Планета червей

Пояснения

Меры длины/времени на планете Поса:

День/неделя/месяц/год – оборот/на́дель/мах и период.

Расстояния: один вид – 0,6 километра, или 0,35 мили.

Высота/ширина: маховая сажень – 1,78 метра.

«Любой Разум <…> в процессе эволюции первого порядка проходит путь от состояния максимального разъединения (дикость, взаимная озлобленность, убогость эмоций, недоверие) к состоянию максимально возможного при сохранении индивидуальностей объединения (дружелюбие, высокая культура отношений, альтруизм, пренебрежение достижимым). Этот процесс управляется законами биологическими, биосоциальными и специфически социальными. Он хорошо изучен и представляет здесь для нас интерес лишь постольку, поскольку приводит к вопросу: а что дальше? Оставив в стороне романтические трели теории вертикального прогресса, мы обнаруживаем для Разума лишь две реальные, принципиально различающиеся возможности. Либо остановка, самоуспокоение, замыкание на себя, потеря интереса к физическому миру. Либо вступление на путь эволюции второго порядка, на путь эволюции планируемой и управляемой, на путь к Монокосму. Синтез Разумов неизбежен. Он дарует неисчислимое количество новых граней восприятия мира, а это ведет к неимоверному увеличению количества и, главное, качества доступной к поглощению информации, что, в свою очередь, приводит к уменьшению страданий до минимума и к увеличению радости до максимума. <…>

Возникает новый метаболизм, и, как следствие его, жизнь и здоровье становятся практически вечными. Возраст индивида становится сравнимым с возрастом космических объектов – при полном отсутствии накопления психической усталости. Индивид Монокосма не нуждается в творцах. Он сам себе и творец, и потребитель культуры. По капле воды он способен не только воссоздать образ океана, но и весь мир населяющих его существ, в том числе и разумных. И все это при беспрерывном, неутолимом сенсорном голоде».

Аркадий и Борис Стругацкие. «Волны гасят ветер».

Пролог

В черноте космоса вокруг далёкой пылающей звезды неспешно вращалась по орбите огромная планета. Бледно-бирюзовый газовый гигант временами являл на своём теле сине-зелёные всполохи, порождая на поверхности вихри из тёмных спиралей. При этом космический исполин имел интересное свойство: с особым изяществом оборотами выписывал по внутренней оси символ бесконечности1.  Проходя пересечение двух лепестков этого знака в своём внутреннем вращении, планета-гигант немного отдалялась от звезды и остывала, меняя сияние на мутно-белое с огромными розовыми разводами. А приближаясь к звезде по элегантной кривой, снова наполнялась бледно-бирюзовым светом.

«Система безопасности – Базе: Тревога! Тревога! Тревога! Критически недопустимое сближение с объектом! Системы торможения не функционируют на 75,8%. Столкновение произойдёт через 30… 29… 28…»

Красная надпись полыхала истерической вспышкой на тонких переплетениях шестигранников, полностью опутавших пространство огромного чрева звездолёта.

Газовый гигант как будто с молчаливым осуждением наблюдал, как крошечный по его меркам предмет коснулся поверхности и вскоре замер на границе света и темноты.

Мощь, исходившая от бледно-бирюзового космического исполина, завораживала своей несокрушимостью и монументальностью. Ни одно разумное существо не решилось бы бросить ему вызов. Но то разумное существо, а вот инертным, бездушным осколкам планет, что веками странствовали по бесконечной вселенной, было всё равно, в какую сторону лететь, и что встретится на их пути.

«Информаторий – Базе: повреждения корпуса составляют 17%. Системы энергоснабжения находятся в допустимой норме. Технические службы приступили к ремонту повреждённых частей корпуса. Ориентировочное время восстановления – 10 638 часов».

«Служба безопасности – Базе: критических аномалий на поверхности, способных причинить ущерб, не обнаружено».

«База – всем системам: приступить к спектральному анализу новой среды. Протоколу – начать сбор, обработку и формирование базы данных. Зафиксировать и принять момент стабилизации корпуса на поверхности за начало отсчёта нового летоисчисления».

В глубине космической бездны еле заметно блеснула искра. Она становилась всё ярче и вскоре, после нескольких оборотов бледно-бирюзового гиганта вокруг пылающей звезды, мерцание этой далёкой искры превратилось в яркое сияние кометы, которая стремительно приближалась. По сравнению с фантастически громадным газовым шаром комета выглядела как микроскопическая раскалённая иголка со слепящим длинным шлейфом. Но, по неписаным законам Вселенной и малое может сокрушить великое. Тем более что Вселенная – тоже разум, и все процессы в ней идут по Её воле…

«Аналитический центр – Базе: расчётный вектор движения объекта «комета» подразумевает столкновение с газовым гигантом. По предварительным данным скорость объекта варьируется от 1/16 до 1/18 от скорости света. Точное время приближения объекта – в процессе вычисления».

Спустя короткое для бесконечности время огненный странник с неимоверной скоростью и силой врезался под острым углом в бирюзовое тело огромной планеты.

Если бы вакуум смог передавать звук, то грохот этого взрыва, вероятно, долетел бы даже до пылающей звезды!

Увы, космос мудро хранит молчание. В полнейшей тишине на месте вспыхнувшего разрыва тут же образовалось чёрное пятно, и пострадавший гигант моментально начал его втягивать в поверхность, словно собирая силы для исцеления от раны на своём боку.

Несколькими мгновениями позже недалеко от места столкновения из громадного шара мощным фонтаном выбросило в космос то, что некогда было сияющей кометой. Её изгнание сопровождалось огромным бледно-мерцающим туманным облаком, которое стало скручиваться в небольшое завихрение и плавно двинулось в неизведанную черноту за своим прародителем. Следуя долгое время за космическим исполином по его орбите, облако всё больше отдалялось и вскоре было притянуто гравитацией единственного спутника газового гиганта, что казался на его фоне зёрнышком.

Особенность такого соседства со стороны выглядела так, словно родитель-колосс загораживает и защищает от сжигающих лучей звезды своё крохотное дитя, с лихвой одаривая его бледно-бирюзовым сиянием и теплом.

Планета-спутник в своём вращении «смотрела» на огромного защитника только одной стороной, разделяя веками свою поверхность на светлое и тёмное полушария.

Блуждающее туманное облако стало обволакивать маленький спутник и долгое время сливалось всё плотнее со своим новым домом. Бледное свечение туманности на мгновение отразилось в наполовину скрытом под грунтом металлически-холодном, шлифованном боку громадного эллипсообразного предмета, что замер на вечной границе света и тьмы.

По тонким соединениям стремительно пробежала яркая зелёная искра, и среди переплетений шестигранников появилась надпись:

«Информаторий – Базе: период наблюдения завершён. Зафиксировано окончательное слияние инородной газообразной субстанции с поверхностью. Все системы приступают к проведению анализа и обработке данных».

Глава 1

Далеко на горизонте едва посветлевшее небо2, чуть разогнав густой мрак, чётче обозначило крутые склоны небольшой отвесной скалы с карликовыми кустами. Это означало лишь одно – поток вот-вот откроется.

Лэви стоял почти на самой вершине, ухватившись за выступающий из скалы корень, и смотрел вниз на широкую просеку, окаймлённую редким и чахлым лесом на кромке болотных земель. Он то и дело поправлял капюшон тёплой куртки, съезжавший с его высокого лба и закрывавший светло-серые, с сиреневым ободом, глаза.

На краю просеки стояла необычная с виду телега, с четырьмя широкими, высотой в рост человека, колёсами, внутри которой широкоплечий и коренастый Киркас привязывал себя к сиденью.

– Ну что? – весело прокричал Киркас, задрав голову. – Как оттуда смотрится моя «тачка»?

– Красотка! – зычно ответил Лэви и тут же добавил, – Скоро начнётся! Жди!

Словно подтверждая эти слова, по тёмному лесу пробежал резкий порыв ветра, заставив подняться в воздух сухие мелкие ветки, опавшую листву и серую пыль. От этого порыва блекло светящиеся корни деревьев и кустов чуть усилили своё оранжево-жёлтое сияние, как раздуваемые угли костра. Внезапно ветер сменил направление, будто втягиваемый могучими лёгкими какого-то великана. Весь поднятый лесной мусор завис на миг, пролетел немного в противоположную сторону и медленно осыпался. Это чудачество природы повторилось ещё несколько раз, и только после этого воздушный поток с нарастающим рёвом устремился по просеке к едва видимому вдали густому туману.

Лэви приложил свободную перевязанную ладонь ко рту и гаркнул, что было сил:

– Вперёд!

Киркас, услышав далёкий крик, громко выдохнул и, сдерживая дрожь в руках от нахлынувшего волнения, быстро натянул маску. Тяжело дыша и собираясь с духом, он спустил на глаза плотно прилегающие к лицу очки, с усилием закрутил педали и двинулся по кромке просеки. Его «тачка» быстро вошла в поток и резво покатилась, подпрыгивая толстыми ободами колёс на ухабах. Уперев ступни в два выступа над педалями, Киркас дёрнул рычаг и раскрыл первый парус.

Состояние восторга от грубого рывка и нарастающей скорости вызвало улыбку на его лице, скрытую плотной маской. Без этого чувства, холодящего всё внутри, Киркас теперь просто не мог прожить. Почти похожие захватывающие дух эмоции он испытывал в далёком детстве, когда слушал рассказы своего деда Мёркиша, один из которых в корне изменил его жизнь. Дед тогда поведал внуку и его близкому другу Лэви про невероятный Сальдар, где почти всё небо закрывало огромное бирюзовое, нещадно палящее светило Сао. Попасть в этот мир можно было только через туманные земли на стыке миров, пройдя по воздушным потокам.

Киркас и все жители его родного Полунгара, вечно пребывающего почти в кромешной темноте, знали о неимоверной силе потоков, с корнем вырывающих хилые деревья. Правда, роптать на эти капризы природы никто не решался – из-за поступающего тёплого воздуха, делавшего жизнь в стылом Полунгаре более сносной. Были и обратные потоки, уносящие ледяной ветер на светлую сторону, чему полунги радовались не меньше. Они думали, что этот ветер уносит с собой с дальних морозных земель и холод, от которого здесь страдали даже больше, чем от постоянного мрака вокруг.

Не меньшей преградой служили густые туманы, разливавшие свои мутные облака по болотам, на стыке светлого и полумрачного миров. Это препятствие отбивало охоту любым путникам входить на болота в туман, потому что внутри него из-за сильнейшей влажности дышать было просто невозможно.

Все эти трудности не смогли остановить Киркаса с его жаждой приключений. Всей своей пылкой душой он мечтал во что бы то ни стало побывать в Сальдаре и увидеть новые земли, щедро согретые светилом Сао.

От своего деда Мёркиша, знатного кузнеца и умелого сказителя, особо почитаемого за то, что держал в памяти и увлекательно складывал рассказы о прошлом людей, Киркас также узнал, что находились и те, кто смог пересечь туманный стык миров по угасающим потокам. Это негасимым огнём зажгло в сердце тогда ещё мальчика мечту – пройти по потоку.

Киркас всякий раз съёживался от воспоминания, как они с Лэви чуть не задохнулись в тумане, неверно рассчитав время на дорогу. Обоим только исполнилось по пятнадцать периодов3 и то юношеское безрассудство чуть не погубило друзей. Туман накрыл их так стремительно, что только прыткие ноги Лэви помогли обоим выбраться из остановившегося потока на кромку болот. Это и послужило Киркасу поводом начать в кузне деда конструировать новый тип телеги, чтобы проехать по потокам, а не идти по ним пешком.

Дед Мёркиш безумно любил смышлёного и жадного до знаний конопатого, синеглазого внука, потому помогал ему во всём. Он, будучи кузнецом не одно поколение, научил неугомонного Киркаса ковке и выплавке котлов, и каждый раз, принимая благодарности от селян, нет-нет да упоминал подрастающего внука как своего полноценного подмастерья. Благодаря опытному деду Киркас соорудил первую педальную телегу, с четырьмя колёсами из больших, изогнутых, обломанных ветром веток, поверх железного обода на каждом обмотав их ещё и тягучими водорослями в несколько слоёв.

Заказы на такие телеги валом посыпались от односельчан и изо всех соседних селений. Правда, Лэви раскритиковал в пух и прах эту конструкцию, разумно объясняя, что в ураганном потоке крутить педали и управлять телегой без сломанных рук и ног не получится. Только спустя полтора периода Киркас добился нужного результата – и назвал своё творение «тачкой».

Теперь, пройдя потоки уже чуть ли не больше сотни раз, Киркас всё равно волновался не меньше, чем в первый. Тогда они с Лэви только чудом смогли проскочить стык миров за счёт маленького паруса, приделанного Киркасом к «тачке». Чтобы парус не сорвало ветром, Лэви вцепился в его мачту руками и держал её весь путь, сидя сзади Киркаса на багажной части. Сама же мачта паруса была вставлена за спиной Киркаса и прикручена к сидению ездока несколькими верёвками из красных водорослей, чья прочность не вызывала сомнений. Ноги Лэви были крепко привязаны к спине Киркаса, чтобы тот мог удерживать друга, не мешая себе крутить педали и рулить без осложнений. Такая безумная конструкция пришла в голову Киркасу, и он сам готов был сесть на место Лэви, чтобы только доказать, что с парусом «тачка» в потоке не поедет, а полетит. Так и произошло, но стоило Лэви содранных в кровь ладоней.

Когда юноши впервые въехали в освещенный мир, их восторгу не было предела. Открывшийся вид сразу заставил их зажмуриться – так ярки были лучи светила. Это было настолько необычно, страшно захватывающе и одновременно безудержно весело, что оба, будучи семнадцати периодов от роду, просто потеряли голову от бурлящих эмоций. Смуглые люди, повстречавшиеся им вскоре в крохотном селении, были очень дружелюбны. Они с любопытством рассматривали необычную телегу и самих «странников-ездоков». «Ездоками», впрочем, парни назвали себя сами, отвечая на расспросы и обливаясь потом от жары.

Киркас улыбнулся, вспоминая, как уже спустя оборот4 пришлось им с Лэви обмазываться липким маслом из стволов местных деревьев «перфа», чтобы хоть как-то уберечь сожжённую лучами Сао кожу лица, спины, рук и ног. Хотя местные сразу же предупредили парней, что как только вся листва деревьев уткнётся с веток своей острой частью в песок, то надо тут же прятаться в любую тень. Ведь пышущее жаром светило могло спалить кожу до волдырей, и вызвать смертельную лихорадку.

Потом начались обмены. Друзья поняли, что железные крючки и ножи изготавливались и тут. Ничего, кроме связки красных водорослей из вод Полунгара, да нескольких больших рыбин с моллюсками, не заинтересовало смуглых жителей.

Были и следующие поездки – уже на двух «тачках», с усовершенствованными парусами, которые не нужно было удерживать руками.

После этого Киркас и Лэви с гордостью говорили, что смогли оседлать потоки!

На протяжении следующих десяти периодов ездоки привозили много фруктов, изделий тонкого стекла, душистого мыла и много чего ещё. Они быстро научились ловить встречные потоки спустя оборот-два, не задерживаясь по целому маху5 в Сальдаре и быстро возвращаясь домой на радость родных и близких.

Стоя на скале, Лэви горько сожалел, что из-за повреждённого в кузне запястья не может в этот раз поехать вместе с Киркасом. Да, он понимал, что место в новой «тачке» было только на одного ездока, да и была она пока единственной с двумя парусами. Хотя именно новизна такой конструкции и порождала у Лэви тревогу. Своей дотошностью он не раз вызывал приступы гнева у Киркаса, который в последнее время любые замечания встречал чуть ли не с кулаками. Лэви понимал, что Киркас торопился, потому что пообещал привезти белоснежную согревающую накидку своей красавице Эле, готовой вот-вот родить. А такие накидки делали только в Сальдаре. Все слова Лэви про то, что второй парус не доработан и нужно поберечь себя для жены и будущего первенца, так и не смогли убедить вспыльчивого друга не подвергать себя огромному риску.

Но несмотря на все разногласия, Лэви продолжал восхищаться Киркасом – и как лихим ездоком, и как самым верным другом.

Теперь Лэви с тоской провожал взглядом слабо различимый силуэт «тачки», рванувшей вперёд, как только раскрылся первый парус, и сквозь пыль в потоке с ужасом разглядел, как раскрывшееся широкое полотно жёстко скомкал ревущий ветер. Закружившуюся «тачку» подняло в воздух и вышвырнуло в густой туман, поднимавшийся стеной по краям потока…

Глава 2

Чёрные горы ледяной воды бросали с волны на волну утлый челнок, почти до бортов нагруженный рыбой, с измотанным и усталым человеком, продолжавшим упрямо грести. От пронизывающего ветра и холода его руки с трудом повиновались и уже не чувствовали вёсел, а кожа на лице перестала чувствовать боль от хлещущего острыми иголками мокрого снега. Упорная мысль, что нельзя останавливаться, заставляла его с величайшим трудом ворочать уже кажущиеся неподъёмными вёсла.

Правда это мысль была не единственной. Временами рыбака одолевало осознание бессилия: что стихию не победить, нужно просто положиться на волю волн и будь что будет.

В такие моменты Песко, так звали рыбака, заставлял себя вспоминать о пропавших в этой пучине отце с братьями и друзьях, и эти воспоминания злобно взбадривали его. Он, сжав зубы, с натугой рвал тяжёлые вёсла и мысленно ругался со стихией: «Эй, Большая Чёрная Вода! Слышишь меня? Уж больше двадцати периодов, как оседлали потоки, а ты всё не даёшься! Что с тобой не так-то?! Гордая, да? Сильная? Ну, ничего! Кто-нибудь сможет и твою водную тьму укротить! Слышишь?!»

Вдруг Песко скорее почувствовал, чем услышал, как днище челнока заскрежетало по мелким камням. Ещё несколько натужных рывков вёслами, и судёнышко замерло без движения.

Рыбак с трудом встал, почти без сил вывалился на спасительный берег, уткнулся лицом в ледяную прибрежную гальку и почувствовал, что вот-вот провалится в сон. Возможно, в последний сон своей жизни.

Словно споря с кем-то, он приподнялся на локтях, мотнул головой и стал всматриваться в кромешную темноту, бормоча под нос: «Нельзя здесь смотреть последний сон… Я слишком молодой… для последнего сна под корнями…» Его слипавшиеся от усталости глаза с трудом могли разглядеть что-то, кроме чёрно-серой мути, заполненной мокрым снегом вперемешку с брызгами волн. Внезапно ветер на мгновение замер, и юноша увидел неподалёку бледно-жёлтое свечение, исходящее из-под густых кустов.

Песко в изнеможении закрыл глаза и, собирая последние силы, вслепую пополз вперед к спасительному свечению. Вдруг, резко замерев, он обернулся, облизнул потрескавшиеся губы и прошептал: «Мой улов…»

С огромным трудом юноша развернулся, с натугой встал на колени и ухватился за край челнока онемевшими от холода пальцами. Издав гортанный вопль, чтобы придать себе сил, он дёрнул судёнышко на себя и смог чуть дальше вытянуть его на берег.

Сколько прошло времени, пока весь улов оказался возле спасительных кустов, Песко не смог бы сказать. Только когда молодой рыбак полностью стал уверен, что его добычу вместе с челноком не поглотит Большая Чёрная Вода, он заполз поглубже в кусты и, просунув руки среди ветвей к бледно светящимся корням, постарался согреться их еле ощутимым теплом.

