Анна и бесконечность

ЧАЙ

Был жаркий полдень. Солнце светило высоко над головой. Яркий желтый диск на небе. Но в очках Адама он не слепил глаза. Как, впрочем, ничто в этих очках. По крайней мере, в солнце еще оставался цвет. Все остальное было блеклым. Приглушенные тона были лишь намеком на настоящую сочность красок окружающего Адама мира.

Ему было жарко. Медленно шагая по девственной траве, он размышлял о недоработках в кондиционировании спецодежды для выходов: «Как можно было упустить это! А ведь сейчас зима, температура ниже средней, но ощущение, будто ты в парнике. Как вернусь, обязательно подам рапорт в отдел Наружного Оборудования. С таким темпом мечта о выходах так и останется закрытой для нашего поколения. Нет, они точно переборщили с амбициозностью названия „Вторая кожа“. Я потею! Это отвратительно, как будто у меня температура. Кожа не потеет, если нет отклонений в функционировании организма. Вторая кожа… ну-ну».

Он был уже третий день в пути, и уровень его раздражения становился все больше. Он не привык к таким долгим выходам. Время от времени его посещали сожаления о принятом решении проверить координаты. Он был самым решительным и непослушным из отдела Исследований, но даже для него это было слишком дерзко. Путешествие должно было занять десять дней. Четыре дня в одну сторону, четыре – в другую и два дня на исследование локации. Никто не поддержал его намерений. Поэтому ему не удалось добиться предоставления транспортного средства, хотя он сам видел, что два четырехколесника стоят в гараже без дела. «Недостаточно оснований для выдачи транспортного средства», – стандартный ответ отдела Наружного Оборудования. Эти слова должны были прикончить его план, но это был Адам, а он страдал навязчивыми идеями. Об этом знала его семья, но пока молчала.

Идея проверить координаты пришла к нему год назад. Он обнаружил их сразу в пяти засекреченных источниках. Ему не хотелось верить, что это совпадение. Он надеялся, что найдет там что-то важное. Может быть, он сделает большое открытие, которое заставит всех в отделе Исследований наконец-то уважать его, как он этого заслуживает. Никто не отнесся серьезно к его находке. «Адам, это просто еще одна пустая локация, не представляющая никакой значимости. Что ты надеешься там найти? Животное? У нас есть план исследований. Займись лучше его выполнением», – начальник Адама был непреклонен.

Но Адам был истинным пиратом, который не может жить без поиска сокровищ. И хоть он понятия не имел, кто такие пираты и о том, что они когда-либо существовали, это не меняло положения дел. Соблазн найти сокровище отравил его сердце, и оно перестало быть чистым. По ночам он видел сны о чем-то неведомом и очень значимом, что ждет его, когда он достигнет точки таинственных координат. Навязчивая идея. Это было Диагнозом Нестерильности, который ему пока еще не поставили. И хоть он и понимал, что играет с огнем, но остановиться не мог.

Он выполнил весь план исследований, оставаясь после часов выработки почти каждый день. По правилам ему полагалось свободное время без выработки. Это был закон. Но когда начальник узнал, как Адам хочет потратить свободное время, спор затянулся на несколько месяцев. Адаму нужны были спецодежда и разрешение на выход, он не мог обойти решение начальника. И только обещание, что в случае обнаружения Значимого для Общества Объекта все официальное квотирование будет записано на начальника, позволило ему получить то, что он хотел.

Также Адам подписал Форму о Рисках, а это означало, что никто не отправится на его поиски в случае, если он не вернется. С большими усилиями ему удалось расширить Безопасный Период до десяти дней, что было исключением из правил. Обычно давали пять дней и ни минутой больше. Если Адам вернется из своего путешествия позже, чем через десять суток с момента пересечения Ворот, то ему придется проходить медицинские обследования и диагностику на все возможные Диагнозы Нестерильности три месяца. В его случае это означало, что диагноз ему поставят. И тогда… тогда… не надо об этом. У него было десять дней, чтобы реализовать свою навязчивую идею, и он хоть и не очень уверено, но шагал в нужном направлении.

Наступил вечер четвертого дня, Адам с минуты на минуту должен был прибыть в пункт назначения. Его сердце билось с такой силой, что казалось, будто оно вот-вот разорвет грудную клетку своими мощными ударами. Волнение, как в ожидании счастья, которое может наступить, а может и не наступить… Пока твое сердце стучит так хотя бы иногда, значит, ты жив. Значит, твоя жизнь еще не стала туманным воспоминанием, она здесь и сейчас, а еще завтра, впереди, не позади. Анна давно забыла этот стук. Но что может быть прекрасней, чем он? Да ничего не может быть лучше.

И вот Адам выходит на равнину, он пришел. Вот оно, это место. И… ничего. Луг, трава, обычная трава. Даже дерева нет. Тишина, которая прервана криком Адама:

– Нет! Не может быть! Этого не может быть!

Сказать, что он разочарован, это не сказать ничего. Пиная и вырывая с корнем траву, разбрасывая вокруг комья глинистой почвы, он наполнен злостью на всех и все, но прежде всего на себя. Запачкав свой костюм и вспотев от физических усилий, он падает на землю. Адам молча смотрит на небо, пока в его голове бушует ураган мыслей. Он представляет, как вернется обратно и признает свое поражение, как все будут снисходительно напоминать ему, что они его предупреждали, а он не послушал. Его ждут серые будни и график бессмысленных исследований, которые ни к чему не приводят. Как будто план специально составляют таким образом, чтобы никто никогда ничего не нашел. Бред.

Продолжая лежать на траве, Адам не замечает, как рядом с ним открывается земля. Ну не совсем земля, на самом деле это люк со слоем почвы и травы на внешней стороне для маскировки. Анна тихо поднимается по лестнице наверх, босые ноги бесшумно шагают по траве, как кошка… Она ложится рядом с Адамом и тоже смотрит в небо, а он не замечает ее. Ей хотелось появиться неожиданно, подкрасться. Ну вот, она это сделала, теперь Адам должен ее заметить, а он так и смотрит в небо.

– Ты пришел мне сорняки тут прополоть? – раздается тихий, монотонный женский голос рядом с ухом Адама.

От неожиданности он вскакивает как ужаленный, даже не успев посмотреть, кто с ним говорит. И, только поднявшись и отпрыгнув на безопасное расстояние, он видит, кого испугался. Молодая девушка в плаще с капюшоном, закрывающим большую часть ее лица, не казалась сколько-нибудь опасной.

– Кто ты? Откуда ты взялась? – сказал Адам, рассматривая беззаботно лежащую на траве Анну.

– Я – Анна. И я тут живу. Вот вышла поздороваться, услышав крики.

– Где твой костюм? У меня нет второго. Сколько ты уже под облучением? Тебе нужно к врачу. – Адам был удивлен, что в мире бывают такие люди. Вот что значит диагноз Нестерильности! Ему представилась возможность воочию наблюдать яркий экземпляр.

– Да ты за меня не беспокойся, у меня все в порядке.

– Тебе нужно к врачу, заберу тебя с собой обратно, если ты не знаешь, как найти дорогу. – Это не было предложением, это было твердым решением Адама спасти жизнь несчастной.

В ответ на его слова Анна улыбнулась, приподнялась на локтях и внимательно посмотрела на лицо Адама. Он не шутил, это было очевидно.

– Да, конечно. Заберешь. Только скажи сначала, ты пришел только траву прополоть или еще по какой-то причине?

– Я из отдела Исследований, пришел проверить локацию на предмет обнаружения Общественно Значимого Объекта. – Да, слышала о таком. Вот хотела с кем-нибудь из этого отдела познакомиться. Ты расстроился, что ничего не нашел значимого для Общества?

– Расстроился, но это мелочи. По крайней мере, ты не останешься здесь от облучения умирать.

Адам отряхивал костюм, готовясь отправиться обратно в путь.

Анна лукаво улыбалась:

– Как тебя зовут, мой спаситель?

– Адам. Ну я пока еще тебя не спас. И не надо этого, Анна.

Давай лучше собирайся.

– Адам… Красивое имя. Как мне тебя отблагодарить?

– Давай это потом обсудим, после того как ты пройдешь медобследования. Надеюсь, ты знаешь, что, учитывая тот факт, что ты прибывала без защитного костюма снаружи, минимальная дистанция сближения с другими людьми – два метра.

– Само собой, ближе чем на два метра к тебе не подходить. И все же… Думаю, не так просто ты нашел эту точку координат для проверки. Я знаю, где находится Общественно Значимый Объект.

– Правда? Продолжай! – Глаза Адама загорелись. Снова заблестел лучик надежды.

– Кошка, Адам!

– Кошка??!!!!! Ты серьезно?

– Это стоящий объект или нет?

– Ты шутишь, Анна??? Это станет находкой столетия! Мы, вероятно, сможем ее клонировать! На Земле появятся кошки!

– Ну, не обещаю, что вы сможете клонировать мою кошку… хотя можете попробовать, конечно.

– Где она, Анна?

– У меня дома, конечно.

– Тогда чего мы ждем, Анна? Веди меня.

– Ну пошли, Адам.

Они подошли к люку. Анна спускалась первой, за ней следом Адам. Лестница вниз была длинной, Анна сильно опережала его, и вообще она была ловкой и быстрой. Достигнув конца лестницы, они оказались в тоннеле, прорытом под землей, узком и без света, абсолютная темнота.

– Эй, Адам! А ты дверь-то закрыл? – спросила Анна неожиданно.

– Нет. Ну мы же ненадолго?

– Всегда закрывай за собой дверь! Что за дурацкая привычка!

– Кто сюда вообще прийти может? Ты кого-то ждешь? Точнее… не ждешь?

– Так, ладно. Стой тут. Я быстро, закрою и вернусь.

После этих слов Анна полезла обратно наверх, оставив Адама одного размышлять.

«Кошка… Кошка… Жаль, не корова. Корова была бы полезней. Но это не важно. Можно многое сделать из кошки. Сначала клонировать. А потом заняться селективными мутациями. За пару десятков лет у нас у всех будут домашние животные, и не только! Уверен, она будет хорошим средством передвижения, что-то вроде лошади. Но для этого придется долго работать над генами. А еще можно и корову из нее сделать. Ну в смысле молока там… У кошек же есть молоко, они же млекопитающие… Ах да! Как насчет шерсти? Что-то вроде овцы из кошки тоже может получиться. У нас будут шерстяные пледы! Прямо как в книжках! Так… ну и, конечно, мясо. Да, наконецто! Животный белок! То есть превратить кошку в свинью. Думаю, это будет даже легче, чем в лошадь или овцу. А вообще странная она, эта Анна… Облучение, видимо, сыграло ключевую роль. И место это тоже странное. Что это вообще такое? Нужно просто взять кошку и возвращаться обратно…» Мысли Адама наполняли его надеждой и радостью, но были прерваны неожиданно быстрым возвращением Анны.

– Ну все, закрыла. Пошли. Держи мою руку, тут темно.

– Как ты так быстро? По моим расчетам, ты не могла еще даже долезть доверху, не то что спуститься.

– Это просто ты медленный. Пошли давай.

Адам взял руку Анны. Она была мягкая и холодная. Точнее, не то чтобы холодная, ее температура была такой же, как у окружающей среды. Его же рука была намного теплее. Они медленно шли по тоннелю, под ногами была земля. Проход был очень узким, рассчитанным только на одного человека, но длинным. Анна сворачивала то влево, то вправо. Назад дороги Адам сам не найдет, ему это стало ясно после седьмого поворота, после этого он сбился со счета.

– «Кротовья нора» – я так назвала это темное творчество. Хотя можно было бы, конечно, назвать «Лабиринт Ариадны», это поэтичней, но менее правдиво. К моему прискорбию, я еще не завела тут бычьеголового мужика-минотавра. Кстати, как ты смотришь на мое предложение? – Анна попыталась посмеяться, но у нее это не вышло. И после нескольких монотонных «ха-ха-а-а» она прекратила это бесполезное занятие.

– Ты о чем вообще сейчас сказала? – Адам ничего не понял. Ему и другим в отделе Исследований неизвестны были эти странные слова. Но неприятное ощущение от сочетания «мужик – голова – бык» все же осталось.

– Сама с собой, не обращай внимания.

И вот наконец-то они подошли к двери. Адам ожидал увидеть что-то простое, деревянное, например, но, к его удивлению, он стоял перед бронированной железной дверью, над которой горел свет. Рядом был кодовый замок с неясным механизмом, кнопок не было. Железка с отверстием. Анна засунула свой палец в дырку, что-то начало жужжать, и послышался шум открывающихся замков.

– Все! Я дома! – закричала Анна, входя в помещение, а Адам как-то не решался переступить порог. Перед его глазами предстало то, чего он никак не ожидал.

В трех словах: это было странно. Адам оказался в сфере. Шар с силиконовыми стенами. Внутри ничего не было, кроме ковра на полу, если, конечно, нижнюю часть шара можно назвать полом. Ковер был белым и пушистым, стены тоже были белыми. Присмотревшись повнимательнее, Адам заметил, что весь шар испещрен дорожками для лазанья. Небольшие отверстия для рук и ног, видневшиеся повсюду. Судя по дизайну, достать можно было до любой точки шара.

Свет мягко проникал в сферу через тонкий силикон, создавая какое-то особое ощущение. Он был везде и нигде. Отсутствие теней – вот в чем заключалась световая магия. Как будто сама материя излучала свет, теплый и мягкий.

– Плацента!

– Что? – переспросил Адам.

– Пла-цен-та!

– Что плацента? – Он все пытался понять неуловимую мысль Анны.

– Ну я так назвала мое светлое творчество – «Плацента».

Похоже, правда?

– Да, похоже. Анна, знаешь, у меня есть несколько вопросов к тебе. – После увиденного Адам неожиданно для себя осознал, что что-то здесь не так во всей этой истории с Анной.

– Да ты заходи, Адам. Только ботинки у двери оставь. Мне тут твои грязные следы на стенах не нужны.

– А как насчет тебя? Может, ноги помоешь? – Адама задел комментарий по поводу грязных следов.

– А мне не надо, у меня ноги чистые. Ты заходи давай.

Анна уже спустилась вниз по сфере и сидела на ковре в позе лотоса, наблюдая, как Адам с любопытством рассматривает ее дом.

Он снял ботинки, поставил их перед дверью и осторожно наступил на силиконовую поверхность. Она была теплой и мягкой. Ноги погружались в силикон, оставляя на несколько секунд отпечатки, которые быстро исчезали, стираемые упругостью материи. Сделав несколько шагов, он вспомнил, что забыл закрыть дверь. Желая опередить едкий комментарий Анны, он повернул обратно. Дверь закрылась легко, шум автоматического механизма затвора со множеством замков и железных прутьев заставил его задуматься. И мысли его были уже не такими веселыми.

Спустившись вниз, Адам уже собирался сесть напротив Анны, но услышал ее возмущенный окрик:

– Эй! Снежинку не задави, монстр!

Смущенный мужчина посмотрел под ноги и увидел на ковре белую кошку, которая спала рядом с Анной. Он осторожно присел рядом и спросил:

– Можно погладить?

– Гладь, но не буди! Она отдыхает. Подзаряжается.

Как же это было приятно – погладить кошку. Особенно в первый раз в жизни. Она была похожа на пушистый комок, так много шерсти в ней было. «Теплая, мягкая и вибрирующая. Вот какие они – кошки. Да, шерстяной плед нам теперь обеспечен. Даже селективная генная мутация не понадобится», – подумал Адам.

– Чай будешь, Адам? – Анна прервала его удовольствие.

– Ты серьезно?

– Вполне. Ты же в гости пришел. Давай чаю тебе сделаю.

– С радиоактивной водой и листьями-мутантами?

– Так! Ты мой чай не обижай, ты его еще не пробовал.

– Спасибо, не надо, Анна. Я воздержусь. У меня есть вода с собой, очищенная. Мне вполне достаточно.

– Уговаривать не буду. Не хочешь – так не хочешь. Печеньки принес?

– Какие еще печеньки??!!!

– Принес или нет? – Анна нервно зашевелилась, боясь услышать отрицательный ответ.

– Нет. У меня только обезвоженный белок с повышенным содержанием калорий.

– Вот это гадость!!!

– Так, Анна! Ты мой белок не обижай, ты его еще не пробовала. – Адам смеялся.

– Спасибо, Адам, не надо. Я воздержусь.

– Уговаривать не буду, Анна.

– Вот так вот и попили чай! – Анна загрустила. Капюшон закрывал большую часть ее лица, просторные складки спускались на плечи. Глаз видно не было. Длинные черные волосы струились по одежде и ложились на белый ковер черными завитками.

Глава 2

ПРИЯТНО ПОЗНАКОМИТЬСЯ, АДАМ

– Послушай, Анна. У меня к тебе много вопросов после того, что я увидел. Давай ты мне на них ответишь, а потом будешь собираться? Договорились? – Адам решил взять инициативу на себя, что, впрочем, было его естественным поведением, такая уж у него была привычка.

– Знаешь, Адам, у меня тоже есть к тебе вопросы, между прочим. И поскольку ты гость, то из вежливости должен уступить мне право задать свои вопросы первой.

– А у тебя их много? – Адам пытался высчитать время, которое это может занять. Он был человеком действия, непривыкшим вести разговоры, которые были ему малоинтересны. Отвечать на вопросы о себе не входило в его планы.

– Много, – уверенно заявила Анна.

– Тогда давай по очереди. Это будет компромиссным решением.

– Договорились! Я хочу узнать тебя поближе! – воскликнула Анна и хитро улыбнулась. – Дай руку, Адам.

– Что??? – Странности в поведении Анны начинали его порядком раздражать.

– Руку давай, сказала.

Выждав полминуты и не увидев никакой реакции, девушка сделала вывод, что ждать бесполезно. Молниеносным движением Анна схватила руку Адама, потянула на себя и проколола ему палец. Точнее, не проколола, а отрезала маленький кусочек кожи. Все произошло в одно мгновение, он даже не успел дернуться, как по его руке уже текла кровь. Адам попытался выдернуть руку, но Анна так вцепилась в нее, что это было бесполезно. Пока Адам безуспешно пытался освободиться, девушка достала пробирку и собирала в нее жидкость для анализа.

– Что ты делаешь? – Злость в голосе мужчины звучала отчетливо, но воспитанная с детства вежливость не позволяла проявить грубость. Адам держал себя в руках, хотя происходящее казалось ему каким-то извращенным театром.

– Собираюсь узнать тебя поближе, Адам. – Девушка налила достаточно крови для анализа и вежливо прилепила пластырь на порез, который она предусмотрительно положила в карман перед встречей с Адамом.

Он молчал, слова куда-то убегали, оставляя хаос в голове. Затем ему послышался какой-то механический звук, он поднял голову и увидел, как на самом верху сферы выдвигается какой-то железный ящик.

Анна закупорила пробирку и полезла по стене вверх до ящика. Потом она забралась в ящик и закрыла дверцу. Наступила тишина. Прошло десять минут. Ожидание было мучительно.

– Что ты там делаешь, Анна? – Ответа Адам не получил. Но его это не устраивало. – Ты меня слышишь или нет? – Мужчина кричал.

– Слышу-слышу, не ори, – раздался голос Анны. – У меня тут лаборатория, анализы твои изучаю. Обработай пока рану. Красный флакон.

После этих слов справа от Адама снизу выдвинулся еще один ящик. В нем было много разных баночек, таблеток и ампул, но красный флакон был только один. Капнув немного жидкости на пострадавший палец без куска кожи, Адам задал мучавший его вопрос:

– Как ты это делаешь?

– Имеешь в виду, как я управляю сферой?

– Ну да…

– Она настроена на мои волны. У тебя не получится, можешь даже не пробовать. Если бы ей мог управлять кто-то, кроме меня, то ее давно бы отобрали. Так уж люди устроены.

– Мозговые волны?

– Что-то вроде этого, Адам. Закодировала я ее. Так что даже не надейся.

– Ты скоро там закончишь? – Количество вопросов к Анне росло с каждой минутой, а ответов пока не было.

– Все уже. Насмотрелась. – Девушка открыла дверцу ящика, перепрыгнула на стену и спустилась вниз. Села на ковер, улыбнулась и приготовилась говорить. – Евгеника, Адам. Вот значит как! Так я и знала, что к этому все придет. Они уже давно двигались в этом направлении. Еще одна попытка создать совершенное общество, обреченная на провал. Ты такой красивый, Адам. Посмотрела на тебя, и мне стало невыносимо грустно. Идеальные черты лица. Совершенное тело. Знаешь, в Древней Греции было изобретено понятие «золотое сечение». Они создали много скульптур, чтобы его запечатлеть, оставить в истории образ абсолютной красоты. Они долго работали, чтобы красоту сформулировать, математически выверить, сделать из нее науку. Века сменяли друг друга, мода, как ветер, дула то в одну сторону, то в другую, заставляя людей менять свои тела, преследуя течение ветра. Порой красота становилась подобной ночному кошмару, приобретала ужасающие формы диспропорций, изможденного тела или, наоборот, ожиревшего, неестественного, больного, искалеченного, изрезанного. Понятие красота – это зеркало, в котором отражается общество со всеми его пороками и проблемами. Ты напомнил мне о золотом сечении, когда увидела тебя, Адам. И пусть ты уже не так молод, но совершенство не стареет. Или лучше сказать, совершенство стареет совершенно. Я не верю в совпадения, предпочитаю теорию вероятности. Поэтому с момента, как ты снял очки, я высчитывала вероятность обнаружения евгеники в твоем гене, не терпелось подтвердить мои ожидания. Извини за порез, кровь, но это было необходимо. Мне сложно назвать кого-то лучше греков в определении красоты, поэтому должна согласиться, что у ваших создателей хороший вкус. Посмотри на себя… ах, Адам. Ладно, хватит о золотом сечении. Ты знаешь своих генетических родителей?

– Анна, я не знаю, что ты подразумеваешь под Древней

Грецией и золотым сечением. И вообще я тебя не до конца понимаю, но боюсь, что, если я начну задавать вопросы про Древнюю Грецию и тому подобное, мы так и не доберемся до более важного.

– Ты куда-то торопишься, Адам?

– Да, я тороплюсь вернуться обратно, но я хотел задать тебе несколько вопросов, прежде чем мы покинем твой… дом.

– Что ж, тогда уходи. Я тебя не держу. Я вот точно не тороплюсь идти в дом Адама. И на то у меня есть свои причины. Знаешь, с момента, как я последний раз видела человека, прошло очень много времени, и мне хочется поговорить. Просто поговорить. Если тебе неинтересно, скатертью дорога. Но я в любом случае сдержу свое обещание и дам тебе кошку. Только не Снежинку. Она моя. А вот другую дам.

Адам понял, что с этой девушкой ничего просто не бывает. Придется сменить тактику, если он хочет вернуться обратно и с кошкой, и с Анной, и с координатами сферы. Все три объекта были ценны для общества, в этом не оставалось сомнений.

– Анна, у меня есть время. Согласен, мы можем поговорить. Давай вернемся к вопросу твоей эвакуации из радиоактивной зоны позже. Если я правильно понял конструкцию сферы, это безопасное место, верно?

– Верно. Ничего нет безопасней моей сферы. Это ты правильно понял.

– Хорошо, давай будем говорить о том, о чем ты хочешь, только, пожалуйста, оставь место для моих вопросов.

– Договорились! – воскликнула Анна и принялась наглаживать спящую кошку. – Мы нашли собеседника, Снежинка. Мы нашли собеседника! Мур-мур. Храпишь? Объелась опять, да?

Кошка возмущенно виляла хвостом во сне, чувствуя вторжение извне в свои сладкие сновидения.

– Адам, ты не ответил на вопрос. Ты знаешь своих генетических родителей?

– Их все знают. ДНК-образцы. Это очень почетная работа.

Генетические идеалы. Все хотели бы быть на их месте.

– Вы братья и сестры все там, да?

– Генетически мы происходим от одной пары особей. Хотя это не совсем верно. Случалось несколько раз, когда родительская яйцеклетка или сперматозоид заменялись, но это происходило только в случае, если был найден более совершенный генетический материал или повышался процент диагнозов Нестерильности. Но даже при замене яйцеклетки либо сперматозоида кровное родство сохраняется. Так что да, мы генетически все близкие родственники. Ты вот говорила про красоту, а я не знаю, что ты имеешь в виду, называя меня красивым. Что ты вкладываешь в это понятие?

– Не знаешь, что такое красота? Вряд ли я смогу тебе объяснить, что это. Но я, похоже, поняла, в чем проблема. Вы все там такие, да? Как ты? Вы похожи друг на друга?

– Да, мы все люди. А люди похожи друг на друга. Разве нет?

– Адам, ты хоть раз видел людей с врожденными пороками, уродствами, болезнями?

– Нет. Хотя не совсем. Я видел нескольких человек с диагнозами Нестерильности. Но это никак не отражалось на их внешнем виде. Внешне они были такие же, как мы.

– Их не могло не быть. Даже при идеальном родительском ДНК несовершенные физически дети должны были рождаться. Что вы с ними делаете?

– Я же сказал, что не видел физически неполноценных людей, включая детей. Все, кто выходят из Инкубатора, обладают совершенными физическими данными и здоровьем, необходимым для полноценной жизни.

– Вот поэтому мне стало невыносимо грустно, Адам, когда я тебя увидела. Сколько их, кто не выходит из Инкубатора?

– Ты имеешь в виду поврежденных, нежизнеспособных особей? Не знаю. Говорят, их становится больше с каждым годом, поэтому они думают заменить образец ДНК. Ищут новую яйцеклетку. Я не знаю среднестатистическое количество поврежденных особей в годовой цикл оплодотворения. Это не моя работа. Почему это тебя беспокоит, почему тебе грустно?

– Жалко детей, которые родились в неподходящее время. – Анна опустила голову, чтобы не видеть спокойного лица Адама.

Его красивые голубые глаза были ясными и прозрачными, в них не было тревоги, только любопытство. Он не понимал эмоций Анны, но чувствовал, что ей грустно. Ему хотелось ее приободрить.

– Послушай, я понял, что ты незнакома с нашими порядками. По всей видимости, ты родилась вне Общества и по какой-то необъяснимой причине выжила, несмотря на облучение. Наверно, сфера тебя спасла. Естественно, тебе интересно, как живут люди. Но что-то может показаться тебе странным из того, что ты услышишь от меня. Не делай скоропостижных выводов, я готов объяснять. Ты все поймешь. Вот ты переживаешь по поводу нежизнеспособных особей. Но посмотри на это по-другому. Разве кто-либо хотел бы родиться больным? Когда сердце слабое или легкие не вмещают стандартный объем кислорода? Или, того хуже, с шестым пальцем на руке, мутацией??!! Никто бы этого не хотел, это просто негуманно – давать поврежденным особям развиваться дальше. Они же будут страдать. Другие люди будут их обходить стороной. Они не получат работу, кроме как в отделе Уборки. Зачем эта бессмысленная жестокость? Кому это может быть нужно? Не понимаю твоей грусти. Вот у тебя есть шестой палец на руке?

– А что, если есть, Адам?

– Но у тебя же его нет, Анна. Вижу же, пять пальцев, как и должно быть. У тебя такой взгляд на ситуацию, потому что ты недостаточно знаешь.

– У тебя есть родители, Адам?

– Были. Детей без родителей не бывает, это было бы грубой ошибкой в отделе Статистики: дать подтверждение на увеличение населения, не имея доступной родительской пары для приема ребенка. Каждая пара может растить двоих детей.

– Только двоих? А как же рост населения? Сколько вас?

– Нас около 10 000. Рост населения – это плановое мероприятие, которое происходит после расширения огороженной, безопасной для жизни территории. В этом случае, ты права, может быть три ребенка у одной пары. На моей жизни такого не происходило. Роста территории, я имею в виду.

– Грустно.

– Опять тебе грустно, Анна. Подумай сама, зачем увеличивать население, если не готовы новые дома, если нет потребности в большем количестве работников? Ты считаешь было бы лучше иметь еще 2000 людей, которым негде жить и нечем заняться?

– Адам, а у тебя есть жена и дети?

– Нет, мне пока рано. Я еще работоспособный. У меня еще 28 лет в отделе Исследований. А потом, да… мне найдут партнера женского пола, переселят в отдельный дом и дадут детей. И начнется новая жизнь, говорят, она еще лучше, чем работа, но это как повезет. Если попадется плохая партнерша, то будет не очень весело. По-разному бывает.

– Вы не делаете выбор самостоятельно? Вы даже на него повлиять не можете?

– Нет, конечно. Если бы мы могли влиять на выбор партнера, то получилось бы так, что двое человек выбрали одного и того же партнера. Это было бы странно. Что делать в этом случае?

– Ясно, Адам. Прости за неуместный вопрос, у вас есть секс? Понятие такое существует?

– Ты имеешь в виду размножение естественным способом?

– Понятно.

– Анна, потребности в этом нет, Инкубатор выполняет необходимую функцию. А Инкубатор был столько, сколько существует Общество. Я знаю, что когда-то это было по-другому, это очевидно. Но со Дня Человечества люди живут так.

– Вам дают какие-то препараты, да, Адам? Чтобы вы не пытались узнать, что входит в понятие «секс»?

– Ты имеешь в виду гормональный корректор?

– Да, видимо, это то, что я имею в виду.

– Мы же не животные, Анна. У нас есть возможность регулировать дисфункцию организма. У нас нет необходимости в выживании, как это было свойственно животным, когда неупорядоченное размножение должно было покрыть смертность с позитивным остатком. Зачем нам рудиментарные функции, нерелевантные для жизни человека?

– У нас с тобой столько общего, Адам. Удивительно, но факт. А ты бы выжил, Адам. Как я когда-то выжила. Да… ты бы смог… Можешь…

– О чем ты, Анна?

– Потом поймешь, позже. Всему свое время. Лучше расскажи мне еще про Общество и про себя. Адам, ты видел смерть? Или вас лишили и этого зрелища? Люди ведь умирают, и дети искалеченные, которые не выходят из Инкубатора, тоже умирают. Ты знаешь, как выглядит смерть человека?

– Нет. Я не видел смерти, ее никто не видел.

– Так я и подумала. Абсолютная идиллия. Общество без смерти. Что вы делаете со стариками?

– Ничего. Человек живет 100 лет, после этого наступает смерть. Ни разу на моей памяти не было человека, который бы прожил меньше 100 лет… или больше 100 лет. Таков срок.

– И как наступает смерть, когда человеку исполнилось 100?

– Он заходит в Комнату Выхода и не выходит оттуда.

– Газовая камера? Или сожжение?

– Нет, Анна. Нет. – В глазах Адама появилось возмущение.

«Почему она все видит в каком-то извращенном свете? Отчего и на кого она злится? Ей будет сложно у нас. Ее не поймут. Даже я ее не понимаю», – пронеслась мысль в голове мужчины.

– Так что там в Комнате Выхода?

– Вакуум, как в космосе.

– А что вы делаете с телами?

– В них содержится множество полезных элементов, которые сложно получить искусственным путем. У нас есть некоторые сорта растений, которые в них нуждаются.

– Понятно, вы жрете друг друга, да, Адам?

Тут нервы у Адама не выдержали. Он еще никогда в жизни не встречал настолько невежливого, невоспитанного и злого человека. Мужчина встал и нервно заметался, шагая то в одну сторону, то в другую. Кулаки его сжались сами собой, хотелось ударить… что-нибудь ударить, ну хотя бы стену. Выйти отсюда, закончить этот диалог, заткнуть ей рот. Гнев. Адам стал его первооткрывателем.

Прядь волос лежала на его светлокожем лбу. Она напоминала пшеничное поле летом, по которому гуляет ветер, и набухшие от зерна колосья качаются ему в такт, переплетаясь и создавая палитру цвета своими утонченными тенями. Прядь намокла от пота, который выступал крупными прозрачными каплями, они катились по вискам. Его тело помнило, что значит быть человеком. Адам – нет.

Анна наблюдала за ним, поглаживая Снежинку, которая проснулась и заурчала.

– Снежинка, у нас гость. Видишь, он волнуется. Иди успокой его, как ты это умеешь, – прошептала Анна, наклонившись поближе к кошке.

Снежинка встала и пошла тягучей кошачьей походкой, перед которой невозможно устоять. Пушистый хвост с каскадом белых волос был немного изогнут на кончике, это значило, что Снежинка настроена решительно. Подойдя поближе к мужчине, она присела, оперевшись на передние лапы; кошка внимательно следила за нервным гостем, который ее совершенно не замечал. Она замяукала, требуя минуту внимания. Адам остановился и опустил взгляд. Небесные глаза Адама и морские глаза Снежинки встретились. Кошка со всей нежностью начала тереться о ногу мужчины, обвивая ее своим королевским хвостом. Он не смел двигаться. То, что происходило, казалось крайне странным, но приятным.

– Эй, Адам, возьми ее на руки. Она же просится! – сказала Анна, предчувствуя победу Снежинки.

Он решился сделать это. И вот уже теплый комок вибрировал в его руках, а ее морские глаза гипнотизировали его. Снежинка была отличным мотиватором, чтобы взять себя в руки и продолжить общение с Анной ради блага человечества.

Выждав немного, девушка продолжила диалог:

– Адам, посмотрев на тебя и твой ген, я пришла к выводу, что ты мог бы прожить 150 лет. А это на 50 лет дольше, чем вам разрешают. Что ты по этому поводу думаешь? Ты хотел бы прожить 150 лет, а не 100?

– Говорят, после 100 человек болеет. Я не хочу болеть. Смотреть на разрушение собственного тела неестественно. Разумный человек не может этого хотеть. Зачем еще 50 лет боли и разложения, когда ты не способен приносить пользу Обществу? В этом нет смысла.

– Ты не боишься смерти, совершенный человек?

– Нет. Почему я должен этого бояться? Я знаю, что у меня есть время и сколько его у меня. Знаю, на что я его потрачу.

Все известно с детства, откуда взяться страху?

– У вас не любят сюрпризов, да?

– Под сюрпризами ты имеешь в виду ошибки? Анна, у нас нет права на ошибки. Нас 10 000, а кругом только радиация и мутация. Кроме нас на Земле только растения. Животных больше нет. Мы единственный вид на планете. Если мы совершим ошибку, то не останется ни одного вида.

– Адам, ты действительно рассуждаешь как настоящий Адам. Недаром у тебя такое имя. Не верю я в совпадения. Скажи мне, как ты думаешь, что происходит после смерти с человеком?

– Я же уже сказал. Да, мы перерабатываем тела, чтобы выращивать несколько необходимых сортов. Эти растения нам нужны, Анна. Если бы мы могли их заменить другими, мы бы это сделали. Твои злые комментарии были неуместны. Ты просто многого не понимаешь.

– Конечно-конечно. Я малопонятливая. А что происходит с душой после смерти? Что ты думаешь о Боге? О послесмертии?

– О чем ты? Что ты имеешь в виду?

– Нет таких понятий даже, да, Адам?

– Объясни мне нормально, что ты имеешь в виду под этими словами, если хочешь услышать мой ответ, Анна.

– Нет. Не будем. Этого мне тебе сейчас не объяснить. Ответ я уже поняла в любом случае.

– Ну хорошо, если так.

– Давай следующий вопроc. Что ты делаешь в свободное от работы время?

– Прихожу домой, ужинаю, общаюсь с семьей, пробегаю пять километров на дорожке и ложусь спать.

– Звучит весело, Адам. А что ты делаешь в выходные?

– У нас один выходной день в неделю. После завтрака все люди собираются в Кругу, центральной точке купола. Мы слушаем новости от отдела Информации, нам дают отчет о достижениях каждого отдела и план дальнейшей работы. После этого мы играем в логические игры, за это отвечает отдел Развлечений. Каждую неделю нас распределяют в новую игровую группу, чтобы все друг друга знали по именам и в лицо. Мы все братья и сестры, нет ни одного незнакомца. Ты будешь первой, Анна. Представляю, как все удивятся. Будут задавать тебе миллион вопросов, так что будь готова. Но тебя никто не обидит, у нас так не принято. За это не волнуйся. Имей в виду, после того как я тебя приведу, нужно будет пройти медицинское обследование и инструктаж, потом тебе дадут какую-нибудь очень интересную работу. Я тебе даже завидую. Только, если хочешь совет, воздержись от колкостей, а то… ну в общем, все нормально будет.

– Звучит заманчиво, Адам. Но давай вернемся к вопросу моей мозговой стерилизации позже.

– Ну вот опять… Анна… Анна…

Адам вдруг почувствовал что-то незнакомое, какое-то странное новое ощущение. Ему было не все равно, что произойдет с Анной. Беспокойство. Он переживал за нее, ему хотелось все продумать, понять, как сложится ее жизнь, когда она придет с ним в Общество. Ему хотелось простроить в голове все возможные варианты развития событий, понять, чего ждать, к чему готовиться. Это было ощущение его личной ответственности за Анну. «Что это со мной? Спокойно…» – подумал Адам, удивленный таким ходом мыслей в своей голове.

– Если я правильно поняла, то у вас там еженедельная пропаганда, чтобы вольнодумства не завелось, да? Это, конечно, здорово всех знать по имени, но я бы предпочла обойтись без ненужной информации. А в вас ее прямо-таки насильно запихивают. Делая вывод из того, что ты спросил меня, что я подразумеваю под словом «красота», я смею предположить… у вас нет искусства, да, Адам? Совсем-совсем нет? Ни в какой форме?

– Согласен, это проблема. Но над этим уже работают. Через 11 лет запланировано открыть отдел Искусств и распределить туда пять человек. Мы считаем годы и очень ждем этого события. Это будет кардинальным изменением, впервые появятся люди, которые могут заниматься чем-то, помимо жизнеподдержания Общества. У нас всех будет музыка, о которой нам рассказывали в школе, как это когда-то было до Дня Человечества.

– Ты серьезно? А куда вы дели записи? Стерли, что ли?

Миллиарды песен исчезли бесследно?

– Анна, человечество было уничтожено. Людей, способных мыслить, на планете осталось только 65!!! 65 человек, которые пережили безумие Садовников. Они основали Общество в День Человечества. Прошло двести три года, и нас уже 10 000. Мы живы, у нас есть дом, у нас есть наука, мы здоровы, в достатке еда, мы развиваемся, расширяем территории, выводим новые сорта растений и работаем. Какая музыка, Анна?

Людям не до этого было.

– 65??!!!!! Значит, Джеку удалось… Узнаю его автограф.

Анна вскочила и забегала по сфере. Потом она полезла вверх по стене до максимально высокой точки, вставила свои стопы в отверстия и повисла вниз головой над Адамом. Мужчина решил подождать и помолчать, понимая, что девушке нужно переварить полученную информацию. Анна молча висела с закрытыми глазами, ожидание затянулось.

Адам решил продолжить разговор:

– Ты права, Джек был одним из наших основателей. Первым и единственным лидером в истории Общества, благодаря ему человечество продолжает существовать.

– Скажи, что он тоже отправился в Комнату Выхода! – раздался крик Анны сверху.

– Да, когда ему исполнилось 100 лет. Как это произойдет с каждым из нас, так же это произошло и с Джеком. Он был великим лидером!

– Потом обсудим этого гения зла! – выкрикнула в ответ Анна.

Адам вскочил как ужаленный. Такой несправедливой грубости в отношении Джека, спасшего Жизнь на планете, он вытерпеть не мог. В этот раз ему хотелось ударить уже не стену, но дотянуться до Анны он не мог, поэтому разразился руганью в приступе злобы, первый раз в своей жизни:

– Заткнись! Заткнись, Анна! Только ты здесь психопатка! У тебя язык из дерьма сделан! Что с тобой вообще? Что ты знаешь о Джеке? Кто ты вообще такая? Я буду двумя руками «за», когда твой гадкий, испорченный мозг сотрут в отделе Очистки. Я буду смеяться, наблюдая за тем, как даже в отделе Уборки ты станешь абсолютным изгоем. Ты этого заслуживаешь!!! Думаешь, ты здесь останешься сидеть в этой сфере? Сфера полезна для Общества, а ты нет! Спускайся, бери кошку и пошли. Я устал от твоего сумасшествия, недаром говорят Нестирильность заразна. Заразна! Спускайся оттуда сейчас же! Или я сам до тебя доберусь!

– Сейчас транквилизатор в жопу тебе вколю, Адам. И оставлю в Кротовьей Норе подыхать, бычьеголовый мужик. Ты до меня даже дотронуться не сможешь при всем своем желании, как, впрочем, и открыть дверь. Так что сядь и сиди тихо, пока я думаю, – сказала Анна монотонным, спокойным голосом.

– Что?!! – Адам побежал к стене.

Снежинка начала неистово орать, выгнув спину: происходящее не было нормальным, с ее точки зрения. Снежинка была глубоко возмущена.

И вот когда Адам уже начал карабкаться вверх по стене, позади раздался шум. Анна спрыгнула с потолка, приземлилась, как кошка, на четыре лапы и в два прыжка оказалась за спиной мужчины. Затем последовал укол транквилизатора из шприца, который Анна предусмотрительно положила в карман перед встречей с Адамом.

Несколько часов спустя Адам пришел в себя. Он лежал на ковре там же, где и был до этого, в сфере. Девушка только припугнула его темной Кротовьей Норой, вовсе не собираясь оттаскивать спящего Адама в свой лабиринт. Снежинка играла в кошачьем домике гигантского размера, который был приделан к выдвижной панели: очередной тайник в недрах сферы. Оставалось только догадываться, что еще там спрятала Анна. Девушка висела на самом верху сферы, предусмотрительно вне зоны досягаемости Адама, все так же вниз головой. Ей так лучше думалось. Услышав шорох проснувшегося человека, она заговорила:

– Адам, послушай. Я приношу извинения за то, что оскорбила твои чувства, назвав Джека гением зла. Я больше не буду называть этого человека такими плохими словами. Согласна, что подобное отношение к человекоутилизатору Джеку могло задеть твою веру. Обещаю, что к вопросу обсуждения этого падального ганнибала мы можем вернуться позже. И я не буду называть этого выродка плохими словами. Давай сменим тему. Адам, я не собираюсь причинять тебе вред. Тебе ничего не угрожает, особенно когда ты со мной здесь. Мы прекрасно общались до тех пор, пока ты не позволил себе лишнего. Давай забудем и просто продолжим говорить.

Действие транквилизатора еще было сильно, драться Адаму больше не хотелось. В общем, ему ничего не оставалось, кроме как согласиться на предложение Анны:

– Хорошо. Задавай свои вопросы, но воздержись от гадостей, пожалуйста.

– Прекрасно! Замечательно! Мы закончили на том, что ты пытался объяснить мне, как у вас пропала музыка. И тот факт, что выживших было только 65, не объясняет утери достояния человечества. Что вы сделали с хранилищем данных на Плантации?

– Как я уже сказал, Садовники в своем безумии уничтожили человечество. А ведь они были тоже людьми, как и мы. Их мир продержался 600 лет, но был обречен на провал с самого начала. Это было неизбежно. И причина в том, что, создав свое общество, они взяли с собой весь багаж человечества, накопленный до них. Нельзя создавать новое общество на основе предыдущего, которое погибло по своей же вине. Садовники сделали фундаментальную ошибку с самого начала. Человечество до них самоуничтожилось, страдая от неизлечимого безумия, то же самое произошло и с Садовниками. Джек понимал это, поэтому он создал новый путь, придерживаясь которого мы не повторим старых ошибок. Мы будем жить десятки тысячелетий, развиваясь и расширяясь. У нас будет все, что было у человечества раньше, и даже больше. Кроме безумия, без него мы обойдемся. Да, когда наши основатели уничтожили хранилище данных, они стерли не только плохое, но и хорошее. Но отделить одно от другого было невозможно, на это понадобились бы десятилетия и много людей. Ни того, ни другого не было. Осталась только наука, все остальное стерто. Мы строим наш мир с нуля, он будет совершенным и разумным. В нем тоже будут красота и искусство, всему свое время.

– Адам… Что мне тебе сказать на это?

– А ничего не надо комментировать, Анна. Задавай лучше свои вопросы.

– А я все-таки скажу, уж извини. Вы уже мертвы, Адам, не жизнеспособный вид. Вы не можете размножаться. Человеческий ген мертв. Общество братьев и сестер… Ха-ха! Отними у вас Инкубатор, и через поколение дети будут умирать еще до рождения. Что ты думаешь? Принесешь им кошку, и мир наполнится животными? Про что ты там мечтал, тиская мою Снежинку? Да это вас самих скрестят с кошками, чтобы разбавить ген, выводя все более интересные варианты человекокотов. Яйцеклетку ищите, говоришь? А не надо было хранилище уничтожать.

– Во-первых, никто не отнимет у нас Инкубатор, потому что, кроме нас, никого больше нет. Во-вторых, с кошками нас не скрестят. Абсолютная чистота и совершенство человеческого гена – это то, чему были посвящены первые 80 лет работы Общества. Ты же сама видишь результат, так что не придумывай страшных историй, их стерли вместе с музыкой и телами Садовников. А яйцеклетку мы ищем, чтобы быть еще совершенней.

– Ты непробиваемый, Адам!

– То же самое могу сказать и про тебя, Анна.

– Ладно, следующий вопрос. По какому принципу вас распределяют по отделам? Почему ты в отделе Исследований, а не в отделе Очистки мозгов?

– Потому что я рожден, чтобы работать в отделе Исследований. У нас каждый реализует свое предназначение. Безошибочная система. Нет человека, которому его работа не подходила бы или не нравилась. Ты и твоя работа – одно целое. Кроме отдела Уборки, конечно. Для него никто не рождается, туда попадают по другим причинам. Но давай его на время оставим, существование этого отдела – компромисс с реальностью, потому что есть необходимость как-то пристроить тех, кто больше никуда не подходит. Вот как это все устроено. С трех лет начинается общее образование. Нас учат говорить, читать и писать. Когда нам исполняется семь лет, мы можем легко поддерживать разговор со взрослыми и читать любые книги из общеобразовательной библиотеки в свободное время. К сожалению, книг не так много, поэтому все, кроме специализированных научных трудов, доступ к которым находится у отделов, мы прочитываем еще до 10 лет. Дальше остается только перечитывать время от времени. Детство полно открытий, еще непрочитанных книг, нового, непознанного мира. Я скучаю по своему детству, как, впрочем, и все мы. Во взрослой жизни намного меньше развлечений.

С семи до десяти лет нам рассказывают историю человечества, объясняют, как устроено наше общество во всех подробностях, и учат математике. На этом общее образование заканчивается. Мы проходим тестирование, по результатам которого нас распределяют по отделам. Схема теста – это то, чем мы особо гордимся. Одно из инновационных достижений нашего Общества. Безусловно, наша успеваемость в учебе, которая оценивается и регистрируется, играет определенную роль, но ее вес относительно мал. И это рациональное решение, потому что нельзя судить о том, насколько ты будешь хорош на своей будущей работе, базируясь на скорости твоего чтения или точности воспроизведения по памяти исторических дат. Во время тестирования мы сканируем мозг. И это происходит несколько дней. Все внутренние мыслительные процессы, все эмоции, скорость реакции, процент задействованных нейронных цепочек, уровень интеллекта, природные склонности, таланты – все это как на ладони, неоспоримо и неопровержимо. Во время того, как ребенок подключен к аппарату, ему дают задачи из разных отделов, которые он решить не может, потому что у него нет необходимых знаний и информации. Цель не в том, чтобы ребенок решил задачу, и не это будет измерителем его успешности. Цель в том, чтобы определить, задачи каких отделов включают мозг ребенка максимально, что заставляет его сфокусироваться, углубляться, искать ответ, какая задача заставила его мозг светиться, как лампочку. Но и это еще не все. Не только интеллектуальная производительность играет роль, человеку должна нравиться его будущая работа. Поэтому также регистрируется эмоциональное состояние. В итоге ребенок распределяется в отдел, при решении задач которого были показаны высокая интеллектуальная продуктивность и максимально положительный эмоциональный отклик. При этом положительные эмоции для нашего Общества значат больше, чем продуктивность. Знаешь почему? Потому что, если ты наслаждаешься своей работой и у тебя есть возможность ей заниматься, нейронные цепочки подтянутся.

– Адам, из тебя харизма так и льется! В вашем Обществе у человека нет права выбора. Да у вас даже понятия такого нет: «выбор». А по-твоему, получается, что все счастливы. Что выбор-то и не нужен вовсе. Знаешь, говорят, Бог дал человеку свободу воли, так в общем-то человек и появился. То есть это как бы и есть уравнение Бога, которое он решил, создав нас.

– Не знаю, что такое харизма, Анна. Но мне стало интересно. Расскажи.

– Это значит, что ты невыносим, Адам.

– Хм… а я надеялся, харизма – это что-то хорошее. Ну ладно, я понял, это ты так продолжаешь свои колкости, используя слова, которых я не знаю, чтобы я не засек. Ладноладно, Анна… Я продолжаю отвечать на твой вопрос. После распределения с 10 до 16 лет мы проходим специализированное образование в своих отделах, непосредственно связанное с нашей будущей деятельностью. С 16 до 70 лет мы работаем. С 70 до 100 – растим детей. А потом уходим. Знаешь, Анна, 70 лет – идеальный возраст для детей. Я читал, что у Садовников и человечества до них дети появлялись раньше, около 30 лет или даже еще быстрее. Очевидно, это было следствием физиологической способности к репродукции, которая утрачивается после 40 лет. Но ведь в действительности до 70 лет человек должен жить для себя и для общества. Полный энергии и сил, он самоценен. Почему он должен отдать свою жизнь ребенку, будучи на пике своего расцвета? В чем логика? В чем польза? Только грубая физическая необходимость самовоспроизведения, продолжения рода толкала на это. Так женская половина человечества просто выпадала из социума, жертвуя себя детям. То есть получается половина человечества занята продолжением рода, а другая половина обеспечивает эту возможность. Бессмысленность какая-то. Жить, чтобы воспроизводиться. Даже у животных было больше времени для себя, чем у людей. А вот в 70 лет иметь ребенка – это совсем другое дело. В этом возрасте человек уже считает годы до Комнаты Выхода, которая становится все ближе. И ему хочется оставить свой след, а это – его дети, которые будут жить после него. В 70 лет ты пожил и поработал достаточно, нужны перемены, смена фокуса. Начать жизнь по-новому. Семейное тепло и забота, партнер и дети, чтобы сделать последнее 30 лет самыми лучшими в жизни. Мы хотим старости, мы ждем ее, потому что в нашем обществе она приятна. Что ты скажешь на это, Анна? Есть в запасе колкости?

– Не знаю, Адам. У меня нет детей. Я пока на это не решилась. Обстановка как-то не располагает, знаешь ли… Зато вот у меня Снежинка есть, это прорыв. Вот уж бы не поверила, что заведу домашнее животное, если бы мне кто сказал это в мои двадцать. Да что там в 20! Даже сто лет назад бы не поверила!

– Сколько тебе лет, Анна??!!!

– Замолчи, Адам. Я юна и прекрасна!

– Да я не с этой точки зрения.

– Что значит не с этой? Я юна и прекрасна!

– Я по поводу яйцеклетки задумался. Думаю, ты будешь отличным кандидатом.

– Что??!!!

– Тебе все будут завидовать, Анна.

– Да я скорее уничтожу все человечество, чем поделюсь своей яйцеклеткой!

– Не понимаю тебя, Анна. Ты не хочешь быть полезна?

– Слушай, замолчи лучше, пока я не вколола тебе еще одну порцию транквилизатора. И не возвращайся больше к этому вопросу. Не провоцируй меня! Я соврала по поводу твоей полной безопасности в моем обществе. Имей это в виду!

– Хорошо, мы можем обсудить это позже.

– Так, Адам, давай сменим тему. Расскажи мне лучше, что вы там считаете нестерильностью у себя?

– Это сложная тема. В нашем обществе это единственная угроза для человека. Все остальные мы побороли. Нестерильность делится на два вида: физическую и психическую. Физическая встречается крайне редко. Она может появиться как следствие ошибки работников Инкубатора, если они недостаточно качественно проверили ребенка, прежде чем выпускать его в Общество. Ну или в случае, если человек оказался снаружи купола без защитного костюма и подвергся облучению. Последний вариант – это когда человек был вне купола дольше разрешенного Обществом времени, хоть даже и в костюме. Физическая Нестерильность неисправима и неизлечима. Человеку придется преждевременно уйти. Но такого не происходило ни разу на моей памяти, ну или, может быть, я слышал что-то в детстве.

– Сколько у тебя есть времени вне купола, Адам?

– Осталось 5,5 дня, из них четыре необходимы на дорогу обратно. Поэтому я прошу тебя быть организованной, ответить на мои вопросы и собрать вещи, у нас мало времени.

– Поняла. Уже бегу собираться! Безусловно, мне не терпится попасть в вашу Комнату Выхода, как физически нестерильной! Всегда мечтала о вакуумном путешествии в космос.

– Брось это, Анна. Ты – Общественно Значимый Объект, с тобой этого не произойдет. Я уверен.

– Вот как! Да ладно? Я уже стала значимой! Не важно. Расскажи про психическую Нестерильность.

– От нее не застрахован никто. Говорят, она заразна. Я не знаю всех тонкостей, за это отвечает Медицинский Отдел. Но я слышал, у них есть полный перечень всех видов психических заболеваний и их симптомов. Они не раскрывают подробностей, но если вкратце, то вспышки гнева, проявления агрессии вербальной или физической, переедание, замкнутость, необщительность, замедленное мышление, частые смены настроения, апатия, фобии и наличие навязчивых идей – это верные симптомы психической Нестерильности. В среднем в год у нас 1—2 случая психических заболеваний. Но 50 лет назад была эпидемия – 111 случаев сразу. И связана она была с тем, что семья Атома не заявила о его заболевании вовремя, а он был замкнут, верный симптом, они не могли этого не видеть. Он был в Отделе Управления, отвечал за работу Отдела Выхода. У него была навязчивая идея, заключалась она в том, чтобы перенести дату ухода со 100 лет на 110. Он в секрете собирал данные и статистику из других отделов относительно этого вопроса. А после этого начал активно продвигать свою идею среди сотрудников Отдела Выхода, они заразились от него и стали распространять болезнь на свои семьи. В итоге 111 человек пострадали.

– И что стало с Атомом и его последователями?

– В отличие от физической психическая Нестерильность излечима. После постановки диагноза за это отвечает Отдел Очистки. Осуществляется искусственная перезагрузка мозга, стираются все воспоминания и накопленные знания, как, впрочем, и личность тоже. Человек как будто заново рождается, его распределяют в новую семью, и все начинается с чистого листа. Он заново идет учиться, как пятилетний ребенок, потому что способность разговаривать тоже стирается во время перезагрузки. Точно так же по окончанию общего образования, как и других детей, его тестируют и распределяют в подходящий отдел.

Единственная проблема метода очистки в том, что после перезагрузки никогда не достигается тот же уровень интеллектуальных способностей, каким он был у человека раньше. Поэтому большинство людей, излеченных от Нестерильности, в итоге отправляются в Отдел Уборки. Но над этой проблемой работают, изобретают более мягкие медикаменты. План – в течение ближайших 20 лет прийти к тому, чтобы люди после процесса Очистки оставались бы на том же интеллектуальном уровне, как и до него.

На это их вдохновляет пример Атома, который показал результат выше после очистки, чем до нее. И что не менее удивительно, он снова попал в Отдел Управления и опять отвечал за организацию Выхода. Он-то и ввел вакуум вместо газа, которым мы пользовались раньше. Хотя до сих пор это решение считают спорным. Газ был насыщен специальными добавками, которые запускали определенные химические реакции, пока человек был еще живой, это повышало пользу от тела после переработки. Но я лично считаю Атома гением. Кому хочется мучиться 9 часов перед окончанием жизненных функций, пусть это даже и полезно для Общества?

– Атом уже умер?

– Конечно, 7 лет назад отправился в Комнату Выхода, как и все. Но оставил после себя легенду.

– Люблю легенды, Адам. Расскажи.

– Говорят, он вовсе не отправился в Комнату Выхода. Говорят, что он воспользовался своими связями в Отделе Выхода и вместо него утилизировали кого-то из Инкубатора, а он выбрался из купола. Но, учитывая, что защитного костюма он достать в принципе не мог, он уже давно мертв. Легенда в любом случае хорошая.

– Не то слово, Адам! Семь лет, значит… Отлично! Есть шанс, что он выжил. Я бы даже сказала, что, скорее всего, это так. Учитывая, что вашей генетики, по моим расчетам, хватает на 150 лет, здоровье у него еще отменное. А интеллект так вообще на сто баллов! Нестираемый мозг, сила воли, благоразумие и врожденный гуманизм. Единственный выживший на планете человек в полном смысле этого слова.

– Анна, ты, оказывается, веришь в сказки?

– Нет, Адам. В сказки веришь ты.

После этих слов Анна спрыгнула вниз и уселась напротив мужчины. Капюшон упал с головы, на черных локонах мерцали отблеска света. Опустив лицо вниз, которое скрылось за волосами, она снова надела капюшон, нарочно не давая Адаму рассмотреть себя. Он был спокоен, странное поведение девушки уже стало ему привычным, да и ее колкости уже больше не казались такими уж неприятными, что-то в них было, но что именно – ему понимать не хотелось.

– Так, а теперь расскажи-ка мне, Адам, какая у вас там система управления, кто главный?

– У нас нет главного. Так завещал Джек.

– Самовлюбленный засранец!

– Хватит уже, Анна! Ты обещала!

– Все. Молчу-молчу. Рассказывай дальше.

– Итак, как я сказал, у нас нет главного. В нашем обществе все равны. Абсолютно все! Ну кроме… может быть, работников Отдела Уборки. Каждый занимается своим делом, и все уважают друг друга. Нет понятия «власть», есть понятие «ответственность». Каждая работа важна, каждая профессия особенная. Все занимаются тем, что им нравится, тем чем они рождены заниматься.

– Цитируешь Отдел Пропаганды?

– Я просто проигнорирую этот комментарий… и продолжу. Как ты уже поняла, у нас есть Отдел Управления. Каждый его сотрудник отвечает за один отдел, принимает решения, осуществляет руководство. Всего отделов 21, итого 21 человек, по одному человеку на каждый отдел. Их решение – это закон, не подлежащий обсуждению. И хотя у каждого из них своя сфера управления, есть множество смежных вопросов, которые тем или иным образом касаются нескольких отделов. Для принятия такого рода решений они проводят совместные собрания каждую неделю. Во время них по каждому вопросу любой сотрудник может предложить свое решение. После того как озвучиваются все возможные альтернативы, проводится голосование. Решение, которое набрало наибольшее количество голосов, утверждается как единственное. У каждого из 21 человека по одному голосу. Все честно. Мы знаем работников Отдела Управления. Они такие же, как мы, и жизнь у них такая же, никаких привилегий. Анна, нет никаких скрытых злодеев и тайных заговоров. Порядок, который завещал нам Джек, это исключает, предотвращает даже потенциальную возможность.

– Как становятся членами Отдела Управления?

– Все так же: распределение по итогам тестирования и сканирования. Разница в том, что те, кто управляют Обществом, действительно самые одаренные из нас, гении. Во время тестирования они в свои десять лет показывают практически невозможные результаты. Они способны решить верно задачи всех отделов. Мы называем это Универсальный Ум. Помоему, это какая-то высшая форма сознания. Не обладая информацией, не имея опыта, даже не зная части терминов в заданиях, они способны найти верные решения. Как это вообще возможно? Я бы не поверил, если бы не увидел видеозаписи тестов. Может быть, ты это подразумеваешь под словом «красота»? Этому нельзя научить, с этим нужно родиться. В остальном они ничем не отличаются, такие же, как и все остальные. Единственная проблема – это непредсказуемость их появления. Ну то есть нет статистически верной модели, которая бы давала какой-то прогноз по рождаемости гениев в год. Бывает много лет нет ни одного, а потом сразу несколько. Их способности не объясняются генетикой или родителями, к которым они попали. Это загадка, на которую мы пока еще не нашли ответа. Но когда мы найдем ответ, человечество станет другим навсегда.

– Ах, Адам! За восемь тысяч лет люди ни на шаг не продвинулись в этом вопросе. Боюсь, что еще восемь тысяч лет ничего не изменят. Но давай оставим это. Лучше скажи, почему, если вами управляют гении, ваше Общество в таком упадке?

– Если бы нами не управляли гении, нас бы давно уже не было. Не забывай, с чего мы начали и где мы сейчас. Подумай, из чего приходится выбирать. Отдел Управления просчитывает на сотни лет вперед, взвешивая долгосрочные последствия каждого шага. Любая ошибка может обернуться вымиранием человечества. Вот, например, почему ты думаешь они не поддержали идею Атома продлить срок жизни на 10 лет?

– Потому что боятся перемен. Трусят отступить на шаг от учения Великого Джека.

– Нет, Анна, ты не права. Мы многое изменили в том, что оставил после себя Джек. Возвращаюсь к вопросу о дополнительных 10 годах. Все просто. Сегодня ты расширяешь жизнь на 10 лет, завтра люди попросят еще 10, а потом еще 10, за этим последует отмена Комнаты Выхода. И все закончится тем, что треть населения будет неспособна ни работать, ни растить детей. Более того, они будут болеть, поэтому еще как минимум 10 % людей будут тратить все свои часы выработки, чтобы ухаживать за больными. Простая математика: у нас есть место на 10 000 человек, 10 % дети, 90 % работоспособных. Если отменить 100-летний срок жизни, то будет также 10 000 человек, из которых 53 % будут неработоспособны, и на оставшиеся 47 % ляжет вся ответственность. Этого количества не хватит даже на жизнеподдержание, а о расширении вообще можно навсегда забыть. Общество обречено на вымирание.

– Все равно я не доверяю вашему Отделу Управления.

– Ты их не знаешь, Анна.

– Любая моя ошибка может тоже закончиться вымиранием человечества, Адам, и у меня нет еще 20 человек-гениев, с которыми я могла бы посоветоваться.

– О чем ты?

– Так… ни о чем. Хочешь контраргумент по поводу разумности вашего Общества?

– Давай, если он у тебя есть, Анна.

– Есть.

После этих слов произошло что-то совершенно неожиданное для Адама. Он в первый раз услышал музыку. Лунная соната заполнила сферу.

Адаму стало страшно. В первую минуту ему хотелось убежать или попросить Анну выключить, немедленно выключить эти тревожащие звуки. Пальцы, ноты и клавиши слились во что-то неделимое, нерасторжимое, неисправимое. Это был чей-то рассказ о жизни, о мире, о людях… о неизбежности смерти и боли. Это была повесть о тех, кого уже давно больше нет. Свидетельство, что они когда-то жили, чувствовали. Это был их мир, их земля. Исчезли. Забыты, презираемы за то, что сделали c Адамом и его Обществом. Так легко ненавидеть, ни разу не встретившись лицом к лицу, ни разу не попытавшись понять, ни разу не выслушав. Поэтому ему хотелось убежать, заткнуть уши. Что-то внутри него знало, что, если он продолжит слушать, он уже не будет таким, как прежде. Стена внутри него рухнет, и его затопит хаос сомнения в том, что казалось таким понятным, однозначным.

Но убежать Адам не мог, и он слушал дальше. Музыка медленно заполняла его, сознание утопало в звуках. Адам ушел под воду. Чувство сопричастности, общности с теми, кто написал, исполнял, слушал эту музыку. Они и мы. Те, кто разрушили землю, и те, кто обречены на вечные страдания из-за их ошибки. Те, кто сделали из жизни погоню за удовольствиями и отказались даже от минимальных жертв ради самосохранения, и те, кто работают все время, не зная никаких удовольствий. «Они и мы», «зло и добро» в голове Адама смешались и проникли друг в друга. Страшное, пугающее, ужасающее МЫ красными, пылающими буквами восставало из этой смеси, превратив «они» в пепел. МЫ – люди.

Адам закрыл лицо ладонями, по щекам покатились слезы. Он плакал в первый раз. Его стерильный мир рушился, оказавшись подделкой. Радость и спокойствие в его душе были возможны только благодаря незнанию, отрицанию, отделению «они» от «мы».

Мелодия играла по кругу, Адам плакал все сильнее. Уже на третьем круге он осознал, что ничего больше не хочет. Только слушать, снова и снова. Вдруг его жизнь показалась ему скучной, хотя он никогда раньше этого не замечал, но именно такой она и была. На пятом круге ему уже захотелось услышать что-то новое, попросить Анну поставить еще мелодию. Адам запретил себе это, и от этого истерика лишь нарастала. На седьмом круге он подумал, что музыки недостаточно, что он хочет открыть хранилище мертвого человечества и узнать, увидеть, почувствовать все. Но ведь этого делать нельзя. Нельзя!

Анна наблюдала за ним, слушала его всхлипы. Она понимала, что совершает жестокость. Сейчас его мир рушится – это больно. Но самое главное – бесполезно. Что он может сделать? Что это понимание даст ему, кроме боли? В своем обществе он не изменит ничего. Так что это была жестокость в абсолютном смысле этого слова. «Подумать только! Такая физическая сила, такая работоспособность, такая уверенность в себе и в будущем, и все рушится так просто, одной мелодией. Кажется, перед тобой железная болванка, а упав, разлетается вдребезги, как хрусталь. Жизнь парадоксальна», – пронеслась мысль в голове Анны.

– Судя по всему, ты теперь нестерилен, Адам. Плачешь. Вернешься домой, а музыка так и продолжит играть в твоем мозгу. Сомнения появятся, навязчивые идеи, грусть, желание чувствовать. Это и есть мой контраргумент по поводу разумности вашего общества. Общество, которое можно ввести в коматоз Лунной сонатой, не очень-то разумно. Мне нравится твое имя, Адам. Не верю в случайности. Как красиво получилось… И вот Адам изгнан из райского сада, надкусив плод с древа познания. Назад дороги нет, он будет скитаться в муках по грешной земле, не имея покоя в душе. А райский сад… как же он прекрасен, в нем нет болезней, старости, боли, неравенства. Братья и сестры в совершенных телах, живущие 100 лет, в абсолютной гармонии друг с другом и с собой. Безгрешные, чистые создания. И хотя на воротах сада нет замка, Адаму туда уже не вернуться. Ну а я, кто же я в этой истории? Точно не Ева. Так что, по всей видимости, я – дьявол. Хотя что я тебе рассказываю? Ты ведь понятия не имеешь, о чем я. Но знай, вот так вот оно и происходит… грехопадение. Меня всегда увлекала эта история.

…И вот, раздавленный правдой, Адам упал на колени пред древом, заплакав в отчаянии. А кусок яблока так и застрял в его горле, потому что проглотить он его был не в силах. Поэтому у мужчин есть Адамово яблоко, или кадык, сувенир на память о важном дне. Как и дьявола, меня не интересует ваше счастье, Адам. Меня беспокоит, что вы размножаться не можете, что разрушить все можно одним дуновением ветра, эти ваши фальшиво совершенные схемы. У вас недостаточно мудрости, чтобы выжить. Поэтому ты у меня съешь все яблоко, и даже если тебя вырвет, соберешь и запихнешь обратно. А потом мы подумаем, что делать дальше. Да, кстати, для протокола: я дала тебе свободу выбора. Я спросила, давать тебе яблоко или нет, хочешь или нет. Так что это ты сам выбрал, Адам. Божественные инструкции мной не нарушены. Вот такая вот она свобода воли на вкус. Понравилось? Это твой первый выбор в жизни, Адам. Поздравляю.

– У тебя есть еще музыка? Кроме этой мелодии? – Как и ожидалось, Адаму было неинтересно слушать притчу про яблоко. Ему просто хотелось получать удовольствие.

– Да, конечно. Уберу Лунную сонату с реплея. Музыки у меня столько, что ты за всю жизнь ее не прослушаешь, даже если каждая мелодия будет играть по одному разу.

За Лунной сонатой последовали другие произведения Бетховена. Анна дала Адаму насладиться, подождав пару часов, а после этого продолжила свои вопросы:

– У тебя есть мечты, Адам? В вашем Обществе еще осталось такое понятие?

– Да. Конечно же осталось. У меня есть мечты. Правда, они у нас у всех похожие.

– Это ничего страшного, раньше у людей мечты тоже были похожие. Расскажи про свои.

– Я мечтаю, что когда-нибудь по земле будут ходить животные. Что мы будем жить вне купола. Воздух будет чистым, радиация исчезнет. У нас будет искусство. Нас будет больше, и страх, что человечество может погибнуть из-за одной ошибки, будет в прошлом. Мы будем свободными на чистой планете, и не будет больше следов ошибок наших предшественников.

– Хорошая мечта, Адам. Только, к сожалению, ни тебе, ни следующим нескольким поколениям точно не увидеть, как она сбудется.

– А о чем раньше мечтали люди, Анна? Ты знаешь?

– Ты имеешь в виду Садовников или мертвое человечество?

– Мертвое человечество.

– Ну… По большей части они мечтали о деньгах, хотя бывали и исключения.

– Расскажи мне про деньги, Анна. Почему они о них мечтали?

– Деньги… Хм… – Анна загадочно улыбнулась. – У Садовников их не было, наверное, поэтому ты про них не знаешь.

– Не знаю ничего про деньги.

– Ну, все началось с того, что на заре цивилизации у людей возникла необходимость активно обмениваться товарами в связи с увеличением размера поселений и введением специализаций. Кто-то ловит рыбу, кто-то печет хлеб, а ктото шьет одежду. Каждому человеку нужны все три продукта, поэтому необходимо постоянно совершать обмен. И поскольку определять, сколько рыбы стоит хлеб или платье, достаточно сложно, люди со временем ввели редкие металлы в качестве промежуточного звена. То есть само по себе золото или серебро достаточно бесполезны, но в связи с тем, что этих ресурсов было мало и обрабатывать их было непросто, они стали отличным средством для быстрого и справедливого обмена товарами.

На следующем этапе развития цивилизации люди забыли о том, что золото и серебро лишь средство обмена и само по себе ценности не несет. Золото стало для них абстрактным рогом изобилия. Есть золото – есть все, что захочешь. Тебе, конечно, очевидно, что данное суждение ошибочно по своей природе и нелогично. Но прежде, чем люди поняли это, прошло еще очень много лет.

На третьем этапе, когда основной целью жизни большинства людей были деньги, редких металлов стало недостаточно для удовлетворения жажды денег. И тогда люди решили заменить золото на бумагу, введя определенные стандарты печати, которые было сложно повторить кому-либо, кроме специализированных организаций. Но, как ты уже понял, бумаги очень много можно произвести… и искушение велико. В итоге люди стали печатать намного больше денег, чем они могли себе позволить, исходя из ресурсов, на которые их можно было обменять. Хрупкая конструкция мироустройства держалась лишь на том, что в мире было много очень богатых людей, которые не пытались обменять свои деньги на ресурсы. Если бы попытались, мир бы рухнул уже тогда.

Все чаще и чаще человечество ощущало периоды нестабильности, экономические кризисы, вызванные диспропорцией между объемом денег и объемом ресурсов. Разница между одним и другим сделала стоимость денег (т. е. ресурсный эквивалент) крайне относительной и зависимой от огромного числа факторов, которые было сложно держать под контролем. Как ты понимаешь, это был тупик развития человечества, где 99,9 % человек в качестве мечты выбирали деньги. Население росло год от года с гигантской скоростью, а мечта оставалась той же.

На финальном этапе, который наступил за несколько десятков лет до катастрофы, деньги перестали печатать. Всю бумагу сожгли. Деньги стали цифрами в информационном пространстве. Весь мир перешел на кибердоллар. Тебе, конечно, очевидно, что это была глупая ошибка. Но они так не думали. Периоды экономической нестабильности и проявляющейся экологической катастрофы не могли не сопровождаться войной. Естественно, когда несколько крупных стран ощутили на себе все тягости войны и угрозу порабощения, они использовали запрещенное средство. Просто закодировали себе больше денег, потому что им были необходимы ресурсы. Другие обнаружили это слишком поздно. Да даже если бы и узнали раньше, что бы это изменило? Когда жизнь миллиардов людей под угрозой, они готовы бороться, им нельзя просто сказать «нет». Как следствие – баланс, который и так висел на одном волоске, рухнул. Деньги катастрофически теряли стоимость во всем мире. Появились паникеры, миллионеры, которые до того, как станет поздно, обменяли все свои деньги на ресурсы. После этого кибердоллар уже не стоил ничего, цифр было много, а ресурсов больше не было, и неоткуда им было взяться.

– Анна! Получается, человечество погибло из-за своей мечты? – воскликнул встревоженно Адам. Такого он не ожидал. Ему казалось, все должно было быть по-другому.

– Тут все сложно, много факторов нужно рассмотреть, мы еще поговорим об этом потом. Но по большому счету да, ты верно подметил, Адам. Люди думали, что главная причина их приближающегося конца – это оружие массового уничтожения, экологическая катастрофа и нехватка ресурсов. Но только это не причина. Это была пуля. Разве пуля – причина смерти? Нет. Тот, кто спустил курок, – причина. И вот патологоанатом обследует тело погибшего Адама N+1 (ты у нас Адам N+3), пишет заключение: смерть наступила в результате пулевого ранения в голову. После этого следователь пишет свой рапорт: смерть Адама N+1 была самоубийством, следствие решено считать закрытым… Мечты, Адам. Мечты, мечты. Вот они-то и являются главным оружием человека и человечества, которое ведет либо к коллапсу, либо к процветанию. Потому что именно наши мечты направляют наши действия по какойто одной конкретной дороге. Сколько бы силы и контроля общество ни применяло к тем, чьи мечты ведут к разрушению, оно все равно рано или поздно проиграет в этой битве. Законы станут просто словами, и здравый смысл падет в момент, когда людей, чьи мечты разрушительны, будет подавляющее большинство. Слушай, ты на часы-то смотрел, Адам?

Мужчина вдруг понял, что действительно ни разу не посмотрел на часы с момента, как увидел Анну. Прошло уже 20 часов, почти сутки. В запасе остался только один день. Опаздывать нельзя ни в коем случае.

– Адам, тебе надо поспать. Будешь спать в моей комнате, в гостевых у меня кислорода нет, я отключила генератор для экономии. Даю тебе 4 часа, а я пока поработаю, у меня есть важное дело.

После этих слов ковер, на котором они сидели, начал спускаться вниз, под сферу, как лифт. Они оказались в небольшой комнате – кубе. В ней ничего не было, кроме кровати и нескольких лампочек на потолке, которые давали тусклый свет, как от ночника.

– Тебе нравится? Это мое титановое творчество! Метровая толщина стен из титана! Знаешь, даже если вся планета взорвется, я буду в этой коробке летать пару миллионов лет в космосе. Круто, да?

– Очень… – сказал Адам с сомнением в голосе.

– Так! Чуть не забыла. Снежинка тоже спит на кровати, справа внизу. Только попробуй ее столкнуть во время сна! Я узнаю, и тебе не поздоровится. Это ее законное место. Снежинка! Снежинка! Спускайся, спать пора!

Услышав крик Анны, кошка проснулась. Скорее всего, ей было хорошо и там, где она была, но принцип есть принцип. Снежинка потянулась, выгнула спину, распушила свой восхитительный хвост, слегка поскребла коготками подстилку, разминая пальчики. После этого она грациозно спрыгнула вниз в куб и начала тереться о ноги Анны, желая ей спокойной ночи. Анна гладила ее и улыбалась.

– Все, хватит нежностей. Давай иди спать, Снежинка. Я сегодня поработаю. Ты уж извини, но наш гость будет спать рядом. Он не доставит тебе неудобств, просто проигнорируй его присутствие. Иди-иди.

Кошка что-то мяукнула и пошла устраиваться на свое привычное место. Аккуратно укладываясь в калачик, она в то же самое время не теряла присущей ей бдительности. Уши с белыми воздушными волосками ходили из стороны в сторону, как локаторы.

Адам сошел с ковра, чтобы дать возможность Анне подняться обратно вверх. Когда лифт уже начал движение, он вдогонку выпалил:

– Анна, когда ты ответишь на мои вопросы?

– Завтра ты все узнаешь про меня. А сейчас отдыхай.

Лифт поднялся. Стало совсем темно в этой странной коробке, которую сотворил изощренный ум Анны. Он разделся. Тут радиации точно не было, в этом он не сомневался. Лег на кровать. Снежинка громко сопела. «Как с ней можно спать в одной кровати? – пронеслось в голове Адама. – Жутко шумит».

И тут вдруг лифт снова начал спускаться вниз. Что-то екнуло в груди у Адама: «Что Анна задумала на этот раз?» Мужчина подбежал к лифту, он был пуст, только по центру на середине ковра стоял горшок.

– Что это??!!! – воскликнул Адам в смущении.

– Слушай, ну ты же человек. Человек или нет? Наслаждайся.

Адам взял горшок, и лифт пошел обратно вверх.

Глава 3

ПРИЯТНО ПОЗНАКОМИТЬСЯ, АННА

Моя очередь рассказывать. История будет длинной, но в ней будут ответы на все твои вопросы, если ты не будешь меня торопить и перебивать. Будь терпеливым, последний раз я с кемто говорила больше двухсот лет назад, и надеюсь, заслуживаю внимания.

Меня зовут Анна Эш (Anna Ash). Моя имя и фамилия – это сарказм, и чем дольше я живу, тем больше это понимаю. Хотя со временем свойственный мне с детства пессимизм начал уступать место моему отчаянному желанию понять, и я стала рассматривать свои имя и фамилию как послание свыше.

Мне 1000 лет, и я – мизантроп. Что-то не меняется никогда. В 10 лет я была мизантропом, и в 500 это не изменилось, и, даже когда мне исполнилась 1000, я продолжаю оставаться мизантропом. Скорее всего, именно это и есть причина моего выживания в условиях, в которых все остальные умирают. Сознанию нужна какая-то константа, иначе оно разваливается под давлением обстоятельств и времени. Со мной давно должно было это произойти, уже после первой пересадки Анна должна была исчезнуть. Но эта моя патологическая усталость от людей меня спасла, я с ней родилась, и, как ни странно, именно она составляет основу моей личности, к ней, как к железному штифту, уже прикручиваются все остальные детали, черты характера, навыки, цели, желания, реакции. Даже если все детали отвалятся, а костяк останется стоять, все можно восстановить со временем, прикрутить обратно, вспомнить.

Вот моя формула: Anna Ash = мизантроп (Ash) +       +       .

И вот он снова сарказм: мизантроп, который всю жизнь посвятил спасению человечества. Загадки, как эта, и заставляют меня продолжать двигаться. Ну как? Ну почему? Гениально. Немыслимо. Я не имею в виду себя. Нет-нет. Я отнюдь не гениальна. Я имею в виду того, кто меня придумал. Того, кто написал сценарий моей жизни, потому что авторство точно не за мной. А логика тут есть: мизантроп, спасающий человечество. Я зациклена на несовершенствах человека, поэтому просто не могу ничем больше заниматься, кроме как пытаться исправить это. Бесконечность попыток, на которые обречена, бесконечность разочарований, а остановится невозможно, ведь меня больше ничего не интересует. Даже уходя в сторону, дорога все равно возвращает меня обратно. А мир живет, пока его продолжают пытаться сохранить. Идеальная комбинация.

Знаешь, когда мне было 90, я говорила себе: «Скоро это закончится, и порочный круг разорвется. Формула Anna Ash исчезнет. Вот оно несовершенство твоего замысла, Создатель». Но я оказалась не права. Немыслимо. Гениально. Вот ты можешь умереть, а я нет. Когда-то могла, но не воспользовалась возможностью. На то была причина. Это мое отчаянное желание понять толкало меня вперед. Понять Его. Нет, не стать как Он, на это нужны амбиции, эго. У меня ни того, ни другого никогда не было. Я только хотела понять. Не возвыситься, не приобрести власть, значимость. Нет. Просто понять. Мне казалось, это что-то очень личное и не может ни для кого иметь никакой значимости, никакой ценности. Ну подумай сам, какая в этом ценность? Желание понять Бога. Это ведь ничего из себя не представляет, даже целью не назовешь. Как космическая пылинка, я со своим ничтожным хотением. Но это желание видимо и стало причиной сценария моей жизни, почему мне был написан именно такой сценарий.

Я не всегда была Анной Эш. Вначале я была Анной Бесфамильной (Anna Nosurname). Конечно, в детдоме мне попытались дать какую-то фамилию, но я от нее принципиально отказывалась. Всегда подписывала свои работы Anna Nosurname, а автографом моим был X, потому что подпись – это производная от фамилии, которой у меня не было. Так что все логично.

И вообще, что такое фамилия? Это family – семья. Семьи у меня не было, значит, фамилии не могло быть тоже. Не подумай, это не было самоуничижением, просто не люблю, когда в мою жизнь вторгается хаос. Со временем я всех переборола своим упрямством, и они переписали мои документы на Anna Nosurname.

О родителях своих я ничего не знаю, никогда их не видела и не искала. Я даже не мечтала, чтобы они неожиданно за мной приехали, как все другие дети в детдомах. А почему? Логика. Родители когда-то от меня отказались, это был их выбор, на который они имели право. Не имеет смысла ни мечтать, ни злиться.

В целом, я могла бы охарактеризовать свое детство как счастливое, если бы не один человек, который его испортил, но об этом потом.

До 5 лет я была почти нормальным ребенком, общалась с другими детьми играла в мячик и прыгала на скакалке. Единственное отличие было, пожалуй, в том, что мне были неинтересны куклы и игрушек у меня не было. Мне заменяли их руки. Думаешь странно? Другие были такого же мнения. Но если подумать, что такое куклы и другие игрушки? Это символическое воспроизведение людей, животных, предметов из жизни, с помощью которых дети обыгрывают какие-то сценарии, ситуации, осмысливают происходящее вокруг. Для детской психики это необходимо, чтобы развиваться и включаться в общество. Я тоже это делала, но только без игрушек. Десять пальцев на руках – это десять слепков. Присваиваешь каждому пальцу значение, прорабатываешь образ в голове, вырисовываешь детали, и вот твои игрушки готовы. После этого можно играть. А на следующий день можно сделать из своих пальцев новые игрушки. Сколько угодно, намного шире и богаче, чем весь запас кукол в нашем детдоме. Но ты, наверное, скажешь: а как же взаимодействие, движение? Машинка поехала по дороге, кукла села на стул и т. д. Пустая трата времени. В голове прорисовать картину можно намного быстрее, чем выполнить действие в реальности. Так что в итоге я в основном просто смотрела на свои пальцы в процессе игры мозга, не двигая ими и ничего не говоря.

Играла я по 3—4 часа в день, как и другие дети. Только мало кто это понимал. Они видели девочку, которая сидит и смотрит на руки полдня без движения. Пытаться объяснить детям или взрослым концепцию моей игры казалось бессмысленной затеей. Поэтому я никогда не пыталась этого сделать.

Эта игра была одним из самых лучших изобретений моего детства. Она мне очень помогла во всем, над чем мне пришлось работать во взрослой жизни, особенно с Маей (Maya).

Когда я смотрела на код Майи, я видела не цифры и не переменные, я видела Вселенную. Иначе как бы я смогла ее написать?

Помимо этой моей игры, я мало чем отличалась от других детей, ну разве что еще волосы очень плохо росли. Но это не важно.

В 5 лет все изменилось: произошел несчастный случай, который стал первой травмой психики. Я была очень аккуратным и тихим ребенком, внимательным к деталям, поэтому до этого момента у меня таких проблем не было. Что же, собственно, говоря произошло? Я нечаянно прижала пальцы девочке дверью, не заметила, как она заложила их в косяк. Зачем она их туда положила, остается загадкой и по сей день, но давай отложим этот вопрос, хоть я и люблю на эту тему поразмышлять.

Нет, я не сломала ей пальцы, и даже синяка не осталось, но заплакала она громко. Это был первый раз, когда я причинила кому-то боль, и сам этот факт стал для меня шоком, что такое вообще возможно. Через 15 минут она успокоилась, а я вот плакала несколько часов, мне дали транквилизатор, чтобы я наконец замолчала. Но на этом мои переживания не закончились. На протяжении нескольких недель я просыпалась посреди ночи и рыдала. Меня изолировали на этот период времени, что, конечно, было здорово, но проблемы моей не решало.

У меня начал развиваться параноидальный страх причинить кому-то боль. Во избежание повторения несчастного случая я предприняла все пришедшие мне в голову меры. Всегда и везде я шла последней, придерживаясь дистанции вытянутой руки к ближайшему ребенку, избегала прикосновений и отказывалась принимать участие в играх, где дистанция не могла быть сохранена. Все попытки изменить это со стороны взрослых были обречены на провал, и они смирились. Они, конечно, думали, что я отстранилась от детей, потому что боюсь за себя, но все было наоборот.

Необходимости нет объяснять, почему с 5 лет друзей у меня в принципе быть не могло. Также вполне очевидно, почему меня ни разу не пытались удочерить, чему я, кстати, была рада. Мысль о необходимости приспосабливаться к родителям и новым порядкам казалась мне ужасающей.

В 6 лет произошла вторая травма. Меня переселили в двухместную комнату из общей. Я думала, это будет раем, но мое заблуждение длилось недолго. Моя соседка… она не любила терять времени. Ее звали Трейси (Tracy). Она первая узнала мой секрет и показала мне всю его разрушительную силу. Я рада, что это произошло рано, иначе последствия могли быть намного хуже.

Как я уже сказала, я не подпускала к себе людей близко, друзей у меня не было, жила в своем мире. Но если человек оказывается близко, если он находится внутри моей огороженной территории продолжительное время, то я его принимаю, перестаю ощущать как нечто чужеродное. И этот человек может мной управлять, манипулировать. И хотя моя защита имеет множество слоев, она не абсолютна. Я не подходила к детям ближе, чем на расстояние вытянутой руки, но Трейси была моей соседкой по комнате, от этого никуда нельзя было убежать.

Она была старше меня на 5 лет, обладала острым умом, но в своем, изощренном смысле. У нее тоже не было друзей, хотя в общении Трейси была очаровательна, всегда знала, что и кому говорить, на людях вела себя примерно. Все считали ее чрезвычайно доброй и хорошей девочкой.

Мы с ней поладили сразу, потому что она мне не мешала жить своей жизнью и не задавала глупых вопросов (почему ты пялишься на свои руки полдня и т. п.). Моя система защиты на нее не сработала, и она оказалась в моем личном пространстве в прямом и переносном смысле. Трейси это поняла, внимательно меня изучила и начала свою игру.

В один прекрасный солнечный летний день дети вышли погулять на игровую площадку. До этого несколько дней лил дождь, и на самом краю площадки, рядом с забором, образовалась гигантская лужа, полметра глубиной. После ливней она всегда там появлялась в связи с уклоном почвы. Вот так и в этот раз. Я обычно сидела рядом с ней и погружалась в свои мысли, там меня никто не трогал, эта площадь никого не интересовала, но не в этот день. Ко мне подходит Трейси в своем аккуратном розовом платье, наклоняется, светлые волосы падают на красивое лицо, она улыбается – ах эта чертова дьявольская улыбка – и говорит: «Анита, извини, что я тебя беспокою, я знаю, ты этого не любишь. Но я вот смотрела на тебя, сегодня жарко, а ты опять надела на себя килограмм лишней одежды. Тебе, наверное, жарко, а ты не замечаешь ничего, как обычно. И я подумала, тебе надо искупаться, освежиться. Я знаю, тебе понравится. Оторвись ненадолго от своей игры и искупайся. Давай-давай. А я посторожу твою одежду. Иди, пока я добрая».

И представляешь, что-то в голове у меня пошло не так. Видимо, я еще не до конца вышла из игрового процесса внутри моего мозга, такое со мной частенько бывает. Поэтому, даже не пытаясь осмыслить, что конкретно она меня просит, я просто ее послушалась. Разделась, трусы, конечно, оставила и пошла купаться в луже. Она сидела рядом с моей одеждой, как обещала, и махала мне рукой. Потом начался ад.

Естественно, дети увидели, чем я занимаюсь. Сбежались и начали смеяться надо мной, кричать всякие гадости, что кому в голову пришло. Какой-то гениальный мальчик решил убедить всех, что я купаюсь в стоке и что это вовсе не лужа от ливня, а самые настоящие фекалии, которые вырвались из канализации. Другим детям идея понравилась, они стали ее повторять по цепочке. Трейси с серьезным видом и коварной улыбкой якобы пыталась их остановить, нежно поглаживая мою одежду рукой. Я стояла голая в луже, смотря на них, и думала: «Чертовы тупые варвары. Не могут даже оценить вероятность появления канализационного стока на этом квадрате.

Она нулевая. Что я вообще в их обществе забыла?»

Этот день был в детдоме очень веселый, как и следующий, и следующий. Я просто чрезвычайно подняла им настроение. Они начали креативно додумывать историю, со своей неизменной глупостью. Придумали, что я якобы все время купаюсь в дерьме, в унитазе и т. п. И что именно это и есть причина, почему я никому не даю дотрагиваться до себя. Ну и прочий бред в том же роде. Необоснованная глупость их теорий, полная потеря логики рассуждений поставила меня в тупик. Я не знала, что ответить, поэтому просто замолчала. Прекратила разговаривать вообще. Через неделю это вошло в привычку, стало комфортным состоянием для меня. Уже было не важно, кто меня и о чем спрашивал, я молчала. Даже на уроках.

Учителя и воспитатели попытались как-то исправить ситуацию и разговорить меня, но это было бесполезно. Через несколько месяцев они сдались. А через год все уже забыли, что я когда-то говорила. Я была немой, но не глухой. Так со мной и обращались.

Итак, вернемся к Трейси, отраве моего детства. Мой обет молчания пришелся ей на руку, дал возможность развернуться ее воображению. Сначала она осторожно убедилась, что у меня все серьезно и я ни при каких условиях не заговорю. А дальше Анна стала гордой и единственной обладательницей золотого билета в Парк Аттракционов Трейси.

Тут важно не забыть, что обет молчания был не единственным, ранее я дала обет ненасилия, о котором ты уже слышал. Их комбинация… да это был просто роял флеш для изобретательной Трейси.

Все развивалось поступательно, шаг за шагом. Она начала с того, что ударила меня по лицу, дала звонкую пощечину. Просто так, без причины, хотя, может, у нее настроение было плохое в этот день, не знаю. Я не ответила, не вскрикнула даже просто злобно на нее посмотрела. Думаю, проявление безнаказанного насилия оставило в Трейси определенный эмоциональный отпечаток, особое ощущение, не похожее на другие. Она повторила это действие несколько раз с перерывом в пару дней. И вот это странное ощущение уже переросло в удовольствие для нее, от которого она не могла отказаться.

Думаешь, Трейси – это нечто уникальное, особый случай? Злодейка, которая получает удовольствие от избиения немого ребенка, который не даст сдачу и никому не пожалуется? Нет, к сожалению, это не так. Особенность моего мышления всегда состояла в том, что в действиях конкретных людей я видела не нескольких, с кем я столкнулась, а миллионы тех, кто поступил бы так же. На меня поднимает руку Трейси, но передо мной не она в этот момент. Я вижу миллионы мужчин и женщин, которые делали это или сделали бы это в обстоятельствах Трейси, не со мной, а с другими, но что это меняет? Удивительно, но факт, по поведению одной клетки, если достаточно хорошо ее рассмотреть, можно спрогнозировать поведение миллионов клеток.

Тут нужно понять одну вещь. Я живу в обезличенном мире. Вокруг меня не персоны, а массы. Я наблюдаю не события, а закономерности. Я не личность – я формула. Только в таком мире и только так Anna Ash может существовать. Возможно, в этом и есть моя ценность.

Вот возьмем тебя, Адам. Конкретный человек, личность, мужчина появился на моем пути. А что я вижу? Адама N+3 – вот что. Возможно, это все моя игра с пальцами-слепками сломала мне мозги. Но, забегая вперед, скажу, что и у этого правила есть исключения. В моей жизни было несколько людей, которых я видела как личностей, не обезличенно, как других. И нет ничего ценней и приятней, чем они, для меня.

Хватит. Давай вернемся к Трейси. Она сделала со мной все, что только могла, и то, что не могла, тоже сделала. Бедная Трейси. Как же сложилась ее дальнейшая жизнь без меня? Ведь вряд ли она смогла найти такую же идеальную жертву, как я, после того, как ее удочерили. Страдала, наверное. Она мне часто говорила, что меня любит. А я так и не смогла понять, что же она имеет в виду. В любом случае, облегчение, когда это исчезло из моей жизни, было сложно переоценить.

И хоть меня на протяжении тысячи лет продолжает преследовать любопытство, что же с ней стало после того, как она уехала из детдома, я так ни разу не попыталась узнать. Не хочу, чтобы у нее была личность. Просто один из слепков пальцев в моей жизни. Ничто. «Все мы из праха пришли и в прах обратимся». Только желательно не одновременно, а так, чтобы колесо жизни продолжало вращаться, и движение было не по замкнутому кругу, а по спирали, вверх к чему-то более совершенному, чем мы сегодня.

Жизнь с Трейси стала для меня третьей травмой моего детства – и самой серьезной. После этого я потеряла всякое желание общаться с людьми или выходить на прямой контакт с окружающей действительностью. Мне нужно было защитить себя, выстроить стену, за которую никто проникнуть не мог. Я жила по принципу «Анны здесь нет». Когда кто-то проявлял агрессию в отношении меня, издевался, оскорблял, я просто повторяла про себя: «Анны здесь нет. Анны здесь нет. Анны здесь нет», как мантру. Смотрела на свою жизнь как на кинофильм, а на свое тело – как на аватар.

И поскольку я не жила во внешнем мире, то мой внутренний, в котором я пребывала, становился все больше и шире. Пальцы-слепки были лишь первым элементом моей большой игры. Нет, я не создавала некие сказочные миры фэнтези, у меня в голове не водилось ни принцесс, ни принцев, волшебных спасений там тоже не предполагалось. Мой внутренний мир был и является зеркалом внешнего, только в нем время не идет, оно заморожено. Можно крутить его вперед и назад, как в фильме, понятия «настоящее» или «текущий момент» ускользают, как во время монтажа.

Я много читала. Пытаясь заполнить пустые пятна в мире Анны, интересовалась самыми разными темами: от биологии до кулинарии, от истории до живописи. Мой мир не был пустым, напротив, он был густо населен историческими, литературными персонажами, а также интересными людьми, которых я видела вокруг себя. При этом важно было сохранить точность психологического воспроизведения, чтобы в образе была искра жизни, а не пустая оболочка. С годами мое зеркало давало все более четкое отражение внешнего мира, при этом реализуя догму: мой мир – мои правила. Правило первое – не вредить Анне! Правило второе… что ж оно отсутствовало.

Прогнозирование стало любимой головоломкой. Отмотка событий в моем мире вперед в будущее, анализ, выводы, потом сравнение моего прогноза с тем, что происходило в реальности, корректировка зеркала в случае несовпадения. И так по кругу.

Снова надо отдать должное авторам сценария моей жизни. Прежде чем программировать Маю для Садовников, я создала ее в своей голове. Я, конечно, тогда и подумать не могла, что моя любимая игра, оказывается, была тренинг-курсом, предначертанным мне.

Так шли годы, я была занята своим делом, скучно мне не было. И вот неожиданно мне исполнилось 18, цифра показалась мне странной, ведь я так и застряла в возрасте девочки, которая стояла в луже в одних трусах. 18 лет означало поступить в университет и покинуть детдом.

У меня были проблемы с самовыражением, поэтому специальность, которую я искала, должна была быть технической, чтобы меня не заставляли высказывать свое мнение. Мне подходило решать логические задачи, это я люблю.

В итоге меня зачислили в отличный университет на факультет бионики по программе людей с ограниченными возможностями. Приняли за немую. Хоть я упорно писала на листке, что умею говорить (врать я не люблю), но это было к тому моменту недоказуемо.

В целом я не ощутила особой разницы между моими студенческими годами и жизнью в детдоме. Главное отличие состояло в том, что готовить приходилось самой, но к этому со временем можно привыкнуть. Разительным плюсом было то, что бионика была куда более захватывающей и комфортной для меня, чем школьные предметы. Да и подшучивали надо мной меньше – студентам было не до меня, у них была своя насыщенная жизнь. Я была сама по себе, свободная и отсутствующая, как всегда.

Так шли годы своей чередой, без неожиданностей и потрясений. Знаешь, в этом возрасте люди часто ищут смысл жизни. Пытаются определить, кто они, чего хотят, что могут, зачем родились. Вырабатывают свой взгляд на окружающую действительность, надеются стать особенными в глазах общества. А потом идут на работу, и чаще всего этим все заканчивается: и их поиски, и самоопределение, и смыслы, и особенности. Бывают, конечно, исключения, но в целом правило такое. Почти все работают на фабрике по производству лимонного сока, по профессии Лимон. Занятия помимо работы, личная жизнь, друзья, отдых – все становится средством пополнения Лимона соком, чтобы можно было жать дальше, ведь, когда жать нечего, Лимон просто выбрасывают в мусорку. Все Лимоны боятся оказаться в мусорке, поэтому так усердно пытаются наполниться соком, чтобы на фабрике быть пригодными к производству. Вот такой вот он смысл-то, который они ищут, несладкий на вкус.

Поскольку я претворяла в жизнь принцип «Анны здесь нет», то из меня сока нажать было непросто. То есть я, конечно, производила сок, но он был не настоящий.

Со смыслами у меня все было ясно. Живу как могу, как умею, в своем мире, не скучаю, сколько Бог даст, и хочу понять, что же Он имел в виду.

Успехи в учебе у меня были отличные, поэтому еще до окончания университета, у меня уже была работа. Меня пригласили заниматься разработкой протезов рук в компании-гиганте «Newbody» (Новое Тело). Лучше и не придумаешь!

В целом моя жизнь после окончания университета мало отличалась. Разве что теперь у меня была собственная ванная, которую ни с кем не надо было делить, что меня несказанно радовало. И да… наконец-то было тихо. Как же меня достали эти студенческие крики по ночам. Работать было интереснее, чем учиться, можно было постепенно и систематически продвигаться вперед по одной линии. Думать о чем-либо, кроме механической руки, на работе не требовалось, чего еще можно было хотеть от жизни? Я была довольна.

И вот однажды сижу я за обедом в столовой, ем овсянку. Все, как обычно, за отдельным столом, никому не мешаю. Ко мне подсаживается за стол мужчина, ничего не спрашивая, и тоже принимается есть свой обед как ни в чем не бывало. Смотрю вокруг, пустых столов хоть отбавляй. Я подумала, что он, видимо, в своих мыслях, не заметил, что я тут сижу. Отсела от него.

На следующий день ситуация повторяется. Снова садится за мой стол. А это мое место в углу, не заметное ни для кого, я всегда за ним сижу. Другого такого же стола нет, все остальные на виду. Ситуация меня раздосадовала. Я поняла, что он хочет украсть у меня мое место, пользуясь тем, что я предпочту не вступать в диалог. Что ж, он был прав. Я снова отсела.

На другой день, уже ожидая повторения ситуации, я со своей овсянкой сразу села за другой стол, оставив ему мое любимое место. «Да забирай и подавись», – подумала я. Но не тутто было. Он снова сел ко мне. Моя теория оказалась неверна, его не интересовало мое место. Но это его действие позволило мне отсесть обратно за свой любимый стол.

На следующий день я повторила комбинацию. А) Сажусь за плохой стол; б) он садится ко мне; в) пересаживаюсь на любимое место. Но в этот раз все стало намного хуже. Он не остался там, где я его оставила, а снова сел ко мне. Что делать, было не ясно. Мне пришлось доедать овсянку в его компании.

Итак, новый день – новое сражение. Заранее понимая, что я проиграю, я сразу села на свое место и попыталась съесть кашу до его появления. Но не успела: он появился раньше, чем я закончила. В этот раз все было еще хуже. Он наклонился к самому моему уху и дико заорал: «Привет, Красотка!» Видимо, он подумал, что помимо того, что я немая, я еще и глухая. Ну как глухонемые. После такого крика я действительно могла оглохнуть. Все обернулись и посмотрели на нас. Я оставила овсянку недоеденной и убежала.

В следующий раз он использовал азбуку жестов. Повторяя одно и то же по кругу: «Привет, Красотка. Привет, Красотка. Привет, Красотка». С азбукой жестов я сталкивалась часто, так что пришлось ее изучить, чтобы понимать, что люди пытаются мне сказать. Он все говорил, а я смотрела на его руки и продолжала есть овсянку.

На другой день он заменил азбуку жестов на письменное само изъяснение. Листок бумаги и… «Привет, красотка». Я прочитала, съела кашку и пошла работать.

Он все пытался добиться какой-то реакции от меня и не останавливался на достигнутом. То, что он придумал на этот раз, было нечестным приемом. Принес аппарат Морзе прямо в столовую. И начал тук-тук-тук: «Привет, красотка». Люди внимательно следили за происходящим. Постукивания залезли мне куда-то глубоко в мозг. Нервы не выдержали. Я накрыла аппарат Морзе рукой. «Отлично, – довольно прокричал он, – будем считать, ты сказала мне привет». После этого мы мучительно, но таки преодолели стадию «привет, Красотка».

На следующий день он купил мне пончик: «Ешь пончик. Это тебе. Ешь». Я мотала головой, не помогало. «Ешь пончик, – сказал. – Давай». Уже имея опыт столкновения с его упрямством, я решила просто сделать, как он сказал, хотя пончики я не ела, но уступила. Съела. «Супер! Теперь я буду звать тебя Пончик! Согласись, это лучше, чем Овсянка. Вкусно же, правда?»

«Привет, Пончик!» – с этой фразы теперь начинался мой каждый обед. И он всегда заканчивался пончиком на десерт, который он мне покупал. Но что-то мне в этом не нравилось. Почему-то каждый, раз съедая пончик, я ощущала какой-то укол совести. Да и это прозвище мне совсем не подходило, как будто оно принадлежало кому-то другому, точно не мне.

Я привыкла к его обществу. Ни о чем, кроме еды и пищеварения, во время обеда он не болтал, вопросов не задавал. В дни, когда его не было по какой-то причине, мне его не хватало. Было неуютно.

И вот это случилось:

– Привет, Пончик! – как обычно, поприветствовал он меня, садясь рядом.

– Не называй меня так. Я не пончик. Это кто-то другой Пончик, а я Аnna, – ответила я. Слова вырвались сами собой.

Было так странно слышать собственный голос, я уже и забыла, как он звучит. Мой монотонный голос.

Произошедшее шокировало его. Он долго о чем-то думал, не решаясь продолжить разговор. Тщательно отфильтровывал мысли, боясь сказать что-то, что меня бы отпугнуло. А потом ответил:

– А я Алан (A LAN). Alan Ash.

– Привет, Анна!

– Привет, Алан!

О нем плохо рассказывают слова. Его нет в словах. О нем лучше расскажет тишина. Только тишины для нас не существует. Ты хоть раз слышал тишину? Конечно нет. Когда ты на природе, вокруг шум живых существ, или ветра, или листьев, или воды. Когда сидишь дома, тишины тоже нет. Если прислушаться, услышишь жужжание электричества в проводах и данные, которые текут куда-то, как река, вибрируя своим кодом. Даже в космосе нет тишины: стучит твое сердце, пульсирует кровь, щелкают нейроны в мозгу. Но именно тишина о нем бы рассказала, он же все-таки Ash.

«Анна здесь есть» – вот во что он заставил меня поверить.

До сих пор не знаю, так это или нет, но я поверила.

«Анна здесь есть», – повторяла я, когда мне поменяли тело. «Анна здесь есть», – твердила я, когда стала машиной. И ведь сработало. Я не исчезла.

Знаешь, ключевую установку Декарта: «Я мыслю, значит, я существую»? Не согласна. Кто это «Я» и где оно существует?

Меня кто-то увидел, значит, я существую. Вот моя версия. И с ней все ясно, и кто «Я», и где я существую. Здесь и сейчас. Только как в мире слепых найти зрячего, чтобы он тебя увидел?

В Newbody я работала над механической рукой, потом над другими конечностями и органами, а он занимался тем, что сложнее. Нейронами. Соединением органических и механических нейронов. Только над этим всю жизнь. Если бы не его достижения, я бы с тобой сейчас не говорила.

Больше всего я боюсь забыть наши разговоры с ним. Не потому что сентиментальна в том, что связано с ним. Нет. А потому что именно наши диспуты стали фундаментом моего мышления и направлением развития в течение уже девятиста лет без него. Он был во всем прав. Время – единственный объективный судья (Time is the ultimate judge). Жаль, что он не знает вердиктов. Интересный бы был у нас с ним разговор: «Знаешь, Алан, ты был во всем прав».

– Послушай, Анна. Ты серьезно не понимаешь, что то, чем мы занимаемся, это лучший вариант развития для человечества?

– Алан, не игнорируй тот факт, что ты безумно влюблен в свою работу. Объективность твоих суждений сомнительна. Ты же знаешь, как это происходит с людьми.

Он замолчал, опустил взгляд на руку и трижды выгнул пальцы в обратную сторону от ладони. Это была странная привычка Алана, он всегда так делал, когда у него начинался серьезный мыслительный процесс. После паузы он ответил.

– Ну, тут все достаточно просто. Все люди хотят жить. Из поколения в поколение люди, у которых есть деньги, будут искать способы продления жизни. По-другому быть не может. Есть только три варианта. Матрица, клонирование или механическое тело. Мозг может жить 300—500 лет, тело – 100 лет, и то при идеальном обращении и хорошей генетике.

Первый вариант – Матрица. Когда старение дает о себе знать, человек не дожидается своего распада, а подключается к Матрице. Тело в криогенном сне с сохранением функций мозга, который подключен к программе, симулятору жизни. Ввести десинхронизацию времени Матрицы и реального мира за счет увеличения нагрузки на мозг. Можно выжать всю 1000 в Матрице или пару сотен в реальном мире. Только не нравится мне такой вариант. Знаешь почему?

– Почему? Боишься, что ощущения будут не те или программа не потянет объемного мира?

– Нет. Ощущения – не принципиально. А глубина мира зависит от Архитектора. Просто выключат Матрицу рано или поздно, и все, кто к ней будут подключены, умрут.

– Ты серьезно считаешь, что кто-то стал бы разрабатывать Матрицу в течение лет ста, чтобы потом ее просто выключить, не обращая внимания на людей, которые в ней?

– Да. Маньяк всегда найдется. В любом обществе и в любое время.

– Одному маньяку с таким не справится.

– Ладно. Давай не будем спорить. Лучше про второй вариант – клонирование. Чтобы жить долго, людям нужны новые органы и омолаживающие стволовые клетки. Так с современной медициной можно выжать прибавку в 50—100 лет жизни. Считай, удвоить срок. Омолаживающие клетки делают из эмбрионов, а для органов нужны взрослые клоны. Эмбрионов можно сколько угодно наделать, их растить недолго, а вот с органами сложнее. Тут нужны именно клоны, чтобы тело принимало новые органы в ста процентах случаев. И они должны быть взрослыми. А это значит 18 лет, чтобы вырастить клона. Только вот скажи, если инвестировать, чтобы тебе 18 лет растили клона, то, наверно, он должен быть качественным. А это значит, что тут нужен нормально работающий мозг, чтобы тело развивалось как надо, никаких наркотиков и химикатов. То есть полноценный человек. Только полноценный человек может быть качественным клоном и донором. Даже если индустрия начнется с каких-то недочеловеков, без развитого мозга, она все равно придет неизбежно к тому, что клон, которого отправят на убой для органов, будет полноценным человеком. Итого получается, что, если человечество выберет клонирование, это закончится тем, что будут плантации людей для расчленения. Ну знаешь, как свинофермы. Только эти вот «свиньи», вероятно, будут лучше, чем люди, для которых их растили. Да и вообще представь картину: чтобы жить долго и счастливо, тебе надо убить себя. Какой-то сбой в логической цепочке жизни. Ну и теперь третий вариант – механическое тело. Наш вариант. Главный плюс заключается в том, что никого убивать не надо, выращивать, расчленять, погружать в криогенный сон. Не нужно создавать отдельного программного мира, можно жить в реальном. Безусловно, механизация самого мозга – это далекое будущее, которое вызывает много вопросов. Сейчас необходимо заняться тем, что легче, тело. Сначала конечности – это самое простое, потом глаза, уши, нос. Затем этап сложнее – полностью бионические органы. Если человечество научится делать органы и стыковать их с нервной системой, то продолжительность жизни будет 500 лет. Дальше останется механизировать мозг, вместе с этим придет бесконечность.

– Алан, люди так не смогут жить.

– Почему?

– Это ты видишь, что люди хотят жить. А я вижу, что они хотят умереть.

– Да ладно, Анна. Все хотят жить.

– Допустим. Хорошо, пусть ты прав. Но вопрос: как жить? Ты сам знаешь, что неизбежно с механизацией тела приходит ослабление ощущений обоняния, осязания, вкусовых рецепторов, понижается качество слуха, качество зрения, и минимизация сексуального удовольствия. Ты думаешь в мире найдется много людей, для которых жизнь – это нечто большое, чем ощущения?

– Ну не может же быть все так безнадежно. Мы же всетаки люди, а не животные.

– Чем люди будут заниматься, если у них будут механические тела без ощущений и жить они будут по 500 лет?

– Чем-нибудь полезным. Может, убивать друг друга за ресурсы наконец перестанут. Прекратят насиловать и грабить.

– А мне кажется, они сойдут с ума. Сознание не выдержит изменений.

– Ладно, любимая. Хватит о плохом думать, давай я тебя лучше обниму. Пока у нас с тобой осязание в норме, не стоит упускать возможности.

Алан разбудил во мне желание говорить, высказывать свои мысли, обсуждать, делиться моим миром с ним. Этим странным зеркальным миром в моей голове. Он видел его, он тоже жил в нем, как и я. Теперь зеркало отражало не только то, с чем соприкасалась я, но и то, с чем соприкасался он. Ему тоже нравилось строить проекции и перематывать время, делать прогнозы, искать ответы. Тогда я поняла, что мое зеркало может вместить очень много информации.

Пока я увлеченно разрабатывала детали, он нашел, по его мнению, самый главный пробел:

– Анна, а ты-то где?

– Я?

– Ну да. Со мной все понятно в твоем мире. Образ ясный.

А ты-то где?

– Я там тоже есть.

– А где? Сидишь в углу и наблюдаешь? Почему в твоем мире до тебя нет никому дела?

– А почему они должны обращать на меня внимание? Я никому не мешаю и ничем не выделяюсь. Кому нужна Анна, кроме тебя, Алан?

– Так не пойдет. Вот поэтому ты ни с кем не разговариваешь, кроме меня, в реальной жизни. Все думают, что ты немая, и не пытаются даже с тобой общаться.

– Алан, ты же помнишь, я рассказывала тебе про Трейси.

Я не смогу выдержать еще нескольких Трейси в своей жизни.

– Не все люди – Трейси.

– Это ты так думаешь, потому что ты – Алан. И ты не Трейси.

– Пока я рядом, никакие Трейси к тебе не подберутся. Нужно попробовать, Анна. Начни общаться с людьми в своем мире. Кто знает, может ты захочешь с ними поговорить и в реальном мире после этого? Ты попробуешь в зеркале, посмотришь, как они реагируют, протестируешь. Если все в порядке, может, с кем-нибудь заговоришь в реальной жизни.

– Они не захотят со мной говорить.

– А почему ты так думаешь?

– Да кому я нужна, Алан?

– Ты бесценная. Самая хорошая в мире девочка. Только дурак этого не поймет.

– Да ладно тебе, Алан! Кто тебе поверит и твоим словам? – сказала я, улыбнулась и принялась обнимать его за плечи, уткнувшись носом в его рубашку.

– Да ты просто струсила. Признавайся давай! Боишься?

– А вот и неправда. Я смелая.

– Да кто тебе поверит?

– Ты! Ты мне поверишь.

– Не поверю, пока не докажешь. Попробуй общаться, AnNa.

Он меня убедил. То, что он рядом, придавало мне уверенности. Следуя его рекомендации, шаг за шагом, используя зеркало, я открывалась. Начала говорить с коллегами отрывистыми фразами, выдавливая их из себя с усилиями. Выглядело это странно. Помню наш с ним разговор, который изменил для меня многое.

– Анна, послушай, ты уже прошла большой путь. Но впереди путь еще длинней. Я знаю, ты не доверяешь людям, боишься, что тобой будут пользоваться, что будут оскорблять, унижать, подавлять, мешать, приставать. С твоей феноменальной памятью, ты помнишь каждый удар, каждый подвох. И статистика говорит тебе, что намного безопаснее и надежней избегать контакта с окружающими тебя людьми. И пусть ты не жалуешься, но я вижу сам всю твою боль и растерянность, когда, прилагая неимоверные усилия над собой, ты находишь в глазах человека, с которым заговорила, Трейси. Порой мне хочется найти эту женщину втайне от тебя и как следует отругать ее так, чтобы мало не показалось. Но от этого ее призрак не перестанет тебя преследовать.

– Алан, вовсе это никакой не призрак. Разве ты сам не видишь?

– Не перебивай, дослушай, я не это пытаюсь сказать. Пусть даже ты и права. Будет больно, будет плохо, будет жестоко. Но ты не можешь молчать. Нельзя молчать. Тебе нельзя молчать. Тебе нельзя.

– Почему?

– Помнишь, ты мне сказала, что хочешь понять Его. Сначала было Слово, Анна. Говори, иначе ничего не поймешь. Говори, иначе ничего не имеет смысла. Думала твое желание – пустяк. Вовсе нет. Амбициозней не придумаешь, моя маленькая Анна.

– Алан, люди используют слова, как туалетную бумагу, которой вытирают свою грязь. Слова ничего не значат. Жужжание принтера и то несет больше информации.

– Слово слову рознь. Ты сама увидишь. А теперь главная задача на сегодня. Выбери свою любимую актрису. – Ну ты перевел тему… – Выбирай давай.

– Хорошо. Кэтрин Хепберн.

– Отличный выбор! С завтрашнего дня ты у нас Кэтрин Хепберн.

– Что это ты имеешь в виду?

– Ну завьем тебе кудряшек на работу, и будешь Кэтрин Хепберн. Она же у тебя есть в зеркале?

– Есть.

– Ну вот завтра ты ее достанешь из зеркала и на себя наденешь вместе с кудряшками, которые мы накрутим. У тебя много персонажей в голове без пользы сидят. Давай-ка воспользуемся наработками. Доставай Кэтрин. И представь, что она идет на работу вместо тебя. Вот скажи, разве стала бы она серьезно к чему-либо относиться? Трейси бояться? Нет, конечно. Она же актриса. Для нее мир Анны – это кино, в котором она играет главную роль.

– Но ты же хотел, чтобы я говорила, а не персонаж из моего зеркала.

– Так и есть. Кэтрин возьмет на себя все, что Анне не нравится, и замолчит, когда Анне захочется сказать что-то от себя. А если что-то пойдет не так, то за дело снова возьмется Кэтрин, пока Анна набирается сил. Что думаешь? Докажешь мне, что смелая?

– А как кудряшки делать будем?

– Мы тебе полноценные Фибоначчи завтра закрутим.

Психическая трансформация за один день. Невозможное возможно, когда рядом Алан. В первый же день Анна – Кэтрин повергла всех в шок своим неожиданным появлением. За один день Кэтрин удалось поговорить о помаде с одной коллегой, обсудить рецепт торта с другой и выработать грациозную походку. Я же высказала свою идею на собрании, как повысить чувствительность кожного покрова.

Как-то вечером перед сном я решилась допросить Алана, хоть он этого очень не любил:

– Алан, я давно хотела тебя спросить, но стеснялась. Скажи, а почему ты решил со мной познакомиться?

– Потому что ты моя. Ты моя девочка. Просто ты этого не знала, а я знал. Вот и все.

– Странно все это.

– Это ты-то говоришь? Кто-нибудь другой бы так сказал, но не моя Анна.

– А ты точно существуешь, Алан?

– А ты существуешь, Анна?

– Я существую, потому что ты меня увидел.

– А я существую, потому что ты меня увидела. Значит, мы оба существуем.

– Хм…

– Ну что ты хочешь доказательств? Я тебе уже доказывал, забыла?

– Нет-нет, не надо. Я очень тогда испугалась.

– Ладно тебе преувеличивать. Давай лучше обниму тебя.

Вот ты, наверно, думаешь, Адам, сидит перед тобой механизированная Анна, то ли человек, то ли робот, и рассказывает про свою любовь 900-летней давности. Что может быть более странным? Что она вообще про это знать может? Ее удел – алгоритмы считать своим машинным мозгом. Какая там психология? Какие человеческие отношения? Жизнеобеспечение – вот ее функция. А отношения для людей.

Хотя, может, ты так не думаешь. А просто слушаешь. В любом случае я продолжу свою философию.

У меня есть поговорка: «Не рассказывай отшельнику, как тяжело быть одиноким». А почему не рассказывать? Да, наверно, потому что отшельник знает, как тяжело быть одиноким.

Говорят, поэты много знают о любви. Не согласна. О любви много знает тот, кто долго был одинок. О дружбе расскажет тот, кого сотню раз предали. О жизни расскажет тот, кто прочувствовал смерть. Об удовольствии расскажет тот, кто много страдал. О счастье расскажет тот, кто был по-настоящему несчастен. А благодарность почувствует тот, кто был лишен всего. Вот она человеческая психология. Неизбежный антагонизм нашего мышления. Цена познания – пережить антагонизм. Чтобы единица была единицей, нужен ноль. Психика человеческая записана в бинарном коде. И сознание наше работает в бинарном коде.

Но, даже заплатив эту высокую цену, пережив антагонизм на личном опыте, откусив от яблока познания добра и зла, быстро теряешь приобретенное понимание. А почему теряешь? Потому что забываешь. Память. Память царица всего, а у людей она короткая. Зная это, я берегу память.

Есть одна замечательная песня, которую я тебе попозже поставлю, и вот в ней есть фраза, в которой сразу весь смысл человеческой жизни: «The greatest thing you’ll ever learn is just to love and be loved in return».

Жизнь – это странно. Мир наполнен цветами и ощущениями, красотой. Но человек этого не видит, не чувствует. И только если человека кто-то любит и это взаимно, то неожиданно для себя его глаза открываются. И он видит, чувствует, понимает красоту мира. Как будто Бог поставил замок, создав человека, который взломать нельзя. Счастье возможно только в любви. Он уже дал все ответы. Они внутри нас.

Обокрало тебя, Адам, твое Общество. Ты не знаешь любви. Нет любви в твоем Обществе. Вот поэтому, Адам, из нас двоих это я скорее человек, чем ты. И если я забуду, что такое любовь когда-нибудь, то перестану быть человеком. А до тех пор не важно, какое у меня тело и сколько мне лет, я – человек.

Мы прожили очень счастливую жизнь с Аланом. Нам было хорошо вместе, мы любили друг друга. Мы многого добились вместе, почти всего, что хотели.

Больше не было безногих, безруких, парализованных, слепых, немых и глухих. Физическая инвалидность стала прошлым. Newbody стала мировой панацеей. Это была первая компания, которая сломала ранее существующее границы.

После ошеломляющего успеха бионических частей тела Newbody руководство компании приняло решение прекратить коммерческую деятельность. Newbody стала подструктурой ООН. Развитые государства делали ежеквартальный заказ с предоплатой. Получая произведенные Newbody импланты, они принимали на себя обязательство брать деньги со своих граждан только за операционное вмешательство при постановке импланта. Чтобы искоренить инвалидность в неразвитых странах, у которых не было денег, чтобы позаботиться о своих гражданах, развитые государства платили на 30 % больше себестоимости производства. Это была приемлемая схема, потому что аналоговые Newbody коммерческие организации неизбежно выставляли ценник выше. Так что даже при 30 % прибавке для развитых стран конкурировать с Newbody было невозможно.

Разработав упрощенную версию имплантов, с минимальной стоимостью производства, и используя 30-процентную надбавку, Newbody удалось добиться того, что 50 % всех произведенных имплантов отправлялись в бедные страны.

Однако, к сожалению, мы с Аланом не успели добраться до внутренних органов. Старость настигла нас быстрее. Механизация обмена веществ требовала намного больше времени, чем у нас было.

– Алан, скажи, как ты понимаешь любовь?

Он задумался, выгнул пальцы три раза в обратном направлении и ответил:

– Любовь, Анна, это никогда не расставаться.

Наш вклад с Аланом в развитие технологий был высоко оценен. Наша целеустремленность и преданность делу стала причиной, почему нас включили в программу.

Суть программы, которая существовала в тот момент времени, заключалась в следующем: особо ценные для общества индивидуумы, выбранные на международном уровне, получали шанс продолжить жизнь за рамками своего тела. Гарантий никто дать не мог, но это был шанс. Программу только запустили, и насколько она будет успешной, никто не знал, но решение попробовать было твердым. Я говорю о пересадке головного мозга в донорское тело.

Я уже упоминала, что мы не успели добраться до механизации органов и обмена веществ, поэтому полностью механическое тело оставалось недостижимой целью тогда.

Донором мог стать человек, который умер без значительных физических повреждений. В тело пересаживался весь мозг полностью, жизнедеятельность которого искусственно поддерживалась. Ну а дальше… как повезет. Почти половина умирали во время операции. Еще 40 % после операции. Итого выживало около 10 %. Кажется чудовищным, не правда ли?

На самом деле все было еще хуже.

Не все, кого записали в программу, соглашались, но, с другой стороны, выбор был не так широк между смертью и «скорее всего, смертью». Мы с Аланом решили выбрать «скорее всего, смерть» и согласились на операцию.

Самый страшный момент – это наркоз, чувствовать, как он медленно начинает действовать и сознание уплывает. Нам было тогда 90 лет, терять было нечего. Мы держались с ним за руки, понимая, что этими руками уже никогда больше друг друга не подержим.

– Алан, когда мы проснемся, я тебя узнаю?

– Анна, ты меня всегда узнаешь, в каком бы я ни был теле.

Да хоть во всех сразу или по очереди. Ты меня узнаешь.

– Алан, что такое любовь?

– Анна, любовь – это никогда не расставаться. Люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя. – Анна, слушай:

«– Как больно, милая, как странно,

Сроднясь в земле, сплетясь ветвями, – Как больно, милая, как странно Раздваиваться под пилой.

Не зарастет на сердце рана,

Прольется чистыми слезами,

Не зарастет на сердце рана – Прольется пламенной смолой. – Пока жива, с тобой я буду —

Душа и кровь нераздвоимы, Пока жива, с тобой я буду – Любовь и смерть всегда вдвоем.

Ты понесешь с собой, любимый,

Ты понесешь с собой повсюду, Ты понесешь с собой повсюду Родную землю, милый дом.

С любимыми не расставайтесь,

С любимыми не расставайтесь,

С любимыми не расставайтесь,

Всей кровью прорастайте в них

И каждый раз навек прощайтесь,

И каждый раз навек прощайтесь,

И каждый раз навек прощайтесь, Когда уходите на миг!»

 (А. Кочетков)

Спустя неизвестное количество времени после операции я очнулась. Только чтобы понять, что я очнулась, понадобилось также неизвестное количество времени. Ни один из органов восприятия не работал. Пустота, темнота, тишина, вакуум. Ничто. Памяти не было. Мыслей не было. Слов не было.

И даже цифр не было. Ничего не было.

Но это «ничто» было ложью. Потому что в этом «ничто» было напряжение. Как будто что-то или кто-то наблюдает. Наэлектризованная, напряженная тишина наблюдателя. И раздались первые слова: «Что было дальше? Помнишь?»

И пролился свет. Белый свет. А потом была вода. Бесконечная вода, сливающиеся молекулы. Вода мокрая, потому что она обволакивает, соединяет. Поэтому вода мокрая. Раздался шум. Грохот. Полился огонь, стекая в воду по скале. Огонь горячий, потому что он разрушает. Поэтому огонь горячий.

Внутри воды что-то двигается. Двигается – значит живет.

Это клетка. Клетка не пустая, в ней что-то есть. Она вибрирует. Такая странная. Клетка мокрая, а теперь горячая. Клетке нельзя исчезать. Так страшно. Она борется. Клетка горячая, потому что она разрушается? Нет. Клетка делится. Это жизнь.

Теперь две клетки. Четыре. Восемь. Шестнадцать. Тридцать две. Шестьдесят четыре. Сто двадцать восемь. Двести пятьдесят шесть. Пятьсот двенадцать. Дальше не сосчитать. Но дальше не страшно. А очень интересно.

Клетки соединялись, появлялись организмы. Они питались, размножались, умирали. Рождались, питались, размножались, умирали. Рождались, питались, размножались, умирали и становились сложнее. Все сложнее и сложнее. Они расселялись, осваивая новые пространства. Вода, воздух, земля. Жизнь теперь была везде. Нельзя было найти места, где не было бы жизни.

Знаешь, Адам, говорят эволюция – это адаптация и естественный отбор. А мне кажется, что эволюция – это усложнение. Так одним словом можно было описать картину, которую я видела, и вряд ли ты меня переспоришь.

На скале кто-то сидел и смотрел на море. Это существо отличалось от остальных. Не питалось, не размножалось, не двигалось, не умирало, просто смотрело. Лица видно не было, силуэт со спины и кудрявые темные волосы, белая одежда.

Как-то раз рядом с силуэтом села птица и заговорила:

– Привет. – (молчание) – Привет. – (молчание) – Привет.

– (молчание)

Птица улетела.

В следующий раз к силуэту подползла змея и тоже заговорила:

– Привет. – (молчание) – Привет.

– (молчание)

– Привет, ты так и будешь молчать?

– (молчание)

Змея уползла. Через некоторое время к этому существу подошел тигр:

– Привет, хватит молчать.

Я не выдержала и ответила вместо силуэта:

– С кем ты говоришь, тигр?

– С тобой.

– Нет, ты говоришь не со мной, а с этим существом.