Василиск

Москва-Белгород 03.2013-03.2016

1

Пламя костра искрящимся знаменем, то взмывающим ввысь, подбадриваемым веселым треском еловых веток, то падающим ниц перед могучим дыханием ноябрьского ветра, разрезало толщу непроглядной тьмы. Небо затянулось холодным серым одеялом грозовых облаков, предвещая далекими раскатами грома веселую ночку.Сильный порыв ветра— и затрещали деревянные опоры палатки, стянутые намертво парашютными стропами.

Вокруг костра, прижавшись тесно друг к другу, сидели четверо парней и три девушки. Завывания ветра и грохотание ворчавших богов их не волновали. Веселая компания, вытянув промокшие ноги к костру, шумно и с хорошим аппетитом, который бывает у городских после длительного нахождения на природе, поедала парящую в черном котелке перловку с тушенкой.

– Все-таки молодец Леха, что вытащил нас сюда, сама бы я никогда не поехала! –запихивая в рот очередную полную ложку каши, звонко воскликнула худенькая девушка с немного всклокоченными, торчащими из-под толстой вязаной шапки, черными волосами. Покончив с кашей, она деловито подошла к котелку, и нагрузила себе еще одну полную тарелку.

– Смотри, как Анька уплетает, самая маленькая, а ест как мужик! – заржал здоровый парень на другом конце костра, добродушно толкнув своего соседа в бок.

– Завидно, да? – огрызнулась, показав язык, девушка в зеленой шапке.

– Да куда уж тебе, Витек, с ней тягаться, она полк солдат обожрет! – ответил сосед здоровяка, очерчивая в воздухе воображаемую огромную тарелку.

– Что выпристали, хороший аппетит— залог здоровья, – ответила с другого конца блондинка в красной шапке, осторожно отправляя в рот обжигающее походное блюдо.

– Да что ты, Наташ, мы с Коляном не придираемся, мы восхищаемся! –хором пробасили мужики.

– Своим примером будет демонстрировать пациентам отличный обмен веществ, ходячий стенд! – наигранно праздничным тоном добавил молодой человек в старой, потрепанной армейской ветровке. Чуть ссутулившись, он методично поглощал кашу, старательно пережевывая каждую порцию. Небольшие очки в черной оправе прочно вцепились дужками в темные, чуть вьющееся волосы; взгляд был немного напряженным, но в тоже время слегка удивленным, отчего он несколько походил на молодого преподавателя, разбирающего очередную ахинею в студенческих работах.

Аня, ничуть не смущаясь, продолжала наворачивать кашу, хитро поглядывая на ребят.

– Эх! Хорошо! – отставив тарелку, потянулась третья девушка, распустив по плечам светло-русые волосы. Собрав их в косичку, она огляделась, посмотрела внимательно на небо и твердо заявила.

– Значит так, пацаны спят в палатке, прекрасные дамы – в машине. Не хватало нам еще тут простудиться.

– А нас не жалко, а, доктор Орлова? – отозвался черноволосый парень, собирая у всех пустые тарелки.

– Тебя, Марат, уж точно не жалко, – ответила Ольга, поигрывая косичкой.

– Вот и вся любовь, жестокосердечная, как ты людей лечить будешь?

– Не беспокойся, нормально буду, – спокойно ответила Ольга, не обращая внимания на театральный гнев Марата. Закончив с прической, она резво вскочила и начала собирать разложенные около костра вещи. Несмотря на якобы возникшую напряженность, работали только Марат и Ольга. После сборов она все передала Марату, который уже стоял чуть поодаль костра, ожидая последнюю партию.

– Смотри не простудись мне! – негромко, но твердо сказала Ольга, быстро чмокнув Марата в щеку.

– Да, семейная жизнь она такая, – растягивая слова, проговорил Витька, – штука серьезная.

– Не паясничай, Широков, – начала было Ольга, но заметив затаившийся смех в лицах друзей, махнула на них рукой и, свернув свободные пледы, направилась к машинам.

– Вот ты, Наташ, когда собираешься замуж? – спросил между делом Коля, осторожно допивая горячий чай из эмалированной кружки.

Наташа покраснела, слегка отвернув лицо от костра. Увидев смущение подруги, Анька, схватив горсть конфет из коробки, сунула пару штук в руки Наташе.