От ледяного ветра и мокрой одежды Песко колотила мелкая дрожь, и он понимал, что это первый признак подступающей болезни…

Он стал напрягать и расслаблять мышцы, как учили его опытные рыбаки, чтобы хоть как-то заставить быстрее бежать кровь по венам и немного согреться, но сил даже для этого уже не хватало. Охваченный отчаянием, он зарыдал и стал звать на помощь, стараясь перекричать вой ветра.

Что он кричал дословно, и как долго, юноша вряд ли помнил, но вдруг заметил, как наружные корни кустов и нижняя часть веток стали высвечиваться оранжево-жёлтыми бликами, и жаркая волна коснулась его рук. Онемевшие пальцы Песко ощутили особое тепло, что согревало не только кожу, но и заполняло всё тело, растворяя напугавшую его дрожь. Сжавшись в комок, он плотнее припал к кустам, продолжая рыдать уже от нахлынувшей радости и осознания своего спасения.

Замутнёнными от слёз глазами он осмотрелся, и страх стылым комом вперемежку с восторгом буквально сжали его внутри. Песко увидел, что и почва под ним мерцает таким же оранжево-жёлтым пульсирующим, как волны свечением, даря спасительное тепло.

Молодой рыбак попытался протереть глаза, в надежде лучше рассмотреть – что же его окружает? Но всё ещё непослушные от холода пальцы лишь чуть ободрали веки.

Внезапно, осенённый догадкой, он замер и еле слышно выдохнул: «Черви…».

Лицо озарилось улыбкой неподдельного счастья, и он провалился в спасительный согревающий сон.

Хлада понимала, что не сможет больше отдирать от скользких камней моллюсков, чтобы наполнить всю корзину. Руки и ноги её уже окоченели от ледяной воды, да и утомилась она почему-то быстро. Девушка с трудом разогнулась и с досадой выругалась про себя: «Да и в пекло! Хватит на сегодня! Сама съем, хотя опять ничего не обменяю… Эх…»

Хлада выбралась из воды и, подхватив почти пустую корзину, быстрым шагом направилась к жилищу, то и дело оглядываясь по сторонам. Опасалась она не зря, так как услышала на утреннем перезвоне, что рядом с их селением стая войлов пол-оборота назад насмерть разорвала рыбака. Да и рыкуны тоже часто шастали вокруг, норовя залезть в ледники с рыбой. От постоянной темноты да холода и так не сладко жилось, но этих огромных мохнатых зверюг люди опасались больше всего. Ведь рыкун мог и в жилище залезть, как уже раз случилось. Тогда тот рыкун задрал семью из четырёх человек. Потому и стали утыкивать острыми сколами сланца пологи над входами в жилища. Да расставляли крест-накрест железные пики вокруг каждого навеса с жилищами и по кругу селения, чтобы только отвадить живоглотов.

Густая трава переливалась белёсыми бликами, отчего давящий мрак чуть отступал и давал возможность выбирать тропу без ям и колдобин. Небо, обычно чёрное, сегодня обильно рассыпало мелкий бисер далёких звёзд, свет которых немного рассеивал темноту.

В далёком детстве Хлада однажды услышала историю о том, что за туманными болотами огромное светило Сао не уходит с неба, меняя цвет ото дня к ночи. После того рассказа малышка долго не могла заснуть, размышляя – как же светило Сао сменяет бирюзовый жар на бело-розовое тепло? Потому что для маленькой девочки даже эти названия цвета звучали как сказка. Ведь в её родном Полунгаре не было никакого внешнего природного света, кроме мерцающей белыми искрами травы, светящихся слабым бледно-жёлтым светом корней деревьев и кустов, даривших слабое тепло, да блеклого мигания далёких звёзд. Этот постоянный полумрак, что заполнялся временами лишь туманами, дождями и снегом, был настолько привычен Хладе, что она и не мыслила себя в ином мире.

Зайдя в жилище, девушка поставила корзину, быстро разделась и с трудом скатала с ног толстые и высокие, выше колен, упругие чулки, служившие женщинам и обувью, и защитой от холода. При этом не забыла привычно поворчать, что мужчинам легче носить свои сапоги – почти такие же, но более плотные и до верхней части икр. Подбросив в гаснувший очаг несколько быстро разгоревшихся плоских сланцевых «камней», Хлада юрко запрыгнула в кровать в бледно светившимся дупле огромного дерева и съёжилась под толстым одеялом. Поворочавшись немного, она тяжело вздохнула и начала ворчать себе под нос:

– Вот ведь угораздило меня так поздно проснуться, чтобы весь улов пропустить… Ладно бы сразу ко всем пойти… И зачем на этого хвастуна Песко было смотреть-то?

Хлада замолчала и погрузилась в мечты: «Да, Песко – красавец… Мышцами так играет, когда рыбу разделывает… ох, да… Ну и что? Насмотрелась, балда? Даже не взглянул на тебя ни разу! Ладно бы была кривой какой. Конечно, не так пышна, как балаболка Третка. И что? Волосы у меня гуще и темнее Треткиных. и глаза, говорят, красивые. Голубые! Да, что уж теперь про фигуру с лицом вспоминать, если голодной лежу… Эх… Теперь вот и замёрзла, и новой накидки не выменяю… А она, зараза, белая да тёплая… Сразу видно, что со светлой стороны материя! Так и мерцает даже без деревьев и кустов, словно сама светится…»

С тех пор как Песко вернулся с богатым уловом из Большой Чёрной Воды, слухи о его спасении червями и умении молодого рыбака говорить с ними разбегались всё дальше и дальше. Ведь ещё от предков было известно, что под корнями живут светящиеся черви. Хоть мало кто мог разглядеть их, но словам своих прародителей старались верить.

Яркое доказательство, что черви существуют и даже помогают людям, как раз и явил Песко.

Хлада, как и многие девушки, скорее приходила полюбоваться на кудрявого зеленоглазого блондина, чем снова послушать его рассказ.

Происходило это, как всегда, под большим навесом, где собирались жители селения поесть, разделить улов и обменяться кто чем хочет.

Рассказ о своём спасении Песко теперь повторял почти на каждом вечернем перезвоне. Сразу после него он начинал звать червей на виду у всех и просил дать больше тепла. Когда же деревья, к которым лепились жилища с навесом, натянутым поверх крыш и между стволов, начинали светиться оранжево-жёлтым сиянием от почвы и выше человеческого роста – что, впрочем, большинству не было видно, а вот пульсирующее тепло, наполнявшее помещение, ощущали все, – то разрастался и восхищённый гул голосов людей. Они подхватывали хором слова Песко и в упоении, с восторгом усиливали этот призыв.

Конечно, для юноши это не прошло бесследно, потому что он стал получать уж слишком много внимания и ласки. Да и не только от односельчан, но и от девиц из соседних селений, которые в общем хоре зова червей только и делали, что призывно смотрели на Песко, стараясь подобраться ближе. А тот в своём восторженном исступлении лишь громче повторял и повторял заветные слова:

– О черви, свет несущие и тепло дарящие! Согрейте мои руки и ноги! Прошу вас о помощи! Не поскупитесь! Взываю к вам со всей силой сердца! Одарите тёплым чудом своим!

Но с каждым разом Хлада стала замечать, что её всё больше раздражает такое нарочито показное управление червями. Она где-то на краю сознания начинала понимать что-то очень важное и про червей, и даже про то, как нужно с ними общаться. А всё потому, что при зове тепла свечение на стволах деревьев словно подсказывало ей о чём-то. Именно это её умение видеть оранжево-жёлтые всполохи давало девушке особую уверенность, что она находится совсем рядом с тайной, которая вот-вот должна ей открыться.

Вот и теперь, плотно закутавшись в одеяло, Хлада снова и снова старалась уловить ту самую важную мысль, которая всё ускользала. Мешало и то, что она никак не могла согреться. Повздыхав, девушка высунула нос из одеяла.

– О черви, свет несущие и тепло дарящие! – громко сказала она. – Согрейте меня, пожалуйста! А то прямо не могу, как продрогла, – и, закрыв глаза, мысленно стала повторять заученные слова зова.

Через несколько мгновений из-под земли появилось тусклое сияние, которое окрасило бледными оранжево-жёлтыми переливами корневище дерева с дуплом-кроватью, и волна тепла окутала девушку.

Хлада с улыбкой вздохнула и негромко поблагодарила:

– Спасибо, свет и тепло дарящие! Какие вы безотказные всегда…

Девушка закрыла глаза и задремала. Последними её мыслями перед сном были обычные мечты лентяйки: что было бы хорошо приходить в те места, где сразу много моллюсков, чтобы долго не стоять и не отковыривать по нескольку штук, и что хорошо бы вырастить свою плантацию красных водорослей, из которых получаются отличные и прочные одежда и обувь. Да и свои чулки уже пора бы поменять на более новые… тогда и светлые накидки от сальдарцев можно менять хоть каждый день…

Внезапно девушку словно что-то подбросило.

Она выпрыгнула из кровати, замерла на мгновение, покрутилась на месте, словно отыскивая что-то, зажмурилась и зашептала вслух, чтобы не потерять нить:

– Так! Тихо! Тихо… Так, Хлада! Давай ещё раз, по порядку: если черви отзываются на мысли, значит с ними можно и мысленно разговаривать, а не только вслух?! Интересно, а можно ли просить их о чём-то ещё, кроме тепла?

Девушка сжала виски ладонями и произнесла про себя: «О черви, свет несущие и тепло дарящие! Помогите мне, одинокой хрупкой девушке, поскорее набирать корзину моллюсков и терпких раковин доверху. Мне не только для еды нужно, но и чтоб хватило улова моего на обмен тёплых вещей со светлой стороны, и не просить вас, черви, свет несущие, лишний раз дать больше тепла в моё жилище!»

Хлада стояла и долго-долго твердила одно и то же, отчего у неё даже немного занемели ноги, а ступни начало неприятно покалывать. Она присела на край кровати, и… увидела, что пол под её ногами, покрытый ворохами жухлой травы с клоками сухих водорослей, стал понемногу просвечиваться меж корней бело-мутным сиянием, идущим от входного полога.

Хлада вскочила и выбежала из жилища.

Каково же было её удивление, когда она поняла, что мерцание продолжается тонкой полоской на тропинке к излучине реки.

Не переставая повторять слова нового зова, девушка пошла по яркой нити и, подойдя к воде, ахнула, увидев, что на дне неглубокой протоки мерцание высветило плотные кучки моллюсков, облепивших камни на небольшой глубине.

Мурашки пробежали по спине и затылку Хлады.

«Как?! Откуда они взялись?!» – билась в её голове мысль – «Я же совсем недавно тут всё выбрала! Да они ещё и огромные бордовые, а не простые серые?!»

Поколебавшись мгновение, девушка ступила в воду и только тут поняла, что совсем забыла обуться и одеться. Босые ноги моментально пробрал холод от ледяной воды, и она, засмеявшись, бросилась к дому за одеждой.

В этот раз Хлада действительно набрала полную корзину крупных моллюсков и к вечернему перезвону шла с улыбкой превосходства.

Войдя под навес, она тут же стала выискивать дядюшку Раскта, который слыл удачливым ездоком, перевозившим товары из Полунгара в Сальдар и обратно. По слухам, Раскт пол-оборота как вернулся со светлой стороны и уже выменял одну белую накидку, о которой так сильно мечтала Хлада.

Увидев коренастого рыжего мужчину с усами, девушка быстро пробралась к нему, по пути бросив большую пригоршню моллюсков в общий огромный котёл.

– Тепла тебе в дом, дядюшка Раскт! – громко поприветствовала она ездока, и поставила рядом с ним большую корзину, наполненную доверху своим уловом.

– И тебе тепла в дом, де́вица! – улыбнувшись в пышные усы, ответил Раскт, перекрывая своим басом шумный гомон под навесом. – Хороши моллюски у тебя! – похвалил он. – На завись многим полунгам, что ленятся и перебиваются с ракушек на водоросли.

– Да, уж! Постаралась я сегодня! – ответила с улыбкой Хлада, присаживаясь рядом. – Устала, конечно, да окоченела совсем. Вот, пришла на сбор поесть и погреться да твои истории о путешествии к сальдарцам послушать.

– Не хитри, девица! – с улыбкой прищурил глаз опытный ездок. – В моих рассказах мало нового, а вот вещиц разных привёз я много. Небось о них и разговор пойдёт, если ты мне прямо под ноги бухнула свой богатый улов?

Хлада звонко рассмеялась и, тронув за руку мужчину, сказала, глядя ему в глаза:

– Ох, и прозорливый ты, дядька Раскт! В самую серединку середины попал отгадкой своей.

– Да, что уж тут не понять-то, – хохотнул в ответ ездок. – Девица ты видная, и наряды тебе нужнее, чем мне.

Хлада улыбнулась в ответ на похвалу и Раскт, уже посерьёзнее, добавил:

– Неужто впервой на большой обмен пришла?

– Да, впервой, – с глубоким вздохом сказала Хлада, доверчиво склонив голову на бок. – До этого, так, по мелочи бывало меняться.

– Ну, тогда поведай – как звать тебя и о чём мечта твоя? – улыбаясь, пробасил Раскт.

– Слыхала, накидки у тебя вроде есть белые, что со светлой стороны, – тут же встрепенулась девушка. – Вот и хотела прицениться да примерить, если сговоримся. А звать меня Хладой.

– Ну, одной корзины моллюсков маловато будет за такую вещицу, Хлада, – хитро прищурил глаза Раскт и, приблизив свои пышные усы к самому уху девушки, шёпотом закончил: – А вот, помимо улова, надо бы и согреть странника. Тогда, глядишь, и обмен случится, да может ещё и более выгодным будет для нас обоих.

Хлада сначала опешила от такой наглости, выдавая смущение ярким румянцем, полыхнувшим по её щекам. Но спустя мгновение взяла себя в руки и, прямо глядя в глаза мужчине, так же тихо сказала:

– Так я ж девица нетронутая, чистая. Обряда женского от матерей селения не приняла ещё. Оттого за такие речи мужа зрелого могут и наказать, и даже покарать сурово… – и, увидев, как изменился взгляд Раскта с игривого на испуганный, добавила тихо, – Потому и не надо мне, наверно, об этом говорить кому-то, дабы честь твою не замарать. Верно?

Раскт пригладил усы и уже серьёзно посмотрел на девушку.

– Да, ты ещё и умом крепка, как я погляжу, – чуть растягивая слова, сказал он, улыбнувшись уже сдержаннее, и продолжил: – Ну что ж… Тогда давай сторгуемся. Только вот за белую накидку пуховую, как её сальдарцы называют, одной корзины моллюсков мало будет. Тут и двух может еле хватить расплатиться.

Хлада, молча улыбнувшись, но с ледяным взглядом, поднялась и сняла ближайший фонарь с пятью крупными сиялками. Насекомые тут же забили чешуйчатыми крыльями от беспокойства, отчего засветились ещё ярче, и девушка поднесла фонарь вплотную к корзине.

– Смотри, уважаемый дядюшка Раскт, – спокойно произнесла она. – Это не серые, а бордовые, крупные моллюски. Таких и пяти штук на густую похлёбку хватит. Да ещё их ракушки на лепёшки сытные пойдут. Так что в моей корзине товара на одну накидку с лихвой.

Хлада ждала пока Раскт разглядывал её улов, держа в руках пару раковин, и даже заметила, как он цыкнул на любопытных, что решили тоже свои засунуть носы в корзину, услышав про бордовых моллюсков.

Девушка повесила фонарь с сиялками, присела поближе к ездоку и негромко, и ласково спросила:

– Ну, что? Примеряет сегодня накидку пуховую девица видная… молчаливая, а?

– Умная ты, Хлада. Этого не отнять у тебя, – улыбаясь, ответил Раскт. – Твоя взяла. Держи!

С этими словами ездок встал с большого короба, на котором сидел и открыл его. Порывшись немного, он достал вещь, которая словно сама светилась, без помощи сиялок.

Хлада, сдерживая дрожь в руках от нетерпения и нахлынувших эмоций, взяла чудо-накидку и грациозно обернула ею плечи.

– И правду говорят, – промурлыкала она, кутаясь в наряд, – греет она сама, да прямо лучится.

Увидев на Хладе роскошный наряд, к ней тут же стали подсаживаться другие девушки, засыпая её вопросами и поглаживая пушистую накидку.

– Спасибо тебе за такой обмен, дядька Раскт! – широко улыбаясь от счастья, сказала Хлада. – А если я завтра ещё бордовых наловлю, будет у тебя что выменять?

Ездок громко рассмеялся и, привычно пригладив усы, сказал:

– Эх, и хитра ты, девица! Но до завтра мне всю эту твою корзину не умять, как ни старайся. Сама ж сказала, что пяти моллюсков на густую похлёбку хватит. Так что оборота через три-четыре можем опять сторговаться, коль захочешь.

Глава 3

Теперь Хлада не ходила трижды в оборот на улов, как раньше. Ей было достаточно и одного раза, чтобы, используя особый зов к червям, набирать большую корзину крупных моллюсков. Но своим секретом девушка решила ни с кем не делиться.

Скоро у неё появились жёлтые, а не бордовые, как раньше, чулки, да ещё двухслойные, с подошвой из опавшей коры деревьев. Такие чулки согревали не хуже белой накидки, которую она хоть и берегла, но надевала на каждый перезвон, разглядывая всех с лёгкой улыбкой превосходства.

Теперь, заходя под навес, Хлада всем своим видом давала понять, что становится зажиточной селянкой. Ведь в Полунгаре особо ценились светлые наряды, которые не каждый мог себе позволить. Свою одежду и обувь полунги обычно делали из опавшей листвы редких деревьев и водорослей разных сортов и мастей, из которых получались в основном бордово-коричневые тона. Такие вещи изнашивались достаточно быстро, в отличие от тканей из красных водорослей, обладавших особой плотностью, дававших светлые оттенки полотна от алого и оранжевого до жёлтого и золотистого. Красные водоросли, выделанные для уплотнения в особом соляном растворе с добавлением плотного мха, служили ещё и долговечной обувью. Конечно же, особым спросом пользовалась одежда из Сальдара, отличавшаяся всем спектром от ярко-синего до кипенно-белого цвета. По слухам, такую одежду сальдарцы делали из бархатистых синих и бирюзовых листьев деревьев «фижьера», росших только на их «светлой стороне».

Однажды, выменивая у одного из ездоков свой улов на сальдарскую ярко-синюю юбку, Хлада услышала сдавленный крик прямо за своей спиной. Она резко обернулась и увидела, как Арги, жена старшего рыбака их селения, выронив корзину с рыбой, схватилась за огромный живот одной рукой, а другой стала искать опору, чтобы не упасть.

Хлада мигом поддержала её и осторожно помогла присесть на опрокинутую корзину.

– Что с тобой, Арги?! – с испугом воскликнула девушка, видя, как по чулкам женщины стекает вода.

Видя происходящее, две наставницы селения тут же аккуратно оттеснили в сторону Хладу, и одна из них громко крикнула:

– А, ну-ка, тихо! Всем мужчинам выйти из-под навеса! И быстро накипятите воды побольше, да свежего мха натаскайте! Видите, у Арги воды отошли – роды начинаются! И чтоб не заходить сюда никому! Ясно?

Быстро смолк общий гул голосов, и мужчины стали торопливо выходить наружу, за руки утягивая с собой детей, чтобы те не путались под ногами.

– Хлада! – окликнула растерявшуюся девушку низкорослая полная наставница, которую все ласково звали «мать Вайза». – Помоги мне уложить Арги пока на эту подстилку, а потом подсобишь нам роды принять.

