Заблудившийся звездолёт. Повесть почти фантастическая о Толе Звездине и четырех его товарищах
© Мошковский А. И., наследники, 1975
© Оформление серии. АО «Издательство «Детская литература», 2020
Глава 1
Очень важный разговор
Толя стоял нахмурив лоб.
Всё было напрасно… Всё-всё!
Отцу и дела не было, что он целый месяц готовился к этому разговору.
В этот день перед приходом отца Толя сидел в своей комнате и в последний раз обдумывал, с чего лучше начать разговор. Со стен на него смотрели разноцветные лица жителей других планет, нарисованные его другом Алькой: длинные, широкие, круглые, с одним, двумя и даже десятью глазами. С потолка свисали фиолетовые лианы, привязанные к проволочкам огненно-красные раковины и чучела невиданных птиц с расправленными крыльями. У стен лежали голубые, золотистые и черные инопланетные камни, большие, но такие легкие, что их запросто можно было отбросить через всю комнату щелчком. На полках стояли книги с очень тонкой бумагой – тысяча и больше страниц в каждой! – и с маленькой стрелочкой на переплете: поверни – и страницы сами листаются с нужной тебе скоростью.
Всё это привез отец из космических командировок и подарил Толе, который, с тех пор как научился ходить, бредил иными мирами, ослепительными, неведомыми, диковинными…
И вот Толя стоял в огромном кабинете, и отец повторял:
– Нельзя, сынок… Разве ты не знаешь, что детям до семнадцати лет строго-настрого запрещено вылетать за пределы Солнечной системы?
– Но почему, пап? Ты можешь сказать, почему?
– Как будто сам не знаешь, не читаешь газет, не слушаешь радио, не учишься в школе, где…
– Слушаю! Понимаю! Учусь! И поэтому знаю, что этот запрет устарел… Может, еще раз показать тебе книгу «Научные открытия, сделанные детьми за последние три года»?
– Не надо…
Толин отец был знаменитый ученый, автор многих книг, вице-президент Академии чешуекрылых. Он с детства был так увлечен своими бабочками, что никогда не расставался со складным сачком и даже дома изучал их. Самые редкие бабочки, известные на Земле всего в двух-трех экземплярах, красовались в прозрачных коробочках, висевших на стенах отцовского кабинета. Они были причудливо разрисованы природой, и отец всегда с гордостью показывал их гостям. В шкафах и на полках его кабинета хранились коробочки с десятками тысяч бабочек Земли и разных планет, где побывали земляне; здесь же стояли сотни книг на разных языках Вселенной, посвященных всё тем же бабочкам. И дня, казалось, и часа не мог прожить отец без них!
Вот и сейчас он отвечал Толе и одновременно поглядывал в окуляр маленького электронного микроскопа, чтоб получше рассмотреть зубчатое крыло бабочки необыкновенно яркой фиолетовой раскраски. А Толя, бледный, тихий, большеухий, с блестящими глазами, стоял у стола и смотрел на отца.
– Толя, – сказал отец, – нельзя так! Ну хочешь, я посажу тебя в звездолет, который завтра в семь пятнадцать летит на Луну?
– Не хочу я на Луну! Десять раз был там! Каждый камень и цирк знаю наизусть! Скоро там детские сады открывать будут и придумают скафандры для грудных… Там даже наш Жора был…
– Надо было отправиться с Серёжей Дубовым и его отцом на Марс, они ведь звали тебя.
– Не хочу я на Марс! Я хочу на сверхдальние…
– Я тебе уже ответил. Как будто на Марсе скучно или даже здесь… Ох, сынок, сынок!
– Папа…
– Я сейчас закончу, сынок… Всему свое время, не торопись, ничего от тебя не уйдет. И на нашей Земле еще много неоткрытого и загадочного… Уверен, что твой Андрюша Уваров не сидит сейчас сложа руки в лагере археологов. Сам знаешь, они уже наполовину раскопали город инков; говорят, он почти целиком сохранился. И ты бы мог поехать с Андрюшей и его братом. И город Хрустальный тебя не заинтересовал, а ведь он в самом центре Антарктиды… Ну признайся, сколько получил радиограмм от Пети Кольцова с приглашением прилететь к нему хотя бы на неделю?
– Десять, – угрюмо уронил Толя.
– Ну вот видишь! Все твои друзья разъехались на каникулы кто куда, а ты… Толя, ну полови мне бабочек. Полови! Это ведь так важно…
– Я поймаю тебе миллиард бабочек, но не здесь, а там, только…
– Нельзя, сынок, – повторил отец и вздохнул. – И не просись, не настаивай, учись быть терпеливым… Прошу тебя.
– Но ты ведь даже за своими насекомыми летаешь на самые далекие планеты…
– Верно, меня туда командируют, и еще я летаю туда по просьбе этих планет в качестве консультанта. Но и для меня существуют законы Высшей Дисциплины, Высшей Совести и Высшего Терпения, и есть планеты, на которые по разным зависящим и не зависящим от меня причинам я не имею права летать. А ведь я взрослый. И я не могу нарушить параграфа о детях «Инструкции межзвездных полетов». Она написана добрыми и мудрыми людьми…
– Но почему они забывают, что дети…
– Толя!.. – Отец в изнеможении откинулся на спинку кресла. – Ну что у тебя за характер! Ты даже не представляешь, что это такое – полет т у д а…
– Представляю! Я ничего не боюсь! Папа, прости меня, но ты… Ты сверхосторожный! Сверх…
– А ты в таком случае сверххрабрый, сверхстранный, сверхмальчик! – Отец встал из-за стола, засмеялся и дернул его за ухо. – Рвешься на сверхдальние, а научился нырять на двадцать метров? А прочитал все пять тысяч страниц «Книги океанов»? А веснушки на своем собственном носу сумеешь сосчитать?
Толя выбежал из кабинета.
Опять эти веснушки! Эти насмешки насчет глубины его познаний!.. Толя бросился к маме – она уже вернулась из своей Академии облаков, где занималась проблемами их буксировки в засушливые районы Земли… Но тут же он отскочил от двери: мама ведь тоже была против его полета на сверх… – ах, опять это проклятое «сверх»! – …дальние планеты. И брат его, тоже ученый, посвятивший свою жизнь жизни крабов, не поддерживал Толю. И сестра, писавшая стихи…
Толя вылетел из квартиры, нажал на зеленую, светящуюся на черной дощечке кнопку, и к нему тотчас бесшумно примчался лифт. Толя вошел в кабину. Что ж это получается? Он, Толя, рвется к необычному, к загадочному и высокому, а им это…
Толя шмыгнул носом, сдержал слезы и шагнул из лифта. И вышел на широкий солнечный двор. Здесь росли платаны и цвели розы – алые, белые, желтые. У одного дерева стоял Жора, прозванный за свой неслыханный, за свой прямо-таки ужасающий аппетит Обжорой. К тому же он был весельчак и отъявленный бездельник. Второго такого мальчишки не было во всем Сапфирном, и, как уверял первый Толин друг Серёжа Дубов, находившийся сейчас на Марсе, скоро в их двор будут водить большие экскурсии: пусть все знают, что еще встречаются ребята, которые часами могут сидеть развалясь на скамейке, ничего не делать и так много есть.
Однако сейчас Жора не бездельничал и не ел. Он нюхал розу и одновременно глядел в окно, за которым… Конечно же ни в какое другое окно смотреть он не мог! Он мог смотреть только в окно, за которым жила Леночка…
Здесь бы Толе прибавить шагу, чтоб его не заметил Обжора, но Толя шел медленно, и у желтой будки с двумя роботами-дворниками, которые по утрам подметали и поливали двор, его настиг хохочущий голос Обжоры:
– Толь, ты чего кислый? Плакал?
Из окон их большого дома стали высовываться ребячьи головы, это еще сильней раззадорило Жору-Обжору, и он хотел что-то добавить, как вдруг послышалось:
– Обжора, хочешь банан?
Это сказал Алька Горячев, сын известного художника и сам немножко художник, Толин друг, не самый первый, но тоже очень хороший. Худенький, быстрый, ловкий, он выскочил из подъезда со связкой желто-зеленых, кривых, как бумеранги, бананов.
