Гамбит. Пешки ходят первыми

Пролог. Его Рождественское Чудо

Пять лет назад…

Мерзкая песенка о звенящих бубенцах в исполнении детского хора уже пару недель доносилась из каждого устройства, способного генерировать звуки, и в наступивший канун Рождества грозила свести с ума еще сохранивших здравый рассудок. В массовой истерии предстоящего празднества степень адекватности рассчитывалась в прямой зависимости искренности восторгов от песнопений у любого, уже вступившего в половозрелый возраст. Допущения оставались простительны в силу юного возраста лишь детсадовцам и учениками начальной школы. Всем, кого уже коснулся пубертат, а затем затяжной и наименее счастливый период жизни перед встречей с праотцами, наслаждаться сочетанием мелодичных колокольчиков и глупых стишков приравнивалось к сумасшествию. По крайней мере, в Нордэме это бралось за истину.

В лобовое стекло транслировалась анимированная рождественская открытка: объёмные шапки снега на припаркованных машинах, гирлянды на фасадах домов, немного подтаявший и покосившийся снеговик прямо на тротуаре возле пожарного гидранта. Снующие люди в красных колпаках поверх уже нетрезвых голов немного портили пейзаж и в то же время добавляли нотку реалистичности в зализанную до вычурности и притянутую за уши картинку.

С неба густо сыпало еще с обеда. Жирные хлопья скользили по лобовому и налипали на капот пеной взбитых яичных белков. Высунув руку в открытое окно, он зачерпнул пригоршню, словно крал чей-то праздник – утаскивал прямо из-под носа счастливых и обманутых надуманной сказочностью строго приуроченной к определенной дате по сути обычного вечера. Воздушная, как безе, мякоть хрустнула в ладони и оказалась чересчур холодной. На превращение сказки в быль губы тронула ехидная ухмылка. С чувством необъяснимого удовольствия Адам смотрел, как между пальцев стекала обычная вода – даже не вино, учитывая дату. Сжатый комочек снега быстро съёживался и уменьшался, пока не растаял бесследно. Вот так всегда. В очередной раз чуда не произошло. Едва позволив к себе прикоснуться, оно исчезало, оставляя после себя пустоту и холод.

Выйдя из машины, он тут же ступил в лужу растаявшего снега, размочившего собранный у дороги мусор. Разбухший картон и смятые газетные листы неприятно захлюпали, встретившись с подошвой неприлично дорогих для этого райончика ботинок. Зашагав к крыльцу дома, стены которого еще помнили сухой закон и великую депрессию, Адам снова надеялся на чудо – что они не обрушатся едва он окажется внутри.

На заполненной людьми улице он резко контрастировал внешним видом – слишком респектабельным по меркам старого города. Среди работяг из доков, выпивох местных баров и уличной шпаны заблудший мажор виделся чужеродным элементом. От пера искателей легкой наживы спасал лишь везде и всегда узнаваемый облик. Искать себе проблем и связываться с членом семейства Ларссонов желающих не нашлось. Да и о нраве первенца влиятельной и богатейшей семьи Восточного Побережья тоже молва ходила: гайки Адам закручивал намертво одним ударом с правой. Подтверждая слухи, он ненавязчиво сверкнул стволом за поясом, доставая из кармана пачку сигарет. Все же визит в Северный Нордэм требовал особых условий соблюдения безопасности.

Всевышний услышал мольбы, обращенные от одного, как в городе считалось, приближенных – стены дома крепко стояли, когда Ларссон перешагнул порог. Поднявшись по скрипучим ступеням, Адам смахивал растаявшие капли с руки и спешно обтер ладонь о пальто у нужной двери.

– Минутку, – нервно взвизгнули на его стук.

Адам не осуждал. С учетом увиденных этажом ниже колядок он бы не удивился и выстрелу на поражение. Если в суде грамотно воспроизвести исполнение псалмов парочкой подвыпивших бездомных, голосивших возле парадной, присяжные точно вынесут стрелявшему оправдательный приговор. Не побоявшись услышать, что здесь исповедовали конфессию отличную от той, что сегодня широко праздновала рождения Спасителя, Адам повторил стук.

– Сказала же, минутку! – еще резче и пронзительнее.

Ларссон клялся, что слышал взвод курка по ту сторону двери, приоткрывшейся с заминкой в пару секунд. На появление гостя возгласов ликования не последовало. Дверь дернулась с намерением захлопнуться перед его носом, что воспринялось бы с неимоверным облегчением. Но, увы, чуда снова не произошло. Дверь этого дома снова оказалась для него открыта. Видимо, безграничная «радость» на лице заставила проникнуться к нему чем-то вроде сочувствия. Приняв подобное за оскорбление, Адам с пренебрежением молчал и все еще не выдавил приветствия, которым, собственно, его тоже не удостоили. Странно, что им в чем-то удалось найти взаимопонимание: молча стоять на пороге и сверлить друг друга взглядами без обмена и парой дежурных плевков в суп. Она не выдержала первой:

– Я скажу, что вы приезжали, а пирог восхитителен, – что никак не тянуло на начало светской беседы.

С Адама будто стекло напряжение вместе с каплями осевшего на волосах и растаявшего снега, когда мерзавка выдернула из рук подношение к праздничному столу и избавила обоих от вынужденного общения. По запаху, просочившемуся из-под фольги, пирог пах лучше всего в радиусе нескольких кварталов. К столу гостя не пригласили. Видимо, под презрительным взглядом кусок в горло не лез.

Мерзавка не заводила ненужных разговоров, что уже за счастье. Ларссон облегченно вздохнул, когда дверь захлопнулась перед ним. Отвесив себе похвалы, что держался молодцом и сделал все, как и обещал матери, он с чистой совестью уже собирался сбежать из тухлого местечка. Уверенно шагая к лестнице, Адам вдруг вспомнил ее внешний вид: уставшая, растрепанная, в его старой маке, которую нагло присвоил младший брат. Черт. Лиам. Адам упустил из виду, куда запропастился мелкий засранец. Судя по всему, девчонка коротала вечер в одиночестве. И все бы ничего, если бы не заверения Лиамеля, что Рождество встретит с подругой. Решив удостоверится, что мелкий говнюк оказался настолько ленив, что не поднял задницы открыть дверь, Адам вернулся и снова постучал, как постучал бы по голове брата.

– Я исповедую иудаизм! – с порога заявила мерзавка, открывая. – А, это опять вы, – что явно разочаровало ее куда сильнее навязчивого обхода квартир. – Ладно.

Так и не дав Адаму вставить хоть слова, она потянулась за телефоном в карман видавших лучшие годы спортивных штанов от мужского комплекта.

– Добрый вечер, мэм, – щебет певчей пташки полился в трубку. – Да, ваш сын приехал и привез восхитительный пирог, – буквально дожеванный во время разговора с отряхиванием губ от крошек. – Дать ему трубку? Конечно!

Под выжидающим взглядом Адаму предложили продолжить беседу по протянутому телефону. Не став спорить, он включился в устроенный мерзавкой перфоманс:

– Да, мам, у них все хорошо. Я как раз вовремя, – не без удовольствия он смотрел, как девчонка на глазах побледнела, хотя казалось, бледнеть ей больше некуда. – Ли в уборной. Позже перезвоню.

Вернув телефон, Адам нагло перешагнул порог без приглашения и осмотрелся, пока бледнявая слушала трескотню его матери в трубке. После долгих прощаний и сто первых благодарностей за угощение, ей все же пришлось снизойти с гостем до полноценного разговора.

– Договоримся так, – нахалка сразу начала выставлять условия. – В следующий раз, – о нем сомнений не было ни у кого, – вы просто пишите, какую еду я должна похвалить, и можете не приезжать, окей? – задача упрощалась и усложнялась одновременно.

Стоило бы согласился. Идея сама по себе виделась неплохой, вот только обманывать мать из-за какой-то малолетней соплячки Адам точно не стал бы. Бросив через плечо надменный взгляд, он прошелся по квартире.

– Где он? – как и ожидаемо, внутри оказалось пусто.

– Без понятия. Может у Гарри из команды по баскетболу, может у Синди из сборной черлидерш, может у Чана, если потянуло на экзотику. Лиаму ниче держать не надо: ни хрен, ни свечку, – она принялась кромсать пирог пластиковой вилкой.

– А кому, позвольте спросить, знать, если не вам, мисс… – уже привычная пауза, после которой она закатывала глаза.

– Рептилоид с планеты Нибиру, – Эванс даже бровью не повела на уничижительный тон. – Он ваша семья, не моя, – и снова принялась жевать, будто не ела вообще никогда.

На минуту Адаму стало не по себе. Он уже и забыл, почему разговоры с ней вечно в тягость. Подружка брата обладала исключительной особенностью выворачивать слова наизнанку и представлять факты в совсем ином свете.

– Он должен быть дома! – со вскрывшимся обманом Адамом овладела ярость.

– Ток вы не туда пришли. Вам к астрологу: там скажут в каком доме сейчас Луна, – мерзавка злобно оскалилась и начала трясти расставленные на столе банки содовой в поисках недопитой. Судя по бултыханию в одной из них, нашла.

Адам вечно недоумевал, как у нее выходило и дать, и взять одной фразой. Это никуда не годилось. Лиам по обыкновению при полном параде смылся из особняка под предлогом, что ехал к подружке. Все вздохнули с облегчением, ведь иначе пришлось бы слушать его нытье и сплошные сожаления о тяжелой участи соседки по шконке в Принстоне. Видимо, мелкий говнюк надеялся, что все вокруг окончательно отупели и не выяснят, что он свалил на очередную вечеринку до самого утра. Эванс же, как и всегда, прикрывала гулящего дружка. Идеальная пара, ничего не сказать. Таким уровнем доверия не могли похвастаться даже супруги, прожившие в браке пару десятилетий.

Подружка Лиама могла быть какого угодно происхождения, но раз уж поганец выбрал ее поводом для слива из-под родительского надзора, пренебрегать доверием семьи ему не стоило. Безответственный мелкий говнюк, которому ничего нельзя поручить. Хрустальный хрен бы не уберег. Радостно, что некоторые фамильных ценности Ларссонов крепко пришиты к телу, хоть и болтались непонятно в каком доме. На телефон Лиам тоже не отвечал. После нескольких звонков женский голос сообщил, что сеть перегружена.

– Я его подожду, – Адам не верил, что брат мог так поступить. Только не с ней – вечно прикрывавшей его задницу, где бы Ли не светил. На случай, если все-таки смог, по возвращению его будут ждать пара ласковых и хук слева. Еще, конечно же, Адам непременно рассказал бы обо всем матери, чтобы она окончательно высверлила младшему отпрыску мозг.

– Курить на кухне, – мерзавка швырнула на стол кусок металла, который, стало быть, в очень далеком прошлом преподносился пепельницей.

Адам всегда завидовал с какой легкостью брат плевал на обязательства и элементарные правила светского этикета. В этот раз забил на традицию собираться на Рождество. Никто в их семье не ратовал за фотографии в одинаковых свитерах, совместное раскрытие подарков или украшение гостиной. Обыкновенная дисциплина: если поручено – сделай. Родители настаивали на приезде сыновей, а приказы главы семейства у Ларссонов не обсуждались. Ли сумел это правило обойти: поставил ультиматум, что будет праздновать с подругой – предусмотрел поганец, что в их дом она невхожа. Мать будто сердцем чуяла подвох, и вот Адам здесь – в пропахшей плесенью и сигаретным дымом квартире, где замшелый диван грозил развалиться под его весом в сто восемьдесят фунтов.

Первый час ожидания дался с трудом. Второй еще тяжелее. Когда стрелки часов перевалили за девять, Адам определил еще час для контрольной явки и намеревался смыться. Провести всю ночь в тухлой дыре не прельщало. Вкатить братцу по полной можно отложить до лучших времен.

В скромной, если не сказать бедной обстановке квартиры не было ни намека на праздник, за исключением принесенного пирога. В тишине аскетичной обители отчетливо слышался шум протекавшего сливного бачка и вопли с улицы, доносившиеся в приоткрытое окно. Хозяйка тоже не блистала радушием: не составила гостю компании, забаррикадировавшись в спальне, и лишь незадолго до дэдлайна для Лиама показалась на глаза, чем повергла в ступор.

Вместо праздничного одеяния на ней красовалась огромная брезентовая куртка с эмблемой криминалистической лаборатории Нордэма. Из-под незастегнутой полы виднелась прицепленная к поясу черных джинс кобура с табельным. В руках – спортивная сумка, а обувь сошла бы за армейскую, если бы не подростковый размер. Пугало, что у кого-то сегодня намечалась вечеринка куда интереснее, чем у Лиама, а еще, что брат мог стать «клиентом» несостоявшейся пары на Рождественский вечер. Перебраниваясь с кем-то по телефону, Эванс не стеснялась в выражениях и даже не пыталась скрыть жуткий акцент жителей северных кварталов, посылая кого-то… Адам толком и не понял куда, но ставил, что собеседнику там не понравится.

– Какие-то проблемы? – скорее из вежливости, чем из любопытства поинтересовался он.

– Все путем, – Эванс запихивала остатки пирога в пластиковый контейнер.

Складывая ужин-завтрак в сумку, она причиняла звонок по видеосвязи. На обратной стороне вызова послышалось несколько мужских голосов с отборной бранью наперебой, что очень походило на прямое включение камер наружки с улиц старого города.

– Дамы, – на приветствие Эванс ей тут же прилетело хоровое:

– Пошла ты!

– Не ссорьтесь, девоньки. Мальчиков на всех хватит, – мерзавка лишь зевнула на коллективное:

– Сплюнь! – Адам глазам не поверил, когда она и, правда, смачно сплюнула.

– Нам бы с текущим разобраться, – на экране смартфона появился всклокоченный и худой мужчина с запавшими блеклыми глазами. – Выдвигайся, у нас тут шведский стол – на любой вкус. Выбирай, перестрелка в Айрон Энд – пять трупов. Ограбление ювелирки на Юнион Гарден – работать в паре с Диазом. На нем охранная система, на втором – пальчики. Взрыв газа на углу Хайден Роуд и Перл Стрит…

– Мет, – перебила девчонка. – Там лаборатория, док.

– Ясно, ты не едешь. Уилсон, берешь в сопровождения два патруля и табельное. Дальше на Шестнадцатой – тройное убийство. Жена застала мужа с двумя девицами…

– Я еду! – кто-то за спиной мужчины перебил ставку и утащил кусок с общего стола разбора заданий под громкий свист и улюлюканье, которое Эванс тоже поддержала:

– У-у-у, Бобби, тебе лишь бы на сиськи попялиться! – динамик ее телефона закряхтел от свиста.

– Хоть на такие посмотрю, живые не помню, когда видел, – вся компания сочувственно зацокала с пониманием.

– И на сладенькое: утопленник под мостом Первопоселенцев, сразу предупреждаю – несвеженький, и кто-то опять попортил товар мадам на Оушен Авеню: один труп, многочисленные колото-резанные, – на последнем, оглашенном в списке деле, криминалисты замолчали.

– Оушен Авеню, я поеду, – незамедлительно кивнула Эванс.

– Уверена? – ей оставили право отказать, что неудивительно. Оушен Авеню было тем еще местечком даже в сравнении с остальным старым городом.

– Десять минут, док, и я там, – она порылась в карманах висевшей у входа толстовки Лиама и выудила ключи от его машины, оставленной здесь для отвода глаз.

– Это Оушен Авеню, – «дока» рвение не впечатлило.

– А это девятый калибр, – Эванс откинула куртку, демонстрируя ствол. – Я здесь выросла. Каждый угол знаю. Нас с Милл Стрит не напугать ссыклом с Оушен Авеню, —демонстрация потрясающей уверенности и безрассудства опять удостоилась громкого свиста ребят из лаборатории. – У Бобби уже номер с блэк-джеком и прилагающимся, Уилсон на взрыве мета. Вам больше некого послать в старый город…

«Док» молчал, обдумывая представленные аргументы. Здесь Адам его понимал. Оушен Авеню заполняли сплошь отбросы, полностью потерянные для этого мира и готовые на что угодно ради дозы. Идея послать новичка в рассадник содомитов, торговавших телом, их буйных клиентов и наркоманского сброда, начальника не впечатляла.

– Я ближе всех, сэр, – непонятно на что «док» вообще надеялся, начав с ней торги. Эванс видела цель, но не видела препятствий и уже рвалась ехать на вызов к зарезанной проститутке.

– Работаешь со мной в паре. Встречаемся на месте. Без меня за периметр не заходить, вообще не выходи из машины, – судя тону отеческих наставлений «дока», следующим было бы, что лучше бы ей не выходить из дома. – Может все же на камеральную сегодня?

– Леди не меняют правила игры, а просто остаются леди, сэр, – Адам удивился, откуда что взялось, когда мерзавка, состроив начальнику глазки, спрятала гоповской акцент.

Отключившись на контрольном «пошла ты» от команды, Эванс подхватила сумку и бросила перед Адамом связку ключей:

– Заприте, когда будете уходить, – Ларссон осмотрелся и не нашел, что здесь вообще можно было взять.

– Поедешь на Оушен Авеню? Сейчас? Одна? – он все же решил уточнить, не ополоумела ли она окончательно.

– Если дождетесь Лиама, передайте, что есть нечего, – проигнорировав допрос, Эванс прицепила рядом со стволом значок сотрудника экспертной службы.

– Тебе еще нужно доехать, – напомнил Ларссон.