У Хлады от услышанного мелко задрожали руки, но она мотнула головой, словно прогоняя страх, и взялась помогать.

Все женщины и девушки, кто был в этот момент под навесом, хоть и суетливо, но в меру слаженно стали кипятить на трех очагах чистую воду, расстилать бурые полотнища и класть валики под голову и ноги на большом столе. Под ножки этого стола другие женщины подкладывали плоские камни, обычно служившие «тарелками» для еды, создавая столу нужный уклон и одновременно проверяя его на устойчивость – для чего ловко меняли камни местами, если это требовалось.

Некоторые девушки выскакивали из-под навеса и тут же возвращались с корзинами, полными густого мха, который приносили мужчины. Мох тут же высыпали на пол, отбирая самые чистые и густые куски. Остальные девушки перевешивали фонари с сиялками поближе к столу для роженицы.

Хлада в общей беготне чётко выполняла всё, что ей говорили наставницы. Но страшные мысли разрывали её изнутри, потому что вдруг она вспомнила рассказы, как во время родов умерла её мать. Временами тошнота подступала к её горлу, а страх холодными тисками сковывал всё внутри, когда она слышала крики Арги. От этого Хладе хотелось бежать куда глаза глядят.

Наконец, всё было готово: роженицу быстро подхватили со всех сторон и аккуратно перенесли на подготовленный стол. Рядом встали несколько женщин и девушек, они смачивали в кипятке мох и короткие бурые полотенца, и чуть остужая, отдавали наставницам Вайзе и Анне, склонившихся над стонущей Арги.

Хлада от страха сначала спряталась за спинами стоящих, но услышав оклик Вайзы, подошла ближе.

– Милая моя, – ласково и быстро зашептала Вайза, – держи Арги за руку, даже когда тебе будет больно. Потому что ей ещё больней, и нужно хоть немного брать эту боль на себя. Тогда и рожать ей легче будет. Уяснила, девочка?

Хлада, соглашаясь, затрясла головой и, взявши двумя руками потную ладонь Арги, стала с ужасом смотреть на её огромный живот и зажмуриваться при каждом вскрике.

Женщины тихо затянули древнюю песню, которая, по поверьям, помогала при родах, но роженице становилось всё хуже. Это было видно и по её бледнеющему лицу, и по лицам Вайзы и Анны. Наставницы стали чуть больше суетиться и просить Арги сильнее тужиться, но она почти полностью выбилась из сил от боли.

Вайза быстро замотала в пучок седеющие длинные волосы и своими полными руками стала надавливать на огромный живот, чтобы помочь выйти младенцу. Но и это не помогло. Во взглядах поющих женщин появился страх, который никак не мог ускользнуть от зорких глаз Хлады. Этот страх словно вязкая жижа стал пробираться внутрь каждой помощницы, и казалось, что даже воздух наполняется им. И вот уже пара девушек, не сдерживаясь, заплакали.

Высокая и поджарая наставница Анна грозно посмотрела на них, и вытирая рукавом струящийся по лбу пот, крикнула:

– А ну-ка хватить рыдать!

Плачущих девушек тут же оттеснили подальше, но Хлада услышала, как Анна, нервно сдув со лба светлую прядь волос, негромко и быстро прошептала Вайзе, склоняясь над стонущей роженицей:

– Надо решать, кого спасаем: мать или дитя?

Вайза ещё раз надавила на живот Арги, и та захрипела от боли, потому что кричать уже просто не могла.

– Пойте громче! – злобно рявкнула Анна, обернувшись в сторону женщин, и те запели в полный голос.

И тут Хладу словно что-то пронзило изнутри, и она даже тихо вскрикнула от неожиданности.

Вайза бросила быстрый взгляд в её сторону и, отбрасывая очередное окровавленные полотенце и кусок густого мха, ободряюще сказала:

– Потерпи, потерпи, моя хорошая! Сейчас примем дитя Арги, она отпустит твои руки и не будет их так выкручивать.

Но не от этого вскрикнула Хлада. Она очень отчётливо поняла, что именно сейчас она может позвать червей на помощь, чтобы облегчить страдания и боль Арги!

Не думая больше ни мгновения, Хлада закрыла глаза и мысленно стала взывать, повторяя множество раз: «О черви, свет несущие! Прошу вас – помогите уменьшить боль Арги, дайте ей силы родить без мук и страданий, чтобы и мать, и дитя остались живы! Пусть ребёнок живёт с матерью, а не как я, сиротой. Прошу вас, свет несущие и тепло дарящие, не оставьте мои слова без ответа! О черви, свет несущие…»

Внезапно в голове Хлады стали рождаться картины, где радостная женщина кутает в белую пуховую накидку новорождённую девочку, а та звонко смеётся, умильно дергает пухлыми ножками и протягивает маленькие ручки, лопоча что-то непонятное…

Что было вокруг, Хлада не видела и почти ничего не слышала, занятая своим новым зовом к червям. Она даже не обратила внимание на сдавленный удивленный возглас Третки: «Смотрите! Смотрите!!!», когда оранжево-алое сияние стало пробиваться сквозь землю под столом, на котором рожала Арги, окутав роженицу и всех, кто был рядом.

Хлада очнулась от забытья только тогда, когда услышала громкий крик младенца. Пришедшая в себя Арги отпустила её руки и со слезами радости приложила плачущую кроху к своей груди.

– Девочка… – громко сквозь общий шум утвердительно сказала Хлада, и с надеждой посмотрела наставнице Анне в глаза.

– Девочка! Девочка! – подхватили все женщины и девушки рядом и разом загомонили, поздравляя мать с рождением дитяти. Вайза с Анной с усталыми улыбками утёрли пот, что ручьями стекал по их лицам.

Хлада продолжала пристально смотреть на Анну, словно спрашивая о чём-то. Сквозь усталость во взгляде наставницы мелькнуло удивление. Она притянула девушку к себе в объятия, тихо прошептав ей на ухо:

– Это же ты позвала червей на помощь?

Только теперь Хлада увидела, что и её ноги, и даже стол с матерью и новорождённой, окутаны бледными оранжево-алыми сполохами, угасающими на глазах. Девушка тихим шёпотом спросила у Анны:

– Ты видишь свечение?

На что наставница утвердительно качнула головой и так же тихо ответила:

– Вижу… Но не это важно. Важно то, что ты смогла упросить червей спасти мать и дитя. Как тебе это удалось?

Последние несколько слов прозвучали в полнейшей тишине, нарушаемой лишь тихим причмокиванием малютки.

– Я просто не хотела, чтоб у нас появилась ещё одна сирота, наставница Анна, потому и позвала червей, как смогла… – глядя на всех удивленно-испуганными глазами, тихо выговорила Хлада.

– И у тебя это получилось! – слабо улыбаясь и с трудом разлепляя искусанные губы, сказала Арги, протягивая свободную руку к Хладе. – Эту руку ты держала, и через неё стало приходить ко мне облегчение, словно силы в меня вливались. Даже боль дикая ушла, так мне стало хорошо.

Девушка взяла протянутую руку и прижала её к своей груди, в знак благодарности за тёплые слова.

Новорождённая малютка вдруг оторвалась от материнской груди, посмотрела прямо в глаза Хладе и улыбнулась.

– Узнала свою спасительницу! – негромко засмеялась Вайза.

Несколько женщин подхватили её смех, а наставница Анна улыбнулась и сказала:

– Ну, теперь понятно, какое имя будет у малышки!

– Я назову её Хладэна, в твою честь! – прошептала Арги и сжала ладонь девушки.

Слёзы выступили на глазах Хлады, и она поцеловала запястье Арги. Потом, словно что-то вспомнив, быстро расстегнула крючок своей белой накидки и аккуратно укутала ею уже заснувшую крошку Хладэну.

– Дорогой подарок! – широко улыбаясь, сказала Анна. – Достойная плата за оказанную честь!

– Вот и славно, дорогие мои! – с улыбкой на измученном лице произнесла Вайза, и уже спокойно и твёрдо добавила: – А теперь надо здесь убрать. Мы же так и не трапезничали ещё. Да не забудьте сжечь весь мох и полотенца порченые, чтобы у Арги с дочкой никаких болезней от родов не осталось.

Весть о том, что Хлада облегчила роды призывом червей, молниеносно разлетелась по селению. Даже всегда суровый с виду старший рыбак Пётр, муж Арги, немного неуклюже обнял Хладу своими огромными ручищами и поблагодарил её за такую необычную помощь и богатый подарок его первенцу-дочурке.

Весь вечер Хлада принимала поздравления и радовалась удачно прошедшим родам вместе со всеми. Она даже поймала восхищённо-оценивающий и пристальный взгляд Песко, который на этот раз был забыт и отодвинут новой героиней на задний план.

Правда, девушка сделала вид, что не заметила этого «особого зова» от Песко, и намеренно не доходила до его стола, где, как нарочно, рядом с ним то и дело оказывалось свободное место.

Хлада сидела в окружении девушек и с отвлечённой улыбкой слушала их болтовню и сплетни, когда к ней подсел Пётр и внезапно спросил:

– А как тебе удалось позвать червей, чтобы так облегчить роды моей жене?

Девушки в окружении стихли, и Хлада, пряча взгляд, негромко сказала:

– Я уже ответила на этот вопрос нашей наставнице Анне, и готова его ещё раз повторить: я не хотела в нашем селении ещё одной сироты. Такой, как я. Потому и просила душу своей мамы помочь в родах. Мы же все про себя догадываемся, что черви – это души наших родных. Это они помогают нам, когда мы их зовём. Ведь не зря же мы прощаемся с умершими под корнями деревьев, от которых тепло приходит. Вот я и попросила свою маму о помощи, и она не отказала…

Пётр обнял Хладу за плечи, притянул легонько к себе, поцеловал в голову и сказал:

– Жаль, что так случилось с твоей матерью… Да и отец твой так рано пропал в тумане на стыке миров. Но теперь знай, что часть моего улова всегда будет твоей. И моей дочке, когда подрастёт, мы с Арги будем часто рассказывать, кто помог подарить ей жизнь. Ты достойна этого! Жаль, что ты уже не девчушка, а то взял бы тебя в свою семью! – с улыбкой закончил он.

Хлада долго ворочалась и не могла уснуть. Разные мысли крутились в голове. Уже давно померкли крылья сиялок, висевших в настенном фонаре, но она всё лежала и смотрела широко распахнутыми глазами куда-то сквозь стены своего жилища. Ведь она особенно ясно поняла, что черви отозвались на её зов о помощи при родах не просто так. Хлада догадалась, что для них прозвучало сигналом что-то особенное в её словах. Да ещё этот разный свет… Ведь когда она взывает к червям об улове моллюсков, то и свечение – мутно-белое, а когда тепла просишь – оранжево-жёлтое. Сегодня же оно вообще было оранжево-алым! Такого Хлада никогда не видела. Да ещё и видения эти про малышку в белой накидке. Оттого-то и подарила свою накидку не думая, хотя теперь немного жалела.

«Ну, и ничего! – мысленно успокоила себя Хлада и улыбнулась. – Вот приедет дядька Раскт или другой ездок, тогда, может, опять сменяю у него за улов новую накидку. Чего горевать-то попусту?»

Раздумья снова и снова продолжали будоражить девушку, и она в который раз вспоминала и вспоминала слова, что беззвучно кричала при родах.

Внезапно Хлада поняла, что вместе со словами о помощи она представляла не каких-то посторонних, а себя и свою мать, которую ни разу не видела. Это детальное видение и стало основой, на которую отозвались черви!

«Так вот как вы понимаете нас, – покрываясь мурашками от внезапно открывшейся тайны, подумала Хлада, – вам надо говорить слова просьбы и представлять то, чего хочешь, тогда вы и помогаете!» Она съёжилась от догадки и накрыла голову подушкой. В который раз девушка стала вспоминать то, что привиделось: малышку, которая барахтается в пуховой накидке на руках у смеющейся женщины.

Слёзы выступили на глазах Хлады, вспомнившей рассказы наставниц, как её саму после родов и смерти матери долго выхаживали и боялись, что тоже умрёт. Ведь с момента рождения она не издала ни крика, а только сердито кряхтела и сопела. Оттого и назвали её Хладой, потому что была холодна и сдержанна в эмоциях с самого рождения. Даже когда под чутким наблюдением наставниц, и особенно матери Вайзы, она подросла, всё равно оставалась со всеми чуть отрешённо-холодной. Да и сколько себя знала Хлада, она не помнила, чтобы дурачилась, бегала и кричала с остальными детьми, которых оставляли наставницам, пока взрослые работали «на улове», готовили, пряли. Хлада уже с детства, ощущая своё особое одиночество и тоску от того, что взрослые нянчатся со своими детьми и уделяют ей внимания лишь немного, внутренне отреклась от любой сторонней ласки, чтобы не ранить себя ещё больнее. Лишь ездок дядька Лэви, давний друг погибшего отца Хлады, каждый мах возвращаясь из поездок, частенько привозил гостинцы и старался растормошить и развеселить её. Но девочку это только раздражало, и она просто отмалчивалась. Вспомнила Хлада и то, как подростком стала помощницей наставниц, и Вайза вдруг разок назвала её дочкой. После этих слов Хлада забилась под сохнущие на кухне котлы, рыдала и кричала, что она не дочь наставницы. Тогда же она явно осознала, что не хочет, чтобы кто-то командовал и управлял ею, и уже после этого попросилась перейти в ловцы, только чтобы постоянно не видеть Вайзу. Теперь-то Хлада понимала, что из-за своего упрямого норова просто не смогла откликнуться на материнскую любовь, которую всячески предлагала ей наставница.

Да и сейчас девушка не всегда была рада шумным компаниям под навесом. Часто она старалась побыстрее съесть свою порцию похлёбки и тут же уйти к себе в жилище в дальней части навеса. Хотя она помнила, что и Анна, и Вайза частенько пророчили ей стать наставницей, потому что уж больно у неё всё ладно получалось. Вот только ленилась она с возрастом всё чаще. Возможно, потому наставницы и согласились на её переход в ловцы. Ладно бы, в ловцах Хлада проявила себя! Нет же! И тут она не нашла успокоения, потому что постоянно надо было находиться по колени в ледяной воде. Ну и кому такая жизнь понравится?

Хлада вздохнула, перевернулась на другой бок, кутаясь в одеяло, вытерла слёзы, и чтобы хоть как-то отогнать горькие мысли, стала снова представлять, уже с улыбкой, малютку и женщину. Теперь её мысли потекли в нужном русле, наполняя девушку каким-то особым счастьем от разгадки секрета в общении с червями. Хотя это общение и было односторонним, а не диалогом. Но от этой мысли Хлада отмахнулась. «Значит, и моллюсков вы мне так же созываете, черви, свет несущие! Потому что именно таких я видела не раз под навесом в корзинах удачливых ловцов. Именно таких моллюсков я и представляла, когда просила вас о помощи для улова, о черви, свет несущие!» – не унимала восторги девушка.

Эмоции накрыли Хладу. Выскользнув из-под одеяла и изгибая упругое стройное тело, она радостно закружилась по жилищу. Но внезапно остановилась. Широко распахнув ярко-голубые глаза, она тихо произнесла:

– Черви, свет несущие! Поговорите со мной! Прошу вас! Я – Хлада…

Девушка зажмурилась и с широкой улыбкой стала представлять, как её ноги окутывает легкое сияние. Почти сразу её ног коснулась волна какого-то особого тепла, которое не просто согревало, а как-то особенно наполняло её всю.

Девушка легла на пол, припала щекой к свету и прошептала: «Поговорите со мной, о черви, свет несущие! Расскажите мне о себе! Помогите понимать вас!»

В то же мгновение ураган видений ворвался в голову Хлады. Картины суровой природы её родных мест стали расцветать всполохами ярких красок от бордового, красного и алого до жёлтого и кипенно-белого. Природа сменилась картиной древесных корней, тоже как будто вбирающих, как живые пальцы, эти цвета и наполняющихся ими. В водных глубинах рыбы и моллюски, так же как и корни, впитывали в себя вихри красок, соперничая с камнями дна, усеянного яркими искрами. Видения менялись так молниеносно, что Хлада даже не могла их толком рассмотреть. В первые мгновения её охватил восторг, но скоро закружилась голова. Она захотела открыть глаза, но… не смогла! Она попыталась встать. Но поняв, что какая-то огромная сила прижала её и не дает пошевелиться, испугалась до ужаса. Начальный восторг сменился паникой и дикой болью, которая разрывала голову изнутри, а видения всё прибывали и прибывали. Хлада вскрикнула от ужаса и потеряла сознание…

Глава 4

Тонкое, как волос, соединение получило сторонний сигнал и, замерцав зелёным огоньком, запустило световой импульс дальше. Свечение с нарастающей скоростью начало распространяться. Изумрудный каскад бежал фейерверком по многомиллионным шестигранным объёмным соединениям, нити которых опутывали помещение многокилометрового отсека звездолёта.

Волна зелёных импульсов вызвала оживление плат и схем, сплошным ковром покрывающих полукруглые стены от пола до сводчатого потолка. Включаясь с мягкими щелчками и слабым попискиванием датчиков, их равномерное мерцание белыми и синими всполохами плавно наполнило светом всё колоссальное пространство отсека.

На шестигранниках-визуализаторах появился равномерно бегущий вверх трёхстрочный белый текст, сопровождаемый полоской курсора:

«Система ментального наблюдения “Информаторий” – Базе открывателей: произошёл первый непримитивный контакт энергосущностей (локально – “черви”) с индивидуумом женского пола по имени “Хлада”.»

«Разведцентр – Базе: индивидуум женского пола обитает на полумрачной стороне, локально именуемой “Полунгар”. Данная информация транскодирована от энергосущностей.»

«Медотсек – Базе: в данный момент индивидуум “Хлада” находится в состоянии сомноленции6 вследствие диффузного снижения мозгового метаболизма, вызванного кратковременным уменьшением мозгового кровотока из-за большого объёма образного общения. Предложение – применить короткий электрический разряд для выведения её из состояния обморока.»

Текст исчез. Курсоры замигали в ожидании.

К этому времени волна ярких всполохов полностью осветила весь гигантский отсек. В самом его центре замерцали и загорелись отводы тысяч полупрозрачных труб, напоминавших щупальца застывшего громадного осьминога. Они соединялись с корпусом исполинской логарифмической спирали7 более тысячи метров диаметром и в несколько сотен метров высотой. Сгустки проводов и креплений, уходящие в широченный раструб спирали, соединялись с бело-перламутровыми нейротрубками колоссального гипермозга.

Это был «когнитивный модуль» базы открывателей – центральный обменный узел со всеми системами управления.

Древнюю схему оповещения текстом гипермозг оставил как память о некогда окружавших его здесь людях. Вся информация и без текста моментально попадала во все его серверы и тут же проходила обработку. Но помимо составляющих его нутро кристаллов, плат, датчиков и соединений, этот гиперинтеллект содержал и самую важную ценность – биоматериалы многочисленных органов центральной нервной системы учёных этого звездолёта. Такое отличие от типовых искусственных интеллектов и было его сверхособенностью, наделившей гипермозг чувствами и эмоциями.

С мелодичным переливом коротко прозвучал сигнал, и перед когнитивным модулем полукругом появились красные надписи:

«База – Медотсеку: разряд не применять. Данная стимуляция повлечёт нарушение восприятия информации индивидуумом при дальнейших сеансах».

«База – Информаторию: объём образного общения уменьшить по протоколу до элементарного.»

