Прошлое в настоящем

Наше время

– Ну, теперь беги за ним. Ну, что ты стоишь? Беги. Неси сюда мячик. Смотри, куда он у тебя укатился, – молоденькая светловолосая женщина показывала маленькому сыну на ярко-красный мячик, откатившийся к входу в здание автовокзала.

Мальчик, надув пухлые розовые губки, растерянным взглядом широко открытых глаз, смотрел то на застывший возле двери мяч, то на маму, но так и не решался сделать шаг.

– Мячик здесь один останется? Мы с тобой уедем домой к папе, а он тут останется? Тогда его кто-то заберет, – женщина продолжала ласковым голосом побуждать маленького сына к действию.

Антон наблюдал за ними стоя у противоположной стены зала ожидания. Его отделяло от женщины и ребенка несколько рядов типовых скамеек, на которых размещались ждавшие своих рейсов люди. Что говорила мама малышу – он почти не слышал из-за людского гула. Помещение было полностью заполнено, не смотря на духоту. Люди прятались в здании автовокзала от палящего июньского солнца.

Уже несколько минут Антон смотрел только на женщину и ее сына и внушал себе, что именно такой и должна быть его будущая супруга. Именно такая, привязанная к семье, к мужу, к детям. Он даже приметил, что появившаяся ранее в зале ожидания группа молодых высоких спортивных парней, явно отметивших духоту в помещении и, на этом основании, переместившихся на пределы здания, не была замечена мамашей. Женщина сосредоточила свое внимание только на сыне и явно была этим счастлива.

Антон разглядел в ее ногах довольно большой пакет, украшенный символикой одной из торговых сетей. Через его полупрозрачные стенки виднелись продукты питания в красивых упаковках. Он также заметил и сосредоточил свое внимание на наличие в нем банки пива. «Явно для мужа!» – подумал Антон. Для себя он отметил, что молодая мама, по своей внешности, не должна быть любительницей пенного напитка. Весь ее вид говорил только о добропорядочности и счастливом семейном положении, заботах о домашнем гнездышке и ребенке. Он медленно выдохнул: «Не то, что моя бывшая. Этой бы только по тусовкам шататься!» Антон окинул взглядом помещение и продолжил в мыслях горевать о не складывающейся к его двадцати девяти годам личной жизни.

Думы молодого человека прервала электронная мелодия громкоговорителя, предшествовавшая оповещению присутствующих о времени прибытии или отправления очередного автобуса. «Вокзально-металлический» женский голос дежурного диспетчера объявил о скорой подаче на посадку автобуса, на котором Антону предстояло ехать около получаса до места, где его встретят более успешные в личной жизни друзья и их жены. И вся компания отправится на какую-то турбазу для шумного отдыха и веселья, которого давно ждали. Антон уже просмотрел маршрут и время движения в смартфоне, в очередной раз достав его из кармана потертых джинсов и, проверил наличие лежащего в ногах рюкзака.

Неожиданно телефон завибрировал в руке молодого человека, а на его экране отобразилось милое личико красивой, улыбающейся брюнетки.

– Легка на помине! – тихо, почти про себя, выговорил Антон и провел пальцем по дисплею.

– Алло! Алло! Антон, – зазвучал женский голос в динамике, прислоненного к уху телефона, – ты меня слышишь? Ты где сейчас? Мне срочно нужно забрать у тебя мои вещи.

– Оксана, во-первых, здравствуй, – ответил абоненту молодой человек.

– Мне не до любезностей, – последовал резкий ответ девушки, – верни мне мои вещи. Полотенце, халат и ночнушку. Зубную щетку можешь, так и быть, оставить себе на память. Все это осталось у тебя в ванной.

– Во-вторых, я в отъезде. Вернусь через несколько дней, тогда перезвоню тебе, – продолжил Антон.

– Ну да, опять ты у нас самый занятой и, опять, в командировке, – раздраженно звучал в динамике голос девушки, – на меня у тебя никогда времени не хватало. Поэтому, кстати, мы и расстались. Вернее, я от тебя ушла!

Последняя фраза была особенно подчеркнута, что вынудило молодого человека завершить разговор как можно быстрее:

– Я сейчас позвоню маме, она с тобой свяжется и, вы договоритесь о встрече. Она откроет тебе квартиру.

– Да, конечно! Только твоей мамы не хватало! – еще громче и раздраженней ответила девушка, и первой завершила разговор: – Все, пока.

Антон, взволнованно осмотрелся по сторонам, опасаясь, что привлек внимание окружающих своей беседой с бывшей подругой. Но, к его радости, абсолютно ни кто не обратил на него внимания и, все присутствующие в здании автовокзала люди, продолжали заниматься своими обычными делами. Молодой человек медленно выпустил из груди воздух. Взгляд его упал на информационное табло и соскользнул ниже, на выходившую из буфета женщину лет пятидесяти, одетую в длинный сарафан, которая вела за руку мальчика лет шести-семи, явно внука. За женщиной вышагивал невысокий плотный мужчина с сумками в каждой руке. Женщина обернулась к нему, что-то сказала, посмотрела на внука, осмотрелась по сторонам и выбрала место у стены для ожидания своего рейса. Внук одной рукой держал руку бабушки, в другой у него было печенье, которое он периодически надкусывал.

Сопровождавший их мужчина был на вид старше лет на пять, чем его супруга, и выглядел уставшим работягой, типичным представителем тех, кто выходит в конце рабочего дня из дверей проходных старых, сохранившихся еще с советских времен, заводов. Его не пропорционально длинные загорелые руки с огромными ладонями поставили на пол массивные тяжелые сумки, после чего он начал медленно поправлять завернутые почти до локтей рукава рубашки, какие обычно покупают без личного участия, а просто получают в подарок, как правило, в день рождения, с прицелом на замену уже изношенной вещи. Его равнодушный ко всему происходящему вокруг взгляд медленно обвел кафельный пол помещения и, не отметив ничего необычного, остановился где-то возле лежавших на полу вещей одного из пассажиров. Мужчина застыл в неподвижной позе, чуть выпятив вперед небольшой живот и, продолжал медленно шевелить пальцами рук, все еще поправлявшими рукава его рубашки.

Антон со скукой посмотрел на эту семейную пару с внуком. Через полминуты он медленно перевел взгляд в сторону большого окна, в котором, по его мнению, он должен был увидеть свой автобус. Автобуса еще не было. Глаза молодого человека проделали обратный путь: женщина у стены, ее внук с печеньем в руке и ….. Антон приоткрыл рот от удивления, брови его немного приподнялись, лоб слегка наморщился. На месте мужчины-работяги стоял молодой белокурый парень лет двадцати, одетый в военную форму старого образца. Антон не верил своим глазам. Только что он видел мужчину в старых брюках с вытянутыми коленками, в застиранной рубашке с подвернутыми до локтей рукавами. А сейчас на этом же месте, но в той же позе стоял абсолютно другой человек. Антон присмотрелся. Он начал разглядывать парня и его необычную одежду. Такое обличие он видел совсем недавно, на праздновании Дня Победы, когда с друзьями оказался в парке и там присутствовал на выставке техники и оружия времен Великой Отечественной войны. Тогда, на празднике на глаза им попалось не мало молодых людей, изображавших красноармейцев в военной форме того времени. Стоявший у стены парень был одет также: ботинки с обмотками, подпоясанная ремнем гимнастерка, пилотка, сдвинутая на затылок.

Антон вновь осматривал его с ног до головы, отмечая для себя, что в отличие от ряженых в старую военную форму патриотов в парке на День Победы, этот – смотрелся естественнее, и форма на нем была не складского вида, а как будто бывалая, уже не раз стираная, давно не глаженная, местами штопаная, выгоревшая под солнцем. И ее обладатель был таким запыленным, загорелым. В очередной раз взгляд Антона дошел до лица обладателя странного вида парня. Их глаза встретились:

– Алексей, Свиридов! – молодой человек зашагал в сторону солдата, – Алексей, живой, живой! Не может быть!

Солдат с удивлением смотрел на него. Брови его слегка изогнулись, немного нахмурив лицо. Потом в глазах его как будто что-то сверкнуло, и он сделал шаг вперед и протянул руки на встречу:

– Товарищ политрук, товарищ политрук! – солдат смотрел в лицо Антону. – А вы то как? Я уже и не думал. Я думал, что вы все. А вы вот!

Тот взглядом впился в глаза солдата и продолжал громко, не обращая внимания на присутствовавших в зале ожидания людей, говорить:

– Алексей, как так. Вам все же удалось. А я и не надеялся, – он крепко держал солдата за плечи, потом обнял его и прижал к себе.

Красноармеец тоже вцепился в Антона своими объятиями:

– Товарищ политрук, товарищ политрук, а я думал, что вы не вышли из боя, там остались. Ведь немцев столько было!

Антон прижимал к груди солдата, будто самого родного человека. По его щеке покатилась слеза радости и счастья:

– Думал, не увидимся больше.

– Молодой человек, молодой человек, отпустите моего мужа! – женщина в сарафане, отпустив руку внука, вклинивалась между стоящими в объятиях мужчинами, – отпустите немедленно, что это такое! – продолжала она.

Антон, все еще сверкая счастливой улыбкой, посмотрел на нее, потом на солдата. Взгляд его моментально изменился. Он понял, что обнимает вовсе не того солдата, облаченного в потертую и поношенную форму, только что стоявшего перед ним, а того самого мужчину-работягу, лицо которого секунды назад расплывалось в слезах и в улыбке. Антон отпрянул, отшагнул назад, демонстративно отпуская разжатые пальцы рук, как бы показывая, что перестает касаться собеседника. С его лица моментально сошло выражение нескрываемой радости, сменившееся гримасой полного непонимания происходящего. Мужчина тоже перевел взгляд сначала на жену, потом на Антона. Глаза его тут же стали строгими, а взгляд граничил между обдумыванием происходящего, легким испугом и готовности к ожидаемой агрессии. Молодой человек не понимающе смотрел то на женщину, то на ее мужа, а потом и вовсе сделал несколько шагов назад, почти вернувшись на то место, откуда, с полминуты назад, начал свое стремительное и пока ничем не объяснимое движение вперед.

Женщина трогала мужа:

– Он с тобой ни чего не сделал? Володя, ты как? Он не сделал тебе ничего? Проверь карманы, все ли на месте, телефон на месте, деньги?

Она ощупывала его рубашку на груди, бегала глазами по лицу и телу, взглядом проверяя отсутствие материальных потерь и физических повреждений.

– Я так перепугалась, так перепугалась за тебя! – взволнованно щебетала она. – Он буквально набросился на тебя. Как чумной какой-то! Трогать тебя начал! А сам, наверное, обворовать тебя хотел. Вон, взгляд у него какой, точно, как у воришки.

Она покосилась на Антона, повернувшись в его сторону в пол оборота тела. При этом смотрела на него испуганными и, одновременно, злыми глазами, опасаясь дальнейшего продолжения нападок со стороны незнакомца, которого сейчас, после случившегося, посчитала самым опасным человеком на свете.

Муж ее, не понимая произошедшего, медленно водил руками по груди и бедрам, проверяя, тем самым, содержание карманов. Он чувствовал на себе взгляды всех присутствующих в помещении людей и ощущал почти полную тишину, создавшуюся после громки призывов его жены к порядку. Скучная обыденность зала ожидания неожиданно разбавилась для всех необычным происшествием.

Антон медленно двигался к месту, где оставался его рюкзак. Он смотрел в пол, моргал и дергал головой, не понимая того, что только что произошло. Обернулся на семейную пару: те стояли друг перед другом, женщина продолжала причитать:

– Володя, ты меня слышишь? Что он с тобой сделал? Ты как под гипнозом был. С тобой все в порядке?

Антона толкнул в плече его же рюкзаком стоявший рядом мужчина в светлой кепке:

– Слышь, мужик, ты бы не пил на такой жаре. Вон, развезло как, всех повеселил. А еще что-нибудь такое сгипнотизируй для публики, а то скучно как-то!

– Я трезвый! – Антон почти шепотом ответил внезапно появившемуся собеседнику, взял у того свой рюкзак и остановился. Рукой он медленно провел от затылка до подбородка, вполголоса сказав сам себе: – Что это было то?

Еще с полминуты Антон стоял молча, вникая в обстановку. Возле себя он услышал ропот двух сидящих на скамье старушек:

– Наркоман, наверное. Смотри, как на мужчину накинулся, – говорила первая.

