69 +/– 1 = Ad hoc. Второе издание
Дизайнер обложки Тая Королькова
© Князь Процент, 2018
© Тая Королькова, дизайн обложки, 2018
ISBN 978-5-4493-7497-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Данный роман содержит сцены сексуального характера и сцены насилия. Его содержание может оказаться неприемлемым или шокировать некоторых читателей. Роман не предназначен для лиц младше 18 лет.
Все персонажи, имена и события, описанные в данном романе, вымышлены; любые совпадения с реальными людьми, именами и событиями случайны и не входили в замысел автора.
Адвокат этот был не лишен таланта.
Стендаль «Аббатиса из Кастро»
Не бывает, чтобы все были Василиями, да еще Васильевичами.
В. Б. Ливанов «Путь из детства.Эхо одного тире»
31 декабря
– Женщины с большой грудью обожают носить мини-юбки, – произнес Акемгоним.
Он резал помидоры на убогой кухне съемной малометражки Бориса. Любовница Бориса Катерина и ее подруга Галя жрали шампанское за стенкой, откуда раздавалась воспроизводившаяся ноутбуком дрянная акустическая музыка.
– И в чём тут логика? – спросил Борис.
– Речь о больших сиськах, тут нет логики. А смысл такой: мы боимся признать, что нас ценят за одно-два качества. И пытаемся убедить всех, что обладаем другими, не менее замечательными. Чаще всего мы делаем это неосознанно.
Посмотри на Галю. Вот она нацепила это безвкусное закрытое грязно-белое платье. Это прямо-таки футляр. Под ним мы угадываем грудь третьего размера. Согласись, Галя порадовала бы нас, явившись в чём-нибудь декольтированном. А что она сделала взамен? Решила убедить присутствующих в красоте своих ног. Хотя ноги толстые и кривые. Как почти у всех обладательниц хороших сисек.
– А за какие качества ценят меня? – спросил Борис, отпив дешевого рома из горлышка.
Акемгоним и Борис подружились студентами. Отец последнего был еврей, мать – украинка. Евреи считали Борю русским. Русские, услышав фамилию Бори, делали вывод, что он еврей. По-украински он знал три слова, все – матерные. Борис дважды не сдал адвокатский экзамен и работал заштатным юрисконсультом. У него было десять часов стоимостью в пару тысяч рублей. В санузле жилища Бори отсутствовали шторка и зеркало.
– У тебя хорошее чувство юмора – правда, насквозь вторичное. Все твои шутки будто из «Симпсонов». И ты готов помочь друзьям. А я, например, хорошо трахаюсь и много зарабатываю. За это меня и ценят. Поэтому я не декламирую Тютчева, убеждая окружающих, что рассветы восхитительны. Рассветы-то восхитительны, да мне уже не поверят.
– Значит, Галя тебе не понравилась?
Шутливо пожав маленькую руку Гали, Акемгоним смекнул, что иные комплектующие организма женщины тем вечером ему не достанутся. Рукопожатие было ускользающим, завлекающе-неприветливым. Когда подобная женщина раздвигала ляжки без ужина/театра/выставки, ее извилина сигнализировала, что она шлюха, нарушившая мамин завет.
Вдобавок мамы завещали таким бабам, что педикюр это для жен олигархов.
– Ничего так, – сказал Акемгоним. – Симпатичная.
Обстановка дома к сексу также не располагала.
– Может, закрутишь с ней? Она сейчас одна. И ты один.
– Она старая дева.
Акемгоним стал заправлять оливье майонезом. Сам он майонез не употреблял и презирал другие кулинарные взгляды.
– То есть?
– Ей ведь уже исполнилось двадцать шесть?
– Ей двадцать семь.
Акемгоним достал из груды вымытой посуды ложку с застывшим жиром.
– Ей двадцать семь, и она не замужем. Вероятно, и не была замужем. Поэтому она старая дева.
– Ну и что?
– Из старых дев затхло пахнет. Я ужасаюсь, когда вижу самодельный женский маникюр. Думаю, половой орган у Гали, как и ногти, выпилен лобзиком. И меня бесят пьющие женщины.
– Сейчас Новый год, и она пьет всего лишь шампанское!
– Я Акемгоним Горгоной, и мне плевать.
– Ты слишком категорично судишь. Это потому, что ты сам не пьешь.
– Еще она стопудово из баб, что неправильно произносят мою фамилию. Такие не могут запомнить, что последний слог ударный. Лучше сам ее нагни.
– Я слишком люблю Катю, – понизив голос, сказал Борис. – Я не могу ей изменить.
– Это пройдет. Ты живешь с ней всего месяц.
– Какая разница, сколько я с ней живу? Она меня устраивает, и это не изменится.
Борис не встречался с женщинами дольше полутора месяцев: те убегали. За тринадцать лет Акемгоним не видел его дважды с одной бабой. Боря хотел жену, детей и страдал. Он не ведал, что легчайший путь заставить женщину хотеть твою фамилию это демонстрировать благосостояние и равнодушие к семейным ценностям.
– Ты очень цинично судишь о женщинах, это неправильно, – сказал Борис.
Акемгоним осмотрел нищенскую кухню в поисках терки для сыра. Хозяин конуры оказался бессилен помочь, и Горгоной решил направиться домой.
– Помнишь, я рассказывал об Инне? – спросил он. – Это однокурсница моих клуш.
– Ты еще жалел, что не успел с ней переспать, потому что был занят двумя другими?
– Ага, у нее хорошая такая задница и грудь второго размера.
Лицо Бориса приняло мечтательное выражение. Боря любил поговорить о недоступных ему красивых женщинах.
– Я смотрел ее фотки в «Контакте», – сказал он. – По-моему, она красивее той, с которой ты встречался… Женя ее звали?
– Вика. С Женей я гулял от Вики.
– И Жени она красивее.
– У Жени сиськи круче: целый четвертый размер, а в месячные – пятый.
– Лет в тридцать четвертый размер…
– Когда Жене будет тридцать, я ее не вспомню.
Горгоной не желал слушать домыслы о цинизме и прочих феноменах, чуждых Борису вследствие альтернативности умственного развития. Он сказал:
– Так вот, про Инну. Это расточительно: оставлять в старом году нереализованные планы. Дай-ка я звякну ей, авось в честь Нового года она пренебрежет условностями.
– Ты думаешь, она вот так возьмет и согласится переспать с тобой?
– Сегодня же Новый год. Да и я парень хоть куда.
Инна взяла трубку с шестого гудка. Ее голос звучал на фоне идиотического хохота молодежи.
– Инна, добрый вечер! – сказал Акемгоним. – Это Акемгоним Горгоной.
– З-здравствуйте, Акемгоним Валентинович.
– Вам удобно говорить?
– Да… Да, удобно.
Хохот и другие звуки стали приглушенными.
– Инна, приглашаю вас отметить Новый год у меня дома. Только мы двое: вы и я. Будем пить шампанское, и я расскажу вам море стихов.
Горгоной подмигнул напряженно слушавшему Борису.
– Акемгоним Валентинович, дело в том, что я…
– Отлично, записывайте.
Горгоной назвал адрес и сказал:
– Я вас очень жду, приезжайте.
– Дело в шляпе, – сказал он Борису.
– Так ты не останешься?
– Салат вам дорежу, чокнемся, и пойду.
Борис решил заглянуть к старым девам; Акемгоним принялся читать новости в Интернете. Его внимание привлекла фраза «Участники „Гниющей базилики“ сожжены заживо».
Кликнув заголовок, Горгоной прочитал:
«Жуткое преступление совершено в ночь на 31 декабря в Подмосковье. Участники группы «Гниющая базилика» Максим Грищук, Данила Ногович и Ада Мун были сожжены заживо в лесу около подмосковного города Железнодорожный.
Как стало известно ранее, музыканты были отбиты при конвоировании после утверждения обвинительного приговора Московским городским судом. Нападение было совершено группой неизвестных. Злоумышленники значительно превосходили сотрудников конвоя по численности. При столкновении пострадали двое конвоиров. Состояние одного из них оценивается как тяжелое.
В столице и Подмосковье был объявлен план «Сирена», однако злоумышленники успели вывезти членов «Базилики» за МКАД. Работающие с телами погибших медики сделали предварительный вывод о том, что музыканты были сожжены заживо.
Участники малоизвестной рэп-группы «Гниющая базилика» прославились в ноябре 2012 года, выступив в обнаженном виде с антирелигиозным гимном в московском католическом соборе Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии. В отношении них был возбужден ряд уголовных дел, одно из которых завершилось приговором к отбыванию наказания в колонии».
Акемгоним заранее утомился от мнения Бориса и не стал делиться прочитанным, когда тот вернулся.
– Как она согласилась так быстро? – спросил Борис.
– Она давно меня знает. Мы часто переглядывались на лекциях. Кабы я не трахал двух ее однокурсниц, мы бы уже перепихнулись.
– Неужели тебя не мучила совесть?
– Ты о чём?
– Когда ты спал одновременно с Викой и Женей.
– Мы обсуждали это еще тогда.
– Я бы не смог изменить Кате. Ты всё-таки невероятно везучий. Женщины танцуют вокруг тебя, как у шеста.
– Да, бабы предпочитают успешных мужиков.
– Погоди, ты еще встретишь ту, которую полюбишь. Она скрутит тебя в бараний рог.
– Эта фраза возглавляет топ-лист прощальных слов моих баб. Со мной у них всегда цветы, трах, рестораны и кино. Поэтому им ужасно жаль расставаться. Напоследок они в благодарность пророчат мне что-то хорошее. Обычно эту самую фантасмагорическую бабищу, которая надерет мне задницу.
