и сосредоточиться только на Леде Стивенсон. Ну, и кроме того, – Ной смягчился, – это же на самом деле смешно, когда ты бегаешь вокруг с этим немножко придурковатым видом, хотя ответ прямо у тебя перед носом.

– И что это должно означать? – спросила я дрогнувшим тоном, вспомнив, что и сама недавно думала про Ноя «придурковатый».

– Тебе решать. – Он сделался равнодушным, пожал плечами. Мышцы на его руках напряглись, когда он стал раскатывать корж. Я еще несколько секунд постояла, подождала, но Ной не отводил взгляд от теста.

Поняв, что ничего не добьюсь, я ушла.

Так, – подумала я, падая в своей комнате на кровать и уставившись в потолок. – Ной сказал, что все ответы у меня перед носом. И он не говорил, что Аспен опасен, и никак не предупредил на его счет. Значит, я не совершила ошибку, уладив ситуацию с мадам Чонг?

Я повернулась на бок и накрылась одеялом. Почему Ной ведет себя так, словно у него раздвоение личности? Сначала он равнодушный, затем заботливый. Сперва серьезный, а секунду спустя – нет. И при этом его глаза меняют цвет со светло-голубого на темно-синий. Когда смеется, его глаза – айсберг под холодным солнцем, когда серьезен – принимают оттенок замерзшего зимнего озера в вечерних сумерках. Чистый, зимний океан. Манит, манит и иногда затягивает меня, высасывает из меня все сокровенные тайны – все до единой.

И затем я говорю.

А он просто молчит.

Декабрь, 2012

– Кая, – шепотом позвала Джорджи. У меня сжалось сердце от его се слабого голоска. Я резко села и взглянула на сестру. Покрасневшие глаза, бледное лицо. Сидит рядом и сжимает в пальцах мой свитер, будто веревку, которая вытащит ее из страшного подземелья наверх, в лучший мир. – Кая, когда мы уйдем отсюда?

Я обняла ее. Крепко сжала в руках и шепнула в кудряшки:

– Скоро, Джорджи. Очень скоро мы отсюда уйдем. – Я поцеловала ее в лоб, улыбнувшись. Хотя на самом деле хотелось заплакать. – С тобой будет все хорошо, обещаю. – Ни за что не позволю чудовищу прикоснуться к сестре. Ему нужна я. Не она. – С тобой будет все хорошо, Джорджи.

Нас все ищут.

Папа знал, что должно случиться что-то плохое, он предупредил меня. Они нас найдут.

Они найдут нас!

Но, боюсь, будет слишком поздно.

Слезы вновь навернулись на глаза, и на несколько секунд я застыла, боясь пошевелиться.

– А что этому дяде нужно от нас? – прошептала Джорджи, оглядываясь.

В клетке было негде развернуться. Нечем дышать. Мы с Джорджи сидели прямо посередине, чтобы он не дотянулся до нас грязными руками. Я взглянула на сестру. Даже не плачет – смелая девочка. Не плачет, потому что рядом я, и я не позволяю ей даже подумать о том, что все закончится плохо. Но правда в том, что я не знаю. Я бы хотела, чтобы Джорджи уснула, а когда проснулась, все стало прежним. Она бы сидела в гостиной нашего дома и взахлеб рассказывала маме и папе о том, какой интересный мультик посмотрела.

– Этот дядя плохой, да?

– Джорджи, прекрати задавать вопросы, – приказала я. – С тобой ничего не случится.

– Ты не в том положении, Кая Айрленд, – услышала я голос из темноты и медленно обернулась, ожидая увидеть лицо сморщенного старика, сияющее животной ненавистью ко мне и моей сестре, но не увидела ничего. – Тебя несложно было схватить. Это было большой удачей… благодаря этой малявке… но…

Наш похититель казался уставшим, голос стал угасать. Мой, напротив, был жестким, когда я спросила:

– Но что?

Джорджи крепко сжала мою руку, но я почувствовала лишь ярость. Послышался усталый вздох, а затем печальный ответ:

– Но теперь мне придется выбирать, кого из вас убить первой. А я не люблю выбирать.

Я внезапно ощутила, что разум отказывается осознавать происходящее. Я даже не реагировала на боль, когда ногти Джорджи впились в меня сквозь свитер. Я почувствовала, как скручивает живот, как я расту, а прутья клетки подступают к нам с сестрой.

Я знала, что все закончится плохо, но услышать это наяву было в сотни раз страшнее.

– Отпусти Джорджи, – сумела сказать я. – Она не имеет к тебе никакого отношения.

Страх лишь в моей голове, – вспомнила я слова отца. Боль тоже. Если он причинит мне боль, я просто заблокирую ее. Запру в ящичке в своем подсознании, как он запер меня и Джорджи в этой клетке. Я справлюсь со всем, пусть только отпустит сестру.

Сквозь шум в ушах я услышала смех:

– Ты права. Ко мне она не имеет никакого отношения. – И голос тут же ожесточился: – Но она имеет отношение к тебе. Она – хороший способ заставить тебя повиноваться.

Джорджи всхлипнула, и я прикусила внутреннюю сторону щеки. Нельзя плакать, потому что Джорджи испугается еще сильнее. Она уже боится из-за страшных слов, а если я покажу слабость, она сразу все поймет.

Я накрыла ладонью ее пальцы, вцепившиеся в меня мертвой хваткой, и сжала их, чтобы успокоить сестренку.

– Отпусти ее, и я сделаю все, что ты захочешь. Что угодно.

– Да… – задумчиво проскрипел он, и я внутренне содрогнулась. – Если ты будешь послушной, я верну ее домой. Ведь ты сделаешь все, что я захочу.

Он открыл дверь клетки, и целую секунду я надеялась, что мы с Джорджи свободны.

Я смогу напасть. Я сильная. Я вытащу Джорджи.

Эти мысли стремительным потоком пронеслись в голове, но тут же исчезли, когда он ткнул мне в живот электрокнутом. Сквозь тело прошел ток, и я закричала, падая на колени и ударяясь лицом об асфальт, покрытый соломой. В ушах раздался вопль Джорджи – последнее, что я услышала перед тем, как меня победила боль.

Придя в себя, я смогла пошевелиться – руки и ноги были прикованы ремнями к железным поручням дряхлого хирургического стола. Пока я осматривала себя под тусклым светом лампы, висящей надо мной, затекла шея. С тяжелым вздохом я опустила голову на стол и прикрыла веки.

Фух-х-х.

Все тело болело, и жутко хотелось пить.

Надо подумать.

Фух-х-х.

Я покрутила головой в разные стороны. Сначала надо понять, где я нахожусь.

Комната запущена. Стен не видно, я лежу в ярком свете лампы над столом, остальная комната теряется в полумраке.

Я вновь вернулась в прежнее положение и расслабила спину и шею.

Надо подумать. Притвориться, что могу влиять на ход событий. Притвориться, что могу высвободиться. Здесь я решаю.

Я зажмурилась и, затаив дыхание, дернула на себя правую руку. Кожу обожгло огнем, но я не издала ни звука, а попыталась еще раз. Ремни не ослабли.

– Не дергайся!

Я содрогнулась всем телом и притаилась. Услышав звук шагов, приближающихся ко мне, я попыталась успокоиться, чтобы никак не выдать страха. Это существо остановилось в шаге от меня, прикоснулось грязными пальцами к моему виску и заправило волосы за уши. Я тяжело сглотнула.

– Ты же не хочешь, чтобы твоя сестра пострадала?..

Я заставила мышцы расслабиться и глубоко вздохнула. Отпустила страх, который был лишь в моей голове.

Мне не будет больно.

Мне не будет больно.

Мне не будет больно.

– Кая, Кая, – пропел голос. Я посмотрела долгим взглядом в глаза человека, скрывавшегося под нелепой маской. Она не нужна. Я давно догадалась, кто за ней скрывается.

– Стивен Роджерс.

Отвратительное имя.

– Все еще помнишь меня? – Ловким движением руки он стянул маску, улыбаясь безумной улыбкой. Потер подбородок, покрытый щетиной. – Я польщен. После того, как год назад ты засадила меня за решетку, я думал, ты вычеркнула меня из памяти, Кая Айрленд. – Он вновь прикоснулся к моим волосам, провел по ним рукой. Я не отрывала взгляда от его сумасшедших глаз. – Смелая, смелая девочка. Смелая, но глупая.

– Ты убийца.

Зачем я это сказала?

Воображение услужливо подкинуло картинки того, что произойдет дальше. Он убьет меня. Убьет за то, что год назад я обвинила его (своего дорогого учителя литературы) в изнасиловании и убийстве своей лучшей подруги.

Он загадочным тоном поинтересовался:

– Знаешь, что со мной сделали в тюрьме, мисс Айрленд? – И демонстративно провел пальцем по шраму от правого виска до самого горла. – Они располосовали мое красивое лицо.

– Шрамы украшают мужчину, – сказала я. Стивен рассмеялся, словно я удачно пошутила, и произнес:

– Скоро мне исполнится двадцать семь лет. – По моей ноге что-то скользнуло, и я вздрогнула и опустила взгляд. Все внутри скрутилось в тугой узел. Стивен водил по штанине вверх и вниз лезвием ножа. От его яркого блеска я почувствовала судорожный спазм в горле, откинулась на хирургический стол и сжала кулаки. Голос мистера Роджерса доносился словно издалека:

– Я хотел бы отпраздновать свой день рождения с тобой.

Я попыталась спокойно вздохнуть, но все мысли были сосредоточены только на ноже у моей ноги.

Однажды папа рассказал мне историю. Много лет назад, когда они с командой были на задании, один из его товарищей наступил на мину. Отец не смог его уберечь и пострадал сам. Из его тела вытащили сотню осколков – единственная подробность, которой он поделился, но он много рассказал о боли. Он рассказал, что она была нестерпимой, что он кричал так сильно, что крики еще долго разносились по коридорам военного госпиталя. Сказал, что заплакал. И тогда я спросила:

– Если боль была невыносимой… как ты смог выжить?

– Я попытался исчезнуть. В тот момент я попытался забыться, попытался вернуться в те дни, когда мы с мамой отправились в путешествие по Тихому океану… Это было мое волшебное воспоминание, тайный уголок, в котором я спрятался.

И я тоже попыталась. Когда мистер Роджерс разрезал ножом штанину на моей правой ноге от лодыжки до колена, я даже не зажмурилась, просто уставилась в лампу над лицом. Белый свет. Пусть он ослепит меня. Пусть все исчезнет.

Я хочу найти это место. Пока не поздно. Пока не чувствую боли и могу думать, я должна найти в своем мозгу место, где могу спрятаться.

Чувствительность к свету пропала, я перестала видеть.

Его нет. Мне негде спрятаться. Да, у меня были в жизни веселые моменты, но все они длились недолго и не годятся для защиты. Тревога все нарастала.

Дыши, Кая.

– Ты не слушаешь меня! – возмущенно рявкнул Стивен, ударяя рукояткой ножа по стальной ручке хирургического стола. Звон вернул меня с небес на землю, я завопила:

– Я слушаю! Я слушаю!

Паника охватила меня, глаза заволокло слезами, я даже почувствовала, как дрожат губы. Мой ничтожный вид растрогал мистера Роджерса. Он издал странный жалостливый звук и, мягко улыбнувшись, наклонился и шепнул:

– Тогда начинай умолять.

Мы встретились взглядами. Его глаза были внимательными, он будто пытался прочесть мои мысли. Я думала лишь об одном.

Он все равно убьет меня.

Не имеет значения, что я сделаю и скажу, он все равно меня убьет.

Поэтому я произнесла:

– Мне очень жаль, что тебе удалось сбежать из тюрьмы, Стивен. Ты получил по заслугам.

Я думала, он меня ударит, взбесится и вгонит в грудь нож по самую рукоятку, но не угадала. Стивен не был столь предсказуемым. Он отложил нож на стол у моей ноги с разрезанной штаниной и отступил на пару шагов назад. Он все еще оставался в свете ламп, поэтому я видела, как красивые пальцы стали медленно расстегивать рубашку, облегающую подтянутую фигуру.

Мое тело свело судорогой.

– Что ты собираешься делать?

Он лишь улыбался, сверкая безумной улыбкой. Я затаила дыхание.

Это будет больно?

Что он сделает потом?

Надеюсь, он быстро покончит со всем и убьет меня.

Нет, стоп. Нет. После меня он отправится за Джорджи. Я не могу сдаться. Каждую каплю боли я приму на себя, ей не достанется ничего.

Я взяла себя в руки, заставила повиноваться каждую мышцу. Обратила внимание на Стивена и сглотнула от страха. Он разделался с рубашкой и элегантно сложил ее у себя на руке. Я уже приготовилась к худшему, но тут он спросил:

– Какой тебе нравится больше? Этот? – он ткнул в пресс. Я с отвращением посмотрела на его тело, обнаженное по пояс. – Или этот?

Когда он положил ладонь на ключицу, я их заметила – шрамы. Молодое тело Стивена Роджерса было покрыто множеством мелких и больших рубцов.

– Теперь понимаю, чем ты недоволен, – отозвалась я, напустив в голос иронии.

В ответ он рассмеялся, будто мы лучшие друзья.

– Знаю, знаю… – Он накинул рубашку, и вдруг как по волшебству улыбка пропала, а в голос прозвучала смертельная скука. – Я знаю, какой.

План готов. Он решился и показал на своем голом ребре небольшой шрам.

– Этот мой любимый. С него начнем, мисс Айрленд.

Я застыла, а Стивен Роджерс принялся невыносимо медленно застегивать пуговицу за пуговицей. И с каждой секундой мой живот взрывался болью, но я не показывала страха.

– Ты должна была догадаться, что это мой первый шрам. А хочешь, расскажу, как это случилось? Нет, ты только послушай. На следующий день после заключения на меня напали во время обеда. Я даже не понял, что случилось, а уже получил первый шрам. Чуть не истек кровью… И когда я лежал в лазарете, то понял, кто будет моей следующей… моей последней жертвой… Кая Айрленд.

Стивен разделался с пуговицами и склонил голову, словно желая взглянуть на меня под другим углом. Увиденное ему понравилось, он поднял голову к потолку и весело рассмеялся, а затем, успокоившись, скользнул к столу, к которому я была прикована.

На его щеках все еще были веселые ямочки, и я вспомнила слова Лили. До того, как он убил ее, она всегда говорила, что ямочки «это так мило, особенно у таких красивых парней, как наш учитель литературы».

Мерзкое он чудовище.

Меня опять пронзило предчувствие скорой боли. Я должна вспомнить волшебное место.

Я не помню. Я не знаю. У меня нет такого места, где я могла бы спрятаться.

Я вдохнула и выдохнула, а Стивен уже взял нож. Сталь случайно коснулась моей ноги, вызывая внутреннюю дрожь во всем теле, и я сжала зубы. До скрипа, до боли в челюсти. Только бы не начать умолять о спасении.

Этого не будет.

Один, два, три – считала я в уме, стараясь не прикрывать веки. Я все еще не зажмуривалась, видела на его лице сосредоточенность, видела в глазах алчное желание причинить мне боль, видела, что губы плотно сжались.

Хочет себя сдержать, но не может.

– Какая… красивая кожа… – выдохнул он сквозь стиснутые зубы. Не мог оторвать от меня взгляда, едва сдерживался, чтобы не порезать мои запястья. Не сдержался. Коснулся острием ножа кожи над ребром, задумчиво пробормотал:

– Интересно…

Мы встретились глазами. Я почувствовала во рту кровь – так сильно прикусила внутреннюю часть щеки. Челюсть заболела сильнее, а руки и ноги свело от безысходности. Стивен что-то шепнул. Я не сразу разобрала, лишь спустя секунду:

– Интересно, ты тоже не поймешь, что случилось? — А затем услышала дикий вопль, и вместе с ним ворвалась адская боль. Она прокатилась по телу от головы к ногам. Рот наполнился кровью. Весь мир наполнился кровью. Горячей и черной. Не осталось ничего, кроме дьявольской черноты, которая вспыхивала огненными искрами.

Через тысячу лет мой крик развеялся, и его место занял заливистый смех.

– Ты тоже в тюрьме, мисс Айрленд, – сквозь кровавую пелену услышала я ласковый голос. Затем отвратительное дыхание обожгло волосы у моего виска. – И ты никуда не сбежишь из этой клетки.

Я открыла глаза и села на постели, щелкнула светильником, долгим взглядом посмотрела на яркий свет, бьющий в глаза, зажмурилась и задержала дыхание. Мышцы живота все еще были напряжены, ожидая удара, руки сжаты в кулаки.

Десять секунд, пятнадцать, двадцать, тридцать… — даже спустя минуту свет из прошлого пробивался под веки. Он выбрался прямиком из ночного кошмара – оттуда, где Стивен Роджерс разорвал мое тело на части, а затем сшил.

Я не хотела вдыхать этот запах. Он повсюду. Пахнет соломой и пылью, сыростью и ржавчиной. Пахнет моей кровью.

Я сделала порывистый вдох. Перед глазами поплыли круги. Головокружение потянуло меня с кровати на пол, и я ударилась коленями, когда свалилась вниз. Дотянулась до куртки, висящей на спинке стула, и достала из кармана таблетки. Проглотила одну. Было невыносимо видеть, как дрожат запястья. Время спустя это прекратилось. Я поднялась на ноги и, пошатываясь, подошла к окну. Распахнув его настежь, я задохнулась от порыва ветра, ударившего в лицо, потом перегнулась через подоконник и свесила голову вниз.

Головокружение все не проходило, тошнота усилилась.

В темноте я абсолютно ничего не видела. Волосы разметались в разные стороны, спутались, закрыли лицо.

Кая, ты дома.

Я дома. Я дома. Я в безопасности.

Я жива. Я дома. Я в безопасности.

Запах крови исчез. Ветер обжигал, заползал за шиворот. Так хорошо. Хорошо, что я не в клетке. Я не в клетке, я дома.

Ветер проник в комнату и пересчитал страницы книги по торакальной хирургии. Шелест привел меня в чувство. Оказывается, мое тело остыло. Заледенело, превратилось в сосульку. Я поежилась, но не спешила возвращаться назад – вдруг там Стивен. Вдруг он смотрит на меня сквозь ржавые прутья и улыбается?

Я задам один вопрос, – вдруг зазвучал голос Ноя вголове. – Ты сделала татуировку, чтобы нечто забыть или запомнить?

Я сжала пальцами переносицу и приказала себе успокоиться, но в темноту все равно сорвалась тяжелая слезинка. Здесь только ванна поможет. Да. Отец часто заставлял меня принимать холодный душ, потому что «в академии ты и не такое будешь делать».

Ну я и ничтожество. Постоянно пытаюсь протащить в настоящее прошлые привычки. А ведь больше ничего нет. Да и меня тоже нет.

Подведя такой итог, я выпрямилась и обернулась. И в изумлении замерла, потому что у двери в комнату в той же позе, что и я, застыл Аспен. Кажется, он думал, что я хочу выпрыгнуть в окно.

Я не могла поверить, что он здесь, что пришел после того, как был в доме Кингов, что пришел после того, как я убедила мадам Чонг не звонить в полицию, что пришел после того, как я заставила испуганную женщину поверить в то, что она ошиблась. Но он действительно здесь – смущенно переступил с ноги на ногу и спросил:

– Что ты делаешь, Айрленд?

Меня передернуло, все тело покрылось мурашками. Сквозняк гулял по особняку.

Аспен вошел в комнату и прикрыл дверь. Он знает даже это, – резануло осознание. Аспен знает обо мне все. А я не знаю о нем ничего.

– Что с лицом? Я думал, мы все выяснили.

– Да, – подтвердила я, скрещивая руки на груди. – Я кое-что выяснила. Ты лжец.

– Что за… – Он изобразил удивление. – О чем ты говоришь?

Я представила, сколько времени все это займет – мои обвинения, его объяснения, и подошла к кровати.

– Забудь. – Я присела на постель, убрала волосы с лица и посмотрела на Аспена. Он выглядел ошарашенным и напряженным одновременно, будто не знал, что делать. Выходит, я опять его удивила. – И как ты вновь прошел мимо Ноя?

– Ной? – опешил он. – Какой Ной? Это ваш пес?

Я не успела ответить, потому что Аспен покачал головой и стремительно подошел ко мне. Присел на корточки передо мной и схватил за здоровую руку. Я напряглась.

– Что ты опять делаешь?

– Послушай… просто послушай. Мне нужна твоя помощь.

Вновь слова из прошлого.

Я выдернула руку, вскакивая на ноги. Он тоже поднялся.

– Уходи. Пока я сама тебя не вышвырнула, катись.

– Да что ты можешь сделать, у тебя же… – Сарказм в его голосе сменился мольбой: – Кая. Мне нужна помощь. Правда нужна… Это не… Я не могу рассказать, это личное.

Я рассмеялась.

– Личное дело? Такое же личное, как мое, но куда ты, тем не менее, сунул свой нос? Дело, с которым я пришла бы к тебе и обвинила в нескольких смертях, – твое личное?!

Аспен сжал челюсть, пока я задавала свои ядовитые вопросы. Он не отвечал, даже когда я закончила. Смотрел на меня, будто я предательница, будто я махом разрушила его мечты и надежды.

Я раздраженно прошла к двери и распахнула ее настежь.

Пусть проваливает.

От злости в моих висках застучала кровь, я с силой сжала кулаки. Широко открыла глаза, почувствовав, что комната начинает кружиться, но тут все прекратилось, когда Аспен опустился на край моей кровати и посмотрел в пол, явно не намереваясь уходить.

Я ждала. Пока Аспен молчал, я пыталась понять, что чувствую. Злюсь ли я на него? Или на самом деле на себя? А может, на прошлое, которое вырвалось на свободу? Или на все разом?

Я слишком устала, чтобы анализировать это. Нужно прогнать Аспена и вернуться в постель. Я решила ему помочь:

– Это связано с доктором Сивер? Я нашла в ее кабинете твою фотографию.

– Что?! – вспыхнул Аспен. – Нет… Это не… Это Альма. – Он смущенно посмотрел на меня и пояснил: – Моя старшая сестра. До сегодняшней ночи я и понятия не имел, что она в Эттон-Крик. Она была в Венеции. На самом деле я консультируюсь у доктора Андерсон… Не имеет значения.

Я скрестила руки на груди в демонстративном ожидании, Аспен перестал бормотать и вздохнул. Втянул губы, через несколько секунд выдохнул.

– Это… это личное, понимаешь? Об этом никто не должен знать.

Он спросил, понимаю ли я? Понимаю ли я, что между ним и доктором Андерсон были секреты? Джорджи была моим секретом. Тем секретом, который я не хотела обсуждать с кем попало. И я не заставляю Аспена говорить, не заставляю его открываться. Он может встать и уйти в любой момент. Но он сидел, не шелохнувшись, даже не дышал. Не смотрел на меня.

– Доктор Андерсон мой лечащий врач.

Я наглухо закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, чтобы помнить, что выход в сантиметре от меня.

Аспен смотрел на светильник. Может, тоже видит свет из прошлого, а может, подбирает нужные слова, чтобы все доходчиво объяснить. Его лицо было задумчивым и потерянным.

– Я провел в лечебнице для душевнобольных четыре года, – внезапно произнес он. Так внезапно, что до меня не сразу дошел смысл сказанных им слов. – Я оказался там по вине Патриции – это… моя мать.

Так. Он ведь не думает, что я вдруг разжалоблюсь? Ну нет. И все же надо как-то отреагировать, проявить участие…

Замешкавшись, я переступила с ноги на ногу и приблизилась к письменному столу. Мои шаги были невесомыми, но я все равно услышала скрип старых половиц из-под ковра. Остановившись напротив Аспена, я спросила:

– Ну и что тебе нужно от меня?

Он поднял голову, и, о ужас, у него блестели глаза, хотя плакать он явно не собирался.

– Я же сказал: помощь. Прояви на лице хоть какие-то эмоции. – Я подняла брови, и он продолжил более спокойным тоном: – Мне нужна твоя помощь. Кое-что… кое-что произошло. Нет, происходит прямо сейчас. И я думаю, что ты можешь помочь.

Мне не хотелось ему помогать, и Аспен это чувствовал. Поэтому он осторожничал, выжидал и тщательно подбирал слова. А я, несмотря на все еще пульсирующую боль над челюстью, заинтересовалась.

– Это все… очень сложно. Боюсь, ты не поверишь.

– Тогда почему бы тебе не встать и не уйти?

Он мрачно нахмурился, видимо, думая, что я попадусь на уловку.

– Потому что ты имеешь к этому отношение. Сьюзен умерла, и она была не первой и не последней. И если ты не поможешь мне, это произойдет вновь.

Я замерла, никак не ожидая, что он заговорит о Сьюзен. Я думала, он пришел рассказать о психушке. Об инопланетянах. Жертвенных ритуалах в лесах Эттон-Крик. О чем угодно, только не о Сьюзен.

Но его слова всколыхнули в памяти наш разговор в кафе «Шерри». Кажется, с тех пор прошло сто лет. Он тогда сказал, что знает, что Сьюзен грозит опасность. Признался, что отправил репортеру анонимную записку, и пообещал, что расскажет обо всем после. Если я помогу спасти Сьюзен.

– В чем был секрет? – спросила я, нетерпеливо скрестив руки на груди.

– Что? – Аспен испуганно вздрогнул и посмотрел на меня, как потерянный щенок, которого собираются вышвырнуть на улицу как раз тогда, когда накормили и показали, что есть и другая жизнь, не бродяжническая.

– В тот день ты сказал, что у тебя есть секрет, и попросил защитить Сьюзен. Откуда ты знал, что ей грозит опасность? В тот день она упомянула, что иногда ты ведешь себя странно. Так что она имела в виду?

– Она сказала это, чтобы ты перестала задавать вопросы, – отмахнулся Аспен. Он посмотрел куда-то за мое плечо в сторону окна, явно избегая моего взгляда. Я без энтузиазма проворчала:

– И ты снова просишь помочь и при этом хочешь, чтобы я ни о чем не расспрашивала.

– Нет, на этот раз я все расскажу.

– Ну так говори, – бесцеремонно отрезала я. – Почему ты не пошел в полицию? Ты должен был сказать им о своих…

– Ты думаешь, я не был в полиции? – резко и громко перебил он, удивив меня. – Ради Сьюзен я был готов на все, я мог пойти куда угодно и сделать что угодно! Я готов был выставить себя полным дураком. Но они мне не поверили. Ни раньше, ни сейчас. Это из-за них Сьюзен умерла. Слушай, Айрленд. – Он вздохнул, затем приглушенным тоном начал заново: – Уже сейчас он рыщет. Дожидается момента. Следит. Предвкушает убийство.

– И кто он? Кто он, ты знаешь? Ты поэтому сбежал из дома Майи – потому что видел его?!

– Стой, что?.. – Он в замешательстве качнулся назад, глядя на меня снизу-вверх. – Ты знаешь, что я был в доме Майи в тот вечер?.. Впрочем, не имеет значения. Я не знаю, кто он. Но я знаю, кого он хочет убить. Сначала он следил за Майей. Я знал, что она будет первой. И я пришел к ней домой, чтобы предупредить ее и Ричарда. Но было уже поздно. – Я выпрямилась. Аспен не убийца. Не может им быть, просто нет. Я бы скорее поверила, что это Ной по ночам превращается из домохозяйки в маньяка и шастает по Эттон-Крик. Видимо, вопросы отразились на моем лице, потому что Аспен со вздохом ответил: – Я вижу их.

Прошла минута, а он так ничего и не сказал. Я тоже молчала. Ослышалась, наверное.

– Я вижу их его глазами.

– Кого?

– Его жертв. Я вижу их его глазами. – Опять вешает мне лапшу на уши. Аспен вновь прочел мои мысли и со смешком сказал: – Ты, наверное, думаешь, что я спятил. Это правда. И то, что я спятил, и то, что я их вижу. Собственными глазами. Точнее, его глазами. Я словно в его теле в этот момент, понимаешь? – сбивчиво спросил он. Я не понимала. – Я в его теле, когда он следит за ними. Когда убивает. Я видел убийство Майи заранее – до того, как это случилось.

Я погрузилась в размышления.

– …И со Сьюзен. Я попытался. Просил ее не выходить из дома, переехать ко мне.

– Нет, ты ошибаешься.

– Я знал, что ты не поверишь.

