Наследница журавля

«Продуманный костюм подобен новой личности, – говорил отец, надевая мантию простого горожанина. – До момента возвращения я больше не король».

«Научи меня делать костюмы», – взмолилась дочь.

Он научил ее этому и многому другому. При свете свечей он поведал ей все известные ему способы выбраться из дворца, ибо король Вэнь любил правду, а ее едва ли можно было отыскать в парадных залах.

Один

Что есть правда? Ученые мужи ее ищут. Поэты ее воспевают. Хорошие короли отдают золото, чтобы ее услышать. Но в тяжелые времена правда – это первое, чему мы изменяем.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о правде

Правда? Это всего лишь переодетая ложь.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о правде

Тому, кто решился на измену, было не найти ночи идеальнее этой. Траурные церемонии, длившиеся три дня, завершились, и почти все горожане разошлись по домам, чтобы поесть – впервые за это время. Некоторые остались, но их внимание было приковано к Восточным воротам, через которые должна была въехать королева, возвращаясь в город с ежегодным визитом.

По улицам пополз туман. Он стекал с Шаньлонских гор, находившихся неподалеку, и окутывал выложенные известняком бульвары. А когда он спустился во внутренний двор дворца, вслед за ним показались девушка и ее брат.

Они вышли из тайного прохода, который был хорошо известен девушке, – пожалуй, даже слишком хорошо, учитывая ее статус, – и торопливо заскользили между дворцовыми постройками и укреплениями по направлению к рыночным рядам. Когда они добрались до ветхой арки, которая вела в квартал красных фонарей, в животе девушки словно вспыхнул тлевший уголек. Эта часть столицы империи пользовалась дурной славой. Некоторые приходили сюда, чтобы купить тепло. А она?

Она пришла, чтобы купить правосудие.

Но прежде, чем она успела сделать шаг вперед, брат остановил ее.

– Миледи…

Она бросила на него раздраженный взгляд. О чем он думал, обращаясь к ней «миледи» в этом месте? Чего там, мог бы сразу назвать ее принцессой Хэсиной.

– Да, Цайянь?

– Еще не поздно вернуться.

Хэсина сжала в руке стеклянный пузырек, висящий на ее широком шелковом поясе. Да, они могли вернуться. Стоило ей позволить себе, и вся ее решимость поблекла бы, словно облачко яда, заключенное в пузырьке. Это было легко. Решить, как жить с этим дальше… гораздо сложнее.

Сдавив пузырек еще сильнее, она повернулась к брату. Он казался на удивление спокойным, как будто ему не грозила смерть от тысячи порезов[1] за то, что он собирался совершить. Хотя его ханьфу[2] был неаккуратно пошит, он все равно выглядел безупречно. Каждый темный волосок в тугом пучке лежал на своем месте.

– Сомневаешься? – Она надеялась, что он ответит «да». Все-таки это был Янь Цайянь. В пятнадцать лет он сдал экзамены и поступил на государственную службу. В семнадцать стал виконтом императорского двора. К девятнадцати заслужил славу человека с безупречной репутацией и безупречным умом. Сейчас он впервые в жизни принимал неверное решение ради нее.

Он ответил вопросом на вопрос:

– Как бы вы отыскали дорогу?

– Что, прости?

Цайянь поднял бровь.

– Вы надеетесь, что я скажу «да», потому что хотите продолжить путь в одиночестве. Но мы договаривались иначе: я поведу вас до конца или не поведу к этому человеку вообще.

Мы договаривались. Один Цайянь мог говорить об измене так скучно.

– Я не смогу защитить тебя. – Хэсина завела одну ногу за другую под подолом своего рюцюня[3]. – Если нас схватят… Если кто-нибудь нас заметит…

Под отвесом черепичной крыши ветхого ресторанчика какой-то мужчина забасил оперную мелодию, потом послышался звон бьющегося фарфора. Но голос Цайяня все равно прорезал ночь.

– Вы не обязаны меня защищать, миледи. – Он смотрел куда-то вдаль, и его профиль резко выделялся в свете красного фонаря. – Он был и моим отцом тоже.

В горле Хэсины стал ком. Она была обязана защищать его так же, как это делал ее отец – их отец. «Не в наших силах повлиять на жизнь каждого человека на земле, – сказал он ей десять лет назад. В тот зимний день он привел во дворец близнецов – худенькую девочку и болезненного мальчика, детей трущоб. – Но если мы способны поднять хоть кого-то своими двумя руками, этого достаточно».

Хэсина не помогала Цайяню подняться, она сбивала его с пути. Но когда он протянул ей руку, она, к своему изумлению, сжала его пальцы. Уверенность брата передалась ей, и они вошли под арку вместе.

Они попали в мир кособоких домишек: чайных и ресторанчиков, борделей и лавок ростовщиков, – которые жались друг к другу, словно трубочки во флейте Пана[4]. Из дверных проемов, прикрытых бумажными шторами, вываливались полуодетые мужчины и женщины, покачивавшие определенными частями своих тел. Хэсина отвела взгляд и прижалась ближе к Цайяню.

– Мне лучше идти впереди. – Когда-то Цайянь называл домом улицы похуже этих и теперь прокладывал путь среди торговцев с поразительной легкостью. На встречавшихся им попрошаек он не обращал никакого внимания. Даже на того, что следовал за ними с тех пор, как они зашли в квартал.

– Берегитесь ночи! – кричал бедняк, потряхивая треножником Дин[5], в котором перекатывались монеты. Хэсина замедлила шаг, но Цайянь потянул ее вперед. – Берегитесь дождей, короны и дара предвидения!

– Не обращайте на него внимания. – Глаза Цайяня сосредоточенно блестели. – Он говорит об ушедшей династии.

Но в ночь, подобную этой, прошлое казалось настолько близким, что становилось неуютно. Хэсина поежилась, подумав о событиях, происходивших три сотни лет назад. Крестьяне тонули во время наводнений, а зимами погибали от голода. Былые императоры погрязли в любовных утехах, военных завоеваниях и поисках эликсира бессмертия в то время, как придворные пророки использовали дар предвидения, чтобы пресекать на корню любые попытки сопротивления. А больных и умирающих от голода людей, у которых не оставалось сил для борьбы, они утешали видениями о чудесных временах, которые вот-вот настанут.

И они настали – благодаря одиннадцати неустрашимым изгнанникам, которые перебрались через Нингские горы, прошли через дюны королевства Кендия, пробили брешь в городской стене и обезглавили последнего из былых императоров, прежде чем он успел подняться с трона. Они освободили рабов и отправили их строить плотины и дамбы. Бури прекратились. Реки вернулись в свои берега. Бывшие изгнанники дали женщинам и крестьянам право на образование, а последователи изложили их философию в книге, которую назвали «Постулатами». Одиннадцать героев – так именовали их люди страны Янь. Легендарные спасители.

– Берегитесь дьявола лжи.

Но чтобы родились герои, непременно нужны были злодеи. Ими стали приверженцы императора: пророки. Одиннадцать героев узнавали их по крови: она испарялась быстрее человеческой и горела голубым пламенем. Спасители сжигали их на кострах десятками тысяч, чтобы защитить страну, вступившую в новую эпоху, от обмана и интриг.

Но какой бы ни была цель, убийство оставалось убийством, а мертвецы – мертвецами. Хэсина не понимала, почему люди продолжали ненавидеть пророков. Но порой – как, например, сейчас, под зловещие выкрики нищего – жалость, которую она испытывала к ним, превращалась в страх. Он тут же начинал множиться, подобно термитам, и вгрызался в ее представление о провидце, пока оно не рушилось, а его место не занимал новый образ: безликая голова на обугленном теле, безглазый, беззубый монстр прямиком из Десяти судилищ ада[6].

Когда Хэсине удалось усилием воли выбросить эту картинку из головы, нищего позади них уже не было. Но его место занял кто-то другой, и снова послышались причитания – только теперь их произносил до боли знакомый девичий голосок.

– Берегитесь тех, кого оставили дома.

Только не это.

Хэсина резко обернулась и увидела, что к ним приближается фигура в капюшоне.

– Так, так, так. Что у нас тут? – девушка обошла вокруг Хэсины. – Мне нравится этот льняной рюцюнь. Очень похож на тот, что носят простолюдинки. А ты… – Она откинула полу мантии Цайяня и нахмурилась, увидев под ней простой ханьфу. – Вот так ты пытаешься выдать себя за девятнадцатилетнего юнца, который вышел поразвлечься? Решил притвориться школяром, у которого закончились последние деньги?

Цайянь поправил мантию.

– Мы направляемся в музыкальный дом.

Девушка положила руку на бедро.

– Ты, кажется, сказал «в бордель»?

– Я не говорил ничего подобного.

– Я готова поклясться…

– Мне казалось, – сквозь зубы процедила Хэсина, оправившись от шока и бросив на Цайяня свирепый взгляд, – что ты обещал никому ничего не рассказывать.

Цайянь, в свою очередь, бросил свирепый взгляд на девушку, прятавшуюся под капюшоном.

– Ты обещала, что не пойдешь за нами, если я расскажу тебе.

– Нельзя было ей верить! – воскликнула Хэсина, и Цайянь потер переносицу.

– Я знаю, миледи. Простите меня.

– Не сердись, На-На. – Девушка опустила капюшон и поправила косички. Они были заколоты назад, словно крылья бабочки, и переплетены яркими лентами. Эта прическа оставалась неотъемлемой чертой стиля Янь Лилиан – равно как и озорной огонек в карих глазах, которые были на тон светлее, чем у Цайяня, ее брата-близнеца. – Этот дуралей держался до последнего. Не его вина, что я прибегла к шантажу. К тому же вы правда думали, что я отпущу вас совершать измену без меня?

Хэсина не знала, злиться ей или расстраиваться.

– Это не игра.

– Ты же обещала. – Цайянь, похоже, скорее расстраивался, чем злился.

Лилиан не ответила ему и повернулась к Хэсине.

– Конечно же, это не игра. Это опасная, важная задача, для решения которой нужны трое. Подумай сама: один человек будет слушать запретную мудрость, второй – стеречь дверь от непрошеных гостей, а третий – этих непрошеных гостей бить.

– Прогони ее, – приказала Хэсина Цайяню.

Лилиан изящно отодвинулась назад – так, чтобы Цайянь не смог до нее достать.

– Я по-прежнему могу рассказать твоим высоконравственным друзьям при дворе, что блистательный Янь Цайянь в свободное время зачитывается эротическими новеллами. Кто у нас сейчас в особом почете? Ван Хутянь?

Цайянь издал сдавленный стон. Лилиан рассмеялась. Хэсина молчала, наблюдая, как тени, которые они отбрасывали в свете луны, становятся все длиннее.

Они теряли время.

– Пойдемте уже? – предложила Лилиан, словно прочитав мысли Хэсины, и взяла их за руки. – Попробуете отделаться от меня по пути.

Хэсина знала, что это бесполезно. Они шли в тишине, и постепенно приземистые магазинчики по обеим сторонам дороги начали сменяться более высокими зданиями с колоннами. Вместо пьяных песен теперь слышались мелодии, которые играли на цитрах[7] и пипах[8].

– Не нужно было тебе приходить, – наконец произнесла Хэсина.

– В чем прелесть жизни, если в ней нет места опасности?

– Отнесись к этому серьезно!

– Я и отношусь, На-На. – Словно настоящая сестра, Лилиан продолжала называть Хэсину ее детским именем, хоть она давно уже его переросла. – Отца больше нет, но он не будет забыт. Пока мы здесь, этого не случится.

– Это… – Утешало. И пугало. У Хэсины еще оставались любимые люди, которых она могла потерять. – Спасибо, – закончила она хриплым голосом.

– Но, возможно, мы здесь ненадолго, ведь встреча с этим человеком может привести нас к смерти от тысячи порезов.

– Лилиан!

– Прости, прости. Сделаем вид, что я этого не говорила.

Цайянь, шедший впереди, остановился перед трехъярусным зданием. Снаружи оно напоминало одну из небесных пагод, которые, согласно легендам, были построены, когда боги еще ходили по земле. Однако внутри оно ничем не отличалось от обычного музыкального дома. С балюстрад свисали шторы из бусин. Приватные комнаты стыдливо прятались за решетчатыми ширмами. Обещанная музыка – из струнных щипков и перебора – дрожала в воздухе. В атмосфере царившего здесь легкомыслия Хэсине стало еще тревожнее.

– Не смотрите никому в глаза, – приказал ей Цайянь, когда они переступили порог и зашли в вестибюль. – И не снимайте капюшоны, – добавил он и тут же опустил свой.

– Добро пожаловать в «Желтый лотос», – воскликнула хозяйка, пробираясь к ним через стайки раскрашенных девушек и юношей. Но, стоило ей подойти поближе, улыбка на ее круглом, как луна, лице поблекла. –   А, – проговорила она, остановив взгляд на Цайяне. – Полагаю, вы впервые в нашем заведении?

Лилиан закашлялась.

– Посмотрим… – Хозяйка обвела куртизанок глазами. – Возможно, вам придется по вкусу Белый Пион…

– Мы пришли встретиться с девушкой по имени Серебряный Ирис, – перебил ее Цайянь.

Хозяйка нахмурилась.

– Серебряный Ирис – самая желанная артистка нашего дома.

– Я слышал об этом.

– Она в совершенстве освоила золотую триаду искусств: каллиграфию, музыку и танец.

– И об этом я слышал.

– Она придирчива в выборе посетителей, и ее время ограниченно. – Хозяйка наклонилась к Цайяню и длинным ногтем, покрытым изумрудным лаком, вытянула из его мантии торчащую нитку. – Такие, как вы, не стоят ее талантов.

Хэсина нервно сглотнула.

Не моргнув глазом, Цайянь достал парчовый кошелек.

– Этого достаточно?

Хозяйка выхватила его из руки Цайяня, ослабила шнурок и заглянула внутрь. Хэсина не могла прочесть ее мыслей по выражению лица, и, пока женщина взвешивала кошелек на унизанной кольцами руке, принцесса чувствовала, как ее тело покрывается потом.

Наконец хозяйка затянула шнурок.

– Идите за мной.

Она повела их по фиолетовым ступенькам из сандалового дерева и постучала в одну из множества дверей в коридоре второго этажа. Хэсине хотелось ущипнуть себя. Пять ночей подряд она мучилась вопросами. Правильно ли поступает? Совершает ли ошибку? Если да, то хватит ли ее злости, печали и эгоизма, чтобы все равно осуществить задуманное? Она не знала. Девушка уже зашла так далеко и по-прежнему не знала. Но теперь оставался лишь один вопрос: хватит ли ей храбрости, чтобы выслушать правду?

У Хэсины был готов ответ.

Хозяйка постучала снова, на этот раз сильнее, и из-за двери раздался хрипловатый голос:

– Да?

– К тебе гости.

– Сколько?

– Двое, – сказала Лилиан и прислонилась спиной к стене рядом с дверью. – Я останусь здесь.

– Они заплатили?

Хозяйка облизнула губы.

– Да.

– Тогда оставьте их здесь.

Когда хозяйка ушла, ничего не изменилось. Дверь не открылась. Демоны не выпрыгнули из-под потолочных балок, чтобы наказать гостей. Но, пока они ждали, в голове Хэсины рождались свои демоны. За ней с близнецами могли следить. Их могли узнать. Они могли…

Створки двери разъехались в стороны, и демоны разбежались. Хэсина посмотрела измене в лицо.

Оно было прекрасным. Вечно юным. Сияющим, словно жемчуг. Глаза под серебристыми веками, не задерживаясь на Хэсине, обратились к Цайяню. Нежно-розовые губы недовольно искривились, и на мгновение Хэсина задумалась: как Цайянь мог познакомиться с куртизанкой? Но тут Серебряный Ирис пригласила их в комнату и заперла за ними дверь. Стержни засова, вырезанные из слоновой кости, встали на свои места со звуком, походившим на последнюю ноту песни.

Порой, когда Хэсина нервничала, ей хотелось смеяться. Вот и сейчас она почувствовала, что теряет контроль над телом, и попыталась отвлечься от щекочущего ощущения в груди. Комната была заставлена вещами, и ей пришлось замедлить шаг, так что она могла осмотреться. На стенах висели пипы: изогнутые грифы с ладами из слоновой кости заканчивались завитками, струны были туго натянуты над походившими на грушу телами инструментов. Оставшееся место занимали свитки со двустишьями из восьми слов. К своему стыду, она узнала лишь одно – то, которое встречала в учебнике.

– Я полагаю, нет нужды предлагать вам чай.

Услышав голос Серебряной, Хэсина едва не подскочила на месте. Так же, как и в ее имени, в нем звучал металл.

– Вы правы, – произнес Цайянь, останавливаясь перед дверью.

– Тогда давайте устроим небольшую демонстрацию.

«В ней нет необходимости», – хотела любезно и великодушно возразить Хэсина. Но то была ложь, и Серебряный Ирис об этом знала.

Куртизанка уже держала в руке шпильку, острую, словно игла. Она проткнула ей палец, а потом поднесла ее к незажженной свече. На фитиль упала капля крови.

Дымок.

Искра.

Вспышка.

Фитиль зажегся. Свеча загорелась голубым пламенем.

Комната поплыла перед глазами Хэсины. Очертания пламени размылись, но оно осталось голубым.

Голубым. Голубым. Голубым.

– Хороший фокус, вы не находите? – спросила Серебряный Ирис будничным тоном. Но взгляд куртизанки пронзал Хэсину насквозь и проникал в самую ее суть, обнажая правду: она происходила из рода убийц.

У Хэсины сжалось сердце. Ей не полагалось считать Одиннадцать героев жестокими. Благодаря им началась новая эпоха, добрее и справедливее ушедшей. Людей стали ценить за честный труд, а не за то, сколько пророков и знатных лиц было в их окружении. Законы теперь защищали права каждого – но только не пророков, которые в течение долгих веков манипулировали людьми. Смерть от тысячи порезов считалась милостью для них… и для тех, кто пользовался их даром за деньги.

Для таких, как Хэсина.

Обмотав палец носовым платком, Серебряный Ирис присела и жестом пригласила Хэсину присоединиться. Ощущая, как подгибаются колени, девушка опустилась на скамеечку с шелковым сиденьем. Она запоздало поняла, что так и не сняла капюшон. Теперь этот маскарад казался ей глупостью. Детской игрой. Она бросила на Цайяня вопросительный взгляд.

Но он не успел ничего сказать – Серебряный Ирис заговорила раньше.

– Итак, принцесса Хэсина. – Она скомкала окровавленный платок и бросила его в жаровню, стоявшую у их ног. Он вспыхнул и загорелся. – Что вы желаете увидеть?

Два

От избытка чего бы то ни было – власти ли, преуспевания ли – у человека загнивает сердце.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о пророках

Сердец у них никогда и не было.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о пророках

Дрожащими руками Хэсина откинула капюшон.

Она пришла увидеть будущее. Неизведанное. Но на мгновение перед ее глазами возникла другая картина: ее отец, переодетый посыльным, лежит на клумбах среди ирисов. Она не помнила, сколько времени стояла там и ждала. Ждала, что он вот-вот поднимется, зевнет и скажет, как приятно надеть костюм и бродить по землям Яня. А когда поняла, что он не просыпается, ждала, что вот-вот проснется сама.

В тот день Хэсина наблюдала, как придворная врачевательница берет в руку скальпель и вспарывает мертвому королю живот, словно рыбье брюхо. Там ничего не обнаружилось – по крайней мере сразу. Придворная врачевательница заключила, что смерть короля была естественной, и не спеша удалилась в соседнюю комнату.

Если бы только она задержалась хотя бы на секунду и увидела, как из разреза выходит золотистый дымок. Если бы она только поверила Хэсине, когда та пыталась показать ей облачко, заключенное в пузырьке. Тогда принцессе не пришлось бы стоять здесь, сжимая пальцами юбки, – так же, как в тот день она сжимала подол одеяний врачевательницы.

И ей бы не пришлось спрашивать у Серебряной сдавленным голосом:

– Кто убил моего отца?

Серебряный Ирис моргнула.

– Убил?

– Да, убил! – у Хэсины перехватило дыхание. – Смерть короля не была естественной. Официальное постановление – ложь.

Но она откроет королевству правду. С помощью дара Серебряной она найдет убийцу. Она заточит его в тяньлао – темницу небесного греха, – и, может быть, когда за одну жизнь будет заплачено другой, этот кошмар наконец…

– Я вижу золотистый дымок, который исходит от груды осколков, – начала Серебряный Ирис. – Но я не вижу убийцы короля.

Сердце Хэсины упало, как падает воздушный змей, когда внезапно стихает ветер.

– Однако я вижу человека, который поможет вам узнать правду.

– Представителя? – Хэсина не могла скрыть разочарования.

– Да. – Серебряный Ирис расправила на колене расшитый пояс. – Можете назвать его так.

Хэсина сидела, накручивая на большой палец шнурок от пузырька на поясе. Если она пойдет путем официального правосудия, ее заявление о том, что короля убили, будет рассмотрено Советом расследований. После того как он направит дело в суд, Министр ритуалов назначит представителей и обвинителю – в данном случае ей, – и обвиняемому.

– Что скажете? – поторопила ее Серебряный Ирис. – Вы хотите услышать ответ?

Принцессы не так уж отличаются от нищих. Хэсина научилась брать то, что ей предлагают.

– Да.

Выразительные, как у лани, глаза Серебряной пробежали по Хэсине. Принцесса поежилась. Она знала, что в ее внешности нет ничего впечатляющего. Ее глаза не горели жаждой знаний, как у Цайяня, на ее губах не читалось веселье, как у Лилиан. Однажды приглашенный во дворец художник сказал, что у Хэсины лицо ее матери, но они оба понимали, что принцессе никогда не научиться распоряжаться подданными так же хорошо, как это делала королева. Когда Серебряный Ирис заговорила, Хэсине показалось, что в ее голосе прозвучала та же жалость, как тогда в голосе художника.

– Им станет заключенный.

– Заключенный. – Палец Хэсины начал неметь. Она раскрутила шнурок, и в ее кожу словно впились иголки. Ее отца убили, а правосудие… окажется в руках какого-то заключенного?

Она едва не рассмеялась.

– Извините, – проговорила Хэсина с таким самообладанием, что ее преподаватели гордились бы ей. – Должно быть, произошла ошибка.

Серебряный Ирис отпрянула назад.

– Нет никакой ошибки. В суде вас будет представлять заключенный.

– Такого не может быть.

Представителями защиты и обвинения могли стать только перспективные студенты. Их выбирали из числа тех, кто собирался сдавать экзамены для поступления на государственную службу. Суд был для них возможностью продемонстрировать свой ум, а в качестве награды за выигранное дело их допускали к основным экзаменам без предварительных испытаний. Эту систему ввели Одиннадцать героев, чтобы дать каждому грамотному человеку шанс преуспеть в жизни, каким бы ни было его происхождение. Но как ей мог воспользоваться заключенный?

Сомнения Хэсины просочились в ее кровь и растеклись по венам.

– Пожалуйста, посмотрите еще раз.

– Вы думаете, я солгала.

– Что? Нет! – Хэсина не подозревала Серебряную во лжи, по крайней мере, она не думала так всерьез. Она верила ей по той же причине, по которой верили пророкам прошлого. Хотя все книги, в которых описывались особенности их силы, были уничтожены во время гонений, некоторые легенды сохранились и стали достоянием общественности. Одна из них гласила: если пророк солжет о том, что увидел, срок его жизни уменьшится. Ученые соглашались с этим: как бы иначе былые императоры контролировали пророков?

– Отчего же? – Серебряный Ирис встала и повернулась к ним спиной. Подол ее лилового рюцюня взлетел вверх, и из-под него показались разноцветные нижние юбки. – Думаете, я побоюсь потерять несколько лет жизни?

Она развязала пояс, и ее рюцюнь соскользнул на лакированный пол.

Сначала они увидели на ее спине багровые подтеки, по форме напоминавшие ладони. Потом показались ожоги. Сотни тонких шрамов – как будто кто-то резал ее ножом и забавы ради наблюдал, как дымятся ее раны.

– Некоторым выгоднее оставить нас в живых, чем предать линчи или сжечь, – произнесла она. В горле Хэсины встал ком. – Вы полагаете, что я говорю правду, потому что боюсь смерти. Но мертвецам повезло больше. Они уже не могут корчиться от боли, не могут дрожать. – Она повернулась и подошла к гардеробу. – К тому же их нельзя заставить говорить то, что вы хотите услышать.

Жаровня у их ног все еще пылала огнем, но Хэсина почувствовала, как холодеют ее пальцы. Напрасно она пришла сюда. Серебряный Ирис отдала свою кровь ради нее, воспользовалась ради нее своим даром. Но ведь Хэсина не оставила ей выбора – так же, как все остальные.

Принцесса неуверенно поднялась на ноги.

– Простите…. Я вовсе… вовсе не хотела… Мы пойдем.

– Заключенный. – Серебряный Ирис набросила на себя другой рюцюнь – из тонкой темно-красной ткани – и перевязала его плетеным поясом. – Тот, у которого прут. Это все, что я вижу. Моя кровь не слишком сильна. Мало кто из нас обладает таким же мощным даром, как наши предки. Но вам это уже известно, не так ли?

Она перевела взгляд на бронзовое зеркало, висящее над туалетным столиком, и через него выразительно посмотрела Хэсине в глаза.

Хэсина открыла рот и снова закрыла его, не произнеся ни слова.

Раздался стук в дверь, потом послышался голос Лилиан.

– По лестнице поднимается какой-то мужчина!

– Вам пора идти. – Серебряный Ирис открыла ящик и достала оттуда крошечную баночку. Открутив крышечку, она нанесла на веки свежий слой серебристых теней. – Мне нужно позаботиться о постоянных посетителях.

– Д-да, – пробормотала Хэсина. – Мы уже уходим. Мне… очень жаль.

Она сделала шаг назад. Цайянь открыл перед ней дверь, но внезапно Хэсина поняла, что не может сдвинуться с места. Ее мучил вопрос. Он опутывал ее внутренности, словно сорняк, душил ее разум, и избавиться от него было невозможно.

– Зачем вы рассказали мне то, что увидели?

– Почему вы так уверены, что все сказанное мной – не ложь? – спросила Серебряный Ирис, не сводя с нее холодного взгляда.

Потому что Цайянь сказал, что вы скажете правду. Потому что, согласно слухам, вам пришлось бы заплатить высокую цену за ложь.

– Потому что вы показали мне больше, чем я заслуживаю, – искренне ответила Хэсина. – К тому же… – Она прикусила губу и отвела взгляд. «Ты наивна, – говорила ей придворная врачевательница. – Ты безрассудна». – К тому же я хочу доверять вам.

Потому что мне вас жаль.

Серебряный Ирис вздохнула.

– Подойдите сюда.

Хэсина с опаской приблизилась к ней, и Серебряный Ирис вытянула руку так, чтобы принцесса увидела ее палец.

След от укола исчез. Ранка была маленькой, но все-таки она никак не могла затянуться так быстро. Хэсина не сводила взгляда с гладкой, идеально чистой кожи. Вдруг она почувствовала дыхание Серебряной у своего уха и вздрогнула.

– В ваших историях говорится, как дар может причинить нам вред, – прошептала куртизанка. – Но если мы рассказываем о своем видении правду, это идет нам на благо.

Она отстранилась. Ухо Хэсины словно оледенело – и вместе с тем оно горело огнем. Хэсина прижала к нему руку. У нее гудела голова от того, что она только что узнала.

– Зачем вы рассказываете мне об этом?

Серебряная снова перевела на нее взгляд. Теперь вместо ледяного холода в нем читалась жалость, как будто это Серебряный Ирис была человеком, а Хэсина – пророком.

– По той же причине, по которой вы поверили моим словам. Мне вас жаль.

Они вышли из квартала красных фонарей далеко за полночь, когда в гонг пробили два раза, и направились через восточную часть торговых рядов. Слева и справа от них продавцы убирали товары с прилавков, загружая обратно в вагоны кувшины с рисовым отваром и жареным тофу[9]. Хэсина неслась вперед, как будто она была призраком и не могла с кем-нибудь столкнуться. Цайянь следовал за ней, извиняясь перед рассерженными погонщиками мулов и носильщиками паланкинов[10].

– Эй ты, осторожнее!

– Без ноги хочешь остаться?

– Мне ужасно жаль, – говорил Цайянь. – Извините нас. Простите, пожалуйста.

– Скажи своей дамочке, чтобы обзавелась парой глаз!

– Постой, На-На! – крикнула Лилиан.

Хэсина не остановилась. Ей нужно было подумать, а думать стоя на месте она не могла.

Ее представителем станет заключенный с прутом.

Серебряный Ирис сказала ей правду.

Но что теперь?

Ноги привели ее обратно к заброшенной таверне, из которой они вышли. Руки наполнили кувшин мутной водой, несколько раз подняв и опустив рукоятку насоса. Потом Хэсина подошла к бетонному льву, сторожившему вход, и тонкой струйкой вылила воду ему на шею. Статуя повернулась.

Они по очереди спустились в тесный проем, открывшийся в основании. Лилиан вернула статую на место, и их поглотила тьма. Внезапно Хэсина с абсолютной ясностью поняла, что ей необходимо сделать.

– Мне нужно стать королевой, – объявила она неказистым земляным стенам тайного прохода. Ее голос отозвался эхом, столь же глухим, как и боль в ее сердце.

– Конечно же, ты станешь королевой, – отозвалась Лилиан. Она говорила о традиции, согласно которой престол страны Янь занимал за усопшим правителем его старший ребенок.

– Когда ваша мать вернется из Оуянских гор, вы сможете попросить ее о благословении, – произнес Цайянь. Он говорил о ритуале, который соблюдали все наследники – как королевской, так и обычной крови, – прежде чем заявить о своих правах.

Они продвигались вперед по тоннелю. Близнецы все говорили и говорили. Традиции. Ритуалы. Традиции. Ритуалы. Ни тот ни другой, похоже, не поняли, что именно сказала Хэсина. Трон был ей нужен. Но она его не хотела.

Она завидовала Лилиан, которая могла проводить дни, наблюдая за тем, как изготавливают императорские ткани. Она завидовала Цайяню, который буквально жил политикой. Она завидовала даже Санцзиню – своему брату по крови, – который стоял во главе отрядов народного ополчения Яня. Они могли идти навстречу своим надеждам и мечтам. На их пути не стоял трон.

Но теперь Хэсина знала, как воспользоваться властью.

– Я хочу начать официальное расследование. – Ее отец предпочел бы, чтобы правда открылась согласно заветам «Постулатов». Для этого нужно было идти в Совет расследований, а не к пророку. – Я хочу, чтобы состоялся суд. – Они приближались к концу тоннеля и теперь поднимались по склону. – Я хочу, чтобы люди видели, как на заседаниях выясняется правда.

– Ты считаешь, что заключенный с прутом существует? – спросила Лилиан. Они вышли из миниатюрной горной цепи, которая располагалась в центре дворцового комплекса.

Узнать наверняка можно было только одним способом.

– Дальше идите без меня. – Хэсина повернула на север, к подземельям.

Цайянь взял ее за локоть.

– Будет лучше, если вы посетите подземелья в час, вызывающий меньше подозрений.

Лилиан взяла ее за другой локоть.

– В первый раз в жизни я согласна с нашим дуралеем. Не стоит совершать больше одной измены в день.

Еще лучше не совершать измены вовсе.

Хэсина стряхнула с себя их руки.

– Я не говорила, что собираюсь сделать его своим представителем прямо сейчас.

Если бы все было так просто. Чтобы люди, обладающие деньгами и властью, не могли нанимать лучших студентов и выигрывать все суды, как это происходило во времена былых императоров, Одиннадцать героев внесли в «Постулаты» новый закон. Согласно которому представители обвинения и защиты назначались вслепую. Поэтому у Хэсины не было права выбирать. Это считалось изменой. Обратиться к единственному человеку, который заведовал процедурой отбора – Министру ритуалов и толкователю «Постулатов» Ся Чжуну, – также означало совершить измену.

Но эту проблему – решила Хэсина – можно было отложить на другую ночь.

– Ну и чем ты тогда собралась заниматься в подземельях? – спросила Лилиан, когда Хэсина очнулась от размышлений. – Исследовать его прут?

Цайянь откашлялся.

Хэсина потрепала Лилиан по руке.

– Лучше я предоставлю эту честь тебе.

– Ловлю на слове!

– Уже поздно, миледи, – сменил тему Цайянь. – За ночь заключенные никуда не денутся. Посетите подземелья завтра, когда мысли будут свежее.

«Иди сейчас», – зарычал страх у Хэсины в животе. Она не успела спасти отца. Новость о том, что его смерть была естественной, разлетелась по королевству, и она не успела ее остановить.

Но Цайянь был прав. Несмотря на то, что лето было на исходе, в ночном воздухе разливалось тепло, и разум Хэсины начал затуманиваться. Ей казалось, что со времени их визита в квартал красных фонарей прошла целая вечность. Когда они дошли до Западного дворца, где жили придворные ремесленники, она не удержалась и зевнула.

Под круглой, как медальон, луной Лилиан пожелала им спокойной ночи. Резные двери ее комнаты пурпурно-золотого цвета – такие же яркие, как и ткани, расстеленные, развешанные и разложенные внутри. Заглянув в эту комнату, Хэсина как будто увидела другой мир. Жизнь, которую ей не дано было прожить.

Створки двери закрылись. Хэсина с Цайянем отправились дальше. Они шли по крытым галереям, которые, словно артерии, стремились к единому центру – Восточному дворцу, самому большому из четырех, истинному сердцу всего императорского двора. По мере того как они продвигались по церемониальным залам внешней части дворца, потолки становились все ниже, а коридоры – все у́же.

Когда они оказались в самой глубине дворца, уже недалеко от королевских покоев, Цайянь остановил Хэсину.

– Мы с Лилиан поддержим вас, какое решение бы вы ни приняли.

У этих слов был сладкий привкус горечи. Хэсина подумала, что так мог бы сказать ее отец.

– Спасибо тебе, – прошептала она. – За все.

Цайянь поверил ей, когда она рассказала ему о содержимом пузырька. Она прибежала к нему сразу после разговора с придворной врачевательницей – вся в слезах и на грани истерики. Он помог ей сесть и перечислил то, что она могла бы предпринять. Спокойный, надежный Цайянь, друг и брат.

Он принял ее благодарность сдержанным поклоном.

– Ложитесь спать, миледи.

– Ты тоже.

Но Цайянь направился в сторону библиотеки, и Хэсина подумала, что в эту ночь она не сомкнет глаз.

Дальше она пошла в одиночестве. Добраться до императорских покоев можно было только длинным, извилистым путем: это было сделано специально, чтобы запутать незваных гостей. Сейчас Хэсина сама ощущала себя здесь чужой. Коридоры завлекали ее в свою сеть. В одном из них вдоль стен стояли ширмы, которые грозили сомкнуться перед ней и захватить в плен. Кое-где на полупрозрачном шелке створчатых панелей были изображены буйволы, распахивающие рисовые поля, но в основном он был расписан сценами революции. Золотые нити очерчивали языки пламени, в котором горели пророки, и поблескивали в луже крови, растекавшейся от отсеченной головы императора.

«Не бойся картинок, Пташка, – сказал бы отец. – Это всего лишь искусство». Но теперь она ничем не отличалась от злонравных императоров прошлого. Она воспользовалась даром одного из пророков. Что еще хуже, где-то в глубине сердца она сочувствовала им, но из трусости не могла в этом признаться.

Чтобы отвлечься, Хэсина попыталась подумать о том, что ей предстояло сделать. Это было ошибкой. Список дел внушал ужас. Найти заключенного с прутом. Убедить Ся Чжуна назначить его представителем обвинения. Получить благословение матери и, только вступив на трон, рассказать людям, что их короля убили.

Она станет незабываемой королевой – если, конечно, успеет. Вместо коронации ее могла ждать смерть от тысячи порезов.

Хэсина подошла к своей комнате, и у нее в жилах застыла кровь. Из-под дверей лился свет. Она точно помнила, что задула все свечи, и это могло означать только одно:

Там кто-то был.

Чувствуя, как учащается пульс, она положила руку на резное дерево. Вариантов у нее было не много. Она могла не заходить – тогда визитер подумает, что она покинула свои покои на всю ночь. Или она могла войти – и тогда ей волей-неволей придется объяснять, где она была.

С другой стороны, возможно, она все-таки не задула свечи, когда уходила. Толкая дверь, Хэсина отчаянно надеялась на это.

– Санцзинь? – Хэсина открыла рот от удивления. Створки двери захлопнулись за ее спиной. – Что ты здесь делаешь?

Ее кровный брат поднялся с топчана, и пламя свечей отразилось в чешуйках его доспехов. Он не сменил военные одежды. Его волосы были собраны в неаккуратный пучок, а из ножен на широком кожаном ремне виднелась рукоятка меча люедао[11].

Он медленно двинулся мимо покрытых вышивками ширм и обошел низкий столик.

– Сначала ответь мне ты, дорогая сестрица. Где ты была и что делала?

Он шагнул по направлению к ней. Хэсина вдруг поняла, в каком она состоянии: коричневая мантия, дикий взгляд, запахи города грехов, приставшие к волосам. Но было слишком поздно.

Она стала пятиться назад, однако ее брат оказался быстрее. Он схватил ее за мантию и поморщился, распознав льняное полотно вместо шелка. Он поднес ткань к носу, и сердце Хэсины заколотилось. Она попыталась успокоиться. Санцзинь ее семья. Он не предаст ее. Не отправит на смерть от тысячи порезов.

– Ты ходила в город. От тебя несет благовониями.

Страх Хэсины сменился раздражением. Она вспомнила, что была старшей сестрой, и выпрямилась во весь свой средненький рост.

– Приятно узнать, что тебя беспокоит мое времяпрепровождение. Что дальше? Будешь выбирать, с кем мне разговаривать, а с кем нет?

– Зачем же? У тебя уже есть преданный компаньон. – Санцзинь выпустил из пальцев ее мантию, и Хэсина отошла к столу. – Или лучше назвать его слугой?

Она начала перебирать бумаги, лежащие перед ней. Указы, проекты, дипломатические заявления – дела, которыми она теперь должна была заниматься. Она неофициально исполняла обязанности королевы до коронации, хоть еще не получила благословение матери. Но как бы Хэсина ни пыталась сосредоточиться, ее все равно била дрожь. Во имя Одиннадцати! Зачем Санцзинь пришел к ней именно сейчас?

– Его имя Цайянь.

– Правда? Мне больше нравится слово «слуга». Хорошо звучит.

Ее руки замерли, сжав «Постулаты». Книга была внушительных размеров – в ней содержались сотни очерков, описывавших убеждения Одиннадцати. Хэсина сдавила пальцами корешок, но он даже не прогнулся.

Она могла поступить жестоко. Вспомнить прошлое, которое они оба решили предать забвению. Сказать слова, после которых брат непременно оставил бы ее в покое. Но в конце концов она просто опустила том на стол. Он глухо ударился о дерево.

– Зачем ты пришел, Цзинь?

– Повторю вопрос: зачем ты уходила?

– Я искала правосудие.

– О чем ты?

Ее руки и ноги похолодели, а голова налилась тяжестью. Она была слишком уставшей для этого разговора. Вероятно, поэтому она сказала правду.

– О смерти отца.

Она достала из складок мантии пузырек. Золотистое облачко газа засияло в свете свечей.

Санцзинь наклонился ближе и прищурился.

– Что это?

– Яд.

Санцзинь со свистом втянул воздух.

– Почему я узнаю об этом только сейчас?

– Ты правда поверил, что отец умер естественной смертью?

– Я не думал, что у придворной врачевательницы есть основания лгать. – Санцзинь провел рукой по лицу. – Благие кости Шестого! Что мы теперь будем делать?

От слова «мы» в сердце Хэсины зажегся огонек надежды, но этого было недостаточно. Вопрос состоял в том, что они могли сделать. Что значили пузырек и их слово против королевства, убежденного в том, что король скончался тихо и мирно? Она опять приходила к тому же: ей нужен был трон. Ей нужна была власть. И как только она получит и то и другое…

– Мы начнем расследование.

– Через Совет?

– А как еще?

Санцзинь прищурился.

– А что же с войной?

– А что с войной? – Хэсина осеклась. – Не называй это так.

– А как бы ты это назвала? Туалетным поединком?

Она бросила на него укоризненный взгляд, и он ответил ей:

– Мы одни, Сина.

Санцзинь оперся руками на стол и наклонился к ней.

– Как бы мы это ни называли, суть «бандитских набегов» на деревни вдоль границы Яня с Кендией не изменится. Эти погромы организует Кендия, и люди рано или поздно это поймут.

– Этого нельзя допустить.

«Постулаты» запрещали войну, и можно было понять почему. Былые императоры призывали на службу сотни тысяч крестьян и начинали сумасбродные военные кампании против других королевств: Нинга, Ци и Кендии. Люди не забыли о тех кровопролитиях. Они прославляли Санцзиня каждый раз, когда он приводил своих воинов к победе в небольших стычках, – но только потому, что стычки были небольшими. Примерно раз в сто лет очередной король – или королева – Яня пренебрегали миролюбивыми заветами Одиннадцати и объявляли войну. Тогда в деревнях и провинциях тут же вспыхивали восстания.

– В Яне есть вода, – сказал Санцзинь. – А в Кендии нет. Их степи с каждым годом иссыхают все сильнее. Нашествие неизбежно, и наша армия должна быть готова встретить его. «Постулаты» запрещают войну ради наживы; нам же придется сражаться, чтобы защитить свои земли. Но начать войну и официально заявить, что короля убили? Разве ты не осознаешь опасность?

Нет, Хэсина опасности не видела.

– Люди захотят узнать, кто убил их короля, – произнесла принцесса. Она была уверена в этом, как ни в чем другом.

Ее брат сверкнул глазами.

– Они захотят найти козла отпущения, Сина.

– Они выше этого.

– Почему ты так в них уверена?

– Отец любил их. – Он любил их так же, как и ее – несмотря на недостатки, этот образ был для нее примером.

– Отец порой бывал не прав.

Хэсина пристально посмотрела на брата, как будто видела его в первый раз. Когда они успели так отдалиться друг от друга, что даже по этому вопросу стали придерживаться разных мнений?

– Нам нужно сначала самим исследовать яд, – продолжил Санцзинь. – Выяснить правду самостоятельно…

– Что с тобой случилось? – Хэсина не повысила голоса, но ее брат вздрогнул, как будто она закричала. – Почему ты совсем не веришь в наш суд?

Выражение его лица стало суровым.

– Вот почему.

Он вытянул из-под нагрудника какие-то бумаги и бросил их на стол. Они разлетелись веером, словно крылья журавля. Некоторые упали на пол.

Чувствуя на себе обжигающий взгляд Санцзиня, Хэсина нагнулась и собрала разлетевшиеся бумаги. Потом соединила их с остальными и, выровняв стопку, неохотно переключила внимание на их содержание.

– Я не собирался тебе это показывать, – проговорил Санцзинь, пока она пыталась понять, что именно читает. – Не хотел, чтобы ты переживала. Но пришла пора открыть тебе глаза.

Бумаги оказались страницами, вырванными из «Постулатов». Между столбиками текста[12] виднелись неразборчивые надписи. Но это были не заметки и не критические комментарии. Это были отчеты – подробные описания оборонительных и транспортных систем нескольких приграничных городов. Информация, которая оказалась бы весьма полезна бандитским отрядам Кендии.

Написать такие письма мог только человек, находящийся на государственной службе.

– Мои разведчики конфисковали на границе с Кендией несколько подозрительных свертков. Эти письма были спрятаны среди налоговых отчетов, в сундучке с печатью императорского курьера. Кто-то во дворце помогает кендийцам бесчинствовать в наших деревнях. Кто-то хочет, чтобы началась война. Открой выгодное для него дело об убийстве – и пригласишь кендийцев в страну.

Хэсине казалось, что голос Санцзиня доносится откуда-то издалека. Его слова жужжали вокруг ее головы, словно осы. Точнее, словно мошки. Да, именно так – решила она, опуская письма на стол. Мошки были безобидны.

– На государственной службе при дворе состоят сотни человек, и большинство из них незначительны, – сказала она. – Один изменник не сможет помешать правосудию.

– Но что, если это все-таки кто-то значительный? Что, если у этого человека есть друзья?

Сплошные домыслы. Хэсина отмахнулась от них.

– Ты не можешь знать наверняка. К тому же, если бы мы отказывались направлять дела в Совет расследований по каждому незначительному поводу, что бы осталось от нашего двора?

– Сейчас все иначе. Король был убит впервые.

– Он, прежде всего, был нашим отцом. Это наш долг перед ним. Достаточно споров! – Хэсина подняла руку, не дав брату продолжить. – Отправляйся к границе. Возьми с собой пять тысяч ополченцев и постарайся сдержать набеги, хотя бы на время.

– Ты серьезно, Сина?

– Да. Я твоя будущая королева, и я приказываю тебе.

Санцзинь покачал головой.

– Ты еще пожалеешь об этом.

От слова «мы» не осталось и следа. На что она рассчитывала? Санцзинь не был Цайянем. Если что-то шло не так, как он хотел, он вставал на другой путь. В ее памяти пронеслись недели, месяцы, годы холодности и безразличия. С горьким смешком Хэсина поглубже спрятала тяжелые воспоминания.

– Кто-то из нас должен любить отца и все, что он собой представлял. Он верил в людей, верил в правосудие, верил в истину и новую эпоху. Я тоже буду верить.

Последовала долгая тишина.

– Хорошо. – Санцзинь выпрямился, и тень соскользнула с его лица. – Я поеду.

На свету непослушный вихор справа от пучка особенно бросался в глаза. Генерал Янь Санцзинь был гениальным фехтовальщиком, мастером стратегии, командующим армией народного ополчения Яня. Но ведь ему было всего шестнадцать – лишь на год меньше, чем Хэсине. На мгновение ее сердце дрогнуло. Возможно, она поступала с ним слишком сурово…

– Надеюсь, власть даст тебе все, что ты только хотела. – Он обращался со словами так же, как с мечом: целился в слабые места и наносил точные удары. – И твое расследование тоже.

– Не беспокойся. – Она подошла к двери и демонстративно открыла ее. Она была готова идти любым путем, в компании или одна, лишь бы в конце ее ждало правосудие, за которое всегда боролся ее отец. Правосудие, которого он заслуживал. – Так оно и будет.

Три

Правосудие нельзя купить.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о судах

Это роскошь – вот и вся правда.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о судах

По краям страниц виднелась краска. Хэсина не заметила этого при свечах. Только когда она сложила письма в стопку толщиной с брошюру и когда небо озарилось утренним светом, она увидела, что срезы выкрашены в мшисто-зеленый цвет.

Кто-то вырвал эти страницы из особого издания «Постулатов». Это была единственная зацепка, но в других она и не нуждалась. Санцзинь посеял в ней семена сомнений, однако она могла и не взращивать их.

Она отодвинула от себя письма. Потом положила их в ящик. Затем достала их и прочитала еще раз, постукивая пальцами по краю стола.

Потом позвала одного из своих пажей.

– Мне нужны образцы почерков тех, кто служит при дворе. Найди столько, сколько сможешь, – приказала она. Проклятый Санцзинь с его проклятой паранойей. Проклятый автор писем. – Принеси их мне вместе с докладом о людях, состоящих на государственной службе и имеющих связи с Кендией. Какие угодно, – твердым голосом добавила Хэсина, прежде чем паж успел задать вопрос. Откуда ей было знать, что может настолько соблазнить человека, чтобы он предал собственное королевство?

– Будет сделано, дянься[13]. Желаете чего-нибудь еще?

Хэсина закрыла глаза ладонями.

– Нет, это все.

Как только паж вышел, она надела свое самое старое платье – рюцюнь сливового цвета, подол которого уже начал осыпаться и явно не возражал против встречи с парой-тройкой луж в дворцовых подземельях.

Упрощение. Этим словом можно было емко описать правление Одиннадцати героев. Первый и Второй, совместно руководившие государством на заре новой эпохи, избавлялись от любых излишеств, которые остались от былых императоров. Они адаптировали сложную систему письма, придуманную дворянами, потому что простые люди не смогли ей обучиться. Они запретили портным украшать ханьфу и рюцюни драгоценными металлами, с помощью которых можно было наполнить казну. Они отослали со двора алхимиков, коим было поручено создать эликсир бессмертия для императора. Празднования, в былые времена продолжавшиеся по месяцу, теперь длились неделю. Элитные военные секты были объединены с народным ополчением.

Но подземелья остались запутанным лабиринтом склепов, темниц и пыточных камер. Во времена былых императоров они были забиты командирами повстанцев, горожанами и крестьянами. Во времена Одиннадцати они были забиты пророками.

Сейчас темницы по большей части пустовали. Пророки, избежавшие казни, либо жили, как Серебряный Ирис, либо бежали в дальние пределы трех других королевств. В подземельях остались только обычные преступники. Например, вор, сидящий сейчас напротив Хэсины.

Они расположились в комнате для допросов. Это помещение подходило для частных бесед, потому что было полностью звуконепроницаемо, хотя эстетическое впечатление немного портили кровавые пятна на стене. Заключенный сидел, откинувшись на спинку стула, и был нем, словно жаба. Его голова склонилась вперед, а глаза застилала копна каштановых волос, поэтому было трудно предположить, что он чувствует и о чем думает. Хэсина даже не могла понять, дышит ли он. Но так она хотя бы не видела его синяков и могла не сокрушаться о кошмарном первом впечатлении, которое на него произвела.

Все пошло не по плану с самого начала. Заключенным не разрешали хранить личные вещи, а шишковатый, искривленный прут, который нашелся в камере грабителя, видимо, подпадал под это определение. Хэсина не дала стражам затоптать его сапогами, но не успела спасти от их кулаков.

Теперь она положила прут на стол между ними. Она надеялась – хоть и с большой долей сомнения, – что этого знака дружеского расположения окажется достаточно.

Заключенный взял прут без единого слова.

Хэсина откашлялась.

– Прошу прощения. – Она старалась говорить отстраненно, и получалось, наверное, чересчур официально. Но она не хотела выдавать свои чувства, как это случилось перед Серебряной. – Я понимаю, что все это довольно…

Странно.

– …неожиданно.

Последовала тишина.

– Возможно, у тебя есть вопросы.

Видимо, нет.

Вдохнув поглубже, Хэсина принялась рассказывать об обстоятельствах смерти отца. Сначала слова приходили медленно, но потом стали вырываться стремительно, как будто – как и она сама – хотели обогнать воспоминания о том, что произошло в тот день в императорских садах.

Наконец она описала ему, как выглядел золотистый яд. У нее закончился воздух, и она вдохнула полной грудью.

– Как видишь, смерть короля не была естественной, несмотря на то, что в официальных постановлениях… – Читают ли заключенные постановления? – Несмотря на то, что все королевство уверено в обратном. Как только я начну расследование, Совет изучит улики и постановит, что они подлинны. Когда он направит дело в суд, мне понадобится представитель, и…

Сколько можно ходить вокруг да около?

– …и, когда пробьет час, согласишься ли ты? Захочешь ли стать этим представителем?

За тишиной последовала тишина, а затем снова тишина.

У Хэсины вспотели ладони. Она попыталась сосредоточиться на чем-нибудь другом: например, на волосах заключенного. Они были коричневатые, словно глина, – по меньшей мере на три оттенка светлее угольно-черных завитков, украшавших головы детей Яня с того момента, как они появлялись из утробы матери.

Возможно, он был иностранцем. Возможно, он не понял ни слова из того, что она сказала. Это стало бы разочарованием – не первым, с которым она столкнулась, пытаясь осуществить свои планы, но самым болезненным. Как ей удастся выдать его за студента, желающего сдать экзамен, если он неграмотен?

– Извини, – прошептала Хэсина, как будто он задремал, а она не хотела его будить. – Ты же понимаешь язык, на котором я…

Он резко поднял глаза, и у нее перехватило дыхание.

Хотя лицо грабителя распухло и его расцвечивали синяки, Хэсина увидела, что он поразительно молод. Он встретился с ней взглядом. Его глаза – как и волосы – были странного цвета: серые, точно камень. Прочитать их выражение было невозможно. Хэсина напряглась.

Без предупреждения он взял ее за правую руку. Она едва не взвизгнула, когда он прижал палец к ее ладони и стал выводить на ней иероглифы общего языка.

Я ВСЕГО ЛИШЬ ПРЕСТУПНИК, ГРАБИВШИЙ КУПЦОВ. Я НЕ МОГУ ВАМ ПОМОЧЬ.

Хотя бы какое-то начало.

– Я поддержу тебя всем, чем смогу.

ПОЧЕМУ Я?

К ЧЕМУ ПОИСКИ?

К ЧЕМУ ПРУТ?

Хэсина сжала руку в кулак. Он схватил ее крепче и, наклонив голову вбок, стал рассматривать принцессу. Потом постучал по костяшкам ее пальцев. Изо всех сил стараясь унять колотившееся сердце, она неохотно раскрыла ладонь.

НЕ МОЖЕТЕ СКАЗАТЬ.

Он прекратил писать, потом начал снова.

Как вы собираетесь довериться мне, если сами храните тайны?

Куда исчезли неровные росчерки и нетвердые линии человека, пишущего на малознакомом языке?

Не ему было говорить о тайнах.

– Честность в делах, касающихся суда, – это все, о чем я прошу, – произнесла Хэсина с уверенностью, которой не ощущала. Неужели он мог разглядеть тайны, которые скрывал ее язык? Или, быть может, ложь оставила на ее зубах пятна?

А если я откажусь быть вашим представителем?

– Значит, откажешься. – У нее внутри все упало, когда она представила себе этот сценарий – провести ночь, рискуя быть подвергнутой линчи, только для того, чтобы остаться с пустыми руками. – Ты имеешь на это право.

Значит, вы человек принципов.

Который лжет ради правды.

Хэсина выдержала его невозмутимый взгляд. И что с того? Секунды бежали, и ей стало понятно, что он видит ее насквозь – такой, какая она есть. Отец научил ее честности, но обман был ее родным языком. И что с того? Сможешь ли ты сотрудничать с лицемеркой?

На этот раз он выводил иероглифы медленнее, как будто, рисуя линии, все еще принимал решение. Наконец он поднял палец, но Хэсина не смела вздохнуть. Она посмотрела на свою ладонь, хотя слова были невидимы, и попыталась найти ответ в ощущениях, оставшихся от его прикосновений.

Оптимизм погубит ее.

Умеете драться на дуэли?

– На дуэли? – переспросил Цайянь, когда Хэсина закончила пересказывать свою беседу с заключенным.

Они разговаривали на следующий день после того, как принцесса посетила подземелья. Когда закончилось утреннее собрание, они с близнецами встретились в рабочем кабинете короля. Теперь они сидели вокруг игрового столика из сандалового дерева, на низких нефритовых скамеечках, напоминавших кочаны пекинской капусты.

– Да, на дуэли. – Хэсина смотрела на фигуры, стоящие на доске для игры в сянци[14], и обдумывала ход. – Он сказал, что будет представлять меня, только если я одержу победу.

– Он издевается, – сделала вывод Лилиан. – Либо заигрывает с тобой. Либо и то и другое.

– Его мотивы не ясны, – перефразировал Цайянь. – Но если бы он не хотел представлять вас, он не стал бы ставить условия. А что вы думаете, миледи?

«Сначала думайте, потом действуйте», – повторяли Хэсине преподаватели. Из их уст это звучало так легко. На практике же Хэсина действовала чаще, чем думала. Она покраснела и постаралась ответить так, чтобы не выказать этот недостаток.

– Он создает впечатление довольно честного человека…

А еще подозрительного.

– …Я думаю, я могу положиться на его слово.

Она даже не знала, умеет ли он говорить.

Однако Серебряный Ирис не солгала насчет прута. Во всех подземельях не обнаружилось второго. И заключенный явно не был простым грабителем, нападавшим на купцов, как было записано в тюремных документах. Хэсина вспомнила, что, когда он коснулся ее ладони, у нее загорелись не только щеки, но и шея. Она поспешно подвинула колесницу так, чтобы та оказалась в одной линии с другой такой же фигурой, поставив шах императору Цайяня.

– Я все еще расстроена, что ты пошла к нему без меня, – донесся с топчана голос Лилиан. Она лежала на спине, закинув лодыжку одной ноги на колено другой. Между ее пальцами была натянута лента для волос – она играла с ней, скручивая ее в разные фигуры. Фартук Лилиан был весь в голубых и желтых пятнах. В этот день в мастерских красили ткани.

– Если все сложится удачно, увидишь его в суде, – сказала Хэсина.

– И прут тоже?

– Не надо, пожалуйста. – Цайянь преградил путь колеснице Хэсины пороховой бочкой, одновременно поставив под удар ее коня. – Еще только полдень.

Лилиан хмыкнула.

– Говорит любитель эротических романов.

Цайянь вздохнул, но Хэсина заметила, что его темные глаза весело блеснули. Ощутив укол зависти, она перевела взгляд на игровую доску. Ей с Санцзинем обмен колкостями давался далеко не так легко.

– Я бы посоветовал вам освежить навыки фехтования, раз вы собираетесь драться на дуэли, миледи.

– Ты бы посоветовал? – рассмеялась Лилиан. – На-На хотя бы умеет держать меч в руках!

– Это вопрос спорный, – напомнила ей Хэсина. По сравнению с Санцзинем, наносившим удары мечом быстро, словно ястреб, она напоминала хлопающую крыльями мандаринскую утку[15]. Но в чем-то Лилиан была права. Хэсина никогда не видела Цайяня с оружием в руках, и лишь один раз на ее памяти он получил ранение. Вспоминать о том дне ей не хотелось.

Так как Цайянь разрушил комбинацию с двумя колесницами, ей пришлось ходить пороховой бочкой, которую она берегла для того, чтобы прикрывать своего собственного императора.

Цайянь выдвинул вперед пешку.

– Ваш план не до конца продуман, миледи.

Хэсина защитила своего императора советником, не слишком задумываясь над ходом.

– Поясни, о чем ты.

Пешка Цайяня пересекла реку, разделявшую доску посередине, и получила дополнительную способность.

– Предположим, Совет расследований изучит улики и очертит круг подозреваемых, после чего назначит суд. Вы победите на дуэли, и заключенный согласится вам помочь. Но как вы убедите Ся Чжуна выбрать его вашим представителем?

– Это легко. – Лилиан взмахнула рукой. – Зачитай что-нибудь внушительное из «Постулатов». Параграф 1.1.1. «Министр должен служить!» Параграф 1.1.2. «Королеву должен представлять заключенный с прутом!»

Цайянь покачал головой, но Хэсина едва не рассмеялась в голос. Ся Чжун действительно трактовал учения Одиннадцати об аскетизме до крайности буквально. Во дворце ходили слухи, что у него протекает крыша; что в мешках, хранящихся в его кладовой, мышиных экскрементов больше, чем риса; что он спит на коврике для молитв и зимой зажигает лишь одну жаровню, а также что за последние десять лет он ни разу не менял нижнее белье. Хэсина надеялась, что последнее утверждение было ложным – такая привычка вряд ли пошла бы министру во благо.

– Я что-нибудь придумаю, – сказала она Цайяню.

И хорошо бы сделать это побыстрее.

Даже монах должен чего-то хотеть.

– Разумеется, – согласилась Лилиан, не дожидаясь дальнейших пояснений. – Если ты принесешь ему оригинал «Постулатов», он, наверное, взлетит от счастья.

Не только он. Ученые по всему Яню стали бы боготворить Хэсину, найди она манускрипт, написанный самими Одиннадцатью героями. Он исчез в скором времени после свержения былого императора, так что Хэсина с тем же успехом могла отправиться на поиски мифических Баолиньских островов.

Цайянь выиграл партию, и Хэсина потерла виски.

– А что-нибудь, кроме «Постулатов»?

– Это же Ся Чжун, – Лилиан сбросила ленту с пальцев и потянулась на топчане. – Благие герои! Я бы ни за что не смогла так жить.

Однако раньше она так жила. Близнецы редко рассказывали о своем прошлом, но Хэсина замечала его отпечатки всякий раз, когда Лилиан выбирала самое теплое место в комнате, а Цайянь после обеда заливал пустую миску чаем и выпивал его вместе с оставшимися там зернышками риса. Они жили так, словно знали, что однажды могут лишиться всех благ. Так, будто помнили, каково это – существовать без крыши над головой, без пищи, без отца.

Но Хэсина не была похожа на близнецов. Для нее потерять отца не значило вернуться в мир, который она когда-то знала. Она оказалась не готова.

Она была одна.

Хэсина медленно встала из-за квадратного столика, потом поднялась на несколько ступенек, которые вели в другую половину комнаты, и подошла к окну, тянувшемуся от пола до потолка.

Внизу раскинулись императорские сады, и в окна лился сладкий аромат перезревших персиков. Каждый из дворцов строили по одному и тому же принципу: во внутренних дворах находились другие внутренние дворы, в залах – новые залы. Кабинет отца был исключением. Половина комнаты располагалась на гранитной глыбе, поэтому из ее окон открывались виды на все четыре сада – сад с карпами кои[16], сад шелка, сад камней и фруктовый сад – и на пруды, которые были соединены крытыми галереями, извивавшимися между миниатюрными горными грядами и зарослями ююб[17].

Хэсина любила эти виды, но сейчас она почувствовала, как у нее сжимается сердце. Быть может, восемь дней назад ее отец точно так же смотрел в эти окна? Быть может, это запах летних персиков выманил его в сады, заставив воспользоваться тайным проходом, который скрывался за книжными полками? Уходя, он не задвинул на место свой любимый стул, окрашенный в цвета панциря черепахи, и оставил кисточки из волчьей шерсти в чернильнице. На столе его дожидались бронзовый кубок на трех ножках, флакончик с благовониями и экземпляр «Постулатов», открытый на жизнеописании Первого. Хэсина долго и мучительно решала, что ей делать: оставить все как есть или принять тот факт, что отец больше никогда не вернется в свой кабинет.

В конце концов она сложила в ларец все, что лежало на столе. Туда же она убрала костюм посыльного, который был на отце в день его смерти. Кажется, свою печаль Хэсина тоже поместила в ларец и запрятала подальше. Туда, куда не доберется пыль. Туда, где она всегда будет как новая.

– На-На… – На ее плечи легла рука. Хэсина не стала сопротивляться и дала Лилиан себя обнять. – Ты всегда можешь отложить все в сторону и отдохнуть. Положись на нас. Мы с тобой.

Но с отцом все было иначе. Ночами он показывал ей театр теней. Они переодевались в костюмы и рассматривали карты тайных проходов. Из года в год он сажал ее на плечи – то был ее собственный трон. Вместе они смотрели, как карета королевы скрывается в тумане, унося ее в Оуянские горы, где свежий воздух и высота должны были поддерживать ее слабое здоровье. Потом отец отводил Хэсину в рощу, где росли дикие финики. Они срывали плоды с веток, наедались ими до отвала, и вдруг Хэсина начинала плакать, скучая по матери, которая никогда не скучала по ней.

Проливая слезы, она не замечала беззаветной любви, которая была прямо перед ней. Теперь ей оставалось лишь одно: добиться правосудия. Только так она могла отблагодарить отца. Попрощаться с ним. Сказать: я люблю тебя.

Цайянь поднялся к Хэсине с Лилиан и положил ладони им на плечи. Они втроем стояли так, пока где-то вдалеке не раздался барабанный бой. Вскоре к нему добавились резкие звуки труб, а потом они услышали единственный, оглушительный удар в гонг.

Близнецы отпрянули назад в то же мгновение, когда Хэсина отстранилась от них.

Она вышла из кабинета, приказывая себе не бежать, никуда не спешить. Лишь глупцы несутся навстречу разочарованию. Но звук гонга пробудил в ней маленькую девочку, и она снова стала глупышкой, которой когда-то была. Она поднималась по ступеням восточной сторожевой башни – сначала уверенным шагом, потом все быстрее, пока не перешла на бег.

Резким движением она раскрыла створки двери и устремилась мимо ошеломленных стражей прямо к парапету. Наклонилась через ограду, и у нее перехватило дыхание. Сторожевая башня была довольно далеко от городских стен – их разделял один ли[18], – но теперь Хэсине хватало роста, чтобы без посторонней помощи разглядеть, что там происходило. Вереница карет вползала в Восточные ворота, словно змея, облачившаяся в траурную белую чешую[19], и извивалась между скоплениями горожан. В ее голове реяли знамена, изображавшие знаки императорской власти.

Сердце Хэсины одновременно наполнилось и опустело. Ее мать наконец вернулась домой.

Четыре

Их должно быть шестеро – по одному в каждом из министерств. Необходимо назначать на эту службу людей, выказавших талант и добродетель.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о министрах

Они – последняя линия обороны в борьбе с продажностью и взяточничеством.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о министрах

Стоя на террасе, Хэсина пыталась воскресить в памяти тепло отцовского кабинета, но не могла. Она смотрела вниз. Пионовый павильон был набит горожанами и знатью. Ее мать медленно поднималась по ступеням, и по обе стороны от нее в воздух взлетали клинки, а толпа покрывалась рябью – люди кланялись ей. С возвращением королевы лето закончилось и началась осень – время года, когда правит смерть.

Дети короля ожидали ее, выстроившись так же, как и обычно. По правую руку от Хэсины стоял Санцзинь, по левую – Жоу, сын Благородной супруги. Ся Чжун отводил место возле законнорожденных наследников Жоу, а не близнецам, хотя Хэсина никак не могла понять почему. Близнецы стояли позади самой Благородной супруги, которая редко покидала свои покои, расположенные в Южном дворце. Когда она появлялась на людях, на ней всегда был головной убор с плотной, непрозрачной вуалью, скрывавшей лицо. Вуаль служила поводом для множества сплетен. Хэсине это было хорошо известно: она сама распустила некоторые из них.

Правда, она тогда была совсем маленькой. В четыре года она впервые издали увидела двухлетнего карапуза, которого звали Жоу. В шесть она узнала правду: в Южном дворце жила какая-то женщина со своим сыном – тем самым мальчишкой в голубом костюмчике, – который, как и Хэсина, звал короля отцом.

Первое в жизни предательство на вкус было горьким, словно лекарство из черепашьей крови. Отец солгал ей. Мальчишка не был принцем из королевства Ци, не был их гостем. Королева не была единственной, кому король отдавал свою любовь.

Хэсина не разговаривала с отцом несколько недель. Когда злиться стало нестерпимо, она простила его, но в ее сердце остался болезненный узелок. Только переложив вину на кого-то другого, она могла его распутать.

Поэтому она стала винить супругу Фэй и Жоу. Она была не права. Но так ей становилось легче.

Правда, легче становилось не всегда. Точно не теперь, когда Жоу очень старался поймать ее взгляд. Хэсина с ужасом поняла, что он собирается с духом, чтобы заговорить. Наконец, когда королева уже подходила к верхней террасе, он улыбнулся Хэсине и сказал:

– Удачи, сестра.

Хэсина холодно кивнула ему. В такие моменты она чувствовала, что по сравнению со сводным братом она ужасный человек.

Позднее она задумалась, что он хотел этим сказать. Он желал ей удачной встречи с королевой? Удачи с благословением? Или он был настолько добросердечен, что просто хотел, чтобы удача сопровождала ее?

Впрочем, это не имело значения. Когда дело касалось матери, удача никогда не была на стороне Хэсины.

Королева вступила на верхнюю террасу. Она была облачена в безукоризненный темно-синий рюцюнь свободного кроя. Ее лицо напоминало керамическую маску, которая привлекает взгляды, но легко идет трещинами. Уголки ее губ опустились, и она жестом велела разойтись всем, кроме своих законнорожденных детей.

Хэсина и Санцзинь последовали за матерью к главному входу во дворец. Когда они дошли до красного лакированного порога, Хэсина протянула королеве руку, но та не обратила на нее внимания и оперлась на руку Санцзиня. Тем не менее все могло быть и хуже. По крайней мере, Хэсине не пришлось сгорать от стыда перед толпой горожан.

На этом унижения не закончились. Когда они добрались до королевских покоев, мать отказалась принять из рук Хэсины чашку чая и снова выбрала Санцзиня. Служанки притворились, что ничего не заметили, и продолжили обмахивать королеву веерами как ни в чем не бывало. Хэсина притворилась, что ей все равно.

– Тебе нужно мое благословение, так?

Волосы королевы, заколотые золотыми шпильками, были так же черны, как у Хэсины. Время не изменило ни ее внешность, ни ее покои. Слуги усердно поддерживали в них порядок ради нескольких дней в году, которые она проводила во дворце.

Оказавшись здесь, Хэсина как будто снова превратилась в шестилетнюю девочку. Свисавшие с потолочных балок орхидеи напоминали ухмыляющиеся лица. Ноги начинали болеть, стоило вспомнить о том, как она стояла на коленях на этом полу из красного палисандра.

– Да, – ответила Хэсина ровным, холодным голосом, стараясь, чтобы в него не закралась надежда.

– У тебя есть писарь, которому ты доверяешь?

Однако надежда все равно зазвучала в ее словах.

– Да. Я могу позвать…

– Вот и хорошо. Можешь приказать ему подделать благословение, потому что тебе никогда не получить его от меня.

Служанки на мгновение замерли, потом снова замахали веерами.

Хэсина попыталась успокоиться. Это благословение было ей необходимо.

– Я готова исполнять свои обязанности, мама.

Королева обратила равнодушный взгляд на чашку, которую держала в руке.

– Ты говоришь о коронации как о чем-то неизбежном. – Она поставила чашку на столик, и та звякнула. – Но, возможно, я захочу остаться.

Все замерли.

Мать. Останется. Будет править как регент.

Хэсина не рассматривала такой исход как возможный, но что, если ничего плохого в нем не было? Если принцесса расскажет матери о смерти короля, та, разумеется, тоже захочет найти убийцу. Тогда корона и трон перестанут иметь значение.

Придворная врачевательница, ухаживавшая за королевой наравне со служанками, поставила на столик фарфоровую чашу, от которой шел пар. В нос Хэсины ударил терпкий запах женьшеня.

– Будьте благоразумны, Ваше Высочество. Вам нельзя надолго оставаться вдали от горного воздуха.

– Вам следует сосредоточиться на том, чтобы поправить здоровье, мама, – добавил Санцзинь, стоявший подле королевы. Это было его заслуженное место – в отличие от Хэсины. Брат перевел на нее взгляд, и она застыла. – Шина станет хорошим правителем.

Королева рассмеялась коротким, лающим смехом.

– Ты заступаешься за сестру, но знаешь ли ты хотя бы половину того, о чем она думает?

Как будто она знала это сама.

Королева склонила голову набок и посмотрела на дочь. Хэсина почувствовала, как у нее деревенеет тело.

– Ты. Почему ты так сильно хочешь править?

Еще неделю назад Хэсина не смогла бы ответить. Это судьба избрала ее. Лишь сейчас, семнадцать лет спустя, Хэсина избрала ее в ответ. Ради истины, ради справедливости и ради отца.

Но у нее не было привычки открывать матери душу.

– Почему бы мне не хотеть править? – В конце концов, ее готовили к этому всю жизнь. Она жертвовала своими детскими увлечениями, чтобы изучать каллиграфию, космологию и дипломатию.

– Если ты делаешь это ради отца, то напрасно стараешься.

Хэсина моргнула.

– Что вы имеете в виду?

Королева подняла руку, и служанка тут же начала ее растирать.

– Что бы ты ни делала, его не вернешь, – сказала она странным, усталым голосом.

Неужели мать принимала ее за ребенка? За малышку, которая все еще верит в сказки преподавателей о том, что, если учиться усердно, станешь бессмертным мудрецом и обретешь способность воскрешать мертвых?

Но прежде, чем Хэсина успела ответить, придворная врачевательница цокнула языком и кивком головы указала на чашу, от которой по-прежнему шел пар.

– Отвар остывает, – проговорила она спокойным голосом, таким же, каким сообщила Хэсине, что король умер естественной смертью.

Хэсина вспомнила о своей цели и, схватив чашу со стола, опустилась на колени. Потом склонила голову.

– Пожалуйста, мама. Примите это.

Примите меня.

Придворная врачевательница ошибалась. Отвар не остыл. Подушечки пальцев Хэсины горели огнем, и ей казалось, что жар доходит до самых костей. Но она не опускала чашу. Она давала матери возможность. Раз королеве было слишком трудно произнести слова одобрения, она могла просто принять отвар как символ того, что Хэсина почитает и уважает ее.

Руки Хэсины уже начинали неметь, когда послышался стук в дверь. Служанка поспешно открыла створки, и в комнату зашел мужчина. Поле зрение Хэсины было ограниченно, поэтому она видела лишь подол его ханьфу.

– Надеюсь, вас привело сюда важное дело, министр Ся, – холодно произнесла мать Хэсины.

Ся Чжун?

Хэсина не верила своим ушам. Она не могла поверить в происходящее, даже когда Министр ритуалов проговорил:

– Я не стал бы беспокоить вас, если бы мое дело не было важным.

Она не верила, даже когда министр стал рядом с ней на колени и обдал ее запахом мокрых, холодных чайных листьев.

– Я пришел, как только узнал, что вы вернулись, – сказал Ся Чжун. – Нам нужно обсудить вопрос престолонаследия.

Хэсина напряглась. Внезапно ее охватила уверенность, что Ся Чжун узнал об измене, узнал о визите в подземелья. Он видел ее лживое сердце насквозь. Он пришел заявить, что она не может стать королевой.

– Она не готова. – Неверие матери обожгло Хэсину, но это было ничто по сравнению со смертью от тысячи порезов. У нее закружилась голова. Когда министр заговорил, она изо всех сил старалась следить за его мыслью.

– Параграф 2.1.3. «Ни один правитель, будь он молод или стар, не может знать всего. Земли королевства обширны, и их населяет множество людей. Без постоянной помощи со стороны советников и министров даже самые опытные короли и королевы окажутся неспособны исполнять свой долг».

Когда он закончил, наступила тишина. Наконец ее нарушила королева.

– Убирайтесь вон из моих покоев, – приказала она. Только тогда Хэсина поняла, что хотел сказать Ся Чжун, зачитывая этот отрывок. Он пришел не для того, чтобы обличить ее. Наоборот, он убеждал королеву дать ей благословение.

– Подождите.

Министр низко поклонился и поднялся на ноги, разогнув сначала одно колено, потом другое. Он стал пятиться к двери, не оборачиваясь к королеве спиной – тем самым он выказывал ей величайшее уважение. Когда створки захлопнулись, Хэсина пожалела, что вернуть его было не в ее власти. Но это все равно ничего бы не изменило: ее мать уже приняла решение.

Хэсина сжала зубы, и у нее закололо в висках. Она стала опускать отвар.

Внезапно чаша как будто стала легче. В следующее мгновение Хэсина поняла, что ее пальцы больше не сжимают фарфор.

– Если ты действительно этого хочешь, прими корону. Прими мое благословение.

Хэсина не подняла головы, но задышала судорожнее и чаще. Она осмелилась надеяться.

– Можешь поставить королевство на колени. Мне плевать!

Мать выпустила чашу из рук, и она разбилась, залив пол отваром.

Королева рассмеялась, потом закашлялась. Она смеялась и кашляла одновременно. Половина служанок обступила ее, в то время как другие собрались вокруг Хэсины, подбирая осколки.

Хэсина не вставала с колен. Раньше она расплакалась бы, обвинив во всем себя, болезнь королевы, кого угодно и что угодно, только не мать, сердце которой было словно сделано из фарфора.

Но это время осталось в прошлом. Пока темно-зеленая жидкость растекалась все дальше, Хэсина положила на пол одну руку, опустила на нее другую и прижалась к ним лбом, совершая обряд коутоу[20]. Благодаря королеве Хэсина могла рискнуть всем ради отца – и даже больше чем всем. Благодаря королеве она могла действовать без сожалений.

– Ся Чжун! Подождите! – крикнула Хэсина, спеша за министром по крытой галерее.

Она знала, что ведет себя не по-королевски, но ей было все равно.

Министр обернулся.

– Спасибо вам, – сказала она, наконец поравнявшись с ним. Для человека, питавшегося, по слухам, лишь тофу с зеленым луком, он ходил поразительно быстро. От Северного дворца, в котором раньше располагались гаремы императоров, а теперь – кабинеты министров, их отделял один только сад камней.

Ся Чжун поклонился, и деревянные четки, висевшие на его шее, качнулись вперед и защелкали.

– Министр исполняет то, к чему его обязывает долг.

– Пожалуйста, поднимайтесь. – Хэсина помогла ему расправить спину.

Возраст не красил Ся Чжуна. Он оставался высоким и худым, и его нос был острым и красиво очерченным, но вся кожа министра покрылась морщинами и обвисла. На лысом черепе виднелись темные пигментные пятна. Глаза навыкате, а под ними – большие отеки, которые оттягивали его нижние веки и придавали ему сходство с рыбой.

Его одежда тоже видала лучшие времена. Черная ткань выцвела и теперь казалась серой, а малахитовые манжеты приобрели оттенок плесени. Хэсина снова ощутила запах мокрых чайных листьев и подавила рвотный позыв.

Ся Чжун сделал шаг назад, словно почувствовав, что ей неприятно стоять рядом с ним. Хэсина покраснела от стыда.

– Я могу чем-нибудь помочь вам, дянься?

Ей хотелось сказать «нет». Она пришла поблагодарить его, а не выставлять напоказ свое бессилие.

Но он и так уже стал свидетелем ее унижения. Он заступился за нее. Его слова, словно факел, осветили глубочайшие, темнейшие подземелья ее неуверенности в себе. Он не был Хэсине другом, но, стоило ей верно разыграть свои карты, он мог бы стать ее союзником.

– Я бы хотела попросить совета. – Она жестом пригласила Ся Чжуна прогуляться, и они пошли по галерее, тянувшейся сквозь сад камней. По обе стороны от них лежали пористые валуны разных форм, которые должны были навевать оптимистичные мысли – например, о долголетии. Но, глядя на трещины и укромные местечки между камнями, Хэсина думала лишь о том, как они с отцом играли здесь в прятки.

– Если бы смерть моего отца не была естественной…

Она ждала, что министр посмеется над ней или пренебрежительно отмахнется от ее слов.

Он не сделал ни того ни другого.

– Если бы его убили, – несмело продолжила она, – имели бы люди право об этом узнать?

– Параграф 3.4.1: «Дело о частном или публичном правонарушении, касающееся индивидуального лица или учреждения, должно быть направлено в Совет расследований соответствующей провинции». Решать необходимо Совету, а не нам с вами. Если найдется достаточно доказательств и подозреваемых, дело передадут в суд и людям сообщат об этом, в соответствии с законом, прописанным в «Постулатах».

Жаль, что Ся Чжуна не было рядом с ней, когда она разговаривала с братом.

– А что, если бы при этом политическая ситуация в стране была… нестабильной?

– Параграф 3.4.2: «Правосудие подобно человеческому телу. В отсутствие веры оно слабеет. В отсутствие регулярной работы начинает разрушаться. В отсутствие сложных задач оно не крепнет». В маленьких судебных делах есть свои сложности, дянься. И в больших тоже.

«Постулаты», многие страницы которых были пропитаны ненавистью к пророкам, всегда казались Хэсине пропагандой. Даже отец предупреждал ее, что не стоит воспринимать эту книгу слишком буквально. Но в руках Ся Чжуна каждый абзац становился грозным оружием. Это поражало и восхищало ее.

– Если это все, о чем вы хотели поговорить, – сказал министр, когда они подошли к концу галереи, – то мне пора идти.

– Это не все.

Они подошли к лунным вратам[21], которые вели к Северному дворцу. Сквозь круглую арку, высеченную из известняка, Хэсина мельком увидела дом министра. Слухи были верны: на крыше не хватало половины черепичных плиток.

Ся Чжун не пригласил ее войти. Хэсина не винила его за это.

Они остановились под навесом в конце галереи. Министр ждал, пока она заговорит. Хэсина призывала на помощь всю свою храбрость, собирала ее, словно шалаш из веток.

– Я хотела попросить вас об услуге.

– Ваша просьба не противоречит заветам «Постулатов»?

Она не смогла соврать.

– Я не знаю.

– Тогда ничем не могу вам помочь. – Ся Чжун сделал шаг прочь от Хэсины.

– Подождите, – поспешно произнесла она. Министр обернулся, и ей показалось, что в его рыбьих глазах вспыхнуло раздражение, но, когда она снова поймала его взгляд, в нем не было эмоций.

– Я знаю одного мальчика. Мальчика, обладающего огромным талантом и многими умениями. – На этот раз ложь давалась ей легко. Слишком легко. Лицо Хэсины едва не исказила гримаса боли, когда она представила, что подумал бы о ней сейчас отец. – Он совершил несколько ошибок. Жизнь его была трудна, и он оказался в отчаянном положении. Но он всегда мечтал сдать экзамены и поступить на государственную службу. Он хотел служить родине.

Она старалась говорить эмоционально, приправляя свою историю правдой. Она ведь и правда знала такого мальчика. Его звали Цайянь.

Но Цайянь никогда не обворовывал купцов на пять сотен баньляней[22].

– Сейчас он заточен в темнице. Напрасно тратит свою жизнь. Я могла бы даровать ему помилование, но у него нет дома, нет семьи. Если его отпустить, он погибнет на улицах. Единственное, что может спасти его, – это допуск к экзаменам без предварительных испытаний.

Ся Чжун покачал головой, не дав ей закончить.

– Нет.

– Прошу вас. Если дело моего отца дойдет до суда, выберите его моим представителем.

– Я сказал нет, – повторил министр и проскользнул мимо нее.

Хэсина сжала кулаки. Она сбилась со счета, сколько солнечных дней ей пришлось просидеть в четырех стенах, читая очередной трактат или комментарий к «Постулатам» и заучивая абзацы наизусть, чтобы потом выплюнуть их в лицо преподавателям. Не может быть, чтобы она делала все это зря. Раз Ся Чжун умел пользоваться словами мертвецов, она тоже сумеет.

– Параграф 5.7.1: «Следует отменить смертную казнь за незначительные преступления, такие как кража и вандализм, потому что совершившие данные проступки обладают потенциалом и могут возместить свою вину, а потенциал нельзя уничтожать». Параграф 4.6.3: «К экзаменам должны допускаться все претенденты, вне зависимости от пола, социального положения и происхождения». Параграф 5.2.2: «В новую эпоху всем людям будут даны равные возможности обеспечить себе жизнь собственным трудом».

Министр застыл на месте.

– Параграф 2.4.1, – добавила Хэсина для пущей верности. – «Министру подобает служить».

По галерее пронесся порыв ветра, и к ногам Хэсины прилетели первые листья, опавшие с деревьев гинкго[23].

– Назовите имя, – сказал министр.

Она не ответила.

– Быстрее, – со злостью добавил он. – Пока я не передумал.

Имя.

Имя.

Имени она не знала. Она сочинила об этом человеке подробную историю, но не имела понятия, как его зовут.

Она была готова призвать на себя всех демонов преисподней.

– Камера 315.

Министр ушел, не сказав ни слова. Хэсине хотелось провалиться сквозь землю.

На следующий день принцесса нашла на своем столе три письма.

Одно пришло из Совета расследований. Дело об убийстве короля передали на рассмотрение. Если его направят в суд, ее оповестят.

Второе написал придворный астролог. Он сообщил, что выбрал благоприятную дату для ее коронации. До нее осталось две ночи.

Последнее письмо было от Ся Чжуна.

Хэсина медленно развернула бумагу, чувствуя, как от страха пересыхает горло. В нем, кажется, не осталось ни капли влаги, словно в пасте из семян лотоса[24].

Параграф 2.4.1: «Министру подобает служить».

Если суд будет объявлен, считайте Осужденного 315 моим подарком в честь Вашей коронации.

Пять

Война – то же воровство, только в более широких масштабах.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о войне

Императоры думают, что это игра. Они сидят у себя на тронах и наблюдают, как за них гибнут люди.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о войне

Нанести удар сверху вниз.

Умеете драться на дуэли?

Крепче обхватить рукоять.

Приходите, когда будете готовы.

Замахнуться влево так, чтобы движение шло от корпуса.

Победите меня.

Поднять предплечье на уровень глаз.

И я стану вашим представителем в суде.

Нанести удар справа.

– Нет, ты делаешь это неправильно.

Хэсина опустила меч.

Санцзинь подошел к ней сзади и поправил ее руку на эфесе меча. Потом, придерживая ее за локоть, показал несколько движений.

– Твой оппонент – не бревно, которое нужно разрубить, а картина, которую надлежит закончить. Острие меча всегда должно опускаться уверенно. Расслабь запястье, тогда амплитуда твоих движений станет шире. – Он отошел от нее. – Попробуй еще раз.

– Перестань постоянно нападать с одной стороны, – рявкнул он, когда Хэсина трижды повторила атаку. – Это делает тебя предсказуемой.

Принцесса нанесла удар справа и вернулась в стойку.

– Ты всегда побеждаешь, – буркнула она. По двору пронесся порыв ветра, и ветви ивы, скрывавшие белые известняковые стены, закачались. – Это делает предсказуемым тебя.

Санцзинь скрестил руки на груди.

– Я гениален и ничего не могу с этим поделать.

Хэсина фыркнула, потом улыбнулась. Лед между ними растаял, хотя бы ненадолго.

– Зачем ты здесь?

– Решил заглянуть, прежде чем отправляться на запад. Если память меня не подводит, ты приказала мне отсрочить войну.

Улыбка сошла с ее лица.

– Прямо сейчас?

Только тогда она заметила его одежду. Ноги Санцзиня обтягивали штаны с кожаными вставками. На плечи был накинут плащ из соломы, который всадники использовали для защиты от дождя. Он собрался в путь.

Она ждала, что Санцзинь ответит ей, но он молча прошел на середину двора, к столику из слоновой кости. Там лежала доска для игры в го[25], усеянная черными и белыми камешками.

Санцзинь окинул взглядом расстановку незаконченной партии и поднял белую фишку.

– Только что прилетел ястреб и принес сообщение с нашей границы с Кендией.

Он опустил фишку на доску.