Акемгоним захотел в одиночестве посмотреть фильм с Кларком Гейблом. «Странный груз» подходил идеально; «Рекламисты», «Неприкаянные», «Могамбо» тоже котировались.
– Кроме того, дорогой мой, этот зловещий сценарий имеет шанс воплотиться, лишь если я полюблю. А насчет вероятности этого хорошо сказал Мишель Уэльбек. Это такой писатель. Мол, любовь это сосредоточение на одном человеке. Она невозможна, если ты много лет сношаешь всё, что движется. Боюсь, я вне зоны риска.
– Но признай, что изменять своей девушке это плохо.
Борис застыл посреди кухни. Вопреки гендерной принадлежности, он не умел единовременно разговаривать и делать что-либо.
– Да чего уж хорошего? Беспрестанная путаница в именах. Многочисленные дуры воспринимают пятничный трах как начало чего-то светлого и большого. То есть роскошного и выгодного. Опять-таки, лишние расходы; наконец, можно подцепить что-нибудь… А, ты про моральную сторону? Тут лучший рецепт выработал герой Набокова. Этот чувак ходил от жены налево и поначалу мучился. Ну, с этической точки зрения. С течением времени мужик догадался, что оподлиться нужно абсолютно. Вести себя подобно мрази легче, когда ты ею являешься. Всё, новогодний ужин готов. Я домой.
– Ты даже с девушками не попрощаешься?
– Скажи им, что мне пора, ждет кот.
1 января
Было тепло, вспыхивали шутихи, чернь гуляла. Не застегивая пальто Albione, убрав руки в карманы джинсов Hugo Boss, Горгоной обходил сброд и лужи.
Москва дышала похотью, как Невский в любой час. Женщины в эту ночь особенно хотели распутничать. Женщины разукрашивались, мылись, завивались и брились. Они даже не путали, где что сделать. Однако большую их часть всё равно не трахали.
Студенток не трахали ровесники. Студентки не знали, что их ровесники это материал для будущего поколения женщин. Старых дев не хендожили любовники. Старые девы забыли, что халат только первый месяц отношений выглядел эротично. Жен не уестествляли мужья. Романтику убивали совместный быт и общие, если повезло, дети.
Почти все хотели этой ночью образовать с кем-нибудь четвероногого зверя. Почти все терпели фиаско. При оптимальном раскладе случался двурукий зверь в туалете.
– Молодой человек, вы не подскажете, который час? – спросила у Акемгонима женщина лет двадцати восьми. Она стояла на другом берегу здоровенной лужи. У нее были красивые темные волосы до лопаток. Мягкую черную куртку распирала грудь номер три или даже больше.
Горгоной перешел лужу, стараясь не зачерпнуть воду купленными утром ботинками Baldinini.
– К новогоднему застолью вы уже изрядно опоздали, – сказал Акемгоним. – В метро работаете? О, у вас более интригующая форма занятости? Давайте я помогу.
Женщина наморщила лобик, пытаясь размышлять о трех вещах сразу. Горгоной с трудом поднял ее, ровно держа осанку. Женщина взвизгнула, пьяно рассмеялась и обхватила его за шею. Зубы у нее были кривые.
– Хотите, я позову вашего мужа на дуэль? – спросил Акемгоним. – Почему он не встречает красавицу-жену?
– Мы развелись, – сказала женщина, противно дыхнув мятной конфетой и алкоголем. – Вы уже можете меня…
– Тогда пойдем ко мне. Мой дом вон там.
Горгоной снова перенес разведенку через лужу.
– У меня ребенок дома, – рассмеявшись, сказала женщина, и один ее глаз послал второй на три буквы. Ее тело податливо лежало на руках Акемгонима.
Она явно была из породы городских мамочек-шлюх. Такие вечно бегали за крепким мужским плечом: сексом и деньгами.
– Тогда идем к вам, ему же скучно.
С третьего раза Горгоной зачерпнул воду правым ботинком.
– Он, наверное, уже спит, – сказала женщина.
Морщины у ее губ свидетельствовали о высоких рисках кардиологических проблем. Шанс на слабость ее передка был и того выше.
Акемгоним вновь пересек лужу.
– Вы уже можете меня отпустить, я не такая пьяная, – сказала женщина, рыгнув и хихикнув.
– Как вас зовут?
– Вы меня не отпустите?
– Я обычно знакомлюсь, когда женщина в подвешенном состоянии. Говорят, это помогает.
– Алла.
– Акемгоним.
Горгоной поставил вновь рыгнувшую мамочку на асфальт.
– Какое… редкое имя. А сокращенно?
– Навуходоносор. Лучше без сокращений.
– У тебя есть дети? – спросила Алла, когда Горгоной открывал дверь подъезда.
– Известных мне нет.
Акемгоним зашел в лифт и сделал приглашающий жест.
– Вообще-то женщин пропускают вперед, – сказала Алла, надувшись и зайдя в лифт.
Горгоной поцеловал ее вонючий рот. Женщина сосала его губы, пока Акемгоним тыкал ключом в дверь общего холла. Горгоной протащил мамочку несколько шагов и отпер дверь квартиры.
На шум вышел Дункан, питомец Акемгонима.
– Привет, кот, – сказала Алла.
Мокро целуясь, Горгоной и женщина кое-как разулись, прошли в спальню. Куртка и застиранная блузка Аллы скрывали обтянутую прозрачным лифчиком грудь третьего размера.
От лифчика Алла предпочла избавиться сама. Это был опрометчивый поступок. Степень птоза ее груди близилась к уродству. Горгоной укрепился духом и опрокинул женщину на спину. Ее груди по бокам стекли на одеяло. Акемгоним начал брезгливо ласкать языком крупные ореолы сосков, изувеченных грудным вскармливанием.
Под брюками Аллы не оказалось трусиков.
– Мы в офисе праздновали, – сказала она и дернула плечом.
Акемгоним встал с кровати.
– Ты куда? – спросила женщина.
– В McDonald’s, там скоро завтраки начнутся.
Горгоной взял с книжной полки упаковку Durex.
Алла была посредственной любовницей. Когда член Горгоноя зашел, ее активность поравнялась с эквивалентом трупа, обмотанного цепью и в узком ларце брошенного на морское дно. К счастью, этот образчик флоры хотя бы мгновенно взмок.
Заскучав, Акемгоним принялся упражняться с квадратами числа «два».
На числе «524 288» Горгоной вышел из растерянно заморгавшей Аллы. Акемгоним развернул женщину и уткнулся носом ей в спину.
– Ой, – сказала Алла, когда Горгоной засунул в нее палец.
Пошарив внутри женщины, Акемгоним нащупал клитор. Свободной рукой он принялся ласкать увядшие груди Аллы.
К досаде Горгоноя, женщине была труднодоступна максима, что при невагинальной активности легче заполучить оргазм, растворившись в собственном удовольствии. Алла рьяно тянулась к члену Горгоноя, он уклонялся. Краем глаза Акемгоним наблюдал эту возню: ее отражало большое зеркало.
Вскоре Горгоной понял, что женщина тоже наблюдала за отражением, да еще и с явным удовольствием. Наверное, Аллу заводило, что ее обрюзгшее тело пользовал дорогостоящий мужчина равных с женщиной лет и в гораздо более хорошей форме.
– Господи! – сказала Алла, кончив. – Где ты этому научился? Я в первый раз кончила не от секса.
Чаще Акемгониму говорили: «Я в первый раз кончила от секса». Горгоной догадывался, что в большинстве случаев его обманывали насчет первого раза.
– А кое-кто не хочет тоже кончить?
– Спасибо, красавица, вряд ли получится. Я тоже в офисе праздновал. А потом у друзей. Будешь кофе?
Через полчаса они шли к дому Аллы. Быдла на улице стало меньше.
– Не хочешь взять у меня номер телефона? – спросила женщина. Как всякая разведенная мамаша, она хотела сразу повесить на любовника жизненные заботы.
– Это твой подъезд? – спросил Горгоной. – Если соскучусь, буду знать, где тебя искать.
– Ты всем так говоришь?
Акемгоним наклонился и быстро поцеловал женщину в губы.
– Я не всех провожаю домой. Ну, тебе пора к ребенку. С Новым годом.
Горгоной достал из кармана Albione музыкальный плеер. Это была отличная штуковина с профессиональным звуком. Она стоила четыре тысячи долларов и размером напоминала «кассетник». Акемгоним включил песню «Joker and the Thief» группы «Wolfmother».
Неподалеку от дома Горгоной увидел женщину, рывшуюся в багажнике красного Peugeot. Ей было года двадцать четыре. Пальто женщины распахнулось. Декольтированное красное платье едва скрывало грудь четвертого размера. Женщина говорила в телефон:
– Да хрень полная, а не Новый год! Этот ее Кирилл такой козел…
Женщина отбросила назад завитые светлые волосы.
Акемгоним остановился рядом и выключил плеер. Сисястая посмотрела на Горгоноя; он дружелюбно улыбнулся.
Всё еще 1 января
– Да ты бы видела, какое на мне сейчас платьишко, а этот Кирилл вообще на меня не реагирует… – говорила сисястая в четвертый iPhone.
Отобрав у белобрысой телефон, Горгоной сказал в него:
– Привет! Она вам перезвонит.
– В чём дело? – спросила женщина. Акемгоним твердо взял ее за холодную руку и повел к дому.
– Кто вы такой? Куда меня тащите? Я и закричать могу! – говорила белобрысая. Долго она не ломалась: Горгоной слишком прилично выглядел. Крики ей грозили только от удовольствия.