– Дело не в Сьюзен и не в Майе. Да, они похожи. Дело в их отцах. – Я отделилась от стола и шагнула к двери, задумчиво продолжая: – Подумай сам: кроме этого между ними не было ничего общего. Только родители. Мадам Чонг говорит, что Майя иногда даже ночевала у нее из-за отца. Так что все дело в них.

– Тогда почему все это случилось со Сьюзен? – Аспен крутил головой, следя за мной. Я снова облокотилась о письменный стол и скрестила руки на груди.

– Не знаю. Девушки не были его целью.

– Прекрати, – попросил он, и на секунду мы встретились взглядами. – Прекрати говорить так, будто они просто какие-то незнакомки. Мы их знали. А со Сьюзен ты даже вроде как подружилась.

Я прикусила нижнюю губу, подавив желание рявкнуть, что я не бесчувственное животное, каким он меня считает. Аспена бы это впечатлило. Прокрутив в голове следующий вопрос и мысленно подобрав нужный тон голоса, я прочистила горло и спросила:

– А сейчас… за кем он следит?

Опять повисло молчание, ставшее для этой пустой комнаты привычным. Она пуста, даже когда внутри нахожусь я. Даже когда я не одна, а с Аспеном.

– Скалларк.

– Кто? – удивилась я.

– Скалларк!

Я опустила руки, почувствовав, что они больше мне не подчиняются.

Я обдумала слова Аспена. Вспомнила Скалларк: ее улыбчивое лицо, а иногда раздраженное и печальное – когда она понимала, что против меня настроено большинство студентов. Вспомнила ее хмурый взгляд, направленный на Крэйга и Аспена, когда они принимались говорить о том, чего она не понимала.

– Он увидел ее у кабинета психолога.

– Я видела ее вчера на седьмом этаже, – вставила я, припомнив вчерашний ужасный день и вежливое выражение лица доктора Сивер. И Скалларк: потерянную девушку, выходящую из ее кабинета, как из камеры пыток. Мое дыхание участилось.

– ЭЙ, Я ЗДЕСЬ! – громко оповестил Аспен, и я отшатнулась от него, сжав кулаки. Едва не врезала ему. Он заметил это, опустив взгляд на мои руки, и нахмурился. Отошел в сторону, пристально изучая меня. – Да что с тобой?

– Ничего, – ответила я, выпрямляясь. Аспен сделал еще шаг назад.

– Я спросил, в чем она была.

– Кто?

– Айрленд, приди, наконец, в себя!

– Хватит орать.

– Да я не…

– Если продолжишь – прибежит Ной.

Я забыла добавить, что в случае борьбы Ной будет закидывать его булками и мариновать в меду, но Аспену было достаточно этой короткой фразы.

– Ладно. В чем была Скалларк? Вчера, когда ты увидела ее у Альмы, она была в коричневой юбке? На ней была коричневая юбка? Такая, ниже колена? – изобразил он ребром ладони длину на своей ноге. Я решила, что Аспен думает, что я не в себе. Я уже и сама не знаю. Сказываются усталость, недосыпание.

Аспен сказал, что Скалларк может умереть.

Я вновь вспомнила ее: родинку на щеке, фиолетовую тушь на ресницах, вьющиеся волосы, саркастичный тон и закатывание глаз на комментарии доктора Корригана.

– Айрленд?

– Да. Наверное, да, была.

Он отшатнулся, зарываясь пальцами в волосы. Надавил ладонями на глаза.

– Он увидел ее вчера у кабинета. Он подслушивал ее разговор с Альмой… и следил за ней сегодня, а ты…

– А я была у мадам Чонг.

– Я не это имел в виду. – Он укоризненно посмотрел на меня. – Я не думаю, что это ты.

Ну да. Я знаю, о чем он думает, и он знает, что я знаю. Он подозревает всех и каждого, и мне все равно. Я бы… я бы тоже подозревала. Я вновь вынырнула из размышлений. Это становилось все труднее и труднее – оставаться в сознании. Хотелось вернуться в постель и обо всем забыть. Хоть на минутку.

– Так и что ты хочешь сделать? – напрямую спросила я, решив покончить со всем чем быстрее, тем лучше. – Нет, что ты хочешь от меня? Как ты хочешь защитить Скалларк? Ты думаешь, она поверит в то, что ты рассказал мне?

Я бы тоже не поверила, если бы не мистическая связь с Ледой Стивенсон.

– Просто подружись с ней, а я тем временем буду следить за видениями. Когда узнаю дату ее смерти, тогда мы все ей расскажем. А если не удастся убедить, тогда просто спрячем ее, и дело с концом. Хорошо бы, если она все выслушает.

– Я думаю, нам стоит пойти в полицию.

Это «мы» очень гармонично вписалось в ситуацию. Полчаса назад мы с Аспеном были порознь, а теперь уже «мы». И я даже не почувствовала дискомфорта, когда он связал нас одним словом, а наоборот, подхватила эстафету.

Аспен скрестил руки, выражение его лица стало еще мрачнее.

– Ты серьезно? Собираешься это сделать после того, как они тебя мучили? После того, как подозревали? – И прежде чем я вставила хоть словечко, он решительно оборвал: – Нет. Никто из нас туда не пойдет. Я устал чувствовать себя идиотом. Однажды я сделал ошибку, попросил их о помощи и в награду провел в психушке четыре года, спасибо, больше не надо, – с сарказмом закончил он, усмехнувшись. Его взгляд затуманился, затем он опять хмыкнул, видимо, вспомнив что-то.

– Расскажи, – попросила я. Не знаю зачем. Почему-то подумалось, что если не спрошу, он взорвется. Аспен удивленно уставился на меня.

– Ты серьезно? – вкрадчиво спросил он на этот раз. Я кивнула, и он, замявшись, пробормотал: – Мне казалось… Ладно, забудь.

«Вновь он думает, что я бесчувственное чудовище», – решила я, но притворилась, что не заметила. Аспен поудобнее уселся на мою кровать, уперся локтями в колени и спрятал лицо в ладонях. Он сидел так несколько секунд, пока я нависала над ним со скрещенными руками, потом зарылся пальцами в волосы и произнес:

– Если тебе интересно, почему это происходит… – он вздохнул, – я не знаю. Нет ни снов, ни отдыха – ничего. Я видел каких-то людей всю свою жизнь, сколько себя помню, а потом Патриции надоел чокнутый сынок с его закидонами, и она отправила меня к своим родителям. – Аспен выпрямился, сделав странное движение руками, будто пытался изобразить фейерверк. – Ничего, конечно, не поменялось. Все стало только хуже, вплоть до того, пока я не увидел мертвых ребят в мусорном баке.

– Тогда ты пошел в полицию.

– Да. Пришел и как дурак все им выложил. И до восемнадцати сидел в психушке.

– Больше они не могли тебя держать, – понимающе кивнула я. Аспен лишь поджал губы. Я была права: ему нужно было выговориться. Он же просто парень, просто человек, который не должен был все это испытывать.

Закончил Аспен голосом, не терпящим возражений:

– Мы никуда не пойдем. Сидя там, я никому не помог. Ты тоже не поможешь.

– Сьюзен все знала, – невпопад сказала я.

– Да если бы не она, я бы умер. – Перед глазами всплыло лицо Леды Стивенсон. А какая у нее причина покончить с собой? – Ну что, теперь ты мне поможешь? – с вызовом спросил Аспен. Я отстранилась от стола, забыв о том, что малейшее движение причиняет боль. Тянет в кровать. Хочется упасть лицом в подушку. – Айрленд, ты поможешь мне со Скалларк? – Аспен повторил вопрос громче, решив, что я теряю связь с реальностью. – Ведь у вас, у девушек… могут быть свои секреты… всякие штуки. Ты можешь с ней подружиться. А я пока придумаю, что делать, как защитить ее.

Я не хотела медлить, хотела четко сказать «да», но опустила взгляд. Дело не в том, что я боюсь за себя – я боюсь за нее. Я боюсь, что если не спасу Скалларк, если проиграю и в этот раз, то чувство вины меня убьет. После Джорджи, мамы, Сьюзен я не вынесу этого.

– Ну так что? – надавил Аспен, переступив с ноги на ногу.

– Да, – наконец сказала я, – конечно, да.

Аспен кивнул с таким видом, будто даже не сомневался, что я соглашусь. Выходит, только я одна вечно сомневаюсь, сдаю назад под напором нерешительности.

Больше мы не говорили. Аспен видел, что мне плохо, он и сам подустал; его улыбка была скупой, взгляд спокойным. В нем читалось облегчение и еще что-то странное, о чем я не хотела думать. Мы неторопливо вышли из комнаты. Я вновь вспомнила о том, что он каким-то образом проник в дом, но не успела спросить, как именно – по лестнице на второй этаж поднимался Ной.

Сначала показалась его светлая голова, затем туловище. Халат в черно-бордовую вертикальную полоску, как из старых кинофильмов про степенных джентльменов с сигарой в одной руке и виски в другой, серые штаны и черная футболка. В руке – огромный пакет с разноцветным драже.

Когда Ной ступил на пол, Аспен замер. Ной тоже замер. Он несколько раз непонимающе моргнул, будто думал, что ночной гость ему привиделся, затем направился к нам.

Я открыла рот, собираясь представить их друг другу, объяснить, что забыл у него дома мой университетский приятель, но тут Ной протянул руку с пакетом, в котором были конфеты, и спросил:

– Хотите?

Он был немного выше Аспена и, конечно, выше меня. Выглядел смешно в своих дурацких тапках и с взлохмаченными волосами, да еще и с конфетами.

– Аспен, – вмешалась я до того, как случилось непоправимое, – это и есть Ной. Брат Дориана.

– Ну да, – кивнул он, будто я уже рассказывала ему о Ное Харрингтоне раньше и точно упоминала, что мы живем в одном доме. Аспен как-то гаденько улыбнулся, стрельнув в меня взглядом. – Значит, Ной. – Он пожал его свободную от пакета руку. – Меня зовут Аспен.

– Я знаю, что… – начал было объяснять Ной, но я поспешно воскликнула, что нам с Аспеном пора, схватила его под локоть и потащила по коридору. Я только мельком бросила взгляд за плечо и увидела, что Ной улыбается во весь рот. По моей спине поползли мурашки.

Аспен затормозил у входной двери. Теперь, когда Ной был наверху, я почувствовала себя в безопасности и услышала, как Аспен тихо посмеивается.

– Ну что еще? – разозлилась я.

– Что еще? – выразительно переспросил Аспен, уставившись на меня во все глаза. – Кто этот парень? Откуда он знал, как меня зовут? Странный он какой-то.

Я прокашлялась и пояснила:

– Я ему рассказала о тебе. И вовсе он не странный.

– Так значит это – Ной? Я и не знал, что у тебя есть парень, Айрленд. Ты полна сюрпризов. Ну ладно, хватит. Хватит так смотреть. Только не говори, что не смотришь, когда смотришь… ну что ж. – Он прекратил улыбаться. Взгляд мгновенно, за одну секунду стал серьезным. – Спокойной ночи, Айрленд.

– Спокойной ночи.

Я закрыла дверь и еще несколько секунд смотрела на облупившуюся в нескольких местах коричневую краску. Перед глазами все еще стояло лицо Аспена. Сначала улыбчивое, а затем грустное. Вот так он и живет: с тех пор, как осознал, что видит незнакомых людей вместо снов, лишь притворяется, что наслаждается жизнью. А может, просто смирился и действительно наслаждается.

Пока я стояла у двери, размышляя, прошло несколько минут. Я слышала, как мимо проплыл Ной – направлялся на кухню за новой дозой сладостей. Он что-то пробормотал о ночных посетителях и исчез. Я, как марионетка на ниточках, потянулась следом.

Может, и мне нужно подкрепиться сладостями? Или я просто хочу поговорить. Потому что Ной лучше сладостей. Невероятным образом он заставляет меня чувствовать себя лучше, заставляет забыть о неприятностях, он словно солнце. Странно, что я так подумала – солнце.

Да уж, солнце. Ест мед прямо из банки. Зачерпывает ложкой и отправляет в рот, даже не морщась. Гадость.

– Что с лицом? – спросил он, и я саркастично осведомилась:

– Неужели ты все еще не прочел мои мысли?

– Ой. – Ной капнул на футболку, выглядывающую из-под халата, и раздраженно посмотрел на меня, будто это я была виновата. Я не отреагировала. Медленно прошла к столу и опустилась напротив. Мне нужно было просто поговорить. О чем угодно.

– Кстати, я говорила с детективом Гаррисоном, – сказала я, и Ной с интересом кивнул. Подтянул к груди колено и съел еще ложку меда.

– Очень странно, что он не упомянул, что у детектива Харрингтона было двое сыновей. Он говорил лишь о Дориане.

– А что поделать, – с притворным сожалением пробормотал Ной в ответ, – я не был желанным ребенком.

– Кто бы мог подумать.

Я поджала губы, придумывая новый план, как разузнать что-нибудь полезное, когда Ной резким движением руки отодвинул от себя банку и наклонился ко мне. Я увидела сквозь футболку его белоснежную грудь с выпирающими ключицами.

– Прекрати таращиться на мое тело, – буркнул он, оттягивая футболку и, до того как я возмутилась, продолжил: – Я хочу обратить твое внимание на то, что в последнее время ты чрезвычайно болтлива.

– Что это значит? – И я не таращилась на его тело.

– Ты стала эмоциональнее. Это радует, но не в три ночи. Можешь с этим что-то сделать? – спросил он.

Конечно же, Ной должен был заметить, что я постоянно ищу с ним встречи. Но что я должна сделать? Я встала и подошла к чайнику. Поставила его на плиту, хотя пить чай не собиралась. Точно не в три ночи. Немного подумав, ответила:

– Хорошо.

Я оглянулась и встретилась с долгим оценивающим взглядом. На мгновение между бровей Ноя появилась морщинка, но затем исчезла. Он облизнул нижнюю губу и понимающе протянул:

– Да… ты доверяешь мне.

С чего он сделал такой вывод?

– Нет, – пришла моя очередь хмуриться, – просто хочу предупредить: я все узнаю.

– Я уже понял, что у тебя талант лезть не в свои дела. – Он улыбнулся, явно не заинтересованный в продолжении разговора. Его даже не волнует, что именно я собираюсь узнать. Он просто сидит на стуле, прижав одно колено к груди, склоняется над столом, чтобы набрать ложку меда, сверлит взглядом журнальную страницу. На ней была изображена девушка в белой шубе. Видимо, интересная статья.

Ну почему Ной так спокоен?

– Да потому, что мне все равно, что ты думаешь, – меланхолично отозвался он на мой мысленный вопрос. Я сглотнула, разнервничавшись. Хоть я и привыкла к его фокусам, но все равно это ненормально – отвечать на вопрос, который даже не был озвучен. Заставляет задуматься, сколько информации Ной узнает от меня против моей воли.

Стоило мне подумать об этом, как наши взгляды встретились.

– Я очень долго ждал, когда же до тебя наконец дойдет, – произнес Ной с расстановкой. – Есть вещи, которые ты должна понять сама, но так уж и быть, если до тебя не доходит, я объясню. Во-первых, даже если я не брат Дориана, тебя это не касается. Не трать время на то, что не имеет к тебе никакого отношения. Абсолютно никакого. Во-вторых, и я устал это повторять, но для тебя сделаю еще раз: Леда Стивенсон. Это она должна тебя заботить. Ни я, ни Дориан, ни Аспен, ни даже Дэйзи Келли. Только Леда Стивенсон.

Не знаю, что меня поразило больше – то, как Ной в очередной раз превратился в волшебного оракула, что говорил со мной как с ребенком, или что упомянул имя Дэйзи Келли.

– Что ж. – Не увидев никакого сопротивления с моей стороны, Ной на мгновение растерянно поджал губы. – Ладно. Дам подсказку.

Я нетерпеливо прыгнула за стол, настраиваясь на волну Ноя Харрингтона – человека, который все знает, но не говорит.

– Какую подсказку? – с благоговением спросила я.

Ной опустил ногу на пол и наклонился ко мне. Я привстала навстречу, перенеся вес тела на локти. От запахов меда и фруктов меня не передернуло, как прежде. Я и думать забыла про повязку на руке.

На мою шею легла его ладонь, неожиданно теплая и мягкая, а затем Ной притянул мою голову к себе и зашептал на ухо, будто нас могли подслушать:

– Есть кое-что… секрет… – От его прикосновения по телу поползли мурашки, а ноги стали ватными.

Отчего-то стало сложно сосредоточиться. Его горячий голос прямо обжигал ухо, а прямо перед глазами была растянутая футболка, будто снятая с чужого плеча.

– Ну? – поторопила я.

– Леда Стивенсон тоже связана со всем этим. – Я резко отстранилась, уловив на лице Ноя выражение триумфа. Он медленно опустил руку и тихо добавил: – Не веришь?

Мы сели на стулья. Я молча изучала глаза Ноя, длинные ресницы и уголки губ.

– Верю.

– Вот и хорошо, солнышко. – Он уже не скрывал улыбку. Похлопал меня по плечу, словно старого приятеля, и снисходительно произнес: – Иди давай спать, а завтра принимайся, наконец, за работу, и хватит уже валять дурака.

Глава XIV

Клетка

Я проспала двенадцать часов, ни разу не проснувшись. Организм был так истощен, что даже после пробуждения я некоторое время лежала в постели, не в силах пошевелиться. Ноги и руки словно отсутствовали, зато голова тяжелым камнем тянула шею к подушке.

Ной знает о Дэйзи Келли.

Я вспомнила его лицо, когда он это произнес. Словно все очевидно: что он не брат Дориана, что Леда Стивенсон со всем связана… Он пытается подтолкнуть меня к ней? Хочет заставить следовать своему плану? Какой он – план? Почему я должна в нем участвовать? Почему Ной заставляет?

Я выбралась из постели и, будто на ходулях, двинулась к ванной комнате и забралась под горячую воду. Через несколько минут в голове прояснилось. Теперь пришла очередь подумать о том, как незаметно выскользнуть из дома, чтобы Ной не успел прочесть лекцию о Леде Стивенсон. Хотя он прав. Я должна с ней разобраться, иначе буду умирать до конца своих дней, как бы странно это ни звучало.

Ночью он напоследок дал мне краткие указания:

– Ты должна проникнуть к ней в душу. – Он говорил это с таким видом, будто всю жизнь мечтал сказать эти слова. – Ты должна ее понять, Кая, понять, что именно подталкивает ее на самоубийство, узнать, что ею руководит. Она должна начать тебе доверять. Сделай для этого то же, что и всегда: заставь, припугни, надави… шучу. Ты достаточно напугала ее. – Ной перестал по-дурацки улыбаться и добавил: – Леда начнет доверять тебе лишь тогда, когда ты снимешь свою маску высокомерия и покажешь, что ты тоже человек.

– А сейчас я, по-твоему, кто?

– По-моему – прекрасная кареглазая брюнетка с искренней улыбкой и классной фигурой. Но Леда, готов спорить на свою непочатую банку меда в чулане, видит тебя несколько иначе. Хм…

– Что?

– Она чувствует твой не терпящий ошибок характер и знает, что ты человек, от которого сложно добиться сочувствия.

– И откуда она об этом знает?

Вместо ответа Ной одарил меня красноречивым взглядом.

Я не хочу, чтобы он снова так смотрел. Поэтому нужно скорее уйти.

Полностью проснувшись, я закуталась в полотенце и вышла из ванной. Проверила мобильник. Ни одного пропущенного. Даже мадам Чонг не звонила. Что очень кстати, потому что оба раза, которые я была у нее в гостях, не закончились ничем хорошим, и мне пришлось притворяться терпеливым человеком. А может, в этом кроется ответ? Может, этого мне не хватает – терпения? Ни в случае с мадам Чонг, ни в случае с Ледой Стивенсон, ни даже в случае с Ноем.

– Куда-то собираешься? – Я резко развернулась, прижимая обе руки к груди. На пороге комнаты стоял Ной, облокотившись о дверной косяк. – И почему ты не закрываешь дверь?

Снова этот дурацкий вопрос.

Я расправила руки по швам, категорично ответив:

– Ты знаешь, почему я не закрываю дверь, и знаешь, куда я собираюсь.

Ной задумчиво кивнул, выпрямился и медленно подошел ко мне, не вынимая руки из карманов. Не знаю почему, но с каждым его шагом мое сердце билось быстрее.

– Да, думаю, тебе это нужно.

– Что нужно? – уточнила я, нахмурившись. Я сделала вид, что не поняла, о чем Ной говорит. Думала, он не станет произносить это вслух и уйдет на кухню есть мед или печь печенье, но он произнес:

– Тебе нужно проведать Сьюзен, – заговорил он так тихо, словно думал, что если заговорит громче, то спугнет меня. Взгляд голубых глаз вновь стал мягким, а мои щеки обожгло румянцем. – Если попрощаешься, станет легче. Обещаю.

Как будто он вправе обещать это, – раздраженно подумала я, но кивнула, сказав:

– Надеюсь, ты прав.

На кладбище было тихо. Даже птицы, сидящие на обнаженных ветвях деревьев, не смели нарушить покой мертвых. И мне так спокойнее – что здесь никого нет, что на пути не повстречался даже местный сторож. От одной только мысли о том, что кто-то меня здесь увидит, становилось дурно. Это единственное, что меня больно ранит – когда люди подумают, будто я пришла доказать, что не убийца. А если они увидят меня и станут кричать, брызжа слюной, что я не имею права находиться на могиле девушки, которую убила?

У меня паранойя, все не так. Я пришла по своей воле, а не для того, чтобы что-то доказать. Как и сказал Ной, возможно, мне станет легче, если я попрощаюсь со Сьюзен. Странно, но сейчас я чувствую себя с ней связанной. Чувствую себя ближе, чем когда она была жива, словно у нас со Сьюзен появился какой-то общий секрет, которого, кроме нас, никто не знает.

Ее могила была еще совсем свежей, как и могила моей мамы, как и до этого могила моего отца, и до этого могила моей сестры Джорджи. Из-за них я бываю на кладбище слишком часто. Из-за них чувствую себя уютно среди надгробий. Раньше это была лишь моя семья – я приходила лишь к ним и ради них, теперь есть Сьюзен. Теперь я буду приходить к ней.

Я присела на кожаную куртку и подтянула ноги к груди. Говорить вслух было глупостью, ведь если это возможно, мертвые и мысленно смогут услышать живых. Склонила голову вниз, разглядывая черную подкладку куртки. Я не умею прощаться. Потому что они уходят слишком быстро, стремительно. Только я смотрю в их лица, и вот уже они мертвы. Были – и вот уже нет. Я ни с кем не успела попрощаться – ни с Джорджи, ни с родителями, теперь вот не знаю, что сказать Сьюзен.

Признать, что мне жаль? Что этого не должно было с ней произойти?

Она знает.

Станет ли мне легче, когда я вернусь домой? Станет легче, когда вернусь в университет и пройдусь по кампусу? Станет легче, когда замечу на себе косые взгляды однокурсников? Да не имеет значения. Я знаю лишь то, что этого не должно было случиться со Сьюзен. Не только с ней. Почему я не умерла? Почему? Почему? Я бы вновь стала частью своей семьи, если бы умерла. Частью мертвой семьи.

За спиной раздался хруст, и я испуганно вздрогнула и обернулась.

Ступая по пожелтевшей траве, ко мне приближался невысокий коренастый мужчина в старой шляпе. При каждом шаге он опирался на грабли, которые держал в загорелой крепкой руке. На вид ему было лет семьдесят. Значит, следит за новостями и точно меня узнал.

– Здравствуйте, я кладбищенский смотритель Генри Фокс. – Он сдвинул шляпу на затылок, чтобы лучше меня видеть. Я поднялась и протянула левую руку для рукопожатия, пытаясь не злиться из-за его настойчивого взгляда.

– Здравствуйте, мистер Фокс. – Рука мужчины была мозолистой, и шершавой, и очень большой по сравнению с моей. Почему-то подумалось, что сейчас, когда я не в форме и не ожидаю нападения, он мог бы с легкостью вывернуть мне руку.

Но тут он выпустил мою ладонь, обвел взглядом небо и как бы между прочим заметил:

– Ну и жаркий сегодня денек, правда?

Я без энтузиазма кивнула. Мужчина потоптался на месте, опираясь то одной, то другой рукой на грабли, затем заговорил о том, что интересовало его изначально:

– Да… ужасная история… Я так своей жене и сказал: «Это не единичный случай, Катерина, не единичный! Смотри, будет еще, как тогда». И действительно! Ужасная история, правда? – Он посмотрел на меня. Я никак не отреагировала на его реплику.

Позади меня Сьюзен. Она все слышит. Слышит, как беспечно отзывается Генри Фокс о ее смерти, слышит, с какой настойчивостью он пытается выведать у меня, как у очевидца, сочную историю.

– Это ведь ты ее нашла? – задал он вопрос напрямую, но тут же смутился, когда наши взгляды встретились. Он вновь переступил с ноги на ногу, почувствовав себя неуютно.

– Я была там все время, – сухо уточнила я. К сожалению, мой ответ не спугнул Генри Фокса, а даже наоборот. Он заинтересовался сильнее и еще ближе ступил ко мне.

– Ты поэтому пришла сюда? Чувствуешь вину за то, что выжила?

Меня на мгновение ослепила белая вспышка ярости, но я не подала виду, продолжая невозмутимо смотреть. Во взгляде этого мистера Фокса было столько алчного любопытства, что меня передернуло. Хотелось схватить старика за шкирку и подтащить к могиле Сьюзен. Хотелось рассказать, в каких страшных муках умерла эта юная девушка, как мне было больно, когда…

– До свидания, мистер Фокс, – вместо этого сказала я, склонилась и подняла куртку. На негнущихся ногах и не глядя по сторонам я направилась к воротам кладбища. Голос Генри Фокса, противный, насмешливый, преследовал меня по пятам:

– Мне было бы любопытно, почему одного человека, несмотря на ранения, он оставил в живых, а второго нет.

Я ничего не ответила, лишь набросила куртку на плечи.

Чувствуешь вину за то, что выжила?

Мои шаги были уверенными. Я пыталась унять боль в груди. Она лишь усилилась. После прощания со Сьюзен легче не стало. Ной солгал. Это не я должна была прощаться. Генри Фокс прав: я не должна была остаться в живых. Уже тогда, четыре года назад, я должна была умереть. Я, а не Джорджи. Тогда все было бы по-другому.

Леда Стивенсон.

Стоило мне приехать в УЭК, как я тут же увидела через ветровое стекло своей машины, когда парковалась, девушку-цыпленка. Она прижимала к груди книги и быстро перебирала ногами по направлению к административному корпусу.

Леда была быстрой.

Но я все равно быстрее.

Без долгих раздумий я выскочила из машины и, сделав несколько шагов, преградила Леде путь.

– На пару минут, – вкрадчиво сказала я. – Уделишь мне время?

Она застыла и сжалась от страха. Я вспомнила установку быть с ней добрее. Ведь она все та же: невинная девушка-цыпленок с тонкими ручками и ножками. Она выше меня на несколько сантиметров, но такая худая и угловатая, что, кажется, будто ниже. Ее взгляд забитого животного из-под белых бровей внезапно стал яростным.

– Мне с тобой не о чем говорить! – Она сделала шаг в сторону, собираясь обойти меня, но я удержала ее на месте, схватив за локоть. Мои пальцы почти сомкнулись вокруг ее руки, настолько она была худой. Леда уставилась на меня испуганными глазами, и я решила, что она завопит. Или ударит меня книгой. Но Леда не сделала ни того, ни другого. Выдернув руку, она презрительно выплюнула:

– Я никуда с тобой не пойду! Ты убийца!

Я ни капли не удивилась, поэтому невозмутимо, но со стальными нотками в голосе заявила:

– Пойдешь. Или я потащу тебя силой.

– Прекрати меня преследовать! Чего вы все от меня хотите?! ТЫ УБИЙЦА!

Совершенно неожиданно по ее щекам покатились слезы, а вокруг нас стали останавливаться другие студенты. Похоже, они собирались вызвать полицию кампуса, а может быть, просто снять нас на камеру.

– Прекрати вопить, – строго приказала я, но Леда лишь каркала в ответ, словно заведенная:

– Ты убийца! Ты убийца! – и пятилась от меня, отступая к лестнице, ведущей в корпус. Играет, что ли, на публику?

