Дневник солдата

Примерная карта местности вокруг Ипра, где происходили события, описанные в первой половине дневника

ПОСВЯЩАЕТСЯ ПЕХОТИНЦАМ ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Генерал-майора сэра Фередрика Мориса

Лорд Роберт Сесил сказал, что его потрясает то, насколько ложную картину войны мы видим в учебниках истории, и что он верит, что будущие историки лучше, чем их коллеги из прошлого, смогут показать нам, что такое война на самом деле. Но я в этом сомневаюсь. Их интересуют лишь политики, которые начинают войны, и генералы, которые их ведут, а не безымянный солдат, который сражается, и у них нет ни времени, ни возможности, чтобы рассказать о том, что волновало простых людей в окопах. О том, что действительно имеет значение, – о несчастье, страданиях, грязи, ужасе и отчаянии, из которых большей частью и состоит даже самая триумфальная победа в современной войне, – мы можем узнать только от людей, которые сами испытали все это.

В записи от 6 октября автор сам указал главную причину, по которой должен быть опубликован этот дневник. "Единственный способ остановить войну – это рассказать в школьных учебниках истории вот такую правду вместо чуши о доблестных атаках, победоносных возвращениях и краснеющих девицах, бросающих розы под ноги героев. Каждый солдат знает, что переписывание учебников истории остановило бы войну более успешно, чем самый тщательно спланированный союз, который только могут вообразить усталые умы политиков и стратегов". В последней записи дневника, созданной после того, как автор наблюдал за сменой караула шведских гвардейцев у королевского дворца, он спрашивает: "Неужели ни у кого не хватит смелости сказать им, что война не такая, что настанет день без музыки и восхищенных взглядов, по голове у них будут ползать вши, а язык пересохнет во рту? Несомненно, годы наших жертв были напрасны, если самые хорошо образованные люди в Европе остаются в неведении относительно истинной природы войны и открыто насмехаются над Лигой Наций".

Это слова не идейного уклониста от военной службы и не эгоистичного неврастеника. Эти строки написаны энергичным, здоровым и любящим спорт молодым англичанином, который прошел войну в окопах, благородно выполнял свой долг и вел себя очень отважно. Живым и понятным языком он описывает только то, что сам видел, не прикрывая ужасы войны красивыми фразами, а просто честно рассказывая о них, так же как и истории о преданности и самопожертвовании, что придает его дневнику подлинную ценность.

Примечательно, что его воспоминания, от которых даже сегодня бросает в дрожь, повествуют не о жестокой борьбе за Ипр, не о еще более ужасном сражении в грязи Пашендейла1, не о "великом отступлении", когда немцы прорвали наши позиции в марте 1918 года, а о том времени, когда ситуация на фронте определенно изменилась в нашу пользу и наши армии устремились вперед к окончательной победе. Это повествование о выигранной войне, которую рассказчик видел из окопов первой линии. Нам говорят, что сегодня публика уже устала от книг о войне. Вполне возможно, что читатель и устал от военных книг определенного рода, но я надеюсь, что он не устал узнавать правду о войне, а в этой книге каждое слово звучит правдиво. Забвение памяти о прошлых войнах очень быстро ведет к началу новых.

Ф. МОРИС

30 ноября 1922 года

"Ныне слушайте песнь – неуклюжую песнь

Простосердечного певца, что не просит ответа,

Сквозь слова и сквозь мотив

Перлы истин ощутив,

– Тех, которые певец донес до края света!"

РЕДЬЯРД КИПЛИНГ2

ДНЕВНИК СОЛДАТА

23 апреля 1918 года. Прибыл на базу королевских инженеров3 в Руане и с радостью обнаружил, что там меня ждет стопка писем. Чертовы дураки, мы все переживаем, что придется возвращаться в окопы – сейчас, похоже, дела на фронте совсем плохи. Вечером в столовой был отличный концерт, много шампанского, хотя было душно и очень накурено. Одному Богу известно, когда еще удастся так хорошо посидеть – мы же снова на самой границе цивилизованного мира.

24 апреля. Весь день просидели зря на курсах по взрывному делу. Боже мой! Ну и дурость. На передовой люди мрут, как мухи, из-за отсутствия подкреплений, а здесь тысячи солдат, которых не могут отправить, потому что у железнодорожников не хватает персонала, чтобы заполнить бланки на посадку в вагоны!

25 апреля. Сегодня нескольких человек назначили в роты, так что, похоже, скоро мы перелезем через стену, о которой говорил Хейг4, и снова окажемся прижатыми к ней спиной.

26 апреля. Опять обучение по взрывному делу, а новости одна хуже другой, и если нас не отправят, думаю, фрицы сами до нас доберутся.

27 апреля. Опять были курсы по по взрывному делу, мы взорвали стальной рельс и услышали, как кусок от него просвистел над нашими головами, как снаряд. Минут через десять прибежал полковник – он был в ярости и накричал на нас за неосторожность. Тот кусок рельса, очевидно, пролетел над всем лагерем и приземлился где-то рядом со стрельбищем. К несчастью, полковник услышал, как он прожужжал над его палаткой, и это чуть не напугало его до смерти!

28 апреля. Ходили в церковь.

29 апреля. Учились рыть блиндажи под руководством офицера, который ни разу не слышал, как пушки стреляют – сомневаюсь, что фрицы занимаются такими глупостями.