– Хочу! – крикнул Жора-Обжора.
Алька, оторвав от связки, кинул один банан. Жора поймал его, тремя полосками содрал шкуру, сунул в рот влажно-белый, мучнистый плод, снова глянул на окна своими крошечными, лениво-веселыми глазками, утонувшими в полном, щекастом лице, и с большим аппетитом принялся жевать, потом швырнул за платан кожуру и попросил у Альки еще один.
– Ешь! Жуй! Наслаждайся! – Алька с чувством провел рукой по Жориной голове против шерсти и дал ему еще один банан.
И опять полетела за платан кожура…
Всех выручал Алька: чего ни попроси у него – поможет, сделает, отдаст.
– Скажи отцу, чтоб получше смазал дворников, – напомнил он Жоре, – им после тебя всегда много работы…
Жорин отец был механиком, следившим за роботами, которые убирали пыль и грязь на их улице. Однако Жора пропустил Алькины слова мимо ушей.
Глава 2
Колесников
Между тем Толя вышел на бульвар Открытий. Под его ногами шуршали сухие, желтые лепестки акаций – пока их не успели убрать роботы, – мимо него с тонким мелодичным свистом проносились остроносые многоцветные автолеты.
Из них высовывались желтые лица японцев, индианок с Огненной Земли, белозубых негров из окрестностей африканского озера Чад, белокурых спокойных норвежцев… Во все глаза смотрели они на город Сапфирный, который лежал у красивейшей Сапфировой бухты с золотистыми песчаными пляжами. Вода бухты была прозрачная, прохладная; она ласково подхватывала и несла купальщиков и, говорили, в один день снимала годовую усталость. Поэтому, наработавшись, люди всех континентов Земли спешили сюда хотя бы на недельку.
И были еще в этом городе, на его зеленых холмах, развалины легендарной Генуэзской крепости. Они остались с незапамятных времен, когда на Земле было рабство; тогда здесь шумел невольничий рынок, и за медные, серебряные и золотые монеты с властными профилями римских и византийских императоров богачи могли купить красивую девушку или юношу, взятых в плен во время разбойничьих набегов. Сейчас в их городе и на всей Земле ничего не продают, деньги остались только под стеклом музеев, и приезжающие сюда люди с грустью и недоумением смотрят на эти высокие позеленевшие зубцы выветренных, крошащихся стен крепости, на некогда грозные бойницы, которые теперь приступом берут веселые ласточки…
И еще люди приезжают в их город, чтоб сходить в удивительный, пока что единственный в мире музей Астрова – прославленного художника, уроженца этого города, который писал на тонких металлических листах особыми, несмываемыми, вечными красками подводные пейзажи Сапфировой бухты с морскими звездами на тускло-зеленых скалах, с таинственным мерцанием глубин, с бликами проникающего сверху солнца, с загадочной тенью полуразрушенного, громадного черного Вулкана, высившегося на берегу, – из него не один уже век море вымывает редкостные по красоте драгоценные камешки, о которых мечтают девочки, девушки, женщины и даже старушки всех континентов Земли…
Но Толя шел по этому великолепному зеленому городу, и ему было не до его пляжей и синевы Сапфировой бухты. Он шел потупясь, и время от времени над ним раздавался жаркий скользящий свист, и тогда он резко вскидывал голову: с окраины города, где был космодром, один за другим стартовали и уходили во Вселенную звездолеты…
Вдруг Толя заметил Леночку.
Она шла навстречу ему в коротеньком серебристом платье и, склонив голову, читала какую-то книгу. При этом ее длинные светлые волосы сжимались и разжимались, как тугие пружинки, и касались страниц раскрытой книги.
Толя остановился.
Леночка, конечно, не замечала его.
Между тем прямо на Толю, негромко жужжа моторами, двигался невысокий треугольный робот из красной пластмассы и тщательно подбирал с асфальта лепестки акации. Терпеливо постояв возле Толи, робот поморгал зеленым электроглазом, чтобы он отошел и разрешил уборщику втянуть в себя лепестки, лежавшие под Толиными подошвами. Толя разрешил ему, и робот, сказав «спасибо», деликатно двинулся дальше. Ребята в их городе привыкли к роботам, и Толя не обратил на него особого внимания. Но он по-прежнему не мог оторвать глаз от Леночки.
Значит, она не дома и Жора напрасно вел наблюдение за ее окнами…
Толе хотелось броситься к ней, спросить, как дела в балетной школе, где она училась, рассказать ей что-нибудь смешное, позвать к причалу, забитому бело-голубыми прогулочными подводными и надводными ракетоплавами, или предложить сходить к Стеклянной башне рыбной фермы «Серебряная кефаль», которой заведует ее мама…
Но броситься к Леночке и куда-нибудь позвать ее было невозможно. Невозможно потому, что нос и большие Толины уши были отвратительно усеяны мелкими рыжими веснушками, и было их столько – отец прав – не сосчитать! Они были только на носу и ушах, больше нигде, и это было ужасно. Нос и уши поэтому резко выделялись, и, конечно, это видели все, особенно девчонки…
Леночка прошла мимо, а Толя поплелся дальше. Он не услышал, как рядом с ним остановился маленький, сверкающий синим лаком автолет. И лишь когда Толю окликнули из кабины, он прямо-таки подпрыгнул от неожиданности.
– Ты чего один? – Колесников поднял на лоб зеленоватые очки.
Толя шел дальше. Он не хотел объяснять, что лучшие друзья его разъехались в разные точки Земли, а Сережа – за ее пределы.
– А нос почему повесил? Смотри, поцарапаешь об асфальт!
Толя даже не улыбнулся.
– Значит, не скажешь?
Толя промолчал. Он не хотел говорить с Колесниковым еще и потому, что тот был резок, грубоват и держался надменно. Что по сравнению с ним добродушный и веселый Жора-Обжора! И было непонятно, почему Колесников такой… Чего ему не хватало?
Во дворе его звали только по фамилии или, когда он чем-то досаждал ребятам, обзывали Колесом. Он был на два года старше Толи и его приятелей, но слишком мал ростом и, наверно, из-за этого недолюбливал всех, кто выше его хоть на сантиметр. А выше его были почти все ребята, даже девчонки.
Однако Колесников здорово разбирался в технике – запросто ремонтировал любые домашние машины и роботов и даже переделывал их, заставляя работать по своей программе. Один ходил и чистил двор и при этом хрипло и страшно ругался: «Найду и сожру я ленивца Обжору, оставлю от Жоры я косточек гору!» Другой робот, в обязанность которого входила поливка двора и цветов, незаметно подкрадывался к сидевшим во дворе на скамейках и почти в упор пускал в них тугую струю холодной воды. Колесникову сильно влетало за это, и Жорин отец брал расшалившихся роботов в свою мастерскую, гаечным ключом, отвертками и паяльником «выбивал из них дурь» и заново учил заниматься полезной деятельностью.
Кроме этого, Колесников был отменным автолётогонщиком, трижды завоевывал кубок Отваги и Скорости на детских автолетных гонках в Сапфирном. У нескольких ребят из их дома были свои маленькие автолеты, но лишь у Колесникова был особый – сверхскоростной – и права на вождение его…
Колесников вылез из машины. Коренастый, в кожаных штанах с «молниями» на карманах, в безрукавке из плотной серой ткани, он подвигал затекшими ногами, точно не один час уже носился по улицам города, и спросил:
– Ленку не встречал?
Так вот почему Колесников рыскал по всему городу!
Толя не захотел помочь ему, но и соврать не мог. И поэтому он угрюмо молчал.
– Значит, не видел? Я вчера обещал ей…
Толя отвернулся от него и быстро пошел по тротуару.
– Могу подвезти… Садись!
Колесников, прихрамывая, пошел за ним. Шел он неуклюже, потому что редко ходил пешком, но серые глаза его были хитрые и лихие.
– Спасибо. Как-нибудь сам… – Толя пошел еще быстрей.
