Витражи

Зверская помощь

Смеркалось. Тучи висели низко, чуть ли не цепляясь за брови и ресницы. На дороге и вокруг себя Войтек мог разглядеть только кустарники и деревья на расстоянии не более двух шагов. Дул злой зимний ветер. Он шёл, прихрамывая, кутаясь в легкий суконный плащ с меховым воротником, помогая себе тяжёлой суковатой палкой. Позади оставались следы. Мокрый снег укрывал дорогу роскошными коврами, а ветви деревьев и кустарники – пушистыми рукавицами и муфтами.

– Эй, ходи сюда, человече! – окликнули его.

Голос был урчащим и мелодичным – будто кошка позвала. Спокойная, словно только что вылакала миску сметаны или перекусила парой хороших цыплят.

Войтек обернулся – позади него стояли двое, оба бледно-рыжие с серыми подпалинами и с черными кисточками на ушах. Рыси! Он было дернул пистолет из-за пояса, но в следующий миг передумал – от них не исходило агрессии, скорее – любопытство.

– Заплутал? – Войтек ощутил, как вопрос прозвучал от кота, что побольше – хоть тот и смотрел на него полуприкрытыми глазами, а его пасть оставалась закрытой. Мысленная прямая речь, вот это да! До сих пор ему не доводилось напрямую разговаривать со зверями.

– Да, так уж вышло, от погони скрылся, – ответил он. – Подранили, коня убили. Если б не поторопился, может, добили бы.

– Пойдем с нами, – мысленно позвал другой зверь. Было не различить по голосу, самка это или самец. Но этот был порыжее и с коричневыми, более яркими крапинками на шерсти.

Вопрос «идти или не идти?» не стоял. Во-первых, погоня ещё могла продолжаться. Во-вторых, от рысей он не чувствовал того, чем несло от полусотни пеших и конных людей с ружьями, рогатинами и легкими пиками – желания настичь добычу и убить. Хотя до сих пор ему и живой добычей быть не доводилось. К тому же не проходило ощущение, будто он наяву попал в сказку или легенду, а глубоко в груди некий голос шептал ему: «Подчинись, иди с ними, иначе упустишь нечто удивительное и необыкновенное».

– И куда двигаться? – он повернулся к ним. – Ведите.

Тот, что побольше, пошёл впереди, второй же замыкал. Усилившаяся позёмка быстро заметала следы. Через пару часов они достигли небольшого домика на заброшенной лесной полянке.

– Здесь есть печка, но тебе лучше её не разжигать, – муркнул тот, кто побольше. – Входи, располагайся.

И в два-три рысьих прыжка скрылись.

Войтек толкнул дверь и вошёл. Избушка была самой обыкновенной. У порога лежал коврик-циновка полтора на два шага, у левой стены в дальнем углу печь, справа – длинный стол и пара добротных лавок, там же единственное окошко, закрытое изнутри ставнями. Под столом вплотную стояли самовар, ведро с ледяной водой, лежали примерзшие к оберточной бумаге куски мяса да короб с солью, спичками и другими мелочами внутри. Жить можно, день-два, а то и побольше.

…Ему срочно нужно было выезжать, письмо герцога с сургучной печатью уже лежало в сумке. Казначей в тот день куда-то явно торопился – вышел из своей комнатки и на ходу бросил, что деньги лежат на столе. Они, точнее кожаный мешочек с ними, действительно были на столе. Поначалу этот мешок показался ему даже большим, но другого там не было. Войтек взял мешок, двинулся в сторону конюшни, и уже в конце коридора его настиг крик казначея: «Украли!!!». Судя по топоту ног, поднявшего шум сопровождали уже как минимум четверо солдат из дворцовой охраны. Думать пришлось быстро. Прокрутив в голове всю ситуацию, стольник понял, что сейчас его схватят, обвинят в краже денег, отберут письмо, доложат герцогу… Но тут как нельзя кстати рядом оказалась дверь на улицу недалеко от кухонных и складских помещений. Не теряя времени, Войтек выбежал через дверь, вскочил на ближайшего из гвардейских коней (их отличали синие чепраки с оранжевой отделкой) и дал ходу. Уже ближе к концу дня он понял, что за ним отрядили погоню.

Странно. Ни в сказках, ни в модных нынче рыцарских балладах он никогда не слышал и не читал такого – чтобы рыси да помогали человеку? Но неведомого в мире всегда больше, чем понятного или объяснимого.

Войтек осторожно приоткрыл дверь избушки и вышел на крыльцо. К вечеру начинало подмораживать: чернота неба пока была прикрыта серо-лиловыми шелками облаков – Создатель рассыпал по чёрному покрывалу песчинки самого разного цвета и блеклости.

По ярко-голубому блеску с бирюзовым отливом он отыскал три знакомые звездочки – созвездие Лучника (между Айсбергом и Целителем) – и обратился к своему Хранителю: «Спасибо, что уберёг от гибели!».

– Всегда буду рад помочь, – вновь прозвучал в голове голос бледно-рыжего спасителя. Войтек обернулся – кот подходил к крыльцу.

– Ты один? А где твой спутник?.. – мужчина замялся, не зная, что сказать и как продолжить разговор.

– Ему нужно помогать другим. Он ушёл, – ответил кот. – Есть ещё такие, кто нынче нуждается в спасении.

– Они… И они тоже придут сюда?

– Нет, каждому суждены свои дороги. В конце концов, Создатель каждому рассказывает только его историю.

Орасио и Элиона

Небо потемнело, начался ветер, грозивший пару раз сорвать плащ с одинокого всадника. Простой прямой меч с красивым эфесом-«бабочкой» и парный к нему кинжал, порыжевшая бархатная шапка-мегерка с отворотами из волчьей шкуры и неким подобием значка из трех изумрудов, потертая кожаная куртка, обшитая стальными и медными полосами на манер бригантины, суконные штаны с кожаными вставками и желтые сапоги со шпорами – всё говорило о том, что владелец их принадлежит к ополченским или армейским коронным сержантам. А вот моряцкий сундучок, притороченный к чепраку позади всадника, смутил бы внимательного наблюдателя. Обветренное лицо перетягивала черная повязка, закрывавшая левый глаз. Короткий осенний вечер и наступающая ночь явно не располагали к тому, чтобы ночевать в лесу, и всадник поторопил уставшего коня – очевидно, места были ему знакомы.

Не прошло и трети часа, как дорога и лес сменились изгородью и парой столбов высотой в 6—7 футов с фонарями, промасленными факелами и укрытыми от ветра в колпаки из мутного желтого стекла. За изгородью располагалась гостиница, два этажа которой были построены из камня, а верхний третий – из дерева. Услышав незнакомца, залаяли собаки. Тем временем всадник извлек из-за пояса молоток и постучал в ворота.

– Что вам нужно? – прокричал сквозь ветер и полуоткрытую дверцу ворот пожилой слуга с алебардой в руках. Без лишних слов всадник бросил ему монетку – в свете фонарей и факелов во дворе блеснуло серебро. Слуга поймал монету и молча принял поводья у одноглазого. Не мешкая, тот прошел в потрепанное временем строение гостиницы. Впрочем, в зале, куда он вошёл, на видном месте на стене висели деревянные щиты с гербами разной степени закопчёности – очевидный след тех славных господ и рыцарей, что когда-то посещали сию обитель случайных и прочих путников. Три или четыре длинных стола с лавками были единственной мебелью в зале. Хозяйка, миловидная ещё, пухленькая женщина лет сорока, и пара молоденьких служанок обслуживали гостей. С хозяйкой одноглазый обменялся кивком и полувзглядом – он не первый раз уже останавливался у госпожи Мануэлы. За одним из столов сидел музыкант. Он сидел, полностью закутавшийся в потрепанный, с заплатками кафтан цвета той копоти, что осела на гербах, держа старенькую арфу в руках. Одноглазый сел за один стол с музыкантом и жестом подозвал к себе служанку. Заказал себе подогретого вина с травами и мясного бульона, а сидящим с ним за одним столом гостям – пару кувшинов пива. Слова свои подкрепил он парой серебряных гроссо. Соседи по столу – трое объездчиков леса и четверо рудокопов – заметно оживились, увидев появившиеся на столе кувшины со свежим пивом, и потянулись к приезжему кружками. Тот лишь приветственно отсалютовал им чаркой с вином и улыбнулся. Поймав одну из пробегающих мимо служанок за край фартука, он обратился:

– Скажи г-же Мануэле, что мне нужна отдельная комната.

– С вас еще один гроссо, сударь, – улыбнулась та.

– Если позволите, мне ещё бы графинчик ордорейского, ваша милость, – как бы между прочим вставил музыкант. Одноглазый взял служанку под локоть:

– Слышишь, что просит господин артист? Принеси ему, что сказал, а мне – перо, чернила и бумагу.

Как уже было заведено, ему предоставили комнату на втором этаже, самом теплом в гостинице. Забрызганный дорожной грязью плащ он отдал одной из служанок с наказом отчистить завтра к утру. В отличие от других комнат, в этой, кроме кровати, имелись ещё стол и табурет. На столе стояли два подсвечника – с одной и с двумя свечами – верх роскоши по местным меркам. В других комнатах в лучшем случае оставляли в двух углах плошки с маслом и смоченными в этом масле длинными щепками – лучиной. Запах от масла был не ахти.

Присев за стол, молодой человек быстро черканул пять с половиной строчек, ненадолго задумался, перечитывая письмо, после чего кивнул и поставил подпись – — Ора́сио Фа́рреш.

Подойдя к топчану, он подвинул набитый соломой матрас и одеяло, присев на край. Снял с пояса кошелек и пересчитал оставшиеся монеты. От пересчёта их не прибавилось – три серебряных гроссо и немного меди. А коню полагается есть – на сено или овёс два гроссо в день выложи. Да и самому от полутора до четырех гроссо в день на еду не мешало бы тратить. Орасио почесал немытую голову – надо найти денег! Вопрос только – где? Вспомнилось, что недалеко отсюда есть удобная бухта, куда в своё время вставала на якорь шхуна «Пьяный лебедь», а капитаном там был Мансур Тааль. Рядом с бухтой – заброшенный замок, в подвалах и иных помещениях которого время от времени команда корабля делала захоронки.

Подумав, Орасио отстегнул меч. Снял тяжёлую бригантину, бросил её на табурет. Достал из мешка, надел и плотно, на все пуговицы, застегнул стёганый дублет из маодунского шёлка, не раз выручавший хозяина в схватках и абордажах. Проверил пистолет, кинжал и молот-клевец1 – из-за пояса они вынимались легко. Вышел в коридор, прикрыл дверь – к двери с внешней стороны гвоздем прибили записку «Не беспокойте господина кавалера». Значит, до утра в его комнату вряд ли кто заглянет. Спустился вниз по лестнице, мимо полусонных слуг прошел не во двор, а сразу черным ходом за ворота. И уверенно двинулся через лесные заросли на северо-запад, к замку. Всего-то три «песни»2…

* * *

– Нет, нет и нет, дядя, – говорила девушка пожилому человеку, явному землевладельцу, судя по длиннополой шаубэ (шаубе) с медвежьим воротником и оторочкой по борту и шляпе с белыми перьями вокруг тульи, – Я не выйду замуж за этого господина, как бы богат он ни был, и как бы бедны ни были мы.

«Этим господином» был не кто иной, как ещё недавний единовластный правитель графства Вайендо́к барон Дамза́н Гри́мбар, человек решительный и смелый, успевший стать правителем за счёт помощи коронным войскам в подавлении мятежа неверных дворян и их вассалов. Но то, что внимание своё он обратил на скромную дворянку Элио́ну Ге́мрит, последнюю явно не радовало. Сравнительно недавно она принимала участие в охоте, которую господин барон устроил для всех дворян округа, и стала невольной свидетельницей того, как разгорячённый Гримбар двумя ударами плётки забил собаку, попытавшуюся опередить его, мчавшегося верхом за оленем. А одного из охотников-слуг, появившегося с арбалетом наготове неподалёку, он вывел из строя, метнув ему нож в плечо. С тех пор внимание его милости отвергалось девушкой, что повергало в невероятное уныние её дядюшку, единственного опекуна и воспитателя Элионы. Собственных детей дядя не имел и изо всех сил заботился о дочери родного брата, погибшего в сражении с кораблём язычников-кама́йча, обитателей Юго-Западного Архипелага. Он баловал девочку, везде возил с собой и уделял много внимания её воспитанию, отчего впоследствии вместо обычных девичьих интересов Элиона предпочитала верховую езду, фехтование и охоту. С тех пор, как племяннице исполнилось пятнадцать лет, Бриа́н Гемрит старался устроить её жизнь, но никто из женихов не спешил брать в свой дом бесприданницу.

Теперь, когда на неё обратил внимание барон Гримбар, Элиона, к огорчению дяди, сама избегала этих отношений. Тем временем ей уже было 20 лет, многие её ровесницы успели выйти замуж и обзавестись детьми, а некоторые даже овдоветь.

Вот и сейчас, оставив дядюшку наедине со своими мыслями, Элиона умчалась кататься на коне по полю и подлеску. Она и не знала, что скоро ей пригодятся навыки конной езды и умение носить мужскую одежду, а её будут преследовать слуги господина жениха. Кто же знал, что жених может быть так настойчив…

* * *

Уже на обратном пути Орасио услышал тихий шаг лошади и обернулся.

– Эй, – окликнул его всадник, – вы не подскажете, где здесь можно остановиться? Я замёрз и устал.

– Пойдемте со мной, – он подошёл и взял лошадь за повод. – Здесь поблизости есть гостиница. Конечно, уже поздно, и ужина я вам не обещаю.

Заспанный слуга, увидев одного из постояльцев и нового гостя, пробурчал что-то себе под нос. А та из служанок, которая не спала, вопрос с комнатой решила просто:

– Все места и комнаты заняты, если только с собой положите.

– Согласен, – ответил Орасио и повёл нового знакомого по лестнице вверх. «Это хорошо, что молчаливый попался, – подумал он, – с такими проще». Разговаривать без толку бывший пират не любил. И только в комнате при свете свечи понял: что-то не так. Спутник снял капюшон, и длинные волнистые волосы рассыпались по плечам. Охотничий камзол был удобен и просторен, но не настолько, чтобы скрыть девичью грудь. Орасио присел на табурет и рассеянно кивнул на матрас:

– Садитесь, сударыня.

Ему было очень неудобно. С парнем проще – метнули жребий, кому спать на полу, а кому на матрасе, и делов-то. А тут не знаешь, как быть. И девушка, видно, не из тех, кто ищет приключений и легких отношений под светом лиловых фонарей – благородство не скрыть ничем. Впрочем, ей явно есть, что скрывать: зря в мужскую одежду женщины не рядятся. Да уж… Слишком много вопросов, но смысла их задавать Орасио не видел. Лучше поспать бы, не зря же оплатил отдельную комнату. Да и станет ли она отвечать? Видно, что сама устала и еле стоит на ногах.

– Спасибо, сударь, – она села, расстегнула ремни пояса и перевязи, сняла меч. Орасио без лишних разговоров стащил с себя дублет и положил его на пол, потянулся к своему мешку. Предупредил:

– Из-под матраса меч достаньте, пожалуйста. А то спать неудобно будет.

– Вы даже имени не спросите? – поинтересовалась она.

– Думаю, вы завтра пораньше захотите уехать, и дороги у нас с вами разные, скорее всего, – пояснил он. – Даже не знаю, чем могу вам помочь.

– Меня зовут Элиона, – представилась девушка.

– Очень приятно, меня – Орасио.

– За мной погоня. Но вы не подумайте, я н-ничего не украла…

– Вижу. Погоня не от жениха, часом? – наудачу спросил.

– Как вы узнали? – вздрогнула она.

– Так, просто предположил. На воровку вы не похожи. Не из портовых гулящих – этих я достаточно повидал, потрёпаны, перемазаны порой… «Фонарницы» разные бывают, но у этих свои манеры, своё «бэагородство». Актрисы из бродячих трупп и цирков – тоже видел, нередко к своей какой-то роли или маске привязаны, вот и играют одно и то же… Значит, вы – из благородных. Папаша захотел замуж выдать форсу ради, – а жених старик и урод, хоть и богатый.

– Вы почти угадали, – тихо рассмеялась. – Не отец, а дядя. И жених – да, богатый, но не старик и не урод. Не хочу просто.

– Бывает, – согласился Фарреш.

– А меня с собой возьмете? – спросила она. – Мне бы следы запутать…

– Со мной небезопасно.

– Со мной тоже.

– Ваш жених граф или принц, что ли?

– Барон. Барон Гримбар, слышали про такого?

Орасио лишь икнул от неожиданности.

Барон Гримбар, он же «Огненная рука»… не прошло и двух с половиной лет, когда в этих местах полыхал пожар восстания. Многие думали, что запрет древних, исконных привилегий дворянства королём – мера неправильная. Холопы поддерживали своих господ, старые нравы были им понятны и привычны. Молодой и энергичный барон тогда уже понимал, что принять сторону короля – проще и лучше, он не любил колебаться. На свои средства собрал отряд из слуг и наемников и запалил костёр для повстанцев. Селения, откуда хоть один житель ушёл к восставшим, сжигались полностью. Все живущие в тех селениях почитали за счастье попасть в темницу – смерть в огне, от пики, стрелы или дротика была их судьбой. Прибывший с коронными войсками генерал Не́абраш назначил барона временным наместником короны в этих краях и считал его своей правой рукой.

Около полугода назад несколько «вольных кавалеров» угодило в кандалы как сторонники бывших бунтовщиков – то была чушь, конечно. Просто не вовремя попались барону и его приспешникам, когда те активно отлавливали восставших. Никто из тех, кто за звонкую монету продавал купцам свой меч, и не стремился к восстановлению старых порядков. Но… барон лично прошел по баракам и распорядился «продать эту сволочь на Восток». В бескрайние степи и пустыни Боралистана и саванны Тешустана никто не рад был попасть. И те, кто уже одним словом барона был обречён стать рабами, решились бежать.

Орасио Фарреш был одним из них. За ними отрядили погоню – из солдат «Огненной руки». Часть людей погибла, но часть сумела уйти от погони. Бежавшие были отчаянные люди, жизнь и смерть они не ставили ни во что, и до политики им не было никакого дела. Но продавать в рабство своих земляков, да ещё и устраивать за ними погоню? На негласном совете барону вынесли приговор. Каждый, кто имеет возможность, приведёт его в исполнение. «Ну что, ваша милость снова на охоте? На сей раз за девицей…»

– Пока не знаю, чем вам помочь, но ручаюсь, что окажу всю необходимую помощь.

– Благодарю вас.

Утро было солнечное, но морозное – сказывались последние дни ноября. Фарреш потянулся, посмотрел на часы – половина девятого. Не рано, летом обычно с рассветом просыпаешься. Сегодня или завтра должна подойти каракка знакомого капитана. Может, попросить его о помощи, отправить Элиону на его корабле? Как всё-таки ей помочь? Или оставить в гостинице, снабдив деньгами? Наверняка слуги и солдаты барона найдут эту гостиницу, пусть и вдали от основного тракта… Нет, не вариант. Увезти? В глухую деревушку вряд ли кто захочет соваться.

– В дверь постучали.

– Кто там?

– Откройте, пожалуйста, господин Орасио, – это был дрожащий голос хозяйки.

– Ну что ещё? – он слегка приоткрыл тяжелую дубовую дверь.

– Здесь люди из отряда «Огненной руки», они ищут какую-то девушку.

– А я здесь причём?

– Вы-то да, но здесь ещё один постоялец. Может, он чего знает?

– Он уехал ещё, пока я спал. Наверно, у него были на то причины…

– Но его лошадь до сих пор в конюшне…

– Госпожа Мануэла, его здесь нет, а что до его лошади… Вы думаете, мне есть дело до неё? – свои слова он подкрепил золотым флорином. Хозяйка понимающе кивнула, и закрыла дверь. Заперев дверь со своей стороны засовом, Орасио подошел к спящей, заколебался на миг – будить или нет? Но она, похоже, проснулась от стука в дверь.

– Ваш жених весьма нетерпелив, сударыня. Чуть свет, а он уже здесь. Вы умеете молчать, не издавая даже мышиного писка? Прошу прощения за такое пробуждение и мою невежливость! Хозяйке я сказал, что вас уже нет, но если сюда войдут подчинённые его милости барона…

Неизвестно, как сложилось бы всё дальше, если во двор не въехал бы всадник в начищенной кирасе со знаком пламени, с фламбергом3 у седла и пистолетами в седельных кобурах, на голове блестящий рейтарский шлем с малиновыми и огненно-золотыми перьями, на плечах – черный плащ-накидка, расшитый золотым и алым галуном.

– Что вы здесь застряли, бездельники? – крикнул одному из верховых.

– Вот, говорят, что она здесь, – ответил тот.

– Она наверняка ускакала далеко вперёд, так что не теряйте времени. Собираемся в Рабанкауне.

Недолго думая, около трех десятков человек собрались в некое подобие строя (армейский офицер назвал бы это «сбродом» или «сволочью») и поспешили вслед за господином. Фарреш проследил за ними в окно на галерее, и вернулся в комнату.

– К счастью или к худу, ваш жених дал возможность не встречаться с ним. Я благодарен ему за это. Есть мысль, что сегодня имеет смысл не трогаться с места.

– Благодарю вас, Орасио, – ответила девушка.

– Думаю, не стоит. Всякий благородный человек на моем месте поступил бы так же. Однако, проследить путь господина барона… я бы даже сказал, предсказать – весьма сложно. Вам очень не хочется встречаться с ним?

– Может, вам просто в глаз двинуть? – излишне тихо и вежливо поинтересовалась она.

– Я лишь размышляю вслух, простите мне эту слабость.

– Мне казалось, вы готовы мне помочь, – начала она.

– Конечно, я хочу вам помочь, – он прошёл к окну, – Но для этого надо предугадать действия барона. А это очень сложно, не сказать – практически невозможно. Или вы остаетесь здесь, учитывая то, что дважды одно ядро в одно и то же место не попадает. Боюсь, это вам не понравится. В ином случае я провожаю вас до какой-нибудь очень тихой деревеньки, где живут родственники госпожи Мануэлы, а дальше еду один.

– Наверно, один или два дня я задержусь здесь, если позволите. За это время и решим, как быть. В конце концов, нас вдвоём никто не видел. А хозяйка не из болтливых.

– Госпожа Мануэла – золото, только ей об этом знать необязательно. Как вы насчёт завтрака?

– Буду рада.

– Тогда собирайтесь и спускаемся вниз. Или попросить подать сюда?

– Мне нужны вода и зеркало. Умоюсь, и спустимся вниз.

Орасио только усмехнулся:

– Может, вам ещё и баночку мыла подать?

А про себя отметил, что дворянка всегда останется дворянкой.

Спустились вниз вдвоём. Заказали настойку из местного вина на травах, сыр и хлеб. Как только сели за стол, кто-то прошёл мимо Элионы, неосторожно задев её. Она вспыхнула, и, недолго думая, вытащила меч. Обидевший её господин быстро сориентировался и тоже взялся за оружие. Несколько взмахов – и вот у него уже пара царапин на ноге, а по руке течёт струйка крови. Отступив на пару шагов к стене, тот применил оборону. Не прошло и минуты, как противник Элионы наткнулся на острие клинка, словно жук на булавку. Девушка только испуганно выдернула острие, и тело её невольного обидчика повалилось навзничь. Госпожа Мануэла дала знак слугам, и те оттащили остывающее тело на внутренний двор, чтобы закопать. Элиона – белая, как новенький батистовый платок – присела за стол и начала судорожно глотать настойку из своей кружки.

– Вы с ума сошли, – только и сказал ей Орасио.

– Дядя учил меня никому не спускать обид, – с трудом, явно сдерживая позывы к рвоте, усиленно дыша, ответила она.

– А с женихом как же тогда? – сдерживая усмешку, уточнил одноглазый.

– С женихом?.. – она машинально взяла полную кружку с настоем. Осушила в пару глотков. Служанка подала ей вина – девушка так же выпила и вино. Только после этого выдала:

– Да, с женихом мне не повезло! – и стукнула кулаком по столу.

– Не лезьте на рожон из—за пары неосторожных слов, – только и сказал Фарреш. Он положил ей руку на плечо. – Поверьте, мужчины бывают более рассудительны.

– Угу, точно. Я пос-стараюсь, – пообещала она начинающим пьянеть голосом.

– Господин Орасио, – подошла к ним Мануэла, – подводы прибыли.

– Госпожа Мануэла, я жду господина Кемвриха. Вы же знаете, что мы вдвоём занимаемся всеми делами.

Кемврих Йент приехал к обеду. Возчики с подводами были уже готовы, и Кемврих начал всех подгонять.

– Сегодня вечером подойдёт каррака4, – как бы между прочим сказал он Фаррешу.

– Я поеду с вами, – сказала Элиона. Так, чтобы это услышал только Орасио. Он подумал минуту, потом кивнул – собирайтесь, мол.

– Что за девушка? – тихо спросил Кемврих у Орасио.

– Попутчица, – просто и тихо ответил тот. – В дороге встретились. Кемврих только хмыкнул.

Выехали поздно вечером, когда стемнело – возчики на двух подводах, Кемврих, Орасио и Элиона верхами. Заехали в глухую рыбацкую деревеньку, где к ним присоединились шестеро человек – грузчики, не раз уже помогавшие Йенту и Фаррешу. Далеко за полночь приехали в незаметную бухту, где на якоре стоял торговый корабль. Кемврих и шкипер обменялись паролями, и началась перегрузка мешков с корабля. Кемврих и Орасио считали и пересчитывали мешки, делали пометки в записных книжках. Наконец, как всё закончили, шкипер и грузчики получили каждый свою мзду. Возчики двинулись своей дорогой, а трое всадников – обратно в гостиницу.

Но не успела троица удалиться от бухты, как наткнулись на троих всадников в фиолетовых плащах, расшитых золотыми и алыми узорами – так одевались солдаты «Огненной руки». Пришлось взяться за оружие. Воспользовались неожиданностью – удара мечом или клевцом в лоб оказалось достаточно, чтобы противник уже больше не встал. Остальной путь проделали в спешке и молча – ещё раз встречаться со слугами барона никому не хотелось, да и вторая встреча могла оказаться менее удачной.

Вернувшись в гостиницу, Орасио и Кемврих попросили хозяйку распорядиться и подготовить еще две комнаты. Благо за утро со второго этажа успело выехать несколько постояльцев и освободить те комнаты, что были расположены рядом с Фаррешем. Госпожа Мануэла тотчас велела слугам подготовить помещения для гостей. Орасио поинтересовался, не было ли для него какой почты – но нет, ни с ближайшей голубиной станции, ни из других мест никаких весточек не было. Он попросил к себе в комнату чаю и кувшин с вином. Поднялся на второй этаж, плюхнулся на топчан с матрасом, набитым ароматным сеном и вытянулся. Служанка внесла пару кувшинов и глиняные кружки, по его просьбе налила чаю. Он отхлебнул и тут же подумал, что дважды за день появление солдат «Огненной руки» – это очень нехорошо. Пора действовать.

Он допил чай, встал, поставил кружку рядом со свечой и вышел из комнаты. Постучался к Элионе в соседнюю дверь. Та открыла:

– Входите, Орасио.

– Извините, что поздно. Не помешаю?

– Если бы помешали, я сказала бы вам.

– Элиона, вы хорошо знаете своего жениха?

– Пожалуй… – она задумалась. – Пожалуй, знаю. Не очень хорошо, но знаю.

– Расскажите всё, что о нём знаете.

– А вам-то к чему? – удивилась она.

– Не спрашивайте, просто расскажите. Сейчас это может иметь значение.

* * *

– Объясните мне, барон, – говорил Дамзану Гримбару толстяк в темно-красной гвардейской куртке, – какая радость вам гоняться за этой девчонкой?

– Тут дело принципа, милейший господин Бернхаш, – ответил барон. – Вот уж скоро полгода, как меня приказом его величества отстранили от должности временно управляющего Вайендоком. За последние три года у меня здесь набралось достаточно недругов. И лишняя возможность неповиновения мне ни к чему. Дядя девчонки, г-н Гемрит, благословил её выйти замуж за меня, а она отказывается подчиниться. Я не могу это так оставить.

Бернхаш в раздумии почесал бороду.

– Многих сильных мира сего сгубила женщина, – проговорил он. – Как помните из Священного Писания, Самсон доверился Далиле, и пал от руки филистимлян.

– Не люблю святош, принимающих личину коронного офицера, и офицеров, принимающих личину святош! – вспылил барон. – Признаться, с вашим коллегой капитаном Октином легче было говорить, а вы что, поп или проповедник? К месту и не к месту у вас цитаты из Святого Писания.

– Господин барон! – встал из-за стола офицер. – Вы сейчас всего лишь частное лицо, а я посланец его величества. Вам угодно любить или не любить священников, но офицера короны и его величество Карла Десятого вы уважать обязаны. Не забывайте, его величество благоволит вам – вы огнём и мечом усмирили здесь бунтовщиков. Но малейшее неповиновение мне или другому представителю короны приведёт вас на ту же виселицу, где ещё недавно болтались зачинщики бунта. – Бернхаш выждал паузу, налил из кувшина себе вина, отпил пару глотков, присел и уже более спокойно сказал. – Думайте, что говорите. И поверьте, мне лично не хотелось бы. Но, сами понимаете, – мой долг блюсти местные настроения.

Было видно, что слова гнева или даже приказа застряли в глотке барона. Красный было цвет лица спал, но не уступил места бледности. Гримбар понял, что собеседник его не шутит, и минуту-другую осознавал своё положение. Он, вчера еще властитель в целом графстве, сегодня уже простой дворянин, пусть и с баронским титулом. Впрочем, что титул? Пять тысяч золотых крон плюс ежегодно пятьсот марок серебром. Каждый третий купец и каждый десятый корабельный капитан уже могут купить баронский титул.

Гримбар вернулся в своё кресло, налил себе вина. Нет спору – ему нанесена обида, но тем тяжелее, что свидетелей нет, и подобного полусвятошу-полуофицера не призовёшь к ответу. Выход только один – ждать. Подниматься выше и ждать, когда сможешь отплатить за обиду.

* * *

В ту эпоху предпочтение в оружии пока ещё отдавалось мечу и его видам перед длинноствольными тяжеловесными пищалями, аркебузами и ручницами. Падение рыцарского сословия привело к тому, что меч из ограниченного употребления перешёл в руки простых пехотинцев, кавалеристов, артиллеристов, моряков… Всякий уважающий себя купец или ремесленник предпочитал повесить на пояс меч, а то и пару кинжалов подлиннее. Появились люди, предпочитавшие кутаться в серо-коричневые плащи с капюшонами, или закрывавшие лицо шляпами и повязками – таких по внешнему сходству с известной птицей и её образом жизни называли сычами. Они охотно продавали свой меч подороже или вставали на службу к появившейся ещё при Филиппе Благочестивом тайной полиции. Эти «рыцари» слыли не имеющими ни чести, ни совести.

Но были и другие, их называли ещё вольными кавалерами или кавалерами дороги, ещё «скименами» (львятами). Они водили дружбу с купцами и моряками, помогали крестьянам и фермерам. Кавалеров дороги можно было видеть и на корабле, идущем в Западные или Южные моря, и в охране купеческих караванов, идущих через горы в боралистанские степи, Бакрию, леса Черной Рыси, другие страны. В отличие от сычей вольный кавалер ни за какое золото не согласился бы убить человека, он мог согрешить излишним вниманием к вдовушке или девице, разорением погреба в трактире. Взять чужое считалось у кавалеров бесчестьем, но каждый клан или «товарищество» имел в заброшенных замках или пещерах свои схроны и клады, и каждый мог воспользоваться ими, как Фарреш в уже описанном случае. За смертоубийство в пьяном угаре или по неосторожности, без причины кавалера казнили свои же – живьём закапывали в яму, поверх него ставили гроб с убитым. Таковой кавалер мог стать контрабандистом, обыкновенным солдатом, но откровенный разбой претил благородной натуре и неписаному кодексу.

Настоящие разбойники, грабители и другие «работники ночи» соблюдали старый обычай и держались особо от сычей или «бьющих без промаха», и вольных кавалеров, «бьющих весело».

* * *

Только рассвело, когда Фарреш выехал в дорогу – до Рабанкауна всего день пути, а охотничий домик барона наверняка покажется раньше. Орасио предупредил Кемвриха, чтобы тот позаботился о девушке и постарался её занять. День туда, день там, день обратно – трёх дней достаточно, а если задержаться, то из охотника-одиночки он рискует стать дичью-одиночкой. Подобного ему не хотелось.

К концу дня нужный домик нашёлся. Слава Богу, он ещё и оказался пуст – значит, Орасио опередил противника на шаг. Это уже хорошо. Закрыв дверь, он расположился в уголке за холодным очагом, завернулся в плащ и провалился в тревожный чуткий сон.

…И также внезапно из него вынырнул – за окном всё было покрыто мелким снегом, лежать было очень холодно. Отчетливо слышались шаги. Он прислушался – двое верхами, сравнительно далеко отсюда. Поискал глазами, нашел крупную щепку и зажал зубами – чтобы те не стучали друг об друга. Вышел из домика. Проверил кинжал и меч – вынимаются легко. Посмотрел пистолет, запалил фитиль, чтобы тот тлел. Забил пули в оба ствола и осторожно засыпал порох.

Двое всадников оказались слугами и ехали прямо к домику.

– Ох, чую, будет сегодня охота, – сказал один.

– На оленя или на лань? – хохотнул другой.

– Там увидим.

Слуги скрылись за деревьями. Фарреш спрыгнул с коня и осторожно пошел вперёд. Ему посчастливилось – барон спокойно ехал один и дремал в седле. Удар камешка о кирасу заставил его подскочить и открыть глаза. Шагах в двадцати от него стоял человек с пистолетом наизготовку.

– Доброй охоты тебе не желаю, гиена, – нараспев сказал одноглазый человек с пистолетом. – Спешивайся, если тебе дорога честь.

– Я не знаю тебя, – ответил ему барон. – Судя по приветствию, ты из «скименов»? Я не имел с вами дела.

– Ты не имел дела, ты просто сначала ложно обвинил более двух сотен наших в помощи бунтовщикам, а потом решил продать нас в рабство потомкам Черной Рыси. Ты переусердствовал в своей службе королю и забыл о родине, барон.

Барон дёрнул было пистолет из седельной кобуры, но моментально нож воткнулся в его правую руку. Гримбар еле удержался, чтобы не зарычать и не застонать от боли, лишь скривился.

Как назло, из слуг и солдат в округе поблизости было всего двое. Пока услышат выстрел, пока прибегут… Барон сжал зубы, сползая с коня. Он взялся было за меч, но рука не слушалась.

– Ты видишь, я уже ранен. Дай мне уйти.

– Кирасу снимай, – потребовал одноглазый. – Иначе стреляю.

– На выстрел сбегутся слуги, их здесь около сорока.

– У меня лошадь поблизости, я успею уехать.

Барон начал расстёгивать левой рукой плащ и ремни кирасы. Воспользовавшись секундой, из чехла рядом с седлом той же левой достал кинжал и метнул в одноглазого.

Выстрел оглушительно разнёсся по округе, испугав утренних пташек, а пару мгновений спустя раздался второй. Одна пуля пробила лоб, вторая – горло. Фарреш подошёл к баронскому коню и переложил пистолеты из седельных сумок себе за пояс.

– Доброй дороги, господин барон. Ваша охота закончилась.

…Поздним вечером того же дня он въехал на гостиничный двор. Войдя в зал, мужчина с удивлением увидел, как навстречу ему из-за стола бросилась Элиона:

– Орасио, где вы были?! Я переживала за вас.

– Не стоило. Пришлось, конечно, поездить по делам, но всё хорошо, – он встретил взгляд Кемвриха. – С делами покончено, теперь можно и отдохнуть.

Дверь распахнулась, и в зал вошли пожилой помещик в дорожном кафтане и молодой человек в желтом офицерском мундире. Элиона бросилась к ним:

– Дядя Бриан! Михаллин! Как вы здесь?

– А мы тебя уж, считай, второй или третий день ищем, – ответил весело офицер.

Орасио невольно поймал себя на чувстве досады. Или разочарования? Впрочем, он сделал всё, что нужно, теперь же надо просто отдохнуть. Подняться на второй этаж и лечь на уже знакомый за несколько лет топчан. А благородная дева пусть и дальше обнимается с этим своим офицером.

Родной

Да он и не дед им вовсе был. Он просто был другим мужем бабушки – так говорила Антоша. А настоящий дед погиб на фронте. А этот не родной. И им, Витальке и Польке он был «нет никто». И нечего к нему лезть, вон он как кашляет.

Они обе, и бабушка Полина, и мама Антоша, за что-то сердились на него. А дед Иван был добродушный весельчак: всегда курил через мундштук, всегда был «под шафэ», но почти никогда не бывал пьян. Разве что на 9 мая. И ещё один день в году, но тогда он был «хмуро пьяный». И даже Антоша боялась к нему подходить. У него было очень много наград, но надевал он их редко. Скромный и непритязательный в жизни, он работал токарем на заводе, в единственном цехе, который был не в «зоне», как все называли завод, огороженный забором, прямо в центре города, а «на воле», и от дома недалеко.

– А то за этим забором, как в плену! – говорил дед, хотя в плен не попадал.

Внуков, которые ему и «нет никто», любил и баловал. Единственное требование, которое он предъявлял спасённой им Родине – это чтобы Польке и Витальке к новому году самые лучшие подарки давали. Он мог даже «медалями потрясти». Он сам так говорил:

– Я – говорит, – и начальнику своему сказал, спокойно, без ругани, ты, мол, чего, рожа зажравшаяся, детишкам конфетков зажал? Ну, и что, что они мне не родные? Так, чать, живём-то под одной крышей, – говорит, – Детишков побаловать не заслужил я что ли? Надо, так я и орденами-медалями потрясти могу. Для детишков-то. Тока я потом тогда возьму дубину да твою хрячью морду под тульский пряник распишу, – беззлобно обещал дед.

Он вообще очень добрый был. Начальник, видимо, находил доводы деда очень убедительными, и Виталька с Полькой получали заветные горкомовские подарки. Ну и ещё он Витальке «мелочишку» подкидывал, только так, чтобы мать с бабкой не знали. Но Виталька с детства смышленый был, он бы и так ничего не сказал, ибо конфискуют, да и деду влетит. Называл его дед «эх, голова садова» и «герой—голова с дырой». А Польке, ну, что девчонке надо? Бантики да эти, как их, он всегда забывал, как они называются, и говорил «ну, эти» – прищепки для волос да иногда игрушки какие.