30 апреля. На стрельбище весь день переводили патроны для пулеметов Льюиса.

1 мая. Обучение штыковому бою – похоже, что нам это действительно может пригодиться. Один парень, который только сегодня прибыл с передовой, говорит, что видел, как саперные роты удерживали фронт вместе с пехотой, во второй линии траншей. Да уж, тут есть чему порадоваться!

2 мая. Сегодня у меня был выходной, потому что завтра я буду дежурным офицером. Вместе с Лукасом5 и двумя сестрами миломердия поехали на прогулку и пересекли Сену на старом канатном пароме. Взобрались на холмы на дальнем берегу и провели чудесный день в лесу – вид прелестный, и так непохоже, что идет война. Вечером мы сели на пароходик и спустились вниз по течению километров семь-восемь до Руана. Выпили (так называемого) чая, отвезли сестер обратно в их лагерь, потом вернулись к себе на поезде. Руан представляет собой странное зрелище – средневековая красота и грязь двадцатого века!

3 мая. День прошел спокойно. Вечером была слышна далекая канонада – предположительно, под Амьеном.

4 мая. Лукас и Ричардс сегодня уехали на передовую.

5 мая. Ходили в церковь. Написал много писем и пытался чувствовать себя счастливым.

6 мая. Одолжил в кавалерийском парке лошадь и поехал на прогулку с одной из сестер. Превосходно позавтракали в маленьком кафе в Петит-Куронн – омлет и свежее масло (не говоря уже о компании сестры) намного вкуснее сухарей и консервов. Вечером сыграли матч в регби против кавалеристов и одержали победу 8-6 в невероятно тяжелой игре. Все остались довольны.

7 мая. Маялся без дела! Иногда не верится, что где-то идет война – даже здесь люди мало что себе представляют, а люди в Англии знают о ней и того меньше.

8 мая. Отличная конная прогулка в лес де Рувре с майором Д. Лошадь мне попалась просто прекрасная.

9 мая. Бедняга Джок получил известие о смерти своего брата в Месопотамии – он просто вне себя от горя.

10 мая. Большая радость. Меня назначили обратно в мою роту. Снова в бой!

11 мая. Наконец-то! Выехал из Руана на забитом войсками поезде, терзаясь мыслями о том, вернусь ли я туда когда-нибудь, и что там все дома делают, и т.д., и т.п. Ну и дурак!

12 мая. Воскресенье. Рано утром проехали Булонь и Вимре, потом Кале и Кассель, и далее до Хейдебеека, где ночевали в поезде. Ночью был налет фрицев, которые пытались бомбить состав, но близко им подобраться не удалось.

13 мая. Вышел в 9 утра, чтобы найти свою роту. Пройдя 15 километров с ранцем, я нашел их в одном из старых лагерей на Ипрском выступе. Почувствовал себя дома. Вокруг лагеря полно артиллерии, а расположенная прямо за ним батарея 230-миллиметровых гаубиц делает жизнь невыносимой. Вечером дивизионный оркестр дал отличный концерт, несмотря на то, что "сцену" постоянно сотрясал грохот орудий.

14 мая. Ходил с Меллором на передовую, чтобы принять у него работы на второй линии траншей6. Зашел засвидетельствовать почтение в сам Ипр – там ничего особенно не изменилось. Пока я делал эту запись в дневнике, над лагерем пролетел немецкий самолет и сбил два наших наблюдательных аэростата, которые загорелись и рухнули на землю. Наблюдатели успели надеть парашюты и приземлились в лесу метрах в двухстах. Позже прилетали еще два фрица, но одного отогнали, а второй был вынужден сесть из-за поломки пропеллера.

15 мая. Ночью и рано утром был сильный обстрел, наши отвечали, так что поспать толком не удалось. Было пять прилетов из крупнокалиберных. Снова был в Ипре на сооружении непроницаемых для газов блиндажей.

16 мая. Весь день был на работах в траншеях, видел несколько воздушных боев, но потерь с обеих сторон не было. Ночью руководил партией из 200 пехотинцев на строительстве баррикады на главной дороге из Ипра в Поперинге. Противник обстреливал нашу батарею 230-миллиметровых рядом со вспомогательной лежневой дорогой, и пока мы шли, снаряды разрывались метрах в пятнадцати от нас. Мы не стали дожидаться, пока фрицы пристреляются – у них это всегда быстро получается! Прибыли на место и обнаружили, что половина рабочей партии туда не добралась из-за того, что в штабе бригады им дали неверные инструкции. Чертовы идиоты в чистеньких брючках – сами бы побродили ночью по окопам, в следующий раз были бы внимательнее.

В обычную оживленную ночь Ипрский выступ представляет собой незабываемое зрелище. Взлетающие и падающие сигнальные ракеты создают вокруг нас кольцо огней, и если не считать то место, где дорога в Поперинге соединяет нас с остальной Францией, кажется, что мы в полном окружении. В голове не укладывается, что немцы до сих пор нас совсем не отрезали. В эту конкретную ночь фрицы стреляли шрапнелью по Диккебусу, и наши им тоже хорошенько отвечали. 110-миллиметровые гаубицы работали без перерыва, и, глядя на разрывы снарядов на вражеском переднем крае, я невольно пожалел их пехотинцев. Вскоре артиллерия противника положила несколько фугасов слева от нашей баррикады, и мои симпатии к фрицам быстро испарились. Серым утром ехали обратно на велосипедах и видели, как тягач вез 230-миллиметровую гаубицу на позицию. Один дом в Брандуке загорелся от прямого попадания. Мы на пожар глазеть не стали!

