Память гарпии

февраль 2018

«Забудь…» – тихим шепотом просвистел ветер.

Высокий мужчина в черном пальто вздрогнул и обернулся. Но поблизости никого не было, лишь ряды могил тянулись вдоль забора.

Голоса призраков?

Порой ему казалось, что он и сам – лишь призрак, тень прежнего себя. Даже внешне походил на мертвеца: узкое бледное лицо, серые веки, впалые щёки. Будто сошел со страниц мрачного комикса. Тяжелые полы пальто загибаются на ветру, стоячий ворот закрывает шею, на коротких темных волосах пеплом лежит снег, а в серо-голубых глазах блестит меланхолия. Он вписывался в кладбищенский пейзаж лучше корявых черных дубов.

Орфин, этот псевдоним, гибрид имени и фамилии, запал ему в душу еще в старших классах. В нём хранилось наивное желание верить, что каждый человек – неповторимая загадка. Вот только никто давно не звал его «Орфином», лишь внутренний голос. И верить в идеалы юности становилось всё сложнее.

Правда в том, что три года назад самая завораживающая из живых тайн ускользнула навеки. Ее тело нашли и предали земле, как подобает, и теперь она лежала двумя метрами ниже под мерзлым грунтом. Орфин нечасто навещал могилу, ведь это каждый раз царапало сердце. Но в трудные минуты выбора его влекло сюда, на Даниловское кладбище, и он приходил. Такая сложилась традиция.

Вот и теперь он стоял над могильной плитой с печальными датами «1995–2015» и слушал ветер. Что тот шептал?

Орфин положил цветы возле надгробия. Белые лилии почти растаяли в снегу.

– Не против моей компании?

– О, вряд ли ты теперь мне помешаешь.

– Ну да.

Ее голос звучал лишь в его голове, но так живо и правдоподобно, словно девушка стояла за спиной. В воображении возник ее образ: мелкий бес черных кудряшек, проницательный взгляд.

– Я не знаю, как быть, Рита. Сегодня приходила Медеш, поставила ультиматум. Не понимаю, почему она до сих пор меня не уволила, если так недовольна!

Он вспомнил образ этой властной женщины: белый костюм с узкой юбкой, короткая платиновая стрижка. Она владела «Сиянием» – элитным психологическим центром, где он работал.

Вчера вечером Медеш сидела, закинув ногу на ногу, в его же кресле и ласково, слово за слово уничтожала остатки его надежды на будущее.

– Ты не справляешься? – ее высокий голос лоснился притворным участием. – Милый мой, не всем можно помочь простым разговором.

– Психология – это не простые разговоры.

– Не учи меня моей специальности, Орфолин, – сказала Медеш жестче. Она всегда звала его по фамилии. Он мог позволить себе такую роскошь только за глаза. – С этого дня ты будешь предлагать клиентам эфиниол. Особенно «трудным случаям». Тебе ясно?

– Вы можете просто меня оштрафовать. Не нужно травить клиентов.

– Оштрафовать? Тебе напомнить, сколько ты уже мне должен? Орфолин, если ты не можешь вылезти из своей депрессии, я предлагаю тебе способ хотя бы вылезти из долгов!

– Я не наркодилер.

– А эфиниол не наркотик, просто цветочные масла. Послушай. Раньше тебе это было не нужно, я понимаю. Ты был просто неподражаем, девчонки уходили от тебя в слезах, но всё равно возвращались. Да я могла бы распечатать магниты с твоей мордашкой, продавать и делать на этом состояние! Вот что значит природное обаяние. Но пора спуститься с небес на землю. Теперь ты как все. Думаешь, от эфиниола людям будет хуже? Он не дороже, чем встречи с тобой, тоже вызывает зависимость, но, в отличие от тебя, хотя бы не заставляет рыдать.

Она посмеивалась, издевалась над ним, напоминая то время. Орфин замыкался от таких разговоров, всякий раз чувствуя, что никогда не отмоется. И всё же он упрямо повторил:

– Я справлюсь без твоих капель.

Стеклянные пузырьки с эфиниолом выглядели чертовски симпатично, особенно когда сквозь них проходил свет: кристально-прозрачная красная жидкость сияла и отбрасывала яркие отблески. Еще недавно Орфин верил в безвредность препарата, но в последние месяцы всё чаще замечал неестественно блаженные улыбки на лицах клиентов «Сияния». Сиюминутно от эфиниола им становилось легче. Но разве так должен помогать психолог?

Начальница поджала губы.

– Ты стал бесполезен.

– Я веду девять клиентов.

– Ведешь? Хоть кому-то из них стало лучше от ваших встреч? Послушай, – она склонилась над столом, сверкнув декольте. – Вот мой профессиональный взгляд, бесплатно. Ты прорабатываешь с их помощью собственную травму и свой драгоценный комплекс вины. Но знаешь, милый, хватит. Здесь, конечно, санаторий, но не для тебя. Ты даешь людям капли и адрес сайта. Иначе… более серьезным врачам, чем мы с тобой, придется узнать о твоем состоянии. Галлюцинации – это серьезный симптом.

– Я давно их не вижу!

Медеш приподняла тонко прочерченные брови.

– Или, возможно, полиции стоит узнать о странных обстоятельствах смерти твоей подружки?

После той встречи прошла бессонная ночь и день, полный тревог. Но даже теперь, вспоминая в десятый раз тот разговор, Орфин скрипнул зубами. Конечно, он попытался выкрутиться. Притворился покорным, решив для себя, что ни за что ей не подчинится. Что найдет выход. Но что теперь?

Эта женщина слишком хорошо знала его слабости и профессионально давила на них. Застарелое чувство вины и страх безумия. Возможно, ему правда следует приостановить практику и самому обратиться к специалисту. Но стоило Орфину представить, как он обзванивает клиентов, отменяет сеансы и потом в одиночестве меряет шагами квартиру – как становилось тошно. Смутная надежда, что он нужен и полезен людям, держала на плаву последние три года.

Но теперь он стоял под февральским ветром, упрямо не запахивая пальто. Промозглый холод пробирал до костей, жег уши и пальцы, но это казалось… справедливым и заслуженным.

Если он сдастся, то лучше сразу лечь тут и закопаться в снег.

Что же он мог противопоставить Медеш? Ну же, думай. Может, отдать флакон на независимую экспертизу? Затем связаться с конкурентами Медеш, обменяться секретами, выдвинуть ответный ультиматум…

«Забудь…» – прозвучало вдруг отчетливей и громче. Низкий нечеловеческий голос.

У Орфина вырвался громкий выдох и вместе с ним белесое облачко пара изо рта. Только не это. Снова голоса. Он-то думал, что давно избавился от них.

Бестелесный шепот скользил по кладбищу вихрем рваных смешков. Слова напоминали звуки сминаемой бумаги.

«Отдай свои тревоги. Оставь бытое мертвецам… нам нужнее».

– Хватит… – прошептал Орфин.

Непонятно, как вообще удавалось разбирать слова в этом шуршании. Шум скрадывал и искажал всё: интонации, тембр… Совсем не похоже на голос молодой девушки. И всё же Орфин не удержался от естественного вопроса:

– Рита?..

Ветер насмешливо взметнул перья снега, и мороз проник под ребра. В грудь словно скользнул кубик льда, и солнечное сплетение заныло пустотой.

«Отчего ты так торопишься на тот свет?»

Орфин отступил на пару шагов от надгробия.

– Иди к чёрту!

«Лучше скажи, что желаешь забыть? Иначе мы заберём то, что ближе лежит».

Отчаяние затягивалось на шее. Мало того, что Медеш ему угрожает, так еще и призрачные голоса вернулись. Безнадежно. Больше всего в мире Орфин боялся оказаться пациентом психбольницы, и никогда прежде он не был так близко к этому. Разве что сразу после смерти Риты.

Сбиваясь с шага на бег, Орфин бросился к машине. Дальше от могилы иллюзии должны отступить.

«Ну стой! Да чтоб тебе пусто было, жлоб! – рявкнул голос громче, словно шуршание фольги у самого уха. – К чему тащить такой груз? Лишняя память тебя погубит!»

Он хлопнул дверцей черного ниссана, включил зажигание. Нельзя уехать от собственных галлюцинаций, но он ничего не мог с собой поделать.

«Куда ты, дурень!? – прошуршало вдогонку. – Ты себя-то видел? Разобьешься!» Не слушая этот бред, Орфин вдавил педаль газа.

Он уносился всё дальше от кладбища, сжимая руль мертвой хваткой, и пялился на дорогу, едва заставляя себя моргать. Сердце гулко колотилось. Голос стих, словно невидимка впрямь остался среди могил. Но его ледяное прикосновение не прошло даром – Орфин чувствовал его след как ментальную рану, дырку в мыслях. Как слово, которое вертится на языке, но не идет на ум.

Он свернул на Третье транспортное. Печка в машине работала на полную, и, благодаря ей, ледяной комок в груди постепенно оттаивал. Наконец удалось отогреться. Дорога неслась под колесами, и белое марево липло к стеклу, так что дворники едва справлялись. Город расплывался в молочной пелене.

Навалилась жуткая усталость, веки потяжелели. Вторые сутки без сна, как-никак. Орфин старательно моргал, пытаясь взбодриться, но его снова и снова накрывало вязкой дремой. Кофеин и тяжелая музыка, бьющаяся в машине, как пульс, не помогали.

… Рита сидела справа от него – в короткой джинсовой юбке, закинув ногу на ногу и выставив пестрые колготки. Кудри вились вокруг ее лица, как дымное облако. Огни встречных фар вспышками высвечивали улыбчивое лицо, позолоченное веснушками. В темных глазах играли искорки.

– Милый, не та нота, – заявила она с убийственной уверенностью.

– Чего? – изумленно переспросил Орфин.

– Забудь.

Гул мотора эхом повторил это слово: «Забудь…»

Орфин резко обернулся и уставился на девушку. Его вдруг полоснуло ужасом.

– Ты же мертва!

– Ага! – радостно кивнула Рита и стукнула его по плечу. – Как и ты!

Она указала пальцем вперед на дорогу. Нечто громадное и неумолимое неслось прямо на них.

Орфин рывком проснулся. Машину вынесло на встречку, фары ослепили горизонт. Он отчаянно крутанул руль, но…

Удар, ливень осколков, раскаленный треск боли, а затем – пустота.

Забытое

май 2013

В гостиной играла тяжелая музыка. Черкая в блокноте соображения по новому клиенту, Орфин не сразу услышал входной звонок. Он никого не ждал, но всё же оторвался от записей и подошел посмотреть в глазок. Вместо коммивояжера или соседа под дверью стояла его эпизодическая клиентка. Сквозь кривое стекло она казалась шаржем: крона из кудрей на тонких ножках. Его не удивило, что она знает, где он живет, ведь однажды девушка уже была здесь. Но такой внезапный визит посреди ночи, без спроса и предупреждения?

Орфин открыл дверь. От Риты пахло грозой. Ее джинсы ниже колен были мокрыми насквозь, с зонта успела натечь лужа. Впрочем, судя по лицу, ливень был меньшей из ее бед. На скуле и брови девушки отпечаталась ссадина, кудри неопрятно топорщились, в глазах стояла мольба, а за спиной висела пухлая черная сумка.

– Боже…

– Мне некуда больше идти, – сказала она, оправдываясь. – Андрей, пожалуйста. Я поругалась с хозяйкой комнаты. Я завтра же найду новое жилье, но сейчас…

– Ничего себе поругалась, – он выразительно посмотрел на царапины и посторонился. – Проходи.

Закрыв за ней дверь, глубоко вдохнул влажную свежесть, которую Рита принесла с собой. Внезапная встреча разбила привычный ход вечера, и каждый миг вдруг стал чем-то необычным и ценным.

– У тебя есть, во что переодеться?

Она кивнула, и он напомнил ей, где ванная. Пока Рита возилась там, а с зонта продолжала течь вода, Орфин бродил по собственной квартире, внезапно неприкаянный. Было ошибкой обратиться к ней на «ты». Нужно просто решить, где постелить ей. У него две комнаты: спальня и проходная гостиная с диваном, где он обычно работал с блокнотом или ноутбуком. Предложить ей этот диван, значит.

Когда Рита вышла – в плотных сиреневых колготках, мини-юбке и открытой майке – Орфин заставил себя оторвать взгляд от ее бедер и заметил синяки и кровь на руках.

– Что произошло?

– Говорю же, поссорились.

Пару секунд застенчиво постояв в коридоре, она зашла в гостиную. Орфин включил более яркий свет, твердо взял ее за кисть и повернул руку так, чтоб осмотреть повреждения. Костяшки кулака разбиты, ниже локтя содран большой лоскут кожи, словно рукой тормозили о шершавую стену или асфальт. Должно быть, очень больно, но Рита ни разу не поморщилась. Он отодвинул кудри, чтоб рассмотреть ссадины на лице. К его удивлению, девушка не возражала. Он почувствовал волнующее дуновение ее дыхания и отстранился.

– Какой вердикт, доктор? – спросила она игриво.

– Лучше всё это обработать. Я посмотрю, что есть в аптечке.

– Я не могу позволить себе такого элитного доктора, ты же знаешь.

– Прекрати.

Он принес ватные диски, флакон с антисептиком и аккуратно промокнул ее ранки.

– Так что же вы не поделили? – задал вопрос между делом.

Рита сидела, плотно сжав губы.

– Щиплет?

– Немного. Нормально. М… Она застукала, что я держу котенка.

Не то чтобы Орфин удивился: это звучало вполне в духе Риты. Но ему были любопытны подробности, и он стал расспрашивать.

– Он уже месяц у меня жил, – Рита самодовольно ухмыльнулась, – а она только сейчас прочухала. Тогда были заморозки, помнишь, в конце марта? Он сидел совсем один, мерз и мяукал. Что мне было делать? Там его оставить? Он совсем ручной.

– А сейчас котенок где?

– Сбежал… Эта сука так разоралась – напугала его до усрачки, он весь заметался, бедный, и свалил. Я два часа его искала там, по дворам. Никого, – она покачала головой.

– Коты живучие. Он будет в порядке.

– Я завтра снова его поищу.

Закончив с антисептиком, Орфин критически осмотрел ее руки.

– Может, отвезти тебя в травмпункт? Пусть сделают рентген – убедимся, что все кости целы.

– Да целы, не кипишуй. На мне тоже, как на кошке, заживает, – девушка ухмыльнулась и закусила губу.

Между их лицами едва уместилась бы длина ладони. Они сидели рядышком на тёплом диване, совсем одни, за окном шумел ливень, и каждая секунда немого ожидания распаляла глубинный огонь.

Ее вызывающий наряд, долгие взгляды, румянец и сотня скрытых от разума нюансов в движениях и голосе – словом, всё говорило Орфину: «Возьми ее! Она сама этого хочет!»

Чёрт, его влекло к этой женщине с первой минуты, как он ее увидел полгода назад. И сейчас, возможно, настойчивее, чем когда-либо.

Профессиональная этика? В эту минуту он готов был без раздумий отбросить все глупые условности. Вот только… Меньше всего хотелось, чтоб она сочла поцелуй намеком на то, что гостеприимство не задаром. Им обоим потом никогда не отделаться от этого подтекста, этих подозрений. Орфин всегда будет спрашивать себя: «Вдруг она согласилась только ради ночлега?» И презирать себя.

Поэтому он заставил себя отвернуться, встать. Налил себе холодной воды.

– Можешь оставаться, сколько потребуется, – сказал он, не глядя на гостью. – Пока не найдешь подходящее жилье. И котенка того можешь принести, если найдешь, – добавил, не успев подумать, в приступе великодушия.

… После смерти Риты тот кот, Буран, так и остался жить у него. Настоящий серый демон. Может, с Ритой он и был «ручным», но Орфина всегда дичился и кошмарил своими выходками, словно помнил хозяйку и мстил.

Он ненавидел сидеть взаперти. Стоило хоть на день перекрыть путь на улицу, и кот превращал квартиру в бедлам. Потому даже в феврале приходилось оставлять окно приоткрытым, и на подоконнике надувало сугробы.

Приют поразил Орфина своим убранством. Последние дни мир вокруг был неизменно серым и обветшалым, словно слепленным из пыли. Здесь же всё сверкало чистотой и золотом – немыслимо помпезное, но завораживающее. Широкие витые колонны, просторный свод купола, безупречно гладкие стены. Подобно средневековым церквям, что высятся над грязными лачугами и потрясают светом витражей – этот собор так же манил к себе и подавлял великолепием.

Сейчас в нём шла служба, главный зал полнился прихожанами в белых одеждах. Орфин и не надеялся встретить тут так много призраков. Он даже вздохнул с облегчением. «Алтай не обманул: если где и искать Риту, то здесь».

Из глубины зала, с возвышения, напоминавшего скорее сцену, чем амвон, лилась мягкая музыка.

Туда в сопровождении двух призраков-статуй поднялся высокий юноша и развернулся к залу. Четверо служителей в плотных льняных туниках воздели руки, и пурга тугими потоками устремилась следом. Повинуясь движениям их пальцев, она начала кружить вокруг головы юноши, уплотняясь, формируя невесомые нити, сплетаясь в облачный венок. Синхронный взмах – и он, засверкав золотом, обратился ровным металлическим обручем, который лег на волосы, напоминая и корону, и нимб. Орфин потрясенно наблюдал за этим действом.

Позади юноши встал некто в широком черно-золотом балахоне и раскинул руки. Сверху, заглушая музыку, раздался гулкий теплый голос.

– Сегодня, дети мои, еще одна достойная душа отыщет светлый удел. Да отринешь ты отголоски Бытого и примешь покой, о смиренный Искатель.

Орфин поднял взгляд в поисках говорившего. По периметру зала шел внутренний балкон с балюстрадой – на нём, прямо над сценой, возвышалась гора красной ткани. Лишь приглядевшись, Орфин понял, что это и есть священник. Казалось, такой человек должен весить полтонны.

– Настала пора завершить твою коду, – прогудел он. – Объятья Всевышнего распахнутся пред тобой, и ты вознесешься, позабыв земные горечи.

Юноша и фигура за ним медленно поднимали руки, а музыка становилась всё громче и напряженней. Орфин подался вперед, завороженный. В глубине сцены он заметил массивные песочные часы, по которым струилась мерцающая жидкость. Как только последние капли света перетекли в нижний сосуд, сцена озарилась.

– Пусть страдания твои канут, – провозгласил священник, – ибо время, отведенное им, не вечно.

Часы повернулись, и брызги окропили коленопреклоненного. В тот же миг юноша вдруг вспыхнул и обратился сонмом невесомых искр, которые устремились в небо сквозь круглое окно в вершине купола. По зрителям пронесся вздох восхищения, да и Орфин не сдержал изумленного возгласа. Человек в черно-золотом балахоне плавно взмахнул руками, и все запели – нестройно, но воодушевленно. Они восхваляли покой и прощались с тем, кто благополучно их покинул.

Дыхание участилось, мысли путались, и Орфин не мог понять, что видел только что. Неужели смерть может быть настолько прекрасной?

Пение паствы сменилось искусным хоралом из боковых ниш. Священник в красном воззвал:

– Ступайте вперед, о печальные души. Теперь время каждому из вас на шаг приблизиться к покою.

Призраки медленно потянулись к помосту. Орфин оказался зажат внутри толпы, которая, шаркая ногами, зачаровано продвигалась вперед. С одинаковыми неподвижными улыбками все смотрели на сцену и мерно покачивались. На вопросы Орфина никто не реагировал. От их безразличия по спине побежали мурашки.

Он был достаточно высоким, чтоб разглядеть, что происходит возле сцены. Это напоминало причастие. Люди по одному подходили к служителю в черном, который поил их чем-то и пальцем касался лбов.

Орфин напомнил себе о цели, с которой сюда пришел. Теперь, когда мистерия кончилась, он наконец мог сосредоточиться на поисках Риты. В этом зале собралось несколько сотен молчаливых душ, но он не мог охватить всех взглядом. Нужна была точка обзора получше. Балкон, идущий сверху кольцом, как театральная ложа, отлично подходил.

Орфин протолкался сквозь людское море к винтовой лестнице, скрытой среди вензелей. Вход на нее был закрыт узкой кованой дверцей, запертой на щеколду. Просунув пальцы между золотыми кружевами и отодвинув ее, он скользнул наверх. На втором этаже оказалось сумрачно, и хор звучал глуше. Но не успел он пройти и десятка шагов, как…

– Твое место внизу, – прозвучал бесстрастный, почти бесполый голос.

Орфин вздрогнул от неожиданности. Говорил юноша с кукольным фарфоровым лицом. Золотая мантия и пика при нём. Страж, каких хватало по всему Приюту. Они, как статуи, дежурили на каждом повороте, у каждой двери – безупречные хранители покоя.

– Я… – начал оправдываться Орфин, – просто хотел взглянуть вниз с балкона. Я ищу знакомую. Для этого мне нужно увидеть всех, кто в зале, понимаете? Это займет пять минут.

– Спускайся. Ты должен заплатить десятину на причастии.

– Какую еще десятину? Мне просто нужно…

– Иди вниз.

Двое других стражей сдвинулись с места и шагнули к нему. Их идеальные юные лица не выражали эмоций. Орфин растерялся, переводя взгляд с одного на другого, а они повторяли заученные реплики и неуклонно теснили его к лестнице.

– Не будьте слишком строги, дети мои, – вдруг велел густой обволакивающий голос за спинами стражей. – Пусть подойдет ко мне.

Стражи расступились мгновенно. В конце коридора Орфин увидел алую глыбу священника, чей голос направлял службу. Здесь, в сумрачном коридоре, занимая весь проход, он выглядел весьма устрашающе.

– Я слышал, ты хочешь оглядеть зал, дитя? Идем. Я частенько наблюдаю за мессами и знаю, откуда смотреть.

Подавив внезапную робость, Орфин поспешил к нему. Священник назвался настоятелем Лукрецием и ласково улыбнулся ему. Орфин представил, как они смотрятся со стороны – массивная фигура в красном, за которой едва поспевает тощий хлыщ в пыльно-черном пальто. Вскоре они вышли в пятно света, падающего из отверстия в потолке. Теперь провожатый не казался таким огромным – не великан, а упитанный дядюшка в красном халате. Его оплывшее лицо с бусинами глаз излучало благодушие. Ступал он величественно и неспешно.

Жемчужно-белые коридоры ветвились и петляли. По настенным желобам сочился жидкий свет. Отовсюду доносился перезвон стеклянных занавесей – здание словно дышало этим звуком. Все проходы были занавешены нитями из бусин, и любое движение сквозь них сопровождалось мелодичным звоном.

По пути настоятель завел мягкий участливый разговор. Как, мол, ты себя чувствуешь в Приюте, сумел ли ощутить покой за проведенные здесь повороты часов. Наконец они вышли на балкон, откуда и впрямь открывался отличный обзор. Орфин прильнул к балюстраде, шаря взглядом по головам, перескакивая от одной черной макушки к другой. Он всматривался так отчаянно, что поплыло перед глазами. На миг вместо вялой толпы он увидел всполохи ярких цветов, пульсирующих в ритмичном движении. Зажмурившись, мотнул головой, и всё вернулось в норму.

– Я понимаю твою тоску, дитя, – сказал Лукреций, опуская массивные локти на парапет рядом с Орфином. – Многие надеялись отыскать в Пургаториуме ушедших близких. Но никому не удалось. Память – лишь источник мучений. Не держись за нее так крепко.

Пару раз Орфину мерещилось, что он выхватил похожее лицо, но нет, всякий раз это оказывалась не она.

– Все эти ребята, – Орфин кивнул вниз, – они как раз отказались от памяти, да?

– Они приобрели нечто большее. Покой.

Всё больше прихожан, причастившись, таяло в темноте коридоров за колоннами. Риты здесь не было.

– Думаю, я пока не готов к такому, – ответил Орфин после затянувшейся паузы.

– Понимаю, – Лукреций кивнул. – Никто не просит тебя отрекаться от всех воспоминаний разом. Как и все, ты должен готовиться к Вознесению поэтапно. Что ж… – священник тоже смотрел, как медленно убывает толпа, – кажется, вот-вот настанет твой черед причаститься, дитя. Но прежде, возможно, ты хочешь спросить о чем-то?

Орфин кивнул и описал внешность Риты.

– Среди ваших прихожан когда-нибудь была такая девушка?

– Ты должен оставить эти тщетные поиски, – назидательно произнес Лукреций.

– Вы не ответили на вопрос… отче.

– Под твое описание попадают десятки. Однако сомневаюсь, что я видел твою подругу. А теперь – ступай…

– Постойте, у меня есть еще вопросы, – перебил Орфин. – Что произошло с парнем на сцене? Как те другие сделали ему венец? А вот эти, – он быстро кивнул на призраков-статуй, – они вообще люди?

Отец Лукреций поднял ладонь, прежде чем Орфин успел продолжить, и гулко от души засмеялся.

– Вижу, ты совсем недавно среди нас. Тебе предстоит долгий путь, но мы поможем и поддержим. Сегодня ты видел чудо Вознесения: душа того юноши отыскала покой и свет – к тому мы все стремимся. Венец для него сплели наши зодчие – в том их дар и талант: пурга покорна их рукам. И разумеется, стражи Приюта – такие же блуждающие души, как ты и как все, разве что немного крепче и сильнее. В том их талант. А теперь, – повторил он тверже, – ступай вниз. Передай исповедарю, отцу Геласию, что желаешь заплатить десятину.

– Что это значит?

– Обыкновенный обряд для прихожан Приюта. Не страшись, тебе станет легче после этого.

– Я мог бы заплатить сразу вам, отче, без посредников, – с этими словами Орфин достал на свет статуэтку ангела и протянул священнику.

Тот принял ее с умилением. В его руках фигурка терялась, как детская игрушка.

– Какая занимательная вещица. Но нет, дитя, обряд не терпит изменений.

– Но чем мне тогда платить?

Лукреций загадочно улыбнулся.

– Послушайте, я же сказал, что не готов отдавать память.

– Отец Геласий заберет лишь толику в уплату за нашу защиту и заботу.

От разговора становилось всё тревожней. В ушах эхом звучало напутствие Алтая беречь память.

– Я был на острове, где таких фигурок десятки, – предпринял новую попытку Орфин. – Они бы так подошли Приюту…

– Это лишь хрупкий отголосок Бытого, дитя; безделица, что канет на повороте часов.

Лукреций поднял ангела на высоту собственного лица и мощно дунул на него. Верхний слой статуэтки разлетелся крупицами и пылью – остался только остов, похожий на окаменелый скелет. Орфин потрясенно моргнул и отступил на шаг от балюстрады.

– Отче, – раз трюк с подарком не удался, придется говорить напрямик. – Простите, если ввел вас в заблуждение. Но мне не нужны ни забота, ни покой. Я искал конкретного человека, и если ее здесь нет и не было – то я отправлюсь своей дорогой. Мне незачем оставаться, и я не собираюсь вступать в ряды Приюта.

– Шагнув под крышу собора, ты уже стал одним из нас.

Отец Лукреций вновь нависал над ним грозным великаном. Казалось, он способен раздавить череп в кулаке.

– То есть вы даже?.. – Орфин облизнул губы, спиной чувствуя присутствие стражей позади. – Зачем я вам? Разве?..

– Довольно, дитя, – гулко оборвал его Лукреций. Он казался настолько огромным, что было странно, как край балкона не проламывается под ним. – Не заставляй отца Геласия ждать. Ступай вниз и не нарушай больше наш распорядок. Я понаблюдаю за тобой.

– Пожалуйста, просто дайте мне время! Я ведь всё равно никак не сбегу.

Лукреций легонько повел рукой, и позади Орфина раздались тяжелые шаги. Рука, твердая, как камень, коснулась его чуть выше локтя.

– Я иду, я сам, – быстро сказал он, разворачиваясь.

Двое призраков-статуй сопроводили его вниз по лестнице. Священник в черно-золотой рясе, служивший мессу и касавшийся лбов, успел спуститься со сцены. Его лицо было скрыто низким капюшоном, отчего он напоминал Смерть со средневековых гравюр.

Орфин судорожно огляделся, но всюду были стражи. Он заставил себя сделать пару шагов в сторону жнеца. Чёрт! Причастие выглядело невинно со стороны, но эти пустые взгляды… Чем здесь опаивают?

– Не бойся, дитя! – донеслись сверху слова Лукреция. – Отец Геласий, возьмите с нашего нового друга десятину и не скупитесь на лету.

Священник приподнял небольшую чарку с мерцающей жидкостью, напоминавшей ртуть. От нее шел сильный сладкий запах.

– Что это?

– Обезболивающее, – ответил Геласий тихо и бесстрастно, с щепоткой иронии.

Не решаясь прямо отказаться от напитка, Орфин принял чарку и поднял ее ко рту. Надо как-то хитро разлить жидкость, чтоб священники поверили, что он выпил. Но стоило сосуду оказаться под носом, как Орфина разморило от запаха. Мерцающий пар нес в себе приторно-химический аромат ванили, от которого воля таяла. Он опрокинул дурман в себя, как шот. В первый миг напиток напомнил очень крепкий ликер, но, вместо того чтоб обжечь гортань, он обволок ее медом.

Из широкого черного рукава отца Геласия показались тощие пальцы. Он на несколько секунд коснулся лба Орфина, убрал руку, и его капюшон качнулся в кивке.

– Вот и всё, – огласил настоятель с балкона. – И нечего было бояться, правда?

Его голос звучал замедленно.

Вся церковь окрасилась в солнечно-янтарные оттенки.

Орфин пытался напомнить себе, что подвергся воздействию какого-то… вещества… но по телу разлилась такая приятная ленивая тяжесть, такое полуденное расслабление, что мысли текли всё медленнее, почти не превращаясь в слова.

Он побрел, куда велели. Сонно отодвинул полог из стеклянных бус и повалился на бело-облачные подушки. Под потолком вился дым, складываясь в причудливые образы. Казалось, целые мифы бурлят в золотистых испарениях. Они ускользали, но оставалось теплое чувство, похожее на ласковые объятья матери.

Забытое

2001

В этом месяце он хотел, чтоб все звали его Энди. Но соглашались на это только новые знакомые.

Сегодня он впервые праздновал Новый год не дома и был почти счастлив по этому поводу. В гостях у приятеля было много детей – шумно и весело. Гораздо лучше, чем дома. Но к одиннадцати всех стали забирать родители. Хозяйка беспокойно смотрела на Энди и спрашивала, когда за ним зайдут. Мальчик закусил губу и медленно поднял взгляд.

– Мой папа всегда очень пьет на Новый год, – соврал он. – М-можно я останусь у вас?

Глаза женщины наполнились возмущением и жалостью.

– Он обижает тебя?

– Да… то есть нет, – заметался Энди. – Он просто очень грустит по маме. Можно я, пожалуйста, останусь у вас?

– Да-да, конечно. Я постелю тебе в гостиной.

Сын хозяйки подслушивал этот разговор и смотрел на Энди исподлобья. Когда его мама ушла, он поднял руку и покрутил пальцем у виска. Энди показал ему средний палец.

На самом деле он даже хотел бы, чтоб отец напивался раз в год на Новогоднюю ночь, а остальное время был нормальным. Но он всегда был… помешанным. С тех пор как маму положили в больницу, он тоже словно исчез, по крайней мере для старшего сына. Вернуться сейчас домой означало снова слушать бесконечное тиканье часов и смотреть, как отец расчесывает и нянчит сестру.

За полночь он сидел на застеленном диване в чужой гостиной и смотрел на всполохи салютов за окном. Он лег и попытался заснуть. Далекий уличный шум ему не мешал, но вот часы… Они висели прямо над дверью – массивные, как охотничий трофей – и невыносимо тикали. Энди свернулся на боку, спрятал голову под подушкой и зажал ею ухо, но всё равно слышал этот звук. Как обратный отсчет бомбы.

В два пятнадцать он поднялся, подтащил кресло к двери, взобрался, снял проклятые часы и швырнул их через комнату. Они разбились с ужасным грохотом, и его тут же охватил ужас, ведь он был в гостях. Теперь его накажут.

Энди заметался, выбежал в коридор, услышал возню в спальне взрослых. Он быстро обулся, схватил куртку и бросился вон из квартиры.

Несколько минут он просто бежал прочь по оживленным праздничным улицам. Здесь смеялись пьяные компании, и было довольно холодно. Куда идти? Он подумал, что лучше всю ночь тут промерзнет, чем вернется домой или в гости. А потом нашел идею получше. Он пойдет к своей маме. Когда, если не сейчас.

Уши вскоре заныли от холода, но он упорно шел к больнице, сторонясь особо пьяных встречных.

И вот грязно-желтое здание показалось за поворотом. Его окружал забор, но Энди легко протиснулся между прутьями. Двор почти не освещался. Робея, мальчик подошел к дверям и дернул, но они были заперты. Он стучал и ломился, пока ему не открыл сторож – невысокий толстый дядька с жидкими седыми волосами.

– Ты что здесь делаешь, мальчик? С колядками, что ли, спутал?

– Я хочу повидаться с мамой, – упрямо заявил Энди.

– Так не приемные часы ведь. Ночь – ты чего удумал!

– Сегодня Новый год! Я должен с ней встретиться! Ну пустите, пожалуйста!

– Ты что же, один пришел?

– Мне можно! Папа разрешил.

Несколько секунд сторож оценивающе смотрел на него.

– Ну проходи, – сказал он добрее. – И где будем искать твою маму?

Энди назвал ее имя. Отделения он не знал. Сторож взял его за руку и повел к регистрационной книге и дальше по коридорам вглубь лечебницы. Ладонь у него была потной.

На тускло освещенных стенах многолетними слоями бугрилась штукатурка. Пучки проводов тянулись по углам. В одном из поворотов стоял запах мочи, в другом слышался приглушенный плач. Чем дальше они шли, тем больший ужас овладевал Энди. Он был храбрым мальчиком. Облазил все стены на заброшенной стройке, не боялся ни пауков, ни собак, ни контрольных. Но от коридоров психбольницы скручивало живот. Он плотнее стиснул зубы, чтоб обмануть собственный страх.

Наконец Энди увидел дверь с нужным номером и рванул к ней, выскользнув из пальцев сторожа. Он подергал ручку, но было заперто.

– Да что же ты вытворяешь? – возмутился сторож. – Я думал, ты рассудительный мальчик. Ну, не шуми.

Он щелкнул ключами, и Энди увидел темную палату с четырьмя койками. Мама сидела на одной из них.

В темноте она напомнила ему привидение – большие впалые глазницы, спутанные волны русых волос. Она всё равно была красивой, и Энди готов был кинуться к ней, но… Мама смотрела на него неодобрительно и холодно. Поэтому он подошел медленно и замер возле ее кровати.

– П-привет, – робко сказал он. – С Новым годом?

– И тебя, – ответила мама удивленно, словно и забыла про праздник. – Кто ты, мальчик?

Смысл ее слов не сразу дошел до него. Он улыбнулся, пытаясь сдержать жгучие слёзы.

– Это же я, мам. Андрей…

Он подшагнул еще ближе. Вдруг она не разглядела его лица? Но мама смотрела отстраненно.

– Мой Андрюша? Нет, он же совсем кроха, – она улыбнулась, как будто заглянув в себя. – И волосики у него светлые.

– Так они… потемнели… Мама, это я! – крикнул он.

Другая женщина в палате внезапно заговорила. Ее речь, как витки проволоки, опутывала разум. «Они всегда так говорят… Они всегда так говорят…»

Энди начал задыхаться от подступившего к горлу рыдания. Он хотел перекричать эту сумасшедшую, но слова застряли. Марево перед глазами размазало все черты. Он рыдал, вцепившись в простыни, пока чьи-то крупные руки не отволокли его.

Он просто хотел хоть каплю тепла, хоть каплю узнавания от нее. Но мама оказывалась всё дальше. Кто-то тащил его по сумрачным коридорам. На несколько безумных минут он уверился, что его тоже сочтут сумасшедшим, сотрут память и запрут здесь навсегда. Но дежурный врач лишь дала ему сладкого чая и попыталась – безуспешно – заверить, что в больнице маме становится лучше.

В ту ночь он не думал о своем будущем. Но, взрослея, вспоминал ее вновь и вновь.

Он просидел в камере несколько часов, тщетно пытаясь придумать выход. Затем дверь дрогнула и отворилась, впуская в темницу призрака в черном балахоне – старика Геласия. Орфин настороженно поднялся ему навстречу. Тюремщик запер вход за собой и убрал ключ в складки одежд, не оставляя шанса на побег.

– Что ж… – протянул он хрипло и вкрадчиво. – Время в наших краях никого не лечит. Ты еще помнишь своих родителей, дух? Как тебя звали?

Орфин молчал, глядя на чужака исподлобья. Отца он еще помнил, да. В голове возник образ седеющего мужчины с массивными настенными часами в руках – очередным подарком для сестры Орфина. Но вот лицо матери ускользало.

– О чем ты мечтал? Кого ненавидел?

– К чему эти вопросы? – хмуро спросил Орфин.

Он чувствовал на себе пристальный взор из-под капюшона. Казалось, отец Геласий и не ждет ответов. Он просто набрасывал пищу для размышлений. «Что ты не успел? Кто по тебе плачет?» Цепляясь за эти крючки, воспоминания – те, что еще остались – всплывали сами собой. Орфин сжал зубы и отвернулся. Вместе с памятью подступала непрошеная горечь.

Но вдруг Геласий подался к нему, резко выпростав костлявую руку из черного рукава хламиды, и вцепился пальцами Орфину в лоб. Его пронзило болью тут же, словно вокруг головы сжался замороженный железный обруч. Охнув, он отдернулся, но Геласий резко толкнул его к стене и попытался схватить за шею – Орфин едва успел увернуться.

Его потряхивало, голова раскалывалась, а где-то в самом нутре горела и исходила пустотой рана – словно оторвали кусок самой сути. Он бросился к двери, забыв, что та заперта. Старик ухватил его за локоть, и боль повторилась. С трудом соображая из-за нее, Орфин толкнул исповедаря, но стоило коснуться его груди – и его снова обожгло холодом.

Тощая ладонь на несколько секунд впилась ему в подбородок и щеку, пробороздив новую невидимую рану. Орфин рухнул и не нашел в себе воли подняться. От воспоминаний, которые Геласий своими вопросами заставил ожить в воображении, теперь остались жалкие обрывки. Их драные края трепетали, сочась болью. Орфин забился в угол камеры, прижимая предплечья к груди, словно мог закрыть ими душевные раны.

Геласий медленно подошел к нему и склонился.

– Х-хватит!.. Прошу!..

– Что ты пытался сделать с трубопроводом? – спросил старик почти ласково. Он поигрывал костлявыми пальцами в воздухе недалеко от лица Орфина.

Говорить оказалось сложно.

– Открыть… открыть трубу в дальнее крыло.

– Зачем?

– Чтоб вы… не варили лету… не травили людей.

– Они сами рады избавлению.

На это Орфин не стал отвечать. Два пальца вжались ему в лоб, обрывая новые хвосты воспоминаний. Он заметался, пытаясь высвободиться.

– Я всё сказал! – прохрипел он.

– Знаю. Но ты пытался саботировать Приют – и надеешься на пощаду?

Орфин вскинул руки, защищаясь, но старик схватил его за запястье. Мороз прострелил до локтя, и новый лоскут памяти с треском оторвался от его сущности. Геласий прищурился, словно бы смакуя это воспоминание. Чёрт, да это доставляло ему удовольствие. Гребаный садист!

«Он меня прикончит? Просто по ниткам… вырвет всё, чем я являюсь…»

– Говорят, ты искал кого-то в Пурге. Женщину? Кто же она?

Орфин в панике зажмурился, стараясь не вспоминать. Усилием воли он вызвал в уме другие образы – лица коллег, приключения собственной юности. Что угодно, лишь бы заслониться от этих вопросов.

Геласий впился ему в плечо, и мнема, вырываясь из душевных ран, устремилась ему в пальцы. Образы в памяти гасли и рассыпались в бессмысленное конфетти, а тело парализовало агонией.

Наконец хватка разжалась. Сквозь серый шум Орфин услышал: «Встретимся на Вознесении», затем – как открылась и закрылась дверь. Он лежал в углу обмороженным трупом. Сперва казалось, что в голове ничего не осталось. Но вот перед мысленным взором начали всплывать разрозненные образы прошлого. Связи между ними порвались, и Орфин с трудом мог определить, что происходило раньше, а что позже. И всё же постепенно картина выстраивалась. Да, он всё еще мог припомнить вехи своей жизни и важных людей. Но эту память нашинковали тонкими ломтиками, и он чувствовал зияющую боль прорех.

Но вот ноздри защекотал приторный аромат, и Орфин заставил себя приоткрыть глаза и чуть приподнялся на локте. Прямо перед ним на полу стояла широкая золотая миска, до краев наполненная мерцающей летой. Огромная порция обезболивающего… Она мигом зашьет все надрывы, которые оставил в нём подонок, и прогонит тоску. Вернет блаженную безмятежность.

Орфин смотрел на чашу и чувствовал, что сил противостоять искушению с каждой секундой всё меньше. Конечно, он отлично знал, во что превратится, если выпьет хоть четверть этой дряни. Но разве ему дали выбор?.. Разве есть за что бороться? Ведь всё, что его ждет – это лишь новая жатва воспоминаний, на этот раз окончательная.

И всё же он отчаянно не хотел идти на поводу Приюта и становиться покорной марионеткой. Добровольно сдаваться в ненастные руки. Потому то ли из принципа, то ли из пустого упрямства стал цепляться за последний оплот жизни – потянулся взглядом в Бытое. Завеса дрогнула и поддалась. Сквозь переплетение золотых труб, вьющихся по стенам камеры, проступили проржавевшие сваи фундамента. Щебенка, мусор и земля лежали грязными барханами, в которых копошились насекомые и черви… От всего этого поднимался затхлый запах плесени. Но вместо того, чтобы брезгливо отпрянуть, Орфин нырнул глубже в видение. Там, под землей, он смог укрыться от манящего запаха.

***

Тисифона спикировала к просторному острову, на котором возвышался массивный белый собор, похожий на печь с куполом. Поймав восходящий поток пурги, она развела могучие крылья и зависла в небе над зданием – достаточно высоко, чтоб не заметили. Ветер наполнял ее силой и уверенностью.

Облетев церковь по кругу, внимательно осматривая патрули и окна, гарпия снизилась и подлетела к балкону, выходящему из центрального нефа. Она приземлилась на карниз, но когти предательски клацнули по камню. Златокудрый страж, похожий на статую ангела, резко обернулся. Его зрачки расширились. Он замахнулся, чтоб ударить по трубе и поднять тревогу, но гарпия сработала быстрее. Прыгнув на него, она вцепилась когтями в плечи и взмыла вместе с призраком. Его стоны терялись в мелодичном перезвоне.

– Поставь моего человека на землю, – вкрадчиво приказал знакомый голос. Священник в алой мантии стоял во внутренней части балкона, скрытой от посторонних глаз.

Тисифона окинула его взглядом. Кажется, он умудрился растолстеть еще сильней с их прошлой встречи. Поразительно! Он принадлежал к касте крепчих, как и она – но насколько по-разному они используют талант! Ей бы и в голову не пришло перегонять скопленную мнему в жир на брюхе.

Она щелкнула клювом и разжала когти. Призрак усвистел вниз с высоты третьего этажа и со сдавленным хрипом рухнул. Судя по красоте, этот ангелок – еще один крепчий. Преобразил свою призрачную плоть так, чтоб радовать взор настоятеля.

Тис снова села на карниз и поглядела на упавшего парня. Его тело медленно распадалось на лоскуты белых хлопьев и поземкой ускользало прочь.

Повисла неприятная пауза. Несколько секунд они с Лукрецием молча смотрели вниз на истлевающее тело.

– А он не вознесся, нет? – спросила Тис с колкой иронией. – Ладно, отче, не злитесь. Вам понравится то, что мне удалось узнать.

Тис перескочила с карниза на балкон и шагнула в Приют. Она позволила спине расслабиться, и крылья растаяли, обронив пару перьев – обратились в человеческие руки. Но лицо она по-прежнему скрывала за костяным клювом.

Ей открылся вид на центральный зал Приюта, где начиналась месса. Играла гулкая музыка, зал полнился безразличными зрителями, на подмостках ангелоподобные красавцы вроде почившего, укутанные в золотые простыни, двигались в изящном симметричном танце.

На помост, где уже ждал жнец, вывели минора – высокого парня, худого, черноволосого. В его черты Тис всматриваться не стала: толку? Ведь он обречен.

– Очень на это надеюсь, – едко ответил Лукреций. – Но вот что, дорогая моя. Я не прощу тебе больше ни одной души из моих прихожан. Имей это в виду, если снова вздумаешь…

– Ой, да ладно, святой отец! – Тис рассмеялась. – Мы оба знаем, что вам плевать на миноров, – она махнула рукой вниз на сцену. – Вы же их пачками убиваете. Сейчас вот очередной «вознесется».

Тис прекрасно знала, чем закончится месса. До поворота часов память жертвы выкачают, как насосом, плоть рассыпется пургой, а то, что было прежде «душой», послужит обогащению Приюта. Жнец передаст добытую мнему отцу-настоятелю, и она осядет очередной складкой у того на брюхе.

– Он по доброй воле примет покой, – возразил священник. – Мне правда нужно пояснять разницу между этим и твоими когтями? – он окинул взглядом свою паству, – Им дана надежда, которой ты лишена. Имей мужество хотя бы признать это. А теперь, будь добра, поведай мне то, с чем пришла.

Тис тянула паузу. Внизу на сцене на лоб минора опустили золотой обруч. Жнец в черном встал тенью за его спиной. Сейчас в лучах золота и славы душу парня порвут в клочки – типичная Пурга. Но всё же какой завораживающий контраст ужаса и великолепия.

– Секрет очень прост, – сказала наконец Тис. – Достаточно растолочь цепень – и вот он, ваш сырой порошок.

– Хочешь сказать, Стилет продавал мне втридорога сорняк, который растет под ногами?

Гарпия рассмеялась над его возмущением.

– Теперь ваша часть сделки.

Забытое

2011

Они собирались по пятницам – иногда в клубах, иногда на лекциях или выездах, которые организовывали светила психологии. Старшекурсники и выпускники, преисполненные амбиций. Без связей дорога им лежала в школьные психологи, а это казалось позорным поражением.

Они были шумной веселой компанией и часто, выпив для храбрости, подходили общаться к бородатым профессорам и преуспевающим коучам с бизнес-улыбками. Те, кому удавалось произвести впечатление, возвращались с новой осанкой и говорили другим тоном.

Орфин встретил свою судьбу на афтер-пати после помпезной лекции именитого зарубежного психолога. Вмешался в чужую беседу – нахально, но как иначе?

– Статистические исследования близнецов ясно показывают, что творческие способности врожденные, и… – говорила женщина.

– Только отчасти, – возражал мужчина. – Слишком легко свести всё к концепции таланта.

Она – высокая блондинка с короткой стрижкой. Он – пониже ростом, с длинным тонким носом и дергаными пальцами музыканта. Орфин знал эту даму и потому вступил в разговор на ее стороне. «Вы, конечно, читали последнюю статью? Автор приводит сравнительный анализ…»

Женщина доброжелательно улыбнулась, ответила, продолжила беседу вопросом. С каждым «пассом» Орфин волновался всё больше, боясь налажать. Это ведь сама хозяйка «Сияния». Если удастся впечатлить ее настолько, что примет на работу – он переплюнет всех приятелей. Разговор шел как по маслу, пока внезапно Медеш не оборвала его.

– Прошу прощения, я временно оставлю вас. Здесь душно, не находите?

Поколебавшись, он купил коктейль со льдом и пошел искать ее на балконе. Расчет оказался верный. Она курила длинную сигарету. Кто знает, может, она правда хочет побыть одна, и настойчивость приведет ее в раздражение? Или же ему не померещилось, и она впрямь одарила его чуть более долгим взглядом, когда прощалась? Отбросив сомнения, Орфин направился к Медеш.

– Вы хотели освежиться? – он протянул ей холодный коктейль.

Женщина рассмеялась.

– Такими темпами я заледенею, но спасибо, – она приняла напиток.

– Простите мою прямоту, – сказал Орфин. – Но я восхищаюсь вашими профессиональными успехами и славой «Сияния». Должно быть, было непросто собрать такую хорошую команду и привлечь столько клиентов.

– Клиенты приходят сами, если специалисты хорошие. Сарафанное радио работает лучше всего.

Он льстил, она врала, но это никого не волновало.

– Я в этом году получаю диплом, и если вы позволите попрактиковаться у вас – это будет просто подарком, фантастической возможностью. Дайте мне шанс, и уверяю: вы не разочаруетесь. Я схватываю всё на лету.

На лице Медеш застыла улыбка, но глаза смотрели холодно. Запоздало Орфин сообразил: она решила, что его внимание вызвано вовсе не карьерным интересом. Чёрт.

– Что ж, – сказала Медеш, пригубив коктейль. – Ты можешь прийти на собеседование. Завтра.

***

Он стал частью постоянного штаба «Сияния». Студенческие друзья сменились коллегами, но тусовки остались прежними, только теперь не нужно было выискивать приглашения. Следующим летом Медеш устроила корпоратив на прогулочном теплоходе. Отдыхая за кальяном и глядя на проплывающую мимо вечернюю Москву, опытные коллеги рассказывали забавные истории про своих клиентов.

– Она уже давно не носит бюстгальтеры на сеансы, независимо от погоды, – вещал рыжеволосый психолог с залысиной. – А бюст у нее дай боже, и блузки всегда тоньше некуда. Светит, значит, своими бидонами и говорит: «Ой, доктор, я просто обязана сделать пластику. Они неправильной формы и никому не нравятся. Вот даже вам». «И как вы это определили?» – спрашиваю. А они, и правда, у нее «косоглазые», эдак по бокам раскинулись. И знаете, что она ответила? «У вас на столе всякий раз стакан воды. И вы ни разу его на меня не разлили».

Взрыв смеха.

– Ты предложил ей облиться самой? – подначил полноватый коллега с усами.

– Думаешь, стоит? «Чтоб полюбить свое тело, вы должны отделять собственные фантазии от действий окружающих и осуществлять их самостоятельно. Это будет первым шагом».

– Слушай, может, направишь эту дамочку ко мне на пару сеансов? – усатый скабрезно ухмыльнулся.

– Не-е, не выйдет. Она совершенно убеждена, что я единственный могу ей помочь. Через раз говорит, что хотела бы такого мужа.

– Разве это не перенос? – осторожно спросил Орфин.

– Конечно, перенос. Но кто тебе сказал, что это плохо? Терапевтический перенос может быть о-очень эффективен, – коллега дернул бровью, и все засмеялись, будто старой шутке.

Орфин засмеялся тоже. У него мурашки шли от их цинизма, но он боялся, что начав спорить, потеряет и уважение, и должность. В конце концов, некорректные шутки в кругу друзей еще не значат, что они неэтичны на самих сеансах. Ведь так?

Коллеги продолжили потешаться над клиентами. Один портит воздух, другая пискляво разговаривает и повторяет одни и те же фразы, третий – подкаблучник-мазохист и всегда затягивает галстук так, что едва дышит.

В ход пошел алкоголь, и с каждой рюмкой истории становились всё похабней. «Что я здесь делаю?» – спросил себя Орфин. Нужно было поддержать разговор, но как можно так свысока смотреть на людей, которые доверили тебе самое сокровенное?

Он извинился, кивнул коллегам и поднялся на крышу теплохода, навстречу промозглому ветру и запахам реки. Оперся на фальшборт, глядя в темную воду и погружаясь в тяжелые мысли. Но его быстро прервали.

– Скучаешь? – Медеш чуть улыбалась ему. Он и не заметил, что она тоже тут. Дама изящно курила в другом углу крыши, в бежевом кожаном плаще поверх узкого платья.

– Нет, просто… вышел немного подышать. Всё в порядке.

Что-то сверкнуло в ее взгляде, в серых, как небо, глазах, но он не смог прочесть эмоцию. С прежней улыбкой Медеш кивнула ему, докурила сигарету и выкинула в реку. Начал накрапывать дождь. Звеня каблуками, дама покинула верхнюю палубу, по пути едва ощутимо коснувшись его локтя.

Через пару минут, к удивлению Орфина, на крышу вылез рыжий коллега с залысиной. Он похлопал Орфина по плечу и склонился над парапетом рядом с ним.

– Смотришь на нас и думаешь: ну и мудаки, да? Ты не смущайся, Андрюх, ты хорошо держал лицо. Просто я за столько лет научился читать мысли, – он рассмеялся и хлебнул пива. – Можешь не притворяться старым циником раньше времени. Как говорится, молодость – это недуг, который быстро лечится. Это нормально, что ты осуждаешь, вчерашний студент. Годик-другой поработаешь – и поймешь, откуда в нас столько желчи.

– Этого я и боюсь.

– Напрасно. В этом нет ничего страшного, это просто опыт и немного профессиональной деформации, – он хохотнул. – Не будет ведь сапожник молиться на каждый ботинок?

– Но разве смысл не в том, чтоб разобраться в проблеме клиента, найти подход?..

– Конечно, вот только подход – он всегда один. К нам ведь обращаются в основном люди одного сорта – зависимые. Те, кто физически не в состоянии принимать решения сам. Приходят и плачутся, как у них всё по жизни хреново – ну еще бы! Только прикол в том, что их нельзя ни вылечить, ни научить. Забудь свои учебники, Андрюх, никто не приходит к нам для «личностного роста». Никому это всё нахрен не сдалось. Людям банально нужен совет, как жить. Так что лучшее, что ты можешь, как спец – это взять шефство над их судьбами и направлять их. Вот и вся песня.

Орфин молча смотрел в воду. От слов старшего коллеги становилось гадко.

– Вижу, ты не рад это слышать, – сказал тот мягче. – Что ж, кто знает. Может, тебе больше повезет с клиентами, и ты встретишь действительно интересные случаи. Может, ты сохранишь этот сияющий взгляд… и будешь лучше нас, – он сделал паузу, давая Орфину посмаковать эту лесть. – Видеть в клиентах людей не возбраняется, покуда они тебе платят, – он снова хохотнул. – Но тут я должен предостеречь тебя от другой крайности. Можешь заботиться о них сколько влезет, копаться в их дерьме, детстве, снах, травмах или чему там тебя учили. Получать их благодарности и любовь. Но какими бы милыми и ранимыми они ни казались – не поддавайся эмоциям. Ни в коем случае не допускай контрперенос. Ты меня понял? Влюбиться в пациентку – это крах. Медеш прощает многие косяки, но за такое она тебя вышвырнет.

Путь к дилерам обернулся серией рваных прыжков, от которых переворачивался желудок. Пурга иголками сквозила по коже, и в груди всё сжималось от невозможности вдохнуть.

В коротких привалах, когда они приземлялись на карликовых островах и Макс шумно дышал, Орфин успел разглядеть сооружение, к которому они летели. Оно напоминало огромный моток арматуры. На ее штырях торчали насаженные трупы автомобилей и вывески забегаловок. Узкие лестницы и дорожки рельсов тянулись между ними, изгибаясь под опасными углами. От порывов ветра арматура натужно гудела и скрежетала, елозя металлом о металл и пошатываясь.

Наконец призраки прибыли на сетчатую платформу в лесу из стальных штырей. Орфин встревоженно покосился на Макса – на лице парня читалось нетерпение.

– Так, – сказал проводник, облизнув бесцветные губы, – скоро спустится кабинка, полезай в нее.

Он указал на черный трос, по которому полз подвешенный автомобильный кузов. Выглядело крайне ненадежно. Затыкая вопли инстинктов, Орфин всё же шагнул в кабинку.

– Встретимся наверху! – ухмыльнулся Макс.

Орфин в ужасе вцепился в невысокий борт.

– Стой!.. Но!..

Возражать не имело смысла: фуникулер уже поднимался прочь от платформы. Орфин сжал зубы. Собственная беспомощность выводила его из себя.

Кабинка поднялась на десяток этажей и вдруг ухнула вниз. Ужас физической болью впился в сердце. Орфина тряхнуло в падении и понесло в сторону. Крепежи над головой хрипло скрипели, пока кузов мчался мимо ржавых автомобилей и вывесок давно канувших франшиз. Орфин вжимался в дно кабинки и проклинал гениев, которые додумались соорудить этот чертов парк загробных аттракционов.

Наконец гонка замедлилась, и подвесной кузов влетел в широкую комнату, маятником качаясь на тросе. Орфин судорожно выкарабкался из кабинки, и она тут же умчалась на второй круг. Вокруг звучал гогот.

Немного придя в себя, он осмотрелся. Похоже, кто-то решил организовать бар посреди свалки. Небо вместо крыши, голые пласты железа и бетона, сквозь щели между ними воет пурга. Беспорядочно наставлены столы и стулья разных эпох, но половина гостей сидит на серых блоках прессованной пурги. Торчащие из стен прожекторы отбрасывают конусы холодного света на призрачные руки и головы.

Вдруг кто-то со смехом похлопал Орфина по плечу.

– Добро пожаловать!

Не Макс: голос куда ниже и старше. Орфин обернулся и окинул взглядом добродушного на вид коренастого дядьку в клетчатой рубашке с закатанными рукавами. Он протянул Орфину полную рюмку и ободряюще кивнул. Поколебавшись долю секунды, Орфин опрокинул стопку. Напиток прожег горло правильным живым жаром. Он смачно выдохнул и почти простил этим фантомам издевательскую гонку на входе.

– Проходи, садись, – напутствовал мужчина, сам удаляясь к барной стойке.

– Постой. Что это за хрень была?

– А, поездочка? Так она ради «незабываемых» впечатлений, конечно. Теперь в твоей памяти на крупицу больше.

Один из призраков, болезненно худой мужчина с седой щетиной, жалостливо схватил бармена за рукав.

– Повтори… – он тряхнул пустой бутылкой.

– Не могу я больше наливать тебе в кредит, – бармен беззлобно развел руками. – Хочешь, подождем ловчего, он возьмет плату.

Мужчину заметно передернуло.

– Не надо его звать, – попросил он сиплым голосом. – Я могу и так… – Он пару раз кашлянул, явно пытаясь тянуть время. Следующие его слова прозвучали чуть более гулко и насыщенно: – В уплату я передаю воспоминания о восхождении на Монблан… наши разговоры на привалах… как я отморозил там палец, как солнце слепило глаза. Пусть моя память о горах отныне служит мнемой. Этого, – голос снова стал слабым и старческим, – должно хватить на весь кредит.

Полминуты бармен будто переваривал полученные воспоминания. На его лице не было удовольствия – напротив, он хмурился, как человек, заполняющий бухгалтерскую книгу. Наконец он кивнул и поставил перед бывшим альпинистом бутылку.

Орфин подошел к бару. От алкоголя по телу разливалось приятное расслабление и тепло. Несколько призраков столпились перед ним, называя заказы. На него поглядывали, но без особого интереса. Должно быть, подобное появление новичков – обыденность для этого места.

Бармен готовил напиток офисному клерку – стакан возник в его пальцах сам собой, свившись из воздуха. Как заправский алхимик, он накидал в него ингредиентов и наполнил дразняще-яркой синей жидкостью. Сделав первый глоток, клиент вдруг начал безудержно хихикать. Пытаясь отойти от бара, он расплескал половину напитка. Многие остались безразличны к его поведению, но одна женщина в зале подняла руку и требовательно заявила: «Сода, мне того же!»

Мимолетная симпатия, вызванная дружелюбным приветствием бармена, сменилась настороженностью. Зачем Макс его сюда отправил и где он сам? Еще этот «подарочный» шот… едва ли они отпустят Орфина, не потребовав плату.

Когда у бара наконец подошла его очередь, он изобразил беззаботность и приветливо кивнул бармену.

– Может, расскажешь, как у вас тут всё устроено? Сода, да?

Бармен кивнул и ткнул пальцем в бейдж на груди. Там, и правда, значилось это странное прозвище.

– Без проблем. Я могу одновременно рассказывать и варить, так что закажи сперва, а потом спрашивай.

– А что у тебя есть?

– Любые напитки и еда, какие ты помнишь. Ну, или если быть честным, какие помню я, – он улыбнулся, и на правой щеке залегла ямочка. – Но думаю, подберем под твой вкус. Ну, а коли еда не мила, могу предложить кино – это у нас всякие лихие и горячие сны, чтоб снова почувствовать себя живым. Итак?..

– Слушай… – Орфин потер переносицу. – Я от Макса.

– Хм, – лицо Соды едва заметно помрачнело.

– Ты знаешь женщину, которая умеет превращаться в птицу? – спросил Орфин напрямик.

Сода прищурился, но вместо ответа дернул какой-то рычажок под стойкой. За баром вдруг с лязгом поднялась заслонка, и открылся узкий проход в темноту.

– Тебе туда.

– Что?

– Там лестница, ступай. Макс будет ждать тебя наверху.

– Выглядит не слишком… гостеприимно.

Сода отвел взгляд и замялся, отчего тревога Орфина только усилилась.

– Так что насчет гарпии?

– Да, – Сода поднял глаза. – Она тоже там.

С тяжелым сердцем Орфин нырнул в узкий проем и взобрался по скрипучей лестнице, стараясь не смотреть на торчащие внизу арматурные штыри. Он попал в аскетичную комнату, похожую на гараж. Узкий проход за ним с лязгом закрылся.

Макс что-то пылко говорил сухопарому бандиту, чьи выбеленные волосы торчали высоким гребнем. На черной кожаной безрукавке незнакомца блестели металлические вставки. Скулы выдавались вперед, впадины глазниц зловеще темнели, отчего лицо напоминало череп. Но самым вычурным было раздвоенное лезвие, которым заканчивалась правая рука фантома.

– А вот и он! – взволнованно объявил Макс, махнув рукой на Орфина. Глаза второго призрака – Стилета? – прожгли насквозь, как лазеры.

– Посмотрим, – процедил панк и направился к Орфину, шагая с грацией гепарда.

Молниеносно вскинув руку – ту, что с пальцами – он чиркнул Орфина по плечу. Прикосновение обдало морозом, точно как хватка Геласия. Страх сдавил горло. Пятясь, Орфин заметил пару громил, замерших по углам.

– Типичный минор, – заключил Стилет со сталью в голосе и обернулся к Максу. – Пригодится, вот только… это ничего не меняет.

– Стой-стой, – залепетал тот. – Я же привел его в уплату!

Орфин мрачно выдохнул и сжал зубы. Его худшие опасения подтверждались. Пурга – водоворот из хищников и жертв, и, твою мать, как же ему надоело быть жертвой.

– Ты сюда даже не собирался! – встрял он, стараясь говорить громко и уверенно. – Привел он меня, как же! Это я тебя привел!

Но мужчины словно его не слышали. На миг он ощутил себя в полной мере призраком, невидимкой.

– Дело не в долге, а в верности, – сказал Стилет убийственно тихо. – Ты продал нашу рецептуру церковникам. Я такого не прощаю.

– Что? – возмутился Макс. – Неправда! Я не!..

– Почему тогда они не закупают больше?

– Они строят мост! Им не до леты сейчас! Их до усрачки напугал налет, и они все силы на второй остров бросают. Серьезно, Стилет, я ж не дебил, чтоб идти против тебя!

Главарь хмыкнул, призадумавшись. В короткой тишине Орфин увидел шанс стать в его глазах человеком, а не закуской.

– Не верьте, – сказал он желчно. – Для стройки Приюту нужно больше леты, а не меньше. Чтоб рабы не роптали.

Стилет с прищуром покосился на него, немного удивленный, словно вовсе забыл о его присутствии. Его смягчившийся было взгляд снова заледенел и пробуравил Макса.

– Д-да кого ты слушаешь! – залепетал тот. – Да я никогда бы!..

– Заткнись. Я давно знал, что ты барыжишь на сторону – ладно. Но теперь ты зарвался.

– Я правда не!..

Не дав договорить, Стилет вонзил двузубец ему в шею. Орфин окостенел, потрясенный внезапной жестокостью. Макс трепыхался, как рыба на вертеле. Его глаза остекленели, рот исказила гримаса. С едва слышным свистом память перетекала из него в стальную руку ловчего.

Секунды тянулись одна за другой, поразительно долгие. Орфин с ужасом и виной ждал, что Макс развеется пургой, но в последний миг Стилет дал парню сползти по лезвиям и упасть, а затем подал знак громилам:

– Вниз его.

Он обтер двузубец о джинсы и повернулся к Орфину.

– Так-так… И что же нам делать с тобой? – нараспев произнес он, и в глазах зажегся хищный огонек.

– Стой!.. Я… – он попытался судорожно придумать, что могло бы остановить банду, но в голове звучал статический шум. Он мог лишь сделать последнюю отчаянную ставку. – Мне нужно встретиться с Гарпией, – выпалил он. – Она меня звала!

– Неужто? – Стилет ухмыльнулся. – И зачем, интересно?

– Нам просто нужно поговорить. Не верите – ее спросите. Вам же это ничего не стоит!

– Впервые на моей памяти кто-то сам просится к гарпии, – он недобро рассмеялся. – Ну, пошли. Мне даже интересно на это посмотреть.

Орфин медленно выдохнул, пытаясь унять дрожь. Сработало? Неужели он правда вот-вот увидится с ней?..

Они поднялись по железной лестнице на открытую бетонную площадку под серым небом. Здесь слышался взрывной смех, и выли ветра. Пятеро фантомов сидели на блоках прессованной пурги и перебрасывались грубыми шутками, оглашая двор гоготом. Трое мужиков в кожанках, субтильная девица с бритым черепом и… Рита. Теперь-то он точно узнал ее – вот она, во плоти. В расстегнутой косухе, вызывающе открытой майке и рваных джинсах – сидит на высоком бетонном обломке, нахально вскинулась, как ворона, ехидно кривит губы. Злая – ну так ей есть на что злиться. Смотрится среди окружающих бандитов как родная.

Внутренний голос Орфина присвистнул и начал запоздало бить тревогу: «А чего ты ждал? Ты знал, что она – одна из них. Ты видел, что они творили!»

– Эй, Тис! – окликнул девушку Стилет. – Знаешь этого парня? – он панибратски закинул руку Орфину на плечо, отчего его снова обдало холодом.

Рита подняла взгляд. Орфин не смог прочесть в нём ровным счетом ничего.

– А что? – спросила она бесстрастно, разглядывая Орфина.

Ноги стали как ватные. Вот он – момент, за которым ты гнался! Ну же!

– Рита?..

«Что же сказать ей? Искал ее, чтоб помочь, но, похоже, это ты нуждаешься в помощи. Она-то отлично устроилась…»

– У тебя всё хорошо? – выдавил он.

Девушка вскинула бровь.

Какой холодный прием. Она даже не пособолезновала, что он умер, не удивилась.

– Ты очень злишься на меня, да?

Всё вокруг словно занавесило туманом, и Орфин поддался иллюзии, будто кроме них двоих в дворике никого нет.

– А должна? Ребят, кто это вообще?

Она окинула взглядом приятелей, и дымка уединения развеялась, будто по ней махнули рукой.

– Говорил, что твой кореш, – сухо ответил Стилет.

Рита самую малость изменилась в лице, и от этого неуловимого движения Орфина прошибло ужасом.

– Рита, пожалуйста.

– Меня зовут Тисифона, минор.

– Скажи, что ты помнишь меня!

Вокруг раздался смех, и Орфина опалило стыдом и страхом. Пару секунд Рита смотрела озадаченно и растеряно, но бритоголовая девица вдруг пихнула ее локтем и визгливо воскликнула:

– Тис, да у тебя поклонник!

– Точняк! Ты гляди какой! – присоединился один из фантомов.

Гарпия глянула на смеющихся и вдруг ухмыльнулась.

– Ну, скажу «помню», – ответила она недобро. – И что? Ты знаешь хоть, кто я? Правда меня искал?

– Так ты меня узнаешь или?..

– О, я знаю! – выпалила соседка Риты. – Он, короче, твой потерянный в младенчестве брат, который всю жизнь и коду тебя искал!

Фантомы тут же развили тему.

– И хочет трахнуть!

– Ага!

– Вот ты больной ублюдок!

Орфин на миг зажмурился. На него словно выплеснули ведро помоев.

«Да покажи ты зубы наконец!» – рявкнул внутренний голос. Орфин шагнул к Рите вплотную и поймал ее взгляд.

– Хватит дурачиться! Я же вижу, что это ты! Мы должны поговорить как взрослые люди!

Гарпия громко захохотала и оттолкнула его ногой. Орфин едва удержал равновесие и ошеломленно уставился на нее. Серьезно – она его пнула?

Но Рита уже смотрела по сторонам. Вот, значит, как – играет на публику? Что ж, остается ответить ей тем же.

– Смотрю, ты наконец нашла себе сутенера! – рявкнул он так, чтоб все слышали. – Давно пора! А то всё жениха ловила, как последняя лимита!

Усмешка на ее губах превратилась в оскал. Не успел Орфин опомниться, как гарпия соскочила с места и залепила ему хлесткую пощечину – такую, что чуть шею не свернула.

Вокруг хлопали и улюлюкали.

– Так его, Тис!

– А потом пустим на кино!

– Там и про тебя будет, Тиси, да? – один из фантомов похабно ухмыльнулся.

– Нашел кому верить, дебил! Я никогда не жила в Бытом!

– Ха, да, ты дьявольское порождение Пурги, мы в курсе!

– Всегда знал, что ты шлюшка, Тиси! – подлил масла Стилет.

Глаза Риты округлились, когда она поняла, что теперь смеются над ней. Она свирепо обернулась к толпе, и грива кудрей взвилась, как искры над пламенем.

– Заткнитесь!

– Слушай, теперь ясно, почему она ни хрена не рассказывает!

– Дело раскрыто, братан!

Банда продолжала потешаться над гарпией, и та постепенно бледнела от ярости. Орфина уколола жалость к ней: он ясно видел беспомощную ранимость за этой агрессией. Но дело сделано, провокация сработала, и теперь нужно было воспользоваться ситуацией, просто чтоб выжить. Он отступил к краю людского круга, надеясь остаться незамеченным. Но кто-то со смехом небрежно толкнул его обратно в центр двора.

– Ладно, мужики, хорош, – наконец вмешался Стилет. Он поднялся с бетонной скамьи и сделал усмиряющий жест рукой. Гомон неохотно стих. – Ну, – обратился главарь к Рите, – вопрос, по ходу, исчерпан. Мерси за цирк, это было отменно.

Она глядела на него, сжав зубы.

– Я его забираю, – процедила она.

– С чего бы?

– Не смей мне мешать! Он должен ответить!

– Ух! – Стилет рассмеялся. – Подумай, он мог бы обеспечить нам отменное кино. Как раз то, что ты ищешь.

Девушка резко мотнула головой.

– Ладно, Тиси, развлекайся. Но будешь должна! Да, и возвращай, если от него что останется.

Последние слова выбили из груди остаток надежды.

Девушка сделала шаг вперед, запрокинула голову, и вокруг ее лица сомкнулась маска в виде огромного птичьего клюва. Второй шаг – и за спиной с хлопком раскинулись темные орлиные крылья. Вместо третьего она оттолкнулась от пола и, взмыв, целиком обернулась чудовищной птицей. Растопыренные когти на чешуйчатых лапах неслись на Орфина.

Он нырнул вниз, пытаясь уйти от удара, но слишком поздно. Костяные крюки впились ему под ключицы и стали погружаться в плоть – всё глубже и глубже, как вилка в мясо. Орфин закричал. С каждой секундой боль нарастала.

Внезапно гарпия взмахнула крыльями, и ее когти дернулись внутри ран. Орфин отчаянно пытался ее сбросить, вырваться, но не мог. Его потянуло вверх, оторвало от земли, и он повис на когтях. От оглушительной боли он на мгновение провалился в обморок, но от нее же сразу пришел в себя. Чтоб хоть как-то смягчить эту пытку, вцепился кулаками в птичьи лапы, перенес на них часть веса, но плечи и грудь всё равно пылали. Казалось, сквозь эти раны утекает сама его сущность.

Гарпия несла его куда-то высоко над островами. Пурга царапала кожу. Орфин дышал мелко и часто от боли, и каждую секунду молился: пусть это кончится! Скоро она отпустит его. Притащит, куда хотела, и отпустит! Но мучительный полет длился и длился. И безысходность холодным ужасом разливалась по жилам.

Забытое

сентябрь 2015

– Сегодня ей бы исполнилось двадцать два.

– Что ты собирался подарить?

Орфин отвел взгляд. Ему вдруг показалось, что из ночного окна на него смотрит призрак. Он вздрогнул и лишь потом понял, что это его собственное отражение. Едва себя узнал. Он выглядел так, будто неделю не спал и не ел – впалые щёки, темные круги глазниц, словно у черепа. Кажется, даже радужки глаз малость обесцветились от того, как долго он сидел в полумраке занавешенных комнат.

– Я… не думал об этом тогда. Сейчас – фотоаппарат, зеркалку, – он назвал модель. – Ей бы понравилось. Правда, сейчас ей муж что угодно может купить. Мог бы, – Орфин шепотом выругался и уронил голову. Вместо речи изо рта шла какая-то белиберда. – Вот какой смысл теперь подбирать подарок? – горько спросил он.

– Закрыть свой внутренний долг перед ней. Ты написал прощальное письмо? – мягко спросила Медеш, делая пометку в журнале.

– Да… Но это не помогает.

Орфин никогда не ждал заботы от этой женщины. Напротив – думал, она выставит его, как только узнает, насколько его подкосила смерть клиентки. Вместо этого Медеш, мало того что помогла ему с алиби, так еще и сама взялась за его терапию. Тронутый ее участием, Орфин честно старался перебороть свою подавленность.

На первом сеансе, когда он совсем не находил себе места, он рассказал начальнице куда больше подробностей о Рите, чем хотел бы. Но Медеш и не подумала отчитывать его. Сейчас, спустя месяц, благодаря их встречам ему было уже гораздо легче, но осталась одна тревожная проблема. Призрак. Он видел напоминания о покойнице всюду: любая тень, любая незнакомка казались ею.

Медеш докуривала сигарету, и ее кончик светился рыжей точкой в полумраке. Когда они начали разговор, еще был закат, и кабинет заливало его зарево. Но темнота опустилась удивительно быстро. Пора включить свет, но Орфин не мог заставить себя пошевелиться.

Наконец Медеш затушила окурок в пепельнице.

– Ты видишь ее сейчас?

Орфин настороженно посмотрел в углы комнаты. В дальнем из них скрутилась тень, которую можно было принять за сидящего человека. Или ее отбрасывал цветок на окне?

– Не уверен, – в последнее время он не узнавал собственный голос, тот казался стариковским.

Тень вдруг пошевелилась, словно поднимая кудрявую голову.

– Д-да, она здесь.

Медеш вздохнула, достала листок с ручкой и написала адрес.

– Я дам тебе странный совет, милый мой. Попробуй обратиться вот сюда, – она вручила ему бумажку.

– Что там?

– Не лечебница, не бойся. Одна чудаковатая дама, которая считает себя медиумом. Возможно, участие в ее ритуале поможет твоей психике освободиться от призрака.

Орфин нахмурился, неподвижно глядя в листок.

– Экстрасенсы?

– Помнишь, как у Юнга? Иногда нужно обратиться к языку символов, чтоб достучаться до разума.

– Но ведь я не верю…

Медеш лишь пожала плечами.

Через три дня он и впрямь отправился по адресу. Долго блуждал среди беспорядочных полузаброшенных зданий в поисках нужного подъезда, и тревога всё нарастала. В голову закрался нелепый страх, что Медеш заманила его в ловушку, и здесь, посреди узких переулков, его схватят и потащат в подвал. Он ведь стал для нее бесполезен.

Что должно случиться в подвале, он придумать не успел, потому что наконец нашел нужный подъезд. Это оказался цветочный магазин, и его зеленая витрина выглядела оазисом посреди запустения старого района. Стоило удивиться, но Орфину было почти всё равно.

Внутри благоухало свежестью и весной. Он замер у букетов. Может, отнести один из них на могилу?..

– Для живых или для мертвых? – спросил мягкий голос из глубины зала. – Я могу тебе помочь.

Сквозь пелену боли Орфин увидел внизу гигантский буро-красный кокон из нервов, сосудов и костей. Нагромождение переплетенных пульсирующих внутренностей высотой с пятиэтажный дом и формой как пчелиный улей. Он становился всё ближе. Гарпия снижалась, и вот ноги Орфина коснулись чудовищного острова, и когти с влажным звуком вышли из его ран. Он рухнул на переплетение искореженных организмов. Ладонь с чавком влипла в раздувшийся желтоватый отросток, и Орфина обдало густой табачной вонью, и перед глазами возникло раскрасневшееся лицо с капиллярами на носу.

Едва он отделался от наваждения, как вдруг начал задыхаться, точно захлебываясь водой. Раздался пронзительный детский крик… в нос ударил едкий запах химии…

Умом Орфин понимал, что его накрыло волной наваждений. Он провалился в калейдоскоп безумных образов – бессвязных, но пугающе убедительных. Его кидало между ними, как шарик для пинг-понга. Реальный мир померк, погрязнув в мешанине кошмаров. Впрочем, разве Пурга – не один из них?

Хоть секунду покоя… хватит…

Лица чумазых озлобленных мальчишек – вас нет!

Ливень, струями протекающий за шиворот – тебя нет!

Орфин начал отбиваться от шквала фантомов. Накатывали всё новые, но он упорно выворачивал мысленный штурвал, направляя судно разума прочь из водоворота. Шло туго, но постепенно иллюзии померкли – и он вернулся в реальность. В плечах и груди пульсировала резкая боль.

– …вопрос слышал?!

Орфин моргнул.

Над ним возвышались две фигуры: Рита с клювом, но без крыльев, и некто с чешуйчатым зеркалом вместо лица.

– Назови свою касту, – велел бесстрастный хрипловато-свистящий голос.

– К-касту?

– Что у тебя за талант?

Совладав с паникой, Орфин нашелся с ответом:

– Я зодчий.

– Докажи.

Он хотел приподняться на локте, но тело взорвалось болью. Двое в масках просто наблюдали сверху.

Проклятье! Он должен как-то выпутаться из этой передряги. Ведь должен!

Собравшись с духом, Орфин перекатился на спину и рывком сел. Вокруг, оседая на буграх из плоти и снова взлетая, клубилась пурга. Орфин поймал горсть, сжал в кулаке и медленно поднес к сердцу. Что-то из нагрудного кармана незаметно скользнуло ему в пальцы, а песок тонкой струйкой высыпался. Когда он раскрыл ладонь перед судьями, на ней вместо серого порошка лежало перо.

Человек в зеркальной маске сдержанно кивнул и подал Рите непонятный знак пальцами.

– Я отведу его сразу к хозяйке, – ответила она.

Призрак едва заметно дернул плечом и ушел в направлении «улья».

Проводив его взглядом, Орфин обернулся к гарпии. Маски на ней уже не было. Только веснушчатое лицо, при виде которого его обожгло обидой и злобой. За что?! Он бы пошел с ней по доброй воле! Зачем!

Девушка опустилась на костяной выступ рядом с ним. Ничего птичьего в облике не осталось, лишь несколько перьев блестели в волосах. В остальном она была точь-в-точь как та, кого он помнил и за кем гнался… хотя, нет. Было еще одно отличие. Глаза. У Риты они были темно-карие, почти черные. У существа перед ним – пронзительные желто-рыжие, с масляными точками зрачков.

Незнакомка подала голос:

– Так что ты… помнишь обо мне? – она звучала чуть хрипло, словно сама не ожидала, что это спросит.

Он помнил сотни разговоров и тысячи недомолвок, но всё это она только что перечеркнула своей жестокостью. Неужели она правда его забыла? Превратилась в эту тварь? Орфин смотрел на нее и чувствовал боль, а не узнавание. Преодолел так много ради нее, но всё, что получил – это унижения и тычки. Она обращалась с ним как с забавной добычей. Думать о том, что девушка перед ним – правда Рита, было слишком больно. Нет. Это чудовище – кто-то другой. И будь она проклята!

– Я обознался, – горько отрезал он.

Губы гарпии дрогнули.

– Конечно.

Она отвернулась, взмахнув кудрями, и уставилась вдаль.

– Ты просто жалкий дурак, да? Сам искал встречи со мной? – она сжала губы, – Настолько смешно, что даже трогательно… Эх, ладно! – хлопнув себя по коленям, она встала. – Отдам тебя госпоже, и дело с концом!

– П-постой! Что это значит? – Орфин затравленно глянул на кровавый кокон. – Зачем ты притащила меня сюда? Что это за место? Кто твоя госпожа?

– Тебе не кажется, что поздно уже для вопросов? Вставай! Или хочешь еще полетать?!

Его передернуло, и он быстро поднялся на ноги. Раны под ключицами отозвались болью на движение.

– Какая разница, какой я касты?

– Для тебя уже в принципе никакой. Так, формальности. Пошли.

Он мог бы броситься прочь от нее в отчаянной попытке спастись, но куда бежать? Вокруг сплошь эти психоделические корни, а за ними пропасть. К тому же она схватит его, как пить дать схватит! Он не мог представить развитие событий, в котором ему удавалось бы уйти от лютых когтей.

Оставалась единственная надежда, как избежать участи, на которую гарпия прозрачно намекала.

– Рита, пожалуйста, дай мне уйти!

– Меня зовут Тисифона, придурок, – она слегка толкнула его под лопатки.

Входная арка кокона поглотила их подобно разинутой пасти, и Орфин оказался в высоком коридоре, сплетенном из внутренностей. Каждый сосуд, каждая кость, на которые он ступал, щелкали его разум чужеродной эмоцией, запахом или образом – и вместе они сливались в вопящую какофонию бреда. Это напоминало обрывочный сон в лихорадке. На несколько мгновений проваливаешься в видения, судорожно выныриваешь из них, снова тонешь.

Орфин шагал перед гарпией, перекрестив руки на груди, сжав пальцами плечи, словно это хоть как-то могло защитить теперь. Вокруг метались обрывки галлюцинаций. Лабиринт из внутренностей, петляя, вывел в широкий алый зал. По его стенам расползлись внутренности гиганта, с потолка свисала огромная костяная люстра. В воздухе вместо пыли витала алая взвесь, точно бисерные частицы крови. Голые мускулы тянулись колоннами вверх, их волокна неритмично сокращались. По углам блестели груды жира. Сетки нервов расходились повсюду и подрагивали в ожидании прикосновения.

От ужаса и отвращения перехватило горло. Будь он живым, точно бы вырвало – а так он лишь давился кашлем. Хотел зажмуриться, забыться, но Тисифона снова толкнула его, на этот раз сильно, заставив опуститься на колени. Пол, сплетенный из кровавых корней, беспокойно зашевелился под ним, и тяжелый шмат мяса оковами лег на голени. От его прикосновения разум овеяло душным жаром и запахом толпы.

– Не сопротивляйся, – шепотом напутствовала гарпия. – Так будет легче, – и исчезла позади.

Как же он ненавидел ее в этот момент. В ушах звенели отголоски кошмаров, а горло свербело от рвотных позывов. Но что дальше?.. Выкачают память, как водится в Пурге? Или что похуже? Подлое воображение рисовало картины того, как Орфин сам становится частью этого жуткого месива плоти. Какой жалкий и беспощадный финал…