– А за кого ж выходить, когда вокруг одни крокодилы? – скрипучимстарушечьим голосом ответила Анька, примеряясь к тому, какую конфету съесть первой.

– Ну почему крокодилы, – удивился Витька и, нахмурившись, полез за сигаретами.

– Ты, паровоз, не крокодил, ты, скорее, медведь! – запихав сразу две конфеты, с набитым ртом, прожевала Анька.

– На медведя согласен, – довольно пыхнул Витька.

– Где ж твоя медведица? – от машины раздался звонкий голос Ольги.

– Я бы не называл Катю медведицей, – тихо проговорил Алексей, подбрасывая пару веток в костер. Костер полыхнул сильнее и довольно затрещал свежим лакомством.

– Да, Катя может и врезать, за такое сравнение, – задумчиво проговорил Витя, держа во рту сигарету как заправский моряк.

– Ну что вы как дети, не солидно уже, – учительским тоном сказала Наташа, протянув одну из конфет Коле.

– Не спеши прощаться с детством, потом будешь с благодарностьювспоминать, а ничего уже не вернешь, – задумчиво проговорил Алексей, надев очки. В очках его взгляд перестал быть столь суровым, но некоторая удивленность во взгляде осталась.

– Так, профессору больше не наливать! – выпалил Витька, отодвигая бутылку с ромом к себе. Наташа прыснула и прижалась плечом к подсевшему Коле.

– Голова! –Анька подошла к Лехе сзади и стала трепать его волосы. Алексей, будто не замечая, продолжил:

– Нет, серьезно, ребят, задумывались ли вы, какое время было самым счастливым? Будет ли нам что вспомнить?

– Как мрачно, – проговорила Наташа, сильно сжав руку Коле. Коля ласково, что не очень смотрелось с его на вид злым, сильно небритым лицом, обнял ее, стараясь согреть, хотя жар от костра не ослабел ни на долю градуса.

Все замолчали, Аня перестала взъерошивать голову Алексея, с интересом поглядывая на лица друзей.

– Я думаю, что у нас еще вся жизнь впереди. Кто знает, что мы будем вспоминать потом, быть может, сегодняшний вечер в лесу? – Марат подбросил несколько дров в костер, и, приняв от Вити сигарету, сел к костру.

Ребята смотрели на пламя, каждый погруженный в свои мысли. Витя разлил по стаканам остатки рома. Вдыхая аромат далеких берегов, друзья, выпили, побросав бумажные стаканы в огонь.

Пламя костра то яростно вгрызалось в свежие поленья при порывах ветра, то бережно лизало огненными языками уже начавшую чернеть кору березы. Вечер близился к ночи, когда все определились с ночлегом. Костер остался догорать, поддерживаемый остатками веток, которые бросал Алексей, наблюдая за тем, как ночное небо свинцовым одеялом накрывало верхушки столетних сосен.

2

Сильный дождь неистово бил по крышам, норовя водяными стрелами пробить столь хлипкие заблуждения людей перед силами могучей стихии. Улицы давно превратились в один большой селевой поток, который проносил на себе помимо грязи со всех сточных канавЭринбурга пустые корзины, колеса телег и несколько трупов бродячих собак.

Аптекарь Штейн, стараясь идти по верхней части дороги под небольшими навесами из торговых вывесок, спешил в сторону городской ратуши.

«Адова погодка, ничего не скажешь!– с некоторой ожесточенностью думал он про себя. Ноги хлюпали в промокших насквозь сапогах, которые после ремонта оказались еще и дырявыми, но уже в другом месте».

Помимо проклятий, обращенных к стихии и сапожнику, в голове его крутилась одна назойливая мысль. А что, если он окажется не прав? Что, если он…. Но думать об этом не хотелось, ведь в ином случае— это обвинение в колдовстве и в лучшем случае его тихо зарежут в камере, учитывая прошлые заслуги, а в худшем…

Аптекарь поежился от порыва ветра, пронизывающего его сквозь промокшую одежду, но больше его бросила в холод мысль о костре, он несколько раз видел еще ребенком, как этих бедных женщин сжигали на кострах, и теперь, ни за что на свете он не хотел кончить так же. Тем более, что имеющиеся у него знания позволяли ему представить, что может испытывать человек, подвергаемый такой пытке.