17 мая. Снова работал на баррикаде. Ночь была намного спокойнее, но в направлении Кеммела был очень сильный обстрел, продолжавшийся минут двадцать. Вероятно, французы сделали вылазку. В полночь пошел в гости в блиндаж пехотного батальона во второй линии траншей. Пока мы сидели и пили виски, в крышу прилетело прямое попадание газового снаряда. По пути домой видел, что тот домик в Брандуке еще дымится после вчерашнего.

18 мая. Закончили баррикаду, кроме проволоки и бочек с землей для прохода. Также завершили второй наблюдательный пост. На пути туда попал под обстрел из 150-миллиметровых, 10 снарядов легли совсем рядом. Ночь прошла спокойно, кроме нескольких разрывов шрапнели на баррикаде.

19 мая. Воскресенье. Ездил по позициям со Скиппером, принимал у него все работы по закладке взрывчатки, так как он завтра уезжает, будет консультировать артиллеристов. Теперь я отвечаю за все мины, заложенные под мостами к западу от Ипра, и в случае оставления плацдарма должен буду покинуть его последним, взорвав все за собой. Таким образом, я вступил в клуб самоубийц, мне ведь прекрасно известно, что половина зарядов не взрывается, если только в них из револьвера не выстрелить. Вот недостаток принадлежности к войскам, поддерживающим "высокий боевой дух" – хоть сам взлетай на воздух, но мост надо взорвать "любой ценой".

Когда мы проезжали мимо батареи 230-миллиметровых, она дала залп. Лошадь Блэкера так испугалась, что сбросила его, и он сильно ушибся. Вечером была сильная стрельба в стороне Локера. Позже говорили, что французы взяли 300 пленных. Завтра ночью наши соседи справа, Дюрхамский пехотный полк7, планируют вылазку.

20 мая. Весь день был на проверке заложенных мин. Было очень жарко, но спокойно.

21 мая. Вламертинге очень сильно обстреливали фугасами и шрапнелью, как раз когда я въезжал. Фрицы снова попали в старую колокольню, завалив дорогу обломками камней. Пока я на велосипеде ехал за каким-то грузовиком по Свитч-роуд, метрах в десяти справа от меня в грязь упал снаряд. Осколками порвало тент машины в нескольких местах, а меня забрызгало грязью. Хорошо, что земля такая рыхлая, а то испугом я бы не отделался! Ночью руководил партией пехоты в 260 человек в траншеях второй линии. Это самые лучшие работники, из тех, что у нас были, хотя они только вчера с передовой. Один из пехотных офицеров рассказал занимательную историю о рейде, в котором он участвовал прошлой ночью: взял в плен одного фрица, четверых убил и смог удрать, потеряв только каску. Его представили к «Военному кресту». Был сильный обстрел, потому что в полночь дюрхамцы начали свою вылазку, которая продолжалась сорок пять минут. Все это время немцы вели заградительный огонь по дорогам и траншеям вокруг нас.

Еще без пяти двенадцать луна освещала тихий, но пустынный пейзаж. В воронках квакали лягушки, и о войне напоминали только одиночные сигнальные ракеты вокруг Ипра и отдаленный гул ночного бомбардировщика над головой. В полночь у нас за спиной раздался грохот орудий, шум был ужасный, в ночи сверкало белое пламя пушечных выстрелов. Над немецкими траншеями взвились сигнальные ракеты, обозначавшие их передний край, и вскоре к общему грохоту добавились разрывы заградительной шрапнели фрицев. Все это продолжалось сорок пять минут, пока мы на брюхе ползали по грязи. Ровно в 12.45 все закончилось, кроме редких дежурных постреливаний с обеих сторон. В моей партии был только один убитый, но зрелище было жуткое – его разорвало прямым попаданием. По дороге обратно Меллор и я въехали в облако газа и глотнули немного, пока доставали противогазы. Потом мы всю ночь кашляли и чихали, а голова просто раскалывалась.

На окраине Вламертинге мы встретили разорванную снарядом санитарную повозку. Четырех мулов и двух возничих буквально размазало по дороге. Колеса велосипедов все были в еще теплой крови. Позже мы увидели разорванную пополам лошадь с седлом и никаких следов всадника. Это была одна из самых худших ночей с марта!

22 мая. День прошел спокойно, проверял свои мины на мостах. Была жара, а воды было не достать. Пробовал утолители жажды8, но от них только хуже. Полный рот, глаза и нос пыли, и сам весь белый.

23 мая. Еще один спокойный день, опять проверял мины. Дерри два раза пришлось покидать работы из-за обстрела, но потерь у них не было.

24 мая. Ночью был сильный ливень, и все вокруг превратилось в болото.

25 мая. День отличный, но снова очень жарко. Завершил работы по минированию и проверил все заряды.

