Ты дура, детка!

Размер шрифта:   13
Ты дура, детка!

Ты – дура, детка!

Глава 1

Я ехала на своей легковушке по Варшавскому шоссе. Медленно, но двигалась. Впереди, по пути моего следования, проводились работы по замене асфальтового полотна, потому образовался небольшой затор. Климат-контроль не помогал избавиться от жары, и я отключила его. Открыла окно, вдохнула уличную гарь. Выругалась – мелкие частицы пыли царапнули по глазам. Закрыла окно. Зажмурившись, потёрла веки, так чтобы не смазать косметику. Увы, слёзы потекли ручьём, и пришлось принимать меры по спасению макияжа.

М-да. День не задался! С самого утра, как белка в колесе носилась с подписями и договорами, а теперь вот – на дороге пробка. Эх! Что такое невезение и как с этим бороться?

Торопилась я. Очень. Хотела завершить дела именно сегодня. А всё почему? Отпуск!

Да, здравствует простой человеческий отдых. Ни тебе клиентов, ни диктата руководства, не надоевшего до смерти любовника! Гуляй рванина!

Законный перерыв в работе начался ровно в тот момент, когда отдала последнюю бумагу. Только вот такими темпами на даче буду гораздо позже, чем рассчитывала.

Ну, что поделать? Человеческий фактор, а точнее – сезонный.

Конец сентября радовал жаркими деньками. Люди спешили на свои дачи, чтобы насладиться последними посылами лета, собрать урожай, навести порядок на шестисоточных угодьях. Да мало ли чего еще?

Я порылась в бардачке, нашла пакетик с леденцами, открыла и отправила конфету в рот. Кисло-малиновый привкус обжёг нёбо и язык.

Иномарка впереди неожиданно резво поехала. Я устремилась следом. Вцепившись в руль, вознесла хвалу переменчивой Фортуне. Но продвинуться удалось лишь метров на триста, а дальше снова воткнулась в затор.

Заглушила мотор и стянула с плеч куртку, оставшись в свитере. Включив магнитолу, настроила её на волну с классической музыкой. Передавали «Реквием» Моцарта. Я невольно улыбнулась, ведь произведение полностью отвечало не только ситуации, но и моему отношению к ней.

Кто-то назовет меня несовременной, но я почти не слушала легкую музыку, предпочитая ей Баха или Чайковского. Когда подвозила знакомых, врубала на магнитоле радиоволну с попсовыми композициями. Не считала, что следует давить на людей своим вкусом. Мне проще подчиниться общепринятым стандартам понимания прекрасного. Это избавляло от ненужного объяснения: почему именно классика? Находились те, кто продолжал допытываться: почему эта сюита нравится? И в чем прикол седьмой симфонии Шостаковича лично для меня?

Сначала я честно отвечала на вопросы, а потом поняла, что короткими кивками, задумчивым выражением лица собеседника, разговор и закончится. Старалась перевести тему, чтобы не заставлять человека чувствовать себя некомфортно.

Водитель красного автомобиля, что стоял перед моей машиной, открыл дверь и вышел. Он замер ко мне спиной. Совсем не трудно догадаться, что мужчина пытался оценить величину пробки. Я наблюдала за ним, и когда увидела злую отмашку рукой, внутренне начала примерять с себя с действительностью и внушительностью затора. Мужчина проворно влез на место, но дверь оставил открытой.

– Значит, дело дрянь, – произнесла я вслух.

Потянулась к магнитоле, чтобы сделать музыку громче, и вдруг услышала звонок мобильного телефона. Покопалась в сумке, что лежала на пассажирском месте и, ухватила трубку.

Звонила подруга.

– Привет, Люси, – поздоровалась я. – Ты передумала и приедешь на дачу? Тогда жду тебя к полуночи – сейчас сильная пробка на трассе.

– Привет, – отозвалась девушка. – Увы, Машуля, но приехать не смогу. Звоню по другому поводу…

Люда сделала паузу, и по её длине я поняла, что на дачу она не приедет из-за своего босса и по совместительству моего любовника Ильи. Если подруга ко мне не собиралась – значит, в гости ко мне намеревался приехать Илюшенька.

Ох, вечно так! День теперь выглядел совсем пропащим. Как начался, так и закончится – корове под хвост.

Людмила Комарова – моя единственная подруга, начиная с ясельной группы детского сада, и я жаждала видеть её перед отъездом в Америку, поболтать. Видимо, как и в прошлый раз придётся в аэропорту беседовать. Хорошо, хоть ещё телефон существовал и могла слышать её голос.

Что за судьба у меня – дал же Бог!

За последние пять лет огромный мир сузился вокруг меня настолько, что в нем остались только Люська, Илья, а также их знакомые, к которым мы периодически ездили на рауты.

Илья Лоскутов – бизнесмен, красавец и просто душка, был в родстве с криминальным авторитетом. Потому дела в его бизнесе шли гладко по всем фронтам. И я подозревала, что так будет всегда. Судьба свела нас невзначай, но, похоже, надолго. По крайней мере, пока возможности освободиться от этого человека я не видела, Люси – тоже.

Так уж вышло, что пять лет назад убили нашу с Комаровой однокурсницу – Ирму Сухову. Мама Ирмы была владелицей двух кирпичных, благоустроенных коттеджей со всеми удобствами в Тульской области. Один из них она сдала нам с Люськой за символическую цену.

Коттедж находился на отшибе деревни в поистине живописном месте. Он стоял на пригорке, за которым начинался лес, а в низине текла мелкая речушка без официального географического названия. Но без такового не обошлось. За небольшую ширину местные жители давно прозвали ее Локоток. Вода в ней в любую погоду была холодная и на удивление чистая.

Мы с Люськой, расстелив на шелковой травке одеяло, любили загорать возле Локотка. А когда солнце сильно припекало, смочив полотенце, обтирались водой.

Ирма пропала спустя две недели после нашего заселения в коттедж. Её мать подняла всех жителей посёлка на поиски девушки. Искали пропавшую Сухову три дня. Волонтеры прочесывали лес и поля. Полиция отрабатывала версии: шерстила знакомых и друзей.

Мы с Люськой участвовали в поисках. Увы, – безрезультатно. А на четвёртый день я увидела во сне однокурсницу, стоящую на опушке леса недалеко от арендуемого нами коттеджа. Ирма махала кому-то рукой. В этом же сне была и Она

Кто такая «Она»?

Понятия не имею!

Она, или Рыжая, как я её называла, настойчиво являлась ко мне во сне, приводя с собой друзей-покойников. Те просили помощи в обнаружении их тел.

Сначала я струхнула! Вот честное слово, сама себе показалась сумасшедшей и засобиралась ехать в больницу – сдаваться господам в белых халатах. На второй раз так и сделала. Теперь у меня официальный диагноз имеется, а дамочка, как являлась, так и продолжает это делать. Как таскала всех, кого не попадя – так и таскает. Причём, делает она это теперь уже наяву.

Рыжая – моя расплата за прежнюю лихую жизнь.

Было это семь лет назад. Всё вокруг меня круто изменилось и я, не выдержав от Судьбы прямого удара тупым предметом по голове, в просторечии называемым – горе, решила повеситься. И ведь я точно знаю, что умерла тогда, и именно Она вернула обратно, шепнув что-то почившей мне на ушко.

До сих пор жутко, когда вспоминаю то видение. Я, голышом, с распущенными по плечам волосами, которые отчего-то из русых стали седыми. Вокруг меня белое пространство, словно молоко или плотный туман – только и всего. Но я чувствовала: оно безгранично, материально и доступно, что стало страшно.

В момент, когда я испугалась, в безгранично-ограниченное пространство ворвалась Она – рыжеволосая девушка с голубыми глазами. Имени девица своего не назвала, а подошла, улыбнулась и шепнула мне что-то на ухо.

До сих пор я не могла вспомнить, что это было за слово. Меня в тот день откачали, и очнулась я в реанимации.

Нашла меня Люська, которая хоть и не собиралась ко мне в тот роковой момент, но, как она сама это потом объясняла: её что-то кольнуло в сердце, и она ринулась ко мне домой.

Спустя месяц после неудачного суицида ко мне впервые во сне пришла Рыжая, показала убиенного, молящего о том, чтобы его нашли. Я отмахнулась…

Ладно, было не так – не стразу отмахнулась. Я проснулась, встала с кровати, плюнула на три стороны, постучала костяшками пальцев по дереву, лбу, и три раза крутанулась – на всякий случай. С тех самых пор сон стал навязчивым.

Пришлось уступить. Труп мужчины нашли, и было серьёзное, громкое дело по поводу расследования его смерти. Вот именно в тот момент Рыжая пришла ко мне снова, а я легла в больницу – нервы успокоить. Мне кажется, Она обиделась на меня за то, что я старалась избавиться от неё по средствам лекарств, смены собственного имени на новое, как в языческие времена, и церковного ладана, потому начала приходить ко мне наяву.

С тех пор так и повелось: Рыжая являлась, а я потом сообщала в органы власти о месте нахождения убиенного. Но было в этом что-то противоестественное, я бы сказала, выборочное. Почему не находить всех подряд, кто прикопан в земле злодеями, а делать это избирательно и точечно?

Рыжая не пожелала объяснить, а мне стало всё равно.

Единственным человеком, кто знал о моей способности, была Комарова. Когда я, ничего не говоря, повернула на опушку, Люська последовала за мной. Я видела, как опустились плечи подруги, вытянулось лицо, глаза налились слезами. Она уже догадалась, что я направилась к призраку однокурсницы. За нами последовали еще несколько человек.

Я шла и шла, как это делала накануне во сне, за удаляющимися тенями мёртвой девушки и Рыжей, пока не наткнулась на симпатичного мужчину, лет тридцати над трупом Ирмы. Им оказался господин Илья Лоскутов.

О Лоскутове в моём сне ничего не было, но я не очень-то и удивилась, когда увидела его. Лицо молодого мужчины было бледным, одежда перепачкана кровью. Он стоял на коленях, склоняясь над мертвой девушкой. Деревенские, что пришли с нами, схватили его, повязали, но мужчина не сопротивлялся. Очень удивился, когда его повезли в полицию. Говорил, что нашел Ирму еще живой и пытался оказать помощь.

Незадолго до печальных событий Ирма рассказала нам о проблемах с ее «мужчиной», которого она периодически «доила» на предмет подарков. С ее слов он был баснословно богат и нежаден. Когда мы видели очередное золотое украшение, на идеальном теле Суховой охотно верили её трескотне.

Они были любовниками уже лет пять, но перед защитой дипломной работы Ирма вдруг безоглядно влюбилась в симпатичного, скромного парня, учившегося на курс младше.

Когда Лоскутова задержали, я не могла найти себе места от странного чувства неуверенности и злорадства. Откуда бралось последнее ощущение, не понимала. На следующий день после диких событий оно только усилилось. Я уговаривала себя, что это нервное, нужно принять таблеточку и жизнь заиграет другими красками, но…

Я хорошо помнила синие следы на запястьях Суховой, кровоподтеки на скулах, следы от пальцев на шее, грязь под обломанными ногтями и отсутствие кроссовка на ноге.

Бр-р-р-р! Боже, что пришлось пережить однокурснице, если она так выглядела?

Полагаю, первой версией, которую отрабатывали полицейские была ревность. Да, куда там, я тоже к ней склонялась, как и Люси, ведь незадолго до трагических событий Лоскутов сделал Ирме предложение.

Мог он узнать о счастливом сопернике?

Запросто! Ревность – не иначе.

Рисовалась картинка: взбесившийся Лоскутов накинулся на девушку. Несколько дней держал ее взаперти. Душил, словно он Отелло, а потом убил.

Спустя неделю мы с Люси загорали, лежа в шезлонгах, когда вокруг меня, словно бы уплотнился воздух. Я знала, кого увижу.

Мир остановился. Комарова замерла с взволнованным лицом и в необычной позе. Деревья перестали шелестеть, облака – двигаться. Рыжая материализовалась, придя из своего Ниоткуда. Кудрявые волосы, миловидное лицо, стройная фигура. Приведение – очень похожее на меня. Настолько похожее, что хочется перекреститься или начать плеваться, отгоняя демонов. Из одежды на Рыжей всегда только длинная, грубая туника, расшитая рунами.

В нашем с ней сходстве была тайна, которую не могла разгадать. До сих пор задавалась вопросом: кто она такая? Из какого времени приходила ко мне.

Я пыталась понять. Честно. Даже в музеи ездила, с людьми знающими советовалась по поводу одежды незнакомки. Оказалось, что с одеянием Рыжей всё еще более запутанно, чем с её явлениями мне. Туника – из Древнего Рима, а руническая вязь, которой отделана одежда – шумерская. Вот и разгадывай после этого секреты!

Я для себя предположила, что девушка была сторонницей особого культа, а может и жрицей какого-то мало почитаемого или вовсе забытого шумерского Бога. Но так даже хуже всё выглядело, и отрывало меня от действительности, погружая в пограничное состояние: пора мне в психушку или нет? Я решила оставить всё как есть: я её вижу, она – сообщает информацию о местонахождении покойника. И баста! Может у меня такая миссия – пока не исполню, житья не будет.

Я сама дала ей имя – Она, Рыжая и сжилась с ним. Не слишком романтично, ведь это местоимение и прилагательное, зато по сути вещей. Она – не человек, плотный дух, который приходила ко мне не часто, но помогала всегда.

Приблизившись, Рыжая привычно взяла меня за руки, переплела наши пальцы, и я почувствовала боль, рождающуюся в ладонях. Не отрываясь, смотрела ей в глаза, и вместо лица девушки, я увидела то, что произошло с Ирмой. Точнее – что чувствовал за минуту до убийства тот, кто сделал с однокурсницей ужасные вещи.

За истекшие к тому моменту два года нашего с Рыжей общения, прикосновение слало чем-то необычным – революционным. Но разорвать контакт я не посмела, продолжая жить эмоциями чуждого мне человека. Я стала убийцей Ирмы, держала в руках нож, который всадила ей в тело. Рука у меня мужская, молодая, холёная, с длинными пальцами. Мне нравилась кровь, и чтобы она полилась, выдернула нож из раны. В этот момент испытала нечто схожее с оргазмом. В голове, словно взорвалось что-то. Краски вокруг стали яркими, насыщенными, воздух – упоительным, медовым.

Душегуб испытывал сильнейшие эмоции, от того, что день убийства настал. Оказалось, он много раз прокручивал его в голове, представлял, как входит лезвие в тело жертвы, и получал от этого высшее наслаждение. Теперь он наяву вонзил нож, а пара капель брызнула на его кожу. Он воспринял окропление, за святое действие. Ирма – тотемное животное, на которое он потратила несколько месяцев.

Я впитывала последние мгновения Ирминой жизни, чувствовала её удивление и боль. Счастье от вида скорчившейся девушки заполнило мерзавца. Он осознавал себя всемогущим, одарённым. Но насладиться мигом дарения не дали шаги и голос случайного прохожего. Наверное, человек болтал по мобильнику. Убийца дернул крестик с шеи Ирмы и спрятался в кустах.

Того крутого мужика повязали. Убийца стремглав побежал по лесу, радуясь свободе.

Я впитывала его желание скорее выбраться на поляну. Нет, он не спасался – хотел полюбоваться на рубиновую жидкость, оставшуюся на лезвии, подставив её лучам солнца.

Этот ублюдок думал о том, что в другой раз жертв будет ровно тринадцать. Тогда он перейдёт к следующей стадии перевоплощения в нечто величественное, неуловимое, бессмертное. Семь подарков, включая этот крестик с шеи, будут покоиться в тайнике, как скрытые символы. Каждое убийство он помнил в деталях, смаковал. И чувства перед новым, обострялись раз от раза всё сильнее.

И вдруг связь с убийцей оборвалась. Я стала сама собой – Маргаритой Тереховой – взявшей новое имя и фамилию студенткой. Но я всё еще видела Рыжую. Она отпустила мои пальцы. Последний взгляд и она испарилась. Реальность обступила меня: поляна, Локоток, одеяло подо мной и подруга с напряжением во взоре.

Люси дотронулась до моего плеча и рассмеялась, сказала, что я даже храпела. Но когда я поведала ей, что это был за сон, Люська притихла. Дослушала меня, помолчала, а потом сказала:

– И что ты хочешь, Машенька?

– Мы должны найти заметки в газетах на жертв этого маньяка, – пояснила я. – Поверь, этот мужчина болен и опасен.

Отправившись к одному из наших однокурсников, – Володьке Жданову, – кратко обрисовали ему ситуацию и попросили поискать аналогичные истории в интернете. Он помешан на компьютерах, и для него не составит труда найти нужную информацию. Даты, когда произошло «жертвоприношение» помнила прекрасно, как и лица девушек, ведь убийца пока убегал, перебирал их в уме.

Спустя несколько часов мы вышли из квартиры Вовки. В руках была увесистая папка с распечатками заметок из разных газет, копиями общения девушек на страничках в социальных сетях, на форумах, и еще много чего. Со всем этим мы отправились к адвокату Ильи Лоскутова. Его телефон удалось раздобыть Людмиле.

Нам потребовалось достаточно много времени, чтобы убедить адвоката нас выслушать. Он всё же сделал это – и не пожалел. Лоскутова освободили, а маньяка, которым оказался новый парень Ирмы, тот самый юноша, что был на курс младше – арестовали, а потом и осудили.

Лоскутов нас отыскал, денежно отблагодарил, и даже помог устроиться на работу подруге. Люська стала менеджером в его фирме, а я проявила себя, как свободного игрока и устроилась на работу сама. Правда турфирма, в которую меня пригласили на вакансию специалиста, с хорошей зарплатой, тоже принадлежала Лоскутову. Но об этом я узнала спустя год трудовой деятельности, что меня вполне извиняет в собственных глазах.

Ну, и ладно!

Я тряхнула головой, избавляясь от воспоминаний, и попросила:

– Люси, не молчи. Говори уже!

– Илья Андреевич приедет сегодня к тебе в гости… Не один, с цветами и желанием извиниться.

Голос у Люси был деланный, и я поняла, что Лоскутов обретался где-то поблизости.

– Почему он сам не позвонил?

– Э-э-эм-м… Он сказал, что у вас возникли разногласия, и…

Послышалась возня и короткий вздох Комаровой.

– Слушай, прости меня, Марго, – заговорил сам Лоскутова. – Я всё осознал и прошу меня извинить. Короче, прости и прими. Пока.

Послышались гудки в трубке, и я смачно выругалась с досады.

Ну, вот как всегда! Извинился, приказал, положил трубку!

Ладно, переживем.

Иномарка, стоящая перед моей машиной, легко тронулась с места, и я завела мотор. Через час добралась до подмосковного города, в частном секторе которого находилась моя дача.

Она досталась мне в наследство от бабушки и дедушки. Выглядело сооружение непрезентабельно до нашей роковой встречи с Лоскутовым. Это был четырехкомнатный деревянный, покосившийся домик с ветхой крышей и без стекол в окнах, но дубовыми ставнями. По прогнившим полам страшно было ходить. В помещениях пахло сыростью и лесными грибами.

Но не всё так плохо. Печка, красующаяся посередине большой комнаты – единственный предмет, который не претерпел изменений за время, что здание не эксплуатировалось. Правда её пришлось разобрать, когда начала переустройство и провела коммуникации.

Сначала мои родители затеяли лёгкий ремонт, когда я изъявила желание превратить старый дом в дачу для круглогодичного проживания. А потом и Лоскутов помог, чем смог. А сумел он многое, включая второй этаж, хозяйственную пристройку, беседку в углу участка за туями, летнюю кухню и даже зимний сад вместо третьего этажа.

Самое дорогое, что мне досталось от покойных родственников: портрет прабабушки по линии папы. Теперь он украшал гостиную в светлых тонах. На нём красавица в огромной шляпке позировала в антураже начала двадцатого века. Холст висел, где и всегда, хоть и на обновлённых стенах, отделанных венецианской штукатурки. Остальной дизайн интерьера теперь «работал» на эту картину, и жилище выглядело чем-то средним между русской усадьбой конца девятнадцатого века и современностью.

Войдя в калитку, я открыла ворота. Потом загнала автомобиль на специально отведенную стоянку под тентом. Кстати, выполненную по настоянию Ильи Андреевича. Затем просочилась в дом и привычно бросила приветствие портрету:

– Здравствуйте, Мария Аркадиевна.

Не знаю, почему, но у меня вошло в привычку, а потом и вовсе стало ритуалом смотреть на портрет, как на живого человека. Люси говорила, что это у меня от одиночества.

Возможно, оспаривать предположение не собиралась.

У самой Люси с личной жизнью обстояло всё прекрасно. После нескольких головокружительных романов, Комарова остановила свой выбор на перспективном менеджере средней руки, работающем в обычной фирме.

Знакомство их было незатейливым и, для работающей девушки, вполне закономерным. Её бойфренд – Валерий Сотников – заявился по долгу службы в составе свиты работодателя к Лоскутову, и прямо в приёмной был сражён красотой Люси. Завязался разговор, затем последовал бурный и романтичный букетно-цветочный период.

Когда я впервые увидела Валерия, то не разделила восторгов подруги об их связи. Он показался мне скользким, пронырливым, но умным. Она же считала его скромным, чутким и обаятельным. Я не мешала Людмиле жить с придуманной истиной о кавалере. Молчаливо выслушивала её откровения, подозревая, что пелена самообмана однажды упадёт с её глаз, и подруга найдёт кого-то лучше.

К моему удивлению, их связи исполнился ровно год. Люси увязла в ней по самые уши. С её слов, чуткий и щедрый менеджер, вытеснил из сердца подруги остальных «рыцарей» на иномарках. Со своим отдельным, малогабаритным жильём поселился в душе Люси навечно.

Чушь!

Но я с подругой не спорила: бесполезно, неразумно, себе дороже.

– Он копит на приличную квартиру, – говорила Люси, отчитываясь мне о поездке в подмосковный городок вместе с Валерием, и успешной продажей его дачи. – Ещё чуть-чуть и он купит прекрасную «трёшку» недалеко от метро.

Недавно влюблённые в романтической обстановке отпраздновали годовщину начала официального ухаживания, и «молодой и перспективный» сделал Люси предложение. Узнав об этом, я от счастья прослезилась, а когда увидела красивое кольцо на пальце подруги, прослезилась вторично.

Нет, моё отношение к этому хлыщу не изменилось, просто я словно попала в эмоциональную зависимость от чувств подруги. Странно, да? Я сама ничего не ощущала – в моей душе царил покой. Жила, как брела по болоту: от кочки до кочки. А тут Люда со своей любовью. Я купалась в ощущениях, которые испытывала девушка. Они казались мне светом Луны – не греет, зато красиво. Чисто.

– Он пообещал, что мы поедем в свадебное путешествие на Бали, – хвасталась Люська, разглядывая золотое украшение на пальце. – Подберёшь мне нормальный отель?

Перстень зазывно сверкал, и меня пробирало от радости, что даже мурашки появились на коже. Я не завидовала Люське, просто была рада за неё.

Романтика любви, счастье от возможности прожить с дорогим, близким человеком всю жизнь – роскошь, увы, недоступная мне. Но, если быть честной, не так уж я к ней стремилась. Мне хватало правды, той, что существовала между мной и Ильёй. Отношения выглядели простыми, доступными, не заволакивающими голову лишними эмоциями. Я ценила стабильность – единственный подарок от судьбы, который пришёлся по вкусу.

– Конечно, – пообещала я Люде. – Самый лучший подберу и сделаю скидку.

По работе я регулярно моталась по курортам, но отдыхать на них не приходилось. Мы летали туда с Лоскутовым. Совмещали бурный секс на пляже, с переговорами, каждый на своём уровне. В мои обязанности входило установить договорённости, осмотреть пансионат или отель, вынести свой вердикт – это и делала.

Ох… Что-то не в ту сторону мысли потекли.

Самое ужасное, что кроме Марии Аркадиевны, следящей за мной с портрета, родителей, подруги и Лоскутова в моём логичном, простом существовании больше никого не было. Потому и все мысли были заняты только ими.

Рыжая? Ха-ха! О ней точно лучше не вспоминать! Явится сама и с собой кого-нибудь притащит! Рыскай потом по городам и весям, отыскивай трупы.

– Мария Аркадиевна, я переоденусь и в ванную, – пробухтела я портрету.

Надо торопиться, и придумать, какими способами выдавить Лоскутова из дома. Мне ещё чемодан собирать, а самолёт послезавтра в полдень. Нужно и финансами заняться. В кошельке и на кредитке денег – кот наплакал.

Глава 2

Поднявшись в спальню, сбросила с ног туфли, убрала вещи в шкаф. Стянув свитер, и оставшись в бюстгальтере, прошествовала в ванную. Уже там закончила раздеваться. Быстро приняла душ, помыла волосы, немного подкрасилась и, натянув домашний, уютный костюм, отправилась на кухню готовить салат. Включила телевизор и остановилась на федеральном канале.

На экране шла реклама. Потянулась к пульту, чтобы переключить, но потом плюнула – пускай молотит. Открыв холодильник, я осмотрела содержимое полок.

Если бы проходил конкурс: «Узнай, чей холодильник», то мой бы попал в категорию: «Бедные слои населения».

М-да. Шаром покати!

Впрочем…

Я протянула руку к бутылке со сливками, но передумала их трогать.

Вердикт мне, как хозяйке: уморит с голоду.

Не то чтобы я специально старалась всё подъесть перед отъездом, просто к этому свелось после отбытия родителей с их новыми семьями три года назад в разные царства-государства планеты. Для них я всегда держала холодильник забитым. Папа или мама могли заглянуть ко мне, чтобы поболтать, переночевать, пожить пару дней. Причём бывало, что их новые супруги тоже забегали на огонёк, и тогда разогревался мангал для приготовления шашлыков, пиво и вино лилось рекой, а обычный вечер превращался в наполненный уютом и дружеским весельем маленький праздник.

С Лоскутовым всё иначе. Он ел на работе. Мне хватало круп, макарон, простых овощей и зелени для ужина и завтрака. Ради Ильи затариваться в магазинах не собиралась. Он привык.

После вчера спровоцированной мной ссоры, тем более не намеревалась устраивать пир горой. Мне вполне хватит чего-то лёгкого – салатика, например. Ведь Лоскутов ко мне обещался заглянуть – значит, пусть и морочится. Только я готова поспорить с кем угодно, что он всё закажет в ближайшем ресторане и еще горячим привезет с собой.

Реклама сменилась программой «Вести». Говорили о новых вызовах в отношении нашей страны, о политической ситуации, заморозках в отдельных регионах. Под болтовню журналистов я монотонно резала помидоры.

– Срочная новость с пометкой: «Молния».

Я подняла голову и отложила нож. По телевизору утончённая девушка-диктор, опустив глаза, зачитывала короткий текст.

– Сегодня в два часа ночи, в своей квартире был убит Олег Игоревич Иванушкин. Крупный бизнесмен, владелец торгового центра «Ефрат». С места событий наш собственный корреспондент Жанна Куркина.

Я знала Иванушкина очень хорошо, а он – едва на дух меня переносил. И было из-за чего. Так уж вышло, что я понимала его неприязнь ко мне, и мало того, была всецело на стороне Иванушкина в этом вопросе. Стерва, я, и сволочь! Нет мне прощения!

Только сделать со мной уважаемый бизнесмен ничего не мог, ведь я официально для всех была девушкой Ильи. А с Лоскутовыми лучше не связываться и дорогу им не переходить ни в бизнесе, ни в делах семейных. Вот и оставалось Иванушкину, скрывая презрение к моей персоне, удаляться с раутов и увеселительных мероприятий для избранных. Но иногда и ему не везло: приходилось общаться со мной. В такие моменты во мне словно просыпалась прежняя я, напитывающаяся негативными эмоциями, словно вампир – кровью, и чувствовала, как мир преобразуется, становится из бесцветного ярким.

Впрочем, возлюбленной или просто девушкой господина Лоскутова я себя не считала, пусть и спала с Ильёй регулярно, работала на него, и выбиралась в город на различные тусовки с ним же под ручку.

Да, Люська права, у меня проблема – одиночество. Хотя в глазах окружающих, я из тех девиц, кто своего не упустит, потому подцепила одного из самых завидных холостяков. Им оставалось лишь радоваться тому, что Илья никак не брал меня замуж, и они могли об этом посплетничать. А как же иначе? Сказка о Золушке оживала на глазах и окрашивалась современными красками.

Хотелось их успокоить и сказать, что Золушка я ненастоящая, и у них все шансы на успех.

Замуж. Про меня ли это?

Нет, не про меня. Не про Лоскутова тоже. Хотя вот уже четыре года подряд стабильно в Новогоднюю ночь он делал мне предложение и дарил кольцо. Их ровно четыре и я иногда надеваю их на светские встречи. Очень надеялась, что пятого подношения не будет.

Дело не в моём отношении к Илье – я могла бы в пятый раз согласиться на свадьбу, – а в отце. Ему неожиданно поступило предложение создать бизнес за границей. Произошло событие совсем недавно, и подробностей я не знала, но это был шанс для меня и папы. Мы понимали друг друга с полуслова, полувзгляда. Оба желали изменить свою судьбу, развернуть её на сто восемьдесят градусов.

Папа надеялся сделать что-то полезное, важное для фундамента новой семьи. Отец женился на женщине, которую любил. Ирина моложе его намного, но по её глазам видела, что она любила мужа. А я мечтала встряхнуться, почувствовать почву под ногами, плюнуть на прошлое и растереть его.

Папа позвонил мне, чтобы посоветоваться – я согласилась. Попросила его подготовить юридическую платформу, переговорить с кем-то из знакомых, кто живёт давно в другой стране и знает подводные камни и рифы сделок. Вроде бы там всё срасталось. Появилась возможность безболезненно избавиться от Лоскутова. К тому же подруга почти пристроена и за неё я не беспокоилась.

На экране телевизора давно уже показывали дом и подъезд, в котором, как объяснила журналистка, жил пострадавший Иванушкин, и где его настигла несчастная доля. Признаюсь, один из элитных домиков для господ-бояр. Выяснилось, что мужчина был застрелен двумя выстрелами: в грудь и голову.

– Но, что примечательно, – заявила репортёр, когда камера показала её лицо и туловище крупным планом, – за три дня до этого, в интернете был выложен ролик. Неизвестный мужчина собирался разоблачить первых людей города. Он назвался Мистером Икс. Из фамилий некий Икс перечислил только две: Бородинский и Иванушкин. Предлагаю вам послушать, что было заявлено неизвестным.

Фон сменился, и пошла запись сносного качества. Мужчина в балаклаве, глухой чёрной водолазке, развалился в офисном кресле. За его спинкой была натянута белая простыня, а свет кучно падал с левой стороны на светлую, гладкую столешницу. Почти уверена, что источником освещения служила настольная лампа.

А что значит, если лампа стоит справа?

Правильно: незнакомец – левша.

Что мне это даёт?

Тренировку извилин и больше ничего.

В объектив был виден кусок пластмассового корпуса ноутбука и на нем лежал лист бумаги.

Шпаргалим, уважаемый? Или неуважаемый?

Да какая разница! Плевать я хотела на тебя, двоечника и позёра!

Меня больше беспокоил тот факт, что у мужчины на руках были чёрные перчатки. Неужели есть что скрывать? Или сделано это умышленно, чтобы запутать правоохранительные органы, которые всенепременно буду слушать будущий спич?

– Привет! – голос был изменён специальной программой. – Знакомиться не будем, а перейдём сразу к делу. Ну, если вам хочется, то называйте меня, Мистер Икс.

Я закатила глаза и шумно выдохнула. Не, ну, каков идиот, в самом деле! Оперетта!

Сколько тебе лет, мужик?

А и правда – сколько?

Руки прячет, лицо – тоже. Шея обтянута воротом водолазки. Выходит, ему больше, чем хочет казаться? Или меньше, и чтобы сбить с толку тех, кто станет смотреть ролик, назвался именем персонажа, о ком нынешняя молодёжь и не знает?

Мистер Икс продолжал:

– Подписывайтесь на мой канал, если хотите знать правду о тех, на кого вы работаете, кто жрёт ваши мозги, – его взгляд сквозь прорези маски метнулся к листку бумаги, но тут же, снова стал буравить камеру. – Я расскажу вам, что за люди – ваши боссы! Покажу все цепочки, по которым жадные человечки, достигают своего величия. Но сегодня я назову только имя, а когда грянет гром над чьей-то головой, вы узнаете массу интересного. Итак, имя: Матвей Тихорецкий. Этот мужик давно покойник, ребята, но и убиенные очень часто умеют разговаривать. Давайте прислушаемся…

Видео потухло, и вместо него на экране появилась журналистка, которая заверила, что источник близкий к следствию высказал предположение о причастности Иванушкина к группировки Мати Тихого, или иными словами Матвея Григорьевича Тихорецкого.

Причём тут некий господин по имени Бородинский тогда?

Непонятно.

Я бросилась к столу в гостиной, схватила ноутбук и включила его. После загрузки, вошла в интернет, на сайт, где выкладывались видеоролики и написала: «Мистер Икс». Запись отыскалась очень быстро, мало того, она за несколько часов возглавила линейку популярности. Комментариев и лайков под ней – вагон и маленькая тележка. Их я потом прочту. Меня волновало само видео, и я включила его.

«Давайте прислушаемся…», – с этих слов начиналась вторая часть трёхминутного ролика.

– Чьё имя вы услышите? В том-то всё и дело, что труп зовёт своего давнего бывшего друга, Бородинского. Какая кошка пробежала между братанами, да ещё так, что один заказал другого? Если прислушаетесь, то из гроба донесётся имя – Иванушкин. На сём, пока, заканчиваю. Ждите новых эфиров. Я расскажу: на чём так ловко черная кошка поймала обоих друзей. Ну, и если расторопные спецы займутся этим вопросом, то вы всё узнаете от них. Не тяните, господа полицейские, вам же хуже будет, если общественность узнает историю от меня.

Ролик был опубликован три дня назад, а Иванушки скончался накануне. Два выстрела. Два…

Дальше я уже не смотрела в чёрный, замёрзший экран – хватило упоминания о почерке убийцы, чтобы топкое болото памяти, снова засосало меня.

Боже! Когда это было? Но я и сейчас, сидя в теплой гостиной собственного дома, чувствовала на плечах барабанную дробь дождевых капель того вечера. Я снова брела по опустевшей улице, мимо витрин магазинов. Меня бесили плюющиеся водой жестяные водосточные трубы, и я шептала слова ругательств. Мои длинные волосы липли к телу, заставляя чувствовать неудобство при движении.

Я шла, окутанная светом занавешенных ливнем, словно шторой фонарей, и только проезжающие машины, шурша шинами, заставляли меня озираться и инстинктивно жаться к стенам зданий. Чтобы не обрызгали!

Ну, не дура ли? На мне сухой нитки не было, но я боялась, что меня окатит спешащая куда-то легковушка!

М-да…

В те дни я начинала бояться всего, даже собственной тени, и думала лишь о том, чтобы Артём не заметил перемен в моём поведении. В тот вечер хотелось тепла, девчачьих разговоров. Мне не хватало осознания, что я продолжала принадлежать к миру, в котором моральные уроды встречались крайне редко.

Мне хотелось так думать.

Я изголодалась по элементарным человеческим отношениям. Мечтала вспомнить себя, также, как мы ворошим в памяти отрывки из детства: елочные игрушки, витрины со сладостями, долгожданные куклы. Я всё ещё надеялась, что смогу зажить, как прежде.

А ещё у меня было дело к подруге. Я кое-что задумала и несколько дней готовилась. Хотела закрепить результат, понять, что Люда готова стать неким проводником для меня в иную жизнь. Жутко подумать, но я сомневалась в том, что всё шло гладко. Если не услышу от подруги заветных слов, то поднажму на неё, чтобы она всё сделала правильно.

Посвящать Люду в детали не собиралась – желала использовать втёмную. Подло с моей стороны, но другого выхода я не видела. Артём вырезал наше с ним сосуществование, словно подросток на куске коры в парке свои эмоции. Укладывалось оно в примитивную запись: «Маша плюс Артём ровняется…»

Ровняется…

В нашем с ним случае я собиралась оставить это тождество неуравновешенным. Боялась, что после знака «равно» появится слово: «кинуть». В моём случае это бы означало долгую и мучительную смерть. Потому я готовила ловушку для парня. Расставляла её тщательно и взвешенно.

Он попался в неё.

Потом.

А я…

Я.

Бредя под ливнем, нырнула в изящную арку, чтобы позвонить Люси и остаться у неё ночевать. Я уже видела часть двора, едва освещаемую единственным фонарём, и знакомый автомобиль «не первой свежести». Знала его, как облупленного. Слева у легковушки небольшая вмятина; бамперная фара плохо горит; на пассажирском сиденье из обшивки выдран клок; заднее, левое крыло прорезала широкая царапина.

Миновала арку насквозь, но возле выхода замерла. С моего места мне было хорошо видно, как Артём вышел из салона машины и, не скрываясь от дождя, подняв ворот куртки, двинулся к подъезду. Преодолев две ступеньки, он в дверях столкнулся с крупным, грузным мужчиной в очках. Незнакомец открыл зонт и заговорил с Артёмом. Я не слышала, о чём была беседа, но я видела, как парень забрал свёрток из рук толстяка, протянул конверт и отбыл.

Не знаю, что произошло со мной в тот день, но я рванула из арки, хотя мне ничего не стоило шагнуть навстречу Артёму. Я неслась по улице, стараясь удалиться дальше от Люськиного дома. Сердце колотилось так, что готово было выпрыгнуть из груди.

Всё что я смогла тогда: вбежать в кафе и сделать два глубоких вдоха перед тем, как зазвонил мобильный, и я ответила на звонок Артёма. Прощебетала в трубку, что я не успела дойти до дома и застряла под вполне годной крышей. Я знала, что Артём рулил в сторону моего адреса, чтобы остаться в пустой квартире – пересидеть.

Ладно, что о досужем? Именно в тот день я впервые видела Иванушкина.

Второй раз мы встретились, когда он через меня передавал деньги Артёму, а я вручала ему посылку, состоящую из миниатюрной коробочки. Я точно знала, что в ней находилось, и потому постаралась быстрее избавиться. Иванушкин тоже знал кто я такая…

Ладно, ладно, пусть не знал и может где-то в душе надеялся, что я – просто дурёха, которая выполняет просьбу своего парня, но из песни, как говорят, слов не выкинешь. Спустя годы Иванушкин продолжал меня презирать.

Вот и довелось узнать об этой шкодливой собаке, Олеге Игоревече, нечто интересное – у него были враги.

М-да, довелось…

– Эй, Марго, где прячешься?

Фраза, брошенная Ильёй, заставила меня вздрогнуть.

Засиделась! О всякой падали задумалась, а салат себе так и не настрогала. Ох…

– Я здесь, в гостиной! Сейчас!

Захлопнув ноутбук, я бросилась в кухню и застала Лоскутова за вытаскиванием из бумажных пакетов продуктов и коробок. Илья обернулся на мои шаги и широко улыбнулся:

– Привет! Люблю тебя домашнюю.

– Тогда буду тебя встречать в офисном костюме.

Илья быстро положил очередную коробку на стол и бросился ко мне, обнял, чмокнул в губы, прижал.

– Эй, чего ты такая колючая сегодня? Я виноват. Пришёл с повинной. Ну-же, перестань.

От него пахло дорогой, обивкой салона машины, туалетной мужской водой. Я не удержалась, прижалась носом к шее и глубоко вдохнула аромат кожи. Это была провокация с моей стороны, но происходила она не по велению женской хитрости, а скорее уж от дурости или безысходности.

А как иначе можно назвать животную тягу, испытываемую мной к постороннему для меня мужчине, которого даже не любила?

Дурость, она и есть!

Впрочем, ребята из кинематографа придумали этому явлению более благозвучное название – основной инстинкт. Мне тоже так больше нравилось именовать то чувство, которое заставляло раз от раза ложиться с Лоскутовым в постель и заниматься с ним сексом, стонать. Именно так я оправдывала собственное влечение, когда гладила подушечками пальцев мокрую кожу мужчины во время отдыха после соития.

Только инстинкт клокотал внутри меня, заставляя сейчас лизнуть мочку уха Ильи. Увы, объятий мне никогда не было достаточно – всегда хотелось продолжения. Я словно самка какого-нибудь бабуина прикусила свою пару, чтобы спровоцировать, обратить на себя внимание. Язык животных помогал людям, когда слова казались корявыми, никчёмными, нелепыми, неотражающими сути.

Я не была рада видеть Лоскутова, но хотела его. Меня накрывало вожделение каждый раз, когда он обнимал меня и крепко прижимал к своему телу. В душе я протестовала собственным поступкам. Ненормально, против логики отталкивать кого-то и вешаться ему же на шею! Но ничего поделать не могла – хотела и провоцировала.

Моего ответа на его вопрос не потребовалось – Илья накрыл мои губы своими. Поцелуй был наполнен страстью, искушением, и я отозвалась на него. Ладони любовника наглаживали мои ягодицы, распаляя желание.

Я застонала от удовольствия, когда рука сместилась на спину и проникла под курточку домашнего костюма, а вторая – сжала ягодицу. Неосознанно мои пальцы зарылись в густые волосы мужчины, продолжая немой и такой понятный всем язык похотливого принуждения. Мышцы внизу живота напряглись.

Оторвавшись от губ Ильи, я выгнулась и застонала. Мужчина накрыл ладонью мою шею, погладил, перекрывая пальцами артерию. Теперь и я чувствовала собственный взбесившийся пульс. Возбуждение подталкивало меня на следующий этап, где царило бы абсолютное сумасшествие и безотчётность.

Илья гладил моё тело зло, жадно, настойчиво. Я задыхалась от нетерпения. Реальный мир вокруг меня исчезал, растворялся – я не держала его. Проваливалась в пластичный и неуправляемый водоворот страсти – мой личный край света.

Я сбегала туда при каждой возможности, чтобы вновь почувствовать ту грань, где кончается горизонт действительности и начинается полёт.

Полёт в пропасть.

Полёт ввысь.

И вот только тогда снисходит забвение.

Забыть – к этому стремилась.

Забыть. Не помнить ничего, даже себя.

Там, на самом дне водоворота, когда не хватает воздуха от желания и чувственности, был простор – исток. Начало чего-то, что я бы назвала безупречностью.

Да, да, именно низменные инстинкты дарили людям то, что они называли идеальностью: еда, сон, секс. Дико? Согласна. Но именно такие элементарные и малоценные рефлексы отправляли нас к самим себе изначальным, без всей этой шелухи, называемой жизненным опытом.

– Я люблю тебя, – выдохнул Илья, опаляя кожу на шее своим дыханием.

Мы любовники – ничто этого не изменит. Не следует, Илья, говорить этого. Я так всё сделаю правильно, как будет хорошо нам обоим.

Ну-же, возьми меня, и пусть этот мир катится к лешему!

– Я хочу тебя, – прошептал он.

Правильные слова! Одобряю! Нам с тобой не нужна чушь, неразбериха, тупость, называемая любовью. Она – игра без правил, до самого конца. Счастлив остаётся только тот игрок, кто уйдёт в могилу первым. Зачем нам всё это? Покой, страсть, отчуждение – всё это будет, а иного – нам не нужно.

Мне кажется, я выдохнула: «Да», но я не уверена в этом. Потому прокричала:

– Да!

Мне хотелось действий, подарить ответные ласки.

Какой же ты… медлительный. Ну же, давай!

Он подхватил меня на руки и отнёс в спальню. Шёлк покрывала обдал кожу прохладой. Теперь всё шло как надо: по правилам, по сути существования. Мы летели вместе с любовником в чёрную дыру, где переставала существовать гравитация, где мир становился изнанкой. Где постыдность приобретала величие, а реальность – становилась иллюзией.

Я умирала и не желала воскресать.

Почему мир не остановится?

Почему он продолжал бежать куда-то, надетый на иглу Оси времени, словно засушенная бабочка?

Что там, на самом конце Оси?

Нет. Нет. Нет. Я не хочу возвращаться на эту спираль. Отпустите меня! Не невольте!

Нет. Нет. Нет. Не желаю обратно!

Нет!

Но мир рухнул на меня. Придавил, телом Ильи, заставил реагировать на его шумное дыхание.

Мне трудно идти назад. Спасите! Избавьте!

Но шла. Перебирала чувствами, словно конечностями. Выползала из рая, спотыкалась. И вот свалилась на Землю.

Да, здравствует жизнь!

Пристегните ремни, наш полёт заканчивается, и скоро мы снова приземлимся в станицу Никуда.

Глава 3

Я смотрела через окно на идущего по дорожке Лоскутова. Пила кофе и думала о том, что вот уже завтра, я улечу отсюда. Нужно было собрать вещи. Но не только это. Следовало упаковать подарки.

Так и не успела уложить чемодан. Илья не отпускал меня всю ночь от себя, потому радовалась наступившему утру.

Ещё в списке значилось посещение банка, чтобы перебросить деньги со счёта на карту, а некоторую сумму обналичить. Только всё это мелочи по сравнению с предстоящим отпуском.

Меня прельщала будущая свобода, независимость. Луч надежды, который позволял изменить обстоятельства, выглядел той самой нитью Ариадны, предназначенной для моего выхода из лабиринта прошлого. На днях, впервые за семь лет, вдруг посетило чувство благоговения перед будущим.

Лоскутов, дойдя до ворот, обернулся и помахал мне рукой. Я поставила большую чашку капучино на блюдце, которое держала в руке и сделала ответный жест. Мне вдруг представилось, как Илюшенька, притащит свою красивую задницу в понедельник вечером, сюда, в мою «золотую обитель для одинокого сердца», а его встретит запертая на ключ дверь.

Безусловно, такое название для дачи не подходило, но так её видела Люська, а я ей верила, хотя и не согласна в корне. Когда я, пусть даже в шутку, мысленно так называла красивое здание, с верандой, на которой летом хорошо пить чай, глазея на искусственный пруд, то определение выглядело ругательством. Да, дом для одинокой дамы, тосковавшей по загубленной любви. Но не всё так ужасно. Стены этого здания довольно часто посещал страстный мужчина, которому сильно обломится уже очень скоро.

Я даже улыбнулась от предвкушения: представила, вытянувшееся лицо Илюшеньки. Его блуждающий по стенам взор, натыкающийся на укрытые тканью и полиэтиленовой плёнкой диваны, стулья, столы. Ой, нужно крестик на запястье ручкой нарисовать, чтобы не забыть вытащить всё из чулана, ведь с последнего отпуска, полиэтилен хранился там.

Теперь дом будет законсервирован на длительный срок. Папа вчера прислал электронное письмо, в котором сообщил, что у бизнеса появились инвесторы – некая крупная корпорация. Всю юридическую часть мега-монстр брал на себя, а мне нужно было скорее приехать, чтобы уладить формальности. Как он вышел на воротил, папа не написал, а сегодня я не могла до него дозвониться. Ничего, ещё куча времени впереди.

Ну, да ладно, что-то я отвлеклась. Итак, Лоскутов осмотрит пустой дом. Медленно пройдётся по гостиной, заглянет в спальню…

Где, Рита? Как? Куда подевалась?

Слиняла! К тёплому океану, к семье!

Уж я там оторвусь! Сил и здоровья не пожалею. Буду плавать, кататься на водных лыжах, загорать. Ух! Красота! И никаких приторных и надменных рож «нужных людей», дерьмовых клиентов, обязательных, скучных тусовок в «высшем обществе». Ура!

Взглянув на меня, Лоскутов тоже ответил улыбкой и повернул снова к дому. Улыбка сползла с моих губ.

Только не это! Нет, нет, нет! Топай на работу, к свои услужливым подчинённым, дружочек! Не рушь мои планы!

Словно почувствовав мой призыв, Илья вернулся к воротам и, глядя на меня, энергично дёрнул калитку. Он ещё раз помахал рукой. Затем скрылся за металлической преградой. Всё – визит окончен, рада попрощаться.

Из окна третьего этажа, так называемого зимнего сада, мне хорошо было видно, как быстрым движением Лоскутов открыл дверцу джипа и уселся в салон, на заднее сиденье. Через минуту автомобиль отъехал от дома и скрылся за деревьями.

Свобода!

Трель мобильного охладила мой пыл – весь экран занимала фотография Ильи.

Чтоб тебя!

– Да, – злясь на себя за счастливый голос, бросила я в трубку. – Что-то забыл?

– Сказать, что люблю тебя.

О-Бо-же-мой!

– Говори.

– Я люблю тебя, малышка, – приторно выдавил Илья, а я закатила глаза.

Сейчас было самое время нажать отбой, что и собиралась сделать, но Илья вдруг сказал:

– Через три дня у нас с тобой свадьба.

Я растерялась, не знала, что сказать в ответ. Если с бизнесом в Америке не заладится, а инвестор сорвётся с крючка, то мне какое-то время придётся поработать здесь, помогая отцу с делами. И то, что я удрала, не сказав ни слова, Илья мне точно не простит. Самое время сказать об отпуске.

– Молчишь? – прорезался сквозь мои размышления голос любовника. – Ты всегда молчишь. Ничего. Через три дня ты скажешь мне: «Да».

Илья нажал «отбой», и я положила мобильный на узкий подоконник.

Я не тронулась с места, продолжила смотреть через окно на увядающий, но яркий осенний пейзаж, смакуя намеченный план побега в рай, в вечное лето, в независимость. Теперь делала это аккуратно, просчитывая каждый шаг, возможные варианты для осуществления. А ещё я ужасно соскучилась по родным. Будь на то возможность, ухватила бы небо руками, потянула на себя, раздвинула его, и шагнула к семье.

И почему я не супергерой?

М-да. А если вдруг стала героиней, то кем? Какой бы псевдоним носила?

«Сиротливое сердце» – так бы Комарова назвала меня. Людка помешана на том, чтобы сделать мой образ жизни таким же, как и у неё: счастье есть – его не может не быть. Она с моим одиночеством меня саму уже порядком достала. К тому же на своём «перспективном» совсем помешалась. Рассказывала о нём денно и нощно. Упирала, что здорово иметь надёжный тыл, который, по её едким замечаниям у меня был, а я, дура эдакая, так зажралась, что даже мизерное усилие над собой сделать не хотела.

Ха-ха! Будь Комарова здесь, она пустилась бы в разговоры о том, что вот она схватила свою «синицу», и рада до печеночных колик.

Я всегда делала вид, что слушаю её трескотню, а сама думала о том, что Людмила на самом деле благополучна. Её жизнь состоит из вещей, мыслей, окружения, которые увязываются со словом: «просто».

Просто любовь. Просто замуж. Просто семья. Просто так живут все. Просто карьера.

Сразу становилось понятно: так она существует и так должно быть у всех. И я завидовала подруге белой завистью, ведь она ничего не боялась в отличие от меня.

Переставать трястись я начинала только в кругу близких. Конечно, если бы Комарова в тот день не приехала бы ко мне, то у меня и семьи сейчас не было, а лишь убогая могила. Она застала меня давящейся в верёвочной петле и теряющей сознание, перерубила петлю ножом.

Я обязана подруге жизнью, только так и не научилась ощущать себя рядом с ней самой собой. Принимала подругу, улыбалась ей, весело болтала, но не впускала её в свою душу дальше некой грани. У меня была рамка – окно, в которое помещались отношения с Ильёй и Люськой, а дальше – стоп!

Другое дело родители. Это я ещё тогда поняла, когда видела мамино заплаканное лицо, папины плотно сжатые губы на фоне белого кафеля больничных стен. Семь лет прошло с момента моего несостоявшегося суицида, а чувство стыда до сих пор проедало моё сознание. Я не имела права с ними так поступать. Я – дрянь!

Ну, всё! Ещё немного и зареву, а мне собираться нужно.

Список вещей. Я составляла его. Где он?

Не помню.

Да-да. Список требуется отыскать.

В нём нужные вещи – что понадобятся на чужбине. Всё лишнее останется здесь – в доме пращуров.

Но сколько бы я себя не подгоняла, продолжала думать о будущем, которое впервые за долгие годы, стало вкусным и долгожданным. Мечтала, напитываясь новыми эмоциями. Самое волшебное в таких фантазиях – возможность всё начать с чистого листа.

Да. Теперь я считала, что правильно поступила, и о своём отпуске, предстоящем отъезде, ничего не сказала Лоскутову. Чистый лист жизни манил, обескураживал, завораживал. Я могла написать на нём любые пожелания, воздушные замки, планы. Нарисовать что-нибудь и поверить в это.

Нет. Лоскутова видеть больше не хотела и замуж за него выходить – тоже.

Допив кофе, я поставила фарфоровую пару на подоконник, уперлась в него ладонями и повисла на прямых руках, подогнув под себя ноги. Не слишком весёлое развлечение, но в позвоночнике что-то хрустнуло, а я почувствовала облегчение, удовольствие и расслабление. Встав снова на пол, я медленно откинула голову сначала назад, потом наклонила вперёд, влево, вправо и растёрла шею.

Неожиданно, словно что-то толкнуло меня в спину. Ощущения такие же, как при небольшом шторме, когда волна накатывает на тебя. Я инстинктивно сжалась. Неожиданно грудь пронзила острая боль. Стало трудно дышать.

Неужели моя любимая бяка нахлынула – мигрень?

О! Она по моему телу таким парадом проходит, что хоть Святых выноси!

Дотянулась до смартфона, чтобы набрать: «Сто двенадцать», и вызвать «Скорую помощь», но пальцы свела судорога, телефон выпал.

«Помогите», – только и билось в моей голове.

Вместо крика из горла вырвалось шипение. Хватая воздух ртом, цепляясь скрюченной рукой за край подоконника, я сползла на пол.

Что же это такое?

Следующий поток воздуха, подхватил меня, развернул и прижал к стене спиной, словно я сидела в офисном кресле, и некто непринуждённо крутанул его.

Проклятье! Холодно-то как!

Я продолжала давиться воздухом.

Неожиданно мир остановился, замер, словно на фотографии. Был только миг, который обхватил меня своими щупальцами, колол шипами реальности. Миллиарды тонких игл вонзились в кожу, мышцы, прошили насквозь кости, проткнули лёгкие, сердце, пищеварительную требуху, и сошлись острыми пиками в животе. И вот только тогда боль отступила, а мой слух смог уловить звук приближающихся шагов, так лёгких, что мурашки по коже побежали.

Её я увидела сразу – Мария Аркадиевна. Девушка с картины в гостиной.

Она прошла сквозь витринное окно на противоположной стене зимнего сада и стала спускаться, словно двигалась по невидимой пологой горке.

Сделаю ремонт и поменяю огромные витражи, к лешему! Плевать на цветы! Плевать на всё! Тут покойники шастают сквозь них!

Мама!

Неожиданно дышать стало легко, а судороги прошли.

И что сказать, родственнице? Тоже, что и всегда: «Здравствуйте, Мария Аркадиевна?» Или добавить к этому: «Гран мерси, что заглянули»?

Она приближалась ко мне – оцепеневшей от холода и ужаса. На ней роскошное платье по моде начала двадцатого века. Тонкая длинная нитка жемчуга на шее. При каждом движении бусы раскачивались и елозили по складкам юбки «в пол».

Представляю, насколько жалко я выглядела в своём коротком шёлковом халатике, распахнувшемся и оголившем бёдра. Пришпиленная к стене, словно муха булавкой к картонному дну коробки для коллекций.

Совсем сдурела! Стала стесняться призраков!

С другой стороны, не часто ко мне захаживали прабабки, да ещё и с такой помпой! Если пораскинуть остатками памяти, то – никогда. Осталось только дождаться Рыжую и комплект будет полным.

Впрочем, вопрос у меня уже возник. Спрашивается, если я знала место на кладбище и навещала могилу родственницы, то с какого перепугу, она посетила меня? Неужели в могиле на Питерском кладбище лежит не моя прабабушка?

– Не угадала, – прошелестел воздух и из него материализовалась Рыжая.

Прогресс на лицо: Она уже начала со мной разговаривать! Не прошло и семи лет. Что же будет через ещё одну седмицу? Страшно даже подумать!

Ладно, уговорили: сижу, не рыпаюсь. Валяйте, болтайте про новые трупы.

Мария Аркадиевна остановилась в шаге от меня. С большим трудом удалось проигнорировать инстинктивное желание поджать ноги. Ну, или хоть ещё на миллиметр или полмиллиметра вдавиться в стену.

Грозная дама! Она сплющивала меня своим присутствием. И что удивительно, это не было похоже на то состояние, когда я общалась с другими духами.

Нет, совсем другие ощущения: болезненные, тягостные, удушающие, вынимающие нутро, выворачивающие его наизнанку.

Рыжая, тут как тут, возле родственницы паслась, и из-за её плеча хитро улыбнулась. Ох, неспокойно мое сердце: не за мной пришла покойница, ей что-то было надо.

Прабабушка вдруг наклонилась ко мне. Я успела различить колыхание воздушных масс вокруг её фигуры и след, какой оставляют наши тела, когда плывут внутри водной толщи. Но в движениях было нечто противоестественное, неподдающиеся законам физики – ни один волосок или складка ткани у родственницы при движении не шевельнулись. Создалось ощущение, что Мария Аркадиевна состояла из пластилина, и волей создателя-художника оставалась идеальной. И только жемчужные бусы жили отдельной жизнью, починяясь законам гравитации и физическому состоянию маятника вне зоны покоя.

Похожие бусы я видела в шкатулке, хранящейся у мамы. Ей папа подарил, когда предложение делал. Никогда не интересовалась семейными драгоценностями, но видимо настало время проявить любопытство.

Рыжая тоже наклонилась, копируя прабабушку. Два одинаковых, точно под копирку лица, замерли в дюйме от моего. Не знаю, как чувствуют себя тройняшки, но мне стало не по себе.

Вдруг, ни с того ни с сего, загребая воздух, словно морскую толщу и оставляя за собой волнующуюся плотную густоту, Мария Аркадиевна с размаха врезала мне пощёчину. От неожиданности, я даже прошипела, выпуская воздух из лёгких. Но защититься не попыталась, и вторая ладонь хлестнула по другой скуле.

Надо же! Встретилась с родственницей! Сподобила Вселенная!

Меня мутузят, а я даже отползти не в состоянии! Рехнуться можно!

Прабабушка грациозно выпрямилась. Она сверлила меня взором, словно я была провинившимся ребёнком прачки, ну или посудомойки, сделавшим что-то не так.

Вот они, белогвардейские замашки! Белая кость – голубая кровь!

Рыжая притихла, стоя рядом. Затаилась и безмолвно взирала на происходящее. Не знаю, что я чувствовала в тот момент помимо боли, но главная эмоция, которая заполнила моё существо – страх.

Я боялась, но не Марию Аркадиевну, не Рыжую. Кого тогда? Или чего?

Будущего.

До явления приведения оно у меня рисовалось яркими красками, теперь – верилось в плохое.

Прабабушка, красивая, статная, стройная с удивительными глазами шоколадного цвета, шелковыми каштановыми волосами, стояла передо мной и пыталась предупредить.

О чём? Какие глупости я совершу в том грядущем, которое она видит?

Мария Аркадиевна, взмахнула рукой, словно пыталась взлететь, и через мгновение на мои колени упал короткий обрывок верёвки.

Я ничего понимала. Это было приглашение? Предостережение? Послание? Сообщение?

Верёвка таяла, лёжа на моих коленях, пока прабабушка шествовала к оконному витражу, а следом за ней топала Рыжая. Две женщины, такие одинаковы, чистые, словно капли утренней росы, и неживые. Они уходили в тот мир, о котором мы мало знаем.

Оцепенение прошло, стоило раствориться обеим женщинам в пустоте. Я ещё какое-то время шумно хватала ртом воздух, стараясь насытиться им, заставить сердце биться. Затем встала и на негнущихся ногах, держась за поручни, стала спускаться по лестнице на второй этаж. Открыв дверь спальни, бросилась к шкафу, где хранилась аптечка. Вытащив её, я схватила ингалятор и вдохнула в себя аэрозоль. Я не астматик, но держала препарат дома, чтобы после контактов с Рыжей быстрее приходить в себя.

Грудь ныла. Я болезненно закашлялась. Повалившись на кровать, закрыла глаза. Главным сейчас было привести дыхание в норму. Скулы болели, и казалось, что лицо отяжелело, отекло. Но им я займусь позже. Сейчас важно восстановиться, почувствовать себя, а не леденящий холод потустороннего мира.

Наверное, я задремала, иначе как объяснить тот испуг и растерянность от пронзающего мозг звука. Подскочив с кровати, я заметалась по комнате. На глаза попались тапочки. Сунула в них стопы и плюхнулась на кровать, потёрла лицо и, только тогда сообразила, что звонили в домофон. Быстро спустившись на первый этаж, кинулась к двери и сняла трубку. Экран высветил лицо молодого человека в кожаной куртке и бейсболке с логотипом курьерской службы. Он улыбался и продолжал жать на кнопку вызова.

На улице всё ещё светло? Или уже светло? Сколько я проспала?

Ай, да не важно! Раз курьерская служба работает – значит, будни.

– Да, – выдохнула я.

– Я из курьерской фирмы. Принёс ваши билеты.

– Конечно, я сейчас спущусь. Минуточку. Подождите, пожалуйста.

Быстро просунув ноги в утеплённый комбинезон, накинула куртку, и наклонилась, чтобы застегнуть молнию полусапожек. От резкой боли в затылочной части головы едва не застонала. Да ещё лицо, словно наполненный водой пузырь – отекло, наверное.

Метнулась к большому зеркалу, выполненному в версальском стиле каким-то новомодным дизайнером. Отражение – девушка с голубыми глазами и тёмными волосами – взирало настороженно и озабочено. Следом за мной Курносая по ту сторону серебристой глади провела по скулам пальцами, расправила морщины на лбу, потёрла отпечаток от скомканного пледа на щеке.

Можно расслабиться – следа от прабабушкиной «ласки» не осталось.

Махнув рукой, я всё-таки натянула обувь и заторопилась к воротам. На улице резко похолодало, и я, вдохнув колкий, морозный воздух, улыбнулась. Всегда любила определённость, и погоды это тоже касалось. Теперь становилось понятно, что не за горами снег, Новый год, ожидание и предвкушение праздника.

Открыв калитку, наткнулась на доброжелательный, но уставший взгляд молодого человека.

– Маргарита Александровна Терехова?

Кивнула в ответ, вяло улыбнулась.

– Вот, – протянул парень пухлый конверт. – Проверьте, пожалуйста, и если всё в порядке – распишитесь.

Я взяла почту, достала содержимое. На билетах посмотрела свои данные, дату вылета. Кивнула парню, попросила ручку и бумагу. Спросила: где нужно поставить автограф. Распрощалась и захлопнула калику. Уже направившись к дому, вдруг вспомнила про почтовый ящик. Пришлось зайти в обиталище, взять ключи и отпереть маленький навесной замок и достать несколько конвертов.

Перебирая их, я мысленно отмечала: платёжку за газ, за свет, коммунальные услуги. Нашелся и пакет от фирмы, оказывающей садоводческие услуги. И вдруг наткнулась на открытку. На ней на красивом фоне из роз едва заметно проступали часы, показывающие без пяти минут двенадцать.

Надо же! Разве сейчас кто-то шлёт открытки? Приятно, конечно, но странно.

Перевернув нарядную картинку, я прочитала:

«Привет. Скучала по мне, Аurum? Я здесь. Твой А.Ф».

Голова закружилась, земля перед глазами поплыла, и я ухватилась за ручку калитки, чтобы удержаться на ногах. Но силы всё равно покидали меня.

Я прижалась к глухой двери калитки спиной, сползла по ней и уткнулась лбом в колени. Мир перестал существовать, а из глубин яркой вспышкой появился образ зеленоглазого паренька со светлыми, коротко стрижеными волосами, и приятной улыбкой.

Я словно опрокинулась в прошлое, испытав адреналин и ужас. Сердце бешено стучало в груди. Пришлось найти в себе силы поднять голову, ещё раз прочитать открытку.

Сомнений что, написал записку Артём не осталось. Он всегда называл меня Аurum, когда мы оставались наедине. Это был наш секрет.

Наш секрет!

Детский сад!

Расслюнявилась, затрепыхалась, а толку мало. Я на всём ходу вписалась в нелепейшую ситуацию, из которой предстояло найти выход.

Артём вернулся – жди беды. Ну, конечно же: выстрел в грудь и в голову – почерк бывшего возлюбленного. Зачем-то он устранил Иванушкина, но меня сие мало касалось. Совсем другое дело, что он придёт и по мою душу – факт.

Наверное, по его мнению, я зажилась на этом свете – пора и честь знать. В прошлый раз я обыграла его, поставив на него ловушку, как на дикого зверя. Сейчас, он собрался с силами, чтобы отомстить мне. В душе я осознавала его чувства, и просто так нажать на спусковой крючок и шлёпнуть меня он не желал – удовольствие сомнительное. Ему нужны были мои эмоции, мой страх. Он закинул удочку в прошлое и хотел половить рыбку в мутной воде семилетней давности.

Что же, имел право. Новая партия – его реванш. Но и она закончится. Артём хотел поиграть со мной, как кошка с мышкой, заставить меня существовать по его правилам.

Буду играть – выбора у меня нет.

Помимо открытки в руке был зажат конверт с билетами. Я, положив остальную корреспонденцию на мощёную дорожку, разорвала его. Дорога к океану мне заказана – пока не разберусь с прошлым.

Поднявшись на ноги, я зашагала к дому, рванула дверь на себя и вошла в просторный холл. Раздевшись, села на диван в гостиной, и кинула письма на журнальный столик. Меня волновала только одно послание, написанное эпистолярным, примитивным способом, которое по сути своей являлось уликой.

Да, открытку никто не примет за угрозу, но мне она жгла руки. Уж очень хотелось жить и, понимая, что я в клетке, с ещё большим желанием стремилась к освобождению. Я уже не та двадцатилетняя дурёха, которая сунула голову в петлю. Семь лет не прошли даром, и я знала, что такое жизнь, я хотела продолжить её.

Следует сообщить папе о том, что мой приезд откладывается. Напишу электронное письмо. Ничего, он поймёт. Не думаю, что его положение критично. Здесь и сейчас всё гораздо сложнее и интереснее.

Глупо, но я готова сравнить себя со спортсменом, у которого открылось второе дыхание. У меня появилась возможность отыграть всю партию от начала и до конца, нанести сокрушительный удар по прошлому. А там и будущее начнётся, да ещё какое!

Да, шанс маленький, но был. Если это действительно так, то вцеплюсь в него зубами, руками, ногами – все, чем смогу.

Глава 4

Я ехала по объездной дороге на машине и бубнила себе под нос ругательства. Лоскутов взбесил меня своим повелительным тоном, когда позвонил и приказал явиться на дачу к одному деятелю. У Илюшеньки, видите ли, серьёзные переговоры за поеданием шашлыков намечаются, и моё присутствие обязательно для создания неформальной обстановки.

Ну, он у меня ещё попляшет! В таком Камаринском зайдётся, что дым коромыслом пойдёт!

Обычно, я делала корректировку текущих планов, включая в них неожиданное появление Люськи или Лоскутова. По сути: я всегда их ждала. Но эти выходные не желала тратить на них. Мои заботы были о другом. Я находилась теперь на линии обзора. На меня открыли охоту. Я – предполагаемая жертва.

Всё верно. Всегда знала, что бывший возлюбленный захочет реванша. Мало того: ждала этого. Новая партия станет решающей и выиграет только один из нас. Мне нужно было подготовиться, просчитать варианты, подумать, чем ответить на любой из выпадов.

Первую партию выиграла я. Артём не ожидал, что сопливая девчонка, выросшая в тепличных условиях, оставит его с носом. Но я пожертвовала на карту всё – забрала банк.

А ставки были высоки: моя жизнь против его. А ведь он думал, что я у него в кармане. Урод, который пользовал меня, во всех смыслах. Он приказывал прибыть – я ехала к нему. Собиралась и бежала исполнять новое повеление. Честное слово, попахивает условным рефлексом, но Артём его выработал у меня – очень старался и добился.

Оправдывать себя – напрасный труд. Эх! Партия будет веселой!

Я посмотрела на дорогу в боковое зеркало. Машин в потоке было много, но все старались соблюдать скоростной режим. Я же гнала, как остервенелая.

Надо тормозить – так нельзя.

Немного сбавила скорость.

Что если я ошибалась? Решила, что новая игра намечается, а это не партия – День сурка. Но в отличие от предыдущего горнила, через которое прошла, прочие дела покажутся мне простыми. Я стала толстокожей. Меня не проймёшь.

Ты – дура, детка! Намечтала себе всяких глупостей!

Реванш. Игра. Пощипать нервы.

В действительности Артём меня просто шлёпнет, когда получит то, что я забрала у него и присвоила.

На дороге что-то блеснуло и ослепило меня. Я вдавила педаль тормоза в пол – машина вильнула. Послышалось гудение автомобилей.

Водители были мной недовольны.

Я мягко вывернула руль и съехала на обочину. Включила «аварийку». Откинулась в кресле, чтобы прийти в себя.

– Нервы шалят, – бросила я пустоте. – Надо успокоиться. Как ты узнал, Артём, что это я тебя сдала? Как? Кто рассказал, что главный куш твоей жизни у меня? Где то самое слабое звено? Если я пойму, то снова сделаю партию, а ты не выживешь, а я успокоюсь и смогу жить, а не болтаться между небом и землёй.

У-у-ух! Нервы – струны под током.

Я ждала, очень долго и оказалась не готова. Артём за столько лет себя ни разу не проявил, и я посмела надеяться на другой исход, задуматься о грядущем.

Немногим больше семи лет назад, я стояла над трупом девушки и смотрела в её холодные пустые глаза. Даже сейчас, спустя время, в деталях помнила идеальный макияж мёртвой. Её красиво заплетённые в поперечную косу тёмные волосы, такие гладкие, что казалось, будто девица минуту назад вышла от парикмахера. Губы пухлые, а на них нежно-розовый блеск. Ресницы длинные-длинные…

Если не обращать внимания на лужу крови на земле, натёкшую из-под затылка, то не девушка – фарфоровая кукла лежала на грязном асфальте. Мне недоставало смелости присесть рядом с ней, потому я пялилась сверху, впитывая холод смерти, пытаясь осознать, что с Артёмом всё будет кончено – я банкую тузами. Расплата, которая его настигнет – дело времени.

Вздохнул ветер и тонкая прядка, выбившаяся из причёски девушки, пощекотала её щёку. От повторного лёгкого порыва зашевелился короткий ворс меха, которым был отделан ворот-стойка курточки. И только тогда, от этого игривого движения волосков, я словно очнулась, заставила себя перевести взгляд на нежную ладошку умершей. В ней была зажата серебристая флешка…

Стоп!

Всё!

Она скончалась – я жива. Не хочу даже думать о том, что на её месте должна быть я.

Вырулив обратно на дорогу, я помчалась по трассе, размышляя о том, что скажу Илье, и как объясню: почему не выйду за него замуж.

Подрезав легковушку, я направила машину в нужный поворот и вдавила педаль газа. Противный гудок догнал меня и в, поравнявшемся со мной автомобиле, опустилось стекло. Взглянув на человека со стороны пассажирского сидения, я сбавила скорость и съехала на обочину. Заглушив мотор, вышла из салона и облокотилась на дверцу, дожидаясь, когда ко мне подойдут.

– Ты с ума сошла так гонять?! – подбежав ко мне, Комарова, в сердцах, постучала ладошкой по своему лбу.

Я хмуро осмотрела стройную фигуру подруги в удлиненной куртке алого цвета, и отвернулась. Стала наблюдать, как к нам медленно подходил её парень.

Валерочка – ласковое прозвище надёжного, по словам моей подруги, парня.

Тьфу! Валерочка! Валерий Сотников!

Нет, он, конечно, ничего из себя – симпатичный, но я недолюбливала его. Может в этом есть доля вины Комаровой: слишком много распространялась о нём.

Из-за резких движений завлекалочки, как называла подружка тонкие локоны над ушками, ниспадающие до плеч, пружинили, но оставались такими же идеальными.

От природы Комарова блондинка, но усиливала этот эффект вытравливая волосы до белоснежного цвета. Её такое издевательство над волосами не портило, скорее наоборот. Узкое лицо, острый подбородок и высокие скулы говорили о принадлежности подруги к прибалтийскому этносу. Но ощущение развеивал курносый, вздёрнутый, аккуратный носик и карие, похожие на тёмные агаты глаза. Одеваться Комарова любила ярко, чтобы приковывать к себе взгляды всех окружающих. У неё получалось.

– Что случилось? – не получив ответа, тряхнула меня за плечи подруга.

Но её внимание рассеял подошедшего к нам Сотников, и злой взор достался не только мне.

– Всё нормально, – открестилась я.

Тоже нашла время, когда задавать вопросы! Были бы с ней наедине – ответила, а при её Валере не желала откровенничать.

Людмила всё поняла и более спокойным тоном добавила:

– Договорились, нормально так нормально. Потом обсудим.

– Ага. Поговорим.

– Здравствуйте, Маргарита, – чинно поздоровался Валерочка, а меня едва не перекосило от едких слов, готовых слететь с языка в его адрес.

Собралась с духом, кивнула и бросила:

– Привет. Куда путь держим, господа?

Окинув взглядом Валерочку, отметила, что джинсы и лаконичного цвета куртка ему шли больше, чем офисный костюм и пальто, в которых я привыкла его видеть. Он подстригся очень коротко, и в отличие от Людмилы мне понравился его новый имидж: хулиган-ботаник. Давно пора было отрезать каре из русых волос, которое он носил. Зато теперь стали заметны раскосые глаза, и можно даже определить их цвет – зелёный.

– Похоже, мы все едем к одному и тому же человеку, – сделала вывод подруга, а я лишь пожала плечами. – Мы с Валерой собирались в театр, но позвонил его шеф и сказал, чтобы он срочно прибыл к семи часам вечера к нему на дачу. Проездили сегодня целый день: то контракт забирали, то возили доверенность к нотариусу… Едва успели перекусить. Значит, контракт всё-таки Илюша подпишет, и станет инвестировать деньги в проект. Долго он решался на это, очень долго…

Ах, да! Конечно! Миллиардный контракт на постройку пятизвёздочной гостиницы! Всё по высшему разряду и «под ключ».

Деньги Илье давал его братишка – Сергей Лоскутов. К сожалению, а может и к счастью, но этот бизнес-проект до сего времени был интересом семейным. Ну, как семейным… Почти. Он принадлежал братьям Лоскутовым и иже с ними заинтересованным господам, которых в недавнем прошлом называли криминальными авторитетами. При том, что Илья вёл дела, и весьма успешно, Сергей страховал его.

И вдруг, как гром среди ясного неба: он – крупный инвестор! Кто бы мог подумать, что им окажется давний конкурент Ильи – Семёнов Константин Михайлович.

Вообще Илья – везунчик! Все проекты, за которые брался, были успешными. Насколько мне известно, на постройку отеля средства нашлись сразу. Мало того они пришли из двух серьёзных источников. Лоскутовы готовились к реализации проекта, но тот вдруг затормозился. Виновник этого сам вышел на связь с Ильёй и оказался Семёновым.

И вот, в то предрешённое Судьбой утро, Валерочка в свите своего короля Семёнова прибыл к Лоскутову-младшему, чтобы, устроить «тёрки» на высшем уровне. А по сему, год спустя всё утряслось.

Чувствует моё трепетное сердце, что договоры один криминал вёл с другим криминалом, лицами которых для публики и были милые ребята Илюшенька и Костенька. Вот теневые управленцы договорились, дали задание бизнесменам, с их умными головами и хорошим образованием, оформить всё юридически. Потому и встреча назначена, чтобы утрясти законные формальности.

Тьфу!

– Не понимаю только я-то ему зачем, если ты там будешь? – сорвалась я.

– Ну, ты же знаешь своего Лоскутова. Так проще дать задний ход.

Ага! Ты сама-то в это веришь, подруга? Если Илья даст задний ход – значит, сумеет объяснить, в чём на законном основании может проиграть та группа бывших авторитетов, что вложится с его стороны. Тогда разговоры между криминалами возобновятся.

– Чего стоим? – ухмыльнулась я. – Чего не едем?

– Ты в себя приди – отправимся.

Валерий топтался на месте, искоса поглядывая на меня. Захотелось его поддеть – сказать что-то противное. Люда заметила мой взгляд, направленный на Валеру, и попросила:

– Зайчик, погуляй немного, пожалуйста.

Валерий ещё раз окинул меня взором. Поразило, что в его глазах появилась тревога. С чего бы это? Но на просьбу своей девушки Валерий откликнулся, двинувшись в сторону машины. Опершись спиной на дверцу иномарки, Валерочка вдруг вытащил из кармана сигареты, закурил.

– Нервничает, – тут же влезла Людмила. – Так он не курит. А видишь – нервишки шалят. Переговоры двух таких ребят, как твой Илья и его босс, могут чем угодно закончиться, а Валера кредит взял, чтобы квартиру купить. Вчера сделка состоялась, а сегодня через знакомых должны забрать оформленную регистрацию. Видишь, как оно получилось. Ничего, завтра ему отдадут.

– Тебя он тоже «взял». К-хе, к-хе. Взял с собой, чтобы Илья мягче обошелся, если что-то не так пойдёт?

– Хватит, Машуля! – одёрнула меня подруга. – Лучше скажи, что сегодня с тобой такое? Ты не гоняла на автомобиле лет с двадцати.

– Проснулась, а меня по морде отдубасили, – сказала я ту правду, которую намеревалась озвучить.

– Кто?! – взревела Комарова, выпучив глаза.

– Прабабушка. Ты знаешь. Её портрет висит в доме. Мария Аркадиевна. Суздальцева. Помнишь? Явилась вместе с Рыжей и отделала, как не следовало.

– Ничего себе!

Подруга хмыкнула, но её удивление осталось при ней.

– До сих пор лицо – вздувшийся пузырь, – пожаловалась я. – А тут ещё этот… Илья. Приезжай, понимаешь ли!

Люська нахмурилась:

– Как думаешь, чтобы это значило?

Знала я, что это всё значило, но подруге такая информация ни к чему. Прабабушка меня предупреждала о том, что прошлое вернётся – вот оно и вернулось. Теперь разбираться с ним придётся. Ещё эта встреча с Семёновым…

Эх, совсем некстати! Я бы предпочла кое-куда съездить, пошуршать газетками, поскрести сведения по сусекам, подумать.

– Ладно, – Людмила меня обняла за плечи, улыбнулась. – Выговорилась? Поехали дела делать! Только прошу тебя, не гони. Хорошо?

– Сотню твой Валерочка потянет?

– Лучше, чтобы скорость была восемьдесят. Напрягись, не так всё это сложно.

Мы расселись по машинам, и я первой выехала на трассу. Придерживалась разрешённого на этом отрезке пути скоростного режима, а автомобиль с подругой плёлся сзади.

На съезде на просёлочную дорогу, я сбавила скорость до двадцатки, и пропустила легковушку Валерия вперёд – он точно должен знать, где его босс живёт. Через два поворота и пять минут спустя мы въезжали через широкие, резные ворота на территорию маленькой усадьбы.

Не удержалась и хмыкнула себе под нос, пока выкручивала руль и заставляла машину плестись на специальную стоянку.

Сооружение было новоделом, но выглядело искусным подражательством канонам русской усадьбы конца восемнадцатого века. Перед домом лужайка и регулярный небольшой парк, что немного резало моё восприятие. Но если не вдаваться в подробности, то смешивание стилей придавало поместью помпезности. На заднем плане тёмной стеной, словно плоский фон, здание обступили сосны – значит, воздух тут потрясающий.

Припарковав машину на стоянке, и выйдя наружу, я тут же попала в объятья Ильи. Вообще-то собиралась проявить холодность, чтобы он осознал свой поступок, но вместо этого толи по привычке, толи на фоне эмоционального всплеска, я приняла поцелуй от Лоскутова. Мало того, жарко ответила на него. После чего Илья бросил приветственные слова парочке, сказал, чтобы двигали к дому, и снова меня поцеловал.

– Я люблю тебя, – стандартно прошептал мне на ушко Илья, а я по обыкновению кивнула и промолчала. – Пойдём?

Шагая рядом со своим мужчиной, обнимая его за талию, не сумела отделаться от мыслей об Артёме. Они зудели в мозгу, как раздражённая болячка.

– Эй, малышка! – позвал Илья. – Что с тобой?

– Злюсь, – честно ответила я.

– Завтра наша свадьба. На это злишься? Распишемся и всё. Жить будем, как жили. Ничего не изменится. Просто пора уже оформить наши отношения.

– Думаешь?

Притянула Илью ближе к себе, крепче обняла. Мы двигались бедро к бедру. Неудобно, но я не собиралась отказывать себе в маленьких радостях жизни. В могиле, уже точно ни тебе секса, ни обнимашек, ни целовашек. Надо пользоваться моментом. Сегодня. А завтра – сбегу.

– Что-то случилось? – заглядывая мне в лицо, спросил Лоскутов.

Покачала головой и улыбнулась, чтобы отстал.

Забавно. Илья не привык к проявлениям чувств с моей стороны, кроме интимных моментов, а тут вдруг я прижималась к нему. Потому и задал резонный вопрос. Значит, чтобы его вконец не всполошить, надо молчать.

Илья, как всегда, сам всё сделал:

– Хорошо. Потом расскажешь.

Ну, вот! Результат не заставил себя долго ждать. Пора и за стол с переговорами.

Наступивший вечер и хозяин усадьбы казались кардинальным. Чувствовалось напряжение среди приглашенных гостей. Все собравшиеся прикладывали невероятные усилия, чтобы встречу признали необременительной и лёгкой. Я, сидя за столом, выставленном на специальной площадке для барбекю за домом, с большим удовольствием, поедала шашлыки и любовалась подругой.

Счастье, любовь красит любую женщину, но Люси была в этом состоянии бесподобна. Сгущались сумерки, и чем плотнее они ложились, просеивая мрак сквозь покрывало воздуха, тем волшебнее выглядела Комарова. Эдакая луноподобная фея. А вот Валерий слишком мелок для такой женщины.

– У тебя вид злобной тёщи.

– И тебе приятного аппетита, Илья, – хмыкнула я, жуя шашлык и провожая взглядом Люську и Валеру до дверей дома.

Валерий восхищённо взирал на свою невесту, а у меня едва ли не кишки сводило от ярости. Она чмокнула парня в щёку и что-то шепнула на ушко. Он согласно кивнул и побрёл к столу, взял вино, два бокала и побрёл в сторону беседки.

– Хватит набивать живот – спать будешь плохо. Пойдём, прогуляемся.

Я кивнула, вытерла руки о салфетку и устремилась следом за Лоскутовым в лесок. Мы плелись и молчали. Илья надел мне капюшон на голову, взял за руку, а я не сопротивлялась. Наконец, повернули назад, но сделали несколько шагов и остановились. Илья притянул меня к себе, крепко обнял.

Ночь выдалась холодной. Утром будет лежать иней.

Темно. Жутко. Опасно и привлекательно.

Может поэтому не попыталась вырваться из кольца рук мужчины, чтобы уйти, а покорно стояла рядом, прильнув щекой к его груди. Мне вдруг стало очень спокойно. Всегда казалось, что я и мир двигались с разной амплитудой колебания: то он быстрее, то я. А сейчас мы вдруг синхронизировались, и ощущение полного совпадения готова была принять за счастье.

Я посмотрела на Илью. В его глазах плескался покой, умиротворение и ещё какое-то чувство, которое я никогда не могла определить. Но оно мне нравилось, потому продолжала им напитываться, словно разряженный аккумулятор.

Илья наклонился, легко коснулся моих губ своими. Поцелуй получился очень нежным. Я улыбнулась. На ум пришли фильмы о любви.

В таких сценах, как сейчас, разыгрывалась между мной и Ильёй, по сюжету обычно звучала музыка. Но в нашем случае кричала кукушка. От этого романтика тёмного леса становилась зловещей, бросающей вызов обычному течению бытия, вкусной и животворящей.

Вот ведь слово подобрала: «вкусной»! Но, в каком-то смысле – да. Мне хотелось поглощать обстановку, растворять её в себе.

Илья ещё раз меня поцеловал, но на этот раз в лоб, словно демонстрируя собственную ранимость. Усмехнулась, ведь понимала, что начинались показательные пляски Илюшиного чистосердечия, призванные найти отклик в моей душе. Но не находили – открытости не замечала у Лоскутова. Увы. Всё что сейчас происходило – чепуха, психологическое программирование.

Образ, где он, она и вокруг страшный мир, навязан нам фильмами, любовными романами. Ими мы увлекались в прыщавый период своего взросления. Да, мелодия звучала у нас в головах, как в романтической картине, но называлась она: «Шум гормонов». А кинематографисты старались, делали свою работу честно, и герои втискивались в необыкновенной красоты пейзажи, на фоне коих обязательно целовались – трепетно и страстно. Без слов нам транслировалась со страниц или экрана некая идея, заключающаяся в упрощённом виде: они всегда готовы вместе сражаться против изменчивого света.

Нападение – защита. Оборона – капитуляция.

Кругом трансляция и навязывание идей, сублимация и позёрство.

Кругом. И я часть этого мира, ведь особое состояние и обстановка действовали и на меня.

Мы с Ильёй сейчас шагнули на тропу шаблонов. Я, Илья и мой страх перед грядущим. Только в нашем сюжете с врагами сражаться буду только я.

Вдруг лицо мужчины, его взгляд изменились. Иллюзия оборвалась жестким, страстным поцелуем, обрушившимся на мои губы. Руки любовника прошлись по спине, но не задержались на ней, а легли на ягодицы.

Илья требовал ласк, вынуждал меня ответить ему взаимностью. В душе я хохотала: момент душевного целомудрия был разрушен. И правильно! Пусть катится к лешему. Так всё привычнее, спокойнее, проще для нас обоих.

Отстранилась от Ильи, но мой взор наткнулся, на стоящую рядом Люси.

Я прохрипела:

– Комарова, не хорошо подсматривать. Иди, и сделай вид, что ничего не разглядела.

Илья ошарашено взирал на меня, но из кольца рук не выпускал.

Тряхнула головой и всмотрелась в лицо подруги. Она стояла, держась за горло рукой. Бледная, с распущенными волосами, в одной кофточке и брючках.

– Милка, что случилось? – встревожилась я. – Почему ты раздета?

Я миллион лет не называла её Милкой – подруге не нравилось. Но наедине, в моменты откровений и женских посиделок «на двоих», я продолжала в шутку называть её Милой. Это был наш секрет.

Много же у меня секретов!

– Здесь никого нет, – произнёс Илья ровно в тот момент, когда я оттолкнула его, осознав, что передо мной призрак.

Ничего не говоря, рванула по тропинке к дому. Сердце клокотало внутри, ноги стали деревянными, а ладони – кололо тысячью игл.

– Стой! Я помогу! – орал сзади Илья.

Я бежала. Дыхание перехватывало, а перед глазами появились чёрные пятна. Тёмный лес расплывался, а светлое пятно усадьбы – смазывалось. В горле возник спазм, и я не смогла втолкнуть в себя воздух и начала проваливаться в обморок.

Нет! Мне нужно быть в сознании! Пожалуйста! Пожалуйста!

Я опустилась на колени. Трясла головой, хваталась за горло, царапала кожу, чтобы прийти в себя.

Илья подхватил меня за плечи.

– Я здесь, – говорил он. – Здесь. Всё хорошо. Вдох. Сделай вдох.

– А-а-а, – простонала я и мои лёгкие заполнились.

Илья помог мне подняться и придерживал, пока мы быстро, насколько это возможно делать на ватных ногах, шли к дому. Когда в просвете между деревьями стал виден угол дома, раздался громкий хлопок.

Всё что происходило дальше, было, как в тумане. Я вырвалась из крепких рук, рванула к зареву, но не смогла сделать и пары шагов – упала. Илья подхватил меня, и мы направились к лужайке, где стоял стол, барбекю, плетёные кресла с пледами.

Там уже собралась толпа.

Запах мяса и костра ударили в нос, одурманили. Я попыталась вырваться, чтобы попасть в дом. Меня удерживали – люди, не пускали. Лиц не запомнила, они смазались в сознании. Я билась, выла что-то нечленораздельное.

Огонь разрастался всё сильнее, заполняя собой раскрытые окна, полощась в проёмах, словно подхваченные ветром оранжевые живые шторы.

В какой-то момент я перестала сопротивляться, остановилась, но меня всё еще не выпускали из объятий. Кто? Не знаю – плевать, ведь моё внимание полностью поглотила появившаяся в окне фигурка девушки. Она легко сошла по воздуху на землю. Языки пламени, окутавшие её тело, выглядели тонким плащом – ярким, бушующим.

Рыжая.

Она двигалась быстро, мягко ступая босыми ногами по газону. Призрак подошла ко мне и замерла, глядя в глаза. В её радужках отражался огонь, контрастируя с белками.

– Решение за тобой, – прошептала Она, а из-за её спины вышла прабабушка всё в том же изящном платье, но теперь её волосы были распущены и красивыми тёмными волнами лежали на плечах.

– Месть, – толи прошептала, толи вскрикнула я, теряя сознание.

Глава 5

Подоконник очень холодный, но я продолжала сидеть на нём, пялясь на освещенные тусклым фонарным светом тротуар и проезжую дорогу, возле корпуса больницы. Я здесь уже три дня. Меня сюда засунул Илюшенька – чтоб ему пусто было, и я пропустила похороны Люси.

Урод! Варвар! Сатрап!

Не прощу!

К тому же у Лоскутова были все основания запереть меня здесь. Эти гады в белых халатах посоветовали ему беречь мою психику от стрессовых ситуаций. Куда уж без потрясений на похоронах – тем и апеллировали, заперев меня в палате. Пообещали, что со временем приду в себя, и мне позволят поехать на кладбище, над могилкой скорбеть.

Открылась дверь и в палату вошел Илья. Вот ведь: козла помянешь – он в твой огород наведается.

Я не стала менять позу или как-то давать понять Лоскутову, что я заметила его. Он остановился в дверях. Не подходил – наблюдал, как за зверюшкой. Взвешивал, наверное: кинусь на него или нет? Я смотрела на отражение мужчины в стекольном полотне и чувствовала, что по щекам потекли слёзы. Не вытирала их – пусть будут.

Лоскутов приблизился ко мне и тихо произнёс:

– Привет.

Его голос казался глухим, осторожным.

– Ты лишил меня возможности попрощаться с Людой.

– Я принёс тебе… Вот тут, смотри.

– Ты лишил меня возможности проститься с Людой.

Невольно поёжилась. Обхватив себя за плечи, сжалась. Слёзы продолжали течь по моим щекам, капая на свитер. Я не поворачивалась к Илье – боялась, что не сдержусь, влеплю ему пощечину.

– Я узнавал. Тебя могут выписать на следующей неделе. Съездим на кладбище. Обещаю.

Помотала головой и уткнулась в согнутые колени. Мне было жаль себя. Жаль настолько, что хотелось выть, царапаться, выкрикивать ругательства, обвинять. Моя душа клокотала болью.

– Я испугался. За тебя.

Продолжала молчать и не рефлексировала, словно не было никого в комнате.

– Мне трудно говорить с тобой сейчас. Извиняться. Но я люблю тебя и… Всё что сделал, пусть и неправильно, это для тебя.

– Любовь? Ты сказал: «Любовь»? – мой голос стал хриплым, и перекатывался, словно проходил через жернова мельницы. – Какая любовь, Лоскутов?

– Я люблю тебя.

– Ты меня любишь. Ты, Лоскутов. Не я!

Нарывалась и понимала это, но остановиться не могла. Он отнял у меня возможность выполнить свой долг перед подругой. Мы едва ли не с рождения вместе и у меня ампутировали последние минуты с ней.

Мужчина прочистил горло:

– Да. Так было с самого начала: я любил тебя, а ты – другого. Меня всё устраивало и продолжает устраивать. Пойми, пусть даже через обиду, но прошу – пойми. Ты была в таком состоянии, что… Мы поедем на кладбище, обещаю, и…

– Тебя устраивало не это, Лоскутов, – прошелестела я. – Кому ты врёшь? Тебе нравится, что у меня весьма «подвижная» психика. Что я едва ли не признана сумасшедшей. Недееспособной. Не отвечающей за свои поступки. Я твоя игрушка! Ты нравишься себе в качестве благодетеля. Того, кто умеет платить жизнью за жизнь. Ты, наверное, считаешь, что выглядишь героем, кажешься лучше в глазах окружающих. Небось, смотришься каждый день в зеркало и гордишься собой. Я удобна тебе – ты со мной. Перестану – в расход. Но я не просила тебя платить мне за историю с Ирмой. Я могу жить без тебя. Я хочу жить без тебя.

Мы с минуту смотрели друг другу в глаза, но Илья сдался первым и выдавил сквозь зубы:

– Что? Что происходит.

Ему явно тяжело дались короткие слова, и как бы я не хотела, признавала, что так сыграть растерянность невозможно. Потому, смягчившись, добавила:

– Прости. Я не совсем тебя имела в виду. Твой брат – это его замысел. Однажды он сумеет тебе доказать, что я перестала отвечать твоим запросам. Не знаю, когда такое случится, но оно произойдёт. Сергей ждёт, пока ты наиграешься. Услышь брата. Он столько лет кричит тебе, чтобы ты бросил меня. Я столько лет мечтаю, чтобы ты бросил меня! Ты – деловой человек. К тому же жить с сумасшедшей, которая имеет справку – трудно. Опасно. Не достойно большого босса. Не подобает тебе. Потому все твои россказни про чувства – ересь. Смотри на пять метров вглубь земли, как это делает Сергей. Я удобна сейчас тебе – я у тебя есть. Когда ты уже наиграешься?

Последнюю фразу прошептала и была услышана Ильёй. Он побледнел, поджал губы.

– Запихнуть меня сюда, уверена, посоветовал Сергей.

Я увидела отклик в глазах мужчины, и невольно ухмыльнулась, но продолжила бить в неприкрытую бронёй самоуверенности точку:

– Он лучше всех понимает, что сделка, которую провернули его конкуренты и заставили его принять невыгодное предложение Семёнова – начало игры, долгой и сложной. Положив меня в клинику, он подстелил соломку себе и тебе. Он разыгрывает косвенную партию, где-то там, на стороне. Я понимаю его – смешно, но это так. Некто совершил подрыв усадьбы – ты в печали из-за расшатавшейся психики «невесты». Сделка срывается. К тому же перед братвой Семёнова есть возможность прикрыться.

Я хохотнула, и нарисовала в воздухе кавычки, а затем продолжила:

– Часть инвестиций твой братишка собирался предоставить со счёта, открытого на моё имя. Туда скоро придёт серьёзная сумма денег. Сейчас я не в себе, потому и переговоры откладываются. Вторым обоснованием может быть желание разобраться: кто же запалил домик и поджарил аж пятерых человек? Видишь, косвенно я очень тебе удобна.

– Ты бредишь.

– Возможно. Даже понимаю, что всё, что сказала тебе сейчас, выглядит действительно абсурдом. Но я здесь, а сделка? А деньги на мой счёт поступили? Не ответишь?

Я помолчала, вызывающе глядя на Илью. Он буравил меня взором, но безмолвствовал, потому продолжила сама:

– Не ответишь. Так вот сделка, я уверена в этом, приостановлена ещё вчера. Братва разбирается в деле. К тому же покушение на Семёнова рассматривается прокуратурой. Первая версия какая? Правильно: профессиональная деятельность. Ребята опасаются. Не так ли? Меня решили подержать в больнице, не светить перед полицией, пока криминал не разберётся, ведь иностранных инвесторов волновать не стоит. Они пугливые. А фирма, открытая под моё имя и есть тот буфер, на который должны упасть бабки.

Илья сделал шаг ко мне и, облизнув губы, как он делал в моменты сильного волнения, прошептал:

– Я люблю тебя. Любую. Ты сейчас зла, и я понимаю, мало того – осознаю, что поступил не так, как должен был. Неправильно. Очень надеюсь, когда ты окажешься дома, мы сможем снова сблизиться.

Илья шумно выдохнул, а я невольно потянулась к его груди с желанием погладить, успокоить, но остановила себя – слишком привыкла так делать. Пора отвыкать. Конечно, мой жест не остался незамеченным.

– Пойми. Ты кричала тогда… Кричала, что кто-то по имени Артём пожалеет об этом. Что ты найдёшь его, и он поплатится. Я понял, что в твоём прошлом кто-то был, и он мог убить тебя. Грешен – испугался. Заставил перевернуть твоё прошлое.

Ага! Твой брат перевернул его ещё семь лет назад! Опоздал парнишка. Мы давние друганы с Серёженькой.

– Я знаю, что твоё имя при рождении Мария Александровна Суздальцева. Ты сменила всё кроме отчества, но сделала это после больницы… После суицида. Ты лечилась целый год. Отчима твоего пригласили преподавать в Германии, а ты вернулась в институт. Перед отъездом ты стала Тереховой – взяла его фамилию.

Вот и отговорка. Артём сработал катализатором для приостановки сделки. Они начнут его искать – вполне себе повод для обеих сторон. Меня станут охранять, раз уж мне кто-то угрожал. Чувствую, что дома наступит ад. Меня будут расспрашивать, а я…

Что буду делать я?

М-да. Отличный вопрос. Потом подумаю. А сейчас надо играть, как делают это они.

– Значит, ты знаешь моё настоящее имя, – хмыкнула я. – Мало того я не просто так в этой больнице. Хорошо. Вам с братом нужно время понять: в чём дело – оно у вас есть.

– Я люблю тебя.

– Мои вещи где? Мне не говорят. Будь добр, ты скажи.

– Они в гардеробной. Но тебе запрещено гулять.

– Отчаливай. Надоел. Дай спокойно долечиться.

Было заметно, что Илье не очень нравится мой грубый тон, но он стерпел. Чмокнул меня в лоб и губы, ещё раз произнёс слова любви, а затем спокойно отбыл. А я не двинулась с места, ведь нужно было продолжать разыгрывать из себя жертву. Только теперь я была не она, скорее уж походила на гончую, взявшую след.

Увидев Лоскутова на улице, я кивнула ему, отвечая на прощальный взмах рукой. Убедившись, что он скрылся на подъехавшей машине, спрыгнула с подоконника и бросилась по длинному коридору в гардеробную, где висели мои вещи. Отыскав куртку, обшарила карманы и выудила из нагрудного, открытку. На ней всё также на красивом фоне из букета роз едва заметно проступали часы, показывающие без пяти минут двенадцать. Только на обратной стороне слов не было. Пусто.

Повертев открытку в руках, я принюхалась – обычный типографский запах. Такой бывает в книжном магазине или на почте.

Произошла подмена послания. Когда? Либо здесь, в больнице, либо в карете «Скорой помощи», либо там, на пикнике. Последнее, мало вероятно, хотя про «Скорую» тоже как-то не верилось. А вот в больнице любой в состоянии войти в гардеробную и сделать, что душе угодно.

Я не понимала, что именно добивался от меня Артём. Поначалу, когда обсуждала эпистолу с Люськой на пикнике, она усмотрела в часах и букете цветов некий сакральный смысл или намёк. Мы, прогуливаясь по парку, обсуждали, чтобы всё это значило, и почему часы показывали именно такое время. Подруга считала, что в полдень должно что-то произойти. Теперь я понимала, что речь шла о полуночи.

К чему эта головоломка? Выглядела она пошло, вульгарно, словно Артём начитался бульварных детектив и теперь рассовывал подсказки – некий устрашающий посыл.

Зачем?

Дешёвая постановка! Ненужный жест и убогость мышления! На него не похоже. Артём никогда не прятался бы за маниакальную ширму. Получалось, что открытку от него мне подбросили. А вот с этим следовало разобраться. Рано радоваться отменённому Дню сурка, но странно всё, нелепо, потому обнадёживает.

Переодевшись, взяла куртку, отправилась в свою палату, чтобы забрать сумку, написать расписку, и отчалить. Моя извечная безалаберность в отношении вещей сыграла мне же на руку – сумку забыла в припаркованной машине, и она не сгорела. Мало того, в сохранности оказались не только документы, но и деньги: зарплата за месяц плюс отпускные.

В общем, на первое время, даже с разъездами по городу вполне себе можно существовать. А я собиралась это делать, переехав на квартиру отчима, которая год назад досталась ему по наследству.

Сразу за поворотом к моей палате я услышала голос лечащего врача, того самого, к которому ложилась на обследование каждый год в течение трёх лет.

Остановилась – пусть поговорит с родственником пациента, уйдёт, и я спокойно заберу свои вещи.

Михаил Самуилович – психиатр от Бога. Мне повезло, что попала именно к нему. Возможно, после первого суицида я сделала бы вторую попытку, но теперь по-настоящему. Его усилиями я всё ещё топтала грешную землю.

Первый раз наш с ним разговор показался мне мукой. Он резал по нервам, жёг сердце. Высокий, очень худой мужчина, с карими внимательными глазами, не желал меня отпускать в палату на первом приёме, продолжая задавать неудобные вопросы. Ему было трудно меня разговорить, но случилось, и я обрекла себя на длительную терапию, а затем и полное выздоровление… До последнего момента.

За семь лет Михаил Самуилович не изменился – такой же высокий, худой. Всё также спокойно говорил, мягко улыбался. Только седины добавилось на висках, а на рабочем столе в ординаторской обосновался портрет симпатичной девочки лет пяти.

Продолжить чтение