«Приказ Разведцентру: начать наблюдение за индивидуумом “Хлада” без препятствия дальнейших контактов, с постоянным подробным информированием.»

В переплетении шестигранников один за другим появились и исчезли тексты:

«Медотсек – Базе: принято к исполнению.»

«Информаторий – Базе: принято к исполнению.»

«Разведцентр – Базе: принято к исполнению.»

Бело-перламутровые сплетения когнитивного модуля начали пульсировать светом в ритме биения сердца. После нескольких ритмичных сдвоенных импульсов вся сеть шестигранных соединений сместила световой акцент в центр.

Вновь прозвучал сигнал, появилась очередная надпись:

«База – Ментальному Информаторию: доложить максимальную информацию о непримитивном контакторе “Хлада” и её родных».

На шестигранниках-визуализаторах вокруг сияющих гигантских спиралей возникли панорамные голографические проекции с цифровыми данными, фотографиями, графиками и бегущей непрерывно информацией:

«”Хлада” – пол женский, возраст – 16 периодов по критериям планеты Поса, равной 16 и 1/4 годам по стандартам земного летоисчисления. Сирота. Мать – Эле, умерла в родах, в возрасте 20 периодов. Отец – Киркас, ездок-первопроходец, до рождения дочери в возрасте 27 периодов погиб на стыке миров. Условия гибели: туман критической плотности – 10 уровень, расстояние от базы открывателей – 2 вида по критериям планеты Поса (1,2 км / 0,7 миль). Тело найдено единомышленниками погибшего спустя 3 оборота газового гиганта Сао вокруг своей оси, что соответствует 3 стандартным суткам планеты Поса.

Ремарка. Для удобства архивации данных определения день/неделя/месяц/год учитываются в терминах локального наречия: оборот/на́дель/мах/период. Данные временные отрезки соответствуют земным с погрешностью 1 к 1,00314.

Ремарка. Индивидуум “Хлада”. Уровень рационального интеллекта IQ – 120, замкнута, в общении предпочитает саркастический тон, минимизирует контакты с жителями своего селения. Обладает навыками лидера, но данной способностью не пользуется. Имеет музыкальный слух и склонность к стихосложению. Часто поёт, находясь в своём жилище одна. Легко обучилась грамоте при помощи наставниц селения, и примитивному сложению чисел – самостоятельно. Мечтательна, ленива, но обладает подвижным умом, благодаря чему проводила примитивные контакты с энергосущностями (локально – «черви») с просьбами к ним о помощи для добывания пропитания и в момент критических родов у женщины селения с тазовым предлежанием плода. После примитивного призыва индивидуума о помощи для роженицы медцентр первооткрывателей направил серию команд энергосущностям. Для перемещения плода в утробе в нужном направлении с последующим удачным его извлечением были применены акустическая стимуляция плода и неинвазивная спинальная анальгезия. После оказания помощи при родах у индивидуума “Хлада” возникло желание провести первый сеанс непримитивного контакта. Как передают энергосущности, следящие за контактором “Хлада”, в данный момент она пребывает в состоянии глубокого сна. Любые её и более ранние контакты других индивидов с энергосущностями определены как “примитивные” и запротоколированы, но для контроля и дальнейшего наблюдения не учитываются».

Глава 5

В прохладной тени огромных кустов, в гамаке под небольшим навесом, сладко потягиваясь, лежал юноша и лениво цедил прохладную воду из тонкого стеклянного кувшина. Иногда он рассматривал сосуд, любуясь изгибами стекла: от изящного горлышка извилисто спускалась тонкая прозрачная нить и заканчивалась крупной каплей на выпуклой части, словно сбежавшая струйка настоящей воды.

Смуглые руки юноши поворачивали кувшин под разными углами, чтобы свет Сао, пробивающийся сквозь полог, давал больше причудливых бликов. Они отражались в красивых, чуть миндалевидных, карих глазах юноши.

Под навес зашёл высокий плотный мужчина в набедренной повязке на лоснящемся от пота смуглом массивном теле и жёлтых сандалиях с плетёными ремешками до колен. Вытерев грязным полотенцем лицо с тканой повязкой на лбу, он посмотрел исподлобья на юношу.

– Флэм… – сердито пробасил мужчина, – с чего ты решил, что пора отдыхать?

Юноша вскочил из гамака и кувшин, выскользнув из его рук и сделав невероятный кульбит в воздухе, полетел прямо на булыжный пол. Флэм бросился на колени, пытаясь поймать свою стеклянную драгоценность. Но кувшин упал точно в подставленную большую ладонь мужчины, испещрённую шрамами и следами от ожогов. Тот глянул на стоящего на коленях парня, хмыкнул и принялся рассматривать сосуд.

– Ох… мастер Элав… Спасибо! Вы спасли мою работу… – тяжело выдохнул Флэм. – У меня чуть сердце не выскочило…

– Отличная работа, мой мальчик! – пробасил удивлённо Элав, продолжая крутить в ладонях кувшин. – Ты сам придумал форму или у тебя случайно получилось? Я ведь такого заказа вроде не давал.

– Да, мастер! Это моя задумка, – затараторил Флэм, протягивая руки, чтобы забрать кувшин. – Я взял совсем немного «чистой пыли» из общего бака и сделал это для госпожи Ва́хвы. Она очень просила что-нибудь нежное и необычное. Вы же не будете сердиться?

Мастер Элав отодвинул протянутую руку Флэма и, хитро прищурившись, тихо спросил:

– С каких это пор тебе дают заказы в обход меня, а?

– Мастер Элав, она… она… – растерялся юноша, но словно что-то вспомнив, выпучил глаза и, прижав ладони к груди, выпалил: – Она просила вам передать, что хочет такую вещицу! И я решил сделать пробу, чтобы показать вам, мастер, но не успел. Вы теперь вот сами её увидели. Оплаты ещё не было, так что всё по правилам, мастер! Я бы не смог обмануть своего благодетеля, который меня с малолетства вырастил! Честно, честно!

– Хитрец ты, Флэм! – басовито хохотнул Элав и протянул кувшин юноше.

Тот осторожно взял его и поклонился с благодарностью:

– Мастер Элав, могу я показать сосуд госпоже Вахве? Вы не будете против?

– Конечно покажи! – с доброй улыбкой ответил Элав. – Только сделай это при мне, дабы я всё видел и слышал. И мой тебе совет на будущее: всё докладывай сначала мне, а не тихушничай, и тем более не скрывай от меня. А то ты в свои восемнадцать периодов, да в сажень8 ростом уж слишком шустрый. Уразумел?

– Конечно, конечно, мастер Элав! – суетливо поправляя тунику, пробормотал Флэм и выскочил за полог.

Да, за Флэмом водились тёмные делишки. Он часто делал какие-то свои заказы в стеклодувной мастерской и получал за это неплохие барыши. Проворачивал такие делишки, используя «чистую пыль» из общего бака, из которой и получались самые прочные изделия тонкого стекла, прозванные «блица́ми». Для этого нужно было долго и упорно просеивать мельчайший песок, чтобы набрать хотя бы пригоршню так называемой «чистой пыли», а у Флэма на это не хватало ни терпения, ни усердия. Поэтому за небольшую долю от предстоящего дельца он уговаривал менее удачливых подмастерьев просеивать ему «чистую пыль». Ведь эти неудачники, по мнению Флэма, только и делали, что подметали и убирали в мастерской. А вот варить стекло и выдувать изделия мастер доверял в основном ему и ещё паре-тройке головастых ребят.

Обо всех этих проделках добродушный Элав догадывался, но снисходительно прощал их Флэму. Ведь этот юркий парнишка не просто считался лучшим подмастерьем, приносящим много хороших заказов, но ещё и был его воспитанником, о чём Элав старался не особо рассказывать. Небольшую часть выручки Флэм, конечно же, прибирал себе и практически сразу спускал на хмельной изумрудный сироп из ярко-синих плодов «инджи». Тем не менее при всех своих махинациях ушлый подмастерье успевал выполнять почти всю сложную работу в мастерской. Помогал он мастеру Элаву даже в трудоёмком изготовлении стеклянных шариков, да чтобы те были прозрачными, как чистейшая вода. Элав, правда, никому не рассказывал, какой состав мельчайшего песка и «чистой пыли» он берёт для плавки в печи. Только когда горячее стекло уже было готово, мастер звал Флэма, и тот помогал нарезать из продолговатых болванок аккуратные одинаковые кусочки, придавая им потом круглую и гладкую форму с помощью особых щипцов и шлифовки. На эти шарики в последнее время можно было наменять товаров гораздо больше, чем на шлифованные раковины. Прозвали стеклянные шарики «марблами», и ездоки особенно охотно брали их за свой товар. Флэм, конечно же, пытался сам делать стеклянные шарики, но у него они получались всегда мутными и с пузырьками. Эти марблы брать никто не хотел. Мастер Элав, узнав про такое безобразие, пригрозил отлупить хитрого подмастерья, чтобы тот не портил ценный песок и не менее ценную пыль.

Помимо всего прочего, Флэм не пропускал ни одной симпатичной девицы, которые так и липли к этому темноволосому кудрявому красавчику с более светлой кожей, чем у остальных. Поэтому он часто гулял и куролесил. Хотя иногда ему и доставалось за такие шалости.

Была у Флэма одна крайне неприятная особенность. Юноша хоть и был высоким и стройным, большой силой не обладал. Но благодаря своему острому языку любого обидчика мог едко поддеть и выставить дураком. Да так, что потом несчастному долго повторяли все эти колкости в спину и за глаза, обращая их в унизительные шуточки. Делали так, как правило, дружки Флэма, в основном его должники, ходившие за ним по пятам и боявшиеся попасть ему в немилость. Многие ещё помнили угрюмого гончара Тóтику, вынужденного переехать в другое далёкое селение только потому, что мстительный Флэм, получив как-то по носу от этого верзилы, устроил тому настоящую травлю.

Флэм распустил слухи, что у Тотики огромны только кулаки, а вот умишко – меньше кулачка ребёнка. И каждый раз, завидя здоровяка-гончара, Флэм начинал как бы шутливо задавать тому вопросы по сложению и вычитанию. Видя, как широкоплечий и высоченный Тотика растерянно хмурит брови и с мрачным взглядом отворачивается, дружки Флэма гоготали в голос. После на́дели9 таких шуток даже озорные детишки стали весело орать возле гончарной мастерской прибаутку: «Два горшка слепил, три плошки разбил. Сколько прибыли нажил?».

Как бы Тотика не пытался разгонять шумные ребячьи ватаги, они всё равно его донимали криками и смехом. Да и болтливые сплетницы нет-нет да бросали эту шутку в спину кузнецу, за глаза называя его «тупицей».

С тех пор фраза Флэма «Я не бью глупых, а наказываю их на всю жизнь» стала его лозунгом и самым опасным предупреждением любому, кто осмеливался вставать поперёк дороги этому пройдохе.

Впрочем, мало кто знал, что Тотика разбил нос Флэму не просто так. Гончар был по уши безответно влюблён в смуглую девушку Чурьят из соседнего селения, но боялся показать ей свои чувства. Узнав об одной вроде шутке, а на самом деле настоящей подлости, Флэма, что тот сделал по отношению к его возлюбленной, Тотика просто подошёл к смазливому красавцу и без объяснений молча ударил его.

Флэм, конечно же, не догадывался о чувствах Тотики, когда положил глаз на круглобёдрую Чурьят. Как ни старался юноша применить все свои проверенные варианты соблазнения, успеха добиться так и не смог. После череды неудач хитрец решил пригрозить девушке и напрямую сказал ей, что если он ещё раз будет отвергнут, то устроит ей такую травлю, что мало не покажется. На что гордая красотка, подбрасывая куски горючего сланца под котёл с кипящим бельём, только ухмыльнулась, обозвав Флэма пьянчужкой. Это и послужило началом её бед.

Все женщины Сальдара ухаживали за своими чёрными или тёмными волосами при помощи мягкого мыла. Варили его из высушенных корней огромных голубых цветов «лимпа». Волосы становились мягкими и блестели, не выгорая под лучами жаркого светила. Мыло было достаточно дорогим, а потому в каждом доме всегда хранилось особенно бережно. Но у цветов «лимпа» было одно каверзное свойство – если при варке мыла добавить пару щепоток их завядших лепестков, то через оборот от волос и тела появлялся такой тухлый запах, что его просто невозможно было терпеть и очень долго приходилось отмывать. При этом запах тухлятины только возрастал – из-за того, что Сао никогда не заходило, а лишь меняло дневной жар на ночное тепло.

Флэм подговорил одну из охмурённых им подружек Чурьят испортить в доме несговорчивой девицы хорошее мыло, что и было сделано.

Через оборот Флэм с дружками-помощниками приехал в это селение отдавать большой заказ и, проходя мимо дома своей «обидчицы», стал громко сетовать на вонь, исходящую оттуда. Сопровождающие его дружки подхватили весёлую для них игру, и вскоре уже всё селение знало, что от Чурьят пахнет как из помойной ямы.

Беда заключалась ещё и в том, что мать Чурьят помылась этим же мылом. Работали обе в швейной лавке отца девушки, расположенной прямо в их жилище, где из опавших синих бархатистых листьев деревьев «фижьера» производились очень добротные белые и небесно-голубые накидки и туники.

Придя в лавку ещё с влажной головой, Чурьят заподозрила неладное, когда её мать вернулась с улицы с высохшими на свету, дурно пахнувшими волосами. А когда стали приходить наёмные работницы, они зажимали носы и выскакивали на улицу. Отец семейства в бешенстве прогнал жену с дочкой отмываться.

Бедная девушка и её мать несколько оборотов10 подряд не выходили из дома, избавляясь от нестерпимого запаха. И к Чурьят прочно приклеилось позорное прозвище «вонючка».

Так Флэм «наказал» девушку за крутой норов и дерзость, не подозревая, что Чурьят всё же была отомщена. Ударом Тотики.

Однако мало кто замечал, как менялся взгляд Флэма, когда он наблюдал за детьми, играющими с отцами, помогающими в работе матерям. Глаза его наполнялись неимоверной тоской, которую он старался тут же залить хмельным инджи, или переключался на новое дельце.

Свой очередной тайный заказ для госпожи Вахвы Флэм делал не просто так. Он знал, что её муж Чёдэс, успешный и зажиточный ездок, вот-вот должен был вернуться и привезти несколько тюков красных водорослей с полумрачной стороны. Эти водоросли просто позарез были нужны Флэму, чтобы сделать себе золотисто-жёлтую тунику, что являлось бы особым отличительным знаком «зажиточного селянина». Ведь хоть и работал он у богатого мастера Элава, но особых отличительных знаков, таких, как жёлтые высокие плетёные сандалии или та же золотистая туника, у него ещё не было. А делалось и то, и другое как раз из красных водорослей полунгарцев.

Конечно, выменивать целый тюк водорослей Флэм не собирался, но на тунику он с лёгкостью мог заработать. Только теперь нужно было выкручиваться и выдумывать для мастера Элава причину, почему сама госпожа Вахва не придёт за заказом. Здесь также присутствовал тайный уговор. Женщина обещала незаметно взять у мужа небольшую связку красных водорослей, которой вполне хватит на тунику до колена, а Флэм расплатится с ней изысканным кувшином и двумя чашами.

К счастью, Флэму повезло и в этот раз. К Элаву приехал с заказом один знатный мужчина из далёкого селения, и они стали обсуждать все детали предстоящей сделки. Как правило, такие разговоры тянулись очень долго, и Флэму оставалось только хитро улыбнуться и незаметно вынести уже готовые изделия.

Чёдэс был жилистым мужчиной высокого роста, и несмотря на проблёскивающую на висках седину, выглядел моложавым и всегда бодрым. Смуглое скуластое лицо ездока с ласковым прищуром практически всегда озаряла лучезарная улыбка, а две маслины глаз светились радостью.

Когда гигант Сао только начал менять свой молочно-розовый свет, Чёдэс зашёл в жилище и нежно поцеловал спящую жену. Вахва пошевелилась от ласкового поцелуя и что-то сонно пробормотала, но тут же распахнула глаза, почувствовав неповторимый тонкий аромат мускулистого тела мужа с легкой примесью пыли и трав. Она страстно притянула любимого к себе пухлыми руками и томно зажмурилась.

– Ты так сладко спала, что я не мог не поцеловать тебя, моя пышечка, – услышала она нежный шёпот в самое ухо.

Вахва кокетливо потянулась и, чуть отстранившись от мужа, проворковала в ответ:

– Ты же знаешь, что я всегда люблю просыпаться от твоих поцелуев, Чёд. Но сейчас так рано, что глупо не дать отдохнуть тебе с долгой дороги. Хочешь, позову слуг с опахалами, чтобы хоть чуть разогнать духоту.

Муж улыбнулся, нырнул под простыню и прошептал:

– Конечно же я устал с дороги, моя сладость, но я не смогу уснуть, пока не покажу тебе чудо, которому меня научили полунги. Ты себе даже представить не можешь, как это восхитительно!

На миг глаза Вахвы округлились от удивления, но Чёдэс прижал к её губам палец, прерывая возможные вопросы, и начал говорить чуть громче и нараспев:

– О черви, свет несущие и радость дарящие! Взываю к вам, со всей силой сердца! Одарите чудом своим! Привнесите в наше жилище прохладу и наполните его свежестью! Прошу вас – не оставьте меня в моей просьбе!

Вахва с нескрываемым удивлением смотрела на мужа, который повторял и повторял странные фразы, словно песню, чуть раскачиваясь в такт словам.

Спустя несколько мгновений лёгкая волна прохлады стала заполнять душную комнату. Голубовато-белые всполохи исходили от корней синего дерева «фижьера», рядом с которым стояла кровать, но только Чёдэс видел их.

Флэм, получив обещанную, правда, очень чахлую связку красных водорослей, стал выпрашивать у Вахвы несколько шлифованных крупных раковин сверх договорённости, объясняя это тем, что и мастеру Элаву нужно заплатить за достаточно дорогую «чистую пыль». Юноше пришлось долго уговаривать дородную женщину, известную своей жадностью, на дополнительную оплату. Но когда она увидела чаши и кувшин, её широко распахнутые от удивления и восторга глаза сказали всё сами за себя. Вошедший в комнату на звуки голосов Чёдэс чуть не раскрыл их тайный сговор.

Флэм быстро и незаметно спрятал водоросли в большую наплечную сумку и, почтительно кланяясь, произнёс:

– Прохлады вашему дому и чистой воды!

– И тебе того же, Флэм! – мило улыбаясь, сказал мужчина, и обхватив за объёмную талию жену, игриво добавил: – О чём это вы тут шепчетесь?

Вахва кокетливо взвизгнула и непринуждённо защебетала:

– Посмотри какое чудо сделал Флэм в этот раз! Это просто восторг! Какая изящная работа!

Женщина стала вертеть в руках чашу и кувшин со стеклянными капельками воды, «сбегавшими» по краям, подставляя их под свет.

Чёдэс взял кувшин в руки и, цокнув языком в знак одобрения, сказал:

– Да, уж! Очень красиво! Нечего добавить. Вот только зачем тебе столько посуды, радость моя? У нас этой красоты уже столько, что её проще уже раздавать, чем хранить.

Оба мужчины засмеялись. Правда, Флэм подхватил смех исключительно из лести знатному ездоку. Но Вахва решила не сдаваться. Она взяла вторую чашу в руки и, откинув назад тёмные пышные волосы элегантным движением головы, томно спросила:

– Любимый! Неужели ты откажешься испить изумрудного инджи из такой чаши, когда я подам её тебе?