26 мая. День выдался суматошный, передавал все свои мины – очень рад, что от них избавился, хотя теперь снова придется работать на передовой. Всю ночь был очень сильный обстрел, потом последовала атака немцев, во время которой они заняли Ридж-Вуд и Скоттиш-Вуд. Потеряли семерых, а всю дорогу назад пришлось ехать в противогазе. Слышал, что дюрхамцам9 очень сильно досталось – в двух ротах почти никто не уцелел.

27 мая. Кроме основной работы меня назначили резервным офицером другой саперной роты. Под руководством нового майора работаю над укреплением третьей линии траншей. Фрицы активно стреляют все утро, особенно вокруг Брандука, где загорелся большой склад бензина. Подобрал несколько кусочков шрапнели, которые упали в паре метров от меня. Оборудовал позицию для двух пулеметов на верху разрушенной мельницы – прекрасный сектор обстрела, и все просматривается до самого холма Кеммел. Если пулеметчики тут закрепятся, фрицам несладко придется! Еще оборудовал очень сильную позицию для двух пулеметов на ферме на Свитч-роуд.

28 мая. Встал в 5.30 утра и весь день работал на второй линии траншей. Два раза пришлось покидать работы из-за обстрела и в конце концов отвести всех людей в резервную траншею. Я три раза докладывал командованию бригады, что проводить здесь работы днем – безумие и что я не могу нести ответственность за потери. С немецких аэростатов все просматривается, и нас постоянно обстреливают. Хотя это не им же на голову снаряды падают, поэтому "Продолжайте, работы должны быть выполнены!" Пока нас только туманы и спасают – в первый же ясный день нас отсюда вышибут.

29 мая. Во второй линии руководил работами, которые выполнял целый батальон пехоты, опять на этой проклятой открытой позиции – я там себя чувствую, как голый священник, гуляющий по набережной! Около 11 утра из-за обстрела опять пришлось покинуть первую линию, я оставил за старшего пехотного капитана, лично пошел к генералу и получил у него разрешение делать так, как я сочту нужным, и не вести работы на этом участке после того, как рассеется туман. Кто-то сильно разозлится, что я напрямую пошел к генералу, но я ему доказал свою правоту и спас как минимум 50 жизней – хотя что эти 50 жизней значат для штаба?

30 мая. Снова пытались вести работы в первой траншее, но фрицы знают, что мы там, и вели обстрел шрапнелью с низким разрывом – страшная штука! После того, как люди ушли из траншеи, я вернулся, чтобы все проверить, и чуть не попал под разрыв малокалиберного снаряда. Он угодил в кучу кирпичей шагах в шести от меня. Я услышал взрыв и, глянув вверх, увидел, как кирпичи и обломки посыпались вниз. Осколки угодили по каске, но в остальном я остался невредим. Позже шрапнель попала сначала в парапет у моих ног, а затем угодила в старую информационную табличку прямо возле головы. За все утро мы не потеряли ни одного человека. Мне все еще удивительно везет, и похоже, эта удача распространяется и на окружающих солдат. Днем прилетал немецкий самолет и сбил три наших аэростата, которые, пылая, рухнули на землю.

31 мая. Руководил двумя ротами из фузилеров10 на работах на второй линии. Утро было туманное, поэтому мы сразу начали работу в первой траншее. Несколько часов все шло отлично. Около 9 утра 150-миллиметровый снаряд попал в бруствер, на котором я стоял вместе со своим капралом, объясняя пехотинцам их задачу. Трое солдат были ранены, а наша работа пошла насмарку, хотя в таких обстоятельствах мы все должны были быть покойниками. Вероятно, нас спасло то, что земля была только что уложена и снаряд зарылся достаточно глубоко, прежде чем взорваться. После этого было три попадания в проволоку, и люди начали нервничать, поэтому я отвел партию во вторую траншею, где остаток дня прошел спокойно. С юга приходят очень плохие новости, и если успехи немцев продолжатся, скоро и нам достанется.

1 июня. День прошел спокойно, не считая слухов о том, что нас скоро отведут на отдых. Вчера ночью во время обстрела с колокольни в Вламертинге сшибло еще один кусок камня, который ушел в землю на целый метр. Я думаю, он весит тонн десять.

2 июня. Воскресенье (кажется!). Получили приказ покинуть позиции и следовать на отдых в тыл. Отличная новость, людей у нас совсем не хватает. Надеюсь, отдых будет долгим – люди вымотались, а штабные уже давно не были у парикмахера! С уставшей ротой протащились через старый добрый Поперинге и переночевали к западу от него. Офицерам даже удалось поспать на матрасах, хотя столовой служил курятник. Вся дорога от Поперинге до Ворму уставлена крытыми повозками и палатками, в которых живут беженцы из Ипра. Это было шумное и грязное сборище, а музыка в местных кабаках была просто ужасная. Однако в сочетании с французским пивом и женщинами она привлекала солдат. О женщины Англии, видели бы сейчас своих героев –

"Похабные песни поют

И с блудницами в карты играют!"11

А дома воскресенье, и вы там, выйдя из церкви, наслаждаетесь июньским вечером. Даже думать об этом не могу, слишком воображение разыгрывается.

3 июня. Вышли рано утром и совершили долгий и утомительный марш по пыльной дороге, после чего сели на поезд, который должен нас отвезти в место назначения. За окном мирные пейзажи – скучноватые, но после безжизненной пустыни вокруг Ипра они кажутся раем. Со станции еще маршировали до назначенных нам квартир, куда прибыли в 8.30 вечера совсем вымотанными. А я еще, как дурак, тащил два ранца своих товарищей – зато как они мне благодарны.

