«Крестники» Андреевского флага

Страны Прибалтики

В июле 1931 года в водах Моонзундского архипелага, где осенью 1917 года сражались русский и германский флоты, состоялись общефлотские маневры соединенных флотов Латвии, Литвы, Эстонии и Финляндии в присутствии эскадры польского флота. Бывшие офицеры русского Балтийского флота, став флагманами, адмиралами и Главкомами ВМС молодых республик, в те дни, наверное, с затаенной тоской рассматривали в бинокли бастионы старых береговых укреплений и батарей. Через оптику степенным адмиралам будто бы приблизилась ушедшая навечно молодость, холодный балтийский ветер навевал ностальгию по суровому, но славному былому… В те дни адмиралы нерусских флотов в душе почувствовали себя русскими, как когда-то, когда над мачтами их кораблей трепетал бело- голубой Андреевский флаг. И это не было мечтательной, образной грустью. Немало кораблей, в июле 1931 года нацеливших свои орудия в сторону России, еще 15 лет назад несли на себе Андреевские флаги.

Еще 15 лет назад до боли родной Кронштадт был для адмиралов домом и защитой, а теперь солнце вставало со стороны чужого, враждебного «красного» Кронштадта. И восход багровел зловещим цветом знамен страны III Интернационала.

Для всех стран, образовавшихся на побережье Балтийского моря на обломках Российской Империи по велению Версальской мирной конференции 1919 года, в начале 30-х годов единственным потенциальным противником являлся СССР. Друг с другом им было воевать не на что и незачем (исключением был литовско-польский «территориальный вопрос» из-за города Вильнюс). Германия находилась в тисках тех же Версальских соглашений и только тихо шипела «беззубой пастью». Пока еще беззубой. Англия и Франция являлись «крестными родителями» новообразованного суверенитета, его покровителями и защитниками. США находились далеко и прямых интересов «нефтяные короли» и «банковские императоры» Нового Света в балтийских водах не имели.

Зато из Москвы и Ленинграда по «радио Коминтерна» не умолкали вопли сочувствия угнетенным пролетариям стран Прибалтики и Финляндии и не смолкали угрозы «белопанской» Польше. На стапелях возрождающихся ленинградских судостроительных заводов закладывались целые серии новейших подводных лодок, крейсеров, эсминцев и катеров. Модернизировались корабли, доставшиеся в наследство от царского флота. И советские адмиралы, также из бывших царских гардемарин и мичманов, молча мечтали вернуться на якорные стоянки Гельсингфорса, Ревеля, Риги и Либавы… Но об их немых мечтах нетрудно было догадаться их сверстникам бывшим сослуживцам, ставших адмиралами Финляндии, Латвии, Польши. «Товарищу Сталину нужен мир. И, конечно же, весь!» – эту грозную шутку хорошо знали в мире. Но «пацифистом» с середины 30-х годов стала и Германия, сбросившая с себя путы Версальских ограничений вооружений, в том числе и морских. Уже на стапелях Киля и Гамбурга стали закладываться новейшие корабли и подводные лодки возрождающегося Флота Открытого Моря. И рейды Данцига (Гдыни) и Мемеля (Клайпеды) стали сниться адмиралам под флагом со свастикой. А после 1938 года, когда Париж и Лондон «сдали» Гитлеру Чехословакию, полякам, финнам, латышам, литовцам и эстонцам стало особенно тревожно. Они почувствовали себя орешком, уже положенным на гитлеровскую «наковальню» и над которым уже занесли сталинский «молот».

В ноябре 1938 года Европа отмечала двадцатилетнюю годовщину со дня окончания мировой войны. Но юбилей пацифизма получался каким-то грустным, фальшиво-наигранным. Если в 1914-м война началась как-то внезапно, аварией, то уже летом 1939 года в Европе пахло войной, остро и горько, как над подгоревшей сковородкой. И молодые страны Балтийского моря сжались в предвидении величайших событий, ища спасения в самих себе, пытаясь опереться на собственные национальные кадры. Веря и не веря в свое будущее.

Литва

Коренное население Литвы к 1918 году сумело сохранить в национальной памяти предания о своем древнем государстве. О своих князьях, о своем дворянстве. Стоит вспомнить, что с Литвой воевал еще московский царь Иван IV Грозный (хотя Литва конца XVI века и Литва начала XX века – не одно и тоже). Позже часть территории Литвы вошла в состав могучей Речи Посполитой, а с ее развалом отошла к Российской Империи. Литовская аристократия служила и польским королям, и российским императорам. Фамилия Довконтов происходила из рода литовских князей, как и один из героев этой книги. И потому провозглашение в 1919 году независимой суверенной Литовской республики воспринималось литовцами, как акт давным-давно требующей воздания справедливости.

От бывшего императорского российского флота новорожденному ВМФ Литовской республики ничего не перепало. Да и был-то он махонький, как младенец. Собственно, первый крупный морской порт – Клайпеду – литовцы получили по воле Версальской мирной конференции. От поверженной Германии «отломили» ее балтийский порт – Мемель – и подарили Литве, в которой подарок нарекли Клайпедой. Подарок был, по-сути, «троянским конем», только вместо вооруженных воинов в нем затаилась угрожающая ностальгия по Мемелю со стороны адмиралов кайзеровского флота. Угроза молчаливая, но до поры – до времени. Другим, еще более болезненным решением европейских дипломатов была передача старинного литовского города Вильнюса Польше. Эту территориальную распрю «подарил» литовцам Людиан Желиговский. Российскую Империю коммунистические историки называли «тюрьмой народов». Желиговский томился в «тюрьме» в чине генерал-майора. В 1918 году российская армия окончательно приказала долго жить, и бывший генерал подался… в президенты «Срединной Литвы», провозглашенной им же в 1918 году (давным-давно истлел в английской земле прах двукратного эмигранта Желиговского, но рожденный им «польско-литовский» вопрос окончательно не разрешен до сих пор). А до 1939 года столица Литвы временно «переехала» в Каунас. Забегая вперед можно отметить, что разгрому Польши в сентябре 1939 года в Литве обрадовались, как в анекдоте про злого соседа. Немецкие адмиралы, правда, отобрали Клайпеду, но зато Гитлер вернул литовцам их старую столицу Вильнюс. Хотя и ненадолго. Подарок, менее чем через год, отобрал другой агрессор – СССР.

Литва – маленькая страна, которая не могла позволить себе в мирное время содержать армию и флот. Тем более разделять бюджетное финансирование на отдельные роды войск. Численность всех регулярных вооруженных сил в мирное время – кадровой армия, с которой Литва встретила начало второй мировой войны, – едва превышала 13 тысяч человек. Всех – от министра обороны до последнего кашевара. Правда, Военный Справочник, изданный в Москве в 1936 году Наркоматом обороны СССР, указывал, что мобилизационный ресурс литовской армии в военное время составляет более 300 тысяч человек. Но, думается, что это сильное преувеличение. Вероятнее всего, авторы справочника просто взяли цифру, определяющую численность мужского населения Литвы призывного возраста. В такой миниатюрной державе просто не успели бы подготовить всего за 20 лет столько обученных резервистов.

Военно-морские силы Литвы фактически состояли из одного- единственного корабля – «Президент Сметона». Имя первого президента независимой Литвы дали бывшему германскому минному тральщику «М-59» 1917 года постройки. Водоизмещение – 500 тонн, вооружение – 2 76-мм орудия и 3 пулемета. Мог развивать ход до 16 узлов. Его подарили литовцам по велению из Версаля вместе с портом Клайпедой. «Президент Сметона» выполнял функции не столько боевого, сколько представительского корабля, символизирующего выход Литвы к Балтийскому морю. Куцую морскую границу страны охраняли несколько моторных катеров, вооруженных пулеметом. Да в порту Клайпеды одна команда обеспечивала береговые потребности этих плавсредств. Вот и весь литовский флот. Разделения авиации на морскую и армейскую также не существовало. Ибо делить было почти нечего. Все ВВС Литвы к 1939 году составляли одну-единственную эскадрилью с самолетами разных типов. В случае войны ей пришлось бы прикрывать с воздуха и сушу, и море. Литовцы не имели общей границы с СССР, но спокойней от этого им не было. С запада на ее побережье с 1933 года целилась нацистская Германия, с юга – хмурились польские паны, «скушавшие» Вильнюс.

Бывшим офицерам флота царя Николая II, волею судеб оказавшихся во главе таких скромных вооруженных сил, приходилось проявлять чудеса организаторского таланта, чтобы обеспечить минимальную безопасность края. Уж чего-чего, а таланта им было не занимать…

Может быть, найдется в Литве или в России писатель или историк, который сможет описать биографию Федора Юльевича в биографическом романе или в жанре книжной серии «Жизнь замечательных людей»? Он этого, несомненно, достоин.

Родился он 8 ноября 1884 года. В 1907 году мичман Довконт окончил Морской кадетский корпус и ушел на службу в Балтийский флот. Собственно, флота как такового у России на Балтике в тот год почти не было. Многие из молодых мичманов просто не находили себе вакансий – новых кораблей почти не было, а на уцелевших после русско-японской войны заправляли ветераны Цусимы или Порт-Артура. Но мичману Довконту повезло, он попал на линейный корабль «Слава». Спустя год, находясь в дальнем заграничном походе, он принял участие в спасении пострадавших от землетрясения в Сицилии, получив памятную серебряную медаль от благодарного правительства Италии. Безукоризнен по службе. «Налегал» на английский язык, будто предчувствуя свою необыкновенную судьбу. Хотя, кроме как участием в итальянском походе, более ничем от своих соседей по офицерской кают-компании не выделялся. Войну с Германией лейтенант Довконт встретил на штабном корабле флота – крейсере «Россия».

В начале 1915 года морское командование Балтийского флота осоз нало необходимость двух важнейших условий для успешного ведения современной войны на море. Первое – наличие централизованной военно- морской разведки. И второе – единое планирование операций армии и флота у балтийского побережья.

«9 февраля 1915 года

Начальник штаба Балтийского флота подписал директиву № 88 Оп. пометкой «Весьма секретно».

«Крейсер «Россия». Лейтенанту Довконту.

Согласно разрешению Главнокомандующего VI-й армии и Командующего Балтийским флотом, предлагаю немедленно приступить к организации Разведывательного отдела при штабе Командующего флотом. В функции должны входить: регистрация и систематизация сведений из Морского Генерального штаба, Службы связи и лоции, а так же руководство ведением разведки на обоих берегах Финского залива. Разведывательное отделение непосредственно подчинено Флаг-капитану по оперативной части, через которого будут даваться указания и задачи разведки.

Флаг-капитан по оперативной части Штаба Командующего Балтийским флотом, капитан I ранга А.В. Колчак.»

Это не значит, что создание военно-морской разведки флота было целиком возложено на лейтенанта Довконта. Это лишь значит, что он принимал в этом деле самое активное и прямое участие. Его непосредственным начальником был не только будущий Верховный правитель России и адмирал Колчак, но и адмиралы Эссен и Непенин, командующие Балтийским флотом. В апреле 1918 года Довконт докладывал обстановку «революционному» командующему флотом – A.M. Щастному.

Разведчик в отставку не уходит. Он служит, мыслит, живет не так, как обычный корабельный офицер, штурман, минер или артиллерист. Довконт, организовывая систему сбора разведданных, анализировал не только сведения о кораблях кайзеровского флота, но и о работе его агентуры. Так что о большевиках-ленинцах, ведущих пропагандистко-информационную войну среди балтийцев, отрабатывая «спонсорство» германской разведки, он знал задолго до ноября 1917 года. Перед ним разворачивался, как чертеж, механизм не только военно-морской, но и государственной системы власти в Германии и России. Он все больше внимания стал уделять социально- политическим вопросам, что в офицерских кругах царского флота было не принято. Но это не значит, что лейтенант Довконт превратился в «канцелярскую крысу» от разведки, не услышав в жизни выстрела врага. В конце 1915 года его направляют в длительную заграничную командировку во Францию.

Там он воюет с немцами на Западном фронте в составе русского экспедиционного корпуса. И воюет неплохо. Франция наградила его офицерским крестом, а в русском флоте он получил чин капитана 2 ранга. На Западном фронте он карандашом ведет дневник – «Во Франции с нашими войсками 1915–1916 гг.» (в РГА ВМФ сохранилось лишь шесть тетрадных листочков от дневника, увы, и они находятся в абсолютно не читаемом состоянии. – примеч. А. Смирнова).

Видимо, во Франции – свободной, парламентской стране – он близко сошелся с социалистами (а может, и был посвящен в масонскую ложу). Вернувшись в Россию в конце 1916 года, капитан 2 ранга Довконт уже неисправимый сторонник демократии в душе. А с марта 1917 года и на деле. Отречение монархии он приветствовал искренне и горячо. Потому и был не убит матросами, не изгнан с флота судовыми комитетами, а активно занялся политическим просвещением масс. Часто публикует в финских и в русскоязычных газетах Финляндии статьи на тему социальной революции.

Симпатизируя марксизму, весной 1917 года капитан 2 ранга Довконт начинает читать общественные лекции, проповедуя социализм. Так, 17 мая 1917 года он сделал доклад в Союзе Социалистов Гельсингфорса, который потом был опубликован в революционных газетах. Вот его основные тезисы и некоторые цитаты из него:

«Причина развития Империализма. Развитие капитализма. Развитие идеи Человеческого равенства.

Часть 1. Развитие сознания в человеческой личности.

Часть 2. Борьба за личную свободу.

Часть 3. Борьба за политическую свободу.

Часть 4. Борьба за экономическую свободу»

Вот что говорил будущий министр обороны буржуазной Литвы в мае 1917 года о социализме: «Человечество долго искало пути, пока социализм не указал, где корень зла, куда идти, и куда мы идем. В России социализм теперь делает огромные успехи. Россия – это теперь те дрожжи, из которых пролетарии всех стран сделают хлеб, имя которому «социалистический строй». Области будут самоуправляться, исчезнут чиновники. Все земли, все средства производства – в общественное пользование. Исчезнут шпионство и провокация. Бесплатное образование, пенсии. Деньги отомрут. Весь трудящийся люд будет думать не столько о куске хлеба, сколько о науке и просвещении… Идемте, не останавливаясь у развалин самодержавного трона, повторяя – «Скорее вперед!» Довконт стал окончательным социалистом, сторонником мирового сообщества пролетариев. Потомственный дворянин и офицер забыл триаду, которой он присягал: «За Веру, Царя и Отечество!» Действительно, хоть царь сам отрекся, но какая вера может быть у социалиста-атеиста и какое Отечество может быть у трудящихся?! Потомок литовских князей, надо полагать, причислил себя к пролетариям.

Отрезвление наступало быстро. Угар революционной эйфории улетучился, как утреннее похмелье. В России «социализм делал огромные успехи»: армия и флот разбегались на глазах, государственная власть была парализована. А трудящиеся Германии, оставшись верными своему Императору, перли и перли на восток. Довконт был свидетелем Моонзундского сражения между немецким и русским флотами. Он оставался на флоте, пытаясь разобраться в «дрожжах». А разведданные продолжали поступать не только из Германии, но и из России.

Видимо, проанализировав их, он не приехал в Россию «печь хлеб социализма» после ноября 1917 года. Во-первых, с хлебом там было очень трудно. А во-вторых, запросто расстрелять могли… за офицерство, дворянство. Толпы солдат-дезертиров – это не слушатели докладов в союзе социалистов, могут ведь и на штыки поднять.

В марте-апреле 1918 года бывший капитан 2 ранга Довконт проводил Начальника Морских Сил Балтийского моря A.M. Щастного из Финляндии. Тот уводил корабли Балтфлота в «Ледовый поход»… Но сам опять же в социалистическую Россию не поехал. Остался в Финляндии, которая обрела независимость от нее.

Нравственно-политические эволюции сознания Федора Юльевича Довконта в период с 1916-го по 1919-й годы происходили каким-то противолодочным зигзагом. Сначала кадровый офицер и дворянин стал пацифистом и социалистом. Потом он вновь обернулся государственником и сторонником национального единения и профессиональным военным.

Он «вынырнул» из хаоса революций и социализма на родине своих предков-аристократов – в Литве. Ее государственный суверенитет гарантировали дипломаты из Версаля, почти сплошь члены масонских лож, для которых идея социализма во всем мире была милее всего. Не исключено, что именно европейские «вольные каменщики» помогли своему «брату» Довконту занять высокое положение в Каунасе. Он несколько раз избирался депутатом литовского парламента, входил в состав правительства в ранге министра обороны. Несмотря на территориальные споры с Германией и Польшей, забот с маленькой армией у министра Довконта было немного. Германия была разоружена, а красная Россия сравнительно далеко. И он мог с приятной ностальгией вспоминать о службе под Андреевским флагом вместе с флотоводцами Эссеном, Непениным, Колчаком, Щастным, Развозовым… Им не повезло, его хранила удача. Он генерал вооруженных сил независимого государства, министр. Они – все уже давно покойники. Его социалистическая революция вознесла, их всех – убила. Какая удивительная штука жизнь!

Он еще не знал, насколько она удивительная, и что есть вещи, которые пострашнее смерти.

…Осенью 1939 года в Литве ликовали. Свершилась справедливость обидчики-поляки разгромлены, и Вильнюс снова литовский! Не радовался только военный министр. В «обмен» на Вильнюс немцы оттяпали Клайпеду, вернув порту прежнее название – Мемель. Гитлеровцам достался и единственный корабль ВМФ Литвы «Президент Сметона». Он снова стал германским тральщиком.

Разведчик Довконт умел анализировать ситуацию. После войны с Финляндией СССР потребовал разместить советские гарнизоны на территории Литвы. На правах аренды. Пока. Значит, очень скоро красная армия двинется на Прибалтику, так же, как немецкая на Польшу. А может, вместе поделят Литву, как Польшу. В помощь англо-французской армии он не верил. Предали Польшу и Чехословакию, предадут и Литву.

Весной 1940 года Литва установила дипломатические отношения с Аргентиной. Прибалтика и Южная Америка, разделенные океаном в тысячи миль, вдруг ощутили жгучую потребность в дружбе.

С размещением же на территории Литвы частей РККА роль ее военного министра практически потеряла смысл. И генерала литовской армии Довконта перевели на дипломатическую работу, назначив первым послом суверенной Литвы в Аргентине. С верительными грамотами он отбыл с теплоходом через Атлантический океан. После прибытия в Буэнос-Айрес он планировал вызвать из Вильнюса семью. В тихий, спокойный от мировых войн угол планеты…

Он прибыл в столицу Аргентины в начале июня 1940 года. Вручил верительные грамоты. Стал ждать семью. Но вместо телеграммы об отъезде близких, получил известие об образовании в составе Союза ССР Литовской Советской Социалистической республики. Социалист Довконт вторично убежал от страны социализма.

Хорошо было польским дипломатам, которых оккупация родины застала в других странах. Тем хорошо, что в Лондоне разместилось польское правительство в изгнании. Поэтому, пусть формально, но они сохраняли свой дипломатический статус. А суверенная Литва свое правительство в изгнание не отправила. А стала Литовской ССР. Там было то, о чем в мае 1917 года мечтал кавторанг русского флота Довконт: бесплатное здравоохранение и образование, пенсии, хлебные пайки. Но Федор Юлье-вич в социалистическую Литву не вернулся. А остался в буржуазной Аргентине. Став вторично эмигрантом в своей жизни.

…Отгремела вторая мировая война. Литва по-прежнему осталась советской. Довконт по-прежнему жил в Аргентине на положении частного лица. Семья пропала без вести в СССР.

По знойным улицам Буэнос-Айреса ходил еще не дряхлый 76-летний старик. Он был везде и всюду только бывший: бывший офицер русского флота, бывший социалист, бывший министр обороны Литвы, бывший дипломат… Одинокая старость маячила в будущем, как призрак «Летучего Голландца» перед форштевнем обреченного корабля. Тревожили сны из далекого прошлого: Морской корпус на Васильевском острове Петербурга, адмиралы Эссен, Непенин, Колчак, Щастный, Развозов. Они были, жили и погибли адмиралами русского флота. А кем он уйдет из жизни? «Бывшим», лицом без гражданства…

Федор Юльевич нарочито бодр и активен в общественной жизни, но в одинокой ночной тишине он признается сам себе, что его деятельность просто бегство от безысходности. Это иллюзия занятости и нужности, и только. Он молил Бога только об одном – о быстрой, не мучительной смерти…

10 апреля 1960 года на одном из митингов 76-летнего участника хватил сердечный приступ. Смерть наступила быстро.

Прах военного министра Литвы и офицера-разведчика русского флота и поныне покоится в аргентинской земле. Как итог огромной жизненной трагедии Федора Юльевича Довконта.

После завершения русско-японской войны полки книжных магазинов России заполнили свеженапечатанные книги о минувшей войне. Многие офицеры и адмиралы Императорского флота хорошо владели пером, многим из них было что написать. Но два тома воспоминаний с очень философским и удачным названием «Мало прожито – много пережито», изданные в С- Петербурге в 1907 году, привлекли внимание читателей. Прежде всего, талантом автора. Много пережил Федор фон Рейнгард, хотя к моменту издания ему исполнилось всего 23 года. Но за два года войны, плена и год русской смуты он пережил столько, сколько иному хватило бы на жизнь. При этом молодой офицер не постарел душой, остался бодр, свеж, весело- ироничен к самому себе и к миру. Конечно, дело вкуса, но его описание порт-артурской осады и японского плена сравнимо по увлекательности описания и глубине размышлений с толстовскими «Севастопольскими рассказами».

Будущий полковник литовской армии родился 29 мая 1883 года в семье потомственных дворян Ковенской губернии. И, хотя носил немецкую фамилию, был крещен по православному обряду и носился по двору с мальчишками-сверстниками самым русским Федькой. Его отец и старший брат служили в артиллерии (брат к 1904 году уже имел чин офицера гвардейской артиллерии), а младший увлекся сочинениями Станюковича и, окончив курс Полоцкого кадетского корпуса, настоял на переводе в Морской корпус.

28 января 1904 года Федор фон Рейнгард, фельдфебель выпускного класса гардемарин Морского корпуса, за завтраком в столовой узнал об атаке японских миноносцев порт-артурской эскадры. Старшие гардемарины заволновались. Обычно производство в мичманы происходило в начале мая, и до вожделенных офицерских погон оставалось томиться еще три месяца. Горячие головы забеспокоились, что война закончится без их героического участия. Корпус облетела свежая, ошеломляющая новость. Прибывает сам Государь Император с Императрицей. Уже был напечатан в газетах царский манифест о начале войны с Японией и «без трех месяцев» офицеры жаждали только одного – досрочного производства и отправки на войну! Николай II прибыл в Корпус и, поприветствовав будущих моряков, уже шел к своей карете, когда в нарушении всех правил придворной субординации, дворянского этикета и флотской дисциплины его окружила толпа гардемарин и стала умолять монарха отправить их бой прямо сейчас! Растроганный самодержец размяк от такого напора и пообещал дать указание произвести в мичмана досрочно и лучших из лучших выпускников отправить на Тихий океан. Его обещание произвело тот же эффект, если бы он чиркнул спичкой над бочкой с керосином.

От восторга гардемарины заорали «Ура!» и облепили царскую карету, как металлические крошки магнит. Царский эскорт тронулся – гардемарины «ехали» на карете… Половину Васильевского острова, по мосту через Неву, до самого подъезда Зимнего дворца – весь путь «на карете» ехали восторженные гардемарины и орали «Ура!» оглушая императорскую чету и пугая прохожих и лошадей конвоя. Январский холод и ветер, а на улицу выбежали в форменках и без шапок. Доехав до Зимнего дворца царь, увидев продрогших юнцов, повелел напоить их горячим чаем с ромом и обогреть, пока вестовые из корпуса не привезут шинели и шапки (одному из восторженных монархистов-гардемарин не довелось воевать с Японией после прогулки «на царской карете» он подхватил воспаление легких и скончался). Но организм Федора оказался крепок.

Следующий день, 29 января 1904 года, показался ему сказкой. Царь должен держать свое слово, на то он и царь! Поэтому никто не удивился, когда после завтрака в 8 часов утра выпускников построили и объявили Высочайшее повеление – с этого дня они – господа офицеры! Восторг из молодых мичманов выплескивался, как пена из откупоренной бутылки шампанского. Шумной ватагой они рванулись в город – скорей, скорей одеть вожделенные офицерские шинели! С приказом под погоном еще гардемаринских шинелей, они лихо катили на извозчиках, что гардемаринам было запрещено. Но не офицерам! Каким-то образом о досрочном производстве молодых мичманов стало известно в столице.

Зимнее солнце искрилось на шпиле Адмиралтейства, в снежинках на деревьях, мороз румянил юные щеки. И от вида этих молодцеватых, еще по- детски восторженных мичманов, воинственно билось сердце даже самых закоренелых пацифистов. Городовые как-то по-особому важно отдавали честь, юные барышни и дамы, видя в открытых экипажах гардемарин, бросали им цветы и кричали «Поздравляем!» В ресторанах и на вокзалах офицеры, завидев таких гардемарин, подходили, поздравляли, жали руку и вручали бокал с шампанским. Всем казалось, что все гардемарины, как один, идут на войну с японцами. На самом деле на Тихий океан отправлялось только десять мичманов. Из них двое – во Владивостокскую эскадру, остальные – в Порт-Артур. Им завидовали оставшиеся на Балтике товарищи (Горькая рокировка судеб – из отбывших на Дальний Восток 10 мичманов только один погиб в бою). Потери среди однокашников, попавших в Цусимский пролив с эскадрой адмирала Рожествен-ского, были намного большими).

Фельдфебель выпускной роты фон Рейнгард имел все шансы попасть в число десяти счастливчиков, и попал. Он был зачислен в Квантунский флотский экипаж, дислоцировавшийся в Порт-Артуре. Короткий визит к отцу перед отправкой на войну – и Федор, уже в новеньком мичманском сюртуке с новеньким офицерским кортиком на боку, с группой товарищей ждал в купе третьего звонка поезда. Купе было завалено подарками восторженных петербуржцев: коробки с конфетами, бутылки с вином, засахаренные фрукты… Еще возвращаясь из Ковно в Петербург, Федор стал «жертвой» победного энтузиазма земляков. Увидев юного мичмана в вагоне через окно, его вытащили на перрон, причем оборвали кортик, когда вытягивали в окно, качали на руках, кричали «Ура!», осыпали поцелуями и цветами. Это было какое-то повсеместное помешательство, вскоре сменившееся всеобщим равнодушием к войне, а потом и ненавистью к власти, к флоту, к государству. Запомнилась Федору и другая встреча. В вагоне-ресторане поезда «Ковно-Санкт-Петербург», когда он, помятый и всклоченный, чертыхался, пытаясь приладить оборванный кортик, к нему подошел степенный армейский капитан. Поздравив мичмана с недавним производством (Федор, вздохнув, уже приготовился опять пить шампанское) и, узнав, что тот едет на Дальний Восток, опытный офицер стал говорить о войне. Но не то и не так, как привык слушать Федор. Речь капитана, его аргументы, а главное, прогнозы возмутили моряка и только уважение к старшему по чину и возрасту не позволили ему наговорить капитану дерзостей. О пророчествах пехотного капитана он вспомнил в. японском плену…

Прибыв в Порт-Артур, мичман был представлен вице-адмиралу С.О.Макарову и получил назначение на канонерскую лодку «Отважный» вахтенным начальником. Канлодка стояла на якоре. В момент перестрелки с японскими броненосцами мичман фон Рейнгард был свободен от вахты и потому стал наблюдателем в первом боевом крещении. Безделье породило страх. Грохот разрывов японских снарядов главного калибра загнал впечатлительного юношу в свою каюту. Озарила мысль – вдруг снаряд попадет в его каюту и ему оторвет ноги? Чтобы их спасти, он забрался с ногами на диван и сел ждать японского снаряда, поджав ноги по-турецки… Ждал долго. Пока его не вызвал вестовой, посланный от командира.

Мичман фон Рейнгард прибыл в Порт-Артур 27 февраля. 1 марта позой по-турецки спасал свои ноги от разрыва японского снаряда, забившись на диван своей каюты. А 19 августа 1904 года Командующий эскадрой подписал Приказ № 360, согласно которому что мичман фон Рейнгард «…за мужество и стойкость, проявленные при отражении атаки неприятельских брандеров на рейде Порт-Артура», был представлен к ордену Святой Анны 4 степени с надписью «за храбрость». Через несколько месяцев войны Федор превратился в храброго и толкового офицера. Довелось послужить и на миноносце «Сердитом», под командованием лейтенанта А.В. Колчака, прибывшего на войну из арктической экспедиции.

Осенью обстановка под Порт-Артуром стала катастрофической. О военно-морских баталиях корабельной артиллерии, об отчаянных минных атаках на миноносцах пришлось забыть. Минеры и штурманы, кочегары и рулевые сходили с кораблей и окапывались рядом с армейской пехотой и полевой артиллерией. В морскую пехоту ушел и мичман фон Рейнгард помощником командира полевой мортирной батареи. Вот тут-то Федор и вспомнил слова пехотного капитана под Ковно, сомневающегося в победе над Японией.

Батареей орудий на высоте Орлиное гнездо командовал лейтенант А.В.Колчак. Она огнем прикрывала штыковую контратаку той роты матросов, которую поднял ее командир, мичман Ф.Ф. фон Рейнгард. 19 октября 1904 года Федор был тяжело ранен на Орлином гнезде в ногу двумя пулями. Одна прошла насквозь, вторая раздробила кость.

В госпитале он встретил весть о капитуляции осажденной крепости. Отклонил предложение японцев отправиться домой, если даст слово офицера не поднимать более оружия против Японии. С загипсованной ногой, опираясь на костыль, худой и бледный от потери крови, 20-летний мичман такое слово дать отказался. И мира с Японией не заключал. 25 декабря 1904 года, вместе с нижними чинами (матросами), его повели, точнее, понесли, в плен…

К лету 1905 года на японских островах скопилось более 72 тысяч русских военнопленных. Тут были солдаты и офицеры из-под Мукдена и Ляояна, защитники Порт-Артура, моряки эскадр адмиралов Рожественского и Небогатова. Хотя плен – не санаторий, условия содержания русских военнопленных не были столь ужасающими, как в гитлеровских лагерях 1941 года. Пленных исправно кормили и лечили. Не изнуряли каторжными работами. Офицеры же вообще пользовались свободой передвижения, рядом с ними оставались их вестовые (денщики), им выплачивалось жалованье через посольство нейтральных государств. Времени свободного было вдоволь. Мичман Рейнгард поправлялся быстро – молодой организм жизнестоек. К тому же молодой мичман… влюбился. Потомок немецкого аристократического рода, боевой офицер русского флота, недавний непримиримый враг Империи Восходящего Солнца пал перед мягким обаянием и восточной красотой юной японки Оханы-сан. В правой ноге Федора застряла японская пуля, а сердце было «прострелено» улыбкой японской девушки. Роман разгорался, как степной пожар. Пылкий влюбленный был представлен родителям девушки и, не раздумывая, сделал предложение. Он был готов жениться на подданной империи, разгромившей его страну, и вывезти Охану в Россию. Будущие тесть и теща не противились, но… Восток – он хоть и Дальний, но все равно восток. А это дело тонкое. В общем, за невесту требовали выкуп, стоимость которого в русских деньгах равнялась… 20 000 рублям. Таких денег у бедного мичмана, понятное дело, не могло быть. В отчаянии он телеграфировал отцу. Мудрый артиллерист ответил сыну – приедешь, поговорим. Тем более что в ноябре 1905 года военнопленных офицеров стали возвращать на родину. Поднимаясь по сходням на пароход до Владивостока, Федор махал фигурке Оханы на пирсе и клялся себе, что вернется за ней, чего бы это ему не стоило.

В России его ждали приятные известия. Во-первых, за оборону Порт- Артура его наградили вторым орденом – Святого Станислава 3 степени с мечами и бантом (в 1907 наградят и третьим – Святой Анны 3 степени с мечами и бантом. А в 1912 – четвертым – Святого Владимира 4 степени с мечами и бантом). Во-вторых, начальство очень положительно оценило его наблюдения за военной экономикой Японии. В плену он не только томно вздыхал рядом с хрупкой Оханой-сан, но и записывал все, что мог узнать и увидеть о японском флоте. Эти записки он вывез контрабандно – часть зашив в тужурку, часть спрятал в голенище сапога его матрос-вестовой. Правда, в Ковно к отцу его не отпустили, отправив на военный транспорт «Алеут». В Порт-Артуре по мичману стреляли враги внешние – японцы, целили открыто в грудь. Во Владивостоке – предательски, в спину, стреляли враги внутренние – революционеры. В декабре 1905 года царские войска стреляли по баррикадам рабочей Пресни в Москве. В том же декабре Владивосток на несколько дней чуть было не был захвачен Советом рабочих депутатов. Как позже вспоминал сам Рейнгард, мятеж во Владивостоке был «плодом деятельности негодяев… среди этих людей большинство были евреи». Хотя впечатлительный мичман преувеличивал, доля правды в этом была. Революционную газету, орган печати вооруженных анархистов, «Владивостокский листок», редактировал еврей Подпах. А комендантом «революционного Владивостока» объявил себя вольноопреляющийся Шпер, сам себя произведя в полковники. Тыловой Владивостокский гарнизон был распропагандирован, местная полиция не справлялась. Бунт подавили те солдаты и матросы, которые только-только вернулись из японского плена. Хаос в стране они считали причиной своего позора и потому, не церемонясь, стреляли соратников Подпаха и Шпера, как бешеных собак. Благо в боях с японцами получили отличный боевой опыт, а офицерам, которые добровольно разделили с ними плен, верили. Мичмана Рейнгарда обстреляли в спину, когда он шел по порту к своему кораблю. Получить пулю в спину от своих, дома? Это уж слишком!

Впрочем, «своими» те фигуры с винтовками, что маячили вдали, он не считал. Взбешенный Федор сам «пулей» взлетел на борт и приказал ударить по стрелкам из палубных пулеметов. Чуть позже там нашли мертвые тела солдат местного гарнизона, видимо, и стрелявших в офицера. Пулеметы в те дни строчили по улицам Владивостока, кадровая армия спасла Россию от первой русской революции…

Весной 1906 года анархия пошла на спад, и мичман получил долгожданный отпуск. Он сел на пароход и отплыл… в Японию. К своей невесте, Охане-сан. Двадцать тысяч рублей он с собой, конечно, не привез. У него был только один «багаж» – надежда, что вероятные теща и тесть сбавят цену за дочь. Но практичные японские старики были непреклонны. Устав униженно торговаться, Федор вернулся в Россию. Ненадолго. Отец звал сына домой, соглашался даже на японскую невестку, но таких денег у офицерской династии фон Рейнгардов не водилось со времен крестовых походов. Решительный Федор вновь вернулся в Японию и яростно пошел в атаку на будущих японских родственников, как недавно ходил в штыковую на японскую пехоту. На этот раз «оборона» японского папы дала трещину. В Японии ценят настойчивость. Родители Оханы-сан дали согласие на свадьбу и даже справили помолвку, по-японски – «ансинь-суру» (сама свадьба называется «хенхонь-суру»). Молодые люди обручились, и будущий жених отбыл на родину. За родительским благословением и… деньгами. Будущий тесть хоть и сбавил цену, но на романтичный, «бесплатный» брак не соглашался. Жениться – это вам, молодой человек, не в атаку сходить. Тут не храбрость, тут деньги нужны.

Взбесившись, решительный Федор предлагал невесте даже побег с помощью контрабандистов в Россию. Приехать тайно во Владивосток, крестить ее по православному обряду и обвенчаться в корабельной церкви. Увы, приключенческого романа не получилось. Домашняя восточная девушка на столь бурную романтику не соглашалась. Федор вновь уехал на родину один.

В 1907-м он, наконец, приехал в отчий дом. Время лечит все, даже любовь. Под напором аргументов отца и старшего брата, пылкий мичман остыл и, к радости родных, «взялся за ум». Япония, Охана-сан, контрабандисты… Все это стало казаться давним сном, каким-то забавным приключением.

Федор поступил в Михайловскую артиллерийскую академию, закончил ее с серебряной медалью «Достойному в науках» с занесением своей фамилии на мраморную доску, как лучшего выпускника. Прослушал еще и дополнительный курс академии, став артиллерийским офицером I разряда. В феврале 1913 года лейтенант фон Рейнгард по представлению академика Н.А. Крылова (везло Федору на знакомства с историческими личностями, в Японии в университете Токио он удостоился беседы с японским адмиралом бароном Ноги) был командирован в Германию на яхту «Метеор» для испытания системы Фрама в Атлантике. В апреле 1913 года старший лейтенант флота фон Рейнгард вернулся из Германии и был назначен командиром посыльного судна «Воевода» Балтийского флота. В июле корабль посетил Николай II, в разговоре с командиром вспомнили первый день войны с Японией. Император, узнав, что Рейнгард из «царского» выпуска Морского корпуса января 1904 года, был растроган. Вскоре командир «Воеводы» получил новый орден – Святого Станислава 2 степени. Словом, служба и жизнь вошли в обыденную колею довоенного мира.

Федор Федорович женился. Но не на японке Охане-сан, о которой теперь лишь вспоминал с грустью, как об ушедшей мечте юности, а на православной девице Антонине Ивановне Парамоновой. Может быть, далекая японка и тревожила старшего лейтенанта в снах-воспоминаниях, но наяву милая Тонечка принесла ему 24 мая 1914 года дочь Иринку. До начала новой войны оставалось два месяца. А за месяц до объявления войны с Германией фон Рейнгард получил повышение, став старшим офицером линейного корабля Балтийского флота «Император Александр II».

Началась война с кайзеровской Германией, а старший лейтенант фон Рейнгард не слышал свиста вражеских снарядов. И награды он получал не военные, словно в память о молодости, о Дальнем Востоке. 5 января 1915 года ему вручили очень необычный орден – Знак Православного Камчатского креста 4-й степени. За какие заслуги он был им удостоен – это нераскрытая дальневосточная тайна полковника литовской армии. А 12 января по предложению академика А.Н. Крылова Федор фон Рейнгард стал вдруг штатным преподавателем кораблестроительного отделения Николаевской военно-морской академии.

Но надо было знать характер Федора Федоровича – он не мог провести все войну в тылу. В академии ему было стыдно служить, когда его сослуживцы воюют. Уже в июле 1915 года фон Рейнгард добился назначения командиром 2-го дивизиона 1-й морской партии траления Балтийского флота. Его тральщики тралили стратегический шхерный фарватер. 1 августа 1915 года тральщик «Искра», под командованием фон Рейнарда вел бой у острова Эре с подводными лодками и цепеллинами (дирижаблями) немцев одновременно.

В апреле 1916 года ему пожалован чин капитана 2 ранга, а в декабре он стал флагманским артиллеристом штаба Командующего Флотилией Северного Ледовитого океана, одновременно командуя посыльным судном «Ярославна».

Пала монархия, столь обожаемый фон Рейнгардом царь отрекся от престола. В мае 1917 года Федора Федоровича отозвали с Севера на военный завод военным представителем по корабельной артиллерии. В июне он прибыл на Черноморский флот в распоряжение своего бывшего командира по миноносцу в Порт-Артуре вице-адмирала Колчака. Во многом благодаря ему фон Рейнгард всего через месяц был представлен ужее к чину, а к воинскому званию капитана I ранга. Последнего его званияв русском флоте.

Федор Федорович фон Рейнгард был отличным специалистом в области морской артиллерии, имел опыт боевого траления, сухопутной войны, хорошо разбирался в вопросах кораблестроения. Имел блестящее военно- морское образование. Наблюдательный аналитик, талантливый военный писатель, романтичная, широкая натура…

Литовские вооруженные силы, обретя такого специалиста, обрели клад. Он честно и продуктивно служил новой родине вплоть до осени 1939 года. Когда части красной армии вошли на территорию Литвы, он не стал дожидаться образования Литовской ССР. Используя свою немецкую национальность, 57-летний полковник отправился доживать свой век на родину предков, в Германию, пусть и ставшую нацистской, где спокойно пережил хаос второй мировой войны. Герой русско-японской войны, полковник литовской армии скончался в январе 1948 года на севере ФРГ в возрасте 65 лет, в полном покое и забвении.

Завершая тему военного флота Литвы в период между мировыми войнами, нужно приобщить еще один факт. Из числа «бывших русских» в Литве 9 апреля 1936 года скончался бывший капитан I ранга русского флота Бонди Игнатий Леопольдович, выпускник Морского корпуса 1889 года. Похоронен в Волкомирском уезде Литвы. Но служил ли он под началом бывшего кавторанга Довконта – неизвестно. Учитывая его преклонный возраст – маловероятно, но не исключено.

Латвия

В «наследство» от Российской Империи суверенная Латвия получила торговый порт в Риге, к которому были приписаны 73 дизельных и угольных судна и 33 парусника. А от военного Императорского флота – базу в Либаве. К августу 1914 года там размещался учебный отряд подводного плавания Балтийского флота. Поэтому русские успели отстроить в Либаве два сухих дока и плавучий док. А в Риге еще и судостроительный завод, способный производить и ремонтировать тральщики, минные заградители и сторожевые корабли. Но Либаву и Ригу русский Императорский флот оставил еще до ноября 1917 года, и потому латышам кораблей от него не досталось.

Военно-морской флот суверенной Латвии отсчитывает свою историю с 12 июня 1921 года, когда подняли флаг над первым кораблем ее ВМС сторожевым кораблем «Версайтис», в который превратился поднятый со дна рижского залива и введенный в строй немецкий тральщик «М-68» 1917 года выпуска. Он имел водоизмещение 525 тонн, мог развивать ход до 17 узлов и был вооружен 3-х дюймовым орудием.

К 1927 году, когда экономика Латвии немного оправилась, военный бюджет страны составил 10 миллионов лат. В 1926 во Франции заказали строительство двух подводных лодок, «Ронис» и «Спидола» (подготовку латышские моряки прошли во Франции). Они были хорошо вооружены, в надводном положении развивали ход до 14 узлов и были настолько удачными кораблями, что когда в 1940 году Рига стала советской, эти подлодки охотно включили в состав Краснознаменного Балтийского флота. В конце 20-х годов во Франции латышами были куплены еще 2 новеньких тральщика, переоборудованные в минные заградители – «Виестурс» и «Иманта». Вспомогательный флот ВМС включал в себя ледокол «Вальдемарс», гидрографическое судно «Гидрофафс», 10 моторных катеров и яхту-дизельэлектроход «Вирония». На яхте базировались новейшие подводные лодки. Для комфортабельного отдыха латышских подводников золотых лат не жалели. (В 1940 году яхта вошла в состав КБФ и за свою роскошную отделку внутренних апартаментов стала штабным кораблем для советских адмиралов. Погибла в трагическом «Таллиннском переходе»).

Главной базой ВМФ Латвии была Либава. Там же размещалась и морская авиация – к 1939 году 10 гидросамолетов (весь состав ВВС страны 80 самолетов различного назначения). Все самолеты и корабли были немецкого или французского производства. Во Франции же обучались латышские подводники и летчики. Личный состав ВМФ не превышал в мирное время 650 человек, поэтому отдельного Военно-морского министерства не существовало.

Вся кадровая армия мирного времени состояла из 23 тысяч военных. При всеобщей мобилизации Латвия могла выставить 180 тысяч штыков (но это опять же преувеличение военных статистов в Главном штабе РККА, уравнявших общее число мужского населения призывного возраста с числом подготовленных резервистов).

Военно-морской флот Латвии не пугал стратегов из числа сталинского адмиралитета. Правда, советские балтийцы не скрывали, что по-настоящему опасными могут стать только новейшие подлодки латышей. И еще, бывшие царские мичмана и гардемарины, став адмиралами РККФ, высоко оценивали профессионализм своих давних старших коллег, ставших адмиралами и главкомами латышского флота.

Список адмиралов и офицеров Латвийского флота, начавших морскую службу под Андреевским флагом.

1. Начальник службы связи Латвийского ВМФ, лейтенант русского флота, выпускник Морского корпуса 1915 года барон Ричард Брунович Фитингоф. Вторично эмигрировал в Западную Германию, скончался 8 апреля 1964 года.

2. Начальник школы инструкторов Латвийского ВМФ, старший лейтенант русского флота, выпускник Морского инженерного училища 1910 года Роберт Евгеньевич Фастена. Выехал в Германию, скончался в мае 1959 года.

3. Инженер-механик дивизии траления Латвийского ВМФ, выпускник Морского Инженерного Училища 1914 года Теодор Теодорович Кушке в 1944 году увезен в СССР, судьба неизвестна.

4. Инженер-механик, выпускник МИУ 1917 года Эдгар Пинка – вывезен в СССР, судьба неизвестна.

5. Инженер-механик Артур Озол – послевоенная судьба неизвестна.

6. Инженер-механик Штаба эскадры Латвийского ВМФ Федор Фомич Мея – вывезен в СССР, судьба неизвестна.

Главнокомандующий военно-морским флотом Латвии был самым молодым офицером русского Императорского флота, перешедшим на службу суверенной Латвии. Федор Юрьевич родился 22 февраля 1891 года, и к провозглашению Латышской республики летом 1919 года ему исполнилось всего 28 лет. Он менее всего считался «русским» в среде латышских политиков-националистов, потому и получил чин адмирала и должность Главкома.

Из-под Андреевского флага его «крестник» Спаде шагнул в эмиграцию мичманом. Первый офицерский чин русского флота он получил 22 марта 1915 года, окончив уже во время Великой войны Морской кадетский корпус. Был отправлен на Черноморский флот, и менее чем через год был награжден орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «за храбрость».

Но, ни орден, ни разгоравшаяся война карьерного взлета не обеспечила. Для чина мичмана, Спаде – в 1916 году ему стукнуло 25 лет – был уже не молод. Казалось, назначение Командующим черноморским флотом вице- адмирала А.В.Колчака и подготовка к стратегической десантной операции на средиземноморские проливы сулили надежду на отличную флотскую карьеру. Революция перечеркнула все. Ну в красные же латышские стрелки было подаваться дворянину и офицеру (надо отметить, что род Спаде имел все возможности для самореализации в Российской Империи. Родной брат будущего главкома – Карл Спаде – был признанным специалистом в области промышленного рыболовства в водах Северного Ледовитого океана, издавал на эту тему книги, выступал с докладами перед депутатами Государственной Думы).

Надо отметить, что Федор Юрьевич получился очень даже толковым главнокомандующим. Сказывалась выучка, данная в здании на Васильевском острове Санкт-Петербурга. Среди флотов республик, образованных на бывших окраинах Российской Империи, флот Латвии по мощи и выучке был третьим после Польши и Финляндии и первым среди прибалтийских лимитрофов. Стоит вспомнить, что советские адмиралы в 1940 году всерьез опасались только ВМС Латвии.

К январю 1940 года адмирал Спаде, был слишком высокопоставленным военным деятелем Латвии, чтобы так просто уехать из страны в связи с размещением на ее территории частей красной армии. Кроме того, никто в Риге не ожидал, что итоги голосования латышского народа на референдуме по поводу того, входить или нет Латвии в состав СССР, будут так грубо сфальсифицированы в Москве, абсолютно не считаясь с мировым общественным мнением. Впрочем, что для СССР летом 1940 года было «мировым общественным мнением»? Мнение общественности Новой Зеландии или южноамериканского Перу? Если даже экономически мощной, но нейтральной европейской страны Швеции в Кремле не стеснялись.

Так или иначе, но в июне 1940 года Латвия стала частью СССР, а ее жители – гражданами Советского Союза. И бывший мичман царского флота Спаде – тоже. Он не успел получить паспорт гражданина СССР, чтобы все смотрели и завидовали, когда в его особняк вломились сотрудники НКВД, обозвали «гражданином», присовокупив объявление о том, что он арестован, и втолкнули в черный «воронок».

Судить его было не за что, разве только за то, что к 1917 году он был царским офицером. Но и маршал Советского Союза Шапошников был полковником царской армии. Впрочем, прагматичные «бериевцы» в НКВД решили не спешить расстреливать бывшего (это никогда не поздно) адмирала. Авось пригодится. Не пригодился, но и не расстреляли. Сначала Федор Юрьевич содержался в тюрьме НКВД. После завершения второй мировой войны его сослали в далекий Казахстан. После 1953 года бывшего адмирала расконвоировали, но в Латвию вернуться не позволили. Он оказался пожизненным спецпоселенцем, как определяли при «царском режиме», под гласным надзором полиции, в данном случае советской милиции.

Бывший Главком ВМФ Латвии, бывший адмирал латышского флота и мичман русского, Федор Юрьевич Спаде скончался в городке Темиртау Казахской ССР 26 июля 1970 года в возрасте 79 лет. Вместе с ним тяготы советских лагерей и ссылок разделила его семья.

В Москве, в архиве ФСБ РФ личного «дела» осужденного Ф.Ю.Спаде нет. После его смерти его «дело» было передано в архив КГБ Латышской ССР, в Ригу. Уцелело ли оно после 1991 года? Если да, то оно ждет своего исследователя, а история ВМФ Латвии ждет биографии своего главкома.

Уже в самом произношении фамилии этого графа слышится лязг рыцарских лат и бряцание мечей крестоносцев. Вероятно, его предки, завоевав земли Курляндии в числе воинов рыцарского ордена, осели на прибалтийском побережье навечно. Правда, к 6 ноября 1882 года, когда старый граф Гебхард Кейзерлинг принял на руки новорожденного сына, он не мог гарантировать ему ничего, кроме незапятнанной фамильной чести, титула и крова старинного особняка. От богатств средневекового графства 14-летнему кадету Морского кадетского корпуса Архибальду остались только титул и осанка потомственного аристократа.

6 июня 1901 года Высочайшим приказом по Морскому ведомству № 348 он был произведен в мичманы. А спустя 35 дней юный мичман ушел в дальнее заграничное плавание на минном транспорте «Енисей» вахтенным начальником. В моря Тихого океана в те годы отправлялись почти все выпускники Морского корпуса, и многие из однокашников графа Кейзерлинга по первому выпуску XX века вписали в свою биографию войну с Японией.

Атаку японских миноносцев на порт Порт-Артура мичман Кейзер-линг встретил вахтенным начальником на крейсере артурской эскадры «Диана». 27 марта 1904 года крейсер успел вступить в бой с японской эскадрой, еще подчиняясь приказам командующего флотом Тихого океана вице-адмирала С.О.Макарова. Но после трагической гибели флотоводца самые дальновидные поняли, что Порт-Артурский рейд для русской эскадры – это смертельная ловушка. В июле часть кораблей эскадры предприняли попытку вырваться во Владивосток. Большая часть вернулась обратно. Крейсер «Диана» сумел оторваться от японцев, но дошел только до Сайгона нейтрального порта в Азии. По международным законам он должен был разоружиться и интернироваться. А это значит, что экипаж выбывал из участия в войне до ее окончания. Можно было отдыхать и развлекаться в мирном городе – жалованье выплачивали, несмотря ни на что… Но могли ли молодые мичмана отказаться от войны? В офицерской кают-компании крейсера допоздна горел свет и горячились спорящие голоса. В итоге командир крейсера дал согласие на то, чтобы часть офицеров по жребию тайно, ночью покинула крейсер и под чужими фамилиями, в штатском, самостоятельно пробиралась в Россию, в действующий флот. Ушли несколько пар. Граф Кейзерлинг в первой паре. В одной из них, кстати, ушел и мичман Алексей Михайлович Щастный – командующий и спаситель Балтийского флота весной 1918 года. Но Щастный не успел попасть в эскадру адмирала Рожественского. Граф Кейзерлинг успел.

Он получил назначение на миноносец «Быстрый», которым командовал еще один лютеранин из курляндских немцев – лейтенант Оскар Рихтер 2-й. На борту миноносца, кроме командира, шли еще 3 мичмана и штабс-капитан флота, механик. Но лишь один из них – 23-х летний граф, добровольно готов был вновь подставить грудь под японскую «шимозу».

Миноносец «Быстрый», разбитый японскими снарядами, ушел под воду 15 мая 1905 года, в 11 часов 50 минут, на второй день Цусимского сражения. Ушел, не спуская Андреевского флага. Захлебываясь в холодной весенней воде, Кейзерлинг не знал, чего ему бояться больше – утонуть или попасть в плен. Ведь узнай японцы, что он с крейсера «Диана», что он сбежал на войну, в нарушение международных конвенций… Могли и расстрелять в ярости, плюнув, в свою очередь, на конвенции. Но его вытащили за воротник из воды. В японский плен.

То ли японцы так и не пронюхали о военных эпизодах биографии пленного мичмана, то ли были упоены победой над огромным русским флотом, но они не стали мелочиться – из плена граф благополучно вернулся. Из-под «дождя» японского свинца под «дождь» наград от царя и Отечества.

Во-первых, 6 декабря 1905 года его произвели в лейтенанты флота. Во- вторых, три месяца порт-артурской осады засчитали за три года службы. А в 1907 году за русско-японскую войну наградили тремя орденами. За Порт- Артур – орденом Святого Станислава 3-й степени, за Цусимское сражение орденом Святого Станислава 2-й степени с мечами и бантом и орденом Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом.

Несмотря на этот «иконостас» на груди, настроение было мрачное. В надводном флоте у Кейзерлинга не просматривалось перспектив для карьеры. Не хватало кораблей для десятков офицеров. В 1906 году лейтенант Кейзерлинг заведовал пароходом «Дозорный». Через год перевелся на боевой корабль – эсминец «Бурный», но, опять же, на должность вахтенного начальника. На ту, с которой начинал службу шесть лет назад безусым, необстрелянным мичманком.

Между тем, в русском военном флоте все большую популярность приобретают подводные лодки. В 1906 году в составе ВМФ Российской империи создан отряд подводного плавания. Со стапелей сходят новые подводные лодки. В подплаве тьма офицерских вакансий: но надо быть очень рисковым человеком, чтобы на них служить. Даже в бою с японским флотом служить на надводном корабле было менее рискованно. Ибо каждое погружение первых подводных лодок того времени было смертельным испытанием. И без риска на субмарине духота, теснота. Нет и в помине комфорта офицерских кают-кампаний линейных кораблей и крейсеров. Но для потомка крестоносцев графа Кейзерлинга превыше комфорта была возможность отличиться.

В августе 1908 года он добился перевода в отряд подводного плавания, причем даже не на Балтику, а в Сибирский флотский экипаж (так тогда называли Тихоокеанский флот). Уже через месяц лейтенант Кейзерлинг убедился, что не ошибся в выборе службы. В сентябре 1908 года он командир подводной лодки «Фельдмаршал граф Милютин». Граф командовал «графом» четыре года.

Чистокровный курляндский немец Архибальд Кейзерлинг войну с Германией принял как русский патриот. Подводник русского флота считал своими врагами подводников германского кайзера. Даже в семейной жизни он обрусел, как разночинец. 1 февраля 1909 года он обвенчался первым браком с православной девицей Марией Константиновной, урожденной города Невеля. За ней не только не было никакого приданного, она не была даже дворянкой. Провинциальной русской мещаночке (по принадлежности к социальному сословию, а не духу) потомственный немецкий аристократ, герой русско-японской войны и офицер-подводник подарил графский титул и, можно сказать, счастливую судьбу.

Революцию 1917 года граф Кейзерлинг встретил в чине капитана I ранга, успев покомандовать эскадренными миноносцами Балтфлота «Десна», «Исполнительный», «Сторожевой» и получить 25 апреля 1916 года почетное Георгиевское оружие.

Он ушел с флота еще до прихода к власти большевиков. Офицеров- немцев в русском флоте матросы изгоняли с кораблей, если им везло – то не успевали убить. «Германскому шпиону», да еще графу Кейзерлингу в России делать было нечего вне зависимости от того, соберется ли или нет Всероссийское Учредительное Собрание. В России он был не нужен никому и ни для чего. Разве что новообразованной большевиками ВЧК – для расстрела, как «контрреволюционер». Но к тому времени, как в Петрограде образовалось это учреждение, Архибальд Кейзерлинг был уже далеко от России. Ригу сначала заняли немцы – земляки курляндского графа. А затем бывший каперанг русского флота присягнул флагу суверенной Латвийской республики.

Он получил чин контр-адмирала латышского флота, но его главкомом так и не стал. Причина, скорее всего, в том, что молодой мичман Спаде казался рижским политикам менее «русским», чем граф. Кейзерлинг был уже не молод – в 1919 году ему стукнуло 37 лет. А в 1939-м, когда в Риге разместились «арендаторы» – часть красной армии, – свидетель пролетарской революции легко просчитал ближайшее развитие событий. Пользуясь своей немецкой национальностью и установившейся дружбой между СССР и гитлеровской Германией, выехал на родину, в Курляндию.

В 1941 ему был уже 61 год. Возраст не позволил призвать его в гитлеровский флот в связи с началом войны с Россией. В 1945, спасаясь от советских войск, наступающих на Кенигсберг, бывший адмирал латышского флота и бывший капитан I ранга русского флота сумел перебраться на запад Германии.

Герой русско-японской войны и офицер, сумевший образовать ВМС суверенной Латвии, граф Кейзерлинг скончался 15 декабря 1951 года в ФРГ, в городе Франкфурт-на-Майне. На его могиле не было ни русских, ни латышских моряков.

Еще одним мичманом был богат латышский флот – выпускником Морского Инженерного училища им. Императора Николая I 1915 года Иваном Зарингом. Он родился 13 августа 1890 года, а в 25 лет, 15 сентября 1915 года был произведен в мичманы – инженер-механики. Причисленный к 1-му Балтийскому флотскому экипажу, мичман Заринг не успел и не сумел найти возможность отличиться под Андреевским флагом. Он не «хватал с небес» звезд на погоны и орденов на грудь. Он просто под ним служил и воевал. Пока мог, пока давали служить. И после 1918 года с чистым сердцем уехал на Родину.

В 1940 году ему удалось избежать горькой участи стать «гражданином СССР» и, следовательно, «гражданином осужденным». Перебрался в Данию и, хотя Копенгаген был оккупирован гитлеровским вермахтом, гестапо не тревожило бывшего латышского каперанга.

Иван Вильгельминович Заринг скончался 11 ноября 1961 года в Копенгагене в возрасте 71 года. Уже в своей второй эмиграции он написал интереснейшие воспоминания «15 лет в Латвийском флоте», опубликованные незадолго до его смерти в эмигрантском «Морском Сборнике» за 1958–1960 годы.

Природный славянин-русак Иван Кочугов стал офицером ВМФ Латвии благодаря тому обстоятельству, что он родился в Риге. Однокашник Заринга по выпуску из Морского Инженерного училища в 1915 году, на Черноморском флоте он, вероятно, пересекался с мичманом Спаде. С молодыми латышами-сослуживцами рижанин часто ностальгически вспоминал родной город, уже оккупированный немцами. После революции бывший офицер «белого» Черноморского флота Кочугов вернулся в родной город. Штаб эскадры латышского флота возглавлял граф Кейзерлинг, который и принял бывшего белогвардейского штабс-капитана в офицеры флота. Правда, ненадолго. Кочугов прослужил в латышском флоте всего пять лет – с 1927-го по 1933-й.

Возможно, именно это спасло его от ареста НКВД в 1940-м. Он благополучно пережил немецкую оккупацию Риги, а когда летом 1944 года к городу подошли советские войска, он не стал дожидаться «соотечественников» из НКВД. А подался вместе с отступающей немецкой армией в Германию. После второй мировой войны, благодаря содействию союза офицеров русского флота, отбыл с женой из разоренной Европы в США. На этом его следы теряются.

Эстония

Из всех прибалтийских стран, после 1919 года создававших национальные ВМС, более всех за счет русского Балтийского флота обогатилась Эстония. В первую очередь, от царского флота ей достались Ревельский (Таллиннский) порт, отлично приспособленный для базирования крейсеров, эсминцев и подводных лодок, база миноносцев в Рюгенкюле и целое «ожерелье» из береговых батарей, расположенных на островах. В Ревеле к 1917 году русские отстроили три плавдока по 500 тонн измеще-ния и эллинг. На территории Эстонии остался еще один крупный военный порт морская крепость Петра Великого. А вместе с ними казармы, учебные классы, госпитали, склады, маяки, пирсы, мастерские – вся береговая инфраструктура, без которой не может существовать ни один флот мира.

Но главное, эстонцы раньше всех разжились новейшими боевыми кораблями. Их добычей стали эскадренные миноносцы типа «Новик» – «Автроил» и «Капитан 2 ранга Кинсберген», переименованный после марта 1917 года в «Спартак». Весной 1917 года над мачтами эсминцев подняли красные флаги революции. А в 1919-м «первый лорд красного Адмиралтейства», бывший мичман военного времени Ф.Ильин (партийная кличка Раскольников) вывел пару эсминцев в морскую разведку.

После гражданской войны Балтийский флот наградили орденом боевого Красного Знамени – за заслуги матросов в войне против своих же соотечественников. Заслуги были неоспоримы, революционные матросы грабили и уничтожали русских людей по всей России. И, если не считать стычек с английским флотом в 1919-м и кронштадтского восстания в марте 1921-го, то балтийцы ничем иным, кроме как гражданской войной на стороне большевиков, не занимались. Но вот злая гримаса истории – Балтийский флот стал раньше всех Краснознаменным, но раньше всех его корабли под советскими красными флагами стали их спускать перед иностранным противником. Так сказать, открыли счет сдачам советских кораблей противнику.

Дозор «красного адмирала Раскольникова» напоролся на английские корабли. Но коммуниста Ильина не прельстила роль командира «Стерегущего» (хотя ситуация была схожа с событиями 1904 года под Порт- Артуром). Его жизнь ему была всегда дороже воинской чести – ха-ха, какое старорежимное понятие для твердокаменного большевика! И двум эсминцам, вооруженным каждый 2-4-х дюймовыми орудиями, 2 пулеметами, 4 надводными торпедными аппаратами, способные развивать ход до 32 узлов он приказал спустить флаги и сдаться англичанам без боя. Когда англичане уходили из Ревеля, они передали трофейные эсминцы эстонцам. Те переименовали их в «Линник» и «Вамболу».

Следующим бывшим русским кораблем, над которым подняли эстонский флаг, стала канонерская лодка «Бобр». Ее переименовали в «Лембит». Название сменили, но водоизмещение 1100 тонн, вооружение (2 120-мм орудия, 4 75-мм и три палубных пулемета «Максим») осталось. Максимальный ход «Бобр-Лембит» давал до 12 узлов. Ранее служили под Андреевскими флагами эстонские морские тральщики «Калев» и «Траал» и еще три рейдовых тральщика. Конвойный корабль подлодок «Спутник», из серии «конвоиров», дедвейтом 211 тонн вооруженный парой 37-мм. Пушек и парой 57-мм. Орудий эстонцы переименовали в «Лайне». В качестве сторожевика он служил до конца 20-х годов.

Могли бы еще достаться эстонцам и подводные лодки «Кайман», «Крокодил», «Аллигатор», «Дракон» 1908 года постройки, «Стерлядь» и «Белуга» 1904-го. Их бросили почти исправны-ми, распропагандированные русские моряки. Но революционные немецкие моряки в ноябре 1918-го не были столь беспечны. Уходя из Ревеля, они взорвали их, не дав эстонцам возможности сразу, задарма, заполучить еще и подводный флот.

Кое-что из кораблей эстонцам подбросили английские покровители: миноносцы «Key» и «Мардус», «Сулев» – последний отобрали у немцев – и два минных заградителя. Вспомогательный флот ВМС образовался из трех русских ледоколов «Суур-Тыль», «Юры-Вильм» и «Тасупа», двух гидрографических судов, нескольких буксиров и 10 моторных катеров.

Но это только для начала. Росла экономика Эстонии, рос ее военный бюджет. В 1923 году он составлял всего 41,7 миллиарда марок. А через три года – уже 156,8 миллиарда марок. За три года военные расходы Эстонии выросли почти в четыре раза. В 1926 году даже Советский Союз был мирным, но эстонские стратеги наращивали вооружения. Из Таллинна гонцы прибыли в Париж заказывать французским кораблестроителям новейшие корабли. Хотели заказать крейсер, 4 эскадренных миноносца и две подводные лодки. Но то ли денег не хватило, то ли французы замялись… В итоге эстонцы получили только 3 канонерские лодки, 2 сторожевых корабля погранохраны и 2 катера французского производства. Это и понятно, годовое содержание крейсера могло быть равно годовому бюджету эстонского городка. ВВС флота имели 30 самолетов (вся военная авиация насчитывала к 1939 году 150 машин различного класса). Личный состав морского и озерного военного флота и морской погранохраны насчитывал всего 2000 человек. На Чудском озере эстонцы вооружили «пресный флот»: колесную канонерку «Тарту», два парохода «Ахти» и «Лейне» и 10 сторожевых катеров – база озерной флотилии располагалась в Тарту. Экипажи тренировали на парусной шхуне «Велианди».

Вся эстонская кадровая армия мирного времени, включая пограничников, не превышала 14 тысяч штыков. Видимо, потому отдельного морского министерства не создавали. Мобилизационный ресурс страны на случай войны – 180 тысяч (но, опять же, не подготовленных запасников, а всех мужчин призывного возраста).

Были ли среди военных моряков Эстонии бывшие офицеры или адмиралы Императорского флота – «крестники Андреевского флага»? И «да», и «нет».

За всю историю Эстонии в период с 1918 по 1940 гг. военным министром в составе ее правительства, дважды был бывший подполковник русской армии Йохан Яковлевич Лайдонер. В 1912 году он окончил Николаевскую Академию Генерального Штаба и революцию встретил начальником штаба пехотной дивизии. В период с лета 1917 года по начало 1918 года командовал эстонской дивизией в составе Северного фронта русской армии. В 1919 году предлагал генералу Н.Н.Юденичу военную помощь против большевиков при условии, что «белые» правительства признают независимость Эстонии от России. Дважды, в самые напряженные периоды эстонской истории с 1918 по 1925 гг., а потом с 1934 по 1940 гг., генерал эстонской армии Лайдонер принимал портфель военного министра. В промежутках был депутатом Национального Собрания (парламента) Эстонии. В 1940 году остался в Таллинне, был арестован НКВД и умер в сибирской ссылке…