Оступившись на мокрой кочке, он чуть не выронил в поток небольшой саквояж с инструментом, отчего потревоженные пассажиры недовольно зазвенели глухим металлическим лязгом.

Путь от аптеки до ратуши нельзя сказать, что был далек, но сегодня он казался слишком уж долгим. Бегущий впереди слуга бургомистра, то и дело оглядывался, как уже немолодой аптекарь старался аккуратно преодолевать препятствия на своем пути, но все же каждый раз поскальзывался и со всего размаху попадал ногой в лужу, обрызгивая себя по пояс.

– Быстрее, герр Штейн, бургомистр сказал, что дело плохо, – скулил слуга, – ведь если мы опоздаем, меня казнят. А у меня пятеро детей, кто их кормить будет?

– Я стараюсь, Альберт, стараюсь. Угораздило же его жену съесть что-то несвежее именно сегодня!

– Мы почти пришли, герр Штейн, давайте я понесу Ваш саквояж?

– Нет, спасибо, я сам, – твердо ответил аптекарь, сильнее сжимая в руках ручку.

Они резко повернули на узкую улочку, где в обычный день аптекарь и не решился бы пройтись, так как местные жители имели особенность сливать помои на голову зазевавшимся прохожим. Теперь же ее можно сказать помыли, да и окна были плотно задраены. Город тихо пережидал бурю, стараясь не шуметь и не жечь ламп.

– Скажите, герр Штейн, а долго еще продлится буря?

– Почему ты меня спрашиваешь? Откуда мне знать? Я же не заведую небесной канцелярией. Но судя по давлению, еще пару деньков, к среде утихнет.

– Моя жена говорит, что Вы знаете все. Давеча хотел у падре спросить, но она сказала, что лучше спросить у Вас, все равно кроме пустых слов и отъема денег отец Довжик ничего и не скажет. Ее по-хорошему за такие слова надо бы сдать куда положено, но ведь это моя жена. Дал я ей хорошенько, а потом задумался.

– О чем задумался? Жену ты не бей, она у тебя хорошая, умная, не то, что ты.

– Что правда— то правда. Я-то дурак дураком. Я вот что подумал, ведь все в руках божьих, но от смерти моего младшего спасли вы. Вы получается тоже бог?

– Вот теперь тебя надо бы сдать. Не вздумай это обсуждать еще с кем-нибудь, мой тебе совет. Я аптекарь, твой ребенок просто болел лихорадкой, сколько я раз вам говорил— не пускать детей в мокрой одежде на улицу, вот и продуло его.

– Жена каждый раз просит передать Вам благодарность, денег-то мы Вам дать не можем, может, отработать надо, полы помыть, огород вспахать?

– Не надо, дело прошлое. Дай мне одно обещание.

– Все что угодно, герр Штейн!

– Жену свою чтобы больше не бил, балбес!

– Хорошо! Но если она опять будет…?

–Даже если опять. Лучше подумай, почему, она так говорит.

Слуга задумался, почесал мокрую голову, и на мгновение показалось, что в его лице отразилось что-то вроде понимания, но потом лицо снова приобрело налет обычной городской дебильности.

Вдалеке показалась площадь, они вышли из узкого прохода, где уже давно не могла протиснуться ни одна телега из-за того, что один из домов начал плавно оседать, чуть сместившись в сторону.

Подойдя к массивной дубовой двери ратуши, слуга затарабанилкованым молотом, висевшим рядом.

Лязгнули замки, двери чуть приоткрылись, пустив наружу щелочку тусклого масляного света. В полоске света появилось испуганное узкое лицо девушки. Осмотрев две промокшие фигуры, она попыталась шире открыть тяжелые двери, но, толкая ее вперед, сама скользила по полу обратно.

Альберт с силой дернул дверь, и они вошли с аптекарем внутрь.

Навстречу выбежал краснолицый, толстый, чуть лысеющий мужчина. Издали он напоминал сытого борова, одетого в дорогой сюртук.

– Герр Штейн, у нас беда. Даже не знаем, что делать. Просто ужас. Вы понимаете, что бедная Матильда никак не может. Просто никак. Мне иногда кажется, что ее скоро разорвет на части… – тараторил мужчина.

