Экологическая психотерапия психосоматических расстройств. Антропологическая медицина

ПРЕДИСЛОВИЕ

Раздробленность и отдаленность различных областей научного знания, продвинувшихся глубоко в изучении своей специфической проблематики, но не дающих, при этом, целостного представления о человеке и окружающем его мире, представления, имеющего практическое значение в решении самых актуальных задач в области здоровья, экономики, экологии, образования, геополитики и других сферах человеческой деятельности пока еще является сегодня очевидной реальностью.

Осмысление подобного рода раздробленности, нецелостности или «схизиса», в частности, в области психологической науки и практики, включая утверждение его «относительности» и даже некоторой надуманности 1, началось достаточно давно и продолжается по сей день. Разделение на практическую «прикладную» или отраслевую (медицина, экономика, политика, спорт и пр.) психологию и самостоятельную психологическую практику, не подчиненную целям и задачам отрасли, более того, формирующую свою методологию и смыслы, в свое время, отметил Ф.Е.Василюк (1992). Но и внутри самой психологической практики также существует разделение – как на уровне методов, в рамках которых работает специалист той или иной школы, так и на уровне модальностей этой работы, обращенной, например, только к когнитивным функциям или только к эмоциям, к телесности или только к социальному поведению человека и пр.

Например, классический психоанализ, помимо прочего, требует от пациента воспоминать и анализировать ситуации его прошлого. Гештальт терапия, напротив, ревностно относится к ситуации, когда пациент (клиент) теряет фокус внимания на том, что реально происходит с ним «здесь-и-сейчас» (чувства, ощущения, состояния и реакции, мотивы поведения) или же обращается к своему вероятному будущему – пытается его предвосхитить – осмыслить, спланировать, контролировать, что, в свою очередь, ключевым предметом внимания, к примеру, в психологических футуро-практиках.

Такое разделение существует и на уровне предмета такой работы – самых разных тем, которые популярны сегодня на рынке психологических услуг (успех и эффективность, здоровье и семейные отношения, развитие творческих способностей и самореализация, влияние на людей и коммуникации, управление временем и ресурсами, постановка и достижение цели, профессиональное развитие и карьерный рост, продвижение услуг и мотивация и многое-многое другое). Такое разделение вполне естественно для «рынка», подчиненного, главным образом, закону прибыли и таким же маркетинговым аксиомам вроде – «каждому товару – свой прилавок», «спрос определяет предложение» и т.п., перенесенным и в область психологической практики 2.

В данных условиях, обратившийся за помощью человек, последовательно, а иногда хаотично, но, как правило, каждый раз «разворачивающийся» в психологическом контакте разными гранями своей индивидуальности, личности, индивидуальной и социальной жизни в перечисленных выше и многих других ипостасях, модальностях и «хронотопах», требующих внимательного и компетентного обхождения с каждой из них, помещается в Прокрустово ложе узкой психотехнической специализации и рыночной тематической направленности. Он «раскладывается» на отдельные составляющие и «проблемные темы», психологическая работа осуществляется исключительно с этой составляющей и только на данную «тему», которой специалист владеет 3. В этом смысле, обратившийся за помощью человек, так и остается не-до-понятым, не-до-увиденным, не-до-услышанным, а как результат – все таким-же нецелостным (читай – «расщепленным») и, часто, отформатированным уже в рамках данного метода и несущим на себе его отпечаток в виде нового взгляда на себя и окружающий мир через призму примененных к нему инструментов, понятийного аппарата метода.

Подобные тенденции в психологической практике связаны с различными исторически сложившимися устойчивыми процессами в психологии, к которым можно отнести, например, частные политические, идеолого-методологические, экономические «пристрастия» той или иной психологической школы (академической или практико-ориентированной), находящиеся в приоритете по отношению к «предмету» своего исследования и практической работы – человеку – такому, каков он есть во всем своем многообразии. И здесь уже сложно разобрать, где идет борьба школы за чистоту подхода, метода, научной идеи (что, безусловно, при некоторых обстоятельствах очень важно), а где уже просто разворачивается прагматичный маркетинговый подход или «сектантство», при которых такая борьба становится определяющим смыслом деятельности школы 4. Основное предназначение школы в познании мира и человека и решении насущных вопросов человеческого бытия, в угоду этим пристрастиям, утрачивается. Возможно именно поэтому и появились афоризмы с налетом черного юмора: «хотели, как лучше, а получили, как всегда», «хочешь рассмешить господа, расскажи ему о своих планах», «операция прошла успешно, но пациент скончался» и т.д., иллюстрирующие немалое количество пока еще нерешаемых фундаментальных проблем человеческой жизни на самых разных уровнях и в самых разных областях, несмотря на существующие концепции, технологии, методы и рецепты их решения 5.

Не случайно приверженность жестким догмам и правилам, в частности, в такой феноменологически многосложной области, как психотерапия, достаточно давно уже является дискуссионным вопросом даже в таком исторически догматичном методе, как психоанализ. Совершенно не случайно, сам психоаналитический метод, со временем, стал претерпевать определенные изменения – как функциональные, так и концептуальные 6, дрейфуя от классического психоаналитического лечения и тиражирования психоаналитических мифов в сторону процессуальной работы. Психологическая практика и естественная логика восстановления психики и тела, похоже, делают свое дело, постепенно превращая один самых директивных психотерапевтических методов, по сути, в совместное практико-феноменологическое исследование – «дазайн-анализ» (М.Босс, 2009), в котором ценно все, что происходит между терапевтом и его пациентом (клиентом).

Подобного рода «исследование» по характеру и процедуре его исполнения, безусловно, отличается от классического научного исследования и может вызывать, например, у академических ученых много закономерных критических вопросов и замечаний. Тем не менее, исследование исследованию – рознь и тут важно договориться о дефинициях и понимании сути процесса. Сидеть летним вечером на берегу лесного озера рядом с любимым человеком и поглядывать на звезды – тоже, своего рода, взаимное исследование, пусть и непреднамеренное, позволяющее интенсивно ощущать происходящее, чувствовать близкого тебе человека, понимать его, минуя даже вербальный контакт, наполняясь опытом того самого сущностного узнавания-познания другого, окружающего мира, себя.

В этом смысле, ситуацию психологической работы, разворачивающейся в отношениях «терапевт-пациент» можно рассматривать в качестве уже специально организованного практико-феноменологического исследования с заданным его «объектом», которым становится «субъект-субъектное» взаимодействие психотерапевта и его подопечного, с использованием вербального и невербального инструментария исследования, и где важен не только процесс «правильной» организации исследования, но и его результат. По части «экономичности», компактности, точности, затрат времени и его результата, такое исследование вполне может поспорить с классическим научным исследованием: «мудрец познает мир, не выходя из комнаты», гласит восточная поговорка, остается лишь стать мудрецом и попасть именно в такую комнату 7.

