Я пишу тебе, папа… 40 писем между смертью и жизнью
ВВЕДЕНИЕ
Люди умирают.
Такое случается.
Не вдруг, а по какой-то неведомой человечеству закономерности.
Просто однажды наступает тот миг. Пора.
К этому можно относиться философски, хочется оспорить факт свершения, но невозможно подготовиться.
Раз, и нет человека. Словно вы шли бок о бок, но вот внезапно ваш собеседник отстал.
И всё его недавнее настоящее, смутное будущее падает в чёрную пасть прошлого.
За ним хвостом тянутся воспоминания.
Они только что были общими, а теперь ты монопольный владелец.
Распоряжайся, как вздумается.
Вещи того, кого рядом больше нет обретают новый смысл.
Этот шарф не шарф вовсе.
Был просто подарком на день рождения. От него. И даже как будто забыла про это.
А теперь он снова твой. Держишь в руках, смотришь. Что делать теперь с такой роскошью?
Носишь. Шарф очень тёплый. То ли качество шерсти отличное, то ли, потому что папа его носил.
Может, он и не модный, совершенно обычный, серый. Но он, как рука отца, обнимает за шею. Поэтому самый лучший на свете шарф.
Я узнала о том, что папе плохо и его везут в больницу от сестры.
Помню тот день в деталях.
Центр города, смс, плохое предчувствие.
Папа ушёл ночью.
Я регулярно веду блог в социальной сети, но с той ночи мне больше не о чем стало говорить.
Глупо и нелепо писать о радостях моментного существования, когда все дни отравлены утратой.
Но не писать я тоже не могла.
И тогда сами собой сложились письма к отцу.
Ровно сорок.
Ровно столько, сколько душа находится между мирами. И кажется, будто ты всё ещё слышишь голоса.
Было непросто писать.
Было непросто публиковать.
Но я получила такую мощную поддержку и обратную связь, о которых не могла и подумать!
Мне писали в комментариях и в личные сообщения.
О том, как помогают эти письма пережить потерю.
Меня обнимали на улице и со слезами на глазах благодарили. Те, у кого родители живы. Ведь это значит, что бы в отношениях ни происходило раньше, всё ещё можно исправить. Рядом пока есть те, с кем можно прояснить любое недопонимание, кого можно простить или самому извиниться.
Со мной поделилась историей одна женщина. Её отец похоронен в девяностых, но на него осталась такая сильная обида, что ни разу она так и не появилась на кладбище за все годы.
А ведь прошло около тридцати лет! Человека давно нет, а обида всё ещё жива.
Я очень надеюсь, что она смогла обрести мир и отпустить то, что принесло разлад в их отношения.
Когда минул сороковой день, я попрощалась и дала обещание. То ли себе, то ли отцу.
Я пообещала, что обязательно буду продолжать писать и стану писательницей.
Сейчас готовится макет моей первой книги для детей.
Но помимо детской литературы, я мечтала о том, чтобы письма тоже стали книгой и помогли как можно большему количеству людей обрести мир, простить и проститься. И продолжить жить счастливую жизнь.
В память об отце в конце повествования я поместила рассказ, который он написал около пятидесяти лет назад. Его напечатали в газете.
А через три месяца после смерти папы я отправила этот рассказ на конкурс.
Он не занял призовые места, но был опубликован на портале.
И, наверное, это был первый шаг к тому, чтобы эта книга состоялась.
Дорогой мой читатель, я знаю, тебе больно.
Вряд ли ты выбрал мою книгу для лёгкого чтения на ночь.
Я очень надеюсь, что ты пройдёшь этот путь вместе со мной.
Постепенно. От письма к письму. Как по лестнице.
Будет непросто, я знаю.
Держи мою руку, хватайся! Вместе мы сдюжим.
Ты обязательно выберешься из ямы слёз и отчаяния. Твоя жизнь, вот она! Прямо сейчас требует от тебя полной самоотдачи.
Я хочу, чтобы ты плакал, метался по квартире, лежал обессиленно на кровати, отключал телефон и врубал на полную мощность колонки. Прошу тебя – реви, рычи, вой. Скули, как подбитая собака. Пусть выходит отчаяние до последней капли.
Но дай себе срок.
Знаешь, говорят, что у женщины восстановление после родов длится ровно столько, сколько её беременность.
