Победитель должен умереть

Эх, велика страна Рассея — от края край не увидать, птице за неделю не перелететь.

Велика, да бестолкова. Богатств не перечесть, хоть сто лет считай. Все есть — чего только душа не пожелает, а распорядиться тем богатством никак не выходит. С какой стороны не возьмись, одна похабень получается — как ране без портов ходили, так и нынче. Раньше все вместе непотребством отсвечивали, что не так обидно, а нынче всяк по отдельности срамотой мелькает.

«А чего бы вам рукава не засучить да не взяться, да не поднять, такие богатства имеючи, да не построить себе славную жизнь? — удивляются иноземцы разные. — Мы вот, ничего в земле своей не имея, работой одной хорошую жизнь себе добываем».

«Так то — вы, а то — мы! Ты хрен с оглоблей не ровняй! Тут чего не засучивай, один черт выйдет фигура без масла!» — сами про себя отвечаем мы.

Поганый у нас народишко. Работать не любит, всё норовит в теньке прилечь, да вздремнуть всласть, вместо того, чтобы тачку толкать.

Вороватый, опять же. Чего не положи, да отвернись на миг малый, и нету уже! Слямзили паразиты. Вот даже то, чего не надо тащат, даже то, что потом не продать, не подарить. Только если выбросить. А всё ж надо урвать у ближнего и к себе унести. Как с таким народом жить?

Опять же пьют. Много и чего не попадя. Такое пьют, что просвещённому европейцу в голову не придёт. Может, они тем самым раковины моют и засоры сортирные прочищают, а мы внутрь употребляем без закуси. Мрём от того тыщами, а всё ж таки пьём! Без всякого удержу и оглядки.

И всяк норовит другого с ног до головы обгадить словами непотребными, а то и по роже дать или зарезать в пьяном угаре. И все друг дружку за это не любят и себя, и страну свою хают распоследними базарными словами, и радуются, ежели где что заполыхает или повалится, и ждут потрясений и бед больших, аки счастья, и судачат о том взахлёб, ещё пуще жути нагоняя и находя в том какую-то свою радость. И пугают друг дружку: ужо хуже будет! Ох, будет, будет… Скоро-скоро! Как будто праздника ждут.

Такой народишко.

И правители ему под стать — из дерьма — дерьмо, а то и хуже! Ну, просто как на подбор. И воруют, и народец свой не уважают, а презирают всячески, бога не чтут, заповеди не соблюдают — прелюбодействуют, желают, воруют, мзду берут.

И народ им тем же отвечает. Такая жизнь…

Такое распоследнее государство, чтобы ему в тартарары провалиться совсем!

— Так выходит, народ у вас никчёмный и лучше ему совсем сгинуть? — вопрошает удивлённый иноземец.

— Это чего это ты такого сказал? Чего нас хаешь?! — возмущается наш народишко. — Чего напраслину возводишь и слова обидные ртом своим поганым говоришь.

— Так это не я, это вы! Про себя! Сами!

— Мы — можем! Мы, что хочешь про себя сказать право имеем, а ты не смей! Мы держава, где всяк за своего грудью встанет и любого ворога сокрушит, в порошок сотрёт и порошок тот по ветру развеет! Потому как народ мы хоть и безпорточный, с голой ж… но зато весь особенный, с загадочной душой!

— И то верно, — вторят правители рассейские, которые при портах, да к тому ж бархатных. — Путь наш особенный, иноземцу не понятный. Нам и с голым задом ничего, хоть даже на еже сидючи. Потому, что мы не такие, а другие — своеобычные. И ежели что — всем мало не покажется!

И ведь не врут, собаки! Потому как спиваясь, злобясь, воруя и облик человеческий теряя, вдруг, подхватившись, едут куда-то на Балканы жизни свои за «братушек» класть. И кладут, не задумываясь.

А те недобитые, недомученные, недопытанные, генералы и полковники, коих в рвы расстрельные штабелями складывали, будучи на волю отпущенными, не к ворогу сдаваться, от обид справедливых бегут, а напротив, воевать живота своего не щадя… Да как же так, когда им только что ногти рвали и достоинства их мужские каблуками топтали, а они страну эту и правителей ее и палачей своих защищают?

А вот потому! Потому что от своих по мордасам или хоть пулю в затылок получить не зазорно. А когда чужой в драку суётся — это совсем иное дело! Тут терпежу нет!

И становится народишко этот никчёмный, глупый да вороватый, бездельник на бездельнике, пьянь на пьяни, монолитом, который кого хочешь в бараний рог скрутит. И даже всяк по отдельности готов не за деньги и награды, а за просто так работать в поте лица, кровушку литрами лить и хоть даже голову в бурьян сложить.

И фиг же их поймешь, откуда они такие берутся и что ими движет.

Потому что есть такие.

Точно — есть!

Тишина в Кремле. Безлюдье.

Хотя за каждой дверью торчит референт, советник или помощник. Как мыши в амбаре. Потому что Кремль он и есть наши главные закрома. Тут ссыпают, складируют, отмывают, сушат, зарывают, растаскивают, употребляют. И если ты в гуще, да при деле, то и тебе зёрнышко другое перепадёт. И никто ничего не заметит. Ну, потому что много всего. До черта! Где-нибудь в Люксембурге чуть умыкнешь — и сразу дырка в бюджете зияет, и разборки, и охи с ахами. А у нас — благодать…

Вот прошмыгнул кто-то тихой тенью с папочкой под мышкой. Сильно озабоченный государственными делами. Нет подле кормушке суеты, потому что главное условие: когда тащишь, не шуми, не привлекай к себе внимания. А если зарвался, то тебя цап за ушко да на солнышко. Но не как за мешок картошки. То есть пожурят, красивый браслет наденут поносить, а потом простят и послом в Венесуэлу сошлют, что приравнивается к строгому режиму. А если к общему, то в Европу, но не в Западную, а в Восточную, к нашим бывшим друзьям по блоку, чтобы впредь неповадно было!

Конечно, случается, что и сажают что и на кол, если ты что-то не то уволок, не твое, а кому-то другому предназначенное, за что по всей строгости… Потому как иерархию надо чтить и поперёд батьки и родичей его в чугунок ложку не соваться.

Так живёт Россия-матушка. Как издревле жила. Пристроился при троне — в кафтанах золотом вышитых ходить станешь. А нет — быть тебе голью перекатной.

И хоть тишь да гладь вокруг, да в тишине шепоток:

— Того съели со всеми потрохами…

— А тот из доверия вышел и… весь вышел.

— А этот с тем в сговор вступил против того, и теперь они его сообща свалят, чтобы на место, сам знаешь, кого посадить…

Говорят, шуршат подле трона придворные, как тараканы на кухне, чтобы не упустить, вовремя прознать, услышать, переметнуться. Чтобы нос по ветру держать. А коли упустил чего, да не с тем и не так за ручку поздоровался, то вмиг от кормушки отлучён. Тут уж не до работы.

А поверх всех — народа своего и придворных — Государь восседает. Бровки хмурит и державкой стучит. Силится чем-то там управлять. Слугами своими, кои, прогнувшись, благоговейно речам его внемлют, но чуть отвернись, норовят стащить чего из сокровищниц царских и, карманы набивши, к ворогу через кордоны пограничные улизнуть.

И выходит, что Государь сам по себе, слуги государевы — сами по себе, ну а народ и вовсе не у дел. Всяк сам по себе и сам за себя. И как тут быть?

Вот расселись кружком тесным слуги государевы, да все не простые, а из самых Тайных канцелярий, коим доверена охрана интересов державных. В глаза Хозяину заглядывают. Уши вострят.

— Существующая внешнеполитическая обстановка… Кризис доверия… Иностранные поползновения… Неблагоприятный расклад…

Ну да, так и есть. А когда в России был благоприятный расклад? Да и был ли вообще?

Горячие точки… Сфера интересов… Восток… Дальний… Ближний… Средний…

— Прошу высказываться по проблемам интересующего нас Региона в средне- и долгосрочных перспективах.

Присутствующие переглянулись. Ну какие тут могут быть перспективы? Какие прежде были, такие и будут, то есть — никаких. Если в долгосрочной. И даже в среднесрочной. Кабы в краткосрочной, то можно было бы там чего-нибудь намутить, кого-то сместить, кого-то убрать. Но потом всё придёт к началу — брошенный камень утонет, ряска сомкнётся. Регион будет воевать, постреливать, сводить друг с дружкой счёты. И чего не предпринимай, будут там резня, кровь и междоусобица. Как было веками.

Но так говорить нельзя, иначе как оправдать миллиардные вливания в свои ведомства? И покатились по ушам обтекаемые, как бильярдные шары, фразы:

— Наметившиеся тенденции позволяют выстраивать среднесрочные прогнозы с известной долей оптимизма…

— А можно конкретней?

— Предположительное развитие событий… алгоритм действий…

Ну, не хотят говорить слуги государевы по сути — если взглянуть с нашей стороны на вашу сторону, то ваша сторона не наша, а противоположная… Где-то так… Потому как если ляпнешь что-нибудь конкретное, ухватят тебя за язычок, припечатают и хрен после отбрешешься.

— А если «без»?

— Без чего?

— Без алгоритма?

— Нужно находить рычаги влияния на существующие политические течения, чтобы стимулировать закрепление тенденций, обеспечивающих дальнейшее…

Опять о том же…

— Что говорят западные эксперты?

Что? Ерунду всякую — что надо привнести в Регион цивилизацию, привить ценности, внушить истины, объяснить перспективы… И всё будет хорошо — станет волк ягнёнком и будет блеять и травку клыками щипать.

То есть искренне считают, что если роту солдат-срочников заслать на перевоспитание в женский монастырь, то их там приучат к посту, смирению и воздержанию. И пытаются убедить в этом всех, в том числе себя. Только вряд ли что из этого получится. Задерут тем монашкам юбки под самый подбородок, поставят в положение к лесу передом, а к себе чем надо и оприходуют к всеобщей радости. И скоро станет тот монастырь весёлым солдатским борделем. И справиться с таким исходом если и можно, то лишь используя непопулярные решения, в виде бараньих ножниц, то есть обстригая личный состав под корешок, как блудливых котов.

Вот так надо ответить Хозяину.

Но так ответить нельзя. Потому что мировое сообщество… Да и нет сил для бараньих ножниц. Предшественники, те, которые раньше без спроса на чужие континенты лезли, продвигая коммунистическую идеологию в полуфеодальные страны, ещё могли позволить себе действовать внаглую. А нынче — нет. Ныне надо с оглядкой.

Но как такое сказать? Никак нельзя. И приходится как-то так — много и ни о чем.

— Прошу по персоналиям.

Персоналии хорошо известны — по двадцать лет на группировках сидят, люди все уважаемые, заслуженные и потому прогнозируемые.

Абу-Джази… Али-Акбар… Салим-Хамид…

— Кто представляет для нас наибольшую опасность?

Зашуршали папочки. Те, прежние «львы пустыни», постарели, жирком взялись, клыки свои, некогда грозные, поисточили. Ещё, конечно, порыкивают грозно, но уже больше пугают, чем свежее мясо рвут. А кто тогда? Кто-то из новой поросли?

— Скорее всего, Галиб.

— Что у вас по нему есть?

Много чего есть. И… почти ничего. Воюет отчаянно, не щадя ни своих ни чужих. Агрессивен, подмял под себя несколько десятков группировок. Удачлив — раз до сих пор жив. Но кто он такой, откуда пришёл, какому роду принадлежит — не известно. Лица его никто не видел, голоса не слышал, потому как принял он священный обет, поклявшись молчать и не показывать лица своего до полной победы ислама во всем мире.

Странный тип.

— Насколько он может быть полезен или опасен нам? Прошу высказываться.

— Скорее, опасен. Он собрал вокруг себя, вернее подмял, значительные силы. В настоящий момент в его прямом подчинении находится несколько тысяч бойцов. Кроме того, к нему примкнули и под ним ходят ещё несколько десятков более мелких боевых формирований. Плюс союзничество с крупными террористическими организациями.

— Что значит союзничество?

— Они обязались обмениваться информацией, объединять усилия при планировании крупных операций и оказывать друг другу вооруженную помощь. Суммарно Галиб может мобилизовать до десяти тысяч активных штыков.

— Но это же целая армия!

— И очень боеспособная. В отличие от многих других полубандитских группировок, он формирует свою команду по армейскому образцу, добиваясь жесточайшей дисциплины и беспрекословного подчинения.

— Каким образом?

— Жестокостью. Он отрезает уши тем, кто что-то не расслышал, и вырывает глаза у тех, кто-то что-то проглядел.

— А если что-то не так понял?

— Отрубает голову.

— И от него не бегут?

— К нему — бегут! Он хорошо платит и слывёт удачливым воином. Недавно он нашёл и собственноручно обезглавил журналиста, приговорённого исламистами к смерти за написанную им книгу, оскорбляющую Аллаха. Другие безуспешно гонялись за ним полгода. А Галиб — нашёл. Теперь он — национальный герой.

— Он может влиять на расстановку сил в Регионе?

— Самым серьёзным образом.

— Вы имеете к нему подходы?

— Никаких. Он закрыт и никого к себе не подпускает.

— Насколько он может быть опасен?

— Галиб — фанатик, умеет добиваться цели и не единожды высказывал угрозы в наш адрес. Если он объявит войну России — нам мало не покажется. В отличие от других командиров, с которыми можно договариваться, он не идёт на компромиссы и считается неподкупным.

— Считается или неподкупен?

— У него есть деньги. Он в них не нуждается. Учитывая его харизму, вышколенную, отлично вооружённую армию, неограниченные финансовые возможности, агрессивную линию поведения — его лучше иметь в друзьях, чем во врагах.

— Другие мнения?

— Согласен, что Галиб очень активно набирает очки. В скором будущем он может стать фактическим лидером Региона. И будет ещё более опасен.

— Галиб — персонаж, который в наибольшей степени может угрожать нашим интересам на Востоке. Он самый опасный, потому что самый сильный.

— Существуют ли для него какие-то политические противовесы?

— Немного, но есть. В большинстве своём это старые, заслуженные боевики, которые, опасаясь вступать с Галибом в конфликт, терпят его, тихо ненавидя и считая выскочкой. Но на открытое противостояние они не пойдут. Слишком силен его авторитет. И слишком он крут и скор на расправу.

— А кто пойдёт?

— Возможно, Джандаль.

— Кто это?

— Боевик. Из молодых, да ранних. Провёл несколько знаковых акций. Опасен. Тщеславен. Смел. Прямой конкурент Галибу. Они могут сцепиться.

— Прошу проработать данные фигуры и дать мне информацию по ним не позже… Спасибо всем…

Хотя за что спасибо? За то, что всякий прохожий в том Регионе знает и рассказать может? В любой лавке про это судачат. За что «спасибо», многомиллиардные бюджеты и звания с лампасами?

Не понять… Потому что, хоть ведомств и семь, а дитя у них всё равно без глазу.

Про… глядели «няньки» то дитё!..

— Я так больше не могу! — сказал Галиб.

Своим голосом… И шмыгнул носом. И чуть не заплакал горючими слезами.

— Послушайте! Прекратите ныть! Каждый раз одно и то же — слюни, сопли и вопли! Вы же лидер. Воин Аллаха! Террорист номер один! Возьмите себя в руки!

— Я не могу. Я устал! Вы обещали, что отпустите меня.

— Раз обещал — отпущу. Позже.

— Когда?

— Скоро.

— А скоро это когда?

— Когда придёт время.

— А когда оно придёт? Поймите, я выдохся… Я уверен, что против меня замышляется заговор.

— Кто замышляет?

— Все! Все вокруг! До одного! Меня все не любят…

— Зато боятся.

— Да, боятся! И поэтому убьют. Я не сплю ночами. Я никому не верю. Я вздрагиваю от каждого шороха. Зачем мне всё это?

— Затем, что мы заключили контракт, по которому вы получаете деньги. И немаленькие.

— Зачем мне деньги, если меня убьют?

— У вас надёжная охрана.

— Которая первая перережет мне глотку?!

— Хорошо, давайте мы охрану заменим. Вы замените.

— На кого? На тех, которые могут оказаться ещё хуже? Ещё опаснее? Отпустите меня…

— Ну, хорошо. Потерпите ещё месяц, и мы что-нибудь придумаем.

— Точно?

— Точно… Придумаем.

Этот разговор был в узком кругу. С глазу на глаз. В полголоса. С «распущенными галстуками». Между «Хозяином» одной шестой суши. И Охранником, который ближе всего стоял к телу. Тому, которое охранял.

— Что у нас нового по нашему общему знакомому?

— Ничего. Он не даёт о себе информации.

— А если по событиям?

Если по событиям, по эху, то он не сидит сложа руки. Это точно. Там, где он работает, продолжается отстрел известных боевиков неизвестными снайперами. Взрываются схроны. Перехватываются караваны с оружием. Потому что меньше стали стрелять, меньше взрывать, меньше наезжать грузовиками на мирных жителей тихих европейских государств. Не до них теперь террористам, которые изолировались внутри Региона и чинят меж собой разборки. Целые группировки сгорают в огне межродовых и междоусобных войн, сотни боевиков пропадают не за понюшку табака, расходуя боезапас на пальбу друг в друга. Но, конечно, есть те, которые не забывают о главном своём предназначении. И планируют, и едут. Но… не доезжают. И не успевают… Потому что кто-то сливает информацию по готовящимся акциям западным спецслужбам. И им остаётся только перехватывать и мочить боевиков на подходах.

— Кто сливает? Он?

— Вполне вероятно. Это его тактика — решать свои проблемы чужими ресурсами.

— И всё же я не понимаю: как он умудряется? В одиночку? Давай ещё раз. С самого начала.

А если с самого начала, то какая-то сказка выходит… Волшебная.

Жил да был Царь-Государь. Жил — не тужил, мёд-пиво пил, по усам текло и мимо не протекало. Так и дальше жить-поживать, добра наживать собирался. Да случилась беда нежданная. Постучался к нему прохожий, которого никто не приглашал. Явился ниоткуда. Представился Никем. Но возжелал с самим Царем поручкаться. Его послали подальше. А он не ушёл. А стал хранителей тела Государева подрезать — кому ухо, кому что посущественнее. Отчего те все чуть не разбежались. Как такому отказать?

Встретились. Познакомились. Не подружились.

Рассказал господин Никто про Организацию, которой якобы нет, но которая Первому подчиняется. И под козырёк взял. Мол, чего не прикажешь — всё исполню, жизни ворогов и своей не пожалею! Но про то, кто он и откуда — ни полсловечка. Говорит: «Не положено тебе Царь-Государь про то знать. Чего надо — исполню, а чего нельзя — не скажу. Не обессудь». Странный тип. И тем опасный.

Хотели его извести, да не получилось. Хотели обмануть, да себе дороже вышло.

И послали его туда, прекрасно понимая куда, сделать то, невозможно что. За тридевять земель, в иноземное царство-государство к злым ворогам, которые по всему миру войну и разор чинят. Послали, дабы проверку учинить и чтобы от него избавиться. Чужими руками. Свои-то оказались коротки.

А он, вместо того чтобы там безвестно сгинуть, развернул бурную и вполне успешную деятельность. Оружием торговать начал, добившись почти монополии. Продавал желающим по дешёвке пластид, дистанционные взрыватели и прочий ходовой диверсионный товар, отследил маршруты следования оружейных караванов, выявил схроны и лагеря бандитские. Узнав местоположение баз и складов, взорвал их вместе с боевиками и материальными ресурсами. Наладил разветвлённую агентурную сеть, покупая сексотов из ближнего к главарям окружения. Вычислив штаб-квартиры террористических организаций, опознал и ликвидировал их лидеров с помощью высокооплачиваемых наёмников. Им — оплачиваемых. Из его карманных средств. И, если судить по масштабам, карманы у него без дна.

А после стал уничтожать воинов ислама пачками, их же руками, провоцируя межродовые конфликты, кровную месть и прочие тёрки. Организовал небольшие, но кровопролитные гражданские войны, стравив всех со всеми. То есть достиг бо́льшего результата, чем если бы туда три танковые армии вошли.

— Так всё? Ничего не упустил?

— Так.

Долго сказка сказывается, да быстро дело делается. Извёл добрый молодец злодеев без счету, да притомился. И в облегчение себе создал фигуру злодейскую, которую Галибом назвал. И всех под него положил, а кто не лёг, тех уничтожил. И стал тот Галиб первым злодеем, а остальные пошли ему в услужение, сами про себя всё докладывая.

Вот такая сказочка-прибауточка, которая вовсе даже не сказка, а быль!

— Ну что, подобьём бабки?

Подбили.

— Есть Регион в сфере наших интересов. В том Регионе есть человек. Он вроде бы сам по себе, хотя и утверждает, что под Первым ходит… И есть у него Галиб, который де юре управляет Регионом, но де факто работает на нас. Он работает на нас, а наши спецслужбы считают, что против, и называют его главным врагом наших интересов в том Регионе. И всю эту комбинацию замутил незнакомец, которого мы послали туда на убой…

— Но вообще-то он не изобрёл ничего нового, просто использовал хорошо известную тактику, которую применяли ещё немцы во время последней войны, создавая в лесах партизанские лжеотряды, на которые выманивали настоящих партизан и уничтожали их. Или Азеф…

— То есть всё так легко: приехал без прикрытия, аппарата и финансовой поддержки в чужие края, накупил оружия на какие-то непонятно откуда добытые деньги, потом — продал, чтобы пойти по следу караванов, через это вычислил всё террористическое подполье со всеми их тайными потрохами, извёл без счёта боевиков, постреляв и стравив их друг с другом, потом подтянул какого-то случайного бандита, залепил ему рот платком, чтобы не болтал лишнего, запугал или замочил его конкурентов и раскрутил его до уровня верхней в Регионе фигуры, которой теперь все о каждом своём шаге докладывают… Так всё просто?

— Ну да…

— А если всё так просто, может, ты отправишься на его место? Молчишь? Вот и молчи! Подводим итог. Имея Галиба в роли рычага, мы можем контролировать террористов и… направлять их. То есть, называя всё своими именами, используя Галиба, влиять на геополитический расклад в Регионе, добиваясь необходимых нам целей.

— Верно.

— Но… не можем делать это напрямую, потому что взаимодействие с ним идёт через… нашего приятеля. И любой приказ, исходящий от нас, он может вертеть… как и на чём хочет. Отсюда задачи. Первое: нужно добиться прямого подчинения Галиба нам… Второе: убрать из Региона нашего общего друга. Вопрос — как? Бригаду для передачи дел мы уже послали и получили семь гробов. Значит, нужно искать какое-то другое решение… Третье: необходимо продолжить расследование по Организации, которую представляет наш приятель. Эта организация то ли есть, то ли ее нет… И четвёртое: надо всё это сделать максимально быстро, по возможности не посвящая в детали наши спецслужбы. Пусть считают Галиба нашим главным врагом. И на всё про всё тебе…

— Что здесь происходит?

— А что?

— Ничего! В том-то и дело, что ничего. Ничего не происходит! Регион уснул. В летаргию впал. Вот анализ ситуации за последние полгода. К сожалению, не наш.

— Оттуда?

— Оттуда! В нашем головном офисе тоже не пай-мальчики сидят. Загнали в машину все наши отчёты и информацию из прочих, в том числе открытых источников. Посчитали, сравнили… и вывод сделали. Неутешительный. Хреново мы работаем! На, посмотри…

На распечатках были таблицы. Были колонки. Цифры. Проценты… Как в бухгалтерской книге. Впрочем, разведка это и есть бухгалтерия — учёт и контроль. Только вместо тонн, килограммов и метров здесь калькулируются страны, регионы, персоны и события. В переводе на дензнаки. Потому что «за так» ничего не бывает. Чтобы желаемые события наступили, их надо проплатить. Чтобы нарастали на определённый процент в месяц или в год — необходимо добавить примерно на тот же процент. Такая прямая зависимость. Хочешь больше — больше плати!

А для этого нужно заранее составить калькуляцию. Чтобы, к примеру, вот эта конкретная страна, возглавляемая вот тем неугодным правителем, стала жить хуже, чем прежде. Чтобы у неё стало меньше денег, например, из-за того, что сорвались выгодные контракты и не поступили обещанные кредиты. Или кто-то вдруг отказался поставлять комплектующие для местных производств, и предприятия встали, и все рабочие были уволены. Или случился неурожай из-за использования некачественных удобрений. Или урожай случился хороший, но его сожрал неизвестно откуда появившийся жук-вредитель. Или какие-то злоумышленники взорвали школьный автобус. И народ вышел на улицы. А чтобы народ массово вышел на улицы, нужно ему массово заплатить.

А это всё — деньги. Законопослушных налогоплательщиков, которые должны использоваться с толком. А деньги эти должны использоваться с толком. Потому что стимулировать или развить что-то, — то это доллары.

Разрушить и ликвидировать то, что чрезмерно развилось и разрослось — они же. Продвинуть полезного чиновника на должность — ну, не бесплатно же! Снять неугодного — ещё дороже. Вооружить мятежников — выкладывай не самые маленькие средства. Сделать так, чтобы их до поры до времени не трогали полиция и спецслужбы — отдельная статья расходов. И чтобы трогали — тоже. Хочешь сколотить оппозицию и вывести ее на демонстрацию — не скупись. Хочешь разогнать их демонстрацию — оплати полиции жестокую расправу. А за отдельные деньги — особо жестокую. Решил собрать местный бомонд на фуршет, где поведать о западных ценностях и благах цивилизации, — готовь доллары. Одного дармового виски те артисты с писателями цистерну выхлебают! Объяснить, что на всех западных ценностей и благ не хватит, но отдельным представителям местной интеллигенции они могут перепасть прямо сейчас — опять деньги. Состряпать и вбросить компромат на известных журналистов — заплати гонорар не менее известным журналистам. Да не жмись! Нейтрализовать известных, но пишущих не то и не про тех репортёров — включай в смету критиков, а будет мало их коллег — киллеров. Убрать сделавшего своё дело киллера, чтобы оборвать след, — изыскивай средства на «чистильщика». Подчистить за «чистильщиком», чтобы увести след в сторону, — это нужна целая бригада «подметальщиков».

И так до бесконечности. И всё — не бесплатно! Потому что доллары — двигатель прогресса. Или регресса в какой-то отдельно взятой стране. И каждый доллар должен быть потрачен с пользой. Для блага главной страны мира, которая превыше всего!

Так?.. Так!

А что они имеют?.. Если в сравнении и процентах? С аналогичными периодами в недавнем прошлом.

Регион живёт бурно, но как-то не так. Взрывов, стрельбы, резни стало больше. Но взрывают, стреляют и режут они друг друга, а не неверных. Причем — по нарастающей.

Боевые командиры вместо экспорта исламской революции погрязли в личных разборках с применением пехотного вооружения. От этого их становится всё меньше.

Те, на кого было сделана ставка, кто был уже проплачен, пали в междоусобных войнах, не успев принести никакой пользы. То есть деньги ушли на ветер!

Вылазки на континент заканчиваются плачевно — террористов вылавливают и распихивают по тюрьмам с четырёхразовым питанием и всеми удобствами, после которых их не заставишь взять в руки оружие.

Группировки укрупняются, отчего политический манёвр сужается. Появляются новые фигуры, с которыми непонятно как работать.

Такая бухгалтерия. Таковы итоги, которые не сходятся. Дебет не соответствует кредиту. Долларов потрачено много, а побед, о которых можно рапортовать, почти нет. И там, за океаном, зашевелились…

— Чуешь, чем пахнет? Плохо пахнет. Перерасход — полбеды. Перерасход при отсутствии видимого результата — вот беда!

— Что думаешь?

— А это уже не важно. Уже за нас думают. Там начинают подозревать, что это не случайность. Слишком всё печально и слишком глобально. Случай, помноженный на масштабы, — уже не случай. И тут они правы. Что-то в Регионе изменилось. Мы увязаем и пробуксовываем. Раньше всё было просто, как одноцентовик. Регион угрожал, пугал, наступал, наши союзники просились под нашу защиту. Теперь они заняты своими кровавыми разборками и им дела нет до неверных. Мы нанимаем боевиков, ссужая их деньгами, а им не до нас. Какой-то паралич и импотенция.

— И что делать?

— Искать альтернативных исполнителей наших заказов. Нельзя ходить в одну и ту же лавку. Должна быть конкуренция. Как учил Карл Маркс.

— Простите, кто?

— Майкл, надо знать своих противников. Хотя бы по именам.

— А он наш противник? Он иранец? Кореец?

— Он не противник. Он — оружие. В руках «красных». Идите и думайте, кого можно привлечь к нашим делам. Пока нас не привлекли…

Серёга был улыбчив. Как всегда. Но это ничего не значило. Чем шире улыбка, тем поганее информация.

— У меня две новости. Дерьмовая. И совсем дерьмовая. С запахом. С какой начать?

— Давай с той, что «совсем».

— Твой протеже уже не твой.

— Галиб?

— Он самый. Распоясался твой дрессированный рукоруб, с поводка рвётся.

— Откуда знаешь?

— Он ищет встречу с дядей Джоном. Минуя тебя! Этот бледный юноша полез через твою голову. Нахрапом.

— Зачем?

— Откуда мне знать? Может, хочет кока-колы на халяву испить или Мадонне любовное письмо передать для налаживания извращённых сексуальных отношений, а может, в сенаторы от штата Техас свою кандидатуру выдвинуть. Чужая душа — потёмки. А здесь, на юге, совсем темно, как у негров… в шевелюре. Хочет кинуть тебя твой Галиб! Ты ему карьеру, славу, деньги, а он на сторону гульнуть решил. Изменщик…

А вот это плохо. Судя по всему, Галиб решил соскочить. Надорвался первый террорист Региона. Извёлся, желает уйти на покой. Надеется, что его заокеанские покровители помогут ему, переправят на свою родину. Наивный…

— Хорошо, с этим понятно.

Хотя и ни черта не понятно. Но как минимум здесь не горит. Галиб живет под колпаком, из-под которого ему легко не выбраться. С этим можно погодить…

— А вторая новость? Та, что лучше прочих.

— Вторая?.. Да так, пустяки… — Сергей выдержал паузу, подмигнул. — Вторая новость — лично для тебя. Персональная. Пушной зверёк к тебе подкрался, отец родной. На мягких, мохнатых лапках. С чем я тебя и поздравляю!

— С чем? Не тяни ишака за хвост.

Серёга расплылся в широкой белоснежной улыбке.

— Тебя заказали. И жить тебе по всему осталось всего ничего, потому что заказали тебя очень серьёзным людям.

— Кому?

— Джандалю. То есть, считай, мне!

— Галиб, Галиб… Что это значит в переводе? Кажется, победитель?

— Так точно — победитель.

— Человек, который побеждает. Почти всегда. Просто как Геракл. Редкое совпадение имени персонажа и его деяний. Что у нас есть по нему?

— Минуточку…

Открыли папку с файлами. Порылись. Нашли… Странно, почти ничего — ни кто он такой, ни откуда, ни кто папа-мама, ни какого рода-племени, ни где учился, ни на ком женился. Никаких зацепок!

А разве возможно, чтобы человек был, а людей возле него — не было? Причём на Востоке, где никакой секрет за зубами не держится, где каждый каждого знает, как облупленного, с младых ногтей до смерти. А тут даже фото нет!

— Интересно, он и дома, в кругу сподвижников, с себя намордник не снимает? И с дамой сердца? Ну, не может же он быть без дамы! Он что, к ней в постель, как есть, лезет и милуется через платочек? Ну, должен же кто-то знать его в лицо — помощники, любовницы, обслуга, водитель… Поговорите со всеми, узнайте, завербуйте кого-нибудь из ближнего окружения. Этот тип может представлять серьёзную опасность для нашей страны. Он ведь не где-то там, он рядом. Так что не выпускаем его из виду. Поверьте моему чутью: от этого персонажа можно ждать больших сюрпризов! Или, как говорил мой дядюшка Исаак: «Если тебе кто-нибудь не нравится — познакомься с ним поближе. И, возможно, ты изменишь своё мнение… на ещё более худшее…»

— Кто?! Кто меня заказал?

Серёга пожал плечами.

— Ну откуда мне знать? Знал бы прикуп, жил бы в Монте-Карло с Николь Кидман, а не здесь с тобой! К моему приятелю Джандалю пришёл человек и сделал на тебя заказ. Предложил хорошую цену.

— И ты, конечно, согласился?

— Не я — Джандаль. Что он, дурак такие деньги упускать? Между прочим, баксы. Вот… — показал Серёга пачку долларов. — Аванс. Ты хорошо стоишь. Может, тебя размножать начать, а потом шлёпать — неплохой бизнес получится.

— Доллары?.. Значит, это не местные. Местные платили бы своей валютой. Кто бы это мог быть?

— Тебе виднее…

— Погоди-погоди!.. Как могли заказать, когда меня никто здесь не знает?

— Вот так… — Сергей бросил на стол пачку фотографий. — Посмотри, какой ты красивый — профиль, анфас, грустный, весёлый, сидя, стоя… Ах да, лёжа нет и сидя на горшке. А так — полный набор. Любо-дорого… Сказали найти тебя, опознать и того… Чтобы последняя карточка — в гробу и ручки в пучок.

А ведь точно — и стоя, и сидя, и крупным планом…

— Чёрт подери!

— Что такое?

— Фотографии… Ты же понимаешь, я лицом на каждом перекрёстке не торгую.

Это Сергей понимал лучше многих. В их благословенном Учреждении любителей фотоссесий нет и быть не может! По определению! Засветивший свою физиономию выбывает из игры. Как в детских салочках — «баш» и в «консервы» года на три. И это в лучшем случае. А в худшем…

— Ну и где ты позировал? Ладно хоть не ню.

— Лучше бы ню. Но не там! Где угодно, только не там!

— Ну-ну, колись!

Сергей перестал хохмить, потому что засветка агента — это более чем серьёзно.

— Где тебя подловили?

— Не подловили. Я сам пришёл под объективы. Это фото с камер наблюдения в резиденции Первого.

— Да ты что?! Это же не фотостудия на Арбате. Как твоё изображение оттуда утекло?

— Так и утекло! Если система дырявая, как дуршлаг, чему удивляться. Слив дырочку найдёт.

— Ну-ну, — покачал головой Серёга. — Только для этого надо знать, к кому обратиться.

Это верно. Чтобы что-то купить, надо знать, где это купить.

— Связываешь это с неудавшимся крушением?

— А почему нет? — ответил Сергей. — Возможно, кому-то очень не понравилось, что ты затормозил поезд. И теперь тебя зачищают, как лишнего и опасного свидетеля.

— Может быть.

— Или ты думаешь, что некто пришёл хрен знает к кому, попросил чёрт знает чьё изображение и ему его дали, причём нужное, потому что всё так удачно совпало… Тебя слили. Зачем — не знаю. И очень хорошо, что пришли к Джандалю — считай, ко мне, а я по-приятельски поделился с тобой информацией. Цени!

— Ценю.

— Одним этим наш общий друг Джандаль окупился сторицей! А то я всё думал — на хрена нам этот бандюган сдался?

— Вопрос «что делать дальше?»

— Можно попробовать перехватить заказчика и поговорить с ним по-свойски?

— Ну да, а там окажется какой-нибудь десятый посредник.

— Пройти по цепочке.

— Оборвут. Всполошатся и оборвут. Вытягивать из запутанного клубка истинного заказчика — дело долгое и хлопотное. А у нас времени нет.

— Согласен. Если не последуют конкретные действия, они начнут вербовать других исполнителей, о которых мы ничего не будем знать. И они начнут тебя искать. И найдут, можно не сомневаться. У них тут каждый пацанёнок — глаза и уши! Через такой фильтр не проскочишь! И тогда уже точно — зверёк с ушами! Может, тебе слинять отсюда по-быстрому? Мне работники, почти покойники, не нужны.

— Куда? Если меня ищут здесь, значит, будут искать везде. А главное, они поймут, что раскрыты, что я догадался. Бегать — не выход.

— У тебя есть предложения?

— Нет.

Сергей задумался. Потом не удержался, хмыкнул:

— Может тебя, действительно, того… И никаких проблем. Ни у них, ни у тебя, ни у меня.

— Что ты сказал?!

— А что такого? — не понял Сергей. — Сказал: исполнить заказ, получить бабки и жить спокойно на честно заработанные деньги…

— А ведь ты прав!

— В чём? Что тебя уконтропупить надо? Так давно пора! Утомил ты…

— Так давай, приведём в исполнение.

— Шуткуешь?

— Хотел бы… да не получается. Если они меня хотят ликвидировать, то всё равно найдут способ.

— Это так. Кому сильно хочется, тому и можется.

— Единственная гарантия спасения — удовлетворить желание заказчика. Того, кого нет, не ищут!

— Но потом они всё равно…

— Это будет потом. Как минимум мы получим передышку. Они получат труп, а мы время на обдумывание ситуации и поиск решения.

— Так-так… — начал въезжать Серёга. — Нет человека — нет проблемы? Это ещё великий вождь всех народов сказал. И деньги при нас. И Джандалю лишний плюсик в послужной списочек! Всех зайцев одним выстрелом.

— Ну да. А через Джандаля потянемся к заказчику. Если они останутся довольны, то ещё какой-нибудь заказ подгонят.

— А труп где взять? Твой? Они не лохи, чтобы схавать любого подсунутого им мертвяка. Или ты думаешь, кто-то просто так денежки разбрасывать будет? Под честное киллерское слово? Шалишь. Они потребуют доказательств.

— Каких?

— Не знаю. Я бы потребовал тело.

— А если это невозможно?

— Тогда голову.

— А если головы нет?

— Ну не знаю… Руку. Ну, или хотя бы пальцы, чтобы сравнить отпечатки. Есть у них твои пальчики?

— Не знаю. Не должны. Но… могут.

— Тогда исходим из того, что есть. Всегда исходят из худшего, а не из желаемого.

— А если есть отпечатки, то, значит, либо тебе руку рубить, либо другие варианты искать.

— Например?

— Хорошее фото, видео, свидетели…

— Какие свидетели?

— Какие-нибудь… случайные. Или… Или те, которые более всего заинтересованы в результате.

— Так-так… То есть заказчик сам принимает работу? Лично?

— Ну да. Если сам, своими глазами видишь исполнение заказа, то сомневаться в нём не приходится. Это убеждает лучше слов.

— Видит, снимает, свидетельствует и демонстрирует своим хозяевам. А все-таки рука была бы лучше.

— Рука… конечно. Рука — это исключительное доказательство, — мечтательно вздохнул Сергей. — Откатал пальчики, сравнил и…

— Рука?.. Зачем рука? Почему обязательно рука?!

— Кажется, я нашёл.

— Что именно?

— След той самой организации.

Неужели что-то накопал?!

— Я разговаривал с одним из руководителей бывшего КГБ Узбекистана. Он много чего интересного рассказал… Так вот, он убеждён, что на их территории действовала некая тайная служба, наделённая особыми правами.

— Подробнее.

— Они имели право вести работу, выходящую за рамки закона, вплоть до применения запрещённых методов дознания и физического устранения преступников.

— Без суда и следствия?

— Без суда, но со следствием. Своим. Он считает, что эта служба подчинялась напрямую руководителям партии и правительства, минуя промежуточные звенья, включая КГБ. Он даже составил некий список загадочных происшествий, которые включил в доказательную базу.

— Ну-ка, для примера…

— Сын третьего секретаря ЦК Узбекистана организовал некий подпольный бизнес. С мест стали поступать сигналы. Было задержано несколько мелких сошек, которые стали давать показания. Но когда дело дошло до отпрыска третьего, местной милиции, ОБХСС и КГБ было запрещёно продолжать следствие. Дело было изъято и уничтожено, причастные к делу отправлены в места лишения, а кое-кто погиб при невыясненных обстоятельствах. Руководителей республиканского КГБ срочно вызвали в Москву, где показали циркуляр, строго запрещающий ведение следственных мероприятий в отношении высших должностных лиц партии и правительства, включая секретарей республик и обкомов. Следствие было закрыто. Но преступный бизнес остался. Более того, стал расширятся, так как его организаторы почувствовали свою неуязвимость.

— И что дальше? Где здесь след?

— Дело в том, что через несколько месяцев хорошо налаженная преступная схема вдруг рассыпалась.

— По какой причине?

— Банальной… Из бизнеса были выбиты ключевые фигуры. Трое организаторов скоропостижно скончались. Ещё один, попав в ДТП, стал инвалидом. А сын третьего секретаря исчез.

— Совсем?

— Совсем. Была найдена странная записка, где он написал, что переосмыслил свою жизнь, во всем раскаялся и уходит в монахи на Тибет, замаливать свои грехи. Просил его простить и не искать. С тех пор его никто не видел. Правда, лет через десять приезжал какой-то монах, проповедующий всепрощение и любовь к людям. Призывал к покаянию. Он был очень похож на пропавшего.

— Бред какой-то.

— И все так посчитали. Но самое интересное, что в течение последующих десяти лет подобным образом были ликвидированы ещё несколько преступных сообществ, в которые входили высокопоставленные чиновники либо члены их семей, против которых местные органы правопорядка вести следствие не имели права.

— То есть кто-то решал проблему без оглядки на закон и мораль?

— Генерал считает, что так. Кто-то, у кого развязаны руки, решал проблемы, которые были не по зубам КГБ и прочим легальным спецслужбам.

— А если это не более чем случайность?

— Я тоже усомнился. Но статистика… Ещё пример: в конце семидесятых стало набирать силу религиозное движение радикально-исламского толка. Вдохновителем его был муфтий Ишан-Абу-Хан. Его проповеди собирали огромное число прихожан, включая многих руководителей районного и даже областного звена. Местный КГБ начал разработку муфтия и доложил в Центр, и кто-то к ним даже приезжал из Москвы, но скоро сверху пришло указание прекратить дальнейшие разбирательства из опасения спровоцировать столкновения на религиозной почве. Наблюдение было снято. Но скоро Ишан-Абу-Хан погиб при странных обстоятельствах.

— Что значит «странных»?

— Был зарезан своим несовершеннолетним любовником, который после того, как убил его, покончил с собой.

— Они что… пе… голубыми были?

— Все посчитали так. В доме муфтия были обнаружены фото откровенного содержания и его интимную переписку с любовником. И потом сама смерть… Они умерли в объятиях друг друга. Как Лейли и Меджнун. Естественно, паства отвернулась от своего кумира и движение быстро сошло на нет. Всё это не афишировалось властями, но широко обсуждалось среди населения.

— Так, может, он действительно…

— Генерал уверен, что это инсценировка, так как начинал разработку муфтия и уверяет, что никаких подобных эпизодов слежкой зафиксировано не было. Несовершеннолетний юноша ни разу не попадал в поле зрения наружки. Кроме того, муфтий имел несколько молодых любовниц, с которыми вёл активную сексуальную жизнь. То есть был вполне сексуально традиционен.

— Что-то ещё?

— Да ещё один случай, связанный с тяжёлыми наркотиками, которые шли из Афганистана. Тогда это было экзотикой. Но этот конкретный трафик шёл в Москву. Нелегальный бизнес прикрывали военные. Местный КГБ сунулся к ним, но сотрудникам комитета популярно объяснили, что совать нос в чужие дела не следует. И подтвердили угрозы делом вплоть до того, что у кого-то слетели погоны. Местные чекисты отступили. Но скоро наркоцепочка распалась.

— По причине? Опять ДТП?

— Нет. Одна из партий героина оказалась такова, что в Москве умерло два десятка граждан, среди которых были дети генералитета, членов правительства и несколько известных артистов из тогдашней богемы. Генерал считает, что КГБ не стал бы травить детей высокопоставленных чиновников, опасаясь возможного следствия и последующих неизбежных оргвыводов. Да и кто бы им отдал на это приказ? Спустя три недели в Узбекистане погибли повязанные с трафиком наркоторговцы и пара военных чинов. Кто-то утонул, кто-то угорел, кто-то выпал из окна, у кого-то случился сердечный приступ. Несчастные случаи. Но все они случились примерно в одно время с людьми из одного преступного сообщества. В Республике все были уверены, что это месть. И много лет после этого с наркотиками никто не связывался. Слишком страшным был данный урок. Но дело даже не в этом. Генерал связал все события воедино и выстроил довольно убедительную цепочку. Это, конечно, не доказательство. Но заставляет задуматься. И есть ещё один любопытный штришок…

— Какой?

— Генерал рассказал, что встречался с одним из своих бывших коллег из Туркменистана и тот, в приватной беседе, вспомнил подобные случаи из своей практики, когда сложные ситуации, в которые местные комитетчики не совались, развязывались подобным надзаконным образом.

— Ты считаешь, что наш знакомец из этой Организации?

— Я даже не уверен, есть ли Организация.

— Но откуда-то он пришёл? И доказал свою состоятельность, покрошив твоих молодцов и организовав против меня покушение. Ведь если бы это была не демонстративная акция, то я бы сейчас с тобой тут не беседовал. Он — смог. А ты — не смог. Не смог меня защитить. Это что, не доказательство? А Регион, который он по винтику разобрал в одиночку… И заметь, без попрошайничества денег. Разобрал и собрал на новый лад! Террористов за можай загнал!.. А Галиб? Который из ничего — в ферзи, и теперь фигура — в полный рост! Без пяти минут «страшилка» всея Востока? Нет, Организация есть. Вопрос — та ли эта Организация или иная? И ещё вопрос: как долго она будет мне подчиняться?

— Вы их Верховный.

— Пока Верховный, а что будет завтра… Представляешь, если он… они, все те навыки, которые использовались там, применят здесь? Против нас.

Главный хранитель Главного Тела задумался.

— Я думаю, мы сможем решить этот вопрос.

— Думаешь? Или?..

— Надеюсь, решим…

Экран был «голубой». Стол круглый. Гости узнаваемые.

— Право попавшего в беду человека искать себе защиту у более сильного. Обязанность сильного — протянуть руку помощи нуждающемуся. Это есть основа цивилизованного общества…

— И за счёт этого стать слабым, чтобы пойти с протянутой рукой самому?

— Не надо сгущать краски.

— А давайте подсчитаем. В цифрах. Цифры — не слова, их трудно истолковывать как-то иначе. На сегодняшний день Европа приняла несколько миллионов беженцев.

— Так?

— Допустим.

— Содержание одного беженца обходится принимающей стороне примерно в три тысячи пятьсот евро в месяц. То есть каждый месяц суммарно — больше десяти миллиардов. Это только прямые расходы, а есть косвенные — увеличение штата полиции, медицинских и соцработников на местах. Лечение заболевших, погребение умерших. Компенсации коренному населению за неудобства, причинённые гостями.

— Неудобства? Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду воровство в супермаркетах и магазинах, грабежи, изнасилования, порчу автомобилей, другого имущества и прочие творимые ими безобразия, которые придётся компенсировать потерпевшим. И ещё ловить преступников и оплачивать их пребывание в тюрьме. Итого — ещё несколько миллиардов в месяц… И это не последние траты. Ведь это лишь первый эшелон гостей. За ними последуют другие. Беженцы, закрепившись на месте, привезут своих жён. Вы ведь не сможете им отказать в праве на брак. Или они начнут массово насиловать ваших жён и дочерей. А это ещё плюс несколько миллионов гостей. И минус десяток миллиардов евро. Каждый месяц… Затем они начнут рожать, в отличие от европейских женщин. Прямое пособие на ребёнка, в среднем, двести евро. Плюс оплата родовспоможения, ухода, развития, образования. А учитывая, что в этих семьях будет не один и не два ребёнка, а в среднем пять-шесть, вы можете помножить одно на другое.

— Но они смогут сами заработать на себя!

— Вы в этом уверены? Опыт наших заокеанских друзей показывает, что эмигранты из бедных стран плохо адаптируются в цивилизованных странах. Более того, они, объединяясь в национальные сообщества, не склонны перенимать чужую культуру, изучать язык, обычаи. Не стремятся работать, предпочитая сидеть на социалке, получая практически те же деньги, если бы трудились в поте лица. Они исповедуют свои ценности, свою религию, занимают в городах целые кварталы, где живут компактными поселениями, как на родине. И местные полицейские, врачи, соцработники вынуждены учить их язык! Беженцы не будут работать, они станут проживать деньги, заработанные коренным населением.

— Но их дети, внуки, оканчивая школы и университеты, неизбежно впитают европейскую культуру и станут такими же европейцами, как коренные нации. Они получат профессии менеджеров, адвокатов, станут квалифицированными рабочими, которых так не хватает Европе. Они обогатят культуру…

— Согласен с коллегой. Кроме национальных отличий существуют общечеловеческие ценности, которые одинаковы у любого народа. Брак, семья, любовь к детям, тяга к культуре. Даже религии в основе своей исповедуют одни и те же постулаты, пусть разными словами. И это есть основа слияния и взаимопроникновения разных культур и вероисповеданий. И теперь, когда Европа объединяется, создаются предпосылки для создания совершенно иного, нового социума, который вберёт в себя…

Слова… Слова… Слова…

В каждом слове есть смысл. Может быть, очень глубокий и верный. Но вместе они ничего не значат, потому что гладко бывает на бумаге, особенно если это бумага гербовая, за подписью глав уважаемых государств. Но шагать приходится по оврагам, ломая ноги и судьбы. И уже не главам, а населению.

Как шагали со времён Римской империи.

Как шагали под знамёнами Наполеона.

В Первую мировую войну, которую предваряли тоже очень правильные, по отдельности, слова.

Как маршировали в нацистских колоннах или стояли в скорбных очередях в расстрельные рвы и газовые камеры в последней Большой войне.

Потому что политики предполагают. А история располагает. Такова жизнь.

— Что они говорят? Переведи.

— Говорят про свои европейские традиции, про необходимость помогать беженцам, которые бегут от войны. Про то, что они вольются в евросемью, интегрируются, станут европейцами, впитают ценности цивилизации…

— Они так говорят?

— Да.

«Глупые люди. Они допускают в свой дом чужих людей, допускают нас, считая, что мы примем их образ жизни и веру. Что мы станем им послушными рабами. На самом деле они принимают сотни тысяч бойцов, которые сильнее их числом и духом. Они допускают нас туда, куда раньше мы должны были прорываться с боем. Они открыли нам крепостные ворота. Сами! Теперь нам не нужно тратить деньги и жизни наших “братьев”, чтобы оказаться среди них. Мы уже там. И они нам за это ещё платят деньги. Они обречены, потому что слишком расслаблены и уверовали в свою непогрешимость. Они считают себя сильными, и это их главная слабость! Самоуверенный человек наполовину уже побеждён! Они не ждут удара, они подставляют нам незащищённую спину. Теперь мы, находясь среди них, сможем не спеша определить их слабые точки, которые используем в нашей борьбе. Мы будем создавать подпольные ячейки, которые, соединившись, станут армией. Наши жены будут рожать нам новых воинов. Наши дети, родившиеся там, будут знать язык и обычаи своего врага, и им легче станет побеждать неверных. И в том залог нашей окончательной победы! Мы растворимся среди наших врагов и будем подтачивать их изнутри, как черви выедают спелый и сочный на вид плод. Плод — это Европа. Внешне красивая, но внутри изъеденная гнилью и тленом! Мы будем бороться с нашими врагами на их территории. И мы победим. Ибо эта победа угодна Аллаху. Слабые должны уйти, уступив место сильным. Они слабы и глупы. Ибо сильный и умный не смог бы допустить такой тупости.

Их земли станут нашей землёй.

Их города будут городами, где станут играть наши дети.

Их боги будут низвергнуты.

А сами они умрут или перейдут в нашу веру.

Так и будет! Третьего не дано!»

— Вы стоите здесь… Да, вот здесь. Молча. Потом двигаетесь сюда. Лицом — в эту сторону… Обходите диван. Садитесь в кресло. И сидите, пока вам не скажут встать.

— И всё?

— Всё. Теперь вы получите аванс. А после того как вас отпустят — расчёт.

— А зачем вам это надо?

Опасный вопрос, потому что задавший его может начать думать, анализировать, замечать, делать выводы. Вопросы, оставленные без ответа, рождают новые вопросы, поэтому лучше ему дать какое-то объяснение. Понятное, в которое он поверит.

— У моего друга жена ревнивая. А у него свидание с другой. Жена за ним следит, и если увидит, что муж не где-то там, а один в квартире, то она успокоится.

— А я тут при чём?

— Притом, что вы на него похожи и издалека она не разберёт и примет вас за него. И все будут довольны — и женщина, и её муж, и его любовница. И вы. За полдня работы получите как за месяц.

— А-а…

— Возьмись за ручку, толкни дверь… Открой кран… Подними крышку унитаза… Теперь опусти… Полапай зубную щетку… Пошоркай щеткой во рту… В туалет сходи. Давай-давай… Да не смывай сильно!.. Сплюнь… Стакан подержи… И вилку…

— Может, хватит?

— Надеюсь, хватит.

— Покажите, как вы это делаете?

— Очень просто. Смотрите… Вот стакан, вот шарик. Накрываем шарик стаканом, двигаем-двигаем-двигаем… Где шарик?

— Вот здесь.

— Нет, увы, вы опять ошиблись.

— Но как же так?.. Я же глаз не отрывал! Можно ещё раз?

— Шарик. Стакан. Ещё два стакана. Двигаем, перемещая… Где шарик?

А хрен его знает! Вернее, вот этот хрен — знает! Точно знает, потому что ни разу не проиграл.

— А вот, допустим, если не шарики, а, к примеру, баночки? Маленькие. Вы и тогда сможете?

— Смогу.

— А давайте попробуем…

Два флакончика. В одном — бумажка. Ставим в ряд. Все видят? Все. Берём флакончик. Берём другой.

— В каком бумажка?

— Ясен пень — вот в этом.

— Не угадали. В другом.

— Когда вы успели? Я ведь следил! Бумажка здесь была! А теперь…

— Ловкость рук, молодой человек, ловкость рук!

— А можно научиться?

— Чему?

— Ну, вот этому? Когда никому не понять, где предмет, а вы точно знаете.

— Ну, юноша, это опыт. Это надо годами каждодневных тренировок…

— А если за несколько дней?

— Ну что вы!.. Минимум полгода и то, если пальчики…

— А если по двойному тарифу?

— Не понял?..

— Ну, как будто уже полгода отучился и за полгода вперёд заплатил, и ещё сверху, но освоил приёмы за несколько дней. Правда, не все, а только один-два фокуса.

— Один-два? За несколько дней?

— И аванс прямо сейчас.

— Прямо сейчас?.. Ну, хорошо, давайте попробуем…

— А если взять лицо и изменить. До неузнаваемости. Возможно такое?

— Смотря, какое лицо. Если мужское в женское, то вряд ли. Если взрослое в детское — никаких шансов. Если полное в худое, то куда жир прятать? А вот если худое — в полное, то можно накладки сделать. Ну, и конечно, абрис и черты лица. Разные они лица… У кого-то нос над самой губой навис, у кого-то ко лбу задран. Или ширина глаз. Или оба глаза на переносице, или вразлёт — к ушам. Узкий подбородок в широкий ещё можно превратить, но куда девать «волевой»? Не ножом же его срезать… Тут очень много нюансов и хитростей. Грим, юноша, — это искусство перевоплощения. Берёшь какого-нибудь испитого сорокалетнего лысого алкоголика с мешками под глазами и делаешь из него пылкого восемнадцатилетнего Ромео. И он исполняет арию, и все ему верят и аплодируют. А увидели бы они его в натуральном виде!.. Или его возлюбленная Джульетта, пятидесяти лет от роду, с перетяжками, натяжками, складками, пигментными пятнами и родинками в пол-лица. А зритель должен в неё поверить, влюбиться и ей сочувствовать. Ведь если её не загримировать, то зритель при первом выходе героини на сцену станет топать ногами и кричать вместо «браво!»: «Травись быстрее, прямо в первом акте, не тяни!» Грим — это искусство, такое же, как вокал, хореография или режиссура. Только этого многие не понимают. В том числе актёры и даже режиссёры. Они почему-то считают, что гримёр — это что-то вроде монтировщика декораций. Но только фанерную стенку поставить любой дурак сможет. А из убожества героя-любовника вылепить далёко не всем дано.

— А если абрис похож, и носы в одном и том же месте, и уши, и ширина лба одинаковая?

— Тогда не вопрос. Тогда можно «нарисовать» кого угодно. А у вас что? Спектакль?

— Да… В некотором роде… Розыгрыш у нас, хотим к юбиляру в качестве гостя его самого пригласить. Двойника его. Ну, то есть столкнуть их нос к носу, чтобы никто понять не мог, кто из них кто! Чтобы шок и веселье.

— Оригинально.

— Сможете?

— Не обещаю, но можно попробовать.

— Попробуйте. Постарайтесь. Чтобы были как близнецы! Вы ведь волшебник в своём деле. Я видел, я оценил, я ведь не какой-нибудь там режиссёр, который не понимает специфику вашей профессии. Если бы не вы, не ваш талант, то этот театр давно бы прогорел. С такими-то актёрами. Это я вам точно говорю!

— Ну что вы, зачем так… Конечно, без нашего цеха любой актер… Но всё-таки вы преувеличиваете.

— Ничуть. И я уверен, что вы докажете… Что сможете! А мы… мы поможем. И — оценим. По достоинству. В твёрдой валюте!

— Вон он, видите?

— Где?

— Второе окно справа…

Через стекло было видно, как в комнате ходил человек. Туда-сюда. Вышел на кухню с пустыми руками. Обратно — со стаканом коктейля… Потом в туалет… Потом из туалета… Потом присел… И встал… Прилёг… Поднялся… Подошёл к окну. Завис надолго, подставил лицо солнечным лучам, чему-то улыбаясь. Весь как на ладошке. Как под микроскопом. Так, что каждая морщинка, каждая впадинка видны. Каждый волосок в отдельности.

— Фотографировать?

— Да, обязательно.

Защёлкал фотоаппарат…

Человек в окне ещё немного постоял. Повернулся в профиль. Постоял. И пошёл.

На кухню.

В туалет.

В коридор.

В спальню…

Похож?

Да, похож. Ну просто одно лицо. Вернее — одно и то же лицо. И это подтвердит любая экспертиза. Тот, в окне, и тот, что на фотографиях, — один и тот же человек.

Но в квартире был не один человек, а два. Второй безвылазно сидел в ванной комнате. Сидел, облаченный в малярный комбинезон, на ногах бахилы, на руках перчатки, на голове плотная шапочка. Чтобы ничего с него не сыпалось и ничего им не лапалось.

— Долго мне ещё тут торчать?

— Нет. Уже можно выходить. Только переоденьтесь.

— Во что?

— В вещи, что на мне. А ваши я заберу.

Переоделись. Уставились друг на друга как в зеркало. Точно — одно лицо. Как у братьев-близнецов. И лоб, и нос, и глаза, и уши. Всё на месте, всё там, где и должно быть. Конечно, не без помарок и если взглянуть внимательно, с пристрастием, то можно заметить… Но кто будет присматриваться? Никто не будет!

— Сейчас идите в комнату, садитесь в кресло, которое напротив телевизора. Сядете и будете сидеть. Смирно…

— Сколько сидеть?

— Столько, сколько понадобится.

— А если я пить захочу?

— Там на столике бутылка с соком и кое-какие закуски. Долго ждать вам не придётся. Только не вздумайте вставать, ходить, поворачиваться, переставлять кресло. Прошли — сели — замерли!

— А что смотреть по телевизору?

— Смотреть можете всё, что захотите. Мы вас никак не ограничиваем. Пора, идите. Только дверь не закрывайте…

«Брат-близнец», который находился в ванной, вышел, оставив дверь приоткрытой. Другой бросил в мусорный мешок комбинезон, бахилы, перчатки, шапочку. Завязал горловину мешка. Лёг на живот и по-пластунски выполз из ванной комнаты.

В коридоре, откуда его не было видно в окно, он встал. Бесшумно открыл дверь и вышел из квартиры.

Человек из ванной, как ему было назначено, прошёл в комнату, повернулся спиной к окну и сел в кресло перед телевизором. На столике, точно, стояла бутылка с соком и стакан с коктейлем. На экране телевизора футболисты в цветных майках гоняли мяч. Вечер обещал быть приятным. И денежным.

Больше человек по квартире не ходил. Ни туда. Ни сюда. Он сидел в кресле и смотрел телевизор. Как должен был.

А в соседнем доме, который через дорогу, в другой квартире, наблюдатель скрутил со штатива бинокль.

— Вы будете со мной до конца?

— Да, до самого. Я должен лично убедиться, — ответил контролёр.

— Тогда не вставайте позади меня. А лучше уйдите в соседнюю комнату. Здесь будет жарко.

Вытянул из-под стола большую спортивную сумку, расстегнул молнию и вынул предмет, похожий на металлический цилиндр. Поднял его на плечо. Примерился. Пошевелился. Поискал удобное положение. Немного сместился в сторону. Чего-то подкрутил и отложил.

Натянул кожаную куртку и штаны, а на голову надел мотоциклетный шлем. И стал похож на байкера. Хотя никуда не собирался ехать. Да и мотоцикла у него не было.

Подошел. Распахнул окно. Настежь. До упора раздвинул жалюзи. Встал, уперевшись животом в подоконник, а левым плечом в простенок. Зачем-то оглянулся, наверное, прикидывая расстояние до стены. Получалось — метров семь. Дальше коридор, с предусмотрительно открытой дверью.

Хорошая квартира, большая…

Опять вскинул цилиндр на плечо.

Перед ним было освещённое окно квартиры напротив. Работал телевизор, по экрану бегали футболисты. Человек в комнате сидел к нему спиной, над спинкой кресла торчал его затылок.

Повернулся к контролеру.

— Вы готовы?

— Да.

— Ну, смотрите…

Прицелился. Замер. Выдохнул. Нажал на спусковой крючок

И…

Из трубы назад вырвался сноп пламени. Ударился в стену, частью ушёл в коридор сквозь распахнутую дверь, частью взвился к потолку, закрутился огненной спиралью, заполняя жаром комнату. Толкнул стрелка в спину, наваливая на простенок.

Позади, в комнате, что-то затлело, задымилось…

Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось в доме напротив! В квартире лопнул, взорвался страшный огненный шар. Разом вышибло окна и двери, на тротуар посыпались осколки стёкол и куски штукатурки. Снопы пламени выхлестнулись в проёмы разбитых окон, лизнули, опалили стены.

Что было там, внутри, в квартире представить было страшно. Огненный вихрь из осколков, обломков и обрывков.

— Уходим!

Человек с гранатомётом бросил в сумку пустой тубус, не обращая внимания на занявшиеся пламенем занавески и мебель, пошёл к входной двери. Быстро, но не торопясь.

— Где вы там? — спросил он.

— Сейчас-сейчас… — ответил контролёр, который смотрел в бинокль на развороченную квартиру, в темноту, в глазницы выбитых окон, пытаясь угадать там хоть какое-то движение. Но вряд ли в квартире мог кто-то уцелеть! У человека не было не единого шанса.

Контролёр, как обещал, досидел до конца. До самого конца. Приговорённого к ликвидации «объекта». Который, сидя в кресле, смотрел футбол. Но не узнал конечного счета матча.

— Я ухожу, здесь скоро будет полиция. Если вы остаётесь…

— Нет, я с вами!..

Дело было сделано — акция состоялась. Контролёр видел объект, видел до самого конца, до момента взрыва. Видел его в проеме окна, тогда ещё живого и смог рассмотреть его лицо, смог убедиться…

Теперь можно было уходить. Но не уезжать. Потому, что осталось ещё одно небольшое дело. Без которого…

Потому что девяносто процентов — это не сто. И даже девяносто девять — не сто.

А надо — сто!

А лучше — сто один!

Тишина. Кафельные стены. Металлические двери. Каталки вдоль стен.

— Нам сюда.

Толкнули дверь. Зашли.

Навстречу встал человек в несвежем серовато-белом халате. В руке он держал бутерброд, который откусывал и жевал.

— Вы к кому?

— К вам. Нам нужно увидеть одного… человека. Мы договаривались.

— Какого именно? Их тут много.

— Который после взрыва.

— А… Этот… Ну, тогда идите за мной.

Повернулся, пошел. В соседнее помещение. Мимо стола, на котором лежал труп, разрезанный и распахнутый от горла до паха. Как вывернутый плащ. Внутри тела белели фрагменты ребер и ещё какие-то кости, а рядом, в тазу, плавал студень из внутренностей.

— Сюда.

Свернули в соседнее помещение. Санитар перебрал какие-то бирки, сверился, вытянул из стены металлический пенал. Как ящик из стола.

Дохнуло холодом. В пенале находился труп, прикрытый простыней.

— Будете смотреть?

— Будем!

Санитар потянул простынку, не переставая жевать бутерброд.

— Ну, смотрите, коли надо…

А смотреть-то было почти не на что. На полке лежал не человек — что-то чёрное, обуглившееся, бесформенное, как сгоревшее в костре полено. Конечно, были руки, ноги, голова, но не было лица, волос. Опознать труп было невозможно.

— Можно перевернуть?

Санитар хмыкнул. Закусил бутерброд, ухватился руками за труп, крутнул его, переворачивая, как бревно.

— Так?

— Да, спасибо.

Санитар снова взялся за бутерброд. Той самой рукой… Стал доедать.

Снизу труп имел такой же вид, как и сверху. Один из посетителей вытащил из кармана бумажный пакет. Второй согласно кивнул.

— Нам нужно взять ткани на анализ.

Санитар с сомнением глянул на труп.

— Вам для опознания?

— Да.

Санитар покачал головой.

— Он сгорел сильно. Если только изнутри. Или из кости брать. Но это сложно.

— Мы будем вам благодарны.

— Да?.. Ладно, попробую.

Санитар взялся за голову покойника, ткнул пальцами в чёрный провал дыры, которая была ртом, с усилием раздвинул, растащил в стороны ткань. Что-то хрустнуло. Он заглянул внутрь, сунул в дыру длинный пинцет. Погрузил глубоко, в самую глотку, воткнул, сжал, дёрнул, что-то такое вытащил.

— Куда?

— Вот сюда, в пакет.

Опустил пинцет в пакет. Разжал.

— Спасибо.

Один из посетителей достал деньги. Гонорар санитару. Но случилась незадача — купюры выскользнули из рук и веером рассыпались по полу. Он быстро наклонился за ними, но столкнулся лоб в лоб с присевшим санитаром. Оба чуть не упали. В общем, получилась какая-то клоунская реприза, где все разом наклонялись, сталкивались, ударялись, извинялись.

А где пакет с образцами ткани? Вот он, в руке.

— Дайте мне пакет, — попросил второй посетитель.

— Может, потом?

— Нет, теперь.

— Пожалуйста.

Но посетитель получил другой пакет. С другими образцами. Тщательно подготовленными, подсушенными и слегка обожжёнными. С такими образцами, которые должны быть.

— Вы удовлетворены? Вы всё видели сами.

— Да, спасибо.

Вот теперь можно было уезжать, точнее улетать. Совсем. Теперь гарантии были стопроцентными.

Он наблюдал объект, он видел, как его убили, видел его в морге и взял образцы его тканей, чтобы провести сравнительную генетическую экспертизу, которая всё подтвердит. Подтвердит, что человек, сгоревший во время покушения, и тот, который приходил на приём к Первому и «обронил» несколько волосков со своей шевелюры — одно и то же лицо.

А мало будет, можно «слить» копии полицейских протоколов, где будут подшиты материалы с отпечатками пальцев, снятых с уцелевших ручек входной двери, с внутренней стороны крышки унитаза, со смесителя душевой кабины… Пальчики покойника.

Так что теперь всё сходится.

Без вариантов!..

Сообщение было трагическим, но радостным.

— Он умер!

— Ты уверен?

— Совершенно! Мой человек узнал его. Кроме того, была проведена экспертиза его разных фотографий, сделанных ранее и уже здесь. Эксперты подтвердили, что это один и тот же человек.

— Ошибка возможна?

— Ошибка исключена. Сама акция проходила при непосредственном участии Контролёра. От начала до конца. Он с объекта глаз не спускал. Даже в туалет не ходил. Есть подтверждающие фото и видео-отчёт. Для полной гарантии был произведён забор тканей у трупа, с зубной щётки и обрывков туалетной бумаги и проведён сравнительный генетический анализ, который показал…

— Не надо подробностей, — поморщился Первый. — Это он?

— Он!

Хозяин улыбнулся. Всё удачно развязалось. Был человек — были проблемы. А теперь…

Проблемы остались, но другие.

Резидент умер. Руки были развязаны. Путь к Галибу — расчищен…

— Кажется, ты был прав.

— Они?

— Они самые. Мы прошли по следу Контролёра — наш он. В доску. В гробовую… Свои тебя убили, не чужие.

Значит, свои. Значит, чем-то он им помешал. Может, тем, что поезд с моста свалился, может, несговорчивостью свой, может, ещё чем… Или просто рожей не приглянулся.

В тайных канцеляриях с людишками не возятся — выговоры им не выносят, на собраниях не прорабатывают, на поруки не берут и даже не увольняют. Просто убирают — с глаз долой, из сердца вон. Был человек и исчез куда-то. С концами… Сколько таких бедолаг под гранитными плитами, в лесопосадках или в трясинах болот покоится?.. Кто подсчитать сможет?.. Кто подсчитает, тот сам под безвестный камень ляжет.

Такие правила игры, не прописанные в Конституциях, Уголовных и Гражданских кодексах. Нет их и в служебных инструкциях. И приказов таких нет, не сыскать в архивах, потому что никто такой приказ подписывать не станет. Но есть устные распоряжения от своих — своим. Мол, мешает нам один человечек, вредит сильно, а уцепить его нет никакой возможности. Вот если бы он скоропостижно, или по неосторожности, или просто без вести… Только я тебе ничего не говорил, а ты не слышал.

И со своими так же, которые провинились или в отставку вышли, которые знают много чего нехорошего и сболтнуть могут. Сболтнут, а журналисты да оппозиция ухватятся и мотать начнут.

А так — не начнут. Ведь мёртвые — они интервью не дают. Молчат мёртвые. Вечно.

И коли посмотреть да проанализировать смертность в спецслужбах, спецподразделениях и иных тайных ведомствах, то интересная картинка вытанцовывается. Мрут спецы, как мухи зимой. Вроде ребята все спортивные, закалённые, огонь и воду прошедшие, а смертушка их настигает быстрая и самая банальная — этого инсульт разбил, у того тромб оторвался и аорту закупорил, другой грибочками тёщиными отравился до смерти, этот на машине разбился, а тот — утонул. Повышенная у них смертность, поболее, чем в среднем на душу населения или даже у шахтёров.

Отчего бы так?

А иные просто пропадают — вышел из дома за хлебом и не вернулся. Исчез. Растворился. Бывает, оттает где-нибудь по весне или всплывает со дна реки неопознанный труп, у которого руки отрублены и головы нет, а следователи между собой все всё сразу понимают и говорят: «Свой это, из спецов или военный, и хрен мы это дело размотаем, потому что ни отпечатков пальцев, ни иных зацепок нет. Чистенький покойник, как френч после химчистки. Голимый висяк».

И сливают это дело как безнадёжное.

Так что нечего тут обижаться. Он и сам труднее узелки таким образом развязывал. И с ним — развязали!

Кто хотел его убить — убил. Теперь он мёртв и безопасен.

— Ну и как тебе живётся? После смерти? — усмехнулся Серёга.

— Лучше, чем при жизни! Хоть выспался. Знал бы — давно помер.

— Ну, тогда отдыхай от жизни суетной. Считай — вычитай, складывай, патрончики с гранатками оприходуй, дебет с кредитом своди.

— Здесь считать?

— Здесь. На люди показываться тебе теперь резону нет, мертвецы среди живых не бродят. Ты ведь не зомби из американского фильма. Кусаться не будешь?

— В бухгалтера меня записываешь?

— Ну а что? Должность тихая, спокойная, на такой до ста лет дожить можно. Сиди себе, стучи на калькуляторе да чаёк прихлёбывай.

— А после?

— После будет после!..

Хрен знает, что будет! Может, тебя не будет. Может, меня.

Может, ни тебя, ни меня.

Может, вообще, конец света наступит.

Кто знает… Будущее сокрыто мраком.

Сиди, считай и радуйся жизни.

Покуда жив!

Шашки тротиловые — четыре тысячи пятьсот штук… Пластид… Взрыватели натяжного действия — шестьсот штук… Радиоуправляемые взрыватели — сто штук… Гранаты… Гранатометы…

Рутина.

Получено… Отгружено… Принято… Рекламации… Возврат… Замена… Приход… Расход… Прибыль…

Ну какая прибыль, когда всегда убыль? Купил дороже, продал — дешевле. Зато покупателей толпа. Все из рук дешёвый товар рвут. Цена хорошая. Это только проклятые капиталисты работают за прибыль. А тут приходится за информацию.

Кто что купил? Какой ассортимент? А зачем такой? Подумаем. Зачем столько пластида? Вряд ли детишкам вместо пластилина дарить. Да и где столько детишек найти? Полтонны!.. Что-то масштабное ребята планируют… Или впрок берут? Или оптом, чтобы в розницу загонять и на том барыш иметь? Надо будет полюбопытствовать…

А эти что прикупили? А те?.. И что они с купленным товаром делать собираются?

Этот приём ведь ещё когда изобрели? Ещё при царе Горохе! Если за забор привозят руду и уголь, стало быть, там мечи для дружины куют. А ежели дерево и жилы — луки для армии ладят.

И если про добавки узнать, то можно точно сказать, какую и для чего на этом заводе броню льют — для танков, кораблей или подводных лодок. Поэтому при Союзе Республик Советских к оборонным заводам любопытных на пушечный выстрел не подпускали, и рабочие из одного цеха не знали, что в другом изготавливают. И не дай тебе бог в кармане какую-нибудь ерундовину для сада вынести — гайку или проволоку, по которым хитрый враг запросто мог вычислить ассортимент продукции. Это как в детской задачке: если знаешь, что и сколько в бассейн втекает, можно вычислить — что вытекает. А потом узнать — куда.

Чем разведка и занимается. Нудно и кропотливо…

Винтовки снайперские производства Бельгии — десять штук. Это кому интересно знать, столько оптики понадобилось?..

Рации армейские натовские — сорок штук.

Винтовки М-1 — аж тысяча!

Пулемёты крупнокалиберные…

Армейское вооружение… Это не по теме. Террористы в большом количестве пулемёты не покупают. Зачем им пулемёт? Их оружие — взрывчатка, мины, отравляющие вещества. Им в атаку с автоматами наперевес не бегать. Хотя интересно, кому столько пехотного вооружения понадобилось? Глянуть для интереса?

Винтовки, тысяча штук…

Патроны…

Цены…

Поставки…

Что? Что?! И как сие понять? Вот это… И здесь… И тут…

Как объяснить?.. А если вместе?..

Ну и ну!.. Черт тебя раздери совсем!..

Экран был большой, в полстены. А зал маленький, всего на десяток мест, потому что это не кинотеатр.

В зале сидели люди в штатском.

— Дайте следующий эпизод.

Эпизод был не из фильма. Был из жизни. Какие-то бойцы в армейском камуфляже, без знаков различия, бродили вдоль шеренги стоящих на коленях людей в одинаковых оранжевых комбинезонах. Они что-то выкрикивали, но что, понять было невозможно. Иногда били пленников, но не сильно, просто подравнивая шеренгу, лишая людей воли к сопротивлению.

Все чего-то ждали. Или кого-то.

— Вы установили личности пленников?

— Практически всех.

— Граждане нашей стран есть?

— Да, четверо. Смит Гаррисон — независимый журналист. Дэвид Стюарт — военнослужащий армии США. Инженерные войска. Мур Рид — морпех. Мартин Купер — из нашего ведомства.

— Дайте крупные планы.

На экране лица дали крупно. Американцы были гладко выбриты, спокойны и безразличны ко всему происходящему. Они смотрели словно невидящими глазами, и лица их ничего не выражали. Их отучили от эмоций. Вначале, когда их схватили, они сопротивлялись, грозили, кидались в драку… Но им объяснили, что этого делать нельзя. Очень доходчиво объяснили. И они сломались и смирились со своей участью.

Их обращения к нации звучали бесцветно, потому что они понимали, что на те условия, что выдвигали боевики, никто не пойдёт.

Они винились в своих грехах заученными словами.

Они прощались с семьями, говоря дежурные фразы.

От ненависти и безумных надежд они пришли к тихому отчаянию и хотели только одного: чтобы это всё поскорее кончилось. Невозможно жить в бесконечном ожидании смерти. Смерть должна быть быстрой и милосердной, а не растягиваться на месяцы.

— Дальше…

На экране появился человек точно в такой же защитной форме и с ножом в руке. Стал что-то говорить на непонятном языке.

— Дайте перевод.

— … Эти неверные пришли в наш дом, чтобы наводить свои порядки. Мы не звали их в гости, они явились сами. Они презирают нас, наших предков и нашего Бога…

— Кто это такой?

— Али-Юсуф. Это наш человек. Завербован три года назад. Кличка Учитель.

— Почему Учитель?

— Он был учителем истории. Преподавал в школе. Раньше.

— Интересно… Наш человек убивает наших людей. Вы что, не могли с ним договориться?

— Это было нецелесообразно. Мы могли раскрыть его.

— Понятно…

Учитель ещё что-то говорил, размахивая ножом, указывая на пленных и на себя. На Востоке любят поговорить, покрасоваться. Любят свадьбы, похороны, казни…

Потом Учитель крикнул. И к нему подбежали бойцы. Примерно одного роста. Невысокие.

— Это что, карлики?

— Нет, дети. От девяти до одиннадцати лет.

Дети встали за спинами пленных и приставили пистолеты к затылкам пленных. Большие, черные пистолеты, которые еле умещались в их ладонях. И преданно посмотрели на Учителя. Тот что-то сказал им, ободряюще улыбнулся и взмахнул рукой. И дети дружно, как их учили, нажали на спусковые крючки.

Они были очень прилежны и не по-детски серьёзны. И ещё очень горды, что им доверили такое взрослое дело.

Пули, пробив черепа насквозь и выйдя через лица, ударили в землю, подняв сухие фонтанчики пыли.