Чёдэс, проворным жестом развернув жену так, что она прижалась к нему спиной, негромко проворковал:

– Даже если ты подашь мне простой воды в своих ладошках, я буду счастлив.

Теперь настала очередь Вахвы засмеяться. Она отстранилась от мужа и уверенно произнесла:

– Флэм! Сделка состоялась. Я беру чаши и кувшин за пригоршню этих раковин, как и договаривались.

С этими словами она открыла шкатулку на столе и вручила юноше четыре раковины.

– Но, госпожа Вахва… – с немного растерянной улыбкой проговорил Флэм. – Мы же условились о семи…

Чёдэс чуть криво улыбнулся и достал из той же шкатулки ещё четыре раковины.

– Не надо жадничать, любовь моя, – сказал он ласково. – Если что-то доставляет тебе удовольствие, для меня цена не имеет значения. Поэтому ещё одну я добавлю от себя.

Мужчина положил раковины в ладонь Флэма и нежно поцеловал смуглую щёку жены. Глядя, как Флэм быстро запихивает оплату в сумку, Чёдэс улыбкой спросил:

– Кстати, Флэм, не подумал ты о моём предложении по поводу шариков?

Юноша растянул губы в притворной улыбке и, непринуждённо подбрасывая оставшуюся в руке раковину, ответил:

– Так то ж надо с мастером Элавом обговорить. Он же свой тайный состав никому не говорит для литья марблов11. Да и счёт их ведёт придирчиво. Так что не забалуешь у него. Могу только попросить его встретиться с вами, уважаемый Чёдэс, чтобы вы ему сами рассказали о своей затее. Устроить вам встречу?

Чёдэс широко улыбнулся в ответ и похлопал по плечу Флэма со словами:

– Не стóит. Я сам как-нибудь его спрошу. А сейчас нам надо с Вахвой о семейных делах поговорить.

– Премного благодарен, уважаемый Чёдэс, за щедрую оплату моих скромных трудов, – понял юноша непрозрачный намёк уходить, и пятясь к выходу, добавил: – Чувствую, прохлады в вашем доме стало больше, вероятно, из-за вашего щедрого сердца.

– А также из-за волшебных слов червям! – хохотнула Вахва, игриво глядя на мужа.

Чёдэс слегка растерялся, но засияв улыбкой, быстро сказал:

– Женщины обожают выдумывать небылицы. Так ведь, сладость моя?

Он снова притянул к себе жену и еле слышной скороговоркой выдохнул ей в ухо:

– Не надо раскрывать важные тайны. Они помогут нам ещё больше обогатиться.

Женщина поняла свою ошибку, выскользнула из объятий мужа и довольно ненатурально добавила:

– Я же шутить не умею, а тут вот решила, да неудачно.

Флэм сделал вид, что счёл произошедшее игрой влюблённых, и с самой широкой улыбкой скрылся за входным навесом.

Но фраза про волшебные слова червям уже не отпускала его.

После ухода Флэма Вахва обняла мужа и, чтобы загладить свою вину за болтливый язык, по-детски надула губы и сказала:

– Сдались тебе эти шарики? Лучше о жене подумай, как она тут страдает одна, без твоей ласки, когда ты по потокам мотаешься. У нас и так, считай, полных двадцать шкатулок с раковинами есть, да ещё половина сарая твоего товаром не менянным завалено. А ты всё…

На что муж не дал ей договорить и негромко перебил, отстраняясь:

– Прелесть моя! Ты бы поаккуратнее болтала рядом с Флэмом. Этот острый на язык хитрец может все тайны у тебя выведать, а ты и не узнаешь. Ещё и найдёт, за что можно тебя ославить. Да так, что потом придётся убегать и жить непонятно где, лишь бы тебя там не знали.

Чёдэс развалился на лежанке и похлопал по ней рукой, призывая присесть рядом поджавшую губы жену.

– Давай я тебе один урок преподам, – продолжил он, когда Вахва, виновато глядя, села рядом, – и ты поймёшь своей красивой головкой, что те шарики – гораздо больше по цене, чем твои любимые раковины.

С этими словами Чёдэс, не вставая, потянулся, открыл стоявшую на столе шкатулку и достал из неё одну крупную шлифованную раковину.

– Ответь мне – вот чем хороша эта ракушка? – снисходительно продолжил он, крутя перед носом Вахвы раковиной.

– Ну… Она тяжёленькая и в ладошке приятно лежит, – пожала плечами Вахва. – А если ещё как зеркальце отшлифована, то в неё и смотреться можно. Красотулька она!

Вахва улыбнулась своим словам и нежно посмотрела на мужа. Чёдэс с кажущимся спокойствием продолжил:

– Но посмотри, что может случиться с тяжёленькой и шлифованной красотулькой.

С этими словами он изо всех сил швырнул раковину в железную витую ножку стола, и от раковины отлетел большой кусок. Вахва ахнула и хотела встать, но муж грубо схватил её за плечо, заставив снова сесть.

– Теперь понятно тебе, сладость моя, – продолжил он всё так же спокойно и с улыбкой, – что твоя раковина хрупкая и может разбиться. Особенно в потоке, когда ураганный ветер несёт тачку и швыряет с ухаба на ухаб.

На глазах Вахвы выступили слезы, но заплакать она хотела не только потому, что раковина разбилась; она понимала, что Чёдэс, любивший иногда подшучивать над её недалекостью, сейчас особенно груб и страшен именно своим спокойствием и издевательской улыбкой.

В возникшей паузе Вахва смахнула слезу и подумала: «Да, я иногда соображаю медленно, но верно, и не прощу тебе, дорогой мой, такого обращения».

Словно прочитав эти слова во взгляде жены, Чёдэс понял, что хватил через край. Он притянул её к себе и звонко поцеловал в нос.

– Не стоит плакать от того, что ты глупенькая, радость моя. Прости, что я так резко говорю с тобой, но тебе нужно научится понимать важные вещи. И вот почему. Эти самые шарики-марблы мало того, что не бьются в дороге, но ещё хороши тем, что в Полунгаре за них теперь меняют ракушки один к двум. И даже дают иногда за один марбл не по две, а по три раковины. Теперь давай посчитаем. Связку водорослей в Полунгаре меняют за четыре ракушки, а за простую чашу-блиц уже можно обменять две связки, что равно уже восьми раковинам.

– А тут ты меняешь одну связку за три красивые чаши! – немного успокоившись, поддакнула Вахва.

– Правильно, пышечка моя! – снова чмокнул жену в нос Чёдэс. – Улавливаешь мою выгоду. Но не перебивай. Так вот, а за два стеклянных марбла я могу взять сразу три связки водорослей! Не за двенадцать ракушек, а за три марбла! Понимаешь? Ракушки дешевле шариков, да ещё и хрупкие!

– Но шарики ведь тоже можно разбить! – не унималась Вахва.

– Конечно и марблы можно разбить, если сдуру швырять их в камни, – горячо возразил раздосадованный Чёдэс, – но разговор не об этом! Ты только представь – вот я нагружаю свою тачку доверху тюками с фруктами, мылом, накидками, блица́ми и другим барахлом, за которые смогу выручить, ну, допустим, десять тюков красных водорослей, по двадцать связок в каждом, и десять тюков рыбы. Больше в тачку не влезет. Но в дороге у меня всегда, нет-нет, да отколются края у пары чаш или помнётся часть фруктов. Такой товар или не обменять, или его и за полцены не берут. А это мои потери. Да, я, конечно же, беру и пару шкатулок раковин с собой, но и у них иногда края оббиваются. За такие раковины со сколами я уже не выменяю водоросли! Это тоже потери! А вот теперь представь, что я беру только одну шкатулку с марблами, и привожу тебе… тачку с двадцатью тюками водорослей! А это четыреста связок! Четыреста! Сколько я смогу тут красивых блице́й наменять, посчитай?

Вахва ахнула от таких цифр и выпучила глаза на мужа. Тот, видя, что впечатлил её, ухмыльнулся и сказал:

– Вот потому я и убеждал Флэма подкидывать мне иногда по горсти марблов за какие-нибудь подарки, а потом и перетянуть у Элава контроль за шариками. Но этот парнишка ещё тот прохвост… понимает выгоду… вот и переживаю теперь, как бы не разболтал Флэм лишнего про меня Элаву…

Глава 6

Хлада с трудом разлепила веки и мутным взглядом осмотрелась. Она лежала на полу в той же позе, в которой припала к свечению ночью. До неё издалека, словно сквозь подушку, доносились звуки утреннего перезвона. Сиялки в лампе уже вовсю трепетали ярко светящимися крылышками, разгоняя мрак в жилище.

Голова непривычно гудела, и девушка никак не могла сосредоточиться. Она очень осторожно встала с пола, поморщилась от лёгкой головной боли и как в полусне начала искать свою белую накидку, пока не вспомнила, что подарила её малютке Хладэне.

Улыбка на мгновение коснулась губ Хлады, но она тут же вздрогнула от всколыхнувших память ночных видений. Её затрясло мелкой дрожью, но невзирая на страх, именно сейчас она чётко осознала, что как бы страшно ей ни было, теперь она ни за что не сможет отказаться от общения с червями, потому что это в корне и навсегда изменит всю её жизнь.

Чтобы хоть как-то прийти в себя, Хлада села на кровать и, закрыв глаза, стала мысленно многократно повторять: «О черви, свет несущие и тепло дарящие! Помогите мне понимать вас и образы ваши! Я боюсь снова впасть в беспамятство, как случилось в первый раз. Мне тяжело разгадывать то, что вы мне показали, но я больше не смогу без общения с вами! Прошу вас, черви, свет несущие, помогите мне очистить мысли, принять ваши образы и понимать их!»

Легкое тёплое покалывание в ногах заставило Хладу открыть глаза, и она увидела вокруг ступней чуть видимый золотистый туман, который мерцал небольшими искрами.

Девушка улыбнулась, приняв от червей знак, что она услышана. Выйдя из жилища в привычный полумрак, она с улыбкой направилась под навес на утренний перезвон.

Первым, кого встретила Хлада, был Пётр, что стоял у самого входа и словно нарочно ждал её.

– Тепла тебе в дом, Хлада! – зычно пробасил мужчина и тут же, не дослушав ответного приветствия девушки, чуть смущаясь, добавил. – Я вот о чём думал полночи после твоего зова к червям при рождении моей дочурки. Ты же можешь теперь просить червей о любой помощи, так ведь?

Хлада немного растерялась от внезапно откровенного вопроса. Ничего не ответив, она прошла в глубь навеса и уселась, как обычно, с самого края общих столов.

Но Пётр не отступал и, присев рядом, продолжил:

– Тебе незачем так смущаться, девочка! Я ведь спрашиваю не для своей корысти, а чтоб помогла ты нам с уловами для доброго прокорма селения. Ведь как получается? – задал он вопрос, и тут же стал раскладывать на столе ложки да чаши с подставками, словно изображая карту. – Вот, посмотри! Тут наше селение! – и Пётр указал загрубевшим пальцем рыболова на подставку и, выдвинув вперёд чашу, добавил: – А вот тут выход из залива в Большую Чёрную Воду со скалой поперёк. И если бы мы каждый раз могли загодя видеть скалу в темноте, то из этого прохода гораздо было бы легче грести. А то иногда получается, что и вёслами от этой скалы отталкиваться приходится. А если ещё и волны сильные… Даже пару раз вёсла ломали, что прямо уж очень накладно. Сброшенных больших ветвей-то не так уж и много, да ещё выбрать с нужным изгибом надо и обточить, чтоб весло добротное вышло.

Хлада слушала очень внимательно и у неё в голове зрел план. Она отчётливо поняла, что если получится упросить червей подсвечивать дно в заливе у скалы, то рыбаки будут её снабжать чем угодно, лишь бы спокойно проплывать в Большую Чёрную Воду. Значило это только одно – ей самой больше никогда не придётся даже руки мочить, чтобы добыть себе пропитание.

А Пётр всё продолжал:

– И вот ведь какая закавыка ещё получается. Ежели мы сети забрасываем не в заливе, а сразу за скалой, то и рыбы там побольше, но и сети рвутся, о скалу цепляючись. А совсем далеко в открытую Чёрную Воду заходить-то опасно, хоть там улов и богаче! Волны там круче, сиялки от стужи дохнут в фонарях дюже быстро. Даже на четверть оборота их не хватает. И вот что я подумал… – хитро прищурив глаз, Пётр сдвинул чаши-плошки локтем, и посмотрел прямо в глаза Хладе. – Смогла бы ты червей упросить, чтоб сиялки на той скале могли жить и нам ход подсвечивать? Да чтоб не замерзали они так быстро в Большой Чёрной Воде. Ведь без них-то и на ладошку вперед не видно ничего в темноте этой кромешной. Ну, что скажешь?

Хлада спокойно выдержала прямой взгляд и тихо ответила:

– Хорошо, дядька Пётр, я подумаю, что смогу сделать, чтобы упросить червей. Только мне надо время на это и, боюсь, тогда всю свою ловлю моллюсков придётся забросить. А кормиться я чем буду?

– Вот ведь дитя ты малое! – с улыбкой пробасил рыболов, и приобнял за хрупкие плечи девушку. – Я ж тебе уже говорил, что за помощь твою при родах Арги я тебе часть с улова отдавать буду всегда! Да и ребята мои без подарков и еды тебя не оставят! Так что даже не думай об этом. Только помоги уж нам, рыбакам, пожалуйста!

На столы стали расставлять плошки с похлёбкой, и Хлада с удивлением увидела перед собой не только похлёбку, но и миску с двумя большими кусками зажаренной рыбы, посыпанными приправами, и с большим ломтём жёлтой лепёшки.

Девушка подняла глаза и увидела сияющую улыбку на лице матери Вайзы: та поставила перед ней рыбу, на мгновение задержалась и пошла дальше расставлять еду по столам.

Перед Петром стояла большая миска с двумя рыбинами, одну из которых он тут же стал разделывать руками, весело поглядывая на Хладу.

– Ну что не ешь? – наконец не выдержал он, хохотнул и добавил: – Это тебе моя благодарность ежедневная теперь. Так что с голоду ты точно не умрёшь! Давай! Налегай! А то остынет.

Хлада широко улыбнулась и, опустив глаза, сказала:

– Спасибо тебе, дядька Пётр! Твоя помощь для меня очень ценна и важна. И я обязательно упрошу червей помочь вам.

Пару оборотов подряд Хлада мысленно составляла зов червям с просьбой для рыбаков, но все слова выходили какими-то корявыми и неискренними. В голове у неё, сбивая с мысли, постоянно крутились всякие хитрости, с которыми она уже не могла совладать, выдумывая для себя всё больше и больше желаний и условий.

Однажды после утреннего перезвона и трапезы, Хлада помогала убирать со столов, когда к ней подошла мать Вайза и, с улыбкой погладив её по голове, спросила:

– Чем тебя Пётр так озадачил, что ты уж какой оборот и полслова не вымолвишь?

Хлада подняла глаза, и улыбка сползла с лица матери Вайзы, потому что наставница увидела перед собой уже не юную девочку, а взрослую девушку с твёрдым пронзительным взором.

Помолчав немного Хлада, не отводя глаз, спокойно сказала:

– Мне нужно скоро в Большую Чёрную Воду выходить, а без женского обряда от матерей селения мне этого делать нельзя. Я же взрослой ещё не считаюсь. Потому прошу тебя, мать Вайза, помоги мне, пожалуйста, свершить обряд.

С этими словами Хлада развернулась и ушла, потому что буквально за мгновение до начала разговора с Вайзой, она поняла, что и как ей надо дальше делать.

Придя к себе, Хлада забралась на кровать в дупле, закрыла глаза и начала представлять дно залива, по которому от самого берега двинулась светящаяся тонкая полоса, огибающая скалу и теряясь дальше в Большой Чёрной Воде. Полоска света у самой скалы чуть расширялась, делая видимыми камни и валуны, подходящие близко к поверхности. Бледный свет, преломляясь в воде, образовывал блики на небольших волнах залива, отчего казалось, что крутой выступ скалы так же мерцает в темноте.

Хлада ещё раз отчётливо представила эту картину с самого начала и стала тихо повторять: «О черви, свет несущие и тепло дарящие! Научите меня, как помочь рыбакам проходить залив у скалы без страха и со светящейся вашей помощью! Дабы им ловить больше рыбы для пропитания, чтобы не только кормить всё селение, но и на обмен оставлять. Чтоб жилось нам спокойнее и радостнее… Помогите мне понять ваш ответ, о черви, свет несущие и тепло дарящие!..»

На третий или четвёртый повтор в голове Хлады вдруг очень явственно стал проявляться вид скалы и она увидела, как чьи-то руки расставляли большие фонари с сиялками на выступающие над водой камни, и эти же руки бросали в фонари пригоршни жёлтых и оранжевых цветов, что в изобилии собирались для кормёжки этих насекомых. Сиялки тут же зарывались в цветы, выставив только сверкающие крылья.

Далее Хладе явилось видение, как над её головой проплыло днище большого баркаса и в воду упали сети с его бортов. На сетях девушка увидела привязанные небольшие пузыри, внутри каждого из которых били крыльями по одной сиялке. На этот слабый свет начали сплываться рыбы и попадать в сеть. Часть крупных рыб заглатывали мерцающие пузыри, но сеть от этого не портилась, а наполнялась уловом всё больше и больше.

Внезапно сеть резко ушла вверх, и весь улов поднялся над водой.

Затем девушка увидела, как, рассекая волны, возвращался в бухту селения баркас с сиялками в больших фонарях на носу и на мачтах. При этом большие мужские руки снимали фонари, в двойных днищах которых тлели остатки сланца.

Видения плавно исчезли, и Хлада, подождав ещё несколько мгновений, осторожно открыла глаза. Волна радости с легкой пульсирующей болью в голове накрыла её, потому что она впервые полностью поняла все указания червей. Опустив взгляд, девушка увидела едва заметное золотистое свечение под ногами, которое стало понемногу исчезать.

На вечернем перезвоне Хлада дождалась Петра и попросила его остаться после трапезы на важный разговор. Обсудить сиялок в пузырях для сетей она решила в самом конце разговора и начала с самого важного – помощи от червей.

Пётр постоянно вздёргивал брови от удивления, слушая рассказ Хлады. Выслушав с серьёзным лицом всё до конца, он внезапно решил позвать ещё несколько рыбаков для совета. Вскоре под навес вернулось трое мужчин, среди которых девушка узнала Песко.

Хлада с удивлением повернулась к Петру и увидела его хитрую улыбку:

– Да, Песко с нами уж целую надель12 рыбачит, а не особняком, как раньше. Так и безопаснее и улова больше всё равно получается. Ведь после гибели в пучине своих родных не доверялся он артельному лову, а теперь вот решился. Да и хитрость у него есть небольшая. Он рыбьи пузыри всегда собирал и нас просил отдать, якобы ему они по вкусу. Оказалось, он туда по сиялке засовывал, да щепочкой закупоривал пузырь, чтоб сиялка быстро не захлебнулась. И потом он этот пузырь с грузилом в воду-то бросал да большую рыбу на крючок ловил. Так что он теперь у нас ещё и изобретатель. Вот только туну всё никак не поймает, и поэтому горячится.