У нас с тобой сорок дней. Сорок писем. Дальше тоже будут случаться слёзы. Пусть случаются. А пока разреши себе горевать. Не тони, не вини, не вреди себе.
У тебя ещё много хорошего впереди. Держись за эту мысль, какой бы нелепой она тебе сейчас ни казалась.
Ты справишься. Обязательно справишься. Отпускай обиды, прости себя. Ничего не могло быть по-другому. Всё так. Именно так, как должно было быть.
Ты не одинок.
Дыши глубже.
Просто.
Дыши.
ПРЕДЧУВСТВИЕ
Заметки от 27 сентября 2022 года
Для поездки на роликах надела чёрное хлопковое платье с чёрными хлопковыми лосинами.
На солнечном свету обнаружила различие оттенков.
Испытываю эстетический диссонанс.
Материнство научило меня не ждать и не жалеть.
Не ждать лучшего момента.
Не жалеть, когда что-то идёт не так.
Потому что всегда всё так.
От Ленинского до Электросилы на роликах, оздоровилась в руках Мастера.
От Электросилы до Русского музея тем же способом.
В рюкзаке каштаны, простыня, носки, косметичка, расчёска, кроссовки.
Изящный платок, подвеска и роза в волосы – для преображения на выставке.
Планировала созерцать Врубеля, но именно во вторник музей закрыт.
Странно унывать, когда ты в центре города, где что ни здание, что ни мост и улица, то достопримечательность с вековой историей.
Решила снова попытать счастье в Казанском соборе.
Попала на акафист у мощей преподобного Сергия Радонежского.
Красивая молитва, ангельские песнопения.
С экскурсией на смотровую площадку всё срослось.
Пока ждала, только и слышала:
"Радуйся! Радуйся! Радуйся!"
Случайно узнала, что именно в этот миг родному человеку очень плохо, вызвали скорую.
Заказала два молебна. На одном листе не уместить всех любимых. Вписала и некрещённых. Подумала, Господь один, любит всех своих чад, вне зависимости от того, соблюдены ли формальности или нет.
На смотровой площадке после экскурсии наступило время сэлфи.
Четыре красивых девушки, включая меня.
Предлагаю не мучиться так и сфотографировать друг друга.
Посмеялись. Попозировали. Случайно заметили ожидающий смиренный взгляд экскурсовода.
Ой.
Присоединились к группе.
Попадаю снова в храм.
Тревожно.
Сердце далеко отсюда, хоть и улыбаюсь.
Радуйся!
Не бойся!
Молись!
28 сентября
9.19
Утро. Глаза вверх.
Такое небо необычное. С чем бы сравнить…
Торопимся в школу.
Через десять минут снова вверх.
Облака сгущаются, поглощают так и не распознанный образ.
Пока шла домой, небо затянуло окончательно.
Если небо так быстро меняется, что ж говорить про нас.
10.36 – узнала от сестры, что ночью папа скончался.
Ах, небо!
Ах, злое!
Ты просто прощалось со мной!..
21.26
Письмо первое
Я касалась неба руками,
А ты медленно умирал.
Я молила о здравии Бога,
Он тебя в этот миг забирал.
Я писала сестре сообщение,
Что ты справишься, чай, не впервой.
Но незримой строкой чьё-то мнение:
"Папа умер". Мой папа живой!
Осиротела.
Вот так. Среди всеобщего безумия и таких безумцев, как я, ловящих в хаосе чудеса.
В субботу ты заходил.
Поздравил с прошедшим днём рождения.
Вручил конверт и цветы.
Ещё стоят, слегка подвяли.
Ты сидел спокойно, отдыхал.
Четвёртый этаж без лифта. Тяжело.
Я пыталась разобраться с дурацким онлайн уроком для дочки.
Скоро спорт у детей.
В промежутке мечусь по квартире.
– Сейчас чай пить будем!
Отнекиваешься.
Настаиваю. Пирог же испекла.
Ты устал. Очень устал.
Смотришь на внучек. Ешь пирог.
Маленький кусочек.
Порываешься уйти.
Увожу тебя в комнату.
Периодически выгоняю заглядывающих девчонок.
– Дайте мне с папой поговорить.
Поговорили.
Кто ж знал, что в последний раз…
Я не буду жалеть о том, что хотела приезжать чаще и не приезжала.