– Меня зовут Акемгоним. Мы идем пить кофе. Ты самая красивая девушка, что я встретил этой ночью. Да и за весь прошлый год тоже. Как тебя зовут?
– Яна.
– Очень редкое имя.
– Окунь… Как вас там…
– Акемгоним. Ударение на последний слог. Можно на «ты».
– Слушай… те, я на минуту спустилась в машину, у меня тут друзья…
– А толку от них? Кофе растворимый или молотый?
Акемгоним зашел в лифт и сделал приглашающий жест, глазея на бюст Яны. Та, хоть и пахла алкоголем, еще соображала.
– Молотый.
Дункан взглянул на женщину и мяукнул.
– Привет, кот, – сказала Яна.
Горгоной смолотил кофе и протянул ей чашку. Женщина разглядывала кухню.
– Молотый, – сказал Акемгоним.
– Ты живешь один?
– С котом, а ты?
– С родителями. Вот думаю сваливать от них.
– Давно пора.
– Это намек, что я такая старая?
Горгоной, наконец, рассмотрел зубы Яны: кривые и желтые.
– После восемнадцати нечего жить у родителей.
– Интересно ты рассуждаешь! И что же делать?
– Снять квартиру, например.
– В восемнадцать лет?
– А что такого?
– Знаешь, не у всех есть на это деньги!
– Если с деньгами худо, прилепись к богатому мужику.
– У тебя есть девушка?
– Обычно нет. Тебе нравится кофе?
– Вкусное.
Акемгоним усомнился в своей эрекции.
– Тебе не одиноко жить одному? Сколько у тебя комнат, три?
– Четыре. Я же с котом.
– А если с ним что-то случится?
– Заведу другого, не такого пушистого. Где ты живешь?
– Недалеко, в Печатниках. Зачем ты затащил меня к себе? Неужели думаешь, что у нас будет секс?
– Ты против?
– Я тебя не знаю. И я не занимаюсь сексом на первом… В первый раз.
– А танцами на первом… В первый раз занимаешься?
– На кухне?
– Пойдем. Правда, я отвратительный танцор. Ну да что уж теперь.
Акемгоним привел женщину в гостиную. Он включил папку разной слезоточивой музыкальной ерунды. Яна прижалась к нему грудью.
– Кем ты работаешь? – спросила женщина, когда Горгоной обнял ее.
– Я адвокат. Партнер в юридической фирме. А ты?
Акемгоним и Яна начали медленно топтаться в обнимку.
– Что такое «партнер»? Я переводчик. Ты занимаешься уголовными делами?
– Партнер это совладелец юридической фирмы. Один из собственников этого бизнеса. Уголовными делами занимаюсь редко. Какие языки ты знаешь?
– Английский и испанский. То есть ты топ-менеджер?
– Испанский – редкость в Москве. Топ-менеджер в юридическом бизнесе это ступенькой ниже, чем я.
– Почему ты не женат?
– Мне всего тридцать.
– А потом не будет поздно?
– Ты сама не замужем.
– Ты мне ногу отдавил!
– В постели я лучше. Ты красивая. У тебя наверняка куча поклонников. Избирательно подходишь к выбору?
– Ну да… И потом, мужчины ведут себя… Ну, ведут себя так…
– Будто хотят, чтобы женщины сами их трахнули?
Яна засмеялась.
– Ты всегда так зациклен на сексе?
– Жизнь зациклена на сексе. О чём еще говорить с красивой девушкой ночью? Не поэзию же Франца Кафки обсуждать.
– У тебя есть дети?
– Нет. Думаю, как и у тебя.
– У тебя смешная мимика. Правильно думаешь.
– В этом мой секрет, красавица. Я всегда знаю, какую рожу скорчить.
– Ты любишь путешествовать?
– Кто ж не любит.
– Где ты был в последний раз?
– В Эмиратах, два месяца назад.
– Ого, круто, наверное?
– Истории о запрете неженатым туристам жить вместе это сказки. Держаться на улице за руки тоже можно.
– Где же сейчас та, с которой ты держался за руки и жил вместе в Эмиратах?
– Понятия не имею.
– Вы расстались?
– Да.
– И ты один?
– Без постоянной любовницы. А где ты была в последний раз?
– В Тайланде.
– Тоже хорошо.
– Мне не особо понравилось.
– Не возбуждаешься от трансов?
– Фу, какая мерзость! Я ездила с друзьями, а они постоянно куда-то бегут. Вечно несутся осматривать какие-нибудь дурацкие достопримечательности.
– Надо было объяснить, что главная достопримечательность это ты.
– С нами был мой бывший… Он тоже любитель активного туризма.
– Значит, он и в постели должен быть активным.
Яна промолчала.
– Красавица, есть мужчины и покрепче.
– Он всегда отмазывался тем, что я типа такая сексуальная… и так его возбуждаю…
– И кончал за минуту?
– Точно!
– Чем сексуальнее женщина, тем дольше ее хочется…
Акемгоним посмотрел в ставшие шальными глаза Яны. В них что-то оборвалось, будто яблоко с дерева. Акемгоним присосался к разалевшимся губам женщины.
Чуть отстранившись, Яна сказала:
– Трахни меня в машине…
– В твоей или моей? Моя на стоянке.
– Давай на лестнице!
Акемгоним вывел женщину из гостиной. Она быстро сняла колготки. Горгоной отпер дверь; Яна босиком выскочила из квартиры.
Выбежав на ярко освещенную лестничную клетку, женщина через голову стянула платье. Яна оказалась дальтоником: ее стринги были черными, а лифчик – красным. На жирной ляжке Горгоной увидел татуировку-иероглиф. Женщина завела руки назад, и лифчик упал между перил.
Грудь Яны была отвисшей; вниманием Акемгонима завладели набухшие розовые соски.
– Сними с меня трусики, – хрипло сказала эксгибиционистка, выделывая жутковатые приглашающие движения бедрами. – Выкинь их. Я хочу тебя. Иди ко мне.
Сняв ее не лучшим образом пахнувшие мокрые трусы, Горгоной швырнул их вслед бюстгальтеру. Яна ухватилась за ремень Акемгонима и принялась тянуть на себя. Навыки по обращению с данным элементом гардероба встречались у женщин еще реже, чем абстрактное мышление. Кое-как Горгоной стянул джинсы и трусы. Женщина принялась лизать, а вскоре и заглатывать его член.
Как всякий человек без абстрактного мышления, Яна плохо сосала. Она царапала член зубами, торопилась, пережимала рукой и выделяла море слюны. Чтобы одолеть стресс, Акемгоним принялся вспоминать текст «Given the Doge a Bone». Раскачивавшиеся сиськи женщины били его по коленям.
Парой этажей выше открылась дверь на лестничную клетку. Яна вскочила, ухватилась за перила и развернулась к Акемгониму толстой целлюлитной жопой.
– Трахай меня! – закричала нимфоманка дурным голосом.
Горгоной взял из кармана джинсов Durex, разорвал упаковку, нацепил презерватив. С третьей попытки он зашел в Яну и начал долбить. Одной рукой Акемгоним взялся за перила, другой лапал татуированное бедро женщины. Яна подмахивала ему задницей. Диспозиция интриговала, но Горгоноя волновали шаги сверху.
– Отымей меня, отымей! – говорила Яна. – Я хочу, чтобы ты меня оттрахал! Разорви меня!
Вверху лестницы показался Андрей, живший на одиннадцатом этаже. Андрей спускал на женщин всю зарплату. Секс у него бывал раз в месяц.
Горгоной сказал:
– Привет, Андрей! С Новым годом!
– С Новым годом, Акемгоним! – сказал Андрей, пялясь на Яну.
– Сиськи мои понравились?! – спросила женщина. – На, смотри!
– Она у меня интервью проходит, – сказал Горгоной.
– Не смей оскорблять меня! – крикнула Яна, подмахивая совсем уж остервенело. Акемгоним звонко шлепнул ее по жопе.
– Я, наверное, на лифте поеду, – сказал Андрей и пошел наверх.
– Да-а-а! – крикнула Яна и начала облизывать перила. – Бей меня! Шлепай! Хочу!
Акемгоним захотел искупаться в «Мирамистине». Впрочем, благодаря разнузданности Яны его эрекция оставалась стабильной.
– Сними резинку! – сказала женщина. – Я на таблетках! Кончи в меня!
Горгоной раскусил ненадежность этой оферты и сильно ударил Яну по крупу.
– А-а-х-х-х, – произнесла она. – Да! Да-а! Бей меня!
Акемгоним стал наносить удары при очередной кратной трем встрече его чресел и задницы Яны. Эта арифметическая модель гарантировала женщине объем драйва и боли, нужный, чтобы вести себя хоть капельку прилично.
Так прошло несколько минут. Яна стала подвывать. Ее рука судорожно двигалась в области паха.
За дверью открылся лифт, раздался стук каблуков. Яна закричала. Каблуки зацокали ближе, и дверь открылась. На пороге стояла Инна. Она была в дешевой шубке неопределенного цвета и коротком рубиновом платье. В руках Инна держала бутылку шампанского.
Едва Яна завидела вновь прибывшую, у нее случился оргазм. Это событие ознаменовалось калейдоскопом цитат Яны из Геца фон Берлихингена в переводе на чистейший русский. Акемгоним продолжал двигаться в Яне, извивавшейся своим большим телом.
– Здравствуйте, Инна, – сказал он. – С Новым годом!
Инна будто окаменела, ее глаза стали по-детски круглыми. Горгоной вышел из Яны. Он понимал, что любая его фраза будет верхом идиотизма.
Раскрасневшаяся Яна схватила платье и бросилась в квартиру. Все знакомые эксгибиционистки Акемгонима, кончив, становились паиньками.