Песко с улыбкой присел рядом с Петром, взглянул на Хладу, и скромно произнёс:

– Спасибо за похвалу, дядька Пётр! А тебе Хлада, я особые слова благодарности сказать хочу, потому что ты меня своим тайным зовом к червям словно за пояс заткнула. Да только не озлился я от этого, а понял другое. Меня ведь после моего первого зова сначала распирало от гордости и значимости, особо когда удавалось согреть всех. А теперь я увидел, что больше можно добра делать. Я ведь сиялок в эти рыбьи пузыри запихивать не сам придумал, а словно мне приснилось это. И с тех пор, как ты помогла зовом при родах, чую, что и во мне словно что-то изменилось. Теперь и я хочу такому дару научиться.

Хлада спокойно смотрела на красавца Песко и думала про себя: «Да, уж! Такому зазнайке, как ты, я в последнюю очередь тайну общения с червями раскрою…» Но в ответ на признание спокойно сказала:

– Зов у меня из сердца исходит и обучить ему я пока не ведаю как, – и, меняя тему, добавила, обращаясь к Петру: – А по сиялкам в пузырях могу подсказать вам бо́льшую хитрость.

Пётр удивлённо вскинул брови:

– Надо же! Ты даже и это можешь придумать?

– Так уже придумала, – спокойно улыбнулась Хлада. – Надо внутри сети немного этих пузырей развесить и тогда не одна рыбина, а многие бросятся на сиялок. Вот и наловите за один раз полную сеть. Может, и туну тоже.

Все четверо рыбаков восторженно ахнули. Даже Песко смотрел изумлёнными глазами на Хладу и качал головой.

– Вот ведь деваха какая смышлёная! – воскликнул Яка, один из рыбаков, что был даже выше Петра на полголовы, и хлопнул его по плечу своей огромной ладонью.

– Ты уж поаккуратнее своими ручищами-то! – хохотнул другой рыбак, Трюн. – Так весь дух из вожака вышибешь и новое дело с ним не испробуем!

Мужчины дружно рассмеялись. Только Хлада лишь слегка улыбнулась и, перекрывая смех, спросила:

– Вы же без меня в Большую Чёрную Воду не пойдёте?

Все разом смолкли, и Пётр с широкой улыбкой заверил:

– Ну, куда ж мы без тебя в таком важном деле-то? Да и сиялок расставлять, верно, тебе и придётся. Ты же юркая да гибкая, а у нас все мужики словно глыбы каменные. Разве такие на скале удержатся?

И снова под навесом прозвучал дружный смех, но его перебил Песко вопросами:

– Постойте! На скале фонари развешивать? Да для чего ж такое делать? Сиялки ведь дохнут на холоде!

Пётр хмыкнул и с хитрым прищуром кратко пересказал задумку Хлады про сиялок в фонарях с цветами и с горючим сланцем в двойном дне. В конце он добавил:

– Вот так, други мои, девица наша смышлёная за один раз нам трудную работу облегчила, которую мы оборот13 за оборотом, на́дель за наделью решить не могли. Да, что уж там! Не один мах14 и даже не один период15 мы вёсла об скалу эту проклятущую ломали. Так что отдельное и огромное тебе спасибо за помощь твою!

С этими словами Пётр обнял за плечи, сидящую рядом Хладу, и весело произнёс:

– По пробуждению и опробуем советы твои! Мы тебе и одёжку рыбацкую подберём, да потеплее, чтобы ты не закоченела с нами на баркасе.

– Не выйдет мне с вами пойти в Большую Чёрную Воду поутру, дядька Пётр, – спокойно, но твёрдо сказала Хлада. – Мне ведь надо сначала женский обряд от матерей принять. Без него кто ж меня отпустит-то из селения?

– Так мы ж тебе трех поручительниц вмиг найдем! – воскликнул Пётр. – Моя Арги первой будет! Да и наставницы тебя любят! Они уж точно не откажут!

– Так, давайте их сейчас и созовём, чтобы они поручились и сразу к обряду приготовились, чтоб завтра уже его и провести, да прям на утреннем перезвоне! – прокричал Яка, и звонко шлёпнул ладонью по каменному столу так, что аж сиялки встрепенулись в ближайшем фонаре.

– Ты давай не шуми! – миролюбиво придержал огромную ладонь напарника Пётр. – Видишь, сиялки уже блекнуть начинают, а значит, спать всем пора. Да и не решаются такие вопросы наскоком.

В этот момент к столу подошла мать Вайза, вытирая руки после мытья посуды, и, присаживаясь, произнесла с улыбкой:

– Меня Хлада уже просила об обряде, чтобы в Большую Чёрную Воду ходить. И теперь, услышав ваши речи, я поняла её поспешную просьбу.

– Почему же поспешную? – удивился Пётр.

– Да, потому что Хлада напугала меня этой просьбой, словно она бежать собралась, – продолжила мать Вайза, глядя в глаза Хладе. – А нам в селении каждый человек важен.

– Мне некуда бежать, мать Вайза, – спокойно выдержав взгляд, ответила Хлада, и добавила, чеканя каждое слово: – Моё родное селение, что взрастило меня, не будет мною брошено и забыто.

– Тогда и клятву селению тебе придётся дать, – продолжила мать Вайза. – Ты ведь знаешь, что тогда тебе нужно выбрать жениха среди своих, дабы оставаться с нами всегда. Готова ли ты к такому?

Хлада обвела взглядом всех присутствующих и с холодной улыбкой ответила:

– Готова, мать Вайза. Даже если не сыщу жениха среди наших селян, то и не буду рваться замуж за чужаков и соседей, чтобы не покинуть вас.

Песко, услышав последние слова, склонил голову и тяжело вздохнул.

Хлада долго ворочалась ночью, борясь со своими мыслями. Ведь она и вправду подумывала уехать – искать лучшей жизни для себя, и долго мечтала найти того, кто не будет требовать от неё угождать ему, как поступали почти все женщины ради своих мужей. Нет, она не ждала, что кто-то будет ей полностью покорен. Ведь среди мужчин селения таких вряд ли найдёшь. Все здесь упрямые, да с крутым норовом. Прямо как она сама. Вряд ли какой-то разумный парень согласится быть на вторых ролях в семье. Его же просто засмеют и не дадут жить нормально. Хлада не хотела себе мужа-размазню. Что от такого толку? Ей нужен защитник и добытчик, но любящий и равный с ней.

Внезапно, в голове девушки сверкнула, как молния яркая мысль: «Я сама здесь создам те условия, о которых мечтала, и никуда уезжать не придётся! Однако без помощи и советов червей мне не обойтись!»

Глава 7

Оборот за оборотом Флэм искал повода почаще бывать в доме Вахвы, и каждый раз невзначай заводил разговор про червей, упоминая старые легенды. В них, по словам старожилов и их прародителей, черви помогали найти места для основания поселений, указывали, где рыть колодцы, и многое другое. Но Вахва при таких разговорах всегда ловко переходила на другие темы, и Флэму ничего не оставалось, как искать новые причины для прихода.

После очередного неудачного визита Флэму всё же улыбнулась удача.

Однажды на сборе селения он увидел щуплого ездока по имени Блаб. Тот был известным болтуном, повторяющим все байки и небылицы, которыми часто обменивались сплетники. Пришел Блаб в Сальдар из болотных мест и обладал достаточно светлой кожей. По слухам, он мог подолгу находиться и на светлой, и на полумрачной сторонах. Несмотря на свой щуплый вид, обладал достаточной силой и проворством, чтобы управлять тачкой. Вот только немногие хотели вести с ним дела, потому как человеком он был не очень приятным, а еще и неопрятным: в вечно грязной тунике и с сальными длинными волосами до плеч, зачёсанными назад.

Флэм, зайдя под центральный навес и, увидев тщедушного ездока, сначала даже сморщил нос и отвернулся.

Народ шумно обсуждал прошение одного из юношей жениться на девице из соседнего селения, а Блаб ходил между селянами и что-то тихо спрашивал, хитро улыбаясь. Когда совет селения разрешил брак, но поставил юноше условия – целый период делиться своим доходом от разведения птиц и продажи яиц, и все, согласившись, стали расходиться, Блаб подошёл к Флэму, и, поправляя пятернёй свои грязные волосы, спросил негромко:

– Может, желаешь прокатиться в Полунгар? Я попутчиков с товаром ищу, чтобы пустым не ехать. Через четыре оборота проход как раз открывается, а у меня даже пары затрапезных туник на обмен нет, как назло, а только несколько склянок с ядом скорпионов для тамошних знахарей-лекарей. Да и недорого возьму за услугу…

Пару мгновений Флэм равнодушно смотрел на щуплого ездока и вдруг схватил его за грязное плечо со словами:

– Какие условия у тебя, говоришь?

Все жители с обеих сторон Поса знали, что проходы открываются только раз в мах на два-три оборота, и вернуться раньше просто невозможно из-за густого тумана. Поэтому Флэм пошёл на всевозможные хитрости и уловки, чтобы только уговорить Элава, используя его особое к себе отношение, отпустить его на полный мах. Это ведь не один или два оборота, а целых двадцать восемь! Нужно было умудриться убедить зажиточного мастера и ублажить его так, чтобы тот без обиды согласился на отъезд подмастерья, потому что работы в стеклодувной мастерской было невпроворот.

Хоть Флэм и был воспитанником Элава, и слышал часто, что тот называет его своим лучшим подмастерьем, но всё же боялся потерять прибыльное место. И чтобы провернуть задуманное до конца, всё же решил перестраховаться и пожертвовал несколькими новыми заказами, отдав мастеру полностью всю выручку с них. Так же пришлось поделиться парой хитростей с одним из подмастерьев по выравниванию стеклянных марблов16, дабы Элав не остался без заметной помощи.

Всё это Флэм делал только ради того, чтобы самому добыть волшебные слова червям. Он догадался, что Чёдэс узнал их на полумрачной стороне, когда вернулся в прошлый раз, а значит, и сам Флэм сможет их раздобыть. Тогда в селении можно стать очень значимым человеком.

Флэм лично удостоверился, что волшебные слова действуют. Раз за разом, приходя к Вахве, он замечал, что в её жилище всегда прохладнее, чем у других. В то же время многие в Сальдаре мучились от нестерпимой жары. Обмороки приезжих или даже их смерти от перегрева уже не так вызывали сочувствие смуглых жителей и стали даже чем-то привычным. Вахва же тем временем уже не раз хвасталась направо и налево, что теперь ей слуг нужно меньше, так как опахала теперь не требуются, и ей достаточно вееров, с которыми справляется сама. Ощутимую прохладу в жилище хитрая женщина объясняла тем, что муж перестроил стены так, что жара теперь меньше проникает внутрь, отчего прохлада и держится.

Такой ответ устраивал многих, но не Флэма.

Приближался срок отъезда, и Блаб, всё это время постоянно ошиваясь возле мастерской Элава, не раз злил Флэма новыми условиями поездки.

То Блабу потребовалась новая туника – взамен старой, что он нечаянно порвал; то вдруг в набор для путешествия в Полунгар стали входить только плотные штаны и тёплая куртка.

Флэму раз за разом приходилось яростно отстаивать прежние условия и поднимать процент от финальной сделки, с которой он планировал выручить побольше красных водорослей за прочную и изысканную посуду из своих запасов.

Когда же Блаб за оборот до поездки окончательно обнаглел и потребовал половину выручки, Флэм решительно отказался и от условий, и от поездки.

Конечно же, пройдоха-стеклодув хитрил и знал, что если и дальше пойти на уступки, то даже добыв волшебные слова для червей, ему поначалу будет очень сложно наверстать упущенное после возвращения. Поэтому осадить наглеца стоило. Ведь Флэм планировал взять в поездку абсолютно всё свое нажитое добро, состоящее из немалого количества тончайших блице́й – чаш, кувшинов и блюд, потому что ничего другого ценного у него не было. За свои изделия Флэм рассчитывал выручить гораздо больше в Полунгаре, чем здесь. Если удастся привезти десяток тюков красных водорослей, то он скорее всего сможет открыть свою стеклодувную мастерскую! Почему бы и нет? Да если ещё и заветные слова червям узнать, то и жить можно будет просто припеваючи.

Хотя при этом он всё отчётливее понимал, что предстоящее путешествие будет крайне рискованным. Теперь юноша постоянно размышлял над тем, что в Полунгаре неизвестно, как и что сложится. Там у него не было ни одного знакомого, а надеяться на заверения Блаба, что у того там полно друзей, кто с радостью возьмёт посуду за красные водоросли, явно не стоило. Особенно после того, как этот прощелыга проявил себя с накручиванием новых условий. Да и где-то жить и питаться там до возвращения будет нужно, что тоже потребует затрат.

Думая обо всём этом, Флэм тяжело вздыхал и ругал себя за спешный, плохо продуманный план. Был момент, когда он даже хотел уговорить Вахву или постараться убедить самого Чёдэса, чтоб тот взял его с собой, но тут же отбросил эти мысли. Ведь он отказал Чёдэсу провернуть какое-то мутное дельце с марблами, а тот явно затаил обиду за это. Да и требовал всегда знатный ездок минимум половину выручки с любого товара, и не брал с собой попутчиков никогда, объясняя это тем, что управлять тачкой с пассажиром в два раза тяжелее. Поэтому проследить за тем, как и что Чёдэс выменивает, было совершенно невозможно, что и позволяло ему всегда оставаться в прибыли.

Другие ездоки редко, но брали с собой попутчиков и даже переоборудовали свои тачки, чтобы и пассажир помогал движению. Правда, не так давно стали происходить и печальные случаи, когда ездоки с пассажирами исчезали навсегда.

Флэм, отказав Блабу за оборот до поездки, конечно же, хитрил, потому что знал, что этот дрянной ездок теперь ни в чём не будет перечить и пойдёт на все нужные ему условия, лишь бы взять выгодного попутчика. При этом Флэм понимал, что на первых порах в Полунгаре без Блаба ему не обойтись. Однако рассчитывал за счёт своего обаяния и умения заводить связи постараться найти ездоков-полунгарцев, кто сможет помочь ему вернуться.

Флэм не видел, что сразу после того, как он отказался от поездки, Чёдэс в тихом месте прижал к стене дрожащего щуплого Блаба и что-то злобно и тихо ему выговаривал, а потом отшвырнул в сторону со словами: «Возвращать долг тебе всё равно придётся».

Поднимаясь и отряхиваясь, Блаб тихо прошипел в спину уходящему Чёдэсу:

– Ох… видать, придётся мне когда-нибудь одну склянку на тебя пустить…

Блаб полночи сидел у входа в жилище Флэма и не переставая тихо ныл, что он совершил глупость. Он причитал, что будет слушаться Флэма во всём и даже согласен на первоначальные десять процентов от сделки. При этом то и дело всхлипывал, что если поездка не состоится, то ему придётся голодать, питаться опавшими листьями или грызть сухие лианы.

Флэм рассчитанно долго не реагировал на это нытьё и вышел к Блабу только тогда, когда тот проскулил, что согласен и на пять процентов; лениво потянулся и презрительно посмотрел на вскочившего ездока:

– Теперь ты понимаешь, Блаб, что не стоило менять наши договорённости?

Блаб быстро закивал и заискивающе залепетал:

– Я же не думал обидеть тебя, уважаемый Флэм! Что ты?! Просто я…

– Просто ты стал врать напропалую и рассказывать всем, что я к тебе записался в помощники? – тихо перебил торопливую речь Флэм и схватил за горло затрясшегося от страха ездока.

В молочно-розовом сиянии светила Сао особенно хорошо было видно, как побледнел Блаб. А Флэм всё так же тихо продолжил:

– Неужели ты не понимаешь, что я могу тебя ославить похлеще, чем верзилу Тотику. Тогда придётся тебе перебираться назад на стык миров, в твои родные болотные земли, чтобы сгнить там. С тобой и так не особо хотят знаться и иметь какие-то дела, а я смогу убедить всех, что якшаться с тобой ещё и опасно. Ты этого хочешь, а?

Блаб судорожно затряс головой и сквозь сдавленное горло прохрипел:

– Я буду делать для тебя всё, что скажешь! Прости меня! Прости, друг!

Флэм ослабил хватку и, презрительно улыбаясь, прошипел:

– Я никогда не буду тебе другом! С этих пор зови меня «господин», и никак иначе.

– Да, мой господин! – тут же прохрипел Блаб.

Флэм оттолкнул от себя щуплую фигуру ездока и негромко приказал:

– До смены цвета светила ты пригонишь сюда свою тачку и уложишь мой товар крайне бережно, и надёжно всё закрепишь, чтобы ни одна чаша или сосуд не разбились в дороге. Иначе я с тебя взыщу вдвое за каждую испорченную вещь. Ты меня хорошо понял?

– Да, да, мой господин! – суетливо закивал головой Блаб и быстро скрылся в зарослях, что были рядом с жилищем Флэма.

Ранее пение птиц нарушило дребезжание тачки Блаба, который усиленно крутил педали, чтобы не опоздать к жилищу своего господина. Как только Флэм вышел, ездок поклонился и заискивающе заулыбался:

– Я готов приступать, мой господин! Я готов!

Флэм криво улыбнулся и вынес несколько уже готовых тюков. Он бы ни за что не доверил Блабу укладывать стекло, заранее не упаковав его как следует. Этому непростому делу его обучил мастер Элав, когда однажды, в самом начале своего работы у него, Флэм довёз целым только половину заказа из простого стекла, разбив часть по пути. Пришлось ему тогда, конечно, и отработать сверх положенного, чтобы возместить ущерб, зато урок по перевозке стекла он получил более чем суровый. С тех пор Флэм всегда тщательнейшим образом упаковывал изделия, оборачивая их в несколько слоёв особо прочной тянущейся ткани, что делали из отслоившейся коры серо-зелёных деревьев «туки». Ткань из «туки» словно толстая кожа окутывала каждый изгиб так, что даже уронив стеклянную вещь, можно было оставаться уверенным в ее сохранности.

Старожилы говорили, что были в давние времена глупцы, срубившие пару таких деревьев, чтобы наделать побольше этой ткани. За это их изгнали из всех селений за нарушение строжайшего закона охраны каждого кустика и дерева, что безоговорочно соблюдался всеми, и в Сальдаре, и в Полунгаре.

Когда листья деревьев стали разворачиваться внутренней стороной вбок, означая, что Сао свершило первую четверть своего оборота, Блаб проверил последний узел и пригласил Флэма в тачку. Юноша уже надел плотные штаны из бурой ткани и натягивал высокие, до икр, сапоги, раскатывая их по ноге. Этому его успел обучить Блаб, и посоветовал пару хитростей, чтобы по прибытию в Полунгар не замёрзнуть. Для этого требовалось специальным методом намотать на ноги длинные широкие ленты из заранее разрезанной туники, и только потом надевать штаны, а затем раскатывать сверху сапоги.

Флэм, обуваясь, с непривычки уже истекал по́том и решил на жаре не надевать плотную куртку с капюшоном, пока не въедут в туманную часть.

В отличие от него, Блаб был облачён в тёплую одежду полностью, с варежками на верёвочках, висевших из рукавов. При этом даже не вспотел, укладывая тюки с товаром в тачку.

Наконец, Блаб помог Флэму перебраться через толстенные высокие колёса и усадил его как нужно. Ездок плотно привязал особыми узлами ноги Флэма к двум внутренним стойкам, соединённым со вторыми педалями, и пропустил оставшийся большой конец верёвки вперёд к себе на сиденье.

– Нам и одной веревки хватит на двоих! – торопливо сказал Блаб и проворно привязал себя. – Сейчас я быстро покажу, как надо крутить педали вместе, синхронно, а рулить-то уж я сам буду.