– А ты разве не убийца? – слова сорвались с моих губ прежде, чем я их обдумала. – Сколько раз ты пыталась убить себя?

– Не твое дело! – вспыхнула Леда. Она резко подалась назад, с визгом упала на асфальт и принялась бить по нему ладонями. – Тебя это не касается! Отстань от меня!

Я прикрыла веки и сделала вдох.

Леда Стивенсон продолжала вопить. Орала что есть мочи, а к ней даже никто не приблизился, чтобы помочь. Удивительные люди в Эттон-Крик. Им всем плевать на нее. А мне? Я начала сомневаться, зачем мне ее спасать. Стоит оставить все как есть. Ведь умирать пока еще не больно, а со временем, я уверена, привыкну. Я сделаю что угодно, чтобы не быть с ней связанной, потому что… она кошмар. Я не хочу признавать, но испытываю… ненависть к ней.

Внезапно кто-то оттолкнул меня и плюхнулся перед Ледой на колени. Та прекратила дикий визг, поэтому не только я, но и все вокруг услышали злой вопрос, адресованный мне:

– Что с тобой вообще такое?! – А затем меня пронзил взгляд Киры Джеймис-Ллойд. – Ты совсем рехнулась?! Возомнила себя Американским психопатом?!

Я молча наблюдала за разыгравшейся сценой, даже не собираясь как-нибудь оправдаться. Мне все равно никто не поверит, ведь это я преградила Леде Стивенсон путь, я схватила ее за локоть, я довела ее до белого каления. Я убийца.

Но Кира Джеймис-Ллойд ненавидит меня не поэтому. В ее взгляде было что-то еще, что-то такое, от чего становилось плохо. Она вырвалась из толпы наблюдателей не потому, что испугалась за Леду, ведь это просто смешно – она была в туалете и мутузила ее со всеми руками и ногами, – она ненавидит меня по другой причине.

Из задумчивости меня вывело прикосновение чужой ладони на спине. Слева встал Аспен, и хоть он и приобнял меня, будто защищая от толпы, смотрел он только на девушку на асфальте. Она держала в объятиях Леду, обессилевшую от собственных воплей.

– Кира, какого черта ты это сказала?

Значит, он все-таки услышал про психопата.

– Открой глаза, придурок, и посмотри, с кем ты сидишь за одним столом! – рявкнула Кира. Позабыв о Леде Стивенсон, она вскочила на ноги и унеслась на каблуках по аллее к общежитиям.

Аспен убрал руку, и мой мир тут же наполнился голосами, одним из которых был голос доктора Сивер:

– О боже, что с ней?! – Рыжеволосая женщина помогла Леде встать на ноги. Мы с Аспеном отошли в сторону, чтобы не мешать. – Леда, ты в порядке?! – Я продолжила с невозмутимым видом наблюдать за сценой. В голове всплыли слова Ноя: он сказал что-то о том, что Леда не ощущает сочувствия с моей стороны. Она чувствует мой жесткий характер. – Эй, вы, – доктор Сивер обратилась к кучке ребят, – быстро помогите. – Один парень выделился из толпы и, приблизившись, приобнял Леду, забирая ее из рук доктора Сивер. – Сейчас отведем ее в медпункт, – кратко бросила она. Тот кивнул и, подхватив девушку на руки, понес ее в сторону Первого медицинского павильона. Доктор Сивер задержалась; она повернулась ко мне с таким выражением лица, будто я была причиной конца света.

– Кая Айрленд.

– Альма, послушай… – начал Аспен с явным намерением защитить меня, но его сестра, словно бронебойная машина, двинулась следом за парнем и Ледой к Первому медицинскому павильону, не желая выслушивать объяснения. На ходу она сказала:

– Кая, после занятий ты должна быть в кабинете психолога. Не имеет значения, насколько это будет поздно.

– Хорошо, – ответила я, сглотнув.

Как только Альма Сивер удалилась от нас на безопасное расстояние, Аспен обернулся ко мне.

– И что это было?

– Не знаю. – Немного подумав, я добавила: – Твоя сестра милая. До встречи.

Прежде чем Аспен опомнился, я сбежала. От него легко было сбежать, не то что от своих мыслей. Я бы хотела перестать думать о Леде Стивенсон, но ее приступ и слова, брошенные мне в лицо, крутились в голове до тех пор, пока я не поднялась на седьмой этаж и не заговорила о ней вслух.

Доктор Сивер стояла у окна с фарфоровой чашечкой в руках и смотрела на город. Время близилось к семи часам, начинало смеркаться, но доктор Сивер не спешила зажигать верхний свет в кабинете.

Она обернулась, когда я вошла.

– Если тебе интересно, как обстоят дела у Леды, тетя забрала ее домой после инцидента. – Я с чувством кивнула, будто меня это действительно заботило. Доктор Сивер сделала глоток, всматриваясь в мое лицо. – Вот что случается с детьми после смерти родителей.

Я снова кивнула. Доктор Сивер долго смотрела на меня, пытаясь найти подход и совсем позабыв о том, что я предупредила: не надо. Не надо пытаться вытащить из меня слова, я не стану говорить о том, как погиб отец и как убили маму. Нет уж, не тогда, когда мы говорим об этой девушке, из-за которой меня считают убийцей. Да и вообще никогда.

Доктор Сивер выглядела невозмутимой, хотя, наверное, она меня ненавидит. Она неторопливо устроилась за столом, отодвинула чашку. Для меня это был знак, что можно садиться.

– Так, Кая, что ты почувствовала, когда Леда тебя испугалась?

Началось!

– Ничего.

На лице доктора ноль реакции, на моем тоже.

– И ты не обратила внимания на ее слова? – с вежливым любопытством спросила она.

– Нет, – ответила я так же вежливо, – потому что у Леды проблемы с психикой. Было бы странно, если бы я восприняла ее слова всерьез.

На долю секунды веки доктора Сивер дрогнули, будто она хотела подозрительно прищуриться, но затем ее лицо разгладилось и вновь стало бесстрастным. Она помолчала, и я вместе с ней. Не хочу помогать ей. Нужно держать дистанцию. Она думает, что мне нужна помощь, и это так, но не ее и не помощь любого другого врача. Пусть помогает Леде Стивенсон, пусть вылечит ее, чтобы она себя не калечила.

Доктор Сивер сдалась первой:

– Если не хочешь говорить о Леде Стивенсон, давай поговорим о Джорджи.

О Джорджи я тоже не хочу говорить и тем более не хочу говорить с вами, – подумала я, но вслух сказала:

– Вы все знаете, доктор Сивер.

– Я читала заключение врачей, но я не знаю твои чувства. Расскажи мне о Джорджи, Кая. Что ты помнишь?

Я отвела взгляд от притворно-заботливого лица и посмотрела в окно. Розово-багряный закат полыхал над верхушками деревьев.

Я хотела уйти. Я хотела молчать. Задуматься, глядя на закат, и больше никогда не заговаривать о Джорджи. Но не могла, потому что зеленые глаза доктора Сивер смотрели прямо на меня, буравили, выжидали.

– Я помню все.

Неужели этот безэмоциональный голос – мой? Проблема в том, что я чувствую слишком много, и потому кажется, будто не чувствую ничего. Внутри меня происходит целая война, но только внутри. А вот голос доктора Сивер был наполненным чувствами до краев, и стало тошно. Ведь у нее все наоборот, внутри она пуста. Она не понимает меня. Она ничего не знает.

– Люди, пережившие такую тяжелую травму, как ты, скорее пытаются забыться. – Я взглянула на нее. – Со временем прошлое уходит и боль тоже. А раз ты все помнишь в мельчайших подробностях, значит, и ту боль при потере Джорджи тоже. Мы здесь для того, чтобы ее преодолеть. Перешагнуть. Начать жизнь заново.

Я против воли рассмеялась. Мой тихий смех заставил доктора Сивер перемениться в лице. Она нахмурила брови, явно не находя ничего смешного в сложившейся ситуации.

– Простите, – сказала я. Прочистила горло и спросила: – А вы бы забыли?

Она все еще хмурилась. Я – нет. Я перестала смеяться и почувствовала себя еще ужаснее, чем прежде.

– Ты думаешь, что я не смогу помочь, верно? – спросила доктор Сивер беззаботным тоном. Прежде чем я возразила, она сказала: – Это так, Кая, не смогу. Если ты сама не захочешь.

Говорит прямо как Ной.

– Я не могу об этом говорить, – сказала я. Доктор Сивер встала и подошла к окну. Следя за ее движениями, я поспешно добавила: – Это уже в прошлом. Я хочу поговорить о чем-нибудь другом. О другом.

Но доктор Сивер продолжала упрямо стоять на своем:

– Ты закрываешься, Кая, и это нормально. Я все понимаю, но ты должна пойти мне навстречу, не находишь? – Она облокотилась о подоконник и сцепила пальцы в замок на животе. – После этих инцидентов в университете и после сегодняшнего случая с Ледой…

Я поняла. Она говорит о том, что, если все продолжится, меня могут отстранить от учебы.

– Джорджи к этому не имеет никакого отношения, – в последний раз попыталась я. Я просто не могу. Даже если меня вышвырнут из университета…

– Но она имеет отношение к тебе.

Я не знала, что ответить, и в кабинете повисло тягостное молчание. Не хотелось отступать, но я все равно низко опустила голову, уставившись в колени, а в горле встал ком, мешающий дышать.

Вдруг перед моим лицом появился стакан, наполненный водой.

– Выпей, пожалуйста.

Я сделала несколько глотков. Дышать стало легче. Доктор Сивер вновь отошла к окну, словно хотела держаться от меня на безопасном расстоянии. Все еще ничего не говоря, я поставила стакан на стол.

– Уже лучше?

– Да.

– Что ж, – голос доктора стал увереннее, – давай поступим иначе. Давай поговорим о Стивене Роджерсе.

Я вздрогнула и с трудом разлепила пальцы, когда доктор Сивер заговорила об этой твари из прошлого.

– Кая, ты побледнела…

Все еще чувствуя мучительную боль, я попыталась расслабиться и вытерла вспотевшие ладони о штаны.

– Он был моим учителем. – Слова давались с трудом, но я расцепила зубы, чтобы продолжить: – Стивен был учителем литературы. Лучшим учителем. И он изнасиловал и убил мою подругу.

Завтра мне исполняется двадцать семь лет. Я хотел бы отпраздновать свой день рождения с тобой… Стук, стук, стук ножа по металлической перекладине хирургического стола.

– Я хотел бы отпраздновать свой день рождения с тобой.

Разрыв ткани. Будет больно.

– Кая? – Доктор Сивер нахмурилась, вставая. – Все хорошо?

– Да.

Доктор с сомнением кивнула.

– Ты проходила свидетелем по этому делу, верно?

– Да.

Это был вторник.

Вечер был таким холодным, что с каждым шагом у меня изо рта вырывался пар. Я, как обычно, делала пробежку: от дома до супермаркета, потом до «Дьявольских врат» и до школы.

В свете уличных фонарей я заметила машину Лили на школьной парковке. Ее не должно было там быть, ведь Лили сказала, что будет готовиться к конференции на пятницу. Посещает клуб физиков?.. Я сунула наушники в уши и сделала два наклона вперед, чтобы растянуть спину, когда на мобильник пришло сообщение. Я достала замерзшими пальцами из кармана телефон и прочла: «СПАСИ».

Лили.

И тогда кто-то ударил меня в грудь. Нет, не кто-то, а что-то – беспокойство заставило помчаться к школе. Я забыла, как правильно дышать. Шаги были пружинистыми, кроссовки скользили по вымытому полу в школьном коридоре.

– Лили! – Мне даже не приходило в голову, что она могла подшутить. Лили не из таких девушек, а значит, что-то происходит.

И что-то действительно происходило.

Лили лежала на полу за учительским столом в кабинете литературы. Я видела лишь ее голову, шею и плечи с разорванной белой кофточкой. Ее остекленевшие глаза уставились на меня. Из пореза под левым глазом набухла огромная кровавая слеза и скатилась дорожкой к виску.

Я смотрела на эту каплю не отрываясь. Будто в замедленной съемке следила, как та чертит алую кривую черточку и срывается вниз.

– Ну вот. – Я не поверила своим ушам, когда услышала голос учителя Стивена Роджерса, а затем и он сам, запыхавшийся, вынырнул из-за стола. Застегивая рубашку, он нашел меня взглядом. Несколько секунд мы смотрели друг на друга не отрываясь, пока он стирал с губ и щек любимый Лилин матовый блеск, а затем сказал:

– И что мы будем с тобой делать?

– Кая? – Доктор Сивер осторожно прикоснулась к моей руке своими холодными пальцами, и я сосредоточила на ней взгляд. Лицо Лили с каплей крови, стекающей по виску, исчезло. Теперь я видела только зеленые глаза доктора Сивер, которые казались яркими изумрудами из-за алой губной помады и рубашки цвета сочно-зеленой травы.

– Мы с Джорджи возвращались из кинотеатра, – кратко бросила я, будто давая отчет. – Она хотела посмотреть мультфильм. – Я помолчала. – Я не смогла отказать. И когда… мы вышли на улицу, я заметила, что машина открыта, хотя я запирала дверь.

Я не смотрела на доктора Сивер. Вдруг она сочувствует? А вдруг нет и на ее лице профессиональное выражение понимания ситуации?

Я уставилась перед собой в одну точку.

– Я сказала Джорджи бежать. Но она не успела, потому что Стивен уже схватил нас.

Слова давались с трудом, потому что доктор Сивер ничего не произносила. Она ничего не спрашивала, просто молчала, давая словам упасть в тишину.

Так зачем я стараюсь их произнести?

Лучше не станет.

Ной солгал.

Я скрестила руки на груди, решив держаться до самого конца. Ведь я начала. Значит, нужно закончить.

– Он держал нас в клетке. В старой мерзкой клетке с ржавыми прутьями и грязной соломой на полу. – Пришлось перевести дыхание и сжать левую ладонь в кулак, чтобы отогнать слезы. – Я просила отпустить Джорджи. Она же не была ему нужна – все дело во мне, не в ней… Во мне и в моих показаниях. И я… но он… он сказал, что прежде мы сыграем с ним в одну игру.

Я сжала пальцы сильнее и почувствовала, что ощущаю физическую боль, а не душевную. Хорошо. Это лучше. Лучше быть в реальности, чем там, в прошлом. Это мое волшебное место, где воспоминания – всего лишь воспоминания и не могут причинить настоящую боль. Я хочу от них избавиться, но не могу, потому что они о Джорджи. Последнее, что я о ней запомнила, последние дни, проведенные вместе. И если я избавлюсь от них, это будет сродни предательству. Да, они терзают меня, потому что всегда со мной, но они мне нужны. Они часть меня.

– Что это была за игра? – нарушила молчание доктор Сивер.

– Пытки. Он хотел отплатить мне за то, что с ним сделали в тюрьме. Он творил со мной всякие вещи и… он резал… меня. – Я с трудом закончила предложение. Дыхание оборвалось.

– Кая, если хочешь, мы можем отдохнуть.

– Все в порядке, доктор Сивер, вы ведь хотели услышать это. О том, как Стивен вырезал на мне букву своего мерзкого имени. – Я непроизвольно накрыла заветную татуировку под грудью. Ткань куртки была гладкой, но под ней я чувствовала кожу, горящую огнем. – Как он сломал мои пальцы, чтобы я не сопротивлялась. Это была адская боль, а у меня даже не было волшебного места… – Я сделала глубокий вдох. Мой язык распух в горле. – Но все равно… – вдох, – когда он вернул меня в клетку… У меня уже был план. Я хотела… Я хотела… Я…

Я слишком увлекалась тем, что пыталась отомстить доктору Сивер страшным рассказом, поэтому не почувствовала, как подкрадывается приступ. И вот я упала на пол.

Я услышала звон битого стекла и голос доктора Сивер:

– Кая! Кая Айрленд!

Я хотела сказать ей, что таблетки лежат в кармане куртки, но не смогла. Схватилась за горло, пытаясь вдохнуть. Язык не двигался. Я не могла управлять своим телом, когда руки скрючились, а сквозь ноги прошел болезненный удар тока. Не могла потушить огонь, который тек по телу. Я видела только перекошенное лицо доктора Сивер.

Декабрь, 2012

Я откашливала кровь на солому, а Джорджи обнимала меня за плечи и ревела, будто маленькая сирена.

– Кая! Кая! Что с тобой?! Что с тобой?!

Я хотела сказать, что все нормально, но мысли смешались. Полная каша. Во всем этом хаосе осталась лишь ослепляющая, невыносимая боль, из-за которой отнялся язык. Я даже не могла попросить Джорджи перестать плакать.

Она должна перестать.

Должна перестать.

Пусть она окажется в темном зале кинотеатра, пусть представит, что я сижу рядом; пусть Джорджи думает, что я смотрю мультфильм вместе с ней, ведь когда она оборачивается и что-то шепчет мне на ухо восторженным голоском, я умудряюсь кивать, не открывая при этом глаз.

Пусть Джорджи будет там, а не здесь.

Я упала лицом в солому. Боль уже приелась, как надоедает одна и та же мелодия по радио, которая играет изо дня в день. Раздражает. Боль сосредоточилась в каждой ранке: в груди, в правой руке, где-то еще. Боль взрывается фейерверками. Поэтому я едва соображала, что должна сделать. Я уже сказала Джорджи: когда Стивен придет, она должна будет бежать, когда я скажу. Мне плевать на то, что он со мной сделает. Он все равно меня не отпустит. А вот Джорджи я вытащу, несмотря ни на что. Эта мысль успокаивала, стоило только представить, как сестра оказывается дома рядом с мамой и папой. Но без меня.

Пока я размышляла над этим со скоростью улитки, Джорджи убрала влажные волосы с моего лица. Я благодарно сжала ее пальчики левой рукой. Такие крохотные и холодные, что мне страшно. Сквозь тело прошла дрожь, когда Джорджи наклонилась и поцеловала меня в лоб, будто это она моя старшая сестра.

На несколько минут я провалилась в небытие, а когда с трудом открыла глаза, Джорджи все еще сидела рядом, подтянув колени к груди, и смотрела на меня. Она никак не отреагировала на мое пробуждение – просто смотрела спокойным взглядом. Она тоже устала. Устала сидеть в темноте и бороться со страхом и неведением. И кажется, она уже знает, что должно случиться. Умненькая младшая сестра.

Я с трудом села и положила руку на ребро. Кровь пропитала повязку, которую любезно наложил Стивен. Правая рука неподвижно лежала на полу. Шевелить ею было страшно. Пока боль спит, я могу обдумать последовательность действий.

Но времени не было. Я не успела ни на чем сосредоточиться – к клетке, будто почувствовав, что я проснулась, подошел Стивен. Он больше не осторожничал, потому что знал, насколько я слаба. Но он не знал, что мне хватит сил, чтобы его отвлечь. Тогда Джорджи уйдет.

Она подняла голову, будто прочитав мои мысли. В уголках глаз собрались крупные слезинки, а затем скатились по щекам. Я хотела броситься к ней и обнять. Утешить. Заплакать. Я бы сделала это, если бы не чувствовала, что почти умерла.

Стивен возился у двери с подносом с едой. Кормежка всегда проходила у него по расписанию – явно привык к тюремным распорядкам. Пока он гремел алюминиевыми мисками, я облизала пересохшие губы с засохшей кровью и шепнула Джорджи:

– Маме и папе ни слова. – Ее глаза расширились, словно она собралась возражать. Я не позволила: – Они никогда не узнают, что здесь случилось, ясно? – Когда губы Джорджи начали дрожать, потому что она все поняла, я положила левую руку ей на шею, зарылась пальцами в грязные всклоченные волосы и строгим шепотом сказала: – Ни слова, Джорджи. Они не должны знать, что здесь случилось.

Если они узнают, как он измывался надо мной, что он со мной делал, мама не выживет, а папа…

Поднос опрокинулся. Джорджи вздрогнула и прижалась ко мне, словно крохотный птенчик. Я обернулась, наполняясь страхом до самых краев сознания. Клетка начала сжиматься, шаги Стивена гулко стучали в голове.

Стивен поднял голову, насмешливо взглянув на лампочку над клеткой, затем опустил взгляд на меня.

– У тебя действительно такой белый цвет лица или проблема в освещении? – Я сделала вдох, продолжая игнорировать его издевательства. Стивен продолжил: – Ты выглядишь словно ходячий мертвец. – Он неодобрительно покачал головой, цокая языком. – Так дело не пойдет.

Я хотела сказать, что еще пара экспериментов, и я истеку кровью, но не сказала. Я посмотрела на Джорджи, повторив установку:

– Родителям ни слова.

Она кивнула, на лице – ужас. В огромных красивых глазах страх и понимание. Она осознала, что я предупредила ее только по одной причине: когда она выйдет из этой клетки, меня не будет рядом.

Меня уже не будет.

Стивен, как и следовало ожидать, вышел из себя:

– Будешь игнорировать? – До моего слуха донесся звон ключей. – Знаешь, а ведь я мог быть и нежнее! Но нет, от тебя не дождешься вежливости, мисс Айрленд! Так что имей в виду: во всем происходящем виновата только ты и никто больше. Это ты виновата в том, что я сделал с тобой и твоей сестрой. Да, Джорджи?

Она дернула головой на звук своего имени, но я ухватила сестру за подбородок. Она уставилась на меня не моргая, и я уставилась на нее в ответ.

Она должна бежать. Как только откроется клетка, я наброшусь на Стивена, а Джорджи сбежит.

На секунду я увидела, как это происходит, а потом реальность наполнилась скрипом железной двери и мерзким голосом Стивена:

– И Лили умерла из-за тебя. Я слишком разозлился, что она отправила тебе сообщение, потому случилось то, что случилось.

О чем говорит это ничтожество?

Я застыла. Ярость охватила меня.

Он сказал, что убил Лили из-за меня? Он думает, что сможет повесить на меня вину за?..

Джорджи прижалась ко мне, обхватила руками за талию, сжав мое тело, испещренное незажившими рубцами, до боли. Ее крохотные плечи дрожали от страха и слез. Я позволила ей на секунду расслабиться, затем осторожно отодвинула от себя и покачала головой.

– Скоро, – шепнула одними губами. Она моргнула один раз, что означало «да».

Добившись необходимого ответа, я ухватилась за прутья клетки левой рукой и, опираясь на здоровую ногу, поднялась. Проглотила стон. Не хотелось смотреть вниз и видеть, как штанина на правой ноге превратилась в кровавую корку. Джорджи поднялась следом и прижалась к моему бедру. Думала, что я могу ее защитить.

Я сглотнула, пристально наблюдая за тем, как Стивен входит в клетку. Наконец-то, наконец-то он безоружен, уверен, что ему ничего не грозит и я бессильна. Да, я бессильна, но все равно смогу свалить его на пол. Я должна что-то сделать, пока еще могу двигаться, а у него нет ни дубинки, ни электрошокера – ничего.

Джорджи подняла голову и посмотрела на меня, но я смотрела лишь на Стивена: на его отвратительный шрам, на руки, с которых он смыл мою кровь, на рубашку и джинсы из плотной ткани. Долгое время я изучала Стивена, как коллекционер, который изучает любопытный экспонат. Я изучаю его сейчас так, как изучает мясник кусок мяса. Без предупреждения стены клетки вновь начали сжиматься вокруг меня. Чтобы они прекратили движение, я двинулась сама – вперед к Стивену. Он мягким голосом заметил:

– Знаешь, а ведь это ты была виновата в смерти Лили, но в тюрьму посадили меня.

Джорджи ухватилась пальчиками за мою штанину и следовала, не отставая, к двери клетки. Там все еще стоял Стивен. Он с улыбкой произнес:

– И тогда ты была виновата, Кая, и сейчас будешь виновна в том, что случится с Джорджи. Да, малышка? – Он улыбнулся, опуская взгляд на мою сестру. Я не успела среагировать, как вдруг Джорджи издала странный писк и бросилась к распахнутой настежь двери.

Я сделала два поспешных шага, выкрикнув ее имя, но подавилась, когда Стивен схватил ее за шею и сильно сжал. Ее грязные пальцы вцепились в его белое запястье.

– Ты ничего не сделаешь ребенку, – дрогнувшим голосом сказала я. Стивен сжимал горло Джорджи, а казалось, мое. Он держал ее перед собой, а казалось, это я нахожусь в его грязных руках. Это в мою кожу он впивается ногтями, желая причинить боль.

– Я знаю, что ты задумала, мисс Айрленд, – с издевкой пропело чудовище человеческим голосом. – Я у тебя в голове, Кая, у тебя в голове.

Нет, нет, нет, – посылала я Джорджи мысленные сигналы, уставившись на нее немигающим взглядом. Ее карие глаза превратились в две блестящие стекляшки.

Мне действительно стало страшно, ведь если Стивен сдавит пальцы чуть сильнее, это будет конец. Ее слезы капали на его ладонь, но он даже не замечал. А если бы заметил, обрадовался бы сильнее.

Я прочистила горло и заявила уверенно:

– Ты ей ничего не сделаешь.

И его взгляд ответил «сделаю». На губах расцвела улыбка.

– Она очень на тебя похожа… маленькая копия тебя, мисс Айрленд.

У меня в голове была полная каша, мысли крутились, как карусель.

Страшно, страшно, до смерти страшно. Прошу Бога, чтобы с Джорджи ничего не случилось. За секунду успеваю подумать о маме и папе: «Хоть бы они поскорее нашли нас и спасли». Пусть папа найдет нас. Пусть он заберет Джорджи подальше от этого места. Пусть спрячет меня от Стивена. Пусть запрет его в пыточную камеру и сделает с ним то же, что он сделал со мной. Нет, я сделаю сама. Я сама возьму в руки нож и раскрою его тело на куски.

– Почему ты плачешь, Кая? – послышался любовный, наполненный нежностью голос. Стивен так удивился, что ослабил хватку. И Джорджи воспользовалась этим и вонзила в его запястье зубы. Вгрызлась в кожу так сильно, что по ее подбородку скатилась кровь.

Стивен заорал, а я, позабыв обо всем на свете, бросилась к ним. Опоздала. На секунду. На минуту. Годы. И вот уже Стивен с воплем схватил Джорджи за волосы и отодрал от своей руки. Прошла лишь одна секунда, и он со всей злостью впечатал голову моей малышки в прутья клетки. Эта секунда наполнилась криками и характерным хрустом ломающихся костей.

А затем секунда прошла, и Джорджи повалилась на пол.

Я, склонившись, в недоумении смотрела на ее тельце в грязной одежде. Почему она не кричит? Почему не плачет? Почему Джорджи не моргает?

Лицо обожгло соленым.

Я опустилась перед Джорджи на колени, взяла руками ее пропитанную кровью голову и позвала. Она не откликнулась. Не открыла глаз. Я позвала громче:

– Джорджи?

Так сильно прикусила нижнюю губу, что выступила кровь.

– Джорджи? — шепнула я, смаргивая слезы.

Я заревела сильнее. Нет-нет-нет, только не ты, только не ты, не ты.

– ДЖОРДЖИ!

Она не встанет, верно? Она уже не встанет?.. А как же мама и папа?

– Это ты виновата, мисс Айрленд, – злым голосом прошептал Стивен.

А я и забыла о нем. Забыла о его существовании. Забыла, что эта тварь стоит позади меня, дышит в спину, наслаждается зрелищем. Но вот он заговорил, и все вернулось на круги своя. Кто-то включил в комнате свет и отмотал пленку назад.

Сердце билось словно сумасшедшее. Перед глазами стало ясно, слезы высохли. Тело искрилось энергией. Это было новое чувство. Оно затмило разум, оно пульсировало в конечностях небывалой силой. И все было так, как и должно быть. Но не Джорджи. Потому что она мертва. Я опустила ее на соломенный пол. Убрала волосы с грязного лица. Улыбнулась ей в последний раз. Хорошо, что она ничего не видит.

– Это ты виновата в ее смерти, – с презрением шипел Стивен, склонившись над моим плечом. Джорджи не реагировала. Она уже никогда испуганно не посмотрит на меня. Она никогда не прижмется ко мне в страхе. Она больше никогда не испытает страха.

Из-за Стивена больше никто и никогда не испытает страха.