– Так я и доеду, – Эванс помахала ключами от Опеля, – наверное… Черт, опять автомат. Пешком дойду. Двенадцать кварталов всего, – она брезгливо бросила ключи на стол. – Почему богачи любят ездить на всяком импортном говне?

– Стоять! – заслышав о безумной по всем меркам затее, Адам мигом подскочил с дивана. Он и без этого был рад свалить отсюда и присутствие девчонки в машине как-нибудь переживет. – Поехали.

Ларссон подхватил пальто со спинки дивана и распахнул перед собой дверь, словно открывал путь к спасению. Мерзавка недовольно скривилась и посмотрела на часы. Выбор у нее был не большой: идти пешком улицами с подогретой выпивкой толпой или помолчать несколько минут. Кого Адам обманывал – должно быть, сложнейший выбор в ее жизни, учитывая особенность неумения вовремя заткнуться.

– Это Оушен Авеню, – она, как и «док», оставила право отказаться, с сомнением и искоса поглядывая.

– Познакомься с Пустынным Орлом, – Ларссон проделал тот же фокус, что и Эванс с ее боссом, демонстрируя прикрытой полой пальто ствол. – Не меньше твоего, кстати.

– Главное не размер, а умение пользоваться, – поездка обещала быть долгой.

– Говорят те, кто не может похвастаться размером, – не того брала на понт девочка с Милл Стрит. Ребятам с Маунтин Драйв всегда было, чем ответить.

– Только болтать и горазды, понторезы… – поездка грозила стать не просто долгой, а бесконечной. Затыкаться Эванс не собиралась.

Хлипкая дверь запиралась на целых четыре, как насчитал Ларссон, оборота замка. На середине шага Эванс вдруг резко развернулась, всмотрелась Адаму в глаза и с облегчением вздохнула. Он не успел уточнить, что ее так обеспокоило. Ответ пришел сам собой – девчонка проверила надел ли Адам линзы. Стоило бы упрекнуть ее за сомнения в меткости, если бы перспектива возможной перестрелки виделась призрачной. Все же их ждала Оушен Авеню, а Эванс, видимо, не зря ела свой хлеб, раз столь внимательна к деталям. Адам бы соврал, сказав, что его это не впечатлило.

Свернув с Причала Металлистов на Оушен Авеню, пришлось сбавить скорость. По дороге расхаживали откровенно разодетые девушки и торчки, потерявшие связь с реальностью. И тех, и других жизнь помотала настолько, что напрочь отшибла страх скончаться под колесами люксового авто. Вдалеке замаячили красно-синие маячки, зазывавшие на огонек. Обосновались патрульные возле гостиницы Посейдон, где оцепили вход. Зевак набралось немного, да и те смотрели со скукой: коротали время в ожидании клиента или прихода.

К удивлению спутница Адама молчала всю дорогу. Едва он припарковался возле патруля, Эванс подцепила ремень сумки и собралась выйти из машины, пролепетав на плебейском диалекте нечто, напоминавшее благодарность. Слышалось неискренне, да Ларссон на иное и не рассчитывал. Приоткрыв окно, он закурил. Эванс нарушила инструкции и вышла из машины до приезда «дока», но Адам намеревался передать ее с рук на руки, пусть и не ставя девчонку в известность.

До приезда начальника экспертной службы детективы курили возле ленты и шугали местную шпану, желавшую проскочить под ленту. Через приоткрытое окно машины слышались вялые приветствия Эванс и дежуривших в Рождество копов.

– Недобрый вечер, убойный отдел. Расскажите хоть что-то новенькое, – со вздохом, она передала сумку патрульному.

– Мы думали, вы нам это расскажите, – начал один из детективов. – Все под копирку. Убитый – парень из эскорта мадам Ронье. Как обычно, многочисленные колото-резанные. Везде кровища и стекло. Еще тепленький. Нашли коллеги. Без имен, естественно. Вызов поступил со стойки регистрации. Надеюсь, док скоро приедет. В номере окно настежь. Как бы не попортило картину… – скучнее рассказа Адам в жизни не слышал.

– Тепленький? – голос Эванс странно зазвенел.

– Угу, – глубоко затягиваясь, кивнул детектив. – На улице холод, а он даже не остыл… Быстро же у мадам работают, – копы дружно загоготали.

– Когда позвонили на пульт? – звонкий голос стал еще пронзительней.

– Около часа назад.

– И правда быстро, – Адам будто кожей уловил ее напряжение в голосе. – Позвоню Салли, узнаю, где он.

Врать Эванс не умела. О чем не знали копы, Ларссон давно в курсе. Она заворачивала в переулок точно не для переговоров с боссом. Тронувшись следом, Адам ехал за ней погасив фары и выбрал удобное место притормозить.

– Далековато от входа, – окликнул он девчонку, но та настойчиво шла вглубь переулка вдоль гостиницы, пока не остановилась.

– Убойный номер, – Эванс задрала голову и разглядывала окна.

– Вернись в машину, – через силу Адам добавил: – Пожалуйста.

– Это убойный номер! – посмотрела она в упор, но Ларссон клялся, что не видела в этот момент ни черта. Он знал этот взгляд – в нем горел азарт погони ищейки, вышедшей на след.  – Снег нетронут, – Эванс показала на дверь черного хода.

До Адама, наконец, дошло. Убойный номер. Убийца должен был выйти здесь, но так и не вышел. Эванс припустила вперед трусцой.

– Значит, он все еще внутри? – Адам пошел следом. Из-за разницы в росте ее бег приравнивался к его быстрому шагу.

– Нет, – добежав до следующего здания, Эванс проверила, заперта ли парадная дверь. Подергав ручку, она побежала к двери следующего дома. – Но далеко не ушел, – там так же оказалось заперто.

– Что? Стой, – Ларссон поймал ее за руку, крепко стискивая худое запястье, хоть мерзавка настойчиво вырывалась.

– На Оушен Авеню ему не выйти. Свидетели.

Все верно, иначе зачем выбирать убойный номер возле лестницы черного хода: убийца и не планировал уйти через парадный, но и через черный никто не выходил. Тело быстро обнаружили. Окно в номере открыто, значит путь оставался один – по пожарной лестнице. Все виделось теорией конспирологов, а Эванс очень недоставало шапочки из фольги. Именно так, должно быть, и отразилось во взгляде Адама, на что она положила ладони ему на щеки и повернула голову к углу здания, прилегавшего к гостинице:

– Смотрите! – приказала она. – Видите? Смотрите, пока не увидите!

Он увидел. Камера на уровне второго этажа. Адам кивнул, давая ей знать, что все понял. Эванс отпустила его и припустила дальше по переулку, продолжая ломиться во все двери вдоль линии гостиницы Посейдон.

– Все дома с камерами принадлежат картелю. Возле входа два перекрестка с обеих сторон, там тоже камеры, – означало, что убийца мог миновать надзор картеля и уйти незамеченным только по крышам прилегавших зданий.

– Нужно сказать копам, – Адам озвучил самый простой и очевидный вывод, но Эванс только цокнула и покачала головой.

О чем все знали, но предпочитали молчать стало почти осязаемо – коррупция, процветавшая в рядах полиции. Слишком многие из них состояли на довольствии сутинерши мадам Ронье и картеля Романо. Кредитная история Эванс сообшала, что девчонка жила на честно заработанные гроши, поэтому и продолжила поиски. Одна из дверей поддалась, пропуская их в парадную невысокой многоэтажки. Камер по углам дома не было. Ничья земля, вернее, здание принадлежало муниципалитету, который не слишком-то за ним следил. Поднявшись к двери на крышу, Адам дернул ручку. Заперто.

– Под приходом частенько ищут, где полетать. Эти двери почти всегда под замком, – пояснила Эванс.

– Исправим, – Адам собирался вышибить дверь плечом.

– Вы почему все еще здесь? – девчонка словно очнулась от транса. – Вернитесь в машину, здесь опасно!

– Я предохраняюсь, – ствол из-за пояса перекочевал Ларссону в руку в боевой готовности.

– Мистер Ларссон, – ищейка вернула себе ясность мысли и перегородила дверь тщедушным тельцем.

– Уйди, – Адам отбросил ее за плечо тряпичной куклой.

– Как знаете, – здесь не место преступления, и Эванс ему не указ. Не став спорить, она взвела курок на табельном.

Хлипкую дверь вынесло с первого удара. Проверив выход на крышу, они осторожно ступили на «ничью землю». Глазам открылась ровная снежная гладь без единого следа. Либо Эванс ошиблась, либо сюда убийца еще не дошел. Положа руку на сердце, Адам ставил на второе. Слишком уж точными виделись прогнозы.

– Теперь можете вернуться в машину, – низко из горла выдавила мерзавка, что никак не тянуло на «спасибо».

– Позволь мне самому решать, – Адам вежливо отклонил ее просьбу.

– Я не смогу искать его и защищать вас.

– Кто сказал, что меня нужно защищать? – он смело ступил на девственно чистый снег, оставляя глубокие отпечатки следов.

Эванс вздохнула и поплелась следом. Стоило Адаму замешкаться, она потянула его за рукав и указала место для перехода на соседнюю крышу. Перекинув ноги через парапет, девчонка лихо залепила камеру на соседнем доме снежком, а затем спрыгнула на крышу почти беззвучно. Ларссон с трудом повторил ее подвиг и приземлился следом с грохотом рухнувшей ледяной глыбы, за что получил осуждающий взгляд. Короткими перебежками от одного выхода воздуховода до другого, они проделали путь до следующего здания. Оно оказалось выше на этаж. Пришлось карабкаться по водосточной трубе. Повезло, что дома стояли вплотную.

Эванс снова с первого же раза угодила в камеру снежком, на что Адам завистливо хмыкнул. Он о такой меткости только мечтал, зато мог отправить камеру в полет до противоположной крыши через улицу ударом даже не в треть полной силы.

До гостиницы оставалось еще несколько зданий – все разной высоты, что сильно затрудняло просмотр на дальнее расстояние при ломанной линии смыкавшихся домов. Каждый пройденный ярд становился все менее безопасным. На очередном переходе в два этажа вверх у Адама появились сомнения в необходимости продолжать путь. Ларссон был готов развернуться и уйти, но вряд ли Эванс его бы поддержала, а оставлять ее здесь одну совершенно не по-скаутски.

Девчонка же чувствовала себя среди торчавших на крышах антенн и выходов вентиляционных труб обезьяной в джунглях: ловко уворачивалась от почти незаметных в темноте тросов и понатыканной где ни попадя арматуры. По осыпавшемуся кирпичу, вообще, карабкалась, как по складному на детской площадке.

– Обойдите, – указала она на угол здания, по стене с выпавшими кирпичами которого долезла до самого верха. – Там пожарная лестница. Кирпичи вас не выдержат.

– А лестница, стало быть, да, – в чем Адам сильно сомневался.

– Можете вернуться в машину и поехать домой, – и это виделось самым здравым решением, но черта-с два кто-то с Маунтин Драйв проиграет забег девчонке с Милл Стрит. Разбрасывая ногами наметенный к стене снег, Ларссон пошел, куда ему указали: к углу здания, а не в машину.

Несмотря на время постройки дома, лестница выглядела добротной. Повиснув на ней с прыжка, Адам подергался, проверяя на надежность. С ржавых прутьев посыпался снег и, попав за шиворот, тут же принялся таять, стекая между лопаток. Чертыхаясь, на чем стоял свет, Ларссон вскарабкался до парапета, перемахнул через него одним прыжком и приземлился в аккурат возле залепленной снегом камеры. Озираясь в поисках Эванс, Адам увидел ее на противоположном конце крыши. Дерьмо. На этот раз камеру залепила не она, а значит…

Бросившись к ней со всех ног, Адам побоялся подать голос. Эванс в свою очередь, дошла до конца здания, где тоже заметила залепленную камеру и сразу же побежала Ларссону навстречу. Она не успела пробежать и половины разделявшего их расстояния, как Адама настиг пронзительный крик:

– Вниз! – визжала Эванс, что было мочи.

Сознание перешло на уровень инстинктов. Адам без обдумывания выполнил команду и со всего маха рухнул лицом в снег. Над головой послышался лязг металла о кирпичи вентиляции и хруст снега где-то над ухом. Перекатившись на спину, Ларссон снова увернулся от лезвия, проткнувшего примятый снег и чиркнувшего о крышу в месте, где секунду назад лежал сам Адам. Удар ногой наотмашь пришелся по лодыжке напавшего. Тот не стал терять времени на расправу, ловко перескочил через Ларссона и устремился по крыше в лабиринт воздуховодов.

– Не вставайте, – Эванс так же перемахнула через лежавшего Адама и скрылась вслед за убегавшим плясуном с пером.

Взяв пару секунд перевести дух, Адам поднялся на ноги и крепче сжал пистолет, от которого теперь не было никакого проку: линзы после падения остались в снегу. Пришлось полагаться на слух и петлявшую вереницу следов. Быстро передвигаться не получалось – походило на пробежку в густом лесу. С немалыми габаритами и ростом в шесть с половиной футов Ларссону то и дело приходилось притормаживать, протискиваясь между натянутых тросов, и собирать углы отсыревшей кирпичной кладки вентиляций. Погоню Адам настиг, когда напавший уже приближался к краю крыши. Эванс не сильно отставала и рисковала напрыгнуть на лезвие в ближайшие полминуты.

С края бежать некуда. Казалось, схватка неминуема, но, спасаясь от преследования, беглец совершил нечто безумное: с разбега перемахнул через парапет, приземлился на крыше здания через улицу и кубарем прокатился несколько ярдов. Расстояние между домами узкого переулка виделось небольшим, но Адам бы на месте беглеца так не рисковал. В случае неудачи его отскребали бы от асфальта.

Эванс тоже не отличилась благоразумием: отошла от края взять разбег и намеревалась повторить фокус с полетом над улицей. Выбора у Адама не осталось: пришлось бежать, что было сил, и снести идиотку с намеченной траектории. Ларссон успел перехватить ее перед самым прыжком и при падении с ускорением впечатал Эванс в снег, услышав подозрительный хруст в районе ее груди. Легко отделалась – парой сломанных ребер против всех раздробленных костей и растекшихся по асфальту мозгов. Правда, в наличии последних, Адам вдруг засомневался.

– Ты больная на всю голову? – спрашивал он сквозь отдышку и отплевываясь от снега.

– Вы сломали мне очки! – недовольно прошипела она и пинком согнала с себя громоздкую тушу Ларссона, вытащив из нагрудного кармана куртки пластиковые очки с лопнувшим стеклом.

–Так-то ты меня благодаришь? – Адам поднялся вслед за ней.

Эванс подбежала к краю крыши, но прыгать больше не собиралась: наоборот, замерла, будто под прицелом. Так отчасти и было. С крыши здания через улицу на них смотрел несостоявшийся убийца. Лицо его скрывали низко висевший капюшон и высокий ворот куртки. Он был совсем близко и в то же время недосягаемо. Для них, но не для пули. Адам, недолго думая, навел прицел.

– Нет, – Эванс отвела его руку, пока не прогремел выстрел.

Ларссон попытался ее оттолкнуть, но мерзавка вцепилась зубами ему в запястье. То ли от боли, то ли от омерзения, Адам выпустил ствол и отдернул руку, будто в кипяток мокнул. Вернув взгляд к месту упущенной цели, он думал, что увидит пустую крышу. Каково же было удивление, когда оказалось, что человек все еще там. Легким движением спрятав лезвие в ножны на поясе, он отсалютовал от края капюшона двумя пальцами и лишь после этого исчез. Эванс в ужасе отшатнулась на такое прощание.

– Больная, – Адам приложил снег к укусу. – Поздравляю, ты упустила своего потрошителя, – злобно прошипел он.

– Это не он, – ее словно пригвоздило к месту. – Вернее не тот, которого мы искали… – звонкий голос стал совсем тихим, а глаза так и скоблили крышу напротив в месте, где только что стояла черная тень с ножом в руке.

– Знаешь этого больного ублюдка? – хмыкнул Ларссон, решив, что все полоумные в городе знакомы через несколько рукопожатий.

– Вы тоже его знаете. Все его знают, – загадочно усмехнулась Эванс. – Он здесь за тем же, за чем и мы: искал того, кто портил бизнес мадам. Мы, видимо, спугнули обоих, – вернув Ларссону пистолет, она со вздохом пошла назад.

Настал черед Адама оторопеть. Вышло, что в его календаре появился еще один День Рождения. Он чудом избежал смерти от пера киллера мадам Ронье. Опять. Снова. Тот, как известно, свидетелей не оставлял. Видимо, Ларссон любимчик Фортуны, раз дважды избежал от него расправы. Правда, сегодня лица киллера он не видел. Как и Эванс. В перспективе ей ничего не грозило.

– Забудьте о том, что здесь видели, и никогда никому не говорите об этом, – ее явно что-то беспокоило.

Собственно, Адам и не собирался распространяться об экстремальных развлечениях, но следовало признать – он нашел их занятными. Потраченного времени и нервов они точно стоили. И, как вишенка на торте, с напоминанием, что до конечной цели они так и не дошли, дверь на крышу распахнулась сильным рывком.

– Полиция Нордэма. Руки за голову, лицом вниз! – под прицелом нагрянувшего копа они остановились на середине шага, выполняя команду: – Оружие на пол!

– Детектив Маркес, не стреляйте! Это Эванс из команды доктора Салли, – из-под расстегнутой куртки тускло блеснул ее значок. – Я осматриваю возможные пути отхода убийцы.

– А этот? – детектив перестала целится в них, но убирать табельное не спешила.

– Это мой друг – Ли Ларссон. Он меня подвозил, – Эванс метнула в Адама тревожный взгляд из-под нахмуренных бровей.

