Вьюгова дюжина

Глава 1

Пол под ногами перестал урчать и вибрировать так резко, что Таашша испуганно вцепилась в собственные уши. За время пути рёв двигателей, поначалу казавшийся невыносимым, стал привычной фоновой музыкой будней. Двигатели замолкали редко – во время коротких остановок на станциях дозаправки, или во время приступов лютого бурана, когда видимость становилась совсем нулевой. Сейчас, когда мерное гудение стихло, внутри заворочалось что-то тревожное и колючее, как кончики лап корабельного ловца грызунов.

Уши оказались целы.

Тряпка, мокрая и бесформенная, валялась под ногами и Таашша, воровато оглядевшись, поспешно её цапнула. Если кто-то с верхних ярусов увидит, как она филонит, выволочка будет быстрой и жестокой. Таашша ещё помнила алые гноящиеся полосы на спине Рраха, а ведь тот даже не пытался отлынивать от работы. Просто отвлёкся на несколько ударов сердца, помогая ей перевернуть тяжёлую бадью с грязной водой за борт.

От тряпки пахнуло острым хмельным душком. Концентрация соли и спирта в воде для уборки с каждым днём пути становилась ниже. Об этом говорили Таашшины руки – они перестали облезать струпьями после каждой уборки.

Бросив взгляд на только что начисто оттёртый участок стены, она кивнула собственной догадке. Капли застыли крошечными льдинками, так и не добежав до пола.

Последняя станция дозаправки давно осталась позади. Запасы спирта, соли, да и чего уж там, еды, быстро шли к концу.

Жуткое количество дней назад Рраха и ещё парочку сильных матросов выгнали на лёд – искать заплутавшую группу охотников. Последнюю группу охотников. Из двух дюжин крепких вооруженных мужчин, большую часть пути праздно шатающихся по палубам и задирающих корабельную обслугу, на борту остался один. И то потому, что налакавшись технического спирта сверзился с лестницы и сломал ногу.

Дальше по коридору завозились. Напарник – неопределённого пола тощее существо, колокольным язычком болтающееся в своей безразмерной шубе – цапнул лампу и воровато посеменил к лестнице.

Внутри Таашши произошла короткая борьба любопытства и осторожности. Первое победило.

Нижние палубы никогда не освещались – жалели ресурсы – поэтому и технические работники, и обслуга таскали за собой вонючие керосиновые лампы. Горючее в них заливали раз в дюжину дней, а за расходом полагалось следить самому. Не хватит – броди по палубам в темноте. От работы отсутствие света всё равно не освобождало.

Таашша экономить умела. Её лампа была увесистой и приятно побулькивала при ходьбе.

В непривычной тишине звук собственных шагов казался оглушительным. Сердце предательски громко отсчитывало каждый удар подошвы по металлу и Таашше казалось, что все офицеры с верхних палуб слышали этот грохот и сейчас бегут вниз, чтобы подвергнуть её страшным карам.

Обнадёживало то, что напарник топал даже громче, заглушая и Таашшины шаги, и стук её сердца.

Промерзшие металлические перила больно укусили руку. Таашша ойкнула, отдергивая пальцы. Те отошли от металла с неохотой, оставляя ошмётки кожи с подживающих струпьев. Зашипев, она сжалась и упёрлась лбом в собственные колени, баюкая раненную ладонь.

– Тише ты! – шикнул напарник, нервно дёргая рукой с зажатой в ней лампой. Экономить он не умел. В лампе практически не булькало.

Пятно тёплого трепещущего света расползлось вокруг Таашши и она подняла голову, всматриваясь в лицо своего попутчика.

Скорее всего, это был мальчишка. Длинные тощие пальцы цепко – как птичья лапа – держали кольцо фонаря. Пляшущие отсветы бросали на скуластое бледное лицо жуткие тени. Напарник был ниже, младше и, кажется, даже худее Таашши. Жидкие, мышиного цвета волосы выбивались из-под намотанного на голову пухового платка. Некрасивый. Нелепый, нескладный, похожий на вешалку, закиданную горой тряпья. Смахивающий на всю корабельную обслугу разом.

Таашша не видела зеркал с того момента, как её волоком притащили на борт "Искателя" и швырнули в кубрик, но была уверена – они с напарником похожи как родные. От тёмных впадин глаз до заплетённых в неаккуратные косички серых волос.

– Чего вылупилась? – злобно прошипел мальчишка, щеря зубы в подобие ухмылки. – Нравлюсь?

Голос у него оставался по-детски писклявым, но надлом в нём уже чувствовался. Мальчишка старался выпячивать тощую, теряющуюся под одеждой грудь и морщил нос, становясь до смешного похожим на живущего под Таашшиной койкой крысюка.

Корабельный кот женский кубрик обходил стороной – слишком шумно, много острых запахов и бурных реакций – поэтому грызун, несмотря на недокормленность и худобу, был нагл сверх меры и уверен в собственной неприкосновенности. На самом деле, от поимки и пожирания той же самой Таашшей крысюка спасало лишь отсутствие доступа к огню. Поедать сырую крысятину Таашша была пока что не готова. В конце концов, их до сих пор кормили, хоть разносолов “Искатель" не предлагал и в начале плавания.

Смерив закипающего от её молчания собеседника взглядом, Таашша решила, что будет звать его Крысом.

– Да провались ты в полынью! – окончательно разъярился мальчишка. Он резко развернулся и затопал, от злости даже забыв о необходимости таиться. Пятно света уплыло с ним. Таашша лишь тихо ухмыльнулась. Глупый маленький крысёныш. С таким темпераментом на борту «Искателя» он проживёт недолго. Странно, что до сих пор не сунул бестолковую голову в мышеловку, которые здесь обустраивать очень любили.

Таашша поднялась, оправила полы шубы и зашагала за удаляющимся пятном света.

Холод, до этого отгоняемый бесконечной работой, начал пощипывать за ляжки и пробираться под подол. Таашша остановилась, чтобы подоткнуть свитер за пояс штанов. Стало неудобно, но ледяные пальцы сквозняка шерудить по спине перестали.

Злобно пыхтящий Крыс окончательно скрылся из виду, и Таашше пришлось включать собственную лампу. В нос ударил керосиновый душок, такой резкий, что заслезились глаза. Таашша уткнулась в носом в ладонь, заглушая рвущийся наружу чих, и прибавила шаг, опасаясь с концами потерять напарничка.

Крыс обнаружился почти сразу. Он торчал у иллюминатора, приплясывая на цыпочках и с трудом дотягиваясь до стекла. Горящая лампа коптила у его ног. Ладони мальчишки прижимались к заиндевевшей поверхности, в попытках отогреть просвет для обзора.

– Он открывается, – буркнула Таашша, удивляясь хрипоте своего голоса. В вечном гуле двигателей, бесконечных криках офицеров и нескончаемой работе, времени на праздные разговоры почти не оставалось. Да и не с кем здесь было болтать. Кроме Рраха.

Соседки смотрели со своих коек цепким взглядом и ждали, пока кто-нибудь оступится. Скажет лишнее, опоздает на смену, прихватит чужое. Ждали, чтобы мгновенно донести. Таашша их понимала. Отправленная за борт обитательница кубрика – это лишняя пустая койка, небольшое увеличение пайка и радостная делёжка имущества. Но самой лететь в ледяные объятия Вьюги Таашше не хотелось.

Крыс непонимающе залупал глазищами. Они на Таашшины похожи не были. Зелёные, яркие, как краска со стен в столовой. Таашшу даже пробило на лёгкую зависть. Собственные глаза, когда она их последний раз видела ещё там, на берегу, были похожи на готовые прорваться снегопадом небеса. Совершенно блёклые. Настроение упало куда-то за отметку "так себе". Таашша, грубовато оттеснив мальчишку плечом, ухватила ладонями задрайку.

Быстро освоившийся на корабле Ррах показывал, как открыть створку иллюминатора, чтобы не таскаться с полным ведром грязной воды по всему судну. Сейчас Таашша с трудом, но воспользовалась его наукой.

За окном надрывно гудело. Ветер бросил Таашше в лицо горсть мелких колючих снежинок и сунул длинные ледяные щупальца в помещение. Пронесся по коридорам, врезаясь в стены и гремя металлом переборок.

Таашша приподнялась на цыпочки и выглянула в открывшийся проём.

Корабль стоял. Мир вокруг был бел и светел. Лёд, припорошенный снегом, простирался до горизонта, вызывая приступы острой тоски. Обещанного сестрицей Вьюги теплого края не маячило даже в намёках.

– Что там? – нетерпеливо пропыхтел Крыс, пытаясь отодвинуть Таашшу. Силёнок мальчишке не хватало. Девушка лишь ухмыльнулась, даже не шелохнувшись. Смотреть было не на что, но противного мальца хотелось проучить.

Крыс повозился ещё немного и, поняв тщетность попыток, осел на пол и рассержено засопел.

Таашша подтянулась и выглянула вниз. Туда, где под огромной корабельной тушей расступались льды и плескалась чёрная, манящая вода. Таашше довелось побывать на носу "Искателя" во время работы двигателя. Завораживающее зрелище. Корабль шёл легко, разгрызая лёд, как ребёнок конфету из жжёного сахара – задорно и с радостным хрустом.

Сейчас двигатели молчали и судно замерло, огромное и чужеродное посреди белой ледяной пустоши. Словно кого-то дожидаясь. В груди царапнула новорожденная надежда и Таашша прищурилась, силясь разглядеть причину остановки. Она вглядывалась до рези под веками, пока наконец не различила цепочку маленьких темных фигурок. Из белого ледяного марева медленно проступали силуэты саней, впряженные в них снегоходы и медленно ползущие за процессией человеческие фигурки.

Таашшины губы сами собой поползли в стороны. Охотники вернулись.

На стене ожил динамик. На нижних уровнях он хрипел, как прокуренный, но Таашше не нужно было разбирать слова. Всех обитателей судна, способных оторваться от работы, звали на верхнюю палубу.

Она спешно закрутила вентиль задрайки, с трудом справляясь с затопившим нутро возбуждением. Хотелось бестолково прыгать на месте и визжать, как неразумному щенку.

Крыс непонимающе лупал глазами, глядя как напарница с трудом затягивает винт.

– Чего пялишься? – поддразнила Таашша, за шиворот поднимая недоросля на ноги. – Нравлюсь?

– Вот вообще нет, – фыркнул Крыс, выворачиваясь из чужих пальцев.

До верхней палубы они добрались почти бегом, влившись в поток таких же сорванных с рабочих мест людей. Людской сель прогрохотал по металлу лестниц и застрял у узкого выхода на верхнюю палубу. Таашшу подпихнули в спину, ткнули острым локтем под ребра. Люди возбуждённо переговаривались, вертели головами, переругивались. Чей-то пушистый, обернутый платком затылок практически двинул Таашше в нос. На верхней палубе ярился ветер. В лицо тут же швырнуло колким ледяным крошевом. Глаза заслезились, заставив сузить их в щёлки. Воздух ожёг глотку, вырывая судорожный кашель.

Улицу Таашша не любила. Да и за что её любить? В родном городе она почти не успевала прочувствовать ледяные объятья, хватающие за горло, выдувающие из-под одежды крупицы тепла – короткие расстояния между домами и ветрозащитные коридоры делали улицу если не уютной, то хотя бы терпимой. Зато на "Искателе" Таашша насладилась всеми этими прелестями с лихвой.

Она натянула платок по самые глаза, защищая от холода нос и щёки. Дыхание тут же осело мелким снежком на ресницах, делая их тяжёлыми и неуклюжими.

Под боком закопошилось. Крыс, оправдывая своё прозвище, вынырнул из-под её руки, водя по сторонам любопытным носом. Таашша раздражённо шикнула и мальчишка замер. Трап гудел под тяжёлыми шагами. Голова, появившаяся над бортом, заставила Таашшино сердце забиться в судорожном ритме. На миг ей показалось, что оно сейчас встанет. Лицо человека надёжно укутывала ткань, оставляя кусачему холоду только щёлочки глаз, но что-то в движениях показалось Таашше знакомым до дрожи. Ррах.

Он кулем перевалился через фальшборт и Таашша едва не дёрнулась на помощь. Остановила холодная ладошка Крыса, вцепившаяся в её руку отросшими ногтями почти до крови.

Таашша удивлённо скосила взгляд. Крыс сверкал глазами лихорадочно, почти безумно, вытянувшись и замерев как стрела на тетиве.

– Ты чего? – едва слышно шепнула она, вырывая руку из цепких Крысиных пальцев.

– Кровью пахнет, – словно через силу выдавил Крыс, раздувая тонкие ноздри.

Таашша присмотрелась и коротко выдохнула, ловя рвущийся с губ вскрик. От растянувшейся на полу фигуры Рраха тянулись алые пятна пропитанного кровью снега.

Зычный офицерский голос пронёсся над головами, заставив возбуждённо загомонившую толпу замереть:

– Умолкли! Раскудахтались. Мне нужно несколько мужиков покрепче. Этого уволочь в лазарет, тех, внизу, кто ещё не помер, поднять на борт. Остальных оставить на льду.

Стоящие в первых рядах перевесились через фальшборт, с любопытством выглядывая масштабы работы.

– Товрщ лейтент, – отчаянно стуча зубами крикнул один из любопытствующих, – там мясо!

– Вот и ползи вниз, проверять какое мясо ещё дышит! – рыкнул офицер раздражаясь.

– Нет, старлей, – второй голос был старше и наглее, но звучал не менее удивлённо. – Здесь реально мясо! Тюлени, вроде.

Крыс возбужденно вскинулся и вторя ему людская масса заволновалась. Толпа качнулась к борту, увлекая за собой Таашшу. Она взвизгнула, до хруста костей сжатая соседскими телами, и попыталась брыкаться, но почуявшая кровь толпа перестала соображать. Гомон нарастал. Сквозь него перестали пробиваться даже офицерские команды.

Одуревшая толпа подкатила к фальшборту и Таашше показалась, что их всех сейчас снесёт с палубы. Она чувствовала себя тонкой веткой в стронувшейся с горы лавине. Воздух закончился. Таашша царапала ногтями нечто мягкое перед собой, не различая лишь пляшущие перед глазами пятна.

Она уже практически провалилась в черноту, когда по ушам ударил звук выстрела.

Несмотря на открытое пространство, в ушах зазвенело. Толпа испуганно колыхнулась и отпрянула от бортов. Выпущенная из тисков чужих тел, Таашша практически осела на пол, но была вовремя поймана под мышки слабенькими тощими руками. Силёнок удержать напарницу Крысу, на удивление, хватило.

– Ты! Чего застыла? – оклик офицера застал Таашшу врасплох. Переполошённая толпа выплюнула её вперёд, к чудом не затоптанному Рраху.

Таашша скосила на него глаза и вздрогнула. Грудь Рраха вздымалась тяжело и рвано, а кровавый ореол растекался щупальцами в разные стороны.

Таашша судорожно сглотнула и перевела затравленный взгляд на офицера. Поднять высокого плечистого товарища она не смогла бы при всём своём желании, а тащить раненного волоком казалось неправильным. Старлей, словно подумав о том же, неодобрительно пробежался по натягивающим штанины острым коленкам, по покрытым корками подживающих язвочек костлявым пальцам и скривился:

– Лезь вниз. Отсортируешь раненных. Остальным особое приглашение требуется?!

Смотреть, как офицер организует разболтанную толпу, Таашша не стала. Трясущимися руками она отцепила с ног Рраха снегоступы, натянула на ладони рукава свитера и поползла вниз по трапу.

Практически у самой земли нога соскользнула с перекладины и Таашша, взвизгнув, покатилась вниз. Приземлилась удачно – больно приложилась копчиком о ступени, но до потресканного, размытого водой льда у самого днища судна, не докатилась.

Охотники успели отогнать снегоходы, свалив их в кучу перед трапом и поснимать брезентные накидки с саней. Почти все были гружены промерзшими тюленьими тушами, лишь одни – ближние к кораблю – оказались пустыми. Таашша содрогнулась, разглядев на деревянном корпусе въевшиеся кровавые пятна.

Нахмурившись, Таашша повертела головой, в поисках самих охотников.

Первого она обнаружила у саней. Внутренне содрогнувшись, Таашша подошла и присела рядом, заглядывая ему в лицо. Мужчина смотрел куда-то мимо неё широко открытыми остекленевшими глазами. Жизни в них было не больше, чем в потрошённом тюлене, раскинувшем ласты за его спиной.

Второй обнаружился через несколько шагов. Сначала в глаза бросились добротные, немного потасканные кисы. Таашша сделала осторожный шаг вперёд. Охотник лежал навзничь, уткнувшись носом в снег.

Внутри заволновалось что-то древнее, требующее немедленно бежать. Бросить гору промерзшего, но такого желанного тюленьего мяса и бежать без оглядки.

По трапу загудели шаги нескольких пар ног и Таашша, отмерев, задрала голову. Она не видела офицера – плохим зрением Таашша страдала ещё с детства – но была практически уверена, что тот внимательно следит за её действиями, перегнувшись через фальшборт. Таашша отчаянно замотала головой, надеясь, что старлей поймёт этот жест и вернет носильщиков обратно на корабль.

На снегоступах Таашша ходить не умела, а запаниковав и вовсе запуталась в собственных ногах. Клюв снегоступа ухнув в сугроб и нога увязла по самое колено. Выругавшись, Таашша ухватилась за тесемки. Руки тряслись. Она старательно смотрела на завязки в своих пальцах, но воображение рисовало вырастающую за спиной мужскую фигуру с пустым мертвым взглядом.

Ветер загудел низко и зло. Таашша медленно обернулась. Не заорала она только потому, что перехваченное горло отказывалось издавать какие-либо звуки.

Белая, клубящаяся, воющая пелена неслась к кораблю, грозя смять, утащить вслед за собой. Бежать к трапу было поздно. Спускающиеся по нему и так же заметившие надвигающуюся бурю люди рванули наверх, но Таашша видела, что они не успевают.

Вьюга жаждала крови. Вьюга её получит.

Не придумав ничего лучше, Таашша ползком добралась до ближайших саней, поднырнула под них и сжалась, ожидая удара.

Метель налетела, в один миг пожрав всё – окружающий мир, тепло, дыхание. Ветер лез Таашше в лицо и она захлебывалась избытком воздуха. Снег залепил глаза, сыпал за шиворот, сдирал с головы платок.

– Та-а-а-ш-ш-а-а, – провыло где-то совсем рядом, заставив сжаться в комок, закрыть ладонями уши.

Она уже слышала этот голос-шёпот. Кучу лет назад, одурманенная дымом курящихся трав, зачарованная звоном бубна, она покорно позволила родичу Вьюги подвести её к костру и слушала, как гуляющий по залу именаречения ветер воет-шепчет имя, с тех пор принадлежащее ей. Но сейчас, когда незримые губы Вьюги нашептывали это имя в самые уши, Таашше стало страшно. До онемения конечностей, до истошного вопля. Только вот вопить мешал забивающийся в рот и ноздри снег.

Сани заскрипели, словно лежащие на них тюлени ожили и пытались двигаться. Но тюленей Таашша не боялась. В отличие от облаченных в добротные, чуть потёртые кисы ног. Ноги прохрустевшие мимо её убежища, проваливаясь в снег едва не по колено. Протерев глаза от налипшего снега, Таашша сощурилась, стараясь не выпускать из вида шагающие вдоль саней ноги. Мокрые ресницы моментально схватило льдом, но Таашша боялась даже на миг сомкнуть веки и потерять кисы из виду.

Ноги замерли прямо перед Таашшиным лицом. Она зажала рукой рот, боясь выдать себя случайным звуком.

На снег опустилась ладонь. Тяжёлая, мозолистая. И Таашша заорала. Самозабвенно, отчаянно, словно крик мог помочь, отогнать мёртвых тварей, испугать хохочущую над ухом вьюгу.

И крик помог. Всё стихло так внезапно, словно кто-то щёлкнул невидимым тумблером. Замолк ветер, снежные вихри улеглись ребристыми сугробами на лёд. Кисы исчезли.

Таашша с трудом вылезла из-под занесённых саней и огляделась. Тюленьи туши громоздились снежными холмами. Черная громада корабля, величественная, давящая, возвышалась, казалось, до самых небес.

Трап был пуст. Ни у саней, ни у зарастающей нежной корочкой льда полыньи не было ни одного человека, кроме Таашши.

Глава 2

Множество пар резиновых тапок жизнерадостно шлёпали о металл. Таашша комкала в руках огромное банное полотенце с завернутым в него куском мыла и мелко подрагивала. Она не могла согреться с тех самых пор, как срывающийся на истеричный крик голос офицера наконец-то перестал мучить её бестолковыми расспросами и Таашше позволили идти на нижние палубы, продолжать прерванную уборку. Внизу тоже было холодно. Зуб не попадал на зуб и Таашша то и дело зажигала фонарь, чтобы погреть окоченевшие руки о тепло огонька. Кажется, сегодня она потратила керосина больше, чем за предыдущую дюжину дней, но Таашше не хотелось экономить. Тёплое рыжеватое пламя отгоняло холод. Не тот, который крючил пальцы и щипал голые участки кожи. Тот, который полз по венам при воспоминании о замерших перед её лицом кисах.

Всем, кто был в то утро на верхней палубе, велели держать свои догадки при себе. Под угрозой полёта за борт. Плели какую-то чушь, про нападение волков, про треснувший лёд, про запаниковавших и провалившихся в полынью у пуза корабля людях. Но Таашша знала, что видела. На её глазах несколько свежих, ещё теплых трупов превратились в безмозглые куклы и ушли вслед за разбушевавшейся метелью. Бродячие мертвяки. Бродяки.

Таашшина бабуля любила до икоты пугать младшенькую страшными сказками про спятивших родичей Вьюги, забирающих чужие имена, обрекающих неугодных на участь бродяков. Но в сказках Вьюга запечатала своим родичам уста, чтобы они больше не могли звать мертвых из могил. А охотников кто-то позвал.

На жилой палубе топили. Женщины тянулись по коридору возбуждённо перешептываясь, толкаясь, переглядываясь. Все как одна – худые до изнеможения, с запавшими щеками и пушистыми от расплетённых косичек волосами. Все как одна – в длинных тонких рубахах.

Таашша была похожей на всех разом. Песчинкой в этой сели, ползущей к душевым комнатам со всех коридоров. Её волосы так же пушились гривой – мелкие косички долго не желали расплетаться. Сейчас у Таашши ныли и пальцы, и издерганная кожа головы. Рубашка была такой же длинной и тонкой как у всех, но волосы на руках стояли дыбом, а нутро зябко дрожало, промерзшее до самых костей.

Из открытой двери душевой пахнуло сырым паром. Таашша стянула рубаху, обернула её в полотенце и сунула в угол, стараясь выбрать место посуше. Огляделась, стискивая увесистый кусок мыла. Раздевающаяся рядом девушка скривилась, и не удержала завистливый вздох. Её обмылок годился разве что швеям на выкройки. Таашша презрительно ухмыльнулась. Выросшая среди целой оравы братьев, она умела беречь своё добро от чужих загребущих рук. Каждым выступающим на спине позвонком она чуяла неодобрительные и жадные взгляды, но упрямо вздёрнула подбородок и шагнула на мокрый пол.

Сегодня вода, желтоватая, пахнущая затхлостью и солью, казалась обжигающе-горячей. И Таашша, поддавшись слабости, вертела свой кусок мыла в руках, взбивая скудную пену, тратила бездумно и расточительно. Глаза наткнулись на забытый кем-то моток измочаленной пеньки. Таашша взяла его, брезгливо побултыхала под струей води и принялась лихорадочно натирать кожу. До красноты, до мелких ссадин. Сдирая весь пережитый страх, прогоняя засевшую занозой в сердце вьюгу.

Вода шумела в ушах. Смешивалась с суматошными ударами сердца. Гудела, будто порывы ветра. Ледяного, насмешливого, бормочущего невнятные жуткие фразу. Таашша замерла, не донеся вехотку до кожи и, задержав дыхание, прислушалась.

– Хорош воду тратить! – в чувство её привёл грубый толчок в спину. Таашша резким движением обернулась и сжалась, готовая драться или бежать.

Кувалда отличалась от других Таашшиных соседок по кубрику. Крепче прочих, шире в плечах. Макушкой она не дотягивала Таашше даже до плеча, но никто не пытался потешаться над её низким ростом. Прозвище Кувалда присвоила себе сама и охотно подтверждала его при любом удобном случае, прореживая собеседникам зубы огромным кулаком.

Таашша попыталась протиснуться мимо, не влезая в споры, но у Кувалды обнаружилась группа поддержки. Припевалы притёрлись плечом к плечу, перекрывая пути к отходу. Воды с мокрых волос бежала по позвоночнику мерзкой остывающей струйкой. Из двери сифонило. Голая кожа покрылась колючими мурашками. Ступни скрючило от холода – по металлу к стокам текла холодная, почти ледяная вода.

Ещё вчера Таашша бы потеряла сознание от страха, но сейчас внутри заколыхалось жгучее раздражение.

– Что ты там намываешь? Одни кости, и те тонкие как у птицы, – Кувалда скалила зубы, а Таашша, как зачарованная, глядела на щербину возле её верхнего клыка. В голове было пусто и гулко. Вода щекотно катилась по спине, пересчитывая острые позвонки. Внутри до сих пор шевелилась глыба льда, не отогретая водой и вехоткой.

Таашша выпустила из пальцев моток пеньки и подняла взгляд, уставившись прямо в глаза противнице. Светло-коричневые. Цвета печенья. От сравнения во рту скопилась слюна. Печенья Таашша не видела очень давно. Красивый цвет. Острое раздражение пробилось через холодную глыбу в груди и Таашшины губы произнесли:

– Пошла вон.

Кувалда так опешила, что позволила ей протиснуться мимо и сделать пару шагов в сторону запрятанного в углу узла с одеждой. А потом Таашшу грубо ухватили за локоть и рывком развернули.

Дальше она ничего не видела и не соображала. Мокрая кожа легко вывернулась из чужих пальцев. Таашша поскользнулась и едва не полетела на пол. Из-за этого метивший куда-то в нос кулак лишь слегка мазнул по скуле. Но Таашше хватило. В черепе стало гулко, словно над ухом ударил корабельный колокол.

Она тряхнула головой, ставя на место пол и потолок, зашипела рассерженной кошкой и вцепилась ногтями в чужое лицо. Кувалда, не ожидавшая такого яростного отпора, заорала и попыталась отодрать её пальцы. Противница была крепче, сильнее, старше, но Таашшей управляла слепая неконтролируемая ярость, помноженная на пережитый за день страх. Она царапалась и лягалась, даже не глядя, куда попадает. В какой-то момент во рту стало тепло и солоно. Таашша с трудом разжала вцепившиеся в чужую кожу зубы и сплюнула кровь.

Кувалда уже не орала – скулила, как побитая псина. Пелена перед глазами слегка прояснилась, поэтому когда Таашшу – грубо, за волосы – оттащили от замершей жертвы, она не сопротивлялась.

– Что здесь происходит? – прорычал незнакомый офицер, нервно сжимая рукоятку своего пистолета. Наверное, сжавшаяся до вздыбленного гребнем позвоночника, простоволосая и мокрая, с дикими глазами и перепачканным кровью ртом, Таашша вызывала жуткие чувства.

– Воду не поделили, – буркнула она, утирая подбородок мокрыми руками. – Больше не повторится.

Офицер обвёл помещение растерянным взглядом, будто не зная, как себя вести и прорычал:

– Ещё раз о ком-то из вас услышу, на лёд выкину без разборок!

Он развернулся и торопливо ушёл, явно раздраженный собственной растерянностью.

– Дура бешеная, – простонала Кувалда, с трудом поднимаясь на ноги и аккуратно ощупывая расцарапанное лицо. – Спи теперь с открытыми глазами.

Таашша не ответила. Она неспешно отыскала моток с одеждой, насухо вытерлась, поелозила полотенцем по волосам. Сильно отросшие за время путешествия волосы промокались плохо. По спине рубахи заструился холодный ручеёк. Таашша раздражённо повела лопатками и накинула полотенце на плечи.

Кувалда, демонстративно отвернувшись от недавней соперницы, расчищала себе место для помывки. Таашша её не боялась. Навредить напрямую сейчас, когда офицер видел их драку, Кувалда не сможет. Иначе высекут, как пить дать. А если попадёт под горячую руку, могут и за борт швырнуть, команда сейчас на взводе.

Мокрые ноги скользили в шлёпках. Таашша покрепче зажала шлейку между пальцами и отворила дверь в душевую. Контраст после натопленного влажного помещения заставил кожу на руках пойти мелкими пупырышками.

Вездесущий сквозняк пробежался по мокрой спине и Таашша гадливо повела плечами.

Влажный кусок мыла, завернутый, в край полотенца, то и дело норовил выскользнуть. Освещение на ночь приглушили, оставив лишь сберегающие лампы, тусклые и дёрганные. Света они почти не давали – только сгущали темень по обе стороны коридора.

Таашша пожалела, что впопыхах собираясь на помывку, не прихватила из каюты лампу. В сумерках она видела даже отвратнее, чем при нормальном освещении, поэтому поворот в свой коридор благополучно проскочила. А когда поняла свою оплошность и попыталась вернуться, со всей дури впечаталась в нечто тёплое и твёрдое.

Таашша попыталась закричать, но огромная жёсткая ладонь зажала половину лица. Таашша судорожно втянула носом воздух, пытаясь успокоить пошедшее в галоп сердце и на пробу дернулась. Руки оказались прижаты к телу. Освобождённое из полотенца мыло упало на пол с оглушительным стуком.

Сначала подумалось, что её выловила Кувалда. Таашша принялась извиваться, попыталась укусить обидчика, и лишь потом поняла, что удерживающие её руки принадлежат мужчине.

– Уймись, бестолочь, – беззлобно прогудел над ухом знакомый до щема в груди голос. Таашша безвольно обвисла в руках Рраха, не зная, чего ей хочется больше – ударить, или умереть от облегчения.

– Ты совсем дикий?! – прошипела Таашша, когда рука убралась с её лица. – Я думала, меня подкараулила Кувалда!

При упоминании клички соседки Ррах нахмурился и Таашша поспешно прикусила болтливый язык. С друга станется влезть с помощью и снова очутиться по уши в проблемах по Таашшиной милости. Дурная традиция отхватывать за Таашшу у него сложилась ещё в детстве, когда он по дурости взял под крыло брошенную многочисленными старшими братьями дочку родительских друзей.

Сын моряков – Ррах проводил в их доме гораздо больше времени, чем в собственном, был ненамного старше Таашши и жутко не нравился всем её братьям. У них не было ни единого шанса не поладить. Нужно ли говорить, что своё имя новонаречённая Таашша растрепала Рраху в первый же день. Получив, впрочем, его имя в ответ.

– Как ты? – спохватилась Таашша, вспомнив, в каком состоянии друг вернулся с вылазки. Она напряженно вгляделась в его лицо, пытаясь поймать отголоски боли, но Ррах выглядел поздоровее многих местных обитателей.

– Не здесь, – коротко ответил он, поднимая выпавший брусок мыла и рассеянно пихая его в карман штанов. – Пойдём на наше место.

Тупичок у заваренного технического хода тайным местом назвать было трудно, но офицеры и корабельная обслуга забредали в него достаточно редко, чтобы не опасаться быть подслушанными. Под ногами захрустели, крошась в пыль, осколки известки. Над головой загремели торопливые шаги, грюкнуло металлом о металл и Таашша живо представила недотёпу с выскользнувшей из пальцев ручкой ведра. Воображение нарисовало солёную лужу, растекающуюся по ковровым дорожкам, устилающим верхний – принадлежащий охотникам и сестрице Вьюги – этаж. Криворукого бедолагу стало жаль – за испорченный ковёр ему влетит по самое не балуй. Парой плетей не отделается.

Таашша обессиленно рухнула на сваленные горой мешки с невнятным содержимым – тупик часто использовали в качестве склада барахла – и принялась с раздражением распутывать подсыхающие волосы. Те противились и клочились. Психанув, Таашша дернула совсем уж непослушную прядь и зашипела от боли. Прядка осталась в пальцах.

– Не психуй, – Ррах поймал Таашшины руки, не давая снова протянуться к волосам. – Ты чего такая дёрганная?

Таашша не хотела жаловаться. Не хотела говорить про Кувалду, про ноющую скулу, про кисы мёртвого охотника и поселившийся в груди холод. Не хотела, но заметить не успела, как выложила абсолютно всё.

Пальцы Рраха аккуратно перебирали спутанные волосы, заплетая привычные мелкие косички, а Таашша всё говорила и говорила. Путаясь, сбиваясь, прыгая с темы на тему. Ррах слушал молча. Только ободряюще сжимал Таашшино плечо, когда она сбивалась совсем уж отчаянно.

Убаюкивающий полумрак, копошащиеся в волосах неуклюжие, но нежные пальцы, большой, тёплый и привычный Ррах, прижимающийся грудью к её плечу почти отгоняли засевшие в голове тревожные мысли. Почти.

– А ты? – немного помолчав поинтересовалась Таашша. – Что ты думаешь? Кто убил охотников? И куда делась первая группа?

Пальцы Рраха замерли. Он отстранился и Таашша услышала судорожный выдох сквозь сжатые зубы. Друг не хотел говорить, но Таашша не готова была так легко отступить. Она повернулась и подалась вперёд, ловя лихорадочно блестящие глаза Рраха.

Он раздул ноздри, раздражаясь чужому напору, но, помедлив, ответил:

– Мне кажется, мы притащили к кораблю бродяков.

Таашша отшатнулась. Она ждала этих слов, но услышать их оказалась не готова.

– Но… Это ведь невозможно! – сбивчиво забормотала она, комкая в пальцах подол своей рубахи. – Мертвые поднимаются из могил только в сказках. И даже в них для этого нужен сильный и опытный родич Вьюги. На борту «Искателя» таких нет. Ты видел нашу сестрицу? Пуночка желторотая.

Ррах не ответил. Он вытащил из кармана брюк небольшую бутылочку, покрутил в руках, и словно что-то для себя решив, сунул её девушке в руки.

Таашша подняла брови, разглядывая презент. Небольшая – как из-под лекарства – без надписей, с плотно притертой резиновой пробкой, бутылочка не вызывала в памяти никаких откликов. Таашша подцепила пробку ногтем, сковырнула и с любопытством сунула нос в горлышко.

Перетертые в пыль, помещённые в стеклянную тару, травы пахли совершенно не так, как брошенные в костёр, но запах потянул из памяти полустёртые воспоминания.

Небольшая зала с уходящим в тёмное никуда потолком, засевший по углам мрак, разгоняемый лишь всполохами пляшущего в центре костра. Заунывные вибрирующие удары бубна, замедляющие частящее сердце, заставляющие подстраиваться под тягучий сонный ритм. И запах. Не разделяемый на составляющие. Густой, дымный запах курящихся трав. Путающий мысли, делающий язык неповоротливым, а веки тяжёлыми. Шелест ветра становится громче. Ветер тянется с потолка тугими колючими щупальцами, плюёт в лицо пригоршню ломких снежинок и шепчет. Та-а-а-ш-ш-а-а. Та-шш-а-а. Вьюга дала ей имя и звала, нежно перебирая распущенные пряди волос.

Распущенные? Но Ррах ведь заплетал ей косички?

– Таашша! – практически крикнул друг, отчаянно тряся её за плечи. – Очнись!

В голове Таашши заворочалась ленивая мысль, что Ррах назвал её по имени. Непростительная беспечность, которая может стоить Таашше всего. Имя – дар и проклятие. Сила и слабость. Потерявший имя теряет всё – жизнь, защиту Вьюги, надежду на перерождение. Тревожно вглядевшись в молчаливую тишину коридора, Таашша помотала головой, выбрасывая глупые страхи. Полы на этом этаже голые, не покрытые ковром и случайный прохожий выдаст себя гулким стуком подошв о металл ещё на подходе к их убежищу.

Таашша повертела в ладонях склянку с травами и поспешно завинтила крышкой.

– Где ты это взял? – тихо поинтересовалась, настороженно глядя на закупоренную бутылочку. – Это ведь ритуальные травы? Их растят при храмах. Непосвящённых даже на порог храмовых теплиц не пускают.

Ррах пожевал губу, будто размышляя, с чего начать и медленно произнёс:

– Мы набрели на лагерь той группы охотников, что ушла первой. Он был пуст. Все вещи на местах, палатки разложены, в центре лагеря потухшее кострище. На санях почти полные канистры с топливом. Все снегоходы на месте. А людей нет. Мы там заночевали. Этот бутылёк валялась у костра. А в пепле кострища я нашёл обожженные осколки второго.

Ррах снова прикусил губу и замолчал. Таашша тяжело сглотнула. Она не могла определиться, что её пугает сильнее – дюжина взрослых вооруженных мужчин, в одночасье испарившаяся из лагеря или дурманные травы родичей Вьюги, найденные в костре посреди бесконечных снежных просторов, где на долгие километры вокруг не то что храма – ни одной захудалой деревеньки.

– Мне показалось, – нехотя выдавил Ррах, – что у костра я видел кровь. Снег под лагерем неплохо утоптали, но у кострища будто бы граблями прошлись. Товарищи сказали, что это пепел, но где ты видела бурый пепел?

Таашша поёжилась. Она не хотела представлять никакого пепла, ни серого, ни тем более бурого. Но воображение упрямо подсовывало людские фигурки, сгрудившиеся у огня. Одурманенные, подставляющие врагу беззащитное горло. Врага Таашшино воображение рисовать отказывалось, подсовывая то потёртые кисы, то волчью стаю во главе с матёрым белым вожаком.

Таашша зябко обхватила себя за плечи и притянула колени к подбородку.

– Вы же ушли без оружия, одними матросами, – немеющим от ужаса языком произнесла она. – Как вы смогли выжить?

– Мы? – Ррах невесело ухмыльнулся. – Я. Как думаешь, много шансов у неумех в снегоступах с рогатинами против голодных волков и медведей? Я выжил чудом. Брёл в этой проклятой белой мгле, не понимая в какую сторону двигаюсь и двигаюсь ли вообще и прощался с жизнью.

Раах замолчал, будто заново проживая тяжелые часы.

– А потом наткнулся на лагерь охотников? – осторожно подтолкнула Таашша, стараясь вытащить друга из трясины воспоминаний.

– Мм? – глаза Рраха с трудом сфокусировались на Таашином лице. – А… Ну да, почти. Со снегоходами и ружьями жить стало веселее.

Таашша зябко поёжилась.

Они проговорили добрую половину ночи. Ррах стараясь отвлечь Таашшу от невесёлых мыслей, рассказывал забавные истории о своих первых попытках добыть тюленя, о том, как он впервые залез на снегоход и перевернул машину, не сумев удержать равновесие. О неуклюжих попытках поставить палатку, о рыбалке и умопомрачительно вкусной ухе прямиком с костра. Рассказал о практически случайной встрече со второй группой охотников, к тому времени уже здорово побитой жизнью. Их была ровно дюжина, до присоединения Рраха. Стало тринадцать. Вьюгова дюжина, смеялся он, несчастливое число. У них не было шансов дойти без потерь.

С каждый ударом сердца истории становились серьёзнее. Ррах вскользь упомянул о нападении огромной волчьей стаи, прикончившей одну половину их куцей группы и пообкусавшей вторую. Задрал рубаху, горделиво демонстрируя повязки. Рассказал про изнурительный путь назад с пахучей, несмотря на промёрзлость, поклажей. Снегоходы с трудом тащили перегруженные сани. Большей части группы пришлось идти пешком, замедляя процессию. Волки шли по пятам, нападая каждый раз, когда люди хоть немного ослабляли бдительность.

– Мы уже собирались бросить сани с покойниками, чтобы идти быстрее, но старший группы не позволил. Сказал, что хочет проститься со своими по-людски, – хмуро закончил Ррах, а Таашша крепко стиснула зубы, чтобы не заскулить от ужаса. Потому что на санях, пригнанных к корабельному трапу, не было никаких трупов, кроме тюленьих.

Разговор скомкался. Перепуганная Таашша дёргалась и подскакивала на каждый скрип. В конце концов, Ррах не выдержал и в приказном порядке отправил её на боковую.

Проводив взглядом уплывающую за поворот спину друга, Таашша нырнула в темноту своего коридора. До двери кубрика оставалось буквально несколько шагов. Она выставила вперёд руку в попытках нащупать дверную ручку, когда напряжённый слух уловил едва слышный шорох.

Первой мыслью было распахнуть дверь и нырнуть в помещение. Пусть дежурный потом доказывает как хочет, чей силуэт видел в темноте. Но в кубрике ждала Кувалда. Если поднимется буча, она с радостью сдаст нарушительницу комендантского часа.

Кувалда до сих пор не подняла шум лишь потому, что не знала Таашшиного расписания и не могла наверняка утверждать, что та не на смене. А за клевету и ложные доносы плетей отвесят едва ли меньше, чем за самовольные прогулки после отбоя.

С трудом удержав себя на месте, Таашша завертела головой в поисках фонаря дежурного. Можно попробовать договориться. Сторговаться на тот же сэкономленный керосин или кусок мыла. Следом пришла досадная мысль, что мыло утащил Ррах, а керосин надёжно припрятан под койкой и вряд ли дежурный выпустит её из цепких рук, позволив скрыться за дверью кубрика. Впрочем, сторговаться можно не только на вещи. Таашша заступает завтра в ночную смену по их этажу и может прикрыть глаза на чьи-нибудь прогулки после отбоя. Главное понять, кто сегодня на посту.

– Эй, – позвала Таашша на пробу. Тень в углу всколыхнулась и нервно дёрнулась. Не дежурный. Тем нет смысла таиться и бродить по палубам с погашенными фонарями.

– Выходи, или я позову офицеров, – угроза была глупой. Конечно, поднимать шум, когда Таашша и сама нарушала корабельные правила, было самоубийственно. Но бредущая за ней в темноте фигура пугала даже больше, чем угроза порки. Перед глазами снова встали кисы и Таашшу затрясло. Сердце бухнуло о рёбра, угрожая пробить их и выскочить наружу. Горло перехватило. Она сосредоточилась на попытке дышать, когда тень снова завозилась и ответила знакомым мальчишеским голосом:

– Давно плетей не получала?

Как Крыс понял, кто перед ним стоит, Таашша могла только догадываться. Её мир в темноте всегда становился нечётким и пугающим. Крыс отлип от стены, с которой всё это время пытался породниться, и сделал несколько шагов в её сторону. Теперь в неверном свете энергосберегающих ламп Таашша видела его – мелкого, щуплого, обрамленного ореолом пушистых, непереплетенных после душевой волос. Совсем не страшного. Это успокоило сбоящее сердце.

– Я-то получу плетей, а ты полетишь за борт, – Таашша отчаянно блефовала, но затопившее нутро облегчение прибавило наглости.

– Не полечу, – буркнул Крыс без особой уверенности в голосе. – У нас одинаковая ситуация.

– Ну не скажи, – фыркнула Таашша. – Я не прячусь по углам возле чужого кубрика. Ты чего хотел вообще?

Крыс замялся. На остром лице промелькнула тень растерянности. Мальчишка прикусил изнутри щеку, вцепился пальцами в собственную штанину и, словно набравшись смелости, выпалил:

– У меня нет имени.

Таашша опешила. И от откровенности, и от неожиданности.

Обычно церемонию именаречения проводили в раннем детском возрасте. Таашша была исключением – имя она получила почти подростком. Мать с отцом обивали пороги храма по несколько раз в год, пока Вьюга не сжалилась и не решила подарить дочери настырных родителей имя. Но вообще, безымянные подростки были редкостью и встречались чаще всего среди сирот.

– Да и ладно, от имени одни проблемы, – осторожно выбирая слова сказала Таашша.

– Знаю, – Крыс раздражённо отмахнулся и вдруг подался вперёд, цепляясь за Таашшину руку холодными пальцами. – После смены я столкнулся в коридоре с корабельной сестрицей. Я в неё едва не врезался, а она вдруг замычала что-то на своём неразборчивом и давай трясти за руку поводыря. А потом протянула ко мне сжатую в кулак ладонь, словно конфетку предлагала. Пальцы растопырила, а там пусто.

Жест, один из небогатого языка сестриц, означал, что Вьюга готова подарить Крысу имя. Но мальчишку, судя по пальцам, сдавившим Таашшину руку почти до синяков, оказанная часть не радовала.

– И? Чего ты всполошился?

– Это же корабль! – взгляд Крыса лихорадочно запрыгал по сторонам, словно в поисках соглядатаев. – Здесь слышно, как крысы в трюме скребутся. Если ритуал пройдёт внутри корабля, моё имя будут знать все!

Опасения были разумными. Но воспротивиться сестрице, пожелавшей провести ритуал, было практически невозможно. Эту мысль Таашша и озвучила, стряхивая с себя чужую руку.

– Говорят, на этаже, где живёт сестрица есть ритуальная комната, – добавила она. – Может быть, она как-то звукоизолирована. К тому же, тот этаж почти пустой. Подумаешь, узнает твоё имя сестрицын поводырь. Тоже мне непоправимая беда.

Крыс издал непонятный звук и отступил на пару шагов. Его голова безвольно упала на грудь. Спутанные, ещё влажные пепельно-русые патлы завесили глаза. Таашше стало не по себе. Мальчишка не просто боялся, он был близок к грязной бестолковой истерике и Таашша никак не могла найти причины для подобной паники.

Мальчишка развернулся, намереваясь уйти, но Таашша, не успев поймать себя за язык, пробормотала:

– Может ритуал ещё и не состоится. Охотники притащили целую гору необработанного мяса, у нас сейчас весь график дежурств из-за этого поедет. Вряд ли составляя график кто-то станет подстраиваться под именаречение для какого-то Крыса.

Мальчишка замер, резко обернулся и гневно сверкнул глазищами:

– Крыса?

Таашша лишь усмехнулась себе под нос. Лучше пусть страдает из-за нелестного прозвища, чем трясётся от страха. Не слушая рассерженного шипения за спиной, она развернулась и ухватилась за дверную ручку.

Глава 3

Кубрик встретил темнотой и тихим сопением. Двухъярусные, подвешенные на тяжёлые цепи – чтобы компенсировать качку – койки практически все пустовали.

Ещё днём большую часть женщин отправили свежевать и разделывать добытое мясо. Судя по всему, занятие затянулось.

От тишины становилось неуютно. Обычно в кубрике царил скрежет цепей и звонкие удары металлических боков коек о металлические же стенки перекладин.

Добычу подняли на борт, метель угомонилась, но остановившийся двигатель так и не заработал. Эта мысль ворочалась в голове беспокойным клубком, но обдумывать её не хотелось.

Таашша, стараясь ступать легко и тихо, почти на ощупь добрела до своей койки. Жилое помещение она выучила как собственную ладонь – слишком часто приходилось являться сюда посреди ночи.

Койка ей досталась нижняя. Досталась, нужно сказать, милостью Рраха. Тот домашний цыплёнок, которым она попала на борт "Искателя", отбить себе удобное место ни за что не смог бы. Наверное, именно Рраха Кувалда ей простить и не смогла.

Практически все пришли на корабль одинокими. По велению пальчика слепой сестрицы вьюги, по воле судьбы. Практически всем пришлось выгрызать своё место в совершенно новой иерархии, приспосабливаться к едущему из-под ног полу, к пресной жидкой еде, к строгой дисциплине и ночным вахтам и вынимающему душу одиночеству. Всем, кроме Таашши.

Она едва не умерла от ужаса, когда сестрица – одна из кучи согнанных на площадь родичей Вьюги – замерла возле неё и вытянула подрагивающий палец, почти упираясь Таашше в грудь. Сестрица Вьюги была совсем крошечной – даже не подростком – поводырь держал её не под руку, как взрослых, а за капюшон куртки. Наверное, это могло показаться милым и забавным, но Таашша в тот момент готова была вцепиться в тонкую детскую шейку и до хруста её сдавить. Раньше она не замечала за собой таких кровожадных мыслей, но этот маленький детский пальчик перечёркивал всё. Распланированную сытую жизнь в тёплом уютном городе, надежды выбиться из рабочей прослойки в элиту и отучиться в школе. Таашшу вырвали из большой, любящей семьи и заставили плыть в огромной жестяной банке по ледяной пустыне на поиски тёплой земли из бабкиных россказней.

Таашша невидяще смотрела перед собой, боясь повернуть голову и столкнуться взглядом с мамиными глазами. Скорее всего, они были пустыми и потерянными. Детей у мамы было шестеро, но дочь среди них одна – самая любимая и самая оберегаемая. Удержало от необдуманных действий и последующей казни её то, что мерзкая слепая малявка замерла буквально через пару шагов. Там, где стоял навытяжку спокойный и собранный Ррах. Детская рука поднялась снова, и теперь уже Таашшу затопило таким облегчением, что она осела в дрожащих отцовских руках.

Наверное, именно то, что Ррах попал на "Искатель", уберегло маму от нервного срыва. А Таашшу от участи быть задушенной подушкой в первую же ночь, когда перепуганные, выдернутые из привычного мира люди ещё не поняли, как жестоки корабельные правила.

После первой ночи в переполненном кубрике освободились четыре койки. Одна по вине соседок, три – исполнением решения корабельного суда.

Ррах, сразу давший понять, что голыми руками передавит женскую половину этажа, если утром не досчитается на построении Таашшиной макушки, лишь сокрушенно мотал головой. Мужские кубрики тоже поредели.

Осторожная и неглупая Кувалда первую ночь пережила, научилась на чужих ошибках и стала ещё осмотрительней. Поэтому ничего страшнее обидных тычков и оскорблений она до сих пор себе не позволяла. Даже после некрасивой сцены в душевых серьёзных подлянок Таашша от соседки не ждала. Воровство, порча имущества и побои карались корабельными законами, а на мелкие пакости Кувалда размениваться не станет.

Постель пахла плесенью и холодом. Таашша не раздеваясь нырнула под одеяло и свернулась калачиком, сохраняя остатки тепла.

В животе неприятно засосало. Желудок напоминал, что ужин она едва поковыряла, занятая своими переживаниями.

Таашша честно боролась с собственным телом, пока живот не начал исполнять брачные песни тюленей. Она сжалась крепче, надеясь унять разбушевавшийся желудок, но тот лишь задушено булькнул и продолжил выводить рулады. И Таашша сдалась. Приподняла матрац, слепо пошарила рукой по металлическому дну, наткнулась пальцами на бумажный свёрток. Неприкосновенный запас утащенного во время дежурства на камбузе хлеба. Ссохшийся в камень, сейчас он казался вершиной кулинарных изысков. Вытащив предпоследний ломоть и убрав остатки на прежнее место, Таашша жадно вгрызлась в хлеб зубами, стараясь не урчать, как оголодавшая кошка. Хлеб скрипел на зубах, ломался с громким хрустом. Таашша провела ладонью по покрывалу стряхивая крошки, и прислушалась. Сопение соседок оставалось мерным и ровным.

На верхней койке завозились, переворачиваясь на другой бок. Под Таашшиной койкой тоже послышался звук. Крысюк почуял еду.

Острая серая морда с черными бусинами глаз высунулась из-за борта кровати совершенно безбоязненно.

Крыс проследовал по простыне, подбирая по пути крошки, а потом совершенно бесцеремонно цапнул Таашшу острой когтистой лапкой за локоть.

Она, опешив от такой наглости, дёрнула рукой, посылая крыса в полёт. Тот шлёпнулся на пол и заверещал скандально и обиженно, однако повторных попыток забраться на койку предпринимать не стал.

– Ты чего разоралась? – сонно пробормотала Кувалда. Выбитая из равновесия наглостью грызуна, Таашша ответила:

– С крысой воюю.

– Тише воюй, – судя по звуку, Кувалда перевернулась на другой бок. Спустя несколько ударов сердца она уже дышала глубоко и ровно.

Таашша догрызла сухарь и свернулась в комок, накрывшись тонким покрывалом по самый нос. Довольный подачкой желудок утихомирился. Крысюк, устав скандалить, забился в свою норку. Двигатель молчал. Казалось, ничего не мешало Таашше забыться мирным глубоким сном. Но стоило задремать, за дверью каюты ей чудились тяжёлые шаги. Мужских ног, обутых в кисы.

Таашша выныривала из сонного дурмана, мокрая от холодного пота, дрожащая, с частящим сердцем. За окном подвывал ветер. Хохотал над глупой человеческой девчонкой, слабой и беззащитной перед ночными кошмарами.

Под утро вернулись те, кого загнали разделывать тюленьи туши. Они принесли на себе запах свежей крови и кошмары Таашши окрасились в алые оттенки.

***

Динамики захрипели, откашлялись и разразились перезвоном судового колокола.

Таашша, только-только умудрившаяся провалиться в короткое мутное забытье, заполненное белой снежной круговертью и волчьим воем, подскочила. Она едва не сверзилась на пол, запутавшись в покрывале.

С трудом удержавшись на койке, Таашша поймала насмешливый взгляд Кувалды. Та стояла у самых дверей, полностью одетая и готовая к построению. А Таашша позорно проспала. Судорожно натянув штаны, она попутно попыталась вспомнить, где вчера оставила свои ботинки. Сердце тревожно ёкнуло от мысли, что мстительные соседки могли запрятать обувь. К счастью, фантазии на подобную пакость у Кувалды не хватило.

Пригладив стоящие дыбом ворсинки на шубе и криво замотав пуховый платок, Таашша наскоро зашнуровала ботинки и понеслась по коридору, практически не разбирая дороги.

Встать в строй она успела буквально в последний момент. Нырнула за спину Рраха, поправляя сбившийся платок, когда из соседнего коридора вынырнул строгий, затянутый в идеально отутюженный китель офицер.

Корабельная команда Таашшу поражала. В своей прошлой жизни она не встречала такой дисциплины, чёткости и педантичности. Грань между тощими, измотанными, одетыми в безразмерные шубы и дурацкие пуховые платки людьми, стоящими тремя неровными косыми линеечками вдоль коридора и рослым, чисто выбритым плечистым детиной, с идеальной выправкой была колоссальной.

– Здравствуйте, товарищи матросы, – густой голос офицера заполнил коридор.

– Здравия желаю, товарищ каперанг, – недружно проблеяла толпа. Таашша старательно открывала рот, не издавая при этом ни звука. Сбитое бегом дыхание ещё не восстановилось.

Каперанг досадливо поморщился, но требовать повторения приветствия не стал.

– Вахты сегодня несём согласно расписанию, но все, кто находится не на смене, должны задержаться после обеда в столовой. Форма одежды свободная. Планируется некое торжественное мероприятие…

Офицер продолжал что-то говорить, но возбуждённый женский клекот перекрыл его голос. Каперанг попробовал напрячь голосовые связки, однако перекричать ораву взбудораженных женщин оказался не в состоянии. Офицер пошёл красными пятнами, раздул ноздри и, резко развернувшись на каблуках, покинул коридор.

Новость была и правда занимательной. За всё время путешествия на корабле не устраивали ни единого торжественного мероприятия. Умом Таашша понимала, что их пытаются отвлечь от более серьёзных и важных вещей – от пропавших из-под носа трупов охотников и до сих пор молчащего двигателя – но сердце всё равно билось быстро и предвкушающе.

– Как думаешь, нам дадут мяса? – дёрнув Рраха за подол шубы, поинтересовалась она. От мысли об истекающих мясным соком стейках во рту скопилась слюна.

Их кормили не сказать чтобы плохо. Крупами на костном бульоне, изредка разбавляя рацион сушёной рыбой, консервированными овощами или компотами из сухофруктов. Ничего против овсянки, вобравшей в себя ароматный мясной дух от бульона, Таашша не имела, но хотелось мяса. И печенья. И молока. Молока, наверное, больше всего остального.

– Думаю, сегодня нас ждёт какой-то праздничный ужин, – на лбу Рраха пролегла задумчивая складка. – Но на большую щедрость не рассчитывай. Неизвестно, сколько ещё плыть, мясо будут экономить.

Таашша глубоко вздохнула, признавая правоту друга. Но мысли о мясе всё равно грели её душу до самой двери кубрика.

Первая половина дня прошла бестолково. Таашша заступала на вахту в ночь, поэтому, наскоро проверив тайник с керосином, с чистой совестью завалилась досыпать. Перед обедом, разбуженная громким копошением соседок, Таашша с трудом отлипла от койки и наскоро умылась холодной до судорог водой. Короткий дневной сон не восстановил силы. Голова гудела, мысли ворочались в ней тяжёлые, как булыжники.

В кубрике творился хаос. Соседки клекотали, как всполошенные птицы. В воздух взвивались блёстки, перья, облачка белил.

Поддавшись общему настрою, Таашша устроила быструю ревизию своей прикроватной тумбочки. Из парадного в гардеробе обнаружился только длинный свитер грубой вязки. И тот парадным можно было назвать лишь за жизнерадостно-рыжий цвет. Свитер был сотворён мамой в приступе страсти к вязанию. Страсть была мимолётной и поверхностной, поэтому свитер вышел неумелым, зато ярким и тёплым. Таашша потискала свитер в руках, кося на разодетых в нарядные платья соседок и, вздохнув, отложила в сторону.

Пришлось влезать в привычную форму. Уже позже, когда соседки оглушительно цокали по коридорам каблуками и тряслись в своих красивых, но тонких платьицах, Таашша поняла, что не прогадала с выбором наряда. На смену затихшему двигателю пришли котлы, но корабль всё равно медленно терял крохи тепла. Ясное небо за окном намекало на злой, кусачий морозец. Иллюминаторы затянуло резными узорами. Таашша невольно залюбовалась на переплетение белых иневых кружев, но получила тычок в спину от спешащей в столовую соседки.

Ррах ждал в дверях. Он тоже надел форму. На гладко выбритым лице виднелись мелкие порезы, но больше всего Таашшу поразила остриженная почти под ноль голова.

– Ты задумался, когда брился? – приподняла бровь Таашша выразительно глядя на чёрный ёжик на голове друга.

– Перебор? – Ррах неловко улыбнулся и провел ладонью по стриженой макушке. – Надоело плести косы.

– Да пойдёт, – пожала плечами Таашша. – Сама бы не отказалась отрезать все эти патлы.

Цокающая мимо них каланча на каблуках, услышав Таашшину фразу, ехидно расфыркалась. Она была похожа на тонконогую птицу – тонкая, в ореоле колышущихся воланов и юбок. Волосы накручены в причудливый хвост, на руках звенели россыпи браслетов. Таашша поёжилась, представив насколько они должны быть сейчас холодными.

– У нас было ограничение по багажу, неужели кто-то потратил место в чемодане на бальные платья и каблуки? – провожая девицу взглядом покачал головой Ррах. – Даже если мы найдем тёплую землю, вряд ли нас там ждут балы и танцы.

– Тебя удар хватит, если ты заглянешь в их чемоданы, – весело фыркнула Таашша. Ррах заверил её, что не станет даже рисковать.

Пропустив очередную красотку, прущую вперёд с уверенностью тарана, они наконец вошли в помещение. Выглядело оно непривычно. Столы и лавки отодвинули к стенам, оставив в центре огромное пустое пространство. У раздачи скопилась целая очередь. Люди перешептывались и нервно мотали головами, в поисках кухонных работников. Желудок Таашши протестующе завыл.

Словно подчиняясь людскому недовольству, дверь камбуза распахнулась и двое дежурных по кухне поволокли к раздаче огромный чан.

Все так увлеклись вожделенным созерцанием скорейшего обеда, что даже не обратили внимание, как дверь столовой открылась пропуская странную делегацию.

Таашша настороженно замерла. Потому что вслед за людьми в офицерский форме, в помещение вплыла сестрица Вьюги.

Кругленькая, с пышной копной неубранных волос, в теплом сером платье, сестрица обеими руками держалась за своего провожатого. Плотная повязка скрывающая глаза, слегка съехала набок. Поводырь, заметив это, подтянул повязку наверх. Про слепоту и немоту родичей Вьюги ходило много слухов. Кто-то считал, что на самом деле родичи зрячи и ткань повязок непроницаема только с одной стороны. Другие думали, что повязки мешают Вьюге смотреть глазами своих родичей на людей. Третьи верили сказкам про наказание сестрицам-отступницам, вздумавшим распоряжаться телами мёртвых людей. Таашше было всё равно. После отбора на Искатель она испытывала стойкую ненависть ко всем родичам Вьюги, без скидок на слепоту.

– Господа, – коротко прочистив горло, произнёс каперанг. Он выглядел таким же чистеньким и выглаженным, как на утреннем разводе. Будто всё это время провёл замерев навытяжку у стены, опасаясь оставить на одежде лишнюю складку, и лишь перед мероприятием позволил себе начать двигаться.

Население столовой моментально обернулось на голос. Глаза у всех были голодными и ожидающими.

– Вчера утром из-под пера нашего штатного предсказателя вышло новое изображение. Тёплая земля совсем близко, – офицер кивнул на сестрицу Вьюги. Взгляды людей моментально переместились на неё. Сестрица, будто почувствовав внимание, попыталась нырнуть за спину поводыря, но тот грубовато придержал её за локоть, вынуждая остаться на месте.

– Словно в подтверждение этому, – каперанг будто не заметил устремленных на сестрицу острых взглядов и продолжил, – вернулась группа, посланная на охоту. Капитан считает, что это благой знак.

Зал загудел. Все присутствующие знали, что из трёх посланных групп живым вернулся лишь один человек. Насупленные взгляды заметались от каперанга к Рраху. Друга уважали и, возможно, немного побаивались, но Таашша нюхом чуяла, как в воздухе зарождаются мрачные сплетни. Пережить две дюжины охотников и десяток матросов – дело похвальное, но дюже подозрительное. Долгий путь, оставшаяся позади цивилизация, прорва воды под корабельным брюхом и ледяная пустошь по всем обозримым сторонам сделали людей суеверными.

– Да, вьюга взяла свою плату, – повысил голос офицер. Отработанный годами службы командный бас позволил перекрыть гомон толпы. – Но главное своё задание охотники выполнили. У нас достаточно мяса, чтобы без проблем пережить ещё некоторое время. И в подтверждение тому, наши повара приготовили для нас сегодня необычный обед. В руки будет выдаваться одна порция, за этим проследит офицерский состав. После обеда наша штатная провидица проведёт ритуал для привлечения удачи и все отправятся по рабочим местам.

Многие перестали слушать уже после объявления о необычном обеде. Очередь у раздачи вытянулась и зазмеилась по помещению. То и дело вспыхивали короткие жёсткие стычки, в которые моментально вмешивалась корабельная команда.

Таашша предпочла пристроиться ближе к хвосту. Если дают порцию в руки, еды хватит на всех, а значит незачем терпеть тычки в спину и оттоптанные ноги. Ррах возвышался за её плечом, молчаливо поддерживая решение подождать.

Щедро наполненные миски им достались уже подостывшими. Те, кто получал еду первыми, успели прикончить свои порции и плотоядно косились в чужие тарелки. Таашшу жадные взгляды не трогали. Офицеры, замершие у стен недвижимыми изваяниями гарантировали, что отбирать чужую порцию никто не посмеет.

Они с Ррахом покружили по залу и прибились к баррикаде из столов. Таашша оперлась поясницей о столешницу и с интересом ковырнула вилкой содержимое своей миски. Порция привычной каши сегодня была больше, как будто дежурный на раздаче вместо одного половника шлёпнул полтора. Поверх каши лежал хороший шмат истекающего жиром мяса. В углу миски скромно приютилась скудная горка консервированного горошка. Овощей не давали уже очень давно, поэтому Таашша моментально склевала горошины, тоскливо мечтая о добавке.

Овощей и фруктов не хватало до тоскливого воя. Таашша с тоской вспоминала теплицы, где в период сбора урожая можно было до отвала наестся побитыми яблоками и подгнившими помидорами. Иногда удавалось урвать горсть погрызенных жуками ягод. За клубнику, правда, можно было схлопотать палкой по пальцем от смотрительницы теплиц, но сочные, сладкие ягоды того стоили.

В городах недостатка продуктов не ощущалось – теплицы исправно приносили урожай по нескольку раз в год. Рынки полнились как свежими, так и консервированными плодами. Таашша, раньше разборчивая в еде, с тоской вспоминала как воротила нос от опостылевшей картошки. Сейчас за пару клубней она бы заложила Вьюге имя.

Свежих овощей Искателю увидеть доведётся не скоро. Без теплиц вырастить еду невозможно. Бабка рассказывала маленькой Таашше сказки о тёплых землях, где овощи растут прямо в земле возле домов, но сказки не имеют ничего общего с реальностью. В реальности же землю покрывал вечный снег и на улице выживали только толстые разлапистые ели.

Таашша, как и многие из небогатых семей, всё детство провела в теплицах, по уши в земле и зелёном травяном соке и видела, откуда берётся настоящая еда. Школы таким как она не полагались, но тяжкий выматывающий труд тоже учил многому. Таашша не умела читать и писать, знала историю родного города только по сплетням соседок, зато работать привыкла с малых ногтей. Возможно, поэтому родичей Вьюги и отправили искать обслугу для корабля среди простых работяг.

Ррах заметил поджатые губы подруги и, расценив это по своему, аккуратно пересыпал свой горох в её тарелку. Таашша благодарно улыбнулась.

Тюленье мясо было странным по консистенции и пахло рыбой. Мозг Таашши отказывался совмещать внешний вид и запах, но на вкус оказалось неплохо. Зажаренное до жёсткой корочки, истекающее жиром, щедро сдобренное специями, мясо закончилось быстрее, чем сосущее чувство в желудке.

Таашша воровато огляделась, убедилась, что за ней никто не наблюдает и сунула в тарелку палец, собирая с бортиков остатки каши и мясного сока.

Ррах лишь насмешливо поднял брови, глядя как Таашша вычищает миску до зеркального блеска.

– Мою оближешь? – поддел он, но Таашша даже не подумала обижаться. Она практически протянула руку, чтобы забрать предложенную миску, однако её остановил стук. Ритмичный, тягучий, перемежающийся с позвякиванием бубенцов, он лился из дальнего конца помещения, где сгрудилась корабельная команда.

Таашша раздула ноздри и упёрла взгляд в нелепую тучную фигуру с бубном в пухлых ручках. Сестрица Вьюги танцевала. Полное неуклюжее тело в длинных серых одеждах извивалось, заставляя вспоминать о завихрениях грязного городского снега в объятьях колючего ветра. Сильные и ритмичные удары захватили пульс, заставляя его замедлиться.

Таашша вцепилась в руку Рраха до боли в кончиках пальцев. Её ноздрей уже коснулся густой и сладкий травяной дымок. Судорожно повертев головой Таашша заметила нескольких офицеров с пучками горящих веточек в руках. Тесное непродуваемое помещение моментально заполнилось дымом, вытесняющим из лёгких воздух, заставляющим мысли путаться. Таашша прикрыла нос рукавом и постаралась дышать неглубоко и редко. Горло запекло. Паникующее тело желало вдохнуть полной грудью, глотнуть холодного чистого воздуха, избавиться от горько-приторной дряни, осевшей на корне языка.

Ритуалы от родичей Вьюги редкостью не были. Они частенько приходили в теплицы. Работников смены собирали в неудобной темной раздевалке и мурыжили там, пока родичи мычали что-то неразборчивое и махали руками. Но на такие ритуалы никогда не приносили травы и бубны.

Эти вещи крепко ассоциировались с именаречением и заставляли волосы на руках вставать дыбом.

За иллюминаторами гудел ветер, усиливаясь с каждой секундой. Уши заложило. Таашша затряслась и зарылась лицом в кофту Рраха. Но знакомый запах и обхватившие за плечи огромные ладони не спасали от лезущего в уши ритма.

Ветер завыл совсем уж оглушительно. Переборки затряслись с жутким металлическим скрежетом.

Ветер рвался внутрь. Хотел остановить. Помочь. Прекратить. Вьюга ярилась. Она не могла перевернуть громаду корабля, не хватало сил. Люди заперлись в своей металлической скорлупе, лёгкие, мягкие, слабые. И недосягаемые.

Вьюга злилась, скидывала с бортов слабо закреплённое оборудование, засыпала иллюминаторы снегом. Искала.

И нашла. Стекло над Таашшиной головой брызнуло кучей осколков. Она взвизгнула, вывернулась из объятий друга и отскочила на несколько шагов назад. Ррах рассеянно отёр кровь из оцарапанной осколком щеки. Бубен смолк. Присутствующие – сонные и туго соображающие – медленно отходили от дурмана. Ветер принес с собой ворох маленьких колких снежинок и моментально выдул из помещения сладковато-горький травяной дымок.

За спиной Таашши раздался сдавленный испуганный вскрик. Она резко обернулась, чтобы увидеть пухлый пальчик сестрицы Вьюги, глядящий прямо ей в грудь. Таашшу затрясло от страха и воспоминаний. Она не сразу сообразила, что в этот раз между ней и пальцем замер затравленным зверьком Крыс.

– Больше некуда откладывать, – Поводырь подошёл к сестрице и мягко, но настойчиво опустил её руку. – Сегодня вечером для тебя состоится ритуал именаречения.

Таашша видела, как от лица мальчишки отлила кровь. Он стоял к ней вполоборота, но Таашша отлично представляла пустой затравленный взгляд его зеленющих глаз. Таких же ярких, как стены в помещении.

– Вечером у него смена, – Таашша не сразу поняла, что слова сорвались именно с её губ и с трудом подавила порыв запечатать рот ладонью. Ловить вылетевшие слова было поздно. Она, внутренне дрожа как замёрзший бульон из свиных копыт, задрала подбородок, встречаясь взглядом с Поводырем.

Тот нахмурился, оглянулся на безучастного каперанга и нервно извивающуюся в его руках сестрицу Вьюги и поправился:

– Приходи завтра с утра в каюту сестрицы.

Крыс заторможено кивнул и обернулся. Таашша вздрогнула, когда лихорадочно блестящие, чёрные от затопивших радужку зрачков, глаза выловили её взгляд.

Крыс висел на тоненькой ниточке, а внизу простиралась непроглядная бездна безумия.

Глава 4

Крыс брякнул на раздачу миску с недоеденной порцией и пробкой вылетел из столовой. Ррах проводил мальчишку долгим задумчивым взглядом:

– Его всем кубриком поколачивают. Пацан мелкий и хилый, но задиристый как бойцовый петух.

Офицеры, несколько растерянные разыгравшейся сценой, наконец отмерли и начали раздавать указания. Чаны с едой унесли на камбуз дожидаться освобождения дневной смены, посуду сгребли в кучу и вручили дежурным, недовольным отвесили тычков и оплеух. Каперанг, убедившись что работа налажена, отдал несколько коротких приказов и удалился, отбивая каблуками чёткий ритм.

После его ухода народ слегка выдохнул. Гнетущая тишина потихоньку разбавлялась негромкими фразами и неловкими шутками. Чьи-то умелые руки законопатили вылетевшее оконное стекло фанеркой.

Таашша задумчиво огляделась. Почему-то раньше ей не приходило в голову, что в корабельную обслугу не отобрали ни одного старика, или совсем маленького ребёнка. При том, что к родичам Вьюги вывели всё население рабочих кварталов от мала до велика. Слепые родичи безошибочно нашарили своими указующим перстами молодых и полных сил людей.

Офицеры, закончив наводить порядок, потянулись к выходу. Один остановился галантно придержав двери замершей перед ними сестрице. Та растерянно водила головой по сторонам, тиская жалобно позвякивающий бубен, но с месте не двигалась. Поводырь, спохватившись, подлетел к подопечной, ухватил под локоток и аккуратно повёл к дверям. Привычная, сестрица покорно двинулась, подчиняясь малейшим движениям руки сопровождающего. Таашша проследила за слаженными, отточенными действиями, пораженная неожиданной и жуткой мыслью. Может, родичи видеть не могли, но их поводыри однозначно были зрячи. Что могло помешать им пройтись вдоль шеренги перепуганных людей, выбирая наиболее крепких и молодых? Пути Вьюги неисповедимы, но можно ли пускать всё на самотёк, когда на борту нужны сильные рабочие руки?

После ухода всех надзирателей, народ окончательно приободрился. Кто-то начал насвистывать навязчивый мотивчик. Его поддержал отчаянно фальшивящий женский голос. Таашша поморщилась, красноречиво закатывая глаза.

Ррах хитро улыбнулся и вытащил из нагрудного кармана маленькую коробочку.

Таашша, знавшая о содержимом, замерла в восхищённом предвкушении. Пальцы Рраха аккуратно вынули поблескивающую серебристыми боками губную гармошку и нежно пробежались по корпусу. Сухие обветренные губы коснулись мундштука и столовая заполнилась звуком.

Мелодия, полившаяся из гармоники, ничем не напоминала ритуальный звон бубнов. Она была лёгкой, быстрой, зовущей сорваться в пляс. Замершие сперва люди разулыбались. Первой в центр зала вышла, как ни странно, Кувалда.

Привычную форму она сменила на длинное платье из тонкой, плохо отутюженной грязно-желтой ткани, которое смотрелась на ней совершенно нелепо. Но в ритм мелодии Кувалда включилась легко и естественно. Коренастая и неуклюжая, в танце она выглядела гибкой веткой кустарника, пляшущей на ледяном ветру.

– А почему и нет? – один из мужчин чуть нервно оправил пиджак своего костюма и шагнул к Кувалде.

Одобрительный гомон усилился. Мелодия увлекала за собой всё новых людей. Ррах весело сверкал глазами и накручивал темп. Чьи-то шаловливые пальцы погасили в столовой свет. На задвинутых к стенам столах появились керосиновые лампы и мрачный полумрак превратился в полумрак завораживающий.

Подобные стихийные пляски редкостью не были, но Таашша думала, что они остались где-то в прошлой жизни. Рядом с уютными семейными вечерами за небогатым столом и утомительной, но привычной работой в теплицах. Сейчас, вглядываясь подслеповатыми в полумраке глазами в мельтешение фигур, вслушиваясь в высокий и чистый голос гармоники и вжимаясь в теплый бок Рраха, Таашша чувствовала почти забытое умиротворение.

– А ты чего скромничаешь? – поинтересовался внезапно возникший рядом мужчина.

Таашша напрягла память, пытаясь понять, кто это и чего он от неё хочет. Память подвела.

– Тот же вопрос, – прозвучало по-детски и Таашша упрямо вскинула подбородок, в попытке скрыть смущение.

Мужчина удивлённо поднял брови, а потом с ухмылкой кивнул вниз. Проследив за его взглядом, Таашша почувствовала, как щеки, а за ними и мочки ушей наливаются жаром. Правая нога собеседника была надёжно перемотана несколькими слоями серого от долгого ношения бинта. Охотник. Так удачно сломавший ногу и поэтому выживший.

– Я сейчас не танцор, – радостно оскалился мужчина, окидывая Рраха быстрым оценивающим взглядом. Тот или делал вид, что пополнения в их тёплой компании не замечает, или мелодия действительно захватила его целиком, но Таашше почему-то стало неуютно.

Охотник ей не нравился. Не только из-за того, что пришёл на борт по собственной воле и в целом вёл себя как хозяин ситуации. В этом человеке просвечивало что-то хищное. Разгоняемая лампами тьма оседала на его лице, прячась в глазных впадинах, заостряя и без того четкие линии лица. Охотник излучал опасность, которую не скрывал дружелюбный тон и показная увечность.

– Хромец, зачем тебе эта обморочная? – вклинившаяся между ними Кувалда алела раскрасневшимися щеками и лихорадочно блестела ореховыми глазищами. Распущенные по случаю праздника пепельно-русые волосы пушистыми волнами лились по спине. Таашша до судороги стиснула челюсти, не зная наверняка, от злости или зависти.

Охотник отвлёкся и взгляд тёмных, жутких глаз переместился на новую жертву. Кувалда, правда, не заметила тяжести, которую нёс взгляд Хромца. Она щебетала, безбоязненно хватала охотника за руки и пыталась утянуть в центр зала. Словно совсем забыла, что не так давно этот мужчина вместе с товарищами издевался над корабельной обслугой.

Оставшийся без стаи, раненный, хищник всего лишь сменил оскал на милую улыбочку, а жертвы уже готовы были сами прыгать ему в пасть.

– Я не в форме, красотка, – слова были нейтральными, но в тоне так явственно звякнул металл, что Кувалда отступила на несколько шагов. Её глаза широко распахнулись и заблестели, словно она готова была разреветься от обиды. Но пожалеть соседку Таашша не успела. Потому что в следующий миг они встретились взглядами. В глазах цвета печенья Таашша не увидела ничего, кроме обещания скорой смерти.

Кувалда ушла. Таашша стиснула кулаки и прижалась плотнее к боку Рраха. Тот переглядок не заметил, но движение подруги заставило беспокойно завозиться и его. Таашша послала Рраху виноватую улыбку и с трудом заставила себя отползти в сторону. Не стоит рушить людям праздник лишь из-за того, что ей опять угрожают. Не впервой.

В ладони ткнулось что-то холодное и металлическое. Таашша вздрогнула и машинально сжала предмет, оказавшийся пузатой флягой.

Емкость была тяжёленькой. Внутри лениво побулькивало содержимое. Таашша, не удержавшись, открутила крышку и сунула к горлышку нос. Острый запах спирта ударил в голову, заставил закашлялась. Хромец насмешливо оскалился и поднял брови. В его глазах читалась уверенность, что маленькая робкая Таашша не рискнёт хлебнуть гадкого пойла.

Почему-то, стало обидно. Таашша обхватила горлышко губами и резким движением запрокинула голову. По горлу прокатилась раскаленная волна, оседая горячим комом в желудке, вымывая связные мысли. Таашша рассеянно проследила как пальцы охотника вынимают из её ладоней флягу.

Голова пошла кругом от лёгкости.

Лишь где-то на задворках скреблась мысль, что алкоголь на корабле достать очень трудно. Кто-то из обслуги торгует спиртом. Кто-то спелся с охотниками. Охотники мертвы. Все, кроме Хромца. Косящего тяжёлыми чёрными глазами, скалящегося злой, весёлой улыбкой Хромца.

Охотник, словно почувствовав, что думают о нём, одним тягучим движением сцапал Таашшу за руку и притянул к себе. Она успела лишь бросить затравленный взгляд на Рраха, прежде чем оказалась в центре зала. Люди заулюлюкали. Таашша испуганно сжалась, чувствуя спиной колючий взгляд Кувалды.

– Вы же не танцор, – отчаянно храбрясь пискнула она.

Мелодия стала быстрой, злой, ядовитой. Жалящей, как ледяное крошево во время бурана. Таашша трусливо смотрела куда-то в центр заросшего жёсткой чёрной щетиной подбородка охотника. Злость Рраха разлилась в воздухе отчаянным свистом гармоники.

Жёсткая рука цапнула Таашшу за подбородок, потянула вверх, вынуждая встретиться взглядом с тревожной чёрной бездной. Ноги подломились от страха. Охотник медленно, дразнясь, приблизился. Пальцы держали цепко, не давая увернуться, но Таашша и не смогла бы. Она тонула во тьме чужого взгляда.

Хромец замер, почти касаясь её кончиком носа и скосил взгляд. Таашша не видела, но чувствовала, как он ухмыляется, гадко и вызывающе, глядя прямо в глаза Рраху. Гармошка перестала издавать мелодию. Она взвыла взбешённым ураганом. Звук забился о стены, кольнул под рёбра, отрезвил, сбросил дурман чёрных глаз.

Сухие, жёсткие губы мазнули по Таашшиной щеке и она отчаянно дёрнулась, лбом врезаясь в чужую переносицу.

Коротко ругнувшись, Хромец отшатнулся. Первая тяжёлая капля крови лениво сползла к его губам и охотник слизнул её коротким хищным движением. Взгляд медленно вернулся на Таашшино лицо и теперь в нём не было ни намёка на веселье и хмель.

Таашша отпрянула. Сделав несколько неуклюжих шагов спиной вперёд, она налетела на танцующую пару.

Звуки гармоники смолкли. В образовавшейся мертвенной тишине Таашша развернулась и бросилась прочь.

***

Корабль гудел и скрипел под порывами бушующей за бортом пурги. Залитый тьмой коридор вильнул и Таашша едва не налетела на стену.

Растерянно моргнув, она огляделась. Ноги сами принесли к жилой части, хотя мысленно Таашша была очень далеко.

В голове плавал бульон из остаточного хмеля и чистой, незамутнённой паники.

Она не помнила, как сбежала из столовой, не знала, бросился ли кто-то следом, не понимала, сколько времени бродила по неосвещенным пустым коридорам. Сердце до сих пор судорожно стучало по рёбрам. Таашша ударила охотника. До крови. Пусть и не специально.

Перед глазами стоял тяжёлый, многообещающий взгляд. Два взгляда. Чёрный, полный тьмы и бездны, и ореховый, кровоточащий незамутненной обидой.

Таашша затрясла головой, прогоняя мысли. В несколько шагов преодолев расстояние до двери кубрика, она дёрнула ручку. Вышло слишком резко. Дверь оглушительно ударила о стену и Таашша вжала голову в плечи, ожидая криков соседок. Но комната оказалась пуста. Вывернутые чемоданы, незаправленные кровати – всё говорило о том, что обитательницы, устроившие хаос в попытках прихорошиться, ещё не успели в неё вернуться.

Динамики зашуршали и разразились звоном корабельного колокола. Таашша насчитала семь ударов. Через половину часа ей следовало заступить на ночное дежурство.

Стянув ботинки, Таашша небрежно отпихнула их в угол под обувную полку и двинулась к своей койке, на ходу расстегивая пуговицы кителя.

Она уже вывернулась из рукавов, когда взгляд вскользь мазнул по заправленной койке.

Таашша взвизгнула. Пальцы разжались и китель полетела на пол.

Аккуратно сложенное, подоткнутое по углам покрывало алело свежим кровавым пятном. А в его центре скорчилась мелкая серая фигурка с длинным голым хвостом.

Таашша тяжело сглотнула сухим горлом. Угроза была слишком чёткой и откровенной, чтобы закрыть на неё глаза. Крысюка жалко не было, но когда Таашша брезгливо – двумя пальцами – подняла тельце за изгвазданную алым шубку, внутри что-то сжалось.

Почему-то в голову полез Крыс. Насмерть перепуганный скорым имянаречением, такой же мелкий и беззащитный, как висящий в Таашшиных руках зверёк. В дурные знамения Таашша не верила – Вьюга с ней не разговаривала – но от совпадения становилось жутко.

Она растерянно прикинула, куда деть крысиную тушку. В первый миг захотелось подбросить её на кровать Кувалды вместе с изгвазданным покрывалом, но это стало бы началом кровопролитной войны. Таашша рисковала, вернувшись с ночной смены, попросту остаться без всех своих вещей. План мести стоило продумывать аккуратнее.

Створка иллюминатора открылась без особого труда – в кубрике её нередко отворяли после уборки, чтобы хоть как-то вытравить вездесущую сырость.

Ветер, обрадованный приглашением, сунулся в помещение, пробежался по разворошенным койкам, скинул с тумбочек незакрепленные мелочи.

Таашша высунула руку в окно и разжала пальцы. Серая точка растворилась в белом мареве за удар сердца. Ветер ласково взъерошил Таашшины косички, пробежался по холке ледяными мурашками и неожиданно стих.

Таашша замерла, оглушенная обрушившейся на нее тишиной. Непроницаемое снежное марево за окном утихло и начало оседать. Белая пелена поредела, легла на землю свежими сугробами. Таашша напрягла подслеповатые глаза. Она высунулась из иллюминатора по пояс и пальцами растянула уголки глаз, сужая их в щёлочки, наводя зрению резкости.

Мелькающая в белизне тень приобрела человеческие очертания. А следом за ней показалась ещё одна. И ещё. Фигуры двигались через белое снежное поле неровным клином. Медленно, пошатываясь и проваливаясь в снег, они шли кораблю.

Таашша отпрянула от окна, не слыша ничего за шумом крови в собственных ушах. Дрожащими руками она захлопнула створку иллюминатора, туго затянула задрайку и сползла на пол, утыкаясь лицом в собственные колени.

***

Шаги в гулкой пустоте коридора отскакивали от стен, двоились, заставляли Таашшу нервно дёргать головой.

Фонарь от каждого движения булькал стремительно пустеющим резервуаром, но Таашша не выключила бы его даже под страхом немедленной смерти. Свет разгонял притаившихся в углах монстров и помогал держать глаза открытыми. Бессонная ночь и хмельное пойло из фляги превращали мысли в кашу, утяжеляли веки, клонили к полу.

Таашша могла поддаться и подремать, примостившись в ближайшем тёмном углу, как делала кучу раз до этого. Но под закрытыми веками тут же вырисовывались фигуры на фоне ослепительно-белых сугробов. Гаденький голос внутри шептал, что фигур Таашша насчитала тринадцать. Вьюгова дюжина. По дурацкой легенде тот, кто идёт первым, должен был первым погибнуть. Если бы среди вьюжной дюжины охотников был хоть один живой.

И поспорить с голосом не выходило, потому что произошедшее до и после тонуло в мутной дымке.

Жилые палубы дремали. Иногда по лестницам звенели торопливые шаги, один раз вниз с диким грохотом прокатилось пустое ведро. Его неуклюжий обладатель семенил следом, вдохновенно ругаясь.

Когда внутренние часы затвердили, что восход близок, глаза Таашши совершенно перестали открываться. Она сдалась. Забилась в угол под лестницей и прикрыла веки. Прикрыла, всего на долю мгновения, и сразу провалилась в тяжёлый мутный сон.

Темнота накрыла с головой, утянула в свои душные недра. Таашше снился дом. Переплетения ветрозащитных коридоров между теплицами, мужчины, кучкующиеся у свежепробитой полыньи. Ныряющая с крыш в сугробы мелюзга. Надменная толстощёкая девица, прижимающаяся лбом к стеклу, развалившаяся на сидении проезжающего мимо автомобиля.

Вереница разновозрастных родичей Вьюги. Они двигались чёткой цепочкой, судорожно хватаясь за соседскую шубу. Укутанные по самые брови, круглые от недостатка движения, родичи тянулись по улице неуклюжим слепым клином. Вожак – молодой мужчина – шарил перед собой голой, не защищённой варежкой рукой. Ленивый сонный мозг Таашши отметил отсутствие провожатого.

Кто-то запнулся и потянул товарищей за собой. Родичи посыпались наземь. В груди шевельнулось злорадное удовлетворение.

Оставшаяся стоять, отцепившаяся от вереницы сестрица суматошно задергала руками. Сон наполнился отчаянным женским визгом.

Таашша вздрогнула и резко открыла глаза, выныривая из мутного дурмана. Визг не прекратился. Кричали в реальности.

Таашша подскочила, наспех поправляя съевший платок. По лестнице уже стучали торопливые шаги. Она прислушалась. Что бы ни произошло, случилось оно на следующем этаже. Разобрать негромкие голоса было трудно. Любопытство победило и Таашша, стараясь ступать как можно мягче, двинулась вверх по лестнице.

Раньше этот этаж делили между собой охотники и сестрица со свитой. Сейчас практически все каюты охотников пустовали. Их часть коридора выглядела темной и заброшенной, не горели даже энергосберегающие лампы. Зато половина сестрицы была залита светом и полна людьми.

Испугавшись получить нагоняй за оставленный пост, Таашша попыталась юркнуть назад, но была сцапана за шиворот тяжёлой жесткой рукой.

– Далеко собралась, цыпа? – услышав голос Хромца, Таашша внутренне похолодела. За всеми переживаниями последних часов, она совсем позабыла о некрасивой сцене в столовой. С трудом сглотнув внезапно пересохшим горлом, Таашша осторожно подняла глаза.

Охотник не выглядел злым. Он насмешливо выгибал кустистые темные брови, сжимал ворот Таашшиной шубы так, что становилось трудно дышать, но глаза из пустых и засасывающих стали заинтересованными. Они мягко и матово мерцали, отчего Таашше стало ещё жутче.

– Какая такая цыпа? – пискнула она, бравируя.

– Это твоё прозвище на корабле, – пожал плечами Хромец. Он разжал пальцы и Таашша привалилась к перилам, судорожно растирая шею. – Наверное потому, что цыплёнок, мелкий и трусливый.

Внутри заскреблась обида. Глупая и неуместная, она зафырчала злобной кошкой и заставила вскинуть подборок и прошипеть:

– Что же вы тогда лезете к такой мелкой и трусливой?

Ответ Таашша знала. Чтобы вывести из себя Рраха. Она подозревала, что выкошенное поголовье охотников заставит капитана набрать добытчиков пищи из обслуги. Ррах – крепкий, надёжный, живучий – запросто мог стать лидером новой команды охотников. Обскакав при этом опытного, но не вернувшегося в форму после перелома Хромца.

Обида жгла под веками, страх за Рраха копошился в груди. Но Таашша упрямо стиснула зубы, взглядом требуя ответа, хоть сама и не желала его слышать.

Хромец сузил глаза и качнулся ей навстречу. Даже не шагнул – обозначил намерение – но Таашша испуганно отпрянула, вжимаясь спиной в перила. Руки охотника вцепились в перекладины по обе стороны от её тела. Таашша почувствовала себя загнанной в угол.

Хромец был слишком близко. Нос щекотал терпкий запах хмеля, шкур, крови.

Таашшин взгляд нащупал красное пятно на рукаве рубашки охотника. Словно он по-простецки утирал кровь, хлещущую из разбитого носа. Хромец проследил за направлением Таашшиного взгляда, ощерил зубы в злой ухмылке и резко подался вперёд.

Таашша застыла. Она чувствовала себя настоящим цыплёнком под кошачьей лапой. Маленьким, слабым, с неоперившимися крылышками безумно колотящимся сердцем.

Горячее дыхание тронуло мочку уха и Таашша с силой зажмурилась, впиваясь ногтями в свою ладонь. Чужие губы практически касались её кожи. Щёку оцарапала жёсткая щетина. Сердце, не выдержав собственного ритма, ухнуло вниз.

– Ты, – коротко выдохнул Хромец и отстранился, с интересом наблюдая за Таашшиной реакцией.

– Что? – ошарашенно переспросила она, от неожиданности открывая глаза.

– Обращайся ко мне на ты, – насмешливо произнёс охотник, отступая. – А то чувствую себя древним.

Таашша беззвучно распахивала рот как высунувшаяся из полыньи рыбина. Хромец хохотнул, наслаждаясь произведенным эффектом. Щёки Таашши запылали жаром. Она отвернулась и взгляд вновь наткнулся на суетящихся в коридоре сестрицы офицеров.

– Что там происходит? – поинтересовалась Таашша чтобы хоть как-то сменить тему.

– Вообще не представляю, – равнодушно дёрнул плечами Хромец. – Я только что пришёл. Мы с парой единомышленников забурились на склад и того… ревизию провели.

Таашша подняла брови. Последствия ревизии давали о себе знать нетвёрдой походкой и стойким запахом перегара. Озвучить свои догадки Таашша не успела, потому что Хромец бесцеремонно подхватил её за шиворот и потащил к кучкующимся людям.

– Поглядим, – коротко пояснил он на робкие попытки Таашши возмутиться.

Они шагнули в освещённый коридор, мгновенно собрав на себе взгляды присутствующих. Таашша сжалась и попыталась нырнуть за спину спутника, но Хромец удержал её на месте. Он шёл, тяжело припадая на больную ногу и выглядел как человек, который знает, что делает.

Офицеры бросали на них хмурые взгляды, но молчали.

Таашша немного успокоилась и теперь с интересом осматривалась. Дежурить на этой палубе ей не доводилось. С самого начала плаванья сложилось, что на этаж к охотникам женщин не посылали. Во избежание возможных неприятностей. Охотников на борту не было уже давненько, а дежурства на этой палубе по традиции распределяли между мужчинами.

Ближайшая приоткрытая дверь вела в просторный пустой зал. Холодок узнавания скользнул по венам. Ритуальный зал был не похож на храмовый, оставленный в родном городе. Никаких дыр в потолке, только иллюминаторы, сейчас надёжно задраенные. Место костра в центре комнаты занимала металлическая чаша, полная теплящихся углей. Ноздрей Таашши коснулся сладковатый дымок и она отпрянула, закрывая нос рукавом. Хромец заинтересованно принюхался и, поморщившись, прикрыл дверь.

Следующая комната оказалась спальней. У входа, привалившись к стене и нервно сжимая ручку от чемоданчика с медикаментами, стояла сухонькая старушка-доктор. Рядом с ней, заламывая пальцы и с надеждой заглядывая в лицо, крутился Поводырь. Он промакивал испарину на лбу тонким кружевным платочком, алел щеками лежащими практически на плечах, и выглядел растерянным и сбитым с толку.

Поводырь судорожно выдохнул, порывисто ухватил старуху за плечи и тряхнул:

– Сделайте же что-нибудь!

Врач поморщилась и с раздражением отцепила от себя чужие пальцы.

– Что я должна сделать? – тихо прорычала она. – Нож в сердце не лечится.

– Но… к-как? – губы Поводыря задрожали. – Что мы будем делать без сестрицы Вьюги на борту?

Таашшу передернуло от омерзения. Поводыри и родичи в её сознании срастались в единое целое. Раскормленные, изнеженные, капризные существа. После отбора на корабль к неприязни прибавилось другое чувство. Тёмное и клокочущее. Жаждущее расплаты. Которая, похоже, для одной из сестриц Вьюги наступила.

Таашша заглянула в каюту.

Некогда здесь было красиво. Выкрашенные в нежные цвета стены, устланный мягкими шкурами пол, разбросанные повсюду подушки. Видимо те, кто обустраивал каюту, старались чтобы незрячая обиталица ни обо что не убилась.

Вещей в помещении практически не оказалось. Брошенный у дверного проема бубен, шкаф и сиротливо примостившаяся в углу кровать – на этом убранство заканчивалось.

Но даже эта нехитрая обстановка была перевернута. Постельное сбито в ком, подушки раскиданы по углам. Распахнутые дверцы шкафа обнажали опустошенное нутро. Смятые необъятные балахоны валялись на полу неопрятной кучей.

И точно такой же нелепой неопрятной кучей посреди каюты громоздилась хозяйка.

Таашша вытянула шею, стараясь разглядеть побольше. Жалости не было.

Телеса сестрицы расплылись как постоявшая в тепле опара, опасно натягивая лёгкую ткань ночной рубахи.

Она была белой. Бледная до серости кожа, лёгкие как пух, рассыпавшиеся повсюду светлые волосы, белая ткань рубахи. И яркое алое пятно, разлившееся на груди. Подсыхающая кровь проложила дорожки по крутым бокам сестрицы, разлилась по брошенной на пол шкуре, напитав алым нежные шерстинки, перепутав их, склеив между собой.

Комната сестрицы насквозь пропахла благовониями. Сейчас, их запах смешавшийся с солёным железным привкусом, стал невыносимо мерзким.

Таашша уткнулась лицом ладони, стараясь дышать ртом, но запах уже пролез внутрь, осел на корне языка приторно-солёным дымным привкусом.

Таашшу отчаянно замутило. Она попыталась выскользнуть обратно в коридор, но рука Хромца грубовато пихнула в спину.

Охотник сделал несколько шагов вглубь каюты, по-хозяйски огляделся и, присмотревшись к растянувшемуся на полу телу, непочтительно присвистнул:

– Э как её. Красиво.

– Что? – рассеянно переспросила Таашша. Она близоруко прищурилась, вглядываясь в лицо покойницы. Что-то в нём казалось неправильным.

– Удар хороший, говорю, – ухмыльнулся Хромец. – Били снизу под углом к рёбрам. Кто-то знал, что делает.

– Откуда тебе знать? – недоверчиво спросила Таашша, делая несколько несмелых шагов вперёд. – Ножа ведь нет.

– Я охотник, – мужчина самодовольно расправил плечи. – Я знаю толк в убийствах.

Таашша не слушала. Она медленно приближалась к растянувшемуся на полу телу, щурясь, вглядываясь.

Напряжённые, заспанные глаза отказывались нормально фокусироваться. Она склонилась над сестрицей Вьюги и зажала рот ладонями, запечатывая свой истошный визг.

Таашша поняла, что в облике сестрицы казалось ей странным. Лицо покойницы было гладким, совсем юным, круглощёким. Обычная повязка, прикрывающая верхнюю половину лица отсутствовала. Теперь Таашша знала, что прячут под ней родичи вьюги. На месте глаз зияли неопрятно заросшие зарубцованной кожей впадины.

Хромец, заинтересованный её реакцией подошёл ближе, присмотрелся и выругался.

– Вот так дела. Это кто её? Выглядит застарелым.

– Вьюга требовательна, – голос раздался из-за их спин.

Таашша и охотник резко развернулись. Она – напружиненная и готовая сорваться в бег. Он – собранный, со сжатыми кулаками, приготовившийся к нападению.

Осиротевший Поводырь стоял в дверном проёме. Глаза его были красными и воспалёнными. Он потёр переносицу трясущимися пальцами и тяжело вздохнул.