О чём не договорили, не дообняли.
В этом мире всё так.
С тобой и со мной всё так.
Ты был и ты есть, и ты будешь.
Это единственное, что неизменно.
Небо.
Соревнуемся.
Кто кого переплачет.
Планирую прожить своё горе.
– Смотреть в одну точку.
– Ничего не делать.
– Носиться по квартире с пылесосом, тряпкой, поварёшкой и ёршиком, хватаясь за все дела одновременно.
– Много говорить.
– Подолгу молчать.
– Выть.
– Смеяться.
– Сидеть на полу.
– Бегать.
– Гулять.
– Рыдать невпопад. В магазине, на улице, в спорт-клубе, в метро.
– Пересматривать детские и недавние совместные фотографии.
– Ходить в театры и музеи. Куда угодно. Лишь бы раскрасить черноту.
Не люблю чёрный цвет. А вчера надела.
Теперь надолго прилип.
Говорят, он стройнит и придаёт благородства фотографиям.
Не верю.
Когда-нибудь боль утихнет.
Не тороплюсь.
…Радуйся!
Не бойся!
Молись!..
29 сентября
Второе
Я пишу тебе, папа…
Помнишь?
Как в детстве.
Ты присылал мне письма из-за дальних морей. Я отвечала.
Самое страшное утро – первое после утраты.
Говорят, ты ещё здесь.
Шла вчера по улице, прятала слёзы в чёрный капюшон.
Проходила под яблоней. Передо мной упало яблоко, перешагнула. И тут же за спиной с возмущённым грохотом ударились об асфальт ещё два или три.
Нервный смешок. Это ты так меня обнял?
Почему-то в моменты перехода желают мягкости.
Мягких родов. Мягких облачков.
Мягко – значит уютно, с любовью и радостью.
В какое бы междомирье ни приходил человек.
Сегодня девочки пошли на детский день рождения.
Правильно ли это?
Помню себя в детстве, когда уходили бабушка, дядя.
Тогда я не ощущала это настолько большой травмой.
Дети резонируют со взрослыми.
Кто-то ярче, кто-то слабее.
Мама плачет, плачут дети.
Мы вчера говорили о тебе. Вечером.
Весь день собиралась духом, чтобы после всех занятий собрать твоих внучек вместе и сообщить о твоём уходе.
Не смогла спокойно. Разрыдалась.
Облепили. Наобнимали.
Прочитали книгу "Куда уходят люди".
Купила её ещё два года назад вместе с "Откуда на самом деле берутся дети", про духовную составляющую Пути. Но не читала. Словно оставила для подходящего момента.
Настал.
Знаешь, папа, я отправила детей отмечать день явления подружки, потому что так хрупко всё стало.
Слышала, отцу именинницы может быть вручена повестка на днях.
Вчера ты ушёл, а сегодня они празднуют жизнь.
Пусть празднуют, а?
Мне не весело.
Мне совсем не весело.
День настолько расписан по минутам, что сердцу некуда вклиниться.
Сегодня я не плачу.
…Радуйся!
Не бойся!
Молись!
30 сентября
Третье
Я пишу тебе, папа…
Нам с сестрой очень повезло.
На двоих четыре мальчика и четыре девочки.
И у каждой по ребятёнку, похожему на тебя.
С утра планировала пойти на йогу.
Продышаться.
Опоздала. Потому что меня обнимали.
В подъезде перед школой.
По пути в спорт-клуб.
Обнимали словом, руками.
Грелась. Грела.
Зато попала на тренировку степ+силовая.
Ещё и лучше.
Вытоптала, выкружила, выжала ярость.
Застывшую. Потекла горячая, пульсирующая по телу. Поскакала мурашками, учащённым сердцебиением. Выходила сжатыми зубами, искрами из глаз, глубоким выдохом, жёстким сцеплением со степ-платформой.
Злость. На то, что ничего не могу изменить.
Выходи.
Выпариваю до красных пятен в сауне.
Выстуживаю ледяным душем.
Выходи!
Не волнуйся за меня, папа. Так надо. Я справлюсь.
Как хорошо, что я посетила столько воодушевляющих мест до того, как мне перестало это быть интересно.
Во мне много жизни, папа, просто настроение сейчас не то.
А может просто воздух испортился?
Пахнет страхом.
Смертью.
