Судьба

Часть I.

Александров, будучи студентом философского факультета, давно знал этот мир и уже успел за свои недолгие годы прочно разочароваться в нём.

К своим 23 годам он выпустил несколько статей в одном из научных журналов университета, кажется, касающихся антропогенеза. Прошу заметить, что антропогенез не являлся сферой интересов Александрова, но, как обычно бывает у нас, у людей, эта тема глубоко его заинтересовала. Пытался он писать и книги, которые, по его мнению, должны были пролить свет на величайшие тайны человечества, открыть глаза серой массе, позволить им притронуться к гению мысли. Дальше запросов в несколько публицистических журналов дело не продвинулось, а все черновики остались томно лежать в столе его кабинета.

Из первого нашего с ним разговора было понятно, что он таит в себе какую-то обиду: то ли на весь мир, то ли на кого-то конкретного. В его фразах всегда можно было услышать обращение к «наружности», так я называю неопределённый круг лиц. Все мои попытки разузнать, что же это за люди, ставили наш разговор в тупик, заканчивающийся томительной тишиной, что, по моим наблюдениям, не являлось чем-то редким.

Часть II.

Пожалуй, стоит раскрыть вам и мою сторону жизни. Я всецело свободный человек, занимаюсь в основном вольными думами о глобальных катастрофах, трагедиях, проблемах и судьбах различных мировых имён. С самого детства весь мир казался мне строго сплетённым клубком из ниток человеческих судеб. Как обычно бывает, трагичных судеб. Моим самым обычным занятием в детстве было лежание у окна на втором этаже нашего деревенского домика, покосившегося от старости, с дырявой крышей, из-за чего по особенно дождливым дням нам приходилось селиться в одной единственной безопасной комнате – кухне, с ветхими стенами, через щели которых можно было наблюдать и за тем, что происходит вне комнаты. Я часто лежал у окна, слушал пение птиц на ветках и у кормушек, шелест летнего ветра, а также разговоры моего отца со своими коллегами, как бы ненароком. Его основная деятельность представляла из себя разбор газетных статей на предмет ошибок: логических, лексических, фактических и многих других. Он тщательно вчитывался в каждую строку, затем редактировал получившийся текст и отправлял его обратно в редакцию газеты. Работа, как мне казалось, была больше похоже на увлечение, чем на настоящее дело жизни. Платили исправно, хоть и не так много, как должны были бы по моему мнению. Все деньги, полученные с газет, он трепетно откладывал на лучшую жизнь, которая, по его словам, ждала нас всех совсем скоро. Оставшуюся часть он тратил на художественную литературу, которую взахлёб читал вечерами и долгими ночами. Ну а мне оставалось совсем немного, большая часть же уходила на пропитание и жизненно необходимые вещи для учёбы: краски, тетради, альбомы.

С этого момента я начал понимать устройство своей жизни, видеть, что проблема, заключавшаяся в недостатке средств, касалась не только моего отца, но и меня в том числе. Я всё так же лежал у окна и мечтал, что однажды смогу позволить себе в жизни всё, чего только захочу, чего только смогу увидеть и придумать. Денег не было, поэтому мне приходилось мечтать целыми днями о вселенных, космосе, других мирах, в которых мы, возможно, были бы совсем другими людьми – всё это я прочитал в отцовских книгах, так как довольно рано научился читать и писать. К своим десяти годам я уже мог читать современных классиков, как выражался мой отец, – светил человечества. Я мало что смыслил в написанном, но интерес пробуждался во мне живой и вполне естественный. В школу я не ходил, ибо всё свободное от раздумий время тратил на помощь своему отцу – когда наша мама умерла от скверной болезни, название которой я запамятовал, жизнь круто покосилась вместе с деревянным домиком на краю деревни. Отцу пришлось брать больше работы, чтобы прокормить нас двоих, засиживаться допоздна над лампадкой, портя при этом глаза. Так он сидел днями и месяцами, изредка прерываясь на еду и уроки со мной – а учил он меня арифметике, рисованию, чтению и писанию, что в дальнейшем очень мне пригодилось.

Время шло, а мой интерес к науке всё возрастал, и я стал читать не только газетные статьи, но и журналы известных на то время профессоров, чтобы разузнать об устройстве этого мира немного больше. Отец с каждым годом становился всё хуже и хуже, быстро терял зрение, да так, что теперь замечал меня лишь с расстояния вытянутой руки, лежал на кровати, корчась от болей в спине и ногах. Я понимал, что когда-то наступит момент моего прощания с ним, поэтому морально готовил себя уже сейчас.

Так как отец не мог больше работать в полной мере, мне пришлось заняться рисованием пейзажей для богатеев, которые с радостью скупали картины своих внутренних дворов, богато уставленных скульптурами античности и эпохи возрождения. Им казалось, что это придаёт черты интеллекта в их образ. Знали бы они правду…

Получал я с картин неплохие деньги, но большая их часть уходила на расходы: краски, альбомы, кисти из довольно дорогих материалов. Остальную часть я тратил на содержание отца и периодические приезды доктора к нам в дом и немного на себя. Приезжая каждый раз, доктор стеснённо оставлял отца в соседней комнате, чтобы он не мог услышать наш разговор. А говорил он очень коротко, отрывисто, неуверенно о болезни моего отца, которая уверенно прогрессирует и оставляет лишь небольшие шансы на выздоровление организма. Доктор давал ему не больше нескольких месяцев, к чему я уже был морально готов.

После смерти моего отца мне пришлось продать вещи и дом, а точнее, землю, на которой он стоит. Продал я её спешно и получил за это деньги в размере нескольких моих картин. Этого было, конечно же, мало, но позволило мне уехать в местный город, где я поселился в общем доме для различного рода бедняков.

Часть III.

Тут же я начал искать себе подработку, место учёбы, товарищей, чтобы занять моё время и мысли от разных негативных образов. Дела мои шли скверно, время текло по улицам этого мрачного города довольно медленно, но деваться было некуда, так как деньги, полученные с продажи отцовского дома, быстро истратились на бытовые нужны.

В тот момент, когда внутри меня начали зреть вопросы о том, что в скором времени мне предстоит выселение из моей шаткой комнаты, я окончательно понял, что загнан в угол волею судьбы. Ещё до приезда в город я был наслышан о художественном училище, в которое брали в любое время года, да и ещё по конкурсу, за который не нужно было платить ни копейки, что, конечно же, выглядело как моё спасение из столь томного положения.

Я отыскал адрес училища в местной газете, где время от времени подавали объявления о наборе в новые группы. Конкурс был совсем простым: нужно было изобразить самый базовые элементы архитектуры, черт лица стоящего передо мной человека, да и собственные зарисовки, коих у меня было множество. Выручило меня и наличие собственных картин, которые я писал за деньги до поступления. Подав заявку и пройдя внутренние испытания, я стал дожидаться ответа от высших чинов – они здесь были вроде как главным управляющим органом, который и решал судьбу поступающих людей. Со мною обещали связаться на днях, если их удовлетворят мои результаты.

Жизнь, казалось, остановилась в одночасье, ибо ожидание было столь томительно, что все дни до моего оповещения я провёл в своей маленькой комнатушке: солнца в ней было мало из-за занавешенных окон, которые я побаивался открывать в силу шаткости всей конструкции. Так прошёл один день, второй, третий. Сомневаюсь, что тогда я хоть что-то чувствовал по этому поводу, но сейчас рассказ об этом вызывает довольно неоднозначные чувства: тоску по былым временам, когда я ещё мог казаться человеком.

На четвёртый день я уже начал было нервничать, ибо от поступления зависела вся моя дальнейшая судьба: денег оставалось буквально на неделю, да и перспективы выселения меня совсем не радовали. Это было холодное осеннее утро, несмотря на свою суровость, оно демонстрировало свои благие намерения, пуская солнечные лучи по уголкам моей комнаты. Из окна подул свежий ветер, и я на мгновение почувствовал, что запах прелых листьев вновь пробудил во мне приятные чувства, подарил некую уверенность в том, что успех, так близко расположившийся, будет достигнут мною в считанные мгновения.