– Вы выше, чем на снимках, мистер Ларссон. Почему вы здесь? – с подозрением поинтересовалась Маркес, но ствол все же убрала. Видимо, услышанная фамилия свое сыграла.

– Это же не место преступления, – девчонка не дала Адаму заговорить и правильно: семейное сходство позволяло ему в темноте сойти за Лиама, да, изрядно помятого и постаревшего на пяток лет в отличии от фотографий в прессе, но вот тембр голоса и манера разговора легко раскрыли бы обман. И если к дружбе Лиамеля со всяким отребьем вопросов ни у кого, даже у родителей, давно не возникало, то старшему сыну и гордости семьи подобного не позволялось и вызывало подозрения.

– Видели кого-нибудь? – Маркес осмотрелась и глянула поверх их голов в темноту.

– Нет, никого. Мы бы сразу сообщили… – звучало правдоподобно только для незнавшего Эванс. Адам же сразу почувствовал в ее голосе нотку фальши.

– Идем, тут небезопасно, – детектив позвала за собой и шагнула в проем двери на лестницу, откуда только что появилась.

Непонятным оставалось не само появление копа так далеко от места преступления, а как Маркес умудрилась сюда войти. Эванс проверила все двери, и в принадлежащих картелю домах было заперто. Можно было бы и усомниться, если бы проверка не происходила у Адама на глазах. Без слов понимая невысказанный вопрос, Эванс приложила палец к губам и покачала головой, затем взяла Адама за руку и потащила за собой. Вначале Ларссон воспротивился, но потом вспомнил, что изображал младшего брата: в пору распевать пошлые песенки и хватать Эванс и Маркес за зад. Без определенной цели, конечно, просто потому что Ли так мог.

– Не знала, что над делом работает спецотдел, я видела ребят из убойного у входа в гостиницу, – Эванс сжала руку Адама, будто пыталась сказать что-то. В больших серых глазах на кукольном личике отражалось беспокойство, какого Ларссону видеть еще не приходилось.

– Поступила информация, что кого-то видели на крыше, нас послали проверить, – детектив не сообщила ничего конкретного, но легко угадывалось, кто послужил источником. – Не стоило разгуливать здесь без сопровождения, рисковали в лучшем случае оказаться свидетелями.

– В этот раз нам повезло, – Эванс нервно хихикнула, неумело изображая облегчение.

– В следующий может повезти меньше, – больше смахивало на угрозу, чем на предупреждение.

На улице их встретил яркий свет фонарей, освещавших крыльцо дома. Дав Адаму спуститься на несколько ступенек, Эванс дернула его за руку, развернула к себе и подняла воротник его пальто, предусмотрительно спрятав лицо Адама от камер.

– Не дергайтесь, – шепнула она, когда потерлась носом о его нос. – Ни с кем не разговаривайте, не светитесь. Просто уходите. Вас не должны здесь видеть.

– Что происходит? – Ларссон даже не оттолкнул ее и спрашивал так же – полушёпотом.

– То, во что вам лезть не следует. Повсюду люди Романо, – к такому предостережению стоило прислушаться. У мафиозных боссов длинные руки, и, судя по всему, люди картеля работали без праздников и выходных.

– Вы идете? – окликнула их Маркес.

– Минутку, – мерзавка кокетливо захихикала и повисла у Адама на шее, притягивая его ближе и надежнее пряча от назойливых глаз детектива. – Уходите и забудьте обо всем, что здесь было, – она снова зашептала, едва шевеля губами.

– Ты знаешь, кто он, верно? Помоги мне убрать его, – руки сомкнулись вокруг ее талии, словно поймали в капкан с шипами острых заточенных зубьев. Эванс попыталась вырваться. Бесполезно. Крепкие объятья держали намертво.

Он снова смотрел и видел: девчонка перед ним вся как на ладони. Дерганная, испуганная, загнана в угол. Его Рождественское Чудо – не иначе. Ларссон счастливый обладатель связей. Судья, прокуроры… Они делали, все, что он приказывал, но Адам не знал, как подступиться к мадам Ронье, пока ее охранял неуловимый бес.

– В городе ходят слухи, что это Кельт… – Ларссон оторвал Эванс от земли и закружил в воздухе под ее заливистый хохот. Аккуратно опустив на ступени, он склонился к ее лицу, что мог рассмотреть, как пасмурное небо в серых глазах затягивали грозовые тучи.

– Кельт мертв. Хотите устроить охоту на ведьм? Я пас, – странно было слышать от представителя клана Вульфув – тех самых первых охотников.

– У всего есть цена. Назови свою, девочка с Милл Стрит, – ребятам с Маунтин Драйв по средствам оплатить любой счет.

– Вы разве не помните, я не продаюсь, – это он отлично помнил. Чертова идеалистка оставалась неподкупна. – Сколько? – Адам склонился над ней так близко, что чувствовал на лице ее дыхание. За пару секунд ничего не поменялось. Девочка с Милл Стрит отказывалась назвать свою цену. Что ж, Адаму вполне под силу это исправить. Когда она сама придет к нему, ставка упадет вдвое.

– Идите к черту, – сквозь ровные мелкие зубки вырвался предостерегающий рык: пойманный в капкан полуволчонок не собирался сдаваться.

– С удовольствием, – Ларссон не оставил ей ни шанса увернуться. Рискуя быть снова укушенным, поцеловал ее, крепко прижимая. Эванс и не думала сопротивляться – стерпела, когда он оторвался от ее замерзших губ и отстранилась, разглаживая складки на его пальто.

– Это ваша война, не моя, – во взгляде серых глаз сплошь осуждение. – Поздравьте от меня родителей, мистер Ларссон. Они ничем не заслужили такого сына, – сказано точно не о Лиаме, в чью шкуру Эванс сама его засунула.

– Непременно, мисс Эванс, – вырвалось практически неосознанно.

– Вы все же помните, как меня зовут, – а он ни на секунду не забывал.

С горькой усмешкой она отошла, когда объятия потеряли былую крепость. Шоу должно продолжаться. Эванс потрепала его по волосам и громко пожелала хорошего вечера. Адам бы с радостью принял, если бы обращались к нему, а не к Ли.

С уходом Эванс и Маркес Адам помялся на крыльце, одернул воротник пальто и, с гордостью демонстрируя облик, посмотрел в камеру. Он терпеливо ждал несколько секунд, давая себя рассмотреть. В конце-концов, он – Ларссон, и не ему бояться гнева Дона Романо. В случае территориальных претензий на вторжение Адам вполне мог постоять и за себя, и вообще за кого угодно: окружной прокурор в его полном распоряжении.

С долгосрочными планами на жизнь Адам уже не первый год стремился стать самостоятельной и значимой величиной. Выходило с переменным успехом, но многие переменные в его жизни неожиданно становились постоянными. Некоторые, как подружка Лиама, скорее со знаком плюс, а другие – вроде киллера Ронье, определенно со знаком минус. Цепной пес мадам сильно портил Адаму картину на пути к успеху, но вот незадача. Где-то неуловимый киллер сумел проколоться. Эванс его узнала, и смотреть ему в лицо ей не потребовалось. Возможно, слухи – не просто слухи, и неупокоенная душа Кельта все еще металась запертой в лабиринтах бетонных улиц. В этом случае кому как не его младшей сестре должно быть это известно. Иных причин в отказе мерзавки озвучить свою цену Адам не находил.

Размышляя на краю крыши, откуда был сделан роковой прыжок, Адам уже выстраивал дальнейший план по завоеванию новой вершины. Все казалось простым и одновременно сложным, как шаг в неизвестность. Две переменных в одном уравнении делали прогноз невозможным. Стоило начать с малого: маленький шаг для Адама Ларссона, но великий для его будущей карьеры. Он отошел от края крыши и взял разбег побольше. Все же Адам сильно превосходил габаритами перемахнувшего через улицу киллера.

Разбежавшись до покалывания под правым ребром, Адам оторвался от крыши. В легкие ворвался холодный северный ветер и мешал сделать вдох. Из-за сыпавшего снега Ларссон не видел ни зги и приземлился на крыше противоположного здания вслепую. Вот, значит, как это бывало. Идти к намеченной цели через тернии к звездам: до конца не знаешь, попадешь ли туда, куда изначально метил.  Поднявшись на ноги и отряхнувшись, Ларссон перегнулся через край и посмотрел вниз: сплошная пропасть несбывшихся надежд. Такой бы стала его жизнь, если бы сегодня он не встретил ее – свое Рождественское Чудо.

В порядке исключения

Тусклый свет давно поднявшегося над горизонтом солнца едва пробивался сквозь густые облака. Длинные после миновавшего зенита тени росли в завершении короткого зимнего дня. Стрелки недвижимого циферблата отсчитывали последние минуты перед приближением ночи. Липкий снег сыпался из сизых облаков и собирался комьями на вымощенной мрамором лестнице парадного входа поместья Пелисэйдс.

Остановившись у подножья взбиравшихся к особняку ступеней, Адам пробороздил ботинком аморфную массу, прежде чем брезгливо ступить. Путь к дверям отчего дома проделан с налитым скорбью сердцем. Отяжелело оно в миг оставленного прошлой ночью пепелища, что некогда было лечебницей Санспринг. После визита на место событий, о произошедшем следовало сообщить отцу. Что греха таить, разговор предстоял непростой. Адам выступал в рассказе не главным и далеко не героем.

В приветствии экономки слышалась плохо скрываемая нервозность. Очевидно, его сегодня не ждали. Ларссон молча скинул пальто и передал прислуге для оценки степени испорченности. С одеяния первенца хозяина дома полетел налипший пепел. Пальто поспешили унести прочь, чтобы не очернять резавшую глаза белизну полов. Заслышав тяжелые приближавшиеся шаги, Адам обреченно свесил голову. Он не был готов к этому разговору ни сейчас, ни когда-либо позже. Но раз предначертанное неминуемо, следовало принять его с достоинством. Поздно посыпать голову пеплом – того уже прилично осело в светлых с едва заметной проседью волосах.

Подняв взгляд от пола, Адам встретился с только что отлитым из породы свинцом, застывшим в глазах незванного, но теперь уже гостя их дома. Эванс не произнес ни слова. Не спрашивал, не осуждал. Просто молчал в ожидании. На уставшем лице с заметно отросшей щетиной и залегшими под глазами тенями, кроме уже знакомой жесткости нрава, прослеживалось что-то еще. Разочарование. Оно маячило сквозь обиду, когда решительность и злость Эванса брали секундную передышку. Блеск в серых глазах предупреждал о захлестнувшем гневе. Но, как и все члены волчьего семейства, истинный Кельт не подавал вида.

Настала пора перемирия в необъявленной войне. Ларссон готов проявить мудрость, раз ждать ее с другой стороны бесполезно. Эванс предупреждал, но Адам, как всегда, сделал все по-своему. Кельт скор на расплату. Этот урок Ларссон усвоил. Раз предначертанное неминуемо, он примет его со смирением. Оставив вызов во взгляде, Адам устало вздохнул и решительно вскинул подбородок.

– Бей.

Кулак приземлился на физиономию, едва Ларссон успел договорить. К своей чести, после убойного кросса он устоял на ногах, но знакомый металлический привкус уже обволакивал рот теплым и вязким. Расплата пришлась не по вкусу. Контузия Эванса не спасала от гнева мстителя, несущего возмездие. Способов уладить конфликт в его арсенале оказалось не так уж много. В этот раз Адам еще легко отделался и получил по заслугам. Счет закрыт. Стоять под пристыженным взглядом не было никакого желания.

– Я предупреждал, – развернувшись, Эванс направился в библиотеку.

Ашер Эванс явно не из тех, кто подвержен сантиментам. Разговор оказался коротким. Это все их общение после последней встречи у сгоревшей лечебницы. Ларссон хотел было бросить в спину нахальному козлу, что тот отродясь не читал ничего толще меню дешевых забегаловок, но обстоятельства требовали проявить сострадание. Все же Эванс накануне потерял мать, хоть Адам ставил ее смерть в пожаре под сомнение.

Пересчитанные языком зубы прямое подтверждение, что Кельт все же не очень зол. За исключением сгустков ярко-алой крови выплюнуть оказалось нечего. Записать к стоматологу не потребуется. Адам сплюнул кровь прямо на мрамор, нехотя идя следом. Сглатывая оставшееся, он прогонял медный привкус, перебивавший вкус пепла. Тот осел на языке, на коже, в легких и в мыслях. Глубоко и надолго. Теперь его ничем не вытравить. Даже глотком морской воды, обжигающей глотку.

– Как прошел вечер? – в библиотеке уже ждал отец.

В резном фамильном кресле за столом из единого гарнитура Грегори Ларссон неспешно перелистывал утренний номер «Нордэм-Таймс». Пестрящий заголовок о пожаре в лечебнице дополнялся сообщением, что выживших нет. С новостями Адам опоздал.

– Гора трупов. Копы топчутся на месте. Адам целовался с моей сестрой прямо над прахом нашей матери, – рапортовал Эванс, отыгрывая лицом невинность, будто попорченная физиономия первенца Грегори не его рук дело.

– К черту! – Адаму очень хотелось назвать его имя, но сейчас почему-то язык не поворачивался произнести. Эвансу пришлось увернуться от хрустальной пепельницы, с размаху угодившей в стену за ним.

– Адам, – осуждающе произнес отец в ожидании разъяснений и оправданий подобному поведению.

– Будь в этом моя вина, мы бы с тобой уже не говорили, – он попытался увильнуть, на что Грегори только сильнее нахмурился.

– Нет, пока ты не зашел дальше второй базы, – Эванс поднял пепельницу и подбросил ее в руке. – Держи руки при себе, – он приложил хрусталь к вскользь зацепленному затылку. – Главное, накосячил ты, а по башке словил я, нормально, нет? – возмущения, кстати, оказались по делу.

– В порядке исключения, – моральный ущерб возместила выложенная на край стола пачка сигарет и право от главы семейства курить в библиотеке.

В порядке исключения, разумеется. Вот теперь пепельница пришлась к месту, а не для бутафории. Воспользовавшись радушием хозяина дома, Эванс расплылся в улыбке и удостоил Адама демонстрацией ровности среднего пальца.

– У тебя все под контролем? – отец не сбавлял напора.

– Всегда, – сквозь зубы процедил Адам, недобро поглядывая на чересчур довольного Эванса. Из кармана брюк на стол перед отцом приземлился пластиковый пакет.

– Презент от поджигателя? – надев очки, Грегори поднял пакет со стола и рассматривал содержимое на свет. Прозрачный пластик заключал длинный вьющийся волос, походивший на женский.

– Недостающее звено, – сухо пояснил Адам, не вдаваясь в подробности.

– Cherchez la femme, Адам. Cherchez la femme, – без акцента протянул Эванс, выпуская изо рта в прохладный воздух библиотеки клубы сизого дыма.

– Чтобы такое – первый и последний раз. В порядке исключения, – напомнил отец и вышел, выразив недовольство громким хлопком дверью.

– Обязательно сейчас курить? – недовольство Ларссона хлестало через край, а Эванс, казалось, специально его подпитывал.

– Необязательно, но тебя это бесит, – откровенно дразня, он приподнял уголок ровных губ, и, приземлившись в нагретое Грегори кресло, развалился, как дома. – Что она сказала? – Ашер спрашивал уже серьезно, постукивая пальцами по подлокотнику.

Женщина бредит, а черти ей верят. Сестра Кельта – не исключение. Лучший друг Эванс младшей – паранойя, а не бриллианты.

– Что мысли материальны, и поджигатель послал запрос во Вселенную, – Ларссон огрызался не без причины. Изрядно надышавшегося гарью и смогом его немного подташнивало от запаха сигарет.

– Убив нашу мать? Думал, ритуальные жертвоприношения не в духе твоих конкурентов, – обычно сбившиеся в кучку обитатели уличных трущоб выбирали иные методы и мишени. Видимо, в этот раз те, что именовали себя Зелеными Змеями, решили сменить тактику. Конечно же, в порядке исключения.

– Верно, ведь, вероятно, твоя мать жива, – другой вопрос, кто был с ней, и кого на самом деле хотели убить, спалив лечебницу до тла.

– Откуда такая уверенность? – скептически спросил Эванс и скрестил руки на груди, прожигая взглядом темно-серых глаз, в которых кружил вулканический пепел.

– Голову включить не пробовал?

– Я контуженный, – на оправдания выражение лица Ларссона четко давало понять: отмазка, что называется, не прокатила. – Не люблю напрягаться. Блесните умом, мистер Ларссон, – Ашер склонился в театральном поклоне, прикладывая руку зажатой сигаретой к груди.

Не быть Кельту настоящим Эвансом без попыток манипулировать, как обычно делала его сестра. Выбор пал на не самым лучшим образом продуманную лесть. Предсказуемо и скучно. Снова от Ашера потянуло инертностью и роняло планку его ценности как союзника. Целеустремленность, напор и сила, это, с одной стороны, конечно, хорошо, но порой нужно использовать и другие методы, в том числе и мозги. Судя по генетике, Эванс хоть и не был ими обделен, но пользовался по особым случаям и в порядке исключения. Этого Адам не одобрял и всегда задействовал все ресурсы, которыми наделила его природа.

– Стукач, – только и выдал он, пытаясь заставить сказочного лентяя пошевелить мозгами, ну или хотя бы тем, что ему не отбили в молодости. Ларссон неотрывно следил за его мимикой. Все эмоции Кельта отражались на лице. Прочесть их труда не составляло.

– Билли? – ни черта не врубался Эванс, и, похоже, даже не играл.

– Объясняю, как говорит твоя сестра, на пальцах, – Адаму ожидаемо опять продемонстрировали средний. – Кто-то заметал следы, – очевидный намек на того, чье имя Кельт до сих пор отказывался озвучить.

Их злой гений и неуловимый Джон Доу – бывший ручной киллер мадам Ронье – годами скрывался под именем покойного Кельта, подпортившего легенду внезапным воскрешением. Та виделась практически безупречной: все, кто видел киллера в лицо, оказывались мертвы. Самого Адама от этой участи спасло лишь громкое имя. После столкновения он чудом остался в живых, вернее – в порядке исключения. Новой жертвой подражателя стала мать настоящего Кельта, способная опознать подделку. В ее случае убийца исключения делать не стал: даже в помутненном сознании Шарлотта Эванс представляла угрозу. При пожаре в лечебнице Санспринг кто-то дал возможность спастись двум женщинам: вероятно, миссис Эванс и той, что ушла с ней. Чутье и факты подсказывали Адаму, этим кем-то мог оказаться их завербованный стукач:

– Билли мог вывести, твою мать, Эванс, ты серьезно? – выругался Ларссон, когда тот опять задымил. К черту. Адам вынул сигарету из пачки и тоже закурил, но, поморщившись, затушил после первой затяжки. – У твоего подражателя появилось слабое место – свидетель, который сможет его опознать. Стукач мог знать цель поджога и вывести ее до пожара.

– Моя мать? – на лице Эванса отразилась работа мысли.

– Нет. Та, что ушла вместе с ней. Ваша мать – извинение стукача Билли за прошлое предательство. Он, по всей видимости, проникся к твоей сестре симпатией.

При воспоминаниях о младшей из волчьего выводка во рту ощутился вкус пепла вперемешку с горьким привкусом морской соли. Эванс-она верно заметила. Если бы угрожали ей или Ларссонам через нее, то прислали бы голову матери и многим раньше. Здесь и вскрылось несоответствие: возможно, смерть миссис Эванс – сопутствующий ущерб. Основной целью был кто-то другой. Либо это теория опять позаимствована у конспирологов, а сестра Ашера не могла смириться с потерей и причастность к гибели родного человека.

К сожалению, большая вероятность первого не исключала второго: поджигатель – вероятнее всего Хейз из Зеленых Змей. Он отправил запрос во Вселенную и нашел отличный инструмент приструнить союзника, если тот слетит с нарезки. Когда это случится – лишь вопрос времени. Бывший киллер Ронье неуправляем. Видимо, именно поэтому и стал бывшим, выбрав фриланс.

– Cherchez la femme, Адам. Если в деле замешана женщина, пересчитай ребра. Нужно выяснить, кто мамкина попутчица.

– Скоро получим списки погибших и полный список пациентов, – Адам ждал сообщения от брата. Мелкому проныре удалось просочиться в команду экспертов на волонтерской основе. После разгребания обгорелых трупов Лиамелю светило полугодовое посещение сеансов психотерапии, но добытые по истлевшим следам сведения стоили того. По крайней мере, так Ларссон оправдывал необходимость принесенной жертвы.

– Я не об этом, – Эванс отрицательно замотал головой. – Тебе бы бабу найти, а то мозг на черепушку изнутри уже давит.

– В отличие от тебя, у меня с этим нет проблем, – Адам надменно задрал нос.

– Оно и видно, – скрылось в неразборчивом бубняже. – Ты должен сказать ей, – Эванс буквально впился в него взглядом.

– Ваша мать сама свяжется с дочерью, если сочтет нужным, – Ларссон на секунду забыл, что он – здравый рассудком рассуждал о пациентке психиатрической лечебницы, пребывавшей там… сколько? Без малого десятилетие? Именно столько ее первенец числился пропавшим без вести.

– Не свяжется. Нужно сказать ей, что с матерью все в порядке, – а вот Эванс ни о чем не забывал и вовремя забеспокоился.

– Без проблем. Как только услышу от тебя имя киллера Ронье, сразу же позвоню твоей сестре и уточню личный состав всего вашего семейства, – Ларссон рискнул пойти на шантаж. Плохая идея, Адам, очень плохая.

В кармане жалобно пискнул телефон. На почту прилетело письмо от Лиама. Адам тут же согнал оккупанта с отцовского кресла и придвинул ноутбук.

– Список погибших еще до конца не установлен, но нам и не нужен полный.

Размер и ширина следов, найденные недалеко от места пожара, предполагали, что оставили женщины. Следовательно, исключались мужчины, лица с нарушением опорно-двигательного аппарата, больные под действием седативных – все, кто не мог передвигаться самостоятельно. За ними шли опознанные жертвы. Колонка имен постепенно редела. Глубина следов исключала полных и высоких, и…Voila! На экране отобразился список из пяти имен.

– Ох, Ларссон.... Ты вот вроде умный… – Эванс выбрал снисходительный тон и качал головой, глядя на его потуги. – Но иногда тупишь просто по-страшному. Это все возраст. Скоро привыкнешь, – наслаждался он моментом триумфа, отставая в гонке всего лишь на год. – Две бабенки в больничной пижаме на угнанной тачке. Ты как вообще сам? Имя-то свое помнишь?

Глумления Кельта не прошли мимо. Стыдно признать, но Адаму открылось очевидное, где не стоило ждать оглашения списка. Им известен номер машины. Маршрут можно отследить по камерам. Здесь уже Эванс дал осечку – в штрафах за превышение не будет имени пропавшей женщины. Но, что идея не хуже его, Ларссон принял скрепя сердце.

– Запасись попкорном, – просмотр обещал стать самым нудным со дня изобретения камер наружного наблюдения.

– Мы будем смотреть фильм? – Кельт по-детски обрадовался, стало как-то жаль разочаровывать. Хотя кому Адам врал. Нет, не жаль ни капли.

– Ты будешь. Будет неинтересно, и тебе не понравится, – он настроил доступ к камерам вдоль дороги и уступил место за столом.

– Сливаешься, значит, – Эванс плюхнулся в кресло и располагался поудобнее.

– Кто-то из нас работать все же должен работать. Вперед, мой контуженый друг! – Адам не стал препираться. Выигрывать словесные баталии у человека, чье эго едва втискивалось в салон Импалы, не представлялось возможным. Это Ларссон знал по себе.

Выходя за дверь и уворачиваясь от хрустальной пепельницы, он с удовольствием бы махнулся местами с Кельтом, пребывавшем в изгнании последнее десятилетие. Адаму не пришлось бы отыгрывать мецената на очередном светском рауте и светить теперь уже попорченным лицом перед камерами. Не пришлось бы снова влезать в шкуру известной персоны наследника богатейшего семейства Штатов и самого завидного холостяка, поправочка – вдовца, поколения тех, чей возраст разменял четвертый десяток. Многого чего не пришлось бы делать, но какова цена? Отречься от имени, исчезнуть на годы, стать лишь тенью самого себя? К этому Адам еще не готов. Лишь изредка представлял в перспективе и размышлял о вкусе настоящей свободы. Разумеется, так, в порядке исключения.

Нордэмское гостеприимство

Риски существуют в каждой профессии. Конкретно в его – оказаться мертвым в любой момент времени. Некоторые пытались, еще больше – мечтали об этом, но, как профи в своем деле, Альберто все еще не попадал в список Жнеца, наточившего косу. Ошибка выжившего – так описывалась большая часть жизни Дона Романо. Мерный стук трости стал ему вечным спутником после очередного неудачного покушения и напоминал, что опасность попасть в шорт-лист все еще есть. Аль никогда о ней не забывал: всегда оставался на чеку, держал нос по ветру и не планировал уходить на пике карьеры. Слишком долго он к нему шел.

Перед дверью кабинета он на секунду замер, переводя дух. Встав во главе семьи, он позабыл о чувстве иррационального страха. Возможность в мгновение ока предстать перед Апостолом переросла в издержки профессии. Смерть стала частью жизни. Аль просто забыл, каково это – бояться. До недавних пор. До тех, пока прошлое в больничной пижаме и промокших в бензине кедах, не постучало в дверь. Он боялся войти внутрь кабинета ровно так же, как и желал. Ящик Пандоры. По-другому не описать, с чем предстояло столкнуться.

За годы, проведенные в бизнесе, Альберто уже попривык самостоятельно вести дела и принимать судьбоносные решения, но появление старого друга заставляло все внутри трепетать от предвкушения, как и два десятка лет назад. Интерес, любопытство, азарт захватывали с головой, затягивали в паутину с узором, понятным лишь его создательнице. Аль всегда с интересом и восхищением смотрел на кружево, в которое превращалось хитросплетение судеб в ее руках. Самому же Альберто она всегда вручала клубок, выводивший из лабиринта целым и невредимым. В этот раз он ждал того же, но уже учитывал риски: кончиком трости толкнул дверь и вошел, не говоря ни слова.

– Ты злишься, – она даже не повернулась и не оторвалась от чтения: длинные пальцы осторожно перебирали газетные листы, лежавшее на коленях. Все та же, что три десятилетия спустя: худая, бледная, с тонкими чертами лица. Только в волосах проглядывала седина. Аль удивился, что даже она подвластна течению времени.

– Я еще ничего не сказал, – он старался придать тону спокойствия и был уверен, что получилось. Голос тек ровно: без грубости и нервозности, но гостья все же услышала, что нее хотели скрыть.

– Отлично, значит, я ошиблась, – она кивнула и снова вернулась к чтению.

– Я не злюсь, – не врал ни секунды, – я в ужасе, если быть честным.

– Это нормально, – по тону она будто отказывалась признавать, что говорила с мафиозным боссом, а не с соседом по парте.

– Играть помешанную вошло в привычку? – Романо плевался наглотавшимся шерстью котом. Полвека минуло с той поры, когда он списывал у нее на уроках английского, провожал до дома и дергал за косички, а Аль все еще видел в ней ту же девочку с серыми глазами.

– Кто-то сказал, что я нормальная? – она лишь расправила газетные листы и снова провалилась в мир, где сообщалось, что ее уже нет в живых. – Передай ему, что он – идиот, – нельзя сказать, что ее манеры шокировали, но по прошествии лет среди обычных людей, Шарлотте следовало приспособиться к общению, пусть то ее тяготило.

– Шарлотта! – прикрикнул Аль и завелся: начал расхаживать по кабинету и назойливо стучать тростью по паркету. – Давай не сейчас, ладно? – сам просил и при этом боялся – не знал, кого хотел видеть: ее настоящую или созданную для остальных личность. Целой жизни Альберто оказалось мало для понимания, какая из ипостасей Шарлотты в больше пугала.

– Как семья, как дети? – она не отрывала глаз от мелкого шрифта, изредка поправляя очки.

– Вульф, – уже мягче позвал он.

– Эванс, – поправила она. – Почему не спрашиваешь, как моя? – и будто не слышала в его голосе мольбы.

– Мне жаль, что Артура так рано не стало, – попытка ухода со скользкой темы не увенчалась успехом.

– Ему жаль, – прыснула она и впервые за время общения показала хоть какие-то эмоции.

– Лотти, – Аль встал рядом и положил ладонь поверх ее худой руки. – Я не знал, что Ашер займет место в отряде смертников, а просто надеялся тебя вернуть. Парень воспринял все слишком буквально, – уместны ли покаяния с запозданием на десять лет? Попытка вернуть консильери стоила жизни ее сыну. Аль так и не извинился – не успел. Нордэм забрал не только детей Шарлотты, но и ее рассудок. Так тогда думал Альберто.

– Знаешь, Аль, – Лотти выдернула руку из его, будто коснулась чего-то мерзкого. – Ты много добился и без меня. Да, вначале было тяжело, но ты справился, – она одобрительно кивала. – Много достиг, через многое прошел… Теперь ты вершишь судьбы, как когда-то те, кого сам пытался обыграть. Возможно, мне не следует вмешиваться, и посмотреть, как ты будешь выкручиваться…

– Лотти, это несмешно… – по спине побежал холодок. К такому ходу повороту событий Аль оказался не готов. Шарлотта могла играть умалишенную сколько угодно, но он знал, что скрывалось за ее пустым взглядом.

– Правда? Я просто не думала, что ты воспримешь все так буквально, – Алю вернулись запоздалые извинения за смерть ее первенца.

Тыкать друг друга в больные места они могли бесконечно, но все же главным их противником оставалось время. В молодости, казалось, оно никогда не закончится, а теперь… Следовало перейти к обсуждению дел и увести Шарлотту со скользкой темы.

– Кто-то еще знает, что ты жива? – ему бросили вызов, но Лотти здесь.

У нее свои обходные пути для внешних вмешательств. Аль никогда не совался на ее волчьи тропы. Возможно, стоило, а может они и привели ее в конечном итоге к нему. Так или иначе, Альберто своего добился, правда, спустя десять лет. Разве это имело значение, учитывая, сколько им пришлось пережить: лишь пара газетных страниц в их истории. Оставалось подобрать концы.

– Сразу и в койку! – рассмеялась Шарлотта, но Аль слышал лишь звенящую пустоту. В ее смехе не было души: мертв, безжизненен – фальшивка. – А как же прелюдия? – она сложила газету и передала ему.

«Банда Зеленых Змей сжигает лечебницу Санспринг», – пестрил заголовок. «Выживших нет», – добавлено шрифтом поменьше.

– Остановок мы не делали, – она многозначительно посмотрела на Аля и напомнила, что пришла не одна.

Теперь у них дочь Патрисии Ронье, что несомненно радовало. Если помахать девчонкой перед мадам, та сдаст всех подельников с потрохами. Вернее, ткнет пальцем в своего бывшего наемника и поджигателя – Хейза. Несерьезно. Такой козырь, как дочь Патрисии, нельзя разменивать по пустякам. Значит, обмен.

– Выдадим девчонку за картотеку, – столь жирного куска Альберто давно не перепадало. Записи главной сутенерши города хранили множество имен: политики, чиновники, копы, судьи… Грех не воспользоваться шансом заполучить компромат.

– Все носитесь с ней, как дурак со стеклянным… – запнувшись в раздражении, Шарлотта быстро подобрала слова, – башмачком, – и примерить пока что ни у кого не получилось.

– Не брезгуем, знаешь ли, – здесь неозвученная аналогия подходила еще лучше. Все методы хороши, если открывали нужные двери. Шантаж – не исключение. Учитывая, на чем строился бизнес Ронье, все сводилось именно к тому, что изначально подразумевала Шарлотта.

– Я думал…

– Нет, не думал, – Эванс устало вздохнула и сняла очки, предвкушая долгие и нелюбимые ею объяснения, – ты предполагал, прикидывал, примерялся, все, что угодно, но не думал. Все, как обычно, Аль, мы же уже это проходили. Ты вспомни…

Минуло три десятка лет, но для Романо, все будто вчера: как он – молодой и дерзкий не удержал-таки стеклянный… башмак. Простительно за юностью лет, теперь же он учитывал прошлый опыт. Люди в картотеке давно у него прикормлены. Романо этого даже не отрицал. Работать за мадам и взваливать на себя еще и бизнес мамочки всея  Нордэма – немного не его. Стричь с нее бабло – вот это к нему, а выносить трупы пришитых шлюх в Залив – не по статусу.

– Бабенки – злопамятный народ, – на этой незамысловатой фразе Эванс прервала поток размышлений, от которого у Романо задергался глаз: что когда-нибудь он избавится от Ронье, назначит нового управляющего филиалом и передаст дела; что не за чем брать на себя грязную работу – пусть лучше мадам поработает на него и докажет преданность. Тогда Дон Романо, как щедрый и справедливый босс, вернет ей потерянную дочь. Благодарность Ронье в этом случае не будет знать границ, в отличие от того, где Аль отожмет у нее бизнес и кинет гнить в тюрягу.

«Чтоб тебя, Эванс», – скривился Альберто. Парой фраз она перекроила все его планы. Взяла и перечеркнула одним росчерком пера. Обменять дочку Ронье на картотеку и прижать взбрыкнувших чиновников, лишить выплат, угрожая обнародовать их грязные похождение – это ли не полный контроль. Власть, к которой Альберто всегда так стремился. Но зачем размениваться по мелочам, когда есть возможность сорвать большой куш…

– Мадам очень быстро меняет туфли, – согласился Альберто, когда жажда беспредельной власти взяла верх.

– Так подари ей новые, удобные и по размеру.

– И что потребовать взамен?

– То, чего нет в природе, – загадочно протянула Шарлотта. – Пусть принесет тебе голову Кельта.

От неожиданности Альберто выронил трость и отскочил от подруги, только что попросившей принести голову ее почившего первенца. Об этом не просил даже сам Дон Романо, когда Шарлотта Вульф решила сменить имя на Эванс и оставить должность консильери ради мирной жизни матери семейства.

– Аль, нельзя же так на все реагировать. Возраст, знаешь ли, – она подняла трость и, сдув несуществующую пыль с серебренной рукояти в виде волчье головы, протянула Альберто.

– Шарлотта! – на вздохе Романо покачал головой и всмотрелся ей в лицо, убеждаясь, что подруга просто шутит.

– Ладно, – Эванс положила трость на колени и постучала по подлокотнику кресла, приглашая присесть.

– Скажи мне, что это шутка, прошу тебя, – Романо примостился рядом и вытянул покалеченную ногу вперед, не отрывая взгляда от морионовых глаз.

– Кто-то работал у Ронье киллером и прикрывался именем моего сына, – мертвого, Лотти опустила. Значит они снова вернулись к теме, которую Альберто, ой, как не любил.

– Отличное прикрытие, ведь настоящий Кельт, – Романо только развел руками, вспоминая судьбу первенца подруги.

Для Альберто не было секретом, что Ронье взяла на службу подделку, как и то, что истинный обладатель имени не заявит на авторские права после ухода с отрядом смертников в катакомбы за золотом. Романо не видел смысла искать настоящее имя киллера: его работа приносила выгоду мадам, и, соответственно, самому Альберто. Пусть зовется хоть профессором Мориарти, если так легче выполнять обязанности. Меньше вопросов, меньше следов, больше денег для всех. Теперь же, сменив Ронье на Хейза, киллер перестал оставаться в чужой тени.

Альберто понял, к чему вела Шарлотта. Очевидно, настоящий Кельт не поджигал бы лечебницу с матерью внутри. Он бы просто заявил о возвращении и этим бы бросил вызов картелю. Объявившийся десяток лет спустя смертник подпортил бы Альберто репутацию, вернувшись без отряда и золота. Поджог лечебницы – подтверждение, что на службе Ронье состояла фальшивка. Хороший вопрос, в курсе ли об этом мадам. Аль ставил, что ей плевать. Со стороны выглядело, что Ронье уверилась в киллере, как в Ашере Эвансе. Опасаясь гнева Романо, самозванец заметал следы. Его соратнику – Хейзу, возомнившему себя важной шишкой, плевать, что подпалить, лишь бы с ним начали считаться. Тот и подпалил – лечебницу с матерью настоящего Кельта и дочерью Ронье в придачу. Теперь мадам будет извиваться, как уж под вилами, чтобы получить назад дочь, и отомстить тому, кто помогал ее убить. Но как отомстить тому, кого не знаешь?

– Подул северный ветер, Аль. Никому от него не спрятаться, – Эванс вложила увенчивавшую трость волчью голову в ладонь Альберто.

Северный ветер не просто дул, а стоял за порогом. Как живое воплощение легенд коренных американцев, киллер Ронье нагрянул шквалом и подкосил вначале самых слабых. Сильным предстояло выстоять на пороге зимы. Та обещала отметиться суровостью, судя по прогнозам Нордэмской паучихи.

– Аль – окликнула она в дверях. – Начните с зубов. Пальцы девочке еще пригодятся, – ей удалось опередить события и спасти безымянный палец Жаклин Ронье от маникюра мясников Романо.

– Будет по-твоему. Она все-таки наш гость, – отпечатки против ДНК и стоматологических слепков. Два против одного. Лотти всегда работала изящнее. – Верхний ящик, – помог он Шарлотте в поисках беруш и исчез за дверью. В конце-концов, Лотти тоже его гость. На радостях сегодня Аль ко всем готов проявить милосердие.

Высшая лига

Один из цехов затерянного в промзоне завода выглядел уж слишком людно для заброшенного. Без сомнений – заслуга бывшего киллера Ронье, присоединившегося к банде Зеленых Змей. После поджога психушки новобранцы и банды помельче спешили вступить в ряды змееголовых и получить на шею примечательный партак змеи, извивавшейся знаком доллара.

– Кто там приперся? – недовольно проорал Хейз на стук в дверь ангара и сгреб дурь, лежавшую поверх свежего выпуска «Нордэм-Таймс», где тему поджога обмусолили уже в заголовке.

– Невежливо так встречать гостей, – мерзкий скрипучий голос ирландского мальчика на побегушках мадам раздражал до тряски.

По обыкновению, О'Брайен репьем цеплялся ко всему подряд. Хейз уже решил, что избавиться от него при первой же возможности, если Патти не будет против, конечно.

– Мы всегда рады людям мадам, – Хейз прилично затрахался осаживать выскочку, возомнившего себя вторым Мак-Кинли. Предыдущий лакей Ронье умел проявлять уважение: знал, когда следовало раскрывать рот и перед какой частью тела собеседника.

– Бун прав, мы рассчитывали на более теплый прием, – мадам не побрезговала заявиться лично и вошла следом в сопровождении телохранителей. – Я бы сказала даже пылающий! – приветствие началось с криков.

– Мадам, не ожидал… – ее появление откровенно польстило. Хейз даже усмехнулся здоровой половиной лица.

Натянув улыбку, Хейз повернулся к ней и ужаснулся. Вечно сверкающая мадам выглядела изрядно потасканной: оставила меха и бриллианты под замком гардеробной, таблоидную мину не прикрывал даже базовый штукатурный слой – лицо посерело, морщины проступили отчетливее, глаза либо глубоко впали, либо мешки под ними создавали обманчивое впечатление.

– Я не к тебе. Где он? – пренебрежительно фыркнула Ронье.

Птица высокого полета, залетевшая в их голубятню, всячески показывала Хейзу, что главный здесь не он. С набранным воздухом для напоминания Ронье о ее месте бензиновые пары обожгли легкие. Хейз закашлялся:

– Он на тебя больше не работает, – послав прохудившуюся бочку в полет сильным пинком, он вышел навстречу О'Брайену, преграждавшему путь к Ронье. – Забыла? Теперь он с нами…

– Мы к нему на пару слов, – Бун притормозил катившуюся через цех бочку ногой и отфутболил назад.

– Оу, так вы пришли поговорить! – перешагнув лужу выплеснувшегося мазута, Хейз преградил О'Брайену путь. – Хочешь, расскажу историю? – не секрет, что он страсть, как любил потрепаться. – Знаешь, как я оказался здесь, Бун? – на его новый шаг ирландец отшатнулся. – В молодости я запал на дочку босса. Она такая была безбашенная. Прям крышу сносило. Но босс этого не одобрил и взял меня за яйца… Я скакал и скакал. Прямо вот так, – длинный шаг после двух коротких с зеркальным повторением. Хейз кружился в темпе вальса: нарезал круги подле О'Брайена и поднимал ногами пыль.

– Как ты за… – Бун не выдержал: достал ствол и направил на Хейза.

– Тише, тише, тише, – ирландец не успел опомниться, как лезвие ножа оказалось у его шеи и грозило подарить фирменное ожерелье.

О'Брайен медленно отвел руку, повесив пистолет на пальце. Хейз спихнул его на пол, оттолкнул ногой и вернулся к недосказанной истории:

– Я все прыгал и прыгал, а босс сильнее сжимал мои яички… Затем я сорвался и послал его к чертям, – он выдержал паузу, обреченно повесив голову. – И оказался, как думаете, где? Ну? Угадайте? – блиц-опрос, ответ на который напрашивался только один. – В психушке! – лающий смех отразился от стен. – Там я узнал много нового, а самое главное… – Хейз наклонился к перепуганному О'Брайену.

– Если долго смотреть на Луну – можно сойти с ума, – закончила за него Ронье. – Где он, Эрик, – по ее тону стало ясно, что рассказ нашел слушателя. – Где этот ублюдок, – мадам встала с ним лицом к лицу, сверля злобным взглядом, и всем видом показывала, что не боится, в отличие от посыпавшегося О'Брайена.

– Какой? Их тут много. Выбирай любого… Билли, например, – он схватил его за ворот куртки и подтянул к себе. – Отличный парень, переобувается по щелчку, – от замершего у лица лезвия Билли трясся осиновым листом. – Не нравится? Согласен, жирноват. К черту его, выбери другого… – от сильного толчка в спину толстяк не удержал равновесие и рухнул.

– Где Кельт, – прорычала Патрисия. – Где эта тварь!

– Вот что странно… – Хейз вроде как задумался и приложил плашмя лезвие ножа к губам. – Кельт уже давным-давно мертв, – он расплылся в самодовольной ухмылке ровно на непораженную ожогами половину лица. – Не веришь мне – спроси у Романо…

– Где Ашер Эванс! – закричала Ронье, что зазвенели остатки оконных стекол.

– Мертв, и это говорю тебе я – тот, чье место в отряде смертников он занял, – Хейз продолжал странно посмеиваться.

– Моя дочь видела его! Кельт работал на меня! Мак-Кинли… – в запале Патрисия выдала связного киллера.

– О! Эндрю. Припоминаю, – Хейза все явно забавляло. – Он хоть раз был не под приходом, когда говорил с ним? – он откровенно захохотал.

– Эрик, я не шучу. Мак-Кинли и моя дочь сказали, что это Кельт, – Ронье настаивала на верности легенде.

– Угу, когда вкрутились мутным. Ашер Эванс мертв, Патти. Я знал настоящего Кельта. И точно скажу, что твой наемник не тот, за кого ты его принимала. Эванс ушел за золотом вместо меня, – откровение для Ронье.

Неисповедимы пути Господни. Хейз один из немногих, кто оказался лично знаком с Ашером Эвансом. О сгинувшем в катакомбах отряде смертников, собранным Романо, не разглашалось. Информация могла попасть к Хейзу только из первых рук: он искал себе замену и нашел. Ею стал Кельт. Настоящий Кельт, а не подделка, годами водившая Ронье занос.

– Мы не знали, что твоя дочь была в Санспринге. Тут, прости, вышло погано, но дерьмо случается.

Хейз не лгал. Он жалел: не о сожженной лечебнице и не о гибели младшей Ронье. Он жалел, что выпустил «Джона Доу» из психушки, но сожаления слишком поздно настигли. Много лет назад Ашер Эванс занял место Хейза и пошел туда, откуда не возвращались, и, ожидаемо, не вернулся, как и все остальные. Киллер Ронье, объявившийся позже, взял его имя. Он мог зваться как угодно, и пока выполнял работу, его личность никого не волновала. Похоже, только Ронье действительно верила, что Ашеру Эвансу удалось выжить, и именно он работал на нее все эти годы.

– Я этого так не оставлю! – выплюнула мадам и развернулась, уходя прочь. – Бун! – окликнула она застывшего на месте ирландца.

– Помните, мадам, если долго смотреть на Луну – можно сойти с ума, – пританцовывая в ритме вальса, Хейз крикнул им в спины.

– Билли, скажи-ка, какая пташка улетела на свободу? – Хейз не дал ему поднять сильным ударом ногой по ребрам. – Ты же открыл клетку, верно? – он наклонился к Уильяму и пролаял слова ему на ухо.

– Миссис Эванс, – выплюнул Билли слова вместе с кровью и вытер губы тыльной стороной.

– Какая же ты сука! – от нового удара под дых толстяк перевернулся на спину и жмурился от пробивавшегося сквозь пыль света ламп под потолком. Надеясь побыстрее расправиться с предателем, Хейз выдернул из-за пояса ствол, передернул затвор и целился в заляпанную эмблему на бейсболке Билли.

– Не смей. Он выполнял приказ, – голос, отдавший скрежетом сухих веток в замерзшие стекла, отозвался с железной лестницы, выводившей на второй уровень цеха.

– У него был один приказ! Мой! Сжечь всех к херам собачьим! Нахрена вы выпустили двинутую мамашу Кельта, а не Джей? Ронье теперь спустит на нас всех собак! – Хейз впадал в истерику. Страх перед местью мадам рвалась наружу с нездоровым смехом, переходившим в рвотные позывы.

– Серьезно? Больше боишься престарелой сутенерши, а не ее босса? – скрежетавший голос приближался: спустившаяся по каркасной лестнице тень сгустившемся сумраком двигалась в сторону Билли. – Тебе следует пересмотреть приоритеты.

– Херов недоносок! Ты хоть знаешь, какая у Ронье крыша? – Хейз расхаживал между бочек, неровно теребя последние волосы на обожженной части головы.

– Знаю. Сам ее стелил, – Доу пренебрежительно хмыкнул, взглядом оценивая состояния Уильяма. – Ты хотел власти? Найди себе яйца принять ее последствия. Чем выше поднимаешься, тем больше врагов.

– И теперь Ронье кинула нас! – лицо Хейза обезобразила застывшая гримаса ужаса: будто купленную по распродаже третьесортную клоунскую маску изрядно поплавило.

– Что было лишь вопросом времени. Я уже говорил, – лишних разъяснений новый напарник Хейза явно не любил. – Мы лишь немного ее опередили. Она это ненавидит. Это я тоже уже говорил. Ты меня вообще слушаешь?

– Мать твою, ты что, не понимаешь? У нее люди везде! Везде! – втолковывал Хейз.

– Все из-за ее картотеки, да? Поэтому все трясутся в ужасе при ее имени? – Доу склонил голову на бок.

Хейза передернуло от знакомого жеста. Он уже видел его у того, кто когда-то махнулся с ним на короткий жребий. У Ашера Эванса. Кто бы что ни говорил, подделка отлично имитировала оригинал. Порой даже слишком. Неладное следовало заподозрить намного раньше, но бывший киллер Ронье работал с большим опережением: на годы. Ни одного живого свидетеля. Мать Кельта не в счет – поехавшей мало кто поверит, если поверит вообще. Джон Доу до сих пор оставался неопознанным.

– Романо, копам, Ларссонам, даже самой Ронье нужна это гребаная картотека. Все завязано на одной маленькой книжечке с кучей имен… – осуждение каждого и в каждом слове. С высокомерием Доу мало кто мог потягаться.

– Вы про Библию? – поднимаясь и кряхтя, Билли, похоже, припомнил о единственной книге, которую когда-то видел в глаза в рэднековском прошлом.

– Близко, Уильям, – Доу протянул ему руку.

– Только мессия способен нести Слово Божье, – лепетал толстяк отрывком из проповеди.

– Как и у рукописи в сотню листов, пылящейся в железном сейфе…

– Вы че задумали? – запоздало спохватился Хейз.

– Ничего. Всего лишь ждем второго пришествия защитника добра и справедливости, да, Уильям? – Доу помогал Билли подняться и отряхивал его запыленную куртку.

– Он придет? – с надеждой спрашивал Билли.

– Он всегда приходит, когда нужен. Тебе ли не знать, – ехидная ухмылка на лице Доу приподняла уголок ровных губ. – Нужно лишь проявить терпение, верно, Эрик? Соберись уже. Мы играем в высшей лиге!

На меньшее Хейз и не рассчитывал, когда вскрывал замок палаты лечебницы Фросткрик и выпускал из нее бывшего наемника мадам. Но, кажется, в погоне за властью Хейз именно ее и потерял. Ронье верно заметила – он здесь больше не главный. Избавиться от киллера сейчас означало поставить себя под удар, ведь Доу явно знал многим больше, чем делился. Значит, следовало проявить терпение. Игра в высшей лиге это оправдывала, а устранять конкурентов Хейз умел, как никто. Вот только был ли Доу конкурентом, еще очень большой вопрос.

Slow-quick-quick-slow

«Slow-quick-quick-…», – Эванс отсчитывала ритм, поворачивая ключ в замочной скважине. Последнее «slow» повисло в воздухе вместе со щелчком замка. Три оборота. Три раза ей пришлось повернуть ключ, отпирая дверь. Только один человек запирал ее именно на три оборота. Не более и не менее. Ровно три. Два недостаточно надежно, четыре – слишком долго. Всегда только три. Мать и отец закрывали на два. Она и Ашер запирали на все четыре. И только он всегда запирал эту проклятую дверь на «slow-quick-quick» и всегда торопился. Атлас был здесь. Все косвенные признаки и намеки на личность киллера так и оставались лишь намеками до этого момента. Почерк убийств, нападение на детектива Уэста, двадцать белых маек на эксперименте доктора Салли, слиток золота не из хранилища и пожар в Санспринг – все это оставалось из разряда потенциально возможного стечения обстоятельств из череды совпадений. Все, кроме этих чертовых трех оборотов.

Паника. Давно забытое чувство животного ужаса перед грядущим ненастьем пробудилось где-то в глубине сознания. Истина открылась не только ей: Северный Ветер вернулся из заточения и не успокоится, пока не отомстит обидчикам, похоронивших его заживо. До настоящего времени в живых осталось лишь двое: она и Джейсон Форман, в миру больше известный по прозвищу Куки-Монстр. Как бы бездарь-управленец уличной шайкой не отставал в развитии, Форман тоже обо всем догадался. Их – главных свидетелей второго пришествия Атласа на бренную землю осталось двое, что не самое страшное. Форман подозревал ее в предательстве. Слепо и безосновательно, ведь Эванс так и не удалось узнать, что же скрывалось в катакомбах под наглухо запертой дверью. Как выяснилось, ничего. Атлас остался жив, очень зол и с неуемной жаждой мести. К ее сожалению, Монстр не станет ничего слушать и поставит во главу угла ее с Атласом кровное родство. Теперь возмездия Эванс придется ждать сразу с двух сторон: от родного брата, вернувшегося с того света, вернее – из-под земли, и от названного – нарекавшим ее предателем.

Так себе перспективка на будничный вечер, но когда у нее все шло по плану? Правильно. Никогда. Из квартиры следовало забрать документы, спрятанные подальше от чужих глаз, и исчезнуть на время, пока Форман не срастит факты и не поймет, что устраивал очередную охоту на ведьм. Этот час непременно настанет: перекипевший гнев застынет глыбой стыда и развалится грудой камней. Собирать их Монстру придется в одиночку, но это будет позже, а сейчас…

Она услышала шаги за спиной задолго до его приближения. Иссохщийся дощатый пол скрипел и грозил вот-вот треснуть не столько от передвижения потомка викингов ростом под шесть с половиной футов, сколько от веса его непомерного эго. Для Эванс все еще оставалось загадкой, как оно втискивалось в салон БМВ. Честно признаться, сегодня она ждала совсем другого гостя, на чьем фоне появление вечно недовольного ее работой босса выглядело дружеским визитом.

– Мистер Ларссон, – приветствовала Эванс, заставляя сбавить ход по коридору. «Slow», – в голове начался отсчет при взгляде на проступавший в темноте силуэт.