Но пугает не смерть, а обстоятельства, при которых она может произойти.
Привкус крови на губах.
Страх за близких и видеоряд всего, что вбирал мозг за жизнь.
Вылезает из подсознания, щупальца тянет, сдавливает.
Как говорил мальчик, который выжил:
– Называйте его по имени. Он в любом случае попытается вас убить.
Страх сковывает. Не даёт вздохнуть, путает мысли.
Не гоню его. Поднимаю глаза. Хочу рассмотреть получше.
А как наберусь смелости разглядеть во всех деталях, пририсую рожки, заплету ему косички, мухомор на нос посажу, надую, как воздушный шар и лопну большой булавкой.
Раз! И нет его!
Так, пап?
…Радуйся!
Не бойся!
Молись!
1 октября
Четвёртое
Я пишу тебе, папа…
Сестра взяла на себя все хлопоты.
Спрашиваю, чем помочь? Настаиваю.
Какая помощь может быть для матери?
Позаботиться о её детях.
Сегодня суббота. Снова суббота.
В прошлую ты был в гостях.
А в следующую неизвестно что будет.
Встала пораньше, чтобы приготовить на день еды. Накормила своих и уехала.
Там, у сестры тоже СВОИ. И их накормлю.
Вышла, чуть не доезжая твоей остановки.
В нос врезался запах костра и воды. Рядом парк и залив.
Сегодня ясно. Солнце прыгает по лужам, дурачится.
На площадке, где ты гулял с внуками по-прежнему много детей.
Всё, как обычно.
Часы тикают. Каждый идёт своей дорогой от рождения до смерти.
Зашла в дом. Мешкаю.
Здороваюсь с ребятами, захожу на кухню, в комнату, но не в ту, где стоит твоя постель.
Осторожно заглядываю.
Всё так же. Лекарства стоят на полке. Одеколон "О'жен". Я дарила тебе два бутылька, про запас. Ты любишь его использовать после бритья.
Кружка, книги, газеты, очки.
Сажусь на кровать. Тёплая.
Ложусь на спину. Ещё теплее.
В комнате потолок с изображением неба.
Горячо.
Из уголков глаз удрали две слезинки.
Пусть убегают.
Ты ещё здесь.
Это чувствуется. Сестре во сто крат тяжелей.
Она видит тебя в каждой детали, живёт в этом.
У меня больше возможностей переключиться.
Каждому даётся по силам его, так, пап?
…Радуйся!
Не бойся!
Молись!
2 октября
Пятое
Я пишу тебе, папа…
Вчера вечером отвела дочку в гости.
Она к своей подруге, я к своей.
Посидели немножко, попили чаю.
У подруги на холодильнике висят записочки с привычками на день и на месяц.
Такие обещания себе.
Маленькие ритуалы, держащие в строю.
Обновлю-ка и я свои списки.
Вышла в темноту со слезами.
Надо, всё-таки, раньше ложиться.
Чем гуще тьма за окном, тем гуще она в сердце.
Пятый день, как ты ушёл и третий
день рождения среди близких людей.
Ты это специально подстроил?
Чувство юмора тебе не занимать.
Как можно тонуть в скорби, когда вокруг радость самого факта появления на этой планете, здесь, сейчас, в этом воплощении, в этих родственных и дружеских связях?!
Не передёргивай, дать пострадать-то!
Ладно, ладно. Я своё выплакаю.
Завтра меня ничто не остановит.
Заберёшь мои слёзы с собой?
Папа, я тут заподозрила, что как-то неправильно скорблю. Ну, знаешь, не плачу дни напролёт от гнетущей тоски. Могу даже пошутить, посмеяться в беседе.
Со мной что-то не так?
Но потом оглядываюсь по сторонам и вижу, что в этом году осень быстро стала бесцветной.
Зашла в цветочный магазин.
Отвезу маме то, что она просила собрать для неё. И цветы. Нечётное количество.
С Днём Рождения, мамочка!
Позже зайду ещё раз.
За чётным количеством.
Супруг звал кататься на велосипеде.
Хотела.
Нет, не так.
Хотела себя заставить поехать.
Очень много организационных вопросов навалилось с детьми. Бесконечные переписки, стыковки, сборы, подготовки, перевод денег на то, на это.
Я уже несколько дней подряд отправляю деньги.