– …И тебе должно быть хорошо от той мысли… – ласково шептал он в мой затылок шепотом, – что ты никогда не посмотришь своим родителям в глаза и не скажешь, как убила свою маленькую сладкую сестренку Джорджи.

Хорошо, что она не видит, – утешала я себя, вытирая запястьем нос.

Хорошо, что она ничего не видит.

Джорджи уже не видит, как я порывисто оборачиваюсь и волной сметаю Стивена с ног, придавливая его тело к полу. Хорошо, что Джорджи в этот момент уже не видит, как в мгновение ока я оказываюсь на нем, сжимаю коленями его ребра, правой рукой давлю на горло, а левой бью в лицо. Сломанные пальцы горят. Стивен вопит как свинья, но Джорджи уже не слышит.

Джорджи, ты не смотри на меня.

Стивен растерялся лишь на миг, и это была его ошибка – мои острые колени уже вклинились в его плоть, как гвозди. Я ударила его в висок, задела ушную раковину, разбила челюсть. Я била без разбора, не считала удары.

Ты не смотри, Джорджи. Да, под моим напором коленей его чертовы ребра не ломаются, но ты не бойся. Я сама. Ты же знаешь. Ты не слушай, как он орет, будто дикий зверь, когда я бью его кулаком в лицо. Не слушай его визгливый голос и не вдыхай запах крови, когда она брызгает с его губ на мою грудь.

Даже адская боль, когда Стивен ударил меня ключом от клетки, зажатым в ладони, не отрезвила меня. Я вывернула его руку, как учили в военной школе. Хрустнуло запястье, и Стивен завопил. Он попытался схватить меня за волосы, но я опустила правый локоть в его расквашенное лицо.

Я продолжала бить его, и бить, и бить, не жалея сил.

Это за Джорджи.

За Лили.

За себя.

За мои пальцы.

За букву его имени на моих ребрах, которую теперь не смогу стереть, потому что она о Джорджи. За воспоминания, которые навечно в моей голове, ведь они – тоже Джорджи.

Стивен не оставлял попыток; он харкал кровью, выплевывая ее изо рта с вываливающимися зубами. Он дергал ногами, будто в конвульсиях, вновь пытаясь схватить меня. Я выворачивала его пальцы, и хруст каждой косточки отдавался в моей груди.

Затем Стивен ослабел. Он стал настолько слабым, что у меня на мгновение даже мелькнул вопрос: и как только это нежное создание не сдохло в тюрьме?.. На самом-то деле Стивен Роджерс не погиб потому, что его должна убить я. Судьба дала мне шанс искоренить зло собственными руками.

Тысячу лет назад, еще в прошлой жизни, когда я увидела его над бездыханным телом Лили, я убежала. Я бежала сломя голову так долго и так быстро, что даже закралось подозрение, а не настиг ли учитель и меня? Может быть, я лежу рядом с Лили, а он дышит мне в лицо и улыбается? Может, мне только кажется, что я избежала смерти, а все на самом деле обстоит иначе?

И вот теперь я вернулась, чтобы идти на поводу у судьбы. Я опускала раз за разом кулаки в месиво, которое уже нельзя было назвать чьим-то лицом. Вырывала руки из кровавой каши и опускала вновь, не считая ударов. Во всем моем теле осталось энергии только на то, чтобы опускать и поднимать сжатые в кулаки ладони. Мышцы уже давно окаменели, кости ныли, все тело кровоточило, потому что каждая ранка, сшитая Стивеном, вновь открылась.

И главное – Стивен больше не сопротивлялся. И не дышал.

Я сползла с него, хрипло дыша ртом, и сквозь накатившие слезы едва нашла Джорджи. Она лежала все там же, да и где ей еще быть. Она больше не уйдет. Она больше никогда не уйдет.

Я, обессиленная, рухнула рядом с ней и взяла ее за руку. Сжала холодные и крохотные пальчики, которые навсегда останутся такими.

– Джорджи, не отпускай меня, – шепнула я в пустоту.

Я должна была сказать это раньше. Я должна была сказать это до того, как все случилось. Чтобы она не отпускала меня.

Чтобы Джорджи не бросала меня.

– Не оставляй меня, – шепнула я громче, глотая кровь и слезы, и сильнее сжала руку Джорджи.

Глава XV

Доверие

– Я не оставлю тебя, Кая, – услышала я сквозь толщу воды.

Это не голос Джорджи, – напряглась я. Немного покопалась в памяти, пытаясь вспомнить, кому он принадлежит, и увидела в черном мареве, которое постепенно рассеивалось, насмешливые глаза.

Ной Харрингтон – вспомнила я его имя и как только осознала, что он сидел рядом, пока я была без движения, тут же собрала всю энергию в кулак и открыла глаза.

– Что случилось, Ной?

Я скосила взгляд вниз и увидела, что лежу на своей кровати, закутанная в кокон из одеяла. Мне было жарко, кроме головы – Ной укрыл лоб влажным полотенцем.

– Так ты ничего не помнишь? – огорчился он, наклоняясь, снимая полотенце и опуская его в миску, стоящую на столике с лампой. Я со скрипом повернула голову в сторону, проследив за его движениями, и увидела за окном звездную ночь.

Ох, ничего себе. А что было?

Я попыталась собрать мысли воедино, но ничего не выходило. Я помнила только об одном – о Стивене Роджерсе, о его мерзкой роже, о его мерзком запахе и шрамах, которые были теперь и на моем теле.

Я приподнялась на локтях и, с трудом выпутавшись из одеяла, села.

Это сон. Облегчение от того, что все увиденное минуту назад было сном, нет, воспоминанием, нахлынуло так внезапно, что я едва не обняла Ноя. Он покосился на меня, нахмурившись, и я тоже нахмурилась. Он же не знал, о чем я думаю?

– Мне казалось… я вернулась домой около восьми вечера? – неуверенно спросила я, притрагиваясь кончиками пальцев к губам, чтобы убедиться, что на них нет крови.

Никакой крови. И руки чистые.

Ной иронично усмехнулся:

– А мне показалось, что ты так напилась, что таксист еле разобрал адрес дома. – Он выжал салфетку и без разрешения взял мою руку, чтобы протереть пальцы. – Я прочел в одном журнале, что это полезно для оптимизации температуры, – объяснил он.

– У меня нормальная температура, – возразила я, вновь чувствуя себя не в своей тарелке. То, что Ной много чего обо мне знает – это одно, но то, что он видел меня в таком состоянии… беспомощной – это уже совсем другое. Хотя он ведь и мертвой меня видел, — попыталась я себя успокоить. Да и не напивалась я. Просто совсем расквасилась, когда покинула кабинет доктора Сивер.

– И кстати, ты говоришь во сне, – добавил Ной с каким-то едким удовольствием. Я отвела взгляд от своей руки, которую он протирал с таким усердием, словно на ней все еще была кровь Джорджи, кровь Стивена Роджерса. – Будь благодарна мне за то, что я дотащил тебя до спальни, а не бросил умирать на пороге от похмелья. И еще: я сидел с тобой на протяжении четырех часов.

– Я благодарна, – заверила я ледяным тоном. На самом деле я жутко удивилась, когда осознала, что Ной действительно ради меня потратил столько времени, но зачем-то поддела его: – Наверное жалеешь, что не испек пирог. Ведь ты мог успеть уйму всего.

– Я и сделал уйму всего, – с энтузиазмом улыбнулся он, но от его улыбки стало не по себе. – Например, успел снять с тебя вонючую одежду.

Он послал мне воздушный поцелуй, и я резко отняла одеяло от груди, на секунду поверив, что он говорит правду.

– Я же не какой-то маньяк, – укорил он, затем встал на ноги и с кряхтением сделал несколько наклонов вперед и назад. Его позвонки мучительно хрустнули, и я поморщилась.

– Старик.

В ответ он подарил мне ослепительную улыбку, взял с тумбочки миску и отправился к двери со словами:

– Я приготовил кое-что вкусное, что поможет твоей голове и твоему сердцу. Бульон. Без сахара.

Сердцу? Я видела, что он смеется, когда уходит. Дверь оставил открытой. Знает, что у меня клаустрофобия. Знает обо мне все.

Я больше ни в чем не уверена, не знаю, что чувствую. Ной Харрингтон заботился обо мне, вел себя как мой друг, как наставник, а иногда вел себя так, будто в сотни и тысячи раз умнее меня. И хуже всего то, что мне это нравится. Что Ной не бросил меня, когда мне нужна была помощь, что сидел рядом и пытался сбить температуру, что держал за руку, когда я звала Джорджи.

Это важно.

Как теперь вести себя с этим Ноем – с парнем, который подбирается к барьеру, за которым находятся друзья?

Я разберусь с этим позже, – решила я и отбросила мысль, что ему просто меня жаль, подальше. Попыталась не гадать, так ли это, ведь он наверняка знает о том, что я чувствую, какой жалкой и нелепой ощущаю себя изо дня в день, и чем дальше, тем хуже. Уверена, Ной понимает, какое болезненное чувство вины испытываю я, ведь я не защитила никого из них – ни Джорджи, ни маму, ни Сьюзен, хотя должна была. Они хотели меня защитить, а я облажалась.

Я нырнула глубже под одеяло и зажмурилась.

Доктор Сивер спровоцировала у меня приступ. Нет, на самом деле это я спровоцировала у себя приступ, только бы показать ей, с чем она столкнулась. Вспомнив ее перекошенное от страха лицо, я нащупала в переднем кармане штанов контейнер с таблетками. Он оказался пустым: она дала мне сразу две пилюли.

– Эй, не советую тебе двигаться, – произнес Ной, появляясь на пороге с небольшим подносом, – тебя может замутить.

– Меня что, стошнило? – пробормотала я.

Ной оставил поднос на столике, к счастью, не настаивая, чтобы я съела все прямо сейчас, и подошел ко мне. Взял из рук контейнер и отложил в сторону, затем под моим пристальным взглядом откинул покрывало и завалился на мою кровать, словно это в порядке вещей.

– Просто забудь, ладно? – как ни в чем не бывало пробормотал он, устраиваясь поудобнее. Я буравила его взглядом. Одну-вторую минуту Ной копошился в одеяле, пытаясь равномерно распределить его по своему телу, затем устал и плюхнулся на подушки.

– Что ты делаешь? – не выдержала я.

– Ну, тебе холодно, разве нет? – невозмутимо спросил он.

– Не особо, – мрачно ответила я. Немного подумав, расслабилась и вернулась в прежнее положение. Боковым зрением я увидела, как Ной повернулся на бок, будто думал, что я заговорю. Он сложил ладони под щеку, наблюдая за мной сквозь челку на глазах. Я хотела дотянуться рукой и коснуться его волос цвета переспевшей пшеницы под вечерним солнцем, отодвинуть их с глаз, чтобы не мешали, но не шевелилась. И Ной не шевелился. Я смотрела в полоток, а он на меня. Мы дышали одним воздухом и молчали. Пахло чем-то острым и одновременно сладким. Непривычно, но приятно.

Давно в детстве, еще до смерти Джорджи, мама купила нам мороженое с соленой карамелью. Джорджи не понравилось. У мороженого поначалу был неприятный привкус, на кончике языка застыла соль, и она горчила. Но стоило распробовать, и вкус полностью преобразился. Соль все еще ощущалась, но благодаря ей карамель приобрела более яркие оттенки и воспринималась по-другому.

Это как Ной.

Сначала просто соль и ничего больше. Но стоит распробовать – чувствуешь карамель.

Меня передернуло. Почему я вдруг подумала об этом? Совсем на меня не похоже. Просто на мгновение почудилось, будто между нами какая-то связь, нечто большее, чем секрет о моей смерти и связи с Ледой Стивенсон.

– Хочешь что-то сказать? – наконец произнес он. Голос был глухим и сонным, а взгляд чистым и открытым. Если бы ангелы существовали, у них были бы такие глаза.

– Я говорила сегодня с Ледой.

На идеальном лице Ноя не отразилось и намека на удивление. На губах мелькнула усмешка:

– Это сложно назвать разговором.

– Откуда же ты все знаешь? – спросила я, поворачиваясь на бок. Положила одну руку под голову, а вторую – раненую – между мной и Ноем. Он опустил на нее взгляд, размышляя над ответом, затем посмотрел на меня.

– Половину того, что я знаю, рассказывает Дориан.

– Сегодня его не было в университете – он отправился на конференцию.

– Я сказал, что половину. – Взгляд голубых глаз смягчился. Ной повернулся на спину, так что теперь я видела лишь его профиль; грудь, обтянутая серой тканью, медленно поднималась и опускалась.

– Что происходит между тобой и Дорианом?

– Ничего, – ответила я, исследуя взглядом его острые скулы и изящно изогнутые губы, шею, руки. Ной глянул на меня и, совсем не удивившись, что я внимательно рассматриваю его, спросил:

– А что, если я скажу тебе, что Дориан тоже жертва?

– Что это значит? – озадаченно нахмурилась я.

В ответ Ной устало моргнул, и пока его глаза мгновение оставались закрытыми, я тысячу раз удивилась тому, насколько длинные у него ресницы. А когда он снова посмотрел на меня, я удивилась, насколько чистые и искренние у него глаза.

– Ничего, – наконец произнес он. – Это ничего не значит. Просто помни о Леде Стивенсон. Ты должна найти с ней общий язык. Она девушка, с которой ты связана, и твоя цель…

– А как я связана с тобой?

– Что? – Его глаза стали огромными, а на лбу появилась вертикальна морщинка, потому что я что-то нашла. Его секрет.

– Ты все время твердишь, что я связана с Ледой. А я хочу знать, как я связана с тобой.

Он слишком быстро взял себя в руки и отвернулся, посоветовав:

– Просто сосредоточься на Леде.

Я не могла отступить:

– Я сосредоточусь на ней, обещаю…

– Это для твоего же блага, если не хочешь умирать страшной смертью всякий раз, когда она пытается убить себя, – закончил он, но я резко села на кровати и с жаром продолжила, будто меня не перебивали:

– Ответь: мама ведь не хотела, чтобы я была здесь? Она не хотела, чтобы я оказалась в Эттон-Крик?

Ной несколько секунд молчал. Его грудь высоко поднялась, замерла, затем опустилась. Он закинул обе руки за голову и сухим тоном ответил:

– Нет, не хотела. Она любила тебя больше всего на свете и мечтала спрятать… Вот только от того, что предначертано, спрятаться нельзя. – Он отвел взгляд в сторону. Я непонимающе нахмурилась: он говорил, что мне было предначертано появиться в Эттон-Крик?

– Я прочел это в одной умной книге. – Ясно. Значит, не стоит даже думать о том, что он сказал. Ной понимающе хмыкнул, будто вновь увидев мои мысли. – Успокойся, Кая, и помни: у меня была масса способов тебя убить. Ты даже дверь не закрываешь, а это огромный минус.

– Ну и?

– Я клоню к тому, что ни я, ни Дориан не хотим тебе зла. Мы хотим о тебе заботиться. – Я вернулась на подушки, и Ной повернулся на бок, сияя улыбкой, будто удачно пошутил. Так как я не улыбалась, он тоже перестал и приглушенным тоном заверил: – Мне этого не нужно, Кая.

– Тогда что тебе нужно? – требовательно спросила я. – Не для Леды. Не для кого-то еще. Что тебе нужно для себя? Чего ты от меня хочешь?

– Что за ужас… – Он со стоном перевернулся на спину, примял одеяло по бокам и раздосадованно пробормотал: – Ты не устала об этом думать? Постоянно что-то подозревать? Даже не расслабишься ни на секунду… – Он поднял брови, многозначительно взглянув на меня. – Разве эти мысли не давят на грудь? Не мешают жить обычной жизнью?

Обычной жизнью? Грудь? О чем он?

Ной вздохнул так, словно для меня все потеряно.

– Просто спи сегодня, Кая. Без сновидений.

Он протянул ко мне руку и накрыл ладонью мои глаза. Я не отстранилась, но затаила дыхание. Ощутив себя в полной темноте, я сначала напряглась, но не успела даже обдумать происходящее, как Ной положил мою голову на свое плечо. Он убрал ладонь, но я не открыла глаз – веки стали тяжелыми, ресницы тянули их вниз.

– Расслабься, – шепнул Ной.

Я почувствовала и другие запахи: футболка Ноя пахла горчицей и медом. Я расслабилась, как он и попросил, и постепенно стала погружаться в сон.

Я уже не знала, в действительности ли слышала следующие слова Ноя или это была иллюзия.

– Просто спи без сновидений, – повторил он, а затем поцеловал меня в макушку, как ребенка. И я сдалась, потому что поверила, что этой ночью меня не будут преследовать ночные кошмары.

Сны под давлением Ноя Харрингтона действительно отступили, но утром я все равно проснулась с привычным чувством тревоги. Прежде чем подняться с кровати, я глянула в окно: ничего нового, та же самая отвратительная погода Эттон-Крик, снова будет дождь.

Меня ждет Тайная квартира, так что надо взять себя в руки, избавиться от гудения в голове и жжения в глазах, и отправилась читать мамины документы. С неохотой я потащилась в ванную, едва переставляя ноги.

После ванной я немного пришла в себя. По крайней мере ноги не казались тяжелыми и не было страстного желания зевнуть. Я высушила волосы феном, собрала их в хвост и вернулась в комнату. Часы показывали шесть тридцать девять. Отлично!

Сегодня я решила не накладывать грим и не маскировать синяки, поэтому быстро собрала все необходимое, прихватила очки и вышла из комнаты.

Даже если мне придется изучить каждый файл и каждую страницу, исписанную маминым почерком, я найду его. Я найду Криттонского потрошителя и выясню, что их связывало с мамой, я узнаю, является ли Неизвестный и Криттонский потрошитель одним и тем же человеком.

К сожалению, мама не была такой перфекционисткой, как я, поэтому в ее коробках с документами царил хаос. Картотечные шкафы были бессистемно набиты файлами, и после часа скорочтения я поняла, что это лишь маскировка. Чтобы найти реальную информацию, нужно просмотреть гору ненужной. Например, у мамы хранилась статистика выпуска мустангов 1982 года. Зачем ей это? А вот – рекламки из театров 1990 года. И еще – черно-белые фотокарточки с ярмарки.

Время длилось чертовски медленно. Глаза устали. Я то и дело прикладывала к векам ледяные пальцы, чтобы как-то унять жжение. Вновь вернулась к вырезкам из статей. Коробки были набиты ими под завязку, и я разложила их по группам: психические расстройства – болезни сердца – похищения детей от шести до восьми лет. От информации голова шла кругом, но хуже всего было то, что данные приходилось тщательно изучать: вдруг где-то спрятана подсказка.

Я вытряхнула из коробки на ковер пыль и пауков, чувствуя себя такой расстроенной, как никогда раньше. Опустошенной. Разбитой. Сделав несколько наклонов в разные стороны, чтобы размять спину, я попыталась отогнать чувство безнадежности. Потом осушила половину бутылки с зеленым чаем и принялась дальше за коробки.

Прошло еще два часа. Время было бесценным, а я тратила его на эту ерунду. Когда я, потеряв всякое терпение, была готова вышвырнуть коробку, в которой копалась, в окно, удача наконец-то улыбнулась мне, и я обнаружила любопытную вырезку из статьи: «Сотрудник медицинского центра Лаура Дюваль говорит о смерти своей сестры и опровергает слухи о ее болезни». Я зажмурилась и затаила дыхание. Я уже слышала это имя. Видела его. На белом листке. Написанное маминым почерком. Лаура Дюваль…

Я распахнула глаза.

Запись в мамином ежедневнике на третье сентября, в субботу. Встреча с Лаурой Дюваль. Тогда я не обратила на эту запись внимания, потому что нашла мамино письмо с просьбой уехать из города. Но мама должна была встретиться с ней за неделю до своей смерти. В те выходные я еще оставалась дома, потому что занятия должны были начаться в понедельник, а вот мама отсутствовала. Наверное, она встречалась с этой женщиной здесь, в Эттон-Крик. Лаура Дюваль как-то связана с тем, что случилось? Она связана с Дэйзи Келли?

Я пробежала статью взглядом. Лаура Дюваль утверждала, что ее сестра по имени Олива погибла не из-за болезни, а потому, что на нее напал Криттонский потрошитель. Как мама нашла эту женщину? Почему она поверила ей? Видимо мама считала, что Олива Дюваль тоже является жертвой Криттонского потрошителя и отличается от остальных жертв так же, как и Дэйзи Келли.

Между ними что-то должно быть. Что-то общее.

Я прилегла на диван, сняла очки и закрыла глаза. Боль под веками была нестерпимой, но я сосредоточилась на Лауре Дюваль. Она – ключ, и я должна найти ее, чтобы узнать, о чем они с моей мамой говорили перед тем, как ее нашел маньяк. Я не могла усидеть на месте, потому вновь встала и принялась рыться в коробках, воодушевленная найденной информацией. Возможно, там есть еще что-то!

Коробка была полна любовных дневников, исписанных каллиграфическим почерком с миллионом сердечек на полях и между слов, женских журналов и старых книг. И среди этого барахла было еще кое-что. Диктофон. Наконец-то что-то стоящее, несомненно! Я не стала думать, что тут может быть запись какой-нибудь бесполезной ерунды, как и большинство хлама из этой квартиры. Нет, там находится что-то важное! Улика!

Я достала диктофон и включила запись, приготовившись к самому худшему.

– Оли! Неважно, что случится, не говори моим родителям! Я не хочу, чтобы они знали, что он с нами сделал! Оли! Поклянись! Поклянись, что не скажешь, что он со мной сотворил!

– С тобой ничего не случится, я…

Прежде чем случилось непоправимое, я нажала на кнопку «стоп» и только после этого выдохнула. В висках начало пульсировать, я живо вообразила картину происходящего. Вспомнила, как заставила Джорджи пообещать, что она ни слова не скажет маме и папе о том, что с нами случилось.

Справившись с нахлынувшими воспоминаниями, я вновь включила запись и поднесла диктофон к уху.

– …не позволю этому произойти!

– ОЛИ! ПРОСТО ПООБЕЩАЙ! – закричала девушка, срываясь на плач. Я почти видела ее. Видела ее израненное лицо, видела, как глаза переполняются яростными слезами, как черные волосы прилипают к щекам и лбу. – Оли… я не хочу, чтобы папа видел меня такой!

– Дэйзи, мы сбежим!

Мое сердце вновь сжалось от страха: несмотря на то, что я не была там, я видела и чувствовала все то, что видели и чувствовали они – беззащитные жертвы, обычные девушки, с которыми не должно было случиться ничего плохого.

– …ты родишь малыша… – Голос Оливы прерывался всхлипываниями. Я представила, как она гладит Дэйзи Келли по плечам, пытаясь успокоить, хотя сама на грани. – С тобой все будет хорошо!..

– Оли, уходи без меня… – решительно произнесла Дэйзи Келли. – Уходи без меня, я не хочу этого ребенка.

– Нет! – Голос Оливы стал резким, хриплым. – Мы отнесем эту запись в полицию! Они поверят нам, Дэйзи! Я не позволю… – Она что-то завопила, и запись оборвалась.

Несколько секунд я не шевелилась, продолжая переживать услышанное. Перед глазами плыли картинки: лица девушек, их руки, их тела – все в крови.

Потом я опустила руку и посмотрела на диктофон. Вот и доказательство того, что Дэйзи Келли не лгала о похищении, что Олива Дюваль, возможно, умерла не от болезни.

Я представила, как мама, сидя здесь по ночам, прослушивает эту запись раз за разом. Изучает, запоминает… сотни раз. Должно быть, она испытывала ужасную боль, вслушиваясь в эти чудовищные крики.

Я и сама почувствовала себя нехорошо и, сжав диктофон в руке, подошла к окну, чтобы отпереть створки. Уже смеркалось. Дождь так и не начался, небо было черным, словно смоль, тучи скрывали и луну, и звезды. Где-то вдали над лесом вспыхивала молния.

Я вдохнула полной грудью, все еще ощущая, что скоро начнется приступ.

Эта запись как… письмо в бутылке, которое могут обнаружить через десяток лет, или как письмо в будущее, оставленное потомкам. Эти голоса – они живые, они принадлежали реальным людям, которых кто-то по прихоти убил.

Я отвернулась от окна, подставив затылок осеннему ветру. Я должна отдать эту запись детективу Гаррисону. Пусть проведет экспертизу, или что еще там можно сделать. Я должна убедить его в том, что на Дэйзи Келли напал Криттонский потрошитель.

Успокоившись, я записала всю новую информацию без искажений в ежедневник, потом добавила свои собственные соображения и выводы. Закончив, я взяла ноутбук и ввела имя Лауры Дюваль в городе Эттон-Крик. Олива была ее сестрой. Они с Дэйзи Келли были вместе в той клетке, подбадривали друг друга, разделили друг с другом эту судьбу.

Особенные, особенные. Они были особенными для Криттонского потрошителя.

Я не хочу этого ребенка!

Это чудовище испортило судьбы всех тех девушек, осквернило их тела, их души, даже их понимание о материнстве. От злости у меня начали подергиваться колени, и я едва не уронила ноутбук.

Вот она, Лаура Дюваль. На вид обычная, миловидная женщина. Светлые волосы, овальное лицо, высокий лоб, скрытый челкой. Работает в городской больнице. Возможно, я могла видеть ее, но не обращала внимания. Как обычно.

Я достала из кармана телефон и набрала домашний номер Лауры Дюваль. После гудков последовало соединение, и я услышала до ужаса знакомый голос в трубке:

– Здравствуйте, Леда Стивенсон у телефона.

Повисла тишина. Это я, отчего-то испугавшись, сбросила вызов и кинула телефон на диван. Я еще несколько секунд смотрела на мобильник, боялась, что вновь зазвонит, хотя понимала, что Леда Стивенсон – та девушка-цыпленок, которую я знаю, – ни за что не станет перезванивать.

Затем я посмотрела на мамину доску преступлений Криттонского потрошителя и поняла, что нужно добавить на нее фотографии Дэйзи Келли и Оливы Дюваль. Между ними есть какая-то связь.

Связь, – повторила я это слово несколько раз, прокручивая в голове всю знакомую мне информацию.

Я вспомнила слова Ноя: «Леда Стивенсон тоже связана со всем этим».

Было далеко за полночь, когда я очнулась. Выйдя из квартиры, я будто шагнула в прошлое и, ощутив под ногами вместо пола вонючую солому, с трудом вставила ключ в замочную скважину – так дрожали липкие от пота пальцы. Вновь я дышала своей кровью, вновь чувствовала боль от вырезанной буквы под грудью.

Я медленно двинулась по коридору мимо затаившихся квартир, за дверьми которых не раздавалось ни звука. Сосредоточившись на гулком эхе собственных шагов, я пыталась вытащить себя из ужасов прошлого. Запись голосов Оливы и Дэйзи Келли смешались в голове с нежным голоском Леды Стивенсон.

Когда я пришла в себя и вновь попыталась дозвониться по номеру Лауры Дюваль, сеть оказалась занята. Скорее всего, Леда испугалась моего звонка, но я не могла себя винить за то, что бросила трубку. Услышать ее голос в Тайной квартире, когда я погружена в дело Криттонского потрошителя, было чудовищно. Конечно, можно вновь попытаться выловить ее в УЭК, но тогда меня точно посчитают сумасшедшей преследовательницей.

Это Ной связал меня с Ледой, – подумала я отчужденно. – Не знаю, как ему это удалось, но это его работа.

Выходя из подъезда, я споткнулась о порожек дома и ударилась локтем о дверь. Поморщившись и прижав к больному месту руку, я на мгновение застыла, как статуя, настороженно глядя во двор, погруженный в темноту. Пока я стояла, по дороге проехали всего две машины, и обе следовали в сторону торгового центра на окраине города.

Пристально всматриваясь в ночную мглу, я обошла дом и побежала к своей машине, которую оставила на освещенной площадке в шеренге других автомобилей, припаркованных под окнами первого этажа. Сейчас там кто-то мог прятаться. Эта мысль не давала мне покоя до тех пор, пока я не забралась в салон и не заблокировала все двери. Заведя двигатель, я опустила взгляд на ноги и застонала, поняв, что пока мчалась сломя голову, успела пересчитать все лужи.

И чего я разнервничалась? Стив мертв, он больше никому не причинит вреда. И уж точно не мне. Все дело в диктофоне и голосе Леды.