4 июня. День провел спокойно, мылся, брился, писал письма и вообще старался забыть о войне. После обеда один на велосипеде поехал на холм Кассел, но день был туманный, так что полюбоваться пейзажем не удалось. На вершине холма в маленьком кабачке выпил бутылку плохого вина, зато маленькая официантка была просто прелестна.

5 июня. Провел небольшие занятия и т.д., чтобы поддерживать людей в форме, потом немного прокатился верхом – хорошо, когда есть лошади.

6 июня. Погода стоит отличная. День провел в размышлениях – как бы сейчас хотелось что-нибудь почитать. Орудийная стрельба слышна только по ночам.

7 июня. Меня назначили ответственным за обучение роты стрельбе из пулемета Льюиса. Провел пару занятий, а в остальное время ленился.

8 июня. Мы снова снимаемся с места, но, слава Богу, пока еще в западном направлении. В 1.30 дня получил приказы встретиться с капитаном в штабе бригады в 2.15 дня – при том, что туда добираться 15 километров!

Если бы дома руководили такие же полные идиоты, что бы там вообще творилось? На кону жизни людей, а они делают все те же глупые ошибки. Выдвинулся с 12 солдатами для организации постоя для остальных, и после очень утомительной поездки мы прибыли в назначенное место в 6 вечера. Треклятого капитана там не оказалось. Хотел бы я записать, как парни ругались! Когда он изволил явиться, то сообщил мне, что нам назначены квартиры еще дальше в следующей деревне, но когда я туда прибыл, оказалось, что ничего не готово. После трех часов невероятных усилий (учитывая мой слабый французский!) я смог все подготовить к прибытию роты. Староста деревни и остальные жители были очень любезны и изо всех сил старались помочь. Они даже были слишком гостеприимны: времени у меня и так было в обрез, а еще приходилось садиться и пить пиво с каждым из 17 крестьян, в домах которых мы должны были остановиться! Около 10 вечера приехал Меллор с командой на велосипедах, и мы пошли в дом старосты перекусить бутербродами с сушеным мясом. Старик наблюдал за нами с очень серьезным видом. Когда мы покончили с едой, я налил из своей фляги воды зеленоватого цвета. Он сделал ужасное лицо и воскликнул: "О, "Шато-из-под-крана", не хорошо!" Выбежав в кухню, он принес нам по огромному стакану сверкающего сидра. Пока мы его пили, он все хохотал над своей шуткой про "Шато-из-под-крана". После этого я пошел к роте и встретился с ней возле штаба бригады около 11.30 вечера. Никогда не забуду, как они шли тем вечером. Они маршировали с нашей бригадой, и уже задолго до их появления были слышны поскрипывание обоза, стук их шагов и обрывки песни "Энни Лори"12, доносившиеся из долины. Больше половины их товарищей навеки уснули под Ипром, а они, измотанные, покрытые вшами и пылью, все еще, слава Богу, сохраняют боевой дух! Они шли ровными шеренгами, и я уверен, что, несмотря на всю усталость, завтра они бы снова могли пойти в бой, если бы это потребовалось. Я всегда был сентиментальным дураком, а здесь чуть не плакал, стоя на обочине и наблюдая, как они проходят мимо. Кроме тех моментов, когда их ненадолго выхватывал из темноты неровный свет полевой кухни, разглядеть лица было невозможно, и все же я чувствовал, что вижу их – суровые, грубые, покрытые шрамами, коричневые, как приклады их винтовок, лица настоящих мужчин. Я в очередной раз подумал о том, поймут ли это когда-нибудь в Англии и вспомнят ли о них. Разве дамы, которых спасли эти милые оборванцы, снизошли бы до того, чтобы тащить свои платья через тот ад, который парни называют домом? Нет у меня ответа!

"Ночью сегодня солдат в патруле

Снова ползет по "ничейной земле".

Дома сейчас вы в кроватях своих

Спите уютно, забывши о них —

Тех, кому здесь суждено умирать!

Боже, за что довелось им страдать?"13

9 июня. Весь день обустраивался на новом месте и наслаждался красотой здешних мест. Мы находимся в прелестной маленькой долине, окруженной покрытыми лесом холмами. Ночью нас убаюкивает журчание речушки с каменистым дном, в которой водится форель. Мне это место напоминает Сефн на реке Эльви в Северном Уэльсе – неделя здесь для нас будет настоящим исцелением.

10 июня. Воскресенье. Мне сообщили, что сюда же на квартиры прибудет батальон Мидлсекского полка14, поэтому я поехал навестить коменданта района, с которым у меня был разговор на повышенных тонах. После обеда снова ездил к коменданту, на этот раз удалось выбить из него несколько палаток, хотя в штабе бригады это мне популярности не добавило. Сегодня в деревне был какой-то церковный праздник, и наши саперы отлично провели время, помогая жителям украшать главную площадь. Все было очень мило.

11 июня. Сегодня утром провел обучение по пулеметам Льюиса – ну и кощунство заниматься этим в таком прелестном месте!

Вечером ходил на рыбалку и встретил старика, который закидывал блесну. Я завязал с ним разговор и был очень удивлен, узнав, что он англичанин. Старик говорил неохотно – думаю, у него какое-то темное прошлое!