Хочется, чтобы поскорее все угомонились и начали учебный процесс.
Никуда не поехала.
Лежала. Просто лежала под непрестанное "Мама!"
А когда надоело лежать, встала и поехала к маме.
Ты бы тоже поехал. Я знаю.
…Радуйся!
Не бойся!
Молись!
3 октября
Шестое
Я пишу тебе, папа…
Отправила детей на школьный выезд.
Будут носиться по лесу в красных плащах, проходить испытания, чтобы в конце победить дракона.
Добро обязательно восторжествует и свет рассеет тьму.
У меня здесь свои драконы.
Пойду к тебе.
Ну, как к тебе.
К той твоей части, что отражала наше земное родство.
Хоть в храме батюшка и будет говорить о душе, но мы же будем плакать о теле.
Смотреть и плакать.
Вспоминать совместные моменты. На быстрой перемотке или смакуя отдельные истории.
Перед сном захотела надеть крестик.
Много лет не ношу.
У меня их два. Золотой, подаренный во взрослом возрасте и почти невесомый серебряный. На такой же воздушной цепочке.
Им меня крестили. Лет восемь-девять мне было.
В Молдавии. Там, откуда ты родом.
Помню, накануне крестин мы ходили на озеро, что в получасе ходьбы от дома. А может и дольше.
Я отошла по берегу в сторону, к зарослям, и наступила на ржавую железку. Проткнула ногу между мизинцем и безымянным пальцем.
Было почти не больно. Только страшно, когда кровь резко залила всю стопу.
Не помню, чем мама мне обработала ногу, но до дома я обиженно спешила.
А на следующий день ковыляла до церкви. Нога ныла и совсем не располагала к таинству.
Этот крестик сейчас на мне.
Словно в нём вся память. Твоя и моя.
Я сегодня не спала.
Поверхностным сном разве что.
Легла поздно и спать оставалось часов пять.
Постоянно открывала глаза.
Не вытерпела, достала телефон, чтобы проверить время будильника.
Ровно одна минута до звонка.
Два дня светило солнце, а сегодня небо затянуто, ветер закручивает в спирали сухие листья. Холодно. Так и должно быть в такой день.
Пап, я бегу к тебе на похороны. В буквальном смысле. Мне кажется, я даже на свои буду опаздывать.
Успеваю. Не волнуйся.
Ты качал на коленях внуков.
Теперь они несут тебя на руках.
Полумрак церкви, запах ладана, пламя свечи. Пространство вибрирует. Если долго смотреть на тебя, кажется, что ты дышишь.
Просто уснул безмятежным сном.
Я купила тебе цветы.
Две веточки жёлтых хризантем.
Такие, как ты подарил мне в последнюю встречу.
В букете была белая, розовая и жёлтая. Первая и вторая быстро завяли. А жёлтую только вчера обрезала до подвядших бутонов и положила их в тарелку с водой. Красиво.
Не люблю искусственные цветы. Они словно консервируют жизнь.
А смерть – это новое начало.
Последний поцелуй горячих губ, сжигаемых тоской и ты, такой холодный и далёкий.
В их сжатой горечи звучит одно – "Прощай!.."
Поминки чудесно располагают к ностальгии.
Добрые, душевные разговоры о главном виновнике дня.
"Будьте здоровы!" – на прощание от гробовщиков звучит как-то по-особенному торжественно.
А "Прощайте!" от водителя катафалка отдаёт величием!
Похороны – это не страшно.
Когда они ко времени.
Умом понимаешь, что человек прожил долгую жизнь, как бы сердце ни вопило.
Всё закономерно.
Фильм двух последних дней – "Гарри Поттер. Дары смерти. Часть 2":
"Не жалей умерших, жалей живых.
И, в особенности, тех, кто живёт без любви."
…Радуйся!
Не бойся!
Молись!
4 октября
Седьмое
Я пишу тебе, папа…
Представляешь, меня сегодня машинист в метро подождал.
Впорхнула в вагон и двери тут же закрылись.
Так приятно простое человеческое внимание.
Детали, маленькие жесты: придержать дверь, помочь поднять сумку, пожелать хорошего дня кассиру, вот так подождать кого-то.
Мелочь, согревающая оставшийся день и дарующего, и получающего.
Встретилась в центре с писательницей-дюймовочкой из Сыктывкара.