– Мы потеряли деревню. Ее больше нет.

– Еще один набег? – спросила Хэсина и только потом осознала, как глупо прозвучали ее слова. Подвергнувшись набегу, люди теряли скот, быков и зерновые амбары. Иногда они теряли деньги. Иногда жизни.

Но не деревни.

– Объясни, Цзинь. – Ее охватили страх и недовольство собой. Недовольство – потому что она должна была отвечать, а не спрашивать. Страх – потому что она сомневалась, будут ли у нее эти ответы хоть когда-нибудь. Ее королевство слишком обширно. Сколько бы Хэсина ни училась, она останется слепа к происходящему на дальних рубежах. Ей всегда придется собирать информацию по крупицам.

– А как ты сама думаешь? – В глазах Санцзиня загорелся черный огонь. – На месте деревни ничего нет. Ни скота. Ни людей. Все исчезло без следа.

Он взял в руку черный камешек и сжал его так, словно хотел швырнуть. Хэсина инстинктивно сделала шаг назад, и пламя во взгляде ее брата погасло.

Он положил камешек рядом с белым.

– Люди говорят, что это дело рук пророков.

– Цзинь…

– Что? Ты не веришь мне?

Хэсина перевела взгляд на игровую доску, чтобы Санцзинь не прочитал в ее глазах сомнение. Да, пророков ненавидели за их дар. В былые времена из-за них пострадало бесчисленное множество людей. Стоило человеку подумать о мятеже, они доносили на него императору.

Но была и другая причина, по которой эта ненависть передавалась из уст в уста, из поколения в поколение. Ходили слухи, что пророки могут колдовать. Правда, никто не знал, как именно – все подробности были утеряны. Те немногие пророки, которых поймали за столетия, прошедшие со времен массовых гонений, точно не обладали магическими способностями. Иначе они наверняка бы воспользовались своей силой, чтобы избежать смерти от тысячи порезов.

А теперь брат пытался убедить ее, что по вине пророков исчезла целая деревня. Заставить ее поверить, что магия реальна. Но и это еще не все. Он утверждал, что пророки помогают Кендии. Произнеси он нечто подобное на улице, страна погрузилась бы в хаос. Люди тут же поверили бы в то, что короля убили и без помощи Хэсины.

Внезапно все встало на свои места. Понимание накрыло Хэсину и окатило холодом, от которого у нее, казалось, замерзли мысли.

– Я вижу, что ты пытаешься сделать. – Она отвела взгляд от настольной игры и посмотрела брату в глаза. – Тебе не удастся запугать меня. Что бы ты ни сказал, я не откажусь от поисков правосудия.

– Пророки…

– …никак не связаны с исчезновением деревни. Когда ты в последний раз встречал пророка? – С Хэсиной это случилось несколько дней назад, но что с того? – Когда в последний раз хоть кто-нибудь видел пророка, чьи способности не ограничивались бы даром? Нет никаких колдунов, Цзинь. Даже если они и существовали, то не пережили гонений. А вот что действительно есть, так это песчаные бури и твоя вечная паранойя.

– Ты думаешь, я боюсь за себя? Я… – Брат замолчал, подбирая слова. Его пальцы сжали рукоять меча так, что костяшки побелели. – Я не верю своим ушам.

– А я своим. Ты просто бредишь. – Кто-то из них должен был ошибаться.

– Да. – Ее брат грустно усмехнулся. – Видимо, так и есть. Скажи, как заставить тебя слушать? Забрасывать тебя цитатами из «Постулатов»?

Цитатами из «Постулатов»? Хэсина моргнула. Откуда он мог это знать?

– Как бы то ни было, поздравляю, – проговорил Санцзинь невеселым голосом. – Уверен, что на коронации ты не станешь по мне скучать. Но если вдруг такое случится, Мэй будет там вместо меня.

– Она не поедет с тобой?

– У нее есть дела поважнее. Например, прятаться в тени и приглядывать за одной неопытной королевой.

– Я не нуждаюсь в ее опеке, – сказала Хэсина, отчасти чтобы позлить Санцзиня, но в то же время потому, что знала, как много значит для него военачальница Мэй. У ее брата было огромное число последователей и почитателей, но мало друзей. Это единственное, что роднило их с Хэсиной. – У меня есть охрана. У меня есть…

– Кто? – фыркнул Санцзинь. – Твой слуга?

– Прошло уже десять лет, Цзинь. – Десять лет с того дня, когда отец усыновил близнецов. Десять лет, в течение которых брат мучил Хэсину ревностью. Он обвинял ее в том, что она променяла его на Цайяня. Она обвиняла его в мелочности. Но чем больше она сближалась с Цайянем, тем сильнее отдалялась от Санцзиня. Это заставляло ее задумываться: неужели сердца всех людей были подобны сердцу ее матери? Неужели у каждого имелся лишь ограниченный запас любви, который приходилось делить – и не всегда равномерно?

Она села на стул, вырезанный из слоновой кости, и положила меч на колени. От спора о войне они перешли к спору о Цайяне. Но, по крайней мере, эта битва была ей знакома.

– Цайянь всегда вежлив с тобой. – Даже после того, что Санцзинь сделал с ним на озере тем зимнем днем. – Тебе не обязательно любить его, Цзинь. Но ты можешь его принять.

– Я не могу принять человека, которому не доверяю.

– Назови мне хоть одну вескую причину, по которой ты не доверяешь ему.

– Он плохо на тебя влияет. – Санцзинь стиснул зубы, услышав, как Хэсина фыркнула. Цайянь и плохо влияет. Она никогда бы не подумала, что кто-то может использовать эти слова в одном предложении. – Это из-за него ты…

– Что?

– Забудь.

– Что ты хотел сказать?

Санцзинь отвел взгляд.

– Ходила в квартал красных фонарей.

Меч соскользнул с коленей Хэсины – она поднялась на ноги, не осознавая того, что делает.

– Ты шпионишь за мной!

Она не спрашивала, она утверждала.

Сначала цитаты из «Постулатов». Теперь это.

Она ждала, что брат будет все отрицать. Но он не стал.

– Только потому, что ты ничего мне не рассказываешь.

– Ничего удивительного. Зачем мне доверять маленькому мальчику, который лезет не в свое дело?

Эти слова сработали. Ее брат развернулся – так быстро, что Хэсина даже не успела увидеть выражение его лица, – и зашагал прочь.

Вот и хорошо. Она опустилась на стул и судорожно выдохнула. Ее накрыли сразу все эмоции, которые она пыталась сдержать. Раздражение – да как он смеет за ней шпионить? Облегчение – ему неизвестно самое ужасное из того, что она совершила. И наконец, бессилие – он никогда не узнает, что она не доверилась ему ради его же блага. Не зная этого, он пойдет прямиком к конюшням и галопом поскачет прочь. Подумает, что ей все равно, а она не переубедит его, потому что не сможет догнать. Потому что не успеет сказать ему: «Береги себя».

Хэсина поднялась на ноги. Взяла меч и повторила движения. Она тренировалась, пока на ее ладонях не появились волдыри.

Раны на руках отвлекли ее от ран, оставшихся на сердце.

Она могла подождать. Подождать, пока не назначат суд. Подождать, пока она не научится лучше владеть мечом. Но все, чего ей хотелось, – это сражаться. На мечах, а не на чувствах. С тем, кого она могла победить. С тем, кто не был ей братом.

Они стояли на тюремном дворе. Солнце освещало заживающие царапины и желтеющие синяки на лице заключенного. Он удобнее перехватил рукоять деревянного меча. Рукава его тюремной формы были изорваны в клочья.

Хэсина тоже поправила руку, не обращая внимания на то, что на ладони выступил пот. Она не нервничала. Ей нельзя было нервничать. Этот заключенный станет ее представителем. Она не согласится ни на кого другого.

Она вытянула меч вперед, чтобы определить расстояние, которое их разделяло.

Приготовься.

Сделай вдох.

Выжди несколько секунд.

Пора.

Она нанесла удар.

Дерево ударилось о дерево. Они повернулись друг к другу, и гравий полетел у них из-под ног. Хэсина надавила своим мечом на клинок заключенного, чтобы оценить его силу. Он напрягся. Его рукава задрались до локтей.

Сделав вывод, что их силы равны, Хэсина отступила назад и развернулась, затем встала в стойку и атаковала еще раз. Их мечи снова скрестились. Выпад следовал за выпадом, и вскоре Хэсина поймала ритм. Она предвидела удары противника и парировала их. Тучи заволокли небо, и тени исчезли. Первые капли дождя застучали по гравию, а через несколько секунд полил дождь.

Ощутив новый прилив сил, Хэсина перешла в наступление. Она нанесла удар снизу вверх, заставив противника раскрыться. Сделав шаг назад, он поскользнулся и раскрылся еще сильнее.

Она зашла сзади и ударила справа. Он тяжело перехватил рукоять. Хэсина чувствовала, что победа окружает ее. Она продолжила наступать и прижала заключенного к стене. Но когда она взмахнула мечом, ей в глаза вдруг бросились его узловатые запястья, костлявая грудь и ввалившиеся глаза, под которыми от бессонницы образовались темные пятна. Дождь сделал все это заметнее.

«В нашем мире равенство возможностей не является естественным порядком вещей», – прошептал голос ее отца. «Поэтому его необходимо тщательно взращивать».

Ее меч ударился о каменную стену.

Деревянный клинок заключенного взлетел в ее сторону. Инстинктивно Хэсина взмахнула мечом и вовремя отразила удар, но он был так силен, что ее плечо пронзила боль. Она обхватила свой клинок ладонью и попыталась оттолкнуть противника назад.

Он отскочил в сторону, а когда снова метнулся к ней, как будто превратился в совершенно другого фехтовальщика. Он ударил один раз и прижал ее к стене. Ударил второй, и ее руки задрожали. После третьего удара рукоятка выскочила из пальцев Хэсины. Ее меч полетел через весь двор, ударился о стену и раскололся.

Он поднял меч и прижал его деревянное острие к горлу принцессы.

У нее закололо в груди, и она с хрипом вздохнула. Как так вышло? Почему она не распознала его истинные способности? Зачем он скрывал их? Кем был этот человек, называвший себя грабителем и умевший сражаться с такой силой и изяществом? Но вопросы поблекли, когда она осознала, что все это больше не имеет значения. Она проиграла. Дождь лил стеной. Он смешивался с болью поражения и пронизывал ее до костей.

Все было напрасно.

Она вышла из боевой стойки и замерла, ожидая, что заключенный последует ее примеру.

Но он так и стоял, направив деревянный клинок на горло Хэсины, растягивая мучительные мгновения ее позора. Наконец он опустил меч и вздохнул.

– Ладно.

Хэсина посмотрела на него с изумлением.

– Вы победили, – продолжил он. – Точнее, технически вы проиграли…

– Ты свободно владеешь яньским?

– Что?

– Ты можешь говорить на нашем языке?

Благие герои, неужели он в принципе умеет говорить?

– А, вы об этом. – Он почесал голову. – Я выучил его год назад. В тюрьме все равно больше нечем заняться.

Кончики ушей Хэсины покраснели.

– Тогда зачем… было все это? – она помахала ладонью.

– Я хотел, чтобы вы ушли, – пожал плечами он. – Так вот, как я уже сказал, вы проиграли, но сделали это специально.

– Что?.. Почему?.. Подожди… Я не проигрывала специально!

– Должен признаться, что сегодня я был не на высоте. И когда я раскрылся, вам показалось, что пользоваться этим нечестно.

Заключенный сделал шаг вперед, и Хэсина неловко отодвинулась. Мокрая одежда облепила его кожу, и сквозь рукава проступили рубцы старых ран. Стало заметнее, что черты его лица остры и четко очерчены, словно у лисы. У него были глаза юноши, но в них плескалась темнота, в которой таилась история побед и поражений длиною в жизнь.

Она отошла еще на шаг назад.

– Ты не ответил на мой вопрос. Почему ты дал мне шанс сразиться с тобой на дуэли?

Он остановился на расстоянии нескольких тростинок от нее.

– Почему вы сражались со мной сами, а не выставили вместо себя кого-то другого? Почему не стали угрожать мне, когда думали, что проиграли?

– Мы так не договаривались.

– Да. Но я не ожидал, что вы будете так…

Он разжал пальцы. На его ладони, исчерченной линиями, лежало что-то серебряное, формой напоминавшее стрекозу. Ключ от всех дверей подземелий, снятый с веревочки, которая висела на поясе Хэсины.

– …благородны. – С ключом в руке он зашагал через двор. – Не стоит верить в идеалы. Ваши стоили вам дуэли.

Он был заключенным. Она вот-вот должна была стать его королевой. Она могла приказать ему вернуться или, еще лучше, велеть, чтобы его выпороли за дерзость. Вместо этого Хэсина побежала за ним по лужам, забрызгивая грязью подол рюцюня. Когда они добрались до ступеней, которые вели в подземелья, она спросила:

– Значит, ты все-таки согласишься стать моим представителем?

– Вы поверите мне, если я скажу, что ваше поражение огорчило меня?

– Нет.

– У меня есть чувство, что вы даруете мне помилование. Так что я соглашаюсь помочь вам, чтобы обрести свободу. Теперь вы верите мне?

Его догадка было верна, но…

– Нет.

– Тогда как вам такое объяснение? Мне любопытно.

Темнота в подземном тоннеле была плотной, словно свиной жир, который время от времени растапливали факелы на стенах, образуя вокруг себя пятна света.

– Погибший король, – продолжил заключенный. – Обманутый народ. Девушка, жаждущая узнать правду. У такой истории может быть как очень счастливый, так и очень печальный конец. Я хочу посмотреть, что произойдет. Ну как, верите?

– Не обязательно отвечать настолько честно, – пробормотала Хэсина.

– Извините. У меня в голове эти слова звучали лучше.

– Так, значит, это правда? Ты здесь, чтобы посмотреть, что произойдет?

– Ну, и чтобы помочь, наверное.

– Наверное! – Она наступила ему на пятку, и он едва не упал.

– Чтобы помочь! – Он восстановил равновесие, потом бросил на нее взгляд через плечо. – Чтобы помочь.

В полумраке его глаза напоминали сосуды с дождевой водой, отражающие свет и не пропускающие его вовнутрь. Но все же в них читалась печаль, которая никак не сочеталась с ухмылкой на его губах. Человек с таким взглядом улыбался бы, даже истекая кровью. Внезапно Хэсину охватило раскаяние. Она хотела извиниться, что из-за нее он едва не упал, но он отвернулся, спрятав от нее и свои глаза, и улыбку.

– Но, если говорить по правде, я наношу вред чаще, чем помогаю.

На самом деле это не имело значения. Она могла избавиться от его прошлого. Могла создать ему новую личность, новую цель.

– Позволь рассказать тебе, кто ты, – сказала она, когда они уже подходили к его темнице. – Ты студент. Всю жизнь мечтал служить на благо королевству. Но, по сравнению со сверстниками, у тебя была очень тяжелая юность…

– Звучит не так уж и плохо.

– …и для тебя выиграть это дело – единственный шанс получить допуск к основным экзаменам без предварительных испытаний.

Заключенный потер ладонью затылок.

– Понятно.

– Кто ты? – спросила его Хэсина, словно была преподавателем.

– Студент.

– Кем желаешь стать?

– Государственным служащим.

Она одобрительно кивнула, но заключенного, видимо, что-то беспокоило.

– Эм, а что я изучаю?

– Ты изучаешь… – Она перебрала в голове все предметы, которым ее обучали, и выбрала тот, который ненавидела меньше всего.

– Сельское хозяйство.

– Сельское хозяйство.

– Да. – Она прикажет, чтобы ему передали ее учебники. Она лично расскажет ему про племенных овец и роль сои в севообороте.

– Можно я предложу другой вариант? – спросил заключенный, когда они остановились перед дверью в его камеру.

Он отверг ее предложение. Это задело ее едва ли не сильнее, чем украденный ключ.

Кстати, о ключе…

– Вы сказали, что короля отравили, – продолжил он.

В этот момент Хэсина потянулась к его руке, но заключенный уже подносил ее к замку́. Их пальцы соприкоснулись. Что-то внутри нее вздрогнуло, как вздрогнула дверь, прежде чем распахнуться.

Заключенный зашел в камеру и запер ее изнутри.

– Может быть, я буду изучать что-нибудь, связанное с ядами? – спросил он, протягивая ей ключ сквозь прутья решетки. – Например, медицину.

Ее пальцы все еще горели от его прикосновения. Она постаралась взять ключ, не дотрагиваясь до его руки.

– Хорошо. Пусть будет медицина. Как только объявят суд, я дарую тебе помилование. – Она доверяла ему не настолько, чтобы освободить сейчас же.

Он кивнул, как будто полностью ее понимал.

– А пока… – Хэсина не знала, как закончить предложение. Правосудие, которого она так жаждала, было у заключенного в руках. Это делало ее уязвимой. Безрассудной. Ей хотелось умолять его, обещать все, что угодно, лишь бы он поклялся, что выяснит правду.

Она заставила себя отодвинуться от решетки.

– Кто ты?

– Студент.

– Я не об этом. Как тебя зовут?

– У меня много имен.

– Какое тебе нравится больше всех?

Задумавшись, заключенный прикусил нижнюю губу.

– Акира, – наконец произнес он.

– Акира, – повторила Хэсина, чтобы запомнить, а потом отвернулась. Она была обезоружена, но не побеждена. – Увидимся в суде.

Шесть

Правитель, бросивший свой народ, не имеет права называться правителем.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о монархах

Носи простую одежду. Ешь простую пищу. Все мы когда-то были обычными людьми.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о монархах

За ночь пришло множество подарков в честь ее коронации, и до конца дня ей предстояло получить еще немало подношений. Но уже сейчас она держала в руке то, о чем мечтала больше всего на свете.

Меморандум Совета расследований

В первый день 10-го месяца 305-го года новой эпохи,

по результатам двухдневного рассмотрения дела об

{ УБИЙСТВЕ КОРОЛЯ }

Совет под руководством председателя заключил,

что в нем достаточно улик и подозреваемых.

Пусть правосудие свершится в зале суда.

– Прикажете обнародовать? – спросил паж.

– Пока нет. – Она с изумлением перечитала меморандум. Слова были живыми. Настолько живыми, что сочились кровью, оставляя на ее пальцах следы чернил. Наконец Хэсина положила документ на стол, ломившийся от новых карт, книг, кисточек и весов, – даров, отправленных министрами и придворными.

Сегодня вечером. Эта мысль была подобна удару в живот. Ее коронация состоится сегодня вечером. Еще два дня назад она молила мать благословить ее. В отличие от материнского благословения, меморандум не заставил себя долго ждать. Он пришел как раз вовремя. Вечером она обнародует свой первый указ, который задаст тон всему ее правлению. Сложно было представить себе более подходящую возможность объявить о предстоящем слушании. Внезапно ей показалось, что до вечера еще слишком долго ждать.

Хэсина уже написала свой первый указ. Затем она написала свое первое распоряжение о помиловании и вручила его пажу вместе с небольшим кошельком. В нем лежали деньги, которых должно было хватить, чтобы провести в столице несколько ночей.

– Проследи, чтобы он хорошо питался. – Было крайне желательно, чтобы Акира успел набрать до заседания суда хотя бы несколько цзиней[26]. – А еще достань ему новую одежду. – К сожалению, у них не было времени делать заказ у портного. – Купи ему лучшую студенческую форму, какую только сможешь найти. – Волосы! Она едва не забыла о волосах. – И своди его к парикмахеру. Я хочу, чтобы он выглядел опрятно.

– Хорошо, дянься. Но я хотел бы узнать… Он силен?

– Что?

– Он быстро бегает? – спросил паж. – Я боюсь, что не смогу догнать его, если он убежит.

– А. – Хэсина откинулась на спинку кресла. – Не волнуйся об этом.

Паж обеспокоенно нахмурился.

– Заключенный, которого только что освободили, непредсказуем. Возможно, нам стоило бы взять с собой охрану.

Хэсина обдумала это предложение. С одной стороны, ей было что терять. Но – с другой – зачем ей мул на привязи? Она хотела доверять своему представителю. Если он нарушит обещание, она посчитает, что уклонилась от пущенной из лука стрелы.

– В этом нет необходимости. Если он убежит, тебе его не догнать, так что даже не пытайся.

Паж отправился выполнять поручения, и в то же мгновение в комнату вошла Лилиан.

– Бедняга, – вздохнула она, когда створки двери захлопнулись за ее спиной. – В первый раз в жизни вижу человека с таким растерянным выражением лица. Что ты с ним сделала?

Хэсина повертела в руках новые бронзовые весы.

– Ничего постыдного.

– Хорошо. Я бы расстроилась, если бы что-то такое произошло без меня. – Лилиан приподняла руку, через которую был перекинут рюцюнь. – Я пришла к тебе с дарами из мастерской. Ну как, нравится?

– Похоже на похоронные одеяния. – Из чего Хэсина сделала вывод, что это был ее наряд для коронации. Весь костюм – от развевающихся рукавов до парчовой накидки биси[27], которая свисала с пояса до середины юбок, – был белым. Лишенным цвета и жизни, сшитым не из шелка, а из грубого льна. Разумеется, так и задумывалось. Коронация представляла собой не столько празднование, сколько дань памяти – повод вспомнить, что нынешнее мирное время было построено на крови прошлого.

Лилиан склонила голову набок.

– Ты права. Ему недостает цвета. Может, мне сделать его поярче?

– Пожалуйста, не надо. – Она и без того возмутит толпу, объявив об истинной причине смерти короля. Нет, она облачится в белое, и у нее найдутся на то свои причины. Пока остальные будут скорбеть о героях прошлого, она станет оплакивать принцессу, которой ей больше не быть.

«Это все ради отца», – напомнила она себе, когда Лилиан ушла и в комнату забежали служанки. Пока ей припудривали лицо, Хэсина представляла, что они с отцом посыпают рисовой пудрой свои оперные маски. Пока ей помогали надеть рюцюнь, она представляла, что они с отцом примеряют костюмы. Но когда девушки начали тянуть ее за волосы, пытаясь уложить их в прическу, противоречившую законам природы, ей захотелось, чтобы отец и правда пришел и увел ее прочь по тайному коридору.

Но отец больше никогда не сможет ее спасти.

Вместо него на помощь Хэсине пришла Мин-эр, ее придворная дама. Она ворвалась в покои принцессы и, отогнав от нее всех служанок, заняла свое место у туалетного столика.

– Как же вы выросли, – мягко проговорила она, доставая коллекцию шпилек. – А кажется, еще вчера были совсем крошкой – ростом с мою руку от кончиков пальцев до локтя. Вы тогда терпеть не могли купаться.

«Дети – странные создания», – заключила Хэсина.

– Надеюсь, я доставляю тебе не слишком много хлопот, – сказала она.

– Ну что вы, цветочек мой. Хлопоты мне доставляет лишь бег времени.

Ради Мин-эр Хэсина попыталась улыбнуться, а потом взглянула на груду шпилек, лежавшую перед ней. Их украшали гранаты, опалы и сапфиры. Полудрагоценные и драгоценные камни, достойные королевы. Но одной шпильки не хватало.

– Мин-эр, а где… – Хэсина не договорила: ее придворная дама медленно опустила последнюю шпильку в самый центр стола.

Она была высечена из белого нефрита, а на ее верхушке, распахнув крылья, застыл летящий журавль. Мастер тщательно вырезал каждое перышко и покрыл обсидианом кончики тех, что были длиннее.

Отец подарил ее Хэсине тогда же, когда начал дарить свою любовь: как только она родилась, пусть ее ручки были слишком малы, чтобы обхватить украшение. На ее глаза навернулись слезы, и она закрыла их, чтобы Мин-эр ничего не заметила.

Придворная дама трижды провела расческой по волосам Хэсины – раз, два, три, – когда створки двери с грохотом раздвинулись.

Хэсина распахнула глаза. Ее служанки упали на колени и прижались к полу, как того велел обряд коутоу. Ничто не закрывало ей обзор, и она увидела в дверях свою мать.

Королева стояла в лучах полуденного солнца. Ее волосы были растрепаны, а лицо казалось изнуренным. Верхние края ее тонких одежд распахнулись и обнажили шрам, который, словно веревка, опоясывал ее шею.

Хэсина сглотнула и почувствовала, как дернулось ее собственное горло. Она не представляла, что могло оставить на шее королевы шрам, шириной и округлостью напоминающий воротник, но его вид заставлял ее нервничать.

Ее мать прошествовала по передней комнате, прошла под расписной балкой, затем мимо двух сложенных шелковых ширм, на которых были вышиты журавли, и ступила во внутренние покои Хэсины.

– Оставь нас, – произнесла она, останавливаясь у туалетного столика дочери.

Мин-эр опустила шпильку, и сердце Хэсины упало. Вдова короля отдала прямой приказ; Мин-эр не могла ослушаться. Но Хэсине было больно видеть, как женщина, которую она любила, как родную мать, смиренно сгибает спину в поклоне. Уходя, Мин-эр раздвинула ширмы, и Хэсина осталась наедине со своей настоящей матерью.

Королева взяла прядь волос Хэсины и стала накручивать ее на деревянную палочку. От этого непривычного проявления нежности Хэсина тут же напряглась. Нужно было сказать что-то, подобающее дочери, но перед ее матерью притворяться не было смысла. Поэтому она промолчала и перевела взгляд на бронзовое зеркало, отражавшее их лица.

Их сходство всегда поражало Хэсину. Радужки их глаз были скорее черными, чем карими, кожа – скорее оливковой, чем персиковой. Черные как смоль волосы никогда не выгорали на солнце, и каждая прядь была прямой, как стебель бамбука. Они с матерью казались одним и тем же человеком – только в два разных периода жизни.

Но сегодня щеки матери горели румянцем. Она тяжело дышала, и сквозь сладковатый запах лака пробивались нотки чего-то еще – ясные и при этом горьковатые, словно пепел, словно лед, словно…

Вино из сорго[28].

– Что ж, – начала королева, прежде чем Хэсина успела спросить, зачем она пила вино, когда придворная врачевательница настрого это запретила. – Я слышала, ты отправила дело о смерти отца в Совет расследований.

Что это? Уловка? Проверка?

– Да, – ответила Хэсина, перебирая в руках подол верхней юбки.

– Глупенькая девочка. – Мать выбрала длинную, тонкую опаловую шпильку, а не журавля из белого нефрита. – Его наконец-то не стало. Зачем бередить прошлое?

Эти слова прозвучали, словно пощечина. Сердце Хэсины сжалось от боли, потом задрожало от замешательства и ужаса.

– Наконец-то не стало?

Королева начала что-то негромко напевать.

– Отец всегда говорил, что вы потрясающий человек. Что вас отличают невероятный ум и храбрость. – Хэсина должна была замолчать. Извиниться. Забрать свои слова назад. Но она лишь заговорила тише. – Что же с вами случилось?

Рука ее матери дрогнула. Шпилька дрогнула вместе с ней. Острый кончик подпрыгнул – в зеркале отразилась вспышка – и царапнул кожу. Боль пронзила затылок Хэсины. Она прикусила губу, чтобы не вскрикнуть, а потом, задыхаясь, проговорила:

– Я думала, вы его любили. Думала, что хотя бы раз в жизни вы меня поймете.

У ее матери тоже перехватило дыхание – хотя, возможно, Хэсине просто показалось. Королева снова приподняла шпильку, туго скрутила волосы дочери и успешно их заколола.

– Что случилось? Пришло его время. Время пришло для всех нас. Но тем не менее мы выжили. Когда-то мир нас любил. Теперь – нет. Однажды ты поймешь, что значит быть покинутой.

Хэсина понимала это уже сейчас.

Но на этот раз она промолчала.

Пока паланкин принцессы спускали по ступенькам террас, Мин-эр переделала прическу Хэсины. Это было не обязательно. Кто обратит внимание на съехавший набок шиньон, если вдова короля не придет на коронацию собственной дочери? Но Хэсина все-таки не стала прерывать Мин-эр: ее придворную даму это успокаивало, пусть самой Хэсине легче не становилось.

Хэсина оказалась права. Люди были слишком заняты перешептываниями, чтобы обращать внимание на ее волосы. Поднимаясь по ступеням Пионового павильона, стоявшего у основания террас, она слышала обрывки их слов.

– Чем же дочь так ее обидела?

Вскоре им предстояло это узнать.

Со времен Первого и Второго героев коронации всегда проходили под открытым небом, чтобы на них могли прийти все желающие. По той же традиции вслед за Хэсиной по известняковым ступеням поднялся горожанин, выбранный случайным образом. Хэсина склонила голову, и горожанин надел поверх ее короны убор, увенчанный возрождающимся фениксом. Крылья птицы были вырезаны из красного коралла, и весом убор был с булыжник. Каждый раз, когда Хэсина кланялась заходящему солнцу и встающим звездам, ей казалось, что убор вот-вот упадет и раздавит ей пальцы ног. Каким-то чудом он все-таки удержался.

Хэсина выпрямилась, и толпа разразилась оглушительными аплодисментами. Служащие всех шести императорских министерств упали на землю перед павильоном, совершая обряд коутоу.

– Ваньсуй, ваньсуй, вань вань суй!

Толпа вторила им:

– Ваньсуй, ваньсуй, вань вань суй!

Пусть королева живет десять тысяч лет, десять тысяч лет, десять тысяч раз по десять тысяч лет.

Придворный птицевод выпустил в небо стаю журавлей: они взмыли вверх и расцветили высь бело-красными пятнами. Послы Нинга и Ци выступили вперед и преподнесли ей по сундуку. В одном лежали бриллианты, которые добывались на дне Нингских оледенелых озер, а во втором – жемчуг, поднятый из глиняных болот Ци. Послы из Кендии на коронацию не приехали, но это сейчас волновало Хэсину меньше всего. За ее юбки хватались десятки рук, к ее лицу протягивали плачущих детей. Люди в порыве чувств сдавливали ее, словно слишком тугой корсет. Придворные преподаватели не справились со своей задачей: ни один из них не готовил ее к такому. Ей казалось, что она вот-вот умрет от удушья.

– Расступитесь!

В толпе человеческих тел промелькнула серебристая вспышка.

– Я пришла тебя спасти, – прошептала Лилиан, останавливаясь рядом с Хэсиной. В блестящем серебряном рюцюне с узором из черных медальонов она была ослепительна. Горожане тут же устремились к ней: близнецы казались им физическим воплощением добросердечия короля.

– Ты как раз вовремя, – прохрипела Хэсина.

– Давай обсудим мое вознаграждение.

– Вознаграждение? Разве ты спасаешь меня не по велению своего доброго сердца?

– Это да, но еще я хочу есть.

– Угощайся грызунами. – Пиры в честь коронаций обычно бывали скромными, чтобы напомнить людям о тех днях, когда Одиннадцать героев жили в изгнании и обходились гораздо меньшим.

– Вот еще! Спасибо, но нет. – Лилиан передернуло. – Пусть мышей едят кошки.

– Я думаю, это белка. – Или, возможно кролик. Хэсина смутно припоминала, что видела в императорских кладовых что-то пушистое и хвостатое.

– Знаешь что? Я готова предоставить тебе скидку. За свои услуги я требую всего лишь три корзины засахаренных ягод боярышника.

– Я дам пять, если останешься.

К облегчению Хэсины, Лилиан широко ухмыльнулась.

– Договорились.

К тому времени, как они уделили внимание всем желающим, взошла луна. Дворцовые слуги занесли в павильон жаровни, и там, под звездами, знать и простые горожане вместе жарили дикий фенхель и беличье мясо. Придворные актеры разыграли сцену обезглавливания последнего императора. Придворные инженеры запустили свои новейшие фейерверки: в ночном небе расцвели и угасли яркие, как солнце, пионы и азалии.

Все проходило превосходно – по крайней мере, так Хэсине подсказывал ее разум. Наслаждаться праздником, находясь в самом его центре, было затруднительно. Ночной воздух нес прохладу, но взгляды, устремленные на нее, согревали ее кожу. Она мечтала, чтобы время шло быстрее. Оно продолжало ползти, но, наконец, миг, которого она так ждала, настал.

Слуга поднес Хэсине два кувшина с желтым вином. Она подняла один из них, и женщины зашикали на своих детей, призывая их к молчанию. Рука Хэсины подрагивала под весом кувшина, когда она наклоняла его. Вино полилось на землю, окропив ее в знак почтения всем погребенным и умершим.

– Провозглашаю тост за прошлое и за жертвы, которые пришлось принести ради наступления новой эпохи.

Все склонили головы в память о девяти из Одиннадцати героев, которые погибли прежде, чем пала императорская династия, и за сотни тысяч простых людей, отдавших свои жизни за дело революции.

Внезапно в памяти Хэсины всплыло лицо Серебряной. Ради наступления этой эпохи также погибли десятки тысяч пророков, но она не могла произнести вслух, что сожалеет и об их смертях.

Она подняла второй кубок.

– А теперь я провозглашаю тост за будущее, – продолжила она, сглотнув комок, который подступил к ее горлу от осознания собственной вины. – Моим первым советником станет виконт Янь Цайянь.

Цайянь вышел вперед и кивнул ей. Этого знака поддержки было более чем достаточно.

– Моим первым подарком станет продукт, которого нам не хватает больше всего.

Придворные стражи внесли четыре мешка соли. Согласно древней пословице, соль и вода являлись основой всех жизненных соков. Янь был щедро наделен озерами, реками и источниками. Но стране приходилось полагаться на Кендию, чтобы получать белые кристаллы, необходимые для медицины и консервации продуктов. Из-за набегов на пограничные деревни торговля между Янем и Кендией шла с перебоями, и цены на соль взлетели до небес. Когда стражи стали делить содержимое мешков между всеми присутствовавшими, люди плакали от благодарности.

Нетерпение мешало Хэсине радоваться этому моменту. Она едва сдерживала себя, ожидая, пока уляжется всеобщее ликование.

– Мой первый указ…

Она глубоко вздохнула.

– …касается смерти короля. Его жизнь окончилась гораздо раньше, чем должна была. Совет расследований постановил, что в этом деле достаточно улик, и передал его в суд. Правда будет выяснена, и правосудие свершится.

Ночь загустела. Из нее как будто выкачали воздух. Все замерли и затаили дыхание. Хэсина искала в этом море лиц хотя бы одну искру поддержки, но тонула в молчании.

– Суд? – раздался наконец чей-то голос.

– Совет расследований?

– Что там расследовать?

Скрипучий голос прорезался сквозь остальные, словно хруст разломанной трости.

– Ерунда!

Он принадлежал дряхлой старушке, на голове которой все еще была повязана траурная белая лента.

– Что вы хотите этим сказать? – недовольным голосом спросила она у Хэсины, словно та была непослушным ребенком. – Что короля убили?

Убили. Это слово прошило Хэсину насквозь, встревожив спавшую в ней ярость.

– Да. – В ее голосе звенел лед – точно так же, как он обычно звенел в голосе ее матери. – Да. Есть причины считать, что это так.

– Ложь! – выкрикнул какой-то мужчина. – Это невозможно!

– Кому могло понадобиться убивать нашего короля?

– В постановлениях говорилось, что он умер своей смертью!

Свет факелов бросал на лица людей красные отблески. Их голоса становились все громче, заглушая слова, которые произносила Хэсина. Ее гнев зашипел, словно вода, вылитая на раскаленные камни. На смену ему пришла паника.

Кого она пыталась обмануть? Она не справится. Она не была отцом, который завоевывал любовь своим добросердечием. Она не была матерью, излучавшей уверенность и силу. Она не была ни Санцзинем, одерживавшим блестящие победы, ни Цайянем, умевшим рационально мыслить, ни Лилиан, перед очарованием которой никто не мог устоять. Она была всего-навсего Хэсиной – принцессой, которая ерзала на стуле во время уроков и считала, что сельское хозяйство интереснее политики, а легенды увлекательнее учебников истории. Она была недостаточно хороша. Как всегда.

– Дянься.

Медленно, как будто ее движениями управлял какой-то механизм, находившийся за пределами ее тела, Хэсина отвернулась от негодующей толпы.

Рядом с ней, склонив голову, стояла одна из придворных стражей.

– Только что прибыл гонец из седьмого пограничного легиона генерала Санцзиня, – доложила она. – Он требует встречи с вами.

– Прямо сейчас?

– Да.

Хэсина снова повернулась к толпе и посмотрела на нее затуманенным взглядом. Это был ее народ. Только вот сейчас эти люди больше походили на вражеские отряды, а сама она напоминала форпост, который они стремились сровнять с землей.

– Он не может подождать?

– Он уже здесь, – сказала стражница тихим голосом. – У него мало времени. Его последнее желание – доставить сообщение своей королеве.

Как по команде, раздался стук копыт. Он пробивался сквозь шум толпы, потому что шум этот стал смолкать. Вместо криков раздавались потрясенные вздохи. Увидев всадника, люди отскакивали прочь. Цайянь попытался заслонить это зрелище от Хэсины, но было слишком поздно. Она успела разглядеть.

Было невозможно выглядеть так, как выглядел всадник, и при этом… оставаться живым.

У мужчины не было лица. На его месте осталось лишь черное, обугленное пятно. Он обгорел так сильно, что веревка, которой он был привязан к коню, протерла на его бедрах не только ткань одежды, но и саму кожу. Из-под нее виднелась багровая плоть. По мере приближения коня взгляду открывалось все больше деталей.

Вдруг из-под надбровных дуг всадника показались два белых червя. У Хэсины перехватило дыхание. Черви моргнули. Это были совсем не черви.

Это были его глаза.

К горлу Хэсины подкатил тошнотворный комок. Ей хотелось убежать. Спрятаться. Вместо этого она шагнула вперед.

– Что произошло?

– Они вернулись. – Голос мужчины посвистывал, словно ветер, проносившийся по бамбуковой роще. – Они вернулись и присоединились к кендийцам.

– Кто? – Она сделала еще один робкий шаг вперед, приблизившись к коню. – Кто «они»?

Их нельзя назвать людьми. Они…

– Пророки.

…чудовища.

Хэсина не слышала реакцию толпы. В ее ушах звучал лишь голос брата.

«Мы потеряли деревню, – говорил Санцзинь. – Ее больше нет».

«Это дело рук пророков», – говорил брат.

Ее накрыл страх. Он смешался с отвращением, и вместе они образовали опухоль, которая лишила ее зрения и слуха. Всадник снова заговорил, но до ее сознания доносились лишь отдельные слова:

Был пойман… кендийцы… вылили на него… кровь пророков… подожгли… привязали к седлу… дали единственное поручение…

– …вы заплатите. – Свист перешел в бульканье. Каждый новый вдох и каждое следующее слово все сильнее пропитывались липкой влагой. – Они передают, что вы заплатите за преступления ваших предков.

Бульканье затихло.

Хэсина дернулась вперед, протянув руку к всаднику. Цайянь крикнул, чтобы принесли воды. Кто-то схватил кубок и подбежал к ним. В этот момент всадник обмяк и повалился вперед.

Больше он не двигался.

Хэсина так и стояла, вытянув руку, но не понимая, к чему тянется. Вокруг нее снова начали раздаваться крики, и она опустила руку, сжав пальцы так, что ногти впились в ладонь.

– Это сделали пророки!

– Это сделали кендийцы!

– Наша королева права! Короля убили!

– Суд! Суд! Суд!

Люди падали перед ней на колени. Министры подходили к ней и говорили, что могут дать советы перед заседанием суда. Хэсина едва сдерживалась, чтобы не закричать. Она была королевой сплоченного народа, но никогда еще она не чувствовала себя такой беспомощной.

Король моргнул, глядя на вещи, раскиданные по кровати дочери. Мешочек пшена, деревянный меч, шпилька из белого нефрита, которую он подарил ей много лет назад…

«Что ты делаешь, Пташка?»

«Убегаю из дома».

«Без меня?»

Она начала укладывать вещи в сумку.

«Ты не пошел бы со мной, даже если бы я тебя позвала».

Он наблюдал, как она пытается засунуть в сумку меч.

«Ты бы ответил, что твое место во дворце. Но у меня здесь нет ничего».

«У тебя есть Лилиан и Цайянь».

«Санцзинь злится, когда я играю с ними. Лучше остаться совсем без друзей».

Король забрал меч из ее рук.

«Постой, дай мне».

Он закрепил меч у нее на спине.

«Давай поиграем в камень, серп и шелк. Если я выиграю, ты останешься дома. Как тебе такая идея?»

Она нахмурилась, обдумывая предложение.

«Ты тоже должен дать обещание. Пообещай, что, если выиграю я, ты останешься со мной навсегда».

Он принял ее условия, и они сыграли. Это была игра на реакцию, а он прожил много, много лет, за которые успел отточить свои рефлексы. Увидев, что ее маленький кулачок сжимается в камень, он сложил руку в серп, потому что хотел, чтобы она победила. Он хотел дать ей это обещание, хотя знал, что не сможет его сдержать.

Семь

Когда во внутренних покоях императора творится хаос, то же происходит во всем дворце.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о полигамии

В кроватях они проводят больше времени, чем на тронах. Какой мужчина не поступил бы так же, будь у него двадцать наложниц?

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о полигамии

Хэсина не могла вспомнить, когда в последний раз спала.

Сначала она не могла уснуть, потому что у нее перед глазами все время стоял обгоревший наездник. Она видела его лицо среди чайных листьев, оставшихся на дне ее чашки. Она различала его голос в стонах и поскрипывании королевской кареты, когда на рассвете после коронации та выезжала из Восточных ворот, увозя мать Хэсины обратно в Оуянские горы.

Потом у нее просто не было времени спать. Оказалось, что двадцать четыре часа в сутки – это слишком мало для королевы. Она писала в Кендию письмо за письмом, требуя объяснений и настаивая на переговорах. Все оставшееся время она читала о пророках, пытаясь понять, насколько сильную угрозу они будут представлять, если – чисто гипотетически – начнется война.

Это был неблагодарный труд. Книги или противоречили друг другу, или в них говорилось о том, что Хэсина и так знала. Все пророки несут зло. Не все обладают магией. Если пророк солжет о своем видении, срок его жизни уменьшится.

Потом Хэсине попался том, к которому она отнеслась с недоверием, так как картинок в нем было больше, чем слов. Там говорилось, что, если пророк скажет о видении правду, к его жизни прибавится год и что благодаря честности некоторые из них могли жить веками.

Наверное, именно поэтому было сожжено столько книг о пророках. Хэсина невесело усмехнулась. Она могла представить, что началось бы, узнай школьники о коротком пути к вечной жизни! Но если чтение являлось единственным способом обрести бессмертие, Хэсина наверняка уже была на полпути к тому, чтобы стать богом. Вдобавок ко всей ее бумажной работе паж принес отчет о придворных, имевших связи с Кендией, и сотни докладов из архива, которые могли послужить образцами их почерков. Теперь стопки бумаги башнями возвышались на ее столе. Пока Хэсина просматривала их, на террасах перед дворцом собиралось все больше и больше людей. Все ждали начала слушания. По королевству рыскал убийца, и народ хотел, чтобы его отыскали.

Хэсина тоже этого хотела. Но она помнила, как увидела в глазах своих подданных желание убивать. Она сидела, сгибая и расправляя меморандум Совета расследований. Бумага покрылась складками, которые напоминали морщинки на ее нахмуренном лбу. Ся Чжун сравнил правосудие с человеческим телом. Хватит ли этому телу сил, чтобы противостоять гневу народа? Хватит ли сил Совету?

Порой она проводила ночи в тронном зале, обдумывая мучившие ее вопросы. Она шла по блестящей дорожке, выложенной мозаикой в виде змеиных чешуек, поднималась на черную, лакированную платформу, походившую на алтарь, и садилась на трон. За ее спиной оставался резной экран, который образовывали двенадцать панелей из сандалового дерева и мыльного камня. Перед ней тянулся пустой зал, предназначавшийся для собраний. Его украшали декоративные арки и ярко-красные колонны. Под невероятно высоким сводом расписного потолка, который приказали возвести былые императоры, Хэсина чувствовала себя невероятно маленькой. Она просила дать ей совет, хотя и знала, что никто не ответит. Ее подданным нужен был сон, да и в любом случае ни один из их голосов не мог сравниться с голосом ее отца.

Но дата суда приближалась, и Хэсина все больше ощущала, что ей нужны настоящие ответы. Ночью накануне слушания она не пошла по своему обычному маршруту и вместо этого направилась в зал, где заседал Совет расследований. Она была полна решимости увидеть его собственными глазами.

Придворные стражи стояли в конце коридора в два ряда и, казалось, были вооружены лучше тех, что стерегли подземелья. Они поклонились Хэсине, когда принцесса подошла к каменным дверям, скрепленным цепью и запертым на замок. На створках были высечены обращенные друг к другу половинки изображения мифического существа таоте[29]. С его рогов свисали бронзовые амулеты и бумажные талисманы. Считалось, что они отпугивают пророков.

Была ли в них действительно какая-то сила? Хэсина прикоснулась к одному из талисманов, и стражи напряглись. Они расслабились, стоило ей убрать руку, но напряглись снова, когда она дотронулась до каменного изображения таоте.

Камень холодил кожу. Как бы ей хотелось заглянуть сквозь него. Как бы хотелось увидеть зал, в котором рассматривались все судебные дела столицы.

– Нельзя забывать об уроках прошлого, моя королева.

По ее спине пробежала дрожь. Она обернулась и увидела, что по коридору идет Ся Чжун. В свете канделябра его черный ханьфу казался грязно-коричневым, а кожа – желтоватой.

– Помните? – Он встал рядом с ней, перебирая пальцами четки. – Раньше знатные особы могли заходить в зал Совета расследований, когда бы ни захотели. Они нанимали пророков, чтобы заранее узнать об уликах, подозреваемых и свидетелях. А потом использовали эту информацию, чтобы добиться желаемого вердикта.

– Я помню. – Именно поэтому зал Совета теперь охраняли так тщательно. Именно поэтому до начала заседания лишь члены Совета имели доступ к информации об уликах и подозреваемых. Обвинители, обвиняемые и их представители узнавали обо всем лишь во время слушания.

– Тогда зачем вы здесь? – спросил Ся Чжун. – Вы сомневаетесь в эффективности этой системы?

– Нет! – выпалила Хэсина. – Нет, – повторила она уже тише. – Я только… только хотела посмотреть, как она работает. Хотела понять. – Она взглянула на министра в надежде, что он даст ей совет или произнесет слова утешения. Что снова станет ее союзником, как тогда, в покоях матери. – Я столького не понимаю.

– Вам нужно понять лишь одно. – Ся Чжун запустил руку в складки своего ханьфу и достал горсть сухих чайных листьев, потом положил их в рот и начал жевать. Воздух наполнился травянистым, горьковатым запахом. – Нет ничего идеального. Бывает лучше, бывает хуже. Бывает меньше, бывает больше. Было ли лучше раньше, когда люди считали, что король умер естественной смертью? Стало ли хуже теперь, когда вы получили заседание суда и представителя, которых так хотели? Судить вам, моя королева.

– Что думаете вы? – Хэсина больше не знала, что лучше, а что – хуже. Чем ближе она подходила к своим целям, тем туманнее они казались.

– Министр не смеет принимать решения за правителя.

– Но министр должен направлять правителя и помогать ему советом.

Ся Чжун отвернулся от двери.

– Если вы хотите знать мое мнение, единственное, что вы потеряли, – это вера. Ее у вас стало значительно меньше.

– Все, хватит! – провозгласила Лилиан на следующее утро, с шумом опустив на стол Хэсины поднос. На нем стояли блюда с солеными утиными яйцами и тушеными водяными каштанами. – Тебе нужно поесть, поспать и переодеться.

В комнату вошел Цайянь.

– Вложи в голову нашей королевы хоть немного здравого смысла! – приказала ему Лилиан.

– Жизнь королевы очень трудна…

Лилиан ущипнула его за ухо.

– Здравого смысла, я сказала!

– …и это значит, что вы не сможете справиться со всем в одиночку. – Поморщившись, Цайянь высвободил ухо из пальцев Лилиан и взглянул на образцы почерков, разложенные перед Хэсиной. – Суд должен состояться, моя королева. Вы издали указ, и теперь, как говорится, жребий брошен. Народ ждет. Ваш представитель тоже.

– Он не сбежал? – Хэсина была разочарована. Если бы ей дали такую возможность, она бы сбежала. Куда угодно, лишь бы подальше от этого дворца, где за один день можно лишиться всей своей веры.

– Нет, королева. – Цайянь протянул ей руку. Она помедлила несколько мгновений, потом взяла ее. Брат помог ей встать. – Он полностью собран и готов.

– И тебе тоже пора! – Лилиан протянула ей сверток, завернутый в шелк. Хэсина развязала ленту.

Внутри лежал рюцюнь цвета голубиного крыла. Широкие рукава были по длине расшиты ярко-красными узорами, которые на плечах превращались в перья феникса. Роскошный шелк был тяжелым и холодил руку Хэсины. Его складки выскальзывали из ее пальцев, словно угри, пытавшиеся вырваться на свободу.

Она сжала его сильнее.

Цайянь и Лилиан были правы. Она не могла медлить вечно. Она снова обретет веру, пусть даже придется занять ее у близнецов.

Подобно тронному залу, зал суда был возведен в былую эпоху. Необычные чертежи, по которым он был построен, привезли из каких-то далеких земель, лежавших к западу от Цзетинского моря. Придворные архитекторы говорили, что его отличительная особенность – двойной купол, но Хэсина с отцом знали: это не так. Во время слушаний они переглядывались и обменивались улыбками, потому что на самом деле судебный зал представлял собой яйцо. Его острый конец был направлен вверх, а тупой упирался в пол. Когда министры, стуча посохами, обсуждали судьбы королевства, все это происходило внутри яйца.

Но если бы зал суда и правда был яйцом, в тот день он бы раскололся. На балконах, которые опоясывали верхнюю часть зала, толпилась знать. Нижняя часть была забита простыми горожанами, чьи серые, коричневые и бежевые одежды сливались в лоскутное одеяло.

Над нижними рядами изгибался мост. Он начинался у двухстворчатой двери и заканчивался платформой, к которой вел короткий пролет ступеней. По обе стороны от нее находились трибуны для свидетелей. Хэсина и Лилиан вместе прошли по мосту и поднялись в королевскую ложу, располагавшуюся прямо над платформой.

Королевская ложа по большей части пустовала. Цайянь входил в число придворных служащих, поэтому его место было в верхней части зала. Санцзинь сидел в седле чаще, чем на стуле. Королева, по сути, жила в Оуянских горах. Единственным человеком, который неизменно присутствовал в ложе, был ее отец. К горлу Хэсины подступил ком, когда она вспомнила все заседания суда, которые она смотрела, сидя у него на коленях.

Теперь же все люди в зале встали на ноги, чтобы поприветствовать ее. Когда они уселись, на платформу поднялся председатель Совета расследований. Это был коренастый мужчина в традиционной шапке уша[30] с торчавшими в стороны завязками и в стандартном ханьфу черного и малахитового цветов. Председатель обернулся к королевской ложе и поклонился.

– Можем ли мы начать?

– Можем, – ответила Хэсина. Она обвела взглядом верхние ряды и нашла Цайяня. Он дотронулся двумя пальцами до подбородка, и она тут же почувствовала уверенность и подняла голову выше. Она перевела взгляд на Ся Чжуна, и тот кивнул ей, прежде чем снова обратить лицо к председателю. Тот уже успел развернуть свиток.

– Добро пожаловать на 305-е заседание суда, – громогласным голосом произнес он. – Сегодня рассматривается дело об убийстве короля. Обвинителем выступает наша королева, Янь Хэсина. На первом слушании будут названы имена представителей и зачитаны предварительные свидетельства. Также будет предъявлено обвинение подозреваемому. Сейчас позвольте мне пригласить в зал суда юных студентов, которые будут представлять обвинителя и обвиняемого. Представитель стороны защиты: Хун Бода из провинции Инчуань!

Огромные створки двери открылись.

Представителем защиты оказался молодой человеком среднего роста. Он пытался отрастить бороду, но ему это не слишком-то удавалось. Волоски на его подбородке стыдливо терялись на фоне толстых, словно гусеницы, бровей. В следующий миг эти брови поползли вверх: студент зазевал, прикрыв рот ладонью.

– Далее у нас… – председатель нахмурился, вглядываясь в свиток. – А-ке-ла из провинции Ню.

Слушание только началось, а все уже пошло наперекосяк.

Хэсина поморщилась.

– Боже мой, – прошептала Лилиан. – Разве его имя так произносится?

– Нет. – В яньском языке не было символов, которые могли бы точно передать звуки его имени. – Его зовут Акира.

– Так гораздо лучше.

Акира зашел в зал, и Хэсина подалась вперед. С тех пор как они сражались на мечах, прошло три недели, и, пока он поднимался на трибуну, она внимательно его разглядывала. В целом он выглядел… почти прилично. Как и представитель защиты, он был одет в черно-белый студенческий ханьфу, достаточно мешковатый, чтобы скрыть его худобу. Акира не мог оставить свои волосы распущенными, потому что они были слишком длинными, и не мог собрать их в пучок, потому что для этого они оказались бы чересчур короткими, но он хотя бы завязал их в хвост. Синяки и царапины практически сошли с его лица. Из груди Хэсины вырвался громкий вздох облегчения.

Однако Лилиан не была впечатлена.

– Я ожидала большего.

– Чего же?

– Не знаю. Больше силы. Больше мускулов?

– Мускулы очень бы пригодились ему в суде.

Лилиан фыркнула.

– Никогда не знаешь, что и когда пригодится.

Сейчас Хэсине пригодилось бы какое-нибудь съедобное средство от насекомых, чтобы убить всех стрекоз, которые, казалось, летали в ее животе. «Сегодняшнее слушание – всего лишь формальность», – напомнила она себе. Объявление представителей, предварительных свидетельств и подозреваемого можно было сравнить с раздачей экзаменационных заданий. Сам экзамен был еще впереди. Стоило ей перенервничать сейчас, и она рисковала пропустить настоящее слушание.

Председатель начал перечислять предварительные свидетельства. Короля отравили; сама Хэсина предоставила суду половину образца яда. В день его смерти никто не выходил из дворца. Никто туда не заходил. Хэсине было прекрасно известно, что существовали и другие способы проникнуть во дворец, но о тайных проходах знали только они с отцом. Эти коридоры не были нанесены ни на одну карту, а значит, вряд ли убийца мог оказаться чужаком. Нет, преступление совершил человек, живший в их королевстве.

Человек, живший во дворце.

Председатель скрутил свиток, и в животе Хэсины забилось еще больше стрекоз.

– Наконец, позвольте мне представить первого подозреваемого.

Он назвал титул. Назвал имя.

Эти имя и титул фальшивой нотой прозвенели в ушах Хэсины.

Это было невозможно. Нелепо.

Как в убийстве короля могли заподозрить его любовницу, которая даже никогда не покидала стен Южного дворца?

Створки двери открылись, и все вытянули шеи: супруга Фэй была самым таинственным членом королевской семьи и вызывала у людей непроизвольный интерес. Хэсина словно приросла к стулу. Когда вместо супруги Фэй в зал вошел ее сын Жоу, она была поражена, но даже тогда не смогла сдвинуться с места.

Пока Жоу поднимался на платформу, с верхних рядов доносились громкие перешептывания. Председатель нахмурился.

– Носите ли вы титул Благородной супруги? Отзываетесь ли на имя Фэй?

– Нет.

Услышав тонкий голос сводного брата, Хэсина пришла в себя. Когда председатель задал следующий вопрос, ее словно обдало волной холода.

– Это вас обвиняют в цареубийстве?

Нет. Смятение прошло, и теперь Хэсина чувствовала тошноту. Супруга Фэй. Цареубийство. Эти слова сочетались так же плохо, как свадебная баллада и похоронная церемония.

– Нет, – повторил Жоу.

– Тогда почему вы здесь? – спросил председатель.

Жоу, одетый в бледно-голубой ханьфу, который был ему слишком велик, дрожал всем телом. Он снова заговорил, стараясь, чтобы его пронзительный, срывающийся голос звучал уверенно, и Хэсина поморщилась от жалости.

– Произошла ошибка. Мама никак не могла убить отца.

Презрительные смешки посыпались на него как с верхних рядов, так и с нижних. Председатель взмахнул рукавом, и гул толпы утих.

– Ошибка это или нет, решать суду.

– Н-нет.

– Нет?

– Я… я могу поручиться за маму.

– Конечно, – пожал плечами председатель. – Так поступил бы всякий любящий сын.

– Прошу вас. – Жоу повернулся на дрожащих ногах и поднял взгляд на верхние ряды. Он смотрел на них так, словно они были стенами колодца, по которым ему предстояло взбираться.

– Обвинение – это еще не приговор, принц Янь, сын супруги Фэй.

Услышав голос Ся Чжуна, Хэсина тут же перевела на него взгляд. Он сидел среди других министров, как серый булыжник среди россыпи самоцветов. Но когда он заговорил снова, его голос звучал мягко.

– У вашей матери есть представитель, который сможет защитить ее. Позвольте правосудию идти своим чередом.

Судя по лицу Жоу, слова Ся Чжуна его не успокоили.

– Довольно, – произнес председатель. – Представители, у вас есть двадцать четыре часа до официального начала судебного заседания. Каждый из вас может встретиться со стороной, которую представляет, чтобы обсудить стратегию обвинения и защиты. Объявляю слушание закрытым.

Но никто не встал, потому что не встала Хэсина. Подняться на ноги сейчас означало повести людей за собой. Но как она могла вести кого-то, если не понимала, что происходит?

– Вставай, – одними губами прошептала Лилиан и пихнула ее локтем. Хэсина встала, и все последовали ее примеру. Шуршание, которое разнеслось по залу, прозвучало словно общий вздох. Комок отступил от горла Хэсины, и она вдохнула – как будто в первый раз за все это время. Затем она схватила Лилиан за руку.

– Встретимся в кабинете отца. Скажи моему пажу, чтобы привел туда Акиру. Давай же, иди.

Лилиан поджала губы.

– Ты уверена, что можешь идти?

– Я справлюсь. – Так или иначе она выберется из этого кошмарного места.

Лилиан убежала, а Хэсина медленно спустилась по ступенькам. Когда она вышла из зала суда в зал вечной гармонии, там уже почти никого не было. Но, как назло, не успела она сделать и нескольких шагов, как ее окликнул человек, которого она хотела видеть меньше всего на свете.

– Сестра!

Сначала Хэсина притворилась, что не слышит. Но потом Жоу позвал ее снова, и совесть не позволила ей проигнорировать его во второй раз. Она остановилась между последней парой колонн, которые были высечены из крепкого палисандра и покрыты перламутровыми узорами, изображавшими летящих журавлей, сорок и цапель. Она ждала, когда Жоу подойдет к ней.

Стоило ему оказаться рядом, она пожалела о своем решении: он тут же упал на пол и склонился перед ней в обряде коутоу.

– Моя мать невиновна, – зарыдал он. – Клянусь всеми Одиннадцатью героями.

Едва ли он мог найти для этого более неудачное время. В зале еще оставались придворные, и все они внимательно наблюдали за происходящим. Хэсина торопливо подняла Жоу на ноги.

– Прекрати, – тихо прошипела она, чтобы ее не услышали остальные. – Ситуация и без того тяжелая. У тебя никогда не получится восстановить доброе имя матери, если будешь падать ниц на виду у всех.

– П-простите. – От страха зрачки Жоу расширились. Но еще они светились надеждой. Хэсина видела в них отражение своего лица. – Но… значит ли это, что вы верите мне?

Она разглядывала его – своего нелепого сводного брата. Уши Жоу торчали в стороны, а редкая черная челка падала на жемчужный лоб. Она видела его четыре или пять раз в год – а то и меньше, если ей удавалось избежать встреч с ним, – но он совершенно не менялся. Он оставался искренним. Честным. Добрым.

На него было сложно злиться.

– Я поверю тому, что будет выяснено в суде, – громко сказала она, чтобы все услышали ее слова, а потом повернулась на каблуках и пошла прочь. За ее спиной раздался звук шагов. Она мысленно выругалась и двинулась быстрее.

– Хотите и от меня убежать?

По коридору шел Цайянь, выглядевший по-королевски в своем черно-золотом ханьфу виконта. Хэсина выдохнула.

– А, это ты.

Он нагнал ее и пошел рядом.

– Вы в порядке, миледи?

Она едва заметно кивнула.

– Я понимаю, что у вас с супругой Фэй непростые отношения, – проговорил Цайянь, пока они проходили по лабиринту коридора с шелковыми ширмами. – Но не принимайте это слишком близко к сердцу.

Сказать это было легче, чем сделать. Возможно, если бы в детстве она не переворачивала архивы в поисках информации о супруге и не пряталась в кустах перед Южным дворцом, чтобы взглянуть на женщину, которая украла сердце ее отца, сейчас воспоминания не выступали бы в ее сознании капельками пота.

Они зашли в кабинет короля. Акира сидел на подоконнике в дальней части комнаты, из которой открывался вид на сады. Лилиан лежала на своем любимом топчане и скручивала фигуры из зеленой ленты для волос.

– Супруга Фэй, значит? Что мы об этом думаем?

Цайянь принялся мерить комнату шагами.

– Преступление совершил кто-то, живущий во дворце.

– Но подозревать супругу Фэй? Они серьезно? Это все равно что предположить, что короля убил ты. Да и как она могла это сделать?

– С помощью яда, очевидно.

– Я не о том говорю, дуралей.

– Я понял, о чем ты. – Цайянь дошел до конца комнаты и развернулся. – И у меня тоже есть сомнения. Но мы должны относиться к ней, как относились бы к любому другому подозреваемому.

Относиться к ней, как относились бы к любому другому подозреваемому.

Хэсина стояла у книжных полок в нижней части кабинета. Стоило ей достать определенные книги, и часть шкафа отъехала бы вниз. «Этот тайный проход ведет в сад», – рассказал ей когда-то отец. Тогда она поняла, откуда брались неистощимые запасы свежей хурмы на его столе. Столько вещей, связанных с ее отцом, казались таинственными, а на самом деле имели простые объяснения. Но почему он нарушил брачные клятвы ради супруги Фэй? Теперь ей было никогда этого не узнать.

Но благодаря своим детским расследованиям она знала много чего другого. Услышав слова Цайяня, она подумала, что никогда не сможет относиться к супруге Фэй как к обычному подозреваемому, и тут на поверхности ее мыслей всплыло одно воспоминание.

– Что случилось, На-На? – вскрикнула Лилиан, когда Хэсина ухватилась за край полки, чувствуя, как леденеет ее дыхание.

– Супруга Фэй. Ее дедушка был советником предыдущего наследного принца Кендии.

– Что ты хочешь этим сказать?

Она хотела сказать, что Санцзинь оказался прав, но у нее пересохло во рту и слова не сорвались с языка. Санцзинь был прав с самого начала. Теперь она могла радоваться лишь тому, что он уехал и не видел всего этого.

– Миледи хочет сказать, что кто-то подставил супругу Фэй. – Как обычно, Цайянь пришел Хэсине на выручку, когда она не могла выручить себя сама. Он повернулся от Лилиан к Хэсине. – Вы не верите, что она убила короля.

Она видела, как отец катал на плечах Жоу, – точно так же, как и ее саму. Порой она замечала на воротнике его ханьфу цветочки глицинии, которая росла у Южного дворца. Хотела она того или нет, она стала свидетелем его любви к супруге Фэй. Она знала правду, которую не смог бы выяснить ни один суд и ни один представитель.

– Лилиан права, – наконец произнесла Хэсина. – У супруги Фэй не было причин убивать отца.

Цайянь в очередной раз добрался до стены.

– Необходимо держать в уме все возможные причины, пока не будет доказано обратное.

– Я думаю, На-На права, – сказала Лилиан. – Но люди ненавидят войну. Они не поддержат нападение на Кендию только потому, что убийца короля как-то связана с этой страной. Тот, кто хочет подставить супругу Фэй, должен это понимать.

Или, возможно, тот, кто хочет подставить супругу Фэй, понял, что люди ненавидят пророков гораздо сильнее, чем войну. Хэсина задумалась. Возможно, теперь этот человек собирался воспользоваться случившимся на ее коронации.

– В любом случае, супругу Фэй с легкостью оправдают. – Лилиан сбросила с пальцев ленту и присела. – Мы сообщим суду, что у нее есть алиби.

– Нет. – Акира спрыгнул с подоконника и спустился по ступеням в нижнюю часть кабинета. Когда он проходил мимо Хэсины, она отошла на шаг назад. Больше он у нее ничего не украдет.

Лилиан вопросительно изогнула бровь.

– Нет?

– Супруга Фэй ведет одинокую жизнь, – спокойно проговорил Акира, шагнув к столу короля. – Если рядом с ней находятся только ее сын, служанки и охранники, кто поверит, что показания этих свидетелей непредвзяты?

– Акира прав. – Хэсина смотрела, как ее представитель ведет пальцем по резной крышке стола, обходя его вокруг. Казалось, что он делает это бездумно, но с Акирой никогда нельзя было знать наверняка. Возможно, в его действиях был какой-то тайный смысл. – Вы же видели, что председатель не дал Жоу выступить в качестве свидетеля.

Лилиан застонала.

– Что же нам делать?

Хэсина ждала ответа Акиры. Он никуда не сбежал и тем самым доказал, что она могла ему доверять. Но одного доверия было мало. Даже сейчас, когда рядом с ней стояли Цайянь и Лилиан, Хэсине казалось, что она смотрит в темную пасть змеи, которую сама же и призвала. Правда скрывалась за зубами, источавшими яд.

Палец Акиры замер на уголке стола.

– Мы подождем.

Лилиан скрестила руки на груди.

– И это все?

– Подождем. – Он поднял палец. – Посмотрим, не будет ли подтасованных улик. Посмотрим, не будет ли второй представитель вести защиту спустя рукава. Либо одно, либо другое обязательно случится, если кто-то действительно хочет подставить супругу.

– А что, если случится и то и другое? – спросил Цайянь.

В первый раз с того дня в подземельях Акира перевел взгляд на Хэсину. Он посмотрел на нее оценивающе, словно хотел вставить нитку в иголку и прикидывал, как сделать это с первого раза.

– Я стану защищать обвиняемую, если вы этого хотите.

Хэсина медленно разжала пальцы и отпустила полку, а потом чуть заметно расправила плечи.

– Да, хочу, – сказала она, надеясь, что ее уверенность никуда не исчезнет.

Мимо нее прошел Цайянь.

– В истории судебных дел не было подобных прецедентов. Представитель обвинения никогда не защищал обвиняемого.

Сердце Хэсины упало.

Лилиан закатила глаза.

– Но это же не противоречит закону?

– Никто раньше такого не делал, – сказал Цайянь.

– Значит, не противоречит, – заключила Лилиан. – Во имя Одиннадцати героев, прекрати выискивать проблемы, словно рыбные косточки.

Цайянь вдруг остановился и обернулся к Акире.

– Ты готов сделать ставку на то, что в уликах найдутся несоответствия?

– Рыбные косточки! – воскликнула Лилиан, но уголок губ Акиры уже пополз вверх, и Хэсина заметила, как его глаза плутовски сверкнули.

– Я делал ставки и похуже.

Восемь

У обвинителя и у обвиняемого должно быть по представителю, выбранному из числа перспективных студентов.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о судах

Министр ритуалов должен следить за тем, чтобы представителей выбирали случайным образом.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о судах

Акира делал ставку на то, что в уликах найдутся несоответствия. Хэсина делала ставку на то, что видение Серебряной сбудется. Многое на этом слушании зависело от удачи, и Хэсина не была уверена, что ей это нравится.

Но что она могла сделать? Ничего, только лишь прийти в зал суда на следующий день. На месте супруги снова стоял Жоу – бледный, с синяками под глазами. Похоже, не только она провела ночь без сна.

Председатель зачитал полный список улик и свидетелей, составленный Советом расследований. Челюсть Хэсины напряглась, и, когда председатель дал слово студенту, представлявшему супругу Фэй, она поймала себя на том, что сжимает зубы до скрипа.

Студент неторопливо вышел вперед, расправил рукава и прочистил горло, а потом произнес:

– Защите нечего сказать суду. Свидетельства обвинения неоспоримы.

– Грешные императоры! – пробормотала Лилиан и взяла Хэсину за руку.

Хэсина закрыла глаза. У нее закружилась голова. Санцзинь знал, что все пойдет именно так, но она его не послушала. Голос брата звучал в ее ушах. Она и правда оказалась слишком наивной, хотя ей полагалось быть мудрой – ведь это она была старшей сестрой.

– Значит, супруга Фэй признает себя виновной в цареубийстве? – спросил председатель.

В один и тот же миг раздалось два голоса. Они произнесли разные слова, и в них прозвучали разные эмоции.

– Нет! – вскрикнул Жоу, и его боль, острая как стрела, пронзила Хэсине сердце.

– Да, – сказал представитель.

Хэсина зажмурилась еще сильнее, а Лилиан крепче сжала ее руку.

– Вы понимаете, что проиграете дело? – спросил председатель.

– Понимаю, – провозгласил студент голосом оперного певца. – Убийство короля затрагивает всех людей, живущих в Яне. Я не смею ставить свои интересы выше общественного блага.

Зал зааплодировал, словно он поступил благородно. Будто ради истины пожертвовал шансом получить допуск к основным экзаменам для поступления на государственную службу.

– Меня сейчас стошнит, – проговорила Лилиан.

Хэсина чувствовала себя не лучше. К ее горлу подступило содержимое завтрака (утром она съела немного маринованного дайкона), и она сглотнула слюну, а потом открыла глаза.

На платформу поднимался Акира.

– Хотите подвести итоги? – спросил председатель, оборачиваясь к Акире, который уже проходил сзади него.

– Да. – Акира скользнул мимо, словно хвост за котом, после чего похлопал председателя по спине. Зал ахнул. Председатель застыл, разинув рот. Он даже не помешал Акире, когда тот нагнулся через его плечо и показал на список свидетелей, который он сжимал в руке.

– Можно мне увидеть горничную, которая здесь упомянута?

Председатель захлопнул рот.

– Какая наглость! – вскрикнул он и, отпрыгнув в сторону, поправил свои одеяния.

– Я приму это за согласие.

Председатель что-то проворчал, потом махнул рукой в сторону дверей. Стражи открыли их, и в зал вошла женщина, одетая в кремово-серый рюцюнь. По манжетам ее рукавов, окрашенных в нежно-голубой цвет, можно было понять, что она прислуживает супруге Фэй в качестве придворной дамы. Легким, скользящим шагом она прошла по мосту и ступила за трибуну с высоко поднятой головой.

– Повторите ваши показания представителю обвинителя, – приказал председатель.

– Когда я прибиралась на туалетном столике госпожи четыре дня назад, я нашла ее пудреницу, – начала придворная дама. – Крышка была не закрыта. Я хотела закрутить ее, но вдруг поняла, что пудра в ней не того цвета.

– Как вы поняли, что пудра не того цвета? – спросил Акира, локтем опираясь на свидетельскую трибуну.

Женщина посмотрела на него, как на таракана, которого внезапно заметила в горшочке рисовой каши.

– Потому что она пользуется ей каждый день.

Акира жестом указал на Жоу.

– А ее сын может подтвердить ваши слова о цвете пудры?

– Мужчины не разбираются в таких вещах, – фыркнула придворная дама. – Сначала я подумала, что моя госпожа просто поменяла пудру, хоть это было и странно. Новая пудра не подходила к ее цвету кожи. Потом я услышала, что официальные лица из Совета расследований собирают информацию о подозрительных происшествиях. Я вспомнила о пудре и принесла баночку им.

– Очень разумный поступок, – сказал Акира. Придворная дама бросила на него злобный взгляд.

– Воздержитесь от комментариев, – недовольным голосом произнес председатель. – Вы можете лишь задавать вопросы.

– Хорошо. Подождите… Эм, прошу меня извинить. Я думаю, я понял. – Акира обернулся к придворной даме. – Прошу вас, не могли бы вы продолжить?

Лилиан чуть слышно фыркнула.

– Совет обратился к придворной врачевательнице, чтобы она изучила состав пудры, – чопорно проговорила придворная дама. – Она сказала, что это яд.

Зал разразился вскриками, а Хэсине показалось, что ее горло заполнилось битым стеклом. Она не всегда соглашалась с придворной врачевательницей, но не ставила под сомнение верность этой женщины. Раз она сказала, что пудра отравлена, значит, так оно и было. Конечно, этот яд не обязательно был связан с золотистым облачком газа из флакончика Хэсины. Конечно, его могли подбросить. Но все-таки это был яд. Акира надеялся найти несоответствия в уликах, но сам угодил в свою же ловушку.

– Можно мне взглянуть на эту пудреницу? – спросил Акира.

Прежде чем придворная дама успела ответить, председатель повернул голову в сторону королевской ложи.

– Моя королева, – произнес он. – Мне кажется, ваш представитель не понимает правил судебного слушания.

Затем он обернулся к Акире.

– Мальчик, твоя работа представлять королеву, и только королеву. Ты обличил убийцу и выиграл дело. В следующем году, когда начнутся предварительные испытания, ты сможешь…

– Председатель Лан. – Взгляды всех присутствовавших обратились к Хэсине. Она попыталась выдержать их и не съежиться, словно росток фасоли на жарком солнце. – Мой представитель имеет право изучить любую из представленных в списке улик.

В зале послышались перешептывания.

«Никто раньше такого не делал», – сказал вечером ранее Цайянь.

Но ведь убийство короля тоже расследовалось в первый раз за всю историю судебных слушаний.

И в первый раз в роли представителя выступал заключенный.

Хэсина поднялась на ноги. Все присутствовавшие в зале встали вместе с ней. Она представила, что эти люди – воины, которые шли за ней в бой. Хотя на самом деле они лишь следовали предписаниям этикета, она вобрала в себя ощущение единства, и оно наполнило ее силой.

– Дайте ему пудреницу, – приказала она председателю.

Председатель вытянул руку.

– Пудреницу!

Паж поднес Акире позолоченный поднос, на котором стояла маленькая керамическая баночка.

– У Благородной супруги есть другие баночки, похожие на эту? – спросил Акира, откручивая крышку.

– Нет. Это ее единственная пудреница.

Акира понюхал порошок, потом быстрым движением обмакнул в него палец.

– Кто сказал, что это яд?

– Я, – пробормотала придворная врачевательница, стоявшая за второй свидетельской трибуной.

– Не могли бы вы описать его свойства?

– Этот порошок получен из высушенного корня цзинь-со. – Судя по голосу врачевательницы, ей не терпелось вернуться в лазарет и заняться своими лечебными настойками. – Это растение цветет только в сухом и жарком климате. В нашем королевстве его можно найти лишь в нескольких областях, граничащих с Кендией. Если смешать этот порошок с жидкостью, он вызовет мгновенную, безболезненную смерть.

– А в сухом виде?

– Он не ядовит, но при длительном контакте с кожей может оставить ожоги. Так что я бы посоветовала вам вытереть палец.

«Послушайся ее!» – мысленно приказала Хэсина и почувствовала укол раздражения, когда он этого не сделал.

– Значит, это едкое вещество? – продолжил Акира.

– В высшей степени. Оно может даже обесцветить стекло.

Лилиан прорычала себе под нос что-то про Одиннадцать героев и их матерей. Хэсина не сделала то же самое лишь потому, что в ее легких не хватило на это воздуха.

Но Акира сохранял невозмутимый вид.

– У меня для вас задание, – сказал он, оборачиваясь к Жоу.

Жоу слегка позеленел.

– Для меня?

– Да, для вас. – В голосе Акиры прозвучали свирепые нотки, и зал мгновенно напрягся. – Принесите мне мусор из покоев Благородной супруги.

Наступила тишина.

Потом зал взорвался смехом.

– Прекратите! – завопил председатель, но Жоу уже побежал к дверям. Стражи смеялись наравне с остальными. Они не стали задерживать принца, и он голубой вспышкой пронесся мимо, покинув зал суда.

– Чего Акира хочет добиться? – прошептала Лилиан.

Помочь мне узнать правду.

Но чего он добивался прямо сейчас?

– Понятия не имею.

Чтобы дойти от зала суда до Южного дворца и обратно, нужно было минут двадцать. Жоу ворвался обратно меньше чем через десять минут, с раскрасневшимся лицом и тяжело дыша – видимо, он бежал со всех ног. Поднявшись на платформу, он по приказу Акиры высыпал из плетеной пеньковой сумки все содержимое.

На мраморном полу выросла куча мусора, и председатель сморщил нос.

– Вы что, принимаете зал суда за свинарник?

Акира не обратил внимания на его слова и присел на корточки рядом со смятыми вещами. Потом он поднял что-то белое.

– Это вчерашний мусор?

– Вчерашний и позавчерашний, – мгновенно ответил Жоу.

Хэсина выпрямила спину. Когда ее сводный брат успел обрести уверенность в себе?

– Вы подтверждаете слова принца? – спросил Акира у придворной дамы.

Она обвела кучу мусора взглядом.

– Да. Я думаю, да.

Акира поднялся на ноги.

– Тогда каким образом, – начал он, вытягивая вперед руку, в которой сжимал квадратик белого шелка, – здесь оказался этот носовой платок?

Он поднял его над головой, чтобы зал смог его рассмотреть, и Хэсина прищурилась вместе с остальными.

На белой ткани виднелись следы от розовато-персиковой пудры.

– Такого цвета была пудра супруги Фэй до того, как содержимое баночки изменилось? – спросил Акира у придворной дамы.

– Я не помню.

– Но разве вы не говорили, что только мужчины не замечают подобных вещей?

– Это может быть новая пудра. На ткани цвет иногда кажется темнее.

– Нет. – Глаза Акиры блестели, как сталь заточенного клинка. – Нанести себе на лицо порошок, разъедающий кожу? Ни одна отравительница не совершила бы подобной глупости.

– Возможно, она использовала другую баночку.

– Но вы сказали, что у нее только одна баночка. Вы сомневаетесь в своих собственных словах?

Придворные и министры зашептались между собой. Хэсина посмотрела на ту часть балкона, где сидели виконты, и нашла взглядом Цайяня. До начала заседания он сомневался в Акире, но сейчас у него было выражение лица, которое она знала очень хорошо. Он считал, что у них есть шансы на победу. А он никогда не ошибался.

В сердце Хэсины забрезжила слабенькая, хрупкая надежда. Правда, стоило ей снова обратить внимание на то, что происходило на платформе, эта надежда едва не растаяла. Председатель шел прямо к Акире.

Но Акира перевернул пудреницу, и председатель отшатнулся от облачка розоватого порошка.

– Хватит! Прекрати!

Акира заглянул на дно керамической баночки, а потом вытянул руку вверх, чтобы собравшиеся тоже смогли ее увидеть.

– Внимательно посмотрите на внутреннюю часть. Что вы видите?

– Ничего! Только белый фарфор! – насмешливо крикнул один из придворных.

– Вы уверены?

– Вы что, принимаете меня за дурака?

Губы Акиры дернулись.

– Конечно же, нет. Наоборот, я думаю, вы очень умны, раз вам удалось прочитать мои мысли. Мне кажется интересным тот факт, что яд, который способен обесцвечивать стекло, не оставил никаких следов на этом керамическом сосуде.

Зал затих.

Хэсина повернула голову. Неужели придворная врачевательница солгала? Неужели яд на самом деле не был ядом?

– Яд настоящий, – пояснил Акира, протягивая пажу пустую баночку. – Но я осмелюсь предположить, что эта пудреница – лишь копия. Благородная супруга, скорее всего, продолжает пользоваться своей старой пудрой, ни о чем не догадываясь. Я также осмелюсь предположить, что яд пролежал в этом сосуде не больше недели. Если бы вы дали мне время подготовить образец, я бы показал, как выглядит стекло после месяца коррозии. Тем не менее…

Акира посмотрел на Хэсину, и его взгляд ударился о ее сердце, словно камешек, оставляя расходящиеся круги, в которых эхом повторялся один и тот же вопрос.

Говорить ли мне правду?

Она кивнула.

Акира повернулся к залу.

– …Я думаю, мы можем сойтись на том, что супруге Фэй подбросили этот порошок.

Стыд вспыхнул в ней, словно лесной пожар. Он объял ее грудь, как только она вышла из зала суда. Пока она шла в свои покои, пламя обжигало ей горло, поглощало ее целиком. Но, подобно пожару, стыд не мог буйствовать долго. Когда он выжег все, что только мог, он затрещал, зашипел и усилился.

Стыд превратился в чувство вины.

Хэсина не могла от него спрятаться. Она была виновата в том, чем обернулось первое слушание.

Но не только она.

Хэсина взяла меч и вышла из своих покоев так же быстро, как и вошла. Сила, направлявшая ее, возрастала с каждым шагом. Вина облепляла стыд снежным комом, а ярость расплавляла его. Сейчас никто и ничто не смогло бы ее остановить. Ни амулеты, ни талисманы, ни даже цепи, скреплявшие двери зала Совета.

Стражи попытались преградить ей путь, но она вынула меч из ножен и сделала шаг по направлению к ним. Она бросала им вызов, предлагала достать мечи и защищаться. Когда они не сделали этого, она развернулась к двери и, хорошенько прицелившись, ударила мечом. Еще один удар, и цепи упали на пол. Стражи попытались удержать ее, но она вывернулась из их рук и протиснулась между каменными створками.

Ей открылся потрясающий вид: все члены Совета, пригнувшись, прятались за длинными столами, словно кролики.

Они боялись ее.

Это открытие на мгновение ошеломило Хэсину. Но она не дала чувствам взять над собой верх. Вот и хорошо. Им действительно стоило ее бояться. Она сама не знала, на что была способна в этот момент. Она перевела взгляд на столы и вдруг заметила лежавшие на них предметы. Ее глаза округлились.

Она медленно подошла к одному из столов.

На нем возвышались стопки книг по генеалогии.

Вот она, правда.

Она направилась к другому столу, усеянному семейными древами придворных, у которых были родственники в соседних королевствах.

Вот она, справедливость.

Она подошла к третьему столу. На нем лежал всего один лист бумаги, исписанный именами. Там числились все люди во дворце – от слуг до министров, – у которых были хоть какие-то связи с Кендией.

Вот они, правда и справедливость, которых она добивалась ради отца.

Она положила руку на этот последний лист и начала сжимать пальцы, чувствуя, как под ладонью формируется миниатюрная бумажная гора.

Она сжала ее еще сильнее.

– Благие герои! – донесся рев из открытых дверей за ее спиной. – Что…

Она обернулась, и председатель замер на месте.

Хэсина почувствовала, как ее руки сжимаются в кулаки и как к ним приливает кровь. Это ощущение было ей незнакомо. В ней клокотал дикий, первобытный гнев, который одновременно наполнял ее ужасом и осознанием собственной свободы. Она решила сосредоточиться на свободе.

Хэсина сделала шаг по направлению к председателю, и он тут же отступил назад.

– Дянься. Прошу вас. Позвольте объяснить…

Он был назойливой мухой, говорившей на языке, который Хэсина не понимала. Она прищурила глаза. Ей хотелось, чтобы он замолчал. Если бы она еще на мгновение задержала взгляд на его лице, на его губах, из которых лились оправдания, она могла бы заставить его замолчать. Но тут она заметила экземпляр «Постулатов», лежавший на столе за спиной председателя.

Срезы страниц были окрашены в зеленый цвет.

Точно так же, как срезы писем, которые конфисковал Санцзинь.

Она набросилась на книгу, как волк на тушу животного. Схватила ее и распахнула на середине.

Там не хватало листов. Страницы вырвали не ради философских высказываний, а ради чего-то другого. Например, для того, чтобы написать на них письма.

– Чье это? – Хэсина повернулась к членам Совета, которые продолжали прятаться за столами. Ни один из них не ответил. – Чье?

– Это книга министра Ся, – дрожащим голосом проговорил какой-то молодой парень. Хотя глаза Хэсины застилала ярость, она заметила злобный взгляд, который бросил на него председатель. – Он дал ее нам, чтобы мы могли убедиться, что ход нашего расследования не противоречит заветам Одиннадцати.

Ся Чжун.

Невозможно разбить то, что уже разбито. Сегодня по ее доверию нанесли сокрушительный удар. Больше разбивать было нечего. Хэсина была спокойна. Внезапно она с пугающей ясностью поняла, зачем Ся Чжун принес сюда свой экземпляр «Постулатов», и философия Одиннадцати была здесь ни при чем.

Она схватила книгу, вышла из зала Совета и чуть ли не бегом бросилась в свои покои. Она залетела в кабинет и кинулась к рабочему столу. С него во все стороны полетели бумаги. Постановления лавиной обрушились на пол.

Наконец среди сотен документов Хэсина нашла один, подписанный Ся Чжуном. Она не слишком хорошо разбиралась в каллиграфии и сама писала далеко не идеально. Но она знала достаточно, чтобы сопоставить силу нажима и стиль почерка Ся Чжуна с тем, как выводил буквы автор писем. Потом она взяла вырванные листы и вставила их в «Постулаты». Оборванные концы идеально совпали. Зеленые срезы на письмах и страницах книги ничем не отличались.

Эти письма написал Ся Чжун. Ся Чжун передавал кендийцам информацию, тем самым помогая им совершать набеги на приграничные деревни. Шок постепенно отступал, как ослабевает эффект лекарства, но от замешательства и обиды у Хэсины защипало глаза.

Зачем? Зачем ему это?

Даже монах должен чего-то хотеть.

Хэсина резко повернулась к стопке отчетов о придворных, у которых были связи с Кендией. Раньше она изучала их не очень внимательно: у нее сложилось ощущение, что каждый так или иначе имеет отношение к стране песка и огня: у кого-то там был свой участок земли, у кого-то – троюродный брат.

Ся Чжуна в этом списке не было.

Однако она нашла его имя в другом списке. Оказалось, что он занимается торговлей солью. За последний год он купил две соляные шахты, находившиеся в Яне, и вложил деньги еще в четыре. Это были внушительные числа. Опасные числа, если вспомнить, что до ухудшения отношений с Кендией Янь в основном закупал соль именно в этой стране.

Ся Чжун и соль. Ся Чжун и денежные инвестиции. Ся Чжун с его потрепанной одеждой, протекающей крышей и большими доходами.