Дети сделали шаг назад.

Пленники рухнули вперёд. Ткнулись раздробленными, разорванными лицами в землю. В чужую землю. И лишь один не умер мгновенно. Лишь один закричал и стал возиться на земле, загребая руками и ногами. Пуля не убила его, лишь ранила.

Мальчик, который стрелял в него, испуганно заморгал, стал растерянно оглядываться, а потом захлюпал носом и заплакал, растирая слёзы ладонями по щекам. Ему стало стыдно, что он не смог как другие, как все. Его приятели справились с заданием, а он нет.

Учитель подошёл к нему, ласково похлопал по плечу, наклонился, что-то прошептал на ухо. Наверное, успокоил, ободрил, сказал, что с кем не бывает, когда в первый раз… ничего, потом всё получится, обязательно… Он был хороший учитель, заботливый…

Потом, оставив ученика, шагнул к раненому, перекатил его ногой на бок, ухватил за волосы, рывком задрал голову и перехватил ножом шею. Перепилил, сломал позвоночник и поднял отделённую от тела голову, окропляя землю вокруг стекающей из перерезанной шеи кровью.

Кровью стопроцентного американца…

Кадр замер.

— Он хороший агент?

— Да. Не из лучших, но ценный. Даёт полезную информацию, лоялен к агентам-посредникам, часто используется в различных акциях. Пока числится во втором эшелоне, но при необходимости его можно продвигать.

— Понятно. Кто ещё?

— Галиб. Очень перспективный агент. Кличка Крюгер.

— Как?

— Крюгер.

— Почему Крюгер? Это же персонаж из фильма ужасов…

— Да, он отличается особой жестокостью.

— Особой?.. Хм… А тот, которого мы только что видели — он агнец божий, который кактусы поливает? Что же такого творит ваш Галиб? Если он не просто жесток, а как-то по особому? Он что, людей живьём ест? Сырыми…

— Он наказывает своих подчинённых изуверским образом. Если боец что-то недоглядел — он вырезает ему глаза. Если не услышал — отрубает уши. Если не понял…

— Голову?.. Действенная методика! Какими силами он располагает?

— На сегодняшний день его группировка самая многочисленная в Регионе. И самая боеспособная. По косвенным оценкам, он может мобилизовать до пятнадцати тысяч активных штыков.

— Это же целая, по штату военного времени, дивизия… Интересно. Покажите его.

На экране возник человек. В камуфляже, в куфии, с платком на лице.

— А лицо?

— У нас нет его лица. Он никогда не снимает платок и не говорит своим голосом. Он общается через доверенных помощников.

— Откуда он?

— Неизвестно. По слухам, из старинного, уважаемого рода.

— Что за чудик?.. Вы уверены, что такой странный агент может быть нам полезен? Странности всегда напрягают.

— Там, у себя, он пользуется особым авторитетом. Как бы сказали наши политтехнологи — у него рекордные рейтинги. Недавно он собственноручно убил журналиста, который оскорбил своей книгой Аллаха.

— Это он?

— Да.

— Слышал. Сильный пиар-ход. Какую роль вы отводите ему в планируемом сценарии?

— Весьма серьёзную.

— Вы уверены в вашем выборе?

Докладчик замялся, но сказал:

— Может, он и странен и жесток, но именно это позволило ему обойти своих политических конкурентов. Хотим мы того или нет, но он завоевал исключительные позиции на Востоке, причём в очень короткие сроки. Надо признать, мы проглядели его. Теперь он не зависит от наших решений — он сам по себе. Мы можем не планировать его участия в предстоящих событиях, но не сможем его исключить из них. Он есть, он весом и так или иначе будет влиять на развитие ситуации в ту или иную сторону. Лучше — в нашу сторону, чем в чужую. Если заранее не обозначить ему коридор, мы получим неуправляемую и непрогнозируемую силу, которая может смешать все карты.

— То есть исключить его из сценария невозможно?

— Затруднительно. Лучше иметь его в союзниках.

— Хорошо. Включайте его в канву операции.

Все присутствующие пометили что-то в блокнотах.

Не в ноутбуках. И не в планшетах. Не в телефонах. В обычных бумажных блокнотах, которые не имеют Wi-Fi и проводного выхода в Интернет, к которым нельзя подключить внешние носители и невозможно считать информацию дистанционно. Блокнот он и есть блокнот, только что с приставкой «спец». Именной. С грифом «Для служебных пометок». С пронумерованными, прошитыми и опечатанными страницами, без права выноса из оговорённых служебной инструкцией помещений. Со сроками хранения в спецархивах.

Потому что люди, сидящие в зале, были не просто агентами, а «Носителями»… Носителями сверхсекретной информации, с которой все прочие смогут ознакомиться лишь по прошествии пятидесяти или ста лет, в зависимости от грифа секретности. А может быть, и никогда.

— Как идёт подготовка к операции?

— Пока в рамках оговорённых сроков. Проводится активная работа с персонами, готовятся вбросы в СМИ, обеспечиваются каналы материально-технического снабжения.

— Успеем?

— Должны.

— Тогда прошу доложить детали операции…

— Ну и что с того, что пулемёты?

— Крупнокалиберные, заметь!

— Ну и что?

— И патронов по пять ящиков на ствол.

— И что?

— Это масштабы полноценной фронтовой операции при ведении боевых действий регулярной армии в обороне.

— Ну и что с того? У тебя что, раньше пулемёты не покупали?

— Покупали. Но не в таком количестве. Зачем им тяжёлое вооружение? На себе таскать? А стрелять в кого — в заложников? Тем автоматов за глаза хватит.

Это верно. Убивать пленных из крупнокалиберных пулемётов — накладно выйдет. Для этого вполне достаточно иметь пистолет. Или кинжал. Кинжал — даже эффектнее.

— Но количество — это не главное.

— А что тогда?

— Сам посмотри. Нет, вот сюда.

— Ну, смотрю — цена за штуку, сумма, итого…

— Цена!.. Столько, по-твоему, может стоить пулемёт?

— Н-да… Тебе, конечно, виднее — ты известный торговец смертью. Но вообще-то странно.

— Более чем! Не может пулемёт стоить как мешок сухофруктов в базарный день! У него себестоимость раз в десять выше. А его нужно ещё упаковать, погрузить-выгрузить, привезти, через кордоны протолкнуть, от полиции отмазаться, навар с него получить, да по всей цепочке, где каждый не стесняется, а дерёт, сколько совесть позволит.

— Ну да, а у вас совести нет ни на грош.

— Вот именно! То есть на каждом этапе товар дорожает на пять-десять, а то и больше процентов. А тут… Где накладные расходы? Где интерес продавца?.. Не идёт. Не сходится. Никак не сходится!

— Но ты же тоже продаёшь оружие ниже рыночной цены.

— То-то и оно. Продаю, потому что преследую свои, не имеющие отношения к коммерции цели. Свои!

— Так-так… Ты считаешь, что у тебя появился конкурент?

— Считаю, что появился кто-то, кто решил наводнить рынок дешёвым оружием.

— Чтобы тебя и таких, как ты, с рынка спихнуть?

— Хорошо бы, если так. Только ведь я не конкурент, я в данном случае оптовый покупатель. Я этот товар скупать буду и дальше сбрасывать. Дилер я, а не конкурент. Вот какая хреновина. Зачем им меня из цепочки выбрасывать?

— Н-да… Интересно. Кому и зачем толкать свой товар втрое ниже цены? Кому сдался такой бизнес?

— Вот и думаю… Теперь дальше. Ассортимент. Глянь…

— Смотрю… Типичное армейское!

— То-то и оно. Просто, как кальку с типового вооружения мотопехотного батальона сняли. Автоматы, пулемёты, гранатомёты, гранаты… И всё за треть цены. Взрывчатка, мины, снайперские винтовки в цене не упали, даже где-то прибавили.

— Твоими стараниями.

— Моими в том числе. Не всё же себе в убыток торговать. А эти позиции рухнули. Бери — не хочу. Как семечки на базаре!

— Кто-то кого-то вооружает?

— Если бы вооружали, то товар на свободный рынок не попал. Его бы втихушку кому надо сбросили, причём даже бесплатно. В такие сделки лишних свидетелей не пускают. А здесь… Как такое понять? А масштабы! Я, для интереса, запросил через посредников партию в тысячу пулемётов. В тысячу! И…

— И тебе не отказали!.. — догадался Сергей.

— И мне сбросили цену. Как оптовому покупателю. И не запросили предоплату. Что уж совсем удивительно. Согласились на расчёт после получения товара. Из чего следует, что у них есть в наличии тысяча стволов! Иначе говоря, это не посредники, потому что посредники таких оборотных средств не имеют и всегда требуют предоплату, хотя бы в размере пятидесяти процентов. А здесь — нет! Заказывай товар, жди, когда он придёт, после чего шурши купюрами. Все риски на себя берёт продавец.

— Действительно, странно. А если покупатель в последний момент откажется?

— Откажется? Вряд ли. Не тот рынок. Это тебе не пылесос в магазин вернуть. От партий оружия не отказываются — головы можно лишиться, эти торговцы — ребята серьёзные, с ними не шути. Но есть форс-мажорные обстоятельства — партию товара может кто-то перехватить. Спецслужбы, полиция, конкуренты… Эти риски присутствуют всегда, поэтому продавцы страхуются предоплатой. А её здесь нет! Пулемёты есть, а деньги ещё будут или нет — неизвестно.

— То есть навар продавцу не важен?

— Похоже так. Ему спихнуть пулемёты и винтовки важнее, чем получить за них барыш. А это уже не торговля. Это уже политика.

— Сбрасывают в Регион оружие? Так сказать, насыщают раствор, чтобы из него стали выпадать кристаллы. Чем больше оружия, не важно, с какой стороны, тем быстрее начнётся пальба. Как у Чехова, у которого каждое висящее на стене ружье должно в последнем акте в кого-то бабахнуть?

— Точно, как у Чехова. Оружие редко долго ржавеет без дела. Хранящаяся дома винтовка — это большущая провокация. Очень хочется испробовать её в деле. Например, против того, кто тебе насолил. Даже соседа. Как от такого соблазна удержаться?

— Или против чужого рода. Потому что раньше пулемёта не было, и шансы в драке были равны. А теперь появился и хочется это преимущество использовать.

— Что-то в этом роде. Только масштабы иные.

— Да, партия в тысячу пулемётов — это серьёзная заявка.

— И отсутствие ограничений по последующим заказам.

— Даже так?

— Именно так! Я спросил — мне не отказали. Я попросил вдвое — они согласились, не поморщившись! У меня такое впечатление, что они армию готовы вооружить!

— А сроки?

— Две недели!

— Дела… У них что там, стратегический армейский резерв потрошат? Или небольшой пулемётный заводик открыли?

— Завод не стал бы работать без предоплаты. А воры, растаскивающие арсенал, тем более. Да и как умыкнуть со складов такое количество стволов разом? Из арсеналов несут потихоньку, мелкими партиями, периодически списывая растрату. А так чтобы склад под чистую растащить, до голых полок… Себе дороже. Это не мелкое воровство. И даже не крупное. Это вообще не воровство.

— Так ты считаешь?

— Считаю. Именно так и считаю! И вот тебе на закуску ещё информация, так сказать, для полноты картинки. Знаешь, чьё вооружение, в массе своей, проходит по прайсам?

— Кажется, догадываюсь.

— Нашего вероятного и главного, если верить советским уставам, противника.

— Made in USA?

— Точно! А там их прапорщики из арсеналов не воруют. Без надобности им стволы, они там пенсии ждут не дождутся и рисковать своим благополучием не станут. Вот и получается…

Очень интересно получается!

Такая вот занятная бухгалтерия — дебет-кредит-цифирки. Вроде просто считаешь — складываешь-вычитаешь, а выходит чёрт-те что и с боку лента. Пулемётная. Как на заводе, где вроде бы швейные машинки выпускают, а как начнёшь запчасти домой в карманах таскать и те детальки друг к дружке прилаживать, выходит автомат. А им хрен чего пошьёшь, кроме уголовного дела.

Вот и здесь…

— Да-а, — тяжко вздохнул Сергей. — Тебя куда не посади, хоть на ночной горшок, хоть на бухгалтерию, ты обязательно всё… изгадишь. Не было заботы… так купила баба… шестиствольный миномёт! И что теперь со всем этим делать?

— А вот это я не знаю. Это тебе решать. Моё дело маленькое. Моё — цифры складывать! Я сложил. А тебе выводы делать! Потому как бухгалтер я…

Государство было маленьким, но задиристым. И это было удивительно! Со всех сторон! Потому что как такое может быть, чтобы согнать в одно место лавочников, портных, парикмахеров, сапожников и ростовщиков, переодеть в униформу, всучить им автоматы и погнать в бой и сделать так, чтобы они кого-то там побеждали.

Таки это, если здраво рассудить, невозможно!

Как может брадобрей ехать на танке, стрелять во все стороны из пушки, во что-то попадать, чего-то давить своей мощью и ещё вернуться обратно живым и, кажется, здоровым?

Разве способен известный музыкальный критик ползать на животе через минное поле, чего-то разведать, захватывать, тыкать врага ножом — я не знаю, куда и зачем, — и быть как настоящий супермен? Разве это его дело, а не музыку в консерватории ушами слушать?

Разве может прекрасная дама тащить куда-то пулемёт, а другая ленты и лёжа на своих прелестных формах куда-то вместе строчить? И это, я скажу вам, такое зрелище, что если глядеть сзади на эти форменные колыхания, то хочется сразу сдаться без боя. Но совсем не хочется смотреть на это спереди, потому что они не шутят, а попадают в самое яблочко!

И тут хочется сказать: или этого не может быть или я чего-то не понимаю!

Но это есть! И те босяки, собранные по миру, как по нитке, создали небольшое, но своё государство и теперь не хотят его никому отдавать. И ничего с ними не поделать. Хотя многим хочется.

И те уважаемые счетоводы, которые раньше сидели в конторках на стульях, перестали считать на счётах и арифмометрах и теперь возятся с врагами, выпытывая у них в застенках про их коварные замыслы. И разгадывают их опасные планы. И говорят, что они делают это так же хорошо, как квартальный баланс.

— Мне не нравится, что у нас ничего не происходит.

— А что у нас должно происходить?

— У нас должны происходить беды. У нас должны взрываться мины и бомбы. А они не взрываются!

— Зачем желать беды своим соотечественникам? Когда нет взрывов — это большая радость.

— Я не желаю никому бед, но я хочу понять, почему их не стало. Затишье бывает только перед бурей. Долгое затишье — перед большой бурей. Это затишье длится долго. Я опасаюсь большой бури, которая страшнее маленьких взрывов. Я посмотрел сводки. Раньше нас убивали каждую неделю. Теперь не убивают уже несколько месяцев. Почему? Мы победили всех врагов?

— Боюсь, нет.

— Тогда что случилось?.. Я не верю в миролюбие наших противников. Они не станут нашими мирными соседями. Разве могут ужиться в одной квартире такие разные жильцы? Разве ты такое слышал? Разве не скандалят соседи за свет в туалете и мусор в общем коридоре и не льют керосин в чужие кастрюли? А это — не квартира. Я не верю в мир во всем мире. Поэтому я хочу понять, почему наступила тишина… Тишина на фронте — это признак скорого наступления. Я воевал, я слышал такую тишину. Я не хочу такой тишины. От неё потом глохнешь. Нужно провести тщательный анализ по событиям у наших соседей. Это не хорошо подглядывать в замочные скважины, но эти двери ведут к нам. И если они откроются без нашего разрешения, то станет плохо всем. Мы должны знать, что происходит у наших соседей, кто с кем живёт, кто против кого дружит, кто за наше здравие пьёт, а кто по нашу душу ножи точит. На то мы здесь и поставлены. И если что-то в этом мире меняется и даже в лучшую сторону, мы не должны расслабляться и возносить хвалу господу. Мы должны спросить себя: почему теперь стало не так, как раньше? В чем здесь тайный смысл? И чей умысел, который почти всегда — злой. Потому что если хорошо сегодня, то это не значит, что будет хорошо и завтра. Про то наш народ знает лучше других. Самое плохое часто начинается с очень хорошего. И редко, когда наоборот. Соберите всю возможную информацию и ответьте себе и мне на вопрос: почему нам стало жить легче и какие беды это может сулить завтра? Если мы ошибёмся в худшую сторону — над нами посмеются. Если мы проглядим угрозу — нам этого не простят. Мы не можем рисковать. Нас слишком мало. А их очень много. Мы не можем победить их. Но мы не должны дать победить себя. Этот клочок земли единственное, что у нас есть. Или вы хотите бродить по свету как неприкаянный?

— Нет, я не хочу бродить по свету. Я приложу максимум усилий…

— Так идите и прикладывайте. Я буду ждать вашего доклада. Не позже… вечера завтрашнего дня!

А дальше всё стало совсем худо. Потому что в жизни, а уж тем более в службе, всегда так. Всё имеет тенденцию развиваться от плохого — к худшему, и далее без остановок — к полному и окончательному абзацу, который, увы, не в тексте.

Вот и на этот раз… И даже Серёга перестал улыбаться.

— У нас ЧП. Наши друзья назначили Галибу встречу.

— Ну и хорошо, что назначили. Значит, доверяют.

— Ничего хорошего. Они предложили ему встретиться тет-а-тет, то есть без посредников. И самое хреновое, что он согласился.

— Как так? А Помощник?

— А что тот должен был делать: голову ему руками держать, чтобы он не кивал на каждое произнесённое слово, как тот китайский болванчик? Я тебя предупреждал, что он стал неуправляемым. Что полез через твою, а теперь через мою голову. Поперёк батьки, да в пекло! Вот и дождались.

Да, новость была хреноватая. Агент, вышедший из подчинения, — это угроза провала. В этом случае — глобального.

— Что ты предлагаешь?

— Отменить встречу!

— Как? Если он согласился?

— Не знаю. Пусть заболеет гриппом. Или сифилисом. Или пусть ему любовница причиндалы тупым серпом отрежет. Это я лично сам организую. С превеликим моим удовольствием. Не всё ему одному людей укорачивать. Отрежу и справку выдам…

— Отменить встречу — не вопрос. Причины отыщутся. Но ведь зачем-то они его вызывают? Зачем? Как мы об этом узнаем, если он с сифилисом сляжет?

— Никак! Но если его туда допустить, будет ещё хуже! Боюсь, он там падет ниц и станет на коленях вымаливать политическое убежище: «Возьмите меня дяденьки к себе в вашу замечательную страну, а я вам за это всё расскажу». Такой фонтан откроет, что если его вовремя не заткнуть…

— А что он знает?

— Может, и немного, но вполне достаточно, чтобы легенду развалить.

Да, это верно. Если Галиб потечёт, то всё пойдёт насмарку. И вся пирамида, столь долго и тщательно выстраиваемая, рухнет в одночасье. Он тот скелет, на который, как на костяк, лепилась легенда. На нём всё держится. Не станет Галиба, и легенда расползется на лоскуты, которые хрен сошьёшь. Страна останется без героя, движение без знамени, террористы без предводителя. Осиротеют бандиты. Это допустить нельзя.

— Надо его чистить, пока не поздно. Пока не сбежал, в чем есть!

— А кого на смену?

— Кого-нибудь подберём. Ты подберёшь, ты их всех лучше знаешь.

— Найти замену Галибу трудно. Там такая делёжка трона начнётся, такая междоусобная возня…

— Справимся!

— А если нет?

— Моего джигита подключим — Джандаля. Перетащим людей Галиба к нему.

— А если они не пойдут? Мы долго сеяли между ними вражду. Кровную. Так сразу раны не заживают.

— Тогда — перемочим!

— Пятнадцать тысяч вооруженных головорезов? И даже если перемочим — с кем останемся? Кому будем интересны? Откуда станем добывать информацию? Опять придётся стаскивать в кучу разбежавшихся во все стороны воинов Аллаха, лепить из них боеспособную армию, пугать, резать, мочить конкурентов, поднимать авторитет. А это время. И деньги…

— Хочешь сказать, что мы переиграли сами себя? Собственными шаловливыми ручонками создали банду, которая теперь будет терроризировать Регион и окрестности? Где мы должны были обеспечить мир и процветание?

— Так. И не так…

— Темнишь?

— Ищу выход из положения.

— Нашел уже, по роже вижу! Говори, что делать?

А всё-таки хотелось ещё немного помучить Сергея, чтобы он не зазнавался. Напомнить, что не всегда верхний тот, кто сверху лежит! Когда ещё такое счастье выпадет — утереть нос дружку-приятелю, с которым можно без оглядки… Потому что одного поля ягодки и не надо ничего изображать. А можно просто понимать и принимать, даже сознавая, что если приказ будет, то придется Сергея… Или придется — Сергею, если будет приказ отдан ему. Но это не теперь, это когда-нибудь потом, а пока они почти приятели. Почти…

— Не тяни мне гланды через… сам знаешь что! Говори…

— Галиба надо убирать… Тут ты прав. Чем раньше, тем лучше.

Сергей согласно кивнул.

— Но встречу отменять нельзя. Встреча должна состояться!

— Чего-чего?.. Это как?.. Пригласить наших коллег на кладбище, дабы проводить в последний путь почившего героя? И ещё веночек принести? От них? И от нас? Ведь он и нашим, и вашим. А после поминки, тосты и слёзы по усопшему агенту.

— Зачем на кладбище? Не надо на кладбище. На встречу надо. Чтобы они встретились с Галибом.

— С каким Галибом, когда он… Когда мы его… — Сергей осёкся. Понял. Догадался. Сообразил. — Погоди-погоди!.. Ах, ты сукин же ты кот! С четырьмя лапами, хвостом и тем, что лижут!..

Сметлив был Серёга. Других в их Организации не держат. Не сразу врубился, но… сообразил.

— Жук ты… навозный. С большой буквы Ж! Ты это с самого начала придумал?

— Нет, просто подстраховался на случай междоусобных разборок. Подумал: а ну как моего подопечного подстрелят или взорвут? А я его как сына родного растил, воспитывал и за ручку водил. Разве только грудь не давал.

— Поэтому он среднего роста?

— Поэтому…

— И средней комплекции?

— Да.

— И никаких особых примет? И размер ботиночек и одежды самый ходовой… И родственников, жен, друзей детства и домашних животных у него нет. И рожу его никто не видел, голоса не слышал и паспорта в руках не держал…

— Верно. И поэтому куфия, родовой кинжал, чётки и другой бросающийся в глаза и запоминающийся антураж. Всё это создаёт образ. Предметы, окружающие человека, становятся частью его.

— И манеры эти и жесты — сидеть ноги растопырив, головкой невпопад кивать — тоже твои наработки?

— Мои.

— Уроки мимики и жеста? Привет, учебка, предмет — слежка и разная полезная хрень, которая позволяет свалить от филеров?

— Да, так…

Как учили. Учили, что если хочешь спрятаться под чужой личиной, то не красками рисуй, не кисточкой с гримом, а жестами. Характерными. И атрибутами привычными. Это и есть образ человека. По нему мы и опознаем своих знакомцев. Издалека. На улице. В толпе. В вагоне метро или автобусе, мчащихся мимо… Ещё лица не видим, а по тому, как человек идёт, как стоит, как голову наклоняет, по шарфику любимому зеленому, по кепи с козырьком, по сумке срисовываем на раз!

А сбрось он тот шарфик, очки и костюмчик свой к телу прикипевший, да балахон надень, форму военную или халат медицинский и походку измени, так ведь и не узнаем — мимо пройдем, в упор не замечая! Потому что — стереотипы!

Так актеры на сцене играют, опираясь в игре на реквизит — парики, трости, зонтики, шпаги, кивера, веера и прочие «костыли», благодаря которым меняют свой облик, вживаясь в шкуру героя. Только они плохо играют, потому что переигрывают, дабы на галерке их увидели и их талант оценили. Орут, глаза пучат… В жизни так играть нельзя. В жизни, вообще, играть нельзя, надо — жить. Если хочешь выжить!

Но приемы всё те же, актерские.

Что такое образ Галиба? Пять-десять характерных жестов — ножки расставить по-хозяйски, чётки теребить, плечами вот так повести, сесть, назад не глядя… Кивнуть сурово, если кому ушки надо обрезать. Или чуть иначе, если одобрительно. Набор штампов, которые можно тиражировать.

А лицо… А нет лица! Не видел его никто!

И голос, по которому любого человека можно опознать, — кто его слышал? Никто не слышал!

Потому что Галиба — нет. Есть созданная, вылепленная яркими, бросающимися в глаза деталями, маска. Фата-моргана. Молчаливая и кивающая голова. Тот самый «болван».

— А глаза? Что с глазами?..

Глаза — да. Но они всегда под солнцезащитными тёмными очками. Но всё равно, кто-то мог глаза разглядеть. И запомнить. Особенно разрез глаз. Разлет их в стороны от переносицы, и разлёт этот не переделать. Не научилась наука расставлять или приближать глаза к переносице.

Но это не критично, всё можно подобрать, подыскать, подогнать, подправить. Образчик ведь был выбран усредненный — и ростом, и весом, и чертами лица. Правильными. Без каких-либо отличий или особых примет. С носом, глазами и ушами там, где у всех. У большинства.

— А успеем мы ему замену найти?

— Думаю, успеем, потому что искать не будем. Есть пара персонажей на примете. Они, конечно, не братья-близнецы, но довольно близки к оригиналу.

— Заранее подобрал?

— Подобрал. Их потеряли, а я подобрал.

— Ну ты… Нет, не жук. Не навозник… Ты Франкенштейн. Человек, создавший монстра, которым пугают детишек, чтобы они в кроватки со страха писались. И их папы и мамы тоже. Ну ты!.. Слов нет!..

А не надо слов. Лишних. Потому, что это всего лишь работа. Рутинная. По подбору и перебору статистов, созданию легенды прикрытия, легализации, внедрению и продвижению… Фигуры, которая должна была подмять под себя Регион. И подмяла Регион, подчинив и приведя под свои знамена тысячи боевиков и их командиров.

Удачная фигурка вылепилась любо-дорого. Хоть сейчас на выставку! И терять такую фигуру из-за какой-то случайности, из-за заговора, банального ДТП или скоротечной чахотки не хотелось бы. Значит, надо создать ему пару двойников. На случай безвременной кончины главного героя. Ну, ведь вводят же в спектакли второй состав…

А для облегчения своей задачи и экономии грима придумать клятвы, обеты и намордники, которые не позволяют открывать лицо. И рот тоже.

А в парандже все восточные женщины на одно лицо, все — красавицы. А мужчины — герои.

Ну что, будем готовить Галиба к встрече? Будем лепить образ?

«Сядь… Не так, свободнее. Раскинь ноги. Шире. Не сутулься. Расправь плечи! Ты здесь Хозяин. Тебя все боятся. Должны бояться!.. Не оглядывайся, когда садишься. Не пытайся нашарить рукой стул или кресло. Падай как есть! Тебе должны, тебе всегда поставят, пододвинут стул. Ты не можешь упасть. Даже не думай об этом! Не сомневайся… Они должны думать! Кинжал… Ты держишь его не так. Посмотри видео… Обхвати рукоятку. Нет, иначе… Ещё раз… Ещё… Теперь чётки. Перебирай их… Не так быстро. И большой палец… его надо держать по-другому… Иначе!.. Смотри… Повторяй… Ещё… Ещё!.. Смотри!.. Кивни, как будто ты соглашаешься. Ещё кивни. Это не кивок, это мотание кочаном капусты. Ну, хорошо, дыней. Кивать надо с достоинством, помня, что все ждут решения, от которого, возможно, зависит сохранение их жизней. Частей тела как минимум! Они глаз от тебя не отрывают! Не спеши! Выдержи паузу. Ещё… Ещё… Наклони голову. Не так сильно. Ты не кланяешься, ты принимаешь решение! Ещё раз… И ещё… Увереннее. Держи шею. Шея должна быть как каменная. Пробуем… Ещё пробуем… Смотрим видео. Повторяем».

Ещё…

Ещё…

Ещё…

«Походка. Так ходить нельзя. Ты командир, ты уважаемый человек. Ты должен нести себя. Подавать. Бегают, суетятся мелкие сошки. Ты — не они! Ты главный. Особенный. Медленнее. И не оглядывайся. Оглядываются пусть твои телохранители. Не показывай страх, даже если тебе страшно! Иди спокойно, уверенно».

Ещё… Ещё…

И так десять раз. Сто… Если понадобиться — тысячу. До автоматизма. До вытравливания собственных походки и жестов. И приобретения новых, которые становятся твоими.

«Двигайся синхронно с экраном. Один в один, повторяя каждый жест…»

Пошёл. Дошёл. Встал. Сел… Там, на экране монитора. И здесь, в жизни.

Ну что, похож? Всё больше и больше… Походка, жесты… Как садится, как встаёт, как перебирает чётки, как поворачивается, смотрит, кивает, мотает несогласно головой. Верно говорил классик: если зайца долго по голове бить, то он много чему научится… А если не зайца…

И всё же могут быть проколы. Какие-то непроизвольные жесты. Нехарактерные. Какие-то привычные движения, которые до конца не искоренить, их надо как-то аргументировать. Как?

Если бы не время… Если бы погонять ещё недельки три-четыре. Чтобы вытравить окончательно… Чтобы мизансцены выстроить и их отрепетировать по каждому движению, каждому жесту.

Но времени нет! Совсем… Времени нет, а проблема есть. С той стороны не мальчики и наверняка разобрали Галиба по косточкам, всю его психофизику. И будут смотреть, наблюдать за реакциями… И если что-то заметят…

Если что-то заметят — плохо… Не должны заметить. Должны поверить, чтобы не проверять!

Что же делать? Какую подпорку дать статисту, чтобы спрятаться за ней? Какую тросточку, какой «костыль» всучить для облегчения его актёрской задачи?

Может быть… Нет, слишком сложно. И время поджимает…

А так… Нет, слишком топорно…

А что, если… Тогда — да. Тогда можно понять возможные шероховатости — отчего он не так шагнул, не так повернулся, неловко сел… Такое они проглотят, потому что есть понятное объяснение. Хоть какое-то объяснение. Так?

Только так. Иначе не успеть!

И сделать это поможет Серёга! Больше некому!..

— Сергей… Есть дело.

— Дело — не хрен! Само по себе не… вырастет. Чего нужно-то?

— Организовать покушение.

— Не вопрос. На кого?

— На Галиба.

— На старого?

— На нового.

— Чего?! За каким ты его так долго натаскивал, чтобы теперь собственноручно угробить? Ничего не понимаю. Во вкус вошёл, решил всех Галибов под корешок извести?

— Ты не понял. Не до смерти. А так, чтобы слегка контузить.

— Чтобы он прихрамывал? Подволакивал? И перекашивал?

— Примерно так.

— Страхуешься?

— Страхуюсь.

— Может, ему ноги оторвать? Для убедительности. Заодно убегать не будет.

— А следующему тоже оторвать? Для полного сходства с оригиналом.

— Выходит, да. Ноги ведь не отрастают.

— Не увлекайся. Покалечь слегка, но так, чтобы без особых примет.

— Понял. Мы, конечно, не пластические хирурги, чтобы наращивать то, чего кажется мало, но если что-то лишнее отхватить — это вполне по нашим силам. Сделаем. В лучшем виде. Дуплетом…

И случилось то, что должно было случиться.

Но этого никто не ожидал.

Кроме тех, кто знал.

Под машиной Галиба рванул фугас. Не самый мощный, но такой, что приподнял и опрокинул автомобиль. Секунду все были в оцепенении, но быстро пришедшие в себя телохранители выскочили, разбежались, залегли, передёрнули затворы и открыли ураганную стрельбу. Хрен знает по кому. Но во все стороны. Посыпались стёкла, штукатурка и черепица.

Под прикрытием огня кто-то сунулся в машину и выволок Галиба на асфальт. Слегка оглушённый, но живой помощник перемотал лицо раненого бинтом. Прямо поверх платка. Под самые глаза.

Быстро подогнали несколько машин. Втащили Галиба в салон, туда же набились, готовые прикрыть его своими телами, телохранители. И ощетинившаяся из всех дверей стволами колонна машин резво взяла с места…

Всё кончилось хорошо. Галиб отделался лёгким испугом и тяжёлой контузией. Начал слегка прихрамывать, подёргиваться и вздрагивать.

Но главное, что он остался жив! Каким-то чудом!

Всё потому, что взорвался не весь зарытый под асфальт заряд, а только его часть. Если бы весь, то от машины и всех окрестных домов ничего бы не осталось.

— Галиба хранит сам Аллах! — судачили на улицах и базарах. — Он отвёл от него руку убийц! Галиб нужен Аллаху! Он победит всех своих врагов! Слава Галибу…

Рейтинги пошли вверх.

«Врагов» нашли быстро. Потому что назначили из числа неуступчивых и несговорчивых группировок, которые никак не хотели идти под Галиба. За это и поплатились. Просто раньше повода не было, а теперь появился.

Кто-то признал боевиков, которых заметил на месте преступления. Кто-то нашёл оброненные документы. Кто-то поклялся Аллахом.

Всем всё стало ясно.

— Да не мы это! Аллах свидетель! — оправдывались по телефонам назначенные врагами командиры, когда их базы обложили со всех сторон превосходящие силы противника. — Зачем нам это надо?! Мы уважаем и любим Галиба как брата! Передайте ему!..

Но кто бы их стал слушать! По ним стали стрелять. Им пришлось отстреливаться. И пришлось пасть в неравном бою.

Но не всем. Выжившим и сдавшимся в плен рядовым бойцам было предложено перейти на сторону Галиба и смыть вину кровью… Не своей — кровью своих командиров, которых нужно было найти и… принести в расположение.

В штаб Галиба потянулись присягнувшие ему на верность новоиспечённые бойцы с одинаковыми на вид округлыми пакетами в руках…

Армии Галиба прибыло. Среди вольных и не присоединившихся террористов — сильно убыло.

Так всё удачно сложилось. Галиб выжил. Но… погиб.

Рокировка состоялась. В отличие от шахматной доски, её никто не заметил.

Что на всё это можно сказать? Только одно: Галиб умер.

Да здравствует Галиб!

— На Галиба совершено покушение!

— Что?! Когда?

— Вчера около полудня.

— Жив?

— Кажется, жив! Мы наводим справки.

Чёрт подери весь этот Восток! Ведь всё готово, утверждено и осталось лишь… А теперь всё насмарку. И начальство вызовет и ткнёт… в кучу дерьма!

— Разрешите войти, сэр?

— Входите уже. Что у вас?

— Информация по Галибу. Нам передали, что встреча состоится!

— Что?

— Встреча состоится…

Даже так? Интересно.

— Майкл?

— Да!

— Похоже, нам надо готовить встречу.

— Вы в этом уверены, сэр?

— Я ни в чём здесь не уверен. Даже в том, что мы доживём до завтрашнего ланча. Потому что, как говорят русские, здесь всё… через задницу!

— Через что?

— Через то… самое.

— Как понять это выражение?

— Так и понять! Здесь всё так! Здесь даже кариес лечат через задний проход без анестезии. Теперь ясно?

Теперь стало вообще ничего не ясно. Зачем так издалека и травматично, если можно посетить своего частного стоматолога и просто открыть рот?

— Майкл, учите язык вероятного противника! Может пригодиться. Немцы плохо знали русский и проиграли войну. Они прослушивали на передовой противника, но не понимали, о чем тот говорит и в какое место и чем их сейчас будут… атаковать. И им пришёл полный… Впрочем, это я вам быстро не объясню. У русских очень ёмкий и образный язык, который прекрасно иллюстрирует специфику нашей здешней работы… Подтверждайте встречу. Надо посмотреть на Галиба собственными глазами, чтобы понять и решить… И если он пострадал серьёзнее, чем нам рассказывают, — срочно готовить ему замену. Теперь запущенную машину не остановить!

— Есть, сэр!

В кабинет Первого почти вбежал его Главный охранник.

— Разрешите?

— Ты уже вошёл. Что такое стряслось? Мы взяли Вашингтон?

— На Галиба совершено покушение!

— Убит?

— Жив.

— Как это случилось?

— Подрыв машины. Подробности неизвестны.

— Я не о том спрашиваю. Как проглядели?

А как они могли не проглядеть, когда Галиб не подчинён им, когда он сам по себе, а единственная ведущая к нему ниточка оборвана. Ими же.

— Какая информация прошла по спецслужбам?

— Та же самая.

— Что они говорят?

Что они могут сказать — долго и витиевато рассуждают о сложившейся в Регионе геополитической обстановке, где сам черт ногу сломит. Потому что Восток — дело тонкое и неблагодарное. Кто друг, кто враг — хрен поймёшь. Сегодня они друзья, а завтра друг другу глотки режут. И наоборот — сегодня режут, а завтра лобызаются и роднятся.

— Кто это может быть? Предположительно?

— Кто угодно. У Галиба много врагов. С наибольшей вероятностью прямой конкурент — Джандаль. Правда… Он его почему-то не тронул, когда начал вычислять и ликвидировать предполагаемых организаторов покушения.

Муть. Сплошная муть… Как на дне арыка… И хорошо, кабы всё было так просто.

Только в жизни всё просто не бывает.

Ох не просто!..

На этот раз Галиб не вошёл — въехал… И не плюхнулся, не глядя, на стул. Он уже сидел. В инвалидном кресле.

Он въехал на инвалидной коляске, хотя на самом деле на «белом коне». Он был всё так же мужественен и загадочен, так же держал руку на кинжале, а другой перебирал чётки. Платок прикрывал его лицо, но глаза грозно сверкали.

Он был не один. Позади, положив руки на ручки каталки, стоял Помощник. Галиб согласился на беседу тет-а-тет, но после покушения никто не решился настаивать на подобном формате встречи. Все всё понимали.

— Как ваше здоровье, многоуважаемый Галиб?

Галиб еле заметно кивнул.

— Враги не дождутся смерти Галиба, ибо жизнь Галиба угодна его народу и Аллаху. Судьба бережёт Галиба для благих дел на страх врагам и неверным! — с пафосом произнёс Помощник. — Его ждут великие дела.

Галиб согласно кивнул, ибо Помощник своим голосом озвучивал его мысли.

— Мы рады, что всё закончилось хорошо.

Кивок в знак одобрения.

Все переглянулись, оценив состояние гостя. Это было очень важно для построения дальнейшей беседы и реализации задуманных планов. Галиб был тот же, хотя немного не такой… что можно понять. Так ведь любой, если под ним рвануть фугас, может стать слегка «не таким». Но если раньше, когда только узнали о покушении, в Галибе сомневались, то теперь — нет. Теперь его увидели. И ещё узнали… Галиб остался таким, каким был — быстрым и беспощадным, что доказал, расправившись со своими врагами. А то что он сидит в инвалидном кресле… Так ведь он не своими руками головы режет. Хотя и своими тоже может…

— Если Галибу требуется какая-то помощь, то мы готовы предоставить ему лучшие клиники, лекарства…

Галиб мотнул головой.

Помощник озвучил:

— Галибу не нужна помощь. Ему помогает Аллах, а это самый лучший лекарь.

Присутствующие ещё раз переглянулись. Ну, тогда к делу.

— Мы бы хотели предложить многоуважаемому Галибу участие в одной акции, которая принесёт ему новую славу и почёт. Если Галиб согласен выслушать нас…

Галиб кивнул.

— В одном близком к нам государстве живёт народ, страдающий от притеснений коренного населения. Трудно передать их мучения, длящиеся десятилетиями. Наша страна хотела бы помочь им, дав защиту и позволив жить согласно их укладу и верованию. Это в высшей степени благородная и демократическая цель… Мы бы очень хотели, чтобы уважаемый Галиб помог нам в этом важном деле, чтобы он сдружился с этим маленьким, но гордым народом.

Из-за спин присутствующих вышел вперёд человек. Незаметный, но очень нужный гость. Поклонился.

— Я очень рад видеть тебя, многоуважаемый Галиб! Мой народ знает тебя как справедливого, благородного и непобедимого воина, защитника слабых! Мы наслышаны о твоих подвигах. Мы преклоняемся перед твоим мужеством. Мы знаем, что враги хотели убить тебя, но не смогли, ибо тебя оберегает сам Аллах. Пусть твои враги будут нашими врагами. А твои друзья — нашими друзьями! Мой народ прислал тебе небольшой подарок. Прими его от чистого сердца.

Гость вытащил футляр, отделанный золотом. Внутри находился изящный пистолет, украшенный в восточном стиле серебром и драгоценными камнями.

Галиб благодарно склонил голову и даже привстал, принимая богатый подарок.

Представитель соседнего государства ещё раз поклонился и отступил. В тень.

Один из белых «друзей» вздохнул:

— К сожалению, мы не можем помочь нашим друзьям напрямую, так как скованны различными международными договорами и обязательствами. У нас связаны руки. Но многоуважаемый Галиб может оказать помощь, ибо не брал на себя никаких ограничивающих его действия обещаний. Он может руководствоваться лишь своими благородными побуждениями и желанием защитить слабых и угнетённых! В свою очередь, мы возьмём на себя обязательства по снабжению всем необходимым имуществом и компенсируем все понесённые расходы. Мы понимаем, что это большие суммы, но наша страна достаточно богата, чтобы не скупиться, когда речь идёт о продвижении демократических ценностей и защите прав угнетённых народов… Если Галиб согласен помочь нам, то мы бы хотели обсудить детали операции…

Галиб кивнул…

Два человека склонились над картой, обычной политической картой Европы, пёстрой, как лоскутное одеяло.

Всегда, во все времена, с Рождества Христова и до оного, эта карта кроилась и перекраивалась бессчётное число раз. По мощённым булыжником дорогам шагали закованные в железо римские легионы, скакали на разгорячённых грязных лошадёнках орды гуннов, бренчали доспехами и мечами рыцари, отправившиеся завоёвывать Иерусалим, рассыпались, захватывая территории турки, тащила пушки армия Наполеона, Перепахивали луга и пашни траншеи Первой мировой войны…

И всяк резал и переделывал под себя границы, отхватывая у соседей территории, деля и кромсая по живому целые страны. И никому не было дела до маленького человека, которой должен был воевать и умирать на поле битвы, кормить и поить свою и чужие армии, платить непосильные налоги, поставлять хлеб и фураж, отдавать последнюю лошадь, предоставлять солдатам кров, а бывало, своих жён и дочерей…

И каждый раз очередная перекройка карты оставляла на ней кровавые следы — заваленные мертвецами поля сражений, чёрные, сожжённые города и деревни, повешенных на суках деревьев дезертиров и местных крестьян, обезлюдевшие от голода и эпидемий целые страны.

Так было всегда. История пишется кровью. Только кровью! Хотя подписи под планами военных кампаний и капитуляциями ставятся чернилами, а батальные сцены, прославляющие великих полководцев, пишутся красками.

Так создавалась Европа прежде. И так создаётся теперь. Ещё ничего не кончено и вечного мира не будет, будут — перемирия. А потом снова кто-то полезет к карте с ножницами выстригать по живому чужие города и леса. И будут реветь моторы танков, и рвать поля колёса вездеходов, и войдут в населённые пункты моторизованные колонны, как входили когда-то римские легионеры. Ибо история человечества — это история войн. А войны — это кровь, смерть и грязь.

Два человека склонились над картой Европы. Они говорили на своём, понятном только им языке, потому что были в теме.

— Ну, допустим, они подрядят Галиба. Будем считать — уже подрядили. Тот поддержит и гарантирует. Примет в свои тренировочные лагеря добровольцев. Что уже тоже договорено. Натаскает три-четыре сотни боевиков, которые обзовут себя Национальной армией спасения. Или что-то в этом роде. Побряцают оружием.

— Бряцанья будет мало.

— Так значит устроят какую-нибудь заварушку — нападут на полицейский участок или воинские казармы, пошумят, постреляют. Устроят маленькую, но победоносную войнушку.

— Согласен. Диаспора воодушевится. Тем более что ей скинут деньги. Воспрянет духом. Вытащит из сундуков национальные флаги и идеи. Что дальше?

— Дальше?.. Варианты. Для начала мирные шествия и протесты. Так сказать, для разогрева толпы. Мол, хотим больше прав и свобод. Потом какая-нибудь провокация. Ну, я не знаю — пальба по толпе, взрыв, может быть, убийство какой-нибудь семьи с детишками — это всегда хорошо стимулирует политические процессы. Протесты и ещё один разгон. По нарастающей, по спирали.

— Другие варианты?

— К примеру, захват бойцов повстанческой армии, напавших на полицейских. Показательный суд. Большие сроки, а лучше смертная казнь. Национально-освободительным движениям нужны герои-мученики.

— Так. Мученики появились.

— Далее, уже без вариантов, партизанская война. С базами на территории сопредельных стран и частыми боевыми вылазками с целью дестабилизации положения в отдельных областях и стране в целом. Разветвлённая подпольная сеть. Агитация, листовки, акции…

— Силёнок не хватит. Там полиция, спецслужбы, регулярная армия, наконец. Раздавят как клопов. Не сложится.

— А международная реакция? Всеобщий ай-яй-яй против геноцида своего народа. Ноты, протесты, громкие заявления в печати и тайные предупреждения в дипломатических кулуарах с напоминаем о печальной судьбе недавних соседей-диктаторов. Тут кто угодно дрогнет… Так что, не всё так однозначно. Партизаны будут постреливать, а армия находиться на коротком поводке и не гавкать. Плюс раскачка страны изнутри.

— Оппозиция? Откуда ей взяться? Там твёрдая рука.

— Недовольные всегда найдутся, и если их слегка прикормить… А их прикормят. Вернее, закормят! И ещё наш Галиб в рукаве, как пятый туз в колоде.

— Ты серьёзно?

— Пятнадцать тысяч активных штыков хорошо вымуштрованных и вооружённых! Между прочим, нами вымуштрованных! Если их бросить в бой, то они могут стать основой армии сопротивления. На профессиональный костяк нарастят пушечное мясо из молодёжи, рядовых боевиков продвинут в командиры — вот тебе и полноценная армия. Было пятнадцать тысяч бойцов, станет пятьдесят или сто. И при этом за руку наших друзей не поймать, они в стороне останутся. С чистыми ладошками. Народ поднял освободительное движение. Галиб, как вольный казак, поддержал своих кровных братьев. Подкинул им ресурсы…

— Каких кровных?! У них разная кровь!

— За доллары станет одинаковой. Хоть даже одной группы. Все они на одно лицо, говорят на похожих диалектах. Даже если их поймать, скажут: приехали к родственникам по хозяйству помочь. А пулемёт в кустах нашли. Нажмут скопом, одержат несколько быстрых побед. Вышвырнут старую администрацию, назначат свою. Обзовут всё это революцией. Или национально-освободительным движением. Не суть важно. И вот тебе ни сном ни духом образовалась на карте новая страна. Политический плацдарм для последующего захвата новых территорий.

— Гладко рисуешь.

— И в центре всего этого хоровода крутится Галиб — как главный толкатель и движитель войны. Он здесь единственный кто располагает армией, а не бандитским сбродом. Где им ещё такие силы раздобыть? Но дело не только в этом. Тут ещё один интерес имеется. За Галибом пойдут как за знаменем, потому что его Аллах любит. А они любят тех, кого любит Аллах. Такая у них здесь образовалась всеобщая любовь. Он будет не просто наёмником, он станет борцом за идею.

— Прямо не Галиб, а Че Гевара.

— Так и есть. Только местной выпечки. Герой, а теперь ещё и мученик за их святое дело. Только вместо коммунизма — ислам. Вместо красных знамён — зелёные. Ни прибавить, ни убавить. Вот почему они в него вцепились. Чтобы чужими ручками политический жар загрести.

— Хорошо, что в него, а не в кого-нибудь другого. Не зря мы его… лепили из того, что было. Теперь всё на нем сошлось! Потом, когда он сделает своё грязное дело, его сольют. Но это будет не сразу. А пока он главный рычаг для уничтожения неугодной власти.

— Это верно. Главное, удержать его в игре, чтобы он из неё по глупости или случайности не выпал. Коли клюнула такая крупная рыба, вываживать её надо аккуратно и не спеша, чтобы она с крючка не сорвалась.

— То есть дать делу ход?

— Дать!.. Но под нашим присмотром. Или как говорили раньше на партсобраниях — под чутким руководством.

— А что дальше?

— А дальше в зависимости от развития событий. А они последуют. Обязательно последуют! Такая на сегодняшний день наша задача — смотреть и не мешать!

На плацу стояли воины. По виду совсем юные, многим ещё не было и семнадцати лет.

Юноши — идеальное «пушечное мясо», они не боятся смерти, потому что ещё не почувствовали вкуса жизни, они умеют подчиняться, так как не имеют ещё своего мнения и способны поверить в любую чушь, если её говорит уважаемый человек. Главным двигателем всех революций и бунтов были пылкие и глупые юноши. Главными палачами всех мятежей и революций были они же. И главными жертвами тоже.

Они первыми лезли на баррикады. Первыми умирали на них. И первыми же расстреливали их защитников, если оказывались по другую сторону.

Они везде были первыми.

— Равняйсь!

Подровнялись, задрали головы, выпучили глазёнки. Школьники, которые должны будут убивать живых людей.

— Слушать! Вы воины Аллаха, которым выпала честь воевать и умереть под знаменем ислама! Вы — избранные. На вас смотрят ваши отцы, матери, братья и сестры. Великий Галиб принял вас в ряды своих воинов. Вы должны оправдать его доверие. Стройся!.. Бегом марш! Зачёт по последнему. И ещё одно условие: того, кто прибежит последним, накажут его же товарищи, чтобы впредь не отставал.

Молодые бойцы стали оправдывать доверие. Побежали рысью, нагружённые оружием и боеприпасами под завязку. Хорошо побежали в начале. Весело, бодро, дружно.

— Быстрее. Ещё быстрее…

Только бежать далеко. Кто-то стал прихрамывать. У кого-то сбилось дыхание. Сошли с лиц улыбки. Ручьями полил, капая в песок, пот.

— Не отставать! Не отставать!

Хорошо бежать налегке инструктору, бежать в кроссовках, а не в армейских берцах. Без оружия, без разгрузки.

— Шевелись! Вы воины или стадо баранов?

И уже никто не улыбается, все тупо смотрят перед собой, лишь бы не споткнуться, не упасть. Кто-то налетает на впереди бегущего. Кто-то падает, но вскакивает и снова бежит, хрипя и задыхаясь.

— Темп, держать темп!

Держат из последних сил. Но сил уже нет. Кто-то отстал. Всё равно — отстал, потому что всегда есть последний!

— Стоп!

Встали, как на стену налетели. Лишний шаг сделать — сил не осталось. Стоят, дышат, глаза закатывают. Так ведь это ещё не конец. Начало…

— Ты!.. Шаг в сторону!

Боец шагнул.

— Ты пришёл последним. Зачёт — по нему! Вы не уложились в норматив.

Все недружелюбно посмотрели на отставшего бойца. Он потянул за собой всех. Боец опустил взгляд.

— Накажите его.

Все растерялись, не понимая, что делать.

— Ты, — указал пальцем инструктор. — Подойди к нему.

Боец из строя подошёл к провинившемуся.

— Ударь его. Ну! Он последний, он заслужил наказание. Он подвёл всех!

Юноша неловко ударил виновного. Скорее толкнул его.

— Не так! Сильнее! Или ты не воин? Или ты трус?

Юноша вздрогнул, насупился и ударил сильнее.

— Бей по лицу!

Ударил по лицу… Все наблюдали за экзекуцией, никак не выражая своих эмоций.

— Ты будешь так драться со своими врагами? Бей!

Проштрафившийся отшатнулся, испуганно взглянул на своего товарища.

— Теперь ты!

Вышел другой.

— Бей! Сильно бей! Он виновен, он должен быть наказан!

Второй ударил сильно и резко. Из рассечённой брови наказуемого брызнула кровь.

— Молодец!

Ударивший заулыбался. Почти счастливо. Его похвалили! Он уже не думал, кого и за что он бьёт, он принял условия игры. Раз сказали бить, значит, надо бить.

— Следующий!

Их было много, юношей, которые собирались стать настоящими воинами. И они били, как настоящие воины.

Избиваемый не уворачивался, не пытался сопротивляться, он смирился со своей судьбой, ведь он прибежал самым последним. Он тоже принял эти жестокие правила. Если его бьют, значит, так надо. Так надо инструктору, Галибу, его народу. Так надо всем!

Удар!.. Удар!..

И каждый следующий бьёт сильнее предыдущего. Всё сильнее и сильнее, потому что привыкли.

Удар!..

Кровь на лице. И на одежде. И на ботинках.

Истязаемый упал. Попытался встать, но не смог.

— Поднимите его!

Подняли. Поставили. Но парень снова упал.

— Держите его!

Подхватили с двух сторон под руки. Двое держали — третий бил.

Удар!

Боец обмяк, уронил голову на грудь, повис на чужих руках. Но экзекуция не остановилась, потому что ещё остались те, кто в ней не участвовали.

— Следующий… Бей! Сильно бей!

Били по ещё живому, разбитому телу. Фактически по мясу.

Удар!.. Безвольно дёрнулась голова. Брызнула кровь.

— Теперь ты!.. И ты!..

Удар!

Удар!..

Безвольное тело подхватили, понесли. Ноги волочились по песку, оставляя две глубокие борозды. На песке мелкими пятнышками запекалась кровь. Бойцы смотрели на своего, почти убитого товарища, который пришёл последним. Он оказался самым слабым, за что и поплатился.

И никто его не жалел. Значит, все согласились с тем, что и их никто не пожалеет, если они окажутся последними. И есть только одна возможность избежать жестокого наказания — нужно не оказаться позади тех, кто впереди! Хоть из шкуры вылези! Любой ценой!

И никому уже не надо было ничего объяснять, ни в чём убеждать и ни к чему призывать. Кулаком в лицо — это доходит лучше и быстрее, чем если объяснять словами. И все вдруг поняли, что это не детские игры на свежем воздухе, здесь всё всерьёз, всё по-взрослому. Наверное, только так и можно, только так и надо. Никак иначе! И они станут настоящими воинами и будут служить Галибу и своей родине. И смогут победить всех врагов.

Молодые восторженные юноши быстро привыкают ко всему и принимают любые, самые безумные правила игры. Они идеальный материал для воспитания настоящих революционеров. Чтобы усвоить жёсткие правила, им хватило одного урока.

Теперь никто не хотел быть последним.

Все хотели быть первыми.

Деревенька спала, когда в неё вошла колонна военных машин. Какая-то непонятная часть. Не было знамён, штандартов и отличительных нашивок. На солдатах серая, пропылённая полевая форма. Одинаковые лица, одинаковые фигуры, одинаковая форма.

Потом колонна встала. Солдаты спрыгнули с грузовиков.

Послышалась команда:

— Разойдись!

И это было очень недальновидно.

Солдаты рассыпались по деревне, чтобы залить фляги водой. А может, ещё зачем. А дальше случилось неизбежное, потому, что если распустить строй солдат, то это значит распустить самих солдат, которые вне построения становятся неуправляемой толпой. Ну, потому что мужики…

По трое-четверо солдаты расползлись кто куда. И, конечно, кто-то, без спроса, сунулся к чужому колодцу, кто-то пнул бросившуюся на него собаку, кто-то случайно своротил калитку. Солдаты они всегда такие — не белошвейки. Прут напролом, уверенные в своей силе и превосходстве. Армия и должна быть такой — напористой и самодостаточной. Иначе как ей побеждать, если без конца оглядываться на окружающих и «пардон» и «мерси» говорить? Солдат он по натуре своей захватчик и драчун.

— Эй! Мне тоже налей!

— Ну куда ты прёшь!

Деревенька проснулась. Хозяева выглянули на улицу. Увидели солдат.

А дальше население должно было улыбнуться, приветствовать вояк, вынести им хлеб-соль-лепёшки и молочка. Обычно население всё понимает и сочувствует парням, которые тянут военную лямку. Армия, конечно, не подарок, но как без неё? Она же плоть от плоти…

Но это если армия своя… А тут случился другой расклад — в этой конкретной деревне и в этой области армию не любили, потому что считали эту армию чужой. И всю страну считали — чужой. Солдатам не вынесли лепёшек. Кто-то из мужчин крикнул:

— Отойди от моего колодца!

— Чего? — возмутился солдат. — Ты чего, воды пожалел?!

И слово за слово… Обидные слова, косой взгляд против косого взгляда…

И тут должны были прибежать командиры и развести всех в разные стороны, принеся извинения гражданскому населению. Но командиры не прибежали. И не разняли.

И солдат сказал хозяину колодца:

— Да пошёл ты… — И добавили много оскорбительных сравнений.

И хозяин колодца ответил ему тем же. И плюнул в его сторону. И попал. Чем вызвал ответный праведный гнев.

— Ах ты!..

И дальше солдат сделал то, что не должен был. Он сорвал с плеча винтовку и ткнул прикладом обидчика в грудь. Тот упал.

Заверещала женщина.

— Заткнись! — прикрикнули на нее.

Но женщина продолжала кричать.

Из дома на шум выскочили мужчины, вооружённые кто чем. У одного в руках оказалось охотничье ружье. И всё тут же должно было закончиться миром, потому что армия не может воевать с мирным населением из опасения угодить под скорый на расправу военно-полевой суд. Но не в этом случае.

Потому что солдат, отпрыгнув на шаг, выстрелил. В грудь человека с ружьем. Тот отшатнулся и упал. Мертвым. И удивленным.

Все опешили. Никто такого поворота не ожидал!

Вооруженные кто чем мужчины стояли в растерянности, не зная, что делать дальше. Нападать они не могли, а отступать было поздно.

Подоспевшие на шум солдаты быстро переглянулись, разом вскинули винтовки и открыли огонь на поражение. Пули ударили в людей, пробивая тела насквозь, расщепляя кости и раскалывая головы. Через минуту всё было кончено. Агонизирующие трупы корчились на земле. Солдаты мгновенно превратились в хорошо организованных бандитов. Они понимали, что случилось, и знали, что делать дальше.

— Туда! — показал один из военных на крыльцо дома. Теперь отступать было поздно.

Солдаты ворвались в дом. Заголосили, завизжали женщины и дети, застучали редкие выстрелы.

И наступила мёртвая тишина…

Но тут в соседних дворах тоже раздались выстрелы. А где-то громыхнула граната. И ещё страшно, отчаянно закричали женщины, которых солдаты, перед тем как застрелить, использовали по назначению. Солдаты они всегда одинаковы, всегда озабочены… А терять им было уже нечего.

Расправа длилась минут пять. Вскоре солдаты собрались на дороге, построились, пошли к поджидавшим их машинам. И уехали…

Как водится, зачистить всех не удалось. Всегда кто-то умудряется выжить. Как и теперь. Кто-то успел убежать в поле, кто-то спрятался в сарае, кто-то был лишь ранен, но его приняли за убитого. Выжившие рассказали, как всё было. Как солдаты вошли в деревню, как начали стрелять и насиловать женщин и девочек, а потом, натешившись, убили и их.

Конечно, было назначено расследование, которое ничего не дало. Уцелевшие жертвы, перед которыми строили солдат из разных родов войск и показывали шевроны и нашивки, не могли ничего вспомнить. Проверка расположенных рядом воинских частей тоже ни к чему не привела — никаких передвижений личного состава в ту ночь зафиксировано не было. Все солдаты пребывали в казармах. След автомобильных колёс вывел на асфальт, где оборвался. Колонну никто не видел.

Высокое начальство открещивалось от происшествия, доказывая, что в их ведомстве стихийное передвижение подразделений скрыть невозможно, так как каждый выход личного состава с территории части, равно как выезд автотранспорта, фиксируется. В связи с этим была высказана версия, что расправу творили не солдаты регулярной армии, а переодетые в форму боевики. Но версия услышана и поддержана не была — зачем каким-то бандитам просто так убивать мирное население, даже не ограбив дома? Бандиты так не поступают.

Пострадавшая во время расправы диаспора обвиняла во всем армию и ничего другого слушать не желала. Приехавшие на место западные журналисты описывали кровавые события, явно сочувствуя потерпевшим. Жители соседних деревень требовали от государства защитить их и стихийно вооружались.

Страна замерла в ожидании…

Чего?.. Никто не знал. Но все понимали, что что-то случиться должно. Обязательно…

— Кто? Галиб?

— Нет! Никто из моих этого не делал.

— А кто тогда?

Сергей пожал плечами. Хотя мог и соврать за здорово живёшь. В их ведомстве никто своими секретами не делится.

— Ну, мамой клянусь!

Интересно, а помнит он свою маму? И помнит ли она его, безвременно погибшего в армии и похороненного на местном кладбище? Не исключено, что им же. Под зачёт. Кое-кто и сам себя закапывал в цинковом гробу, изображая могильщика и заслуживая тем отличную оценку. А мать, отец и братья, убитые горем, стояли рядом — только руку протяни.

Но вряд ли хоть кто-нибудь протянул! Только если попросить деньги на опохмелку. И если деньги получал, а мать и отец в нем сына не признавали, а видели опустившегося кладбищенского попрошайку, то курсант получал свой зачёт. За идеальные перевоплощение, грим, одежду, актёрское мастерство, за выдержку. Но для этого какие нервы надо иметь, чтобы не слезинки не выкатилось, чтобы ни жестом, ни взглядом!.. Чтобы на свой гроб землю бросить и с близких лишнюю сотку стрясти!

Поэтому большинство курсантов присутствовали на своих похоронах неподалёку — растворившись в толпе скорбящих или присев у соседней могилки.

— Ладно, проехали. Значит, мы — в стороне?

— В стороне. К сожалению!

И тут он прав, если ты не принимаешь участия в событиях, значит, ты ими не управляешь.

— Почему они не задействовали Галиба?

— Вопрос! По идее это должен был учинить он. Для этого они его и вербовали…

Или для чего-то ещё?.. Для чего тогда? Непростой, трудный вопрос. Раскачивать ситуацию должен был Галиб, вернее, его головорезы. Они должны были вырезать всех жителей деревни. И жителей вырезали, но не они. Как это понимать?

— Может, они его списали?

— Вряд ли. Слишком много они ему порассказали. Сегодня посвятили в свои тайны, а завтра что? Передумали? Нет, у таких людей спонтанных решений не бывает. И просто так они информацию открывать не будут!

— Тогда как объяснить?

— Не знаю. Но очень хочу знать. Зачем оберегать Галиба от грязной работы, на которую он был нанят? Боевиков он уже обучает. С диаспорой познакомился. Он уже втянут по самое… не могу! Так какого хрена?.. Что здесь не так?

— Может, не доверяют?

— Что? Стрелять и глотки резать? Здесь это самая обычная и простая работа. Это тебе не за дипломатическим столом сидеть. Это…

— Стоп!.. А что, если за дипломатическим?

— То есть?

— То и есть! А если они его не в боевики готовят, а куда повыше?

— Куда уж выше, он и так тут главное страшилище! На большее он просто не годится.

— Это мы знаем, что не годится! Потому что сами его слепили. Но они-то этого не знают. Они воспринимают его всерьёз!

— Так, так… Ты считаешь, что они могли подписать его в более серьёзные игры и поэтому не марают в дерьме? А то вдруг вылезет информация, что это его люди учинили безобразную резню и не отмоешься? Точнее, его не отмоешь даже самыми патентованными заокеанскими средствами. Ты это хочешь сказать?

— Я — хотел. Ты — сказал! Других объяснений у меня просто нет! В любом ином случае его бы в чистоте содержать не стали — окунули бы по самые уши и ещё сверху полили! Чем грязнее, тем лучше, тем крепче зависимость от хозяев. А они поступили прямо наоборот!

— А может, это не они?

— А кто ещё? Они же эти планы Галибу излагали. Плюс-минус! Да и кто бы ещё на такое решился. Только тот, кто ничего и никого не боится. У кого за спиной Шестой и прочие флоты! Это их почерк. Авантюрный, но действенный, который без оглядки.

— Может быть. Но тогда это меняет все установки.

— Меняет. И ошибка наша была в узости мышления. Мы делали выводы, исходя из своих возможностей. По себе мерили, по своим силёнкам. А у них другие возможности. Другая линейка. И не исключено, что другие цели.

— Считаешь, надо сменить масштаб?

— Надо. Надо на себя их шкурку натянуть, вжиться в неё и их глазами на белый свет взглянуть. Увидеть то, что видят они, а не мы!

— Широко шагнём — штанишки лопнут!

— Может, и лопнут. Только они этого не боятся. Им всё пофиг и всё до лампочки! Кто и что с ними сделает, даже если они ошибутся? Даже если случится большой скандал? И что с того? Ну, посудачат, повозмущаются и засунут языки сам знаешь куда! Потому что политическая монополия. А она развращает и стимулирует к принятию рискованных решений. Мы рисковать боимся, они — нет. Мы комплексуем и оправдываемся — они такими глупостями не занимаются. Максимум признают свою ошибку, чтобы, нимало не смущаясь, сотворить новую! Такой менталитет. И если мы настроимся на их волну, то, возможно, и мы не ошибёмся… Играем?

— Играем!

— Это пояс. Неверные называют его поясом шахида. Поясом смертника. Глупцы, этот пояс убивает только врагов, вам он сулит вечную жизнь там, — инструктор ткнул пальцем в небо. — Здесь, на земле, жизнь коротка и трудна, там — она длится вечность! Умерший во славу Аллаха автоматически попадает в рай, который оставшиеся должны заслуживать воздержанием и молитвами. Вы не будете ждать, вы скоро обретёте вечное блаженство и вечную славу. Ибо наш народ не забывает своих героев. Вы станете легендой вашего рода, и все последующие поколения будут брать с вас пример. Вы обретёте бессмертие там, на небесах, и здесь, на земле. Кроме того, ваши близкие получат за ваш подвиг деньги, на которые смогут построить новый дом для вашей семьи, оплатить операции вашим матерям и отцам, дать образование вашим братьям и сёстрам. Вы сможете помочь своему роду, ибо Галиб щедр и благодарность его безмерна. Но для этого вы не должны бояться умереть. Ибо смерть лишь переход отсюда — туда. Дверь в новое и непознанное. Кто из вас не боится отдать жизнь ради своей веры, своего народа? Шаг вперёд!

И все юноши, как один, шагнули вперёд, потому что они хотели быть героями и помочь своим небогатым семьям. А смерть что? Смерть в молодости — это лишь приключение, которое не воспринимаешь всерьёз. Да и не веришь в неё, ибо считаешь себя бессмертным.

Но только не теперь. И не здесь.

— Стройся!

Построились. Выровнялись. Зашагали на полигон. Остановились по команде у стола. На столе — пояса. Много поясов. Тех самых, набитых пластидом. По поясу на каждого.

Новая команда:

— Пояса надеть!

Надели, подтянули, застегнули ремешки. Встали строем в ожидании приказа, готовые хоть сейчас в огонь.

Инструктор проверил каждого.

— Застегнуться!

Застегнулись.

— Внимание! Сейчас мы проверим, готовы ли вы умереть за свой народ и свою веру. Способны ли выполнить приказ, не задумываясь, презрев страх. Воины вы или презренные трусы… Один из поясов заряжен пластидом, остальные муляжи. Пустышки, которые не могут причинить вреда. Но тот единственный — взорвётся и убьёт одного из вас. Чтобы проверить на прочность всех! Мы должны быть уверены в вас. В каждом. Тот, кто не способен подвергнуть себя риску теперь, может струсить потом. Это суровое, но необходимое испытание. Кто боится, кто не уверен в себе — пусть выйдет из строя. И пусть уходит. Мы не станем препятствовать ему. Даю минуту на размышление!..

Это была долгая минута. Очень долгая и мучительная.

Минута на то, чтобы определиться, на что ты готов. Воин ты или…

— Пятьдесят восемь. Пятьдесят девять…

Но нет, никто не вышел из строя. Все стояли насупленные, побледневшие, слегка растерянные. Но стояли там, где стояли. Воины. Подростки. Дети…

Инструктор оглядел всех. И ободряюще всем улыбнулся.

— На исходные шагом марш!

Зашагали. Медленно, словно сами себя подталкивая в спины. Отошли шагов на пятьдесят. Встали в ожидании приказа.

— Разойдись!

Рассыпались в стороны. Но всё равно недостаточно.

— Дальше! Отступить на пятьдесят шагов друг от друга. Ещё… Ещё!..

Разошлись, встали одинокими фигурами, настороженно оглядываясь вокруг. Чувствуя себя неуютно, потому что не привыкли быть вне строя, по одному. Привыкли везде в строю, везде вместе.

— Стой!

Замерли.

Мёртвая тишина. Только ветер тащит по песку сухие ветки. Солнце печёт в лицо. Секунды текут медленно, тревожно. И хочется уже… побыстрее!

И вдруг команда:

— Приготовиться к подрыву!

Все вздрогнули, вытянули из-под поясов провода. Зажали в ладонях кнопки взрывателей. Напряглись. По лицам, оставляя мокрые полосы, потёк обильный пот.

— Готовы? Тогда…

Пауза.

Пауза…

И команда… Та, последняя… Как удар наотмашь!

— Подрыв!

Все разом нажали кнопки. Как их тренировали — не раздумывая, не сомневаясь, не допуская паузу!.. Как в воду с обрыва!

Цепь замкнулась… Что-то зашипело, взорвалось и повалил дым. Кажется, от каждого курсанта.

Сработали вставленные в «пояса шахидов» пиропатроны. Обыкновенные пиропатроны. И больше ничего не произошло — никого не разорвало, никто не упал, никто не умер. Все остались живы. И все выполнили приказ…

Все?.. Нет, не все! В одном месте дыма не было. Был один курсант, возле которого не вился дымок. А это значит… Это значит он не нажал кнопку, как все, он испугался, он не захотел умирать. Один-единственный.

Все взгляды устремились на него.

И он опустил голову.

— Стройся!

Построились.

— Я дал вам право выбора. Каждый должен был решить для себя, готов он пожертвовать жизнью ради своего народа и Аллаха или нет. Решить — до приказа. И тогда — уйти. Просто уйти. После приказа — это уже не слабость, не трусость, это уже предательство! А за предательство нужно нести ответственность.

Курсанты подумали, что теперь им придётся наказать труса и уже, возможно, не просто бить его в лицо кулаками, а топтать ногами и, может быть, даже забить до смерти.

Они были наивны, эти юноши. Они думали отделаться легко.

— Из-за него, — указал пальцем инструктор, — из-за его трусости вы все будете подвергнуты новому испытанию, потому что каждый из вас должен отвечать за всех! Вы «братья», и проступок одного ложится тенью на всех остальных. И отвечать придётся всем. Снять пояса!

Пояса сняли, сложили горкой.

— Сбор через двадцать минут. Разойдись.

И все разошлись. Все — в одну сторону. А тот, кто струсил в другую. Потому что остался один.

Через полчаса они стояли подле знакомого стола. На котором, рядком, были разложены пояса. Но уже не те, другие. Хотя точно такие же.

Прозвучала уже знакомая команда:

— Надеть пояса.

Надели. Привычно затянули ремни. Встали в ряд. Два десятка воинов Аллаха, рассчитанных на одну атаку. Всего одну, но возможно, более разрушительную, чем если идти на врага с автоматом наперевес.

— Занять исходные!

Пошли, потянулись на полигон.

— Разойдись! Дистанция пятьдесят метров!

Разошлись в стороны. Встали.

— Шире… Шире!..

Отошли подальше друг от друга.

— Приготовиться!

Вытянули провода. Зажали в ладонях взрыватели. Замерли. Испуганные, злые, с надеждой в душе.

Пауза…

И та самая команда:

— Подрыв!

Вдавили кнопки… И… раздался взрыв! Потому что должен был раздаться!

Все инстинктивно присели. Кто-то прикрыл ладонями уши. Кто-то упал, отброшенный взрывной волной. Кто-то, не сдержавшись, закричал. Потому что хоть они и были воинами и смертниками, но, по сути, были детьми.

И все оглянулись.

И увидели…

Там, где только что стоял один из них, поднимался, рос и вытягивался вверх столб дыма и пыли. Во все стороны летели и шлёпались на землю какие-то ошмётки. Фрагменты разорванного в мелкие куски тела. Катилась мячиком по земле оторванная, обезображенная, разбитая голова. Закреплённый на животе пояс разметал человека, разбросал его на десяток метров вокруг.

Убитый был ни в чем не виноват. Он выполнил свой долг! Виноват был другой, тот кто выжил. Который струсил и подвёл всех под новое испытание. Под смерть! Его они считали виновником трагедии, одного его, а не инструктора, надевшего на них пояса со взрывчаткой. И не Галиба, придумавшего такое испытание.

— Привести себя в порядок. Построение через час!..

Через час в строю стояли уже не мальчики. Уже никто не улыбался и ничего из себя не изображал. Инструктор прошёл вдоль шеренги, испытующе вглядываясь в каждого. И снова на столе лежали пояса. Точно такие же…

— Приготовиться к повтору упражнения… Пояса надеть.

Надели.

Пауза…

Долгая. Страшная. Чтобы можно было осознать, испугаться, спасовать… Момент истины.

— Кто сомневается в своих силах, кто струсил — выйти из строя! Минута на размышление…

И теперь было о чём поразмышлять после взрыва. После того как с неба дождём падали куски человеческого тела, ещё мгновение назад живого. Теперь все всё понимали. Потому, что видели. Только что! И не хотели так же. Хотели жить!

— Минута истекла! Кто?.. — Инструктор поднял глаза от часов.

Нет, никто… Никто не вышел из строя. Все стояли на месте, стиснув зубы и кулаки. Всем было страшно. Очень страшно. Но ещё страшнее было сделать шаг, признав себя трусом. Потерять уважение «братьев», отца, матери, своего рода. Стать всеобщим посмешищем, изгоем, на которого будут указывать пальцем дети. Нет, легче умереть!

И снова:

— Занять исходные… Разойдись… Шире!.. Ещё!.. Приготовиться!..

Пауза…

Пауза…

— Подрыв!..

На это раз синхронности не было. На этот раз взрыватель все нажали в разнобой. Один… Потом другой… Третий…

И все думали об одном: вот сейчас, через мгновенье, кто-то ещё рядом… или я…

Четвёртый… Пятый…

Срабатывали пиропатроны, выдувая чёрный густой дым. И каждый, у кого срабатывал пиропатрон, облегчённо вздыхал и непроизвольно, по-детски, улыбался.

Взрыва не было! Никого не разорвало, все остались живы!

— Строиться! Бегом!

Побежали, разобрались по росту.

— Смирно!

Подобрались, повернулись, замерли, выставив подбородки, уставились преданно на инструктора.

Тот прошёл вдоль строя. И все ждали, ждали, что же он ещё прикажет? И были готовы исполнить этот приказ не задумываясь… И если нужно будет надеть ещё один пояс, они — наденут. И если надо будет подорвать себя, уже не здесь, а где-нибудь в толпе людей, они не станут сомневаться.

— Вы молодцы! Вы выдержали экзамен! — сказал инструктор. — Теперь вы настоящие воины ислама. Пусть неверные боятся вас, ибо каждый сможет убить десять, двадцать или больше врагов. И если каждый из вас убьёт хотя бы десяток, мы победим! Сегодня, сейчас, каждый из вас получит по пятьсот долларов, которые сможет отослать домой. Вы заслужили эту награду.

— А… погибший…

— А семье нашего погибшего «брата» будут выплачены все причитающиеся ему деньги, как если бы он погиб в бою. Галиб не оставляет своей заботой павших воинов! Он был герой. И умер как герой!..

Утром на следующий день в кабинке туалета нашли курсанта. Того самого, который в отличие от других струсил. Парень повесился на собственном ремне.

Или, может быть, не сам…

— …Поэтому мы просим твоей помощи и защиты.

Галиб молчал. Галиб всегда молчал. Но всё слышал. Он перебирал чётки и смотрел на просителей. А они просили не денег, а крови.

— Мы хотим отомстить за своих близких, наши сердца взывают к мщению! Но наши силы слишком малы. Если бы Галиб мог дать нам своих людей и оружие…

Галиб не знал, сможет ли он дать людей или нет. Он вообще ничего не знал. Он ничего не решал. Но делал вид. И ему верили. Все, безоговорочно!

— Зачем вам оружие? — спросил Помощник.

— Мы должны напасть на военных, которые убили наших «братьев», их жён и детей. Мы должны смыть кровь — кровью! Не отомстить за погибших — это большой позор.

— Разве убийцы найдены?

— Нет. Но это не важно. Они все убийцы! Все виноваты. Каждый человек в военной форме. Они напали на деревню и убили почти всех её жителей. Такое простить нельзя.

Помощник вопросительно посмотрел на Галиба. И все взглянули на Галиба.

— Воевать с армией — рискованное дело. У военных много оружия и много бойцов.

Галиб задумался.

Все ждали его решения, которого, в принципе, не могло быть.

— Разрешите…

— Наш военный советник, — представили мужчину в гражданской одежде. — Генерал от…

— Не надо званий, — протестующе поднял руку генерал. — Мы не в штабе… Я здесь как частное лицо и выскажу своё личное мнение. — Он повернулся к Галибу и рубанул по-простому, как солдат: — Чего вы боитесь? С военной точки зрения риски не так уж велики. На стороне нападающих внезапность, быстрота и манёвр. Противник отдыхает в казармах, не ожидая атаки, а караулы, как водится, спят на посту. Служба в мирное время расслабляет. Вы снимате часовых, проникаете на территорию части и забрасываете казармы гранатами, после чего открываете огонь из автоматического оружия по окнам. Они не смогут среагировать настолько быстро, чтобы причинить наступающим сколько-нибудь существенный урон. Постреляете минуты три и ретируетесь. К тому времени когда вы уйдете они еще только оружие из пирамид будут разбирать! Обычная партизанская тактика, при которой потеря составляют один к пятнадцати, а то и к тридцати! Никаких рисков!

— Ну хорошо, а что с точки зрения международного права?

— Конечно, месть не лучший способ решения политических проблем, но в данном конкретном случае, исходя из ментальности пострадавших, исторических и родоплеменных традиций, они, как угнетённый народ, не имеющий возможности защитить себя иными, законными, способами, вправе выбирать архаичные меры самозащиты, присущие их национальному самосознанию.