Прилетела ласточкой на три денька с семьёй погулять по нашему городу.
Подарила мне своими руками собранную уходовую косметику.
Талантливый человек талантлив во всём.
Обнимались. Преодолели виртуальное пространство и обменялись теплом.
Мало времени, мало слов и так много в прикосновении.
Мне сейчас не хочется сторонних разговоров.
Хочу говорить с тобой, трансформировать боль и возродиться птицей-фениксом из пепла.
А в таких объятиях больше поддержки, чем в тысяче слов.
Люди возникают именно тогда, когда подкашиваются ноги.
Подхватывают на лету.
Несколько секунд и я снова твёрдо стою на земле. Дорогого стоит.
Папа, я сегодня отпросила всех дочек со школы.
Недавно размышляла о том, что дети пропускают занятия только, если им плохо, а про мамино самочувствие ни слова.
Сегодня все остались дома, потому что плохо маме.
День вчера был непростой. Поняла, что если не дам себе передышку, то до конца недели сорвусь в какой-нибудь момент.
Мне тут на днях написали из библиотеки.
В конце весны – начале лета прочитала отзывы о блокадном дневнике Игоря Никитина.
Очень его расхваливали и рекомендовали прочитать. Хотела взять, но книга находилась на руках, поэтому записалась в очередь. Далеко не первая, к тому же.
Сейчас написали, что книга свободна и я могу за ней прийти.
А я совсем не хочу её читать. Теперь.
Обстановка совсем не располагает. Хочется того самого луча света в тёмном царстве.
Мне жаль, что женщины снова под ударом.
Не так уж и давно стали говорить про женственность, родовые сценарии.
Только-только женщины горделиво стали приподнимать носики, снимать с себя поствоенную времён Великой Отечественной броню "я сама", только стали возвращаться к истокам, слушать своё сердце, просить прощение и прощать, доверять, вверять себя, уважать и ценить, жить, а не выживать!..
Знаешь, сейчас, как никогда, надо молиться.
А для тех, кто не может и не умеет есть сотни техник для визуализации: нейрографика, медитации, аффирмации, арт-терапия, метафорические карты и карты желаний, дневник благодарностей, планирование…
Столько всего изучено, только выбирай!
Нам надо визуализировать мир, в котором мы хотим жить. Просто мир во всём мире, любовь, принятие и доброту.
Наши сердца способны на это.
Нельзя терять ни минуты.
Папа, помоги!
…Радуйся!
Не бойся!
Молись!
5 октября
Восьмое
Я пишу тебе, папа…
Осень – чертовка!
В ней такая гамма красок!
Что даже в дождь не даёт тонуть.
Наоборот, опавшие сухие листья, как морские камешки, под воздействием воды удесятеряют яркость оттенков. Все прожилки, узоры видны, словно под увеличительным стеклом.
Но стоит только просушить, как цвета меркнут, а сами листья рассыпаются в прах.
Папа, мне кажется, миру нужна сейчас живительная влага. Подпитка. Регулярный полив.
Сейчас важно обратиться к себе, рассмотреть получше этого человека, с которым дольше всех живёшь.
Радовать его, наливать вкусный чай, разрешать ничего не делать, когда хочется, создавать уют на своём пятачке.
Раскрываться изнутри, удобрять или задабривать, отрывать высохшие лепестки и листья, обновляться.
Явиться миру чистым, первозданным, открытым, дарующим благословления, утешающим.
Папа, наступает время нового человека.
Сейчас, как никогда, видно, что из себя каждый представляет.
Все информационные цунами последних лет даны нам были для того, чтобы в нужный момент собраться и применить полученные знания.
Так чувствую. Так вижу то, что происходит.
Ощущаю в себе лёгкость и чистоту слезы.
Могу спокойно говорить на многие темы. Рождение, смерть. Открыто.
Смерть неотступно следует по пятам.
Вся наша жизнь – это путешествие к ней.
Иногда она пьёт капуччино в кофейне за углом и дела ей нет никакого до нас.
Но когда ей становится скучно, она падает сосулькой в шаге от тебя, сталкивает на полной скорости на автостраде, со смехом выпуская в последний момент подушку безопасности, разыгрывается штормом среди ясного неба.
Словно проверяет, достойны ли мы ещё нескольких лет.
