Мое земное воплощение. Миссия «Любовь»

Глава 1. 1 октября. Начало конца

Последний земной год. Если не успею найти любовь, миссия обнулится.

Смесь из злости, грусти и обиды накрывает волной и заставляет открыть глаза. Снова воплотиться? Начать заново? Отбрасываю одеяло. Босиком топаю к балкону. Распахиваю гардины и морщусь от пейзажа за окном. Новосибирск по-прежнему идеален. Для черно-белых фильмов и ссылки.

Отфильтрованное облаками солнце освещает комнату. Становится спокойнее. Вот итальянское бархатное кресло, привезенное из Милана, на стене – картина Рассули «Путешествие домой», испанский паркет, четырехметровые потолки, французский минимализм – сто восемь квадратов моего идеального мира.

Направляюсь в душ. И так у меня год: ни одного мужчины, которого я могла бы полюбить, еще меньше тех, кто мог бы полюбить меня.

Зеркало запотело. Мои зеленые глаза с бесцветными ресницами не видны за пеленой пара. Одним движением намазываю прозрачной помадой губы, слишком тонкие по стандартам современной красоты. Касаюсь носа, такого обычного, что о нем можно сказать только «имеется». Из-под полотенца выбиваются рыжие пряди. Мокрыми они скорее цвета меди.

Земляне ориентируются на заложенные местной эволюцией стандарты, и моя внешность попадает в категорию «на любителя», даже по версии моей мамы. Это усложняет поиск партнера.

Поэтому ощущаю этот вторник не как очередной день рождения, а как последний рубеж. Готовность, смешанная с усталостью, бурлит, как гейзерная кофеварка. Вздыхаю всем телом. Земля с этой ее гравитацией, погодой и выборами – в моем черном списке. Застрять здесь еще на десятки лет? Меня передергивает, и ложка летит на пол – гравитация.

Душа приходит в низшие миры, чтобы познать материальность и разделенность. Даже я забываю, что это игра. Мой родной мир объединяет девяносто четыре измерения. Мгновенная материализация, доступ к любым ресурсам, отсутствие времени. Объяснять устройство IC 1101 человеческими способами передачи информации – все равно что рисовать ядерный двигатель мелком на асфальте.

Телефон, вибрируя, ползет по столу. На экране высвечивается имя контакта, и я делаю вдох, как перед прыжком в воду.

– Доброе утро. С днем рождения.

Обе фразы одинаковым тоном.

– Спасибо, мам, – отвечаю, наливая кофе в термокружку.

– Ты хоть заедешь сегодня? Или, как всегда, работа важнее? – она мастерски выделяет ключевые для манипуляции слова.

– Я заеду, мама.

– Торт купи, будь добра. Только не шоколадный. И не тот, что в прошлый раз.

– Хорошо, мам.

– Дорого, а есть невозможно. Лучше сама испеку, – без пауз доносится из трубки, пока я надеваю туфли.

– Конечно, мама.

– А что ты без настроения?

– Все хорошо, собираюсь в клинику.

Шумный вздох на том конце и молчание. После упоминания работы всегда следует «притча» о том, как у тети Тамары сын – настоящим врачом стал, хирургом. А психов лечить – разве достойная профессия? В этот раз лекции нет, видимо, в честь дня рождения. Нетерпеливо хватаю связку ключей.

– Ну, тебе что, нечего матери сказать?

– Конечно, есть, мам.

– Какая же ты эгоистка, – проговаривает трубка.

– До вечера, мам.

Гудки. Общаться эта женщина умеет только на языке критики и обесценивания. Она – сенсей манипуляции. Повышенный уровень сложности, как босс в видео игре. Только что бы она ни сказала, мне – «никак». Земля – не мой мир. И все, чего я хочу – выполнить миссию и вернуться домой, на IC 1101. А прямо сейчас – кофе.

Глава 2. 2 октября. Готовность действовать

Зеваю и убавляю температуру в салоне. Утренние пробки на работу – ад, как на картинах Босха, с чертями и пеклом. Поглаживаю руль. Белоснежный кожаный салон – мой остров эстетики. А зачем еще нужны деньги? Как просто на Земле создавать доход и как сложно отношения.

Вздыхаю, вспоминая вчерашний вечер с мамой. Каждая поездка к ней – испытание на прочность, «Голодные игры» и «Форт Боярд» в одном. Это самый сложный, самый невыносимый и самый близкий для меня человек на Земле, женщина, давшая жизнь этому физическому телу. Стараюсь испытывать хотя бы благодарность.

Моя миссия завершена на 94%, из которых 5% – любовь к мужчине, а последний 1% – связь с матерью. Не знаю, что из этого сложнее, у нее одна песня на повторе: «Амалия, пора замуж и детей. Амалия, с таким характером ты никому не нужна. Амалия, ты эгоистка и проживешь всю жизнь в одиночестве». Припев: «Никчемная дочь». Ни финансовая стабильность, ни профессиональные успехи ее не волнуют. Все хорошее во мне для этой женщины скрывается в тени патриархальных представлений. Как бы я ни пыталась, этот один процент стоит на месте уже много лет. И пока неясно, «боссом» в конце уровня окажется любовь мужчины или любовь матери.

В моем кабинете светло и пахнет маслами: лаванда, мята, цитрусовые – смешались и по очереди «выпрыгивают», как пестрые цветы из полевого букета. Ароматы в моем чарте – сразу после эстетики. Это то, что делает пребывание здесь почти выносимым.

Снимаю пальто и подхожу к панорамному окну. Осенним пятном внизу раскинулся парк возле самого большого в России Оперного театра. В студенчестве я ходила на балет и оперу каждую неделю, билеты на бельэтаж можно было купить в день спектакля, и стоили они двести рублей. Я училась смотреть и слушать с открытым сердцем, чтобы тело звенело, как камертон, до мурашек, до слез, до дрожи. Искусство, музыка и творчество занимают почетное третье место в моем рейтинге спасения от скуки земной жизни.

Четвертое место – книги. В моем мире есть что-то похожее на чтение, только скорость восприятия информации выше скорости света. Через одно прикосновение можно узнать миллиарды историй.

День проходит обычно: первичные приемы, две сессии психотерапии, отчеты для суда о дееспособности. Не замечаю, как здания проглатывает вечернее небо.

«Жду тебя в «Marriot». СРОЧНО», – сообщение от моей единственной подруги освещает экран. Сумка, ключи, телефон. Может показаться, что я обычная земная женщина, но, в отличие от остальных, я помню свои прошлые воплощения и миссию на Земле.

Иду пешком через парк к дому 31 по улице Орджоникидзе, в одно из самых любимых мест в городе. После Оперного театра сворачиваю налево и передо мной – огромные окна, гнутый витраж, кованые ограждения, фасадные скульптуры, трехметровая богиня, барельефы по мотивам сказок Пушкина. Красиво. Новосибирску всего сто двадцать лет, он не избалован архитектурными шедеврами. Город развивался после революции и был застроен, в основном, бетонными зданиями. Остальная часть – потрескавшийся сталинский ампир. Если бы не условие оставаться в локации рождения, давно бы уехала в Эдинбург или Прагу, а может быть, на острова, подальше от цивилизации.

Оля сидит за дальним столиком у окна, как кукла Барби. Светлые волосы волнами спадают на обтянутую платьем спину. На ногах, как всегда, – изящные сапоги на шпильке.

– Привет! С прошедшим! – она встает, чтобы обнять меня и что-то протягивает. – Это тебе.

Заглядываю внутрь пакетика и не сразу распознаю содержимое двух коробочек. Тушь и красная помада?

– Амачка, тебе очень пойдет, – нежно мурлычет Оля и одаривает меня взглядом из-под пышных ресниц.

– Спасибо, Оль, – благодарю как можно искреннее и убираю пакет в сумку. На дне замечаю три гигиенички – единственную косметику, которую я использую.

– Ты за рулём? Может, шампанского? – игриво предлагает подруга.

– Давай в другой раз? Я буду кофе, – высматриваю официанта, чтобы сделать заказ. – Так в чем была срочность?

– Слушай, сегодня в магазин заходила пара. Он – просто с обложки, высокий, голубые глаза, типаж Джейкоба Элорди. Весь в «луи» и «прада», прикинь? Но самая жесть – курица с ним. Просто ни о чем! Корни отросшие, ногти без маника, сумка «си-кей» за десятку. И фейковые «сен лоран» в ушах! Я стою такая – че вообще происходит?

– Может, она интересна ему как личность, – предполагаю я, поняв из рассказа только слова по-русски.

– Какая там «личность»? Женщина должна быть богиней, потому что без энергии «инь» мужчина не сможет раскрыть свой потенциал! – выпалила Оля.

Решаю не спорить, ведь когда человек верит во что-то, реальность подстраивается. Веришь ли ты в то, что тебе помогает или в то, что вредит – это и будет истиной. В мире почти не существует объективности. Даже то, что сегодня доказано, завтра может быть опровергнуто и наоборот. Все зависит от восприятия.

– Оль, а почему встреча была срочной?

– Ну, так я и говорю. Пока эта курица была в примерочной, мы с ним поболтали. Он мне улыбался. Ну, знаешь – не просто улыбка, а такая, с намеком. Короче, мальчик поплыл, – растягивает Оля губы и гласные. – Позвонил кто-то, и он так специально громко сказал, что встреча сегодня в восемь в этом рестике. Ну, я такая, типа – намек понят. Прикинь? Это судьба! – сияет Оля и делает большой глоток коктейля.

Очередная история об удивительной встрече с потенциальным мужем. Меня бы это раздражало, но каждый раз, когда я смотрю в ее серые глаза, вижу образы будущего, где она по-настоящему счастлива. И мужчина ей для этого не нужен. Отношения, как и деньги, никого не портят и не улучшают – только усиливают и обнажают то, что есть.

Оля всегда была такой, с момента первой встречи в медицинском. На первом курсе пыталась соблазнить профессора по анатомии, завалила экзамены, перевелась в другой институт, на психологический. Говорила, что профессия поможет ей быстрее найти мужа. Сложно сказать, почему мы продолжили общаться, не имея ничего общего. Пожалуй, потому что в ней есть то, что я ценю в людях – искренность и непосредственность. А она, скорее всего, не видит во мне соперницы.

– Оль, а где вообще знакомятся с мужчинами? – несмело спрашиваю я. Подруга закашливается.

– Да ладно! Первый раз слышу от тебя в одном предложении слова «мужчины» и «знакомиться». Ты что вдруг, решила стать женщиной, а не роботом?

– Мне почти тридцать, – искренне вздыхаю я и отпиваю молочную пену из большой кружки.

Оля словно ищет на моем лице признаки сарказма, но там только серьезность и, может быть, усики от кофе. Вытираю губы салфеткой и повторяю вопрос. Подруга с энтузиазмом придвигается ближе и, включив тон учителя, отвечает:

– Клубы, бары, рестики. Но для этого нужно выглядеть как черничный кекс… – Я вопросительно поднимаю брови. – Аппетитно, – поясняет она свою метафору. – Еще спортзалы, бассейны и автосервисы, но не обычные, а где тюнингуют машины. Горнолыжные курорты. Бутики. Автосалоны… – читая растерянность в моих глазах, подруга на секунду прерывается. – Но можно и через приложение, – с ноткой разочарования добавляет она.

– Приложение – звучит отлично!

Я откидываюсь в кресле, радуясь, что нашла подходящий вариант. Учитывая график работы, конференции в других городах и нелюбовь к людям в целом, онлайн общение кажется правильным выбором. Займусь этим завтра же, вряд ли это займет много времени.

Глава 3. 3 октября. Первый шаг

Потенциальный муж Оли так и не пришел. Она сказала, что ей «пофиг», но было видно, что расстроилась и стала похожа на спущенный шарик. Наверно, так выглядит постепенная потеря веры в себя. Или мужчин. Или мир. Или все вместе.

Итак, регистрация в приложении для знакомств. С глубоким вдохом мысленно обращаюсь к моим наставникам на IC 1101. Что за миссия такая? Нет бы поручить управление государством или создание шедевров живописи, на худой конец, блогером стать или летчиком-испытателем! Вечная душа – чистый свет и радость, а природу любви можно познать только в мире с иллюзией ее отсутствия… Какая же я душная, даже для себя. Это все из-за сложностей мыслительного процесса через слова. Скучаю по старой доброй телепатии. В моем мире нет языка в том понимании, какое вкладывают земляне. Есть символы, архетипические энергии, состояния материи, направленность, свет и волны. Погрузившись в размышления, скачиваю и открываю приложение… Имя, возраст – пока все логично. «Цель знакомства». Нужно выбрать один или несколько пунктов, ставлю галочку напротив «отношений». В образовании отмечаю «ученая степень» и зависаю на вопросе «расскажите немного о себе». Одно слово – это «немного»? «Психиатр». Звучит одновременно как достижение и угроза. Пожалуй, так и оставлю.

Фотографий у меня ровно пять: одна для научного журнала, остальные – для программ конференций. Помнить, кто ты на самом деле – и дар, и проклятье. В три года я рассуждала о природе времени, в пять – изучала английский для поступления, в двадцать пять защитила кандидатскую. Мозг у меня среднестатистический, я просто не тратила времени на попытки осознать, кто я, где и что здесь происходит.

Готово. «Амалия, двадцать девять лет, Новосибирск, психиатр», и мое веснушчатое лицо в обрамлении рыжих волос. Предчувствие хорошее, может быть, получится вернуться домой даже быстрее срока.

Глава 4. 10 октября. Препятствие

«Хочешь иногда ночевать вместе?» – первое сообщение в списке непрочитанных, и я снова нажимаю «удалить», даже не открывая. «Кто ты по знаку зодиака?». «Почему такая бомбита скучает?». «Приезжай ко мне». Удалить. Удалить. Удалить.