Он, как и все ребята из их дома, сторонился Колесникова, но полгода назад тот просто поразил его… Нет, не победами в гонках – к ним Толя был равнодушен. Случилось вот что: Колесников тайком пробрался в звездолет, уходивший за пределы Солнечной системы, в складской отсек, и, наверно, единственный изо всех мальчишек Земли – а о девчонках и говорить не приходится – зайцем посетил сразу пять отдаленных планет и привез оттуда много сувениров! Правда, за этот полет он по прибытии на Землю был сильно наказан: ему запретили год бывать даже на ближних планетах. Но Толя готов был понести в сто раз более строгое наказание, лишь бы побывать т а м… Но разве мог он осмелиться на такое?..
У Толи даже не было своего автолета, потому что он был рассеян и никак не мог заучить всех правил вождения, назначения всех циферблатов и клавишей на приборном щитке, и ему поэтому не выдавали права…
Колесников вернулся к машине, сел в нее, догнал Толю и поехал у края тротуара, опережая Толю на каких-нибудь полметра. Его маленькие крепкие руки со следами смазочного масла и старых порезов легко и небрежно держали штурвал.
– Ты что, обиделся? – мягко, почти ласково спросил Колесников.
– Нет.
– Ну так садись. Съездим искупаемся… Жарища-то какая!
Толя кинул на него взгляд: глаза у Колесникова, сидевшего за штурвалом, смотрели еще более ласково. Что с ним? Подобрел? Но из-за чего? Ведь Толя за ночь не стал ниже ростом и по-прежнему не был силен в технике…
– Я не хочу купаться, – сказал Толя.
– Как знаешь… Вчера, между прочим, мы с отцом были у дяди Артёма, и он рассказывал нам о планете П-471…
Толя сразу забыл обо всем на свете. И пошел совсем тихо. И даже незаметно приблизился к краю тротуара, чтобы лучше слышать всё, что Колесников скажет дальше.
Глава 3
Вот что он сказал дальше
Планета П-471 была вся в извергающихся вулканах, в раскаленной лаве и горячем пепле, и о том, что Артём Колесников, знаменитый космический пилот высшего класса, сел на нее, писали газеты всей Земли и сообщало радио. Его, одного из немногих на Земле, наградили орденом Мужества.
– Значит, были у него? Ну как он? Как экипаж? Всё в порядке?
– Ну не совсем… – Колесников многозначительно прищурил глаза и замолчал. – Влезай, расскажу.
Задняя дверца отворилась, и Толя без раздумья прыгнул в автолет.
Дверца плавно закрылась, машина отошла от тротуара и помчалась посередине дороги.
– Нашел среди лавы твердый островок и сел? Ну говори же! Говори! – Толя вытянул вперед свою худую длинную шею.
– А как же иначе? – Колесников улыбнулся. – Он даже кое-что привез мне оттуда…
– С планеты П-471?! – воскликнул Толя.
Колесников снял одну руку со штурвала, сунул в маленькую дверцу под щитком с приборами, что-то вынул оттуда и через плечо протянул Толе:
– Можешь посмотреть.
Толя взял тяжелый лиловатый кусочек какого-то металла. Он слегка светился и приятно жег пальцы.
– Не бойся, он не опасен… Уже определили. Наоборот, он действует успокоительно на слишком нервных…
Металл с других планет был не в новинку Толе, потому что давно уже специальные грузовые звездолеты привозили из космоса руды редких или неизвестных на Земле металлов. Однако этот лиловатый кусочек Толя держал с особым волнением: его привез дядя Артём и с такой далекой горячей планеты. И он так таинственно и красиво светился…
Колесников прибавлял скорость и все время озирался по сторонам.
– Так куда поедем? Купаться? Или к Вулкану за камешками? Я обещал…
– Купаться! – выдохнул Толя, потому что сразу понял, куда и зачем тот звал Леночку.
– Купаться так купаться! – Колесников резко повернул машину влево, еще накинул скорости.
В это время пронзительно и грозно завыл сигнал улично-воздушной регулировки.
– Колесников! Ты слышишь? – закричал Толя, и сердце его заколотилось. – Сбавь скорость!
– И не подумаю. – Колесников добавил скорости.
Но и этого ему показалось мало: он нажал особую кнопку, от боков корпуса, как у всех автолетов, откинулись маленькие крылышки, и машина, оторвавшись от асфальта, со свистом понеслась по воздуху, в двух-трех метрах от дороги.
Сигнал службы безопасности заревел еще громче, из динамика приемника прозвучал приказ – синему автолету немедленно остановиться. Но Колесников, не сбрасывая скорости, зигзагами мчался то по одной, то по другой улице, и скоро сигнал ослабел и замолк.
– Нарвешься когда-нибудь! – сказал Толя, приходя в себя.
Наверно, так же он ездит с Леночкой, а то и быстрей… Даже фамилия у него скоростная, техническая – от «колеса». Видно, ей всё это нравится, иначе бы не ездила с ним. Или, может быть, она подружилась с Колесниковым потому, что однажды он починил ее любимую электронно-кибернетическую игрушку – Рыжего лисенка? Ни одна мастерская не бралась оживить, а он оживил.
Наверно, и этот кусочек породы предназначен для нее.
А может, нет?
– Колесников, подари… – попросил Толя, ощущая на лице прохладные струи ветра от огромной скорости.
– Не проси, не могу… – Колесников опять стал глядеть по сторонам.
Конечно, хочет подарить его Леночке!
Наконец Колесников погасил скорость, коснулся шинами асфальта и подкатил к пляжу, где было не очень много загорающих. Ребята переоделись в машине, побежали по мягкому, теплому песку к морю, бросились в воду и вынырнули далеко от берега.
– Слушай, какого ты мнения о Ленке? – неожиданно спросил Колесников.
– Самого прекрасного! – воскликнул Толя, стараясь не смотреть на него.
– А почему? Чем она тебе… Ну, то есть я хотел спросить, что, по-твоему, ей больше нравится в ребятах и как…
– В ребятах ей нравится прекрасное! – выпалил Толя. – И сама она – прекрасная! Понял?
Колесников чуть смутился, вздохнул и недоверчивым взглядом посмотрел на Толю.
«Вот и хорошо, – подумал Толя, – больше не будешь ко мне обращаться с такими вопросами», – и спросил, отфыркиваясь от соленой, попавшей в рот воды:
– Скажи, неужели тебя никуда не тянет?
– А куда меня должно тянуть? – Колесников лег на спину и, покачиваясь на воде, подставил лицо солнцу.
– Ну куда-нибудь… – Толя замялся. – Ты доволен собой и не хотел бы ничего другого?
– А чего?.. Мне неплохо… Чего ж еще хотеть? – Колесников зажмурился от солнца. – Скверно вот, что большей скорости из моей керосинки не выжмешь и служба безопасности не дает развернуться…
– Слушай, ты видел далекие планеты! – загорячился Толя. – И тебя ничего не поразило на них? Ну хоть чудеса своей техники ты там видел?
– Это сидя в тесном складском отсеке? – с иронией спросил Колесников. – Я ведь не мог вылезти со всеми… А когда меня обнаружили и выпустили на одну из планет, ничего интересного там не было, наша Земля ушла гораздо дальше…
– Но ведь сам знаешь, какие есть во Вселенной планеты!
– Возможно. Читал… А что? – вдруг спросил Колесников и, рывками выбрасывая вперед руки, поплыл к берегу.
– Ничего… Скажи, а на каком звездолете летал дядя?
– Да я уж говорил тебе: на новейшем корабле марки «Звездолет-100». И летел он без космического эскорта: ни у одного корабля не хватило бы топлива, чтобы его сопровождать. Ни один еще звездолет не залетал так далеко, как этот. И никто не видел тех планет, которые видели они… Ты понимаешь, что это? Чтоб показать нам свой звездолет, дядя Артём специально повез меня с отцом на космодром… Ух и корабль! Картинка! Дух захватывает! Самый совершенный изо всех существующих. Маленький, в десять раз меньше обычных кораблей, и вся аппаратура уменьшена во столько же… Комфортабельный, из сверхпрочного легкого металла и быстрый как мысль: миллион километров проходит в минуту, и от радиации надежно защищен…
Толя плыл вслед за Колесниковым к берегу. Космические корабли и их двигатели мало волновали его. Но тот не мог уже остановиться.