Никто ничего не понял. Даже свои. Но сообразили, что этот, в белом костюме, господин, не против, если военным пустят кровушку.

— Как на это может отреагировать мировое сообщество?

— Союзники — нейтрально. Противники постараются протащить резолюцию ООН и поднять шум в прессе.

— Ничего, повыступают и заткнутся. А если нет, мы подгоним флот с крылатыми ракетами, — успокоил всех военный Советник. — Как будто в первый раз! Прав тот, кто у кого больше прав!

— Ну, в целом да… — согласился консультант по международному праву. — Выступят и успокоятся.

— Вот видите, уважаемый Галиб, вы имеете все шансы на успех, не нарушаете мировых конвенций и ничем не рискуете.

— Но ведь это не наша территория, — напомнил Помощник.

Галиб согласно кивнул.

— Да. Но взывающий к защите народ имеет с вами единые этнические корни и социокультурную общность, что, наверное, даёт вам право протянуть им руку помощи. Разве отказали бы вы в просьбе своим родственникам, проживающим в другом государстве, если бы они её попросили? Разве бы остановили вас границы?.. Скажу больше, с исторической точки зрения вы единый, но разделённый народ. Равно как территория, на которой проживаете, ранее была единой и принадлежала вашим прародителям. А нынешнее, так называемое коренное население, по сути, является захватчиками, завоевавшими чужую территорию и уничтожившими часть населения.

Опять никто ничего не понял. Кроме того, что чужая территория не такая уж чужая и, значит, там можно чувствовать себя как дома.

— Кроме того, по факту, ваши бойцы не являются армией! Они не более чем неформальное объединение людей, решивших помочь своим «братьям» по крови. То есть добровольцы. Они несут ответственность за свои деяния в индивидуальном порядке. И никто не вправе ущемлять их личные свободы.

Ну да, клуб по интересам. По очень интересным интересам.

— Соответственно вы, многоуважаемый Галиб, тоже доброволец, вставший на защиту слабых и угнетённых. Вы не связаны никакими международными договорами и обязательствами, не представляете ничьих интересов, вы сами по себе и поэтому имеете полную свободу действий. Вас попросили о помощи. Вы исполнили просьбу.

— Мы уверены, что не только потерпевшие, но всё местное население поддержит вас, ибо увидит в вашем лице защитника от существующей жестокой тирании…

Всё, что нужно было сказать, — было сказано.

Все, кто хотел услышать сказанное, — услышали.

— Галиб понял вас, — сказал Помощник. — Галибу надо подумать, ибо быстрые решения не всегда лучшие. Первым приходит не тот, кто двинулся в путь раньше, а тот, кто нашёл верную дорогу.

Галиб встал. И все встали.

— Я дам ответ завтра, — изрёк Галиб голосом Помощника.

— Охренеть можно, — сказал Сергей. — Это же прямая агрессия! Сунуть свиную харю в чужой калашный ряд! И при этом ещё хрюкать! И зачем?! К чему им светить Галиба, когда всё то же самое можно сделать по-тихому, без шума и пыли. Для чего вся эта показуха?

— Чтобы легализовать Галиба. Повысить его статус. Вбросить в публичную политику.

— За каким?

— Например, чтобы создать альтернативную силу существующей официальной власти. И альтернативную фигуру правящему диктатору, который вышел из-под хозяйского контроля, позволив себе иметь собственное мнение.

— Желают рокировку произвести и марионетку на царство посадить?

— Желают. И посадят. Потому что авторитет, пятнадцать тысяч активных штыков и деньги без счету. За такие бабки тут можно любую мартышку на трон затащить. Дело простое, проверенное, многократно отработанное.

— Ну-ка, ну-ка… Поделись.

— Спровоцировать в стране стихийные драчки, переходящие в гражданскую войну, — это раз. Подогнать оружие и советников, прикупить наёмников — два. Под знамёна Галиба встанут тысячи добровольцев. И даже не из-за денег, а из-за того, что он воин, герой и любимчик Аллаха, нашими с тобой стараниями. И станет он не бандитом, а героем-освободителем от векового рабства. Одержит пару громких побед, захватит десяток-другой городов, закрепится на отвоёванной территории, получит пушки, танки и установки залпового огня. Передохнет малость, силёнок поднакопит и двинется дальше.

— А законный Президент будет сложа ручки сидеть?

— Не боись, ему занятие найдут… И это так, потому что не в первый раз!.. Для начала объявят диктатором, вором, извращенцем и упырём. Найдут в западных банках сворованные у нищего народа миллиарды, а в дворцовых сортирах золотые раковины и унитазы. Вбросят пару-тройку фактов о том, что он насилует маленьких девочек, мальчиков, их родителей, бабушек-дедушек и их домашнюю скотину. И жарит на вертеле, жрёт без хрена и запивает их же кровушкой. Ну, может, ещё обвинят в геноциде, варварстве, отсутствии высшего образования и в том, что он читает перед сном «Майн Кампф», маркиза Де Сада и Краткий курс ВКП(б). Это так, для перчинки. И даже рожу ему в фотошопе подрихтуют, чтобы больше на каннибала смахивал. И все в это поверят. Ведь чем безумнее ложь, тем охотнее её принимают за правду. Плюс к тому щедро проплаченная пиар-кампания — плачущие вдовы и сироты, обглоданные детские косточки, массовые захоронения людей и животных, выдвинутые на разные премии произведения местной, пострадавшей от диктатуры творческой интеллигенции, живописующей ужасы режима. А эти за тиражи и доллары про кого угодно что хочешь напишут. Хоть про собственную мамочку. Опять же воспоминания друзей детства про оторванные крылышки у мух, повешенных кошек и списанные уроки. А дальше всё покатит как по маслу. Мировая общественность возмутится из-за отсутствия демократии и зажима свобод. Защитники детей призовут ввести в страну ювенальную юстицию. Защитники домашних животных — войска ООН и НАТО для спасения бедных зверушек. Кулинары и рестораторы — эмбарго на специи, чтобы лишить извращенца необходимых ему соусных ингредиентов. В общем, на него всех несъеденных им собак навешают! А Галиб, напротив, станет рыцарем без страха и упрёка. Робин, блин, Гудом. Про отрубленные руки и вырванные глаза все забудут. Объяснят, что это такой красивый восточный обычай. А сам он смуглый, но пушистый. И любит детей, людей и животных. В хорошем смысле слова, потому что сам вегетарианец. Приоденут, припудрят, пригладят и потащат на экраны ручкаться со знаменитостями и светиться на светских раутах. И народ к нему потянется и даже коренное население, которое тоже под Аллахом и долларами ходит. В идеале дальше даже воевать не придётся. Все и так разбегутся, потому что в ход пойдут доллары. Верхушка армии получит своё. Полиция — своё. И всем сразу станет не до войны. И всё. И герой-освободитель Ибн-Галиб въедет на белой лошадке во дворец под рукоплескания толпы. Здрасьте, приехали!

— Убедительно.

— Потому что откатано на подопытных странах. А далее референдумы, голосования, выборы, формирование кабинета, переписывание конституции и основных законов — мир-дружба-жвачка!

— А наши? Они ведь с существующим режимом дружат. И сдавать его не будут, потому что он под нами ходит!

— А вот это и есть главная беда. Там — наши, там — не наши. Посерёдке, не пришей кобыле хвост, — Галиб, возле которого вся эта хренотень закрутилась! Сойдутся державы, как бычки на мостике лоб в лоб и начнут бодаться, кто сильнее. Потому что пятиться назад не умеют. И не любят. Забодать друг дружку до смерти не смогут, но рога посшибают!

— На что они надеются?

— На Галиба! И на то, что противник не будет поспевать за событиями. А события станут развиваться очень стремительно. Они будут наступать и диктовать. А другая сторона лишь реагировать.

— Ну да, они ведь не знают, что Галиб не их, что он — наш. И все их планы нам в клюве тащит! Они теперь от счастья кипятком писают — такого союзника отхватили! Удачливый бандит, вожак пятнадцатитысячной армии, любимец народа и Аллаха. Связей, порочащих его, не имеет. Воин-одиночка, борец за справедливость, сказочный герой без страха и упрёка.

— Совершенно верно! Согласись, если бы мы не знали, кто он такой есть, и мы бы под него подставились. Уж больно выдающаяся фигура образовалась. И мы бы к нему с подходцем, под вербовочку, с полным нашим уважением. И это хорошо… Но и плохо. Хорошо, что за счёт этого мы в курсе всех событий. Плохо, что ни хрена не понять, что со всем этим делать! Такую зверюгу из мышки вырастили! Перерос Галиб себя. И нас перерос. Стал фигурой политического масштаба, подле которой теперь как перед первой красавицей все окрестные женихи в хороводах закрутились.

— А если мы ошибаемся?

— Если мы ошибаемся, то лучше бы мы ошиблись! А если нет? Тут лучше перебдеть, чем недобдеть.

— И что теперь делать?

— Ничего! Совсем ничего! Сообщить в Центр и умыть ручки. Это не наши масштабы. И не наша головная боль. Наша была — террористов мочить, а не выдвигать их в государи-императоры всея их песков, оазисов, народов и верблюдов. Галибу на трон хода нет. Потому что нам — нет. А без нас он там таких дров наломает! Его уровень разборки с террористическими конкурентами, а не геополитические игрища. Нужно выводить его из игры. А как — пусть решают те, кому положено. Мы и так сделали все, что могли. По самые… Так что теперь в семи водах не отмыться…

По виртуальной карте двигались стрелки. Красненькие и синенькие. По жёлтому полю, обозначающему пустыню, и по коричневым складкам, которые были горами. Стрелки пересекали реки, перепрыгивали ущелья, шустро бежали вдоль дорог или медленно ползли по обозначенным весёленькими деревцами лесам. С ходу втыкались в города, перерубая их пополам или деля на несколько частей. Убегали из городов, вытесняемые другим цветом, или перемешивались сине-красненькими полосками в лабиринтах городских кварталов.

Потом стрелки куда-то исчезали и на картах начинали набухать цветные пятна, которые расползались, росли, иногда сливались, образуя лужи или целые озера. Потом начинали выбрасывать в стороны маленькие стрелочки, которые как щупальца проглаживали местность, замирали, втягиваясь обратно. Или плевались на чужую территорию капельками десантов, которые героически расширяли красные или синие кляксы, но потом скукоживались в окружении чужого цвета, таяли и исчезали.

Но вот какая-то стрелка вдруг начинала стремительно бежать вперёд, разрастаться, толстеть. А навстречу ей выбегала другая стрелка или две, иного цвета. И они начинали прощупывать друг друга: маневрировать, останавливаться, сворачивать, отступать, делали попытки зайти друг другу в тыл или ударить в бок, но наконец сшибались лоб в лоб, перемешиваясь цветом, и им на помощь откуда-то спешили, торопились более мелкие стрелочки, которые кололи чужие кляксы своими острыми носиками…

И все эти стрелки, кляксы и лужи жили какой-то своей, особенной жизнью, которая на самом деле всегда была чьей-то смертью. Стрелки не были сами по себе, потому что внутри них шли колоннами, ехали на грузовиках, бежали в атаку усталые, запылённые, злые солдаты и ещё более усталые и злые командиры. Они топтали армейскими берцами «топографию», преодолевая ножками масштабы один к тысяче или к десяти тысячам, недосыпая, выдыхаясь и изнывая от жажды. Переползали на животах тонкие линии высот, которые там, на поле боя, были укреплёнными, ощетинившимися пулемётными гнёздами, опутанными колючей проволокой, склонами, куда и налегке не всякий быстро забежит. Преодолевали вплавь синенькие ниточки водных преград, но не все, потому что многие камнем уходили на дно…

Тысячи людей… И помимо них, помимо личного состава, в этих стрелках умещались ещё танки, самоходные орудия, бронетранспортёры, артиллерийские батареи, установки залпового огня, медсанбаты, полевые кухни, похоронные команды, ремонтные мастерские, склады снабжения…

И синеньких стрелок становилось всё больше, они щетинились во все стороны, как колючки ежа, вытягивались, соединялись, наступали, кололи, тесня и загоняя красный цвет к столице, окружали его и, наконец соединившись, замкнули кольцо, отсекая противника от границ.

Всё. Капкан захлопнулся.

И уже дальше, никуда не спеша, методично, синий цвет стал напирать, теснить красный, затягивая удушающую петлю. Стал вливаться в улицы, растекаясь по кварталам, всё ближе и ближе к центру. Иногда замирал и даже отступал, но потом «переливался» через препятствие и тёк дальше К Президентскому дворцу…

— Всё?

— Всё. Далее ультиматум и почётная капитуляция. Или, при отказе, полное уничтожение.

— Лучше уничтожение. Даже при капитуляции. Мёртвый враг всегда предпочтительнее живого. Сколько дней потребуется для достижения поставленных целей?

— Три месяца, плюс-минус неделя.

— Используемые силы?

— Пятнадцатитысячная армия нашего друга, до тридцати тысяч добровольцев из местного ополчения, которых он примет под свое командование, пять тысяч наёмников из числа профессионалов и тридцать-сорок тысяч резервистов, которые будут находиться в резерве, до того проходя боевую подготовку в полевых лагерях, ну и от ста до полутора тысяч штыков потенциального мобилизационного резерва.

— Наше присутствие?

— До тысячи инструкторов и советников, обеспечивающих обучение личного состава и работу высокотехнологичного оружия. Космическая, авиационная и электронная разведка. Дезинформация. Психологическое давление флота и авиации на ближних подступах. Дипломатическое и информационное прикрытие. Возможно, работа спецгрупп на территории противника для решения особых задач.

— Прогнозы?

— Самые благоприятные. Противник не ждёт нападения и не успеет организовать достойный отпор. У него не хватит ни времени, ни мобилизационного резерва. Инициатива будет на стороне наступающих. Плюс дезорганизация армии, в том числе путём прямого подкупа генералитета.

— А их союзники?

— Вряд ли успеют что-то сделать. Мы заткнём все подходы, как бутылку пробкой. На прямую вооруженную помощь они не решатся. Воевать в отрыве от баз снабжения, не успев создать стратегические резервы, — это самоубийство. Плюс протесты мирового сообщества и политическое давление…

— Но они могут подбросить оружие.

— Только если воздухом, а это сомнительно. Слишком серьёзными должны быть поставки. До трёхсот тяжёлых транспортных бортов в день, как подсчитали наши специалисты. Что невозможно ни с точки зрения имеющихся в их распоряжении авиационных мощностей, ни наличия взлётно-посадочных полос. Кроме того, многие типы вооружений в самолёты просто не поместятся. Для полноценного обеспечения боевых действий им придётся пробивать сухопутные или морские коридоры, а это может вылиться в полномасштабные боевые действия.

— Но мы не можем с ними воевать напрямую!

— Напрямую и не надо. Сухопутные границы и побережья прикроют люди Галиба. Любое прямое столкновение с народно-освободительной армией может быть истолковано как прямая военная агрессия. А это международный скандал, санкции и симметричный ответ войск коалиции. Мы позаботимся, чтобы Галиб оказался в нужное время в нужном месте. Куда бы они ни сунулись, на их пути будут вставать повстанцы и… свободная пресса. Силовой путь для них исключён. Они не могут воевать со всем миром. Лет сорок назад — может быть. И то сомнительно. Максимум, что они смогут сделать, — это продлить агонию режима на неделю-другую и вывезти Диктатора на подконтрольную им территорию. Если успеют. Потому что… не успеют.

— Когда назначена операция?

— Она уже идёт…

Кителя были синие. Штаны — с лампасами. Погоны шиты золотом. Звезды на погонах с блюдце.

— Боеспособность вверенных нам родов войск как никогда… — браво рапортовали генералы. — Личный состав готов выполнить, не щадя живота… Техническое обеспечение позволяет решить любые задачи… Народ и армия едины… Не посрамим… Не отдадим и пяди… Малой кровью на чужой территории…

— Это все лирика, — поморщился Первый. — Оставьте свою браваду для журналистов. Меня интересует истинное положение дел.

Истинное положение было чуть хуже. Ракеты имелись, но до цели долетали не все. А если долетали, то не туда, куда надо. Самолёты модернизировались, но всё равно уступали… Учёные разрабатывали, испытывали и внедряли, но всё больше разработки ещё советских НИИ. Личный состав разлагался в казармах, потому что за год службы научиться чему-нибудь почти невозможно. Уже через три месяца новобранцы начинали радеть о наполнении дембельских альбомов.

Какая страна, такая и армия.

— Меня интересует вот этот Регион, — указал Первый.

Генералы склонились над картой.

А что Регион? Хороший Регион, гладкий, по такому можно танковыми армиями гулять, как по песочнице. Правда, как их туда перебросить? И зачем?

— Ставлю задачу: нам необходимо удержать у власти лояльное к нам правительство при существующей угрозе объединения оппозиционных сил и сползании к полномасштабным боевым действиям с регулярной армией. Они могут привести к затяжной гражданской войне.

Генералы удивлённо посмотрели на карту. И на Хозяина.

— Прошу высказываться.

Все обратили взоры на единственного гражданского мужчину. Тот встал, подошёл к карте, вытянулся по стойке «смирно», потом наклонился над столом.

— Ваше мнение?

— Регион, конечно, не простой, сложный Регион… — начал издалека гражданский чин, у которого власти было побольше, чем у иных генерал-полковников. — Мы отслеживаем обстановку в этой и сопредельных странах, анализируем события, делаем прогнозы…

— И что отследили? — перебил его Первый.

— Никаких тревожных сигналов пока не отмечено. Ситуация там довольно стабильная, основанная на сложившемся в последние годы паритете противоборствующих сил. Мне кажется, что опасность преувеличена…

— А малые народы?

— Они, конечно, конфликтуют с центральной властью, но это было всегда. У них недостаточно сил, чтобы представлять из себя реальную угрозу. Предполагаю, что в среднесрочной перспективе там не произойдёт ничего существенного, что могло бы угрожать нашим интересам.

— Да? А у меня другие сведения. Менее оптимистические.

Первый окинул всех недобрым взглядом.

— А если допустить, что война будет? Что может предпринять наша доблестная армия для защиты законно избранного правительства и Президента?

— Это зависит от численности, состава и вооружения вероятного противника, — уклончиво ответили генералы.

Который ни сном ни духом!.. И вдруг прилетело!..

— Любопытствуете? Хорошо… Тогда загибайте пальчики… Двадцать — двадцать пять тысяч обученных и хорошо вооружённых солдат и офицеров, с опытом боевых действий, плюс до тридцати тысяч рядовых бойцов второго эшелона. Две тысячи советников из армий наших вероятных противников. И до сотни тысяч резервистов, которые могут быть развёрнуты в течение одного-двух месяцев, — перечислил Хозяин, как будто в мобилизационные планы заглянул.

— А вооружение?

— Стрелковое. Орудия преимущественно средних калибров до тысячи стволов, установки залпового огня, танки, бронетранспортёры. Не исключена поддержка авиации.

Все стояли как громом поражённые. Это откуда вдруг такое богатство? Как-то не верится… Или это проверка на вшивость? Как если бы они вбрасывали личному составу вводные на ученьях, а потом смотрели, как те крутиться будут? В любом случае возражать Верховному главнокомандующему охотников не нашлось.

— Что теперь скажете? Смогут правительственные войска противостоять таким силам?

А что тут скажешь… Конечно, нет! Побегут войска при первом серьёзном натиске. Нет дураков свои головы под пули подставлять. Никогда Восток всерьёз не воевал и не будет. Пострелять, взорвать кого, зарезать — это сколько угодно. А развёрнутым строем на пулемёты идти… Только если сзади ещё больше пулемётов поставить.

Но так ответить нельзя. Иначе какой ты генерал?..

— Исходя из существующих предпосылок и анализа состояния армии, можно предположить… Для чего раскрыть стратегический замысел противника, чтобы можно было планировать… Что в свою очередь требует…

Ну, ни хрена никто не готов на себя ответственность брать. Все, как гимназистки на танцплощадке, ломаются, невинных дев из себя изображают.

Первый поморщился. Взял карандаш и провёл жирную черту на карте.

— Допустим, наступление будет развиваться отсюда — сюда. Здесь и здесь — отвлекающие операции. Здесь…

Генералы следили за карандашом, царапающим бумагу.

Хм… Толково… Вряд ли такое Хозяин мог придумать сам. Конечно, никто не оспаривает его прозорливость и стратегический талант, но… Военную академию генштаба он всё же не оканчивал. Тогда откуда информация?

— А нельзя узнать места сосредоточения подразделений? — поинтересовался кто-то.

— Может, вам ещё домашние адреса командиров дивизий назвать? И клички их домашних животных? — возмутился Первый. — Работайте с чем есть!

Стали работать. Выходило печально.

Противник, как водится, нападал без объявления войны, «ровно в четыре часа», сразу во многих местах, чтобы максимально использовать фактор внезапности. Десятки боевых групп, численностью от роты до батальона, проникали на территорию воинских частей, вырезали полусонные караулы и расстреливали спящие казармы из гранатомётов и пулемётов, забрасывали уцелевших солдат гранатами. Уже в первые часы армия теряла убитыми и ранеными от трёх до пяти процентов личного состава.

Рассеянные по стране диверсионные отряды взрывали склады и мосты, разрушали инфраструктуру, нападали на штабы, уничтожали офицерский состав, совершали террористические акты против гражданского населения.

Неожиданное и одномоментное нападение дезориентировало армию, сеяло панические настроения. А вслед за этим начиналось полномасштабное наступление. Армия режима отступала под натиском повстанцев, попадала в «котлы», рассеивалась по пустыне, бежала или уничтожалась. Какого-нибудь серьёзного сопротивления она оказать не могла.

Всё это напоминало первые недели той страшной, прошедшей большой войны, когда наступающие армии вермахта сокрушали «непобедимую и легендарную», неся при этом минимальные потери. Только там было куда пятиться и разгромленная Красная армия, отступая, спрессовываясь и замедляя бег, упёрлась спиной в одну пятую суши и, сжав пружину поражения до предела, распрямилась и отбросила ворога вспять…

А здесь отступать было некуда. Немногие боеспособные части оттеснялись к столице, где попадали в кольцо, из которого уже не было выхода. Они могли сопротивляться ещё неделю или месяц, а может, даже больше, но выбраться из западни шансов не имели.

Повстанцы входили в столицу, низвергали правительство и учиняли праздничные гулянья, совмещённые с массовой резней.

— Чем можно объяснить столь скорый разгром?

— Слабостью правительственных войск, недостатком вооружений, внезапностью нападения, отсутствием информации о противнике.

— А если мы будем заранее знать о всех планах наступающей стороны?

Насколько заранее?.. Если за несколько часов, то ничего не изменить. А вот если за пару недель? Тогда другое дело! Тогда в день нападения казармы не будут спать и встретят врага ружейными залпами, а диверсантов можно будет перехватить в чистом поле и уничтожить. И заранее подготовившись, упредить наступление, ударив по местам сосредоточения войск противника из всех стволов, смешав личный состав с землёй. В их варианте — с песком.

Или можно на направлении главного удара сконцентрировать войска и встретить противника во всеоружии, подпустив и расстреляв на короткой дистанции с подготовленных позиций. Или обойти и ударить с флангов, отсекая от баз снабжения.

Много чего можно сделать, когда знаешь, что в голове у врага и на его оперативных картах. И вся картина войны меняется.

— Сколько материальных ресурсов может потребоваться для организации обороны и последующей ликвидации мятежной группировки?

Ох много! Современная артиллерия работает как та швейная машинка «Зингер», расходуя десятки снарядов в минуту. Это тебе не пушки Средневековья, которые пока банником прочистишь, пока порох в дуло пропихнёшь, а потом ядро… Современная батарея вагон снарядов выплюнет, не поперхнувшись, за несколько часов. А завтра опять стрелять… Да и патроны, которыми не из трёхлинеек палить, а веером расстреливать.

А системы залпового огня!..

Зенитные батареи. Как без них?

Тонны мин и колючей проволоки?

Техобеспечение.

Да просто полк накормить-напоить — сотни тонн воды и продуктов надо подвезти. А это горючка. Ох… сколько горючки! Её надо доставить, разлить, распределить, развести.

А «бочки» тоже бензинчик кушают. Это сколько тонн набирается? Тысячи! Десятки тысяч! Сотни!.. И как их доставить к месту боевых действий?

Опять смотрим карту. Дороги, аэродромы, порты… Размеры, глубины, мосты, взлётно-посадочные полосы, рельеф… Поднимаем архивы, потому что кто-то уже смотрел, мерил, покупал, воровал информацию.

Что там получается? Хреново получается! Дороги узкие, покрытие слабое, не рассчитанное на многотонную технику. Проломится асфальт, разъедется, как гнилая ткань под колёсами тягачей. Просядут, рухнут слабенькие мосты. На узких дорогах образуются заторы и пробки.

Аэродромы маленькие, заточенные под гражданскую авиацию. Бетон — так себе. Шлёпнется с неба транспортник, покатится и… выкатится за пределы полосы. И куда те борты, что ему вослед летят, денутся? Обратно полетят? Сопредельные недружественные страны их не примут. А керосина хватит?

Но даже если сядут, где разгружаться будут? Где отстаиваться? Чем заправляться на обратную дорогу?

Порты… Пожалуй, лишь один. Остальные мелковаты, любой сухогруз рискует сесть днищем на мель, хрен его потом с неё сдёрнешь. Есть ли место для манёвра — сможет судно развернуться, не ткнувшись мордой или кормой в берег, не зацепив соседний корабль? Буксиры?.. Без них никак! Без них сухогруз маневрировать не сможет.

Пирсы… Это место, куда можно пришвартоваться. Прикинем… Коротковаты пирсы — полсудна торчать будет…

На пирсах подъёмные краны, которые будут выдёргивать технику из трюмов. А какая у них должна быть длина стрел, а главное, грузоподъёмность?.. Не обломятся они от веса, например, тяжёлого танка? И сколько таких кранов потребуется? А сколько есть?.. Сколько?.. Это же неделями разгружаться придётся, пока конвой на внешнем рейде отстаиваться будет!

А если нефтеналивняки подойдут? Есть ли специализированные причалы с мощными насосами, трубопроводами и временными хранилищами? Куда горючку сливать? Прямо в бензовозы? Где такое видано? Это месяц лить придётся! Не вариант…

Отсюда планируемые мероприятия…

Углубить фарватеры, удлинить причалы, добавить краны либо подготовить малотоннажные баржи, плашкоуты и плавучие краны для разгрузки конвоев на внешнем рейде. Создать временные хранилища для складирования грузов в портах и внутри страны. Проложить к ним узкоколейные железнодорожные ветки. Протянуть трубопроводы. Расширить автодороги, укрепить мосты, разведать и промерить броды… Удлинить взлётно-посадочные полосы на аэродромах, для принятия транспортников подготовить разгрузочные площадки… Перебросить подразделения для охраны материальных ценностей, чтобы их не разворовали на складах и по дороге… Отправить по сложной цепочке деньги для покупки на месте. И много, очень много ещё чего другого сделать!..

И лишь потом загрузить военной техникой два десятка сухогрузов, залить под самые пробки горючку в нефтеналивные танкеры, сформировать конвой из боевых кораблей охранения и подводных лодок и отправить их вокруг Европы в порт назначения.

Потом послать второй конвой. И третий…

И так за пару месяцев можно будет создать стратегический запас, который утолит аппетиты воюющей армии на несколько недель.

Это если противник не будет препятствовать снабжению. А если будет? Если станет топить суда, бомбить порты и дороги, взрывать мосты? И их придётся непрерывно, под обстрелом, ремонтировать и восстанавливать? А это значит, что надо создать запас стройматериалов и запчастей. И завезти или купить на месте строительную технику, подогнать опытных сапёров…

И это ещё не всё, потому что воевать придётся не самим, что было бы даже проще, а «помогать» дружественной армии. А это значит, что надо будет обучить местных вояк обращаться с завезённой боевой техникой. Ведь «обезьяна с гранатой» — это не дай бог! Нужны время и силы.

Есть это время?

А если нет, то придётся «садить за рычаги» своих ребят. Но это может быть чревато…

Чем?

Непростой вопрос. Главный вопрос!

— Хотел бы услышать прогнозы относительно эскалации конфликта в Регионе с возможным вовлечением в него вооружённых сил наших вероятных противников…

Такое новое вводное…

И оно в корне меняет сложившуюся картинку.

Девочки играют в куклы.

Мальчики в оловянных солдатиков.

Подростки в компьютерные «стратегии». Пока не вырастут.

И только генералы играют до старости в свои штабные игры.

Серьёзные дядечки склонились над картой со стрелками. Но уже не только красненькими и синенькими, но и других цветов. Карта напоминала детский рисунок, нарисованный цветными карандашами. Но этот «рисунок» рисовали не дети, совсем не дети…

«Игра» шла уже час и виртуальные противники исчиркали карту вдоль и поперёк.

Красные стрелки напирали на синие. Черта, обозначающая линию фронта, прогибалась и трещала по всем швам. Ещё немного и она должна была лопнуть, а в образовавшийся разрыв хлынуть красная краска, заливая собой карту. Ситуация была критической.

«Синие» генералы, перекраивая линию обороны и оголяя участки, перебрасывали в места прорывов последние резервы.

— Рота сапёров и три батальона нацгвардии.

Батальоны запрыгнули в грузовики, которые помчались вдоль фронта, чтобы залатать брешь солдатскими жизнями. С ходу вступили в бой, контратакуя и отбрасывая…

Нет, маловато будет! Три батальона сгорели в полдня. Убитых свалили в братские могилы, тяжелораненых увезли в тыл, легкораненых вернули в строй. Не стало батальонов.

— Ещё резервы?

Не осталось резервов. Впору формировать роты из армейской обслуги — писарей, водителей, поваров и прочей «блатной» публики, которая в каждой армии трётся в ближних тылах. Но вояки из них, как из кизяка снаряды.

— Может, задействовать президентский полк?

— Ага… Держи карман шире!

— Тогда мы всё выскребли. В остатке только наши.

На мгновенье все задумались. Бросать в бой своих означало переводить войну на иной уровень. «Свои» всегда присутствовали на театре военных действий — в Корее, Китае, Вьетнаме, Африке… Но всё больше советниками и инструкторами. А так чтобы самим в атаку ходить… Но ведь это хоть и штабная, но только игра. А в игре возможны допуски.

— Давай! Другого выхода нет. Иначе фронт не удержать.

В танки прыгнули экипажи — сплошь курносые русоволосые пацаны с рязанскими, псковскими и новгородскими рожами, но с документами на имя Султан или Ибрагим…

Взревели двигатели, выбросив черные струи выхлопов. Замахали флажками сигнальщики.

— Пошёл, пошёл!

Танковая колонна вытянулась, разделившись параллельными колоннами на грунтовках, подняла тучи пыли и песка. Пошли, пошли танкисты…

— Поддерживаем наступление десантом…

В грузовые «АН» длинными цепочками побежали ребята в незнакомой экзотической форме с непонятными знаками различия, с документами в карманах на чужие имена. Наши ребята. Споро, вплотную, как патроны в обойму, воткнулись каждый на своё место, сели на скамьи, поставленные вдоль бортов.

Транспортники выкатились на рулёжку. Тяжело пошли на разгон, оторвались, взлетели, встали на курс.

Эшелон над ними заняли истребители прикрытия. Летели недолго, потому что недалеко.

— На месте!.. Приготовиться!

Открылись боковые двери и рампа.

— Пошёл!

Десантники, один за другим, горохом посыпались вниз. Вспыхнули десятки куполов. Откуда-то снизу заработал пулемёт. Трассеры нащупывали, били в беззащитно повисших на стропах людей, теребили, терзали, качали уже мёртвые тела.

Удар в ноги!.. Свалиться на бок. Погасить купол. Приготовить оружие к бою. Где-то рядом тяжело шлёпаются на грунт бэтээры.

— К бою!

Недалеко застучал автомат. Ахнула граната. Это не учения — война.

— Первый взвод!.. Второй!..

Разбежались в стороны, с ходу, не давая опомниться, ударили, врубились в боевые порядки врага, в упор расстреливая и забрасывая гранатами всё, что шевелится, никого не щадя, не беря пленных, потому что некуда их девать и живыми оставлять позади себя нельзя.

Где-то, навстречу, огрызнулся станкач. Беглым ударило орудие, цепляя осколками бегущих солдат.

Обошли, загасили.

Забросили на бэтээры первых своих раненых и погибших. Их пока ещё не бросали, потому что живых ещё было больше…

— Вперёд, вперёд!

Захватили нескольких офицеров. Отволокли в сторонку, допросили с пристрастием, орудуя по живым телам штык-ножами. Потому что не учения…

— Где располагается штаб?! — кричал переводчик. — Ну, быстро!

Десантники добавляли что-то от себя. Доходчиво, хотя на непонятном языке.

— Там, там… — указали пленные.

— Карту! Где? Ты пальцем покажи!

В расположение штаба ворвались, когда все уже рассаживались по машинам, чтобы дёру дать. Не успели!.. Убегавших расстреляли из пулемётов и гранатомётов. Раскатали чужие карты, подтащили уцелевших старших офицеров.

— Где расположены командные пункты, ракетные батареи и склады боеприпасов? Ну?!

Куда идти дальше? Только вперёд, потому что вырваться, уйти, выжить шансов нет. Но можно подороже продать свои жизни. К тому их и готовили…

— Вперёд!

Успели пройти рейдом ещё несколько десятков километров, оставляя за собой выжженную землю.

— Ну что? Жив твой десант?

— Всё. Нет десанта.

Последняя сводная рота, израсходовав боезапас, схватилась с врагом в рукопашную, орудуя штык-ножами, сапёрными лопатками и голыми руками.

Синенькая клякса десанта истаяла и пропала.

А танковая бригада?

И бригады нет. Сгорела бригада. Десятки танков зарылись в песок, чадя дымом. А в танке сидели в уголь сгоревшие пацаны. Псковичи и новгородцы. Но своё дело они сделали. Залатали, удержали фронт. Ударили в лоб и по флангам наступающей группировки, смяли, расстреляли с ближних дистанций, опрокинули, задержали. Фронт стабилизировался. Противники выжидали, зализывая раны.

А дальше?.. А дальше всё пошло всерьёз. Потому что вводная…

— Подтягиваем резервы.

Война пошла наперегонки — кто первым успеет.

Конвои сухогрузов, набитые оружием, один за другим выходили из черноморских портов, сопровождаемые боевым охранением. Проливы проходили, ощетинившись орудиями, готовые к бою. По большой воде шли на виду противника, который «садился на пятки», болтаясь в кильватере эскадры. Боевые корабли оттирали суда противника от конвоя.

Разгружались спешно, как на пожар, освобождая причалы для нового конвоя. На берегу выстраивались прямоугольными коробками бронетехника и орудия. Боеприпасы стаскивали во временные хранилища. Тут же разворачивали палаточные лагеря для солдат и офицеров, сооружались блиндажи и «щели».

Обратно транспорты шли с пустыми трюмами, как вылизанные дочиста консервные банки.

Мировое сообщество роптало. Дипломаты, рыча, отбивались от сыпавшихся со всех сторон нот протеста, врали напропалую про выполнение ранее заключённых контрактов и переброску гуманитарной помощи.

И тащили, тащили новые конвои…

Ситуация изменилась, когда подтянулся Шестой флот. В море вошли вражеские авианесущие ударные группы. Встали в территориальных водах. Над караванами и портами повисла палубная авиация.

Очередной конвой застрял на рейде, блокированный вражескими эсминцами. Подходы к портам были закрыты.

— Что будем делать?

— Давить на психику! Подымай флот!

Против фишек чужих авианосцев встали наши боевые корабли. Их было меньше и вооружение было пожиже, но они притёрлись к чужим бортам на расстояние прямого выстрела, готовые открыть огонь. А где-то там, на дно, тихо прилегли подводные лодки, вслушиваясь ушами акустиков в шум винтов кораблей.

— Пеленг.

— Классификация…

Флоты перемешались как слоёный торт. Каждый пас каждого.

Все замерли, потому что никто не мог ни на что решиться, понимая, что война — это не манёвры, хотя и готовились, и отрабатывали до автоматизма, до слова и жеста. До безусловного подчинения…

Грузы зависли.

Моряки плавились в железных коробках, стоявших на якорях.

— Что делаем?

— Подгоняй десантные баржи!

Подогнали, перегрузили личный состав и лёгкую технику, минуя порты, подошли к берегам, уронили аппарели, сбросив груз на мелководье, куда не могли зайти чужие корабли.

На аэродромах заходили на посадку набитые солдатами транспортники.

Успевали, как могли.

Но всё равно время работало против «синих», потому что воздушные и морские коридоры закрывались, а зашевелившиеся союзники начали формировать сухопутные десанты для помощи национально-освободительному движению. Нужно было на что-то решаться. И если бить, то теперь, пока они не перебросили во фронтовую полосу «голубые» и прочие разноцветные «каски», на хвосте которых прибудут боеспособные части коалиции.

Обратились к Верховному:

— Союзники пока пассивны. Через неделю-другую они нарастят своё присутствие, и мы рискуем нарваться на международный скандал.

— Ваши предложения?

— Вышибить одним ударом повстанцев за пределы страны, чтобы закрыть границы. После чего зачистить фронт, передав победу правительственной армии. Мы не гордые.

— Постарайтесь не отсвечивать своими погонами. Нам лишние скандалы ни к чему.

Личный состав выстроили на поле. Выдали непривычную, чужую форму и документы. Старшины вывернули карманы, обшарили солдат, выискивая и уничтожая компромат.

— Чтобы ни одной фотографии папки, мамки или девки! Ни одного письма! У кого найду — душу выверну! Вы теперь, сынки, не солдаты! Вы, вашу мать, добровольцы. Сброд, приехавший защищать своих чернож… «братьев». Всем ясно?

— Так точно!

Офицерам и политработникам выдали памятки и томики Корана, чтобы вникали и доводили. Спецотделы вручили каждому комплект документов о демобилизации из армии, вербовочные листовки, загранпаспорта с визами и билеты, по которым «добровольцы» прибыли на место.

Боевые корабли торжественно передали отсутствующему правительственному флоту, спешно переведя командиров пограничных катеров в адмиралы.

За несколько дней армию перекрасили и перелицевали на новый лад.

— Работаем по всему фронту?

Ну а как иначе, кто не успел, тот опоздал.

— Работаем…

И наши ребята, одетые в чужую форму, ударили в «красненькое» из всех артиллерийских и танковых стволов и систем залпового огня, выжигая целые подразделения. Поднялись, врубились, смешали с землёй передовые части и пошли вперёд, паля из башенных орудий, давя гусеницами чужие батареи. Врывались в окопы и блиндажи веером, от живота расстреливали оглушённых, контуженных врагов, забрасывали их ручными гранатами. И шли, бежали дальше.

— Ур-ра!..

В чужой земле, в чужой форме, за тридевять земель от дома. Потому что приказ!..

— Кто играет против?

— Я играю…

— Тогда следующий ход твой.

Где-то там, в космосе, заработали двигатели, корректируя положение спутников. Открылись шторки фотоаппаратов.

Щёлк.

Щёлк.

Щёлк…

На Землю ушли картинки заданных квадратов. Снимки обработали и передали по команде. На снимках были видны кустики взрывов, не один-два — сотни. Всё это очень напоминало массированную артподготовку… И ещё были видны «коробочки» танков, которые, поднимая облака пыли, шли куда-то вперёд. Специалисты установили их марку и принадлежность.

— Дьявол их разорви! Они атакуют! По всему фронту!..

Разведка представила перехваченные переговоры, боевые команды и неуставной командирский мат, на котором не мог изъясняться никто, кроме русских.

Послы затребовали объяснений.

МИД официально уведомил, что никаких воинских частей в указанном Регионе нет, кроме батальонов, обеспечивающих охрану гуманитарных грузов, советников и техобслуги, передающей проданную технику. Что касается добровольцев — за них никто ответственности нести не может, так как каждый человек имеет право распоряжаться собой, что отвечает принципам личной свободы и демократии.

Со спутников вычислили местоположение ракетных и артиллерийских батарей, складов, штабов и мест дислокации «добровольцев».

Карты запестрели значками. Дело оставалось за малым — за приказом.

Запросили Президента.

— О’кей! — сказал Президент. — Надерите им задницу.

Ну, может, как-то иначе сказал, но, возможно, именно так, потому что тоже смотрел голливудские боевики.

Флотам выдали целеуказания. С четырех фрегатов ВМФ были выпущены крылатые ракеты по заранее распределённым целям.

Ракеты, совершив короткий полет, накрыли штабы и базы «синих», превращая сотни живых людей в груз «двести».

— Не круто забираешь?

— По обстановке…

«Игроки» перекурили и снова склонились над картой боевых действий.

— Идём дальше?

— Идём… Теперь уже поздно останавливаться.

С кораблей новоиспечённого правительственного флота доложили о произведённом противником залпе. Из передовых частей сообщили о понесённых потерях в живой силе и технике. И они были немаленькими.

Далее можно было утереться. И тихо, с извинениями, уйти. Или пойти на обострение, чтобы упредить. Единственно, что нельзя было делать — это ждать. Потому что — дождёшься! Войска уже втянулись в бои «по самое не могу» и нужно было додавливать, нужно было побеждать, потому что победителей не судят. Но для этого необходимо было нейтрализовать флот.

Командиру эскадры передали приказ Верховного.

— Пушной зверёк! — отреагировал контр-адмирал, прикидывая соотношение сил и вооружение.

— Кому? Им?

— Нам! Жареного краба твоей мамочке в …! Передать на корабли — боевая тревога! Только чтобы тихо! Не на учениях, огородный хрен вам всем в разные места с проворотом!

— Боевая тревога! Местную сволочь — на мостик!

Из кубриков подняли, доставили в рубки, припечатали рожами к иллюминаторам местных «капитанов» и «адмиралов», которые до того только верблюдов пасли. Массовку из «моряков» заперли в кают-компаниях, чтобы под ногами не болтались.

— Занять места согласно боевому расписанию!

Забегали матросики, запрыгали по трапам, пробираясь к орудиям.

— Машина?.. Средний ход!

Корабли выбрали якоря, сошли с места, набирая ход. Но никуда не исчезли, а, совершив манёвр, развернулись, выстраиваясь в боевом порядке.

На кораблях противника завыли, заголосили сирены тревог, заметались экипажи. Поздно…

— Товсь!.. Мамочка моя родная… Залп!

Не по уставу, потому что не учения, а война.

Разом, креня борта, бахнули орудия, взлетели и рухнули противокорабельные ракеты, поскакали мячиками по воде торпеды, застучали по надстройкам, сшибая антенны и прожектора, крупнокалиберные пулемёты…

Взрывы… Дым… Пламя… Падающие, прыгающие в воду фигуры в оранжевых спасжилетах. Содом и Гоморра!

Откуда-то с Родины, за сотни километров, прилетели, упали крылатые ракеты. Откуда — чёрт знает, но попали, нашли цели. Помогли…

— Готовность… Залп!.. Залп!..

Били по подраненным, уже чадящим кораблям. На добивание!

— Ну, всё. Теперь хана… Машине полный …! Валим отсюда, пока нам не наваляли! Шевелись, ветошь мазутная!

Разворот на скорости, рискуя черпануть бортом. Тоже не по уставу.

Ходу!.. Да куда там… Очухавшиеся, пришедшие в себя экипажи уцелевших «коробок» разбежались по боевым постам, ловя в прицелы удирающие корабли.

А там, на дне морском, тишина и покой. Только еле слышное буханье доносится сверху.

Командир на центральном посту. Слушает. Хотя и так всё понятно. Ясно, что дело — труба. Потянул к себе микрофон. Тихо, спокойно, без крика, потому что в подводных лодках не шумят, приказал:

— Слушать в отсеках! Всем! Боевая тревога! Торпедная атака! Боевая, мужики! Всем занять места согласно боевому расписанию! Приготовиться к борьбе за живучесть…

И все всё поняли. И шустро разбежались, встали согласно расписанию…

— Первый, второй, третий… торпедные аппараты… … товсь!

Тишина. Пауза. Напряженные, обреченные лица… Там, наверху, стихло. Но акустикам слышно, как работают, молотят воду винты.

— Пеленг. Поправка. Первый… Второй… Пли!..

Пошли торпеды, прорезая толщу морской воды. Нащупали цели. Разошлись.

Секунда…

Вторая…

Третья…

Взрыв!..

Ещё один!

Не учебные взрывы — боевые, раздирающие корпуса чужих кораблей, разрывающие тела матросов и офицеров…

Ещё!

Ещё!..

— Уходим…

Но не ушли, потому что с чужой субмарины, в борт, пришла торпеда, развалившая корпус надвое. И всех, кто был только что жив и на что-то надеялся, смело волной, разбило о переборки, разорвало осколками железа.

Всё — амба! Подводная лодка погибла. Подводная лодка выполнила поставленную боевую задачу!

А на поверхности противокорабельные ракеты, догоняя наши корабли, разносили их в хлам, пробивая палубы и взрываясь внутри, в трюмах. Только несколько эсминцев смогли уйти, помятые и разбитые.

И один эсминец, тот что не успел отойти далеко, развернувшись, пошёл на таран, врубившись в большой противолодочный корабль, уже будучи расстрелянным и почти потопленным, но ещё сохранившим инерцию движения. И смертельно раненый каптри, оставшийся на мостике, без конца передавал в машинное: «Полный ход! Самый полный!» и так и вошёл в чужой борт, не отпустив руля.

Эскадра погибла…

Но и противник понёс серьёзные потери — было потоплено несколько боевых единиц, среди которых оказался авианосец, получивший в борт три торпеды. Он ушёл на дно вместе со всей палубной авиацией и практически всем экипажем.

— Что дальше?

— Поднимай летунов!

— Уже!..

С ближнего аэродрома, коротко взлетев, поднялась первая эскадрилья.

— Курс… Сближение… Вижу цель! Прошу разрешить…

Из-под крыльев, вспыхнув короткими факелами, сошли ракеты класса «земля — воздух». Осадив к самой земле, следуя за неровностями рельефа, ракеты вышли к целям, проскочили над морем, ударили в уцелевшие корабли чужих флотов.

— Цель поражена!.. Возвращаюсь на базу.

Разворот, подлёт, посадка…

— Вторая эскадрилья…

Но второй эскадрилье повезло меньше. На экранах радаров вспыхнули точки чужих перехватчиков, которых уже не сдерживали границы. Штурмовики успели долететь и отбомбиться, но тут на них упали сверху истребители. Уже не вероятного, а реального противника.

Закрутилась недолгая смертельная карусель.

Лётчики закладывали фигуры, о которых раньше, во времена мирной учёбы, и помыслить не могли! Они теряли сознание от перегрузок, исхитряясь уходить, выбираться из-под чужих ракет. Но не все. Три штурмовика вспыхнули факелами, разваливаясь на куски. Уцелевшие потянули к родному аэродрому «на лампочках».

В море догорали, выбросившиеся на мели, расстрелянные корабли.

Ответ не заставил себя ждать. «Красные» подняли в воздух фронтовую авиацию, чтобы отбомбиться по аэродромам и скоплениям войск.

— Что там ПВО?

— Работает.

Внизу, на земле, проснулись, хищно зашевелились ракеты «земля — воздух». Локаторы ощупывали небо, выискивая цели. Засекли. Вцепились. Повели.

— Вижу цель! Готовность… Залп!

Пошли, ввинтились в небо ракеты, перечеркнув небосвод. Разошлись веером, разбирая цели… Десяток бортов, кувыркаясь и расшвыривая обломки, устремился к земле. Катапультировавшиеся лётчики зависли, болтаясь на парашютах.

— Цели поражены. Уходим!..

Уйти не успели, потому что высунулись. Подставились. Обозначили себя.

Такая современная война, что даётся тебе шанс на один залп, один выстрел, один переход, а дальше тебя засекут по «эху», вычислят, ощупают со всех сторон и уже не выпустят из смертельных электронных объятий.

Во вставшие на колёса установки ударили неизвестно откуда прилетевшие крылатые ракеты. И не стало установок. И их боевых расчётов. Но не стало и вражьих «бортов», так что счёт получился не самый плохой.

— Что дальше?

А дальше — больше. Война как наводнение, которое, если не сдерживать, выхлёстывает из берегов, растекается по сторонам, затапливая всё вокруг.

— Твой ход!..

По ту сторону Атлантики сыграли поход спешно отмобилизованному Четвертому флоту, противопоставить которому было почти нечего. Ржавые, без капремонта корабли стояли у «стенок» на Севере и Дальнем Востоке. Откуда ещё до места дойти нужно было.

— Чем ответим?

— Бросай в бой подлодки.

— Атомные?

— Дизеля. Атомников не трогаем!

Атомный флот в спешном порядке рассредоточивался по разбросанным по Кольскому полуострову укромным бухтам. Собранным по закромам «дизелям» сыграли поход. Обречённые на неравный бой и гибель «мазутные» субмарины пошли на перехват, молотя винтами толщу вод Атлантики. Это был поход в одну сторону, и это все понимали.

Их обнаружили заранее и расстреляли на подходах. Но не всех. Несколько раненых подлодок прорвались к целям и уже почти не таясь, работая внаглую, дали торпедные залпы.

Строй эскадры был смят. Два фрегата и несколько эсминцев пошли на дно. Авианосец принял в борт несколько торпед, получил крен, но остался на плаву. Повреждённые корабли легли на обратный курс. Уцелевшие продолжали выполнять боевую задачу.

Пережившие атаку, полузатопленные подлодки заковыляли обратно на базу зализывать раны. Их атаку восприняли всерьёз. Из Индийского океана, напрямую, через Персидский залив, в Средиземноморье двинулась ударная группировка Седьмого флота. Встречать их было нечем.

— Ну что?

А ничего! Суши весла! Флот — удовольствие дорогое, не всякая страна может позволить себе содержать надводные и подводные армады. А война прожорлива, и кто имел больше, у того и осталось больше. Численный перевес ещё никто не отменял. Противник имел много, очень много и остался с большей частью того, что имел.

В дело вступила дипломатия шантажа, потому что, когда нечем воевать, можно пугать!

МИД официальными нотами поддержал подвергшийся агрессии народ и законно избранное им правительство, пообещав свою защиту вплоть до… Готовность вступить в войну должна была сдержать противника. Никто не хочет Большой Войны.

На аэродромы сели транспортники с личным составом уже в нашей форме, уже не маскируясь, но демонстрируя серьёзность намерений. Игры в песочнице кончились. Страна взяла на себя обязательства…

— Сколько вам потребуется времени, чтобы вышибить мятежников из страны?

— Сорок восемь часов, — прикинули военные.

— Двадцать четыре! Через сутки территория должна быть зачищена!

— Есть!

В бой были брошены все резервы. Союзники не проявляли себя. Оно им надо?

Мятежники пятились, изредка переходя в контратаки. До границ оставались километры. Победа была близка.

— Мы теряем Регион, — доложили в Белый дом. — Если они сомнут Движение, мы ничего не сможем сделать. Русские обставят нас, закрепившись по границам.

— Ваши предложения?

— Помочь повстанцам. Всеми калибрами…

— Риски?

— Минимальные. У русских на театре почти не сталось средств сдерживания. Новые конвои мы заперли в проливах. Им нечем ответить.

— Тогда… действуйте. И да поможет вам бог.

Корабли Четвертого и Седьмого флотов дали залп по наступающим войскам. Палубная авиация безнаказанно утюжила передовую. Всё смешалось… Наступление захлебнулось, не дойдя до границ буквально несколько сотен метров.

Всё?

Нет, ещё нет… Стараниями той, развалившейся Великой Державы остался в рукаве последний козырь. Который ещё никогда! Но ведь это всего лишь игра…

— Предлагаю нанести упреждающий удар.

Раз пошла такая пьянка…

— «Бомбочкой»?

— Ею самой.

— Всерьёз?

— Нет, пугануть слегка. Дать предупредительный по островам или малонаселенным районам. Согласно доктрине сдерживания.

Стоп! В дело вступил игрок от военной дипломатии. Не из тех, которые торгуют улыбчивыми лицами на дипломатических приёмах, экранах телевизоров и трибунах ООН. Без верительных грамот. Но их отправляют, когда надо не разговаривать, а решать… С позиции силы.

— Демонстрационный удар — крайняя мера.

— А у нас — край! Дальше ехать некуда. Нам или умыться, или на испуг брать, чтобы понюхали, осознали и попятились.

— Что требуется от меня?

— Просчитать последствия.

Дипломат подумал.

— Последствия непредсказуемые. Такого опыта ещё не было и строить прогнозы исходя из аналогов невозможно. Когда берёте на понт, готовьтесь, что вам отскочит. Я бы не советовал. Но… давайте попробуем… Играть так играть! На полную катушку!

В толще океана, в вечной черноте, где-то вблизи берегов Америки, зависла, вставшая на боевое дежурство, атомная субмарина. Одна из…

Служба шла обычным порядком: поспал — поел — потянул лямку… И на новый круг. Поход подходил к концу, все в мыслях уже дома были и мяли подолы жён, когда прилетело. Всегда прилетает, когда не ждёшь.

Командир вскрыл пакет. Сказал… Про маму, папу, смешных северных пушных зверят и свою нелёгкую судьбу, которая припечатала… Хотя до пенсии осталось всего ничего! И больше он ничем свою душу облегчить не мог. Приказ! Достал из сейфа табельный, запылившийся за ненадобностью «макаров», сунул в карман.

— Боевая тревога!

Ожила субмарина. Забегали офицеры и мичманы, рыбкой ныряя в люки.

Ответственные за пуск собрались вместе согласно боевому регламенту. Переглянулись тихо и грустно, ненавидя друг друга. Покосились на оттопыренные карманы, всё понимая. Никто не хотел, но все обязаны были, не останавливаясь перед применением…

Нет тех, кто с лёгким сердцем готов сжечь пару штатов со всем их населением, мамками и детками, понимая, что обратка прилетит уже в их дома, к их семьям. Обязательно прилетит. Тут же прилетит…

— Готовность…

Все были готовы. Все эти годы готовы. Ведь их гоняли, им внушали и пугали…

— Всплываем на сто пятьдесят.

Зашипели продуваемые балластные цистерны. Лодка пошла на всплытие.

— Ну что?

— Господи… прости.

Лодка дала залп из-под воды тремя ракетами. Куда — кто знает? Кто надо — тот и знает.

— Уходим!

Нырнули, рванули без оглядки, спасая шкурку.

Ракеты мячиками выскочили на поверхность штормующего океана, присели на мгновенье, сработали маршевые двигатели, толкнули тяжёлые сигары в небо.

Радары ПВО зафиксировали старт, но перехватить и расстрелять в воздухе удалось лишь одну ракету. Две другие благополучно достигли цели. Шлёпнулись, взорвались, взошли черными, страшными грибами.

И наступил апокалипсис. В одном конкретном районе Земли. Несколько сот жителей ближних городков умерли мгновенно, сгорев дотла в своих жилищах и машинах. Тех, что жили подальше, раздавило, разорвало взрывной волной. Их дома снесло, как карточные домики, расшвыряв обломки на десятки километров. Но не всем так повезло, многие, очень многие умирали долго и мучительно, получив несовместимые с жизнью лучевые ожоги.

В целом жертв было немного, несравнимо меньше, чем при бомбардировке Хиросимы и Нагасаки. Но для страны, которая не воевала на своей территории сто пятьдесят лет, это был шок!

И это был вызов. Это все понимали.

Понимали, что теперь отступать поздно. И невозможно.

— Поднимай дальнюю авиацию!

Барражировавшие в Атлантике стратегические «борты» встали на боевой курс. С аэродромов поднялись, встав на крыло, эскадрильи стратегических бомбардировщиков. Сопровождаемые брюхатыми заправщиками «тушки» потянулись «за угол».

Ракетчики?..

В ракетных частях стратегического назначения сыграли боевую тревогу. Офицеры, попрощавшись с семьями, спустились в подземные бункеры, захлопнув за собой бронированные двери. Подвижные ракетные комплексы вышли на маршруты, раскатились по железнодорожным рельсам и грунтовкам, прячась от камер спутников-шпионов.

Флот?.. Вернее, его остатки.

Атомные субмарины покинули базы, нырнули под лёд Северного Ледовитого океана. Там, под толщей ледовых полей, они стали недосягаемыми для средств обнаружения. Они ушли и пропали! Тихо пробираясь под паковыми льдами подлодки тянулись к канадским берегам, выходя на расстояние «кинжального залпа».

— В точке!

— Всплываем.

Вломились в полутораметровый паковый лёд, который вспучился, лопнув пузырём.

Черные туши замерли в снежной белизне Арктики.

— Доложить готовность…

Зашевелилась, пришла в движение армия одной шестой. Воинские части, уходя из-под возможного удара, оставляли места постоянной дислокации, перемещаясь во временные лагеря. Фронтовая авиация перелетала на запасные аэродромы. Штабы Минобороны спешно снимались с места, покидая обжитой «Арбатский округ», передислоцируясь в леса Подмосковья.

Верховный и Премьер исчезли из Москвы в двух неизвестных, но противоположных направлениях, не уходя с экранов телевизоров.

Дубль-правительство и обслуживающий их аппарат спецбортами убыли на Южный Урал, нырнув в километровые шахты обживать противоатомный город, который никакими ракетами не расковырять.

Жены и дети военачальников и членов правительства улетели за пределы Отчизны, в третьи страны для поправки здоровья.

На месте осталось только население, которому некуда было… передислоцироваться.

В городах прокашлялись и дурным голосом завыли, опробуя голоса, сирены противовоздушной обороны. С бомбоубежищ сбросили замки. Хотя кого и от чего они могли спасти?

И все замерли. Весь мир замер.

На самом, самом краешке!..

— Что Галиб?

— Молчит, — усмехнулся Сергей. — А молчание, как известно, золото. В бумажном эквиваленте. На его счёт перевели два миллиона зелени.

— Они?

— Не я же. Ты наладил очень неплохой бизнес — немного молчания, немного мычания, шмотки, чётки, прибамбасы и такие бабки на выходе! И это ещё не расчет. Это только аванс! Наши общие друзья вцепились в него, как старая дева в солдата-срочника. Они заглядывают ему в глазки и толкуют о вечной любви.

— А можно без поэзии?

— Без поэзии в нашем деле скучно. Может, я в душе романтик, а приходится чужое дерьмо лопатой разгребать? Обидно!

— А ты в поэты иди.

— Я бы пошёл, да не отпустят. Ты не отпустишь. Или отпустишь?..

— Не отпущу.

— Ну, тогда слушай. Имеющий уши, да услышит. У соседей наших всё по-взрослому пошло, пацанов мобилизуют, под ружье ставят, в лагеря таскают.

— К Галибу?

— Не только. Там масштабы. Такое впечатление, что они хотят в кратчайшие сроки армию слепить. Рожи белые замелькали. Заокеанские.

— Откуда знаешь?

— От верблюда. Здесь всё от него и через него… Священное животное… К Галибу парочку инструкторов прислали, теперь они новобранцев тактике боя учат. Как сподручнее из врага душу вынимать в составе малого подразделения. Толково учат.

— Куда они так гонят?

— Кто знает? Может, туда, может, оттуда. Но точно — не тормозят. Боюсь, не сегодня-завтра прокукарекают.

— А что Центр?

— Центр молчит.

Не хочет Центр брать на себя ответственность. Затянулась пауза… А «друзья» и угнетенные «братья» наседают, требуют от Галиба немедленных действий. И если он будет отмалчиваться и тянуть, они начнут искать другого союзника. Найдут. И ниточка выпадет из рук.

— Дашь отмашку?

— Дам! Не он, так кто-то другой. Лучше — он! Если что, отыграть назад всегда успеем…

— Ну что, пойдут они дальше? — спросил Первый.

— Пойдут. Если мы продолжим эскалацию.

— А если нет?

— Если нет, то они начнут искать пути мирного решения проблемы. Большая Война не нужна никому.

— Что мы должны делать, чтобы отыграть назад?

— Приседать в реверансах…

Президент одной шестой вышел на прямую связь с Хозяином Белого Дома.

— Мы приносим вам и вашему народу свои глубочайшие извинения. Пуск был случайным. Все виновные в происшествии будут сурово наказаны! Министр обороны, командующий Военно-морским флотом и ряд генералов сняты с должности и находятся под арестом. Компетентным органам поручено расследование инцидента. Мы готовы привлечь к работе ваших экспертов и компенсировать все понесенные вашей страной материальные и моральные потери, включая погибших, родственники которых получат, вместе с извинениями, миллион американских долларов. Мы хоть полы… хоть шнурки погладим!..

А в конце чуть пугануть:

— Но если наши извинения не будут приняты, то, исходя из необходимости защиты своих суверенитета, территорий и народа, мы вынуждены будем…

Армия приведена в полную боевую готовность, а в приграничных округах объявлена мобилизация.

— «Играем» дальше?

Но теперь уже не военные, уже аналитики. Что-то будет!

— Реакция будет. Поначалу бурная, потому что если в бензин спичку бросить…

— Можно в деталях?

Вначале народ, в едином порыве, скажет: «Ах!» И потребует адекватно ответить, примерно наказать, стереть в порошок и прочее. Каждый уверен в могуществе нации и непобедимости армии. И военные будут готовы ответить и стереть. И потянутся к пусковым кнопкам. Но со стороны агрессора будут принесены извинения. Даны гарантии. Обещаны компенсации. И… озвучены угрозы. И журналисты, которым лучше было бы промолчать, спросят: «А как так вышло, что ракеты долетели до целей? И это несмотря на заверения и многомиллиардный военный бюджет? Так если долетели эти, то могут долететь и другие?»

Вопрос не в бровь, а по лбу! Обухом!

Действительно, где хвалёные системы слежения и перехвата? Отчего они не отследили и не перехватили, а позволили?..

И часть населения остынет немножко, сообразит, что если бросить туда, то отлетит обратно. Конечно, меньше, но что-то прорвётся и перепадёт. Шлёпнется. И взорвется. Ладно, если в соседнем штате. А если здесь? Есть гарантии, что не здесь? Нет? То есть может прилететь в огород. На любимый газончик. Или в спаленку. И все станут живо интересоваться: а что у русских в рукаве? И там окажется немало.

Окажутся стратегические бомбардировщики, которые шныряют над Атлантикой, как у себя дома. И баллистические ракеты, которые резали-резали, да не дорезали и теперь они запросто достанут куда угодно, причем в считаные десятки минут. А ещё прилёгшие на дно возле американских бережков и притаившиеся под ледовым панцирем Ледовитого океана атомные субмарины с ракетками, а в ракетках разделяющиеся боеголовки. И всё это наведено, нацелено и готово к пуску.

— И сколько таких «подарков» сможет перехватить родное ПВО? — спросят журналисты.

— Большую часть! — браво отрапортуют военные.

— Бо́льшую — это сколько? Если в процентах?

— До восьмидесяти!

— А двадцать?

— А двадцать могут долететь, потому что недофинансирование и недовершенная модернизация.

— Двадцать вроде немного. Если в числовом эквиваленте. А если в тротиловом?! Если пересчитать на килотонны?! Так это же полстраны вдребезги пополам! — подсчитают журналисты.

И за каким нужна такая победа?

— Но наши долетят почти все! — заверят военные. — И от России останется хрен да свинячий хвостик!

— И что с того законопослушным налогоплательщикам, которых уже не будет? Кто станет праздновать победу?

Нет, не пойдет!

И население выйдет на демонстрации. Население — это всегда обыватели, которые не готовы умирать ни за какие такие идеалы. А мексиканцы и прочие эмигранты, от которых никак не могли избавиться, потянутся на родину и станут создавать на границах заторы, прыгать через заборы и пробираться по подземным тоннелям. Уже в обратную сторону.

— Погодите! — возмутится канадское население. — А мы тут при чём? Вы воевать будете, а всю эту атомную хрень в виде радиоактивных осадков к нам принесёт?

И тоже выйдет на демонстрации.

И всякие общественные организации, фонды и прочие скопища потенциальных бузотёров начнут вопрошать и будоражить общество, задавая неудобные вопросы. Хозяин Белого дома отбрёхиваться устанет. Но что он сможет против населения? Он ведь лицо выборное. И перевыборное. И придётся ему прислушаться к мнению населения. Чтобы их всех разорвало… При очередной бомбардировке!

Значит, демонстрационный удар они скушают. Проглотят.

— Попрошу выводы! — потребовал Первый.

— Демократическая система управления не может адекватно отвечать на современные вызовы. Общественное мнение создает сдерживающие моменты, которые не позволяют руководству принимать жёсткие решения в критической для страны ситуации…

Ну да, демократия — она не для войны, она для жизни.

Дело другое у нас! Или в Северной Корее. Там все как один, в общем порыве, и хрен положат на свой огород, бассейн и отсутствующий счёт в банке. Тычь себя в глаз пальцем, лишь бы сосед ослеп. Там никакими процентами народ не запугать! Хоть всё население подчистую с лица Земли смети! Один кореец останется и тот свой автомат не опустит! Потому как жизнь такая, что не жаль её отдать!

А американцам — жаль! Столько лет копили, из кредитов выпутывались, только-только жить начали и на тебе — прилетело!

Нет, тут лучше утереться, чем закопаться. Лучше один раз быть трусом, чем всю жизнь покойником.

И вот уже многомиллионные демонстрации. И лозунги. И призывы. И публичное сжигание флагов, повесток и портретов Президента, как во время войны во Вьетнаме, когда небритыми рожами хиппи, цветочками, фенечками и прочей пацифистской лабудой военную машину повернули вспять.

Всегда хочется малой кровью на чужой территории… И не хочется большой — на своей. И если быстро не получается, то уже… не получится.

И получи, дружок, импичмент. Таковы издержки демократического устройства общества, когда каждый своё мнение имеет и на улицу его тащит! А у нас кто кого спросит?.. Какой журналист вякнет? Кто с цветочком в петлице выйдет? Потому что субординация, единоначалие и единомыслие, без которого ни одну войну не выиграть! И это понятно: не может каждый солдат, тем более гражданский, решать, что надо, а что не надо делать вышестоящему командованию. Иначе — штык в землю, офицеров в распыл и айда домой до жинки.

Нет, не пойдёт Америка на полномасштабную войну! Кишка тонка! И значит… Значит, можно играть на уровне фола! До самого краешка. До демонстрационных атомных бомбардировок. Можно не уступать, не пятится, не уходить. И пусть не победить, но выгадать!..

А если нет? Если они шарахнут из всех стволов? И полстраны вдребезги пополам?.. А у них только четверть? Ну и что? Той четвертушки им хватит для полной смены кабинета, курса и персоналий.

А у нас? У нас наоборот. Все сплотятся перед лицом опасности и как один… Особенно если не как к электорату, а как к «братьям и сестрам». В общем, «Вставай, страна огромная…» Да и не до политических интриг всем станет, потому как занятие каждому найдется — руины разбирать, мёртвых хоронить и оплакивать, территории от радиоактивной грязи отмывать. Как говориться: не до жиру — быть бы живу…

Так что Большую Войну мы переживём. Если только соседи не захотят воспользоваться… Ну, да им можно часть территории сбросить, чтобы совместно от других отбиться. Да и не очень много будет охотников зараженную страну под себя грести. Одну шестую от грязи отмывать — это занятие на десятилетия!

Получается, можно рисковать…

— Что нам даст победа в этой войне?

Много чего даст!..

Военные базы в подбрюшье Европы, которая станет оглядываться, бояться и зависеть. Аэродромы «подскока» для размещения стратегической авиации. Площадки для крылатых ракет среднего радиуса действия, которым рукой подать, потому что время подлета — минуты! Плацдарм для продвижения своих интересов на Запад и Юг. И плацдарм для демонстрации силы и разворачивания воинских формирований, которые уравновесят продвижение коалиции на Восток. Подчинение сопредельных государств… А ещё природные и людские ресурсы. Экономические интересы. Транспортные коридоры. Предпосылки для союзничества с исламским миром. И много чего другого!

В целом контроль над огромным, влияющим на расклад сил в Европе регионом. Считай, над всем Старым Светом, всем Востоком и Северной Африкой в придачу!

И тогда уж точно «мировым агрессорам» не до нас станет, когда у них на хвосте такой очаг напряженности создастся и тлеть станет! Как бикфордов шнур! А мы спички в руках держать будем!

— Как быстро мы можем добиться подобных дивидендов?

— Очень быстро, если действовать решительно. Не эволюционным, но революционным путём. Здесь есть два варианта. Первый — посадить своё, марионеточное, правительство. Второй — удержать у власти и подчинить существующее. И то и другое возможно только в случае военной угрозы, потому что теперь они нас к себе не допускают, оглядываясь на Запад. Мы неоднократно просили их разместить наши военно-морские базы, но получали только обещания. В случае революции и войны они вынуждены будут открыть нам границы и объятия. Чтобы у власти удержаться. И если мы там по их просьбе встанем, то уже не уйдём. Даже по требованию.

— А если без войны?

— Без войны они будут играть на два фронта — и вашим и нашим. И ещё третьим. Будут обещать, просить, брать, но… дистанцироваться и предавать. Это Восток. Торгуются со всеми, но продаются тем, кому продаться выгоднее.

— А если покупка?

— Можно. Но тогда купим не мы. Купят те, у кого больше денег. У нас меньше… Наш конек — приход к власти на штыках, через защиту существующего режима от внешних и внутренних угроз. Спасение своей задницы от революционных масс — серьезный аргумент для любого правителя. Без войны они под нас не лягут! Если требуется гарантированный результат, то его может обеспечить только быстрая, победоносная война. Блицкриг. Нам есть за что воевать… Есть чем воевать… И есть с кем воевать…

«И понятно, как воевать. Чтобы не ошибиться!» — подумал Первый. Потому что вся информация — на «блюдечке с голубой каемочкой». Из первых уст. Из уст главного «врага» — бунтаря-революционера, освободителя угнетенных народов и Главнокомандующего национально-освободительными силами. От — Галиба! На которого сделали ставку. Все! Как на своего! А он… не их!

Вот и выходит, что через него можно управлять, направлять и исправлять! Имея такой рычаг, можно в любую сторону повернуть! А это дорогого стоит!

Такие предпосылки! Такая удача — иметь в лице главного исполнителя своего агента. Ведь, как известно, кто предупреждён, тот защищён!

Кабы такой «Галиб» не теперь и не здесь, а лет восемьдесят назад сидел под Гитлером, да подобную информацию в Кремль гнал, так и вся война пошла по-иному. И не бегали бы мы от Бреста до Москвы, голыми пятками сверкая. Потому что точно знали — когда, где, какими силами и как! И упреждали… И сверх того, приказывали вражьим войскам через своего агента, куда им лучше наступать, чтобы под наш удар удачнее подставиться, куда отступать, чтобы в очередную западню угодить, и где прятаться, чтобы легче найти было! И били бы их малой кровью…

Если бы был такой Галиб… Который теперь — есть!

Вот какой расклад вытанцовывается! Все ниточки в кулачке сошлись! И не подергать за них, не использовать такую возможность — это как себя не уважать.

Отсюда следует…

По пустыне цепочкой шли люди в грязно-желтом камуфляже, чтобы не отсвечивать на фоне песка. Шли быстро, иногда переходя на бег. Машины были брошены позади, в трёх километрах.

— Быстрее, не отставать! — звучали команды непривычно тихо.

Впереди показались огни.

— Расходимся.

Цепочка распалась надвое. Кто-то пошел вправо, кто-то влево. Каждый знал, что делать, потому что повторял заученный манёвр, отрепетированный ещё на базе, где в такой же пустыне был выстроен макет объекта, подле которого они бегали и ползали чуть не каждую ночь.

Фигуры ушли, растаяли во тьме.

Сзади, тихо урча, подъехал джип с выключенными огнями. Замер в низине. К джипу подбежали, встали по периметру бойцы с автоматами наперевес. До времени «Ч» осталось тридцать минут…

Когда добрались до периметра — залегли, осмотрелись через приборы ночного видения. Тишина. Только на въезде подле шлагбаума лениво слоняются какие-то военные.

Четыре расчета, раскинув сошки пулемётов и заправив ленты, залегли на высотках, беря под перекрестный огонь территорию на всякий случай. Рядом с ними заняли позиции снайперы.

— Давай…

Вперёд пошли сапёры. Обнюхивая и ощупывая грунт, стали ставить флажки, метив сигнальные и боевые мины. Подняли на «вилках» несколько насторожённых на непрошенных гостей нитей. Подрезали первую «колючку». Махнули: «Есть проход».

Друг за другом, след в след, обходя флажки, бесшумно, так как сто раз репетировали, поползли бойцы. Несколько фигур повернули в сторону КПП. Распластываясь по низинам, ощупывая землю, обходя свет прожекторов, доползли, замерли.

Солдаты у шлагбаума о чём-то весело болтали, коротая ночь. Хотя не должны были. Но мирная жизнь расслабляет. Невозможно жить, всё время вцепившись в автомат. Люди они и в касках — люди.

Трое… В небольшом помещении караулки наверняка ещё несколько бойцов, которые, если всё пойдёт не так, могут поднять тревогу.

Вперёд выдвинулись снайперы. Залегли, удобно воткнув в песок локти. Припали к окулярам прицелов. Показывая пальцы, распределили цели, слева направо.

Пять… Четыре… Три…

Бесшумные выстрелы раздались практически одновременно. Тусклые искорки мгновенно вспыхнули в темноте.

Удивленные бойцы возле шлагбаума крутнулись, упали бездыханные друг на друга, даже не успев понять, что умерли. Но пока они ещё падали, к караулке и к убитым бесшумно метнулись тени, ухватили под мышки, быстро оттащили трупы в тень. Отсутствие караульных на месте лучше, чем валяющиеся на земле трупы. Другие, поднявшись на крыльцо, тихо потянули дверь. Вошли. Осмотрелись.

На самодельных нарах, на расстеленных ярких одеялах, мирно спали несколько солдат. И они не проснулись.

Тени разошлись, тихо вытянули из ножен ножи и, подкравшись, перерезали спящим глотки, одновременно зажав им ладонями рты. Солдаты замычали, задёргались и умерли.

Путь был свободен.

Три бойца натянули на себя чужую форму, забросили на спины автоматы и встали возле шлагбаума примерно в тех же позах.

Дальше всё происходило по хорошо отработанной и отрепетированной схеме.

Бойцы рассыпались по периметру казарм, встав возле каждой «дырки». Вытащили гранаты. Выдернули кольца. Разом бросили в окна и двери. Отбежали, прижались спинами к стенам. Звякнули разбитые стёкла. И почти тут же раздались взрывы. Один за другим. И послышались крики! Там, внутри казармы, метались, умирали разорванные осколками люди.

Бойцы отлипли от стен и бросили ещё по одной гранате, после чего окатили пустые окна из автоматов.

— Кто жив — выходи!

Хотя проще, наверное, было ударить по окнам из гранатомётов. Но приказ был другой. А уши свои. И их было жалко.

В разбитые окна высунулись руки без оружия.

— Давай по одному! И без геройства!

Но кого-то всё-таки упустили. Со стороны автопарка, к шлагбауму, метнулись две армейские машины. Всего же не предусмотришь. Движки ревели на пределе, а из кабины стреляли длинными, беспорядочными очередями, не чтобы попасть, а просто панику навести.

Грузовики сшибли шлагбаум и понеслись по дороге. Недалеко. Потому что с высоток, синхронно, застучали два пулемёта. Фонтанчики поднятого песка быстро нащупали машины, пули ударили по моторам и кабинам. Грузовики вильнули и встали.

Пулеметчики ещё раз тщательно «простучали» по кабинам и бортам машин…

Из казарм, через окна и двери, выбирались раздетые, окровавленные, израненные, оглушённые солдаты. Теснясь друг к другу, вставали вдоль стен, испуганно поглядывая на людей в камуфляже без знаков различия.

— Все? Проверь!

Кто-то сунулся в казарму посмотреть.

Прозвучало несколько одиночных выстрелов.

— Все.

— У нас всё готово!

В пустыне, в нескольких километрах от этого места, вспыхнул свет фар. Небольшой джип, шустро прыгая на кочках, понесся к воинской части. На его подножках, вцепившись в скобы, стояли обвешанные оружием телохранители.

Джип влетел в расположение, развернулся, остановился возле казарм. Телохранители соскочили, разбежались, выставили во все стороны стволы, перекрывая подходы своими телами.

Из джипа неспешно вышел человек в форме, в темных очках, лицо замотанно платком. Левой рукой он перебирал чётки. Очень спокойно перебирал.

— Галиб… Это Галиб! Он!

Галиба узнали. Даже эти. Даже здесь! Потому что каждый на Востоке слышал о Галибе! Храбром воине, который не бросал слов на ветер. Который молчал!

Бойцы подтянулись. Пленники помрачнели. Они были наслышаны об отрезанных ушах, руках и головах. Они не ждали ничего хорошего, потому что на Востоке не приходится ждать хорошего — там с врагами не церемонятся. Там их режут.

Галибу принесли раскладной стул. Поставили. Он сел. Не взглянув куда… Кивнул.

Вперед выступил Помощник, его «правая рука» и его голос.

— Кто здесь офицеры? Выходи!

Строй расступился. Вперед вышли офицеры. Встали, мрачно глядя исподлобья.

Все мечтали об одном — о легкой смерти. Чтобы не рубили и не резали на куски, как баранов, а просто расстреляли. Но понимали, что на лёгкую смерть надеяться не приходится. Восток всегда был изощрён в смертоубийстве, вместо того чтобы просто убить — жарил несчастных на медленном огне, кипятил в масле, сажал на кол или скармливал диким животным. Смерть была театральным зрелищем, собирая на площадях толпы восторженных зрителей. Да и теперь обезглавить или изрубить человека на кусочки не считается чем-то из ряда вон выходящим. И рубят, и режут, и давят.

Пленники ждали смерти. Безучастно и терпеливо.

Галиб бросил на них внимательный взгляд. Встал, прошёлся вдоль строя, заглядывая в лица. Остановился и сказал голосом Помощника:

— Я пришел сюда защитить своих «братьев», которых вы убивали как подлые шакалы! Вы убивали беззащитных, безоружных людей. Теперь этому пришел конец. За жизнь одного безвинно пострадавшего вы будете платить двумя жизнями. За жизнь ребёнка — тремя! Такой будет мой счет! Это обещаю вам я — Галиб! Вы услышали меня?

Все понуро молчали. Разговор был закончен.

— Ведите их туда! — показал Галиб на ближайшую, без окон стенку.

— Напра-во! Ну!

Повернулись нестройно.

— Шагай давай!

Прошли несколько десятков шагов.

— Стой!

Встали. Припечатались спинами к стене. Поодаль, в ожидании команды, шагах в двадцати, выстроились бойцы с автоматами.

— Офицеров — туда, — последовал приказ и взмах руки.

Офицеров отогнали чуть дальше, поставили отдельно. Субординация в армии соблюдается всегда, даже при расстреле. Галибу снова принесли, поставили стул. Он сел.

Бойцы передёрнули затворы, навели автоматы на пленников. Оглянулись на Галиба. Тот откинулся на спинку стула, перебирая чётки. Кивнул.

Автоматы ударили разом, ударили в упор, в близкие тела. Офицеры, вскидываясь и всплёскивая руками, стали валиться друг на друга. Прошедшие мимо пули щелкали в стену.

Всё!

Мёртвые тела ещё шевелились, ещё скребли пальцами песок. Но всё было кончено.

Галиб повернулся к солдатам. Махнул. Бойцы вскинули автоматы и нажали на спусковые крючки. Застучали длинные, бесконечные очереди.

Пленники присели, но… не упали. Позади них пули вышибали из стены щепу и штукатурку. Автоматы лязгнули пустыми затворами.

Все замерли.

Что?.. Никто не убит?.. Как так?.. Почему?

— Галиб дарует вам жизнь, — торжественно сказал Помощник. — Вы — заблудшие овцы, вы не ведаете, что творите. Идите к своим женам и детям и расскажите всем о благородном и справедливом Галибе. Вы простые солдаты, которые подчинялись приказу. За ваши прегрешения должны отвечать ваши командиры, давшие вам в руки оружие. Они — ответили! — Он повернулся и презрительно плюнул в сторону груды мертвых тел. — Но если вы снова возьмете в руки автоматы, то пощады вам не будет! Так сказал Галиб.

Галиб согласно кивнул.

— Если кто-то из вас раскаялся и готов перейти на сторону народа, то Галиб с радостью примет вас к себе. Кто?

Пленники, оглушённые, стояли неподвижно. Но вот кто-то тронулся с места, пододвинул плечом соседа, шагнул вперёд.

— Я! Я готов служить Галибу.

К нему подошли, похлопали по плечу, как своего. Ещё несколько пленников выдвинулись вперед.

Галиб встал.

— Галиб рад, что в рядах его воинов появились новые бойцы. Каждый из вас получит новую форму, оружие и тысячу долларов. Каждый месяц вы будете получать по триста долларов. За каждого убитого врага ещё двести… За офицера — пятьсот.

Сколько?!.. Ещё несколько пленников вышли, почти выбежали из строя.

— Мы хотим присягнуть тебе, Галиб. Мы хотим сказать, что в казарме… спрятались ещё три офицера. Дай нам оружие, и мы приведем их…

За пятьсот баксов.

— Дайте им оружие.

Пленники, получив пистолеты, бросились в казарму. Через несколько минут они выволокли через разбитые двери трёх окровавленных, не стоящих на ногах офицеров.

— Куда их?

— Туда, — показал Галиб на кучу мертвецов.

Офицеров подвели к груде мёртвых тел, поставили на колени и каждому выстрели в затылок. По одному разу.

Офицеры упали, ткнулись лицами в трупы.

— Мы бы пошли с тобой Галиб, — тихо произнес кто-то из пленников, — но у нас семьи.

— Галиб понимает вас, — сказал Помощник. — Это похвально, что вы помните о своих семьях. Вы не можете рисковать своими отцами, женами и детьми.

Галиб поднял руку. Помощник подошёл, склонился над ним, почтительно выслушал и кивнул.

— Галиб приказал дать каждому по пятьдесят долларов, чтобы вы могли прийти домой, к своим детям и родственникам не с пустыми руками. Вы должны принести им подарки.

Все удивлённо смотрели на Галиба.

— Ваши дети не виноваты в том, что вы совершили ошибку. Галиб любит детей и не разделяет их на своих и чужих. Кроме детей неверных. Ступайте домой, к семьям и помните доброту Галиба и расскажите о ней всем.

— Слава Галибу! — крикнул кто-то из бойцов.

— Слава!

Экзекуция была закончена. И вербовка тоже.

— Оставайтесь на месте до утра. Если кто-нибудь, даже один, попытается вызвать подмогу, то вы умрёте все!

Пленники замотали головами. Умирать с пятьюдесятью халявными баксами в кармане не хотел никто.

— Уходим!

Бойцы повернулись и, на ходу выстраиваясь в походную колонну, быстро пошли к воротам. Те, что остались, смотрели на уходящих, на трупы расстрелянных офицеров и на зажатые в кулаках доллары.

Так было положено начало новой легенды, легенды про мужественного, но справедливого и доброго Галиба, который беспощаден к виновным и упорствующим, но милосерден к заблудшим и раскаявшимся. К тем, кто в скором времени должны будут стать его подданными. Когда он придет к власти. В этой стране. И в других тоже.

Листов было много, просто листопад какой-то. На листах — короткий, рубленый текст. Выжимки из многостраничных докладов, которые, если не сокращать, за всю жизнь не прочтёшь. Но даже в этих конспектах главные мысли были выделены красным, чтобы сразу бросались в глаза. Для этого содержался целый штат референтов, в задачу которых входило перерабатывать тома в абзацы.

На листах была оперативная информация по состоянию дел в стране и мире, по событиям, происшествиям, угрозам, персонам. Всё двумя-тремя строками, чтобы сразу, одним взглядом, охватить и усвоить информацию.

В стране всё было спокойно и стабильно — чиновники воровали в разрешённых рамках, коррупционеры брали в допустимых пределах, полиция выявляла и заключала в отпущенных лимитах. Население убывало в допустимых нормах, злоупотребляя, вешаясь и убивая друг друга.

Впрочем, за «нутро» страны можно было не беспокоиться — на то была насторожена многомиллионная свора чиновничества, которая, дабы сохранить свои кормушки, готова была рвать и лягать всякого, кто тявкнет снизу. И вилять хвостиком и лизать язычком всё, что подставят те, кто сидит сверху. Такая выстроилась от низа до верха пирамида, которую журналисты почему-то называют вертикалью власти. Где внизу — народонаселение, а на вершине он — Гарант и Хранитель. Если его вынуть из этой конструкции, то вся вертикаль рассыплется в прах.

И так было и так будет — Корона, Кнут и Пряник. Как вечный символ Российской стабильности.

Хуже за пределами. Там не понимают и под козырёк не берут. И кнутом туда не дотянуться — коротковат стал кнут. А пряников там своих хватает. И приходится вместо того, чтобы гаркнуть — улыбочки строить и слова говорить. А это очень обидно, потому что непривычно.

Что там, за дальними кордонами? Кто какие козни строит? И чем мы можем ответить?

Ну, со Штатами понятно — они далеко и сидят высоко. Не допрыгнешь. А Старый Свет? Это соседи, с ними надо дружить, потому как — дверь в дверь. Кабы генералиссимус тогда, после Победы, поднажал, да до Парижа солдатскими сапогами дошёл, да всех в Сибирь сослал, тогда — другое дело, тогда бы и Европа нашей была и Сибирь расцвела. Но даже у него силёнок не хватило. И теперь приходится, будучи победителями, под побеждённых прогибаться и интриговать…

— Дайте сводки по Ближневосточному Региону.

Дали.

Что там, если красненьким шрифтом по беленькому полю? Стреляют. Взрывают. Торгуют. И торгуются. Интригуют или просто режут друг дружку. Кто свои, кто нет — никогда доподлинно не узнать, так как все врут и продают при первой возможности. На кого положиться — непонятно.

Правы генералы — без надёжных баз в Регионе не обойтись. С Востоком можно говорить только с позиции силы, уперев в живот ствол. Тогда он становится добрым и сговорчивым.

Теперь по персонам. Президенты, премьеры, короли, эмиры… Как в волшебных сказках «Тысяча и одна ночь». Разве только джиннов и маридов не хватает. Средневековье…

Пошли по странам и интересам.

Эти имеют деньги и субсидируют тех, кто превращает деньги в кровь. Чем больше денег, тем больше крови. А кровь льётся рекой. Но не везде, не равномерно, а там, где требуется в данный момент. То есть одиночки-смертники, которые вроде подчиняются только себе, отчего-то подрывают себя не ближе к дому, а едут за тридевять земель смертушку принимать. Отчего бы?

Другие всё про то знают и поддерживают или даже помогают и подталкивают. Третьи греют руки. Четвертые набивают карманы. Пятые получают политические дивиденды. Шестые отрабатывают свою зарплату, потому что пока есть угроза, есть субсидии и хорошие оклады и командировочные. Седьмые протестуют, требуют, выходят на демонстрации и митинги. Ну да этих можно в расчёт не брать. Они и выходят, потому что надо выходить. Потому что — массовка. Кому нужна кровь, которая не имеет резонанса? Кто станет взрываться, если о том не узнает ни одна живая душа? Восьмые разогревают седьмых, снимая репортажи, фильмы и телепередачи и делая себе на этом имена. А есть ещё девятые. И десятые. И сто двадцать пятые!..

И прихлопнуть всё это безобразие по большому счету можно мгновенно, надо лишь воздействовать на первых, на тех, которые дают деньги. Без больших денег можно только новогоднюю петарду купить и взорвать. А вот пластид прикупить уже будет не на что. И куда-то, за немаленькие денежки, поехать и там отель снять и документы выправить.

Но… Если первым перекрыть денежные потоки, то вторые и… сто двадцать пятые пострадают. И карманы останутся пустыми, ладошки не согреются, оклады накроются, а протестующие будут тупо сидеть по домам, наживая себе геморрой. Поэтому потоки не перекрываются, а лишь множатся. Сидеть на суку и подпиливать его такой толпой под собой глупо! А напротив, очень желательно в этом процессе поучаствовать, отстаивая свои корыстные интересы, благо рычаги появились, да ещё какие!

Что по этому поводу пишут красненьким спецслужбы?

Пишут, что главный условно-безусловный противник что-то замыслил, потому что зачастил в Регион с «дружескими» и тайными визитами. И денежки туда пошли, которыми просто так не разбрасываются. И пресса тон сменила. И даже их президент что-то такое по шёрстке сказал. То есть нарастание интереса налицо. И если верить нашей резидентуре, в Регионе объявились новые опорные фигуры в том числе… агент Крюгер, на которого сделана серьёзная ставка. Вот он, красненьким отчёркнут! И восклицательный знак против него стоит, обозначающий степень опасности. Для нас!

И никому невдомёк, что агент Крюгер — это не их агент, а наш агент! Вернее, классический двойной агент, о котором никто ни сном ни духом. Так как он является агентом прямого подчинения… Ну или почти прямого. И вот это «почти» сильно путает все карты. Вот эта прослойка, которая втиснулась между! И сильно мешает жить! И если её выжить, то…

Первый вызвал своего Главного Телохранителя.

— Собирайся.

— Куда?

— В командировку.

— Я?!

— Ты! Именно ты!

Это была новость. Чтобы Главного Хранителя тела от этого тела отлучили!.. Это что-то из ряда вон!

— Куда ехать?

— Сюда! — Первый ткнул пальцем в карту. — Встретишься с Галибом.

— Я?!

— А кто ещё? Наши советники считают, что он враг. И пусть себе считают! Только ты да я знаем, кто он такой на самом деле. И посвящать всех подряд в наши секреты смысла нет. Встретишься, потолкуешь, объяснишь, что почём.

— А как я его найду?

— Коллеги на месте наводку дадут. Галиб не иголка…

— А если «эти» поперёк дорожки встанут?..

— Не встанут! Если что, напомнишь им, кто у них Верховный. Кому они подчиняться должны. А я твои полномочия подтвержу. Заодно пощупаешь, что они из себя представляют. А то мы только одного видели. Царство ему небесное!.. А это не статистика. Может, он вообще в единственном числе был?

— А если их под моё начало? Теперь… У вас ведь есть резервный канал связи. Можно попробовать…

Канал?.. Ну да, есть… Но лично пользоваться каналом «первому лицу» нельзя, он лично сам только в постель к полюбовнице… И то в сопровождении охраны. А тут…

Хозяин поморщился, не терпел, когда не он, когда — его. Точнее — ему! Но тут деваться некуда, потому что если напролом, то таких дров можно наломать!.. А «эти» в теме, эти Галиба с ложечки кормили и выведут на него прямо и тихо. Познакомят, представят. А потом уйдут. Должны уйти. Они в этом раскладе лишние. Галиб — персонаж, который должен иметь одного хозяина. И выполнять только его приказы. Как та дрессированная собака.

— Ладно. Я попробую… Хотя не уверен…

Ситуация была примерзкая. Нужно было не позвать и приказать, а пойти и посмотреть. Самому. Лично. Что государю императору как-то не по чину. Для чего ему тогда многочисленная челядь? Абсурд какой-то! Но делать нечего…

Что нужно набирать?

С большим трудом вспомнил адрес. Очень простой. Только потому и вспомнил, что простой. Сайт бесплатных объявлений какого-то там Мухосранска. Раздел «Куплю-продам». Какое объявление посмотреть? За какое число? Каждое десятое число нового месяца.

Так… И какое из них? Что он там говорил? Что-то про продажу. Чего-то такого несуразного, что никому не нужно. Впрочем, они тут все… Господи, чем они только не торгуют! Его народ…

Нет… Нет… А вот это…

«Продаётся ламповый телевизор «Темп-5» восемьдесят первого года выпуска, в нерабочем состоянии, на запчасти. Дорого. Спросить Мефодия Никаноровича».

Да, имя редкое и запоминающееся. Почти как в анекдоте. И телефон… С тремя лишними единицами в номере. Их надо отбросить. Кажется, так говорили? Выкинуть все единицы, чтобы в остатке получить номер.

Теперь надо позвонить или дать эсэмэску. Нет, позвонить, потому что эсэмэска оставляет явный след.

Первый вызвал своего референта-чинушу для мелких поручений.

— Пойди, купи мне симку.

— Чего? — открыл рот тот.

— Симку… Симкарту. В телефон… Где она продаётся?

— В любом киоске. Но зачем? Я распоряжусь, вам принесут телефон.

Телефонов было до чёртовой матери — спецсвязь, вертушки, спутниковые, обычные, на каждом этаже, в каждом кабинете, а мобильных хоть самосвалом сваливай, только провайдеру звякни, и они на полусогнутых…

— Я сейчас перезвоню и вам любой…

— Не надо никому звонить!

А что нужно?! Чинуша встал в тупик. В полный. Он не понимал, что от него требуется.

— Пойдите в город, сами пойдите. И купите в этом… в вашем… в киоске симкарту.

— На чьё имя?

Ещё и имя нужно?

— На любое имя. На своё купи. Только, пожалуйста, без обмана! Я проверю.

Служка кивнул. И пошёл, недоумевая. Чудит Хозяин! Ну да, ему можно.

Вернулся через полтора часа взмыленный, но с симкой и новым навороченным телефоном.

— Вот. Я купил рекламный номер. Видите, все цифры одинаковые.

— Зачем?

— Не знаю… Я подумал, что у вас должен быть оригинальный номер.

Дурак! Но… услужливый.

— Спасибо. Ты свободен.

Чувствуя себя полным идиотом Первый набрал номер. Специально, что ли, над ним издеваются, придумывая такие кретинские сценарии? Как будто иных, менее театральных способов нет… Точно, специально! Чтобы унизить, показать, кто в доме хозяин.

Гудки…

Гудки…

— Слушаю. — Мужской недовольный голос.

Что ему говорить? Ах, да…

Первый кашлянул, как будто речь заготовил, хотя всего-то пару слов нужно сказать.

— Я по… объявлению.

— По какому?

— Вы продаёте ламповый телевизор?

— Чего?!

— Восемьдесят первого года выпуска?

— Чего-о?

— На запчасти…

— Чего?!! Ты там дядя что, с дуба рухнул? Кому на хрен нужен телевизор, который…

— Вы Мефодий Никанорович?

— Кто?! А ты чудак на букву «М»! Блин, совсем охренели! Психи! Звонят! Если ты мой номер ещё раз наберёшь, то я тебе твой телевизор с лампами тебе в… на… и ещё…

Отбой.

Первый стоял как оплёванный. Поговорил со своим народом. Накоротке. И его народ оказался совсем не таким, как на постановочных с ним встречах. Там народ говорил хорошим литературным языком, вручал хлеб с солью, пел, улыбался, тянулся поручкаться и благодарил за счастливую жизнь. А этот…

Раздался звонок.

— Да, — растерянно сказал Первый.

— Здравствуйте. Вы только что звонили по поводу лампового телевизора. У нас есть в наличии. Вам какая марка нужна?

— Что?

— Ламповый телевизор какой марки вас интересует?

— Марки? — тупил Первый.

— Да. Назовите, пожалуйста, идентификационный код.

А… Да. Кажется, это называется «пароль опознания». Ну да… что-то такое было. Какие-то цифры. Легкие, которые не надо заучивать. Да верно: год, месяц и день рождения его матери. Только с прочтением наоборот.

Первый назвал цифры.

— Спасибо! Номер соответствует. Я слушаю вас.

— Я посылаю в Восточный Регион своё доверенное лицо. Мне необходимо, чтобы его встретили ваши люди и оказали ему полную поддержку.

Очень хотелось сказать: «и поступили в его распоряжение». Но как-то язык не повернулся…

— Мы не имеем права без крайней необходимости…

Да слышал он уже это и не раз!

— Необходимость крайняя. Кроме того, он осведомлён о существовании вашей фирмы, так как обеспечивал встречу с вашим… — Как они его называют? — С вашим Посредником. Так что никаких рисков нет. — О подробностях этой встречи, о «заминированных» самолётах, изрубленных в лапшу телохранителях он распространяться не стал. — В конце концов, я могу вам просто приказать!

— Да, можете.

— Тогда обеспечьте моему человеку комфортную работу.

— Какие перед ним поставлены задачи?

— Он сам объяснит.

— Кто он?

Первый назвал имя.

— Хорошо. Он будет один?

— С несколькими подчинёнными…

— Нет. Он должен быть один. В противном случае встреча не состоится. Мы не можем расширять круг посвящённых.

Опять условия! Сказать бы им!.. Послать бы их… А лучше поставить в известное положение и со всей дури… по самые!.. За кого они его держат?! Верховный Всея Руси!.. Да ещё мужики какие-то с фрукта на овощ посылают!..

По ту сторону «трубки» молчали, не выражая никаких реакций. Просто ждали решения. Что тоже было непривычно, потому что если Хозяин выдерживал паузу, то чинуши начинали нервничать, суетиться, оправдываться и чуть ли не в обморок бухаться… А эти молчали.

— Хорошо. Он будет один. Если вы гарантируете ему безопасность.

— Мы не можем ничего гарантировать, но постараемся обеспечить вашему доверенному лицу надёжное прикрытие.

И опять надо уступать. Всё уступать и уступать. Кому?! Каким-то невидимкам!

— Я сообщу вам время прилёта, чтобы вы могли…

— Нет, мы сами информируем о месте и форме встречи. Это диктуется безопасностью.

Ну, не наглецы?!

— Если с моим человеком что-то случиться, то я…

А что он может с ними сделать? Снять с должности? С какой? Лишить премий? Так они ничего не получают из государственной кормушки, они как-то сами исхитряются решать свои финансовые проблемы. Арестовать?.. Хорошо бы… Только как это технически осуществить? Как поймать чёрную кошку в тёмном погребе, когда сам слепой?.. Ничего он не может. Он может ими только командовать!

Странная армия, которая, подчиняясь своему Верховному, навязывает ему собственные правила игры. Сумасшествие!

Но очень результативное сумасшествие!

— Когда вы сможете принять моего человека?

— В любое время, начиная с завтрашнего дня…

Фраза была классическая:

— К нам едет ревизор.

И дальше надо было восклицать: «Как ревизор?.. Как ревизор?..» — и хлопать крыльями. Но никто ничего такого не сказал и ничем не захлопал.

— Кто?

— Твой старый знакомый.

Старых знакомых было много: сотни, если не тысячи, всех не упомнишь.

— А если без интриги?

— Не поверишь — хранитель Хозяина.

— А сам?

— Сам дома остался.

А вот это была новость! Чтобы собака из конуры без Хозяина и поводка…

— Что он хочет?

— Все объяснения при встрече.

Странно всё это.

— Что делать будешь?

— Встречать, опекать, поить-кормить, подушечку перед сном взбивать, в бане спинку намыливать согласно прямому распоряжению Первого.

— Пускаешь козла в огород?

— Скорее, волка в овчарню. А что поделать — он доверенное лицо со всеми вытекающими… Хочешь не хочешь — бери под козырёк.

— Будешь личико светить?

— Думаю, что нет. Думаю, обойдётся. Лишняя публичность мне ни к чему.

— Болвана подставишь?

— Болван не прокатит. Хранитель не дурак, поймёт, что ему пустышку суют. Да и подставу придётся в полный курс вводить, расширяя круг посвящённых.

— Кто тогда?

— Есть человечек, вполне надёжный. Думаю, он подойдёт.

— Кто?

— Не догадываешься?

А как догадаться, когда все на виду и всех по пальцам…

— Вот он, — указал Серёга.

— Кто?

— Ты.

— Я?! Шутишь?

— Ничуть. Хорошая кандидатура. Ты уже раскрыт. Тебя гость видел и знает. Единственного. Терять тебе нечего. Ты всё, что возможно, уже потерял.

— Я мертвец! Мне что, из гроба восстать?! Как в ужастике «Зловещие мертвецы»?

— А что? Вчера помер, сегодня ожил. Ну, такой ты непостоянный человек. Если хочешь, можешь ходить как зомби, ломаясь и чтобы кровь с зубов капала. Хорош будешь.

Но смех кончился, дело-то было решённое. Без него. И за него.

— Раскрывать себя или кого-то ещё я не буду. Ты легализован, тебе и карты в руки. Задача: узнать, что гостю требуется, и оказать посильную помощь. Вопросы?

Какие могут быть вопросы, когда есть приказ Сергея? Возможно, Куратора. А через них и Верховного. Тут может быть только одна форма отказа — пойти в дальний окоп и застрелиться. Но даже этот выход — полувыход. Самоубийство — это предательство, а за предательство по всей строгости… беззакония! За тебя ответят близкие.

— Есть!

— То-то. Встречу организуй сам. Гость будет один. Таковы условия приёма. Лишнего не рассказывать, чего не попросят — не показывать, куда не зовут — не соваться, лишних людей не засвечивать. А так — полная воля.

Ну да, в смирительной рубашке…

— Как мне аргументировать своё воскрешение?

— Как хочешь. Или никак. Если не дурак — сам всё поймёт. А если дурак — всё равно не поймёт. Так что давай — мой шею для встречи. Ни пуха тебе, покойничек…

Военный аэродром. Упавший с небес борт с гуманитаркой. И куча халявных пассажиров. Но только один важен. Для него и была организована вся эта гуманитарка, этот борт и эта толпа. Вон он, идёт по полосе в неброском камуфляже, который здесь как гражданка. Камуфляж обезличивает.

Один идёт?.. Вроде один. Бочком, бочком и в сторонку. Вышел за забор. Поднял руку. Остановил такси, но не сел. И во вторую машину не сел. А вот в третью. Причём в ту, откуда только что выгрузились пассажиры.

Почерк. Или инструкция.

Поехали потихоньку… Да не прямо, а с резкими поворотами и остановками.

Грубо… Ну да что с него взять, он же чиновник. Отпустим его подальше. Рискованно, конечно, но прилипать вплотную нельзя. Пропустим машин пять-шесть, чтобы прикрыться.

Остановка. Вышел. Отпустил такси. Зашёл в кафе.

И мы остановимся. Но не здесь, а через несколько кварталов. И сменим машину на заранее подготовленную. Их тут, по городу, штук пятнадцать расставлено в укромных местах, разных марок, расцветок, с разными номерами. Есть даже овощной фургон. А как иначе, когда ты один должен бригаду шпиков заменить? Вот и приходится колеса и прикид чуть ли не ежеминутно менять. Эту тачку бросить, а в другую сесть. Накинуть новый пиджачок. Надеть другие очки. А физиономия уже под местных раскрашена, чтобы в глаза не бросаться.

Быстро объехать кругом. Сидит? Сидит. Кушает местные деликатесы.

А вокруг суета восточной площади — грузовики, легковушки, автобусы, военные, прохожие, дамы в платках, детишки без штанов, повозки, собаки, ослы. И всё не по правилам, а как в голову взбредёт, с криками, руганью, шумом-гамом, бурными приветствиями. Восточный колорит. В такой толпе взвод солдат можно спрятать! Так, может, кто и прячется?

Надо осмотреться. Для чего в кузов залезть и начать сосредоточенно ящики переставлять с места на место. Это обезличивает. Когда человек делом занят, его не замечают. Переставлять и смотреть. Но внимательно, по секторам. Как учили. От одного угла до другого. От этого угла до витрины… И так в круговую. В первую очередь отмечая статику — припаркованные машины, замерших прохожих. И ещё за объектом присматривать, который ест, но по сторонам поглядывает. Вроде как турист — во все стороны глазеет. Во все — да не во все, потому что всё больше на одну из улиц взгляд придерживает. К чему бы это?

Вдруг встал. Расплатился. Тормознул такси. Но не сел.

Вторую машину тормознул. Но сел в третью.

Ну и мы ящички бросим и ручками расстроенно взмахнём и поедем, машин пять вперёд пропустив, чтобы не примелькаться.

Поворот… И мы повернём.

И тут же в другую сторону. И мы туда-же…

А что это за машинка впереди телепается, все повороты повторяя? Хм… Интересно. Поворот, вернее почти разворот… И машинка за ним.

А нам так нельзя. Пора менять транспорт. В спортивном темпе, как болид на «Формуле-1». Вон подмена стоит. Тормознём. Где парковка?.. Нет! Все места заняты. Ну и черт с ним — бросим грузовичок как есть, посреди улицы. И ключ в замке зажигания оставим для хороших людей. Кому надо, отъедет.

Прыгаем в легковушку. Очки и пиджачок долой. Ходу!

Успел. Вон она та машинка, едет, как приклеенная. Только кем приклеенная? И для чего приклеенная? Кто может пасти гостя, если о нем никто не знал? И зачем он сидел в кафе, явно кого-то поджидая? Скорее всего, их поджидая. Там, может, они не его пасут? А тех, кто его пасёт? То есть не шпики они, а контршпики? Тогда всё сходится. Приехал, вызвал ребятишек, чтобы они отследили возможный хвост. Он был, но только сильно далеко отстал. Но тогда выходит, что он не один?.. Что он притащил кого-то с собой? Вернее, выслал заранее? Или опёрся на местную резидентуру? И что он им сказал? Как объяснил, что прибыл в единственном числе и, возможно, за ним кто-то будет следить?

Хм…

Ладно, прокатимся дальше. Направо… Налево… Разворот… Смена машины…

Нет. На местных агентов они не похожи. Не та манера езды. Местные кадры к уличной специфике приноровились, а эти ориентируются не очень, чуть вон пацана не задавили. Пришлые ребята, хотя и обучаемые.

Поворот. Ещё… До назначенной встречи два часа… Только встречи не будет, потому что условия нарушены. Надо поставить в известность Серёгу. Потому что ситуация вышла за рамки. Достать телефон, один из десяти, накануне прикупленных у уличных торговцев. Телефон на один раз. Набрать номер. На чужой телефон, который сразу после разговора будет выброшен. Сказать:

— Двое. По виду только что прибыли.

— Почему так решил?

— Загореть не успели. И минералку сосут через каждую минуту, ещё не акклиматизировались. Машина не наша, взята напрокат.

— Как они тебе?

— Работают качественно. Хотя местную специфику не знают.

— Кто-то ещё?

— Других не видел. Я отменяю встречу.

— Согласен. Переносим сроки и место.

— Когда и где?

— Там и скоро. Не задавай идиотских вопросов, если не хочешь получить дурацких ответов.

Ну да, исполнителю лишнего знать не положено. А он — исполнитель. Раньше было наоборот, а теперь так. Он начальник — ты дурак.

— О месте и времени я тебе сообщу своевременно. Или об отмене встречи. А пока отдыхай и не высовывайся. Ты же покойник. Вот и соблюдай… покой!

Встреча состоялась. Там, где надо… С кем надо… И как надо…

Принимающая сторона была представлена единственным человеком. Судя по виду — арабом, потому что в куфии, халате, мягких туфлях. Кожа смуглая, щёчки пухлые, ноздри широкие, лоб… Борода небольшая, окладистая, ухоженная, по местной моде. Затемнённые дорогие очки…

Все это московский гость отметил между делом, следуя профессиональной привычке — увидеть, отметить характерные черты, составить словесный портрет, запомнить. Обратить внимание на мелкие детали, нестыковки.

Что-то не то. Не так… Одет как араб, но не араб. Точно, нет! Да и с чего бы, когда встретить должны были свои. Рожу и руки ему, конечно, подмалевали… И глаза… Если издалека и мельком, то может сойти за чужого. А так… Впрочем, учитывая их здесь нелегальное положение…

Но есть что-то ещё… Что-то знакомое, словно он его раньше где-то видел. Но где?.. Когда?.. Нет, вряд ли… Ладно, проехали.

— Прошу пройти за мной.

И голос… Тоже какой-то, как будто он раньше его уже слышал. Или мерещится? Что за мистика?

Вошли в небольшую с закрытыми ставнями комнату.

— Мне сообщили, что я поступаю в ваше распоряжение.

Гость утвердительно кивнул.

— Могу я узнать о цели вашего визита?

— Галиб, — коротко ответил визитер. — Меня интересует Галиб.

— Что конкретно?

— Всё. Кто он, откуда, его характер, контакты, друзья, враги. Полное досье.

Значит, всё-таки Галиб… Ну да, он нынче в цене, всем его подавай! И чужим, и своим. И что про него рассказать? Что Галиб — это не человек, а вылепленный из подручных материалов образ? Болван, изображающий то, чего в действительности нет. Набор предметов и актёрских приёмов, создавших облик удачливого террориста — платок на физиономии, очки, чётки, кинжал, привычка шлёпаться в кресло, не оглядываясь, готовность рубить руки, уши и головы, а внутри — пустота. Так они об этом знают. Только всё равно считают, что хоть он и «болван», но не из последних. А он — из последних. Из самых. Из тех, у кого ни кола, ни двора, ни ишака во дворе.

Да и о чем говорить, когда этот Галиб не тот, что был вначале, а совсем другой, в его шкуре, а тот, первый, игравший его роль, уже давно в песке ящерок кормит. А этот со скамейки запасных в игру вброшен. Как в хоккее.

Как всё это объяснить? И стоит ли объяснять? Ведь люди слышат то, что хотят услышать, а не то что есть в действительности. Они этот вымышленный персонаж всерьёз восприняли, потому что подошёл он им. Всем. Вписался в их планы. И никто теперь легенду разрушать не хочет. Вцепились мёртвой хваткой так, что не оторвать.

Такая вот вилка! Выдуманный персонаж, который, переиграв авторов, стал жить своей жизнью. Кукла, вытесанная из сучковатого чурбака, превратившаяся в Буратино, который знает, где находится нарисованный на холсте очаг! Лишить людей такой сказки жалко, но и дальше её сказывать невозможно.

— Галиб никто. И звать его — никак.

— То есть?

— Он чистый болван без всяких примесей. Он не может использоваться в серьёзной игре. Его потолок — зачистка террористов. Для этого и был создан.

— Позвольте это решать нам.

— Вам?

— Хорошо, Первому. Галиб переходит в его прямое подчинение.

— И кто с ним будет работать?

— Вы. Ваша организация. Он ваша креатура. Но каждый его и ваш шаг вам придётся согласовывать.

Интересный поворот. Хочется возразить. И есть что возразить.

— Боюсь, он провалит всё дело.

— За провал спрос будет с вас. Если я не ошибаюсь, вы находитесь в подчинении Первого?

— Да.

— Ну так подчиняйтесь!

Прав Серёга — самих себя они через Галиба переиграли. И теперь задний ход легко не дать. Но всё-таки забрать Галиба сразу под себя они не решились после тех памятных событий. Правда, от этого не легче.

— Прошу дать мне информацию по Галибу. Я жду!

Московский гость внимательно взглянул на собеседника. И ещё раз взглянул. Как-то не так, без эмоций, оценивающе… И тут что-то срослось, замкнуло, соединилось. Какой-то жест или интонация, или взгляд. Или просто интуиция. Или память, которая долго тасовала, сличала, сравнила образы, тот и этот, и свела их воедино. И они совпали, сошлись, как две половинки яблока, соединились в одно целое. И всё стало понятно и очевидно. Хотя невозможно было поверить. Не хотелось верить! Не может быть! Ну, не может…

— Ты…

— Что я?

— Это ты?!

— Это я. Тот, кто должен обеспечить ваше пребывание…

— Заткнись! Сукин сын! Не забалтывай меня! Это ты!!!

Узнал. Всё-таки узнал, несмотря на грим, расплющенный нос, набитые подкладками щеки, линзы, другие жесты, иные мимику, походку… Впрочем, должен был узнать, не мог не узнать, потому что не прохожий, не постовой полицейский, а профессионал-телохранитель, натасканный на опознание рож. Если бы мимо проходить, может быть, и проскочило, но когда общаешься накоротке, в двух шагах, то рано или поздно… Узнал.

— Давайте считать, что это не я, а мой брат-близнец.

— Близнец?! Однояйцевый! Ты не близнец, ты… Ты…

Эк его разобрало! Хотя встретить ожившего покойника малоприятно. Похоронил, отпел, забыл и… на тебе! Теперь уж чего, теперь прятаться глупо. Можно встать, пройтись, повернуться. А ещё я в профиль неплохо выгляжу. Улыбнуться приветливо, мол, рад встретить здесь, у черта на кулижках, земляка и старого приятеля. Позволить себе чуток на нервах поиграть. Не для того, чтобы удовольствие получить — хотя приятно, но чтобы его выдержку оценить. На будущее.

Ну что, осознал масштаб… радости?

Немая сцена. Точно, как по Гоголю. Только наоборот — потому что ревизор замер. И глазки его на лоб полезли. Все дальше и дальше. Как у рака. И цвет лица такой же.

Как такое может быть, когда его из гранатомёта? Вдребезги! В уголь. И отпечатки… И ДНК!.. А он вот — стоит живёхонький. Как же так?.. Что за мистификация! Теперь… Или тогда?..

Но Гость быстро взял себя в руки и пошёл в атаку. В прямом смысле слова. Вдруг резко приблизился, схватил собеседника за грудки и резко притянул к себе так, что в нос хорошим коньяком шибануло. Всё-таки сдали у него нервишки. Не железные.

— Где мои люди?

— Какие? Все ваши люди должны были остаться дома. Такое было условие.

— Не заговаривай мне зубы. Что ты с ними сделал?

— Я? Ничего.

— Убью падлу. Теперь наверняка! Собственными руками!

— Остыньте! Вы здесь не счёты со мною сводить.

Гость замер и пальчики разжал.

— Я должен исполнять ваши приказы — так приказывайте, а не изображайте здесь падучую. Ну, или возвращайтесь и докладывайте своему Хозяину, что не нашли со мной общий язык. Потому что взаимодействовать с вами назначен я. Других кандидатур не будет.

Гость осадил. На полном скаку. Не дурак, понял, что своя шкура дороже чужих. Хотя готов, точно готов был собственными руками задушить. Вот прямо здесь и сейчас!

Но нельзя здесь! И сейчас! А можно не здесь. И потом…

— Ну, ничего, я тебе припомню! Всё. Всех своих ребят. Так и знай!

— Припомните-припомните. После. А пока я должен ввести вас в курс дел…

— Где его люди? Ты что, их…

— Ну зачем так кардинально? Они не успели ничего увидеть и узнать. Я так понимаю, тебе лишние покойнички теперь ни к чему? Ты с их начальником в дружбу играть должен?

— Должен. Хотя вряд ли получится.

— Что он привёз?

— Прямой приказ: передать Галиба в подчинение Первому. Я на контроле и обеспечении всех мероприятий под личную ответственность.

— Полезете через границу?

— Полезем. Другие его хозяева активности требуют, денежки заокеанские отрабатывать. А наши не против.

— Смотри-ка, облобызались, как на прошлой войне. Того и гляди «второй фронт» открывать будем.

— Хреново всё это. Не обыграть нам тех штатовских ребят. Не станут они Галиба ни с кем делить.

— Объяснил?

— Попытался.

— Ну?

— Хрен гну! Всё фигня вопрос — Галиб наш, значит, вперёд и с песней. Шапками ворога закидывать. Короче, лезем голым задом ежа давить…

Сергей только вздохнул. Впрочем, начальство на всё своё мнение имеет. И тех имеет, которые на это мнение своё имеют.

— Ладно, иди трудись.

— Ты какую-нибудь весточку от его людей кинь, а то он меня со всей требухой скушает.

— Добро, чиркнут они ему записочку — привет с поцелуйчиками. Ничего с ними не случится, если себя будут тихо вести. Ну а если дёрнутся…

— У тебя дёрнешься…

Сопровождающие лица устроились со всем возможным комфортом. Отдельное здание без окон с единственной дверью, но со всеми удобствами. Живи — ни хочу. В том смысле, если не захочешь, то и не будешь. Потому что регламент — к двери не подходить, никого ни о чем не спрашивать и браслет с радиомаяком не снимать. Не дай бог!

А всё прочее — питание, душ, туалет, постель. Музыка, опять же шашки, домино… Прислуга — какая-то бабушка в парандже. Наверное, глухонемая, потому что ни одного слова не сказала. Отдыхай — в полное своё…

Взяли ребят прямо в машине. Перед которой на проезжую часть выбежал мальчик. И упал. На асфальт. Под колеса. После чего в салон постучала какая-то встревоженная дама без лица, с одними глазами, и стала жестикулировать и что-то кричать. Додавливать пацана было нельзя, во избежание привлечения к себе всеобщего внимания. Нужно было как-то договариваться.

Водитель опустил стекло, придав своему лицу скорбное выражение, чтобы начать диалог. Но дама в парандже, не переставая кричать, сунула руку в недра одежды и брызнула в салон тугой струёй газа. Находившиеся в машине пассажиры закатили глазки и отрубились, прежде чем успели вынуть оружие. А когда глазки раскрыли, уже были не там, а здесь. И что интересно, ни одной физиономии, кроме дамы в парандже, они не видели. На своё счастье. Потому что, если бы видели, то итог мог случиться иной — лежали бы они в менее комфортных условиях, друг на дружке, без всяких удобств, но их бы это уже не беспокоило.

Старушка в парандже принесла воду и лепёшки. Вытащила видеокамеру. И блокнот, в котором было написано: «Сообщите ваши имена, число, время записи и что с вами всё в по- рядке».

Узники встали рядком и по очереди сообщили, как их зовут, что у них все хорошо, они всем довольны и благодарят хозяев за доброе к ним отношение, уют и питание. Они были признательны, так как видели, как таких пленников ставят на колени и дырявят им головы из американских кольтов так, что никаким врачам черепушку обратно не собрать.

Старушка в парандже поклонилась и ушла.

Пленники остались.

Ну, и бог с ними…

Воинскую часть обложили со всех сторон. На высотках залегли пулемётные расчёты, вдоль периметра густо расположились гранатомётчики. Подогнали два грузовичка, с них сдёрнули тенты, расчехлили крупнокалиберные счетверённые пулемёты, пули которых могли легко прошить стены казармы навылет. На подъездных дорогах установили мощные фугасы и поставили хорошо вооружённые засады, чтобы сдержать на час-два подход правительственных войск.

Всё было готово. Ждали только приказа. Но его не было.

Командиры тревожно переглядывались, качали головами — что он медлит, пора!.. Ещё несколько часов и начнётся рассвет…

Но Галиб молчал. По жизни и по ситуации.

Пауза затягивалась. Галиб думал. И что-то такое надумал.

Он подозвал своего Помощника, что-то написал ему. Тот кивнул. Отошёл и распорядился.

— Пошлите парламентёров и предложите им сдаться.

Командиры замешкались. Дело было рискованное — при ведении переговоров с врагом исчезал фактор внезапности, а он первооснова успеха. Одно дело расстреливать и забрасывать гранатами безоружного, сонного, деморализованного противника и совсем другое воевать против окопавшегося, хорошо организованного и вооружённого подразделения. Вести переговоры — это значило подставлять свои головы под пули.

— Это приказ Галиба. Надеюсь, вы его услышали? — напомнил Помощник.

Приказ Галиба, конечно, услышали. Никто не хотел лишиться ушей. Возможно, вместе с головой.

В сторону части тронулся джип с болтающимися на зеркалах заднего вида белыми тряпками. Перед шлагбаумом джип остановили довольно грубо, уперев в окна стволы автоматов.

— Руки на затылок! Быстро! Кто такие?

— Парламентёры.

— Чего? Какие такие парламентёры? Документы!..

— Мы от Галиба.

— Какого к дьяволу… Кого? Галиба?!

Парламентёры указали кивком головы назад. Солдаты вгляделись во тьму. На высоком бархане стоял в полный рост, не скрываясь, человек в белом халате.

— Галиб! Галиб!

Автоматы дрогнули.

— Что хочет уважаемый Галиб?

— Поговорить с воинами. Пропустите нас в казарму.

— Но у нас начальство, нас под трибунал…

— Галиб не хочет убивать вас. Не хочет проливать кровь правоверных мусульман. Пропустите нас.

Галиб стоял на высоком бархане, как статуя, и ветер трепал полы его белой, в черноте ночи, одежды. Он был как бог. Он и был богом.

Солдаты молча расступились. Парламентёры беспрепятственно прошли в казарму.

— Подъем, — скомандовали они.

Солдаты зашевелились, приподняли с подушек головы.

— Мы от Галиба! — сразу сообщили парламентёры. — Он не желает причинить вам вреда и потому послал нас. Вы можете убить нас, но тогда вы умрёте все до одного. Галиб держит своё слово. Вы знаете это.

Да, это все знали. Были наслышаны про отрезанные уши, выколотые глаза и отрубленные руки. Галиб был воин и всегда выполнял обещания и приводил в исполнение угрозы.

— Если через три минуты вы не сдадитесь, он прикажет открыть огонь. А если выполните его приказ, то… вот…

Один парламентёр швырнул на пол дипломат, который от удара раскрылся. В дипломате были деньги. Ровные, перетянутые резинками пачки.

— Это на подарки вашим детям, жёнам и родителям. Они любят вас и ждут. И вы вернётесь к ним живыми и не с пустыми руками. А тот, кто встанет под знамёна Галиба, получит ещё пятьсот долларов. Остальные будут отпущены по домам. Слово Галиба!

Тишина…

— Время пошло…

Откуда-то подтянулись, на ходу застёгиваясь, сонные офицеры. Замерли растерянно, не зная, что предпринять. Были они без оружия, в наброшенных наспех кителях.

— А что с офицерами? — спросил кто-то из темноты.

— Если офицеры не перейдут на сторону Галиба, то будут расстреляны вами, — ответили парламентёры. — Две минуты… Полторы… Одна…

— Стройся! — скомандовал кто-то.

Солдаты ссыпались с коек, выстроились в проходе, привычно разобравшись по росту.

— Кто готов присягнуть на верность Галибу — шаг вперёд!

Из строя разом выдвинулось несколько десятков воинов. Остальные нерешительно мялись на месте.

— Нале-во…

Один из офицеров резко метнулся к окну, прыгнул головой вперёд, вышиб раму, вывалился наружу. Остальные стояли недвижимо.

Снаружи бахнул выстрел. И ещё один. На добивание.

— Взять их! — приказали парламентёры.

Солдаты обступили офицеров, ухватили их за руки.

— Кто из вас согласен присягнуть Галибу?

Офицеры молчали. Понять их было можно — у них были семьи, дети, родители.

Четверо шагнули вперёд.

— Остальных расстрелять. Вам расстрелять! — приказал парламентёр солдатам. — А вы… — повернулся он к вышедшим офицерам, — будете командовать казнью.

Расстрел был входным билетом, был присягой Галибу. Предателей всегда вяжут кровью. Один из офицеров, подумав, шагнул обратно, предпочтя смерть.

— Вы настоящие воины, — похвалил парламентёр. — Но вы должны умереть. Таков приказ Галиба, которого никто не смеет ослушаться. Вы умрёте, но ваши семьи получат денежные компенсации, а ваши дети узнают, что вы храбрые воины. Слава Галибу!

— Слава! — вразнобой крикнули солдаты.

— Уведите их.

Офицеры обречённо потянулись к выходу. Солдаты за ними.

Скоро донеслись отдельные глухие выстрелы. Солдаты расстреливали своих командиров. Первые — стреляли в затылок. Другие — в уже мёртвые, не чувствующие боли тела. Но стрелял каждый.

— Стройся!

Одетые, затянутые в форму солдаты выстроились на плацу, ровными шеренгами. Из темноты ночи, с бархана, съехал джип, в котором сидел Галиб. Солдаты у шлагбаума отдали ему честь.

Джип крутнулся, встал посреди плаца. Галиб ступил на землю.

— Смир-на! — скомандовали вставшие под его знамёна командиры.

Солдаты разом подтянулись, повернули головы. Галиб приветственно махнул им.

— Галиб рад, что к нему присоединились новые воины, — сказал Помощник. — Галиб щедр к тем, кто беспрекословно повинуется ему, но не знает жалости к предателям. Тот, кто ослушается его, кто проявит трусость, ответит своей жизнью и жизнью своих близких.

Галиб кивнул.

— Теперь каждый из вас получит по пятьсот долларов.

Вновь завербованные воины благодарно заулыбались и закивали. На Востоке любят халяву. Хотя какая это халява…

— Через десять минут мы выступаем. Вскройте склады и заберите оружие и боеприпасы. То, что нельзя унести — уничтожьте. Казармы подожгите. — Такой был первый приказ.

— Разойдись!

Через десять минут из части потянулась колонна вновь обращённых бойцов Галиба. Сзади ярко полыхали подожжённые казармы.

Воинская часть была захвачена без единого выстрела. Если не считать расстрелянных офицеров. Правительственным войскам — убыло. Армии Галиба — прибыло.

— Они сдались без боя! — сообщили Президенту.

— Как? Мои войска боятся драки? Почему они не приняли бой?

— Это было внезапное нападение. И ещё… Галиб заплатил им.

— Заплатил, чтобы они не стреляли?

— Так точно.

— Что же это за солдаты, которые продают свою Родину и своего Президента за деньги? Как можно воевать с такой армией? Неужели не нашлось никого, кто остался верен мне?

— Несколько офицеров. Галиб расстрелял их.

Президент встал и торжественно объявил:

— Погибших офицеров представить к наградам. Посмертно. Семьям назначить пенсии. А сдавшихся без боя, которые пришли к нам… Сдавшихся отдать под суд и примерно наказать, чтобы другим неповадно было! Солдаты, защищающие законную власть, должны воевать, а не бегать от выстрелов, как трусливые суслики! Исполнение доложить лично мне!

— Есть.

Это было ошибкой наказывать тех, кто не оказал сопротивления и пошёл за Галибом. Плетью обуха не перешибёшь — только плеть истрепать. Но что сделано, то уже сделано…

Пресс-конференция была громкая. Но тихая. Потому что ответчик был редкостным молчуном.

Журналисты передали свои, набитые на листах, вопросы.

И получили исчерпывающие ответы.

— Почему вы поддерживаете мятежников, которые выступают против законной власти?

— Потому что власть, уничтожающая свой народ, перестаёт быть законной.

— У вас есть доказательства проводимого силовыми структурами правительства геноцида?

Ну конечно есть! Вот фото вскрытых могильников с многочисленными трупами женщин и детей… Вот свидетельства счастливо спасшихся пленников и перебежавших на сторону мятежников солдат правительственных войск, участвовавших в экзекуциях… Вот фотографии расстрелянных, обезглавленных и посаженных на кол жертв. Сожжённые поселения… Поля, перепаханные гусеницами танков, вытоптанные войсками… Видео женщин. Молчаливых стариков. Пристрелянных собак!

Полный набор. Что ещё надо?

— Но ведь вы тоже убиваете?

— Только врагов, которые отказались сдаться в плен.

И новые свидетельства солдат, перешедших на сторону мятежников, которые уверяли, что с ними обращались гуманно с соблюдением всех международных норм, никак не ущемляя их человеческое достоинство.

— Какие цели вы преследуете?

— Спасти от полного уничтожения малые народы, которые просили у меня защиты.

— А после?

— Выполнив свою задачу, я уйду.

— Куда?

— Откуда пришёл.

А откуда он пришёл? Чтобы туда уйти?

На этот вопрос ответа не было. А это интриговало.

Кроме программных вопросов прозвучало несколько провокационных. Они должны были прозвучать.

— Многие уверяют, что ваша политическая карьера началась с участия в террористическом подполье.

— Что есть терроризм — уничтожение безвинных ради запугивания виновных. Но я никогда не воевал с невиновными, наказывая лишь противников нашей веры. Только их! Это не есть терроризм, а святая освободительная борьба за наши ценности и идеалы. За наше будущее. Аллах направлял мою руку, которая карала лишь врагов и изменников.

— Но рассказывают, что ради поддержания дисциплины вы отрезали провинившимся уши и отрубали руки.

— Кто это вам сказал? Если бы я позволил себе нечто подобное, от меня немедленно разбежались бы все солдаты. Возможно, среди моих командиров имели место отдельные злоупотребления, но все виновники разжалованы и строго наказаны. Аллах не допускает насилия над правоверными.

Присутствовавшие на пресс-конференции воины Аллаха дружно закивали безглазыми и безухими головами и зааплодировали культяпками.

— А как же они?

— Это жертвы боев и пыток проправительственных войск. Можете опросить их и вам расскажут, что творится в застенках контрразведки и военных тюрьмах.

Рассказы и показания жертв произвола спецслужб и военной контрразведки, от которых кровь стыла в жилах, были распечатаны, подшиты и заранее розданы всем присутствующим.

— Что вы намерены делать дальше?

— Сражаться за свободу угнетённых народов и племён. И за свободу коренного населения, томящегося под пятой диктаторского режима. Аллах не допускает уничтожения правоверных руками правоверных. А я слуга Аллаха, исполняющий его волю. Пусть здесь воцарятся мир и покой. И ради этого я готов пожертвовать собой и жизнями своих воинов. И да услышит меня Всевышний.

Человек в камуфляже и платке встал и коротко поклонился.

Пресс-конференция была закончена.

— Чушь какая… — сказал Хозяин известного всем, на холме, дома, досмотрев видео до конца. — Кто писал ему тексты?

— Аналитический отдел Восточного сектора. С поправкой на предназначенную для просмотра аудиторию.

— И они всё это скушали?

— Да. Мы получили очень хорошие отклики. Агент Крюгер имеет серьёзные позиции на Востоке. В настоящий момент мы работаем над сменой его имиджа в сторону смягчения образа для дальнейшего продвижения в большую политику.

— Его?!

— Да. У него очень высокие рейтинги. Самые высокие.

— Или я что-то не понимаю, или мир спятил с ума. Вначале руки рубить, а теперь сопли по экрану мазать. Ладно, не буду делать поспешных выводов. Надеюсь, в наших спецслужбах сидят профессионалы, которые не зря кушают свой хлеб с ветчиной. Что я должен делать?

— Связаться прямой линией с агентом Крюгером…

— Вот с этим?

— Да. Вы должны дать ему определённые гарантии, потребовав взамен более решительные действия. Кроме того, наши службы обеспечат дозированную утечку информации, которая сработает на его имидж и стимулирует выгодные нам политические процессы в Регионе. Нам необходимо опереться на ваш авторитет для усиления наших позиций.

— Ну, хорошо. Вам виднее. Хотя всё это напоминает дешёвую оперетку. Я не хотел бы плясать под чужую дудку… Поэтому прошу подкорректировать сценарий встречи. Например, вот это… Он что, всегда будет в этой тряпке?

— Он дал обет скрывать своё лицо.

— Мне плевать на его обеты. Я что, должен приспосабливаться ко всяким идиотам в намордниках, которые вместо ответов мычат? Или мне тоже надеть маску? Как вы вообще видите нашу встречу? Я говорю, а он согласно кивает или, напротив, мотает башкой, ставя меня в глупое положение? Вы всерьёз считаете, что я должен играть в его игры? Не слишком ли много вы от меня хотите? Кто он вообще такой, чтобы навязывать нам правила игры? Игры вполне идиотской. Мне кажется, надо поставить его на место. Наша с вами страна не та страна, которой можно навязывать чужую волю. Если он теперь к нам не прислушается, то и после нас не услышит. Объясните ему, что он не прав. Что серьёзные политики в прятки не играют. И это не моя прихоть или обида, это большая политика, где все должны быть на равных. Кроме тех, кто им не ровня. Мы не можем подстраиваться под навязываемые нам условия, ибо это, в первую очередь, не понравится нашим избирателем. Уступки — это признак слабости. А мы сильны как никогда! А потому правила и порядки должны устанавливаться нами, ибо это есть основа нашей политики и менталитета. Сильный не может уступать слабому, иначе разрушится вся политическая иерархия. — Хозяин дома на холме встал. — Надеюсь, вы сможете донести мою мысль и внушить ему, кто такой президент самой могущественной страны мира и кто такой он. И когда он осознает и проникнется… я готов буду сыграть свою роль. Ради процветания нашей с вами отчизны и благополучия её населения. — Президент нахмурил брови, демонстрируя решимость. Но все же не сдержался. — И где вы только таких типов находите?.. Один другого краше! Скоро с обезьянами предложите мне лобызаться…

А может, ещё и придётся… В политике лучше не зарекаться. Тем более что должность… она обязывает с кем угодно, разнообразно и по первому требованию! Как в самой древней профессии. Потому в этих профессиях себе не принадлежишь. А принадлежишь всем… И ещё обстоятельствам. Которые сложились. В очень замысловатую фигуру…

Когда где-то громыхает, разносится эхо. Когда громыхает в доме на холме, эхо разносится очень далеко.

— Наши заокеанские «друзья» запросили у нас дополнительную информацию по Галибу.

— Какую?

— Всю имеющуюся, включая наши агентурные источники.

— Они что там, с ума сошли? Но если они сошли, то и нам придётся сойти. Мы в одной упряжке скачем. Отчего только такая суета? Вы, конечно, не знаете. И я не знаю. И никто не знает… Но, может быть, они знают то, чего не знаем мы… Возьмите-ка этого Галиба в плотную разработку. И привлеките наших арабских информаторов. Они должны найти к нему подход.

— Но арабы вряд ли решаться…

— А вы их убедите. Мы не можем плестись в хвосте событий. Если к нам обращаются наши «друзья», значит, им сильно надо. А если им надо, то и нам надо… Чтобы понять, зачем им это надо! Или я сильно ошибаюсь, или мы скоро будем иметь много неприятностей от наших соседей, потому что от соседей всегда имеются одни только сплошные неприятности. Это вам любой жилец коммунальной квартиры скажет. Впрочем, вы не знаете, что такое коммунальная квартира, потому то они «умерли» раньше, чем вы родились. Так я вам скажу, что такое коммунальная квартира. Это — беда. Это такая беда, в которой все со всеми не дружат, а только мотают друг дружке на кулак нервы, потому что не могут ни о чем договориться, чтобы жить в мире и согласии. Так вот эту беду мы будем иметь здесь. И это будет что-то, можете поверить мне! Только с этой «квартиры» нам уже не съехать, так как некуда. Здесь мы прописались все и навсегда. А раз так, то надо как-то договариваться. Со всеми. А для этого узнать, кто, что и из-под кого хочет иметь. Вы всё поняли?

— Так точно.

— Мы маленькая, бедная страна и поэтому должны уметь угодить всем. Чтобы получить больше других. Потому что больше получает не тот, у кого больше, чем у других, денег, а тот, кто умеет лучше остальных торговаться. Таки давайте начинать торговаться… Запросите у наших «друзей» все имеющиеся в их распоряжении сведения по означенному фигуранту в обмен на обещание предоставить в их распоряжение информацию от нас. Но только не всю и не сразу, потому что если сразу, то торга не получится. Всегда нужно что-то немножко оставить на потом…

— Мы хотим сообщить вам радостную новость… С вами хочет поговорить наш лидер.

«Какой лидер?» — недоуменно промолчал Галиб. Как будто их десять! Лидер он и есть — лидер. В единственном и неповторимом числе.

— Лидер — это наш Президент! Он хочет выйти с вами на видеосвязь. Лично.

Галиб задумался. И никак не выразил своих восторгов и энтузиазма. По причине того, что числясь Галибом, был черт знает кем, хрен знает откуда и не понятно для чего и менее всего хотел беседовать с глазу на глаз с Президентами.

— Галиб очень рад и признателен за оказанное ему высокое доверие! — радостно заверил Помощник.

Галиб, помедлив, согласно кивнул. Ну да, рад.

— Но есть некоторые сложности, — начал аккуратную подводку Советник.

— Какие? — спросил Помощник.

— Я бы хотел объяснить это лично Галибу.

— Ну?..

— Я бы хотел объяснить это тет-а-тет.

А вот это невозможно, потому что обеты, клятвы и зароки. Их нельзя нарушать, чтобы не прогневать Аллаха, ибо он всё видит и слышит. А Аллах — он выше всех. Никак невозможно.

Галиб покачал головой и указал на Помощника.

— Вот упрямый… абориген. Ну, хорошо. Попробуем через чужие уши.

— Поймите, наш лидер не может… ну, то есть не имеет права, потому что есть протокол, который регламентирует формат встреч и переговоров. И если предполагается конфиденциальный разговор, то собеседников должно быть двое, а не семеро. Как вы с ним будете говорить один на один?

Галиб ткнул пальцем в Помощника. Помощник услужливо поклонился.

Тьфу… Какой же это один на один, когда третий, который лишний, впутывается?

— И как вы будете отвечать нашему лидеру?

Галиб опять указал на Помощника. Тот будет отвечать! За него! В прямом и переносном смыслах!

— Но разговор может затрагивать секреты моей страны, о которых может знать лишь ограниченный круг людей. Как избежать риска?

Галиб посмотрел на Помощника. И чикнул ладонью поперёк горла. Помощник грустно кивнул.

Пантомима была совершенно понятна — он ничего никому не скажет, потому что если скажет, то лишиться головы, которая уже никому ничего не передаст.

— А лицо… Скажите, платок обязателен? Очень трудно беседовать с человеком, не видя его реакций. Я прошу понять меня правильно. Наш лидер!.. Он не привык… У нас светское государство. Не может ли многоуважаемый Галиб сделать для него исключение?

Галиб поднял взгляд к потолку, воздел руки и мотнул головой.

— Галиб не может нарушить данной клятвы, так как поклялся именем Аллаха. Аллах всё видит. Галиб — слуга Аллаха. Аллах страшнее вашего лидера, — перевел Помощник. — Галиб не может показать своё лицо. Только если высшее духовенство, собравшись вместе, вынесет вердикт, снимающий с него обет, данный Аллаху. Но это очень долгая и сложная процедура.

Ну никак с ними не сговориться! Тут нужно какое-то другое решение.

— Я услышал вас. Мы уважаем обычаи вашего народа и вашей религии. Мы ценим многоуважаемого Галиба и постараемся убедить нашего лидера соблюсти предложенный формат встречи. Что станет особым знаком нашего к Галибу расположения. О подробностях беседы я, надеюсь, смогу сообщить вам в самое ближайшее время.

На этом высокие договаривающиеся стороны разошлись. Так ни о чем и не договорившись.

— Ну что? — спросил шефа какой-то там третий референт второго заместителя атташе по культуре их дипломатического представительства.

— Ни хрена. Упёрлись как ишаки! Деньги берут без всяких условий, хоть в дерьме их вываляй, хоть свинье в брюхо запихни! А тут ни в какую. Президента нашего в цент не ставят! Хрен их поймёшь, кто за кого говорит и кто решения принимает! Одно точно — пока мы не отстегнём Галиба от помощников, сладу с ним не будет.

— А как отстегнуть, когда они ни на минуту не расстаются?

— Хирургически, Майкл, хирургически! Как аппендикс! По жизненным показаниям… Не может свинячий хвостик кабаном крутить. Не бывает так!

— Какой кабан? — не понял Майкл.

— Наш. Тот, что на долларах! Которые вы за службу получаете! Похоже, зря… Готовьте ваши соображения по изоляции агента Крюгера и перевода его под нашу полную юрисдикцию. Не может быть у любимой жены лишних ухажёров. Один должен быть, единственный, который ей подол задирает и имеет… Исключительное на неё влияние! Ясно?

— Так точно!

Теперь ясно, потому что образно и доходчиво.

— И ещё… Проведите анализ существующих персон и выделите подходящие под формат Галиба кандидатуры, которые смогут его, при необходимости, заменить. Не может на нём, как говорят русские, свет клином сойтись…

— Что? Какой клин?

— Клин это… железка такая, которая в бревно вбивается, чтобы его надвое развалить. Так русские дрова заготавливают.

— А бензопилы и электрические колуны?

— Нет у них электрических колунов, клинья у них… Которые они между всеми вбивают. Учите пословицы, Майкл. Или враг расколет вас на первом допросе, как то полено.

— Клином?! — не на шутку испугался Майкл. — Они так допрашивают?

— И ещё хуже! И если вы мне не обеспечите изоляцию Галиба, я отправлю вас на внедрение в… Йошкар-Олу! В их город у чёрта на рогах…

— Так точно! Сделаю! — побожился Майкл. Потому что Йошкар-Ола звучало даже страшнее, чем Аляска. Тем более на рогах!

Этот сделает. Потому что прижился и пригрелся здесь, в горячих песках. И менять их на холодные русские сугробы точно не захочет.

Сделает!..

Встреча проходила в тесной, дружественной обстановке. Без свидетелей и соглядатаев. Не там, где они бок о бок, может быть, всего в трёх кварталах друг от друга, а сильно неблизко. Как и всегда происходили.

Два человека стояли на пустой набережной, где ревел, всё заглушая, морской прибой. Один прилетел из пункта А. И второй из пункта А. Два человека встретились в пункте Б, преодолев несколько тысяч километров, хотя могли, если никуда не лететь, дойти до друг друга пешком.

— Зачем искал?

— Затем, что нужен. Не был бы нужен — не искал.

Хотя чего его искать — только свистни. В их организации друг от друга не прячутся.

— Привет.

— И тебе, коли не шутишь.

— Хотел бы пошутить, да все шутки вышли, только мат остался. У нас поклёвка.

Такой вот рыбацкий разговор. Впрочем, вокруг них все удят что-то в мутной воде. Всяк со своей снастью. У кого-то клюёт, у кого-то срывается. А кто-то годами на бережку топчется без единой поклёвки. Кому как повезёт.

— Кто кого на что словил?

— Я на Джандаля.

Крупная наживка, аппетитная. На такую — мелочь не клюёт. О такую мелочь зубы обломает.

— Заказ?

— Угадал.

А что тут гадать? Для чего ещё может головорез Джандаль понадобиться? Ну, не картошку же окучивать. Одно у него назначение — кровушку людскую литрами пускать.

— Надеюсь, в заказе не я?

— Нет. Мы нынче по пустякам не размениваемся.

— Тогда кто?

— Один известный тебе самодержец всея песков, барханов, верблюдов и населения.

— Тот?

— Он самый. Он им поперёк горла.

Интересно… Со всех сторон законно избранного подгрызают. Кому-то сильно невтерпёж.

— Заказчик?

— Хотел бы знать. Да хрен кто скажет. Хотя догадываюсь.

— Мои функции?

— Что ж ты сразу так-то? Может, я с тобой по-приятельски поделился печалью своей. Может, я от тебя сочувствия и поддержки жду. В манишку твою хочу скупую мужскую слезу капнуть. А ты…

— Ну да, ты капнешь… По темечку. Не тяни резину, говори, что надо?

— Надо подстраховать объект. Он наш союзник, так что допустить его безвременной кончины мы не можем. Не должны.

— Считаешь, заказ не один?

— А ты? Думаешь, заказчик не подстраховался? В таких делах, как в казино, — на одну фишку не ставят. Им результат нужен, а не экономия. Думаю, не к одному только Джандалю они подкатили, думаю, и другие есть, которых тебе предстоит вычислить в течение недели.

Весёлое задание ловить незнамо кого, непонятно где. Зато ясно зачем.

— Слушаюсь.

— Не слушаюсь, а прислушиваюсь к мнению старшего товарища, коим я по должности и обстоятельствам являюсь. Пока.

— Наводки есть?

— Никаких. Тишь да гладь. По заказу общались только с посредником, который одноразовый, потому что никуда не привёл. Деньги заплатили налом, без проводок. Или ты мечтал, что они попросят на кассовом ордере расписаться, где их реквизиты и печати проставлены? Аванс получен. Расчёт — после завершения дела. Всё втёмную. Так что ничем тебе помочь не могу. Крутись сам.

— Спасибо на добром слове.

— Пожалуйста. Две-три недели я с заказом помурыжу, но потом придётся с него как-то соскакивать. Могут брызги образоваться. Но пару недель я тебе мешать не буду. Так что, успевай. Нам с тобой пока лишний раз контактировать нельзя. Дальше — посмотрим. Ну что, всё?

— Всё.

— Тогда пока…

Мужчины, закутавшись в плащи, разошлись в разные стороны, чтобы разъехаться и разлететься в разные страны, но сойтись в пункте А, откуда оба только что прибыли.

Такие маршруты.

Такие задачи.

Такие судьбы.

Ну и как узнать про то, про что никто не знает? Где отыскать тех, кто не желает быть найденным? Как нащупать иголку в стоге сена, когда неизвестно где даже стог?

Кого спросить?

Куда податься?

Дома всё просто: можно организовать за объектом тотальную слежку — выкупить три десятка квартир на ближних подходах, установив там круглосуточную слежку, посадить шпиков в машины, которые менять через каждые десять-пятнадцать минут, заставить молоденьких филерш катать туда-сюда коляски с грудными кричащими детьми, нанять пару восьмидесятилетних ветеранов сыска, которые будут «дремать» на городских скамейках, — на этих уж точно никто не подумает. И так, обеспечив масштабы и ежеминутную смену лиц, можно отследить кого и что угодно. Если масштабы…

Только как их здесь обеспечить? В чужой стране, где все друг друга чуть не с младенчества в лицо знают и любой незнакомец в глаза бросается? Нанять местных? Только как тогда тайну сохранить? Когда они ровно через пять минут вместе соберутся чего-нибудь обсудить или лепёшек поесть?

Но даже если найти нелюдимов, собрать по странам и весям, что толку! Куда их расставлять, когда не то что к президентскому дворцу, к правительственному кварталу на пушечный выстрел не подобраться. На Востоке правители высоко сидят — не достать. Не сработает слежка даже самая изощрённая.

Но тогда вопрос на засыпку: а как киллеры к объекту подберутся? Вернее, как могут подобраться? Ведь им надо привязаться к местности, отсмотреть подходы… Как?

Да никак! Если подбираться.

А если нет? Как тогда прорваться к телу объекта? С боем? Это можно, хотя непросто… Что там у них? Крепостная стена, ещё средневековая, — башенки, зубчики, пулемётики, пушечки. Внутри периметра бронетранспортёры и даже танки. Сам дворец как большой непробиваемый дот. И в каждом окошечке по стволу, пристрелянному по своему сектору.

Опять же сигнализация, мины, камеры… Личная гвардия, телохранители…

Беспокоится правитель за свою жизнь, не доверяет любимому народу. И правильно делает! Народ он всегда своим вождём недоволен, хоть золотом его обсыпь. Всегда чего-то новенького хочется.

Нет, нахрапом тут не взять. Пока проламываешь преграды, Президент на своём личном вертолёте тихо слиняет из дворца.

Но ведь на что-то киллеры рассчитывают?

На что? Как вообще здесь от неугодных правителей избавляются, если вспомнить историю? Если через призму прецедентов? Как их тут убивают? А ведь убивают, причём пачками. На Востоке эмиры и султаны долголетием не отличаются. Так как не одним им хочется на трон присесть и ножки свесить.

Так как?

По-тихому… Жил-поживал, да помер. Внезапно. Потому что винца выпил или барашка откушал. А они поперёк горла…

Или перстенёк дарёный на палец надел. А тот с зазубринкой, а в зазубрине яд. Оцарапался и зачах в момент.

Или жены любимые на царском ложе подушками придушили. Потому что их целый гарем и со всеми не справиться.

Или собственный брат в спинку ножичек воткнул и провернул два раза.

Или телохранители, тело охраняющие, а они…

Стоп!

Телохранители! Ближний круг охраны… Они прямой доступ имеют и поэтому им не надо через стены карабкаться и танки подрывать. Они уже там, куда другим с боем прорываться предстоит. Вариант?

Почему нет? Непростой вариант, потому что ближняя охрана по родственному признаку подбирается, чтобы из одного племени, из одной семьи. И весь род за того бойца отвечает башками своими. Так что вряд ли кто-нибудь решится…

Ну, хорошо, впрямую не решится. А если информацию слить? Вторичную, которая, на первый взгляд, никому никакого вреда не принесёт? Если рассматривать её по отдельности? А после собрать вместе? Так-так. И если кто-то всерьёз надумает лишить главу государства жизни, он охрану не минует. Никак не минует! Потому что иначе может нарваться и не выполнить. И засветить операцию. Президента хлопнуть — это вам не муху прибить. Тут надо очень серьёзную подготовку провести. Надо выяснить маршруты и расписания поездок объекта. Знать организацию охраны во дворце и на выезде. Понимать, какой тактики придерживаются ближняя и дальняя охрана, кто были их учителя и чему научили. Какие техсредства используются для охраны первого лица. И какое вооружение. Знать каждого телохранителя в лицо и понимать его «манёвр». Вычислить тайные переходы, комнаты, убежища и схроны, где объект может пересидеть атаку. Изучить его ближнее окружение — поваров, водителей, уборщиц, референтов, родственников, любовниц, от которых и через которых можно пробраться к телу. Без этой информации сковырнуть Хозяина трудно. Сдадут они информацию? Если задорого? Могут, потому что хрен когда дознаешься, кто конкретно про что рассказал. К ним и дорога. Но не прямая, а хитрая, извилистая и путаная, через которую не вычислить интерес…

— Уважаемый, не могли бы вы встретиться с многоуважаемым… который встретится с ещё одним уважаемым, чтобы передать одному общему знакомому небольшую просьбу…

И так по длинной родовой цепочке, расточая комплименты и раздавая мелкие подарки, добраться, чтобы передать:

— Если к вам кто-то обратиться, чтобы что-то узнать о Президенте и предложит за это деньги, то знайте, что есть человек, который за то, чтобы узнать, кто к вам обратился, заплатит вдвое больше, чем тот, что обещал вам.

— Чего?..

— Я говорю: какую бы сумму вам не предложили за сведения, относящиеся к охране первого лица, вам заплатят вдвое, если об этом факте сообщите. В качестве жеста доброй воли я хочу преподнести вам этот небольшой памятный сувенир…

В виде золотых с алмазами часов или навороченной зеркальной фотокамеры.

Ни черта себе! Это если он такие подарки за просто так платит, значит, деньги у него есть! И он не жадина.

И очень скоро пошла информация. Все хотят что-то получить, ничем при этом не рискуя. Информация вообще очень удобный товар, потому что ничего не надо грузить, ничего везти. Сказал, что знаешь, и получил обещанные денежки.

— Ну что у вас?

— Приходил один типчик… Интересовался… Спрашивал… Обещал…

— Что?

— Пятьсот долларов.

— За что?

— За то, что я знаю.

— А что вы знаете?

Пауза, вздохи, взгляды…

Ах, ну да…

— Вот вам тысяча. Что хотел узнать незнакомец?

— Не собирается ли Хозяин делать ремонт своего роскошного дворца, который может стать ещё роскошнее, потому что есть строители с опытом евроремонта, готовые за очень недорого…

Так, понятно… Но платить надо, потому что деньги здесь не в счёт. Ладно.

— А что у вас?

— Двое были, интересовались, что во дворце пьют-едят, какие Президенту фрукты больше нравятся.

— А про себя что рассказали?

— Говорили, что они торговцы и хотели бы для дворцовой кухни продукты поставлять, только не знают, какие лучше предложить…

Может, так, а может, и нет. Может, они хотят поставками заниматься, а может, в еду отраву подсыпать, чтобы охрана вся разом за животики схватилась и по сортирам и кустикам разбежалась, оставив дворец без присмотра. Случалось и такое. Или, того проще, чтобы сам самодержец, деликатес откушав, вдруг посинел да помер.

— Свести с ними сможешь?

— Наверное.

— Сколько?

— Тысяча…

Что у них тут за тариф такой единый — тысяча баксов? Ладно, возьмём на заметку.

Кто следующий?

— Приходил человек, просил узнать, кто вывозит из дворца мусор…

Хм… Интересно. Может быть, это просто конкуренты, которые решили подзаработать на госзаказе, а может… На мусорной машине, которая каждый день туда-сюда и потому примелькалась, можно привезти что хочешь или кого хочешь. Можно тонны тротила доставить, чтобы разнести дворец в пыль и прах. Интересная информация, и стоит дороже тысячи.

— А можно так, чтобы ваш человек согласился?

— На что?

— На то, о чем его просят. За отдельное вознаграждение.

— Но это же…

— Оплата будет очень хорошей.

— Ладно, я передам…

И ещё один — тысяча. И ещё полторы… Оказывается, немало знают охранники. Если, конечно, правильно спрашивать.

Подобьем бабки.

Восемьдесят процентов поступивших сведений — шелуха. Попытка получить на халяву денежки, которые и были получены. А вот двадцать… Тут есть о чём подумать.

Особенно мусор… Надо покопать в этом направлении, поговорить с мусорщиками, может, они что подскажут?

— Вы мусор возите?

— Возим. А у вас что, заказ?

— Заказ. Триста кубов поломанной мебели.

Мебель пришлось купить, поломать, нанять машины и перевезти туда, откуда… вывозить. Триста кубов — немало.

Хороший заказчик. Щедрый. И разговорчивый — все спрашивает про мусор — кто его сдаёт, куда отвозят, сколько куб стоит. Зачем ему это?

— Вот, хочу деньги вложить. Лишние. Ищу какой-нибудь бизнес прибыльный. Например, мусорный. Если взяться по-хозяйски, если мусор рассортировать, да заводик по переработке поставить…

А сколько вложить хочет?.. Миллион? Зелёных? Ух ты!..

— Только я бы хотел всё сам посмотреть и со всеми работниками поговорить. Потому как миллион. Тут надо вдумчиво.

Познакомился, поговорил.

— Это вы мусором занимаетесь?

— Да

— А чтобы больше вместилось, мусор давите?

— Ага, прессуем. Прямо в машине.

— И во дворец ездите?

— А то!

— Ух ты! А если с вами съездить? Уж больно охота на дворец изнутри посмотреть. Хоть одним глазком.

— Нет, никак нельзя!

А если за деньги? За деньги можно. За деньги всё, что угодно можно, даже то, что нельзя.

Поехали на трёх машинах.

Старый город. Крепостная стена, ворота. Охранники гвардейцы.

— Стой!

Остановились.

— За мусором?

— Да.

— Проезжай!

И даже никто в кабину не заглянул. Разве охота каждый день…

Внутренний двор. Ещё одни ворота. И стража.

Улыбнулись. Махнули. Водитель бросил им пачку сигарет. Проезжай.

— А мусор они разве не смотрят?

— Шутишь? Надо им в дерьмо нос совать! Вначале пару раз было, а теперь — нет.

Остановились, выкатили из-за дверей мусорный бак, опрокинули в кузов. Включили пресс, он «заглотил», смял мусор.

Поехали дальше.

Ещё один бак. И другой… И хоть бы кто полюбопытствовал, документы спросил. Так нет же — все друг дружку знают и машины тоже. Привычка — она вторая натура, причём — дурная. Наверное, только немцы способны нести охрану, невзирая на лица, проверяя всякого, хоть сто раз мимо них пройди.

Занятно всё это.

А через пару дней и вовсе интересно стало. Вдруг объявились новые мусорщики, которые вокруг машин бродили, чего-то высматривая, в кабины забирались и пресс включали.

— Откуда они?

— Да кто их знает, хозяин сказал, что с нами ездить будут. Стажёры.

С такими-то рожами?.. А не поставить ли здесь видеокамеры? Так, на всякий случай. И посмотреть «кино».

Ух ты, интересно-то как! С какой стати эти «стажёры», удалив всех куда подальше, внутрь машин занырнули, в самые, можно сказать, отходы? Да не просто так, а с головой! Чего это им приспичило в дерьме по самую шею зарыться? Выкинули что-то из нутра машины… И ещё один полез, бутылки и коробки разгребая…

Что они ищут? Или не ищут? А что тогда? Зачем мусор ворошат?

Скрылись.

Затихли.

Машина тронулась с места, проехала кружок, вернулась на место. Водитель вышел, что-то крикнул. Сзади полезли грязные как черти, но явно довольные чем-то «стажёры».

Похоже, понравилось им в отходах валяться.

Вывод? Однозначный.

В мусорных машинах, в нишах, прорытых в мусоре, поедет вооружённый десант через все дворцовые посты. Где-нибудь в укромном месте выберется наружу и пройдёт во дворец, никем не замеченный.

А дальше?

Кто знает… Впрочем, это не важно, что дальше, потому что останавливать их надо не потом, а на подходах.

Как?

Поставить в тихом, укромном месте пару пулемётов и положить их всех разом при загрузке. Чего проще… Правда, бой, стрельба… Кто-то может успеть среагировать, открыть ответную пальбу или бросить гранату. Поднимется гвалт, кто-нибудь в полицию сообщит. Опять же — трупы, расследование. Так ведь их ещё и допросить нужно. А когда из пулемёта… Пуля — она ведь дура… Нет, не пойдёт. Нужно найти более изящный ход, чтобы без шума и пыли. И без трупов. И чтобы вопросы задавать лично самому, не доверяясь исполнителям.

Но тогда это не здесь.

А что, если?..

Ну да! Чего проще-то!..

Возле машин суетились люди. Все они уже были покойниками, хотя бегали, кричали, жестикулировали. Ну, или должны были стать покойниками в самое ближайшее время. Кто-то — прямо сейчас, потому что «стажёры» что-то объясняли мусорщикам, окружив их и чем-то размахивая перед их лицами. Головой… их товарища, который ещё минуту назад был жив. Это был очень весомый аргумент.

Мусорщики испуганно смотрели на мёртвую голову и согласно кивали. Их роль была ясна — им назначалось «торговать своими физиономиями». Физиономии эти хорошо изучила дворцовая охрана. Если за рулём будет кто-то другой, то может случиться проверка, которая не нужна.

«Стажёры» ещё немного покричали, ударили, уронили на колени ещё одного мусорщика и спокойно и деловито отпилили ему голову. Теперь они размахивали двумя головами, хотя никто им никакого сопротивления не оказывал.

Уцелевших водителей затолкали в кабины, пристегнув наручниками к рулям. Из машин выгребли, раскидали вокруг «лишний» мусор.

— Давай!

В освободившиеся ниши полезли обвешанные оружием боевики. В руках у них были замотанные в тряпки короткоствольные автоматы. Вслед им бросили длинные спортивные сумки. Набросали мусор, подтянули пресс, чтобы невозможно было заглянуть внутрь.

В кабины вместе с мусорщиками сели боевики. Через сорок минут «мусорная» колонна должна была въехать во дворец.

Или… не въехать.

Пора!..

Что там, в первой машине?.. В первой машине за баранкой, ожидая сигнала, сидел водитель, рядом с ним мусорщик, сбоку, навалившись плечом на дверцу, боевик.

А во второй?.. Тот же расклад. И в третьей. Начинать надо с последней.

В перекрестье прицела мелькнуло лицо.

Зафиксироваться… Выдохнуть. Плавно вжать в скобу спусковой крючок.

Пах!

Лязгнул затвор.

На ветровом стекле расползлась паутинкой дырка. Голова боевика откинулась на сиденье. Во лбу у него темнело небольшое входное отверстие.

Минус один. Но рассматривать его некогда.

Быстро перевести дуло винтовки на вторую машину. За лобовым стеклом угадать лицо боевика, зафиксироваться, прицелиться…

Выстрел!

Звук почти не слышен. Только лязг и звон отброшенной гильзы.

Уже мёртвый боевик откинулся назад. Он умер легко, потому что мгновенно.

Минус два.

Первая машина тронулась с места. Теперь только успевать.

Винтовку влево. Но не спеша, не суетясь. Увидеть, прицелиться…

Выстрел!

Ещё один для верности, потому что в движущуюся цель.

Теперь выскочить, побежать, угрожающе размахивая винтовкой. Испуганные водители вскинули руки, увидев человека в маске с винтовкой наперевес. Они вообще уже ничего не понимали.

— Сидеть на месте!

Да сидят они, сидят, как парализованные.

Теперь надо спешить, потому что если надолго застрять, из мусорных бункеров начнут названивать мёртвым напарникам бандиты, интересоваться: «Чего стоим, чего не едем?»

— Эй!

— Что?

— Пресс включить можешь?

— Что?.. Могу. Но там же…

— Мусор там. Отбросы. Общества. Так что давай, жми. Только не до конца, до половины. Чтобы слегка помять их. Нам брикеты не нужны. Сделаешь?

— Попробую.

Заработал движок, пополз вверх пресс, сминая и утрамбовывая мусор и заодно укрывшихся в нем боевиков.

— И ты тоже давай. Прессуй их.

— Чего?

— Включай свою шарманку! Дави мусор. До середины. Давай!..

Третий мусоровоз… Послышались какие-то сдавленные, в прямом смысле крики. Какая-то напряжённая возня. Бухнул негромкий выстрел. Ещё один.

— Эй, хватит с них, хватит.

Остановились. Смотрят преданно, ждут указаний. Ещё не поняли — радоваться или нет. Хотя чему тут радоваться, если подумать? Если хорошенько подумать?

— Едем.

— Куда?

— На свалку. Куда-нибудь, где никого нет. И чтобы недалеко и мимо полиции.

Ведь дырки в стёклах.

— Сможете?

Кивнули.

— Только не надо пытаться по дороге сбежать. Вот мина… — Показать, покрутить перед глазами коробочку с мигающей лампочкой. — Вот пульт.

Показать пульт. От телевизора.

— Если кто надумает оторваться или свернуть без предупреждения, а нажму вот эту кнопочку. И тогда всё!

Водители с ужасом смотрели на пустую коробочку с батарейкой и мигающей лампочкой.

— Эту тебе… Эту тебе… А эту тебе.

Засунуть поглубже под сиденье, чтобы быстро достать нельзя было.

— Трогать не советую — взорвётся.

Закивали, преданно заглядывая в глаза. Вот ведь какой пустячок — коробка, батарейка, два проводка и лампочка, а как жизнь облегчает!

— Я сзади поеду в ста метрах, чтобы вас видеть, так что…

Поехали.

Едут мусоровозы, никому не интересные и привычные… Свернули на грунтовку. Ещё на одну. Приехали. Свалка, судя по всему, заброшенная. Хотя ещё пахнет. И мухи тучами вьются.

— Здесь.

Встали.

— Опускай пресс.

Загудел мотор. Металлическая пластина пошла вниз.

— Эй, там?

Тишина.

— Отгребите мусор.

Взяли лопаты, стали выгребать, выбрасывать мусор. Показалась нога. Замерли испуганно. Ткнули лопатой в ногу. Нет, даже не дёргается! Похоже, перестарались.

— Отгребай!

Расчистили, потянули, вынули. Шея набок, на губах кровь. Из щеки торчит какой-то осколок. Готов. С прессом не поспоришь.

— Давай следующего.

А этот жив, хотя и мало что соображает.

Оттащить его в сторону, вывернуть карманы, вытащить оружие, пристегнуть наручниками к мертвецу, чтобы не сбежал. Всё, пусть приходит в себя.

— Давай ещё одного.

Постепенно в сторонке вырос холмик мёртвых, переломанных тел. Сели на землю полуживые боевики.

— Копай дальше.

Но вдруг выстрел! Один из мусорщиков, схватившись за грудь, упал навзничь. Другие рухнули где стояли, извиваясь червяками, поползли под машину.

Чёрт, как он смог?..

Подхватить валяющийся под ногами автомат, направить, вбить в мусор длинную очередь от борта до борта.

Ну что? Жив? А вдруг жив? Сунешься и получишь пулю в лоб. И надо ему это?

— Эй, ты, иди сюда. Включай пресс. До упора!

Вот теперь точно всё!

Ну что, ребята, поговорим? Подойти, грубо пнуть торчащую, кажется сломанную, ногу. Хорошо что сломанную — больнее будет.

Вскрикнул, побледнел. Но смотрит злобно.

— Отойдём?

Ухватить его за волосы, оттащить в сторону, чтобы все его видели, но не могли слышать. Вот здесь будет хорошо. Подходящая сценическая площадка. И «зрители» рядком, как в партере. Пора начинать спектакль.

— Заткнись! — Ткнуть дулом автомата в живот.

Что страшно? Чем страшнее, тем лучше. Страх хорошо развязывает языки. Страх и боль. А лучше боль, помноженная на страх.

Ещё удар с безразличным выражением на лице. Пытка с угрозами и корчанье рожи действует меньше, чем хладнокровное истязание. Ну что, будем разговаривать? Где там заранее заготовленный вопросник?

— Кто вас сюда послал? — Пауза. — Кто?!

Удар. И беглый, но внимательный осмотр пленников, чтобы понять, вычислить самых слабых. Наверное, вот эти двое. Смотрят, не отрываясь, на палача и его жертву. Другие опустили очи долу, похоже, смирились со своей судьбой. Этих быстро не разговорить. Что же, смотрите, этот спектакль для вас.

Удар. Несильный, но так, чтобы рассечь лицо, чтобы потекла, закапала кровь.

— Так кто вас послал?

Пленник молчит. И будет молчать. И пусть молчит, потому что он «мясо», назначенное на разделку. Его муки должны развязать языки остальным. Как ни странно, созерцание чужих мучений бывает более действенно, чем когда пытают тебя. Человек — худший враг самому себе и самый изощрённый палач, с которым не сравнится никто сторонний. Наблюдая чужие страдания, он неизбежно примеривает их на себя. Настраивается на боль. И это ожидание и предвкушение страшнее, чем если резать его на куски. Такими пытками можно сломать самых упорных молчунов.

— Ну что? — Оглянуться равнодушно вокруг и, не глядя на жертву, быстро выстрелить ему в ногу, разнося в куски коленную чашечку.

Взвыл, задёргался, но смотрит волком. Крепкий парень.

— Так что?

Не делая паузы, не пытаясь услышать ответ, выстрелить в другую ногу, чтобы все увидели, поняли, что не так уж и важен палачу ответ. И если кто-то хочет избежать страданий, он должен отвечать быстро, без задержек.

— Так кто вас послал?

Ткнуть дулом в пах. Сильно ткнуть, чтобы жертва охнула. Скользнуть взглядом по лицам пленников, выбирая, кто будет следующий.

Боевики застыли в ужасе, отводя взгляды.

— Ну так кто?

— Я скажу… Скажу…

— Говори. Считаю до трёх… Раз… Два… Три…

Тишина. Выстрел! Страшный вой, кровавое пятно, расползающееся по земле.

Извини, парень, ты знал, на что шёл. Ты хотел отнять чужую жизнь и, значит, должен был быть готов отдать свою. Таковы законы войны. Именно так потрошат «языков» в боевых условиях — так, а не уговорами и сладкими посулами.

Боль и страх! И смерть. Но не теперь. Теперь пусть все смотрят, как он мучается, как возится на грязной земле, истекая кровью.

Кто следующий?.. Пожалуй, вон тот. Он «поплыл», его заливает холодный пот и бьёт мелкий озноб. Этот дозрел. Схватить его за шкирку, оттащить, бросить в лужу чужой крови. Пока чужой.

— Ну что? Скажешь, кто вас сюда послал?

Ткнуть дымящееся, горячее дуло в колено, чтобы он спрогнозировал дальнейшие действия, которые видел. Он может выстроить очерёдность событий. Колено — колено — пах…

— Считаю до трёх. Раз.

— Это!..

— Тише, не ори! — Наклониться к самому лицу. — Теперь говори.

— Это Абдулла.

Посмотреть вопросительно, словно сомневаясь, поверить или нет. Выстрелить или погодить?

— Адрес?

— Я скажу, скажу…

Сказал.

С видимым сожалением убрать оружие. Посмотреть на следующих. Оттащить в сторону.

— Кто послал? Ну? Я уже знаю. Но хочу услышать от тебя.

Молчание.

Навскидку выстрелить в руку, так, чтобы пуля выворотила сустав.

— Так как зовут твоего командира?

— Абдулла.

Значит, первый не соврал.

— А адрес?

И адрес сходится!

— Молодец. Полежи пока. — Повернуться к мусорщикам. Прочитать заранее заученную фразу. — А вы пока яму выкопайте. Вон там. — Показать, где надо копать.

Похватали лопаты, кинулись чуть не бегом. Впечатлились расправой — это хорошо. Это очень хорошо.

Ну что? Ещё один, последний?

Имя…

Адрес…

Три совпадения можно принять за правду.

Ладно, теперь надо проявить милосердие… В виде пули, которая прекращает земное существование и муки.

Выстрел… Выстрел…

Пленники один за другим повалились на землю.

Тишина. Очень «громкая» после криков и стенаний.

Мусорщики оттащили, свалили трупы в яму, засыпали их землёй и мусором.

— Ты сядь в машину и прокатай грунт сверху.

Сел, проехал туда-сюда, заравнивая холмик. Теперь нормально.

Встали рядком как на расстреле. Ждут. Надеются, но готовятся к худшему. Понимают. И он понимает, потому что они видели его. Лицо, конечно, скрывает маска, но фигуру, жесты, походку запомнили. Через которые профессионал может вычислить личность. Правда, они не профессионалы и перепуганы до смерти, поэтому вряд ли смогут рассказать что-то внятное.

Но тем не менее… Есть правила, не знающие исключений.

— Сели в машины, поехали.

Сели. Поехали. Подальше от закатанной могилы.

— Стоп. Сюда… ближе.

Остановились. Сидят в кабинах. Показать жестом: «Опустите стёкла». Опустили.

Добродушно улыбаясь, подойти ближе. И они заулыбались в ответ. Похоже, поверили в благополучный исход. Людям свойственно надеяться. Даже на самом краешке…

Махнуть им, словно на прощание… А ведь так и есть — на прощание. Махнуть, а другой рукой забросить в кабину гранату. И ещё одну. И ещё…

Раздались взрывы. Посыпались стекла. Уцелеть в кабинах не было никаких шансов. Но тем не менее бросить ещё по гранате, чтобы наверняка, с гарантией… Машины зачадили. Чуть позже загорится, сдетонирует бензин, разнося мусоровозы в клочья.

Извините, парни, иначе нельзя. Иначе придётся выбивать из цепочки самого себя. Целые цепочки оставлять за спиной невозможно.

Всё. Теперь ходу по горячим следам, пока боевиков не хватились и не забили тревогу.

Едем… знакомиться с Абдуллой!

Дом. Охрана. Плевать, что охрана. Теперь плевать, потому что придётся действовать внаглую.

Постучать. Улыбнуться — это обязательно! Улыбка располагает и позволяет выгадать секунды. Сказать что-то по-английски, неважно что. Показать карту и стодолларовую бумажку, мол, заблудился, покажи, куда мне идти.

Заблестели глазки. Сто долларов — хороший гонорар за минутную услугу. Приоткрылась калитка.

Протянуть доллары, а с другой руки, снизу, выстрелить в шею, чтобы не успел крикнуть. Проклацала короткая, на три патрона, очередь. Пули перерубили шею, не дав вырваться крику.

Быстро шагнуть внутрь… Чья-то тень. Без сомнений, без паузы, выстрелить на поражение, не задумываясь, кто это. Перешагнуть через рухнувшее тело.

Кто ещё?..

Нет, пусто.

Быстро пройти к двери, ведущей в дом, бегом подняться по ступеням.

Два вооружённых человека.

Выстрел!.. Выстрел! Два трупа… Но убедиться — пнуть ногой в раны. Никому не нужны сюрпризы за спиной.

Ещё дверь. Открыть, по возможности, тихо… Но нет, дверь закрыта. Выстрелить в замок. Толкнуть. Войти. Кто-то дёрнулся навстречу. Выстрел! Ещё…

Второго не убивать, второй нужен живой. Чуть живой.

— Где Абдулла? Где?!

— Там.

Добить ударом в висок. Теперь вверх по ступенькам, на второй этаж.

Боец навстречу. Расчётливо выстрелить, перебив руку с оружием. И ещё одну пулю в колено, чтобы не бегал.

— Где Абдулла?

Абдулла появился сам — высунулся из-за двери, услышав какую-то возню. Не готов был к нападению: вылез навстречу врагу, вместо того чтобы попытаться сбежать. Ну и славно, не придётся его теперь ловить.

Крикнуть, опасливо оглядываясь назад, заранее вызубренную фразу:

— Спасайтесь, на вас напали!

Пусть соображает, кто это, зачем здесь, о чем предупреждает. Выгадать секунду. Быстро приблизиться, ударить в шею. Обмяк, упал.

Обойти дом, чтобы исключить угрозы.

Выстрел навстречу! Чёрт!.. Упасть, откатиться, отползти. Дать очередь снизу.

Всё? Теперь всё?

Вернуться. Ну, здравствуй, Абдулла.

— Кто тебе дал заказ? Кто?

Молчит. Хотя вряд ли будет молчать долго. Командиры, они более разговорчивые, чем рядовые бойцы, потому что размякли на штабной работе, привыкли к спокойной жизни.

— Что, будем молчать?

Вытащить нож — специально большой, специально хищный, с насечкой, хотя убить можно любым, хоть даже кухонным. Но тут важен антураж. Ткнуть острием в бок, неглубоко, но так, чтобы достать до рёбер, чтобы раздвинуть их.

Больно?

Больно. А дальше включим воображение. Подтащим живого охранника, срежем с него штаны, оголим… Теперь поиграем ножом вблизи живота, чтобы кровушка пошла, чтобы закапала и… одним ударом отрубим его мужское достоинство. Под корень.

Кричи, кричи… Крик хорошо действует на психику.

И ещё один бессмысленный, но эффектный жест: встать над узнаваемым обрубком, поднять ногу, мгновенье помедлить и ударом каблука сверху растоптать, втереть в пол то, что было недавно мужской плотью. Так, чтобы кровь из-под ноги брызнула.

Страшно?.. Ох как страшно!

Ну что, Абдулла?.. Усмехнуться, срезать ремень, располосовать штаны, оголить, примериться…

— Так кто вам дал заказ?

Ножичком, острием, провести по низу живота, чтобы подрезать кожу, чтобы кровь закапала.

— Так кто?.. Адрес! Быстро!.. Считаю до трёх!..

Молчит. А если мы по родственникам пройдёмся? А ведь пройдёмся. Ты поверь!

Верит. Зубами скрипит. Дозревает…

— Ну!

Нет адреса, но есть контактный телефон… Так, давай звони, не тяни! Скажи срочное дело, что операция на грани провала, что нужны деньги и совет. Скажи хоть что-нибудь!

— Давай, давай!

Говорит. Убедительно говорит, потому что родственники. Место, время…

Дрогнули заказчики.

Спасибо тебе, Абдулла. Покойся с миром. И со своим мужским достоинством, которое осталось при тебе!

Машина. Серый джип. В меру старый и ободранный. Который не бросается в глаза.

Заказчик деньги привёз, но больше, чтобы узнать, что случилось. Или приехал, чтобы ниточку обрезать. Не исключено, что так. Лучше на рожон не соваться, чтобы пульку в лоб не схлопотать вместо купюр. Бережёного бог бережёт. Так что, тут лучше рисковать чужими головами. Вот этими.

— Машину видишь?

— Вижу.

— Возьми приятелей, подойди к ней.

— Зачем?

— Просто так. Встань возле капота, чтобы уехать нельзя было. И ещё сзади.

— Зачем?

— Затем, что надо! Чтобы получить двести долларов. Вот эти!

И сразу всё стало понятно.

— Как только я появлюсь — уходи.

Теперь зайти в подворотню, встать в тени, осмотреться, вытащить пистолет, тщательно прицелится.

К джипу подошла нанятая толпа. О чем-то заголосила, зажестикулировала, привлекая к себе внимание и блокируя машину.

Пора… Выстрел!

Лопнуло, взорвалось, зашипело левое заднее колесо. Машина осела на диск. Ах, какая неудача! Ну, ну же!.. Приоткрылась дверца. Высунулся водитель, посмотрел назад. Увидел сдувшийся баллон.

Да, не повезло.

Вышел, посмотрел, зачем-то постучал ногой по резине. Наклонился. Подозрительно скосился на толпу местных мужиков. Что-то крикнул им. Ему ответили многоголосьем. И он ответил. И потому не заметил, как справа к машине подошёл ещё один прохожий и, дёрнув дверцу, быстро сел на пассажирское сиденье. Без паузы скомандовал по-английски:

— Тихо!

Ткнул назад дуло пистолета, пальнул в сиденье для острастки, заметив там неясное движение. Кто там?.. Какой-то мужик… с белой рожей! Не от страха, а по природе, по национальной принадлежности.

— Сиди смирно, если хочешь жить.

Молчит, глаза пучит.

В кабину сунулся водитель. Не сразу сообразив, выругался:

— Падла, колесо лопнуло. Наверное, эти…

Что?.. Что он сказал?!.. Что?!.. Колесо лопнуло?.. Ну да…

Он сказал: «Лопнуло колесо» и «падла». По-русски! А это наше слово! Родное! Иностранцы такое не знают! Наши?!

Водитель растерянно посмотрел на нежданного пассажира.

Скомандовать, жёстко и тоже на родном:

— Сел, быстро! Или положу, нахрен, на месте!

Услышал, понял, сел.

— Деньги?

— Какие деньги?

— Для Абдуллы. Быстро!

— А сам Абдула где? — тихо спросил мужчина сзади.

— Ранен. Он меня за деньгами прислал.

— Доказательства?

Какие доказательства? Какие могут быть доказательства, когда Абдулла, равно как и несостоявшиеся исполнители, залегли на метр в грунт.

— Ты кто? — довольно спокойно спросил мужчина, хотя у него перед носом маячил пистолет.

— Хрен в пальто! Деньги!

— Деньги я отдам только Абдулле. Лично.

Крепкий дядя.

— А если я осерчаю и начну стрелять?

— Не начнёшь. Зачем тебе трупы? Тем более иностранцев.

А вот тут он ошибается, сильно ошибается. Трупов он не боится. За ним уже столько трупов!

Водитель шевельнулся, чуть опустил руку.

— Сидеть!

— Да сижу я, сижу. Ты чего, дядя, психуешь? — доброжелательно улыбнулся водила. Но руку подвинул ещё на сантиметр.

— Замри.

Нет, не замер. Не внял просьбе.

Выстрел!

Неверно оценивший угрозу водитель осел на сиденье. В голове его образовалась дырка, такая же, как в колесе.

— Ты что, рехнулся? — даже не испугался, удивился мужчина.

— Нет, я делаю свою работу. Деньги!

Протянул пакет:

— Всё?

— Нет. Кто тебя послал?

— Зачем тебе это знать? Деньги ты получил, теперь уходи. Или стреляй. Если решил стрелять.

Раз просят… Выстрел!

Мужчина схватился за раздробленное плечо. Заскрипел зубами.

— Ну?

— Ты ничего не добьёшься. Один хрен ты убьёшь меня.

— Убью, но в одном случае ты уйдёшь легко, а в другом…

— Не пугай. У тебя нет времени возиться со мной. В любую минуту к нам могут подойти полицейские или любопытные. И увидят труп. А уехать ты не можешь, потому что ты колесо пробил. Ты можешь меня только убить.

Да, тут он прав. Времени на манёвр нет. Его можно только убить. Что он ещё говорит?..

— Но я могу предложить тебе вариант…

Даже так?

— Ты уходишь с деньгами. И имеешь время исчезнуть из этой страны раньше, чем тебя начнут искать.

Нет, всё-таки он его не за того принимает. Принимает за мелкого урку, который решил сорвать куш. Кто же за ним стоит? Внешняя разведка или ГРУ? Кому он служит? Хорошо служит.

— А если я оставлю тебя в живых и оставлю деньги, изобразив, что это ты с сообщниками решил взять кассу. Только у вас что-то не связалось. А? Погладят тебя по головке?

— Валяй. Моя карьера всё равно кончена. Я засвечен. И голове моей теперь цена — грош в базарный день. Так что делай, что хочешь.

— Зачем вы заказали Президента?

— Не знаю. Это не моего ума дело. Это не моя операция. Я лишь передаточное звено.

— От кого к кому?

— Не надо пытаться меня ловить на слове. Ты ничего не узнаешь.

— Но хотя бы кто твои хозяева? ФСБ? Разведка?

Молчание. Отрешённый взгляд. Кто же он такой, бесстрашный?

И вдруг как молния в голове — догадка. Всё связалось! Всё и сразу! Неужели?.. Как убедиться? А если, как говорит наша мелкоуголовная шпана, взять его на понт? Может, он дрогнет, выдаст себя? Усмехнуться, сказать спокойно и уверенно:

— А я знаю, кому ты служишь.

И резко, неожиданно назвать имя Главного хранителя Хозяина.

Дёрнулось лицо. На одно малое мгновение. Но тут же окаменело. И пот, капельки пота на висках…

— Я не знаю такого!

А вот это он зря сказал, он должен был просто промолчать, если не знает. А он решил усилить… Переборщил.

— Больше я тебе ничего не скажу.

— А мне и не надо. Всё, что нужно, я узнал. Спасибо тебе. И прощай. Ты очень крепкий служака.

Выстрел.

И тишина.

Вот как оно всё обернулось!

— Я вижу, что ты хочешь об этом поговорить, но не знаешь, как про это спросить?

— Хотелось бы. О мусорщиках весь город судачит. Чем я хуже?

— Тогда спрашивай.

— Спрашиваю: «Кто?» Хотя догадываюсь об ответе.

— Боюсь, не догадываешься.

Пауза…

— Тогда кто, если не они?

— Наши.

— Наши?!

— Да. Свои в доску, пацаны с московским говором.

— Те, которые в джипе?.. Так это ты их?

Быстро Сергей фактики связал: взорванные мусоровозы и джип с двумя трупами.

— Я. Других вариантов не было. Я засветился.

— То есть люди в джипе были заказчиками?

— Передаточным звеном от заказчика к исполнителям.

— Но зачем? Местный Хозяин — наш друг! Союзник. И вообще… Мы его пятнадцать лет вылизывали, как кот причинное место! Он к нам чуть не каждые полгода прилетает ручку Первому облобызать.

— Ну и что? Разве союзник не может быть покойником? А покойник союзником?

— Тогда ни черта не понимаю! Кому он дорожку перешёл?

— Одному нашему общему знакомому.

— Ему?!

— Да. Ему самому! Хранителю тела.

— Час от часу!.. Ты уверен?

— Процентов на восемьдесят. Но, думаю, скоро смогу узнать наверняка.

— Ты уж лучше узнай. Хотя… Нет, всё равно не понимаю.

— Могу тебя успокоить: я тоже.

И это было так. Зачем заказывать того, кто верой и правдой?.. Не потому что любит Россию-матушку, так как когда-то учился в Университете дружбы народов в Москве, а потому, что без поддержки «большого брата» вмиг лишится трона и головы.

Всякий маленький правитель должен на кого-то опираться. На чьи-то деньги и пушки. Раньше половина Африки и Азии ходили под СССР. Теперь многие переметнулись к заокеанским хозяевам. Но не все. Этот, может, и хотел бы, да грехи не пускают. Несколько лет назад он, несмотря на протесты мировой общественности, повесил два десятка белых эмиссаров, отчего впал в немилость. Отсюда образовалась его большая и чистая, хотя и не бескорыстная, любовь, на которую отвечали взаимностью до недавнего времени.

Но вдруг что-то изменилось.

Что?.. Вопрос…

— У тебя всё? — спросил Сергей.

— Надеюсь.

— Ну, тогда моя очередь сказки сказывать. Ты какие любишь? Волшебные или страшные?

— От тебя волшебных дождёшься.

— Тогда страшные. Ты когда последний раз выходил на связь с Галибом?

— Двое суток назад.

— Напрямую?

— Ну, нет, конечно. Через Помощника.

— А с Помощником как — накоротке встречался?

— Как с тобой. За ручку держался.

— Хоть не лобызался?

— А ты что, за мой моральный облик опасаешься?

— Нет, за твоё личико. Узнаваемое.

— Я в гриме был.

— В гриме или маске?

— В маске. Полной.

— Это радует. А глаза?

— Цветные контактные линзы.

— А раньше?

— И раньше. Линзы, парик, перчатки, шапочка, чтобы волосами не сорить… Полный джентльменский набор. А что такое?

— Ничего особенного, если не считать, что твой Помощник убит.

— Когда?!

— Пять часов назад.

— А охрана? Он никогда не оставался без прикрытия!

— Охранник и убил. Зарезал, как телка в сортире, и тихо смылся. Отсюда вопросы, которые он мог успеть задать покойнику. Про тебя. А покойник мог сболтнуть лишнее. Люди перед смертью бывают опасно разговорчивы.

— Нет, исключено, тут всё чисто. Кроме Помощника меня никто не видел. И Помощник… не видел. При встречах мы заходили и выходили через разные двери в разное время, чтобы я не столкнулся с охраной.

— Будем надеяться, что ты не ошибаешься. — И Сергей внимательно посмотрел на своего приятеля.

Отчего у того мурашки по спине пробежали. Очень хочется надеяться…

— Тогда ещё одна сказочка. Вдогонку. Хочешь послушать?

— Валяй.

— Сказочка про злых демонов, кои хотят лишить жизни местного Правителя, плетя нити заговоров.

— Эта сказочка уже не актуальна.

— Ты так думаешь? А они думают по-другому.

— Кто?

— Заказчики, которые давят на Джандаля по исполнению контракта.

Что? Какие заказчики?

— Заказ аннулирован!

— Это тебе так кажется. Аванс получен, люди переживают за работу.

— Ничего не понимаю…

— А что тут непонятного? У тебя был свой заказчик, у Джандаля — свой. Может, ещё и другие есть.

Ну да… Верно. У восточных правителей много врагов.

— Это в лучшем случае. А в худшем — заказчик тот же. А исполнители другие. Дубль-киллеры.

И такое может быть. Настоящие игроки на одну лошадку не ставят. А вдруг она ножку сломает и до приза не доскачет? Как тут всё закрутилось!

— Что будешь делать?

— Исполнять заказ.

— Ты всерьёз?

— Более чем. Нам скандалы и рекламации ни к чему. Мы люди деловые. Если продолжать тянуть резину, Джандаль выйдет из доверия. А он дубль Галиба. Второй по значимости в Регионе. Его продвигать надо.

— Пойдёшь на ликвидацию?

— Нет, пошумлю, постреляю. Заодно подчищу кое-кого из окружения Джандаля. Тех, кто стал выходить из-под контроля. Хлопну двух зайцев.

— Моя задача?

— Предупредить по своим каналам охрану, чтобы встречали. Только пусть сразу не суются, пусть запустят внутрь. И вообще, все должно выглядеть натурально.

— Это всё?

— Нет. Необходимо отследить подходы.

— Кого отслеживать?

— Заинтересованных незнакомцев.

— Не понял. Каких незнакомцев?

— Незнакомых незнакомцев. Ни мне, ни тебе. Заказчик очень активно интересовался подробностями операции. Думаю, неспроста, думаю, хотят поприсутствовать на мероприятии лично, чтобы убедиться, что не зря Джандалю денежки платят.

— А если это свои? Наши?

— Тем хуже для них. Мы, ты и я, подчиняемся Первому. Так? Так! Прежний приказ — беречь и охранять дружественного нам Главу союзного государства — нам никто не отменял. А всё прочее — лирика. Скажет Верховный — чистить, хоть всю столицу в хлам разнесу. А пока он молчит — действует его последнее распоряжение. Зачем же я буду инициативу проявлять? Она наказуема.

— Формализм разводишь?

— Шкурку берегу. Она у меня нежная. Тут без бутылки не разобраться, так всё путано — то защищай, то зачищай. Так что, давай лучше по деталям…

Дальше разговор пошёл профессиональный. И потому скучный. Кто, когда, откуда, какими силами… Где встречать, как расположить огневые средства… Где поставить наблюдение… Рутина. Но от неё зависит, будешь ли ты завтра жив или нет…

— У нас происшествие. Двое погибших. Наши соотечественники. Я должен знать, кто это сделал!

— Что «сделал»?

— Убил наших людей.

— Кто-то, где-то убил ваших людей?

— Не моих — наших. Вы что, не слышали?

— Мало ли кто кого здесь убивает. Здесь все друг друга убивают! Каждый день. Такой национальный вид спорта — замочить соседа.

— Не юродствуйте. Два человека в джипе.

Ах, в джипе, два человека. Тех самых…

— А зачем вам это знать?

— Затем, что погибли наши российские граждане. И кто-то за это должен ответить.

— Давайте назначим кого-нибудь и доложим по инстанции. Так проще всего. Стоит ли из-за пары покойников устраивать такую бучу?

— Я знал этих людей…

Всё-таки знал… Это меняет дело.

— Хорошо, я попробую навести справки по своим каналам, возможно, что-то и выясню. Но для быстроты дела было бы полезно знать, чем они тут занимались, с кем контачили и кому могли наступить на хвост.

— Это не имеет отношения к поиску. Меня просто попросили помочь. Я обещал. Когда вы сможете узнать?

— Не скоро.

— А если скоро?

— Если скоро, то дорого. Чем быстрее, тем дороже.

— Хорошо. Я заплачу. То есть я хотел сказать, что поговорю, чтобы заинтересованные лица оплатили информацию.

— Договорились.

Ну, вот теперь всё понятно. На сто процентов.

Непонятно только — зачем?..

И ещё непонятно, кто стоит за вторым заказом. Если он же, то суета оправдана. А если кто-то другой…

Людей Джандаля подставили. Так посчитал Джандаль. Так посчитали, потому что люди Джандаля отдали душу Аллаху. Почти все…

Вначале все развивалось удачно — боевой отряд прошел первые ворота, предъявив поддельные документы. Караульный повертел в руках красивые бумажки с многочисленными синими печатями, где значилось, что бригада строителей прибыла для проведения работ на внешней крепостной стене. Стена эта не ремонтировалась с середины семнадцатого века. Начальник караула с подозрением оглядел «строителей».

— Подождите минутку. Я позвоню коменданту.

Зашёл в караулку. За ним бригадир строителей.

— Вы куда?

— Сюда, — ответил бригадир. И мгновенно ткнул офицера ножом в горло.

Оставшиеся на улице «строители», разбежавшись в разные стороны, споро порезали караул. Кто-то, скинув гражданскую одежду, встал на охрану ворот. Трупы стащили в караулку.

Путь был свободен.

В ворота, в просторный тамбур, въехали три грузовые машины, из которых выскочили несколько десятков обвешанных оружием боевиков. Это была внушительная сила, способная сокрушить батальон. Если бы они напали внезапно. Но они напали не внезапно. Перед вторыми воротами они замешкались. Потому что ворота оказались запертыми. Кем-то.

— Машины! Выбивайте ворота машинами! — крикнул командир, приняв единственно верное, но безнадёжное решение.

Машины дали задний ход, готовясь к таранному удару, но ворота распахнулись сами.

И все увидели… два бронетранспортёра, стоявших борт к борту. И это было последнее, что они увидели.

Башни бэтээров крутнулись, дула пулемётов упёрлись в толпу и открыли ураганный, в упор, огонь. Крупнокалиберные пули прошивали тела боевиков навылет, цепляя следующих за ними. Это была бойня. Нападающие заметались, стали беспорядочно стрелять, но их пули отскакивали от брони бэтээров, не причиняя им никакого вреда. Кто-то вскинул гранатомёт, но его заметили и расстреляли прежде, чем он успел прицелиться.

— Засада. Мы попали в засаду! — заорал в рацию истекающий кровью командир, отстреливаясь левой рукой. Но тут же затих, получив в темечко крупнокалиберную пулю.

Всё шло, как надо. Как было надо тем, кто написал весь этот сценарий. С нападающими всё было ясно — они были обречены, как только сели в машины.

Но наблюдатели?.. Где они? Они должны быть! Как опознать их среди десятков оказавшихся на площади случайных зевак? Где они притаились? Какие личины надели? Может быть, эти — в припаркованной у обочины машине? Где водитель дремлет, уронив голову на баранку, несмотря на жару и пальбу. Или вон те приятной наружности европейцы, сидящие за столиком и о чем-то оживлённо беседующие? Или люди за теми окнами, где шевелятся, несмотря на закрытые рамы занавески?

Непонятно…

А если по реакциям?.. На первые выстрелы крупнокалиберного пулемёта. На длинные, без паузы, очереди. Так не стреляют, так расстреливают. Кто и как из находящихся поблизости на это отреагировал?

Услышали… Вскинулись…

Потом взрыв гранаты. Ещё один. Беспорядочная пальба из автоматов.

Какие реакции должны быть на такое у людей? Страх. Желание поскорей смыться в безопасное место. И большинство так и поступило — услышали, напряглись и бочком-бочком, а кто-то бегом. Потому что не хочется получить случайную пульку.

Всё?

Нет, не всё! Да, услышали и встрепенулись — все. Но побежали не все, кое-кто притормозил из любопытства. Не исключено, что профессионального. А кто-то вообще никак не прореагировал.

Например, тот самый спящий на баранке водитель. Не проснулся? Что, у него такой богатырский сон? Как-то не верится… И потом он ведь там не один, потому что какие-то тени за стеклами. Или они тоже спят? То есть, приехали на площадь выспаться? В машине?

Надо зафиксировать номер.

Водитель опустил стекло. Так, тут все понятно. Эти точно наблюдатели, но наблюдатели нападающей стороны, люди Джандаля. Эти не интересны.

А где заказчики? Вон те, убегающие из кафе иностранцы? Или мужчина, спрятавшийся за углом? Или те, что за занавесками в окнах?

Смотреть. Наблюдать. Замечать.

Осеклись пулемёты. Из последней машины несколько боевиков успели отползти назад, к караулке, вывалились на площадь, побежали, стреляя на ходу.

— Уходим… Уходим!

Стали падать один за другим. Кто-то залёг за машину, стал стрелять длинными очередями в сторону ворот. Со стен зазвучали ответные выстрелы.

Окна! Мелькнувшее за занавесками лицо! Похоже, главные зрители там. Расположились с комфортом, как в ложе театра, потому что знали заранее. Теперь надо подобраться к ним поближе, чтобы…

Шаг. И вдруг резкая боль! Неужели?.. Чёрт!.. Кажется, зацепило! Что за ерунда?.. Хотя при такой плотности огня… Защитники хреновы, палят во всё, что движется, не разбирая, где боевик, а где гражданский. Пофиг им! Надо уходить до приезда полиции. Попадать в свидетели нельзя, никак нельзя!

Шаг… И уже нестерпимая, бьющая под дых боль. И падение. Неужели серьёзно? Смотреть некогда, надо отползти подальше куда-нибудь в подворотню, постучать в калитку, дать денег, переждать.

Нога волочится как мёртвая. Куда попало? Ладно, не важно. Потом… Всё потом… Кровавый след позади. Как бы кровью не истечь. В башке мутится. Ах, как нехорошо!

И вдруг машина. Затормозила, осадила рядом. Зачем? Открылась дверца. Руки… Ухватили за шиворот, подтянули, приподняли, втащили внутрь, бросили на сиденье…

Кто это?.. Опасность! Теперь лучше кровью истечь или самого себя порешить, чтобы в чужие лапы не попасть!

Голос:

— Ты чего подставляешься?

Знакомый голос! Серёга?.. Он!

— Куда попало?

— В ногу.

— Кость цела?

— Вроде да.

— Зажми рану. Кровища из тебя хлещет, как из барана…

— Зажал.

Между плотно стиснутыми пальцами просачивалась частыми толчками кровь. Капала, стекала тонкими струйками.

— Ты как здесь?

— Мимо проезжал.

Понятно — наблюдение за наблюдающим. Как в том, про публичный дом, анекдоте. Ну-ну.

— Держись!

Машину резко бросило в сторону, взвизгнули тормоза.

Какой-то пустой переулок с глухими стенами. Серёга перегнулся назад, бегло осмотрел рану, вздохнул, перехлестнул ногу жгутом, скрутил сильно.

— Ох!..

Спросил коротко:

— До врача два часа ходу. Выдержишь или помрёшь?

— Не знаю.

— Надо выдержать. В госпиталь, сам понимаешь, я тебя отвезти не могу. Таких, как мы, лечить можно только по блату.

Это понятно. Таких, как они, вообще не лечат…

— Поедем быстро. Трясти будет.

— Ничего, потерпим.

— Ну смотри! — Серёга ободряюще хлопнул по плечу.

— М-м-м…

— Что? Отдаёт?

Посмотрел испытующе, так что до самых печёнок. Выходит, не ободрял, выходит, проверял, вынесет ли пациент дорогу. Нет, не выдержит, умрёт от болевого шока. Или будет мычать и охать на каждой кочке, привлекая к себе внимание. И что со всем этим делать?

Тут есть два варианта.

Первый — везти к врачу, рискуя напороться по дороге на полицию или погореть на докторе, который капнет куда надо. И может всё равно не довезти.

Второй… Второй понятный. Лёгкий. И рекомендуемый. Наименее рискованный. Тяжелораненых в чужих тылах на себе не таскают, чтобы они за собой всех не утянули. Тяжелораненые получают укол «милосердия» или удар ножа в сердце и остаются лежать голыми в наскоро вырытой могилке с отрубленными головой и пальцами рук, по которым его можно было бы опознать. А голову и руки закапывают где-нибудь далеко и отдельно. И это не жестокость, это правило, которое не обсуждается. Их не для того забрасывают, чтобы они друг с дружкой нянькались, а чтобы дело делали. Что выберет Серёга?

Резкий, с визгом шин, поворот. Качнуло так, что в глазах потемнело.

— Больно?

— Терпимо.

— Врёшь?

— Вру.

Сергей выругался молча, одними губами. Дал по тормозам. Оглянулся, словно примериваясь. Потянул что-то из бардачка. Шприц? Шприц!

— Ты это… не обессудь. Не дотерпишь ты до врача. — Резко перегнулся назад.

Укол в плечо. Не больно… Серёга… А впрочем, как иначе?.. В голове помутилось, глаза затянуло черным. Услышал только:

— Ну что за жизнь сучья!..

И всё. И темнота.

— У нас проблемы. Утечка информации, Джандаль считает, что от нас.

— Почему от нас?

— Своим он верит. А нам нет. Они не верят «янки».

— Верить можно только дедушке, который умер.

Но утечка точно была, потому что бойцов Джандаля ждали. И встретили. Пулемётным огнём в упор.

— Что делать с Джандалем? Он рвёт и мечет.

— Прикармливать! Теперь уж точно. Нам лишние враги не нужны. Тем более такие! Он должен быть с нами, а не против нас. Он нужен нам.

— Почему?

— Хотя бы потому, что честно отрабатывает деньги, в отличие от многих других, которые только обещают. Дайте ему отступные и наводку на кого-нибудь из наших прежних друзей. Уже не нужных. Найдите или создайте. Пусть он считает, что это они… Короче, найдите ему козла отпущения.

— Какого козла? Куда его отпускать?

— Это русская пословица. А того козла… отпускать не надо. Надо на него всё повесить.

— Что повесить?

— Все грехи наши. Ваши в первую очередь… Повесить и… концы в воду.

— Концы? Зачем их в воду?

— Затем, чтобы они не болтались… Впрочем, это я вам объяснить не берусь. Найдите ему виновных, которых он сможет… Это надо сделать чужими руками, чтобы двух зайцев убить. Только не надо спрашивать, каких и где!.. Надо учить фольклор вероятного противника. Он скажет об его менталитете больше, чем аналитические записки наших умников. Пусть Джандаль с вашей помощью найдёт виновных в утечке информации, отомстит им и успокоится. Ему нужны головы — так дайте ему их. Только ненужные, только отработанный материал. Нам давно пора провести ротацию. Чтобы поднимались новые всходы, требуется расчищать им путь. Действуйте…

Свет… Голоса… Точно не ангелов. Ангелы такими голосами не говорят — только черти. Только чёрт. Только один хорошо знакомый чёрт — Серёга!

— Очухался?

Вокруг сумрачно, над головой белёный потолок, лампа… Не больница… точно не больница. Хочется надеяться, что не морг.

— Где я?

— У Аллаха за пазухой. Повезло тебе, юноша бледный! И заметь, это не метафора — точно бледный, потому как кровушки чуть не треть потерял.

— Довёз, значит?

— Довёз. Не стал бы, да только на тебе слишком много завязано. Мне одному не распутать. Так что ты мне вариантов не оставил.

Ну да, не благородства ради, но дела для…

— Как соображалка? Работает?

— Вполне. Сколько я дней без сознания?

— Два. А что?

— А то, что у меня назначена встреча с нашим общим знакомым. Надеюсь, они ничего не знают?

— Шутишь. Что же я буду им о каждой твоей болячке докладывать? Они ещё замену тебе попросят, а её нет.

— А ты?

— Спасибо за доверие. Но я лучше пешком постою. Тебя они знают, меня нет, так что тебе играть до конца.

— До моего?

— До твоего. — Сергей сказал это без улыбки. Сказал серьёзно, потому что должность Посредника не подразумевает подмену. Она пожизненная. А как долго продлится его жизнь — кто знает? А кто знает — про то не скажет. Увяз коготок… Не вырваться птичке.

— Что Галиб?

— Плохо Галиб. После смерти Помощника закрылся в комнате и никого к себе не допускает. Считает, что приходили за ним, да дверью ошиблись.

— Хреново.

— Что хреново? Что он прячется?

— Пусть хоть сто лет прячется, только через несколько дней может случиться важный разговор.

— С кем?

— С дяденькой из Белого дома.

— Оп-па! В таком состоянии он много чего может наговорить.

— Он не сможет ничего наговорить, потому что не разговаривает! Молчун он!

— Ну да, верно. Язык ему вырвали. С корешком. Есть другие помощники?

— Есть. Но они не в теме. Доверенный помощник был один. Кроме того, они не смогут правильно выстроить беседу.

— А если отложить?

— Если вторая сторона захочет отложить… Сбой в таких встречах всегда истолковывается, как потенциальная ненадёжность партнёра.

— Печально — один труп, один немой идиот и дядя Сэм на прямом проводе. Здравствуй, Санта-Клаус, Новый год.

— Что будем делать?

— Подбирать человека на роль помощника.

— Не успеть.

— А это уже не мои, а твои проблемы. Галиб твой кадр, ты его сотворил из своего ребра, тебе с ним и возиться. Справишься — молодец. А нет — пеняй на себя. Только на себя.

И тут же суток не прошло, как прилетело…

— Помощником Галиба назначаетесь вы.

Вот это поворот!

— Это невозможно. По регламентам моей Организации я не могу…

— Можете. Это приказ вашего Главнокомандующего. Я лишь передаю приказ как его доверенное лицо. Опекать Галиба придется вам. Лично! Слишком много поставлено на кон. Можете придумывать себе легенды, можете менять внешность — это ваше дело, ваша кухня, но вы должны быть всегда рядом с ним, обеспечивая его безопасность и его внедрение… Галиб становится крайне важной, стратегической фигурой. Рисковать им мы не можем.

— А мной можно?

— Вами? Риск — это ваша работа. Галиб — товар штучный. А вы…

Хранитель Главного тела усмехнулся.

— Вы, конечно, герой, но рядовой герой. Таких… хватает. Если страна прикажет быть героем, то у нас героем становится любой. Слышали такую песню? Ну, так вот, вам отдал приказ ваш непосредственный и главный начальник. А его приказы, я так понимаю, не обсуждаются. Прошу принять к исполнению.

И Главный Хранитель усмехнулся еще раз. Уже откровенно злорадно. Потому что зуб имел…

— Что нужно ответить при получении указания вышестоящего начальника?

— Хорошо, я понял.

— Не «хорошо», а «есть»! Потому что нехорошо, если «хорошо». Хорошо — когда как положено. В серьезных организациях.

И Главный Охранник замер в ожидании, наслаждаясь моментом. Своего торжества.

И пауза тянулась…

— Есть!

Вот как всё обернулось. Кажется, это именно тот случай, когда кукла начинает руководить кукловодом, когда полено с длинным носом дёргает за ниточки, привязанные к рукам Папы Карло! Чёрт побери этот деревянный чурбак!

— У Галиба появился новый помощник.

— Надеюсь, достойный?

— Вполне. Помощником Галиба назначен я.

Серёга даже не удивился. Даже ручками не всплеснул.

— Достойная кандидатура. Лучше не придумать.

— Ты знал?

— Догадывался. Другого пути у них нет. С Галибом никто кроме тебя не справится. А готовить нового человека — это время. А времени нет. Ты и так уже засвечен. Как кинозвезда.

— А что будет, когда я закончу с Галибом?

— Что? Не знаю… Ордена, почётная пенсия, любящая жена, встречи со школьниками, дача в Подмосковье.

— Я даже знаю, какая дача… И знаю её площадь: метр на два и потолок деревянный из сосновых досок. И догадываюсь, кто меня в ней пропишет.

Сергей опять пожал плечами.

— Мы не можем загадывать, мы можем только подчиняться. Не я тебя выбрал на эту должность.

Да, верно, не он, а Куратор. Который собрал по кусочкам Контору и отправил на связь с Первым именно его, чем подписал ему смертный приговор. Он единственный, через кого можно нащупать Организацию. И теперь им можно затыкать любую дырку. Вот они и затыкают.

И всё Серёга понимает, в том числе последствия. А скорее всего, не понимает, а знает. И не исключено, что не просто знает, а сам всё это организовал. Ведь это в духе их Организации — говорить одно, думать другое, подразумевать третье, а предполагать — четвёртое. И так до бесконечности.

Значит, работать с Галибом ему. Теперь — без вариантов. Думать о легенде и камуфляже личности. Потому, что все начнут интересоваться, спрашивать, рыть биографию и всё должно быть идеально, лучше, чем если когда сам живёшь. Потому, что когда просто живёшь, можно что-то упустить, перепутать, запамятовать. А когда биографию создаешь — тут ни одной детальки упустить нельзя! Тут — до последнего родимого пятна на физиономии у несуществующего прадедушки!

Конечно, можно попытаться сойти за местного — подкраситься под вековой загар, бровки подвести… Но это будет мелко и опасно. У каждого местного сто тысяч родственников и знакомых. И все друг друга… И привычки и повадки…

Нет, тут проще идти от существующего образца. Нужно расставить верные акценты, сделать правильную подводку. Меньше играешь — меньше риски. Тут не театр, где сфальшививших актёров помидорками забрасывают. Здесь не помидорками — нет. Здесь гранатками. Так что лучше играть максимально близко к правде жизни. Такая работа…

И начать придётся…

— Здравствуйте.

— Ну, допустим… Чего надо?

— Вам боевики требуются?

Следователь недовольно взглянул на посетителя. Ходят тут разные, от работы отвлекают. Хотя до того не работал, а пасьянс-косынку в казённом ноутбуке раскладывал.

— Шёл бы ты… пока есть на чём идти.

— Я серьёзно…

Может, журналист? Или просто местный сумасшедший?

— А если серьёзно, то я сейчас наряд вызову и…

На стол с характерным звуком что-то шлёпнулось. И размер был подходящий, узнаваемый. Как говориться, не первый год на должности.

Следак быстро огляделся.

— Что нужно?

— Завести дело на одного человечка.

Не вопрос. Заводить дела это проще, чем их распутывать. Вначале завести, потом по просьбе родственников закрыть. Или по просьбе другой стороны «закрыть» бедолагу лет на восемь. Это кто больше даст. Любые капризы за ваши деньги.

— На кого дело шить?

— На этого человека. — Посетитель положил на стол папку. — Здесь фото, биография от рождения до сегодняшнего дня, участие в террористических операциях и прочие подробности.

— А сам клиент?

— Улизнул в последний момент от следствия.

Это что-то новенькое.

— Это аванс.

Даже так? Следователь прикинул навскидку вес свёртка, лежащего перед ним на столе. Хм… Заказчик-то серьёзный дядя!

— Только дело должно обрасти доказательной базой. Ну там свидетельскими показаниями, признаниями, протоколами осмотров и изъятий… Лет на пять в глубину.

Не вопрос. Не первый год замужем. Завтра можно нагнать хоть дюжину свидетелей из местных, которые не за дорого покажут, как прилетевший за мздой трёхголовый дракон целый блокпост сожрал, не поперхнувшись, две бээмпэшки горловым огнём пожёг и танк хвостом в лепёшку прихлопнул. Хоть целую банду сколотить из погибших при задержании и отбывающих наказание в местах лишения. Отбывающие с превеликим удовольствием накропают признания на несуществующего подельника, лишь бы с зоны сорваться на пару дней для проведения следственных мероприятий. Им — развлекуха и послабление, а в дело лишние подшитые странички.

— Слышь, дядя, а зачем тебе это?

— Хмырь этот дочь мою обрюхатил и бросил. Зараза! Конечно, его можно урыть, но это скучно — пусть он лучше под следствием походит, под пожизненной статьёй. Пусть побегает. А после приползёт, а там посмотрим.

Круто. Прямо как в сериале.

— Не бойся, сделаем в лучшем виде. По верхнему пределу.

— Только прошу работать тщательно. Не как на государство.

Ну, это ясно.

— Если нужна будет какая-нибудь помощь — вот контактный телефон. Надеюсь на ваш профессионализм.

— А что? Выдумывать — это вам не распутывать, в айн момент сварганим.

— «В айн» — это в какой срок?

— В месяц уложимся, если денег на командировки подкинете.

— Месяц много. Срок — неделя.

— Неделя — это слишком…

— И удвоенный гонорар.

Тогда дело другое, тогда все текущие папки побоку. И впряглись! Наша доблестная полиция, когда надо, может работать и днём, и ночью, и в выходные, натруженных рук на жену не покладая. А тут — надо!

И пошло дело — застрочил принтер.

Родился, учился… Причём реально родился и учился. Просто потом уехал и помер. И даже жениться не успел. Так что в основе биографии вполне реальный человечек со всеми подробностями своей короткой жизни. И даже на фото пусть не как близнец, но похож. И все — и одноклассники, и соседи, если что, все фактики подтвердят. Родителей нет, остался он круглым сиротой. Попивать начал. И в жизни умер, отравившись какой-то настойкой из аптеки. А в биографии — нет, потому как дальше она крутой поворот сделала, который никто проверить и опровергнуть не сможет. И оно им надо на метр в землю копать? Не та фигура. Если и станут проверять, то выборочно и поверхностно. На это и расчёт. Что там у него дальше? Ух ты… Был захвачен и угнан в рабство на Кавказ. Там примкнул и принял, чтобы выжить. Но прижился и проявил себя. Двух пленных порешил собственноручно, чем завоевал авторитет. Об этом имеется видеозапись, вполне себе профессионально сделанная на одной из дальних, за семью морями, киностудии. Был принят и признан. И даже обласкан. Участвовал в нескольких боевых вылазках. Где товарищи его в большинстве своем погибли или были захвачены в плен. И теперь, находясь в местах не столь отдаленных, вдруг раскаялись и дали против него показания и опознали по представленным фотографиям и видеоматериалам. Каков злодей, а? И после не раз отличился. Сколотил банду — нападал и взрывал. Однажды вырезал целый блокпост. Был выслежен, отстреливался, положил всю свою бригаду, а сам, раненый, вырвался и ушёл. Везучий, гад! После обучался в полевой школе диверсантов, где был на лучшем счету. Школу вычислили и раздолбали с воздуха, но ему и на этот раз повезло — выжил вместе с несколькими счастливцами. Те вскоре попались в лапы спецслужб и дали им на всю катушку. А после они, как водится, раскаялись и вспомнили. Боевики его ценили за славянскую внешность, посылая, внедряя и доверяя. Потом фигурант пропал, как сквозь землю провалился. Есть подозрение, что он участвовал в нескольких громких терактах в Европе. Но это, возможно, лишь слухи, так как никаких документальных подтверждений сему нет. А он к саморекламе не склонен.

Такая вот предыстория, подтверждённая протоколами, фотографиями, показаниями, экспертизами и прочими бумажками, без которых ты — букашка. А с документами — отъявленный диверсант, исламист и садист.

Ещё есть Интернет, где можно потрясти в кадре отрезанной головой, пообещать врагам священную войну, пострелять, побегать по горам и пересечённой местности, пообниматься и поесть из одного котелка с известными, но ныне покойными лидерами террористических формирований.

Ну как? Очень убедительно…

— Да, если к вам кто придёт и станет интересоваться, не состряпали ли вы эту заказуху по чьей-то просьбе, то вы не колитесь — не надо. Я все свои предложения снял на видео и факт дачи взятки зафиксировал, как и номера банкнот. И если пойдёт что не так — покажу, что это вы все для отчётности и премий сварганили. А если сильно обижусь, то других следаков найму, которые уже под вас, за мои денежки, рыть начнут. А деньги у меня, как вы поняли, есть.

Вот гад! А казался таким приличным человеком!

— Счастливо оставаться… На свободе…

Ну что, биография есть. Теперь можно выныривать. Не здесь — там. Тем более что борода и усы выросли натуральные, свои. Вполне себе симпатичные, как у многих боевиков. И глазки цвет изменили. И щёчки форму. И носик. И шрам образовался очень на вид натуральный. Шрам — это очень важно, хорошо нарисованный шрам на себя всё внимание забирает. Конечно, если внимательно, с линеечкой, да по науке… Но если подойдут с линеечкой, то он не дастся. Ну что, годится? Вполне! Потому как хозяин подправленной мордочки на искомое фото стал больше похож, чем на самого себя.

Теперь аксессуары: походочка, жесты, мимика…

Здравствуй, Галиб. Я твой новый Помощник. И, одновременно, твой голос, советник и ещё главный хранитель. Не прошу ни любить, ни жаловать, но требую подчиняться. Сам ведь под топором хожу, как тот, прежний, призванный Аллахом, Помощник. И если что-то не так пойдет, то вышестоящие люди ни тебя, уважаемый Галиб, ни меня не пожалеют. Понял? Вижу, понял! Вот и славно. А теперь, как говорится в восточных сказках: слушаю твои приказания, о повелитель. Слушаю и повинуюсь…

— Прошла новая информация по Галибу.

— Какая?

— У него состоится прямая беседа с нашим заокеанским другом.

— С верхним?

— С самым верхним.

Очень интересно…

— Откуда стало известно?

— Из надёжных источников.

Но это значит… Это значит, что на местном политическом поле выросла новая серьёзная фигура. Как-то незаметно выросла, исподволь, и теперь её нельзя не брать в расчёт.

— Зачем он им?

— Неизвестно. Возможно, планируют серьёзную операцию. Может быть, даже у нас.

— Для этого они не стали бы привлекать своего президента. Точно, не стали бы! Зачем им подставлять его под компромат? Для этого хватило бы чиновников рангом пониже. Здесь что-то другое. Что-то масштабнее. Как говорил дядя Исаак, совсем иной, чем кажется, интерес. Заокеанский Хозяин абы с кем говорить не станет. Не тот уровень. Здесь, судя по всему, затевается какая-то более серьёзная игра, в которой сойдутся интересы самых больших игроков. И в этой игре нам лучше принять участие. Потому что тот, кто не садится за покерный стол, не может взять партию. Нас, кажется, за него не приглашают. Это не столько обидно, как опасно.

— А если не спешить и понаблюдать за развитием событий?

— А если не спешить, то можно опоздать! Они тут только играют, а нам здесь жить. Или не жить. Я думаю, они готовят Галиба под кого-то. Пока все плотно сидят на своих местах, но эта стабильность кому-то мешает. Теперь, если они начнут переставлять фигуры, сломается весь сложившийся баланс сил, и такая чехарда начнётся!

— Зачем? Зачем им дестабилизировать ситуацию?

— Например, затем, чтобы утереть нос русским, которые активно лезут в Регион. Они считают его своим. И заодно подложить свинью европейским союзникам, чтобы слегка их осадить. На границах потенциальных конкурентов всегда должен тлеть пожар, который можно раздуть в любую минуту. Старушка Европа стала вставать на ноги, так почему бы не подставить ей подножку? Так, чуть-чуть, чтобы не уронить, но поубавить прыти.

— А Галиб тут при чём?

— А он здесь, похоже, запальный шнур. От него займётся пожар. Вот что… Сформируйте команду для работы с Галибом. Из самых лучших людей. И привлеките арабов, которые не отсвечивают носами и пейсами. Обложите его со всех сторон, как старые девы единственного в местечке богатого жениха. И по возможности отследите разговор с Хозяином.

— Вряд ли это удастся сделать.

— Я же говорю, по возможности. Если первый человек планеты говорит с рядовым террористом — это означает, что это уже не рядовой и уже не террорист. Это человек, с которым, возможно, нам придётся сесть за стол переговоров. Не исключено, что он здесь станет ключевой фигурой, вокруг которой много чего может закрутиться.

— Вы думаете?..

— Да, я думаю. У меня есть такая привычка — думать. И соотносить факты. Как говорила моя мамочка: «Если сынок не ночует дома, это означает, что он ночует не дома и, возможно, не один. И надо готовиться к свадьбе». И таки она права. Именно так я женился на своей Розочке… Боюсь, здесь готовится свадьба. И это, я вам скажу, будет ещё та свадьба, коли сватом выступает такой большой человек. И я не хочу быть на той свадьбе последним из приглашённых. Формируйте и отправляйте команду.

— На чем сделать акценты?

— На эхе! Смею вас уверить, что возле этого «жениха» теперь завертятся такие хороводы, что только успевай раскланиваться. Нам нужна правда. Но она нужна не только нам. А кому ещё? Вот на этот вопрос мы и должны ответить. Я не хочу стоять в этой очереди в самом хвосте. Не могу. Как говорил один умный еврей: «Если ты в очереди не первый, то ты уже не в очереди!» Следите за теми, кто следит за Галибом. И вы узнаете больше, чем если следить только за ним одним…

— Я очень рад слышать голос нашего верного друга.

Хотя это не его голос. И даже не с его голоса говорит тот голос. Но даже и этот голос изменён почти до неузнаваемости…

— Я наслышан о вашем авторитете и успехах…

Ну да, пришлось потрудиться, лепя из ничего пулю. Помощник взглянул на Галиба. Галиб благодарно склонил голову.

— Галиб благодарит вас, многоуважаемый, за столь высокую оценку его скромных успехов, — витиевато поблагодарил Помощник. — Он всего лишь слуга Аллаха, который…

— Ну, не надо преуменьшать свои заслуги.

Ещё один поклон.

— Хочу заверить, что наша страна будет всячески поддерживать вас в вашей борьбе за освобождение угнетённых народов из-под диктаторского ига.

Так, первое вводное прозвучало. Заокеанский Хозяин даёт зелёный свет на войну с неугодным ему законно избранным лидером небезынтересной им страны. То есть предлагает свалить его руками Галиба.

— Мы готовы предоставить вам финансирование для гуманитарной помощи…

Деньги башляют. Заокеанскими бумажками. Это — второе вводное!

— Мы будем рады видеть вас гражданином нашей страны и обеспечим…

Гарантии отхода — это третье!

— Примите заверения в моей искренней дружбе…

Ну, это просто протокол.

— Если у нас возникнут какие-либо трудности, с которыми мы не сможем справиться самостоятельно, мы бы хотели иметь возможность привлечь вас к их решению в качестве консультанта или исполнителя…

Это понятно. Убить кого или взорвать чего. Заплечных дел мастера всегда в цене, особенно когда свои ручки марать не охота. Это уже интереснее. Что ещё?

— Я рад был услышать вас… И рад иметь таких друзей…

И всё?! И стоило из-за этого огород городить?

Представитель Хозяина встал. И Помощник встал.

— Галиб выражает искреннюю симпатию вашей стране и лично к вам и заверяет, что приложит все свои силы дабы…

И всё в таком роде. С расшаркиваниями и поцелуями…

Только зачем? Ни хрена же не понятно!

— Ну? — спросил Серёга.

— Разговор состоялся.

— О чём?

— Ни о чём. Стороны раскланялись и заверили друг друга во взаимной любви и преданности. Всё прочее уже звучало раньше.

— Раньше звучало из уст мелких клерков.

— Ну и что? Как будто телефонные заверения что-то значат. Даже непонятно, зачем всё это было нужно?

— Значит, нужно. Они воспринимают Галиба всерьёз. Потому что не знают… Это только мы знаем. Они боятся, что Галиб сорвётся с крючка, и решили его успокоить. И вдохновить. Гарантии из уст Первого — это серьёзный аргумент для любого агента. Если мы вербанём кого-то из европейских лидеров, то тоже потащим на связь нашего Первого, чтобы он расшаркался, заверил и облизал. Люди самолюбивы и им лестно, когда их хлопают по спине известные лидеры. Вот и всё объяснение.

— Дай-то бог.

— Всё очень хорошо. Разговор состоялся, значит, ставки Галиба пошли вверх. С чем тебя и поздравляю…

— Всё в порядке. Разговор состоялся. Хозяин имел прямую линию с агентом Крюгером.

— О чем они говорили?

— Ни о чем конкретном. Как и планировалось. Хозяин обещал ему дружбу, деньги и паспорт. И попросил содействия в решении возможных щекотливых дел.

— Очень хорошо. Подшейте запись к делу. Прямой несанкционированный контакт лидера державы с известным, замаранным кровью террористом с просьбами о возможной помощи всегда пригодится. На случай, если он попадёт под дурное чужое влияние. Большие люди — они такие ветреные… Протоколы разговора уберите из архива. Пусть это будет частная инициатива и приватный разговор.

— Уже убрали.

— Что с деньгами?

— Переводы пойдут из закрытых фондов, которые контролирует лично Хозяин. Проводки мы отследим и задокументируем на каждом этапе.

— Отлично. Пусть это будут его инициатива и головная боль. Частный разговор, неподотчётные деньги, сомнительные просьбы — это сильный аргумент. К примеру, если сделать вброс через журналистов, которые слетятся на это дерьмо, как мухи… Или под грядущие выборы. В политической игре всегда лучше иметь в рукаве лишний козырь.

— Дополнительная информация по Крюгеру вам нужна?

— Нет. Подробности меня не интересуют. Довольно факта состоявшегося контакта. Крюгер помог нам — спасибо ему. И вам. У вас всё?

— Да.

Разговор закончился. Записи остались. У той и другой стороны. Кто же не хочет иметь лишний козырь на руках?

— Подведём итоги.

— Подведём…

Сыпанули на стол шахматы, чтобы нагляднее. Кто там остался на политическом поле? Галиб. Этот из пешек прошёл в короли прямо через все клеточки и головы. Вопреки всем и всему. Просто поводыри хорошие были.

Теперь — Джандаль… Перебрали фигуры. Повертели в пальцах… Конь или ладья? Нет, этот, пожалуй, дорос до ферзя. Почти дорос. Потому что ходит как хочет, вдоль и поперёк, и рубит всех напропалую. Дружит только с теми, кто под ним. Враждует со всеми, кто из-под него выскочил. В главных врагах Галиб, чтобы создать противовесы и полюса, к которым все остальные притягиваться будут. Не к тому — так к этому.

— Кто ещё в активе?

Сергей поставил в ряд несколько пешек.

— Это что?

— Фигуры на замену. Вторым эшелоном. За Галибом и Джандалем. Должны же быть какие-то резервы в тылу. Может, тоже до тяжёлых фигур дослужатся.

— Кто такие?

— Всякие разные. Не всё ли тебе равно? Это мои кадры. Посеял под себя, теперь выращиваю помаленьку. Удобряю, поливаю, прививаю. Как, блин, дедушка Мичурин.

Это правильно. Кадровый резерв должен иметь место. На всякий пожарный случай. Кто они — не суть важно. Своих агентов каждый пасёт сам. Впрочем, установить персонажи не трудно, достаточно лишь посмотреть, кто там в последнее время активно проявлял себя, авторитет нарабатывая.

Ладно, это всё союзники. Они играют за белых. А кто стоит на чёрных клетках?

Этот… Этот… Эти двое… Почти все из прежней обоймы. Старики. Но вполне ещё боеспособные старики, которые много что сотворить могут. Особенно если под хорошо оплаченный заказ. Сбрасывать со счетов их нельзя. Если что, они и Галиба сковырнуть с доски могут, и свои услуги заокеанскому Хозяину предложить. Чего допускать нельзя — конкуренции допускать нельзя. Основа успеха — это монополия…

— Что с ними делать будем?

— Кто?

— Ты и я.

— Ты — в голову не брать. Поле под саженцы расчищать — моя задача. Тебе — только сорняки указать. Кто из них опаснее? Если по старшинству?

— Пожалуй, вот эти.

— Ну и всё. Нам соперники Галибу и Джандалю не нужны. И оттенки. Нам двух цветов — чёрного и белого вполне достаточно. Кто не придёт к Галибу, придёт к Джандалю.

— Будешь полоть?

— Буду! Или в качестве альтернативы предложу под Джандаля лечь. Там посмотрим.

И смотреть нечего — лягут как миленькие, чтобы глубже не залечь. Серёга умеет доходчиво убеждать.

— На кого ещё, если этих в расчёт не брать, наши «друзья» могут опереться?

— Пожалуй, больше ни на кого. В остатке только наши — Галиб и Джандаль плюс твои, которые в резерве. Остальные — стихийная мелочовка.

— Мелочовка не в счёт. Она всё равно к силе прибьётся. А сила за нами.

— Тогда без вариантов. Куда ни ткнись, кругом мы.

— Вот и славно. Пусть опираются. Я всегда готов ближнему плечо подставить. И подножку.

— А если они свои кадры растить начнут? С нуля?

— Из кого? У нас все боеспособные мужчины на учёте, как в военкомате. Каждый на каждого информашку несёт.

— А если пришлые объявятся?

— Если пришлые объявятся, то с ними Джандаль разберётся. Нам стихии допускать нельзя. Нет у них выбора — только наши кадры. Вот пусть их и вербуют. На крючке ребята. Вернее, на крючках. Уже к моим новым с нескромными предложениями подкатывали.

— И что?

— Ничего, поломались для приличия, девиц изображая, ну и чтобы цену задрать. И легли ручки-ножки в стороны. Короче, вербанулись.

— Обложил вербовщиков со всех сторон?

— Обложил. Чтобы облажать. Когда время придёт…

— Значит, всё.

— Значит…

Вот и весь итог — велика доска, клеточек много, но на каждой своя фигурка поставлена, хоть и другого цвета, хоть черного, хоть белого — один чёрт! Такая игра. В одни ворота.

— Так, может, теперь другие фигуры с иных досок подтянуть?

— Сеанс одновременной игры?

— А почему бы нет? Галиб нынче в авторитете, так что пора ему из детских штанишек вылезать.

— Думаешь, выиграем?

— Думаю!

Так что партия, джентльмены. Партия… Так выходит!

Ну, или так показалось…

А дальше всё покатило по пословице про беду и ворота.

Гости были узнаваемы. Были заслуженными. И были себе на уме…

— Галиб приветствует своих гостей.

Поклоны. Рукопожатия. Словословия. Вопросы про родственников, здоровье и скотину. Это как положено.

Расселись подальше друг от друга, чтобы подчеркнуть собственную независимость и значимость. На Востоке всякий правитель мнит себя почти богом, в душе презирая соседа.

— Галиб будет говорить.

Все кивнули. Пусть говорит. Пусть говорит первым.

Помощник махнул переводчику. Тот встал, поклонился и хорошо поставленным голосом начал:

— Уважаемый Галиб призывает объединить усилия в борьбе с неверными, ибо победить можно только сообща. Каждый из вас представляет свой народ и государство, но и защищает только себя. По отдельности мы бедны и слабы. Но если станем едины, то сможем выступить единым фронтом и защитить свои народы и веру. Сильный ветер гнёт и ломает отдельные деревья, но он не может повалить целую рощу.

— Это верно, — согласились все. — Лесу не страшны никакие бури. Но кто объединит нас?

— Уважаемый Галиб считает, что он сможет справиться с этой почётной ролью и будет честно и верно служить вам во имя Аллаха, дабы противостоять западному миру. Он сможет представлять общие интересы на самом высоком уровне и распоряжаться совместными ресурсами, а при необходимости возглавить вооруженную борьбу.

Все затихли. Резко забирает Галиб!

— Кто хочет высказаться?

Все посмотрели на Хамида. Тот встал. Выпростал руку из рукава халата. Осмотрелся. Кашлянул. Он не спешил, зная себе цену. И напоминал о ней другим.

— Хочу спросить, уважаемые, кто такой Галиб? Кто его отец и мать? Кто деды, кто прадеды? Какого он рода-племени? Мы не знаем его, не знаем его родословной. Мы знаем друг друга. Я знаю тебя, Исмаил. Ты знаешь меня. Ты знаешь моих родственников до седьмого колена. Это всё были уважаемые люди. Ты знаешь родственников Галиба?

Исмаил покачал головой.

— А ты Азабек?

— Нет.

— И никто не знает! Как же мы можем доверять человеку, о котором ничего не знаем?

Все согласно покачали головами.

— Может, он самозванец, может, он побирался на улицах, питаясь объедками, а предки его были простыми погонщиками верблюдов? Как можем мы довериться тому, кто нам неизвестен? Аллах поручил мне заботу о моем народе, которому я служу верой и правдой. Это государство мне досталось от отца, ему от его отца, а тому от его. Мой род насчитывает тысячу лет! Я общаюсь на равных с президентами, королями и самыми известными людьми. Почему я должен принять над собой главенство какого-то выскочки? Мой народ не поймёт меня и не простит. Я считаю, что нельзя принимать торопливых решений в таком деликатном деле. Пусть нас объединит самый уважаемый и заслуженный из всех. Вряд ли это Галиб. Или я не прав?

— Ты прав, Хамид! Мы все уважаемые люди, а Галиб пришел неизвестно откуда.

— Но Галиб служит Аллаху, он герой и убил множество неверных. Он молод, но храбр и удачлив. Аллах покровительствует ему, — напомнил Помощник.

— Это так, — согласились все.

— Но если он чёрного рода или вовсе пришлый иноземец? — напомнил Хамид.

И все опять закачали головами. Не дело ходить под родом погонщиков верблюдов.

— Но кто кроме него готов возложить на себя борьбу с неверными, рискуя потерять голову? — спросил Помощник.

Никто не готов. Это вам не деньги пилить.

— Галиб, конечно, великий воин, но способен ли он вести тонкую политику?

Это да, это да…

Так ни к какому заключению и не пришли. Уважаемые попрощались и вышли.

А дальше случилось нехорошее. Потому, что кто-то стрельнул, и многоуважаемый Хамид упал, расплёскивая фонтаны крови. Голову ему проломила тяжёлая двенадцатимиллиметровая пуля, выпущенная неизвестным снайпером. Впрочем, за ним давно охотились враги и теперь вот настигли.

— Уважаемые, давайте скорее вернёмся в дом, пока охрана ищет убийц! Мы не можем рисковать вашими драгоценными жизнями.

Вернулись. Расселись молчаливые и мрачные. Потому что что-то такое начали понимать. О чём-то таком догадываться.

— Галиб приносит свои извинения за то, что произошло. И предлагает, раз уж так получилось, продолжить начатый разговор. Очень жаль, что главный его оппонент предстал перед Аллахом, потому что Галиб любит смелых и активных противников. Предлагаю высказаться…

И никто не отказался. Все заговорили. И со всем довольно быстро согласились. Всё-таки умеет Серёга уговаривать даже самых безнадёжных и упёртых. Имеются у него очень весомые аргументы. На каждого — хватит.

Через месяц мятежники захватили первый город, который сдался почти без боя, потому что гарнизон получил гарантии и денежное вспоможение. Деньги они иногда бывают сильнее пуль и снарядов. Гарнизон вывесил белые флаги. И приготовил кошельки.

Но расклад случился чуть иной.

Сдавшихся пленных рассортировали и пригласили местных жителей опознать каждого. Жители прошли вдоль рядов, вглядываясь в лица и выискивая своих обидчиков, которые что-то у них когда-то отняли, или грубо послали, или применили силу.

— Вот этот, он у нас велосипед увёл.

— А этот бельё с верёвки…

— А тот за счёт не заплатил…

Обидчиков набралось немало, потому что армия всегда что-то тянет, отбирает или кого-то лапает. Солдаты стояли понурые, подозревая, что своих денег они не получат.

— Что будем с ними делать?

— Пусть решают люди.

Это было демократично, но недальновидно. Люди всегда жаждут крови.

— Повесить их! Всех! Повесить. Повесить!

Обратились к Галибу.

— Они, конечно, виновны, — сказал Галиб чужим голосом. — Того, кто убил или сотворил насилие, пытал и мучил своих сограждан, конечно, надо повесить. Око за око, а кровь за кровь. Каждый должен получить по заслугам.

С его словами все согласились.

Часть пленных отвели в сторону. Споро навязали на фонарях и под балконами верёвочные петли, смазав их бараньим жиром.

— Но за что вешать тех, кто не пролил чужой крови?

— А что же их, прощать?! — закричала женщина из толпы. — Они у меня козу увели!

— Нет, прощать нельзя. Но и жизни лишать невозможно. Аллах справедлив, наказание не может быть выше вины. Это великий грех.

Приговорённые облегчённо вздохнули.

— У тебя женщина украли козу? Разве тебе станет легче от того, что твой обидчик лишится жизни? Разве его смерть заменит тебе козу? Если он будет валяться мертвым, у тебя в чашках появится молоко?

Кто-то засмеялся.

— Нет. Но если его не наказать, у меня уведут и вторую козу, — ответила женщина.

— Это верно. Пусть будет так — за воровство он лишится руки. И пусть останется, женщина, он у тебя и заработает тебе на козу, возделывая твой участок, помогая по хозяйству и ремонтируя дом. И пусть он трудится от зари до зари, не разгибая спины.

— А если сбежит?

— Если он сбежит, то лишится уже не руки, а жизни. А также его отец и брат ответят за него, ибо это справедливо. Согласна ли ты, женщина, с таким решением?

— Согласна. Вы уж поверьте, что смерть ему покажется милостью божьей. Уж он у меня поработает.

И опять раздался хохот. Все знали эту жадную и хозяйственную женщину.

— Только прошу руку ему не рубить.

— Но почему, ведь ты жаждала мести?

— А зачем мне безрукий калека! Есть он будет как здоровый, а работать как инвалид. Если вы хотите ему что-то отрубить, так отрубите… палец.

Под общий смех и одобрительные крики толпы так и порешили.

И с остальными пленниками разобрались так же к обоюдному удовольствию и обидчиков и обиженных. А душегубов и насильников повесили, чтобы другим неповадно было.

И пальцев, и рук порубали немало, сбросив их в чан, в который мог заглянуть каждый, дабы убедиться, что всякое зло бывает наказано. Потому что суд Аллаха не только справедлив, но и строг.

Так остались целы овцы и досыта накормлены волки.

И эту историю про мудрого и справедливого Галиба понесли по стране, передавая из уст в уста. И стал он почти сказочным персонажем. Люди любят легенды про героев и мудрецов. А Галиб был и мудр, и храбр. И ещё он был удачлив. Так как, захватив город, не потерял ни одного своего воина. И всякий горожанин или крестьянин жаждали, чтобы в их город или деревню пришёл Галиб и наказал виновных.

И всякий солдат, на котором не было крови, надеялся попасть в плен к Галибу, чтобы разжиться деньгами, а может, даже и вступить в его армию. Ведь Галиб был не только храбр и мудр, но ещё и щедр.

И эта слава Галиба, обгоняя его, бежала впереди его войск. И была главным его оружием. Более действенным, чем выведенные на прямую наводку системы залпового огня. Потому что если воевать, то это всерьез и надолго. И можно увязнуть…

А если покупать, то — быстро и без проблем. Были бы деньги. Которые были… Так ведь и снаряды, и танки не бесплатны. Так что, может быть, то на то и выйдет. Если посчитать.

А если покупать, то быстро и без проблем. Были бы деньги. А они были… Так ведь и снаряды, и танки не бесплатны. Так что, может быть, расклад будет равноценным. Если посчитать.

— Кто желает встать под знамёна Галиба, дабы воевать с неверными, не щадя своей жизни, во имя окончательной победы ислама? Выйти из строя!

Вышли.

— Выдайте им по триста долларов на подарки…

Слава Галибу. Слава!

— Согласились все.

— Так, — пожал плечами Серёга. — Как иначе… Иначе никак. Иначе, как Хамид. Царство ему небесное, или, скорее, горячую сковородку под задницу.

— И что будем делать?

— С чем?

— С кем! С Галибом?

— А что с ним делать? У него теперь всё — лучше не придумать.

— То-то и оно! Нынче он сверху всех. И «первый парень на деревне» с домиком на холме у него в друганах ходит.

— Да… И что с того?

— А то, что форма не соответствует содержанию. Мы тащим вверх пустышку. Свиное рыло толкаем в калашный ряд. И через него рискуем завалить всё дело.

— Не завалим. А ты на что? Ты теперь его правая рука. И голос. И мозги. Ты теперь — это он. А ты угробить дело не можешь.

— Я же не могу сопровождать его повсюду. Рано или поздно мной заинтересуются всерьёз. Или прикончат, как моего предшественника. Наши друзья постараются убрать от Галиба всех прежних людей, чтобы поставить вокруг него своих советников. Я первый кандидат на увольнение.

— Предложения?

А какие могут быть предложения? Слишком крутой замес получился. Вымышленный персонаж выскочил за отведённые ему рамки и теперь живёт своей жизнью. Прямо как Франкенштейн.

— По идее надо возвращать Галиба в рамки отведенной роли. Или убирать.

— При приказе — защищать и продвигать?

Да, верно. Галиба воспринимают всерьёз не только враги, но и друзья. Почему-то всем кажется, что они заполучили в руки такой ключик, которым можно вскрыть любую дверь. А инструмент-то хилый.

— Один черт! Вся эта комбинация лопнет. Он теперь-то еле владеет собой, а что будет завтра?

— Завтра — это завтра. А сегодня — это сейчас…

Почему-то считается, что охранники — бездельники и ни черта не делают, кроме как спят и убивают время, пялясь в «ящик» или решая кроссворды. Может, где-то это и так. А где-то совсем иначе. Если службу не отбывать, а нести.

Монитор. Вернее, панель мониторов в полстены. Каждый экран показывает и пишет картинку.

Угол дома… Улица… Другой угол… Другая улица… Панорама с крыши… Круговой обзор… Вполне себе типовая схема расположения камер наружного наблюдения, если не знать об ещё двух десятках камер, расставленных по большому периметру на сто, а то и пятьсот метров от дома.

Так о них никто и не знает. И о том, куда идёт сигнал тоже. Потому что он идет не туда, а сюда. Стоит такой неприметный домик рядом с домом Галиба. На вид развалюха, за копейки купленная. Правда, потом вложить в неё пришлось немало: ремонт, двери покрепче, охранная сигнализация, оборудование всякое-разное, фугас на полтонны, чтобы, если кто-то чужой сунется, тот дом бы разнесло в мелкую щепу вместе со всем его содержимым. Хороший домик получился. Крепенький. С добротной начинкой. Что твоё дивизионное НП.

Ну что, смотрим?

Засветились экраны, сразу десяток, чтобы быстрее дело двигалось. Что у нас там интересненького происходит? На этой улице… На той… На третьей… На пересечении… Подальше… Поближе…

Ещё.

Ещё…

Теперь просмотрим запись за последние сутки. Пошёл видеоряд.

Люди, люди, люди…

Лица, лица…

Машины.

Повозки.

Всё идёт, бежит, едет, мелькает… Что можно в такой мельтешне углядеть? Ничего не углядеть. Если не уметь глядеть. Но он — умеет. Научили. Учили часами сидеть подле мониторов, транслирующих картинку с полудюжины камер наблюдения вокзала или аэропорта в часы пик. Сотни пассажиров прибывших составов и бортов валят на остановки городского транспорта и стоянки такси. И среди них надо опознать одного-единственного человечка — «объект», который ещё может и внешность поменять. И смотришь, смотришь, пытаясь ухватить картинку целиком, потому что иначе невозможно.

— Если вы будете отвлекаться на детали, то ничего не увидите, — внушал им инструктор. — Ваше сознание не справится с таким количеством задач. Вы просто не успеете разглядеть каждое лицо. Но вы можете подключить подсознание.

— Как это?

— Очень просто.

Хотя и не просто…

— Возьмите фотографию «объекта», всмотритесь в нее. Да не тридцать секунд — смотрите долго и не вообще, а по деталям — уши, лоб, губы, шея… По отдельности. Отдельно уши… Какие они, какая форма, размер, внутренний рисунок, насколько оттопырены. Отдельно губы… Теперь закройте глаза и попробуйте вспомнить детально и мысленно нарисовать их. Ну что? Изобразили? Тогда откройте глаза и сравните своё художество с оригиналом. Ну как?

Да, не очень.

— Вот и я говорю, что хреново. Ваше ухо — это вообще не ухо, а черт знает что! Какая-то обезьянья ступня. Сосредоточьтесь! Выберите точку и идите от неё по горизонтали как по строчкам. Так пропускает сканер через себя копируемый лист. Так шинкует человека на пластины томограф, не пропуская ни одного миллиметра. Так должны учиться запоминать вы. Справа налево, по миллиметру, чтобы потом, отматывая ленту назад, вспомнить, восстановить рисунок того уха. Или глаза. Понятно? Тогда начали…

И верно, раскладывая лицо «построчно», а после мысленно собирая его, вспомнить изображение оказалось много легче. Как будто самописец в голове бежит, рисуя портрет.

— Теперь попробуйте нарисовать «объект» по памяти карандашом на бумаге. Нет, не так, нельзя начинать с овала лица или носа. Вы не художники, вам не важны отдельно выхваченные детали. Начинайте с нижней или верхней строчки и поднимайте их вверх. Ну или опускайте вниз. Вбивайте в свою память изображение, как матричный принтер. Пробуйте.

Попробовали. Получилось не очень. Но хоть что-то получилось!

— А теперь выбросьте бумагу и карандаш. Они вам больше не нужны. Вы запомнили портрет. Вы сможете узнать его среди тысяч других. Вернее, не вы, а ваше подсознание, в котором закреплена искомая картинка. Теперь вам нужно лишь смотреть. Только не надо напрягаться, не надо пытаться узнавать! Не надо вглядываться в отдельные лица! Не мешайте работать вашему мозгу, который лучше вас справится с поставленной задачей. Он заметит, он не пропустит знакомый рисунок уха или абрис подбородка. Он выхватит его из массы других ушей и подбородков. И даст вам сигнал… Я знавал опознавателей, которые определяли нужного человечка среди ста тысяч болельщиков, выходящих со стадиона. И всё это на убыстренном просмотре. Доверьтесь вашему подсознанию, которое многие называют интуицией. Хотя это не интуиция, а лишь работа вашего серого вещества. Вы видите гораздо больше, чем осознаете и запоминаете. Надо лишь уметь пользоваться этой информацией. Кто хочет попробовать?..

Никто не хочет. Но пришлось всем…

И те толпы заскользили мимо, как что-то неодушевлённое, как детали на бесконечном конвейере. И никто уже не метался взглядом по отдельным лицам, не успевая, нервничая и пропуская десятки других. Они просто смотрели, как мимо плывёт человеческая масса, пропуская её через себя и фильтруя её в памяти, в которую был впечатан трафарет искомого изображения.

Стоп! Тревога! Вот он, «объект». В усах и бороде, изменившийся почти до неузнаваемости. Но лоб, или уши, или брови остались те же. Их выцепила память, сличив изображение с оригиналом. Есть опознание! Он так наблюдал в учебке, и так будет наблюдать теперь…

Пошла запись.

Женщина в парандже… Походка, поворот головы, это странно подтягивние левой ноги. Зафиксировать, запомнить. Боевик в камуфляже. На вид самый обычный, но шрам над губой. Отметить, отложить в памяти. Два пацана лет семи. Вряд ли. Но на всякий случай…

Лица… Лица… Лица… Разложить на детали, запомнить каждое. И никакие компьютеры здесь не помогут. Невозможно бесконечно прогонять записи, выискивая совпадения. Никакие ноутбуки не могут заменить собой мозг, который видит не только изображение, но создаёт аутентичный образ «объекта» со всеми его жестами, мимикой, походкой, ужимками. Запоминает и опознает. А потом, если что, можно и отмотать изображение назад и убедиться в совпадении.

Смотреть… Смотреть…

Такая работа. А если со стороны глянуть, то полная расслабуха: сидит себе бездельник удобно в кресле развалившись и ни хрена же ничего не делает — в мониторы пялится!

Всё — суточная запись. Теперь пять минут отдыха и на крышу. «Воздухом подышать».

Чердак. Четыре «окна». Четыре расставленных по периметру зеркальных телескопа с запредельным увеличением, чтобы можно было на Луне кратеры изучать. Но кратеры ему без интереса. Не астроном он. Не планеты и звезды его интересуют, а вон те точки на местности: дом, роща, руины, башня, труба — сооружения, которые могли облюбовать наблюдатели. Он бы сам их выбрал, кабы хотел заглянуть в окна Галиба.

Ну что там?

Смотреть… Смотреть, не отрываясь, не спеша, не делая поспешных выводов. Может, это только кажется, что там никого нет. Запомнить картинку и вспомнить вчерашнюю. Или позавчерашнюю.

Например, тот кирпич… Который раньше был. А теперь его нет… Кому он мог помешать? Кому сдался валяющийся в проёме разбитого окна кирпич? Но его нет! А ну-ка посмотрим внимательнее. Может, кто себе обзор расчищал или просто случайно его смахнул.

Смотрим. Смотрим…

Лёгкий блик. Оп-пачки! Оптика! Ну, не карманное же зеркальце. Вопрос — прицел или бинокль?

Нет, для прицела слишком далеко. Да и для бинокля. А вот для зеркального телескопа в самый раз. Подкрутим фокус… Так и есть! Тренога, тубус, какая-то тень позади. И тубус, кстати, направлен в его сторону.

Есть контакт! Здравствуйте, неизвестные соглядатаи! Пока неизвестные…

На сегодня всё. Но завтра, послезавтра и далее снова смотреть… Прокручивать записи с камер и телескопов, вглядываться, сличать…

Ну что? А интересная картинка вытанцовывается, если итоги подвести. Два телескопа. Бинокль на штативе крат на пятьдесят. И ещё один вон в том неприметном окне.

И люди. Некоторые примелькались. Не сразу, но через день-два. Например, торговец какой-то ерундой, что часто сидит напротив ворот. Хотя у него никто ничего не покупает. А зачем ему тут сидеть, если покупатели мимо идут? Надо или место менять, или товар. А он как приклеенный.

Или вон та машина. Одна из пяти, которые регулярно подвисают на одном и том же месте. И стоят. Просто стоят. А потом уезжают. Чтобы приехать через трое или четверо суток. Когда о них забудут. Что им здесь делать в пик жары? Горючку на кондишн тратить… Странно всё это. И занятно.

Посетители кафе, что сиднем сидят за своими столиками. Те, что каждый день сидят — бог с ними. Вполне возможно это постоянные клиенты, которым дома делать нечего. А вот те, что сменяются, периодически, передавая друг другу столик, очень удобно расположенный. Один посетитель встанет, другой — сядет. Потом третий. И четвертый. На следующий день их нет. И на следующий тоже. Другие есть. А вот на третий — вот они пожалуйста, сидят, газетки читают, кофе пьют, по сторонам лениво оглядываются. Какая интересная чехарда!

И еще другие, в доме напротив. И дрон, повисший над крышей на заоблачной вышине. Вот и выходит, что обложен домик Галиба со всех сторон, как берлога медведя при образцово-показательной облаве. Мышь не не прошмыгнёт и муха не пролетит! И кто же эти любопытствующие? Кто они? Туда-сюда толпами шастают и подле оптики сутками просиживают. Откуда их столько? И зачем столько?

Вот это ему и предстоит узнать. А узнав, сделать выводы…

Только выводы сделать не удалось.

Потому что…

— Собирайтесь, — сказал Помощник.

— Зачем?

— Затем, что у вас назначена встреча с нашими друзьями.

— У меня нет друзей. Только враги. Меня хотят убить. — ответил Галиб.

— С чего вы взяли?

— Знаю! Вашего предшественника уже убили.

— Так его, а не вас.

— Но хотели-то меня! Поэтому я никуда не поеду. Я тут побуду.

Как будто можно спрятаться в доме, который пасут со всех четырёх сторон, включая небеса.

— Ну, я вас прошу.

— Нет!

— Я требую.

— Нет!

— Тогда я вас пристрелю. Чтобы не пристрелили меня.

— Что?.. Как так пристрелите?

— Вот так и пристрелю. Достану пистолет и вкачу вам в лоб пулю. С превеликим моим удовольствием.

И ещё больше бы он сказал, кабы не ограниченный запас английских слов. Но ещё больше, если бы можно было прибавить русских идиом и разных прочих выражений, потому что сил никаких уже нет!..

Галиб с испугом посмотрел на рассвирепевшего Помощника. На его нервные пальцы, теребящие кобуру.

— Вы не можете меня убить, вы поставлены охранять меня.

— Скажу, что не уберёг. Что враги оказались хитрее. А пистолет выброшу.

— Я на помощь позову.

— Никто не придёт. Вы тут всех уже извели своими капризами. Собирайтесь. Через десять минут мы выезжаем. Или!..

— Хорошо. Но за мою жизнь вы отвечаете…

— Отвечу. За всё отвечу…

Через десять минут Галиб вышел во двор и направился к машине. Шёл не спеша, вальяжно, уверенной походочкой, перебирая левой рукой чётки. Всё-таки он хорошо вошёл в роль. Прямо так и хочется бухнуться перед ним на колени и поцеловать полу кафтана.

— Сюда, многоуважаемый. — Помощник услужливо распахнул дверцу. — Садись, давай!

Галиб наклонил голову, сел в машину.

Охранники быстро сели в машину сопровождения. Сзади пристроился джип с открытой платформой и закреплённым на треноге крупнокалиберным пулемётом. Всё-таки ценил Галиб свою жизнь.

— Поехали.

Вытянулись за ворота. Проехали чуть больше квартала.

— Что там впереди?

— Полицейский патруль.

Точно, патруль, усиленный солдатами. Обычное дело. Махнули палкой. И автоматами, потому что палка на Востоке никого не впечатляет. Хоть махай, не махай…

— Посигналь им.

Водитель надавил на сигнал. И ещё фарами мигнул. Должны же они узнать машину. Эту машину знают все.

Но патруль не прореагировал. Патруль потащил из-за спин автоматы. Да и чёрт бы с ними. Но в боковой улочке зашевелился, поворачивая башню, танк. Ни хрена себе…

— Останови.

Водитель притормозил подле патруля.

Командир с капитанскими погонами не спеша подошёл к машине, показал жестом — опустите стекло. Водитель утопил кнопку. Стекло поползло вниз.

— Вы кто?

Капитан наклонился, сунул голову в окно, бегло окинул взглядом салон. Увидел замотанного в платок пассажира.

— Ты кто?

Галиб не ответил. Он же обет дал, который распространялся в том числе и на капитанов.

— Чего молчишь?! — Капитан нервно поморщился. — Слышь, ты, немой, предъяви документы.

Точно, с ума съехали! Ну, или прибыли сюда час назад, не успев освоить местную специфику. Надо было что-то делать, чтобы не уронить авторитет известного в Регионе террориста. Ну, не мочить же патруль в полном его составе? Тем более тут танк…

— Послушайте, в машине известный общественный…

И всё… И дальше ничего сказать не удалось… Из-за плеча капитана показалось дуло, из которого выскочило пламя. Что-то не сильно и не очень больно ударило в шею.

Пистолет… Успеть… Ногти царапнули по кобуре. В голове помутилось. Лицо капитана расплылось в кляксу. Как же так?.. Галиб…

И мысль оборвалась…

— Что он?

— Пока без сознания.

Хотя уже в сознании. Уже минут как десять в сознании. Но зачем же это показывать? Зачем нарываться на неприятности? А они, конечно, последуют. Зачем спешить в ад? Обморок даёт передышку. Даёт возможность осмыслить происшедшее. Думать, вспоминать, анализировать. Машина… патруль… капитан… И он, как последний лох. Расслабился… Но кто?.. И зачем нападать на Галиба, рискуя испортить с ним отношения!? Это чревато повальной резнёй всех виновных и невиновных тоже. Почему они не побоялись посреди бела дня переть на главного террориста? Чтобы лишиться головы? Или Галиба уже нет? Тогда понятно. И танк…

Но он-то жив!.. Опять непонятки. Если это покушение на Галиба, если они его убили, то почему не убили его, Помощника? Хотя стреляли в упор. А если стреляли в упор, почему промахнулись? Почему пуля прошла по касательной, чуть задев шею? Или не прошла? Или это была не пуля? Не было боли… Если это была не пуля, то что?

Шприц?.. Вполне возможно. Укол в шею, тем более в артерию, мгновенно лишает сознания. Но на фига они вырубили Помощника, а не Галиба? Почему усыпили его, а не многочисленную охрану. Или охрану тоже? Раньше него? Но никаких выстрелов слышно не было! Если только снайперские винтовки…

Странно, но и других шумов не было — ни вскриков, ни звука падающих на асфальт тел. Да и как можно мгновенно положить охрану, когда они сидят в машине и практически не видны? Тут или очередями по бортам палить, либо заставить опустить стекла. Как их могли заставить?

Но если охрана была цела, то как могли утащить из машины его? А как же Галиб? Он был рядом!.. Ничего не понятно!

Кто-то дотронулся до его руки, встряхнули.

— Ну что?

— Пока не реагирует.

Ну, конечно, не реагирует. В отрубе он, в полном. Можете хоть в живот пнуть. Можете пнуть — потерпим, не дёрнемся, звука не издадим! Так спокойнее — без вопросов и наездов. Надо успеть мозги в кучку собрать. И ещё — прислушаться и присмотреться.

Сколько их?.. Судя по голосам двое. Но рядом кто-то ещё возится. Значит, минимум трое.

— Тащи воды. Ведро.

Вода — это правильно. Вода освежает. После воды придётся очухаться.

А что, если сразу? Пока они не ждут от него активных действий? Внезапность — фактор, обеспечивающий победу. После он будет утрачен. Ну что?..

Нет, сразу нельзя. Надо понять, кто это и зачем? Перебить ближнюю охрану — не вопрос, только как потом свои бойцовские навыки закамуфлировать? Нет, светиться нельзя. Лучше умереть, чем дать наводку на Организацию. Ведь он простой Помощник. Обычный боевик средненького уровня и низкого пошиба. Он может голову безоружному пленному отпилить, но вряд ли положит голыми руками троих, а может статься и больше вооружённых головорезов. Не по силам ему такие подвиги. Этой легенды и надо держаться. Может, ещё удастся выкрутиться. Ведь не убили же его сразу, значит, будет время подумать, осмотреться…

Стукнула дверь. И почти сразу же в лицо плеснули холодной водой. Тут хочешь не хочешь, а надо возвращаться, приходить в себя.

Вздрогнуть, застонать, повернуться чуть набок, приоткрыть глаза. Что видим?.. Ноги. В армейских берцах. Ещё одни. И ещё. И сзади, за спиной, кто-то переминается. Сколько же их тут набилось? И куда?..

Оглядеться, насколько это возможно.

Помещение небольшое. Стены… бетонные. Потолок низкий, стоящие почти башками в свод упираются. Сумрачно. Душно. Подвал? Ну или что-то в этом роде. Короче, не отель «Хаятт». Стало быть, не в гости пригласили.

Наклонились. Смотрят внимательно.

Ну, смотрите-смотрите. Шевельнуться. Застонать коротко. Затекло тело, ноет, каждое движение в голове отдаётся. Да и везли его, не исключено, в скрюченном положении. Так что стоны оправданны.

Попробовать потянуться. Руки вытянуть. Оп-па. Наручники.

А ноги? Ноги свободны?.. Дёрнуть. Нет, не идут дальше ноженьки. Похоже, к чему-то пристёгнуты. Скосить глаза. Да, точно, к скобе, вмурованной в стену. Прямо каким-то Средневековьем запахло. Впрочем, оно у них тут и есть. В первую очередь в головах. А цивилизация так, наносное.

Подтянуть ноги. Отпустить. Звякнула провисшая цепь. Ну, прямо зоопарк какой-то, а он зверь в клетке. И посетители есть. Может, они это не всерьёз, а для антуража, чтобы пугануть? Тогда надо показать испуг. Надо играть слабость и страх. Изобразить героя всегда успеется.

Голос из-за спины. Спросили на английском без акцента:

— Эй, вы слышите меня? Переверните его.

В плечи вцепились пальцы. Приподняли, тряхнули, повернули, не особо церемонясь.

Вот так сюрприз! Кто бы мог подумать…

Хотя могли! После разговора Галиба с их Хозяином. Похоже, зачистка окружения продолжается. Дрянь дело! Резиденты иностранных разведок запросто так лицами не торгуют. Либо он уверен в успехе вербовки и тогда понятно. Либо… Нет, не выйти ему из этого подвала.

— Давайте знакомиться. Вы можете звать меня Сэмом.

Ну, Сэм так Сэм. Хотя он такой же Сэм, как Катарина. Но выбирать имена не приходится. Имена выбирает он.

— А как звать вас?

Из-за спины Сэма выступил человек в костюме.

— Как вас зовут? — спросил по-русски. — Не удивляйтесь. Мы знаем, что вы русский. Бывший русский. До принятия вами ислама. Как к вам обращаться?

— Если по должности, то «ваше благородие».

— Не юродствуйте. Ваше имя?

— Семён.

— Хорошо, Семён. Надеюсь, вы понимаете, зачем вы здесь?

— Зачем?

— Господин Сэм хочет задать вам несколько вопросов.

Сэм согласно кивнул.

— От ваших ответов будет зависеть то, как скоро вы покинете это помещение.

Помещение действительно поганое. Окон нет, железная дверь с петлями наружу. Ящик с единственным выходом.

Окружение… Четыре местных абрека в армейской полевой форме. Из оружия — пистолеты в кобурах и что-то ещё топорщится в карманах. У одного на плече автомат. Тяжёлый расклад. А учитывая цепь — безнадёжный.

— Вы готовы отвечать?

— А что, я могу отказаться? Если не готов?

— Не можете, — улыбнулся переводчик. — Нас интересует, кто вы такой и зачем оказались подле Галиба?

Ну, это просто. На это существует целая, вызубренная как «Отче Наш», легенда с протоколами и показаниями свидетелей. Про это можно рассказывать часами, не сбиваясь.

— Родился я в небольшом рабочем посёлке на берегу…

— Не надо про рождение. И про школу. И про всё остальное. Мы в курсе.

Даже так? Поинтересовались, значит. Прокачали через Центр.

— А про что надо?

— Про то, кто вас и с какими целями приставил к Галибу.

— С целями охраны многоуважаемого…

«Тот, что стоит справа, — самый хлипкий. И какой-то заторможенный на вид. Справится с ним будет проще всего…»

— …Галиба, за жизнь которого я отвечаю перед…

Сэм недовольно поморщился.

— Не хотите говорить? — спросил переводчик.

— Я говорю! Я только и делаю, что говорю. Галиб нанял меня для своей охраны и озвучивания его приказов, потому что он поклялся именем Аллаха не открывать рта, пока…

«Второй — крепкий. Взгляд быстрый, цепкий. Этот, похоже, самый опасный. Если начинать, то надо с него…»

— … будет жив последний неверный.

— Мы в курсе.

— Ну вот. Я и говорю… И ещё охраняю. И вообще… Галиб хорошо платит. И я служу…

«Третий и четвёртый… Их быстро не достать. Надо сообразить, хватит ли длины цепи, чтобы до них дотянуться…»

— Хватит играть дурака, — сказал Сэм. По-русски. С акцентом. Но вполне понятно. — Если вы не станете говорить нам, мы будем применять силу.

Быстро он перешёл от слов к делу.

— Ваше решение? Даю одну минуту думать. Через минуту вы будете страдать.

Сказал спокойно, без эмоций. Очень плохо, что без эмоций. Не психует, не злиться — просто работает. Такой — самый опасный. Глазом не моргнув, душу из тела вытянет. Причём не сразу, а по одной жилке.

Пошла секундная стрелка.

— Зачем силу? Я всё объясню. Да скажите же ему, он, наверное, плохо понимает по-русски. Переведите ему, — засуетился, залебезил пленник.

Ну не героя же ему партизана из советского патриотического боевика играть. Оно, конечно, лестно, но героев бьют крепче, чем трусов.

— Ну, скажите же, скажите!

— Он понимает.

Минута прошла. Сэм отступил на шаг и кивнул. Просто кивнул. Значит, всё было оговорено заранее. Два дюжих молодца из местных приблизились, закатали рукава, чтобы форму не забрызгать. Оглянулись на Сэма. Тот стоял безучастно.

— Вы не передумали? — спросил переводчик.

— Конечно, передумал!

— И что?

— Я нанялся к Галибу охранником…

Кивок. Удар!.. Хорошо поставленный, в солнечное сплетение, так что дыхание перехватило. Что дышать стало нечем. И тут же ещё один удар в печень.

— А-а!

Хорошо, что можно орать в голос. Нужно орать. Это по роли. Он же не герой и не надо стискивать зубы и демонстрировать ненависть к палачам. А можно закатить глазки и что есть мочи:

— Ой! Убивают! Совсем убили-и!

Удар! Удар!

Не калечат. Значит, предполагают бить долго и со вкусом. Это очень плохо. Опытные ребята. Своё дело знают. Может, спровоцировать их, пощупать, проверить на психологическую устойчивость? Озвучить выученную на местном диалекте фразочку, обидную для восточного слуха?

— Ой! Ай! Ты меня! Дерьмо! Сын ишака! И мама твоя шлюха! И дети…

И хоть бы что! Даже не дёрнулись, не стали бить жёстче. Совсем худо. Тут, похоже, даже на лёгкую смерть рассчитывать не приходится.

Удар! Удар!

Молотят как «грушу» на тренировке без каких-либо эмоций.

Всё. Надо отключаться, пока они все внутренности не отбили. Только натурально, без дураков. Ребята опытные, быстро раскусят игру.

Надо представить… Усилить… Довести до предела. До предела нетерпения. Как натаскивали в Учебке. Объясняли, что выдержать пытки невозможно, что рано или поздно израненное, измученное тело сдаст тебя. Что есть только одна возможность защитить себя — научиться отключаться, уходить туда, где палачи не достанут тебя.

Вот сейчас, этот носатый, врежет по почке кулаком. Жёстким, как железо. По не защищённому боку. Боже, какая будет боль! Страшная боль! Невозможная боль! И после кровь в моче и, может быть, смерть. Вот сейчас, сейчас…

Удар!

И страх боли, опережающий саму боль, отключает сознание. Чернота. Покой. Умиротворение.

— Ты чего?

— Да я не сильно. Я так…

Струи холодной воды. Как жаль, но надо приходить в себя, надо возвращаться в мир боли и страданий.

— Очухался? Чего молчишь?

— Бо-ольно…

— Будет ещё больнее.

Придвинулся дядя Сэм. Смотрит внимательно, изучающе. Не вяжется у него образ Помощника Галиба с этим вот слабаком.

— Вы будете говорить?

— Конечно!

— Кто вас послал к Галибу?

— Никто. Галиб пригласил меня…

Кивок. Удар!.. Ещё. Ещё… Потеря сознания. Вода в лицо.

— Почему вы не хотите рассказать правду? Ведь вы же знаете, что Галиб не тот, за кого себя выдаёт.

А вот это уже интереснее!

— А кто?

— Рядовой боевик, который двух слов связать не может. А вашим голосом такие спичи выдаёт!

— Да, это так. Но это не мои, это его речи. Он просто заранее их наговаривает, а я озвучиваю. Как умею.

— Отлично умеете.

— Я стараюсь. Галиб хорошо платит…

— А указания ему кто даёт?

— Какие?

— Что делать?

Блефует? Или что-то знает? Если они взяли Галиба, то могли выколотить из него правду. Но зачем?.. Если они изымут Галиба, вся их игра лопнет, как мыльный пузырь! Что они тогда скажут Президенту? Нет, не станут они похищать Галиба… А если они его убили? Тогда тем более ничего узнать не могли. И опять же зачем? Зачем им мёртвый Галиб? И за каким они стали бы возиться с ним, если предмета интереса уже нет? Кому нужна правда о протухшем покойнике? И даже если бы они что-то поняли, то вряд ли бы стали выводить Галиба из комбинации, потому что он символ, фетиш, вокруг которого всё крутится. И уже не важно, кто он такой на самом деле. Пусть даже никто, но без него созданная схема распадётся и некому будет возглавить народно-освободительное движение. Это пока ещё новая фигура появится, пока очки наберёт, любовь завоюет. А Галиб уже теперь народный герой и защитник. Нет, не обойтись им без него. На понт берёт, дядя Сэм. Втёмную играет. Жив Галиб. И в игре. Иначе бы он тут разговоры не вёл. В крайнем случае, послал бы какую-нибудь мелкую сошку. А он сам заявился. Нужен им Галиб. Позарез! А вот окружение его — нет. Отсюда и вся эта операция. Вначале первый Помощник. Теперь второй. Первого просто грохнули. А второго решили выпотрошить.

Но тогда получается… Тогда получается, что Галиб его сдал. Именно поэтому молчала охрана. Или они только её подкупили?.. Можно только гадать. А гадание — это прерогатива цыганок. Нужно думать. Высеивать информацию. Выстраивать логические умозаключения. И даже если умереть, то по легенде, максимально далеко уведя врага от правды. Иначе нельзя.

— Я жду ответа.

— Не понимаю, о чем вы? Галиб — великий воин и герой. Он управляет всеми…

Кивок. Удар! Удар!.. Беспамятство. Склонившееся приторно-сочувственное лицо переводчика.

— Вы всё равно разговоритесь. Зачем упорствовать? Проще договориться. Если вы расскажете, что знаете, то вам могут предложить хорошо оплачиваемую работу и гражданство. Вы понимаете? Вы сможете жить как цивилизованный человек ни в чём не нуждаясь! Я бы на вашем месте…

Какая банальщина. Просто кинематографическая. Они что, текстовки с голливудских боевиков писали? Впрочем, банальщина, она наиболее доходчива. Потому что все их боевики смотрят.

— Ну, так что?

— Я всей душой! Только не понимаю, что от меня хотят.

— Сейчас поймёте…

Удар! Удар!.. Худо. Так могут и до смерти забить. Не сразу, но в перспективе. Надо делать передышки. Хотя бы передышки. Надо вступить в диалог.

— О’кей, я скажу.

Замерли кулаки. И предательское тело радуется этому. Телу больно, очень больно. И ради избавления от этой боли оно готово на многое, даже на предательство.

— Подойдите ближе.

Сэм придвинулся. Надо сказать быстрой скороговоркой:

— Вы правы, я тоже заметил… Галиб не тот человек, за кого себя выдаёт.

Сэм напрягся глазами. Хотя лицо его не изменилось. Умеет держать себя в руках.

— Я наблюдал за ним. Он не герой. Он всего боится! Его кто-то послал сюда.

Сэм внимательно слушал и молчал.

— Уверен, что за ним кто-то стоит. Точно! Он бы не мог сам! Один! Ему помогли!

— Кто?

— Точно не знаю. Но, думаю, какая-то сильная группировка из местных. Я могу попробовать узнать, если вы отпустите меня. Он доверяет мне…

Тень разочарования.

— И ещё я смогу сфотографировать его лицо. Если буду там, а не здесь. Я сфотографирую и вы сможете узнать, кто он!

Ну, думай, соображай, тебе ведь фактически предлагают вербовку. Верни меня к Галибу и получай информацию. Ну ведь соблазнительно подложить под «объект» своего агента, который будет отслеживать каждый его шаг. А? Как?..

Внимательно смотрит, прикидывает, изучает.

Ну что, интересно?

Нет, не интересно… Не верит он в примитивные сказки. Не дурак. Но это не важно, главное сейчас вести диалог. В придуманном образе. Пусть прикидывает, как его можно использовать. Вдруг что-нибудь придумает, и можно будет вырваться отсюда. Хотя шансов не много…

— Ещё я могу подобрать ключи к его личному сейфу…

Хотя в том сейфе только пустота, пыль и дохлые мухи. Но ведь об этом никто не знает.

Снова тень заинтересованности. Тут же погасшая. Без интереса Сэму сейф. И Галиб, похоже, тоже. Интересен — он.

Значит, будут бить.

— Кто вы?

— Я родился в небольшом заводском посёлке…

Удар! Удар уже по разбитому голому мясу. Отчего больно втройне! И уже не надо изображать боль. И уже не надо думать, когда кричать. Можно просто кричать…

Удар! Потеря сознания. Минутное блаженство небытия… Вода в лицо. Новый раунд…

Но нет. Пауза. Нет Сэма, нет переводчика. Только четыре охранника.

Похоже, ему дали передышку. Не из-за сострадания, а чтобы он пришёл в себя. Потому что наступает момент, когда допрашиваемый уже ничего не чувствует, дойдя до предела болевого порога и тогда хоть жги его, хоть режь. Он просто может сойти с ума…

Человек в белом халате. Прыснул чем-то в раны. Перевязал.

Лечат, не чтобы вылечить, чтобы продолжить бить. Чтобы дольше бить. Чтобы пленник не умер раньше отведённого ему срока. А лучше бы помереть… Этого дядю Сэма, похоже, не переиграть. Кручёный он. Профессионал. В корень зрит. Это тебе не местные аборигены, которым можно любую чушь вкручивать. Хорошо бы умереть. Без страданий. Только кто даст? Сэм не даст. Сэм, если что, лучшую медицину привлечёт, отбитые почки за собственные деньги пересадит, но из своих цепких объятий не выпустит. Нет!

И этим не даст, не позволит.

Только если в его отсутствие. Если их обидеть. Сильно. Но не словами — слова на них не действует, уже пробовали. Если только делом. Врезать посильнее, чтобы они ответили уже от души, а не по обязанности. Разозлить, подставиться под удар. Самому подставиться так, чтобы наповал.

Попробовать? Лучше попробовать. Сэма всё равно не переиграть.

Прикинем расклад сил… Злить надо вон того, самого крепкого. У него удар профессиональный, и если ему под костяшки кулака, например, височную кость подгадать… И второго обидеть, чтобы и он, потому что в общей свалке проще на кулак надеться.

Так, ещё раз… Удар. Второй удар. Сдобрить парой оскорбительных выражений, которые не помешают, — ответные удары, а лучше пинки и мордой под мысок ботинка со встречным движением, чтобы векторы сил сложить. Когда тебя ботинком бьют, а ты ботинок кадыком или переносицей — есть шанс закончить всё это быстро.

Ну что?..

Застонать. Привлекая к себе внимание. Глазки закатить. Задёргаться.

Плохо мне. Худо. Совсем худо. Как бы не подохнуть раньше времени! Потому что не могу — вон как меня выламывает! И глазки под бровки и пенка изо рта. Ой, помру! А с вас спрос, почему не уберегли?

Вскочили. Подошли. Наклонились.

Как хорошо наклонились-то!

А что, если не за просто так? Если одного с собой прихватить? Тогда и другие всерьёз рассвирепеют. А? Да не одного, а двух! Можно, если одновременно. Рядом головы маячат, чуть не лбами соприкасаясь. И если двумя руками, потому что наручники не помешают. А?

Можно? Можно! Запросто! Но… нельзя!

Нельзя! Потому что не может рядовой боевик, коим он по легенде является, вот так… Может одной рукой — одного врага. Но не может разом двоих! Потому что это выходит за рамки роли. И вызовет недоумение. И подозрение. Даже если у него чёрный пояс. Не может он в полную силу, как умеет, как учили. Может даже как в кино, как Джеки Чан и ему подобные целлулоидные герои, но не имеет право как в боевых действиях. Враги увидят, проанализируют и поймут, что это не карате и не боевое самбо, не драка с противником, а мгновенное убийство. И начнут мотать…

Да, он может убить. Очень хочется убить, отомстив за измывательства. Очень!

Но… он не должен! И даже умирая, не должен!

Жаль. Повезло одному из них, хоть он об этом не догадывается. И никогда не догадается. Мимо него смерть прошла.

Ну что?..

Вздохнуть. Захрипеть, чтобы над ним ниже наклонились. Оба. И другие, что позади маячат, не профессионалы, нет. Просто бандиты с крепкими кулаками. Профессионалы никогда бы не сгрудились кучей, кто-нибудь обязательно бы стоял в сторонке с оружием на изготовке. А эти…

Ну что, пора? Да уж чего тянуть…

Тихо сказать:

— Ну что, падлы, северный пушной зверёк к вам пришёл.

Не ко всем, но вот к этому здоровому — точно! Один хрен. Они по-русски не понимают, а высказаться приятно.

Ещё ниже наклонились, чтобы расслышать. Вот и славно!..

Собраться, подобно сжатой пружине. Зарядиться ненавистью. Это важно, от ощущения, от концентрации идёт удар! Не физические, нет — моральные барьеры сдерживают людей. Наверное, каждый способен убить ударом человека, но редко кто может в реальности. А их — учили! Их заставляли бить пальцами в маты, в сырое мясо, в живых животных, в человеческие трупы. Особенно в трупы, в их мёртвые лица, в животы, в высохшие глаза. Чтобы снять барьеры страха и брезгливости, которые сдерживают руку, останавливают в последний момент.

Научили! Закрепили удар. Выдрессировали.

Всё!.. От плеча, вкладываясь в удар всем телом, резко выбросить вперёд и вверх правую руку с жёстко и прямо вытянутым указательным пальцем. Как гвоздём. Как кинжалом! Вбить в глаз врагу. Во всю длину. Толкнуть до хруста, доставая до чего-то мокрого и липкого. И дальше, дальше, чтобы до мозга добраться. Или, чтобы от болевого шока… Согнуть палец, дёрнуть сильно назад, выдирая глаз и ошмётки мяса.

И до того, как поверженный враг рухнет, ударить второго кулаком в лицо. Не пальцем, не в глаз, не в аорту, просто ткнуть в харю. По-пацански. Потому что нельзя сразу двоих!

Нельзя!..

Первый, уже мёртвый, свалился на бок, захрипел, задёргался. Второй, отлетев, свалил ещё одного, стоявшего позади, ударился головой о бетонный пол. Неудачно ударился, потому что вытянулся без сознания.

Даже так? Не повезло ему. Повезло пленнику. Потому что двое…

А третий где?.. Чёрт!

Третий свалился в ноги, на цепь, прикрученную к стене! Ворочается поднимаясь. А что, если?.. Только быстро, сразу, без раздумий!..

Крутнуть ногой, перехлестнуть цепь через его шею, дёрнуть что есть сил. Стянуть стальную удавку. Потянуть!..

Захрипел, ухватился пальцами за цепь, потянул, ломая ногти. Нет, опоздал ты, опоздал. Врезалась цепь в шею так, что пальчик не просунуть, не оттянуть стальную удавку!

Обмяк, закатил глаза.

А дальше?.. Что дальше? Дальше выстрел в грудь, без вариантов. Потому что того, четвёртого, не достать. Цепь не пустит!

Как жаль!.. Но всё равно, осмотреться, прикинуть. Надо до конца, до последнего мгновения… И даже уже мёртвым в глотку врага вцепиться!

Тот, в ногах, бесполезен. Не добраться до него. А вот первый покойник, который упал, рядом. Вот он. Рукой достать можно. И кобура! Которая расстёгнута. Может, случайно, а может, при падении. Расстёгнута! И если успеть. Если попробовать…

Тот четвертый, вон он, стоит, выпучив глаза в оцепенении. Не ожидал, никто не ожидал, такой прыти от израненного, от почти убитого пленника. Ему мы бы стрелять без раздумий, а он пытается понять, сообразить… Но ещё секунда, две, и он придёт в себя.

Уже приходит! Зашарил рукой по боку. Только поздно, поздно, парень!

Выдернуть из кобуры пистолет, направить в лоб последнему охраннику. Скорчить страшную, злобную рожу. И в глаза, в глаза сумасшедшинки добавить, чтобы не сомневался, чтобы боялся. Что? Страшно, когда чёрная дырка в самое лицо смотрит, а за ней безумные глаза и перекошенный в оскале рот? Очень страшно! Из той дырочки смерть смотрит. В самую душу. Ну что, будем пытаться? Будем шкурой рисковать?

Крикнуть выученную на местном диалекте фразу:

— Руки на голову! Убью!

Моргнул, вздрогнул как от удара. Поднял руки под самый потолок. Даже так? Тонка кишка на поверку оказалась! Стоит, зубами стучит. И чёрное, мокрое, парящее пятно по ногам ползёт.

Вот как всё неожиданно и интересно обернулось! Два трупа, ещё один без сознания и последний с задранными руками.

Теперь приподняться, переползти, перекатится поближе к тому, который стал шевелиться, приходя в себя. Дотянуться и сильным ударом рукояти пистолета проломить ему голову. С хрустом и фонтанами крови. Специально с хрустом и фонтанами, чтобы впечатлить последнего живого бойца, чтобы парализовать ему волю.

Ну что? Теперь приказать снять наручники. Но нет у него таких слов. Не выучил. Но можно жестами.

— Слышь, ты… У кого ключи?

Испуганный, непонимающий взгляд.

— Ключи где?!

Показать на цепь, на замки. Махнуть перед глазами пистолетом.

Закивал, сообразил.

— Отстегни!

Нашарил в кармане одного из трупов ключи, открыл замки. Сел на корточки, привалившись спиной к стене.

И что теперь? Что дальше?

Осмотреться. Прикинуть, что увидят пришедшие сюда. Заподозрят что-то или нет? Нет, не должны. Всё в рамочках. Да, пленник убил троих противников, но обычно, как в кино. Просто повезло бедолаге — один башкой ударился, другой под цепь лёг… Так любой киногерой может. А то, что первого пальцем в глаз, так про то в любом боевике написано. С отчаяния и страха что не сотворишь…

Нет, тут всё в порядке. И этот, живой, подтвердит.

А теперь или пулю в лоб, или пострелять чуть-чуть. Потому что это будет в канве роли. Заполучил оружие — три пистолета и автомат — и попробовал прорваться. Куда?.. Неважно куда, важно, что отсюда! Конечно, прорваться не суждено, но положить пару-тройку врагов — почему нет? Кто от такой радости откажется? Умереть в бою — это счастье!

Значит, прорыв?

Да!

— Эй ты, иди сюда! Открой дверь и выйди первым.

Если кто-то за дверью стоит, чтобы не всполошился сразу, заметил знакомую физиономию.

— Понял?

Понял. Чего тут не понять, когда дулом в морду? Тут всякий поймёт.

— Открывай.

Повернул ключ в замке. Оглянулся, дурак.

— Иди! Иди!

Шагнул за порог. И пленник вплотную за ним: грудью к его спине. Чтобы тот с перепугу дверь не захлопнул.

Кто за дверью? Часовой! Стоит, привалившись к стене, скучает. Нечего ему делать в пустом бетонном коридоре, как только о скорой смене думать и о подруге мечтать.

Два шага до него. А если не стрелять? Чтобы без шума?

Прыжок! Удар прикладом автомата в лицо…

Есть! Свалился мешком. То ли мёртв, то ли ранен. Не важно. Главное, что в спину не выстрелит.

— Давай, шагай быстрее.

Поворот. Навстречу караул. Как не повезло! Здесь тихо не удастся.

Дать короткую очередь поперёк тел. Первый упал. Второй схватился руками за грудь. Теперь третьего достать, пока он не достал.

Ещё одна очередь. И быстро, почти бегом, толкая живой щит дулом в спину, вперёд. К выходу.

И тут же заорала, завыла сирена. Значит, есть здесь камеры наблюдения, и кто-то увидел, заметил и нажал тревожную кнопку.

Всё! Фактор внезапности утрачен. Теперь сюда сбегутся все, кто может, и выскочить на волю не удастся. Заткнут они вход, как пробкой. Не вырваться из этого бетонного коридора, никак не вырваться. Но он может, как защитник Брестской крепости, просидеть здесь день или два, отбивая атаки противника. Потом всё равно умереть, но это будет красивая, хорошая смерть.

Мелькнула чья-то тень в коридоре.

Очередь вслед… Нет, ушёл.

Надо вернуться, собрать всё оружие и боеприпасы. И проверить тылы, чтобы никто там не засел, чтобы пульку в затылок не получить. Но пока вперёд наудачу. Вдруг путь ещё свободен?

Быстрее! Ещё. Поворот. Дневной свет! Фигура, заслоняющая выход. Выстрел! Рухнул лицом вниз со ступеней.

Теперь бегом! Вот она улица — резануло ярким светом по глазам так, что зажмуриться пришлось. И тут же очередь навстречу. Зашлёпали пули по стене возле самой головы.

Охнул, осел пленный охранник, приняв в себя не предназначенные ему пули. Выполнил свою функцию живого бронежилета. Теперь залечь, затихнуть. Допустим, я убит или ранен. Ну что, поверят?

Пауза. Тишина.

Далеко приподнялся и тут же залёг боец. Опять приподнялся, оглядываясь. Нет выстрелов?.. Нет? Вставай смело. Никто тебя не тронет. Пока…

Встал, побежал короткими перебежками. И ещё двое. И ещё… Всё больше смелеют. Ну, давайте, давайте подходите…

Пора!

Три короткие очереди опрокинули три фигуры. Двое точно убиты. Последний, скорее всего, ранен. Остальные залегли.

Что дальше? А вот что!..

По входу в подвал заработал длинными очередями пулемёт, выкрашивая бетон. Плотно садит — головы не поднять. И ещё автоматы. Прижали его настильным огнём, ткнув носом в землю. Не дают высунуться! А теперь кто-нибудь половчее подберётся, подползёт поближе и забросает его гранатами. Нет, и подбираться не будет. Из-за угла выступил гранатомётчик, вскинул тубус на плечо. Тут без вариантов! Пальнёт, швырнёт гранату в стену над головой и даже попадать точно не надо — осколки, выбитые из бетона словно шрапнель, изрешетят всё вокруг! Всё — амба! Надо ретироваться обратно в подземелье. А пока он будет там, они подтянут силы и просочатся в коридор. Или пробьют где-нибудь в перекрытиях дыру и нападут сзади. Долго ему не продержаться. Против обученного противника одиночке не сдюжить. Ну час, ну два, ну день…

Но вдруг что-то случилось — гранатомётчик осел, роняя тубус с плеча. Кто стрелял? Откуда?.. Осёкся, замолчал пулемёт. Что происходит?! Враг, озираясь, рванул в сторону, постреливая на ходу. Не в него, назад, в тыл!

Что за чертовщина?.. Выскочили, как черти из табакерки, какие-то фигуры в камуфляже. Идут цепью, не скрываясь, в полный рост. Машут ему. Кто они такие? Выстрелить для профилактики? Но ведь они не стреляют. Вернее, стреляют в его палачей. Что делать?

Подошли, опустили демонстративно автоматы. Смотрят дружелюбно. Один и вовсе оружие на землю положил, показывая пустые руки. Этот жест даже папуасам понятен.

Встать? Или нырнуть обратно в подвал?

Нырнуть можно, но вынырнешь ли обратно? В подвале он уже был, там тупик, там смерть при любом раскладе. А что впереди? Как минимум неизвестность. Но хуже не будет, хуже некуда! А из двух зол выбирают неизвестное.

Надо попробовать… Но подстраховаться.

Снять с предохранителя пистолет, забросить руку на плечо на манер ковбоя. Но не для того чтобы покрасоваться, а чтобы дуло поближе к голове. Чтобы успеть… Теперь можно встать. Шагнуть по ступеням наверх. Улыбнуться в ответ…

Окружили кольцом. Спасатели… Откуда они взялись и для чего спасают? Хочется надеяться на лучшее. Но жизнь подсказывает худшие варианты сценария. Всегда худшие! Как-то не верится в ангелов-хранителей, которые задаром вытаскивают тебя с того света. Но в любом случае это надежда. Надежда на новые возможности.

Пауза. Смотрят на пистолет. Всё понимают.

— Не дури. Мы пришли от Галиба.

Кивнуть.

— Он ценит тебя. Он послал за тобой. Мы пришли.

От Галиба?.. Вовремя пришли, ничего не скажешь. Но пистолет лучше не убирать, лучше маячить им вблизи виска.

— Теперь нужно уходить. Здесь скоро будет много бойцов.

Да, это верно. Сейчас враг очухается, перегруппируется и бросится в атаку. Надо уходить с ними, кем бы они ни были. Тем более если их действительно послал Галиб. Или, может быть, Серёга, который подтолкнул Галиба к верному решению.

Может, так. А может, иначе.

— Хорошо, идём.

Взмахом руки показали направление.

Где-то застучал пулемёт. Взорвалась граната.

— Надо быстро.

— Да иду, я иду.

Хотя трудно идти, когда каждый шаг отдаётся болью.

Забор. Дыра в заборе. С той стороны джип.

— Садись.

Распахнулась дверца. Кто-то услужливо, но настойчиво подпихнул его сзади.

— Быстрее, быстрее.

В землю под ноги с хлюпом вбились короткой строчкой пули. Невидимый стрелок нащупывал очередями джип. Теперь с ним уже не церемонились, его уже не подталкивали, просто впихнули в салон коленом.

Ввалился, плюхнулся на сиденье. Рядом человек, который тревожно и одновременно радостно улыбнулся, протянул руку.

Кто он?.. Как отреагировать? Может, тоже?..

Но подумать об ответном рукопожатии не пришлось. Потому что сзади кто-то ловко и сильно ударил по руке с пистолетом.

Выстрел! Но мимо виска, в крышу джипа. Лишь кожу оцарапало. И тут же тяжёлый удар по темечку.

Что… Опять?!

— Он сбежал.

— Кто?

— Помощник Галиба.

— Что?!.. Как?.. Как он мог?

— Убил троих охранников.

— Что вы мелете? Как, кого он мог убить? Он был как мешок с костями!

— Он прикончил троих — одного пальцем в глаз, второго задушил цепью, третьему раскроил пистолетом череп.

— Он кто, Рэмбо? Это только Рэмбо может убить голыми руками троих вооружённых бойцов. И то в кино!

— Они просто подставились. Мы проанализировали бой, он укладывается в рамки нормы.

— Какой, к свиньям, нормы? Нормы супергероя-одиночки из «Крепкого орешка — десять»? Ни хрена не понимаю! Его зовут Шварценеггер? Он сделан из стали? Как такое могло случиться?

— Они подошли и наклонились к нему. И он смог одного убить пальцем в глаз, а второго ударить кулаком. Тот, второй, просто неудачно упал, ударившись о бетонный пол головой, и потерял сознание.

— А ещё один?

— Его сбил с ног второй, и он свалился на цепь. Пленнику осталось лишь накинуть её ему на шею.

— Всего лишь? Скажите, Майкл, вы способны задушить кого-нибудь цепью? Например, собаку? Или, чёрт подери, канарейку?

— Я — нет. Но он смог.

— А четвёртый? Там был ещё четвёртый!

— Его он использовал в качестве живого щита, завладев оружием.

— Продолжайте!

— В коридоре он ликвидировал часового и перебил караул.

— Какой-то, ей-богу, второсортный боевик. Он же паренёк из рабочего посёлка. Пролетарий.

— Но он прошёл курс обучения в диверсионной школе и участвовал в боевых действиях. Он не так прост, как хочет казаться.

— И всё равно… что-то здесь не так. Вся эта история дурно пахнет. Дерьмом пахнет! Даже если он смог, умудрился всех перебить, как он мог выбраться из подвала? Это же мышеловка! Там же охрана на каждом шагу! Или, если продолжать аналогии с Голливудом, он, как человек-паук, по стенам лазил? Рассказывайте уж всё. Что там было дальше?

А дальше было самое интересное.

— Ему кто-то помог.

— Кто?

— Неизвестно. Какие-то неопознанные бойцы просочились на территорию и уничтожили наших людей.

— Что? Всех?

— Нет. Но пока они оттесняли и сдерживали охрану, «объект» вывели за периметр и увезли в неизвестном направлении.

— Да вы что? Неизвестные люди, хрен знает откуда взявшиеся, увезли чёрт знает куда, непонятно кого! Задачка со всеми неизвестными. Но с известными последствиями. Для нас! Потому что нас теперь по самые… помидоры.

— Что?

— Это русская пословица, Майкл. И знаете, что они называют помидорами?

— Нет, сэр.

— Это то, что нам оторвёт вышестоящее начальство. Вначале употребит по самую ватерлинию, а потом вырвет. Намотает на кулак и вырвет! С корнем. Но вначале — вырву я.

— Но, сэр, кто мог предполагать?..

— Вы, Майкл, вы! И я! А мы расслабились… И теперь оказались в… одном месте у негра.

— У кого?

— Простите, у афроамериканца. Мы в том самом месте, где у афроамериканца темнее всего! Где ни хрена не видать и дурно пахнет.

— Это русские так говорят?

— Это я так говорю — вам! И если вы не найдёте беглеца, ещё скажу. Кое-что из русского фольклора.

— Не надо из русского. Я постараюсь.

— Вот и постарайтесь. Хоть наизнанку вывернетесь.

— Что?

— Это когда как перчатка, кишками наружу.

— Я понял. Я всё сделаю!

— Сделайте, Майкл, сделайте. Иначе нас сделают!..

— Здравствуйте!

Комната. Белые стены. Яркий свет. Доброжелательные лица. И гул в башке и саднящая боль в затылке.

— Ладно, здравствуйте.

Хотя здоровьем тут и не пахнет.

— Как вы себя чувствуете?

— Неплохо, коли разговариваю с вами.

— Я рад.

— Откуда вы так хорошо знаете русский язык?

— Я до пятнадцати лет жил в России. Будем считать, что мы с вами земляки.

Ну, ладно, коли земляки. И что от него нужно землякам?

— Вы можете разговаривать?

— Я бы предпочёл помолчать и пройти курс реабилитации на водах. Но, боюсь, вы мне этого не позволите.

— Вы шутник.

— И вы тоже, — дотронулся до разбитой головы пленник. — Спасаете, чтобы тут же огорошить по темечку.

А наручников-то нет! Свободны ручки! И ножки тоже!

— Это была вынужденная мера. Не могли же мы вступать с вами в боевых условиях в дискуссии.

— Что вы хотите узнать?

— Не я. С вами желает встретиться один человек.

— Когда?

— Прямо сейчас. Если вы не против.

— Я против.

— Тем не менее…

— Ну, давайте, пока вы меня опять по темечку не шандарахнули. В виде продолжения весёлой шутки.

Вошёл человек в цивильном костюме. Приветливое, располагающее лицо. Впрочем, у них всех такие лица, но это ничего не значит. Сейчас он к тебе расположен, а через секунду, улыбки не убирая, пристрелит как собаку. И так же улыбаясь, уйдёт.

— Здравствуйте.

— И вам не хворать.

Посетитель усмехнулся, понял. Значит, тоже русским владеет, раз такой сложный оборот принял. Откуда их столько с русским языком? Может, свои? Нет, лоск не тот. Есть что-то в них заграничное. Но и наше тоже… Ладно, послушаем и подумаем. А потом выводы делать станем.

— Валяйте, спрашивайте.

— Вот так, сразу?

— Нет, вначале в ресторан пригласите и потанцевать. А уже потом… Давайте. К чему невинность изображать в публичном доме?

— Вы это о чём?

— О вашей профессии. Тоже очень древней.

Ну что, как прореагирует? Хорошо прореагировал. Засмеялся. Ну, значит, так и есть. И никто ничего изображать не будет. И это проще.

— Вы проницательны.

— У меня третий глаз открылся после того, как меня ваши люди по затылку приложили. Способствует просветлению.

— Ну, простите.

— Не прощаю. Что вы хотите от меня услышать?

— Всё. Всё про Галиба.

Ну всем этот юноша интересен. Всем поперёк дорожки встал. Даже обидно как автору умирать в тени придуманного тобой же персонажа.

— Что Галиб? Нормальный боевик, не семи пядей во лбу — дай бог трёх. Но благодаря этому напористый и где-то даже наглый.

— Вы видели его лицо?

— Нет. И не стремлюсь. Он Аллаху поклялся никому лица не показывать. А я Аллаха во врагах иметь не желаю. Мне и так их хватает.

— А голос?

— Голос слышал. Обычный голос, не оперный.

— Кто помогает Галибу готовить операции? Коли он, как вы говорите, не семи пядей.

— Коллективное творчество. Ну, и я, чем могу, помогаю.

— Есть опыт?

Как будто они не знают. Как будто они не прошерстили его биографию вдоль и поперёк. Правда, не ту биографию, а вымышленную, но вполне себе убедительную.

— Опыт имеется. Бегал, стрелял, взрывал. Приходилось.

— А Галиб? Он откуда?

— Не знаю. И никто не знает.

— Человек-невидимка?

— Человек, который за лишний интерес головы режет. Так что, вы у него сами поинтересуйтесь его прошлым.

Опять смех. И тут же резкий, без паузы, вопрос:

— О чем вы говорили с Лидером одной весьма уважаемой страны?

Ах вот в чем дело!..

— Я с ним не говорил.

— Хорошо, о чём с ним говорил Галиб?

— Может, вы лучше его спросите? А то моя голова, хоть и проломленная, мне дорога. Я в неё кушаю.

— Нет, я вас спрашиваю. Ведь вы там присутствовали?

Ну, тогда начнём торговлю.

— Что я буду иметь, есть пойду вам навстречу?

— Что вы хотите?

— Свободу, дом в Майами, яхту, трёх очаровательных блондинок в бикини в каюте и главного прокурора в друзьях.

Посетитель усмехнулся.

— Это слишком много. Могу предложить только отсутствие мучений в обозримом будущем. Вы ведь не хотите продолжения банкета?

Откровенно…

— Нет, спасибо, я сыт. По самое… темечко!

— Вот видите. Впрочем, дом в Майами можно обсудить, если мы сможем договориться.

— Тогда давайте договариваться. Не терпится справить новоселье.

— Кто вас послал к Галибу?

— Один ныне покойный боевик, который предложил мне эту работу.

— Врёте!

— А вы его спросите.

— Интересно, каким образом? Мы проанализировали феномен власти Галиба и сделали вывод, что его кто-то сильно поддерживает и субсидирует.

— Ну да. Ваши заокеанские друзья. И направляют и денежки дают.

— Почему друзья?

— Потому что если бы враги, то теперь вы допрашивали бы не меня, а Галиба.

— Убедительно. Пусть будет так. Что вы можете рассказать об их сотрудничестве?

— Много что могу рассказать…

Потому что можно рассказать. Конечно, не всё, чего-то нельзя ни под каким видом! Но если ничего не рассказывать, то из тебя информацию всё равно вырвут. Клещами. А если что-то открыть, то они получат надежду узнать ещё больше. Потом всё равно дело дойдёт до клещей, но лишь потом.

— Я слушаю.

— Гарантии?

— Чего?

— Долгой жизни и процветания.

— Торгуетесь?

— Защищаюсь. Вы теперь всё узнаете и меня тихонько придавите.

— Ваши предложения?

— Для начала дайте мне отдохнуть, в себя прийти. Недельку.

— Допустим.

— А потом легализуйте моё задержание.

— Как это?

— Вы ведь из цивилизованной страны?.. Вот и арестуйте меня как положено. Ордер выпишите, с прокурором познакомьте, в камеру поместите. Камеру лучше общую. Не люблю одиночество, люблю общество.

— Для этого причина нужна.

— Не вопрос. Могу вас прямо теперь поколотить. Нанесу тяжкие телесные. Или скажу что-нибудь этакое о вашем премьере. Или в шпионаже в пользу Кореи признаюсь. Хотите?

— Нет, не хочу. Но желаю понять, что это вам даст?

— Ну как же… Если я официальный заключённый, то нахожусь под защитой закона даже под смертным приговором. Руки я на себя накладывать не собираюсь, здоровье у меня хорошее, аппетит, кстати, тоже, так что надеюсь ещё пожить. И дай бог, вас пережить.

— А если вы с кровати случайно свалитесь и затылком о пол ударитесь? Такое ведь бывает?

— Бывает. Но зачем вам эти сложности? И потом, спасибо за предупреждение, я буду во сне пристёгиваться. Как в самолёте.

— В жизнерадостности вам не откажешь…

— А в жизни?

— А в жизни теперь всё зависит от вас.

— Тогда давайте возьмём тайм-аут. От ваших стараний у меня голова раскалывается. Почти надвое. А в качестве бонуса от меня скажу: да, разговор был, интересный разговор с серьёзными перспективами для Региона. И Галиб в этом раскладе фигура центральная. Я могу отдохнуть?

— Ну что же… Если мы договорились.

— Как с вами не договориться? Вы же кишки мне начнёте на вертел мотать и шкуру на ремни резать.

— Зачем так грубо? У нас имеются более щадящие методы. Например, фармакологические.

— Эй, мне таблетки нельзя. У меня на них аллергия. На все! И на растения, типа белены, тоже. Аллергик я.

— Мы учтём. А пока отдыхайте. Неделю не гарантирую, но двадцать четыре часа обещаю.

Значит, сутки. Неплохая получилась торговля — целый день и целая ночь покоя. Можно будет отдохнуть, собраться с мыслями и подумать… как умереть. Иного выхода нет. Нельзя им в лапы отдаться. И в камеру нельзя. Начнутся многомесячные допросы, дознания, копания. Рано или поздно проговоришься. Первые мучители были лучше. Они спешили и потому не церемонились. И убили бы. А эти, похоже, настроены на задушевные беседы, а это во сто крат опаснее! Лучше по почкам, чем вкрадчиво в душу! Лучше раскалённый шомпол куда угодно, чем таблетки под язык и укольчики. Так что всё — кончились биографии. И настоящая, и вымышленная. Пошёл обратный отсчёт. Двадцать четыре часа. Вернее, уже меньше — двадцать три часа пятьдесят восемь минут.

До конца жизни…

Комнатка. Весёленькая. Светленькая. С занавесочками. С кроваткой. Столиком.

Только за занавеской нет окна и пейзажа. Есть — стена. Кровать имеется, но надувная. Стол из прессованного картона. Вместо стульев — пуфики.

И вообще ни одного железного или хотя бы деревянного предмета. Даже батареи в стене. И ручки на дверях верёвочные. А вместо ламината, который можно разломать, на полу ковролин.

Хорошо подготовились ребята.

И тем не менее нужно осмотреться, прикинуть. Не бывает, чтобы люди всё предусмотрели! Где-нибудь да найдётся прокол. Ну что, походим-побродим?

Окна нет. Шторы? Бумажные. Рвутся от малейшего перекрута. Постель. Без белья, которое можно разорвать на ленты и скрутить из них веревку. Просто вклеенная в резину ткань. Не гигиенично, но надёжно. Никаких письменных принадлежностей, чтобы можно было в лицо ткнуть. И даже стены пеноуретаном обиты, чтобы узник о них лоб не зашиб. Всё продумали!

Теперь одежда… А одежды почти нет. Коротенькие шортики из тонкой бязи: дёрни — разорвутся. И даже носков не оставили!

Здесь всё. Пройдём в санузел. Полюбопытствуем. Лампы — скрытые. Проводка в стене, не выдернешь. Зеркала нет, потому как стеклянное оно. А как же бриться? И чем? Бритвы тоже нет. Средства гигиены — мыло без мыльницы. Зубная паста есть, щётки нет — обходись как знаешь, можешь пальцем чистить. Никаких крючков и тканевых полотенец, только бумажные одноразовые в рулонах на полу. Туалетная бумага — ну, ею можно только слёзки промокнуть.

Сушилка с металлическими трубами отсутствует. Да и что ему сушить? Единственные шорты? Душевая кабина открытая, без шторок, даже пластиковых. Смеситель — маленькая, торчащая из стены форсунка. Соответственно шланга, который можно было бы через шею перехлестнуть, тоже нет. Теперь пройдём по удобствам. Тем самым.

Стульчак, который так похож на бумеранг, отсутствует — садись как есть на холодный фаянс… Бачка нет, бачок в стене…

Пусто в ванной комнате. Безнадёжно пусто. Пошли обратно… но на выходе что-то такое щёлкнуло… Погоди-погоди!.. А фаянс!.. Бачка нет, но унитаз-то обычный, не надувной! Привычный глазу, примелькавшийся. О нём не подумали. Просто в голову не пришло.

Унитаз!.. Если его разбить… Если правильно разбить, то можно получить вполне себе приличные осколки, и если их заточить о кафель, то получится импровизированное, но острое колюще-режущее оружие, которым можно перерезать врагу горло или себе вены.

Вот оно, спасение. Пришло откуда не ждали! Им бы ведёрко резиновое поставить или просто дырку в полу соорудить. А они не подумали! Потому что окультурились и не могут представить дырку, над которой гордым орлом сидят, ручки перед собой молитвенно скрестив. Им бы в русскую деревню на пару дней, они бы враз сообразили, что к чему.

Ну всё! Есть решение. В том смысле, что есть чем себя порешить. Но не сразу, не теперь. Вряд ли его здесь оставили без надзора. Вряд ли предоставили самому себе. Наверняка понатыкали микрофонов и камер. Следят за каждым шагом. И надо, чтобы они попривыкли, расслабились. Чтобы глаз замылился. А пока подумать, как входную дверь запечатать, чтобы они не сразу, не мгновенно к нему вошли. Тут каждая секунда дорога… Всё хорошенько подготовить. И лишь потом… Время ещё есть. Девятнадцать часов пятнадцать минут…

— Господа, прошу садиться. Открываем совещание. Тема — подготовительные мероприятия по Региону, известному всем присутствующим. Прошу докладывать по ведомствам. В двух словах. Министерство обороны… Представитель от Генерального штаба. У вас по регламенту пять минут.

— В настоящий момент нами прорабатываются возможные варианты полномасштабных военных действий вплоть до использования стратегических сил и расширения театра по Европейскому континенту до границ…

— Спасибо. Министерство иностранных дел.

— Формируем мировое общественное мнение… Формулируем причины… Обосновываем позиции… Укрепляем контакты в сопредельных странах… Готовим ноты и отписки в ООН и другие международные организации…

— Финансовое управление?

— Составляем сметы, исходя из требований предстоящих мероприятий во всех вариантах развития событий… Создаём фонды… Формируем резервы, перебрасывая финансовые ресурсы с вторичных направлений… Изыскиваем резервы. Оптимизируем расходы… Ведём переговоры по внешним займам и кредитам… Готовим выпуск облигаций военного займа для населения… И продажу части армейских активов…

— Снабжение?

— Создаём стратегические запасы для организации дополнительных воинских частей. Часть вооружений снимаем с консервации и концентрируем в местах временного базирования для проверки и текущего ремонта. Имеет место нехватка личного состава для расконсервации и обслуживания техники.

— Призовите резервистов из числа отслуживших срочную службу.

— Так точно!

— Что по новым типам вооружений?

— Оборонному комплексу поставлена задача в ближайшие сроки нарастить выпуск продукции. Если по отдельным позициям, то я могу представить подробный список по каждому изделию.

— Не надо подробный. Потом подробности.

— Войска стратегического назначения?

— Мы всегда готовы. Ждём только отмашку.

— Авиация?

— Стягиваем на запасные аэродромы стратегическую и фронтовую авиацию. Проводим проверку матчасти, ставим борты на капитальный и текущий ремонт. Формируем эскадрильи. Обучаем, летаем, тренируемся. Подбираем аэродромы. Готовим «коридоры».

— ВМФ?

— Ведём ревизию флота. Создаём сводные ударные группировки, тренируем экипажи.

— А что по переброске войск?

— Собираем «коробки», простите, торговые суда большого тоннажа для формирования караванов. Штопаем, латаем, меняем движки. Растаскиваем по дальним портам, чтобы не привлекать внимание. Готовим к выходу в море сводные отряды кораблей охранения. Запасаем горючку, подвозим боезапас, занимаемся матснабжением.

— Атомный флот?

— Подлодки готовы. Несут боевое дежурство согласно расписанию. Части субмарин передислоцированы ближе к театру возможных действий. Осваивают новые территории. Отрабатываем манёвры. Идёт активная работа с плавсоставом.

— Воздушно-десантные войска?

— Собираем сводные штурмовые бригады, отрабатываем на местности в условиях, максимально приближенных к боевым. Прыгаем, захватываем, уничтожаем.

— Разведка?

— Прощупываем территории. Добываем карты. Узнаем глубины рек, броды, пропускную способность автодорог, метеоусловия… Ведём активную вербовку среди местного населения. Готовим диверсионно-разведывательные отряды и бойцов-одиночек для ведения разведывательной деятельности в тылу и разрушения коммуникаций. Отрабатываем маршруты доставки, взаимодействие. Ищем полезные контакты на той стороне.

— Внутренние войска?

— Готовимся. Отрабатываем работу с массовыми выступлениями гражданского населения, введение комендантского часа, борьбу с диверсантами, дезертирами, мародёрами, паникёрами и прочим преступным элементом.

— Оборонка?

— Напрягаемся изо всех сил для выполнения заказов Минобороны. Прорабатываем переход предприятий на военные рельсы. Обеспечиваем стратегический запас сырья и оборудования для бесперебойной работы промышленности.

— Тыл?

— Собираем питание, обмундирование, портянки, гробы… Создаём передвижные мастерские для ремонта матчасти, включая тяжёлую бронетехнику и артиллерию. Питания не хватает.

— Задействуйте госрезерв… Что медицина?

— Проверяем готовность полевых госпиталей и транспорт. Проводим ревизию недвижимого фонда, включая школы и институты, где можно разместить раненых, если не хватит существующих мощностей.

— Гражданская оборона?

— Проверяем убежища. Расчищаем, осушаем, вычищаем, снабжаем, готовим системы оповещения. Но на всех убежищ не хватит. Нужно строить новые.

— Это лишнее. Лучше напечатайте и раздайте населению памятки по самоспасению. Народ у нас крепкий, боевой и не такое лихолетье переживали.

— Что скажут комиссары?

— Ведём политико-воспитательную и разъяснительную работу среди личного состава, повышаем боевой дух и боевую подготовку. Разъясняем о происках врага и нашу освободительную миссию. Воспитываем бойцов в духе патриотизма и готовности отдать жизнь за Родину.

— Вы, святой отец?

— Строим разборные полевые церкви, призываем священнослужителей, обучаем их основам военного дела, готовим молебны во славу российского оружия. Печатаем карманные Библии и изготовляем нательные кресты. Разъясняем солдатикам святость гибели на бранном поле во славу Всевышнего и Отчизны.

— Культура?

— Формируем концертные бригады с участием известных артистов. Отдаём приоритет женщинам от восемнадцати до тридцати для поднятия настроения в войсках. Пишем сценарии для художественных фильмов и сериалов на патриотические темы, привязанных к предстоящим событиям. Ведём конкурсный отбор журналистов, телевизионщиков и корреспондентов для освещения событий на местах. Телевизионщики идут неохотно.

— Почему?

— Недовольны гонорарами.

— Призовите их на трёхмесячные сборы на переподготовку… Давайте заканчивать. Вопросы, просьбы есть?

Ну, как не быть, конечно, есть!

— Нам бы деньжат подкинуть.

— «Нам» — это кому?

— Флоту. Матчасть изношена в конец. Латаем из чего есть, на боцманском крепком слове ходим. Впору на вёсельные лодки пересаживаться.

— Вам же давали! Много!

— Все средства израсходованы ещё в прошлом году!

— А яхта для командующего Северным флотом ценой… Сумасшедшей! Это же нецелевое использование!

— Как не целевое, когда это судно, когда это плавучая единица с экипажем. Может, она для разведывательных целей…

— В Средиземном море в августе, с командировочными?

— Ну да! Конечно, в Средиземном, как наиболее приближенном к местам вероятных боевых действий.

— И десять связисток на борту?

— Естественно. Без связи в море никак!

— Без каких таких связей? С кем?

— Господа, товарищи, перестаньте уходить в мелкотемье! У кого ещё проблемы? Прошу высказываться.

— У нас. Просьба дать деньги. Подбросить бы надо.

— Кому ещё подбросить?

— Авиации. На керосин и вообще. И хорошо бы подъёмные.

— На таких подъёмных я без самолёта поднимусь и полечу! Нет у меня денег!..

Попрошу серьёзнее.

— Серьёзнее некуда. Мы посчитали. Сметы на ремонт бортов выходят больше, чем если бы мы купили новые самолёты. Даже если у вероятного противника! Одного спирта на протирку затребовано пять составов!

— Так современная же техника! Электроника! Она потребляет. Это же не примус!

— Знаем мы, кто что потребляет. Куда и как!

— Не будет спирта, не будет полётов. Не полетит техника! Ручаюсь! Проржавеет вся насквозь. Мы и так потребности урезали до минимума. Эскадрильи просили втрое больше.

— Дайте им спирт. Летунов обижать нельзя.

— И нам бы спирта добавить.

— Кому?

— Медицине.

— У вас и так его хоть залейся!

— Вы не понимаете специфики работы полевых санбатов. Это же анестезия. Для врачей. Они с утра до вечера режут! Увеличьте лимиты хотя бы вдвое.

— Нет у меня денег, хоть на куски меня рвите. Впору у тёщи из пенсии занимать. Все резервы исчерпаны. Мы в гарнизонах зарплаты уже на три месяца задерживаем.

— Хорошо, мы подкинем из внебюджетных фондов. Распорядитесь. Я думаю, экономить на обороноспособности страны не стоит. Будем экономить на чем-нибудь другом. В конце концов, урежем пенсии пенсионерам, которые ещё помнят и нас поддержат.

— Всем спасибо.

И все задвигали стульями. На которых ещё наркомы сидели во время Большой Войны…

Одиннадцать часов семнадцать минут. В остатке…

— Добрый день!

А вот и гости, которых не ждали. Вернее, ждали, но не так быстро. А как же слово?

— Здравствуйте, коли не шутите. А коли шутите, то неудачно. Мне ещё почти полсуток отдыха полагается.

— А я неофициально. По-приятельски.

— А этот, который с вами?.. Он тоже в гости?

— Он по работе. В качестве инженера по технике безопасности. Работа у нас вредная, опасная. Вот я и пригласил с собой приятеля. Надеюсь, вы не против?

— Против! Рожа у вашего приятеля доверия не внушает.

— Ну, вот и договорились.

«Приятель» зашёл за спину, встал истуканом, сунув руку в карман. Серьёзный дядя, по повадкам видно. Да и гость наверняка не пустой. И ещё за дверью взвод «друзей» хоронится.

— Как вам у нас?

— Без вас лучше, чем с вами.

— Задираетесь?

— Констатирую. И требую продлить срок моей реабилитации на время вашего здесь присутствия. Мне моё время дорого.

— Ладно, уговорили. Хочу спросить…

— По-приятельски?

— По-приятельски.

— Тогда не спрашивайте. А идите… куда шли. Пешком. Могу адрес назвать. Короткий и запоминающийся.

— Зачем так грубо?

— Потому что по-приятельски. Приятелю по-приятельски чего не скажешь?

— Нарываетесь? Зря. Из себя вам меня не вывести, так что лёгкой смерти у вас не случится. Будет трудная жизнь. Зато, как любила говорить моя мамочка, короткая. Вы же понимаете, не можете не понимать, что вы всё расскажете. Даже то, что забыли. Даже про то, как яблоки в детстве у соседа воровали. Вы же не мальчик, чтобы иметь иллюзии. Давайте начистоту.

— Начистоту? Давайте!

— Вы не тот, за кого себя выдаёте.

— Я себя не выдаю. И никого не выдаю. Никому.

Вытащил планшет. Высветил на экране фото.

— Узнаёте?

Чёрт возьми! Откуда?

— Похож на вас. Просто брат-близнец, если очки снять и бороду сбрить. Ну или отклеить. У вас нет брата?

— Нет. А кто это на фото?

— Торговец оружием. Кстати, очень удачливый. Завалил Регион стволами и пластидом.

— Молодец. Умеет торговать.

— Умеет. Только он вдруг своё ремесло бросил и в услужение к Галибу пошёл. Странно, не правда ли? И зачем ему менять спокойную и сытую жизнь купца на рискованную и менее доходную жизнь охранника? Не знаете?

— Не знаю.

— А я думал…

Дрянь дело. Зацепилась ниточка! Теперь можно весь клубок размотать, если умеючи. Этот умеет. Этот въедливый… Что делать? В молчанку играть?.. Не поможет. Тут только одно решение…

— Хорошо. Будем считать, что вы раскрыли меня. Я тот торговец.

Кивнул согласно. На лице никаких эмоций, ни радости, ни разочарования. Доброжелательная маска.

— Но я пошёл служить к Галибу, потому что я торговец. Именно поэтому. Галиб — оптовый покупатель моего товара, и я хотел расширить рынки сбыта…

— Не надо, — сказал гость. — Я примерно представляю объёмы ваших поставок. Галиб не самый интересный для нас ваш покупатель.

Даже так?..

— Можно встречный вопрос? Так сказать, баш на баш.

— Попробуйте.

— Как вы узнали про меня?

— Работал по местному рынку вооружений. И довольно случайно… А потом вас увидел. И сообразил.

Да, всё банально. Так бывает в жизни. Самые грандиозные провалы нелегалов происходили из-за какого-нибудь пустячка — случайной, нежелательной встречи с одноклассником, неосторожно оброненного слова. Всё предусмотреть нельзя.

— Ещё просьбу можно?

— Если она в рамках моей компетенции.

— Думаю, в вашей. Можно в туалет сходить? Надо очень.

— Это конечно.

— Так я пошёл?

Охранник шагнул вперёд.

— Вы не против, если вас сопроводят?

— С удовольствием, если это будет грудастая блондинка.

— Нет, блондинки у меня нет.

— Тогда я несогласный. Процесс этот интимный… И потом до этой минуты я как-то обходился без помощников.

Тоже верно.

— Хорошо. Идите.

Пойти. Открыть дверь. Шагнуть на кафель.

— Чёрт!

— Что такое?

— Скользко. Тапочки у вас пластиковые, скользкие. — Приподнять ногу, показать подошву. — Экономите, где не надо. Вот я упаду и башку себе разобью. Что делать будете?

— Я попрошу заменить вам тапки. Чтобы сохранить ясной вашу голову.

То-то. Зафиксировали в головах?.. Теперь вздохнуть. Аккуратно щупая пол зайти в ванную комнату. Прикрыть за собой дверь. Тут же осмотреться. Примериться. Просчитать траекторию. До сантиметра. А лучше до миллиметра.

Должно получиться. Ну, разбивают же десантники кирпичи кулаками и даже лбом, а тут полсантиметра жжёной глины. Кирпичи и бутылки — они покрепче будут.

Всё, хватит примерок.

«Прилепить» ноги к полу, чтобы, подчиняясь рефлексам, не сделать шаг. И колодой — вперёд. В полный рост, не сгибаясь. Лицом вниз, чтобы набрать скорость.

— Ах!

И в последний момент, умножив силы, ударить кулаком, костяшками пальцев, в дно унитаза, которое тонкое и хрупкое.

Удар!..

Не выдержал, лопнул, разлетелся фаянс. Не задерживаясь, рухнуть головой, удариться о край, расчётливо — не сильно, но чтобы лицо раскроить, чтобы кровь пошла. Для убедительности картинки. И одновременно нащупать, нашарить внутри разбитого унитаза осколок покрупнее. Например, этот. Есть!

Зажать его в руке. Замереть. Сейчас на вскрик и грохот сюда ворвутся гости. И что увидят? Что должны увидеть? Упавшего пленника с раскроенной об унитаз башкой. Он ведь предупреждал — тапочки скользкие.

Хорошо подготовленная, продуманная и поставленная мизансцена. Вот он, главный герой, в расползающейся луже крови. Сейчас сдохнет, если ему первую помощь не оказать! И тогда всё — ни о чем его не спросишь, ничего про то, что он утаивает, не узнаешь… И что они должны сделать?.. Должны, подчиняясь мгновенному порыву, бросится на помощь, потому что видят труп и не видят опасности. Некого здесь опасаться — пустая ванная комната и бездыханное тело. Ну что?

Торопливый топот. Подбежали. Увидели. Замерли.

Секунда на осознание произошедшего: шёл, поскользнулся, упал, неудачно упал, угодив башкой в унитаз. Не дай бог череп проломил!

Мог. Мог! Запросто!.. А вы посмотрите, пощупайте, убедитесь. Ну?

Точно, подошли. Потому что любой подойдёт, когда такое увидит! Наклонились оба, чуть головами не стукнулись. Ухватили за плечи, повернули лицом вверх. А на руку даже внимания не обратили. Что им рука в обломках унитаза? До неё ли?

А зря не обратили.

— Вы живы?

Приоткрыть глаза. Увидеть. Мгновенно просчитать. И… взмахнув рукой из нутра сломанного унитаза, врубить обломок в висок охраннику, ломая кость. Со всей дури! Потому как не увидеть, не понять насколько тот острый и лучше считать, что он тупой и рубить и рвать плоть, выкладываясь по полной.

Брызнула кровь из проломленного черепа. И из пальцев, что держали обломок.

Хрип. Страшно выкаченные, испуганные, умирающие глаза.

Не ждать, не ждать! Левой рукой ухватить второго «гостя» за волосы, притянуть рывком, прижать к шее окровавленный, зазубренный осколок, только что убивший охранника. Зашептать страшно, прямо в глаза, в открывающийся в крике рот:

— Тихо! Зарежу!

Надавить осколком, чтобы перечеркнуть кожу, чтобы кровь пошла. И тут же, пока он не очухался, пока не стал нашаривать оружие, примериться и ударить его лбом в лицо. Сильно и жёстко.

Хлюп!

Осел. Упал. Сполз на пол.

Вздохнуть. Оглядеться. Охранник мёртв — с первого взгляда видно. Кровь толчками выхлёстывает через проломленный висок. Подтянуть его к себе, пошарить в карманах. Должно же у него быть оружие.

Есть!.. Что-то есть! Пистолет? Нет, элетрошокер! Всего лишь электрошокер. А «гость»?.. Этот вообще пустой. Только баллончик со слезоточивым газом. Даже перочинного ножа нет!

Профессионалы. Самой высокой пробы. Не пошли в камеру с оружием! Предусмотрительно! Прямо по инструкции для надзирателей: не суйся к зэкам с пистолетом, чтобы тебя же из него не завалили. А потом и приятелей твоих. Пусто!

Мычание… Оглушённый противник приходит в себя.

Добить его? Наверное. А после, по идее, себя. Потому что электрошокером с баллончиком много не навоюешь. Ими только дамам от хулиганов отбиваться.

И так бы и надо поступить — резануть горло уже себе и уйти с миром. И с двумя, взятыми в сопровождение, трупами. И ровно так он и поступил бы час назад. Но не теперь! Теперь обстоятельства изменились. В корне!

Была фотография. И он на снимке! И теперь нужно понять, что знает «гость». И кто ещё знает. И прервать цепочку любой ценой. И тут уже риск оправдан. Тут можно лезть на рожон. Налицо утечка, и эту опасную щель надо заткнуть хоть даже собой. Такой расклад!

Ну что, поговорим?

Смотрит напряжённо. Ждёт. Сам не знает чего. Хотя нет, понятно чего — смерти. Вот этот рычаг и надо использовать.

— Жить хочешь?..

Вижу, что хочешь. Все хотят, но ты больше других. Жизнь уж больно хороша, жаль терять.

— Откуда знаешь про оружие?

Ну же, отвечай, я долго спрашивать не могу! У меня времени нет. Ты у меня и так его много отнял.

— Говори. Или!..

Сунуть под подбородок осколок. Надавить, протянуть в сторону, подрезая мышцы. Для боли. Для страха. Ему есть чего бояться, потому что понимает — пленнику терять нечего. Теперь нечего!

Оскалится для усиления эффекта.

— Ну так что? Откуда?

— Случайно… Фото.

— Когда?

— Сегодня. Поэтому пришёл раньше! Увидел, узнал.

Похоже на правду. Иначе бы не пришёл раньше времени. В таких делах не спешат, не нарушают обещаний, чтобы вербуемого не спугнуть. Верить он должен, доверять…

— Кто ещё знает? Кто?

— В полном объёме только я.

Врёт? Или?.. Смотрит пристально. Уже совершенно очухался. Но головой шевельнуть боится.

— У меня предложение.

— Руки и сердца? Мне хватит горла.

— Давайте без глупостей. Я выведу вас отсюда. И отпущу. Я гарантирую. Я смогу…

Может, и выведет. И отпустит… А может, попытается сбежать. И сбежит, потому что обломок унитаза — это не оружие. Резанёшь да промахнёшься, если будет погоня. Нет, рисковать нельзя. Никак нельзя.

— Ты знаешь, я, наверное, не побегу. Набегался. Устал.

Мелькнул страх в глазах «гостя». Понял, почуял.

— Нет у меня мотива отсюда сбегать. Я лучше тут с тобой… Вместе… Вдвоём — оно веселее уходить.

— А если я скажу, кто ещё знает?

— Скажи. Облегчи душу.

— Тогда не тронешь?

— Ещё не знаю. Но ты ничем не рискуешь. Вдруг помилую? А если нет, то зачем тебе тайны хранить, которые уже без надобности? Ты ведь в герои не метишь? И орден посмертно тебе ни к чему.

Дать подумать. А чтобы думалось лучше, надавить на рану посильнее. Пустить кровушку. Уже струйками.

— Ну!

Сказал! Назвал имя.

— Но он события не соединит. Он видел фото, но не знает про тебя здесь.

Может, знает, а может, и нет.

— Где он? Где его искать?

— Я объясню… Я покажу.

— Не надо объяснений. Адрес и телефон. Быстро!

Назвал. Если информатор сломался, «потёк», его уже не остановить.

— Кто-то ещё? Кто?

Смотрит преданно.

— Нет. Только я и он.

Похоже, не врёт.

— Ну, тогда ладно. Ты сам-то откуда?

Сказал… Всё верно, вот она третья, впутавшаяся в эту историю сила, которой сам бог велел, потому что это их регион. Маленькая, но гордая страна парикмахеров и портных, которая по соседству…

— Сейчас позовёшь кого-нибудь и через дверь попросишь подать к подъезду машину. Есть здесь подъезд?

— Есть.

— А этаж?

— Первый.

Значит, идти недолго.

— Сколько метров до входа?

— Тридцать или сорок. Не больше.

— Охрана?

— Два человека.

Два — не десять. Если только они позволят к себе приблизиться, а не начнут прежде стрелять. Но если прикрыться этим как щитом, то, возможно, не начнут. Подпустят и умрут. А дальше путь свободен.

— Давай, зови…

Подтащить «гостя» ближе к двери.

— Ну!

Позвал. Тишина… Они что, его не слышат? Или там никого нет?

— Громче.

Никаких реакций. Похоже, придётся выйти в коридор…

И вдруг какой-то топот. Который замер, оборвался по ту сторону двери. По их душу? Но как они узнали?

Дёргают дверь… Теперь не успеть и ничего не придумать. Можно только умереть. И убить… Вначале «гостя»! Он носитель, он молчать не станет. Он важнее! Сначала его, потом себя. Без паузы. Схватить за волосы, запрокинуть голову, резануть осколком поперёк горла. И для верности ещё раз.

Испуганные, угасающие глаза. Лёгкая смерть, почти мгновенная. И неожиданная.

Дверь распахнулась. Какие-то люди толпой ввалились в комнату. Но теперь не до них. Теперь успеть — себя! Время пошло не на секунды — на мгновенья. Потому что ушло на этого вот, на его смерть. Вскинуть руку и, не примериваясь, почти не глядя, вонзить в шею импровизированное оружие, со стороны сонной артерии, чтобы перехватить её, чтобы жизнь выхлестнула фонтаном. Чтобы — наверняка. Такую рану не зажать, не затампонировать. Ну!

И тут же удар в руку! Нет, не в руку, в обломок. Что это? Кто? Как?! Пуля!.. Пуля ударила, вышибла из рук обломок, разбила его на кусочки. Но что-то осталось, какой-то махонький белый осколок. Рассматривать его, примериваться некогда. Не думать — ткнуть, вбить, вдавить его в шею…

Кровь! Но это лишь порез. Мелкий порез. Надавить сильнее, вкручивая острый край в мышцы, разрывая их…

Он почти успел! Но… не успел! Две смерти в одну секунду вместить не удалось. Только одну. Только чужую!

Кто-то подскочил. Свалил его на пол. Зажал рану салфеткой. Вырвал осколочек из ладони.

— Руки!

Приказали на плохом английском. Но понятно.

Заломили руки за спину, защёлкнули браслеты. Кинули взгляд на мертвецов, покачали головами.

— Эти готовы.

— Пошли!

Взвалили пленника на плечи. Потащили. Куда? Зачем его тащить, если он у них? Или это не те, а другие? Что за дурдом? Ещё один!

— Быстрее!

Позади раздались крики и выстрелы. Это что же такое происходит? Снова! Как это понять?

Спросили медленно, разделяя слова, чтобы понял:

— Ты можешь бежать сам?..

— Могу.

Сбросили со спины.

— Ну так беги, если жить хочешь!

И не сказали, но смогли показать жестами. Убедительно.

— Сам ничего не делай, только то, что прикажут! Иначе пристрелим! — Ткнули в грудь дулом автомата для большей ясности. — Понял?

Что не понять, когда всё так наглядно?

— Иди!

Побежали…

Коридор. Поворот. Человек с автоматом махнул рукой:

— Проходи!

В конце коридора ещё один. Бегом по цепочке бойцов как по нити Ариадны. Вниз по ступеням. Дверь… Гараж… Бронированный автомобиль… Какие-то люди вдоль стены с поднятыми руками и мешками на головах.

— Заводи.

Взревел мотор. Поднялись ворота. За ними бойцы с автоматами.

— Давай, путь свободен.

Автомобиль выскочил пробкой из гаража.

— Куда мы едем?

Молчат. Может, его английского не понимают? А может, не положено им ничего отвечать по инструкции?

Незнакомые улицы, дома…

Надо попробовать записать в памяти путь. По «особым приметам», по характерным, узнаваемым зданиям, по скверам, по переездам, по мостам… Надо считать повороты и подъёмы. Возможно, прочесть мелькнувшие названия улиц. Надо смотреть, фиксировать мелочи, чтобы после определиться, чтобы размотать путь обратно. Всегда нужно запоминать!

Но ни запомнить, ни увидеть не удалось. Его схватили за плечи, повернули, уронили между сиденьями, поставили на спину ноги в армейских берцах и… ударили чем-то по голове. Всё по тому же многострадальному темечку. Да что за напасть такая! И провал.

Темнота.

Тишина.

Покой…

— Вколите ему два кубика болеутоляющего. И бинты, бинты смените…

Голоса. Как сквозь вату. Далёкие, но земные. Узнаваемые.

А он уже думал, что на небе и над ним ангелы хлопочут. Хотя нет, какие ангелы, по их ведомству только черти, потому что столько за душой… всякого разного. Ни один котёл такую душу не вместит! Пропащие они и на этом и на том свете. Во грехе рождённые, во грехах жившие, с грехом пополам дотянувшие не до самого преклонного возраста. Это если ещё кому повезёт…

Ему повезло. Он дотянул.

И не повезло. Он не ушёл, не смог. И что его теперь ждёт, можно только догадываться. Может, ад с чертями ему домом отдыха покажется. Человек не чёрт, такое над ближним сотворить может, что бадья с кипятком парным молоком покажется.

— Когда он в себя придёт?

— А он уже пришёл.

Яркий свет в глаза сквозь веко. Укол в руку.

Ну, эскулапы, ну, спасибо! Не дали поваляться в неге комы лишние полчасика. Вытащили пациента на свет божий.

— Эй!

Кто-то хлестанул ладонью по щекам.

— Откройте глаза. Слышите?

И даже врачи по морде бьют! Ну что за жизнь? Не хочет пациент в этот мир возвращаться, где всяк норовит боль причинить, а они по роже, по роже!

— Слышите меня?

Ещё век бы вас не слышал! Пришлось открыть глаза.

— Вот и славно. Как вы себя чувствуете?

— Лучше бы, чтобы хуже.

— Ну-ну. Крепкий у вас организм, на удивление. Чуть ли не литр крови потеряли.

— Этот и без крови будет бегать. И без ног.

Знакомый голос… Повернуться, посмотреть?

— Можно с ним говорить?

— Можно, если осторожно.

— Мы осторожно.

Стукнул стул. Кто-то обошёл кровать. Встал напротив.

— Ну, здравствуй. Не ожидал?

Не ожидал! Честно, не ожидал! Апостола Петра ожидал, но не этого!

— Что молчишь? Что не благодаришь за спасение? Мы тебя, можно сказать, с того света на этот…

— Спасибо. Мне и на том неплохо было бы.

— А что так?

— Компания не нравится.

— На тот ещё успеется. Ты мне пока на этом нужен!

— Доктор, оставьте нас.

Ушёл доктор. Повернулся «кругом!» и вышел. Весь.

— Что не радостный, герой? Смотри, как устроился. Палата персональная, со всеми удобствами.

Ну да, палата. Только зачем на окнах решётки в два пальца толщиной и дверь железная? А вместо сестричек милосердия одни братья с оттопыренными подмышками.

Привстать, осмотреться повнимательнее… Ага… И ещё пациента к кровати привязали! Спеленали лентами по ручкам-ножкам как психического больного.

— А это зачем?

— По медицинским показаниям. Тут, говорят, ты пытался трубки из себя выдёргивать. Вот и пришлось. Ну что, поговорим?

— О чём? Об операции вы всё знаете.

— А мы до операции. И вне операции. Мы по душам. — И вдруг наклонился резко, к самому лицу и прошептал хрипло: — Ребят моих помнишь? Тех, что ты лопатой нашинковал?! А у них, между прочим, жены, дети!

Ах вот в чем дело! Дождался минуты торжества. А может, не так всё печально?

— Вы доложили Верховному о моей ситуации?

— Конечно, доложили. Доложили, что агент погиб при выполнении служебного задания. Геройски погиб. И даже предложили представить тебя к награде. Посмертно.

Вот теперь всё окончательно понятно.

— Что вы хотите?

— Понять, кто ты такой, откуда, зачем? Что это за организация такая, про которую ты так красиво рассказываешь? Узнать о друзьях твоих приятелях, которые то ли есть, то ли их нет. Обо всём.

Ну вот и приплыли… Это именно тот случай, когда из огня да в полымя! Лучше было под теми, под первыми, богу душу отдать. И даже вторые были приличнее. А этот… С этим в кошки-мышки не поиграешь, романтических бредней не впаришь, этот немало чего знает и будет потрошить по существу. И ещё претензии у него имеются. Личного характера. Зря он тогда не поторопился. И в первый и во второй раз. А ведь мог, имел шанс, если бы с себя начал. А теперь… Теперь надо готовиться.

— А если я ничего не скажу?

— Скажешь. Нам торопиться некуда. А спрашивать мы умеем.

— За глотку берёте?

— Берём. Вот так.

Ухмыльнулся, наклонился. Обхватил полукружьем пальцев горло в бинтах. Крепко сжал. Не отказал себе в удовольствии продемонстрировать силу!

— М-м…

— А ты думал, тебе всё с рук сойдёт? Думал, ты меня за причинное место держишь? Нет, это я держу! Вот так! — Показал стиснутый кулак. — Ладно, лежи, пока лежится. Увидимся ещё. Скоро. — Встал, порывисто пошёл к двери, но обернулся и широко торжествующе улыбнулся. — Не скучай! — И ушёл.

Остались два «медбрата» со знакомыми рожами. Похоже, из тех, что на него зуб имеют. Сидят на стульях, специально жёстких и неудобных, чтобы не уснуть. Скучают, но глаз с пациента не спускают. Если один по надобности отходит — другой смотрит.

Заставил он себя уважать. На свою голову.

И теперь…

Врач. Шприц. Укол…

— Ну что, поговорим?

— Это вряд ли. Нет общих тем.

— А мы поищем. Для начала ответь: кто ты?

Туман. И страшное, неудержимое желание ответить. Хоть что-то! Хоть про погоду, потому что очень хочется понравиться тем, кто спрашивает. Очень хочется, чтобы они похвалили его, сказали «молодец!» и похлопали по плечу.

Но нельзя отвечать! Ни единого слова. Если ответишь, назовёшь своё имя, пусть даже вымышленное, которое ничего не значит, плотину слов прорвёт. И удержаться уже не будет никакой возможности. И ты будешь говорить, говорить неудержимо, выкладывая про себя всё, что знаешь. Так их учили. И противостоять можно лишь полным, абсолютным молчанием.

— М-м…

— Почему он молчит?

— Откуда мне знать?

— Сколько вы ему вкололи?

— Два кубика.

Над ним склонились сразу трое. Глядят внимательно, изучающе.

Молчать. Сцепить зубы и молчать!

— Так как тебя зовут?

Держаться, держаться! Даже не мычать. И думать о чем-то другом. О чем-то очень значимом, важном. Так учили. Учили оттеснять задаваемые вопросы на периферию сознания. Гасить эмоции встречными эмоциями, но более значимыми. Что для него важнее? Работа?.. Родина?.. Семья?..

Да, семья! Та настоящая, первая. Отец. Мать. Они похоронили его много лет назад. А он рядом стоял и видел, как они плачут над запаянным гробом. Стоял, зарабатывая оценку, в рабочей робе с лопатой в руках, чтобы самого себя закопать. И закопал! И оценку получил отличную. Семья!

Если он сдастся, если поплывет и скажет, то пострадают они. Жестоко. Не исключено, что их убьют. Наверняка убьют. Их и сестрёнку! Потому что кровавая порука! Потому что они — отвечают за него. А он — за них! Такие правила. Жестокие, но действенные. И надо молчать. Думать о родных, вспоминать детство, как они вместе ходили в лес по грибы и сестрёнка потерялась, и её искали долго, и переживали, и мать плакала.

И пусть чужие голоса ввинчиваются в мозг, он не станет их слушать. Он будет вспоминать прошлое, которое сильнее настоящего.

— Доктор. Вколите ему кубик. Или два.

— Это опасно. Он может не выдержать.

— Опасно мне возражать!.. Колите.

Шуршание вскрываемой упаковки. Звяк ампулы. Лёгкий укол в вену.

Прилив крови в голову. Разрывающая сосуды боль и желание говорить. Неудержимое, неконтролируемое, всепоглощающее…

Но нельзя. Нельзя! Нельзя!

У него мать, отец, сестра… Тайна, которая выше всего остального, выше собственной жизни. Нельзя!!

— Смотрите, у него кровь по подбородку течёт.

— Черт! Он язык себе прикусил. В прямом смысле! Суньте ему в рот что-нибудь, хотя бы ручку.

Кто-то вцепился в челюсть, отдавил её вниз. Толкнули в рот какую-то деревяшку.

Отпустило. Но тут же захлестнуло болью. По телу прошли судороги. Горький комок подкатил к горлу, выплеснулся из желудка наружу.

— Успокоительное, скорее!

Шприц… И лицо, злое, но спокойное и уверенное лицо. Возле самых глаз.

— Ты у меня не умрёшь, не надейся! Я тебя, суку, не выпущу. И не пожалею, нет! Ты же не жалел! Я приду, когда ты очухаешься. Обязательно приду. Скоро приду. И мы продолжим. Обещаю!

И это была не угроза. Это было предупреждение.

Тишина. Потолок. Белый. Затёкшее под смирительными лентами тело. Ноющая боль в суставах и подреберье, наверное, после приёма препарата. Того самого. Рядом, хоть их не видно, сидят «медбратья». Всегда сидят. Недвижимо как истуканы. С лицами, повёрнутыми в одну сторону. В его сторону. Через восемь часов они встают и уходят. А на их место садятся новые, которые вцепляются в «пациента» глазами. Вот это и называется — круглосуточная охрана. Липкая и прочная, как паутина. И нужно как-то вырваться. Нужно уйти. Любой ценой! Он не сможет сопротивляться бесконечно. Рано или поздно плотина молчания будет прорвана. Всё имеет свой предел. Он может сломаться и тогда… Чего допустить нельзя. Невозможно! Но не допустить это, похоже, можно лишь одним способом. Единственным. Кардинальным. Надо — уйти. Совсем. Навсегда. Нужно придумать и уйти! Уйти… И думать только об этом.

Только… Об этом!..

Врач. Шприц. Ампула. Уже привычная процедура.

— Как тебя зовут?.. Где ты родился?.. Сколько тебе лет?.. Как звали твою мать?..

Лёгкие, специально лёгкие вопросы, на которые не страшно ответить. На них хочется ответить. Но… Молчать. Молчать! Чтобы ни слова. Ни полслова! Ни даже мычания…

— Ещё кубик…

И ещё…

Тишина. Потолок. Охранники.

Какой сегодня день? Сколько времени он здесь? И сколько было сеансов? Три или четыре? Уже не припомнить… Сказал он что-то в последний раз? Да, что-то сказал. Что-то пустяковое, буквально одно слово, но сказал! Или ему показалось?..

Они меняют препараты и дозировки, подбирают концентрации. Действуют по науке. Проходят по самому краешку, но вытаскивают обратно, чистят организм, колют витамины, дают ему восстановиться. Чтобы через день или два снова…

Значит, они добьются своего. Обязательно добьются. Против науки не попрёшь. Это не шомпол, не утюг на живот. Это — химия.

И хоть бы один прокол! Хоть бы кто-то ослабил хватку! Но нет! «Медбратья» не спят, не курят, не играют от скуки в карты, не смотрят телевизор. Даже мобильные не включают! Сидят, глаз от «пациента» не отрывая.

Врачи лечат на совесть, не дают помереть от передозировки или аллергических реакций. И даже пролежней не допускают, ворочают его тело с боку на бок, насколько позволяют связанные руки и ноги. А после опять притягивают к койке. Если надо, к искусственным органам подключат и, гоняя их круглые сутки, не дадут умереть и будут продолжать допрашивать уже фактически труп. Но труп, который может говорить!

Что делать?

Может, попытаться развязаться, ослабить ленты? Если медленно и бесшумно с утра до вечера пилить их ногтями? Попытаться? Но как? Пальцы забинтованы в культяпку, так что ни один не высвободить.

Раскачать кровать, чтобы перевернуть её и свалиться на пол? Вдруг удастся удариться головой? Но нет, «медбратья» не позволят, сразу подбегут, «успокоят».

Может, с их помощью? Может, их разозлить как следует?

Чем? Словами? Он говорит-то еле-еле. Да и что им ни скажи, куда ни пошли, они не прореагируют. Не для того они здесь поставлены. Нет, словом их не проймёшь, только если действием. Только если причинить боль. Тогда может быть.

Только как? Как может кукла, мумия оскорбить действием? Когда ни рукой, ни ногой не двинуть. Чем?

Свободна только голова и то не в полной мере. Что можно сделать головой? Какое ещё есть оружие у запелёнутого, как младенец, пленника? Никакого!

Хотя нет, есть зубы! Зубы свободны. Рот ему не зашили и не заткнули. Только что толку? Как он доберётся до их глоток, которые можно перекусить? Никак. Он — здесь. Они — там. И просто так не подойдут. Строго-настрого им запрещено приближаться к нему без крайней необходимости.

А крайняя необходимость — это что? Ну-ка, ну-ка…

Это — попытка к бегству… Только нет у него таких попыток, невозможно ему бежать. Не бегают мумии. Всё? Или что-то ещё?.. Может быть, угроза жизни?

Пожалуй… Он нужен живым, ну, или полуживым. Но точно не мёртвым!

Так, ещё раз. Если он начнёт умирать, то что они будут делать?

Вызовут врачей. Ну да, чтобы те оказали квалифицированную помощь. А если это будет угроза, понятная любому профану? И время будет идти на секунды? А? Позволят они этим секундам пройти в бездействии? Пожалуй, что нет. Обязаны будут что-то предпринять.

Так, ближе, ближе…

А что может угрожать жизни пациента? Что может случиться такого, что создастся угроза для его жизни? Инфаркт?.. Это не к ним. Равно как инсульт. А если отравление? Отпадает. Может, задохнуться? Но от чего, когда его кормят через трубочку. Отпадает…

Хотя почему отпадает? Почему не может? Может! Так умирают напившиеся до беспамятства алкоголики. Нужно вызвать рвоту и тогда появится шанс задохнуться содержимым желудка. Если вызвать рвоту и вдохнуть?!

Нет, скорее всего, не дадут — прибегут врачи и отчистят, и откачают. Не получится. Но они вынуждены будут к нему подойти! Может, попробовать? Надо попробовать. Нужно вызвать рвоту. Но как? Два пальца в рот не засунешь. И ничего не засунешь! Но можно попытаться напрячь пресс… Нет, этого мало. А если представить… Что представить? Например, тарелку тараканов. Живых тараканов, которых предстоит откушать. Вернее, сожрать целую тарелку. Рыжих, живых, шевелящихся. Загребать ложкой и отправлять в рот. А они там будут лапками шевелить, будут бегать, в носоглотку лезть. И надо будет их разгрызть, размолоть зубами и проглотить.

Противно… Очень. До тошноты.

А ну, ещё красочнее! Да не рыжих, не прусаков, а подвальных, они втрое больше, толще и жирнее. Из них, когда надкусываешь, внутренности лезут, как паста из тюбика. Живые, огромные…

Есть… Пошло… Работать прессом. Сжимать желудок. Напрягать язык и представлять, представлять, как хрустят на зубах бочкообразные тараканы, как лопаются во рту, заливая внутренностями язык.

Есть! Хлестануло в рот чем-то тёплым и вонючим. Теперь задержать дыхание, забулькать, задёргаться. Сейчас задохнусь! Помру! Ну! Где мои спасители? Время идёт на секунды! Вы теряете меня!..

Не выдержали, подбежали. Один склонился, чтобы голову в сторону повернуть. Подставился! Ну, вот и хорошо.

Теперь резко, насколько бинты пустят, вскинуть голову и вцепиться охраннику зубами в нос. Сильно, не стесняясь, не боясь откусить! Сжать челюсти! Брызнула в рот и в стороны кровь. Взвыл парень. Больно! Но ещё и страшно! Жутко, когда тебя рвёт зубами полутруп. Ещё сильнее! И вниз, вниз потянуть. И зарычать как бультерьер. Неужели после этого он не обидится, не выстрелит, не ударит? Неужели он такой толстокожий?

Отскочил в сторону. Вырвался. Во рту остались какие-то ошмётки плоти. Ну, психани, ну, давай! Я же тебе нос откусил. И теперь сожру его, чтобы пришивать было нечего. Ты же на всю жизнь уродом останешься. От тебя же жена уйдёт! И любовница тоже! Бей! Убивай! Ну же! Не прощай обиды!..

Но нет, не стреляет, не бьёт! Зажал лицо ладонью, через пальцы сочится кровь. Смотрит с ненавистью, разорвать взглядом готов! Но… не рвёт! Не бьёт! Что, даже после такого?!

Значит, всё! Значит, шансов нет. Ни одного!

Приплыли!..

Шприц. Ампула. Вопросы…

— Как тебя звать?

Меня? Как? Звать… Меня… Муть в голове, тошнота в горле, боль во всём теле. Как звать?.. Такой простой вопрос. И простой ответ, который им понравится. И они перестанут спрашивать. И уйдёт боль. И они похвалят его. А это очень важно, чтобы они его похвалили!..

— Назови своё имя. Только имя. Мы твои друзья. Ну…

— Ан…

— Что?

— Ан… на…

— Громче. Мы хотим тебя слышать. Нам важно знать твоё имя. Ты должен сказать. Должен! Как твоё полное имя?

— Ан… на… то…

— Анатолий? Толя? Толик? Так тебя зовут? Так звали в детстве? Так? Скажи нам. Только имя. Ничего больше. Толь- ко имя.

— Да… так… Но я не должен… Я не могу… Не стану!.. Я лучше умру!..

— Успокоительное. Скорее… Три кубика. И дайте ему покой на сутки.

Хотя бы на сутки…

Потолок. Тишина. Полная безнадёжность. Кажется, он что-то сказал. Кажется, назвал имя.

Какое?.. Не суть важно. Какое-то из многих. Но назвал. Здесь главное не содержание — факт. Он открыл рот. И значит откроет его в следующий раз. И скажет что-то ещё. Больше, чем говорил раньше.

И нет уже сил сопротивляться. Почти совсем нет.

В голове муть и боль. Муть и боль!.. Больше ничего. Никакое здоровье не вынесет таких процедур и таких доз. Он уже теперь как тряпка. Скоро его можно будет развязать, он всё равно никуда не побежит, просто не сможет.

Окружающий мир воспринимается через серую пелену. Голоса звучат неестественно. Но эти голоса требуют от него правды. Требуют и требуют… И отказывать им становится все сложнее, уже почти невозможно. И хочется, очень хочется перестать сопротивляться и поплыть по течению. Тихо и медленно. И тем обрести покой… Но что-то удерживает на самом краешке. На самом-самом…

Голоса. Люди… Они опять пришли за ним. Снова будут спрашивать имя и биографию. И он начнёт отвечать. И станет предателем. Не хочется… Нельзя… Невозможно… Но есть предел, после которого…

Принесли носилки.

Опять голоса. Совсем рядом:

— Да, в другое место… Есть информация… Здесь стало небезопасно… Его люди… Они ищут его… Нашли… Кто-то навёл…

Оторвали от кровати, подхватили, приподняли. Выходит, развязали? Значит, появился шанс. Надо сконцентрироваться, собрать все силы. Сообразить, придумать…

Голоса слышны, как сквозь вату:

— Сейчас перезвоним, спросим.

— Да, звоните только быстрее! Они могут прийти в любую минуту.

Кто?.. Кто может прийти за ним? Да кто бы не пришёл, это будет лучше, чем если остаться.

Какая-то возня. Голос по телефону:

— Грузите его.

Перетащили, уронили на носилки. Подняли, понесли.

Надо будет, когда лестница… Там должна быть лестница… Перекатится, прижать руки к телу и упасть головой вперёд. Ну, должна же быть лестница. Или крыльцо. Или хоть что-то. Можно не убиться, но задержать их, потому что кто-то должен прийти за ним. Он слышал. Кто-то, от кого они убегают. А раз они убегают, значит, это друзья. Или пусть даже враги. Это будут другие враги, может быть, лучше этих. И он получит передышку.

Носилки наклонились вперёд. Лестница?.. Да, лестница. Значит, можно попробовать! Собраться в комок, в пружину… Какое вялое тело, как будто без мышц, как будто не своё. Но всё равно. Приготовиться! И на повороте неожиданно и резко рвануться из всех сил, перекатится через край, зацепиться ногами, нырнуть головой, лицом вниз в бетонные ступени, чтобы они не успели среагировать. И в последнее мгновенье усилить, ткнуться головой, удариться виском, чтобы размозжить голову, чтобы наверняка.

Вот теперь… Вот!..

Отчаянный, на пределе сил рывок! Неожиданный и единственный, потому что второго не будет. Второй попытки ему просто не дадут. Вперёд!..

И удивлённый и недовольный голос:

— Смотри-ка шевелится. Придержи его, чтобы не свалился случайно! А то не дай бог…

А ему показалось, что он…

Нет, не удалось. Не получилось.

Всё!

Свет. Халат. Врач. Вроде бы незнакомый, хотя все они одинаковы. А если попробовать приподняться?.. Получилось. Немного, но всё равно. А руки?.. Кажется, свободны. Ещё не успели… Тогда можно попытаться… Усыпить бдительность и…

— Эй, без глупостей. Будет с тебя побегов. Бегунок…

Чей это голос?

— Доктор, как он?

— Плох. Удивительно, что вообще жив. Ну, ничего. Откачаем, поставим на ноги. А уж потом…

— Потом — это поздно. Нужно теперь.

— Попробуйте. Но я ничего не гарантирую.

Склонённое над ним лицо, расплывающееся в кляксу.

— Вы меня видите?

Молчание.

— Как вас зовут?

Молчание.

— Назовите своё имя. Только имя. Вы должны назвать своё имя. Вы должны… Вы обязаны!..

Молчание.

Тормошат.

— Вы будете говорить?

Молчание.

— Доктор, тут без вас никак.

Хруст целлофана. Вскрывают шприц. Звякнула ампула.

Всё снова! Всё опять! Сначала!

— Если вы не назовёте своё имя, мы вынуждены будем применить специальные методы.

Перед глазами замаячил шприц, наполненный какой-то мутной жидкостью.

Над ним два нечётких лица. Доктора и…

— Послушайте, вы можете не выдержать. Вы на пределе. Зачем вам это? Скажите ваше имя. Просто имя…

Молчание.

— Доктор!

Шприц пропал из поля зрения.

Быстрый, почти безболезненный, укол в вену. Расплывающаяся по телу волна слабости и умиротворения. И нависшее сверху лицо. Знакомое. Улыбающееся от уха до уха.

Что? Кто?! Откуда?! Серёга?!..

И муть. И беспамятство…

— Он сбежал!

— Кто?

— Он!

— Откуда сбежал?

— От нас… От меня.

— А как он оказался… Не понял. Ничего не понял!..

— Его захватили, а я освободил. Но он ушёл.

— А зачем ты его держал, если освободил?

— Хотел узнать… допросить.

— Допросил? Узнал?

— Нет, он ничего не сказал. То есть я не успел. Он моих людей…

— Опять положил?

— Нет. Все живы. Но кое-кого покалечил.

— Ну, вот видишь, какой прогресс. Раньше он был менее щепетилен. Или ты настырнее. И был ловчей тебя. Всегда.

— В этот раз ему помогли.

— Кто?

— Не знаю. Наверное, его люди.

— А что же твои люди?

— Они не смогли. Не успели…

— Плохо. Очень плохо, что твои люди всегда не успевают, всегда опаздывают. Это заставляет задуматься. Может, в твоей епархии что-то подправить?

— Но никто такого от него не ожидал!

— Что ты хочешь от меня?

— Вы можете приказать… Если его отозвать сюда… И здесь…

— Обидно?

— Обидно.

— А ты не подставляйся. Слабыми местами. Которые у тебя кругом. Отстань от него. Нам надо дело делать, а не счёты сводить. Работать вместе.

— Но его нет!

— И ты не знаешь где он?

— Не знаю.

— Зато я знаю. Его не следует искать, он сам найдётся. Сам придёт. У него приказ, который он должен исполнить. Такие у них странные порядки. Так что не суетись под клиентом — жди. И не мешай ему, пока он плывёт в нужную сторону. Пусть делает своё дело. Твоё дело. Наше… А вот когда сделает, вот тогда и подумаем…

— Как ты нашёл меня?

— Легко. Потому что не искал.

— Не понял?

— Зачем тебе понимать? Всё кончилось. Всё кончилось хорошо для тебя. Для других — хуже. Так что радуйся. Ты победил.

И всё равно ничего не ясно.

— Кто тебя на них вывел?

— Ты.

— Я?

— Ну а что ты удивляешься? Ты главное заинтересованное лицо в моем приходе. Если бы я опоздал хотя бы на сутки, то неизвестно, чем бы всё это кончилось. Плохо могло кончиться.

И даже хуже, чем думает Сергей. Он же мог сломаться, мог потечь.

— Но зачем ты меня после всего… Зачем этот спектакль?

— Проверил на вшивость. А вдруг бы ты заговорил?

— А если бы заговорил?

— Тогда бы замолчал! Но ты молоток — только шарами водил и мычал. Как бычок на бойне. Ни слова из тебя!..

Эх, Серёга!..

— Не обижайся. Ты на моем месте поступил бы так же. Может, ещё и хуже — вколол бы какую-нибудь гадость вместо снотворного… Грех было не использовать такую возможность. Сам понимаешь.

Как не понять… Вернуть приятеля с того света, чтобы прессануть в профилактических целях. Чтобы дожать и рассмотреть, как под микроскопом… Жёстко. Жестоко. Но, наверное, так и должно быть в их Организации, где никто никому… Где все под прицелом и подозрением. Каждый за каждого отвечает башкой! А иначе как? Иначе никак! Или они вымрут, как многие иные до них и после них. И станут плавучим планктоном в офисе, от девяти до восемнадцати отбывая часы на службе. И никто не будет рисковать после восемнадцати. И до восемнадцати тоже, потому что за деньги идти на смерть никому не интересно. А интересно дожить и те денежки в полное своё удовольствие использовать…

И только если как — на войне, если приказ «Ни шагу назад» и твои товарищи в оцеплении, которые не поймут, не простят и не помилуют, если ты тот шаг сделаешь. И будут проверять и перепроверять, если представится такая возможность, чтобы быть уверенными в тебе там, за линией, в чужих боевых порядках, где ошибки и слабость чреваты! Только так! Только тогда каждый будет готов рисковать своей головой. Ради всех и под контролем каждого, подчиняясь единым правилам, без исключений и оглядок на несуществующие звания и заслуги. Что есть основа и идеология их Организации. Которая не работает с девяти до шестнадцати. Которая — работает. На конечный результат! А всё остальное — не в счёт!

Прав Серёга. Кругом прав! И он бы так же, если не хуже. Тем более Сергей — спаситель, что из «петли» вынул, которая вокруг сжималась. Так что многое ему может проститься. Только как он смог?

Смеётся:

— Интуиция, брат. Третий глаз… А может, четвёртый. Для ближнего своего хоть пятый. Глазастый я.

Что-то не верится в глаза — ни в третьи, ни в пятые. Мутит Серёга. Ну да это его право. Свои каналы никто не сдаёт, при себе держит. Но всё же… Как он сказал: «Ты навёл?» Подмигнул, наклонился к самому уху, прошептал:

— А всё-таки ты чуть не сорвался. По самому краешку прошёл, Толик.

Ну да, прав, чуть-чуть не сорвался! И если бы он не пришёл, если бы опоздал…

Стоп! Как он сказал?

Откуда он знает? Откуда знает про Толика?! Неужели?.. Неужели это была проверка? Просто проверка на грани фола? На грани смерти? С введением сыворотки, с допросами и побегами? Все с приставкой «лже» — лжепобеги, лжедопросы… Спасти, чтобы тут же подвергнуть испытанию? Тогда это… Это… значит, что они работали в связке с Главным хранителем Первого, который допрашивал лично!

Возможно такое?.. А чёрт его знает! Наверное, возможно всё! Но как-то не верится. Вернее, не хочется верить. Не хочется! Но только как ещё можно объяснить? Как? Да никак!

Но если исходить из предположения, что они были в связке, то они должны знать друг друга. То есть Серёга засветился? Зачем? Или теперь Посредник он? Другого объяснения нет. Или есть? Например, если предположить, что у него имеется там свой человечек, который докладывал, стучал и держал в курсе. Вполне рабочая гипотеза. Но тогда этот кто-то из очень ближнего круга, из допущенных к «телу». Кто-то из «медбратьев»? Других рядом просто не было! Только они! Трудно представить. Но ведь Сергей сказал: «Толик»! Значит, кто-то услышал и передал. Ну, не под кроватью же Серёга сидел?..

Или?..

А почему бы и нет?.. Если предположить, что — сидел! Под кроватью! Или рядом! Не сам, но только ушами? Прицепил где-нибудь «жука» и слушал всё, что там происходило. Чего проще! Слушал — и на помощь не пришёл? Сразу.

Ну, это, допустим, понятно. Не пришёл, потому что слушал! Хотел убедиться, что его приятель не сдал информацию. А как засомневался, то вмиг объявился! А что? Очень похоже на правду. Но как он мог узнать, куда привезут пленника? Кто ему мог сказать? Внедрённый сексот? Но тогда это опять кто-то из ближнего круга?!

А если абстрагироваться? Предположить что-нибудь иное? Что? Например, что он навешал «жуков» на кого-то из охранников! Да хоть на самого Хранителя тела? Может такое быть?

Может! Всё может. Подкараулил где-нибудь в тихом месте, споткнулся, прижался на мгновение, воткнул микрофончик, извинился. Правда, надо точно знать, к кому и где «прижаться». Неувязочка.

А если сделать ещё один шаг? На самом деле простенький, как дважды два. Лучшей способ узнать правду — это прикрепить прослушку на сам «объект». И тогда куда бы тот ни шёл, он всегда будет под контролем. Всегда! И всюду! Как такой поворотец? А?

Отличный ход, лично он бы так и сделал. Именно так! Чтобы не иметь никаких проблем и иметь массу информации. И не надо никаких охранников выслеживать. Так?

Нет, опять не сходится. «Объект» десять раз обыскивали, переодевали, полоскали. Куда бы он мог спрятать «жука», если его одежда была сразу выброшена? Не сходится…

А почему одежда? Почему именно одежда? А если на тело? Можно, но куда? В шевелюру запихать? Или какое-нибудь естественное отверстие? Только не помнится, чтобы ему куда-нибудь что-нибудь толкали. Не допускал он до естественных отверстий. И до неестественных тоже… Как тогда?.. Минуточку!.. Вот это слово, «неестественных». До «неестественных отверстий». А ведь был один момент, когда можно было сунуть ему что угодно, куда угодно. Был! После ранения на площади, когда его без сознания Серёга отвёз к доктору. И в дороге или там, под наркозом, мог… Да запросто! А вдруг так?

Эй, Серёга, друг сердечный, а не пощупать ли тебя, как ты меня?

— Хочу спросить тебя, Серёга…

— Ну.

— Ты сказал «Толик».

— Что «Толик»?

— Да вот никак понять не могу, откуда ты узнал. Прямо места не нахожу.

— Узнал и узнал. А ты забудь.

— Может, ещё что узнал… Услышал?

— Может, и услышал…

— И всё время слышал?

Ухмыляется Серёга:

— Всё время. Интересно было. Просто радиопостановка про Штирлица и Мюллера.

— Слушай, когда? Когда ты успел? Или после ранения?

— Да, после. Будем считать, что ты догадался.

— А попросить меня «жучка» добровольно налепить ты не мог?

— А ты бы согласился? И ничего не заподозрил?

Да, не факт. Мог заподозрить, мог снять на всякий случай. Или разговоры фильтровать, помня про чужие любопытные ушки. Скорее всего, так. А мог при первом допросе признаться и всё выложить. И оборвалась бы связь на полуслове. А не зная ничего — никому про это не расскажешь! Отсюда — ноль рисков.

Прав Серёга. Опять прав!

— Где «жук»?

— Не беспокойся, в надёжном месте, где ни одна сволочь не сыщет.

— Неужели там?!

— Ну что ты! Разве бы я стал у друга без его разрешения в таких местах шарить? Как-то даже неудобно такое предположить. Да и плохо оттуда слышно, звуки там разные посторонние.

— А где тогда? Где?

— Я же говорю: там, где никакими медицинскими приборами не обнаружить.

— Ну ты и тип! Неужели?! Рану под закладку использовал?

— А чего зря дырке пропадать? Тем более «жучок» что твоя пулька, и видом, и размером. Не отличить на любом рентгене.

И вдруг новая догадка. Невероятная! Но чем более невероятная, тем более — вероятная! Потому что у них всё так!

— А ранение это… Шальной пулей? Которой, может быть и не было… Не было?

— Точно, не было. Шальные пули — они только в шальные головы. А твоя голова светлая: вон как всё просчитываешь. С тобой только в покер в паре играть, чтобы всегда выигрывать.

— Ну ты!.. Я подумал: ради наркоза, чтобы сознания меня лишить и нашпиговать, а ты глубже глядел! Ты случаю не доверялся! Заранее подготовил под закладку неестественное отверстие! Сам стрелял?

— А кому бы я доверил такое ответственное дело — приятеля дырявить? Сам, только сам! А что, есть претензии к выстрелу? Мне кажется, он был просто снайперский — впору приз получить.

— А если бы ты промахнулся и кость разнёс?

— Из снайперской винтовки с пятнадцати метров в неподвижную мишень? За кого ты меня принимаешь? Это даже как-то обидно.

И дальше, дальше, по логике событий.

— Послушай, а при первом побеге ты тоже присутствовал?

— Был. Смотрел. Любовался. Я всегда возле тебя как верная жена. Измены не допускал. Ну и помогал, чем мог.

— Помогал? Пулемётчик, который мне на голову бетонные осколки сыпал, — твоя работа?

— Моя. Он ведь мог тебя зацепить.

— А гранатомётчик?

— Нет, это не я, это они. Не мог же я за них всю работу сделать? Вот если бы они замешкались, тогда…

— То есть везде был, всё видел и знал?

— Так любопытный я. Как юный натуралист.

— И ради любопытства приятеля своего продырявил?

— Пришлось. Подстрелил, приволок и вшил очень приличный аппарат, между прочим. Он от тепла тела подзаряжается. И главное, в том месте никаких посторонних шумов.

— Выходит, ты всё слышал?

— От первого до последнего слова.

— А что же ты коллегу с нар не сдёрнул, когда его чуть на куски не разрезали?

— А зачем?

Верно, зачем? Не для того «жуков» вшивают, чтобы их раньше времени снимать. По всей цепочке Серёга хотел пройти. И прошёл — от начала до конца. В каждый допрос свои ушки всунул! Каждого клиента вычислил!

И новая догадка.

Так, может, он эту цепочку и создал? Может, он наводил? Подсовывал? Провоцировал? Натравливал друг на друга? Почему они всегда точно, куда надо, по адресу и вовремя? Его работа?.. Его! А как бы они иначе узнали? И как бы он их на свет божий всех вытащил? А так за ушко да на солнышко. Дёшево и сердито.

— На живца ловил? В моем лице?

— Да. Жирного, аппетитного. На такого нельзя было не клюнуть. Уж ты так на крючке извивался, что любо-дорого! Вот они и кинулись, как голодные караси.

— Они же меня там… Сволочь!

— Согласен. Сволочь. Но результативная сволочь. Одной сетью всех зачерпнул. Разом!

Да, это лихо. По затонам мелочовку ловить — вспотеешь. А тут сами все приплыли, рты раззявили! Наживку заглотили и попались. И что теперь?

— Ничего. Задача выполнена. Кто что-то знает, про то уже не расскажет. Кого-то — ты. Кого-то я. Но не всех. Есть ещё пара осведомлённых людей. Один неприкасаемый, потому что под Верховным ходит. Его трогать — это вляпаться по самые…

Ну, это понятно.

— А второй, который фото моё добыл?

— Этот не в счёт. Этого можно вычёркивать. Помер бедолага — с крыльца головой неудачно упал.

— А база? Фото?

— Нет ничего в базе. Порнуха одна. Извращенец он был. Такие снимки!.. Так что можешь спать спокойно.

— Кто ещё?

— Как кто? Приятель твой закадычный, с которым вы Галиба делите и всё никак поделить не можете.

— Дядя Сэм?

— Он самый. Хотя не дядя и не Сэм. Но узнал он немало. И главное, дальше роет, что твой роторный экскаватор. Так что, если по совокупности… Надо с ним что-то делать. Думаю, ты не будешь против?

— Я точно нет!

И не потому, что обида гложет. Не бывает в их деле обид — можно друг с друга кожу ремнями срезать, а завтра в одном деле сойтись и сообща, верой и правдой… Какая обида? Но строгий расчёт! Этот точно — опасный. И даже не потому, что за ним великая держава стоит со всеми своими финансами и ресурсами. Хотя и это тоже. Но потому, что он под Галиба копает, обкладывая его со всех сторон. И если его не остановить… Надо остановить! Надо!

— Тогда… поправляйся, бедолага. Ешь, спи, мечтай, пока старшие товарищи за тебя поработают.

— Погоди, а «жучок»?

— «Жучок»? А что «жучок»? Чем он тебе мешает? Пусть побудет пока. Прижился он у тебя. В тебе… Может, ещё пригодится. Ты теперь тут такой популярный стал. Может, ещё кому приглянешься.

— Ловля продолжается?

— Ну а что не ловить, когда клюёт! Сейчас «живца» подновим и станет он как новенький. А насчёт прочего — не переживай. Я тут за это время такого наслушался, что ничего нового уже не услышу.

— Что, например?

— Храпишь ты во сне. И когда откушаешь, всяко-разное случается. Ну да, что естественно, то не безобразно. Так что не стесняйся — валяй. Мы люди свои. Опять же, если понадоблюсь, можешь каналами связи не заморачиваться, просто скажи: «Встань передо мной, как лист перед травой». И я явлюсь сей момент пред твои ясные очи.

— Или не явишься, а слушать будешь?

— Или слушать буду. А ты молчать. Теперь ты про всё знаешь и уже лишнего не сболтнёшь.

Вот теперь всё стало ясно. Понятно, для чего Серёга прикуп вскрыл. Чтобы приятель его, на разные свои места приключения собирая, рот на замке держал, потому что слово — не воробей… вылетит — лови его потом. И всех тех, кто его слышал. И тех, кому они его передать могли. И последующих…

А это такая морока…

— Наш человек погиб. Ему перерезали глотку.

— Кто?.. Чем?

— Обломком унитаза.

— Чем-чем?!

— Пленник разбил унитаз, осколком убил охранника и…

— Дурдом! Он же профессионал… Был. Как он мог допустить?

— Подробности пока не известны. Что сообщить семье?

— Что? Что их супруг и отец погиб при исполнении особой миссии. Погиб как герой… Только не надо ничего про обстоятельства, про унитаз! Это как-то… не гигиенично. Не могут герои умирать от осколка унитаза! Придумайте какой-нибудь другой сценарий, что-нибудь более благородное — пулю, гранату, нож, в крайнем случае яд. И подготовьте бумаги для представления погибших к награде.

— Есть!

— Дурдом какой-то. Спецагентов осколками унитаза убивают! Дожили!.. Правильно говорил мой дядя Исаак: никудышному танцору всегда ботинки жмут… Похоже, не так мы танцуем. Не то… Не так надо!..

А вот поболеть-то как следует не удалось, бюллетени в их фирме хождения не имеют. Некуда их подшивать. Некому. И незачем. Нет у них общепринятой трудовой дисциплины. Есть другая, от которой бумажкой не прикроешься, даже если это свидетельство о смерти. И даже тогда никто справку во внимание не примет, а приедет, посмотрит, пощупает, чтобы лично убедиться, а при малейшем сомнении материал для анализа ДНК возьмёт. Такие порядки.

— Вставай, лежебока. У нас ЧП.

Хотя всегда ЧП.

— Что такое?

— Галиб пропал.

— Как пропал?

— Так и пропал! Выехал сегодня в неизвестном направлении. И не вернулся.

А вот это действительно новость. Пропажа Галиба — это обвал всего. Это…

— Подробности?

— Вышел, сел в машину, отослал охрану, уехал.

— Водитель?

— Исчез.

— Предположения?

— Самые нехорошие.

— Он?

— Дядя Сэм. Больше некому. Они расчищали поле возле Галиба. По крайней мере, это самая правдоподобная версия. Да и не пошёл бы он ни к кому другому. Он как таракан под печкой сидел, высунуться боялся.

— Как же они могли его выманить?

— Посулами. Может, сказали, что их Президент для встречи с ним лично прибыл? Или пригласили паспорт вручить. Мало ли…

Эти могли… Эти могли что угодно придумать, а он — поверить. Этим ребятам почему-то все склонны верить. Магия денег? Или Голливуд такой имидж создал?

И где теперь искать пропажу? И как? Когда ниточка оборвалась в самом начале.

Хотя… Почему оборвалась? Он ведь не в воздухе растворился. Он уехал на машине, и, значит, его кто-то мог случайно заметить. Кто мог? А кто чаще других на улице бывает? Тех и надо спрашивать!

— Эй, мальчик!

— Чего надо?

— Доллар заработать хочешь?

Заблестели глазки.

— А что делать надо?

— Ты Галиба знаешь?

А кто же его не знает! Только если случайно залетевший сюда на полчаса эскимос.

— А машину его?

Ну, конечно! Пацаны, они вообще всё всегда знают и видят. Взрослые их недооценивают.

— У тебя друзей много? Собрать их сможешь?

— Ну?..

— Спросишь их, кто и где сегодня видел машину Галиба. Если кто-то видел — получит доллар. И тот, кто нашёл того кто видел, — тоже получит. Но только без вранья! Понял? Собирай своих приятелей. Быстро соберёшь — пять долларов получишь.

— Я сейчас, я быстро!

А дальше всё закрутилось, как в колесе.

— Он там проезжал, я видел!

— Где?

— Возле базара и потом в переулок свернул.

— И я, и я видел!

— Я тоже! Он рядом со мной проехал!

— В котором часу?

— Днём…

Врёт, хочет на халяву доллар заполучить. И другие врут, но если сопоставить время и точки наблюдения, то получается вполне себе симпатичная картинка. Ну, просто как стрелкой по карте. От дома двести метров прямо, потом поворот направо, снова прямо, потом провал — машина исчезла из поля зрения. Не оказалось там никого из ребятни — и такое бывает. Но тут же снова объявилась в пятистах метрах южнее. Заметил её какой-то пацанёнок и даже вслед ручкой помахал с криком: «Галиб, Галиб поехал!» Дальше — поворот… Обрыв маршрута. Восстановление. И конечная точка. Один мальчишка даже дом указал. Но мог и ошибиться.

Дальше машину никто уже не видел. Кое-кто утверждает, что видел, что чуть ли не щупал, но ни по времени ни по месту его утверждение не совпадает. Просто врёт.

Ну и значит… надо установить наблюдение за домом. И соседние дома не забыть.

— Спасибо, пацаны!

Окна… Двор… Ворота… И почти никаких движений. Снова окно… Двор… Ворота… Окно… Двор…

Вдруг приоткрылась калитка. Вышла женщина в платке с корзинкой. Наверное, за едой пошла. Значит, кого-то она там кормит?.. Но перед тем, как она закрыла за собой калитку, мелькнул передок машины.

Щелчок фотоаппарата. Фото. Посмотрим… Машина знакомая. Правда, машин таких марок много. Просматривается фрагмент номерного знака. Только фрагмент, но этого довольно.

Машина Галиба. Значит, не врали пацаны, значит, верно выстроили маршрут. И никаких тебе облав, никаких спутников — орава пацанов и тридцать долларов мелочью. Дёшево и сердито.

Здесь логово Галиба! Сюда след привёл. Вот только как на него выйти, чтобы поговорить, чтобы в лоно вернуть? Как увидеть, чтобы хотя бы убедиться, что он жив?

Окна закрыты. Двор безлюдный. Машина не выезжает. Зиндан… При каких обстоятельствах он согласится личико показать? Может, выкурить его, как пчёл из улья? Поджечь дом, закричать: «Пожар! Пожар!» — тогда он из дома пулей выскочит. И… уедет в более безопасное место. А это место ещё отследить придётся. Нет, от добра добра не ищут.

Следить надо. Потому что рано или поздно… Всегда случается какой-нибудь прокол, что-то, что заставляет полюбопытствовать и высунуться из норки. И даже мышек, которых лисицы подкарауливают. Надо ждать. Или не ждать?

Надо ждать. Или не ждать? Зачем ждать каких-то событий, если их можно предугадать? Например, завтра…

На завтра по улице ехал грузовичок. Слишком быстро. Потому что не вписался в поворот. Такое иногда случается, особенно на узких, извилистых улочках. Не вписался и угодил в стену. Случайную. Отчего дом, в который въехал грузовик тряхнуло. Ощутимо. Но из дома, как ни странно, никто не вышел.

Хотя… Хотя одна занавеска на втором этаже колыхнулась. И кто-то на мгновение выглянул. На одно малое мгновение.

Щёлк!

Занавеска снова повисла недвижимо. Грузовик позже утащили, но это было уже не важно.

На снимке был узнаваемый силуэт. Галиб!

— Там он. Можешь полюбопытствовать.

— Ну и что? Что ты мне фото показываешь? Нашёл чем удивить. Ты сюда глянь.

Включил ноутбук. Люди. Камеры. Фотоаппараты. И Галиб в центре собственной персоной!

— Только что в Интернет выложили. Пресс-конференция Галиба.

— Когда они успели?

— Возможно, чуть раньше сняли, а выложили сейчас. Ты послушай, послушай…

Голос нового Помощника:

— Уважаемый Галиб приветствует всех собравшихся и хочет сделать важное заявление.

Тишина. Помощник читает по бумажке:

— Несколько дней назад Галиб был вынужден покинуть свою штаб-квартиру. Он получил сообщение о готовящемся на него покушении. Галиб не боится смерти, но он поклялся на Святой Книге завершить начатое им дело. Если его убьют, он не сможет исполнить свою клятву, поэтому он вынужден скрываться от своих врагов. Никто не может упрекнуть Галиба в трусости, ибо он многократно доказал свою храбрость! Но его жизнь принадлежит не ему, она принадлежит Аллаху. Аллаху угодно, чтобы Галиб остался жив!

Галиб поклонился. И встал…

— Что скажешь?

— Нехорошо всё это.

— Что «нехорошо»? Что прячется?

— Что прячется — наплевать. Пусть хоть на всю жизнь спрячется. Нехорошо, что прячется не Галиб.

— Не понял?!

— Это не Галиб.

— А кто?

— А я знаю? Хрен с горы. Спроси, что полегче. Я Галиба вот этими самыми ручками лепил. И первого, и второго. Не Галиб это! Не мой Галиб.

— А фото?

— На снимке только силуэт, по которому определить детали сложно. А на видео он как живой.

— Ничего себе поворотец! Подменили?

— А ты думал, это только мы такие ухари, а другие лохи безмозглые? Сообразили они, что к чему. Ведь Галиба близко никто не видел и не слышал, и значит махнуть его на своего человечка не так уж трудно. Лишь бы он ростом подходил, да общими чертами. Нашего Галиба умыкнули, лежит он, бедолага, сейчас где-нибудь песочком присыпанный, а своего на его место воткнули. Это проще, чем всё окружение чистить!

— Выходит, мы на собственные грабли наступили?

— Выходит, так. И ещё это выходит — боком. Потому созданная нами фигура теперь будет работать против нас. Против интересов нашего государства. О чем мы предупреждали. А они заигрались.

— Заигрались-то они, а отвечать будем мы. Всех собачек и даже хомячков на нас повесят. Гирляндой.

Помрачнел Серёга. Случившиеся было по его части.

— А если твой Галиб у них!..

— То они его раскололи по самое не могу… Этот молчать не станет. Этот всё расскажет. Даже чего и не было.

— Что он знал? Конкретно?

— Немного. Меня, конечно, видел. Ну так и все видели. Кто его сюда поставил и зачем — не знает. Кто за всем этим стоит — тем более. Все решения принимали и озвучивали Помощники. Вначале первый, покойник, потом я. Галиб во всё это даже не вникал — ни тот, ни другой.

— То есть утечки нет?

— Серьёзной нет. Он ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знает. Но худо другое — игра в «болвана» раскрыта! Кончилась игра.

— И все наработки и перспективы коту под хвост.

— Точно, туда. Хотя…

— Что?

— Есть шанс, что они не станут афишировать происходящее. Их игра втёмную тоже устраивает. Ну, болван, ну, марионетка на ниточках, так им ещё и лучше. Зачем им терять такую перспективную фигуру, под которую весь Регион лёг? Не станут они легенду крушить, она теперь работает на них. Раньше мы за ниточки дёргали, теперь они будут. У них ведь тоже рыльце в пушку.

— Ты что, предлагаешь молчать? Но ведь рано или поздно…

— Главное, чтобы не рано… Информация пока не разошлась? Так? И не разойдётся. Зачем противной стороне, переиграв нас, докладывать начальству о том, как их всё это время за нос водили? Ну зачем? Теперь ведь они на коне! Им ордена положены, зачем репутацию выговорами марать? Нет, не пойдут они на огласку. По крайней мере, сейчас. Галиб им не меньше нашего нужен.

— Он всем нужен, как богатая невеста.

— Ну да. На то и был расчёт.

— Состряпали монстра…

— Хорошо состряпали.

— Вот только он теперь своих жрать начнёт, так что косточки захрустят.

— Или не начнёт…

— Какие предложения?

— Отыграть всё обратно.

— Шутишь? Найти нашего Галиба и поменять его назад на самозванца, причём так, чтобы никто не заметил? А это не фантазии?

— Нашего мы уже не сыщем. А поменять можно.

— Ещё один перевёртыш?

— Ещё один. А почему бы нет? Был Галиб наш, да стал их. Побыл их — стал обратно наш. Этого Галиба можно сто раз туда-сюда переворачивать. А нужно, чтобы только один! Не можем же мы его каждую неделю менять, как постельное белье.

— Не хотелось бы.

— Ну, вот и надо сделать окончательный переворот. С ног на голову.

— Как?

— Пока не знаю. Но что-нибудь обязательно надо придумать.

— И кого на его место? Очередного «попку»?

— А вот это вопрос не простой. Не хочется «попку». Уже были «попки». Под него такие планы свёрстаны, что абы кто не справится. А нас давить будут. Надо снимать с Галиба узду.

— Рискованно. А если его понесёт?

— Дурак ещё больших дров наломает. Не удержится. Наши заказчики не понимают, что мало запрячь жеребца, на нем ещё скакать надо. Им быстрого результата хочется. А быстро и без задержки только понос случается. На роль Галиба надо серьёзного человека искать. Умного. И патриота.

— Ну ты сказанул!

— Как есть сказал. Галиб такой персоной стал, что весь Регион может вверх дном перевернуть. Хоть со знаком плюс, хоть со знаком минус. Дурак — просто обрушит. Или дяде Сэму продастся. Не сможем мы его всю жизнь пасти. И никто не сможет. Жизнь — она длинная.

— Это да.

— Надо готовить агента на перспективу. С прицелом на десятилетия, чтобы он мог с нашей подачи, но самостоятельно действовать. «Попка» для этого не годится.

— Далеко глядеть, под носом не разглядеть.

— А близко — не интересно. Когда идёшь далеко, под ноги не смотришь. А можно, ямку переступая, в пропасть свалится и все косточки переломать.

— А как же Верховный?

— А что Верховный? Нам нужно было подготовить к передаче Галиба — вот он, берите. Нужно было привести его к власти — приведём, не вопрос. Обеспечить всеобщую любовь — уже есть. Приказ будет выполнен в точности до запятой.

— Ну да. Только вместо управляемой верёвочками марионетки ты подсунешь им человека с собственным мнением.

— Совпадающим с нашим. Совпадение интересов вернее страха.

— Ты неисправимый романтик. Хотя… сколько раз исправляли… Лично я ни в какие общие интересы не верю. Сегодня общие, завтра нет. В компромат верю, в уголовные дела, отложенные до времени, в фотографии известного содержания. В дерьмо с ног до головы!.. Чтобы было что предъявить.

— Так что же, к «болванам» возвращаться? Они же ни ухом ни рылом?

— Нет. Тут ты прав. «Болваны» себя исчерпали. С такими задачами первому встречному не справится. Тут надо иметь дело с людьми, которыми движет не только страх и жадность. У них должны быть и извилины и дополнительные мотивы. Тем более что другого выхода нам не оставили. Прежнего Галиба всё равно нет. Можно найти ему более приличную замену.

— Ну вот тебе и ответ.

— Нет, это не ответ. Это вопрос. Где такого взять?

— Ну что, смотрим новый материал?

— Смотрим.

Вербовщик… Соискатель… Фото: фас, профиль, полный рост.

— Кандидат номер девятнадцать. Фамилия, имя, родственники…

Впрочем, родственников нет — погибли в какой-то местной вооружённой разборке. В дом угодил тяжёлый снаряд, враз оборвав все родственные связи. Это, конечно, плохо. Но и… хорошо.

Место жительства?.. Проживает не здесь, далеко, и это тоже важно.

— Чем вы занимаетесь?

— В настоящий момент не работаю. Ранее окончил истфак, стажировался в Европе, пишу диссертацию.

— Тема диссертации?

— Монополярная деформация мира…

— Считаете, что мир должен быть биполярным?

— Безусловно. Засилье любой одной страны — это мировой флюс, который рано или поздно прорвётся войнами и революциями. Только многополярный мир способствует развитию цивилизации через конкуренцию систем. Сильным странам нужны противовесы. Соревнование СССР и США способствовало прогрессу во многих областях, в том числе социальных. А сейчас наблюдается застой…

Вроде ничего. И по форме, и по содержанию.

Рост… Фактура… Лицо… Цвет глаз. Опять же диссертация. И мысли правильные излагает.

— Ещё пара вопросов. Вы людей когда-нибудь убивали?

— Что?! Нет, конечно.

— Хотя бы кошек?

— О чем вы говорите!..

Понятно. Придётся научить. Не сразу. Но после…

— А какую работу вы мне хотите предложить? В письме было сказано…

— Президента.

— Компании?

— Нет, не компании… страны!

Улыбается.

— У вас английский хороший?

— Средний.

— Ничего, сможете попрактиковаться на встречах на высшем уровне.

Смеётся. Хорошо смеётся. Открыто. Думает, что с ним шутят.

А с ним не шутят.

— Если вы согласны, то завтра начнётся учёба. Интенсивная.

— Где?

— Не важно. Вы будете учиться ходить, говорить, молчать, стрелять…

— Зачем мне уметь стрелять?

— Потому что вы станете Главой воюющей страны. И знаете, как-то не прилично посылать в бой войска, не умея стрелять и окапываться.

Не верит. Относится ко всему как к забавному приключению, о котором потом будет интересно рассказать друзьям. Ну-ну…

— Мы знаем, что у вас тяжело болен отец. Мы поможем. Переведём деньги на операцию уже завтра. Если вы согласитесь.

— Вы не шутите?

Это смотря как дело пойдёт. Если он откажется или не потянет, то точно, придётся всё обратить в шутку, в розыгрыш для одной телекомпании. Чуть-чуть заплатить. Слегка напугать. И отпустить с богом. Пока он не узнал ничего, что может сделать его опасным.

— Нормальный парень. Шустрый. На ходу схватывает.

— Вроде ничего. Но компромат на него, — постучал пальцем по экрану Сергей, — я всё-таки организую! Или расчленёнку повешу, или скотоложество с отягчающими.

— Так оружие не держат… Так не целятся… Так не стреляют… Не взрывают… Не бьют… И перестаньте извиняться. Сильные люди не извиняются. Вы боевик, хотя и бывший. Вы людей убивали, и это отложило отпечаток на ваш характер и манеры… Почувствуйте себя воином и суперменом. Стройте походку и мимику от этого посыла. Вы никого не боитесь, вы всех немного презираете. Бояться — вас. Вы победитель. Вы всеобщий любимец. Вот эта одежда. Она ваша. Вживайтесь в неё, как в собственную кожу…Это кинжал. Это амулет…

— Наверное, я не справлюсь. Я бы не хотел…

Поздно «не хотеть». У этого поезда нет заднего хода.

— Вам наплевать на вашу страну и свой народ?

— Нет, конечно!

— Вас устраивает нынешнее положение дел?

— Нет.

— Вам представилась возможность изменить жизнь вашей страны в лучшую сторону. Не сразу, конечно. Вам предстоит пройти большой путь. С нашей помощью пройти. Но в итоге вы сможете переустроить здесь всё. Если этого не сделаете вы, это сделают другие и, возможно, в худшую сторону. И не надо бояться. Мы всегда и везде будем рядом с вами. Поможем. Сейчас мы покажем вам видеозаписи, на них человек, которого вам придётся играть. Ваша задача максимально приблизиться к образцу. Повторяйте каждое его движение. Стократно повторяйте. До автоматизма. И забудьте наконец, кто вы на самом деле. Вы уже другой человек! Готовы?

— Но это же… Это Галиб!

— Да, это Галиб. Но он погиб и теперь кто-то должен занять его место.

— Так это не розыгрыш?!

А вот теперь обратного хода у него нет точно! И он должен это понять.

— У нас очень мало времени. Через два дня вы должны вступить в должность. Потом вы сможете продолжить учёбу, но лишь потом. Пожалуйста, сосредоточьтесь на манерах Галиба — на его походке, мимике, жестах.

— А если я всё-таки откажусь?

Если он откажется, в запасе есть ещё три кандидата. Их тоже готовят на роль Галиба с отставанием в два-три дня.

— Вы не откажетесь, если вам дороги ваша страна, народ, ваши близкие и ваша жизнь. Извините. Таковы правила игры. Через какое-то время, если захотите, вы сможете их поменять во всей стране, во всём Регионе. А пока вам придётся делать то, что положено.

«Пройдитесь… Сядьте в кресло… Не так. Не оглядываясь, не пытаясь его пододвинуть. Вам пододвинут его другие… Кивните. Нет! Медленнее, спокойнее, увереннее… Расставьте ноги. Шире, шире…»

Пожалуй, всё… Пока этого хватит.

— Уверен, что его можно выпускать?

— Не уверен, но времени на обучение больше нет. Вариант ещё сырой, но пока ему довольно будет правильно сидеть в избранном кругу, кивать и перебирать чётки. Через месяц-другой он пообвыкнется, притрётся к своей роли и станет Галибом. Но сейчас на это времени нет. Не оставил нам дядя Сэм выбора. Так что…

Дом… Пустой. Снятый на полгода. Соседний с домом Галиба.

Окна на улицу и во двор. Но ни одного к соседу. Что хорошо. Потому, что там точно не будет сигнализации. А если ломиться с улицы или через ворота, то случится шум. Который никому не нужен.

Теперь просверлить насквозь стену, сунуть видеокамеру и поглазеть во двор. Что там?.. Машина. Та самая… А из людишек кто? Мы не спешим, мы понаблюдаем. Вот вышел один размяться на ночной прохладе.

Зафиксировать, запомнить.

Ещё один. Стоят, разговаривают. Душно в доме. И скучно. Как не выползти на свежий воздух? Третий… Четвёртый. Приходящая прислуга, которая готовит и убирает.

Оп-па! Помощник! Тот самый, который был на пресс-конференции. Вышел, постоял, посмотрел, перекинулся словом с охранниками. А Галиб носа не высовывает!

Подведём итог: четверо охранников, Помощник, Галиб и, возможно, кто-то ещё. Хотя вряд ли. За несколько дней они обязательно бы засветились. Но исходить надо из худшего, из того, что в доме ещё взвод хоронится.

Теперь сигнализация. Камеры по периметру забора, отслеживающие подходы со стороны улицы. Одна обзорная на крыше, ещё одна над калиткой. А во дворе? Или мониторить двор никто не додумался? Зачем, если во двор незаметно не попасть? Нет, камера есть, вон она торчит. И ещё одна. Так, понятно. Теперь прикинуть, где может располагаться охрана в доме.

И… можно начинать строительно-демонтажные работы — потихоньку-помаленьку, чтобы без шума, а значит, вручную выпилить часть стены, примыкающей к дому Галиба. Потом ввернуть в неё крючья и всё оставить как есть, чтобы, когда придёт время, потянув полиспастом, выдернуть каменную пробку внутрь.

Теперь внешний вид… Такой же как у охраны. Что они там носят? Понятно… А ботинки какие?.. Головной убор?.. Причёски?.. Купить, что нужно, примерить, подогнать… Ну что, похож? Если в темноте, да мельком, то просто братья-близнецы.

Ну, тогда всё — готовность номер раз! Только когда? Да хоть ближайшей ночью. Часа в три, когда самый крепкий сон.

— Ну что, Серёга, готов?

— Ко всему, если в хорошей компании.

Тогда… Рассверлить, расширить одну из сквозных дырок. Сунуть в отверстие винтовку, прицелится, поймать в оптику камеру слежения. Выстрел! Слетела камера, как фигурка в тире. Вторая камера. Прицелится… Выстрел!

Теперь ждать. Возникла неисправность — не работают две камеры. И охрана должна среагировать, должна посмотреть, что там такое случилось. Может, провод где оборвался?

Ну что, идёт охранник? Идёт. Да не один. Вдвоём идут! Второй лестницу тащит. Встали, смотрят, переговариваются, пальцем на что-то показывают. На том месте, где камера была, теперь только провод болтается. Сейчас под ноги глянут, заметят обломки. Надо спешить!

Поставили, прислонили к стене стремянку. Что-то хрустнуло под ногами.

Прицелиться в первого. Поймать в перекрестье прицела…

Выстрел!

Первый дёрнул головой, осел на подкосившихся ногах. Второй замер в недоумении, ничего не понимая. Только что с приятелем болтал, а теперь…

Но сейчас через секунду-другую поймёт.

Выстрел!

Вздрогнул, упал, свалился на своего приятеля крест-накрест.

Двое в минусе.

— Ну что, пошли?

Дёрнуть, потянуть, вытащить из стены пробку. Нырнуть рыбкой в лаз, откатится в тень стены, отряхнуться, оглядеться. Уже не скрываясь подойти к трупам, ткнуть их в раны ногой. Мертвее не бывает. Подхватить лестницу и не спеша пойти к двери, которую охранники даже за собой не закрыли!

Лестница… Ступени… Дверь… Над дверью камера. Кнопка звонка. Ткнуть в неё пальцем… Сейчас их будут разглядывать, но мельком. Потому что всё очевидно — только что ребята вышли, а теперь идут обратно. Ну что за это время могло случиться?

Но лица лучше не светить, лучше спрятаться в тень. А одежда, причёски, повадки — они узнаваемы, они — их.

Ещё раз нажать на кнопку. Настойчивее. Ну ты чего там?! Мы пришли! Не видишь лестницу, что ли?

Щёлкнул замок… Громыхая лестницей, специально громыхая, пройти по коридору.

Что там?.. Кресло. Стол. На столе мониторы видеонаблюдения. За столом человек. Широко улыбнуться, приветственно развести руками. Это располагает и усыпляет бдительность.

— Серёга.

Выстрел из-за спины. Лязгнул затвор. Отлетела, звякнула, покатилась пустая гильза. Охранник, схватившись за шею, осел на кресло.

Минус три.

Подойти, глянуть в экраны. Улица… Ещё улица… Угол дома…

На втором мониторе видна дверь. Перед дверью кресло. В кресле, развалясь, сидит дюжий молодец. Что это за дверь? По идее ведущая в покои Галиба. Последний пост. Куда и надо. На всякий случай нужно вырубить охранную систему. Потом можно будет включить её снова.

Пошли дальше. Не прячась, не перебегая. Спокойно и уверенно. Как свои. И лесенку, для пущей убедительности, можно прихватить. Какая-то фигура навстречу. Лишняя. Не учтенная. Прикрыться лесенкой. Посторонние предметы хорошо отвлекают и рассеивают внимание, особенно блестящие и большие.

Смотри, смотри. Но недолго, пару мгновений.

Бесшумный выстрел…

Подскочить, подхватить под руки, чтобы не упал, не громыхнул. Положить аккуратно.

Минус — четыре. Шаг… Шаг… Поворот. Сунуть за угол над самым полом камеру на гибком штативе. А вот и пятый. Сидит в пол-оборота ко входу, пялится в экран телевизора на стене. Хреново службу несёт! Расслабился от безделья.

Подойти на цыпочках, схватить за волосы, вывернуть голову, сунуть дуло пистолета, из которого порохом тянет, под нос. Чуешь, чем пахнет?

Заморгал испуганно. Спросить у него шёпотом:

— Где Помощник Галиба?

Молчит… Ударить рукоятью по зубам, чтобы выломать парочку, чтобы кровь пошла, чтобы страшно стало.

— Где Помощник Галиба?

— Там…

Так, понятно. Помощник здесь. Отдыхают.

— А сам Галиб?

И этот в наличии. Вон его дверь!

— Сколько охранников в доме?

Сходится. Ну, вот и дошли. Теперь разделиться. Один к Галибу, другой к Помощнику. Одновременно. Встали подле дверей. Переглянулись. Приготовились.

Двери закрыты. Ключи торчат изнутри. И ещё, похоже, защёлки. Так просто их не открыть, повозиться придётся… Впрочем, чего стесняться? Дом пуст. Все, кто могли помешать, уже не помешают.

Отступить на шаг, примериться и точно и сильно ударить подошвой под замок, чтобы выбить его к чёртовой матери вместе с ключом.

Хруст дерева. Дверь нараспашку.

Двумя прыжками подбежать к кровати. Кто это там привстал испуганно и под подушкой рукой шарит? Галиб?.. Он! Ну, здравствуй, самозванец! Ударить по руке и по лицу.

Галиб откинулся, упал на подушки, испуганно глядя в темноту.

— Собирайся. — Швырнуть одежду. Ткнуть под подбородок пистолетом. — Ну!

Стал натягивать одежду, путаясь в рукавах.

В дверях появился Сергей с полуодетым Помощником. Спросил:

— Что у тебя?

— Нормально.

— Тогда этих мне отдай, по душам поговорим. А сам дом заселяй.

— Добро.

Этот поговорит. И разговорит. Этот умеет…

Пятиминутная пауза, чтобы дать возможность уйти Серёге и себя привести в надлежащий вид. Теперь приборка… Во двор въехала машина с уборщиками. Они разбежались по дому, собрали трупы, замыли кровь, прибрали, почистили, вспрыснули. Любо-дорого!

— Запускайте охрану.

Пришли, расселись по местам бойцы Галиба. Из тех, из прежних, из самых доверенных. Кажется, всё готово к приёму высокого гостя. Пришло время Галиба.

Машина. Ворота. Двор. Услужливо распахнуть дверцу, поклониться. Подхватить под локоток.

— Проходите, многоуважаемый.

Как он, отыграет, сможет?

Вышёл, перебирая чётки. Дверь сам не открывает, ждёт, когда ему её распахнут. Вроде ничего, освоился, правильно действует. Но всё равно лучше лишний раз его не показывать. Мимо охраны пройти быстро, не задерживаясь. Чтобы они его увидели, узнали, но всмотреться не успели.

— Вот ваша комната. Из неё лучше не выходить. Еду вам будут приносить. Я рядом, вот здесь. Можете располагать мной в любой момент.

Молча, многозначительно кивнул. Ай, молодец!

— Отдыхайте, многоуважаемый Галиб. Не смею вас больше тревожить.

Махнул рукой, отпуская. Ничего, справится!

Ну, вот и всё. Все на местах. Всё как было — охрана, Помощник, Галиб. Всё как прежде, да не так. Потому что наоборот! Теперь дождёмся гостей…

Через пару часов в калитку позвонили.

— Кто?

Молчание. Ну, потому что позвонившего можно увидеть. На мониторе. Опознать. И открыть. Но никто не открывает! Ещё раз позвонил. На лице недоумение.

— Откройте ему. Но в дом не пускайте.

Открыли… Шагнул во двор по-хозяйски. Прямо как к себе. Но охранник заступил ему дорогу.

— Вы кто?

— Что?! Вы разве меня не узнаете?

— Нет. Вы кто такой, зачем пришли?

И он не узнает. Лицо незнакомое. Откуда этот болван вообще здесь взялся?

— Позови своего командира. Быстро!

— Счас… — Охранник поднял лениво рацию, доложил, пригласил. — Ждите. — Стоит охранник, вздыхает, переминается с ноги на ногу, поглядывает, почёсывается.

Что здесь вообще происходит?!

На крыльцо вышел командир. Зевнул. Пошёл неспешно, посматривая по сторонам. Какой-то другой, незнакомый командир. Другой!..

— Вы кто?

— Начальник охраны.

— А Галиб где?

— Сейчас Помощника позову. Ждите.

Десяти минут не прошло — спустился Помощник. Вальяжный. Уверенный в себе. Потому что при Галибе правая рука.

Подошёл. Посмотрел. Вздохнул.

— Что вам уважаемый нужно?

Уважаемый в лице переменился:

— А где… Галиб?

— Многоуважаемый Галиб отдыхает. Не велел тревожить. Что ему передать?

А что можно передать? Когда и так всё понятно, потому что ни одного знакомого лица? Хотя не понятно — почему ни одного знакомого лица?!

— У вас всё? Тогда до свидания. Проводите гостя.

И ошарашенного гостя, который только вчера здесь был и перед ним все по стойке «смирно» стояли, оттеснили к калитке. И вежливо выставили на улицу, захлопнув калитку.

— Если ещё раз придёт — не открывайте, — распорядился Помощник. — Галиб сегодня и завтра никого не принимает. И послезавтра тоже. У многоуважаемого Галиба старые раны разболелись. Так что… гоните всех в шею.

— Там другие охранники!

— Что значит «другие»? Какие другие?

— Совсем другие, не наши. Я их не знаю.

— А командир?

— Тоже другой, незнакомый. Он меня на порог не пустил!

— А Помощник?

— Помощник прежний, но не наш. Тот, который был до нас.

— Когда до нас? Ты что несёшь?.. Я ничего не понимаю!

— Помощник прежний, который раньше. До нашего, которого теперь нет… Там все поменялись.

— Как такое может быть? Ты же вчера там был! Вечером!..

— Вчера да, всё было по-нашему. А теперь нет.

— А Галиб?

— К нему меня не допустили.

— Как не допустили? Кто?

— Помощник. Сказал, что Галиб отдыхает и никого принимать не будет.

— Но это же!.. Это…

Нет, это просто очередной перевёртыш. С ног на голову. Или наоборот. Кувырок в обратную сторону. Просто в их доме поселился новый Галиб, с новой охраной, но с прежним Помощником. Чёрт подери, с прежним! Как же так? Когда он смог? И как? Вот это поворот! На сто восемьдесят градусов на полном скаку!.. Но это же… Это!.. Это всё меняет!

— А не пора ли нам нанести ответные визиты?

— Ты про кого?

— Я про них! Не хочется быть невежливыми. Я у них гостил, а они у нас…

— Тогда я приглашаю? — озорно улыбнулся Сергей. — А ты пока дом готовь, стол накрывай.

— Давай. Жду с нетерпением!

И пары часов не прошло! Здрасте, кого… ждали. Здрасте, дядя Сэм!

Вот он. Молчит. Беспокойно озирается. Только что был у себя дома в удобном креслице, а теперь здесь стоит. И всё это ему что-то смутно напоминает. Что-то такое он уже видел… Видел-видел… Ну что, нравится сценическая площадка, которую специально под клиента соорудили? Всё один в один как тогда: подвальчик три на четыре — низкий потолок, окон нет, дверь, бетонные стены, стол. Это очень важно, чтобы всё напоминало, чтобы вызывало ассоциации. Узнаем?

А вот и статисты — охранники в форме и в берцах. Примерно в той же форме и в таких же берцах. Те же рожи и кулаки. Всё как тогда, когда было наоборот. Когда тот, кто теперь стоит, валялся на полу. А тот, кто сейчас ляжет, был уверен в своей силе и непогрешимости. Пусть теперь побудет в чужой шкуре. Прочувствует и построит проекцию — что за сим антуражем последует и какие будет иметь последствия для его здоровья. Догадаться не трудно.

— Добрый вечер!

Молчит… Однако невежливо. Тогда спросим по-другому, как его спрашивали:

— Как вас зовут?

Не отвечает.

— Ах да, вспомнил! Сэм. Хорошо, пусть будет Сэм. Я к этому имени как-то привык. Родились вы, я так понимаю, в небольшом рабочем посёлке, в штате… Или в семье фермера. Не важно. Родились, учились, женились… Мелочи мы опускаем. А вот о месте вашей теперешней работы поговорим подробнее. Так где и кем вы работаете?

Молчит. И должен молчать.

Кивнуть молодцам, похожим на тех, прежних, привлечённых для тех же целей. Подошли, засучили рукава, криво ухмыльнулись.

— Мстите?

Ну да, конечно, жажду мести как граф Монте-Кристо! Прямо удержу нет! Прямо зубами скрежещу… Пусть лучше думает так. Так — страшнее, чем обычный допрос. Когда у палача просматриваются личные мотивы, он может переборщить. И покалечить. И даже убить. Нельзя потерпевшим позволять допрашивать своих обидчиков. Неправильно это. А ему позволили отыграться.

— Так где вы работаете?

Смотрит. Тяжело дышит. Лихорадочно ищет выход из сложившегося положения.

— А вам это надо — ссориться с моей страной?

Ишь, как раздухарился! Всё-таки верят они в своё вселенское могущество.

— А вы что, её Верховный главнокомандующий? Вы можете поднять эскадрильи бомбардировщиков и послать на разборки миноносцы и разные цветные береты? Такая ваша должность? Или какая? Хотел бы услышать ответ.

Хотя на самом деле не хотел бы и поэтому сразу, без паузы, махнул бойцам. Это важно — не ждать ответа, а сразу начинать бить, чтобы показать свою заинтересованность не в информации, а в мести. А то вдруг пленник ответит и не придётся больше… А очень хочется!

Скукожился, ножки к животу подобрал.

Вспоминаешь? Всё очень похоже, только точка обзора поменялась: тогда ты смотрел сверху, а теперь снизу. А так всё очень подобно. Можешь поверить, что будет больно, очень больно!

— Начинайте.

Удар! Один. Но такой, чтобы лишить сознания.

— Принесите воды.

Как тогда. Всё, как тогда!

— Плесните.

Плеснули. Вытаращил глаза от холода. Или от испуга.

— Так, где вы работаете?

Молчит. Но как-то иначе молчит — задумчиво. Размышляет. Взвешивает, на бойцов поглядывает. А те на него.

Поманил пальцем.

— У меня к вам предложение. Если вы меня отпустите, я вам заплачу двадцать пять тысяч долларов.

Вот и торговля началась.

— У меня тоже есть предложение, встречное. Если я вас отпущу, то заплачу вам пятьдесят тысяч. И буду платить каждый месяц по пять тысяч, если, конечно, вы будете с нами откровенны.

— Вербуете?

— Предлагаю взаимовыгодное сотрудничество. Вы ведь всё равно всё расскажете. Но так — за денежки. А если иначе, то бесплатно.

Считает… Складывает… Начисляет проценты. У них у всех калькуляторы в голове.

— Какие гарантии?

— Моё слово. И деньги на бочку.

— Но вы ведь потом их сможете легко вернуть обратно? Так не пойдёт.

Всё-таки торговля у них в крови. А кровь — зелёная, как их купюры.

Обернуться к бойцам.

— Можете продолжать.

Бойцы придвинулись.

— А вы не боитесь забить меня до смерти?

Нет, не боюсь. Совсем не боюсь. Скорее стремлюсь к этому. Я обижен сильно. А с обиженными играть опасно. Им красненькое из носа врага важнее зелёненького в его бумажнике!

— Если убьёте меня, то ничего не узнаете.

А мне и не надо. Мне тебе по почкам — надо! По почкам! Мысками берцев! Вперёд, молодцы!

Удар!.. И будет довольно, потому что проекция…

— Хватит. Остановите их! Я думаю, мы договоримся.

Конечно, договоримся. Он ведь из цивилизованной страны. Если он предаст, то его только с работы уволят. Ещё, возможно, и пенсии не лишат. А здесь, того гляди, все потроха отобьют в кисель так, что страховка лечения не покроет. Что тогда делать бедолаге? Таким людям почки надо беречь. Дорого у них почки стоят. Так за каким чёртом ему здоровья и жизни лишаться? Зачем покойнику или калеке оклад и премиальные?

— Можно подумать?

— Конечно. Пять минут. А чтобы вам лучше думалось, я обрисую сложившуюся ситуацию в целом. Боюсь, всё обстоит печальнее, чем вам кажется…

А дальше монологом, без пауз, не давая ему возможности слово вставить:

— Вы ведь сюда поставлены блюсти интересы своего государства? Так? А вы вместо этого блюли чужие интересы. Другого государства. Сливали информацию. Продвигали их агента — я имею в виду Галиба — накачивали его деньгами ваших налогоплательщиков. И вообще всячески лоббировали его. А зачем вы продвигали агента, если он не ваш, а наш?.. Как миниму — это разгильдяйство. Равное должностному преступлению. А как максимум… А ну, как Галиб заявит, что с тех денег часть вам откатывал. Уже наличными. Для чего выдумывались несуществующие операции и теракты. А он — заявит, можете не сомневаться. И свидетели найдутся. И денежки в тайниках. С отпечатками ваших пальчиков. Но это ещё будет простительно. Хотя, как я слышал, у вас неуплата налогов тянет потяжелее, чем измена Родине. А вы ведь не платили. Дальше выяснится, что вы наверх «липу» гнали. Потому что — вам гнали. А вы на базе её свои докладные записки стряпали. За своей подписью. Основываясь на материале, который весь от начала до конца был хорошо состряпанной дезой. Которую вы даже не пытались проверить. А почему? Может, чтобы новые сметы раздуть, прикрываясь выдуманными угрозами? И опять — без уплаты налогов! Будет мало — подбросим информацию о прямом сотрудничестве с нами через работу с двойным агентом Галибом. Что соответствует действительности! Тут такие круги пойдут. Такие интересы будут задеты. Или вы думаете, что ваши шефы прикроют вас? А я вот думаю наоборот — сольют, собственные задницы и пенсии спасая. И наконец, что скажет ваш Президент, которого вы заставили познакомиться с Галибом? Мне кажется, он обидится. Сильно. Такого человека под конфуз подвели. И надо вам это?

Пауза…

— Что вы предлагаете? Если мы договоримся.

— Ничего экстраординарного — ни убивать, ни внедряться, ни шифры воровать. Работать, как работали. Получать два оклада — милое дело — и премиальные с двух сторон. Помогать, как и раньше, Галибу или хотя бы не мешать ему. Кстати, от выбитых под освободительное движение сумм десять процентов ваши. В виде бонуса, что справедливо, если вы их сможете добыть. А это будет… можете сами подсчитать… Освободительные движения — это такая затратная статья… Ну что?

— А теперь я должен рассказать всё, что знаю?

— Ну а как иначе? Как нам скрепить наш договор? Мы же серьёзные люди. Мы не можем полагаться на одни только рукопожатия. Нам бы документик двухсторонний — мы с одной стороны, вы с другой.

— А если вы меня после сдадите?

— Для чего? Вы же карьеру делать станете. А мы поможем, чем можем. Может, совместными усилиями из вас директора вашего департамента сделаем! Зачем нам терять такого перспективного друга? А вам такие немаленькие деньги? А Галиб… Он вам не меньше, чем нам, нужен. Он теперь та курочка, которая всем золотые яички несёт. Так что мы тут в одной связке. Впрочем, вы можете выбрать другой путь — альтернативный. Но он приведёт к тяжким телесным повреждениям, возможно, не совместимым с вашей дальнейшей жизнью. При этом вы всё равно всё расскажете, но уже бесплатно, а это, право, для вас обидно. И, один чёрт, вас уволят без выслуги и пенсии. Так что на пересадку почек, печени и протезирование всех зубов вам денег не хватит. Или вы сомневаетесь?

Сэм посмотрел на скучающих бойцов и сомнения у него отпали.

— Можно их убрать?

— Конечно…

Он проводил бойцов взглядом и уже другим тоном сказал:

— Пожалуй, я… соглашусь. Но под пятнадцать…

— Под пятнадцать чего?

— Под пятнадцать процентов с добытых мною средств, потому что надо обосновать, объяснить, протолкнуть…

Молодец, ну точно — стопроцентный американец!

— Ладно, банкуйте, пусть будет пятнадцать…

А дальше по шаблону:

— Где и под кем служите?.. Кто начальство — непосредственное и повыше?.. Коллеги, пофамильно?.. Прочие личности из аппарата?.. Каналы связи?.. Сексоты из местных деятелей?.. Денежки и банки, через которые они идут?

И много чего ещё другого, интересненького. Он теперь точно про всё расскажет! Никуда не денется! Кто раскрыл рот раз, тот его уже не закроет. Кто ему даст! Слаб в коленках оказался Сэм. Зато в подсчётах силен. Впрочем, оно и понятно: когда служишь за деньги, за них же и продаёшься тому, кто больше платит.

А здесь открываются такие финансовые перспективы!..

И ещё одна встреча. Старых не… приятелей.

— Жив?

— Вашими молитвами.

Хотя о другом были молитвы. О другом!

Сели… Рук не пожали. Но и не разбежались.

— Я должен доложить по текущему моменту.

Действительно должен, потому что собеседник — доверенное лицо Первого. И что бы ни было, ему надо подчиняться.

Сводки… Террористы… Планируемые операции… Оружие… Новые группировки… Персоналии…

— Всё?

— Всё.

Можно расходиться. Но не получилось.

— Ничего больше сказать не хочешь?

— Не хочу. Вам — не хочу.

— А меня послушать? Напоследок? Я не уверен, что мы с тобой ещё увидимся на этом свете.

Смотрит волком, в глазах нескрываемая злоба. Эк его разобрало!

— Или ты думаешь, что всё кончилось? Что ты на коне, а я в дерьме? Что тебе всё с рук сойдёт?

— Пугаете?

— Сочувствую, потому что ты меня ещё не знаешь.

— Мне надо идти. У меня работа.

— Ошибаешься. Нет у тебя работы. Я тебя от неё отстраняю. Считай, что принял у тебя дела. Домой тебе дорога. А мои люди тебя сопроводят. В опломбированном вагоне.

— Это ваше пожелание?

— Это приказ Первого, который не обсуждается. Тобой — не обсуждается!

Неожиданный поворот… Или, может быть, самодеятельность? Хотя вряд ли.

— А по дороге?..

— А по дороге всякое может случиться. Или уже дома. Или после. Мир полон опасностей и сюрпризов.

Даже так! Ну, тогда придётся поговорить начистоту, раз так всё покатило. Теперь отступать нельзя. Не самолюбия, но дела ради. И придётся слегка блефануть, пока он не в курсе.

— Домой так домой. А дело не боитесь завалить?

— Уже не боюсь. Здесь будут приниматься другие решения.

— Догадываюсь. Хотите оружием побряцать? Для этого промеры глубин запрашивали и проходимость мостов?

— А это уже не твоего ума дело.

— Боюсь, не так.

Напрягся. Смотрит недоверчиво. Нет, не может быть!..

— С кем воевать будете? Кому знамёна вручите, под которые местные аборигены встанут?

— Галибу твоему.

— Галибу? Какому? Нет Галиба. Не у меня, не у вас. Был, да весь вышел.

— Что? Что ты сказал?

— Сказал, что нет Галиба у нас. Что он теперь не с нами.

— А с кем?

— С ними… Так что некому теперь возглавлять народно-освободительное движение, чтобы вашу операцию прикрыть. А напрямую с коалицией лбами сталкиваться — себе дороже выйдет. Так что не нужны вам промеры. Так что вы тоже можете с лёгкой душой валить домой вместе со мной.

— Что? Что ты такое болтаешь? Я вчера Галиба в Интернете…

— Это не тот Галиб, а другой. Их Галиб… Можете просмотреть ещё раз и проанализировать запись. Не мне вам говорить про детали. Смотрите, сравнивайте. Можете экспертизу провести. Да и сами подумайте: Галиб ушёл из штаб-квартиры один, без нашей санкции.

— Из опасения заговора…

— Бросьте. Какого заговора! Он без охраны сортир не посещал. А тут ушёл. Куда? Вы знаете куда? И я не знаю куда, но знаю к кому. К ним ушёл.

— Кто они?!

— Наш вероятный и главный противник, с которым вы тут бодаться надумали. А они не дети. Они переиграли нас. Да и вы им помогли, чем смогли. Сыграли в свои ворота. И очень сильно.

— Я?!

— Ну а кто ещё? Вывели меня из игры в самый неподходящий момент…

— Этого не может быть!

— Этого могло бы не быть. А теперь — есть. Галиб работает на врага. А это очень мощный рычаг, которым можно перевернуть весь Регион. И этот рычаг теперь не в наших руках. Боюсь, все ваши планы… наши планы придётся переигрывать. И переходить к обороне. Мы проиграли Регион, потому что проиграли Галиба.

— Блефуешь?

— Констатирую. И вы прекрасно всё понимаете. Он соберёт людей не под наши, а под чужие знамёна. И пойдёт с ними туда, куда ему укажут. Не мы укажем! И Регион ляжет не под нас. Под них! И эти десятки тысяч штыков будут развёрнуты в угодную им сторону! И никакие силовые методы здесь не помогут, потому что кто-то должен пригласить, призвать, принять и прикрыть. А всё остальное — это прямая агрессия, которую мир не поймёт и не примет. Под Галиба здесь всё выстраивалось.

Молчит. Переваривает. Соображает…

— Что можно теперь сделать?

— Попытаться выровнять ситуацию. Но уже боюсь — не вам. И без вас. Нельзя исключить, что вы работаете на противника. А вдруг вы их агент влияния?

— Что?! Ты! Как ты смеешь?!

— Есть сомнения, основанные на фактах. Как объяснить, что вы убрали и удерживали подле себя главного помощника Галиба, который отвечал за его безопасность? И именно в это время Галиба сменили на угодную врагу фигуру. Причём так, что вы даже ничего не заметили. Может, конечно, это случайность. А если нет? Уж очень странная случайность. Впрочем, я не могу спешить с выводами, этим должны заняться компетентные органы.

— Гад!

— Для вас — с удовольствием. Хотя не склонен устраивать разборок. Мне надо дело делать. И я его уже делаю. А вы меня отвлекаете. Я могу идти?

— Нет. Я тебя не отпускал. Мне нужны подробности.

— Их не будет. А если вы станете продолжать мне мешать, то я доведу до сведения о случившемся тому, кому обязан довести. — И, резко меняя тон разговора, сказать, как пощёчину отвесить: — Ты заигрался, начальник. Вместо того чтобы работать, начал личные разборки чинить за казённый счёт, рискуя шкурами казённых людей в ущерб интересам государства. Из-за этого был утрачен ценный агент и провалена операция. Ты сыграл на руку врагу по глупости или за доллары… не знаю. Но ты нанёс серьёзный урон интересам страны. И это уже не выговор с занесением, это более тяжёлая статья. Расстрельная! Вы… Ты всё понял?

Главный хранитель вздрогнул. Не привык он, чтобы к нему так обращались. И дело даже не в «ты».

— Сука!

А это сколько угодно. Хоть груздем назови, только в суп не клади.

— Теперь по сути. Ответственность за ситуацию в Регионе я беру на себя. А ты… вы можете отдыхать. Только ничего не предпринимайте, не посоветовавшись со мной и не получив моего одобрения. Всё, что вы могли сделать, вы уже… наделали. Можете доложить о данном решении Первому. Или можете не докладывать. Можете приписать победу, если она случится, себе. Мне лишняя слава ни к чему, а вам пригодится. Ясно?

Молчит, набычившись, кулаки сжимая. Значит, не до конца ясно.

— Впрочем, есть другое решение. Вы можете доложить Первому все обстоятельства дела хоть сейчас. Сообщить про уход Галиба, сообщить, по чьей вине он переметнулся к врагу… Можете отменить операцию, которую нужно отменить, потому что кровью, даже самой большой, не залить пожар местных проблем. Он только сильнее разгорится… Можете покаяться, повиниться, возможно, вас даже простят… А потом вы сможете создать из ничего нового Галиба, поднять ему авторитет и рейтинги и убедить всех, включая отъявленных террористов, лечь под него. И ещё организовать всеобщую к нему любовь и поклонение. Справитесь?.. Или зубы обломаете? Так, что ни один стоматолог вам их обратно не вставит. Подумайте. Не рубите с плеча. И не рубите сук, на котором сидите. Надеюсь, это вам… ясно?

— Яс-но…

— Я рад вашему пониманию проблемы… Будем считать, что встреча прошла в тёплой, дружественной обстановке. И другие так же пройдут. И ещё просьба и совет. Не вставай больше на моем пути. На нашем пути. Это небезопасно…

И дальше для ясности, словно гвозди в башку вбивая, одним монологом:

«Займитесь своими непосредственными обязанностями. Вы уже проглядели одно покушение на доверенное вам Лицо. Можете не уследить и за следующими.

И это Лицо может обидеться. И расформировать вашу Службу. И отправить вас в отставку. Лишив всех льгот и привилегий. Что для вас — смерть. Что — хуже смерти!

И если вы думаете, если вы предполагаете решить свои будущие проблемы? Убрав меня, то вы совершите очередную ошибку. Это ни к чему не приведет. Потому что я не один. В чем вы могли убедиться. Ведь не сам же я с той кроватки слез, где меня сывороткой пичкали.

Так что не надо иллюзий. А надо честно исполнять свой долг. Не мешая исполнять его другим. Потому что мы в одной связке. И не следует тянуть постромки в разные стороны. У нас одна страна. И один “Хозяин”. Которому мы подчиняемся. Нравится это или нет.

Но подчиняясь в целом, мы оставляем за собой право принимать решения в частности. С нас требуют результат — он будет. А как его достигнуть — это уже наша забота.

Передайте, что мы продолжаем работу по поставленным целям. Что исполним приказ. Вам нужен Галиб на троне? Он будет на троне. И не надо стучать в барабаны там, где всё можно сделать тихо и бескровно. Не надо выкапывать из земли топоры войны. Лучше им там ржаветь.

Надеюсь, вы сможете донести до “Первого” эту мысль?»

Тогда…

— Разрешите идти?

— Что?.. Ах да… Идите…

Трудна жизнь у чиновников, даже у таких. Даже при регалиях. И чем выше, тем труднее. Не позавидуешь им. Надо и рыбку съесть и на Олимп вскарабкаться. А потом на нём удержаться, не соскользнуть, не упасть. Хоть зубами вцепись. Ну когда им делом-то заниматься? Некогда им делом заниматься. Не до того!.. Ладно, как-нибудь сами справимся. Не впервой…

Легко сказать, но трудно сделать.

— Как ты хочешь посадить Галиба на царство?

— Пока не представляю. Но знаю, что существующий сценарий не работает. Если здесь начнётся кровопролитие, то мы увязнем в нём, как мухи в патоке. Война на Востоке не имеет перспектив, её невозможно выиграть. Можно захватить территорию, но нельзя подчинить себе народ. Они всё равно выскользнут из-под сапога захватчика. Или даже союзника. Тут можно либо вырезать поголовно всё население, либо купить его или хотя бы элиту, либо уйти не солоно хлебавши.

— Это так. Эти ребята за свою историю столько поработителей пересидели… Знаю я этих хитрованов, которые днём тебе сапоги лижут, а ночью тебе же глотку режут. Не может у нас быть с ними прочного союза хотя бы потому, что мы иноверцы.

— Эта война нужна не для победы. Победы не будет. Эта война просто нужна. Многим. Если мы успеем пересадить Галиба на трон, то сможем избежать большой крови. И проблем, из которых нам придётся выпутываться годами.

— Может быть… Только как это сделать? Тем более быстро?

— Убрать Президента!

— Которого мы только что защищали? Мгновенно это не получится. После последней атаки Джандаля они там на каждом углу поставили по пулемёту. Ощетинились, как ёж перед лисицей.

— Нет, убирать не надо. Пусть он будет, пригодится ещё. Пусть посидит на скамейке запасных. Куда повернётся дело, мы ещё не знаем, а его народ принимает.

— Тогда не знаю. Мочить нельзя. Оставлять всё как есть — тоже. Сам, добровольно, он со своей табуретки не слезет. Прикипел он к ней. Всей… душой.

— А если не мочить? Если попросить передать власть Галибу добровольно?

— Ага, разбежался. Прямо остановить нельзя, так ему хочется короны лишиться! Кто из правителей когда с себя полномочия добровольно слагал? Было ли такое?

— Ну, ты же умеешь убеждать.

— Я?

— Ты. Такие аргументы находишь, что отказать тебе трудно. По себе знаю.

— То есть предлагаешь…

— Предлагаю! И чем раньше, тем лучше. Ты очень крепкий переговорщик, который кого хочешь в чём хочешь…

— Вам письмо.

Мало ли в дворцовую канцелярию приходит писем. Тысячи. Всякая сволочь пишет кляузы на другую сволочь, жалуясь и требуя принять к ней меры. А та сволочь тем же отвечает. Изъять бы в стране все ручки и бумагу и закрыть почты!

Но тогда чиновники без прикорма останутся, потому что с каждой жалобы мзду имеют с той или другой стороны. Смотря, кто больше даст.

— Пожалуйста, сами с перепиской разберитесь.

— Но это письмо лично вам.

— От кого?

— От Помощника Галиба.

— От кого?! — Вот это сюрприз! — Дайте сюда.

В письме распечатанный на принтере текст. «Мне нужно с Вами переговорить по важному делу. Готов к любым формам взаимодействия. Мейл…»

Интересно. Очень интересно…

— Пошлите по этому адресу письмо следующего содержания… Впрочем, нет, не надо, я сам. Есть дела, которые лучше никому не передоверять… Это уж точно.

— Клюнул?

— Клюнул.

— Когда связь?

— Завтра в полдень.

На экран ноутбука лицо. Второй собеседник предпочитает оставаться в тени. Помощник? Он?

— Не могли бы вы повернуться в профиль?

Да, пожалуйста. Смотри, узнавай…

Точно! Помощник Галиба. Без обмана! Его лицо!

— Я слушаю вас.

Вначале подобающие столь высокой персоне приветствия — поклоны и расшаркивания.

— Я безмерно рад, что такой великий человек снизошёл до того, чтобы…

Ну, и всё в таком роде. Без этого никак.

— Что вы хотели мне сказать?

— Я хотел сообщить вам, многоуважаемый, что на вас готовится покушение.

— На меня было много покушений, но Аллах отводит руку убийц.

— На этот раз всё очень серьёзно.

— Вы хотите меня напугать?

— Нет, предупредить.

— Зачем вам это надо? Зачем помогать мне?

— Я не хочу лишнего кровопролития. И хочу иметь вас, многоуважаемый, в друзьях. При этом я прошу, чтобы никто о нашем разговоре не узнал и в первую очередь Галиб.

Чего он добивается? Что ему нужно? Ну, не просто же так…

— Что вы хотите мне предложить?

— Передать власть Галибу добровольно, оставшись на политическом поле.

— А если я откажусь?

— Это будет очень печально для меня лично, для вашего рода и для вас, многоуважаемый. Галиб добьётся своего. Может быть, не сразу, но обязательно. Вы же знаете — он никогда не отступает.

Молчание. Сомнения.

— Поймите, я рискую головой… Я очень уважаю вас и хочу спасти…

— Как он может добраться до меня? У меня охрана, войска…

— Я не знаю, что он задумал, но есть множество способов. Можно нанять снайпера, обстрелять дворец из реактивных установок. Отравить вас, многоуважаемый. Или взорвать ваш автомобиль. Вас могут убить близкие вам люди, например врачи.

— При чём здесь врачи?

— При том, что они назначают вам лекарства. А у врачей есть дети и внуки, и если врачу пригрозить… Своя рубашка ближе к телу.

— Что?

— Это русская пословица. В вашем варианте она может звучать так: «Свой верблюд милее соседского».

Да, это так. Ближнее окружение — самое опасное. Находясь рядом, можно подсыпать, подбросить, пырнуть, накинуть удавку, ударить табакеркой по голове. Да мало ли ещё что. От близких охраной не отгородишься…

— Чтобы вы поверили в мои добрые намерения, я перешлю вам один документ.

— Что за документ?

— Расписание ваших встреч на ближайший месяц. Как видите, заговорщики осведомлены, где вы будете находится в ближайшее время, знают ваши маршруты и могут подготовить покушение.

— Оттуда… это у вас?!

— От вашего ближнего окружения. И обошёлся документ не так дорого, как можно представить. Вы мало платите вашим людям, а у них очень большие потребности.

— Я разберусь с изменниками.

— Это ни к чему не приведёт. Вы всё равно проиграете. В ближайшие дни народно-освободительная армия под командованием Галиба захватит очередной стратегически важный населённый пункт, перерезав транспортный коридор с одной из провинций. Там может начаться голод, если они не примут помощь от Галиба. Я уверен, они её примут. Вы потеряете провинцию и получите нависающий над столицей плацдарм. Через месяц, максимум два вы будете контролировать лишь центральные, примыкающие к столице районы. А через три повиснете в петле, по приговору народного суда. Бежать-то вам некуда. Ваши союзники предпочтут поставить на победителя, а не на проигравшего. Зачем вам это надо? Я хочу спасти вашу жизнь и тогда, возможно, спустя какое-то время, вы вернёте власть.

— Я не верю вам.

— Почему?

— Потому что вы от Галиба! А он мой враг!

— Хорошо, я постараюсь подтвердить свои слова делом в самое ближайшее время. Подумайте, примите решение и сообщите мне о нём. И ещё одна просьба — берегите себя!

Это был удивительный дождь. С ясного чистого неба летели… деньги. Настоящие доллары! К каждой упавшей на город однодолларовой купюре был прикреплён листок с текстом обращения Галиба. Он предлагал жителям открыть ему город, обещая вручить каждому по пятьдесят долларов и устроить грандиозный пир на площади с раздачей подарков. Солдатам гарнизона, сложившим оружие, он предлагал триста долларов, младшим командирам — пятьсот, старшим — тысячу, высшему командному составу — пять тысяч. Всем несогласным разрешалось беспрепятственно покинуть город. Им гарантировалась безопасность и коридор для ухода. В случае сопротивления Галиб обещал солдат расстрелять, а старших офицеров повесить на базарной площади. Слову Галиба можно было верить. Он всегда держал свои обещания! В заключение все жители, военнослужащие и их гости приглашались на вечерний фейерверк в честь предстоящего освобождения города, который состоится в один из ближайших вечеров…

Какой фейерверк? При чём здесь фейерверк? Все были в недоумении, но были заинтригованы.

И точно, в одну из ночей тишину и темноту разорвал салют. Да ещё какой!..

Сотни рассредоточенных вокруг города стрелков Галиба открыли одновременный огонь из автоматов и пулемётов. Они стреляли трассирующими пулями над крышами зданий и тысячи огненных пунктиров перечеркнули небо. Они отстреливали рожок и втыкали в автоматы следующий. Разом взорвались десятки сигнальных ракет. По пустыне, по незаселённым окраинам ударили миномёты и артиллерия и ослепительные взрывы огненным кольцом окружили город. Огонь был всюду — сверху, справа, слева. Вокруг!

Это было незабываемое и многозначительное зрелище. Ночь стала словно день. Пули на излёте сыпались на землю как горячий град, дробно стуча по крышам и мостовым. «Салют» длился минут пять, после чего выстрелы и взрывы оборвались.

Примчавшиеся на место полицейские и воинские подразделения обнаружили лишь горы стреляных гильз. Впрочем, они не очень-то спешили. Город замер в ожидании.

К командиру гарнизона пришла делегация старейшин, которым хорошо заплатили.

— Уважаемый, — сказал один из них. — Мы не хотим погибнуть при штурме. И не желаем, чтобы погибли наши дети. Галиб силён, мы это видели своими глазами. Галиба любит Аллах, он всё равно захватит город, но будет много крови. Мы против крови. Мы просим тебя, уважаемый, увести своих солдат. Живыми…

Командир гарнизона задумался. Все дороги и подъезды к городу были блокированы боевиками и на быструю помощь армии рассчитывать не приходилось. А Галиб… он точно держит своё слово, чего бы это ни касалось — хоть денег, хоть расстрелов…

В назначенное время гарнизон выстроился на площади. Подразделения стояли ровными коробками во главе своих командиров. Все чего-то ждали, но недолго. На площадь выскочили грузовики со счетверёнными пулемётами на бортах. Крутанули, упёрли дула в солдат. Следом выехал белый джип со снятым верхом, в котором стоял Галиб.

Жители города восторженно взревели.

Солдаты стояли молча. В стороне возвышалась гора сданного оружия.

Джип проехал вдоль строя и остановился. Галиб ступил на землю. Командир гарнизона, чётко печатая шаг, подошёл к нему, повернулся на каблуках и доложил:

— Войска вверенного мне гарнизона рады приветствовать многоуважаемого Галиба. Мы принимаем предложенные почётные условия. — Козырнул. Встал рядом.

— Га-арнизон! Смир-на-а!

В едином порыве подтянулись, замерли коробки, повернув лица к Галибу. Кто-то, непонятно зачем, проорал:

— Ура Галибу!

И все подхватили и троекратно повторили брошенный клич.

Галиб прошёл вдоль шеренг, и лица солдат поворачивались к нему.

На прилегающих улицах, на балконах, крышах толпились тысячи горожан. Дети разноцветными гирляндами висели на деревьях и фонарях, радостно размахивая руками. Чуть в стороне разворачивали столы для раздачи обещанного денежного вознаграждения и подарков. Как-то так, не специально, случился настоящий общегородской праздник с ночными фейерверками и построениями войск на площади. Всё-таки умел Галиб завоёвывать сердца простолюдинов. И войск противника тоже.

— Готов передать всё вверенное мне воинское имущество и технику в надлежащем порядке, — доложил командир гарнизона.

Галиб кивнул. Раздалась команда:

— Кто готов присягнуть на верность Галибу — на-ле-во! Все прочие на-пра-во!

Большинство солдат шагнули налево к столам, где громоздились зелёные пачки.

Лишь несколько человек, меньше роты, отошли направо.

— Идите, — разрешили им.

Солдаты выстроились в походную колонну и разом, с левой ноги пошли с площади. Во главе шли офицеры.

Галиб взял под козырёк. Он уважал своего противника, даже если тот был побеждён. И все командиры Галиба подняли руки к головным уборам. Это было красивое зрелище! Достойное настоящего воина — непобедимого и благородного!

— Дайте им машины сопровождения на случай, если кому-то станет плохо. И выдайте медикаменты, воду, еду и подарки, — распорядился Галиб.

Ну как после этому ему не сдавать города? И целые провинции?

Придётся сдавать!

Приёмная. Уважаемые и многоуважаемые люди в креслах. Ждут аудиенции. Расслабленная тишина. Полусонные взгляды.

И… Вдруг!..

Лопается оконное стекло! Что-то страшно шлёпается в стену. Прямо в портрет Президента, висящий на стене. Летят осколки, разлетается рама, сыплется штукатурка. Во лбу портрета Президента дырка. Огромная, можно кулак всунуть. И все, опасаясь продолжения обстрела, сползают с кресел, лезут под столы, забиваются в углы.

Потому как — страшно!..

Ночь. Вечерняя прохлада. Приоткрытые окна, чтобы дышать живым, не кондиционированным воздухом. Кровать три на три метра с балдахином. На кровати тревожным сном спит правитель, за которым даже во сне бегают заговорщики, грозя кривыми кинжалами…

Жужжание моторчика. Раскоряченная пятерня дрона, тихо планирующего вниз. Аппарат скользит в черноте ночи над крепостной стеной, перелетает к дворцу. Окна… Окна… Окна… Стоп!.. Замер недвижимо в воздухе, подвис.

Здесь?.. Опознание… Вроде да.

Медленно смещается вплотную к окну. Почти уже влетает… И вдруг… взрывается ослепительным огненным шаром, разбрасывая во все стороны обломки и стальные шарики. Звенит разбитое стекло, разлетаются осколками куски штукатурки и кирпича, рвутся в клочья шторы. И кто бы мог предполагать, что, имея столько охраны…

А утром новая беда.

— Галиб захватил город…

— Что? Когда? А мои войска?

— Войска сдались без боя. В наши расположения вернулось меньше роты солдат.

— Предатели. Кругом одни предатели! Это всё?

— Нет… — замялся дежурный офицер.

— Что ещё?

— Во дворце случилась внезапная эпидемия.

— Какая эпидемия?

— Расстройство желудка. Охрана и обслуживающий персонал находятся в нерабочем состоянии. Простите, в отхожих местах. Отхожих мест не хватает.

— Какая ещё эпидемия? Обожрались на дармовых харчах!.. Почему у меня всё в порядке? Почему я… Впрочем, извините, мне нужно срочно выйти!

И бегом, бегом из кабинета. Туда, куда даже короли ходят пешком, если всё нормально. А если нет, то только бегом. Бегом!

Ну и что после этого делать?.. То, что должно! Позвонить по данному номеру. И принять предложенные условия. Потому, что всё стало понятно и очевидно…

Через неделю Президент страны сообщил своему народу, что он добровольно слагает с себя полномочия, передавая их многоуважаемому Галибу. Вот так…

Народ возликовал. Народ всегда ликует и со всем согласный.

И кто бы его спрашивал…

— Власть передана Галибу.

— Как? Когда? Почему? А война?!

— Поздно. Галиб въехал во дворец. Армия, полиция и прочие силовые структуры присягнули ему на верность. Народ восторженно принял нового президента. Формируется кабинет министров.

— Без нас?

— Без…

Такой вот дурдом…

— А если они переиграют? Если совершат ещё один перевёртыш? Если подменят Галиба?

— Не подменят. Не должны. Я, кажется, знаю, что надо делать.

— Что?

— Его надо убрать, чтобы возродить! И представить народу!..

— Ты что, господь бог?

— Нет, но, кажется, я его наместник в этом Регионе… И хватит с нас перевёртышей…

Галиб у власти. Страна под контролем. Международное сообщество — поддерживает. Народ ликует.

— А что Галиб?..

— С Галибом работает Он.

— А вы?

— Нас к нему он не подпускает. Я же говорил, докладывал, что он… Что — его!.. Его нужно было убрать раньше, пока он нам все карты не спутал! Теперь он один водит Галиба на поводке!

— Остынь. Мы не в подкидного играем, чтобы карты путать. Жаль, конечно, что не мы и не как хотели, но конечная цель достигнута — Галиб в президентском дворце. А дальше… Дальше можно повернуть, как угодно. Вопрос: как он смог этого добиться? Что мы пушками хотели?

— Хрен его… простите… Не знаю. Тот, прежний, выступил с заявлением и отдал власть… Добровольно. И армия и полиция… все поддержали и народ ликует.

— Это как же надо убедить человека, чтобы он по собственной воле снял корону? Это какие такие слова найти?! Странно всё это. Но результат налицо.

— Но теперь-то, теперь его можно убрать от Галиба? Иначе он будет его, а не наш, и нам придётся каждый шаг согласовывать с ним! Вам придётся!

— Теперь можно. И нужно. Мы получили марионетку, так что все ниточки должны оказаться в наших, а не чужих руках.

— А если Галиб заартачится?

— Тогда мы поменяем его на другого. Подберём кого-нибудь, повяжем платок, всучим чётки… И всех делов! Это очень крепкая задумка, когда можно менять исполнителей, оставляя неприкосновенным сам персонаж. Это гениальный ход, который на этот раз сработает против… автора. Вызывайте его сюда на доклад и получение заслуженной награды. Только вежливо и аккуратно, чтобы под лопату не угодить! Сообщите, что Родина признала своего героя и награждает его…

Чем бы? Ну, не орден же «Святой Великомученицы Екатерины» вручать. Тут, если по чести и по совокупности, всех наград будет мало. Если бы армия ввязалась… эти награды мешками пришлось бы раздавать. На поле боя.

— Подготовьте представление на… Звание Героя России.

— Ему?! Героя?! Но мы!.. Но мои люди!..

— А вам… тебе… дырку от бублика! И неполное служебное… Хотя надо было бы пинком! Прохлопал ты его. Всё прохлопал! Героя! Пилюли надо подслащивать, чтобы их глотать легче было. Придётся перед ним расшаркиваться! И тебе. И мне!

— На какое имя готовить документы?

— На…

А на какое, собственно?.. Какое у него имя? Как звать его и как по батюшке? Ни хрена же не ясно…

— Готовьте… Просто готовьте. Оставьте место в графе ФИО. После впишите. Идите. Наградные документы готовить идите. И просто… идите!

Площадь, толпы восторженных людей, крики, приветствия, слёзы умиления… Массовая истерика. На высокой трибуне стоит, крепко расставив ноги, герой и полубог, президент страны Галиб. Их Галиб!..

Вскинутая рука. И мгновенная тишина. Помощник возле микрофона:

— Галиб рад приветствовать свой народ и обещает, что…

И тут… Какой ужас! На глазах у всех хлопок и взрыв! Прямо на трибуне, где стоит Галиб! Так что никто не успел узнать, что и кому намеревался обещать их новый президент.

Фигура Галиба скрылась в дыму и пламени, взметнувшегося к самым небесам! Звякнули, посыпались окна в ближайших домах. По стене позади места, где стоял Галиб, дробно застучали осколки. Толпа вздрогнула, ахнула и отхлынула!

Страшно заголосили женщины:

— Убили! Его убили!..

Воины бросились во все стороны ловить злодеев. Всё пришло в движение… Но никто не знал, не понимал, что нужно делать, потому что всё кончено!.. Дым оседал и рассеивался. И все увидели!..

Галиб стоял на коленях. Одежда на нем была разорвана в клочья, волосы опалены. Но он был жив! И был цел. Целёхонек!.. Он стоял на коленях, обратив лицо к небу, молитвенно сложив руки на груди. На нём не было ни царапины!

— Чудо! — крикнул кто-то. — Это чудо!

И тысячи глоток подхватили и взревели:

— Чудо! Чудо!

Галиб, слегка пошатываясь, встал и простёр руки к толпе. Все замерли, благоговейно глядя на своего Героя и Президента.

— Аллаху было угодно, чтобы я остался жив! — сказал Галиб.

Сказал сам, своим голосом!

И тут вдруг все поняли, что на нем нет платка! Что платок был сорван и унесён взрывной волной. И все увидели лицо Галиба! Его настоящее лицо! И услышали его голос. Настоящий голос:

— Аллах явил чудо! Аллаху было угодно сохранить мне жизнь, но сорвать с меня платок, явив вам моё лицо. Аллах снял с меня обет. И повинуясь воле Аллаха, я никогда уже не предстану перед своим народом в платке и не буду говорить чужим голосом. Я открыт для своего народа! Я с вами!

Это уже потом собранные отовсюду религиозные деятели вынесут свой вердикт, подтвердив и обосновав слова Галиба. С Аллахом не поспоришь: коли он решил явить народу лицо Галиба и его голос, то так тому и быть!

А истинное чудо все видели — страшный взрыв, счастливое спасение, сорванный и унесённый неизвестно куда платок, открытое лицо нового Президента.

Ну и как после этого заменить Галиба на другого? Хоть тем, хоть другим, хоть третьим?.. Уже никак! Галиб явил своей пастве настоящий лик и настоящий голос. Явил себя!

Кончились перевёртыши! Слава Галибу!..

— Спасибо, вы очень хорошо сделали свою работу.

— Что вы, у меня опыт и двадцать пять картин с пиротехническими эффектами, в сравнении с которыми этот взрыв — ерунда. Я мировых звёзд подрывал. Если нужно будет ещё что-нибудь взорвать или поджечь — обращайтесь. Всегда готов помочь!

— Непременно…

Коридоры… Двери… Охрана… Референты.

— Подождите здесь.

Ждём.

— Проходите.

Кабинет… Уже знакомый. Стол… Подле которого уже приходилось стоять. Президент… С которым уже встречались.

— Разрешите доложить?

Кивок. Казенный язык, без интонаций и выражений. Как будто доклад про сдачу стройобъекта на ближней даче.

«За время пребывания в Регионе была проведена следующая работа:

Выявлены каналы поставок вооружений террористическим группировкам…

Склады. Базы. Маршруты. И сами группировки…

Установлены места дислокаций подразделений, штабы, учебные лагеря…

Внедрены или завербованы агенты, при Главарях в каждой, более или менее значимой банде…

Уничтожены тысячи наиболее воинственных боевиков. Руками — боевиков. Которые выясняли друг с другом отношения и смывали кровью позор обид. Которых не было…

Пресечено без счету террористических атак и вылазок…

Ликвидированы целые боевые формирования, путем организации бандитских разборок, междоусобных войн и взаимной резни…

Проведена поголовная «паспортизация» и учёт всех террористов и патологических личностей, включая политиков, религиозных лидеров и деятелей культуры. На многих собран компрометирующий материал с целью дальнейшей вербовки…

Определены и частично перекрыты каналы финансирования бандгрупп…

Организованы ложные террористические отряды, вбирающие в себя потенциальных боевиков и воинствующих исламистов со всего мира…

Создана и выдвинута на первые позиции фигура Джандаля, который, фактически, возглавил всё террористическое движение в Регионе. И потому в курсе обо всех готовящихся или только планирующихся акциях. Две трети существующих на сегодняшний день бандформирований находятся в его непосредственном подчинении и под его контролем…

Завербован ценный агент из числа западной Резидентуры, имеющий доступ к самой секретной информации и выходы на первых Руководителей разведки нашего вероятного противника, который может держать в курсе по планируемым спецоперациям в Регионе и мире, использоваться в политических комбинациях и лоббировать наши интересы…

И наконец… Создан и удачно продвинут агент влияния прямого подчинения Галиб, который стал во главе одного из ключевых в Регионе Государств, превратившись в крупную политическую фигуру, объединившую под собой Первых лиц большинства прилегающих стран. То есть — став, фактически, единовластным хозяином Региона. Что позволяет ему на равных взаимодействовать с мировыми Лидерами и международными Организациями, оказывая угодное нам политическое влияние на ход событий в Регионе, Европе и мире. При этом, Галиб остается теневым лидером и идеологом террористического движения, дублируя возможности Джандаля на более высоком, на международном, уровне. На уровне — государственного терроризма…»

Всё!

Поставленная задача — ликвидации террористической угрозы в Регионе — выполнена.

Тишина. Затянувшаяся пауза.

Первый встал. Вышел из-за стола. Встал рядом, на равных. Протянул руку.

— Спасибо вам за всё! Вы отлично потрудились. А теперь… вы свободны. Совсем.

Что?..

— Вы отзываетесь из Региона. Вы выполнили свою миссию. Ещё раз благодарю от лица…

Такой поворот. Таков итог.

Теперь нужно повернуться и пойти. Чтобы уйти. Совсем. Мавр сделал свое дело…

Но хочется, очень хочется… Хоть он и «Верховный». Потому что «Верховный» сидит высоко, откуда не всё можно увидеть и не всё правильно оценить.

А он трудился «на земле». На чужой.

— Можно вопрос? В частном порядке?

— Слушаю вас.

— Для чего вам Галиб?

— Для укрепления позиций нашей страны в известном вам Регионе. И мира во всем мире, — улыбнулся Первый. — Вы очень хорошо сделали свою работу, теперь её будут продолжать другие. Ведь вы внутренняя разведка?

— Да.

— Вы смогли сделать больше других, но вряд ли вы способны сделать всё. Вы не можете заменить армию, МИД, внешнюю разведку… Не можете в одиночку заменить целое государство. Вы создали управленческий механизм, которым теперь смогут воспользоваться многие.

— Как бомбой?

— Что?

— Как бомбой, которую создавали одни, а применяли её другие?

— Хорошая аналогия. Да, вы создали очень сильную «бомбу». Позвольте теперь обращаться с ней компетентным людям.

— А вы сможете? Так, чтобы она не рванула?

— Что?! Вы забываетесь!

— Простите. Но хочу вам сказать, не как Верховному, а как частному лицу. Ничто ещё не закончено. Это не победа, это лишь «захват» территорий, пусть и чужими руками. Нельзя управлять Регионом, используя только силу и учитывая только свои интересы. Подчинить народ невозможно. Даже самые добрые завоеватели рано или поздно становятся оккупантами. Даже если закармливать население халвой и финиками. Это уроки истории. Не впадайте в эйфорию, не передавливайте, в том числе не передавливайте Галиба. Если хотите иметь его и его страну в друзьях. Извините… И… разрешите идти?

— Да, конечно.

Поворот. Шаг к двери.

— Стойте! Ещё минутку.

Остановиться.

— Как вас зовут. Ваше настоящее имя?

— Зачем это вам?

— Вы представлены мною… Простите… За проведение специальной операции и проявленный при этом героизм и самоотверженность Указом Президента вам присвоено звание Героя России! По закрытому списку. Но дело в том, что… Мы не знаем какое имя туда вписывать.

— Туда?.. Пишите любое. Любое, которое вам нравится.

Перекрёсток. С очень оживлённым движением. Время… Без пяти. А надо, чтобы без трёх… Подождать. Погодить… Поднять руку.

Этих пропустим. Этим скажем какой-нибудь замороченный адрес с несоответствующей маршруту оплатой.

А вот этот… Жёлтое такси. Номерной знак…

Водитель с рожей… водителя. Повадками… водителя. Речами… водителя.

— Тебе куда?

— В Малаховку.

Почесался, повздыхал, прикинул.

— Не близко это… И обратно, блин, без пассажиров… Сколь дашь?

— Сколько запросишь?

— Пятьсот.

— Четыреста.

— Ну, ладно, садись.

Сесть. Пристегнуться. Тронулись с места. Путь не в Малаховку. Хотя в ту сторону. Крутнулись через дворы, притормозили, разогнались, проскочили на красный. Вроде чисто.

— Ну, здравствуй!

Здравствуй, Куратор…

Несётся такси по ночным улицам. Типичное — жёлтое. С типичным водителем. И обычным на вид пассажиром. Вот только разговор у них не обычный. Странный какой-то разговор. Ни о чем…

— Как ты, после жарких стран?

— Нормально. Адаптировался.

— Хорошо отработал. Молодец. Не думал, что выкрутишься.

— А что, у меня были альтернативы?

— Альтернатива всегда есть. Одна. Но ты смог.

— А если бы не смог?

Впрочем, что спрашивать? На этот случай был прислан Серёга.

— В Регион я не возвращаюсь?

— Нет.

— Буду продолжать трудиться Посредником?

— И это — нет. Хозяин отказался от твоих услуг. О мотивах не спрашивай. Сам всё понимаешь не хуже меня. Поперёк ты им встал. Заднего прохода.

— Кто-то другой?

— Нет, пока переходим на обезличенные формы контакта. Связь восстановлена. Тобой — восстановлена. Так что, можно обойтись без лишних засветок.

Да, верно. Посреднику лицо не спрятать. Дохлая это должность, безнадёжный.

И что теперь, если с Регионом покончено и в должности Посредника отказано? А личико сфотографировано во всех возможных ракурсах? Если ты как кинодива с обложки. Куда теперь тебя девать? С должности Посредника?

Трудный вопрос, безнадежный.

Если по логике — путь один. Рано или поздно кто-нибудь, не специально, а как-нибудь ненароком, случайно, вдруг остановится, хлопнет тебя по плечу и закричит: «Не узнаешь?!» Потому что сам — узнаёт. Вернее, опознает.

А ты человек с другим именем и биографией. А у него счёты к тебе, с того ещё времени. И он, в отличие от остальных, знает, кто ты. И вовсе не тихий слесарь-сантехник из местного ЖЭКа, а тот незнакомец, что приходил к Хозяину. А после порубал лопатой его приятелей и чуть президентский «борт» не завалил.

И потянется опасная ниточка. Которую придётся рубить. И лучше не потом, а теперь. Пока ещё не случилось внезапных встреч. Такова логика. Таковы правила. Если тебя можно узнать в лицо, значит, о тебе можно что-то узнать! И не только о тебе!

Нет выхода у Куратора, если по правилам, если не подставляться самому. Следующий в списке — он. Вот оно — его лицо, которое можно опознать и описать. Составить фоторобот. Не могут цепочки быть длинными. Очень короткие цепочки в их организации — буквально несколько звеньев. А если больше, то какое-то одно надо убирать…

— Сейчас поедем в одно место. Поживёшь там до принятия окончательного решения. Твой приятель пройдёт по всем контактам. Возможно, сможет оборвать их.

Сергей… Но это вряд ли. Много было контактов. Очень много! И были такие контакты, которые без санкции Первого не выбить. Проще выбить его. Они посмотрят, подсчитают … И примут решение. Самое рациональное.

— Подготовь отчёт по всем позициям для возможной передачи…

И это понятно. Готовь документы для сменщика. То есть даже просто уйти нельзя, а нужно потрудиться на благо… И — надо. Ведь не зря же он там…

— Вопросы?

Ну, какие вопросы, когда на них заранее известны все ответы.

— Правила знаешь?

— Знаю.

— Держи повязку.

Надвинуть на лицо, по самый подбородок двойную шапочку сквозь неё даже солнце в упор не увидеть.

Потрогал. Проверил. Подтянул, чтобы без обмана. Хотя какой тут может быть обман?

Хотел бы уйти — ушёл! Шарахнул Куратора по голове, выкинул из машины и покатил, куда глаза глядят. Только куда они глядят? Некуда им глядеть. Нет в этой стране у него пристанища. Нет логова, где можно было бы пересидеть, переждать. Он может спрятаться, но кто спрячет его близких? Мать, отца? И его «консервную» семью, которая всё равно семья! Да и самого его найдут, рано или поздно — найдут, хоть всю страну перевернут.

Нет, не спрятаться ему, не шарахнуть по темечку, не уйти. Что Куратор понимает и потому спокойно подставляется затылком.

Поворот… Поворот… Зачем их считать, ведь бежать он не собирается? Просто по привычке… Сколько они едут? Сколько проехали? Не важно… Для него — не важно.

Остановились. Запахи и звуки леса.

— Пошли. — Взял под руку и повёл, помогая обходить ямы и лужи.

Хлопнула дверь. По звуку — металлическая. Тяжёлый дух влаги и затхлости.

— Извини. Не санаторий. Не Минеральные Воды.

Сдёрнули шапочку. Бетонный коридор. Тусклое освещение… Какой-то военный бункер? Возможно, заброшенный…

— Сюда.

Снова металлическая с рычагами дверь, как в бомбоубежище. А в помещении ничего, уютно. Тепло, светло и даже обстановочка… Бедненько, но со вкусом. Тюремным.

— Поживёшь пока здесь. Еда в холодильнике. Сортир — там. Будет скучно — в столе книги. Читай. К двери лучше не подходи…

Ну, это понятно, не впервой. Кому охота свои кишочки на потолке увидеть?

— Счастливо…

Хотя какое это счастье? И будет ли оно впереди — счастье?

И будет ли хоть что-нибудь…

День… Второй… Третий… Неделя…

Один. В тишине. В неизвестности. В ожидании… Кажется — с ума сойти можно… Но это кому-то — кажется. Не им! Это кто-то — сходит. Не они!

Не могут они сойти с ума. Не имеют права. Но могут ждать — неделями, месяцами, годами… Если иного выхода нет. Просто — ждать. Без мыслей в голове. Есть, пить, спать, ходить в туалет, читать книги. И никаких переживаний, никаких предположений, никаких сожалений, иначе можно перегореть. Потому что такая работа — уметь ждать расслабленно, не дёргаясь, не изматывая себя, заблокировав все эмоции. Как паук в паутине. Чтобы, когда придёт время — действовать. Быстро и решительно. А пока — ждать!

А если брать в голову, если как новобранец перед первым боем переживать, то придётся стирать штаны, потому что они будут мокрые и дурно пахнуть. Ждать. Просто — ждать. Хоть год! Хоть всю жизнь!

И — дождаться…

Приглушенные шаги… Стук… Скрип… Открывшаяся дверь.

— Привет! Как тебе роль узника замка Иф?

Серёга? Значит, он. Значит, решение принято.

— Насиделся, поди? Тогда собирайся. Хватит щёчку о подушку давить. Пролежни будут.

Упал на кровать. Развалился расслабленно. Разбросал ручки-ножки.

— А у тебя ничего. Я бы здесь согласился побыть — тишина, покой, никто не дёргает, не достаёт. Благодать. А там, — кивнул на дверь, — как белка в колесе. Карусель, блин, в парке культуры!

— Так оставайся.

Усмехнулся:

— Потом как-нибудь. Где твои вещички?

— Все на мне.

Им ведь собраться, даже подпоясываться не надо.

— Тогда на посошок? — Вынул бутылку хорошего вина. — Вдруг больше не свидимся?

— Давай.

Разлил по стаканам. Смотрит дружелюбно. Смеётся, подмигивает.

— Ничего, начальство предполагает, а бог располагает. За организацию!

— За неё!

Благословенную. И проклятую

— Хотел сказать тебе… Мы очень хорошо поработали с тобой…

В голове помутилось. Качнулось, поплыло лицо Сергея.

— Ты был лучшим…

«Бу-бу-бу» в уши. Как будто молоточки в барабанную перепонку. И слабость, слабость… Серёга!.. Зачем? Ну зачем так?! А впрочем… Лучше так, чем иначе, чем выстрел в затылок. От друга… Потому что другого выхода у них нет.

Никакого. Этот — единственный…

— Он погиб!

— Да? Помнится, он уже погибал однажды. Когда, где, при каких обстоятельствах?

— Дорожно-транспортное происшествие. Сошёл на встречку и врезался на полной скорости в грузовик. Собирали по кусочкам, как пазл.

— Уверен?

— Почти на сто процентов. Мы осмотрели останки. Сложили рожу по фрагментам. Хотя не всё нашли. Там такое месиво было. Сравнили с фотографиями. Это он.

— А не мало будет для уверенности?

— Мы сделали анализ ДНК — полное совпадение. Эксперты утверждают, что ошибка исключена. У них — наука.

Значит, погиб? Как-то очень вовремя. Неужели?..

— А ведь это они его…

— Кто?

— Свои! Не пожалели. Обрубили хвост.

— Но зачем? Он же был выведен из игры!

— Именно поэтому. Если бы не выведен, я бы ни за что… А так… Так можно поверить. Такие у них суровые порядки. Отработал он своё и ещё засветился под твоими камерами. А это приговор. Отработанный материал они отправляют в шлак! Именно поэтому их не ухватить. Не за что хватать! За этого — могли потянуть, а теперь нет. Невидимки они без лица. А кто с лицом — того уже нет.

— А может, всё же это случайность? Гаишники говорят, что переднее колесо лопнуло, а там скользко и поворот. Всякое бывает.

— Случайность? У этих? Ты, наверное, что-то о них недопонимаешь. Не бывает у них случайностей. У нас бывают. У нас одни сплошные случайности. У них нет! Все их случайности — не случайны. — Замолчал, подумал, прикинул. — Ладно, хорошо то, что хорошо кончается. Ну или хоть как-то! Хоть даже так. Даже если он жив, всё равно будем считать, что мёртв. Раз они так считают. Спокойнее спать с тобой будем. И пацаны твои тоже, которые зуб имели. А теперь не имеют. Всё, закрыли дело. Он за нас хорошо поработал. За тебя. За всех. Пусть ему земля будет пухом. А нам… Нам дальше жить.

Темнота. И голоса. Хочется надеяться, что не архангелов. Хотя…

— Как вы?

А хрен его знает? Потому что ни кто он сейчас, ни где он, ни что с ним, ни кто эти люди, которые бубнят в уши, он не знает! И поэтому не понимает, что ответить. И не может…

Не может?!

Рот его чем-то перекрыт. Заткнут рот как кляпом! Или кляпом? Потому что что-то торчит между зубами! Или это, чтобы он язык не откусил. Как тогда, раньше, пытался.

И глаза. Не видят глаза. Прижатые веками. Кто-то позаботился, замотал ему глазницы, чтобы не видеть!

Что — руки?.. Ни поднять, ни опустить — притянуты и пристёгнуты. Пальцы чуть шевелятся — это надежда, это возможность перепилить ногтями ремни. Ноги?.. Зафиксированы.

Значит, снова? Опять? Как тогда? Один в один!

— Вы слышите меня?

Не реагировать. Не двигаться, не показывать, что он пришёл в себя, чтобы выгадать время.

— Доктор, он не реагирует.

— Странно, а мне показалось… Вколите ему пару кубиков.

Опять кубики! Опять боль и желание говорить.

Укол.

Но нет, никто ничего не спрашивает, ничем не интересуется.

— Пусть полежит, отдохнёт.

И ещё один голос, знакомый:

— Доктор, как прошла операция? Родственники очень беспокоятся, спрашивают.

— Всё хорошо. У пациента на редкость крепкое здоровье. Через две-три недели можно будет снять повязки и посмотреть результат.

Какой результат?

Повязки?.. Так это повязки? На лице? И голос:

— Эй, больной!

Голос Сергея…

— Не спи! Обед проспишь. А он тут роскошный. Хоть и через трубочку.

Сергей?!

Лежать? Или прийти в себя? Кто Сергей теперь? Друг или враг? К чему готовиться? Попытаться освободиться, напасть на него?

Или…

— Не притворяйся трупом. Я же знаю, ты слышишь меня. И не любишь, — хмыкнул знакомо. — Ну, извини. Пришлось. Ты ведь парень в ящике с ветошью ехал, которой прикинулся. Ехал через две границы. Шуметь и шевелиться было нельзя. Ну и вообще неизвестно, как бы ты отнёсся… Лично я был бы против лишения меня физиономии, которая от папы с мамой досталась. Хрен их знает, что они там ещё наваяют. Ладно если под Брандо сделают, а если под урода какого-нибудь, которого девушки любить не будут… Может, и ты не захотел бы. Так что извини, что тебя не спросили. Зато теперь сам себя не узнаешь. А главное, тебя не узнают!

Бинты… Лицо… Трубочка… Значит… Значит, они так решили? А усыплять зачем? Чтобы не объяснять лишнего? Или для удобства транспортировки? Или они тогда ещё не решили, как им быть и можно было хоть туда, хоть сюда без лишних хлопот. Правды не узнать.

— Пришлось тебя подправить изрядно. Две трети рожи стёрли, как ластиком. Косточки пришлось подолбить. И зубы вынести. Такие костоломы! Такие бабки! За такие деньги из тебя можно было бы роскошную блондинку соорудить. Не хочешь? Жаль… Я бы тебя ещё больше полюбил. Отдыхай. Привыкай к себе новому. Если что, я тут рядом на соседней кровати при тебе до полного выздоровления. Сам понимаешь. Услышал?

Шевельнуться. Приподнять руку. Чуть-чуть.

— Ну вот и славно! Рад, что ты жив. Это я серьёзно. И рад, что с новой рожей. Хотя я к старой привык. Но иначе пришлось бы… Хорошо, что не пришлось!

Кто ж спорить будет… Конечно, хорошо. Хорошо лежать здесь, а не там! С перебинтованной головой, которая болит! Отлично, что болит! У покойников голова не болит. И вообще ничего не болит. Хорошо, что всё случилось так. Хотя могло по-другому. Должно было — по-другому! Слабину дал Куратор! Не по правилам сыграл. Не дело каждого Резидента под нож пластического хирурга тащить. Не по чину! Да и опасно!

А он!.. Или… Или это потому, что бойцов у него почти не осталось — каждый на перечёт. Потому, что Организация… И он по крупинке, по кирпичику… Каждого человечка перебирая и к делу пристраивая. Может, поэтому? Тогда понятна его сердобольность, которая не из жалости и сострадания, а для пользы дела. Их дела.

Перелицевать агента проще, чем создать его с нуля. Такой рационализм. Ну, и ладно. Он-то точно не против.

Лучше так, чем иначе!

— Всё в порядке?

— Всё.

— Во что обошлась экспертиза?

— Дорого, но всё прошло, как надо. Результат принят адресатом.

— Повторную не запросили?

— Нет. Экспертизу проводили уважаемые люди, они не ошибаются.

— Их предупредили?

— Да. Очень серьёзно. Они всё поняли и никому ничего не скажут.

— Значит, умер Посредник?

— Умер. Окончательно и бесповоротно. Был кремирован и захоронен как неопознанное тело.

Впрочем, оно и было неопознанным. Но очень похожим, поскольку тщательно подобранным по дальним моргам. Разобранным на куски. И собранным после…

Нет больше Посредника, как тех, предыдущих, бывших до него. Возможно, где-то остались их фотографии. Наверняка остались. Но кому нужны фотографии без оригинала? Фотографии никому ничего рассказать не могут. Фотографии молчат.

Что ещё? Воспоминания о том, что кто-то приходил, говорил с Хозяином при закрытых дверях… Но это не более чем устное народное творчество. Многие приходили, многие разговаривали. Всех не упомнишь. А о чём говорили? Может, детство вспоминали, как они девок на пару щупали? Поэтому двери прикрыли.

Никаких иных доказательств у соглядатаев нет. А слова к делу не пришпилишь.

Больше знают «Первые». Нынешний. И те, прошлые. Но зачем им ворошить?.. Зачем пачкаться по самые. Потому, что методы… методы, не демократичные, не конституционные. Нет, эти люди предпочтут всё забыть, чтобы остаться в истории белыми и пушистыми. Как все остаются, вычёркивая из мемуаров и памяти кровь, грязь, предательство, которые, собственно, и есть Большая Политика.

К тому же риск. Это раньше они были неприкасаемыми «первыми» и «верховными», а теперь стали рядовыми пенсионерами, которые под богом ходят. Ходят через дороги, по крутым лестницам, по дачным тропам и скользкому кафелю… И мало ли что может случиться? Что они понимают. Потому что имели возможность убедиться.

Так что нет никого в остатке. А тот, кто был, — тот умер. Что всех устраивает! И никто не будет копать глубже, себе дороже!..

Нет Посредника. Нет Куратора. Нет Организации.

Ничего нет!

Слухи есть. Фата-Моргана. Беллетристика…

— Спасибо, Сергей. Вы справились…

Правда, какой он Сергей? Такой же, как Куратор — Мафусаил. Но свою работу он сделал хорошо. Как надо сделал! Как делал раньше. И как будет делать впредь. Потому что — стимулы.

Дело закрыто и сдано в Архив. Которого в их Организации — нет…

День… Второй… Третий… Проходят…

Но не как прежде, а со знаком плюс, потому что жив и всё более-менее понятно и ничего, никого и ни от кого не ждёшь.

Телевизор… Бубнит на каком-то канале про их успехи.

Экран не видно, потому что глаза замотаны бинтами. Там, под бинтами, новое лицо. Его ещё никто не видел. Какое оно?

Бубнит телевизор про мировые новости:

— «Вчера, около полудня, произошёл очередной террористический акт, ответственность за который взяла на себя боевая группировка «Братья ислама». В настоящее время уточняется количество жертв и…»

Что-что?.. Кто?! «Братья ислама»? Но это же!.. Какого хрена? Какая может быть ответственность, когда они на коротком поводке ходят. Когда каждый шаг контролируется, когда за просто так даже чихнуть нельзя! Все как под увеличительным стеклом! Как?

Серёга…

— Ты слышал?

Долгое молчание.

— Знаю.

И вдруг!..

— Ты?!

— Не я, а Джандаль.

— Но как же так? Когда он…

— Так! Прямой приказ. И ветер… в спину.

— Как ты мог?

— Как сказали, так и смог.

— Но зачем? Мы же Джандаля и Галиба… И других, чтобы сдержать…

— Затем, что капитаны полковниками не командуют. А из штаба виднее. На то им погоны и фуражки дадены. И лампасы на штаны. А нам портянки! Не терзай себя. Мы лишь рядовые на этой войне. Нам приказывают — мы исполняем. Не более того! Всё остальное нас не касается. Не должно касаться. Сказали бежать — беги. Сказали стрелять — стреляй. Сказали убить — убей. Не нашего это ума дела. И не наша ответственность.

— А чья?

— Их! Вышестоящего командования. Выше тебя и меня стоящего.

— Но у нас один командир…

— Значит, его ответственность. У него свой шесток, у нас свой. И перепрыгивать не надо, чтобы спинку не сломать! Мы создали инструмент и отвечаем за него. Инструмент вышел добротный, работает как швейцарские часики. Мы его сдали заказчику и на том всё! А как его применять, нас не спросили. Пусть хоть гвозди вколачивают!

— Но твой Джандаль…

— Нет никакого Джандаля. Джандаль выведен из-под моего подчинения. Не мой он. И не твой. Не наш. И хватит меня за причинные места дёргать. Больно это! И неприлично! Всё равно ничего изменить нельзя. Наша работа там закончена. Все каналы связи, все наработки, все фигуранты переданы по описи.

— Кому?

— Кому надо. Компетентным органам. Мы окончательно уходим из Региона. Это зона не нашей ответственности. Нам — внутри страны разбираться.

— Что будет со мной?

— Как обычно. Получишь Регион.

— Надеюсь, какой-нибудь поприличнее?

— Ага! Баден-Баден. Что, хочется?.. И мне хотелось. Хотя перехотелось. Потому что — перехотели! Не будет тебе Баден-Бадена. К нашему берегу прибивает только дерьмо и палки. Красавиц в купальниках и сундуки с золотом — к другим берегам.

— Знаешь?

— Знаю.

— Скажешь?

— Скажу. Самый хреновенький тебе достался Регион. Кавказский.

— Значит, ты? Раз назвал.

— Значит, я. Но только на дальней подстраховке. Только на самый крайний случай, которого, я уверен, не будет. Ты же знаешь наши правила.

— Знаю.

— Ты не маленький, как-нибудь сам справишься. Без Серёги.

— Справлюсь… Я тебя ещё увижу?

— Услышишь и не раз. А вот увидеть — нет, не придётся. Не тебе меня, не мне тебя. Я уйду раньше, чем снимут повязки. Зачем мне твоё новое лицо? Я и прошлое-то забуду. Постараюсь забыть…

Ну, это понятно.

— Так что, у нас ещё несколько дней. А потом…

Потом ясно. Как божий день!

Будут будни — новое лицо, новая биография в новом Регионе. И всё закрутится по известной схеме, как сорвавшаяся со стопоров карусель.

И всё встанет на круги своя…

Два человека. Две, в полумраке коридора, фигуры. Лицо одного не разглядеть под бинтами.

И не надо разглядывать.

— Завтра на выписку?

— Завтра.

— Увидишь своё новое лицо, смотри, не испугайся. Или не возгордись. Это смотря что они там накроили.

— Постараюсь.

Помолчали. Потому что всё уже переговорено. Много в их Организации не болтают. Держат при себе, помня о языке, который враг шеи…

— Тогда всё?

— Пожалуй…

— Скажем друг другу «до свидания»?

Нет, не будет у них свидания. Не дано.

— Тогда прощай.

— И ты прощай.

Кивнули. И разошлись. В разные стороны, чтобы уже никогда не встретиться. А если встретиться, то не узнать друг друга. А если узнать, то сделать вид, что не узнали.

Два человека. Которые какое-то время были в одной связке и делали одно общее дело.

Они сделали всё, что могли.

Они сделали больше других.

Они сделали то, что не смог бы сделать никто иной.

Они победили по всем статьям!

И проиграли. На круг.

Такая жизнь.

Такая служба.

Такая судьба…

Послесловие

А потом не сразу, но шарахнули ракеты по заранее обозначенным целям. И мимо тоже.

И взлетела палубная авиация, чтобы отбомбиться по квадратам.

И ахнули орудия всех калибров.

И куда-то, кромсая землю, покатили танки…

Потому чому нужна бескровная победа? Генералам? А как тогда звёздочки на грудь и погоны получать? Политикам? А оно им надо? Народ любит военные баталии, сводки с фронтов, флажки на картах и громкие победы. А тихие победы рейтинги не поднимают. Да и проще с населением управляться, когда на грани, когда почти чрезвычайка, враг у ворот и надо сплотиться в едином порыве. А если ты против, то ты саботажник и агент!

Опять же, промышленность. Военная. Которая выпускает с конвейера. Всё выпускает и выпускает. Пачками. И куда это добро девать, если не жечь и не взрывать? И где хранить такую прорву? И как утилизировать? А тут — милое дело. Снаряд сам себя утилизирует. На чужом дворе.

Учёные. Этим тоже кушать надо. Придумывать, разрабатывать и испытывать, желательно в боевых условиях. Долетит их изделие, снесёт головы или пропадёт на подлёте? А пусть и вовсе не взлетит, денежки-то выделены и потрачены. А война, она всё спишет!

Теперь чиновники, им-то война — мать родна. Сначала купи втридорога, а потом сожги дотла и пепла, который не опознать даже в микроскоп. И поди разберись, чего ты там и за сколько купил, когда этого уже в помине нет! Да и купил ли? Может, и не купил и не сжёг, а только написал в отчёте. А может, купил, да перепродал по дешёвке в третьи страны, потому что каждый снаряд — это видеосистема, а самая плохонькая ракетка — иномарка. И сколько тех снарядов и ракет война кушает каждый день? Да хоть даже тушёнку посчитать, которая составами. И сахар, и муку. То ли их съели, то ли вороги захватили. А после они на рынке всплыли.

Журналисты, писатели и прочие деятели… Те на войну, на трупы — как пчелы на мёд. О чем им, если без войны, писать, за что премии получать — за рекордные урожаи и привесы, которых нет? А война — она такую картинку даёт, такую фактуру! Тем более можно на передок не соваться, а где-нибудь в сторонке красиво пострелять и в броннике побегать. Всяк на войне греется и с войны питается.

И даже народ не против. На кого им жизнь свою непутёвую списывать? Только на войну. Это причина понятная. И можно ради победы пояса потуже затянуть, перехватив на последнюю дырочку, и терпеть. И гнев свой праведный во вне направлять, а не во внутрь.

Да и враг наш… Условный и безусловный. Ему тоже быстрая войнушка не помешает. У них свои генералы, учёные и политики. Свои ракеты и снаряды, которые в арсеналах залежались. И свой народ, который лёгких побед жаждет.

Вот и воюем. Все со всеми.

И мы, и другие, и там, и здесь, потому что у всех всё одинаково.

И раньше было так. И теперь. И впредь! Без вариантов.

И потому будут повестки, гробы, похоронки, братские могилы, ордена посмертно, пропавшие без вести, неопознанные трупы, калеки в поездах и на вокзалах, вдовы и сироты.

Будут потерянные поколения. Всё это будет! И никуда от этого не деться! Ибо это данность.

А всё остальное — лирика.