За неделю я нажала на эту кнопку чаще, чем хотелось бы. Моя внешность «на любителя» здесь никого не отпугнула, и, видимо, собрались исключительно любители. «Психиатр» в описании тоже не сработал и был удален после пятнадцатого «вылечи меня».

Я просматривала карточки с фотографиями, читала анкеты и отвечала. Уже к третьему дню повальных грамматических, стилистических и пунктуационных ошибок, стало казаться, что проверяю сочинения «Как я провел лето». Обычно терпимая даже к коллегам, ставящим ударение «фоби́я», стала отправлять в бан за «что бы», когда это подчинительный союз.

Наливаю в бокал бархатного «бароло», которое полюбила после поездки в Тоскану. Из гостиной доносится джаз с потрескиванием пластинки. В распахнутые двери балкона заползает осенний вечер. Почти классика моей жизни, если бы на белом диване лежала книга, а не телефон с открытым приложением.

Шесть непрочитанных. Первое – с пожеланием доброй ночи от Станислава, тридцати восьми лет. На фотографии – крупный мужчина в кожаной куртке рядом с мотоциклом. Допустим. Читаю раздел «о себе»: «Жизнь это книга и каждая страница это прожитый день, который мы проживаем, и переживаем каждый день начинаем заного как бы перезагружать, но в внутри себя мы надеемся на лучшие (не пытайтесь найти эти слова где-то это мои слова)». Намек на философию? Как вообще можно написать слово «заного» при наличии встроенного автокорректора?

Речь человека – отражение его мышления. Перечитываю еще раз слова, которые, как заботливо предупредил Станислав, принадлежат только ему, но безуспешно. Делаю большой глоток вина и снова нажимаю «удалить».

Глава 5. 30 октября. Шанс

Первый снег падает сразу крупными хлопьями. Даже пятна грязных фонарей выглядят романтичнее. В чем эта магия замерзшей воды?

Паркую машину и выхожу на хрустящую улицу. Мужчина из соседнего подъезда идет с девочкой лет пяти. Малышка хохочет и ловит снежинки. Укутанная в шарф, она не может двигать головой, поэтому поворачивается всем телом, круглым от количества одежды. Чувствую, как на щеки наползает улыбка.

– Добрый вечер, Амалия Александровна, – обращается ко мне знакомый голос.

– И вам, Виктор Сергеевич.

Оборачиваюсь, чтобы поприветствовать хозяина голоса, шестидесятилетнего бомжа. Точнее сказать, человека без прописки, потому что у него даже место жительства есть. Виктор Сергеевич – интеллигентный и добрый старичок, доктор физико-математических наук. Я не знаю подробностей его истории, он живет в подвале соседней пятиэтажки последние года три. Всегда вежливый, но не навязчивый, он чистит снег, ухаживает за клумбами, подметает. С серебристой бородой и в опрятной одежде, старик больше похож на смотрителя маяка, чем на сибирского бомжа.

– Вы сегодня задумчивы, Амалия Александровна, или мне показалось? – с улыбкой спрашивает он.

– Задумчива, Виктор Сергеевич.

– Что бы там ни было причиной, дайте ему второй шанс, – произносит голос из бороды. Шорох метлы удаляется вместе со стариком.

Второй шанс?

А ведь последнюю неделю я почти не захожу в приложение для знакомств. В лифте нажимаю на кнопку с цифрой «девять» и достаю телефон. Десять сообщений. Внимание привлекает темная аватарка. «Валентин подмигнул вам». Перехожу в профиль Валентина: брюнет с телом музейной скульптуры. В графе о себе – лаконичное «лирический герой». Интересно. Лифт открывается на моем этаже. Спешно захожу и бросаю вещи в коридоре. Думаю, что написать Валентину. Лицо кажется приятным, он высокий, и у меня появилось предчувствие, что в этот раз будет встреча.

«Не умею подмигивать. Ни здесь, ни в реальности. Поэтому – просто привет», – дважды перечитываю набранное сообщение и отправляю. В животе разливается странное, но приятное волнение.

Продолжаю размышлять о том, каким окажется этот Валентин. Интуиция всегда на моей стороне. Подсознания воспринимает и перерабатывает в миллион раз больше информации, чем сознание. Я научила это тело «слышать знаки». Тепло, расслабление, расширение – лучше мыслей показывают правильный путь. Мурашки не врут.

«И тебе привет. Ты какая-то шикарная», – высвечивается на экране.

За час переписки выясняю, что Валя – профессиональный боксер в тяжелом весе. Его рост – два метра пять сантиметров, он уверен в себе и готов к встрече завтра. Пишет без ошибок, хотя и лаконично. Никакой пошлости или дешевых подкатов. Он отвечает на мои вопросы, но сам их почти не задает, объясняя это тем, что не любит переписываться. Договариваемся, что Валентин заедет за мной ровно в семь. Убираю телефон и улыбаюсь потолку. Чувствую себя девочкой-подростком, которую позвал гулять популярный мальчик.

При мысли об этом, в сознании вспыхивает образ медовой кожи и серых глаз. Он, однако, никогда бы меня не пригласил. Моя первая любовь, безответная и бессмысленная.

Глава 6. 1 ноября. Встреча

Стою у соседнего дома в ожидании Валентина. Он опаздывает на двадцать минут. Собираюсь уйти, но из-за угла показываются фары. Свет почти ползет по дороге, когда машина ровняется со мной, понимаю почему: это двухместное купе с низкой посадкой. Спойлер намекает на то, что за рулем гонщик, и я напрягаюсь больше, чем от опоздания. «Не ставь диагноз по аватарке», – проносится в голове, напоминая не делать поспешных выводов. Валентин опускает стекло опускается и, занимая все пространство окна, являет себя.

– Меня ждешь? – улыбается голова. – Садись.

Молча растягиваю губы и открываю дверь. В меня врезается острый запах пота, смешанный с парфюмом в стиле «мужицкий мужик». За рулем сидит гигант, и я задумываюсь, как он помещается в малюсеньком купе. Валентин говорит что-то про «модный рестик» и нажимает на газ, а потом включает музыку так громко, что у меня вибрируют внутренние органы. Появляются вопросы к интуиции.

Посадка у машины Валентина такая низкая, что не видно водителей других машин, только их двери. Стрелка спидометра, как неваляшка, переваливается справа налево и обратно. Резкий газ, резкий тормоз. Мой вестибулярный аппарат намекает, что это неприемлемо, и запускает предупредительную тошноту. Валентин похож на счастливого ребенка, несущегося на санках прямо в дерево.

Несерьезное отношение к жизни – признак новичка в опыте материальности. Этакий сладкий карапуз.

Через пятнадцать минут, два красных светофора и после пережитого раздражение, заставившего челюсть сжаться, Валентин громко сообщает, что мы приехали. Он распрямляется как оригами или трансформер. Я следую его примеру и с облегчением снова возвышаюсь над землей. Мы заходим в незнакомый мне ресторан у станции метро «Гагаринская».

Валентин останавливается у столика в центре зала и снимает куртку. Обтягивающая футболка подчеркивает огромность рук, спины и грудных мышц. Я впервые вижу такое тело-скульптуру, но оно меня не привлекает, а удивляет, как слон в зоопарке.

Мы молча усаживаемся, Валя отвлекается на телефон, а я рассматриваю обстановку. Зал в стиле лофт, когда недоделанный ремонт выдают за дизайн: кирпичи со сколами, штукатурка неаккуратными шматками, потолок с трубами. Это не пространство для вдохновения, эстетического удовольствия или расслабления. Тут едят мясо.

Появляется девушка двадцати лет, с лицом как у фарфоровой куклы и бейджиком «Лиза». Валентин мгновенно выныривает из экрана и тащит к себе все принесенные официанткой папки с меню.

– Я тебе сам выберу, ага? – улыбается боксер.

Удивленно молчу и решаю наблюдать. Лиза, ожидая заказ, внимательно рассматривает Валю. Его гигантские руки, как две колонны, занимают треть стола.

– Короч, неси мне две порции куриной грудки с гречей, без соуса и три молочных коктейля. А для дамы – стейк с кровью и бокальчик красного, – уверенно диктует боксер.

– Я вас узнала, – тихо пищит Лиза, – вы же Валентин Степанов?

Гигантская голова боксера озаряется улыбкой.

– Он самый.

– А можно с вами сфотографироваться? – поджимая губы, спрашивает Лиза.

– Канеш! – Валя вырастает над столом, задев люстру. Официантка подходит ближе. – Подожди, надо ж фирменное! – гигант снимает футболку, оголяя торс.

Администратор и еще две официантки становятся в очередь для фото. Это интереснее, чем в зоопарке: слон так не умеет.

– Какие хорошенькие у меня фанатки! – веселится Валя. – Можешь потрогать.

Он прикладывает к бицепсу, размером с мою голову, руку Лизы. Девушка розовеет и прячет глаза. Официант, не вовлеченный в представление, приносит мне бокал красного, и я делаю пару больших глотков. Совершенно ясно, что в этот раз интуиция ошиблась или гнусно пошутила.

Через семь минут представление с позированием заканчивается, Валя наконец-то надевает футболку и садится. Он счастлив. Задумываюсь, что это нарциссическое или гистрионное расстройство личности. Склоняюсь ко второму.

В ожидании блюд делаю вид, что слушаю про победы, трофеи и поклонниц. Продумываю план отступления.

– Знаешь, я же своего рода психолог, вижу людей насквозь,– прерывает мои мысли боксер и откусывает кусок курицы, которую принесла Лиза. – Ты – прям холодная королева, – продолжает Валя, – у которой внутри пожар. Ибо я вижу, как ты раздеваешь меня взглядом.

У меня внутри намечается сейсмическая активность из злости. Стараюсь сосредоточиться на дыхании. Вдох на четыре счета, пауза на четыре счета, выдох на четыре счета и пауза на четыре счета.

– Тебе не хватило того, что ты увидела? – с ухмылкой говорит Валя и впивается зубами в очередной кусок. – Если будешь хорошей девочкой, получишь… – чавкает он, – десерт.

Злость на десять баллов по шкале Рихтера. Сжимаю челюсть до скрипа, отодвигаю стейк на середину стола.

– Обязательно, только я сегодня без транквилизаторов. Могу быть немного нестабильна психически. У меня биполярное расстройство, в острой фазе я иногда бросаюсь на людей. Обычно ничего серьезного, бывшему парню быстро наложили швы, сказали, что шрам будет незаметный.

Валентин перестает жевать и, кажется, зависает, как Виндоус-98. Надолго. А потом что-то мямлит, хватает куртку и спешит к выходу. Он переходит на спортивную ходьбу, а я еле сдерживаю смех. Валентин настолько ослеплен своим превосходством, что отказ воспринимает как вызов. В таких случаях необходимо что-то экстремальное.

Достаю из кошелька две купюры и оставляю рядом с нетронутым мясом. Выхожу из ресторана. Может быть, я ничего не потеряла без свиданий за все эти годы?

Голова пульсирует от адреналина. Два бокала красного на голодный желудок оказались не лучшим решением, как и вечер в целом. Хочется скорее выбраться на улицу и подышать. С усилием тяну дверь на себя, но она не поддается. Повисаю на ручке, отклоняясь назад. Безрезультатно. И в момент, когда в сознании проносится мысль о том, что открывать нужно «от себя», кто-то резко дергает с той стороны. Не успеваю среагировать и по инерции вылетаю вперед. Теряю равновесие и, из-за ненавистной гравитации, валюсь на пол. Сумка выплевывает ключи, кошелек, помаду и визитки. Правая коленка саднит.

– Вы в порядке? – интересуются сверху.

– Вообще в восторге. Вот решила от радости на полу полежать, – саркастично отвечаю я, продолжая запихивать вещи в сумку. Мужская рука подает несколько визиток.

– Амалия? – снова звучит бархатный голос. И теперь я точно знаю, кто это. Потому что его серые глаза вижу во сне. Моя первая любовь. Мой криптонит.

Большая ладонь становится ближе, отчего страшно поднять взгляд. Передо мной он.

– Это я, Ник. Коля Попула. Помнишь? 11 «Б»?

С улыбкой высокий мулат разрывает последние жилы моего самообладания. Черты его лица стали четче, скулы и подбородок окантован ухоженной бородой в пару сантиметров. Кепка, широкая куртка и штаны – все черное.

Мычу что-то утвердительное.

– Ты психиатр? – Ник смотрит на одну из выпавших визиток и убирает ее в карман. – Я рад видеть тебя.

Собираюсь сказать, что это взаимно, но за спиной двухметрового Коли показывается женщина, похожая на Ариану Грандэ, но с азиатскими нотками. Миниатюрная, утонченная, на высоких каблуках – моя противоположность. В солнечном сплетении начинает саднить сильнее, чем на коленке. Вместо «и я рада», снова мычу.

– Амалия, это Диана. Диана, это Амалия. Одноклассница. Не виделись что-то примерно лет десять, – восторженнее необходимого объясняет Ник.

– Одиннадцать, – зачем-то поправляю я. Девушка мило улыбается и касается Колиного предплечья.

– Прости, что так получилось, – пиная дверь, говорит он. Мычу. Нужно признать поражение. Приложение для знакомств, свидание и эта встреча – как большая шутка вселенной. А-ха-ха-ха-ха.

Чувствую себя низшей формой жизни, даже помня об истинной природе души. Внутри сжимается комок и к горлу подступают громкие, некрасивые рыдания.

Я. Хочу. Домой.

Ко входу подъезжает желтая «тойота», я мямлю почти членораздельное «пока». Ник спрашивает, нужна ли помощь, отрицательно мычу и сбегаю с лестницы. Как бобслеист запрыгиваю в салон машины и растекаюсь по креслу. Один из худших вечеров этого воплощения.

Глава 7. 2 ноября. Мама

Шторы закрыты весь день. Лежу под одеялом, хотя уже полдень. Впервые за три года я удивила директора клиники больничным. Для восстановления от стресса нужны покой и время.

