Как я в Новую Зеландию ездил. Рассказы хирурга

© Игорь Александрович Куклин, 2023

ISBN 978-5-0060-8430-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

КАК Я В НОВУЮ ЗЕЛАНДИЮ ЕЗДИЛ

РАССКАЗЫ ХИРУРГА

В третьей книге автор в традиционной манере продолжает рассказывать о мире, в котором мы живём, о своих впечатлениях от путешествий по стране и зарубежью. Об особенностях профессии врача, о семейных ценностях, своеобразии дайвинга и сложных, порой трагических, судьбах дайверов, о потерях и приобретениях, встречах и расставаниях, и о многом, многом другом.

Автор очень благодарен:

– Софье Наумовне – под влиянием которой автор совершенствует русский язык;

– Кириллу Александровичу – за все идеи в оформлении книги;

– моим домашним – за терпение;

– Леониду Иннокентьевичу – за помощь и поддержку;

– сотрудницам редакции за аккуратность и внимание к труду автора;

– всем подписчикам и друзьям за внимание и поддержку.

Спасибо всем!

© И. А. Куклин, 2023

Если вы держите в руках эту книгу, то считайте, что вам крупно повезло, потому что впереди у вас уникальное приключение, встреча с творчеством очень интересного человека, очень хорошего врача.

Уникальность Игоря Куклина как писателя – в его потрясающей наблюдательности и жизнелюбии. Все его рассказы пережиты, прочувствованны и наполнены желанием поделиться с нами чем-то сокровенным.

Да простит меня читатель за эмоциональный пафос: я актёр, и живой отклик – часть моей профессии.

Это третья книга Игоря Куклина, а первые две мы готовили с автором в аудиоверсии. Именно тогда мы познакомились, и за это я благодарен судьбе.

Все три книги состоят из рассказов, совсем коротких и довольно внушительных, отличающихся лаконичностью и удивительной глубиной. Автор делится своими воспоминаниями о детстве, о Родине, о профессии, о путешествиях, об отношении к миру. Прочитав книгу первый раз, я испытал непреодолимое желание перечитать её снова, а потом захотелось прочитать жене и друзьям, чтобы поделиться послевкусием ощущения, что я чувствую автора и понимаю, о чём он хочет мне сказать. Это действительно так, потому что нас объединяет один край, в котором мы родились и живём, одна страна, почти один возраст, поэтому некоторые рассказы будят мою память о детстве, за что я очень благодарен автору.

Вся книга наполнена позитивом, и когда у меня плохое настроение, я перечитываю эти рассказы, потому что в них есть духовная изюминка, свойственная только русской литературе, которая помогает душе оживать, сопереживать и понимать, как разнообразен мир!

В добрый путь, читайте с удовольствием!

Мои рассказы

А вот и третья книга. Писательство становится приятной нагрузкой к моей основной работе. Мысли, наблюдения за жизнью и людьми, эмоции переплетаются и оформляются в рассказы, которые становятся всё длиннее. Свои впечатления оставили поездки на восток России на машине, в Корею, в Японию и Узбекистан, размышления над нынешней ситуацией в стране и мире, над особенностями профессии. Сюда же вошли рассказы из новозеландского цикла, один из которых и дал название всей книге. Рисунки традиционно мои…

Удачи вам, дорогие мои читатели, и здоровья!

БИЛЕТ В КИНО. НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ…

Много чего у нас в стране делается по знакомству. Ходят к парикмахеру и стоматологу, устраиваются на работу… Наверное, даже в космос летают. К знакомым у нас другое отношение, мы даже им улыбаемся. А если ты незнакомый?

Это я ещё в детстве узнал, как быть незнакомым.

Вкуснючая черёмуха росла у нас возле дома в палисаднике. Уже конец лета. Её чёрные гроздья чем выше, тем вкуснее. Я уже пойду скоро в третий класс, а пока стою на ветках возле самой вершинки куста и набиваю рот сладкой вяжущей ягодой, сплёвывая косточки куда-то вниз. Мимо идут ватагой знакомые ребята, один из них останавливается поболтать. Я ему кидаю сверху несколько гроздей черёмухи.

– Ты в кино идёшь? – спрашивает он, набивая полный рот. – В кинотеатр фильм про индейцев привезли.

– Иду! Только за денежкой к маме на работу забегу.

Быстренько слажу с дерева, бегу мыться и переодеваться, а то мама не пустит, я её знаю. Забегаю к ней на работу за пятаком. Билет в кино стоил пять копеек. Короче, прибегаю в кинотеатр перед самым сеансом. Заглядываю в маленькое окошко кассы и протягиваю пятак кассиру.

– Везунчик ты, парень, – говорит кассир, полная возрастная женщина, – последний билет остался.

Тут в дверь кассы заглядывает её знакомая. Они о чём-то разговаривают. А я от нетерпения переминаюсь с ноги на ногу перед кассой.

И вот знакомая спрашивает у кассира:

– Кино хорошее?

Та отвечает:

– Да ничего вроде… Люди смотрят.

– Есть билет?

– На, – и кассирша протягивает последний билет ей. А мне бросает через плечо. – Завтра приходи.

Сказать, что мне было обидно, – значит, ничего не сказать. Потом в жизни было много моментов, когда я не получал чего-то, даже заслуженного, только потому, что не был своим. Но этот был первым. Я не ревел, не позволил себе такой слабости. Я же хоть маленький, но мужик. Хлестал крапиву прутом – да. Бежал по улице во всю прыть – да. А на пятак купил себе петушка на палочке и разгрыз! И в кино назавтра не пошёл.

ПРИВИВКА

Мамой было объявлено, что сегодня вечером вся семья пойдёт на прививки. Первым в очереди был старший девятнадцатилетний сын. Его не было долго. Когда он вышел из кабинета врача, все накинулись на него с расспросами.

– Врач послушал сердце, измерил температуру и поставил обе прививки, – его отчёт был кратким.

Второму, четырнадцатилетнему, прививку не сделали. У него болело горло. Врач обследовал его и велел приходить завтра. У следующего пациента тоже был медотвод – болел живот, и доктор дал ему таблетки.

Потом была моя очередь. Я с волнением вошёл в кабинет. Врач встретил меня во всеоружии: в халате, шапочке, маске и перчатках. На вопрос о моих жалобах я честно ответил, что сердце последнее время чего-то шалит. Я был уложен на кровать. Доктор поставил мне градусник и положил пузырь со льдом на лоб. Потом обследовал уши и закапал в них капли.

– А как же сердце? – спросил я.

– Сейчас поставлю укол в ногу и уберу Венома, – пояснил доктор. – Это Веном на сердце сидит.

После укола нога была ещё разрезана, и были удалены все микробы. Рана сваривалась лазером. Когда доктор взял мой градусник, то вздохнул и покачал головой.

– Сколько? – спросил я прерывающимся голосом.

– Миллион, – махнул рукой доктор.

– Обычно тридцать шесть и шесть. Или тридцать семь, тридцать восемь… – слабея на глазах, прошептал я.

– У вас сто! – сказал, как отрезал, врач. – Приходите завтра.

– Доктор, а можно вопрос не по теме? – осмелел я.

– Да, – серые глаза смотрели строго.

– Сейчас зайдёт ваша мама. Можно, я на телефон ваш приём поснимаю?

Взгляд стал ещё строже:

– Нельзя!

Потом, видя, что я расстроился, доктор смягчился:

– Ну, может быть, завтра…

После того как жена вышла из кабинета, я попытался зайти ещё раз. Но доктор уже снимал перчатки:

– Приём закончен. Я уезжаю. Меня ждут в другом месте.

Прививки сегодня, кроме первого пациента, старшего брата «доктора», больше никто не получил. Здоровья не хватило.

БЛИЗНЕЦЫ

Больше было во мне,

Чем бывает во мне по природе —

Три во мне было души,

Я вмещала их, я их питала;

А расставаясь с двумя,

Я и с третьей едва не рассталась.

Загадки Симфосия

Явление странное, нередкое, но загадочное. Особенно у людей из одной яйцеклетки. Одно тело в двух экземплярах. Запомнилась реплика из сериала про майора Черкасова, когда несколько серий никто не понимает, кто из близнецов выжил: «Когда брат-близнец пытается убить тебя, страшное чувство, что сам себя убиваешь. А когда ты убил его, кажется, что умер сам».

Но я не про убийство, я про жизнь. Всегда интересно наблюдать за близнецами. И дело даже не во внешнем сходстве. Хотя это позволяло девчонкам-двойняшкам с нашего курса друг за друга экзамены сдавать, пока их не раскусили. Дело в необъяснимой внутренней связи между ними. Жена двоюродного брата из двойни. Сестра живет в паре тысяч километров от неё. Так вот, она со мной поделилась, что когда себя неважно чувствует, то обязательно звонит сестре, и они вместе лечатся, потому что сестра тоже болеет. Когда жена брата сломала ногу и к ней приехала сестра, то заметила, что та тоже хромает, хоть и ногу не ломала.

Так получилось, что хороший знакомый, авторитетный и уважаемый хирург, из двойни. Брат его, инженер, иногда болеет панкреатитом. Так вот, хирург говорит, что лечит брата как самого себя, потому что чувствует, когда тот заболел и когда ему становится легче. Как-то был с ними такой случай. Хирург заведовал в то время отделением. В его отделении работала санитарка-пьюшка. И, как всякий запойный человек была очень старательна в работе между запоями. Вот и после очередного прогула она тщательно моет батарею отопления как раз напротив двери ординаторской. Заведующий в халате и колпаке проходит мимо неё, здоровается и направляется на обход в палатный блок. Через короткое время его брат-близнец в уличной одежде идёт по коридору с другой стороны, здоровается с ней и заходит в ординаторскую. Когда заведующий возвращается, то видит санитарку всю в слезах, вытирающую лицо грязной тряпкой. На вопрос: «Что случилось?» она испуганно смотрит на заведующего: «Это опять вы?» – и, всхлипывая, клянется, что это было в последний раз и больше она никогда ни капли…

В минуты откровения коллега рассказывал, что по молодости перепутала их с братом его девушка, встретив в троллейбусе с билетами на концерт. Тому стало интересно, когда же обман раскроется? Сходил с ней на концерт, проводил на окраину города. А когда девушка ушла, к нему подошла из темноты компания: «Тебе говорили, за нашими девчонками не ухлёстывать? Говорили. Тебе говорили, сюда больше не приходить? Говорили. Зачем пришёл?» Едва ноги унёс. Весь модный кожаный плащ на ленточки изрезали.

Мои знакомые вырастили сыновей-близнецов. Так рассказывают, что у них в детсадовском возрасте был свой, только им понятный язык. Выходят, например, гулять на улицу с бабушкой, смотрят друг на друга, что-то говорят и быстро разбегаются в разные стороны. А пока бабушка бегает по двору и причитает, они встречаются в соседнем дворе и идут гулять одни, без бабушки. Как-то на семейном застолье они сидели друг против друга. Так один из них слазит со своего стула, торжественно обходит стол, подходит к брату, залепляет ему подзатыльник и также торжественно, в полной тишине, возвращается на место. Второй воспринял оплеуху как должное. Что произошло, никто так и не понял. Но когда они начали играть в хоккей с мячом, лучше нападающих не было. Они просто чувствовали друг друга на площадке.

И что это за явление – рождение близнецов? Капризы природы? Сбой матрицы? Гримасы судьбы? Игры Всевышнего?

РОДДОМ И ПСИХОТЕРАПИЯ

… – Для чего я вас собрал, – начал главврач на совещании администрации роддома, которое проводил в своём кабинете. – Что-то надо делать! Отказниц стало очень много. Такого не было никогда.

– Кризис мировой на дворе, – откликнулась начмед, – люди беднее стали. А у нас про контрацепцию ещё ничего не слышали, кроме абортов. От абортов же коллеги в женских консультациях отговаривают, грех на душу брать не хотят.

– Мы вот тут недавно психотерапевта наконец-то нашли, – заговорила начальник отдела кадров, – ставка долго пустовала. Может, он чего сделает?

– Не нашли, а сам пришёл, – проворчал главврач. – А где он?

– Да пока без места, – ответила заведующая отделением патологии беременности. – У нас в ординаторской на стульчике сидит.

– Зовите, – коротко бросил главный и, блеснув очками, уткнулся в бумаги.

Через некоторое время в кабинете появился невысокий крепыш с простоватым лицом и хитрыми умными искорками в узких азиатских глазах.

– Оформились? – спросил хозяин кабинета.

– Да.

– Стаж?

– Десять лет.

– Где работали?

– В районе.

– Почему к нам?

– В город переехал.

– У нас сегодняшняя отказница, студентка, родила, ребёнка не берёт, не кормит, ни на кого не реагирует. Попробуйте поговорить. Может, что-нибудь получится.

– Хорошо, – сказал новичок и вышел.

…В палате надсадно кричал новорождённый ребёнок. Его мама лежала рядом на кровати, отвернувшись к стене. Вошедший врач подошёл к ребёнку, взял стоявшую рядом бутылочку с молоком. Девочка с жадностью схватила ртом соску. Спина мамы напряглась. Доктор разговаривал с ребёнком, не обращая на женщину никакого внимания. Внезапно она села на кровати, спустив ноги на пол:

– Вы кто?

– Какая красавица получилась, – не поворачиваясь, продолжал врач, – вот бабушка обрадуется…

– Обрадуется?! – прорвалось у женщины. – Да она на порог меня с ней не пустит!

– Кто у нас бабушка? – спокойно спросил доктор, наконец-то заметив мамочку.

– Глава администрации у нас в посёлке. Все мужики её слушаются. Как скажет, так и будет. Меня выгонит, никто в посёлке не приютит!

– А если приютит? И не только приютит, а сама с оркестром и цветами за вами приедет?

И, увидев недоумение в глазах женщины, продолжил:

– Спорим? Ну, про оркестр я пошутил. А с цветами точно!

Потом вынул ребёнка из кроватки и положил его на колени матери:

– Покорми пока.

И вышел.

…Алевтина Фёдоровна сидела над бумагами, сдвинув очки на кончик носа. Надо было найти денег для ремонта дороги, соединяющей две части посёлка, леспромхозную и колхозную. Леспромхоз свою часть ремонтировал регулярно, колхоз – с горем пополам и только после многочисленных напоминаний. А со смежной обе стороны отказывались наотрез что-либо делать. Её отвлекал какой-то шум за дверью и мешал сосредоточиться. Она уже хотела выйти и навести порядок, как вдруг дверь открылась сама и в кабинет ввалились радостные сотрудники. Кто-то нёс бутылку шампанского, кто-то бокалы и тарелки с нарезанными кусками торта. Бумаги сдвинули в сторону, с шумом расставили всё на столе. Фёдоровна с изумлением смотрела поверх очков на всё это. Её изумление стало ещё больше, когда вокруг захлопали в ладоши и закричали: «По-здра-вля-ем!» Когда все немного успокоились, главбух сказала, что позвонили из города, из роддома, и просили поздравить новоиспечённую бабушку с рождением внучки.

…Планёрка заканчивалась, когда начмед буднично сообщила, что студентка забрала ребёнка и за ней приехала машина с воздушными шариками.

У главврача брови поднялись выше оправы очков:

– Это новенький сработал? Молодец! Кто сегодня говорил ещё про возрастную отказницу с двумя детьми?

– У меня она, – отозвалась завотделением патологии. – Долго тянула, не вставала на учёт, ко мне поступила необследованная.

– И почему отказалась? – спросил главврач.

– Муж погиб. Двое детей маленьких осталось. Денег нет. Боится, что не прокормит.

– Покажите новенькому, – распорядился главный врач.

…В пятницу психотерапевт отпросился с работы. В понедельник, после беседы с ним, возрастная женщина забрала ребёнка и выписалась из роддома.

Главврач вызвал его в кабинет.

– Как ты это сделал?

– Я поездил по деревням, нашел её родственников. Они обещали помочь, – коротко и скромно рассказал доктор.

Главврач только крякнул и головой мотнул.

– Хорошая работа! Но теперь задачка посложнее. В первом родильном девочка лежит, сирота круглая. Живёт в общежитии. Отец ребёнка исчез перед самыми родами. Теперь она от ребёнка отказывается.

– Понятно… Откуда она?

– Городская.

На этот раз психотерапевта занесло на самую дальнюю окраину города. Он шёл по темному затхлому коридору двухэтажного деревянного барака. Здесь жила единственная родственница сироты, её тётка. На громкий и продолжительный стук дверь наконец-то открылась. На пороге стояла ужасно пьяная женщина неопределённого возраста. На её голове был кокетливо повязанный платок, на дряблых веках – остатки синих теней. Доктор решительно оттеснил её в глубь небольшой квартиры. Женщина жила одна. Внутри, вопреки ожидаемому, было чисто и аккуратно. На светлых окнах висели чистые занавески. Запаха курева не было. Пахло чем-то съедобным. Что он говорил ей, не вспомнит и сам теперь. Но в какой-то момент глаза женщины стали трезвыми.

…Через несколько дней абсолютно трезвая женщина забирала из роддома племянницу с ребёнком.

В этом роддоме количество женщин, отказавшихся от своих новорождённых детей, уменьшилось в разы. А психотерапевту по распоряжению главного врача выделили большой кабинет с отдельным входом.

ПРОБИЛО!

Много лет он наращивал эту броню против хамства, непонимания и неблагодарности людей. Казалось, защищён со всех сторон, но пробило. В конце обычной, но хорошей рабочей недели, когда всё шло своим чередом. Пациенты поступали, оперировались и выписывались. Одна пациентка даже передала привет и благодарность от своей мамы, которую он прооперировал много лет назад. Так вот, в конце этой недели, вечером в пятницу, вызвал к себе замполеч и дал прочитать жалобу. Смотрел над очками с сочувствием, но предупредил, что с понедельника начнётся разбирательство по этому вопросу, поскольку дочь, написавшая жалобу, высокопоставленная чиновница. Жалоба была на плохое и долгое лечение её отца. Вот тут и пробило. Попало куда-то внутрь, под броню, жгло там и саднило…

Этого деда вначале он пожалел. Трофическая язва по задней поверхности голени над пяткой, букет возрастных заболеваний, недавно умерла жена. А потом как-то незаметно привязался. Пожилой человек, оптимист по жизни, много видевший и перенёсший, мудрый и всегда доброжелательный. Таким и помогать-то хочется. Сделать большую операцию невозможно. Анестезиологи с таким букетом на плановую операцию не возьмут. Риск анестезии превышает риск операции. Поэтому обходились перевязками и небольшими операциями под местной анестезией. Чтобы не мотаться пожилому человеку на перевязки каждый день, положил его в маленькую палату. Иногда задерживался на вечерних обходах в его палате, беседовали о разном… Вызвал консультантов по его сопутствующим болезням. Сам контролировал назначения и состояние раны на перевязках. Закрывал одну историю болезни и открывал другую. Заживление шло медленно, но верно. И вот! Жалоба…

Дочь-чиновница приходила пару раз. Запомнилась тем, что никогда не снимала лохматой меховой шапки, даже в его кабинете заведующего отделением. Запомнилась полной противоположностью отцу. Тонкие губы всегда поджаты. Больше слушала, мало говорила. Не из тучи гром!

Домой он вернулся весь в своих мыслях. Хотелось с кем-то поделиться. Мама была в своей комнате, там горела настольная лампа. Сыновья, наверное, в своей. Жена в спальне разговаривала по телефону. Он прошёл в спальню, обнял жену за плечи, поцеловал в макушку. Она попрощалась в телефон и посмотрела на него. «Тут такое дело. Хочу с тобой поговорить. На работе…» – начал было он. Но жена перебила: «Хорошо, потом расскажешь. Ты представляешь, эта Зинка…» И разговор пошёл про личную жизнь подруги. Он слушал в пол-уха. Зинка, конечно, весело жила, меняла работы и мужиков, но ему это было не интересно. Опять зазвонил телефон жены. «Ты меня покормишь?» – спросил он. «Поешь сам, что найдёшь», – был ответ.

Мама читала, надев очки. Он поцеловал её в морщинистую тёплую щёку. «Как дела?» – спросила она и посмотрела так же, как замполеч, поверх очков. Он открыл было рот, чтобы рассказать о неприятностях на работе, но сказал неожиданно для себя: «Всё хорошо, мам. Как у тебя?» Выслушав краткий отчет о состоянии здоровья, он сказал что-то утешительное, поправил подушку под головой матери, чмокнул её опять в щёку и пошёл на кухню.

Заглянув в холодильник, он первым делом увидел недопитую ещё со дня рождения бутылку красного вина. Зубами выдернул пробку и сделал несколько глотков. Потом взял холодец и тарелку с сыром. Включил чайник. Сел за стол. Тепло от выпитого разливалось по телу, дошло до головы. Немного отпустило. На душе уже не так жгло. Сказанное когда-то дочери деда: «…язва заживать будет долго, возраст все-таки, и болезни сопутствующие, но мы сделаем всё возможное», в жалобе трансформировалось в «…он сказал, что мой отец старый, и его язва не заживет никогда, а в интернете написано…» – «Дура», – вздохнулось.

Тут дверь в кухню открылась, заглянула лохматая голова младшего сына. Когда-то он разрешил сыновьям фантазии с волосами. «Только никаких татуировок и пирсинга! Мода приходит и уходит, а её следы на теле остаются навсегда!» И понеслось: борода без усов у старшего, бритый низ головы, лохматый верх – у младшего… Приходилось терпеть. «Что делаешь?» – спросила голова. «Корову дою» – был ответ. Сын хмыкнул: «Я на день рождения завтра иду. Денег дай, пожалуйста». – «Какой тон, – подумалось, – вежливый тон воспитанного подростка. И как он не похож на вчерашние вопли протеста на предложение помыть посуду». – «Так дашь?» – повторился вопрос. Читать нравоучения не было сил. Он просто кивнул головой.

На кухню зашла жена: «А кастрюлю на плите не заметил?» Она быстро налила суп в тарелку, нарезала хлеба и солёных огурцов. Села напротив: «И что там на работе?» Он вздохнул, собрался с мыслями. «А что в родительском чате творится!» – опять перебила его жена. Дальше она рассказывала, как родители поделились на два лагеря, обсуждая, как детям провести каникулы. А ему опять захотелось выпить…

«Почему пробило? Всё потому, что своё отношение к деду я перенёс на его дочь. И морально не защищался ни от деда, ни от дочери. Поэтому она пробила, может, и не хотела так глубоко, но попала. Трудно понять, чего она хотела… Может, просто вывалить на кого-то дерьмо из себя, чтобы самой полегче стало?»

И его душа в этот вечер стала чуточку черствее.

ТЕСТ НА ПРОФЕССИОНАЛИЗМ

Два раза в жизни я оперировал пациентов, которые перед операцией меня обворовывали.

Первый раз это случилось в онкологическом диспансере. Очередь из амбулаторных пациенток на небольшие операции на молочной железе традиционно собиралась перед ординаторской. Врачи их осматривали, размечали, фотографировали при необходимости. Потом санитарка отводила пациенток в операционную. Оставалась последняя женщина в этой очереди. Довольно странного вида: морщинистое не по возрасту лицо, на контрасте с ним – ухоженные волосы с мелкой химической завивкой, небедная одежда и большая клетчатая сумка. С такими сумками тогда «челноки» промышляли, возили товары из Китая. На госпитализацию с такими сумками приходили, а для амбулаторной операции она была как бы и ни к чему. Но это уже результаты поздних размышлений, тогда внимание на эти странности из-за обычной суеты не обращалось. Позвал я её в ординаторскую, проверил ещё раз анализы, разметил удаляемый участок на железе. И отпустил в коридор ожидать санитарку. Тут у меня пикнул пейджер (были такие устройства для обмена сообщениями типа сегодняшних СМС), я просмотрел сообщение, достав пейджер из поясной сумочки, и забросил сумочку опять на полку незапирающейся кабинки. Пациентка в это время не спеша одевалась. Вышли из ординаторской мы вместе. Меня тут же позвали в палату к прооперированной пациентке. Из палаты я прямиком в операционную, к этой, только что осмотренной женщине с «химкой». После операции сумочки в кабинке на полке не оказалось. Я растерянно поделился этой новостью с персоналом отделения. Сестра-хозяйка развернула кипучую деятельность, вызвала милицию. Милиционерам пациентка с клетчатой сумкой оказалась знакомой. Профессиональная воровка. Пейджер мне вернули. А куда девалась сумочка и небольшая сумма денег – осталось загадкой. Я в этой суете участия не принимал. Заполнял бумаги и печальствовал.

Второй случай произошёл через несколько лет. Я уже работал в другом учреждении. У меня в кабинете сидела супружеская пара. Мужу предстояла сложная восстановительная операция на верхней конечности, которую надо было делать двумя хирургическими бригадами. В одной хирургом был заведующий отделением, в другой – я.

На какое-то время мне пришлось оставить супругов в кабинете одних, нужна была какая-то срочная коррекция назначений пациенту, прооперированному накануне. На обратном пути в кабинет кто-то из работников отделения отдал мне свой взнос на подарок анестезиологу, у того скоро предстоял юбилей и мы тайком готовили сюрприз. В кабинете сидел один мужчина, супруги его уже не было. Я открыл верхний ящик стола, где складывались деньги на подарок. Их там не было… Я поднял глаза на пациента, честнее взгляда, направленного в окно, я больше в жизни не видел. Такой честный, что я засомневался в собственных подозрениях. Недаром говорят, что у того, кто украл, один грех, а у того, у кого украли, сто грехов. Думать напрасно на человека – тоже грех… Я его отправил в палату.

…«Как же так?!» – спрашивал я заведующего. «Это тебе тест на профессионализм, – отвечал он, – ты должен справиться со своими эмоциями и сделать операцию хорошо». Я понял. Я так и сделал. Не скажу, что это не потребовало от меня усилий в начале многочасовой операции. Потом втянулся и успокоился. Заведующий помогал мне в этом своим спокойствием, потом помог восстановить половину утраченной суммы на подарок анестезиологу.

Так я для себя вывел правило: если ты взялся за операцию, то делай её максимально хорошо. Если считаешь, что по какой-то своей внутренней проблеме не можешь сделать хорошо, то либо доказывай, в первую очередь себе, свой профессионализм и убирай собственные эмоции, либо отменяй операцию.

Именно этим правилом я руководствовался, когда делал операцию племяннице коллеги, позволившему в своё время подлость по отношению ко мне. Справился с эмоциями и сделал хорошо. Причём тут племянница?

Пы. Сы. Как-то в интернете разгорелась дискуссия, что делать с пациентом, нагло поставившим на стоянку свою машину перед машиной врача-эндоскописта, а потом пришедшим к нему же на колоноскопию. Мой ответ – провести качественное обследование. Проходя тест на профессионализм. Это там, на стоянке, вы конкурирующие за место автомобилисты. А здесь, в кабинете эндоскопии, один – человек, пришедший за помощью. Второй – специалист, могущий эту помощь оказать. Сказать, что ты не будешь делать обследование, потому что вы заняли передо мной место на стоянке? Мелко и недостойно… Сделать больно, неприятно или провести неполное обследование? Непрофессионально и подло. Так же, как отказать в операции только потому, что «мне кажется, что вы украли у меня деньги»…

У ИСТОКОВ

Я стою возле холодного ключа на Талачах и не могу налюбоваться. Это таёжный курорт на моей малой родине в Кыринском районе Забайкалья. Вода в нём лечебная, говорят, с радоном, многим помогла. Тому свидетели многочисленные таблички из дерева и жести на окружающих деревьях. На всех слова благодарности. В детстве я был болезным пацаном, привыкшим к частым простудам и запаху пенициллина в нашей больнице, где частенько лежал. Перед школой мой отец, долго не думая, привёз меня на этот курорт. Помогло. Больше не болел. И этот лечебный эффект закрепляя, я каждый год летом на две недели отправлялся с родителями сюда. Поэтому я знаю здесь каждую тропинку, каждый ключик. Люблю пробраться через шиповник и малину вдоль жёлоба, по которому течёт вода, к самому-самому началу. Это завораживает. В горе под корнями и кустами есть небольшая ямка, которая постоянно наполняется водой, вытекающей из земли. Вода шевелит песок и камешки на дне ямки, капает сверху с корешков. Периодически откуда-то выскакивает пузырёк и лопается на поверхности. Откуда она течёт? Почему никогда не кончается? Где-то на дне угадываются брошенные когда-то монетки, которые сейчас такого же цвета, как песок. Отец всегда запрещал их собирать: «Не тобой и не для тебя положено». Вода очень холодная. Гидрологи измеряли, 2—3 градуса говорят. Если подержать в этой воде руку, то скоро она перестаёт боль чувствовать. Занозы хорошо удалять. Вода, вытекая из земли, собирается в желобок, выдолбленный из дерева, по нему протекает в кабинку, в которой, охая и кряхтя, принимает «ванну» (так говорится) под падающей сверху струёй очередной отдыхающий. Остальные ждут своей очереди под навесом, покуривают и ведут неспешную беседу. Дальше ручеёк бежит с крутой горы, то исчезая во мху, то появляясь на камешках. Потом впадает в горную речку. Та болотится на равнине, но пробивается рано или поздно в Былыру. Есть такая речка в нашем районе. Мы там пацанами как-то тайменя поймали на перемёт и ленков с дюжину. С ночевой ездили на двух мотоциклах «Урал». Ночевали тогда у костра, и на мне периодически тлела от искр телогрейка. Я нашел выход – поставил рядом кружку с водой. И как только сквозь сон чувствовал запах горелой ваты, просыпался, поливал тлеющее место на телогрейке и снова засыпал. Былыра впадает в Кыру, на которой я и вырос, научился нырять и плавать, ловить на самодельную удочку гольянов и пескарей. Кыра утекает в Монголию и там впадает в Онон. Онон возвращается в Россию. Он впадает в Шилку. Шилка сливается с Аргунью, образуя Амур. По-монгольски он называется Хара-Мурен – «чёрная река», по-китайски – Хэйлунцзян – «река чёрного дракона».

…В Благовещенске Амур шириной около 800 метров. Граница с Китаем проходит по его середине. То есть до Китая там всего каких-нибудь 400 метров. На той стороне – Хэйхэ, бывший рыбацкий посёлок, а теперь городок с небоскрёбами и громадным колесом обозрения. Город с претензией на соперничество с Благовещенском, как мне показалось. Мы с китайцами махали друг другу руками через реку. Смотрели на их салют, сидя вечером на открытой веранде уличного кафе. «Основная достопримечательность Благовещенска – это Хэйхэ», – сказал мой средний сын. Потом подумал и добавил: «А основная достопримечательность Хэйхэ, наверное, Благовещенск».

Когда я увидел Амур в Хабаровске, я оторопел. Столько воды сразу, плывущей мимо меня, я еще не встречал в жизни. Это же сколько ключей, ручьёв и речек слилось в этот поток?! Я был на Волге, на Дону, на Лене. Но они меня так не впечатлили. О, потом оказалось, что то, за что я принял противоположный берег, было лишь островом. Амур ещё шире! Величаво и мощно он несёт свои чёрные воды в Охотское море. Боюсь представить, какой ширины он там, в устье.

…Очередное дежурство только начиналось. Пока было время, я пошёл в отделение искусственной почки навестить своего бывшего одногруппника, а сейчас врача этого отделения Сашу Васильева. Застал его в диализном зале сидящим возле кровати пациента. Он делал операцию: сшивал на предплечье артерию с веной. Это противоестественное соустье (фистула) нужно, чтобы по доступной для пункции подкожной вене был достаточный кровоток для подключения человека к искусственной почке – аппарату, который очищает организм (проводит диализ) при плохой функции собственных почек. Он сидел, согнувшись, на стульчике возле кровати пациента, вся его маска на лице была в капельках крови, а видимая часть лба – в поту. «Что делаешь?» – спросил я его. «Да пытаюсь отверстие в анастомозе зашить. Наложишь клипсу – не видно. Снимешь – кровит!» Я пригляделся к ситуации и предложил перекатить пациента к нам в операционную и выполнить всё это под операционным микроскопом. Мы в то время уже вовсю реплантировали отрубленные, отрезанные, отпиленные пальцы, сшивая сосуды в один миллиметр диаметром и меньше. Он согласился. Под микроскопом сосуд в два с половиной миллиметра выглядел внушительно. Я быстро перешил весь анастомоз. Александр подглядывал за этим в окуляры микроскопа. В конце операции анастомоз лежал красивой тугой пульсирующей колбаской, место шва тонкой нитью 8/0 было почти не видно, и из него совсем не кровило. Оставалось только аккуратно зашить кожу.

Постепенно эти операции перешли в арсенал нашего отделения. И делали их мы, микрохирурги, чаще по дежурству. Отделение искусственной почки расширялось, закупало новые аппараты для диализа. Пациентов становилось всё больше. Операции по созданию артериовенозных фистул стали на поток. Я как-то был свидетелем диалога между заведующим этим отделением Виктором Николаевичем Матвеевым и священнослужителем. «Не грешим ли мы перед Богом, – спрашивал заведующий, – когда продляем жизнь человеку, который уже должен был умереть?» – «Нет, – отвечал священник, – это вас Бог послал к этому человеку для того, чтобы он ещё что-то сделал на этом свете».

Вскоре пошли сложные случаи. Фистулы иногда тромбировались, тогда кровоток по ним прекращался, и срочно требовалось найти какой-то выход. Постепенно накапливался опыт, формировалась стратегия этих операций.

Через десять лет работы в областной больнице я перешёл в онкологический диспансер. Эти операции продолжали выполняться уже другими хирургами. Недавно я разговорился с одним из них, ставшим уже экспертом по сосудистым доступам для искусственной почки. Теперь эти операции так называются. И поразился масштабностью проблемы. Только в одном Иркутске больше десятка центров и отделений гемодиализа. Эти пациенты составляют добрую половину от всех пациентов микрохирургического отделения областной больницы.

На конференциях и симпозиумах по сосудистой хирургии отдельная секция посвящается сосудистым доступам. Регулярно проводятся специальные конференции по этой тематике. Защищаются диссертации. И тешит моё самолюбие то, что я когда-то стоял у одного из истоков, у маленького истока большой реки…

ПРО ШАМИЛЯ

Шамиль Хамитович Гайфулин, пластический хирург, город Кемерово.

Я не помню, когда мы познакомились. Такое ощущение, что я знал его всегда. Большой, светлый, добрый. Он сразу располагал к себе. Солнечная энергия лучилась из него. Высококлассный профессионал и великолепный кулинар. Я как-то у него на даче ел шурпу, приготовленную им, и жалел, что у меня маленький желудок. Какое-то время он был лицом одного из ресторанов в Кемерове. Растяжка с его портретом висела поперек улицы города. Это человек, у которого я много чему научился. Я был у него в клинике.

Известие о его смерти стало для меня громом среди ясного неба. Я даже не знал, что он болел. Уже несколько дней прошло после этого печального известия, а я всё думаю о нём и понимаю, что должен, просто должен написать об этом человеке. Я знаю лично людей, которые смакуют новости о погибших или умерших и участвуют во всех соответствующих ритуалах. Сам же я не люблю ходить на похороны и поминки. Ко всем печальным событиям относился так: «Живёшь – хорошо, умер – светлая память». Видимо, причиной этому детские переживания после смерти любимой бабушки, мне было тогда семь лет, потом родителей… Поэтому эти строки – результат внутреннего конфликта между установками прошлого и событиями настоящего. Я никогда не писал ни некрологов, ни реквиема. Делаю это в первый и, дай Бог, в последний раз.

Мне на татар всегда везло. Кем бы они ни были: коллегами, дальними родственниками, пациентами, соседями… Всегда отличные профессионалы и надёжные семьянины. Вредные, упорные, но качественные люди. Вот и Шамиль был таким.

Я никогда не видел Шамиля злым или раздражённым, сердитым видел, когда он распекал кого-то в своей клинике, но злым – никогда. Однажды в Казани, на его исторической родине, после конференции, которую проводили два классных, очень уважаемых мною татарина – Артур и Хасан, пошли мы, достаточно голодные, вечером в ресторанчик. Официантка, после того как приняла заказ, ещё долго рассказывала об особенностях блюд, прервать её казалось неудобным. Но Шамиль перебил её, спросив: «А у вас вкусно готовят?» Получив утвердительный ответ, продолжил: «Так чего же вы до сих пор здесь стоите?» Это было сказано таким добрым тоном, что девчонка упорхнула, совсем не обидевшись.

Потом мы с ним вместе бродили по казанскому Арбату, читали надписи на продаваемых здесь футболках – «100% татарин» или «Татарин лучше незваного гостя» – и я понимал, что народ, умеющий смеяться над собой, – великий народ. А уже в другой день, перед отъездом, зашли в местный пивбар. И любовались молодежью, которая, оставив недопитые кружки на столах, бурно реагировала на футбольный матч по телевизору. «Как тебе историческая родина?» – спросил я. «Хороша! – был ответ. – Но мне в Кемерове уютнее».

…Судьба нас заносила, благодаря Витальевне и Олеговичу, в разные уголки этого мира. Как-то в Женеве, после очередного дня международного конгресса, нас на посиделки в своё арендованное бунгало пригласил наш обожаемый профессор. Шамиль опаздывал. Мы с приличной компанией уже были на месте, когда он позвонил мне, чтобы узнать, куда идти. Я, как мог, объяснил – вышел на улицу и прочитал ему надпись на стене дома: «Loue». «Понял», – ответил Шамиль и через какое-то время влился в компанию. Когда мы провожались глубокой ночью, уходя от профессора, я увидел, что такие надписи практически на каждом доме в этом районе. «Аренда» они означали. «Как ты нас нашёл?» – спросил я у Шамиля.

«А я сразу почувствовал, что вы в этом доме». Я на его месте обязательно бы заблудился.

…Шамиль, Шамиль… Проходит время, а я даже рюмку не поднял за тебя. Наконец, улучил время, выпил… И сразу слёзы в глаза. Как так?! Ты один из самых лучших людей, которых я встретил на этой Земле.

…Заблудились мы уже в Милане. Потому что надо меньше пить. Ну а как это сделать? Конференция на озере Гарда только что закончилась, мы десять минут назад приехали на автобусе, где все три часа дороги наша делегация рассказывала анекдоты и передавала по кругу открытые бутылки качественнейшего местного вина. Но надо же было ещё поужинать! Мы взяли карту, ещё одного нашего хирурга из делегации и пошли на поиски кафе. Благо, недостатка в них не было, но Шамиль забраковывал их одно за другим. Мы петляли по узким улочкам, пока он не выбрал достойное. Внутри, пока мы ожидали заказ, Шамиль заметил одинокую грустную леди за столиком у окна. «Хозяйка», – заключил он. Потом калькулятор и раскрытую большую тетрадь перед ней и я заметил. Шамиль купил розу у индуса-торговца здесь же в кафе, вытер испарину с лысины и, встав на одно колено, торжественно вручил розу хозяйке. Наградой нам была улыбка и ещё одна бутылка вина на наш столик. После кафе мы дошли до первого перекрёстка и стали спорить, куда идти, карту крутили и так, и эдак. Каждый предлагал своё направление. Пока не появилась Николаевна, лучший пластический хирург Йошкар-Олы. «Громко стоите», – сказала она нам и показала правильное направление, четвёртое. Шамиль (вот здоровье!) нёс на плече третьего из нашей компании, я же плёлся сзади и пел русские народные песни. Так хотелось. Видимо, близость «Ла Скалы» подействовала.

…Много можно рассказывать о том, как мы купались в Байкале, как нас занесло в грузинский ресторан на Арбате, и официанты, поддавшись обаянию Шамиля, показали нам все его залы, зальчики и залищи. О том, как «новый порядок» разрушил его клинику и заставил пойти в наём к уцелевшим… Как он звонил, казалось бы, совсем недавно, про мою бывшую пациентку, дошедшую до него. О нём можно рассказывать и рассказывать…

Вот и сейчас… Грядёт февральский Moscow Breast Meeting. Хотел позвонить Шамилю, предложить поселиться вместе в гостинице, как мы это уже делали. И ходить по Новоарбатскому мосту мимо памятника Столыпину не спеша. Но увы… Не ответит уже Шамиль.

Как сказал мне мой учитель, ему 92 года: «Жизнь коротка. Никогда не откладывай на потом то, что можешь сделать сейчас. Потому что этого „потом“ может не быть никогда…» Светлая память тебе, Шамиль!

СОСЕДИ И ДРОВА

…Эх, хорошо! Он вышел из топящейся бани на крыльцо, вдохнул морозного воздуха и посмотрел в звёздное предновогоднее небо. Под ногами скрипнул снег. Хороший был год. И конец его обещал быть хорошим. Вот сейчас он топит баньку. Уже едут родственники из другого города на праздники. Сегодня хорошо попарятся, за столом посидят. А завтра начнут к встрече Нового года готовиться.

Что-то глухо стукнуло на крыше соседнего дома. Этот дом один на улице оставался старым. Все остальные почти во всём дачном посёлке уже построились или перестроились. А этот как был одноэтажным и скособоченным, таким и остался. Хозяин в него квартирантов пускал. И жили те тише воды, ниже травы. Особо ни с кем не общаясь. Только печная труба дымила постоянно. Видимо, хозяин не очень заботился о своём имуществе, и дом плохо держал тепло. Квартиранты тоже мало им занимались. Во дворе постоянно был бардак, насколько видно было через забор. А забор был прост, руки до него ещё не дошли. Только столбы были кирпичными, а промежутки между ними заполнены досками, лежащими друг на друге между параллельными брусками. Поэтому, при желании, их легко можно было разобрать и собрать.

Он вгляделся в темноту и увидел на крыше чей-то силуэт. «Эй! Ты что там делаешь?» И потом по глуховатому голосу узнал квартиранта-соседа: «Доска здесь без дела лежит, на дрова пойдёт». – «У вас нет дров? Перед самым Новым годом нет дров?!» – «Да. Как-то так получилось…» – «Держи!» И он стал перебрасывать через забор поленья. «Тебе что? Не нужны?» – «Нужны. У меня ещё есть».

Потом, через пару дней, когда с гостями выбирались из посёлка, на тракте увидел одинокий грузовичок с дровами. Остановил свою машину, дал адрес соседа, заплатил. «Зачем?» – спросил старший сын. «Мои дрова, наверняка, уже заканчиваются. А у них дети…» Сосед вечером постучал в калитку: «Сейчас денег нет. Давай, я буду отдавать частями». – «Не надо. Это подарок. Новогодний».

…Прошла зима. Но весна была холодной. Поэтому труба на соседнем доме продолжала дымить. Как-то старший сын забежал со двора: «Папа, у нас доска из забора исчезла». Отец накинул на плечи куртку, ноги сунул в выходцы – резиновые тапки с утеплителем внутри. Да, верхней доски в одном из пролётов забора не хватало. Он осмотрел соседский двор. На видимой территории доски не было. Возле крыльца маячил женский силуэт. «Эй, соседка! Нашу доску от забора не видели?» Женщина отщёлкнула в сторону огонёк окурка и, не оглянувшись, ушла в дом. «Знаешь что, сын? Перекинь им остаток этой поленницы». – «Папа! Они украли у нас доску и уже в печке её сожгли, а ты хочешь ещё дрова им отдать!» Отец сдвинул шапку на лоб и почесал затылок: «Может, и так… Только они опять мёрзнут. Делай что сказал!»

На следующий день доска была на месте.

ТОКИО. ТУАЛЕТНАЯ ТЕМА

Предупреждаю чистюль, падающих в обморок при слове «какашка», – это не для вас.

Я готовился к культурному шоку от Японии. Но к тому, что он начнётся уже в аэропорту, прямо в общественном туалете, я не был готов.

Если организм вдохнет, то обязательно выдохнет. Если попил, то пописает. Если поел, то покакает. Ещё в процессе пищеварения газы образуются, которые наружу вый-ти норовят. Перестань их выпускать, получишь чувство лёгкой приподнятости. В общем, это физиология жизни любого организма. Попробуйте, ограничьте себя в естественных надобностях. Сначала организм, конечно, потерпит. Ну а потом или опозорит, или начнёт потихоньку умирать. Если хотя бы один из физиологических процессов не происходит, то появляется угроза жизни самому организму. Кто-кто, а медики об этом хорошо знают. Поэтому они настырно, как никто другой, об этом спрашивают: «Газы отходили? Стул был?» И человек некоторое время соображает, о чём это они? А как радуется появлению мочи анестезиолог, проводящий противошоковые мероприятия!

В западной культуре, к которой мы себя причисляем, отношение к физиологии организма, мягко сказать, стыдливое. Поесть-попить – ещё ничего, а вот пописать-покакать – уже стыдно. Киношные герои, например, никогда этого не делают. В туалет заходят только по сценарию. Сбежать, например, или «замочить» кого-нибудь. Как-то я попал на фестиваль рок-музыки. Стадион, сцена, палаточный городок… но нет оборудованных отхожих мест. Совсем нет. Организаторы не подумали, что любители рока могут ещё чего-то хотеть. Нужно ли говорить, что все кустики в округе были основательно загажены.

Эта стыдливость проявляется и в языке. Есть много синонимов слову «покакать», кроме самых грубых: сходить по большому, погадить, похезать, поставить мину, отложить личинку…

Вот эта культуральная стыдливость отражается и в структуре отхожих мест – уборных, сортиров, клозетов. Чаще они какие-то неудобные. Наспех и стыдливо сделанные. А верх этого творчества – унитаз – в течение долгого времени остаётся неизменным. Сливной бачок только переместился из-под потолка ему на плечи. Отчего пользоваться им стало ещё неудобнее. Попробуйте попасть пальцем в кнопку, которая находится где-то у тебя за спиной. Мы пользуемся этим чудом цивилизации и не догадываемся, что может быть совсем по-другому.

В общественном туалете токийского аэропорта было чисто, пахло свежестью. Кроме меня здесь никого не было. Стояла непривычная тишина. Я открыл дверь в первую кабинку. Японский городовой! Их унитаз походил на привычного белого фаянсового друга как луноход на телегу. Общим было только углубление в центре с водой. И то здесь она была какая-то голубая. На плечах «лунохода» не было никакого бачка. Не было никаких приспособлений, к бачку прилагающихся. Не было кнопок, рычажков и свисающей сверху цепочки с ручкой. К унитазу прилагался пульт. Вернее, он был частью унитаза и находился удобно, справа от сидящего. Вообще-то я зашёл для другого, но очарование «лунохода» было такое, что захотелось присесть. Ободок унитаза оказался на удивление тёплым. А кнопка (кнопища!) слива располагалась непривычно удобно. На левой боковой стене туалета. Ещё снабжена красной стрелкой для непонятливых. Я не удержался и нажал на слив. Никаких брызг. Голубая жидкость спиралью ушла вниз. И на её место непонятно откуда пришла новая.

Кнопочек на пульте было много. На части из них кроме иероглифов были полупонятные рисунки. На одной из них – перевёрнутое сердце над фонтаном. Я нажал на неё и чуть не вскочил от струи жидкости снизу. Откуда что взялось! Оказывается, из-под ободка унитаза сзади высунулась телескопическая трубочка с дырочкой и бесстыдно поливает меня холодной водой. А кнопочки рядом подсказывают, что эту воду можно сделать теплее и напор меньше. На другую кнопочку, где силуэт женщины над фонтаном, нажимать не стал. Интуитивно догадался. Привлекла внимание кнопочка с нотами. Думаю, интересно, какую музыку слушают японцы в общественном туалете? Нажимаю и разочарованно слышу вместо чарующей восточной мелодии звуки сливаемой воды. Догадываюсь, что эта кнопка заглушает физиологические звуки организма при наличии человека в соседней кабинке и экономит воду. Остальное на пульте было непонятным.

Стал я стены рассматривать. Свободного места там не было. Антисептики, салфетки разнообразные, туалетная бумага, инструкция с иероглифами… Одно приспособление было непонятным. Пластмассовые трусы к стене прикручены. Потом по картинкам разобрался. Это для ребёнка место. Заходит, к примеру, мама с ребёнком непоседливым в туалет, засовывает его в эти трусы и спокойно делает свои дела. Ребёнок перед глазами, по соседним кабинкам не шастает. Стало понятно, что над унитазами в Японии целые творческие коллективы работают. Улыбнуло, как представил я планёрки в этих коллективах.

Пошёл я дальше во все кабинки заглядывать. В соседней всё было примерно так же, только на стене висел ещё вкладыш в унитаз для ребёнка. В кабинке для инвалидов стоял какой-то космический корабль с множеством блестящих трубочек и массивным пультом управления. Но рассмотреть корабль не получилось. Чьи-то шаги приближались к туалету. Пришлось спешно сворачивать экскурсию. Свою первую экскурсию в городе Токио.

БАНЯ В КОРЕЕ

Пусан был одним из городов, который планировался для посещения нашей делегацией. Это самый южный город Южной Кореи. Перед этим был длительный перелёт над удивительными бескрайними просторами Монголии и над таким же бескрайним городом в Китае. С высоты самолёта, а летели мы высоко (под нами пролетал маленький самолётик), границ этого города не было видно. Мы – это делегация медиков нашей области, посланная в Корею для ознакомления с перспективами сотрудничества.

Затем была бесконечная череда клиник Сеула, перемежающаяся с его достопримечательностями. И вот в конце насыщенного дня принимающая сторона советует нам посетить местную баню, которая стоит на природных термальных источниках. Согласились не все. Я пошёл.

Снаружи здание бани походило на какой-то офис, в три этажа, с затенёнными стёклами. Да и внутри оформлено помпезно – мрамор, тёмное дерево и позолота. На входе обувь сдаётся в отдельный гардероб. Суровая дама в годах, на глазок, но точно по размеру, выдает комплект одежды, состоящий из просторной рубахи, штанов и халата. Ключик от обувного гардероба идеально подходит и к кабинке, а на его брелок вносятся потом все дополнительные услуги.

Моечный зал, если его можно так назвать, был огромен. На входе – душ с большими серебристыми кнопками в стене. Давишь на кнопку – полощешься с полминуты. Не хватило – опять давишь на кнопку. Рядом – отделение с маленькими стульчиками и большими зеркалами, где мужики-корейцы себя в порядок приводят: шкрябают пятки, стригут ногти, сушат волосы. Один в зеркало чего-то у себя в носу разглядывал. А направо – сам зал с разнообразными бассейнами и двумя саунами. Температура в них рядом на экранах показана. Я, следуя рекомендациям, полученным накануне, выбрал бассейн с самой прохладной водой. Вода там постоянно меняется, поэтому находятся одновременно несколько человек. Потом перешёл в бассейн погорячее. В саунах корейцы сидят и смотрят… телевизор. Он встроен в одну из стенок сауны. Я тоже посидел, новости посмотрел, даже понял чего-то. Потом приметил у стены бассейны поменьше. Они аквамассажными оказались. Садишься, шлёпаешь по серебристой, как в душе, кнопке и получаешь массаж ног и спины струями воды. Полминуты. Потом опять шлёпаешь по кнопке. В самом маленьком, как ванна, бассейне прочно залёг маленький кореец, вода вокруг него просто кипела. Когда кипение прекращалось, он лениво бросал на кнопку руку и продолжал неподвижно лежать. Я едва дождался, пока он вылезет, все бассейны вокруг обследовал. А потом понял! В этом бассейне-ванне со дна бьют маленькие, но сильные струи воды, приподнимая всё твоё тело. И ты как бы паришь, не касаясь дна. Вылезать из него тоже не хотелось, да коллега попросил.

Пошёл я обследовать баню дальше. И в одной из стен нашёл приоткрытую дверь, заглянул, стоят столы для массажа. Ходит и наводит порядок сухощавый мужичок с голым торсом и в набедренной повязке. Я жестом спросил: «Мне можно?» Он кивнул, вывел меня в моечный зал и ткнул пальцем в самый горячий бассейн. Через какое-

то время, когда я почувствовал, что уже начинаю растворяться в горячей воде, он махнул мне рукой. Лёжа на животе на массажном столе, покрытом одноразовой простынёй, я подглядывал за мужиком. Он на правое предплечье приматывал вафельным полотенцем белый пластиковый желобок. Потом сильно, но аккуратно стал протирать этим предплечьем всё моё тело. Когда я снова открыл глаза, то ужаснулся тому количеству кожи, которое содралось с меня. «Вот, – думаю, – припёрся, свинья русская. Неудобно-то как!» Но потом повернул голову и успокоился. Рядом на столе лежал молодой большой кореец. Так с него шкуры ещё больше сошло.

«Мсыж?» – спросил мужичок, когда закончил протирание (скрабирование это сейчас правильно называется), и облил меня водой. Я не понял. Тогда он изобразил руками мнущие движения. А-а, массаж. Я кивнул. Он пикнул моим брелоком о какой-то пультик на стене ещё раз. А потом пробежал пальцами по моей спине, как по клавишам музыкального инструмента.

Это был один из лучших массажей в моей жизни! Его пальцы чувствовали все болезненные точки моего тела, потом медленно, но настойчиво боль выдавливалась из этого места, тело как бы распускалось здесь. Затем его пальцы находили другое зажатие и работали там. И так с головы до пят. В финале я стёк со стола и с благодарностью пожал Мастеру руки. Моё тело перешло в абсолютно амёбное состояние. Оно вроде и есть, но такое расслабленное, что совершенно меня не слушается. Каждое движение совершается усилием воли. И вот моя амёба, едва переставляя псевдоножки, плетётся вверх по лестнице в зону отдыха. Лифт, конечно, есть, но мозг работает так же медленно, как и тело. А оно вынуждено цепляться псевдоручками за перила, чтобы не сесть псевдозадницей на мраморные ступени лестницы.

И вот я в зоне отдыха (релакса) с удовольствием плюхаюсь в очень удобное кресло. Оно, как и все остальные, повёрнуто к окну. И когда успело стемнеть? В окно видны звёзды в небе над морем, тёмные силуэты корабликов с огоньками и бликами от них на мелких волнах моря. И тут моя амёбная сущность захотела фагоцитоза. Есть она захотела…

Я перемещаюсь из удобного кресла за низкий столик местного кафе. Стульев нет. Сидеть надо на полу, на коврике. Но мои ноги уютно сворачиваются крендельком. Раньше так не получалось. Я смотрю в меню на корейском языке, делаю заказ. Мы с официантом мило чирикаем непонятно на каком языке, но друг друга понимаем. Он пикает моим брелоком. Приносит заказанное. Я ем и смотрю корейскую мелодраму по телевизору. Тут меня и находят коллеги.

А чего хочется после бани? Правильно, пива. Поэтому мы уже вчетвером (часть наших ушла после бани в гостиницу) отправились на поиски пивбара. Мы шли по улице и заходили в каждый, пока не нашли в одном из них свободный столик. Сели, заказали. И тут от соседнего столика к нам подходит молодой кореец: «Русские? Это самый уважаемый мной народ!» Мы переглянулись. Парень заказал всем пива и подсел к нашему столу, переставив свой стул: «Можно, я с вами поговорю, а то русский язык уже стал забывать». Оказалось, его зовут Ким, и его бабушка живёт на Сахалине. Он гостил у неё несколько раз, знает, что такое пирожки и пельмени. Неплохо говорит по-русски, включая матерную часть. «А чем русские хороши?» – не дождавшись пояснений, спрашивает один из нас. Первое удивление у паренька было при первом путешествии к бабушке. Ему не хватало денег на автобус, и незнакомый человек, стоявший за ним в очереди, заплатил за него. «Он просто отдал мне свои деньги!» – удивлялся Ким. И потом удивления хватало. У него на Сахалине появились друзья. «Настоящие!» – показывал большой палец паренёк. – Где мы были! Хорошо, что бабушка не знает».

Он вызвался проводить нас до гостиницы. А по дороге заманил в супермаркет: «Я вам покажу, где классная водка продаётся». Водку мы купили сами, хотя Ким порывался за всё заплатить. Долго прощались в вестибюле гостиницы, фотались и жали друг другу руки. Парень он, конечно, классный. А водка – так себе, двадцатиградусная.

ЭХ, ДОРОГИ…

«Житель Люксембурга сошёл с ума на третий день автопутешествия по дороге Москва – Владивосток»…

От Ясна-Школы я узнал, что «пути» и «дороги» были раньше не синонимами. Дороги шли на Руси вдоль рек, а зимой и по ним. А пути идут от реки до реки, пересекая их. Тот, кто передвигается по путям, – путник. Есть ещё тропинка-торопинка, которая срезает углы между путями и дорогами. Позже пути стали главнее и понятия эти слились.

Поскольку этим летом мы практически всей семьёй прокатились от Иркутска до Владивостока и обратно (8718 км между прочим), попробую порассуждать на эту тему.

Дороги носят разные названия – Байкал, Амур, Уссури. Идут где-то напролом. И ты видишь, как для дороги снесена часть горы и насыпана в долине. Поражаешься колоссальности проведённой работы. Машина на такой дороге идёт прямо, не спускаясь и не поднимаясь. А где-то дорога услужливо виляет вокруг каждой горочки или вынужденно вьётся серпантином вокруг Байкала.

Покрытия различные. Вот где пятьдесят оттенков серого. От чёрного свежеположенного, ещё без разметки, до седого старого, с родимыми пятнами залатанных ям или чёрными морщинами залитых трещин. Есть ещё рыжие участки. Чёрно-рыжие, серо-рыжие… О неровностях на дороге предупреждают знаки. Иногда хмыкаешь про себя, стоило ли из-за маленькой кочки ставить столько знаков: и этапное ограничение скорости, и женщина на дороге, вид сверху. И не очень-то обращаешь на них внимание при дальнейшем предупреждении, а там так тряханёт! Зубы лязгнут и глухо вздохнут передние стойки у машины. Там, где дорога насыпана на болоте или мари, могут проседать целые её участки, и полотно дороги превращается в аттракцион «Весёлые горки». Дети пищат и радуются. Въезд и съезд на мост тоже редко бывает гладким. А вообще неровности, даже небольшие, видны издалека по чёрным отметинам от колёс. Размышлял я над ними долго, пока не увидел пустую фуру, – её колёса на средних осях не касались дороги и не крутились. Полагаю, что это они оставляют свои следы на неровностях.