Когда я выезжала со стоянки, меня все еще била дрожь, но я чувствовала себя значительно увереннее. Теперь у меня есть зацепка, у меня есть ключ. Я еще не знаю, к какой двери он подходит, но его наличие обнадеживает.

Нужно встретиться с Лаурой Дюваль. Если Олива знала Дэйзи Келли, возможно, и Лаура была с ней знакома.

На следующий день, когда я пришла к Альме Сивер, дверь ее кабинета внезапно распахнулась, и оттуда вылетела разъяренная Кира. Ничего не замечая вокруг, она промчалась мимо меня в конец коридора и, со всей силы бахнув ладонью по кнопке вызова, скрылась в лифте.

– Входи, Кая, – попросила доктор Сивер, глядя на меня сквозь щель в двери. Я кивнула, опомнившись, и вошла.

– С детства боюсь такой погоды, – сказала Альма Сивер, кивнув на черное небо за окном. Когда я приблизилась к столу, она крутанулась в кресле, закидывая ногу на ногу. – Присаживайся, пожалуйста.

Я молча опустилась на стул.

Спрашивайте, доктор Сивер, я отвечу на все вопросы, – мрачно подумала я, и она действительно стала спрашивать, в этот раз минуя тему Джорджи – дала мне передышку. Я рассказала ей о Сьюзен, о том, что проведала ее могилу. Доложила о неприятном разговоре с Генри Фоксом.

Когда слова закончились, я замолчала и украдкой глянула на доктора Сивер. Все это время она наблюдала за мной с бесстрастным лицом и, когда повисла тишина, прищурилась, будто сделала какой-то вывод.

– Ну что ж, – начала она минуту спустя, и я внутренне съежилась, как от неожиданного укола в сгиб локтя. Моя дрожь не укрылась от ее наблюдательного взгляда, и доктор Сивер немедленно свела светло-коричневые брови к переносице. – Ты себя плохо чувствуешь, Кая? Ты теребишь ворот свитера, где раньше был жетон отца, ерзаешь. Тебя что-то тревожит?

– Нет, вовсе нет.

– Тогда в чем дело? – Я посмотрела на свои кожаные ботинки на шнуровке, в которые были заправлены штаны, только для того, чтобы не смотреть на доктора. – Кая.

Я со вздохом выпрямилась, нехотя поинтересовавшись:

– Как бы вы поступили, будь у вас человек, которому вы не доверяете, но которому должны отдать очень важную вещь?

– Почему ты ему не доверяешь?

Ну и глаза же у нее, – подумала я, – хитрые.

Прочистив горло, я попыталась объяснить:

– Просто… просто здесь, в Эттон-Крик, все относятся ко мне с предубеждением…

– Нет, – остановила она, и зеленые глаза с хитринкой блеснули. – Я спрашиваю не о том, почему не верят тебе, а о том, почему не веришь ты.

– Я имела в виду, что сложно верить тому, кто не верит тебе, – быстро сказала я, и доктор Сивер откинулась на спинку кресла. Я поняла, что не убедила ее, и тогда сдалась и сказала: – Если я доверюсь не тому человеку, то совершу ошибку.

– Все мы совершаем ошибки. Этот человек предал твое доверие?

– Ну… нет.

Доктор Сивер склонила голову набок, демонстрируя легкую заинтересованность:

– Тебе кажется, что только ты можешь справиться с этой задачей?

– Возможно, – уклончиво ответила я и с облегчением вздохнула, когда в моем телефоне раздался звук, напоминающий о том, что сеанс окончен. Доктор Сивер со смешком произнесла:

– Я действительно сильно давлю, раз ты с таким рвением пытаешься сбежать.

– Я не пытаюсь сбежать, – ответила я, вставая и закидывая сумку на плечо. – Я чувствую облегчение после наших бесед, правда. Но я действительно спешу.

Я сделала несколько шагов к выходу из кабинета, когда доктор Сивер меня остановила.

– Доверие – это роскошь, – сказала она, – но иногда нужно рискнуть. Особенно когда действительно нужна помощь и тебе больше не к кому обратиться.

Я кивнула и вышла, вновь думая о ее хитрых глазах и многозначительной улыбке. Доктор Сивер права. Мне не к кому обратиться кроме детектива Гаррисона. Я не могу играть в шпионские игры, поэтому отдам ему запись, подтверждающую, что Дэйзи Келли и Олива Дюваль были похищены маньяком, и, может быть, смогу вздохнуть спокойно.

Когда занятия закончились, не теряя ни минуты, я поспешила прочь из Первого медицинского павильона. Скалларк удивленно окликнула меня, а Крэйг успел помахать в знак прощания, но я не остановилась, стараясь поскорее скрыться с глаз студентов, которые хоть и не шушукались за моей спиной, но все равно пристально следили.

Забираясь в салон машины, я продолжала убеждать себя в том, что доктор Сивер права: нужно немедленно обратиться в полицию, пока маньяк и меня не нашел. Я встречусь с детективом Гаррисоном сейчас же; отдам диктофон и расскажу ему все, что знаю: и о Тайной квартире, и о маме, и о Дэйзи Келли.

Скопировав данные, я закинула ноутбук и диктофон обратно в сумку, а затем спрятала ее под заднее сиденье и завела двигатель. Выезжая со студенческой парковки, я заметила, что Кира Джеймис-Ллойд вновь караулит меня на пороге Издательского центра. Хоть она и стояла рядом с высокой светловолосой девушкой, беседуя о чем-то, смотрела она не на нее, а на мою проезжающую мимо машину. Я еле сдержалась, чтобы не показать в ответ неприличный жест, но вместо этого набрала номер детектива Гаррисона.

– Да!

Услышав его суровый голос в трубке, я непроизвольно вздрогнула: не могла не вспомнить, как они с детективом Дином держали меня полночи в допросной комнате. Прочистив горло, я сказала:

– Это Кая Айрленд…

– У меня много дел, – отрезал детектив Гаррисон. Судя по его дыханию, он куда-то спешил, но я не сдала назад, твердо заявив:

– Нам нужно встретиться, это важно. Это касается Дэйзи Келли.

Тут послышался раздосадованный вздох.

– Я же приказал тебе оставить это дело в покое!

Почему все вокруг думают, что я им подчиняюсь?

– Это выглядит подозрительно, что вы…

– Хорошо! – оборвал меня детектив. Похоже, он действительно был занят. – Где и когда?

Я поспешно ответила, что уже через полчаса буду на парковке у полицейского участка, и он, сдавшись, отключился. В голове вновь всплыли слова доктора Сивер о доверии. Это роскошь, – сказала она, – но иногда надо рискнуть. Сегодня я разделю эту ношу с кем-то еще, с кем-то, кто сможет помочь мне и защитить меня.

Утопив педаль газа, я вела машину навстречу хмурому небу и чувствовала, что дышать стало легче.

– Что ты опять придумала? – спросил детектив Гаррисон, забираясь в мою машину и буравя меня мрачным взглядом.

Я уточнила:

– Вы же не думаете до сих пор, что я слежу за Ледой Стивенсон?

– Нет. Ты за этим меня позвала?

Я покачала головой.

– Помните, о чем мы говорили в прошлый раз? – спросила я и тут же ответила: – О Дэйзи Келли.

На парковке было темно. Мрак в машине разбавлял только свет, льющийся из дверей и окон полицейского участка, поэтому лицо детектива Гаррисона казалось мрачнее, чем обычно.

– Кая, – начал он с тяжелым вздохом, – я хочу, чтобы ты держалась от всего этого подальше. Пожалуйста. Тут девушки умирают. Я не желаю, чтобы ты оказалась в их числе.

– Вообще-то вы недавно считали меня убийцей.

– Мы с детективом Дином никогда не думали, что это можешь быть ты, но если ты продолжишь играть в Нэнси Дрю, то пострадаешь.

Я огорченно нахмурилась. Мне совсем не понравилось, что детектив Гаррисон считает, будто я специально лезу в неприятности, поэтому я мрачно произнесла:

– Вы же знаете, кто я, детектив Гаррисон.

– Да, я знаю, кто ты, черт возьми! – сварливо сказал он, и под его сухопарым телом возмущенно скрипнуло сиденье. – Но ты не имеешь никакого отношения к происходящему, так что брось все это! – В машине повисла тишина, а у меня пересохло в горле. – Кая, послушай, ты должна все это прекратить. Тебе не удастся защитить саму себя, если попадешь в беду. В прошлый раз у тебя ничего не вышло, верно? – спросил он тихо.

Я даже вздрогнула, но в темноте мое дрожание было незаметно. Наконец-то взяв себя в руки и напомнив себе, что я поступаю правильно, да и в словах детектива (обидных словах) была доля правды, я тихо сказала:

– Он убил мою маму.

Повисло секундное молчание, потом детектив Гаррисон спросил:

– Прошу прощения?

Даже в темноте я могла заметить, насколько он удивился, уставившись на меня немигающим взглядом.

– Что, если вы мне не поверите?

– Это мне решать, – сурово сказал он, наконец заинтересовавшись тем, что я говорю. Но вдруг я совершаю ошибку? Мама ведь в полицию не обращалась.

Доверие, Кая.

Доверие – это роскошь.

Иногда стоит рискнуть.

Доверие – роскошь. Роскошь.

И тогда, окончательно решившись, я рассказала детективу Гаррисону о том, что мама исследовала дела Криттонского потрошителя, собрала целое досье на его жертв и поверила в историю Дэйзи Келли. Когда он засомневался, не то недоверчиво крякнув, не то икнув и снова поерзав на сиденье, я, включив в салоне свет, ловко втащила к себе на колени сумку и, порывшись, достала диктофон.

– Послушайте это и потом скажете, что думаете вы.

Детектив прослушал запись несколько раз. Его лицо не менялось, хотя мне хотелось бы, чтобы на нем отобразилось хоть что-то из тех эмоций, которые испытала я, слыша голоса заключенных девушек.

Я отвернулась от его невозмутимого лица и заметила, как на нас таращатся какие-то ребята с велосипедами. Я сделала им знак уйти и отвернулась к детективу Гаррисону. Он убрал диктофон.

– Голос показался мне знакомым… можно одолжить запись, чтобы провести экспертизу?

– Да, – сказала я, испытывая приступ облегчения. – Я думаю, Оли на записи – это Олива Дюваль, сестра Лауры Дюваль. Я нашла статью… – С каждым моим словом лицо детектива Гаррисона вытягивалось сильнее. Я на секунду замолчала, сбитая с толку, потом увереннее закончила: – Я ей звонила, но на звонок ответила Леда Стивенсон.

– В этом нет ничего удивительного – Леда Стивенсон дочь Оливы Дюваль.

Когда он сказал это, мы удивленно уставились друг на друга. Хотя, пожалуй, удивление, которое я увидела в его глазах, было отражением моего собственного.

Вот в чем заключалась связь, — подумала я, читая ответ в глазах детектива Гаррисона. – Связь между ними заключается в ребенке. Дэйзи была беременна, а у Оливы уже был ребенок. Леде было около года, когда все это произошло.

– Да, – наконец выговорила я, отворачиваясь и глядя перед собой. – Теперь все ясно.

Но зачем же тогда Потрошитель похитил еще одну женщину, когда у него была Дэйзи Келли? Может быть, ему было уже недостаточно одной?

– Ты же не хочешь расспросить Леду о ее матери, Кая? – спросил детектив, и я покачала головой.

– Нет, ни за что. Я только хочу, чтобы вы нашли для меня адрес Дэйзи Келли или ее родителей.

Тут детектив Гаррисон рассмеялся.

– Ну ты даешь!

– Что?

– Нет! – отрезал он, почти заорав. – То, что ты говоришь сейчас со мной, не значит, что я взял тебя на работу! Ты еще ребенок!

У меня отвисла челюсть. Ребенок? Я перестала быть ребенком много лет назад. Даже не уверена, была ли им когда-то.

– Слушайте, детектив, не надо вести себя так, будто вы знаете больше меня. Если бы не я, вы бы никогда не получили подтверждение того, что Дэйзи Келли была жертвой Потрошителя.

– Высокомерие так и прет!

– Пожалуйста, найдите мне адрес Дэйзи Келли.

– Это может быть опасно.

– Вы же все равно мне не верите. Просто дайте мне адрес Келли, а я пообещаю, что, если снова что-нибудь найду, сразу же расскажу вам. Люди мне доверяют.

– Что-то сомневаюсь в этом, – проворчал детектив, но мне показалось, что я услышала в его голосе одобрительные нотки. – Ну хорошо, – сдался он, – давай мне адрес своей электронной почты, я пришлю тебе информацию чуть позже.

Возликовав, я достала из бардачка упаковку стикеров и написала на одном свой е-мейл. Детектив Гаррисон взял бумажку, сказав с легким раздражением:

– Из-за таких, как ты, у нас всегда проблемы. – Я смиренно промолчала, и он добавил: – Я позвоню, когда что-нибудь узнаю о записи.

Выйдя из машины, детектив Гаррисон, прежде чем вернуться в полицейский участок, склонился к моему окну. Над его головой опасно сверкнула молния.

– Ты уверена, что не ошиблась с выбором профессии, Кая?

– Вы говорите, как мой отец.

Он усмехнулся и направился к офису. Я откинулась на сиденье, чувствуя облегчение от того, что половина моих обязательств легла на плечи детектива Гаррисона. Я еще не знала, что даст эта запись, но расследование должно вновь возобновиться. Они должны найти убийцу моей мамы.

Четверть часа я сидела на парковке, наслаждаясь небывалой легкостью в теле, затем завела двигатель и краем глаза заметила, что стеклянные двери участка отворились и на площадку вышел детектив Гаррисон. Не глядя по сторонам, он направился к своей машине, стоящей в тени деревьев.

Интересно, куда он собрался в такую отвратительную погоду сразу же после того, как получил диктофон?

Встревожившись, я вырулила с парковки следом за его автомобилем. Машин на дороге было много: рабочий день подходил к концу, и все торопились домой. А куда торопится детектив Гаррисон?

Он вдруг затормозил у какого-то кафе, где на входе по обеим сторонам стояли пихты в кадках, и на пятнадцать минут исчез в помещении. Я припарковала машину чуть дальше и заглушила двигатель.

Ну и что я делаю? — думала я, наблюдая за входом в кафе через зеркало заднего вида. – Слежу за детективом, вот что я делаю. Пока он ужинает, я сижу в машине и впустую трачу время.

А вот мама не доверяла полиции, – продолжила я размышлять. – Впрочем, она наверняка думала, что ей не поверят. Мне вот детектив Гаррисон тоже с трудом поверил. А может, он мне и не поверил вовсе? Может, он только притворился, чтобы от меня отделаться?

Прежде чем сомнения окончательно завладели мной, дверь кафе распахнулась и во дворе появился детектив Гаррисон. Он сел в свой автомобиль и выехал из переулка, даже не заметив меня. Я вновь пристроилась следом, пропустив вперед белую «Шевроле».

Шли минуты, детектив Гаррисон колесил по городу. Вокруг колыхались огни машин, магазинов и многоэтажных зданий. На мгновение я подумала о том, что мы все связаны друг с другом, мы песчинки на дне океана. А затем случилось что-то невероятное, невозможное.

Мы проезжали по мосту, когда белая «Шевроле» резко свернула в сторону. Где-то далеко и одновременно совсем близко раздался звук скрежета металла, такой интенсивный, будто железную пластину пытались разорвать пополам, а затем в небо рванул столб огня ярко-оранжевого цвета. Мою машину отбросило в сторону, и я, не справившись с управлением, впечаталась капотом в ограждение.

Ремень безопасности врезался в грудь. Я едва успела вовремя заслонить голову обеими руками, когда стекло с пассажирской стороны взорвалось осколками и разлетелось по салону. Следом я ощутила нестерпимую боль и вместе с ней дикий страх.

Через секунду после этого появился звон, он все нарастал и нарастал, проглатывая остальные звуки на дороге – испуганные крики водителей, сигналы гудков. Дрожащими руками я с трудом расстегнула ремень безопасности и вывалилась из машины. Огонь впереди смешался с ночной темнотой, с огоньками многоэтажных домов вдали. Он отражался от окон автомобилей, остановившихся на мосту, отражался от почерневшего местами асфальта.

Это у меня в ушах звенит, – отстраненно поняла я, пытаясь подняться с коленей. Что произошло?

Несмотря на звон и полную дезориентацию, из-за которой я все время падала на четвереньки, не в силах принять вертикальное положение, я кое-что восстановила в памяти.

Это детектив Гаррисон, это его автомобиль смял ограждение и наполовину вывалился с моста, угрожающе накренившись над рекой.

Что с ним? Что произошло?

Словно в замедленной съемке я поднесла руку к голове, почувствовала на пальцах влагу – кровь.

Что произошло? Что с детективом Гаррисоном?

Сквозь толщу воды, в которую была опущена моя голова, я услышала приближающиеся звуки сирен, а затем поняла, что уже несколько секунд лежу на асфальте ничком.

Он не мог умереть.

Что произошло?

Я почувствовала, как чьи-то руки коснулись моих плеч, и я оказалась на спине. Кто-то убрал мои волосы с лица и близко-близко наклонился.

– Кая!

– Там детектив Гаррисон. Там детектив…

– Я знаю.

– Там детектив… я ничего не чувствую…

Я все повторяла и повторяла, что ничего не чувствую, но потом поняла, что не слышу собственного голоса. Наверное, я молчала, просто глядя в пустоту.

Глава XVI

Связь

– Кая, а кем ты хотела стать, когда вырастешь? – полюбопытствовала Джорджи. – Я хочу быть принцессой. Хочу быть Белоснежкой или Авророй. Их принцы самые красивые! Билли говорит, что он все равно бы в меня влюбился, но ведь принцессой быть здорово!

– Конечно же ты станешь принцессой, – заверила я младшую сестру. – Ты будешь самой красивой принцессой. Лучшей.

– А ты?

Я удивленно подняла голову, отвлекшись от задач по математической статистике.

– Я? Я не буду принцессой.

– Почему? Ты же такая красивая, – протянула Джорджи. Она улыбалась так искренне, что я не смогла сдержать ответную улыбку. – В тебя бы точно влюбился самый красивый принц. Но только если ты перестанешь сидеть с книгами. Билли говорит, что его брат в тебя влюблен, но он тебя боится.

– Я не похожа на принцессу, – сказала я, а когда сосредоточила взгляд на Джорджи, то увидела уже не ее, а Крэйга. Он заметил, что я смотрю на него, и что-то сказал – я видела, как шевелятся его губы. Через секунду, догадавшись, что я ничего не слышу, Крэйг ушел, чтобы привести врача. Доктор Арнетт посветил мне в глаза фонариком, потом что-то сказал Крэйгу, и тот согласно кивнул.

Я сделала над собой усилие, чтобы хоть что-то расслышать, и когда доктор Арнетт позвал меня, я сказала, что хочу пить. После минуты испытаний, когда Крэйгу пришлось приподнять меня в вертикальном положении и держать стакан с трубочкой, я с облегчением вздохнула и вернулась на подушку.

– Я вытащил тебя из огня, – сказал он, будто решив объяснить свое присутствие в моей палате. – Ты меня узнаешь?

Я не открывала глаза дольше, чем того требовалось.

– Конечно я тебя узнаю, Крэйг, – выдавила я.

– Мой племянник шутит, – сказал доктор Арнетт, многозначительно хлопнув Крэйга по плечу. Я перевела на него взгляд и подумала о том, что доктор Арнетт – дядя Крэйга. Больше всего меня сейчас занимал другой вопрос.

– Где детектив Гаррисон?

Доктор Арнетт ответил мне безучастным взглядом. Он так долго молчал, что я успела мысленно восстановить всю картинку произошедшей на мосту аварии: как детектив Гаррисон не справился с управлением и на полной скорости врезался в ограждение моста, как загорелось топливо, как полыхнул огонь.

Мое сердце сжалось.

– Доктор Арнетт, вы можете ответить или нет? – почти выкрикнула я.

– Кая, – приглушенно сказал он, положив руку на мое плечо, которое тут же вспыхнуло болью, – детектив Гаррисон скончался по дороге в больницу.

– Нет, – возразила я, недоверчиво покачав головой. Моложавое лицо доктора Арнетта стало расплывчатым. – Нет, я же ему доверилась…

Я все сделала правильно. В этот раз я все сделала правильно, но все равно ошиблась.

– Крэйг, позови профессора Харрингтона.

Я привычно потянулась к жетону отца, чтобы сжать его в пальцах, но талисмана не было, его забрало чудовище.

Только не он, только не детектив Гаррисон. Погиб еще один человек, еще один человек мертв из-за того, что я доверилась ему. Доверие – роскошь. Он погиб из-за меня. Страх не только в моей голове, отец, нет. Он здесь, рядом со мной. Он напоминает о себе всякий раз, когда я прихожу в себя. Отнимает всех, кому я доверяю.

Под давлением Дориана мне пришлось на несколько дней остаться в больнице и пройти обследование. Мы мало говорили, но я чувствовала себя спокойнее, когда он был рядом. Дориан мягко улыбался, приносил из дома еду, приготовленную Ноем, и не пытался выяснить, что же все-таки случилось на дороге. Но даже если бы он спросил прямо, я бы промолчала. Я больше не заговорю вслух о том, что нашла в Тайной квартире, не упомяну имени Дэйзи Келли или Оливы Дюваль, не скажу о диктофоне. Я не позволю, чтобы с Дорианом или еще с кем-нибудь случилось то же, что с Майклом Гаррисоном.

Почти каждый день ко мне заходили Аспен, Скалларк и Крэйг. Они пытались шутить, но я видела, что их улыбки полностью фальшивы. Они посылали мне ежедневно добрую сотню сообщений, но телефон я выключила только после того, как стала получать рассылку из Издательского центра. На сайте университетской газеты печатали о подозрительной смерти детектива Гаррисона и о том, что я второй раз за месяц оказалась в больнице, побив рекорд Романа Згардоли. Они называли меня «Несущая смерть», словно я была причиной смерти Кингов, Смиттов, детектива Гаррисона.

Дважды наведывался детектив Эндрю Дин – вот кто не боялся меня ранить и допрашивал с особой тщательностью. Он задавал множество вопросов, при этом оставаясь невозмутимым, но я чувствовала, что ему тоже больно от потери товарища. Я упорно лгала. Нет. Нет. Нет, – слово, которое я повторяла за эту неделю чаще, чем за всю жизнь, решив, что больше никому не позволю пострадать из-за меня.

Это не я убила детектива Гаррисона, но он погиб из-за того, что я отдала ему диктофон и рассказала о Дэйзи Келли. Теперь маньяк играет со мной в игру, хочет, чтобы мы остались наедине без посторонних наблюдателей. Вот почему он убрал детектива Гаррисона с шахматной доски – это моя ошибка. Доверие – вовсе не роскошь, это ошибка.

Тогда на мои плечи вновь лег груз вины, и теперь он был тяжелее прежнего. Тварь по имени Вина с наступлением темноты начинала меня донимать.

Не забудь, как ты радовалась, что переложила на плечи детектива Гаррисона половину своих обязанностей, – шипела она змеей, – помни, Кая, какое облегчение ты испытала, когда поняла, что одной заботой стало меньше.

В день выписки у нас с доктором Арнеттом состоялась неприятная беседа. Он спросил, знаю ли я, что мне следует делать следующий месяц, и я кивнула: мне не следует перенапрягаться, летать, оказываться перед шумными объектами, слушать громкую музыку и так далее, и так далее…

– А еще?

И мне пришлось добавить, стараясь быть терпеливой:

– Я снова должна прийти к вам на обследование, иначе оглохну навсегда.

Тогда доктор Арнетт похлопал меня по плечу и сказал, что я буду бравым врачом, но добавил, что мне не следует устраиваться на работу в его больницу, иначе его уволят. Я так и не поняла, был это комплимент или нет. Постепенно доктор Арнетт стал прежним и вновь принялся заигрывать с медсестрами, да так, что в своей собственной палате я ощущала себя лишней.

Слова доктора Арнетта в точности повторил Дориан, когда приехал забирать меня, только с другой интонацией.

– Да, я все помню, – быстро сказала я, почти подбегая к его машине. Я старалась не крутить головой, чтобы не встретиться со взглядом пациентов или врачей, которыми меня одаривали в коридоре: это ведь о ней говорят в газетах?..

– Все в норме? – буднично спросил Дориан, догоняя меня.

– Да, все в порядке, спасибо.

– Твоя машина все еще в ремонте, ее здорово придавило. Придется подождать несколько дней.

– Да. Э-э… спасибо.

Я набрала полную грудь воздуха и тяжело выдохнула, успокаивая себя и напоминая, что Дориан не виноват. Он просто беспокоится обо мне. Он тоже жертва, сказал Ной. Полчаса спустя мой лжедядя остановил машину у супермаркета, попросив немного подождать.

– Ной хотел, чтобы я купил мороженое для торта.

Я кивнула, а затем с минуту наблюдала за мчащимися мимо машинами. Едут себе как ни в чем не бывало, будто не подозревают, какие опасности их могут поджидать. Меня замутило при воспоминании о случившемся на мосту, и я, прижав ладонь к горлу, закрыла глаза. Провела пальцами по невидимой полоске на коже, где был папин жетон.

Скорее бы домой попасть. Здесь просто невыносимо.

Дверь с водительской стороны вдруг распахнулась, и я едва не подпрыгнула.

– Успела заскучать? – спросил Дориан и добавил что-то о радио. Я покачала головой, расслабляясь. Я и не догадывалась, в каких муках провела эти минуты, пока Дориан отсутствовал, – теперь мышцы от напряжения горели огнем, тело было будто чужим.

«Веди себя нормально, – мысленно обратилась я к себе, пока Дориан устраивал шуршащие пакеты с едой на заднем сиденье машины. – Как будто ты не человек-катастрофа».

В эту секунду мне хотелось отвернуться к окну и всласть пожалеть себя. Будто мне хуже, чем другим. Но я не отвернулась, хоть в груди и заворочалось что-то противное, склизкое. Это все пустое, бессмыслица. Даже если я буду ныть и стенать, даже если буду напоминать себе обо всех тех, кого не уберегла, ничего не изменится. Просто больше я не допущу такой ошибки.

– Это была странная неделя, – вдруг сказал Дориан. Я снова едва не подскочила, услышав его голос. Должно быть он думал, что я почувствую себя гораздо лучше, если буду говорить. – Без тебя дома совершенно пусто.

Я криво улыбнулась:

– Не думай, что обманешь меня. Тебя же никогда нет дома.

– Ты права, – сказал Дориан с энтузиазмом, скорее потому, что я поддержала беседу, а не потому, что он все время пропадает на работе. – Ну, сама понимаешь, личная жизнь… А у тебя парень есть?

Он повернулся ко мне, когда я на него уставилась.

– Э-э… нет, – нашлась я через пару секунд, – у меня слишком много… уроков. Заданий. В следующем семестре начинается практика, так что времени будет еще меньше…

– О. – Дориан смутился, а я с облегчением откинулась на сиденье. Теперь пусть он думает, что сказать. Он что, только что заговорил о моем парне?

– Если хочешь, могу взять тебя в морг. Нет, лучше посоветую тебя знакомому врачу в университетской больнице! Или ты хочешь в городскую? Мы с доктором Арнеттом хорошие друзья.

– Не знаю, я еще не думала об этом, – честно призналась я. Да и когда мне думать? Зачем я вообще сказала о практике? Теперь Дориан будет спрашивать об этом всякий раз, когда наступит неловкая пауза.

Оказавшись в своей спальне наверху, я немедленно стянула одежду и забралась в кровать, тут же передернувшись от контраста – одеяло было холодным, а мое тело горячим. Но это лучше, чем жар, исходящий от машины Майкла Гаррисона, который я все еще чувствовала на коже.

Спи. Спи. Спи. За-сы-пай, – приказывала я себе, но волшебного места в мозгу, где я была бы в безопасности, все еще не было. – Спи. Спи.

Внезапно затрезвонил мобильник в кармане сумки, лежащей на подоконнике. Только не это. Это Скалларк? Аспен? Репортеры? Детектив Дин? Семья детектива Гаррисона? Была ли у него семья? Этот человек умер из-за меня, а я о нем даже ничего не знаю. Телефон вновь зазвонил. Да перестань ты уже!