Папа, я сегодня ездила к Мастеру. Уже не в первый раз. Он чинит тела.
Поздоровалась, сказала, что неделю назад потеряла отца. Ничего не болит. Но попросила проверить, вдруг ты потерялся где-то на уровне грудной клетки или спазмом в кистях рук, под коленной чашечкой, а может стучишь в висках.
Бережно, аккуратно искал тебя.
Рассредоточил, чтобы не сгущалось в одном месте, не давило и не разлагалось.
Вышла лёгкой, как пёрышко.
Прибежала домой, сварила борщ и ушла танцевать зумбу.
Да, танцевать на пепелище души.
Освобождаюсь от боли криками, резкими, с максимальной амплитудой движениями, через пот и прыжки.
Через жар в бане и холод воды.
Контрасты.
Заедаю шоколадом. Тёмным. Под стать настроению.
Я знаю теперь, что такое тихая грусть.
Она то усиливается, то заглушается.
Папа, я собрала букет ромашек!
На поляне, где летом их были сотни.
А сейчас единично раскиданы по стриженному газону на коротких стебельках.
Неприметные, прибитые дождями.
Собрала и обогрела. Дома оттаяли, как замёрзшие птенцы.
Светят мне маленькими солнышками.
Машут благодарно лепестками-лучиками.
Завтра будет девять дней, как ты ушёл.
Странно писать эти слова.
Не укладываются.
Ты здесь, пока бьётся моё сердце.
Напишу себе напутствие:
не замирать.
Жить.
…Радуйся!
Не бойся!
Молись!
6 октября
Девятое
Я пишу тебе, папа…
Сегодня девять дней, как ты ушёл…
Уже нет того отчаяния.
Грусть. Да. И глаза реже наливаются слезами.
Медленными, тягучими.
Папа.
Папааа!!!
…
Я везу тебе ромашки.
Те, что вчера собрала.
Твоя могила стоит под клёном.
Клён растёт перед нашим окном.
Сплету тебе венок.
Примеришь?
Папа, меня мотало по зарослям, но я снова нащупываю свою тропу.
Светлую, полную надежд.
На днях возвращалась домой с младшими дочками.
К подъезду за мной шёл полицейский внушительных габаритов и женщина с кипой документов.
– Стесняюсь спросить, по чью вы душу?
– Тридцать первая.
Пристёгиваю коляску и вижу, как через дверь матери сообщают, что двум её сыновьям повестки.
Просят передать. Вставляют в дверь, уходят.
Пристёгиваю коляску. Дверь открывается.
– Здравствуйте.
– Лиль. Сразу две?..
Папа, непросто светить, когда вокруг сгущается тьма.
Я стараюсь.
Ещё недавно казалось, что вокруг столько людей-маяков!
На фоне благополучия легко излучать свет.
Труднее это делать, когда мир стремительно меняется и твоё место в нём теряет устойчивость.
В такие периоды, как никогда, осознаёшь, что нет ничего важнее любви, доброты, внимания.
Слово "стабильность" относится только к самому человеку.
Насколько он сам стабилен в своём мироощущении.
Насколько готов принимать вызовы.
Прячется в кусты или подставляет лицо встречному ветру.
Ты рассказывал, как переживал шторма в океанах.
Надо лечь на палубу и переждать.
Будешь лезть на рожон, дерзить, паниковать, смоет волной.
Ляг и лежи, пока море не успокоится.
Не делай резких движений, не дёргайся.
Ляг.
Шторм отступит.
Волна не достанет.
Для меня это не про трусость или глупость.
Про адекватность, стойкость, смирение.
Про сохранение себя, как бы ни штормило.
Заблудилась на кладбище.
Упрямо шла не по адресу, а пытаясь вспомнить, как нас везли на машине.
Нашла.
Думала, побудем вдвоём.
Но в паре метров от нас суетились две женщины и двое мужчин над могилой новоприставленой.
Я же обещала тебе венок!
С невозмутимым видом стала собирать кленовые листья. Выглядела, наверное, странновато, но на кладбище под покровительством Святой Ксении не грех вести себя немного блаженно.
Блуждала между захоронений.
Среди твоих соседей Матрёна, захороненная в 1885 году.
Годовалый карапуз и четырнадцатилетняя миловидная девочка, вырезанная в камне.
Грустное соседство. Чем моложе ушедший, тем горше живым.