– Он очень легок и удобен в управлении, – прямо-таки пел Колесников, – в нем устранена невесомость и запаса ядерного топлива хватает на год… И все в нем так упрощено…
Они коснулись пальцами ног мягкого волнистого песка.
– Знаешь, что сказал дядя?
– Что? – Толя прилег на горячий песок.
– Он сказал, что это такая современная машина – даже грудной младенец смог бы управлять ею…
Толя рассмеялся.
– Ну да, так бы и смог! А выверять курс по карте? А старт? А посадка? Ведь легко промахнуться и врезаться в землю…
– Много ты знаешь! – возмутился Колесников. – Этого не может случиться! Всем управляет электронный мозг, он самостоятельно проделывает множество операций, держит радио- и телесвязь с Землей и другими планетами, убирает и выпускает шасси, уклоняется от встречных астероидов и метеоритов. Правда, иногда случается…
Толя оторвал от песка голову:
– А сколько человек в экипаже?
– Всего пятеро… А что?
– А то… – сказал Толя. – А то… – Он вдруг замялся, страшно смутился и покраснел, потому что ему внезапно пришла в голову совершенно сумасшедшая или, точнее, совершенно фантастическая мысль, и ему даже стало немножко страшно от нее – такая она была неожиданная, ослепительная, ужасная. – А то, – растерянно бормотал Толя, – то…
– Ты что, спятил? – спросил Колесников.
– Да… кажется… – признался Толя, потому что хотя он и прожил уже двенадцать лет, а так и не научился говорить неправду, и сейчас ему было трудно не рассказать Колесникову всё, что он задумал, а говорить этого нельзя было ни в коем случае. И он мямлил и заикался: – Я… Я… Я подумал… Я хотел…
И он в конце концов сказал бы ему правду, если б Колесников не прервал его:
– Ну что ты хотел бы? Что? Терпеть не могу мямлей!
Толя, минуту назад распаренный и красный, внезапно побледнел и, к немалому удивлению Колесникова, уткнулся лицом в песок и пролежал так несколько минут, потом медленно приподнял голову, и с его губ, носа и щек посыпались приставшие песчинки.
– А если звездолет сядет на море? – спросил он. – Или в болото? Или в лес? Что тогда делать?
– Да не может он туда сесть! – закричал Колесников. – Сложнейший электронный мозг не разрешит ему посадку в такие места, он контролирует все действия пилота и штурмана. Но если пилот сам хочет вести или сажать звездолет, он должен сесть за штурвал…
– Ты так говоришь, будто уже был в этом «Звездолете-100».
– Конечно! Как же я мог там не побывать, если дядя Артём возил нас на космодром? Я облазил весь корабль: отсеки, салон, отделение двигателей, осмотрел все его электронно-кибернетические устройства. Дядя Артём показал мне и объяснил, а в рубке управления даже позволил нажимать на…
– Дай честное слово, что всё это правда! – Толя сел на песок.
– А зачем мне врать тебе?
Потом они сели в автолет и помчались к своему дому, и опять сзади, с боков и по радио раздавались сигналы и предупреждения улично-воздушной регулировки. Однако Толя уже не очень пугался их. Он сидел, прижатый скоростью к спинке сиденья, и думал: «Нет, Колесникову нельзя даже намекать об этом! Вот если б рядом были Серёжа и Петя с Андрюшей, тогда другое дело: им бы можно было рассказать обо всем…»
Глава 4
Отобранные права
Дела у Жоры были из рук вон плохи. Он опять проспал. Что уж тут делать – любил он поспать. Недавно отец привез домой взамен устаревших роботов, помогавших по хозяйству, двух новейшей марки, и в то время, когда отец с матерью были на работе, они старательно пылесосили и убирали квартиру, стирали, гладили и готовили еду. Так что Жоре нечего было делать, и он целыми днями шатался по городу или по двору. Спать он мог до полудня. А так как слишком много спать вредно, отец приказал одному из роботов будить его в восемь утра – пластмассовым крючком стаскивать одеяло.
Робот и сегодня аккуратно стащил с него одеяло, тоненько пропищав: «Подъем, лежебока!» – однако Жора не проснулся, а только досадливо лягнул ногой и продолжал спать без одеяла. А когда он вскочил с постели и спросонья уставился на часы, было уже девять.
Жора буквально впрыгнул в штаны, сунул руки в рукава рубашки и, не помывшись и даже не поев – а уж этого почти никогда не случалось с ним! – бросился к лифту. Нажал синюю кнопочку вызова и стал заправлять рубаху в штаны, застегивать пуговицы. И те три секунды, в течение которых он спускался вниз, он лихорадочно действовал: глядясь во все три зеркала кабины, поправлял ворот рубахи и, хорошенько плюнув на ладонь, приглаживал торчащие во все стороны жесткие, как щетина, волосы. И когда лифт доставил его вниз, вид у Жоры был что надо: щеки блестели, как подрумяненные, щедро смазанные маслом блины, глаза радостно сияли, и ремень на тугом животе был аккуратно затянут – даже кончик его не торчал, как обычно, и сторону…
И не скажешь, что недоспал! И не скажешь, что совсем не завтракал… Он суматошно выскочил из лифта, хотя почти безошибочно знал, что и сегодня все потеряно. Конечно же Леночка опять уехала на репетицию…
И ведь сам же виноват во всем! Две недели назад он прочел в городе объявление, что скоро на их Центральном стадионе состоится Большой Праздник Южного Лета, что в нем могут принять участие все желающие, начиная с семи лет, – певцы и певицы, гимнасты и гимнастки, танцоры и танцовщицы… Прочел это Жора и тут же подумал: а знает ли об этом Леночка? Надо сказать ей… Вдруг она подойдет и будет танцевать в балете перед всем городом?
Жоре стало очень хорошо. С этим настроением он на ходу прыгнул в автолет. И хотя дверь сзади сильно прищемила его штаны, и Жора не мог повернуться, и пассажиры посмеивались над ним, он особенно не огорчался: сейчас расскажет Леночке…
Однако во дворе ее не оказалось. А вообще-то она частенько появляется возле цветов, любуется ими, наблюдает, как роботы старательно поливают их реденьким дождиком; и недавно она даже попросила Жору сказать отцу, чтобы он привез еще одного механического поливальщика, потому что лето стояло очень жаркое.
Итак, Леночки во дворе не оказалось, и был прекрасный предлог ворваться к ней прямо домой. Это он и сделал, и в первый раз без всякого стеснения.
«Лен… Праздник!.. Слышала?» – сразу выплеснул он из себя, сильно запыхавшись.
Леночка играла на маленьком электронном пианино. Услышав его, она недовольно встряхнула длинными волосами и слегка повернула к нему голову:
«А помедленней ты можешь говорить?»
«Могу…»
И, мучаясь, Жора стал тянуть, как неживой, но когда наконец добрался до главного – до сути объявления, Леночка нетерпеливо вскочила с вертящегося стула и замахнулась на него нотами:
«Ты что как мертвый? Скорей говори!»
Ну, Жора и сказал. Слово в слово запомнил объявление.
«Жорочка, спасибо!» – Леночка так подпрыгнула, что ее коротенькое голубое платье на мгновение встало колоколом, крутанулось вокруг нее, а потом опустилось.
Жора был счастлив, что доставил ей столько радости.
Кто же думал, что всё обернется по-иному?
…Жора выскочил из лифта и своей тяжеловатой походкой побежал во двор. Посмотрел на ее окно. Конечно же оно, как и вчера, было пусто! А прежде, до того как Жора сообщил ей про объявление, а потом главный балетмейстер Праздника посмотрел, как она танцует, и одобрил, включил ее в отобранную группу и сказал, что, возможно даже, ей будет поручена центральная роль в балетном спектакле, – до всего этого Леночка ровно в девять утра любила расчесывать свои волосы у окна, и Жора всегда глядел из-за платана, как из-под ее синего гребня выбегают длинные светлые струйки и ложатся на плечи…
Окно ее было пусто, и Жора в какой уже раз клял себя, что проспал.
Внезапно он почувствовал страшный приступ голода и поплелся к дому. И здесь он увидел Толю, который вышел из своего подъезда. Вид его поразил Жору. Жора никогда не мог понять, как можно быть грустным, унылым, когда в мире всё так ясно, приятно, беззаботно и столько солнца, радости, игр. Когда на каждом углу города в киосках можно взять великолепное ананасовое или клубничное мороженое, которое так и тает на кончике языка, и когда город завален вкуснейшими бананами – ешь сколько влезет! – и когда магазины полны большими кокосовыми орехами: пробей дырочку и пей. Когда можно решительно ничего не делать: не бегать высунув язык, как Алька, в изобразительную студию Дворца юных, чтобы научиться рисовать и писать масляными красками; не спешить в астрономический кружок того же дворца, как Толя, чтобы рассматривать в телескоп далекие звезды и планеты – как будто это самое интересное; не мотаться по разным раскопкам, как Андрюшка-археолог; не рваться в ледяную тоскливую Антарктиду, где создано несколько оазисов-городов… Зачем вся эта суета, когда можно жить как живется, легко и весело, и взрослые при этом не очень будут тебя ругать…
– Эй, Толька, а моль относится к бабочкам? – крикнул Жора. – Могу принести отцу!.. Поймал вчера и спрятал в коробочку.
– Оставь ее себе… Ты Колесникова не видел? Его машины нет в гараже?
И не успел Жора ответить, как в гараже – огромном подземном, с плавным выездом вверх гараже, расположенном в конце двора, взревел двигатель. Не Колесников ли?..
Мимо Толи в красном автолете проехал Андрей Михайлович, Алькин отец, ученик прославленного подводного живописца Астрова. У него была короткая черная бородка и черные, умные и зоркие, какие и должны быть у художников, глаза. На заднем сиденье машины лежал плоский металлический этюдник.
Каждое утро уезжал художник к морю – за триста километров отсюда, нырял с аквалангом у белого буйка и писал картину…
Толя бывал на выставках художников, прилетевших с Марса, он восторженно разглядывал ярчайшие, ослепительные картины, посвященные жизни других планет, он видел и подводную живопись. И давно мечтал посмотреть, как такие картины пишутся.
– Возьмите меня! – крикнул Толя, бросившись за красным автолетом. – Я свой акваланг захвачу!
– Не могу! Глубина большая – не выдержишь. – Андрей Михайлович улыбнулся, прибавил газу и умчался со двора.
– Не огорчайся по каждому пустяку, – сказал Жора, – бери пример с меня: ни на кого не обижаюсь, не мечтаю о несбыточном…
– Ну и не мечтай!
– Слушай, – дружелюбно сказал Жора, – завтра утром Алька поедет с отцом – он сам говорил мне, – попросись…
Толя покачал головой.
– Какой же ты все-таки… – сказал Жора. – Возьми меня – всегда веселый, радостный, а ты… Ох, как я хочу есть! Ой, Алька!
И правда, во двор вошел Алька с двумя большими прозрачными сумками на колесиках, наполненными разными кульками. В носу у Жоры так и защекотало от тонкого аромата земляники, от острых запахов копченой рыбы и ананасов…
– Дай куснуть чего-нибудь! – попросил Жора. – Со вчерашнего вечера ничего во рту не было!
Алька достал из сумки самый большой ананас:
– Жуй.
Жора тут же разделал его перочинным ножичком, нарезал на равные ломти и стал есть. Ел он всегда необыкновенно: не жадно, не фырчал и не чавкал. Он вонзал в сочные круглые ломти зубы и жмурился – так было вкусно и приятно, и лицо его, толстое и добродушное, прямо-таки преображалось и даже становилось красивым… Вот как он умел есть!
Толя изумленно смотрел на него. Он тоже любил ананасы, но, кажется, только сейчас, глядя на лицо жующего Жоры, понял, какие они замечательные.
И не один Толя. Алька тоже загляделся на Жору. И улыбался.
– Еще? – спросил Алька.
Жора кивнул и принялся за второй ананас. Потом он запросто съел килограмм абрикосов, несколько больших гроздьев винограда с крупными, как куриное яйцо, прозрачными ягодами.
Вокруг Жоры собрались ребята. Все ему что-то предлагали, и Жора не отказывался. Во рту его исчезло три пирожных, кусок очищенной репы, два огурца, огромный пунцовый помидор, нежный, влажный – прямо масло капает! – пончик… И все с улыбкой смотрели на Жору, а он весело хвастался:
– Я еще не то умею! Всё, что ни принесете, съем! Не верите? Давайте устроим конкурс – кто больше съест… Вот увидите, всех переем и перепью!
– Ну и хвастун! – сказал Алька. – Я тебе сейчас принесу такое, что и за день не съешь! – и помчался к подъезду.
Внезапно Жора насторожился.
И все, окружившие его, насторожились. Послышался дробный стук туфель: во двор вошла Леночка. Она не потряхивала, как обычно, волосами и смотрела под ноги.
Жора уставился на нее, продолжая машинально жевать, и оттого, что он уже не ощущал вкуса пищи, лицо его постепенно утрачивало вдохновенность и красоту.
Увидев ребят, Леночка ускорила шаг и скрылась в своем подъезде.
И не успела за ней закрыться дверь, как послышался свист двигателей, и во двор, один за другим, въехали два автолета: синий Колесникова, но из него вылез не он, а работник службы улично-воздушного регулирования, и желтый – из него вылезли второй служащий и Колесников, угрюмый, бледный, с опущенными руками.
Первый служащий громко сказал:
– Мы на месяц отнимаем у тебя права водителя высшего класса… Будешь ездить со скоростью не более ста километров в час… Пусть об этом знают все!
Он посмотрел на ребят, потом радировал из своей машины на ракетно-ремонтный завод, где работал мастером отец Колесникова, и через десять минут голубой служебный авто-вертолет повис над двором, опустился, и из кабины вылез Колесников-отец, низенький и широкоплечий, как и его сын.
Первый служащий и ему повторил всё это, а второй тем временем возился в моторе автолета Колесникова-сына – наверно, что-то переставлял в нем, чтобы не мог развить скорость выше той, к которой присудили водителя.
– Дождался! – сказал Колесников-отец Колесникову-сыну. – Сколько раз я тебе говорил! Ты должен отвечать за свои действия!
– К тому же он ехал не один, а с какой-то девочкой, – добавил второй служащий. – Он развил скорость до трехсот километров и в зоне города пользовался крыльями; мы едва догнали его. Это могло кончиться аварией.
– Тебя нельзя даже близко подпускать к машинам! – сказал отец. – Ты недостоин их. Я скажу обо всем дяде Артёму, и он…
– Ну и говори! – закричал вдруг Колесников-сын, и лицо его из бледного стало красным, как ломоть арбуза. – Говори, всем говори! Меня нельзя подпускать к машинам, к технике? Меня? Как ты можешь?.. Да я же, я… – Колесников-сын задыхался от обиды. – Я знаю ее, я всё умею, всё могу… Я люблю скорость и не допущу ни одной аварии, у меня три кубка Отваги и Скорости! А вы… все вы… вы…
Толя даже зажмурился, боясь того слова, которое вот-вот сорвется с губ Колесникова-сына.
– Успокойте мальчика, – сказал первый служащий, – одно дело спортивные гонки, а другое – нарушение «Инструкции езды по городу».
– Я – чемпион, и для меня не существует этих правил!
– Ты глубоко ошибаешься, – сказал служащий, – инструкция существует для всех… Через месяц приезжай за старыми правами, а вот – новые, на сто километров в час.
Колесников-сын отдернул руку и не взял серую книжечку.
– Твое дело… – Служащий кивнул отцу и ребятам, сел вслед за вторым служащим в желтый автолет, и они унеслись со двора.
– Иди домой, – сказал отец и хотел поймать руку сына.
Но тот отскочил от него.
– Не пойду! Не хочу! Они не правы! – Лицо Колесникова-сына полиловело.
– Прав, как всегда, один ты… Так?
Однако сын не удостоил его ответом.
Колесников-отец махнул рукой и пошел к голубому авто-вертолету. И когда тот поднялся над двором и улетел, Жора увидел, как к Колесникову-сыну подбежал Толя.
Глава 5
Поиски желающих
– Не огорчайся так, успокойся, – шепнул ему на ухо Толя. – У меня есть идея, и очень важная… Мы… Мы с тобой отважные и решительно ничего не боимся! Мы… Мы должны сами улететь, чтобы всё увидеть своими глазами и на деле доказать, какие мы… Улетим? Улетим, а?
– Куда? – не поняв его, тоже шепотом спросил Колесников и, подчиняясь Толиной руке, полуобнявшей его, пошел в угол двора, к гаражу.
– К другим планетам и мирам! – задыхаясь от волнения, прошептал Толя.
– То есть… улететь с Земли?
– Ну конечно!
– А на чем? – трезво прервал его Колесников. – И кто же нас просто так пустит?
– А мы и спрашиваться не будем! Ты ведь уже улетал за Солнечную систему, у тебя есть большой опыт… – Толя оглянулся, наклонился к нему и горячо зашептал: – Я уже давно всё продумал и только… только боялся. Не мог же я один!.. Ты ведь сам говорил, что даже грудной младенец сумеет…
– На «Звездолете-100»! – вскричал Колесников. – Ты гений! Идет! Он стоит на космодроме и готовится к новому рейсу. Я возьму у дяди Артёма ключ от него, изготовлю для нас другой, и, когда корабль целиком заправят всем, что нужно для полета, мы в него и влезем… – Его глаза прямо-таки полыхали от радости. – И тогда все узнают, на что мы способны!
– Узнают! – подхватил Толя. – Мы им докажем! Мы залетим дальше всех и увидим удивительные, невиданные планеты… Правда? – И, не давая Колесникову ответить, сказал: – Но ведь нас только двое, а экипаж, как ты говорил, должен состоять из…
– …пяти человек, – подтвердил Колесников. – И не меньше. Надо, чтоб это были ребята – высший класс! Храбрые, знающие, спокойные…
– Первого берем Альку, – сказал Толя. – Он ничего не боится, очень добрый и хороший товарищ.
– А ты в этом уверен? – заметил Колесников. – Он очень нервный и даже не сумеет разобрать и собрать самого простого робота…
– Ну и что? – возразил Толя. – Зато он великолепный художник!
– А кому от этого польза?
– Да ты в своем уме?! – Толя с недоумением уставился на Колесникова. – Это нужно всем… И он замечательный, он преданный! И его дедушка работает на космодроме…
– Вот это важно! – сказал Колесников. – Впрочем, нет, обойдемся без его дедушки и без Альки… А что, если Ленку? – внезапно спросил Колесников, с трудом сдерживая улыбку.
Леночка, кажется, была единственным человеком, к которому он неплохо относился, хотя она тоже была выше его ростом. Где там неплохо! Похоже было, что, крутясь вокруг нее и катая ее на своей технике, уводя, отвлекая ее от других ребят, он хотел подрасти, возвыситься хотя бы в собственных глазах и доказать всем, что и при маленьком росте можно быть ловким, удачливым и понравиться красивой девочке.
– Девчонку? Нет, я против… – заявил Толя, отводя глаза. – К тому же она теперь…
– Что – она теперь? – быстро спросил Колесников.
– Ни на кого не смотрит.
Губы Колесникова вдруг разошлись в широкой улыбке.
– Уж если Алька не подходит, – начал Толя и запнулся от этой неожиданной улыбки, – так она… Она…
– Хорошо, я согласен на Альку, – сдался наконец Колесников. – Но чтоб и ее включить в экипаж…
– Включим, – сказал Толя. – А кто пятый? И захотят ли они полететь?
– Пятого найдем… Поговори пока что с этими… Ты человек вежливый, обходительный, тихий, а я только напорчу…
«Уж это точно», – подумал Толя и стал размышлять, как завести с ребятами разговор, с чего начать. Он даже ночью проснулся и всё думал о том же. Вот если бы Серёжка был сейчас не на своем Марсе, а Петя Кольцов, весельчак и насмешник с вечно растрепанными волосами, не в Хрустальном, а добрый и мягкий Андрюша Уваров не на своих дальних раскопках, – всё было бы легко…
Не нужно было бы их уговаривать: сразу бы согласились лететь с ним! А вот в Альке Толя не был уверен до конца…
Утром он пораньше встал и вышел во двор. Он хотел перехватить Альку с отцом. Однако, выйдя из подъезда, Толя смутился, увидев у платана Жору. Жора время от времени позевывал и поглядывал вверх. Волосы его были тщательно расчесаны набок, рубаха аккуратно заправлена. Вдруг Жора перестал зевать, и с лица его исчезли даже остатки сна…
Конечно же в окне появилась Леночка. Ну как Жора не понимает: она всегда посмеивается над ним, над его аппетитом и бездельем, а он…
Толе вдруг стало неловко: еще подумают и про него…
И он, незамеченный, отошел к воротам.
Минут через десять у гаража взревел двигатель автолета, и Толя, увидев в нем Альку с отцом, загородил ему путь и раскинул руки:
– Возьмите и меня!
– Я же говорил тебе, Толя, что там очень большая глубина, – сказал Андрей Михайлович. – И Алик будет на берегу, нельзя вам…
– И я с ним! – крикнул Толя и прыгнул в откинувшуюся дверцу.
Минут через двадцать автолет остановился у берега, возле пустынных, диких скал. Андрей Михайлович перелез с этюдником в маленький, видимо постоянно стоящий здесь катерок и двинулся на нем в море.
– Сегодня он хочет закончить картину, – сказал Алька, – положить последние мазки, а это самое трудное… Отцу кажется, что эта картина лучшая из всего, что он написал, и я всю ночь не мог спать и хочу первый увидеть ее!
– Ну хорошо, тогда я отвернусь и посмотрю ее после тебя…
– Какой ты, Толька! – захохотал вдруг Алька и потряс друга за плечи. – Ну что с тобой делать?! Нельзя же быть таким… Вместе увидим!
Катер уходил всё дальше, уходил в открытое море, туда, где на морском дне с незапамятных времен лежал непонятно каким образом сохранившийся эсминец – так когда-то назывались довольно большие суда, обшитые толстой броней, вооруженные пушками и торпедными аппаратами, которые предназначались для уничтожения людей, кораблей, самолетов и обстрела береговых укреплений. Этот эсминец, судя по некоторым уцелевшим в архивах документам, отважно защищал берега от кораблей и самолетов фашистской Германии и был потоплен. Алькин отец случайно обнаружил его во время поисков интересных подводных пейзажей. Эсминец готовились поднять, чтобы превратить в музей, и художник хотел написать его на морском дне.
Толя оторвал глаза от бескрайнего моря и сказал:
– Когда-то люди убивали друг друга… Не верится, что всё это было.
– Было, но очень давно… – ответил Алька, глядя на уменьшающийся катерок с отцом. – Сейчас он нырнет к эсминцу и будет писать, пока хватит в баллонах кислорода.
– Слушай, Алька, – внезапно сказал Толя, – можно с тобой поговорить как с другом?
– А почему ж нет? Конечно.
– Я знаю, тебе на Земле хорошо, и мне на ней хорошо… Но ведь нельзя ни на минуту забывать, что мы не одни во Вселенной, что есть там планеты, на которые еще не ступала нога землянина, на которых всё не так, как у нас…
– А я и не забываю, – едва успел вставить Алька. – Нет двух одинаковых планет, но ведь на Земле и даже в нашем Сапфирном работает немало консультантов о т т у д а по обмену межпланетным опытом, и они рассказывают нам…
– Мне мало этого! – Глаза Толи сверкнули. – Я сам хочу увидеть тех, кого никто не видел, побывать там, где никто не был, почувствовать то, чего никто не чувствовал!
– Ого! – сказал Алька и прошелся вокруг автолета, раскидывая туфлями легкий, сыпучий, еще прохладный песок, потом взял свой маленький этюдник.
Однако он так и не открыл его, потому что Толя продолжал этот не совсем понятный ему разговор:
– А тебе, значит, не хочется всего этого, да?
– Почему не хочется? Очень хочется! Но ведь мы с тобой еще не готовы ко всему такому… И потом, Луна, например, мне уже порядком надоела!
– Зачем Луна? А сколько есть планет! – задыхаясь, быстро заговорил Толя. – Представь себе: Планета Говорящих Деревьев – они всё понимают, любуются звездами и засыпают, а по утрам просыпаются и переговариваются с соседями и шепчутся с травой… Или вообрази: есть во Вселенной Планета Красных Птиц – это очень умные, мыслящие птицы, и они создали свою высокоразвитую птичью цивилизацию…
Алька весело засмеялся.
– Ты что, не веришь? – спросил Толя. – Скажешь, не может такой быть?
– Почему не верю? Наверно, есть планеты и необычней…
– Да конечно же есть! – обрадовался Толя. – Помнишь, какие рисовал мультфильмы – мой сценарий, твои рисунки – и мы показывали их во дворе? Особенно здорово у тебя получился фильм о Планете Добрых Змей и Планете Мужественных Кроликов… На тех планетах можно увидеть такие краски и перенести их на картины, что люди замрут от восхищения… Мы с тобой должны побывать там!
Алька посмотрел на Толю тихо и удивленно, потом осторожно заметил:
– А кто ж нас пустит туда? Ведь мы еще дети. Или нам специально предоставят космический корабль для такого путешествия?
«Предоставят! – хотел закричать Толя. – Держи карман шире! Мы сами его предоставим себе. Не надо только бояться, нельзя быть таким робким… Серёжа с Петей сразу бы согласились! Сразу!» Но Толя не крикнул этого и не раскрыл перед Алькой своего секрета.
– Я вижу, ты не хочешь, – грустно сказал Толя, – хотя ты художник и должен дерзать…
– Хочу, но ведь нельзя же без взрослых!
– Я и не знал, что ты такой робкий, нелюбопытный и терпеливый! Боишься всего, не решаешься… Вот мы сидим здесь, а твой папа там, в глубине, у эсминца… Там сумрак, пузырьки воздуха, рыбешки – и безмолвный, некогда грозный корабль… Увидеть бы это! Я уверен, что и мы с тобой могли бы нырнуть туда и ничего бы с нами не случилось… А ты, ты даже попросить его не решаешься…
Толя вдруг почувствовал, как к горлу подступает комок: хотел убедить Альку, но только разжалобил себя. И он поспешно отвернулся от Альки и пошел к автостраде. Поднял руку, и первый же красно-белый автолет остановился перед ним.
Толя сел в него, и машина помчалась к городу.
Ничего у него не получается со сбором экипажа! Не так, видно, надо предлагать и уговаривать…
Теперь оставалась Леночка. С какой стороны подступиться к ней?
Автолет подвез Толю к дому. Он вылез, взял себя в руки и пошел к ней.
Поднялся на лифте на ее этаж, с бьющимся сердцем нажал у двери золотистую кнопку – у каждого члена семьи была своя кнопка, – и на маленьком щитке зажегся золотой огонек. Это означало: входи, Леночка дома и ждет тебя…
Толя давно не был у нее. С тех самых пор, как они год назад всем двором ездили к старому черному Вулкану собирать камешки. Ребята босиком бродили у берега, и среди них, нагнувшись, по щиколотку в воде, – Леночка. Ветер раскидывал ее волосы, закрывал лицо, и она отводила их руками, чтобы видеть усеянный галькой берег и синее море. Толя нашел редкостный прозрачный агат с волнистым дымчатым рисунком – даже с других планет грузовые звездолеты редко привозят такие камешки! – и подбежал к девочке: «Лен, посмотри!»
«Какой прекрасный! – вскрикнула она. – Где ты его нашел? Как же тебе везет!»
«Возьми, возьми, если нравится…»
Леночка благодарно посмотрела на него, взяла агат мокрыми от морских брызг пальцами, покатала по ладошке, любуясь им, и пошла дальше, тоненькая, легкая, с рвущимися на ветру волосами.
…Огонек на щитке все приглашал его войти, а Толя стоял, стоял и наконец, глотнув воздуха, шагнул через порог.
– А, Толя! Как я рада, что ты пришел! – Леночка забегала, запрыгала по комнате. – У меня счастье, большущее счастье! Элька, моя подружка по балетной группе, сказала мне по секрету, что наш балетмейстер, кажется, остановился на мне и я буду танцевать главную роль в спектакле!
– П-поздравляю… – Толя проглотил слюну. – Я х-хотел спросить у тебя…
– Пожалуйста! Спрашивай! Хоть тысячу вопросов! Как все прекрасно сложилось! Мне так нравится там! И огромная сцена, и яркие декорации, и музыка… И там так хорошо, так легко танцуется!
Толя моргнул и уставился в ее левое ухо.
– Хочешь, покажу тебе на моих балеринах весь спектакль?
Леночка кинулась к желтой коробке, стоявшей на полке: в ней был набор маленьких танцовщиц с электронно-кибернетическим устройством, и они выполняли множество сложных программ. Толя знал, что у Леночки было много разных наборов и она могла часами наблюдать работу крошечных, почти живых фигурок.
– Лен, не надо… – пробормотал Толя. – А ты…
– Что – я? – Леночка спрятала коробку. – Ну что ты хочешь спросить? Спрашивай! Смелей! Как все удачно получилось! Ну, хочешь, я сама сейчас станцую тебе самое начало?
– Не надо… Спасибо… Прости… Мне пора… Мне давно пора…
Толя выбежал из комнаты.
Колесникова он разыскал во дворе: тот возился в двигателе своей машины, стоявшей у гаража, и лоб его был деловито хмур.
– Как дела? – спросил он.
– Никак.
– Плохо, значит, говорил с ними. А я уж думал, ты… Мямлил, видно.
– Да нет, не мямлил.
– Слушай, Звездин, – сказал Колесников, – и это ты хочешь далеко улететь? Туда летают люди с железными нервами. Придется мне за это дело взяться.
– А что ты им скажешь? – спросил Толя.
– Сам не знаю еще… Сегодня, говоришь, его отец заканчивает картину?
– Да.
– Я пошел, всего! – Колесников отвернулся от Толи и, словно у них и не было тайного сговора о космическом полете и они даже не были приятелями, ушел в гараж.
Глава 6
Третий член экипажа
Между тем красного автолета с нетерпением ждала вся Алькина семья. Из окон его квартиры чуть не каждую минуту высовывались головы его братьев и сестер: вот-вот должен был приехать их отец вместе с Алькой.
Через несколько минут дети художника шумной гурьбой высыпали из подъезда в ярких платьях и костюмчиках, с блестящими пуговками и лентами в волосах и стали бегать и прыгать во дворе, время от времени посматривая на ворота. Однако не только они поджидали художника. Видно, многие в доме узнали о скором приезде Андрея Михайловича и хотели увидеть его последнюю работу; и дети, и бабушки, и дедушки – все, кто был не на работе, кучками толпились во дворе, горячо обсуждая какие-то свои проблемы.
Между группками ребят и взрослых одиноко расхаживал Колесников.
Неожиданно смех и крики замерли: во двор стремительно влетел красный автолет.
Когда Толя выскочил из подъезда, автолет обступили со всех сторон жильцы дома, и Андрей Михайлович с Алькой вылезли из него. Художник, увидев столько народу, покачал головой и сказал Альке:
– Столпотворение! Надо бы и другие картины показать, а не только последнюю.
– Покажите, покажите! – раздались голоса.
– Хоть на минутку!
– На сколько угодно! – Художник с радостным удивлением оглядел жильцов. – Аля, мчись домой, тащи… ну конечно, не самые худшие…
Алька побежал домой и через несколько минут принес большую стопку картин – тонких листов прочного легкого металла, на которых художник, как и его знаменитый учитель Астров, писал вечными, несмываемыми и не выгорающими на солнце красками. Андрей Михайлович еще раз оглядел жильцов, улыбнулся. И мягкие черные глаза его, и острая неуступчивая бородка, и даже крупный загорелый лоб в тонких морщинках – всё улыбалось в нем.
Андрей Михайлович сказал:
– Пожалуйста, только, умоляю вас, с последней картиной будьте осторожней – не просохла… Алик, расставь листы на скамейках и у деревьев… Спасибо, конечно, за радушную встречу, но ничего особенного, уверяю вас… – И, смущенный таким неожиданным интересом соседей к своей работе, художник быстро скрылся в подъезде.
«Какой молодец! – подумал Толя. – Такой и Альку пустил бы, если бы тот хорошенько попросил, не только в глубину моря, но и в любую точку Вселенной… Однако надо помочь Альке…»
Толя взял из его рук несколько листов, скрепленных специальными узкими полосками, и пошел через толпу к скамейкам. Алька же нырнул в машину и с сияющим лицом, осторожно держа ладонями за края, понес к деревьям большой лист, сверкающий еще не высохшими, густо наложенными красками. Толя расставил картины на скамейках, и Алька прислонил лист к стволу платана.
Люди отхлынули от картин, чтобы получше рассмотреть их на некотором расстоянии, и почти тотчас послышались возгласы удивления. И чем дольше смотрели люди на картины, тем громче ахали, тем глубже и сосредоточенней молчали. А кое-какие старушки, которым давно перевалило за сто, вытирали глаза краешками платков.
Был тут и Жора, он тоже смотрел на картины, и на толстых, добродушных губах его блуждала улыбка, и относилась она, видно, к публике, с таким вниманием разглядывавшей картины… Неужели они ему не нравятся?
Отойдя от Жоры, Толя встал около Альки и стал смотреть на картины.
Он смотрел и не мог оторваться от них, словно они втягивали его, как омут, вбирали в себя и ничего нельзя было поделать, чтобы не поддаться им, не погрузиться в них, не смотреть на них…
Особенно поражала последняя, большая, сегодня законченная. Сквозь мерцающую зелень воды проступал завалившийся набок огромный эсминец, в слизи и водорослях, свисавших с орудий, которые торчали из проклепанных башен, – из этих орудий когда-то выпускали особые штуки из стали, называвшиеся снарядами, начиненные взрывчатым веществом. Сейчас по этой броне в колеблющемся сумраке ползали, подгибая лучи, морские звезды, крабы, и грустно смотрела подводная мгла, а из узких щелей в надстройках вверх уходили длинные полосы света… Нет, это были не полосы – вглядись получше! – это были искаженные болью и страданием человеческие лица, лица погибших моряков, и столько в них было благородства и мужества, тоски по непрожитой жизни, жалости к матерям и братьям… Лица погибших моряков чудились и в низких, приплюснутых надстройках, и в дулах орудий, и в странно изогнутых морских звездах и водорослях, и даже в самой мгле тяжелой воды, пронзенной тусклыми бликами; и она, эта вода, вся так и колыхалась, так и светилась, так и кричала этими лицами, этой тяжелой зеленью глубин, этой массивной древней броней, этим острым носом корабля, из отверстия которого торчал трехлапый, похожий на спрута якорь, этой вечной беззвучной тишиной…
Толя с трудом оторвал глаза от этой картины и перевел их на другую, стоявшую рядом, – на ней прекрасными серебряными молниями плыли дельфины, на третью – на ней сверкали в чудесном искрометном танце легкие, изящные ставридки, на четвертую…
И опять Толя вернулся глазами к картине с потопленным эсминцем. Возле нее собрались почти все жильцы, и каждый хотел подойти поближе, чтобы получше рассмотреть. Подошел и Жора. Работая локтями, он стал неуклюже, но довольно настойчиво протискиваться к ней: видно, и его в конце концов разобрало любопытство.
А Толя всё смотрел на картину, смотрел… И вдруг он понял – и его прямо-таки обожгло оттого, что он неожиданно понял: моряки были такие храбрые, сражались до последнего, а он даже рот раскрыть боится, боится прямо сказать обо всем Альке.
Толя вытянул его за руку из толпы, отвел в сторонку и, решив ничего больше не скрывать, в упор, немножко даже свирепо посмотрел в ясные, добрые Алькины глаза и негромко сказал:
– Алька, полетим с нами… Я прошу тебя… Ты нам очень, очень нужен…
– Ту д а? – Алька поднял вверх глаза и улыбнулся своим худеньким треугольным личиком.
– Ту д а.
– И есть на чем? – Глаза его понятливо и сочувственно светились.
Толя кивнул и чуть не крикнул от радости и благодарности:
– Ты не пожалеешь, Алька! Это будет прекрасный полет! Ну, иди к отцу. О подробностях чуть позже…
Глава 7
Где взять четвертого и пятого?
Толя быстро подошел к Колесникову и сказал:
– Есть третий член экипажа.
Колесников поморщился и еще раз заметил, что Алька очень незавидный космонавт, однако выбирать не приходится, велел действовать в том же духе и отошел от Толи.
Где же взять четвертого и пятого? Они нужны были, как еще раньше объяснил ему Колесников, для того, чтобы соблюсти положенный вес звездолета и чтобы можно было управлять им в полете меняясь: один сидит в рубке управления у штурвала и клавишей, четверо отдыхают и развлекаются, потом принимает вахту второй, потом – третий, ну и так дальше…
Толя пошел домой. Когда он обедал, раздался телефонный звонок: Колесников опять напомнил ему, что он должен со всей присущей ему мягкостью и осторожностью во второй раз поговорить с Леночкой: может, она все-таки вступит в их экипаж…
– Но она никуда не рвется! – выдохнул в телефонную трубку Толя. – Она так счастлива, что ее выбрали из множества девочек! Не нужны ей другие планеты!..
– Ты в этом уверен? – чуть насмешливо спросила трубка голосом Колесникова.
– Уверен, – сказал Толя не очень уверенно. – Не могу же я…
– Слушай, – неожиданно прервал его Колесников, – а ты говорил ей, что есть такие планеты, где девочки ходят в волшебных платьях, сотканных из тончайших нитей – золотых, серебряных или платиновых, и стоит шепнуть приказ – и такое платье, благодаря особому, микроскопическому, спрятанному в ткань кибернетическому устройству, меняет цвет и фасон и даже само может автоматически надеваться и сниматься; и что на тех планетах столько таких платьев – входи в магазин и любое снимай с вешалки!
– Не говорил, – признался Толя. – А что, есть планеты с такими платьями?
– Должны быть! – слегка рассердился Колесников. – Если не говорил, так скажи… Для того и летим, чтоб найти такую планету.
Говоря по совести, Толя хотел отправиться в полет совсем не для того, чтобы разыскать планету, где можно получить такое волшебно-кибернетическое платье из серебряной, золотой или даже платиновой нитки. Да и вряд ли Леночка согласится полететь только из-за таких платьев… Она не тряпичница!
– А говорил про планету, где есть волшебные туфельки, осыпанные изумрудами и с алмазными каблучками? Что есть там туфельки с крошечными колесиками и моторчиком в каблуках; стоит сказать им: «Несите меня, туфельки!» – они и понесут, и никакого транспорта не нужно.
– А разве могут быть такие планеты, на которых до этого додумались? – прямо-таки изумился Толя, но опять у него мелькнула мысль: вряд ли Леночка захочет полететь из-за этих туфелек, пусть и волшебных; Колесников плохо понимает Леночку, если так думает о ней…
– А почему ж нет? Есть такие планеты! – ответил Колесников. – Техника стала куда сильней и надежней человека: не болеет, не ошибается и не требует еды…
– Да, но создал ее человек! Что без него техника?
– Ерунда! – возразил Колесников. – Она стала куда сложней, гибче, тоньше человека, она решает в минуту задачи, для решения которых человеку нужны месяцы… И вообще, что ты завел об этом? Я вижу, ты похож на Альку, каши с тобой не сваришь. Ни капли фантазии! А говорят еще – мечтатель!.. Не смог поговорить как надо с Ленкой! Психологии не понимаешь, а еще Звездин! Сын вице-президента! Видно, придется мне и за это взяться…
– Я… Я еще раз попробую… – пообещал Толя, услышал в трубке частые гудки и вздохнул.
Что ж теперь делать? Дождаться, когда Леночка придет с репетиции, и фантазировать про разные такие планеты, где изобрели невиданные туфли и платья? Нет уж! Ни слова не скажет он ей об этом… Надо сказать о чем-то большом, важном, необычном…
Толя вышел из квартиры и, не зная, что делать, стал расхаживать по двору. Вот-вот должна была явиться Леночка. Но что сказать ей, чтобы согласилась совсем добровольно, чтобы ее по-настоящему потянуло посмотреть иные миры?..