Они проехали немного вперед, и Флэм быстро понял принцип. Но он тут же понял и ещё одну важную вещь – он вообще никак не может управлять такой тачкой, что его слегка взволновало. Конечно же, он умел водить простые трёхколёсные тележки, где были похожие педали, но здесь всё было по-другому. Больше всего нервировало полное отсутствие контроля за движением, но он отбросил дурные мысли, и они вдвоём двинулись в путь.

Через некоторое время Флэм всё же решил заставить Блаба обучить его хотя бы самым простым навыкам управления, и в процессе движения Блаб начал давать пояснения, как и что работает. Выяснилось, что со своего пассажирского места на управление тачкой Флэм никак не сможет повлиять. Он только может помогать крутить педали, а когда тачка наберёт скорость в потоке, Флэм должен упереться ногами в два выступа над педалями, чтобы не сломать себе ступни. Система тормозов также находилась спереди, и если вдруг потребуется остановиться, то без Блаба этого не удастся сделать никак.

Всё это раздражало Флэма, и он уже в который раз обругал себя, что так простодушно ввязался в это путешествие, не успев обучиться практически ничему в управлении. Теперь ему оставалось только полагаться на умение Блаба, что, конечно же, действовало на нервы.

Наконец путники перестали вилять между деревьев и перед ними открылось огромное поле, уходящее за горизонт. Почти на самой кромке видимости Флэм разглядел клубы пыли, что поднимались вверх и тут же уносились вперёд.

– Поток появился! – перекрикивая шум от тачки, проорал Блаб. – Чуть больше одного вида17 осталось! Скоро мы въедем в него, и я разверну парус.

– Погоди! – встрепенулся Флэм. – Я куртку с варежками не надел!

– Делай это как можно быстрее, господин Флэм! – прокричал в ответ Блаб и Флэму послышались какие-то новые нотки в его голосе, словно Блаб сказал это с насмешкой.

Флэм быстро стал натягивать на себя куртку и застёгивать её. Получалось это немного суетливо и неуклюже, ведь ничего кроме туники он ранее не носил. Здесь же была куча верёвочек, которые то и дело выскакивали из пальцев. При этом он не переставал крутить педали и стал ловить себя на мысли, что его ноги уже порядком устали от этой непривычной нагрузки, так как на простых тележках педали крутить было гораздо легче.

– Прибавим скорость! – снова крикнул Блаб и с усердием налег на педали. Тачка стала набирать скорость, и Флэм решил не паниковать, а затянуть оставшиеся завязки, когда они попадут в поток и парус раскроется. Тогда можно и ногам дать отдохнуть, и куртку застегнуть.

Подпрыгивая на ухабах и неровностях, тачка набрала скорость, и скоро клубы пыли накрыли ездоков. Поток понёс их с ещё более нарастающей скоростью, сопровождая движение свистом ветра, переходящим в ужасающий рёв. Вдруг Флэм увидел, как Блаб натягивает на лицо маску, которой у него не было.

– Эй! – прокричал рассержено Флэм. – А почему у меня такой же маски нет? Опять меня обдурить хочешь?!

Блаб обернулся и, перекрывая ветер, проорал в ответ: «Убирай ноги!», одновременно дергая за какой-то рычаг. На передней части тачки тут же развернулся квадратный парус, моментально выровняв скорость с потоком. У Флэма от удивления перехватило дыхание. Пыль, что до этого вилась клубами, вдруг замерла и словно повисла в воздухе, чуть вращаясь. Проносившийся по краям пейзаж давал понять, что тачка несётся с огромной скоростью. В большую щель между парусом и корпусом тачки можно было разглядеть странный пейзаж, от которого неприятный холодок пробежал по спине юноши. Впереди он увидел надвигающуюся кромешную темноту, которая поглощала даже клубы пыли, ещё видимые по краям.

Через пару мгновений Флэм понял, что не от страха у него похолодела спина, а потому что ветер становится всё холоднее и холоднее. Борясь с тряской, он судорожно стал завязывать застёжки на куртке и обнаружил в одном из карманов не только шапку, но и маску. Надев всё на себя как можно быстрее и натянув капюшон, юноша с удивлением увидел, что пейзаж по краям сменился густым туманом, через который ничего невозможно разглядеть.

В этот же момент он с ужасом почувствовал, что стал подниматься над сиденьем и всё вокруг замедлило движение. Верёвки, которые крепко опутывали его ноги, плавно расползались, словно клубки змей, которых Флэм видел однажды в далёком детстве на болотах у стыка миров. Сейчас это воспоминание наложилось на ледяной ужас, и у юноши закружилась голова. Поток ветра тут же попытался вырвать его из тачки, и он судорожно ухватился за борта, стараясь удержаться изо всех сил.

– Ты! Мерзкий слизняк! – закипая от ярости и страха, заорал во всё горло Флэм. – Зачем ты меня отвязал?!

Но Блаб лишь чуть повернул голову и на его лице можно было увидеть хитро прищуренные глаза.

Но тут на счастье Флэма попался небольшой ухаб. Тачка словно ткнулась носом, от чего юношу бросило вперёд. Он тут же ухватился за перегородку между двумя сиденьями и, сделав рывок, вцепился руками в капюшон на голове Блаба.

Такого поворота событий щуплый ездок не ожидал и стал судорожно изворачиваться из хватки Флэма. Но тот не сдавал позиции и, резко подтянувшись ближе, постарался ухватить Блаба за шею, с воплем:

– Ах, ты падаль! Решил меня угробить и забрать себе всё?!

Блаб в ужасе завизжал, но управление не бросил, потому что понимал, что если отпустить оба рулила, то тачку вышвырнет вбок в туман, и тогда погибнет не только Флэм, но и он сам, и весь его коварный план, уже ставший явным, не исполнится.

Флэм крепко вцепился в капюшон ездока и, зарычав от ненависти, что заполнила его до краёв, рывком ещё ближе приблизился к щуплой шее и хриплым от натуги голосом прокричал:

– Не на того нарвался, гад!

Животный страх за свою жизнь придал Блабу сил и, продолжая верещать от ужаса, он с трудом оторвал одну руку от рулил и дёрнул за какой-то рычаг. В тот же миг с громким хлопком, перекрывшим гул ветра, раскрылся ещё один парус сзади. Тачку немного повело вбок и резким рывком бросило вперёд.

Время словно замерло для Флэма. Пальцы соскользнули, и его кубарем выбросило вверх. Липкий страх сдавил горло. Онемевшее тело, повинуясь потоку, кувыркаясь, неслось вверх. Флэм, теряя сознание от нехватки воздуха, сумел сквозь густеющий туман на миг разглядеть удаляющуюся тачку с Блабом и с удивлением обнаружил у себя в руке оторванный капюшон ездока. Новый порыв ветра отбросил Флэма в сторону, и спустя несколько мгновений он лишился чувств и рухнул на огромные кусты, которые приняли его с оглушающим треском ломающихся веток.

Глава 8

Под ритмичные сдвоенные вибрации база открывателей завершила закачку из космоса энергии квантового вакуума. Туман на стыке светлого и полумрачного миров, всегда предельно густевший в начале этого процесса, стал блекнуть и расползаться. Это словно дало команду воздушным потокам снизить свои мощные дуновения и постепенно завершить перемешивание воздуха. Угасший ветер позволил туману вновь заполнить всё пространство просек на стыке миров, останавливая возможность для передвижений.

Одновременно с этим, если бы кто-то посмотрел на светило Сао, именно в этот момент газовый гигант явил на своей колоссальной бледно-бирюзовой поверхности спираль густого зелёного цвета с ярко-белой точкой посередине, расположенной чётко по прямой линии с некогда упавшим звездолётом. Это дало сигнал жёлто-оранжево-алым энергосущностям, находящимся не так далеко от поверхности. Бо́льшая их часть, не встречая преград, начала стремительное проникновение в почву сквозь камни и корни деревьев, устремляясь всё глубже и глубже. Каждое их спиралевидное полупрозрачное тело двигалось в нижние слои планеты Поса, обвивая короткий яркий белый стержень, явившийся неизвестно откуда.

Средоточие извивающихся энергосущностей находилось достаточно глубоко от поверхности. Постепенно собираясь в одном месте, их объём вскоре достиг размера огромного мерцающего шара, который переливался и смешивал цвета от бледно жёлтого до густо-бордового, переходя в своём свечении к огненно-алому. Окончательно сомкнувшись, энергосущности начали пульсировать, медленно воссоздавая какой-то замысловатый ломаный ритм.

Темп этой ритмичной пульсации, медленно нарастая, неуклонно ускорялся, и в какой-то момент, достигнув стремительно мелкой дроби всполохов, перешёл в хаотичное бешеное мерцание.

Гравитационная волна этого мерцания с огромной силой притянула к себе сине-голубые энергосущности, которые молниями со всех сторон врезались в яростно мерцающий огненный шар, многократно увеличивая его размеры.

Перемешиваясь, всполохи сине-голубых и жёлто-оранжево-алых энергосущностей начали менять цвет огромного шара на малахитово-зелёный, с яркими изломами разводов салатового и изумрудного цветов.

Через некоторое время, получив все оттенки зелёного спектра, колоссальный шар стал замедлять хаотичное мерцание, переходя в более спокойный ритм. Это замедление стало разделять шар на две равные половины цвета: тёмно-зелёный и салатово-изумрудный. В момент прекращения пульсаций окончательно разомкнувшиеся части плавно двинулись в противоположном друг от друга направлении.

Одновременно с этим разделением яркая белая точка в центре зелёной спирали светила Сао вспыхнула и погасла, расползаясь по телу газового гиганта и смешиваясь с его бледно-бирюзовым сиянием.

Когда спутник Поса сделал полуоборот по своей орбите, на теле газового гиганта вновь вспыхнула белая точка и едва видимый тонкий луч устремился сквозь космос, пронзив водную гладь на стыке миров маленькой планеты. Это место находилось по экватору точно с обратной стороны базы открывателей среди безбрежного океана Поса.

Глава 9

«Разведцентр – Базе: в туманной зоне на стыке миров обнаружено тело мужского индивидуума с незначительными повреждениями. Дыхание человека ровное, но редкое. По всем приметам он – с освещенной стороны планеты, так как согласно видимым частям тела имеет смуглую кожу.»

«Медотсек – Базе: у индивидуума незначительная потеря крови. Данный факт не наносит сильного вреда организму. Человек не пришёл в сознание, но его тело начинает непроизвольно принимать позу эмбриона, предположительно от гипотермии, вследствие действия непривычных ему низких температур. Если в течение ближайшего времени не оказать должной помощи для достижения нормотермии, терморегуляции и выведении человека из обморочного состояния, то его может постичь участь ранее пропавших в потоке. Применяются непрерывные сеансы выработки тепловой энергии и проактивного согревания для стимуляции восстановления гомеостаза в организме. Производится растормаживание функций гипоталамуса человека микроволновыми излучениями для многократного повышения способностей его организма адаптироваться к физическим агентам внешней среды, прежде всего к неблагоприятному составу атмосферы и низким температурам.»

«Информаторий – Базе: индивидуум мысленно просит о помощи, взывает к энергосущностям, с просьбой получить ответ, что подразумевает непримитивный контакт. Готовы применить тривиальную форму внушения людям из ближайших селений о необходимости спасения пострадавшего.»

«Разведцентр – Базе: примите решение! В туманной зоне на стыке миров обнаружено тело мужского индивидуума…»

По мерцающим шестигранным визуализаторам непрерывно бежали строки, сопровождая переход к каждому новому предложению слабым писком.

Спустя мгновение новый текст выделился крупным шрифтом:

«Информаторий – Базе: данные мыслеформы транскодированы из поступивших образов энергосущностей. В настоящий момент часть из них находится на месте происшествия. Ожидаем распоряжения о применении внушения людям из ближайших селений о необходимости спасения человека, склонного к непримитивному контакту».

Прозвучал более мелодичный сигнал, и перед бело-перламутровыми спиралями когнитивного модуля появилась ярко-красная надпись:

«База – Ментальному Разведцентру: сообщить точные координаты нахождения пострадавшего».

Тут же посередине сплетения шестигранников возникла карта местности с мигающей точкой и побежал текст:

«Разведцентр – Базе: тело находится в 24 видах от базы открывателей по локальным мерам расстояний. В радиусе 5 видов от места происшествия селения, жители которых по предварительным расчётам могут успеть прийти на помощь пострадавшему индивидууму, не выявлены. Обнаружены 2 жителя, собиратели цветов и трав, находящиеся на расстоянии 1,5 вида от места нахождения пострадавшего человека. База! Примите решение…»

Калилé перевязала огрубевшими пальцами очередной пучок цветов и бросила их в доверху наполненную корзину со словами:

– Дюгуть, дорогой, давай на сегодня закончим, а то уже и спину ломит, и пальцы с трудом слушаются.

Крупный мужчина скинул капюшон и хотел было что-то возразить, но прислушался и приподнял руку, пытаясь остановить речь жены.

Калиле, не видя этого жеста, продолжала:

– Смотри, сколько корзин-то набрали! Нам их ещё до дому нести, а…

– Да замолчи ты! – сурово прикрикнул мужчина, и ворчливо добавил: – Слышишь? Все лягушки вдруг смолкли, а после потоков они обычно орут в три горла. Что-то здесь не так.

Он сделал пару шагов, но, словно споткнувшись, остановился и с удивлением уставился под ноги, тихо пробурчав и поглаживая бороду:

– Ты видела когда-нибудь такое?

От ног Дюгутя тонкой нитью уходило куда-то подземное белёсое свечение, огибая густые кусты.

– Что я должна увидеть, Дюгуть? – испуганно воскликнула его жена. – Да говори уже! Ну?!

– Это черви! – твёрдо сказал мужчина. – И они куда-то зовут.

Накинув капюшон, Дюгуть решительно направился по светящемуся следу, напоследок бросив через плечо:

– А ты, Кали, пока корзины начинай домой носить. Я скоро.

Глава 10

Хлада лежала под толстым слоем одеял, а рядом с ней суетилась наставница Анна, то и дело подходя к девушке и трогая её лоб. Жар не спадал, и Анна, смочив тряпицу в настое, приложила её к горячему лбу девушки. В этот момент полог отодвинулся и в жилище зашёл Пётр.

– Ну как она? – тихо пробасил рыбак.

Анна замахала руками, останавливая его, и сдавленным шёпотом ответила:

– Вот зачем постоянно шастать туда-сюда и всё тепло из жилища выпускать? Плоха она пока. Ведь надо было додуматься – девку одну на скалы забросить посреди залива! Она ведь и плавать толком не умеет! А вы её сразу за борт, да на скалу!

– Так она ж сама… – начал было оправдываться Пётр, но Анна отмахнулась и передразнила:

– Сама, сама… Вдруг девку такую разумную потеряем? И ведь уж не знаю, что из отваров ей сделать? Третий оборот жар не спадает…

Пётр тяжело вздохнул и зашептал на ухо Анне:

– Девка она и вправду разумная и сильная. Только она не со скалы упала в воду. В ней что-то перевернулось, видать, когда она зубастую акру увидела. Она даже не кричала, а тихо осела и за борт свалилась. Уж как мы то все перепужались, и не передать! Всё бросили, лишь бы спасти её. Я ведь и сам впервой такую громадину зубастую увидел. У ней пасть чуть ли не в две мои головы была! Как её багром то забил, уж и сам не помню, пока ребятки Хладу втаскивали в баркас. Вот тогда-то она, бедолага, видать, хворь эту и поймала в себя. Э-хе-хе…

– Так! Постой, Пётр! – отстраняясь от рыбака, встрепенулась Анна. – Так вы ж улов богатый привезли. А ты говоришь – сеть порвала акра? Или вы эту акру тоже приволокли, что ли?

– Да, приволокли, – с глубоким вздохом пробурчал мужчина. – Она вторую нашу сеть изодрала, а в первой улов богатый был. Все потому, что Хлада этакое придумала с сиялками.

– Вот ты ж пустая башка! – уже в голос воскликнула Анна. – Бегом мне печень и плавники этой рыбины несите! Это ж по поверьям самое сильное варево от болезней и хворей!

Спустя пару оборотов18 Хлада уже сама садилась на кровати, когда к ней заходили наставницы – Анна или мать Вайза. Девушка слабо улыбалась, слушая ворчливые переживания обеих, зная, что всё задуманное ею уже выполняется с лихвой. Находясь в горячечном бреду, Хлада не раз общалась с червями и даже получила от них важные подсказки. Например, то, что не обязательно ей самой нужно выходить в Большую Чёрную Воду, а достаточно назвать имена тех, кому предстоит плавание, чтобы черви привязали к этим людям своих наблюдателей для помощи и поддержки. Хладе даже показали видение, как её рука касается груди каждого рыбака, её голос произносит имя, и словно легкий туман окутывает грудь человека, а тоненькая, едва видимая нить начинает тянуться оттуда и уходить в воду.

Помимо всего, Хлада, обуреваемая навязчивой идеей создать самое значимое селение в Полунгаре, не раз спрашивала червей – есть ли кто-то ещё, кто общается с ними, как и она? И буквально перед нынешним пробуждением девушка узнала от червей, что далеко от их селения найден мужчина, выпавший из потока, но оставшийся в живых, и что он, возможно, такой же силы духа и мысли, как и сама Хлада.

Эта новость теперь неотступно сидела в голове у Хлады, потому что она как никогда жаждала встречи с тем человеком.

«Разведцентр – Базе: мужской индивидуум находится в безопасном для жизни месте.»

«Медцентр – Базе: дыхание индивидуума стабилизировалось. Температура тела приходит в норму. Собиратели, мужчина и женщина, за счёт минимальных форм внушения производят правильные целебные отвары с наличием умеренных доз пенициллина и ингибитор-защищенных цефалоспориновых антибиотиков, полученных из местных грибов, чтобы предотвратить развитие двусторонней пневмонии у спасённого человека. Влияние на сознание индивидуума для стабилизации кровяного давления произведено слабым косвенным стимулированием сосудистого центра продолговатого мозга и гипоталамуса во избежание шоковых последствий от контакта. В настоящий момент спасённый индивидуум более не впадает в состояние синко́пе, предотвращая появление обморочных приступов выполнением особых дыхательных упражнений, введённых минимальным внушением в его сознание.»

«Информаторий – Базе: данная личность имеет склонность к непримитивному контакту вследствие реакции на минимальное внушение, что характеризует его высокий уровень IQ. Он мысленно задавал нам вопросы.»

Бело-перламутровый когнитивный модуль в состоянии светящейся пульсации выдал с коротким звуковым сигналом распоряжение:

«Разведцентру: вести непрерывное наблюдение за данным индивидуумом до полного осознанного непримитивного контакта с его стороны. Стимуляцию для контакта не применять».

Флэм никогда тяжело не болел, и поэтому состояние полного изнеможения было ему незнакомо. Поначалу он даже не понимал, что происходит вокруг. Он слышал какие-то далёкие голоса и не мог разобрать ни слова, то и дело впадая в беспамятство. Больше всего раздражало, что он совершенно лишён сил, чтобы просто поднять руку или повернуться набок. Но он чувствовал, как что-то проникает в его мысли, отчего они на мгновение становятся ясными. Так он научился словно по чьей-то подсказке глубоко дышать, особой методикой размеренно чередуя вдох и выдох через нос и рот. Даже приступы кашля стали его меньше тревожить, когда он делал такие упражнения. Всё это время Флэм мысленно задавал вопросы: «Кто вы? Это черви?» Но ответа не следовало, и он в который раз проваливался в глубокий сон.

Дюгуть, заходя в жилище и сбрасывая влажный плащ, тихо спросил:

– Ну, как он?