Я устало посмотрела в сторону окна, телефон все звонил и звонил. Что, если это что-то важное? Что, если Аспен или Скалларк в опасности? Что, если Неизвестный до них добрался? Или Криттонский потрошитель? Или они оба?

Я пулей вылетела из-под одеяла и метнулась к сумке. Достав телефон, тупо уставилась на экран. Звонила миссис Нэтвик. Логично было предположить, что она позвонит, ведь мы не общались целую неделю и я обещала приехать, но ее имя на экране телефона все равно неприятно удивило.

Прочистив горло, я ответила:

– Да, миссис Нэтвик?

Ее вопль в трубке подсказал мне, что она все знает.

– Как ты?! Все в порядке?! Как ты себя чувствуешь?! Когда ты не приехала в субботу, я сразу поняла: что-то случилось, что-то очень плохое! Дориан рассказал, что ты попала в аварию… О боже, я так переживала! Почему ты не отвечала на звонки?!

– Все хорошо, миссис Нэтвик.

– Как же это?! Но ведь ты…

– Нет.

– Но Дориан… – Она шумно высморкалась и просипела в трубку: – Ты встречалась с детективом?.. Поэтому он мертв?

Я запнулась лишь на секунду, потом решительно сказала:

– Нет.

– Кая, не лги мне. – Миссис Нэтвик попыталась быть строгой, но из-за насморка попытка провалилась. Она, очевидно, тоже это поняла, потому что тон ее голоса сменился. Она пролепетала: – Кая, дорогая, вернись домой! Не нужно оставаться в Эттон-Крик! Я хочу, чтобы ты вернулась домой! Езжай в столицу, вернись в Хейден, пожалуйста, Кая!

Я забралась под одеяло, абстрагируясь от слов маминой подруги. Если я впущу их в свое сознание, будет только хуже. У меня нет выхода, который она рисует, у меня нет шанса. Я могу только так, а не иначе, только разобравшись, что случилось с мамой. Поэтому я лежала в постели и медитировала под голос миссис Нэтвик, доносящийся из трубки.

– Кая! Ты слышишь?

Я схватила телефон и прижала к уху, торопливо пробормотав:

– Да, слышу.

– Кая…

– Я не могу, миссис Нэтвик, – спокойно сказала я, и женщина замолчала. – Я не могу вернуться, пока не… пока не сделаю то, что должна.

– ТЫ НИЧЕГО НИКОМУ НЕ ДОЛЖНА! – заверещала она в ответ, и я вздохнула.

Эти слова я слышала два года назад от отца, когда сказала ему, что не пойду в академию, а поступлю на медицинский факультет. «Ты не должна делать то, чего не хочешь», – категорично ответил он, а затем швырнул в меня заявление, что даже будь у меня ученая степень, я бы все равно не спасла Джорджи.

– Кая, уже ничего не исправить, милая, – прошептала сквозь слезы миссис Нэтвик. – Кая, если ты останешься там, ты тоже погибнешь.

– Мне нужно немного отдохнуть, миссис Нэтвик. Я позвоню вам чуть позже. Обещаю, – сказала я тем же спокойным тоном и добавила: – Я приеду на выходных.

Я отключилась и убрала телефон, но крик миссис Нэтвик все еще звучал в моих ушах. Я накрыла голову подушкой. Вспомнила одно из «больничных» сообщений Скалларк: «Не держи все в себе. Знаешь ведь, сердце не любит стресс. Кричи, плачь, Кая, только не притворяйся, что все хорошо».

Я с нетерпением принялась ждать, когда меня одолеет сон. Небо, как назло, выглядело чище, солнце светило ярче. Каждые пятнадцать минут я поворачивалась на бок, злясь на себя, что не могу уснуть, потом задернула тяжелые шторы, чтобы приглушить свет. Внезапный полумрак угнетал, но я не стала вновь распахивать шторы.

Я бы хотела, чтобы Альма Сивер выписала мне таблетки от бессонницы, но она сказала, что я должна справиться с этим сама. Но я не могу спать. Просто не могу. Уже даже не знаю, почему, может, потому что боюсь, ведь сны нельзя контролировать, во сне мой мир может преобразоваться во что угодно. А может, слишком устала.

Мое тело уже размякло, и веки потяжелели, но сон не шел. Я все еще чувствовала, какая горячая подо мной простынь, чувствовала, что одеяло слишком тесное. Внезапно мне на лоб опустилась ладонь, и я с трудом разлепила веки. В комнате было темно и пахло ванилью. Это Ной стоял рядом. Он склонил голову набок, глядя в мое лицо, пока я притворялась спящей.

– Привет. Я принес тебе кусочек лимонного пирога, – шепнул он тихо, будто в комнате находился кто-то еще, кого он боялся разбудить. – Ты ничего не ела. Ты себя плохо чувствуешь?

– Все меня об этом спрашивают.

– Вот только со мной тебе не нужно притворяться.

«Кричи, плачь, Кая, только не притворяйся, что все хорошо».

Я ничего не произнесла, потому что это было бессмысленно – Ной прав. Не спрашивая у меня разрешения, он прилег на кровать и повернулся на бок, положив под голову руку. Я лежала не двигаясь. Даже не вздрогнула, когда он сжал мои пальцы под одеялом. Я подумала, что у него какой-то фетиш на прикосновения, или он думает, что обладает силой, которая может унять боль через рукопожатие. Внезапно меня осенило, и я села. Ной замер, словно ожидая, что я нападу на него, но я лишь дрожащим голосом прошептала:

– Ты знал, что это случится, верно?

Этот вопрос я уже задавала, когда спрашивала о Сьюзен, и, как и в прошлый раз, лицо Ноя разгладилось. Это значило, что он закрылся, поэтому дальнейшее развитие событий будет проходить по двум сценариям:

1. Он притворится, что я несу какую-то чушь, и отшутится.

2. Он примет серьезный вид, вместо ответа напомнив мне о Леде Стивенсон.

– Да.

Да, – повторила я про себя, не поверив услышанному.

Ной отвел взгляд и повернулся на спину. Он попытался убрать руку, но я не позволила, крепко сжав на его ладони пальцы и специально сдавив кожу ногтями. Я хотела, чтобы ему стало больно; хотела, чтобы он объяснился, чтобы развеял мою вину и обиду, чтобы словами унял боль в висках, чтобы вернул все назад.

Я хотела, чтобы он все объяснил, но вместе с тем ничего не хотела слышать. Было достаточно того, что Ной знал, что детектив Гаррисон погибнет, и не сказал мне об этом.

– Почему?

– Ты бы не смогла помочь.

– Смогла бы! – воскликнула я. – Я бы смогла! Я бы предупредила его!

Ной тоже сел. Он так сильно нахмурился, что между бровей залегла морщинка. Это не тот парень, который принес мне лимонный пирог. Это кто-то другой. Другой мужчина.

– Ты не Бог, Кая, – резко сказал он, – ты не способна управлять человеческой жизнью. Жизнь детектива Гаррисона подошла к концу, и ты ничего не могла с этим поделать. Просто это конец.

– Из-за меня!

Ной положил руку на мое плечо и сильно сжал, пытаясь привести в чувство. Я в ответ схватила его запястье.

– Ты не виновата. Если хочешь обвинить кого-то, можешь обвинить меня.

Ной, которого, мне казалось, я знала достаточно хорошо, не стал бы себя винить. Он умеет от всего абстрагироваться. Он ничего не чувствует – просто говорит. Говорит, что я умерла из-за Леды Стивенсон, говорит, что знал, что детектив Гаррисон погибнет…

Пока я думала обо всем этом, Ной бережно опустил меня на подушку, и я поддалась. Позволила поправить на себе одеяло, убрать за уши пряди волос. Позволила ему молчать.

– Я хотела этого, – сказала я в тишину, – я хотела кому-то довериться.

– У тебя есть я, Кая. Можешь довериться мне. Когда угодно. Рассказать что угодно.

– С тобой не нужно говорить. Ты уже все знаешь.

– И этого достаточно, чтобы чувствовать себя лучше. Рядом со мной. Тебе нужно освободиться, Кая. Твой организм очень быстро изнашивается. Глаза тускнеют. Если продолжишь – просто сломаешься.

– Если продолжу что? – спросила я, вновь ощущая себя беззащитной. Так, словно нахожусь в незнакомом месте, в непривычном положении. Ной прочистил горло, оттягивая время для ответа, и через несколько секунд сказал:

– Стресс. Ты постоянно находишься в стрессе. – Наши взгляды встретились, и Ной криво усмехнулся: – Хочешь сказать, что еще не время? А когда оно наступит? – Настала его очередь отворачиваться, чтобы скрыть эмоции. Затаив дыхание, я ждала, когда он продолжит. Он повернулся, внезапно заговорив громче: – Может случиться так, что шанса прожить свою жизнь больше не представится. Что будешь делать тогда?

– Не знаю. Пока не знаю. Но сейчас я должна сделать другое.

– Сейчас ты просто должна жить.

Жить, – прокручивала я в голове, входя в кафе «Барокко» в два часа дня, где меня уже ждала Лаура Дюваль, сидя за одним из небольших столиков. Одновременно с тем, как я переступила порог, мне на мобильник пришло очередное сообщение от Аспена:

«Где ты, Айрленд? Хватит игнорировать меня. Давай встретимся».

Я отключила у телефона звук и направилась к нужному столику. Лаура Дюваль была точно такой же, как на фотографии из газеты: красивое лицо в форме сердечка, светлые волосы, стянутые в хвост, пухлые губы. Когда я вежливо поздоровалась и опустилась за стол, Лаура деловито спросила:

– Кая Айрленд?

Она точно знала, кто я, – это было видно по ее проницательным глазам, – но я все равно кивнула, а затем отодвинула меню в сторону и тихо сказала:

– Я пригласила вас, потому что хотела расспросить о некоторых вещах… Не о вашей племяннице, – добавила я, увидев, что женщина нахмурилась. Ее губы сжались от недовольства, поэтому я еще мягче и еще вежливее продолжила: – Я знаю, что вы виделись с моей мамой некоторое время назад, а точнее третьего сентября, в субботу. Я здесь для того, чтобы узнать, о чем вы говорили.

Ее лицо исказилось злостью быстрее, чем я успела закончить предложение. Я опешила от такой реакции. Лаура Дюваль зло процедила:

– Я хотела с тобой встретиться, чтобы дать возможность объясниться. Я думала, ты расскажешь, почему преследуешь Леду. Я думала, ты хочешь извиниться за смерть Майкла.

– Что? – Мои щеки полыхнули огнем, и я сжала под столом пальцы в кулаки. К нам подошел официант, и я попросила воды. Стоило официанту удалиться, с лица Лауры слетела маска добродушия. Она наклонилась вперед, положив одну руку на стол около выпитой чашки кофе, и зашипела:

– Майкл что-то узнал о тебе, верно? Он узнал, что ты убила всех тех людей, он узнал, что ты следила за Ледой, и ты поэтому убила его?

Между нами повисло напряженное молчание. Я не знала, как реагировать, слушая подобный вздор из уст взрослого, здравомыслящего человека. Наконец я спросила:

– Вы обвиняете меня в том, что детектив Гаррисон погиб после нашей встречи?

Лаура зло подтвердила:

– Да!

Солнце светило мне прямо в глаза. Будто хотело выжечь их. Сердце заколотилось в дурном предчувствии, но внешне я не выдала напряжения. Я невозмутимо произнесла, глядя на женщину в упор:

– В таком случае я могу обвинить вас в смерти моей матери. – Слова сорвались с моих губ, и Лаура Дюваль в ужасе отшатнулась. – Моя мама умерла после разговора с вами. Значит, и вы к этому причастны, так?

– Ты что несешь?! – громко зарычала она, и на нас обернулись посетители, сидящие за соседними столиками. Я продолжила, ничуть не изменившись в лице – мышцы словно окаменели:

– Неужели вам не нравится, когда вас обвиняют?

У нашего столика остановился официант, поставил воду около меня и быстро ретировался. Лаура даже не обратила на него внимания, продолжая говорить на повышенных тонах:

– Это здесь ни при чем! Моя племянница говорила, что ты ее преследуешь! Она боялась тебя!

– Кого ей следовало бояться, так это себя саму, – твердо отрезала я. – Это она пытается убить себя, а не я. Я лишь хотела помочь.

Не надо. Не надо было говорить этого.

– И ты помогла, – прошипела Лаура в ответ. Ее лицо больше не казалось мне красивым, оно заострилось от злости. – Теперь Леду хотят положить в лечебницу Эттон-Крик.

– Не смейте обвинять меня, – не выдержала я. – Это вы несете за нее ответственность!

– Ее отец погиб!

– Мой тоже. И моя мать. И моя сестра. Вся семья. А еще меня обвинили в убийстве и преследовании! – Мой голос осекся, и я тяжело вздохнула. – Что ж, жаль, что я вас потревожила. Удачи с Ледой.

Я неуклюже махнула ей на прощание, на ватных ногах поднялась из-за стола и двинулась к выходу. В голове стоял шум, все начало расплываться перед глазами, но не от слез, а от злости. Я встала на остановке и поглубже сунула руки в карманы. Ощущение, что сердце болезненно сжалось, все не покидало меня.

Может, стоит вернуться и попросить прощения? – мелькнула в голове мысль, но тут подошел мой автобус, и я без колебаний запрыгнула внутрь. В кармане вновь завибрировал мобильник, и я, раздраженная как никогда, выхватила его и ответила на звонок.

– Айрленд! – заорал Аспен в трубку. – Почему ты меня игноришь?!

– Я тебя не игнорю.

– Что? Вот как? То есть это случайность, что ты сбежала из больницы, не сказав мне ни слова, не отвечаешь на звонки и сообщения, а когда сегодня утром я приехал в особняк, тот парень, Ной, сказал, что ты куда-то ушла с самого утра! – Аспен замолчал, давая мне время на ответ, но я тоже молчала. – Что? Почему ты ничего не говоришь?

– Я не знаю, что сказать, Аспен, – признала я, прислонившись головой к стеклу и глядя на проплывающие мимо здания, в окнах которых отражалось яркое солнце.

– Айрленд… – начал Аспен тихо. Я нахмурилась, услышав в его голосе нотки страха.

– Что?

– Ты влюбилась в меня?

– Чего? – удивленно буркнула я, заслужив многозначительный взгляд соседа, сидящего справа через проход.

– Что слышала. Ты в меня влюбилась? – прошептал Аспен так тихо, будто рядом кто-то стоял, а он говорил о всяких непотребствах.

– Нет, – сухо отрезала я, поняв, что он издевается.

– Тогда в чем дело?! – опять взбесился он.

– Ни в чем. Просто… ни в чем.

– Я сделал что-то не так?

– Нет! – ужаснулась я, и парень справа вновь хмуро на меня поглядел. Я снизила голос, прикрыв рот ладонью. – Аспен, дело не в тебе, ты ни при чем.

Молчание, повисшее в трубке, ощущалось горой камней на моих плечах. Я снова вздохнула. Перевела взгляд на свои пальцы. Ногти были короткими и кое-где сильно обломались, вены выступили, а на правой руке, если присмотреться, пальцы и вовсе искривленные. Стивен сломал их. Каждый. Один за другим, наслаждаясь моей болью.

– Я наконец-то понял тебя, Кая. – Аспен первым нарушил молчание, и едва он заговорил, мое горло обожгло огнем. Я сжала пальцами переносицу, вздыхая. Внезапно захотелось заплакать. Стать слабой. Или притвориться слабой. Или я действительно слабая и устала притворяться сильной?..

– Я понял, почему ты так ведешь себя, понял, почему отстраняешься, а затем приближаешься, понял, почему говоришь это. Ты боишься. Боишься, что я заберусь к тебе в душу. Вдруг станешь уязвимой, да? А вдруг не успеешь оглянуться и начнешь мне доверять? Ты просто боишься на меня положиться. – Я до смерти хотела возразить, вставить хоть словечко, но не могла подобрать слов. – Нет, Айрленд, нет. Ты просто боишься потерять меня, как всех, к кому привыкла.

– Просто замолчи, Аспен, – попросила я, зажмурившись.

– Ты думаешь, тебе одной сложно? Я понимаю. Ты многое пережила. Ты знаешь о боли, знаешь, как страшно терять тех, кого любишь. Хочешь позволить себе расслабиться и делать любимые вещи, но останавливаешь себя: еще не время, есть дела важнее. Останавливаешься: а вдруг будет больно, если привыкнешь? Я понимаю, Кая. Я тоже терял тех, кого любил. Всех. Сначала отца, затем мать, Сьюзен… и себя каждый день теряю… – Он вздохнул. – Только ты не уходи, не отнимай моего последнего друга. И не плачь там.

– Я не плачу, – сказала я, вытирая щеки и прочистив горло. – Вот еще.

– Слушай, ты не на войне, Айрленд, так что прекрати бороться со всеми.

Интересная формулировка, хотела сказать я, но не могла.

– Ладно, – сдалась я наконец. – Давай встретимся позже.

– Ты не врешь?

– Я всегда говорю правду.

– Ну да, – фыркнул он, и я почувствовала в его голосе облегчение. Мы распрощались, и я спрятала телефон в карман, закрыла лицо ладонями; было больно и хотелось вздохнуть. Через несколько секунд я вспомнила заявление Лауры: Леду поместят в лечебницу. Как бы скверно это ни звучало, но хоть эта новость – хорошая. Ей должны помочь они, а не я. Они помогут ей взять жизнь под контроль. А заодно и мне тоже. Она выздоровеет, оставит попытки себя убить, и у меня будет время бросить все силы на поимку убийцы.

В полицию я больше не пойду. Во-первых, меня уже подозревают, во‑вторых, меня примут за сумасшедшую, как двадцать лет назад ненормальной посчитали Дэйзи Келли. И в‑третьих и в самых главных: за мной следят. И если я скажу кому-нибудь то, что знаю, их ждет та же участь, что и детектива Гаррисона.

Мысль, что за мной следят прямо сейчас, заставила обернуться и пристально оглядеть немногочисленных пассажиров автобуса. Не увидев никого подозрительного, я отвернулась и засунула руки в карманы. Может, не сейчас, но он следит. И как только я узнаю его имя, он убьет меня.

Я не могла отделаться от мысли, что кто-то идет за мной по пятам. Во дворе перед Тайной квартирой я увидела Крэйга с собакой и застыла. Он сидел на корточках рядом с детской каруселью, почесывая за ухом пса.

Может?.. Нет, Крэйг мой друг.

Я встряхнулась, отгоняя бредовые мысли, и услышала, как он зовет меня. Я помахала в ответ, и Крэйг, улыбнувшись, отпустил пса. Собака тут же помчалась ко мне, тряся башкой и намереваясь завалить меня на землю.

– Привет! – тут и Крэйг подоспел. – Ты как? Выглядишь бледной. Знаешь, после побега из больницы…

– Я не сбегала. Я выписалась. – Я внимательно следила за собакой, нарезающей вокруг меня круги. – Ну… мне пора.

– Кая, – остановил меня Крэйг, и, когда я обернулась, увидела, что его улыбка угасла, как фитилек свечи.

– Что?

– Точно все нормально?

– Да, конечно, – ответила я даже не моргнув глазом и направилась к дому, прикладывая все усилия, чтобы не броситься в подъезд бегом. Я продолжала чувствовать испытующий взгляд Крэйга. И даже когда он подозвал свою собаку и вновь превратился в веселого парня, я все еще ощущала его озабоченность и тревогу.

Некоторое время назад я установила в квартире скрытую камеру. Я проверяла ее, находясь в больнице, но сейчас, поднимаясь по темной лестнице, засомневалась: а вдруг убийца обнаружил ее? Хотя это глупо, ведь о квартире никто не знает. Надеюсь.

Если тот, кто убил Майкла Гаррисона, сделал это потому, что узнал о диктофоне, мне нужно понять, как маньяк выяснил, что диктофон в тот конкретный момент находился у детектива. У меня есть лишь два варианта: первый – детектив Гаррисон сам сказал убийце о диктофоне, не подозревая, что тот человек и есть Неизвестный – Криттонский потрошитель, и второй, более вероятный: кто-то следил за нами и каким-то образом слышал наш разговор.

Я вошла в квартиру и с облегчением увидела пыль на полу и на комоде. Хорошо. Все на своих местах, ничего не тронуто. Расположившись на диване, я достала из сумки записную книжку и несколько раз вычеркнула встречу с Лаурой Дюваль, которая оказалась бессмысленной. Все-таки теперь одной заботой меньше.

Следующим утром погода ухудшилась. Дождь с такой яростью бил в окна моей спальни, что несколько раз я в ужасе просыпалась и нащупывала пистолет под подушкой. В комнате было сумрачно, по полу скользили тени, по стеклу стекали дождевые дорожки. Убеждаясь, что никакая опасность мне не грозит, я засыпала. В восемь я вышла из дома, сдержанно попрощавшись с Ноем. Дождь продолжался, настойчиво барабаня по крыше остановки. Было холодно, и от присутствия незримой опасности становилось холоднее. Пистолет за спиной тоже не придавал уверенности, а наоборот, лишь напрягал – когда есть чем защищаться, неприятности обязательно нагрянут.

Добираясь до Тайной квартиры, я безуспешно пыталась выбросить из головы мысли о смерти. Вышла на остановке и раскрыла зонт. Дождь продолжал атаковать. Стальное небо оставалось таким же серым и мрачным. Благодаря деревьям вдоль аллеи, по которой я шла, ветер не казался таким уж яростным, но все равно пробирал до костей. Я с грустью вспомнила о своей машине, которая находится в автомастерской Аспена. Рано или поздно мне придется ее забрать. Для этого нужно встретиться с Аспеном лицом к лицу. Поэтому поздно.

Переступая через лужи, я прошла мимо мокрых скамеек и кустарников, по которым с нещадной жестокостью бил дождь, и вошла в подъезд, погрузившись в привычную тишину и темноту. Достав из кармана фонарик и включив его, я осветила лестничную площадку.

– Я в своей комнате, – бормотала я себе под нос, – я под одеялом, я под одеялом.

Я взлетела на второй этаж и бегом бросилась к нужной двери. Дрожащей рукой попыталась вставить ключ в замок, но от прикосновения дверь медленно отворилась.

Кровь застыла в жилах, и я потянулась к пистолету, одновременно отставив зонтик к стене. Положив палец на предохранитель и целясь прямо перед собой, я вошла в квартиру, оставив ключи в замке. В прихожей горел свет. Зачем маньяку понадобилось включать его? Чтобы я была готова?

Шаг за шагом я медленно прошла по коридору, оставляя за собой следы: мимо зеркала, которое напугало меня в первый день знакомства с квартирой, мимо цветка в горшке, где была спрятана одна из камер видеонаблюдения, вошла в зал.

Что это на диване? Куртка и рюкзак.

Дверь со стороны ванной комнаты скрипнула, и я резко обернулась, направив оружие на незваного гостя.

– ЭЙ! – Аспен поднял руки и выронил полотенце. – Черт, Кая! Ты меня напугала, – подавленно пробормотал он, пялясь на пистолет широко раскрытыми глазами. Он не смел опустить руки, как и я свои. Мое сердце билось словно сумасшедшее в груди. – Успокойся, я все объясню… только… только опусти пушку. Хватит размахивать ею тут!

Несколько секунд я все еще держала Аспена на прицеле, туго соображая, потом спрятала пистолет и тихонько выдохнула сквозь сжатые до боли зубы. Аспен наблюдал за мной с открытым ртом. Когда оружие исчезло, он тоже облегченно вздохнул, а затем наклонился за полотенцем и закинул его на плечо. Я все еще пыталась прийти в себя. Не могла поверить, что вижу его здесь – в Тайной квартире.

– Ты что… – Аспен откинул влажные от дождя волосы назад, глядя на меня с сомнением, будто это я к нему вломилась, – ты что, носишь его везде с собой? Это не совсем законно, Кая, – доверительно шепнул он. Я ничего не говорила, только буравила его взглядом. Он смутился и переступил с ноги на ногу. Кашлянул. Посмотрел по сторонам.

Наконец я спросила:

– Что ты здесь делаешь?

Аспен встретился со мной взглядом, в котором отразилась неуверенность. Он смотрел на меня по-другому, потому что перед ним стояла не привычная Кая Айрленд, а другая девушка. Я терпеливо ждала подробного объяснения. Не хотела думать о плохом, но мне все казалось подозрительным.

Кто-то следил за мной все это время, – подсказывал внутренний голос. – Может, Аспен? Нет, он ведь всегда был у меня на виду. А может, мне стоит подозревать того, кого в обычной ситуации никак не заподозришь? Аспен стал моим первым другом, он знает обо мне практически все.

Замешкавшись, он ответил:

– Я за тобой следил.

Я не сразу сообразила, как отреагировать, а он усталым шагом проплелся к дивану, где лежал его рюкзак. Я не удивилась – разумеется, он следил. Как бы еще он попал сюда? Но зачем ему это делать? Он снова меня подозревает? Или никогда не прекращал подозревать?

Я мысленно вернулась на шаг назад и осмотрела заваленный бумагами стол, картотечные шкафы, стену с уликами. Он видел это. У него, несомненно, возникли вопросы. Почему он ни о чем не спросил? Хотя даже если спросит, все равно не отвечу. И чего он роется в своем дурацком рюкзаке?

Будто прочитав мои гневные мысли, Аспен выпрямился и обернулся. Молча протянул мне что-то, похожее на записку. Я опустила на нее взгляд, хотя сразу поняла, что это. Я узнала свой почерк и бумагу – огрызок листка из ежедневника. Мне не нужно было читать, что там написано, но я все равно это сделала, а Аспен тем временем скрестил руки на груди и с вызовом спросил:

– Ну и что это?!

– Очевидно, ты нашел мою предсмертную записку.

У Аспена отвисла челюсть.

– Ты ее написала?

– Да, – увиливать не было смысла. Я написала эту записку, в которой говорила, что решила покончить с собой из-за Аспена, Нэтвиков и всех тех, кто решил бы копаться в этом деле. По мнению всех этих людей, новость о том, что я умерла, наложив на себя руки, не была бы удивительной. Бедная девочка так мучилась, что решила покончить со страданиями, это логично, – вот что они сказали бы. Я не хотела, чтобы кто-то из моих близких сходил с ума так же, как я, когда поняла, что маму убили. Так что я написала эту глупость и сунула в бардачок машины, где Аспен ее и откопал.

Я смяла записку в кулаке и кинула ее на захламленный стол. Челюсть Аспена напряглась, на виске тревожно забилась жилка.

– Все из-за этого? – спросил он, нервно кивая в сторону, но не отрывая от меня взгляда.

– Уходи, Аспен. Сейчас не время.

– Не время? – озлобленно переспросил он. – А когда, по-твоему, будет время? Когда ты игнорируешь меня и сбегаешь из больницы? Когда ты говоришь, что все в норме, но не отвечаешь на звонки, и мне нужно следить за тобой, чтобы поговорить?! – Его голос поднялся на тон выше: – Что все это значит?!

– Аспен…

– Что?! – напустился он, раздражительно стиснув кулаки. Я невозмутимо смотрела в ответ, но в груди все болело. Еще одна иллюзия разрушилась, обнажая отвратительную реальность. Я могла дружить с ним, вместе обедать, обсуждать планы по спасению Скалларк. Но не признаваться, кто я и почему здесь застряла. И вот теперь каникулы кончились.

– Я не хочу нести ответственность еще и за твою жизнь, Аспен.

– Я не маленький мальчик, ясно?! – Он вышел из себя почти мгновенно, еще до того, как я договорила. Я знала, что так и будет, и не была удивлена. Представляю, что он испытал, когда нашел эту глупую записку в моей машине, а позвонить и расспросить о ней не смог. Но разве я могу позволить Аспену очутиться в таком же хаосе, что и я?

Он зарылся пальцами в волосы и опустился на диван, зажмурившись. Я скрестила руки и попыталась прекратить думать о том, что было бы, если бы я рассказала ему обо всем. Аспен помог бы? Он уже замешан, он уже часть истории. Он знает половину, так почему не рассказать ему все остальное?

Я сжала зубы, потом бескомпромиссно заявила:

– Тебя никто не приглашал, поэтому ты должен уйти. – Он насмешливо посмотрел на меня. – Аспен, не принуждай меня причинять тебе боль. Уходи.