12 июня. Спрашивал старосту о таинственном англичанине. Очевидно, что это настоящий отшельник, и хотя он прожил в деревне двадцать три года, никто о нем ничего не знает. Настоящий фанат рыбалки, и они сказали, что большую часть времени он проводит на речке. Жаль, что я не пишу романы – вот это был бы сюжет!

13 июня. На близлежащем холме начали строить новое стрельбище, чтобы поддерживать солдат в форме. Вечером отлично порыбачил.

14 июня. Работали на стрельбище, но закончили рано, потому что была проверка роты главным инженерным офицером дивизии. Думаю, он был вполне доволен, передал нам благодарность от командира дивизии за работу под Ипром.

15 июня. Все утро работали на стрельбище вместе с приданным пехотным батальоном. Дело шло медленно, потому что работать приходится в сплошной меловой породе, много бурения. После обеда ездили с двумя приятелями из пехоты по холмам в сторону морского побережья. Погода была идеальная, и так легко забыть о том, что мы на войне. Мы проехали через густые сосновые леса на холмах, и с последнего хребта можно было, к моей большой радости, разглядеть вдали колокольни в Кале. Мне тут же вспомнились строки Мэтью Арнолда, который, вероятно, задумал их написать, когда стоял на том же самом холме.

"Не раз тут рыцарь осадил коня,

Чтоб посмотреть при свете дня

На моря бесконечный бег,

Холмы вдали, песчаный брег"15

А в семидесяти километрах отсюда гремят пушки!

16 июня. Воскресенье. Получил приказ следовать в корпусную химическую школу на курс по борьбе с отравляющими газами и др. Выехали с десятью другими офицерами на грузовике от штаба бригады и убедили водителя (за 20 франков) "заблудиться" в Сент-Омере. Съели великолепный обед из четырех блюд в "гражданском" ресторане, и в школу приехали в три часа дня, а там

"Было еще светло, и мы пили одно имбирное пиво. Но в него, похоже, что-то покрепче подмешали"16

17 июня. День прошел спокойно, занятия начались в 9 утра, закончили в 4 вечера. Писал письма и рано лег спать.

18 июня. День прошел весьма интересно, проводили "газовые атаки" и участвовали в разных других занимательных мероприятиях – например, ходили по комнате и пытались по запаху определить образцы отравляющих газов в бутылочках. Теперь у меня такое чувство, что весь мир просто ужасно воняет! Вечером был часовой марш-бросок в противогазе – каким неописуемым удовольствием было, наконец, снять его!

19 июня. Сегодня занятий не было, поэтому с компанией офицеров ездили наслаждаться сомнительными благами цивилизации.

20 июня. Скучно, надоело все.

21 июня. Весь день работали с отравляющими газами – скорее бы уже вернуться в роту.

22 июня. Слава Богу, экзамены и завершение курса! После обеда почувствовал себя плохо и лег в постель – молюсь, чтобы это был не тиф, он сейчас вокруг ходит. Вскоре после полуночи в наш домик ворвалась компания, вынесла во двор капитана Спаркса и бросила в пруд. Так ему и надо – в жизни не видал большего идиота.

23 июня. Выехал обратно в роту на грузовике, прибыл в 3 часа дня. Парни там играли в бадминтон, с проволокой вместо сетки и в сапогах! Меня все еще лихорадит, но рад снова оказаться в своей роте.

24 июня. Сегодня пошли слухи, что нас отправляют еще в дальше в тыл, где будут обучать в качестве "штурмовых частей" – вероятно, нас считают хорошей дивизией и выбрали для участия в "последнем решительном наступлении союзников". Даже самый отъявленный пацифист не может не почувствовать гордости и волнения, узнав, что ему оказали такое высокое доверие. Я и сам был доволен, пока не подумал о тех, у кого семьи. По крайней мере, я слишком чувствителен, чтобы быть штабным офицером, потому что тот, кто постоянно будет думать о вдовах и сиротах, совсем не подходит на эту роль, а для меня война всегда будет большим, чем просто партия в шахматы. Хотя, возможно, это нормальный ход мыслей для обычной пешки!

25 июня. Вчера вечером получили приказ выдвигаться, и на этот раз на восток. Поэтому ночь прошла без сна, и вся рота с обозом была в пути уже в 8.30 утра. Весь день маршировали, сначала до Ваттена, потом до Сент-Омера, куда прибыли в 6 вечера ужасно уставшие. Поспать удалось всего три часа, уже в час ночи нас поднял дежурный капрал –

26 июня. – с приказом следовать на встречу с капитаном в штабе бригады в 7 утра километрах в двадцати отсюда. Ну что за жизнь! Из штаба поехал вперед на велосипеде, чтобы организовать постой для роты, которая прибыла в 4 часа дня. Лагерь ужасный, офицерам пришлось тоже спать в палатках.

27 июня. День провели на отдыхе, приводили себя в порядок после всех путешествий. Узнали, что нас снова отправляют на передовую к югу от Ипра, в район Кеммела.

28 июня. Двух офицеров направили вперед, принимать работы от французов. Целый день проверяли амуницию, снаряжение и боеприпасы, чистили оружие. Мы уже не выглядим такими оборванцами и стали больше напоминать настоящих солдат. Удивительно, как люди смогли снова собраться с силами после всего, через что им пришлось пройти.