Доплела венок, положила к твоим ногам, в центр вставила ромашки.
Тут же прилетела полосатая муха-журчалка.
Устроилась на сердцевину одного из цветков, вытянула хоботок и с аппетитом ела пыльцу, умываясь на ходу.
Постояла ещё, прибрала хаотично раскиданные листья и носики клёна, утрамбовала потрескавшийся песок.
Погрустила, тихо поплакала.
Ушла в сторону часовни.
Четыре головы, до этого занятые своими хлопотами, повернулись мне во след.
Чуть позже отвела девочек в спорт-школу, сижу в местном кафе.
За соседним столиком две молодые женщины.
Одной из них кто-то позвонил.
Вешает трубку, закатывает глаза, мол, папа. Звонит часто, одно и то же переспрашивает.
Собеседница пытается реабилитировать его.
Но та настаивает:
– Чего он делает?! Сидит целыми днями. Мозг атрофировался…
Ох, как я разозлилась!
Как же хотелось подойти и сказать, что гораздо страшнее, когда папа больше никогда не позвонит. И ложкой по лбу дать, чтоб за языком своим следила.
Живые мешают, о мёртвых сожалеют…
…Радуйся!
Не бойся!
Молись!
7 октября
Десятое
Я пишу тебе, папа…
Еду на фестиваль.
Всамделишный фестиваль детских писателей "Как хорошо уметь писать!"
Я не прошла в состав участников, но на открытие пригласили всех желающих.
Желаю!
Я пишу тебе письма, папа.
Это мой первый шаг к исцелению, к безопасному, плавному проживанию горя.
Называя чувства, обретаю покой.
А теперь я хочу добавить немного красок.
Ты не думай, это не так-то просто.
Принудительная терапия.
Краски – это второй шаг.
Наверняка мне захочется всё это бросить, я буду лежать бревном на кровати, подушка намокнет от жалости к себе, а мир снова поделится на чёрно-белые тона.
Ведь тебе же там хорошо? Правда, папа?
Это мы слабые. Нам жаль себя.
А ещё мне надо в Казанский собор.
Разрушить ассоциации.
В день, когда тебе стало плохо я была в нём, ждала экскурсию на смотровую площадку.
В соборе было многолюдно. Привозили мощи Сергия Радонежского. Очередь на поклон к ним извивалась змеёй и уходила за пределы здания.
К тебе ехала скорая помощь, а позже реанимация, а я с каким-то остервенелым отчаянием заглатывала впечатления, словно чувствовала, что поводов для радости скоро не останется.
Я, правда, это чувствовала.
Тебя везли в больницу, ты был жив, но в голове то и дело мелькала сводка следующего дня – "Папа умер".
Отгоняла, как могла, назойливую мысль.
Ты ушёл ночью.
Не могу спокойно смотреть на те фотографии из собора.
Слишком яркие цвета, слишком живые.
Слушай, вчера вечером твоим внучкам особенно трудно было договориться друг с другом, всё чего-то делили между собой, иногда переходили на сверхзвуковые тональности.
С усталостью трёхсотлетней черепахи смотрела на это и ухватила за хвост разрушающую мысль "Дети меня не радуют".
Хорошо, что отследила.
А то такие мыслишки легко просачиваются в подсознание и диктуют настроение и реакции.
Вряд ли бессмертная душа, выбирая себе следующее воплощение руководствовалась мыслью "А порадую-ка я эту женщину, что в матери земные мне годится. В лепёшку расшибусь, а огорчать не стану. Всё только для неё. Свои уроки через жизнь отложу. Чай, не один раз живём!"
Пока писала, самой смешно стало.
Есть, над чем поразмыслить…
…Радуйся!
Не бойся!
Молись!
8 октября
Одиннадцатое
Я пишу тебе, папа…
Мама приехала.
Сестра обещала вечером заскочить.
А я убежала из дома.
На встречу с детскими писательницами.
Во-первых, мне очень хочется познакомиться с ними "вживую".
Во-вторых, я не хочу сидеть дома и вздыхать о тебе.
Эгоистично. Соглашусь.
Возможно, нужно остаться на случай, если кто-то захочет погрустить. Или разговор вообще пойдёт в другом русле. Но я не хочу.
Хочу молчать о тебе.
Возвращаюсь со встречи.