Психологическая практика по-прежнему продолжает переживать процесс своего становления, как область научно-практической деятельности и как системообразующая и смыслообразующая дисциплина со своей «психотехнической» теорией. В области медицины, в свое время, такой смыслообразующей дисциплиной стал психоанализ, повлияв и на другие области человеческой жизни, включая философию, литературу, искусство. Сегодня, в таких отраслях, как здравоохранение, образование, управление и экономика возможности психологической практики, как системо- и смыслообразующей дисциплины так же обозначены, в том числе, в этой и других печатных работах автора.

АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ МЕДИЦИНА

С 70-х годов прошлого столетия и по сегодняшний день наблюдается очередная активизация сдвига научной парадигмы (по Т.Куну), в данном случае парадигмы современной «доказательной медицины», в направлении антропологизации медицинского знания. Этот сдвиг выражен стремлением разных ученых-исследователей повернуть современную медицину лицом к человеку, понять его из его связей с миром, в том числе, выводя заболевшего человека из роли объекта в роль полноправного субъекта процесса лечения.

Данный сдвиг выражен сегодня и в очевидной возможности увидеть новые горизонты развития практического психологического знания в области лечения болезней психологического и физического характера, а также в возможности увидеть контуры новой научно-практической парадигмы и новой медицинской отрасли – антропологической медицины.

Философские контуры антропологической медицины, в частности, у нас в стране, наметились в конце прошлого и начале этого столетия под влиянием подобных тенденций, зародившихся в Европе, около пятидесяти лет назад, на волне популярности идей экзистенциализма. Сами же идеи антропологизации медицинского знания – лечить не болезнь, но больного, а также другие, созвучные современным холистическим подходам в области лечения болезней, были заложены еще в раннем дохристианском обществе.

Так, древнегреческий врач, реформатор античной медицины Гиппократ (ок. 460—370 г. до н.э.) развивал представления о целостности человеческого организма, индивидуальном подходе к больному и его лечению. Он рассматривал психическую и физическую жизнь организма, как одно целое, сравнивая болезнь с деревом, где корни дерева – причина болезни, а крона – ее различные следствия. Гиппократ утверждал, что болезнь необходимо лечить с двух сторон одновременно, при этом причину болезни лечить по принципу «подобное лечится подобным» – similis similibus (в начале XIX столетия, этот принцип лечения будет положен С.Ганнеманом в основу гомеопатического лечения болезней). Следствия же – симптомы следует лечить по принципу «противное лечится противным» – contraria contrariis (аллопатический подход). Только лишь соблюдение закона единства, гармонии и равновесия этих принципов сделают лечение больного эффективным. Гиппократ дал описание человеческих темпераментов, а также других важнейших принципов эффективного лечения болезни на основе этого знания. Высказывание, которое ему приписывают, можно считать первой четко сформулированной декларацией, определяющей место психологии вообще и человеческого сознания, в частности, в процессе исцеления: если есть несколько врачей, из которых один лечит травами, другой ножом, а третий – словом, прежде всего, обратись к тому, кто лечит словом. Эти же слова великого врача Античности определяют, по сути, первичность психологического и психотерапевтического метода в лечении болезни.

В своем диалоге «Хармид», Платон (429-347 год до н.э.) рассказывал Сократу об одном юноше, страдавшем головной болью: «если будет хорошо с глазами, то хорошо пойдёт и с головой, а если будет хорошо с головой, то будет хорошо и всему телу, а тело нельзя лечить без души. Ибо от души идет всё – как доброе, так и злое, как на тело, так и на всего человека… А душа должна лечиться особыми целебными разговорами».

Подобного рода идеи были созвучны и древней восточной медицине. Её принципы дошли до нас в трактате древнекитайской медицины Нэйцзин (ок. 3 в. до н.э.), а также в древнейших памятниках индийской литературы Ведах (8—9 вв. н.э.). Ибн Сина (латин. Авиценна, 980—1037 г.) – ученый, философ и врач, живший в Средней Азии и Иране, в своих трактатах «Книга исцеления», «Книга указаний и наставлений», которые были популярны не только на Востоке, но и на Западе, отразил естественнонаучные воззрения того времени на душевное и физическое здоровье и их взаимосвязь.

История развития психосоматической медицины, прежде всего в Европе, а затем и в России, насчитывает около 200 лет. Уже с первой половины XIX, вплоть до начала и первой половины XX столетия, усилиями самых разных ученых стали активно проводиться исследования различных функциональных и даже органических нарушений человеческого организма, а также взаимосвязей физических и психических процессов и их влияния на развитие того или иного заболевания. Психосоматическая медицина того времени была представлена, прежде всего такими именами, как Хейнрот, который уже в 1818 году попытался дать психологическое объяснение некоторым телесным болезням, рассматривая их как психогенные – в этическом аспекте. Согласно его концепции, причинами туберкулёза, рака, эпилепсии были переживание злобы, стыда, сексуальные страдания. Далее, в этом же ряду, стоят имена Якоби, Новалиса, Штегмана, Федерна, отстаивавших взаимосвязь души и тела и невозможность их отрыва друг от друга, Ф.Ницше, развивавшего философию, которая «исходит из тела и нуждается в нём как в путеводной нити».

Развитие психосоматической медицины с 30-х годов XX в. происходило, главным образом, под влиянием психоанализа. Основными представителями школы исследователей того этапа явились врачи и психоаналитики Г. Гроддек, Ф. Дойч, Ф. Данбер. В послевоенное время исследования продолжили Г. Селье, А. Александер, А. Мичерлих, А. Йорес и др. Прошедшие десятилетия психосоматическая медицина была связана с именами Э. Линдемана, З. Липовского, Г. Энгеля, Т. Икскюля, а также с именами М. Бооса, В. Вайцзеккера, а также К. Гольдштейна, Л. Бинсвангера, В. Дерра, М. Шранка, Э. Кречмера, Ф. Байтендийка – пионерами в области неврологии, нейропсихологии, психиатрии. В этом ряду, безусловно, важно отметить европейских и американских врачей-психотерапевтов, создавших свои подходы и методы лечения различных заболеваний психики и тела – В.Райха (телесно-ориентированная психотерапия, 1947), А.Лоуэна (биоэнергетический анализ, 1967), Д.Боаделлы (соматическая психотерапия «Биосинтез», 1978).