– Хватит! – резко оборвал он, вскакивая. – Прекрати уже говорить так, будто ты умнее всех. Я способен решать за себя. Расскажи, что с тобой творится и что все это значит, и я помогу. Я вижу, как тебе страшно, Айрленд. Боже, ты даже ходишь с пушкой!

– Конечно, мне страшно, – мрачно подтвердила я. – За мной следят. Тоже хочешь почувствовать, каково это – жить в постоянном страхе?

– Нет, не хочу. И никто не хочет. Но ты действительно думаешь, будто бы я сейчас в безопасности? – Он понизил голос и с расстановкой произнес, постучав себя по виску: – Я в его голове, Айрленд, когда он приходит за ними. А это? – Он кивнул в сторону стены и многозначительно продолжал: – Я уже достаточно прочел, так что если кто-то действительно следит за тобой, он знает и обо мне в этой квартире. Я не уйду отсюда, даже если ты пристрелишь меня.

– Я могу вышвырнуть тебя за несколько секунд и даже не вспотею.

– Ну да, я подумал об этом… но ты ведь… так не поступишь, верно?

Несколько секунд я молчаливо сверлила его взглядом, но понимала, что Аспен прав, и если с ним что-то случится, он сам будет во всем виноват.

– Кая, слушай, я все равно буду здесь, рядом с тобой.

– Если тебя убьют, ты не сможешь быть рядом.

– Никто меня не убьет.

– Детектива Гаррисона убили. – Аспен молча смотрел, пока я не сдалась. Вернувшись в коридор, я занесла в квартиру зонт, вытащила ключ из замка и заперла дверь. Аспен уже сидел на диване, приготовившись к серьезному разговору, и напряженно следил за моими действиями. Я не знала, с чего начать. Выглянула во дворик, проверяя улицу, присела рядом на диван. Сейчас, как и в первый день знакомства с квартирой, я вдохнула в легкие пыль и исходящий от Аспена запах дождя и мыла.

– Ты что, типа под прикрытием? – выпалил он. Я уставилась на него, должно быть, с глупым видом, потому что Аспен рассмеялся и пробормотал: – Да шучу я, расслабься.

Я вздохнула, а затем бесстрастным голосом, так, чтобы максимально четко донести, что я не желаю ничего рассказывать, начала:

– Это квартира моей мамы. Она расследовала дело серийного маньяка, который в девяностых убивал здесь женщин. Ты знаешь, она умерла. Эта тварь убила ее. – Аспен нахмурился, а в его серых глазах, всегда напоминающих мне мокрый после дождя асфальт, появился шок. – Я думаю, мама отыскала его, и он убрал ее с дороги. А еще… – Прочистив горло, я продолжила: – Я думаю, что не случайно оказалась в Эттон-Крик. Понимаешь… я не помню, как это случилось. В первый день, когда я только приехала, мне казалось, что мама отослала меня, потому что была в депрессии. Я думала, что знаю, в чем причина. После Джорджи у нее были мы с отцом, но… нет, я ошибалась. Мама боялась за свою жизнь. И за мою тоже. И она не хотела, чтобы я была здесь.

– Айрленд. – Аспен накрыл мое дергающееся колено ладонью и удерживал руку до тех пор, пока я не успокоилась. Его ногти были черными от машинного масла, синие дорожки вен выступали сквозь бледную кожу. – Что ты имеешь в виду, говоря, что оказалась в Эттон-Крик не случайно?

Я открыла рот, собираясь бездумно ответить на его вопрос, но вовремя спохватилась.

– Я не знаю, честно, не знаю. Но у меня такое ощущение, будто я участвую в чьей-то игре. Кто-то играет со мной, Аспен, но я не знаю, кто. Я оказалась здесь не случайно. Когда Майю убили, я в тот же вечер попыталась уехать домой, но мой автобус остановили и меня конвоировали в участок для допроса. Я сказала детективам, что был свидетель, который видел в доме Кингов мужчину. Это был ты. И я повторяла, что была в городе всего один день и видела Майю лишь раз, но они вцепились в меня, словно злобные псы. – Почувствовав себя дурно от воспоминаний о детективе Гаррисоне, я прочистила горло и сменила тему. – Той же ночью я узнала о том, что случилось с мамой, и уехала домой. И я нашла…

– Вот, выпей воды. – Аспен поспешно полез в рюкзак и всучил мне банку с пивом. – Ой, не то. – Секунду спустя он сунул бутылку минеральной воды «Западный ручей» и подождал, пока я напьюсь.

– В общем, я нашла мамино письмо. Оно было написано под влиянием страха. И когда я приехала сюда и увидела все это, сразу стало ясно, чего именно она боялась. – Больше не в силах усидеть на месте, я встала на ноги и, сунув руки в карманы штанов, подошла к столу и увидела коробки с бумагами. – Мама боялась, что я узнаю об этой квартире. О ее делах. Она всю жизнь скрывала это от меня, Аспен. И я подумала, что Неизвестный и Криттонский потрошитель могут быть одним и тем же человеком…

– Исключено.

– Почему?

Я в недоумении обернулась, Аспен приблизился, глядя на доску преступлений слева от меня.

– Потому что Неизвестный – это женщина.

Я недоверчиво нахмурилась.

– Ты не в себе?

– Кая, а теперь ты меня послушай. – Аспен схватил меня за плечи. Стало больно, потому что раны зажили не до конца, и когда я поморщилась, он выпустил меня, но твердо произнес: – Это женщина, которая обладает огромной физической силой. У меня были сомнения, но теперь я точно уверен. Помнишь, я говорил тебе о своих видениях? Все это время я был в теле женщины.

– Но я все время отталкивалась от того, что эти убийства – в прошлом и в настоящем – связаны. И я нашла связь…

– Нет, – оборвал он твердо. – Начни сначала, Айрленд. Давай попытаемся сложить наши знания в общую копилку и, может быть, тогда мы увидим цельную картину.

Я несколько секунд молчала, лихорадочно пытаясь сопоставить факты, но решила вернуться к идеям Аспена позже и, махнув в сторону доски преступлений и стены, на которой висели газетные вырезки и жуткие фотографии, объяснила:

– Ладно. Эти девушки – все жертвы Криттонского потрошителя. Они все похожи. Они все были брюнетками, кроме Эсме Фрайзер, – я кивнула на одну из фотографий, – она была блондинкой. Тринадцатого января девяносто пятого ее с подругой похитили у кинотеатра.

– И ты все это помнишь?

– Я изучила их вдоль и поперек и поняла, что его жертвы являются прототипами одной. Она либо бросила его, либо отказала, в общем, она была недосягаемой мечтой, и поэтому маньяк решил добраться до девушек, которые напоминали ему ту единственную. Я уверена, что полиция пришла к такому же выводу, особенно учитывая тот факт, что у всех жертв были вырезаны сердца. Но расследование зашло в тупик.

Я достала из коробки файл Дэйзи Келли, который вчера вернула в квартиру. Раскрыла его и показала Аспену фотографию.

– Это Дэйзи Келли. В списке жертв Криттонского потрошителя ее не было, потому что когда она сбежала от него, ей никто не поверил. – Аспен нахмурился. Мне показалось, что его тревожит какая-то мысль. – Что? В чем дело? Ты уже слышал это имя?

Он отрицательно покачал головой и демонстративно сосредоточился на фотографии в моей руке.

– Ничего. Ты думаешь, она была одной из жертв, но ей удалось сбежать?

Скорее всего, мне просто показалось, что Аспен так странно отреагировал, – успокоила я себя, а затем рассказала ему все, что знаю о Дэйзи Келли и жертвах Потрошителя. Когда я договорила, на виске Аспена вновь тревожно забилась жилка.

– Это все похоже на извращенную любовь, – сказал он. – Словно этот урод пытался создать свою семью или вроде того.

– Да, и я так подумала. Я не знаю, почему маму так заботило все это. Может, они с Дэйзи были подругами? Вечером я еду домой, попытаюсь расспросить обо всем миссис Нэтвик. Это она дала мне ключи от квартиры. Я думаю, она что-то знает.

Аспен не позволил мне уйти от темы, напомнив:

– Ты говорила о связи прошлого и настоящего.

– Леда Стивенсон и есть эта связь, – сказала я, сжав в руке фотографию Дэйзи Келли. – Когда Дэйзи похитили, вместе с ней в клетке была Олива Дюваль – мать Леды.

– В клетке? – переспросил Аспен.

– Я имела в виду в плену. У меня был диктофон с их голосами. Олива хотела отдать его в полицию. – Я замешкалась на мгновение, но включила Аспену копию разговора на своем мобильном телефоне. Он сунул наушник в ухо и на минуту затих. Я внимательно наблюдала за его лицом, но на нем ничего не отразилось. Аспен вернул мне копию.

– Она точно настоящая?

Так вот в чем дело.

– Я думаю, да. Детектив тоже так считал. Когда мы встретились в последний раз, я отдала запись ему.

Теперь на лице Аспена отразились те эмоции, которых я ждала.

– Как они об этом узнали?

– Я ведь сказала: за мной следят. И пока ты не сказал, что Неизвестный – женщина, я думала, что это Криттонский потрошитель и Неизвестный – один человек.

Глава XVII

Безнадега

Аспен Сивер вернулся домой поздней ночью. Он почти бежал всю дорогу, а оказавшись в квартире, заперся на два замка. С мокрых волос капала дождевая вода, от которой намок воротник свитера, носки были влажными и оставили следы на полу.

Почти сразу же Аспен понял, что не может оставаться один. Это было странное ощущение – то он стремился остаться наедине с собой, а теперь вдруг испугался самого себя.

В его голове безостановочно кружили мысли: он думал о жутких рассказах Айрленд, о жертвах Потрошителя, о ее идеях насчет Леды Стивенсон; он думал о Скалларк и Сьюзен и вновь о Скалларк и Сьюзен. Но иногда эти мысли вдруг останавливались, и наступала спасительная тишина.

Когда нагрянули воспоминания о Патриции, Аспен понял, что пора сдвинуться с мертвой точки. Он взял куртку, зонт и побежал во двор.

Это глупо, – думал он. Ведь если за Каей следят (или Криттонский потрошитель, или Неизвестный, или они оба), тогда они знают о его причастности. Но бояться, сидя дома в потемках, – это не выход. И он вышел на воздух и задумчиво побрел вдоль улицы, укрывшись под зонтом.

Он не знал, куда идет, но через четверть часа бездумной прогулки вспомнил, что до дома Кэм Скалларк всего ничего – преодолеть парк, а затем еще пятнадцать минут пешком. Зачем зря бродить, тратя время? Аспен поменял курс и двинулся через переулки к Старому городу. Ему вдруг стало смешно: бродит под дождем, как в старые добрые времена. Дождь всегда напоминал ему о Сьюзен и о том дне, когда они встретились, – должно быть лет пять назад, в сентябре, когда его только выпустили из больницы и он не мог дозвониться до Дориана или Альмы…

Осень тогда была неуютной и сырой, впрочем, как и всегда в Эттон-Крик. По небу плыли облака, походившие на огромные комки пыли, повсюду были лужи. Осень в Эттон-Крик – это всегда меланхолия и апатия. Это серые здания, влажные асфальты, туман. Это звук дождя, скрип стеклоочистителей по ветровому стеклу, люди с черными зонтами.

Аспен был один на один с грохотом воды, падающей с неба белой стеной. Он так и не сумел встретиться ни с Альмой, ни с Дорианом, так что зайцем добрался до университета, чтобы отыскать кого-нибудь из этих двоих. Когда он ступил на лестницу Главного корпуса и его едва не сбила с ног какая-то девушка, он почувствовал, что в его мире время наконец-то снова движется.

Девушка извинилась. Она ничего не знала. Она не знала, кто такой Аспен Сивер, она никогда не слышала о странном парне, которого посещали видения о будущих убийствах, она не в курсе, что четыре года он был заперт в психушке.

За четыре года многое изменилось. Местные вычеркнули его из своей памяти, так что теперь он надеялся жить нормальной жизнью и не оглядываться назад. Он почувствовал себя немного увереннее, расправил плечи и шагнул в высокие дубовые двери. В нерешительности остановился, обтекаемый людьми со всех сторон, и вдруг его кто-то громко окликнул:

– Эй, парень!

Хотя, может, обращались вовсе не к нему, ведь парней-то здесь было предостаточно, вот только Аспен Сивер напрягся всем телом и приготовился. Наверное, его заприметил кто-то из охраны и вот уже схватил за локоть. Аспен обернулся, зажатый в тиски собственной неуверенностью, но тут же с облегчением вздохнул: перед ним стоял стройный и довольно-таки высокий молодой человек. У него были черные прямые волосы, откинутые назад, и пронзительные карие глаза, а на скулах и подбородке легкая щетина. Но человек, стоящий перед ним, не выглядел модным и стильным, скорее он был уставшим и изможденным, а теперь еще и щеки порозовели от волнения:

– Аспен, ты что здесь делаешь?

– Привет, Дориан, как дела?

Что ж, видеть своего единственного друга вне белых стен психушки было странно, почти нереально. Дориан покрутил головой по сторонам, будто ждал, когда к нему подойдет кто-то из студентов и объяснит, что здесь творится. Никто не подошел, и он снова сосредоточился на Аспене; склонив голову набок, он хмуро произнес:

– Когда же ты выписался?

– Вчера.

– Вчера?! – Лицо Дориана помрачнело. – Где ж ты был целый день? Где пропадал? Где остановился? Почему не позвонил?

– Я звонил, – сказал Аспен, спрятав руки в карманы потрепанной старой куртки.

Дориан нахмурился еще сильнее, и вот его лицо уже стало похоже на лицо какого-то старика.

– Прости. – Он смущенно потупил взгляд, и Аспен едва не закатил глаза. Как же он терпеть не мог эту его черту – Дориан Харрингтон просто обожал себя корить, он был виновен в войнах, в голоде, в похищениях пришельцами. Такой уж он человек.

– Теперь-то я здесь, – буркнул Аспен. Дориан приободрился:

– Точно-точно, ты здесь! Не могу в это поверить! – Он наконец-то полностью избавился от этой дурацкой старческой маски на лице и улыбнулся. Мощно хлопнув Аспена по плечу, он увлек его за собой в сторону лестницы. – Сейчас-ка спустимся в мой кабинет…

– Так ты еще не стал преподавателем?

– Не льсти мне, я еще слишком молод, – хмыкнул Дориан. Понятное дело, что Аспен об этом знал, но он специально решил увести друга как можно дальше ото всех неприятных тем.

Они спустились по лестнице на нулевой этаж, где находился кабинет Дориана, и приблизились к нужной двери.

– Тебя все еще держат в подвале? – спросил Аспен, скользнув вслед за другом в кабинет.

– Или это, или сидеть в морге днями напролет.

– Я понял.

– Кстати, – спохватился Дориан и, оставив портфель на столе, заваленном бумагами, шмыгнул к шкафу со стеклянными дверцами. – Я нашел для тебя работу.

– Уже? – Аспен недоверчиво прикрыл дверь и подошел к пыльному подоконнику с чахлым цветком в горшке. Скосил взгляд на стол и увидел целую кучу рисунков внутренних органов – Дориан уже подводил итоги в своей диссертации.

– Да, уже, еще неделю назад. Я-то думал, что тебя выписывают послезавтра, не вчера, – укоризненно произнес он, выныривая из шкафа с газетой. Стряхнув с нее пыль, Дориан чихнул и подошел к окну, врезавшись в одну из коробок, стоявших у стола. Аспен поднял голову и увидел, что от люстры остался один только белый проводок.

– Так, – сказал Дориан, вглядываясь в страницу, на которую падал скудный серый свет, – автосервис – вот твое место работы. – Дориан хлопнул по газете ладонью и вручил ее Аспену. – Я уже позвонил, обо всем договорился.

– Вау, автосервис, – сказал Аспен скептически. – Мне неловко напоминать, но я был вроде как заперт в психушке и водить мог только вымышленный автомобиль.

– У тебя все будет, – отрезал Дориан уверенным тоном. – Все будет, Аспен, обещаю. Некоторое время поживешь в моем доме, ключ я тебе дам. Расслабься. Меня все равно никогда нет, так что приведешь мысли в порядок, настроишься на рабочий лад…

Аспен хмыкнул.

– Рабочий лад, ага, – и взял со стола один из жутких рисунков. – Вижу, ты все еще возишься с трупами.

– Сам знаешь, иногда мертвые говорят громче живых.

Аспен потупил взгляд, почувствовав, как от его лица отлила кровь. Ковер в кабинете Дориана был пыльным и протертым. Аспен подумал, что здесь наверняка водятся мыши, а мышей он ненавидел. Но поежился он вовсе не из-за этих белых тварей. Просто он и сам знал, что мертвые говорят. Говорят, да еще как! Кому, как не Аспену, об этом знать? Они кричат ему в уши каждую ночь о своей смерти, каждую ночь молят о помощи, предупреждают: кто-то хочет добраться до них.

Дориан нарушил молчание:

– Завтра я запишу тебя на факультет. Пока будешь учиться там, где есть свободное место.

– Отлично, – кивнул Аспен. – Уверен, благодаря твоим книжкам я справлюсь. Я в долгу перед тобой за то, что все эти годы ты снабжал меня учебниками. На всякий случай уточняю: это не сарказм. Правда, спасибо. – Дориан почувствовал себя тронутым, у него даже кончики ушей порозовели. – Только давай без обнимашек, профессор, – поспешно предупредил Аспен, и Дориан как бы между прочим заметил:

– Мне и без тебя есть кого обнимать.

– Ты себе девушку завел, что ли?

– Почему ты удивляешься? На моем факультете полно красоток, и я пользуюсь популярностью. Ну… э-э… думаю, ты будешь удивлен.

– Приятно удивлен?

– Надеюсь, – усмехнулся Дориан.

Затем они вышли из кабинета, Дориан Харрингтон запер (не без труда) подвальную дверь, и они поднялись наверх.

– Сейчас провожу тебя и отправлюсь в морг. Сегодня отпрошусь с работы пораньше.

– Не надо раньше меня отказываться от…

– Ну, – оборвал Дориан. – Не шути над мертвыми, Аспен, хорошо? – Тот смиренно кивнул. – Хочу приготовить сегодня ужин. Отпразднуем твое возвращение, и заодно я познакомлю тебя со своей подругой.

– Ты уверен, что это хорошая идея? Не каждый захочет сидеть за одним столом с психом из дурдома.

– Ты не псих! – возмутился Дориан. Он был сыном полицейского и привык защищать всех и каждого, так что очень болезненно воспринимал подобные самоуничижительные замечания.

– Ладно, ладно… – пробормотал Аспен. Он почувствовал себя отшельником, который выбрался из подвала на свет. Ему показалось, что некоторые ребята в атриуме покосились на него с подозрением: на его истоптанные кроссовки, отросшие волосы, завившиеся на концах, дряхлую куртку.

– Иди домой и жди меня. Вот деньги на автобус. И ключи.

– Не знаю, Дориан… Я должен увидеться с Альмой. Если она заявится в больницу и не увидит меня там, то поднимет на уши весь персонал…

Дориан перебил его странным смехом, и Аспен скептически замолчал, покосившись на друга. Дориан всегда был каким-то чудным, но какое Аспену до этого дело, ведь он и сам не совсем в себе…

– Если хочешь, можешь и сестру свою на ужин пригласить, – наконец сказал он. Аспен пожал плечами, уже мечтая сбежать подальше от этой навязчивой заботы.

– Ладно. Она уж точно не откажется от десерта, обжора.

Дориан опять рассмеялся и, похлопав парня по плечу, направился в сторону лестницы, ведущей на верхние этажи здания.

– Слушай, – он обернулся, – у меня, кажется, в холодильнике есть пицца.

– Разберусь.

– И скорее домой, пока дождь опять не начался. Это временное затишье.

– Хорошо. – Аспен махнул рукой и направился к дверям.

Затишье, – мысленно проворчал он, поджав губы. Дождь продолжал лить как из ведра, от сильного ветра лужи покрылись рябью.

Аспен уже пять минут стоял под навесом, ежась от холода и скрестив руки на груди. Ждал, пока дождь даст ему передышку и позволит сбежать по ступенькам прочь к автобусной остановке. Скорее бы попасть в особняк Харрингтонов, где тепло и уютно, а в холодильнике есть пицца.

Стоило подумать о пицце, и рот Аспена наполнился слюной, а в животе заурчало. Вчера он ему удалось перекусить в одном из ресторанчиков рядом с Криттонским парком, но то была слишком маленькая порция.

Аспен обвел уставшим взглядом лужайку перед Главным корпусом. Она впитала в себя дождевую воду, как губка. Когда он поднял голову, чтобы мрачным взглядом оценить небо, тяжело нависшее над УЭК, за его спиной вдруг раздался женский голос:

– Привет.

Аспен резко обернулся, его сердце пустилось вскачь.

– Привет. Мы знакомы?

Девушка была невысокой, в теплой куртке и длинной юбке. Ее темно-русые волосы, отливающие рыжим, были заколоты в причудливый пучок, а челка сбилась набок от ветра. Она недовольно нахмурила брови.

– Я думала, мы друзья.

Это шутка? – Аспен опешил. У него был только один друг. Он был мужского пола, и его звали Дориан Харрингтон. Девушка, видя сомнение на его лице, нахмурилась еще сильнее и коротко бросила:

– Парк. Пицца. Дождь.

– Ах да… спасибо! – Он вспомнил ее – приветливую незнакомку, которая вчера спасла его от голодной смерти в парке. Ни Дориан, ни Альма не брали трубку, так что все, что ему оставалось делать, это сидеть на скамейке и наблюдать за довольными прохожими, которые топали мимо с коктейлями и хот-догами.

– Опять благодаришь? – Сьюзен рассмеялась. – Мы же друзья, помнишь?

Аспена покоробило это слово «друзья», но он не выдал нервозности, ведь, в конце концов, психушка позади и пришло время быть нормальным парнем. Он сказал:

– Думаю, у тебя много друзей.

– Нет, немного. Имя-то мое помнишь?

– Еще бы. Девушку, которая за раз съела две пиццы, сложно забыть, Сьюзен.

– Думаю, тебе отшибло память, потому что ты сам съел три пиццы среднего размера. А мои были крохотными, как пирожки.

– Стоп, – прервал Аспен, – я парень, мне можно. И кроме того, я провел четыре года в психушке, так что был голоден как волк.

Он специально сказал это. Лучше сразу расставить все точки над «i», а не ждать, когда до Сьюзен доползут слухи о подозрительном парне, с которым она гуляет. Ее лицо как по команде вытянулось. На мгновение она растерялась, но затем пробормотала:

– Опять шутишь?

Аспен засомневался, ведь ему не помешал бы друг. Он слишком давно оставался один, слишком много времени провел в одиночестве. Так может рассмеяться и превратить все в шутку? Или уже оставить все как есть?

Он долго думал, так что улыбка на губах Сьюзен угасла.

– Ты не шутишь.

– Нет, – решился он, – я не шучу.

Сьюзен отвернулась, засунув руки глубоко в карманы, и Аспен понял, что снова остался наедине с Дорианом, его диссертацией и его подружкой.

Он вдохнул тяжелый воздух, пропитанный землей и дождем, и почему-то почувствовал себя так паршиво, будто тотчас умрет, если Сьюзен сбежит по лестнице под дождь и в следующий раз, когда они случайно столкнутся, притворится, что они незнакомы.

Он наблюдал за ее профилем: как ее губы приоткрылись, будто она хотела что-то сказать, но не нашлась и снова попыталась. Аспен скрестил руки, терпеливо и даже с какой-то скукой ожидая своего вердикта.

– Ну да, – наконец сказала она, – хм… В этот раз, думаю, нам понадобится десять огромных пицц – не меньше!

Аспен опомниться не успел, а Сьюзен уже достала из своего рюкзака зонтик, распахнула его над их головами. Она схватила Аспена под руку, словно они и вправду друзья, и потащила вниз по лестнице.

– Такую историю нельзя рассказывать на пустой желудок!

Аспен никогда в жизни не ел такую вкусную пиццу. Он знал, что дело не в грибах и ветчине и не в особом тесте, хотя Сьюзен убеждала, что работники кафе «Шерри» – боги кулинарии. Аспен знал, что дело в ней самой. Она была странной девчонкой.

Когда-то в детстве это было возможно – выйти на площадку, увидеть первого попавшегося ребенка, подойти к нему и заявить, что отныне вы лучшие друзья. Во взрослом мире все не так. Здесь важен статус, здесь важно мнение окружающих. В детстве все было проще.

А вот Сьюзен из детства. Когда тебе пять – она та девочка с косичками, которая выше и крупнее тебя, а когда восемнадцать, все наоборот. Она та девочка, которая с лопаткой, зажатой в руке, бежит на помощь, когда тебя обступили другие мальчики. Та девочка, которая говорит: «Возьми мою конфету, если хочешь. У меня еще есть!» Улыбчивая девочка, которая из-за Аспена вдруг перестала улыбаться.

Она отодвинула в сторону свою тарелку с кусочком пиццы, наклонилась вперед и шепнула:

– Аспен, я тебе верю.

– О чем ты? – насторожился он, почему-то подумав, что Сьюзен каким-то невероятным образом узнала о его видениях. Она потупила взгляд, посмотрев на вилку, и призналась:

– Я солгала.

Аспен ничего не почувствовал, ведь хоть Сьюзен и из детства, но он-то нет. Он в мире, где все лгут. Аспен в том мире, где мать запросто может сдать сына в больницу и притвориться, что он не существует. Так что он не расстроился, узнав, что его новая знакомая о чем-то там солгала.

– Я уже слышала о тебе. – Вот тут Аспен и застыл как вкопанный. Нож с противным хрустом резанул тарелку и замер. Сьюзен выпрямилась и прочистила горло. – Ты, наверное, не помнишь, но мы с тобой дружили в детстве. Точно не помнишь. А вот я тебя помню. Пожалуйста, только не перебивай! – взмолилась она. Аспен и не думал ее перебивать, вот только он решил, что Сьюзен его с кем-то спутала. Но она вдруг вытянула руку и медленно наклонилась вперед. Аспен замер, почувствовав себя так, словно находится внутри книги или фильма. Люди вокруг болтали и слушали песню, доносившуюся из плазменного телевизора над их головами, а Аспен только смотрел на Сьюзен, и она на него. Она несколько раз провела большим пальцем по шраму у него над бровью, сказав:

– Ты меня провожал, потому что мальчики из соседнего дома постоянно караулили меня у калитки. Ты защищал меня, и они бросили камень. Он рассек бровь – вот здесь. – Палец Сьюзен скользнул вверх и вниз к виску. Аспен завороженно кивнул:

– Я помню.

Сьюзен откинулась на спинку стула.

– Я сразу узнала тебя вчера в парке. Не могла поверить своим глазам, потому что думала… что с тобой что-то случилось… ведь ты же…

– Я помню, – глухо повторил он. Аппетит пропал, хотя секунду назад Аспен хотел заказать еще две пиццы. Он отодвинул тарелку. – Я помню тебя, Сьюзен.

– Почему ты злишься? – Она нахмурилась.

– Я не злюсь. Я не злюсь, – повторил он, неуклюже поднялся на ноги и двинулся к выходу из кафе. – Я не злюсь.

– Марина! – крикнула Сьюзен. – Я сейчас! Секунду!

Аспен ускорил шаг и выскользнул в дверь, но Сьюзен все равно догнала его. Раскрыла над его головой зонтик, приблизившись почти вплотную, и громко произнесла:

– Я же сказала: я верю тебе! Я верю в то, что ты говорил тогда, в детстве! Я все помню!

– Лучше забудь, Сьюзен, – посоветовал Аспен, делая шаг из-под зонта, – а то и тебя запрут в психушку.

Девушка схватила Аспена под локоть, и он остановился.

– Но ведь только что все было хорошо, – сказала она. Лицо Аспена ничего не выражало. Несколько капель все же упало ему на макушку и скатилось к вискам. Волосы тут же прилипли к коже. – Аспен, все ведь было хорошо. Просто ты был честен, и я тоже решила быть честной. Почему ты испугался? Я не хотела тебя обидеть, я лишь сказала… Я не хотела. Я просто очень рада тебя видеть. Я искала тебя. Очень долго искала, ведь мы были лучшими друзьями. А затем ты рассказал мне свою страшную историю и пропал. Я ни разу не усомнилась, Аспен, ни разу! Но ты просто исчез!