Калиле, возившаяся у очага, махнула рукой, подошла к столу и, ставя большую миску с кореньями и грибами, от которых исходил прекрасный запах, тихо ответила:

– Вроде замолк. Не бредит уже. А то всё заладил: «Кто вы? Кто вы?»

– Ну вот и славно. Главное, что твой отвар ему помог! – стряхнул капли влаги с бороды Дюгуть, и с улыбкой добавил: – И как ты додумалась эти грибы отварить-то? Мы ж их только для еды жарили.

– Да, сама не знаю, – развела руками Калиле, тоже улыбнувшись от похвалы и ставя поближе лампу с сиялками. – Мне словно кто-то во сне нашептал: «Бери их и отвари». Я ж собиралась, пробудившись, за корешками красных цветов сходить, а тут про грибы сон. Помнишь, Дю, как эти корешки помогли тебе, когда ты дышал еле-еле, весь промокший от тумана?

– Да, помню, помню, – пробурчал Дюгуть, усаживаясь за стол и приступая к еде. – Так те корешки ведь помогли, чтоб дышать нормально начал. А тут ведь кашель какой у парнишки! Аж наружу выворачивало. Хлипкие они все до тумана, эти сальдарцы. А то, что он сальдарец, сразу видно.

– Так и что в том, Дюгуть? – подбоченилась его жена. – Не всем же такими бугаями быть как ты. Это ты у меня такой огромный, да могучий, что и не обнять за раз, – хохотнула Калиле, а увидев довольное лицо мужа, тихо добавила с мягкой улыбкой:

– Нам бы помощник в семье не помешал. Что скажешь?

Но мужчина лишь отмахнулся и со вздохом ответил, жуя:

– Вот куда торопиться-то? Тебе двадцать, мне двадцать пять. Сами ещё толком на ноги не встали, а ты всё про детей талдычишь столько периодов. Ещё махов пять, иль семь поднакопим, и сможем перебраться поближе к Зову Песко. Там, говорят, и народ побогаче, и цветы всегда берут кучами. А то мы тут с тобой завязли, и хоть уставь весь дом корзинами с цветами, половина всё равно увянет, пока обменяем на что. Рядом-то селений немного.

Вдруг Калиле схватила мужа за плечо и тот, обернувшись, увидел, что с печной лежанки на них внимательно смотрит спасённый паренёк.

– Кто вы? – разлепив запёкшиеся губы, слабо произнёс Флэм.

– Очнулся, сердешный! – радостно сказала Калиле и подошла к печке. – Муж мой Дюгуть, да я, жена его Калиле, уж оборота три всё тебя отпаиваем, да хворь твою выгоняем. Дюгуть тебя приволок на себе, выдрав из густых кустов недалеко от прохода, что был в аккурат четыре оборота назад. Уж как тебя угораздило там оказаться-то? Ты ж совсем пустой был, без товара какого. Только, вона, пяток шариков стеклянных в карманах нашлось. Может, помнишь что и поведаешь нам?

– Дай ты человеку в себя прийти! – сдвинув хмуро брови, сказал Дюгуть. – Не видишь, что он языком еле ворочает, а ты его на рассказы долгие выводишь. Вот тебе прям всё сразу, да поскорее в подробностях надо знать, чтоб любопытство твоё женское унять.

– Да! А что? – улыбнулась Калиле, отчего её круглые румяные щёки тут же заиграли умильными детскими ямочками. – Мне хоть какие-то новости узнать хочется, чтоб с тобой тут в туманной хмари с тоски не окочуриться. Ты ж у меня ещё тот говорун.

С этими словами она подошла к мужу и пухлыми губами звонко чмокнула его в щёку.

– Меня Флэмом зовут, – слабо улыбаясь ответил юноша, – я из Сальдара… Из селения стеклодувов… У мастера Элава тружусь, – тяжело дыша с непривычки, добавил Флэм.

– Ты, давай-ка, не переусердствуй сразу всё рассказывать, – остановил его Дюгуть. – Тебе силы восстановить сначала надо, а их набраться можно только отварами да через сон крепкий. Так что не торопись. Всё рассказать успеешь. Сейчас тебя Калиле накормит ещё немного, и ты поспи хорошенько.

– А что такое Зов Песко? – решил не поддаваться на уговоры Флэм.

– Зов Песко – это самое известное в наших краях селение! – затараторила Калиле, уже накладывая в миску новую порцию еды для Флэма. – Оттуда все слова заветные к червям узнают. А Песко тот – рыбак, которого черви спасли. Он их по-особому звать начал, когда замерзал на берегу, вот они и откликнулись, и согрели его. На-ка, поешь немного, – добавила она, подавая миску с едой юноше.

От услышанного у Флэма округлились глаза и он, резко приподнявшись на локте, чуть ли не крикнул:

– Мне туда надо! Я…

Но приступ кашля не дал ему договорить, и он бессильно повалился на спину.

Через надель19 Флэм уже знал всё о селении «Зов Песко». Он даже выучил наизусть слова зова и сумел переложить их для своих мест, чтобы просить не тепло, а прохладу. Вот только не рыбак Песко ему теперь был нужен. По рассказам Калиле, самой главной «зовущей» была девушка Хлада, на чьи любые просьбы откликались черви. Именно к ней теперь хотел попасть Флэм, чтобы узнать как можно больше про общение с червями, и мечтал увидеть её всеми силами.

Конечно же, он рассказал историю о своём печальном путешествии в тачке Блаба, услышав которую, Дюгуть с Калиле исполнились таким негодованием за подлый поступок ездока, что даже всегда молчаливый, сдержанный Дюгуть разразился в адрес негодяя проклятиями и неслыханно длинной речью. Слушая мужа, Калиле сидела с открытым ртом от удивления.

– Где ж ты так ругаться-то научился, милый? – наконец спросила она, когда мужчина немного утихомирился и сел за стол, уперев руку в бедро, что всегда было знаком его дурного настроения.

– Где узнал, там и узнал, – буркнул в ответ Дюгуть, и тут же добавил: – Все селения в округе опрошу, но эту гнилушку человеческую отыщу, и он ответит за всё! – рубанул он воздух ладонью напоследок.

Не прошло и двух оборотов, как Дюгуть вернулся из одного зажиточного селения, которое промышляло в основном добычей из огромной скалы горючего сланца для очагов, отчего получило название «Огнище». Разменяв там корзины с цветами для кормёжки сиялок на полную доверху тележку сланца, Дюгуть привёз очень интересную новость.

Оказывается, этот никчёмный ездок Блаб уже успел попасть в переделку в этом селении и теперь сидит под замком. Весь его товар рассматривают, как оплату за коварство, что он совершил когда-то.

Дюгутю рассказали, что давно, периода20 два назад, один состоятельный селянин Огнища, по имени Асюри, будучи в одном далёком селении, сильно заболел и долго не мог прийти в себя. Ухаживать за ним было особо некому, и вот тут вдруг появился щуплый сальдарец, который, по его словам, сломал одно колесо своей тачки прямо в конце потока в туманной части, где по болотам разбросало весь его товар, который уже и не спасти. Благо, сама тачка уцелела. И вот этот несчастный ходил по селениям и выпрашивал помощь и еду, иногда нанимаясь к кому-нибудь на работу. Совершенно случайно этот сальдарец узнал о больном Асюри и предложил ему ухаживать за ним в обмен на еду и небольшую плату – хоть чем-то, что можно обменять на новое колесо. Асюри согласился и сначала был очень рад, потому что сальдарец с большим усердием принялся готовить ему отвары от хвори и делать разные настойки, которые заметно помогли в выздоровлении. Но как-то Асюри заметил, что у него в сумке стало подозрительно мало шлифованных перламутровых раковин и стеклянных марблов21, которые он не раз давал сальдарцу, доставая из сумки. На прямой вопрос сальдарцу, не он ли взял раковины с шариками, тот стал отнекиваться и даже наговорил какой-то чуши, что, мол, когда Асюри без него болел здесь, к нему заходили все кому не лень, и может, кто-то из них что-то и стащил. Но вот беда, как только сиялки в фонарях забили крыльями, просыпаясь, этого сальдарца и след простыл, и сумка исчезла со всем своим содержимым. А в ней, по словам Асюри, были ещё и подарки его жене – жемчужное ожерелье и жемчужные серёжки. Благо тогда Асюри уже окреп и с помощью своих знакомых и друзей смог добраться домой.

Как несложно догадаться, сальдарца того звали Блаб.

Каково же было удивление Асюри, когда он недавно увидел этого пройдоху, который пытался торговать стеклом у них в селении.

– Когда я этого мерзавца увидел, чуть не пришиб, – сурово продолжил свой рассказ Дюгуть. – Только сам Асюри меня остановил и сказал, что теперь Блаб будет отрабатывать в каменоломне не один период за своё воровство. А когда я рассказал ему о тебе, Флэм, то тут даже Асюри не выдержал и в тот же миг захотел выпороть верёвками подлеца Блаба. И уже нам, вместе с его женой Саж, пришлось его останавливать.

– Я уже почти выздоровел и мне нужно в это селение, – тихо, но с суровой твёрдостью заявил Флэм.

– Я даже не сомневался в этом, парень! – покачал головой Дюгуть. – Заодно наши остатки корзин с цветами наменяем, чтобы и тебя в дорогу чем-нибудь снабдить.

– Зачем, уважаемый Дюгуть? – вздёрнул брови Флэм и с каменным лицом добавил: – Тачка Блаба теперь моя, и товар мой. Уж не думаю, что гадёныш успел много выменять. А то, что он выменял – тоже моё. Вот только окрепну – и двинемся в путь.

Глава 11

Светило Сао, видимое меньше чем наполовину, плавно сменило молочно-розовые разливы по своему гигантскому телу на бледно-бирюзовое сияние.

Тёплые волны океана мерно шумели и омывали бесконечную россыпь островков, тянущихся далеко до горизонта и упирающихся в практически отвесные, еле различимые берега раскалённой пустыни.

Внезапно на видимой части газового гиганта медленно проявилась изломанная зелёная спираль. Одновременно с этим вся поверхность воды вокруг этих клочков суши в океане начала заполняться громадными бледно-фиолетовыми полупрозрачными существами.

Эти существа походили на земных медуз, но щупальца располагались не снизу, а по колышущимся краям. Главным же отличием была пара явно видимых чёрных глаз под полукруглыми шапками тел. Их неимоверно длинные и утончающиеся на концах щупальца принялись сплетаться между собой, соединяя все полупрозрачные особи в единый громаднейший остров с пятнами суши.

По мере того как светило наращивало жар, усиливая своё бледно-бирюзовое сияние, этот огромный «живой остров» стал пульсировать в странном ломаном ритме, увеличивая темп. Одновременно с этим между переплетёнными щупальцами замелькали яркие всполохи света от оранжево-жёлтого до сине-голубого.

Внезапно вырвавшийся короткий яркий луч из центра зелёной спирали исполинского светила Сао, мелькнув через черноту космоса, пронзил под острым углом «живой остров». Его касание во мгновение ока словно вскипятило все бледно-фиолетовые тела, и они высокими фонтанами выбросили из себя свои микрокопии. Тут же сплетения щупалец молниеносно рассыпались, и медузообразные ринулись на глубину, освобождая место на воде новорождённым существам.

Некоторое время вода бурлила от падающих маленьких полупрозрачных тел, сыплющихся с неба словно град. Касаясь воды, они стремительно погружались в глубокую синеву за своими «родителями».

Вскоре поверхность океана успокоилась и покрылась ровными волнами, омывая бесконечные островки с редкой растительностью.

Глава 12

Хлада в который раз подходила к пристани и «привязывала» рыбаков зовом к червям, как те её и научили. Для неё самой теперь это стало уже не необходимостью, а самым искренним желанием, потому что, каждый раз касаясь груди мужчин и произнося их имена, она словно сама наполнялась внутренним светом.

На радость Хлады за прошедшие два маха22, после начала её особого общения с червями, селение сильно разрослось. Теперь к ней часто приходили новые люди и просили разрешения остаться, взамен обещая кто своё ремесло, кто – дополнительные руки в работе. Уловов рыбы стало много, обрабатывать и хранить ее требовало больше усилий, поэтому «зовущая» отбирала новосёлов с особым усердием. И ледник новый надо было сделать, так как в старом уже ничего не помещалось, и дополнительные жилища строить.

Много забот свалилось на плечи Хлады, и она понимала, что эти хлопоты – именно то, что она сама так хотела и желала. Её бурная деятельность придавала ей сил, которые раньше она вряд ли бы нашла в себе, не будь у неё цели. Наблюдая за быстрым развитием селения, Хлада ещё больше воодушевлялась. Даже наставницы теперь с огромной охотой выполняли поручения «зовущей», радуясь, что их подопечная нашла свой путь в жизни, и эта новая жизнь им всем несказанно нравилась.

Невзирая на круговорот дел, девушка то и дело представляла себе некоего юношу или мужчину, который при встрече с ней произнесёт долгожданную фразу: «Я тоже “зовущий”. Рад видеть тебя!» Этот образ стал для Хлады и загадкой, и навязчивой идеей.

Принимая новых поселенцев, она пытливо всматривалась в лица молодых мужчин в надежде увидеть в их глазах какой-то знак. От такого пристального рассматривания некоторые смущались и опускали глаза, другие же, наоборот, гордо вскидывали голову и с ещё большей уверенностью рассказывали о себе. Женщины, в свойственной им манере посудачить, перешёптывались и строили догадки, что так «зовущая» ищет себе избранника. Многие молодые девушки, что приехали в Зов Песко на поселение вместе со своими парнями, тихо ревновали их, но старались не показывать виду, чтобы не прогневить Хладу. А её нрав день ото дня становился всё более властным и требовательным. Это выражалось и в том, как она задаёт вопросы новичкам, и в том, как она даёт распоряжения.

Однажды, даже мать Вайза не выдержала и, прихватив за локоть Хладу – после очередного её нагоняя нерадивым ткачихам, что испортили прялками ворох водорослей, –отвела девушку в сторону и сурово глядя ей в глаза, тихо спросила:

– Тебе стало нравиться унижать людей, потому что ты «зовущая»? Ты же понимаешь, что они не возражают тебе именно поэтому!

К такому неожиданному разговору Хлада была не готова и на мгновение даже смутилась, но потом взяла себя в руки, и так же тихо, но уверенно ответила:

– Мать Вайза, людей нужно контролировать и не давать им даже повода для лени. Мягкими речами тут делу не поможешь.

На что мать Вайза удивлённо приподняла брови и, не скрывая лёгкой насмешки, негромко отчеканила:

– Тебя одной не хватит всех контролировать, да ещё постоянно унижая людей. Страх, злость и раздражение, что появляются от унижения – не лучшие помощники для тех, кого унижают. Уж коль ты взялась командовать, то помни, что самой простой похвалой ты сможешь давать людям новые силы. Тогда они и лучше будут свою работу делать! Пусть тебе примером станет Пётр, к кому в команду рыбаков не так-то просто попасть. Вот он умеет ценить людей и заботиться о них! Пётр даже простыми добрыми словами может остановить любую ссору. Просто потому, что всё делает через сердце!

Женщина готова уже была уйти, но, остановившись, посмотрела на Хладу с каким-то сожалением во взгляде, и печально добавила:

– Или ты так мстишь себе самой из-за клятвы, что не можешь уехать отсюда, чтобы где-то найти свою любовь?

У Хлады тут же выступили слёзы на глазах, но она неимоверным усилием воли постаралась остановить их и, отвернувшись, тихо прошептала:

– Каюсь, было такое… Но уж давно было, но уезжать я теперь точно никуда не собираюсь. Так что, мать Вайза, не клятва меня делает такой, а моё одиночество…

После этих слов Хлада резко развернулась и быстро пошла к себе в жилище. Вайза, посмотрела ей вслед взглядом, полным любви и скорби, и спустя мгновение поспешила за «зовущей», догнала её, обняла за плечи и что-то тихо заговорила. Хлада остановилась, вздохнула тяжело и вместе с матерью Вайзой они пошли по дорожке к жилищу.

Флэм теперь часто мечтал о «зовущей» Хладе, засыпая. Он представлял её то сурово-властной, то раскованно-весёлой. Но никакой из надуманных им образов не нравился ему. Он долго не мог понять, как может выглядеть та, чьему зову отзываются все черви. В его представлении эта девушка должна обладать такой силой духа, какая обычному человеку просто недоступна! Ворочаясь с боку на бок и думая о «зовущей», юноша старался поплотнее кутаться в одеяло, чтобы больше согреться.

В этом промозглом мире Флэму приходилось очень нелегко. Хотя, для местных это был не холод, а так, небольшие заморозки по ночам.

Его не меньше тяготила и постоянная темнота, чуть разбавляемая светящимися насекомыми и тускло-мерцающим свечением от корней деревьев и кустов. В первый раз, когда он вышел из жилища, то сначала даже не понял, почему Дюгуть и Калиле ушли собирать цветы в такую темень. Но потом вспомнил, что в Полунгаре светило Сао не появляется никогда и никто тут не видел его света.

Здесь же Флэм впервые увидел небо, сплошь усеянное мерцающим ковром звёзд. Это зрелище поразило его до глубины души, заставляя по нескольку раз за оборот выходить, чтобы любоваться звёздным небом и хоть как-то адаптироваться к окружающей его темноте.

Совершая короткие прогулки, Флэм каждый раз видел очень бережное отношение к себе со стороны Калиле, которая часто со смешками и шуточками старалась поддерживать его под руку. Так же к нему относился и слегка угрюмый Дюгуть, который нет-нет да и принесёт какую-нибудь забавную мелкую зверушку для потехи вроде бы Калиле, но на самом деле Флэму, чтобы тот чаще улыбался и набирался сил.

Поначалу Флэм чувствовал себя неловко от таких знаков внимания и заботы, порой они его даже раздражали. Но он начал понимать, что благодаря этой бесхитростной паре его отношение к людям потихоньку стало меняться. Он видел, с каким обожанием Калиле смотрит на мужа и как Дюгуть, хоть немного и нескладно, но всё же отвечает жене лаской и нежными объятиями своих огромных ручищ.

Глядя на эти неуклюжие, но такие трогательные знаки внимания и любви, Флэм с тоской повторял и повторял давно мучившие его вопросы: «Почему я так одинок и у меня нет родителей и семьи, с которыми я, возможно, был бы другим? Ведь мастер Элав никогда мне даже полусловом не обмолвился – кто я и откуда?»

Через некоторое время начала свербеть и другая мысль: «Почему я до злости завидую этим двоим, которые живут в ужасных условиях, но даже не обращают на внимание на то, как здесь сыро и постоянно темно? Я же лучше, чем они! Но я им завидую так, как не завидовал никому!»

Впервые в жизни душу Флэма разрывала тоска, причины которой он долго не мог понять. Однажды, увидев принесённого Дюгутем для Калиле какого-то мелкого зверька, потешно шевелившего ушами, со спинкой, сплошь усеянной колючками, юноша вдруг осознал, что смеющийся Дюгуть, забавно игравший с этим зверьком, – просто ребёнок в теле большого и сурового с виду мужчины, который делает что-то для других просто потому, что это приносит кому-то радость. И никакой платы за эту радость Дюгуть не просит, и даже не намекает на это. Да и Калиле – такая же девчушка, с пухлыми щёчками в ямочках, готовая ликовать по поводу любой мелочи от любимого мужа. Эта детская непосредственность заставляла ещё больше сжиматься сердце Флэма, потому что он сам никогда не был таким же искренним и дающим другим что-то просто так, без выгоды. Именно такой же искренностью ему безумно захотелось обладать.