Горгоной еще натягивал джинсы, когда Яна вернулась – уже одетая. Опустив глаза, женщина поцеловала его, сунула в руку бумажку и уехала на лифте. Акемгоним развернул бумажку: Яна записала номер телефона.
– Да, Инна… – сказал Горгоной. – Знаете, я тут читал стихи Франца Кафки и…
– Акемгоним Валентинович, Кафка не писал стихов, – сказала Инна.
Горгоной понял, что вскоре у него опять будет секс.
4 января
– Прекрасно выглядишь, – сказал Акемгоним.
Лена была дешево одета и несчастна. Горгоной согласился поужинать в ее любимом итальянском ресторанчике, который терпеть не мог. Располагалось это заведение в изобиловавшей бывшими соотечественниками дыре неподалеку от «Щёлковской». Лена снимала там однокомнатную конуру.
Год назад Лену бросил ее однокурсник, за которого она собиралась выйти. Они жили вместе четыре года. Однокурсник был юбочник и каблук вместе. Его звали Сергей или Роман – Акемгоним не выучил. Лена всё еще страдала.
– Спасибо, ты тоже ничего, – сказала она.
Три года назад, когда они познакомились, Акемгоним думал в статистических целях уестествить Лену. Остановила Горгоноя уверенность в ее непроходимой фригидности.
Мысль о сексе заставила его поморщиться. Обсуждение с Инной ненаписанных Кафкой рифм переросло в близость. Инне было двадцать, трахалась она еще мало. Зрелище секса на лестнице только подстегнуло ее. Акемгоним отхендожил Инну четыре раза: женщина кончила трижды, Горгоной – дважды.
В перерывах Инна тянулась к мобильнику читать о «Гниющей базилике». Акемгоним выслушал множество новостей о последнем ярком событии ушедшего года. Были похищены не только впоследствии сожженные рэперы. Украли еще одного члена группы. Его местонахождение оставалось загадкой. Показания всех конвоиров еще не стали известны журналистам. Обугленные трупы были привязаны к статуе в человеческий рост. Голова статуи была отбита. Убитые горем родственники верещали. Убитые огнем богохульники помалкивали.
В начале одиннадцатого утра Акемгоним прогнал Инну.
– У тебя новые очки? – спросила Лена.
Ее зеленоватые глаза можно было с изрядной долей лести назвать красивыми. Правый косил и норовил зыркнуть в сторону. В iPhone Горгоноя женщина была записана как «Луарвик».
К бальзаковскому возрасту Лена приобрела горб. Ее кривые зубы становились всё уродливее. Шея женщины уже начала обвисать, задница была слишком тощей, грудь – маленькой. В остальном Лена считалась писаной красавицей.
– Gucci, – сказал Акемгоним. – Нравятся?
Черная массивная оправа подходила Горгоною и хорошо дополняла его костюм. Он надел джинсы Levi’s, голубую сорочку и тёмно-синий пиджак Albione.
– Ничего. Но вообще нет, не нравятся. Ты почему никуда не уехал?
– А должен был?
– Я думала, ты уедешь с Вероникой.
– Я расстался с Вероникой.
Правый глаз Лены медленно сфокусировался на Акемгониме. Давно, занимая один с Леной кабинет, Горгоной не боялся этих фокусов. Став партнером, Акемгоним заполучил отдельный кабинет. Он стал реже видеть Лену. Полгода назад она ушла в другую фирму. Теперь Горгоной боялся при каждой встрече.
Сегодня он испугался вдвойне: ногти Лены были черного цвета.
– Ты расстался с Вероникой?
– Именно это я сказал.
– И давно?
– Пару месяцев назад.
– Как же вы расстались?
– С обвинениями, кровью и боем посуды.
– Правда? Расскажи.
– Шучу, я сказал «Пока» и ушел.
Веронике не хватило слова «Пока». Горгоной несколько раз залепил ей по физиономии, чтобы любовница в достаточной степени оскорбилась и убралась.
Опасаясь за желудок, Акемгоним выбрал пиццу «четыре сыра».
– И вы больше не общаетесь?
– Нет.
– Но ты поздравил ее с Новым годом?
– Не поздравил.
– А она тебя?
– Поздравила.
– И что сказала?
– Написала. Я не снял трубку.
– Что написала?
– Довольно замысловатое поздравление, не лишенное грамматических ошибок.
– Ты не ответил?
– Нет.
– Почему?
– Потому что я Акемгоним Горгоной, и мне наплевать.
– Почему просто не ответить на поздравление?
– Я не общаюсь с бывшими.
– Как хорошо, что мы с тобой никогда не встречались!
– Это да. То есть нет. То есть я не знаю. Наверное. Может быть. Что уж теперь гадать.
– И ты теперь один?
– Как перст.
– То есть у тебя никого нет?
– Только кот и руки не для скуки.
– Скучаешь по Веронике?
– Невозможно скучать по женщине, которую трахал целый год.
– Она тебе пишет?
– Слушай, давай я каждое ее письмо буду отсылать тебе? Можешь отвечать ей. Хочешь, от моего имени. Хочешь, от своего. Напиши, что я держу тебя в сексуальном рабстве. Что ты прикована к батарее. Что на завтрак у тебя белковый коктейль. Она поймет, что это значит. А на ужин фистинг, сквирт и куни. Что ты умоляешь вызвать полицию. Что я совершенно обезумел. Поинтересуйся, как она управлялась с моим темпераментом. Узнай, как тридцатипятилетняя баба выдерживала четырехчасовые сексуальные марафоны.
В общем, девочки, развлекитесь уже без меня. Я постоянно играл роль сломанного телефона. Когда мы были соседями, Вероника дико ревновала. Она исползала твои аккаунты в соцсетях. Критиковала твои шмотки. Ненавидела тебя. Она давно канула в Лету. Но сейчас уже ты засыпаешь меня вопросами…
– Два месяца это не давно!
– Давно.
– Но…
– Вероники нет, и баста. Если я тебе очень нужен, можешь раздеваться прямо здесь. Или подумай об этом дома.
– Я… я подумаю об этом.
Некоторое время они ели: Акемгоним молча, Лена чавкая.
– Мой бывший переехал в Питер, – сказала женщина и залпом осушила бокал вина, напоследок поперхнувшись.
– Сергей?
– Он Роман, вообще-то!
– Извини, вечно путаю.
– Он переехал к девочке, которой девятнадцать лет.
– Какой у нее размер груди?
– Что?! Какая разница?
– Это имеет большое значение.
– Ты издеваешься?
– Что с размером?
– Я никогда не обращала внимания.
– Ты с ней знакома, что ли?
– Я иногда захожу на ее страницу.
– За каким чертом?
Лена махнула половину следующего бокала и тихо рыгнула.
– Это комплексы, деточка. Ее грудь больше твоей? Если да, то этим всё объясняется.
– Он даже адвокатское удостоверение сдал! С таким трудом получил его в прошлом году…
– Теперь уже в позапрошлом. А почему сдал? Он по трудовому договору будет работать, что ли?
– В правовом департаменте какой-то питерской фармацевтической компании.
– Он из-за женщины бросил адвокатуру? И уехал в провинцию? Жизнь накажет его, поверь.
– Питер не провинция.
– Провинция, это даже в Конституции написано.
– Это в какой же статье?
– В семидесятой. Написано, что столицей России является Москва. Значит, все остальные города – провинция.
– Акем, он на ней женится!
– Это будет логично. Обычно мужчина дает новой женщине то, чего хотела старая. Старая мечтала о кунилингусе – хренушки. С новой мужик дайвер, одни пятки торчат. Старая хотела путешествовать – они не выходили из дома. С новой он исколесил весь мир. Старая просилась жить вместе – он ее бросил. Новую перевез к себе в три дня. Старая жаловалась, что мужик постоянно работал. Теперь он прогуливает работу, как восьмиклассник школу. Так и с браком.
Глаза Лены съехались к переносице.
– Ты же работал эти четыре дня? – спросила она.
– Я сегодня вернулся из Минска. В офис только завтра поеду.
– На прошлых новогодних ты ведь тоже был в Минске?
– Там хорошо отдыхать.
– Оставшиеся праздники будешь работать?
– Как обычно.
– Как тебе удается так пахать и сохранять хорошее настроение? У меня вечером хватает сил только выпить пару бокалов и завалиться дрыхнуть.
Три года назад Лена попала в сильную зависимость от Акемгонима. Его профессиональные качества закрыли Лене глаза на человеческие. Как и многие, она считала Горгоноя эталоном юриста. Лена принялась торчать в офисе с рассвета до заката. Значительную часть этого времени она даже пыталась работать. Правда, юристом Лена осталась скверным.
Минувшей зимой, расставшись с любителем питерской клубнички, она увлеклась шахматами. Летом Акемгоним поставил ей детский мат. Горгоной не играл в шахматы много лет; это была единственная хитрость, что он помнил. Тогда Лена заимела привычку ежевечерне хлестать вино.
– Я просто не заморачиваюсь.
– Что это значит?
– Я бы на твоем месте занялся каким-нибудь спортом. Помимо шахмат. Какой смысл ежедневно бухать в тридцать лет?
– Сам-то ты спортом не занимаешься!
– Я мастер постельных видов спорта. В форме меня держит секс.
После ужина Лена запросилась смотреть «Елки-3» в кино.
– Доброй ночи, принцесса, – сказал Акемгоним и чмокнул ее в щеку.