Повисло молчание, нарушаемое грохотом тяжелых капель по зонту. Рука Сьюзен начала мелко дрожать от напряжения, поэтому Аспен осторожно отнял зонт. Девушка опустила взгляд под ноги. Трещины асфальта заполнились грязной водой. От ног прохожих во все стороны летели брызги. Некоторые мчались за угол на остановку, другие – в кафе, в укрытие. Только Аспен и Сьюзен стояли на месте. Она заплакала, и он неуклюже приобнял ее за плечи свободной рукой, а затем тихо произнес:

– Мама отправила меня к своим родителям. – Сьюзен продолжала тихо всхлипывать, и Аспен похлопал ее по спине. Все казалось странным – объятия, касания, ее слезы, старая дружба. – Ладно, все. Не плачь.

Она отстранилась.

– Я не смогла забыть тебя, потому что эта история засела в мозгу. Я каждый день прокручивала ее. Сначала чтобы не забыть, чтобы помочь тебе, а затем… сейчас я чувствую себя одержимой ею. Я прочла очень много книг, но так ничего и не нашла.

– Давай просто оставим в покое эту тему, Сьюзен.

– Так мы друзья?

– Уже давно, – криво усмехнулся Аспен. Несмотря на то, что он прикинулся, будто ситуация не напрягла его, он чувствовал себя еще более смущенным, чем в тот день, когда пошел за ней и позволил накормить себя, словно бездомного. Хотя, по сути, он и был бездомным.

Тяжело вздохнув, Сьюзен произнесла:

– Это прозвучит странно, но пару лет назад в голову мне пришла одна вещь.

– Там пицца остывает, – напомнил Аспен, шагнув в сторону кафе, но девушка вновь вцепилась в его руку. Он раздосадованно вздохнул, оборачиваясь. – Я действительно не хочу говорить об этом. Я говорил об этом каждый день на протяжении четырех лет. Поверил, что я сумасшедший. Больше не хочу. Давай притворимся, что ты ничего не знаешь. Сделаем вид, что познакомились вчера. Никаких историй не было, ладно?

– Не ладно, – отчеканила Сьюзен и, придерживая его за локоть, отвела в сторону к железной ограде, с которой стекала вода. Сквозь прутья пробился чахлый куст, и его ветви норовили шипами поддеть ветхую куртку Аспена.

– Послушай, – деловито сказала Сьюзен. – Когда ты был в психушке, все думали, что ты ненормальный. А вот я так не считаю!

– Спасибо.

– Говорю тебе: мне пришла в голову одна мысль.

– Я не хочу о ней знать, если позволишь.

– Я думаю, что ты видишь мертвых потому, что и сам был когда-то мертв.

Брови Аспена взлетели. Он хмыкнул и украдкой посмотрел по сторонам, надеясь, что никто не слышал это бредовое заявление, слетевшее с уст Сьюзен.

– Я думаю, нам пора пойти и подкрепиться.

– Нет, ты только послушай.

– Я не вижу мертвых, – оборвал Аспен. – Я только вижу, как некто пытается кого-то убить. И однажды я увидел, как убили моих друзей. Вот и все.

– Я думаю, это дар самой Смерти.

– Не шути так, – отчеканил парень. Приобняв Сьюзен за плечи, он повел ее назад в кафе. – Понимаю теперь, почему ты хочешь дружить. Ты такая же странная, как и я. Дар Смерти… видеть мертвых. Я умер когда-то… ну и вздор.

– Нет, я сказала не так, – поспешно поправилась девушка, шагая в такт звукам дождя. – Я предположила, что ты был мертв, но Смерть вернула тебя назад. А твои видения – это просто побочный эффект того, что ты был на том свете.

– Ну и ну. Тебе нужно заняться написанием рассказов.

И хоть Аспен шутил, у него на душе образовался неприятный осадок. Он твердил себе: это не имеет смысла, слова Сьюзен – просто безумие. Однажды он рассказал ей страшную сказку, которая так потрясла ее, что она долгие годы спустя пыталась найти разгадку, узнать конец этой истории.

Ему было жаль эту девочку, которой не повезло встретить его в детстве.

Видимо, рассудок Сьюзен тоже помутился. Но. Здесь есть одно большое «но». Аспен не мог отмахнуться от ее идеи. И как в детстве его история закралась в голову девчушки, чтобы навеки там поселиться, так и сейчас Аспен, запивая пиццу горячим чаем, чтобы согреться, думал о том, что не все в мире можно объяснить нормальными словами, нормальными терминами. Не у всего есть объяснение. А вдруг Сьюзен права? Может, Аспену даны способности для того, чтобы он мог спасти тех людей? Может, он супергерой?

– Мы должны вернуться назад в университет, – объявила Сьюзен. – Я обещала отдать своей подруге одну важную вещь, но когда увидела тебя, обо всем забыла. Давай вернемся, и затем я провожу тебя домой.

– Зачем тебе провожать меня? – удивился Аспен. Мысль, что ему вновь придется вернуться в университет, угнетала. А если еще придется знакомиться с подругами Сьюзен… Что, если они такие же, как она?

– Я на машине, – похвасталась девушка. – Мне только дали права, так что катаюсь на мамином «фордике». Он тебе понравится. У тебя есть права? Могу дать и тебе прокатиться. Он милый и покладистый.

– У меня нет прав. В психушке было много других интересных занятий, кроме вождения.

– ВОУ! – воскликнул Аспен Сивер, когда его беззастенчиво вырвали из воспоминаний. Кто-то налетел на него сзади, и он изумленно пошатнулся и сделал несколько шагов в сторону. Он выронил зонт, подставив голову под ледяной осенний дождь, а затем крутанулся вокруг своей оси. Кто-то вопил прямо ему в шею, тащил за рукав и одновременно пытался обнять. Аспен спотыкался и наступал в лужи. Уши заложило от крика о помощи, а перед глазами ничего не было видно из-за дождя и прилипших к лицу волос.

– Он уже здесь!

Наконец-то Аспен узнал знакомый голос и затормозил подошвами ботинок.

– Леда? Леда Стивенсон? Это ты? – Это действительно была она. Невозможно не узнать ее короткие белые волосы, объемную куртку и длинную юбку, прилипшую к ногам. Тело девушки содрогалось и от холода, и от слез, когда она выкрикнула, дрожа всем телом, будто в эпилептическом припадке:

– Пожалуйста! Помоги мне! Пожалуйста… Если он найдет меня, случится что-то плохое!

Она бросилась к Аспену и прижалась к нему всем телом, сцепив за его спиной пальцы в замок. Аспен автоматически прикрыл ее голову своей ладонью и обвел взглядом площадь парка. Здесь никого не было и не могло быть – люди в своем уме давно сидят по домам. Тем более в такой ливень.

– Леда, – позвал он, осторожно отодвигая от себя дрожащее худое тело. Леда поддалась и подняла голову, часто моргая, чтобы дождь не попал в глаза. – Я отведу тебя домой, – сказал Аспен расстановкой, и она облегченно закивала, а затем заревела сильнее. Она ухватилась за его руку, словно Аспен был спасательным кругом, соломинкой, которая вытащит ее из хаоса, и последовала за ним. Он поднял зонт над их головами и наконец-то ощутил себя лучше.

Минуты, когда на него налетела Леда Стивенсон, выпали из реальности. Однако теперь, когда в его руке вновь была ручка зонта, когда Леда не сжимала его талию, Аспен почувствовал себя увереннее. Настолько увереннее, что даже смог отцепить ее хрупкую руку от рукава своей куртки и переплести их мокрые пальцы.

Пересекая парк, Аспен пару раз обернулся, чтобы проверить: никто ли не идет за ними, но никого не было. Если бы он не видел, как Леда напугана, он бы решил, что его снимает скрытая камера и в понедельник в студенческой газете будет занятная история о том, что Аспен Сивер боится приведений.

Пять минут спустя, мокрые и продрогшие, они добрались до нужного дома. Аспен был здесь впервые, но старался не таращиться. Дом у Леды был что надо: двухэтажный, с колоннами на входе, цветочным палисадником и даже французскими окнами.

– Можешь остаться, пока тетя не придет? – робко спросила Леда, когда он в нерешительности топтался на пороге, собираясь выйти во двор. Он обернулся и увидел то самое выражение неподдельного ужаса, которое заставило его отвести девушку домой.

– Да, – сказал он, не раздумывая, – я подожду с тобой.

Она облегченно выдохнула, потом стянула с себя куртку и отправила на вешалку. Куртка Аспена пристроилась рядом. Когда Леда переоделась в сухую одежду и попыталась всучить толстовку и штаны Аспену, он отказался и принял лишь полотенце.

– Ты уверена, что можешь с этим справиться? – спросил он, скептически наблюдая, как девушка возится с камином. Он украдкой обвел взглядом полку, где кроме фотографий в рамках стояли рисунки: все темные, невзрачные, депрессивные.

– Готово! – Леда отряхнула руки о штаны и резко выпрямилась, и Аспен отвел взгляд, почувствовав, что ей бы не понравилось, что он пялился. К слову, он впервые видел Леду в штанах, и это было непривычное зрелище. Ноги у нее были длинные, как у цапли, и такие же худые.

– Теперь ты быстрее согреешься, – сказала Леда самодовольно, и Аспен согласился, чувствуя, что должен сказать хоть что-нибудь. Таким неуверенным он себя еще никогда в жизни не ощущал. Даже хуже, чем во время пивной вечеринки в двенадцать, когда он впервые поцеловался. Или в тринадцать, когда на него напал соседский бык и попытался рогом проколоть почку.

Еще несколько минут спустя, когда Леда протянула Аспену кружку с горячим чаем, он напомнил:

– Ты сказала, что тебя кто-то преследовал. – Чтобы скрыть очевидное любопытство, он сделал большой глоток невыносимо сладкого чая.

– Спасибо, что помог мне, – уклончиво пробормотала Леда, опуская взгляд в камин, словно Аспен сидел на горящих поленьях, а не напротив. Сейчас волосы девушки подсохли и торчали во все стороны, точно у эльфа из мультфильма. Мысленное сравнение Леды с эльфом его рассмешило, но Аспен прочистил горло и начал:

– А ведь знаешь, на улице никого не было, поэтом…

– Ты тоже мне не веришь?! – резким тоном спросила Леда, пронзив его испытующим взглядом. Аспену показалось, будто над его темноволосой головой опасно зависло лезвие гильотины – одно неверное слово, и ему крышка. Вопрос Леды был его собственным вопросом, только из прошлого, когда ему было пятнадцать и на всей земле не нашлось бы человека, который ему поверил. Поэтому Аспен решил включить режим «психолога», который часто применяла к нему Альма. После ее промывки мозгов он мог рассказать ей что угодно.

– Никто мне не верит! Даже несмотря на происходящее в городе. Но за мной действительно следят! Несколько дней назад в мой дом забрались! Но мой врач говорит, что я все выдумываю из-за стресса. «Последствия травмы», – передразнила Леда. – Но ты ведь веришь мне, да?

Хоть Аспен и провоцировал Леду на откровенность, что делать теперь, он не знал, поэтому просто кивнул, пытаясь запить мерзкое послевкусие таким же мерзким чаем.

Леда смотрела в камин, держа чашку на коленях. Неужели за ней кто-то следит? – напряженно подумал Аспен. Что, если она в списке жертв Неизвестного? Леда ведь и вправду другая, она не похожа на остальных девушек. Она выделяется из толпы своей странной индивидуальностью, одинокая, неуверенная в себе, как Майя и Сьюзен. Возможно ли, что за ней действительно следят? Но почему ей никто не поверил, ведь сейчас в Эттон-Крик происходят такие ужасы, что в полиции должны хвататься за любую зацепку… Леду Стивенсон проигнорировали, как и Дэйзи Келли двадцать лет назад. Дориан часто повторял, что, будь он на месте отца, он бы выслушал и услышал ее. Он бы поверил ей.

Аспен принял решение.

– Ты знаешь, кто тебя преследует?

Дэйзи Келли знала имя, но у нее не было времени сказать. У Леды есть.

Она кивнула:

– Да. Это Кая Айрленд.

Аспен опешил, будто во второй раз за день оказался под дождем без зонта.

– Чт-то?.. Ты думаешь, она тебя преследует?

Леда кивнула, подобрала под себя ноги и сказала:

– Кая Айрленд преследовала меня с самого начала. С того самого дня, как была убита Майя. Я думаю, это сделала она. Она же напала на меня в кампусе, помнишь?

– Постой, ты думаешь, Кая их убила? Убила Сьюзен?

– У нее взгляд убийцы. Глаза безжалостные.

Аспен был сбит с толку, но кивнул: то, что в Кае есть некая жесткость и даже жестокость, видно невооруженным глазом. Но это не удивительно, учитывая, что ей пришлось пережить.

Огонь трещал в камине, выбрасывая в воздух искры; пламя трепетало, играя тенями на лице Леды, сменяя маски: нежная, безумная, злобный оскал. Аспен моргнул, и все пропало – никакой сумасшедшей улыбки.

– Она меня пугает… А вот ты с ней хорошо знаком, – задумчиво сказала она, уставившись него немигающим взглядом, и это был не вопрос, а утверждение.

– Да.

– Она тебя не пугает? Порой она смотрит на меня так, словно знает все мои секреты… Тебе не кажется все это странным? Мне не особенно верят, так что я стараюсь вести себя осторожно, – мрачно пробубнила Леда. В ее голосе отчетливо слышалась обида. Наклонившись вперед, Леда подбросила в огонь еще полено и пробормотала: – Но каждый день я боюсь. Боюсь, что этот день – последний. А может, это и к лучше…

– Вечером Кая уехала из города, ты знала? – спросил Аспен, слишком поздно опомнившись: откуда бы ей об этом знать, но Леда удивила его, бесстрастно ответив:

– Ну и пусть. Сегодня не она меня преследовала.

Аспен вконец запутался: так кто за ней все-таки следит?

– Хочешь сказать, за тобой следят двое?

– Нет… Только Кая Айрленд следит за мной.

Что здесь творится? Аспен начал сердиться, но постарался взять себя в руки. Он спокойно наблюдал за Ледой, которая немигающим взглядом гипнотизировала огонь, и его старания не пропали даром.

– Он… он всегда знает, где я нахожусь, ему не нужно за мной следить. Как бы далеко я ни убегала и как бы хорошо ни пряталась, он всегда догоняет меня, всегда находит. И тогда случаются плохие вещи.

Аспен почувствовал холодок между лопаток и содрогнулся.

– Ты знаешь, кто это?..

– Я не могу сказать. Если скажу, он накажет меня…

Ну конечно, она не может сказать, – с иронией подумал Аспен, ведь если бы она сказала, это было бы слишком просто. У него буквально сердце сжалось от предвкушения. Поставив полупустую кружку на коротконогий столик, он пересел на диван к Леде. Она все еще таращилась в огонь, так что даже не заметила перемещения. Аспен позвал ее, и она обернулась. Их лица были так близко, что он мог рассмотреть россыпь веснушек на ее носу. – Расскажи, кто это. Обещаю, я сохраню секрет. Он не узнает.

– Он всегда все знает, – шепотом возразила она, лихорадочно изучая его лицо мутными голубыми глазами. Аспен видел, что белки ее глаз налились кровью, сосуды полопались. Ему было неприятно сидеть так близко, но жгучее любопытство было сильнее.

– Кто он, Леда?

Аспен всеми силами пытался показать, что ему можно верить. И в то же время хотел встряхнуть девушку за плечи и поторопить с ответом.

– А если ты мне не поверишь?

– Поверю! – шепотом воскликнул он. – Поверю, клянусь!

– Это…

– Леда?!

Аспен испуганно отшатнулся от нее и посмотрел в дверной проем, где возникла высокая незнакомая женщина. Она, словно коршун, смотрела на парня. – Кто это, Леда?!

«Бог знает что она могла подумать», – пронеслось в голове Аспена. Он встал и протянул женщине руку для рукопожатия:

– Добрый вечер. – Она неуверенно, но пожала ее. – Я Аспен Сивер.

– Он проводил меня домой, – к счастью, пояснила Леда, вытирая слезы и грациозно поднимаясь на ноги. – Я гуляла допоздна.

Аспен стоял с невозмутимым лицом. Было очевидно, что Леда решила скрыть подробности своей вечерней прогулки, а он и подавно не собирался болтать об этом направо и налево. Да и вообще, он хотел поскорее смыться отсюда и обдумать случившееся. Теперь, конечно, он не сможет поговорить с Ледой наедине.

– Аспен, это моя тетя Лаура. Лаура Дюваль.

– Приятно познакомиться. – Вот, значит, какая она – эта Лаура Дюваль, сестра одной из жертв Криттонского потрошителя.

– И мне приятно. Останешься на ужин? – Неужели женщина потеряла бдительность, проникшись доверием к незнакомому парню, который всего лишь проводил ее племянницу домой?

Прежде чем Аспен отказался, Леда вставила:

– Ему уже пора домой. – Видимо, опасалась, что за ужином Аспен выдаст все ее секреты.

– Да, мне следует вернуться домой, – подтвердил он, ошеломленный такой внезапной сменой настроения.

– Подвезти тебя? – Лаура потянулась к сумочке, висящей на плече, но Леда вновь вмешалась:

– Тетя, Аспен живет совсем рядом, ведь так?

Она пристально посмотрела на своего недавнего спасителя.

– Эм… Да. Я спокойно дойду пешком. Дождь прекратился, – зачем-то добавил он, хотя не был в этом уверен. Лаура кивнула:

– Да, тучи рассеялись, даже луна выглянула. – Она провела Аспена в коридор, и Леда следовала за ними по пятам, ожидая подвоха. Аспен начал раздражаться и совсем некстати вспомнил, за что недолюбливал эту чудаковатую блондинку в университете.

Напоследок, после того как он радушно попрощался с Лаурой, притворяясь что рад встрече, Аспен пообещал Леде Стивенсон, что они договорят в следующий раз. Он обязательно должен узнать, кто за ней следит. Сыграть такую сцену было бы ей не под силу, хоть она и училась раньше на факультете искусств.

Аспен добрался наконец-то до дома, чувствуя себя еще более уставшим, но в то же время счастливым. Быстро снял с себя влажную одежду, принял душ и проследовал на кухню.

Пока он ужинал, мысли крутилась вокруг Леды Стивенсон и ее странного поведения. В своей квартире в окружении ярких ламп было странно вспоминать их встречу – все как будто во сне. Леда. Столкновение их тел. Выпавший из руки зонт. Шаги по лужам.

Леда знала, кто за ней следит. Аспен не видел его в парке, но она видела. Кто-то очень давно и долго ее мучает. А что, – засомневался он, – если Неизвестный специально доводит ее до такого состояния, чтобы ей никто не верил? Нужно с ней сблизиться и узнать имя преследователя.

Наевшись до отвала, Аспен отодвинул тарелку и сладко потянулся. Его веки потяжелели, как часто бывает после еды, и он на мгновение закрыл глаза, подумав о том, с каких пор Альма научилась так хорошо готовить.

Влюбилась, может?.. – подумал он со смехом, распрямляя плечи и открывая глаза.

Что.

Это.

Такое?

Кухня куда-то подевалась. Точнее, это Аспен переместился в незнакомую машину. Он взволнованно посмотрел в зеркало заднего вида, но увидел там лишь свое уставшее и удивленное лицо с двухдневной щетиной.

Что это значит?

Аспен ощупал лицо, чтобы убедиться, что он – это он, и почувствовал под пальцами знакомый шрам над бровью. Он покрутил лохматой, будто спросонья, головой, пытаясь понять, где находится.

Машина стояла посреди кукурузного поля, и при каждом дуновении ветра стебли царапали окно с противным скрипом. Аспен встревоженно вышел в ночь, закрыл дверь и сделал несколько шагов вперед, пока не стал различать впереди себя нечто темное – какое-то строение.

Амбар?

Беспокойство охватило сильнее. Аспен чувствовал себя сейчас иначе, не так, как в своих видениях. Ведь в них он никогда не принадлежал сам себе, никогда не был в одиночестве, всегда имел какое-то отношение к будущей жертве. Он был кем-то другим и часто видел все происходящее глазами преступника. Сейчас Аспен был самим собой, был в своем собственном теле, в своей одежде, со своими мыслями и ощущениями. И все, что он перед собой видел – темное строение амбара, кукурузное поле с шепчущимися друг с другом початками, – все это было впервые. Его сердце нервно сжалось: неужели это сон?

Ни разу в жизни Аспен не видел снов. С помощью таблеток он проваливался в сладостное небытие, но снов не видел. Аспен даже не знал, осознают ли это люди, когда спят? Вдруг он спит? Может быть, сейчас сон сменится и он очутится на вечеринке или на пляже?..

Аспен почувствовал себя прекрасно. Так, как никогда в жизни. Он ощущал спокойствие, благоговение перед тем, что все происходящее не существует… На него снизошло умиротворение, он вернулся к машине и заглянул внутрь. На пассажирском сиденье лежала карта какого-то города, ключей в замке зажигания не было. Решив, что хозяин машины поблизости, Аспен отправился к амбару.

Он запрокинул голову, разглядывая ночное небо с россыпью звезд и полной луной. Осенью небо в Эттон-Крик всегда оставалось тяжелым и черным, как крышка гроба, которую не сдвинуть. Под ногами хрустели камешки сухой земли, рассыпающиеся в пыль при каждом движении, в ушах стояла божественная тишина. Аспен чувствовал себя счастливым, как никогда.

Наконец-то он дошел до амбара и, скользнув внутрь через приоткрытую трухлявую дверь, встретился с темнотой – никакой вечеринки здесь не было и не могло быть, скучный сон продолжался. Хозяина машины здесь тоже не было, и Аспен подумал: может, это его машина, ведь это его сон. Он похлопал себя по карманам, но ни в куртке, ни в джинсах ключей не нашлось.

– Эй, есть тут кто?.. – Его охрипший голос прозвучал, словно шорох тетрадных листов, и канул в тишине. Никого. Ни ответа, ни вздоха. Зато под ногами послышалось шуршание, затем подозрительный писк.

Аспен опустил глаза и увидел небольшую белую мышь. Он испуганно дернулся в сторону и натолкнулся на ящики, стоящие у стены. Он с досадой зашагал вперед, стараясь в темноте разглядеть хоть что-то, наступил на пустую банку из-под пива, тем самым убедившись в своей правоте: в этом сарае проходили вечеринки. Ну почему его первый сон должен быть именно таким? Не мог ли он очутиться где-нибудь на пустынном пляже?..

Аспен остановился у отсеков, где хранили зерно или еще что-то, и принялся считать: один, два, три, чет…

Что это?

Под ногами что-то хлюпнуло. Аспен опустил взгляд. Хотя он и не смог увидеть в темноте, на что наступил, у него зародилось предчувствие, что это что-то нехорошее.

Когда он опустился на корточки, чтобы попробовать рассмотреть, что находилось у него под ногами, под потолком неожиданно вспыхнул яркий свет. Аспен, подчинившись инстинкту самосохранения, нырнул в один из отсеков и притаился там. Взгляд уставился на ту лужу, где он только что стоял: это была кровь, густая и темная, смешанная с соломой. Аспен оглядел отсек, где спрятался, в надежде, что не обнаружит тело без головы или еще что хуже, потом посмотрел вверх.

На втором этаже кто-то был. Очевидно, этот человек был там все время, просто Аспен вел себя так тихо, что его не заметили. Сейчас он слышал тяжелые, явно мужские шаги, с потолка осыпалась пыль. Аспен тряхнул головой, стряхивая с волос всякий мусор, и принялся ждать.

Некоторое время спустя он увидел, как по крутой деревянной лестнице спустился человек и вышел из амбара. Аспен поднялся и поспешил на второй этаж, чтобы обследовать его. Отчего-то все происходящее больше не казалось сном, а напоминало страшную реальность. Свет бил прямо в глаза, когда он взбирался по лестнице. Бросив взгляд вниз, Аспен прикинул, как, наверное, больно отсюда падать. Да, оступишься и не поздоровится.

Он думал, что находится здесь один, поэтому, когда услышал за спиной странный хрип, перепугался до чертиков. Он обернулся, приготовившись защищаться, но увиденное повергло его в шок.

Не может быть.

Он бездумно подался назад, чтобы избавиться от видения, и едва не узнал, насколько больно подать со второго этажа.

Кая Айрленд.

Хоть и мало на себя похожа, но это точно она, сомнений быть не может. Грязная. Темные волосы всклочены. Руки прикручены грубой веревкой к железному крюку в потолке, из-за чего тело вытянулось и больше напоминало тушу освежеванного животного, чем человека. На бедрах кровоточащие порезы, рубашка вся порвана и в крови. Увидев черное пятно татуировки, он слабо удивился. И тут же, еле разжав одеревеневшие пальцы, сжатые в кулаки, бросился к ней.

– Кая! – Он осторожно взял ее голову, покоящуюся на груди. Лицо было в кровоподтеках, по виску все еще стекала струйка свежей крови – Аспен чувствовал ее пальцами. Он пощупал пульс на ее шее – едва заметный – и легонько потрепал по щеке. – Айрленд, очнись! Ты меня слышишь?

Он попытался отвязать ее руки от крюка, но узел был затянут слишком туго.

– Айрленд, я вытащу тебя! – бормотал Аспен, царапая веревку пальцами. Он отстранился и обвел взглядом второй этаж в поисках предмета, который мог помочь. Вдоль стены расположились полки с различной утварью: шкурами, старой никому не нужной пряжей, молотками, пилками и прочим хламом. Аспен взял пилку и подошел к Кае. Он надеялся, что она слышит его, потому произнес:

– Я вытащу тебя, ясно?

Он не мог соображать разумно, он видел только девушку, которая была для него другом, своим парнем, несокрушимым человеком. В таком состоянии он даже не мог ее представить. Кая Айрленд не могла попасть в беду.

– Эй!.. – Он продолжал говорить, пока водил пилкой по веревке туда-сюда. Толку от этого было мало. – Я вытащу тебя, Айрленд.

Что это? Сон? Видение?

Он выбился из сил, футболка на спине и груди пропиталась потом, но Кая Айрленд так и осталась подвешена к железному крюку. На веревке не образовалось ни единой засечки. Аспен выронил инструмент и в панике схватил девушку за щеки.

– Айрленд! ОЧНИСЬ НЕМЕДЛЕННО!

Паникуя, он вцепился в свои волосы. Боль не пробудила его ото сна, не вернула в реальность, и на глаза выступили слезы отчаяния.

– Очнись, очнись… Эй, эй. – Он, как одержимый, трепал ее за плечи, бил по щекам. – Давай же, приди в себя! Кая, я что-нибудь придумаю, обещаю, я…

Слова застряли у него в горле, потому что он услышал, как открылась дверь амбара, как кто-то тяжело ступает по полу. Шаги приближались к лестнице.

Аспен лихорадочно стал озираться, но ничего разумнее не придумал, кроме как затаиться в углу. Он решил выждать время и наброситься на похитителя со спины, когда тот не будет этого ожидать.

Аспен как раз вовремя нырнул в спасительную темноту, когда на втором этаже амбара показалась сперва голова, потом плечи, крепкий торс и затем – мужчина целиком. Аспена замутило с новой силой, едва он представил, что этот тип собирается делать с Айрленд и что он уже сделал – об этом говорили разорванная рубашка, ссадины по всему телу и кровь, стекающая по голому животу к поясу штанов.

– Я убил очень многих, – донеслось до ушей Аспена шипение, – очень, очень, очень многих, моя милая малышка Кая.

С бешеным сердцебиением и гулом в ушах, Аспен, как зачарованный, следил за кровавой каплей. Только не ты, – растерянно думал он, сжимая кулаки до такой степени, что если бы это был сон, он бы уже давно проснулся от боли. – Только не ты, Кая, только не ты. Ведь тогда у меня никого не останется.

Аспен болезненно ссутулился и закрыл ладонями глаза. Он впервые молился. Потом взял себя в руки и вышел из угла, чтобы увидеть лицо того, кто превратил его единственную подругу в кусок освежеванного мяса.

Скорее всего, пока Аспен наблюдает это видение, Кая Айрленд в реальности мчится в поезде прямо в лапы своей смерти. Еду домой! – как сказала она на прощание.

Она уже никогда не вернется домой, – подумал Аспен Сивер, глядя на Криттонского потрошителя. – Она уже никогда не вернется.