29 июня. Всю подготовку закончили – вот только что нас ждет?

30 июня. Воскресенье. В 2 часа дня выехали из лагеря, на позиции надо было прибыть в 6 вечера. Когда мы выдвинулись, рота выглядела лучше, чем когда-либо, люди держались молодцом и маршировали, как гвардейцы, лошади прямо лоснились, а сбруя блестела – в общем, все, как на параде. Майор уехал на позицию раньше вместе с Дерри, поэтому я остался за старшего. Стало почему-то грустно, когда я объехал ряды в последний раз и занял свое место впереди колонны. Затем, повернувшись в седле, я скомандовал, и, когда лошади тронулись и медленно потянули за собой наши повозки с понтонами, моя грусть сменилась гордостью: впервые в жизни я вел 250 прекрасных солдат в бой. Я молился, чтобы не подвести их.

Проследовали до штаба дивизии, где оставили основную часть обоза, кроме легких повозок. Потом повзводно выдвинулись на позиции рядом с холмом Кеммел, куда прибыли в 7 вечера. Все очень устали, день был жаркий, и мы задыхались от пыли. Район наших позиций, судя по всему, обстреливали мало, и фермы и домики, где мы расположились, почти не пострадали. Хотя с холма Кеммел мы все, как на ладони, и поэтому днем передвигаться по местности невозможно. Повозки с инструментами подвезли и замаскировали после наступления темноты, и когда все было закончено и люди получили ужин, я направился в назначенное мне самому место. Это была маленькая комната, 3 на 2 метра, и вместе с еще одной такой же комнатушкой – это все, что осталось от когда-то приличного домика. Стены были обклеены газетами на пяти языках, а общая грязь в этом помещении не поддается описанию. По своей обычной привычке я повесил большую фотографию Марджори в полевом планшете на стену, после чего в комнате стало немного уютнее. Хотя орудийная стрельба не прекращалась, вши тоже были энергичными, и даже ее снимок не помог мне заснуть.

1 июля. Встал примерно в 11 утра и до 4 вечера валялся на солнце, слушая граммофон – и грохот пушек! Последние из французских офицеров ушли сегодня, напоследок отметив нам на карте место, где на дороге в Стеенворде можно найти двух женщин. Слава Богу, что мы не такие! Около 4.30 вечера все офицеры поехали на велосипедах осматривать наши работы. Все вокруг сильно разрушено, и от когда-то процветающего маленького городка остались лишь груды кирпича. Чтобы держать одну дорогу проезжей для транспорта, большим партиям приходится работать всю ночь. Если вспомнить, что городок был почти полностью снесен с лица земли в течение двух месяцев, то можно себе представить интенсивность немецких обстрелов на этом участке. Пробравшись на велосипедах через развалины, мы оставили их за каким-то холмиком и пошли по ходу сообщения в первую траншею.

Слева от нас вдалеке можно было рассмотреть развалины Ипра, освещаемые вечерним солнцем, которые дымились от периодических обстрелов. Ближе к нам были груды кирпичей и трясина на том месте, где раньше был Диккебус, а прямо перед нами, в нескольких сотнях метров, возвышался холм Кеммел. Два месяца назад я видел, как он был покрыт прекрасным лесом и лагерями для отдыха войск; теперь это голая, бурая земляная гора, и о прежней красоте напоминают только обломки деревьев, торчащие среди воронок от снарядов17. Весь холм Кеммел, близлежащие овраги и долина перед ним представляют собой одну сплошную массу воронок. Землю здесь несколько раз перелопачивало снарядами, и воронки расположены так близко друг к другу, что их уже не отличить друг от друга. Во многих местах землю устилают куски шрапнели и бесформенные осколки металла – на нескольких квадратных метрах можно набрать килограмм сто железа.

С холма был отличный вид на все передовые линии фрицев, но теперь у немцев гораздо лучший обзор всех наших позиций и даже тылов. Говорят, что днем перед холмом даже пальцем пошевелить опасно, и все работы нужно будет производить только ночью.

На пути обратно нам попалась старая артиллерийская позиция французов, которую, по всей видимости, они защищали до последнего. Батарея стояла на открытом месте и, вероятно, приняла на себя всю массу немецкого артогня, потому что передки орудий разнесло в щепки, многие из которых торчали из воронок. Артиллеристы полегли у своих пушек все до одного, и самым лучшим памятником их подвигу служат груды пустых снарядных гильз. Их тела лежали вокруг, все еще не погребенные, перемешанные с трупами лошадей, с помощью которых они в последний момент пытались увезти орудия. Без голов, конечностей, с вывалившимися внутренностями, у многих взрывной волной сорвало одежду, большинство наполовину съедено крысами. Геройская смерть, но насколько лучше было бы, если бы такая храбрость служила каким-то благородным целям. Или мы уже должны признать, что вся наша цивилизованность – обман, и только война и может нас заставить проявить лучшие качества? Если бы у кого-то нашлись силы передать всю ужасающую неописуемость этого зрелища, клянусь, войны бы никогда больше не было. Но этого не будет, остальной мир так далек от всей этой кровавой бойни, их она не беспокоит, и, кроме того, им же нужно когда-то отдыхать, "Знаете, ведь это такой стресс". Они едва держатся, бедняги, а тут еще и немецкие авианалеты – ужасно! А мы тут умираем, и без всякого отдыха. "Отче, прости им, ибо не ведают, что творят".