Неужели он делал это ради… денег?

У Хэсины подкосились ноги, и она опустилась на пол. Сидя среди разбросанных документов, она вдруг поняла, что держит что-то в руке. Она раскрыла вспотевшую ладонь и недоуменно посмотрела на влажный комочек бумаги размером с камешек. Это был список имен, который она нашла в зале Совета расследований. Хэсина сжимала его так сильно, что он стал частью ее существа. Этот суд всегда был частью ее существа. Он начался только потому, что она этого хотела.

Она никому не позволит его украсть.

Наконец Хэсина поднялась на ноги. Она не знала, сколько времени просидела так. Солнце клонилось к горизонту, и в комнате сгущался мрак – так же, как и в ее сердце. Она достала из стопки одно письмо, засунула его в рукав и пошла в сторону двора.

Девять

Благосостояние не должно определять судьбу.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о социальной иерархии

В каждом королевстве есть знатные люди. Но не в каждом королевстве эти люди правят, словно короли.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о социальной иерархии

Деревья гинкго сбросили все листья разом, и гладь прудов покрылась золотым ковром. Но вечер был очень теплый, совершенно не осенний. Хэсина шла по крытым галереям и думала, что такая же погода стояла две недели назад, в ту ночь, когда она ходила в квартал красных фонарей. Только в этот раз ей было нечего скрывать. Она была королевой и шла к своему министру. Хотел он того или нет, он был обязан ответить на ее вопросы.

Она дошла до Северного дворца, где когда-то жили любимые наложницы императоров. Дома министров стояли рядом с ним. Жилище Ся Чжуна было самым запущенным, но даже оно сохранило следы отталкивающей элегантности прошлого. На загнутых вверх навесах крыши виднелись драконы. С их крючковатых когтей, словно мандарины с ветки, свисали бумажные фонарики.

Хэсина повесила свой фонарь рядом с остальными и постучала в решетчатые двери. Они распахнулись почти мгновенно, и из них выбежала служанка. Хэсине пришлось сделать шаг назад, чтобы не столкнуться с ней.

Эта встреча выбила Хэсину из колеи. Неужели Ся Чжун пытался подкупить эту девушку так же, как он – или кто-то из его друзей в Совете – подкупил придворную даму супруги Фэй? Хэсина до сих пор с трудом представляла, какую именно роль в этом деле играл министр.

Но она видела «Постулаты» с зеленым срезом страниц. Она сопоставила почерки. Нашла мотив. И теперь, когда из внутренних покоев донесся голос Ся Чжуна – «Кто там?» – у нее во рту появился привкус, такой же противный, как чайные листья, которые всегда жевал министр.

– Ваша королева.

Министр выбежал из-за перегородки, засовывая руку в рукав залатанной рубашки.

– Мой дом – оскорбление для вашего взгляда, – сказал он, натягивая второй рукав. – Вам не стоит находиться в подобной грязи.

Переступив через порог, Хэсина подумала, что никакая грязь не вызовет в ней большего отвращения, чем сам Ся Чжун.

– Ваши покои меня не смутят.

Ся Чжун склонил спину в поклоне. Она не стала говорить, чтобы он выпрямился, и он, сгорбившись, повел ее мимо перегородки в свои внутренние покои. В бронзовом канделябре потрескивали дешевые свечи из овечьего жира. Они сильно дымили и неприятно пахли. Стол кан[31], на котором стопками лежали экземпляры «Постулатов», тоже выглядел дешево. Он был щербатым и поцарапанным, а лак потрескался и облез. Один лишь обоюдоострый меч, висевший на стене, представлял собой хоть какую-то ценность. На нем не было украшений, но качество стали бросалось в глаза.

Хэсина с горькой иронией подумала, что не удивится, если Ся Чжун окажется искусным фехтовальщиком.

Она опустилась на потрепанную подушку, лежащую перед столом.

– Я сделаю вам чай, – сказал министр, пятясь назад.

– Стойте.

Ся Чжун замер на месте.

– Идите сюда, – приказала она, и министр подошел. – Садитесь.

Министр опустился на колени у противоположного конца стола. Стопка «Постулатов» практически полностью заслоняла от Хэсины его лицо.

– Чему я обязан удовольствием видеть вас?

Вместо ответа Хэсина достала из рукава письмо и бросила его на стол.

– Что это? – спросил Ся Чжун голосом человека, который прочитал слишком много книг и не мог заставить себя даже взглянуть на еще один документ.

– Я думаю, вам прекрасно известно, что это.

– Я не понимаю.

– Тогда позвольте вам объяснить. Вы знаете, что соляные шахты Яня никогда не превзойдут кендийские – по крайней мере, пока между нашими странами ведется торговля. А в последнее время вы вложили немало денег в наши шахты в провинциях Инчуань и Таншуй. Складывается ощущение, будто вы предвидели, что торговля с Кендией приостановится из-за войны… войны, которую вы пытаетесь развязать, отправляя письма правителю Кендии.

Слова, вылетавшие из ее рта, были гладкими, словно косточки, которые обглодали стервятники. Голос Хэсины ни разу не дрогнул. Она была так зла, что ее нервы как будто занемели.

– Вы передаете информацию отрядам кендийцев, совершающим набеги на наши деревни, – спокойно продолжила она. – Это государственная измена.

Ся Чжун никак не отреагировал. Просто засунул ладони в широкие рукава рубашки.

– Параграф 2.3.2: «Подозрения отравляют сердце. Правительнице должно относиться к своим советникам как к друзьям и наставникам, а не как к соперникам».

Уголки губ Хэсины дрогнули и приподнялись в грустной улыбке. Подумать только, не так давно она пыталась ему подражать.

– Почитайте сами, если не верите.

Ся Чжун потянулся за письмом.

– Я вижу, вам понравился представитель, которого я для вас выбрал.

Хэсина опустила руку на стол и прижала к нему письмо.

Их взгляды скрестились. Письмо, словно мост, лежало между их ладонями. В рыбьих глазках министра сверкала хитрость. Раньше Хэсина принимала ее за фанатизм.

– Будем считать, что мы в расчете, – произнес Ся Чжун и изящно отнял руку от письма. – Вы забудете об этих письмах, а я позволю вам оставить себе заключенного.

– Я заслужила своего представителя.

– Заслужили? – Ся Чжун рассмеялся. Его смех напоминал кваканье лягушки. – Дорогая моя, – сказал он, подаваясь вперед. На стол упала тень. – Я дал его вам, чтобы вы не боялись направить дело в Совет расследований.

– Вы…

– Я поддержал вас перед вдовой короля, потому что знал, что вы станете расследовать смерть отца, если получите власть.

Он отодвинулся от стола, и Хэсине показалось, что это движение высосало из ее легких весь воздух. Лишившись дара речи, она с ужасом смотрела в лицо своего истинного врага.

– Не смотрите на меня так, – сказал Ся Чжун. От монаха не осталось и следа. Его манера речи изменилась. Даже из голоса министра исчезла хрипотца. – Без угрозы войны со стороны Кендии люди никогда не восприняли бы ваше расследование всерьез. Они подумали бы, что это просто каприз убитой горем дочери. Так что считайте, что мы помогаем друг другу в достижении целей. Если вы окажетесь мудрым правителем – мудрее, чем ваш отец, – вы будете работать со мной.

– Работать с вами, – повторила Хэсина. Эти слова прозвучали так, как будто были сказаны на иностранном языке.

– Да. Дайте мне мою войну и получите свой суд.

Подушка, на которой она сидела, была толщиной с палец, не больше. Но внезапно Хэсине показалось, что она тонет. Ее все глубже и глубже засасывало желание контролировать ситуацию – и стыд за то, что она всерьез обдумывает предложение Ся Чжуна.

– «Постулаты» запрещают войну, – проговорила она слабым голосом.

– «Постулаты»? – голос Ся Чжуна сочился презрением. Он как будто не видел, что прямо у него перед носом лежит гора всех возможных изданий этой книги. Как будто не осознавал, что должность Министра ритуалов существовала только потому, что существовали «Постулаты». Хэсина не соглашалась со всеми высказываниями Первого и Второго, особенно с теми, которые касались пророков. Но в то же время она была не согласна со словами, которые в следующий миг произнес Ся Чжун:

– «Постулаты» – всего лишь бумага.

В этот момент в жизни Хэсины закончилась целая эпоха. Никогда больше она не сможет посмеяться над пародиями Лилиан.

– Зачем вам такие деньги? – спросила она. Это была какая-то бессмыслица, а Хэсина устала от вопросов, на которые не могла получить ответов. Министрам платили достойную зарплату. Чтобы починить крышу или купить новую одежду, Ся Чжуну было не обязательно прибегать к таким мерам.

– Мы с вами не на допросе, дянься, – дружелюбно проговорил министр. – Я предлагаю вам сделку. Партнерство. Судебное слушание в обмен на войну. Решайте. Либо да, либо нет.

Нет. Она должна сказать «нет». Но она не могла заставить себя произнести это слово. Молчание затягивалось. Хэсина чувствовала, как у нее между лопатками стекает капелька пота.

Нужно провести черту. Но где? Ради этого суда она совершила измену. Она шантажировала Ся Чжуна ради этого суда. Каждый раз она проводила черту, только чтобы снова пересечь ее. Она не боялась, что придется чем-то пожертвовать. Она была готова идти на компромиссы.

Но тогда она станет человеком, к которому ее отец относился бы с презрением.

На ее спине выступил холодный пот. Она поднялась на ноги и перевела взгляд на лысую голову министра. Подождала, пока он посмотрит ей в глаза.

– Я не допущу, чтобы люди поверили в ложь, которая будет стоить тысяч невинных жизней. И вам не позволю обманывать народ. Помните об этом, если захотите подставить кого-нибудь еще.

Она оставила письмо на столе. Этот жест говорил сам за себя. Она могла себе это позволить – писем у нее было много.

Не произнеся ни слова, Ся Чжун поднес письмо к свече и поджег его.

– Как бы я хотела засунуть эту палку ему в задницу! – взревела Лилиан и вогнала рукоятку сачка в усыпанную камешками землю. Они сидели на берегу одного из шелковичных прудов. Их окружали ивы, склоняющие ветви к водам, на которых качались шелковые нити. Это было самое тихое место во всех императорских садах.

– Или сварить его в котле с красителями. Мы с девочками подумали, что этой зимой стоит ввести моду на оттенки розового и серого. Как думаете, монаху пойдет лиловый с розоватым отливом?

Цайянь вздохнул, и Лилиан переключилась на него:

– Что? Тебе тоже что-то в задницу засунули?

Оставив слова Лилиан без внимания, Цайянь повернулся к Хэсине.

– Вы храните письма в надежном месте?

– Да. – Она положила их под половицы рабочего кабинета. Это было единственное место, куда не заглядывали ее старательные горничные.

– Хорошо. Не нужно их использовать.

– Еще как нужно! – зарычала Лилиан и закинула сачок в пруд. Яньские шелкопряды плели свои коконы не на шелковичных деревьях, а на листьях водяных лилий, что значительно упрощало процесс сбора коконов: было достаточно сачком захватить из воды сырой шелк. Но сегодня, глядя на Лилиан, можно было подумать, что она с гарпуном охотится на тигровую акулу.

– Все это время мы недооценивали Ся Чжуна, – проговорил Цайянь.

– Он самое ничтожное ничтожество на свете, – ответила ему Лилиан. Она рывком вытянула сачок из воды. На нем остались клочки шелка, свисающие с сетки, словно белые волосы. Капли полетели Хэсине в лицо. – Он наследник слизняка.

Цайянь поднес ко рту руку, сжатую в кулак, и стал мерить берег шагами.

– Никто не знает, как он отреагирует, если вы загоните его в угол.

– Именно поэтому, – проскрипела зубами Лилиан, снимая с сетки шелк и бросая его в корзину, – мы должны отреагировать первыми.

– Миледи, вам нужно действовать осторожно.

– К черту осторожность! На-На…

– Прекратите! – Близнецы застыли. Хэсина сжала ладонями виски, в которых пульсировала боль. – Просто… прекратите.

Наступила тишина. Между Цайянем и Лилиан шел безмолвный разговор. Через несколько секунд решение было принято. Цайянь поклонился и сказал:

– До встречи за ужином, миледи.

Когда Цайянь ушел, Лилиан подтянула юбки повыше. Потом присела на корточки, подняла с земли одинокого шелкопряда и помогла ему вернуться в воду.

– Прости, На-На.

– Все в порядке. – Хэсина хотела найти решение, но советы близнецов ей не нравились. Она присела рядом с Лилиан.

– Я сомневаюсь, что Ся Чжун откажется от своих планов. Он только сильнее сблизится с Советом расследований. Оправдать следующего подозреваемого будет не так просто.

– Я бы на твоем месте не была столь уверена, – возразила Лилиан. – Акира производит впечатление очень способного молодого человека.

«А я? Что делать мне?»

Это был глупый вопрос. Теперь она стала королевой. Она обладала властью. Это означало, что ей больше не нужно заносить нож своей рукой. Она могла приказать кому-нибудь занести нож от ее имени.

Лилиан со стоном поднялась на ноги.

– Правитель Кендии так и не ответил?

Видимо, обладая властью, помимо всего прочего, можно было позволить себе игнорировать письма от королев.

– Нет, – пробормотала Хэсина, поднимаясь вслед за сестрой.

– Тебе стоит отправить туда своих лучших воинов, чтобы они заставили его ответить при помощи мечей.

– Странно, как это я не додумалась до этого раньше.

– Все потому, что ты сделала своим советником этого дуралея, а не меня. Если бы я служила при твоем дворе, все королевства трепетали бы от страха перед нами.

– Ты же ненавидишь королевский двор.

Лилиан подняла палец.

– Зато я люблю мускулистых воинов. А еще запугивать людей.

Хэсина фыркнула. Лилиан захихикала. Еще мгновение – и они обе расхохотались. У Хэсины даже заболели щеки, как будто за последние дни у нее успели атрофироваться мышцы, отвечавшие за смех. Когда ей показалось, что она наконец что-то поймала, позади них зашуршали камешки: к ним кто-то приближался. Хэсина попыталась придать лицу некое подобие королевской торжественности, прежде чем обернуться.

– Вот это да, принц Жоу собственной персоной! – воскликнула Лилиан, усиленно хлопая ресницами. Жоу покраснел, а потом начал заикаться и кланяться, хотя Лилиан была по статусу не выше него. Хэсина поморщилась.

– С-сестра, можно вас на секундочку?

– Увидимся за ужином, – сказала Лилиан и ушла так быстро, что Хэсина не успела предложить ей пожизненный запас засахаренных ягод боярышника, только бы она осталась.

Ей же хуже. Но пока хуже было все-таки Хэсине. Они с Жоу стояли в неловком молчании.

Наконец Хэсина предложила ему пройтись до пруда с карпами. Жоу с радостью согласился. Они присели на каменные плиты, вокруг которых струились водопады. Жоу полез куда-то в складки своего голубого ханьфу и, к удивлению Хэсины, достал оттуда горсть семян лотоса. Сначала Ся Чжун. Теперь Жоу. Неужели она одна не прятала в одежде еду?

Хорошо, что на этот раз еда предназначалась для рыбок. Когда Жоу рассыпал семена по воде, карпы бросились прочь, но потом стали медленно подплывать обратно. Пока они подбирали угощение, Жоу откашлялся.

– Спасибо вам.

Два слова. Всего два слова, и Хэсина оказалась в безвыходной ситуации. Что бы она ни ответила, этого было недостаточно. В двух словах Жоу выразил столько эмоций, сколько Хэсина не смогла бы передать и с помощью тысячи.

Так что она даже не стала пытаться.

– Не благодари меня. – Ей было легче говорить со сводным братом так, будто он являлся послом соседнего королевства.

Будь вежливой и доброжелательной.

– Он был моим отцом.

Будь честной.

– Мой долг – проследить, чтобы из-за его смерти не пострадали невинные люди.

Будь твердой.

Жоу высыпал в пруд еще одну горсть семян.

– Это и мой долг тоже.

– Я не говорила, что это не так.

Эти слова прозвучали резче, чем она хотела, и Жоу опустил взгляд.

– Я знаю, что говорят во дворце про нас с мамой. Но это не меняет того факта, что король был и моим отцом. А значит, вы моя сестра и я должен был вам помочь.

Хэсина шумно выдохнула, сдерживая смех.

– Я… я сказал что-то не то?

Ты постоянно говоришь что-то не то. Доброта Жоу каждый раз напоминала ей о предательстве отца, а ей совершенно не хотелось об этом думать.

Хэсина не ответила и вместо этого протянула ему раскрытую ладонь. Жоу насыпал на нее семян, и они ковром укрыли ее, спрятав линии. Потом он сжал пальцы и бросил оставшиеся семена в воду. Через мгновение Хэсина последовала его примеру, и вместе они ждали, пока подплывут карпы. Когда семена закончились и у них больше не осталось повода сидеть возле пруда, Хэсине было почти что жаль.

Они повернулись друг к другу лицом, и тишина снова сковала пространство между ними. Листья ивы уже начали темнеть, и на голову Жоу упала сережка. Хэсина инстинктивно потянулась, чтобы стряхнуть ее, и вдруг вспомнила непослушный вихор на лбу Санцзиня. Ее рука опустилась.

– Вы любите хурму? – выпалил Жоу.

– Д-да.

– Может быть… вы как-нибудь зайдете к нам? Хурма как раз созрела, и… Я-то ее не люблю, а вот мама очень любит, и она говорит, что сейчас – самый сезон. И… мама хочет с вами встретиться. Уже давно.

Хэсине хотелось бы знать, насколько давно. Она от всей души надеялась, что не с той поры, когда она шпионила за супругой Фэй, прячась в кустах. Иначе она ни за что не пойдет, а не то сгорит от стыда.

– Спасибо за приглашение, я буду иметь его в виду. Пожалуйста, передай матери мои наилучшие пожелания. И… – Хэсина опустила взгляд на мшистый камень, лежавший у ее ног, постаралась успокоиться, а потом посмотрела Жоу в глаза. – И еще передай ей мои извинения.

В ответ Жоу робко улыбнулся.

Хэсина провожала его взглядом, наблюдая, как в лучах заходящего солнца его ханьфу меняет цвет с бледно-голубого на нежно-кремовый, и вдруг ощутила прилив решимости. Она пока еще не могла заставить себя называть Жоу братом, но это не имело значения. Она защитит его. Она защитит супругу Фэй. Она защитит всех невинных людей, которых мог затронуть этот суд. Для этого она выяснит правду о смерти отца сама.

Десять

Знание есть правда.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о простых людях

Дай знатному человеку книгу, и он превратит ее в оружие, которым сможет пользоваться лишь он сам.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о простых людях

Флакончик с благовониями.

Книга.

Бронзовый кубок.

Сложенный костюм посыльного.

Хэсина взглянула на вещи отца, и у нее защемило сердце. Раз она искала следы яда, было бы логично начать с кубка – если бы она только знала, что именно ей делать. Она словно качалась на волнах в неизведанном море, и перед ней открывались тысячи возможных направлений.

Только сейчас она поняла, что ее ожидало, начни она собственное расследование. Она будет сражаться против суда. Она будет сражаться против тех, кто хочет начать войну. Она будет сражаться против убийцы короля.

Она вспомнила слова Акиры. Действительно было интересно посмотреть, чем все это закончится.

Встряхнув головой, она закрыла ларец и вдруг схватилась за крышку: у нее появилась мысль, и эта мысль заполняла ее сознание, разливаясь, как чернильное пятно.

Акира.

Он так умело снял обвинение с супруги Фэй, что она почти забыла, кем он являлся. Он был заключенным. Заключенным с прутом, которому было предначертано помочь ей выяснить правду.

Хэсина поднялась на ноги и, ощущая головокружение, пошла в ту часть дворца, где жили слуги. На время судебного слушания представителям полагалось оставаться там.

Акира сидел на полу своей бедно обставленной комнаты, игнорируя стул. Рядом с ним лежала стопка медицинских томов, но не они занимали его внимание. Он сосредоточенно обтачивал резаком прут. Хэсина не заметила, чтобы его деятельность приносила какие-то плоды, – если не считать опилок, которыми было усеяно все вокруг. Хэсина откашлялась, и движения Акиры замедлились.

– Я… я хотела кое-что тебе показать. – Она не собиралась заикаться перед Акирой, но рядом с ним все постоянно шло не по плану. Как Хэсине полагалось говорить со своим представителем? Как с равным? Как с простым горожанином? Как со слугой? Как с другом?

Нужно было учиться отдавать ему приказы. Вроде бы обычно королевы поступали именно так.

– Пойдем, – со вздохом проговорила она. – Ты переезжаешь в другую комнату. Собирай вещи.

Акира взял свой прут и пошел по коридору вслед за Хэсиной. Они миновали две двери и остановились перед третьей. Хэсина отперла ее и пригласила Акиру зайти. Он остался стоять на пороге.

Эту комнату недавно освободила старшая горничная. Ходили слухи, что ее поймали с поличным, когда она была со своим женихом – дворцовым слугам запрещалось заводить семьи. Обычно Хэсина узнавала о придворных сплетнях с опозданием на два месяца, но эта горничная была особенной.

Точнее, ее комната была особенной. В глаза сразу же бросались декоративные детали. Столик украшали изящно вырезанные цветущие ветви, а диван – клубящиеся облака. На лакированной спинке кровати были высечены изображения обезьянок, сжимающих в лапках персики.

Акира наконец переступил через порог.

– Это немного… чересчур, – произнес он, принюхиваясь.

Хэсина тоже так думала. Но она привела его сюда не ради роскоши. Она решительно направилась к дальней стене.

– Ты еще не видел самого главного.

Она приподняла парчовый гобелен и стукнула кулаком по панели из сандалового дерева, которая за ним скрывалась. Панель отошла назад, открывая проход в один из тайных коридоров, соединявших внешнюю часть дворца с внутренними покоями.

Так вышло, что он вел прямо в ее комнаты.

Хэсина с Акирой молча смотрели на позолоченные стены коридора. Он был построен в былую эпоху. Вероятно, когда-то им пользовались императрицы: негодуя из-за растущих гаремов своих мужей, они находили себе любовников среди слуг.

У Хэсины вспыхнули щеки. Кем бы ни приходился ей Акира, он точно не был ее любовником. Скорее его стоило назвать незнакомцем – она ведь практически ничего о нем не знала. Ей было известно лишь одно.

– Я собираюсь выяснить, кто убил отца. – Она повернулась к Акире лицом. – И мне понадобится твоя помощь.

Он почесал голову.

– Я думал, что уже помогаю вам.

И да, и нет. Хэсина ожидала, что расследование будет честным, а суд – справедливым. Вместо этого им приходилось бороться с обманом. Благодаря своей победе они спасли невинного человека, но ни на шаг не приблизились к тому, чтобы выяснить правду.

Акира опустился на пол рядом с кроватью и продолжил обтачивать свой прут.

– Вот и началось.

– Что?

– Ваше прощание с идеализмом.

Она негодующе втянула в легкие воздух.

– Тебе действительно просто-напросто хочется насладиться зрелищем?

Нож Акиры замер.

Рука с прутом опустилась.

Хэсина ждала. Наконец он поднял на нее взгляд. Она заглянула в его серые глаза и смотрела в них, пока ей не начало казаться, что она вот-вот заблудится.

Она отвела взгляд первой. Чего она хотела? Все люди были одинаковыми. Все только и делали, что ждали, пока она оступится. Но она не могла себе это позволить, особенно сейчас, когда ее суд грозил превратиться в расправу над невиновными.

– Это, – она дернула подбородком в сторону коридора, – для того, чтобы нам легче было встречаться. Коридор ведет в мой личный кабинет. Я принесу тебе все улики, которые у меня есть. Ты, в свою очередь, можешь приходить ко мне, когда захочешь. Конечно, если… – Она не смотрела на него. Не хотела мучиться, видя, как он обдумывает решение. – Конечно, если ты согласен.

Все. Она сделала это. Попросила о помощи с достоинством.

Последовала тишина. Хэсина подумала, что, возможно, ей все-таки стоило упасть на колени и молить его, чтобы он согласился.

– Хорошо. – Его голос прозвучал тихо. Почти мягко. – Я помогу вам. Только у меня будет одна просьба.

– Какая? – В ее голосе звенела надежда.

– Я хотел бы избежать казни, если правда в конце концов уничтожит вас.

Он снова стал самим собой. Человеком, который видел все ужасы этого мира и решил, что ничего особенно ужасного в них нет. Но что бы Акира ни совершил в прошлом – ограбления или преступления похуже, – она закроет на это глаза. Ей не нужно было ничего, кроме одного-единственного да.

– Спасибо. – Она не знала, что к этому можно было добавить. – В общем, чувствуй себя как дома. Если тебе что-то понадобится, скажи мне – то есть слугам.

Он ничего не ответил.

Чудесно. Возможно, он раздумывал, не сошла ли она с ума. Хэсина призвала на помощь всю свою смелость и наконец взглянула на Акиру.

Он сидел, уронив голову на грудь. Шнурок, которым были завязаны его волосы, распустился, и растрепанные каштановые пряди упали ему на лоб.

– Акира?

Он дышал медленно и ровно.

Она не спугнула его. Она утомила его настолько, что он уснул.

Она сняла с кровати одеяло, набитое пухом и шелком, и опустилась на колени рядом с Акирой. Даже во сне он сжимал в руках прут. Хэсина невольно улыбнулась и накинула одеяло ему на плечи.

В этот момент кое-что бросилось ей в глаза. Воротник Акиры распахнулся и обнажил темный изогнутый коготь на его плече.

Нет, не коготь. Это была татуировка – тонкий листик, верхушка которого касалась ключицы Акиры. Остальная часть рисунка уходила через плечо к спине, и рассмотреть ее не получалось.

Хэсина подавила любопытство – меньше всего на свете ей хотелось раздевать своего представителя – и поправила одеяло.

– Привет.

Девушка обернулась так быстро, что едва не сбила свечу и не подожгла стол. Но это был всего-навсего Акира, который стоял в проходе, открывшемся в стене. Он вылез и задвинул панель, а Хэсина со вздохом откинулась на спинку стула.

– Пожалуйста, в следующий раз не забудь постучаться.

– Я стучал.

Значит, она не услышала стука. Возможно, его заглушил гул, стоявший в ее голове, – Хэсину мучила мигрень. Жизнь королевы оказалась утомительной и вредной для осанки; после того как она вышла из комнаты Акиры накануне вечером, она села за бумаги и корпела над ними до сих пор. По этой причине она не успела отнести ему сундук с уликами.

Он наклонил голову набок.

– Так ты одна из этих, да?

– О чем ты?

– Ты из тех королев, которых можно убить среди бела дня.

Она не успела возмутиться, потому что он подошел ближе, вторгаясь в личное пространство, которое Хэсина предпочитала отстаивать, находясь рядом с чужими людьми. Она тут же бросилась раскладывать бумаги на столе, но Акира прошел мимо и остановился у книжного шкафа.

– Можешь брать, что захочешь, – сказала она, пока он рассматривал корешки.

Не стоило этого предлагать. Он мог выбрать что угодно, но в итоге вытащил книгу под названием «Убийцы сквозь века».

– Да, этой книги, пожалуй, не должно быть на моей полке.

Акира пролистал книгу с непроницаемым видом.

– Интересно.

– Что интересно?

Ничего не ответив – эта привычка приводила Хэсину в ярость, – он поставил книгу обратно на полку и уселся на пол.

– С чего вы хотите начать?

После непродолжительной битвы с ящиком стола Хэсине удалось достать ларец, в котором лежали вещи отца. Она выложила их перед Акирой. Флакончик с благовониями. Бронзовый кубок на трех ножках. «Постулаты» – она открыла книгу так, как оставил ее отец. Разложила одежды, которые на нем были: темно-синий ханьфу посыльного, парчовый пояс, за который был заткнут нож, и шнурок с медальоном посередине.

Наконец она достала мешочек и нерешительно вынула из него крошечный стеклянный пузырек. Она напрасно потратила половину его содержимого, чтобы представить улику в Совет расследований. От золотистого облачка мало что осталось. Сглотнув комок, она протянула его Акире.

Он поднес пузырек к свету.

– Не возражаете, если я это поизучаю?

Ей хотелось защитить пузырек, спрятать его подальше. Но она должна была доверять Акире, поэтому вместо этого она сказала:

– Делай то, что считаешь нужным.

Потом она потянулась за бронзовым кубком.

– Вот. Это может быть связано…

– Подождите. Откуда взялись эти вещи?

Хэсина медленно опустила руку.

– Из его кабинета. Там его видели в последний раз.

– Кто-нибудь еще заходил к нему в тот день?

– Нет. По крайней мере, так говорят служанки.

– А стражи?

– Они не знают. – Хэсина накрутила на указательный палец кисточку, украшавшую ее пояс, и туго ее затянула. – Отец не любил держать охранников во внутренних покоях дворца. Но я ходила на кухню после того, как…

Нашла его тело.

Хэсина начала мысленно считать до десяти.

Когда она дошла до семи, ей перестало казаться, что она задыхается. Когда дошла до девяти, слезы уже не затуманивали ее глаза. Но во всей вселенной не существовало такого числа, дойдя до которого она смогла бы залатать брешь в своем сердце.

– Он любит – любил – хорошо позавтракать. Но все повара и служанки говорят, что тем утром он ничего не ел.

Акира взял кубок и провел пальцем по его краю.

– Здесь какой-то налет.

– Иногда отец хранит – хранил – в своем кабинете запасы хурмы. Ему нравится самому выжимать из нее сок.

Вдруг Хэсина застыла на месте. Когда его могли отравить, если в тот день никто не приносил ему ни еды, ни питья?

– Некоторые яды действуют лишь через несколько дней, – сказал Акира. – А еще кубок мог быть обработан заранее.

Это было вероятно. Виток за витком, Хэсина раскручивала кисточку, сжимавшую ей палец.

Акира подтянул к себе «Постулаты» и вместе с Хэсиной стал изучать разворот, на котором была открыта книга. Там приводилась биография Первого. В юности он был обычным уличным актером, а потом совершил какое-то преступление против императора, и его приговорили к казни. Прочие эпизоды его жизни – побег с десятью другими заключенными и приход к власти – описывались столь же туманно.

Хэсина этому не удивлялась. Она считала, что легенды сравнимы с лентами, которыми люди по собственной воле завязывают себе глаза, когда речь заходит о героях. Первый был отличным тому примером: большая часть отрывка, который они прочитали, повествовала о его доброте и стремлении к справедливости. Этот честный, справедливый человек убил десятки тысяч пророков, но на этих числах никто не заострял внимания.

Если у Акиры и было свое мнение о Первом или каком-нибудь другом из Одиннадцати героев, он оставил его при себе.

Он поднялся на ноги и поднес страницы книги к пламени свечи, стоящей на столе.

– Что мы пытаемся найти? – рискнула спросить Хэсина. Она чувствовала себя так, будто снова училась у Санцзиня бою на мечах, постоянно отставая от него на один шаг.

– Метку убийцы. – Акира поднес книгу к лицу. На мгновение Хэсине стало не по себе: ей показалось, что он хочет лизнуть страницу. Но в итоге он всего лишь понюхал разворот.

– Но зачем убийце оставлять метку? – Она боялась, что задает глупые вопросы, не понимая чего-то очевидного. – Разве она его не выдаст?

– Люди считают, что яд – самый легкий способ убить человека и не попасться. – Акира отложил книгу и стал разглядывать остальные вещи. – На самом деле подстроить аварию, например, не намного сложнее. Отравитель, который не избавляется от тела жертвы, хочет что-то сообщить миру.

Хэсина не успела задать еще один вопрос: Акира вручил ей шнурок с медальоном и стал сосредоточенно изучать ханьфу посыльного.

Она стала рассматривать иероглиф, вырезанный на круглой нефритовой пластинке. Долголетие. Обычная безделушка. В плетеном шнурке тоже не было ничего особенного.

Треск шелка оборвал ее мысли. Она перевела взгляд на Акиру и поморщилась: он заканчивал раздирать костюм по шву. Тем не менее она помогла ему расправить на полу получившиеся куски ткани. На внутренней стороне не оказалось ничего необычного.

Она откинулась назад и посмотрела на свои «улики». На самом деле они представляли собой лишь груду безделушек. Что она могла узнать благодаря украшению или, скажем, ножу, который отец каждый день носил на поясе? От разочарования у нее закружилась голова, но все-таки она потянулась за флакончиком с благовониями – последней вещью, которая у них осталась.

С одной стороны на алебастровом пузырьке была нарисована крошечная гора, с другой – журавль. Хэсина ногтем подцепила нефритовую пробку.

– Осторожно. – Акира взял флакончик, понюхал его и отдал обратно. – Обычные благовония.

Хэсина поднесла к носу отверстие величиной с соевый боб. В ее горло тут же ударил запах, который она мгновенно узнала бы где угодно.

Она медленно опустила флакончик. Когда она заговорила, ее голос звучал хрипло:

– Это принадлежит моей матери.

Когда она ребенком стояла на коленях в покоях королевы, там дымились точно такие же можжевеловые благовония – одна палочка за другой. Почему этот флакончик оказался на столе отца? Акира молчал, и Хэсине становилось все тревожнее.

– У кого-нибудь была причина убивать вашего отца? – наконец спросил он.

Еще неделю назад она не смогла бы ответить на этот вопрос. Тогда рана на ее сердце была слишком свежа, и в нем не могло зародиться подозрение, что кто-то желал королю зла. Но теперь эта рана затянулась корочкой, и Хэсина проговорила, доставая слова из-под ее засохших краев:

– Да. У Ся Чжуна.

Она подошла к столу и вернулась с чистым свитком и кисточкой, которую успела обмакнуть в чернила.

– Он хочет развязать войну между Янем и Кендией. Отец никогда не допустил бы этого.

Она начала выводить на бумаге иероглифы, обозначающие имя министра. Ее рука дрожала, и она поставила кляксы на трех черточках из десяти. Правда, лучшего Ся Чжун и не заслуживал.

Когда она закончила, Акира взял кисточку из ее руки.

– А как насчет тех, кто близко общался с королем? Скажем, ваша сестра. Кажется, ее имя – Лилиан?

Хэсина метнула на него яростный взгляд.

Акира провел рукой по шее.

– У нас с вами договор.

– Я не горю желанием никого казнить, – пробормотала она.

Тем не менее она беспокойно прикусывала щеку, пока Акира быстрыми, острыми росчерками вносил в список имена близнецов. Рядом с именем министра они смотрелись как-то неправильно.

– А вдова короля?

– Мать не могла этого сделать, – с жаром произнесла Хэсина. Не важно, что из-за душевного расстройства королева говорила ужасные вещи. Не важно, что флакончик с благовониями принадлежал ей. Отец любил мать. Он бы хотел, чтобы Хэсина встала на ее защиту. – Она проводит в горах много месяцев подряд. Она и сейчас там.

Акира поднялся на ноги.

– Тогда она не станет возражать, если мы обыщем ее комнаты.

– Нам…

Нельзя.

Но он уже ждал ее у двери.

«Мы просто посмотрим», – убеждала себя Хэсина, неохотно присоединяясь к нему.

Они решили, что будет лучше воспользоваться тайным проходом и выйти из комнаты Акиры. И все-таки слуги, которых они встретили, глазели на нее: королева была в покоях своего представителя – к тому же без придворной дамы! У нее загорелись щеки. Однако Хэсина привыкла не обращать внимания на пристальные взгляды, поэтому она просто опустила глаза и сосредоточилась на том, чтобы добраться до покоев матери. Чем быстрее они покончат с этим, тем лучше.

Но, когда они оказались у дверей, украшенных опалами, она нерешительно застыла на месте. Акира быстрым шагом прошел на середину гостиной, и Хэсина стала осторожно пробираться за ним между столами и стульями в форме тыквы. Занавески были задернуты. Редкие лучи, проникавшие сквозь щели, наполняли комнату тусклым ржаво-красным светом, и она напоминала сердце спящего чудовища, которое может проснуться в любой миг.

Тук. Тук. Тук.

Услышав этот звук, Хэсина подпрыгнула. Но это был всего лишь Акира – он постукивал прутом по полу, направляясь к спальным покоям. Наконец он нырнул под парчовые шторы.

Поколебавшись пару мгновений, она последовала за ним.

– Нам нельзя здесь быть, – прошептала она. Акира провел прутом под туалетным столиком, затем начал выдвигать ящички. Хэсине казалось, что воздух вибрирует, бьется вместе с ее сердцем. Она могла поклясться, что чувствует запах можжевельника, хотя ни одна курильня с благовониями не была зажжена.

– Проверьте кровать, – отозвался Акира.

– Я?

Он ничего не ответил. Он был занят пузырьками: одни он переворачивал, другие опускал в карман.

Она приподняла деревянную подушку[32]. Заглянула под вышитое покрывало. Все было в порядке.

Она почувствовала облегчение – но лишь на несколько секунд. Акира уже шагал в сторону ванной комнаты. Хэсина из чувства долга последовала за ним. Когда она увидела ванну из розового дерева в углу на подставках, напоминавших куриные лапы, у нее закружилась голова.

– Ты ничего не найдешь, – попыталась она еще раз. Ее голос прозвучал так же глухо, как удар прута по дереву: Акира обстукивал ванну.

– А вот вы можете найти. – Он осмотрел встроенные в стену полки, на которых стояли мази и растирки. – Вы ее дочь. Подумайте, где она может хранить что-нибудь важное…

Хэсина смотрела на ванну, и голос Акиры постепенно исчезал из ее сознания. Перед ее глазами возникло воспоминание, настолько яркое, как будто с тех прошло всего несколько дней.

Это произошло после того, как она несколько часов подряд простояла на коленях в гостиной матери. По поверхности воды, словно маленькие лодочки, плавали лепестки. Облачка горячего пара поднимались в воздух, окутывая обнаженные плечи матери, которая лежала в ванне с закрытыми глазами. Хэсина заглянула всего на секундочку. Она просто хотела спросить, можно ли ей уйти. Она не должна была увидеть, как шрам на шее матери превращается в открытую рану, из которой вдруг начинает хлестать кровь.

Хэсина сделала шаг назад.

И поскользнулась.

Глаза ее матери распахнулись.

Вдруг Хэсина почувствовала, как ее спину пронзает боль, и вернулась в настоящее. Оказалось, что она, не отдавая себе отчета, пятилась назад и, в конце концов, врезалась в алтарь. Она потерла ушибленное место, не сомневаясь, что на нем появится огромный синяк. А потом подняла глаза на каменную колонну, украшенную резными изображениями бессмертных богов, которыми мечтали стать былые императоры.

Придворная врачевательница перепробовала все возможные способы, чтобы вылечить королеву. Были среди них и духовные практики. Они не помогли, но алтарь остался в покоях матери – к неудовольствию служанок. За алтарями сложно ухаживать. Их нужно чистить особым образом. Размещать особым образом…

А значит, алтарь был идеальным местом для тайника.

Боль тут же прошла, и спину Хэсины прошиб холодный пот. Дрожащей рукой она потянулась к алтарю и – да простят ее боги – повернула колонну.

За ней обнаружилась небольшая выемка, в который стоял бронзовый ларец, запертый на серебряный висячий замок в форме полумесяца. Хэсина изумленно смотрела на него. Ей удалось что-то найти. Эта мысль наполнила ее сердце смесью ликования и ужаса. Она еще не успела прийти в себя, когда подошел Акира и достал ларец.

– Свадебный замок, – пояснил он, проводя пальцем по механизму. – Такими обмениваются молодожены во время брачной церемонии. Чтобы его открыть, нужно знать комбинацию из трех цифр. Обычно в качестве кода выставляют год рождения супруга или супруги.

Акира выжидательно посмотрел на Хэсину.

– 265. – Двести шестьдесят пятый год после падения Былой династии.

Он выставил эти цифры на механизме. Замок не открылся. Взгляд Акиры снова метнулся к ее лицу. Она задумчиво потрогала языком ранку на внутренней стороне щеки.

– Попробуй 906. – Таким был бы год рождения отца, если бы Одиннадцать героев не ввели новую систему летоисчисления.

Он набрал эти цифры. Замок по-прежнему оставался плотно закрытым.

Акира опять взглянул на нее, но на этот раз в его глазах читался скептицизм.

– Я знаю год рождения отца! – обиженно воскликнула Хэсина.

Его серые глаза с ней не согласились.

Все, довольно. Хэсина выхватила ларец из рук Акиры. Их пальцы соприкоснулись, и с его лица исчезло холодное, сосредоточенное выражение. Он посмотрел на нее из-под челки. Посмотрел на нее по-настоящему, как будто в первый раз увидел ее бледное, покрытое каплями пота лицо.

– Я знаю год рождения отца, – тихо повторила она, и Акира кивнул. Но для этого было уже слишком поздно. У Хэсины защипало глаза, и она опустила взгляд на крышку ларца, покрытую узорами зеленоватого налета. В том, что они не могли продвинуться в поисках правды, был виноват не Совет расследований, а она сама. Хотя она знала отца так же хорошо, как саму себя, о матери ей не было известно абсолютно ничего. Она понятия не имела, какой код могла поставить королева вместо года рождения мужа.

– Я выясню правильные цифры, – проговорила она, когда Акира поднял с пола прут. – Я обещаю. Только дай мне немного времени.

Он направился к двери, но у порога остановился.

– Вы уверены, что хотите продолжить расследование?

– Да!

Акира задумчиво покачал прут в руке, словно взвешивая слова, которые собирался произнести.

– Иногда я забываюсь, – наконец проговорил он. – Слишком сосредотачиваюсь на деле. Упускаю из вида, что чувства имеют значение. Меня так воспитали, и я до сих пор с этим борюсь.

Хэсина собралась с духом и подошла к нему. Потом призвала на помощь всю свою храбрость и положила руку ему на спину. Стоило ей дотронуться до его острой лопатки, он тут же напрягся. Хэсина сглотнула комок, внезапно ощутив под кожей свои собственные кости.

– Иногда… – У нее перехватило дыхание, и она попробовала начать еще раз. – Иногда мне бывает страшно, что я узнаю тайны, которые мне не полагается знать. – Или которые она не достойна знать – как в случае с матерью. – Но я хочу стать смелее. Сильнее. Я хочу быть достойной правды. И я бы хотела… очень хотела, чтобы ты мне помог.

Пожалуйста.

Мгновения казались ей вечностью. Наконец Акира кивнул, а потом сделал шаг вперед. Рука Хэсины, лежавшая на его спине, упала, но ее сердце не оборвалось. Это не было концом их сотрудничества. Это было только началом.

Хэсина прерывисто вздохнула, ощущая прилив благодарности.

– Извини насчет кода. Я знаю, у нас мало времени. – Они должны были провести свое расследование до нового слушания. Должны были найти собственных подозреваемых, чтобы спасти невинных людей.

– Есть и другие способы продвинуться вперед, – ответил Акира, когда они вышли из покоев вдовы короля.

– Например?

– Не знаю. – Он провел рукой по волосам. – Просто хотел вас подбодрить.

Это ему не удалось.

Когда они попрощались, Хэсина погрузилась в раздумья. Она составила список тех, кого могли подставить на следующем слушании. В нем было тридцать имен, но после супруги Фэй жертвой мог оказаться любой человек, хоть как-то связанный с Кендией. Если бы только она знала, кого выберут на этот раз. Она не могла предположить, какие действия предпримут Ся Чжун и председатель Совета, но…

Она замерла между двумя шелковыми панелями, на которых были вышиты пророки, привязанные к столбам и объятые пламенем.

…она знала ту, которая могла ей это поведать.

Одиннадцать

Они управляли людьми при помощи страха.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о былых императорах

При помощи страха и пророков.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о былых императорах

Когда у нее появились секреты от Цайяня?

Внезапно она поняла: с тех пор, как он стал ее первым советником.

Хэсина ушла, даже не постучав в его дверь. Она преодолела множество коридоров только для того, чтобы в последний момент передумать. Она не станет рассказывать ему о своих планах увидеть Серебряную еще раз. Его безопасность сейчас была важна как никогда. Санцзинь находился на другом конце королевства. Если она внезапно умрет, трон временно перейдет к Цайяню.

Конечно, Цайянь сказал бы, что ее безопасность важнее. Он бы переубедил ее. Именно поэтому Хэсина не хотела давать ему такую возможность.

В одиночестве она приготовила мешочек с золотом, изучила карту города, а потом отправилась в тронный зал, чтобы еще раз просмотреть документы. Она ждала, пока наступит ночь, но время тянулось нестерпимо долго. Когда стены окрасил сумеречный свет, в зал зашел старший паж, чтобы представить ей отчет о новостях, полученных за день со всех концов королевства.

– Ответил ли правитель Кендии? – спросила Хэсина, когда паж замолчал.

– Нет, дянься.

Предложение Лилиан решить этот вопрос с помощью силы никогда не казалось Хэсине таким привлекательным. Но ей придется писать письма, пока у нее не отнимется рука. Такова была мощь королевской дипломатии.

– Но есть новости с приграничных территорий, – продолжил паж, когда Хэсина уже склонилась над документом, который лежал перед ней.

– Какие?

– Исчезла еще одна деревня.

Кисточка скользнула по бумаге, оставив черный след.

На мгновение Хэсина потеряла способность думать и говорить. Она просто глядела на кляксу невидящим взглядом. Внезапно ее накрыло раздражение – она провозилась с этим документом целый час! – и она ухватилась за эту понятную эмоцию, пока вокруг нее разрушалась вселенная.

Еще одна.

Еще одна деревня.

– Где? – прошептала она, как будто масштаб трагедии зависел от громкости ее голоса.

– В двадцати ли к югу от северного водораздела и в пятидесяти ли к западу от Инчуаня. Жители занимались выращиванием проса. Их было около шестидесяти.

Было.

Кисточка безжизненно повисла в ее руке. Чернила капали на документ и оставляли на нем брызги, напоминающие пятна крови.

– Что с людьми? С домашним скотом?

Паж безмолвно покачал головой.

У Хэсины потемнело перед глазами.

– Что с моим братом?

– По нашим последним данным, генерал по-прежнему сражается с небольшими отрядами кендийцев на южных границах.

Значит, он был в безопасности. Пока он сражался, он был в безопасности.

Хэсина попыталась унять панику. Она лишь сыграет Ся Чжуну на руку, если потеряет само- обладание.

– Кто знает об этих новостях?

– Мы перехватили почтового голубя, как только он прилетел. Об этом никому не известно.

Пока что. Хэсина сомневалась, что это продлится долго. Они двигались по идеальной для Ся Чжуна траектории – с каждым днем появлялись все новые причины относиться к кендийцам с подозрением. Вряд ли можно было рассчитывать на то, что люди не заметят исчезновение двух деревень.

Она смяла испорченный листок и поднесла его к огню. Пока рисовая бумага съеживалась и чернела, Хэсина делала один глубокий вздох за другим.

– Пусть ваши лучшие люди следят за Ся Чжуном.

– За Ся Чжуном? Вы имеете в виду Министра ритуалов?

По крайней мере, не она одна его недооценивала.

– Да, именно за ним. Я хочу знать обо всех его разговорах и передвижениях.

– Хорошо, дянься. Нужно ли наблюдать за кем-нибудь еще?

«А как насчет тех, кто близко общался с королем?» – прошептал в ее голове голос Акиры.

Пламя обожгло ее пальцы. Хэсина зашипела и уронила обгоревший листок в урну. Он задымился и задрожал.

– Нет. – Она охотнее потеряет небесный мандат[33], чем станет шпионить за собственной семьей. – Это все.

Хэсина вышла из тронного зала вслед за пажом. Нельзя было медлить. Она должна защитить будущих подозреваемых, прежде чем до них доберется Ся Чжун и вгонит последний гвоздь в крышку гроба отношений между Янем и Кендией.

Вернувшись в свои покои, она начала рыться в комоде в поисках мантии простой горожанки. Мин-эр стояла рядом.

– Уже темнеет, цветочек мой.

– Я ненадолго. – Хэсина безуспешно пыталась застегнуть диагональный ряд пуговиц.

Мин-эр помогла ей.

– Будьте осторожны.

Она пообещала, что будет, а потом поспешила к миниатюрной горной цепи, украшающей центральный двор. Покрытые лишайником камни скрывали ее от посторонних глаз. Она подобрала тростинку и воткнула ее в щель. В горе открылся проход.

– Не спешите так.

Хэсина резко обернулась, размахивая тростинкой, словно мечом

– Кто ты? Покажись!

– Я тут.

Она огляделась, но ничего не увидела. Одни только тени.

«Она будет защищать тебя, прячась в тени».

Хэсина опустила тростинку и вздохнула. Санцзиню даже не нужно было находиться рядом, чтобы поставить ее в глупую ситуацию.

– Мэй.

– Ммм?

Когда Хэсина обернулась еще раз, перед ней стояла грациозная девушка, с ног до головы одетая в черное – от облегающего ханьфу до пояса, за которым виднелись многочисленные кинжалы в черных ножнах. Из-под капюшона спускалась черная коса, а лицо было спрятано за черной тканью, оставляющей открытыми лишь ее темно-карие глаза.

– Ну, привет, – проговорила Хэсина, пытаясь быть дружелюбной.

Мэй не стала прикладывать усилий.

– Сейчас не самое подходящее время для прогулок по городу.

– Разве я говорила, что собираюсь в город?

– Меня предупреждали о вашей привычке лгать, задавая риторические вопросы. – Хэсина недоверчиво фыркнула, но Мэй не обратила на это внимания и смерила ее фигуру взглядом. – Вы не взяли с собой оружие. – Огляделась по сторонам. – Не позвали охранников.

– Как давно ты за мной следишь?

– Со дня вашей коронации.

– И ничего плохого не произошло.

– Пока, – проговорила Мэй. Она казалась менее многословной версией Санцзиня.

Какой генерал, такая и военачальница. Хэсину накрыла волна раздражения. Она выхватила один из кинжалов из-за пояса Мэй и заткнула за свой.

– Так лучше?

– Не намного, – отозвалась Мэй, но не остановила Хэсину, когда та шагнула в проход.

До праздника осеннего урожая оставалось всего несколько дней. Обычно в это время по улицам ходили толпы людей. Они закупались маслом и вином из сорго. Они ели горячие треугольнички цзунцзы, набитые клейким рисом и завернутые в листья лотоса, или украшенные цветочным орнаментом лунные пряники с начинкой из сладких бобов.

Но когда Хэсина вышла из дверей заброшенной таверны, среди торговых рядов царила мертвая тишина. Продавцы бросили свои прилавки. На узких улицах не было видно ни одного паланкина. Погонщики мулов не прогоняли детей с дороги. В воздухе висел густой дым, и когда Хэсина взглянула в сторону квартала красных фонарей, у нее перехватило дыхание.

Небо над горизонтом было залито заревом. Силуэты крыш на его фоне казались черными.

– Достаточно увидели? – послышался тихий голос позади нее.

Не обращая внимания на Мэй, Хэсина ускорила шаг. Она шла, пока не увидела, что со стороны квартала красных фонарей к ней приближается толпа. Люди бежали, и их лица были объяты ужасом. Крики и вопли сливались в оглушительный гул, который прорезала монотонная, звонкая нота – трубили тревогу.

– Нам нужно подкрепление! – крикнул капитан охраны, который вел за собой целое войско вооруженных мужчин и женщин. Их пики с красными кисточками блестели на солнце.

Хэсина схватила одного из стражей за полу мантии. Он приставил пику ей к горлу, и к ним тут же метнулся темный силуэт. Хэсина разжала руку, чтобы Мэй не бросилась ее защищать.

– Что происходит?

Страж сделал шаг назад и окинул взглядом непримечательный наряд Хэсины. Пика в его руке оставалась поднятой.

– Держись подальше от квартала красных фонарей.

– Почему? – спросила Хэсина, но страж уже присоединился к остальным. Она потянулась к шелковому поясу, на котором висела ее королевская печать, но в последний момент остановилась. Она понимала, что может призвать стражей к ответу, но тогда ей придется раскрыть свою личность и они тут же столпятся вокруг нее, как пятьдесят Цайяней. Так у нее не останется ни единого шанса добраться до Серебряной.

Прежде чем Мэй успела ее остановить, Хэсина развернулась и бросилась навстречу толпе. Она пробежала под западной аркой и устремилась по улочкам, застроенным невзрачными лавками ростовщиков, тавернами и чайными. Дым вокруг нее сгущался, но Хэсина не замедляла шаг, пока не уперлась в плотное кольцо толпы, образовавшееся прямо посередине одной из мощеных улиц. Из него то и дело выбегали люди, но их место тут же занимали другие. Стражи окружили толпу, но не делали ничего, чтобы разогнать ее или остановить выкрики, доносившиеся из самого ее сердца.

– Еще одна деревня исчезла! – Хэсина не могла рассмотреть человека, который это сказал. Но она видела факел, который он поднял над головой. – Кендийцы становятся все сильнее!

– А почему это происходит? – крикнул еще один горожанин, тоже державший в руке факел. – Из-за них! Они живут среди нас! Переодеваются в нищих и шлюх, прячутся среди отбросов общества, выжидают и оправляются от удара, который им нанесли Одиннадцать героев! Но помяните мои слова! Придет время, и они поглотят город, как саранча! Когда-то они подчинили нас с помощью своих сил. И скоро подчинят вновь!

Хэсина пробиралась сквозь толпу, протискиваясь между чьими-то локтями и туловищами. Внезапно стена из человеческих тел закончилась, и Хэсина оказалась в первом ряду.

Перед ней возвышались наскоро возведенные столбы. К ним были привязаны девушки и парни в ярких нарядах, которые обычно носили в борделях. Они походили на экзотических птиц, но никто не смог бы назвать их красивыми. Сурьма, которой они подводили глаза, растеклась по их щекам, а кармин на губах размазался, словно кровь. Они сжимались от страха перед лицом разъяренной толпы.

– Пророки!

– Падшие!

– Саранча!

– Уничтожим их! – закричала какая-то женщина. – Уничтожим их, пока они не уничтожили нас!

Хэсина не могла вымолвить ни слова. Она боялась, что голос выдаст ее. Стоило ей заговорить, и все сразу услышали бы в нем жалость и вину за то, что она заставила Серебряную воспользоваться даром и ничего не дала ей взамен.

Поэтому она безмолвно наблюдала вместе с остальными, как один из мужчин передает свой факел другому и подходит к связанной куртизанке. Девушка съежилась и прижалась к столбу. Мужчина разрезал веревки и рывком заставил ее подняться на ноги.

– С сегодняшнего дня они больше не смогут прятаться.

Он повернулся к девушке.

– Гори, – прорычал он. – Гори! Покажи нам свою истинную сущность!

Он поднял руку.

Сделай что-нибудь.

Он вытащил что-то из-под ремня.

Сделай что-нибудь.

Это был серп – любимое оружие Одиннадцати героев, символ восстания крестьян против пророков и знати. Его заостренное лезвие сверкнуло в свете факела, рассекая воздух в горле Хэсины, а потом серебристой молнией понеслось вниз.

Все должно было произойти быстро, буквально за секунду. Должна была брызнуть кровь, которая потом, возможно, вспыхнула бы голубым пламенем. Но вместо этого время как будто застыло. Перед глазами Хэсины снова возникла Серебряная – точнее, ее спина, на которой была вырезана чудовищная правда о королевстве Хэсины. Правда о ней самой – если только она промолчит.

– Остановитесь!

Лезвие замерло, не успев коснуться кожи девушки.

Взгляды устремились на Хэсину, а затем – на нефритовую печать, которую она подняла высоко над головой. Второй рукой она срывала пуговицы, которые Мин-эр так аккуратно застегнула. Мантия соскользнула с ее плеч на землю.

Люди ахнули. Еще секунду назад они боготворили другого лидера, а теперь упали на колени перед ней, совершая обряд коутоу. Хэсину охватило отвращение. Она повернулась к мужчинам, державшим факелы.

– Отойдите от девушки.

Когда они подчинились, она обернулась к стражам, которые протискивались сквозь толпу.

– Заберите у них оружие.

Потом она достала кинжал Мэй, подошла к молодой куртизанке и схватила ее за руку. Девушка побелела как полотно.

Но кинжал вонзился не в ее кожу.

За одно мгновение Хэсина рассекла свое запястье и прижала к коже куртизанки плоскую часть лезвия, оставив на ней след крови. В следующее мгновение Хэсина встряхнула рукой, чтобы рукав ее рюцюня опустился и закрыл рану. Потом она повернулась к толпе и здоровой рукой подняла запястье девушки вверх, чтобы все могли его увидеть.

– Смотрите! Разве она горит?

Толпа пришла в движение: люди толкали друг друга, пытаясь подойти поближе. Ничего не произошло. «Порез» девушки не загорелся.

Хэсина опустила ее руку и подняла кинжал Мэй.

– Разве он горит?

Голубое пламя не охватило его.

По руке Хэсины, свисавшей вниз, струилась теплая кровь, оплетая ее запястье и растекаясь по пальцам. Она отчаянно надеялась, что в темноте этого никто не заметит.

– Но она же сгорела! – послышался чей-то голос.

– Кто? Кто сгорел?

Люди молчали.

Ее отвели в таверну, находившуюся рядом с музыкальным домом. На полу от двери до прилавка валялись обломки столов и стульев. Все вокруг было усеяно осколками от винных кувшинов.

Не обращая внимания на предостережения, Хэсина пошла в дальнюю часть помещения, где виднелся темный силуэт. В воздухе парили крупицы серого пепла, и Хэсине приходилось то и дело откашливаться. Ее глаза постепенно привыкли к полумраку, и теперь она разглядела контуры стула и фигуру, привязанную к нему.

Изорванная одежда.

Рассеченное тело.

Обгоревшая кожа.

Серебряные веки.

Серебряные – такие же, как ее имя. Такие же, как ее голос, металлические нотки которого звучали в ушах Хэсины. «Хороший фокус, вы не находите?» – говорила Серебряный Ирис, зажигая свечу капелькой собственной крови. Но теперь кровь подожгла ее саму. Она загорелась, вытекая из глубокой раны, а потом пламя поглотило все на своем пути.

Хэсина упала на колени, и ее стошнило.

Вокруг нее столпились люди. Она видела их ноги, локти и руки – ей протягивали носовые платки. Никто ни о чем не догадался. Все думали, что королеву ужаснул вид мертвого тела, но на самом деле она испытывала отвращение к этому миру, в котором серебро с такой легкостью превращалось в пепел. Она чувствовала этот пепел на своей коже, в своих легких, на своем языке.

Хэсину вырвало еще раз. К ней потянулось еще больше рук и платков. Она оттолкнула их все.

– Прочь. Уходите отсюда.

Горожане устремились к выходу, исполняя приказ.

Стражи оказались менее послушными. Покачиваясь, Хэсина поднялась на ноги и обернулась к ним.

– Уходите.

Когда все отошли к колоннам, возвышавшимся у входа в таверну, Хэсина побрела к прилавку. Она сама не знала зачем. Она как будто наблюдала за собой со стороны: вот королева ищет коробок спичек, вот зажигает одну из них и держит, пока пламя не добирается до самого края, а потом – только потом – бросает ее на пол.

Раздались встревоженные крики, но их заглушил треск – пропитанные алкоголем полы загорелись голубым пламенем. Оно отличалось от огонька, который зажгла кровь Серебряной, но оттенки были похожи. Хэсина много раз видела, как придворная врачевательница поджигает спиртовые горелки, и помнила об этом свойстве вина из сорго. Она решила устроить из этого представление. Раз свидетельства очевидцев распространялись, как пожар, она разожжет свое собственное пламя. На каждого человека, утверждавшего, что Серебряный Ирис загорелась голубым огнем, найдутся трое других, которые скажут, что вино горело точно так же. Начнутся споры, и вино превратится в кровь, а кровь – в вино. В квартале красных фонарей поселились полчища пророков? Или там просто слишком много пьяниц, которые часто проводят время рядом с легковоспламеняющимися жидкостями? Кому верить, а кому нет? В царстве слухов не бывает королей.

Этот механизм уже приходил в действие. Когда Хэсина вышла к горожанам и стражам, стоявшим снаружи, в толпе слышались споры.

– Как думаешь… она поэтому загорелась голубым пламенем?

– Нет, она была пророком!

– Ты сам это видел? Она правда загорелась?

– Я не видел, но те люди мне так сказали!

Хэсина развела руки в стороны, и голоса смолкли.

– В мире много обмана, – громко произнесла она, и ее голос заглушил треск, стоявший за ее спиной. – Но самый большой обманщик на свете – это страх. Сегодня мы стали жертвой страха. Позволили ему ослепить нас. Мы думали, что охотимся за чудовищами…

Она устремила взгляд на море лиц, в которых отражалось пламя огня. Ей пришлось призвать на помощь всю свою волю, чтобы не отвернуться. Но на самом деле чудовищами были мы сами.

Потом она наблюдала, как пламя, которое она разожгла, разгорается все сильнее. Когда огонь уже охватывал стропила, на ее глазах навернулись слезы. Она не могла сделать больше ничего – только убедить людей, что им не на кого охотиться, потому что пророков не существует. Это был ее последний подарок Серебряной. Ложь в благодарность за правду.

Вино догорело, а покрасневшее пламя продолжило уничтожать деревянные балки и столбы. Половина крыши обрушилась, и в ночное небо взлетел фонтан из искр. «Какое оно черное, это ночное небо», – успела подумать Хэсина, прежде чем ее собственный мир тоже начал чернеть.

Двенадцать

Мы все родимся заново и станем равными друг другу.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о новой эпохе

Но сначала нужно положить конец старым временам.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о новой эпохе

Когда Хэсина очнулась, ей показалось, что она превратилась в фигурку для театра теней. Она чувствовала себя так, будто ее тело было сделано из бумаги, а кости – из тростинок.

– Цзя![34]

Хэсину со страшной силой подбросило вверх. Она прижалась к ближайшему твердому предмету, который могла нащупать. Им оказалось чье-то запястье, и на мгновение Хэсине показалось, что рядом с ней сидит отец.

«Ты ее балуешь», – говорила мать, когда видела их вместе.

Отец улыбался, пожимал плечами и отвечал: «Кроме меня, этого никто не сделает».

Но рука, за которую держалась Хэсина, была слишком тонкой, даже несмотря на то, что ее обхватывала черная кожаная перчатка. Изящный кулачок сжимал поводья. Когда Хэсина подняла взгляд, наездница еще раз выкрикнула:

– Цзя!

Их снова встряхнуло. Теперь мир пролетал мимо еще быстрее, сливаясь в пятно. Но лицо наездницы оставалось неподвижным.

Темно-карие глаза. Коса цвета воронова крыла.

Мэй.

Рука Мэй – наездница поддерживала Хэсину перед собой.

Конь Мэй – и где только она смогла его найти?

Мантия Мэй – липкая, с отчетливым запахом металла.

– У тебя идет кровь, – прошептала Хэсина и удивилась тому, как хрипло прозвучал ее голос.

Мэй не отводила взгляда от дороги.

– Не у меня, а у вас.

Хэсина почувствовала, как по запястью разливается боль. Она смутно припоминала, что порезала его. Какой странный поступок. Ее глаза медленно закрылись.

– Не засыпайте. – Мэй крепче обхватила Хэсину. – Как вас зовут?

Хэсина. Ее имя по звучанию совпадало со словосочетанием «умирающие журавли». Когда Санцзинь был младше, он любил ей об этом напоминать. Сейчас он звал ее «Шина», но этот вариант едва ли звучал лучше – он совпадал с фразой, которая означала «Ты еще не умерла?».

Хэсина поняла, что примерно это Мэй и пыталась узнать.

– Разве я выгляжу так, будто умираю? – пробормотала Хэсина.

Мэй пришпорила коня, словно отвечая «да».

Хэсина нахмурилась. Она была в порядке. Просто устала. Не выспалась. Спать…

– Зачем вы порезали себя?

Оставь меня в покое.

– Мне пришлось.

– Зачем? – повторила Мэй, и Хэсина нахмурилась.

– Я не была уверена… Не знала, будет ли ее кровь…

…такой же, как у нас.

Или такой, как у пророков.

Когда Хэсина очнулась в следующий раз, она уже была во дворце. Коридоры блестели в лунном свете, проникавшем сквозь решетчатые окна. В жаровнях тлели угли, палочки с благовониями догорели почти до конца.

Мэй несла ее на руках. Туман в голове Хэсины начал рассеиваться, и внезапно она снова почувствовала вкус дыма и пепла. Она вспомнила, как задыхалась в этом дыму, и у нее перехватило дыхание. В следующее мгновение она начала задыхаться по-настоящему. Мир вокруг то темнел, то становился ярче, и она почувствовала холод, нестерпимый холод. Она хотела спрятаться за спину отца, уткнуться лицом в его мантию. На секунду она забыла, что его больше нет, и прохрипела его имя.

Потом она вспомнила, и ее охватила такая боль, будто она потеряла его снова. Она закричала. Мэй ускорила шаг, но они шли в неправильном направлении. Хэсине не была нужна придворная врачевательница. Ей был нужен человек, на которого она могла опереться.

– Отнеси меня к Цайяню, – чуть слышно произнесла она.

Мэй замерла рядом с аркой, ведущей в лазарет.

– Возможно, генерал Санцзинь хорошо ко мне относится, но он не простит меня, если я позволю вам умереть.

– Я не умираю.

– А моя одежда не залита вашей кровью.

Хэсина могла назвать все свои титулы – их было немало – и напомнить Мэй, что ее слово – закон. Но за этот день она устала быть королевой.

– Пожалуйста, Мэй.

Наступила тишина.

Наконец Мэй вздохнула.

– Да ниспошлют мне боги счастливую загробную жизнь.

Затем она повернулась и зашагала по галерее, соединявшей внешнюю часть дворца с внутренними покоями. Когда они проходили мимо шелковых панелей, у Хэсины замерло сердце, но Мэй не замедлила шаг, и картинки пронеслись мимо. Добравшись до комнат Цайяня, военачальница поставила Хэсину на ноги и постучала в двери, прежде чем та успела попробовать сделать это сама. Когда створки приоткрылись, Мэй не стала тратить время на приветствия.

– Вам, наверное, стоит позвать придворную врачевательницу, – проговорила она и исчезла в тени.

Двери открылись шире.

– Миледи? Что случилось? Вы ранены?

Хэсина смотрела на Цайяня круглыми, как у совы, глазами. Видимо, было уже довольно поздно, раз он променял бумажную работу на сон. Его темные пряди, не завязанные в пучок, были взъерошены, а черно-золотой ханьфу виконта накинут прямо поверх пижамы. Хэсина никогда не видела его таким растрепанным, и поэтому он казался ей каким-то нереальным. Она не могла поверить в реальность Цайяня, даже когда у нее подкосились ноги и он подхватил ее за локти.

– Миледи… – Он заметил кровь на ее рукаве и на долю секунды застыл. Потом помог ей лечь в постель, изголовье которой украшали изображения цапель, сочетающиеся с резным рисунком на створках дверей. – Позвольте мне позвать врачевательницу…

– Нет. – Она схватила его за манжет ханьфу. – Мне просто… мне нужно…

Хэсина с ужасом поняла: она не может получить ничего из того, что ей нужно.

Она икнула.

– Ее больше нет. И-их больше нет.

Икание перешло во всхлип.

Цайянь медленно опустился на кровать и прижал Хэсину к себе. Ее окутал запах свежих чернил – запах Цайяня, – и она тут же почувствовала себя в безопасности. Она расплакалась, и слезы текли по ее щекам до тех пор, пока у нее не осталось сил. Потом, почувствовав себя опустошенной, словно тыква, из которой вынули сердцевину, она глубоко вздохнула и рассказала обо всем, что произошло.

Пока Хэсина говорила, Цайянь подложил ей под спину несколько деревянных подушек, но она не оперлась на них. Ей не нужно было ничего, кроме поддержки брата.

– Успокойтесь, миледи, – проговорил он, когда она закончила. – Вы в безопасности. И пока вы в безопасности, все будет хорошо.

Обычно слова Цайяня утешали ее. В них было спокойствие. Убедительность. Вот и сейчас Цайяню почти удалось скрыть свое волнение. Но Хэсина плечом ощущала, как неритмично бьется его сердце.

Она почувствовала прилив беспокойства и откинулась на подушки.

– Ничего хорошего нет и не было. Одиннадцать героев освободили угнетенных за счет того, что начали угнетать угнетателей.

Угнетенные. Угнетение. Угнетатели. Мысли Хэсины путались, словно веревка, на которой завязывались новые и новые узелки, и она уже не могла отличить начало от конца.

– Когда все это закончится? Когда мы перестанем платить такую высокую цену за мир?

– Я не знаю, миледи.

– Но ты должен знать, – проговорила Хэсина, расстраиваясь все сильнее. Цайянь всегда был способен ответить на любой вопрос.

Он поднялся, не произнося ни слова. Подошел к окну.

– Мы всегда платим, так или иначе. Нельзя получить что-то одно, не лишившись при этом чего-то другого. Например, Серебряной больше нет, но в то же время это значит, что вы обрели свободу.

– Свободу?

– От вашей тайны. – Он смотрел в окно, хотя на улице стоял мрак. К тому же жалюзи были опущены, и разглядеть хоть что-нибудь не представлялось возможности. Потом он обернулся к ней.

– Никто никогда не узнает о том, что вы разговаривали с ней той ночью.

Хэсина попыталась распутать свои мысли. Цайянь был прав. Ее измена умерла вместе с Серебряной. Но она все равно не обрела свободу. Пока учение Одиннадцати продолжало существовать, народом Яня правил страх, а вовсе не она.

Она наверняка могла что-то сделать. Должен был быть какой-то…

– Миледи, возможно, вам не понравится то, что я сейчас скажу. Но, так как я являюсь вашим советником, я должен поделиться своими мыслями.

– Я слушаю тебя.

Цайянь подошел обратно к кровати.

– Некоторые люди станут сомневаться в том, что вы сегодня им показали. Особенно те, кто собственными глазами видел, как она горела. – Он встал на колени рядом с Хэсиной. – Кто-то может даже заподозрить, что вы сочувствуете пророкам. – Он взял ее руки и сжал их. – Сейчас вам прежде всего необходимо отвести от себя эти подозрения. Сделать так, чтобы люди почувствовали, что они в безопасности.

– Сделать так, чтобы люди почувствовали, что они в безопасности. – Эти слова растекались по ее рту.

Цайянь положил руки ей на плечи.

– Если вы чувствовали что-то по отношению к ней и таким, как она, вы не должны этого показывать. Ни словами. Ни действиями. Пообещайте мне, миледи. – Он сильнее сжал ее плечи, и его голос зазвучал тверже. – Пообещайте, что не станете ставить свое правление под угрозу.

Хэсина посмотрела ему в глаза. Она видела его намерения. Цайянь желал ей только лучшего. Разве когда-нибудь было иначе?

Но она не могла такого пообещать.

– Ты просишь меня бездействовать.

– Вы доверяете мне?

– Да.

Однако раньше она никогда бы не убежала в город без него. Никогда бы не сохранила в тайне то, что начала расследовать смерть отца.

Она знала, что он думает о том же, и в ее сердце росло чувство вины. В конце концов оно все-таки заставило ее сказать:

– Я обещаю.

Напряжение в его карих глазах растаяло.

– Спасибо. – Он выдохнул и снял руки с ее плеч.

Но Хэсине в голову пришла еще одна мысль, заставившая ее замереть.

– А ты… – Она облизнула губы. – Ты когда-нибудь чувствовал что-то по отношению к ним?

К пророкам.

Задай она этот вопрос не тому человеку, и ее правление тут же оказалось бы под угрозой. Хэсина боялась, что Цайянь упрекнет ее в том, что она так быстро нарушила свое обещание.

Но он только покачал головой.

– Нет.

Ее сердце забилось медленнее – по большей части от облегчения.

– Хорошо.

Хэсина не хотела, чтобы Цайянь мучился так же, как она. Не хотела, чтобы, видя изображения на шелковых ширмах или наблюдая за представлением придворных актеров, он задумывался: а вдруг герои их легенд на самом деле были злодеями?

Но, с другой стороны, это значило, что она одинока в своих страданиях.

Она дошли до лазарета, и придворная врачевательница прочитала ей лекцию, которая, по мнению Хэсины, подтолкнула ее к порогу смерти сильнее, чем рана и потеря крови. Теперь она лежала на кровати без сна, чувствуя, как у нее под кожей шевелятся мурашки ужаса, несколькими часами ранее охватившего ее народ. Ночи становились прохладнее, но Хэсине было жарко. Она ворочалась с боку на бок, и шелковые простыни оплетали ее, словно кокон, а одеяла ловили ее руки и ноги в силки.

Она сбросила их с себя и рывком села на кровати, тяжело дыша.

Хэсина слишком долго ожидала ответа от кендийцев. Она позволила страху разрастись и отравить сердца людей. Больше ждать было нельзя. Если она не могла предотвратить войну, она должна была успеть выяснить правду прежде, чем угроза станет реальностью.

Хэсина подошла к столу и зажгла свечу. Ларец ее матери поблескивал в свете пламени, словно драгоценный камень, а серебряный замок казался золотым.

«Думай», – приказала она своей голове, как приказала бы одному из придворных. Среди ее воспоминаний должна была найтись какая-нибудь подсказка, которая помогла бы ей понять, почему мать не использовала в качестве кода год рождения отца.

Она должна была выбрать важную дату. Раз числа 265 (год рождения отца по новому календарю) и 906 (тот же год, только по старому летоисчислению) не подходили, возможно, нужно было вычесть одно число из другого. Она помнила, что 641-й был годом смерти былого императора, а также последним годом перед тем, как Одиннадцать начали отсчет лет с нуля – «чтобы все могли родиться заново», – объяснял ей отец, когда она спросила, зачем они это сделали. «Юные, старые, богатые, бедные, мужчины, женщины – все мы стали детьми новой эпохи».

Хэсина неуверенно взяла ларец в руки и выбрала цифры 6, 4 и 1.

Замок не открылся. Она швырнула ларец в сторону. Это тоже не помогло. Несколько секунд Хэсина буравила его взглядом, а потом со стоном снова придвинула к себе.

Если не 641, то что тогда? 000? Год, последовавший за 641-м, когда Одиннадцать героев начали новый календарь?

Хэсина фыркнула, но все-таки выбрала цифру 0. Потом еще раз. Ей не хотелось вводить третье число. Это было слишком просто. Слишком очевидно. Слишком…

Последний нуль стал на свое место. Замок щелкнул и открылся.

Хэсина не могла обмануть саму себя: часть ее хотела, чтобы комбинация не подошла. Их с матерью роднила лишь любовь к королю, и Хэсина не была готова это потерять. Тем не менее она сжала крышку руками. Если содержимое ларца поможет ей положить конец судебному разбирательству и спасти невинных людей, она зажмурится и откроет его.

Тяжелая крышка откинулась назад. Щелкнули петли. Хэсина стояла, закрыв глаза, и перед ее мысленным взором проносилась одна мысль за другой.

«Скоро вы смиритесь с тем, что произошло», – говорила придворная врачевательница.

«Что бы ты ни делала, его не вернешь», – говорила ее мать.

«Правда может уничтожить вас», – говорил Акира.

Но один голос заглушил все остальные.

«Знание есть правда, Пташка».

Ее сознание начало расплываться, словно чернила, разведенные водой, и вдруг она вспомнила беседу, которая произошла много лет назад.

«Как думаешь, почему в столице живет столько ученых людей?» – спросил ее отец, когда они прогуливались вдоль крепостного рва.

«Потому что они мудры».

«Да. Правитель должен держать мудрецов возле себя, потому что знание есть правда. Если человек отказывается учиться, он обрекает себя на жизнь в мире, где правит ложь. Помнишь, что делали былые императоры, чтобы ничему не учиться?»

«Они сжигали книги».

Отец кивнул: «Они закрывали глаза на беды своего народа и казнили тех, кто решался их критиковать».

«Но ведь Одиннадцать героев тоже сжигали книги?» – спросила она прежде, чем успела понять, что такой вопрос задавать не стоило.

Отец молчал.

Наконец он произнес: «Да, сжигали. – Он положил руку ей на голову и улыбнулся. Морщинки лучиками собрались в уголках его глаз. – Вот почему ты будешь лучшим правителем, чем все они, вместе взятые».

Хэсина открыла глаза, и воспоминание поблекло. Голос отца стих. Но она чувствовала его присутствие в окружавшей ее темноте. Он был здесь. Рядом с ней. Они вместе опустили взгляд на ларец и увидели… книгу.

Книгу.

Ее охватило разочарование. Книжица была тонкой, не похожей на внушительные издания «Постулатов», и к тому же в ужасном состоянии. Обложку украшали подпалины, пятна чернил и жира, а еще какие-то бурые разводы, подозрительно похожие на высохшую кровь. С правой стороны виднелось три иероглифа, но и с этим Хэсине не повезло: они были написаны не на яньском языке – и даже не на языках Ци, Кендии и Нинга, насколько она могла понять.

Но и это было еще не все. Автору не помешало бы посетить уроки каллиграфии, на которые заставляли ходить Хэсину. Страницы книги были усеяны крохотными значками, и к тому же в каждой короткой колонке текста было несколько вычеркиваний. Но не это сводило ее с ума. Хотя Хэсина не могла разобрать значение символов, они роились в ее голове, и она никак не могла понять, почему они казались такими знакомыми.

Несколько часов и словарей спустя она с отвращением захлопнула книгу. Еще один тупик. Если бы только королевство могло подождать, пока она подберет ключик к этому непонятному языку. Но об этом нельзя было и мечтать. Солнце продолжит вставать и садиться, а придворные – приходить на собрания. Кендийцы будут все так же игнорировать ее письма, а люди – жить в страхе. Все, что она могла, – это подняться со стула, потянуться и оставить одно неоконченное дело, чтобы приступить к другому.

Она направилась в тронный зал. Голоса донеслись до нее раньше, чем она успела войти: они гудели, словно шершни, и их гул просачивался сквозь резные двухстворчатые двери. Хэсина сжала зубы. Она знала, что ей нужно было сделать. Что ей нужно было сказать.

Они не допустят, чтобы по всему городу резали и сжигали невинных людей, и они точно не станут проводить зачистки всего лишь из-за каких-то слухов.

Но в то же время они не будут бездействовать, позволяя Кендии угрожать своим границам.

Они отправятся на войну.

Она вошла в зал, и голоса умолкли. Как только Хэсина опустилась на трон, к ней подбежала старший секретарь.

– Это пришло из Кендии, королева, – произнесла она, протягивая Хэсине камышовую трубочку, запечатанную глиной и перевязанную бечевкой.

Руки Хэсины на секунду застыли. Потом она высвободила глиняную крышечку из-под бечевки и сняла ее. Из трубочки выпал пергаментный свиток.

Она развернула его и прочитала текст, написанный на общем языке.

Королеве Яня.

Мы получили ваше предложение о проведении переговоров и принимаем его. В первый день одиннадцатого месяца мы будем ждать вас на берегах Черного озера. Мы надеемся, что вы посчитаете эту нейтральную территорию подходящим местом для встречи. Вы можете привести с собой шесть спутников на ваш выбор, но не больше.

Записано переписчиком по имени Цзикан,

продиктовано евнухом по имени Тасен

по приказу Огнедышащего Дракона, Наследного Принца Шахрина, Пятого Носителя Этого Имени.

Тринадцать

Все четыре королевства должны сосуществовать в мире.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о войне

Хотя бы хорошенько кормите людей, прежде чем объявите призыв и отправите их на смерть.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о войне

Хэсина знала, что поедет на Черное озеро, и что бы Цайянь ни говорил, он не мог ее переубедить.

Но советник все равно пытался.

– Если вы поедете, они могут нарушить перемирие, – проговорил он утром, на которое был назначен ее отъезд. С того момента, как Хэсина получила письмо из Кендии, прошло два дня. Они с Цайянем поднялись в почтовый зал восточной башни и теперь стояли согнувшись под стрельчатым сводом потолка. Пол под их ногами был засыпан птичьим пометом. – Они предъявят вам свои требования – попросят земли, воду или что-нибудь еще, – а потом нападут, если вы откажетесь. Они даже могут вас убить.

Все вокруг считали, что убить ее очень легко, мрачно подумала Хэсина. Это было неприятно.

– И если это произойдет, они вынудят Янь предпринять ответные меры, – продолжил Цайянь. – После вашей смерти разразится война.

– Риск будет существовать всегда. – Они спорили об этом так много, что достигли того этапа, когда любой аргумент и контраргумент казались шагами хорошо отрепетированного танца. Возможно, поэтому Хэсина махнула рукой и осмелилась на импровизацию. – Может, с кендийцами вообще придут пророки.

Лицо Цайяня застыло, словно глиняная маска, и Хэсина пожалела, что не может забрать свои слова обратно. Она не хотела верить, что пророки действительно заключили с кендийцами союз, но участники делегации на всякий случай подготовились к встрече с ними – насколько это было возможно. Они набили рукава и сапоги бумажными амулетами, которые, согласно поверьям, отпугивали пророков.

– Я понимаю, что ситуация не идеальна. – Она шагала к клеткам, где сидели птицы Санцзиня, и вокруг нее ворковали голуби. – Но я должна сделать хоть что-то. Да, я помню, – произнесла она, прежде чем Цайянь успел ее перебить. – Я помню, что обещала не ставить свое правление под угрозу.

Она открыла клетку.

– Но давай подумаем, что произойдет, если я не поеду. Кендийцы все так же будут представлять опасность для наших границ. На слушании суда предъявят обвинение еще одному невинному человеку. Народ охватит паранойя, которая будет расти с каждым днем. Начнется война, я объявлю призыв в первый раз за несколько сотен лет и все равно поставлю свое правление под угрозу.

Цайянь потер переносицу.

– Вы сравниваете сливы с хурмой.

По мнению Хэсины, они не так уж и отличались друг от друга.

Но Цайянь говорил так, словно речь шла о разнице между жизнью и смертью.

– Сидя на троне, можно бросить вызов любой опасности. Но что вы будете делать вдали от дворца? Без помощи и поддержки?

– Со мной будут защитники. – Сокол, которого выбрала Хэсина, посмотрел на нее с осуждением. Она привязывала к его ноге трубочку размером со спичку. – И я разработала запасной план.

Цайянь взглянул на сокола.

– У вашего запасного плана есть имя: генерал Янь Санцзинь.

– Который как раз находится неподалеку от границ. – Она поднесла птицу к окну, створки которого состояли из горизонтальных пластин, и открыла его. Возделанные поля, тянувшиеся за пределами городских стен, были укутаны туманом. – Ты же сам всегда советовал использовать ресурсы, которые мне доступны!

– Черное озеро находится довольно далеко от мест, где сражается генерал.

Хэсина вздохнула. Победить Цайяня в споре было невозможно. Он почувствовал свое преимущество и решил его упрочить.

– Отправьте кого-нибудь вместо себя, миледи. Отправьте меня, если не доверяете другим придворным.

Она выпустила сокола и смотрела ему вслед, пока он не превратился в пятнышко среди облаков. Только потом она обернулась к Цайяню.

– Ты прав. Я не доверяю никому из придворных, кроме тебя.

– Тогда почему…

– Именно поэтому я хочу, чтобы ты остался. – Она взяла его за руку в надежде, что он поймет ее. Путешествие до Черного озера и обратно могло занять у них едва ли не целый месяц – слишком много времени, чтобы оставлять Ся Чжуна без присмотра. – Только ты сможешь поддерживать порядок среди министров, пока меня не будет. Ты нужен мне.

И я должна защитить тебя. Хэсина вспомнила тот зимний день. Ужасную трещину на льду. Черные воды пруда. Следы крови. Цайянь уже один раз едва не умер. Если кендийцы действительно нарушат перемирие, вряд ли Хэсина сможет его спасти. А она не могла потерять брата, которого любила, как родного.

– Ты нужен мне, – повторила она, на этот раз немного тише.

«Но не так сильно, чтобы позвать меня с собой», – мог бы сказать он, если бы знал, где находится слабое место, в которое можно ударить.

Но Цайянь не был Санцзинем. Поэтому он всего лишь вздохнул и поклонился.

– Тогда используйте меня так, как считаете нужным, миледи.

У восточной башни собралась толпа горожан. Когда королева и ее первый советник показались в дверях, люди упали на колени. Некоторые попытались притронуться к подолу рюцюня Хэсины, но она инстинктивно отшатнулась в сторону. Эти руки убили Серебряную. Она не хотела иметь с ними ничего общего.

– Не хотите обратиться к народу? – предложил Цайянь, пока они шли сквозь толпу.

Обратиться к народу? Она не была к этому готова. Ее мозг напоминал пшенную кашу. Предостережения Цайяня были не безосновательны. Переговоры могли провалиться. Санцзинь мог не прийти ей на помощь. В первый раз в жизни она выезжала за городские ворота, чтобы отправиться в пограничные земли, и за время ее путешествия тысяча вещей – не меньше – могла пойти не по плану.

Но какая королева оставит своих людей, даже не попрощавшись с ними?

Сейчас, когда сердце Хэсины не наполняли ни гнев, ни скорбь, она вдруг почувствовала себя непомерно маленькой перед лицом толпы.

– Одиннадцать героев хотели построить более человечную эпоху, – начала она и вдруг поймала себя на том, что цитирует «Постулаты». Она почувствовала на языке вкус пепла, но все равно продолжила: – Они подарили нам мирные времена, которые длились три сотни лет. Мирные времена, которые сегодня я отправляюсь защищать.

Люди жадно внимали ее словам. На их лицах проступала надежда. Из их губ стали доноситься выкрики:

– Дянься! Дянься!

– Ваньсуй, ваньсуй, вань вань суй!

Внезапно Хэсина ощутила прилив тревоги, а потом ей начало казаться, будто за ней наблюдают. Она обвела толпу взглядом и заметила группу придворных, стоящих на балконе. Среди них был и Ся Чжун. Они встретились взглядами, и губы министра изогнулись в усмешке.

«Что вы собираетесь делать?» – спрашивал он всем своим видом. «Фигуры уже расставлены на доске; предотвратить войну не в ваших силах».

Это мы еще посмотрим.

У Восточных ворот ее ожидала Лилиан со свертком в руках.