– Мисс Эванс, – он поглядывал на приоткрытую дверь квартиры с намеком, что обсуждать дела на пороге он не планировал.

– Зайдете? – хотя, когда это Ларссон спрашивал приглашения.

Двери ее дома снова оказались для него открыты. Эванс пропустила его первым. Так безопаснее. Если Форман устроил внутри засаду, на партнера по бизнесу нападать точно не станет. Квартира имела прежний вид, как и в последний день нахождения здесь: возле ноутбука лежали стопки бумаг с распечатками телефонных звонков, очки благополучно покоились поверх разбросанных листов, лабораторный халат с темными пятнами перекинут через спинку дивана. Эванс не переступала порог с вечера их с Лиамом похищения, когда дверь за ними заперли на проклятое «Slow-quick-quick».

– Выпьете? – предложено в поисках предлога задержать, кого обычно Эванс настойчиво выпроваживала. Пока Ларссон здесь, на нее не грянет шквал возмездия о знании, которое постигло ее только сейчас – на трех оборотах замка.

– Выпить у тебя должно быть в избытке, верно? – не упустив возможности съязвить, он выбрал скотч – сто процентов найдется тот, что предпочитал Лиам, а значит не самый паршивый. – Жалеешь, что не осталась там? – Ларссон поднял со спинки дивана халат с эмблемой криминалистической лаборатории Нордэма.

Адаму и правда стало интересно, думала ли Эванс, как сложилось бы ее жизнь, обернись все иначе. Вернее, если бы он не приложил руку к ее уходу из кримлаба в очередном приступе желания поиграть в бога. Жалела ли Эванс, что прокурор Рид указала ей на дверь; что не видела каждый день места преступлений, где обрывалась человеческая жизнь; что больше не была в шаге от того, чтобы расстаться со своей. Хотя кого Адам обманывал: он лишь искал себе оправдание, что поступил тогда правильно.

– Вопрос скорее в том, жалеете ли вы. Лично я разницы не заметила, – как показало время, риски для жизни сохранились и при смене Эванс места работы.

Никому и никогда не превзойти ее умения выворачивать смысл наизнанку. В последние годы Адам и не пытался. Кроме того, ее слова все чаще заставляли задумываться о правильности принятых решений. В этом он бы никогда не признался даже под присягой, но для себя почерпнул достаточно.

– Будем, – в протянутом скотче колыхались кубики льда. Края стаканов со звоном соприкоснулись. Взболтнув содержимое, кубики дрогнули и затихли.

– Будем, – Эванс лишь пригубила.

 «Quick», – едва отпив, продолжала отсчитывать она в уме. Мысли не покидала тревога. Каждый последующий шаг мог стать поспешным и, как следствие, неверным. Контролировать мимику становилось сложнее, голос – почти невозможно. Ларссон пока что ничего не заметил: отпил скотча и выжидающе молчал. Повисшая вокруг тишина оказалась настолько пронзительной, что в ней слышался бег воды по трубам и отзвуки разговоров соседей.

– Лиам достал списки, – Ларссон запил внезапно возникшую в голосе хрипотцу и не решался начать разговор о матери Эванс, что в списках погибших не значилась. Пока что. Сама же Эванс не спрашивала о ее статусе, установленным следствием, чем развязывала Адаму руки не делиться соображениями.

– Не хотелось опять надевать траур, – поносив его в жизни достаточно, она задумалась сейчас о последнем, о чем, казалось бы, стоило: о внешнем виде, – в черном я выгляжу…

– Как Жнец, потерявший косу, – Адам не удержался от сравнения и залпом допил скотч.

От подкинутых памятью образов, пальцы на стекле непроизвольно сжались. Сердце ускорило сокращения, отдаваясь стуком в груди, а во рту почувствовался знакомый привкус пепла. Прогнав из головы наваждение и запив мерзкий землистый осадок, Адам протянул пустой стакан. Тонкие пальчики, едва скользнув по коже, забрали кусок стекла из ладони. От мимолетного касания руку обожгло холодом, ровно как губы льдом в скотче. Дежурство возле пожара в лечебнице не добавило Эванс тепла. Ее лицо стало выглядеть еще бледнее.

– Форман давал о себе знать? – он бросил пальто на спинку дивана рядом со злополучным лабораторным халатом, обозначив, что не собирается так быстро покидать ее квартиру, и намеки на позднее время абсолютно бесполезны.

– Нет, пока что, – Эванс очевидно уходила от ответа.

– Нам есть чего опасаться? – под «нами» Ларссон, конечно же, подразумевал в первую очередь себя.

– Можете не беспокоиться, – она не врала, но недоговаривала. Претензии Монстра носили личностный характер. Договора с Ларссоном они никак не касались. Потеря союзника в стратегически важной части города боссу не грозила.

– Все, что касается моих людей, отражается на мне… – Адам решил надавить. Форман знал имя киллера, как и Эванс. Ларссон рисковал потерять сразу обоих, но был согласен только на одного. Правда, еще не решил, на кого именно: на Костлявую, много лет не точившую косу, или на Монстра, готового избавиться от союзника при первой же угрозе.

– Ваших людей, – в ее вздохе снова все и одновременно ничего. – Я разберусь с Монстром. Это моя работа, – в голосе Эванс сквозило разочарование.

Мрачный Жнец был весь как на ладони, что само по себе становилось дурным предвестием. Под зеркальной гладью серых озер в ее глазах скрывались очень острые камни и очень голодные черти. Присмотрись, и возле нетронутой кромки воды ни скал, ни чертей не заметно, но Адам нутром чуял – они здесь. Голодны и злы. Притаились и ждут, когда ты сделаешь ошибку. Вмиг набросятся и утопят в мутной воде обманчивого спокойствия, утащат в глубокий омут псевдоправды и недолжи, вгрызаясь зубами из объективных фактов под необъективным мнением, и, разорвав в клочья, поднимутся к поверхности, поджидая следующую жертву, пришедшую на водопой.

– Если с тобой что-случиться… – по тону Ларссон не определился: угроза или предостережение.

– Вы прекрасно справитесь без меня, – Эванс лишь усмехнулась, приподняв уголок ровных губ. Незаменимых нет. Для Ларссонов так уж точно.

– Нарываешься на комплимент? – присев на спинку дивана, он зацепил полу ее пальто двумя пальцами и подтянул Эванс к себе.

– Вам дурно? – после пары небольших шажков навстречу она приложила запястье к его лбу. Волны чужого тепла тут же окутали теплым бризом.

Впустить в личное пространство – подвиг для той, что никогда так не поступала. Лишь в порядке исключения, если точно знала, что в безопасности. Подойдя к огню слишком близко, рискуешь обжечься. Прежде она уже не раз обжигалась холодным пламенем, что источало токсичное море в смотревших на нее зеленых глазах. Но сейчас бояться следовало не его. Ларссон казался безобидным, вернее, хотел казаться именно таким, что было неважно. Главное, пока он здесь, Форману придется отложить выяснение отношений до лучших времен. Вот только наступят ли они – вопрос на миллион долларов.

– Глупо отрицать обратное, – этот низкий, пробирающий до самого нутра голос отдавался вибрацией в ребрах.

 Два отрицания в одном предложении тревожный знак. Ларссону удавалось сохранять трезвость рассудка и вести здравые рассуждения, хотя его мыслям уже следовало утратить ясность.

– Напомните, подарить вам на Рождество медицинский справочник, мистер Ларссон, – бдительности терять не стоило. Не здесь, не сейчас и не с ним, какими бы глубинами не смотрело на нее токсичное зеленое море. От пронзительного взгляда ей померещилось, будто рядом кто-то другой – кто видел ее насквозь, прямо как… Она тряхнула головой. Перед ней Адам Ларссон – редкого цинизма скотина – лишь копия Лиама с поправкой на возраст и предпочтения. Вернее, это Лиама стоило считать его копией.

– Мистер Ларссон, – хмыкнул он. Что греха таить – ее пренебрежительный тон заслужен. Адам надеялся все исправить со временем. Начать делать шаги навстречу никогда не поздно.

– Имя свое помните, это не деменция, – с дежурной шуткой про возраст она парой шагов пересекла уже больше половины себе дозволенного и оказалась очень близко. Хрупкая, открытая и человечная. Она стояла рядом и манила коснуться. Все в его голове кричало, что это иллюзия, ловушка, обман, но Адам лишь притягивал ее еще ближе.

– Опять не можешь вовремя промолчать, – не вопрос, а утверждение.

  Не с его репутацией на что-то рассчитывать. Впереди Адама уже шла слава, что на утро он и не вспоминал, с кем провел ночь, и путался в толпе уже побывавших в его постели. Старательно созданный образ падкого на женское обаяние сердцееда сделал Ларссона заложником и лишил возможности хоть на день отречься от этой личности. Адам Грегори Ларссон все же стал величиной. Довеском к статусу шло уже сформированное общественное мнение. Оспаривать – крик одного человека против сотни голосов. Оставалось только смириться и уйти, опровергая известные о нем факты. Вот только уходить почему-то уже не хотелось.

– Только когда мне есть, что сказать, – теплые пальцы обожгли замерзшую кожу, когда его рука коснулась щеки. Эванс дернулась, но не отступила: прижалась к широкой ладони, неловко накрывая своей.

Сильные руки оплели хрупкий стан и стиснули в крепких объятиях. Адам чувствовал, как колотится ее сердце – стук отдавался эхом в его груди. Он больше не желал снова отпускать, смыкая руки за ее спиной. Коснувшись ее лба губами, Ларссон проверил, насколько же сильно она замерзла, и глубоко вдохнул, уткнувшись носом в посеребренные пеплом волосы. Запах миндаля ударил в нос. Дыхание сбилось. В глазах на мгновение потемнело. Адам сам не заметил, что уже буквально вжимал Эванс в себя, и только тихое тиканье часов возле правого плеча напомнило ему о необходимости дышать для них обоих.

 Сколько же времени должно пройти, чтобы осознать ошибку? Мисс Эванс знала ответ. Три минуты. Ровно три, когда последние слова повисли в воздухе, а Ларссон оставался на ногах. Когда руки легли ему на плечи, стрелки часов оказались прямо перед ее глазами. Три минуты – более чем достаточно. Учитывая рост, вес и количество алкоголя в напитке, снотворное уже должно было начинать действовать. Но вместо помутнения сознания и желания прилечь на пару минут, Ларссон вцепился в нее захватом, грозившим переломом ребер. Лиаму хватало трех минут, отцу – пяти, порой чуть больше. В этот раз Эванс использовала стандартную дозу, применимую без ущерба здоровью и достаточную для крепкого сна. Видимо, Ларссон – сверхчеловек, и с ним она просчиталась.

 Легкое прикосновение теплых губ ко лбу отвлекло от подсчетов. Волна успокоения пробежала по вымотанным до полного изнеможения нервам и подкосила. Колени подогнулись, отправляя в свободное падение. Если бы Ларссон не держал, она бы уже встретилась с полом. Вместо падения последовал быстрый рывок вверх. Очередная попытка ее нелепого падения заканчивается как обычно. Через мгновение она парила в воздухе – поднятая над землёй и подвешенная на его руках. В руках человека, накаченного снотворным и готового отключиться в любую секунду по прошествии уже четырёх минут. В одном Эванс была уверена – самой до спальни Ларссона ей не дотащить.

– Спальня? – сбивчивый шепот сквозь их едва соприкоснувшиеся губы. Он больше не ждал, что она скажет. Эванс все равно не знала, когда следует промолчать и сморозит какую-нибудь глупость.

– Все там же… – она хотела добавить, что заблудиться сложно, но была заткнута быстрым и жадным поцелуем.

 Их губы встретились ее – холодные, и его – горячие, живые, те, что подчиняют, шепча лживые слова, а сейчас – просто целуют. Руки сами потянулись к его шее, нащупывая пульс. Четко и уверенно, но недостаточно быстро. Следовало ускорить бег отравы по венам.

Неспешно отвечая на поцелуй, она просчитывала следующий шаг. Четверной поворот закончен. Настало время сменить позиции. Этого танца вообще не должно было произойти, что обеспечивала стандартная доза снотворного в скотче, от которой Лиам вырубался на раз. От легкости, с которой Эванс оторвали от пола, очевидно – дозы для Ларссона недостаточна. Одной заботой меньше – не придется тащить волоком в кровать ношу под двести фунтов.

Привычка – вторая натура. В голове уже возникла тысяча сценариев убийства и избавления от тела, но не было ни одного варианта, как поступить, если Ларссон не заснет. Эванс никак не могла понять, где же просчиталась. Казалось, он такого же телосложения, что и Ли, но, роняя ее спиной на не заправленную постель, спать Адам точно не собирался. Она успела поставить в голове заметку с пунктом «отметелить друга за бедлам в своей комнате». Благо, пружины нового матраса больше не впивались в спину, ведь Принцесса Лили не могла нормально спать на старом.

Ждать от нее каких-либо действий – пустая трата времени. Адам взял инициативу в свои руки, жадно целуя холодные губы. Они обжигали, словно жидкий азот, льющийся прямо в горло и замораживающий изнутри, но оторваться от них приравнивалось к асфиксии. Прикосновения холодных рук стало нужнее собственного тепла, запах пепла – желаннее воздуха, мерцание антимонитовых игл в полуприкрытых глазах затмило самый яркий свет, доводившийся когда-либо видеть. Адам зажмурился до белого, лишь бы выгнать из памяти этот образ. Он здесь не за этим, как бы не пытался настойчиво найти доступ к холодной коже.

– Скажи мне его имя, – шепнул он, нехотя оторвавшись от горько-сладких искусанных губ, и посмотрел ей в лицо.

– Вам не следует это спрашивать, – Эванс ушла от ответа. Снова на «вы» не переступала границ и не подпускала ближе. Не убранный из речи официоз навел на мысль, что все это игра и правила в ней устанавливал не он. Возможно, для Адама играло совместное прошлое – не самое радужное по воспоминаниям. Эванс держала дистанцию. Исходивший от нее циановый дурман велел не приближаться, а Адам, как полный идиот, уходил в ядовитое облако с головой. Дышать стало невозможно. Хватая отравленный воздух, подобно обезумевшим от жажды и пьющим соленую воду, он стащил с себя галстук в надежде, что дурман рассеется и… тщетно. Стало еще хуже от ощущения холодных маленьких рук на груди под расстегнутой рубашкой. Сознание вопило о необходимости проснуться, а тело его не слышало, погружаясь в казавшийся спасительный холод объятий.

 «Как его зовут», – отдавалось эхом в ушах. Эванс искренне не понимала, зачем ему вообще это звать. Идиот. Спасение Ларссона крылось в незнании. Она быстро расправилась с рядом мелких пуговиц его сорочки. Окажись она кем-то из малознакомых, Ларссон не вспомнил бы о ней наутро и без стараний со снотворным: новая галочка в списке напротив «очередная». При редком везении удостоилась бы собственного порядкового номера. Ей подошло бы что-то вроде «мисс Сто Шестьдесят» или «мэм Двести Тринадцать». Он не давал ей сделать и вдоха между поцелуями. По прокачке скилла по зацеловыванию до умопомрачения, можно смело заключить, что «Двести Тринадцать» было бы вероятнее.

 «Дерьмо», – мысленно выругалась она, стаскивая с него рубашку. Так промахнуться еще нужно суметь. То, что оказалось под одеждой и близко не походило на Лиама. Тугие канаты жестких мышц перекатывались под кожей и отвечали на каждое прикосновение щелчками пробегавших прямо в кончики пальцев разрядов, будто с подведенным высоким напряжением. Эванс списывала промах на костюм, умело обманувший визуальную оценку. Перемножая числа в уме и поправляя расчеты, она упустила момент, когда ее одежда оказалась на полу.

 «Полный бред. Абсурд. Наваждение», – отрезвлял себя Адам и едва сдерживался, чтобы не сказать вслух. Принятие через отрицание не заставило себя ждать. Он скорее бы поверил в свои благие намерения, чем в ее желание переспать с ним. И вот он здесь, черт возьми, в четырех шагах от цели, сокращающихся в ритме на счет «slow-quick-quick-slow», на последнем «slow» они уже вошли в поворот.

 Решив оставить игры их разумов для более удачного времени, Адам стащил с нее одежду и прижался голой кожей к коже. Его будто ударило током. Всеми двести двадцать, пока он принимал ванну со льдом. Сказать, что пробрало до костей – не сказать ничего. Она была настолько холодной, что Адам боялся ее расплавить. Эванс не оставляла попыток вести в этом танце. Проходя ладонями по его груди, она почти добралась до сердца, до того самого места, где, возможно, у людей располагалась душа. Словно впилась ледяными пальцами и сдавила ими нутро, заходившееся в тряске от предвкушения, чтобы затем отпустить и дать сделать резкий глубокий вдох, после которого все поплыло перед глазами.

– Так и не скажешь? – задыхаясь, спросил он губами, обожженными горько-сладким ядом. – Как его зовут? – переместив губы на шею, Адам не хотел услышать ответ. Он хотел слышать ее голос и понять, насколько же хорошо ей удается сейчас играть.

– Его имя неважно, – тонкие пальцы зарылись в его волосы.

«Девять или семь?» – она окончательно потеряла счет времени. Мысли невидимыми нитями ускользали, стоило его губам коснуться шеи. Кожа горела огнем от страстных поцелуев.

– Возможно, недостаточно я хорошо искал, – жаркий шепот возле уха и нежные прикосновения, вызвали ответную реакцию тела.

 Воздуха по-прежнему не хватало. Оторваться от нее означало потерять все, чем хотелось дышать, глубоко вздохнуть – заполнить легкие циановым ядом. Адам никак не мог понять, что предпочтительнее: упиться до смерти или умереть от жажды.

– Жаль, что напрасно, – с искренним сожалением. Наутро он все забудет, но она будет помнить, как порой хорошо, когда с тобой играли на равных, или хотя бы делали вид. Плевать, что мнимое равенство все же предпочтительнее полному подчинению. Она смотрела в токсичное море и понимала, кто перед ней, но могла просто закрыть глаза и прожить оставшиеся несколько минут в свое удовольствие. Три или четыре. Сколько уже прошло? Сбившись со счета, она начала заново. Безусловно, Эванс знала, к чему в итоге все шло, но ее подобный интерес обходил стороной. До некоторых пор.

  «Slow», – сосчитала она и целовала в ответ, больше не притворяясь. Пусть последние мгновения с ней будут для него приятными и останутся в памяти таковыми. Пусть он не пожалеет утром о проведенной с ней ночи, натыкаясь на глухую стену перед несуществующими воспоминаниями. Пусть помнит только отличное начало, но неторопливое начало на «slow», никчемный беглый треп за стаканом скотча на «quick», скомканную «quick»-прелюдию, и постепенно погружение, будто в замедленной съемке, в пустоту на завершающем «slow». Дальше его мозг сам подберет любой из наиболее подходящих вариантов, выберет из множества, что было и не было, но могло бы случиться. Нужно только подыграть, растягивая время.

 Ответный поцелуй оставил жгучий след на губах. От глубины ощущений глаза закатились. Сладкая дрожь пробежала по телу, когда языки сплетались в торопливом танце, больше напоминающим предсмертную агонию. Адама не обмануть. Он знал, кого она представляла. Почему бы не подыграть, растапливая ее мнимое ледяное спокойствие жаркими объятьями. Холод постепенно сменился непривычным теплом, когда она, наконец, согрелась. Все было слишком хорошо. Слишком правильно, слишком сладко. Все рядом с ней было слишком. Одурманенный горько-сладкой отравой разум распрощался с последними остатками здравого смысла, стоило тонким пальчиками расправиться с пряжкой ремня. Последние сомнения растворились в циановом облаке, а их крики заглушил глухой металлический звон.

Адам провел носом по ее шее, не пытаясь ее остановить. С глубоким вдохом перед глазами заплясали темные круги от знакомого миндального аромата ее кожи. Отправив брюки на пол, он целовал ее так, чтобы яда в ней больше не осталось. Не осталось привычной желчи, лжи и цинизма, напускного равнодушия от боли и одиночества, сковавших еще живое сердце. Адам четко слышал его биение, смешавшегося со звуком тиканья часов над ухом. Тонкие пальцы вцепилась ему в плечи, когда губы сомкнулись на ее шее. Прошептав извинения, он нехотя их разжал.

 «Когда же ты вырубишься!» – Эванс прервала поток мыслей, когда Ларссон немного перешел границы дозволенного. Пришлось полагаться на инстинкты, впавшие в летаргический сон и еще не пробудившиеся от спячки. Хотелось усыпить его приказом. Ларссон под завязку накачан снотворным и ничего не вспомнит. Логичный вопрос, где у него находился рубильник?

 Дольше ей не продержаться. Время растянулось подобно жвачке, нагретой на солнце. Двенадцать минут, как они вошли в квартиру, десять после выпитого Ларссоном снотворного, но он все еще не собирался отключаться. Эванс начала сомневаться в человеческой сущности Ларссона и в сроке годности снотворного. Она провела по его груди, опять остановившись возле сердца. Стук под ладонью по-прежнему оставался сильным и не в меру учащенным. С такой перегонкой крови по организму ему точно не заснуть. В любом другом случае это сыграло бы ей на руку. Быстрое движение транспорта – быстрая доставка груза к конечному пункту. Вот только конечному пункту было глубоко сиренево на наличие усыпляющих веществ в кровотоке. С пульсом на шее дела обстояли не лучше. Под ее губами на его шее отчетливо ощущалась уверенная пульсация в такт ударам в груди. Снотворное фуфло, со здоровьем у Ларссона все отлично. Вывод сделан при переходе всевозможных границ. Мысленно извинившись перед боссом, Эванс рукой проверила давление в мелких сосудах. К счастью, все происходившее никогда не покинет этой комнаты.

 «Чтоб тебя, Эванс!» – едва не проорал Адам, резко выдохнул ей в плечо и сжал зубы на нежной коже, сморгнув цветные круги перед глазами. Ненормальная. Хотела бы переспать с ним – все бы уже давно перешло к основному действию. Позлить? Он и без этого постоянно зол. Уколоть Лиама? Ни за что об этом ему не расскажет. В ее внезапное желание провести ночь с ним Адам не верил ни секунды из проведенных здесь двенадцати минут. Проклятия последнее, что осталось в мыслях. Легкие, горло, мышцы – все сковало ядовитым туманом. Облегчение разлилось теплом по телу, унося с собой сомнения. В голове зашумело, перед глазами поплыли круги. Он хотел позвать ее, попросить остаться рядом еще на мгновение, но непроглядная темнота постепенно затягивала его.

– Я здесь, – едва различимый в угасающем сознании шепот. Прохладная ладонь коснулась его щеки. Кто-то положил под его голову подушку, аккуратно опуская на постель. – Не стоит садиться за руль в таком состоянии, – осторожное прикосновение к волосам и легкий поцелуй в макушку. – Доброй ночи, сэр, – слышал он ее пустой и безжизненный голос на краю сознания, – сладких снов.

Разочарование

Счет времени шел на минуты. Ей пора было уходить. Сейчас или никогда. Ларссон вряд ли проснется до утра. Легенда построена, остались лишь последние штрихи. Без тени смущения она стащила с него белье, бросив возле кровати, и хорошенько прошлась ногтями по спине и ягодицам несколько раз. Затем, собрав волосы в хвост, вытащила вылезшие волоски и раскидала их по подушке рядом со спящим боссом. Этого мало. Ступив ногой в разбросанную по полу одежду, она нашла его брюки и достала бумажник из кармана.

Квадратики в фольге – джек-пот. Разорвав упаковку и вытащив презерватив, Эванс прошла в ванную, налила внутрь жидкого мыла и бросила в мусорную корзину. Для пущей уверенности и удовлетворения самооценки Ларссона она продела то же самое еще с двумя. Теперь у ее босса не возникнет подозрений, почему он спал полдня как убитый. И, с подгрызающим в глубине души чувством вины, Эванс поставила на тумбочку рядом с кроватью аспирин со стаканом воды. Укол совести пришелся очень не вовремя и не к месту, но поделать с собой Эванс ничего не могла.

Наготу сменил на привычный рабочий костюм: джинсы, майка и куртка. Все неизменно черное. Кольт из ящика стола занял законное место в наплечной кобуре. Проходя мимо двери в спальню, Эванс бросила взгляд на мирно спавшего босса. На мгновение ей стало немного стыдно, что пришлось так нагло использовать его в своих целях.

«Переживет», – с долей сожаления подумала она, доставая тревожную сумку из шахты вентиляции. Пока Ларссон у нее квартире, никто из шайки Формана не посмеет войти сюда. Монстру не нужны ни лишняя огласка, ни лишние проблемы, связанные с ней. Но очень скоро соглядатаям Формана надоест ждать, и они вломятся внутрь. В этом случае представителю элиты общества ничего не угрожает, в отличие от нее. Значит, настало время 小姐1 Костлявой уносить мослы из своей обители.

Эванс выбежала по коридору в подсобное помещение, где хранилась база данных по Северному Нордэму. Быстро выдернув харды из системников и спрятав в сумку, она полила все водой и врубила дизель. Электроника заискрила от поданного в сеть напряжения. Две канистры с бензином, звонок в «911» с сообщением о пожаре. Готово. Подсобка быстро начала заполняться едким дымом, который пополз по зданию. Схватив трос с крюком, Эванс побежала к лестнице на крышу.

Пять минут в ритме танца. Сборы заняли больше, чем она рассчитывала. И уже пробегая последний лестничный пролет на крышу, она услышала топот внизу. Горящая подсобка служила маяком для постовых, уже спешивших сюда по ее душу. Заблокировав дверь снаружи, Эванс подбежала к краю крыши и встала на него, осмотрев путь отхода. Ей предстоял спуск в пару этажей на остатки старой пожарной лестницы, обрывки которой повисли вдоль стены и скоблили кирпич при сильном ветре. Для Эванс шаткая конструкция опасности не представляла и выдерживала ее вес на всех контрольных проверках. Арматура выводила на другую сторону дома в переулок, отгороженный от основной улицы высокой стеной. Ожидаемо, там Форман не догадался выставить дежурных.

В глубине души Эванс все же надеялась, что он не придет, и выторговывала Форману время перед оставшимся для него падением в бездну. Шествие нога в ногу рядом с ним все чаще казалось не самой удачной идеей. И снова сомнения о месте в этом безумном мире, нахлынули с донесшимся порывом ветра голосом:

– Мэймэй, – шарканье и стук трости тянули назад – на бренную землю, где все еще есть те, кто ей дороги. Те, на кого ей хоть как-то не наплевать.

Он все же пришел. Сгорбленный силуэт проступал из проема выбитой двери на крышу. Прихрамывая и опираясь на трость, Форман прочерчивал ею траекторию движения. Последний из ее братьев – единственный не по крови лишился шанса на искупление, выстрелив в нее на крыше полицейского департамента. Это Эванс могла простить и списать на привычные приступы гнева, но второй раз этот номер с ней не пройдет. Доверие Джейсон утратит раз и навсегда.

– Мэймэй, пожалуйста, – он не приказывал, а просил. Просил остаться и не бросать его одного в ожидании смерти и ужасом грядущей расплаты. Вот только блестящий револьвер в его пока еще опущенной руке напомнил, чего будет стоить отказ.

– Что за дверью, Джейсон? – теперь Эванс точно знала ответ – ничего, но хотела услышать это еще и от Формана. – Что за той проклятой дверью? – ей стоило бы разозлиться на него за то, что смолчал, за годы ожидания в одиночестве, за сотни бессонных ночей и памятник над еще одной пустой могилой, но нет. Упавший крюк зацепился за край крыши возле ее ног.

В голосе была лишь привычная пустота и с нотками усталости и разочарования. Можно ли разочароваться тому, кто ни во что уже не верил? Наверное. Когда казалось, что падать ниже уже некуда, стук снизу очень удивлял. Даже ту, что видела все стадии личностной деградации. В каждом Эванс пыталась найти хорошее: в Лиаме корявое подобие заботы, в Адаме – стремление и целеустремленность, в Крисе – идиотский подростковый оптимизм, а в нем… В Джейсоне она больше не видела ничего. Ничего, кроме трусости, граничившей с банальной истерией и желанием спасти свою шкуру ценой жизни другого. Крыса – иного слова она не могла подобрать. Форман не мог сбежать с корабля, значит, скорее всего, он потопит его вместе с собой. При таком раскладе ей больше нечего делать рядом, и помочь ему тоже не чем.

– Мэймэй, прошу тебя, – настаивал Форман, почти задыхаясь от быстрого поднятия и ветра, гулявшего по крыше. – Спустись, и мы поговорим, – медленно ковыляя, он приближался к ней, чернея в тяжелом пальто на фоне неоновых вывесок. – Я все тебе расскажу, спускайся, – звал, будто ребенка, уговаривал, словно мог дать ей что-то взамен, кроме нелепого знака Инь-Янь, охваченного черным пламенем, в память о его появлении; просил, как просят орган у умирающего; торговался, набивая себе цену.

Ни в этом ли ирония. Монстр никогда не торговался прежде: рубил с плеча, не думая о последствиях, закатывал истерии, капризничал по поводу и без, да так, что Ларссон казался образцом филантропии. Порешить всех и вся, а там по обстановке. Это было его девизом, его кредо, но только до момента, пока обстановка не накалилась. И вот сейчас он внял голосу разума, так почему бы не услышать, что он скажет?

– Он знал, Джейсон? – ее слова улетели с порывом ветра, чуть не сбившего Формана с ног. – Джером знал, что Атлас остался там – внизу? – вспоминая первого, павшего в вендетте Атласа, ей следовало бы заплакать, но слез не было. Их попросту не осталось.

Незатуманенный чувствами разум вновь четко анализировал факты, мысли стали кристально ясными, а желание разреветься и сдохнуть развеялось без следа. Боль и слезы ушли вместе с Джеромом Мастерсом, оставшемся лежать на асфальте в луже собственной крови. У нее осталось только сожаление.

– Он знал, что ты бросил Атласа умирать? – перекрикивая очередной порыв, задала она тот самый вопрос, от которого Форман замер на месте.

– Узнал, перед тем как его не стало, – что много лет оставалось домыслами подтвердилось. – И сказал мне об этом в день своей смерти, – голос Формана и его шаги были все ближе.

– И поэтому он мертв, да? Ты не смог отпустить нас и избавился от него? – после ее вопроса шарканье и стук трости опять прекратились. Значит, Форман подошел достаточно близко, чтобы не промазать в этот раз.

– Что ты такое… Я бы никогда! Мэймэй, спустись немедленно! – приказал он.

Вот теперь с ней говорил настоящий Монстр, а не его жалкое плаксивое подобие, запуганное не такой уж и тенью из прошлого. Но и она уже не та девочка, хватавшаяся за него, как за единственного близкого друга. Долг жизни больше ее не тяготит. Он выплачен, когда Эванс спасла Формана из огня, как он когда-то вытащил ее из морской пучины. И вот он показал свое лицо – истинную личину Монстра. Он потерял не только приставку Куки и дреды в огне. Пламя спалило остатки его храбрости и превратило в это – то, чем он стал теперь.

– Как ты можешь спать по ночам, Форман? – только и смогла она выдать, впервые за долгие годы назвав его так. – Как ты спишь, зная, что натворил? – разочарование из семи букв для нее теперь всегда будет «Джейсон».

– Херово! – сорвался он и развел руками с зажатыми в них револьвером и тростью в стороны. – Я знаю, что наложал, но я не убивал Джерома, клянусь тебе! Это все Атлас. Это он! Разве ты не видишь, что он делает?

Эванс, что называется, смотрела и видела. На этот раз по-настоящему, а не слепо доверяя. Форман опять устраивал аукцион, но при этом сам пришел сюда с определенной целью – убрать свидетеля, чего даже не скрывал.

– Ты выпустил его. Ты выпустил Северный Ветер из катакомб, – правда, истина, от которой не спрятаться, заставила Формана отступить, а Эванс не отступала. – Он придет за тобой. Он уже здесь, и никому от него не спрятаться. Идет Северный Ветер, и все это твоя вина.

Бледное лицо Монстра исказила гримасой ужаса. Специально или нет, но он виновен, что Джерома больше нет с ними. С ней. К становлению Эванс как 小姐 Костлявой Форман лично приложил руку. Монстр сжал зубы от злости и пальцы на револьвере. Убей он ее сейчас, и правды будет похоронена вместе с ней. Когда-нибудь, через годы кто-то докопается до истины, вот только свидетелей тому уже не будет. Мертвецы как правило не болтают.

Дрожащей рукой Форман нацелил револьвер в ее сторону и с трудом удерживал руку, сносимую порывами ветра. Ожидаемый для нее исход, глупый для него финал. Ему следовало сделать это раньше, намного раньше. Оставить ее там – на брусчатке, рядом с телом Джерома под пулями, но с возрастом мы все становимся сентиментальными. В случае Джейсона, еще и трусами.

– Стреляй, – смирилась Эванс и не двигалась, как и Форман, боровшийся с последними сомнениями. – Стреляй, только в этот раз постарайся наверняка, а то ожидание, знаешь ли, хуже смерти, – об этом она знала по личному опыту, как, судя по выражению лица, и сам Джейсон.

– Мы можем договориться, – так нелепо слышать сейчас от него.

Когда это Монстр шел на сделку без долгих уговоров. Только в одном случае – когда боялся. И сейчас он боялся. Не того, что Мэймэй откроет правду, не ножа Атласа. Он боялся, что все узнают, кто он на самом деле – трусливая крыса, барыга, толкающая травку в подворотне, взлетевшая до небес, сыкливый пацан, прятавшейся за юбку подруги. Это уничтожило бы его, стерло в порошок и без помощи Атласа, поэтому она до сих пор жива – догадка настигла ее, как и очередной ветреный порыв.

– Так ты ему скажешь, Ди? – и снова ни тени эмоций не на ее лице, не в голосе: звенящая пустота и колючий декабрьский ветер. – Так ты скажешь Атласу, когда он придет по твою душу?

– Ты знала, ты все знала с самого начала! – его нелепые оправдания собственной трусости выглядели жалко. Форман сорвался в привычный приступ ярости. Рука с револьвером задрожала. В любое другое бы время он спросил бы Эванс что делать, подсказать, найти решение, упаковать в пищевую пленку и сбросить в реку, но здесь она ему не помощник. Больше нет.

– Пусть это будет твоим оправданием, – не было никакого смысла ждать от него прозрения. Трос в ее руке натянулся, когда крюк шкрябнул о крышу. – Стреляй, Джейсон, – горько сказала она. – Стреляй и никто не узнает, что ты сделал, – рука в перчатке сильнее сжимала крученые стальные нити.

– Мэймэй, – умолял он. – Я не хотел, – в голосе не умирала надежда на хороший для него исход, где она будет молчать, как и всегда, покрывая его оплошности.

– Он придет за тобой, – ее последние слова, и выстрел разорвал тишину крыши.

Нажав на спусковой крючок, Форман забывал о главном. Не о пепелище на месте лечебницы Санспринг, не о резне банды Залива, не погибшем Джероме. Ослепленный яростью он забыл, что возмездие настигнет вне зависимости от участи его Мэймэй. Идет Северный Ветер. Никому от него не спрятаться.

В старании пробить себе путь наверх Форман отправил ее в падение – в темноту и одиночество. Прощание с тем, кто был ей когда-то дорог – ее постоянной, среди множества переменных, вышло скомканным. Подброшенная монета упала. Единица оказалась нулем. Ставка Монстра на зеро не сыграла. Разочарование. Семь букв. Джейсон.

Спаситель

«Идиот, имбецил, тупица», – выдохнул Лиам, постукивая пальцами по рулю. Игра в подбор для себя синонимов скрашивала ожидание. Он уже полчаса сидел в машине, припаркованной в переулке за домом подруги, пока люди Формана дежурили у парадного входа. Свет в ее квартире так и не зажегся. Ларссон оставался на измене, постоянно проверяя сообщения и… ничего. Большое такое, тяжелое ничего. Телефон молчал, как бы Ли его не тряс. Он уже решил, что напрасно приехал. Ему здесь не место во всех смыслах.

Но. Оно зудело во всех местах и кололо везде, где только можно. Странное гложущее чувство заставило приехать в Северный Нордэм и, как полному идиоту, имбецилу, тупице – да, он придумал множество равнозначных эпитетов – ждать неизвестности. Жажда успокоения была настолько велика, что он не мог позволить себя уехать. И вот теперь Лиам сидел в машине возле дома, как любит говорить Адам, его бывшей и ждал неизвестно чего.

Точнее, известно чего. Того, что все пойдет через задницу. Раньше Лиам всегда радовался этому факту. Сейчас уже очень сильно сомневался, а стоило ли. Ладно, он слаб умом, ему все простительно, но Эванс? Она-то чем думала, когда не вернулась в его пентхаус? Точно не тем, чем думала бы любая нормальная девушка, предложи ей богатый, холостой, привлекательный – Лиам мог перечислять свои достоинства бесконечно и не все из них были приличными – молодой человек гостевые апартаменты вместо ее клоповника. Эта курица всегда думала дурной головой: и с отрубленной Эванс будет генерировать бредовые идеи еще несколько минут.

В пойманной измене Ларссон уже грешил на паленый косяк, но почему-то уверился, что подруга споет в своем репертуаре. Все, связанное с ней приравнивалось как минимум к катастрофе, а как максимум – к Апокалипсису, в котором сейчас мог быть замешать очень злой Форман. Он Лиаму никогда нравился. Возможно, в основу неприязни легла банальная ревность, но по мелочам Ли не разменивался. Одним очень чувствительным местом он буквально чувствовал в людях гниль. По существу стоило добавить, что задница Лиама в отличной форме, а дилер проверен годам. Приезд сюда точно оправдывался не изменой.

Хорошему коту и в декабре март. Ничто не мешало Лиаму наведаться к Эванс под предлогом ночного рандеву и проверить все ли в порядке. Останавливало только одно. Это же Эванс. Еще не явило свое обличие миру существо или особь ее вида, способное обойти ее с тыла. В их мнимые потрахушки никто бы не поверил даже под убойной дозой веществ, коих Ли не принимал уже очень давно. Сказки работали только на детях и Адаме. Радужные единороги давно вымерли, Лиам лично хоронил своего.

Последние крохи терпения пошли на откуп дятлам, долбивших голову Лиама мощными клювами. Дэдлайн для сваливания из этого гиблого места равнялся пяти минутам, как вдалеке заиграла музыка. До боли знакомая, родная, поднимающая волну ностальгии в сердце, что хотелось подпеть. Несколько машин, подъехавших к дому, ударили по тормозам. Визг скольжения заглушил вой пожарных машин вдалеке. Блики пламени где-то в подсобке дома согрели замерзшее тело лучше, чем обогрев салона. Уверенность разлилась теплом в груди. Она не подвела, никогда не подводила. В подтверждение мыслей, небольшой силуэт возник на краю крыши, зависнув там ненадолго.

Пальцы уже сами собой стучали по рулю. Эванс, конечно, та еще заноза, но это не повод дать ей разбиться в лепешку. Ли понял – его выход. Забив на конспирацию, он рванул с пробуксовкой после звука выстрела и вида ее силуэта, соскользнувшего вниз. Сердце колотилось о ребра и перескочило куда-то к горлу. Ли выжал газ и затормозил, уходя в занос, и попросту боялся наехать на упавшее тело.

Машина остановилась, задев мусорные баки задним крылом. Запах паленой резины ударил в нос. Баки рухнули на брусчатку, стукаясь друг о друга. Ларссон прислушивался к какофонии звуков, пытаясь унять дрожь в руках. Ни хруста, ни треска под колесами не последовало. Уже хорошее. Пульс отдавался болью и ударами в висках. Тихий щелчок дверного замка затерялся на фоне паники. Лиам поздно заметил, что не один. Пассажирская дверь машины открылась, пропуская внутрь черную сумку с чем-то тяжелым.

– Ну? Че сидим? Газу! – недовольно предъявила подруга, ввалившаяся в салон. Знакомый диалект местной гопоты вернул Ларссона в реальность. – Давай, ехай! – рявкнула Эванс и хлопнула дверью.

– Езжай, – обиженно поправил Ли.

– Угу, – это проклятое «угу». Как он его ненавидел. Треснул бы ей, да руль в руках.

– Форман? – Лиам прояснял все на старте.

– Выстрелил, – будничным тоном ответила подруга, – опять.

– Тогда чего так долго? – Ларссон опустил «я же говорил» о гнильце в тушке Монстра.

– Кролика разводила. Долго не засыпал, – отмахнулась Эванс, прокладывая маршрут в навигаторе.

– Что? Имя! – злобно прошипел Ларссон, когда радость, что подругу не нужно отскребать от колес сменилась гневом, любопытством и обидой одновременно.

– Джентльмены не обсуждают своих побед, Принцесса, – ответ достойный самого Лиама.

– Надеюсь, бедняга еще жив, – Лиам бы сказал, что шутит, но куда ему до Костлявой с ее скиллами по выживанию в гетто. В перемалывании костей опыта у нее больше. – Из-за Формана сильно расстроилась? – перевел он тему, чтобы не выказывать интереса по поводу ее развода.

– Ожидаемо.

– Спровоцировала? – в интонации был вопрос, но Лиам точно знал на него ответ.

– Я че, на исповеди? – от ее визга заложило уши.

– Иди в задницу, Эванс, – Ларссон оскорбился на пренебрежение тем, что он выдавал за заботу.

– Это не по моей части, а по твоей, – мерзко загоготав, она ударила его кулаком в плечо.

– Овца, – насупился Ли и усердно делал вид, что следил за дорогой.

– Ли, – Эванс перевела на него усталый взгляд, говоривший сразу и обо всем, – ехай уже.

– Езжай, – поправил он, поджав губы.

– Адам мог бы поговорить с Форманом, – что, по мнению Ли, урезонило бы Монстра еще до выстрела в подругу.

– Но не поговорил, – в ее голосе не осталось ничего. Большое и пустое ничего. Ни тени каких-то эмоций.

– Не смог или не захотел? – он словно ступал по раскаленным углям, которые вот-вот обожгут и испепелят плоть до кости. Не стоило забывать, что и сейчас Эванс еще на работе.

– Хочется верить, потому что занят чем-то более важным, – так себе оправдание, но когда это Адам перед кем-то отчитывался?

В этот момент Ли понял, что ощущала Эванс. Одиночество – всепоглощающее чувство пустоты и бесконечный холод. Оно всегда было рядом с ней и с годами только росло. Год за годом с уходом каждого из членов ее семьи умирала и часть ее самой. Пустота где-то внутри становилась больше. Вначале семья Эвансов лишилась отца, за ним из жизни ушел их старший сын, а затем и средний ребенок. Теперь еще и, мать его, Форман. Они оставили ее совершенно одну. Эванс всегда привыкла рассчитывать только на свои силы, но, как ни крути, одной ей с киллером Ронье не справится.

Лиам всегда имел склонность все романтизировать. Он хотелось верить, что брат где-то там – среди ночных улиц спасал этот город, губя свою душу во спасение тысяч других. Искал киллера Ронье, чтобы избавить мир от безжалостной убийцы. Этому городу как никогда нужен он – Спаситель. На него теперь вся надежда. Неважно, хотел ли Адам того или нет. Роль для него уже выбрана.

Принятие

Назойливый солнечный свет ударил по закрытым векам. Кожа согревалась под его лучами, и по телу разливалась приятная нега. Просыпаться не хотелось, двигаться не хотелось, ничего не хотелось, кроме как потянуть затекшие мышцы и вдохнуть поглубже запах, пропитавший смятые простыни. Чуть уловимый миндальный аромат раздражал и щекотал ноздри, а затем и горло, дразня обманчивой сладостью. Захотелось этого запаха еще, больше, намного больше. Рука сама потянулась к противоположному краю кровати, шаря по простыням и… никого. Холодно, пусто, одиноко. Будто кто-то только что заглянул к Адаму в душу. Окутавший аромат подтвердил опасения, но воспоминания терялись где-то на середине ночи, если не в самом ее начале. Ларссон отчетливо помнил поездку через весь город, обжигающий лёд в скотче, сменившийся такими же ледяными губами…

Ларссон резко сел на постель и осмотрелся. Пусто. В квартире стояла полная тишина. Ни шума воды в душе, ни звона посуды на кухне. Он проснулся один в чужой кровати, где холодно и пусто. Сомнения развеялись с последними растворившимися в воздухе миндальными нотками. Он провел ночь в ее квартире, в ее постели. Рядом с ней. Осталось только выяснить последний момент, подняв накрывавшую его простынь и…

«Твою ж мать!» – если бы он говорил, то точно бы простонал эти слова. Кроме простыни, на нем не было ничего. Ларссон и представить не мог, как так случилось, что он проснулся здесь абсолютно голым. Он же хотел уйти, почти ушел, отдал ей стакан и уже собирался уходить. И ушел. Наверное. Кажется.

Свежие царапины на спине саднило от выступившего пота. Бред. Этого не может быть. Только не с ней. Не отпуская последнюю надежду, Адам откинул простынь, вскакивая на ноги и приземляясь в ее одежду, поверх которого лежало его белье.

«Что меня», – только и смог заключить он, столкнувшись с очередным доказательством своей несдержанности. Грубым толчком открыв дверь в ванную, Адам посмотрел в зеркало, встав боком. Отражение подсказывало возможность существования двух вариантов появления царапин на спине: либо он упал в очень ровную колючую проволоку, либо огромный кот разодрал ему спину. Все. Других вариантов не рассматривалось. Не Эванс же оставила нечто подобное на его спине. Нет. Точно не она. Будь здесь ее работа, Ларссон бы ехал в лес, расфасованный по разным пакетам, а не проснулся бы с приятной ломотой в теле ближе к полудню.

Ополоснув лицо прохладной водой, Адам потянулся за полотенцем. Рука застыла на середине пути, когда взгляд наткнулся на мусорную корзину. Закрыть глаза и забыть. Он ничего не видел и почти убедил себя в это поверить. Тогда все точно будет взаправду. Так ведь это работает? Верно, Адам?

«Лиам недавно жил здесь», – Адам начал торговаться с совестью: уговаривал и себя, и ее, что мусор в корзине ванной комнаты оставил брат, коротавший ночи в квартире подруги. Увы, проверив бумажник, Ларссон выругался в очередной раз. Убраться отсюда виделось самым мудрым решением за прошедшие сутки, принятым, к сожалению, с большим опозданием.

В ритме танца Ларссон оделся и выпил заботливо приготовленный аспирин, очень надеясь, что это яд. Без оглядки на свои поступки включительно он вышел из обители Костлявой навстречу зимнему, как сообщало висевшее высоко над горизонтом Солнце, дню. Ужатые тени отмерили его середину. Тусклый свет пробивался сквозь густые облака в хмуром небе. По ступеням парадной, устланным серым подтаявшим снегом, Адам спустился к своей машине. Усевшийся на капот темнокожий мальчишка лет десяти играл в приставку. Стоило Ларссону подойти ближе, малец глянул с вызовом, соскочил на дорогу и быстро поднял велик с тротуара. Адам успел лишь усмехнуться и отойти, пока пацан не снес его, стремившись быстро исчезнуть за поворотом. Двое, чуть постарше дежурили в машине на другой стороне улицы и завели мотор.

«Часовые», – догадался Ларссон. Видимо, люди Формана поджидали Эванс еще с вечера. Адам удостоился чести стать ее страховкой, к которой, ко всему прочему, еще и приставили охрану. Теперь ему предстояла задачка со звездочкой – объяснить это Кельту, и желательно, но не обязательно, без кровопролития. Ларссон мог объяснить все, начиная с приезда, заканчивая разговором за выпивкой: каждое слово и действие, кроме того, где остался у нее на ночь, и почему так хорошо выспался. Этого Адам не мог объяснить даже себе, а, возможно, просто не хотел, или хотел, но не объяснял, раз все и так понятно.

За придумыванием логичного объяснения для неуравновешенного братца девицы, с которой Адам состоял исключительно в деловых отношениях, но почему-то переспал – иначе и быть не могло – он же Ларссон, Адам въехал на мост Первопоселенцев. Конвой из двух машин, любезно предоставленный Форманом, следовал за VIP-персоной и остановился у выезда из старого города. Граница территории Монстра. Их маршрут окончен. На той стороне моста мир существовал по совсем иным правилам и законам.

Щурясь от Солнца, бившего в лобовое стекло Ларссон въехал на мост, выглядевшим сейчас еще более мрачным и унылым, чем накануне вечером. «Slow-quick-quick-slow», – считывал он обороты двигателя, отмерявшим его последние минуты перед расплатой. Оно того стоило. Наверное. Торг и уныние сменились принятием грядущего, когда, облизнув пересохшие губы, Адам почувствовал на них знакомый горько-сладкий ядовитый привкус.

Плохой расклад

Ближе к полуночи полицейский департамент Нордэма значительно опустел. Не от того, что копы разошлись, добросовестно окончив работу, а все дела оказались улажены. Все обстояло далеко не так. Большинство защитников правопорядка вернулось туда, где пользы от них куда больше – на улицы. За стопками пыльных бумаг, рапортов и показаний, сидели, разве что самые упорные из особого отдела комиссара. Остальные предпочли действие бесцельному ожиданию очередного поджога или захвата заложников с Хейзом во главе Змеиного братства.

Детективы не слезали с информаторов, но ничего связного и толкового им не выдавали. Кто-то из-за страха перед Хейзом и Доном Романо, кто-то хотел продать сведения подороже, а кто-то элементарно ничего не знал и желал сохранить шкуру без лишних отверстий. Устав от гнета сновавших повсюду копов, грозивших упечь ребят с улиц по формальному поводу, мелкие стукачи попрятались, куда могли. Кого-то упрятали сами правозащитники, выполнив обещание о временном задержании за парковку у гидранта и тому подобное. Результат оставался прежним – нулевым. Никаких сведений о Хейзе и его подельнике – бывшем киллере Ронье, ни о подготавливаемых Романо планах мести за стычку в старом депо.

Сержант Закари задумчиво смотрел в монитор, закинув ногу на ногу, и вертел в руках невыкуренную сигарету. Посреди разбросанных бумаг на столе стоял стакан с кофе из автомата. Теперь уже ежедневный визит к ростовщикам и букмекерам не принес ничего полезного, за исключением выигранной пары сотен на тотализаторе и купленные по дешевке часов.

– Поразвлекся, Лис? – выплюнуто напарнику, вернувшемуся с очередного опроса информаторов.

Агентурную сеть детектива Уэста составляли девочки с улиц, носившие лисью метку – крохотную татуировку лисенка. Такую били в сгибах локтя, на запястье или на шее под волосами – там, где не бросалось в глаза, но легко быстро показать. Метки решали множество проблем для девочек при общении с полицией, когда копы хотели забрать их с рабочих мест в участок.

 «Лисички» оказались не более разговорчивы, чем остальные стукачи. Как бы ни выпрыгивал Уэст из штанов в прямом и переносном смысле, девочки молчали, как рыба об лед. Сержант потянулся за бумажным стаканом, положил в пепельницу незажженную сигарету и поправил очки.

– Можно подумать, у тебя вышло лучше, – замечания сержанта не добавляли Уэсту рвения к работе. Он выглядел уставшим и злым, что часто случалось после ругани с его нынешней-бывшей. Очередной скандал – логичное завершение получения сведений нелицеприятным путем.

– Соскучился по зассаным углам в обезьяннике? – Закари намекал на обещание комиссара запереть Уэста с бомжами, если выкинет очередной фортель, вроде драки с подозреваемым. Представив себе эту картину, сержант широко улыбнулся, сложив руки на груди.

– Я, между прочим, был паинькой, как и приказали. Даже отвез вашего волонтера Ларссона и его подружку с места преступления, – Уэст оскорбился на недоверчивость.

– Морган велел тебе добыть сведения. Любым законным путем. Как ты это сделаешь – никого, поверь мне, не трясет, – сержант продолжал давить.

Разнарядка от комиссара предельная ясна, четка и конкретна. Внезапно проснувшиеся у Уэста нравственные принципы никому не вперлись, если в расследовании они без прока. Раскинувшись в старом офисном кресле, Закари пододвинулся к столу и потянулся за сигаретой, чтобы опять мять ее в пальцах.