Зона мутации

© Александр Прялухин, 2023

ISBN 978-5-0060-8135-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Охотники поставили парня на колени перед изрядно облысевшим стариком, остатки седых волос которого спутались и свисали по обе стороны от морщинистого лица. На щеке его виднелся глубокий рубец, на левой руке, которой он пытался расчесывать бороду, не хватало двух пальцев.

– Кто таков?

– Крил. От Больших лодок.

Старик подозрительно сощурился.

– Что за имя… – проворчал себе под нос, потом сказал громче: – Дурное там место!

Поймал за руку мальчишку, пробегавшего рядом.

– А ну, Вихрастый, позови-ка сюда Говорящего с небом. И пусть дизимер с собой захватит.

Снова повернулся к чужаку.

– Здесь-то ты чего?

– Ушел от своих, – Крил отвернулся, словно не хотел говорить об этом.

– Ушел? Или тебя ушли?

– Сам. Народ мой решил в нелюдей обратиться.

– А ты? – старик помолчал, давая возможность парню собраться с мыслями. Потом подсказал: – Страшно?

Крил кивнул.

– Страшно.

Седовласый сделал знак охотникам, чтобы те не стояли рядом, шли по своим делам.

– Меня Белым зовут, я здесь руководчик. Разрешаю тебе остаться с нашим народом. Уже хорошо, что не проповедник ты. Не проповедник же?

Парень мотнул головой из стороны в сторону.

– Ну вот. Мы одного тут, знаешь, зашибли по весне камнями. А так-то свежая кровь – она завсегда нужна.

Посмотрел на ладные ножи и арбалет со стрелами, отобранные у Крила и лежащие теперь поодаль.

– Охотился уже? Сколько тебе?

– Двадцать три. Охотился. Раньше. Только последний год чистый был. Ну, это они его так называли, мой народ. Нельзя охотиться перед обращением, надо очиститься…

– Знаю, знаю! Слыхал о таком. Сегодня вспоминать будешь, как оно – охотиться. Стая нелюдей совсем близко подошла, к ночи выступаем им навстречу и лишние руки нам не помешают. Покажешь, что к чему с твоими умениями.

Подошел худой, бледный мужчина в черной накидке. Посмотрел на Белого, потом на Крила. Потянулся к парню чем-то древним, явно оставшимся со времен прежних людей. Древность затрещала.

– Много грязи не принес.

Но взгляд у Говорящего был такой злой и пристальный, что можно было подумать – Крил принес в гнездо грязь всего мира.

Он развернулся, махнув накидкой, будто черными крыльями, ушел, не сказав больше ни слова.

– Вот и ладненько! – удовлетворился Белый и кивнул большелодочнику. – Поднимайся с колен, бери свое оружие и ступай пока. Отдохнуть мне надо.

Крил огляделся по сторонам. «Куда ступать?» Никого не знает, своего места в чужом гнезде у него нет. Впрочем, уже и не чужом. Признали, разрешили остаться.

На большой проплешине, расчищенной от деревьев и пней, горел костер. Рядом суетились женщины, бегали ребятишки. В стороне, под ветками ближайших сосен, приютились хижины – добротные, со знанием дела собранные. В глубине леса тоже виднелись дома. Большое гнездо! Наверное, самое большое на много дневных переходов вокруг.

Крил присел подальше от людей, чтобы не смущать их незнакомым лицом, не привлекать к себе лишнего внимания. Придет время – дадут и ему свой угол, или покажут, где можно построиться. Работы он не боялся.

– Держи!

К нему подошла девчонка, совсем еще юная, с конопушками на лице. В руке она держала глиняную тарелку, в которой дымилось что-то наваристое, с масляными разводами.

– Спасибо, – он принял еду.

– Не за что. Это Белый приказал тебя накормить.

– Ясно.

Девчонка не уходила, смотрела на него. Хотела удостовериться, что не выплеснет содержимое тарелки в кусты.

– Ешь, ешь! Ты ведь с заката пришел?

Он кивнул.

– А эти, – показала тонким пальчиком на солидные куски мяса, плавающие в бульоне, – с восхода. Так что нечего тут раздумывать.

Швыркая, обжигая губы, Крил отпил из тарелки. Вкус был знакомым и в то же время забытым. Как же давно ему не приходилось есть настоящий, крепкий мясной бульон! Он отбросил сомнения, выловил пальцами один кусок, расправился с ним, потом другой. С жадностью запил остатками наваристой жижи.

Девчонка сидела рядом, на корточках. Наблюдала за ним с улыбкой.

– Ну вот, – забрала пустую тарелку. – А то без мяса… сам знаешь. Дичают люди.

Она поднялась, собираясь уходить.

– Пить захочешь, ручей там, – вздернула подбородок, указывая взглядом. – Шагов сто. Найдешь, в общем.

Еще раз посмотрела Крилу в лицо, внимательно, оценивающе. Хмыкнула и упорхнула, скрывшись между хижинами.

Он привалился к сосновому стволу, источавшему смоляное благоухание, закрыл глаза. «Даже странно, почему сразу приняли? Не испытывали, не проверяли. А с другой стороны – охота лучшее испытание. И все равно… Странно…» Сытное варево в желудке перетягивало на себя все силы. Крил задремал.

Ближе к вечеру проснулся от суеты. Женщин с детьми уж и след простыл, а мужчины готовились, оружие проверяли. С вопросами к ним лучше не лезть, надо будет – позовут. У него-то оружие всегда в исправности: с тех пор, как решился оставить своих, Крил готов к любым поворотам судьбы.

Когда стемнело, к нему действительно подошли. Один из охотников, что привели Крила к руководчику, Острым его звали, махнул рукой, приглашая к костру. Там уже собрались все, кто должен отправиться в ночь за добычей. Встали кругом в несколько рядов.

Белый кинул в огонь кусок мяса на кости – остаток прошлой охоты. Задобрил кого-то из своих, неизвестных еще Крилу духов.

– Сегодня пойдем с новым человеком.

Кто-то подтолкнул чужака в спину, выталкивая на всеобщее обозрение.

– Оружие у него доброе, большелодочники известные мастера по этой части. И рука, я думаю, твердая.

– Как звать? – спросил кто-то из задних рядов.

– Имя у него свое, – старик опередил Крила с ответом, – но нам оно без надобности. Охота покажет, как будем называть.

И когда уже двинулись прочь от огня, выстраиваясь в длинную цепочку, Белый тихо окликнул новичка:

– Держись рядом. Не хочу, чтобы в сутолоке потерялся. Ищи потом по лесу твое тело.

– Если уж до того дойдет, то не надо искать. С телом лес справится, без вашей помощи.

– Дурак. Причиндалы твои мне жалко! – он посмотрел на ножи и болтающийся за спиной Крила арбалет. – Ты не смотри, что мы такие добрые. Накормили, оружие вернули… Если б не был я уверен, что деваться тебе некуда, ничего бы не отдали. Самим пригодится. Прав или не прав?

Во тьме, да еще среди зарослей, трудно было сказать, что там во взгляде у молодого парня. Но Белый, видимо, разглядел то, что ему было надо.

– Вижу, что прав.

Лес, пришедший на развалины города много лет назад, разросшийся вширь и ввысь, скрывший многое из того, что напоминало о цивилизации, недружелюбно зашумел.

По дороге Белый объяснял, что раньше на охоту ходили неделями, а то и месяцами. Но нынешним летом большая стая нелюдей сама пришла с востока и остановилась рядом – «за вокзалом», как сказали искатели, которые ее выслеживали. От вокзала прямой линией, до реки, тянулись заросли секвохи. По зарослям стая и пойдет, другой дороги им нет. И до того места, где их можно будет перехватить, охотникам топать всего ничего, пара тысяч шагов.

– Видел Конопатую? – спросил Белый.

– Которая мне суп принесла? Ну.

– Зимой она встретит свой шестнадцатый снег, отдадим тебе в жены. Если заслужишь, конечно. И если Говорящий с небом разрешит.

– А может не разрешить?

– Может. Но когда свежая кровь – вряд ли. Какие тут препятствия? Лишь бы она готова была.

– К чему?

– Что ж ты, большелодочник, жизни-то не знаешь? Женщины они как ягоды. Не все в один момент созревают. И вообще, продление рода – это, брат, такая штука… С ним аккуратность нужна. А то не успеешь лопухом после важного дела подтереться – глядь, а твоего народа уже и нет! Вырождение.

Скоро руководчик остановился, посмотрел наверх, где должны быть верхушки секвох, вытеснивших привычные сосны. Верхушек не было видно, слишком высоко они, да и темно.

Позади безмолвно стояли охотники, все так же вытянувшись цепочкой. Ждали, что скажет старик. А он не торопился. Прислушивался, принюхивался… Для Крила место незнакомое, он бы и направление не угадал, откуда стаю ждать. Но руководчик свое дело знал хорошо: за несколько минут, не сказав почти ни единого слова, распределил – кому и где спрятаться, так, чтобы не осталось лазеек для нелюдей. На дерево ли залезть, или в кустах ждать. Кто с пикой хорошо управляется, а кто топор может метнуть, из арбалета выстрелить – про каждого понимал, каждому свое место назначил. Наконец прислонился к огромному дереву, закрыл глаза, будто чувствовал через ствол все заросли.

Секвохи – они для этих мест чужие деревья, издалека на север попали. Но и на родине за своих бы уже не сошли, потому как за сотни лет сильно все изменилось. Стали они проводниками для нечеловеческих стай. Разрастались не во все стороны, как в нормальном лесу, а ветвящимися направлениями, словно дорожная сеть. Да ведь и то сказать, через древние-то города они по улицам себе путь прокладывали. Росли, повторяя рисунок проспектов, аллей, бульваров.

– А откуда знаете, что сегодня пойдут? – шепотом поинтересовался Крил у Белого. – Почему ночью, а не днем?

– Это уж ты будь спокоен – знаем! Не первый год охота. Они сейчас пасутся за вокзалом – там, на болоте, краснокислица поспела. Силенок хотят поднакопить перед тем, как через реку перебираться. Ну и, раз уже третий день на месте топчутся, стало быть, ягоды должны были сожрать. Сегодня пойдут, точно говорю!

– Через реку? Они что – и плавать умеют?!

Крил понял, что ничего толком не знает про нелюдей. Народ Больших лодок известен своими мастерами, это правда, но хороших охотников среди них мало и, по всему видать, не только руководчик, но и любой пацаненок в здешних местах мог рассказать ему о добыче гораздо больше.

– Еще как плавают, – вставил свое слово один из сидевших рядом искателей. – И река обмельчала, секвохи прямо через нее растут, на месте упавшего железного моста.

Белый открыл глаза, шмыгнул носом.

– А ну-ка заткнулись все. Хватит разговоров.

Поднял трехпалую ладонь, на запястье которой повязана была темная лента. Кусок ткани шевельнулся.

– С подветру ждем. Хорошо.

В засаде наступила тишина. Острый протянул Крилу обломок жевательного стебля, тот принял с благодарностью, зажал между зубов. Во рту стало кисло и терпко. Говорят, сок этот успокаивает, дает охотнику сил. «Но что толку от спокойствия в схватке с нелюдем?» Крил убрал недожеванную палочку в карман. «После будем расслабляться. В кровавых делах ясная мысль важнее».

Жирная капля сорвалась с листа, холодным шлепком ударила его по затылку. От влаги блестела вся зелень вокруг и воздух пропитался запахом сырости, оставшемся после дождя. Ночью, должно быть, пройдет еще один – его зябкое дыхание чувствовалось в порывах восточного ветра. «И как эти твари перебираются по сырым секвохам?»

Шелест дождевых капель уже накатывался со стороны вокзала. Все ближе и громче, будто знакомая Крилу морская волна.

Белый подался вперед. Ловким движением достал тонкий, длинный нож. Остальные тоже напряглись, приготовили оружие. Большелодочник сообразил, что это не дождь приближается. Идет волна нелюдей!

Никто не узнал, чья стрела была первой, но вот тени в вышине закрыли собой редкие кусочки неба и черная туша твари, испустившей дух, свалилась вниз, ударяясь о ветки. Тотчас над лесом раздался протяжный вой, подхваченный десятками нечеловеческих глоток.

– У-у-у! У-ху-у! Йо-хо-хо-о-о!

С шумом, гиканьем стая неслась сквозь кроны деревьев, стараясь увернуться от летящих стрел и боевых топоров. Многие охотники карабкались наверх, рассекали живой поток, направляя добычу на другие засады.

Крил некоторое время не решался выстрелить из арбалета, потом тоже подпрыгнул, ухватился за ветвь, подтягиваясь выше.

– Куда?! – крикнул вслед ему Белый.

– Я не буду стрелять наугад! Мне нужно их видеть!

Где-то рядом, над его головой, раздался вопль одного из охотников. Волосы Крила обрызгало теплым. Но он не позволил себе дрогнуть, замешкаться – подтянулся еще выше, пока не понял, что пора стрелять: справа и слева мелькают тела, того и гляди кто-то врежется в него, вцепится когтями или зубами в горло.

Выставил перед собой арбалет, надавил на спусковой крючок… Тетива из хитрого материала, обращаться с которым умели только мастера Больших лодок, зазвенела, послав короткую, но толстую и прочную стрелу. Нечто, несущееся прямо на Крила, споткнулось. Пролетело по инерции еще пару шагов, злобно сверкнуло белками глаз и рухнуло вниз, не удержавшись среди ветвей.

За спиной, в кожаном колчане, было еще три десятка стрел. Парень с сожалением думал о том, что все выпущенные потом найти не получится. «Настругаю деревянных». Он бросился вслед за потоком нелюдей, отправляя железную смерть лишь тогда, когда был уверен в своей точности.

– Уходят! На левую руку уходят!

– Факел сюда!

– Оторвите его от меня! Оторвите! А-а-а!

– У-ху-у!

Странные деревья – секвохи. Будто специально созданные для того, чтобы те, у кого есть руки и ноги, могли стаями перебираться по ветвям, подниматься выше, к самому небу, или спускаться к земле, оставаясь незамеченными среди листьев. Даже Крил, выросший на берегу большой, студеной воды, не имевший возможности ползать по высоким деревьям, сейчас смело перескакивал с одной, едва видимой во мраке ветви, на другую. Не было опасения, что сорвется, что не допрыгнет. Заросли будто сами подставлялись, помогая быстро перемещаться от одного дерева к другому.

И все-таки опыта большелодочнику не хватало. Неожиданно он провалился на два своих роста, застрял в переплетении ветвей, а когда выбрался, встал на ноги, оказался в центре жестокой схватки.

Нелюди наскочили на одну из боковых засад: крики смешивались с рычанием, зубы впивались в плоть, красным обагрились клинки. По плечу Крила кто-то полоснул когтем. Он бросил драгоценный арбалет – в ближнем бою толку от него чуть, обузой лишь станет. «Если выживу, спущусь потом, подберу».

А сейчас выхватил из-за пояса кое-что другое, сверкнувшее острым лезвием. Нож его, в отличие от местных клинков, невозможно было погнуть или сломать. Парня с головой накрыло знакомое чувство, как в прежние времена, когда и ему доводилось охотиться. Он яростно, с воплями размахивал оружием, не задумываясь ни на секунду о том, что или кто перед ним и заслуживает ли сострадания темное нечто, скалящееся окровавленными клыками.

Его прижали к стволу. Сильная рука схватила за запястье, не позволяя ударить ножом. В нескольких сантиметрах от своего лица Крил увидел морду нелюдя. Жуткое создание! Черная, дубовая кожа, покрытая мехом лишь там, где и у человека росли волосы. Да и рожей тварь удивительно походила на человека, только изуродованного, будто неуклюжий мастер лепил игрушку для ребенка.

Нелюдь встретился взглядом с противником – он готовился впиться в него зубами. На его черной шее что-то тускло блеснуло. Крил увидел цепочку и пластинку из мягкого металла. Показалось ему, или правда на той пластинке были древние символы? Еще бы мгновение, чтобы рассмотреть получше!

Охотник, вонзивший деревянную пику в плечо твари, не оставил ему этого мгновения. Нелюдь взревел, отмахнулся от нападавшего, и, отпустив Крила, мощным прыжком взлетел сразу на два яруса выше, скрываясь среди ветвей.

– Пусть уходит! – крикнул охотник. – Надо закончить с теми, кого сбросили на землю.

Люди стали спускаться, но Крил еще стоял, задрав голову, смотрел на заросли. Ему ужасно хотелось пойти следом, догнать раненого нелюдя, чтобы посмотреть на его странное украшение. Ведь не может он носить такое, потому что нет у него человеческих мозгов, нет человеческих желаний.

– Эй, ты! Как тебя? Без имени! Спускайся…

– Найдите арбалет, он внизу. Отдайте Белому.

– А ты чего?

– Я скоро вернусь!

Он подпрыгнул, хоть и не так высоко, как чудовище, едва не убившее его. Стал пробираться выше, преодолевая ярус за ярусом. Еще минута и вот уже Крил на верхних ветках секвохи. Уперся ногами и руками, чтобы не свалиться с макушки дерева.

Где-то позади, на линии горизонта, разгоралась полоса будущего восхода. Тлеющая заря не могла разогнать ночной мрак, но уже видны были очертания зарослей, полосой протянувшихся от вокзала до реки.

«Куда он двинется? По секвохам до берега, а там налево, до моста? Или срежет, пройдет по диагонали, через малый лес, скрывающий развалины города?»

Крил посмотрел вниз. Оттуда доносились голоса, изредка видны были отсветы факелов. Скоротечная битва подошла к концу: люди не собирались пускаться в погоню за остатками стаи, теперь она – поредевшая, напуганная – не представляла серьезной угрозы и вряд ли когда-нибудь вернется. А добытого на охоте мяса гнезду хватит надолго.

Было бы здорово присоединиться к остальным, не забивать голову глупыми вопросами, ответы на которые все равно не найти. Отдохнуть, подобрать арбалет и, может, тогда…

– Спущусь за арбалетом – не пустят обратно, – сказал Крил сам себе. Выудил из кармана жевательный стебель, в задумчивости стал перекатывать его из одного уголка рта в другой.

Решившись, он покинул макушку дерева. Аккуратно, не рискуя зря, стал спускаться в сторону, противоположную от приютившего его гнезда. «Не пойдет черномордый по диагонали. Среди секвох ему привычнее. Он где-то там, впереди. К реке пробирается».

Спустившись на землю, Крил еще раз оглянулся.

– Ладно, посмотрим, что там за древние закорючки. Если не померещилось.

Он пошел через малый лес. Хоть и говорят разное о старом городе, но иначе нелюдей ему не догнать. А искать дорогу среди заросших развалин Крил научился еще в гавани Больших лодок.

По деревьям и кустам можно судить о том, что было здесь раньше. Если ровной линией растут, как секвохи, значит улица. А бессмысленным нагромождением – то выше, то ниже – это уж развалины домов. И какие здесь были дома, никому теперь не прознать. Где для жилья, а где для работы. У древних много чудного строилось, это вам не хижины из сосен складывать.

Некоторое время Крил пробирался по «улице», потом взял еще левее, через лесистые холмы – под ними, видать, покоились останки невысоких строений. Небо светлело, идти становилось легче. И, хотя местности он не знал, но любой человек, родившийся у холодного моря, набирался ума от стариков, которые умели объяснить главные приметы города, предупредить. Например о том, что не стоит совать нос на территорию инвирситета. Большой там кусок земли, много каменных домов стояло. И в некоторых древние такое творили, что по сию пору невидимая опасность живет.

Крил замедлил шаг, остановился.

– А вот и понятная, видимая беда.

Перед ним расстилался белесый, будто затянутый светлым мхом пустырь. Пористая поверхность казалась твердой, окаменевшей, но парень знал, что если ступить на нее – провалишься к жукам. Там они, внизу. Просто холодно сейчас, оттого и к свету не выбираются.