– Если собираешься вести переговоры, сделай это красиво.

Она передала сверток Хэсине. Внутри оказался черный шелковый рюцюнь. По всей ширине ткани шло изображение свернувшегося в кольцо дракона, который являлся символом Кендии. Он был очень красивым и очень… безголовым.

Похоже, ее похороны тоже пройдут красиво.

– Он такой…

– Можешь не благодарить, – отозвалась Лилиан, когда Хэсина дотронулась до красной вышивки, которая тянулась от рассеченной шеи змея. – Я вплела в него серебряные нити, чтобы на тебе было хоть какое-то подобие доспехов. Конечно, это не очень поможет, но лучше, чем ничего, – если вдруг эти тупицы осмелятся на тебя напасть.

Услышав эти слова, Хэсина заметила, что каждая чешуйка вышита переливающейся на свету нитью. Должно быть, у Лилиан ушло много дней, чтобы закончить эту работу. Хэсина подняла взгляд от наряда на сестру.

– Не нужно было.

Едва ли не в первый раз в жизни Лилиан сохранила серьезное выражение лица.

– Это самое малое, что я могла сделать.

Как бы Хэсина ни пыталась скрывать свои эмоции, Лилиан всегда умела ее растрогать. Ей хотелось столько всего сказать своей названой сестре, но она проговорила лишь:

– Извини, что не смогу прийти на праздник урожая.

Получилось неуклюже. Слова любви давались ей с таким же трудом, как и обращения к народу.

– Ничего страшного! – прочирикала Лилиан. – Я съем твою долю лунных пряников.

– Ты бы в любом случае ее съела.

– Эй! – Лилиан сделала сердитое лицо и ткнула пальцем в руку Хэсины. – Возвращайся, пожалуйста, целой и невредимой. Я ни за что не прощу тебя, если ты бросишь меня одну с этим дуралеем. Он в последнее время читает так много, будто пытается стать бессмертным мудрецом.

Цайянь громко кашлянул.

– Не знал, что ты все еще веришь в детские сказки.

– А что? – приподняла бровь Лилиан. – Ты уже успел вырасти и променять их на эротические…

– Вы готовы, миледи?

Она кивнула, чтобы избавить Цайяня от необходимости продолжать этот разговор, и быстро обняла Лилиан. Потом они зашли в тоннель, который пролегал сквозь городскую стену. Их шаги по булыжной мостовой эхом отражались от стен.

Дойдя до конца тоннеля, Цайянь остановился и задумчиво нахмурился. Хэсина приготовилась к тому, что сейчас на нее обрушится очередная волна причин, по которым она должна остаться, но он сказал лишь два слова:

– Будьте осторожны.

Цайянь умел держать свои эмоции под контролем. Вот и сейчас он отступил на шаг, и его лицо снова приобрело спокойное выражение.

Этот жест тронул Хэсину сильнее, чем любой логический аргумент.

– Хорошо.

Хэсина еще раз вдохнула прохладный воздух и вышла из тоннеля на солнечный свет. Забравшись в седло, она обвела взглядом свою свиту. Четыре стража, одна разведчица и Акира.

Внезапно бывший заключенный пришпорил коня и, приблизившись к Хэсине, остановился рядом с ней. Остальные посмотрели на него с недоверием. Они не видели, как он сражается. Не знали, что он помогает ей выяснять правду вне стен зала суда. Кроме того, он исследовал содержимое пузырька, и Хэсине хотелось, чтобы он был рядом: так она могла следить за его успехами и, возможно, поделиться своими – да и рассказать о самом существовании книги, – когда ей будет о чем говорить.

Но прямо сейчас он был слишком близко. Лучи восходящего солнца освещали не только холмы и долины, отделявшие их от Кендии, но и его лицо. Они придавали волосам Акиры пшеничный оттенок и наполняли его серые глаза золотистыми отблесками. У Хэсины перехватило дыхание: она увидела бывшего заключенного совсем другим человеком – по крайней мере, пока он не открыл рот.

– Вы уверены, что стоит давать вору коня?

Ее сознание тут же прояснилось, и она смерила Акиру недовольным взглядом.

– Представителю, – поправила она его. – Запомни на будущее.

Она натянула поводья и поскакала вперед.

Хэсина неплохо научилась ездить верхом благодаря Одиннадцати героям. Они утверждали, что любой правитель – как мужчина, так и женщина – должен узнавать свои земли, самостоятельно объезжая их. Теперь ей предстояло трудное путешествие, но она знала, что справится. Переговоры могли провалиться, но она была обязана попытаться.

– Цзя! – крикнула она, подаваясь вперед, навстречу ветру. Мир со свистом проносился мимо. На этот раз она летела сквозь него без посторонней помощи. – Цзя!

Они стремительно продвигались вперед, останавливаясь лишь раз в пятьдесят ли, чтобы сменить лошадей. У Хэсины болело все, что только могло болеть, и по этой причине ей было трудно наслаждаться красивыми видами: водоемами с кристально чистой водой, изумрудными рисовыми полями и бамбуковыми лесами. Но сокровища жизни встречались им повсюду. Когда они проезжали через горные перевалы, на скалах, возвышающихся над их головами, переговаривались золотохвостые обезьянки. Когда они переходили через реки, вместе с ними воды пересекали журавли с красной короной неоперенной кожи на головах, которые, согласно легендам, являлись спутниками бессмертных мудрецов.

С каждым новым вздохом и взглядом Хэсине становилось все сложнее считать эти прекрасные, плодородные, украшенные росой земли своими. Она все больше осознавала и принимала тот факт, что они не всегда принадлежали ей. В древности журавли были размером с лошадь. Теперь их головы едва доходили скакуну Хэсины до груди. Былые императоры, считавшие кровь этих птиц ингредиентом для эликсира бессмертия, отлавливали их и едва не уничтожили весь вид.

На земле прошлое тоже оставило свои шрамы. К концу недели они добрались до Бездонной теснины, и на обочинах дороги стали появляться могильные камни. Легенды гласили, что теснина уходит в глубину на тысячу ли – отсюда и пошло ее название. Во времена правления Одиннадцати героев уровень воды понизился, но раньше она выходила из берегов дважды в год, и каждый раз погибали десятки тысяч человек. Утром того дня, когда они должны были переходить через теснину, даже самые стойкие спутники Хэсины отказались от завтрака. К тому моменту, как они преодолели раскачивающийся бамбуковый мост, их лица стали белыми, как пена, шипевшая под ногами.

Когда со стороны далеких Нингских гор по небу начинала разливаться ночная тьма, разведчица поскакала вперед, а остальные стали разбивать лагерь. Потом стражи тянули жребий, чтобы определить, кому ложиться спать, а кому стоять в карауле. Хэсина направилась к Акире. Он взял с собой маленькую горелку, баночки с разноцветными порошками, набор серебряных ложек и пузырек с облачком золотистого газа. Правда, его уже нельзя было назвать газом. И он больше не был золотистым. Яд превратился в оранжевую жидкость. Хэсина наблюдала, как Акира разводит ее водой, кипятит и снова разводит. Когда она интересовалась, что он делает, его ответы варьировались от «сам не знаю» до «размышляю» и «поджигаю разные штуки».

Иногда Акира оставлял ее вопросы без ответа. Он просто заканчивал свои манипуляции, а потом брал в руки прут и принимался обтачивать его.

– В ночи бродят чудовища, – говорил он, и Хэсина недоуменно смотрела на него, не зная, как реагировать на эти слова. Но она привыкла к тому, что рядом с Акирой все становилось зыбким и неопределенным, и начала принимать это как должное. Ей нравилось следить за тем, как он работает. А когда юношу одолевал сон, Хэсина доставала из сумки книгу матери.

Эта книга выводила ее из себя. Порой девушке казалось, что она начинает понимать значение символов. Они заползали в ее зрачки и напевали что-то на своем тайном языке. Знание как будто врезалось в ее череп, и разум зудел от прикосновения к нему. Но как только наваждение спадало, знание улетучивалось, и иероглифы снова превращались в жучков со множеством ножек. Каждую ночь она оказывалась у края этой пропасти. Каждую ночь она приходила к трем бесполезным выводам.

Первое: все колонки текста были короткими. Книга состояла скорее из цитат, чем из абзацев.

Второе: в конце каждой цитаты всегда появлялись три одинаковых символа, как будто у авторов была одна и та же фамилия.

Третье: эту книгу можно было использовать как энциклопедию путешественника. Ее поля были покрыты эскизами растений, пейзажей и оружия других стран. Кроме того, внутрь были вставлены странички с рисунками песчаных цитаделей Кендии, ледяных пагод Нинга и домов с фарфоровыми крышами, которые строили в Ци.

Был еще четвертый вывод (если его можно было считать таковым): книга не хотела, чтобы ее расшифровали.

Хэсина не раз ловила себя на том, что в поисках ответов обращает взгляд к Акире. Однако она не будила его. Юноша никогда не ворочался и не говорил во сне, но порой на его лбу проступала тревожная складка. Тогда сердце Хэсины беспокойно сжималось, и она смотрела на Акиру, пока его лоб не расправлялся, а голова не откидывалась назад. Он был еще совсем мальчиком. Всего лишь мальчиком, пальцы которого покрывали пятна от порошков. Подростком, чьи волосы рассыпались по плечам и словно ждали, когда их поправит чья-нибудь заботливая рука.

Чья угодно, но только не ее. Это Хэсина знала наверняка. У нее и без того хватало забот. Если бы она добавила к ним еще и бывшего заключенного/нынешнего представителя, который, возможно, стал ей другом, а может быть, и нет, она получила бы идеальный рецепт того, как сойти с ума.

Они добрались до Черного озера в день праздника урожая. Пока Хэсина и ее спутники привязывали изможденных коней в кипарисовой роще, находившейся между деревенькой и берегом реки, разведчица отправилась осматривать местность. Вернувшись, она доложила о своих находках, и Хэсина, помня об обещании, данном Цайяню, просчитала лучшие пути для отступления.

Однако разведчицу больше беспокоило другое. Она отвела Хэсину к одному из деревьев и указала куда-то наверх.

– Он летел за мной.

Из темной паутины игольчатых листьев на них смотрела пара желтых глаз. Сокол ее брата. Трубочка по-прежнему свисала с его ноги, но письма в ней уже не было. Вместо него там лежал обрывок одного из знамен Санцзиня.

Хэсине захотелось запустить этот клочок в небо и потребовать внятного ответа на яньском языке.

– Ты видела моего брата или его воинов?

– Нет. В радиусе одного ли отсюда их нет.

Значит, Санцзинь не поменял расположение своих частей в ответ на ее просьбу. «Он знает, что делает», – сказал тихий голосок в голове у Хэсины. Но его заглушил более громкий голос, говоривший: «Цайянь прав. Ты совершаешь ошибку, полагаясь на него». Ее брат вполне мог разорвать письмо и, показав клочки своим лейтенантам, небрежно протянуть: «Видите? Сестра пишет мне, только если ей что-то от меня нужно».

Самое ужасное, что, в общем-то, он был бы прав.

Сгущались сумерки, и Хэсина все больше мрачнела. Стражи развели костер, и вскоре воздух наполнился смехом и дымом, от которого пахло кипарисом. Мужчины начали рассказывать друг другу легенды о Тысячеликом шпионе из Нинга и Таинственном шептуне из Ци. В детстве Хэсина читала об этих злодеях в перерывах между изучением «Постулатов». Ей хотелось присоединиться к разговору, но ее присутствие только вызвало бы неловкость.

В одиночестве она побрела к палатке, в которой лежали их вещи и продовольствие. Достала не поддававшуюся чтению книгу и попыталась ее почитать. Потом бросила ее на землю, подняла, снова попыталась почитать и снова бросила. Поднимая ее в третий раз, она заметила рядом с ней прут Акиры.

Это показалось ей странным. Акира всегда носил прут с собой. Хэсина нахмурилась и обернулась к костру. Среди стражей его не было, в других палатках – тоже. Оставалось только озеро. Хэсина пошла к берегу, ориентируясь на лунный свет, отражавшийся в темных водах.

– Неужели нам обязательно проходить через это снова?

Хэсина обернулась и увидела Мэй.

Замечательно. Она не нашла Акиру, зато встретила непрошеного гостя.

– Зачем ты здесь?

Мэй прислонилась к узловатому стволу.

– Я следую за бродячими королевами.

Она глубоко надвинула капюшон, но ее лицо не было скрыто маской. Коса обвивалась вокруг ее шеи двумя кольцами.

– Ваша рука зажила?

Этот вопрос застал Хэсину врасплох, и она забыла, что нужно было отвечать сердито.

– Зажила.

Она закатала рукав и показала Мэй шрам. Вдруг она вспомнила, как бессовестно залила одежду военачальницы кровью, и решила, что было бы неплохо выразить ей свою благодарность.

– Спасибо, что помогла мне той ночью.

Мэй не отрывала темно-карих глаз от шрама.

Хэсина опустила рукав, чувствуя, как ее смущение сгущается и превращается в тревогу.

– Я не говорила тогда ничего… странного?

– Нет. Лишь задавали обычные риторические вопросы. – Мэй оторвала спину от дерева. – Вам нужно отдохнуть. Завтра важный день.

Уже завтра. От одной только мысли об этом у Хэсины перехватило дыхание.

– Ты пойдешь с нами?

– Днем тени исчезают.

Хэсина поддела мыском сапога камешки, лежащие у корней дерева.

– Да, ты права.

– Я бы посоветовала вам поспать, а не блуждать среди ночи, – проговорила Мэй. – И кстати, о советах. Будьте осторожны, выбирая тех, кому доверяете.

Хэсина сразу поняла, на кого намекала Мэй. Видимо, недоверие к Цайяню было обязательным условием для дружбы с Санцзинем.

– Неужели и ты туда же?

Мэй поправила капюшон.

– Я подозреваю всех, кто хранит тайны. К этому меня обязывает служба.

Тогда Мэй должна была больше всех подозревать Акиру.

– Ты тоже хранишь тайны.

– К этому меня тоже обязывает служба. – Мэй повернулась и сделала несколько шагов прочь, но потом остановилась и взглянула на Хэсину через плечо.

– Вашему брату не все равно. Иначе меня бы здесь не было.

Вашему брату не все равно.

Ну конечно. Мысль о Санцзине стала еще одной тучей на горизонте ее настроения. Хэсина мрачнела все больше по мере того, как искала – и не находила – Акиру. Вот что случается, когда даруешь помилование заключенному. Он сбежал. Оставил ее одну со своим дурацким прутом. А вот стражи не могли ее бросить. Им не хотелось брать ее с собой в деревню на праздник урожая, но у них – как и у нее – не было выбора. Хэсина с мрачным видом последовала за ними. Когда они добрались до поселения, у нее заболел живот – теперь стало понятно, почему у нее было такое плохое настроение, но легче от этого не становилось. Хэсину окружили люди, и ей пришлось улыбаться, несмотря на боль. Неужели они не видят, что она притворяется?

Видимо, нет. Она перестала быть Хэсиной. Она превратилась в королеву, строгую, но любящую мать для народа – такую, какой не было у нее самой. Возможно, поэтому Хэсина не сопротивлялась, когда маленькая девочка взяла ее за руку и повела показывать ей поля, на которых недавно закончили молотить зерно. Она не возражала, когда старейшины, сидевшие на толстых мотках веревки из сорго, пригласили ее делать фонарики, и после нескольких попыток даже соорудила что-то приемлемое. Когда пришла пора написать на нем желание, она загадала, чтобы с Санцзинем все было хорошо.

Потом она сделала еще. Стопка фонариков росла. Старейшины дали ей рыболовную сеть, чтобы донести фонарики до площади, где люди запускали их в небо, но Хэсина вспомнила про озеро и лунную дорожку и решила вернуться к лагерю.

Она прошла мимо рощи кипарисов и спустилась к чернильной воде. Завтра она снова придет сюда, чтобы вести переговоры с наследным принцем. Было всего два возможных исхода: война или мир. Успех или поражение.

Но это нужно было сделать, и не кому-либо другому, а именно ей, независимо от того, готова она или нет.

Дрожащими руками Хэсина принялась укладывать пропитанные маслом кусочки хлопковой ткани в бамбуковые корзиночки, которые находились внутри каждого фонарика. Потом она зажгла тростинку от фонаря, которым освещала себе путь, и стала подносить ее к горелкам в том порядке, в котором делала фонарики. Санцзинь. Лилиан. Цайянь. Мин-эр. Акира.

Но тот, что предназначался для Акиры, так и не взлетел. Внезапный порыв ветра погасил пламя, и фонарик медленно опустился на черную воду на расстоянии нескольких тростинок от берега.

В «Постулатах» рассказывалось, что Одиннадцать героев вылили в озеро пять тысяч бочек чернил, заманили туда войско былого императора и армию кендийцев, а сами сбежали, пока воины, кожа и одежда которых окрасились в черный, убивали друг друга, не отличая своих от чужих.

«Вот почему, – объясняли преподаватели Хэсине, – воды озера так черны».

Она верила им на слово и без полуночного купания. Но фонарик манил ее, сияя бледным светом среди черноты, словно вторая луна.

Да хранят меня Одиннадцать героев. Хэсина подвязала юбки и скинула с ног сапоги. От ледяной воды живот заболел еще сильнее. Сделав несколько шагов и довольно глубоко погрузившись в воду, она решила, что эта ночь уже не может стать хуже.

Но она ошибалась. Фонарик наконец подплыл достаточно близко, но она даже не успела потянуться за ним, потому что во что-то врезалась. Она вскинула руки вверх в неловкой попытке удержать равновесие, а потом упала. Вода ударила ей в лицо и хлынула в рот. Хэсина барахталась, чувствуя, что ее руки и ноги переплетаются с чьими-то еще.

Наконец она вынырнула и, откашливаясь, встала. Рядом с ней из воды показалась другая фигура.

Хэсина не верила своим глазам. Она протерла их, чтобы убедиться наверняка.

– Акира? Что ты тут делаешь?

Он присел и откашлялся.

– Лежу на воде. – Он был полностью одет, но его одежда промокла насквозь. – Ну, теперь уже нет.

Она не потеряет дар речи. Ни за что.

– Зачем?

– Эм. Смотрю на луну?

Он смотрел на луну.

Потеряв дар речи, Хэсина приподняла рукав. Он промок и почернел. По крайней мере, одна проблема решилась сама собой: она пойдет на переговоры в рюцюне Лилиан, просто потому что у нее не осталось выбора.

От растерянности она усмехнулась. Один раз, потом второй. Через несколько мгновений она уже хохотала, согнувшись пополам и стуча зубами от холода. Эта странное происшествие исправило ей настроение. Кто бы мог подумать, что ей нужно было всего лишь хорошенько искупаться в ледяной воде?

Теперь уже Акира глядел на нее с изумлением.

– Вы же пришли сюда не на луну смотреть? – Он огляделся, и его взгляд остановился на фонарике. – Это ваше?

– Нет, – прохрипела она, переводя дыхание. – В смысле, да, но я сделала его для тебя.

– Оставьте его. Я не нуждаюсь в том, чтобы мне делали фонарики.

– Слишком поздно. – Она приподняла промокшие юбки и сделала шаг вперед. – Я уже упала в озеро ради тебя.

Он дотянулся до фонарика первым и достал его из воды.

– Что вы загадали?

Она выхватила фонарик из рук Акиры, прежде чем он успел прочитать надпись.

– Чтобы ты освободился от…

От того, что тревожит твой сон.

– От груза своих преступлений.

– Всех сразу?

– Да, всех.

Акира потер ладонью затылок.

– Тогда одного фонарика будет мало.

– Скольких купцов ты ограбил?

– Не помню. Но точно больше одного.

Хэсина снова рассмеялась. Она была рада этому смеху и замешательству, которое его вызвало. Оно освободило ее от всего, что ей полагалось делать, чувствовать и говорить.

– Ну что, насмотрелся на луну?

– После такого-то? – Акира откинул назад мокрую челку. – На несколько лет вперед.

Сказал человек, который залез в озеро по своей воле.

Тряхнув головой, Хэсина протянула ему руку.

– Давай возвращаться.

Он сжал ее, и сердце Хэсины как-то странно встрепенулось. Казалось, что она никогда раньше никого не держала за руку, и это было столь же нелепо, как смотреть на луну, лежа в озере. Но она вся превратилась в ощущения и ничего не могла с этим поделать. Ей хотелось знать, что чувствует он. Возможно, ее рука слишком холодная? Или слишком пухлая? Заметил ли он, какой быстрый у нее пульс?

Более важный вопрос: почему ее пульс такой быстрый?

Когда Акира вылез из воды, она едва не упала еще раз. Слава Одиннадцати героям, в темноте он не мог увидеть, как она краснеет.

Лагерь все еще пустовал. Хэсина разожгла костер и поставила фонарик сушиться на груду камней. Потом они сели сушиться сами. Со стороны деревни до них долетали звуки цитры. Хэсина узнала мелодию: она звучала в пьесе, которую придворные актеры исполняли каждую осень.

В ней рассказывалось о том, что когда-то на небе сияло сразу девять светил, и они сжигали как рисовые поля, так и людей. Великая воительница поднялась в воздух на своей колеснице и выстрелами сбила восемь из них. Но девятое поглотило ее. Мать девушки провела остаток жизни, читая свиток за свитком во всех библиотеках мира. Она пыталась найти способ вернуть дочь. Она испустила последний вздох над открытой книгой, и боги, впечатленные упорством смертного разума, вернули женщину обратно на землю. Они наделили ее бессмертием и мудростью, а также подарили ей огромного журавля, который отнес ее к лунному замку, где жила душа воительницы. Так мать и дочь наконец воссоединились.

Эта история была столь же стара, как солнце и луна. Шаманы, жившие задолго до пророков, высекали ее на черепаховых костях. Былые императоры принимали журавля за ключ к бессмертию. Одиннадцать героев трактовали его как символ мудрости. Хэсине не нравилась ни одна из этих версий. Она не мечтала о вечной жизни: на ее взгляд, было не так-то просто прожить даже обычный срок, отпущенный человеку. К тому же ей никогда не нравились истории о любящих матерях.

Но этой ночью она поняла, что завидует смелости дочери из легенды. Воительница бросила вызов светилам так, будто это была ее судьба. Каждый раз, когда Хэсина сталкивалась со своей судьбой, ей хотелось сжаться в комок.

– Что такое судьба? – спросила она по большей части саму себя.

Этот вопрос не поставил в тупик Акиру, в совершенстве владеющего искусством пространных высказываний.

– Это когда вы очень хорошо умеете что-нибудь делать.

Хэсина никогда не думала о судьбе в таком ключе. Эта мысль оказалась неприятной. Она мало что умела делать хорошо. Давным-давно ей казалось, что у нее есть актерский талант. Она умела лгать и предпочитала жить жизнью других, а не своей собственной. Но ничто так хорошо не помогает избавиться от детских фантазий, как необходимость унаследовать трон. Когда учишься управлять страной, на другие увлечения времени не остается.

– Как думаешь, что я умею делать хорошо? – спросила она у Акиры.

– Фонарики. – Когда она смерила его скептическим взглядом, он улыбнулся. Это была не одна из тех острых, как нож, улыбок, которые он демонстрировал в суде. Уголки его губ оставались мягкими.

– Я серьезно.

– Я не говорил, что у вас хорошо получается доставать их из воды.

Хэсина фыркнула и сразу же пожалела об этом. Звук получился похожим на хрюканье свиньи, а ей все-таки хотелось сохранить перед Акирой хоть какие-то остатки достоинства.

– А ты? – она перевела взгляд на костер и попыталась убедить себя, что это благодаря огню в ее груди разливается колючее тепло. – Ты был хорошим грабителем?

Акира подобрал веточку и сунул ее в огонь.

– Хорошие грабители не попадаются. – Веточка догорела до основания, и он отпустил ее. – Я знал человека, который превосходил всех нас. Его умения определяли его личность. Но однажды он взял слишком много. С тех пор я его не видел.

– Он был тебе другом?

– Можно и так сказать.

– Ты, наверное, по нему скучаешь.

Акира неопределенно пожал плечами, но Хэсина поняла его лучше, чем если бы он сказал «да» или «нет». Она знала, что остаться без некоторых людей – это все равно что остаться без воздуха. Жизнь без них кажется невозможной, и лучше не задаваться вопросом, как ты все-таки умудрился остаться в живых.

Но тем вечером Хэсина позволила себе скучать по отцу. Она скучала по нему. Она очень сильно по нему скучала. Долетавшие до поляны звуки аккордов трогали струны ее сердца, и она представляла, что едет к наследному принцу на колеснице. А потом, когда она уснула, ей приснился сон, что она умерла, но отец, прочитав много книг, вернул ее к жизни, и они вместе полетели к лунному замку на спинах огромных журавлей.

Конечно, следующим утром она не превратилась в великую воительницу, и у нее не появилось сияющей колесницы, на которой она могла бы отправиться к кендийцам. Она была королевой, руки которой дрожали так сильно, что у нее не получалось застегнуть пуговицы на собственной одежде.

– Мы насчитали шестерых, дянься, – доложила разведчица, стоящая снаружи. Хэсина видела ее тень на промасленной ткани палатки.

Хэсина давала себе инструкции, чтобы справиться с многочисленными компонентами своего одеяния. Запахни рюцюнь. Закрепи меч за спиной. Спрячь бомбы. Застегни ремень, повесь на веревочки королевскую печать, нефритовые мандалы, три плетеных шнурка.

– Ты уверена?

– Да, – подтвердила разведчица. – Шестерых, не считая самого наследного принца. Четыре раба и два советника.

Теперь мантия. Она крепко затянула завязки на шее, полностью скрыв вышивку с безголовым драконом.

Наследный принц не нарушил условия переговоров. Их не поджидала армия. Возможно, Хэсине даже не понадобится помощь Санцзиня. У нее были все причины расслабиться.

– Вы спрятали оружие?

– Да, дянься.

– Хорошо. – Ее голос не выдавал волнения, а вот руки подрагивали и потели. Она сжала их в кулаки. – Отправляемся через десять минут.

За ночь посреди золотистых дюн на другом берегу озера выросли черно-алые палатки. Флаги Кендии, окрашенные в эти же цвета, развевались на ветру высоко в воздухе.

Хэсина в последний раз проверила, на месте ли меч и бомбы. Затем вместе со своими спутниками она прошла по песчаной равнине и остановилась перед самой большой из палаток. Кендийский советник поприветствовал ее на общем языке, попросил стражей подождать снаружи и приподнял украшенный драконами полог, закрывавший вход.

Янь Хэсина была к этому не готова.

Но, вступив в логово наследного принца, она перестала быть Янь Хэсиной. Она превратилась в воительницу, в королеву, полностью собранную и готовую блефовать, чтобы одержать победу.

Четырнадцать

Больше ни один человек не будет принадлежать другому.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о рабстве и крепостном праве

Свобода – это право каждого человека.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о рабстве и крепостном праве

Она не была первой королевой, вступавшей в переговоры с Кендией. Она знала, что не станет последней. Многие поколения монархов Яня пытались установить связи с землей песка и огня, которые не сводились бы к обычному торговому партнерству. Все они потерпели неудачу.

Когда глаза Хэсины привыкли к полумраку, ей тут же стало понятно, почему. Ледяная страна Нинг была Яню как старшая сестра, а болотистая Ци – как младшая кузина. Между ними существовали различия, но они не казались непреодолимыми.

Однако если Янь ассоциировался с водой, то Кендия была словно раскаленное масло. Яньские философы и литераторы призывали к сотрудничеству, в то время как кендийские приветствовали соперничество. Цветовая гамма в символике Яня основывалась на дополнявших друг друга цветах, а кендийцы вдохновлялись изменчивой природой огня. Палатка принца служила идеальным тому примером: стенки были завешаны конскими шкурами, выкрашенными в красный и черный. Бронзовые чаши, в которых горел огонь, на хлипких цепях свисали с деревянных балок, образовывавших каркас потолка. В любой момент одна из цепей могла оторваться, и тогда мигом бы загорелась вся палатка. Это была бы нелепая смерть – хотя у Хэсины так перехватывало дыхание, что она рисковала умереть от удушья еще раньше.

Дыши. Пытаясь успокоиться, она огляделась по сторонам и тут заметила, что на одной из шкур висят соляные кирки. Они напоминали серпы, которыми срезали просо крестьяне в северных провинциях Яня. Если на нее нападут, Хэсина сможет отбиться с помощью такого орудия. Ее дыхание снова участилось.

– Ну как, вам нравится то, что вы видите?

Она медленно перевела взгляд на человека, со стороны которого и ожидала нападения.

Наследный принц сидел на тахте из ротанга, рядом с каким-то возвышением, укрытым гобеленом. На нем было широкое одеяние бордового цвета с клинообразным вырезом, который тянулся до его подтянутого живота и в конце концов скрывался за нефритовым поясом. Хэсина окинула взглядом фигуру принца, и ей показалось, что меч за ее спиной стал тяжелее. Одежда наследника престола Кендии была настолько открытой, что спрятать большое оружие в ней было затруднительно. С другой стороны, ему могло хватить одного кинжала.

– Или хотите посмотреть на что-нибудь еще? – с сильным акцентом сказал он на общем языке и потянулся к завязкам на поясе.

У Хэсины загорелись щеки, и он рассмеялся.

– Вам, должно быть, очень скучно живется. – Он поднялся на ноги. – Королева без гарема.

На вид принц был одного возраста с Цайянем. Может, на пару лет старше. Хэсина постаралась сосредоточиться на этой мысли, наблюдая, как он приближается к ней.

– Королева без рабов.

Он остановился на расстоянии нескольких тростинок от нее.

– В чем тогда смысл?

Хэсина пожала плечами, словно марионетка, которую дернули за ниточки.

– Я правлю страной. Еще иногда преодолеваю девять сотен ли, чтобы встретиться с принцами, подобными вам. Докажите мне, что я проделала этот путь не напрасно.

– Докажу.

Он подошел к возвышению и сдернул с него гобелен.

Соль. Шестигранные бруски, сложенные в несколько рядов и напоминающие пчелиные соты. Хэсина никогда не видела столько соли сразу. Если ее размолоть, получится сотня мешков, не меньше.

– Мы приготовили для вас еще пятьдесят соляных глыб, – сказал принц.

Она прикусила губу.

– Мы отплатим вам запасами воды.

– Нет-нет. Вода нам не нужна.

Он подходил к ней все ближе и ближе. Хэсине казалось, что расплавленная сталь стекает по ее спине и ногам, приковывая ее к земле. «Стой на месте», – приказала она себе, когда принц наклонился к ней.

Его ресницы были накрашены сурьмой. Серебряные украшения сияли над его бровью, словно звезды. Она почувствовала на лице его дыхание. От него пахло анисом и медью.

– Нам нужны ваши пророки.

Хэсина чувствовала себя так, словно теперь начал плавиться ее позвоночник.

Он всего лишь пытался заманить ее в ловушку. Ждал подходящего момента, чтобы нанести удар. Ей нужно было осторожно отходить в сторону, чтобы не дать ему загнать себя в угол.

Нужно было выиграть время.

– Зачем?

Она думала, что дала самый безопасный из всех возможных ответов. Но когда принц заулыбался, у Хэсины упало сердце.

– Значит, слухи верны, – проговорил он, словно размышляя вслух. – Вам о них ничего не известно.

Хэсина могла возразить, что он явно преувеличивал, но она была не в том положении, чтобы спорить. Принц щелкнул пальцами.

Из темного угла палатки показались две фигуры. Хэсина напряглась, но тут же выдохнула, разглядев их, это были дети. Потом она заметила, что их запястья скованы цепями, а шеи обвиты железными кольцами, и у нее снова все сжалось внутри. На их бритых лбах, покрытых сероватым облачком щетины, виднелись татуировки. Красные лилии – рабское клеймо, которое использовали в Кендии.

– Не тревожьтесь из-за того, что сейчас увидите, – сказал принц. – Я слышал, что в вашей стране боятся пророков. Но нет смысла опасаться того, что сковано цепями.

Он махнул рукой.

– Покажите ей.

Дети закрыли глаза.

Повеяло холодом. Одежда Хэсины прилипла к коже – но не из-за пота. Прямо перед ее глазами в воздухе образовывались крошечные прозрачные шарики. Они сливались вместе, пока сфера не достигла размера небольшой дыни. Это была капля воды.

– Довольно, – произнес принц.

Капля упала, и иссушенная земля мгновенно впитала ее. Дети покачнулись и заморгали. На внутренних уголках их глаз навернулись бусинки крови. Девочка провела тыльной стороной ладоней от глаз к щекам и облизнула костяшки. Мальчик оказался медленнее. Размазанная кровь вспыхнула голубым пламенем и погасла, оставив на его коже небольшой ожог. Мальчик всхлипнул.

Только что перед самым носом Хэсины пророки изменили реальность. Она должна была упасть в обморок от ужаса, но она лишь сжала руки в кулаки. Это были дети. Как можно делать из детей рабов?

Однако это произошло. Потому что Одиннадцать героев вынудили их предков покинуть свои дома. Потому что короли и королевы Яня, правившие после них, не смогли победить ненависть.

В их числе была и Хэсина.

Ее ярость перешла в тошноту. На секунду она испугалась, что ее вырвет прямо на ноги наследному принцу и он не только увидит содержимое ее завтрака, но и узнает ее самую страшную тайну: она сочувствовала пророкам. Ее сердце билось не в такт с сердцами ее подданных. Хотя сейчас, когда принц наблюдал за ней, оно колотилось совершенно безо всякого ритма.

– Идите прочь, мои маленькие чудовища. Вы напугали мою гостью.

Дети удалились, гремя цепями.

– Пророки, – проговорил он. – Этим словом мы называем тех, кто может видеть будущее. Однако…

Он протянул руку к графину, стоящему на скамеечке, и налил в бараний рог ярко-красную жидкость.

– Оно не подходит для описания тех, кто умеет это будущее изменять.

Он сделал глоток, и Хэсина внезапно ощутила, как сильно у нее пересохло горло.

– Вы думаете, что в Кендии не хватает воды. И вы не ошибаетесь. Во времена засухи народ убивал своих королей. Из-за воды велись войны и разрушались цитадели.

Он провел пальцем по каемке рога.

– Но утром в воздухе образуется роса. Это происходит даже в Кендии.

Он начал обходить Хэсину сбоку. Желчь больше не подкатывала к ее горлу, но она все еще боялась пошевелиться или заговорить.

Пророки изменяют будущее.

Роса появляется утром.

– Представьте, что росу, которая образуется завтра, можно призвать уже сегодня. – Она ощутила его дыхание на своем затылке и с трудом подавила желание обернуться.

Когда он заговорил снова, он уже стоял с правой стороны от нее.

– А теперь представьте, что можно призвать росу из тысячи дней, которым еще только предстоит наступить.

Хэсина начала понимать.

– Вы хотите перемещать воздух в его будущее состояние.

А вместе с воздухом из будущего придет и будущая роса.

Роса. Вот как кендийцы планировали получить воду, в которой так отчаянно нуждались. С помощью рабского труда пророков.

Хэсина не знала, что думать и чувствовать. Это было все равно как если бы былой император узнал, что для эликсира бессмертия нужна кровь людей, а не журавлей. Ужасное, но в то же самое время болезненно понятное открытие.

– Да. – Принц обошел ее и снова встал к ней лицом. Хэсина попыталась скрыть удивление, но на его губах заиграла бархатная улыбка, как будто он все равно заметил, насколько она поражена. – Ваши древние императоры никому не рассказывали, как работает магия пророков. И ваши одиннадцать спасителей тоже.

Одиннадцать героев. В ее голове вихрем закружились обрывки воспоминаний – все то, что она когда-то слышала на уроках или читала в учебниках истории. Как только власть перешла к Одиннадцати героям, начали происходить чудеса. Уровень воды в реках внезапно понизился. Ливни прекратились. Первый и Второй говорили: это знак того, что небеса благословляют их правление. Но где проходила грань между чудом и магией? Где заканчивалось божественное предопределение и начиналась магия пророков?

– Итак, королева Яня, устраивают ли вас наши условия?

У Хэсины голова шла кругом от того, что она узнала – видимо, принц на это и рассчитывал. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, о каких условиях идет речь. Потом она вспомнила. Соль. Пророки.

Сделка.

Ей было все равно, что еще скажет принц. Хэсина уже все решила. Как только закончится суд и ситуация в королевстве станет стабильной, она откажется от заветов «Постулатов». Она будет бороться за то, чтобы в ее стране пророки жили так же счастливо, как и обычные люди. А пока она не обречет их на существование в кандалах.

– Я боюсь, вы заблуждаетесь, – сказала она. – В нашем королевстве нет пророков.

– Мои источники сообщают, что выжившие пророки скрывают свою истинную сущность.

«Отступи, – посоветовал бы ей Цайянь, – и попробуй зайти с другой стороны».

– Если я отдам их вам, что вы сделаете? Превратите их в рабов?

– Вас это не должно беспокоить.

Принц был прав. Хэсине не полагалось беспокоиться. Будь она настоящей королевой Яня, она согласилась бы, не задумываясь. Соль в обмен на пророков – такая сделка ничего бы им не стоила.

Нравственность превыше всего.

– «Постулаты» запрещают в Яне любую форму работорговли. – Но в устах Хэсины эти слова прозвучали совсем не так убедительно, как если бы их произнес Ся Чжун.

Улыбка принца стала язвительной.

– Вы думаете, что вы лучше нас? Вы ошибаетесь. Вы ничуть не лучше. Вы убивали пророков. Я же использую их, потому что вижу их ценность. – Он прищурился. – Вас что-то не устраивает в условиях сделки?

Она не могла позволить себе предпринимать одну неудачную попытку за другой. Чем дольше это будет продолжаться, тем больше подозрений она вызовет. Как она могла отвергнуть предложение принца, не выдав своих истинных чувств?

«Не спеши, Пташка, – зазвучал в ее голове голос отца. – Если хочешь понять человека, загляни ему в сердце через призму его предрассудков и убеждений».

Ее мысли застыли.

Принцу было незачем рассказывать ей о том, что он собирался превратить пророков в рабов. Он сделал это лишь по одной причине: он считал, что Хэсина ничем не отличается от других яньцев и скорее согласится обречь пророков на смерть, чем решит воспользоваться его идеей в своих интересах.

Таковы были убеждения принца. Таково было его сердце. Его ждал сюрприз: Хэсина собиралась обернуть их против него самого и привести аргумент, который он никак не мог предвидеть.

– Вы правы. В этих условиях меня кое-что не устраивает.

– Да? – Принц удивленно вскинул бровь.

Хэсина подняла голову выше.

– Они оскорбительны.

– Пожалуйста, поясните.

– Подумайте об этом вот как, Шахрин. Вы предлагаете мне рыбу в обмен на лодку. В конце концов у нас закончится рыба, а у вас… У вас будет возможность ловить ее столько, сколько пожелаете. – Хэсина начала расхаживать по палатке, стараясь наполнить ее своим присутствием. – Кто знает, сколько ресурсов получит государство благодаря пророкам! – Она развернулась на каблуках. – Возможности не ограниченны. Вы, должно быть, считаете меня глупой, раз решили, что я отдам их вам.

Принц бросил на нее странный взгляд. Как будто она была добычей, которая внезапно выпустила когти и обнажила клыки.

– Вы не сможете ими воспользоваться. Иначе вас свергнет ваш собственный народ.

Хэсина решила импровизировать. Она подошла к принцу и положила руку ему на грудь.

– Хотите, я расскажу вам правду о себе, Шахрин? Мое сердце отличается от сердец моих подданных. Может, они добры. Может, они благочестивы. Но я пойду на все, чтобы добиться того, что мне нужно. Если я захочу создать соль, я воспользуюсь пророками. Если я захочу уничтожить деревню, я воспользуюсь пророками. А если они откажутся мне подчиняться, я сама закую их в цепи.

Хэсина с наслаждением отметила, что сердце принца под ее ладонью забилось быстрее. Он начал отодвигаться, но она успела отнять руку первой. Ее тошнило от собственных слов, но она была актрисой. С помощью костюма, маски и горсти лживых слов она могла сделать что угодно.

Теперь пришла пора красиво уйти со сцены. Она повернулась к пологу, закрывавшему вход.

– Если вы продолжите нападать на наши территории, то увидите, что я не побоюсь использовать силу пророков против вас. Но мы в Яне ценим великодушие. Прекратите набеги и возобновите торговлю, и я не стану пользоваться знанием, которым вы поделились со мной сегодня.

Она вышла из палатки на солнечный свет, и ее спутники тут же напряглись, но она не дала им условный сигнал, показывая, что все в порядке. Если наследный принц поверил, что она может прибегнуть к силе пророков и готова это сделать, то, возможно, ей удастся наладить торговлю и предотвратить войну. У нее был шанс на то, чтобы закончить эти переговоры мирным путем.

Но эта наивная надежда умерла, когда за спиной Хэсины послышался голос принца.

– Не будете ли вы так любезны выпить со мной вина?

В лучах солнца он казался ослепительным. Украшения над его бровью сверкали, а у его ног кружились песчаные вихри. Он поднял рог.

– У нас существует традиция: в конце беседы мы поднимаем бокал. Я надеюсь, что вы ко мне присоединитесь.

Сказав это, он выпил вино. До дна. С каждым его глотком живот Хэсины скручивало все сильнее. Потом принц заново наполнил рог и протянул напиток ей. Она со злостью посмотрела ему в глаза.

Отказываться от вина было невежливо. Но еще более невежливо было ожидать, что она так легко позволит отравить себя – она почти не сомневалась, что принц пытается сделать именно это. Если бы Хэсина заронила семена опасных идей в голову королевы соседнего государства, она бы поступила точно так же. В вине был яд; стоит ей отпить его, и она умрет. В королевстве объявят траур, разразится война, а Ся Чжун будет произносить тосты в ее честь.

Принц стоял напротив нее, облизывая губы, как будто хотел сказать: «Смотрите, со мной все хорошо».

Хэсина тоже была бы в безопасности, если бы ему хватило любезности поделиться с ней противоядием.

Придумай план. Она медленно протянула руку за вином. Если она откажется, то испортит переговоры, которые пока что проходили безукоризненно. Придумай…

Она не успела взять рог, потому что его уже сжала рука другого человека.

– Vrakan, – произнес Акира, почтительно склонив голову. – Hahzan un dal. Вино выпью я.

Брови принца поползли вверх.

– Кто этот человек, владеющий кендийским языком?

Заключенный, который хранит слишком много тайн и лишает Хэсину дара речи чаще, чем она готова признать.

– Я всего лишь представитель королевы, – сказал Акира, не дав Хэсине ответить. – А значит, если мне не изменяет память, я могу поднять рог от ее лица.

А потом он выпил вино – прежде чем кто-либо успел его остановить.

Он продемонстрировал всем пустой рог. Хэсина глядела на него с ужасом. Благие герои. Она чувствовала, что у нее подкашиваются колени. Что он наделал?

– Мне хотелось попробовать это вино, – проговорил Акира. Бывший заключенный смотрел не на Хэсину, а на принца, который выглядел так, как будто произошедшее его одновременно позабавило и разозлило. – Мне говорили, что Дракон Шахрин всегда предлагает гостям только лучшее. – Акира взглянул на дно рога. – К сожалению, я разочарован.

Хэсине было все равно, кем на самом деле являлся Акира, какие преступления он совершил и сколькими языками владел. Он выпил отравленное вино. Теперь он умрет вместо нее. В ее груди бились чувства, названия которых она не знала, и из-за них воздух в ее легких густел и становился липким. Она схватила Акиру за руку и притянула к себе, а потом подала стражам сигнал. Они тут же встали кольцом вокруг них с Акирой.

– Мы уходим, – сказала она принцу.

– Так не пойдет.

По берегу реки пронесся сухой ветерок, но он был не очень сильным и не мог заставить шевелиться песчаные насыпи вокруг них. Однако это происходило. Стражи плотнее окружили Хэсину.

Прямо из-под земли начали появляться фигуры в черных капюшонах.

– Задержитесь ненадолго, – произнес принц хриплым голосом. – И мы предложим вам лучшее.

Пятнадцать

Невежество приводит к распространению лжи.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ об обязательном образовании

Если вы прислушиваетесь к тому, что говорят пророки, вы никогда не будете свободны.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ об обязательном образовании

Двенадцать наемников возникли из песка, словно ростки бамбука.

Хэсина сжала руку Акиры и только потом осознала, что все еще ее держит. Выпустив его пальцы, она взглянула на своих спутников. Они напряженно смотрели на наемников. Возможно, они не понимали, как работает магия и на что она способна, но ее было невозможно ни с чем спутать. Она казалась аномальной – как и те, кто призвал ее к жизни. Все это – движущиеся пески, поднимающиеся из них наемники – явно было делом рук пророков.

– Покончите с ними побыстрее, – приказал принц, взмахнув рукой.

Послышался шепот клинков. Наемники синхронно вынули их из ножен и пошли в атаку.

– Убивайте, только если это будет необходимо, – шепнула Хэсина своим людям. Потом она достала бомбы и подбросила их высоко в воздух.

Клубы красноватого дыма взмыли вверх и стали медленно опускаться на их головы.

«Пожалуйста, – мысленно взмолилась Хэсина, надеясь, что Санцзинь увидит сигнал. – Поторопись».

– Вам не сбежать! – раздался из красной дымки голос принца. Он подумал, что они хотят отвлечь внимание и отступить. Слева от Хэсины послышался крик, справа – лязг металла. Когда дым рассеялся, она увидела, что ее спутники сражаются, окружив ее плотным кольцом. Но силы были не равны. Некоторым из ее людей приходилось одновременно биться с двумя или даже тремя наемниками. Кольцо распалось.

Группы сражающихся рассыпались по берегу. Хэсина оказалась рядом с разведчицей. Один из наемников бросился на них, и Хэсина ударила его мечом. Он еще даже не успел упасть, как его место заняли двое других. Один атаковал разведчицу. Другой наступал на Хэсину.

Она уклонилась от первого удара и отразила второй. Их взгляды скрестились так же, как и их клинки. Голова наемника была повязана черным шарфом, а лицо скрывала ритуальная маска животного с прорезью для рта. Замахиваясь мечом, он сжал зубы, и Хэсину обдало запахом гниющих семян гинкго.

Рукоять меча выпала из рук Хэсины. Она сумела поймать ее и, не тратя время на то, чтобы испугаться, сделала шаг влево. Наемник занес меч справа. Она попыталась увернуться от лезвия, которое неслось к ней серебряной вспышкой. Она не успеет избежать удара, но, если она уклонится от него, он может лишь слегка задеть ее…

Меч опустился. Ощущения накрыли Хэсину не сразу, а одно за другим: пульсирующее тепло, липкая струйка крови, а потом – боль, охватившая ее ребра и заполнившая пространство между ними.

Она дотронулась до правого бока. Мантия и рюцюнь были порваны и пропитаны кровью. Ее охватила паника. Где ходит Мэй, когда она так нужна?

Но рана могла быть гораздо хуже. К тому же наемник вложил в этот удар всю свою силу. Он рассчитывал, что Хэсина упадет. Он продолжал двигаться по инерции, когда она занесла руку так, как учил ее Санцзинь. В глазах ее противника вспыхнуло понимание, и он попытался вернуть равновесие.

Она нанесла удар раньше, чем он успел это сделать.

Меч Хэсины вошел в его плоть, словно проволока в мягкую глину. Кровь брызнула ей на щеку, но не это привело ее в ужас. Она застыла, когда наемник начал хватать воздух ртом, зажимая руку, из которой текли струи алой крови.

Потом он закричал, и его вопль вывел Хэсину из транса. Это был дикий, животный рев, поэтому, когда он поднял меч и ринулся на нее, она поняла, что лучше отступить. Она опустилась на песок, перекатилась в сторону, поднялась на ноги и уже была готова продолжать сражение, когда кто-то повалил ее обратно.

Хэсина решила, что с нее достаточно. Она резко дернула головой назад. Что-то щелкнуло. Кто-то охнул. Вес сместился, и Хэсина выбралась на свободу. Потом она схватила нападавшего за шею и уже уткнула его лицом в песок, когда, к своему удивлению, заметила, что его волосы перевязаны шнурком.

– Не вставайте! – прохрипел Акира. Над их головами пронесся сюрикэн.

Когда опасность миновала, он помог ей подняться на ноги.

– Оказывается, песок не так плох на вкус. – Он метнулся куда-то за спину Хэсины и поднял свой прут. – Правда, второй раз я бы его пробовать не стал.

Он разговаривал как обычно. Он выглядел как обычно – если не считать ожогов от песка. Неужели в вине все-таки не было яда?

Удивление Хэсины росло, но у нее не было времени на то, чтобы задавать вопросы и извиняться. На них уже неслась новая волна атакующих. Вместе они отбивались и наносили удары. Акира страховал ее, если она раскрывалась. Хэсина прикрывала его спину. Их движения слились в одно, образовав союз дерева и стали, и, когда он распался, это случилось не из-за удара миссионера.

Это случилось потому, что Акира толкнул их собственную разведчицу. Наемник, с которым она сражалась, ускользнул от ее удара и бросился прочь.

– Что ты делаешь? – крикнула она.

– Этот на нашей стороне, – сказал Акира.

Хэсина недоуменно окинула сражавшихся взглядом. «Этот» уже успел найти себе нового противника – одного из стражей Хэсины. Страж занес руку для удара. «Этот» уклонился, и меч впился в ничего не подозревавшего наемника, находившегося за его спиной, в то время как «этот» понесся дальше. Из-под его капюшона выбилась коса, черная, как вороново крыло.

Из-под ее капюшона.

Прежде чем Хэсина успела перевести дыхание, Мэй подлетела к стражу, сражавшемуся с двумя противниками сразу, рассекла обоим наемникам колени, и через секунду уже стояла рядом со своей королевой.

– Ты все-таки пришла, – проговорила Хэсина. Она отошла от потрясения, и ее душа наполнилась счастьем, немного неуместным в текущих обстоятельствах.

Мэй вытерла кровь с ножа.

– Я подумала, что мое присутствие может вас порадовать. У вас есть план?

Да, план у нее был. Но его реализация полностью зависела от Санцзиня.

Конечно, она, как обычно, могла обойтись и без него.

– Нет. Мы просто сражаемся.

Коротко кивнув, Мэй принялась за работу. С ее помощью ход сражения изменился. Вскоре из восьми наемников, еще способных биться, осталось семь. Потом семь превратились в пять, а пять – в четыре.

Три.

Два.

Потом один. Акира и Мэй добили его – прутом между ног и рукоятью ножа по голове.

Хэсина, промокшая от крови и пота, опустила свой меч. Ее соратники последовали примеру королевы и вместе с ней обратили взгляды на принца. Они выглядели не лучшим образом, но то же самое относилось и к поверженным наемникам. Все они были в синяках и в крови.

И никто – ни один из них – не загорелся голубым пламенем.

От выброса адреналина Хэсина с трудом соображала. Медленно, очень медленно она поняла, что трюк с песчаными насыпями устроили не наемники. И не дети – они с трудом справились с тем, чтобы призвать росу. Но тогда кто это совершил?

– Я впечатлен, – проговорил принц, улыбаясь, несмотря на то, что его войско лежало на песке и стонало. – Но не думайте, что победили.

Он сделал знак рукой. Женщина, стоявшая за ним, шагнула вперед и откинула вуаль. Ее лицо оказалось молодым, гладким и – к удивлению Хэсины – овальным. Это значило, что в ее жилах текла яньская кровь. Но как так вышло, что девушка из Яня стала советником принца Кендии?

Песок под ногами Хэсины провалился – словно в ответ на ее немой вопрос.

Она увязла по щиколотку. Воздух прорезал крик, но он вырвался не из ее горла. Хэсина была слишком ошеломлена. Она не сводила глаз с девушки с овальным лицом, которая наблюдала, как она тонет.

По вине этой пророчицы исчезли деревни. Именно она была причиной того, что Янь оказался на пороге войны. В сердце Хэсины начал разгораться гнев, но вскоре он снова уступил место ужасу. Ради своего королевства, ради людей и пророков, которых иначе ожидали невыносимые страдания, она должна была остановить эту девушку. Не только здесь и сейчас.

Навсегда.

Принц наклонился и прошептал что-то на ухо девушке. Вместо ответа та подняла обе ладони. Хэсина и ее соратники провалились глубже. Песок охватил ее бедра, а потом и грудь, сковав ей руки и ноги.

Пытаться переубедить девушку было бессмысленно. Но ничего другого все равно не оставалось.

– Пожалуйста, не надо!

Пророчица моргнула и посмотрела на нее непонимающим, пустым взглядом. Хэсина умолкла. Для девушки эти слова не имели никакого смысла. Она была родом из Яня, но не знала своей родины и ее языка.

«В этом виноваты твои предки, – шептало Хэсине проснувшееся у нее внутри чудовище. – В этом виновата ты».

– Dakan.

Голос Акиры заглушил слова чудовища. Хэсина обернулась.

– Dakan, – еще раз произнес он.

Хэсина не знала значения этого слова, но поняла смысл по его плотности и весу. Оно, словно зеркало, отразило ее чувства, перевело на чужой язык ее мысли и вернуло ей храбрость. «Не слушай своего принца. Переходи на нашу сторону!»

– Dakansan Vrakan uz. Siubtehn.

Принц положил руку на плечо девушки.

– Tulsan, cricholon uz. Senyn cricholon.

Потом он обратил взгляд на Хэсину и повторил на общем языке:

– Перейди на их сторону, и они воспользуются твоей силой, а потом убьют тебя.

Хэсина провалилась в песок по шею.

– Как их одиннадцать спасителей убили твоих предков, воспользовавшись ими.

Горло Хэсины охватил спазм – мышцы рефлекторно сжались, чтобы спасти ее от удушья. Но у нее еще оставались нос и уши. Двери в амбар, которому вот-вот предстояло наполниться зерном. Ужас с новой силой вспыхнул в ее сердце, и она закричала. Она не хотела умирать. Только не такой смертью. Она бы предпочла что угодно, лишь бы не быть похороненной заживо. Утонуть. Сгореть. Повиснуть в петле.

Она бы предпочла, чтобы ее пронзила стрела.

Как только она подумала об этом, в воздухе пронеслось что-то серебряное. Стрела, которую пустил кто-то за ее спиной.

Она вонзилась в грудь пророчицы.

Пески перестали шевелиться. Девушка опустила взгляд. Ее рот округлился, а руки метнулись к оперению стрелы, как будто она хотела ее вытянуть. Хэсина смотрела на нее остекленевшим взглядом. На долю секунды, прежде чем девушка упала вперед, сложившись пополам, словно бумажная ширма, они с Хэсиной стали очень похожи. Они обе были бессильны и беспомощны. Обе попытались одержать победу, но проиграли.

Но на помощь пророчице не пришел брат.

– Я бы предпочел, чтобы ты не хоронил мою сестру заживо, – прозвенел голос Санцзиня в тот момент, когда над дюнами показались знамена Яня. Всадники спешились и направились к Хэсине, но она не видела ничего, кроме струйки крови, вытекавшей из-под тела девушки и дымившейся, словно зажженный фитиль.

Санцзинь убил пророчицу.

У него не было выбора.

Но у девушки его тоже не было – как и у остальных пророков, помогающих Кендии.

Внезапно Хэсина пожалела, что ее не поглотил песок.

Но спектакль еще не окончился. Когда воины Санцзиня помогли Хэсине выбраться, она попыталась взять себя в руки, и с таким царственным видом, на какой только была способна, приказала им забрать из палатки соль.

Потом она обернулась к принцу. Ее мантия сбилась, и из-под ее складок сыпался песок. Больше ничего не скрывало рюцюнь Лилиан. Взгляд кендийца остановился на безголовом драконе.

– Бочки с водой, которые я обещала, доставят на ваши рынки до наступления полнолуния. – Ее голос срывался, и все ее тело грозило рассыпаться на части. Она снова стала Янь Хэсиной – недостаточно сильной, недостаточно умной, с сердцем, полным тайн, и сознанием, полным противоречий. Но она все равно продолжила: – Примите их, и я сочту это за знак того, что вы помните о нашей беседе.

Наследный принц склонил голову набок. На долю секунды Хэсину охватила уверенность, что он видит ее такой, какая она есть на самом деле. Королевой-самозванкой. Его улыбка – уже далеко не такая бархатная, как раньше, – не успокоила ее.

– Нашу беседу я не забуду.

Если бы только принц со своими улыбками был единственным, что беспокоило Хэсину в оставшиеся часы этого бесконечно долгого дня.

Но стоило им добраться до лагеря, Акиру начало тошнить кровью.

– Всего лишь побочное действие, – прохрипел он и вытянул вперед измазанную кровью руку, как будто хотел сдержать их тревогу. Хэсина закричала, чтобы привели стража, который был учеником врачевателя. Люди Санцзиня тоже вызвались помочь, но Акира отмахнулся от них всех.

– Просто дайте… воды.

Если вода могла его исцелить, Хэсина принесла бы ему целый океан. Но рядом не было ни океана, ни реки, ни ручейка. У них даже не осталось непочатого бурдюка, и им пришлось сливать остатки из трех, чтобы наполнить хотя бы один. Когда она подбежала к Акире, он успел развести костер и сжигал в нем ветки. Спокойно, как будто его руки не ходили ходуном, он насыпал получившийся уголь в бурдюк. Хэсина с замиранием сердца следила, как он пьет, а потом, едва дыша, ждала, когда лекарство подействует. В это время Акира взглянул на залитый кровью подол своего ханьфу, нахмурился и вылил на ткань остатки спасительного зелья.

Хэсина моргнула, чувствуя, как замедляется пульс. В следующую секунду она все-таки потеряла самообладание.

– Зачем ты сделал это? – крикнула она Акире, отжимавшему подол ханьфу. Он не ответил, и она вырвала ткань из его рук. – Ты же мог умереть!

У нее горело горло, хотя это не ее окунули лицом в песок.

Акира моргнул. Хотя бы раз в жизни ей удалось выбить его из равновесия. У него округлились глаза, и его зрачки стали похожи на чернильные пятна. В этот момент он казался… очень юным.

Через мгновение на его лице снова появилась маска невозмутимости.

– Это вряд ли.

Она покачала головой.

– Кто ты?

Акира поднялся, и подол его ханьфу выскользнул из руки Хэсины.

– Человек, с которым королевам не стоит общаться слишком тесно.

Он направился к лошадям. Если бы не боль в боку, Хэсина всплеснула бы руками. Принцы. Братья. Бывшие заключенные. Все вокруг как будто стремились свести ее с ума.

Они пустились в путь. Хэсина то и дело кидала сердитые взгляды в спину Акиры, и это не укрылось от внимания Санцзиня.

– Как я вижу, в твоей свите пополнение. – Брат нагнал ее и поехал рядом. – У этого, по крайней мере, есть характер.

Хэсина бы расстроилась из-за этого очевидного выпада в сторону Цайяня, если бы у нее еще оставались на это силы.

– Его имя Акира, – холодно произнесла она и замолчала. – Санцзинь возвращался в столицу, чтобы вместе с Хэсиной объявить о прекращении военных конфликтов между Янем и Кендией. Ей никак не удалось бы скрыть от него то, что она передала дело о смерти их отца в суд. – И он мой представитель.

Стиснув в руке поводья, она коротко пересказала ему события двух последних месяцев. Когда ее история подошла к концу, она приготовилась выслушивать упреки, но ее брат молчал. Это было на него не похоже.

– Люди думают, что нашего отца убили кендийцы, – наконец проговорил он.

– И пророки, – тихим голосом добавила Хэсина. – Это все из-за исчезающих деревень. Ну, и… из-за твоего разведчика.

– Моего разведчика?

– Да. Он прискакал на мою коронацию и сказал, что пророки на стороне кендийцев.

И он говорил правду. Пророки действительно оказались на стороне кендийцев – но не по своей воле, а потому что были их рабами.

– Где он сейчас?

Хэсина не ответила.

Санцзинь пришпорил коня и преградил ей дорогу. Только сейчас она заметила сколы и трещины на его доспехах.

– Где он, Шина?

Она покраснела и опустила глаза.

– Он умер, Цзинь. Мне так жаль. Мы не смогли его спасти.

– Все мои разведчики живы, и я знаю о местонахождении каждого. – Хэсина вскинула глаза на брата, но он не дал ей ни секунды, чтобы она могла обдумать его слова. – Благие кости Шестого! Ты не задумывалась, как человек в таком состоянии мог добраться до столицы?

– Я… – Хэсина об этом не задумывалась. То, что произошло, слишком шокировало ее. Вызвало слишком много эмоций.

– Его должны были остановить стражи, – безжалостно продолжил Санцзинь. – То, что они этого не сделали, должно было стать для тебя первым тревожным сигналом. Ты должна была тут же объявить расследование закрытым.

Санцзиню было легко это говорить. Он провел большую часть жизни на поле боя, где правят мечи, а не законы и ритуалы.

– И оставить вопрос о смерти отца без ответа?

Что бы она тогда смогла сказать своему народу? «Я беру свои слова назад! Забудьте все, что я говорила о преждевременной гибели короля!»

– Кто подтолкнул тебя к этому решению? – спросил Санцзинь. – Твой слуга?

Она могла бы сказать, что Цайянь знал, что уклоняться от неизбежного – невыигрышная тактика. Но Санцзиню было этого не понять, поэтому Хэсина не стала вдаваться в объяснения.

Не услышав ответа, ее брат выругался.

– Ты не слушаешь меня, но слушаешь его. Я предупреждал тебя с самого начала, но ты…

– Да, я совершила ошибку! – огрызнулась она. – Как будто ты сам безгрешен! Уже забыл о том, что произошло на пруду?

И, не взглянув на Санцзиня, она пришпорила коня и поскакала вперед.

Весь вечер они держались порознь. Хэсина попыталась сосредоточиться на делах. Куда перенаправить воинов, которые вернутся с приграничных территорий? Как изменить закон о налогах на соль, чтобы он отразил нормализацию торговли? Но это было все равно что накладывать на рану тонкую повязку. Ее мысли, словно кровь, просачивались сквозь административные вопросы и возвращались к Санцзиню. Она не знала, что мучило ее сильнее: то, что они пробуждали друг в друге все самое плохое, или то, что это происходило не всегда.

Когда они остановились на ночлег и разбили лагерь в бамбуковой роще на месте слияния двух рек, Хэсина отбросила гордость и пошла к палатке Санцзиня. Ей оставалось сделать всего два шага, когда она услышала голос брата:

– Я могу все объяснить.

– Да, – ответил ему кто-то. Судя по голосу, это была Мэй. – Не сомневаюсь, что можешь. Но это не меняет того, что ты совершил. Ты выпустил эту стрелу.

– А что мне было делать? Дать моим людям схватить ее? Привезти ее во дворец, где ее тут же предали бы смерти от тысячи порезов?

– Тогда еще никто не видел, горит ли ее кровь.

– Это было уже неважно. Она подписала себе смертный приговор, когда заставила пески шевелиться. Ты не сражалась на фронте, Мэй. Не видела того, что видели мои люди. Теперь они могут с расстояния в один ли понять, замешан ли в происходящем пророк.

Наступила тишина.

Ее нарушила Мэй.

– Кажется, теперь я вижу, почему ты приказал мне остаться в столице. Ты сказал, что делаешь это ради сестры, и я поверила тебе. Но еще ты хотел скрыть от меня эту сторону своей личности.

– Что? Нет! – ответил Санцзинь серьезным, честным голосом. Пожалуй, его голос звучал даже слишком честно, как в тот раз, когда он утверждал, что не подкладывал под подушку Цайяню дохлых головастиков. – Мэй…

Внезапно брезентовые створки, закрывающие вход в палатку, раздвинулись, и Мэй выскользнула наружу, словно привидение.

Хэсина моргнула и попыталась собраться с мыслями. Она была здесь не для того, чтобы подслушивать. Она решительно зашла в палатку и едва не столкнулась с Санцзинем, который, кажется, собирался последовать за Мэй, но при виде Хэсины замер, а потом намеренно развернулся и шагнул в другую сторону.

Она положила руку брату на плечо, и в ее ране – которая благодаря рюцюню Лилиан оказалась на удивление неглубокой – запульсировала боль.

– Цзинь…

Чем сильнее он пытался скрыть свои чувства, тем больше ощетинивался. Хэсина едва ли не ощущала на его коже острые иглы замешательства и вины. Она опустила руку.

– Ты переживаешь из-за пророчицы, да?

– Даже если и так, что с того?

– Я…

Что она хотела сказать?

Правду. Скажи ему правду.

Но какую правду?

В конце концов она произнесла то, в чем в последнее время ей было труднее всего признаться.

– На твоем месте я сделала бы то же самое.

Она бы убила пророчицу, чтобы спасти его.

– Я знаю, – проговорил Санцзинь, и Хэсина расслабилась. Но тут он повернулся к ней, и она увидела, что в его черных глазах горит огонь. – Ты такая же, как и все остальные.

– Все остальные?

– Зачем ты пришла?

Хэсина не помнила. Она знала, что у нее была какая-то цель. Она подготовила аргументы, доводы и предложения, но все они разлетелись, натолкнувшись на привычную стену непонимания.

– Я… Я просто хотела поблагодарить тебя. За то, что ты пришел. За то, что помог. – В ее голосе зазвучала нежность. – Я рада, что мы можем работать вместе.

– Всегда пожалуйста. Зови меня, когда тебе в следующий раз понадобится убить парочку беспомощных рабов, а я брошу все и прибегу, как сделал это сегодня.

Его слова будто окатили Хэсину холодной водой. Когда он решительно прошел мимо нее, она не схватила его за руку и не приказала ему остаться. Ее губы распахнулись вместе с брезентовыми створками палатки. Санцзинь ушел, и ей показалось, что из ее легких выкачали весь воздух.

Хэсина слишком устала, чтобы злиться. Она напомнила себе, что подобное происходило с ними всегда. Они разбивали себя на осколки, а потом вонзали их в щели, которые находили в броне друг у друга.

Она чувствовала, что не готова вернуться в мир, который ожидал ее снаружи, поэтому ненадолго задержалась в палатке. Когда она наконец вышла, полная луна светила высоко в небе – точно так же, как и накануне. Но все остальное изменилось. В этот вечер никто не рассказывал легенд. Солдаты Санцзиня, присоединившиеся к стражам Хэсины, шепотом говорили о пророках, которые могли до смерти состарить маленького ребенка или в мгновение ока превратить живую корову в парное мясо.

– А как же женщины? – неуверенно спросила разведчица Хэсины, чье лицо освещали отблески костра. – Что происходит с ними, когда у них начинаются лунные дни?

– Они сгорают, – произнес солдат с гладко выбритым лицом. В следующую секунду он испустил вопль, потому что сидевшая рядом соратница зажала его шею под мышкой и стукнула его по лбу.

– Цзюнь, ты идиот, – вздохнула она, а потом перевела взгляд на разведчицу. – Не слушай его. Пророчицы пользуются лоскутами ткани так же, как и мы с тобой. Только они засовывают их внутрь, чтобы кровь не вытекала и не испарялась. Но на этом наши сходства заканчиваются. Хочешь знать, что матери делают со своими новорожденными детьми?

– Что?

Девушка оставила гладко выбритого солдата в покое и склонилась ближе к огню.

– Они выкалывают им глаза, – прошептала она с жестокой улыбкой на губах. – Тем же кровавым ножом, которым перерезают пуповину. От этого дар становится сильнее…

У Хэсины скрутило живот, и она быстрым шагом направилась к берегу реки. Гул осеннего ветра заглушил слова солдат, но руки Хэсины тут же покрылись мурашками. Она начала растирать их, чувствуя, как отступает тошнота, и в этот момент тени рядом с ней покрылись знакомой рябью.

Она тяжело вздохнула.

– Не злись на него.

– Почему? Вы же злитесь.

«Нет, – должна была ответить Хэсина. – Конечно, не злюсь». Было много других людей, которые в гораздо большей степени заслуживали гнев королевы, например всякие импульсивные наследные принцы и двуличные Министры ритуалов.

– Гнев – это разновидность доверия, – произнесла Мэй, не дождавшись ответа Хэсины. – Это надежда на то, что люди, которыми мы восхищаемся, способны измениться к лучшему.

Но на что ей было злиться? Поступок Санцзиня больше никого не огорчил. Все праздновали смерть пророчицы.

– Что-то не так? – спросила Мэй.

– Нет, ничего. – Но когда ветер донес до них отзвуки смеха и струйку дыма от костра, Хэсина поежилась.

Мэй внимательно следила за ней.

– Вы верите в их рассказы?

– Не знаю.

Как она могла чему-то верить, когда ей ничего не было известно наверняка?

– А ты? – спросила Хэсина.

– Я верю в то, что пророки – тоже люди. Есть хорошие, есть плохие, а есть те, что где-то посередине.

Теперь, когда это стало очевидным, Хэсина удивилась, почему не заметила этого раньше.

– Ты сочувствуешь пророкам.

– Не одна я.

Мэй не произнесла имени Хэсины. Но это было и не обязательно. Ее слова достигли цели прежде, чем она взглянула на руку Хэсины, которую та порезала перед разгневанной толпой.

Девушку накрыла волна облегчения, хоть это и противоречило здравому смыслу. Она больше не была одинока. Наконец хоть кто-то познакомился с принцессой, которая совершила измену и по глупости позволила ей себя изменить.

Конечно, она не могла рассказать об этом Мэй. Она дала Цайяню обещание, и, чтобы сдержать его, ей нужно было отступить на шаг назад.

– Не будь так в этом уверена, – сказала она.

Хэсина вернулась в свою палатку. Оставшись наедине с собой, она закатала рукав рюцюня. Порез изначально был неглубоким и чистым, поэтому мог затянуться, не оставив шрама. Но у королев нет времени дважды в день наносить на рану лечебный бальзам, поэтому сейчас в тусклом свете фонаря на ее запястье поблескивал бугристый рубец новой кожи.

Хэсина провела по нему пальцем, вспоминая ту ночь. Кровь. Крики. Огонь. Пепел.

Она опустила рукав.

Судя по тому, что произошло этим утром, наследный принц хотел ее убить. Мог ли он сделать то же и с ее отцом, если тот обладал запретными знаниями? Что, если в смерти короля действительно были виновны кендийцы? Тем летним днем во дворец не входили чужаки, но это ни о чем не говорило. Вести тайную переписку с Кендией мог не только Ся Чжун.

Но думать об этом, находясь в пути, не было смысла. Лишь добравшись до столицы, она могла проверить свою догадку.

Дорога до Черного озера не заняла у них много времени, потому что они скакали во весь опор. Однако обратный путь они преодолевали еще быстрее, доводя коней и собственные тела до изнеможения. Вскоре они оставили позади последнюю равнину. Потом преодолели гряду холмов. Когда на горизонте показались зубцы столичной крепостной стены, сомнения стали одолевать Хэсину с новой силой. Никто не знал, как Одиннадцати героям удалось преодолеть эти массивные укрепления из земли и камня. Ученые строили гипотезы, предполагая все возможные варианты от подземных тоннелей до перелета по воздуху. Но что, если принц Кендии был прав и Одиннадцать героев действительно воспользовались магией пророков? Хэсина сомневалась. Теперь она вообще мало в чем была уверена. «Знание есть правда», – говорил ее отец, но все знания, которые она обретала, лишь приоткрыли ей мир, полный лжи.

Весть об их возвращении успела разнестись по городу, и толпы людей собрались на мощеной улице, которая вела к Восточным воротам, чтобы поприветствовать героев. Они воспевали имя своей королевы, которая сдержала слово, устранив угрозу войны и обеспечив свой народ солью. Но еще это было имя девушки, которая нарушила обещание защищать всех, независимо от их крови.

Хэсина снова ощутила во рту вкус пепла. Они въехали в восточный тоннель, и горечь сменилась кислотой. Сожаление уступило место тревоге. Хэсина не знала, что именно ее беспокоило. Но в этом и была вся суть этого чувства.

Людям не дано знать, что именно их тревожит, пока это с ними не произойдет.

Как только Хэсина и ее спутники выехали из тоннеля, их окружила городская стража.

– Схватить подозреваемую! – закричал председатель Совета расследований, стоящий позади стражей. – Защищать королеву любой ценой!

Конь Хэсины встал на дыбы. На секунду ей показалось, что она сейчас выскользнет из седла. В следующий миг она натянула поводья и с трудом вернула себе контроль.

– Что все это значит?

Председатель поклонился.

– Совет расследований допустил прискорбную ошибку. Мы собирались заключить подозреваемую под стражу, но не смогли ее найти. Мы искали ее по всему городу, думая, что она где-то прячется. Нам не было известно…

Двое стражей прошли мимо Хэсины, волоча между собой какую-то девушку. Потом они толкнули ее, заставив опуститься на колени, и приподняли ей голову, дернув за волосы.

Точнее, за косу.

Хэсина увидела темно-карие глаза Мэй, и в ее сердце распустился красный цветок ужаса, который тут же превратился в гнев. Председатель посмотрел на военачальницу и презрительно фыркнул.

– …что эта чертовка последовала за вами.

Шестнадцать

Человек, покупающий себе привилегии, устанавливает цену, которой другим нечего противопоставить.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о коррупции

Ее нужно искоренить, пока не стало слишком поздно.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о коррупции

Мэй арестовали по приказу председателя. Ее увели городские стражи, подчиняющиеся Совету.

Но Хэсина помчалась вовсе не туда.

Когда она ворвалась в дом Ся Чжуна, в ее сторону повернулись десять пар голов. Она недоуменно посмотрела на юных придворных, которые стояли на коленях на тонких тростниковых ковриках. Перед ними лежала бумага, а в руках они держали кисточки. Подростки, в свою очередь, потрясенно уставились на королеву. В их взглядах читалось благоговение. Но скоро к нему добавился ужас, потому что она начала смеяться.

Потрясающе. Подумать только: Ся Чжун давал уроки юным придворным и рассказывал им о том, как важно быть – Хэсина взглянула на один из листков бумаги – честными и скромными.

– Урок закончен, – проговорил Ся Чжун и свернул свиток, который держал в руке.

Книги отправились в сумки, а кисточки – в чехлы из воловьей шкуры. Ученики поднялись на ноги, поклонились Хэсине и прошли мимо нее, произнося почтительное «дянься». Как только створки двери захлопнулись за последним из них, Хэсина обернулась к Ся Чжуну, который опустился на колени и начал скатывать коврики.

– Отпустите ее. – Хэсина нависла над ним, но он как ни в чем не бывало продолжал свою работу. – Мы оба знаем, что она не убийца.

– Конечно, она не убийца. – Ся Чжун положил свернутый коврик на два других. Хэсине вдруг ужасно захотелось ударить по ним и разрушить эту аккуратную пирамиду. – Будь это не так, она бы сбежала из города – разве что она хотела убить и вас. Но если бы у нее была такая цель, она бы попыталась сделать это в пути.

– Вы…

– Вы сделали свой ход. Тщательно продуманный, сложный ход – проехать тысячу восемьсот ли только ради того, чтобы остановить войну. Теперь моя очередь. – Он со стоном поднялся на ноги, и его колени хрустнули. Потом он подвинул коврики в другую сторону комнаты. – Я думал, что вам известны правила игры, дорогая моя.

Он снова присел на корточки, и ткань его выцветшего ханьфу натянулась. Хэсина подумала, что он похож на сидящего голубя. На голубя, который клевал ее, словно она была зернышком на земле. В груди Хэсины заклокотала ярость.

– Кого бы вы ни решили подставить, вам не удастся развязать войну.

– Но почему бы не попытаться? Или вы предлагаете мне принять свою «судьбу» и сидеть сложа руки? – Ся Чжун усмехнулся и покачал головой. – Такие речи больше пристали пророкам.

По спине Хэсины разлился холод, но министр уже встал и пошел собирать дальние коврики. Она осторожно последовала за ним к перегородке между комнатами, состоящей из ячеек, которые использовались как полки.

– Зачем? – спросила она, когда он положил туда коврики. – Зачем вы все это делаете?

– Вы знаете, зачем, дорогая моя. Если вам нужно освежить память, перечитайте письма.

Хэсина могла смириться с тем, что пророки способны добывать воду из воздуха, но, как бы она ни пыталась, у нее не получалось представить, что Ся Чжун готов совершить подобное только ради личной выгоды. За всем этим должно было стоять нечто большее. Нечто, что объяснило бы огонь, горевший в его глазах.

Он дотронулся до четок, висевших на его шее. Раньше это украшение казалось Хэсине по-монашески скромным. Теперь, когда она стояла к нему так близко, что могла посчитать все пигментные пятна на обвисшем лице, она заметила: на самом деле четки были изготовлены из оникса и отполированы до матового, древесного оттенка.

– Вы когда-нибудь слышали о семье Ся, моя королева?

– О какой именно? – В яньском языке была всего сотня фамилий – или около того. Носители одной и той же фамилии не обязательно являлись родственниками.

Видимо, ее вопрос показался Ся Чжуну достаточным ответом. Он выпустил четки из пальцев.

– Одиннадцать героев уничтожили не только пророков. Они разорвали саму ткань общества.

Он обошел перегородку и остановился с другой стороны.

– Семья Ся была одним из самых больших ценителей и покровителей искусства и культуры, – сказал он, положив руку на одну из полок. – Мои предки давали деньги академиям по всему королевству. В том числе и тем немногим, куда принимали пророков. И мы пошли ко дну вместе с ними. Из-за этих выскочек. И теперь люди почитают только имена одиннадцати воров. – Он посмотрел на нее сквозь щель между ячейками. – Я верну то, что мы утратили. Заберу себе один слиток золота за другим, причем прямо из-под носа правящей династии.

Хэсина не знала, что сказать. Внезапно для себя она поняла, что сочувствует Ся Чжуну. Стремление снова обрести утраченное наследие не так уж сильно отличалось от желания узнать правду. В слезящихся глазах министра она видела гнев, усталость и невеселый смех. Все это было ей знакомо, но она, конечно, ни за что бы в этом не призналась.

– Хотя мы с вами во многом похожи, – продолжил Ся Чжун, и к Хэсине тут же вернулся дар речи.

– Вовсе нет!

– Нам недоступно то, чего мы желаем больше всего на свете, и мы оба готовы пойти на многое, чтобы это обрести. Вы шантажируете меня с помощью писем, я устраиваю небольшою трагедию на вашей коронации. Вы отправляетесь в Кендию, а я…

– Тот разведчик – дело ваших рук?

– Я удивлен, что вы не догадались раньше, дорогая моя.

Почему-то всем вокруг казалось, что она способна править королевством и при этом подмечать каждую мелочь.

– У вас множество лиц, – сказала она с презрением. От сочувствия не осталось и следа. – Но я не думала, что вы еще и убийца.

– Этот человек болел проказой и знал, что отпущенный ему срок подходит к концу. Я обеспечил его семью золотом, чтобы они ни в чем не нуждались после его смерти. Это был обмен, такой же, как и у нас с вами.

Обмен. Услышав это слово, Хэсина вспомнила, зачем пришла. Она не собиралась выслушивать трагическую историю Ся Чжуна. Ей нужно было спасти Мэй.

– Отпустите подозреваемую, и я дам вам любые богатства, какие только захотите.

Ся Чжун подошел к столику и присел за него.

– Я не могу отпустить ее, – проговорил министр, расправляя пергаментные свитки. – Это помешает ходу допроса.

Ходу допроса?

– Но я могу предоставить вам разрешение на посещение, учитывая, что Совет лишил вас такой возможности.

Допрос. Пытки. Тюремное заключение. Ничего из этого не предпринимали по отношению к супруге Фэй. Хэсина открыла рот, потом закрыла его. Что она могла сказать? Обвинить Ся Чжуна в несправедливости? Но игра, которую они вели, не была честной. В то же время каждая секунда имела значение. У нее все внутри сжималось при мысли о криках Мэй.

Ся Чжун предлагал ей разрешение на посещение.

Она подумала, что это лучше, чем ничего. А сейчас у Хэсины не было совершенно ничего.

– Пишите документ, – приказала она.

Министр уже взялся за перо.

– Что вы можете предложить мне в обмен на это? – Он скрепил свиток печатью и взял его в руку, ожидая, пока высохнет сургуч.

Только сейчас Хэсина поняла, что у нее ничего не было с собой. Лишь дорожный рюцюнь и королевская печать, да еще пыльные сапоги.

Но в ее волосах были шпильки – по большей части маленькие, вырезанные из китового уса, который доставляли с островов архипелага Аоши. Все они вместе взятые едва ли стоили дороже одного серебряного ляна[35]. Зная Ся Чжуна, она понимала, что они его не заинтересуют.

Однако его могла привлечь другая вещь.

Она со дня коронации не снимала шпильку с журавлем, подаренную отцом. Теперь, вытянув ее из волос, она чувствовала себя раздетой. Глаза Ся Чжуна заблестели, и Хэсина поняла, что он узнал украшение. Ее горло сжалось, когда пальцы министра дотронулись до белого нефрита. Она заставила себя отпустить шпильку.

Министр положил украшение в карман и протянул ей документ.

– Значит, вы все-таки не дочь своего отца, – проговорил он, когда она, в свою очередь, засунула свиток в карман.

Хэсина застыла.

«Гнев – это разновидность доверия», – говорила Мэй. Но тот гнев, который испытывала Хэсина по отношению к Ся Чжуну, был жгучим пламенем и ядовитой кислотой. Он разъедал ее способность логически мыслить и оставлял ей лишь инстинкты. Вот ее рука взлетела к шее министра. Вот ее пальцы схватили его четки, образовав из них петлю.

– Вы ошибаетесь.

Ему хватило смелости рассмеяться. Но потом она сжала четки сильнее, и смех затих. Лицо Ся Чжуна покраснело. Потом стало фиолетовым. На его губах выступила пена, и Хэсина поняла, что она была близка. Близка к тому, чтобы лишить его воздуха. Близка к тому, чтобы назначить нового Министра ритуалов.

Ей оставалось лишь захватить еще одну бусину четок.

Как она оказалась перед этим выбором? Она пришла заключать сделку, а не убивать. На мгновение она застыла у края бездны, которая звала ее.

Потом она разжала хватку и изо всех сил дернула за четки.

Бусины рассыпались по полу, а Ся Чжун упал на колени, хватая воздух ртом.

Хэсина дотронулась рукой до собственного горла. Плоть и кровь. Вот чем все они являлись на самом деле – и Ся Чжун тоже. Неужели она и правда была готова его убить?

Нет, она просто хотела его напугать.

Она предупреждала его. Показывала свою силу.

Ее руки подрагивали, пока она пыталась заставить себя поверить в эту ложь.

– У нас с вами лишь одна общая черта, министр Ся. – Сжав руки в кулаки, Хэсина направилась к выходу. – На самом деле мы не те, кем себя считаем.

И, взмахнув юбками, она вышла на зимний холод.

Если Хэсина и жалела о том, что едва не задушила Ся Чжуна, она избавилась от всех угрызений совести, как только увидела Мэй. Военачальница без движения лежала в углу камеры. Каждый ее палец опух и напоминал небольшой дайкон, а костяшки покрылись багровыми и темно-фиолетовыми синяками. Такие следы оставляла костедробилка – единственное пыточное орудие, которое не попало под запрет с приходом новой эпохи. С помощью него можно было причинять человеку невыносимую боль, не разрывая ему кожу.

Ярость пригвоздила Хэсину к месту, но Цайянь сразу бросился к Мэй. Он поставил фонарь на пол, усыпанный соломой, и достал ларец с лекарствами. Лилиан присоединилась к нему, помогая вынуть нужные инструменты.

– Отойди от нее! – прорычал Санцзинь, делая шаг вперед.

Акира остановил генерала, преградив ему путь своим прутом. В это же самое мгновение Лилиан произнесла:

– Только дотронься до него, и тебе конец.

Увидев ярость Санцзиня, Хэсина смогла справиться со своей. Она шагнула к брату и схватила его за плечи.

– Держи себя в руках, Цзинь!

– Держать себя в руках? – Санцзинь издал короткий, лающий смешок. – Ты приводишь сюда его и хочешь, чтобы я держал себя в руках?

– Ты просил позвать Цайяня.

– Я просил позвать кого угодно, кроме придворной врачевательницы. Я должен был догадаться, что ты сразу побежишь за своим слугой.

– Он знает, что делает.

– Если верить тебе, он знает все на свете. Видел ли он в своей жизни хоть одну рану серьезнее пореза от бумаги? Сколько сломанных костей он срастил?

– Побольше, чем ты. – Лилиан передала Цайяню скрученный в рулончик бинт. Потом встала и подошла к Санцзиню в упор. – А если не замолчишь, ему придется сращивать и твои кости тоже.

На скулах Санцзиня от злости заходили желваки. Хэсина попыталась оттащить Лилиан в сторону, но Акира дотронулся до ее руки и покачал головой.

Наконец Цайянь произнес:

– С ней все будет в порядке.

Его руки проворно наносили на пальцы Мэй мази, забинтовывали их и накладывали шины. Санцзинь был прав, полагая, что придворные не разбираются в медицине, но Цайянь, в отличие от большинства из них, вырос в трущобах, где драки часто приводили к сломанным костям, сломанные кости – к лихорадке, а лихорадка – к смерти. Цайянь завязал последний узелок, и Хэсину охватила ностальгия – она вспомнила, как однажды он точно так же ухаживал за раненым воробьем в императорских садах. Ей было десять, а ему двенадцать, но тогда их разделяло нечто гораздо большее, чем возраст.

В отличие от Санцзиня, Цайянь сделал все, что мог, чтобы преодолеть эту пропасть.

– Кости срастутся где-то через четыре-шесть недель, – сказал ее названый брат, складывая инструменты и лекарства. – Ей не больно, но очнется только через час или два.

– Если она не очнется… – начал Санцзинь.

– Ты знаешь, где меня найти. – Цайянь встал на ноги и зажал ларец под мышкой. – Лилиан, отойди от генерала.

– Но…

– Пожалуйста.

Бросив на Санцзиня еще один злобный взгляд, Лилиан сделала шаг в сторону.

Санцзинь стоял на месте, не сводя черных глаз с Цайяня. На долю секунды Хэсине в голову пришла абсурдная мысль, что он хочет сказать «спасибо».