5 января
Всякий сезон Горгоной ходил на «Бесов», поставленных Юрием Любимовым. Утром Акемгоним обозрел реестр знакомых баб, которых господа не повезли в морские трах-круизы. Наиболее перспективной кандидатурой оказалась Даша, тощая московская фифа. Ей сравнялось двадцать три года, она ходила в моделях. У Даши была подруга Эллочка, сисястая московская фифа. Она была моложе Даши на пару лет и где-то училась. У Эллочки были грудь номер три, светлые длинные волосы и относительно ровные зубы. Тем вечером Даша намеревалась поужинать с Эллочкой.
У Даши было похмелье. Каждую минуту она чесалась: вероятно, платье было новым или арендованным.
В антракте модель жаловалась на отсутствие дорогих шмоток и любви. Горгоной рассудил, что ее не трахнули вчера. В антропологических целях он заметил, что Ставрогин был наиболее популярным у женщин героем русской литературы. Даша зачесалась и посетовала, что такие рыцари уже вымерли. Акемгоним решил говорить поменьше, чтобы не сбежать до ужина.
Эллочка ждала Горгоноя и Дашу в ресторане «Аллен». Ее скованная пуш-апом грудь норовила упорхнуть из виртуальной блузки. Горгоной попросил ананасовый фреш, стейк и обратился в зрение.
Поначалу Эллочка и Даша стеснялись Акемгонима. Попривыкнув, женщины долго рассуждали о шмотках. Горгоной не участвовал в разговоре и созерцал молочные железы Эллы.
Затем Даша принялась говорить о мужчинах. Выяснилось, что они с Эллой имели неприлично большое для еще молодых женщин количество любовных приключений. Акемгоним рассеянно слушал, пялился на грудь Эллы и ел.
Даша говорила, что ей нравились брутальные мужчины. Жестокость и грубость настоящих бруталов заводили Дашу. Если же любовник не совершал мужских поступков, Даша брала растяпу в оборот. Над таким мужчиной она доминировала и ждала брутального самца.
Горгоной почувствовал себя узником замка фиф. Будто томный рыцарь в заточении у колдуний, он сидел и потягивал фреш.
Разговор внезапно стал заумным. Как выяснилось, Элла читала «Бесов». Впрочем, затем обнаружилось, что Элла путала «Бесов» с «Хрониками Нарнии».
Знание творчества Достоевского иногда помогало Акемгониму. Он знался с Асей, престарелой юридической красоткой. Ася была начитана и мало кому давала. У Горгоноя лет пять не доходили руки заняться ей. Минувшим летом он забрел на пьянку в ресторан «Азор». Там была и Ася. Тогда Акемгоним заметил у нее признаки экзистенциального кризиса. Ася восседала на подоконнике. Ноги она свесила вниз. «Азор» располагался на пятнадцатом этаже.
Весь путь к дому Горгоноя Ася твердила, что жила, будто Сонечка Мармеладова. В подробности женщина не углублялась, однако Акемгоним купил Durex.
Воспользоваться приобретением удалось не сразу. Ася текла, лишь обмурыжив хорошенько «Преступление и наказание».
Горгоной и Ася обсудили систему персонажей, мрачные урбанистические картины, бедных эксплуатировавшихся женщин. Акемгоним ввернул, что пол детей Мармеладовых к финалу романа изменился. Ася не поверила. Горгоной принес томик Достоевского, и они сошлись за чтением вечной книги.
Акемгоним вкратце пересказал женщине сны Раскольникова. Он вспомнил, что Свидригайлов тоже любил поспать и наблюдал мышей да гробы.
Асю возбудил сон Раскольникова о неудачных попытках кокнуть уже зарубленную бабку. Горгоной заметил, что это видение было личным адом Раскольникова: тот осужден совершать убийство постоянно. Он добавил, что таким, пожалуй, был и ад настоящий. Дескать, человек наказывался бременем повторного совершения грехов, усугубленным осознанием всей их мерзости.
Через мгновение Ася сидела на коленях Горгоноя и целовала его.
Элла была гораздо младше Аси, ее ценности не успели столь изуродоваться. Поэтому Акемгоним сказал Элле, что у него были две квартиры в Москве и Mercedes-Benz S-Klasse.
Любительница альфа-самцов, очевидно, решила, что подруга и состоятельный бобер воровали у нее каждый другого. Она надулась, почесалась и увидела только что зашедшего в «Аллен» Дениса Гагина.
Гагин был разведенный тридцатилетний защекан из аудиторской фирмы средней паршивости. Однажды Акемгоним поспорил с Гагиным на конференции. Гагин в теме не разбирался. Горгоной тоже не вязал лыка, о чём сразу заявил аудитории. Это признание развеселило одну из волонтерок конференции, хохлушку с бюстом номер четыре. Спустя час она демонстрировала Акемгониму навыки горлового пения в его «мерсе».
Акемгоним пожал руку Гагина.
– Вообще, книжка ужасно длинная, – сказала Элла. – Я еле дочитала.
– Набоков тоже критиковал Достоевского, – сказал Горгоной.
– Какой Набоков, хоккеист? – спросил Гагин.
Даша с готовностью заржала, Элла тоже рассмеялась.
– Цивилизованный мир при упоминании Набокова вспоминает автора «Лолиты», – сказал Горгоной.
– Цивилизованный мир любит русский хоккей, – сказал Гагин.
Спросив извинений у груди Эллы, Акемгоним вышел позвонить.
Артур долго не брал трубку. По голосу Акемгоним догадался, что того снова выгнала любовница. Горгоной попросил у него большой дилдо и травматическую «Вендетту».
За столиком фифы и Гагин обсуждали кинофильм «Духless». Акемгоним продолжил глазеть на сиськи Эллы.
– А ты что думаешь, Акемгоним? – спросил Гагин.
– Тухлый фильмец, и книга ни о чём. Ремейк «99 франков» Бегбедера.
– Кого-кого? – произнес Гагин, осклабившись. – Цивилизованный мир не знает такого.
– А зря, – сказал Горгоной. – Он, например, рассказывает, почему у девушек всегда болит живот.
– Почему? – спросила Элла.
– Дай-ка припомнить… В пятнадцать оттого, что думаете, будто любите. В двадцать пять из-за страха будущего. В тридцать пять от алкоголизма. В сорок пять из-за тяжелой работы. Дальше я забыл. Наверное, потому что скоро умирать.
– Очень смешно, – сказала Даша.
– А в перерывах остается только слушаться: учителей, родителей, начальников, мужей, докторов.
– Что за глупости, – сказала Даша. – Акемгоним, это вообще какой-то бред! В «Духless» не было такого…
– В цивилизованном мире это называют мужским шовинизмом, – сказал Гагин.
– Я вообще не поняла, что там было про мужей? – говорила Даша. – Кто сейчас слушается мужей? Да если бы у меня был муж…
– У тебя его нет, – сказал Горгоной.
– Он мне и не нужен!
– Нужен. У тебя мало денег на шмотки. Ты мне жаловалась сегодня.
– Акемгоним… – сказал Гагин.
Даша промолчала. Горгоной решил, что трахнет ее между зубов.
– Так что муж нужен, – сказал он. – Папик, муж, бобер. Мужик при бабках. Коли повезет, еще и с яйцами. Только не рассказывай, что женщины всё могут сами. Вы даже ребенка сами заделать не можете. А спиногрызы нужны именно вам. Мужчины спокойно обходятся без детей.
– Акемгоним… – сказал Гагин.
– Денис, я сейчас закончу. Даша, ступай в туалет. Подумай еще разок, что у тебя нет мужа и денег. Не забудь поплакать. Можешь там повеситься, но лучше возвращайся сюда. Потому что мы твои друзья. Мы тебя любим.
Раздались первые аккорды «Have a Nice Day» «Bon Jovi»: звонил iPhone Горгоноя. Лицо Даши скривилось – последующей реакции Акемгоним не видел.
– Ты уже здесь? – спросил он, глядя на часы и вставая.
– Я в секс-шопе, – сказал Артур, – через десять минут буду у тебя. Первую часть заказа достал. Слушай, тут спрашивают, член нужен человеческий или какой?
«Аллен» заработал в режиме клуба, стало шумно от паршивой электронной музыки.
– Артур, нужен искусственный член. Секс-игрушка, а не человеческий.
– Да я понимаю! Слушай, тут передо мной выложили дилдо… Есть типа человеческие, есть еще лошадиные, бычьи…
– А существуют принципиальные различия между человеческим дилдо и лошадиным?
Из-за громкой музыки Акемгониму приходилось кричать в телефон. Он поймал взгляды двух сидевших неподалеку геев.
– Я дам тебе консультанта, – сказал Артур.
– Алло, – сказал iPhone женским басом. Акемгоним решил, что с ним говорил транссексуал.
– Добрый вечер. Я хотел бы проконсультироваться, какой дилдо выбрать.
– Как я могу к вам обращаться?
– Ланселот. А фамилия моя Лавджой.
– Вас, правда, так зовут?
– Почти. Но обращаться вы можете именно так.
– Как скажете, Ланселот. Что именно вас интересует?
– Меня интересует большой дилдо. Очень большой. Самый огромный, что у вас есть. Мне всё равно, человеческий или слоновий. Он должен быть гигантским, размером с Флориду, не меньше. Он разорвет мою нежную попку.
Акемгоним подмигнул геям.
Пьяная и обдолбанная чернь старалась дергаться в такт раздиравшей уши электронике. Акемгоним увидел, что за их столиком в одиночестве ел Гагин. Эллу Горгоной обнаружил у туалетов.
– А-кем-гоним, – улыбнувшись, произнесла она.
– Элла, я должен уехать, – сказал Горгоной. – Нужно встретить маму, она прилетает сегодня. Пойдем завтра в кино?