2 июля. Прежде чем лечь спать вчера вечером, я изучил карты и получил весьма ясное представление о полной безнадежности наших позиций. Траншей нет, а прерывистая линия обороны состоит из отдельных оборонительных постов, вынесенных метров на пятьсот от дороги, которую мы защищаем. Ключевым узлом наших позиций является возвышенность не больше тридцати метров высотой, полностью просматриваемая с холма Кеммел, который выше раз в десять. И все же вся наша линия фронта в Северной Франции, а может, и результат всей войны, зависит от удержания нами этой небольшой высотки. Отсюда и до самого моря местность совершенно плоская, и если мы потеряем этот холм, падет Кале и бельгийские порты, а вместе с ними и вся Бельгия. Наша дивизия, за исключением недавних нескольких дней отдыха, шесть месяцев находилась в тяжелых боях. Фронт растянутый, людей раза в два меньше, чем нужно, и основная масса – парни лет 18-19, впервые попавшие на передовую. У немцев, напротив, прекрасные позиции и высокий боевой дух после недавних побед. Вот вам и уравнение, решение которого будет написано кровью на склонах холма Кеммел. Забыл сказать, что между нами и Кале нет никаких резервов. Остается только молиться!

3 июля. В 3 утра с майором выдвинулись на передовую, собираясь наметить план работы по строительству траншей на сегодняшнюю ночь. К сожалению, туман рассеялся очень рано, и мы мало что успели сделать. Фрицы, похоже, проспали, и по нам не стреляли, хотя я все равно был очень рад вернуться назад в окопы. Поехал назад на велосипеде и провел утро на складе и в поисках материалов. После обеда снова отправился на передовую со своим сержантом, чтобы показать ему работы, но у нас толком ничего не вышло, потому что активно работали снайперы немцев. Вечером снова был на линии обороны, провел небольшую разведку местности и около 11 вечера вывел на работу партию из 30 человек. Мы пытались натянуть проволочное заграждение в конце небольшого оврага, по которому немцы мог скрытно подойти к нашим позициям. Дело шло очень медленно из-за постоянного пулеметного обстрела и ужасного состояния дна оврага. Судя по всему, фрицы специально выдвинули один пулемет, чтобы обстреливать овраг, и нам большую часть ночи приходилось передвигаться ползком. Кроме того, транспорт с материалами куда-то запропастился, и работы пришлось приостановить.

4 июля. Вернулся в расположение около 5 утра, проведя на ногах двадцать шесть часов. Немного поспал и с несколькими людьми снова ходил на позиции, показывая им местность и т.д., чтобы они могли служить проводниками для остальных. Снова был на линии обороны в 8 вечера, а затем, после невероятных усилий, около 11 вечера удалось привезти к нашей высотке два транспорта с материалами. По дороге рядом с нами 200-миллиметровый снаряд угодил между санитарными повозками, убив двух человек. Наши лошади были в ужасе, Бейкер пытался их успокоить, и одна из них сбила его и сильно помяла. Я просил его вернуться, но он отказался. Пока мы добирались, все время был сильный обстрел, и я был чертовски рад, наконец, быть на месте. Работа в овраге опять шла медленно, мешал пулеметный огонь немцев и не хватало людей для подноски материалов. Когда обстрел был особенно сильным, я, прыгая в воронку, напоролся на проволоку, ободрал ногу и совсем оторвал левую штанину. Когда люди ушли, я пытался, пока туман еще не рассеялся, разметить лентой будущую траншею, но уже едва мог двигаться и чуть не заснул на нейтральной полосе.

5 июля. Вернувшись, я узнал, что Дерри заболел. Значит, остальным еще больше работы будет, а мы и так уже на пределе. Вечером Бейкер тоже почувствовал себя плохо и свалился – вот же не везет ему. У нас осталось три офицера, которым надо выполнять работу за десятерых, и майор тоже скоро не выдержит. Он не ложился уже с неделю и каждый день проходил километров по сорок. Я с ним поговорил и убедил вызвать из тыла офицера по транспорту, чтобы нас было четверо. Я теперь отвечаю за фронт двух бригад.

С 7 вечера снова был на передовой, почти закончили установку проволоки в овраге, несмотря на сильный пулеметный огонь – в моей партии были ранены двое. Всю ночь был сильный обстрел.

6 июля. Вернулся около 4 утра. Встретился с майором и, хотя сам едва волочил ноги, пошел вместе с ним обратно на позиции, чтобы вместе наметить новую линию траншей. Старина майор едва на ногах стоит, но он скорее упадет замертво, чем сдастся. Надеюсь, мы продержимся до тех пор, пока на нас не пополнят офицерами, но голова трещит жутко, а глаза, кажется, скоро выскочат из орбит. Как мало людей знает, что значит быть по-настоящему вымотанным, когда тело отказывает, а разум все еще заставляет тебя двигаться.

"Когда в сраженьи твой черед настанет,

А сил и нервов нету устоять,

Тогда стеной одна лишь воля станет

И скажет – "Не сдаваться и держать!"18

Надеюсь, нашей воли хватит.

7 июля.