– Да нет, он просто опознался. Алексеем того назвал, а он Володей оказался, ты же сама слышала! – перечила вторая.

– О-о, я тебе такую историю расскажу, – и первая старушка начала рассказ о каком-то соседе-наркомане, сотворившем что-то не обычное, чем заслужил место в памяти жильцов своего дома.

Боковым зрением Антон увидел приближавшегося к нему лейтенанта полиции, шедшего в сопровождении женщины в сарафане:

– Вот этот, – сказала женщина, указывая на Антона, – он как будто по карманам моего мужа шарил. Мы все проверили, все на месте. Это я во время его остановила. Смотрите, товарищ полицейский, какой он наглый.

– Сейчас милиция во всем разберется! – не унималась первая старуха со скамейки.

Полицейский, с видом человека внезапно отвлеченного от скучного времяпрепровождения, но не нагруженный выполнением чего-то малоприятного, а скорее взбодрившийся привлечением к работе, окинул взглядом Антона:

– Предъявите ваши документы!

Молодой человек, как бы оправдываясь, развел руками:

– Я ни чего не сделал. Что случилось то?

– Пройдемте в отделение, – лейтенант встал в пол-оборота к Антону и почти взял его под руку, меняя выражение лица, которым как бы уговаривал того не противиться, чем настаивал на выполнении им своих требований.

Находившиеся в душном зале ожидания люди, наблюдая за происходящим на их глазах, едва не создали вакуум тишины от молчаливого любопытства, сочувствия парню или мысленного требования едва ли казни злодея, каким в данную минуту представлялся для многих молодой человек.

Тот окинул не добрым взглядом женщину в сарафане и медленно проследовал за полицейским, недовольно мотая головой и поправляя за спиной рюкзак, понимая, что последний вот-вот придется расстегивать и потрошить, демонстрируя полицейскому полное его содержимое.

В тесной и душной дежурной комнате полиции Антон сидел на стуле напротив лейтенанта, который, не спеша, изучал данные его паспорта. Офицер смотрел то на молодого человека, то в его документ, пальцами, довольно резко, захватывая каждую очередную страницу, а потом медленно ее перелистывая, каждый раз дергая правой бровью на лице. На столе, слева от него, противно дребезжал вентилятор. В открытой форточке зарешеченного окна иногда мелькали чьи-то фигуры, немного заметные через вертикальные жалюзи. Потянув время несколько минут, полицейский спросил:

– Так, гражданин Куликов Антон Иванович, значит.

– Игоревич, – моментально поправил Антон полицейского, понимая, при этом, что инспектор не случайно ошибся, назвав его другим отчеством.

– Из Белгорода, значит, – чуть спокойнее продолжал лейтенант.

– Из Белгорода, – решил быть увереннее в ответах Антон.

– А здесь что делаете? – полицейский поднял глаза на молодого человека и посмотрел ровно так же, слегка дернув бровью, как делал это, изучая его паспорт.

– У меня билет куплен на автобус до Маслово, на турбазу еду, – парень сделал паузу, а потом дополнил свой ответ: – Коллеги по работе пригласили отдохнуть.

Лейтенант положил документ Антона перед собой, видимо удовлетворенный его изучением. Затем он откинулся на спинку стула и, положив вытянутые руки на стол, продолжил:

– На мужика что набросился? Хотел завладеть его кошельком?

Молодой человек поднял брови и вытянул лицо от удивления и неожиданности от столь резкой перемены сути задаваемых вопросов:

– Да не нужен мне его кошелек! Просто обознался. В отпуске давно не был. Устал, – эти ответы Антон подготовил в первые минуты пребывания в полиции, понимая, что объяснения про случившиеся у него галлюцинации так просто ни кто не поверит, тем более инспектор. К уже сказанному он приготовил еще один весомый, с его точки зрения, аргумент: – Заигрался за компом, вот и решил выехать проветриться.

– Руки покажи, – не унимался лейтенант.

Молодой человек сразу сообразил, о чем идет речь и, продемонстрировал полицейскому вены на руках. Тот раздраженно посмотрел в окно, качнул головой и снова перевел взгляд на Антона. Через несколько секунд он посмотрел на лежащий на полу рюкзак.

– Что везешь? Запрещенка есть? – последовал ожидаемый в таком случае вопрос.

– Нет! – устало ответил молодой человек.

– Что, на отдых едешь, и даже бухла, с собой не взял? – громко спросил лейтенант, облокотившись на столешницу.

Только тут Антона осенило, куда клонит его невольный собеседник и что вся неприятная ситуация может вот-вот разрешиться в его пользу:

– Коньяк армянский, подарочный, друзья подарили, – мигом сообразил он ответ.

– Вкусный? – почти заулыбавшись, продолжил инспектор.

– Не пробовал. Он же подарочный. Ну, не откупоренный, – Антон в ответ сам расплылся в улыбке.

– Клади в нижний ящик тумбочки, там, слева от тебя, – довольный собой лейтенант снова откинулся на спинку стула, посмотрел в окно и добавил: – Свободен.

Молодой человек быстрыми движениями извлек бутылку коньяка из рюкзака и положил в указанный ящик. Так же быстро поднялся и направился к двери, услышав за спиной голос полицейского:

– Пойду, провожу тебя, а то еще на кого-нибудь набросишься.

Посадка в автобус уже заканчивалась. Молодая, полная и некрасивая девушка-кондуктор заканчивала проверять билет входившего в салон пассажира. Оглянувшись и убедившись, что рядом больше никого нет, она обратилась к водителю:

– Тридцать восемь, тридцать девятого нет!

Водитель не спеша посмотрел на наручные часы, медленно повернул голову в строну кондуктора показал ей три пальца на руке – этим жестом уточняя о наличии еще трех минут для ожидания. Девушка одобрительно вздернула бровями и прижала к груди кожаную папку с корешками билетов, в ту же секунду начиная впадать в то состояние, что напоминает сон, но с открытыми глазами и вертикальным положением тела. Из оцепенения ее вывело появление из двери здания автовокзала, направлявшегося в ее сторону последнего, тридцать девятого пассажира, наличие билета у которого подсказывали кондуктору современные компьютерные технологии.

– Володь! Вов, ты нормально себя чувствуешь? Этот точно не обидел тебя? – женщина в сарафане продолжила донимать супруга вопросами, едва заняв ближнее к проходу место в автобусе.

– Да все нормально, Вер! – мужчина резко и с раздражением буркнул в ответ, чувствуя на себе пронзительный и, одновременно, заботливый взгляд супруги, а спустя несколько секунд, уже спокойнее продолжил: – Сам не пойму, парень какой-то другой оказался сначала, в форме военной, как в кино про войну. Портупеей перетянутый. И как будто знакомый, при чем так знакомый, что мы как будто служили вместе и воевали вместе. Вот я его как бы узнал. И вспомнил, что политрук он и фамилия его Кольцов. Да, Федор, кажется. А отчество у него, – мужчина задумался, – и политрук он, а у нас в армии уже замполиты были.

– Ты что говоришь то? Как воевали вместе? Ты ведь сам сколько раз радовался, что уволился из армии за год до Афганистана. – Женщина вопросительно смотрела на мужа, потом в окно автобуса и тихо вскрикнула: – Ой, смотри, Вов, неужели он с нами ехать будет?! Надо кондуктору сказать, чтоб не пускала его.

– Да сиди ты, не лезь! Ту ехать двадцать минут! – Мужчина одернул жену и начал смотреть на, уже знакомого ему парня, почти бегом направлявшегося в сторону входной двери в салон автобуса, где его поджидала некрасивая кондукторша, не успевшая начать выплескивать злобу на опаздывающего пассажира только из-за того, что яркое солнце и жаркая погода вогнали ее в состояние легкого полусна.

Антон вышел из здания автовокзала и направился к автобусу. Он был растерян, долго искал билет, шаря руками по телу и, наконец, нашел его в заднем кармане джинсов и протянул кондуктору, а затем поднялся в салон и, убедившись в наличии свободных место только в кормовой части салона, быстро двинулся в этом направлении.

Абсолютно все пассажиры внимательно смотрели на парня, вспоминая историю пятнадцатиминутной давности, не то развеселившую их, не то просто разбавившую скуку от ожидания подачи своего рейса. Мол, появился он, тот самый, наркоман или гипнотизер. Кто-то окинул взглядом женщину в сарафане и ее мужа, вероятно ожидая продолжении конфликта, шум от которого разнесся по зданию автовокзала лишь благодаря оскандалившейся супруги, как бы пострадавшего, от действий молодого человека, мужчины. Вышедший и автовокзала вслед за Антоном полицейский жестом показал водителю: «Все нормально, можете ехать».

– Ты только не смотри на него больше, Вов, – не унималась женщина в сарафане, – мало ли он опять начнет. А здесь полиции нет.

– Отстань, не начнет, успокойся. Я сам не понимаю, чего со мной было то, – мужчина поправил подвернутый рукав рубашки.

Антон сидел в середине дивана последнего ряда автобуса. Он ни на кого не смотрел, уставившись только в пол и вновь и вновь прокручивая в голове картину дня, а именно того эпизода, который он теперь вряд ли долго забудет. Что с ним случилось – молодой человек не понимал и готов был списать произошедшее на накопившуюся усталость, обилием дел на работе, переутомление, небывалую жару и многое другое из своей жизни, что могло, так и или иначе, повлиять на его психофизическое состояние. А, думая над этим, он решил, что все это, по совокупности, может привести не то что к галлюцинациям, но еще и к проблемам в здоровье, что его не мало смущало.

– Поповка! Следующая остановка – Маслово! – громко оповестила пассажиров девушка кондуктор. Она привстала со своего места и посмотрела в глубь салона автобуса, отыскав Антона скользящим взглядом на самом заднем ряду: – Молодой человек, Вам в Масловке выходить!

Тот утвердительно кивнул в ответ, выпрямил спину и осмотрелся по сторонам в окна автобуса, по привычке фиксируя взглядом какие-либо ориентиры, что могли бы пригодиться ему в обратной дороге. В правом окне он увидел, в числе сошедших на остановке людей, ту самую семейную пару с внуком, из-за которых, около часа назад, он оказался на беседе с дежурным офицером полиции. Антон громко выдохнул. А сидевший впереди мужчина в светлой кепке, который еще до посадки подтрунивал парня, сказал ухмыляясь:

– Наверное, пошли в церковь свечку ставить, что от тебя живыми ушли, ха!

Молодой человек не стал отвечать и отвернулся в другую сторону. Он вновь погрузился в вспоминания о случившемся в здании автовокзала. Копаясь в собственных мыслях, он начал отмечать для себя, что уже давно знает увиденного на месте мужчины солдата и точно знает его имя, фамилию, номер воинской части, что пехотинец тот. Задумавшись, он стал сопоставлять, как где-то, в глубине собственного сознания имеется информацию о встреченном им человеке. Но больше всего его озадачивало то, как могло случиться, что видел он сначала мужчину в рубашке, а через пару секунд молодого солдата в форме старого образца.

Увиденный им боец казался ему настолько знакомым, что Антон начал перебирать все те ситуации в своей жизни, в которых он мог общаться с кем-либо похожим на того парня, а потом удалить это общение из своей памяти за ненадобностью. Ну, забыл он этого человека и все. Напился потом в компании таких же молодых и беззаботных холостяков, не привязанных к семейной жизни и к воспитанию подрастающего поколения собственных малолетних детей. Загулял потом. Еще с кем-то познакомился и – выскочил объект общения из хмельной головы. И не напомни новый знакомый о себе потом, то так и не всплыл никогда в памяти. Но, вот этого солдата, да еще и в военной форме образца первой половины Великой Отечественной войны, Антон никак не мог выцарапать из глубины сознания и вспомнить: кто он такой есть?

Еще больше смущало его то состояние, в котором он увидел на месте работяги абсолютно другого человека. Да, еще и начал общаться с ним, называя по имени, радуясь встрече, обнимая того, как родного, словно очень близкого и дорогого друга. К тому же мужчина, привидевшийся красноармейцем, отреагировал на действия Антона точно также. Он словно мастерски подыграл ему. Вел себя как под копирку, реагируя на слова и жесты молодого человека, как по ненаписанному сценарию, угадав, абсолютно полностью, словно психолог высочайшей квалификации, все действии и контрдействия, все ответы на сказанное.