– Постойте, герр бургомистр. Дайте я хотя бы сниму мокрый плащ и шляпу.

– Пожалуйста, но поймите, у нас мало времени. Счет идет просто на секунды!

В дверях показался отец Довжик, зло смотревший на гостя.

– Вы ее уже отпевать собрались? нерановато ли?

– Как Вы можете, отец Довжик— наш добрый друг, он помогает нам советом.

– И что же он посоветовал?

– Только воздержание и послушание помогут нам. Надо молиться, – загробным голосом ответил отец Довжик, вознося руки с четками к небесам.

– Золотые слова! Воздержание и послушание! – герр Штейн скривился в легкой усмешке. – Показывайте Вашу больную.

Его отвели в комнату, где на большой постели лежала довольно тучная женщина, укрытая кучей пуховых одеял. Она тяжело дышала, лоб пробивала испарина, глаза закатывались в предсмертном обмороке.

Герр Штейн тяжело вздохнул и начал раскладываться. Достав из саквояжа небольшую грушу, он немного подумал, и достал большой мешок с узким горлом из бараньего желудка. Вынув небольшую трубочку из бамбука, он распорядился:

– Нагреть ведро воды, принести три ведра, одно с водой, два пустых.

Слуги засуетились, решая,кто за чем пойдет.

– Всем выйти. Остается только Анна, – он указал на испуганную служанку, которая открывала им дверь, – и приведите ко мне двух поварих. Остальные выходите, давайте.

– Даже я? – удивился бургомистр.

– Вы в первую очередь.

Бургомистр и отец Довжик недовольно вышли из комнаты, показывая всем своим видом недоумение и возмущение, но не смеющие возражать.

Оставшиеся слуги поспешно вышли, с благодарностью посмотрев на герра Штейна. Анна, испугавшись еще больше, опасливо поглядывала на холм на кровати, который являлся ее хозяйкой.

– Прости, но ты— здесь самая смышленая, – мягко проговорил герр Штейн, похлопав бедную девушку по плечу. – Принеси с полдюжины чистых простыней.

Анна кивнула и бесшумно упорхнула в соседнюю комнату. Герр Штейн подошел к Матильде, подумав немного, он скинул с нее все одеяла, открыв взору пациента во всей красе. Покачав головой, он, не спрашивая разрешения, с силой надавил на вздувшийся живот в нескольких местах. От этого она вскрикнула и тут же умолкла, перестав кряхтеть.

– Понятно,– проговорил герр Штейн. В этот момент вернулись слуги с ведрами воды, одно из которых парило. Герр Штейн попросил одного из них полить ему на руки. Помыв руки, он жестом выгнал их вон.

Через пару минут пришла Анна, прижав к груди пачку накрахмаленных простыней.

– Положи здесь, дитя мое, – проговорил герр Штейн, указывая на свободное место на кровати. Атмосфера в комнате начала портиться и, несмотря на непогоду, герр Штейн с силой открыл настежь окна. Поток свежего воздуха ворвался в комнату, раздувая огонь масляных ламп. Герр Штейн глубоко вздохнул и принялся за подготовку. Перелив с помощью Анны горячую воду к холодной, удовлетворившись температурой, он ненадолго опустил мешок из бараньего желудка в остатки горячей воды. В этот момент вошли две здоровые женщины в серых простых платьях. Герр Штейн указал на кровать и жестом показал, как следует повернуть и положить тело пациентки.

– Надеюсь, Вы понимаете, господин бургомистр, что герр Штейн, безусловно, полезный гражданин, но его знания порой выходят за рамки того, что положено знать человеку, – вкрадчиво обратился отец Довжик.

– Оставьте Ваши инквизиторские штучки, отец Довжик! Герр Штейн— заслуженный гражданин нашего города. Я здесь решаю, не забывайте.

– Я не оспариваю заслуги господина Штейна. Мои речи не ведут нас к суду инквизиции, но поговорить, просто поговорить не мешало бы. Быть может, человек и сам не знает, а мы ему можем помочь. И не забывайте, господин бургомистр, что если Папа узнает и решит, то Вашего слова здесь будет мало.

– Поговорить можно, но только без этих ваших штук. Он нам нужен живой и здоровый.

– Это в наших общих интересах, господин бургомистр.

В этот момент в комнату вошел герр Штейн. Вид его был измученный, рукава закатаны по плечи.

–Все в порядке, герр бургомистр. Поспит ночь, завтра будет снова радовать Вас.

– Я могу к ней зайти?

– Нет, пусть отдохнет.

– Что Вы посоветуете?

– Не более, чем отец Довжик – воздержание и послушание. Особенно воздержание.

– Герр Штейн, Вы – просто волшебник. Завтра распоряжусь, Вам доставят мою благодарность.

– Не стоит, герр бургомистр. Если Вас не затруднит, то у меня есть небольшая просьба к Вам.

– Говорите, герр Штейн, все, что в наших силах, и даже чуть больше, – подмигнул ему бургомистр.

Я бы хотел просить у Вас разрешить переход ко мне на службу Вашей служанки. Человек я не молодой, и мне уже тяжело все делать самому. Платить я ей буду столько же.

– Что за вопрос, я вам отправлю мою лучшую служанку Брунгильду, она Вам и дров наколет и свинью зарежет.

– Нет, спасибо за вашу щедрость, но я бы хотел вас просить отправить ко мне Анну.

– Анну? Эту недотепу? Да, она два ведра не может принести, падает. Берите даром.

– Спасибо, герр бургомистр.

– Пожалуйста, пожалуйста, герр Штейн. Завтра утром она будет у вас. А сейчас, эй, Альберт! – позвал он слугу, – Альберт проводит вас до дома, сами знаете, ночь на дворе.

Герр Штейн поклонился и, приняв у Альберта высушенный плащ и шляпу, направился к выходу. Подмигнув на прощание Анне, отчего лицо ее чуть просияло, он в сопровождении Альберта вошел вновь в беснующуюся стихию.

3

Анна стремительно вбежала в аптекарскую лавку, будто за ней гналась одна из бродячих собак. Но лая за дверью не было, наоборот, на улице было довольно тихо, что несколько странно для этого времени суток. Обычно улица кишела людьми, снующими кто по делу, кто просто околачивался возле лавок мясника, булочника, жадно поглядывая на выложенную на витрине снедь. Простые торговцы женскими побрякушками зычными голосами приглашали к своему лотку озабоченно снующих хозяек, держащих близко к сердцу сумочку с маленьким кошельком, полным медных монет. Но сегодня было тихо. Раздающийся периодически топор мясника в тишине звучал угрожающе, отчего сам мясник, бросив рубить тушу барана, удивленно почесывал лысую голову.Булочник жаловался редкому прохожему, что сегодня весь товар так и засохнет, не дождавшись своего покупателя. Но он отчасти хитрил, завтра он выложит тоже самое, придав хлебу новую свежесть.

Анна с силой закрыла дверь, и, тяжело дыша, поставила на стол аптекарской лавки увесистые сумки, села на стул, развязывая головной платок, весь покрытый первым снегом, на ветру осевшим прозрачными капельками.

Аптекарь вышел из соседней комнаты, спрятанной от глаз покупателей массивным дубовым шкафом, доверху заставленным всякими склянками с разноцветными жидкостями, коробками, мешочками.

– На тебе лица нет, что-то случилось? Ты не заболела? – озабочено смотрел на свою помощницу аптекарь.

– Нет, герр Штейн, спасибо, я здорова, – с трудом шевеля языком, ответила Анна. Ее худое бледное лицо осунулось настолько, что, казалось, она прямо сейчас упадет в голодный обморок. Но он ей не грозил, так как девушка обладала хорошим аппетитом.

Аптекарь покачал головой и юркнул обратно в нишу за шкафом.

– Снимай пальто и иди сюда, – раздался его голос, чуть приглушенный каменной стеной.

Анна, выйдя из ступора, сняла начавшее уже таять серое пальто, посмотрела на улицу и, не увидев там ни одной души, закрыла входную дверь на засов.

За нишей у шкафа располагалась небольшая кухня, где на маленьком очаге уже начинал закипать чайник, изрядно почерневший от копоти древесного угля. Анна в первые дни все порывалась его почистить, но аптекарь не разрешил, сказав, что есть дела поважнее. Дел, действительно, оказалось немало.