Я смотрю добрые фильмы, снятые «старшими» душами. Такие истории остаются с тобой навсегда, как будто ты прожил их сам. Для меня это «Дом у Озера», «Город Ангелов», «Форест Гамп». Еще совершенно обожаю «Планету Ка-пэкс», потому что там и психиатр, и пришелец, который возвращается в свой мир – и.д.е.а.л.ь.н.о.

Звонок заставляет вздрогнуть: я никого не жду. Приходится выползти из теплого кокона. Заглядываю в глазок и леденею – мама. Хочется притвориться, что дома никого, но я послушно открываю дверь и натягиваю улыбку.

– Привет, мам.

– Что так долго? – проходя в коридор, бросает она и ставит на пол два больших пакета.

– Спала, чувствую себя не очень.

– Температура есть? Как горло? Чем лечишься? – бомбардирует она вопросами, следуя на кухню. Ответить я не успеваю.

– Тут суп, второе и пирожки с капустой. Твои любимые.

На слове «капуста» сглатываю тошноту.

– Да, мама, спасибо.

Эта женщина идет в гостиную, распахивает шторы и начинает:

– Амалия, ты себя запустила. Тебе почти сорок, а ты даже не чешешься замуж.

– Мне двадцать девять, мам, – успеваю сказать, помогая застилать постель.

– Учти, с годами желающих все меньше. Не затягивай, ты ведь уже старородящая.

– Да, мама.

Раздражение и обида дрожат, как стекло вблизи проезжающего поезда.

– Амалия, из-за своего эгоизма ты никого не слышишь. Никого! – вздыхая, она проверяет пыль на полках гардеробной. – Молчишь? – глядя на меня со своих полутора метров роста, спрашивает она. – Конечно, молчишь, потому что сказать нечего.

– Знаешь, мам, вообще-то у меня есть мужчина, – выпалила я, не успев подумать. Она роняет вешалку и ехидно прищуривается.

– Обманываешь.

– Я скоро вас познакомлю, – слова выпрыгивают сами, и я несколько секунд наслаждаюсь оцепенением в глазах этой женщины.

– Ну, слава богу, значит, не зря я молилась, – оживает она и поднимает вешалку. – Схожу свечку поставлю, чтоб он тебя не бросил.

Тайфун проносится по всей квартире и так же быстро исчезает. Закрываю за ней дверь и возвращаю вещи на привычные места. Разбираю пакеты с едой и достаю со дна конверт. Внутри него пригласительный на встречу выпускников. Может по ошибке? В графе адресата мое имя и адрес маминой квартиры. Бросаю в мусорное ведро.

Глава 8. 3 ноября. Новые ключи

После неожиданного визита мамы и моего обещания познакомить ее с несуществующим мужчиной, открылось второе дыхание. Хочется доказать, что она ошибается. Я достойна любви. Но главная цель – завершить миссию.

Плотная запись в клинике не оставляет времени на ненужные мысли. Возвращаюсь домой, ставлю машину на парковочное место. Замечаю Виктора Сергеевича возле входа в подвал соседней пятиэтажки, последней сталинки среди элитных новостроек.

– Добрый вечер! – говорю громко, чтобы он услышал.

– Амалия Александровна, давно вас не видел. Как поживаете? – оборачивается старик. Возле него – два ящика с инструментами, в руках – отвертка.

– Как всегда, Виктор Сергеевич. А что вы делаете?

– Да я вот дверь пытаюсь открыть. В прошлом месяце ЖКХ поставили новую, а ключей не выдали: боялись, что ходить туда кто-то будет. А теперь и сами ключи эти посеяли где-то. Дают старые и говорят: других нет, открывайте, мол, этими. А старые ключи новых дверей не открывают, Амалия Александровна. Сами понимаете.

– Понимаю, – и я реально начинаю понимать. – Спасибо, Виктор Сергеевич.

Лифт, мой этаж, коридор. Достаю из ведра пригласительный. Старые ключи не открывают новые двери, значит буду действовать как новая Амалия.

Глава 9. 4 ноября. Платье

Смотрю на свое отражение в зеркале примерочной: волосы собраны в пучок, тело обтянуто синтетикой. Стоимость этого полуметра ткани почти сто тысяч, потому что на кусочке написано известное имя.

– Ну как? – спрашивает Оля. – Слушай, ты как модель. Я тебе еще несколько вариантов принесу.

Смотрю на дополнительные вешалки с дорогими платьями, потом – на себя. Может, ну ее, эту встречу выпускников? Или пойти в своем обычном брючном костюме. Мои отношения с одеждой, по методу Стива Джобса – «моногамные»: в гардеробе все черное, простого кроя, но из качественных материалов. Подруга называет мой стиль «директорша похоронного бюро». Поэтому на принесенных ею вешалках – непривычное красное, золотое, синее. Думаю о своем намерении действовать иначе, чтобы перейти в новый жизненный сценарий. Через сопротивление беру зеленый шелк. Резинка цепляется за этикетку, и волосы ползут вниз непослушными волнами. В отражении появляется кто-то незнакомый, внутри пульсирует расширение и тепло. Мне нравится.

– Ну что? – Оля замирает. – Это топ. Просто топ!

Она отдергивает шторку и выводит меня в зеркальный коридор. Платье ласково струится по ногам. Из отражения на меня смотрит новая Амалия. Решаю брать и смотрю этикетку. Двести тридцать пять тысяч? Главное сейчас – не зажать энергию из-за непривычной стоимости. Выдыхаю, расслабляясь, мысленно повторяя «это просто цифры». Людям обычно эта концепция непонятна. Как это чувствовать изобилие, если в кошельке ничего нет? Поэтому и нет, что постоянно думаешь о пустом кошельке, потом мысли подкрепляются эмоциями, тело снова зажимается, приходится экономить. Бесконечный цикл, выбраться из которого можно только если отслеживаешь свои реакции и меняешь их.

– Туфли тоже упакуйте.

Достаю карточку, чтобы расплатиться. Оля отводит взгляд. Я знаю, что она тоже хотела бы такой свободы в деньгах, но из-за веры, что сама заработать не может, ждет богатого и щедрого мужа.

– Так, я забукировала салон, адрес кинула тебе в мессенджер. Карина все сделает как надо, она прям топовая.

Оля провожает меня к выходу из бутика. От мысли об укладке и макияже челюсть сводит – признак сопротивления. Вспоминаю о намерении идти в новое, выдыхаю, завожу машину и выруливаю на дорогу.

Глава 10. 1 декабря. Договор

Такси ждет внизу. Поправляю дорогое платье и пытаюсь устоять на непривычных каблуках, пусть и небольших. Надеюсь, не придется скакать по сугробам: на мне сегодня все новое, кроме полушубка из искусственного меха. С накрашенными ресницами, ровным тоном кожи, красными губами, я действительно выгляжу иначе.

Зачем я иду на эту встречу? Потому что очень хочется не пойти. Как важно уметь слышать себя и отличать интуицию от страхов. Переход на линию реальности, где у меня есть мужчина, возможен только через действия, которые противоречат старой – делать неожиданное даже для себя, как в фильме «Всегда говори: “ДА”» или «Все, везде и сразу». Прошу водителя подъехать к входу, поправляю волосы и выхожу.

У арки с массивной дверью курят двое мужчин, в чертах одного из них я узнаю одноклассника. Дима Шипелин – кошмар для преподавателей и одноклассников. Он нервно переминается с ноги на ногу и крутит в руке зажигалку. Это похоже на стимминг при СДВГ. Ниже на две головы, он обзывал меня «вышкой» и подшучивал до десятого класса, а в один дождливый осенний вторник перестал. Я так и не поняла, почему.

Возвышаясь над обоими, молча прохожу в вестибюль. За разговорами они, кажется, меня не замечают.

– «Вышка», это ты что ли? – царапает спину хриплый голос. Замираю, как будто надеясь, что сольюсь с обстановкой и он пройдет мимо – эволюционный инстинкт. – По-любому, ты, – приближается голос и мне приходится повернуться.

– Дмитрий, – приветствую его с намеренной серьезностью. Мужчина довольно улыбается, задрав голову.

– Ну, ты, Вышка, красотка!

Прищур, серая кожа, залысины и свитер из синтетики. Запах машинного масла, вперемешку с одеколоном. Поджимаю губы, не зная, что сказать. Спрашиваю нейтральное:

– А где все?

– Почти все в сборе. Пошли, – уверенным шагом мужчина направляется вперед по коридору и сворачивает за угол. Следую за ним.

В большом зале с оранжевым тусклым светом стоят три длинных стола, за каждым человек по десять. Я почти слышу, как скребутся нейроны, которые не были задействованы целое десятилетие, пытаясь вспомнить имена всех этих людей.

– Смотрите, кого я привел, – радостно объявляет Дима, подталкивая меня вперед. – Это ж Вышка!

Прожекторы глаз поворачиваются в мою сторону. Хочется съежиться и убежать.

– Амалия! – доносится откуда-то сбоку.

Пытаюсь найти, кому принадлежали слова. Замечаю поднятую руку Кристины. Миниатюрные руки, темные волосы и миндалевидный разрез глаз. Она совсем не изменилась с последнего экзамена.

– Не ожидала, что ты придешь, – улыбаясь всем лицом, звонко говорит Кристина, когда я занимаю место за столом.

Не проходит и десяти минут, как двери в зал снова открываются, и появляется Коля. По рядам проносится коллективный возглас восхищения. На нем черный костюм, футболка, часы и нишевый аромат, который долетает до моего чувствительного носа. Он пришел один. Мое дыхание прерывается, как разметка на сложном участке дороги. Николаю выделяют место за столом.

Прошло одиннадцать лет, но расселись все опять по кастам: популярные, ботаники, середнячки. И я, как всегда, не вписываюсь ни в одну из этих групп. Кристина всегда была нейтральной территорией, как Швейцария, а я – «точкой Немо», самым одиноким местом на Земле.

Одноклассница рядом со мной громко смеется, запрокидывая голову. Коля смотрит в сторону нашего стола. Я молчу, если не считать нескольких вопросов о том, кем работаю и не вышла ли замуж. Нет, не вышла, я – психиатр. Услышав ответ, они натягивают улыбку, отворачиваются и больше не поднимают на меня глаз.

Слышу непрерывный поток вопросов Коле, как будто это пресс-конференция. Звучный баритон рассказывает, что в Россию вернулся пару лет назад, сейчас живет в Москве, продолжает играть в баскетбол, но теперь не профессионально. Не женат. На этой фразе несколько «хищниц» выпрямляют спины. Злата, которая много лет пыталась стать его девушкой, наклоняется ближе, касаясь грудью руки Коли. Потом встает, чтобы сказать тост.

– Сегодня я смогла увидеть тех, кто мне очень дорог, – она подмигивает и ухмыляется. – Может быть, эта встреча станет началом новых историй, – елейный тон, взгляд с поволокой. Все понимают намек. Но Коля остается вежлив и отстранен, как всегда.

«Ник, ты тоже скажи тост», – доносится со стороны.

Моя неразделенная любовь остается на месте. Он лишь приподнимает бокал и говорит:

– Воспоминания о школьном времени были всегда очень особенными для меня. И сейчас видеть всех из вас удивительно и странно. И я хочу сегодня сделать то, что испугался в выпускном классе. Но я вам не расскажу. Поэтому давайте выпьем.

Коля говорит без акцента, но его речь звучит как гугл-перевод. Подозреваю, что думает он на английском.

Теряю ощущение времени. Где-то на фоне остаются голоса и хохот знакомых, но неизвестных мне людей. Мы живем с ними как будто в разных мирах. Так и есть, мой мир IC 1101. Кручу в руках бокал, морщусь сделав глоток: это не вино, а спирт с ароматизатором. Пытаюсь оправдать решение прийти сюда, но с каждым циклом стрелки на циферблате, становится сложнее. Я здесь лишняя. На этой мысли слишком резко поднимаюсь и немного теряю равновесие. Правильные когнитивные заключения скрыты интоксикацией и туманом эмоций. Простыми словами – «я пьяна и рассержена». На поверхности – злость на этих недалеких людей, которые притворно улыбаются, скрывая за масками настоящую личность, но на самом деле, это злость на себя. Не смотря на бонус воспоминаний о природе души, у меня не получается быть здесь своей, не получается создать отношения, не получается наладить контакт с мамой. И я застряну на этой планете на ближайшие сто лет, а может, и дольше. Это испытание – как тюремная ссылка с квестом. Утомительно и грустно.

Выхожу из зала, иду через коридор в уборную. Не сразу узнаю себя в отражении. Волосы медью спадают на зеленый шелк. Вспоминаю слова Оли о том, что любая женщина становится красивой, если ухаживает за собой. Но красота – не только внешние признаки, она больше зависит от состояния, уверенности, внутренней опоры. Я знаю, кто я и чего достойна. Почему тогда не делаю того, что знаю и умею? Этот вопрос отрезвляет и разгоняет туман в мыслях. На горизонте когнитивного разума появляется план. Простыми словами: «я знаю, что делать».

Улыбаюсь отражению, делаю вдох и выхожу в холл, как в открытый космос. Все гораздо проще, если поднимаешься над проблемами и смотришь на них с разных точек восприятия. Как я не додумалась раньше? Человеческая любовь – химическая реакция, предсказуемая и управляемая. Я просто создам ее искусственно с кем-то, кому это может быть выгодно.

По счастливой случайности, бывший одноклассник двигается в мою сторону. Идеальный момент для осуществления плана.

– Вышка, – чуть размазывает он, видимо из-за количества выпитого, – ты такая красивая сегодня. Ты всегда красивая, – бормочет мужчина, продолжая приближаться. Я теряю решительность и замираю.

– А-м-а-л-и-я, – чеканит Дима каждую букву и подходит на расстояние, с которого я чувствую перегар. – Прости меня, прости, что такой дебил, – он отступает и плюхается на кресло у стены. – Ты ж мне нравилась, понимаешь?

Я стою в оцепенении. Но понимаю, что сейчас или никогда. И решаюсь:

– А можешь притвориться, что у нас отношения?

Дима медленно поднимает голову, как будто она слишком тяжелая.

– Это как?

– Буквально на один вечер, это не по-настоящему.

– Я могу, – раздается за моей спиной. – Никто не поверит, что он твой парень, – продолжает Коля и делает два шага мне навстречу. – Дим, ты лучше иди, – обращается он к бывшему однокласснику, не отрывая взгляда от меня.

– Вышка, ну, я это… вы тут сами, – виновато пригнувшись, Дима скрывается за поворотом. И мы остаемся вдвоем.

– Так что нужно делать?

– Коля, – начинаю я, собираясь списать все на вино и юмор.

– Ник, мне так привычнее.

– Ник.

– Это я, – улыбается он. Какой красивый.

– Ты же понял, что это была шутка, да?

– Тон был серьезный, – Коля, то есть Ник, устраивается на бархатном кресле, где до этого сидел Дима. Теперь я смотрю на него сверху, и это ощущается как преимущество, от чего смелею.

– Тебе показалось.

– Я сказал родителям, что у меня кое-кто есть. Но на самом деле я давно один, – Ник поджимает губы. – В пятнадцать я подделывал подпись учителя и оценки, а сейчас приходится выдумывать отношения.

Почему-то я не удивляюсь совпадению, а просто устало плюхаюсь на кресло рядом, без сил к сопротивлению его глазам, бархату голоса и улыбке.

Мы обсуждаем родителей, их недовольство, игнорирование успехов и придирки. Это наш самый длительный разговор, тем более, наедине. Не знаю точно, сколько времени проходит, когда из коридора появляется грудь, а за ней Злата.

– Ой, а я тебя ищу. Коль, отвезешь меня домой? Я что-то устала, – мурчит она на пьяном.

– Три бутылки вина – это то, что ты называешь усталостью?

Злата растягивает губы и чуть не падает.

– Gosh! – вырывается у Ника, когда он подхватывает девушку. – Мы должны посадить ее в такси. Поможешь мне?

Зима врывается в легкие обжигающим холодом и отрезвляет. Все еще не могу осознать, что рядом он, навязчиво приходящий во снах. Наблюдаю за тем, как Ник усаживает Злату в такси. Он возвращается ко мне, проваливаясь в снег. Мы молча смотрим друг на друга, не замечая приземляющиеся снежинки. Тело дрожит изнутри, но не от мороза. Задерживаю дыхание.

– Ты к родителям? – прерываю я игру в гляделки.

– Я остановился в «Marriott».

– Обожаю Мариотт. Такое красивое здание, – мечтательно бормочу я, вспоминая витиеватые детали фасада.

– Поехали со мной? – Смотрю на него, не моргая. – Шучу, – не улыбаясь, говорит он и протягивает свой телефон. – Напиши номер.

Набираю цифры, эхом в сознании гудит его «поехали со мной». Сглатываю. Он нажимает вызов и через пару секунд сумка начинает вибрировать. Черный «мерседес» заползает на сугроб.

Ник открывает заднюю дверь и протягивает мне руку. Впервые касаюсь его ледяными пальцами. Хочется остановить этот момент и одновременно убежать из него. Меня как будто разрывает на части от радости, страха и еще тысячи эмоций.

– Напиши, как доедешь? И как проснешься.

Заставляю себя кивнуть и, кажется, машу из отъезжающего такси. Несколько минут трачу на поиск мобильного в сумке, руки не слушаются от холода и волнения. Смотрю на пропущенный с незнакомого номера, набираю «Ник» и сохраняю в контакты.

Этого не может быть. Значит, это – точка перехода, которую я искала.

Глава 11. 2 декабря. Продолжение сна

Просыпаюсь и еще раз мысленно пролистываю воспоминания вчерашнего вечера. Чтобы убедиться, что мне это не приснилось, перечитываю несколько раз сообщения от Ника. Падаю лицом в подушку и неподвижно лежу, пытаясь справиться с вихрем противоречивых эмоций. Я не понимаю его намерений. Это неожиданно, странно и мое бессознательное готово защищаться. Как бы мы ни хотели отношений, в обществе слишком много историй несчастных, сломанных и брошенных людей. Любовь романтизируется и демонизируется одинаково. А Ник похож на того, кто ест сердца женщин на полдник, не запивая. Я просто не знаю, чего ожидать.

Заставляю себя открыть шторы серому городу и со звуком вдыхаю наслаждение от вида гигантских хлопьев. Они мягко касаются всего на своем пути. Ох уж эта замерзшая вода и ее магия!

Принимаю душ. События вечера сползают под напором воды. Включаю «Rini – Aphrodite» и укутываюсь в нежность ритма. Утро с ароматом кофе и снега становится ласковым котенком, на плите мурлычет кофеварка, мысли проясняются. Значит, интуиция не подвела меня. А свидание с нелепым Валентином было необходимо для встречи с Ником? Может, это кусочки пути, который ведет меня правильно? Что если… Что если? Это звучит, как надежда на положительное развитие событий. Надежда на будущее здесь. Должно быть, я еще сплю или схожу с ума.

На экране телефона беззвучно появляется уведомление. Замираю. Если это от него, я обрадуюсь, а если нет – расстроюсь? Беру телефон, делая вид, что мне все равно, не понятно, правда, для кого это представление. Выдыхаю и смотрю на экран.

«Ты проснулась?». Улыбка становится шире обычного.

«Доброе утро», – в попытке не показаться навязчивой или слишком эмоциональной, решаю написать только это, и посмотреть, что будет дальше.

Телефон дрожит.

– Привет, – мягко доносится из трубки. Хорошо бы сейчас не впасть в когнитивный ступор и говорить, как нормальный человек.

– Привет, – выдавливаю из себя и понимаю, что звучало слишком сухо, как будто раздраженно. – Ты как?

– Еще не завтракал, но очень хочу. Ты уже поела?

Мычу что-то среднее между «ага» и «ну». Выходит «Аху».

– Давай поедем вместе куда-нибудь? – видимо, приняв мое «аху» за «нет» предлагает он. Кто я, чтобы отказываться?

– Буду через полчаса, – сообщаю я, неожиданно уверенно, почти по-генеральски.

– Жду.

Отключаюсь, чтобы громко выдохнуть и успокоить дрожь.

Стою перед зеркалом, пытаясь решить, что делать. Сегодняшнее веснушчатое лицо, белые ресницы и бледные губы отличаются от того, что он видел вчера. Но я уже не успею съездить в салон на макияж. Вспоминаю про подарок Оли и бегу за тушью. Глаза становятся выразительнее, добавляю немного помады на губы и щеки. Убираю волосы наверх. Черный свитер, брюки, сапоги. Почти привычная Амалия, только глаза горят. Напоминаю себе, что красота – это состояние.

Чувствую, как с приближением к отелю, ускоряется пульс. Медленно выдыхаю через рот, словно спуская воздух в шарике, чтобы успокоиться и задействовать парасимпатическую нервную систему. Что говорить? Как себя вести? Вдруг ему что-то не понравится? Стоп. Выжимаю тормоз на последнем светофоре. Нет смысла накручивать, нет смысла пытаться угодить. Я – это я, я – целая вселенная, бесконечная душа, часть всего. В груди становится свободнее, пульс выравнивается.

Подъезжаю к главному входу. Через минуту дверь открывается и, складываясь пополам, Ник садится на белое кресло.

– Привет, – его голос разливается, как мед, и я крепче сжимаю руль.

– Пристегнись, – бросаю, не глядя на него, чтобы не потерять самообладание. Жму на газ.

– Выглядишь круто, – Ник обводит взглядом салон, я коротко киваю. – Куда мы едем? – интересуется он, видимо, чтобы разговорить меня.

– Вперед, – сухо отвечаю я, чем вызываю его смех.

– Ты сегодня чрезвычайно мила, – не сдерживается он, заставляя меня улыбнуться. Его харизма, как фейерверк: вроде, много раз видела, но все равно завораживает.

Он болтает о городе, темпах строительства и воспоминаниях из детства. Мне даже жаль, что мы так быстро оказываемся на месте. Ресторан в старинном доме с резными ставнями – одно из моих любимых мест в городе.

Мы заходим в просторный зал, интерьер выдержан в белых тонах, на стенах репродукции Васнецова. На столах – скатерти с кружевами ручной работы и вазы с живыми цветами. Нас провожают к столу у окна. Официантка улыбается, узнав меня, и спрашивает, закажу ли я все, как обычно. Утвердительно киваю.

– А можно мне то же самое? – отодвигая меню, интересуется Ник. Вопросительно смотрю на него. – Я доверяю твоему безупречному вкусу.

Сердце подпрыгивает, как на лежачем полицейском, которого не заметил. Это, вроде, даже не комплемент, но очень тонко обволакивает эго. Этот мужчина не просто красив, он мастерски обходит мою защиту, сарказм и критическое мышление. Ник внимательно рассматривает мое лицо и спрашивает:

– Итак, на какое число назначим встречу?

– Встречу?

– С родителями. – Как я могла забыть? – Мои собираются праздновать новый год на даче, но до двадцатого декабря они в городе. Хотел узнать твое расписание, чтобы спланировать. Выходные может быть?

Утвердительно киваю. Почему общение с ним затормаживает мои когнитивные функции? Стараюсь собрать силы и усилием воли начать говорить. В итоге тараторю на одном дыхании:

– Я могу пятнадцатого и шестнадцатого. Время не принципиально, но лучше вечер, чтобы это был ужин и через несколько часов мы смогли уйти под предлогом позднего часа. К моей маме лучше ехать в будни, после работы, чтобы не было завышенных ожиданий. Зайдем на чай, как бы между делом, просто показать, что у меня есть мужчина.

– Она сомневается в этом? – он произносит это так мягко, что хочется плакать. Отрицательно машу головой.

– Просто у меня не было отношений, – неожиданно признаюсь я.

– Никогда?

Жалею о сказанном, в лице пульсирует стыд. Снова отрицательно машу головой, стряхивая лишнее, как собака воду. Радуюсь официантке и большой тарелке драников. Ник тоже переводит внимание на блюдо перед собой.

– Как ты… – он не успевает задать вопрос, отвлекаясь на телефон. На экране высвечивается «Диана», и серые глаза вспыхивают. Не сказав ни слова, он в несколько шагов скрывается за входной дверью, а я чувствую тяжесть бетонной плиты на плечах. Заставляю себя жевать ставшие безвкусными драники, внутри разворачивается срочное собрание субличностей.

«Размажь его по стенке», – надрывно кричит субличность в образе Жириновского. Для этой части все – враги, и ко всем нужно применять экстренные меры. Мой внутренний Жириновский заносит руку над красной кнопкой. «Женщина должна служить мужчине. Просто потерпи и будь ласковой», – поглаживает его по спине Богиня. «Из-за чего вы устроили такой шум?» – сладко спрашивает русалка. Я даже не успеваю удивиться русалке, как «слышу» громкий крик маленькой девочки внутри меня. В каждом из нас, даже в самых смелых и сильных, есть детские части, которым нужны любовь и внимание. Стараюсь увидеть и услышать все, что сейчас происходит внутри. Это не психическое расстройство, я знаю – я же психиатр.

«Доверяй», – эхом, будто отражаясь от купола, проносится в сознании. Это голос Высшего Я. Выдыхаю. Доверие пространству, открытость, принятие и осознанность. Если что-то происходит, значит, в этом есть смысл.

Драники, как я люблю, с хрустящей корочкой сыра, инжирное варенье, чай с липой, травянистый аромат хризантем. Даже если Ник скажет, что ненавидит меня, будет ли это концом истории? Он – второстепенный персонаж моей жизни. Что бы ни произошло, я с этим справлюсь. Внутренний Жириновский неодобрительно убирает руку с красной кнопки, Богиня обнимает маленькую девочку, у русалки появляются ноги. Бессознательное – территория сюрреализма, там нет логики и анализа, только метафоры и образы.

Ник садится напротив, но я не отвожу взгляда от окна, где опять кружится снежный пух.

– Выглядит отлично, – комментирует он. Я по привычке держу оборону, но вспоминаю про доверие.

– Попробуй.

Да, ему звонила Диана; не самое распространенное имя, в воспоминаниях всплывает образ миниатюры с фарфоровым лицом.

– Это очень вкусно, – жует Ник.

Коротко улыбаюсь. Доверие. Диана может быть совершенством, но сейчас он – здесь, со мной. Я не знаю их отношений, не знаю ее как человека и вообще ничего не знаю, поэтому все мои предположения – крик в пустой колодец.

– Заеду за тобой завтра в шесть, – встречаясь взглядом с серыми глазами, предлагаю или, скорее, утверждаю я. – Цветы для мамы куплю сама, надень что-то не слишком официальное. Можно как сегодня, – взглядом указываю на его черный худи. – Чтобы она ничего не заподозрила, не переигрывай. Просто приедем вместе, и ты подтвердишь, что встречаешься со мной. По своей воле.

– Да сэр, есть сэр, – расплываясь в улыбке, отвечает Ник. – Можешь больше рассказать, чтобы я был готов?

– Ничего особенного. У мамы генеративное тревожное расстройство, она старается все контролировать. Токсична и не замечает этого, разговаривает приказами. – Ник прищуривается. – Кроме шуток, эта женщина – чемпион по токсичности. Она профи.

– Уверен, ты преувеличиваешь.

Мы еще пьем чай, говорим о детстве и школе. Потом Ник берет такси, а я сажусь в машину. Меня накрывает осознанием, в котором сложно признаться даже себе. Он мне нравится – больше, чем хотелось бы. Обманывать себя бессмысленно, сейчас мои субличности танцуют вальс, даже Жириновский покачивается в такт музыке. Это влюбленность, я знаю ее химический процесс.

Четыре фазы. Фаза «притяжения» начинается с выработки лимбической системой феромонов, к ним добавляются тестостерон или эстроген, плюс оксид азота. Этот «суп» вызывает влечение. Вторая фаза: если чувства взаимны – живешь как на амфетаминах, если нет – страдаешь, как Шекспировский герой. За это отвечают дофамин, адреналин, норадреналин, фенилэтиламин, серотонин. Третья фаза «привязанность» – это любовь в классическом понимании. Наслаждение, без страха расставания (если нет психологических травм и расстройств личности), выделяется окситоцин, эндорфины и вазопрессин. Если наступает фаза «расставания» – падает уровень серотонина и эндорфинов.

Субличности делают музыку громче, чтобы заглушить научный бубнеж моего внутреннего Профессора Душнилы.

Заснеженный Новосибирск вдруг становится уютным. Еду по самой длинной улице в мире, улыбаюсь тому, что это не оборот речи, а факт. Красный проспект занесен в Книгу рекордов Гиннесса. Прямые 6947 метров сибирских сугробов. Ловлю себя на мысли, что в этот раз не сравнила нелепый, по меркам Вселенной, отрезок с масштабом IC1101.

Доверять.

Мой поворот на площади Калинина – направо в сторону дома. Хочется музыки, горячей ванны и доброго кино. Завтра знакомство мамы с моим первым парнем. Пусть и не настоящим.

Глава 12. 3 декабря. Знакомство

Утро наступает слишком рано, я оказываюсь не готова. Ни кофе, ни душ, ни музыка не помогают. Так бывает перед новым шагом. Мелкая дрожь в теле означает изменение вибраций, я действительно перехожу на другую линию реальности. Улыбаюсь и укутываюсь в пушистый кардиган. Переход невозможно ускорить, перепрыгнуть или проигнорировать, только прожить насквозь. Чем выше уровень осознанности – прости, Господи, за такое затасканное слово – тем проще. Множественные интеллекты, навык рефлексии, чувствование тела и умение общаться с бессознательным.

– Кто снова пустил Профессора Душнилу? «Откройте окна!» – кричит Жириновский, остальные с ним согласны.

Рабочий день проходит как в тумане, стараюсь не думать о предстоящем вечере, но назойливые мысли мешают анализировать снимки МРТ мозга. Как в тесте Роршаха, вижу не височную долю, а выражение лица мамы, когда мы с двухметровым красавцем заявимся на чай.

Вечер неизбежно наступает, мое напряжение становится гуще сметаны. К моменту, когда я доезжаю до отеля, сметана превращается в бетон. На заднем сидении – букет белых роз. Этой женщине невозможно угодить, поэтому я взяла самое простое. Сибирские минус двадцать девять «за бортом», в салоне включены все возможные подогревы, но меня трясет. Знаю, что это попытка симпатической системы освободиться от стресса. Успокаивать ее сейчас не нужно, наоборот – больше двигаться. Паркуюсь на соседней улице, чтобы пройтись. Холод отлично прочищает мозг. Накидываю дубленку, поскальзываюсь, чертыхаюсь, бреду по сугробам. Дышу.

Замерзшими пальцами набираю «выходи». Светофоры, уставшие люди, прожекторы фар, словно в театре. Большое представление под названием «жизнь на Земле». Дышу.

Облака темным пятном цепляются за крыши, как потолок натянутого циркового шатра. И у каждого из нас своя роль. Дышу.

– Не замерзла? – касается меня теплый баритон. Хочу по привычке сказать «нет», но говорю «немного». Серые глаза теплеют.

– Хочешь кофе? – взглядом Ник указывает в сторону кафе.

Преодолеваем расстояние за минуту. Ник дает мне руку, чтобы спуститься по лестнице в подвальный этаж. Моя холодная ладонь тонет в его, как в теплом облаке. Ощущение растворяется, когда он медленно забирает руку, открывая двери в кафе. Ник заказывает капучино с карамельным сиропом, я прошу то же самое.

– Волнуешься? – замечая мое состояние, спрашивает он, пока мы ждем заказ. Утвердительно киваю, продолжая рассматривать носки своих сапог.

– Как будто собираюсь прыгать с парашютом. Еще не знаю, как это будет, но, на всякий случай, боюсь.

– С тобой опытный инструктор.

Его улыбка не может не свести с ума: в ней есть что-то непосредственное и одновременно соблазнительное.

– Надо предупредить, что мы едем, – достаю из сумки телефон. Слушаю гудки, разглядывая меню на стене. Отвечаю на холодное «алло»:

– Мам, привет. Могу заехать на чай? Ненадолго. Минут через пятнадцать. Не предупреждала. Понимаю, что невежливо. Я с мужчиной. Мам?

Молчание этой женщины случается, только когда она бросает трубку или манипулирует игнором. Обычно ей всегда есть, что сказать.

«Приезжайте» и гудки на том конце. Вот и поговорили. Не было ни одного раза, когда бы я почувствовала, что она ждет меня.

– Все будет хорошо. Обещаю, – большая рука мягко касается моего плеча и, кажется, время останавливается. – Давай я поведу? – спрашивает Ник, когда мы подходим к машине.

Молча даю ему ключи. Это не самая плохая идея, учитывая мое растерянное состояние. «Эмоции – это нормально», – успокаивает меня внутренний мудрец. Он похож на Дамблдора, только одежда попроще. Мысленно соглашаюсь со стариком. Даже у самых проработанных и осознанных бывают переживания, как у самых спортивных и здоровых – понос. Чувства – это опыт, который душа может получить только в физическом теле. Холод, боль, тепло, наслаждение… чем выше чувствительность, тем больше оттенков. Гнев, разочарование, признательность, воодушевление – продукты психики, ее функции. Если человек ничего не чувствует – это не сила, а «замороженность», разрыв между сознанием и бессознательным, неумение определять эмоции и говорить о них. Алекситимия – (от др.-греч. ἀ – приставка с отрицательным значением, λέξις – слово, θυμός – чувство, буквально – «без слов для чувств») – затруднения в понимании, передаче, словесном описании своего состояния. Жириновский дает по лбу Профессору и недовольно садится в машину, – этой части меня не нравится идея передачи управления какому-то «проходимцу».

– Что слушаешь? – Ник отодвигает кресло, настраивает зеркала и нажимает «play». Мягкими рифами салон заполняет Sabrina Claudio «Stand Still». Он утвердительно кивает в такт, и выезжает на Красный проспект.

«Time stands still, while we stand here, I don’t wanna fight you, I need the same as you»1. Самая длинная улица становится еще длиннее, фонари размазывают желтый свет по грязному снегу. «Я тоже хочу доверия, я тоже хочу быть вместе». Слишком синхронично, слишком откровенно, слишком правдиво. Внутренняя Богиня уже разделась, Жириновский требует переключить эту срамоту, и я почти поддаюсь на его уговоры. Но из темного угла моей личности выползает грязное нечто. Это субличность, отвечающая за романтические отношения с мужчиной; она была отправлена в ссылку еще в старших классах, потому что только мешала своими нереалистичным ожиданиями. Нечто дрожит, шипит, как зверь, и передвигается на четвереньках. Богиня вызывается позаботиться о ней… А навигатор сообщает, что мы прибыли на место назначения.

Лифт прижимает нас ближе друг к другу. Древесный парфюм вызывает легкую дрожь. Ник надел черное худи, пальто, джинсы и кеды. Он выглядит, как дорогой автомобиль – лоск, даже под слоем пыли. Медовая кожа, длинные ресницы, глаза цвета новосибирского неба. Он мулат, но черты скорее арабские. Упрямый подбородок, ровный нос, щетина – красивый по всем стандартам Земли. Хоть меня это не особо интересует, а дрожь от его близости – следствие выработки гормонов, будь они неладны.

Шестой этаж налево, звонок. Дверь открывается и выплескивает на нас свет и запах хлорки. Эта женщина моет полы каждый день, в квартире – идеальная чистота, ее помешательство на уборке почти достигло критериев обсессивно-компульсивного расстройства.

В коридоре стоит женщина среднего роста, ее каштановые волосы зачесаны назад, между бровями глубокая рытвина от постоянного недовольства, губы застыли в перевернутой улыбке. Она кивает в ответ на наше приветствие и скрывается на кухне. Плетусь следом.

– Это тебе, – протягиваю я букет роз, не ожидая реакции. Она молча достает вазу.

– В следующий раз не трать деньги на веники, – ледяным тоном чеканит женщина с кухонными ножницами в руках.

Идеальный Ник чужеродно выглядит в квартире, где я выросла. Он как будто из другого мира, но не как я, из IC1101, а из другой реальности Земли. Параллельные пересеклись. Маловероятно, непостижимо, неожиданно.

– Мам, это Ник.

– А нормальное имя есть? – холодно спрашивает женщина.

– Николай, Коля. Просто со школы приклеилось Ник. Прозвище такое, – широко улыбается он.

– Ты что, собака, чтобы иметь прозвище? – спрашивают губы-ниточки. Каким бы он ни был обаятельным, Доктор токсичных наук в деле.

– К чаю только вафли, – под аккомпанемент бурлящего чайника бубнит мама. – Что стоите? Вам особое приглашение нужно? – раздраженно бросает женщина и начинает разливать чай. Мы послушно садимся. – Руки идите, вымойте! Микробами трясут! – вдруг гавкает недовольный рот, и мы, как нашкодившие дети, выскакиваем из кухни.

Ник следует за мной в ванную, где аромат хлорки усиливается. Приходится задерживать дыхание. Обмениваемся многозначительными взглядами, серые глаза как бы говорят «мне жаль», а я отвечаю зелеными «мне тоже». Ему жаль, что гениальный план «понравится родителям» рассыпается на части, мне – что втянула его.

Мы возвращаемся на кухню и молча пьем чай. Ник понял тактику: чем меньше скажешь, тем меньше получишь.

– Она хорошо зарабатывает, – вдруг, прерывая хруст вафли, выдает эта женщина. Ник поднимает голову и перестает жевать. – У нее денег куры не клюют, – продолжает она странный монолог.

Красивая мужская голова растерянно кивает и выдавливает подобие улыбки. Я решаю просто молчать. Потому что нет ничего, на что она не найдет замечания.

– Не знаю, зачем тебе такая, – жест головой в мою сторону, с выражением лица, которое даже помойная крыса не заслуживает. – Но если у вас серьезно, то не тяните. Амалия уже старородящая.

Я почти выплевываю чай, Ник делает вид, что внимательно слушает. Эта женщина деловито берет чашку, оттопыривая мизинец, и одаривает меня неодобрительным взглядом.

Если бы я не помнила своей природы, родного мира и прошлых воплощений, заработала бы длинный список психических расстройств. Прикрываясь заботой, эта женщина запирала меня в комнате и не разрешала выйти даже в туалет. За проступки, конечно. Например, за четверку или за то, что недостаточно хорошо постирала свое постельное белье. В десять лет. Чувствую, как триггер ее взгляда цепляет болезненные воспоминания, и глаза становятся мокрыми. Как же это непросто, как же это по-человечески, как несправедливо. Я просто хочу домой.

Ник замечает мое состояние. Одним глотком он допивает чай и нежно касается середины моей спины.

– Людмила Сергеевна, благодарим за гостеприимство. Извините, что поздно. Спасибо за чай. Надеюсь, еще увидимся, – кажется, он даже немного кланяется, не отпуская меня.

– Мне ваши шашни неинтересны, можете больше не приезжать. Свадьбу, конечно, не надо: не хватало еще дармоедов кормить. Просто распишитесь.

Она дожидается, пока мы оденемся, и закрывает дверь. Нас проглатывает темнота. Ник на ощупь находит кнопку лифта, она загорается как светлячок. Мы стоим в тишине и это молчание о многом. Вытираю ползущую вниз слезу. Большие руки притягивают меня ближе. Прижимаюсь носом в теплую кофту с древесным ароматом. И выдыхаю. Слезы просто льются и я позволяю им быть.

– Ты была права, она невероятная, – мягко доносится сверху, и это так двусмысленно и мило, что мы оба заливаемся смехом. Двери лифта разъезжаются, освещая нас.

– Поехали.

Снова сажусь на пассажирское. Субличности сбились в кучку и молчат, они всегда тихие после общения с этой женщиной.

– Поехали ко мне, – неожиданно для себя предлагаю я.

Ник молча находит в навигаторе «дом» и сворачивает с самой длинной в мире улицы.

Глава 13. 4 декабря. Изменения

Останавливаю дребезжащий на тумбе телефон. Утро. Пора на работу. Голова – гиря, тело – вата, обрывками в сознании прыгают картинки вечера. Вот мы едем ко мне, заходим в квартиру. Ник говорит, что у меня уютно. Я знаю. Сразу иду к винному холодильнику, достаю самую дорогую бутылку бароло. Знаю, что потом пожалею, и не зря. Достаю бокалы, делаю глоток, не дав вину подышать. Зря. Ник находит в пустом холодильнике сыр и заказывает пиццу. Включаю биокамин и «Never Enough» в исполнении Black Atlass. Мы усаживаемся на пол с бокалами. Много говорим: о родителях, школе, сожалениях и надеждах. Ник перестает быть идеальной картинкой, обретая глубину. За уверенностью скрывается маленький Коля, который никогда и нигде не чувствовал себя частью общества. В России на него показывали пальцем из-за цвета кожи, в Америке – из-за воспитания, менталитета и ценностей: «Чужой», как в песне Стинга. Мы съели пиццу, открыли вторую бутылку бароло. Очень зря. Еще говорили о музыке, фильмах и культуре. Потом открыли третью – пино гриджо. Очень, очень зря. А что было потом?

Плетусь в ванную, пытаюсь разбудить тело, включаю холодную воду. Глубоко дышу от обжигающих потоков не лице и теле. Выхожу на кухню уже бодрее, ставлю на плиту кофе. Старая гейзерная кофеварка начинает призывно булькать. Я послушно снимаю ее и наливаю в любимую чашку. Настроение налаживается и хочется музыки.

«Мы поцеловались», – вспыхивает в сознании флешбеком. Замираю на полпути в спальню, пытаясь точно вспомнить, было это на самом деле или мне приснилось. Память троит, сбой в программе. Нет, я бы не забыла такое. Не могла же я это забыть? Ну, пожалуйста, бессознательное, помоги вспомнить! «Срамота», – кричит Жириновский, и тут я с ним соглашусь. Шикарный мужчина, идеальный вечер, возможно, первый поцелуй – и забыла? Ну в целом, это не смертельно. Выключаем лимбическую систему, активизируем префронтальную кору – не паникуем, а рассуждаем логически.

Уже спокойнее пью кофе, листаю телефон в поисках подсказок. В итоге решаю, что даже если мы целовались, это ничего не меняет. Оба выпили, поддались атмосфере – ничего особенного. Может написать ему сообщение? Какое? «Привет, мы вчера целовались?». Если да – он может расстроиться, что я не помню, если нет – подумает, что я навязываюсь. Оба варианта… «Срамота», – подсказывает Жириновский. Именно так, спасибо.

Просто пойду на работу, может, что-то вспомню или пойму по поведению Ника. Как с котом Шредингера в суперпозиции. Поцелуя одновременно был, и его не было. От этих мыслей чугунная голова становится тяжелее. Субличности прогоняют Профессора, и я им благодарна.

Экран высвечивает «мама», и я задерживаю дыхание. Успеваю сказать короткое «але» и на меня обрушивается поток: «Он тебя бросит, ты – наивная и глупая». Она добавляет, что Ник заберет мои деньги и умотает с какой-нибудь «шалавой», потому что у него на роже написано «жиголо». А в конце: «Попомни мои слова и не прибегай плакаться». Так много хочется ей сказать, но получается только холодное «да, мама».

План на сегодня: выжить.

«Проснулась?» – звякает на телефоне.

«Уже на работе», – набираю, почти не глядя, и сразу отправляю. На столе стопка бумаг. Я врач или директор? Откуда столько документов?

«Пообедаем?» – приходит в ответ. Отправляю только смайлик, потому что в дверях показывается клиент. Перевожу телефон на беззвучный режим и убираю в стол. Ник хочет встретиться, потому что между нами что-то было, потому что хочет, чтобы между нами что-то было? Или просто из вежливости?

Дописываю заключение по патопсихологической диагностике и обнаруживаю, что на часах уже почти два. Голода нет, видимо, из-за абстинентного синдрома. «Похмелье», – подсказывает внутренний Жириновский, протягивая Богине бутылку пива, та недовольно морщится и требует смузи. Решаю поехать в свой любимый ресторан, где есть и смузи, и пиво (если вдруг понадобится).

Сумка, пальто, телефон. На экране несколько сообщений и один пропущенный от Ника. «Я приехал». Останавливаюсь в коридоре, пытаясь понять смысл. Перечитываю чат: «Во сколько заехать?», «Заеду около двух», «Я приехал». Последнее из непрочитанных: «Черный джип на парковке».

Захожу в лифт с уверенностью, что мы все-таки целовались.

Сибирский декабрь обжигает ветром, я поднимаю воротник пальто, надеваю перчатки. Взглядом, все еще растерянно, ищу машину. К входу подъезжает огромное тонированное нечто, с обратной стороны хлопает дверь и Ник почти бежит в мою сторону. Бордовый свитер облегает широкие плечи, на ногах кеды и я переживаю, что он замерзнет. Мужчина протягивает широкую ладонь. Даже через перчатку чувствую тепло. Он открывает мне дверь, и я почти расплываюсь от удовольствия, чувствуя себя настоящей женщиной. Богиня выводит отмытое чудовище, которое теперь выглядит милой пятнадцатилетней девочкой, с румянцем от стеснения и косичками. Моя романтическая жизнь закончилась, не начавшись, поэтому в свои двадцать девять я ничего не знаю о флирте и мужчинах… точнее знаю, но только как психиатр.

В ресторане с видом на Оку, Ник заказывает много мяса, объясняя похмельем, я заказываю салат и смузи, по той же причине. Говорим, смеемся, а потом он отвозит меня обратно. Я неловко машу на прощание. Моя восьмиклассница улыбается и смущенно ковыряет ножкой.

Вечер проходит в компании документов и бумаг. В шесть я собираюсь домой. На ресепшн стоят трое девушек-администраторов. Разговор затихает, оставив в воздухе «это точно была наша Дылда, да, в черный джип». Подхожу ближе, девочки картинно улыбаются.

– До свидания, Амалия Александровна! – слащаво тянут они в три голоса.

– Да, это я садилась в черный джип. Да, это был мужчина. Нет, мы не в отношениях, – серьезно говорю я. – Пока не в отношениях. Хорошего вечера!

Как приятно сказать, что была с мужчиной, и это не абы кто, а моя первая и единственная любовь. Продолжаю улыбаться, заметив это только благодаря отражению в зеркальных стенах лифта. Пусть будет так. Эта женщина смотрит на меня глазами, наполненными смыслом. «Это гормоны», – пищит Профессор, задавленный Жириновским. «Дай девочке жить, можно сказать, она и не жила никогда. Без любви – это выживание, не иначе», – в свойственной ему манере почти кричит мой внутренний политик. Богиня говорит, что сегодня будет вечер наслаждения собой и никто этому не противится.

Включаю «Summer Walker» Deep, набираю ванну с пеной и солью, зажигаю свечи. Достаточно «богически»? Внутренняя Афродита одобрительно кивает. Как же непросто с этим нелепым телом, со всеми его выделениями, старением, эмоциями и тяжестью. Сложнейший биомеханизм, который обеспечивает душе уникальный опыт. Даже в моем мире IC1101 те, кто проходит здесь практику, возвращаются почти героями. Но если научиться получать удовольствие, разрешить его себе, присвоить, признать – жизнь может стать чуточку приятнее. Несмотря на рост, социально неподходящую внешность и тяжелый характер, у меня есть я. Я есть и я здесь. Время, отведенное на этот опыт, может быть расширяющим, а может стать Адом.

Рецепт преисподней отлично знает женщина, которую я называю мамой.

Сравнивай себя с другими, особенно более успешными, но чтобы не чувствовать зависть и злость, принижай их достоинства и обесценивай достижения. Они – тупые, ты – молодец.

Не развивайся, потому что это страшно и больно. Практики не работают, психологи – шарлатаны, жизнь не изменится.

Делай больно другим, чтобы страдать не в одиночку.

Не подпускай к себе людей и никому не доверяй. Мир опасный и грязный.

Смысла нет ни в чем. Поэтому не ищи ответы, просто следуй обстоятельствам. Ты ничего не решаешь, мы все – жертвы несправедливой жизни.

Хорошо живут только бандиты, воры и лживые политики. Они все «дурят нашего брата». Бедность – прерогатива святых мучеников.

Отрицай существование депрессии, психологических травм, СДВГ и аутизма. Тебе лучше знать – это все глупости от скуки, мода, раньше как-то жили без таких глупостей.

Прогони всех из своей жизни и оставайся одна, потому что так проще, спокойнее и чище.

Жалуйся всем и на всё. Критикуй всех и всё. Ненавидь, не благодари, надежно закрой сердце.

Если не построишь высоких стен – люди сделают больно, как родители, которые, скорее всего, даже не хотели тебя.

Людей нельзя любить, все они – монстры, и чтобы выжить, тебе придется стать одной из них.

Выбор. Выбор. Выбор. Выбор. Выбор. Выбор. Так выглядит жизнь. Каждое утро – выбор, с каких мыслей начать день, потом – что надеть, чем позавтракать, как ответить на звонок курьера. Послать или поблагодарить? Книга или сериал? Улыбка или надменный взгляд? Нет правильного и неправильного, хорошего или плохого. Мы защищаемся, боремся, обижаемся на мир не просто так. Во всем есть СМЫСЛ, во всем есть позитивное намерение.

Как бы тяжело мне ни было от общения с мамой, я никогда не отвернусь от нее. Потому что знаю, где-то глубоко внутри, за стенами из металла и бетона, за сотнями острых копий и минными полями – она живая, любящая, настоящая. И ей очень больно. Части ее личности кричат и плачут в темницах, пытаясь вырваться наружу, но их охраняет суровый надзиратель. Его задача – уберечь. Девочке, которой она была когда-то, так часто причиняли боль, что психика не справилась. Она спряталась за куполом из токсичности, чтобы выжить. Сколько бы я ни стучалась, двери закрыты. Я тоже делаю выбор – продолжать, потому что верю, что однажды меня впустят.

Глава 14. 14 декабря. Всемогущая любовь

Витрины украшены гирляндами, на площади возвышается ель. Декабрь сыпет на улицы все больше снега. Видимо, «по акции». Я вглядываюсь в сумеречный город через окно кабинета и думаю о завтрашнем дне. Мы поедем на ужин к родителям Ника, и это серьезнее, чем моя мама. Она не звонила уже неделю, что странно. Звонки от меня игнорирует, я немного беспокоюсь, поэтому собираюсь к ней сразу после работы. На часах как раз половина шестого.

А что если бы все было иначе? Мама могла бы прийти ко мне на работу под конец дня, и я бы показала ей кабинет, а потом мы бы поехали ужинать и долго говорили. Можно было бы сходить за покупками, я бы заметила, что ей понравилось, и потом купила эту вещь в подарок. В Новый Год мы бы резали салаты и выпили по бокалу шампанского. Мы могли бы чувствовать, что есть друг у друга и что мир за окном – просто декорации.

Без десяти шесть, собираю вещи и выхожу. Доезжаю быстро, поднимаюсь на шестой этаж, лифт напоминает о древесном аромате парфюма, моих слезах и его теплых руках. Звоню в дверь, в ответ тишина. Нажимаю «вызов» на телефоне – ничего. Сердце ускоряет ритм. Пишу сообщение: «Ты дома? Я приехала». Через минуту на экране появляется «мама».

– Ало, мам. Ты где?

– Чего звонишь?

– Ты уже неделю трубку не берешь, я переживаю. Ты где?

– Не беру – значит, не хочу говорить. Хватит трезвонить, – она холодно игнорирует вопрос.

– Мам, ты в порядке?

– А что со мной будет-то?

Слышу на фоне голоса.

«Девушка, в больнице она», – доносится из трубки. Лицо заливает жаром.

– Что случилось? – сжимаю телефон в ожидании ответа.

– Не твое дело. Не звони, раз не беру. Давай, пока.

Гудки. Я стою в темноте, совершенно растерянная. Знаю, что звонить повторно бесполезно. Выдыхаю. Убираю телефон в карман, складываю руки крест накрест, поочередно хлопаю по плечам. Продолжаю несколько минут, дышу с длинным выдохом, чувствую, что становится спокойнее. Она ответила сама, настроение типичное, значит, все нормально. В больнице, значит – под присмотром врачей. Еще длинный выдох. Здесь стоять бессмысленно, спускаюсь в машину и уже знаю следующий шаг.

– Владимир Сергеевич, добрый вечер. У меня к вам просьба, можете узнать, в какой больнице пациентка? Да, конечно, как всегда, сейчас пришлю данные.

Отправляю сообщение с именем, датой рождения, номером страхового. Что бы ни говорила мама, я – врач, и связи в медицинских учреждения у меня есть. Были разные случаи с клиентами, когда приходилось искать их по больницам и моргам, поэтому такой вопрос от меня даже не выглядит странно.

«Областная, в кардиологии», – приходит через несколько минут. Выезжаю. Звоню знакомому психиатру в областной, спрашиваю, к кому можно обратиться, чтобы пропустили. Объясняю, что там моя мама. «Скажи – от меня, я сейчас предупрежу дежурного», – понимающе отвечает коллега. Выдыхаю.

– Мам, привет!

Она сидит на дальней кровати у окна, серый халат немного помят, очки сползли на нос, в руках – книга. Женщина выглядит маленькой и слабой, я готова заплакать, потому что никогда не видела ее такой. Приходится окликнуть еще раз: может чтение интересное, может, не слышала, скорее всего – не ждала. Наконец глаза поднимаются и замирают от удивления, она молча наблюдает, как я подхожу ближе.

– Амаля, – только и может произнести рот с морщинками в уголках губ.

– Мам, ты как? – присаживаюсь рядом, но не решаюсь обнять или взять за руку.

– Чего приехала?

– Переживала. Расскажешь, что случилось? – стараюсь говорить как можно мягче.

– Ничего не случилось, – бубнит она и отводит взгляд.

– Спрошу у врача. Тебе что-то нужно?

– Нет, – сухо и холодно.

Как же тяжело раз за разом пытаться прорвать оборону и ничего не получать взамен! Стараюсь не скатываться в обиду.

– А я ей говорила, чтобы позвонила родным, – вклинивается прокуренный голос. – Сидит без воды, без сменной одежды, халат вон ей выдали хотя бы, – голос доносится с кровати у входной двери и принадлежит тучной барышне лет шестидесяти. От этих слов у меня внутри сжимается.

– Лишнего то не болтай, – строго рычит мама, распрямившись, словно готова накинуться.

– Что ей нужно? – обращаюсь к соседке.

– Не надо мне ничего. Езжай домой уже, меня скоро выписывают, – в привычной манере перебивает мама.

Но через пять минут у меня уже есть список необходимого, а еще через пятнадцать – информация о состоянии ее здоровья от дежурного врача. Привезли на скорой с высоким давлением, решили оставить понаблюдать. Много напряжения, годы не прожитой злости, заблокированные эмоции – классические психосоматические причины гипертонии.

Через час я снова в палате номер восемь, с двумя пакетами и недовольным взглядом, которым одаривает меня самый родной человек. Я просто не могу поступать иначе, не могу бросить ее, не могу причинить еще больше боли.

– Спасибо за заботу.

Протягиваю коробку конфет барышне у двери, широкое лицо расплывается в улыбке, от чего становится милым.

– Езжай домой, поздно уже, – нейтрально повторяет мама.

– Если что-то нужно будет – звони. Я приеду завтра.

– Да не надо мне ничего, ты и так столько притащила, половину в помойку можно.

Стараюсь сохранять состояние, эти слова – просто ее попытка защититься.

– Хочешь – выброси, я еще привезу, – каждое слово произношу не от головы, а от сердца. – Мам, прошу тебя, бери трубку.

– Ладно, – тихо отвечает она и поднимает глаза. Боль, боль, боль, боль, боль. Мои жалобы на эту планету сейчас кажутся капризами избалованного ребенка. То, что прошла эта женщина, я даже не могу представить.

Вспышка. Воспоминание о договоре на уровне души. Мы заранее договариваемся с родителями, к которым приходим, о необходимом для всех сторон опыте. И сейчас спонтанно распаковалась память о том, как ее душа сказала – вернее, передала вибрационно: «Тебе будет нелегко, но если сердце сможет увидеть скрытое, все откроется». В человеческих словах звучит странно, но суть в том, что мой опыт – не бороться, не исправлять, а принять и увидеть больше. Видимо, сейчас мой поступок, слова и состояние, то есть частота вибрационной волны, соответствует тому, о чем мы договаривались.

Значит, лед тронулся, двери приоткрылись, процесс запущен. Скорее всего, дело не только во мне, но и в том, что на этой линии реальности, мама позволила себе снять какой-то процент защиты. В моем сердце, раскрываясь лепесток за лепестком, расцветает лотос. Любовь – основная энергия вселенной, но проживать ее в человеческом теле – как услышать любимую мелодию под водой в скафандре. Хочется пуститься в пляс, но тело слишком тяжелое. Чертова гравитация. Сажусь в машину и почти растекаюсь по креслу. Мама в порядке и впервые за наши тридцать лет вместе, я чувствую, что есть надежда. Ответ, как всегда, очевиден – любовь.

Глава 15. 15 декабря. Семейные ценности

Нервно барабаню по рулю, подгоняя светофор. По пути из больницы опаздываю в салон на макияж и укладку. Оттуда еду сразу к родителям Ника. На заднем сидении пакет с подарком – китайский чайный сервиз на шесть персон. Из рассказа Ника я запомнила, что его мама любит красивую сервировку и хорошо печет. Он мало говорил о родителях. Знаю еще про старшего брата от первого маминого брака, а отец Ника – так называемый «фестивальный» ребенок. Дедушка Попула приехал из Эфиопии на какой-то международный студенческий съезд, влюбился, решил остаться.

Оля звонит уже третий раз, нажимаю «принять».

– Минута, – говорю я, предвосхищая вопрос, и сворачиваю в сторону салона.

– Хорошо, жду тебя, – меня накрывает волной благодарности за то, что в моей жизни есть хоть кто-то близкий.

Спустя два часа у большого зеркала стою красивая я и трое девушек, ответственных за это. На мне темно-фиолетовое шерстяное платье на запах, сапоги на невысоком каблуке, черное пальто. Локоны, ровная кожа, нюдовый маникюр. Сегодня я не выгляжу как психиатр, сегодня я – идеальная девушка. Улыбаюсь отражению. Благодарю девочек и отправляю сообщение своему парню, хоть и не настоящему. Пока не настоящему.

Мы не виделись больше недели, Ник вернулся из Москвы сегодня. За семь дней – два коротких звонка и несколько сообщений с вежливыми вопросами о самочувствии. Плюс мое чистосердечное признание, пока только себе: я скучаю. Попытки забыть его эти одиннадцать лет были безуспешны, а с началом наших не настоящих отношений и вовсе потерпели крах. Сейчас это как стратегическая игра, кто первый напишет, кто сделает шаг, что абсолютно выматывает. Поэтому сегодня, после ужина, я собираюсь признаться ему. Открыть ящик Шредингера и выйти из суперпозиции. Какой смысл затягивать, если мы оба заинтересованы? Еще меньше смысла, если один из нас не хочет, а другой надеется. У меня на это нет времени.

Беру пакет с подарком и сажусь в такси. Вечерний Новосибирск переливается огнями, отражая себя же в миллиардах снежинок. «Шазамлю» песню, которая играет по радио: «Tanerelle» Continuum. Добавляю в свой плейлист.

Как интересно распаковывается эта линия жизни, каждый поворот открывает новое и мне кажется, что сегодняшний вечер станет точкой невозврата. Это волнительно. Закрываю глаза и чувствую, как дребезжит тело. На уровне атомов. Дышу.

Высокий мужчина в черном пуховике ждет у шлагбаума. Даже издалека узнаю осанку и манеру держаться. Это человек, от которого зависит моя миссия и самооценка. Хотя, стоп. «И то и другое зависит исключительно от меня», – пафоснее обычного поправляет Богиня. Спасибо большое, так и есть. Черный пуховик хрустит навстречу, и у меня перехватывает дыхание. Нет, дело не в улыбке, а в энергии, которая от него исходит. У всего есть вибрационная волна. Его – похожа на теплое облако, в которое хочется укутаться.

– Привет! – он берет пакет и протягивает мне руку, помогая перебраться через сугроб. – Мама весь день готовилась, она в предвкушении, – он закусывает губу, что можно было бы принять за смущение. Но Ник и смущение находятся в разных парадигмах. Значит, показалось, я полагаю.

– Я волнуюсь, – честно признаюсь, когда мы заходим в лифт. Это мое любимое место с ним – крошечное, закрытое пространство, которое быстро наполняется древесным ароматом, сегодня с нотками цитруса.

– Мы справимся, – широко улыбается мужчина и легонько дотрагивается до моего плеча, в качестве поддержки, я полагаю.

Широкая дверь приоткрыта, за ней холл с десятком лампочек. Это напоминает современное поместье. Квартира пропитана стилем.

– Проходите!

К нам выходит высокая брюнетка, похожая на модель или актрису. Крупные черты лица, выразительные серые глаза. На ней простой белый свитер и джинсы идеальной посадки. Как и Ник, эта женщина производит впечатление несуществующей идеальности. Это его мама, я полагаю.

Мы проходим в просторную гостиную, здесь тоже все выдержано в неоклассике. Мой внутренний эстет наслаждается.

– Мам, это Амалия, – его голос звучит немного торжественно, и на минуту я забываю, что все это – лишь спектакль, это все – не мое.

– Папа еще не приехал? – спрашивает Ник, оглядываясь.

– Скоро будет.

Стол уже накрыт. Я спешно дарю Елене Васильевне сервиз. Она, кажется, искренне радуется и какая-то часть меня начинает надеяться, что спектакль превратится в реальность. Идеальная семья, идеальный Ник, все здесь кажется совершенством. «Вот именно, КАЖЕТСЯ», – мягко подсказывает другая субличность, я не успеваю понять, какая.

Рассказ Елены Васильевны, которая попросила называть ее Еленой, прерывает звонок в дверь. Она на секунду замирает, как будто обдумывая, кто это может быть или нужно ли открывать. Грациозно поднимается с места и скрывается в коридоре. Доносится несколько голосов, но слова не разобрать. Через минуту в гостиную заходит мужчина, с внешностью богатыря из детских сказок. Высокий, плечистый, с кудрями цвета соломы. Ник чуть заметно вжимается в стул. Он пристально смотрит на нежданного гостя, чтобы скрыть это. Здоровяк улыбается во все зубы, кажется, искренне и открыто. Он источает свет и безусловную силу – не физическую, а силу духа, личности и души. За его спиной показывается невысокая женщина в платье-футляре, говорящем «я знаю, что шикарна». Элегантным движением она поправляет пряди волос, и я вижу лицо. Раскосые глаза, полные губы, черты лица как у азиатской версии Арианы Гранде. Стоп! Это же Диана. Та, что была в тот вечер с Ником!

Сегодня волосы распущены, но это точно она. То есть, Диана – девушка брата? Значит, они с Ником общаются как друзья или даже почти родственники? Диана машет нам миниатюрной ладонью, и я замечаю ее взгляд в сторону Ника. Взгляд не поверхностный, как его, а с вызовом, с энергией. И это что-то значит, я полагаю.

– Привет! – мягко тянет здоровяк, обращаясь ко мне голосом Зевса.

Я растягиваю улыбку и мычу. Это, видимо, моя классика общения с мужчинами. Диана обвивает рукой широкое предплечье и улыбается молча и натянуто. Теплая рука Ника касается моей спины, и я вздрагиваю от неожиданности.

– Знакомьтесь! Это моя девушка, Амалия, – он пристально смотрит брату в глаза. – Амалия, это мой брат, Антон.

В голосе все еще есть напряжение, и пока я не понимаю, что между ними происходит. Потому что богатырь искренне улыбается всем лицом. И теперь, когда он ближе, я могу рассмотреть глаза цвета новосибирского неба. Они похожи на те, что мне снились. Эти мужчины – противоположности, но наследственность у них отличная, оба выиграли ДНК-лотерею. Знаю, что иногда душа может специально выбрать тело, близкое к идеалу человеческой красоты, чтобы пройти определенный опыт. Внешняя привлекательность может стать «проклятием», потому что когда мир видит в тебе красивую картинку, не замечает, что внутри.

Слишком много идеальности на квадратный метр. Даже в стильной одежде и с макияжем, в этой гостиной я чувствую себя персонажем из сказки про Элли – чучелом. Внутренняя Богиня негодует от таких мыслей, Жириновский готовит трибуну, чтобы начать речь об истинной красоте и как в нашей стране ее «просрали». Но я лишняя здесь еще и потому, что ненастоящая девушка: просто макет, чтобы отогнать назойливые вопросы родителей.

Ловлю диссоциацию: кажется, я не совсем здесь, и это не со мной. Иду в туалет, чтобы прийти в себя. Смотрю на отражение, потом фокусируюсь на предметах, ощущениях и звуках. Вот кусок мыла с ароматом лимона, прохладная вода. Пол с подогревом, платье мягко прилегает к телу, чуть щекотно от пряди волос на шее. На полочке стоят свечи и аромадиффузор. Прислушиваюсь к аромату, кажется что-то ванильное. Дышу осознаннее, замечаю, как на вдохе воздух чуть прохладный, а на выдохе – теплый. Вдох и выдох. Мысленно представляю, как возвращаюсь в тело, дышу через солнечное сплетение. За дверью слышны шаги и голоса.

– Что у нас тут за ярмарка обуви? – доносится из коридора. Отец Ника, я полагаю.

– Мальчики приехали. А Коля с девушкой! – от радости голос Елены звучит выше.

Шаги отдаляются, я еще раз смотрю в отражение. Понравлюсь ли я этому мужчине? А нужно ли мне это? Они – второстепенные герои моей истории. Зачем ждать одобрения? Субличности устроили митинг в поддержку самоценности. На плакатах большими буквами «Я(МЫ) шикарны». Улыбаюсь образам из бессознательного и выхожу в яркий свет холла.

В гостиной пока четверо: Елена, двое ее сыновей и миниатюрная Диана. На столе появилось огромное блюдо с крабами, на тарелках – салат, в бокалах – что-то соломенное. Ник беззвучно произносит «шампанское». Киваю. Я не любитель пузырьков, но выпендриваться, пожалуй, не буду, сделаю вид, что пью.

В гостиную входит высокий, под два метра, мулат спортивного телосложения. Свитер, джинсы, осанка как у военного, выражение лица под стать, волосы очень короткие, гладко выбритое лицо. Возраст не определить. Если бы увидела его в другой обстановке, никогда бы не подумала, что это – отец Ника. Владимир, сложное отчество не запомнила.

Хозяин дома садится во главе стола, напротив жены. Я упираюсь взглядом в улыбающееся лицо Антона, мне хочется назвать его «Ясно солнышко», он как будто сошел с былины о Русских князьях. Большой, но не перекачанный; красивый, но не слащавый. Антон внимательно слушает и поддерживает нить разговора. Он заразительно смеется и тонко шутит. Ник единственный, кто не реагирует на харизму и обаяние брата. Мой ненастоящий парень притих, я чувствую напряжение с момента появления незваных гостей. Елена тоже заметила это, она старается вовлечь его в разговор, касается руки, удерживает визуальный контакт. Ник на все это отзывается сдержанно.

Первый тост за знакомство предлагает Антон. Он говорит, что рад видеть семью в таком составе и благодарен Амалии, то есть мне, что наконец «приручила зверя». Ах, если бы! Натянуто улыбаюсь. Владимир с легкостью разделывает очередного краба и, между делом, интересуется рабочими вопросами. Из разговора понимаю, что Антон – юрист и работает с отцом в их семейной компании. Интересно, как богатырь выглядит в костюме.

– Жаль, Николай никак не удосужится нам помочь. А мог бы, – разламывая очередную фалангу, произносит Владимир. Ник задерживает дыхание.

– Родной, мы обсуждали эту тему много раз, давай не будем сейчас, – мягко вмешивается Елена, касаясь руки младшего сына. Тишина чуть затягивается, но отец, продолжая свои манипуляции с содержимым тарелки, обращается к Диане, которая молчала весь вечер:

– Напомни, кем работаешь?

– Я блогер и фитнес тренер, – улыбаясь и хлопая ресницами чаще нужного, отвечает девушка.

– Это теперь считается профессией? – тон серьезный, Владимир смотрит в тарелку, ковыряя салат.

– Пап, у нее аудитория почти десять тысяч и заработок отличный, – Антон с нежностью накрывает маленькую ладонь девушки своей огромной лапой.

– Учить людей жопу качать – благородно, ничего не скажешь! Амалия, ты тоже блогер? – он переключается на меня. Сглатываю.

– Она психиатр, – опережает меня баритон Ника.

Владимир отрывается от салата и изучающие смотрит мне в глаза. Отвечаю тем же, стараясь не отвести взгляд от волнения. У этого мужчины глаза цвета черной дыры, проницательные и «тяжелые».

– Ты врач?

Утвердительно киваю. Он переводит взгляд на Ника и поднимает палец вверх, давая свое одобрение, я полагаю. Впервые за вечер их отец не критикует. Видимо это одна из нескольких или вообще единственная причина, почему Ник предложил именно мне такую взаимовыгодную сделку. Улыбаюсь и делаю три больших глотка шампанского, морщусь от пузырьков. Судя по всему, понравиться папе моего не настоящего парня действительно сложно, и пока мне это удается. Теперь было бы здорово понравиться и самому парню.

Вечер становится чуть расслабленнее; может, это связано с несколькими тостами от Антона, а может, Владимир был слишком голоден и раздражен, передавая всем свое состояние. Ник откидывается на стуле, и я наконец-то слышу его смех. Мне тоже комфортнее, я забываю и о договоренности, и о миссии, и об утекающем времени. Позволяю себе просто быть. Ловлю себя на том, что наслаждаюсь обществом этих людей. Одновременно становится грустно, что это наша первая и последняя встреча.

– Амалия, ты на праздники в городе остаешься? – интересуется Елена. Утвердительно киваю, запивая торт.

– Приезжайте с Ником на дачу на Рождество! Мы празднуем католическое. В понедельник – ужин, потом останемся там до нового года.

Медлю с ответом: ведь мы планировали только один вечер. Ник взглядом спрашивает, не против ли я. Киваю. Я за.

– Конечно, мам, – улыбается он в ответ.

Предложение звучит, как очередное одобрение. Диана с Антоном тоже подтверждают свое согласие. Елена радостно потирает ладони и говорит, что предвкушает чудесные праздники. Потом Антон помогает ей с посудой, а Ник с отцом уходят в кабинет. Мы с Дианой почти не говорим, ограничиваясь несколькими вежливыми вопросами о работе. Она достает телефон и полностью погружается в его содержимое. Я рассматриваю коллекцию винила и книги по искусству.

– Амалия, – мое имя голосом Елены звучит мягко и элегантно, – позови ребят из кабинета, Антон с Дианой уезжают, проводим их.

Иду через холл по коридору в дальнюю комнату. Останавливаюсь возле одной из картин – на черном фоне переливающиеся нейроны головного мозга. Я знаю эту картину, ее автор – Грег Данн, бывший ученый. Это строение задней теменной коры, отвечающей за координацию движений. Задерживаюсь, чтобы рассмотреть получше. Нахожу сайт художника, оставляю в закладках: было бы здорово повесить такую в кабинете.

– Она знает про Диану? – доносится из приоткрытой двери.

– Нет.

– Тебе же лучше, чтобы никто не узнал. Если еще раз увижу вас вместе, молчать не буду. Она – девушка твоего брата. Тебе что, мало девок для развлечения? Зачем с будущей женой брата спать?

– Все не так, пап. Она моя бывшая…

– Просто не вздумай продолжать, – рычит голос. Я до боли сжимаю в руках телефон и боюсь пошевелиться. – С врачихой серьезно?

– Вряд ли.

– Ну, разберешься. Что с инвестициями?

Пульсация в голове глушит голоса, медленно возвращаюсь в общий холл.

Я – не чучело, а прикрытие. Щит, закрывающий постыдные связи. И это «вряд ли» – вишенка на куче. Сердце превращается в шаманский бубен, тело мелко трясет. Поднимается злость. «Подонок, я для тебя игрушка, что ли?» – кричит Богиня, голосом Жириновского. Да, он мне ничего не обещал, мы договорились о помощи друг другу открыто и цивилизованно. Но боль предательства пронзает желудок. Как можно спокойнее, чтобы не привлекать внимание, иду в туалет, полоскаю рот, дышу, смотрю в зеркало. Стучу поочередно по плечам, чтобы помочь психике «переварить» услышанное. Информация тоже может отравить, сейчас мое тело реагирует на слова как на прокисшее молоко – пытается избавиться. Но это не молоко, я не могу забыть «зачем спать с будущей женой брата». Кишечник готов вывернуться наизнанку.

Важно включить логику и анализ, иначе эмоции захлестнут с головой: ревущая без повода Амалия на этом празднике жизни точно будет лишней. Довести уговор до конца, отыграть свою роль, улыбнуться на прощание и больше никогда их не видеть. Завтра это будет просто воспоминание, туман, нелепое совпадение. В целом, я делаю благое дело – помогаю сохранить пару Антона и Дианы. При мысли об этом передергивает. Сочувствую старшему брату, которого обманывает девушка, брат и отец, скрывающий правду. Это слишком сложно и драматично для моей скучной, последовательной жизни. Моя симпатия к Нику растворяется. Еще минуту назад я хотела ему нравиться. Теперь хочу ударить.

Я планировала рассказать ему о своих чувствах? Буду придерживаться плана. И как только выйдем, скажу все, что думаю. Субличности в полной боевой готовности. «Поехали!» – кричит Жириновский, и я выхожу в холл.

Злость помогает удерживать улыбку, пока мы прощаемся с Антоном и Дианой. Я глушу мысли и жду. Елена предлагает задержаться еще, картинно зеваю и смотрю на часы. Ник вызывает такси, родители уговаривают его съехать из отеля, тот отказывается. Прощаемся. Елена и Владимир выглядят счастливыми, на фоне мелькает мысль о двуличии, но вовремя вспоминаю, что я – первая в списке, ненастоящая девушка. Премию в студию! Не мне судить, у каждого из нас свои мотивы.

У субличностей есть позитивное намерение, что-то хорошее, чего они хотят. Как мой Жириновский жаждет справедливости и безопасности, но иногда перегибает палку с чрезмерной защитой. Так и у человека есть причина на поведение и поступки, даже неадекватные. Включилась префронтальная кора, и злость трансформировалась в желание выяснить правду, а ещё закрыть гештальт – признаться Нику в безответных чувствах. Может, вся эта ситуация нужна, чтобы оставить его в прошлом и шагнуть в новое?

Молча садимся в такси. Мне кажется, Нику тоже есть, что сказать, он не решается, я полагаю.

– Поехали к тебе, – произношу нетвердым голосом, потому что все еще сомневаюсь. Но разговор на его территории позволит мне уйти в любой момент.

Мой ненастоящий парень поворачивается и как будто пытается разгадать намерения. Потом говорит таксисту «в Mariott», и мы резко разворачиваемся на перекрестке. По инерции меня прижимает вправо, наши плечи соприкасаются, и я снова чувствую ток. Сегодня и без того сложные чувства превратились в непроходимый квест. Мои ценности сильнее любой страсти, гормонов и притяжения. Но я ведь даже не знаю ситуации. Решаю просто дождаться разговора, а пока не выдумывать лишнего. Половина драм в литературе и кино – элементарное недопонимание, когда один сделал, второй подумал, третий решил, и никто ни с кем это не обсудил. В итоге – разбитые сердца, изломанные жизни и потерянное время. Последнее беспокоит меня больше остального.

– Не помню, когда видел маму такой счастливой, – прерывает напряжение Ник.

Смотрю на размазанный в фонарях город, пытаюсь справиться с лавиной эмоций. Он продолжает:

– Ты правда сможешь в четверг поехать на ужин?

– Не знаю, – честно отвечаю, отворачиваясь в квадрат окна.

– Я бы хотел, чтобы ты поехала. Чтобы мы поехали, – мягко касается баритон, вызывая очередную волну диссонанса.

Снова злость. Богиня уже в танке и готова к бою. Длинный выдох, чтобы задержать нападение. Истерика в такси – слишком в стиле дешевых сериалов. Какой смысл в осознанности и сотнях часов проработок, если не экологичное проживание такого… Жириновский подсказывает слово, но мой внутренний цензор его «запикивает».

Огромные окна, гнутый витраж, фасадные скульптуры —все еще красиво, но без наслаждения. С сожалением думаю, что теперь с этим местом будут связаны воспоминания, которые бы мне не хотелось оставлять в шкатулке «лучших моментов жизни» (если бы такая была). Шкатулки нет, зато есть Книга воплощений. Это пучок информации, которая хранится в «серверах» Всеобщего Поля. Каждая душа имеет доступ ко всем «книгам», по ним можно учиться или «читать» для удовольствия.

– Пойдем? – Ник подает мне руку, помогая выйти из такси.

Огромные двери пропускают нас в светлый холл. Сердце, как метроном, отбивает три четверти. Раз, два, три, раз, два, три – ритм вальса. Ник не знает о моем намерении серьезного разговора, но он привез меня к себе. В отель. Ночью. После знакомства с родителями. В животе горячий комок. Лифт. Мы молчим. Взгляд его направлен на меня. Ник делает шаг, сокращая расстояние. Сознание падает в туман, и я перестаю ощущать реальность. Длинные пальцы касаются моей шеи. Ненастоящий парень серьезно настроен на вполне настоящий поцелуй. Он смотрит на мои губы и прикрывает глаза.

– Ты спишь с Дианой? – вырывается как-то само.

Мой внутренний Жириновский победоносно стоит на танке, довольный собой. Двери лифта открываются, Ник в недоумении отстраняется и застывает.

– Я слышала ваш разговор с отцом.

У него серьезное лицо, он коротко кивает.

– Пошли, я тебе все объясню.

Ник берет меня за руку и ведет в свой номер. Реальность все еще кажется параллельной, но мне уже чуть меньше хочется возвращаться в обыденность. К новым горизонтам ведут только новые дороги. И это одна из них, я полагаю.

Глава 16. 16 декабря 01:11. Правда

Подхожу к креслу у окна. Купол самого большого в России театра освещен сотней лампочек, отчего в комнате светло даже с выключенным светом. Прошу Ника оставить полумрак. Нет, не для того, на что настроена Богиня, сменившая хаки на пеньюар. Серьезные разговоры лучше вести, имея возможность спрятать эмоции. Нам двоим так будет спокойнее.

– Что-нибудь хочешь? – Ник протягивает мне меню рум-сервиса. Не могу думать о выборе блюд, у меня тут выбор посерьезнее.

– Воды и травяного чая.

При отравлении важно много пить, моя интоксикация информацией еще отдается тошнотой и головокружением. В паре с тревогой, это ощущается как угроза безопасности. Человеческое тело формировалось эволюционно с единственной задачей – выжить, и в современном мире оно испытывает постоянные перегрузки нервной системы. Два литра кофеина, пять часов совещаний, три часа пробок, мысли о кредитах, новостная лента, гигабайты информации, депривация сна, короткий отпуск или его отсутствие. Мы не успеваем привыкнуть к одной реальности, как прыгаем в другую. Информации так много, что ее невозможно обработать за сотню жизней. Для души, это легко, но для скафандра под названием «тело» – сверхзадача. А все вокруг говорят, нужно «быстрее, выше, сильнее». И мы забываем выдыхать. Оставить себя и мир в покое. Просто быть, осязать, видеть, чувствовать. Или закрыть глаза и погрузиться в глубину себя, глубже, чем мысли. В свое ядро. Где ты больше, чем имя, статус и роль. Где ты – частица бесконечности, близкая к невозможной концепция для осознания через структуры «скафандра»?

Становится спокойнее, открываю глаза, восприятие четче и ярче. Текстура тюля, блики окна, тени комнаты. Ник с бутылкой воды и стаканом. Аромат его парфюма, идеально заправленная кровать, шорох моего платья.

– Ты как? – замечая мое состояние, спрашивает баритон и возвращает в «здесь и сейчас».

А я уже нормально, действительно нормально. Ничего критичного, ничего невероятного, ничего, что нельзя пережить. Просто жизнь с нотками желания обладать, послевкусием ревности и приправой из страха одиночества. Даже если бы у меня не было миссии и сжатых сроков, я бы чувствовала этот винегрет из эмоций. «Скафандр» запрограммирован на программу эволюции, где быть одному значит – не помогать сохранению жизни. Если не продолжаешь род – не выполняешь программу, и включается лампочка, как машина с низким уровнем масла. Сколько не сопротивляйся, тело найдет способ привлечь внимание. Не отреагируешь – покажут демо-версию последствий: сначала тревожность и панические атаки, а если и это не сработает – запустят депрессию. То, что отвлекает от программ эволюции, станет безвкусным, бесцветным, бессмысленным. Если и это проигнорируешь – активируется программа самоликвидации. «Скафандр» начнет ломаться. Либо везде понемногу, либо в одном месте, но сильно. Тебя пытаются «включить» в процесс. Тело чудом исцелится, когда вернется смысл быть здесь. А если появятся еще и действия во благо человечества, то эволюция вознаградит приятными бонусами в виде гормонов радости. Океан, разлитый по бутылкам, остается океаном. Душа в теле остается вечностью.

Ник садится напротив меня на кровать, подложив под себя одну ногу. Он трет руками лицо, закусывает нижнюю губу. Это, конечно, волнение, но моя Богиня от таких визуальных образов перешла в отряд поддержки.

– Не знаю, с чего начать.

– Сначала, – говорю серьезно, но мы оба чувствуем, что это шутка, и чуть отпускаем напряжение.

Хочу, чтобы он ощущал, что я не собираюсь винить его, осуждать или угрожать. Представляю, что мое сердце открывается. Такая визуализация запускает идеодинамические феномены, когда мысль влияет на микропроцессы. Как если представить лимон, тело отреагирует выделением слюны, а ведь это всего лишь ментальный образ. Представляешь, что сердце открывается – и что-то в состоянии меняется. Тело – сложный биотехнологичный «скафандр».

Даю Нику время собраться с мыслями.

– Помнишь Кристину из нашего класса? – серьезное лицо тускло освещено, но мне видно глаза, неподвижно ожидающие реакции. Озадаченно киваю. Он делает вдох и продолжает: