Короткие рассказы о любви

Содержание:

1. Зарянка

2. Полет стерха

3. Горихвостка

4. Чижик

5. Зяблик – часть1, часть2

6. Дятел

7. Воробей

8. Ласточка

9. Сапсан – часть1, часть2

10. Певчий дрозд

11. Филин

1. Зарянка

Зарянка – маленькая певчая птичка, второе

ее название малиновка. Обладает изумитель-

ным певческим талантом. С человеком состо-

ит в хороших отношениях – может даже кор-

миться из рук. В зимнее время иногда зале-

тает в дома к людям в поисках тепла.

Считается, что зарянка, поселившаяся рядом

с жилищем человека, способна принести счас-

тье в дом.

***

В новогоднюю ночь, ближе к утру, Влад заскочил в клуб. Приятель очень просил его появиться и отладить микшерный пульт, который заглючил. Хотя диджей не растерялся и включил резервную фонограмму, чтобы публика продолжила развлекаться. Мало кто заметил подмену, к утру народ уже изрядно нагрузился спиртным.

Влад быстро все исправил и уже хотел уходить, потому что утром ему требовалось появиться на основной своей работе. В клубе он только помогал владельцу по дружбе.

– Ты хотя бы выпей и закуси, Новый год всё-таки, – сказал ему приятель, но Влад отказался, потому что был за рулем. Пьяные приятели лезли его обнимать, а девицы стремились облобызать, но он ловко уворачивался от всей этой веселой компании и пробирался к выходу. Мельком он заметил забившуюся в темный угол малолетку с заплаканным лицом. Выскользнув из очередных объятий пьяных девушек, он вернулся и присел перед испуганной девчушкой:

– С Новым годом, пичуга! Веселиться нужно, а не плакать! – сказал он и поцеловал ее в пухлые дрожащие губы.

– Ух, ты, какая сладкая, – пробормотал он и поцеловал ее уже по-настоящему. В какой-то момент он очень близко увидел ее изумлённые глаза и остановился:

– Ты что, одна тут?

– Мои друзья ушли.

– А ты?

– Они забыли про меня, пока я ходила в туалет. И сумку с телефоном и карточкой мою случайно забрали.

– Так, понятно, пошли.

Он взял ее за тонкую ручонку и повел в холл к гардеробу.

– Номерок тоже в сумке остался, – разрыдалась она.

Влад подвел ее к стойке и объяснил ситуацию гардеробщику. Тот знал Влада, но все же сказал:

– Пусть она хотя бы точно опишет свою одежду. Может и номер жетона вспомнит?

Девочка вспомнила и описала свой пуховик и пакет с обувью.

Влад достал кошелек и хотел дать ей денег на такси, но потом передумал:

– На такси тебе одной сейчас опасно ехать. Сам тебя отвезу. Далеко живешь?

Район, который она назвала, находился почти в часе езды, а Владу нужно было хоть немного отдохнуть перед работой. Он подумал несколько секунд и сказал:

– Поедешь со мной, а утром дам тебе денег, метро недалеко от моего дома, доберешься. Мне утром на работу, я хоть немного должен поспать.

Девочка замялась, но потом все-таки пошла за ним. В машине она села сзади, поэтому Влад видел ее в зеркало. Что-то присутствовало в ней такое… Правда, личико у нее опухло от слез, а еще он помнил ее тонкие ручонки и тщедушную фигурку в блестящем мини платьице. Эти детали сразу ставили всё на место, а поцелуй ничего не значил. Влад не мог прельститься такой девочкой-подростком. Его сестренка 15-ти лет и то выглядела более сочной, чем эта пигалица. И как это ее в клуб пустили, они же из-за спиртного не пускают несовершеннолетних.

– Тебе сколько лет? – спросил Влад.

– Восемнадцать, – пролепетала она.

– А как тебя зовут? Меня – Влад.

– Юлька, – ответила она робко.

– Не бойся, не трону я тебя. Я детей не трогаю. Я вообще никогда к девушкам не пристаю первый.

– А там, в клубе…

– Я думал, ты старше, там темно слишком было и цветомузыка. Увидел, что ты плакала, поэтому захотел тебя подбодрить, Новый год как-никак.

Домой к нему она заходила с опаской.

– Не бойся, кроме меня тут никого. Живу один. Сестренка иногда заглядывает, но сейчас ей не до этого, с друзьями все каникулы тусоваться будет. Родители твои не начнут тебя искать? Может быть, позвонишь им?

– Я ни одного телефона на память не знаю, даже родителей. Да и зачем, они на даче у друзей празднуют.

– Понятно. Мне нужно поспать, утром я уйду. А ты, если хочешь поесть, возьми что-нибудь в холодильнике. Спать будешь здесь, – он открыл дверь во вторую комнату, где рядом с зеркальным шкафом располагалась широкая двуспальная кровать.

– Вот тебе чистое постельное белье. А переодеться… ага, нашел, тельняшка моя старая. Постиранная, так что не думай.

– Вы моряк? – спросила Юлька.

– Нет, – ответил он, – Это подарок от дружка, который во флоте служил. Таких точно не купить в магазине. Чистый хлопок и специальное плетение нитей, сохраняющее упругость ткани. Ладно, я ложусь, мне в 10 утра уже уходить, и нужна совершенно свежая голова. Вернусь в 12 часов, тогда и поедешь домой. Можешь душ принять. Чистое полотенце в пенале, а в шкафчике найдешь упаковку с новыми зубными щетками. Держу для гостей. Вроде всё.

Он лег на диван прямо в джинсах и футболке и тут же уснул. Девочка смотрела на него некоторое время, особенно на его носки разного цвета – один белый, другой голубой, но потом взяла тельняшку и пошла в ванную.

Гостья проснулась, когда хозяин вернулся домой. Настенные часы показывали 12—15.

Я так долго спала, удивилась она, потому что хотела встать намного раньше, чтобы приготовить завтрак. Но Влад уже вовсю сам готовил что-то в кухне. Оттуда неслись вкусные запахи и слышались всякие хозяйственные звуки.

– Проснулась? – заглянул он в комнату, – Сейчас поедим. Я тут вкусностей накупил в честь первого дня Нового года.

Она скромно села в кресло и обхватила ноги руками. Так она занимала совсем мало места, как кузнечик в сложенном состоянии.

– Иди мне помоги, – крикнул Влад. Когда она вошла, он выкладывал салат в глубокую нарядную салатницу.

– Бери шампанское, – сказал он, но увидев, что она, взяв бутылку, никак не приноровится поудобней взять фужеры, развернул ее к себе и отложил бутылку в сторону.

Как же хорошо он целуется, подумала она, закрыв глаза и ощущая сладостное волнение во всем теле.

– Нет, давай все-таки выпьем шампанского и поедим, – сказал он, оторвавшись от нее, но тут же снова припал к ее губам и продолжил ее целовать.

– Ёлы, почему ж ты такая сладкая? С виду вроде душа еле в теле, как кузнечик.

– Между прочим, в Китае их едят и говорят, вкусно, – сказала девочка.

Влад захохотал и наконец-то отпустил ее. Они накрыли стол в комнате, и он налил шампанское:

– За Новый год и за наше случайное знакомство!

По телевизору с самого утра шли развлекательные шоу, Влад остановился на ретро музыкальном фильме АББА:

– Вот нестареющая музыка, – расслабился он после еды на диване.

– Иди ко мне, отсюда удобней смотреть, – позвал он девочку, сидевшую напротив на стуле.

– Побудь еще немного, успеешь домой.

Она согласилась и села с ним рядом. Так они и смотрели весь фильм про легендарную четверку. Когда пошла реклама, Влад увидел, что девочка уснула, прикорнув на боковушке дивана.

– Какая ж ты смешная в тельняшке, – сказал он и накрыл ее пледом. Этим же пледом она его укрыла, когда он под утро уснул.

Влад сидел, смотрел на спящую девочку и думал, что ему делать. Нужно бы отправить домой эту пацанку, но так не хотелось ее отпускать. Хотя, что в ней такого? Ухватиться же не за что, того и гляди что-нибудь где-нибудь у нее хрустнет. И почему его так тянет к ней? Эта мелкая ведь на 10 лет младше его. Глупая еще наверняка. Про кузнечиков в Китае вспомнила, смешная…

Но тут он увидел, что она смотрит на него. Он даже не понял, как опять начал ее целовать, а потом подхватил на руки и понес в другую комнату на кровать.

Под тельняшкой она оказалась тонкой и гибкой, но очень гладенькой и мягкой. И даже небольшая, но вполне оформившаяся грудь у нее имелась. Влад только не понимал, против она или нет, но спросить это ему все не удавалось из-за поцелуев, которые он никак не мог прекратить.

Однако он нащупал рукой под подушкой пачку презеров и достал один, подумав при этом, что когда вытащит его из блистера и начнет надевать, то поймет по глазам и поведению девочки, хочет она этого или нет.

Когда он проснулся, ее уже не было. Со стола она все убрала, посуду помыла и все аккуратно сложила. Написала записку, что взяла деньги на такси. Никаких других следов не оставила. Только тельняшка в изголовье кровати говорила о том, что девочка ему не приснилась.

Первые два дня он еще ждал, что она вернется, потом оставил это. Было много работы.

Перед Рождеством он вновь заехал в клуб по просьбе друга проверить, всё ли нормально с микшером.

Когда он уже выходил, то вдруг увидел девочку у гардеробной.

– Я принесла ваш жетон, – сказала она гардеробщику.

– Вот спасибо, а то они у нас постоянно пропадают, – обрадовался тот.

Влад стоял неподалеку и смотрел на нее. Подходить не стал, подумал, если сама подойдет, тогда…

Она подошла:

– Прости, что пропала. Позвонить не могла, у меня твоего номера нет, и приехать не получилось, из дома меня родители сразу на горнолыжный курорт увезли. Хотела записку для тебя гардеробщику оставить.

Влад взял ее за руку и повел в комнату техперсонала. После первой волны поцелуев он спросил, глядя ей в глаза:

– Что думаешь дальше?

– Не знаю. Запиши мой номер себе в мобильник. Захочешь встретиться…

– Поехали ко мне, – сказал он решительно.

Все повторилось, как и прошлый раз, только сейчас уже почти с порога. Влад не мог припомнить, чтобы когда-нибудь его так накрывало. Кого-то постоянного у него не имелось, он избегал длительных связей, слишком ценил свободу и общение с друзьями. Любил свою квартиру, которую купил недавно в ипотеку, любил наводить в ней порядок. Его раздражали мелочи, оставленные подружками после разового секса. И сами подружки часто раздражали.

– Не хочу тебя отпускать, – говорил он, целуя девочку у двери.

– Я завтра приеду. Сегодня родители собирались домашний ужин организовать, родственники придут. Мне нужно быть.

– Но ты сама-то хочешь приехать ко мне?

Она испуганно взглянула на него:

– Что за вопрос? Думаешь, я послушная малолетка?

– Я не разобрался еще, послушная ты или тебе самой это понравилось…

Она обиженно отвернулась.

– Не дуйся. Я понятия не имею, что ты можешь чувствовать в своем возрасте. Полагаю, я у тебя первый? Вряд ли ты в сексе хоть что-то ощутила, кроме дискомфорта.

– Я все чувствую и ощущаю!

– Ладно, ладно, я понял. Просто я старше, забыл уже, как это бывает в 18 лет.

– Но ты ведь не просто так со мной?

Влад помолчал пару секунд, но этого оказалось достаточно, чтобы девочка выскочила за дверь и бросилась к лифту.

– Юля! – крикнул он ей, однако двери лифта уже закрывались. У Влада остался только номер ее телефона.

До вечера он бродил из угла в угол. Из телевизора лилась музыка разных шоу, без остановки шли праздничные передачи. Но Владу даже есть не хотелось. Даже пива. И вдруг в 8 вечера в дверь позвонили. Это была она. Он ни о чем не спрашивал, только целовал ее и раздевал.

– В сумке салаты и мясо по-французски. Попросила подружку приехать за мной и увезти от родителей, типа в нашу студенческую компашку.

Но он почти не слушал, а внимательно смотрел на нее.

– Что такое? – удивилась Юлька.

– Да так… просто увидел тебя вблизи.

– А раньше не видел?

– Раньше все время только целовал.

Утром он проснулся рано, потому что решил получше разглядеть, какой она бывает после сна. Когда она открыла глаза, он смотрел на нее, близко склонившись к самому ее лицу. Она обняла его и притянула к себе:

– Мне так хорошо у тебя. Знаешь, дома спать совсем не то, ни разу не почувствовала такого покоя, как здесь.

– Покоя?

– Да. Дома меня вечно будят, когда я хочу еще поспать. Ну, режим и всё такое. Типа полезно для здоровья. И в любой момент в мою комнату мама или папа могут войти. Они запретили мне запираться на ночь. Никакой защиты.

– А здесь ты чувствуешь защиту?

– Да, именно поэтому мне так спокойно.

– Ты же ничего обо мне не знаешь. Может, я насильник и убийца.

– Насильники не целуют незнакомых девочек, чтобы они не плакали в Новогоднюю ночь.

– Глупая. Насильники еще и не так умеют маскироваться.

– Побудь еще разок насильником, – обняла она его покрепче.

– А мальчик какой-нибудь тебе нравится из вашей компашки? – спросил Влад, когда они завтракали.

– Есть парочка крашей, – ответила Юлька беспечно.

– Зачем же я тебе тогда?

Она засмеялась:

– Ты совсем другое дело.

– Почему другое?

– Потому что тебя я хочу. Значит, люблю.

– Это не одно и то же.

– Знаю. Но я уже разобралась в себе за эти дни, не то, что ты.

– Я? Не думаю, что ты могла так быстро полюбить меня, ничего обо мне не зная.

– Только такая любовь и есть настоящая. Ничего не знать, кроме тебя самого, без прикрас и без одежды.

– А как же внутренний мир?

– А интуиция на что?

– Может, я женат или бросил женщину с двумя нашими общими детьми? Или может, я встречаюсь еще с кем-то?

– Говорю же, на что тогда интуиция?

– И тебе без разницы, чем я занимаюсь, сколько зарабатываю, с кем общаюсь?

– К любви это не имеет никакого отношения.

– А как же мои чувства, в которых я еще не разобрался?

– Ну, так не тормози, разбирайся скорей.

Она уже второй раз спрашивала его:

– Почему ты все время надеваешь разные носки?

Первый раз он не ответил, потому что целовал ее и не мог остановиться. Сейчас решил все-таки объяснить:

– Сколько ни старался, не могу после стиралки нормально их по парам разложить. Никогда второй не находится. Уже привык. Есть несколько новых в упаковке, это когда костюм приходится надевать на официальный прием.

– Интересно, как ты в костюме выглядишь.

– А про то, куда я его надеваю, тебе не интересно?

– Ну-уу… расскажешь, если захочешь.

– Я тут подумал, ты слишком далеко живешь. После праздников мы не сможем часто видеться, – сказал Влад, – Да и моя работа… иногда требуется находиться в офисе круглые сутки. Я работаю начальником отдела по защите информации крупной фирмы.

Юлька помолчала, а потом сказала:

– Тогда придется обмануть родителей. Скажу, что в универе мне дали общагу, и буду жить у тебя.

– Мне придется возить тебя на учебу. Нас могут увидеть вместе.

– Буду на метро добираться, это намного ближе, чем я езжу сейчас в универ из дома.

– Хорошо, решили. Но родители не раскусят твой обман?

– Нет. Я реально подам заявление на общагу, и вещи кое-какие там буду оставлять на случай, если родаки вдруг приедут.

– Быстро соображаешь. А я тебя глупышкой считал.

– Я не такая.

– Такая, просто иногда проявляешь сообразительность.

– Не говори со мной начальственным тоном, я другого тебя люблю.

– Не буду… но обещай не делать глупостей. По всем вопросам советуйся со мной.

– Когда это я глупости делала?

– Это я на всякий случай.

Когда она уснула, он лежал и думал: – Ну, вот, придется воспитателем для нее стать. И как это я так влип?

Через три дня после Рождества Юлькин план с общагой сработал, и она поселилась у Влада. Правда, готовила она так себе, зато была чистюлей, что очень ему импонировало.

Ее родители потребовали, чтобы она на выходные приезжала домой хотя бы в субботу, и Юльке пришлось согласиться.

Кроме как с родителями и сестрой, Влад до этого никогда не жил с кем-то. Подружки приходили и порой оставались ночевать, но не более того. Все дела по дому он всегда делал сам. А теперь Юлька все успевала до его прихода. Даже ужин вполне сносно готовила.

– Ты хотя бы все лекции посещаешь? Что-то слишком рано возвращаешься, – выпытывал он у нее, – Я проверю твое расписание!

– Ну, пропустила кое-что, чего ты сразу бучу поднимаешь?

– Почему пропустила? Как потом зачеты будешь сдавать? Кроме того, за регулярные пропуски тебя запросто отчислить могут.

– Вот же, папочка нашелся! Сама разберусь!

– Будешь так разговаривать, отправишься жить домой!

К родителям ей не хотелось, поэтому она быстро сдалась. Ему даже пришлось несколько раз заезжать за ней и ждать за кампусом. Она училась на экономическом факультете и подолгу вечерами сидела над заданиями. Иногда он относил ее спящую от ноутбука в кровать. И домашние дела в основном опять делал он. Она теперь не успевала. Зато так ему было спокойней и привычней.

Пару раз он видел на столе, где она занималась, чужой конспект.

– Чей это? – спросил он ее.

– Краш дал, я кое-что не успела записать.

– Краш? Кстати, кто он и какой? Ты говорила, что тебе двое нравились.

– Да просто кореш. Подкатывал ко мне, но сейчас понял, что я несвободна.

– Ты ему сказала?

– Нет, никому ничего не говорила, даже подругам.

– Так он просто понял?

– Да. Полез целоваться, а я отвернулась. Вот и понял.

– А раньше не отворачивалась?

– Раньше он не лез. И раньше я ни с кем не целовалась.

– Ты это серьезно?

Юлька отвернулась.

– Правда, ни с кем? Никогда? Почему?

– Герпеса боялась. Мамашины страшилки.

– То есть, тебя хотели поцеловать, а ты отказывалась?

– Да. Ну чего ты пристал?

– Просто… ты так любишь целоваться, а тут вдруг выясняется такое.

– Люблю, потому что тебя люблю. И вообще, ты очень классно целуешь меня.

– Ты просто с другими не пробовала.

– И не собираюсь. Слишком брезгливая.

– И прекрати использовать сленг. Что еще за краш и кореш? Ты же не пятиклассница.

Она не умела ласкаться, и вообще в постели с ним была достаточно неловкой. Но он понял, что его заводит ее неискушенность. Хотя на самом деле здесь крылось нечто другое, что тянуло его к ней. Он долго думал и решил, что это так называемая «химия». Однако, постепенно узнавая ее ближе, он замечал, что ему все в ней нравится, даже то, за что он ругал ее и воспитывал. А когда она обнимала его, у него словно мозги расплавлялись, он не мог сопротивляться.

Так прошел январь, но вначале февраля Юлька заболела. У нее поднялась высокая температура, появился кашель и насморк. Казалось бы, обычное дело, но Влад не находил себе места. Накупил лекарств и взял три дня в счет отпуска.

Он вспомнил, как одна его подружка так же расклеилась. Он тогда, нацепив маску, быстренько отвез ее домой. Сбагрил, так сказать, подальше. Да и о чем было переживать, просто орз. Но из-за Юльки у него даже сердце разболелось, ну, или что-то там, в грудной клетке слева.

Два дня никак не удавалось снизить температуру, жаропонижающие не помогали. Он звонил в скорую, у него спрашивали, есть ли проблемы с дыханием, потому что опасались ковида. Наконец-то приехали и сделали тест. А потом вкололи что-то от температуры и уехали. Он хотел жалобу в минздрав писать.

– До-до, ну чего ты разошелся. Я уже лучше, – слабым голосом уверяла его Юлька. Только поэтому он успокоился.

Поехать в субботу к родителям Юлька не смогла. Позвонила и сказала, что уезжает с однокурсниками на турбазу.

Вечером, когда Влад варил для нее овсянку, Юлька подошла и обняла его сзади.

Он не обернулся и, помешивая кашу в кастрюльке, сказал:

– Давай поженимся.

– Ты же еще не разобрался в себе, – простуженным голосом ответила Юлька.

– А интуиция на что? – спросил он, – Будешь хотя бы мои носки попарно складывать.

***

2. Полёт стерха

Стерх – белый журавль, занесен в международ-

ную Красную книгу. Встретить его хотя бы раз

в жизни редкая удача. Гнездится и выводит по-

томство только в России.

***

Рома работал в издательской фирме корректором. Брал также заказы со стороны. На жизнь хватало, хотя и с трудом. Оплату за квартиру вносили родители, зимнюю одежду и обувь покупал ему старший брат.

Рома снимал однокомнатную квартиру недалеко от своей работы. Плюсом этой квартирки являлось наличие лоджии и достаточно большая кухня. Это было удобно, поскольку все посиделки сотрудников проходили у него. Иногда некоторые сослуживцы оставались на ночь. Для этих целей он держал пару напольных складных матрасов. Их купила ему начальница после того, как однажды в сильном подпитии заняла его тахту, а ему самому пришлось спать в кресле. Она же заказала ему угловой диванчик в кухню, потому что любила немного комфорта.

Сотрудницы подарили ему пару комплектов постельного белья и в придачу большую упаковку стирального порошка. А заместитель начальницы вручил Роме новенький пылесос. Кроме этого, по очереди каждый из сослуживцев дарил Роме что-то для кухни – сначала термопот, потом фужеры, потом микроволновку, а на прошлый Новый год ему отдали кофе-машину, поскольку в офис приобрели новую.

В этом году на его день рождения сотрудники скинулись и купили посудомойку, а офисный сантехник установил ее. Рома, конечно, пользовался ею только после пирушек. Посуду после своих завтраков и ужинов он мыл сам обычной губкой.

Посиделки устраивались почти еженедельно, обычно в пятницу вечером, и в этот день его холодильник пополнялся всякими вкусностями и деликатесами, большая часть которых оставалась несъеденной. Рома доедал все это почти до следующего раза.

Конечно, ему приходилось убирать переполненную пепельницу с лоджии, куда гости уходили курить и целоваться, приходилось проветривать всё и мыть. Но он был не против, ему всё нравилось. Конечно, он хотел, чтобы Танечка из бухгалтерии целовалась с ним, а не с главредом Васиным, но тут уж ничего не поделаешь. Васин ведь признанный красавчик, Рома ни в какое сравнение с ним не шёл. Хотя Васин говорил, что Танечка явно водит его за нос, потому что толком поцеловать себя так ни разу ему и не дала. Но и Рому Танечка совершенно не замечала.

Васин готовил Рому к редакторской работе. Он обещал, что после Нового года Рому обязательно переведут в редакторский отдел. А Петька Анисимов очень злился и говорил Роме:

– У тебя же высшее филологическое образование, а эта сука начальница корректором тебя поставила. А сама… ты что, не догоняешь, ведь она в тебя втюхалась, как кошка? Может, поэтому она тебя на вторых ролях держит? Чтобы ты не взрослел. Она ведь по пьяни призналась Нильской, что осталась у тебя тогда ночевать, чтобы подушку твою вдыхать, типа ты как ребенок тёплым молоком пахнешь. И рассказывала, что у нее слезы наворачивались, когда она смотрела, как ты, несчастненький мальчик, в кресле спишь в позе зародыша. Но ты же знаешь Нильскую, она всему редакторскому отделу об этом доложила за пивом.

Рома на это отмалчивался и на работе вел себя скромно. В курилку ходить ему не требовалось, потому что он не курил, и кофе любил только по утрам. Днем предпочитал чай.

Он очень старательно выполнял все поручения, которые ему давали. А начальница компенсировала ему разницу с зарплатой редакторов персональными премиями, что очень удивляло всех в отделе. Она иногда выходила из своего кабинета и смотрела на Рому какое-то время. Петька в такие моменты толкал его в бок. Но Рома продолжал свою работу, как ни в чем не бывало. Начальница подходила, заглядывала в его монитор и, постояв, молча отчаливала.

Ей в этом году исполнилось сорок три. Выглядела она на свой возраст, одевалась достаточно элегантно. И как разведённая многое себе позволяла. Рома был младше ее на двадцать лет. Наверно поэтому она воспринимала его молоденьким мальчиком, впрочем, как и другие сотрудники. Даже Танечка, которой недавно исполнилось 25, относилась к нему как к малолетнему.

Дело в том, что Рома не только не курил, но и не пил, даже пива, несмотря на то, что еженедельно принимал у себя дома практически весь редакторский отдел, в котором пили все, включая трех женщин и двух молодых девушек. А еще был он высоким и худощавым, имел густые волосы почти молочного цвета, до странности чёрные, точно соболиные, брови, темно-карие глаза и милейшую родинку над верхней губой. Эта родинка просто привораживала любой взгляд.

Накануне прошла новость, что к ним в штат приняли еще одного корректора. До этого доплату в полставки за дополнительную нагрузку получал Рома. Но кадровик сказал ему, что доплату с него не снимут по распоряжению начальницы.

Петька хотел поддержать товарища, поэтому, когда новенькая пришла, сразу же предложил Роме подкатить к ней, пока этого не сделали парни из других отделов. Сам Петька был женат и в таких забегах не участвовал.

Новенькая выглядела симпатичной и уверенной в себе, не то, что Рома. Ее взяли вторым корректором, потому что у издательства прибавилось заказов за счет учебной литературы и нон-фикшена.

Она представилась каким-то странным именем – Ната. Никто не удивился, все продолжили работать, как и раньше, один Рома спросил у Петьки:

– Ната? Что за странное имя?

– Ну, ты лошара. Это обычная Наташа. Молодняк давно так прикалывается, косит под ретро. Давай, пригласи ее куда-нибудь в обед. Кофе, например, выпить вместе в кафешке.

– А дальше что? – спросил Рома.

– Поболтайте о чем-нибудь, глядишь, и подцепишь ее. Не вечно же тебе девственником ходить.

– И что мне с ней делать, если я ее вдруг подцеплю?

– Боже, пригласишь ее к себе вечером. Я тебе ролик скину, посмотри, как и что нужно делать, если порно никогда не смотрел. С тебя станется, ты ж у нас просто непорочный. В порно все чересчур, а в этом ролике именно то, как нужно первый раз, чтобы девушку не испугать и не обидеть, и чтобы самому не лохануться.

– Но она не настолько приглянулась мне, чтобы…

– Так лучше, поверь! Чтобы просто переспать, влюбляться совершенно необязательно и даже нежелательно.

– Понятно, – сказал Рома. Но тут Ната сама подошла и предложила:

– Рома, можно пригласить тебя выпить кофе в обед?

Петька радостно потер ручонки, когда она ушла на свое место:

– Отлично! Она явно запала на тебя.

В это время из бухгалтерии в кабинет к начальнице прошла Танечка. По пути она окинула взглядом новенькую, потом взглянула на Рому. Он продолжил работать, как ни в чем не бывало.

– Ого, – заржал Петька, – Танечка наша учуяла конкурентку. А до этого на тебя даже внимания не обращала. Вот же бабы, лишь бы быть лучше других.

В кафе Рома сидел, как будто проглотил кол, с совершенно прямой спиной и расправленными плечами. Но не потому, что стеснялся или чувствовал себя неудобно. Просто не любил пить кофе в обед, а спину держал прямой, с почти сведенными лопатками, попеременно напрягая и расслабляя мышцы, чтобы немного снять напряжение после долгого сиденья за компьютером на работе. Он давно применял такую, неприметную для посторонних, статичную гимнастику, рассказывал о ней Петьке, но не навязывал.

Ната ничего этого не замечала и поглядывала на него с улыбкой:

– Так приятно, когда парень смущается.

– А мне приятно сидеть с вами.

– Давай на «ты»?

– Хорошо. Тем более что все видели, как мы ушли вместе. Но хочу сразу кое-что сказать, чтобы предотвратить недопонимание между нами.

Ната удивленно взглянула, а Рома спокойно продолжил:

– У меня есть девушка, и мы встречаемся довольно давно. Просто сейчас у нас трудный период.

– Вот как? А мне сказали… Но, спасибо, что предупредил.

– Однако я хочу попросить тебя никому об этом не говорить.

– Конечно, я никому не скажу. А ты в курсе, что тебя считают девственником? И вообще ты для всех образец чистоты и невинности. Наверняка из-за твоей внешности. Сколько тебе лет?

– Двадцать три. Имею диплом филолога.

– Ничего себе! Я думала, тебе не больше 18-ти. Но почему ты только корректор?

– Это лучше спросить у начальницы. Главный редактор консультирует меня весь последний месяц и уверяет, что после Нового года меня переведут в редакторский отдел.

– Понятно. Наверно начальнице очень хотелось видеть тебя подольше молоденьким неискушенным мальчиком.

– У каждого человека свои резоны. Начальнице по моему личному делу прекрасно известен мой возраст. Знают ли другие? Не выяснял. Но не буду никого ни в чем разубеждать. Спросят, честно отвечу. Пока никто не спрашивал напрямую, людям приятней строить догадки. Здесь никто обо мне ничего не знает. О своей девушке я тебе первой рассказал.

– И твой приятель Петр ничего не знает?

– Нет. Моим приятелем считает себя он. У меня в конторе фактически нет друзей.

– Думаю, мы с тобой можем подружиться, – сказала Ната.

– Очень на это надеюсь, – ответил Рома.

Потом Ната рассказывала о себе, хотя Рома ни о чем ее не спрашивал. У нее было припасено много смешных историй из студенческой жизни. Рома в ответ сдержанно улыбался. Ната окончила педагогический техникум и даже поработала уже учителем русского языка. Но как-то не сложилось. Ната сказала, что ей не понравилась обстановка в чисто женском коллективе, сплошные интриги.

На следующий день была пятница. Васин уже с обеда делал заказы, чтобы их очередная пирушка прошла на высшем уровне. Танечку он опять пригласил к ним в компанию. Она единственная работала не в редакционно-корректорском отделе. Начальница согласилась, но с условием, что Танечка, или Васин за нее, купит и принесет для Ромы что-то из посуды.

Рома все прибрал в квартире, помыл полы, протер везде пыль. И приготовил кое-что из своей старой походной одежды на случай, если кому-то из гостей потребуется переодеться. Происходили уже пару раз конфузы. Например, один редактор, тщедушный Венечка, переел и перепил, и его вывернуло наизнанку, пришлось отдать ему банный халат. Рома тогда ничем не показал, что личные вещи, надеваемые им на голое тело, ему неприятно давать кому-то другому. Утром он заказал себе на Озоне еще пару халатов. А вечером от начальницы пришел посыльный и передал ему пакет с роскошным пушистым банным халатом, который стоил очень дорого. Рома сел в кресло и некоторое время думал, что же ему делать со всем этим. С халатом она тогда явно переборщила.

Накануне пятницы, в четверг вечером она пригласила Рому к себе в кабинет:

– По поводу твоей должности. Конечно, я в курсе, что тебе не нужна никакая подготовка со стороны Васина для работы редактором. И про твой диплом с отличием я также прекрасно информирована. Но как только ты получишь должность редактора, я не смогу доплачивать тебе за переработку 50% от оклада корректора и персональные премии не смогу давать из своего фонда. Твой доход сразу снизится. Ты готов к этому?

Рома молчал.

– Надеюсь, ты понимаешь, почему я не переводила тебя в редакторы? Это собачья работа, с них руководство постоянно сто шкур снимает, за концепцию, за соответствие жанрам и стилям, за контроль сроков и анализ материала, за то, что реализации падают. Конечно, редактор звучит более престижно, чем корректор, но… Если вдруг тебе потребуется уволиться, я сделаю так, что в трудовой у тебя будет значиться должность редактора. И характеристику тебе дам соответствующую. Потому что фактически 90 процентов твоей работы составляла и составляет именно редактура, а не корректура текстов.

– Я очень благодарен вам, – сказал Рома, – Если вы цените меня не просто как корректора, а считаете фактически одним из редакторов, то я согласен с любым вашим решением.

– То есть на моё усмотрение?

– Да.

– Тогда с сегодняшнего дня твоя стажировка у Васина завершена.

Вечер пятницы никого не разочаровал. Народ возбужденно обсуждал насущные проблемы, все пили и ели, ходили на лоджию курить и целоваться – все как обычно. И только Васин все приставал к начальнице:

– Ну почему вы не хотите перевести Жданова в редакторы? Почему вы так жестоки? Это же самодурство!

– Пусть это самодурство. Я имею на него право, мои полномочия вполне позволяют мне это, – отвечала начальница.

Напившись, даже Петька не выдержал:

– Признайтесь, Вера Николаевна, вы просто влюблены в него и хотите, чтобы он как корректор находился в подчинении именно у вас!

– А разве ты, Анисимов, не влюблён в него так же, как и я? – усмехнулась начальница. Петька от удивления чуть не упал со стула с открытым ртом.

Васин поддержал Петьку:

– Ты ведь тоже понимаешь, она точно неравнодушна к нему!

За столом стоял привычный шумок разговоров. Кроме этой троицы в тему должности Ромы никто больше не вступал. А Танечка, сидевшая как бы на водоразделе, молча отпивала по глотку вино из фужера. Иногда она поглядывала на Рому, который сидел сегодня рядом с Натой и слушал ее нескончаемые смешные случаи из жизни.

Целоваться с Васиным Танечка сегодня не пошла. А когда Рома удалился в кухню, чтобы пополнить запасы хлеба и закусок для стола, Танечка также проскользнула туда. Правда, она оставалась там не более минуты и сразу вернулась на место, так что никто, и даже Васин, не заметил ее короткого отсутствия за столом.

На ночь у Ромы осталось шесть человек. Ему пришлось разложить кухонный диванчик и лечь там. Но вовсе не от этого у него испортилось настроение. А от слов Танечки, которые она бросила ему в лицо. Очень несправедливые слова, он совсем не заслужил их. Разве мог он отвечать за действия и чувства к нему начальницы. Ему было жаль эту женщину, и он не отвергал ее заботу о себе, потому что знал, что эта забота сродни материнской. Когда-то он случайно услышал в другом отделе, что она, будучи замужем, потеряла еще не рожденного ребенка. И очень быстро после этого муж бросил ее. В редакционном отделе, где находились также и корректоры, и куда обращался выход из кабинета начальницы, явно никто не знал об этой истории.

Когда Васин и Петька сегодня нападали на нее, ему хотелось встать и заткнуть их, но он побоялся своими действиями еще больше навредить ее репутации. Поэтому молчал, опустив голову. Хотя, встретившись с ней глазами, он увидел ее улыбку. А потом, когда он шел в кухню, она незаметно коснулась его руки и пожала ее. Это была благодарность за его сдержанность.

Именно это пожатие и видела Танечка, которая все неправильно поняла.

В понедельник Рома все-таки сказал Васину и Петьке, курившим на редакционном балконе:

– Я сам отказался от должности редактора. Думаю, мне пока не очень подходит эта работа, слишком много ответственности. Сейчас у меня другие заботы, личного характера.

– Ты сам?! – в один голос воскликнули Васин и Петька. Изумлению их не было предела.

– Так что извинитесь перед Верой Николаевной, – сказал Рома и пошел в типографию, чтобы отдать завершенную корректуру в печать.

Рабочая неделя началась как обычно, но во второй половине дня Васин почувствовал недомогание и уехал домой. Роме пришлось помогать Петьке завершать дневные редакторские дела. Еще двое редакторов сидели, не разгибаясь, над текстами, готовя их в печать. А утром в офис приехала бригада медиков из трех человек и всех сотрудников обязали пройти тест на ковид. Оказалось, Васин заболел и госпитализирован в тяжелом состоянии.

После измерения температуры еще троих сотрудников отправили домой. А на следующий день на работу не вышел Петька. Начальница вызвала к себе Рому и сказала:

– Что ж, берись за дела Васина и Анисимова. Кроме тебя некому. Я буду помогать, но основной удар придется держать именно тебе.

Рома кивнул и сел за компьютер Васина. Трудней всего пришлось сейчас работникам типографии. Там осталось всего трое сотрудников из десяти. Вечером пришли вести о том, что Васин в реанимации. Часть тестов оказалась положительными, и треть сотрудников перешли на дистанционку. Но Роме пришлось взвалить на себя почти всю работу за шестерых редакторов, которые реально болели, с температурой и другими симптомами.

Ната вовсю ему помогала. Бухгалтерия пострадала менее всего, поэтому девочки, работающие там, приносили редакторам еду и кофе для перекуса. В основном этим, конечно, занималась Танечка, но ей помогали еще две бухгалтерши.

Генеральный директор издательской группы провел видео собрание и обещал всемерное содействие. В типографию прислали еще троих специалистов по договору аутсорсинга, но редакторов найти не смогли. Однако отдел полностью справлялся со своей задачей, и издательский план шел по графику. Правда, редакторам приходилось задерживаться на работе допоздна, а Рома так и вовсе теперь ночевал в офисе. Начальница заказывала ему курьерскую доставку горячего питания и всего необходимого. Спал он в ее кабинете, поскольку только там имелся раскладной диван. Был там и телевизор, но Рома еле доползал до постели, которую начальница стелила ему перед своим уходом с работы. А уходила она почти последней из отдела.

Так прошло две недели. К этому времени Васина перевели из реанимации в спецпалату. Но он до сих пор нуждался в респираторной поддержке, ему постоянно требовалась кислородная маска. А Петька взял отпуск, поскольку также был очень слаб после болезни, хотя и отказался в свое время от госпитализации. Он звонил Роме и во всем его консультировал, но даже дистанционно не мог работать, всё больше лежал.

Постепенно сотрудники, которые перенесли ковид в легкой форме, вернулись на свои рабочие места и работа наладилась. Оставшиеся редакторы несколько адаптировались к новой нагрузке и находили теперь время для перекуров, на которых обсуждали Рому.

– Крепкий орешек оказался. А ведь такой молодой, посмотреть, просто мальчик с подиума, не иначе. И в отличие от шумливого Васина никогда голос не повысит. Кто бы мог подумать.

– А вы знали, что у него красный диплом? И еще кто-то сказал, что в университете, когда учился, он написал пару романов и повесть, и их даже издали в АСТ, конечно, под псевдонимом. Но толком никто ничего не знает, а сам он помалкивает.

Теперь, когда угроза срыва издательского плана отступила, Рома мог ездить домой, чтобы принять душ, переодеться и привести себя в порядок. Например, постричься в парикмахерской.

Ходил он всегда к одному мастеру, женщине средних лет, которая в отличие от других мастеров была немногословна. Но даже она не смогла удержаться от замечания:

– Какой необычный у вас, молодой человек, цвет волос. И это без какого-либо окрашивания. Никогда не видела ничего подобного.

Танечка, ожидавшая Рому в холле, заглянула в клиентский зал и сказала ей на это с улыбкой:

– Мы его стерхом звали, когда подростками были.

– Стерхом?

– Да, это птица такая, очень редкая. По-другому белый северный журавль называется. Так вот у него перья такого же цвета, как волосы у Ромки.

– Красивая у вас девушка, – сказала парикмахерша на ухо Роме.

– Да, только своенравная очень. Постоянно пытается поссориться со мной.

– А вы не поддавайтесь.

– Я так и делаю. Ей это ни разу еще не удалось.

Танечка теперь больше не скрывала, что является девушкой Ромы. Потому что не могла терпеть того, что Ната слишком уж вертелась возле него. А ведь именно из-за Танечки он устроился в издательство, хотя его звали остаться и работать на кафедре.

В свое время Танечка запретила ему на работе даже заикаться о том, что они знакомы. Ей казалось верхом неприличия показывать их отношения всем. Ведь Рома был по ее мнению слишком страстным и нетерпеливым в сексе, что не могло не быть заметным по его поведению в повседневной жизни. Но для нее он научился и стал скрытным.

К начальнице она его больше не ревновала, а даже прониклась к ней уважением и благодарностью.

Через месяц, когда Васин и Анисимов наконец-то оба вернулись в отдел, начальница вызвала к себе Рому и сказала:

– Я рекомендовала тебя на должность главного редактора нового подразделения нашей издательской группы. Генеральный дал согласие и полностью поддержал меня в этом. Я также перехожу туда, так что по-прежнему останусь твоей начальницей. Мне будет спокойней, если я смогу хоть чем-то помогать тебе. Танечку мы заберем с собой, я уже договорилась насчет нее.

***

3. Горихвостка

Во время перелета с ветки на ветку эта

маленькая птичка потряхивает хвостом,

который на солнце как бы вспыхивает

ярким огнем.

***

Иногда в обеденный перерыв Новиков любил пройтись по Невскому проспекту, от Аничкова моста до Екатерининского сада, где обитали уличные художники. Не так давно он даже решился попозировать и заплатил рисовальщице, но не забрал свой портрет, потому что спешил на встречу с партнерами, и ему было некуда положить достаточно большой рисунок. Обещал вернуться за ним через день. Через день не получилось, и через два. Он пришел сегодня. Однако из-за начавшегося дождя художники разбежались, оставив свои нехитрые пожитки. Под большим стационарным зонтом сидела лишь одна толстая взлохмаченная девица в митенках и в окружении мольбертов и тубусов с ватманами.

– Я тут позировал, но не забрал свой портрет…, – начал было Новиков.

– А, помню, Горихвостка вас рисовала. Слушайте, господин, вы вроде приличный человек, помогите мне!

Новиков удивленно смотрел на нее из-под своего зонта.

– Художница ваша заболела, а вся братва сдриснула, кто куда из-за дождя, и мне больше не к кому обратиться. Вы не могли бы вызвать и оплатить такси? У нее температура высокая, ей домой нужно.

– Где же сейчас ваша подруга?

Толстуха приподняла грязноватого цвета рогожу, и Новиков увидел ту самую рисовальщицу, съёжившуюся в комок на складном матрасе и укрытую какой-то ветошью.

– Конечно, конечно, – забеспокоился Новиков, —А куда ее везти, назовите адрес.

Толстуха протянула ему мятую бумажку с адресом, телефоном и данными художницы.

– Но имейте в виду, она далеко живет, в спальном районе. Такси дороговато обойдется. Фамилию и имя я написала, если скорую придется вызывать, – сказала она.

– Скорую?

– Да, у вас есть маска? Вдруг у нее ковид.

– Так может сразу скорую вызвать?

– Она очень просила домой ее отвезти. У нее там кот, его пристроить нужно, если она в больницу угодит.

Новиков набрал номер своего водителя, и тот уже через пару минут сообщил, что ждет рядом, в переулке.

– Вот вам моя визитка, – сказал Новиков толстухе, после чего они попытались разбудить больную девушку. Но, по всей видимости, та была без сознания. Новиков схватил ее на руки и понес к машине. Толстуха вскочила и на бегу сунула ему сумку художницы.

– Вызови скорую! – крикнул Новиков водителю.

Когда приехала скорая, Новиков сказал, что поедет с ними.

– Вы родственник? – спросили его.

– Нет, я ее друг, – соврал он.

– Документы есть у нее?

Он порылся в ее сумке и нашел паспорт. Пока фельдшер записывал данные, Новиков сфотографировал разворот паспорта себе на мобильник.

– Как она оказалась на улице?

– Понимаете, она художница, рисует желающих…

– Понятно. Ей необходима госпитализация. Привезите ей предметы первой необходимости, нательное белье, зубную щетку, халат, ну и все такое. Сначала ей сделают экспресс тест на ковид, потом определят, куда ее положить. У вас есть прививка?

– Да, конечно. Если нужно, QR-код имеется.

По паспорту художницу звали Виктория, возраст 21 год. Место рождения Москва. Прописана она была также в Москве. В бумажке толстуха указала новостройку в Кудрово.

Новиков нашел в сумке художницы ключи и поехал к ней домой. По пути он купил кошачий корм.

Ее квартира находилась в многоэтажном человейнике. Вокруг стояли такие же высотные многоподъездные дома с декоративными полосами всех цветов радуги. Новиков зябко пожал плечами, в дождь здесь все выглядело особенно неуютно, узкие временные тротуарчики были забрызганы грязью от проходящих машин. Его личный водитель с ужасом прикидывал на карте, где находится ближайшая автомойка при выезде из этого микрорайона.

Кот действительно был, гладкошёрстый, рыжий и наглый, в совершенно пустой однокомнатной квартире. Впрочем, в одном углу стояла коробка с вещами, на вешале висело три хламиды на плечиках, а рядом располагался напольный матрас, застеленный несвежей простыней, куда кот, встретив гостя, вернулся и где вальяжно разлегся.

Новиков заглянул в кухню. Там на столе он увидел ноутбук, а в углу стояли высокие папки, в которых находилось множество рисунков. В настенном шкафчике Новиков обнаружил немного посуды.

Вернувшись в комнату, он решил собрать необходимые вещи для больницы. Но в коробке из одежды присутствовали только пара свитеров, джинсы и несколько футболок. Еще имелся один небольшой пакет со стиранным нижним бельем. Но его он и подавно не стал трогать.

Новиков вздохнул и позвонил своей знакомой в салон:

– Нелли, подбери на свой вкус нижнее белье для девушки 21 года. Что-нибудь попроще. И какой-нибудь халат для больницы.

– А размер? – спросила Нелли.

– Ну… девушка стройная, рост примерно 165.

– Обувь нужна? Тапочки?

– Да, наверно. Она без сознания была.

– Хорошо, все сделаю, через час можешь забрать.

В ванной Новиков обнаружил переноску для кота, куда после некоторой борьбы с рыжим нахалом и запихал его.

– Поедешь со мной, наглец, – сказал он коту, злобно шипящему на него из-за решетки переноски.

В больнице от него приняли пакет с одеждой и то только потому, что все новое и в упаковке. Но в регистратуре сказали, что Виктория чувствует себя лучше и тест на ковид у нее отрицательный.

– А что же тогда с ней было?

– Просто голодный обморок на фоне простуды и температуры.

– Голодный обморок? Вы это серьезно? Мы же не в блокадном Ленинграде, – изумился Новиков.

– Такое бывает. У бездомных, например. Пару раз к нам привозили девушек с анорексией, которые голодали из-за диеты.

– А можно ее забрать отсюда?

– Если она сама подпишет согласие, то да, можно. Палаты и так переполнены.

– Передайте ей ее мобильник и скажите, что я сейчас ей позвоню.

– Кто вы? – услышал он в трубке.

– Я забрал вас у Екатерининского сада по просьбе вашей подруги и привез сюда. Вы были без сознания. Если хотите, я отвезу вас домой.

– Да, хочу! Пожалуйста, а то Герцог совсем один.

– Я передал вам кое-что из одежды, вы получили?

– Да, я сейчас спущусь.

Он увидел ее минут через 10, уже в джинсах и потертой тонкой курточке с пакетом в руках, и встал ей навстречу:

– Вот ваша сумка. Там паспорт и все остальное. Я ничего не трогал.

– Спасибо вам большое, – сказала она и достала кошелек. Открыв его, она несколько замешкалась, а потом сказала:

– Вы не могли бы занять мне пару тысяч? Я обязательно все вам верну.

Новиков посмотрел на нее и взял ее за руку:

– Пойдемте, я отвезу вас в кафе. Вам нужно поесть, потом мы поедем к вашему коту. Он сейчас у меня.

– Как мне обращаться к вам?

– Меня зовут Александр.

В кафе она заказала прозрачный куриный суп и миниатюрную булочку к чаю.

– Это все? – спросил Новиков.

– Я никогда не ем много, просто не могу впихнуть в себя. Уверяю вас, этого вполне достаточно.

– Хорошо, – сказал он, глядя на нее с сомнением.

– Зачем вы сегодня поехали рисовать? У вас же простуда.

– Нужно было немного заработать, – ответила она, взглянув на его дорогой галстук, – не у всех есть личный водитель и портмоне с кучей кредиток и наличных.

После того, как расплатился в кафе, он отпустил водителя и повел машину сам. В дороге Вика сидела, закрыв глаза.

– Вам все еще нездоровится. Нужно отлежаться, принять Максиколд или Терафлю, и вообще пить много жидкости, – сказал Новиков, – Вы можете остаться у меня с вашим котом. В вашей квартире… вам сейчас будет неудобно.

– Александр, я только немного посплю, а завтра утром уеду к себе и Герцога заберу. Сейчас я немного устала, – сказала Вика, когда они приехали, и она еле дошла до кровати, которую ей застелил Новиков.

– У тебя снова температура, выпей это, – протянул он ей стакан с напитком от простуды. Она выпила, легла и закрыла глаза. Кот примостился рядом и замурчал.

– Наверно, ему нельзя на постельное белье? Оно у вас дорогое.

– Не волнуйся, пусть спит рядом с тобой. И называй меня просто Саша.

– У тебя очень фактурное лицо. Я наслаждалась, когда рисовала тебя. Когда ты не пришел за портретом, я подумала, ну и хорошо, оставлю себе. Я очень редко оставляю что-то, если рисовала на заказ.

– Я видел в твоей квартире в кухне много рисунков. Но не смотрел их, спешил к тебе в больницу.

– Удивился, наверно, пустая комната, совсем нет мебели и вещей.

– Спи, завтра поговорим.

Когда она уснула, он наконец-то смог получше ее разглядеть. Интересно, думал он, ей 21 год, ни работы, ни жилья. Та квартира наверняка съемная, в кухне стол и шкафчик явно хозяйские, и шторы на окне, даже холодильник подержанный есть, правда, там мышь повесилась. Да и стекла в окнах слишком чистые, значит, сняла квартиру она совсем недавно, хозяева, видно, готовили ее к сдаче в аренду. И ванна вылизанная, стиральная машина есть.

Когда он искал ей одежду в коробке, то обратил внимание на джинсы и футболки. Начать с того, что футболки были с авторскими принтами. А джинсы и вовсе стоили супердорого. В этом он знал толк. Но и в ней самой имелось кое-что… Ее тонкие руки выглядели слишком интеллигентно, без маникюра, просто с аккуратными коротко отстриженными ногтями. А вот на ногах имелся профессиональный педикюр и ногти покрывал гель-лак с глиттерами.

Он ушел в другую комнату, закрыл дверь и позвонил толстухе. Рассказал о том, как ездил за котом, а потом забрал Вику к себе.

– Скажите, Вера, давно Вика работает на улице с вами?

– Нет. Раньше работала только летом, в каникулы. Ей тогда лет 16 было. По сотке долларов в неделю за место платила. А потом пропала надолго, совсем недавно снова появилась.

– У нее есть родители, парень?

– Родители в Москве. Она сбежала от них, но подробностей не знаю. И на что живет, тоже не в курсе. Кажется, сначала жила у какого-то друга. Потом и от него удрала. Мы тут все ее подкармливали, ей, видно, не на что было даже еду купить. Она как-то обронила, что квартиру недорого сняла и все деньги на это истратила, потому что хозяева запросили за три месяца вперед заплатить. В выходные она в кафе быстрого питания подрабатывает. Вроде всё. А как она сейчас?

– Максиколд выпила и спит. Кот рядом с ней.

– Понятно. Спасибо вам огромное! Она хорошая девочка. Когда еще школьницей была, одному художнику нашему тут помогла, у него тогда мать умерла, так он последние рубли сшибал на скромный памятник, а заказов почти не имелось.

Утром, когда Новиков готовил завтрак, телефон Вики позвонил. Она ответила и видно не успела отключить громкую связь. Новиков услышал, как какой-то парень кричит на нее:

– Где ты мотаешься?! Я один за тебя должен тут все решать? Устроители потребовали изменить расположение картонов и решить, какое освещение оставлять, а какое приглушать. И оплату увеличили. Так что ты мне должна еще 200 евро!

С этого момента Вика отключила громкую связь и что-то ответила. Новиков заглянул в комнату к ней:

– Проснулась? Как ты?

– Я уже намного лучше, Саша, – улыбнулась она.

– Сейчас будем завтракать. А кот уже поел. Но ему ведь свои дела нужно сделать? Утром я заказал, и курьер привез наполнитель для кошачьего туалета. Там есть тазик. Сделаешь всё как нужно?

Вика пошла в ванную и какое-то время общалась с котом. После этого она отнесла тазик на лоджию.

– Он хотя бы послушный у тебя, – сказал Новиков.

– Он не мой, моего приятеля. Порода – абиссинец, да еще и с родословной. Мне пришлось взять Герцога на время, пока его хозяин в отъезде. Кстати, не линяет, поэтому не вызывает аллергии. И очень спокойный.

– Однако он злился на меня, когда я его в переноску запихал. А кто так кричал на тебя по телефону?

– Это арт-менеджер. Он готовит выставку моих работ в галерее.

– Выставку? Здорово. Иди завтракать, все готово.

Когда они завтракали, Вика сказала:

– Он не понимает, как я в таком виде, больная, могу показаться в галерее. Я сказала ему, чтобы делал все на свое усмотрение. Я ведь только для этой выставки и приехала из Москвы сюда. Пришлось квартиру арендовать и временный заработок найти. Потому что родители запретили мне все это, не дали ни копейки и даже заперли меня. Но я все равно убежала.

– Я слышал, арт-менеджер заплатил за тебя. Тебе нужны деньги?

– Да. Понимаешь, я потеряла карточку. На ней у меня есть деньги, мне друг перевел немного. Но мне нужно в сбер съездить с паспортом, чтобы новую карточку получить и снять их.

– Ты еще не выздоровела.

– Нет, я в норме, правда.

– Давай я пока заплачу за тебя твоему менеджеру? Чтобы он больше не кричал на тебя. Если хочешь, можем съездить в галерею, посмотришь, как там разместили твои работы.

– Можно? У тебя есть время?

– Не беспокойся об этом.

– Тогда мне нужно привести себя в порядок.

– Хочешь куда-нибудь в салон?

– Что ты, это дорого, я пока и так вся в долгах.

– Собирайся и поедем. Но давай возьмем лекарства с собой, сомневаюсь, что ты уже окончательно поправилась.

Перед салоном Новиков завёз ее в магазин одежды, откуда она вышла в удлиненном строгом платье василькового цвета. Новиков несколько секунд не мог отвести от нее глаз, настолько этот цвет шёл к ее длинным рыжеватым волосам, которые сейчас были стянуты в толстый взлохмаченный жгут.

Потом Новиков давал указания своим сотрудникам по телефону, пока Вика сидела у стилиста.

Когда она вышла, он взглянул на нее и сказал:

– Выглядишь отлично. Можно ехать.

На самом деле, она просто поразила его, такой красивой предстала перед ним. Но он не хотел этого показывать.

В галерее, пока Вика общалась с менеджером, Новиков смотрел ее работы. И вдруг увидел свой портрет. Когда она подошла, Новиков спросил ее:

– Зачем ты это выставила?

– Запиши в мой долг и его. Ты ведь заплатил мне тогда. Но изо всех работ этот портрет для меня самый ценный.

– Потому что фактурный, как ты сказала?

– Он получился живым. Всякий раз волнует меня.

– Может, это не портрет тебя волнует, а я?

Она смутилась и отвернулась.

– Отвези меня домой, в Кудрово, – сказала она быстро.

– А как же Герцог? У тебя снова поднялась температура, твои щеки покраснели, – сказал Новиков в машине, – Больше никуда не пущу, пока не поправишься. И вообще… никуда не отпущу.

– Мне нужно забрать кое-что в съёмной квартире.

– Скажи, я сам туда съезжу.

– Ноутбук.

– Хорошо. А что с твоими родителями? Ты связываешься с ними?

– Нет. Заблокировала, а то чуть мобил не разрядился от их звонков.

– Сообщи им, что с тобой все в порядке. Не веди себя по-детски.

– Я не хочу к ним возвращаться. Хочу перевестись из Суриковки в Репинку. Я Питер больше люблю.

– Значит, сейчас ты в Суриковке учишься? Понятно.

– Да, на третьем курсе уже.

– На стипендию собираешься жить? Ах, да, совсем забыл, ты же еще в кафе быстрого питания подрабатываешь, кроме того, что уличной художницей подвизаешься.

– Можешь издеваться сколько хочешь.

– Значит, останешься у меня. Поняла? Будешь моим питомцем. Как Герцог. У тебя же и прозвище имеется – Горихвостка. Так, кажется?

– Ну чего ты прицепился… То, что ты мне нравишься, ничего не значит. Каким еще питомцем, что за выдумки.

– Звони родителям!

– Вот же… начальник нашелся. Позвоню. Сейчас разблокирую их номера.

Он слышал, как она оправдывалась перед родителями, потом вырвал у нее трубку из рук и сказал:

– Пожалуйста, не беспокойтесь о дочери. Я позабочусь о ней.

– А вы кто? – спросил женский голос.

– Я ее парень. Это ко мне она уехала из Москвы.

***

4. Чижик

Чиж – певчая перелетная птица, но часто

не улетает на зиму не только в средней

полосе, а даже на Северо-Западе России.

Щебетание чижей создает особую атмос-

феру и не надоедает. Эти птички покоря-

ют сообразительностью и доверчивостью.

А еще чижи в основном моногамны и вер-

ны своим партнерам всю жизнь.

***

Женя Чижов по прозвищу Чижик поехал сегодня от метро Ломоносовская до Гостиного двора. Это всего 4 остановки. Потом от Гостиного двора он прошел по Садовой до набережной Мойки, потом еще немного, и вот она – Фонтанка и Первый Инженерный мост. А там, внизу Чижик-Пыжик. Правда, пришлось подождать и пропустить несколько человек, но потом он сделал то, что задумал – загадал желание и бросил монетку, попав точно на постамент, где стоял Чижик-Пыжик. И не под хвост легендарной птички, что намного проще, а под клювик. Туда редко кто мог точно прицелиться. По примете желание его должно было обязательно исполниться. Тем более что Чижов вытащил из кармана мерзавчик водки и быстро, чтобы никто не увидел, выпил его содержимое, после чего прошептал: – «Чижик-Пыжик, где ты был, на Фонтанке водку пил». Так обряд считался полностью завершенным. И когда Чижов шёл обратно, то улыбался. Я всё сделал правильно, Эмико не уедет, думал он. Монетка под Чижиком-Пыжиком самая верная примета в Питере, проверено.

На всякий случай он позвонил домой.

– Где ты прохлаждаешься? – спросила Эмико сердито, – Мы же договорились вместе готовиться к собеседованию.

– Иду, иду. Через полчаса буду. Что тебе купить? Хочешь пирожное?

– Я не ем сладкое.

– С каких это пор?

– С сегодняшнего дня! Целых полкило набрала. Худеть буду.

Какая же она милаха, даже когда злится, подумал он. Лишь бы не уехала.

– Тогда что купить? – спросил Чижов.

– Купи никуманы.

– Ты имеешь в виду пегоди?

– Что найдешь, то и купи. Азиатские блюда сейчас повсюду продают. Просто никуманы поменьше размером, чем пегоди. А мне теперь нельзя много мучного.

Чижик любил корейские паровые пирожки пегоди, а Эмико любила японские никуманы. Это тоже были паровые пирожки, с точно такой же начинкой – капустой с мясным фаршем и специями. Различались они только формой, размером и названием.

Чижику очень нравилось имя Эмико, которое означало «улыбающийся ребенок». Отец Эмико был русским, а мать – японкой. Именно она назвала дочь японским именем. От отца Эмико достался каштановый цвет волос, а от матери – азиатский разрез глаз. Себя Эмико считала русской, потому что выросла на русской литературе и впитала российский менталитет. А Японию до недавнего времени не посещала, видела ее только по телевизору и в фильмах. Японская культура и обычаи казались ей причудливыми, красивыми, но не были родными. Особенно ее удивляли все эти резкие внезапные выкрики японских персонажей в кино и постоянные поклоны не только в исторических фильмах, но и в современной жизни. И подчинение родителям в вопросах личных отношений она совершенно не понимала и не принимала.

Мать учила ее писать и читать иероглифы, однако в виду отсутствия потребности и практики Эмико могла прочесть разве что только хокку или танка и объясниться по-японски на самом простейшем уровне. Ей легче и проще было все это говорить на английском, что она и делала, когда ей доводилось общаться с японцами в России.

В этом году ее мать собралась летом в свой родной город Исэ к родителям, куда она изредка ездила в период цветения сакуры на реке Миа, обычно в конце марта. Визу для Эмико она также оформила, но поедет ли с ней дочь, не знала. Эмико до сих пор не дала ей ответа, сказала, что подумает.

Дело в том, что отношения между отцом и матерью Эмико как-то разладились. Отец совершенно не хотел уезжать и жить в Японии, в России он имел всё и занимал высокий пост в госструктуре. А мать после того, как Эмико окончила университет, почти каждый день теперь заговаривала о разводе и своем отъезде.

– Зачем разводиться? Ты хочешь натурализоваться в Японии? На что ты будешь там жить без моей финансовой поддержки? Твои родители уже пожилые люди, ты хочешь обременить их? – говорил ей муж, который по всему до сих пор ее любил. Она отвечала, что так же любит его, но всю жизнь с ним тосковала о местах своего детства.

Они решили не разводиться. Она просто собиралась погостить у родителей по семейной визе.

Эмико обрадовалась, когда Чижик принес никуманы:

– Наконец-то, я так проголодалась! Куда ты ходил, признавайся!

– По делам, – уклончиво ответил он.

– Вечно у тебя какие-то пацанские дела находятся. А как же собеседование?

– Я ведь здесь. Вот пообедаем и сядем готовиться.

– А что это за запах? Ты выпил?

– Нет, конфету с ликером съел.

– Интересно, откуда ты ее взял? И даже мне не предложил. Хотя мне сейчас нельзя сладкое. Между прочим, тебе нужно отвыкать от своего прозвища. Если о нем узнают на твоей будущей работе, это будет несолидно. Так что никакого Чижика, а только Евгений Чижов.

Чижик и Эмико были ровесниками и дружили с детства. Чижик часто ночевал дома у Эмико, потому что как ее двоюродный брат считался членом семьи. Но родство у них с Эмико значилось только по документам. Потому что Чижик являлся приемным сыном ее родной тети.

Эмико в этом году окончила филологический факультет СПГУ и искала работу. Чижик немного задержался, поскольку отслужил в армии – не поступил в первый год после школы, провалился. Сейчас он учился на том же факультете на 3 курсе и хотел найти временную подработку, чтобы не сидеть без дела. Эмико говорила ему, что лучше бы за лето он английский подтянул:

– Какой из тебя журналист будет без знания английского? Гонять тебя буду, чтобы учил!

Чижик слушался ее, но не потому, что она окончила вуз раньше него, и не потому, что была умнее. Хотя Эмико даже одежду ему подбирала и следила, чтобы он питался нормальной пищей. И стригла его тоже она. Для престижа Эмико купила ему дорогую авторучку и подарила планшет с наворотами.

– Ты же будущий журналист, без этого никак.

Харуки, мать Эмико, уже собрала вещи, хотя до поездки еще имелось время. Да и Эмико до сих пор не дала ей ответа. Харуки понимала, почему дочь не горит желаньем ехать с ней, но все равно очень хотела, чтобы Эмико поехала.

Там она не сможет не почувствовать своих корней, думала Харуки. Хотя и мужа оставлять ей было трудно. Она видела, как сильно он расстроился, когда она намекнула на развод. Она-то его до сих пор любила, а вот он… Из-за своей работы последние два года домой он приходил только ближе к ночи. Ужинал и ложился спать, чтобы рано утром уйти. Даже в выходные ему приходилось работать. Харуки не доставалось от него ничего, кроме поцелуя в лоб и слов:

– Спасибо. Как всегда все очень вкусно.

Был, конечно, и секс, и в такие моменты муж казался ей прежним, но сейчас это случалось не чаще одного-двух раз в неделю, не то что раньше. У Харуки появлялась надежда, но как только муж засыпал, следы от его поцелуев таяли и надежда испарялась. Потому что рано утром он уходил на работу, не сказав ни слова. Наверно, просто не хотел будить ее, но Харуки все равно каждый раз надеялась, что он скажет ей как раньше:

– Люблю тебя, мое весеннее деревце.

Так переводилось ее имя.

Даже на ее день рождения в этом году он прислал подарок с нарочным, а сам появился как всегда очень поздно. Это явилось для нее последней каплей.

В свои 50 лет Харуки выглядела очень молодо, никто не давал ей больше 40-ка. Но муж уже давно не говорил ей комплиментов. Она не устраивала ему сцен, молча принимала поцелуй в лоб от него и ни о чем не спрашивала. А он даже не замечал, что она все последнее время молчит. Помнил ли он ее голос? Про смех она не думала, потому что не смеялась очень давно. Улыбалась, радуясь успехам Эмико. Но это всё.

После подготовки к собеседованию Эмико отправила Чижика купить продукты по списку.

– На ужин приготовлю шулюм, – сказала она, – Только не выбирай слишком мясные ребрышки, лучше купи дополнительно кусок шейки, и картошку найди разваристую, финскую. Молодой картофель не пойдет, он навара не дает в бульон. И зелени побольше, не как в прошлый раз – по три веточки в пучке купил.

– Побольше, это сколько, если точно?

– По 100 грамм каждого вида. А ты тогда вообще грамм по 50 купил. Этого мало!

Она поправила его взъерошенные волосы и воротничок летней рубашки:

– Ты должен выглядеть опрятным, тебе же не 12 лет. Следи за этим.

– У меня для этого есть ты, – буркнул он.

– Не дуйся, потом сходим на озеро, как я обещала тебе.

– Ну, то-то же, а то только и знаешь – купи то, купи это…

Когда он вернулся, Эмико разговаривала с матерью на лоджии.

– Да не могу я поехать! – почти выкрикнула Эмико, – Не могу я Чижа оставить одного на все лето.

– Почему? – спросила мать.

– Потому что люблю. Вот почему!

Чижик замер, услышав это, а потом бесшумно вышел за дверь, словно еще не приходил, сел на ступени в подъезде и подумал – нет, я, конечно, слышал, что Чижик-Пыжик выполняет загаданные желания, но чтобы так быстро! Поверить не могу!

Вдруг открылась дверь, из нее выглянула Эмико и спросила:

– Ты чего здесь? Почему не заходишь?

Чижик в момент выдернул ее на лестничную площадку, закрыл дверь в квартиру и поцеловал Эмико в губы. Первый раз, по-настоящему.

– Ты чего?! – опешила она.

– Ты сказала, что любишь. Я слышал.

– Так нечестно! Подслушивать… – начала Эмико, но Чижик обнял ее и снова заткнул ей рот поцелуем.

Когда они все-таки вошли, Харуки внимательно на них посмотрела, но ничего не сказала, хотя у Эмико щёки напоминали красное яблоко, а Чижик отводил взгляд в сторону. Эмико, схватив у него пакеты с покупками, исчезла в кухне, а Чижику, хотевшему проскользнуть в комнату Эмико, Харуки заслонила дорогу:

– Женя, давай поговорим.

Улизнуть ему не удалось, поэтому он покорно прошёл за ней в гостиную.

– Прошу тебя, отпусти Эмико со мной. Только один раз.

Чижик опустил голову, сердце его болезненно сжалось:

– Тётя, я так долго ждал… Я не могу. Простите меня, – сказал он глухим голосом.

– Она ведь только тебя послушает, больше никого.

– Когда это я его слушала?! – воскликнула вошедшая Эмико, – Зачем ты его мучаешь? Никакие чувства к Японии у меня не проснутся. Я ведь уже ездила туда. Даже дедушка и бабушка… ну не могу я принять их как родных. Мы говорим на разных языках. Им никогда не выучить русский, а мне никогда не понять японского. Мои бабушка и дедушка живут со мной рядом! А ты… если хочешь нас с папой бросить… вперед!

Харуки вытерла слёзы и ушла в спальню.

– Эмико, она плачет, будь с мамой помягче, – сказал Чижик, обняв ее за плечи.

– Я тоже сейчас заплачу! Ей меня совсем не жалко! Ты должен меня защищать, а не ее!

После этих слов Эмико разрыдалась, уткнувшись Чижику в грудь.

Ночью она спросила:

– А когда ты впервые понял, что я тебе нравлюсь?

– Лет в 13, – ответил Чижик.

– 10 лет назад? И молчал. Как так можно? Столько лет мучил меня.

– Мучил? Как это? Ты же на меня даже не глядела, только помыкала мной.

– А что я должна была еще делать? Мне хотелось видеть, что ты на все для меня готов.

– Так я и был на все готов. Разве ты не видела? Один раз даже целовал тебя, потому что ты захотела этого.

– Когда? О чем ты говоришь?!

– Не помнишь? В этот Новый год, ты слишком много шампанского выпила.

– И ты воспользовался этим?

– Ты сама! Я бы никогда…

– А я думала, что это сон такой… эротический.

– Почему мы с тобой такие дураки? Так долго мучили друг друга.

– Ну, мы же все равно любили… Это была проверка.

– Что скажем родителям?

– Скажем как есть. Но… я не хочу, чтобы ты уходил к себе домой. Хочу, чтобы всегда оставался со мной.

– Я не ухожу.

– Вдруг твоя мама будет против?

– С чего бы ей быть против собственной племянницы?

– Да она всегда над тобой тряслась – мой Женечка, мой мальчик, самый умный, самый лучший… Кто бы меня так любил! Моя мать в жизни меня не приласкала. Только и слышала от неё – ты должна это, ты должна то. Не будь с парнями доверчивой кошкой, подставляющей свой живот. Никому не открывай своих чувств. Веди себя прилично, соблюдай правила, не позволяй никому нарушать твоего личного пространства. Не выставляй наружу свои эмоции. Вот же, японский менталитет. Но ведь мы в России! Здесь при встрече друзей целуют безо всякого стеснения, и о своих чувствах говорят открыто!

– Ага, особенно ты! Если б я не подслушал, так бы до сих пор и не знал, что ты меня тоже любишь. Хочу, чтобы со мной ты всегда была доверчивой кошкой, подставляющей свой живот.

– Ну ладно, ладно… Не пущу тебя к тёте.

– Она же моя мама…

– Все равно! Теперь ты только мой! Все мамаши одинаковые собственницы – что японские, что русские!

– Ты тоже собственница. Самая моя любимая собственница на свете.

В день отъезда Харуки сказала, чтобы они не ездили с ней в аэропорт.

– Почему, мама? – воскликнула Эмико. Но мать ответила:

– У вас и своих дел много. Не хочу вас напрягать.

Эмико чувствовала себя виноватой, поэтому написала отцу об этом в чате, чтобы он не подумал, будто Эмико сама не поехала проводить маму. Отец ответил как всегда очень коротко – Не переживай. А Харуки первый раз поцеловала Эмико и Чижика на прощанье. Эмико даже подумала, что мать не захотела их поездки с ней в аэропорт именно из-за этого. В общественных местах, на людях, она никогда не могла позволить себе кого-то целовать.

Чижик тоже чувствовал себя не в своей тарелке, но помалкивал. Ведь он ничем не помог Харуки, именно из-за него Эмико не поехала с матерью.

И вдруг, когда Харуки уже уехала на такси, отец вернулся домой. Он торопился и что-то искал в их с женой спальне.

– Папа? – удивилась Эмико. Ведь он никогда не приходил домой в рабочее время.

– Я спешу, – сказал отец и вдруг обнял Эмико и Чижика, а потом быстро вышел за дверь. Они увидели с балкона, как он сел в свой представительский автомобиль, в котором его уже ждал личный водитель.

– Ты заметил, что папа взял свой саквояж? Он его только в командировки берет, – сказала Эмико.

– Да, очень странно, ведь он ничего об этом не сказал.

– Может, тётя хоть что-то знает? Позвони маме, спроси.

Но мать Чижика удивилась не меньше них:

– Саша уехал в командировку? Сейчас попробую узнать у его секретаря.

Мать Чижика работала в том же департаменте, что и ее брат, отец Эмико. Через десять минут она позвонила и сказала:

– Он взял три дня отпуска. Вы что-нибудь понимаете?

Эмико и Чижик находились в полном недоумении:

– Он ничего не говорил об этом.

– Давай тоже поедем в аэропорт! – сказал Чижик. Эмико кивнула и вызвала такси.

По пути Чижик выяснил, у какой стойки будет проходить регистрация на ближайший рейс до Токио, так что в Пулково они помчались туда прямиком. И вдруг, несколько в стороне они увидели Харуки и отца Эмико.

– Погоди, – остановил Чижик Эмико, – Давай подождем.

Ее родители о чем-то разговаривали. Харуки стояла, опустив голову, а отец Эмико держал ее за плечи и в чем-то убеждал. А потом обнял, и так они стояли вдвоем.

– Я поняла, – сказала Эмико, – Папа решил лететь с ней. Зачем бы ему тогда саквояж потребовался. И три дня отпуска.

– Наверно, ты права. Давай понаблюдаем за ними.

Они спрятались за указателями, и хотя им было совершенно не слышно, о чем говорили родители Эмико, зато очень хорошо все видно. Между тем объявили регистрацию, и родители пошли к стойке. Чижик и Эмико увидели, что ее отец подал на регистрацию и свои документы.

– Что я тебе говорила, – сказала Эмико Чижику, – Он летит с ней! Давай, не будем подходить к ним, пусть побудут только вдвоем.

Отец Эмико задержался в Японии еще на неделю. А когда вернулся, сказал ребятам:

– Поедем-ка в субботу на дачу, к бабушке и дедушке? Шашлыков поедим. Лето все-таки! Мой мини-отпуск еще не закончился.

– Папа! Урра! – завопила Эмико и помчалась собирать вещи.

– Сегодня же только четверг, – сказал Чижик.

– Чтобы ничего не забыть! – ответила она.

Они сто лет не ездили на дачу с папой. Приезжали сами, привозили дедушке и бабушке продукты и помогали им сделать необходимые дела на участке и в доме, спускали воду из колонки, Чижик стриг траву, Эмико мыла окна. Папе вечно недоставало времени, хотя они оба помнили, каким веселым и задорным он был раньше, в их детстве. Тогда на даче летом собиралось три семьи, родные и Чижику, и Эмико. И все чувствовали себя очень хорошо и уютно. Дедушка с бабушкой суетились по хозяйству, папа Чижика, как заядлый рыбак, с утра уходил на озеро, а мама любила возиться на грядках. Еду на всех готовила Харуки, а ее муж занимался с детьми – с Чижиком и Эмико. Это было счастливейшее время.

И теперь оно вдруг вернулось. Родители Чижика очень воодушевились и поехали на дачу уже в четверг вечером.

А в пятницу Чижик рассказал Эмико, как ездил на Фонтанку.

– Ты серьезно? Это же предрассудки, – изумилась Эмико.

– Знаю. Но с Чижиком-Пыжиком на удивление всё работает. Давай съездим и загадаем, на всякий случай. Хуже ведь не будет. У меня и мерзавчики есть.

– Мерзавчики? Водка что ли? Ты тайком водку пьёшь? Мерзавчик! Ну, я тебе задам за это!

– Да не пью я, купил для желаний, чтобы к Пыжику ездить.

– И хочешь, чтобы я тоже выпила эту гадость?

– Ради желания!

К обеду он всё-таки уговорил ее, и они поехали. Эмико успокоиться не могла и все бурчала, но при этом не отпускала руку Чижика даже, когда они сидели в вагоне метро. Он ощущал от этого сладкое томление в сердце и поглядывал на Эмико влюбленными глазами.

– Веди себя прилично, – одергивала его Эмико, на что он отвечал:

– Мы же в России, а не в Японии.

Крыть ей было нечем, и она отворачивалась в сторону, пытаясь скрыть предательскую улыбку.

Чижика-Пыжика она увидела впервые:

– Эта мини-фигурка и есть культовый Чижик-Пыжик? – поразилась она, но послушно встала в очередь рядом с Чижиком.

– Бросим одну монетку на двоих, потому что ты можешь промахнуться. Я возьму твою руку в свою, а ты возьмешь монету и отпустишь ее точно по моей команде. Поняла? – сказал он ей строго. Так они и сделали, и Эмико даже завизжала от радости, когда монетка упала куда ей и следовало.

– Теперь это, – Чижик сунул ей бутылочку, – Выпей незаметно, а то еще за распитие алкогольных напитков в общественном месте оштрафуют.

– Да ладно тебе, – засмеялась Эмико.

– Делай, как говорю, сначала водку выпей, потом стишок скажи. Только тогда все исполнится.

Они загадали, чтобы у родителей Эмико всё стало как прежде, как в те времена, когда они украдкой целовались, а маленькие Эмико и Чижик подглядывали за ними.

Вечером Чижик приготовил сумки, чтобы с утра погрузиться в машину и ехать на дачу. А после ужина Эмико и Чижик услышали обрывок фразы отца Эмико, говорившего с сестрой по телефону:

– Она думала, что я разлюбил ее…

– Ты понял, понял? – зашептала Эмико Чижику, – Теперь всё будет как раньше! Она ведь всегда говорила, что родина не только там, где ты родился, но и там, где живет твоя любовь.

***

5. Зяблик

Часть 1. Зяблик

Зяблик – красивая певчая птичка,

прилетает в Россию с зимовки в на-

чале апреля. Зяблика нельзя приру-

чить, он крайне пуглив, и в клетке

начинает биться о прутья, отказыва-

ется от еды и часто погибает.

Песнь зяблика – очень мелодичные

трели с «росчерком» в конце.

***

Иля-зяблик уже полчаса ждал своего лучшего друга Федьку Игнатова в кафе «Теремок» на Литейном. Кафе находилось недалеко от ул. Короленко, рядом с Музеем Бродского. В этот музей собственно Иля и приехал. Хотя Федька назначил ему встречу здесь вовсе не из-за музея. Во-первых, он записал Илю к мастеру в барбершоп на Короленко, 14, а во-вторых, обещал после барбершопа отвезти его домой на своей машине. Федька работал в школе, совсем близко от «Теремка», где его ждал Иля.

Вообще-то настоящее имя Или было Эмиль Зяблин, но так его называли только на работе. Самые близкие друзья использовали для общения с ним его детское прозвище. А имелись еще и не очень близкие, просто друзья, разъехавшиеся не только по разным городам, но даже и по разным странам. В Питере остались бывшие однокашники, приятели, знакомые и сослуживцы. Эмиль был очень общительным, открытым и, что немаловажно, слишком добросердечным. Его все любили. Хотя постепенно, с годами круг друзей всё сужался, знакомые и однокашники отошли в сторону, остались только самые верные, из которых ближе всех был Федька. Наверно, потому, что Иля дружил с ним с самого детства. Раньше они жили по соседству, сейчас их разделяли две остановки метро.

Федька помогал Иле во всем. Дело в том, что Иле из-за бедренной нейропатии приходилось пользоваться тростью, но и с ней он достаточно быстро уставал. Сюда он приехал на такси, однако после посещения музея ему пришлось зайти в «Теремок», чтобы отдохнуть. Для приличия он заказал чай и огромный блин с мясной начинкой, но попросил упаковать его на вынос. Федька наверняка проголодался к концу рабочего дня. В школе Федька работал физруком, а еще вел курсы аэробики в одной фирме. Поэтому часто общался с девушками, посещавшими эти курсы. Почти все они были от него без ума, поскольку Федька выглядел спортивным и накаченным блондином. Иля рядом с ним ничем не выделялся, разве что утонченной красивостью лица, удлиненными темными волосами и стройной фигурой. Федька уговорил его с помощью барбера обрести более брутальный вид, чтобы после этого можно было знакомить его с девушками. Ведь Иля не считал возможным делать это самому, а найти кого-то в кругу своих знакомых за долгие годы учебы ему так и не удалось. На работе также никого подходящего не наблюдалось.

Барбер долго разглядывал Илю – и так, и эдак. Менял направление света и фотографировал. Потом сел за ноутбук и запустил программу моделирования.

– Цвет волос пока менять не рекомендую. Это было бы слишком кардинально. А с вашей внешностью нужен очень деликатный стиль. У вас красивое лицо, мы должны это просто подчеркнуть и придать всему образу больше мужественности. Насколько мне сказал ваш друг, вы именно этого хотите. Хотя, на мой взгляд, вам больше подошел бы стиль элегант.

– Нет, сделайте его мужиком или лучше просто современным стильным красавчиком. Правда, он и так всю жизнь «красна девица», – вмешался Федька.

Мастер показал несколько смоделированных в программе видов, на которых Иля представал серьезным парнем.

– Федя, – сказал Иля другу, – Не будет ли мой внешний вид диссонировать с моим поведением и манерами? Я ведь совершенно не умею быть бруталом.

– Все нормально, доверься мне. Никто не собирается превращать тебя в неандертальца, мастер просто подчеркнет в тебе мужественность, чтобы никто больше не ошибался на твой счет.

Иля и сам не хотел оставаться прежним. Еще со школы его иногда принимали за девушку и только в приближении понимали, что это парень.

Между тем барбер приступил и первым делом начал состригать удлиненные волосы Или, который в ужасе взглянул в зеркало и с этого момента закрыл глаза, чтобы не видеть своего позора.

Он чувствовал руки мастера на свой голове, и ему казалось, что барбер стрижет его чуть ли не под ёжик. Потом заработал триммер, и Иля совсем сник. Даже стал думать, что нужно будет купить какую-нибудь кепку. А на работе? Ужас, он вообще меня налысо бреет что ли, – думал в отчаянии Иля. От долгого сидения у него стало ныть проблемное бедро. Он пошевелился и тут же услышал Федькин голос:

– Зяблик, ты устал?

Иля стеснялся сказать, что да, он устал, и бедро болеть начинает, ведь мастер так трудился. Прерывать его наверно было нельзя. Но барбер вдруг смахнул что-то с головы и плеч Или, снял с него накидку и сказал:

– Вот и всё. Ваша прическа называется удлиненный фейдовый кроп.

Федька помог Иле встать:

– А чего глаза закрыл? Сколько тебе говорить, чтобы не трусил? Посмотри на себя – ты ж настоящий красавчик! Все девки твои будут!

Иля открыл глаза и какое-то время смотрел на себя в зеркало. В зеркале отражался Иля, но тот, каким он был когда-то, лет пять назад, двадцатилетний. На которого оборачивались все до единой девчонки, несмотря на его хромоту и трость. Виски у этого прежнего-нового Или были фигурно выбриты, а сверху несильно остриженные волосы спадали веером по кругу и создавали подобие очень красивого водопада иссиня-черного цвета как перьями слегка прикрывающего брови и ресницы Или. Удлиненные волосы всегда придавали ему задумчиво-печальный вид, а сейчас Иля выглядел молодым и креативным, как в прежние времена. Он и забыл о том сумасшедшем возрасте, когда Федька увлекал его во всякие пацанские радости, когда они вместе имели крутые летние стрижки цезарь, ездили на море и по целым дням катались на яхте одного Федькиного знакомого мэна.

За рулем Федька болтал без умолку, потому что пребывал в отличном настроении:

– Я даже не думал, что ты так здорово будешь выглядеть. Не зря этого барбера все хвалят. Завтра идем с тобой в клуб, я познакомлю тебя с одной штучкой. Она у них там распорядителем работает. Ко мне на аэробику ходит. Фигурка – закачаешься. Видела тебя со мной и как бы мимоходом спросила, кто ты и что. Удивилась, что ты свободен и ни с кем не встречаешься. Умненькая, не пустышка какая-нибудь, учится на третьем курсе, кажется в институте культуры на музыкальном менеджменте.

Он открыл на своем мобильнике фото и сунул его Иле. Иля надел очки, в которых обычно работал на компьютере, внимательно рассмотрел фото и спросил:

– Разве я могу ей понравиться?

– Говорю же, она сама про тебя спрашивала. Конечно, общими словами, кто ты, чем занимаешься. Ничего конкретного.

– Так может она просто с тобой хотела пообщаться?

– Не думаю. На аэробике она на меня даже не смотрит. А в клубе я с ней пересекся, когда по делу к ее директору заходил. Тебя со мной она видела именно в спорткомплексе, ты ждал меня после занятий с моими девицами.

На работе Илю встретили дружными возгласами одобрения.

– Посмотрите, наш главред просто икона стиля!

Иля смущался, но недолго, после совместного чаепития с сослуживцами он уже немного освоился со своим новым имиджем. Главное, что всем понравился его стильный облик, это придало ему уверенности в предприятии, которое наметил для него Федька. Сегодня вечером в клубе он собирался познакомить Илю с Леной. Так звали ту самую девушку, которая интересовалась Илей и спрашивала о нем у Федьки.

Странно, но после благоприятных отзывов сослуживцев о его прическе, Иля совсем не волновался, ведь он в глаза еще не видел Лену. Волновался за него Федька. Потому что Иля был девственником. Федька инструктировал его чуть ли не по каждой мелочи в этом вопросе и сердился на то, что Иля бестолково кивал, говорил «угу» и совершенно по-идиотски улыбался.

– Ты все запомнил, что и как нужно делать, если у вас с ней дойдет до секса?

– Если дойдёт. Я совсем не уверен, что дойдёт.

– Иля! Соберись, не включай олигофрена! Посидите, выпьете шампанского, ты начнешь ее целовать, и если она не оттолкнет тебя, а я уверен, что не оттолкнет, значит, все у вас случится сегодня.

– А где? Прямо там, в клубе?

– Я же сказал тебе, не включай олигофрена! Ты же лингвист, главред в уважаемом глянцевом издании! Почему ты ведешь себя так в самый ответственный момент?! Мы ведь обсуждали это – ты пригласишь ее к себе домой на чашку кофе. Классика жанра. Ты порядок дома навел?

– Ладно, ладно. Порядок навел, и все помню. Главное, начать целоваться. А потом все само собой придет. Инстинкт подскажет.

– Вот именно. В такие моменты важно отключить мозги. Начнешь умствовать, всему кирдык наступит. У нашего младшего брата свой природный ум.

– Ах, ты про это… Я и забыл.

Вживую Лена понравилась Иле намного больше, чем на мобильнике у Федьки. Они втроем поговорили о последней премьере в ДК Ленсовета, потом Иля достал и показал новый номер журнала, издаваемого его агентством.

– Ты главный редактор? – удивилась Лена, – Так молодо выглядишь.

– Я уже три года главный редактор, сразу после универа. Мне 25 лет.

– А я пока учусь.

Потом Федька прилип к какой-то девчуле, а Лена с Илей вышли на танцпол, где Иля только и смог, что поддержать Лену под руку. Она смутилась при виде того, как ему трудно без трости, и сказала, что расхотела танцевать.

– Пойдем, лучше покажу тебе наши владения, я ведь как-никак распорядитель здесь, – предложила Лена и повела Илю по витиеватым узким клубным коридорчикам, в каждом углу которых ютились парочки. Иля даже не понял, как она завела его чуть ли не в самый темный закуток, где ему волей-неволей пришлось прижаться к ней, чтобы пропустить двух подвыпивших парней. Лена не оттолкнула его, и он решил, что сейчас самое время ее поцеловать, потому что сердце его колотилось как сумасшедшее.

Когда они приехали к нему домой, то вместо обещанного кофе оба оказались на диване, и он продолжил целовать ее, навалившись сверху. Однако потом, сдерживая учащенное дыхание, сказал:

– Пойдем туда? – и кивнул головой в сторону спальни, в открытую дверь которой была видна застеленная белоснежным покрывалом широкая кровать.

– Я сейчас, – выскользнула из-под него Лена и исчезла в ванной. Иля удовлетворенно вздохнул и похромал в спальню ждать свою гостью. Целоваться ему на удивление очень понравилось. Так откровенно он еще никогда не целовался с девушками. Знакомых подруг он целовал только в щёчку, когда поздравлял с днём рождения, а у старших женщин иногда галантно прикладывался к ручке.

Сейчас он чувствовал возбуждение и знал, что у него все получится. Однако когда Лена вернулась и обняла его за шею, он немного отстранился и сказал:

– Мне еще не доводилось заниматься сексом. Это будет первый раз. Но не волнуйся, я мужчина, и, если ты согласна, меня ничто не остановит.

– Да, конечно, – пролепетала она, глядя на него округленными от изумления глазами.

Утром он хотел проводить ее до метро, но она очень спешила, ей нужно было на лекции. Поэтому он только вышел за ней на лестничную площадку, взял ее за руку и очень проникновенно сказал:

– Спасибо за прекрасную ночь.

Лена, взглянув на него, странно прищурилась как от зубной боли и вдруг резко дала ему пощечину, после чего быстро заскочила в лифт, двери которого тут же закрылись.

Иля от неожиданности потерял дар речи и несколько секунд не мог прийти в себя. Как? Почему? За что? Я сделал что-то не так? – лихорадочно думал он, мысли его метались по кругу, а сердце мучительно сжималось.

Через полчаса приехал Федька, чтобы отвезти его на работу.

– Мда, уж, – почесал Федька затылок, – Иногда я и сам не понимаю, что у баб в голове. У них же мозги совсем по-другому устроены. Но ночью у вас с ней все получилось?

– Да! – воскликнул Иля, – Все было замечательно! Она такая… нежная и страстная. И мы даже сделали это два раза. А как мы целовались!…

– И кайф она словила?

– Я уверен, ей было хорошо.

– А тебе?

– Очень! Понимаешь, я…., – но тут Иля замолчал и в отчаянии посмотрел на Федьку.

– Что такое? – удивился тот.

– Я понял, – прошептал Иля, – Это ужасно! Мои слова…

– Да в чём дело? – возмутился Федька, – Ты ее поблагодарил как джентльмен…

– Нет, ты не понимаешь. Мои слова… именно они оскорбили ее.

– Оскорбили? Как это?

– Эта моя благодарность… слово «спасибо» в этой фразе можно расценить как аналог оплаты за ночь любви.

– Что за бред?! Это она должна быть благодарна тебе! Вот же… нашлась принцесса! Да я тебе дюжину таких подкачу, и они за счастье будут считать переспать с таким красавчиком! И гордиться будут, если ты поблагодаришь их за ночь.

Своё слово Федька всегда держал, так что у Или началась бурная сексуальная жизнь. Он почти всю неделю не просыхал от спиртного и каждое утро просыпался с новой девочкой в своей постели. Но в субботу, сидя с больной головой у себя дома, он потягивал пиво, которое ему притащил Федька на опохмел, и говорил своему другу:

– Всё, мне нужен перерыв. Я уже достаточно развратился.

Федька заржал:

– Я очень рад! А то у меня тут маман как-то спросила, не гей ли случайно твой дружок? Слишком уж Иля красивенький, да еще и девственник.

– И ты ей рассказывал, что я девственник? Как ты мог?!

– Успокойся, я советовался с ней насчет тебя. Не бойся, маман никому никогда не расскажет. Она к тебе со всей душой! Она меня и направила подтолкнуть тебя к нормальной сексуальной жизни. Но не для разврата, а только для пользы твоего физического здоровья.

– Господи, тётя Вера все обо мне узнала, какой стыд.

– Никакой не стыд! Это меня она обзывает озабоченным кобелиной, а ты для нее образец чистоты.

Сегодня Иля до обеда работал на удалёнке, хотя после вчерашней вечеринки голова у него так и болела, несмотря на пиво, которое принес Федька. Иля из-за своей хромоты имел право в любой день остаться дома и работать удаленно, но он пользовался этим редко. Потому что его работа во многом состояла из компоновки макетов страниц будущего журнала. И для этого ему требовалось постоянно общаться со своими журналистами, кое-где сокращать их статьи, кое-где, напротив, дописывать. Кое-что он писал сам, когда оставались незаполненные места на макетах. Иногда ему приходилось ездить с фотохудожником на съёмки сюжетов с моделями, иногда – брать интервью для журнала, что он делал намного лучше других сотрудников, поскольку с его внешностью и манерами очень располагал к себе собеседников.

Более всего к Иле была благосклонна дочка одного из совладельцев их издательства. Она часто пыталась общаться с ним, но он всегда увиливал, находя разные предлоги. Сегодня она уговорила его пообедать с ней в ресторане напротив, обещая потом отвезти его в офис на своей шикарной ауди.

За столом она не замолкала ни на минуту, смеялась, рассказывала какие-то свои дела. Иля слушал, но думал о своём. Его до сих пор мучила ситуация с Леной. Он поглядывал на Регину, не перестававшую его развлекать, и вдруг подумал – как там Лена? По телу его прошла какая-то волна, и он отчетливо вспомнил, как она обнимала его и отвечала на его поцелуи.

После обеда он позвонил Федьке:

– Слушай, я хочу извиниться перед ней. Можешь отвезти меня вечером в клуб? Она сегодня работает там?

– Чего это ты надумал? Зачем? Цени себя больше, нечего перед бабьём прогибаться!

– Федя… кажется, я люблю ее, – сказал Иля.

Федька помолчал, потом буркнул:

– Накрутил себе всякого. Вот зачем, зачем, я тебя спрашиваю? Конечно, я отвезу тебя к ней, но если она просто бортанула тебя по своим каким-то причинам? Что будешь делать? К чему махать кулаками после драки?

До вечера Иля все думал об этом. Регина, воодушевленная их совместным обедом, все крутилась рядом, намереваясь пригласить его вечером в бар. Иля видел все ее маневры и поэтому громко сказал своему заму, что уезжает пораньше по срочному делу.

– Поехали сначала поедим, я голодный как чёрт, а мне вечером еще аэробику вести. К Елене заедем позже. Она сегодня на работе появится после 19-ти, – сказал Федька.

Когда они сделали заказ в кафе, и Федька набросился на еду, Иля сидел грустный.

– Что я наделал, – сказал он, на что Федька стал убеждать его:

– Давай, не поедем к ней. Зачем тебе подставлять вторую щёку? Ты не оскорблял ее, пусть она думает, что хочет. И не любишь ты её, просто она у тебя первой оказалось. Парни очень долго помнят свою первую, иногда всю жизнь. А влюбляются и женятся совсем на других. Поверь мне. Я тоже помню свою первую девочку, мне тогда 15 лет было. И я тоже думал, что люблю ее. А потом оказалось, что таких девочек вагон и маленькая тележка. И та самая, первая, уже через неделю променяла меня на другого. Зяблик, тебе будет больно… зачем?

– Нет, Федя, я должен. Пожалуйста, я хочу посмотреть ей в глаза и извиниться за те свои слова. Хочу объяснить ей, что совсем не имел в виду… не хотел ее оскорбить, просто у меня пока нет такого опыта, я не знал, как себя вести…

– Вот, ты даже толком сформулировать не можешь, за что именно хочешь извиняться! Что мне с тобой делать?!

Однако ближе к 19-ти часам они все-таки поехали в клуб. Федька поглядывал на друга, сердце его разрывалось, он всегда очень остро переживал за Илю. Сколько раз он бил морды пацанам, которые обзывали Илю хромоножкой или девчонкой. Сколько раз вытирал ему нос и слёзы. Сколько раз носил его на закорках в школу, когда ходьба причиняла Иле сильную боль. Они были практически неразлучны с первого класса.

Он уже приготовился защищать Илю, и репетировал в уме речь, которую скажет этой неадекватной Лене. А ведь она сначала вызвала у него симпатию и казалась такой хорошей, во всем подходившей Иле. Правильно батя говорит, женщины – это зло! Если бы они не требовались для секса, ни за что не стал бы якшаться с ними!

Когда они вошли в клуб, Федька шел впереди, как бы закрывая Илю от врага, который их ждал. Лену они не предупредили о своем приезде. Но охранники в этом клубе знали Федьку, поэтому легко пропустили его и Илю.

– А-аа, ты тот самый! – воскликнул один из охранников, глядя на Илю.

– Какой еще тот самый? – спросил его Федька.

– Да нет, это я так… – заменжевался парень, но Федька навис над ним, глядя ему прямо в глаза.

– Ну, его видели тогда с Еленой. А ведь она никогда ни с кем…, – оправдывался охранник.

– Ясно, – рявкнул Федька, – Мы как раз к ней на прием и идем.

– Она у себя в кабинете, – сказал второй охранник и показал неприметную дверь в конце коридора.

Когда они подходили к этой двери, она вдруг открылась и из нее вышла Лена. Столкнувшись с Федькой, Лена удивленно подняла глаза, а потом увидела позади Федьки Илю, уронила папку, которую держала, и метнулась к нему. Федька резко повернулся и уже хотел задержать ее, чтобы защитить друга от новой пощечины. Но Лена опередила его и, обняв Илю, уткнулась ему в шею:

– Где ты так долго был? Почему не приезжал?

Федька разинул рот от изумления. А Иля пытался объяснять Лене:

– Я не хотел… просто не подумал, что эти слова могут обидеть тебя, я совсем другое имел в виду… Ни одного дня не забывал о тебе. Даже Феде сказал, что люблю тебя.

– Феде сказал, а мне пока еще нет, – улыбнулась Лена.

– Ну…, – начал Иля, – Такое только наедине нужно говорить, глядя в глаза.

Лена засмеялась и прижалась к нему.

Часть 2. Экзамен по танцу

***

В отпуск в этом году Федька Игнатов не поехал, потому что запланировал переезд. Квартиру он нашел подходящую – недорого и близко от медцентра, где Иля проходил лечение. Ведь друг его совсем сник, ходить не мог и практически стал колясочником. Все из-за прогрессирования его проблем с бедром. Но в медцентре, рядом с которым Федька нашел им двоим квартиру, Иле назначили только консервативное лечение. Операцию, способную помочь Иле, как сказал ему уже второй доктор, могут сделать лишь в Германии, и то не факт, что возьмутся. Слишком сложное сочетание сразу нескольких патологий имелось у Или. Именно поэтому еще три месяца назад, когда началось ухудшение, он выгнал Лену, сказав ей, что разлюбил и видеть ее больше не желает. Вряд ли она поверила, но ведь ушла. Конечно, она практически ничем не могла ему помочь, теперь всем этим занимались его родители и Федька.

Лена звонила Феде, но он лишь буркнул ей:

– А что я могу? Ты ж его знаешь. Но особо не надейся. В лечении кроме таблеток и уколов ему отказали, не делают у нас таких операций, а на Германию пока денег не хватает. Мы – две семьи уже все выложили и только половину стоимости собрали. Я в сети вывесил объявление на сбор средств, но пока жиденько.

– А сколько нужно?

Федька назвал, Лена примолкла.

– Свою жизнь устраивай, – сказал Федька, – В героиню-то не играй, и время понапрасну не теряй. Пока молодая и в тираж не вышла. Ты ж не особо его любила, со мной можешь честной быть. Даже если на операцию соберем, за ней еще две или три нужны будут – у него там целый букет. И реабилитация хрен знает, сколько по времени займет.

– Не надо обо мне судить, особо я его любила, или не особо. Смотря, что любовью считать. Он вот решил – если секса у нас не стало, значит, и любовь прошла. Сказал, что как домработница я ему не нужна.

– Чего уж теперь. Нам сейчас не до любви, нам бы на операцию ему собрать. Я уже во все фонды, которые нашел, заявления написал. Переезжаем мы с ним, я квартиру снял недалеко от медцентра. А то с креслом не особо находишься. На работу раз в неделю его буду возить, как главреду ему верстать номер там требуется или еще чего. Так что я ему теперь и за домработницу, и за всех остальных, но мне не привыкать. Тебе с этим точно не справиться.

Накануне отпуска Федька пообщался с Ирмой, которая вела секцию бальных танцев в соседнем зале. Иногда его клиентки по аэробике наблюдали за занятиями танцоров. Но они почти никогда не заставали занятия Ирмы с колясочниками – по времени не совпадало. А Федька давно на эти занятия любовался и целью себе поставил заставить Илю начать заниматься у Ирмы. Не мог Федька спокойно видеть потухшего друга, который теперь только читал и у телика сидел, хотя взгляд его был направлен в никуда. Он даже не смог бы сказать, о чем фильм, который только что смотрел, и о чем прочитанная книга. Федька слишком хорошо знал бодрящую силу двигательной активности да еще в совокупности с музыкой. Ирма пообещала приложить все свои умения, чтобы Илю не отпугнули ее занятия.

Убеждать Илю Федька решил с доказательства необходимости сохранять и даже увеличить силу рук и корпуса, несмотря на то, что одна из ног приносила Иле много боли. Вторую ногу тоже задействовать требовалось с осторожностью и лишь ниже колена. К своему удивлению Федька довольно-таки быстро убедил Илю и радовался, что друг его не хотел совсем уж впасть в отчаяние. Ведь по натуре Иля был веселый и жизнерадостный. Правда, с момента ухудшения он часто плакал украдкой, потерял сильно в весе и казался Федьке каким-то нереально лёгким. Это являлось еще одним веским аргументом в пользу занятий у Ирмы. Ведь она сама напоминала скорее спортсменку, нежели танцовщицу, хотя постоянно сидела на диете.

На занятия к Ирме прикатили еще троих инвалидов. У одного не было ног, но он оказался самым улыбчивым и веселым. Пока они ждали остальных, парень познакомился с Илей и сообщил, что совсем скоро у него будут бионические ноги, и что он уже примерял их.

– Военные спонсировали, бионики ведь почти 5 миллионов стоили, – сказал Гоша, новый знакомый Или, – Я ж на учениях подорвался.

Иля съёжился, но Федька, всё время находящийся сзади, силой расправил его плечи и сказал:

– Здорово, что военные тебя не бросили. А мы Иле на операцию копим.

Вместе с Ирмой пришли три девушки.

– Танцуйте каждая со своим партнером, а с новеньким пока работать буду я, – сказала Ирма, отстранила Федьку и сказала ему сесть на скамейку, что стояли вдоль стен. Там уже сидели такие же как он сопровождающие.

Иля судорожно вцепился в колеса, поэтому Федька снова подскочил к нему, но Ирма вновь отстранила его:

– Ничего, я справлюсь. Не впервой. Приступим!

После ее слов включили музыку и пары начали занятие под громкие комментарии Ирмы. Федька впился взглядом в Илю и схватился в край скамейки, чтобы снова не вскочить. Но Ирма умело разворачивала кресло Или и то и дело подавала ему руку для выполнения несложных танцевальных движений. Она что-то часто ему говорила, приблизившись к его уху. И Иля даже улыбался ей в ответ.

А потом Федька увидел Лену, прятавшуюся за перегородками и глотавшую слёзы. Он незаметно пробрался к ней:

– Откуда ты узнала?

– Ирма сказала. Федя, я так люблю его, так переживаю, – заплакала она навзрыд.

– Не мешай ему сегодня. Ему очень трудно, первый день все-таки.

Когда Федька хотел уже вернуться в зал, Лена схватила его за рукав:

– Федя, я немного денег раздобыла. Можно переведу тебе?

– Зачем? Ты не обязана…

– Федя!

– Ну ладно, переводи. Надеюсь, они не последние у тебя?

– Нет. Брат помог. Только Эмилю ничего не говори, ему кажется унизительным от своей девушки помощь получать. Считает, что это он как мужчина должен меня спонсировать.

Через пятнадцать минут на карточку Федьке пришло 500 тысяч от Лены. Федька сглотнул комок в горле, подтвердил Лене получение денег и стал смотреть на танцующих Илю и Ирму.

В машине Иля говорил без умолку:

– Здорово! Ты видел? У меня уже получается! Только руки немного устали и поясница.

– Ничего, я тебе их размассирую! Я ж инструктор по аэробике, – отвечал весело Федька.

Утром Феде позвонила Регина. Он страшно удивился, вышел и плотно прикрыл дверь спальни, чтобы не разбудить Зяблика. Регина спросила, сколько стоит операция и сколько они уже накопили. Потом помолчала и сказала:

– Ничего не обещаю, но поговорю с отцом, когда он из командировки вернется. А операция когда нужна?

– Да чем скорей, тем лучше. Сейчас он на консервативном поддерживающем лечении.

– А эта…, ну его мадам, она с ним?

– Выгнал он ее три месяца назад, сказал, что разлюбил. А она, между прочим, пол-лимона мне перевела для него.

– Она красивая?

– Да шут его знает. У меня и получше бывали.

– Она красивее меня?

– Региночка, разве такое возможно? – тут же сориентировался Федька.

– Пришли мне фото, – сказала Регина и отключилась.

Федька почесал репу, выпил кофе и позвонил Лене, которая сказала:

– Я сейчас пришлю тебе свою самую неудачную фоту. Ее и пошли ей. И скажи, что я уже с другим волындаюсь. Лишь бы денег дала.

На новом фото Лена была без макияжа, где-то на пляже с мокрыми волосами, змейками стекавшими у нее по плечам. Фотошопом она на фото немного уменьшила себе и без того небольшую грудь, а нос наоборот увеличила.

– Ты с ума сошла? – позвонил ей в ответ Федька:

– Регина же в глянцевом журнале работает. Фотошоп ее основной инструмент. Пришли обычный исходник.

– Вы что задумали? – спросил прихромавший в комнату Иля.

– Ты зачем встал? Тебе нельзя! Я для чего тут живу с тобой? Чтобы носить всюду, – заорал Федька.

– Я все слышал. Лена…

– Она сказала, что ей брат помог. Он бизнесом занимается.

Иля сел и заплакал.

– Ну чего ты, чего… – успокаивал его Федька. Взял друга на руки и усадил в кресло перед телевизором. Накапал в мензурку лекарство и заставил принять. Принес тазик, чтобы друг умылся. Потом подвинул журнальный столик и поставил поднос с завтраком.

– Ты очень хорошо вчера танцевал с Ирмой. У тебя почти все сразу получаться стало.

– Да нет, она много мне помогала. Но теперь я понял, как нужно колеса выкручивать, чтобы пируэты делать. Знаешь… у нее руки очень сильные, я даже не ожидал. Не то что у Лены – нежные такие…

– И у тебя сильные будут! Мы тебе подкачаем мышечную массу. А Лена…

– Не могу я, понимаешь, чтобы она за мной как за беспомощным ребенком ходила. Я хочу мужчиной для нее быть.

– И будешь! Я твоя нянька теперь! Когда состарюсь или в альцгеймер впаду, ты мне стакан воды подашь.

– Один раз что ли?

– Ну… может, и не один.

Они посмеялись, и Эмиль стал завтракать.

К обеду приехала Регина. Отец выделил ей приличную сумму для Или, но потребовал оформить это документально как благотворительный взнос на лечение, чтобы получить освобождение от налогов. Из Или как будто воздух выкачали, так он сник при встрече, а Регина, как только увидела его, начала рыдать в голос. Федька разозлился и растащил их по разным помещениям – Регину в кухню, Илю – в спальню. Потом заполнил бумагу для бухгалтерии и дал подписать ее Иле. А Регине накапал успокоительное, после чего выпроводил ее из дома. Хотя она уверяла, что просто очень соскучилась по Эмилю, и что он нереально красивый. К концу дня на карту Или пришла внушительная сумма. С нею для операции не хватало совсем немного. Родители Эмиля воспрянули духом и продолжили визиты в благотворительные фонды. Каждый из них уже получил материальную помощь на работе и все накопления они отложили на операцию. Сейчас они готовились продать старый прабабушкин дом в деревне, для чего оформляли вступление в наследство. А бабушки и дедушки Эмиля откладывали каждую копейку со своих пенсий для внука. Один белорусский друг дедушки Эмиля по матери продал мясо хряка, которого откармливал два сезона, и деньги перевел также Эмилю. Тот крайне удивился, потому что не знал о существовании этого друга.

Так прошел еще один месяц. Отпуск у Федьки закончился, ему теперь приходилось надолго оставлять Илю с матерью и отцом, потому что в школе, где Федька работал физруком, начались занятия. Но на танцы к Ирме Илю возил именно Федька. В обычные дни после подработки в зале аэробики Федька приезжал домой поздно, но только он относил Илю в душ перед сном. Даже отцу Или не доверял, потому что этого пятидесятилетнего тщедушного очкарика-интеллигента самого требовалось постоянно ограждать от всяких бытовых невзгод. Федины родители также старались, привозили еду и подарки. Инвалидное кресло Иле раздобыл именно Федин отец, так как оформлять его слишком хлопотно и долго. Но, главное, Федины родители просили и ожидали денег для Или от своих ближних и дальних родственников.

Последнюю недостающую сумму нашла где-то Лена. Как ни пытал ее Федька, она не призналась, где взяла деньги. Но сейчас главной его и родителей Или заботой стала подготовка Или к отъезду, для чего потребовалось оформление всяких документов. Ирма также помогла – созвонилась с друзьями в Германии, и они пообещали встретить Эмиля с родителями в аэропорту и сопроводить их до клиники. Также они нашли недорогое жилье для родителей Или. Могли предоставить и свой дом, но жили в другом городе.

Федька страшно переживал, когда провожал друга. А Лена видела Эмиля только из такси, в котором пряталась от него. Потом она пересела в машину к Федьке, и они поехали в церковь помолиться за успех операции и лечения, хотя Федька являлся убежденным атеистом. Но Лена уговорила его, и он согласился. Сейчас он согласился бы на что угодно. Отправив друга, он ощущал себя побитым псом, у него даже тело болело как от ударов палкой. До вечера они с Леной как на иголках ждали видеосвязи с Эмилем по скайпу. Но связалась с ними только его мама и сказала, что он очень устал и теперь спит после приема лекарств. Также сказала, что с утра Иле начнут комплексное предоперационное обследование. Федька после того, как отвез Лену домой, выпил коньяку, чтобы уснуть, но все равно не спал до 2 часов ночи. Все вспоминал детские годы с Илей. А потом стал думать о том, где Лена смогла раздобыть еще почти полтора миллиона. Решил выпытать это у нее, во что бы то ни стало. На этом и заснул.

Всю неделю мама Эмиля, тётя Катя, сообщала, что Илю обследуют, и он очень устает после всех этих процедур. К тому же ему назначают успокоительные средства в связи с его тревожностью. Присылала только фото и видео спящего Или. Поэтому Федька видел его бодрствующего всего раза три и то очень недолго. Хорошо еще, что переводчик попался неплохой, вполне мог по-русски объяснить сущность процедур.

В понедельник прошла первая операция. Федька думал, что у него сердце выпрыгнет. Но тётя Катя коротко сообщила, что все прошло хорошо. Однако до вечера больше на связь не выходила. Федьку все тормошили, звонили, писали в контакте, а он сам ничего не знал. Чуть с ума не сошел.

Тётя Катя написала, что первые результаты операции станут известны не раньше, чем через неделю, потом с Илей начнут работать физиотерапевты и массажисты, после чего Иля попробует ненадолго нагружать ногу. И только при положительных результатах ему проведут вторую операцию. Всего предполагалось четыре оперативных вмешательства – два первых самые длительные, два последующих – краткие по времени, но определяющие исход первых двух. А пока ему запрещены любые волнения, даже общение с друзьями и рассказы о них. Потому что при одном упоминании о Федьке, у Или давление повысилось, и это на фоне приема сильных успокоительных. Немецкий врач через переводчика строго отругал тётю Катю и сказал, что на исход лечения влияет всё. Федька слушал её и молча глотал слёзы, хотя сто лет не плакал, с самого детства.

С этого момента потянулись томительные дни ожидания. Федька ощущал себя так, будто его резиновыми жгутами связали и не дают ни двигаться нормально, ни дышать. Даже на хулиганистых учеников подействовал его вид, они вели себя на его уроках как шёлковые.

Иногда Лена приходила к нему ночью, когда ей совсем невмоготу становилось. Плакала, а потом засыпала в постели Эмиля.

В этот раз Федька решил, что отвадит ее каждый раз рыдать. Он не сомневался, что Иля все чувствует там, в Германии. Поэтому старался держаться. Но сейчас следовало и эту плаксу приструнить, поэтому утром, когда она приготовила завтрак и они сели за стол, он, поглощая яичницу с беконом, сказал ей с набитым ртом:

– Ты тоже займись бальными танцами у Ирмы. Но не с колясочниками, а обычными. Ты ведь никогда так не танцевала?

Лена изумленно на него взглянула, даже есть перестала. А Федька уверенно продолжил:

– И серьезно займись. Чтобы научилась всему к его возвращению. Сам лично буду проверять, занимаешься ты или нет. И чтобы никаких рыданий больше. Он все чувствует, поняла?

– Откуда ты знаешь? Его мама сказала?

– Нет. Просто знаю и всё. Я его друг.

– А я его девушка! – воскликнула Лена.

– Ну, так ты поняла или нет? Я что-то не услышал ответа.

– Поняла. Я постараюсь, но не знаю… смогу ли я. Здесь не просто умение нужно, здесь склонность требуется.

– Вот и займись развитием этой склонности у себя. Скажи себе – я для Эмиля стараюсь и должна! Будешь показывать мне, чему научилась. Может, и меня научишь, чтобы я тоже… не рыдал.

Только через две недели Иле сделали вторую операцию, которая оказалась длительнее первой. Медики предупредили, что возможны осложнения, поскольку не всё пошло по плану. Тётя Катя плакала, когда сообщала это по скайпу. Федька сидел как замороженный и потом, когда сеанс связи закончился, всё не мог прийти в себя. На ночь выпил полбутылки водки и закусил одним огурцом. Но даже не захмелел. Пришедшей Лене ничего не сказал, буркнул, что операция закончилась и пока ничего не известно. Лена внимательно вглядывалась ему в лицо, но он отворачивался.

– Очнись! Ты зачем водки напился?! – воскликнула она и начала трясти его за плечи. Но он сидел как деревянный и молчал. Лена металась по квартире, а потом притихла. Он увидел, что она спит за столом в кухне, положив голову на столешницу. Рядом стояла пустая бутылка, которую он не допил. Федька взял гостью на руки и отнес в кровать к Иле.

Утром позвонил переводчик и сказал, что мама Или лежит в реанимации с сердечным приступом. Федька заорал:

– Жива?!

– Да, ей уже лучше, – ответил переводчик.

– А что с Эмилем?! – рявкнул Федька.

– С Эмилем? Вроде все нормально. Видел его, он улыбался.

Лена стояла в проеме двери в кухню, где Федька говорил по телефону с переводчиком. Она все слышала.

Еще две коротких операции прошли подряд через 10 дней. После чего Иля сам вышел на связь с Федей.

– Федя, я никогда не видел, как ты плачешь, – удивлялся Иля, – Всё ведь уже хорошо. Теперь я смогу ходить. Не сразу, конечно, мышцы успели ослабеть, сейчас на специальных тренажерах разрабатываю. Но стоять и несколько шагов с опорой могу. Вот смотри!

Через неделю Иля с мамой вернулись в Россию. Инвалидную коляску отправили багажом. Лена встречала их вместе с Федей. Иля обнимал их обоих и целовал. Лену поцеловал отдельно, в сторонке.

– Жаль, что экзамен по танцу Ирме не сдам. Вроде завтра должны они там… – сказал Иля в машине.

– Мы его за тебя сдадим, – весело ответил Федька, сидевший за рулем.

– Вы?

– Да, мы с Леной. А когда восстановишься, сам будешь с ней танцевать!

Экзамен прошел отлично, хотя Федька то и дело спотыкался. Иля смеялся. Его все поздравляли с возвращением. В самом конце Лена взяла его за руку, он встал, и они сделали три-четыре танцевальных шага под музыку. Все участники захлопали им.

А с работы Лене позвонили и сообщили, что владелец клуба погасил половину кредита, который она взяла для оплаты операции Эмиля.

***

6. Дятел

Дятел неохотно летает, зато усердно

работает. Зимует в области гнездова-

ния. В порхании брачного танца по-

хож на бабочку. Стук дятла при хоро-

шей погоде слышен в округе до 5 км.

Стуком он сообщает сородичам важ-

ные сведения.

***

С утра в квартиру позвонили. Гарри удивился, обычно сначала пиликал домофон, а сейчас затренькал звонок квартирной двери. Открыв её, Гарри увидел на пороге худую нечёсаную девицу в хламиде, перепачканной красками. Руки девицы также были не очень-то чистыми.

– Послушайте! Вы меня с ума сведете своим постоянным стуком! У вас что, дятел живёт? – заявила девица.

– Пройдите, – сказал ей Гарри и шагнул в сторону, пропуская ее в квартиру. Девица смутилась, но вошла и с опаской оглянулась на дверь, которую Гарри закрыл за ее спиной.

– Я ваша соседка, живу в другом подъезде, но у нас с вами общая стена.

– Понятно, проходите. Можете не разуваться.

– Вы наверно недавно здесь поселились, раньше я никогда никакого стука не слышала. Но сейчас… он не дает мне сосредоточиться.

В этот момент она вошла в комнату, куда указал ей Гарри, и замолкла, увидев вдоль стен множество заготовок и законченных работ Гарри. Посреди комнаты стоял стол с начатой работой, и кучей инструментов. Всё для резьбы по дереву. А возле окна стоял небольшой токарно-фрезерный станок.

– Вы правы. Я недавно купил эту квартиру. Понимаю ваше возмущение. Обещаю в течение трех дней решить эту проблему.

– Вы тоже художник?

– Скульптор, а сейчас – резчик по дереву.

– Тогда я понимаю, и могу войти в положение… – начала девица.

– Не нужно. Я закажу устройство звукоизоляции по всей стене.

– Но ведь это очень дорого.

– Ничего, я справлюсь. Мне предстоит долго стучать, поскольку я готовлюсь к конкурсу.

– Вот как, – девица оглянулась на работы Гарри, – Впечатляет. Видна рука настоящего мастера. Почему я ничего о вас не знаю?

– А должны?

– Ну… Наш круг, я имею в виду творческих людей в сфере изобразительных искусств здесь в Питере, достаточно узок, и все на виду.

– Я затворник, знакомиться не люблю, общаться тоже. Людных мест и тусовок избегаю.

– Понятно.

Когда соседка ушла, Гарри позвонил своему менеджеру:

– Реши проблему. Одну стену в моей квартире нужно обшить звукоизолятором. Соседка пришла с жалобой на стук.

– Понял. А сверху и снизу соседи тебя не беспокоили?

– Вроде бы нет. Но я схожу и спрошу у них.

– Хорошо, тогда жду, после чего найму мастеров.

Вторая длинная стена в комнате, где располагалась мастерская Гарри, граничила с подъездом. В торцевой наружной стене у него был балкон с видом на парк, а дверь напротив выходила в коридор квартиры рядом с прихожей. Имелось еще три комнаты, одна из которых являлась спальней, вторая кабинетом, а третья вместила в себя штук 15 мольбертов с эскизами для будущих резных работ.

Соседи сверху и снизу никаких неудобств не испытывали и стука не слышали. Так что, вернувшись, Гарри принялся за работу, отодвинувшись от смежной с соседкой стены подальше.

Из Москвы ему так и не звонили. Он ждал звонка уже давно, с тех пор, как уехал в Питер. А уехал он почти месяц назад, когда риелтор завершил сделку купли-продажи этой квартиры для него.

Конкурс, к которому он готовился, планировался через месяц. Гарри был готов к нему, однако хотел доделать еще три работы, которые задумал давно, да всё руки не доходили. Слишком концептуальными они получались, хотя он поначалу не вкладывал в них особого глубокого смысла. Но видно подсознание делало свое дело его руками. Эта триада – три женских фигурки, сопротивляющиеся ветру в разных позах, являлись точной копией его жены. Из-за сильного сходства с оригиналом между супругами произошла ссора, после которой он уехал в Питер, а жена не звонила ему уже месяц.

Фигурки были достаточно большими, размером примерно с метр, с точно и четко проработанными деталями, выглядевшими очень реалистично. Теплая фактура дерева усиливала этот эффект. Ссора у него с женой произошла по причине того, что фигурки он сделал с натуры, причем, с обнаженной. Однако когда жена позировала ему, он уверял ее, что это только для домашней коллекции.

Мероприятие, к которому готовился Гарри, называлось «Международный творческий конкурс NordArt». Победителю полагалась премия в размере 10 000 евро. Но главным являлся престиж участия в таком представительном форуме. Он проводится ежегодно летом в немецком Бюдельсдорфе.

По заявке Гарри жюри отобрало несколько работ, хотя три недоделанных фигурки он на суд жюри не представлял. Однако ему разрешили привезти их и выставить, если они будут готовы к моменту открытия конкурса.

Когда-то Гарри работал с мрамором и гипсом, и даже участвовал в том же конкурсе. Но это было пять лет назад. С тех пор он полюбил дерево и стал работать только с ним. Жена как-то сказала, что он захотел больше тепла, поэтому отказался от мрамора и гипса.

Вета страшно не любила ему позировать, это утомляло и стесняло ее, она стыдилась наготы. А Гарри понять не мог ее стыдливости:

– Ты не понимаешь, насколько прекрасна. Я хочу отразить не просто тело, а твою женскую сущность, которая повергает меня перед тобой.

Она соглашалась только потому, что знала – поработав совсем немного, он не выдерживал и уносил ее в спальню. Именно поэтому он так долго не мог доделать до конца эти три фигурки.

Вета называла его селезень Гарик. Но вовсе не потому, что он напоминал утку. Гарик был высоким и чрезвычайно гибким. Когда он работал с мрамором или гипсом над полномасштабными фигурами, то мог чуть ли не на одной ноге тянуться к самой высокой точке скульптуры, или изгибался точно змея, склоняясь к самой низкой точке. Просто еще со школы друзья дали ему смешное прозвище Гагара, так как он умел очень точно копировать звуки, издаваемые этими птицами во время их гнездования «га-га-га-ррра».

Он видел их в Европе в зоопарке, когда ездил с отцом в гости к его родственникам, двум двоюродным братьям-близнецам. Потом, когда стал взрослым, Гарри ездил в туда один, потому что отец больше не хотел общаться с ними. Отец был слишком прямолинейным и бескомпромиссным человеком. Поэтому говорил, всё что думал. И, конечно, разругался с ними насмерть по поводу так называемой европейской толерантности. Они называли его замшелым ретроградом, а он советовал им объединиться с какой-нибудь гей-парой в страусовых перьях и жить с ними шведской семьей, меняясь партнерами, да еще и чадру на своих женщин надеть для полного счастья.

– Ладно я, убежденный атеист, – сказал он им на прощанье, – но вы ведь благочестивые католики, поборники строгой веры. И куда вы докатились?

Гарри также после той ссоры больше не гостевал у них ни разу, к тому времени у него появилось много друзей-художников в Германии. Он понимал отца, хотя сам вполне толерантно относился и к секс меньшинствам, и к мусульманским переселенцам, но не придавал этому такого уж большого значения. Когда он учился, среди его однокурсников были геи, но редко кто из них отличался самобытным талантом. Хотя их считают более тонко чувствующими по сравнению с натуралами. Однако он не знал ни одного из них, кто бы стал сколько-нибудь значительным художником или скульптором.

Легонько поколачивая киянкой, Гарри весь вечер использовал скошенное долото. А потом перешел на плоское и стал подшлифовывать стесанные и несколько размахрившиеся поверхности. Отшлифованные части он оглаживал ладонями, ему безумно нравилось это делать, он словно прикасался к желанному женскому телу.

Конечно, он скучал по ней. Когда они познакомились, он называл ее фиалкой, потому что полностью ее имя было Виолетта. Но со временем все сделалось обыденным, и называть друг друга они стали просто Гарик и просто Вета. Правда, это именно она так решила. Они прожили вместе уже 9 лет, и Вета считала, что к этому времени неприлично вести себя как на первую годовщину свадьбы, когда для них ни на день не заканчивался медовый месяц. Всё потому, что за эти годы она так и не смогла забеременеть. Хотя оба они прошли не одно обследование и никаких отклонений в репродуктивной сфере ни у нее, ни у него не нашли.

– Так бывает, – сказал им специалист медцентра, – биологическая несовместимость супругов частая проблема. Но, знаете, в моей практике всякое случалось. Я даже стал верить, что иногда для зачатия требуется, чтобы просто пришло «то самое» время.

Гарри даже предлагал ей попробовать с другим:

– Может, если мы несовместимы в биологическом плане, кто-то другой подойдет тебе, и ты сможешь родить. Я не хочу, чтобы ты страдала.

Вета отвергала все его предложения на этот счет. Хотя Гарри и сам не мог расстаться с ней, потому что любил только ее одну. Они никогда не ссорились, она даже уснуть без него не могла.

Это был первый раз, когда Вета настолько разозлилась, что Гарику пришлось уехать. Перед самой их ссорой, в связи с тем, что он еще не доделал фигурки, поэтому подолгу сидел над каждой из них, подтачивал, шлифовал, выглаживал, что Вета и увидела.

– Так ты их вырезал, чтобы в мое отсутствие возбуждаться? Да еще и на конкурс хочешь выставить, опозорить меня перед всей Европой?

Он пытался оправдаться, начал ее целовать, а потом как обычно схватил и понес в спальню. Она сопротивлялась, но он проигнорировал это, посчитав ее упорство их обычной игрой. Однако когда после секса он хотел нежно поцеловать ее, она сказала:

– Я больше не хочу тебя видеть! Давай разведемся!

Неделю после этого он пожил как неприкаянный у родителей, а потом уехал в Питер, где к тому времени риелтор купил им квартиру, о которой все они давно мечтали. Гарри с Ветой даже на первый взнос ипотеки накопили. Но деньги на покупку дал отец. Он же гарантировал им погасить ипотеку за три года, хотя эта квартира стоила недешево. Но родители Гарри любили Питер и раньше часто приезжали сюда пожить в небольшой двушке, оставшейся еще от дедушки с бабушкой. Двушку отец продал, и этого хватило на первый взнос.

Гарри сделал из нее жилую мастерскую, чтобы готовиться к конкурсу. Пусть, думал он о жене, наверно, она все-таки решила попробовать с кем-то другим. Ее обнаженные копии явились только предлогом. Я не должен ей мешать.

Гарри приказал себе смириться, хотя сердце его теперь постоянно болело.

В конце недели приехал Игорёша, друг еще по Суриковке. Он также подавал заявку на участие в конкурсе NordArt и привез с собой несколько работ маслом, которые выбрало отборочное жюри. Когда-то их называли два Гарика. А был еще и третий – Георгий, Гоша. Но когда эти трое сходились, его называли третьим Гариком.

Георгий подался в бизнес и больше не занимался творчеством. Именно он организовывал доставку и хранение работ российских участников NordArt и арт-менеджеров художникам и скульпторам предоставлял также он. У его фирмы имелось много направлений деятельности, и зарабатывал он совсем на другом, но не отказывался и от менеджмента различных художественных форумов и выставок. Это хорошо работало на имидж его компании, как и любая общественная благотворительная деятельность. Хотя просто благотворительностью он никогда не занимался.

Георгий обещал подтянуться к друзьям в субботу. А пока Гарри сдвигал мольберты и устраивал Игорёше спальное место в четвертой комнате.

– Ого-го-го, ничего себе апартаменты! – ходил по квартире Игорёша, – Гагара, ты разбогател?

– Нет, это родители. Продали дедушкину двушку и купили эту в ипотеку.

– Вряд ли Вета будет часто сюда приезжать, она слишком Москву любит.

– Да, вряд ли, – согласился Гарри.

Потом он убирал свои работы в комнате-мастерской и накрывал их плёнкой, потому что вечером должны были приехать два мастера и смонтировать на стену смежную с соседкой звукоизолирующий слой.

Когда приехал Георгий, они уже накрыли на стол в кухне.

– Ого! Узнаю нашу бандитскую шайку! – засмеялся Георгий, увидев это.

Они много смеялись, пили и закусывали, вспоминали студенческие годы и рассказывали о теперешних своих делах.

– И как это Вета тебя отпустила? Вы ж никогда не разлучались больше, чем на три дня? – спросил Гоша, а потом внимательно посмотрел на друга:

– Гагара, вы что, поссорились с ней?

Гарри встал и ушел на балкон.

– Ты в курсе, что там у них? – спросил Георгий Игорёшу, но тот только пожал плечами.

Однако Гарри вернулся и сам им сказал:

– Вета хочет развестись, чтобы попробовать жить с кем-нибудь, подходящим ей. Мы с ней несовместимы, поэтому она столько лет не могла забеременеть.

Гоша и Игорь от удивления рты разинули.

– Несовместимы?!

– Да, биологически.

– Да ведь она жить без тебя не может!

– Я сам предложил ей попробовать с кем-нибудь…

Они помолчали. Потом Гоша встал и начал ходить туда-сюда:

– Люди и без детей живут. Просто любят друг друга, кошек-собак заводят, в конце концов.

– Мы оба абсолютно здоровы в части репродуктивной системы.

– Ре… репродуктивной? – только и смог выговорить Игорёша, а Гарри продолжил:

– Мы все перепробовали. Кошек и собак? Вета мечтает лишь о ребенке.

Когда они уже сильно напились, Гоша говорил Гарику:

– Но ведь тебе спец сказал, что бывают случаи. Просто нужно понять, какие факторы на это повлияли. В таких центрах ведут какую-нибудь статистику? Дай мне координаты, я сам все разузнаю. Не может быть, чтобы не имелось выхода. Существуют же еще экстракорпоральные методы. 31 год – это еще не возраст!

– Знаешь, Гоша, я умру без нее, – плакал пьяный Гарик. Игорёша обнимал его и тоже утирал слезы.

– Нет! Мы все еще поживем и будем счастливы! – отвечал им Гоша.

Весь оставшийся месяц Гарри работал только над своей триадой. Гоша давно отправил остальные его работы в Германию вместе с работами Игоря и им самим. Гоша собирался приехать туда за неделю до конкурса и отследить, чтобы скульптуры Гарика установили как нужно, а живопись Игорёши располагалась в выигрышном месте. Триаду Гарри хотел привезти сам.

За день до конкурса, установив подставку под триаду на постамент и закрепляя скульптурную группу в нужном положении, он вдруг увидел рядом с распорядителем Вету. Она подошла к нему и сказала:

– Ты все-таки решил их выставить?

Гарри опустил голову, словно провинившийся школьник:

– Вета, как ты тут? Ты не звонила… Георгий встретил бы тебя в аэропорту.

– Не звонила, потому что не могла!

Он испуганно посмотрел на нее.

– Ты похудела, опять плохо питаешься?

Тут она зажала себе рот рукой и куда-то побежала. Гарри опешил, но уже через секунду бросился за ней, выкрикнув на ходу:

– Тебе плохо? Может быть врача?

На них оборачивались, но Гарик ничего не замечал. Он заскочил за Ветой в дамский туалет, где она закрылась в кабинке. Он только слышал, что ее выворачивает.

Она всегда плохо переносила перелеты, да и в автобусах ее часто тошнило. Это было явно что-то из той же оперы. Женщины у раковин, прихорашиваясь перед зеркалом, косо смотрели на него, и ему пришлось покинуть туалет. Вета вышла минут через 10.

– Поедем, закажем что-нибудь из еды, ты наверняка голодна, – сказал Гарик.

– Нет. Я на пищу не могу сейчас смотреть. Тут есть какая-нибудь комната для привата?

Он повел ее за собой в помещения, где располагались зоны отдыха для участников. Вета села в кресло возле высокого окна и достала пудреницу. Гарик сел напротив.

– Так почему ты не звонила? – все-таки спросил он.

– Не хотела. Ждала точного подтверждения. А потом…

– Подтверждения?

– Ты что, совсем ничего не понимаешь? Я беременна, уже 8,5 недель. После того, как ты набросился на меня тогда, словно насильник-маньяк. Я убить тебя хотела за это, но у нас на удивление все получилось.

Гарик сполз со стула и, стоя перед ней на коленях, уткнулся в ее ладони.

– Вета… фиалка моя…

– Перестань, люди вокруг. Лучше скажи, где ты обосновался.

Гарик закрутил последний винт, закрепляющий триаду, и, взяв Вету за руку, повел ее к выходу. Участникам на время до и после конкурса предоставлялись комнаты-студии для проживания в двух шагах от выставочного павильона. Когда они пришли, он все-таки обнял жену.

– Я хочу лечь, меня мутит, – сказала она. Он пошел в арт-столовую и заказал обед на двоих. Полежав около получаса, Вета все-таки смогла немного поесть.

– Этот токсикоз меня просто замучил.

– Почему ты ничего мне не сообщила, я бы всё бросил и приехал!

– Потому и не сообщила. Ты столько готовился к этому конкурсу, как я могла? И перестань притрагиваться к своим губам, мне сейчас нельзя!

Гарик отдернул руку от лица и улыбнулся. Когда он хотел ее, то частенько применял этот приёмчик, который действовал на Вету безотказно. Она всегда считала очень эротичным то, как он прикасается длинными пальцами к своим губам.

Они остались только на объявление победителей и вручение наград, поскольку Гарри Мангулис получил Гран-при за триаду «Против ветра», которой аплодировали все присутствовавшие в выставочном зале. На банкете их с Ветой уже не было, поручив все остальное Гоше и Игорю, в это время они летели домой, в Москву.

***

7. Воробей

Воробей самая распространенная птица в мире.

Глаза у него устроены таким образом, что он ви-

дит окружающее в розоватом свете. Молодых во-

робьев называют желторотиками из-за желтого

окраса вокруг клюва. В состояние покоя сердце у

воробья бьётся до 850 раз в минуту, сильный ис-

пуг может убить его из-за скачка давления. Воро-

бей не способен голодать больше двух суток,

поскольку тратит за день много сил.

Большинство молодых воробьев из-за этого гиб-

нут в первую же зиму. Воробьи моногамны и вы-

бирают себе пару на всю жизнь.

***

Когда сидишь на перекладине уличных брусьев, мало кто может тебе помешать видеть все, что происходит вокруг. Если, конечно, ты случайно по неосторожности не свалишься вниз. Правда, внизу на таких дворовых площадках теперь обычно устраивают прорезиненное покрытие, так что сильно не ударишься. Милан потирал свою пятую точку, на которую приземлился, и про себя чертыхался. Ругаться в голос он не решался из-за присутствия на площадке двоих трехлеток с мамашей из разряда «я-же-мать». Эти обычно орут и даже драться могут, защищая своих отпрысков от тлетворного влияния таких как Милан.

Милан не уходил с этой площадки, ему нравилось, что вокруг нее насажены сосны, которые сейчас, в жару, источали запах хвои. Он прикидывал в уме, на какое время ему может хватить 500 евро, если ночевать в хостеле. Нужно ведь было еще и питаться. Хотя для этого достаточно купить растворимую китайскую лапшу и накрошить в нее немного колбасы. Конечно, накаченные мышцы от такой пищи сильно сдуются, но тут уж как получится. Домой Милану возвращаться никак не хотелось, ведь родители узнали, что он не прошел в мед, а еще его водила доложил им, что у Милана на обоих бицепсах татуировки. Он увидел их, когда привез Милана на пляж. Вот же кретин, даже не вкурил, что эти тату временные.

Медицинский Милан выбрал не сам. Он хотел учиться в РПГУ им. Герцена на факультете физкультуры и спорта на инструктора по физкультуре, валеолога или спортивного менеджера. Но родители даже слышать об этом не желали. Поэтому Милан и не возвращался домой. Он решил найти временную подработку и жить как мигрант, сначала в хостеле, потом где-нибудь в съемной комнатенке.

На эту площадку его занесло случайно. Хотя совсем рядом находился Люськин дом. Наверно, сейчас она где-нибудь в деревне на время отпуска. Да и телефона ее у него не имелось. Три года ведь прошло с тех пор, как она разорвала контракт с его родителями. Люська была его гувернанткой с того момента, как ему исполнилось 13. А на его 15-тилетие она разругалась с родаками Милана. Пыталась доказать, что нельзя так давить на подростка и ломать его. Они даже не заплатили ей за последний месяц, но он украл у отца деньги из сейфа и пополнил ее карту через свой личный кабинет, заплатив ей двойной тариф. Отец не заметил пропажи, для него это была сущая мелочь.

Милан бывал у Люськи дома несколько раз. Пару раз, когда она болела. Приносил ей фрукты и дорогие лекарства. Два раза приходил к ней на день рождения. С подарками и цветами. Всё как положено примерному подопечному своей наставницы. Последний раз он приходил к ней после разрыва контракта, хотя родители запретили ему общаться с ней. Но он тайком нашел время, оторвался на своем скейте от следившего за ним водителя, и отсиделся в кустах, пока этот гнус не проехал мимо.

Когда Люська приходила к нему на занятия как гувернантка, он должен был называть ее Людмилой. Хорошо хоть без отчества, не как учителей в гимназии. Наедине, когда они занимались уроками в его комнате, она разрешала ему называть себя Мила. А у нее дома он называл ее так же, как и ее друзья – Люська.

В последний раз, когда он пришел к ней, она плакала и говорила, что не должна была срываться на его родителей, что это непрофессионально, и что поэтому она плохой педагог и не имеет права работать с детьми.

– С детьми?! – заорал тогда на нее Милан, – Я уже не ребенок!

– Нет, ты все еще ребенок, причем, неразумный, и сейчас даже более глупый, чем был в 13—14 лет. Что ты творил, тебе совсем башню снесло? Вел бы себя с родителями нормально, такого бы не произошло.

– Прости… из-за меня ты потеряла работу, – ему было очень обидно за нее и горько.

– Работу я найду, не беспокойся. А как же ты? Тебе нужно подтягивать языки, физику и математику. Конечно, они наймут для тебя репетиторов. Только это меня и успокаивает.

Раньше летом, сразу после его экзаменов, в конце июня, она уезжала в деревню к бабушке до сентября. Деревней она называла частный сектор в Белоострове, где у ее бабушки был участок и жилой домик. Сейчас стоял июль, значит, Люська наверняка там. Знать бы еще, где находится ее так называемая деревня.

Но вдруг ее окно на третьем этаже открылось, и Люська собственной персоной выглянула оттуда. Правда, она тут же его закрыла и даже шторы задернула. А уже через пять минут показалась на пороге с двумя огромными клетчатыми сумками. Милан едва успел подскочить к ней, когда она уже садилась в такси, которое высматривала из окна.

– Ты как тут оказался? – удивилась Люська.

– Я с тобой поеду. Потом всё объясню, – сказал Милан, помог водителю затолкать сумки в багажник и сел рядом с Люськой на заднее сиденье.

В машине они молчали, пока ехали на вокзал.

– Давай на такси доедем до твоего Белоострова, я оплачу, – сказал Милан, – На фиг с такими сумками на перекладных таскаться.

Он прикинул и достал карточку, на которой оставались последние 5т. р. Это было всё, кроме только тех 500 евро, которые лежали у него в паспорте.

Таксист не стал ломить цену, и они поехали дальше.

– Как ты оказался возле моего дома? – все-таки спросила Люська и внимательно посмотрела на Милана сбоку.

– Случайно. Думал, ты давно у бабушки.

– А что с медицинским? Ты подавал документы на поступление?

– Не прошел по конкурсу. Давай потом?

– Нет, сейчас. Ты что, от родителей хочешь подальше скрыться? Я же знаю тебя как облупленного.

– Тогда зачем спрашиваешь? Не бойся, тебя не обвинят в похищении. Я уже совершеннолетний. Можешь пригласить меня немного погостить у твоей бабушки?

– Бабушка… умерла в прошлом году.

Милан поперхнулся, а затем тихо произнес:

– Прости. Мне очень жаль.

– Три дня. Потом уедешь домой, – сказала Люська и отвернулась к окну.

Когда родители Милана искали гувернантку для него, то послушались совета одного из бизнес-партнеров отца Милана. Его дочку-троечницу Люська подготовила к сдаче егэ за очень короткий срок, хотя тогда сама училась еще только на втором курсе колледжа. До этого над нерадивой школьницей бились два дипломированных учителя гимназии, но она из троек не вылезала.

В колледж Люська поступила на бюджет после 9 класса, ей требовались стипендия и профессия, чтобы поскорей начать зарабатывать на жизнь. Именно поэтому она бралась за репетиторство. В ее активе был аттестат круглой отличницы, а по окончанию колледжа красный диплом. Ей прочили беспроблемное поступление в академию, но она пока не могла себе этого позволить. Одной стипендии на жизнь ей бы не хватило.

Люськины родители находились в разводе, и у каждого из них имелась новая семья и потомство. С 10-тилетнего возраста Люську воспитывала бабушка. Ждать помощи от родителей, кроме алиментов отца, не приходилось, да Люська и не ждала. Летом уже с 14 лет подрабатывала в магазине, а с сентября бралась за репетиторство младших учеников в своей же школе.

Когда она подписала контракт и пришла первый раз в дом к Милану, его мать усадила ее на беседу:

– Вы очень молоды, но нам вас рекомендовали… Понимаете, Милан совершенно неуправляем. Он не слушает учителей, не слушает нас. Психолог сказал, что это кризис 13 года жизни. Если вы не сможете, мы поймем, и сумму аванса вам не потребуется возвращать. Но вдруг у вас получится.

У Люськи получилось. Хотя она не приложила к этому ни малейшего усилия. Просто начала занятия с Миланом по предметам. И не заметила никакой неуправляемости с его стороны. Родители поражались и почти на цыпочках ходили мимо комнаты, где Люська проводила занятия с их сыном. Уже за первые три месяца он исправил все неуды и тройки, учителя диву давались. И поведение его стало совсем другим. С пацанами он тусовался, но совсем не так как раньше. Они признали его лидерство, хотя никаких драк он больше не устраивал, и никто из них даже слова против теперь не мог сказать. Гимназический психолог объяснил это скачкообразным взрослением, что иногда случается именно в 13 лет, когда подросток внезапно осознает себя личностью и обретает психологическое превосходство над сверстниками, не прошедшими такое самоосознание.

К моменту разрыва контракта с родителями Милана, Люське было всего 20 лет, она училась на последнем курсе колледжа. Бабушка сказала, что ей нужно сосредоточиться и хорошо защитить диплом, поэтому даже лучше, что теперь у нее появилось свободное время. А потом Люська потеряла свой старенький мобильник, и ей пришлось восстанавливать номера друзей и знакомых. Только номера Милана у нее больше не было. Она решила, что не станет искать его. Ему уже 15 лет, не малое дитя, разберется сам – учиться ему или нет.

Милан ждал сентября, когда Люська обычно возвращалась из деревни в Питер. Он приходил, подолгу звонил в ее дверь, оставлял записки, но Люська практически переехала к бабушке, потому что та тяжело заболела. Он приходил всю осень, но ее соседи ему сказали, что она ни разу не появлялась за все это время. Может и квартиру эту решила на продажу выставить. Кто его знает.

В такси Милану очень хотелось взять Люську за руку, но он боялся, что она разозлится и не позволит ему остаться у нее в Белоострове. Она, конечно, знала, что он с первого дня их знакомства влюбился в нее без памяти, но делала вид, что не замечает этого. Да и как еще она могла реагировать, ведь ему тогда исполнилось всего 13 лет. Он даже был в то время одного с ней роста, не то что теперь – выше почти на голову.

Когда они приехали, Милан расплатился с таксистом и потащил сумки к дому в глубине участка. Люська тем временем разгружала пакеты с едой, которые везла в салоне такси.

– Ты голодный наверно? – спросила она. Милан подошел к ней, обнял и начал целовать.

– Давай поедим, у меня голова от голода кружится, – сказала Люська.

В доме имелась кухня, две комнаты и совмещенный санузел. Милан осмотрелся, пока Люська накрывала на стол. Из окон был виден небольшой сад в глубине участка, огородик с теплицей и бытовка с инвентарем.

– Как же ты справлялась одна?

– Бабушка в местной больнице лежала, я за ней там ухаживала. Здесь совсем никаких условий для этого.

– А что с колледжем?

– Я давно работаю учителем младших классов, сейчас в отпуске, потому что каникулы. У учителей большие отпуска.

– А как же академия?

– Отложила на неопределенный срок. До лучших времен. Давай обедать.

После обеда она сказала:

– Ты займись посудой, а мне нужно окна перемыть и полы.

Когда он закончил с посудой, Люська уже домывала окно в кухне.

– Полы давай я помою, – предложил Милан.

– Ты три тарелки полчаса мыл. Нет уж, я сама. Умеешь пылесосить?

Милан смутился, но сказал:

– Я видел, как это делается.

Люська достала из кладовой пылесос, включила и показала ему, как нужно действовать.

– В комнатах ковры на полу, они пыльные, когда уезжала в прошлый раз, я не успела их на зиму убрать.

Через час Милан справился с двумя коврами, а Люська тем временем перемыла оставшиеся окна.

– Хочешь, прими душ, а то жарко сегодня, – сказала она. Милан взглянул на нее и спросил:

– Ты ведь еще не выгоняешь меня?

– Иди, купайся, – сунула она ему полотенце и застиранный вафельный халат, – Мужского нательного белья для тебя у меня нет. Будешь пока голый под ним ходить.

Она пошла в душ после Милана, а когда вышла, он уже не отпустил ее от себя.

– Где так целоваться научился? – пыталась она вывернуться из его объятий, но он не отвечал, а продолжал и продолжал ее целовать.

Целых три дня Милан был счастлив. Они ездили на залив, купались, загорали, ели шашлыки. А потом пришло сообщение, что он прошел в РПГУ и ему следует явиться для оформления документов на поступление. Он подавал туда свои данные, не сказав об этом родителям.

– Ты должен поехать домой и оформить все как следует, – сказала ему Люська.

– Не могу без тебя. Я три года тебя искал и ждал.

– Ну, нашел же. Теперь знаешь, где я. Сделаешь свои дела и вернешься.

– Они же не отпустят меня к тебе!

– Ну… значит, так тому и быть. Зато пока тебя в армию не заберут.

– Люся… я не хочу, не могу, ты должна поехать со мной! Давай жить вместе у тебя, я найду работу. Поехали в Питер!

– Тогда твои родители меня точно со света сживут. Нет уж, поезжай один. С понедельника я тут на подработку должна выйти. Мне деньги нужны, у меня зимняя одежда поизносилась, сапоги нужны, у старых каблуки почти отваливаются.

– Одежда?! Я пришлю тебе на карту, пожалуйста, Люся, прошу тебя!

– У родителей возьмешь? Не нужно. Поезжай, и давай просто подумаем, что нам делать дальше.

– Но ты не разлюбишь меня? Не бросишь?

– Вот же глупый, вроде вырос уже, выше меня на целую голову, а рассуждаешь как в 13 лет. Я ни с кем за эти три года так и не смогла быть. Ждала, когда ты повзрослеешь.

Она дала ему запасные ключи от своей питерской квартиры, а он взял с нее обещание звонить ему каждый вечер на мобил по видеосвязи. Из вагона электрички он что-то крикнул ей, а потом прислал смс, что любит. Когда электричка медленно тронулась, он все пытался ей еще что-то сказать. Люська старалась не расплакаться, но предательские слезы все-таки полились у нее из глаз сами.

Милан вернулся через неделю и сказал, что разрулил все с родителями. Люська не поверила, но он долго не мог рассказать ей все в подробностях, потому что обнимал и целовал ее, не в силах остановиться.

Только вечером за ужином он рассказал ей, что и как ему удалось за это время. Уехав от нее, он направился сначала к деду, первую ночь провел у него и все ему рассказал. И про родителей, и про Люську, и про свою любовь. Дед не знал, как они поступили с Люськой три года назад, и очень разозлился на них. А утром сказал Милану:

– Можешь не переживать, денег на жизнь тебе хватит, я позабочусь об этом. И от родителей ты больше не будешь зависеть. Я переоформлю на тебя пакет своих акций. Когда-то я делал завещание в твою пользу, но сейчас хочу, чтобы ты имел их на руках. Моих акций на треть больше, чем у твоего отца. Я побеседую с ним, поставлю его на место. Но только обещай, что будешь учиться, раз прошел по конкурсу. Надеюсь, Людмилочка станет приглядывать за тобой.

Когда Милан вернулся домой, дед уже поговорил с его родителями, и они не затрагивали вопросов о том, почему он сбежал, а радовались тому, что он все-таки поступил, хотя и не в медицинский.

Так прошел июль и половина августа. Милан устроился подсобником в тот же магазин, что и Люська, и все это время работал вместе с ней, хотя зимнюю одежду и обувь Люське они купили совсем не на зарплату.

Когда они вернулись в Питер, Милан сказал родителям, что будет жить у Люськи, и что она поможет ему на первых порах в учебе. Родители согласились, уговаривали его приезжать домой хотя бы на выходные. А мать спросила:

– Но ты же не собираешься на ней жениться?

– Собираюсь. Как только она согласится, – ответил Милан.

Мать хотела ему что-то сказать на это, но отец увел ее из гостиной и что-то долго ей объяснял. Милан знал, что дед проделал с его отцом необходимую работу, так что вряд ли родители теперь могли хоть в чем-то препятствовать Милану.

***

8. Ласточка

Городскую ласточку в народе называют «воронок»

деревенскую -«касатка». Является перелетной пти-

цей, прилетает после зимовки в начале апреля, счи-

тается символом весны и настоящего летнего тепла.

Верхнее оперенье ласточки в области спинки сине-

вато-черное с металлическим отливом, брюшко бе-

лое, иногда беловато-розовое. Пары сохраняются

в течении всей жизни.

***

В доме напротив, под самой крышей, в углу разместилось ласточкино гнездо. Оно находилось там уже третий год. Коммунальщики его наверно не видели или сознательно не замечали, поэтому Дина каждой весной наблюдала прилёт ласточек и их хлопоты по выращиванию птенцов. Она брала для этого бинокль, чтобы лучше видеть. Соседний дом располагался совсем близко, так что Дина при большом приближении могла разглядеть даже глаза ласточек. Они действительно были блестящими, как в песенке, которую бабушка пела ей перед сном:

«Как у нашей ластоньки глазоньки как блёстаньки,

ластонька летит-летит, солнышко зовёт:

приходи к нам, приходи, твой настал черёд».

Бабушка называла пятилетнюю Дину ластонькой, но это было давно, сейчас Дине исполнилось уже 20. И бабушка жила теперь от нее далеко, в другом городе. Ее забрала к себе младшая дочь, потому что бабушка постарела, и за ней требовался пригляд, чтобы из дому не ушла и не потерялась, чтобы газовую плиту не включила, чтобы кран с водой не оставила открытым. Ведь родители Дины работали полную рабочую неделю, а сама Дина уходила на лекции. Бабушка и так чуть голову себе не разбила по своей старческой неразумности. Поэтому все они и согласились, чтобы дочь увезла ее к себе в Смоленск. Младшая дочь бабушки, пенсионерка 65-ти лет, не работала, жила одна, потому и забрала ее к себе. Не захотела оформлять свою поглупевшую и одряхлевшую маму в дом престарелых. На самом деле бабушка приходилась Дине прабабушкой. Отец Дины был ее внуком, а сын, то есть фактический дедушка Дины, жил в Прибалтике. Но этого деда Дина не знала, потому что он никогда не приезжал в Россию, а Дина никогда не ездила в Эстонию. Папа Дины тоже не ездил к своему отцу, которым являлся этот эстонский дед. Потому что у того в Эстонии уже очень давно имелась другая семья, другие сын и дочь и даже другие внуки. Но совсем не поэтому отец Дины вел себя так холодно с ним, а потому, что эстонский сын бабушки совершенно не вспоминал о ней и никогда ничем в жизни не помог своей матери.

Дина терпеть не могла вставать рано, поэтому любила выходные, когда можно валяться в постели почти до обеда. Впрочем, даже в выходные она вставала в 9 утра. Отец с матерью работали в департаменте, поэтому часто в субботу и воскресенье уезжали на службу. Наводить порядок дома и готовить обед в их отсутствие приходилось Дине.

Дина училась на филологическом и хотела стать журналистом. Поэтому много занималась дополнительно даже в летние каникулы. Она любила тишину в доме и птичий щебет, доносившийся в открытое окно ее комнаты, выходившее во двор, через которое было видно то самое гнездо ласточек. В этом году они прилетели только к майским праздникам.

Она домывала окно в кухне, когда забренькал домофон. Ответил ей какой-то парень:

– Здравствуйте! Здесь живет Лев Константинович? У меня для него пакет от родственников.

Дина напряглась. Наверняка какой-нибудь мошенник, подумала она. Надо же, имя-отчество отца где-то узнал. Только произнес как-то странно. Обычно все говорят Константиныч.

– Каких еще родственников? – возмутилась она и хотела уже отключиться, но парень сказал:

– Это от его отца. Из Таллина.

Дина застыла на месте, но потом нажала кнопку «ок». Когда лифт поднимался на ее этаж, она уже приоткрыла дверь и стояла в проходе, ожидая незваного гостя.

Из лифта вышел высокий светловолосый парень с жизнерадостной улыбкой на лице.

– Здравствуйте! Меня зовут Расмус. Я племянник Льва Константиновича. Правда, он еще никогда меня не видел. Я приехал познакомиться и передать вот это от дедушки.

Дина несколько секунд решала, впустить его или нет, но все-таки освободила проход и кивнула парню, чтобы вошел.

– Я не маньяк, не вор и не мошенник. Вот мой паспорт. Можете его сфотографировать на мобильник.

– Сфотографирую, даже не сомневайтесь.

– Вот, – сказал Расмус и положил пакет на тумбочку в прихожей, – Там внутри еще и письмо от дедушки. Льву Константиновичу ведь на днях исполнится 45 лет. Круглая дата. Меня мама попросила завезти это вам, потому что я приехал ненадолго в Санкт-Петербург по своим делам.

Дина молча смотрела на него.

– Что ж, я пойду, – смутился он под ее взглядом.

– Погоди. Как я понимаю, ты мой кузен?

– Да, именно так, если вы дочь Льва Константиновича.

– Разуйся и пройди. Поговорим, – сказала Дина.

Когда парень прошел в комнату, она сказала ему сесть за стол, а сама села напротив.

– Скажи мне, какого лешего твой разлюбезный дед вдруг проснулся через столько лет? – возмущенно воскликнула Дина.

– Какого лешего? – удивился Расмус, а потом рассмеялся, – А-а, я понял, понял, это идиома.

– Ты с темы не спрыгивай, а отвечай по существу!

– Скажите, как мне вас называть?

– Дина, – недовольно буркнула она.

– Я постараюсь ответить, Дина, чтобы вы поняли. Мой дед… мы почти не общаемся с ним уже много лет. Вся наша семья. Сначала была крупная ссора моих родителей и родителей моей кузины с ним. А потом… после инсульта его поместили в пансионат, где за ним ухаживают.

– После инсульта?

– Да, он потерял память, у него нарушилась речь, он не ходит, его возят в инвалидном кресле. Уже много лет. Но недавно, когда я ездил к нему, чтобы продлить годовой договор на уход за ним, он вдруг сказал:-Лёве скоро 45 лет стукнет. А потом моя мама нашла у него в столе этот пакет для вашего отца. Там имелась приписка – отдать Лёве в день рождения.

Дина молчала и думала, нахмурив свои упрямые бровки.

– Имелась приписка? Странное выражение. И сколько лет он уже в пансионате?

– Точно не скажу. Хотя… Я тогда в пятом классе учился, значит, почти 10 лет назад.

10 лет назад…, подумала Дина. Тогда еще бабушка была в полном порядке. И даже однажды звонила своему эстонскому сыну. А потом плакала, закрывшись у себя в комнате. А когда отец Дины костерил его на чём свет при ней, она говорила:

– Лёва, не нужно. Он не виноват. У него обстоятельства.

Пока Дина думала, Расмус рассматривал корешки книг на стеллаже.

– Выготский, Лотман, Мамардашвили…, – серьезные авторы. Психология, литературоведение, философия… Если не секрет, кто у вас интересуется таким?

– Я интересуюсь, – ответила Дина, – А из-за чего произошла та крупная ссора в вашем семействе?

– Мы с кузиной были еще детьми, нас не посвящали в это. Но я уже многое мог понять, мне тогда 12 лет исполнилось, а Эльзе всего 2. Дедушка… как бы это объяснить, он попал в зависимое положение от своего тестя, державшего большой бизнес в Германии, в Союзе ведь бизнеса не могло существовать. Тогда найти работу в Эстонии русскому было очень и очень трудно. Дед не мог ничего, кроме как работать у него в фирме. Обе наши семьи, моя и сестры, фактически содержались на деньги дедушкиного тестя, бабушкиного отца. Именно он оплачивал обучение не только моей мамы и ее брата, но и наше, мое и кузины. Он купил два дома и подарил один – моему отцу, второй – отцу Эльзы. Однако его условием было, чтобы муж его дочери, то есть ваш и мой дед, разорвал все отношения со своей семьей в России. Не только с бывшей женой, но даже с сыном и матерью. А ссора произошла, когда мои родители узнали об этом. После этого у деда случился инсульт. Мои родители и родители Эльзы на семейном совете думали, что же им делать с вашим отцом, рассказать ему все или нет. Ведь он никого из них не знал, так же, как и они его. У нас даже фотографии вашего отца нет. И прабабушки. Была одна маленькая, такие на паспорт делают. Но потерялась.

Вдруг он встал, шагнул к открытому окну и сказал:

– Кто это? Ластонька?

Совсем рядом, на натянутом проводе сидела ласточка и ждала булочку от Дины.

– Как ты сказал?! – спросила изумлённая Дина.

– Ах, да, ошибся. Ласточка. Я часто путаю русские слова. Хотя когда-то дед пел мне про какую-то ластоньку.

– Как у нашей ластоньки глазоньки как блёстаньки, – пробормотала Дина.

– Да, именно эту песенку он мне пел!

– Значит, дед уехал в Эстонию и повторно женился. И новая жена родила ему двоих детей, твою маму и ее брата – отца Эльзы? А потом родились вы – ты и Эльза? – спросила Дина, требуша булочку на крошки для ласточки и рассыпая их на белый отлив окна.

Расмус взял у нее из рук кусочек помягче и поднес к своему уху. Шустрая ласточка тут же села к нему на плечо и, выхватив у него лакомство, упорхнула.

– Да, так и было. Только мама…

– Что?

– Понимаешь, Дина, я папин сын от его первого брака. Но мама всегда очень любила и любит меня как родного. Папа старше ее почти на 10 лет. Маме было всего 20, когда они поженились, и она приняла меня как сына. У меня есть еще брат, он младше меня на 8 лет. Мама долго не могла родить. Дед очень переживал за нее.

– А русский язык ты от деда взял?

– Не только. Мой отец русский, это мама наполовину эстонка.

– А твоя биологическая мать?

– С ней все сложно. Я совсем не помню ее, отец почти ничего о ней не рассказывал мне. Сказал лишь, что она тоже русская.

– А что означает Расмус? Я вроде бы уже слышала что-то такое.

– Означает – «Возлюбленный».

– Странное имя.

– При рождении у меня было другое. Артём. Но мама захотела изменить его.

– Понятно, Расмус-Артём. Хочешь чаю? Или поесть чего-нибудь?

Расмус улыбнулся и кивнул.

– Почему ты такой жизнерадостный? Просто лучезарно улыбаться умеешь.

– Правда? Не замечал.

Когда они обедали, Дина спросила:

– А какие дела у тебя в Питере?

– Приехал подать заявление. Хочу получить второе образование, но уже в России.

– Вот как? И в какой вуз?

– СПГУ. Филологический факультет.

Дина посмотрела на него:

– Ты это специально?

– Что такое? – удивился Расмус.

– Ты специально все обо мне разузнал, даже про ластоньку? А теперь еще и про факультет.

– Что, серьезно? Ты учишься в СПГУ на филолога?

– Именно!

– Я понял! Это всё влияние деда на меня. Чтобы я всегда стремился сюда, даже если родился в Эстонии.

– Ешь давай, а то посчитаю, что ты не оценил мои кулинарные способности и мое гостеприимство.

– Борщ очень вкусный. И котлеты. Дед тоже очень хорошо готовил. А гостеприимство… я рад, что у меня такая кузина.

– У тебя уже есть одна, в Таллине.

– Эльза еще маленькая, ей всего 12 лет, я с ней поговорить мало о чем могу, она по-русски совсем плохо понимает. Она меня veli называет. Это братик по-эстонски. А заиметь настоящую русскую кузину, это дорого стоит.

– Дорогого стоит, так говорят. И что еще за слово «заиметь»?

– Разве неправильно? Нужно было сказать более литературно – обрести?

– Вот именно!

– Отлично. Буду теперь только у тебя консультироваться по всем языковым и стилистическим вопросам. А сегодня поможешь мне в качестве гида? Покажешь, как лучше доехать до университета? Между прочим, гостю нельзя отказывать в помощи.

– С какой это стати?

– Ну… так вроде у многих народов заведено. Всё лучшее – гостю.

– Может, еще лучшее блюдо захочешь и лучшую женщину? Где я тебе их искать буду?

– Зачем искать? Лучшее блюдо я уже отведал. А лучшая женщина… сидит прямо передо мной.

– Ты наглец, как я погляжу. Поехали, покажу тебе Питер и СПГУ.

В такси он всё-таки взял ее за руку.

– Прекрати, – сказала Дина, – А то пересяду к водителю.

– Не могу прекратить, – сказал Расмус, глядя прямо, на дорогу, – Если я отпущу твою руку, у меня сердце из груди выскочит.

– Вы, эстонцы, вроде самые тормозные и хладнокровные.

– Не забывай, я – русский.

– Вот же, свалился мне на голову родственничек.

– Мы не кровные родственники с тобой, помни об этом.

– Все равно. Ты меня даже полдня еще не знаешь, а туда же.

– Ничего не могу с собой поделать – любовь с первого взгляда.

– Хватит прикалываться!

В универе она ждала его в вестибюле в креслах для гостей и думала. Не о витиеватых родственных российско-эстонских связях, а о Расмусе-Артёме.

Когда он вышел, на лице его сияла улыбка:

– Вот что значит родина предков! Я чувствую в себе русский дух.

– Ага, только эстонские ошибки всё еще допускаешь в словах, – усмехнулась Дина.

– Ну, не всё сразу. Мне нужно поглубже погрузиться в родную языковую среду и для этого много-много разговаривать, лучше в неформальном формате.

– Ну как ты строишь предложение?! Что еще за неформальный формат? В неформальной обстановке!

– Ах вот как надо? Учту. Но для закрепления вновь полученных знаний требуется подышать свежим воздухом рядом с любимой девушкой. Например, съездить к Лахта-центру. Давно хотел увидеть.

– Ехать далеко!

– Зато кусочек Санкт-Петербурга увижу.

– Мы здесь говорим – Питер.

– Ясно, значит, Питер.

Пока они ехали, он снова не отпускал ее руку и весело смотрел по сторонам:

– Сразу чувствуется, родная среда.

– Когда это она успела стать тебе родной?

– Сегодня, вот даже сейчас. Ощущаю себя в тарелке.

– Вот же, русский эстонец – не в тарелке, а в своей тарелке. Хотя и это неправильно. Говорят – не в своей тарелке.

– Да, да, я просто забыл. Но ведь у меня теперь есть ты.

– С какой стати это я у тебя есть?

– Ну… мы же родственники. Хоть и не кровные. Слава богу, что не кровные.

– Занесло же тебя ко мне, псевдо-кузен, – сказала Дина и подумала, интересно, как там мои ластоньки? Удивились, что ко мне псевдо-кузен приехал? Хотя, в Таллине тоже ласточки есть, они наверно ему и нашептали про меня.

***

9. Сапсан

Часть 1. Сапсан

Сапсан – сильная птица из семейства соколиных.

Во время охоты в пикирующем полете за добы-

чей сапсан способен развить скорость более 322

км/ч. Очень умен, поэтому используется в соко-

линой охоте. Ухаживая за самкой, может кормить

ее прямо в полете. Образует пару на всю жизнь.

Живет преимущественно только в дикой природе,

однако в настоящее время на высотных зданиях

Москвы гнездится несколько пар сапсанов.

***

Сегодня Иван решил всё-таки сделать, что задумал. До этого он несколько раз откладывал всё в самый последний момент. И боялся себе признаться, что попросту трусил. Хотя кто бы мог уличить его в трусости? Его – тренера бодибилдера, мастера спорта по вольной борьбе, победителя многих соревнований, обладателя железной воли. Правда, имелась одна пигалица, которая могла это сделать.

Конечно, никаких пигалиц он не боялся, и сочных красоток тоже. К нему на тренинг в спорткомплекс приходили всякие – и мужеподобные девушки, и женоподобные парни, и избалованные жены богатых мужей, и обычные качки обоих полов. Он котировался и у тех, и у других. Потому, что отлично знал все методики по снижению нежелательного веса, по набору мышечной массы, по реабилитации после спортивных травм, а еще потому, что обладал спокойным нравом и умел культурно общаться с любым самым проблемным клиентом. Даже с мускулистой Лорой, которая проходу ему не давала.

И только заместительница главбуха их фирмы была способна ввести его в ступор. Наверняка, она обладала какими-то экстрасенсорными способностями. Хотя на вид ничем не выделялась. Тонкая как тростина, в стильных очочках, в строгой узкой юбке и с высоко заколотыми волосами. Но Иван никогда не мог смотреть ей прямо в глаза, поэтому помнил только ее безумно соблазнительные пухлые губы, напоминавшие ему полураспустившийся бутон темно-красного пиона. И, конечно, такой тростине было легко бегать по этажам в туфлях на тонких каблуках. Вот кому не требовались никакие диеты и никакие его методики. В тренажерный зал к нему она заходила только чтобы дать ему на подпись очередной договор с новым клиентом.

Бодибилдингом Иван увлекся еще в 16 лет. Естественно, его кумиром был Шварценеггер. Но кроме этого Иван прошёл курсы и получил сертификат спортивного инструктора для работы в тренажерных залах. Поступить в вуз не получилось, а потом его призвали в армию. Он попросился в спецназ. Кто в теме, знает, насколько трудно обычному призывнику попасть в спецподразделение и какие жёсткие требования предъявляются претенденту. Ивана взяли. Друзья по отряду придумали ему позывной Сапсан – за быстроту реакции, силу и уравновешенный нрав. Но после срочной службы работать по контракту он не пошел, хотя его и звали. Требовалось помочь матери, отец уже с трудом справлялся с ее инвалидным креслом. Матери из-за проблемы с тазобедренным суставом рекомендовали операцию за границей, а довольствия в спецназе было для этого недостаточно. Поэтому Иван пошел в коммерческую структуру, где ему дали большой беспроцентный кредит. Мать после операции смогла ходить, а Ивану уже третий год приходилось отрабатывать полученные деньги.

Помимо тренажерного зала, где работал Иван, клиенты их фирмы могли посещать в этом же спорткомплексе бассейн, сауну, турецкую баню, спа-салон, косметолога и парикмахерскую. Так что работы у бухгалтеров хватало. Имя тростины было Ольга, но все называли её Лёля. Хотя Иван с трудом мог выговорить даже такое простое имя без того, чтобы не запнуться. Лёля внимательно на него смотрела и слушала его вопросы. Записывала и уходила, чтобы задать их главбуху. Она вообще была немногословна. А он хотел бы слышать ее голос. Иногда он подходил к двери бухгалтерии и прислушивался. Там часто звучал женский смех. Лёля тоже смеялась, звонко, как девочка-подросток. Он слушал и уходил. Но сегодня Лёля почти наткнулась на него, потому что, отсмеявшись над чьей-то шуткой, собиралась выйти из кабинета. Иван сделал шаг назад, чтобы она смогла открыть дверь.

– У вас вопросы? – спросила она.

– Да, – сказал он, – Я по поводу аванса хотел…

– Это к Тамаре Николаевне, – сказала она и, проскользнув мимо него, исчезла в лифте. Он метнулся и успел к ней в кабину, пока двери лифта не закрылись.

– Вы же хотели к главбуху по поводу аванса, – удивилась Лёля.

– Я потом…, – еле выдохнул Иван, сердце его замерло, и он почти не мог дышать.

Лёля внимательно на него взглянула, а когда лифт остановился, она взяла Ивана за руку и быстро пошла, увлекая его за собой. Опешивший Иван не знал, что и думать, но послушно шёл за ней.

Она завела его за одну из колонн и пошла по небольшому коридору. Там была дверь. Лёля отпустила руку Ивана, достала из кармана ключ и открыла небольшой кабинет.

– Заходи, – сказала она. Иван зашел.

– Пойми ты, – начала Лёля, – Нельзя тебе на меня западать. Выбери кого-нибудь, мало ли девушек вокруг тебя.

Иван не мог прийти в себя от удивления, но все-таки спросил:

– Почему?

– Потому! Просто поверь мне и всё.

– Но другие мне не нравятся.

– Говорю же тебе, нельзя нам быть с тобой.

– Объясни, почему, – сказал он уже твёрже.

– Ага, очухался? Быстро. Ладно, пройди, давай сядем и поговорим. Нас вроде никто не видел.

Иван и правда уже более трезво смотрел на нее, но так она нравилась ему ещё больше.

– Понимаешь, – начала Лёля, – Мой отец, если узнает, что я с тобой, возьмет тебя в оборот насчет остатка долга по кредиту и начнет прессовать. Он ни за что не согласится, чтобы я встречалась с простым инструктором, а не с тем, кого он мне назначает. Я уже третий раз отвергаю его претендентов.

– Твой отец?

– Ты что, не знал? Я дочка гендиректора. А главбух моя родная тётя. Думаешь, он доверил бы кому-то со стороны свой бизнес? Так что подумай. Зачем тебе такие сложности.

Иван молчал и смотрел в окно. На нее он смотреть не мог, боялся, что не сдержится.

– Правильно ли я понял… что тоже нравлюсь тебе? – спросил он.

– Нельзя нам! Ты не слышал?

– Нравлюсь или нет? Ответь.

– Не скажу, – сказала она и отвернулась.

– Можно, я тебя поцелую? – спросил Иван.

– Нельзя! – ответила она.

– Женское «нельзя» в переводе на общечеловеческий язык означает «можно» и даже «нужно», – сказал он, обнял ее и поцеловал.

– Он ведь нам обоим жизни теперь не даст, – сказала Лёля и уткнулась носом в плечо Ивану.

– Это мы еще посмотрим, – ответил Иван.

Вечером он позвонил своему другу. Они поговорили о том, о сём, а потом друг сказал:

– Сапсан, ты ж хотел что-то серьезное спросить.

– Ну как серьезное… Кредит мне нужно переоформить. Брал в свое время в коммерческой структуре, а сейчас хочу переделать на обычный, банковский. Пусть даже и проценты придется платить. А ты, знаю, близок к этой сфере.

– Называй сумму, выясню и сообщу тебе. А что с твоей коммерческой структурой? Наезжают на тебя что ли?

– Да нет. Всё нормально.

Друг Ивана работал начальником службы охраны банка, именно поэтому Иван обратился к нему. Однако с переоформлением кредита оказалось не все так просто. Фирма отказалась принять платеж от банка в погашение задолженности Ивана. Без объяснений. Лёля тут же ему позвонила:

– Не вздумай больше самодеятельностью заниматься! Я все разрулю.

– Цыц, малявка, – улыбнулся он, – Разруливать должен я. А тебе позволено только любить меня.

– Ты не понимаешь… ладно, пока не могу больше говорить. Потом.

Днем они теперь встречались в том полупустом кабинете, куда она водила его первый раз.

– Запомни точно, как туда идти, только тогда под камеры не попадешь, – сказала она ему.

– Запомнил, могла бы и не говорить, – ответил он ей.

Теперь он думал только о том, как им с Лёлей соединиться. Поцелуи в полупустом кабинетике его не устраивали, он хотел снимать квартиру, чтобы Лёля могла хоть иногда оставаться у него на ночь. Но она была против, и им приходилось уединяться на один-два часа в мини-гостинице для таких же, как они, парочек.

Так прошло две недели. Иван чувствовал себя всё хуже и хуже, он не мог мириться с тем, что она живет какой-то отдельной от него жизнью. А она постоянно твердила ему:

– Подожди еще немного. Всё будет хорошо, поверь мне. Главное, чтобы отец пока ничего не пронюхал.

Иван теперь подолгу не мог заснуть, крутился, вставал, а когда закрывал глаза, почти ощущал, как обнимает ее – такую тонкую и гибкую, такую желанную девочку. Иногда он просыпался среди ночи из-за сильного сердцебиения и подолгу не мог успокоиться.

Сегодня, 15 мая, у Лёльки был день рождения. Так он теперь её называл. Она предупредила Ивана, чтобы не вздумал ей ничего дарить, потому что это могло их раскрыть.

– Подаришь мне себя, это будет лучше всего, – сказала она, но вечером ей пришлось уехать домой, где отец устраивал в честь дочери званый вечер.

Иван ушел с работы пораньше из-за того, что у него впервые разболелось сердце. Попросил помощника подменить. Он делал это крайне редко, последний раз почти год назад – требовалось сопроводить мать на плановое обследование. Хотя ей и сделали операцию, все равно она проходила проверки на предмет того, нет ли ухудшений, чтобы вовремя начать прием медикаментов. Сейчас Ивану впору было самому начать принимать лекарства. Но врач, к которому он обратился, не нашел никаких отклонений. Кардиограмма Ивана оказалась безупречной.

– Почему же так болит? – спросил он врача. Тот усмехнулся и сказал:

– Наверно, потому что весна в самом разгаре.

– И что? – не понял Иван.

– Ну… иногда весной сердце начинает болеть без причины.

Он на любовь что ли намекал, думал Иван, когда шел домой. И представлял, как Лёлю поздравляют потенциальные женихи, приглашенные ее отцом. А мне она запретила покупать подарок, сказала, чтобы себя ей подарил. Я-то готов, только ее рядом нет. От этих мыслей сердце не просто болело, а сжималось, так что Ивану даже дышать было трудно.

На следующий день с утра на работу она не пришла. Он специально проверял. И не звонила. Ему тоже запретила звонить. Наступило обеденное время, но Лёлька так и не появилась. Иван совсем сник, даже есть не мог.

К 15 часам она прислала ему смс:

– Ты занят? Можешь подойди в бухгалтерию?

Он дал задание помощнику и отправился к ней. Она уже ждала. Он поздоровался с другими женщинами-бухгалтерами, но Лёлька нетерпеливо повела его в кабинет к главбухше, которая дала ему бланк заявления на досрочное погашение долга по кредиту.

– Подпишите это, я выдам вам ордер, пойдете в кассу и внесете сумму, – сказала Ивану главбух. Он удивленно взглянул на Лёльку, но она только сказала ему:

– Подписывай.

Когда они вышли, он спросил:

– Может, объяснишь, в чем дело?

– Вот это внесешь в кассу. Здесь полная сумма задолженности. Все расскажу потом. Пошли в кассу.

– Два слова можешь сказать? Я что, болванчик на веревочках?

– Просто делай, как я тебе говорю. Это теперь твои деньги, а после погашения кредита ты больше никому ничего не будешь должен.

– Миллион двести? С какой стати они теперь мои?

– Ты просил два слова. Я сказала тебе намного больше.

– Я так не могу. Откуда эти деньги?

– Это мои. Главбух ничего не знает. Доволен? Продала вчерашние подарки к днюхе. Пошли, не зли меня.

– Лёля…

– Ты хочешь жениться на мне?

– Хочу, но эти деньги…

– Они дармовые, от толстосумов. Мне они не нужны, могу выбросить их в корзину для мусора. Я просто хочу за тебя замуж. Так что пошли! Считай, что это мое приданое, вклад так сказать в будущий семейный бюджет.

– А если… ты вдруг передумаешь за меня выходить, чем я буду отдавать тебе долг?

– Передумаю? Даже не надейся. Два с половиной года переглядок с тобой, это что, ничего не стоит? Собрался меня бросить?

– Лёля! Не смей так говорить, я никогда тебя не брошу. Мне никто другой не нужен кроме тебя.

– Тогда пошли вносить деньги в кассу.

Когда-то в спецподразделении Ивана проверяли на стрессоустойчивость. И он показывал отличные результаты. Но сегодня он едва мог сохранять внешнее спокойствие. Главбухша поздравила его и отдала ему акт с печатями и подписью о закрытии договора беспроцентного займа. Кроме этого у него был еще приходник из кассы. Всё это он отдал Лёле, когда они вышли из бухгалтерии. Она сунула это в свою папку и тут же умчалась по своим бухгалтерским делам. Иван даже не успел ей ничего сказать.

И опять потянулись томительные дни между короткими встречами в мини-гостинице. Но Иван радовался и этому. На вопрос, когда же они распишутся, Лёлька отвечала ему:

– Я не все дела завершила с отцом. Подожди еще немного.

– И что это за дела?

– Не волнуйся, ничего такого. Просто хочу решить вопрос с квартирой для нас.

– Давай просто снимем что-нибудь. Оба зарабатываем…

– Жить на съемной квартире? Нет уж. Могу я для своего мужа постараться и свить нам гнездышко? Тебе учиться надо, не вечно же инструктором ты будешь работать. Отдельная комната нужна, чтобы мог заниматься. Значит, нам требуется как минимум трешка.

– Попросишь денег у отца?

– Нет. У меня и свои есть. Я уже дала поручение риелтору, чтобы нашел что-нибудь подходящее. Хотела сюрприз тебе. Как только найду квартиру, покупку оформлю на тебя, тогда и распишемся. А то боюсь, отец все мои планы может разрушить.

– Оформишь на меня? Зачем?

– Затем! Не хочу, чтобы он посчитал тебя корыстным по отношению ко мне и стал наезжать, чтобы мозг тебе выносить. И не спорь. За свое счастье каждый по-своему имеет право бороться. Вот я и борюсь!

– Так ведь он узнает, что квартиру фактически ты купила.

– Не узнает. Ему меня не переиграть. Гибкости ума не хватит.

– А откуда у тебя деньги на квартиру?

– Накопила из тех подарков, что он мне за пятнадцать лет своего бизнеса дарил. Ему некогда было покупать что-то, он деньгами мне все переводил на карточку. Сначала, пока мне всего 10—12 лет было, они просто на моем счете хранились, потом я депозит оформила, а когда экономический закончила, вкладываться в активы начала и практически удвоила свои накопления. Он ничего об этом не знает, думает, что все его подаренные деньги я на бабские бирюльки тратила. Хотя я ни брюликов, ни мехов никогда не покупала, даже на дорогие курорты всего пару раз ездила и то ненадолго. Скучно стало. Да и зарплату он мне назначил больше чем у тети в два раза. Эти деньги целиком при всем желании я не могла бы на себя истратить. Так что они тоже в копилку шли.

– И как ты со своим экономическим складом ума станешь жить с простым инструктором тренажерки?

– Инструктор выучится и откроет свой бизнес с моей помощью. А я детей ему рожу, буду домохозяйкой и по совместительству его личным консультантом по всем экономическим вопросам.

– Ах вот как ты придумала? – усмехнулся Иван и обнял ее, – Что ж, придется претворять твой план в жизнь.

***

Часть 2. Командос

В соответствии с предназначением спец-

назовец обязан уметь выполнять любые,

даже неординарные, задачи в экстрема-

льных условиях автономно, а при необхо-

димости действовать на чужой террито-

рии с гораздо большей эффективностью,

чем военнослужащие регулярных частей.

***

Весь последний год Иван был очень счастлив. Особенно, когда на узи они с Лёлей узнали, что у них сын. Лёля все еще работала, не желала сидеть дома. А Иван так хотя бы мог видеть ее в любую минуту.

По приходу домой он все вечера и выходные занимался обустройством детской в их новой квартире. Лёля хотела светлые стены и небесного цвета потолок с небольшими облаками. Иван намекнул ей, что молочного цвета полы, на которых она настаивала, слишком маркие, но идти в чем-то против нее даже не думал. Он следил за тем, чтобы она не переутомлялась и вовремя ела, потому что в отличие от многих беременных она забывала о еде, если была чем-то увлечена.

– Тебе самой в детский сад нужно, – бурчал он и улыбался себе под нос. Вот как ее не обожать, часто думал он в ответ на слова приятелей о том, что жена во всем просто помыкает им.

Родителям Ивана Лёля безумно нравилась, они в ней души не чаяли. А знакомство с тестем и дальнейшее общение с ним происходило напряженно. Хотя Лёля блокировала все попытки отца хоть как-то принизить Ивана. Однако в связи с тем, что Лёля росла без матери, отец всё еще считал ее своей собственностью, впрочем, дочь давно уже помыкала отцом, так же, как и мужем. Он просто не хотел этого признавать. Помогала воспитывать Лёлю его сестра, работающая сейчас главбухом его фирмы. Правда, Лёля никогда не считала ее равноценной заменой матери и долгие годы все свои слёзы, страхи и надежды поверяла портрету мамы, стоявшему в рамке у нее на столе. Так было удобней, чем на стене, настольный портрет она могла прижимать к груди и целовать. Этот портрет переехал с ней в новую квартиру. Иван вставил в рамку небьющееся стекло, потому что опасался Лёлиной беспечности и неловкости.

Гром грянул среди рабочего дня. Из офиса сообщили, что отца Лёли увезли на скорой. Все были в шоке, но личный секретарь передал его слова: «Руководство в мое отсутствие возлагаю на дочь. Резервный приказ в сейфе, она знает код».

Тётя взглянула на округлившийся Лёлин живот и схватилась за сердце. А потом поехала к брату в больницу.

– Ну что, Сапсан, – сказала Лёля мужу, – Пришло твоё время, командос, спасать свою Лёлю и помогать ей во всем.

В сейфе у отца Лёля нашла не только приказ о своем назначении в случае форс-мажора, но и подробнейшие инструкции по работе каждого подразделения фирмы, принадлежащей отцу. А кроме этого узнала, что он владеет пакетом акций еще трех предприятий и имеет там решающее право голоса. Для начала она выяснила у личного секретаря-референта отца, какие неотложные дела тот планировал на ближайшие три дня. И вообще допросила референта с пристрастием на предмет того, почему у отца случился гипертонический криз. Иван все время находился рядом с ней и внимательно слушал все ее разговоры. Секретарь начал юлить, Лёля повысила голос, и тогда Иван встал рядом с ним. Просто встал. Молча. Но секретарь сжался, словно его хотели измочалить в кровь.

– Если ты не ответишь на мои вопросы, тебе не поздоровится, – сказала Лёля секретарю. Тот посмотрел на Ивана, который молча улыбнулся ему и кивнул.

– Вы что? Физическую силу ко мне примените? – спросил референт.

– Если потребуется! – воскликнула Лёля.

– Никакой физической силы, – сказал Иван спокойно, – Ты сам всё расскажешь.

Лёля взглянула на мужа, он улыбнулся ей. Она поняла, встала и пошла на выход:

– Вопросы я задала. Оставляю вас наедине.

С собой Лёля взяла инструкции отца, чтобы подробно их изучить.

– Садись, – сказал Иван референту, – Побеседуем.

Через полчаса Лёля получила подробный отчет референта в электронном виде, где он ответил на все ее вопросы. Она крайне удивилась, но решила узнать подробности позже. Не бил же он его, в конце концов, подумала она. И, действительно, референт спокойно вышел из кабинета, сел в машину и уехал в больницу к Лёлиному отцу. То есть, подумала Лёля, этот гнус бросил всё на меня? Но подошедший Иван сказал ей:

– Так будет лучше, поверь. Я специально нейтрализовал его. Надеюсь, в больнице ему не позволят навредить шефу. Туда я уже позвонил.

– Так у него рыльце в пушку? – спросила Лёля.

– По самые помидоры, – ответил Иван, – Ты хоть в курсе, что у них с твоей тётей роман?

Для Лёли это явилось новостью. Хотя она не раз замечала их переглядки, но не придавала этому значения. Потому что тёте недавно исполнилось 45, а референту от силы было лет 30.

– Ваня, у тебя есть какой-то план? – спросила Лёля.

– Есть. Нейтрализовать неприятелей и защищать тебя.

– Но ведь никто меня и пальцем не тронет. Здесь иная война.

– Мы с тобой также никого не тронем, будем просто разговаривать и убеждать, – улыбнулся Иван.

Для начала Лёля взялась за бухгалтерию. Дала распоряжение о приостановке полномочий главбуха и забрала все документы из сейфа. Получился большой короб, который Иван оттащил к себе в инструкторскую и запер в шкафу. После этого Лёля поменяла код на сейфе отца, просмотрела документы в его кабинете и кое-что взяла с собой. Затем посетила кабинет референта, где так же забрала несколько папок.

Всё это, включая короб с бухгалтерскими документами, Иван загрузил в машину, и они с Лёлей уехали, поручив двум заместителям отца следить за порядком в отеле, где на первом этаже размещались фитнесс залы, бассейн, парикмахерские и прочие заведения. В бумагах Лёля увидела, что с некоторых пор отель стал принадлежать отцу полностью. А это значило, что имелась еще одна бухгалтерия и соответственно управляющий. Его обязанности были возложены на второго заместителя Лёлиного отца. Она позвонила ему и назначила встречу на завтра.

Тётя по телефону плакала, хотя, по словам лечащего врача, состояние отца стабилизировалось. Правда, его ввели в непродолжительный, всего на одну ночь, медикаментозный сон, поскольку врач оценил уровень стресса у него как слишком высокий.

– Успокоить его обычными средствами пока трудно, поэтому пусть просто поспит, – сказал доктор Лёле и прислал ей видео из палаты отца. На нем мелькнули тётя и референт, сидевший рядом с ней. Референт держал ее за руку.

Иван сказал:

– Если хочешь, я могу съездить туда.

– Не нужно, у нас и так полно дел. Будешь помогать мне. Нужно разобрать бумаги. Спящий отец все равно ничего никому не сможет сообщить. Кроме того, я еще не все его инструкции прочла. Что-то там мелькнуло насчет его доверенного лица. Некий Петров. Знакомая фамилия. Кажется, когда-то у него был друг детства. Может, это он. Звали его дядя Сеня.

Она сидела над бумагами почти три часа. Иван распаковывал коробки, доставал и подавал ей папки, а потом складывал все обратно. Звонила тётя, но Лёля ответила ей, что занята. К тому моменту она почти всё изучила и поняла, где могут быть слабые места, а где положение стабильно. Хотя в этом бизнесе следовало постоянно держать руку на пульсе. Более всего Лёлю теперь напрягали отношения тёти с референтом и его скользкое поведение. А еще то, что стала кружиться голова. Лёля не хотела тревожить Ивана, но обмануть его не представлялось никакой возможности. Поэтому она даже не пыталась. Когда он отвез ее в роддом, ее сразу госпитализировали «на сохранение». Она пыталась что-то ему говорить, но он сказал ей:

– Я, как и ты, внимательно прочитал инструкции твоего отца. Так что не беспокойся ни о чём, кроме нашего малыша. Всё возьму на контроль и решу все вопросы.

– У тебя недостаточно опыта.

– Мне не нужны знания экономиста или бухгалтера, чтобы разглядеть какие-то махинации. Поверь, у меня хорошо развито чутье.

– Все равно, звони мне в обед и вечером, и сообщай обо всем.

В первую очередь Иван решил найти дядю Сеню. В документах он разыскал его данные. Звали этого дядю Семён Николаевич. Иван позвонил по указанному в бумагах телефону и сообщил о госпитализации Лёлиного отца и самой Лёли. Семён Николаевич помолчал, потом сказал, что приедет через полчаса.

– Вообще-то, я работаю в школе, – сказал он Ивану, когда приехал, – Но мы действительно очень близки с Серёгой с детства. Хотя не понимаю, почему он посчитал, что я могу быть полезен…

Иван показал ему документ, где Лёлин отец прописал полномочия Семёна Николаевича в случае форс мажора.

Семён Николаевич надел очки и внимательно всё прочёл.

– Хорошо, – сказал он, – Мне нужны некоторые вводные.

Иван протянул ему распечатанные листы с подробными инструкциями, которые оставил Лёлин отец. Семён Николаевич пробежался по ним глазами и кивнул:

– Этого достаточно. Завтра с утра приготовьтесь помогать мне. Встретимся у входа ровно в 9.

До конца дня Иван занимался изучением дел и задавал вопросы заместителям Лёлиного отца. Так что многое уже понял. А Лёле запретили волнения, поэтому забрали у нее мобильник и назначили капельницу, о чем сообщили Ивану.

Ровно в 9 утра Иван встретил у входа в отель Семёна Николаевича. Тот был одет с иголочки, в светлый строгий костюм и такие же полуботинки. Он сразу стал моложе выглядеть, хотя благородная седина, стройная фигура и серьезное выражение лица говорили о его почти академическом складе. Так и было. Семён Николаевич работал директором элитного лицея. Как он смог отложить работу, оставалось тайной, но сейчас главным являлось его участие в делах фирмы друга. Иван сразу предположил, что Семён Николаевич раньше работал в какой-нибудь солидной и даже засекреченной структуре, некоторые детали в поведении этого господина говорили об этом. И действительно, глаз у Семёна Николаевича оказался намётанным. Он практически сразу выхватывал из общего объема представляемой заместителями информации самые проблемные точки. И всё помечал себе. Потом отксерил свои пометки, отдал экземпляр Ивану и сказал:

– Встретимся завтра в это же время. А сейчас мне нужно вернуться к своей работе.

Иван посмотрел на часы – прошло 3 часа с момента их встречи, но пометок Семёна Николаевича на листе накопилось достаточно много. Иван пробежался по ним глазами и усмехнулся. Почти все проблемные места он определил еще до его прихода. Только три момента явились для него новостью. Все свои соображения, а также пометки Семёна Николаевича он послал Лёле.

Через некоторое время она вышла на связь, и он смог увидеть ее.

– Ваня, ты меня удивил. Ведь получается, что многое ты понял еще до прихода Семёна Николаевича. Как? Объясни!

– Интуиция. Просто смотрел на лица при разговорах и ответах на мои вопросы, слушал интонации, учитывал движения рук, пальцев, мимику.

– Обожаю тебя. Всё, меня зовут, обход врача.

Вечером она перезвонила и сказала, что послала ему свои распоряжения с учетом информации, полученной утром. Согласно им одного заместителя Иван отстранил от работы до возвращения Лёлиного отца или Лёли. А еще отправил референта в отпуск, хотя тот сопротивлялся изо всех сил. Оставалась главбухша. Но она притихла после действий мужа своей племянницы. Поэтому Иван просто внимательно смотрел на нее всякий раз при посещении ее кабинета. Под взглядом Ивана главбухша непроизвольно съёживалась.

Между тем Семён Николаевич еще трижды появлялся в отеле, после чего дал Ивану визитку и сказал:

– Вот специалист, которому я полностью доверяю. Он сможет в короткий срок провести внутреннюю закрытую аудиторскую проверку. Стоить это будет не слишком дорого. Зато после этого мы увидим, верны ли наши предположения.

На том и порешили, тем более что Лёля сразу же согласилась. Второй зам Лёлиного отца теперь во всем помогал Ивану, так что фирма продолжала функционировать, как и прежде. Сотрудники почти ничего не замечали. Только Иван временно переложил свои обязанности на помощника.

Аудитор работал десять дней, после чего представил подробный отчет. Семён Николаевич изучил его, копию забрал себе и сказал, что посетит друга в больнице, чтобы коротко и по существу сообщить ему о проблемах и путях их решения. Лёлю они с Иваном решили не волновать, на этом настаивал наблюдающий ее врач. Тем более что до родов ей оставался всего месяц. Помогал Ивану второй зам Лёлиного отца, а консультировал по всем вопросам Семён Николаевич, который вернулся к своей основной работе в лицее. Своему другу он охарактеризовал Ивана как лучшего из кандидатов на должность управляющего, после чего Лёлин отец попросил Ивана прийти к нему в больницу.

Посоветоваться с Лёлей не получалось. Иван старался не дергать ее, потому что врач все время ему говорил об угрозе преждевременных родов из-за переживаний. Так что он писал ей записки практически с одним и тем же текстом: «Дела идут нормально. Мы с Семёном Николаевичем почти все разрулили. Не все работники оказались крысами, второй заместитель – нормальный и честный мужик. А референта и первого зама я отстранил от работы. Пожалуйста, не волнуйся».

В палате у Лёлиного отца находилась его сестра. Она ездила к нему каждый день. Иван вошел, и тесть, махнув рукой, прогнал сестру прочь. Главбухша, взглянув на Ивана, крайне недовольная, вышла.

– Садись и докладывай, – сказал Ивану Лёлин отец, – Только в двух словах. Отчеты я читаю. Мне твои ощущения важны.

Иван помолчал, потом сказал:

– Поначалу было мерзко, когда крысы себя начали выдавать. Сейчас уже лучше. Два левых счета разморозили, деньги пустили в общий оборот. Это несколько миллионов.

– Значит, все-таки сестра.

– Ваш референт ей мозги закрутил. А она… женщина, полюбила, что с нее взять.

– Полюбила? Я ей уже все высказал. Поклялась, что больше ни-ни. Постарайся, чтобы сор из избы никуда не просочился. Конкуренты так и ждут, чтобы меня сожрать.

– Об этом не беспокойтесь. Ваш друг очень аккуратно все сделал. Для виду работал настоящий аудитор в рамках ежегодных проверок.

– Хорошо. Ответь мне, возьмёшься управлять отелем? Лёлька вот-вот родит, мне еще два-три месяца восстанавливаться. Доверять могу только тебе.

– Так точно, возьмусь. Если консультировать будете на первых порах.

– Удивил ты меня, если честно. Никаких экономических знаний ведь не имеешь. Но чуйка у тебя сильная. Откуда?

– Развил. В спецназе научили. Обычная внимательность к деталям в поведении – кто-то губы кусает, кто-то край одежды теребит. У референта вашего, к примеру, бровь непроизвольно приподнимается. Такое вот, детали о многом могут рассказать. А все остальное изучал по вашим инструкциям – и логистику, и кадровые вопросы, и работу с клиентской базой.

– Ясно. Принят. Приказ я уже послал в отдел кадров.

Лёля родила на две недели раньше срока, но в роддоме сказали, что ребёнок доношенный и вес у него нормальный – 3600. Такой же светловолосый получился, как Иван. Родители Ивана вовсю старались – помогали Лёле. Иван видел ее и ребенка только ночью, но всё равно был очень счастлив.

***

10. Певчий дрозд

Певчий дрозд справедливо счита-

ется одним из лучших певцов.

Моногамен. Самец заботливо кор-

мит насиживающую самку. Дрозд

перелетная птица, имеет серое опе-

рение с темными крапинами, рас-

положенными хаотично.

***

Тимур дембельнулся в самом начале апреля. Когда он ехал домой, улыбка не сходила с его лица, потому что вокруг бушевала весна. Пока он служил, сразу две девчонки писали ему письма. Впрочем, он не отвечал им. Та, от которой он ждал хотя бы двух слов, писать ему не собиралась. Но он намеревался обязательно ее разыскать. Несмотря ни на что. Даже если она вышла замуж или уехала куда-нибудь на Курилы. Он называл ее Нюта. Другие звали ее Аня, Анна, Анюта, и даже Нюша, как известную певицу. Нюта никого не поправляла, она вообще равнодушно относилась к тому, кто и как ее называет. При знакомстве она представлялась как Анна. Но странно было так называть ее, поскольку выглядела она как школьница. Хотя и от школьниц отличалась, по крайней мере, от пышущих здоровьем и развитыми формами выпускниц. Ее можно было принять за восьмиклассницу, если бы не ее слишком независимый взгляд и поведение. Вернее, повадки, или нет, какая-то особая манера, движения, жесты. Любой сразу понимал, что перед ним вовсе не школьница, а вполне взрослая и самодостаточная личность. Но своей улыбкой она могла обмануть кого угодно. Улыбка являлась ее тайным оружием, потому что мгновенно придавала ей вид юной девочки. Правда, Нюта улыбалась очень редко и далеко не каждому.

Тимур прикинул – сейчас ей должен был исполниться 21 год, причем совсем недавно, на днях. Он даже подарок ей вёз. Хотя и не знал, придётся ли разыскивать ее чуть ли не на Курилах.

Родители встретили его на вокзале, потом повезли в ресторан. Тимур должен был отдать им эту дань, правда, то и дело поглядывал на время. Но после семейного обеда он все-таки вырвался и отправился к дому Нюты. Часы показывали уже восемь вечера.

Свет в ее окнах не горел, мобильник не отвечал. Тимур прикинул и помчался на пустырь за дальними домами, где Нюта в это время обычно выгуливала своего огромного алабая по кличке Мальчик. Мальчику к моменту, когда Тимур уезжал, исполнилось 15 лет, но пёс был полон сил. Именно из-за алабая Тимур не переживал о безопасности Нюты. Такая псина способна защитить от целой компании уродов. Нюта выгуливала пса на пустыре, Мальчику требовалось много простора, чтобы побегать. Она бросала ему светящиеся бумеранги, он догонял их и приносил ей. Тимур был единственным, кого Мальчик подпускал к Нюте спокойно, без грозного рыка. Он даже позволял Тимуру погладить себя, хотя и не отвечал ему на это, просто гордо сидел на задних лапах.

На пустыре ни алабая, ни Нюты не оказалось. Тимур вернулся и стал ждать в беседке на детской площадке рядом с домом. Прошел целый час, но Нюта с алабаем не возвращались. Тимур увидел соседку Нюты из квартиры напротив. Она шла из ближайшего супермаркета.

– Здравствуйте! Помните меня? Скажите, где Нюта может сейчас выгуливать своего алабая?

Соседка взглянула на него:

– Ты не знаешь? Нет больше Мальчика. Почил три дня назад.

– Умер?

– Может, заболел, может от старости. Всё бодрый был, а последний месяц как-то сдал. Уж чего она ни делала, и ветеринаров привозила… Видать, его время пришло. Как же Нюрочка убивалась, сердце ведь кровью обливалось смотреть на неё. Я машину заказала из ветлечебницы, чтобы увезли его и похоронили. Так ее держать пришлось, кричала и рвалась к нему. А родители ее так до сих пор и не приехали ни разу. Ты ж помнишь, как мать ее Мальчика не любила. Псиной неблагодарной его называла. Я им звонила, говорила, что Мальчика похоронили и что Нюрочка не в себе, но мать ее сказала – пока собачий дух не выветрится, даже на порог этой квартиры не ступлю.

– А где сейчас Нюта? Где?

– Да кто ж его знает. Друзья к ней приходили, сначала две девочки какие-то. Потом еще парень. Вижу, выпившие они все, и Нюрочка. И пошли куда-то. Одной ей, видно, сильно муторно было. Это вчера. А сегодня она в такси села и уехала, часов в восемь вечера.

– Одна?

– Вроде одна. Но, кажется, опять выпивши была. Покачивалась, когда в такси садилась.

– Да в клуб она поехала. Там ее друганы, – сказал подошедший подросток из квартиры этажом ниже.

– И вчера они туда же вместе отчаливали.

– Ты откуда знаешь?

– Знаю, мне тот парень, что с ней и ее подружками был, экстази бесплатно предлагал, но только если в клуб с ними поеду.

– Что за эстези такой? – спросила соседка.

– Да так, игра компьютерная, – засмеялся пацан и зашел в подъезд.

– Наркотик это, а не игра, – сказал Тимур, – Спасибо вам за всё. Побегу я в этот клуб, я знаю, где это.

Голова Тимура горела, он был готов поубивать и того парня, и подружек, которые вчера увели Нюту в клуб, и к которым, по всей видимости, сегодня она сама поехала на такси.

Клуб сиял огнями, и когда входили посетители, из двери вырывались приглушенные звуки музыки. Охранник проверил Тимура ручным металлодетектором и пропустил.

– А на наличие наркоты вы не проверяете? – спросил Тимур.

– Проверяем. Если что заметим, собачка у нас есть обученная. Такса.

– Такса?

– Да, немецкой овчарке фору даст.

– Вчера у вас никаких подозрений не возникало? Я знаю, к вам приходили парень и три девушки. Так у него точно экстази имелся.

– Ну… экстази, это ж не совсем и наркотик, так баловство, для поднятия тонуса и настроения.

– Понятно, – зло ответил Тимур и вошел в клуб.

Танцпол был полон, но Нюту он увидел почти сразу. Подскочил к ней и схватил за руку, чтобы вывести ее из круга танцующих. Какой-то парень, наверно, тот самый, заорал ему сквозь музыку:

– Эй, ты что творишь? Отпусти ее!

– А ты ей кто? – схватил его за шкирку Тимур и выволок вместе с Нютой в более тихое место.

– Я ее друган. А тебя в глаза никогда не видел.

– Друган? Это я тебя никогда не видел. Говори, кто ты и откуда ее знаешь.

Нюта тем временем повисла у Тимура на руке. Он усадил ее на свободное место перед столиком и вновь дернул парня, которого так и не отпустил.

– Да учились мы вместе. Кречет я. Сам у нее спроси.

– Ты давал ей экстази?

Парень испуганно оглянулся:

– О чем ты? Чего орешь? Всего лишь МДМА. Сам не видишь, как ей плохо без Мальчика?

– Это тоже наркотик, убью тебя, гнида, – Тимур схватил его за горло. Парень округлил глаза и едва сумел сказать:

– Она сама просила, я еле нашел. Мне Молли хотели всучить, но она просила только МДМА.

– А пацану, ее соседу, зачем бесплатно экстази предлагал? Он у тебя тоже просил?

Парень все-таки вырвался из рук Тимура и быстро затесался в толпе танцующих. Тимур присел рядом с Нютой и взял ее за плечи. Но голова Нюты тут же прислонилась к его груди:

– Ты вернулся? Увези меня отсюда, – сказала Нюта с закрытыми глазами.

– Зачем ты принимала экстази?

– Слишком больно, понимаешь… и не экстази вовсе.

– Сколько раз ты уже принимала его?

– Это первый раз.

– Где твоя сумка, ключи от дома, мобильник?

– Там… ящичек. Код 02046.

Он заказал такси, потом решил, что отвезет Нюту не к ней домой, а в квартиру, которая пока пустовала по причине отъезда его бабушки на дачу для весенних работ. Перед этим он заехал домой и позвонил на мобильник отцу, чтобы тот вынес ему ключи от бабушкиной квартиры.

Нюта спала в машине и во сне стонала. Тимур прислушался. Она звала его.

– Я здесь, Нюта, с тобой.

Она замолкала, но потом опять звала его, поэтому он держал ее за руку. Ключи вместо отца вынесла мать Тимура. Заглянув в машину и увидев Нюту, она спросила:

– Это та самая… у которой ты тогда лежал?

– Мам, не нужно сейчас. Ей очень плохо, у нее собака умерла. Она переночует в бабушкиной квартире, а завтра я отвезу ее к ней домой.

– Так ты с ней на ночь останешься? – спросила мать, на что Тимур ей ответил:

– Я взрослый человек. Как-нибудь сам разберусь, что мне делать.

Два года назад перед выступлением их рок-группы он попросил Нюту удалить ему на лице мелкие прыщики. В косметологию как другие участники он постеснялся идти. А Нюта к тому времени уже целый год по выходным подрабатывала помощницей косметолога у своей тётки. Она сказала Тимуру лечь на кушетку, накрыла его чистой простыней и установила свет. После чего очень быстро и аккуратно сделала свою работу. Для того чтобы снять раздражение кожи после процедуры, она наложила ему на лицо маску из белой глины, а сама вышла в другую комнату. И в этот момент в квартиру, дверь которой она забыла закрыть, ворвалась мать Тимура:

– Где он? Так это ты собралась совратить его, бесстыжая? Он же еще несовершеннолетний! Я засужу тебя!

Дорогу ей преградил Мальчик, который грозно на нее зарычал. Нюта цыкнула на него и открыла дверь комнаты, где на кушетке с маской на лице лежал Тимур. Мать его ушла обескураженной. И хотя убедилась в отсутствии у Нюты намерений совратить ее сына, но отношение к ней все-таки не изменила. Даже не извинилась. Это сделал за нее Тимур, которому было безумно стыдно за свою мать.

Тимура взяли солистом в университетскую рок-группу СПГУ, где училась Нюта, хотя тогда он еще даже школу не окончил. После прослушиваний его приглашали и в другие проекты, но приближались выпускные школьные экзамены, и он отказывался от приглашений. Согласился лишь на одно единственное, но очень важное, ради которого и пришел к Нюте на процедуру, чтобы выглядеть презентабельно.

Нюта приходила на репетиции их группы, потому что дружила с бас-гитаристом. Просто дружила, еще со школы. В универе она училась на лингвиста и почти ни с кем не сходилась, поэтому держалась за бывшего одноклассника. Тимур сразу на нее запал. Парни в группе посмеивались над ним, но по-доброму, ведь как школьника они считали его желторотиком, хотя признавали, что поёт он классно. Он написал две песни, и они «выстрелили». После этого лидер группы признал, что Тимур способен на многое. Но потом была подготовка к экзаменам, сдача егэ и попытка поступления в вуз, которая не увенчалась успехом. Лето, осень и зиму он продолжал участвовать во всех мероприятиях группы, а весной его призвали в армию.

До армии он часто провожал Нюту домой, поэтому знал Мальчика. Даже помогал ей выгуливать огромного пса, играл с ним в догонялки, а еще притаскивал большие упаковки собачьего корма из супермаркета. Он помнил это время как самое счастливое в своей жизни. Тогда он был просто сильно влюблен в Нюту. Но в армии понял, что любит ее по-настоящему. Хотя она не писала ему и не звонила. Но, когда получалось, он звонил ей сам.

– Привет, солдатик, – говорила она, – Служи хорошо, не ленись. И не смей ни с кем заигрывать.

– Ты ведь даже не пишешь мне.

– Ну и что. О чем писать?

– Будешь со мной встречаться по-настоящему?

– Когда перестанешь такие детские вопросы задавать, тогда и решу.

– Я только о тебе и думаю.

– Не накручивай себя. Вернешься, поговорим.

Когда он провожал ее раньше, она рассказывала ему массу интересных вещей, и он слушал ее как завороженный. Нюта хотела после универа найти работу переводчика или секретаря-референта, хотя на факультете им приходилось практиковаться и в журналистике, и в школьном преподавании, и даже в разработке обучающего софта и электронных словарей.

Родителей Нюты он видел всего пару раз, отец ее приезжал, когда она находилась в универе, чинил розетки и стиральную машину, чистил кондиционер, менял сгоревшие лампочки. Ее мать на дух не выносила пса, поэтому появлялась редко и только на короткое время. Квартира, в которой жила Нюта, досталась ей от деда, который после смерти бабушки уехал в деревню, где купил себе небольшой домик с подворьем. Разводил кур, держал огород, топил баню, когда родители Нюты приезжали к нему. Нюта оставляла у него Мальчика на всё лето, в квартире ему было бы слишком жарко.

Дедушка звонил ей после похорон Мальчика, пытался успокоить, обещал приехать. И приехал. На его звонок с телефона Нюты ему ответил Тимур:

– Здравствуйте! Я друг Нюты, меня зовут Тимур. Сейчас она уснула, завтра утром я привезу ее.

– Она выпила? – спросил дед.

– Ей очень трудно сейчас. Выпила вина, чтобы не плакать постоянно.

– Понятно. Тимур, позаботься о ней. Пришли мне свой номер.

В лифт Тимур заносил Нюту на руках, она даже не проснулась. В квартире бабушки мать навела идеальный порядок к приезду сына. Тимур осторожно снял с Нюты платье и уложил ее в постель. Приготовил в кухне питье – разбавил апельсиновый сок кипяченой водой. Наверняка Нюта захочет пить, подумал он. Потом пошел в душ. Ему нужно было немного остыть, потому что он едва справлялся с возбуждением.

Тогда, до его ухода в армию, он поцеловал ее всего лишь раз. Перед самым расставаньем. Именно поэтому она не оттолкнула его, как обычно делала, когда он хотел ее обнять. Она всегда смеялась и говорила:

– Повзрослей сначала, желторотик.

Когда он вышел из ванной, Нюта стояла перед ним. С закрытыми глазами.

– Ты почему встала? – удивился он и подхватил ее, иначе она упала бы.

– Я к тебе, – сказала она, не открывая глаз, – хочу обнимать тебя.

– Нюта… я могу не сдержаться.

– Ну, так и не сдерживайся, ты больше не ребенок. Я ждала тебя.

– Посмотри на меня, я хочу видеть твои глаза.

– Не могу. Ты стал таким красавчиком. И куда только твои подростковые прыщики делись.

– Ты с закрытыми глазами это разглядела?

Она открыла глаза и посмотрела на него совершенно трезвым взглядом:

– Ты не разлюбил меня?

– Нет. В армии понял, что люблю по-настоящему.

– Я боялась, что это у тебя просто подростковая влюбленность. Не хотела обжечься.

– Так ты тоже… любишь меня?

– Вот же глупый. Спой мне, помнишь, ты, когда с Мальчиком играл, какую-то детскую песенку пел, с переливами. Ему очень нравилось, он тебе так радостно подвывал. У вас отличный дуэт получался.

– Помню. Это тирольский йодль был. Ты меня еще певчим дроздом за него называла.

– Точно, йодль. Спой.

– Потом… спою, сколько захочешь, потом…, – шептал Тимур, раздевая ее и целуя.

Они решили жить вместе у Нюты. И взяли щенка, которого кто-то подкинул им под дверь в коробке с мягкой подстилкой и мисочкой воды. Хотя Нюта сильно подозревала, что этот кто-то ее дедушка.

***

11. Филин

Филин одна из самых крупных сов. Размах его крыльев до

188 см. Для оперения характерны поперечная рябь спере-

ди и широкие продольные пестрины на груди и шее. Бли-

зости человека избегает. Может издавать звуки, похожие

на весенний крик серебристой чайки или самца куропатки,

но особо выделяются низкое ухание и раскатистый хохот.

Глаза у филина круглые, ярко оранжевого цвета.

***

Васнецов хорошо окончил школу и легко поступил в СПбГИК на факультет мировой культуры по специальности музеология. Он имел высокий рост, а по комплекции считал себя толстяком и поэтому самым несчастным из людей. В школе он старался больше молчать и сидел обычно на самой последней парте один. Родители дали ему имя Филипп, от них он получил также светло-карие, почти янтарного цвета глаза и способность имитировать широкий спектр звуков. Естественно, что из-за всего этого его прозвали Филин. Был он неразговорчив, но, чтобы развлечь одноклассников, умел округлять свои янтарные глаза, а ещё ухал и хохотал, точно как эта угрюмая птица. Делал он это крайне редко, но все знали его способности.