Лицо женщины отразило умственное напряжение.
– А сегодня… – сказала Элла, и Акемгоним потащил ее в мужской туалет.
Всё еще 5 января
– Что мы делаем? – спросила Элла, распространяя запахи пота и алкоголя.
Акемгоним запер дверь кабинки.
– Мало времени, – сказал он, целуя неприятно пахнувшие губы женщины. – Ты самая красивая девушка, что я встречал. Пойдем в кино завтра. А через неделю рванем куда-нибудь в Европу.
Элла обвила шею Горгоноя руками. Он расстегнул и приспустил свои джинсы. Оседлав весьма чистый унитаз, Акемгоним снял юбку Эллы, ее трусики и повесил на ручку двери. Усадив женщину себе на колени, Акемгоним принялся целовать ее вываливавшуюся из блузки грудь.
– Ой, – сказала Элла и расстегнула блузку.
Горгоной надел Durex и стал заходить в женщину. Та скривилась – пришлось разбираться вручную. Как оказалось, Элла была щетинистой и абсолютно сухой. Принюхавшись, Акемгоним решил, будто она давно не мылась. Впрочем, существовал риск, что Элла не использовала мыло для личной гигиены. Обычно такие женщины поясняли, что берегли уникальную микрофлору своих вагин. Иным заодно удавалось сохранить невинность до пенсии.
Горгоной чуть отстранил Эллу.
– Так, – сказала она. Акемгоним засунул ей между тех губ, что на физиономии, средний палец левой руки. Женщина, вероятно, решила, что это прелюдия, и начала меланхолично сосать фак Горгоноя.
Оплевав другой свой фак, Акемгоним засунул его в нижние губы Эллы. Зазвучала «Have a Nice Day»; Горгоной отвлекся, полагая, что это был Артур. Звонила Инна – Акемгоним не взял трубку.
С восьмого раза Горгоной зашел. Лицо Эллы даже не обрело черты трагических античных масок, как в первые семь раз. Однако ее ноги упорно разъезжались.
– Хи-хи, – сказала женщина, и вновь зазвонил iPhone Акемгонима.
– Я поднимаюсь в «Аллен», – сказал Артур. – За каким ты столиком?
Горгоной быстро, насколько позволяли спущенные джинсы, вышел из кабинки. Удостоверившись, что других людей в туалете не было, он сказал, перекрикивая музыку:
– Артур! Иди к мужскому туалету. Не пускай сюда людей. Как угодно! Чтобы никого! Я умножу твои бабки на два.
– Я у туалета! – прокричал Артур в телефон.
Плохо знавшие Артура считали его бандитом. Он был сын высокопоставленных родителей. Акемгоним познакомился с ним в Университете. Диплом Артур так и не получил, чем удивил весь курс. После юрфака он учился на актера – с тем же результатом. Артур трахал баб, смотрел футбол и нюхал кокс. Он в жизни не был трудоустроен. Периодически родители отнимали у Артура квартиру и не давали бабок. Тогда Артур промышлял чем мог: доставал редкие лекарства, возил оружие и «бомбил» на своем BMW.
– Что мы делаем? – спросила Элла, застыв в одном лифчике посреди кабинки и глупо улыбаясь.
Подозвав женщину, Акемгоним усадил ее толстую задницу на раковину. У него получилось войти идеально. Он снял лифчик Эллы, и бюст третьего размера ухнул вниз.
Жопа Эллы поползла ближе к зеркалу. Вероятно, член Горгоноя оказался большим для женщины.
Акемгоним взгромоздился на раковину. Она была сплошная и выдерживала двоих. Горгоной тут же придумал название для эксклюзивной линейки раковин: «Антиболивар».
Элла встала на четвереньки и поползла от Горгоноя. Он настиг беглянку. Его член опал, и Акемгоним вошел с трудом, на морально-волевых качествах.
– Ой, – сказала Элла при очередном его резком движении.
С этого «ой» женщина внезапно начала получать удовольствие. Она ухватилась за кран. Горгоной перехватил взгляд Эллы: женщина наблюдала за отражением своего бюста. Ее сиськи раскачивались, как боксерские груши после ударов.
Элла стала подмахивать задницей. Горгоной был далек от эякуляции: ананасовые фреши просились наружу золотым ливнем.
На числе «65 536» снаружи послышались возмущенные голоса. Дверь в туалет не распахнулась: Артур отрабатывал свой хлеб.
– Так, – сказала Элла. Она вынула член Горгоноя, перевернулась и уложила Акемгонима на спину. Его голова свесилась в раковину. Высвободив член любовника из презерватива, Элла обволокла его теплой мокротой своего рта. Сосала женщина посредственно, зато одной рукой наяривала Горгоною. Другой она теребила свою киску. Акемгониму приходилось держать голову на весу – это затрудняло математические упражнения.
Наконец, женщина задергалась. Запах ее пота стал непереносим. Горгоной всем своим телом развернул Эллу к зеркалу. Та рыкнула и посмотрела в глаза своему отражению.
Кончив, Элла дернулась особенно резко и столкнула любовника на пол. Акемгоним поднялся и отправился в кабинку. Облегчившись, Горгоной впервые после «Бесов» испытал удовольствие.
Акемгоним и женщина молча оделись.
– Пойдем, – сказал он и взял Эллу за руку. – Наши друзья заждались.
– Ты не подумай, что я всегда…
Горгоной обнял женщину.
Снаружи Артур не пускал в туалет давешних геев. Хлопнув Эллу по заднице, Горгоной отвел его в сторону.
– Восемьдесят. Это с учетом умножения на два и скорости, – сказал Артур. Он всучил Акемгониму два пакета и убрал руки за спину. Горгоной вынул рубли и отсчитал пятьдесят тысяч.
– Признайся, ствол дешевка. Он хоть заряжен?
– На хрена ты таскаешь столько наличных, Акемгоним? Убьют ведь.
– Мне в бою смерть не писана.
Акемгоним заметил, что в их сторону, раздвигая плечом дергавшуюся толпу, направлялся Гагин.
– Чем больше денег мужик вынимает из кармана, тем он сексуальнее. Кэш это секс, Артур. Кредитки для слабаков. Будь другом, покарауль еще немного.
Гомики вышли из туалета. Других желавших облегчиться или заправиться Горгоной не увидел. Акемгоним кивнул Гагину, открыл дверь и пропустил его вперед.
– А, так ты с корешом что-то перетирал, – сказал Гагин, проходя в кабинку и не закрывая дверь. – А я смотрю, Элки нет, тебя нет… Неужели, думаю, она тебе дает где-нибудь за углом? Но она дорогая штучка, тебе не по зубам.
Гагин стал облегчаться. Горгоной достал из пакетов сюрпризы Артура. Гагин не спустил и повернулся к Акемгониму, застегивая джинсы.
Горгоной поднял «Вендетту» и сказал:
– Значит так, дорогой мой. Ты засунешь эту штуку в свой нежный анус и будешь двигать. В цивилизованном мире это называется «трахать себя фаллосом». Иначе я тебе мозги вышибу, жертва аборта. Уж ты не сомневайся.
– Акемгоним, ты с ума сошел?!
Лицо Гагина исказилось от ужаса. Возможно, Денис посматривал хоккей, однако навряд ли играл сам.
Акемгоним бросил Гагину дилдо – тот поймал его и застыл.
– Я сосчитаю до трех, – произнес Горгоной. – Цифры «четыре» не будет. Раз, два, аминь!
Покрасневший Гагин расстегнул джинсы и замешкался.
– Не останавливайся! – сказал Акемгоним.
Гагин стянул джинсы и беспонтовые коричневые трусы. Он посмотрел на фаллос в своей руке.
– Давай! – сказал Горгоной. – Пососи дилдо, так легче войдет. Отлично, повернись ко мне своей трусливой задницей. Я хочу видеть, что ты, правда, испытываешь наслаждение, а не симулируешь.
Гагин исполнил, вследствие чего Акемгоним был лишен удовольствия дальше наблюдать его перекосившуюся рожу. Фаллос на удивление легко проник в анус Гагина. Вероятно, Денис принял ствол за настоящий.
– Какая у тебя разработанная задница, – сказал Акемгоним. – Ты, часом, не сексуальный левша? Так Набоков обзывал гомиков. Писатель, а не хоккеист. Быстрее! Говна кусок, ты думаешь, я шучу?! Трахай себя быстрее!
Гагин ускорился.
– Ты что-то очень серьезный. Что ты больше не шутишь про меня и Эллу? Давай пошутим вместе. Нет? Чтоб ты знал, я сейчас отодрал ее. Прямо здесь. Не думаю, что у тебя есть шанс. Вряд ли она даст чуваку, кидающему резиновый фаллос себе под хвост.
Молчишь? Тогда я процитирую Достоевского, которого мы сегодня обсуждали. Настоящее горе даже феноменально легкомысленного человека превращает в образец стойкости. И даже солидности. Хоть на малое время. В эту минуту ты чертовски солиден, Денис. Может, даже стоек. Прости, мне не видно, стоит ли у тебя. А вот еще оттуда же… От настоящего горя и дураки порой умнеют. Это уж свойство такое горя. Слышишь: и дураки умнеют, вот так-то. Ты, я гляжу, поумнел.
Давай работай, ушлёпок! Может быть, ты думаешь, что я предлагаю обсуждать излишне заумные вопросы? Возможно, очень может быть. Но, знаешь ли, есть такой писатель – Умберто Эко. В его переписке имеется замечательная фраза…
Что-то ударило в дверь – та не открылась.
– А фраза такая… Правильно, смени руку. Так вот, кому-то, мол, эта беседа покажется заумной, и чёрт с ними. Пусть учатся думать: хорошую загадку разгадать нелегко. Понимаешь, Денис? Хорошую загадку нелегко разгадать.
Скажешь, что я цитирую очень уж много неизвестных тебе книг? Перегружаю речь чужими мыслями? И снова ты будешь прав. Что поделать, на этот счет у меня тоже есть цитата. Ее автор Сэлинджер. Я знаю ее наизусть. Она безумно нравится мне. «Во всяком случае, я понял, что высокомерие человека, ничего не читающего или читающего очень мало, куда противнее, чем высокомерие некоторых заядлых читателей, – поэтому я и пытаюсь»…
Артур сплоховал: дверь распахнулась, и на пороге встал маленький лысоватый человек. Вероятно, это был менеджер ресторана. За его спиной два бугая удерживали не особенно вырывавшегося Артура.
– Что происходит?! – спросил менеджер.
– На помощь! Помогите! – орал мгновенно закрывшийся в кабинке Гагин.
Менеджер двинулся было на зов; Горгоной поднял «Вендетту».
– Я приношу заведению извинения, – сказал он. – Обещаю впредь тут не появляться. Я сейчас уйду.
Акемгоним вытащил из кармана джинсов пятьсот евро, бросил на раковину. Менеджер осуждающе посмотрел на Горгоноя и сказал бугаям:
– Пропустите.
Акемгоним заметил у гардероба высматривавшую его Дашу. Проходя мимо Артура и бугаев, Горгоной сказал:
– Отпустите его тоже.
Через пять минут Даша говорила снизу:
– Ты просто псих, Горгоной.
Через стекло такси Акемгоним видел разноцветные огни ночного города. Улицы заполняли бедолаги, тщетно искавшие решение своих половых невзгод.
– Ты что, правда, застрелил бы его? – спрашивала Даша.
– Да, – говорил Акемгоним.
– Ум-м-м… Ты такой брутальный… – говорила женщина и чмокала.
Даша спрашивала заново, выслушивала ответ и продолжала чмокать. Потом Горгоной устал отвечать, и Даша чмокала без слов.
8 января
– Это еще что, у нас была соседка по даче, и она была этой… ну, зоофилкой…
Возбужденный женский шепот раздавался с кресла позади Горгоноя. Похоже было, что говорившую давно не трахали.
Вот-вот должен был начаться моноспектакль Константина Райкина «Своим голосом». Акемгоним закрыл Esquire и прислушался.
– Прямо зоофилкой? – спросил другой женский голос, еще более возбужденный.
– Короче, у нас был сосед по даче, полковник… У него была молодая жена, немка. Она хорошо говорила по-русски, в ГДР родилась. У нее еще имя было такое странное… Не Рая, а как-то наоборот…
– Какая же Рая, если немка?
– Так я и говорю, другое имя… У них был мраморный датский дог…
Горгоной убрал журнал в рюкзак.
– И она прямо с догом? – спросил второй голос.
Видимо, и эту женщину миновали половые контакты – не только с догами.
– Она занималась сексом с догом, когда муж уезжал. И однажды…
Голос стал еще тише. Акемгоним почти физически ощутил, какое мощное слюноотделение было у говорившей.
– …муж уехал, она стала трахаться с догом, и у нее случилось это… защемление!
– О господи! – сказал второй голос. Горгоной чуть было не присоединился к этому восклицанию.
– У нее защемило?!
– Защемило! Представляешь?
– И что она сделала?
– Они вызвали скорую…
– Кто «они»?
«Молодая жена и дог», – хотел сказать Акемгоним.
– Она и ее мама.
– Она при маме занималась сексом с догом?!
– Нет, мама как раз недавно переехала из Германии и жила через несколько домов…
На сцену выбежал Константин Райкин. Как всегда, он был хорош. Горгоной порой читал женщинам стихи, но Константин Аркадьевич делал это лучше. Акемгоним ходил на этот спектакль один.
После спектакля Горгоной рассмотрел женщин, беседовавших о доге. Им было под тридцать. Обе чуть преступили тонкую грань между возбуждавшей сочностью и необходимостью лишиться десятка килограммов. Маникюр одной из них включал десять цветов.
– Барышни! – сказал Акемгоним, пристраиваясь за ними. – У меня живет огромный дог. В данный момент он как раз зажигает свечи и готовит ужин. Его лоб украшает бриллиантовая повязка. Давайте поедем ко мне? Побалуемся вчетвером. Ручаюсь, я смогу вас удивить. Давным-давно на Капри я прочел все сочинения Элефантиды. Я до сих пор знаю их наизусть.
С Элефантидой Акемгоним махнул: жирдяйки поняли лишь фразу о групповухе. Не успели они возмутиться, как iPhone Горгоноя завибрировал. Звонил университетский друг Акемгонима Павел.
– Ты в Москве? – спросил он. – Есть клиент для тебя, приезжай.
Горгоной и Павел одновременно были абитуриентами юридического факультета Университета. Сначала они провалились. Оба заново готовились ко второму поступлению. На решающем экзамене Акемгоним и Павел были соседями. Каждый ужаснулся билету, что достался второму. Оба получили высший балл. Спустя три дня они встретились на зачислении.
Через месяц Горгоной и Павел столкнулись на университетской диспансеризации. На обход врачей у студентов было два месяца.
Распределили их в одну группу. Групп было шестнадцать.
В студенческие годы Акемгоним и Павел были неразлучны. На пару они выдержали больше ста экзаменов и зачетов. Первокурсниками они работали у коллекторов. Через три года они были собственниками агентства по выбиванию долгов из неплативших уродов. Став адвокатом, Горгоной отдал долю Павлу.
Параллельно с взысканием задолженности они играли рок на гитарах. Сперва группа называлась «Павлины и карлики». Вскоре они заделались «Пятничными судорогами», и этот бренд уже не менялся. За барабанной установкой часто сидел Яша, некогда должник их агентства. В начале знакомства Горгоной и Павел отобрали у Яши барабаны. Петь все трое не умели. Обычно «Судороги» пели хором.
Павел отлично разбирался в технике. Помимо автомобиля он водил скутер и мотоцикл.
Павел был мультиинструменталист. Он музицировал на электрогитаре, скрипке и бас-гитаре. Павел мог сыграть и на ударных, если Яшу заточала дома жена. Тогда бас-гитару щипал кто-то еще. Часто это делал брат Павла Коля. Коля был знатный торчок, настоящая рок-звезда. Судороги у Коли были ежедневные, а не только пятничные.
Павел великолепно устраивал отстрел бомжей. Пока Коля не сторчался окончательно, бомжей гасили втроем. Два-три раза Акемгоним и Павел охотились вдвоем, но это было так себе удовольствие. Коля мочил бомжей весело, но и с достоинством. Любую трудную мишень он провожал в ад без страха и упрека. Жак-Клод Ван Дамм и тот не стал бы помехой этому колиному хобби.
Когда Акемгоним заимел партнерскую должность, гасить бомжей ему стало неприлично. Арест партнера за истребление людских отбросов нанес бы ущерб репутации Фирмы. Одновременно Павел женился и больше не мог часто видеться с Горгоноем. Уже пару лет они не стреляли.
Еще Павел увлекался горным туризмом, сноубордом, лыжами и дельтапланеризмом. Павел знал толк и в литературе. Он был надежный человек. Он был крут.
– Навестим Павла, – сказал Горгоной Кириллу, усаживаясь в Mercedes.
Кирилл был водитель Акемгонима. Он, наконец, вернулся с каникул.
В iPhone Горгоной увидел сообщение Инны: «Акемгоним Валентинович, позвоните мне, пожалуйста. Я соскучилась».
Павел заседал в безлюдном кабаке. Еще Акемгоним обнаружил в зале Колю и невысокую жирноватую рыжулю лет тридцати. Рыжуля была одета в короткую черную юбку и прозрачную голубую сорочку. Она прислуживала.
– Горгогно-о-ой, – сказал Коля.
– Я угощаю, – сказал Акемгоним.
– Водочки, – сказал Коля рыжуле.
– Он верит, что у него девять жизней, – сказал Горгоной.
– Его зачали на спор, – сказал Павел.
– Этим скучным простой воды без газа. И плюньте туда, – сказал Коля.
– Хи-хи, – сказала рыжуля каждому из них. Вероятно, она любила тройное проникновение.
– А что-нибудь покушать? – спросила официантка прокуренным голосом.
Акемгоним побоялся отравиться и заказал «четыре сыра» на троих. Коля отлучился в уборную слопать пару «ешек». Павел отдал Горгоною флешку и сказал:
– Тут сканы документов. Кредиторы дербанят завод. Менеджменту не нужны проблемы. Посмотри, авось возьмешься. Менеджеры бывшие военные. Простоватые, но в общем нормальные. С понятиями.
– Рома Кашин женился, слышал?
– Ты был на свадьбе?
– Заехал ненадолго. Раньше он пускал слюни на девушку брата. Я ему говорил, чтобы уводил. Баба и сама заглядывалась на Рому. Она была так себе, кстати.
– Всё равно надо было уводить.
– Конечно. Химия не так часто случается. Но он мял сиську. В итоге брательник ее кинул, но поезд ушел. Женился Рома на другой.
– А что Максим?
– Так и завис в Лондоне. Получил там худо-бедно образование. На папины деньги, естественно. И сношает вола.
Вернулся Коля, присел, махнул горькой, достал из сумки разорванный том. Это оказалась «Девушка с татуировкой дракона». Акемгоним взглянул на Павла.
– С ним такое бывает, – сказал тот.
– Зашибись книга, ништяк, – сказал Коля.
– Ты читал? – спросил Горгоной у Павла.
– Первую часть еще можно почитать. По ней сняли два неплохих фильма, а автор умер и новинками нас не порадует. Вторая значительно хуже.
– А третья?
– До третьей искренне твой не добрался. Вряд ли чтение книги доставит тебе большое удовольствие после просмотра фильма.
– На фильме мне посчастливилось уснуть. Помню, там интересный Дэниэл Крэйг.
– Я недавно уснул за просмотром «Американского психопата».
Рыжуля принесла «четыре сыра». Акемгоним спросил у нее дорогу к мужскому туалету.
– Посетителей всё равно немного, – сказал Горгоной.
Рыжуля завела его в темный уголок и открыла дверь сортира. Раковина там была слабенькая, не чета «Аллену». У двери Акемгоним заметил кособокий стул.
Горгоной толкнул рыжулю в сортир и закрыл дверь. Он поставил стул напротив довольно большого зеркала. Акемгоним припомнил секс-сцену в туалете из фильма «Рестлер». Он достал пятитысячную банкноту и засунул в карман юбки рыжули.
– Трахни меня, – произнес Горгоной, усаживаясь на стул.
Озорно улыбаясь, рыжуля спустила джинсы и трусы Акемгонима. Зубы официантки были чересчур кривые, и Горгоной содрогнулся, дав ей в рот.
Минет был так себе. Закончив сосать, рыжуля взяла у Акемгонима Durex. Женщина облачила член Горгоноя в резину и сняла юбку, показав толстые ляжки. Рыжуля сдвинула трусы набок – этот прием часто использовали женщины бальзаковского возраста. Она направила Акемгонима внутрь себя и расстегнула блузку.
Рыжуля нежно прижимала его голову к своему отвисшему бюсту. Пожалуй, у нее был ребенок. На это указывали годы, форма сосков и чрезмерно разработанная вагина. Из-за тусклого освещения Горгоной не заметил, были ли у женщины родовые шрамы.
От чрезмерных усилий толстуха начала обильно потеть. Сортир наполнился мерзким духом пота замученного курением и алкоголем тела. Акемгоним послушно зарывался лицом в грудь рыжули, нюхал и умудрялся сохранять эрекцию.
Минут восемь спустя Горгоной понял, что оргазмов не будет.
– Извини, меня ждут друзья, – сказал Акемгоним заливавшейся потом официантке. – Дай мне свой номер телефона.
Женщина сказала номер и протянула купюру.
– Ты не кончил, – сказала она.
– И ты.
Горгоной не взял купюру.
– Мне было хорошо с тобой. Меня зовут Галя.
– Акемгоним. Я позвоню.
– «Американский психопат» хороший фильм, – сказал Горгоной, вернувшись. – Но книга лучше.
– Стоит почитать? – спросил Павел.
– Стоит. Недостаток тот же, что у большинства книг Достоевского. Которого модно упоминать, говоря об авторе «Психопата». Чрезмерный объем. Как говорил Набоков, подражатели Достоевского и сейчас творят в его манере.
– Это он «Психопата» имел в виду?
– Сартра или Камю, не помню точно.
Коля поперхнулся, забулькал и едва не стравил.
– Чума, твою мать, – сказал он.
19 января
– Прекрасно выглядишь, – сказал Горгоной.
Выглядела Юля, как обычно, слишком просто. Впрочем, ей было двадцать, и оставалась надежда зацепить папика.
Год назад Юле это почти удалось. Тогда Акемгоним вел у ее группы семинары по риторике. Сдав экзамен, Юля отправила Горгоною мэйл. Она интересовалась более глубоким постижением науки красноречия.
У Юли были кривые зубы, грудь третьего размера и длинные волосы. Еще у нее имелся полунищий беспонтовый мальчик. Временами Юля уходила от него к другим полунищим беспонтовым мальчикам.
Юля безумно хотела Акемгонима. Иногда Горгоной слышал чавканье ее киски.
Вскоре Юля рассказала Акемгониму, что еженедельно обзванивала своих бывших. Мол, бывшие оставались важной частью ее жизни. По мнению Горгоноя, это свидетельствовало о крепком нездоровье. Для порядка Акемгоним отбил ее у беспонтового мальчика. Побрезговав, он так и не дал Юле. Через пару дней Горгоной бросил Юлю, и она вернулась к мальчику.
– Спасибо, – сказала Юля и кривозубо заулыбалась. Она сощурилась и закосила к переносице невыразительными бледно-зелеными глазами. Вероятно, женщина думала, что глядела на Акемгонима с поволокой.
Горгоной опустил взгляд на третий размер. В глаза ему бросился дешевый маникюр фиолетового цвета.
– Я и не думала, что ты согласишься встретиться. Ты всегда так занят…
– Удачное стечение обстоятельств, не более. Я собирался в Ермоловский на «Портрет Дориана Грея». Спектакль отменили, и как раз ты пишешь. Как я мог упустить такой случай?
– Я рада тебя видеть. Несмотря на то, что ты… Несмотря на то, как мы расстались. Точнее, попрощались… В общем, я тебе очень рада.
– Что хорошего, какие новости? Помимо ветрянки.
– Как ты понял про ветрянку?
– Оспинка рядом с твоим ухом. Раньше ее не было.
– Ты так хорошо помнишь мое лицо?
– Помню, я же тебя целовал. Рассказывай.
– Я по-прежнему учусь. По-прежнему хорошо. Ищу работу по специальности. Рассталась с Егором… Теперь встречаюсь с Игорем.
– Что за Игорь?
– Я ушла от него к Егору когда-то.
– А-а.
– Ты не одобряешь этого?
– Помилуй, красавица, мое ли это дело?
– Мне важно твое мнение. Прошло уже два месяца, но я переживаю за Егора…
– Какой смысл переживать? Трахайся с Игорем.
– Просто я думаю, не вернуться ли к Егору… Он зовет меня назад, говорит, что скучает. И я скучаю…
– Ты придаешь значение маловажным вещам. Игорь, Егор – какая разница? Они нищеброды. Я давно тебе говорю: хочешь нормально жить в Москве – ищи папика. Или надрывай задницу в офисе. А ты бегаешь меж двух лохов.
– Значит, ты меня тоже не одобряешь… Меня почти все подруги осудили. А вот мама сказала, что это к лучшему. Ей Игорь нравится больше. Как думаешь, что мне всё-таки делать?
– Жить дальше, хорошо учиться, искать мужика покруче. Пока его нет, можешь трахать любого из своих отщепенцев.
– Спасибо за совет… А что у тебя нового?
– Ариэль Шарон умер. Криштиану Роналду, наконец, получил второй «Золотой мяч»…
Юля засмеялась, тряхнув немытой головой.
– Ну правда? – сказала она. – Ты всё с Вероникой?
– Мы давно расстались. Я трахаюсь с разными женщинами. Неделю почти отсутствовал дома. Суды, переговоры и бумаги.
– Ты не скучаешь по Веронике? Я всегда очень скучаю по своим бывшим. Они у меня все такие хорошие…
– Не скучаю.
– Это очень жестоко: сказать так о женщине, с которой ты столько времени был вместе.
– Я Акемгоним Горгоной, и мне наплевать. Кстати, мы даже года не были вместе.
– Да? Мне казалось, дольше…
– Сколько можно было тянуть резину? Ей пора замуж. Шутка ли, уже тридцать пять бабе.
Акемгоним побоялся отравиться и заказал «четыре сыра». Маниакально следившая за фигурой Юля ограничилась кофе.
– И потом, у большинства людей хромает коммуникационный навык. Если мужчина трахнул женщину, это, скорее всего, значит, что им надо побыстрее расстаться. У Набокова хорошо сказано об этом. Дескать, спасибо, барышня, мелькнули ваши ноги, а теперь чао-бамбино.
– Мне кажется, из тебя получился бы хороший писатель.
– Я слишком люблю деньги.
– У тебя оригинальный взгляд на жизнь. Ты хорошо образован, эрудирован и интересно судишь о людях.
– Хватит подлизываться.
– Неужели у тебя совсем нет желания написать книгу? Ты мог бы описать свою жизнь.
– Кому, на хрен, интересна моя жизнь? Я работаю по тринадцать часов в сутки.
– Но, кажется, остальные одиннадцать ты проводишь со вкусом.
Юля попробовала чарующе взглянуть на Горгоноя.
– Большую часть из них я сплю.
– Находишь же ты время сидеть с хорошенькими девушками в кафе!
Смеясь, Юля запрокинула голову назад, открыв пока еще молодую шею. Этот типаж рано портился. Юле оставалось ходить без морщин на шее всего пару-тройку лет.
– Сегодня воскресенье. Человеку велено отдыхать, и для этого создана женщина.
– Ты и диссертацию не пишешь? На какую она тему? Я забыла…
– «Мужское право на „лево“ и способы его юрисдикционной защиты».
– Хватит прикалываться!
– Что-то там про юриспруденцию.
– Нет, диссертация это скучно. Напиши книгу про свои воскресенья.
– Я слишком люблю книги, чтобы писать их.
– Знакомая фраза… Откуда она?
– «Портрет Дориана Грея». Я готовился к отмененному спектаклю.
– Что-то не помню там такого…
– Генри произносит ее в начале книги. А затем говорит, что хорошо бы написать волшебный роман типа персидского ковра.
– Вот и напиши такой роман!
– Осталось разобраться, когда его писать. По воскресеньям разве что. Опять же, убиться какое интересное чтиво. О юристе, который шесть дней вкалывал по тринадцать часов. А по воскресеньям сочинял роман.