Альбедо. Книга I

1.

Март

В прохудившемся кошельке печально и сиротливо позвякивала мелочь. Лоренц Фрост взвесил его в руке, открыл каждое отделение, пересыпал монетки на ладонь и с гримасой пересчитал наличность. Да уж, что-то ему не слишком везет последнее время. Деньги утекли, как вода, сквозь пальцы и все что от них осталось, это шесть железных кружков. Не самое приятное открытие для начала дня. Странно, еще час назад, он был уверен, что вчера потратил на выпивку не все. Как минимум, купюра в сто евро точно должна была терпеливо дожидаться в своем кармашке, среди ненужных визитных карточек и опустевших кредиток.

Что же, видимо, вчера он слегка переборщил, и та бутылка шампанского (Господи, сколько же я выложил за эту кислую дрянь) и очередная партия в покер (Неужели, я и до карт добрался?) были абсолютно лишними. Конечно, еще немного монет завалилось за подкладку пальто через порванный карман, но все равно выходит слишком тоскливая картина. Если хорошенько поискать дома, заглянуть в сейф и шкатулку на окне, можно набрать пару двухсоток, да немного осталось в банке.

Но с похмелья Лоренц Фрост проделал слишком долгий путь до магазина, чтобы возвращаться ни с чем. Он был слишком упрям для этого. Тем более что пара-тройка тысяч евро, это все, что у него осталось, помимо долгов и проблем. Новых поступлений финансов ждать не от кого. Марлис точно не захочет ему помогать, особенно после той истории, которая разрушила их брак. Скорее всего, еще потребует половину совместных сбережений.

Лоренцу нужно оспорить ее решение видеть детей дважды в неделю, плюс оплатить несколько штрафов за парковку, отлистать юристу и купить наконец-то продуктов, ибо скудный рацион, состоящий из шампанского, табака и аспирина очень портит не только желудок, но и кошелек.

Лоренц вздохнул, потоптался на месте, хлопая себя по кармана пальто, в надежде обнаружить хрустящую бумажку, но сегодня ему упорно не везло.

Он отошел от прилавка с призывно блестящими бутылками, поглядел на продавца, чье лицо подходило бы больше тюремному охраннику, и кашлянул в кулак.

– Слушай, Йохан, мне нужна твоя помощь, – начал он, постаравшись придать своему голосу совсем уж тоскливый тон, – Видишь ли, в чем проблема…

– В долг не дам, – сухо предостерег злобный Йохан, не отрываясь от сложенной в четверо газеты, где он изредка чиркал ручкой, обводя объявления, – Ты знаешь правила, Лоренц. Нечего пить вечером, если нечем похмелиться утром.

– У меня не хватает всего-то пары монет, приятель. Я могу занести остаток вечером, или завтра утром.

– Не можешь. И не старайся меня обдурить.

– Пойми, Йохан, у меня сейчас очень непростая ситуация, – начал Лоренц, поглядывая на бутылку шампанского в зеленом стекле, – Нужно совсем немного времени и…

– Нет, это ты пойми, Лоренц. Твоя непростая ситуация продлится долго. От тебя ушла жена, у тебя проблемы с деньгами и скорее всего, с законом. Может, когда-то ты и был большой шишкой в Берлине, – веско заметил неподкупный Йохан, обводя очередные объявления в жирный квадрат, – Только времена эти уже прошли.

– Это не очень красиво с твоей стороны, – скривился Лоренц, – Напоминать об этом приятелю.

– Не очень красиво просить в долг, – покачал головой Йохан, – И никакой я тебе не приятель. Так что, если у тебя есть деньги – бери, и вываливайся. Если нет – тогда вали сразу. Не создавай мне очередь.

– Тут вообще никого, кроме меня, – Лоренц задохнулся от подобной наглости, оглядевшись вокруг, – Какая, к черту, очередь?

– Сразу будет, как только ты отсюда уберешься, – мрачно сказал Йохан, погрозив ему свернутой в рулон газетой, – Ты свою рожу-то видел? Где ночевал на этот раз?

Лоренц посмотрел в зеркальную витрину. Да, вид у него, конечно, помятый. От прежнего благородства не осталось и следа. Лицо опухло, глаза покраснели, разноцветная щетина торчит во все стороны, на голове – ворох неопрятных волос, которые он расчесывал пятерней перед выходом из дома. Морщины стали как будто глубже и четче. Он повернул голову из стороны в сторону, словно ужасаясь собственной внешности. Да уж, и где старый добрый Лоренц Фрост, смотрящий на мир свысока на обложках журналов? Где этот знаменитый писатель и мастер слова? Почему вместо него, из стекла на него смотрит какой-то качающийся с похмелья попрошайка и пьяница, который не может найти денег на бутылку?

Ему стало противно от себя самого. Он пожал плечами, поглядел на Йохана, а тот, в свою очередь, посмотрел на него.

– Ну, где просадил все свои деньги?

– У Вайли, – вздохнул Лоренц, – Где же еще. Этот покер до добра не доводит, приятель. Лучше учись на моих ошибках.

– Нечего садится за игру, если играть не на что, – философски изрек Йохан, и снова уткнулся в раздел объявлений, – И я тебе не приятель, между прочим.

– Слушай…

– Нет, это ты слушай, – в этот раз в голосе Йохана зазвучали совсем уж железные нотки, – Хватит тут своей мордой распугивать народ. Пока ты тут со мной препираешься, успел бы сходить в банк и вернуться, если у тебя еще что-то осталось.

Лоренц подавил желание схватить бутылку и кинуться к выходу. Вместо этого, он повел плечами, словно признавая поражение, и оттянул рукав пальто.

– Йохан, эти золотые часы мне подарила моя бывшая жена на наш юбилей…

Каменное лицо продавца приобрело заинтересованное выражение. Он вытянул гусиную шею, стараясь рассмотреть их поближе. Гравировка Марлис «Спасибо за счастье, любимый», теперь резала глаза, но Лоренц постарался не думать об этом. Конечно, за те деньги, которые стоят Chimera Chrono, можно было выкупить весь магазин этого кретина, но Лоренц Фрост знал, что ценителей такой тонкой механики он здесь не найдет. Конечно, жаль расставаться с часами, но не идти же домой с пустыми руками? Да и что теперь его связывает с Марлис? Практически ничего. А эти часы – только лишнее напоминание. Тем более, что он обязательно заберет их обратно, когда получит деньги. Завтра, а может, послезавтра. А пока нужно чем-то сбить это похмелье. Избавиться от головной боли и от тянущего чувства внизу живота. Пара бутылок шампанского, и никакого крепленого алкоголя. Если, конечно, Вайли снова не позовет его…

– Ну, так и будешь стоять тут с протянутой рукой? – огрызнулся Йохан, поглядывая на его часы.

– Давай так. Я даю тебе эти часы, а ты мне – три бутылки вот такого пойла. Пусть это будет твоим гарантом, идет? Если я не верну их через неделю…

– Думаю, через неделю ты будешь стоять напротив меня, как сегодня, и опять, клянчить в долг, – хмуро сказал Йохан, но уже менее враждебно, – Ладно, старый ты пьяница, но запомни – у тебя неделя. Не больше. Ты сам сказал. После этого, своих часов ты не увидишь. Уяснил?

Лоренц радостно закивал в ответ, расстегивая эластичный ремешок.

– Заметано, приятель. Я знал, что мы договоримся.

2.

Первую бутылку он осушил еще на выходе из магазина, привалившись спиной к двери. Ясное дело, он безумно продешевил, но иначе ему точно не прийти в себя и не взяться за очередную рукопись. Нужно вернуться в блаженное состояние покоя, загнать разбежавшиеся мысли на свои места, собрать разлетевшиеся сюжеты в единую картину и наконец-то заняться делом. Три бутылки шампанского, конечно, слабый допинг, но можно будет потом найти еще. Во всяком случае, можно будет попытаться.

Лоренц сделал последний глоток, отнял бутылку от лица, поморщился и перевел дыхание. Пара минут, и наступит долгожданное облегчение – это проверенный метод, которым он частенько пользовался последние годы. Неплохо бы, конечно, отдохнуть перед долгой дорогой где-нибудь в парке на лавочке, но только не под таким отвратительным моросящим дождем. Март в этом году выдался слишком сырым и неуютным, а вот грядущее лето обещало быть нестерпимо жарким.

Лоренц поднял воротник пальто, натянул на глаза вязаную шапочку и зажал подмышкой бумажный пакет с шампанским, чтобы уберечь его от воды. Нести такой вес, конечно, неудобно, но, возможно, он даст себе небольшую передышку в пути, и волочить придется еще на одну бутылку меньше.

Ссутулившись, он направился прочь от маленького круглосуточного магазина по побитой временем мостовой, ежась под порывами ветра. До дома идти минут двадцать, черт бы побрал Марлис за ее любовь к маленьким уютным домикам. Неужели трудно подумать о том, с каким трудом ее мужу придется добираться за алкоголем рано поутру?

Лоренц скривил гримасу, когда порывистый сырой ветер швырнул ему в лицо ворох мокрых листьев. Да и с погодой все неладно, да и с ним самим. Бывают хорошие периоды в жизни, бывают счастливые моменты, а бывают – откровенно хреновые. Такие, от которых просто скулы сводит. Жизнь, как принято считать, состоит из черно-белых полос, но что делать, если эта черная полоса такая широкая, что ей не видно конца, а каждый день только усугубляет и без того насыщенный черный цвет?

Отдать часы за три бутылки вина – это уже перебор. Лоренц сам знал это. Можно, конечно было бы набрать джина или виски, но он все же не пал так низко. Аристократия предпочитает шампанское, что тут удивительного? Впрочем, есть такие поступки, за которые не можешь простить сам себя. Так вот, обменять подарок Марлис было одним из этих самых поступков. Но как иначе выбраться из замкнутого круга? Как справится с навалившимися проблемами?

Еще пять лет назад все было просто замечательно. У него были деньги, слава и семья. Что еще нужно для полного счастья? Кто бы мог подумать, что все обернется так отвратительно? Интересно, его рассказы до сих пор печатают в Берлине? Или это время ушло безвозвратно, и теперь место писателя-мистика Лоренца Фроста заняли другие? Конечно, менее талантливые, но более удачливые. Впрочем, о каком таланте может идти речь, если все его идеи плавают в алкогольном тумане, и каждое утро он встречает не с мыслями о работе, а с желанием пойти на что угодно, что бы только успокоить дрожь в руках и избавиться от головной боли. Нет уж, ясное дело, дни его славы давно миновали, а время собирать разбросанные камни уже стоит на пороге – вполне логичный поворот. Трудно корить кого-то другого в собственных бедах, если виновен только ты сам.

Дорога стала немного ровнее, и ветер теперь дул с правой стороны, шурша в кронах мокрых деревьев. В такую рань, да и в такую погоду, весь город еще спит, но на улицах полно патрульных. Глекнер – странное место, где постоянно творится что-то скверное и нехорошее. Может, такое происходит в каждом городе, по всей стране, а может, и по всему миру, но здесь это просто бросается в глаза. Поэтому и полицейские не знают покоя.

Лоренц не любил полицию, и на сколько мог, обходил ее стороной. Дело было даже не в том, что у него есть просроченные штрафы или условный срок за вождение в нетрезвом виде. Просто ему не хотелось, что бы хоть кто-то знал, что вот этот пьянчуга в грязном пальто с бутылками в руке – тот самый Лоренц Фрост, чьи книги Берлинские издательства называли бестселлерами, кого критики именовали вторым Гете и немецким Кингом, и чье лицо красовалась на глянцевых обложках газет. Лоренц очень любил жить воспоминаниями. Впрочем, а что еще остается ему делать, когда нынешняя жизнь превратилась в выживание и потеряла всякий смысл?

Марлис ушла от него шесть месяцев назад. Это было страшно. То, что она забрала с собой детей – еще страшнее. Лоренц никогда не думал, что такое может случиться на самом деле – люди разводятся, делят имущество, ссорятся, доходят до суда, оформляют гостевые визиты к детям, но такие вещи происходят с другими людьми. С семьей Фрост такого произойти не может, как думал Лоренц. В результате, он ошибся.

Напившись в очередной раз, он сел за руль своего Ford, рванул на красный свет, не справился с управлением и сбил человека. Травмы оказались не критическими. Дело удалось замять – он выплатил двадцать тысяч компенсации при первой встрече с юристом пострадавшего, затем еще десять, потом еще пять. Помимо этого, провел два месяца в больнице, прежде чем вернулся домой. Данная сумма составляла большую половину их сбережений – у него и Марлис на эти деньги были совсем другие планы.

Из больницы Лоренц вернулся уже в пустой дом. Он пробовал звонить Марлис, уверял ее, что бросил пить и никогда в жизни не вернется к спиртному, просил простить его, умолял ради детей, но Марлис была непреклонна. К собственному ужасу, Лоренц не мог винить ее, и от этого осознания, на душе становилось только хуже.

Он напился в тот же день, а следующий провел в отключке. Кажется, его разбудил телефонный звонок от юриста, объявившего ему о том, что скоро начнется бракоразводный процесс. Марлис времени даром не теряла, и заранее все продумала. Чувство вины превратилось в изумление, затем переросло в злость, а потом стало ненавистью. Лоренц снова выпил, набрал номер Марлис и наговорил такого, о чем боялся даже думать. После этого поступка, призрачная возможность вернуть отношения на круги своя, растаяла, как дым. Именно тогда писатель-мистик Лоренц Фрост и понял, что значит одиночество.

Полицейская машина медленно проехала мимо него, двое патрульных смерили его брезгливыми взглядами, но не остановились. И правда, кому есть дело до пьяницы, шляющегося под весенним дождем?

Лоренц дождался, пока машина скроется за поворотом дороги, спрятался от капель под кроной дерева и открыл вторую бутылку. Делал это без удовольствия, и без необходимости – просто потому, что это было привычной реакцией на привычно хреновое утро. Когда он снова выходил на мостовую, в бумажном пакете оставалась только одна бутылка. Именно она поможет ему сегодня с работой над новой книгой. Это оправдание собственного алкоголизма очень нравилось Лоренцу – в нем было нечто красивое, таинственное и благородное. Впрочем, сегодня он был точно уверен в успехе: вдохновение посещало его чудовищно редко, и вся чаще напоминало судороги смертельного раненного, чем полноценную музу.

Кажется, последняя книга, которую он отдал в печать, называлась «Дом шести глаз». Или нет, это была в начале. Последняя книга была о чем-то сером. Теперь и не вспомнить, но она была выпущена в печать четыре года назад. Она была неплоха, даже интересна, но не получила широкой известности, как впрочем, и остальные за последнее время. Или на ужасы пропал спрос, или он сам не заметил, как испортил свой стиль и запустил сюжеты, но отсутствие признания больно било по разросшемуся эго Лоренца, поэтому совсем скоро он прекратил писать вовсе, хотя и хотел к этому вернуться.

Марлис предлагала тогда сменить обстановку, вернуться в Берлин, где у них оставался кондоминиум, встать на творческий путь с того места, где он начался. Но Лоренц считал иначе: зачем писать книгу, если я могу подумать о том, как пишу ее? И до какого-то времени это его вполне устраивало.

Он подошел к своему дому через пятнадцать минут, замерзший, промокший и невероятно злой. Он не чувствовал привычного веса часов на руке, и это вызывало раздражение, а от воспоминаний, как он лишился подарка Марлис, начиналась судорога.

Лоренц открыл входную дверь ключом, перешагнул порог и остановился, отряхивая пальто. Надо было захватить с собой зонт, но утром, с похмелья, ему обычно не до этого. Он щелкнул выключателем, сковырнул ботинки, отправив их один за другим в гору разбросанной обуви возле дверей и поправляя рукой волосы, пошел в гостиную, размахивая бутылкой шампанского, как гладиатор перебитым мечом.

Гостиная давно перестала играть свою основную роль, превратившись в единственную жилую комнату во всем доме. Лоренцу оказался без надобности его кабинет, пустая и холодная спальня, холл, коридор, детские – все это только давило на него ненужным и глупым грузом воспоминаний. Кухня тоже была не в чести. Чаще всего он заказывал готовую еду прямо на дом, или покупал что-то по дороге домой, когда возвращался из бара, так что кастрюли и сковородки сохранили девственную чистоту, оставшуюся еще со времен совместной с Марлис жизни.

Гостиная – коридор – ванная, дальше круг снова замыкался в кольцо, и Лоренца это вполне устраивало.

Возле широкого дивана, где они собирались всей семьей, стояла целая батарея пустых бутылок. Стеклянные, пластиковые, жестяные – из под пива, виски, водки, джина, шампанского, вина, пива. Можно было бы собрать неплохую коллекцию, если бы открыли музей, посвященный алкоголизму.

Аккуратный журнальный столик со стеклянной крышкой в форме лепестков цветка, тоже был заставлен рюмками, стаканами, шотами и кружками с одного края, с другого стояли четыре переполненных пепельницы и валялись полупустые пачки сигарет. Горы пепла были такими, что укрывали стекло толстым слоем – еще немного, и все это посыплется прямо на пол, на дорогущий длинношерстный ковер.

Посредине этого вертепа, между рюмками и окурками, оставалось святое чистое место, хотя и немного липкое от пролитых напитков. Именно здесь покоилась единственная вещь, которой Лоренц, в самом деле, дорожил. Маленький ноутбук пришел на смену старой допотопной пишущей машинке, которой пользовался раньше. Кнопочный антиквариат был уродлив и тяжел, как все смертные грехи, поэтому от нее пришлось отказаться. Тем более что работа с текстовыми редакторами на компьютере оказалась куда более продуктивной – исправляй написанную чушь, сколько хочешь, не задумываясь о запасах чистой бумаги.

Впрочем, недавно Лоренц начал думать, что это играет совсем незначительную роль, если большую половину времени, работая над текстом, пялишься на белый лист, ожидая, пока в голову прокрадется хоть какая-то мысль. Наверное, раньше он писал совсем иначе, и вдохновение никогда не становилось мучением, или он просто этого не замечал.

Прежде идеи приходили сами – крохотная зацепка могла вывести его воображение к таким внезапным поворотам и открытиям, что они удивляли его самого, и ложились на бумагу, как будто живые – настоящие маленькие двумерные люди, состоящие из белого цвета листа и электронных чернил. Теперь все было не так. Герои по-прежнему были людьми, но все больше напоминали грузовик, вываливший груду мертвых тел.

По правую руку в стороне маленький радиоприемник – в лучшие свои годы Лоренц любил писать под музыку, но теперь его покрывал толстый слой серой пыли. Он безрезультатно пощелкал кнопкой включения, но динамик угрюмо молчал. Лоренц пожал плечами и оставил его в покое.

Затем вытащил сигарету из пачки, закурил, с наслаждением затянулся, глядя, как в окна молотит мелкий настырный дождь. Еще одно пустое утро, начавшееся таким же бредовым кошмаром, как и все остальные сотни до него.

Он поморщился, включил ноутбук и потянулся к последней бутылке.

3.

Глядя на белый лист перед глазами, Лоренц затянулся горьким дымом и открыл третью бутылку шампанского. Нет, теперь он уже не спешил, как тогда, возле магазина, и хотел растянуть удовольствие. Лоренц нашел более-менее чистый стакан, поглядел сквозь него на свет и наполнил на половину искрящимся пенным напитком. Допинг придется растягивать – возвращаться в магазин не хотелось, тем более чем этот упрямый сукин сын, Йохан, больше не уступит. Значит, нужно быть хоть немного посдержаннее. Неплохо бы вообще оставить алкоголь на потом, чтобы насладиться хорошо проделанной работой, но между тем и этим моментом лежала настоящая бездна, имя которой было новая рукопись.

Лоренц сделал глоток из бокала, старательно растягивая время, чтобы только не думать над предстоящим текстом. Сигарета истлела, обожгла пальцы, и он сунул окурок в переполненную пепельницу.

«Сперва нужно вынести мусор, а потом уже приниматься за работу, – подумал он с надеждой, – Трудиться в таком беспорядке – не уважать самого себя, как творца. Это не займет много времени. Может, пару-тройку часов…»

Титаническим усилием воли Лоренц заставил себя остаться на месте, бессильно глядя на подмигивающий значок курсора на белой глади листа. «Какой отвратительный цвет, – подумал Лоренц внезапно, – Неужели нельзя придумать что-то менее едкое для глаза? Как можно сосредоточиться на деле, если этот проклятый лист так и слепит меня? И дело вовсе не в творческом кризисе. Дело в отвратительном окружении. Вот, что меня тормозит»

Он сделал еще один глоток, поставил стаканчик возле ноутбука и снова, подперев голову рукой, уставился в беспощадный монитор.

«Нужно только начать, – соображал Лоренц, пытаясь собраться с мыслями, – Выплеснуть все задуманное, как в старые-добрые времена. Самое сложное – это начать. Дальше дело пойдет куда легче. В этом прелесть литературы. Ты даешь жизнь персонажам, а они оживают, чтобы рассказать свою историю. Необходимо сделать это правильно, и…»

Интересно, у Вайли уже начали играть в покер? Сколько же вчера наличных он оставил, сперва сидя за барной стойкой, а потом за суконным столом? Можно поискать дома смятые купюры, пойти туда и отыграться. Сегодня ему точно должна улыбнуться удача.

Белый монитор, подмигивая черным курсором, осуждающе смотрел на него линзой видеокамеры. Лоренц процедил проклятие, залпом допил стакан и плеснул заново. Хватит отвлекаться от собственных идей на разные глупости. Взгляни, к чему они тебя привели, дружище, эти твои глупости. Попытайся хоть в этот раз сделать все правильно.

Он закурил, бросив опустевшую пачку в сторону через левое плечо, и ссутулился над клавиатурой. Итак, если он решил сегодня работу над новым романом, он будет писать, и ничто, даже отсутствие выпивки, не помешают ему сделать первый шаг.

Для начала уже неплохо. Если имеешь правильный настрой, это уже половина дела. Осталось только направить этот настрой в нужное русло и все пойдет как по маслу. Дрожащими руками, Лоренц набрал крупными буквами заголовок: «Черновик. Первый набросок». Это уже что-то. Очень хорошо. Немного ниже он выбил на клавиатуре «Часть 1. Глава 1» и остановился.

Итак, он уже сделал больше, чем за три последних месяца. Это однозначно стоило отметить. Лоренц потянулся к стакану и с наслаждением отхлебнул половину. Осталось только определиться о чем будет новый роман. К какому жанру он будет принадлежать, сколько там будет действующих лиц, сколько вводных персонажей, вокруг какого события будет выстраиваться драматургия и сюжет произведения. Обычно идеи о сюжетах приходили к нему спонтанно, внезапно и неожиданно в самых разных местах. Однажды он ехал в автобусе и увидел калеку возле магазина, что слезно просил милостыню. Эта картинка стояла у него в глазах весь день, и он написал свой рассказ «Ангелы среди нас», все еще находясь под впечатлением. В другой раз, он сцепился с двумя пьяными придурками в баре и отправился в больницу. Так появилась повесть «Порождая ярость», которая вошла в сборник «Темные души», прогремевший по всей Германии. Иногда он становился свидетелем незначительных событий, которые, как зерна, брошенные в плодородную почву, постепенно прорастали в его голове и становились новыми новеллами и рассказами, которые он страстно и увлеченно переносил из собственного воображения на бумагу.

Впрочем, это было так давно, что даже не хочется об этом думать. Ситуация поменялась, он стал другим, и вдохновение превратилось в нечто извращенное и озлобленное.

Он докурил, допил шампанское и снова посмотрел на клавиатуру.

Итак, он будет писать очередной мистический роман, чтобы у читателей кровь в жилах стыла от отвратительных монстров, и замирало сердце от внезапных сюжетных оборотов. Концовка должна сносить голову, точно выстрел из ружья. Лоренц иногда писал свои творения, начиная с последней главы – порою, подобная манера письма очень удобна для автора, но только не сегодня. Сегодня нужно начинать сначала. Самое нелюбимое в работе над текстами.

Лоренц поборол желание допить остатки шампанского в бутылке, и, скривившись, набрал тонкими пальцами: «Стоял жаркий летний день». Хм, какое интересное вступление, подумал он, перечитывая четыре коротких слова. Но разве то, что день летний не подразумевает то, что он жаркий? Ну уж нет, летним днем может пойти дождь, может подняться ураганный ветер, а может…

Да и какая разница? Разве для дальнейшего сюжета важно, какая погода стоит сейчас в городе? А почему в городе? Может быть, история должна происходить в поселении, деревне, в лесу, в конце концов? Почему он решил, что должен быть обязательно город? И при чем тут слово «стоял»? Разве день может лежать? Наверное, уместнее написать «Был летний день». Это и короче, и как-то логичнее и осмысленнее.

Лоренц достал новую сигарету и на мгновение ненавистный белый лист утонул в сером дыму. Итак, был летний день. Все хорошо, но почему он решил, что событие, служащее завязкой сюжета, должно происходить именно днем? Разве оно не может случиться ночью, вечером, на заре, или утром? Какие события происходят днем, которые не могут произойти в другое время суток? Не слишком ли много вопросов к нескольким словам, которые он смог из себя выжать?

Все дело в том, что он просто не знает о чем писать. Вот, откуда берутся сомнения. В его голове царит оглушительная тишина и полнейший сумбур, где никак не найти никакой подходящей идеи.

Лоренц нахмурился, стер первые три слова черновика и снова уставился на белый лист.

Ладно, это не проблема. Получилось тогда, получится и сейчас. Надо только выпустить воображение наружу, а оно уже долгие годы сидит под замком из выпивки в алкогольной решетке. Он раздраженно отбросил прядь волос со лба и снова приблизился к клавиатуре, занеся над ней руки, точно пианист на сцене перед ожидающей толпой.

«Стрелки на часах показывали половину четвертого. Томас посмотрел на часы, поправил куртку и проверил пистолет».

Ага! Другое дело. Это звучит уже куда лучше, чем идиотский летний жаркий день. Тут есть конкретика, которая сразу настраивает читателя на нужный лад. Просто прекрасно. Это ему определенно нравится.

В его тонких белых пальцах снова оказалась зажженная сигарета.

Итак, все это хорошо, но какие часы показывают время? Наручные, карманные, настенные, напольные, а может, башенные? Как они выглядят? Сколько им лет? Может, это те самые часы от Марлис, которые прибрал к рукам этот ублюдок Йохан? Да и что это за выражение такое «Стрелки на часах показывали». А где еще находится этим самым стрелкам, чтобы показывать время? На спидометре? Глупость какая-то. И почему этот Томас смотрит на часы и проверяет пистолет? Что там вообще можно проверять? Взял ли он его с собой? Зарядил ли? Как выглядит этот Томас, зачем ему пистолет, и что именно должно случиться в половину четвертого, раз он этого так ждет?

Лоренц помрачнел, зажал кнопку возврата и стер все буквы до одной, вернувшись опять к первой главе. Да, он уже и забыл какой это труд – работать над книгой в те моменты, когда голова занята совсем другим.

Он потянулся к бутылке и сделал долгий глоток прямо из горлышка. Нет, так дело не пойдет. Чтобы печатать, необходима идея. Настоящая идея, а не надуманная чушь, от которой воротит даже его, автора. Господи, неужели так трудно набросать повесть про живых мертвецов, привидения, старый особняк, оборотней, домовых, в конце концов? Очень трудно. Невероятно трудно.

«Томас вытащил обойму из пистолета, пытливо проверил патроны, вставил обратно и посмотрел на часы. Стоял жаркий летний день и стрелки часов показывали половину четвертого – то самое время, когда что-то действительно может произойти. Он стоял напротив двери, собранный, напряженный, ожидая, когда внутрь магазина зайдет этот ублюдок Йохан, чтобы заорать ему в лицо «Ты, урод, отдай мне часы Марлис! Мне надоело смотреть на башенные часы! Мне надоело постоянно выходить на улицу и идти в парк, чтобы узнать время!»

Лоренц глупо захихикал, закрывая себе рот рукой, когда допечатал последнее слово и несколько минут еще не мог прийти в себя от собственной плоской шутки. Начало повести ему однозначно нравилось куда больше – здесь был сюжет. Скверный, хреновый и тупой, но он был. И вызвал совсем другие вопросы, нежели прошлые его потуги. Тем не менее, оставить историю с Йоханом он не мог. Не в этот раз. Теперь ему требуется что-то действительно серьезное и важное, чтобы тронуть читателей, которые, конечно же, уже забыли, кто такой Лоренц Фрост.

Он бросил окурок в пустой стакан, и снова потянулся к бутылке, стараясь не глядеть на белый лист. Он может писать. Он должен писать. Это его призвание, его работа. Это такая же необходимость, как дышать и думать. Ты то, что ты пишешь.

От загнанного смеха ему стало не по себе. Он вытер глаза тыльной стороной ладони и снова посмотрел на беспощадный лист бумаги, такой же девственно чистый, как лезвие гильотины перед казнью. Внутренности его скрутил привычный холод, сосущее под ложечкой чувство страха медленно зашевелилось, поднимая голову. А что, если он вообще не сможет ничего написать? Что, если он перегорел, как лампочка в гостиной? Опустел, как эта бутылка из-под шампанского? Что тогда?

Лоренц лихорадочно метнулся к ноутбуку и снова сгорбился над клавиатурой, пытаясь набирать слова без ошибок, что выходило из рук вон плохо.

«Когда он посмотрел на часы, была половина четвертого. Заряженный пистолет и бутылка виски стояли на краю стола. Яркий солнечный свет падал через жалюзи, перекрашивая комнату в золотые и янтарные цвета. Он ждал, пока лучи не доберутся до зеркала напротив старого платяного шкафа, чтобы выстрелить и теперь отсчитывал время. Дурная привычка – привязывать все к цифрам была его вторым Я».

А что было первым? Бесполезный пьяница, который мнит себя писателем? Или мифический Томас, который может только грозить Йохану и проверять пистолет? Что именно он имел в виду, когда начал писать эту дрянную книжку? Какой посыл хотел донести, какой смысл вложить? Зачем стрелять в зеркало? Он не любит зеркала? Боится своего отражения? Он что, ненормальный?

Лоренц снова потянулся к бутылке, но не успел поднести ее к губам. Уверенный тяжелый стук в дверь раздался в доме громче пистолетного выстрела. Кто-то замерзший и промокший стоял сейчас на его крыльце под проливным дождем и стучал в парадной. Этого еще не хватало. Интересно, что еще Лоренц успел совершить во время вчерашнего приключения?

Стук повторился. Настырно, зловеще. Лоренц ненавидел стуки в дверь.

Интересно, а как давно? С тех самых пор, как ушла Марлис? Любопытно, а почему? Возможно потому, что за дверью всегда был кто-то другой, а не она?

Он отставил бутылку в сторону, поморщился, будто от зубной боли, захлопнул крышку ноутбука и поднялся на ноги.

– Иду, – прокричал он раздраженно, – Не знаю, кто вы, но почему бы вам не свалить отсюда и не оставить меня в покое?

4.

– Нет, просто я сегодня не ждал гостей. Не очень подходящее время, как ты понимаешь… Извини за беспорядок. Можешь не разуваться, – его собственные возражения показались глупыми и неубедительными, а что еще хуже – неподходящими и нагроможденными друг на друга. Лоренц потер пульсирующие болью виски и привалился плечом к дверному косяку, – Нет. Черт, это все должно было прозвучать иначе, приятель. Я рад, что ты пришел.

Варин Прейер скинул мокрый плащ, огляделся вокруг, рассчитывая обнаружить на вешалку на стене за спиной, но так и повернулся к хозяину с вопросительным взглядом.

– Вешалка сломалась. Я забыл ее прикрутить обратно, – произнес Лоренц, пожав плечами, – Можешь бросить плащ куда захочешь. Или повесить на спинку кресла, например.

– Он мокрый, а кресло…

– Наплевать, – отозвался Лоренц, махнув рукой, – Наплевать на кресла, на дорогую обивку, на резные подлокотники и всю другую ерунду. Мне кажется, что все это уже не играет ни какой роли. Так что, чувствуй себя как дома, Варин.

Оба они прошли по темной прихожей с печально поникшими сухими цветами в безвкусных горшках (Господи, милая, я же просил тебя, их не покупать! Ты думаешь, эти папоротники соответствуют стилю нашего дома?) и оказались в задымленной гостиной, где продолжала тлеть сигарета в переполненной пепельнице. Варин осмотрелся вокруг, как полководец, оглядывающий поле боя, перешагнул через батарею зазвеневших пивных банок и приблизился к столу. Кресло рядом ощетинилось горлышками стеклянных бутылок.

– Ого, а ты продолжаешь праздновать, – заметил Варин с настолько невозмутимым видом, что Лоренц едва не зааплодировал ему, – И сколько уже длится твоя пьянка?

– Не так долго, как кажется, – огрызнулся Лоренц, и тут же произнес, извиняющимся тоном, – Пару месяцев. Плюс-минус.

– Плюс-минус пару лет?

– Да нет же. Это осталось с воскресенья. Можешь просто скинуть на пол все, что мешает. Наведу порядок позже, а пока разгребу бардак на столе. Присаживайся.

Варин аккуратно положил плащ на диван, разгладив несуществующие складки. Лоренцу ситуация казалась донельзя глумливой – Варин, одетый с иголочки пижон, расхаживающий по его захламленной берлоге. Он усмехнулся, пощелкал выключателем на стене, надеясь, что свет люстры сможет исправить впечатление.

– Видимо, перегорела лампочка, – сухо сказал Варин, опускаясь в соседнее кресло, вытащив перед этим из-под декоративных подушек три смятых пивных банки, – Мог бы сказать, я все равно был в центре города. Прихватил бы пару.

– Я и сам не знал. Наверное, сгорела утром, пока я был в магазине.

– Ага, и что же ты купил? – снова спросил Варин невозмутимо.

– Сам догадаешься, или дать подсказку? – скривился Лоренц, поглядев на гостя.

– Ты не думаешь, что тебе пора бросить пить? Ты в курсе, что эта штука, под названием «пойло» убивает?

– А ты что, моя мама? – огрызнулся Лоренц, разгребая стеклянные баррикады на столе, – Давай обойдемся без нравоучений, хорошо? Я не готов к таким разговорам. Честно.

– Твоя мама – достойнейший человек, была бы очень опечалена, узнай она, во что ты себя превращаешь, – спокойно заметил Варин, – Ты так и не рассказал ей о разводе, верно?

– Привык решать свои проблемы сам, – пожал плечами Лоренц, скидывая пустые бутылки в черный пластиковый пакет, – Так что, пока развод останется нашей с Марлис маленькой тайной. Как мой бывший литературный агент, ты должен меня понять. А как мой друг – еще и поддержать.

– Как твой друг, я должен сдать тебя в психушку, пока ты не спился, – просто заметил Варин, разглаживая рукава своего безукоризненного свитера, – Цвет ситуации красный?

Боже. Очередная глупая шутка Варина. Определять степень важности проблемы по цветам, где белый – крохотная незадача, а красный – настоящая катастрофа. Странно, и почему Лоренц только терпит это столько лет.

– Ситуация белая. И вообще, я дальтоник, знаешь ли.

– Ты идиот. Но мы поговорим об этом немного позже.

– Как скажешь, мама, – Лоренц закатил глаза, оттаскивая мешок в сторону, – Чего тебе налить? Чая? Или кофе? Ничего крепкого в доме нет, извини.

– Загляни в пакеты, что я поставил в гостиной, – напомнил Варин, вынимая из кармана мобильный телефон, – Я купил кое-что на этот случай. Скажу сразу: спиртного ты там не найдешь. Я решил, что тебе нужно немного подкрепиться. Ответь мне честно, когда ты нормально ел последний раз?

Лоренц бросил на него ненавидящий взгляд, вытряхивая содержимое пепельниц в новый мусорный пакет.

– Не знаю, с каких это пор тебя начал беспокоить мой рацион. У меня вполне нормальное питание.

– Алкоголь, конечно, калорийная штука, но не настолько же! Я говорю о нормальном питании. С первым, вторым и десертом, к примеру.

Лоренц взглянул в его розовое полное жизни лицо и пробормотал что-то весьма и весьма уклончивое. Этому Варину просто везет. У него все в порядке и с работой, и с личной жизнью, да и в кошельке водятся бумажки, а не мелочь. Какая уж речь может быть о еде, если нервы на пределе, а после стакана-другого чувство голода, как будто, отступает. А, ведь, и правда, когда он полноценно ел в последний раз? Лоренц думал об этом, стирая грязь со стеклянной крышки и относя пустые бокалы на кухню в мойку. Кажется, пару дней назад он ужинал бургерами и пиццей, а вчера был консервированный томатный суп. Ему было лень разогревать его, и он прихлебывал суп прямо из банки, пока не порезался острой жестянкой. Или это было позавчера. Черт, с такой жизнью все как в тумане.

Варин сходил в гостиную и вернулся с двумя объемными пакетами. Он водрузил их на стол, развязал, оглядел со всех сторон, словно раздумывая, достаточно ли гармонично они смотрятся в этом творческом беспорядке.

– Начнем день с омлета, жаренных сосисок и сыра, – провозгласил он, выгружая содержимое, – Потом легкий салат из свежей зелени с оливковым маслом и ветчиной, тосты с маслом и джемом, а на десерт я прихватил фруктовое мороженное. Убери его пока в морозилку, Лоренц. Из напитков есть тоник и минеральная вода. Ах, да. Есть еще зеленый чай, если хочешь. Вилки-то у тебя найдутся, я надеюсь?

– Сейчас посмотрю, мама, – проговорил Лоренц, не в состоянии скрыть собственное раздражение, – Лучше бы ты купил что-нибудь другое. То, что действительно нужно разведенным мужчинам рано утром.

– Ты оценишь мои покупки немного попозже, Лори, – невозмутимо сказал Варин, убирая опустевшие пакеты в сторону, – И кое-что другое. Я не просто так заглянул к тебе в такую рань.

– Можно было догадаться. Но, если ты помнишь, я не люблю сюрпризы, – поморщился Лоренц, возвращаясь из кухни с посудой, – Поэтому если у тебя хреновые новости, то можешь говорить мне честно и открыто. Хуже мой день ты уже точно не сделаешь.

– Нет, у меня есть хорошие новости, и именно поэтому, я подожду, пока ты перекусишь и воспрянешь духом, чтобы не омрачать момент. Микроволновка-то работает? Можно разогреть?

Лоренц неопределенно пожал плечами. Кажется, в последний раз, когда он что-то разогревал, она точно работала. Или не работала, и ему пришлось это что-то есть холодным. Вспомнить бы до конца, но память на этот раз оказалась неумолима.

– Почему бы тебе самой не попробовать, мама? – хмыкнул он, обнаруживая остатки шампанского в бутылке возле стола, – Тебе не предлагаю. Ты же у нас презираешь пьяниц.

– Презрение – это очень громкое слово, мой дорогой Лори Фрост, – отозвался Варин, раскладывая еду по тарелкам и поправляя приборы, – Скажем так, я не вполне их понимаю. Вот скажи, с чем связана твоя проблема? С Марлис или попыткой что-то написать?

Лоренц проглотил шампанское, отнес бутылку, вернулся и теперь стоял в дверях.

– Это обобщенное понятие, Варин. Одно наслаивается на другое, и…

– И?

– И получается то, что получается. Не думаю, что должен тебе это объяснять.

– Ты снова пишешь? – кажется, в этот раз, он смог зацепить Варина. Во всяком случае, он удивленно поднял брови вверх.

– Пишешь – это очень громкое слово, мой дорогой Варин, – съязвил Лоренц, помрачнев, – Поэтому я бы не назвал это «писаниной». Пытаюсь писать. Это правильнее

– Да? И как успехи?

Лоренц вздохнул, но так и не ответил.

– Чем ты там собрался меня угощать, Варин? Ты же сам говорил, что о делах – только после еды, нет?

5.

Они закончили завтрак спустя половину часа, и Лоренц успел пожалеть, что не запасся выпивкой. Пища отрезвила его, привела в чувство, упорядочила мысли, и не смотря на блаженное тепло в животе, ощущение собственного бессилия опять подняло голову и накатилось на него с новой силой. Он безрезультатно хлебал зеленый чай, гримасничая при каждом глотке – во всяком случае, это было лучше, чем ничего, но желаемого результата так и не принесло.

Варин с отвращением наблюдал, как он закуривает очередную сигарету из многочисленных полупустых пачек.

– Тебе обязательно травить и меня, и себя?

– Обязательно, – хмуро подтвердил Лоренц, выпуская маленькое облачко дыма, повисшее над столом, – И ты это прекрасно знаешь. Так что можешь либо дальше читать мне лекции, или перейти к делу. Как я понимаю, визиты вежливости остались в далеком прошлом, так что можешь рассказать о цели визита. Что за новости там ты принес?

Варин аккуратно сложил грязную посуду на краю стола идеально ровной стопочкой, и Лоренц пожелал, что бы тарелки обязательно упали на пол и нарушили выстроенный порядок. Перфекционизм литературного агента частенько становился ему поперек горла даже в лучшие времена, а теперь он вызывал только раздражение. «Надо толкнуть ножку стола. Тогда все упадет и разобьется на кусочки. И это будет куда лучше, чем…»

– Пока ты, например, чахнешь здесь, в мире происходят великие вещи, Лоренц. Люди изобретают новые лекарства, создают механизмы и сложные нейросети, совершают открытия. Правительство утверждает новые законы и правила, принимает серьезные решения…

– Мне плевать на то, что происходит вокруг, Варин. Я думал, что это очевидно.

– Эх, это все твое показное безразличие и надуманная скептичность. Что ты видишь, сидя здесь, среди дыма и грязищи? Квадрат окна максимум?

– Квадрат окна с мартовским небом, – поправил его Лоренц – И мартовскими лужами на дороге.

– Ты – творческий человек, и ты не имеешь права баррикадироваться от новостей, которые напрямую касаются тебя самого.

– Не думаю, что лужи другого времени года меня могут как-то задеть, Варин. И повторю – мне все равно.

– Может быть, ты хоть телевизор смотришь?

– Нет.

– Слушаешь радио?

– Редко.

– Ищешь что-то в интернете?

– Послушай, а нельзя ли ближе к делу, Варин? Это становится скучным.

– Хм, к делу, так к делу. Ты помнишь свою последнюю книгу, Лоренц? Как она называлась, в каком году вышла, какие рецензии получила от критиков?

Лоренц скривился: дым попал в глаза.

– Конечно. Не надо считать меня полным идиотом. Роман «Серая шаль». Я закончил его два года назад. Была в печати средним тиражом. Получилась довольно сильная вещь. Не без изъянов, конечно, но…

Варин шумно вздохнул, поправил рукава свитера, словно стряхивал с них невидимые соринки, снова сел в кресло.

– Нет, Лоренц. Твоя последняя работа «Серая тварь» вышла четыре года назад. И она не была в печати, ибо редактор не пропустил ее, как бы я не старался. Ты знаешь, что они назвали ее «вырождением жанра» и «бессмысленным бредом душевнобольного». И счастье, что критики до тебя не добрались – тогда от твоей репутации мастера ужасов остались бы одни косточки.

Лоренц посуровел, ощутив, каким горьким стал табачный дым. Он постарался сосредоточиться на маленьком тлеющем угольке перед глазами. Неужели, Варин прав? Насколько же лет он выпал из жизни? Ему внезапно стало страшно.

– С предыдущей книгой «Нуар» ситуация была чуть лучше, но все эти извращенные идеи с расчлененкой не слишком пришлись по вкусу читателям. Ты стал наполнять романы бессмысленным и бесконечным насилием, заменив им сюжет. Помнишь?

Лоренц почувствовал острый укол самолюбия. Это уже слишком. Он всегда остро реагировал на малейшую критику, и теперь его распирало от ярости. Вместо того, что бы заорать, перевернуть стол и запятнать безукоризненный свитер Варина жирными пятнами, он только раздавил в пепельнице сигарету и передернул плечами.

– Ты пришел, чтобы оскорблять мои работы? – сухо спросил он.

– Ты знаешь, что я говорю правду, – заметил Варин, пытливо глядя на него, – Поэтому не перебивай, пожалуйста, пока я подвожу тебя к основной идее. Помнишь, те новеллы, которые требовалось написать по мотивам детских сказок? Детские страшные истории к Хэллоуину. Ты первый предложил свою кандидатуру и название для сборника «Альбом проклятых».

– Неужели, и здесь все пошло не так?

– Пошло не так? – ахнул Варин, – Ты превратил детские сказки в больные фантазии маньяка. Помнишь, чем ты закончил «Кота в сапогах»? Он сожрал своего хозяина и стал носить его кожу, как плащ, вместе с сапогами? А Дюймовочка, которая повесилась на побеге цветка? А Гензель и Греттель, которые сожрали собственных родителей, когда вернулись из леса и сложили камин из их костей? Такой кровавый бред даже взрослых вгоняет в ужас, не говоря уже про детей…

– Это специфика жанра. Я пишу в таком стиле. Это мое авторское клеймо. Ты должен об этом знать, как литературный агент. Сколько лет мы с тобой работали, Варин? – собственный голос, полный истеричных ноток, показался ему отвратительным. Лоренц снова потянулся к пачке сигарет.

– Не работай я с тобой столько времени, я бы непременно сдал тебя в лечебницу, потому что тебе точно нужна помощь. Так вот, в один прекрасный момент, задолго до развода с Марлис, ты просто перестал писать, заявив, что ждешь прихода вдохновения.

– Небольшой перерыв. Такое у всех бывает, – ощетинился Лоренц, – Это что, преступление? Я присылал тебе черновики и наброски.

– Неужели ты думаешь, что можно выпустить сборник произведений, состоящий из разрозненных частей, где только насилие и страдания? Кому это будет интересно? Насколько мне известно, только Виктор Франкенштейн создал так своего монстра, и результату он не слишком обрадовался, если что. На твоем счету больше тридцати отличных работ, Лоренц. С глубоким сюжетом, интересными поворотами, яркими персонажами и необычным финалом. Именно за счет этих работ, ты стал тем, кем был еще пять лет назад. У тебя было все, пока ты не начал пить. Я надеюсь, что только пить. Ты же не употребляешь ничего крепче алкоголя?

– Если ты о дури, то успокою. К этой дряни я не притрагиваюсь.

– И на том спасибо. Вот, скажи мне, о чем ты пишешь сейчас? Да и пишешь ли на самом деле? Хочешь ли ты вернуться в литературу? Или тебя устраивает прозябание в этой… в этом доме?

Лоренц бесцельно поглазел на стеклянный стол, на закрытый ноутбук и содрогнулся. Он уже давно ни с кем не обсуждал собственные литературные планы, и даже не думал, насколько это больно. Конечно, проблемы с творчеством волновали его, но он даже не догадывался, насколько глубоки эти проблемы. Всему виной Марлис, всему виной кризис, всему виной все, что угодно, кроме него самого. И выпивка здесь абсолютно не при чем.

– Я не пьяница, Варин. И не надо считать меня таковым.

– Хм, а ты так в этом уверен? – вопрос Варина ударил не хуже прямого хука. Лоренц потер щетину на подбородке, пытаясь найти какие-то аргументы, но в голову так ничего и не пришло.

– Что тебе нужно, Варин? Я понимаю, что не оправдал кучу надежд. И твоих, и Марлис, и детей, и издательства, и может быть, самого Господа Бога. Ты хочешь, что бы я извинился?

– О чем ты пишешь сейчас, Лори? Мне твои извинения до одного места, знаешь ли.

Лоренц поерзал в кресле, собираясь с мыслями.

– На самом деле, я не знаю о чем писать. В прежние времена, я мог превратить любую идею, даже самую ничтожную, в настоящую историю. Мысли сами приходили в голову, стоило мне только уцепиться за какую-то деталь. Я всегда считал себя выше бульварных писак. А теперь, я не вижу в этом никакого смысла. Сюжет не складывается, герои не появляются. Если раньше персонажи были живыми, то теперь напоминают трупы, которые подключили к сети с напряжением – они шевелятся, но живее, чем были, не становятся.

– То есть, ты потерял вдохновение?

– Я начал пить, когда потерял вдохновение. А потерял вдохновение из-за того, что начал пить. Такой, вот, замкнутый круг. У меня нет идей, нет сюжетов, нет мыслей. Желание писать осталось, но я не знаю о чем.

Варин сцепил руки на животе, соединив подушечки пальцев.

– Давай не будем равняться на печально известного Виктора Венцеля, который мнил себя великим писателем, а на самом деле издал только одну несчастную книгу и покончил с собой, когда не получил признания. Я пытался работать с ним одно время. Так вот, врачи диагностировали у него шизофрению и манию величия, если что. Ты – Лоренц Фрост, а не слетевший с катушек Венцель, запомни это, пожалуйста, и впредь не жалуйся на отсутствие вдохновения.

Лоренц хмыкнул, повертел в ладони коробок спичек.

– А на что мне жаловаться? Хочешь, что бы я выдумывал причины, вместо того, чтобы называть их по именам?

– Ты умеешь писать, ты должен писать. То, что у тебя сложный период, не значит, что так будет всегда. Ты должен перестать убивать самого себя, и начать работу. Тебе будет легче, вот увидишь. Творчество помогает многим художникам, писателям и музыкантам восстановиться. И ты не исключение, ясно?

– Каждый человек мнит себя исключением. Это обычное дело, если что. Поверь мне, как писатель, я хорошо разбираюсь в психологии.

– Как писатель ты хорошо разбираешься в психах. А творчество – это кое-что совершенно другое.

– Было бы неплохо понять, как вернуться к этому самому творчеству, Варин, если я списан в тираж. Ноль без палочки. У меня идей не больше, чем у этого самого стола, за которым мы сидим.

Варин коротко улыбнулся, кивнул в ответ, подтверждая каждое слово.

– Вот поэтому я к тебе и пришел. У меня есть для тебя чудесные новости. Скажи, чем помимо пирамид, саркофагов, мумий и фараонов известен Древний Египет? Ну, не разочаровывай меня.

Лоренц развел руками, с раздражением отметив, что тремор снова вернулся.

– Древний Египет? Серьезно? Ну, хорошо. В Древнем Египте были изобретены бетон, обувь на каблуках, расчески и зубной порошок. И откуда я только это помню, интересно узнать?

– Ну, а помимо того, что эти умельцы внесли огромный вклад в технологическую сферу, медицину, строительство, религиозные и культурные устои общества, что они сделали?

– Без понятия. Удиви меня. Как ты заметил выше, я пьяница и идиот с маниакальными чертами, так что я могу позволить себе неведение.

– Не утрируй, пожалуйста. Я указал тебе на действительно важные проблемы, которые ведут тебя…

– Ладно, хватит. Так что сделали эти самые египтяне? Нашли идеальный сюжет? Написали книгу книг? Поразил людей бальзамированием и страшными проклятиями?

– Они изобрел чернила.

– Чернила? А при чем тут чернила? И какое мне дело до чернил?

Варин заблестел глазами, как фокусник, который смог очаровать детвору необычным трюком.

– Это то, что поможет вернуть тебе вдохновение, – сказал он торжественно.

1.

Май

Вода в бутылке была отвратительной. Тошнотворно теплая, с соленым привкусом, вместо ожидаемого облегчения она принесла только разочарование – отличное дополнение к скверному дню. Лоренц выдавил таблетку аспирина, разжевал ее и проглотил горький порошок. Легче, скорее всего, уже не станет, но наверное, это лучше, чем ничего.

Он пробыл в пути уже около двух часов. Интересно, на что бы он мог потратить это время, не сумей Варин его провести?

Лоренц тоскливым взглядом проводил установленную на обочине вывеску. Вкопаны столбики были косо, отчего надпись упрямо ползла в правый верхний угол, напоминая кривую усмешку. "Вальдеварт. Добро пожаловать! Десять миль. Пожалуйста, соблюдайте скоростное ограничение!" Загадкой оставалось то, кому адресована данная надпись. За время пути Лоренц встретил всего лишь две машины – обе полицейские, они мчались из Вальдеварта, и не слишком-то соблюдали установленный режим. Автомобили пронеслись мимо, оставив после себя только клубы пыли и удушливый запах раскаленного железа, помноженного на выхлопную вонь.

Никто не остановился, даже не притормозил, когда он выезжал из-за очередного пологого поворота.

Лоренц проводил полицейских тоскливым взглядом и поморщился. Его помятый Форд, наверное, прекрасно смотрелся на этом унылом выжженном шоссе, открытом каждому лучику беспощадного солнца, в то время, как в Глекнере царила волшебная влажная прохлада.

"Какой же я идиот, – мрачно думал Лоренц, лениво придерживая руль свободной рукой, – Писатель-неудачник, согласившийся ехать черт знает куда, под аккомпанемент самой безвкусной радиостанции. Чем не сюжет для новой книги?"

– Известная поговорка «жар костей не ломит» не совсем верна: на самом деле жаркая погода влияет на все процессы, происходящие в организме человека, а экстремальная жара может быть очень опасна, – предупреждал ведущий "Радиошторма", старательно растягивая гласные, – А что на счет интересных фактов о жаре?

– Ничего на этот счет, – сказал ему Лоренц, с тоской заглядывая в опустевшую пачку из-под сигарет, – Ничего хорошего уж точно.

– Знаете ли вы, что человек может выдержать температуру до +104°С? – задавался ведущий очередным вопросом, и сам же отвечал на него – При низкой влажности воздуха организм человека может выдержать температуру до +71°С в течение 1 часа, +82° С – 49 минут, +93° С – 33 минуты, а +104° С – 26 минут. В Бельгии в 1958-ом году был зарегистрирован случай, когда человек несколько минут находился в термокамере при 200°С. Но все это, как уже отмечалось выше, возможно лишь при очень низкой влажности воздуха.

– Интересно, почему если я пишу о таких случаях в своих книгах, меня называют сумасшедшим, – спросил Лоренц у невидимого собеседника, – Но если такая бредятина звучит из радио, то все принимают это на веру, и считают нерушимой истиной. И где же равновесие?

– Жара может быть опасна для здоровья. Как уже отмечалось выше, жара влияет на все процессы в организме человека. В первую очередь из-за жары страдает сердечно-сосудистая система: сердце начинает работать интенсивнее, учащается пульс, сосуды расширяются, часто падает кровяное давление. В жару организм теряет много жидкости: при температуре окружающей среды 40°С организм испаряет около 1 литра пота в час. Вместе с жидкостью организм теряет минеральные соли, в том числе калий и магний, которые необходимы для работы сердца и сохранения сердечного ритма.

Обезвоживание также приводит к сгущению крови. В тандеме с пониженным артериальным давлением это увеличивает риски образования тромбов.

– Умолкни уже, – пробормотал Лоренц, стараясь не слишком отвлекаться от серого полотна, исчезающего под колесами автомобиля, – И без тебя тошно.

– Работоспособность в жару тоже снижается: считается, что каждый градус выше 26°C снижает работоспособность человека примерно на 10%. Напомню, что жара может быть смертельно опасна! Во время жары 2003 года в Европе умерли 35 000 человек. Во время жары количество дорожных происшествий увеличивается, в среднем, на 20%. Растет в жару и количество самоубийств, согласно данным специалистов из Лондонского института психиатрии. Их исследование показало, что когда среднесуточная годовая температура поднимается на 10 градусов по Цельсию, суициды достигают своего пика. Также оказалось, что после подъема температуры на 10 градусов при каждом повышении на еще 10 градусов количество самоубийств вырастает на 4% – именно в это время падает уровень гормона, регулирующего настроение.

– Невероятное наблюдение, – хмыкнул Лоренц, – Есть чем еще удивить?

– Одна из самых жарких точек Земли – Долина смерти, штат Калифорния, в США. Средняя дневная температура здесь летом превышает +40°C, даже ночью она редко опускается ниже +30°С. Рекордная жара в Долине смерти, была зафиксирована в 1913-м году – +56,7°C. А в 1917-м году в течение 43 дней, с 6 июля по 17 августа, максимальная суточная температура там не опускалась ниже +48,9°C.

Еще одна жаркая точка – Марбл-Бар в Западной Австралии. Там был установлен австралийский рекорд температуры – +49,2°C. Там же был зафиксирован еще один рекорд: в течение 160 дней, с 31 октября 1923-го года по 7 апреля 1924-го года, температура воздуха не опускалась ниже +37,8° С.5…

– Странно, что здесь не упомянули Глекнер, – внезапно сказал Лоренц вслух, – Впрочем, кому есть дело до этой захолустной дыры?

– Жара могла сыграть важную роль в процессе эволюции человека. У английского физиолога Пита Уилера есть интересная гипотеза о том, почему человек начал ходить на двух ногах. По его мнению, предки человека встали на задние лапы, спасаясь от африканской жары и подставляя ветру свои животы.

– Все, с меня хватит. Довольно фактов и кантри на сегодня, – сухо произнес Лоренц, и выключил радио. Голова гудела, словно кто-то в далеком поднебесье бил в огромные колокола. Колокола были такими большими, что могли накрыть маленький город настоящим куполом. Акустика выгоревшего поднебесья, лишенная смысла и пощады била точно по вискам. Пройдет еще немного времени, и они выкрошат зубные пломбы, войдут в резонанс с бетонными плитами многоэтажных домов, заставят вязкий от жары асфальт пойти мелкими трещинами. Чем не начало для книги?

Его пустой серый дом, оставшийся в Глекнере, теперь казался милым, дорогим и уютным.

Лоренц прищурился, не отпуская руль, подставил свободную ладонь к глазам, как козырек.

Фольцваген, цвета серебристого металла, припаркованный у обочины, пестрел красным и синим. В ярком свете безжалостного солнца цвет мигающих огней был почти неразличим, и напоминал Лоренцу полуразряженную елочную игрушку, забытую на Рождество, правда, какой смысл от этой экспозиции был днем, оставался загадкой. Дверцы автомобиля были распахнуты настежь, чтобы хоть немного охладить раскаленный салон, но кажется, сделано это было от безысходности – ветер даже не думал просыпаться, и полуденный час ощетинился утомительным зноем. Выцветшая кожа сидений казалась настолько горячей, что на ней впору было готовить барбекю, а если брызнуть водой на рулевое колесо, вода непременно бы зашипела и испарилась. Усталого вида полицейский – гордый обладатель поникших усов и внушительного живота, передавленного толстым ремнем, оторвался от свернутой вчетверо газеты, где изредка чиркал простым карандашом, и проводил подъезжающую машину Лоренца измученным взглядом. Ни заинтересованности, ни энтузиазма в его глазах Лоренц так и не увидел. Впрочем, о каком энтузиазме может идти речь, если тебе приходится торчать на самом солнцепеке, проверяя каждую новоприбывшую машину?

Еще два патрульных автомобиля стояли впереди, а на обочине, среди выжженных зноем деревьев, Лоренц заметил что-то напоминающее военный джип. Впрочем, в военных джипах он разбирался не лучше, чем в древних рукописях, поэтому просто выкинул эти мысли из головы, сбавляя скорость и заглушая мотор невдалеке от полицейской машины. Странно, все это. Блокпосты на въезде? Интересно, что могло произойти, пока он был в пути?

Несколько военных машин виднелись в стороне слева, пара накрытых песочного цвета тентом стояли справа. Откуда-то издалека доносился мерный гул голосов. Да здесь человек двадцать-тридцать, если не меньше. Интересно, что обозначают бетонные конусы, выставленные поперек дороги? Лоренц огляделся по сторонам, не желая показаться слишком уж любопытным. Дело нечисто. Что-то произошло. Полиция и военные – опасное сочетание.

Оцепленный властями город писатель представлял себе совсем иначе. Описывал же он в одном из своих творений что-то подобное. И какого черта полиции не сидится в участках в такое время? На мгновение Лоренц вообразил небольшой темный кабинет, с окном забранным жалюзи, кондиционер на серой стене, шум ленивого вентилятора под потолком. Или Варин, и вправду, надул его, или в Вальдеварте произошло что-то из ряда вон выходящее. Не хватало ему только проблем с законом. И зачем только он вчера сорвался? Пить перед дальней дорогой – дурное решение. Если скверный вид можно объяснить жарой, то с запахом перегара будет куда сложнее. Нет, стоило оставаться дома. Очень неудачный день.

Лоренц открыл дверцу машины, впуская внутрь пыльный зной, поморщился, потянулся к пачке сигарет и затянулся дымом.

Усталый полицейский, пошатываясь, приблизился к его машине, обмахиваясь сложенной газетой, как веером. Подмышкой он удерживал бумажный планшет – слишком большой и неудобный, чтобы уместиться в ладони. Планшет выпал на землю через три шага, и документы, вылетевшие из зажима, рассыпались ровным кольцом прямо на грязном асфальте.

«Еще один заложник сегодняшнего дня, – со странным удовлетворением подумал Лоренц, наблюдая, как полицейский с проклятием собирает бумаги, – Видимо, сегодня не везет решительно всем»

– Вам помочь, офицер? – окликнул он полицейского, выбираясь на палящее солнце.

– А? Нет, не стоит, спасибо. Я справлюсь сам, – пропыхтел тот, разглаживая документы потной ладонью, чтобы оставить на ней влажные следы, – Чертова жара меня точно с ума сведет.

– Да уж, можно только посочувствовать, – согласился Лоренц, все же подбирая несколько последних бумаг и вручая их толстяку, – Кажется, это все?

– Да, наверняка все, спасибо, – шумно выдохнул полицейский, снова отправляя злополучный планшет подмышку и тяжело поднимаясь, – Это уже восьмой раз за сегодня, вы не поверите.

– Учитывая, какое сегодня пекло, поверю охотно. Незавидная у вас сегодня работа.

– Это точно, – подтвердил полицейский, снова обмахиваясь газетой, словно опахалом, будто это могло помочь, – Патрульный Харольд Абель, – спохватился он спустя мгновение, – Мы сегодня проверяем все машины, которые въезжают в Вальдеварт.

Он протянул руку, и Лоренц нехотя прикоснулся к влажной ладони. Он никогда не был слишком уж брезгливым человеком, но почему-то теперь содрогнулся от отвращения.

– По местному радио тишина. «Радиошторм», кажется, ведет трансляцию отсюда?

– Точно. Из самого Вальдеварта.

– Что-то случилось, офицер?

– Ничего слишком важного или серьезного, – уклончиво отозвался Абель, прикрывая глаза от солнца несчастной газетой, как козырьком, – Обычная процедура.

"А военный джип в кустах – тоже обычная процедура? И те ребята в военной форме, что стоят за грузовиками?» – подумал Лоренц, но не подал виду, и когда он заговорил, голос его звучал ровно и спокойно:

– Не объясните в чем дело? Я ехал из Глекнера, и совсем не следил за новостями вашего города…

– О, это только банальная проверка. Перед праздником к сезону туманов здесь хватает разного сброда – коротко бросил Абель, и в его глазах мелькнуло что-то металлическое, – Наше руководство решило обезопасить гостей города перед мероприятием. Работаем на упреждение. Вот вам причина и следствие, герр… как вы сказали ваше имя?

– Фрост, – спохватился Лоренц, потянувшись к нагрудному карману с документами, – Можно сказать, я здесь по делам, офицер.

Отдавать паспорт в руки полицейскому было мучительно, но Лоренц быстро справился с собой, и даже выдавил вежливую улыбку.

Абель что-то ожесточенно начиркал в своем планшете, чертыхаясь всякий раз, когда острый грифель карандаша рвал влажную от пота бумагу, после чего снова углубился в чтение документа.

– Надолго к нам, герр Фрост? – прогудел он, наконец, отрывая взгляд от фотографии с видом художника, рисующего свое творение с натуры, – Чтобы ехать в Вальдеварт по такой жаре, должен быть действительно весомый повод, верно?

– Я здесь по приглашению, офицер. Прибыл на отдых. На праздник, посвященный сезону туманов. Знаете, занятие обязывает бывать во всяких странных местах…

– А ваше занятие – это?..

Почему-то Лоренц почувствовал себя неловко, как ребенок на школьной скамье, когда того спрашивают о невыполненном домашнем задании.

– Я – писатель. Собираю истории из разных мест, – сказал он, после некоторой заминки, – Может быть, вы даже читали мои работы. "Серую тварь", к примеру. Вышла она давно, но еще можно встретить на полках.

– О! – изрек толстяк, и провел свободной рукой по своим усам, словно стараясь придать им более-менее презентабельный вид, – Боюсь, что не читал. И как сейчас идут дела с творчеством? Книги пользуются спросом?

– Вполне, – гладко соврал Лоренц, чувствуя легкое раздражение, вкупе с брезгливостью. Черт знает, что с ним такое. Или жара сказывается, или вчерашнее похмелье – Спасибо, что спросили.

– Полиции всегда нужно быть в курсе событий, – заявил толстяк гордо, снова обмахиваясь измятой газетой, – Даже если это касается какой-нибудь книжонки

Лоренца покоробило, скулы свело. Одно дело слышать критику от своего литературного агента, а совсем другое от какого-то полицейского, который едва ли владеет лексиконом даже в пару сотен слов. И который, ко всему прочему, даже не читал его книг. Нет уж, увольте, это перебор. Не для того он тащился по жаре.

Толстяк дружески подмигнул ему, словно старому знакомому.

– Знаете, «Серая хмарь» – хорошее название. Мне нравится. Сами придумывали?

– Жена, – коротко бросил Лоренц, протягивая руку за паспортом, но полицейский не спешил его возвращать, снова углубившись в чтение первой страницы, – Это ее идея. И не хмарь, а тварь. "Серая тварь".

– Очень креативно. Ваша супруга молодец. Обязательно передайте ей это.

– Мы в разводе, – холодно сказал Лоренц, искренне удивляясь самому себе, и чувствуя, что ему все сложнее контролировать собственные эмоции, – Но передам, если будет такая возможность.

Абель сделал виноватое лицо – во всяком случае, такое выражение ему придавали поникшие усы.

– Мне жаль, простите, герр Фрост. Я не хотел.

– Ничего страшного, вы не знали, – отозвался Лоренц все тем же тоном, – С паспортом все в порядке? Я могу его забрать?

– Да, конечно, – пропыхтел полицейский, протягивая паспорт нарочито медленно, – Все в полном порядке. Если позволите, я должен увидеть ваши документы на машину. Сами понимаете, таковы правила…

– Как будет угодно, офицер, – покорно отозвался Лоренц, пожав плечами, – Одну минуту. Они в бардачке.

– Не спешите, – благодушно вставил Абель, развернув смятую газету, совсем уж потерявшую приемлемый вид, – Вы наверняка начитанный человек, если работаете с книгами. Не поможете мне с парой вопросов? Бьюсь с ними все утро. Вот, к примеру, орбита какой планеты находится между орбитами Юпитера и Урана? Шесть букв. Третья «И», пятая «А».

Ругательство, возникшее в голове, едва не сорвалось с языка, но Лоренц смолчал, выгребая из бардачка нужные бумаги, вместе с кучей мелочи.

– Эридан, – вежливо сказал он, – Это созвездие «Эридан».

– Подходит! – радостно пропыхтел полицейский, вписывая слово, – С ума сойти! Как хорошо, что я вас встретил! А вот еще вопрос: как называется яркая звезда – альфа Скорпиона?

Все еще пребывая в легкой прострации от обилия информации и глупости происходящего, Лоренц снова вылез из машины.

– Антарес, – ответил он, – Через «Е».

– Никогда бы не подумал! – восхитился толстяк, снова чиркая карандашом, – Вот, что значит интеллектуал! Наверное, вам любой кроссворд по плечу? Щелкаете их, как орешки?

– Такая у меня работа.

– И еще один вопрос, герр…

– Вот документы на машину, офицер. Возьмите.

Абель нехотя убрал газету подмышку и углубился в протянутые бумаги. Лоренц даже не был уверен, читал ли он их.

– Отлично, – проговорил полицейский вполголоса, – Очень и очень хорошо. Просто замечательно. Что везете с собой, герр Фрост?

– Ноутбук, личные вещи, пару-тройку мелочей, книги. Я очень спешу, офицер. Мой литературный агент арендовал мне небольшой домик у Шварцвальда, недалеко от берега Страуба. Если хотите…

– Могу я узнать имя вашего агента?

Лоренц пожал плечами, понимая, что скрывать раздражение становится все сложнее и сложнее.

– Не думаю, что это играет какую-то роль для полиции, офицер, но если вы настаиваете. Мой литературный агент – Варин Прейер. Он уже бывал в Вальдеварте. И присутствовал на ежегодном празднике. Если хотите, могу дать вам его номер телефона, если это действительно так важно. Есть какие-то проблемы с этим? Или написание книг сейчас вне закона?

В глазах толстяка снова мелькнуло что-то холодное, металлическое, почти неуловимое. Лоренц постарался понять причину этого явления. Страх? Или, может быть, подозрение? Что произошло в мире, пока он мчался по трассе из города в город?

Или с ним самим что-то не так, и он готов сорваться на первого встречного, который просто кропотливо выполняет свою работу? Абель все еще старается быть вежливым, этого у него не отнять.

– Нет, все в порядке, – отозвался полицейский, записав что-то короткое и энергичное в бумагу на планшете, – Очень интересно. Разрешите взглянуть на вещи и книги? Таковы правила, мы проверяем каждую машину.

Лоренц молча направился к багажнику, нервным движением открыл замок, отступил в сторону.

– Ради Бога, офицер. Мне скрывать нечего.

Полицейский придирчиво оглядел внушительных размеров сумки, покосился на торчавший из разошедшегося замка уголок книги, зачем-то даже потрогал его пальцем.

– А вы, герр Фрост, знатный любитель литературы, да?

– Как видите, офицер. Желаете, чтобы я вытащил багаж?

– Нет, не стоит, я и так вижу, что все в порядке, – удовлетворенно кивнув, проговорил полицейский, но снова что-то перечеркнул в бланке, – Больше я вас не задержу. Вы знаете про комендантский час? Может, кто-то говорил вам?

– Нет, я не в курсе. Эту новость не передавали по радио.

Абель придирчиво смерил его взглядом с ног до головы, после чего немного наклонился вперед. Капля пота упала с его красной шеи и расплескалась на носке потертого ботинка.

– Подготовка к празднику и ярмарке – долгое и ответственное дело. Мы не хотим, что бы гости Вальдеварта находились на улице ночами до ночи праздника. Таков приказ местных властей. Если выйдет задержка с делами, не успеете вернуться в дом на берегу озера до двадцати трех часов, можете остановиться в нашей гостинице. Там есть все удобства, да и цены приемлемые. Дать вам адрес?

– Нет, я очень пунктуален, офицер. Но спасибо. А как же ночные прогулки на природе?

Абель скорчил гримасу, которую можно было расценить и как дружескую улыбку, и неожиданное последствие слабительного средства.

– Временные неудобства, не волнуйтесь. Просто не очень засиживайтесь на улице вечером, идет?

Лоренц смерил его взглядом, кивнул.

– Думаю, я всегда успею обратно.

– Как хотите, – отозвался полицейский, покачав головой, и его бланк чуть снова не выпал на землю, – Еще один вопрос, герр книголюб, и я вас отпущу. Какая из планет вращается в направлении, обратном ее движению вокруг Солнца? Шесть букв. Ни одной пока не раскрыто.

Он с готовностью занес карандаш над раскрытой газетой, пытливо поглядывая на Лоренца, словно от этого слова зависела его судьба.

«Иди к Дьяволу, тупой ублюдок, – подумал Лоренц, и постарался, чтобы эти мысли не отразились на его лице, – Жаль, что это не подходит по буквам»

– Венера, – отозвался он, захлопывая с силой крышку багажника, – Правильный ответ – Венера, офицер. Так и запишите.

2.

Март

– В последние годы литература становится все менее и менее востребованной, – начал Варин, сделав несколько глотков из стакана с зеленым чаем, – На смену бумажным вариантам пришли электронные аналоги, и без того небольшие продажи падают, книги потеряли свою привлекательность в нашу высокоразвитую эпоху. Знаешь, в чем причина? Появились другие источники информации. То, что раньше можно было найти только в энциклопедиях, теперь всегда доступно при помощи телефона. Интернет – вот простейшее решение любой проблемы. Книга лишилась статуса первоисточника информации. Теперь даже библиотеки, знаешь ли, привлекают посетителей не новыми изданиями, а мастер-классами, фотозонами и ночными квестами. И черт знает, чем еще. Во-вторых, вырос уровень информационного шума. Новости, интересные факты, привлекательные идеи окружает человека со всех сторон. Мозг постоянно перегружен. Потребность в дополнительном чтении отпадает, как ненужная. Ты же не берешься за ложку, если уже наелся до отвала, правда? Здесь что-то подобное. В-третьих, стало не хватать времени. Хобби, фильмы, мастер-классы, и все прочее отжирает добрую половину жизни. Чтение книги – это ритуал. Нужно найти удобное место, обеспечит себе тишину и полчаса свободного времени, что бы сосредоточиться. Книга требует полного погружения, в отличие от постов в соц.сетях, Лори, поэтому она и уходит на второй план. Книга, как таковая, дает простор для фантазии, но при этом нужно вчитываться, вдумываться и анализировать – а это, в свою очередь, дополнительные затраты энергии. Видео, к примеру, представляет информацию в упрощенном для мозга виде, и не требует столько сил на обработку. Тут все очень просто – зачем усложнять себе жизнь, если…

– Ты, как я понимаю, можешь распространяться на тему общественной деградации еще долго, Варин, но мне бы хотелось перейти к цели твоего визита прежде, чем начнутся конспирологические идеи на тему облегченного управления необразованной толпой, невостребованности в личностном развитии каждого человека, и…

– Не перебивай меня, и мы скоро закончим. Так вот, о чем это я? Ах, да! Даже за последние десять лет, спрос на книги упал на двадцать пять процентов! Можешь себе представить? И дело даже не бумажных вариантах – тут все объяснила бы цена издания. Речь идет и о электронных библиотеках. Люди стали читать меньше – вот, в чем вся соль.

– Я понял это еще двадцать минут назад. Можно, конкретнее?

– Что же, можно, – нехотя признал Варин, и как-то поник, – Естественно, что отсутствие интереса у читателей сказывается на работоспособности писателей – если нет отклика, то нет и стимула для творчества. То, что ты называешь отсутствием вдохновения, постоянная проблема многих людей, чья работа затрагивает сферу искусства. И творческий кризис – естественная реакция на вполне естественную проблему.

– Поэтому ты решил рассказать мне о чернилах, и теперь ожидаешь, что мой творческий потенциал вырастает в геометрической прогрессии?

Варин поглядел на него с плохо скрываемым недовольством.

– Я был бы очень тебе признателен, если бы ты помолчал, пока я не закончу. Это что, так сложно устроить?

– Не обещаю, но постараюсь. На данный момент я вижу только бесконечные тоскливые излияния на тему «бедные несчастные писатели» и «глупое тупоголовое общество». Прости, если что-то не так.

– Помолчи и послушай, Лоренц. В мире около ста тридцати миллионов книг. А теперь представь, сколько существует писателей, и сколько из них узнали, что такое литературный тупик, творческий кризис и творческая импотенция.

– Умеешь порадовать, друг.

– Так вот, не так давно, я встречался с коллегами по цеху из других сфер. Созванивался с Барри Штейном, парнем из информационного отдела. Помнишь его?

Лоренц отрицательно покачал головой.

– Ладно, здесь важно другое, – махнул Варин, – Художество, скульптура, ты не поверишь – даже узорное выпиливание по дереву перестает пользоваться спросом. Падение спроса порождает пустоту. Вакуум в определенной сфере развития. И эта пустота – не метафорическая. Если творческий порыв перестает пользоваться всеобщим одобрением и признанием, то что происходит чаще всего?

– Алкоголизм, – уверенно сказал Лоренц, – И много чего скверного еще. Развод с женой, чаще всего. А так же полное стремление к саморазрушению.

– Неплохо, но слишком уж ты утрируешь. Давай назовем это выгоранием и творческой деградацией? Объясню на пальцах. Творческая деградация сосредоточена не только на литературном поприще, Лори. Она есть везде. Встречается в каждом углу, попадается в любом направлении. Творцы, создатели, Боги своих миров, демиурги шедевров, называй творческих людей так, как посчитаешь нужным…

– Бездари?

– И бездари тоже. Выгорают все и всегда. И симптоматика у всех одна. И даже ты, Лори, никак не исключение из этого правила. Ты потерял интерес, упустил музу, забросил свой труд? Что тогда остается? Надеяться на богатых покровителей? Самому становится таким, поддерживая рассыпающиеся эго добрыми делами?

– Очень мило. Я не хочу становиться одним из этих гордых толстосумов. У меня нет денег, нет желания спонсировать неизвестных мне людей. Не хочу, что бы мои книги ставили на одну полку с безызвестными идиотами. Все остальное – мне все равно. Знаешь, осталось что-то вроде профессиональной гордости. Мелочь – но приятно. Поэтому сборище меценатов – не по моей части.

– Ну, уж нет, ты потерял свою известность еще черт знает когда, и никто тебя туда не приглашал. Я говорю о другом. Пойми, Лори, главное – вот уже несколько лет, как есть способ помогать писателям, да и прочим творцам, справится с их творческим кризисом. Специализированное заведение в одном городке. Что-то вроде санатория в Шварцвальде, на берегу реки Страуб. Знаешь такое место?

– Нет, не знаю. Понятия не имею. Но мне не нравится словосочетание «специализированное заведение». Мне кажется, ты пытаешься завуалировать слово «дурдом».

Варин скривил губы.

– Издательство хочет выпустить сборник в следующем месяце. Собрать в нем всех именитых писателей прошлых лет. Тебя это не интересует?

– Немного интересует. Поэтому, пожалуйста, изложи кратко.

– Рабочее название сборника «Чернильные истории». Нет ни четкой тематики, ни определенного жанра. Пиши хоть о приключениях сантехника на космической станции. Полная свобода действий. Авторы ограничены только размером произведения – нужен небольшой роман. Хороший, продуманный, красивый. Или повесть. В твоих лучших традициях. Мне кажется, некоторые из работ безвременно почившего Лоренца Фроста могут стать украшением этой книги.

– Звучит неплохо, – оценил Лоренц, – Но название дурацкое. Мне не нравится. Я бы мог лучше.

– Наверное, у тебя незакрытый гештальт из-за незавершенных работ, так?

– Ге… что?

– Ах, да. Краткая справка. Что бы ты знал, гештальтопсихология, это общепсихологическое направление, связанное с попытками объяснения, прежде всего, восприятия, мышления и личности. В качестве основного объяснительного принципа, здесь выдвигается принцип целостности…

– Очередное пафосное и глупое название. Не знаю ничего, ни о каких гештальтах. Мне нужен катарсис. Нравственное очищение в результате душевного потрясения или перенесенного страдания звучит куда более уместно, разве нет?

Варин посмотрел на него таким тяжелым взглядом, что Лоренц сконфужено умолк. Дрожь в руках усилилась. Ему было не по себе.

– Ладно, продолжай, извини. Я просто не могу слышать весь этот слащавый бред, видишь ли.

– Ты не даешь мне закончить, а это важно. Я все еще числюсь твоим литературным агентом, Лоренц, и несколько месяцев назад я подумал о том, что могу тебе помочь. Плюс получил приглашение кое-куда. Одно любопытное письмо.

«Марлис все еще числится моей женой, Варин все еще числится агентом, Лоренц Фрост еще числится писателем, – думал Лоренц, пытаясь найти выход из западни, в которую загнал сам себя своими душевными порывами, – Интересно, осталось ли в мире что-то по-настоящему, мое? Черт, даже часы теперь в собственности Йохана, но все еще числятся моими. А что со мной? Как же я?»

– И что там, в этом письме? Смертный приговор? – предположил он, косо ухмыльнувшись, – Ну, не томи меня. Меня вычеркнули из всех хроник, летописей и историй? Я потерял престижный статус «творца» и получил звание «алкоголика»? Давай же. Говори.

– Ты идиот, Лори. Не понимаю, почему я еще пытаюсь до тебя что-то донести.

– Марлис мне говорила так постоянно. Потом это стало чем-то вроде крылатого выражения. Так что, продолжай.

– Я получил приглашение на одно занимательное мероприятие, Лоренц. Недалеко от Глекнера есть милое местечко под названием Вальдеварт. На берегу Страуба. Да-да, та самая река, о которой когда-то писали в газетах.

– Я не очень-то люблю газеты.

– Плевать. Так вот, Вальдеварт – крохотное поселение близ реки. Не больше полусотни домов. Славный городок, который может тебя заинтересовать, как заинтересовало десятки других творцов. Знаешь, сколько людей уже побывало там? Я и сам бывал в Вальдеварте недавно. Проездом, заскочил на пару дней. Это место – то, что тебе нужно. Слушай, если что-то и сможет расшевелить тебя, то это как раз Вальдеварт. Скажем так, это невероятно вдохновляющее место с невероятной историей. Совсем, как твоих книгах. Во всяком случае, как в тех книгах, которые ты писал еще не так давно. Я серьезно, Лори. Я знаю, как тебе помочь.

– Местечко полное трупов и маньяков, которые сидят под каждым кустом?

– Я же сказал, что как в тех книгах, которые ты писал давно. Очень давно.

Лоренц снова закурил, бросил пачку на стол, попытался ухмыльнуться, но так и не сумел.

– И что же это значит? Я удостоен высочайшей чести? Дорогой гость на званном ужине?

– Это значит то, что я вспомнил о тебе, и нашел тебя не совсем пропащим, и оценил твой литературный талант и масштаб. Вспомни, какими тиражами расходились твои прежние работы. Ты был действительно хорош, Лоренц. И твои навыки никуда не делись. Позабылись, затупились, смазались – возможно. Но они не потеряны.

– Ты слишком высокого мнения о человеке, который не может написать первый абзац новой книги вот уже шесть месяцев, Варин.

– А теперь ты выслушаешь меня, Лоренц, – перебил его литературный агент, при чем голос продолжал звучат ровно и четко, – Мое издательство нуждается в хороших произведениях. В таких работах, которые тебе по плечу. Если согласишься выслушать меня до конца, не будешь перебивать и вырывать фразы из контекста, мы сможем договориться. Когда я получил приглашение из Вальдеварта, то сразу вспомнил о тебе. Ты вытянул призовой билет и сорвал куш. Можешь гордиться этим – это дорогого стоит.

Лоренц самодовольно хмыкнул, но не ощущал ни радости, ни душевного подъема.

– То есть, кучка богатых снобов отобрала участников для своего запланированного мероприятия, верно? Это что, какое-то шоу? Какой в этом смысл? И при чем тут чернила, в конце концов?

– Ты не рад, что у тебя есть возможность все исправить? Тебя совсем не привлекает идея вернуться в литературу? Выбить дверь в берлогу критиков с ноги? Ты что, совсем не слушал меня?

– Слушал. И потому не в восторге. Ты понимаешь, что нельзя переворачивать жизнь другого человека с ног на голову, просто потому что твое издательство нуждается в высококультурном бреде, а какой-то городишко прислал приглашение на праздник?

– Господи, Лори. Отправишься в Вальдеварт, побудешь вдали от городской суеты, отдохнешь от собственного алкоголизма и проблем с Марлис. Напишешь что-то стоящее, и вернешься обратно с книгой. Беспроигрышный план. Я могу тебе гарантировать…

Лоренц попытался поднести сигарету к губами, но та сломалась в не гнущихся пальцах. Он с проклятием отбросил ее на стол.

– Я не верю в чудеса, Варин. И этот Вальдеварт, с его специализированным заведением, может идти куда подальше. Оставьте меня в покое. Это ясно?

Варин посмотрел на него с выражением гнева и изумления одновременно.

– Ты что, совсем двинулся? Думаешь, нет никого, кто бы занял твое место? Или считаешь свой талант настолько исключительным, что мне и издательству больше некого отправить в Вальдеварт? Такого шанса больше не будет!

– И хорошо, – твердо сказал Лоренц, – Значит, в мою жизнь больше никто не станет лезть. Спасибо за завтрак, Варин, а теперь – уходи.

3.

Гудки в трубке были такими громкими, что могли посоперничать с гулом церковного колокола воскресным утром. Лоренцу они представлялись острыми шурупами, которые вкручивались в его воспаленный виски все глубже и глубже. Иногда гудки раздувались, как пузыри, опускались ниже, вставали поперек горла и перекрывали кислород. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он положил трубку на плечо, поморщился, провел по взмокшему лицу свободной рукой и вытер ладонь о край кофты.

Похмелье пришло медленно, тяжело и неумолимо, грохоча сапогами расстрельной команды и кандалами палача перед казнью. Сперва была головная боль, затем тошнота, после – усилился тремор и желудок отказался работать. Съеденный завтрак заворочался внутри, норовя выбраться наружу. Чья-то беспощадная пятерня сжала внутренности в кулак и не желала отпускать. Пройдет еще пара дней, прежде чем его состояние улучшится. Если, конечно, он вытерпит еще пару дней, не притрагиваясь к спиртному.