Выплюнул огрызок жевательного стебля. Посмотрел на темное пятно среди мшистой поверхности: кто-то уже угодил в ловушку, по неопытности, а может в темноте. Кто? Человек, или… один из нелюдей. Третьего быть не может.

Обошел опасное место, решив продвигаться к реке – хватит с него малого леса. Да и инвирситетская территория не пропустит: вон она, впереди крутыми каменистыми холмами поднимается.

Вышел на очередную «улицу», двинулся по ней к берегу, внимательно оглядываясь по сторонам.

– Ну что, пробежал ты вперед меня, шея с цепочкой? – рассуждал Крил вполголоса. – Или не пробежал? Стоишь где-нибудь у горы-высотки, смотришь на край реки, где секвохи не растут, и гадаешь – идти по открытому берегу до моста или следующей темноты дождаться?

Того ума, что у каждого человека есть, нелюди не имеют. Но как прятаться, какой дорогой идти, они соображают хорошо.

Крил решил закончить дело – обогнал его нелюдь или нет – неважно. Зато не будут мысли всякие по ночам мучить. Вот, мол, мог узнать и не узнал, обратно с половины пути свернул. Ведь в самом деле – откуда цепочка? Ну не носят же нелюди украшений! И что на пластинке металлической выбито? Имеет ли это значение? А если имеет, то какое?

«Родила тебя мамка любопытным дураком». Крил сплюнул и ветер ответил ему порывом, бросив в лицо опавшие листья. Становилось холодно. Серые тучи, которые ночью проливались дождем, сейчас висели низко, будто потолок в старой хижине. Хотелось закутаться теплее, но накидка была сшита по-летнему, из тонкой материи. Север прощупывал одинокого путника и ему оставалось только прибавить шагу, чтобы хоть чуть-чуть согреться.

«Сейчас бы тарелку того супа, что приносила мне Конопатая!»

Кусты внезапно расступились, перед Крилом открылось серое ничто… Когда вгляделся, «ничто» разделилось на стального цвета речную воду, тонкую полосу противоположного берега и скрытый облаками небосклон. Ветер здесь был еще крепче, он вышибал слезу, трепал волосы, щекотал ноздри запахом водорослей.

Крил повернул налево. Там, шагах в семистах, виднелись остатки железной конструкции, давно рухнувшей в воду, но еще не изъеденной ржавчиной окончательно. Мост был прикрыт секвохами, проложившими себе путь по мелководью. Огромные деревья раскачивались на ветру и казалось невозможным перебраться по ним через реку, но… от нелюдей всего можно ожидать.

Спустившись по песчаным дюнам ближе к реке, Крил пошел в сторону моста. Когда-то высокий уступ из искуственного камня окаймлял берег, теперь от него остались лишь валуны и пригорок. Но и этого хватало, чтобы быть под прикрытием, не маячить на берегу одинокой фигурой. Вблизи, конечно, заметят, а вот издалека – вряд ли.

Иногда Крил останавливался, смотрел, утирая слезы, на мост, потом оглядывался назад, не идет ли кто следом. Но никого вокруг не было, даже следов на песке.

– Неужели так осторожничают, что еще и до реки не добрались?

Он рискнул выйти из под прикрытия камней, приблизился к самой воде, высматривая хоть намек на движение в стороне горы-высотки. Берег здесь изгибался подковой, все причалы вдоль которой истлели, разрушились, оставили после себя лишь неровности. Лесной охотник, не привычный к открытым пространствам, мог и не приметить тварь, шевелящуюся в складках мертвого города. Но жизнь Крила прошла именно на таких вот просторах, он и птицу видел за сотни метров.

Парень погладил рукоять ножа. Отсутствие опасности порой настораживало сильнее, чем встреча с ней лицом к лицу. Он еще раз протер глаза, прикрывая лицо от ветра. Нет, ничего. Разочарованно повернулся к мосту, собираясь продолжить путь и… замер.

Там, на самом краю хитрого переплетения стальных балок, что-то двигалось. Крил медленно отошел к валунам, присел.

– Как они могли обойти меня?! На песке следов нет, значит по берегу не шли. Через малый лес тоже, я ведь сам там пробирался – услышал бы, заметил. Если только…

Вытянул шею, посмотрел на земляной вал, с которого когда-то начинался мост.

– Если только вожак не повел их совсем другой дорогой, которой они обычно не ходят. Ох, не нравится мне такой вожак!

Крил был уверен, что это именно тот, чуть не убивший его в лесу нелюдь, украшенный цепочкой.

Он вжался в камни. Не стоило ему идти в одиночку, надо было Белому все рассказать. Отправили бы отряд опытных охотников, пусть даже им пришлось бы преследовать нелюдей на левом берегу – не через день, так через два или три нагнали бы потрепанную стаю и разъяснили вожака. А что он сейчас один сделает?

Снова высунулся из-за камня. Увидел, что по раскачивающимся секвохам перебиралось несколько темных пятен. Но одно оставалось на прежнем месте, в начале моста. Существо словно ожидало, пока его соплеменники перейдут на другую сторону.

– Отпустить их? Не связываться? Пусть уходят, мне-то что…

Но он не повернул обратно. Вскарабкался на пригорок и сквозь заросли кустов пошел к ржавому сооружению.

Еще месяц назад жизнь Крила текла неспешно, в окружении родных и друзей. И, хотя скорый уход народа к месту обращения висел над ними тревожным ожиданием, все воспринимали это как освобождение от людских проблем, соединение с новым миром, не имеющим ничего общего с прошлыми людьми. Где они сейчас – его мать, отец? Старшие братья? Идут на юг с остальными, чтобы стать такими же, как… Он высунулся из-за кустов, мельком взглянул на мост, где до сих пор перебирались на другую сторону нелюди, а их вожак ждал на том же месте, пока последняя тварь не уйдет на левый берег.

Крил вынул из-за пояса нож.

Теперь у него другая жизнь. И чем меньше он будет вспоминать о прошлом, тем легче будет жить в настоящем. Выбор сделан.

Подобравшись так близко, как только было возможно, чтобы не обнаружить себя, Крил затаился. Последние нелюди карабкались на мост, чтобы перебраться с него на привычные им секвохи и уже по деревьям на другую сторону реки, а парень прикидывал, как ему самому незаметно и быстро оказаться рядом с вожаком. Порой даже казалось, что он видит тусклый блеск на шее чудовища.

Грузный, мускулистый нелюдь обеспокоенно вертел головой. Видимо все, кто остался цел после нападения на его стаю, покинули этот берег. Сейчас и он развернется, перелезет на ближайшую секвоху.

Крил выскочил из своего укрытия, в несколько прыжков преодолел расстояние, отделяющее его от воды. Теперь на железную балку, наверх, по ржавой, но еще крепкой лестнице! Нелюдь заметил его, когда между ними оставалось несколько шагов. Он взревел, злобно оскалившись.

Теперь все, один на один. И, хотя Крилу была нужна лишь пластина, твари этого не объяснишь. Снять ее получится только с мертвого чудовища. А справится ли большелодочник? Охотник он не самый лучший и в лесу нелюдь его чуть не порешил.

Крил сглотнул. Он вдруг понял и другое: стая, оставшаяся без вожака, обречена. Сейчас он решает судьбу двух десятков существ. Странных, враждебных, но так же жаждущих жить, как и он сам. Стоит ли это металлической пластинки с неведомыми символами? Может, все-таки уйти? Отпустит его тот, оскалившийся?

Нет, не отпустит. Нелюдь встал на все четыре конечности и прыгнул на человека.

Тело его было столь мощным, что он мог бы снести любого противника. Крила спасло лишь ранение вожака в плечо, из-за которого тот не рассчитал силу броска. Парень успел увернуться, стал карабкаться по витиеватой конструкции моста, надеясь на свое здоровье и легкость тела. Ему казалось, что он смог бы гонять эту тварь до тех пор, пока она не выдохнется. Но когти с жутким скрежетом царапнули металл в том месте, где только что была крилова ступня – нелюдь не желал отступать, ему хотелось во что бы то ни стало убить человека, не оставлять его за спинами уходящей стаи.

– Что ж ты… – парень перебирался с одной балки на другую, перепрыгивал так быстро, как только мог. – Быстрый какой!

Крил понял, что скорее сам выбьется из сил, чем сможет загнать своего преследователя. Он выбрал место, где можно было упереться спиной и ногами, развернулся. Нелюдь сразу же оказался рядом, навалился…

Жуткое существо с хрипом стало оседать, так и не добравшись до человеческого горла. Нож выскользнул из его тела. Не было сомнений, что ранение смертельное, что сейчас искра жизни покинет эту груду мышц и она полетит вниз, к стальной, холодной воде.

Крил потянулся к пластинке. Черная рука перехватила его ладонь, но вождь уже ничего не мог сделать – взгляд его затуманился, цепочка на шее разорвалась. С громким всплеском он упал в реку, снова показался на поверхности и, уже неподвижный, медленно поплыл по течению, оставляя за собой красные разводы на серой поверхности.

Крил откинулся на ржавое железо, закрыл глаза. Сердце его все еще бешено колотилось, дыхание было прерывистым. Он сжимал дрожащей рукой добычу, ради которой чуть не расстался с жизнью и даже не знал – стоило ли оно того?

Медленно раскрыл ладонь, испачканную чужой кровью. Протер пальцами пластинку, стараясь разобрать символы. Они были похожи на то, что когда-то показывал ему отец, который заставлял Крила и его братьев зубрить звуки, скрывающиеся за каждой закорючкой – мол, в жизни пригодится, потому что прежние люди именно так передавали слова. А к их словам стоит прислушиваться.

– С-с… е… р… сер… г… Сер-гей, – с трудом прочитал большелодочник. Выдохнул и принялся за второе слово: – К… о… н… д… конд… ра… т…

Значение следующей закорючки он толком не понимал, поэтому пропустил ее.

– Рат… е… в… Сер-гей конд-рат-ев.

Что это значит? Слова казались ему бессмысленными.

– Имя.

Он еще раз глянул на темное пятно, уже покинувшее мелководье с секвохами и медленно уплывающее вдаль.

– Это его имя.

Но разве могут быть имена у нелюдей? Да еще выбитые на металлических пластинках?

Крил стал спускаться к воде, спрыгнул вниз, добрел до берега.

– Он был таким же, как я. Как мой народ, отправившийся в зону обращения. Но зачем-то оставил при себе имя.

Это казалось странным, даже нелепым. И в то же время Крил чувствовал, что в поступке Сергея есть смысл, который ему хотелось понять. Тем более, что в душе его свербило чувство вины, ответственности за загубленную жизнь. И даже не одну. Сможет ли он дальше спокойно существовать с этим чувством? И еще… Сможет ли он есть суп? Ведь известно, что тот, кто не ест мясо нелюдей, сам медленно и мучительно превращается в нечеловека!

На широкой «улице» из секвох, где охотники Белого устраивали засаду, никого уже не осталось. Лишь поломанные кусты, да измятая трава. Крил прикинул – в какой стороне гнездо. Благо идти недалеко и промахнуться, заплутать, было почти невозможно.

Ближе к месту он услышал голоса, повернул в нужную сторону. Охотники, наверное. Стоят на подступах к селению, несут охранную службу. Работы у них теперь немного, другая стая появится очень нескоро.

Загодя крикнув «я свой!» большелодочник вышел к караулу. Двое, только что рассуждавшие про свои охотничьи дела, замолчали. Один поднял пику.

– Да свой я, свой! Опусти. В ночь же с вами ходил!

Но не только поднятая пика не опустилась, а и второй караульный выставил заряженный арбалет.

– Он?

– Он. Тот, что без имени. Ну-ка, покажи нам свой клинок. Медленно!

Ничего не понимающий Крил достал испачканный в крови нож – позабыл он о том, что оружие в чистоте и готовности должно быть, расслабился, став частью большого народа.

– Точно. Такого острого в гнезде больше нет.

Его ударили пикой под коленями, заставляя упасть на землю.

– Зачем Белого убил?

Глава 2

– Машенька, что с дровами?

– Машенька на всю зиму дров натаскала. Что тебе еще нужно?

– Я про сейчас. В камине догорает.

– То есть я должна ради «сейчас» все бросить и шуровать за дровишками? Тебе это нужно?

Пожилой мужчина поправил плед на коленях, поворошил кочергой головешки. Проворчал:

– Я сам не знаю, чего мне надо. Или нет, знаю. В Питер хочу. Постоять на развалинах Исакия перед смертью.

– Ой, пап, давай только без нытья, а? Это обычная простуда, скоро поправишься.

Она спряталась за створкой шкафа, скинула с себя домашнюю одежду. Натянула термобелье, комбинезон.

– В общем, если станет холодно – включи обогреватель. Генераторы не подведут.

– Ползают еще?

– Ползают.

– А ты куда?

– Мне надо в поселок.

– Опять?

Он задал бы еще сотню вопросов, лишь бы она не уходила, но Маша уже закрыла за собой тяжелую дверь тамбура.

Зима не скоро и, если бы они жили хоть немного южнее, на какую-нибудь тысячу километров, то не было бы смысла натягивать на себя столько одежды. А здесь, на стыке Кольского и Скандинавии… Она поежилась, застегнула воротник повыше.

До поселка идти чуть меньше часа. Даже пистолет Маша брать поленилась, бояться теперь некого – людей и зверей нет, мутанты так далеко не забираются. Можно было бы и вовсе переехать в поселок: там и остатки деревянных строений, идущие на дрова, и компьютерный центр. А у маяка, где они жили с отцом, только теплицы да хлев. Но вдвоем перенести все добро в поселок трудно. Да какое там «вдвоем»… Отец постоянно хандрил и даже когда здоровье позволяло – чего ждать от семидесятилетнего?

Была и другая причина, по которой Маша не хотела, чтобы они с отцом жили в заброшенном селении. Не стоило старику показывать лабораторию и то, чем она там занимается.

К полудню появились на пригорке остатки жилых строений, многие из которых Маша самолично разбирала на топливо. Чуть дальше виднелась посеревшая сфера дальней связи – там, в подвале, и была обустроена лаборатория.

Добравшись до места, села на крыльцо передохнуть. Внизу, у каменистого берега, накатывались пенными бурунами морские волны. Ветер дул с севера, в левое ухо, заставляя ее прикрываться рукой. Слишком много времени она проводила в доме, теплицах. В лаборатории. Поэтому каждый выход на улицу Маша старалась продлить хоть на пять минут.

Вздохнула, поднялась. Приложила руку к замку, с готовностью открывшему для нее дверь. Тратить энергию на вентиляцию казалось нецелесообразным, поэтому внутри ее каждый раз встречал затхлый воздух и Маша оставляла двери открытыми, если только на улице не бушевала метель.

– Сначала поглядим на мир.

В компьютерной мерцало несколько мониторов. Она сразу заметила, что крайний справа, в прошлый раз исправно выдававший картинку, сейчас уныло сообщал – «нет сигнала». Маша постучала по клавиатуре, попыталась перезагрузить систему. Никакого эффекта.

– Минус еще один. Осталось три. Печалька.

Информацию с трех оставшихся спутников она впитывала с неподдельным интересом, так, что даже рот приоткрыла. Кое-что распечатала на синтетической бумаге – решила показать отцу. Наконец встала, подобрала брошенный на пол рюкзак, спустилась по лестнице в подвал.

В темном помещении что-то шевельнулось, заклокотало.

– Это я, – бросила она во мрак.

Нащупала рукой выключатель, зажгла свет.

– Здравствуй, Антоха. Как твои дела? Жрать, небось, хочешь?

Мутант с ревом кинулся на решетку, ударился о нее один раз, другой. На третий силы тратить не стал, только зубы скалил и продолжал рычать.

Маша вытерла чужую слюну, попавшую ей на щеку.

– Хочешь сказать, что я сучка? – она улыбнулась. – Знаю, дорогой. Такие времена.

Достала из рюкзака пластиковый контейнер, сняла с него крышку. Просунула в отверстие между прутьями, на уровне пола.

– Не пролей. Другого супа у меня для тебя нет.

Мутант с жадностью принялся лакать жидкость, вылавливая из нее куски. Маша наблюдала за ним с минуту, потом натянула латексные перчатки, взяла дистанционный инъектор. Вставила в него капсулу.

– Все? Сожрал? Молодец. Теперь делом займемся.

Она подошла ближе, почти вплотную к решетке. Прицелилась. С глухим щелчком инъектор выпустил капсулу, которая впилась в бедро мутанта, заставив его зло рявкнуть. Черная туша почти сразу осела на пол, взгляд существа стал потерянным, а рык превратился в тихое, недовольное бульканье.

Для верности Маша выждала еще минуту, потом открыла звериную клетку, вошла внутрь. Мутант лежал на полу. Он оставался в сознании, но не проявлял желания нападать или сопротивляться.

– Ладно, дружок. Попробуем снова.

Написала на стикере, наклеенном на колбу: «образец №7».

Когда совершила задуманное, подхватила контейнер из под супа и все свои инструменты, заперла решетку. В подвальной лаборатории была еще одна комната, чистая, сверкающая белым пластиком под яркими точками освещения. Один из углов ее занимал операционный стол, другой – гинекологическое кресло.

Маша разделась, опустила кресло, так, чтобы было удобнее сесть. «Образец №7» загнала в особенный, непохожий на другие шприц.

– Ну, вперед.

Ставить опыты на себе было ужасно неудобно. Иногда она пользовалась ультразвуковым датчиком, иногда камерой в самом шприце, а чаще – тем и другим вместе.

Отбросила инструмент на металлический столик, тыльной стороной ладони вытерла испарину на лбу.

– Ф-фух! – шумно выдохнув, Маша сдернула перчатки. Услышала из-за двери недовольное ворчание. – Даже не знаю, друг Антоха, стоит ли продолжать, если снова ничего не выйдет. Хреновый из тебя производитель!

Ворчание стало громче, видимо, действие психотропной инъекции заканчивалось.

– Ладно, ладно – ты тут ни при чем. Не исключено, что совместимости вообще быть не может.

Она сползла с кресла, стала одеваться.

– Но надо же было убедиться. Хоть и с седьмого раза.

Все, что стоило зафиксировать после эксперимента, она записала в бумажный журнал. Сначала Маша пользовалась компьютером, но в мире догнивающей цивилизации электронные мозги вызывали у нее все меньше и меньше доверия. А бумажки хоть и кажутся хрупкими, но читать по ним можно без электричества и запчастей они не требуют. Данные же с флэш-диска поди наковыряй, если не останется ни одного рабочего компа.

Когда вернулась домой, на улице уже стемнело. Комната выстудилась, отец спал в том же кресле, у едва тлеющего очага. Маша выругалась одними губами, пошла в сарай – все равно придется тащить охапку дров, чтобы биогенератор оставался в тепле.

Раздула огонь, сложила вокруг него несколько лучин, чтобы пламя разыгралось, смогло взяться за поленья. Сама подсела ближе к дыму и приятному треску.

– Что… Кхм… Нового? Кхм-кхм…

Проснувшийся отец закашлялся и ей пришлось ждать, пока он справится с приступом.

– Четвертый спутник – все. «Нет сигнала».

– Перезагружала?

Махнула рукой.

– Что я, девочка сопливая? Ты бы еще спросил – воткнула ли в розетку. Конечно перезагружала! Нету спутника, отлетался. Над нами осталось три. Сколько они еще будут работать? Год? Десять? Пятьдесят?

– Или завтра накроются.

– Спасибо, оптимист.

Ненадолго воцарилась тишина. Старик и девушка смотрели на огонь, наслаждались волнами тепла.

– Давай-ка я пива принесу. Зря что ли пшеницу с острова везли?

– Когда везли, я про хлеб думал.

– А я про пиво.

Она принесла большую бутыль, разлила янтарную жидкость в стеклянные, помутневшие от времени и царапин стаканы. Вместе с пивом подала отцу несколько листков синтетической бумаги.