Но вместо этого он произнес:

– Возможно, моя сестра находит тебе оправдания. Но я знаю, что все это – твоя вина.

– Цзинь.

– Пока она была в отъезде, ты оставался здесь, – упорно продолжал ее брат. – Ты должен был править вместо нее и следить за происходящим во дворце. Но ты ее подвел.

– Цзинь, прекрати!

Еще долю секунды Санцзинь и Цайянь смотрели друг другу в глаза. Потом Санцзинь подошел к Мэй и опустился рядом с ней на колени. Тыльной стороной ладони он осторожно откинул пряди волос с ее влажного лба.

Как бы Хэсина ни хотела злиться на брата, у нее не получалось.

– Оставьте нас на минуточку, – проговорила она хриплым голосом, чувствуя, как ее самообладание разбивается вдребезги.

Цайянь поклонился и вышел, не произнеся ни слова. Акира последовал за ним, лишь на секунду остановившись возле Хэсины, чтобы набросить свою мантию на ее плечи, – ее била дрожь.

Лилиан ушла последней – но прежде взяла Хэсину за руку и тихонько сжала ее.

Наконец дверь захлопнулась. На Хэсину нахлынуло осознание происходящего, и она пошатнулась, но устояла на ногах. Она не могла позволить себе слабость. Она должна была держаться и оставаться рядом с Санцзинем.

Ее брат поднялся на ноги и обернулся к ней:

– Докажи ее невиновность.

Он говорил так, будто обращался не к сестре и не к королеве, а к одному из своих солдат.

По крайней мере, она оставалась для него хоть кем-то.

– Обязательно докажем. Но пойми: Ся Чжун не стал бы подставлять Мэй, если бы у него не было каких-то зацепок. Ты должен рассказать Акире все о Мэй и ее прошлом.

– Ты полностью доверяешь ему?

Хэсина задумалась. Доверяла ли она Акире? Она ничего не знала ни о его прошлом, ни о совершенных им преступлениях. Она бы не сильно удивилась, если бы выяснилось, что Акира – не его настоящее имя. Но он сражался ради нее. Он выпил яд за нее. Он видел ее трусость и все равно не отказался помочь ей приблизиться к правде.

– Да, – наконец ответила она. – Ты встретишься с ним?

Санцзинь кивнул, но выражение его лица оставалось настороженным.

– Не дай им причинить ей вред, – проговорил он, когда они выходили из камеры, и Хэсина прекрасно поняла, что его недоверие относилось не только к солдатам, сторожившим подземелья. Она не смогла предугадать ответный удар Ся Чжуна и проиграла этот бой.

Она должна была выиграть следующий.

Хэсина проснулась и почувствовала, что у нее затекла шея. Потом она поняла, что она лежит на своем же указе, и мгновенно выпрямилась. В следующую секунду она откинулась назад – хотя трон явно для этого не предназначался, – и провела рукой по лицу.

Покинув подземелья, Хэсина сразу же направилась в тронный зал. Она была полна решимости расправиться с бумагами, которые накопились за время ее отсутствия. Стопки документов, ожидавшие ее на маленьком столике из слоновой кости, внушали особый трепет: приближались экзамены для поступления на государственную службу. Одиннадцать героев ввели эту систему, чтобы высокие посты не распределялись по протекции. Экзамены проходили в столице, и именно благодаря им Цайяню, в жилах которого не текла благородная кровь, удалось стать придворным. Он уже вызвался руководить организацией испытаний – от назначения служащих для регистрации студентов в провинциях (даже таких отдаленных, как Аньму) до регуляции движения на дорогах. Это было необходимо, так как, помимо молодых претендентов, в столицу направлялись отряды ополченцев, возвращавшихся с пограничных земель.

Но каждое решение нужно было подкреплять десятью указами, которые – судя по тому, как она отключилась, – помогали бороться с бессонницей лучше, чем медицинские свечи.

Ощущая, как в голове пульсирует боль, Хэсина перевела взгляд на документ, который использовала вместо подушки. Слова были размазаны, но не это заставило ее нахмуриться и посмотреть на бумагу пристальнее. Откуда там вообще взялись слова? Она не помнила, как писала их.

В указ были внесены все необходимые изменения, и под ним стояла подпись, сделанная ее рукой. То же самое относилось к документу, который лежал снизу. И ко всем остальным тоже. Гора бумаг не уменьшилась, но теперь на них оставалось лишь поставить печать.

Неужели она подписала их во сне? Если так, значит, в ней проснулся полезный для королевы талант.

Но, рассмотрев один из указов внимательнее, Хэсина поняла, что его написала не она. Почерк на документах был лучше, чем ее собственный. Он отличался тем же нажимом и стилем, что и у нее, но в нем отсутствовали крошечные несовершенства, которые сводили с ума ее преподавателей по каллиграфии. Это было особенно заметно в трех символах, обозначавших ее имя.

«Ты всегда делаешь ошибку в слоге си, – зазвучал в ее голове голос Цайяня. – Ты немного не доводишь кончик третьего штриха, когда закругляешь его над первым».

Как-то раз он положил ладонь на ее руку и показал, как проводить штрихи. Вспомнив об этом, Хэсина достала чистый лист, взяла кисточку и написала свое имя. А потом сравнила его с теми, что значились на документах – благодаря Цайяню, – и смяла свой листок.

Она никогда не научится справляться с делами так, как с ними справлялся бы Цайянь.

Чувствуя себя поверженной, Хэсина вышла из тронного зала и направилась в свои покои. Мин-эр помогла ей снять измятый рюцюнь и наполнила ванну. Вообще-то у Хэсины не было времени на водные процедуры, но, как по ней, правление могло идти ко всем чертям. К чему было даже пытаться?

Но когда Мин-эр вынимала шпильки из ее волос, Хэсина вспомнила о жертвах, которые уже успела принести. Потом она заглянула в зеркало, и оттуда на нее посмотрело лицо матери.

«Можешь поставить королевство на колени. Мне плевать!»

У Хэсины похолодели пальцы ног и рук.

– Оставь меня.

– Но как же ванна?

– Уйди.

Хэсина закрыла глаза – она не хотела видеть выражение лица Мин-эр – и открыла их, только когда все служанки вышли из комнаты.

В ее покоях воцарилась мертвая тишина. Хэсина поднялась со стула, стоявшего перед зеркалом, и пошла к рабочему столу. Достав из сумки прямоугольный сверток, она начала разворачивать шелковую ткань – уголок за уголком, – пока не вынула из нее книгу матери.

Она очередной раз провела пальцем по трем символам на обложке. Очередной раз смахнула невидимую пыль с измятой страницы, словно надеясь избавиться от преграды, разделявшей слова книги и ее сознание. Сейчас ответы были нужны ей как никогда, но книгу это не волновало.

– Я в тупике, – призналась она тишине. В каком бы направлении она ни шла, ей не удавалось найти выход.

Она оказалась в тупике. Она заблудилась. Точно так же, как в тот раз, когда пошла по тайному коридору и свернула не туда – в проход, который был длиннее и шире всех тех, по которым она ходила раньше. Несколько часов спустя отец нашел ее и отвел в свои покои. Он заварил ромашковый чай и зажег все свечи до единой. Он качал ее на руках, отгоняя все страхи прочь. Он учил ее, как найти выход из любого лабиринта.

«Как запомнить проход, который тебе нужен? Не следует сразу пытаться найти особенности, которые отличают его от других. Сначала стоит поискать сходства, черты, связывающие новое со старым. А как запомнить все проходы на свете?»

«Заучить их наизусть?»

«Это не под силу даже Цайяню. Нет, нужно всего лишь глубоко дышать и идти вперед».

«Куда именно?»

«По пути дыхания. По тому пути, который мы знаем, но не замечаем. Его можно назвать инстинктом. Он первейшая из всех истин. Так что сделай вдох. А теперь еще один. И еще один – и так до тех пор, пока не забудешь, что ты намеренно дышишь так глубоко. Ищи дорогу, пока не забудешь, что ты намеренно ищешь ее».

С самого начала она стала сражаться с этой книгой. Теперь она сдалась. Непроглядная темнота коридоров помогала ей услышать, как где-то впереди капает вода или свистит ветер. Помогала почувствовать, как меняется каменная кладка. По этим знакам она находила выход. Так же кромешная тьма непонимания помогла ей открыть свой разум и впустить в него слова книги. Не значения, а формы, ритм, с которым они маршировали по ее черепу, стрекот их тайного языка. Она впитывала в себя непонятные символы один за другим – все быстрее и быстрее, пока они не заполнили ее, словно цикады, пойманные в банку, которые залезали друг на друга и сражались между собой, чтобы быть услышанными.

«Вдыхай», – напомнил ей отец. Хэсина потеряла его. Она утратила его подарок – самое ценное, что у нее оставалось. Но его голос жил в ее голове.

«Сделай вдох».

«А теперь еще один».

«И еще один».

Одна из цикад стрекотала громче остальных. У нее было множество ножек, но ее тело составляли три вертикальных штриха, находившиеся над двумя неровными, пересекающими друг друга линиями.

«Нужно искать сходства».

Можно было предположить, что эти три вертикальных штриха находились над иероглифом, который обозначал слово гора.

Можно было предположить, что весь этот символ соответствовал яньскому слову правда.

В теле Хэсины напряглись все мышцы до единой. Почему она не видела этого раньше? Как она могла забыть? Когда Одиннадцать героев сожгли былые книги и дали право на образование женщинам и простолюдинам, они не стали изобретать новый язык. Они всего лишь изменили те символы, которые уже существовали, сохранив основы и убрав дополнительные линии, число которых могло доходить до дюжины. Поэтому корни нового языка уходили в тот, что существовал еще в древности.

Чтобы понять значения этих символов, ей нужно было забыть то, что она знала. Ее разум наполнился новыми ассоциациями. Их согнало вместе дуновением ветерка, о существовании которого она не догадывалась раньше.

Хэсина медленно перелистнула книгу на первую страницу. Провела рукой по ее морщинкам, а потом посмотрела на колонку слов, которая располагалась внизу.

Некоторые из них были слишком не похожи на свои упрощенные версии, но значение прочих она могла угадать:

Что есть правда? XXХ ее ищут. XXХ ее воспевают. Хорошие короли отдают XXХ, чтобы ее услышать. Но в тяжелые времена правда – это первое, чему мы XXХ.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о правде

Она закрыла книгу и снова провела пальцем по трем символам, которые были расположены вертикально на правой стороне обложки. Два из них она могла прочитать. А что до третьего… чем дольше она смотрела на него, тем больше он напоминал ей слово, которое обозначал. Короткие вертикальные линии в центре квадрата из штрихов, соединенных вместе.

Цитаты на странице.

Мудрые высказывания в книге.

Постулаты.

Книга постулатов Одиннадцати.

Хэсина боялась поднять палец. Она была убеждена: стоит ей сделать еще один вдох, и символы снова превратятся в жучков. Еще одна секунда, и окажется, что ее открытие – всего лишь галлюцинация, рожденная усталостью и расстройством. Но символы под ее пальцем оставались неизменными. Это была книга, благодаря которой появились их законы, традиции, страхи и надежды. Оригинал «Постулатов». Реликвия, которую никто не мог найти – до этого дня.

Семнадцать

Инстинкт – первейшая из всех истин.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о правде

Но порой он приводит к ужасным глупостям.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о правде

Сжав книгу в руке, Хэсина нырнула в тайный коридор, который вел из ее рабочего кабинета в комнату Акиры. Тени приняли ее, как будто она была одной из них. Но она не принадлежала их миру – в отличие от Мэй. Военачальница надевала темноту, словно мантию. Но в итоге этого оказалось недостаточно, чтобы спасти ее от заточения.

Хэсина тоже сделала недостаточно.

Но теперь она нашла ответы. У нее появилась надежда.

Хэсина прошла мимо лакированных панелей. Никогда еще ее шаг не был таким уверенным. Она неслась все быстрее и быстрее – даже тени перестали успевать за ней – и добралась до конца коридора, ни разу не остановившись, чтобы перевести дыхание.

– Акира? – Она толкнула панель и, откинув гобелен, вошла в комнату. – Акира, ты…

Она застыла на месте.

Горелка, стоявшая на полу в центре комнаты, испускала клубы дыма, которые собирались под балками потолка в то время, как Акира, не шевелясь, сидел в углу.

Книга выпала из руки Хэсины.

Она подбежала к нему и наклонилась.

Что с ним? Он просто спит? В таком дыму? Благие герои, неужели он умирает? Может ли быть такое, что яд подействовал только сейчас? Вдруг его зелье оказалось просто-напросто водой с углем?

– Акира. – Она схватила его за плечи и изо всех сил встряхнула. – Проснись, Акира.

Его глаза распахнулись.

Одним движением Акира вдавил ее в стену, и у Хэсины перехватило дыхание. В следующее мгновение бывший заключенный прижал к ее горлу прут. У нее перед глазами поплыли светлые и темные пятна, а в ушах зазвенело. Дым лишил ее остальных чувств, приглушив смятение и боль.

Акира нажал на прут еще сильнее. Огонь освещал его лицо красными и янтарно-желтыми вспышками. Его волосы растрепались. Каштановая челка упала на серые глаза, которые смотрели на нее пустым взглядом. Он не узнавал Хэсину.

Это был не Акира, а кто-то совсем другой. Незнакомец. Убийца. В груди Хэсины нарастал крик, но горло отказывалось выпускать его наружу. Нет. Она не могла так поступить. Стоит ей закричать, как тут же прибегут стражи, и она лишится своего представителя.

– Акира… Это… я…

Каким-то образом ей удалось засунуть руку между своим горлом и прутом. Она напряглась, пытаясь освободиться, и вдруг лицо Акиры дернулось. Безжизненная, неподвижная маска треснула, и ее кусочки разлетелись, словно кости для игры в маджонг.

Прут со стуком упал на пол.

Хэсина сползла по стене, хватая воздух ртом. Акира потянулся к ней, как будто хотел постучать ее по спине, но опустил руку, когда она отшатнулась. Он достал из складок своего ханьфу какую- то баночку и высыпал ее содержимое в огонь. Под дождем из белой пудры пламя тут же погасло.

Потом Акира извлек пузырек с ядом из почерневших остатков костра и показал ей то, что когда-то было оранжевой жидкостью, а сейчас превратилось в серый порошок. Он объяснил, как проходит процесс конденсации газа в жидкость и ее дистилляция, после чего стал рассказывать об исследованиях, которые он собирался проводить дальше. Никогда раньше он не произносил таких длинных монологов. Это была мольба о прощении и просьба забыть о том, что произошло.

Когда он начал рассказывать, что у всех веществ есть определенные точки кипения и распада, Хэсина поняла: больше она не вытерпит ни секунды.

– Прекрати, – прохрипела она. Акира замолчал, и она оперлась головой о стену, пытаясь глубокими вдохами вернуть в свои легкие жизнь. – Ты в порядке?

Акира провел рукой по затылку.

– Это я у вас должен спросить.

Хэсина была немного шокирована и слегка помята, но больше ни на что не жаловалась. Это не она выпила целый рог ядовитого вина.

– Если яд все еще беспокоит тебя, я прикажу позвать придворную врачевательницу.

– Дело не в яде. – Он собрал волосы в хвост и завязал их на затылке. – Все в порядке. Для меня это нормально.

Хэсина не видела ничего нормального в том, чтобы спокойно спать, когда в комнате едва ли не бушует пожар. Остановив взгляд на Акире, она отметила, что выглядел он тоже не очень хорошо. Кожа его век сморщилась и просвечивала. Лицо приобрело землистый оттенок. Воротник сбился набок. Хэсина снова заметила татуировку в виде листка, которая обхватывала его плечо, словно коготь демона.

В ее голове родилась история о мальчике, который когда-то совершал ужасные поступки. Это был рассказ об именах, которые он сбрасывал с себя, словно увядшие листья, и о призраках прошлого, которые приходили к нему, когда он засыпал – если он засыпал.

«Верно ли я догадалась?» – хотела спросить Хэсина. Но она не имела права вытягивать из него тайны, и вместо этого она взяла его лицо в руки.

– Акира, я здесь. – Она посмотрела ему в глаза. Ей хотелось, чтобы он понял, что его прошлое ее не волнует. – Я вижу тебя. Ты можешь быть заключенным, можешь быть грабителем, но я все равно буду видеть тебя таким, как сейчас. Моим представителем. Моим другом.

Его ресницы дрогнули, и он моргнул. Потом медленно положил руки на запястья Хэсины и осторожно снял ее ладони со своего лица, но не выпустил их. Пульс в ее венах сбился с ритма. Не думая о том, что делает, она несмело потянула его к себе.

Он не сопротивлялся.

Его макушка коснулась ее головы. Их дыхание смешивалось в крохотном пространстве между ними, не совпадая: ее вдох – его выдох, его выдох – ее вдох. Они ощущали друг друга без прикосновений, украдкой забирали друг у друга то, что с радостью отдали бы по доброй воле. Он крепче сжал ее запястья. Их разделяли лишь тонкая кожа и теплый воздух. Ничто не могло помешать Хэсине дать ему что-то большее.

– Не надо.

Она почувствовала на губах тепло его дыхания. Но оно тут же исчезло, потухло, словно пламя свечи – Акира отстранился от нее.

– Знаете, почему я помогаю вам?

– Чтобы посмотреть любопытное представление.

Но Хэсина знала, что это неправда, еще до того, как он покачал головой. Это была всего лишь одна из фраз, с помощью которых он уклонялся от ответов.

– Вы производили впечатление человека, который точно знает, чего хочет. – Акира отпустил запястья Хэсины, и ее руки упали ей на колени, словно ласточки, подстреленные охотником. – А я никогда в жизни не был ни в чем уверен. Помогая вам, я надеялся найти себя.

Он взял прут и опустил на него глаза. За время путешествия на дереве появилось несколько царапин, но взгляд Акиры не задержался на них и внезапно метнулся к ее горлу.

– Но у тебя не получилось, – проговорила Хэсина. Она не была в этом виновата, но ее охватило такое чувство, будто она его подвела.

– Не получилось. – Его губы изогнулись в печальной улыбке. – Помочь себе могу только я сам.

– Неправда.

Улыбка исчезла. Акира пожал плечами.

– Вы говорите, что видите меня, но это не так. Поверьте, если бы вы знали, что это за зрелище, вы бы не захотели смотреть.

Его слова словно сорвали ее с якоря и унесли в открытое море. Она барахталась в воде, не в силах подобрать ответ. Ее взгляд метался от одного предмета к другому, избегая Акиры, пока не остановился на книге, которая лежала на полу, словно спасательный круг.

– Я могу прочитать эту книгу. – Будь здесь Лилиан, она бы издала разочарованный стон. Какая бестактность. К счастью, Лилиан с ними не было и она не могла увидеть, как Хэсина покраснела, вспомнив, что не рассказывала Акире о существовании этой книги. – Она лежала в ларце моей матери.

К счастью, Акира с легкостью переключился на новую тему.

– Как она называется?

– Книга постулатов Одиннадцати. – Она открыла первую страницу. – Оригинал.

Акира наклонился к ней, и Хэсине показалось, что в ее кожу – от макушки до пальцев ног – вонзаются сотни тонких иголочек. Но вскоре ощущения ослабли. Ее разум успокоился и затих. Она сосредоточилась на забытых словах забытого мира и прочитала вслух:

Что есть правда? XXХ ее ищут. XXХ ее воспевают. Хорошие короли отдают золото, чтобы ее услышать. Но в тяжелые времена правда – это первое, чему мы изменяем.

Акира перевернул страницу.

– Что это за язык?

– Традиционный яньский.

– Можете прочитать остальное?

Со временем?

– Возможно.

– Зачем она вашей матери?

Этот вопрос застал ее врасплох.

– Не знаю, – наконец проговорила она.

– А что вам вообще о ней известно?

Гораздо меньше, чем должно было. Хэсина подняла руку к голове и дотронулась до того места, в которое вонзилась шпилька, когда вдова короля укладывала ей волосы. От ранки не осталось и следа. «Жаль», – с горькой усмешкой подумала Хэсина. Боль всегда напоминала ей о матери.

– Она была дочерью барона из северных провинций, – начала Хэсина. – Отец встретил ее, когда путешествовал по королевству в честь своего восемнадцатого дня рождения. Через год они поженились, а еще через год родилась я.

Ее сознание заполонили непрошеные воспоминания. Флакончики с благовониями и пробки из красного коралла, ароматические мешочки, набитые женьшенем и ангеликой, подолы рюцюней с вышитыми осенними листьями. Ей было легче думать о матери, сосредотачиваясь на деталях.

– Отец говорил, что ее отличают невероятный ум и храбрость. Но я знала ее… с другой стороны. Мать была неуравновешенна и непредсказуема. Она всегда относилась ко мне холодно. – Голос Хэсины звучал все тише. – Она казалась… напуганной. – Хэсина не могла признаться себе в этом, когда была ребенком. Мать слишком пугала ее саму.

– Что вы имеете в виду? – спросил Акира.

Она внимательно изучала царапину на полу.

– Ее мучили кошмары. – В том, как Хэсина узнала об этом, чувствовалась горькая ирония. Когда она была ребенком, мать наказывала ее, а потом забывала о ней. Наступал вечер, и королева отпускала всех служанок, а ее дочь еще долгое время стояла на коленях в ее покоях.

– А еще она иногда разговаривала с кем-то. – У этих слов был едкий привкус. Такие тайны не предназначались для того, чтобы ими делиться. – Даже когда находилась в комнате одна. А еще у нее был…

Хэсина запнулась. У нее вспотели ладони.

– А еще у нее есть шрам. На шее. И я… – Хэсина никому об этом не рассказывала. Даже Цайяню. Даже Лилиан. – Я видела, как из него текла кровь.

– Из старого шрама?

Она заставила себя кивнуть. Рана матери давным-давно зажила. Рубец, оставшийся на ее месте, не должен был расходиться. От одного воспоминания об этом Хэсину замутило.

– А ваш отец? – спросил Акира. Его лицо, как всегда, не выражало никаких эмоций, но Хэсине показалось, что на его лбу залегла складка. – Он как-то пытался помочь вашей матери?

– Он делал все, что мог. Приглашал во дворец лучших врачей из Кендии, Ци и Нинга. Даже отправлял исследователей на поиски мифических Баолиньских островов, где, по легендам, можно найти растение, которое излечит от любой болезни. – Это решение короля не вызвало народного одобрения, так как былые императоры предпринимали точно такие же действия в поисках ингредиентов для эликсира бессмертия.

– А потом он отправил ее в Оуянские горы, – проговорил Акира, и в его голосе тоже звучало неодобрение.

– Он сделал это для ее же блага. – Хэсина была готова защищать отца. Она слышала его голос так же четко, как если бы он был жив. Как если бы она сидела на его плечах, словно на троне, положив ладошки ему на голову. Как если бы они ощущали на своих лицах туман, наблюдая за тем, как карета уносит королеву прочь.

«Горный воздух пойдет ей на пользу, Пташка. Чистая вода в источниках поможет ей исцелиться».

Тогда она поверила ему. Каждый следующий год она пыталась не дать этой вере умереть.

Дыхание Хэсины стало прерывистым, как будто она пыталась потушить тлеющие угли боли, рассеянные среди воспоминаний, лишив их воздуха. Но она должна была встретиться с ними лицом к лицу. Акира мог подтолкнуть ее к этому, помочь сделать шаг вперед, несмотря на то, что это причиняло ей страдания. Хэсина ждала, чтобы он сделал это.

Но он просто приподнял руку, в которой держал пузырек с тем, что когда-то было газом.

– Состав этого яда оказался сложнее, чем я ожидал. Мне осталось определить всего несколько компонентов, но мне понадобится новый образец. Тело короля должно было испускать этот газ…

Тело короля?

– …еще некоторое время. Мы можем собрать остатки газа с гроба. Его не нужно будет вскрывать, достаточно просто его выкопать. – Серые глаза Акиры обратились к ее лицу. «Можно ли это сделать?» – спрашивали они.

Гроб. Выкопать.

– Это… – Ее сознание потемнело, словно отгораживаясь от того, что просил сделать Акира.

Раскопать могилу отца. Раскопать могилу отца.

Нет. Нельзя. Это совершенно невозможно. Неважно, что подумает народ. Неважно, что подумают придворные. Как она сама сможет такое вынести?

Ответ был прост: ей придется справиться с этим. Ради Мэй, ради других невинных людей, которых еще могло затронуть это слушание, она должна была выяснить правду и положить ему конец, чего бы это ни стоило. Если необходимо, она раскопает могилу отца.

Способна ли она это вынести? Нет. Но можно ли это сделать?

Да.

Это слово застыло на ее губах. В следующее мгновение она прошептала его. Потом поднялась на ноги и пошатнулась, осознав, на что она согласилась. Акира метнулся к ней, чтобы ее поддержать, но она оттолкнула его руку. Потом подняла с пола книгу.

– Я дочитаю ее до конца.

Она шагнула в тайный коридор. Панель, оставшаяся за ее спиной, встала на свое место.

Хэсина стояла в темноте, не двигаясь и едва дыша. Еще несколько минут назад она бежала по этому проходу, сжимая в руке книгу, словно ключ.

Ей не стоило пускать в свое сердце надежду.

Возможно, эта книга вовсе не была ключом. Возможно, Хэсина теряла время напрасно.

На ее глаза навернулись слезы. Книги и флакончики с благовониями, кубки и костюмы, медальоны и свадебные замки. Она не могла вспомнить, почему все эти вещи казались ей ценными. Это были всего лишь осколки. На самом деле она хотела только одного: чтобы ее отец снова стал целым. Чтобы он ожил и оказался рядом с ней. Чтобы он взял ее за руку и назвал глупенькой Пташкой из-за того, что она всерьез собралась раскопать его могилу.

Хэсина сдержала слезы, чувствуя, как они обжигают ее изнутри. Потом она вернулась в свои покои и заставила себя прочитать дюжину страниц настоящих, оригинальных «Постулатов». Высказывания Первого из Одиннадцати особенно тесно перекликались с ее собственными мыслями. Ложась спать, она с тяжелым сердцем размышляла о том, насколько точно его слова описывали ее жизнь.

«В тяжелые времена правда – это первое, чему мы изменяем».

Ради правды она лгала, шантажировала и навлекала беды на невинных людей. В скором будущем ради правды она раскопает могилу отца. Но была ли она готова узнать эту правду? Когда-то Хэсина знала ответ на этот вопрос.

Но теперь все изменилось.

Восемнадцать

Стоит совершить одну измену, и она проложит путь для тысячи других.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о законах

Если народ одобряет закон, его необходимо соблюдать.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о законах

– На-На?

Лилиан моргала, приоткрыв пурпурно-золотые двери своих покоев. Хэсина могла представить, как она выглядит. Было поздно – после полуночи в гонг пробили уже два раза. В ее волосах запутались снежинки; с тех пор, как она вышла из комнаты Акиры, пошел первый снег.

– Я не могу уснуть, – прошептала она.

Больше ей ничего не нужно было объяснять.

– Тут все завешано тканями. Надеюсь, ты не против? – проговорила Лилиан и сделала шаг в сторону, чтобы Хэсина могла пройти.

Ткани были одной из причин, по которым Хэсина пришла в Западный дворец. После предложения Акиры ей было невыносимо оставаться в своих покоях один на один с собой, в то время как обилие цвета, царившее здесь, прогоняло демонов из ее головы.

Она залезла на кровать, и Лилиан легла рядом с ней. Хэсина вдруг поняла, как много времени прошло с тех пор, как они вдвоем прятались в ее покоях и строили себе крепость из одеял. Потом Лилиан рассказывала, как дождливыми ночами они с Цайянем ютились под рваными навесами и каменными мостами. Она говорила о том, как они жевали апельсиновые корки, и о том, как ранки от укусов насекомых на их коже сочились гноем. Потом она крепко обнимала Хэсину и через некоторое время начинала похрапывать, а Хэсина не осмеливалась ее разбудить.

Сейчас, как когда-то в детстве, Лилиан обхватила ее руками, и Хэсину накрыло облачком духов с нотками османтуса и цветущего персика. Дыхание ее сестры стало размеренным. Потом замедлилось. Вскоре она негромко захрапела, и Хэсина улыбнулась.

Вдруг в ее голове возникла непрошеная картинка: Лилиан бросают в темницу. Лилиан пытают, как Мэй.

По приказу Ся Чжуна Лилиан ложно обвиняют в убийстве короля.

Этого не могло произойти. У Лилиан не осталось кровных родственников, кроме Цайяня – ни в Кендии, ни где-либо еще. Она была Хэсине как родная сестра, и ради нее Хэсина могла сделать все, что угодно, – возможно, даже объявить войну.

Ее кости словно сковал холод. Она медленно высвободилась из-под руки Лилиан, укрыла плечи сестры одеялом и вышла из ее покоев, задвинув за собой створки двери. Оказавшись снаружи, она зажмурилась и обратила лицо к небу. Некоторое время она стояла так, чувствуя, как снежинки опускаются на ее ресницы, а потом распахнула глаза.

Пусть ее душа отправится в Десять судилищ ада за то, что она потревожит могилу мертвеца, но она заберет Ся Чжуна с собой.

Утром она принесла Акире ворох карт звездного неба.

– Нам придется немного подождать, – сказала она, указывая на дату накануне слушания Мэй, которое было назначено на следующую неделю. – Когда орбиты двух малых лун планеты Шу пересекутся, дуга солнца понизится на один градус. Тогда мы сможем раскопать могилу под предлогом того, что нужно изменить угол ее наклона, чтобы дух отца мог получать от лучей максимум света.

Акира почесал голову.

– Как хорошо вы все продумали.

Хэсина знала, что хорошая ложь должна быть продуманной и достаточно туманной. Она станет первой правительницей Яня, которая отправится раскапывать могилу. Если люди узнают об этом, легенда, которую она придумала, поможет их успокоить, но ей нужно было добавить к ней последний штрих: печать Министра ритуалов.

Ся Чжун совсем не обрадовался, что их новая встреча наступила так скоро. Пока Хэсина описывала свою просьбу, он держался от нее на расстоянии. Его шея была замотана шарфом. Она даже почти сочувствовала ему – пока он не выдвинул ответное требование. Он подпишет документ, который позволит ей раскопать могилу, если она разрешит ему взять серебро из казны на «строительство святилища в одной из провинций». У нее не было выбора, и она согласилась.

Вечером Санцзинь встретился с Акирой, чтобы передать ему информацию, которая так или иначе могла пригодиться на судебном слушании. Хэсина присоединилась к ним, потому что хотела снизить градус напряжения, но ее брат поладил с Акирой без особых проблем.

– Похоже, ты человек со множеством тайн, – задумчиво проговорил Санцзинь, когда они закончили обсуждать дела. – Моя сестра определенно любит таких.

Хэсина покраснела, поэтому сердитый взгляд, который она бросила на Санцзиня, не произвел должного впечатления.

– По крайней мере, ты умеешь сражаться. Стражи говорят, что ты искусный противник.

Акира приподнял свой прут.

– Вот с этим?

– В умелых руках все что угодно может быть оружием.

– Боюсь, что разочарую вас. Я никогда раньше не играл на флейте.

Санцзинь моргнул и сделал вид, что Акира ничего не говорил.

– Когда вся эта шумиха уляжется, подойди ко мне. Я прослежу, чтобы твои таланты не пропали напрасно.

– Перестань переманивать к себе моего представителя, – сказала Хэсина, когда Акира вышел из комнаты.

– А ты перестань позволять ему тешить себя иллюзиями. Эта штука – что угодно, только не флейта.

– В ней есть дырочки. И она полая.

Кажется.

– Не знаю, флейтист ли он, – проговорил ее брат, – но он воин до мозга костей. Ты заметила его позу?

– Позу?

– Да. Он мгновенно развернулся к моей ведущей стороне.

– Цзинь, – осторожно произнесла Хэсина, – вы же оба сидели.

– Но он все равно заметил. Это впечатлило меня еще сильнее.

– Цзинь, у тебя нет ведущий стороны.

– Именно. Он почувствовал, что я одинаково хорошо владею обеими руками.

Хэсина хотела фыркнуть, но сдержалась. Санцзинь начал немного оттаивать, и она была благодарна ему за это. Тем не менее груз беспокойства все еще лежал на его плечах, как тяжелая мантия. Ее пажи сообщали, что он почти каждую ночь проводит, охраняя камеру Мэй. Когда Хэсина с Санцзинем дошли до места, где коридор расходился в противоположных направлениях, она хотела сказать брату, чтобы он берег себя и оставил все тревоги ей.

Но он ушел раньше, чем она успела произнести эти слова.

Наконец этот день наступил.

Хэсина начала его, как любой другой, – сначала посетила собрание, потом навестила Мэй. Военачальница, изогнув бровь, наблюдала, как Хэсина просовывает между прутьями решетки котелок с хрустальными пельменями сяцзяо[36] и горшочки с лапшой из медузы в перечном масле.

– Я чувствую себя свиньей, которую откармливают на убой.

Хэсина пробурчала, что еда может сделать любую ситуацию лучше. Так всегда говорила Лилиан, но Мэй, похоже, отнеслась к этому выражению скептически. Если честно, Хэсина была согласна с военачальницей. У нее не было аппетита, и, хотя они с Акирой отправлялись лишь через несколько часов, она не стала ужинать и пошла в свои покои.

Комната выглядела пустой и безжизненной. Журавли, вышитые на ширмах, в свете луны казались черными. Хэсина осторожно приподняла половицы и достала из-под них ларец матери, лежавший рядом с письмами Ся Чжуна. Она открыла серебряный замок, вынула оригинал «Постулатов», который она для маскировки вложила в обложку «Медицинских свойств экзотических грибов», и уселась за стол.

Она читала, пока не послышался удар гонга. Девушка отправилась в комнату Акиры и отдала ему отороченную мехом мантию. Вместе они дошли до восточного двора, где под заснеженными сливами их уже ждал крытый паланкин. Слуги помогли Хэсине залезть внутрь. Когда Акира уселся рядом с ней, носильщики вскинули ручки паланкина на плечи и отправились в путь.

Ночь была морозной и ясной. Отодвинув парчовую штору, Хэсина вдохнула терпкий воздух. Дворцовые ворота застонали, закрываясь за ними, и паланкин начал слегка подпрыгивать: они спускались по ступеням террас.

Хэсина задернула штору.

– Я дочитала книгу, – шепотом проговорила она, повернувшись к Акире.

С одного взгляда стало понятно, что темнота для него так же привычна, как ножны для клинка. Он явно был знаком с этими бездушными ночами не понаслышке. Хэсина решила добавить к истории, которую она придумала, еще один штрих. Мальчик был убийцей, и ночь служила ему прикрытием. Его жертвы не успевали даже закричать. По ее спине пробежала дрожь – и виной тому являлся не только страх.

– У меня что-то не так с волосами? – внезапно спросил Акира.

Хэсина моргнула.

– О чем ты?

Акира запустил пальцы в челку.

– Вы очень пристально на меня смотрите.

– Вовсе нет. – Она заставила себя вернуться в реальность. – Я просто думала о книге.

А потом она действительно задумалась о ней. Ее сердце перестало выделывать неуклюжие кульбиты, а голос наполнился разочарованием:

– Она является именно тем, чем и должна быть. Это книга постулатов.

Хотя изречения Первого были ей очень близки, они не давали необходимых ответов. Так что, когда они добрались до императорских гробниц, Хэсина почти обрадовалась. Ей не хотелось размышлять о своих успехах – точнее, об их отсутствии.

Ворота пайфан[37], за которыми начинались могилы, стояли сразу за городской стеной и были обращены фасадом к Шаньлонским горам, находившимся неподалеку. Носильщики опустили паланкин перед высокими колоннами, и Хэсина приказала слугам подождать, после чего вместе с Акирой вошла в ворота.

Она правильно поступила, отказавшись от ужина. Когда они проходили мимо могил, расположенных концентрическими кругами, Хэсина почувствовала, как к горлу подступает тошнота. На каждой могиле лежала овальная гранитная плита. Вместе они образовывали кольца, словно состоящие из позвонков, которые тускло блестели при свете луны.

Кутаясь в отороченную мехом мантию, Хэсина проходила мимо усопших королей и королев, принцесс и принцев. Некоторые из них правили мудро, другие – бездарно; но никто из них не был развращен до такой степени, как былые императоры, и ни один не принимал решения без одобрения шести министерств. Хэсина направилась к центру, где возвышался склеп, в котором были захоронены Первый и Второй герои, положившие начало новой эпохе.

Ее отец был захоронен во втором кольце. Могильщики, ожидавшие их, помогли Хэсине с Акирой растопить замерзшую землю кипящей водой. Вскоре заскрежетали лопаты, и Хэсине показалось, что этот звук раздирает ее изнутри. По ее ощущениям, прошло несколько часов, прежде чем железо ударилось о крышку гроба. Могильщики вылезли из ямы, и Хэсина дала каждому по маленькому мешочку с бронзовыми баньлянями. Дождавшись, когда они уйдут, она кивнула Акире.

Тогда началась настоящая работа. Акира запрыгнул в яму и проделал дырочку в стенке гроба, а потом с помощью молотка вбил в нее металлический носик и вставил в него керамическую трубку. Она соединялась с сосудом, из которого Акира предварительно выкачал воздух. Прежде чем Хэсина успела хоть что-нибудь понять, он вылез из могилы.

– Готово.

Ей нужно было сказать отлично – и вместе с Акирой уйти с кладбища.

Вместо этого Хэсина подошла к краю могилы, из которой до сих пор шел пар. Здесь лежал ее отец – точнее, его останки. Она должна была преодолеть страх и хотя бы взглянуть на место его последнего упокоения. Она наклонилась, пытаясь разглядеть гроб.

– Осторожно! Край… – воскликнул Акира.

…был непрочным. Комья сырой земли посыпались из-под ее ног, и в следующую секунду Хэсина провалилась в яму. Ее мантия и юбки взметнулись, а потом она ударилась обо что-то твердое.

Несколько секунд она лежала, пытаясь отдышаться. Потом она боком скатилась с гроба и попыталась сесть. Послышался голос Акиры, но все звуки внешнего мира казались приглушенными, а звезды и луна – бесконечно далекими. Единственным источником света для нее были отсветы на лакированном дереве гроба.

Хэсина почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота, и посмотрела на гроб. Он был обычной продолговатой формы. Короли новой эпохи не приказывали возводить для них мавзолеи. В отличие от былых императоров, они не требовали, чтобы их наложницы следовали за ними в могилу и играли на пипах, пока не задохнутся.

– Вы в порядке? – спросил Акира, приземляясь рядом с ней.

Хэсина кивнула, не отрывая взгляда от дырочки, которую проделал Акира. Она была шириной с мизинец, но Хэсине казалось, что за ней скрывается целая вселенная.

У Хэсины закружилась голова. Она заставила себя отвести взгляд от отверстия и тут заметила под ним серебряный ободок, наполовину скрытый землей.

Хэсина стряхнула с него грязь – и отдернула руку, как будто ее что-то ужалило. Ее дыхание участилось.

– Акира. Посмотри.

В свете луны она разглядела узор из цветов и виноградных листьев. Все завитки и линии в точности совпадали с теми, что были выбиты на свадебном замке́ матери. Как будто обе эти вещи шли в одном наборе. Как будто они являлись друг для друга парой.

Это был второй свадебный замо́к – тот, что мать Хэсины подарила ее отцу. Теперь он защищал тайны, которые хранил гроб короля.

Когда Хэсина осознала это, у нее едва не подкосились ноги. Она взглянула на Акиру и обнаружила, что он внимательно смотрит на нее, как будто замок его совсем не удивил.

– Почему ты ничего мне не сказал?

– Не знаю, – тихо проговорил Акира.

Но Хэсина и так все поняла.

Она должна была принять решение сама.

У нее заколотилось сердце, и зашумело в ушах. Ее пальцы дрожали так сильно, что с первой попытки она выбрала не ту цифру.

0.

Ту-дум.

0.

Ту-дум.

0.

Ту-дум. Ту-дум. Ту-дум.

Замок раскрылся и упал в грязь.

Акира отошел к изножью гроба. Хэсина обхватила голову руками. Она не была к этому готова. Никогда не будет готова.

Но тут перед ее глазами встало лицо Лилиан, освещенное пламенем свечи, и она решилась. Хэсина не могла проигнорировать значимость второго замка. Она открыла ларец матери.

Значит, сможет открыть и гроб отца.

Беззвучно досчитав до трех, они с Акирой подняли крышку и увидели короля. Его ноги, тело, шею и лицо.

Его лицо.

Мысли Хэсины взметнулись стайкой испуганных птиц. Ее пальцы онемели и разжались. Акира удержал крышку гроба и отставил ее в сторону.

– Это… это неправильно.

Она покачала головой, смотря перед собой пустым взглядом. У нее пересохло горло.

– Этого не может быть.

Она сфокусировала взгляд, но перед ней по-прежнему лежал не ее отец. Вместо него в гробу находился молодой человек в шелковом ханьфу короля. Разложение не тронуло его.

Это сон.

Хэсина ущипнула себя. Юноша не исчез.

Расхитители могил.

Но на нем была одежда ее отца и его нефритовые мандалы. А что еще хуже…

Хэсина пошатнулась, и Акира подхватил ее, удержав за плечи.

…у молодого человека было лицо ее отца.

Оно было круглее, и черты казались не такими острыми, но сомнений не оставалось: юноша отличался от отца Хэсины только возрастом.

Хэсина дрожала, опершись на руки Акиры.

– Скажи мне, что мы видим одно и то же.

– Определенно.

Она обернулась и поглядела на него.

– Ты с самого начала подозревал нечто подобное, да?

Пальцы Акиры на ее плечах разжались.

– Когда ты понял?

На секунду Хэсине показалось, что он вот-вот ее отпустит. Она обрадовалась, когда он этого не сделал: пока она ощущала вес его рук, ее мысли не могли разлететься по сторонам.

– Когда выяснил, что газ во флаконе – смесь пятидесяти ядов, – наконец произнес он. – Некоторые из них образуются в разломах на дне Баолиньского моря. Что касается других… Я никогда не сталкивался с ними, только читал об их свойствах в учебниках. То же самое я могу сказать и об этой смеси. Это что-то вроде мифа. Такой яд нужен для того, чтобы убить легенду.

– Убить легенду? Какую легенду?

Акира медленно вдохнул.

– С помощью него можно убить бессмертного.

Бессмертного… бессмертного? Он говорил о бессмертных мудрецах? Если да, то Хэсина сама все про них знала. Они были детской сказкой. Историей, с помощью которой преподаватели пытались заставить своих учеников работать усерднее. Их не существовало – так же, как огромных журавлей, лунных замков и светил, сжигавших дочерей. В ее голове крутилась тысяча бесполезных мыслей, но, стоило Акире заговорить, все они тут же замерли.

– Я бы мог предположить… – Хэсина взяла в руки подол его мантии, и Акира осекся, опустив взгляд. Она не разжала пальцев и придвинулась к нему, не заботясь о том, что он подумает. Крохотное пространство между ними наполнилось паром от их дыхания.

– Расскажи мне. – Она хотела приказать ему. Но вместо этого в ее словах прозвучала мольба.

Акира вдохнул еще раз – теперь уже не так медленно и спокойно. Внезапно ей показалось, что их разделяет горное ущелье. Она стояла на одной стороне, а он – на другой. Его голос звучал едва различимо, словно доносился издалека.

– Я бы мог предположить, что, хоть яду и не удалось вызвать смерть, он разрушил иллюзию, которую навели пророки. Это объяснило бы перемены в его внешности. Видимо, он перестал стареть в тот момент, когда стал бессмертным. Похоже, что сейчас мы видим его истинное лицо…

Не удалось вызвать смерть… стал бессмертным… истинное лицо…

Не удалось вызвать смерть…

Не удалось вызвать смерть…

Пальцы Хэсины разжались.

Она опустилась на колени рядом с гробом, чувствуя, как юбки промокают от выступившей на земле влаги, и прижалась щекой к груди отца.

У нее стучало в висках. В ее горле пульсировала жилка. Но биение, которое она слышала, доносилось не из ее тела.

Ту-дум.

Ту-дум.

Ту-дум.

Девятнадцать

Выдумывая истории о том, что невозможно увидеть или потрогать, мы просто-напросто обманываем себя.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о суевериях

Вы приятно проведете время, но ничему не научитесь.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о суевериях

«Отец?»

Стрекоза садится ему на нос, но он не шевелится. Проходит несколько секунд, и мимо проносится сорока. Белые капли помета падают в опасной близости от его головы.

Она смеется и бредет по цветущему саду.

«Даже птицы говорят тебе, что пора просыпаться!»

Лето подходит к концу. Пышно цветут ирисы. Их острые листья цепляются за одну из юбок ее рюцюня. Она высвобождает подол и наклоняется над отцом, сложив руки на груди.

«А сейчас ты просто притворяешься».

Ее отец хорошо умеет притворяться. Они провели не один час возле его сундука, примеряя разные костюмы. Она видела, как прямо у нее на глазах он превращается то в каменщика, то в купца, то в посыльного. Пусть на самом деле он король, он способен играть разные роли.

Театрально вздохнув, она нагибается и срывает ирис.

«Проснись и понюхай цветы».

Она щекочет его под носом. Проводит стебельком по щеке. Он не просыпается. Солнце продолжает светить. Оно обжигает ей спину. Его лучи отражаются в изумрудных водах пруда. Все вокруг сияет яркими цветами.

«Отец?»

Проснись.

Пожалуйста, проснись.

Они пытались его разбудить.

Точнее, его пытался разбудить Акира. Он склонился над телом короля, нажимая на важнейшие энергетические точки. Хэсина сидела, словно изваяние. Она чувствовала себя так, будто кто-то покопался в ее внутренностях и перепутал их местами. Одна ее половина пожертвовала бы целым миром, лишь бы снова услышать голос отца. Вторая ее половина не могла принять отца, который выглядел немногим старше ее самой.

Что было лучше, а что хуже? Хэсина не знала. Когда им не удалось разбудить его, прошлое снова стало настоящим, но теперь она не чувствовала печали. Она не пыталась убедить себя, что все это неправда. Как она могла отрицать то, что отрицали сами законы природы? Если она что-то и ощущала, то только злость.

Зачем ее заставили проходить через этот кошмар еще раз?

Хэсина неуверенно поднялась на ноги, и кровь прилила к ее голове. Отец не умер, но в то же время он не был жив. Он не мог ее утешить. Не мог объяснить, почему его сердце, остановившееся несколько месяцев назад, снова начало биться. Со всем этим ей нужно было справиться самой.

Не думая о том, что делает, она снова подошла к гробу. «Осмотри тело, Хэсина», – приказала она себе – и начала его осматривать. Резкими, прерывистыми движениями она проверила одежду отца. Внезапно ей в голову пришла идея, и она приподняла шелковую ткань, прикрывавшую его живот.

Оставшийся после вскрытия шрам исчез. Швы были на месте, но кожа оказалась гладкой и однотонной. Создавалось впечатление, что живот короля никогда не разрезали.

У Хэсины начало темнеть в глазах. Мрак разрастался перед ее взглядом, словно мох.

Лицо, не тронутое возрастом. Тело, избежавшее тлена. Шрам, исчезнувший без следа. Была ли между словами бессмертие и кощунство хоть какая-то разница?

«Встань, Хэсина», – приказала она себе – и встала, чувствуя, как дрожат колени. Через несколько секунд Акира последовал ее примеру.

«Говори, Хэсина».

– Существует ли… – начала она голосом, тонким, словно струйка дыма. – Существует ли противоядие?

Акира покачал головой.

– Сам этот яд – нечто невозможное. По идее, он должен существовать лишь в пространных теориях.

Однако сейчас он был перед ними.

– Но говорится ли в этих пространных теориях о противоядии?

– В самой теоретической теории.

У нее закружилась голова. Теоретическая теория. Именно с такими глупостями носились придворные алхимики, пытаясь создать эликсир бессмертия. Внезапно осознание ударило ее ножом в грудь – эликсир бессмертия. Былые императоры не считали бессмертие легендой или сказкой, созданной для того, чтобы заставить детей учиться усерднее. Они верили в то, что его можно получить, подобрав правильное сочетание ингредиентов.

Но ни одному из придворных алхимиков не удалось этого добиться. Одиннадцать героев распустили их гильдию, посчитав ее поддержание непомерной тратой ресурсов. Это случилось триста лет назад – хотя что такое три сотни лет для бессмертного? Сколько времени прожил ее отец? Были ли у него другие дети? А что, если она тоже бессмертна?

Все эти вопросы напоминали болото: стоило задаться одним, как другие начинали тянуть ее на дно. Когда она медленно перевела взгляд на тело отца, ей показалось, что пространство трещит по швам.

Если противоядие не найдется, неизвестно, как и когда отец снова сможет заговорить. Возможно, прежде чем это случится, пройдут годы. Возможно, это не произойдет никогда.

«Подумай об этом с практической точки зрения, Хэсина», – напомнила она себе, чувствуя, как руки дрожат от плеч до кончиков пальцев.

Она не могла перенести тело во дворец – это было слишком рискованно. Ей придется прятать его в таком месте, куда никто не додумается заглянуть: здесь.

Она взялась за один край крышки гроба. Акира взялся за другой. Они подняли ее. Потом опустили. Когда Акира помог Хэсине вылезти из ямы, она схватила одну из лопат, лежавших на земле, и начала закапывать могилу.

Бум.

Первые комья упали на крышку гроба. Землистый запах ударил ей в горло и смешался со всем тем, что она удерживала внутри. Со слезами и желчью. С болью и отвращением.

Бум.

Ее отец был бессмертным.

Бум.

Лицо, которое она знала всю свою жизнь, было иллюзией, созданной пророком.

Бум.

Как так? Бум. Как?

Бум. Бум. Бум.

Чтобы закопать могилу полностью, им понадобился час. Руки Хэсины стерлись до крови, но на обратном пути во дворец она почти не чувствовала боли. Раны могут зажить. Даже разбитые сердца способны забиться вновь. Но восстановить утраченное доверие невозможно.

Сохраняй спокойствие, Хэсина. Но, видимо, количество приказов, которые она могла выполнить за день, было ограниченно. Когда они добрались до террас, желудок Хэсины сжался, словно кулак, и ударил ее по легким. Она схватилась за стенку паланкина.

– Езжай дальше без меня, – прохрипела она Акире, а потом приказала носильщикам опустить ее на землю.

Пошатываясь и хватая ртом воздух, она вышла из паланкина. Они преодолели лишь полпути вверх по ступеням, но даже отсюда ей был виден город, раскинувшийся внизу. Дворцовые пристройки, мощеные улочки, крыши с черной черепицей, которая, словно чешуйчатая шкура, поблескивала в предрассветном небе. Сияние, окутывавшее квартал красных фонарей, казалось все более тусклым по мере того, как другие кварталы просыпались и озарялись огнями. Еще немного, и купцы начнут нагружать свои тележки. Паромщики направятся к крепостному рву, а носильщики паланкинов – к центральному бульвару. Вслед за ними проснутся и другие жители королевства. И все они будут считать, что их король погиб от обычного яда по вине какого-то наемного убийцы из Кендии.

«Вы ошибаетесь! – хотелось прокричать Хэсине на весь город. – Вы все ошибаетесь!» Но люди поверили в эту ложь по ее вине. Если бы не она, никакого суда бы не было. Никто не стал бы искать правду и усложнять ситуацию, впутывая в нее пророков.

Без нее призраки прошлого не смогли бы заполонить настоящее.

Груз вины навалился на плечи Хэсины с новой силой. Ее колени начали подгибаться, но чья-то рука не дала ей упасть. Кто-то поддержал ее и прижал к себе. «Все будет хорошо», – зазвучал в ее ушах голос Цайяня. Она подняла глаза, в которых стояли слезы, почти поверив, что сейчас увидит лицо брата.

Но это был Акира. На его скулах виднелись пятна грязи. Челка закрывала ему глаза, и все его лицо, как всегда, не выражало ни малейшего почтения.

Она толкнула его.

– Я же сказала тебе ехать без меня.

– Я так и поступил. А потом спустился обратно.

– Меня сейчас стошнит.

Акира отпустил ее, но только для того, чтобы усадить на ступеньку. Потом он положил руку ей на затылок – его прикосновение было мягким, словно перышко, – и начал аккуратно растирать ее кожу.

Хэсина опустила голову себе на колени. Тошнота прошла; желание расплакаться осталось. Тем не менее через несколько минут Хэсина нашла в себе силы встать и начать подниматься по ступенькам. Акира ее не останавливал. Она ждала, что он попытается ее подбодрить, но он не стал делать и этого. Юноша просто дошел вместе с ней до кабинета короля. Хэсина приказала ему ждать там и зашагала к покоям Цайяня.

Она успела пройти полпути, когда ее тело вдруг охватила дрожь. Она схватилась за одну из ширм, чувствуя, как на спине выступает холодный пот.

Ее отец не умер.

Но все-таки кто-то пытался его убить.

Кто?

Кто-то из своих. Кто-то настолько близкий королю, чтобы знать о его бессмертии. Ближе, чем сама Хэсина.

Перед ее глазами возникли линии – росчерки пера, врезавшиеся в ее сознание. Вместе эти штрихи образовали иероглифы, которые обозначали имя ее матери. Имя, не попавшее в список подозреваемых. «А вдова короля?» – спрашивал ее Акира, записав имена Ся Чжуна, Лилиан и Цайяня.

Тогда Хэсина сказала, что это невозможно. Но кто еще мог знать о бессмертии отца? К тому же у королевы была целая армия слуг, которые могли действовать вместо нее. Это объяснило бы все. Флакончик с благовониями. Серебряные свадебные замки. Хэсине казалось, что фрагменты картины пришли в движение и слились в одно целое.

Ее мать.

Это могла совершить только ее мать.

Хэсина икнула. Она была на грани того, чтобы расплакаться и закричать во весь голос. Если она никому не расскажет о том, что узнала, Мэй предстанет перед судом за преступление, которого не совершала. Но если Хэсина заговорит, что станет с ее матерью? Она прижала руку к губам и перешла на бег. Когда она остановилась перед дверью в покои Цайяня, ее легкие горели, и в них не оставалось воздуха на плач и крики.

– Она зашла дальше, чем я ожидала.

Хэсина замерла, услышав голос Лилиан.

– Дай ей время, – раздался голос Цайяня. Хэсина подошла к двери, но, услышав его следующие слова, отшатнулась назад. – Рано или поздно правда ее сломит.

Кровь Хэсины заледенела.

– А что, если нет? – спросила Лилиан. – Что, если она решит, что может все исправить?

Лед растаял. Теперь в венах Хэсины пульсировал жар.

Они разговаривали про нее.

– До этого не дойдет, – сказал Цайянь. Хэсина не стала слушать дальше. Она распахнула створки двери и ураганом влетела в комнату.

– Прекрасно! – радостно воскликнула Лилиан. В ее голосе не слышалось ни капли вины. – Теперь у нас есть еще одна голова. Поможешь мне решить, что делать с ученицей.

Хэсина прищурилась.

– С ученицей?

– Да. Ее зовут Паньлин. Ты же ее помнишь?

– Нет.

– Ничего страшного. Это не помешает тебе помочь. Дело вот в чем: она влюбилась в поэта, который считает себя ну таким уж особенным – хотя на самом деле у него таланта не больше, чем у осла. Но проблема в другом. – Лилиан перешла на шепот: – На самом деле он уже женат и просто ее обманывает.

Обрывок разговора, подслушанный Хэсиной, хорошо вписывался в эту историю. Кроме одной детали.

Она обернулась к Цайяню.

– Ты ее знаешь?

– Он ее более чем знает, – ответила Лилиан за брата. Она ущипнула Цайяня за щеку, и тот, к изумлению Хэсины, покраснел. – Вот почему я не могу позволить ей слепо довериться этому надменному ослу.

– А, – проговорила Хэсина. Нужно было сказать что-то еще: она в первый раз слышала, чтобы Цайянь влюбился не в книги, а в живого человека. Но она всего лишь произнесла: «А» – еще раз. Ее накрыло облегчение, а затем на смену ему пришел стыд – как она могла их в чем-то подозревать?

– Просто скажите ей правду, – наконец добавила она.

– Это не так-то просто, – отозвался Цайянь. – Правда причинит ей боль.

Лилиан вздохнула.

– От вас двоих нет никакой пользы. Я разберусь со всем сама. А пока что, может быть, ты расскажешь нам о своем новом стиле? – Она махнула рукой в сторону рюцюня Хэсины. – Знаешь, есть более простые способы покрасить ткань в коричневый.

В коричневый? Хэсина опустила взгляд и увидела, что ее юбки покрывает слой грязи. Чтобы объяснить это, нужно было объяснять и все остальное. Тогда ей пришлось бы упомянуть о нынешнем состоянии отца и его теоретическом бессмертии, а также о яде, предназначенном для того, чтобы его убить, и о его жене, которая это совершила.

Слова подталкивали друг друга, желая сорваться с губ Хэсины. Она хотела выпустить их. Но только не здесь, где их разговор могли подслушать служанки.

– Пойдемте в кабинет отца, – прошептала она, как будто боялась, что тайны, которые она хранила внутри себя, загорятся от слишком громких слов.

Румянец сошел со щек Цайяня, а Лилиан выпрямила спину. Близнецы последовали за ней по лабиринту коридоров. Когда они зашли в кабинет отца, Хэсина закрыла двери на засов. Акира стал с ней рядом, и она призвала на помощь всю свою храбрость, прежде чем снова повернуться к близнецам лицом.

Труднее всего было начать. Стоило ей открыть рот, она уже не могла остановиться. Когда Хэсина закончила, ей показалось, что она стала в десять раз легче – легче и обнаженнее. Вот так. Теперь у Лилиан и Цайяня были все причины, чтобы отвернуться от нее. Она приходилась им сестрой – но не по крови. У Хэсины не оставалось выбора, кроме как принять своего отца. Но у близнецов этот выбор был.

Лилиан нахмурилась, и Хэсину охватил ужас.

– На-На… ты сегодня случайно не прикладывалась к кувшину с вином?

– Я не пьяна и не страдаю галлюцинациями. Я видела все своими собственными глазами. – А еще слышала биение его сердца и чувствовала его дыхание.

– Это правда, – сказал Акира, чем заслужил ее благодарный взгляд.

Хэсина посмотрела на Цайяня. От его молчания у нее перехватывало дыхание. Цайянь не любил легенды и суеверия, и именно он, а не Лилиан, мог отмахнуться от ее слов.

– Если вы говорите, что видели все это, я верю вам, – наконец произнес он.

Лилиан вздохнула.

– Только ради тебя, На-На, я тоже готова поверить в детскую легенду.

Хэсина снова могла дышать, но от благодарности она лишилась дара речи.

Цайянь начал расхаживать по кабинету, задумчиво прижав кулак к подбородку.

– Почему вы подозреваете вдову короля?

– А почему бы мне ее не подозревать? – Хэсина слишком долго оправдывала мать. Теперь она смотрела фактам в лицо. Разве можно было ее за это винить?

– У вас есть доказательства?

– У меня есть яд.

– Но можете ли вы доказать, что его подсыпала именно она?

– Я все еще пытаюсь определить состав налета, которым покрыт кубок, – проговорил Акира.

Ураган мыслей, бушевавший в голове Хэсины, улегся. Она кивнула. Если состав налета совпадет с компонентами золотистого газа из пузырька, они смогут доказать, что яд подсыпали именно в этот кубок. Потом останется лишь выяснить, откуда он взялся. Тот, кто принес кубок королю, станет их первым настоящим подозреваемым.

Но прежде чем все это произойдет, Мэй предстанет перед судом.

– Мне нужно прервать слушание.

Лилиан подошла к своему любимому топчану, но не легла на него.

– Как?

Раз Хэсина совершила измену, чтобы начать суд, она могла совершить еще одну, чтобы его закончить. Но теперь, когда механизм закона пришел в действие, ей было не под силу его остановить.

Она присоединилась к Цайяню и стала мерить комнату шагами вместе с ним. Оказавшись у книжных полок, она внезапно остановилась. Все это время она думала не в том направлении.

Новых измен не требовалось.

Она могла просто признаться в той, которую уже совершила.

– Я могу доказать народу, что суд изначально был незаконным.

– Как…

Хэсина обернулась к Лилиан.

– Ся Чжун, – выдохнула она. – Если мы объявим, что он выбрал Акиру намеренно, слушание будет закрыто.

Лилиан моргнула.

– Но ведь тогда он заявит, что это ты его заставила? Я обеими руками за то, чтобы раздавить этого слизняка, но только если это не повредит тебе.

– Она права, – сказал Цайянь. – Он этого не стоит, миледи.

– Ты хочешь сказать, что Мэй тоже этого не стоит? И все другие, кого обвинят после нее? – Хэсина говорила все громче по мере того, как ее страхи разрастались. – Дело не в Ся Чжуне. Я не могу просто отойти в сторону и радоваться, что вся эта история не причинила мне особого вреда. Да, так слушание тоже закончится, но тогда его жертвой станет невинный человек.

В кабинете наступила мертвая тишина.

– Если я пойду ко дну, – твердо проговорила Хэсина, – Ся Чжун потонет вместе со мной.

– На-На…

– А вы подумали о народе, миледи? – Цайянь внезапно остановился и повернулся к ней лицом. – Если вы закроете заседание сейчас, люди так и не узнают, кто убил короля. Неопределенность отравит их умы. Они начнут подозревать не только кендийцев, но всех и каждого.

«Люди не такие», – сказала бы Хэсина несколько месяцев назад. Но теперь она уже не могла произнести эти слова.

– Позвольте Акире помочь Мэй так же, как он помог супруге Фэй, – продолжил Цайянь. – Одержите еще одну победу над Советом расследований. Приведите придворных в замешательство и покажите им, кто является злодеем на самом деле. Потом…

– Что потом?

– Обвините Ся Чжуна в смерти короля. Так вы убьете сразу двух зайцев. Сможете избавиться от врага и спасти мать от обвинения в убийстве.

– Единственный раз в жизни я не стану осуждать твое политическое коварство, – сказала Лилиан, пока Хэсина потрясенно смотрела на Цайяня. Он не предлагал ничего, что не сделал бы сам Ся Чжун. Но слышать такое из уст брата все равно было страшно.

– Насколько ты уверен, что у тебя получится помочь Мэй добиться оправдательного приговора? – наконец спросила она у Акиры.

– Если улики и показания свидетелей снова будут ложными, то я вполне в этом уверен.

Хэсине не нравился этот план. Но с другой стороны, она могла сказать то же самое про каждый план, который у нее появлялся с тех пор, как она вступила на престол. В конце концов, Цайянь говорил разумные вещи. Как всегда.

– Пока что я не стану заявлять о своей измене, – сказала она, и на лице Цайяня отразилось облегчение. – Но мы обсудим это еще раз после завтрашнего слушания.

И тогда она положит этому суду конец – либо обличив себя, либо подставив Ся Чжуна.

Но сначала ей нужно было написать письмо.

Если комнаты Цайяня были набиты аккуратными стопками книг, то покои Санцзиня казались совсем пустыми. На невысоких столах ничего не лежало, в шкафах из сандалового дерева не стояло ни одного тома. Все вокруг было покрыто пылью, как будто служанки не хотели утруждать себя, убирая комнату человека, так редко приезжающего домой. Взяв на себя командование народным ополчением Яня в нежном возрасте четырнадцати лет, Санцзинь разделил свое время между дворцом и местами боевых действий.

Шагнув в его комнату, Хэсина почувствовала себя так, словно оказалась внутри его сознания. Здесь царило одиночество. Внезапно она подумала, что, возможно, брат никогда не ревновал ее, а просто боялся, что она найдет ему замену, пока он будет вдали от нее.

Давала ли она ему повод так думать? Хэсина не знала, и у нее не было времени об этом размышлять. Сейчас она пришла к Санцзиню без приглашения.

Она пришла, чтобы кое-что украсть.

Хэсина начала торопливо выдвигать ящики его стола. Практически все они были пусты. В одном лежали одинокий моток бечевки, точильный камень, брусок туши для письма и тушечница. Она взялась за ручку последнего ящика, и он показался ей многообещающе тяжелым. Хэсина рывком открыла его, но нашла там лишь стопку писем – от их матери.

У нее в горле образовался комок, и она напомнила себе, что обыскивает комнату брата именно по этой причине. Раньше она тоже писала матери письма и постоянно ждала ответа, убеждая себя, что все ее послания – аккуратно запечатанные рисовым клеем и отправленные голубем – терялись в пути. Эта иллюзия разрушилась, когда она увидела, что Санцзинь получает ответы на свои.

С тех пор Хэсина ей не писала.

За стопкой нашлось то, что ей было нужно: простой палисандровый ларец, набитый разно- образными печатями с именем брата. Она так обрадовалась и настолько погрузилась в раздумья насчет того, какую именно ей выбрать, что не заметила, как за ее спиной открылась дверь.

– Рад встрече, Сина. Я смотрю, тебя, как всегда, можно с легкостью атаковать со спины?

Хэсина застыла, а потом медленно повернулась к нему, оставив ящик открытым – как будто они были детьми, и она бросала ему вызов. «Ну, давай, – как бы говорила она ему. – Сразись со мной».

Но Санцзинь не стал подходить к ней ближе.

– Можно ли мне узнать, что привело тебя сюда?

– Я хотела одолжить твою печать.

– Одолжить, говоришь?

– Украсть. – Она была готова признаться в воровстве, но она не собиралась говорить ему о причине своего поступка.

– А. – Санцзинь сделал шаг вперед. Пространство, разделявшее их, как будто сразу сократилось в десять раз. Хэсина напряглась, и ее брат замер на месте, склонив голову набок.

– Зачем? У тебя внезапно свои закончились?

– Нет.

– Значит, тебе надоело собственное имя?

– Просто отдай мне печать, Цзинь.

– Не отдам, пока не скажешь, зачем она тебе.

У Хэсины заканчивалось терпение. Она наугад схватила одну из печатей, но брат рукой загородил дверной проем.

– Сина, это же простой вопрос. На него можно дать простой ответ. При этом желательно сказать правду.

Правду.

– Хотя можешь и солгать, если тебе так легче, – проговорил Санцзинь, когда Хэсина отвернулась от него, изо всех сил сжимая печать и чувствуя, как она впивается в ладонь.

Правду.

Правду о том, что отец обманывал их.

Правду о том, что в его смерти Хэсина подозревала мать.

Правду о том, что мать читала только те письма, на которых стояла печать Санцзиня.

Она не хотела опускаться до подобных уловок. Они ранили ее гордость. Но это было ничто по сравнению с обманом, во власти которого находился ее народ. Он ранил ее душу. Из ее глаз брызнули слезы, и она тут же вытерла их – но, видимо, недостаточно быстро.

– Сина. – Брат тут же подошел к ней и положил ладони ей на плечи. – Сина, что-то случилось?

В ее мире больше не существовало простых вопросов или простых ответов, со злостью подумала Хэсина. Оставалась лишь правда, которой приходилось жертвовать ради другой правды.

– Твоя печать нужна мне для матери, – со злостью воскликнула она, сбрасывая его руки со своих плеч. – Я хочу ей написать.

Эмоции на лице Санцзиня сменяли друг друга быстро, как облака в ветреный день. Растерянность, недоверие, снова растерянность, а потом внезапное понимание. В следующее мгновение его лицо выражало лишь беспредельную, незамутненную жалость.

Хэсина не хотела, чтобы он ее жалел.

– Так бы сразу и сказала, – проговорил он. Но прежде чем он успел продолжить, она отвернулась и направилась к двери.

– Подожди, Сина.

Этого было мало, чтобы заставить ее остановиться. В отличие от того, что сорвалось с губ ее брата в следующий момент.

– Прости.

Хэсина повернулась к нему, не веря своим ушам.

– Я знаю… – Санцзинь осекся, вздохнул и провел рукой по волосам. – Я знаю, что ты не хотела, чтобы все так вышло. Просто это трудно для меня. – Он раскрыл ладонь, а потом сжал ее в кулак. – Трудно чувствовать себя беспомощным. – Их черные глаза встретились, и Хэсина пришла в замешательство, увидев во взгляде брата чувство вины. – Но я знаю, что и ты тоже наверняка чувствуешь себя беспомощной.

Ее замешательство прошло.

Санцзинь подумал, что она заплакала из-за него.

На глаза Хэсины снова навернулись слезы. Ей очень хотелось подойти к нему, пригладить непослушный вихор на его лбу и тоже попросить прощения.

Но стоило ей это сделать, и ее охватило бы желание поделиться с ним тяжелой ношей правды.

– Увидимся завтра в суде, – выдавила она и убежала. Когда Акира поможет Мэй добиться оправдательного приговора, она расскажет Санцзиню обо всем. Но пока она не станет взваливать на него эту боль.

Двадцать

В нашем мире равенство возможностей не является естественным порядком вещей. Поэтому его необходимо тщательно взращивать.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о естественном порядке вещей

Кто из нас не чувствует себя беспомощным перед лицом вселенной? Но кто при этом не пытается бороться с тем, как она устроена?

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о естественном порядке вещей

Наступил день слушания Мэй.

Ночью Хэсина так и не легла спать. После разговора с Санцзинем она допоздна сидела в кабинете и писала письмо. Она рассказывала матери, что нашла ларец и книгу, что узнала правду об отце – и что теперь ей хотелось услышать эту правду из уст самой королевы. Хэсина призывала ее вернуться во дворец до следующего полнолуния.

Потом она скрепила конверт печатью Санцзиня – на ней было изображение какого-то странного существа: наполовину льва, наполовину собаки. Наконец она вручила письмо своему пажу, а потом достала ларец с вещами отца.

Очередной раз она выложила их на стол. Флакончик с благовониями. «Постулаты». Ханьфу посыльного. Нож. Медальон на шнурке. Не хватало лишь кубка, который сейчас находился в комнате Акиры.

Сами предметы никак не изменились, но теперь Хэсина смотрела на них сквозь призму того, о чем она узнала, и они казались ей артефактами из какого-то другого королевства. Дрожащими пальцами она дотронулась до символа, высеченного на поверхности медальона. Он обозначал слово долголетие. Внезапно она вспомнила, что видела этот символ в одной из книг о пророках. Там было написано, что пророки могут продлить себе жизнь, говоря о своих видениях правду. Она считала это обычным вымыслом. Легендой. Но что, если ее отец сам был пророком? Хэсина им точно не была – она порезала себе руку в квартале красных фонарей, а потом получила рану на Черном озере. Ни там, ни там ее кровь не загорелась. Но в то же время она не была уверена, видела ли она хоть раз в жизни кровь на теле своего отца. Когда придворная врачевательница проводила вскрытие, крови не было, а все остальные воспоминания Хэсины о нем исказились и потеряли достоверность.

«Будь он пророком, он вряд ли прожил бы долгую жизнь, – бесстрастно думала Хэсина, укладывая нож обратно в ларец и привязывая медальон к поясу, чтобы потом осмотреть его еще раз. – Он слишком много лгал».

Она вернулась в спальню, но не стала даже пытаться заснуть. Девушка смотрела, как звезды на небе тускнеют, а луна становится прозрачной, словно рыбья чешуя. Когда она наконец закрыла усталые глаза, из них полились слезы. Она не хотела подозревать мать. Не хотела терять доверие к отцу. Она не просила ничего такого. Или все-таки просила? Разве она не была готова на все, чтобы начать это судебное слушание? Разве она не совершила ради этого измену?

Когда наступил рассвет, Хэсина уже сидела перед своим бронзовым зеркалом. Лицо, отражавшееся в нем, было бледным. Его покрывали красные пятна.

– Еще, – приказала она, когда служанка закончила наносить на него пудру.

– Дянься, мне кажется, не нужно…

– Я сказала, еще. – Она могла позволить себе показаться на людях с толстым слоем пудры на лице. Но она не могла позволить себе прийти на самое важное судебное слушание в жизни, выглядя так, словно она всю ночь ревела в подушку.

Мин-эр отослала служанку и принялась за работу сама. Она опускала кисточку в пудреницу и смахивала с нее излишки. Потом упиралась мизинцем в щеку Хэсины, чтобы не дрожала рука, и наклонялась к ней так близко, что Хэсина могла сосчитать веснушки на ее носу.

Когда Мин-эр закончила, Хэсина взяла ручное зеркальце и внимательно рассмотрела получившийся результат. Да, она выглядела не самым лучшим образом, но благодаря стараниям придворной дамы она хотя бы не была похожа на слоеное пирожное из тыквы. Она спрятала свое истинное лицо. Теперь ей придется делать это всегда – так же, как это делал ее отец.

Мин-эр помогла ей надеть рюцюнь цвета голубиного крыла и запахнула ей воротник. Тревога и страх волнами накрывали Хэсину, и, когда пришла пора прикреплять к юбкам накидку биси, она почувствовала, как на ее спине выступает пот.

– Будете ли вы закалывать волосы шпилькой с украшением? – спросила Мин-эр.

Хэсина задумалась. Ничто не могло сравниться с подарком отца, к тому же все шпильки теперь напоминали ей о Ся Чжуне. Но, с другой стороны, отец стал для нее незнакомцем, а влиянию Ся Чжуна на ее жизнь вот-вот предстояло подойти к концу.

Хэсина кивнула, и Мин-эр вставила в ее волосы шпильку из красного коралла, которая подходила к алой вышивке на рукавах рюцюня. Вместе они дошли до зала вечной гармонии, и у самых дверей в зал суда Мин-эр опустилась перед ней на колени, чтобы еще раз поправить ей подол.

Хэсина взглянула на свою придворную даму, возившуюся с краями ее юбок так, словно они были самой важной вещью в мире, и у нее на глазах выступили слезы. Она наклонилась, взяла Мин-эр за локти и помогла ей подняться.

– Цветочек мой…

– Спасибо тебе, – твердым голосом перебила ее Хэсина. А потом она поблагодарила Мин-эр еще раз, уже тише. Эта женщина вытирала ей слезы рукавом своего парчового платья, вышивала розовые лепестки на ее наволочках и вплетала ей в волосы лилии. Мин-эр сделала Хэсину своей принцессой задолго до того, как люди сделали ее своей королевой.

Хэсина зашла в зал суда, и все присутствовавшие тут же припали к земле. Она поднялась по ступенькам и вошла в королевскую ложу в тот момент, когда в зале появился Санцзинь.

– Кажется, он немного перестарался с нарядом, – заметила Лилиан, когда Хэсина села.

Это было еще мягко сказано. Санцзинь оделся так, словно ехал на войну: на его ремне висели ножны, и он шел по мостику, как по полю боя. Стук его шагов гулким эхом разносился по залу. В первые секунды после его появления все присутствующие изумленно замолчали. Потом повсюду начал раздаваться шепот, и он следовал за Санцзинем, пока он не поднялся в королевскую ложу. Когда он, наконец, уселся, Хэсина вздохнула.

– Ты сегодня планируешь кого-то убить?

– Всех, кого потребуется.

Она не могла понять, шутит он или говорит серьезно, и не была уверена, что хочет это знать.

Створки двери распахнулись, и Хэсина с Санцзинем мгновенно напряглись: стражи привели в зал Мэй. На ее пальцах все еще были бинты, а на бежевой тюремной форме – пятна грязи, но волосы военачальницы были заплетены в аккуратную косу. Когда стражи подтолкнули ее к платформе, в глазах Мэй сверкнул вызов.

Следующим должен был войти представитель Мэй. Хэсина заерзала на стуле, не спуская глаз с огромных дверей. Наверняка в этот раз Ся Чжун выбрал еще менее компетентного студента.

Но створки двери оставались закрытыми. На платформу поднялся председатель совета.

– На прошлом заседании суда произошел беспрецедентный случай: представитель обвинения взял на себя обязанности представителя защиты. Чтобы обеспечить справедливость по отношению к обеим сторонам, Совет расследований решил представить вашему вниманию подробный отчет по этому делу, прежде чем приступить к самому слушанию. Давайте вместе рассмотрим список предварительных свидетельств, – улыбнулся он Акире. – Нам бы не хотелось, чтобы вы что-то упустили.

Хэсина сжала кулаки. Значит, теперь они решили играть вот так. Они избавились от представителя защиты, чтобы председатель мог лично контролировать ход заседания. Умный ход, который наверняка противоречил «Постулатам». Хэсине не стоило удивляться – Ся Чжун чтил заветы Первого и Второго еще меньше, чем она сама.

– Я не возражаю, – невозмутимо сказал Акира. – Как и в прошлый раз, я хотел бы поговорить со служанкой, имя которой упомянуто в списке свидетелей.

На трибуну вышла молоденькая, худенькая девушка. Было видно, что она дрожит всем телом. Хотя она собиралась произнести обличительную речь, которую для нее подготовили Ся Чжун с председателем, Хэсина сочувствовала ей.

– Пожалуйста, расскажите нам то, что говорили Совету.

– Это случилось утром… – Ее взгляд заметался по залу, словно воробей, оказавшийся в клетке, а потом остановился на председателе. – Это случилось утром. Я несла завтрак в рабочий кабинет короля.

Хэсина сжала губы в тонкую линию. Вот и первая вопиющая ложь. В день смерти отца никто не приносил ему ни еды, ни напитков.

– А что именно вы несли? – спросил Акира.

– Рисовую кашу и яблочный сок. – Служанка закусила губу.

– Пожалуйста, продолжайте.

– Я собиралась повернуть в коридор, ведущий к кабинету, когда она… – Служанка указала на Мэй пальцем. – Она напала на меня.

Мэй фыркнула, и служанка вздрогнула. Когда Акира подошел к низкому барьеру, разделявшему их трибуны, она вся сжалась в комок.

Акира остановился напротив нее.

– Что вы имеете в виду под словом «напала»?

– О ч-чем вы?

Акира поманил пажа, стоявшего рядом с ним.

– Прошу прощения, – сказал он, а потом схватил пажа за ханьфу и занес над ним кулак. – Она напала на вас вот так?

– Н-нет.

– Вы что, играете в императорском театре? – донесся из верхних рядов голос какого-то маркиза.

Санцзиня переполнял гнев.

– Как это можно вытерпеть? Просто выслушивать их и не отвечать?

– Да, – прошептала Хэсина. – А можно поступать еще мудрее: не обращать на них внимания.

Похоже, Акира владел этим навыком еще лучше, чем она. Он отпустил пажа и снова обернулся к служанке.

– Расскажите, как проходило нападение.

Служанка поднесла дрожащую руку к левому плечу.

– Она схватила меня за плечо и порвала мне платье.

– Вынесите уже вердикт, дянься! – крикнул один из виконтов. – Она убийца!

Санцзинь положил ладонь на эфес меча. Хэсина взяла его руку в свою и вернула ее обратно на колени брата. Если бы только она могла предвидеть, что он возьмет оружие, она бы конфисковала его до начала слушания.

Акира обвел взглядом свидетельскую трибуну, а потом подозвал пажа и прошептал что-то ему на ухо.

– Я бы хотел взглянуть на разорванное платье, – сказал он, когда паж поспешно удалился.

Ему принесли позолоченный поднос, на котором лежал рюцюнь. Как и сказала служанка, он был порван на левом плече.

Акира взял его в руки.

– Это шелк?

– Конечно! А сам-то ты что носишь? – закричал какой-то барон. – Хлопок, что ли?

Это было почти комично. Ся Чжун с председателем расщедрились и подкупили немало придворных. Но Хэсине было не до веселья.

Паж, покинувший зал по просьбе Акиры, вернулся не один. За ним шел придворный портной. Воротник его ханьфу был распахнут, а длинные волосы не собраны в прическу.

– Неужели обязательно врываться в комнату без стука? – Он вздохнул, когда паж подтолкнул его к трибуне. – Не люблю, когда партнер остается неудовлетворенным!

– Он еще заявляет о своей интимной жизни в суде! – пробормотала Лилиан. – Какой самовлюбленный осел.

Хэсину меньше всего на свете заботила интимная жизнь портного. Она не отрывала взгляда от Акиры, который вытянул рюцюнь перед собой.

– Не могли бы вы подсказать мне: эта дыра образовалась от того, что ткань потянули вверх или вниз?

Портной рассмотрел ткань.

– За этот рюцюнь никто не тянул. Его порезали острым предметом снизу вверх.

– Насколько вы в этом уверены?

– Все знают, что шелк можно ткать только одним способом.

– Каким же?

– Двойным переплетением, конечно же! – воскликнул портной, смахивая с плеча обрезки нитей. – Только так в Яне можно получить шелк, который будет долго носиться. Так что, если порвать его в одном месте, по всей ткани образуются затяжки. То же самое вам мог сказать любой мой ученик. Я был бы очень вам благодарен, если бы вы не помешали мне…

– Спасибо, – перебил его Акира. – Вы можете идти.

Портной спустился с трибуны, не прекращая что-то бормотать себе под нос и на каждом шагу посылая вельможам мужского и женского пола воздушные поцелуи.

Лилиан вздохнула. Но Хэсина слушала лишь Акиру, который снова заговорил со служанкой.

– Вы сказали, что она порвала ваш наряд, но не говорили, что она сделала это острым предметом… к примеру, мечом.

– О-она застала меня врасплох. – Голос служанки дрожал, как будто она вот-вот расплачется. В сердце Хэсины заклокотал гнев. Ся Чжун и председатель сгибали волю этих девушек, как ураганный ветер молодые деревца.

– И все-таки вам удалось донести поднос в целости и сохранности, – проговорил Акира.

– Нас учат никогда ничего не ронять.

– Да, действительно. Значит, вы не услышали, как военачальница Мэй вынимает меч из ножен?

– Н-нет.

– Получается, она сделала это в последний момент. Одним жестом достала меч и рассекла ваш рюцюнь. Впечатляющая скорость.

– Раз уж вы заговорили о мечах, – вставил председатель, – у меня есть для вас подходящий свидетель.

На трибуну вышла служанка с еще одним позолоченным подносом, на котором лежал ремень из черной парчи, предназначенный для ношения меча. Хэсину охватило дурное предчувствие.

– Это было найдено на полу в кабинете короля, – сказал председатель, после чего вызвал на трибуну женщину средних лет в коричневом ханьфу, стянутом на талии железным поясом. Хэсина узнала ее и вздрогнула от удивления: она была придворным кузнецом.

– Правда ли, что вы изготовили этот ремень для военачальницы? – спросил председатель, жестом приказав служанке подать поднос кузнецу.

Придворный кузнец пробежала пальцами по ремню.

– Да. Я собственными руками вырезала на нем эти символы.

У Хэсины упало сердце.

– Теперь суду все ясно. Эта улика несомненно…

– Подождите. – Акира жестом попросил, чтобы ему тоже показали ремень. Взглянув на него один раз, он обратился к кузнецу:

– Обычно на таких ремнях крепление для ножен находится с левой стороны. Но здесь мы видим его справа.

– Традиционные ремни предназначены для праворуких воинов.

– Значит, подозреваемая – не правша?

– Верно, – подтвердила кузнец. – Она левша.

– По этой причине крепление находится с правой стороны.

– Верно.

– Можете ли вы подтвердить, что, доставая меч, левша потянется в правую сторону?

– Да, это верный метод.

Акира поблагодарил кузнеца и снова повернулся к служанке.

– Вы сказали, что она схватила вас за плечо.

– Д… нет.

– Да, точно. Потому что потом вы заявили, что она не хватала вас за плечо, а ударила вас мечом.

– Да.

– Вы уверены? – спросил Акира.

– В-все произошло очень быстро.

– Как вы думаете, зачем женщине, которая служит в народном ополчении, ударять вас мечом? Чтобы отравить сок? Но зачем бы она стала это делать, если потом ей, скорее всего, пришлось бы вас убить и избавиться от тела? Не легче ей было подсыпать яд, когда кубок был на кухне? Простите, я увлекся. На чем мы остановились? Ах да. Она напала на вас с мечом. Или вы все еще в этом не уверены?

Служанка закусила губу и взглянула в сторону министров. Даже не оглядываясь, Хэсина точно знала, чье именно лицо она искала.

– Теперь я уверена.

– Тогда давайте устроим маленькую демонстрацию. – Акира жестом пригласил пажа подойти к нему.

– Я так и думал, что вы не отнесетесь ко мне серьезно, – произнес тот же самый маркиз, который до этого выкрикнул шутку про императорский театр.

Акира почесал голову.

– Значит, вам нравится, когда вас принимают за клоуна?

Маркиз покраснел.

– Встаньте напротив меня, – сказал Акира пажу. – Да, вот так. Теперь идите вперед. – Акира положил левую ладонь на эфес воображаемого меча и достал его из воображаемых ножен на правом боку. Судя по траектории движения его руки, воображаемый клинок взметнулся вверх по направлению справа налево.

– Отличное движение, – похвалил Санцзинь, а потом застыл, приоткрыв рот. В следующую секунду Хэсина тоже поняла, к чему вел Акира, в этот момент демонстрировавший залу порванный рюцюнь. Со всех сторон начали раздаваться голоса, и многие из придворных согласно закивали – все они когда-то учились сражаться на мечах.

Разрез на плече платья шел слева направо – безусловно, именно такой удар нанес бы праворукий воин.

Но Мэй была левшой.

Хэсина упала на спинку стула, как фонарик, в котором погасла горелка. Наконец-то это закончилось. Все остальные, кажется, придерживались того же мнения. По всему залу люди вставали на ноги, переговариваясь между собой. Акире удалось снять еще одно ложное обвинение.

Но тут раздался голос председателя.

– Довольно! Мы и так уже слишком долго позволяли этому фокуснику вводить себя в заблуждение! Охрана!

Хэсина в изумлении встала на ноги, наблюдая, как придворные стражи вбегают в зал и поднимаются по лестнице. Они схватили Мэй за руки, а их командир выхватил из-за пояса кинжал.

В этот момент Санцзинь выпрыгнул из королевской ложи. Он сгруппировался, приземлился на бок, прокатился по полу, а потом поднялся на ноги и побежал. Хэсина последовала его примеру – хоть и не столь изящно – и бросилась за братом. Что-то пошло не так. Она не знала, что именно, но в зале не должно было находиться столько стражей, и уж точно их командир не должен был держать в руке никакого кинжала. Кинжала, который порезал руку Мэй за мгновение до того, как на платформу влетел Санцзинь.