Помимо обычной работы по хозяйству, к которой Анну приучали с детства, аптекарь постепенно начал ее учить своему ремеслу. Не сразу, правда; для начала ей надо было пройти несколько испытаний, как называл их герр Штейн. На его удивление, она справлялась с ними легко, ее совсем не смутили огромные стеклянные банки с темно-желтой жидкостью и непонятным содержимым, стоявшие на почерневших от старости деревянных полках, развешанных по стенам. По центру стоял небольшой металлический стол с желобами для стока жидкости и пару ведер под ним. То, что у любого порядочного жителя Эринбурга должно было вызвать ужас, ее скорее заинтересовало. Она безошибочно определила, что в одной из банок находится часть человеческого кишечника. Аптекарь спросил, откуда она это знает, на что Анна без тени сожаления рассказала, как ее отцу его друзья попьяни вспороли живот скорняцким ножом, отчего тот и умер.

Аптекарь налил ей цветочного чая, плеснув пару капель из небольшой темной бутылочки в кружку, и комната наполнилась теплым, душистым запахом.

Анна села за стол и стала молча пить. Чай согревал тело, к лицу начала приливать кровь, немного захотелось спать.

– Согрелась? – Анна утвердительно кивнула, – теперь рассказывай, что случилось? Кто-то умер?

Анна снова кивнула в ответ, и на мгновенье кровь отлила от ее лица, показав смертельный ужас всколыхнувшего память воспоминания.

– Я пошла, как Вы сказали, в дальнюю часть города, – запинаясь, начала Анна, – у фрау Гедден я забрала мед и воск, как вы просили. Она мне дала в довесок несколько банок своего варенья.

Аптекарь терпеливо слушал рассказ, то и дело помешивая странное варево в небольшом чугунке.

Анна, сдерживая слезы, продолжала.

– Я шла через ярмарочную площадь, что у северных ворот. Остановилась у пары лавок, где продавались иглы с нитками, у нас нечем уже штопать мешки, – объяснила она, аптекарь одобрительно кивнул. – Как вдруг я услышала душераздирающий крик, он будет стоять у меня в ушах теперь всю жизнь. Было непонятно, кто кричал – мужчина или женщина. Я бросилась туда, не знаю зачем, но так сделали все. Мы бежали к сточной канаве, откуда раздался этот дьявольский вопль. О, герр Штейн, лучше бы я туда не ходила, его лицо, его руки!

– Так что случилось-то? – не выдержал аптекарь, оставив свое варево.

– Около канавы лежал на спине мужчина. Кто-то из толпы сказал, что это пьяница Мартин. Его лицо было в страшной гримасе, будто он увидал самого Дьявола, руки скрючены в непонятный узел, пальцы закостенели, держа невидимое большое яблоко. Глаза выпученные, стеклянные. Мне показалось, что они побелели, но я не знаю этого человека.

– Интересно, интересно, – задумавшись, проговорил аптекарь, – а где он теперь?

– Так там и остался, никто не отважился до него дотронуться, пока не приедет святой отец. Женщины на ярмарке мне сказали, что к нам пришел сам Дьявол.

– Дьявол говоришь? Посмотрим. Допила? Иди-ка ты домой, моя дорогая, я тебя на сегодня отпускаю. Вот, – он протянул ей небольшой бумажный сверток, – прими перед сном половину, а утром вторую. Запомнила?

Анна утвердительно кивнула. Аптекарь отдал ей варенье, что передала фрау Гедден, положив несколько свиных отбивных, которые он купил сегодня у мясника.

Анна смутилась, стараясь вернуть дорогое мясо, но аптекарь отрицательно покачал головой.

– Знаю ваш аппетит, моя дорогая, через час вас одолеет лютый голод. Придя домой, приготовьте их. Не надо спорить. Давайте, завтра как всегда, у нас много работы.

Анна поблагодарила и, с трудом открыв могучий засов на двери, побежала домой.

Герр Штейн закрыл за ней дверь на засов, и отправился в библиотеку. Она начиналась сразу за кухней. Вдоль стен на полках массивных деревянных шкафов стояло бесчисленное количество книг. Комната была небольшая— четыре шкафа, скромный дубовый столик с тусклой масляной лампой. Часть книг занимала треть стола, сложенная в неровную, готовую рассыпаться в любой момент, башню.