В России начало фундаментальных научных исследований в области взаимоотношений тела и психики связано, прежде всего, с именем И. М. Сеченова (1829—1905), утверждавшего идею аналогичности психических и физиологических процессов, «разница между которыми лишь количественная». В лабораториях И. П. Павлова (1849—1936) ставились эксперименты по устранению так называемого «следового рефлекса» – отрицательной физической и психической реакции на стрессогенное воздействие. В. М. Бехтерев (1857—1927) положил начало развитию рефлексологии как комплексной науки о человеке и обществе. А. А. Ухтомский (1875—1942) создал учение о доминанте как главном принципе организации поведения и изучил возможности использования психоанализа в его взаимодействии с физиологией нервной системы. В. Н. Мясищев (1893—1973) разработал клинико-психологическую теорию неврозов и подтвердил некоторые выводы З. Фрейда о сексуальных травмах как источниках психических расстройств. Л. С. Выготский (1896—1934) призывал преодолеть «коллекционирующий характер» исследования психосоматической феноменологии, и рассматривать ее в контексте культурно-исторического развития личности.

При этом, наряду с Фрейдом, Л. С. Выготский утверждал: «Невроз есть, в сущности говоря, такая форма заболевания, в которой конфликт между инстинктами и средой приводит к неудовлетворению первых, к вытеснению влечений в подсознательную сферу, к тяжёлому расщеплению психической жизни… С психологической точки зрения, для воспитания инстинктов существует дилемма – или невроз или сублимация, т.е. или вечное столкновение неудовлетворённых влечений с нашим поведением, или превращение неприемлемых влечений в более высокие и сложные формы деятельности.». Выготский призывал преодолеть «коллекционирующий характер» исследования психосоматической феноменологии, и рассматривать ее в контексте культурно-исторического развития личности.

Современные отечественные исследования в области психосоматической медицины, с конца 80х, начала и второй половины 90х годов прошедшего столетия, в нашей стране, отмечены изучением влияния хронической болезни на психику, а также особенностей личности при пограничных расстройствах и соматических заболеваниях, исследованиями психосоматического симптома, как феномена культуры (Г.Арина, 1991). Тогда же положено и начало развитию клинической психологии телесности – новой области психологического знания (В.Николаева, 1986, 1991, 2009). В конце 90х, начале 2000х годов и в последующем появились работы, посвященные изучению психосоматического расстройства, как результата диссонанса взаимосвязанных между собой внутренних и внешних факторов в различном их сочетании и интенсивности субъективного «освоения» и переживания каждого из этих факторов (Можайский, 1998, 2005, 2018) 8.

Инновационными лабораторными исследованиями стали эксперименты по инструментальной оценке электро-кожных показателей психофизиологического состояния человека в процессе решения различных умственных задач, а также лабораторная разработка методов объективной оценки результатов коррекционных процедур, применяемых к детям с различными нервно-психическими расстройствами (А.Назаров, 2018).

Сегодня, тенденции развития психосоматической медицины, в целом, выражены в усовершенствовании психотерапевтического инструментария, увеличении его разнообразия. Это естественный ход развития психотерапии психосоматических расстройств, по крайней мере, в психотехнической ее части, так как не для каждого типа личности заболевшего человека подходит тот или иной, ранее созданный кем-то, отвлеченный от данного конкретного случая психотерапевтический прием, методика. В этом смысле, свою эффективность показывают «креатив-методики», конструируемые специалистом и его подопечным, прямо в процессе психотерапевтического взаимодействия (В.Можайский, 2018). Также эти тенденции выражены и в появлении новых подходов в лечении психосоматических расстройств (как на Западе, так и у нас в стране), располагающих своим понятийно-смысловым аппаратом, психотехническим арсеналом. Появляется все более детальное описание механизмов психосоматического нарушения, включающих взаимосвязь пораженного соматического органа с так называемыми «кодировками сознания» и соответствующей ему зоной головного мозга, проблемной психологической ситуацией и эмоциональной реакцией на нее, вызывающей подобного рода соматическое нарушение (Л.Марчер, 2008, Д.Бернс, 2021).

Данные подходы и методы, претендующие на новые научно-практические парадигмы в области психосоматической медицины, с большей или меньшей степенью своей проработанности и эффективности, так или иначе, обслуживают максиму, выраженную русской поговоркой «все болезни от нервов». Их новизна состоит, главным образом, в новом объяснительном языке, а также алгоритмах и «технологии» построения терапевтического процесса – в отчетливо выраженной сценарности и технологичности терапевтического процесса («психотерапевтический протокол»), либо напротив, в совершенствующихся умениях специалиста творчески строить терапевтический контакт со своим подопечным, отталкиваясь от его первоначального запроса 9. Смысловыми опорами и, одновременно, «маяками» в описываемых подходах и методах, по умолчанию, остаются стремление практически любого человека к субъективному переживанию счастья, внутреннему психофизическому комфорту и гармонии, раскрытию своего потенциала и самореализации, а также выстраиванию удовлетворяющих отношений с окружающим миром вообще и удовлетворяющих человеческих отношений, в частности.

Достижения современной официальной медицины, прежде всего в области медицинских технологий – как химико-фармакологических, так и инженерно-инструментальных (медицинское диагностическое и лечебное оборудование), а сегодня еще и цифровых, бесспорны. Эти же достижения показали себя, в относительно недавнем историческом прошлом и конечно же в наши дни, в способности предупреждать и справляться с опасными инфекционными заболеваниями, в способности оказывать эффективную помощь заболевшему или пострадавшему человеку в самых разных экстремальных обстоятельствах. Бесспорно также и то, что эти достижения расширили область знания в самых разных научных направлениях – микробиологи, органической и неорганической химии и др. Тем не менее, очень сложно сказать, что мы стали более здоровыми и меньше болеем.

Так, в докладе Всемирной организации здравоохранения «Мировая статистика здравоохранения» сделан акцент на угрозе роста неинфекционных заболеваний (НИЗ), которые приводят к «возрастающему числу потерянных жизней и средств к существованию, оказывая негативное воздействие на системы здравоохранения, общины, экономику и общество». За период до 2022 г., отмечается отсутствие прогресса по ключевым показателям здоровья в последние годы по сравнению с 2000–2015 гг. Доля случаев смерти, ежегодно вызываемых НИЗ, постоянно растет и в настоящее время составляет почти три четверти от общего числа ежегодных случаев смерти. По прогнозам, при сохранении подобных тенденций, к середине века на НИЗ будет приходиться около 86% из 90 миллионов ежегодных случаев смерти; следовательно, 77 миллионов случаев смерти будут вызваны НИЗ, что составит прирост почти в 90% в абсолютном выражении с 2019 г. Подобного рода удручающую картину положения дел в Европе, США, Австралии и особенно России дает и анализ, проведенный российскими учеными-медиками, при этом, он включает исследования роста численности и разновидности болезней в детской, подростковой и молодежной среде.