Антон закрыл глаза. Его, как будто, осенило в одну секунду. Он мысленно проиграл перед собой все то, что произошло с того самого момента, как между ним и работягой вклинилась жена того. Бровь на его лице дернулась. Молодой человек приоткрыл один глаз, делая на лице хитрую гримасу. «Этот мужик вел себя точно так же, как и я!» – едва, что не вслух, произнес он сам себе мысленно, значит, впал в точно такое же состояние, в котором находился он сам.

– Маслово! – кондуктор выполняла свою работу и, привстав, вновь посмотрела в сторону Антона, предвкушая начало обсуждения пассажирами поведения молодого человека на автовокзале, которое должно было начаться сразу после того, как он покинет салон автобуса.

Тот быстро встал со своего места и, накинув на плечо лямку рюкзака, двинулся к выходу, стремясь поскорее покинуть общество, в глазах которого он все еще оставался виновником инцидента и лицом, получившим из-за этого не совсем порядочную репутацию. Чувствуя спиной взгляды пассажиров, молодой человек стремительно выскочил из салона автобуса и отвернулся от него, чтобы не смотреть на тех, кто продолжал с насмешками или презрением разглядывать его из окон.

Едва осела пыль, поднятая с обочины колесами огромного транспортного средства, Антон увидел с другой стороны дороги выехавшую из леса, навстречу ему, знакомую белую «Хонду», принадлежавшую его товарищу и, одновременно коллеги по работе. Раскачиваясь на неровностях проселочной дороги, машина приближалась, озаряя окрестности звуками популярной мелодии, звучавшей из мощных автомобильных динамиков и доносивших до молодого человека атмосферу предстоящего полного расслабления. Он уже начинал предчувствовать радость от встречи с друзьями, шумную вечеринку, вкус жареного на костре мяса и прохладу текущего по пищеводу пива. Антон улыбнулся сам себе от осознания погружения в волну отдыха на природе в веселой компании, как машинально осмотрелся по сторонам, перед тем как перейти дорогу навстречу приближающейся к нему «Хонда». Взгляд его на мгновение поймал удаляющееся тело автобуса, навеяв на него легкую дрожь от воспоминания инцидента часовой давности. Он дернул плечами от ощущения неудовольствия, но тут же заставил себя переключиться на предстоящую встречу с друзьями, решив поделиться с ними пережитым на автовокзале, заранее предвидя ответный поток колкостей в его адрес, сопровождаемые смехом и пожеланиями больше не ввязываться в подобное.

Отражение солнечных лучей в лобовом стекле скрывало друзей Антона от его взгляда, но опущенные дверные окна с торчащими из них голыми руками, выдавали их присутствие. «Хонда» повернулась и остановилась на месте, сразу окутываясь в быстро увеличивающееся облако пыли. Сидевшие на передних сиденьях молодые люди: Димон и Джексон, едва увидев своего друга через черные стекла солнцезащитных очков, сразу же были скрыты от него плотной завесой. Сквозь медленно осаждавшуюся пыль было едва заметно, как светловолосый Димон размахивал в открытом окне рукой с банкой пива. Коротко стриженый полноватый крепыш Джексон сидел за рулем и сосредоточенно раскачивал головой, в такт гремевшей из динамиков музыке. Наконец начала проглядываться целиком вся машина и ее открытые окна задних дверей, из которых виднелись две женские головки, повернутые в сторону Антона и громко подпевавшие, стараясь заглушить звук магнитолы и заманивая молодого человека к себе.

Молодой человек, оглянувшись по сторонам, перешел дорогу и двинулся к остановившейся «Хонде». Левая пассажирская дверь распахнулась перед ним, ударяя запахом духов и приглашая его в салон машины, откуда с просторного заднего дивана улыбались и смотрели на парня две пары ухоженных косметикой красивых девичьих глаз молоденьких жен Димона и Джексона: Лена и Яна.

Лена приветливо махала Антону рукой, только одним своим присутствием радуя его и давая, ем самым, понять, что хорошая компания ему будет сегодня обеспечена. Она была его давним коллегой по работе и за приплюснутую скуластую форму лица и вздернутый, слегка вытянутый носик, получила забавную кличку «Крошка Енот». Не лишенная чувства юмора она ни сколько не обижалась на странное прозвище, а иногда даже, находясь в приподнятом настроении, представлялась именно «Крошкой Енотом», а не по имени, стараясь тут же приметить реакцию новых знакомых. Даже на стене, возле ее рабочего стола, висел распечатанный на принтере листок с изображением рисованного енота из старого советского мультфильма, будто напоминавшего всем своим присутствием, что его хозяйка является обладательницей веселого нрава. Одновременно зверек на картинке лишний раз подсказывал коллегам наличие необычной клички хозяйки рабочего места.

Кличка была и у жены Джексона Яны. Происходила она от девичьей фамилии девушки и звучала несколько обидно для нее самой. А потому произносилась, в основном, только тогда, когда подруги критиковали или ругали Яну за ее чрезмерно переменчивое поведение, избыточную прямолинейность, сочетавшуюся с почти полным отсутствием чувства юмора, в чем она сама себе не признавалась, считая себя веселой и жизнерадостной. Данные особенности ее поведении, сблизили девушку с Леной, по причине их полной противоположности в характерах, которые, как известно, притягивают людей друг к другу. Наличие в компании Яны ни сколько не радовало Антона и, лишь благодаря Крошке Еноту он готов был терпеть ее соседство на одном заднем диване «Хонды».

Немного полноватая Яна вышла из машины и широко улыбаясь, жестом приглашала Антона занять место в середине заднего дивана «Хонды», уступая ему пространство между собой и подругой:

– Тох, давай, прыгай в серединку, мы с Леной тебя согреем чуть-чуть!

Лена, плотно сжимая губы, с легкой показной злобой, из-под бровей посмотрела на Яну и вскинула в ее сторону крепко сжатый кулачек правой руки, давая той понять, что еще совсем недавно Антон расстался с девушкой и, на этом основании, может болезненно отнестись к всевозможному флирту, направленного в свой адрес. Яна в ответ вздернула плечом и вновь указала молодому человеку на место в машине. Тот, нисколько не смутившись или не подавая вида сказанному, начал протискиваться на сиденье, одновременно слушая Лену и Димона:

– Антон, мы все жутко голодные и ждем от тебя приготовления фирменного твоего шашлыка!

– Да, Антонио, предвкушаем запах и вкус жареного мяса в твоем авторском исполнении. А после шашлыка надо подумать о рыбалке. У меня все с собой: удочки, снасти. И Джексон поддерживает. Тут рядом классный пруд есть, – Димон повернулся к Антону, протягивая тому банку холодного пива, – ты, что думаешь о рыбалки после шашлыка? Или до сих пор от работы не отойдешь?

Антон принял предложенное и, ощущая ледяной холод от запотевшей алюминиевой поверхности банки, прислонил ее ко лбу, с наслаждением принимая расслабляющую прохладу в знойный день. Молодому человеку было сейчас не до шашлыка. Ему скорее хотелось просто забыться и расслабиться. Позади оставались многие месяцы напряженного труда в ненормированном графике и с почти полным отсутствием выходных дней, частыми командировками и разъездами по делам фирмы, совещаниями у начальства и встречами с партнерами. Привязанность к работе, сделавшая Антона тем, кого обычно называют трудоголиками, отразилась и на его личной жизни, которая рухнула, уткнувшись в непреодолимый барьер между ответственностью в профессиональной деятельности и отношениями с потенциальной невестой. Упор на первое перечеркнул попытки удержать второе. Парню просто не хватало времени, а порою и сил, чтобы элементарно встретиться в очередной раз со своей девушкой и провести с ней время. По-долгу задерживаясь на работе и возвращаясь домой затемно, держа при этом в голове планы на завтрашний рабочий день, он пытался иногда отделаться просто телефонным звонком или непродолжительной встречей, прекрасно понимая, что если сегодня уделит девушке времени побольше, то завтра, из-за элементарного недосыпа, он будет менее внимателен и, обязательно, что-нибудь будет недоделано или что-то пойдет не так. Ответственность в делах постепенно подводила его в личной жизни.

Джексон стал разворачивать «Хонду», как только Яна захлопнула за собой дверь. Машина тронулась в сторону леса, поднимая за собой клубы пыли и продолжая озарять окрестности мелодией из динамиков. Антон принял банку переданного ему пива и перебил Димона, решив поделиться с друзьями только что случившейся с ним неприятностью, посвятив их в подробности, а за одно и узнать их мнение по этому поводу. Подсознательно он все же надеялся на встречную поддержку товарищей, а потому не стал ничего утаивать, подозревая, что навалившаяся на них атмосфера веселья не поспособствует полноценному восприятию и пониманию его рассказа.

– Слушайте, парни, – он привычным для себя жестом провел ладонью от затылка до подбородка. Молодой человек всегда так делал, когда волновался, – со мной история только что произошла, когда автобус дожидался. Поверить не могу, что такое может быть.

– Ну, во что ты там опять влип, Тоха? – раздался бас Джексона, – обидел кто? Так ты скажи, мы после твоего шашлыка на любые подвиги готовы будем в твою честь!

Антон положил руку на плечо водителя, отхлебнул пиво из банки:

– Сам не пойму. Как под гипнозом оказался.

– Под чем оказался? – Яна отпрянула от спинки сиденья и, взялась рукой за потолочный держатель, со стороны гладя на парня.

– Стою, смотрю на одного мужика, – продолжил Антон, пальцем руки указывая на регулятор громкости магнитолы, давая понять, что звук нужно сделать тише, – простой мужик, ничего особенного, ну лет так пятидесяти-шестидесяти, с бабой своей, с внуком. Только в сторону посмотрел, потом опять на него, а он и не он вовсе, а солдат совсем молодой. И форма на нем интересная, как в парке на День Победы. Помните? Из патриотического клуба ребята были одеты. Они еще представление с пальбой устраивали, в атаку ходили.

Антон вдруг почувствовал легкое и нежное поглаживание девичьей ладони по спине, направленное на успокаивание излишне нервничавшего человека:

– Мы его теряем! – громко произнесла Крошка Енот, широко улыбаясь и прижимаясь к Антону так, что ему становилось не ловко от присутствия возле себя пахнущего духами женского тела.

– Ты сначала шашлык пожарь, потом от нас уходи! – засмеялся Димон.

– Нет! Мы его никому не отдадим! – тут же подхватила Крошка Енот.

– Тоха, ты снами или все еще в командировке? – поддерживал всеобщий юмор Джексон, намекая другу на его крайнюю привязанность к работе, из-за которой тот становился все более редким гостем в их общей компании. Он повернулся к седевшему за рулем Димону: – Хорош ржать! Звони парням, пусть костер разжигают. Главного спеца по шашлыкам везем!

– Вы меня дослушаете или нет? – почти раздраженно спросил Антон, начиная понимать, что друзья, отреагировав на слова о возможном гипнозе, нисколько не хотят вникать в дальнейшие подробности. Тем более, видя сейчас своего друга целым и невредимым, что говорит о благополучном завершении истории.

– Дима, зачем ты ему пиво дал? Налил бы сразу водки! – засмеялась Крошка Енот, адресуя свое высказывание Антону и неловко намекая ему на то, что его попытка рассказать друзьям о чем-то необычном, но благополучно закончившемся, тонет в потоке веселья.

– Пусть сначала шашлык организует! – ответил вместо Димона Джексон.

– Пять капель не помешают! – наконец встряла в беседу Яна.

Антон, поняв, что рассказа действительно не получится, откинулся на спинку дивана «Хонды» и обнял подружек:

– Пожарю вам мясо и напьюсь! А вы жрите, сколько влезет.

– Ура-а! – закричала вся компания. – Мы спасли его!

Поймав момент, когда глаза присутствующих сменили направление обзора и отвлеклись от его присутствия, молодой человек досадно покачал головой, начиная сожалеть о том, что вообще попытался поделиться с друзьями своей проблемой. А сам для себя он решил перенести этот разговор на более подходящее время, понимая, что нахлынувшее на всех желание только лишь веселиться, вряд ли способствует правильному восприятию его повествования.

Солнечные лучи уже давно проникли в окно маленького туристического домика, где спал Антон. С естественной настойчивостью они вцепились в лицо молодого человека, сначала вызвав на нем испарину, а потом, заставив морщиться и отворачиваться в спасении остатков крепкого сна. Он начал отмахиваться от назойливого светила, но продолжать спать в такой обстановке у него явно не получалось. Антон попытался сесть и, едва его тело приняло вертикальное положение, тут же схватился руками за голову, осознавая, что перебрал вчера с дозой алкоголя.

Спустя какое-то время он открыл глаза, сел на краю кровати и понял, что в помещении он находится совершенно один. В попытке поправить пошатнувшееся от обильных возлияний здоровье, Антон вышел на улицу и, потянувшись, пошел в сторону беседки, надеясь найти там облегчение в принятии, вовнутрь своего тела, остатков вчерашнего застолья. Парню повезло: лежавшая под столом сумка-холодильник хранила в себе две банки еще прохладного пива, содержимое одной из которых немедленно перекочевало из алюминиевого корпуса в желудок потребителя, отзываясь приятной прохладой внутри тела и успокаивая мысли едва проснувшегося мозга.

Май 1942 года

Высоко поднявшееся солнце только что полностью испарило плотные завесы утреннего тумана и начало прогревать воздух. Цветы на полянах раскрылись ему, подставив свои яркие жерла светилу и демонстрируя красоту насекомым, работающим на опылении, перелетая от бутона к бутону. Над яркой зеленью весеннего леса начало подниматься густое облако черно-серого дыма чуть-чуть уносимого ветром в сторону. Неприятный, горючий запах от него стал пронизываться во все растительные уголки, тяжело ударяя по всему живому и так непривыкшему к тому, что противоречит естеству обитания в диком лесном уголке природы. Несколько резких хлопков, больше похожих на удары грома, ударившего не на небе, а на земле, прозвучали откуда-то со стороны дымного столба, перерастающего в густое серое облако, затягивающее собой часть леса. Оттуда же полился звук, похожий на трель дятла, только более громкую и частую, будто не одна, а сразу две, а то и три птицы соревновались между собой в скорости долбления древесной коры. Снова ударил гром, потом еще и еще. Закачались верхушки деревьев, а густой темный дым стал заполонять лес целиком, под продолжающийся далекий и прерывистый треск нескольких дятлов.

На дне пологого и неглубокого оврага, расположившегося посреди маленькой лесной опушки и, уходившего, петляя среди деревьев, в низину, где соединялся с другим, более глубоким соседом, лежал человек. Тело его, облаченное в полевую армейскую форму и опоясанное ремнями и портупеей, то и дело вздымалось от частого, прерывистого и тяжелого дыхания. Немного и почти неподвижно полежав на дне оврага, он заерзал и перебрался на склон, суетливо работая руками и ногами. Едва голова человека достигла той высоты, что он мог обозревать окрестности, как он начал дергать ею, прерывисто и быстро направляя свой взгляд то в одну, то в другую сторону. Так продолжалось некоторое время, по прошествии которого, он стремительно, то ползком, то на четвереньках, перемещался по оврагу и, снова выглядывал из него, судорожно дергая головой по сторонам, словно очень ждал кого-то или сильно боялся чего-то. Наконец, несколько раз сменив место обзора, он замер на месте, уткнувшись лицом в молодую траву, растущую на склоне своего укрытия. Было заметно, как продолжает вздыматься от частого дыхания его спина, как судорожно впиваются пальцы руки в землю, как скоблят ее носки его хромовых сапог.

Политрук Федор Кольцов всем телом вжимался в стенку низенького оврага. Он тяжело дышал и ловил себя на мысли, что громкие и частые удары его сердца слышны не только ему, но еще и всем, кто мог в это время находиться с ним в одном лесу. То и дело он приподнимался и осматривался вокруг, но не найдя ничего, снова опускался и ложился грудью на холодную и влажную землю. Правая рука политрука крепко сжимала «Наган». Левой он облокачивался на траву и снова приподнимал голову для контроля обстановки. Но сколько он не проделывал это, густые заросли леса не выдавали ему абсолютно ничего и только доносившиеся до него страшные звуки, давали понять, что где-то впереди все еще продолжается некое огненное действие, участником которого он только что был.

Издали то и дело раздавались трели пулеметов и одиночные винтовочные выстрелы. Кто-то громко вскрикнул. Снова забил пулемет. Потом еще и еще. Громыхнул взрыв. Резким свободной движение руки политрук сдернул со лба фуражку, сдвинув ее на затылок и, быстро стянул пальцами пот к виску. Он нахмурился и крепко сжал веки, отмечая для себя, что слышит удары только немецких пулеметов, а в ответ им лишь изредка стучат одиночные выстрелы родных трехлинеек, интервалы между которыми становятся все больше и больше.

– Ну, где же все, где все? Как бездарно, как бездарно! Все коту под хвост! – Кольцов говорил полушепотом, почти про себя. – Ну, как же так! Опять как прошлым летом началось. Теперь и тут, под Харьковом! – он уткнулся лбом в нарукавную звезду политработника на гимнастерке, потом перевернулся на спину и пустым взглядом влажных глаз уставился в просвет неба между верхушками деревьев.

Где-то за лесом уже несколько минут не слышались выстрелы. Наступила тишина и, вдруг она была прервана звуками быстрых шагов и частого дыхания двух человек. Федор дернулся, приподнял голову и повернулся в ту сторону, откуда послышалось движение. Справа от него, метрах в двадцати, появились фигуры бегущих. Политрук мгновенно оценил обстановку, вскочил на ноги и, рывком выпрыгнул из своего укрытия:

– А ну стой, кто идет! – громко крикнул он, направляя «Наган» в сторону тут же остановившихся людей. – Брось оружие. Кто такие? Документы. Быстро!

Фигуры повернулись в сторону Кольцова. Один и них положил на землю винтовку и медленно поднял руки вверх. Другой был без оружия, присел на одно колено и обернулся в сторону, откуда бежал и тоже поднял вверх руки.

– Да свои мы, товарищ политрук, – сказал первый, – я из второй роты. Я вас знаю. Вы с нашим политруком товарищем Тимаковым дружите. На той неделе к нам в роту приходили, вместе политзанятие вели, «Красную звезду» нам зачитывали. Помните?

Федор сузил глаза, внимательно разглядывая стоящего перед ним с поднятыми руками солдата, перевел взгляд на второго:

– Документы, я сказал! – почти взревел о, заставляя их быть расторопнее.

Две пары глаз испуганно смотрели на политрука. Первый боец быстрыми движениями рук вскрыл нагрудный карман гимнастерки, достал из него красноармейскую книжку и комсомольский билет, сложенные вместе. Глядя на реакцию Кольцова, он начал протягивать их ему.

– Положите на землю, пять шагов назад, – Федор смотрел на второго.

Если первый выглядел как обычный пехотинец, полностью укомплектованный всем солдатским скарбом, имел при себе винтовку со штыком, а на голове стальная каска, на поясе подсумки, зачехленная малая саперная лопатка, то второй был ни чем не вооружен и, даже ничего не имел при себе. Одет он был в грязный замасленный и закопченный комбинезон танкиста и шлем на голове. Ни вещмешка, ни скатки, ни подсумков, ни фляжки с водой. Только ремень на поясе с воткнутой под него суконной рукавицей, вероятно носимой для выполнения каких-либо работ при обслуживании танка.

– Танкист, у вас документы есть? – строго спросил Кольцов, подумав про себя о возможной контузии бойца и, как следствие, отсутствии реакции на вопрос.

– Да, сейчас. – тот быстро достал из кармана, скрытой замасленным комбинезоном, гимнастерки целлофановый сверток и извлек из него красноармейскую книжку, бросил ее в сторону политрука и сделал несколько шагов назад, чтобы встать рядом с пехотинцем.

Оба бойца сели на корточки и одновременно посмотрели в направлении, откуда двигались минуту назад.

Федор не сводя взгляд с танкиста, разглядывая его, потянулся к лежащим на земле документам. Только сейчас он заметил на петлицах у того скрещенные пушки, а не танки. Этот факт вызвал у него вопрос:

– Из какой части?

– Да он из артполка нашей дивизии, товарищ политрук, наш он! – первый боец ответил за второго, быстро перебегая испуганными глазами от Федора к танкисту и обратно.

Представьтесь, – злобно произнес Кольцов, недовольный встреванием пехотинца.

– Красноармеец Свиридов! – бойко ответил тот, встал и вытянулся по стойке смирно и тут же снова присел.

– Младший сержант Климов, – вполголоса сказал ни то танкист, ни то артиллерист и, наконец, повернул взгляд в сторону старшего по званию. Увидев на лице Кольцова вопросительное выражение и сосредоточенное разглядывание своей внешности, тут же начал, – я водитель с «Комсомольца», у меня в сцепку с передком было прямое попадание, ленивцы вырвало, гусеницы слетели, передок опрокинуло и меня чуть не перевернуло. Я из люка выскочил, а там масло хлещет, – Климов замахал руками. Подбородок иго затрясся, из глаз хлынули слезы.

Федор стал рассматривать красноармейские книжки бойцов, но сумел увидеть содержимое только документа пехотинца. Он не мог сосредоточиться, то и дело привставал, вытягивал шею и оглядывался. В итоге ему ни чего не оставалось, как только сделать вид об ознакомлении с содержащимися текстами. Кольцов подошел к Свиридову и протянул обе книжки и комсомольский билет. Климов коротко взглянул на политрука, продолжая всхлипывать он вытер лицо грязным рукавом комбинезона, размазав сажу, пот и слезы по щекам и лбу.

– За мной бегом марш! – Федор не громко отдал команду бойцам и побежал в глубь леса, сделав это резко, не дав прийти в себя остановленным им бойцам.

Те двинусь за ним, не успев опомниться и спрятать в карманы красноармейские книжки.

Через несколько минут интенсивного бега Кольцов начал сбавлять темп, перешел на шаг и совсем остановился. Он наклонился, уперев руки в колени, и посмотрел по сторонам. Заметив, справа, неглубокий лесной овражек, в каком сам пребывал некоторое время назад, шагнул в него и продвинулся вперед, прячась от возможного своего обнаружения и давая себе и бойцам возможность восстановить силы и дыхание

Его остановил взгляд на лежащее на дне оврага скрученное тело в военной форме. Политрук подошел, наклонился над телом, разглядывая его:

– Боец, – произнес Федор, адресуя фразу лежащему, но тут же убедился, что разговаривать было уже не с кем – солдат был мертв!

Побелевшее лицо с плотно сжатыми искривленными губами и немигающие открытые глаза. Руки были согнуты и плотно прижаты к бедрам и к груди. Рукава и весь перед гимнастерки в черно-красном кровавом пятне. Такое Кольцову уже не раз приходилось видеть на фронте у людей, получавших тяжелые ранения в живот.

С другой стороны в овражек спрыгнул младший сержант Климов и сразу подошел к убитому солдату:

– Это старшина Васильев из первой батареи, – произнес Климов присев рядом на корточки.

Не раздумывая, Федор машинально стал извлекать из нагрудного кармана мертвого старшины его документы, как делал это уже не раз, забирая красноармейские книжки, партийные и комсомольские билеты, неотправленные письма родным у павших в боях солдат. Затем он выдернул из-под его ног кожаную командирскую сумку, вскрыл ее и осмотрел содержимое. Еще раз наклонился над телом и сказал Климову:

– Товарищ младший сержант, возьмите из кобуры старшины оружие, оно теперь ваше. Патроны не забудьте.

– Похоронить бы его, товарищ политрук, – негромко ответил тот.

– Надо бы, да некогда, – Кольцов прыжком покинул овраг, – за мной! – не оборачиваясь, он скомандовал солдатам, вынуждая их действовать быстрее и, не раздумывая выполнять его приказы.

Они бежали по лесу, периодически останавливались по знаку политрука, осматривались и прислушивались, потом снова бежали, снова останавливались, снова внимательно осматривались и опять бежали. Через некоторое время вся группа вышла на покрытую сухим песком опушку леса. Двигавшийся впереди политрук споткнулся, носком сапога зацепив что-то наполовину торчащее из грунта. Он наклонился и стволом «Нагана» ковырнул этот предмет, потом рукой вынул из песка солдатский ботинок. Свиридов и Климов внимательно наблюдали за действиями своего нового командира. Кольцов то и дело подпинывал что-то в песке, а потом выдергивал оттуда предметы солдатского гардероба. Это были чьи-то брюки, гимнастерка со споротыми петлицами, пилотка без звездочки и ботинки с грязными обмотками.

– Какая то сволочь решила дезертировать! – злобно зарычал политрук, разглядывая лежащие перед ним на земле вещи. – Поймаю, застрелю гада!

Кольцов шагнул в сторону ближайшего кустарника, зашел за него и пинком сапога выбил на поляну тощий солдатский вещмешок, потом уже рукой поднял из кустов часть амуниции и то же бросил ее на песок. Отойдя в сторону, наклонился и взял лежавшую в траве винтовку. Осмотрев ее, политрук обратился к Климову:

– Это вам, вооружайтесь.

– А чье все это? – часто вздыхая от интенсивного бега, спросил Свиридов.

– Кто-то снял с себя форму, бросил оружие, что бы не сойти за военного. Очень жить захотел, а воевать не захотел, – пояснил Кольцов, – тут и документы где-нибудь закопаны, вы пошарьте штыком в песке, может, найдутся.

Красноармеец перевернул свою винтовку штыком вниз и начал им водить по песку. Федор, в это время, двинулся, осматриваясь, в сторону просвета в деревьях, прошел вдоль поляны и повернулся в сторону. Тут же он рывком побежал назад к опушке и, жестом увлекая за собой солдат, скрылся в кустарнике. Те быстро двинулись за ним. По его команде все залегли.

– Немцы? – спросил Свиридов, испуганно посмотрев на политрука.

– Да, там дорога есть, по ней идут. Не высовывайтесь. Оружие к бою! Без команды не стрелять! – Кольцов посмотрел на бойцов.

– А что, мы сейчас стрелять будем? – трясущимися губами произнес перепуганный Свиридов.

– Во дает! – хмыкнул, лежащий с другой стороны от политрука младший сержант.

– Если надо – будем! Ты что, не воевал еще? Первый бой? – Федор взглянул на красноармейца.

– Нет. Ну, как нет. Мы в эшелоне на фронт ехали. Стали сгружаться, а тут авианалет. Бомбили страшно. Я потом в госпитале очнулся. Долго лежал. Чуть ногу не отхватили! – задыхаясь от волнения, рассказывал Свиридов. – Потом в наш полк отправили. Сначала в военное училище хотели, но у меня только семилетка. Да и хромал я немного после ранения.

– Когда ж тебя ранило? – негромко спросил Климов.

– Да в конце лета еще. Месяц как призвали.

– Разговорчики, – политрук резко осек бойцов, – и не высовывайтесь, – он смотрел меж кустов на дорогу и медленно извлекал из кобуры свой «Наган».

Поднимая дорожную пыль кованными сапогами шла немецкая пехота. Группа из восьми-девяти солдат, один из которых нес на плечах пулемет, еще один держал станок к нему, следовала вдоль леса по той самой дороге, на которую парой минут назад вышел Кольцов и его бойцы. После некоторого интервала появился немецкий офицер и еще несколько растянутых маршевой цепью солдат. Двое из них остановились и, держа на перевес свои карабины, осмотрели опушку. Не найдя ни чего подозрительного они двинулись дальше. Потом появились еще с десяток немцем, один из них так же с пулеметом. Пехотинцы громко разговаривали, смеялись. Кто-то снял каску, вытирая пот со лба, другой пил на ходу из фляги. Замыкал группу немецкой пехоты низенький худой солдат с трофейным «ППШ-41» в руках. Свой карабин он нес за спиной, разглядывал добытое оружие и, повернувшись назад, что-то крикнул на своем языке.

За маленьким немцем, прихрамывая ковылял пленный красноармеец, за ним еще один, потом еще целая группа военнопленных, многие из которых были ранены. Один помогал идти другому, поддерживая того за плечо. За ними следовал боец без гимнастерки, в одной нательной рубахе, потом танкист с забинтованной кистью правой руки.

Кольцов насчитал около шестидесяти пленных, группу которых замыкал плененный командир, которого политрук определил по наличию хромовых сапог и диагоналевых галифе. Все остальные бойцы были одеты в простую солдатскую форму и ботинки с обмотками. Звания того командира Федор не смог рассмотреть. Идущего в спину сильно ткнул, подгоняя стволом карабина, высокий немец.

Неожиданно движение всей процессии прервал громкий крик, тут же еще несколько голосов закричали. Идущие остановились и, как будто, присели от неожиданно меняющейся обстановки. Грохнул выстрел, второй. Автоматная очередь. Опять выстрелы. Снова очередь, еще и еще. Пленные красноармейцы в колонне, почти все, как один, прижались к земле, едва что не полностью сев на нее. Многие начали судорожно вертеть головами, ловя малейшие изменения возле себя.

Солдаты возле политрука заерзали на земле.

– Тихо, тихо, тихо! – негромко произнес тот.

В шуме выстрелов и криков, прямо мимо кустарника, за которым лежали политрук с бойцами, пронесся кто-то из сбежавших от немцев пленных. Он споткнулся, кувыркнулся и упал за соседний куст.

Со стороны дороги, за деревьями еще некоторое время слышались крики и выстрелы. Колонна пленных ждала. В ней не было изменений. Все конвоируемые, на радость конвойных, оставались на месте, не следуя примеру того, кто только что покинул их, рискуя собственной жизнью.

Немцы, вскинув оружие, метались вдоль дороги, по-звериному озираясь по сторонам, в готовности открыть огонь по всему, что покажется им опасным или подозрительным. Но никто из них не двинулся в глубь леса, все остались возле пленных, предпочитая охранять их и себя, одновременно.

Лежащий за соседним кустарником беглец громко дышал, постепенно шум от него начал стихать. Кольцов приподнялся на руках, осмотрелся, повернул голову в направлении дышащего и, резко бросился в его сторону. В три скачка, сделанных менее чем за секунду, он оказался возле бывшего пленного. Молниеносная борьба сменилась шепотом политрука:

– Тихо боец, свои, тихо, мы свои. Не дергайся, – Федор навалился на парня. Одной рукой он крепко тому закрыл рот, другой обхватил его шею.

Солдат обмяк под телом Кольцова. Тот разжал ему челюсть, убрал руку от горла и, держа свою ладонь у него между лопатками, прижимая тело к земле, лег рядом и тихо начал говорить, одновременно озираясь по сторонам:

– Я политрук Красной Армии. Зовут меня Кольцов Федор Игнатьевич. Ты кто? Документы есть?

Боец повернулся на бок, заморгал. Широко открытыми глазами он смотрел на политрука, потом осмотрелся вокруг и, только убедившись в успехе своего побега и отсутствии погони, с улыбкой начал отвечать трясущимся голосом:

– Красноармеец Лукин Григорий Яковлевич, 1923-го года рождения, – заикался и захлебывался воздухом солдат.

Кольцов, одновременно глядя на него и в просвет между кустарником и деревьями на поляну, жестами указал ему прижаться к земле и говорить как можно тише.

– Я из батальона связи. Мы связь должны были устанавливать, – продолжал он, – а тут такое. А мы вешки готовили для проводов.

На красноармейце не было ничего, кроме брюк, гимнастерки и ботинок. Ремень, головной убор, амуниция отсутствовали.

– Документы есть? – повторил Кольцов, явно не надеясь что-то получить в ответ.

– Только билет комсомольский. Я его спрятал. Остальное фрицы забрали. Даже фотокарточку брата. Знаете, какой у меня брат?

– Я знаю, что ты в плен сдался! – отрезал политрук и продолжил: – Вот брат узнает! Представляешь, как он обрадуется?

Он, словно ударил глазами беглеца, взглядом осадив его так, что тот вдавил голову в плечи, будто бы присутствовал не в лесу, распластавшись на земле, а был на допросе у хорошо осведомленного следователя.

Лукин, почти уткнувшись лицом в траву, тихо начал рассказывать:

– Я не сдался. Взводный приказал, когда ротного миной убило. Сука он очкастая! – боец стиснул губы. – Он самый последний за нами в колонне шел. Верно, пытался с фрицами о чем-то договориться. Как бы я его сейчас. А у нас и воевать то не с чем было. Одни кирки, пилы, топоры, да лопаты. Батальон связи, одним словом. Винтовки только у отделенных, «Наганы» у комсостава. С чем воевать то? – он повернулся в сторону Кольцова.

Политруку не чем было возразить красноармейцу Лукину. В его роте то же было плохо с оружием и, чуть ли не два десятка солдат были только с длинными палками с приткнутыми к ним штыками от трехлинеек. Предполагалось брать оружие у павших в бою товарищей или захватывать у врага. Федор вспомнил, как накануне наступления ему пришлось присутствовать на совещании политработников дивизии, где выступал один из высоких партийных чинов Красной Армии, член военного совета. Ни где еще ему не приходилось видеть такое количество автоматического оружия, как в батальоне охраны этого высокого чина. Целый батальон, полностью укомплектованный по штату, крепких, плечистых и хорошо обмундированных солдат был вооружен одними автоматами и самозарядными винтовками. Вся часть передвигалась на новеньких ленд-лизовских машинах, которые еще довольно редко встречались на военных дорогах. Кольцов анализировал увиденное в тот день и сравнивал состояние транспорта в своей дивизии, где почти не было автомобилей, а только сплошная лошадиная сила, да повозки. Анахронично смотрелся на этом фоне приданный дивизии накануне наступления артполк, в котором были грузовики, трактора и тягачи, одним из которых управлял младший сержант Михаил Климов.

Политрук посмотрел на часы, встал, оглянулся, всматриваясь в просветы между деревьями, и прислушался:

– Так, товарищи красноармейцы, – произнес он, – товарищ младший сержант, – обратился он к Климову, – передайте «Наган» старшины товарищу Лукину. Мне нужно, чтобы каждый из вас имел личное оружие.

– А можно я ему винтовку дам. Я как-то к винтовкам не приучен, – ответил тот.

– Можно. Кстати, винтовка исправна? – политрук взглянул на Климова.

– Да в порядке она, только затвор весь в песке, потому как смазки на нем много. Счищать надо, – Михаил еще раз повертел винтовку в руках и, пригнувшись зашагал к Лукину.

Кольцов поправил на себе гимнастерку и фуражку, убрал за спину командирскую сумку:

– Товарищ Свиридов, проведите разведку в направлении дороги, там, где немцы шли. Только очень осторожно, повторяю, осторожно. В бой не вступать ни в коем случае. Вы меня поняли? До полукилометра в каждую сторону, не более.

Красноармеец закивал и тут же, нагнувшись, побежал в сторону опушки леса.

Федор посчитал, что больше некого отправлять в разведку. Один из его новых подчиненных механик-водитель, не привыкший к оружию; другой и вовсе с топором и пилой воевал, ставя столбы да вешки для протягивания проводов для связи. Но действовать и приучать к этому своих бойцов он все же считал нужным и обратился к Климову:

– Проверьте противоположную сторону леса. Углубитесь метров на триста. Дальше не нужно. Скоро темнеть начнет. В темноте немцы соваться не будут. Ночевать здесь и будем.

Михаил кивнул и зашагал в лес, нервно озираясь по сторонам и, одновременно, поправляя на голове пилотку.

– Красноармеец Лукин, вы сами откуда? Давно в армии? – политрук попытался непринужденным разговором привести в чувства находящегося в полушоковом состоянии бойца.

– Из-под Брянска я. «Ремеслуху» перед войной кончил. Меня монтером зачислили в бригаду, что в район Бреста отправили. Монтером я был, – медленно вел свой рассказ Лукин, делая долгие паузы между предложениями, – мы там телефонную станцию налаживали. В командировке были. Там и войну застали. Шли потом вместе с беженцами. В середине июля я только дома оказался. Деньков десять с отцом и братом в колхозе поработал, а потом их призвали, всех. Я то же напросился, что б и меня то же призвали. Так повестку на четвертый день получил, не смотря на то, что мне восемнадцать только в декабре стукнуло, – Лукин сидел, прислонившись спиной к дереву и, не моргая, смотрел в одну точку.

Через несколько минут, почти одновременно, вернулись из разведки оба бойца. Знаком Климов дал понять политруку, что все в порядке. Свиридов доложил по всей форме о выполнении боевого задания. В руке он держал брезентовую сумку с красным крестом на клапане:

– Вот, подобрал там. Только в ней немного перевязочных пакетов и бритва опасная. Больше ничего нет, – боец протянул сумку политруку, – там санинструктор убитый, у него взял.

– Немцы много пленных положили? – спросил его Кольцов.

– Я только троих нашел. А санинструктор дальше лежал. На нем кровь уже спеклась. Видать, раньше убит был.

О! – Климов, сидя на траве, разглядывал только что вытряхнутое содержимое подобранного ранее вещмешка. Перед ним лежали свернутые тряпки и солдатская шапка, которую младший сержант отбросил от себя, едва взяв в руки: – Тьфу ты, вшивая вся!

Климов поочередно разворачивал свертки ткани, периодически встряхивая пальцы от попадавшихся насекомых:

– Прежний хозяин, по ходу, портяночками запасся.

Он раскрыл одну из портянок и, увидев там несколько крупных темных сухарей, заметил:

– Есть чем поужинать!

Его лицо сразу же расплылось в улыбке.

– Раздайте всем. Там как раз где-то по два каждому. Разрешаю прием пищи, – тихо скомандовал Кольцов.

Климов, развернул очередную портянку и с еще более растянутой улыбкой на лице развел руками:

– Ну, надо же, у нас и табачок есть теперь!

– А курить разрешается, товарищ политрук? – спросил Свиридов, с опаской гладя на командира, ожидая, что строгость и предусмотрительность последнего настолько значительны, что все возможные удовольствия, кроме приема скужной пищи, попадут под заперет.

– Курите, пока еще светло. В темноте не разрешаю. Мало ли что, – ответил Федор, не отрывая взгляд от содержимого вещмешка.

Климов развернул последнюю портянку и взял из нее небольшую плоскую бутылку с яркой этикеткой:

– Шнапс что ли, а? – он вопросительно посмотрел на политрука.

Кольцов погладил себя по потной шее и, нахмурившись, произнес:

– Похоже на трофей. Всем сделать по три глотка. Вам, – он посмотрел на Лукина, – вам шесть глотков. Чтоб в себя пришли. Вы, – обратился к Свиридову, – только глоток. Пойдете дежурить первым. Через два часа вас сменит младший сержант Климов. А еще через два часа после Климова на пост заступлю я.

Все бойцы встали и выпрямились, слушая своего командира, всем своим видом показывавшего необходимость строгого соблюдения субординации и воинского устава. Обстановка вокруг, вероятное окружение, разгром их подразделений и вся тяжесть ситуации принуждала их к жесткой дисциплине и полному подчинению человеку, который не только по званию и должности был обязан руководить ими, но и сам взял на себя такую ответственность, а за одно и заботу о своих новых бойцах.

Политрук отошел в сторону, жестом увлекая за собой Алексея. Он вновь, уже по привычке, осмотрелся по сторонам, прислушался к шорохам:

– У вас есть шинель, – Кольцов посмотрел на Свиридова, – отдайте ее Лукину, пусть на ней спит. А плащ-палатка есть?

– Имеется, – красноармеец слушал, ожидая дальнейших приказаний.

– Передайте Климову, а я себе лапника насобираю, – закончил говорить политрук и глотнул из бутылки шнапс.

– Давайте я ему шинель брошенную с полянки принесу. Песок встряхнет, вшей тоже. Укрыться надо чем, ночи холодные все ж. Вы сами то не замерзните?

Кольцов сделал вид, что не обращает внимания на слова бойца. Но ожидание очередной ночевки в лесу, далеко не теплой майской погоды, без теплых вещей, прямо на земле, вызывали у него не добрые мысли.

– Шнапсом согреюсь, – парировал он Климову, – но, лучше бы, самогоном, а не этой ерундой. И как фрицы эту гадость пьют?!

Боец заулыбался, немного радуясь тому, что стоявший перед ним политрук Красной Армии обладает не только качествами строго командира, но еще и не чужд простым людским радостям, а также проявляет искреннюю заботу о своих солдатах.

«Наш! Русский! С таким не пропадем!» – думал солдат, впервые с момента знакомства с политруком, одаривая того добрым, не то сыновьим, не то братским взглядом.

Наше время

– Антоша, Антошечка! – голос Крошки Енота разбудил Антона. Он открыл глаза и посмотрел на склонившуюся над ним девушку. – Уже почти двенадцать. Ты дольше всех спал. Устал от работы своей, отоспаться никак не можешь. Я даже будить тебя не хотела, но только скоро все кушать сядем. Все голодные и жутко хотят есть.

Молодой человек медленно сел на лавку и, осмотревшись вокруг полуоткрытыми глазами, сморщившись от яркого солнечного света, заливавшего окрестности, вполголоса ответил ей:

– Мне что-то не понятное снилось. Как будто я на войне. И натурально все так. И мужик этот вчерашний приснился. Только в форме военной, – он провел ладонью от затылка до подбородка, потом продолжил: – Я утром сюда пришел. Пивка засадил и, видимо, здесь опять и уснул. А где все?

Яна заботливо ставила на стол перед Антоном одноразовые тарелки с нарезкой и хлебом. Потом, наклонившись к противоположной лавке, откуда-то извлекла и поставила на стол два пластиковых контейнера с салатами.

– Ребята все сначала на рыбалку пытались пойти, но с духом не собрались. Стали пивом похмеляться. А сейчас их позвали мужики из соседней компании. Так они туда все ушли. Чью то машину то ли толкать, то ли ремонтировать, – Крошка Енот рассказывала, одновременно расставляя на столе тарелки и раскладывая одноразовые столовые приборы.

Подошедшая к ним Яна молча достала из пакета еще один контейнер из-под салата. Поморщилась, глядя на него и, видимо решив его помыть, она пошла в сторону домиков, возле которых располагались умывальники.

– Ну, ты спал! – тихо произнесла Лена, наклонившись к самому уху Антона, после того, когда Яна отошла подальше от беседки, – ты во сне такое кричал. Я раньше всех встала, пошла в туалет, а тебя не увидела. Думала, что ты своем крайнем домике спишь. А тут ты кричишь, как будто не своим голосом: «застрелю, застрелю гада!». А потом: «держи винтовку, держи». Антон, ты не поверишь, я так испугалась. Сначала за себя, а потом и за тебя, – она ласково погладила молодого человека по голове, и резко одернула свою руку, когда увидела возвращающуюся Яну.

– А-а, – прохрипел Антон жестикулируя.

– Туалет там, – заулыбалась Лена, показывая в сторону пальцем руки, – там же умывальники, там же есть душ.

– Угу, я сейчас вернусь, – он встал из-за стола, и крупными глотками выпил полную кружку холодной воды, поданной ему Крошкой Енотом.

Антон, быстрыми шагами войдя в свой домик, начал доставать из рюкзака шорты, рубашку и кепку:

– Что за хрень мне только что снилась? – тихо и с раздражением сказал он сам себе. – Война какая-то и солдат вчерашний, Свиридов этот, Леха, блин. И все так явно, словно по-настоящему.

Он осмотрелся в комнате, пытаясь охватить всю обстановку в целом, чтобы не забыть ничего и, поймал взглядом томящийся на тумбочки провод от собственного телефона, модные темные очки и какую-то мелочь, что днем ранее вложил из карманов.

«Какой я молодец, телефон на зарядку поставил. Ай да автопилот у меня!» – нахваливая себя за крайнюю обязательность в любой степени состояния организма, он выдернул из розетки вилку зарядного устройства телефона и начал переодеваться.

Обедать вместе с ребятами он не собирался, да и не хотел. Увиденный им сон поразил его на столько, что все мысли парня были направлены только на вчерашний инцидент на автовокзале, прямо пересекавшийся с загадочным сновидением, насыщенный событиями военного времени, да еще и полной реалистичностью, будто бы погружавшей в прошлое, делая его настоящим. А он, Антон, стал там непосредственным участником всего происходящего.

Переодевшись, молодой человек замер посреди помещения. Он стоял, сложив руки на поясе, наклонив вперед голову и закрыв глаза. Грудь его медленно вздымалась от глубоких вздохов, губы нервно шевелились от легких покусываний, скулы напрягались от плотного сжимания челюстей. Он погрузился в воспоминания сна, увиденного сегодняшней ночью. За всю свою жизнь Антону не приходилось еще видеть столь натуралистичного и естественного сновидения. Ни разу еще не погружался он так глубоко в свое ночное сознание, не ощущал таких острых и проникновенных переживаний. Стоя посреди крохотной комнатки маленького туристического домика, он чувствовал свое полное присутствие в том, что не увидел, а буквально пережил прошедшей ночью. Ощущение накатывающейся и сбивающей с ног взрывной волны, колкие удары по телу древесной трухой и мелкими ветками, разлетающимися в разные стороны от ливня пуль, бьющий по ушным перепонкам грохот пулеметных очередей, ужасающие крики раненых людей, подбрасывающие тело над землей разрывы снарядов. Во сне он убегал с невероятно диким ужасом от смертельной опасности, настигавшей его за спиной. Облаченный в военную форму, в сапогах и в фуражке, с бьющей по бедру командирской сумкой, надетой через плечо. Он бежал, сбивая на своем пути тонкие стволы деревьев, не обращая внимания на их острые ветки, обгоняя многих рядом бегущих от смерти солдат. Кто-то, сраженный пулей, падал ему под ноги, и он его перескакивал, убегая все дальше и дальше, изредка оглядываясь назад и видя идущую за собою губительную силу, которая топчет стальными гусеницами землю, извергая разящий огонь из пушек и пулеметов.

Молодой человек открыл глаза, провел рукой от затылка до подбородка. Он стоя смотрел в окно, пытаясь анализировать совпадение вчерашней необычной встречи в душном зале автовокзала и того, что увидел и пережил во время сна.

– Ну, ни чего себе. Гипнотизеры хреновы, – тихо сказал он сам себе и потянулся за рюкзаком.

Сейчас он подозревал во всем случившемся чью-то шутку, чей-то злой розыгрыш. Кто-то неведомый ему поиздевался над ним, направив на измотанного работой и сильно уставшего парня, мысли которого бродили в голове и не выстраивались в ряд от переутомления, свое гипнотическое воздействие. Антон подозревал, что кто-то именно такой, обладающий силой воздействия на сознание и мысли людей, сделал его объектом своего внимания, провел над ним эксперимент или проделал свою жестокую работу.

Молодой человек выглянул из двери домика: рядом ни кого не было. Чуть поодаль девчонки копошились в той самой беседке, в которой он встретил утро, перебравшись туда в поисках прохладительной жидкости. Они готовили ни то запоздалый завтрак, ни то ранний, по времени, обед для мужей. Он посмотрел по сторонам и, поправляя на спине рюкзак с прикрученным к нему влажным полотенцем, выскочил из домика и побежал в сторону леса, двигаясь так, чтобы его не было заметно из беседки и со стороны пруда. Через несколько минут он выбежал на дорогу, по которой вчера его везли на машине друзья и, обернулся, как бы убеждаясь в отсутствии преследования и лишних взоров, обычным шагом двинулся в направлении автобусной остановки.

О том, что его отсутствие будет обнаружено, он не сильно волновался, намереваясь вернуться назад в течение дня. А уже потом, по мере своего возвращения, собирался объясниться с друзьями, наконец, заставив их вникнуть в случившееся с ним и, даже может быть, чем-нибудь помочь ему.

Потрепанный белый «Опель» с кавказцем за рулем, извергая из выхлопной системы клубы белого густого дыма, скрипя порядком изношенными тормозами, остановился напротив перекрестка, от которого уходила вдаль пыльная проселочная дорога, с расположенным рядом указателем «Поповка». Из машины вылез высокий худой молодой человек в шортах и рубашке с короткими рукавами, закинул за спину рюкзак и полотенцем на нем, протянул кавказцу свернутые купюры и, стал осматриваться по сторонам.

«Что за ерунда мне сегодня снилась?» – Антон вспоминал, что именно на этой остановке вышли вчера семейная пара с внуком и двинулись в сторону видневшейся в нескольких сотнях метрах от дороги деревне.

Он приехал сюда одержимый желанием докопаться до истины, найти виновника воздействия на свое сознание. Уверенный в чужом проникновении в личную мозговую деятельность, он решил найти того самого своего вчерашнего мимолетного знакомого, в котором увидел совсем другого человека, а потом общался с ним во сне, где тот был снова в обличии бойца Красной Армии. Причем, так явно, как будто и не сон это был, а самое настоящее действие в реальных условиях военного прошлого.

Но весь вид того самого работяги, с кем он встретился вчера, никак не подходил под возможный образ хитроумного и коварного гипнотизера или психотерапевта, грамотно и умело одурманившего Антона. Слишком прост на вид и обыкновенен был мужчина. В нем абсолютно не сочетались образ длиннорукого, с пустым усталым взглядом человека и, того, кто мог бы, изображая из себя столь обыкновенного представителя человеческого рода, на самом деле быть виртуозным гипнотизером. Да еще и его жена, столь же серая на вид, одна из множества, ничем не примечательная. Пройдешь мимо и не заметишь, не отложится в памяти, не вызовет эмоций. Простая, как говорят: «Давно обабевшая». И маленький ребенок возле нее. Таких детей отдают на выходные бабушкам и дедушкам молодые родители, чтобы отдохнуть от своего чада, требующего постоянного внимания к себе. Чтобы побыть вдвоем, сходить к друзьям, да и просто желая своему отпрыску пребывания на свежем воздухе, на даче или в деревне, куда непременно отправятся заботливые предки.

Постепенно, размышляя, Антон стал вычеркивать из числа подозреваемых вчерашнего невольного знакомого и его жену. Его беспокоило присутствие в деле кого-то третьего. Кто мог дистанционно поработать над его сознанием. Молодой человек стал прокручивать в голове всех тех, кто хоть чем-то впился в его память из прошедшего дня. Мелькнули старухи на лавочке, сидевшие на лавочке напротив него, мамаша с ребенком, кто-то еще. Но среди них он не видел кого-нибудь, кто мог быть в его глазах хитроумным злодеем, ставившим, не то шутки ради, не то специально, свои эксперименты над людьми. Единственным, кто хоть как-то общался с ним, был тот самый, разивший стойким перегаром, нескладный и помятый мужик в кепке, издевательски бросавший Антону не очень приятные тому колкости. Но и тот не походил на гипнотизера. Слишком не презентабельный имел вид.

Сознание строило образ довольно молодого и серьезного, с видом ученого мужа, мужчины, наблюдавшего за Антоном откуда-то со стороны, где он сам не мог его видеть, за то находится, как говориться, словно на ладони. И непременно у того должен был быть компьютер в руках, а лучше на коленях. Этот, выстроенный в голове, персонаж, куда больше смахивал на экстрасенса-гипнотизера.

И еще сон. Столь реалистичный, пронзительный, явный. Такого Антон никогда не видел. И чтобы в его сознание транслировать, как телепередачу, как фильм, надо быть где-то рядом или обладать способностью воздействия на большом расстоянии. Он начал перебирать знакомые слова из фильмов и книг: телекинез, лоботомия и что-то еще в этом роде.

Других населенных пунктов по близости не наблюдалось, и молодой человек зашагал в намеченном направлении, решив идти тем путем, куда вчера направились его невольные знакомые: работяга с семьей. Дорога была одна, что не представляло особого выбора в маршруте движения.

«Ну и где тут искать этого Володю или Леху Свиридова с его женой и внуком? В деревне домов не один десяток!» – озадаченно думал Антон, разглядывая открывавшийся перед ним вид населенного пункта, представлявший собой единственную длинную и немного петлявшую улицу, разделявшую пополам бесконечные вереницы разноликих заборов и оградок, тянувшихся по сторонам от нее.

От намеченной цели, заключавшейся в розыске вчерашнего Володи, он не намерен был отступать, и шел по единственной, по-видимому, улице в деревне, озираясь по сторонам. Уже дойдя до последнего дома, за пределами которого простилалось внушительного размера поле, уходившее до горизонта, молодой человек почувствовал разочарование, как вдруг, взгляд его зафиксировал поверх штакетника знакомую фигуру женщины, обладательнице сарафана, сдавшего Антона днем ранее лейтенанту полиции. На этот раз на ней был старенький халат, в котором женщина прижимала рукой к груди пластикой таз и подавала из него некое содержимое топтавшимся в ногах курицам. Мужа ее рядом не было.

Молодой человек обрадовался, увидев ее и решив, что начало его мероприятия состоялось. Он машинально чуть пригнулся, стараясь быть менее заметным и, сосредоточил свое внимание на вчерашней знакомой, начав наблюдать за ней, не думая, пока, над тем, что нужно будет делать в дальнейшем. Это и выдало его. Неподвижное стояние на одном месте и ничем не прикрытое наблюдение, привело к его скорому обнаружению.

– Мужчина! – одернул парня незнакомый женский голос.

Антон повернулся, отыскивая глазами ту, кто его спрашивал. Немного побегав глазами, за забором соседнего участка он увидел довольно красивую, на свой взгляд, женщину лет пятидесяти в платке на голове.

– Что вы ищите? – спросила она.

– Да тут это, – неловко начал молодой человек, подбирая оправдание своему присутствию и, тут же, продолжил: – Я объявление видел, что у вас трактор продают. Приехал, звоню, а абонент не доступен. Не знаете – кто это может быть?

Антон едва не расплылся в улыбке, отмечая для себя, выработанную в профессиональной деятельности, смекалку, что позволила ему быстро найти слова для ответа незнакомому человеку.

– У нас трактор продают? – женщина вопросительно и с удивлением смотрела на Антона. – А-а, это может быть Осип. Он тут хлам всякий собирает. Не уже ли продать надумал! Так это там, – она кивком указала направление, – где навес такой высокий. Там колхозная весовая была раньше. Рядом сарай кирпичный. Там техника его вся стоит. Найдете без труда.

Женщина махнула рукой в ту сторону, где располагалось описанное ей хозяйство некого Осипа. Антон, сказав короткое «спасибо», почти бегом бросился в указанном направлении, понимая, что нужно быстрее скрыться от того места, рядом с которым находилась его вчерашняя знакомая, тем более, что за спиной он уже услышал ее голос:

– Наталья, с кем это ты тут говорила только что?

– Да мужчина у Осипова трактор пришел покупать. Так я ему и показала, где Осип живет. Наконец то хоть хлам свой начнет продавать! – отвечала та, почти выкрикивая слова из-за пограничного между участками заборчика.

Антон мысленно хвалил себя за смену джинсов и футболки, что были на нем вчера, на шорты, рубашку и кепку, за повешенное для сушки на рюкзак полотенце. В таком виде со спины он рассчитывал быть неузнаваемым для обидчицы. Пробежав несколько сотен метров, он уже добрался до места, показанного Натальей и, перейдя на медленный шаг, начал осматривать окрестности. Перед ним стояли несколько явно неисправных старых тракторов, на половину разобранный бульдозер, в таком же состоянии грузовик ГАЗ-66 и изрядно поеденный ржавчиной прицеп от машины. За техникой Антон увидел покосившийся от времени кирпичный сарай с одной полусгнившей воротиной, вторая такая же была прислонена рядом к стене. Левее и дальше от сарая, за деревьями, утопая в зелени, стоял небольшой и неухоженный, покрытый облезающей синей краской деревянный дом. Обозреваемая им картина говорила о крайней степени запущенности этого места и явной неаккуратности его владельца. А стоявшая вокруг ржавая техника выдавала круг интересов своего хозяина.

– Вован, ну где ты там? Подай плоскую отвертку. Ну, где ты, е?! – Антон вздрогнул от услышанного громкого хриплого голоса, каким обычно разговаривают люди, страдающие глухотой или плохим слухом.

Под крайним трактором он увидел лежащие на земле ноги владельца хрипоты и движение второй пары ног, находившихся где-то за пределами ходовой части стальной машины. Услышанное «Вован» насторожило молодого человека. Произнесенное имя, походившее на кличку, а также уже обнаруженная в деревне вчерашняя знакомая, навели мысли молодого человека на присутствие того самого Володи, работяги, с внешностью уставшего от жизни и работы человека, из-за которого он и приехал сюда. Стараясь ступать как можно тише и привлекать меньше внимания к себе, он зашел за трактор и, аккуратно выглянув из-за него, увидел своего «старого» знакомого, с которым обнимался вчера на автовокзале.

Неожиданно для себя, Антон опустил руки, которые держал на лямках рюкзака, ссутулился, медленно развернулся и, глядя под ноги, пошел прочь от возможной встречи. Сердце его судорожно колотилось в груди, ватные конечности почти не слушались. Пережить вчерашнее свое состояние, которое он мог, на данный момент, объяснить разве что галлюцинацией или гипнотическими проделками кого-либо, он больше не хотел. И это чувство опасности, перемешанное со здравым смыслом от полного нежелания искать опасные приключения на свою голову, сейчас полностью руководствовалось им. Поиск ответа на вопрос о причинах случившегося он готов был оставить без завершения. И захотел поскорее убраться отсюда, пока не стало поздно.

– Эй, парень! – он остановился, услышав не знакомый мужской голос и, машинально повернулся, забыв о поселившейся в нем расчетливости и осторожности.

Перед ним стоял ни кто-нибудь, ни Володя с автовокзала, а сам красноармеец Свиридов в запыленной военной форме, в пилотке сдвинутой на затылок. Глаза парня сначала были серьезными, чуть нахмуренными, брови слегка сведены к переносице, образуя небольшую, но довольно глубокую морщинку между ними. Потом, спустя всего пару секунд, взгляд его изменился на полностью противоположный. Что-то, как искорка, сверкнуло в зрачках, краю обветренных губ приподнялись, изобразив радостную улыбку и обнажив полоску зубов, исчезла морщинка, поднялись кверху брови.

– Товарищ Кольцов, политрук! – негромко произнес Свиридов и, двинулся на Антона, поднимая вперед руки.

– Алексей! – не своим голосом произнес молодой человек и сам, шагнув навстречу, стал протягивать к нему руки. Своими объятия он встретил красноармейца и крепко прижал себе. – Тебе, значит, удалось уйти живым! Тебе удалось.

– Так и вы живы, товарищ политрук! А ведь я совсем не надеялся. Как выстрелы у деревни стихли ….

– Вован! – вновь раздался хриплый голос из-под трактора, словно прозвучал из другой, параллельной жизни, будто специально мешая произойти чему-то радостному и яркому.

Антон дернулся от неожиданности и оттолкнул от себя мужчину, прерывая крепкие объятия.

– Что это за хрень происходит? Я вас всю ночь во сне видел! Вы что такое со мной делаете? – молодой человек отпрянул, тряся головой. Он привычным для себя жестом провел рукой от затылка до подбородка, смахнув кепку на землю. Присел на корточки и закрыл лицо ладонями.

Вчерашняя ситуация повторилась едва ли не полностью. Состояние, не свойственное обыденности, вновь поселилось внутри. Ощущение полного отсутствия контроля над собой, перенос в другую реальность и пребывание не то во сне, не то наяву. Антон ощутил слабость контроля над своими эмоциями, почувствовал ту грань, которую воспринял как безумие, как переход к потере рассудка, к душевной болезни. Перед глазами мелькнули лица людей, страдающих психическими расстройствами, которые он видел где-то в кино.

– Парень, успокойся. Я сам не знаю, что творится. Думал, это твоих рук дело, – мужчина, тяжело дыша, смотрел в него, – я то же полночи не спал. То же во сне войну видел. Бегал там по лесу с ружьем. И тебя там видел. Только не тебя, как сейчас, а того в форме. Ну, политрука, значит.

Он сделал несколько медленных шагов назад, отстраняясь от молодого человека. Впереди, перед собой, он держал ладони с растопыренными пальцами, как бы преграждая к себе путь чего-то неведомого, потустороннего. Антон встал, опустил руки и внимательно посмотрел на Володю. Красноармейца он уже в нем не видел. Перед ним стоял только простой, невысокий, плотного телосложения, работяга в грязной майке и в старых заношенных тренировочных штанах с вытянутыми, в дырах, коленками.

– Так у вас то же сон о войне был? И как это объяснить? – медленно протянул молодой человек, глядя на мужчину глазами, в которых тревога сменилась жалким подчинением судьбе и воле ситуации.

– Слушай, парень. Я ни в чем не виноват перед тобой, поверь! – работяга тяжело вздыхал, на лбу от волнения выступили капельки пота. – Я действительно не знаю, как и что происходит. Сегодня с самого утра, да какой там, с полночи я думаю только об этом. Сон был, как явный. И в нем чувствовал все, что происходит. Отдышку от бега. Холод то же. Как пот с меня льет и все к спине прилипает – то же ощущал. Слушай! – неожиданно остановил он свои объяснения. – Тебя как зовут?

– Антон.

Володя протянул свою руку и представился, неожиданно разряжая напряженность обстановки и располагая молодого человека к себе:

– Владимир. Пойдем за мной. Здесь у Юрца Осипова спокойно посидим. Я тебе все расскажу, – он почти повернулся и начал делать первый шаг.

Антон стоял неподвижно и не решался идти за мужчиной, все еще подозревая наличие какого-либо подвоха. Хотя тот и продолжал вселять полную уверенность в своей невиновности в сложившейся ситуации. Володя вопросительно смотрел на него. Тот снова привычным жестом ладони провел от затылка до подбородка и сказав сам себе: «Ну ладно», двинулся за новым знакомым.

– Юрец, мы тут у тебя на верандочке посидим немного с приятелем, перетрем по насущным вопросам, – Володя, проходя мимо трактора, наклонился, глядя под него и, обратился к лежащему на земле хозяину техники.

– О чем речь! – прохрипело из-под трактора.

– Проходи, присаживайся, – Владимир указывал Антону на старую, просторную, поросшую вокруг виноградной лозой, веранду, пристроенную к обшарпанному деревянному дому, так же почти полностью обнесенному зеленью.

Молодой человек выбрал место в углу веранды, чтобы лучше было контролировать окружающую обстановку и, если что, иметь возможность спастись бегством. Володя открыл дверцу, стоящего прямо на веранде холодильника и, начал выставлять на стол перед Антоном небольшие тарелочки с соленьями, салом, мелко порезанным вареным мясом, а довершении в центр стола он воткнул графин с водкой и две матовых запотевших рюмки. Увидев все это, парень выдохнул, откинулся спиной на стенку веранды и начал расслабляться, потом, как бы спохватившись, в легком недоумении, пальцем показал на отсутствие третьей рюмки на столе:

– А как же? – не успел спросить он.

– Он не пьет уже лет десять, – сказал Володя про хозяина дому, веранды и техники во дворе и, кивнул в сторону трактора, – ты не обращай на него внимания, он безобидный. Только не слышит на одно ухо, а другим как бы плохо. Служил на таджикско-афганской границе, там был контужен. Из армии вернулся, по началу ничего вроде был, женился, а потом пить начал. Ну, там жена ушла от него и дочку забрала. Его потом посадили не надолго, – Володя сделал остановку в рассказе для наполнения рюмок, – а после отсидки, по пьянке с батюшкой сцепился на кулаках. Тот спецназовцем бывшим оказался, Афган прошел. Ну и навалял Юрцу по полной. Потом батюшке донес кто-то про Юркину судьбу, про контузию. Так батюшка его к себе в обитель взял, подержал там с недельку-другую. С тех пор Осип не пьет, а только делом занимается, фермерствует помаленьку. Дочке своей в прошлый год квартиру купил без кредита! Представляешь?

На пороге веранды появился сам герой рассказа и протянул Антону грязную руку для знакомства, которую сразу же одернул, заметив обилие сажи на ней:

– Юрец! – громко прохрипел он. – Вы тут располагайтесь. А я вас сейчас обедом кормить буду!

Расплываясь в доброй улыбке с полным ртом желтых зубов, хозяин техники и веранды, смотрел на нового знакомого, а потом быстро повернулся и соскочил со ступенек, удаляясь и скрываясь во дворе.

Проводив его взглядом, молодой человек подумал, что и Юрец тоже никак не тянет на гипнотизера. Причем, далеко не тянет. Слишком открыт и простоват, добрый насквозь и радушный.

Антон и Володя, расположившись друг к другу и не ощущая никакой враждебности, в чем первый подозревал второго, закусывали очередные выпитые рюмки, когда Осипов вновь появился на пороге веранды с чумазыми куриными яйцами в руках, демонстрируя их новому знакомому и сопровождая показ громким хрипом, глядя на молодого человека:

– Смотри, свои! Сейчас я тебе такую яичницу зажарю! – он быстро забежал внутрь дома.

– Теперь слушай меня, – обратился Володя к Антону, отвлекая того от наблюдения за необычным поведением Юрца, сиявшим искренне приветливым и добрым отношением к случайному знакомому, кем являлся для него сейчас молодой человек, – у меня уже был точно такой случай, как вчера с тобой. Я его все вспоминал сегодня.

Тот широко открытыми глазами уставился на мужчину, ожидая некоторый пояснений по сильно волновавшим его вопросам, из-за которых он сейчас сидел перед ним:

– Как, это уже у вас было?

Володя оглянулся, как бы опасаясь прослушивания и, наклонился к Антону:

– Два года назад моя младшая дочка колледж заканчивал и, госэкзамен сдавала, я за ней на машине приехал, ждал ее. Она, значит, подошла ко мне, сказала, что с сокурсницами своими сейчас какое-то время подождет преподавателя и, он объявит им результаты экзамена, – он поудобнее устроился на стуле и посмотрел на Антона. – Ну, сижу я себе, жду в машине, радио там слушаю. Голову то повернул в сторону, а там солдат такой стоит и со студентками разговаривает. Я сначала даже не понял. – Володя, рассказывая, развел руками и потянулся к графину, что налить водку. – Ну, как бы солдат и ничего особенного в этом нет. Так девчонки стали с ним прощаться, радостные, понимаешь, отходят от него. Моя – ко мне в машину садится. Так я ее и спросил про преподавателя, почему тот не вышел к ним? А дочка и говорит, что это и был преподаватель. А я ей про форму его военную, да что грязный он какой-то, гимнастерка на нем как в пятнах масленых. А дочка меня слушает и смеется, как папа над ней подшучивает, про солдата, вместо преподавателя говорит, – Володя налил водку в рюмки.

Парень положил вилку на стол и еще более пристально взглянул на Володю, пронзая его пытливым взглядом.

– На самом деле со студентками стоял нормальный преподаватель, а ты на его месте увидел … – Антон перебил собеседника и взял в руку свою рюмку, – и то был младший сержант Климов!

– Да, – тот широко открыл рот и посмотрел на парня, – точно.

Повисла короткая пауза. Володя застыл, как будто осознавал что-то важное для себя и впадал в состояние прозрения.

– Так я тогда после рейса был. Устал, как бы. Значения не придал. А ночью мне все война снилась и, во сне мы из окружения выходили под Харьковом. И этот там был. И сон весь как наваждение, – Володя поставил рюмку и медленно потер лом, – как наяву все, как по настоящему. Я тогда на усталость подумал и не сказал ни кому.

Он сложил руки на столе и задумался, тряся головой, будто с волнением пытался осмыслить нечто очень важное и нужное.

– Ты можешь у дочери узнать контакты этого преподавателя? – Антон навалился на стол, принимая позу собеседника, но, направляя свой взгляд не в стол, а на него самого – Они там, в колледже, наверняка, все между собой общаются. Соцсети, телефоны. Можно что-то накопать о нем, вплоть адреса электронной почты, номера телефона, домашнего адреса? Ну?!

– Давай попробуем, – Володя встал и схватился за карманы, – Ах, ты, телефон в хате оставил. Ты подожди меня здесь, я сейчас.

Он быстро поднялся и направился к выходу.

– Постой, а ты сегодня сможешь слинять от жены, хотя бы до вечера? – молодой человек хитро взглянул на мужчину. – Скажешь, что трактор помогаешь купить, движок у того запустить. Это моя сегодняшняя легенда. Там Наташа в курсе.

Антон кивнул в сторону дома Володи, где попался на глаза его соседке.

– Ну, ты даешь, – почти засмеялся мужчина, – уже и со змеей Наташкой перехлестнулся. Ладно, если так, то твоя легенда реальная. Я, вообще бывает, когда в ссоре с женой, и дня на три могу загулять.

Он демонстративно, будто собирался в дальний путь, поддернул трико.

– Сегодня воскресенье, начало июня. В колледже экзамены должны идти. Значит, преподаватели все на месте, – вслух рассуждал молодой человек, не давая Володе передумать и сбиться с намеченных действий, – то есть найти Климова вполне реально. Колледж твой далеко отсюда?

– Ну, час на машине, где-то, – спускаясь по ступенькам веранды, ответил Володя.

Антон медленно выдохнул, провел ладонью от затылка до подбородка, как вдруг вздрогнул от громкого хрипа входящего на веранду Юрца:

– А вот и яичница с колбасой! – тот поставил на стол противень и сковороду, на которой дымилась и брызгала мелкими каплями жирного соленого сока аппетитная глазунья, своим присутствием полностью вселившая в голову Антона мысль о правильности своего сегодняшнего бегства от друзей.

Вторя ему, из кармана рюкзака звенел и вибрировал телефон, напоминая своему хозяину о возможных обидах со стороны последних, кто явно пытался беспокоиться о его судьбе, не обнаружив присутствия Антона и его вещей на турбазе.

«Ну, не поймете вы, не поймете сейчас, ребята. Потом я вам все расскажу, потом». – Думал он, глядя на, высветившийся на экране, список не дозвонившихся людей и, читая их взволнованные послания, из которых только одно вызывало у него легкую дрожь в груди.

Он взял в руку вилку, собираясь приняться за еду, но немного помедлил, снова мысленно оценивая складывающуюся ситуацию, в которой нашелся вчерашний его невольный знакомый, волею судьбы уже погружавшийся когда-то в положение со сменой сознания и видениями, абсолютно непонятного характера и происхождения. А где-то недалеко от этого места оставались друзья, что искали его и пытались ему дозвониться, волновались и думали над причинами его внезапного исчезновения, никак не связывая это с тем, что произошло с ним вчера, о чем они так и не стали слушать, пребывая в состоянии полного веселья.

Май 1942 года

От пережитого Кольцову совсем не спалось. Перед глазами то и дело вспыхивали моменты боя: взрывы вражеских снарядов, бомбежка, выползающие с фланга бронетранспортеры и танки с крестами на бортах, закладывающая уши трескотня пулеметов, крики раненых, хрипы умирающих, бегство спасающихся от верной смерти красноармейцев. Он скрипел зубами, сжимал до боли в суставах кулаки, бил ими по земле, дергал головой. Потом его уставший организм начал успокаиваться. Федор стянул на груди края плащ-палатки, в которую завернулся, ложась на слой постеленного на земле лапника. Ночного холода он не чувствовал и, лишь когда сердцебиение стало приходить в норму, ощутил легкий озноб на коже. Политрук впал в дремлющее состояние. Глаза его были открыты. Он смотрел на кусок звездного неба, видимый в просвет между кронами деревьев. Веки отяжелели и стали смыкаться. Мозг его постепенно переключился на мысли о жене.

Они познакомились летом тридцать восьмого года, когда оба сдавали вступительные экзамены в институт. Именно тогда он увидел ее в первый раз. Совсем еще юную, такую же, девятнадцатилетнюю, как и он сам. Они попали в одну студенческую группу и в одну дружескую компанию. Родом из простой семьи, где отец – рабочий в депо, а мать портниха на фабрике, Федор и думать не мог о такой красавице как Нина. Высокий, худой, немного сутулый, простоватый на вид, он стеснялся своей внешности. Стеснялся широких ладоней с несуразными, как он считал, пальцами, широкими и мозолистыми от постоянного ручного труда, которым пришлось ему заниматься с малых лет. Он работал в огороде, на скотном дворе, помогал родителям, немного плотничал. Многое из того, что было сделано вручную в их доме, было плодом его мастеровых рук. Полки на стенах, деревянная посуда, кухонная утварь, стол, табуретки, собачья будка, оградка палисадника. Он ремонтировал в одиночку, без отца, крышу на доме, полностью перекрыл сарай, выкопал погреб, сделал загон для домашней птицы. А потом, работая сам, передал свое накопленное мастерство младшему брату, такому же трудолюбивому и старательному, как он сам.

Кольцов был первым в семье, кто смог наконец-то получить среднее образование и пойти учиться дальше. Родители способствовали этому лишь тем, что позволили ему окончить школу, глядя на его успехи, а не заставили пойти работать, чтобы приносить в дом деньги. Дальше помогать ему ни кто не мог, так как были еще младшие дети, которых надо было растить, а больших доходов его обычная рабочая семья не имела. Он оказался предоставленным самому себе, с небольшой суммой в кармане на первое время, выделенных отцом и матерью вместе с родительским благословлением и добрыми напутствиями.

Парню вначале пришлось совсем не сладко. Уже с первых недель он начал сочетать учебу с работой грузчиком на складах при железнодорожной станции. Постепенно был загружен комсомольской и общественной работой. А Нина, как на зло, часто и, даже слишком часто, как думал сам Федор, появлялась у него на глазах. Он всегда видел ее где-то рядом, когда она мелькала на переменах, оставаясь в поле его зрения и, не покидала его. Между занятиями обязательно шла впереди и была перед глазами. На лекциях занимала место либо перед ним, чуть в стороне, вынуждая его отвлекаться и смотреть в ее сторону, либо, наоборот, садилась сзади и, он начинал спиной чувствовать ее взгляд. А вела она себя так, что едва он поднимал на ее глаза, как обязательно встречал ее лицо впереди, которое застывало на месте, в короткой паузе и еле заметном изменении в улыбке на лице девушки. Он даже начал думать о том, что Нина специально навязывает ему свою расположение, а может быть и дружбу и, специально караулит его у дверей в комитет комсомола или у входа в здание института.