Подойдя к одной из полок, аптекарь вытащил один из томов сочинений греческих философов. Еле уловимо в плохом освещении комнаты сверкнула металлическая застежка переплета книги, утопленной в небольшой щели в стене;дневной свет слабо помогал, так как прямо перед небольшим оконцем возвышалась стена соседнего дома, полностью перекрывавшая и без того тусклые ноябрьские лучи.

Аптекарь стряхнул пыль с кожаной обложки, пролистал пару страниц, на секунду остановился, найдя любимый момент, сел за стол и углубился в чтение. Сколько прошло времени, сказать точно было нельзя, но последние лучи солнца падали на страницы книги уже более часа назад. Слабое желтое свечение лампы открывало взору лишь малую часть комнаты, превращая в тусклом полумраке массивные шкафы в величественных недобрых великанов, свесившихся над маленьким человеком с его незначительным занятием.

Великолепие слога древней Эллады настолько поглотило его, что он не с первого раза услышал, как в его дверь настойчиво, делая короткие паузы между ударами, стучится нежданный гость. Время было уже позднее, покупателей никогда не бывало, поэтому лавка всегда была закрыта в это время.

Стук не утихал, он даже усилился. За дверью послышались тревожные голоса.

– Герр Штейн! Откройте, пожалуйста! Герр Штейн!

Аптекарь отложил книгу на столе, взял в руки лампу и направился к входной двери. Заслышав его шаги, стучать перестали, ожидая, когда он откроет дверь. Тяжелый засов заскрипел протяжным воем и, лязгнув, сдался. Дверь толкнули с той стороны так, что аптекарь еле успел отойти. На улице вовсю мела метель, ветер свистел, завывая противную гнетущую Мелодию.

В аптекарскую лавку вошло трое мужчин и одна женщина, один из мужчин держал на руках ребенка. В полутьме было сложно разобрать лица, но аптекарь узнал дочь плотника, Мари, живущую в северной части города.

– Герр Штейн! Спасите! Нам больше не к кому идти! – запричитала она, бросившись к нему в ноги. Аптекарь пытался ее поднять, но она, вся дрожащая от беззвучного плача, не вставала, все повторяя, – помогите! Пожалуйста!

Аптекарь оглядел остальных, в крепком высоком мужчине он узнал мужа Мари, Отто, он держал на руках их семилетнюю дочь, укутанную в два шерстяных одеяла. Лицо его было бледное, глаза красные, а по щекам замерзшими нитками блестели слезы.

Он узнал и плотника, и его брата, стоявших чуть поодаль, невысоких, коренастых, с недоброжелательными с первого взгляда лицами, какие часто встречаются у псов судьи; но они были добрыми людьми, аптекарь знал их много лет, еще с тех пор, как их семья переехала в город.

Аптекарь, оставив Мари, сидящей на полу, подошел к ее мужу. Поднося лампу ближе к лицу ребенка, он заметил смертельную бледность на лице бедной девочки.Слабое дыхание лишь позволяло понять, что она была еще жива. Тело ее было холодным как лед.

– Почему вы пришли ко мне?

–Кроме вас нам никто не поможет, – хриплым басом ответил плотник, подходя ближе к нему и снимая обледеневшую шапку, – Мы заплатим, сколько сможем, остальное отработаем, не сомневайтесь.

Аптекарь махнул рукой, дав понять несущественность вопроса в данной ситуации.

– Я могу на вас рассчитывать? – спросил он собравшихся, посмотрев каждому в лицо.

– Да, конечно, герр Штейн, – ответил плотник, чуть наклонив голову.

– Тогда вы остаетесь здесь, – он показал на Мари и ее мужа. Тот передал девочку плотнику. Аптекарь обратился к брату плотника, который все это время чуть мялся в стороне, постоянно стряхивая уже давно растаявший снег со своей шапки, – Арнольд, сходи за дровами, они с другой стороны…

Арнольд кивнул, давая понять, что знает, и вышел на улицу, легко открыв дверь; аптекарь подивился его силе, но время неумолимо утекало в никуда.

– Ганс, идем со мной. Остальные остаются здесь. Подними свою жену, Отто! – сказал он застывшему бледному отцу, глядевшему, как его дочь уносят в черноту стены.

– Значит так, Ганс, чтобы ты ни увидел и ни услышал, твоя задача— делать только то, что я скажу, понятно? – спросил его аптекарь, когда они прошли к дальней комнате. Ганс утвердительно кивнул. Аптекарь открыл дверь, и они вошли в комнату.

В тусклом освещении лампы склянки на полках приобретали зловещий, ужасающий вид; от подергивания света Гансу в первое время показалось, что непонятные мешки, сердца, кисти рук и другие органы начинают шевелиться, пытаясь коснуться его. К горлу плотника подкатывало омерзительное чувство тошноты, страх наливал ноги свинцом, в груди холодело от любого шороха, от дрожания света лампы.

– Клади ее на стол, давай, не медли! – командовал аптекарь.

Плотник положил девочку на стол, слабый вздох издала хрупкая грудь, после чего тело стало снова таким же безжизненным.

В это время вернулся Арнольд с огромной охапкой дров. Отто, сидевший на полу, обхвативший трясущуюся жену длинными сильными руками, показал ему на дверной проем за шкафом, из которого периодически вырывались лучи тусклого света.

Арнольд сложил дрова возле печи и начал раздувать огонь, подкидывая небольшие сухие ветки.

– Молодец,твоя задача – вскипятить нам как можно больше воды. Возьми ведра, набери из колодца.

Арнольд послушно кивнул и быстро вышел с ведрами из кухни. Аптекарь поставил на огонь остатки воды, набралось на одну кастрюлю и чайник. «Пока этого должно хватить», – подумал он.Схватив с полки пару бутылочек, он побежал к пациентке.

Плотник стоял возле стола, боясь шелохнуться.

– Раздевай ее, – скомандовал аптекарь, увидев удивленный взгляд, он добавил – мне надо ее осмотреть.

Тело, лишенное капли крови, напоминало набитую соломой простую тряпичную куклу, что шьют из белого холста на ярмарках в подарок для детей. Девочку начинало трясти, голова билась о жесткую столешницу, на губах стала появляться пена.

– Держи ее, смотри, чтобы она не разбила себе голову! – громко скомандовал он заторможенному деду. Вставив ей в рот деревянную палочку, аптекарь быстро осмотрел ее. Ни язв, ни чумных пятен, тело было чистое, лишь небольшая ранка в районе сердца розовела на бледном теле. Странная рана, затянутая тонкой кожей, но кровоточащая под ней. Это была язва, но аптекарь такой никогда не видел. Девочку стало трясти еще больше. Плотник с трудом, стараясь не повредить, одной рукой держал внучку, другой – ее голову; но видно было, что с каждым приступом ему это было делать все сложнее.

– Открой ей рот и держи, чтобы не закрыла, – плотник, повинуясь, вытащил палочку изо рта, зубы сразу ужасно щелкнули. – Раздвинь шире!

В открытый рот аптекарь влил все содержимое небольшой бутылочки. В плохом освещении было сложно определить его цвет, но на мгновение плотнику показалось, что это была кровь. Засунув палочку обратно, аптекарь начал растирать тело темной, отдававшей сильной брагой жидкостью из второй склянки.

– Вода вскипела! – послышался голос Арнольда с кухни.

– Иди и залей кипяток во все грелки, что в шкафу возле стола. Давай, шевелись, Ганс!

Ганс, сделав над собой усилие, торопливо вышел из комнаты. Через пару минут он вернулся с Арнольдом, оба несли по три грелки, оба с красными, ошпаренными руками, но слезы на глазах были не от боли, мужчины привыкли терпеть ее, они не могли смотреть на медленно угасающую внучку, лежащую без признаков жизни на столе.

– Обложите ее через одеяло грелками, да, правильно. Арнольд, иди грей воду дальше. – Арнольд послушно выбежал следить за плитой. Плотник вопрошающе, моля, посмотрел на аптекаря.

– Если ночь проживет – шансы есть, – тихо сказал аптекарь.

– Спасибо, герр Штейн, спасибо!

– Подожди радоваться, – аптекарь с тревогой посмотрел на девочку. