Мой любимый монстр

1

Я захожу в тёмный гулкий дом, и выдыхаю.

Алика нет дома.

Я одна.

Значит, я приехала раньше него, бояться нечего.

Поднимаюсь по широкой высоченной лестнице на второй этаж и иду в нашу с ним спальню.

Я так редко бываю здесь одна, как будто это не мой дом.

Хотя, если подумать, что здесь моего?

Вся эта роскошь, которая окружает меня, принадлежит ему. Все эти картины известных современных художников по баснословной цене, которых я никогда не понимала. Эти дорогущие старинные персидские ковры, которые присылают Алику его партнёры прямо из Ирана и Сирии, эти бронзовые и мраморные статуи, расставленные по нишам в нашем огромном холодном доме. И все эти книги в нашей библиотеки в английском стиле, из которых Алик ни прочитал и строчки.

Зачем ему это всё?

Просто так положено.

Никто не поймёт, если уважаемый успешный бизнесмен, владеющий несколькими процветающими бизнесами в регионе, не будет этого всего иметь.

Хотя все прекрасно понимают, как ему досталось всё это богатство. Алик победил всю братву и остался единственным криминальным авторитетом, которому подчиняются все шайки помельче.

И если в далёкие девяностые бандиты ходили в спортивных штанах, малиновых пиджаках и ездили на мерсах, то сейчас они просто приоделись в костюмы от Loro Piano и пересели на бронированные майбахи и порше.

Да даже я принадлежу ему. Целиком и полностью. До каждой косточки. До каждой царапинки на своей коже. До крошечного шрама над верхней губой, который достался мне в наследство.

Я захожу в свою спальню, не включая свет. Хочется просто зайти и упасть на свою кровать, не раздеваясь. Провалиться в шорох мягких прохладных простыней, ласкающих разгорячённую кожу. Почувствовать наконец-то, как время принадлежит мне. Как я сама принадлежу самой себе.

Хотя бы на эти несколько минут, пока мой муж не вернулся домой откуда бы то ни было.

Потому что мне совершенно наплевать, где он и с кем.

Но, похоже, я ошиблась: на моей огромной супружеской постели я вижу, как мой муж, поставив перед собой на четвереньки какую-то разукрашенную девицу, трахает её прямо сзади, крепко обхватив её за трясущиеся упругие ягодицы.

Я застываю в изумлении.

Такого Алик себе ещё никогда не позволял.

Прямо у нас дома?!

Девица начинает стонать, словно ей дали команду, и я продолжаю смотреть, как её отвисшие под собственной тяжестью груди, колышутся от толчков, как два каких-то белых экзотических плода, пока мой муж лупит её со всей силы по раскрасневшимся румяным ягодицам.

Он поднимает лицо и видит меня.

Его рот растягивается в порочной дьявольской улыбке.

Я хочу уйти. Я не могу смотреть на это.

Но мой муж приказывает мне:

– Не смей уходить!

И я остаюсь стоять на месте.

Я не смею его ослушаться, потому что слишком хорошо знаю, что может мне быть за это.

Я ведь живу с ним уже целых пять лет.

Девица смотрит на меня затуманенным взглядом, прикусывая нижнюю алую губу, и по её поблескивающему в слабом свете ночника лицу растекается подтёками тушь. Такое ощущение, что моё присутствие ей доставляет не меньшее удовольствие, чем и моему мужу.

Она ахает и стонет, пришёптывая:

– Да, да, так, мой сладкий! Трахни меня, сильнее! – и её тело уже подёргивается в диком невероятном ритме, пока Алик ускоряет свой темп, долбит эту стонущую от наслаждения девку, а может быть, стонущую на заказ?

Я не знаю.

За столько лет сколько их было: я потеряла им счёт. Сотни. Тысячи.

Но он никогда не отпустит меня. Никому не отдаст.

Я ведь его собственность. Принадлежу ему, как всё в этом доме. С чего бы вещи желать уйти от своего хозяина? У неё нет души и воли.

Я отворачиваюсь. Я больше не могу на это смотреть.

И сразу же слышу рык Алика:

– Я сказал смотреть!

И я снова поднимаю лицо и не свожу глаз со своего мужа, который смотрит на меня в упор, и я отчётливо вижу, что он сейчас кончит. Прямо в распростёртую под ним девку. Он застывает на секунду, и с диким рыком замирает, чтобы потом отшвырнуть её прочь, как ненужную и использованную куклу.

Девка летит с дикими воплями то ли экстаза, то ли обиды, в сторону, на пол, а мой муж встаёт на ноги и направляется ко мне.

Подходит вплотную и берёт меня за подбородок, до боли сжимая его. И у меня всё внутри переворачивается от ненависти.

Которая кипит в моём сердце.

Я знаю, что сейчас будет.

Он приближает свое мужественное порочное лицо к моему. Всё равно такое красивое, что у меня каждый раз перехватывает дух. И даже шрам на левой скуле не может испортить его.

Он целует меня. Крепко. Страстно. Взасос.

И у меня в животе мгновенно холодеет, как будто я ухаю вниз с огромной высоты на американской горке.

Только американцы эти горки называют «русскими».

И я замужем за самым настоящим главарём русской мафии.

Безжалостным, жестоким и опасным.

Который любит меня так, как может любить такой безжалостный и извращённый человек.

И я делаю то, что делала все эти годы: подчиняюсь ему. Качусь с ним вниз на огромной захватывающей дух скорости. И мне не выбраться из этой кабинки под названием «любовь».

Наши языка сплетаются, я со всей силы, яростно, кусаю Алика за губу, и прокусываю её, и мне в рот гранатовым железным соком брызгает его бешеная густая кровь.

Я слышу, как очухавшаяся девка подаёт голос:

– Это что твоя жена? Вы что, ненормальные?

И мой муж, поворачиваясь к ней, рычит:

– Проваливай! Ещё хоть слово про мою жену, и я убью тебя!

И она точно знает, что он не шутит.

И я это знаю наверняка.

2

Мы остаёмся одни. В этом гулком холодном доме. Который так и не стал моим за все эти годы.

И я поёживаюсь от озноба. И страха.

– Где ты была? – совершенно спокойно спрашивает меня мой муж, и со стороны может показаться, что заботливый супруг интересуется у своей жены, как она провела день.

Но только не мне. Я знаю, что должна быть предельно осторожной, чтобы не выдать себя.

– Да так, ходила сегодня на пилатес, – равнодушно пожимаю я плечами, как будто это не я только что застукала у себя в спальне собственного мужа, сношающего какую-то грязную девку.

Ведь я, как никто другой знаю, что это была всего лишь прелюдия.

Прелюдия, чтобы разделаться со мной.

– На пилатес? – переспрашивает, словно проверяя меня, мой муж, и подходит ко мне вплотную. Всё еще полностью раздетый, как и был, когда я застукала его с этой проституткой. – И с каких это пор, скажи мне, ты вдруг полюбила пилатес? – в его хищных глазах пляшут бешеные дьявольские огоньки, и он стоит совсем близко, принюхиваясь, словно дикий зверь.

Что он хочет учуять?

Запах чужого мужчины?

Но я всегда принимаю душ.

После занятий спортом.

Алик втягивает ноздрями воздух, прижавшись к моей шее, и я вся начинаю дрожать.

Он всегда так действует на меня. И даже сейчас, когда я безумно боюсь его.

Но и безумно хочу.

Рука моего мужа задирает подол моего скромного платья до колена6 ничего более откровенного я никогда бы не могла себе позволить на людях, и пробирается выше, к моим трусикам.

Проводит пальцем по тонкому батисту.

– А ты ведь меня хочешь, малыш, – удовлетворённо произносит он хриплым от возбуждения голосом, и я чувствую, как мне в живот упирается его возбуждённый член. – Ты уже совсем мокрая, – прижимает он меня к себе, стискивая в своих стальных объятиях, и я сама себя ненавижу в эти моменты.

В моменты, когда он домогается меня.

И когда я безумно совершенно бесконтрольно желаю его.

Словно он меня околдовал, взял в свой безвременный плен. Навсегда.

– Смой с себя для начала эту шлюху. Ты воняешь, – дерзко отвечаю я своему опасному мужу, и вижу, как начинают ходить желваки под его кожей.

– А ты что, ревнуешь, малыш? – спрашивает он меня, и его палец пробирается выше, раздвигает мои складочки, вторгается в мой запретный терем.

– К проститутке? – усмехаюсь я. – Чтобы ревновать, надо любить, ведь правда? – смотрю я на него, не отводя взгляда, и понимаю, что я это сказала зря.

– Значит не любишь?! – и два пальца начинают трахать меня. – И вся течёшь, когда я подхожу к тебе? – уже грубо рвёт он на мне моё дорогое платье, как порвал до него тысячи других. – Я же знаю, что ты меня любишь, – кусает он меня за шею.

И я вскрикиваю. От боли. И острого наслаждения.

Алик хватает меня, как тонкую тростинку и взваливает себе на плечо, направляясь в ванную. И я болтаюсь в разорванной одежде, пока он совершенно голый несёт меня и ставит прямо в душевую кабинку.

Ставит меня на холодный итальянский мрамор и включает душ.

И я задыхаюсь под едва тёплыми струями, которые струятся по моим волосам, лицу, одежде, смывая с меня всю мою напускную смелость и дерзость.

А Алик срывает с меня лоскуты прилипшей одежды, отбрасывая их на пол, и поворачивает к себе спиной, крепко намотав мои длинные светлые волосы себе на кулак.

– Ну что, теперь я достаточно чист для тебя, малыш? – хрипит он мне на ухо, кусая за загривок, и бешеное тепло разливается по низу моего живота, прямо перед тем, как член моего мужа яростно врывается в меня, и я вся растекаюсь по успевшему нагреться кафелю, расплющиваюсь грудью и животом по плитке, пока мой ненасытный зверь сильными толчками трахает меня, оттягивая мою голову назад за волосы.

За все эти годы, что мы вместе он слишком хорошо изучил моё тело, слишком хорошо знает, на какие кнопки надавить и за какие ниточки потянуть. И я в его руках – лишь безвольная живая кукла.

Кукла, которая его ненавидит.

Но не может жить без него.

И я сама никогда не вырвусь из этого порочного круга, я это уже поняла.

– Я же знаю, что тебе нравится, малыш, – рычит он мне глухим голосом на ухо Алик, – как тебе нравится, – впечатывает он меня в стенку душевой кабины, пока моё содрогающееся о наслаждения тело растворяется сахарной ватой под дождевыми тёплыми струями. – Вот так, – глухо стонет он, пока я кричу от сладких конвульсий, кончая в меня.

Он одержимо безумно хочет детей. От меня.

И я так же одержимо и безумно боюсь забеременеть.

Потому что тогда я потеряю окончательный контроль над собой и своей жизнью.

Сейчас у меня есть хоть какая-то иллюзия, что я хозяйка своей судьбе.

Но только до тех пор, пока я одна.

И сегодня я была у своего гинеколога, которая поставила мне новую спираль вместо старой.

Никто не должен об этом знать. Потому что если бы Алик нашёл у меня таблетки, он бы меня убил. Расквасил бы моё лицо в кровавый фиолетовый ком, а потом бы ещё и отымел.

Это я знаю наверняка.

И ненавижу себя за то, что не могу убежать от него.

Не могу никуда скрыться.

Найти в себе силы сделать хоть что-то стоящее в этой жизни.

Сегодня мне просто повезло, что мой обман не вскрылся. Хотя я уверена, что Алик прикажет проверить мою студию пилатеса, и там, конечно же, подтвердят, что я там была. А как же ещё. И подтвердят, что там были только женщины.

Потому что я не могу появляться в спортивном клубе, если на меня там будут пялиться другие мужчины. Это я уяснила для себя сразу, как только Алик взял меня себе.

Купил. Забрал за долги.

Просто присвоил себе, как драгоценную вещь.

Как одну из тех, какими набит наш огромный безжизненный замок.

3

Мы лежим на смятых простынях после наших жарких занятий любовью, потому что то, чем мы занимались – это любовь?

Или я всё-таки совсем не разбираюсь в жизни?

Алик навалился на меня всем своим огромным тяжёлым телом, даже сейчас, рядом с ним, в нашей спальне, не отпуская меня ни на секунду от себя.

От своего контроля.

А я смотрю в потолок с вертящимся там вентилятором и думаю, думаю, думаю.

Думаю, как мне исправить мою навсегда поломанную жизнь.

Смириться и жить рядом с этим монстром? До тех пор, пока он не умрёт? И хотя Алик старше меня на двадцать пять лет, я уверена, что он унесёт меня за собой в могилу.

Он никогда не оставить меня.

Я замужем за ним уже пять лет, но живу с ним уже намного дольше… И я – его любимая игрушка, которая ему никогда не надоест.

Раньше я по наивности думала, что если я буду плохо выглядеть, то он разлюбит меня, охладеет. Найдёт себе новую забаву!

Но я была так глупа! Алик не позволяет мне есть лишнего, особенно на ночь: мой рацион рассчитан до калории, а если мы идём в ресторан, то она заказывает всё сам. И пока он наслаждается сочным жирным стейком и шоколадным муссом, я ковыряю очередной салатик без заправки.

И наверное, поэтому занятия спортом – это, пожалуй, пока ещё то единственное, что мне не запрещено. Потому что Алик всегда любил во мне мою девичью полудетскую гибкость, и когда я после двадцати наконец-о стала немного по-женски округляться, он сразу же посадил меня на жесточайшую диету. До конца моих дней.