Вопль ярости, свист меча и поросячий визг слились в единый звук, который Хэсина успела услышать, прежде чем зал наполнился криками. Когда Хэсина добежала до платформы, все голоса превратились для нее в отдаленный гул. Она увидела, как Акира выхватил у кого-то трость и поднял ее перед собой за мгновение до того, как Санцзинь опустил свой меч. Сталь лязгнула о слоновую кость.

Санцзинь сражался с Акирой.

Но почему?

– Отойди! – зарычал Санцзинь. Только теперь Хэсина заметила, что председатель, сжавшись в комок, прятался за Акирой. Санцзинь отвел руку с мечом, а потом замахнулся еще раз. Председатель пискнул. – Ему не будет пощады… как и тебе самому.

Акира отразил его удар. И следующий тоже.

– Вы можете об этом пожалеть.

– Это самый правильный поступок в моей жизни.

– Если вы его убьете, он одержит победу.

Услышав слово «убьете», председатель вернулся к жизни. Он схватился за ногу Акиры и закричал:

– Охрана!

Санцзинь издал тихий, жестокий смешок.

– Не думаю, что он так представлял себе победу.

И он занес руку для смертельного удара, которым так славился.

Когда Хэсина увидела это, к ней вернулась способность двигаться. Она схватила меч брата за лезвие у самого основания. В этом месте клинок не был хорошо заточен, но, тем не менее, он оставался острым. По ее ладони начало разливаться тепло.

– Отойди в сторону, Цзинь!

Боль в руке не могла сравниться с болью предательства, которая отразилась в глазах ее брата. На секунду ей показалось, что он не пощадит и ее. Потом на его лице появилось печальное выражение.

– Ты всегда защищаешь не тех людей.

Его меч упал на пол.

Весь зал выдохнул от облегчения, но в следующее мгновение Хэсина подняла меч перед собой. Председатель начал отползать в сторону, но она промчалась мимо него и остановилась перед стражами.

– Отойдите в сторону.

– Это опасно, дянься.

Она держала в руках меч, но справляться с гневом легче не становилось.

– И вот это тоже, – произнесла она, направив на них клинок, обагренный ее кровью.

Стражи медленно расступились в стороны, словно камыши, сквозь которые кто-то прошел. Наконец Хэсина увидела Мэй.

Военачальница сжимала рану на руке, не отводя взгляда от кинжала, который лежал на полу. Кровь на нем уже успела высохнуть. Потом Мэй посмотрела на Хэсину. В ее темно-карих глазах горела ярость, но в то же время плескался страх. В них одновременно читались и вызов, и чувство вины.

– Защитите их, – прошептала Мэй, прежде чем кинжал вспыхнул голубым пламенем.

Двадцать один

У них была власть. Они могли служить народу, но вместо этого они служили императору.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о пророках

Я считаю, что можно предоставить им второй шанс, если они присоединятся к нашему общему делу.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о пророках

В зале суда как будто разверзся ад. Придворные устремились прочь со своих балконов, пока простые горожане выбирались из нижних рядов. Люди, сидевшие недалеко от моста, пытались запрыгнуть на него. Все они бежали, толкались и хромали по направлению к дверям только для того, чтобы столкнуться с еще одним отрядом стражей, который призвал председатель.

В самой гуще толпы стражи схватили Хэсину за руки. Они тащили ее все дальше от Мэй, а она упиралась ногами, кричала и кусалась. Стражи приняли ее гнев за страх и попытались ее успокоить. Пророчицу сковали цепями. Она будет казнена на рассвете. От их слов Хэсина начинала вырываться еще сильнее, и к тому моменту, как они добрались до зала вечной гармонии, она успела ударить одного стража и поцарапать другого. Они были счастливы передать ее на попечение служанок.

Служанки тоже сделали попытку успокоить Хэсину, но в их глазах читался страх. Возможно, с ее головы съехал аккуратно приколотый шиньон? Или потекла ее маска из пудры? Неужели они наконец увидели ее истинное лицо – слишком уродливое, чтобы можно было смотреть на него и не отводить глаз?

Ну и пускай.

Хэсина скинула их руки со своих плеч и побежала к дверям зала суда. Она остановилась лишь тогда, когда уже не могла пробиться сквозь реку из человеческих тел. Люди проносились мимо нее. Она была их королевой, но в этот момент она стала всего лишь камешком в их потоке. Камешком, который грозились разрушить древние, мощные силы.

Все это не должно происходить. Она бросилась в тронный зал, пронеслась по мозаичной дорожке, прошла сквозь декоративные арки, поднялась на платформу и села на холодный трон, позади которого по-прежнему возвышались панели из мыльного камня. Все должно закончиться не так.

Расписной потолок над ее головой возвели по приказу императоров, которых люди считали богами. Хэсина была кем угодно, только не богиней. Тронный зал походил на храм. Но она была не достойна того, чтобы ее почитали.

Стоило ей закрыть глаза, она увидела лицо Мэй. Услышала ее голос. Вспомнила их разговоры.

И поняла, сколько всего она упустила.

«Ты сочувствуешь пророкам».

«Не одна я».

Как она могла не заметить, что кусочки складываются в единую картинку?

Что еще хуже – почему Санцзинь ничего ей не сказал?

Брат оказался в своих покоях. Когда Хэсина открыла дверь, он стоял у стола. Ящики были выдвинуты, словно он пытался что-то в них найти. Он обернулся, и его рот приоткрылся, но Хэсина схватила его за воротник раньше, чем он успел заговорить.

– Почему ты ничего не сказал?

«Оттолкни меня, – мысленно призывала она брата. – Накричи на меня».

Но он лишь посмотрел на нее пустым, ничего не выражающим взглядом.

– Что бы это изменило? – прохрипел он. – Что бы это изменило? – проговорил он еще раз, как будто и правда ожидал от нее ответа. – Приведи мы хоть самые веские доводы на свете, хоть самые неубедительные – разницы бы не было. Она виновна. В их глазах она была виновна с момента своего рождения.

Хэсина не могла это принять. Благие герои, она не хотела принимать такую правду.

– Ты мог сказать Акире хотя бы что-нибудь.

– Я не знал, доверяешь ли ты ему.

– Я же сказала, что да!

– Ты сомневалась.

– Это не…

– Я не знал, доверяю ли я тебе.

Хэсина отпустила Санцзиня. Сделала шаг назад. Еще секунду назад ее кровь кипела от ярости, но его слова мгновенно опустошили ее.

– Я никогда не говорила, что ненавижу пророков.

– Ты никогда не говорила обратного.

– Я…

Я воспользовалась даром одной из них. Я оплакивала ее смерть. Она до сих пор преследует меня. Эти слова застряли в ее груди. Они слишком привыкли к тому, что она не пускала их на волю.

За ее спиной послышался скрип двери. Хэсина медленно обернулась.

В дверном проеме стояли все близкие ей люди. Лилиан. Цайянь. Акира. Даже Жоу. Они смотрели, как Хэсина рассыпается на части. Их мысли гремели в наступившей тишине и наваливались на нее всем своим весом.

– На-На? – Лилиан первой преодолела расстояние между ними и обняла Хэсину.

Хэсина высвободилась из ее объятий. Она хотела штурмовать подземелье. Спасать Мэй. Она должна спасти Мэй, иначе она никогда не сможет избавиться от мук совести.

Но Мэй не просила ее спасать.

Ее последней просьбой было защитить их.

Хэсина обернулась к Санцзиню.

– У нее есть семья?

– Да, – ответил он с тем же растерянным видом.

– Отведи меня к ним.

Его глаза прояснились, и он кивнул.

Хэсина посмотрела в окно и увидела солнце, висящее в небе, словно серебряный диск. У нее во рту снова появился привкус пепла. Им нужно было действовать быстро. Люди казнили Серебряную, услышав о том, что где-то исчезла деревня. Сейчас, когда сотни очевидцев могли подтвердить, что среди свиты королевы была пророчица, горожане могли совершить нечто гораздо, гораздо худшее.

– Нужно идти прямо сейчас, – приказала она Санцзиню. У нее появился план.

Он уже шел к двери.

– Отойдите! – крикнул он остальным, сжимая рукоять меча.

Никто не пошевелился.

– Мы пойдем с вами, – сказал Цайянь.

Санцзинь начал вынимать меч. Хэсина остановила его и почувствовала, как от прикосновения к его кожаному нарукавнику начинают саднить порезы на ладони. Она посмотрела на Лилиан, Цайяня, Акиру и Жоу.

– Это опасно.

– Ты можешь пойти с нами, – сказал Санцзинь Акире. – Что касается остальных, назовите хотя бы одну причину, почему я должен вам доверять. А потом докажите, что будете помогать, а не задерживать нас.

– Мы заботимся о вашей сестре не меньше вас, – сказал Цайянь. На шее Санцзиня забилась вена, и Хэсина сильнее сжала его руку. – И вам может понадобиться еще несколько человек. Если мы станем вас задерживать, вы можете нас бросить.

– Хорошо, – сказала Хэсина. Она приняла решение. Возможно, Санцзинь сомневался в них, но она им доверяла – за одним исключением.

Она обернулась к Жоу.

– Почему ты здесь?

– П-потому что…

– Ты что, сочувствуешь пророкам? – спросил Санцзинь.

Жоу тяжело сглотнул и кивнул.

– Моя мама всегда говорит, что мы боимся того, чего не знаем. Она считает, что именно поэтому люди не хотят с ней общаться и распространяют слухи об ее внешности. Я… я не совсем представляю, каково приходится пророкам, но я могу понять их хотя бы немножко.

Хэсина и Санцзинь обменялись взглядами. Жоу был прав. Они боялись того, чего не знали. Этот страх лишал их человечности.

Слова Цайяня тоже имели смысл. У них оставалось мало времени. Им нельзя было отказываться от помощи.

– Иди переоденься, – наконец сказал Санцзинь сводному брату. – Твой ханьфу бросается в глаза даже с расстояния в один ли.

Тайный проход привел их в заброшенную таверну, а оттуда они ступили сразу в полуденную городскую суету. Мощеные улочки, по бокам которых стояли прилавки торговцев, были забиты тележками и паланкинами. Кроме того, по ним прохаживалось немало молодых мужчин и женщин с рюкзаками и скатанными матрасами за плечами. Это была первая волна студентов, приехавших сдавать предварительные экзамены. Для Хэсины они оказались одновременно и проклятием, и благословением. С одной стороны, они останавливались через каждые несколько шагов, чтобы полюбоваться тем или иным памятником старины, но с другой – ее маленький отряд не так сильно выделялся на их фоне.

Но торговцы все равно не давали им прохода.

– Лещ! – кричал мужчина, подсовывая несколько переливающихся рыбин под нос оторопевшему Жоу. – Свежий лещ!

– Гробы из палисандра! Настоящее красное дерево! Купите гробы для ваших пожилых родителей прямо сегодня!

Хэсина посчитала их назойливые крики хорошим знаком. Если бы до них добрались новости о том, что произошло в суде, они не стали бы приставать к прохожим, предлагая им рыбу и гробы.

Хэсине нужно было найти родителей Мэй раньше, чем до них доберется толпа.

Санцзинь довел их до аптеки, находившейся на дальней стороне западного рынка. Она была зажата между антикварной лавкой и винным магазином. За прилавком стоял худой старичок, который взвешивал сухие травы и обмахивал горшочек с круглой ручкой, стоявший на горелке рядом с ним.

– Добро пожаловать, – проговорил мужчина, когда они зашли внутрь. – Вы хотели бы купить готовый отвар или…

Он осекся, когда Хэсина опустила капюшон. Его глаза округлились, и, прежде чем она успела его остановить, он упал на колени и начал совершать обряд коутоу.

– Дянься!

– Что происходит? – Из подвала, находившегося в глубине дома, показалась женщина с глиняным горшочком в руках. Из-под ее полотняного платка выбивались пряди седых волос. Ее темно-карие глаза обратились к мужу, ничком лежащему на полу.

– Дурак! Ты что, забыл, что у тебя артрит?

– Т-тин… – Дрожа всем телом, мужчина слегка склонил голову по направлению к Хэсине, не поднимая глаз от пола.

Женщина посмотрела ей прямо в лицо. Ее глаза сузились, и Хэсина поняла, что та ее узнала.

– Что вам нужно?

– Я… – Хэсина не успела продумать свою речь. Как сообщить родителям Мэй, что на рассвете их дочь отправят на смерть от тысячи порезов?

Цайянь сказал это вместо нее.

– Вашу дочь ранили до крови в зале суда.

Отец Мэй потерял сознание.

Ее мать застыла, словно статуэтка. Внезапно горшочек, который она держала под мышкой, с треском рассыпался на дюжину осколков, словно она разбила его о пол. Осколки парили в воздухе. Женщина схватила один из них и подбежала к мужу, потом приподняла его голову за волосы, обнажив горло, и замахнулась. В следующую секунду она опустила руку, в которой поблескивал осколок…

Он ударился о прут Акиры.

– Давайте не будем так торопиться.

Хэсина изумленно смотрела на женщину, пытаясь понять, что произошло. Она использовала магию… Ее муж… Она пыталась его убить…

– Заберите меня к дочери, – проговорила мать Мэй. – Я пойду по собственной воле. Заберите меня, но позвольте мне пощадить его.

Пощадить его.

Хэсину пронзило понимание, мгновенно сменившееся чувством вины. Ей показалось, что ее ударили ножом, а потом прокрутили его в ране несколько раз. Кровь пророков передавалась детям от родителей. Прийти сюда и объявить, что Мэй – пророчица, было все равно что зачитать всей ее семье смертный приговор. Она забыла об этом, потому что могла позволить себе забыть. Она никогда не жила жизнью, наполненной ужасом.

Хэсина опустилась на колени, посмотрела женщине в глаза и, хотя изнутри ее всю трясло, постаралась заставить свой голос не дрожать.

– Я пришла, чтобы отвести вас в безопасное место.

– Вы лжете.

– Нет. – Брат присоединился к ней. На его лице читалась боль. Наверняка ему потребовалось сделать над собой невероятное усилие, чтобы прийти сюда вместо того, чтобы остаться рядом с Мэй.

– Это правда. Таково было ее желание.

По тому, как блеснули темно-карие глаза женщины, Хэсина поняла, что та узнала и его тоже. В ее взгляде зажглась ярость.

– Ты, – прошипела мать Мэй, и Хэсина вздрогнула, хотя злость женщины и не была направлена на нее. – Я предупреждала ее в тот день. Я говорила ей, чтобы она осталась в аптеке и ни в коем случае не шла за тобой.

Санцзинь не шевелился.

И не он один. Хэсина напряглась, когда из окон, завешанных промасленной бумагой, стали доноситься испуганные, злые крики. Они были еще далеко, но с каждой секундой приближались.

– Миледи, – пробормотал Цайянь, предупреждая ее об опасности.

Хэсина схватила мать Мэй за руки. Если пророчица оказалась способна разбить горшок, мысленно переместив его в будущее состояние, возможно, она точно так же могла разбить и свою королеву.

Хэсина не до конца понимала, как работает магия пророков. Но ей было все равно.

– Мэй поместили в темницу небесного греха, – твердо и четко произнесла она, стараясь, чтобы каждое ее слово проникало матери Мэй в самое сердце. – Открыть эту камеру нельзя даже моим ключом от всех дверей. Ее круглые сутки охраняет смена, состоящая из дюжины лучших стражей. Сегодня ночью я пойду к Мэй. Что бы ни случилось, я скажу ей, что выполнила ее последнюю просьбу и отвела вас в безопасное место. – Хэсина опустила руки, но не взгляд. – Я надеюсь, мне не придется ей лгать.

Потом Хэсина поднялась. Выпрямила спину. Выдохнула.

– Люди будут напуганы. Страх в их сердцах возьмет верх над человечностью. Возможно, вы узнаете среди них своих соседей, друзей или покупателей, но они вас не вспомнят. В их глазах вы превратитесь в чудовищ. В саранчу. – Хэсина говорила все тише. – В существ, которых нужно уничтожить.

Доносившиеся с улицы крики становились все громче.

– В этом городе нет безопасных мест, – наконец произнесла мать Мэй, обводя взглядом маленький магазинчик. Ее глаза остановились на стене, уставленной медицинскими шкафчиками, потом на символах, которые, по поверьям, приносили в дом удачу. Они были вырезаны из красной бумаги и приклеены к потолочным балкам.

Родители Мэй выстроили для себя это хрупкое существование. Теперь Хэсина отнимала его у них.

– Возможно, вы правы, – сказала она. – Но я знаю место, где вы сможете спрятаться на некоторое время.

– Я не пойду прятаться, если другие останутся умирать.

Убеди ее. Солги, если это необходимо.

– Тогда мы отведем в безопасное место и их тоже.

Крики раздавались уже почти у самого дома.

– Пойдемте, – взмолилась Хэсина. – Пожалуйста.

Когда мать Мэй отвернулась, Хэсину накрыла волна ужаса. Но потом женщина хлопнула мужа по щеке, чем привела его в полусознательное состояние. Ласково приговаривая, она помогла ему подняться на ноги и положила его руку себе на плечо.

– Он не такой легкий, каким кажется, – предупредила она, когда Лилиан поддержала его с другой стороны.

– Все мужчины такие, – проворчала Лилиан.

Они спустились в подвал и открыли маленькую дверцу, которая выходила на узкую аллею. Прежде чем ступить на нее, они посмотрели по сторонам. Крики раздавались уже у самого входа в аптеку, примерно в двадцати шагах от них.

Хэсина быстро пошла в другую сторону. Остальные последовали за ней.

– Куда мы направляемся? – спросил Жоу, когда они миновали заброшенную таверну, из которой вышли немногим раньше.

Хэсина промолчала, решив, что за нее ответит дорога.

Они спустились по ветхим, покрытым мхом ступенькам и оказались у входа в святилище. Оно не было одобрено Министерством ритуалов, поэтому горожане не приходили сюда молиться за здоровье детей и внуков. Короли и королевы, правившие до Хэсины, не раз хотели снести это полуразвалившееся здание и построить на его месте городской колодец. Министры ритуалов отговаривали их, утверждая, что там живут мстительные духи. Но Хэсина ни разу не встречала ни одного из них. В это святилище заглядывали лишь воры, и они растащили все, кроме ковриков для молитв, покрытых пушистой плесенью, и алтаря, увитого паутиной, под которым находилась табличка с какими-то странными символами. Сердце Хэсины замерло, когда она поняла, что непонятные знаки складываются для нее в слова.

Боги, которые предали нас.

Надпись была сделана на традиционном яньском языке. Видимо, как и оригинал «Постулатов», это святилище существовало уже три сотни лет. Все в этом королевстве было старше, чем Хэсина привыкла думать. От этой мысли ее охватило раздражение, и она рывком отдернула конопляную ткань, закрывающую основание алтаря. Им открылся проход.

Они забрались в него по очереди. Хэсина шагнула последней, затянув за собой ткань. Стало темно, и она на секунду застыла, не зная, в каком направлении идти. Потом чья-то рука схватила ее за запястье, и Хэсина пошла туда, куда ее тянули. Она спустилась по ступенькам и, оказавшись на ровной поверхности, тут же врезалась в Акиру. Жоу жаловался на то, что совсем не видит дорогу, но Хэсина, щеки которой залились румянцем, подумала, что темнота – это не так уж и плохо.

– Держитесь за человека, идущего впереди вас, – приказала она, а потом направилась в тот самый проход, где заблудилась много лет назад. После того как отец спас ее, она вернулась, чтобы запомнить дорогу раз и навсегда. Теперь, шагая по тоннелю, в котором она когда-то сумела победить свои страхи, Хэсина чувствовала, как ее наполняет храбрость.

И безрассудство.

Они должны были поступить правильно. Эта мысль все сильнее укреплялась в сознании Хэсины, поэтому, когда они стали спускаться по уклону расширявшегося тоннеля, она обернулась к матери Мэй.

– Скажите, где найти остальных.

Оказалось, что маленькие группы пророков жили по всей столице, и Хэсина обрадовалась, что пришла сюда не одна. Как только они добрались до пещеры, она развернулась к своему отряду.

– Все запомнили дорогу?

Они кивнули.

– Жоу, соберешь пророков в квартале красных фонарей. – Щеки ее сводного брата вспыхнули, и Хэсина поняла, что лучше поменять решение. – Хорошо, Лилиан, туда пойдешь ты.

– Есть.

– Санцзинь и Акира, вы идете в торговые кварталы. Цайянь…

– Я иду с вами, – сказал он непререкаемым тоном.

Хэсина покачала головой.

– Я иду к крепостному рву.

– И я тоже.

– Нет.

– И я, – сказала мать Мэй, вставая рядом с ней.

Однозначно нет.

– Вы оба остаетесь, – сказала Хэсина.

В этот же самый миг Цайянь проговорил:

– Это не обязательно.

Хэсина подумала, что это ужасно лицемерно с его стороны.

– Вы не знаете их лиц, – проговорила мать Мэй. – И они не станут вам доверять.

– Тогда дайте нам пароль или покажите тайный знак. Что-нибудь, что заставит их довериться нам, – произнесла Хэсина.

Мать Мэй задумалась.

– Скажите им: журавль умер.

– А что насчет меня? – пропищал Жоу.

– Останься здесь. Встречай новоприбывших и поддерживай здесь порядок, – сказала Хэсина. Жоу кивнул. Вот бы все ее братья были такими послушными.

Но Цайянь настоял на своем, и они с Хэсиной устремились к центральному бульвару. Там они увидели, как толпы народа врываются в магазинчики и требуют, чтобы каждый сделал порез на ладони. Городские стражи стояли неподалеку, не предпринимая попыток их остановить, – возможно, они даже одобряли их действия. Хэсина вздрогнула от отвращения, но Цайянь потянул ее в боковой переулок, прежде чем она успела что-нибудь сделать, и вскоре они вышли к крепостному рву.

Он извивался, словно серебряная цепочка, насквозь прорезая торговый и жилой кварталы. На воде виднелись небольшие баржи и пассажирские лодки. Паромщики насвистывали мелодии и зазывали прохожих, не имея ни малейшего понятия о том, что творится в городе.

Хэсине хотелось бы превратиться в одного из них. Она предпочла бы надеть широкополую соломенную шляпу и лениво облокотиться на длинное бамбуковое весло, вместо того чтобы бежать к лодке с криком:

– Журавль умер.

Паромщик выпрямил спину, и лодка качнулась.

– Да? Уже? – Хэсина затаила дыхание. Однако мужчина произнес нараспев не то, что она хотела услышать: – Жалко. Жалко. Но их еще осталось немало. Может, мы встретим их за следующим поворотом. Я могу отвезти вас к ним за два баньляня. Всего две бронзовых монетки – такая вот выгодная сделка!

Это было заманчивое предложение, и Хэсине совсем не хотелось его отклонять. Но ей не пришлось отвечать, потому что Цайянь потянул ее прочь.

– Прекрасный день для прогулки по воде! – крикнул им вслед паромщик, и Хэсина с грустью подумала о том, что они с ним живут в разных мирах.

– Давайте попробуем спуститься туда. – Цайянь кивком головы показал ей на мост, под которым она увидела несколько рабочих. – Будет эффективнее обращаться к группам людей…

Внезапно рука Цайяня разжалась. Между ними пронеслась стайка хихикающих девушек в светло-коричневых, серых и розовых мантиях с меховой оторочкой – все эти цвета Лилиан ввела в моду на этот сезон. Девушки убежали, но теперь мимо Хэсины проезжала повозка, запряженная мулом и доверху набитая фарфоровыми горшками.

– Цайянь! – Хэсина встала на мыски и огляделась в поисках брата. Наконец она заметила пучок его волос за дребезжащими горшками.

Ничего, он догонит ее. Хэсина бросилась к мосту, спустилась по усыпанному камешками склону и прошла сквозь заросли замерзшего камыша. Потом она нырнула под арку моста и увидела перед собой компанию из шести мужчин и женщин. Некоторые из них пили вино, другие играли в мадяо[38] на деньги, третьи делали и то и другое одновременно.

Она прервала их, сказав:

– Журавль умер.

Благодаря Хэсине разговор, который вели между собой эти люди, постигла та же участь.

Один из мужчин – довольно молодой – опустил руку, а потом положил карты рубашкой вверх, как будто рассчитывал вернуться к игре.

– Кто ты?

Хэсина не стала опускать капюшон и пропустила этот вопрос мимо ушей.

– Ваша жизнь в опасности. Вам нужно пойти за мной прямо сейчас. Я отведу вас в безопасное место. Соберите остальных, и я объясню вам все по дороге.

– Ты серьезно, А-Лань? – презрительно усмехнулась одна из женщин, когда молодой человек вскочил на ноги. – Мы даже не знаем, кто она. Сними капюшон! – крикнула она Хэсине.

– Сначала приведите остальных, – настояла Хэсина.

Молодой человек по имени А-Лань убежал и вернулся с тремя мужчинами. У одного из них вместо правого глаза виднелся широкий, ярко-красный шрам. Хэсина отпрянула назад, когда он наклонился к ней и втянул носом воздух.

– А-Лань говорит, что к нам пришла девушка, принадлежащая нашему братству. Девушка, скрывающая свое лицо. – Хэсина сделала еще один шаг назад, и он усмехнулся. – Бояться нечего, милочка. Я знаю всех людей в этом городе.

Потом он схватил ее за капюшон. Хэсина предвидела это движение. Она сжала два его пальца и резко дернула назад. Он взвыл, и Хэсина выронила его руку, словно горячий уголек. Мужчина прижал ладонь к груди и засмеялся.

– А ты, оказывается, дерзкая.

Он свистнул. В ту же секунду кто-то схватил Хэсину за руки и завел их ей за спину. Она попыталась ударить нападавшего головой, но он был слишком высоким, и ее затылок ударился о его грудь.

– Дерзкая, очень дерзкая. Но почему? – задумчиво протянул Одноглазый. – Если ты и правда одна из нас…

Он стянул с ее головы капюшон.

– …ты должна знать, что на самом деле у нас есть только один враг. – Он неторопливо и задумчиво разглядывал ее своим левым глазом. Потом на его обезображенном оспой лице появилась улыбка, наполнившая сердце Хэсины ужасом. – И этим врагом являешься ты, дянься. Ну, ну. – Он покрутил здоровым пальцем, и человек, державший Хэсину, развернул ее, чтобы остальные тоже смогли увидеть ее лицо.

Карты упали на стол рубашкой вниз. Люди вскочили на ноги, сбивая кувшины с вином.

– И как вам это? – проговорил Одноглазый, лизнув кончик большого пальца. – Похоже, мы поймали королеву.

Хэсина была в опасности, но то же относилось и к нападавшим на нее людям. Она помнила, что дала слово Мэй и ее матери. От паники у нее в ушах стоял гул, но она все равно рассказала им о том, что происходило в городе.

Когда она закончила, наступила тишина.

А потом все они рассмеялись.

Кто-то подобрал с земли камень. Кто-то другой схватил замерзшую корягу. Остальные засучили рукава и стали ее окружать. Хэсина пятилась назад, пока не прижалась к изогнутому краю моста. По ее спине пробежал холод, от которого у нее перехватило дыхание. Пророк замахнулся на нее корягой. Она дернулась вправо.

Но уклониться от удара не получилось. У нее перед глазами вспыхнули яркие пятна.

Снова раздался презрительный смех. Они знали, в какую сторону она дернется. Конечно, знали. Они же были пророками. Хэсина же являлась наследницей Одиннадцати. Кроме того, она заявила, что все они умрут, если не пойдут за ней. Неудивительно, что они отказались ей доверять.

Смех утих, и пророки начали решать, какой смертью ей предстояло умереть. Медленной или быстрой. Болезненной или позорной. Их слова должны были вызвать в Хэсине какие-нибудь чувства, но она ощущала лишь свинцовую тяжесть поражения. Возможно, она была готова сдаться. Или, может быть, она поняла, что боится смерти не больше жизни, в которой от каждого ее решения зависела жизнь или смерть других.

Внезапно ее сердце наполнила горечь, и она подумала, что, может быть, не умрет вовсе – если окажется, что она такое же существо, как и ее отец.

Но когда одна из женщин подняла с земли камень, сердце Хэсины заколотилось о ребра.

Хоть бы это закончилось быстро.

– Давайте, – внезапно сказал чей-то голос за спинами пророков. – Убейте ее.

Женщина, собиравшаяся бросить в нее камень, застыла на месте. Сердце Хэсины тоже замерло.

Потому что она знала этот голос.

Он принадлежал Цайяню.

Двадцать два

Прошлое будет повторяться снова и снова, пока мы не извлечем из него уроки.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ об истории

Читайте хроники. Что тут еще сказать?

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ об истории

– А ты еще кто такой? – презрительно спросила женщина.

– Убейте ее, – повторил Цайянь, приближаясь к ним. В его глазах горел расчетливый огонек. – Давайте, заканчивайте с этим.

Сердце Хэсины упало, а потом покатилось все ниже и ниже. Она не могла шевелиться. Не могла думать. Наконец в ней заговорил инстинкт. Неважно, что Цайянь отрекся от нее; она должна была его защитить.

– Беги! – закричала она ему. Он не Санцзинь. Он не сможет защититься, если на него нападут.

Но Цайянь не стал убегать. Наоборот, он подошел еще ближе. Пророки зарычали и снова подняли руки, в которых сжимали камни и коряги. Хэсина продолжала кричать, и ее голос охрип от отчаяния.

Наконец он остановился. Нижний край его черной мантии соскользнул с берега и опустился в ледяную воду.

– Давайте же. Сделайте так, чтобы ярость королевства обрушилась на ваши дома, на ваших мужей, жен и родителей. Разожгите костер сейчас, и вскоре вы сгорите в его пламени, словно мошки!

Хэсина едва не разрыдалась, осознав свою глупость. Цайянь пришел, чтобы спасти ее, – не с помощью оружия, а с помощью разума. Благие герои, у них обоих не все в порядке с головой.

– Ну вот, опять началось, – вздохнул Одноглазый. У Хэсины все похолодело внутри, когда он, прихрамывая, подошел к Цайяню. Пророк был на целую голову ниже ее брата, но от его худощавого тела исходили волны сдерживаемой энергии. – Высокопарные слова о Судном дне. Прекрасно, просто прекрасно. Но мне кажется, тебе только что задали вопрос.

– Я виконт Ее Высочества.

– Виконт ее высочества? То есть обычным виконтом тебе быть недостаточно? – Пророки снова засмеялись. – Сегодняшней день и правда полон сюрпризов. Сначала королева, потом высокородный и могущественный виконт ее высочества, и оба так обеспокоены нашей судьбой. – Одноглазый повернулся к остальным и широко раскинул руки. – Похоже, наше будущее изменилось, братья и сестры!

В ответ на его слова раздался громогласный смех.

«Беги, – мысленно приказывала Хэсина Цайяню. – Ты не сможешь ничем помочь. Сразиться с ними тебе не под силу. Беги, пока они отвлеклись».

– Да, я виконт Ее Высочества, – спокойно произнес Цайянь. – А вы уверены, что вы пророки? Ваше будущее в этот самый момент проносится по улицам города. Почему бы вам самим не взглянуть на него?

Снова зазвучал смех.

– Я вижу, – послышался чей-то шепот.

Пророки обернулись и взглянули на А-Ланя. Тот ужасно побледнел. – Я вижу.

Наступила тишина.

– Бросайте камни, – приказал Цайянь. – Бросайте коряги.

Хэсина думала, что они засмеются опять.

Но вместо этого Одноглазый кивнул остальным.

Камни и коряги упали на землю.

– А теперь отпустите вашу королеву и следуйте за ней.

Хэсина не потеряла сознания, когда ее ударили по голове, но она едва не лишилась чувств, увидев, что Лилиан, Санцзинь и Акира вернулись в пещеру целыми и невредимыми и к тому же привели с собой пророков, которых смогли уговорить. Жоу помогал каким-то людям устроиться и разложить то немногое, что они успели захватить с собой. Остальные ходили по пещере, осматривая факелы на сланцевых стенах. Когда Хэсина впервые попала сюда, эти факелы тоже ее поразили. Их пламя никогда не гасло и не мерцало, и образовывалось оно явно не только за счет обычных серы и селитры. Сейчас, наблюдая за огнем, Хэсина ощущала, как у нее по коже бегут мурашки. В этом пламени было что-то противоестественное. Так же как и в ее отце.

Отогнав эту мысль подальше и сглотнув желчь, которую она вызвала, Хэсина быстро посчитала пророков, находившихся в пещере. У нее упало сердце. Им удалось убедить всего тридцать восемь человек. В городе с населением в сотню тысяч жителей пророков должно было быть гораздо, гораздо больше.

К ней подошла Лилиан.

– Многие не захотели с нами пойти.

Хэсина надеялась, что они хотя бы хорошо спрятались и горожанам будет непросто их найти.

– Нам понадобятся запасы еды, – сказал Санцзинь, подходя к ней слева.

– Может, мне ограбить пару купцов? – послышался за ее спиной голос Акиры.

– Я это запрещаю, – произнесла Хэсина.

В ту же самую секунду Жоу сказал:

– Я могу сходить. Н-не затем, чтобы ограбить купцов, – заикаясь, пояснил он, когда они потрясенно на него посмотрели. – Один торговец передо мной в долгу, так что он может обеспечить нас бесплатной едой.

Жоу побежал к выходу, а Лилиан, Акира и Санцзинь разбрелись по пещере, помогая людям устроиться. Цайянь подошел к Хэсине.

– Как ваша голова?

– Хорошо, – соврала она. Цайянь прикоснулся к шишке, наливавшейся на ее виске, и она поморщилась.

– Вам могли рассечь артерию.

– Тогда сейчас я бы тут, наверное, не стояла.

На лице Цайяня проступило беспокойство.

– Будьте осторожнее, миледи, – наконец произнес он. – Не забывайте сначала оценить ситуацию и вашу аудиторию. А потом рассказывайте им ту историю, которую они рассказали бы сами.

– Да, ты прав. – Хэсина вытянула ниточку, торчавшую из парчового рукава его ханьфу. Когда-то она завидовала уму Цайяня. Теория всегда давалась ему легко. Чтение толстых томов и сложение огромных чисел на счетах тоже. Но трудно было завидовать человеку, который учился из любви к знаниям. К тому же она всегда восхищалась умением Цайяня признавать, что он чего-то не знает, если такое признание было уместно. Хэсине это до сих пор давалось с трудом.

– Я все еще очень многого не понимаю, – тихо сказала она. – Я хочу помочь, но из-за меня все становится только хуже.

– У вас будет время научиться.

Будет ли? Казнь Мэй состоится на рассвете. Пройдет немного времени, и весть о ней достигнет Кендии. Как только Шахрин узнает, что в Яне пророков не порабощают, а убивают, он поймет, что Хэсина не сможет воспользоваться их магией и что все ее угрозы были обычным блефом. Войска Кендии снова начнут совершать набеги на их границы. Это вызовет еще большую волну ненависти к пророкам. Судьбу Мэй разделят новые и новые люди.

Тогда все разрушится. Все уже начало разрушаться. Одна только мысль о возможности этих событий сдавила Хэсине легкие. Она повернулась к Цайяню и, задыхаясь, спросила:

– Неужели только я одна вижу, что с этим королевством что-то не так? Такого же не может быть?

– Я думаю, что вы не одна.

Голос Цайяня прозвучал далеко не так уверенно, как ей хотелось бы.

– Тогда почему ничего не изменилось? Династия былых императоров пала целых три сотни лет назад, но все… все остались прежними.

– Человеческая память недолговечна. История идет по кругу. Роли меняются. Страдальцы приходят к власти и заставляют страдать своих угнетателей. Такова природа человека.

– Но это же ужасно. – Ужасно быть пророком. Ужасно быть обычным человеком. Все было ужасно, с какой бы стороны Хэсина на это ни смотрела.

– Дуралей! – донесся с другого конца пещеры голос Лилиан. – Хватит вещать с умным видом, мне нужна твоя помощь! Тут, по-моему, у одного мужчины запястье сломано.

– Извините, миледи. – Цайянь пошел помогать Лилиан, оставив Хэсину перед выбором. Она тоже хотела помочь, но происшествие под мостом слишком ее потрясло. Как она может сделать хоть что-нибудь, если она представляет собой все, чего так боятся пророки?

Как бы поступил на ее месте отец?

Все просто. Он был бы собой. Обаятельным и при этом практичным. Старики видели в нем сына; взрослые мужчины и женщины относились к нему как к брату. Дети бегали за ним, умоляя покатать их на плечах, и он всегда соглашался. Иногда он даже брал двоих детей и сажал их на оба плеча, как когда-то Санцзиня и Хэсину. Он относился ко всем как к родным. Он делился с ними теми же истинами. Рассказывал им ту же ложь.

Руки Хэсины сжались в кулаки. Он мог не говорить людям о своем бессмертии. Но он должен был рассказать ей. Она была его дочерью. Он дал ей имя и воспитал ее. Она заслуживала его честности в большей степени, чем, например, маленькая девочка, тянувшая ее за рукав.

– Когда нам можно вернуться домой? – спросила девочка. Ее волосы были с любовью зачесаны в три хвостика – на удачу. На ее теплом плаще с розовыми тканевыми пуговицами висела нефритовая мандала.

– Айлинь! – к ним подбежала женщина и схватила девочку на руки, закрывая ее от Хэсины. – Д-дянься.

Хэсина должна была поговорить с этой женщиной, успокоить ее, сказать, что она ни за что не обидела бы ребенка. Но невинный вопрос девочки поймал королеву Яня в сеть и заставил ее вдохнуть ледяной воздух реальности, которую она сама создала.

Когда нам можно вернуться домой?

Она молча прошла мимо матери с ребенком. Прошла мимо компании паромщиков, не обращая внимания на их настороженные взгляды.

Смогут ли эти люди когда-нибудь вернуться к своим обычным жизням?

Заметят ли горожане их отсутствие? Догадаются ли, что пропавший продавец булочек маньтоу или носильщик паланкина на самом деле пророки? Возможно, они выжили благодаря Хэсине. Может быть, из-за нее им придется провести всю жизнь в бегах.

Вокруг нее звучали разные голоса и велись разные разговоры, но все они на самом деле задавали один и тот же вопрос.

Когда нам можно вернуться домой?

Хэсина попятилась к стене, потом повернула в первый попавшийся тоннель. Голоса постепенно затихли, но она шла вперед, шлепая по лужам просочившейся сверху дождевой воды. Она остановилась лишь в тот момент, когда уперлась в стену, аккуратно выложенную из камней.

Кто закрыл этот проход? И почему? Что лежало по другую сторону?

Она замерла. Пещера находилась примерно под восточной частью рыночного квартала. Хэсина отошла от нее на порядочное расстояние. Вероятно, сейчас она находилась недалеко от городской стены.

Над ее головой послышался звук гонга. Его заглушала толща земли, но воздух вокруг Хэсины вибрировал так, словно восточная башня, где висел гонг, была прямо над ее головой.

В гонг пробили четыре раза.

Возможно ли… что по этому тоннелю можно было дойти до самой городской стены?

Неужели Одиннадцать пробрались в город этим путем?

Не может такого быть. Одиннадцать были героями. Они не могли положить конец старой эпохе, пробравшись во дворец по подземным тоннелям, словно черви. Нет, эти проходы были тайной, о которой знали только они с отцом. Они собирали ее, словно мозаику, чтобы отдохнуть от правления и уроков.

Если, конечно, тайна, которую они бережно хранили, не была очередной ложью.

Хэсина съежилась, отступив от холодной, мокрой стены, но от этого боль в ее сердце стала только острее.

Я скучаю по тебе. Скучаю, даже если ты весь состоял изо лжи. Я ненавижу правду о тебе.

Я ненавижу тебя.

– Я ненавижу тебя, – прошептала она. А потом повернулась и закричала в разверзнутую пасть тоннеля: – Ненавижу тебя!

Ее слова эхом разнеслись по проходу.

Она побежала. Как в тот день, когда нашла тело отца в саду. Она бежала так, как будто верила, что ужас не сможет ее догнать. Тогда земля под ее ногами была мягкой и нежной. Она ощущала сладкий летний аромат, но на глазах у нее были слезы, а в душе – надежда на то, что все это окажется неправдой.

Сейчас ее переполняла злость, и она изо всех сил впечатывала шаги в твердую землю. Хэсина пронеслась мимо поворота, который вел к пещере, потом, не глядя под ноги, взобралась на пролет ступенек, не раз споткнувшись, но так и не упав. Проход стал у́же. Она шла дальше, хотя ее плечи уже скреблись о каменные стены.

Внезапно узкий, словно бутылочное горлышко, коридор начал расширяться, и Хэсина выбралась в широкое, открытое пространство. Хватая воздух ртом, она осмотрелась по сторонам, пытаясь понять, где находится.

Она оказалась в еще одной пещере. Ее тоже озаряли факелы, пламя которых не мерцало и не плясало, несмотря на влажность. Из-за щелочной воды и меди, содержавшейся в земле, воздух казался спертым – но Хэсина чувствовала запах чего-то еще.

Он был резким, явно не естественного происхождения. Сосново-острый, с ноткой карамельных леденцов.

Лак. Это место насквозь пропахло лаком и киноварью. Хэсине сразу вспомнился тронный зал с его черной лакированной платформой и рубиново-красными колоннами. Осторожно пройдя через пещеру, она остановилась у дальней стены и приложила к ней ладони. Камень был холодным и полированным.

Мыльный камень. Он занимал едва ли не всю стену и казался идеально гладким, если не считать шва, где одна панель соединялась с другой, а потом с другой, и с другой, и с другой, и с другой, и с другой, и с другой, и с другой, и с другой, и с другой – и с другой.

Хэсина отдернула руки и прерывисто вздохнула.

Двенадцать панелей.

Во всем дворце существовал лишь один экран из двенадцати панелей – тот, что возвышался за троном. Это означало…

Она сделала шаг назад.

…что эта пещера пахла, как тронный зал, потому что тронный зал находился прямо за стеной.

Хэсина беспрепятственно вошла в Восточный дворец. Точно так же в него мог попасть любой другой человек. Ее сердце заколотилось от изумления и страха, и, когда пламя факела внезапно затрепетало, она резко обернулась, не сомневаясь, что кто-то подкрался к ней сзади. Там никого не было. Почему-то это ее не успокоило.

Сделав еще один шаг назад, Хэсина замерла. В ее памяти воскресла каждая песня, каждая пьеса, каждый рассказ, которые она только слышала об Одиннадцати героях.

«Они пробили брешь в городской стене. Они взяли штурмом ворота дворца. Они обезглавили последнего из былых императоров, прежде чем он успел подняться с трона».

Как? Этим вопросом задавалось не одно поколение ученых.

Теперь она знала, как.

На ватных от потрясения ногах она снова подошла к стене. Сотню раз она сидела на троне, не обращая внимания на панели за спиной, считая их лишь еще одним аляповатым украшением, сохранившимся с былых времен. Она никогда бы не подумала, что за ними может находиться что-то еще. Видимо, последний император тоже об этом не догадывался. Как он, наверное, был изумлен, когда Первый и Второй влетели в зал ниоткуда, словно призраки. Хэсина могла представить страх с привкусом железа, который он должен был испытать. Она почувствовала его на своем языке, потому что прикусила себе щеку.

На стенах было что-то написано. Хэсина потерла глаза, но слова никуда не исчезли. Перед ней были колонки символов, которые сползали по мыльному камню, словно муравьи. Почерк казался неровным, как будто рука писавшего не привыкла выводить такие штрихи. Но Хэсина прекрасно их знала. Слова были написаны на упрощенном яньском – языке ее эпохи. Она уже прочитала крайнюю колонку справа – и даже не заметила этого.

Сегодня правителю предстоит умереть.

Треск факелов стих. Пение ветра, доносившееся из глубины тоннеля, остановилось. Хэсина покачнулась от слабости и прислонилась к стене из мыльного камня, прижав руки к столбикам слов.

Сегодня правителю предстоит умереть.

Она нашла его. Эту строчку написал убийца императора – ни один из правителей новой эпохи, кроме ее отца, не умирал преждевременно. Но она не хотела читать дальше. Было еще не поздно уйти и притвориться, что она ничего не видела.

«Знание есть правда, Пташка. Если человек отказывается учиться, он обрекает себя на жизнь в мире, где правит ложь».

Хэсина рассмеялась сквозь слезы. Она верила ему. Обман был частью ее натуры, но ради отца она старалась стать лучше. Ради него она отправилась на поиски правды, хоть это и причиняло ей боль. Но зачем ей было гнаться за правдой сейчас?

Чтобы стать лучше него.

Дрожащими руками она оттолкнулась от стены.

Чтобы стать лучше – ради себя и ни для кого другого.

Она расправила спину, и по ее позвоночнику прокатилась волна боли.

Сегодня правителю предстоит умереть.

Хэсина глубоко вздохнула и стала читать дальше.

Девятый сказал, что император должен принять смерть от моей руки. Я ответил, что он сам лучше подходит для такого задания. Это вызвало у него лишь смех – хотя смеется он очень редко.

– Я принадлежу тьме, – сказал он. – Ты принадлежишь свету. Я могу покончить со злодеями, но покончить со старой эпохой должен ты. А начать следует с императора.

Я сказал ему, что не вижу в его словах смысла. Даже сейчас, пока я пишу эти строки, чтобы прояснить свое сознание, я до сих пор не понимаю, почему это должен сделать я. Девятый говорит, что люди пойдут за мной, потому что у меня доброе сердце, но мы оба знаем, что самое доброе сердце из нас всех – у Шестого.

– Дело в том, что ты, словно ребенок, идеализируешь правду, – говорит Второй. – Мир начал загнивать. На трон должен взойти тот, кто чист душой.

– Дело в том, что ты знаешь, чего хочешь, – говорит Третий. – А еще ты знаешь, как этого добиться.

– Дело в том, что мы верим в тебя, – говорит Шестой. – Мы были сиротами, бродягами и падшими принцами. Ты объединил нас и дал нам смысл жить дальше. Когда мы оплакивали наши потери и были готовы разойтись в разные стороны, ты удержал нас вместе. Ты сможешь сделать то же для своего народа.

Когда они говорят так, я начинаю чувствовать себя кем-то наподобие бога. Возможно, так оно и есть – по крайней мере, я точно перестал быть обычным человеком. Но они хотя бы знают меня, настоящего меня. А вот народ меня не знает – и никогда не узнает, если я убью императора, превратившегося в злодея. Я стану героем легенд. Обо мне будут складывать песни, сочинять оперы и писать эпические поэмы, но никто не упомянет испуганного мальчишку, дрожащего мальчишку, мальчишку, хотевшего бросить меч, который внезапно стал для него слишком тяжел, и уйти прочь.

Но я не могу уйти. Я пожертвовал своей смертностью, чтобы оказаться здесь. Мы все принесли немало жертв. Наши погибшие друзья смотрят на нас с небес. Нельзя, чтобы их смерть оказалась напрасной.

Все, чего я хочу, – это мое имя. Хочу вернуть его хотя бы на мгновение. Девятый напоминает мне, что мы больше не принадлежим самим себе, что мы отказались от наших личностей в тот момент, когда решили сражаться за народное благо. Но здесь и сейчас я хочу, чтобы меня запомнили таким, какой я есть. Я хочу помнить остальных не как Второго, Третьего, Четвертого, Пятого, Шестого, Седьмого, Восьмого, Девятого, Десятого или Одиннадцатого. Я хочу помнить их имена: Мо-ся, Цзинь, Ван А-бао, Ван А-доу, Су Энь-нэй, Цзы Фэнь, Го Сяо, Ши Лин, Кай-шэнь и Сы-ма Лань.

Пускай о нас сложат легенды.

Пускай мы проживем жизнь, руководствуясь только правдой.

Ли ВэньПервый из ОдиннадцатиГод 000

У Хэсины подкосились ноги.

«Я пожертвовал своей смертностью, чтобы оказаться здесь», – написал Первый.

Она упала на колени, но вместо того, чтобы почувствовать под собой твердый камень, она провалилась в жидкую грязь. Хэсина снова оказалась у гроба отца. Она прижималась щекой к его груди и слушала стук его сердца.

Отец. Бессмертный.

Теперь она была в своей комнате, где вращала механизм на серебряном замке матери, держась пальцами за холодный, гладкий металл.

0

0

0

000. Начало новой эпохи. День, когда Первый из Одиннадцати героев переродился, чтобы стать правителем. Год, когда переродился в правителя ее отец.

Ей снова было восемь лет, и она сидела у отца на коленях. Его кабинет озаряло пламя свечей, мир казался уютным и безопасным, и она могла задать вслух любой вопрос.

«Почему Одиннадцать героев начали отсчет лет с нуля?»

«Чтобы все могли родиться заново. Юные, старые, богатые, бедные, мужчины, женщины – все мы стали детьми новой эпохи».

В следующий миг она читала «Постулаты», и ее одновременно успокаивало и настораживало душевное родство с революционером и убийцей, взгляды которого так походили на ее собственные.

«Мы все родимся заново и станем равными друг другу». – ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о новой эпохе

«Знание есть правда, – говорил ее отец. – Если человек отказывается учиться, он обрекает себя на жизнь в мире, где правит ложь».

«Знание есть правда». – ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ об обязательном образовании простых людей

«Когда ты станешь королевой, Пташка, никогда не покидай свой народ, даже если тебе покажется, что твой народ покинул тебя».

«Правитель, бросивший свой народ, не имеет права называться правителем». – ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о монархах

«Чтобы держать человека под контролем, нужно заглянуть ему в сердце. Призмой, отражающей любое сердце, являются предрассудки и убеждения».

«Наши предрассудки и убеждения обнажают нашу истинную сущность». – ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о природе человека

Голоса отца и Первого героя слились в один. Хэсина не мешала им. Они являлись двумя половинами одного целого, двумя неправдами одной истины.

Ли Вэнь.

Первый из Одиннадцати героев.

Актер, легенда, убийца пророков.

Король новой эпохи.

Ее отец.

Двадцать три

Каждый человек, независимо от пола и социального положения, будет иметь возможность получить образование и найти работу.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о новой эпохе

Это будет нечто потрясающее. Поверьте мне.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о новой эпохе

Хэсина не могла сказать, сколько времени провела стоя на коленях перед стеной. Тысячи жестов отца проносились мимо нее, пока она стремительно летела вниз; миллионы его слов парили над ее головой, пока она падала, все сильнее удаляясь от небес его любви.

Она любила маску. Она не могла принять человека, который за ней скрывался.

Она не могла принять себя.

Предательство текло по венам Хэсины, обжигая их. Ее внутренности словно покрылись сыпью, и она расчесывала их, пока ей не стало нестерпимо больно, и тогда она свернулась в клубок с намерением никогда больше не подниматься на ноги. «Здесь покоится Королева Янь Хэсина» – будет написано в учебниках истории. «Она заблудилась в тоннеле и умерла от обезвоживания». Люди никогда не узнают, что на самом деле она умерла от того, что правда раздавила ее своим непомерным весом, – и это будет к лучшему.

Но прежде, чем к ней успела прийти смерть, в коридоре раздались голоса. Сначала они были едва слышны. Хэсина молилась, чтобы они ушли прочь. Но они приближались, их было слышно все громче и громче, и наконец, она стала различать слова – и узнала тех, кто их произносил.

Цайянь, Лилиан, Акира, Санцзинь и Жоу.

Они искали ее.

Нельзя было, чтобы они нашли ее здесь.

С трудом понимая, что делает, Хэсина заставила себя встать и вышла к ним навстречу.

– Где ты была? – недовольно спросил Санцзинь, когда она показалась из узкого коридора.

– Мы везде тебя искали! – воскликнула Лилиан и бросилась ее обнимать.

– Вас не было целый час, – серьезным голосом добавил Цайянь.

Жоу вздрогнул.

– Здесь так много тупиков.

Она не могла ответить. Ее сердце колотилось от страха. Она ухватилась за эту понятную эмоцию и представила, как близко они подошли к тому, чтобы узнать о тайной пещере за стеной тронного зала.

– Я-я заблудилась. – Это была правда. – Я-я не знаю, что произошло. – Это тоже была правда. Она подумала, что, возможно, так ей удастся примириться с кровью, которая текла по ее венам, – говоря одну только правду.

На долю секунды она представила, что сейчас все им расскажет. Она страстно желала этого. Она этого смертельно боялась. Она жаждала, чтобы они приняли ее, и вместе с тем не хотела, чтобы это произошло. Потому что если бы они приняли ее, быть может, она сама смогла бы себя принять.

Но она не была готова. Стоило Хэсине подумать о своем происхождении, ее тут же охватывало желание впиться ногтями себе в кожу.

Цайянь предложил отвести ее к придворной врачевательнице. Санцзинь со злостью бросил что-то в ответ. Лилиан стукнула его, а Жоу сказал, что не стоит уходить всем сразу. В конце концов, Акира убедил остальных, что знает, как пройти во дворец, и увел Хэсину за собой.

– На самом деле я не знаю дорогу, – тихо проговорил он, когда они вышли из тоннеля на открытый воздух.

Она провела его к заброшенной таверне и показала, как полить водой шею каменного журавля, чтобы открылся проход. Но когда пришла пора спускаться, грудь Хэсины сжалась, как будто ей предстояло нырнуть в воду. С каждым вдохом ее легкие наполнялись воспоминаниями. Она прошла совсем немного – вероятно, ступенек пять, – а потом вдруг услышала голос отца.

«Осторожнее, Пташка. Не упади».

Ей показалось, что ее вот-вот стошнит, а в следующую секунду она уже летела вниз – причем так быстро, что Акира не успел ее поймать. Он подбежал к ней и опустился рядом с ней на колени, но она ощутила еще один рвотный позыв и отвернулась от него – только чтобы снова начать хватать воздух ртом. Он поднес руку к ее волосам, чтобы придержать их, и на глаза Хэсины навернулись слезы стыда. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы Акира увидел, как она изрыгает из себя желчь. Но в то же время это не имело никакого значения. Она никогда не сможет стать девочкой, краснеющей из-за мелочей. Она ведь королева, она ведь…

Хэсина сглотнула и зажмурила глаза.

Она дочь Первого из Одиннадцати.

Дочь убийцы. Героя. Чудовища. Спасителя.

На этот раз ее все-таки стошнило.

– Я кое-что узнала о моем отце, – прохрипела она, когда все закончилось. Она должна была дать Акире хотя бы какое-то объяснение после того, как едва не залила его ханьфу содержимым своего желудка. – Но мне нужно время…

Чтобы принять правду? Чтобы залечить раны? Чтобы подождать, пока ее снова стошнит?

– Чтобы подумать, – закончила она.

Акира кивнул и проводил Хэсину до ее покоев. Там он высказал свою единственную просьбу: чтобы она выпила кубок воды.

– Пейте до дна, – настоял он, когда Хэсина попыталась поставить кубок на стол, опустошив его лишь наполовину. – Ваш организм нуждается в воде.

Ее организм нуждался в том, чтобы ему дали отдых от правды. У ее отца было лицо юноши, притом что родился он, по всей видимости, три сотни лет назад. На его памяти правил былой император, а придворные алхимики искали эликсир бессмертия. Впоследствии Одиннадцать осудили эти поиски. Но Хэсина поняла одно: слова Одиннадцати героев расходились с их поступками.

Она допила воду, сглотнув желчь, которая снова начала подниматься к ее горлу. Акира, похоже, остался ей доволен. В следующую секунду он повернулся к двери.

– Акира?

Он остановился.

Она хотела попросить его остаться. Ради него она была готова даже выпить второй кубок воды. Но в конце концов она тихо проговорила: «Да нет, ничего» – и отпустила его.

Оставшись одна, она сделала глубокий, прерывистый вдох. Потом выбрала фонарь с почти догоревшим фитилем, вложила в рукав медицинскую свечу, которую придворная врачевательница дала ей, чтобы бороться с бессонницей, и накинула на себя самую тонкую из своих зимних мантий.

«Я дочь Первого, – повторяла она снова и снова по дороге в темницу. Ей было приятно думать, что с каждым разом ее дрожь становилась немного слабее. – Я дочь Первого. – Она прошла мимо историй Одиннадцати – историй ее отца, – вышитых на шелковых тканях ширм. – Я дочь Первого».

И она собиралась встретиться с пророчицей.

Слово тяньлао не подходило в качестве названия для темницы. Дословно оно обозначало «небесная тюрьма». Но эти камеры никогда не озарял ни единый луч света, и в них помещали только тех, кто совершил измену высшей степени тяжести. Оставив позади себя несколько дверей и начав спускаться по лестнице, Хэсина вздрогнула. Она ступила в самый настоящий подземный мир. Место, где люди гнили и умирали. Оно обвивалось вокруг нее, словно глубокая рана, и осуждало ее взглядом своих незрячих глаз.

«Ты тоже принадлежишь мне, так ведь?»

Наконец ступеньки закончились, и Хэсина оказалась перед аркадой из чугунных дверей. Стражи, выстроившиеся в ряд и облаченные в бронзовую броню, сделали шаг вперед и поклонились ей.

– Отведите меня к пророчице.

– Дянься…

– Люди напуганы. Я должна лично убедиться, что она не выберется.

Стражи подтвердили, что пророчица никак не могла выбраться, и попросили Хэсину отказаться от намерения идти дальше.

Она молчала и ждала, пока иссякнет поток их аргументов. Когда у них не осталось доводов, она сделала шаг вперед.

Они отреагировали так, как она и ожидала: мгновенно окружили ее и стали буравить взглядами. Не будь она их королевой, они бы ее обыскали. Но она ничего от них не скрывала. Оружия при ней не было: она не собиралась отягощать свою и так неспокойную совесть убийством элитных стражей. Не было у нее и ключа. Ключ от темницы тяньлао расплавляли после каждой казни и выковывали заново на рассвете перед следующей. Хэсина не оставила стражам никаких поводов отказать ей, и наконец они повели ее по аркаде. Двери открывались одна за другой. Между ними находились склепы – помещения, которые в былую эпоху были битком набиты обычными людьми, которых обвиняли в мятеже. Их оставляли здесь испражняться и умирать, лежа друг на друге.

Хэсина непроизвольно положила руку на грудь. Императоры были чудовищами. Но ее отец – Первый – тоже был чудовищем. По ее венам пульсировал стыд, одновременно ледяной и обжигающе горячий.

Они дошли до конца аркады, и пятеро стражей встали перед последней дверью в то время, как двое других повели Хэсину в арку поменьше.

Камера представляла собой крошечную комнатку с каменными стенами, по форме напоминавшую печь. В ее основании виднелись вертикальные прутья решетки. Когда Хэсина представила, каково Мэй находиться в этом лишенном света пространстве, у нее сжалось горло. Она опустила фонарь, внутри которого, потрескивая, догорала свеча, и достала из кармана новую. Стражи, стоявшие рядом с ней, не сдвинулись с места.

Поднеся одну свечу к другой, чтобы зажечь на ней фитиль, Хэсина задала стражам несколько вопросов. Из какого камня сделаны стены камеры? Насколько они прочные? Достаточно ли внутри кислорода? Может ли Мэй причинить себе вред?

– Я не хочу, чтобы она умерла до казни, – добавила она резким тоном.

Стражи заверили ее, что у пророчицы нет никакой возможности умереть до казни. В камере достаточно воздуха, руки девушки связаны, стены камеры обиты мягким материалом.

Медицинская свеча загорелась, и Хэсина пыталась делать только маленькие, неглубокие вдохи. Если удача была на ее стороне, Мэй успела заглянуть в будущее и сейчас поступала так же.

И будущее наступило – очень быстро. Пары свечи подействовали, и стражи осели на пол. Хэсина оттащила их в сторону – так тихо, как только могла, чтобы не вызвать подозрения у охранников, оставшихся снаружи. К тому моменту, как ей удалось привести их в сидячее положение, уперев их спины в стену, она успела сделать несколько вдохов, и теперь у нее кружилась голова.

Она торопливо расстегнула мантию и накинула ее на головы стражей, а потом подсунула фонарик под получившийся шелковый полог, надеясь, что он не даст парам распространиться по всей комнате. Потом она встала на колени у камеры и прижалась губами к решетке.

– Твои родители в безопасности. И многие другие пророки тоже.

Шли секунды, но Мэй не отвечала, и беспокойство Хэсины росло. Может быть, Мэй заткнули рот? Может, она ранена? Или лежит без сознания?

Вдруг послышался тихий стон. Потом движение, легкий выдох и наконец – сердце Хэсины вздрогнуло – слова.

– Спасибо вам. – Ее голос звучал тихо и приглушенно, но его можно было расслышать.

Комок в груди Хэсины не исчез. Утром военачальнице нанесут тысячу порезов. Нож покроют илом, который останавливает кровотечение, поэтому Мэй останется жива до самого последнего момента. Но потом она умрет – из-за «Постулатов» и из-за Хэсины – злодейки, приговорившей родителей Мэй к жизни без дочери. Из-за королевы, которая не могла позволить себе сровнять с землей целые страны ради спасения одной души. В темноте она могла делать все, что захочет, но при свете дня она должна была выбирать свой народ. Она всегда должна была выбирать свой народ.

Но отчаяние заставило Хэсину забыть об этом.

– Я усыпила стражей, – быстро прошептала она, чувствуя, как заплетается язык. – Я могу придумать способ, как отвлечь остальных. Но я не могу открыть эту камеру. Помнишь ту девушку, которая управляла песками? Ты способна… способна на что-то вроде этого?

– Протяните ладонь.

Хэсина непонимающе моргнула, но сделала то, что просила Мэй. В следующую секунду она едва не вскрикнула, потому что ее кисть исчезла. Хэсина ощущала свои пальцы, но они словно растаяли в разросшейся тени. Стоило ей пошевелить ими, они снова стали видимы.

– Любой свет когда-нибудь гаснет, – проговорила Мэй. – Поэтому достаточно просто переместить свет в его будущее состояние – во тьму.

Для пророка, может, и просто.

– Вот так ты и создаешь свои тени.

– Да, вот так я и создаю мои тени. Но свет и тьма не помогут разрушить камень.

– Но это вообще возможно? Изменить камень?

– Да. Некоторые пророки были настолько могущественны, что могли видеть будущее до последнего дня существования мира. Они могли обратить в пепел все, что угодно, включая камень. – Мэй замолчала. – Но их больше не существует.

В запястьях Хэсины заколотился пульс.

– Из-за массовых гонений. – За которые нес ответственность ее отец – Первый из Одиннадцати.

– Да, но не в том смысле, в каком вы думаете, – сказала Мэй. – Знаете, почему наша кровь загорается?

Хэсина покачала головой и только потом поняла, что Мэй ее не видит.

Но она ее увидела.

– Потому что наша сила и есть огонь, – продолжала она, не останавливаясь ни на секунду. – Но неукрощенная сила подобна пламени, объявшему фитиль. Она может нести свет; также она способна нести разрушения. Раньше все пророки проводили не один год в императорских академиях, где они учились контролировать свой огонь. Гонения уничтожили эту систему. Сейчас пророки, обладающие мощным даром, не могут воспользоваться им, потому что иначе они в буквальном смысле сгорят.

Были и другие ограничения. Пророки не могли увидеть собственное будущее, а то будущее, которое им являлось, проносилось перед их глазами короткими вспышками, одним вариантом из сотни. Самые талантливые и умелые пророки могли сузить это число до десяти, но будущее все равно оставалось изменчивым, особенно когда оно касалось людей. Предсказать судьбу королевства было чрезвычайно трудной задачей.

– Именно по этой причине пророки императора не предвидели переворот, – объясняла Мэй. – Одиннадцать героев должны были погибнуть, но в самые темные моменты жизни люди способны на удивительные вещи.

Мэй пыталась отвлечь Хэсину, и у нее, к сожалению, получалось. Слова военачальницы сплелись с ударами ее сердца. Наконец-то правда, которую она узнавала, не казалась ей чем-то неестественным. Все, что говорила Мэй, заполняло пробелы, которые остались в голове у Хэсины после прочтения книг.

Могут ли пророки узнавать друг друга?

Нет, проверенного способа не существует. Можно догадаться по маленьким особенностям поведения, но, чтобы узнать наверняка, нужно увидеть кровь.

Многие ли пророки владеют и даром, и магией одновременно?

Дар существовал сам по себе, но притягивать («магия» заключалась в том, что пророки как бы тянули будущий момент в настоящее) могли только те, кто умел видеть. Раньше способностями к притяжению обладал каждый пятый пророк. Теперь, когда многие семейства были полностью уничтожены, эти способности проявлялись у одного пророка из двадцати.

В голову Хэсины закралась мысль.

– А кто-нибудь пытался увидеть прошлое?

– Никто не знает наверняка, – ответила Мэй. – Королей никогда не волновало прошлое. Они лишь хотели узнать, как покорить будущее.

Тишина накрыла их, словно одеяло. Мэй могла говорить бесконечно, а Хэсина могла вечно ее слушать. Но у них не было бесконечности. У Мэй оставалось всего лишь несколько часов, а она дарила их Хэсине.

– Мэй… – начала Хэсина, но тут же осеклась. Она не могла извиняться и давать пустые обещания, не могла утешать ее – только не сейчас, когда ей самой было так страшно. – Ты знала?

Что я подведу тебя?

Что тебя подведет мое королевство?

Рот Хэсины наполнился чем-то липким. Она сглотнула и почувствовала вкус слез. Все это время она притворялась сильной ради Санцзиня. Но она больше не хотела притворяться.

– Знала? – повторила она сквозь слезы, когда Мэй не ответила.

– Хэсина, давайте на этом закончим.

– Прекрати.

– Я вижу будущее, в котором меня нет.

– Прекрати.

– Я вижу будущее, в котором люди убеждены, что я убила короля и что меня справедливо приговорили к смерти. Я вижу, что это королевство живет дальше, заживляя свои раны и становясь сильнее. Пусть все закончится сейчас. Пусть все закончится на мне.

Нет. Хэсине нужно было прислушаться к словам Цайяня. Ей нужно было подставить Ся Чжуна, пока у нее была такая возможность. Ей нужно было тысячу разных вещей сделать иначе. Тогда ее душу не терзали бы сожаления.

– Вы будете там на рассвете?

Мэй не сказала, где именно, но это было необязательно. Сердце Хэсины оборвалось. Она никогда не присутствовала на казнях пророков, но читала о них в книгах. Там говорилось, как ужасно было наблюдать за ними после сотого пореза. Рассказывалось, что иногда пророков поили снадобьями, чтобы они не умерли раньше времени. Когда Хэсина заговорила, ее голос дрожал:

– Если ты этого хочешь.

– Мне бы хотелось знать, что я не одна.

Хэсина проглотила слезы.

– Значит, я буду там. Я буду в самом первом ряду.

– Пообещайте мне, что не пустите туда брата.

– Обещаю. – Ей придется запереть Санцзиня; возможно, ей даже понадобится выставить перед его дверью отряд его же солдат. Но она сделает это. Он возненавидит ее, но не сильнее, чем он ненавидел ее уже сейчас.

– Он простит вас, – сказала Мэй. – И придет день, когда вы простите себя сами.

Этот день мог наступить завтра, а мог и через сто лет.

– Послушайте меня, Хэсина. Возможно, наступит время, когда вы не будете знать, кому доверять. Просто доверьтесь себе и своим убеждениям.

Хэсина рассмеялась сквозь слезы.

– Я уже не знаю, во что верю.

– Верьте в то, что ищете. В правду. Вы найдете ее, – настойчиво сказала Мэй, когда Хэсина покачала головой. – А когда это случится, вам нужно будет сделать выбор.

– Какой?

– Будете ли… – Мэй осеклась. – Уходите!

«Не кричи!» – воскликнула бы Хэсина, если бы в голосе Мэй не слышался такой страх.

– Уходите! Идите прямо сейчас!

– Почему?

– Просто уходите. Быстрее, – настаивала Мэй. Хэсина встала, но ее тело отказывалось слушаться, словно пребывало во власти сна. Сделав шаг, она почувствовала, как ее ноги пронзают сотни иголок, и пошатнулась. – Оставьте фонарь и бегите.

– Куда? – за этой камерой находилась лишь аркада дверей.

– В склеп… – Мэй снова осеклась. – Слишком поздно, – прошептала она, как будто говорила сама с собой. В следующее мгновение двое спящих стражей исчезли под покровом тени. – Вернитесь. Подойдите поближе, – сказала Мэй, и Хэсина снова опустилась на колени. – Можете сжаться, чтобы занимать поменьше места?

Хэсина сжалась в клубочек. Тень от камеры поползла к ней, и ее колени исчезли. Мэй сделала вдох, и тень полностью поглотила Хэсину.

– Мэй, что…

– Тихо. Не шевелитесь. Скрывать в тени другого человека сложнее, чем себя.

Почему? Что происходит?

В ответ на ее немой вопрос со стороны арки раздалось два удара. Кто-то начал хрипеть и задыхаться, а через мгновение затих. Позади Хэсины послышался шорох шагов. К ним подходили двое… быть может, трое.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Мэй. – Да еще и с ними?

– Мы пришли тебя освободить.

Когда Хэсина узнала этот голос, ей одновременно захотелось расхохотаться и расплакаться. Конечно. Чего еще можно было ожидать от Санцзиня, если не такой вот глупой отваги?

– Что вы сделали со стражами? – спросила Мэй.

– Знаешь, что забавно? Очень многих людей в будущем ждет любовь, – пропел другой голос, который показался Хэсине пугающе знакомым. – А еще забавно то, какими они становятся глупцами, когда притягиваешь их любовь в настоящее. Мы просто спросили дорогу, и стражи отвели нас сюда. А что до тех, кому не повезло… – Что-то со свистом пронеслось по воздуху, и на спину Хэсины упали капли. – Считай, что мы милосердно спасли их от будущего без любви.

Хэсина почувствовала, как у нее учащается пульс. Где она могла слышать этот голос?

– Санцзинь, уведи отсюда этих людей. Сейчас же.

– Мэй…

– Уходите, или я никогда тебя не прощу. Даже после того, как умру.

– Ты не умрешь! Разве ты еще не поняла? – В голосе ее брата звучала такая надежда, что у Хэсины защемило сердце. – Тебе не придется умирать. Я не позволю тебе. – Он обернулся, и его голос зазвучал тише. – Освободи ее.

– Не могу, – ответил человек, голос которого был более хриплым, чем у первого незнакомца.

– Я же видел, как ты расщепил тот камень в пещере.

В пещере?

– Нет-нет-нет, – произнес первый голос, и Хэсина едва подавила желание вскрикнуть. Она вспомнила. Перед ее взглядом возникло лицо этого человека – с отметинами оспы, шрамами и всего лишь одним глазом.

Одноглазый.

Он сделал несколько шагов, приблизившись к Хэсине. Сердце так застучало в висках, словно хотело выдать ее присутствие.

– Тун хочет сказать, что он не может освободить ее, пока ты не заплатишь.

– Я уже заплатил, – произнес Санцзинь.

– Мы надеялись на маленькую премию. Я думал, что мы встретим здесь королеву, но иногда видения бывают обманчивы.

Даже не видя брата, Хэсина знала, что он сжал зубы и его челюсть напряглась.

– Что вам нужно от моей сестры?

– Ну, раз королевы здесь нет, запасной вариант тоже неплох.

Пауза.

– Ах, ну да. Ты у нас трагичная личность. Тебя не ждет ничего, кроме страданий. Видимо, придется сразиться с тобой в честном бою.

Что-то ударилось о камень над головой Хэсины, и раздался металлический звук. Это был клинок. Клинок, от удара которого уклонился ее брат. Она безмолвно закричала и, не осознавая, что делает, приподняла голову.

– Стой. – Шепот Мэй прозвучал тихо, но твердо. Прежде чем Хэсина успела запротестовать, тени вокруг нее пошли рябью, и все пространство погрузилось в темноту.

– Дорогуша, – нараспев произнес Одноглазый. – Ты же знаешь, что я его все равно вижу. Вот сейчас он сделает ложный выпад. Сейчас нападет на меня. А в следующую секунду, если я не ошибаюсь…

В воздухе просвистел нож.

…он умрет.

Не тратя времени на раздумья, Хэсина вытянула руку перед собой и нащупала ручку фонаря. Потом она поднялась на ноги и размахнулась.

Бамбук, тростник и бумага с треском рассыпались на части. Тени, окружавшие их, разбились на осколки, словно черный лед.

Одноглазый пошатнулся и сделал шаг назад, прижимая одну руку к лицу, а второй по-прежнему сжимая нож.

Санцзинь повалил второго пророка на пол и развернулся, чтобы на него не напали со спины. Увидев Хэсину, он замер.

– Сина?

– Я знал! – в крике Одноглазого слышалось ликование. Его лицо было усыпано обломками, и он прижимал руку к носу. – Я знал, что могу доверять своему дару.

Хэсина сжимала в руке обломок фонаря. Да, он был бесполезен, но так у нее оставалось хотя бы что-то. Ей пришлось призвать на помощь всю свою силу воли, чтобы бросить его на пол и протянуть перед собой ладони, в которых не было ничего.

– Я здесь. Сражайся со мной, но не трогай…

Она запнулась, увидев, что Одноглазый отнял руку с лица. Его нос был разбит. Кровь струилась по его губам и подбородку. Хэсина, словно завороженная, смотрела, как капли высыхают на его коже.

– Ты…

Струйка дымка превратилась в язычок голубого пламени.

– Я сгорю.

Огонь начал охватывать кожу Одноглазого, и тот поморщился, но не потушил его.

– Я знаю, о чем ты думаешь, дорогуша. Но эта боль – ничто. Знаешь, что мучает меня гораздо сильнее? То, что мои люди начинают довольствоваться своим нищенским существованием. А еще то, что они попадаются в сети королевы, дающей им ложную надежду. Знаешь, что происходит, когда мы начинаем надеяться? – Он взглянул на камеру. – С нами происходит то же, что произошло с ней. Она доверилась вам и из-за этого сгорела. Если ее судьбу повторят еще пара человек, сгорим мы все.

Он достал сверток, закутанный в полотняную ткань.

– Так что спасибо, что пришла сюда сегодня. Спасибо, что упростила мне задачу. У меня никогда с первого раза не получается высечь искру при помощи кремня.

Он бросил сверток на обломки фонаря, в котором еще подрагивало пламя свечи. В нос Хэсины ударил дым от горящей ткани. Но в нем присутствовал еще какой-то запах, напомнивший ей о ежегодном празднике весны.

Резкий запах недавно отчеканенных монет.

Теплый аромат петард.

Металл и черный порох.

Нет.

Хэсина бросилась к Санцзиню, но ее ноги двигались так медленно, словно пол был залит смолой. Она выкрикнула его имя и протянула к нему руку, пытаясь схватить его, но он был слишком, слишком далеко.

Вдруг расстояние между ними исчезло. Пространство и время сошлись в одну точку, и в следующее мгновение она уже куда-то летела, летела, летела, пока темнота вокруг нее превращалась в свет. А потом с костей света сорвалась плоть, и все исчезло.

Сначала Первый отрекся от своего имени. Он убил короля и позволил превратить себя в легенду, которой ему суждено было стать. Годы тянулись, не приближая его к старости, и он примерял новые имена и роли. Все это время глубоко в сердце он хранил единственную правду о себе. Иногда он произносил ее вслух, но только когда оставался в одиночестве. В сумеречные часы, когда весь остальной мир терял память, он продолжал помнить.

Проснувшись утром, он снова становился Первым. Героем, которого все почитали. Человеком, чьи руки были запачканы кровью. Он выходил на террасу и смотрел на то, во что превратилось его королевство по его же вине.

Он не рассказывал правду никому – даже своей дочери, – потому что знал, что люди не смогут ее принять. Все это было противоестественно. Все это было невозможно. Люди боялись того, чего не могли понять. Он не хотел, чтобы его боялись.

Но об этом ему нужно было подумать, прежде чем он сжег первого пророка.

Двадцать четыре

Тираны вырезают сердца мятежникам. Правители жертвуют своими собственными сердцами.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о правлении

Неважно, чего хотите вы. Важно, что нужно вашему народу.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о правлении

– Миледи.

– На-На.

– Сестра.

– Сина.

– Хэсина.

Их голоса метались по поверхности воды, словно маленькие рыбки. Их тени были едва различимы с глубины. Хэсина протянула к ним руку, чувствуя, что идет ко дну. Ее жизнь мерцала сквозь пространство между ее пальцами.

Она тонула.

«Что случилось с твоими коленками, Пташка?»

Она ткнула пальчиком в распухшую ногу и поморщилась: «Мама заставила меня простоять на коленях всю ночь».

«Из-за чего?»

«Я вплела в волосы белые хризантемы».

Лилиан сказала, что это красиво. Больше Хэсина никогда ей не поверит.

«Что символизирует белый цвет?» – мягко подсказал ей отец.

«Смерть».

«Да. Отсутствие цвета есть отсутствие жизни. А если ты стал свидетелем многих смертей, это может высосать все цвета из тебя».

«Мама видела много смертей?»

«Да. Мы вместе их видели».

«Но с тобой же все хорошо».

«Все мы по-разному реагируем на потери».

«Понятно, – пробормотала она. – Например, если бы умер Санцзинь, она бы грустила сильнее».

Отец поднял Хэсину на руки и, охнув от напряжения, посадил ее к себе на колено: «Никто не умрет».

«Но если бы я умерла, мама не стала бы плакать. Она не любит меня».

«Конечно, любит».

«Нет, не любит!»

«Я люблю тебя. Разве тебе этого мало?»

«Да, мало, – сказала она. Но ее маленькая, менее упертая часть беззвучно сказала: – Нет, совсем не мало».

– Лихорадка… вся горит…

– …пульс неровный…

– …принесите… а еще иголки…

«Папа, – начала она, примеряя театральную маску, – как думаешь, люди меняются?»

Он надел нарукавники кузнеца.

«Конечно, меняются, Пташка».

Она начала копаться в сундуке в поисках своей любимой парчовой мантии.

«А как ты думаешь: пророки изменились?»

«Уверен, что да».

«Это хорошо. А то Мастер Ню говорит, что триста лет назад они делали очень плохие вещи, но не слушает меня, когда я отвечаю, что триста лет назад – это очень-очень давно».

– Мы… ждать долго…

– Мы не можем… решение без нее…

– Но народ…

– …Больше стражей…

– Такими темпами… доход… жизни… уничтожены!

– …Подождите, пока очнется королева…

– Если она очнется!

– Она очнется, – произнес голос, заглушивший все остальные. Потом он стал мягче, но при этом прозвучал так же ровно и уверенно. – Миледи очнется.

«Я должен тебе кое-что сказать, Пташка».

Она приготовилась выслушать еще одну лекцию о нарастающем напряжении между Кендией и Янем.

«Возможно, я не всегда смогу быть с тобой рядом».

Она скучала по отцу, который когда-то улыбался ей просто так.

«В мое отсутствие с тобой будет множество людей, которые будут желать тебе лучшего».

Прошли годы. Она уже перестала верить в то, что отец может исполнить все свои обещания – даже совершенно невозможные. Но она жалела, что ей было не вернуться в те летние ночи, когда сквозь полукруглые окна его комнаты лилось пение цикад, когда она засыпала у него на коленях, чувствуя, как его ладонь касается ее головы, когда они делились историями и находили проходы, которые им только предстояло исследовать.

«Но только тебе самой решать, какой жизнью ты хочешь жить».

Возможно, это было бы правдой, если бы она не являлась наследницей престола.

«Создавай свою собственную судьбу. Поняла, Пташка?»

Она не понимала, но ради отца она была готова солгать:

«Да, поняла».

На ее горячий лоб легла чья-то рука, холодная и сухая.

– Королевам нужно держаться подальше от бомб.

Хэсина была готова с этим согласиться.

– И от убийц, – шепотом добавил голос.

Возможно. Некоторые убийцы носили с собой бомбы, ножи и флакончики с ядом. Но существовали и другие убийцы, которые поклялись себе не брать в руки оружия. У них при себе можно было найти лишь прут.

«От некоторых, может, и стоит, – хотела сказать Хэсина. – Но не от всех».

«Пташка, очнись».

Она не должна была очнуться.

Она должна была умереть. Ведь Мэй умерла. «От нее не осталось ни следа», – шептал один ученик придворной врачевательницы другому, когда думал, что Хэсина лежит без сознания. Они ходили вокруг нее, смачивая ей лоб влажной тряпочкой. «Ее тела так и не нашли».

Они пискнули, когда Хэсина спросила:

– Где мой брат?

Они не отвечали, поэтому она спросила еще раз – голосом, который не был похож на ее собственный:

– Где он?

– Его состояние лучше вашего, – ответила ей врачевательница, влетая в дверь лазарета. Прежде чем Хэсина успела заплакать от облегчения, кто-то зажег медицинскую свечу, и ее пары погрузили королеву в беспокойный полусон. Ей снилось ухмыляющееся лицо Одноглазого, и она убедила себя, что отца отравил именно он. Она не думала о том, как пророк мог достать легендарный яд и откуда он знал, как им воспользоваться. Он ненавидел ее. Ненавидел Одиннадцать героев. Ее затуманенному подсознанию казалось, что все сходится идеально. В своих снах она гналась за ним, а когда, наконец, поймала, заставила заплатить за все, что он у нее украл.

Но, проснувшись, она больше не чувствовала гнева. Не чувствовала горя. Она смотрела на деревянный потолок, выкрашенный в бирюзовый цвет, – с мешочками, набитыми женьшенем, которые свисали с него, словно виноградные листья, и с позолоченными изображениями черепашек и мандаринок, – ничего не ощущая, ни о чем не думая. Потом ей в голову все-таки пришла одна мысль. Такая же, как и до этого.

Она должна была умереть.

Почему же этого не случилось?

Потому что она все-таки оказалась противоестественным существом, как и ее отец? Может быть, она умерла, а потом каким-то образом возродилась? Неужели ее брат тоже не был нормальным человеком?

Жив. Придворная врачевательница сказала, что он жив. Но, с другой стороны, эта женщина заключила, что ее отец мертв. Кому Хэсина могла верить?

Только себе.

Ей нужно было увидеть брата собственными глазами.

Хэсина стала вытаскивать из руки иглы для акупунктуры, и они с тихим позвякиванием падали на пол. Потом она присела – и едва не потеряла сознание от боли.

Она нащупала на спине выступающий, неровный край обожженной кожи и тут же потеряла желание проводить дальнейшие исследования. Глубоко дыша, она опустила руку и свесила ноги с кровати. Их обдало холодом. Палисандровый пол показался ей очень твердым.

Вставай, Хэсина.

Она встала.

Точнее, попробовала встать. Как и все попытки в ее жизни, эта закончилась неудачно.

Она упала на пол с грохотом, от которого у нее застучали зубы и загудел череп. Но этот звук был тихим по сравнению с ее криком. Кожа на ее спине плавилась. Что еще могло бы причинять такую боль? Когда узорчатые створки двери распахнулись и в комнату ворвалась придворная врачевательница, за которой неслась орда ее учеников, по щекам Хэсины текли потоки слез.

– Дураки! Как вы могли не заметить, что свеча погасла?

Ученики бросились в разные стороны – извиняться, заново зажигать медицинскую свечу, помогать Хэсине подняться. Все это было чересчур. Ее затошнило, повело назад, и она снова оказалась на полу. Мир перед ее глазами раскололся на части, а в ее горле застряло имя брата.

– Не трогайте меня.

Ученики отпрянули от нее. Один из них врезался в полку, стоящую у стены. Послышался звон бьющегося стекла.

– Дянься… – проскрежетала зубами придворная врачевательница.

– Отведите меня к брату. – Хэсина позволила нескольким из более опытных учеников помочь ей подняться на ноги.

– Я позову его.

– Нет. – Она не могла встретиться с ним в комнате, пропахшей ее слабостью. – Я пойду сама.

– Вы сможете сделать это со временем, – проговорила врачевательница. – Вы не вставали с кровати восемь дней.

Слишком долго.

– Когда к вам вернутся силы, мы…

Хэсина схватилась рукой за полку, на которой в ряд стояли хрупкие керамические горшочки с бесценными настойками врачевательницы. Ее жест представлял собой недвусмысленную угрозу. Раньше, обратившись к такой тактике, Хэсина переживала бы, что ведет себя по-детски, но теперь ей было все равно. Страх заставляет людей подчиняться? Значит, она использует это для своей выгоды.

– Отведите меня к нему, – приказала Хэсина. – Сейчас же.

Второй раз ей повторять не пришлось.

Ученики побежали за носилками, но Хэсина остановила их. Она придет к своему брату сама, даже если это ее убьет. Она выбрала двух сильных юношей, которые взяли ее под руки, и вместе они медленно и неуклюже вышли из лазарета и побрели по направлению к внутренним покоям. К тому времени, как они добрались до шелковых ширм, на ее лбу выступили капли пота. Но она шла дальше.

Когда они прошли мимо покоев Санцзиня, Хэсину охватила растерянность. Но потом они остановились у дверей в ее комнаты, и она увидела брата. Он был жив и даже стоял на ногах, повернувшись лицом к столу. Его голова была забинтована, но других видимых повреждений не наблюдалось.

Хэсине показалось, что она сейчас лишится чувств от облегчения.

Но она не позволила себе этого. Оставив учеников у двери, она зашла в комнату сама.

– Мне сказали, что ты накрыла меня своим телом, – проговорил Санцзинь, когда она прошла полпути по направлению к нему.

Она остановилась, покачнувшись, а ее брат заговорил снова, все еще не смотря на нее.

– Не стоило беспокоиться.

– Цзинь…

– Хочешь, расскажу, о чем я подумал, как только пришел в себя?

Он обернулся к ней. Его лицо было бледным, но не изуродованным. Заглянув в его глаза, матово-черные, словно камешки для игры в го, Хэсина почувствовала, как ее покидают последние капли жизни.

– Когда я узнал, что ее больше нет, я винил тебя. Я винил тебя за взрыв и за то, что она вообще оказалась в этой камере. Я говорил себе, что ничего этого не произошло бы, если бы не твой суд.

Первые его слова пронзили ее, словно иголки, а следующие процарапали сверху донизу, оставляя за собой кровавые нити.

– Потом я увидел тебя. Ты лежала на соседней кровати. Я очнулся. Ты нет. Я встал на ноги уже на следующий день. Тебя неделю мучила лихорадка. Когда врачевательница меняла тебе повязки…

Он осекся, и его кадык дернулся.

– Мне сказали, что ты закрыла меня своим телом, – прошептал он после долгой паузы. – Им пришлось отдирать тебя от меня. Я слишком поздно понял…

– Цзинь.

– …что ты по-прежнему относилась ко мне как к брату…

– Я всегда…

– …когда я этого не заслуживал.

– Цзинь. Прекрати.

Он послушался, а потом беззвучно заплакал.

Она бросилась к нему и обхватила руками его плечи.

– Все хорошо.

В эту секунду ее не заботило ни то, что он считал ее виновной, ни то, что у них получалось заботиться друг о друге только тогда, когда они были сломлены. Сейчас ей хотелось лишь одного: держать его в своих объятиях.

– Все хорошо.

Он задрожал еще сильнее. В кулаке он сжимал статуэтку – печать, которую у него взяла Хэсина, не совсем льва и не совсем собаку, забавную вещицу, которая не вписывалась в обстановку ее комнаты… как будто она была подарком.

Его пальцы побелели. Он держался за эту печать так, словно у него больше ничего не осталось.

У Хэсины перехватило дыхание.

– Что случилось с… с остальными?

Он покачал головой.

Значит, они погибли. Как Мэй. Их разорвало на куски. Они ушли безвозвратно.

Тогда почему, почему, почему они с братом остались живы?

Санцзинь задавался тем же вопросом.

– Почему? – задыхаясь, спросил он, когда рыдания перестали сотрясать его тело и перешли в спазмы. – Почему мы все еще здесь, Сина?

– Я не знаю, Цзинь. – Она не хотела знать. Но если ее подозрения окажутся верными, она никогда не расскажет брату правду. Она отняла у него единственного друга. Она не отнимет у него память об отце.

После маленького мятежа Хэсины придворная врачевательница поручила придворным стражам охранять двери лазарета. Хэсина молила, чтобы та ее выпустила. Неизвестные проникли в самую защищенную темницу во всем королевстве. Пять элитных стражей погибли вместе с первым пророком, осужденным за последние тридцать лет. Возможно, люди считают, что их королева умерла. Возможно, прямо сейчас они ровняют город с землей, пока она лежит в кровати и ничего не делает.

Может быть, ее аргументы подействовали бы на Цайяня, но у врачевательницы был иммунитет к разумным доводам.

– Люди хотят увидеть здоровую королеву, – раздраженно отвечала она. – А не ту, которая падает в обморок.

Хэсина жаловалась и шипела, а в один из дней даже устроила истерику. Больше всего ее злило то, что врачевательница была права. Прогулка, которую она устроила, чтобы встретиться с Санцзинем, не пошла ей на пользу. Ее спина заживала со скоростью ползущего шелкопряда и все время чесалась. Ее мысли текли медленно, словно река, в которой образовались наносы, и ей казалось, что, помимо мандаринок, она видит на потолке колибри.

Когда ее не мучили галлюцинации, она скучала по Акире, что, по мнению Хэсины, тоже было чем-то нездоровым. Но она не возражала. Мысли об Акире замедляли мир вокруг нее, и благодаря им ей становилось легче дышать. Она хотела, чтобы он сидел рядом с ней – без слов, без жестов, без каких-либо намерений – и просто обтачивал прут, посыпая пол дождем из стружек.

Он не приходил. Цайянь тоже ни разу не заглянул к ней, и Хэсину это серьезно беспокоило. Когда ей, наконец, удалось уговорить придворную врачевательницу, чтобы она пустила к ней гостей, первыми пришли Лилиан и Жоу, которые рассказали ей о том, что происходило в мире за стенами лазарета. Хэсина спросила, как дела у родителей Мэй и других пророков, скрывавшихся в пещере. Они сообщили, что все по-прежнему в безопасности и запасов еды пока хватает. Хэсина позволила себе успокоиться на долю секунды, а потом спросила, что творится в королевстве.

Лилиан и Жоу переглянулись.

– Это все не слишком приятно, – наконец проговорила Лилиан.

– Покажите мне газеты, – приказала Хэсина, когда придворная врачевательница выпроводила их.

Следующим утром, помимо горячего горшочка с кашей из черного кунжута, Хэсина нашла на подносе несколько свернутых газет. Они были измяты, и краска во многих местах смазалась, как будто кто-то выхватил их прямо из-под печатного станка.

ВЗРЫВ В ИМПЕРАТОРСКИХ ПОДЗЕМЕЛЬЯХ

ПОПЫТКА БЕГСТВА ПРИВЕЛА К УБИЙСТВАМ И РАЗРУШЕНИЯМ

КОРОЛЕВА ХЭСИНА НА ГРАНИ СМЕРТИ

УБИЙЦЫ СОВЕРШИЛИ ЕЩЕ ОДНО НАПАДЕНИЕ НА КОРОЛЕВСКУЮ СЕМЬЮ

Неудивительно, что Цайянь к ней не заходил: Хэсина могла представить, в каком состоянии пребывал королевский двор. У нее пропал аппетит, и, отставив поднос в сторону, она медленно пошла к узорчатым дверям, раздвинула их створки и выглянула во двор.

Наступил еще один рассвет. Берега шелковичных прудов покрывало пуховое одеяло снега, по воде стелился туман, среди которого виднелись листья водяных лилий, напоминавшие белые островки. Такой мирный пейзаж.

И такой обманчивый.

Во рту Хэсины появился кислый привкус. Отвернувшись от дверей, она сжала руки в кулаки. Ее сердце колотилось о ребра, словно птичка о прутья клетки. Ее терпение иссякло. Завтра она выберется отсюда.

Она позвала одного из учеников придворной врачевательницы и приказала передать письмо принцу Жоу.

Утром следующего дня Янь Жоу из Южного дворца слег с ужасным расстройством желудка, и ему потребовалась незамедлительная помощь королевской врачевательницы. Как только она положила в медицинский ларец все необходимые лекарства и зашагала через двор, Хэсина суровым взглядом заставила ее учеников замолчать и приказала своим пажам созвать вассалов и министров на срочное заседание.

Потом она позвала служанок, чтобы они помогли ей подготовиться. При виде ее спины некоторые из них испуганно охнули, но Мин-эр работала, ничего не говоря. Она надела на Хэсину черный рюцюнь, на котором были вышиты белые камелии, и прикрепила к нему накидку биси, которую украшали блестящие, похожие на капельки листья из изумрудно-зеленых шелковых нитей. Это был мудрый выбор. Черный оттенял ее кожу, и та казалась не такой зеленовато-оливковой. Выходя из дверей лазарета, Хэсина выглядела живым человеком, хотя чувствовала себя далеко не так хорошо. У дверей в тронный зал Санцзинь подал ей руку, и Хэсина оперлась на нее.

– Дянься! – Министры упали на колени, совершая обряд коутоу, как только брат с сестрой пересекли порог. – Ваньсуй, ваньсуй, вань вань суй! Десять тысяч лет, десять тысяч лет, десять тысяч раз по десять тысяч лет.

Какие там тысячи лет. Хэсина надеялась дожить до вечера и при этом не была уверена, что ей это удастся. Каждый шаг причинял ей боль. Каждый вдох давался ей с трудом. Однако благодаря Санцзиню, который держал ее под руку, она сумела добраться до платформы как раз в тот момент, когда мозаика из змеиных чешуек пошла кругами и поплпыла перед ее глазами.

Она опустилась на трон, поморщившись от облегчения. Первый пункт плана выполнен: она дошла до тронного зала, не разлетевшись на части. Следующий пункт плана: спасти королевство от саморазрушения.

Да помогут ей Одиннадцать героев.

Санцзинь уселся слева от нее. Цайянь уже сидел справа. Хэсина думала, что он ни разу не навестил ее за последние четыре дня, потому что был занят, но он и сейчас даже не посмотрел на нее. Ее тревога усилилась. Хэсина постаралась успокоиться, прежде чем обратиться лицом к морю прижавшихся к полу придворных.

– Встаньте.

На ее зов откликнулись все – от младших придворных до шести министров. Люди заполняли собой все пространство между колоннами и стояли так близко друг к другу, что черные завязки их традиционных шапок уша касались друг друга. Хэсина одного за другим вызывала их вперед.

Министр труда сообщил, что вся промышленность в городе встала, а также резко возросло количество мародеров и вандалов. Министр общественности рассказал, что магистраты[39] больше не контролируют ситуацию в жилых кварталах, где соседи набрасываются друг на друга и требуют пустить кровь. Комендант городской стражи заявил, что разбросал по городу своих людей, чтобы сдержать отряды линчевателей.

Вот почему придворная врачевательница настаивала на том, чтобы она оставалась в лазарете. Кожу на спине Хэсины защипало, когда кровь, столь необходимая для исцеления, хлынула к сердцу. Она попыталась отправить к мозгу хотя бы какую-то ее часть.

– Сколько таких отрядов насчитывается в городе?

– Примерно двадцать. В самую большую входят кузнецы и хорошо образованные рабочие. Они называют себя «Детьми Одиннадцати».

Какая ирония. Ей захотелось рассмеяться. Ей захотелось заплакать.

Взрыв вызвал в народе новую волну подозрительности. Люди стали думать, что рядом с ними живут пророки, маскирующиеся под их соседей и друзей. Более того, они решили, что настоящий убийца короля тоже прячется среди них.

– Но ведь преступники, устроившие взрыв, погибли, – проговорила Хэсина. – И осужденная тоже. – Ей было больно произносить эти слова. Услышав их, Санцзинь тоже напрягся всем телом.

– Откуда нам знать, не входили ли эти преступники в какую-нибудь группировку? – произнес Ся Чжун. На его шее не было ни шарфа, ни четок. Хэсина ядовито отметила, что синяки наконец сошли с его кожи.

– По поводу заключенной, – начал председатель, пока Хэсина прикладывала усилия, чтобы не бросать на обоих мужчин убийственные взгляды у всех на виду, – ваш представитель убедительно выстроил защиту. Да, эта женщина была виновна в том, что являлась пророком, но мало кто верит, что она – настоящая убийца короля.

Акира действительно выстроил защиту убедительно. Изменилось бы что-нибудь, если бы он этого не сделал?

Но прошлое нельзя было изменить. Пятьдесят два человека погибло. Сотни получили ранения. Линчеватели обнаружили одного пророка и поспешно его казнили. Он сгорел после семидесятого пореза.

Стоило Хэсине подумать, что хуже уже быть не может, как стало хуже. Секретари приблизились к ней со стопками бумаги в руках. Пока Хэсина раскладывала их на столе из слоновой кости, секретари объяснили ей, что по столице и окружающим ее землям уже несколько дней летают почтовые голуби, разбрасывая кендийские листовки. Городские стражи старательно подбирали их, но некоторые все равно оказывались в руках горожан.

ВСЕМ ПРОРОКАМ,

КОТОРЫЕ ОБЛАДАЮТ СТРАННЫМИ И НЕОБЫЧНЫМИ СИЛАМИ.

ВАШЕ КОРОЛЕВСТВО ПОКИНУЛО ВАС.

НАШЕ ГОТОВО ВАС ПОПРИВЕТСТВОВАТЬ.

ИЩИТЕ УБЕЖИЩА ЗА ГРАНИЦЕЙ.

Сердце Хэсины словно покрылось льдом. Перед ее глазами появился наследный принц с самодовольной улыбкой на губах. «Вы ничуть не лучше», – сказал он и оказался прав. С помощью этих листовок он разжигал среди горожан ненависть к пророкам. Теперь ему оставалось лишь откинуться на спинку кресла и ждать, пока ее люди разорвут друг друга на части. Ну, а потом он нанесет по ее королевству последний удар.

Хэсине удалось взять себя в руки и положить листовки на стол, не смяв их в комок. Затем она перевела взгляд на придворных.

– Кендия лжет. Их цель – поработить пророков.

Придворные неодобрительно зацокали языками. По крайней мере, они осуждали рабство, которое Одиннадцать героев отменили вместе с крепостным правом.

– Старший секретарь Суньлэй, проследите, чтобы верную информацию донесли до народа. Нужно расклеить листовки по городу и в тех провинциях, до которых добрались кендийские голуби.

– Будет сделано, дянься.

Она надеялась, что это поможет усмирить народный гнев. А еще она надеялась, что это остановит пророков, которые собирались искать «свободу» по другую сторону границы.

Но Хэсина не слишком в это верила. Внезапно она поняла кое-то еще, и ее руки сжались в кулаки.

– Одиннадцать дней. – Ее голос пронесся под декоративными арками и заполнил весь зал. – С той ночи, когда произошел взрыв, прошло одиннадцать дней. Самый быстрый сокол долетает до Кендии за двенадцать дней, а потом ему нужно еще двенадцать дней на обратный путь. Знаете, что это означает?

Она заглянула в глаза всем, кому смогла. Одному из министров. Какому-то виконту. Маркизу. Пажу. Переведя взгляд на Ся Чжуна, она сказала:

– Среди нас есть предатели.

Ряды придворных на секунду пришли в движение.

– И у меня есть догадки насчет того, кто бы это мог быть. – Придворные стали оборачиваться друг на друга, и по спине Хэсины пробежала дрожь злорадного удовлетворения. Хотя она не могла избавиться от Ся Чжуна, она хотя бы повысила общую бдительность.

– Есть ли новости с границ? – спросила она у старшего секретаря.

– На данный момент нет.

Хорошо. Еще одной исчезнувшей деревни хватило бы, чтобы столкнуть все королевство в пропасть.

Хэсина больше не собиралась играть с Ся Чжуном в игры. Она не могла сидеть на месте, пока Кендия готовит засаду, чтобы напасть на Янь в тот момент, когда он будет слабее всего. Ей нужно было начать действовать, даже если для этого придется признать поражение.

– Перемирие окончено, – проговорила она. – Я хочу, чтобы отряды народного ополчения из западных провинций явились на сбор, подготовились и расположились на границе к концу недели.

– Им понадобится генерал, – пискнул какой-то маркиз.

– Я поеду. – Санцзинь вышел на шаг вперед. – Я уже имел дело с кендийцами. Я знаю их уловки.

С его головы уже сняли повязки; порез на его виске зарос коркой. Но его настоящие раны были невидимы глазу, и Хэсина не хотела, чтобы он уезжал так скоро. Королевство уже столько всего у них отняло. Зачем было отдавать ему что-то еще?

«Ты должна всегда любить свой народ», – зазвучал в ее голове голос отца.

Он как-то упустил из вида, что пророки тоже были частью ее народа. Но в то же время его уроки были частью Хэсины. Любовь отца стала небом, к которому она обращалась, когда начинала задыхаться в лакированных стенах своего дома. Она не могла простить Первого, но вовсе не Первый учил ее, как вырастить гранатовое дерево из веточки. Это не он провел бесчисленное количество ночей, развлекая аудиторию, состоявшую из одной маленькой девочки.

А теперь его голос взывал к ней, независимо от того, хотела Хэсина его слышать или нет.

«Ты должна отдать им свое сердце».

«А потом? – горько подумала она. – Что мне придется отдать потом?» Но она уже знала ответ.

Свое имя.

Свою жизнь.

Свои идеалы.

Сразу после того, как она отправит Санцзиня исполнять свой долг в качестве ее генерала.

– Тогда я даю на это свое согласие.

Брат поклонился ей.

– Я соберусь в путь и тотчас же отправлюсь.

«Он сам этого хочет», – напомнила себе Хэсина, когда он в два шага преодолел платформу и зашагал по залу. Вассалы кланялись ему, когда он проходил мимо. «Ему слишком больно оставаться здесь».

Но все же, когда створки двери со стоном захлопнулись за его спиной, внутри нее тоже закрылась какая-то дверка.

Усталость навалилась на Хэсину, словно густой туман. У нее задергались руки, и она изо всех сил вцепилась в подлокотники трона.

– Перейдем к вопросу о том, как разрядить обстановку в столице.

Придворные начали выступать с предложениями. Некоторые заявляли, что пророки наверняка массово прячутся в подземной канализационной системе, и предлагали поджечь ее. Другие считали, что можно просто-напросто позволить линчевателям выполнить грязную работу за них. Потом они перешли к обсуждению затрат и эффективности, но никто из них – не единая душа – не высказал мысль Хэсины: большинство пророков были невинными людьми. Ей так хотелось произнести это вслух, но в ситуации, когда она нуждалась в поддержке всех своих придворных, она не имела права рисковать, обнажая свое истинное сердце. Они могли от нее отвернуться.

Она взглянула на Цайяня. За все это время он не произнес ни слова. Где-то глубоко в ней жила глупая надежда, что сейчас он заговорит и предложит наилучшее решение. Но такого решения не существовало. Ее люди сделали свой выбор.

Что такое власть? Раньше Хэсина думала, что это нож, занесенный ее рукой или чьей-то еще – от ее имени. Теперь она понимала: это не то и не другое. Иметь власть значило уметь отдавать. Уметь забрать окровавленный нож из тысячи дрожащих рук и оставить его себе.

– Тишина.

Придворные замолчали.

Слова легко приходили ей в голову, словно она давным-давно подготовила эту речь. Возможно, так оно и было. В конце концов, именно для этого она высидела столько уроков по искусству управления государством. Правда, ни один из них не готовил Хэсину к тому, что принятое решение будет разрывать ее изнутри.

– Завтра… – Ее голос надломился, и она начала заново. – Завтра мы покажем людям, что я жива и здорова. Я объеду город. Процессия отправится с террас и вернется туда же, и тогда я зачитаю свой королевский указ. Я…

Ее горло словно оказалось в желудке, а желудок в горле, в то время как сердце застряло где-то между ними, отчаянно пытаясь выбраться наружу.

– Я объявлю, что по всей столице начнется всеобщая проверка, которую будут проводить придворные стражи и никто кроме них. Они обойдут квартал за кварталом, улицу за улицей и потребуют, чтобы каждый человек порезал себе руку и показал кровь. Представители магистратов и отобранные мной официальные представители будут следить за тем, чтобы проверили каждого жителя столицы и чтобы это было сделано честно и справедливо. Всех пророков, которые будут найдены в ходе проверки, необходимо отвести…

Только не в дворцовые подземелья, только не после того, что там произошло.

…в бараки городских стражей, – закончила она, – где они будут ждать дальнейшего разбирательства.

– Смерти от тысячи порезов? – спросил кто-то из придворных.

Ей нужно было успокоить людей и выиграть время.

– Нам нужно узнать общее число пророков, прежде чем принимать дальнейшие решения, – произнесла Хэсина, так и не успев придумать подходящую аргументацию.

К ее удивлению, ей на помощь пришел Цайянь.

– Если это число окажется большим, – проговорил он каким-то хриплым, не своим голосом, – мы не сможем провести массовые казни.

Придворные возмутились, что отказ от казней противоречит заветам «Постулатов».

Цайянь заговорил снова. Слова, которые он произносил, казались шероховатыми и напряженными.

– Все провинции наблюдают за тем, что происходит в столице. Если мы сообщим, что пророки составляют десять, пятнадцать, двадцать процентов населения – в разы больше, чем мы могли предположить, – королевство погрузится в хаос. На нас нападут кендийцы, а отряды народного ополчения не смогут вести войну на два фронта. – Он посмотрел на Хэсину. Выражение его карих глаз было невозможно прочитать. – Королева права. Мы примем решение о том, что делать с пророками, после того, как выясним точное их количество.

Возражения затихли и перешли в перешептывания.

– Если вы не согласны, говорите сейчас, – приказала Хэсина.

Один из министров вышел вперед.

– На это понадобится время…

К нему подошел еще один.

– Это потребует затрат…

Третий министр стал слева от них.

– Но это остановит хаос. Люди перестанут нападать друг на друга.

Внезапно со всех сторон стали доноситься слова поддержки.

– Это восстановит порядок.

– Если проверят каждого, больше не будет поводов для ссор и драк, в которых погибают люди.

– Придворные стражи смогут взять ситуацию под контроль.

– Хорошо. – Хэсина поднялась. Это была ужасная ошибка. Цайянь подхватил ее под руку, когда она покачнулась. – Значит, все решено, – проговорила она сквозь зубы, пытаясь не закричать от боли. – Старший секретарь, подготовьте завтрашний маршрут и выберите носильщиков для паланкина.

– Будет сделано, дянься.

Она сорвет маски с пророков и сгонит их в бараки, дав простым людям половину того, чего они хотят. Но настоящая проверка начнется потом. Сможет ли она обратить века ненависти вспять и превратить этот город в безопасный приют, прежде чем он станет могильником?

Или она станет убийцей – точно так же, как ее отец?

Двадцать пять

Воспитывайте свой народ как собственных детей.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о правлении

Люди могут ступить на неверный путь, если их сбить с толку, но их сердца останутся чисты.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о правлении

Когда министры потянулись к выходу, на плечи Хэсины обрушился вес решения, которое она приняла.

У нее не оставалось выбора. Они пришли к неразрешимому противоречию. Ее идеалы столкнулись с убеждениями людей, и теперь одной стороне нужно было уступить, чтобы избежать новых жертв. Однако мысль о том, что ей предстояло сделать, душила ее. Лишь когда Цайянь довел ее до лазарета и развернулся, чтобы уйти, Хэсина поняла, что за всю дорогу он не сказал ей ни слова.

– Подожди.

Она схватила Цайяня за правую руку, и он поморщился. Хэсина застыла. Он попытался вырваться, но не успел. Она приподняла его рукав и вздрогнула при виде его кожи – вздувшейся, покрытой черными и фиолетовыми синяками и красными пятнами. Как будто что-то тяжелое упало на него и раздробило ему кость.

Цайянь зашелся лающим кашлем, и она отпустила его руку. Все его тело тряслось, и ему пришлось схватиться за резное изголовье кровати, чтобы не упасть.

Вот почему Цайянь казался таким напряженным во время собрания. Вот почему не приходил к ней все это время. Вот почему хотел быстрее сбежать.

Причина скрывалась в его израненной руке.

– Посмотри на меня, – прошептала она.

Цайянь пригладил рукав. Поправил парчовую манжету. Хэсина уже хотела повторить свой приказ, когда он, наконец, поднял голову.

– Ты ведь был там, да? – прошептала она. – Сразу после взрыва?

Цайянь молчал.

Видимо, он прибежал одним из первых. Он дышал дымом и пеплом, стараясь спасти ее в то время, как вокруг него рушились стены тюрьмы.

Он подверг себя опасности.

Голос Хэсины дрожал, и она ничего не могла с этим сделать.

– Как ты узнал…

– Вы обещали, что не будете ставить свое правление под угрозу.

Ее передернуло от боли, но она взяла себя в руки.

– Ты не должен был рисковать собой. Не должен был действовать в одиночку.

– Вы не должны были приходить туда. – Слова Цайяня опускались на нее ударами плети. – Вы могли погибнуть.

Она потрясенно молчала. Цайянь зашагал к узорчатым створкам двери.

– Я донес вас до середины аркады, оставил там и позвал стражей. Если бы вас нашли у камеры пророка, которая от взрыва разлетелась на кусочки, как бы вы это объяснили?

Хэсина не могла злиться на него. Она слишком живо представила себе, что произошло. Цайянь мгновенно понял, как подозрительно выглядит место взрыва, и вынес оттуда ее и Санцзиня. Он всегда думал наперед, даже перед лицом опасности.

– Позволь мне позвать придворную врачевательницу, – проговорила она, чувствуя, как сжимается горло.

– В этом нет необходимости.

– Пожалуйста. – Дышать становилось все труднее и труднее. Сейчас Хэсина не видела руку Цайяня, но перед ее глазами появился бугристый рубец, который тянулся от его левого плеча, – белый, словно лед, которым был покрыт пруд тем зимним утром. Санцзиню только что исполнилось семь лет. Он заманил Цайяня на середину пруда, надеясь, что лед проломится и его соперник изрядно напугается, упав в воду. Но он не мог представить себе, что осколки льда вопьются в кожу Цайяня, словно ножи, или что Хэсина прыгнет в воду спасать брата.

Глупая шутка, которая обернулась бедой. Десятки извинений, которые она так и не приняла. Весной лед на пруду растаял, но его осколки проникли в сердца Хэсины и Санцзиня, и трещина, которая уже тогда разделяла их, стала еще шире.

– Пожалуйста, – с мольбой в голосе повторила Хэсина, когда Цайянь промолчал. Зная о его боли, она острее чувствовала свою собственную.

– Я позабочусь об этом сам. – Он снова повернулся к двери. – Вам нужно отдыхать, миледи.

– Подожди.

Он остановился, положив ладонь на ручку.

Хэсина знала, что несправедливо требовать от него чего-то еще, но ей нужно было узнать его мнение.

– Сегодня я приняла верное решение?

– Да.

– Почему же мне так не кажется?

Несколько мгновений Цайянь ничего не говорил.

– Существует одна легенда. О мальчике по имени И-доу.

– Расскажешь мне?

– Вам правда нужно отдыхать, миледи.

– Всего одну легенду.

Хэсина ожидала, что он сядет на кровать рядом с ней, но он остался стоять у дверей, и расстояние между ними казалось таким же огромным, как в тот зимний день, когда она бежала по льду, чтобы спасти его.

– Мальчик по имени И-доу заблудился в Эбэйских горах, – начал Цайянь. – У него закончилась еда, к тому же на землю начал ложиться снег, так что он приготовился к смерти. Вдруг перед ним появился волк. Мальчик мог попытаться убежать, но он знал, что у него не хватит на это сил. Поэтому он взял нож и отрезал себе палец, а потом скормил его волку. Затем отрезал еще один. Так он выкладывал тропинку из собственной плоти, отдавая волку то, чего он желал, и вместе с тем увлекая зверя все дальше и дальше по ледяной дорожке.

– А что было потом? – спросила она тихим голосом, затаив дыхание.

– Он выжил, – коротко сказал Цайянь. – Он дал волку часть того, чего тот хотел, и ему не пришлось жертвовать своей жизнью. Завтра вы сделаете то же самое. Возможно, это причинит вам боль, но другого способа нет. – Его голос смягчился. – Мы с Лилиан будем на террасах вместе с вами.

– Мне кажется, или вы тут обо мне говорите?

Магия легенды разрушилась. В комнату вошла Лилиан с ворохом ярких шелковых рюцюней в руках.

– Одна маленькая птичка напела мне, что завтра у тебя важный выход в свет. Я здесь, чтобы одеть тебя. Что? – спросила она, когда Хэсина нахмурилась. – Королева должна зачитывать указы красиво.

– Мне кажется, ты что-то похожее говорила про переговоры. – Хэсина помнила, чем они закончились.

– Я уверена, что мой наряд спас тебе жизнь. – Лилиан обернулась к Цайяню. – А теперь кыш. Кстати, у тебя на носу чернила. Но не переживай, это не портит твое лицо. Оно по-прежнему так и говорит: «Я навсегда останусь холостяком».

Цайянь поклонился.

– Увидимся завтра, миледи.

– Пожалуйста, сходи к…

Створки двери захлопнулись за его спиной.

– …врачевательнице.

Лилиан положила рюцюни на соседнюю кровать.

– Как твоя спина?

– Хорошо, – пробормотала Хэсина.

– Ты как-то печально это говоришь.

– Он недоволен мной.

– Наш дуралей? С каких это пор?

С того момента, как Хэсина начала оказываться в эпицентре взрывов.

– Он плохо воспринял то, что со мной произошло.

Хэсина взялась за ниточку, которая торчала из шелкового одеяла. Конечно, не она вложила бомбы в руки Одноглазого, но взорвались они из-за нее. Из-за нее погибла Мэй, а братья Хэсины получили ранения.

– Ты думаешь, я восприняла это хорошо? Все мы прячемся внутри себя, На-На. Особенно ты.

– Что же я прячу?

– Ложь. Долг. Вещи, которые, как тебе кажется, ты должна делать и любить, но которые ты на самом деле ненавидишь. В глубине души ты убеждена, что ради народа ты обязана стать лучшей версией себя, но на самом деле ты этому миру ничего не должна.

Хэсина вытащила ниточку, распустив перо вышитого феникса. Лилиан было легко говорить. Королевство рассыпалось на части как раз по той причине, что лучшая версия Хэсины не пришла и не спасла положение.

– Я ведь королева.

– Еще не поздно сбежать. Я сейчас не шучу. Мы можем отправиться в Нинг.

– И замерзнуть до смерти?

– Там такие горячие мужчины, что ты и не заметишь холода, – проговорила Лилиан, многозначительно изогнув бровь. – К тому же я слышала, там можно найти сапфиры размером с твой кулак.

– Ся Чжуну бы понравилось. – Хэсина наконец дала ему войну, которую он так желал. Пока она выбирает наряды, министр наверняка устраивает праздничный пир.

– Ладно, забудь про Нинг. – Лилиан постучала пальцем по губам. – Мы можем поехать куда скажешь и заняться там чем угодно. Например, почему бы не отправиться на Баолиньские острова и не покататься на змеях? Или можно погреться в плавучих горячих источниках на архипелаге Аоши. – Она наклонилась поближе к Хэсине. В ее карих глазах сияла надежда. – Если бы я тебя попросила, ты бы поехала со мной?

«Да, – отчаянно хотелось сказать Хэсине. – Гори огнем это королевство. Пусть люди убивают друг друга. Я не хочу иметь с ними ничего общего». Но если она откажется от трона, кто займет его вместо нее? Санцзинь? Он был следующим по очередности наследования, но подходил на эту роль не лучше нее самой.

– Не могу, – прошептала она.

Ей приходилось говорить Лилиан «нет» бессчетное количество раз – например, когда та предлагала разыграть придворного портного или прогулять урок. Но сейчас все было иначе. В воздухе зависло молчание. Улыбка сошла с губ Лилиан, но тут же расцвела снова. Она указала на наряды.

– Ну что, приступим?

Сократить число вариантов оказалось легче, чем казалось Хэсине. Ее требованиям (никакой неподобающей вышивки и никаких ярких цветов) соответствовали лишь три рюцюня из двенадцати.

Один из них был сшит из коричневато-серого шелка. От манжет по рукавам расходились золотистые солнечные лучи. Волнистый край подола украшали светло-голубые облака.

– Скучно! – провозгласила Лилиан, заметив, что Хэсина смотрит на него, но все равно выложила подходящий пояс и парчовую накидку биси. Потом добавила к ним шифоновую шаль, которая была выкрашена в два переходящих друг в друга цвета и напоминала туман. Наконец она предложила дополнить наряд мантией, отороченной норковым мехом, и золотым гребнем для волос.

Хэсина взяла гребень в руку. На нем были вырезаны змеи, их чешуйчатые тела обвивали гряду облаков. Темно-коричневые капельки яшмы, заменявшие им глаза, напомнили Хэсине о глазах Мэй. Гребень в ее ладони как будто потяжелел, и она положила его на кровать.

– Лилиан.

– Ммм?

– Завтра внимание всего города будет приковано к делегации. Я бы хотела, чтобы ты в это время сходила в пещеру. Возьми с собой несколько палочек черного пороха и найди проход, заложенный камнями. Он выходит за городскую стену.

Хэсина рассчитывала, что это так, учитывая правду о личности отца. Одиннадцать героев действительно преодолели городскую стену, но они не пробивали в ней брешь. Они прошли по подземным тоннелям.

– Подорви камни, – продолжила Хэсина, – и выведи родителей Мэй и остальных пророков из города, прежде чем я зачитаю указ.

Прежде, чем станет слишком поздно, если я потерплю неудачу.

– Ты сможешь сделать это для меня?

Лилиан взяла ее за руки.

– Конечно, На-На.

Хэсина благодарно сжала ладони Лилиан. Потом она перевела взгляд за плечо сестры, на пустые кровати лазарета.

«Ты прячешься», – сказала ей Лилиан, но Хэсина не хотела этого делать. С Лилиан она хотела быть собой. Настоящей собой.

– Мне страшно, – призналась она. – Если я дам волку кусочек того, чего он желает, не раззадорит ли это его аппетит?

– О чем это ты?

– Об одной легенде.

– А, это та жуткая история?

– Про мальчика по имени И-доу. Ты ее знаешь?

– «И-доу, И-доу, пусть не дрогнет рука, отрежешь палец – убьешь врага».

– Постой. Он убил волка?

– И съел его. Иначе как бы он выжил и рассказал эту историю другим? – спросила Лилиан. Хэсина почувствовала, что бледнеет. – Но это, конечно, просто глупая легенда. Мы рассказывали ее друг другу, когда стоял жуткий холод и у нас в животах ничего не было. Но сейчас в нашем распоряжении все булочки, какие только есть в мире. Зачем думать о волчьем мясе?

Действительно.

Но за Хэсиной гнался не волк. Ее преследовал людской страх. Либо она найдет способ, как управлять им, либо он станет управлять ей. В любом случае прольется кровь.

Остаток дня пронесся как один миг. Министры второпях готовились к предстоящему событию. Писари строчили без передышки, а посыльные носились по городу, развешивая листовки, в которых указывались время и место оглашения королевского указа. Пажи один за другим вбегали в двери лазарета, принося Хэсине бумаги с набросками маршрута, информацией об охране, которая должна была ее сопровождать, и прогнозами погоды.

Среди этого хаоса к ней заглянул Санцзинь – чтобы попрощаться. Он был одет в дорожную одежду и держал под мышкой бронзовый шлем. Хэсина едва не попросила его отправить на границу вместо себя какого-нибудь военачальника, но все-таки проглотила эти слова.

Он все равно догадался, что она хотела сказать.

– Здесь от меня не будет пользы.

– Откуда ты знаешь? А что, если мне понадобится кого-нибудь казнить? – спросила Хэсина и подумала, что брат сейчас ответит: «Обратись к своему слуге».

Но он сказал:

– Мое место на поле боя. Помнишь мое обещание?

Как она могла забыть? Давным-давно, еще до происшествия на пруду, они по ночам тайком выбегали во двор, чтобы сразиться на деревянных мечах. Устав, они падали в траву и смотрели на яркие звезды, сиявшие над их головами. Тогда Санцзинь поворачивался к ней и говорил: «Когда ты станешь королевой, я буду твоим генералом – лучшим за всю историю нашей страны».

Теперь же он сказал:

– Я держу слово.

Потом брат бросил ей какую-то вещь.

Это была печать с собакольвом. Хэсина с трудом поймала ее, а потом едва не уронила.

– Я не хочу забирать ее у тебя. – Она попыталась отдать ее Санцзиню. – Она твоя.

– Оставь ее себе, – отозвался Санцзинь. – И не заходи больше в мои комнаты.

Он прикрывался этой показной дерзостью, словно щитом. Но Хэсина смотрела сквозь нее и видела мальчика, душевные раны которого до сих пор кровоточат.

Она взяла Санцзиня за запястье, вложила печать ему в ладонь и сжала ее.

– Если ты не хочешь что-то отпускать, это не значит, что ты слаб.

Улыбка сошла с губ ее брата, и его кадык дернулся. Санцзинь повернулся к двери.

Подожди.

Скажи ему, чтобы он остался.

– Цзинь.

Брат посмотрел на нее.

Хэсина не могла подобрать правильных слов. Видимо, они могли существовать только в ее мыслях или на бумаге.

– Береги себя.

Он медленно моргнул и хрипло проговорил:

– Не беспокойся. Что бы со мной ни случилось, я вряд ли окажусь в худшем положении, чем ты.

Хэсина театрально поморщилась.

– Ты меня убиваешь.

– Ты сама себя убиваешь. – Его голос дрогнул, и у Хэсины сжалось сердце. Сквозь промасленную бумагу, закрывающую окно, она наблюдала, как тень брата скрывается из вида.

Сколько времени он проведет вдали от дома на этот раз? Три месяца? Шесть? Или больше? Дни, когда все было просто и понятно, безвозвратно ушли в прошлое; теперь один-единственный неверный шаг с их стороны мог повергнуть Янь в новые и новые глубины войны.

Наступила ночь. Когда ученики зажгли свечи и наполнили жаровни свежими углями, позолоченные черепашки и мандаринки на потолке замерцали и как будто ожили. Придворная врачевательница осмотрела спину Хэсины и, провозгласив, что кожа полностью стянулась, сняла повязки, чтобы рана могла дышать. Когда женщина ушла, Хэсина приступила к задаче, которую оставила напоследок. Она развернула шелковый свиток, предназначавшийся специально для указов, коснулась его кисточкой и начала писать.

В двадцатый день первого месяца

специально назначенный отряд императорских стражей

проведет проверку по всему городу, квартал за кварталом,

улица за улицей.

Они сделают небольшой порез на руке каждого жителя.

Тех, чья кровь загорится, проводят в бараки городской стражи,

и там они будут дожидаться дальнейшего разбирательства.

Ее почерк потерял твердость.

Штрихи, оставшиеся на бумаге, истекали кровью.

Она сделала это. Указ был написан. В тот момент, когда она запечатывала свиток из желтого шелка, в лазарет зашел старший паж.

– Министр Ся устроил в Северном дворце праздничный пир.

Отлично. Хэсина с горькой иронией подумала, что теперь может предсказывать будущее так же точно, как и пророки. Она подняла печать. На свитке остались яркие символы. Ни один штрих ее имени не размазался, и в каждом из них горели смелость и беспощадность. Хэсина отложила указ в сторону, ожидая, пока он высохнет.

– Скажи своим людям, чтобы прекратили наблюдение. – Ся Чжун получил то, чего хотел. Не было смысла продолжать следить за ним из-за одной только неприязни. Эта мысль была разумной – в отличие от слов, которые она произнесла в следующую секунду. – Пусть теперь наблюдают за Янь Цайянем.

– Будет сделано, дянься.

«Просто я беспокоюсь за него», – сказала себе Хэсина. Она заботилась о его благополучии, равно как и о благополучии некоей вдовы короля.

– Моя мать. Она ничего не ответила?

– От вдовы короля не приходило известий.

– Понятно. – Хэсина потерла виски. У нее не было сил не то что бы на злость – даже на разочарование. Она призывала мать вернуться до полнолуния; этот срок уже наступил и прошел. Но, с другой стороны, даже если бы та приехала, что Хэсина могла у нее спросить? «Ты знала, что отец – Первый из Одиннадцати? Знала, что вышла замуж за человека, родившегося еще до прихода новой эпохи?» Хэсина не могла отправить в горы отряд стражей только ради того, чтобы получить ответы на такие простые вопросы. И хотя отравитель оставался ненайденным, она не могла заявить, что подозревает мать в смерти отца, и устроить обыск. Правда уже не поможет остановить хаос. Правда не даст ей власть, в которой она так отчаянно нуждалась.

– Дянься?

Хэсина прижалась затылком к изголовью кровати. Как бы она хотела, чтобы можно было просидеть так всю жизнь.

– Что-то не так? – обеспокоенно спросил ее паж.

Да. Все не так.

– Нет. У меня больше нет поручений на сегодня.

А потом Хэсина опустила голову на подушку, потому что та была слишком тяжелой, и она не могла ее удержать.

Она, спотыкаясь, спускалась по крутому горному склону. Ее босые стопы были изранены и оставляли кровавый след на снегу. Ее уши онемели от ветра, который завывал так громко, что почти что заглушал звериный рык.

Она повернулась на месте. Зверь показался из-за скал. Он приближался, и она видела, как выпирают его лопатки, как поднимаются его ребра, пока он вдыхает запах ее обжигающе горячего страха.

Замерзшими пальцами она нащупала нож.

«Убей его», – призывал ее голос, звучавший у нее в голове.

«Убей его, или он убьет тебя».

Она достала нож, и волк застыл. Его задние лапы опустились на снег. Он сел и заговорил, приподняв черную губу и обнажив зубы.

Он заговорил.

– Привет.

Хэсина проснулась и увидела, что на нее смотрят бледно-серые глаза.

Она подскочила и ударилась головой обо что-то твердое. Ее глаза заслезились, но, несмотря на это, она разглядела стройного человека в ханьфу пепельного цвета, чьи волосы – тоже пепельные, только немного темнее, – были собраны в хвост.

– Акира? Сколько сейчас времени?

– Еще очень рано. Либо очень поздно.

– Что ты тут делаешь?

Он потер висок.

– Насколько я понял, пробуждаю вас от кошмара.

– Я имею в виду, что ты делаешь тут? – Хэсина обвела рукой лазарет, а потом покраснела, как будто он мог прочитать ее мысли и узнать, как долго она ждала, что он зайдет в эти двери.

Он сел на пол и положил на ее кровать керамическую баночку.

– Я хотел принести вам это. Еще давно. Но понадобилось несколько попыток, чтобы все правильно сделать.

Либо она еще до конца не проснулась, либо его речь была бессвязнее обычного. Она не понимала, что он пытался сказать.

– Что это?

– Мазь. – Он потер рукой затылок, наблюдая за тем, как она открывает крышку. – По крайней мере, так задумывалось. Я давно не практиковался.

Содержимое баночки напоминало мазь. Что было уже неплохо, потому что прут Акиры на флейту по-прежнему не походил.

Какой странный подарок.

– Эм, спасибо?

– Это для вашей спины.

– Аа.

– Вам, наверное, стоит попробовать ее…

Хэсина повернулась к нему спиной и развязала пояс нижней рубашки.

– …попозже, – закончил Акира.

– Просто закрой глаза. – Она верила, что следующим утром сумеет заставить свой голос звучать твердо, а вот спина могла ее подвести. Чтобы не допустить этого, она была готова сделать что угодно, даже обнажить свои уродливые ожоги и испытать мазь Акиры.

Пока Хэсина намазывала нижнюю часть спины, боль была терпимой. Но стоило ей потянуться выше и напрячь мышцы, как шрамы загорелись огнем.

– Дайте мне. – Хэсина почувствовала прикосновение. Ее взгляд метнулся к лицу Акиры, но он забирал баночку из ее ладоней, не открывая глаз. – Вы можете направлять меня.

С практической точки зрения этот план показался ей разумным.

– Хорошо, – сорвалось с ее губ.

Она позволила Акире помочь, потому что он мог справиться с этой задачей быстрее и лучше нее – и стесняться было совершенно нечего! «Нет, левее, там, где большой шрам. Да, вот тут!»

– Вообще-то…

От его прикосновения мысли одна за другой исчезали из ее головы. Воздух в ее легких словно затвердел, и ей было нечем дышать. Мурашки побежали у нее по пояснице, плечам и даже – благие герои! – по коленям.

– Да? – Его палец замер между лопаток Хэсины, и все ее существо как будто перенеслось в эту точку, которую она никогда раньше не замечала.

Хэсина закусила губу.

– Вообще-то, я… я не знала, что грабители занимаются изготовлением мазей.

Несколько мгновений Акира ничего не говорил.

– На самом деле я не грабитель.

Его слова не стали для Хэсины сюрпризом, но она не могла ему об этом сказать. Не могла признаться, что все это время выдумывала историю его жизни.

– А что же твой друг? Который украл слишком много?

– Мой друг. – Пальцы Акиры переместились к ее позвоночнику, и ее сердце забилось в два раза быстрее. – Это я сам.

Его голос звучал напряженно, как будто он совершенно не хотел об этом говорить. Но Хэсина продолжила, подыгрывая ему.

– Что же ты украл?

Он медленно поднял руку.

– Человеческие жизни.

Акира заговорил о своем прошлом – это было все равно как если бы солнце село на востоке. Акира оказался убийцей. Сочиняя свою маленькую глупую историю о нем, она угадала правду.

Акира оказался убийцей.

Она сидела на кровати рядом с убийцей.

Она попыталась откашляться.

Ничего не изменилось, убеждала себя она. Он оставался Акирой, ее представителем.

Он добавил, что его специальностью были яды. Сейчас это казалось таким очевидным. Он хорошо разбирался в них, обладал относительным иммунитетом, мог делать противоядия, – а как оказалось теперь, еще и мази. Но Хэсину интересовало другое:

– Почему ты рассказываешь мне об этом?

Акира затих.

Она обернулась, не забыв запахнуть воротник, и посмотрела на него. Он открыл глаза и поднял взгляд на потолок.

– У меня никогда не было возможности кому-нибудь об этом рассказать, – проговорил он, рассматривая мешочки с женьшенем. – Люди умирали, принимая меня за человека, которым я не являлся.

Акира перевел взгляд на нее, и Хэсина прочитала в нем все, что он не мог сказать. Страх – я боялся, что ты умрешь. Мрачную решительность – я должен был тебе рассказать. Печаль – даже если теперь я потеряю тебя.

– Хорошо, – выговорила Хэсина, чувствуя себя такой же уязвимой, каким сейчас был Акира.

– Хорошо?

– Да. Хорошо.

Его взгляд стал жестче.

– Я убивал людей.

– Я знаю. – Ну, то есть теперь она знала это наверняка.

– Знатных людей. Крестьян. Детей. Стариков. Я убивал их, просто потому что мог.

– Я в это не верю.

Уголки его губ дернулись вверх, и он грустно улыбнулся.

– Вы не хотите в это верить. Но это правда.

– А как же чудовища, которые бродят в ночи?

– Чудовище – это я сам.

– А как же призраки, которые до сих пор преследуют тебя? – настаивала Хэсина. – Если бы ты и правда был чудовищем, думаешь, тебя бы все еще мучили кошмары о твоем прошлом?

Акира замолчал, на этот раз надолго.

– Вы должны бояться меня.

«Боитесь ли вы?» – спросили его глаза.

Хэсину пугали люди. Она пугала саму себя. Но Акира? Она взглянула на него, охватив взглядом все маленькие изъяны: крохотный шрам, пересекающий правую бровь, небольшой рубец над верхней губой, голубоватую венку, просвечивающуюся под левым глазом, на который падала его челка.

Она дала ему ответ – коснувшись воротника его ханьфу и встав на колени. Она перекрыла ему доступ воздуха и заговорила с ним без слов.

Тысяча мгновений слилась в одно. Возможно, прошла одна секунда, а может быть, и сотня, прежде чем Акира отреагировал.

Он дернулся назад. Они оба задыхались. На его губы падал лунный свет. На ее губах остался его вкус.

Вдруг Хэсину накрыло понимание, и у нее снова перехватило дыхание.

– Это ты боишься, – вслух произнесла она.

Ты боишься, что тебя примут таким, какой ты есть.

Акира провел рукой по глазам, как будто не хотел ее видеть – или как будто не хотел, чтобы его видела она.

– На самом деле я не тот человек, за которого ты меня принимаешь.

– Я тоже. – Кто она? Что она такое? Если бы она рассказала Акире правду о своем отце, кем бы он посчитал ее: наследницей убийцы или наследницей спасителя? Или он просто продолжил бы видеть в ней… ее саму?

– Я не могу изменить то, как меня видят люди, – сказала Хэсина. – Так же как ты не можешь изменить свое прошлое. Но я могу принять это.

Акира встал с кровати.

Она тоже вскочила на ноги.

– Я принимаю тебя.

Он пошел к двери.

Она, спотыкаясь, побежала вперед и встала перед ним.

– Такая, как я есть, – я принимаю тебя таким, какой есть ты.

Он попытался обойти ее. Хэсина сделала шаг назад и уперлась в дверь. Одной рукой она по-прежнему сжимала свой воротник, вторую же вытянула в сторону, чтобы преградить ему путь.

– Поэтому, пожалуйста…

У Хэсины перехватило дыхание, когда Акира поднял руку над ее головой и оперся о дверь, заглянув ей прямо в глаза.

– Останься.

Он остался.

Он отнес ее на кровать и сел на пол рядом с ней. Комната погрузилась в тишину. У Хэсины было множество вопросов, но она не хотела вынуждать его на них отвечать. Наконец Акира заговорил сам.

Он рассказал ей историю о мальчике, который остался сиротой, потому что его родители попали в руки к кендийским работорговцам. Его вырастил мастер, работавший с ядами. Мальчику еще не исполнилось и одиннадцати, когда он вступил в гильдию, в которой, помимо него, насчитывалось еще двадцать три убийцы. Днем он работал на обычных заказчиков – на принцев, страдавших паранойей, на жадных баронов, на людей, которых бросили возлюбленные. Ночью он совершал убийства по заказу секты под названием «Красный амариллис»[40]. Они убивали всех, кто был связан с кендийской работорговлей. Хозяев и их семьи. Землевладельцев и надзирателей. Счетоводов, и организаторов перевозок, и секретарей. «Зло нужно вырывать с корнем», – часто напоминал руководитель секты сероглазому ребенку, который всегда внимательно слушал, что ему говорят, и принимал слова других за правду.

Мальчику дали новое имя – теперь его называли Призраком, потому что он убивал совершенно бесшумно. В нем видели угрозу даже его братья и сестры по гильдии. Никто из них не заметил, когда однажды вечером мальчик не пришел в столовую, и никто не разглядел кровь на руках одного из братьев. Они смеялись и шутили, словно одна большая семья, пока мальчик лежал в канаве на обочине улицы с резаной раной, которая тянулась от шеи до пупка, как будто он был свиньей, которую хотели разделать на мясо. Он, как всегда, молчал, потому что не надеялся, что кто-нибудь придет.

Он ошибался.

Мальчик и девочка стали лгать друг другу с самого начала. На самом деле она была не целительницей, жившей в помещичьем доме, а дочерью барона, который умер несколько месяцев назад. Он, в свою очередь, был не учеником алхимика, а убийцей, который отравил барона по приказу секты. Их дружба родилась благодаря неведению. Девочка хорошо заботилась о нем, и вскоре он поправился, а потом остался ей помогать. Они проводили дни, гуляя по помещичьим землям, залезая на грушевые деревья и разыскивая клад в каменных колодцах. Он не связывался с сектой. Он не возвращался в гильдию.

Он нравился слугам, потому что, в отличие от большинства подмастерьев, не важничал и не задавался. Однажды вечером он случайно услышал их разговор о том, что молодая хозяйка устраивает пир для двадцати трех юных студентов. Это число показалось мальчику странным.

Оно было ему знакомо.

Он прибежал туда слишком поздно – и в то же время недостаточно поздно. Он увидел, что его братья и сестры по гильдии повалились на стол, отравленные ядом без вкуса и запаха, который он из чистого любопытства создал в мастерской помещичьего дома. Они понесли наказание за убийство барона, которое лежало лишь на его совести и ни на чьей другой.

Когда девушка в маске подошла к последнему из гостей, который еще дышал, мальчик бросился вперед без раздумий. Он спас брата, который однажды попытался убить его. Он убил девушку в маске, которая пыталась его спасти. Ее последние слова были вопросом: «Он мертв? Призрак мертв?»

Мальчик солгал.

– Что касается остального, – проговорил Акира, – это уже не так интересно. Вы все и так знаете. Ограбления купцов. Путешествия по королевству, из тюрьмы в тюрьму…

– Ты не солгал.

Мгновение тишины.

– Когда я проверял в последний раз, я был еще жив.

– Но Призрак умер. – Хэсина представила Акиру ребенком. Мальчиком, которого поглотила борьба. Она не знала, каково это – быть сиротой или убийцей, но она понимала, как легко можно перенять чужие ценности. – Он умер, когда ты перестал считать это имя своим. Именно поэтому ты не прикасаешься к оружию, задаешься вопросами и думаешь собственной головой. – Она перекинула руку через край кровати и положила ладонь ему на затылок. – Поэтому теперь ты Акира.

– Вы уверены? Можно похоронить тело, – проговорил Акира, – но кости никуда не денутся.

Это неправда. Но какое право она имела утверждать, что правда, а что ложь?

– Покажешь мне свою татуировку? – спросила Хэсина. Она не знала, куда делось ее стеснение, и ей было все равно. Она уже призналась Акире, что наблюдала за тем, как он спит.

Акира ничего не ответил.

– Это будет справедливо, – строго добавила она.

– Это некрасиво.

Тогда ее спину можно было назвать уродливой. Татуировка – цветок, вырванный с корнем и сжатый в кулаке, – показалась Хэсине почти что благородной. Она тянулась от плеча Акиры до изгибов его нижних ребер. Он напрягся, когда Хэсина накрыла руку, изображенную на его спине, своей ладонью.

Хэсина задумалась о том, какими разными способами можно рассказать историю. Можно чернилами нанести ее на кожу. Вышить на шелковых ширмах. Потом она представила, как ее отец отрубает голову императору. Как преследует пророков. Как строит на крови новую эпоху. Как возводит трон на костях.

Если она была способна принять Акиру, но не могла сделать этого для собственного отца, означало ли это, что она ужасная дочь?

– Не спите? – спросил Акира некоторое время спустя.

– Думаю.

– Спите, – проговорил Акира. – Мысли могут подождать.

Ничто не станет ее ждать. Королева должна быть быстрой. Королева не может стоять на месте, пока люди и события проносятся мимо нее. Но это уже произошло, и, хотя без потерь не обошлось, Хэсина выжила. Поэтому она послушалась Акиру и закрыла глаза.

Наступило утро. Потянувшись, Хэсина почувствовала, что кожа на ее спине стала эластичной. Боль больше не сковывала движений.

«Мазь помогла», – хотела сказать она, но Акира уже ушел. Единственным ощутимым доказательством того, что он ей не приснился, была баночка, стоявшая на полу. Хэсина приложила руку к губам, но в следующую секунду опустила ее. Наступило утро. Пришла пора снова стать королевой и остановить резню, поглотившую город.

Она оделась и заколола волосы без помощи Мин-эр. Нанося на губы киноварь, она закаляла свое сердце. Покрывая скулы мерцающей пудрой из крылышек стрекозы, она затачивала свои слова. Сейчас ей предстояло выявить пророков и успокоить народ, но это станет лишь первым испытанием. Следующее – изгнать ненависть из людских сердец – обещало быть еще сложнее. Возможно, с ее стороны было наивно думать, что она вообще сумеет с этим справиться.

Хэсина захлопнула пудреницу. По крайней мере, она пока что не стала циничной. Ее правление только началось, и единственным талантом, которым она могла похвастаться, было упорство. Она должна была воспользоваться им в полной мере – ради Серебряной, ради Мэй и ради всех пророков, которые жили в королевстве.

Доведя свою маску до совершенства, Хэсина вышла из дворца через зал небесной морали. Во дворе, по которому стелился туман, ее ждали выстроившиеся в два ряда стражи. Они стояли у паланкина, напоминающего шкатулку для драгоценностей. Он был сделан из лакированного палисандра, а под ручками виднелись круглые нефритовые вставки с императорским гербом: водяной лилией, которую оплетает змея.

Паланкин не был крытым, и Хэсина осталась этим довольна: она хотела, чтобы люди видели ее своими глазами. Но когда они спустились по ступеням террас и свернули на центральный бульвар, который вел к восточной части торгового квартала, она начала об этом жалеть. Вдоль дороги стояли колья, на которые, словно человеческие головы, были насажены какие-то предметы – Хэсина поняла, что это голубиные трупики, и почувствовала приступ тошноты.

– Это кендийские голуби, – прошептал молодой страж, который шел справа от нее. – Так горожане ответили на листовки о пророках.

Тельца почтовых голубей окоченели на морозе. Их шеи были свернуты под разными углами, а с лапок свисали таблички:

НИ ОДНОМУ НЕ ДАДИМ СБЕЖАТЬ

НИ ОДНОГО НЕ ОСТАВИМ В ЖИВЫХ

Она была в начале очень долгого пути.

Стражи объявили о том, что они вошли в торговый квартал. Хэсина едва узнала его. Бо́льшая часть прилавков сгорела, а остальные стояли голыми, словно обглоданные куриные кости. Оледеневшая земля была засыпана обломками дерева и осколками разбитых вещей. Те немногие продавцы, которые все-таки продолжали работать, накрыли свои прилавки брезентом.

– Прах королевы! – кричал один из торговцев. Покупатели протягивали ему баньляни в обмен на маленькие шелковые мешочки. – Ее единственные останки, найденные в глубине подземелий!

Если бы. Будь это правдой, Хэсине не пришлось бы со всем этим разбираться.

– Почему вы не пресекаете подобную торговлю? – резко спросила она у стража.

– Мы разгоняем торговцев и изымаем товары, но на следующее утро они появляются вновь, потому что… – Он осекся.

Потому что на такой товар был спрос. Неужели даже сейчас, когда все стены были завешаны листовками об оглашении королевского указа, большинство людей думало, что она обратилась в пепел?

– Поднесите меня к нему, – приказала Хэсина.

Когда ее паланкин приблизился к прилавку, люди упали перед ним на колени.

– Дянься!

– Д-дянься! – заикаясь, проговорил торговец.

Она оглядела лежавшую на земле фигуру. Это был человек лет тридцати, на вид крепкий и здоровый. Он выдержит, если она преподаст ему урок.

– Ты позоришь свое имя, извлекая выгоду изо лжи, – громко и четко произнесла она.

– Я-я соберу прилавок…

– Нет, оставь все как есть. Следи за ним, – приказала она стражу. – Если хоть кто-нибудь дотронется до его вещей, считайте это воровством. – Потом она повернулась к остальным. – Вы можете идти.

Они пожелали ей десять тысяч лет жизни и поднялись на ноги. Торговец попытался последовать их примеру.

– Стой. – Голос Хэсины прозвучал настолько похоже на голос ее матери, что она вздрогнула. – Разве я сказала, что ты можешь вставать?

– Н-нет, дянься.

– Оставайся в этом положении следующие четыре часа и размышляй о своих преступлениях.

– Поблагодари королеву за ее милость! – приказал страж.

Рот торговца захлопнулся.

– Б-благодарю вас за…

Она махнула рукой стражам, и они двинулись дальше. Хэсина не собиралась больше тратить на этого человека силы – они и так были весьма ограниченны.

Они направились в жилые кварталы. И снова Хэсина оказалась не готова к тому, что увидела. Сквозь толпу людей брел босой ребенок с длинным порезом на руке. Горожане и чиновники теснились в узких проходах и группами стояли под полукруглыми арками. Некоторые просили ее благословения, но многие просто продолжали начатые ссоры.

– Так ты думаешь, что я пророчица? – завизжала какая-то женщина. – Ты сам предложил пожениться и породнить наши семьи!

– Пожениться? – Мужчина сжимал в руках кухонный нож, и его удерживали только его же дети. – Забудь о браке! Я тебя сейчас убью!

Хэсина вмешивалась там, где могла. Но некоторые битвы уже были проиграны. У крепостного рва отряды линчевателей раздавали страницы, вырванные из «Постулатов», и выкрикивали свои суждения. Некоторые из них относились к Хэсине. Она либо тайно поддерживала преступников, либо строила заговор с наследным принцем Кендии, либо делала и то, и другое, и еще десяток разных вещей. Кем бы ни была эта королева, она оставила Хэсину далеко позади.

– Не вмешивайтесь, – предупредила она стражей. Им нужно было двигаться вперед. Однако, когда они оставили крепостной ров позади, Хэсина сжала зубы так, что они заскрежетали. Мышцы ее лица болели – она устала поддерживать маску безразличия.

Когда они добрались до Восточных ворот, она едва не потеряла над собой контроль. Под аркой моста, словно кисточки из ниток, раскачивались три тела. На одном виднелись сильные ожоги. Два других были изрезаны до неузнаваемости.

Один пророк.

Двое сочувствующих.

Эти люди ничем не отличались от нее самой. «Ты заслуживаешь такой же судьбы», – говорили Хэсине их изуродованные лица.

В ее горле заклокотали гнев, печаль и страх.

– Снимите их.

Пока стражи перерезали веревки, вокруг собралась толпа.

– Пусть бы повисели подольше! – выкрикнул какой-то старик. Остальные горожане бурно его поддержали, но все-таки последовали за паланкином. Они направлялись к террасам.

Вокруг Пионового павильона их уже ждала толпа. На многих людях были белые ханьфу с черными манжетами и воротниками – форма студентов, в том числе и тех, которые собирались сдавать экзамены для поступления на государственную службу.

– Дянься! – закричали они. – Дянься! Дянься!

Хэсина приказала, чтобы паланкин опустили, и вышла наружу.

– Дянься! – Люди вытягивали шеи, чтобы увидеть ее. – Дянься!

Стражи начали оттеснять народ, но Хэсина жестом остановила их и подошла к девушке, стоявшей в первом ряду.

– Как тебя зовут?

Девушка моргнула, а потом сложила ладони и склонила перед ней спину.

– Моя фамилия Бай, а мое имя Юй-ци.

– У тебя есть любимая книга, Юй-ци? – спросила Хэсина, кивком головы указав на мешок, набитый увесистыми томами, который был перекинут через ее плечо.

– «П-постулаты», дянься.

Конечно. А какой ответ она надеялась услышать? «Убийцы сквозь века»?

– Почему же?

– Прошлое – неподвластный времени учитель, дянься.

– Подними голову.

Девушка послушалась, и Хэсина дотронулась двумя пальцами до ее виска.

– Твой ум – вот неподвластный времени учитель. – Затем она коснулась ключицы девушки. – И твое сердце. Необходимо пропускать прошлое через их сито, чтобы оно хоть что-то значило в настоящем.

– Бай Юй-ци запомнит ваши слова, дянься.

Спрятав ладони в рукава, Хэсина обернулась к стражам, и они сделали шаг вперед, чтобы помочь ей забраться в паланкин.

– Остаток пути я пройду пешком, – тихо сказала она.

Ее ноги все еще были слабы. Когда Хэсина добралась до ступеней террас, ее спину уже покрывал холодный пот. Но она все равно отказалась от помощи. Она знала, что иногда можно опереться на других, а порой необходимо выстоять в одиночестве.

Она подняла взгляд.

Ступени, тщательно подметенные накануне, уже припорошило свежим снегом. Императорские стражи в церемониальных нефритовых доспехах стояли вдоль лестницы, и темно-красные кисточки, прикрепленные к их пикам, развевались на ветру. Вверху маячил дворец. Он казался все больше и больше по мере того, как Хэсина, тяжело дыша, приближалась к верхней террасе. Наконец, взобравшись на площадку, она уперлась рукой в бок, сделала несколько глубоких вдохов и выпрямила спину.

Цайянь ждал ее там, как и обещал. Лилиан тоже. На ее подбородке виднелось пятнышко сажи, и, когда Хэсина бросила на нее взгляд, она едва заметно кивнула. Что бы ни случилось в этот день, родители Мэй и другие пророки выбрались из города. Они были в безопасности.

Сердце Хэсины наполнилось облегчением, и она почувствовала в себе храбрость, чтобы вынуть из рукава свиток с указом.

Она обратилась лицом к павильону. Люди казались крохотными под огромным небом, которое нависло над их головами и полнилось тучами, словно безграничное серое море. Воздуха у них было предостаточно, но все же стоило Хэсине открыть рот, как она почувствовала, что задыхается.

Сквозь толпу пронесся порыв ветра, наполнив сердце Хэсины ледяной ясностью.

«Есть одна легенда. Легенда о мальчике по имени И-доу».

Легенда о плоти, отданной, чтобы спасти плоть, и о жизни, отнятой, чтобы спасти другую жизнь.

Но если она будет подкармливать в людях страх, она не спасет их. Она их отравит.

Хэсина свернула свиток. Она не станет читать эти слова. Не будет еще сильнее разделять свое королевство. Она не поступит, как отец, и не предаст свои идеалы.

– Когда Одиннадцать героев положили начало новой эпохе, – заговорила она, – они упростили язык, чтобы каждый мог научиться читать и писать. Способность думать своей головой – это сила, которую может приобрести каждый, независимо от благородства крови и социального статуса. Чтобы учиться, мы должны понимать факты. Я не стану утаивать их от вас. Двенадцать дней назад в дворцовые подземелья проникли…

– Пророки!

– …неизвестные преступники, – продолжила она, не обращая внимания на выкрик. – Наши элитные стражи получили ранения. Трое из них погибли – взрыв разорвал их тела на части. Их имена войдут в «Истории империи», а их семьи будут удостоены почестей. Тела осужденной и преступников, проникнувших в подземелья, также не были найдены. Я знаю, это страшное время, – проговорила она, стараясь заглушить крики. – Время, какого королевство еще не видело до сих пор. Но, хотя у нас и недостаточно информации, нельзя делать опасные выводы.

– Так кто же убил короля?

Так кто же убил короля?

Так кто же убил короля?

Так кто же убил короля?

Я не знаю: правда. Ся Чжун: ложь. Мэй: ложь, которую люди примут за правду.

– Это сделала осужденная? – кричали люди, пока Хэсина молчала, парализованная выбором, который ей предстояло сделать. – Это сделали пророки?

– Виноваты пророки!

– Пророки! Пророки!

Правда или ложь.

Сделать этот выбор Хэсина так и не успела, потому что в этот момент к ее горлу приставили нож.

Двадцать шесть

Ваши истинные ценности проявляются в том, как вы относитесь к своим родственникам.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о семье

Что я могу сказать? Мне пришлось оставить свою семью, чтобы защитить ее.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о семье

Рука, лежащая на плече Хэсины, не давала ей пошевелиться, хотя та и сама не смогла бы сдвинуться с места. Вторая рука прижимала нож к ее горлу. Хэсина почувствовала, как по ее шее стекает тонкая, теплая струйка.

– Это была я. – На них налетел порыв ветра, и к щеке Хэсины взметнулись пряди цвета черного ореха, обдав ее ароматом османтуса и цветущего персика. Она знала его так же хорошо, как свой собственный. Ветер усилился, но ему не удалось заглушить голос Лилиан. – Короля убила я.

Земля разверзлась под ногами Хэсины. Лица слились в одно, разные оттенки кожи стали неотличимы друг от друга. Горожане, стражи… все было сметено волной ее ужаса.

– Это ложь, – прошептала она.

Лилиан ответила криком, который прорвал покрывало тишины.

– Я убила его ради королевства!

– Замол…

Лезвие прижалось к ее горлу еще сильнее. Струйка побежала быстрее, забираясь под запахнутый воротник ее рюцюня. Мысли Хэсины неслись так же стремительно. Лилиан говорила неправду. Она действовала по сценарию. Играла роль. Иначе и быть не могло. Ее сестра не «убивала» их отца. Она…

– Я тоже считала, что король благочестив и добродетелен. Я называла его отцом. Но за благочестием скрывалось неумение управлять страной, а добродетель служила оправданием его прошлым грехам.

Мир снова обрел свои очертания: сотни людей, стоящих перед павильоном, и стражи на ступенях, чьи пики и взгляды были направлены на горло Хэсины.

– Это королевство – мой дом. – Голос Лилиан прорезал ветер. – Я хотела для него лучшей судьбы, поэтому и отняла у короля жизнь.

Разум Хэсины оттаял. Какими бы мотивами ни руководствовалась Лилиан, Хэсина должна была ее остановить, пока она не подписала себе смертный приговор.

– Я возложила свои надежды на эту королеву, – проговорила Лилиан.

Ударить ее локтем под ребра, схватить за запястье. Вырвать нож. Люди наблюдают; у тебя всего один шанс.

– И я снова ошиблась…

Дрожь пробежала по телу Лилиан, прежде чем Хэсина успела хоть что-нибудь сделать. Прерывистый выдох сестры согрел ей щеку.

Нож упал.

Вслед за ним упала и Лилиан. Хэсина едва успела подхватить ее и сама согнулась под тяжестью ее веса. Совершенные черты лица ее сестры исказила гримаса боли, и сердце Хэсины сжалось.

– Поговори со мной, Лилиан. Скажи мне, что случилось?

– На-На. – Лицо Лилиан снова дернулось, и ее зубы окрасились в красный. Разум Хэсины снова покрылся коркой льда. Нет. Нет, нет, нет, нет. Она стала лихорадочно искать источник травмы, и вдруг ее рука уперлась в продолговатый предмет, торчавший из спины Лилиан. Дрожащими пальцами она схватила ручку, точнее, рукоять кинжала, вонзенного под левую лопатку.

Снег начал падать медленнее.

Это… это не могло происходить наяву. Нет, это было не по-настоящему. Лилиан просто притворялась. Она вот-вот вскочит на ноги и закричит: «Сюрприз! Попалась!»

Но она слышала прерывистое, хлюпающее дыхание сестры. Над ними нависла тень. Взгляд Хэсины пронесся по подолу черно-золотого ханьфу и замер, остановившись на руках.

На руках Цайяня. Его правая кисть сжимала левую, и костяшки его пальцев были забрызганы кровью. Он один стоял позади них с Лилиан. Он один мог… мог…

Мог…

– На-На. – Охрипший голос вытащил Хэсину из бурлящего потока правды. – Все министры… – просипела Лилиан.

– Ш-шш. Сейчас мы отнесем тебя к придворной вра…

– …дуралеи. Им в головы даже не пришло такое решение…

Решение. Это слово выбило весь кислород из легких Хэсины. Решение? Что еще за решение? Чего она хотела добиться?

– Тише.

Лилиан улыбнулась ужасной, кровавой улыбкой. А потом, задохнувшись от напряжения, дернула рукавом.

На ступеньку упал сверток. Стражи, бежавшие к Хэсине, едва успели увернуться, прежде чем он взорвался. По воздуху разлетелись куски камня, и горожане закричали от ужаса. Их вопли не смолкли, даже когда дым рассеялся.

Причиненный ущерб нельзя было сравнить с тем, что произошло в темницах тяньлао. Но люди об этом не знали.

Людям эти два события покажутся звеньями одной цепи.

Дым, застилавший сознание Хэсины, тоже начинал рассеиваться. Осознание ударило ее, словно плеть.

Лилиан подставила саму себя на глазах у сотен горожан. Ее признание облетит все улицы города и все провинции. «Кто убил короля? Не кто иной, как приемная сестра самой королевы!» У них были все доказательства, в которых они нуждались. Нож у горла Хэсины. Признание из первых уст. Поддельная бомба.

– Зачем?

Лилиан закрыла глаза.

– Теперь ты сможешь защитить их… их всех…

– Ш-шш. – Слезы лились по щекам Хэсины, горячие, как кровь, заливавшая ее юбки.

Пожалуйста, скажи мне, что сделала это не просто так. Потребуй в награду корзину засахаренного боярышника.

– Ш-шш.

Хэсина дрожала так сильно, что видела перед собой две сестры. Три сестры.

– Ты испортила еще один… наряд… – Губы Лилиан изогнулись в улыбке. – Хотя… он все равно был скучным…

Снизу до них доносились голоса.

– Кровь… не горит… не пророк…

Хэсина проглотила вопль ярости, и ее подбородок дернулся. Люди могли забрать ее сердце. Могли отнять у нее жизнь. Они могли потребовать у нее все, что она только могла предложить, но только не Лилиан. Хэсина не отдаст им сестру.

– С тобой все будет хорошо, – сказала Хэсина таким тоном, как будто это был приказ. – Врачевательница поможет тебе. Прекрати говорить, – добавила она, когда Лилиан открыла рот.

– Пообещай мне… – Топот императорских стражей почти заглушил шепот Лилиан. Она подняла руку, пытаясь дотянуться до щеки Хэсины. – Пообещай мне… что закончишь все это… красиво.

Рука Лилиан вздрогнула. Хэсина поймала ее, прежде чем она успела упасть, и сжала ее в своей ладони. Сжала так же крепко, как в те дни, когда они вместе заходили в пруд или неслись по коридором с горячими булочками маньтоу в подолах юбок, убегая от разъяренных поваров. Хэсина держала ее руку так крепко, что не почувствовала, в какой момент Лилиан перестала сжимать ее ладонь в ответ.

Хэсина не переоделась. Не попросила перевязать ей шею. Наконец она выглядела так, как того заслуживала. Она была в крови.

Она влетела в тронный зал, словно порыв ветра. Министры неуклюже бежали за ней следом. Взойдя на платформу, Хэсина приказала членам Совета расследований обыскать комнату Лилиан и немедленно предоставить ей отчет. Пока она ждала их возвращения, некоторые молодые придворные то и дело бросали взгляды в ее сторону. Если они надеялись увидеть на лице королевы какие-либо чувства, их ждало глубокое разочарование. Хэсина превратилась в янтарь, в скалу, в окаменевшую цикаду, внутренности которой рассыпались в пыль. Вместо сердца у нее была пустота, а в голове билась лишь одна мысль:

Закончи все это красиво.

Эта мысль поддерживала ее, когда члены Совета расследований вернулись с позолоченными подносами в руках.

– Дянься, – обратился к ней председатель. – По вашему указу мы обыскали комнаты цареубийцы и нашли следующие вещи.

Он перечислил их: флакончик с «хохолком журавля» – ядом на основе мышьяка – и запрещенный том, порицающий Одиннадцать героев и новую эпоху.

Глядя на эти предметы, Хэсина вцепилась в подлокотники трона. Лилиан хорошо обставила свой уход. Даже слишком хорошо для девушки, вплетавшей ленты в косы, ходившей с пятнами краски на фартуке и сторонившейся политики и тех, кто в нее играл.

В итоге она переиграла их всех.

– Замечательно, – произнесла Хэсина глухим голосом, чувствуя, как боль просачивается в ее сердце, словно капли воды в пустую пещеру. Ей пора было привыкнуть к тому, что люди скрывают от нее тайны. – Судебное слушание объявляется закрытым. Линчеватели, которые продолжат свою деятельность, будут приговорены к смерти через повешение. То же касается любого человека, который нанесет другому порез в качестве проверки без официального разрешения. Старший секретарь Суньлэй, проследите, чтобы листовки с этими тремя законами были развешаны по всему городу в течение ближайших трех дней.

– Будет сделано, дянься.

Хэсина перешла к следующим вопросам. Нужно было установить размер компенсаций промышленникам и торговцам, соотнести отток серебра с повышением налога на пшено и поддержать горожан, которые захотят помочь восстановить поврежденное имущество. Слово за слово, указ за указом она сшивала лоскуты своего королевства в единое целое.

– А как прикажете избавиться от тела царе- убийцы? – спросил Ся Чжун, стоявший среди других министров.

Хэсина, не дрогнув, выдержала его взгляд.

– Этот вопрос подпадает под вашу юрисдикцию, министр Ся. Что до́лжно сделать, согласно «Книге ритуалов»?

– Останки должны быть публично сожжены, а пепел – развеян над Бездонной тесниной, чтобы быстрые потоки воды подвергали его вечному мучению.

Никакой могилы. Никакой погребальной церемонии. Не останется даже тела, которое можно было бы похоронить или оплакать.

Хэсина заставила себя разжать кулаки и положить руки на подлокотники трона.

– В таком случае проследите, чтобы эти ритуалы были проведены.

Ся Чжун не смог выбить ее из равновесия, зато это удалось Цайяню, которого она вызвала следующим. Она думала, что справится с тем, что было необходимо сделать, но, когда он вышел на платформу и поклонился ей, время замедлило свой ход точно так же, как на террасе. Лишь сотню ударов сердца спустя Хэсина заставила себя оторвать взгляд от его рук – сейчас они были чисты, но в ее памяти они оставались забрызганными кровью – и заговорить.

– Пусть она призналась в цареубийстве, она должна была предстать перед судом, как любой другой человек. Так гласит закон «Постулатов». Ты…

Убил ее. Убил ее убил ее убил ее.

– …не предоставил ей такой возможности.

– Простите меня. – Цайянь стоял, склонив голову, словно обращался не к Хэсине, а к полу. Это слегка утешило ее. Она не была уверена, что сможет простить его, даже если все действия близнецов спланировала Лилиан. Да, она сама обрекла себя на смерть, однако нож в ее спину вонзил Цайянь. Хэсина не могла забыть об этом точно так же, как не могла вернуть сестру к жизни.

Министр труда сделал шаг вперед.

– Если позволите, дянься, – начал он, прервав затянувшуюся тишину, – я бы хотел высказаться в защиту виконта Янь Цайяня. Он поступил так, как ему приказывал долг. Все остальные стояли далеко от вас и не могли ничего предпринять, не подвергнув вашу жизнь риску.

Остальные эхом поддержали его. Они с такой же легкостью могли потребовать поместить Цайяня под арест. Но, видимо, перерезав узы родства – в буквальном смысле, – он избежал каких бы то ни было подозрений.

Холодный расчет, стоявший за поступком Цайяня, заставлял Хэсину нервничать. Она подняла руку, и все присутствовавшие замолчали.

– Слова министра Чжоу верны, – выдавила она. – Я в долгу перед тобой за то, что ты спас мне жизнь. В знак благодарности ты получишь все, о чем только попросишь.

Цайянь склонил голову еще ниже.

– Я бы хотел получить пост командующего городской стражей.

Она застыла на месте.

– Ты уже состоишь на государственной службе, где можешь применить свои обширные знания.

У тебя нет опыта в военном деле.

– Стражам нужен дисциплинированный руководитель, который искренне желает укрепить восстановленный порядок.

– Сейчас ты занимаешься подготовкой к экзаменам.

Ты слишком занят.

– Первый этап начнется уже завтра.

Она прищурилась.

Ты в трауре.

Но она не могла произнести это вслух. Никто в этом зале не должен был оплакивать цареубийцу. Даже она сама.

Она столько всего хотела ему сказать – и не могла.

Кто ты, Янь Цайянь? Мой советник? Придворный виконт? Брат, убивший собственную сестру? Почему мне все труднее и труднее заглядывать в твою душу?

Но забирать свои слова назад было уже слишком поздно.

– В таком случае городская стража переходит под твое командование.

Цайянь поднял голову. На долю секунды его лицо помрачнело, и на нем отразилось какое-то не поддававшееся описанию чувство. Но, возможно, Хэсина просто увидела то, что хотела увидеть, потому что в следующую секунду он уже опустился на колени, совершая обряд коутоу, а потом растворился в толпе других придворных. За все это время он не выказал ни малейшего раскаяния.

Председатель Совета расследований занял его место.

– Необходимо решить последний вопрос, дянься.

– Говорите.

Он обратился к стражам, стоявшим у двери:

– Введите его.

Я янтарь. Я скала. Но в следующую секунду створки двери разъехались в стороны и в зал ввели Акиру. Двое стражей толкнули его, чтобы он упал на колени перед платформой, а третий бросил на пол прут. Хэсина вскочила на ноги, прежде чем успела заставить себя остановиться.

– Сегодня утром после пятого удара гонга, – проговорил председатель, – этого молодого человека поймали при попытке кражи.

– Что он украл?

Ся Чжун сделал шаг вперед.

– Мое самое ценное собрание «Постулатов».

Министр и председатель стояли рядом, и в этом было что-то неприличное, как будто они прилюдно совершали непристойный акт, прекрасно зная, что Хэсина ничего не сможет с этим поделать. К ее горлу подступила желчь, и она перевела взгляд на Акиру. Он встал на ноги, не поднимая на нее глаз. Видимо, он узнал о судьбе Лилиан. Видимо, он понял, что Хэсина подведет его точно так же, как подвела собственную сестру. Стерев кровь с рассеченной губы, он потянулся за прутом.

Страж опустил свой меч, и прут с треском распался на две половинки – а вслед за ним и сердце Хэсины.

– Я не требую компенсации, – продолжил Ся Чжун. – Я лишь высказываю опасения ради дворцовой безопасности.

Его рыбьи глаза сверкнули. «Даруй ему помилование, если осмелишься».

В другой жизни Хэсина осмелилась бы не только на это. Она бы помиловала Акиру и задушила Ся Чжуна у всех на глазах. Но сейчас, когда все взгляды были устремлены на столицу, она не имела права подвергать риску свое положение. Поэтому она не могла позволить себе ни подозрительных помилований, ни нападений на старейшего из своих министров.

Чувствуя, что потерпела поражение, Хэсина опустилась на трон.

Закончи все это красиво.

– Арестуйте его, – проговорила Хэсина и закрыла глаза, чтобы не видеть, как ее распоряжение приводят в действие.

Лучше бы она заткнула уши.

– Подземелья – не такое уж плохое место. – Неторопливые слова Акиры пронзили Хэсину насквозь, и вся сила воли, которая удерживала ее на троне, вытекла из нее. – Никаких правил, никаких ожиданий, никакого яда в кубке…

С гулким стоном створки двери захлопнулись.

Министры и придворные разошлись, но Хэсина осталась в тронном зале, пока желание броситься в подземелья и объясниться перед Акирой не покинуло ее вместе со всеми остальными чувствами.

Ее разум будто онемел. Она спустилась с платформы и побрела мимо шелковых ширм, позволив ногам выбирать маршрут за нее. Осознав, куда они ее привели, Хэсина едва не рассмеялась.

Если честно, раньше она действительно побежала бы к Цайяню. Если бы она была домом, он стал бы потолочной балкой, поддерживающей ее. Но сейчас она даже не могла заставить себя взглянуть на резных цапель, украшавших створки его двери. Перед ее глазами стояли его руки – правая кисть сжимает левую, костяшки забрызганы кровью.

Она зажмурилась так сильно, что под ее веками заплясали яркие пятна. Потом она открыла глаза и посмотрела на дверь. Подняла руку, чтобы постучать. Опустила ее. Позволила его имени сформироваться в ее горле. Проглотила его. Хэсина хотела получить ответы на свои вопросы, но что она могла дать ему взамен? Прости, что не смогла защитить ее? Прости, что не смогла даже отстоять для нее подобающие похороны? Возможно, Цайянь вогнал нож в ее спину, но Хэсина использовала ее жертву для своей выгоды.

Ни один из них теперь не мог набраться храбрости взглянуть в лицо другому.

Она хотела уйти и даже сделала четыре шага, прежде чем резко развернуться и ворваться в комнаты Цайяня.

Там было холодно. Темно. Жаровни не были зажжены, и Хэсина с трудом различила тусклые контуры его фигуры на полу, рядом с изножьем кровати.

Она до сих пор видела кровь. Чувствовала, как его тень падает на нее. Но Хэсина заставила себя перенестись из этого момента в настоящее, в котором ее брат нуждался в ней.

Когда она села рядом с ним, он никак не показал, что заметил ее присутствие. Тогда она положила ладони ему на лицо. Цайянь отстранился, но Хэсина уже почувствовала влагу на его щеках и обняла его, прежде чем он успел снова от нее отодвинуться.

Они просидели так очень, очень долго.

Наконец Хэсина ласково убедила его лечь в постель, а потом залезла рукой под каркас кровати и принялась на ощупь искать его книжный тайник.

Лилиан лукавила. Ван Хутянь писал не эротические новеллы, а сентиментальные стихи. Хэсина стала читать их вслух. Закончив одно собрание, она перешла к другому и продолжала, пока слова не лишили ее голоса, а сон не выровнял беспокойное дыхание Цайяня.

Кипа листов в руке Хэсины задрожала, и она положила страницы на пол. Стихи не отвлекли ее от переживаний, а, наоборот, умножили их. Тоска, которую ощущали прекрасные лисьи божества Ван Хутяня, напомнила ее желание обрести хотя бы несколько минут покоя. Праведный гнев охотников на цилиня[41] стал ее яростью по отношению к своему королевству. А чувство вины, обуявшее ученых, которые изменили своим женам, пробудило ее собственные сожаления обо всем, что она совершила с тех пор, как умер отец.

Ее нижняя губа задрожала. Она прикусила ее и продолжила сжимать зубы, пока не ощутила медный привкус.

Твоя вина. Твоя вина. Твоя вина.

Хэсина выбежала из комнат Цайяня и закрыла за собой створки двери. Потом засунула кулак в рот и закричала. Это все ее вина. Она была виновата в смерти Лилиан. Если бы она не начала это судебное слушание, никто не стал бы задаваться вопросами о смерти короля.

А ведь король даже не был мертв.

Он был виноват в том, что хранил слишком много тайн, он был виноват в том, что научил ее верить в справедливость и закон.

Это все его вина.

Хэсина обхватила себя руками и почувствовала, как что-то врезается ей в живот. Медальон отца. Тот самый, что она с такой заботой повесила на пояс, отправляясь на поиски правды, которую он якобы так любил. Она сорвала его и бросила на пол. Раздался треск, и нефритовое украшение разбилось на части. Хэсина тяжело задышала, чувствуя, как ее охватывает злорадное удовлетворение.

В следующий миг у нее перехватило дыхание.

Из осколков в воздух поднимался золотистый газ.

Точно такой же, какой поднимался от тела ее отца.

В голове у Хэсины зазвучал голос Акиры. Сидя в тронном зале, она изо всех сил старалась не обращать внимания на его слова, поэтому и не смогла расшифровать их смысл.

Никакого яда в кубке.

Затаив дыхание, Хэсина опустилась на колени и подняла осколки. Они оказались изогнутыми. Медальон был полым внутри – для того, чтобы хранить в нем яд. Вот где он находился все это время. Не в кубке. Не во флакончике матери.

Яд хранился в медальоне, который отец всегда носил при себе.

Осколки выпали из ее рук, и она в замешательстве покачала головой. Что все это значило?

Вернись туда, где все началось. Не в квартал красных фонарей, где Серебряный Ирис сказала: «Я вижу золотистый дымок, который исходит от груды осколков». Не в императорские сады, где Хэсина нашла тело отца среди ирисов.

Вернись туда, где он оставил кусочки себя.

Коридоры и ширмы слились в одно пятно, пока Хэсина бежала в кабинет отца. Спотыкаясь, она зашла в комнату и направилась прямо к письменному столу. Дрожа всем телом, села на его стул, окрашенный в цвета панциря черепахи, – так же, как, наверное, садился и он. Подняла голову и посмотрела в окно – так же, как, наверное, смотрел и он.

Что он сделал потом?

Она встала, и ножки стула скрипнули по полу. В ее груди расцвела боль: она проживала последние мгновения жизни отца. Но она все равно подошла к сундуку и, встав на колени, перебрала костюмы – так же, как, наверное, перебирал их и он. Ткани были такими разными на ощупь. Шелк и грубая пенька. Он выбрал костюм курьера не наугад. Он специально искал именно его. Почему?

Что он сделал потом? Открыл «Постулаты» на странице с жизнеописанием Первого из Одиннадцати. Вошел в тайный проход, который вел в сады.

Ее направляла одна лишь интуиция. Подчинившись ей, Хэсина неуверенным шагом подошла к книжным полкам и вытащила оттуда тома под названиями «Размышления Пан-те о космических циклах» и «Расцвет и падение былой династии». Полки разошлись в стороны, и ей открылся коридор, обшитый отполированным деревом и мерцающий, словно тайная река. Она сделала шаг внутрь и нажала на рычаг, торчащий из боковой панели. Река погрузилась в темноту.

В сердце Хэсины зашевелилась паника. Когда-то она заблудилась в точно таком же мрачном проходе. Но отец учил ее, что нужно глубоко дышать и пользоваться подсказками, которые дают стены. Так она и поступит. Она всей грудью вдохнула воздух с сосновым ароматом и почувствовала, как ее сердце успокаивается. Потом она положила ладони на боковые панели…

И застыла на месте.

Дерево покрывали выцарапанные ножом линии, которые складывались в слова.

Пташка моя…

Где-то во дворце служанки протирали пыль. Повара ощипывали гусей. Сто тысяч людей дышали, ходили и разговаривали в одной только столице, и еще миллион – за ее стенами. Но в это мгновение для Хэсины они перестали существовать. Весь ее мир пульсировал в словах, которые она ощущала кончиками пальцев.

Хэсина отдернула руку.

Она сделала шаг назад и ударилась о противоположную стену. Из ее горла вырвался истерический смех. Она хватала воздух ртом и тонула в нем. Только хохоча, она могла дышать.

Не переставая смеяться, она принялась ощупывать панели. Наконец она нашла рычаг и потянула за него. Когда стена с книжными полками разъехалась, Хэсина выбежала из темноты на пепельно-тусклый свет, но правда выскользнула вслед за ней.

Но она не знала. Она не догадалась, когда увидела его тело среди ирисов, хотя он был безукоризненно одет и лежал, сложив руки на животе, словно иллюстрация к тому, какой должна быть спокойная, ненасильственная смерть. Она не догадалась, когда повара и кухарки сообщили ей, что в тот день никто не приносил в его кабинет ни еды, ни напитков. Она не догадалась, несмотря на то, что предметы, оставленные на столе, идеально соответствовали находкам, которые обнаруживали они с Акирой. Она не подумала о значимости того, что «Постулаты» были открыты на жизнеописании Первого из Одиннадцати героев, когда ее отец и был Первым из Одиннадцати героев. Она подавляла все подсознательные озарения так же, как и свои истинные мотивы. На самом деле она никогда не искала правду. Она хотела найти того, на кого можно было возложить вину. Она считала, что, восстановив справедливость, сможет закрыть эту страницу своей жизни и излечить свои раны.

Она ожидала вовсе не этого.

Все кусочки картины встали на свои места. Флакончик с благовониями, лежавший на столе отца, привел ее в комнаты матери. Там она нашла ларец. Там ее ждал оригинал «Постулатов». Теперь Хэсина поняла: эта книга служила доказательством того, что ее отец действительно Первый из Одиннадцати.

Тем временем, прежде чем подняться из-за стола, ее отец открыл книгу на жизнеописании Первого. Он привязал к поясу медальон с символом, означавшим «долголетие», потому что он хотел, чтобы она поняла. Он взял с собой нож не для того, чтобы срезать хурму, а для того, чтобы оставить на стене коридора свое последнее послание. И он надел ханьфу посыльного, чтобы доставить ей эту правду – правду, за которую Хэсина заплатила кровью.

В ее смехе зазвучали пронзительные, визгливые нотки.

– Значит, теперь ты знаешь.

Этот голос.

Смех застыл у Хэсины на губах.

– Ну как?

Подол алого рюцюня ее матери прошелестел по полу. Она подошла к низкому столику в центре нижней части кабинета.

Хэсина смотрела на нее пустым взглядом. Это привидение. Она не могла на самом деле находиться здесь.

Но ни одно привидение не умело так больно ранить словами, как ее мать.

– Тебе больно? Я думаю, да. Как, наверное, тяжело пройти через столько мучений, только чтобы узнать, что он прикончил себя сам.

Двадцать семь

Мы верим в то, во что хотим верить.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о природе человека

Было бы приятно думать, что, принимая решения, я делаю свой собственный выбор. Но разве это так?

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о природе человека

Они сели за стол друг напротив друга. Письмо Хэсины с печатью Санцзиня лежало между ними.

Оно даже не было вскрыто.

Хэсина молчала. Она боялась, что, если пошевелит хоть одной мышцей лица, то тут же расплачется, а она поклялась никогда не плакать перед этой женщиной. Слезы не смягчали ее. Наоборот, Хэсина почувствовала бы себя жалкой, а это было ни к чему. В глазах матери она и так оставалась маленькой девочкой.

– Почему вы скрыли это от меня? – наконец прошептала Хэсина, устремив взгляд не на лицо матери, а куда-то ей за плечо. Так находиться с ней рядом было легче.

Вдова короля холодно усмехнулась, и руки Хэсины, лежащие у нее на коленях, сжались в кулаки.

– Если бы вы рассказали мне с самого начала… – Голос Хэсины сорвался. Ничего из этого не случилось бы. Никто не умер бы из-за моего суда.

Ее мать снова усмехнулась.

– Четыре месяца назад я предлагала вступить на престол вместо тебя.

– Я спрашиваю вас не об этом.

– Я сказала, что ты поставишь королевство на колени…

– Вы должны были сказать мне правду!

За ее криком последовала тишина. Зрение Хэсины затуманилось. Она глубоко вздохнула и сглотнула слезы.

– Вы должны были сказать мне правду.

Вдова короля подняла бровь.

– Разве это была не правда?

Хэсина не ожидала от матери ничего другого.

– Таково было его последнее желание.

Хэсина горько усмехнулась. Такого она не ожидала.

– Чего он хотел? Чтобы я подумала, что его убили?

– Никто не заставлял тебя так думать. Никто не заставлял тебя начинать суд. Никто не заставлял тебя продолжать искать правду.

– Я…

– Сколько раз ты собиралась все это бросить? Почему не бросила?

На это Хэсине нечего было ответить.

Ее мать вздохнула.

– Упряма, как и всегда.

Хэсина была слишком потрясена, чтобы обижаться.

– Поезжай со мной, – внезапно проговорила ее мать, и Хэсина удивленно подняла на нее взгляд. В который раз ее поразило сходство между ними: тот же овал лица, окаймленный волосами, тот же изгиб бровей. Но мать, которую она знала, никогда бы не сказала: «Собирай свои вещи. Вторая карета ждет у северного входа».

– И это все? После семнадцати лет вы можете сказать мне лишь это? Попросить меня оставить свой трон и свое королевство, не дав никакого объяснения?

– Ты считаешь их своими? Думаешь, ты можешь контролировать людей? Думаешь, что можешь сказать им, что думать и во что верить?

– Я могу им помочь.

– Да? Так же, как помогла сегодня?

Ее слова словно вскрыли Хэсине живот.

– Покажи мне книгу.

Хэсина притворилась глупой.

– Какую книгу?

Мать потерла поверхностью ногтей по манжете рукава.

– Ту, которую ты украла из моей комнаты.

Принесите ее сами.

Но, конечно же, Хэсина пошла в свои комнаты. Встав на колени, она уже хотела поднять половицы, как вдруг заметила то, что заставило ее тело напрячься.

Волосок, который она всегда затыкала между половицами, исчез.

Одним движением Хэсина подняла доски. Оригинал «Постулатов» и письма Ся Чжуна были на месте. Ее сердце забилось медленнее, возвращаясь к нормальному ритму. Она стала чересчур мнительной. Половицы сияли больше обычного, и в воздухе парил аромат бергамота. Служанки наверняка недавно начищали полы и вымели волосок. Даже если они случайно наткнулись на книгу, то подумали, что это просто скучный том, посвященный медицинским свойствам экзотических грибов.

Но все-таки Хэсина отметила в голове, что нужно поменять тайник.

Когда она вернулась в кабинет отца, мать указала пальцем на стол.

– Положи сюда.

Хэсина снова подчинилась, опустив книгу на столик рядом с небольшим кувшином вина из сорго, который появился там за время ее отсутствия. Хэсина знала, что лучше ничего не говорить по этому поводу.

Поэтому она просто сидела и смотрела, как мать открывает книгу, но, когда та внезапно вырвала из середины несколько страниц, глаза Хэсины округлились.

От изумления она не могла издать ни звука. Всего один жест – и древняя реликвия испорчена.

Но в следующее мгновение страницы вылетели из пальцев матери и снова соединились с книгой.

Хэсина видела, как пророки извлекают воду из воздуха. Видела, как горшки раскалываются на осколки. Но то, что произошло сейчас, противоречило всем ее знаниям о мире. Если вся магия происходила из будущего, которое пророки притягивали в настоящее, как такое было возможно? Бумага не могла сама себя исцелить.

Однако именно это и произошло. Хэсина с опаской придвинула книгу к себе и пробежалась пальцами по страницам. Они были совершенно гладкими. Разрыв исчез, не оставив и следа, точно так же, как порез на животе ее отца.

У нее закружилась голова.

– Что это было?

– Та же магия, которая делает нас бессмертными.

– Вас…

– Я Второй.

В гонг пробили шесть раз. В сгущающейся тьме Хэсина вглядывалась в лицо матери. Во всех легендах и хрониках Второго называли отважным и пылким – но ее мать не была такой. Однако теперь Хэсина видела, каким тяжелым взглядом она смотрит на книгу, лежащую перед ней. Эти слова были ее словами. Эти истории были ее историями. Как бы она ни изменилась, часть ее навеки осталась на этих страницах.

– Как это возможно? – спросила она. Если ее мать действительно была Вторым, как она стала бессмертной? При помощи озарения или эликсира?

Ее мать сделала жадный глоток вина.

– Когда мы, наконец, проникли за городскую стену, – начала она голосом, напоминающим хруст битого стекла, – нас осталось всего пятеро. Нас было слишком мало, чтобы победить императора. Тогда Кай-шэнь – которого вы зовете Девятым – предложил разыскать самую могущественную пророчицу в королевстве. Она увидела будущее, в котором мы с твоим отцом живем в сердцах людей, а наши имена и подвиги воспеваются в рассказах и сагах. А потом она притянула бессмертие из легенды в нашу плоть.

Мать перевела взгляд на «Постулаты».

– Без нашего ведома пророчица сделала то же самое с этой книгой. Ее учения будут жить вечно. Люди почитают каждое слово, которое мы были бы счастливы вернуть обратно. Ироничное проклятье, правда?

У Хэсины упало сердце. Теперь все встало на свои места. Вот почему люди так противятся войне. Вот почему они ненавидят пророков, не принимая никаких аргументов. Эта… книга была виновата во всем, что с ней произошло. Хэсине было все равно, исцелит она себя или нет – ей хотелось разорвать ее страницы на куски.

Мать снова выпила вина.

– Вэнь подозревал, что бессмертие книги связано с нашим. – Хэсине потребовалась секунда, чтобы понять, что она говорит об отце. – Мы пытались покончить с собой. Мы сгорали на кострах. Тонули в реках. Нам отрубали головы. – Она постучала пальцем по шраму на своем горле, и Хэсина побледнела. – После некоторых попыток наши тела восстанавливались хуже, чем после других. Но мы оставались живы. В конце концов мы разыграли собственную смерть, чтобы дать другим правителям возможность исправить наши ошибки.

Она подняла кувшин.

Хэсина выхватила его из руки матери, прежде чем та успела поднести его к губам.

– Зачем вы рассказываете мне все это сейчас? Почему вы решили вернуться после своего первого правления? И если отец снова сымитировал свою смерть, зачем он решил оставить мне подсказки?

– Отпусти.

Прошло несколько секунд, прежде чем Хэсина разжала пальцы. Ее мать тут же отпила из кувшина.

– Скажи мне, – тихо произнесла вдова короля, со стуком опустив кувшин на стол. – Правда стоила всего этого?

Мать снова казалась совсем другой. Хэсина сжала зубы, но дала честный ответ.

– Нет.

– Вот и хорошо. Собирай свои вещи и…

– Но пока я пыталась ее найти, я увидела раны на теле королевства, – продолжила Хэсина. – Я хочу помочь ему исцелиться.

– Это королевство не ранено, оно прогнило. Сможешь ли ты стать ножом, который отрежет его загноившиеся части?

Необязательно доводить до этого. Но теперь она понимала, что с помощью слов и убеждений можно лишь незначительно изменить мнения людей. Причем у нее не было гарантий, что в следующий раз, когда она потерпит поражение, рядом с ней окажется другая Лилиан, готовая принять удар на себя.

– Могу.

– Ты погубишь себя, – резко проговорила ее мать.

Хэсина уже была к этому на полпути.

– Кто-то должен это сделать.

– Глупая девчонка. – Вдова короля снова подняла кувшин, потом нахмурилась и поставила его обратно на стол.

– Так тому и быть. Ты хочешь знать, зачем мы вернулись во второй раз? Мы сделали это ради тебя.

– Вы вернулись ради…

Меня? Хэсина боялась, что если произнесет это слово вслух, то не сможет удержаться от смеха.

– Мы усыновляли детей, но у нас никогда не было своих. Ты стала первой. Вэнь считал, что ты – надежда королевства. – Ее мать холодно рассмеялась. – Он всегда был мечтателем до мозга костей.

– Надежда. Я надежда королевства.

– Абсурдная идея, правда?

Да, в высшей степени.

– Если то, что вы говорите, правда, почему я узнаю об этом только сейчас?

– Твой отец решил, что лучше всего будет показать тебе. Он подстроил свою смерть, прекрасно зная, что ты начнешь расследование и что каждый твой поступок будет делать изъяны королевства все более и более очевидными. Теперь ты ясно представляешь, с чем тебе предстоит столкнуться. Остаться или уйти? Это выбор, который должна сделать ты и только ты. Такова была воля твоего отца.

Слова матери опускались на Хэсину, словно холодный туман. Выбор. Отец хотел, чтобы у нее оставался выбор.

И это все? Но потом она вспомнила пещеру, находившуюся за экраном из панелей. Вспомнила слова, выбитые на стенах. Ее отец не желал надевать мантию героя. Теперь он давал ей возможность выбора, которую когда-то не дали ему.

Но она не была готова принять цену, которую ей пришлось за нее заплатить.

– А какова ваша воля? – спросила Хэсина, к своему собственному удивлению.

Ее мать моргнула.

– Забудь свои глупые идеалы и езжай со мной. У тебя никого не осталось. Какой смысл держаться за мир, который покинул тебя?

– Возможно, он меня и покинул, но я не покину его.

Она ждала, что мать назовет ее глупой. Вместо этого вдова короля молча смотрела на нее.

Потом она откинула голову назад и расхохоталась. Теперь она больше походила на мать, которую знала Хэсина.

– Оставайся, уезжай, какая мне разница? Завтра я вернусь в горы. Можешь меня не провожать.

Когда мать поднялась на ноги, Хэсина тоже поспешила встать.

– Я скажу служанкам приготовить ваши покои…

– Не стоит. – Ее мать решительно зашагала к двери.

– Постойте. – Хэсина глубоко вздохнула. Она хотела получить ответ на последний вопрос.

Вы когда-нибудь меня любили? Но этот вопрос был наполнен надеждой, и задавать его было нестерпимо больно, поэтому она спросила:

– Почему вы ненавидите меня?

«Скажите, что это не так, – молчаливо молила она мать. – Скажите, что вернулись и позвали меня с собой потому, что хотите меня защитить. Скажите, что задавать такой вопрос – сущая неблагодарность…»

– По той же причине, по которой я ненавижу этот дворец. – В словах матери звенел металл, и они наносили раны, как заостренный клинок. – По той же причине, по которой я ненавижу эту книгу, – продолжила она, хотя Хэсина уже успела услышать достаточно. – По той же причине, по которой я ненавижу смотреть в зеркало и видеть там лицо, принадлежащее той, кем мне уже никогда не стать.

Комната Акиры пустовала, но след от дыма на потолке никуда не исчез. Когда Хэсина зашла внутрь, это темное пятно следило за ней, словно подбитый глаз. В ее памяти возникли картины той ночи: огонь и его лицо, находившееся от нее на расстоянии дыхания. Это воспоминание было сладким на вкус. У нее сдавило горло.

Она подошла к кровати. Легла на нее. Остановила взгляд на потолочных балках над головой и попыталась угадать, какие мысли посещали Акиру, пока он делал то же самое. Он о многом догадывался. Как бы он отреагировал, если бы она поделилась с ним тем, что поведала ей мать – тем, что она от нее потребовала. Что бы он посоветовал: уехать или остаться?

В ушах Хэсины зазвучал его голос:

«Уехать – это неплохая идея».

Это действительно была очень неплохая идея. Если она останется, то рискует со временем стать такой же, как мать. Холодной, язвительной, озлобленной воспоминаниями о том, каким человеком она когда-то была.

Вздохнув, Хэсина повернулась на бок и уткнулась лицом в подушку. Она не пахла Акирой. Хэсина подумала, что он, возможно, вообще ни разу не спал на этой кровати.

Она улеглась на пол и вспомнила, каково ей было сидеть на троне или стоять на террасах. Все это не могло сравниться с ощущением твердой поверхности под спиной. Вот где была ее истинная стихия.

Впервые за долгое время она крепко заснула.

На следующее утро она пила чай на веранде лазарета и смотрела, как дождь стекает с загнутых вверх козырьков и растапливает снег на листьях лотоса.

Если она согласится уехать в горы с матерью, такие мирные картины станут для нее обычным делом. Ей не придется больше волноваться о судьбе королевства. В отсутствие Санцзиня страной будет править Цайянь. Но тут перед глазами Хэсины снова встали его забрызганные кровью костяшки, и она передернулась. Горячий чай выплеснулся ей на руку. Она разжала пальцы.

Чашка упала.

Хэсина смотрела на осколки, и шум дождя постепенно затихал, уходя на задний план ее сознания. Ситуация повторялась. Когда-то она так же смотрела на пролитый отвар в комнате матери. Тогда она боролась с жаром унижения, нахлынувшим на ее щеки, и молила о благословении. Теперь она уже не была такой глупой.

Теперь она уже не была такой смелой.

– Не вижу твоих вещей, – сказала мать, когда Хэсина встретила ее у Северных ворот. Ни одна живая душа не узнает о том, что вдова короля была в столице, или о том, что Хэсина размышляла, не бросить ли ей свое королевство, малодушно сбежав на рассвете в горы.

– Я остаюсь.

По промасленной бумаге их зонтиков стучали капли дождя.

Хэсина думала, что мать станет переубеждать ее, но она лишь пожала плечами и отвернулась. Ее слуги подбежали к ней, чтобы помочь забраться в карету.

– Поступай, как считаешь нужным.

Провожая карету взглядом, Хэсина чувствовала, как внутри нее образуется знакомая пустота. Только теперь у нее не было ни отца, который отвел бы ее в рощу собирать хурму, ни сестры, которая потащила бы ее в мастерские, где они вместе красили бы рулоны белого шелка в оттенки розового, бирюзового и фиолетового, пока Хэсина не позабыла бы о королеве.

Только теперь она не хотела забывать о матери. Хэсина всегда раздумывала о том, что она сделала не так, чтобы заслужить ненависть королевы. Она ни разу не допустила, что, возможно, дело вовсе не в ней. Теперь она это понимала. Не в каждой истории ей была отведена роль рассказчика.

Она в одиночестве вернулась в Восточный дворец и начала готовиться к утреннему собранию.

На следующий день дождь не прекратился. Сотни людей собрались под рыдающим небом, чтобы посмотреть на сожжение тела Лилиан. От их нетерпения буквально валил дым, а вот дрова никак не хотели загораться. Огонек дрожал и постоянно угасал под неистовыми порывами ветра, и в конце концов Хэсине пришлось приказать стражам сбрызнуть ветки маслом; только тогда пламя охватило погребальный костер. Когда от него повалили клубы черного, удушливого дыма, она вышла из-под прикрытия паланкина и осталась стоять под ливнем, позволив каплям дождя стать слезами, которые она не могла пролить.

На следующее утро дождь превратился в лед, и улицы поблескивали в лучах поднимавшегося солнца. Хэсина снова держала путь к павильону, на этот раз чтобы присутствовать на казни главаря отряда линчевателей. К тому моменту, как стражи повели молодого человека к виселице, там снова успела собраться толпа.

– Саранча слетается! – крикнул он, когда на его шею накинули петлю. – Пусть я умру сегодня, но вы все умрете зав…

Под его ногами открылся люк; веревка дернулась и натянулась. Хэсина отвела взгляд. Когда молодой человек, наконец, застыл, она приказала, чтобы его тело оставили в петле на одну ночь и один день в качестве предупреждения.

Она уже отвернулась, чтобы уйти, когда из толпы послышалось сдавленное всхлипывание. От этого звука у нее заболело сердце. Кто оплакивал молодого человека? Мать, потерявшая ребенка? Сестра, у которой не стало брата? Если Хэсина осмелится обернуться, она встретит полный ненависти взгляд. Она была готова это сделать, потому что заслужила его.

Чья-то рука схватила Хэсину за локоть, остановив ее.

Ничего не говоря, Цайянь набросил мантию ей на плечи и, прежде чем она успела что-то возразить, повел ее вдоль павильона. Он шел позади нее, словно хотел защитить ее от всей ненависти этого мира. Он помог ей забраться в паланкин, и внезапно Хэсина поняла, что ее колено прижимается к колену брата, которого она не видела с той ночи в его комнате и с которым не разговаривала с того дня в тронном зале.

Нужно было что-то сказать. Она попыталась набраться смелости, чтобы заговорить.

Цайянь опередил ее. Он сообщил ей о том, как проходят экзамены (предварительный этап уже закончился), и рассказал о передвижениях городской стражи. Из его рта вылетали цифры и статистические данные, его голос звучал ровно и спокойно. Хэсине очень хотелось схватить Цайяня за плечи и хорошенько встряхнуть – ей понадобилось все ее самообладание, чтобы этого не сделать. Она сжала одну руку другой.

Прекрати притворяться, что между нами все хорошо. Скажи, что ненавидишь меня, что во всем меня винишь. Выкажи мне свою обиду, чтобы я могла что-нибудь с ней сделать, но только не прячься от меня.

Но она очень устала и замерзла. У нее больше не оставалось сил быть храброй. Поэтому она кивала головой, слушала его и делала уместные замечания. Когда они вошли во дворец, Цайянь поклонился Хэсине, как и подобало королевскому советнику, и оставил ее у дверей в тронный зал.

На маленьком столике из слоновой кости ее ждали письма от Санцзиня. Он отправил их из Цяо – одного из трех крупнейших торговых городов на пути к границе. Хэсина аккуратно вскрыла их. Увидев острый, угловатый почерк брата, она почувствовала себя спокойнее, хотя слова, написанные его рукой, были полны тревоги:

«Наследный принц собрал войско в три тысячи пророков, вероятность войны довольно высока».

Она сожгла его письма, как только закончила их читать, и обхватила голову руками. В стране только-только начала восстанавливаться стабильность; Кендия погубит ее, словно суровый мороз.

Остаток ночи она провела, составляя официальное послание королю Нинга. «Постулаты» запрещали военные союзы с любым из трех соседних государств, но она ведь решила остаться. Она решила править своим королевством. Пусть книги и законы горят огнем – она должна была сделать хотя бы что-то.

Она часами сидела в архивах, пытаясь найти способ уничтожить книгу. Теперь, когда рядом с ней не было Лилиан, которая бы ее контролировала, Хэсина пропускала приемы пищи и часто забывала лечь спать. Каждый рассвет она встречала с пустым желудком и опустошенным сердцем. Бессмертие к оригиналу «Постулатов» притянула какая-то пророчица; наверняка обратить магию можно было подобным образом. Но учитывая историю ее взаимоотношений с пророками – она была знакома с двумя девушками, обладавшими даром, и обе погибли, – Хэсина не спешила заводить дружбу с кем-то еще.

Так прошло две недели, пока однажды вечером Мин-эр не запретила Хэсине идти в архивы и не настояла на том, чтобы она приняла ванну.

Ванны находились в самом низу ее списка важных дел. Если от нее будет хорошо пахнуть, это не поможет ей остановить войну. Тем более от нее пахло не так уж плохо, о чем она незамедлительно сообщила Мин-эр. Та, в свою очередь, спросила Хэсину, когда она мылась в последний раз, и королева, к своему величайшему раздражению, не смогла ответить на этот вопрос.

Мин-эр одержала победу, после чего принялась носить из императорской прачечной кадки с кипящей водой.

Лежа в ванне, Хэсина почувствовала, как ее мысли смягчаются. Сон тоже не входил в число ее приоритетов, и она не нашла ни одной причины, почему бы ей не прикрыть глаза.

Когда она открыла их снова – как ей показалось, всего пару секунд спустя, – она увидела рядом с собой сестру.

Сердце Хэсины замерло.

– Л-лилиан?

Лилиан облокотилась о край ванны и положила подбородок на сжатые кулачки.

– Мы с тобой могли бы поехать куда угодно и заняться чем угодно.

Хэсина подняла руку, с которой падали капли.

– Мы могли бы покататься на змеях на Баолиньских островах или погреться в плавучих горячих источниках на архипелаге Аоши.

Хэсина потянулась к щеке Лилиан.

– Если бы я тебя попросила, ты бы поехала со мной?

Рука Хэсины прошла сквозь воздух.

Она вздрогнула и проснулась. Потом девушка вздрогнула еще раз – вода в ванне успела остыть. Она посидела в ней еще несколько секунд, глядя на пустое пространство рядом с собой, потом вылезла и взяла нижние одежды, висящие на шелковой ширме. Когда она дрожащими пальцами завязывала пояс, он сморщился: Хэсина зашила между слоями ткани письма Ся Чжуна. Оригинал «Постулатов» она спрятала на самом виду – среди книг, стоящих на полках в кабинете отца. Там его точно никто не стал бы искать.

Она набросила на плечи зимнюю мантию и вышла в сады. Срезав здоровый побег с персикового дерева, она направилась к роще, где росла хурма. Под небом, залитым лунным светом и расчерченным ветвями деревьев, Хэсина принялась за работу. Сначала она расчистила снег, потом раскопала почву острым камнем. Вставив туда побег персикового дерева, она засыпала лунку землей и оглядела то, что у нее получилось.

Стояла зима. Вряд ли ее первая попытка увенчается успехом. Но она посадит столько персиковых деревьев, сколько нужно, пока не приживется хотя бы одно. Конечно, это был не надгробный камень, но Хэсине казалось, что Лилиан не стала бы возражать. «На самом деле, – подумала Хэсина, улыбнувшись сквозь слезы, – персик наверняка понравился бы Лилиан даже больше».

Она поднялась на ноги и постаралась впитать в себя красоту окружавших ее садов. Она выросла здесь. Весной она видела, как среди пионов кишат муравьи. Летом наблюдала, как из икринок появляются головастики. Осенью опадали листья гинкго, а зимой зацветали камелии. Она знала здесь все направления, все дорожки. Вон та ведет к беседке, расположенной у пруда с лотосами. Вот по этой можно прийти к садам камней.

А дорожка, на которую она вышла сейчас, уходила в ту часть садов, где Хэсина поклялась никогда больше не бывать.

Время разбавило тоску Хэсины. Тайны замарали ее. Но все-таки, когда она приблизилась к клумбам, где росли ирисы, ее пульс заколотился как бешеный. Земля была покрыта снегом, а цветы давно уже завяли. Но в ее памяти они остались неизменными – так же, как ее отец. Хэсина встала на колени рядом с местом, где нашла его тело, вдавила ладони в землю перед собой и уткнулась лбом в тыльную часть кистей.

Она оставалась в позе для обряда коутоу не одну минуту. Кожа ее рук начала гореть, потом зачесалась и онемела. Наконец ее спина опустилась, а плечи поднялись. Она хотела бы сказать, что прокляла этот заснеженный участок земли или что оплакивала только Лилиан и Мэй.

Но это стало бы самой большой ее ложью из всех.

Несколько часов спустя в двери ее покоев постучал паж.

– Я выяснил номер камеры вашего бывшего представителя, дянься.

По венам Хэсины разлился огонь, но в следующую секунду его едва не задул ветер замешательства.

– Я же не…

Не просила об этом.

Но она действительно просила. Теперь она вспомнила. В предрассветный час после ночи, проведенной за пыльными томами, которые не давали ответов на ее вопросы, чувствуя себя пьяной от безнадежности и беспомощности, Хэсина сломалась. Она и правда попросила пажа об этом.

«Скажи мне!» – хотелось выпалить ей. Она придет к Акире и все ему объяснит. Но она не сможет освободить его. Если она увидит его вновь, ее боль усилится – а она уже знала, какую цену приходится платить, если слишком долго за что-то держишься. Что бы между ними ни происходило, чувства завянут, как это произошло с ней и ее отцом.

Пора было его отпустить.

– Я не хочу знать, – проговорила она, сжав зубы, и вышла в коридор, хотя ей было совершенно некуда идти.

Кроме одного места.

Как и в прошлый раз, двери в комнаты Цайяня оказались не заперты.

– Цайянь?

Его спальня была пуста, но в масляной лампе, стоящей на его столе, подрагивал огонек, а кисточка из рысьего меха, все еще влажная от чернил, лежала на фарфоровой подставке.

Хэсина могла подождать. Она присела на его кровать и провела рукой по его подушкам – тем же самым, на которые она опиралась, когда умерла Серебряный Ирис.

«Пообещайте мне, что не станете ставить свое правление под угрозу».

Она поступила еще хуже. Она поставила под угрозу свою жизнь. В результате погибла Лилиан. И Мэй тоже. Кровь прилила к щекам Хэсины, и она почувствовала, как у нее напрягаются мышцы ног. Ей хотелось выбежать из этой комнаты, подальше от вещей, напоминавших ей о брате, которого она так ужасно подвела.

Но она заставила себя остаться.

Ночь неспешно двигалась к рассвету. Лампа догорела, и Хэсина осталась в темноте. Она сидела, ожидая в любую секунду услышать звук его шагов. Звук, который так и не раздался.

– Дянься. Дянься.

Очнувшись ото сна, Хэсина не могла понять, где она и сколько сейчас времени. Она лишь предположила, что стоит ночь, потому что за окнами было темно и она едва могла различить лицо пажа, нависшее над ней.

Она встала, протирая глаза ладонями.

– Сколько времени? – Ее голос напоминал лягушачье кваканье.

Ее паж был как-то странно напряжен.

– Шестой час, дянься.

– Зачем ты тогда меня разбудил?

– Потому что сейчас начинается суд.

– Суд?

– Да, дянься. Здесь, в Восточном дворце.

– Я знаю, где проходят суды, – резко ответила Хэсина и тут же пожалела об этом. Ее паж за все время своей службы не сделал ничего, что могло вызвать ее гнев, – в отличие от остальных людей в этом дворце. – Кто созвал придворных? Председатель?

– Нет…

– Она проснулась? – донесся снаружи хриплый голос.

Хэсина жестом приказала пажу не отвечать, потом поднялась и подошла к двери. Увидев вырезанных на ней цапель, она вспомнила, что находится в комнате Цайяня, и у нее упало сердце. Он так и не вернулся.

В коридоре стояло пять стражей.

– Что все это значит? – спросила Хэсина.

– Виконт Янь Цайянь желает видеть вас на заседании суда.

Ее раздражение улеглось.

– Он сказал зачем?

– Он сказал только, что ваше присутствие необходимо.

У Хэсины растрепались волосы, и на ней были лишь нижние одежды. Но Цайянь не созвал бы судебное заседание в такой час, если бы не произошло что-то чрезвычайно важное.

– Принеси мне какое-нибудь платье и шпильку, – приказала она пажу.

Он выбежал из комнаты и вскоре принес ей шпильку из оникса и светло-коричневый рюцюнь с золотистой каймой.

Хэсина набросила рюцюнь поверх нижних одежд и запахнула воротник, а потом торопливо закрутила волосы и заколола их шпилькой, после чего последовала за стражами, не говоря ни слова. Но когда они подошли к залу вечной гармонии, в ее сердце закралась неуверенность, и она замерла, не дойдя до двери. Перламутровые колонны возвышались над ее головой – равно как и стражи, стоящие по обе стороны от нее.

– Вас ждут, дянься, – поторопил ее страж, находящийся позади нее.

Ты просто устала. Ты слишком мнительна. У тебя все мысли спутались.

Но как только створки двери со скрипом открылись, стражи подхватили ее под руки и, протащив по ступеням, толкнули на платформу. Она ударилась плечом о пол, и ее шею пронзила обжигающая боль. На секунду она потеряла способность двигаться. Потом, почувствовав прилив адреналина, Хэсина оперлась на локти и подняла голову.

Черно-золотой ханьфу.

Правая кисть, сжимающая левую.

Тень, нависшая над ступеньками, пока тот, кто ее тащил, спускался с королевской ложи.

Голос, мягкий, как будто он обращался лишь к ней одной.

– Я, Янь Цайянь, первый виконт и сын короля Вэня, обвиняю Янь Хэсину в государственной измене высшей степени тяжести.

Двадцать восемь

Жизнь, потраченная не зря, – это жизнь, прожитая для других.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о естественном порядке вещей

Живи для себя, если ты себе доверяешь.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о естественном порядке вещей

Хэсина снова падала в ледяную воду – как и той зимой, девять лет назад. Только в этот раз Цайянь не тонул. Его не нужно было спасать и защищать. В этот раз Хэсину столкнула его рука.

Хэсина, пошатываясь, поднялась на ноги, и в ту же секунду одна из министров спросила:

– В каком преступлении вы ее обвиняете?

Женщина попыталась подавить зевок. И не одна она. Едва ли не на всех присутствующих были помятые ханьфу и криво завязанные пояса. Шапки уша у многих съехали набок.

Следующие слова Цайяня разбудили их всех.

– В сотрудничестве с пророком.

Все застыли, словно первый зимний лед.

Потом вся тяжесть этого обвинения обрушилась на Хэсину, и она почувствовала, что падает, падает, старается выбраться из-под завала, хочет отдышаться, но не может.

«Сохраняй спокойствие, Хэсина», – приказала она себе, хватая воздух ртом. Ее не могут признать виновной бездоказательно… а последние улики погибли вместе с Серебряной. Даже хозяйка музыкального дома «Желтый лотос» не могла свидетельствовать против нее, потому что той ночью Хэсина была в капюшоне, а Цайянь – нет. Призвав на суд ее, он бы вовлек в это дело себя. Так что да, все хорошо. Все хорошо. Все будет в порядке.

Все будет в порядке.

Тем не менее она сжалась и подалась назад, в то время как Цайянь подходил к ней ближе и ближе

– Этот пророк – точнее пророчица – умерла несколько месяцев назад, – проговорил он. – Но я думаю, вы найдете мои доказательства достаточными.

Зачем? Но Хэсина уже поняла зачем. Ради мести. Она не послушалась его совета. Она должна была подставить Ся Чжуна, чтобы удар на себя принял он, а не Лилиан.

Но… это же был Цайянь. Брат, который стойко переносил все колкости Санцзиня и никогда на них не отвечал. Брат, который помогал ей справляться с уроками. Внимательный, учтивый, надежный Цайянь, который сейчас вызывал свою первую свидетельницу.

Хэсина наблюдала, чувствуя, как слабеет ее дыхание и замедляется пульс. Ее сердце как будто выловили из груди и оставили на известняковом мостике, который отделял ее от брата.

Свидетельница подошла к краю трибуны. Это была строгая на вид женщина лет сорока, которую Хэсина не узнала.

– Назовите ваше имя, – проговорил Цайянь.

– Мэн Хуа.

– Вы можете начинать.

– Подождите!

Собравшиеся повернули головы.

– Т-тебе нельзя вызывать свидетелей, – заикаясь, произнес Жоу. Все взгляды вперились в него, и Хэсина тоже обернулась в его сторону. – Это работа Совета расследований.

Пусть небеса будут добры к нему.

– Совет расследований одобрил рассмотрение этого дела, – сказал председатель.

– В таком случае, это суд, – заключил Жоу. – А раз это суд, у королевы Хэсины должен быть представитель, как у любого другого человека.

– Я боюсь, вы забываете первый завет «Постулатов», принц Янь Жоу, сын Благородной супруги Фэй. – Теперь все головы повернулись к Ся Чжуну. – Будь это любое другое дело, – продолжил министр, – королева действительно имела бы право на представителя и справедливый суд. Но, как утверждается в параграфе 1.1.2, пророки и их соучастники являются исключением. Но у вас нет повода для беспокойств. Если свидетельства, которые предоставит Цайянь, покажутся суду недостаточными, мы перейдем к обычной процедуре выбора представителей.

Все присутствующие одобрительно зашептались. Министр сказал правду. Хэсина знала об этом еще до того, как решила отправиться на поиски Серебряной. Теперь она могла лишь посмотреть на Жоу и одними губами прошептать: «Спасибо».

В следующее мгновение по залу суда снова разнесся голос Цайяня.

– Начните ваш рассказ, – приказал он женщине. – Как вышло, что вы стали свидетелем событий, произошедших два с половиной месяца назад?

– У нас с мужем свой столярный магазин в восточной части торгового квартала. В тот день все вокруг говорили, что одна из пограничных деревень исчезла, словно облачко дыма. По словам наших покупателей, во всем были виноваты кендийские пророки. Я совершенно не удивилась – эта саранча рождается без души. Все мы видели, что случилось с разведчиком на коронации королевы.

– Правда ли, что в городе начались беспорядки?

– Да. Люди ворвались в квартал красных фонарей, потому что… Ну, это и так очевидно, разве нет? – Женщина презрительно скривила верхнюю губу. – Это место так и кишит саранчой.

– Вы тоже пошли туда? – спросил Цайянь.

– Да.

– Вы видели, что случилось дальше?

– Да. Люди окружили нескольких блудниц. Убили одну из них.

– Была ли она пророчицей?

– Мы подумали, что да.

– Вы видели голубое пламя своими глазами? – настаивал Цайянь.

– Я стояла далеко от…

– Да или нет?

– Да, – произнесла женщина. – Я видела его. Но потом пришла королева и устроила целое представление. Она подожгла все это место, и оно тоже загорелось голубым из-за пролитого вина. Это поселило в нас сомнения, но я уверена в том, что видела. Тело блудницы охватило голубое пламя – ярче любого другого, которое когда-либо оказывалось у меня перед глазами.

– Вы помните, как отреагировала королева, когда увидела тело?

– Да. Она была явно расстроена. Еще ее стошнило. Тогда я не придала этому значения, но… – Она осеклась.

– Продолжайте, – сказал Цайянь.

– Как бы правильно выразиться? – Женщина вздрогнула. – Глядя на нее, можно было подумать, что она оплакивает смерть этой девки.

Зал суда наполнился перешептываниями.

Все это было каким-то ужасным стечением обстоятельств. Хэсина уцепилась за эту мысль, хотя та противоречила всему, что она знала о Цайяне. Он всегда добивался успеха, за что бы ни взялся. Хэсину уже ничто не могло спасти. Она должна была быть к этому готова.

Но она оказалась не готова.

Цайянь, не переводя дыхания, вызвал следующую свидетельницу.

Когда Хэсина увидела этот кремово-серый рюцюнь с нежно-голубыми манжетами, ей показалось, что ее ударили ногой в живот. У нее на глазах выступили обжигающие, постыдные слезы. Она как будто вернулась в детство и плакала из-за очередной обиды, которую ей нанесла мать. Только в этот раз некому было вытереть ей глаза.

– Назовите свое имя и род занятий, – произнес Цайянь.

– Мин-эр. Я поступила на придворную службу шестнадцать лет назад и последние пятнадцать лет являюсь придворной дамой королевы.

– Расскажите нам о том, что вы нашли в комнатах королевы.

– На прошлой неделе я начищала полы и увидела незакрепленную половицу. Под ней был тайник, в котором лежали наброски писем, сделанные рукой королевы. Сначала я не собиралась их читать. Я просто взяла их в руки, чтобы стереть масло, которое пролилось на бумагу. Но потом мне в глаза бросилось одно слово.

– Какое слово?

– Дар.

Хэсина смотрела на Мин-эр невидящим взглядом.

Почему?

– Кому они были адресованы? – спросил Цайянь.

– Кому-то по имени Серебряный Ирис.

Почему я должна потерять и тебя тоже?

– Да, – подтвердила первая свидетельница. – Так ее и звали!

– Это ложь. – Хэсина снова обрела способность говорить. Она развернулась к Цайяню. – Ты подложил мне эти письма.

Он не обратил на ее слова внимания.

– Сопоставьте почерк.

Двое пажей вышли вперед и положили на пол рядом с письмами несколько недавних указов Хэсины.

Цайянь вызывал на трибуну главу придворных писарей.

– На ваш взгляд, эти письма – подделка?

Мужчина склонился над листками бумаги, переводя взгляд от писем к указам и обратно.

– Нет, это не подделка. Видите? – Писарь взял письмо в одну руку и указ в другую. – Умелый мастер может полностью воссоздать почерк другого человека, но даже ему не удастся передать крохотные несовершенства. Если приглядеться, можно заметить, что королева не доводит кончики штрихов в слогах «ши», «шу» и «шао». У нее дергается рука, а в результате и кончик пера. Эту особенность можно наблюдать и в указе, и в письме.

Цайянь попросил, чтобы письма и указы пустили по рядам. Когда пажи разошлись по залу, Хэсина подняла одно из писем и пробежалась по нему взглядом.

Каждый штрих был написан так же, как написала бы его она сама, вплоть до мельчайших несовершенств. Кто…

– И наконец… – заговорил Цайянь, но Хэсина больше его не слушала. Она вспомнила, как они сидели рядом, и он помогал ей выводить штрихи, положив ладонь на ее руку.

«Ты всегда делаешь ошибку в слоге «ши». Ты немного не доводишь кончик третьего штриха, когда закругляешь его над первым».

Это воспоминание перешло в другое: вот она сидит в тронном зале и сначала удивляется, а потом огорчается, увидев, что Цайяню удалось идеально написать ее имя на указах.

Письмо выпало из ее руки. Цвета, формы, линии – все слилось перед ее глазами в одно пятно, словно она смотрела на мир сквозь водопад. Кто-то ударился ей в спину, и Хэсине понадобилась целая секунда, чтобы понять, что происходит, и сделать шаг в сторону.

Мимо нее пробежал паж с позолоченным подносом в руках. Цайянь взял в руки лежавший на нем предмет и поднял его над головой.

– Все ли узнают эту вещь?

Пальцы Цайяня сжимали шпильку из белого нефрита с летящим журавлем на верхушке, которая не так давно исчезла в кармане Ся Чжуна.

Хоть бы это был просто сон. Пятка Хэсины соскользнула с платформы. Ей удалось восстановить равновесие, но вернуть свое самоощущение было гораздо сложнее. Затуманенным взглядом она посмотрела на горожан, стоящих внизу, и придворных, сидящих на верхних рядах. Пожалуйста, пусть все это окажется сном. В кошмарах у нее оставалась возможность убежать. Она могла бы спрыгнуть с этого узенького моста, а в следующий момент проснуться, с криком подскочив на кровати. Но сейчас она оказалась в ловушке. На ее спине выступили холодные капельки пота.

– Я помню ее, – сказал один из министров. – Эта шпилька – подарок ее отца.

– Да, на ее первые именины, – добавил другой.

– А когда вы в последний раз видели эту шпильку в волосах королевы? – спросил Цайянь.

– В этом… – Министры начали переглядываться. – В этом мы не уверены.

Цайянь перевел взгляд на Мин-эр.

– Королева в последнее время не надевала эту шпильку, – пробормотала она. – В последний раз я видела ее четыре месяца назад.

Четыре месяца? Нет, это было месяц назад, самое большое…

– Эта шпилька была найдена в покоях одной куртизанки. – Цайянь повернулся к залу и поднял шпильку так, чтобы все могли разглядеть. – В покоях куртизанки по имени Серебряный Ирис – той самой пророчицы, которую сожгли во время беспорядков.

Зал разразился выкриками. Один из пажей постучал посохом по полу, требуя тишины, но вопросы продолжали звучать, и один из них – громче всех остальных:

– Зачем королеве понадобилась пророчица?

Не ответив, Цайянь вызвал следующую свидетельницу – стража темницы.

– Не получали ли вы в последнее время странных приказов от королевы? – спросил он.

– Дайте подумать… Она просила нас найти заключенного с прутом.

– Когда?

– Где-то около четырех месяцев назад.

– Был ли такой заключенный найден?

– Да, был. У заключенного из камеры 315, который отбывал срок за ограбление купца, действительно нашли прут.

Цайянь отпустил свидетельницу и обернулся к придворным, сидевшим на верхних рядах.

– Министр Ся, теперь вы можете подойти к трибуне.

Море шелковых ханьфу расступилось, чтобы дать Ся Чжуну пройти. Хэсина смотрела, как он ступает на мост.

– Как многие из вас, должно быть, заметили, – начал министр, – представитель королевы оказался довольно-таки искусен. Дело в том, что она осознанно выбрала его среди лучших студентов и поместила в темницу, а потом обманом заставила меня назначить этого юношу своим представителем, воспользовавшись моей преданностью философии всеобщего равенства, высказанной в «Постулатах».

Шпилька не убедила Хэсину. Мин-эр тоже. Но теперь Хэсина окончательно поверила в происходящее.

Цайянь сговорился с Ся Чжуном.

Осознание ударило Хэсину, как пальцы ударяют по струнам цитры. Все ее существо зазвенело. Она вздрогнула, почувствовав, как костный мозг возвращается в ее позвоночник, вены снова наполняются кровью, а сердце, кипящее новой яростью, занимает свое место в груди.

– Вы забыли, – проговорила она сквозь зубы, – что мы с вами связаны и пойдем ко дну вместе.

Утони со мной, Ся Чжун. Она сорвала с себя пояс, вспорола шов и высыпала письма, которые он отправлял в Кендию. Пять, десять, двадцать листков, кружась, полетели вниз, к ногам горожан, остальные опустились на мост.

Пажи поспешили раздать письма придворным, сидевшим на верхних рядах. Бумага хрустела, словно тонкие ветки, ломавшиеся под чьими-то ногами.

Хэсина подняла над головой письмо, которое оставила себе.

– Ся Чжун, как вы объясните эту переписку?

Паж поднес министру одно из писем, и он склонился над бумагой. Сжав зубы, Хэсина вонзила взгляд в его лысую голову.

Наконец, он поднял на нее глаза.

– Ваше Высочество, – проговорил Ся Чжун. – Хотя отныне мне, пожалуй, стоит обращаться к вам «Ваше Бесчестие».

Придворные в верхних рядах вскрыли последнее письмо, и воцарилась тишина.

Хэсина взглянула на письмо, которое держала в руке, и ее сердце забилось медленнее. Открывая его, она не была уверена, чего именно боится – она вшила их в пояс неделю назад, но…

Этого не могло быть.

Раньше на письмах не был указан адресат. Теперь там стояло имя Хэсины.

Раньше на письмах не был указан отправитель. Теперь там стояло имя Серебряной.

Письмо в руке Хэсины задрожало. Слова, находившиеся между подписями, расплывались перед ее глазами.

Но ей не обязательно было их читать.

На Хэсину посыпался град обвинений. Злобные выкрики окружили ее, как стая волков. Они набросились на нее, оставшуюся без защиты, и начали разрывать ее плоть своими когтями и зубами.

– Сообщница саранчи!

– Предательница!

– Смерть от тысячи порезов!

– Уведите ее, – приказал Цайянь, и стражи схватили Хэсину за руки.

– Я признаюсь, что разговаривала с пророчицей! – крикнула она, пока ее тащили вниз по ступеням. В зале поднялся гам. Один из стражей закрыл ей рот рукой, но тут же отдернул ее, когда она его укусила. – Но я никогда не признаюсь в измене! Разговаривать с другим человеком – это не…

Хэсине заткнули рот. Ее вытолкнули за дверь, створки которой распахнулись вовнутрь, словно оконные ставни, и заслонили от нее весь зал. Она видела лишь несколько ступеней, на одной из которых стоял Цайянь.

Она хотела, чтобы он посмотрел ей вслед. После того, как он предал ее, он мог дать ей хотя бы это. Но он просто отвернулся и стал подниматься на платформу. В следующий миг он исчез из ее поля зрения.

Хэсину втолкнули в камеру, и она упала на пол. Двери за ее спиной с лязгом захлопнулись.

Она села и невидящим взглядом посмотрела сквозь решетку. Ее заключили в обычную темницу, а не в тяньлао, хотя преступник, совершивший измену такого уровня, должен был оказаться именно там. Она так и не удосужилась расчистить ту часть подземелий после взрыва, и Цайянь, видимо, тоже. Его первый и единственный просчет.

Она прислонилась к стене и прижала к себе колени, как будто надеясь, что если она станет занимать не так много места, все ее проблемы тоже уменьшатся.

Цайянь вступил в сговор с Ся Чжуном.

Цайянь убедил Мин-эр предать ее.

Цайянь подделал ее почерк. Он поменял письма в ее поясе или, быть может, подложил ей новый пояс. Это не составило ему труда. Он был частью ее семьи. Никто бы не удивился, если бы однажды ночью, пока она сидела в глубине архивов, он заглянул в ее покои.

Или он мог подговорить Мин-эр сделать это за него. Хэсину затрясло еще сильнее, но ее глаза оставались сухими: она была слишком ошеломлена для того, чтобы плакать. Цайянь безукоризненно выстроил свое обвинение, учитывая, что Серебряный Ирис умерла. Уцелей она во время беспорядков, он бы привел ее в зал суда и пустил ей кровь на глазах у всех. Ее бы казнили вместе с Хэсиной, но ему не было бы до этого дела. Серебряная стала бы лишь пешкой в его игре, такой же, как и все остальные.

Даже теперь в дальних уголках сознания Хэсины маячило чувство вины. Когда усталость наконец одолела ее, она увидела во сне, что на рассвете ее место занял Цайянь, и нож палача впивается в его плоть, а не в ее. Когда все закончилось, она подползла к нему, прижала к груди и зарыдала. Прежде чем он предал ее, он был ее братом. Прежде чем он настроил всех против нее, она убила единственного близкого ему человеку. Ее слезы и муки раскаяния можно было объяснить.

А его кровь и предательство – нет.

По другую сторону решетки стояла старший секретарь со свитком в руке. Подчиненная Хэсины пришла зачитать ей приговор.

За угрозы в адрес высокопоставленного министра Хэсине запрещалось в течение следующих трех месяцев заходить в зал суда.

За незаконные манипуляции с выбором представителя Хэсине запрещалось в течение года направлять дела на рассмотрение Совета расследований.

Но все это, конечно, не имело никакого значения, потому что за преступный сговор с пророком Хэсину ждала казнь от тысячи порезов, которая должна была состояться на следующее утро после шестого удара гонга.

Секретарь свернула свиток.

– К вам посетитель, – сказала она, удаляясь.

Хэсина приготовилась увидеть Ся Чжуна.

– Цветочек мой.

Но если бы она знала, что это Мин-эр, она бы даже не пыталась подготовиться к встрече с ней. Перед своей придворной дамой она была беззащитна. Когда женщина опустилась на колени, сердце Хэсины словно обратилось в фарфор – хрупкий и холодный.

– Не называй меня так. И перестань плакать.

Мин-эр вытерла слезы с круглых, как яблоки, щек и приоткрыла рот, чтобы что-то сказать.

– Если хочешь просить прощения, не утруждай себя.

– Я знаю, – прошептала Мин-эр. – Я только хочу, чтобы вы узнали правду.

По мнению Хэсины, для этого уже было немного поздно.

– Тогда быстрее говори то, что хочешь сказать.

– Цве…

– Но если не можешь держать себя в руках, лучше уходи.

– Меня заставил министр Ся. – Глаза Мин-эр снова наполнились слезами. – М-министр Ся узнал о моей дочери.

Хэсина подняла на нее взгляд.

– У тебя есть дочь?

Служанкам и придворным дамам запрещалось заводить собственные семьи.

Мин-эр кивнула.

– Она родилась до срока. Женщина, принимавшая у меня роды, сказала, что она не доживет до своих первых именин. Сейчас ей уже семнадцать…

Столько же, сколько Хэсине.

– …и она до сих пор много болеет, но вместе с тем она так полна жизни. О ней заботится моя сестра. Я отправляю им свое жалованье, чтобы они могли заплатить врачу за осмотры и лечебные настойки.

В горле Хэсины образовался болезненный ком.

– Мне жаль. – Мин-эр промокнула глаза, но через секунду на них снова выступили слезы. – Мне так жаль.

Что Мин-эр ожидала услышать в ответ? Я все понимаю? Я прощаю тебя? У тебя была уважительная причина, чтобы предать меня? Внезапно Хэсину накрыла злоба по отношению к дочери Мин-эр. Эта девушка украла у Хэсины единственную мать, которая у нее была.

– Уходи долой с моих глаз.

Но когда Мин-эр побрела прочь, Хэсина безмолвно сказала ей все то, что не смогла произнести вслух.

Я понимаю.

Я прощаю тебя.

Она сочувствовала Мин-эр, хотя у нее не осталось никого, кто мог бы посочувствовать ей. На рассвете Хэсине предстояло умереть, но сердце в ее груди не колотилось, и она не испытывала желания побороться за жизнь. «Какой смысл держаться за мир, который покинул тебя?» – спрашивала ее мать. Теперь Хэсина поняла, что значит быть покинутой по-настоящему. Это когда твой народ требует твоей казни. Когда тебе больше не для чего жить.

Прошло какое-то время. Она не знала, сколько именно, но, видимо, довольно много, потому что стражи принесли ей обед, состоящий из жидкой рисовой каши и жесткого лука. Это показалось Хэсине бессмысленным: она бы и так не умерла от голода до завтрашнего утра. Она отодвинула горшочек в сторону, и его дно проскрежетало по каменному полу, почти заглушив голоса стражей.

– Так ей и надо. – Стражи успели отойти уже довольно далеко, но их голоса усиливались, отражаясь от стен тоннеля. – Теперь королевство очистится навсегда.

Очистится.

Они не сказали, от чего. От пророков. От саранчи. От опасности. От неизвестности.

«Ты когда-нибудь чувствовал что-то по отношению к ним?» – спрашивала Хэсина у Цайяня. Вместо ответа он покачал головой. «Не показывай, что сопереживаешь, – говорил он. – Не выказывай своих чувств. Не поддавайся им. Не ставь свое правление под угрозу. Доверься мне».

Она слушала его. Доверяла ему. Верила, как родному брату.

Больше нет.

Теперь Хэсина слушала Мэй, которая просила защитить их. Она слушала Лилиан, чья жертва спасла сотни, если не тысячи пророков, которые едва не потеряли свою последнюю маскировку. Она слушала отца, в чье сердце ей, наконец, удалось заглянуть. В его словах заключалась любовь к истине, но его поступки проистекали из любви к людям. Ради них он мог бросить все, даже правду. Но что бы ни происходило – будь он залит кровью или принят за святого, проклят или прославлен, назван по имени или обречен на жизнь без него, – отец никогда не терял то единственное, что действительно ему принадлежало: надежду. Он заполнил тронный зал призраками; он вернулся, чтобы посмотреть им в лицо.

Хэсина поступит так же.

Потому что завтра на рассвете она не умрет.

Она пододвинула к себе горшочек и, не жуя, проглотила кашу. Потом закрыла глаза и начала думать.

Она не могла просто сбежать. Раз «Постулаты» разжигали ненависть в сердцах ее людей, она продолжит дело родителей и постарается уничтожить их, при помощи трона или без нее.

Она как раз составляла план действий, когда ход ее мыслей нарушил стон дверей.

Новый посетитель? Превратившись в падшую королеву, она явно обрела популярность.

– Сестра!

Хэсина открыла рот от изумления, но тут же захлопнула его.

– Что ты тут делаешь?

Жоу бросился к ней, шлепая ногами по лужам, и опустился на колени у самой решетки – прямо на пятно плесени. В этой обстановке его голубой ханьфу казался неуместно ярким.

– Я могу освободить вас. Только скажите, где ваш ключ от всех дверей.

Он отопрет замок, а потом они вдвоем не спеша выйдут отсюда и улетят на спинах огромных журавлей.

– Не глупи.

– Я придумал способ.

– Как пройти мимо стражей? – Даже она не придумала, как справиться с этим препятствием.

– Вы не поверите, если я расскажу, – проговорил Жоу. – Просто… доверьтесь мне.

Другими словами: «позвольте мне рискнуть жизнью ради вашей».

Хэсина не могла позволить, чтобы по ее вине снова пролилась кровь.

– Нет.

– Вы хотите жить или нет?

Хэсина посмотрела на Жоу с изумлением. За его бледным лицом с заостренными чертами было трудно различить того мальчика, который помог пророкам и выступил сегодня в ее защиту, когда все остальные промолчали. В следующую секунду Жоу снова превратился в самого себя и, покраснев, произнес:

– Вы должны жить, сестра.

Но в ушах Хэсины по-прежнему звучал его голос, наполненный огнем и твердый, словно камень.

«Вы хотите жить?»

Да.

Да, она хотела жить.

Да.

Но она не хотела жить одна. Не хотела жить в мире, где у нее нет семьи и друзей. Поэтому Хэсина закусила губу и осмелилась спросить:

– Ты сможешь вызволить Акиру?

– Обещаю, что смогу.

– Тогда слушай внимательно. Ключ от всех дверей лежит в ящичке моего туалетного столика. Но взять его оттуда должен не ты.

– Вот как. – Жоу даже не попытался скрыть замешательство. – А почему?

По нескольким причинам – ее покои хорошо охранялись, к тому же на Жоу и так падет подозрение, – но у нее не было времени объяснять.

– Я уже придумала, кто может принести ключ в подземелье. Твоя задача – следить за кабинетом моего отца. Если увидишь, что туда заходит Ся Чжун или кто-то из его слуг, считай, что мой план сработал. Возвращайся после второго удара гонга и будь готов действовать. Все запомнил?

– Да. Нужно ли что-нибудь еще?

Если в словах Жоу пылал огонь, то в голосе Хэсины звенел лед.

– Скажи Ся Чжуну: у меня есть то, чего он желает больше всего на свете.

Двадцать девять

Иногда бывает так, что мы отдаем слишком многое.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о сожалениях

Все и ничего.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о сожалениях

– Говорите быстрее, – произнес Ся Чжун, завернутый в мантию из тигровой шкуры, которая, похоже, продолжала линять даже после гибели самого зверя. – Когда я стою на сквозняке, у меня ломит кости. К тому же, хотя с вами и было трудно иметь дело, ваш плачевный вид не доставляет мне особого удовольствия.

Ради него Хэсина постаралась привести себя в такой плачевный вид, какой только могла. Услышав его шаги, она потерла пальцами по стенам и намазала лицо липкой, серой грязью. Потом растрепала себе волосы, запутав их так, что они стали напоминать ласточкино гнездо. Наконец прикусила губу и размазала кровь тыльной стороной ладони.

Она расставила фигуры на доске; теперь пришла пора сделать первый ход. Хэсина на коленях подползла к прутьям решетки, схватилась за них и произнесла умоляющим голосом:

– Помогите мне.

– Я помогал, – сказал Ся Чжун. – Дважды, если мне не изменяет память. А вы в качестве благодарности едва не лишили меня жизни.

– Назовите вашу цену, и я отплачу вам сполна – и даже больше.

– Ваш виконт – щедрый человек, – проговорил Ся Чжун. – У меня есть все, чего я хочу.

В темноте что-то пискнуло. Министр вздрогнул и повернулся, чтобы уйти.

– Подождите! – Голос Хэсины убедительно надломился. – У меня есть «Постулаты».

– У меня тоже. Все издания, в переводе на пять языков.

Она сделала глубокий вдох.

– Но у вас нет оригинала.

Его шаг замедлился.

– У вас тоже, – наконец произнес Ся Чжун, но в его голосе что-то неуловимо изменилось.

Хэсина заговорила, внимательно следя за тем, чтобы в ее словах звучало отчаяние:

– Я отдам его вам, если вы поможете мне выбраться отсюда.

Целое мгновение министр ничего не отвечал. Потом он усмехнулся.

– Секрет хорошей лжи в том, чтобы искусно лавировать между многообещающим и неправдоподобным. Вы, дорогая моя, только что сказали мне неправдоподобную ложь.

Видимо, она унаследовала это от отца.

– Вы думаете, я вру? Когда на кону стоит моя жизнь? – Она покачала головой. – Я не хочу умирать. – Она сказала правду, отчего ее голос зазвучал еще убедительнее.

– Тогда я сделаю вам одолжение, – сказал Ся Чжун. – Где книга?

– Принесите мне ключ от всех дверей.

– Чтобы вы сразу сбежали? На такие уловки я не поддамся.

Наступил решающий момент. Сейчас она либо потерпит поражение, либо одержит победу.

– Позвольте мне убедиться. – Грудь Хэсины вздымалась, словно ее наполняла надежда. Ее голос дрожал. – Положите ключ так, чтобы я его видела, но не могла достать. Тогда я скажу вам, где найти книгу. Когда вы поймете, что я сказала правду, вернитесь и пододвиньте ключ ко мне.

В полумраке Хэсина наблюдала, как Ся Чжун обдумывает ее слова. Она содрогалась при мысли, что его руки, покрытые старческими пятнами, коснутся оригинала «Постулатов», но ей было необходимо, чтобы министр его забрал.

– Вы хорошо все продумали, – наконец произнес он.

Недочет в ее плане. Но она могла его исправить.

– Вы бы на моем месте сделали то же самое. Ключ от всех дверей лежит в ящичке моего туалетного столика. Он серебряный. По форме напоминает стрекозу.

«Вообразите, какие вас ждут богатства, – мысленно приказала ему Хэсина, когда молчание начало затягиваться. – Вообразите, какая вас ждет слава».

Тишину нарушил стук шагов; Ся Чжун направился к выходу.

«Представьте себе: стоит протянуть руку, и вас ждут слава и признание. Вы обретете оригинал «Постулатов», в то время как тысячи других не сумели этого сделать».

Шаги замерли в конце коридора.

Хэсина размышляла, как все это было забавно. Ся Чжун мог единым махом создать для нее новые возможности или разрушить их. Когда он сказал: «Посмотрим, что я смогу сделать», она почувствовала себя так, будто снова стоит на коленях перед матерью, а министр опускается рядом с ней и дает ей надежду, в которую она не смеет поверить. Тогда он помог ей подняться только для того, чтобы позволить ей упасть.

Но на этот раз ей было уже некуда падать.

Поэтому она верила. Терпение никогда не было ее сильной стороной, но роль этого требовала, поэтому она ждала. Она сосчитала соломинки на полу, а потом приступила к блокам, из которых состояли стены. Наконец, незадолго после того, как гонг возвестил о наступлении полуночи, Ся Чжун вернулся.

– Покажите ключ, – потребовала Хэсина.

Он поднял руку, и Хэсина выдохнула с искренним облегчением. Серебряный, в форме стрекозы – это действительно был ее ключ от всех дверей. Она внимательно следила, как министр кладет его в темный угол коридора – туда, куда ей не дотянуться; туда, где его не увидят стражи.

– Итак, – проговорил он, выпрямляясь. – Где книга?

– На второй полке в кабинете короля между «Анналами империи» и «Хрониками Ли-чжу». Возвращайтесь быстрее! – воскликнула она вслед Ся Чжуну.

Затем она вытерла грязь со щек и пригладила волосы.

Она знала, что он не вернется. У него не было на это причин. Он считал, что она обречена на смерть. Но уже помог ей – дважды. Во-первых, тем, что принес ключ от всех дверей. Во-вторых, тем, что вот-вот заберет «Постулаты» в свой дом у Северного дворца. Кровь застучала у Хэсины в висках: ей не терпелось забрать то, что принадлежало ей по праву. Она попыталась успокоиться, вспомнив, что теперь дело за Жоу.

Какую карту он прятал в рукаве своего голубого ханьфу?

Или правильнее было спросить, кого? Потому что, когда ее брат вернулся после второго удара гонга, его сопровождали двое. С ним был его паж.

И супруга Фэй.

Хэсина была поражена, увидев мать Жоу, лицо которой, как всегда, было прикрыто вуалью. Но это было ничто по сравнению с тем, что случилось в следующую секунду: супруга Фэй сняла свой головной убор.

Жоу спросил, где лежит ключ. Хэсина ответила. Жоу сказал ей, что они с Акирой будут ждать ее в коридоре, уходящем влево от того ряда камер, где они находятся. Хэсина кивнула. Жоу выпустил ее и ушел вместе с пажом.

Хэсина вышла из камеры, не спуская глаз с супруги Фэй. Что она могла сказать любовнице отца? Что она могла сказать, наконец, увидев ее лицо?

– Вы… прекрасны.

Потому что это было правдой. Ее кожа была бела, словно нефрит. Глаза черны, как уголь. Ее волосы напоминали пролитые чернила. Ее губы, не накрашенные, а скорее сбрызнутые сливовым соком, слегка приоткрылись, когда она услышала слова Хэсины. Благородная супруга рассмеялась.

– Здравствуй, Хэсина.

Здравствуйте. Нужно было просто сказать «здравствуйте». Но она не смогла бы вымолвить это слово. Сколько раз Хэсина представляла, что у супруги Фэй не хватает глаза или что ее лицо изуродовано заячьей губой, ужасной родинкой или уродливым шрамом – и поэтому она надевает вуаль.

– Почему вы прячете лицо? – С такой внешностью супруга Фэй с легкостью могла бы заслужить всеобщее почтение, а не высмеивание.

– Потому что лицо – это личность. – Благородная супруга передала Хэсине свой головной убор и начала снимать рюцюнь. – А некоторые личности, как вам хорошо известно, лучше предать забвению.

– Но…

– Время летит, – проговорила супруга Фэй и сунула свой рюцюнь в руки королевы. Хэсина надела головной убор и поняла, что вуаль казалась непрозрачной только снаружи.

– Вот так. – Благородная супруга прикрепила к юбке Хэсины накидку биси, сделала шаг назад и отряхнула руки. – Теперь ты выглядишь в точности как я.

Только сейчас Хэсина поняла, что Жоу хотел, чтобы ее место заняла его мать.

– Вы будете в безопасности?

– Как зайчик на полянке.

Хэсина хотела заметить, что на зайцев часто ведется охота, а подземелья – это далеко не полянка, и из них так легко не убежишь, но супруга Фэй зашла в камеру, прежде чем она успела хоть что-то сказать.

– А теперь иди. – Она взялась за прутья и закрыла за собой дверь. – Жоу ждет тебя.

Сделав четыре шага к выходу, Хэсина замерла и обернулась.

– Какие отношения были у вас с отцом?

Хэсина понимала, что выбрала неудачное время для разговора. К тому же после последней беседы с матерью она заметила в себе привычку задавать вопросы, ответы на которые могли разрушить ей жизнь. Но она ничего не могла с собой поделать. Ей нужно было это узнать.

– Не такие, как ты думаешь, – ответила супруга Фэй, таинственно улыбаясь.

– Жоу действительно его сын?

– И да, и нет. Возвращайся, когда придет время, Хэсина. Тогда я расскажу тебе.

Придет ли оно хоть когда-нибудь для падшей королевы? Хэсина спрятала эту мысль подальше, чтобы побеспокоиться из-за нее когда-нибудь потом. Учитывая, сколько у нее было забот, это «когда-нибудь потом» вполне могло не настать.

– Спасибо…

– Нет. – Супруга Фэй погрозила ей пальцем. Этот жест напомнил Хэсине о Лилиан, и ее сердце пронзила боль. – Это тебе спасибо.

Когда Хэсина помогла Благородной супруге получить оправдательный приговор, она всего лишь восстановила справедливость. Это не стоило благодарности. Но если бы она заговорила о справедливости, ей бы пришлось вернуться к самому началу, к тем долгим летним ночам, когда она сидела в кустах перед Южным дворцом в компании мошкары и светлячков.

Почувствовав, как у нее загораются щеки, Хэсина поспешила прочь. Ей хотелось бы увидеться с супругой Фэй в Южном дворце, а не в подземельях, где в последнее время проходили все ее встречи и расставания.

А теперь еще и воссоединения.

Ее сердце замерло, когда она увидела Акиру, в одиночестве стоящего там, где сказал Жоу. На нем был костюм пажа, но пучок, в который были собраны его волосы, напоминал пучок лишь приблизительно.

Хэсина лишилась дара речи. В последний раз она видела Акиру в тронном зале. С тех пор прошло полмесяца. Сможет ли она найти правильные слова, чтобы вернуть его расположение?

Нужно было начать с извинения – одного из многих, которые она ему задолжала.

– П-прости, что все так вышло с твоей флейтой, – пробормотала она, подойдя к нему. Он обернулся, и Хэсина опустила взгляд, хотя он не мог видеть ее глаз сквозь вуаль. Прости за все.

Ее щек коснулся прохладный ветерок. Она подняла глаза и увидела, что Акира откинул вуаль и наклонился к ней так, что его голова тоже скрылась под широкими полями ее головного убора.

– Я решил, что это все-таки была не флейта, – проговорил он.

Понимает ли он, как близко друг к другу они стоят? Знает ли, что его глаза, серые, как камень, находятся на расстоянии дыхания от ее глаз?

– Это был просто прут.

Понимает ли он, как сильно ей хочется обхватить его руками и никогда больше не отпускать?

– А прут легко можно замен…

Он не успел договорить, потому что Хэсина крепко его обняла. А потом – просто потому, что ей так захотелось, – встала на цыпочки и поцеловала его. Возможно, этот поцелуй был самым неловким за всю историю поцелуев, потому что им мешали широкие поля ее головного убора и не столь широкие носы. Но Хэсине было все равно, потому что в этот раз Акира на него ответил. Поцелуй длился целых несколько мгновений, прежде чем их прервал Жоу.

– Ну что, готовы? – пропищал он.

Хэсина отстранилась от Акиры и взглянула на свой неубедительный костюм.

– Этого будет достаточно?

Рюцюнь супруги Фэй представлял собой лишь шелк; ее головной убор состоял из дерева и сетчатой ткани. Акира же, даже в шапке, которую Жоу вручил ему, чтобы спрятать пучок волос, был не слишком похож на пажа.

– Никто не обращает внимания на слуг, – сказал Жоу, кивком указав на Акиру. – Они будут смотреть на меня. И на мою мать тоже – но ты на нее похожа.

Хэсине оставалось лишь довериться ему. Тем не менее, проходя мимо стражей, она затаила дыхание. Ничего не произошло. Стражи поклонились им. Хэсина, Акира и Жоу благополучно выбрались из подземелий и вскоре уже шагали по крытым галереям, которые зигзагом шли между заснеженными зарослями деревьев ююба. Служанки и пажи, которых они встретили, поспешно отодвинулись в сторону и поклонились, а потом быстрым шагом ушли прочь, шепчась и бросая взгляды на Хэсину. Руки королевы сжались в кулаки. Она посмотрела на Жоу, но он никак не отреагировал.

– Поворачиваем туда, – сказал он, когда они пересекли двор. – Там вас ждет карета.

Хэсина остановила его.

– Мне сюда.

– Куда вы собираетесь?

– К Ся Чжуну. У него осталась одна моя вещь, – продолжила она, когда Жоу посмотрел на нее полным ужаса взглядом. – Я не могу уехать, не забрав ее.

– Но как вы выберетесь?

По одному из проходов, которые начинались в садах. Ни один из них не вел за городскую стену – в отличие от того, что находился за экраном из мыльного камня, но она не могла позволить себе риск отправиться в Восточный дворец.

– Не переживай. У меня есть свои способы. – Хэсина взяла его за руку, прежде чем он успел сказать что-то еще. – Спасибо тебе, – проговорила она твердым голосом и посмотрела ему прямо в глаза. – За все.

Он моргнул, потом тяжело сглотнул.

– Мы ведь увидимся снова?

– Да, – уверенно проговорила Хэсина, хотя ее терзали сомнения. – Обязательно увидимся.

Она помахала ему рукой на прощание и подождала, пока он уйдет, а потом повернулась к Акире.

– Тебе тоже пора идти. Садись в карету и уезжай.

– Я пойду с тобой. Мне все равно надо размять ноги.

Значит, так тому и быть. Ей наверняка понадобится помощь Акиры.

– Не пускай стражей в дом, – сказала Хэсина, когда они добрались до Северного дворца. – Я справлюсь с министром сама. – Она поднялась на крыльцо Ся Чжуна и, подкравшись к окну, пальцем проделала дырочку в промасленной бумаге, а потом заглянула внутрь.

За перегородкой, рядом с полками, на которых стояли древности и вещи из былой эры, за столом сидел Ся Чжун и читал свиток из бамбуковых пластинок. Он был один.

Хэсина распахнула дверь и ворвалась внутрь. Свиток выпал из руки министра. Ся Чжун попятился назад, когда она запрыгнула на стол и схватила меч, висевший над ним. На рукояти был выгравирован символ Ся. Хэсина подняла семейную реликвию министра и направила поблескивающее острие ему на горло.

– Где книга?

Он посмотрел на нее непонимающим взглядом

– Вы…

Она сорвала с головы убор.

Министр прищурился.

– Вы.

– Где она?

– У меня ее нет.

– Вы лжете. – Иначе зачем ему было давать ей ключ от всех дверей? – В последний раз спрашиваю: где она?

– Почему бы вам самим не поискать?

Хэсина пыталась расстаться с ним более-менее мирным путем, но Ся Чжун усложнял ей задачу. Она пошла к ящичкам, встроенным в стену, и вытащила их. На пол посыпались свитки, за ними – книги из следующего ящичка. Ни одна из них не была оригиналом «Постулатов».

Она захлопнула ящички и замерла на месте.

От удара зазвенели стены.

Хэсина подошла к ветхой стене, в которой не было полок, и вонзила острие фамильного меча Ся Чжуна в шов между двумя панелями.

– Нет! – закричал Ся Чжун. – Нет, нет, нет…

Словно кисточка в руке художника, меч в руке Хэсины расчертил воздух и опустился на панель слева.

Из образовавшегося разлома посыпались слитки. Золотые. Серебряные. Бронзовые. Это было все равно что смотреть на внутренности человека, выпадавшие из распоротого живота, – омерзительно, но вместе с тем завораживающе до такой степени, что невозможно отвести взгляд. Хэсина ударила по другой панели. Из этой раны потекли красные реки рубинов. Из следующей – синие потоки сапфиров. Похоже, Ся Чжун поместил все свое богатство в стены дома, которые иначе бы просто разрушились.

Министр ползал по полу за рассыпающимися камнями, безуспешно пытаясь собрать их. Хэсину передернуло от омерзения, и, не задумываясь о том, что делает, она проколола его руку его же собственным мечом.

– Где вы ее спрятали? – спросила она, не обращая внимания на его пронзительный вопль.

Ся Чжун не ответил, лишь взвыл еще сильнее.

– Как вы можете?

Какой странный вопрос. Она, очевидно, могла – более того, она только что сделала это: вогнала лезвие между костяшками его пальцев.

– Что вы имеете в виду?

– Вы же дочь вашего отца. Вы сами так сказали.

Хэсина застыла.

– Мой отец умер. Итак, где вы спрятали книгу?

Он не ответил, лишь продолжил завывать. Хэсина надавила на рукоять, вонзив лезвие глубже в пол. Крики министра стали еще пронзительнее.

– Где?

– Не здесь! Не здесь! В-виконт был прав! Он сказал, что вы попытаетесь обмануть меня! Теперь вынимайте его! – закричал Ся Чжун, пытаясь взяться за лезвие пальцами другой руки.

Хэсина не слушала его. У нее все похолодело внутри.

Она забыла о том, что Цайянь был в сговоре с Ся Чжуном. Это означало, что слова, которые она сказала министру, достигли ушей его брата. Это означало, что тот предоставил Ся Чжуну мудрый совет и приготовил для нее ловушку. Он слишком хорошо ее знал.

В этот самый момент снаружи послышался звон металла о металл. Акира.

Это была ловушка, и Хэсина загнала в нее и себя, и его.

Хэсина вытащила меч, и крик Ся Чжуна заполнил комнату.

– Если ее здесь нет, где же она?

Он плакал так сильно, что не мог ответить. Но Хэсина вдруг поняла. Она знала, как Цайянь решает проблемы – действенно и с наименьшими затратами.

«Постулаты» никто не забирал. Книга по-прежнему стояла в кабинете отца.

Хэсина выбежала во двор. На снегу лежали два стража. Один, схватившись за голову, смотрел перед собой осоловелым взглядом, другой пытался присесть. Взгляд Хэсины метнулся за их спины к одинокой, безоружной фигуре, окруженной десятью стражами.

– Акира!

Снег замедлил ее бег. Хэсина преодолела полпути, когда один из стражей бросился в атаку. Акира повернулся к нему спиной и ударил его локтем в шею. С другой стороны к нему приблизилась стражница. Акира схватил ее за руку и использовал ее меч, чтобы отразить еще один удар. Один из мечей упал на снег, но Акира не поднял его.

Даже сейчас он не хотел причинять им вред.

Хэсина бросилась к нему, но ей пришлось резко остановиться, когда несколько стражей выбежали из круга и преградили ей путь.

– Поймайте ее живой! – приказал один, пока остальные готовились к атаке. – Ее должны предать казни!

Хэсина тащила меч Ся Чжуна, оставляя за собой длинный кровавый след. Когда стражи приблизились к ней, она метнула в них охапку снега. Стоило им на мгновение остановиться, Хэсина сделала выпад и сорвала пустые ножны с пояса одного из стражей.

– Лови! – крикнула она и бросила их Акире.

Акира поймал их в воздухе и одним плавным движением вложил в них свой клинок, мгновенно преобразившись – он стал изящным и неудержимым воином. Он владел мечом так же блестяще, как и своим прутом.

Хэсина прорвалась сквозь кольцо стражей, став спиной к Акире. Они отражали удары, пытаясь разрушить строй нападавших и образовать брешь в окружении. Наконец им это удалось. Хэсина повернулась к Акире и крикнула:

– Бежим!

Быстрее. Они пронеслись по галереям внешней части дворца и пробежали по коридорам. Служанки, оказавшиеся на их пути, с визгом разбегались в стороны. Хэсина потеряла головной убор супруги Фэй во время боя, и ее лицо было на виду у всех, но ее это не беспокоило. Она замедлила бег лишь для того, чтобы ударить мечом по шелковым ширмам. Они упали за спинами Хэсины и Акиры, преграждая путь во внутренний дворец. Что угодно, лишь бы выиграть немного времени.

Но стражи не гнались за ними, и, когда она ворвалась в кабинет ее отца, выяснилось, что там ее тоже никто не ждет. Хэсина повернулась вокруг своей оси, выставив меч и готовясь отразить очередное нападение. Его не последовало. Хэсина озадаченно замерла, но уже в следующее мгновение вышла из оцепенения и бросилась к книжным полкам. Между «Анналами империи» и «Хрониками Ли-чжу» стояла одна-единственная книга в потрепанном переплете.

Хэсина схватила ее и пролистала, чувствуя, как вспотевшие руки прилипают к бумаге. Потом пробежала глазами по символам, напоминавшим жучков, и для пущей уверенности вырвала страничку. Она тут же приклеилась обратно.

– Куда теперь? – спросил Акира, ожидающий ее в коридоре.

Хэсина схватила его за руку.

– Сюда.

Оказавшись в тронном зале, она заперла двери на засов и повернулась лицом к платформе. Трон пустовал. Она не могла объяснить, почему ожидала увидеть на нем Цайяня и почему ее сердце упало, когда его там не оказалось. Возможно, дело было в том, что их побег проходил слишком легко. Неужели им удастся выбраться из дворца без последнего боя? Но это ее вполне устраивало, потому что сражаться сейчас она все равно не могла: ее спина горела огнем, а ноги пульсировали болью.

Она подошла к платформе, подняла дрожащую руку и указала мечом Ся Чжуна на экран из двенадцати панелей.

– Помоги мне его уничтожить.

Не задавая вопросов, Акира вынул меч из ножен. Его клинок оставил на мыльном камне длинный след. Хэсина рассекла поверхность перпендикулярно. Акира изо всех сил опустил рукоять меча в ту точку, где эти два раскола пересеклись. По панели пошли трещины. Хэсина вонзила меч в самую широкую из них и проткнула камень насквозь.

Он разлетелся на обломки.

Хэсина бросила взгляд через плечо, потом залезла на спинку трона, оттолкнулась и приземлилась на ноги уже в пещере. Акира опустился рядом с ней.

В этот раз ей даже не пришлось кричать: «Бежим».

До этого дня Хэсина проходила по этому коридору лишь однажды; она не помнила, чтобы он был таким длинным. Они бежали минут десять-пятнадцать – не меньше, – прежде чем под их ногами стали появляться кусочки разбитой горной породы. Хэсина остановилась, чтобы прикоснуться к стене.

На ее руке остался след сажи. Резкий запах черного пороха ударил ей в нос, и она чихнула, но слезы на ее глазах выступили не по этой причине.

«Возьми с собой несколько палочек черного пороха и найди проход, заложенный камнями, – приказывала она Лилиан. – Подорви камни. Выведи родителей Мэй и остальных пророков из города, прежде чем я зачитаю указ».

Когда они разговаривали, Лилиан уже наверняка приняла решение взять на себя вину за смерть отца. Даже несмотря на это, она выполнила последнюю просьбу Хэсины, и сейчас королева улыбнулась, хотя ее сердце пронзала боль. Она вытерла глаза, и в этот момент прямо над их головой в гонг пробили шесть раз – наступил час ее казни.

Пора было закончить все это красиво.

За спиной Хэсины лежали лакированные стены дворца, который она называла своим домом. Впереди ее ждала жизнь беглянки. Она всегда мечтала о свободе, но все это было не совсем так, как она себе ее представляла. Как они будут жить? Как смогут прокормить себя?

– Решать, конечно, тебе, – начал Акира, и она поняла, что говорила вслух. – Но я могу вернуться к грабежам, а ты…

– Что могу делать я?

Выяснять правду? Править? Опыт Хэсины показал, что она не способна ни на то, ни на другое.

– Фонарики.

Хэсина печально улыбнулась. Куда бы она ни отправилась, она пойдет одна. Она не имела права тащить Акиру за собой на дно.

Но сейчас они пересекли эту границу между мирами вместе, постепенно замедляя шаг, пока не остановились на развилке. Из коридора, уходившего вправо, не доносилось никаких звуков. В левом слышался далекий свист ветра – вероятно, он выходил в небольшую бамбуковую рощу, росшую сразу за городскими воротами. Хэсине очень хотелось вдохнуть свежий воздух, но она понимала, что подниматься на поверхность неразумно. Об их побеге вот-вот узнает весь город – а может быть, уже узнал, – и прилегающие к дворцу территории будут кишеть стражами. Опасность была слишком велика – и в будущем она только возрастет.

Хэсина опустила руку в складки своего рюцюня и достала оттуда пригоршню сапфиров Ся Чжуна. Она вложила их в ладонь Акиры.

– Ты можешь идти куда хочешь. Ты свободен.

Она повернула направо и пошла по тоннелю быстрым шагом, чтобы не дать себе возможности передумать.

За ее спиной раздался звук шагов.

Она остановилась, чувствуя, как напрягаются все мышцы ее тела, хотя ей больше всего на свете хотелось подчиниться эгоистичному желанию заключить Акиру в объятия.

– Что я сказала тебе?

– Что я могу идти, куда захочу.

– И что ты свободен.

– Все так и есть. Я свободен идти куда захочу, и я хочу идти за тобой.

Она шумно выдохнула через нос. Зачем он решил все усложнить?

– Однажды ты сказал мне, что надеялся найти себя, но я не смогла тебе в этом помочь. Теперь я нахожусь в таком положении, что не могу помочь даже себе. Тебе будет легче без меня. Хочешь – мастери флейты, хочешь – устраивай пожары, только не иди за мной.

– Ты помогла мне.

Она пошла вперед, притворяясь, что ничего не слышит.

– Ты показала мне, что нет ничего страшного в том, чтобы полагаться на других и позволять другим полагаться на тебя.

– Я разрушаю всех, на кого полагаюсь. Я превращаю их в чудовищ.

– Я и так чудовище.

Она обернулась к нему.

– Это не шутка, – прошипела она.

– Я знаю, – тихо проговорил он.

– Нет, не знаешь. – Хэсина покачала головой и запустила пальцы в волосы. – Я узнала правду, Акира. Мой отец – Первый из Одиннадцати. Он убил тысячи пророков и только потом осознал свою ошибку. Потом он попытался исправить положение, но ничего не помогло, потому что эта книга, – она выхватила из складок рюцюня оригинал «Постулатов», – проклята. А потом он решил, что я смогу все изменить. Он покончил с собой, просто чтобы показать мне, что не так с нашим королевством. А теперь я бегу и – и я даже не знаю куда! – В ее голосе звенели слезы. Она почувствовала, что теряет над собой контроль. Возможно, это было хорошо – ее истерика могла его отпугнуть.

Но Акира произнес лишь несколько слов:

– Я не против того, чтобы идти куда глаза глядят.

Потом он взял ее за руку – некрепко, чтобы она могла освободить ее, если захочет. Она этого не сделала, и Акира побрел вперед. Хэсина не привыкла, чтобы кто-то вел ее за собой, но послушно пошла за ним. Она больше не пыталась освободить руку.

Вскоре ей снова придется самой выбирать путь. Она лгала так же, как и ее отец: она знала, куда хочет отправиться.

Она должна была вернуть свой трон, но ее собственное королевство не могло ей в этом помочь. Королевства Нинг и Ци – тоже.

Но Кендия могла. Кендия со своей растущей военной мощью. Со своим народом, иссушенным на солнце и жаждущим завоевать ее земли. Хэсина войдет в это королевство неисполненных желаний, принеся с собой свое собственное. Она сотрет свою личность. Начнет все заново. Что бы для этого ни понадобилось – продуманный костюм или вымышленная история, – она проникнет во дворец и сделает так, чтобы наследный принц обратил на нее внимание. Она заручится доверием нужных людей и узнает больше о кендийских пророках. А когда придет время, она сделает так, чтобы цели Кендии послужили ее собственным целям. Вместе они вторгнутся в Янь.

Это был дерзкий план – пожалуй, даже глупый. Но здесь брат мог оказаться предателем, враг мог превратиться в союзника. В мире Хэсины оставалась лишь одна священная ценность – то была клятва, которая билась вместе с ее сердцем; клятва, которую она произносила вновь и вновь, делая шаг за шагом в темноте.

Я вернусь.