– Вот, погляди. Последнее племя из Северодвинска ушло. Видишь точки? Групповая цель, спутник тепловизором вел. Снимки сделаны позавчера, вчера, и сегодня утром. Ушли с базы подводных лодок, у них там обиталище было.

– Куда?

Дочь посмотрела на отца. Молчанием хотела показать, что вопрос риторический.

– К ближайшей зоне мутации, куда же еще.

Он снова кашлянул, отпил из стакана.

– Пап, надо валить отсюда. Скоро на севере совсем людей не останется. Пока есть возможность – перехватить хоть кого-нибудь, создать свою группу… В Архангельске вот еще большое племя.

– Разве нам здесь плохо?

Маша не выдержала, со злостью поставила стакан на пол, расплескав почти половину.

– Ну да, конечно! То тебе надо на развалины Исакия…

– Это была прихоть.

– …то «не хочу уезжать от Шпицбергена».

– На острове морозильник с семенами и генетическим материалом.

– Но мне-то что делать, пап? Ты проживешь еще, дай бог, сколько? А потом? Что мне делать? С кем я останусь?

– Вот потом и уйдешь на юг.

– Бл… – она хотела швырнуть стакан о стену, но сдержалась. – Я хочу об этом сейчас думать, а не потом! Потом поздно будет! У всех станут черные рожи и большие клыки.

– Может, оно и к лучшему.

Маша смотрела на отца долго, с разочарованием и тихой яростью.

– Ясно… Ясно-понятно!

Одним глотком допила пиво.

– Знаешь, пап, когда мы ходили на нашем утлом баркасике к Шпицу, мы зациклились на продуктах и домашних животных. А надо было – надо! – думать о том, чтобы прихватить ящик человеческой спермы!

Она бросила в его сторону обиженное «я спать» и хлопнула дверью.

Поднялась в маленькую, совсем не прогретую каморку на втором этаже. Хотя помещение и считалось ее комнатой, Маша здесь почти не спала – они с отцом предпочитали ночевать в каминном зале. Но только не сегодня, не сейчас. Злость душила ее и – нет, она даже не думала расплакаться! Это не в ее характере. Маша злилась на пропасть между отцовским безразличием и ее стремлением жить. Она требовала от себя действий, а расслабленное созерцание конца света ее раздражало. И все же она не могла бросить отца. Плюнуть на все, сбежать. Он для нее – последний родной человек.

Маша подошла к маленькому, квадратному оконцу. Послушала завывание ветра. Внизу, у входной двери, раскачивался единственный светодиодный фонарь, почти не способный разогнать тьму. Можно было бы подключить и другие, но зачем? Пустая трата ресурсов.

Источник энергии – биогенератор – шевелился в огромном корыте, в чулане. Емкость притулилась к стене, кирпичная кладка которой согревалась камином. Копошащиеся одноклеточные казались зеленым пюре, разделенным на две секции, в каждой из которых скрывалось по дюжине высоковольтных кабелей.

Сто лет, двести – это пюре могло производить электричество дольше, чем ядерный реактор. Когда-то такие генераторы, аккуратно упакованные в полимеры, выпускались в промышленных масштабах. Сейчас Маша и ее отец довольствовались неказистым корытом – грубо и неэстетично, зато эффективно.

Она включила обогреватель. Легла в постель. Спать не хотелось: на улице темно не потому, что поздно, а потому, что солнце садилось в этих широтах все раньше и раньше. Скоро оно закатится за горизонт надолго, не выйдет до самой весны, каждое утро намекая о своем существовании лишь слабой зорькой вдали.

Маша думала про Антоху. «Что теперь с ним делать?» Она, конечно, дождется результата седьмой попытки. Пара недель и все будет ясно. Но сама понимала, что это тупиковый эксперимент. «Эволюции придется выбирать – мы или они. Чего-то среднего не получится».

Достала пистолет, проверила магазин.

– Придется убирать друга Антоху.

Она усмехнулась. Сама больше полугода назад дала ему это имя, когда во время одной из вылазок выследила мутанта, отставшего от стаи. Привезла на пикапе, всадив по дороге с десяток инъекций. Написала на клетке «Антоний», в честь любовника Клеопатры. Ну в самом деле – не Цезарем же, куда ему.

Снова спрятала пистолет, откинулась на подушку. Несмотря на холод снаружи и завывающий ветер комната быстро наполнялась теплом от обогревателя. И вместе с выпитым это расслабляло, тянуло, наконец, в сон.

– Еще две недели. А потом… Разберусь с животным, и… надо будет решать. Уговорить… Отца…

К назначенному сроку понесло снег. Маша даже думала достать лыжи, но хлопья, летящие сверху, были мокрыми и тут же таяли. Пошла к лаборатории в зимних ботинках. Суп в этот раз с собой не взяла, зато на бедре ее болталась кобура. Девушку одолевали противоречивые чувства.

– Да на кой он мне сдался?! Особенно теперь, – убеждала она саму себя. – Привыкла? Ну и дура, если привыкла. Антоха не человек и нужен был только для эксперимента. А эксперимент официально признан неудачным!

Не стесняясь поправила комбинезон в промежности, под которым скрывалась тряпица, заменяющая ей прокладку. Остановилась, тряхнула головой. Посмотрела наверх, открыв рот, стараясь поймать снежинки.

Пошла дальше, с каждым шагом нервничая все сильнее. По правде сказать, Маше приходилось убивать мутантов. Не то, чтобы часто, но пару раз, для самозащиты – было.

– Отвратительно. Терпеть ненавижу такие сомнения! Как будто я должна кому-то. Мол, приручила – ответственна! Да он бы на куски меня порвал, если его без дозы из клетки выпустить!

Она снова остановилась. Медленно повернулась, прислушиваясь к царящему вокруг бледному мороку, в котором ничего, кроме плеска волн и подвывания ветра, быть не должно. «Показалось!»

Уже поднимаясь на возвышенность, увенчанную сферической антенной, Маша достала оружие, сняла с предохранителя. Но, не дойдя до входа в лабораторию каких-нибудь десяти шагов, услышала со стороны моря отчетливое – «тук-тук-тук-тук-тук…» Сквозь падающий снег проступал темный силуэт корабля. Не слишком большого, но с двухэтажной палубой и рубкой.

– Вот зараза!

Маша сорвалась с места, побежала ближе к берегу, стараясь укрыться за развалинами портовых строений. Она прекрасно понимала, что людей, умеющих управляться со старыми кораблями, самолетами, машинами – да с чем угодно! – стоило опасаться больше, чем мутантов, чем дикарей, кидающих друг в друга заточенные палки. Знала это по себе, ведь разрядить магазин в незнакомого ей человека было даже проще, чем в безоружного Антоху. Почему нет, если он покажется опасным?

Корабль ткнулся носом в остатки каменного пирса, заглушил двигатель. Послышались голоса. Осторожно выглянув из укрытия, Маша увидела высаживающихся людей. «Мужики. Один, второй, третий…» Насчитала пятерых. Двое вооружены автоматами, у остальных оружия не видно, но это ничего не значит.

«Плохо дело. Когда залезут в лабораторию и компьютерную, а они туда залезут, догадаются, что здесь кто-то живет. Будут нас искать». Она прислушивалась, стараясь разобрать чужие голоса.

– Се да рюнд…

– Это сателлит?

– Может, еще работает…

В разговор чужаков вклинился еще один звук – назойливое жужжание. Маша покрутила головой, пока не заметила крестообразное нечто, плывущее в воздухе на небольшой высоте. Она уже поняла, что это, старалась не шевелиться, но ее красный комбинезон вряд ли ускользнет от взгляда человека. Если только дрон не автономный.

– Опа, яй фант нуэн!

Нет, не автономный.

– Там, за развалинами!

– Обходите, расскере! А то убежит, – раздался смех.

Через минуту девушка оказалась в окружении незнакомых мужчин. Она еще целилась в них из пистолета – то в одного, то в другого – но понимала, что против пятерых, да еще с автоматами, не совладать.

– Брось пистолет, дура.

Слова у незнакомца выходили чуть коряво, неестественно. Видно, машин язык ему не родной, хоть и знает он его хорошо.

– Нам с тобой играть не интересно. Если на счет три не бросишь, ла осс дреп тебя и все дела. Раз… Два…

Она швырнула оружие им под ноги. «Ну вот, Машка! Ты же сама этого хотела? И ящик со Шпицбергена не нужен». Но было в этой ситуации что-то настолько для нее отвратительное, что она бы не огорчилась, если бы чужаки забрались обратно на борт корабля и убрались туда, откуда приплыли! И пусть ей с отцом снова грозит одиночество, пусть не будет шансов на продолжение рода, зато… Не так. Не с этими.

– Одна тут?

К ней подошел бородатый – кажется, главный в группе. Разглядывая, бесцеремонно схватил ее за щеки.

– Одна, – выдавила из себя Маша.

– Ва е де? Там что?

– Компьютерная.

– А связь?

– Три спутника рабочих. Только над этой зоной. С остальными связи нет.

Он подтолкнул ее, направляя к двери.

– Иди вперед. Посмотрим.

Маша открыла дверь, вошла внутрь. Двое мужчин остались снаружи, трое последовали за ней. Бородатый с любопытством наклонился сначала к одному компьютеру, потом к другому.

– Неплохо устроилась.

– Олав, давай ее аккюрат хаер но.

– Успеется, Снор.

Снизу, из подвального помещения, раздался рык. Чужаки тотчас вскинули оружие, направляя стволы на лестницу.

– Там мутант. Он заперт, – попыталась объяснить Маша.

– А говоришь одна… Спускайся! Живо!

Девушка, проклиная все на свете, стала спускаться в лабораторию. Внизу тот, которого звали Снор, присвистнул.

– Смотри-ка, саннхетн эр эн мютант! Зачем он тебе? Скрасить женское одиночество? – мужчина гадко улыбнулся, подмигнул ей. – И что, нравится?

Маша сжала зубы, стиснула кулаки. Она мельком посмотрела на Антоху и тот, будто понимая что-то, ответил ей молчаливым взором.

Бородатый пнул решетку. То ли проверяя ее на прочность, то ли для того, чтобы позлить запертое существо. Потом схватил девушку за волосы, подтащил к железным прутьям, поставив к себе спиной.

– Как думаешь, понравится ему смотреть?

Стал стягивать с нее комбинезон. Маша видела, что дактилоскопический замок, разблокирующий решетку, находится прямо перед ней. Нужно лишь протянуть руку…

– Что ж на тебе столько шмоток-то, а?

Она еще раз поглядела на Антоху, которого шла убивать. Есть ли в его страшной башке хоть какие-то мысли?

Опустила ладонь, прижимая к датчику замка, прошептала:

– Давай, друг Антоний.

Раздался щелчок, металлические прутья отскочили от бетонной стены на пару сантиметров. Пришлые замерли.

– У-а-а-а!

Взревев, Антоха кинулся на решетку, толкнул ее с такой силой, что она снесла бородатого, Машу и зацепила Снора. Третий успел выстрелить из автомата, но не попал – мутант уже добрался до него, подмял, стал рвать зубами.

Маша, не обращая внимания на боль в руке, по которой пришелся удар железных прутьев, вцепилась в оружие Олава, стараясь перетянуть его на себя. Тот надавил на спусковой крючок, несколько пуль ударились в потолок, отрикошетили, но никого не задели. Антоха тем временем взялся за Снора: лаборатория наполнилась визгом – матерый мужик верещал, как ребенок.

Те двое, что оставались наверху, так и не решились спуститься. Маша еще тянула автомат на себя, когда мутант подскочил к ней и бородатому, выдернул из их рук оружие, с силой швырнув о стену. Олав попятился назад, глаза его были широко раскрыты. Антоха схватил чужака за горло, поднял в воздух и со всей дури приложил к решетке. Снова, и снова… Маше казалось, что она слышит хруст – девушка сжалась в комок, закрыла глаза.

Через мгновение все стихло. Лишь глухое, злобное рычание где-то рядом. Она заставила себя поднять веки. Мутант был на лестнице, смотрел на нее. Но не стал возвращаться, прыжком преодолел несколько ступенек, с грохотом стал ломиться через компьютерную.

Дрожащей рукой девушка вытащила из-за пояса Олава свой пистолет, спустила предохранитель. Мужчина еще был жив и пытался что-то сказать, но в горле у него булькало, просачивалось изо рта красной струйкой. Она навела оружие.

Бах, бах, бах!..

Стреляла, пока не решила – хватит. «Кажется, все». Направилась к лестнице, на ходу передергивая затвор. «Нет, еще один патрон». Вернулась и со злостью всадила его в человека, который несколько минут назад стаскивал с нее одежду.

– Теперь все.

Достала из потайного кармана запасной магазин, перезарядила. Поднявшись по лестнице, осторожно прошла через компьютерную, на ходу застегивая и поправляя одежду.

На улице по-прежнему валил снег и он даже перестал таять, оставаясь на земле холодным белым ковром. Прямо у входа «ковер» был испачкан кровью, следы тянулись к берегу. Маша разглядела две фигурки – одна поддерживала другую – они шли к кораблю. Повернулась в противоположную сторону и успела увидеть, как в снегопаде скрывается что-то темное, убегающее на всех четырех.

Скоро со стороны моря раздалось знакомое «тук-тук-тук-тук-тук» – корабль завел двигатель и медленно разворачивался, отходя от берега кормой вперед.

– Вернутся, ублюдки.

Она зашла в компьютерную. На одном из спутников еще работало облачное хранилище и Маша выгрузила на него всю информацию, которую собрала за последние годы – результаты экспериментов, личные записи, видео, фотографии… С собой на смартфоне взяла только библиотеку.

Из сверкающей белым пластиком комнаты Маша вынесла целый мешок лекарств. Какие-то давно просрочены, но сейчас нет времени разбираться. Бывает такое, что и просроченным рад.

Нашла в кладовке канистру с мутной жидкостью – что-то смазочное, для пикапа было припасено. Еще в прошлом году старая машина растеряла на колдобинах всю подвеску и теперь ее вряд ли можно починить. В общем, не пригодится. Маша расплескала жидкость в компьютерной, на подвал уже не хватило. Да и черт с ним! Главное связь со спутниками уничтожить. Не хватало только, чтобы эти подонки получили доступ к камерам и тепловизорам, смогли бы отслеживать передвижение других людей.

От зажигалки занялось, но без охоты, неторопливо. Тут бы не смазку, а бензин, да где ж его возьмешь? Даже в последние годы перед Инфекцией все ездили на электрокарах. А это было задолго до ее рождения.

Но разгорелось. Побитая, испачканная Маша стояла и смотрела, как до боли знакомое строение охватывает огонь. Вот и сферический колпак антенны, сделанный из какого-то пластика, полыхнул, обнажая стальной остов.

«Надо идти домой. Не на что тут смотреть!»

Она развернулась, побрела известной дорогой, перекинув мешок через плечо.

Хлопья уже не сыпались с неба, но оно оставалось серым, в любую минуту готовое разродиться снежным зарядом или дождем. Как было бы хорошо развалиться сейчас у камина, выпить, согреться! Будет ли у них в другом месте домашний очаг? Будет ли вообще другое место?

– Пап.

– М?

– Собирайся. Мы уходим.

Он поднялся, подошел ближе. И, хотя понимал, что она имеет в виду, переспросил:

– Уходим? Куда?

– Мы уходим из этого места. Садимся на баркас и плывем на юг. Здесь теперь небезопасно.

Отец, уставший обсуждать с ней одно и то же в течение многих месяцев, вздохнул. Понимал, что за ней правда, что нет больше аргументов за сохранение прежней жизни, и все-таки сделал последнюю попытку.

– Здесь не так плохо, Машенька. Мало ли, что заполярье. Мы обустроились, у нас есть биогенератор. Корова еще, поросенок. Ближе к зиме заколем, сделаем запасы тушенки.

– Зима уже началась, на улице снег.

– Зима начинается первого декабря.

– Первого декабря здесь будет чертов мороз и гребаная полярная ночь!

Она сделала над собой усилие, чтобы говорить спокойно, без крика.

– В поселке сегодня высадились чужие. Видимо, пришли из-за фьордов, с той стороны, где граница покрытия западного спутника ближе всего к нашему дому. Иначе бы я еще вчера заметила их приближение.

– Тебя видели? Ты смогла спрятаться?

– Нет, не получилось. У них был дрон.

– О господи… – он снова сел в кресло, обхватил лицо старческими, морщинистыми руками.

– Они бы меня изнасиловали, а потом забрали с собой. Или просто убили. И тебя бы убили, когда нашли.

– Но… ты ведь в порядке? Да?

– Мне удалось застрелить троих. Двое ушли.

Маша заметила засохшие брызги крови на ладони, брезгливо попыталась оттереть.

– Но они вернутся, ты же понимаешь. Поэтому нам надо собираться и отчаливать. Лекарства я забрала, станцию связи сожгла. Так что все… Теперь здесь не будет нормальной жизни.

Развернулась, вышла из дома. Надо заглянуть в хлев, проявить милосердие к домашним животным – все равно им не жить без людей. А мясо в дороге пригодится.

Они перенесли в баркас все, что смогли. Отдельное место в маленьком трюме было отдано корыту с зеленым пюре. Не такому большому, как то, что стояло в чулане их дома, но для электрического движка – в самый раз, да и на новом месте лишним не будет. Маше хотелось верить, что среди южных земель можно найти гораздо больше осколков цивилизации и если даже биогенератор протухнет или замерзнет, они разыщут другой.

Она развязала швартовочный канат, последний раз взглянула на берег, который был ей домом с самого рождения. Подумала почему-то про Антоху, который скрылся в снегопаде. Вряд ли у мутанта больше шансов, чем у коровы или поросенка. Чтобы найти еду, ему придется пройти много километров. И разве знает он, куда идти?

Махнула отцу рукой, вода позади баркаса вспенилась. Медленно, со скрипом по дну, корабль отошел от прибрежных камней.

– К Архангельску?

– К Архангельску.

Они знали, что далеко на их суденышке лучше не заходить, поэтому держались берега, не выпускали из виду полоску землю. Впереди почти тысяча километров через воды неприветливого, непредсказуемого моря. Без нормальной навигации, ориентируясь лишь на распечатанные спутниковые снимки.

Отец часто кашлял и Маша заставила его укрыться в трюме, осталась с морем один на один. Небо уже очистилось от туч, стало высоким. Ей казалось, что она привыкла видеть необъятные пространства, но этот подвижный, сырой мир давил на нее. Здесь, среди волн, он воспринимался иначе, нежели с суши. Она бросила руль, перегнулась через борт, исторгнув содержимое желудка. Отдышавшись, зачерпнула холодной воды, плеснула в лицо.

Пока было видно хоть что-то, Маша не отключала двигатель. Но вот совсем стемнело, остались лишь звезды на небе. Она нажала кнопку, восстанавливая тишину над волнами, сбросила якорь. Убедилась, что он дотянулся до дна. И тогда сама забралась в трюм, прижалась к отцу.

Каждый час таймер запускал вентилятор с нитью накаливания, не давая замерзнуть людям и биогенератору. К утру в трюме стало душно. Маша выползла из теплой кабинки, оставив люк открытым. Огляделась. Рваные куски тумана не позволяли увидеть берег, но она знала, что он где-то там, с левого борта, потому что заякоренный баркас развернуло против течения.

Отец снова закашлялся.

– Маш… Машенька!

Она заглянула в трюм.

– Сейчас я сделаю чай, пап. Все равно надо ждать, пока туман рассеется.

Чай, конечно, был ненастоящий. Они даже не пытались вырастить его на крайнем севере, хоть и привезли со Шпица немного семян. То, что дымилось в кружках, было настойкой из гриба, паразитирующего на деревьях.

– Жаль, что все данные… Кхм… Потеряны.

– Никто и не говорил, что они потеряны, – Маша выплеснула за борт остатки напитка. – Компьютеры я сожгла, это правда. Но всю информацию с накопителей загрузила в облако.

Отец странно поглядел на нее, тут же снова закашлялся, на этот раз особенно долго, мучительно, расплескивая «чай». Еще не отдышавшись стал показывать ей что-то.

– Я не понимаю. Чего ты хочешь?

– Бумагу! Кхм-кхм… Дай… Бумагу. И ручку.

Она покачала головой, достала стилус, который пережил разрушение цивилизации, но все еще исправно оставлял следы на синтетической бумаге. Отец написал одну цифру, потом еще одну. Целую череду цифр, пока не закрыл глаза, словно пытаясь что-то вспомнить. Последние две зачеркнул, написал другие и к ним добавил еще несколько.

– Что это, пап?

– Если… Кхм… Если не найдешь исправный комп и связь, если не сможешь скачать из облака данные – эти цифры ничего… кхм-кхм… не значат.

– А если смогу?

– Тогда это… кхм… пароль. На архив, спрятанный в фотобанке. Он там один.

– Что в архиве?

Отец не отвечал. То ли ему было сложно говорить, то ли он не хотел. Отдал Маше стилус, на который смотрел с грустью, почти с любовью.

– Последние устройства, – проговорил наконец едва слышно, – были самые надежные.

Он откинулся на мешок с одеждой. Было видно, что дышать ему тяжело.

Маша не стала давить – пусть отдохнет. Потом расскажет. Да и что там рассказывать, про этот архив? Ерунда какая-нибудь.

Туман почти рассеялся, слева проступила береговая полоса. Пора двигаться дальше. Не без труда вытащив якорь, девушка запустила мотор. Развернула баркас по течению, прибавила обороты: было бы здорово за короткий световой день преодолеть как можно большее расстояние. Тем более, что погода здесь переменчива. Лучше добраться до цели прежде, чем волны начнут перекатываться через борт.

Иногда она оборачивалась, рассматривая горизонт позади корабля. Никто их не преследовал. Это успокаивало и Маша снова погружалась в раздумья. «Что нам теперь делать? Там, на новом месте? Придется ли привыкать к другой жизни, той, которую ведут дикари? А может, они не такие уж и дикие?»

Она прищурилась, глядя вперед. Как бы там ни было, Маша точно знала, что у нее будет своя, особенная цель. И пусть эта цель еще не оформилась, не сложилась в голове из пестрой мозаики – неважно! Она найдет себе нужное применение. Не остановят ни мутанты, ни дикари, ни сам чертов изменившийся мир.

– Пап, ты как?

Отец не отвечал. Она посмотрела на него и почувствовала, что сердце пропустило удар. Выключила мотор, опустилась на колени, осторожно взяв в руку холодную ладонь самого близкого ей человека. Единственного человека на многие километры вокруг.

Пульс не прощупывался. Попробовала на шее – ничего. Склонилась к самому лицу и не ощутила дыхания.

– Ох, папа…

Она вцепилась в штурвал, сжала его до белизны на костяшках пальцев. «Я остановилась. Надо бросить якорь, а то… Боже, какой якорь, о чем я думаю… Просто… Просто я осталась одна».

Маша не плакала, не кричала безразличным волнам о своем горе. Она даже не была уверена, что в ее душе есть это самое горе. Кажется, там не было ничего. Пустота. Одиночество. Она приподняла бездыханное тело, крепко прижала к себе. Поцеловала в висок и, стараясь не накренить баркас, перевалила его за борт.

Снова зашумел двигатель. Корабль выправил курс, набрал скорость и двинулся на юг. Через трое суток, с двумя ночевками в открытом море и одной на пустынном берегу, пройдя сквозь шторм, Мария привела его, наконец, к устью большой реки. Среди потрескавшихся бетонных глыб и проржавевших, наполовину затонувших кораблей, она увидела скромную надпись – «Порт Экономия».

Глава 3

Он щурился, глядя на солнце сквозь квадратные отверстия между прутьями клетки. Хотелось пить, размять затекшие руки и ноги. Однако маленькая тюрьма не позволяла выпрямиться.

Мимо, как ни в чем ни бывало, ходили люди. Мужчины, женщины, дети. Иной останавливался, чтобы плюнуть в его сторону или просто одарить пленника отборным ругательством. Но никто не говорил – почему именно его подозревают в убийстве Белого? Неужели только из-за ножа? Да ведь и камень можно заточить! Дали бы поговорить с человеком, который должен его судить, позволили объясниться. Сказали, в конце концов, что собираются с ним сделать!

– Эй! Кто у вас теперь руководчик? Позовите, я хочу ему все рассказать!

Стоявший рядом охотник отошел подальше, словно и не к нему обращался пленник, запертый в клетке.

– Я тебе говорю! Слышишь? Эй, с синей задницей!

Охотник быстро вернулся, стал со злобным шипением пихать свою пику в клетку – хорошо еще, что тупым концом.

– Меня зовут Нырок, я лучший пловец гнезда! Поэтому мои ноги цвета воды! Понял ты, пришлый? Понял? Понял?! – он продолжал бить Крила и пару раз чуть не угодил тому в лицо.

– Ладно, ладно! Хватит! Все ясно. Я не хотел тебя обидеть, Нырок. Извини.

Охотник злобно фыркнул, еще раз ударил пикой по деревянной тюрьме и опять отошел на почтительное расстояние. Видимо, охранять «убийцу» ему было противно, он считал это ниже своего достоинства. И на воду, а тем более душевную беседу, Крилу рассчитывать не стоило.

Клетка стояла посреди поляны, расчищенной от деревьев. Специально, надо полагать. И чтоб на виду, и чтобы палящие лучи издевательски медленно ползущего по небосклону светила жарили «преступника», подвергая его дополнительным страданиям.

– Скоты…

Крил попытался сглотнуть, но не получилось, во рту совсем пересохло. Он забился в дальний от солнца угол, надеясь, что перекладины хоть немного скроют его. Напрасно. Закрыл голову руками и лежал так, скрючившись, пока, наконец, вечерний ветерок не возвестил о скором закате.

– Неужели, – прошамкал он языком, с трудом ворочающимся во рту.

Попытался вытянуть ноги и спину, насколько это было возможно. В суставах что-то хрустнуло, Крил застонал с облегчением. «Эдак я долго не протяну. Если и завтра будет жарко – сдохну к радости всех злых духов!»

Солнце зашло. На другой стороне поляны развели костер, вокруг него уже собирались люди. Они весело разговаривали и собирались ужинать добытым на охоте мясом. Крил старался не принюхиваться к запахам, тем более, что пить ему хотелось гораздо сильнее, чем есть, но проклятый дым с ароматами зарумянившейся корочки и свежесваренного бульона проникал в его ноздри, щекотал, забирался внутрь живота и уже там медленно закручивал кишки в узел.

Что-то булькнуло рядом с ним. Крил улыбнулся. «Вот и видения пришли. Что ж, с ними, пожалуй, будет легче. Лучше забыться, уйти от реальности». Булькнуло еще раз.

– Ты чо, помер?

Он открыл глаза, всмотрелся в сумрак, в отсветы костра на чьем-то лице.

– Конопатая? Здравствуй, дорогая. Прости, мужем я тебе не буду.

Она криво ухмыльнулась.

– А этот… – Крил огляделся. – С синей… Как его? Шнурок. Куда делся?

– Нырок. Я ему сказала, чтобы шел поесть. Все равно тебе деваться некуда. Но он скоро вернется или вместо него кого-нибудь пришлют. Так что… – она стала просовывать ручонку между прутьев. – На вот, открывай рот!

В руке было зажато горлышко кожаного мешка. Крил прильнул к нему губами, девчонка стала медленно наклонять мягкую бутыль. В рот полилась живительная влага. Парень жадно заглатывал воду, стараясь не потерять ни капли, но та все равно сочилась прохладной свежестью по его бороде, стекала на шею. Он остановился, чтобы перевести дыхание и тут же снова присосался к мешку, пока не осушил его полностью.

– Возьми еще это, – сунула ему в ладонь два плоских, изрядно подрумянившихся куска мяса. – Только обрези ухватила, но тебе и это сойдет.

Сжевал подарок не задумываясь, откинулся в блаженстве на прутья.

– Спасибо.

Она не ответила.

– Меня будут судить? Когда? Завтра?

– Чего делать? – нахмурилась, но тут же и сама догадалась, что он имеет в виду. – Не-е, у нас так не принято! Говорящий решает. А он сказал, что ты виноват. Значит виноват. Спор только – каким способом тебя…

Крил подвинулся к ней ближе, опасливо поглядывая в сторону костра.

– Я не убивал Белого. Ты хоть мне веришь?

Она смотрела ему в глаза несколько долгих мгновений.

– Знаю, что не ты. Хотя в гнезде таких ножей делать не умеют. А разрез на горле очень тонкий, ровный. Сама видела.

Парень в отчаянии сплюнул.

– На реке я был, у моста! За вожаком нелюдей погнался. Не мог я Белого убить, не мог!

– Тише, дурак.

Она тоже оглянулась на костер. Потом снова повернулась к пленнику, сама подвинулась, едва не касаясь его носа своим.

– Ближе к утру, за три четверти ночи, я приду. Жди.

– Придешь? И… И что? Зачем?

– Освобожу тебя, вместе уйдем из гнезда. Сейчас-то никак.

Она выпрямилась, собираясь исчезнуть.

– А охотник? Хорек этот или кто другой?

– Мои проблемы.

– Постой! – он успел схватить ее за руку. – Тебе-то это зачем?

– Не сейчас. Будет еще время. Наверное.

Но Крил не отпускал и она недовольно сморщила нос.

– Говорящий убил Белого. И я с ним в одном гнезде жить не стану. Все, пусти!

Вывернулась, шаркнула ножкой, закидывая песком и пылью влажные следы на земле. Их бы и так никто не заметил, но девчонка рисковать не хотела.

Скоро вернулся охотник с ногами, обмазанными синим. С ним был другой, они кого-то обсуждали – кажется, женщину или девушку, приглянувшуюся одному из них. Потом Нырок вспомнил о пленнике, пнул деревянные прутья.

– В муравейник тебя решили поставить. Слышь, пришлый?

Охотники громко рассмеялись. Постучали для острастки пиками по клетке.

– Ладно, пойду я, – сказал синеногий. – Смотри не пореши его раньше муравьев, а то уж больно он злой на язык. Любого выведет.

Как часто бывает осенью, после жаркого дня лес окутало стужей. Сытому ничего – пережить можно, а Крилу на двух мясных обрезках пришлось туго. Медленно пробирающийся под одежду холод заставлял его трястись мелкой дрожью. Был бы на воле, можно приседать, прыгать, а в клетке – хоть вой!

Охотнику тому хорошо, он иногда отлучался к костру, хоть и поглядывал оттуда на маленькую тюрьму, не оставляя ее без присмотра. «И как Конопатая собирается от него избавиться? Больно уж обязательный, гад».

Крил снова свернулся клубком, только на этот раз не от жары, а от холода. Когда дело пошло за полночь, задремал. Тревожным сном, который отдыха не дает, а бдительность нарушает. Вот и застала его девчонка врасплох, когда острым кулачком в скулу пихнула.

– А?!

– Ш-ш-ш… Все гнездо разбудишь. Держи! – протянула кухонный камень, каким мясо разделывают. – Другого нет. Тем более такого, каким ты… С которым к нам от Больших лодок пришел.

– Хочешь, чтобы я этим липкие листья перепилил?

Клетка закрывалась просто: одна ее стенка приматывалась к другим тонкими листьями. Особая это зелень, растет на окраинах болот. Листья дают сок и склеиваются со всем, к чему прикасаются, чтобы потом моментально засохнуть. Если намотать побольше, то иной раз и топором не разрубишь. Один только верный способ – обжечь огнем, тогда листья расслаиваются. Но сейчас ползать с факелом около клетки не с руки.

– Мне тут и со своим-то ножом, – Крил старательно перепиливал листья изнутри, пока Конопатая занималась тем же снаружи, – времени надо как на подъем и спуск по секвохе. А с твоим камешком…

– Сказала же – нет ничего другого. Режь и не болтай. А то Нудила скоро хозяйство свое отогреет и вернется.

– Слушай, Нудила твой и так вернется, всех поднимет. Не успеем мы далеко убежать. Надо его оприходовать.

Она замерла, повернула голову к костру.

– Он уже идет! Злые ветры! Вот сейчас и попробуешь, великий оприходовальщик… Пили быстрее!

И сама с утроенной энергией взялась перетирать камнем листья.

– Эй, кто там? Ты чего делаешь? А ну отойди от клетки!

Тот, которого девчонка назвала Нудилой, поднял было клинок, но, увидев знакомое лицо, опустил.

– Конопатая! Нечего здесь ошиваться. Вот расскажу завтра кому…

Она приблизилась к нему вплотную и вдруг выкинула вперед тонкую руку, сжимающую кухонный камень. Метила лезвием по горлу, но опытный охотник успел отпрянуть.

Крил понял, что он должен выбраться немедленно, помочь ей, иначе всему делу конец. Пожалуй, за это еще и передумают, не отдадут на сжирание муравьям, а чего похуже нафантазируют. Выругавшись, он два раза пнул стенку из прутьев, но она не поддавалась, лишь отходила на два кулака. С остервенением стал бить по засохшим, одеревеневшим листьям болотной травы.

Отступая, Нудила едва смог удержаться на ногах. Конопатая пнула охотника в грудь и он все-таки свалился спиной на землю.

– Тоже в муравейник захотела, тварь? – процедил со злостью.

Камень воткнулся в землю – там, где мгновение назад была его голова. Но охотник уже стоял на ногах, готовый ударить хрупкую противницу клинком. Что-то его останавливало, какие-то последние, ничтожные капли сомнений.

Преступные замыслы Конопатой очевидны, вина ее не требует доказательств. Но убить? Жалкую недоросль, которую и мужику еще отдавать нельзя? К тому же не чужую, из своего гнезда. А потом скажут «не сумел справиться, скрутить девку». Он в гневе сжал зубы.

Сделал ложный выпад, обманул, выбил из руки Конопатой ее убогое оружие. Подальше отбросил и свой клинок – чтобы не мешал. Девчонку схватил за шею, повалил.

– Дальше что, бесовка? – пальцы его давили, не позволяя ей дышать.

Но и она не сдавалась: протянула руку, впилась ему в глаз.

– А-а-а!!!

Охотник отпустил Конопатую, закрыл лицо ладонями, перекатываясь по земле. Девушка встала, быстро нашла его оружие. И крик боли почти сразу прервался, стал хрипом, после которого – тишина.

Не стоило рассчитывать, что Нудилу никто не слышал. Да, хижины стоят в стороне, но больно уж громко он орал. Да ведь есть и другие, кто не спит, стоит в карауле на подступах к гнезду. Сейчас они будут здесь!

Конопатая подошла к клетке, в которой до сих пор отчаянно боролся с болотными листьями Крил.

– Убери руки.

Он бросил камень, отполз. Девчонка замахнулась и что было сил ударила по связанным прутьям. Хватило пяти или шести ударов клинка, чтобы тюрьма выпустила пленника наружу.

– Бежим!

Они рванули к деревьям. Конопатая знала, как обойти посты, легко неслась чуть впереди Крила. Надо было прожить здесь не один год, чтобы так же, как она, находить дорогу во тьме – не по приметам, которых не видно, не по запахам, недоступным человеческому носу, а одним лишь внутренним чутьем.

Скоро они выскочили на заросли секвох. Крил думал, что пойдут по ним к реке или к вокзалу. Но девчонка вдруг перешла на шаг, потянула его за руку.

– Сюда.

Ему показалось, что они провалились в какую-то яму. Конопатая прикрыла вход в нее свежесломанными ветками, молча увлекла парня еще дальше, вглубь таинственной норы. Когда остановились, сумели отдышаться, он сказал с сомнением:

– Надо было дальше бежать.

– Шепотом говори.

Крил покорно перешел на шепот.

– Искать же будут.

Она не отвечала, тогда он продолжил:

– И найдут. Если сидеть на одном месте.

Заметил в темноте, что она повернулась к нему.

– Никуда бы мы не убежали. Нас двое, а их много. И есть очень быстрые. Все знают округу не хуже меня, а то и получше. Поэтому правильно будет затаиться и переждать.

– Теперь конечно. Вылезать глупо.

Снаружи раздался приближающийся шум. Конопатая схватила парня за руку, они замолчали.

Охотники бежали гораздо тише стаи нелюдей, но их все равно было слышно. Вот один, второй… Сразу несколько, очень близко! Может, трое, или пятеро. Звуки погони не стихали. Кто-то пробегал мимо, кто-то возвращался, прочесывая лес. Крилу казалось, что он видит оранжевые блики от факелов.

– Ты еще можешь вернуться. Никто же не видел, как ты его… – стал он шептать Конопатой на ухо, но она сердито отпихнула его и снова прислушалась к звукам, идущим снаружи.

Скоро стало светать. Утро не торопилось проникать в подземелье, однако они уже видели друг друга, различали окружающие их земляные стены, в которых переплетались толстые корни.

Порой казалось, что поиски прекращены, но каждый раз охотники возвращались, слышны были их голоса, шаги.

– У меня кое-что припасено, – прошептала Конопатая, теперь уже сама почти касаясь губами мочки его уха.

Отползла чуть дальше, раскидывая подземную поросль, притащила мешок с завязками, в котором обнаружились запасы нехитрой снеди и еще один сосуд, такой же, как тот, из которого она поила его в клетке.

Они поели, запили водой.

– Дождемся ночи и будем уходить.

– Куда?

– А ты сам куда собирался? Я к тому, что, может, у тебя свои планы?

Он покачал головой.

– Только до вашего гнезда были мои планы. Хотел добраться и надеялся, что примите. Дальше этого не загадывал.

– Считай, что не приняли. Самое время загадывать дальше.

Но Крил отмалчивался: у него и правда не было толковых идей, кроме как идти, куда глаза глядят и верить в лучшее.

Конопатая почесала нос.

– На Южный базар пойдем. Слыхал о таком?

Парень утвердительно кивнул.

– Что-то слышал. Ходили наши туда раз или два в год, возили кой-чего на обмен.

– У меня там дядька живет. Если не помер, конечно.

– А ты и дорогу знаешь?

– Город, который в прежние времена на месте базара был, на большой дороге построили. Она отсюда, с берега моря, уходила, многие города соединяла. Сейчас, понятное дело, секвохой заросла. Можно вдоль нее и идти. Или другой вариант – вдоль…

Конопатая замолчала, прислушиваясь, снова наморщив нос. Но нет, снаружи не доносилось ни звука.

– Другой вариант – вдоль реки. Это будто бы и лучше, потому как подальше от секвох и меньше шансов на нелюдей напороться. Но с другой стороны, надо знать, где с широкого русла свернуть на узкое. А мне такое неизвестно.

– Значит, через лес?

– Через лес, – согласилась девчонка.

Они терпеливо ждали ночи и лишь раз до заката услышали чьи-то шаги. Конопатая даже успела вздремнуть, она советовала сделать то же самое и Крилу. Но он не мог сомкнуть глаз. Слишком въедливый червячок страха истязал его душу, заставляя думать, что убежище в любой момент может быть раскрыто.

Крил ощупывал неровные стены вокруг себя, стараясь понять природу этого места. Выкопано человеческими руками? Может быть, может быть… Он проследил за толстыми корнями, которые то исчезали в земле, то снова появлялись. Все они тянулись вверх, будто смыкаясь в невидимом «потолке» у них над головами.

– Постой-ка… Это что – секвоха? Мы под ней сидим?

Конопатая протерла заспанные глаза.

– Конечно. Старое дерево, почти пустое внутри. Скоро упадет, я думаю.

Крил все еще сидел, задрав голову, приоткрыв рот.

– Не увидишь ничего. Оно не до макушки пустое, но на два десятка человек в высоту – наверняка. И кто там, наверху, живет? Один лес знает.

Парень сглотнул, а Конопатая улыбнулась.

– Да нет там никого, не бойся. Жуки да пауки, но не те, которых нужно опасаться.

Крилу не нравилось, что девчонка, хоть она и спасла его шкуру, ведет себя как заводила. Однако наводить порядки в их маленькой команде не хотел. Не сейчас. «Пускай резвится – возраст такой. Потом все само собой встанет на места. А жуков я тебе покажу…»

Когда они решились покинуть тайный приют, лес встретил их полной луной. И если бы не высокие кроны деревьев, защищающих ночь на земле от бледно-молочного света, он выдал бы их с головой.

Шли знакомой уже Крилу дорогой – через малый лес, кратчайшим путем до упавшего моста. К рассвету надо перебраться на другой берег реки и уйти как можно дальше, желательно вообще за пределы древнего города.

Большелодочник помнил про ловушку, построенную жуками, но не стал предупреждать о ней Конопатую. Может, она и сама знает? Шел рядом, готовый в любую секунду схватить ее за руку, не дать сделать лишний шаг. Не то, чтобы проучить хотелось, а все-таки пусть знает, что и он ее от чего-то спас.

– Оп!

– Что? – посмотрела на него с явным неудовольствием, попыталась высвободить руку.

– Пустырь обойдем, жучья яма там. Видишь? Закрыта твердым мхом.

– Да брось! Я по нему ходила и ни разу не провалилась.

Она уже занесла ногу, чтобы сделать шаг, но Крил раздраженно дернул ее за шиворот.

– Ты глупая?! Там дыра была, я сам видел. Кто-то уже провалился.

Заставил Конопатую обойти опасное место. Девчонка хоть и насупилась, затаила на него обиду, но Крил видел, что она оглядывается украдкой – выискивает проплешину, не до конца заштопанную жуками. «Вот и думай теперь, сколько раз ты могла бы еще здесь пройти, прежде чем твое девичье естество налилось должным весом и проломило скорлупу ловушки».

Долгое время они молчали. Даже когда перебирались через реку, когда шли по заросшим чуждыми секвохами остаткам большой дороги на окраинах города.

– Солнце встает, – нарушил тишину Крил. – Как думаешь, мы уже вышли?

Конопатая посмотрела на небо – оно и правда светлело.

– Белый когда-то говорил, что дерево знак покажет, когда из города выйдешь.

В нужный момент она вытянула руку, указывая вперед и вверх.

– Смотри, вон там!

Старая секвоха когда-то начала свой рост рядом с отметиной канувшего в небытие мира – настоящий дорожный знак врос в ствол и поднялся с ним на три человеческих роста. Крил бормотал, читая символы, а Конопатая смотрела на него с удивлением. Сама она читать не умела, думала, что это слишком сложное и древнее знание.

«М-8. Москва 1200».

Вслух пересказывать прочитанное Крил не стал. Ни он, ни его спутница не смогли бы понять – что за цифры, что за слово? Слово, которое ничего не значит.

Им нужно было отдохнуть, чтобы дотянуть до темноты без сна. Все-таки идти во тьме через лес – плохая идея. Надо было вернуться к привычному порядку – ночью сон, днем движение к цели.

Они отошли подальше от «дороги», чтобы в лощине разжечь маленький костерок.

– Сколько идти до базара?

– Дней восемь. Может, десять. Как получится.

Лес, в котором не осталось следов цивилизации, был удивительно спокойным. На месте прежних городов Крил никогда не чувствовал такого умиротворения. Может оттого, что ему удалось избежать мучительной смерти и теперь все вокруг виделось таким замечательным. Или оттого, что людей на свете слишком мало и вдалеке от гнезд их не стоило опасаться, а чтобы не столкнуться с нелюдями надо было лишь отойти от зарослей секвохи. Кого еще бояться? Животных крупнее мыши или воробья после заразы не осталось. Даже колонии насекомых-убийц, вроде тех жуков, селились поближе к людям и дорогам, заросшим секвохами, иначе жрать им будет нечего.

– Знаешь, в лесу хорошо.

Конопатая посмотрела на него, дожевывая кусок вяленого мяса, потом огляделась, оценивая, насколько «в лесу хорошо».

– Зимой будет не так. Если ты, конечно, намекаешь на то, чтобы остаться здесь жить.

Он грустно кивнул. Помог девчонке собрать остатки еды и они двинулись дальше.

– Да, зимой не прожить. Только в гнезде. Жаль, что не получилось. Теперь вот бежать куда-то, а могли бы семьей стать в сытом месте.

– Я тебе детей рожать не собиралась.

– Почему это? За что такая немилость? Построил бы в гнезде дом, делом доказал, что я полезный человек. И выдали бы Конопатую за меня – зарожала бы как милень…

Она влепила ему звонкую пощечину. Спокойно, как ни в чём не бывало, пошла дальше. Крил потер покрасневшее от удара место.

– Хорошо хоть глаз не выдавила! – бросил он ей вслед.

Когда догнал, она протянула ему бесформенную связку из грубой ткани, которую все это время тащила за спиной вместе с остальными вещами, прихваченными из пещеры под деревом.

– Что это?

– Подарок. Хотела себе оставить, да тяжело нести. И, думаю, ты с этим лучше управляешься.

Он развернул сверток. Не поверив глазам, погладил рукой серый металл. Это был его арбалет. Крил встряхнул колчан со стрелами, оценил – сколько осталось. Почти все. Кто-то, видимо, собирал использованные, выдергивал их из тел. На одном из заточенных стержней даже остались засохшие пятна.

– Спасибо…

Оружие – привычное, пристрелянное, внушающее уверенность – было последней связующей ниточкой с прошлой жизнью Крила. И не то, чтобы он тосковал по тем временам, но было приятно чувствовать в руках вложенное в металл мастерство многих поколений его народа, нечто надежное, созданное умело и не без хитростей.

Девушка повернулась к нему вполоборота – лишь на мгновение, одарив легкой тенью улыбки.

– Пожалуйста. Жаль, ножи забрать не удалось.

– Да и прах с ними!

Хотел обнять Конопатую, пожалуй – даже поцеловать. Пусть в щеку. Но побоялся снова получить по своей.

– У Говорящего из под носа увела, он ценные побрякушки при себе держит.

– В дом к нему забралась?

Она не ответила.

– Откуда знаешь, что именно он Белого порезал?

– Мешал ему. И еще видела я кое-что у Говорящего. Нож – не нож… Не знаю, что за штука. Тоже, видно, с давних времен сохранилась. Лезвие коротенькое, в бою от такого толку не будет. Но острое – жуть! Лист с ребра располовинит. Ведь Говорящий когда увидел твои ножи, сразу сообразил, как задуманное обляпать и на чужака вину перевести. Нечего тут сомневаться – он Белого порешил. Жаль, хороший был дед. Умный, добрый.

Крил обдумывал ее слова, не торопился с выводами, хотя мысли невольно сводились к одному.

– То есть ты ход в его жилье имела, вещи видела. На особом счету была? Он сам, что ли, хотел тебя в жены взять?

– Он уж и так… – сказала тихо, отвернувшись в сторону. – И не со мной одной.

– Охочий до баб, падаль?

– Угу. Белый-то не хотел с ним разлада, только девок, тех, что лицом и всем остальным покрасивше, старался раньше замуж пристроить. И этим еще больше злил Говорящего. А кроме того… За последние годы три женщины сгинули. Никто не знает, куда делись. У костра трепались, будто в лесу Говорящий логово держит, он туда пойманных нелюдей запирает. Что с ними делает – только злым духам известно. Добрые в таких делах не помощники.

Она помолчала, потом продолжила.

– Не даст он нового руководчика выбрать, сам все к рукам приберет. Плохо теперь в гнезде будет. В общем, при таких делах, я бы все равно ушла. Даже без тебя. Но вдвоем сподручнее, – улыбнулась уже не таясь, довольная собой.

Они шли плавными зигзагами, стараясь быть на расстоянии от заросшей дороги, но иногда сближаясь с ней, чтобы не потерять ориентир. В какой-то момент Крил заметил, что Конопатая изменила направление, идет в сторону.

– Эй, ты уж совсем влево взяла. Не заплутать бы.

– Тут река рядом.

– И что?

– Нужно помыться. От тебя воняет.

Крил потянулся носом к одному плечу, потом к другому.

– Запах как запах.

– Это не ради моего удовольствия. Мы идем вдоль секвох и чем меньше от нас будет нести потными, грязными людьми, тем лучше. Вы там, у Больших лодок, что – простых вещей не знаете? Как вы вообще выжили…

– Мы на берегу моря жили, у нас ветер всегда.

Лес расступился и двое вышли на угор, к спуску на песчаный берег. Река в этом месте делала поворот, на другой стороне виднелись отмели, выступающие из воды косыми полосками. Где-то за спинами Конопатой и Крила, за покачивающимися на ветру соснами, клонилось к закату оранжевое солнце и уже ложились неровным забором на поверхность реки тени от деревьев.

Парень пошел к берегу первым, иногда он протягивал руку своей спутнице, если ему казалось, что спуск слишком крут. На желтый песок Крил решился ступить не сразу: смотрел по сторонам, прислушивался. Место казалось ему открытым и потому опасным. Тогда Конопатая опередила его. Скидывая по пути одежду, зашла в реку по колено, поежилась, зачерпнула полные пригоршни холодной воды и плеснула себе на грудь, плечи. Пошла дальше, пока не скрылась по пояс и только тогда с тихим вскриком нырнула.

Одежду тоже пришлось полоскать, иначе толку от купания было бы немного. Вскоре они сидели у костра, голые, но почти не воняющие. Жевали все то же вяленое мясо.

– Завтра будет теплее, – сказал Крил.

Она спросила его взглядом – «почему?»

– Туман ползет.

Оглянулась. Действительно, с другого берега медленно спускались молочные языки непроглядья. Ползли через русло, подбирались к пляжу, а потом по нему и к самому угору, под которым парень с девушкой грелись у огня. Скоро накрыло и костер.

– Пойдем в лес. Не буду я здесь ночевать.

Крил проверил одежду – ветерок уже подсушил ее, можно было не бояться, что ночью замерзнут. В лесу нашли место, прикрытое со всех сторон деревьями и кустами, набросали веток, чтобы не лежать на земле.

– Я к тебе прижмусь, – сказала Конопатая. – Но только это… Ты не хорохорься, понял? Это чтоб теплее, а не для чего другого.

«Чего другого» у Крила и в мыслях не было. Он не воспринимал свою несостоявшуюся невесту, как объект вожделения. Мала, да и дерзит все время, хочет казаться умнее, чем есть. Разве с такой сойдешься?

Прижалась. Он выдохнул прерывисто, почувствовал, что тело его совсем иного мнения о том, с кем и как можно сходиться. Почувствовала и она его невольное желание, с укоризной кашлянула, но отстраняться не стала. Так и уснули – прижавшись телами, но стараясь не сплетаться чувствами.

«Сколько прошло времени?» Крил открыл глаза. Темно. Может, полночи минуло, или чуть больше. Что его разбудило? Он посмотрел на Конопатую, она лежала к нему лицом, глаза распахнуты – тоже проснулась. Медленно поднесла палец к губам: «тс-с-с!»

Он поднялся, расчехлил арбалет, зарядил. Звуки – тихие, едва различимые в ночном безмолвии – доносились откуда-то сверху. Нелюди старались не ползать по обычным деревьям, с другой стороны и человек не станет путешествовать по соснам да елкам, с чего бы ему?

Туман до сих пор расстилался по лесу рваными клочьями, он хоть и подсвечивался лунным сиянием, но мешал видеть дальше пяти шагов.

Крилу показалось, что непонятные шорохи переместились вниз, на землю. Поднял оружие и двинулся вперед, осторожно раздвигая кусты. Конопатая пыталась остановить его, схватила за рукав, энергично мотая головой из стороны в сторону – «не уходи!» Он отдернул руку, хоть и заметил в ее глазах нечто, похожее на страх. «Где смелая, а тут… Ну ничего. Я только погляжу и вернусь».

Один шаг, другой… Еще несколько… Кажется, шорохи превратились во что-то иное, чего он пока не мог распознать. Но подходил все ближе и ближе, пока из морока не проступил темный силуэт. Чуть сгорбленный, опустивший длинные руки почти до земли. Что бы это ни было, оно тяжело дышало. Да, вот что это за звуки – чужое дыхание!

– А-а-а-а!!!

Истошный вопль раздался сзади, там, где осталась девчонка. Крил обернулся, ничего не увидел в тумане, а когда снова посмотрел на темную фигуру, ее уже не было. Он нажал на спусковой крючок, наугад выпустив стрелу и бросился к подруге. Чуть не проскочил место ночлега, затормозил. Конопатой не было. Парень подхватил колчан со стрелами и, на ходу перезаряжая арбалет, побежал через лес, надеясь понять, куда делась та, что и «не собиралась рожать ему детей».

– Конопатая! Эй! Ты где?! Конопатая!!!

Резко повернул направо – почему-то подумалось, что бежит неправильно.

– А-а-а! Кри… – раздалось впереди и он прибавил, со злостью вспарывая туман и заросли кустов.

– У-ух!

– У-ха!

Знакомые крики нелюдей разозлили его еще больше.

– Я здесь! Я уже близко!

Выбежал на прогалину, успел заметить, как одна тварь метнулась вверх, на дерево, другая еще тащила девчонку за руку. Надеясь не столько на свою меткость, сколько на сбалансированность оружия, Крил выстрелил. Стрела воткнулась в затылок нелюдя, бросила его силой удара на землю.

Парень подбежал к Конопатой, глянул на нее мельком – жива, серьезных ранений не видать. Быстро уложил на арбалет еще один металлический стержень, уже испачканный когда-то чужой кровью, натянул тетиву. Он озирался по сторонам, готовый в любую секунду выстрелить и снова перезарядить. Но посторонних звуков больше не было. Никто нападать не пытался.

– Идти можешь?

Она кивнула.

Крил потянул ее за руку, но не к месту ночлега, а в сторону реки. Открытое пространство, вчера казавшееся ему опасным, сейчас обещало спасение. Там никто не сможет подобраться незаметно. Если, конечно, туман над водой рассеялся.

Девчонка отходила от пережитого, ее трясло, она постоянно всхлипывала.

Выбежали к спуску на берег, кубарем скатились вниз. Потом еще дальше, по песку, к самой кромке воды. Тумана действительно не было и Крил, постоянно оглядываясь, позволил себе чуть расслабиться.

– Все, все. Успокойся. Они ушли.

Девчонку прорвало. Слезы катились ручьями, она рыдала, то подвывая, то пытаясь что-то сказать.

– Ут… Ут… Ута-ащи-и-ли ме… меня-я-я!

– Все хорошо, все хорошо.

Сжимая одной рукой арбалет, он обнял ее другой, прижал к себе трясущееся тельце.

– А… ты… у… у-уше-е-ел!

– Я здесь, не бойся.

«Ребенок. Совсем ребенок. Просто хотела казаться взрослее, а я, дурак, злился на нее».

Конопатая трясущимися ручонками размазывала сырость по щекам и Крил, проглотив ком в горле, решил, что никогда больше не оставит ее. Что бы ни случилось – он будет рядом! И никакая тварь не причинит ей вреда, даже если для этого придется выпустить все металлические стрелы и настрогать пропасть деревянных.

Только с рассветом, когда все ночное и страшное отступило, перестало пугать, они отправились обратно в лес: нужно было забрать брошенное добро и те две стрелы, одну из которых точно можно найти. После недолгого блуждания вышли на поляну, где Крил настиг похитителей. Он до сих пор не мог понять – зачем нелюди хотели украсть девчонку? Не убить, а именно украсть! Это никак не вязалось с тупыми животными, которыми он их считал.

Подошел к бездыханному телу, наклонился. Выдернул стрелу и только тогда заметил на черной шее полоску светлого металла.

Глава 4

Когда-то порт чистили, следили за фарватером. Сейчас же большая часть акватории была затянута зелеными водорослями, а ближе к берегу шевелились на ветру, словно живые, заросли камыша. Среди этих зарослей Маша и оставила баркас. До разбитой, позеленевшей пристани он добрался, а чтобы выйти обратно… Вряд ли этот корабль когда-нибудь снова отправится в путешествие.

Она провела ревизию всех ценностей, которыми был заполнен трюм. Убедилась, что обогреватель с таймером исправно работает: пока он функционирует, не давая замерзнуть биогенератору, баркас будет исправно служить ее тайным складом. О том, чтобы на себе перетаскать запасы в другое место даже думать не хотелось. У нее еще с погрузки все мышцы ломило. Да и куда она их перетаскает? Нет, лучшего склада, чем корабль, не придумаешь!

Выбравшись с территории порта, она развернула бумажную карту. По рисунку зеленой гущи можно было судить о том, где раньше проходило шоссе, соединяющее Экономию с центром Архангельска. Там, в центре, нашло свой приют племя дикарей – единственные люди, оставшиеся на много сотен километров вокруг. Она ничего о них не знала. Для Маши они всегда были точками на снимках со спутника, групповой целью тепловизора.

Поправила лямки тяжелого рюкзака и решительно двинулась вперед. Идти, в общем-то, было недалеко, полдня от силы. Но никто бы не поручился за легкость этого маршрута. Одичавшая природа, давно считающая эти территории своими, могла готовить какие угодно сюрпризы, тем более для человека, не имеющего опыта в таких путешествиях.

Маша всю жизнь прожила на берегу ледяного океана, она почти не знала иной стихии, кроме холодных волн и камней, за которые цепляется скудная растительность. И о том, что такое лес, могла судить лишь по электронным книгам, энциклопедиям, оставшимся с доинфекционных времен. К тому же отец предупреждал, что с исчезновением крупных животных флора и фауна изменились, поэтому верить старым книжкам следовало с большой осторожностью.

– Интересно, сколько здесь всего под тонким культурным слоем? – Маша смотрела то под ноги, то по сторонам, подозревая в каждой кочке, каждом холме останки древних строений. – И можно ли еще найти что-то полезное, не растащенное хомо сапиенсами сразу после катастрофы?

Но сама себе признавалась, что вряд ли. Лекарства и продукты – даже консервы – давно испортились, механизмы сгнили. И от крепких, бетонных зданий, зачастую оставались лишь бесформенные развалины.

– А ведь сколько добра было! Заводы, магазины… Эх…

Четыре раза ей пришлось преодолевать речушки, через которые в те давние времена были перекинуты мосты. Теперь от мостов остались руины и вода не спеша огибала их, подтачивала, размывая еще сильнее. Пришлось замочить ноги – неприятно, но и не так холодно, как окунуться в море у родного маяка.

– Ерунда, – обсуждала Маша сама с собой насущные проблемы. – Впереди будет дело посерьезнее.

Еще раз сверилась с распечаткой спутниковых снимков.

– Уже недалеко.

Даже из космоса было видно, что район, через который она сейчас пробиралась, был когда-то густо заселен. Лес и кусты не могли скрыть геометрически ровных кварталов, улиц. «Вот здесь был большой перекресток. Почти площадь».

Посмотрела вокруг. Деревья еще не заняли все пространство пересекающихся улиц, при желании можно было представить, как здесь едут машины, останавливаясь перед светофорами, пропуская друг друга и пешеходов…

Маша со злостью сплюнула. Она не любила себя в такие моменты, когда мечтала о чем-то, предавалась грезам о безвозвратно утерянном.

– Это только мешает!

Тихо выругалась, пошла дальше.

Скоро добралась и до того «дела посерьезнее», о котором ее предупреждали снимки. Рукав большой реки отделял этот берег от центра. Тут тоже когда-то был мост – массивные опоры еще торчали из воды, но дорожное полотно покоилось на дне. И вброд не перейдешь.

Спустившись к реке, Маша посмотрела в одну сторону, потом в другую. По правую руку от нее была искусственная заводь с пристанью для лодок. Самих же лодок, конечно, не осталось.

Она сбросила рюкзак, села на камень. «Пожрать, что ли?» Уже собралась было доставать припасы, когда краем глаза заметила движение – там, на другом берегу. Медленно выудила бинокль, поднесла к глазам.

Почти прямо напротив нее, в каких-то трех сотнях метров, занятых речной гладью, вышел к воде человек.

«Рыбак? Не похоже. Никаких снастей при нем нет. А вот оружие есть. То ли лук, то ли арбалет… Да, похоже, что арбалет. На охоту собрался? Да на кого здесь охотиться? Мутантов я не видела. Хотя… Почем мне знать? Может, просто повезло. Он то местный, ему виднее».

Она нащупала рукоять пистолета, спрятанного за спиной. Погладила, но доставать не стала.

– Не будем торопить события.

Похоже, местный еще не заметил незваную гостью. Он собирался переправиться через реку – выталкивал к воде подобие лодки, неуклюже созданной нынешним мастером.

Маша не собиралась вставать, скрываться из виду. Движением только выдала бы себя раньше времени. Лучше встречать опасность лицом к лицу. Да и где здесь спрячешься? Берег, голое место.

Дикарь оттолкнулся палкой, заменяющей ему весло, суденышко заскользило по воде. Течением его сносило к мосту, но не очень сильно. Мужчина не торопясь, без суеты, орудовал деревяшкой, почти не смотрел вперед. Когда все-таки заметил Машу, до ее берега оставалось не больше полусотни метров.

Охотник перестал грести, уперся палкой в дно. Кажется, привел в боевое положение арбалет. Тогда Маша сочла за лучшее встать в полный рост и поднять руки, показывая, что в них нет оружия. С минуту он сомневался, даже оглянулся назад – то ли собираясь повернуть обратно, то ли надеясь увидеть там кого-то из сородичей. Потом все-таки решился, направил лодку к девушке.

– Стой там! – указал кончиком стрелы, заряженной в арбалет.

Лодка нащупала носом берег – совсем рядом, в нескольких шагах от Маши. Человек выпрыгнул, затащил посудину на сушу. По-прежнему не опуская оружия подошел ближе. С удивлением и, пожалуй, даже восторженным испугом, рассматривал он машину одежду, ее рюкзак.

– Ты кто? Откуда?

«Можно обмануть его и убить. Забрать лодку. А можно запудрить ему мозги, выведать все, что меня интересует и использовать, как проводника». Второй вариант ей понравился больше.

– Меня зовут Мария. Я пришла оттуда, где зимой нет солнца.

Рот у дикаря приоткрылся. Он и представить себе не мог, что солнце где-то пропадает на всю зиму. Видимо, для него такое место было землей богов, не меньше. А глядя на странную одежду, он нисколько не сомневался, что девушка говорит правду, потому что она и есть посланница этих самых богов. Однако арбалет так и не опустил.

– Ты хочешь меня убить?

Встрепенулся, направил оружие в песок и выстрелил, чтобы разрядить его. Подобрал стрелу, спрятал в колчан.

– Нет, нет! Я… Я просто дозорный.

– Хорошо, дозорный. Имя у тебя есть?

– Битым зовут.

Маша улыбнулась.

– Отведешь меня к вашему вождю?

– К нашему… чо?

– Кто у вас там главный?

– Руководчика нету, порезали на охоте. Говорящий с небом нового не дает выбирать – духи, вроде, не велят. Так что пока он главный.

«Непростая у них политическая ситуация. Но в мутной воде проще свое взять».

– Вот и дали тебе духи знак, прислали ко мне с лодкой.

– С чем?

Она махнула рукой.

– Веди к Говорящему, Битый.

«И слава всем богам и духам, что мы тут, на севере, все еще говорим по-русски. А то даже и не знаю, как бы я с тобой, дураком, объяснялась».

Лодку если и рассчитывали на двух человек с грузом, то это была ее предельная пассажировместимость. На тяжелый рюкзак дозорный смотрел косо, но не смел советовать с ним расстаться. Он выровнял раскачивающееся суденышко, невольно черпанув одним бортом, направил его к противоположной стороне реки. Еще несколько минут и Маша, наконец, оказалась в центре города, о котором мечтала долгие годы, который с пристальным вниманием разглядывала через окуляры еще работающих спутников.

Битый вел ее по «улице», прямиком уходящей от разрушенного моста. «Черт его поймет, почему он именно так пошел. Доверься я карте, срезала бы через городские кварталы. По мне, так разницы нет. Везде лес, что там, что здесь. Но охотник-дозорный знает про эти места то, чего не знаю я. Будем считать, что использование проводника было правильным решением».

Маша вспомнила про чужих, пришедших на Кольский с запада, и в очередной раз убедилась, что, чем больше знаний у человека, тем он опаснее. У тех, в отличие от наивного Битого, совсем не было тормозов в голове – сделают с тобой все, что захотят. А этот и мог бы попытаться, ведь про пистолет он не знает, но его примитивную голову такие мысли не посетили.

Повернули направо, снова пошли по заросшей деревьями «улице». Маша пыталась вспомнить, как там было на карте? Сколько еще идти до места, где спутниковый тепловизор фиксировал скопление людей? В отличие от местных, живущих здесь не одно поколение, она могла бы даже вспомнить название. Ирония заключалась в том, что навигатор, использующий древние топонимы, упоминал его, как «Вологодское кладбище». Теперь это единственный участок в округе, где обитали живые.

Впереди, над верхушками сосен, показался остов какого-то здания. Возможно, это был единственный многоэтажный дом на весь город, не рассыпавшийся на части, не исчезнувший в зарослях, сохранивший с прежних времен свое железобетонное тело. Оконные проемы чернели пустотой, большая часть кирпичных стен обратилась в прах, оставив после себя лишь скелет из несущих конструкций. И этот скелет зеленел от побегов растений, карабкающихся на него, безуспешно тянущих дом вниз, к земле. Со временем у них получится, они его разрушат. Но дом еще стоял.

Маша принялась считать уровни. Первые три или четыре не видно из-за деревьев. «Пять, шесть… десять… двенадцать». Когда-то и выше были этажи, но сколько – теперь не узнать. Остались только неровные зазубрины.

– Сюда.

Битый взял левее и почти сразу потянуло дымом, а чуть позже послышались и голоса.

– Почти пришли! – он остановился. – Слушай… Только ты не подумай про меня плохое…

Маша смотрела на Битого вопросительно, пока тот в смущении топтался, опустив глаза в землю. Не каждый день судьба заставляет рядового охотника требовать отчет у посланницы духов!

– Правила есть правила, я должен спросить… Что-то убийственное при тебе имеется? Ножи там, пика… Хотя вижу, что пики нет! Но… Кхм…

Она подумала секунду, развела руки в стороны.

– Хочешь проверить?

– Нет, я верю, верю! Да и зачем тебе убийственные штуки…

Отвернулся, быстрым шагом продолжил путь. Вот и обширная прогалина, посреди которой горит костер. Вокруг много людей – Маша в жизни столько не видела! – они замечали ее и останавливались, провожали взглядами. А Битый все шел и шел дальше, оглядываясь, проверяя, чтобы она следовала за ним.

Оказавшись на другой стороне прогалины, они снова вошли в лес. Между деревьев рассыпалась деревянными домишками деревня, но ни у одного из них охотник и девушка не задержались, пока не пришли к дому, построенному на отшибе. Он казался чуть больше прочих и стены его были вымазаны черным. У входа стоял вооруженный мужчина, уставившийся на девушку с не меньшим удивлением, чем его любопытные сородичи.

Битый кивнул – «пригляди». Сам открыл скрипучую дверь, вошел внутрь.

Маша стояла и думала, что, может, не стоило все это затевать. Искать дикое племя, надеяться, будто она – умная, обладающая недоступными им знаниями – сможет перетянуть одеяло на себя и установить тут другие порядки… Обустроить свою жизнь не хуже, чем на Кольском, только с людьми, а не в одиночестве… С чего взяла, что это получиться?

– Заходи, – скрипучая дверь снова распахнулась.

Нельзя показать им и тени сомнений! Маша скинула рюкзак и, придерживая его за лямку, уверенно шагнула в сумрак, в сгусток странных запахов, в неизвестность.

Коридор, маленькая комната. Еще коридор, поворот. Комната побольше. В углу горит очаг, под потолком тусклая, коптящая лампа.

«Нету у них электричества. Это хорошо, можно творить чудеса».

В противоположной от очага стороне кто-то шевельнулся. Он был в темной одежде и почти сливался со стеной, только бледное, худое лицо выделялось.

– Что-то много чужих в последнее время. Один не лучше другого, – человек подошел ближе, разглядывая Машу. – Впрочем… Кто ты такая?

– Мария.

Ощупал ее взглядом сверху донизу, не удостоив вниманием тяжелый рюкзак.

– Откуда пришла, Мария? Зачем?

– Я с севера. Оттуда, где зимой не бывает солнца. Пришла затем, чтобы сделать вашу жизнь лучше.

Человек в черном обошел ее кругом.

– Как же ты ее сделаешь лучше? Или думаешь, что мы плохо живем? Битый! – обратился он к охотнику, все еще стоявшему в коридоре. – Ты плохо живешь?

Тот испуганно вжал голову в плечи.

– Нет, Говорящий с небом! Нам не на что жаловаться!

Маша потянулась к рюкзаку, вытащила из него прозрачный пакет, в котором шуршали, пересыпаясь, семена.

– Это хлеб. Знаешь, что такое хлеб?

Говорящий взял, стал рассматривать с недоверием. Потом шыкнул на Битого:

– Выйди на улицу!

Тот, провожаемый взглядом Маши, покорно ретировался. Она прикрыла дверь в комнату, поискала взглядом, куда бы присесть. Не нашла и села прямо на пол, прижавшись спиной к стене.

– Устала, знаешь ли. Да и вообще – без лишних свидетелей, я думаю, мы можем опустить формальности. Оставим представления для других встреч с верноподданными.

– Что еще у тебя есть, кроме семян пшеницы?

– Практически все, что угодно. Овощи, фрукты. Корнеплоды. Генетический материал для выращивания домашних животных. Многое, конечно, просто так не вырастишь, нужны лаборатория, теплицы. Но при желании это можно сделать.

Он прищурился, стараясь проникнуть взглядом в самую ее душу.

– И где это все?

Маша улыбнулась, промолчала.

– Пусть так, потом отладим этот вопрос, – согласился он, хотя в пронзительном прищуре читалось: «захочу знать – под пыткой расскажешь!»

– Что же ты от меня хочешь, Мария?

– А ты не догадываешься, Говорящий с небом? Племя у тебя большое…

– Гнездо. Мы называем его гнездом.

– Один хрен. Гнездо у тебя большое, так что…

Она сделала паузу.

– Будем. Говорить. Вместе. Власть можно и поделить. Да оно ведь так и было. Уживался же ты с этим… Как его… Руководчиком.

Говорящего передернуло от упоминания того, с кем он собственноручно расправился.

– Сплошные плюсы! – продолжала Маша. – Хорошая еда, за которую тебя – ну и меня заодно – будут боготворить. Если сочтешь нужным, объявишь, что я твоя женщина. Наплетешь, будто я посланница каких-нибудь там идолов. Люди уже сейчас в это верят, я видела, как на меня смотрели. Представляешь, твоя женщина – посланница богов! Поднимешь себе статус!

– Тебе все равно, чьей женщиной…

– Это формальность, – перебила она его. – Главное сказать. Ничьей собственностью я не была и не буду.

Потом добавила:

– А вообще – ты даже не представляешь, на что я хотела пойти ради продолжения рода.

Он стоял совсем близко, смотрел на Машу сверху вниз. Невозможно было догадаться, что у него на уме. Погладить? Задушить? А то и чего похуже.

– Не нравлюсь? – спросила она.

– Не нравишься.

Склонился, приподнял ее голову за подбородок.

– Пришла из ниоткуда, двигаешь меня с моего места. Никакой поруки твоим обещаниям нет, предлагаешь верить на слово. А я ведь и в клетку могу посадить. Насидишься – сама сделаешь все, что захочу.

Она дернула головой, освобождаясь от его руки.

– Можешь. Но другой возможности у тебя не будет. Вряд ли еще когда-нибудь придет в гнездо человек с такими знаниями, как у меня. Которого все примут, как посланника небес. Который будет готов с тобой договариваться. И знаешь, что станет, если ты меня в клетку посадишь?

– Что же?

– Случится что-нибудь плохое. Плохое всегда случается. Кто-нибудь сломает ногу, или роженица потеряет ребенка, а, может, налетит сильный ветер и дерево упадет на чей-то дом. Да что угодно может случится! И люди начнут шептаться, что это наказание Говорящему за то, что он сделал с Пришедшей. Понимаешь, чем все заканчивается, когда люди начинают шептаться?

– Хитрая баба.

– Нет, это ты хитрый. Я умная.

Не спросясь взял ее рюкзак, бросил на стол. Зажег еще одну лампу. Порылся в чужих вещах, вывалил их перед собой: бутылка воды, несколько пакетов с разными семенами, сменная одежда, изрядный кусок копченого мяса и полбуханки зачерствевшего хлеба. В конце брякнули о стол какие-то железки.

Говорящий понюхал мясо.

– Не черное.

– Да, это корова. Мутантов я не ем.

Он усмехнулся.

– Здесь придется. Ближайший предел обращения не так далеко, он влияет. Чтобы твое милое личико не стало страшненьким, нужно жрать нелюдей. Только тогда будет невосприимчивость.

Пошевелил рукой железки, взял одну, поднес ближе к глазам. Мгновение оценивал, потом выхватил что-то из складок одежды, подскочил к Маше. Заставил подняться, ухватив за воротник, прижал к ее горлу скальпель.

– У тебя есть огнестрел?!

Бесцеремонно принялся обшаривать девушку, расстегивать на ней одежду, не пропуская своими подвижными, тонкими пальцами ни одного укромного места. Все-таки нащупал, достал.

Исправный, хорошо смазанный пистолет с целым ворохом магазинов, рассыпанных по столу, заряженных патронами! Это куда лучше, чем какой-то там арбалет, даже сделанный из титана.

– Еще есть? Огнестрельное оружие?

Она молчала, хотя понимала, что за свою намеренную немоту прямо сейчас получит по лицу. Но Говорящий сдержался.

– Пускай… Отладим и это!

Вышел из комнаты. Донеслись громкие возгласы: «Не обыскал ее? Не обыскал?! Бестолочь! За ноги тебя подвесить, тупое ты полено! Не пойдешь больше в дозор, ума для этого не нажил! Бегом к костру – будешь воду женщинам таскать! Пшел!»

Говорящий вернулся в комнату, но только для того, чтобы схватить Машу за руку и вывести на улицу. Жестом подозвал кого-то из мужчин.

– Хромой! Отведешь Пришедшую в дом Узорщика. Его с семьей выгонишь, поживут пока на улице, а там посмотрим. Сам встань у дверей – не выпускай и не впускай. Понял?

Тот кивнул. Перехватил машину руку, повел куда-то ближе к прогалине. Хромой – даром, что припадал на правую сторону – двигался пружинисто, уверенно. Хватка у него была крепкая и под одеждой виделось мускулистое тело.

«Видать, охотник бывалый», – подумала Маша. – «Покалечился только, теперь у Говорящего придворным полицаем в гнезде. Такого неплохо бы в союзники заполучить».

Она спокойно наблюдала, как он выгоняет из обжитого дома хозяев. Не было ни сожалений, ни мук совести. Да и с чего бы? Это не ее проблемы. Ей главное самой обустроиться, обеспечить свое будущее, свою безопасность. А что там станет с какими-то дикарями – какая разница?

Часть вещей семье Узорщика позволили забрать, но многое в доме осталось нетронутым. Даже котелок с водой продолжал бурлить над очагом. Маша сняла его, поставила на грубо сколоченный стол. Огляделась. В углу широкая кровать, рядом с ней полки, на которых раньше лежала одежда и прочее барахло. Еще одна кровать – поменьше в ширину, зато двухярусная, притулилась к изголовью родительской. Четыре стула, какие-то деревяшки с росписью и резьбой, сваленные в кучу, самодельные свечи… Жить можно.

Ближе к вечеру дверь распахнулась, зашел Хромой, поставил на стол тарелку. До Маши ему то ли дела не было, то ли специально игнорировал – даже не посмотрел и почти сразу вышел.

Она сухо сплюнула в его сторону. С опаской подошла к столу, заглянула в тарелку.

– Ну что ж… Этого следовало ожидать. Интересно, сколько же времени пройдет, прежде чем они вырастят из моих семян огурцы с помидорами? И я порубаю нормальный салатик!

Долго не могла заставить себя прикоснуться к вареву. Потом отыскала деревянную ложку, обтерла ее, осторожно зачерпнула бульон. Вкус был ни на что не похож: не восхитительный, но и не противный. Вычерпала почти все, что было в тарелке. Достаточно ли этого, чтобы получить свою порцию иммунитета? Вряд ли.

Маша смотрела на кусок темного, почти черного мяса. Разломила его ложкой на мелкие части. Подцепила одну, поднесла ко рту. Закрыла глаза и шумно выдохнула, будто собираясь выпить стакан водки. Принялась жевать.

«Мясо, как мясо» – убеждала она себя. Но в голове почему-то всплывал образ Антохи, запертого в лаборатории, глядящего на нее с укоризной.

Маша вскочила, бросилась к выходу. Прежде, чем Хромой успел преградить ей дорогу, сбежала с крыльца и, согнувшись под ближайшим кустом, выблевала только что съеденное. Она еще отплевывалась, когда ее накрыла тень. Рука протянула тряпицу – чистую, какую не ожидаешь получить от дикаря.

– Привыкнешь.

Она взяла подобие платка, утерлась.

– Спасибо.

Хромой проводил ее обратно в дом, подозрительно зыркая по сторонам, не желая, чтобы случившееся заметили слишком многие. Аккуратно прикрыл за Машей дверь.

Чужой дом не был клеткой, и все же Говорящий исполнил угрозу: запер ее черт знает насколько. Сам не приходил – ждал, наверное, когда она позовет, созреет, чтобы рассказать ему все, выдать свои тайны.

«Посмотрим, кто кого переупрямит!»

Прошел один день, другой… Она действительно стала привыкать к мясу, хоть и приходилось иной раз заставлять себя проглотить, не выпустить еду обратно. От безделья ходила целыми днями из угла в угол или сидела у маленького оконца, закрытого несколькими кусками ломаного стекла. Смотрела, как ветер несет по воздуху первые желтые листья.

Хромой неотступно дежурил рядом с домом, отлучаясь только по нужде, да и то вместо себя ставил верного ему человека. Ел и спал он тут же, на крыльце. «Вот ведь дубовая шкура! Не удивлюсь, если его и снег не испугает».

Маша открыла дверь, тут же наткнувшись на широкую спину, обладатель которой сидел на ступеньках.

– Не обязательно все время торчать на улице. Можешь зайти в дом, погреться у огня.

Хромой даже ухом не повел, будто ее и не было рядом. Тогда Маша села на крыльцо, почти прижавшись к нему боком.

– Долго это будет продолжаться? Говорящий тебе не говорил?

– Мне приказано, я сторожу. Вернись в дом.

– А если я писать хочу?

Он встал, повернулся к ней, глядя выжидающе.

– Ну? Идем.

– Перехотелось.

Ушла обратно в дом, хлопнув дверью.

Когда ночь почти скрыла от любопытных машкиных глаз жизнь архангельского гнезда, она увидела через оконце знакомый силуэт, мелькнувший рядом с домом. Темная одежда, развевающаяся за спиной, словно крылья, бледное пятно худого лица…

Вышла на улицу.

– Слушай, ты это… извини. Сам понимаешь – сижу тут безвылазно, сатанею.

Вряд ли Хромой знал последнее слово, но догадался, о чем она.

– А куда Говорящий с небом пошел? Да еще на ночь?

Охранник вытянулся, разминая мышцы, сказал тихо, не поворачиваясь к девушке:

– То его дела. Нас с тобой не касается.

– Да меня все касается, – так же тихо ответила она. – Он ведь при тебе дал мне имя. Помнишь, какое?

– Пришедшая.

– А откуда пришедшая? Для чего? И почему у меня отдельный дом, даже своих людей ради этого выгнали? Обычный я человек, или… Как считаешь?

Он промолчал, лишь костяшками пальцев хрустнул.

– Правильно хрустишь. Меня здесь все касается! Это только Говорящий думает, что он меня ломает, на самом-то деле наоборот. Помучается еще немного и прибежит, на все согласный. Там, глядишь, и место руководчика моим станет.

– Тебе бы сказки у костра рассказывать, – Хромой присел на крыльцо, задрал голову, разглядывая звезды, подмигивающие между верхушек сосен. – Говорящий очень темный человек. А ты другая совсем. Слабая против него.

Но Маша будто не слышала его слов. Положила ладонь на сильное плечо, склонилась к уху охранника.

– А кто мне сейчас помогать будет, потом любую награду…

– Все, хватит!

Он вскочил, толкнул ее спиной о дверь, загоняя в дом. Повалил на стол, схватив за горло.

– Думаешь, меня легко одурманить? Видал я таких. Нечего застить мне глаза своими медовыми обещаниями!

Отпустил, отступая к выходу. Но грудь его часто вздымалась и глаза сверкали – не остался Хромой равнодушен к тому, что она говорила. Спрятал внутри себя, запретил думать об этом. Только зернышко посеяно и никуда ему теперь от этого не деться.

Маша холодно, почти со злостью усмехнулась. Скинула лишнюю одежду, забралась на широкую кровать. Одеял дикари еще не придумали, но в доме было тепло, укутываться не хотелось.

– Еще бы выпить чего и вечер можно считать удачным.

Она заснула с улыбкой на лице.

Дверь приоткрылась, впуская порыв осеннего ветра и что-то еще – темное, бесформенное. Оно приблизилось к кровати, склонилось над девушкой. Рука закрыла ей рот и крик пробудившейся вышел глухим, едва слышным. Маша отчаянно отбивалась, пока накидка не сползла с головы Хромого.

– Да замолчи же ты! – процедил он сквозь зубы. – Не дергайся.

Убрал руку, убедившись, что она не собирается больше кричать.

– Одевайся.

Маша поднялась, стала искать одежду. Прошептала:

– Нужно зажечь лампу, я ничего не вижу.

– Найдешь и без лампы. Не хватало только показывать всем, как мы суетимся.

Больше она вопросов не задавала – и так понятно, что охранник украдкой зашел в дом и потащил ее в ночь не ради шутки. Значит, решился на что-то. «Это хорошо. Это значит – против своей гнездовой системы пошел, какие-то правила нарушил. А то, что ради меня – вдвойне хорошо».

Куда они направлялись, Маша не сообразила бы даже днем, а уж ночью и подавно. Ступали осторожно, стараясь ничем не выдать своего присутствия. В лесу это почти невозможно – везде сучья, сухие ветки… Но сейчас под ногами была утоптанная дорожка, которой местные часто пользовались. Два раза Хромой останавливался, вслушиваясь в ночные шорохи, потом двигался дальше.

Ей показалось, что они вышли к подножию огромной скалы. «Какая еще скала? Не может здесь быть ничего такого». Подняла голову, всматриваясь в темную громаду. «Ах, ну да, конечно…»

Двенадцать этажей уцелевшего здания. Вспомнились предсмертные слова отца: «последние устройства были самые надежные». Видимо, не только устройства.

Хромой провел ее через вход, поросший кустарником, они стали осторожно подниматься по лестнице. После третьего пролета Маша решилась подать голос:

– Что здесь? Что это за дом?

– Люди его называют башней. Священное место, почти как костер. Она всегда здесь была, со времен основания гнезда.

Поднялись еще на четыре пролета.

– Ф-фух… Высоко еще?

– Хотя бы до десятого, оттуда уже видно.

– Что видно?

Он остановился, перевел дух.

– Я тебе вот что скажу, Пришедшая. Ты дурацкие разговоры прекращай разговаривать! Я имею в виду там, внизу, особенно у дома. В гнезде всюду глаза и уши. Я бы, может, и сошелся с тобой в чем-нибудь, но у нас за такие дела камнями забивают. Пошли дальше!

В прошлые времена лестницу со всех сторон окружали стены, только на площадках можно было через балкон попасть на этаж. Сейчас от стен мало что осталось, все продувалось и просматривалось насквозь. Было страшно сделать неверный шаг, сорваться вниз, поэтому Маша ступала след в след за Хромым.

– Ладно, выше нет смысла.

Вывел спутницу в коридор, из которого можно было попасть в тесные клетушки древних обиталищ – судя по всему, дом был жилой.

– Отсюда должно быть хорошо видно.

– Да что видно-то?

– Логово Говорящего.

Маша силилась разглядеть внизу хоть что-то, но было еще слишком темно. «Что же это за логово, если его видно на большом расстоянии и даже деревья спрятать не могут?»

– Следом за нами никто не поднимется?

– Я же говорю – башня священная. Люди к ней стараются не подходить. Бабки вообще пугают, что за наши дурные дела она когда-нибудь рухнет и придавит все гнездо, – он тихо засмеялся. – Надеюсь, что не сегодня.

Небо окрашивалось в нежно-розовый, приближался рассвет. Маша представляла себе людей, которые здесь жили. Чем они занимались? Что любили? О чем мечтали? И кто покинул дом последним? Был ли он еще человеком, или уже мутировал?

– Хромой.

– М?

– Почему ты решил привести меня сюда?

– Говорю же – показать, куда он ходит.

– Я поняла, но почему решил показать?

Он кашлянул, взъерошил волосы.

– При Белом – так прошлого руководчика звали – жизнь лучше была, понятнее. Говорящий же новые порядки заводит… Плохо сейчас в гнезде. И если смириться, если каждый отсиживаться будет в своей хижине, то совсем худые времена настанут. А ты человек со стороны, не запуганная, да с головой на плечах. Хочешь Говорящего потеснить? Думаю, тебе в этом помочь надо.

Маше казалось, что он чего-то недоговаривает. Но если человек сам не признается, то как из него вытянешь? Тут настороже надо быть!

– Туда смотри.

Хромой вытянул руку и она проследила взглядом в указанном направлении. Там, среди зеленого моря деревьев, подернутого желтизной, в свете разгорающегося восхода, торчала вышка, увенчанная антенной спутниковой связи.

Пришедшая почувствовала, как заколотилось ее сердце. Она тут же вспомнила выученную наизусть череду цифр и обещание чего-то важного, скрытого в архиве, который сама же и загрузила на один из немногих действующих спутников. Работает ли он до сих пор? Можно ли с ним связаться из этого места?

– Мне нужно туда попасть!

– Хорошо. Выберем подходящую ночь и тогда…

– Сейчас!

Хромой посмотрел на нее, как на сумасшедшую.

– Не дури. Ты про него ничего толком не знаешь. И про то, чем он там занимается.

– А ты? Знаешь?

Охранник повернулся в сторону логова.

– Оборотней он из людей делает.

– Мутантов?

– Нет. Оборотней.

Глава 5

– Ты хоть на чуть-чуть понимаешь – сколько еще идти?

– Ни сном ни духом. Как придем, так и придем.

Тянулся седьмой день утомительной и тревожной, особенно по ночам, лесной прогулки. Конопатая шла впереди, показывая бодрым видом, что гадать о сроках и шагах бестолково.

– Мы же от дороги не уходили, правда? Вон она, за деревьями – овраг, бугор, еще овраг… Дорога на месте! Значит, мимо базара не промахнемся.

– А такое ощущение, что промахнулись, – ворчал Крил.

Но он в своей прошлой жизни не расспрашивал друзей и знакомых о том, как найти большое южное поселение. Поэтому недовольно качал головой, оглядывался в нетерпении, но покорно следовал за девчонкой.

В древние времена большие дороги старались делать прямыми, однако Крилу и Конопатой в который уже раз приходилось следовать за поворотами, иногда едва заметными, а порой довольно крутыми. Тут бы и срезать, пойти через лес напрямик, но никакой, даже самой захудалой схемки, хоть бы и начерченной на обрывке бумаги неверной рукой, у них не было. Поэтому не рисковали – куда овраги с бугром, туда и они.

– Вроде на круг загибает. Скоро назад пойдем, – усомнился Крил.

Тут уж и провожатая остановилась, выдохнула с раздражением. Не хотелось Конопатой признавать, что они взяли неверное направление, повернули не туда или наоборот – пропустили нужную своротку. Кто их знает, этих древних, каких дорог и пересечений они могли понастроить…

Прошли еще немного вперед и тут Крил споткнулся.

– Да чтоб тебя!

Вернулся на шаг назад, пнул что-то в траве.

– Камень?

– Нет. Железка.

Девушка тоже нагнулась, с любопытством разглядывая помеху.

– Странная какая железка. Длинная. Где она заканчивается?

– Тут еще одна, такая же, – Крил нахмурился. – А знаешь, я уже видел похожие, рядом с гнездом Больших лодок.

– Да, и у нас за вокзалом лежали. Вроде как тоже дорога, только не для обычных машин. Идем дальше.

– Погоди.

Большелодочник посмотрел направо, потом налево, обмозговывая лишь одному ему известную мысль.

– Такие железяки не ради смеха прокладывали. Соединяли они что-то. Вернее всего – старые города. И если ближайшее гнездо на месте одного из них, то…

– По железкам до базара дойдем?

Он кивнул.

– И куда? Туда? – махнула одной рукой. – Или туда? – махнула другой.

С усмешкой смотрела на растерянное лицо Крила.

– Нет уж! Идем вдоль бугра и никаких железок!

Но не прошло и часа, как старая дорога привела их к препятствию, заставившему вспомнить про эти самые железки. Заросшее соснами и елями направление, которому они следовали, превратилось в такую же заросшую развилку. Вот только деревья здесь были другими.

Конопатая уперлась в них взглядом – неласково, исподлобья.

– Секвохи. Чтоб им сгореть!

Огромные растения, служившие проводниками для нечеловеческих стай, угрожающе шевелили ветвями, покачивали высокими верхушками, вдоль которых гулял ветер.

– Я мало чего боюсь, – медленно произнесла Конопатая. – Голод, холод. Одиночество. Жучьи ямы или пчелы-охотники тоже не больно-то пугают. Вот только нелюди… Как увижу – сразу хилость в ногах. Не знаю, почему.

Она повернулась к своему несостоявшемуся жениху.

– Знаешь, ты прав.

– В чем?

– На круг дорога загибала. Вдоль окружной мы пошли, вот чего! Оттого и в базар не уперлись. Там он, – вытянула руку, указывая налево. – Секвохи к городу гуще растут.

– Вернемся к железкам?

– Угу. Я рядом с этими, – кивнула на высокие деревья, – топать не желаю.

Быстро надвигающаяся ночь не позволила им закончить путешествие в тот же день. Пришлось остановиться на ночлег. Уничтожив остатки еды, запив их холодной водой из ручья, они снова накидали веток и Конопатая теснее прильнула к большому и сильному телу Крила, уже нисколько не смущаясь близости, желая лишь согреться.

Выспаться ей не удалось. Пробуждалась от каждого шороха и от того, что большелодочник забывался крепким сном, переставая чувствовать все вокруг, словно опять оставляя ее одну.

Открыв в очередной раз глаза, Конопатая встретила первые лучи солнца, тут же спрятавшегося за тучи. Поднялась, умыла лицо, поеживаясь от холода. Принялась будить Крила.

Когда они по железке подходили к городским окраинам, с неба посыпалась снежная крупа.

– Вот и сюда зимний дух пришел, – девушка поймала рукой несколько снежинок. – А ведь еще деревья не облетели.

Впереди железку пересекала просека: широкая полоса, освобожденная от деревьев, убегающая в том же направлении, что и дорога, по которой Крил с Конопатой вчера отказались идти. Вдоль просеки лежали обтесанные, частично распиленные секвохи. Видно, местные заботились о том, чтобы удобные для нелюдей заросли не пробирались в город.

Путники посмотрели в ту сторону, откуда им следовало появиться, если бы они не выбрали иной путь. На крайних секвохах, до которых не добрались топоры, что-то висело. Что-то темное. Конопатая отошла чуть назад, прячась за спиной мужчины.

– Один, два, три… – Крил шевелил губами, считая, сколько нелюдей было подвешено вниз головой на ветках деревьев. – Их там не меньше двух десятков! Целая стая. Да ты не бойся, мертвые они.

– Почему на мясо не пустили?

– Может и пустили. Остальных. А эти для устрашения висят.

Оглядываясь, они пошли дальше. Уже виднелись струйки дыма, медленно поднимающиеся навстречу крупинкам снега. Расчищенную от зарослей дорогу впереди перегораживала зубчатая полоса, которая, когда они подошли ближе, превратилась в забор высотой в три человеческих роста.

Ворота были приоткрыты и, хотя сразу за ними стояли вооруженные люди, никто не остановил гостей – охранники лишь посмотрели им вслед, да перебросились о чем-то друг с другом недовольными голосами. Видимо, базар принимал любых пришлых. Лишь бы они были людьми.

– Где нам искать твоего дядьку?

Конопатая пожала плечами.

– Спросить надо.

– У тех можно было спросить, на входе.

– У тех рожи злые. Вот у этой узнаем, с бельем.

К ним навстречу шла немолодая, уставшая от тягот жизни женщина, тащившая влажный ком только что постиранных тряпок.

– Скажите, где нам Ратника найти?

– Дорогу, сопливая дрянь! Повылезали тут из каждой подворотни…

Они с Крилом шарахнулись в сторону, стараясь не задеть тетку и ее белье, а то, чего доброго, этими же тряпками и приложила бы «повылезавших». Однако удалившись на несколько шагов крикнула:

– В середке он городской, рядом с учреждением. С детями играется.

Она еще о чем-то ворчала, но воинственный дух утратила и к ним больше не поворачивалась.

– В середке, так в середке.

Южный базар обнимал их со всех сторон нагромождением деревянных построек, заползающих друг на друга, возвышающихся на два, три, или даже четыре этажа. Все это возводилось тесно, хаотично, но оттого как-то особенно человечно и уютно.

Чем дальше они пробирались к непонятной середке, тем больше людей становилось на улице. Даже Конопатая, прожившая жизнь в многочисленном гнезде, смотрела по сторонам с изумлением, а уж Крил – тот и вовсе потерял дар речи. Он думал, что такие поселения есть лишь в сказках.

Улица вдруг раздалась в стороны, освобождая место для площади, в центре которой возвышалось нечто, множество раз залатанное, перестроенное, обросшее дополнительными каморками и башенками. Вокруг стоял гам множества голосов: люди смеялись, ругались, продавали, покупали…

– Пойдем, – Конопатая вцепилась Крилу в рукав. – Туда.

Рядом с большим домом лепились в кучу ребятишки, звонкие голоса которых то и дело оглашали окрестности. Над их головами возвышался крепкий мужчина, он держал древнюю диковинку, показывал ее маленьким зрителям и что-то объяснял. Но они, похоже, не слишком верили его рассказам – толкались да хихикали.

Крил с Конопатой подошли ближе, вместе с детьми стали слушать, смотреть на нечто в руках Ратника – снизу россыпь маленьких квадратов, на которых выведены буквы, сверху похожий на черный, бликующий при свете дня лист бумаги.

– Что за гоагль? – спросил кто-то из ребят.

– Дух такой, – ответил ему мужчина.

– Лесной?

– Не, городской. Мог тебе все, что хошь рассказать. Спрашиваешь – гоагль, как варенье из шишек делать? Или – дай картинки интересные посмотреть. Все тебе покажет и расскажет!

– Ого… А сейчас чего молчит?

– Устал. Прежние люди много спрашивали, вот и устал.

– А скоро отдохнет?

– Не знаю. Наверное, когда мы станем такими же, какими прежние были.

– А когда станем? До зимы успеем?

Ратник улыбнулся, хотел что-то ответить, но мальчишеский голос из середины любопытствующей братии вдруг перебил его:

– Гоагль, покажи голых тетенек!

Дети со смехом бросились врассыпную.

– Ах вы… Стервецы!

Он сложил диковинку, покачивая головой, улыбаясь еще шире, чем минуту назад.

– Ох и стервецы.

Хотел уже уходить, когда заметил парочку нерешительно топтавшихся незнакомцев. Остановил взгляд на девчонке, чуть нахмурился: по всему видать, вспоминал.

– Дядя! Ты меня не узнаешь? – спросила его Конопатая.

– Дашка?

Кивнула, довольная, что ее вспомнили.

– Огненная девчонка! – обнял ее, поднимая в воздух. – Как здесь? С обозом что ли, по торговым делам? Доросла ли до таких путешествий-то?

– Нет, не с обозом. Я потом расскажу.

– А кто с тобой?

– Его зовут Крил, мы вместе пришли. Он из гнезда Больших лодок.

– Из Севска, значит… Ясно. Ну пойдем, чего на улице стоять! А то вишь – у нас и снег полетел. Морозеет!

Следуя за Конопатой и ее дядей, Крил тихо поинтересовался:

– Дашка?

Она отмахнулась – «и тебе потом расскажу».

Середкой оказалась та самая площадь, на которой с незапамятных времен стояла латаная-перелатаная базарная домина. Кроме жилых строений на обочине приютилось два внушительных здания, одно чуть побольше, другое поменьше. Первое местные называли учреждением, обитал в нем городской голова со всем своим семейством и помощниками. А второе было отдано сыскному отделению и в нем умещались маленькая тюрьма, судебная комната, да квартира самого сыскаря.

– Прошу! – Ратник открыл дверь, приглашая гостей в сыскное.

Пока поднимались на второй этаж, из подвала доносилось жалобное – «Аркадий Федорыч, третий день сижу! Отпустите! За какую-то бутыль медовухи – ну ни за что ведь вообще!» Голос и дальше продолжал вещать, вымаливать, но сверху его уже не было слышно.

– Дядь, ты что – главный здесь?

– Только по части вылавливания и наказания хитрожо… э-э… людишек, охочих до чужого добра. Хотя, они не только на добро зарятся. Могут по злому умыслу жизни лишить и еще много чего натворить нехорошего. Если не держать народ в узде – совсем распоясаются.

Он усадил их за стол, стал искать – чем угостить. Бренчал посудой, заглядывал в печь, в конце концов крикнул:

– Ленка! Поди сюда! Да быстрей, мне людей покормить нужно! С дороги они.

Обернулся, прислушиваясь: идет, не идет?

– Ни жены, ни детей нету. А Ленка девка шустрая и стряпать умеет. Только вы не подумайте чего, просто мне ж некогда, вот она по хозяйству и управляется. Живет в доме задарма, ест то же, что для меня готовит. И меня, и ее такое положение устраивает. Я ведь человек сознательный, на должности, так что без глупостей всяких.

Ленка была старше Конопатой не больше, чем года на три. Волосы светлые, коротко стриженые, зрачки то ли серые, то ли голубые. Она не без любопытства глянула на новые лица, засуетилась, выставляя съестное. Крил же смотрел на нее не отрываясь, пока Конопатая не надавила ему пяткой на ногу.

– Да ты хоть рассказывай, пока суть да дело, – обратился Ратник к племяннице.

И Конопатая, которую он почему-то называл странным именем Дашка, начала выкладывать свою историю…

Базар есть базар, с едой здесь гораздо лучше, чем в архангельском гнезде: можно было купить и то, что чудом сохранилось, а теперь выращивалось рачительными фермерами.

Съели за разговором картофель запеченный, овощи разные – свежие, соленые. Хлеба буханку. Мясо – черное, понятное дело – но приготовленное так, что и не подумаешь на нелюдя. Допивали настойку, когда девушка замолчала.

– Жаль Белого, – проговорил Ратник, заглядывая в кружку. – Хороший был мужик. За свой народ горой стоял. А что, Говорящий совсем плохой?

– Совсем, – процедила она сквозь зубы.

Сыскарь подумал, опрокинул остатки пойла себе в глотку.

– Пошлет он за вами, как пить дать. За Кирюху-то я спокоен, парень, как погляжу, не из хлипких. А вот тебе нельзя одной выходить.

– Крил. Мое имя Крил.

– Кирилл твое имя, чудо ты в перьях!

Хозяин дома рассмеялся.

– У вас там, в Севске, была такая ерунда с именами – сокращения из старых лепить стали. Лекс, Рина, Арей… Слышал я. Но это и то лучше, чем у них, – кивнул на Конопатую. – Вот какая она Конопатая? Разве ж это имя? Дают друг другу кликухи, как… не буду говорить, кто. Дашка она и все тут! Вот меня в их гнезде знают как Ратника. А ведь это что? Это, дорогие вы мои, фамилия! И для любого горожанина я Аркадий, да еще и Федорович, потому как отца моего Федором звали.

Сыскарь перевел дух.

– Остатки человеческого забываем… Ладно, это все мелочи жизни, сейчас не то главное. Вы, конечно, оставайтесь, комнату я вам дам. Одну, уж не обессудьте! Но, если хочешь, – снова поглядел на Кирюху, – можешь здесь спать, на лавке.

Крил покосился на девушку, которую обещал не бросать, не оставлять одну, которую теперь сказано было называть Дашкой.

– Мы вдвоем, – отрезала она.

– И ладненько, – согласился Аркадий Федорович. – Я в такие дела лезть не собираюсь, вы уж сами решайте.

Примирительно поднял обе руки, будто кто-то с ним спорил.

– И вот еще что хочу сказать – Дашуль, ты… Кхм… Может, думала, что я ребят с базара прихвачу, да с тобой в гнездо вернусь. Порядок там наведу. Но этого не будет. Не получится. Извини, родная.

Она опустила глаза и совершенно невозможно было понять, правда ли так думала, несколько дней шла с этой надеждой, или нет.

– У нас тут свои непонятки творятся, – сказал Аркадий, но не решился продолжать, считая, что рано посвящать в это гостей.

Он выделил им комнату в этом же доме, под крышей – считай, третьим этажом. Там стояла кровать, широкая для одного, с грехом пополам подходящая и для двоих. В стене квадратное окно, за которым вечерняя улица, множество других домов – разных, простых и вычурных. И множество других окон. Конопатая сроду не видела столько огней! Это был город. Настоящий город. Пусть не тот, что строили много-много лет назад, но яркий, живой. Совсем не похожий на деревушку в лесу.

Ночью она услышала голоса. Дядя разговаривал с кем-то, кто пришел к нему в поздний час. Слов не разобрать, но говорили они с тревожными нотками в каждой фразе. Даша укуталась одеялом с головой, чтобы не слышать. Обняла Кирилла, прижалась. «Привыкла я к тебе. Только не вздумай больше заглядываться на эту… Как ее? Неважно… А! Ленку».

– Посиди дома, – сказал ей Аркадий за завтраком. – Если уж надумаешь гулять, возьми с собой Сергея, он внизу дежурит, у входа в сыскное. Я его предупредил. А Кирюху забираю!

Посмотрел на Крила.

– Ты ведь не против? Чего зря дома-то сидеть… Буду тебя к делу приспосабливать.

Большелодочник был не против, наоборот – с работой чувствовал бы себя спокойнее, все-таки не зря чужой хлеб будет есть.

– Откуда же у вас хлеб? – спросил он своего нового начальника, когда они вышли на улицу. Было прохладно, но снег, выпавший вчера, начинал подтаивать. Везде хлюпало, в ямках образовывались лужи.

– Не все культурные растения повымирали. Тут ведь такое дело: дальше на юг – больше всего растет. Тоже, конечно, не без потерь, но всяко разнообразнее, чем на севере. Одна только беда… Ну, да ты ее знаешь. На юге территория нелюдей. Потому что много, как их умники называют, зон мутации. Не жизнь там теперь нашему брату!

Они шли по главной улице города в ту его часть, где Конопатая и Крил побывать не успели, поэтому смотрел он по сторонам с любопытством, проникаясь жизнью людного места.

Вот девочка потащила тяжелое деревянное ведро с нечистотами, а вот солидный горожанин топает по своим солидным делам, брезгливо обходя грязь. Худой мужчина чинит крышу дома, балансируя на длинной лестнице и успевая поругаться с хозяйкой, выглядывающей в окно.

Многие здоровались с Аркадием Федоровичем, даже поклон отвешивали, но были и те, кто отворачивался, делал вид, что не знает сыскаря. Весь день Кирюха с Ратником по базару бродил, от одного дела к другому, поддерживая городской порядок. Пока не донесли им, что случилось на окраине что-то особенное.

Ближе к тому месту, где уже виден был забор и другие, южные городские ворота, обозначилась волнующаяся кучка людей. Они издалека заприметили Ратника и некоторые призывно стали махать руками, выкрикивать что-то.

– А ну прекратить галдеж! – рявкнул он, когда подошел ближе. – Все праздношатающиеся – пошли вон. Остальным молчать и ждать, пока сам не позову.

Поднял руку, показывая им кулак.

– И только попробуйте мне болтать лишнее по городу! Кто что видел и слышал – рассказывать сюда, – ткнул пальцем себе в ухо, – а не бабке Таисии из грибной лавки.

Обернулся к Крилу, сказал «за мной» и они вошли в красивый, построенный талантливым мастером дом. Следом засеменил сухонький старичок.

– Где? – спросил у него сыскарь.

– Наверху, – ответил старик.

Поднялись на второй этаж, вошли в большую комнату. Озираясь по сторонам, Крил от удивления широко распахнул глаза. Доводилось ему видеть в своей жизни книги, два или три раза, но всегда это были маленькие, технические брошюрки, оставшиеся в гнезде Больших лодок от древнего завода. А здесь… Вдоль стен стояли полки и все они сверху донизу были заняты книгами! Сотни, тысячи книг! Тонких, толстых, неброских и с яркими, цветными корешками.

Крил сглотнул. Ему хотелось сейчас же, немедленно схватить первую попавшуюся и впиться в нее пытливым разумом, жаждущим новых знаний. Он даже не сразу заметил, что на некоторых полках прорешины, а вынутые оттуда томики валяются на полу. И среди них…

– Когда ты его нашел? – спросил сыскарь у старичка, потрогал запястье на руке лежавшего на полу человека, убедившись, что он мертв.

– Вот как послал за вами, Аркадий Федорыч, так перед этим. Спал ведь уже! Ложусь рано, да только сон у меня никудышный, спина мучает, ничего не помогает. Каждую ночь ворочаюсь, усну – проснусь, усну – проснусь…

– Время было какое? Не заметил?

– Заметил! Услышал шум наверху, свечку зажег и посмотрел – девять часов было, без нескольких минут.

– Не врут часы-то?

– Обижаете, Аркадий Федорыч! Из последних они, очень надежные. По солнцу подстраиваются и от него же заряжаются. Точное устройство. Так я пока поднимался, шум еще слышал. А как в комнату вошел – он уж тут бездыханный лежит. Будто за секунду до моего появления и помер.

– Угу… Угу… Больше никого не видел? Не слышал ничего?

– Никого и ничего!

– Угу… Хм! Как же он книги в темноте читал? – Ратник огляделся по сторонам, нагнулся, заглядывая под лавку. – Ага, вот и фонарик! Закатился видать.

Внимательно осмотрел прибор, щелкнул кнопкой, сощурившись от яркой лампочки, выключил и сунул его в карман. Потом со вздохом потянулся к мертвецу, перевернул его на спину. Ни ран, ни крови на теле видно не было. Глаза открыты, лицо бледное. Одежда простая, по погоде, хоть и получше, чем у многих обитателей Южного базара.

– Не знаком? – поинтересовался Аркадий у главного свидетеля.

– Н-нет… – чуть подумав, ответил тот. – Не видал его раньше.

– Плохо. Еще хуже то, что и я его не знаю. А ты чего думаешь? – взглянул на Крила.

Большелодочник пожал плечами.

– Люди просто так не умирают. Хотя… Если сердце слабое…

– Сердце, – повторил сыскарь. – Это да, это может быть. Такое прочитал, что сердце не выдержало!

Он усмехнулся, но потом вытащил книгу, которую до сих пор сжимала рука неизвестного. Полистал пластиковые страницы.

– «Руководство по критической медицине». Тебе уже не поможет, дружок, – Аркадий стал перебирать остальные книги, разбросанные по полу. – «Воздушно-капельные…”, «Схемы лечения…”, «Хронология пандемии…» Это комната с медицинской литературой, получается?

– Так и есть.

– А рылся он на полке…

– С инфекционными. Вот закладочка между книг.

Ратник помог сложить книги обратно.

– Странно. Если болел, почему к лекарю не пошел? Да и в библиотеку – мог бы записаться, как нормальный человек, сиди себе на лавочке, читай, выписывай, что надо. Нет – явился ночью, без спросу. Очень странно!

На улицу тело вынесли завернув в серую простынь. Любопытствующие не хотели расходиться и Аркадий снова прикрикнул на них. Люди разочарованно потянулись каждый по своим делам.

– Все это полбеды, – резюмировал он, обращаясь не то к Кирюхе, не то к самому себе. – Беда в том, что этот…

Указал на завернутого в серое.

– Не первый. И хорошо, если последний.

– Не первый?

– Ага. Было еще двое – мужчина и женщина. Обоих никто не опознал, значит не здешние, со стороны явились. Мужика охотники в трех километрах от города нашли, а женщину уже под самыми висельниками – вы с Дашкой, наверное, видели это место, лесорубы там пойманных нелюдей подвесили.

Крил утвердительно кивнул.

– Оба померли неизвестно от чего, – продолжал Ратник. – Никаких повреждений, никто на них не нападал. Да и по возрасту не сказал бы я, что они, вместе с нашим библиотечным клиентом, должны какими-то сердечными болезнями страдать. Тем не менее, направление четкое вырисовывается: сюда они шли, к Южному базару. И знали, что нужна им библиотека. Вот только добрался один, да и тот…

– Аркадий Федорович, а километр – это сколько?

Сыскарь посмотрел удивленно, потом кивнул, улыбнувшись.

– Я забыл, что вы этим уже не пользуетесь. Все человеками меряете. Смотри и запоминай!

Он ступил вперед.

– Это обычный шаг. А это, – ступил дальше, – большой. Метр называется. Таких больших тысячу сделаешь, вот тебе и километр. Ладно, пойдем. Одним только местом, где происшествие случилось, дело не ограничивается.

– А с телом что?

– К лекарю отнесут, пусть посмотрит. Убедится, что тоже не понимает, отчего тело мертвым стало.

Крил поймал себя на мысли, что, хоть работа сыскаря и могла показаться кому-то сложной, в чем-то даже противной, но ему она определенно нравилась. Да и Ратник был таким человеком, за которым хотелось идти, учиться у него уму-разуму. Если примут в отделение, то другой жизни и желать нечего!

У южных ворот Аркадий опросил вечернюю охрану, не видели ли чего, не проходил ли в город кто из чужих. С теми же вопросами пришли и к северным – но посторонних замечено не было. Он опрашивал и торговцев у библиотеки, и местных жителей – ничего. Получается, любитель медицинской литературы намеренно пробирался так, чтобы его не заметили. Да и то сказать, забор не был идеальной защитой и разумное существо, вроде обычного человека, вполне могло выдумать способ, как преодолеть эту преграду.

Они прогулялись до самых висельников и даже углубились в заросли секвохи. Ратник был уверен, что чужой пробирался именно этой дорогой. Следы действительно были, но разные, потому как места эти исхоженные, здесь и лесорубы работают, и простые горожане встречаются. А такого свидетельства, чтоб однозначно указывало – вот тут прошел посторонний! – им на глаза не попалось.

Аркадий присел на срубленное, но еще не распиленное дерево.

– У прежних людей для охраны закона имелись базы данных, отпечатки того, отпечатки сего… Всякая волшебная дээнка. Если захочешь, сам потом про это почитаешь. А у нас одни только мозги сыскаря. Сиди вот и кумекай, что к чему.

Он достал из-за пояса то, что Крил сразу распознал, как оружие, хоть и не пользовался ничем подобным.

– Сильно меня беспокоят эти посторонние, – ворчал сыскарь. – Кто такие? Что им надо? Ведь не по доброму приходят, а исподтишка, в ночи, пока не видит никто. И если уже трое пытались, то и другие придут.

Откинул барабан, высыпал пули на ладонь.

– Видел такое? На, подержи, – протянул ему пустой револьвер.

– Да у меня арбалет есть, я к нему привык.

– Держи, говорю! Я ж тебя не прямо сейчас вооружаю, а чтоб пользоваться научился. Когда идешь против такой хитрой твари, как человек, лучше вломить ему из серьезного оружия. А с арбалетом ты и на нелюдей поохотишься. Смотри, вот сюда заряжаешь пули, закрываешь барабан. Взводишь курок, целишься в подлеца и давишь пальцем на спуск.

Щелк!

– Дело нехитрое, один раз попробуешь, потом не разучишься.

Щелк! Щелк!

– Как просто.

– Ну а я о чем!

На обратном пути они долго молчали, только служивым людям, несущим охранную вахту в городе, Ратник вкрадчиво представлял Крила полным именем и незнакомым словом «стажер». Большелодочник чувствовал, что сыскарь хочет поговорить с ним, обсудить что-то, но никак не найдет нужных слов. Наконец Аркадий Федорыч прокашлялся и как бы невзначай спросил:

– У тебя с Дашкой-то чего – по велению сердца, или…

Найденные слова закончились и он просто ждал, что ответит Кирюха. Только тот и сам не знал, что ответить. Не разобрался толком – кто ему эта девчушка, обещаная в жены, волею злых сил уже женщина, повидавшая всякое, ничего не страшащаяся, кроме нелюдей, и при всем этом остающаяся в душе ребенком?

– Жизнь она мне спасла. А что с делами сердечными – я в них не больно разбираюсь. Время покажет.

Про то, что долг отдан и он сам спас ее от смерти, Крил хвастаться не стал. Аркадий похлопал его по плечу, оставив расспросы, перескочив на тему, в которой плавал, словно рыба в воде.

– Тогда какие у тебя мысли о том, чем сыскарям заняться этой ночью?

Парень ужасно не хотел болтать лишнего, чтобы не показать себя деревенским дурачком, поэтому начал осторожно:

– Мы знаем, когда приходят чужаки. Знаем, куда они хотят попасть. Думаю, засаду в книгохранилище надо устраивать.

– Молодца, соображаешь! Только не пытайся вместо непонятного слова делать длинное из двух понятных. Просто запомни – библиотека!

Крил смущенно улыбнулся, ругая себя и проговаривая в уме – «библиотека, библиотека, библиотека…»

– Да, вот еще что, – выдал он, не успев придержать язык.

– Чего?

– Книги книгами, но вдруг они вовсе не знания ищут?

Получив свежую идею, Аркадий Федорович даже остановился. Он перекатывал ее в голове, прикладывая так и эдак к разным вариантам развития событий. Взгляд его устремился куда-то вниз и влево, медленно перемещаясь в правую сторону, потом обратно, будто он искал на земле потерянную булавку.

– Слушай-ка, я о таком и не сообразил… Действительно, вдруг там спрятано что? Да, но ведь добравшийся до библиотеки искал именно в книгах. То есть если это предмет, а не информация, то его можно между страниц засунуть. Плоский он до безобразия. Много ты таких вещей знаешь?

Крил совсем не знал. Во всяком случае ничего подходящего ему на ум не приходило.

– Посмотреть надо, – предложил он. – Обыскать ту полку, «инфекционную», книги пошерстить.

Аркадий почесал затылок.

– Пошерстить, говоришь? А ну-ка пошли!

Быстрым, нетерпеливым шагом добрались до библиотеки. Напугали старичка, вломившись без предупреждения в многострадальную комнату с лекарским чтивом. И… ничего не нашли. Они обшарили не только ту самую полку, но и несколько соседних – сверху, снизу. Даже стучали по дереву, мало ли… Все, что удалось найти, это забытое любовное послание в томике «Сепсис», да высохший лист секвохи, положенный кем-то вместо закладки в «Вакцинологию».

– Вещдоки с собой заберем, но идею твою мы в уме будем держать, – Ратник аккуратно упаковал лист и послание в бумажный конверт. – Не переживай, – успокаивал он Крила. – Не всякая хорошая мысль удачей оборачивается. А пока домой нам надо, покушать успеть, да мне еще посты скрытные расставить вдоль забора. Весь периметр не закроем, но уязвимые места я знаю. Эх, не выспятся ребятушки, придется им завтра выходной давать! Ты-то как? Готов в засаду, не дрогнешь?

Кирюха фыркнул уязвленно.

– Главное не дать мне погнаться за добычей.

Ужинали все вместе, с Ленкой и даже рядовым Серегой, стоявшим с утра на дежурстве – в скупердяйстве Аркадия не упрекнешь.

Конопатая стреляла в Крила глазами. После всего, что им за последнее время пришлось пережить, целый день безделья вымотал девчонку больше, чем переход от родного гнезда до базара. Вряд ли ей нравилось, что «жених» занят с дядей чем-то важным и увлекательным, а она должна покорно ждать у окошка.

«То ли еще будет, когда узнает, что я и на ночь уйду».

– Уйдешь? – она сидела на кровати в их комнате под крышей, смотрела, как он переодевается в выданную Аркадием теплую одежду.

– Слушай, мы не в лесу. Внизу кто-то охраняет день и ночь, никакие чудовища тебя не уволокут.

Дашку-Конопатую его слова разозлили еще больше.

– Ты думаешь я из-за чудовищ?! Да я никого… Да мне плевать… Тьфу! Совсем же не в этом дело!

Хотел подойти, прикоснуться, но она оттолкнула.

– Уматывай. Развлекайся. Может, пострелять получится.

Села у окна, повернувшись от Крила к городским огням, которые вчера вызывали восторг, а сегодня совсем не трогали. Слышала, как он прикрыл за собой дверь, когда уходил, уверенный, что она в безопасности, обнадеживающий себя мыслью, что девчонка успокоится и глупая злость ее растворится.

Наблюдая через стекло, она проводила его и дядю взглядом, потом легла в постель и постаралась заснуть. Кажется, даже удалось, но совсем ненадолго. Нормальный, глубокий сон не хотел приходить к ней.

Конопатая встала, спустилась на второй этаж, в гостиную, освещенную единственной свечкой и призрачным светом улицы. Эта комната служила Аркадию и кухней, и столовой, а порой и кабинетом. Девушка налила себе кружку воды и долго, по маленькому глоточку пила ее, сидя за столом. Заметила конверт, положенный на подоконник вместе с какими-то бумагами и, не совладав с любопытством, протянула руку.

Но отдернула. Ей послышались тихие, осторожные шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Охранник? Он не стал бы таиться. В коридоре скрипнул пол и кто-то прошел мимо гостиной, сделал пару шагов по лестнице – еще выше, к их комнате. Передумал, снова спустился и замер перед дверью.

Даша поставила кружку. Посмотрела на кухонный шкаф, в выдвижном ящике которого должны быть ножи. Она хотела верить, что они там есть.