Ко всей этой «клинической картине», к сожалению, добавляются и факторы, очевидно порождаемые и самой официальной медициной. По данным Московского городского центра токсикологии НИИ им. Н.В.Склифосовского, около 73% всех отравлений в Москве составляют именно лекарственные. По данным ВОЗ, смертность от лекарственных отравлений при применении синтетических лекарств, находится на четвертом месте в общей структуре смертности населения развитых стран, в которых они применяются в медицинской практике наиболее широко и часто. При этом, важно еще раз отметить, что всегда есть обстоятельства, при которых применение лекарственной фармакологии, хирургического вмешательства совершенно оправданы и необходимы, обстоятельства, в которых альтернативные способы лечения не работают. Прежде всего, это тяжелое течение болезни, с которой организм данного конкретного человека не справляется самостоятельно, тяжелые травмы, ранения, эпидемии, сбой в работе организма на глубоком внутриклеточном, генетическом уровне. Но означает ли это, что фармакологическое (и хирургическое) лечение болезни должно быть общим правилом на все случаи жизни (болезни)?

Тем не менее, современный среднестатистический человек, испытывающий тот или иной дискомфорт в состоянии своего здоровья, особенно, если этот дискомфорт приобретает устойчивый и выраженный характер, мешающий привычно сложившемуся распорядку его жизни, все так же, как и много лет назад, обращается к хорошо известным ему традиционным медицинским способам лечения – таблеткам, капсулам, каплям, порошкам и всей той фармакологии, которая в изобилии, почти на любой случай, представлена сегодня практически в любой аптеке. Так же и современный среднестатистический врач, если такой человек попадает в зону его профессионального внимания, обращается, как правило, к фармакологическому или хирургическому лечению, опираясь на заранее определенный и нормативный «протокол лечения» данного случая. Такого рода поведение заболевшего или его лечащего врача – обыденная реальность в давно устоявшихся отношениях «человек-болезнь-здоровье-врач-лечение», при этом реальность, хорошо знакомая многим, особенно тем, кто не располагает в своем арсенале, например, альтернативными средствами решения проблем здоровья.

Почему же врачу или заболевшему человеку не воспользоваться достижениями современной медицины, фармакологии, хирургии? Тем более, что многие из нас, в большей или меньшей степени, несут на себе еще и нагрузку наследственных и приобретенных заболеваний, поведенческих паттернов, сформированных в определенной социокультурной среде включая и отношение к своему здоровью? Вопрос абсолютно закономерный и справедливый, и, если все же попробовать еще раз ответить на него, то прежде всего, напрашиваются следующие, так же очевидно справедливые ответы:

– При исключительно фармакологическом и симптоматически ориентированном лечении, купируются лишь симптомы заболевания, а его первопричины, по крайней мере, не находятся в фокусе внимания врача, ни, тем более, в фокусе внимания заболевшего человека, как правило, не разбирающегося глубоко в вопросах здоровья и лечения;

– В обстоятельствах исключительно фармакологического лечения, организм, иммунная система лишаются возможности самостоятельно справиться с недугом, в опоре на естественную природную функцию регенерации и функцию иммунной защиты, эти функции «не тренируются»;

– Применение лекарственных препаратов приводит, как правило, к временному улучшению состояния здоровья, иногда приводит и к обратному результату, состояние здоровья заболевшего человека может ухудшиться, в том числе, в связи с побочными эффектами и лекарственной интоксикацией организма, о чем свидетельствует приведенная выше статистика;

– При хирургическом вмешательстве, особенно сложном, происходит глубокая травматизация тканевых структур различных органов и систем, что, само по себе, причиняет общий вред здоровью;

При этом, современная «доказательная медицина» (ДМ), возникшая, как новая медицинская парадигма в начале 70-х годов, продолжает стремиться к доказуемости и прогнозируемости лечебного процесса, предсказуемости действия тех или иных лекарств, по крайней мере того, что пользы от них больше, чем вреда (негативных побочных эффектов). Все должно быть доказано статистически, так как это, очевидно, в интересах заболевшего и его лечащего врача.

Но драматизм данной ситуации заключается в том, что и врач, и его подопечный, настроенные на «выдачу» и «получение» гарантированного результата лечения, априори находятся в ситуации неопределенности, так как само лечение, даже в парадигме ДМ, не может учесть той массы переменных факторов индивидуального физиологического (в том числе, на клеточном биохимическом и гормональном уровне), эмоционально-психологического, социального и др. характера, влияющих на состояние здоровья. ДМ может гарантировать лишь купирование симптома и то не всегда. Состояние устойчивого целостного здоровья, без возврата вновь к болезненной симптоматике и рецидивам болезни, ДМ гарантировать не может, о чем, опять же, свидетельствует та же статистика, приведенная выше. Мы стали болеть больше, разнообразней и чаще, и в этом смысле, ДМ стала, своего рода новым Прокрустовым ложем – как для лечебного процесса вообще, так и заболевшего человека, в частности.

Технический прогресс, во главе с учеными самых разных специальностей, сегодня активно работает в парадигме ДМ не только на «большую фарму», но и на большую медицинскую инженерию, отвечая запросам современной медицины, ее клиентуры и играя свою существенную роль, в том числе, в локальных и глобальных экономических процессах. Реклама и маркетинг медицинских препаратов и услуг так же сегодня поставлены достаточно эффективно, по крайней мере, они в значительной степени заполняют информационное пространство вообще и «информационное пространство» сознания современного человека, в частности, которая отвечает за здоровье, методы и способы лечения. Заполняют они и сознание лечащего врача, который активно предлагает своему пациенту новые достижения фармакологической отрасли, а также достижения аппаратно-технологической медицины.

Лечебный процесс, в складывающихся обстоятельствах, по сути, поставлен не только в зависимость от фармакологии и медицинской техники, но и в зависимость от прибыли. Это обстоятельство отодвигает личность заболевшего на второй план, делая монетизацию медицинских услуг и прибыль доминантой терапевтического процесса, вольно или невольно подталкивая, тем самым, врача к нарушению логики лечения.

Помимо перечисленных выше сложностей, рисков и противоречий в организации лечебного процесса, очевидно также и то, что среднестатистический врач, как правило, занимает по отношению к заболевшему человеку конвенционально директивную патерналистскую или же, другими словами, всезнающую родительскую позицию. Я – врач, специалист, профессионал, я знаю, как тебя лечить – врачебная установка «по умолчанию», с которой, как правило, согласен и любой пациент. С этим, безусловно, трудно спорить, но, только если отбросить тот немаловажный факт, что в ситуации подобных отношений «врач-пациент», потенциальная способность человека к самостоятельной и осознанной психофизической саморегуляции так же отходит на задний план терапевтического процесса. Личность пациента и ее роль в процессе выздоровления, таким образом, искусственно обесценивается или даже инфантилизируется.

Сознание заболевшего, как главный регулятор поведения человека, в том числе и даже прежде всего влияющий и на состояние его здоровья, приводящий его к болезни или защищающий от нее, остается таким же – некомпетентным и поэтому «нозогенным». Глубокое и всестороннее понимание заболевшим человеком причин своей болезни не является предметом совместного исследования, при данных медицинских подходах и методах, поэтому не является и предметом терапевтического воздействия, предметом устранения этих причин. Врача традиционной медицины, в силу понятных причин, сегодня по-прежнему учат «другому», и он по-прежнему не получает необходимых и достаточных знаний в области психотерапевтической работы с пациентом, в области ее подходов и методов, а также ее первостепенной важности в лечебном процессе.

Таким образом, на сегодняшний день, складывается и уже сложилась парадоксальная, драматичная, но закономерная картина современной симптоматически, фармакологически, субстрато-ориентированной высокотехнологичной медицины, создавшей свой понятийный аппарат и свои высокотехнологичные способы методы в области лечения болезней. Заняв официальную нишу заботы о человеческом здоровье, по сути своей, современная медицина и здравоохранение все больше входят в глубокое противоречие с естественными природными законами и механизмами поддержания и восстановления здоровья, с ключевыми принципами врачевания, известными издревле.

Официальная медицина, как и все потенциальные потребители ее услуг, все больше становятся заложником возрастающего количества заболеваний, их разновидностей и качества, что порождает и соответствующие следствия, например, как формализация, конвейеризация, цифровизация медицинских услуг, неизбежные в данных обстоятельствах и так же неизбежно отворачивающие друг от друга медицину и эффективный лечебный процесс, личность врача от личности его пациента.

Исключением, в данном случае, может служить, пожалуй, относительно небольшой процент людей, сумевших найти своего врача – внимательного и ориентированного на своего подопечного, а также людей, самостоятельно занимающихся поддержанием и профилактикой своего здоровья. Безусловно, таким исключением могут служить и примеры жизни религиозных подвижников, которые, при наличии тех или иных, порой тяжелых нарушений физического здоровья, сами способны лечить других 10.

В условиях кризиса современной медицины и здравоохранения, а также глобальных кризисов эко-климатического, социально-экономического и геополитического характера, провоцирующих, в свою очередь, появление все новых заболеваний психического и телесного свойства, особую актуальность, судя по всему, приобретают специальные междисциплинарные научные исследования, позволяющих выявить и понять те или иные феноменальные взаимосвязи между всеми этими кризисами.

Если больному после разговора с врачом не стало легче, то это не врач – этот афоризм принадлежит великому русскому врачу В.М.Бехтереву, который, тем самым, постулировал важнейшие профессиональные компетенции врача. Прежде всего, это умение врача вести специальный терапевтический и терапевтирующий диалог с человеком, которого он лечит, а также предметную направленность такого диалога на работу с сознанием заболевшего человека. К слову сказать, такими компетенциями обладал А.П.Чехов, который, по образованию был врачом и, наряду с медикаментами, придавал большое значение умению врача воздействовать на психику больного. Знаменитая история, описанная В.Гиляровским в его книге «Москва и москвичи», рассказывает о том, как Чехов, без всяких медикаментов, с помощью определенных психологических воздействий, буквально за несколько минут, вылечил его от нервного тика, возникшего в результате стресса, пережитого им на корабле во время морского шторма.

Психотерапевтическая практика, каждый раз очевидной убедительностью показывает, что качество человеческого сознания, как высшей психической функции и, следовательно, как регулятора человеческого поведения, определяется способностью человека понимать себя, выстраивать свою, более или менее целостную и объективную картину мира, опираясь в своей повседневной жизни на определенную систему мировоззренческих установок, формирующихся в процессе индивидуального развития и социализации. Также психотерапевтическая практика показывает и то, что, формируясь в определенных социокультурных условиях, человеческое сознание постепенно складывается в тот или иной характерный тип ментальности, определяющий мотивы человеческого поведения, мотивы тех или иных наших поступков, соответствующие эмоциональные реакции на различные жизненные обстоятельства, а также связанные напрямую с эмоциями состояния и реакции нашего организма.

Формирование индивидуального сознания, психики, в своей индивидуальной и общественной истории, как мы часто видим из жизни, а психологи-психотерапевты, наставники и другие представители человеко-ориентированных профессий видят это изнутри индивидуальной или групповой психологической практики, претерпевает самые разные воздействия на него сложных, порой драматических и даже трагических – травмирующих событий, с которыми сталкивается в своей жизни практически любой человек. С некоторыми из таких стрессогенных воздействий человеческое сознание, психика, человеческое тело могут справиться без особых потрясений и деструктивных для себя последствий, а справляясь, как правило, становятся более зрелыми, крепкими и устойчивыми к подобного рода негативным воздействиям. С некоторыми из воздействий такого рода человеческая психика, сознание и тело не справляются, приобретая форму тех или иных дефектов личности, физических и даже органических дисфункций и дефектов, дефектов развития в целом, со всеми вытекающими в дальнейшем негативными последствиями – как для самого человека, его физического и психического здоровья и развития, так и для его сознания, в целом.

Вслед за Бехтеревым и другими врачами, отдававшими должное важности работы с мышлением и сознанием заболевшего человека, создатели метода когнитивно-поведенческой терапии (КПТ), безусловно, так же уловили важность работы с когнитивными процессами, в том числе, мировоззренческими установками и другими элементами сознания, влияющими на человеческое поведение и состояние здоровья. Но и здесь есть свои «нюансы», влияющие в целом на качество терапевтической работы с использованием психологических подходов и методов. Акцентирование психологической работы исключительно на когнитивной сфере личности заболевшего перекрывает возможность работы в других личностных «модальностях». Например, в телесно-двигательной сфере, предполагающей движения, прикосновения, дыхательные практики и пр., в эмоциональной, предполагающей эмпатию, сопереживание, поддержку и эффект со-присутствия, выражаемые специалистом, например, невербально и без прямой апелляции к когнитивным процессам, мировоззренческим установкам и картине мира заболевшего.

Психотерапевтическая практика также показывает и то, что нарочитая направленность специалиста на работу с человеческим сознанием, его «картиной мира», мировоззренческими установками, может создать дополнительные сложности в построении терапевтического контакта, в разворачивании терапевтического процесса из любой другой точки входа в него. Эта нарочитость может даже навредить, и данный факт крайне важен, особенно, в работе с человеком, который, в силу самых разных причин, может быть не готов к качественному терапевтическому взаимодействию на когнитивном, мыслительном уровне, не готов к рациональному осмыслению своих мировоззренческих установок и своего отношения к жизни вообще. Он вообще может «транслировать», в моменте, определенную активность, состояния, реакции, потребности и другие феноменальные личностные проявления, не имеющие буквального отношения к области компетенций КПТ. При этом, фокусировка терапевтического внимания на этой феноменальной активности, зачастую, становится той самой точкой входа в терапевтический процесс, порой, с достаточно выраженным, терапевтическим эффектом, прямо здесь в моменте. При этом, сложности когнитивного характера, которые переживает заболевший человек, могут быть связаны именно с его актуальной болезнью, с особенностями его индивидуального развития, включая психотравматический опыт.

Тем не менее, фактом остается то, что человеческое сознание, его качество определяют, в итоге, качество и образ нашей жизни вообще, включая социальные контакты, индивидуальное мироощущение, отдых, физическую нагрузку, привычки, увлечения, питание, а также наше отношение к собственному здоровью. Оно определяет нашу способность быть «в контакте» со своей естественной организмической природой – способность исследовать, понимать ее, понимать свои эмоции, потребности и пристрастия, импульсы и инстинкты, опираясь при этом не только на рациональные суждения и логику, но и на физические ощущения, чувства, интуицию, на свои «психофизические компетенции», позволяющие продуктивно обходиться с этой организмической природой.

Сближение официальной медицины и практической психологии, в виде овладения врачами различных медицинских специальностей (вплоть до стоматологов) различными методами психотерапии, активизировавшееся, в частности в нашей стране в 90-е годы, так или иначе, продолжается и по сей день. Так же и психологи – получают дополнительное медицинское образование, используют специальное высокотехнологичное оборудование для исследования и научно-доказательной объективации некоторых психических процессов.

Данное сближение пока еще страдает концептуальным и функциональным нарушением иерархии применяемых терапевтических методов, официальная медицина доминирует по умолчанию. Поэтому, такое сближение важно рассматривать не механически и не по принципу «мы старый мир разрушим до основанья, а затем…», со всеми вытекающими отсюда деструктивными процессами. Его важно рассматривать, учитывая реалии современной медицины и здравоохранения, как систем, исторически сформировавшихся по своим канонам, в определенных социально-экономических и культурных условиях, систем, объединяющих большое количество ученых – высококвалифицированных профессионалов своего дела. Но, прежде всего, такое сближение необходимо рассматривать, а тем более реализовывать его практически, учитывая реалии каждого конкретного случая заболевшего человека.

Психотерапевтическая практика работы в области работы с различными нарушениями человеческого организма и психики достаточно давно демонстрирует свои возможности в качественном решении актуальных задач современного здравоохранения. Это практика, прежде всего, в основе своей имеющая целостный взгляд на человека и его собственную роль в процессе лечения и профилактики болезней, практика, опирающаяся на совместное поэтапное исследование с заболевшим его личностных особенностей, потребностей и мотивов, мировоззренческих установок, практика, направленная на такое же целостное последовательное восстановление и поддержание естественных природных механизмов саморегуляции, регенерации организма и психики, на развитие «внутреннего компетентного доктора».

Это практика, где все то, что определяет качество человеческой жизни, не отделено друг от друга: сознание, как вместилище поведенческих установок, своих субъективных картин мира и как регулятор поведения, образа жизни, включая отдых и питание; рациональное мышление и интуиция, порождающие способы принятия решений в тех или иных обстоятельствах жизни; эмоции и телесные процессы, напрямую влияющие на наше самоощущение и состояние здоровья; мотивы, сложные потребности, ситуативные желания и инстинкты, являющиеся, своего рода, жизненным «топливом», дающим энергию к жизни и развитию.

Существование и развитие подобного рода практической психологии в области лечения различных заболеваний психики и тела свидетельствует о естественном и последовательном процессе формирования новой медицинской парадигмы и отрасли здравоохранения – антропологической медицины. Помимо самых разных организационно-психологических и содержательных вопросов такого развития, безусловно, важнейшими являются вопросы предупреждения (и «профилактики») различного рода внутриотраслевых кризисогенных факторов, оказывающих сегодня негативное влияние на современную медицину и здравоохранение, а также факторов, которые потенциально способны оказывать такое влияние. Все эти факторы, а также многие из описанных выше негативных кризисных явлений в области медицины и здравоохранения, все механизмы, позволяющие их сбалансировать, компенсировать или вообще предотвратить, потенциально являются предметом обсуждения в соответствующих профессиональных сообществах и государственных структурах, проявляющих интерес к созданию и развитию этой новой медицинской отрасли.

В отличие от медицинской антропологии, в основу которой положены академические исследования человека в его отношениях с вопросами здоровья и болезни, находящие свое прикладное применение, например, в посредничестве клинических антропологов между врачом доказательной медицины и его пациентом, не обладающим знаниями врача, антропологическая медицина – это, прежде всего, непосредственная практико-ориентированная терапевтическая деятельность, осуществляемая в диаде «специалист-пациент».

Осуществляя эту деятельность, специалист, без каких-либо посредников, напрямую вступает в терапевтический контакт с обратившимся к нему за помощью человеком, вступает в контакт с его аутентичной жизнеобеспечивающей функцией эмоционально-психологической и физической регенерации – функцией самовосстановления организма и психики. Специалист поддерживает эту функцию, сопровождая и развивая способность человека к более осознанной, компетентной и творческой саморегуляции в тех или иных обстоятельствах его жизни. Основным терапевтическим средством данного лечебного процесса, так же в отличие от медицинской антропологии, является диалоговая психопрактика, включающая разные инструменты и разные уровни сложности построения такого диалога-взаимодействия.

Таким образом, антропологическую медицину можно рассматривать в качестве в качестве междисциплинарного подхода, сближающего современную психотерапию и современную доказательную медицину, в качестве целостного экологического подхода, делающего акцент на первостепенной важности психологической работы с личностью заболевшего человека, а не только с симптомами его болезни, при этом, работы «экологичной» – последовательной, поэтапной, творческой и максимально внимательной ко всем феноменам процесса взаимодействия между специалистом и обратившимся к нему за помощью человеком.

При этом, психотерапия, как достаточно развитая сегодня область человеческой деятельности, самим своим понятием претендующая на терапевтический процесс (терапи́я – др.греч. «θερᾰπεία» – врачебный уход, лечение), претендующая на терапию человеческой души, психики, личности, далеко еще не непознанных и, возможно, априори непознаваемых, в обстоятельствах подобного сближения с медицинским знанием, вероятно, имеет шанс избавиться от, своего рода, «методологической самонадеянности» и абстрактной неприземленности в вопросах целения души. Концентрируясь на актуальных проблемах человеческого здоровья, психотерапия приобретает более предметные и направленные очертания – как научно-методологические, так и практические.

Современная же доказательная медицина, обращаясь к богатому научно-практическому опыту глубинной психологии и психотерапии и расширяя, благодаря этому, свой терапевтический арсенал и методологию в вопросах лечения болезней и профилактики человеческого здоровья, в свою очередь, имеет шанс отойти от узко специфичного, утилитарно-технологического и симптоматического подхода в работе с «субстратом» человеческого организма.

Современная медицина имеет шанс так же предметно и направленно учиться работать, прежде всего, с заболевшим человеком и всей совокупностью феноменов его личности, с первопричинами заболевания, коренящимися, зачастую, в психической реальности человека, в характерном индивидуальном рисунке его эмоциональных реакций и состояний, особенностях его мышления и сознания, как регулятора поведения, в особенностях его индивидуального и социального развития. Медицинская практика имеет шанс преодолеть свои системные ограничения и противоречия для того, чтобы действительно «лечить не болезнь, но больного», отдавая, тем самым, должное тому, чью клятву, в начале своего профессионального пути, дает каждый врач.

МЕХАНИЗМЫ ПСИХОСОМАТИЧЕСКОГО РАССТРОЙСТВА

В РЕЗУЛЬТАТЕ ДИСТРЕССА

Доводилось ли вам видеть дуб в состоянии стресса, или дельфина, пребывающего в мрачном расположении духа, лягушку, страдающую заниженной самооценкой, кошку, которая не может расслабиться, или птицу, обремененную обидой? Поучитесь у них умению мириться с настоящим.

Э.Толле

Мир продолжает входить в эпоху больших перемен, в том числе, кризисов и противоречий, связанных с этим процессом, вызванных им и ему предшествующих. Хочется нам этого или нет, но это очевидная данность сегодняшнего дня, где похоже сошлись в одну точку не только определенные социально-политические, экономические закономерности развития или изменения мирового человеческого сообщества, его исторически сложившиеся противоречия, но и противоречия и кризисы рукотворно создаваемые, включая современные технологии противостояния – информационные, научные, военные, финансово-экономические, политические. Так уж видимо пока устроен сам человек и человеческое сообщество.

Активные глобальные и локальные изменения в экономической, социальной и политической сфере, геополитические конфликты, экологические и техногенные катаклизмы, напряжённые и динамичные условия современной жизни, в той или иной степени для каждого из нас, являются сегодня хроническим стрессовым фоном. Перечень факторов, выступающих в качестве стрессоров, вызывающих, в большей или меньшей степени, как позитивный, стимулирующий деятельность организма стресс, так и негативный – дистресс – сильную, дестабилизирующую, а порой и разрушающую нас психофизиологическую реакцию в ответ на воздействие стрессогенных факторов, достаточно велик. Поэтому одной из ключевых задач жизни современного человека является задача адаптации к новым ее условиям, к новым вызовам времени.

Человек переживает стресс (букв. – напряжение, давление) в момент рождения, заболевая, получая психологические и физические травмы, влюбляясь и испытывая радость, играя и занимаясь экстремальными видами спорта, зарабатывая деньги и лишаясь их, теряя близких людей и делая научные открытия. Современные мегаполисы, также выступают для его жителей многофакторным внешним стрессором. Напряжённый временной ритм и скорости, городской шум и экология, большое скопление людей разных культур, социальных страт и связанные с этим социальные напряжения – все это составляет его основу. К ним неизбежно прибавляются и другого рода стрессогенные факторы: отношенческие конфликты, материальные трудности, смена места жительства и работы и др. Мощнейшим внешним стресс-фактором последних лет стали террористические акты, дестабилизирующие нашу жизнь на самых разных ее уровнях. Все эти стрессоры обильно удобряют почву, на которой произрастают те или иные расстройства человеческого организма.

Очередными тотальными вызовами времени и мега-стрессорами для подавляющего большинства людей стали пандемия, связанный с ней вынужденный режим карантина и, далее, наложившийся на не полное еще окончание пандемии фактор боевых действий на Украине, где гибнут не только военнослужащие, но и мирные жители, в том числе, чьи-то родственники, знакомые, друзья, коллеги. Война – это всегда трагедия, даже если она «справедливая» (по философу Вл. Соловьеву), тем более для русского менталитета, русского человека, страны, не раз переживавшей в своей истории подобные трагедии.

И если пандемия и карантин спровоцировали возникновение различных негативных реакций и состояний, в связи с изменением привычного образа жизни, долговременным нахождением в замкнутом пространстве, гиподинамией, отношенческими проблемами, возникающими в семьях в данных обстоятельствах, проблемами финансового характера, самыми разными страхами в этой связи, то фактор боевых действий на Украине усилил стресс, добавив к этим страхам новые, а если быть более точным, то "хорошо забытые" наши старые, исторически сформированные страхи, которые с очень высокой интенсивностью накрыли огромное количество людей. Основные из этих страхов: сам по себе страх войны, разрушений, насильственной смерти и просто смерти своей и своих близких, в том числе в связи с отсутствием еды и воды, страх потери средств к существованию, крыши над головой, страх репрессий и террористических актов.

Все это выразилось в переживании людьми постоянного высокого уровня тревожности, панических атаках – генерализованном сбое в работе нервной системы, смятении чувств, мыслей, что часто влечет за собой дополнительную волну страхов по типу "со мной происходит что-то ужасное, и я не могу этим управлять, справиться". Выражается это и в обострении хронических заболеваний. Отдельную роль, в данных обстоятельствах, играет еще и фактор массовости – достаточно быстрой распространяемости подобных состояний – эффект "эмоциональной пандемии".

Вызовами сегодняшнего дня стали и факторы тотальной информационной войны – освещение этих событий в средствах массовой информации, социальных сетях и других интернет-платформах по обе стороны конфликта, фактор отсутствия у многих людей экспертизы и ресурса переварить эту информацию, выработать более или менее объективное и компетентное отношение к происходящему, выработать свою гражданскую позицию, что также очень важно для поддержания психологического равновесия и стрессоустойчивости в данных обстоятельствах.

***

Для возникновения психосоматического расстройства, как правило, требуются определённые универсальные внутренние и внешние «условия», которые в своем сочетании и приводят к данному расстройству. К внешним относятся различного рода обстоятельства или информация, вызывающие у человека сильные эмоциональные и психофизические реакции (ситуативные – шоковые либо фоновые – длительные дискомфортные состояния). К внутренним относятся врожденные качества: слабый тип нервной системы или истощенной в силу долговременной физической, эмоциональной, интеллектуальной нагрузки, отсутствие возможности либо способности к естественной физической, эмоциональной и интеллектуальной саморегуляции (снятию перенапряжения либо созданию необходимого тонуса).

Центральным условием возникновения подобных «сверхнагрузок», а также попадания в стрессогенные обстоятельства, провоцирующих, как следствие функциональные, а затем и органические расстройства, является состояние и качество сознания, особенности миропонимания – отношение к окружающему миру, к себе, мировоззренческие установки («картина мира»), определяющие, в итоге, уровень осознанности, поведенческие привычки, определённые черты характера, которые в силу своих особенностей, также становятся благоприятной почвой для эмоционально-психологического напряжения и, как следствие, дистресса.

В первой половине прошлого столетия канадский биолог и врач Ганс Селье ввёл понятие «стресса», как трехфазового адаптационного синдрома - совокупности психофизиологических реакций организма при адаптации в трудных (новых, экстремальных) условиях с изменением функции многих внутренних органов и систем организма и как нагрузки, способной спровоцировать, при определённых условиях, болезнь и дальнейшее разрушение организма. 1 фаза – тревоги – «шок-противошок», от нескольких часов до нескольких суток, с мобилизацией защитных сил организма и психики, 2 фаза – резистентности (сопротивляемости) – возврат к нормальному функционированию организма в привычном режиме, 3 фаза – истощения и разрушения, наступающего в результате долговременного и слишком интенсивного для организма воздействия стрессоров.

Как выглядит «принципиальная схема» стрессогенного влияния и его негативных последствий? Условно ее можно разложить на несколько основных этапов:

1. Сильное ситуативное или же хроническое воздействие различного рода стрессоров на организм, потенциально выводящее его из психофизического равновесия;

2. Физическое переживание воздействия (и в случае, если оно механическое, и в случае, если нет – когда присутствует субъективная оценка произошедшего – «хорошо» это или «плохо для меня», с соответствующей эмоциональной реакцией);

3. Снижение защитных сил организма, затраченных на противодействие хроническим негативным стрессорам и поддержание жизненности, подверженность воздействию других, даже менее сильных стрессоров;

4. Хроническое психофизическое утомление, снижение жизненного тонуса, обострение физических болезней или подверженность им, эмоциональная неустойчивость, психосоматические расстройства организма;

5. Проблемы социальной жизни (трудности в поддержании удовлетворительных человеческих отношений, снижение качества профессиональной деятельности и т.д.);

6. Общее снижение качества жизни, выполняющее уже роль самостоятельного стрессора, приводящего к устойчивому повторению описанной схемы на новом, более разрушающем организм уровне;

Очевидно, что стресс можно преодолеть, не теряя при этом здоровье – далеко не все заболевают, переживая стресс. Более того, при определенных условиях стресс может выступить фактором развития. Благодаря стрессу, многие начинают по-новому воспринимать жизнь и часто более глубоко и мудро. Отсюда возникает функциональный вопрос: как, находясь в стрессе, преодолевать его, меняя при этом, свою жизнь к лучшему? Популярные сегодня различного рода развивающие, оздоровительные практики, психологические и психотерапевтические тренинги, изобретённые западной и восточной культурой, даже религиозные системы, в известной степени, дают ответы на эти вопросы. Они предлагают некоторые рецепты, способы и образ жизни, дающие возможность успешного преодоления различного рода жизненных трудностей, в том числе и стрессов, а также возможность укрепления здоровья и развития. Они же, в определённой мере, являются средством профилактики и предупреждения стрессов, если мы говорим, прежде всего о различных практиках и занятиях, поддерживающих физический и эмоционально-психологический тонус.

Любой из нас, так или иначе, находится во власти определенных стереотипов поведения, социального окружения, различного рода обстоятельств и не всегда отдаёт себе отчёт в том, насколько все это влияет на наше здоровье. Так, например, природные биологические ритмы человеческого организма, выраженные в потребности в регулярном отдыхе, активности, еде, общении, уединении и др. в определенные часы суток, далеко не всегда совпадают с тем ритмом, который диктует, например, работа, устоявшийся образ жизни вообще, выстроенные в соответствии с определенным формальным временным регламентом, отвлеченным от биологического ритма конкретного человека. Результатом подобного несовпадения становятся, как правило, различного рода психофизические дискомфорты.

Попытка подстроить внешнюю ситуацию под свои ритмы в принципе возможна, если есть понимание этих ритмов и возможность выбирать то, что тебе подходит в этом отношении. Но возможно ли вообще избавиться от стрессоров, перестраивая под себя обстоятельства в соответствии со своими биологическими ритмами и потребностями? Вероятно, возможно, но лишь в определенной степени. Все перечисленные выше, а также неупомянутые стрессоры – это данность, объективная реальность, особенно в условиях современной городской жизни, в условиях работы в крупной организации, на производстве. Избавиться от этой данности «по-щучьему велению», как правило очень сложно. Безусловно, мы можем как-то влиять на проблемные обстоятельства, способные вызвать стресс, меняя условия жизни и работы. Но возможна ли эффективная адаптация без изменения подобных внешних условий? По сути, речь, в данном случае идёт о двух полярных друг другу стратегиях разрешения проблемной (стрессогенной) ситуации, между которыми и находится широкий спектр вариантов человеческого поведения.

1. Изменение внешних условий жизни и работы без изменения своего поведения (путь вовне или «экстенсивный» путь).

2. Саморегуляция в условиях стресса, без изменения внешних условий (путь вовнутрь или «интенсивный» путь).

Первый путь – адаптация за счет изменения внешних условий. Второй – развитие за счёт внутренних ресурсов. Здесь есть свои «за» и «против» – «ловушки», в которые можно попасть. Движение по первому пути, с одной стороны, более традиционно для современной (особенно западной) культуры, активно преображающей окружающий мир (как социальный, так и природный), подчиняющей и подстраивающей его под свои потребности. Для многих этот путь понятен, социально одобряем и часто не имеет альтернатив. С другой стороны, бесконечно менять условия жизни и работы, которые тебя не устраивают вряд ли возможно, особенно, когда человек не представляет, что на самом деле ему нужно – к чему ему необходимо стремиться, когда он плохо знает и плохо понимает себя.

Жизненная стратегия движения «от» часто предполагает лишь знание того, что тебе неприятно и не хочется делать. Что приятно, важно, интересно, что тебя развивает, естественно порождая творческий драйв, тебе неизвестно. Кроме того, когда каждый стремится к решению своих проблем и задач за счёт изменения окружающих обстоятельств, в которых есть и другие люди, вполне вероятны конфликты интересов и социальные напряжения. Спектр подобных конфликтов в современном мире широк. От межличностного конфликта до других более жестких и масштабных социальных противостояний с более деструктивными последствиями. За примерами далеко ходить не нужно, современная геополитическая арена – яркий пример подобных конфликтов. К чему приводит агрессивное изменение окружающей природной среды также уже хорошо известно.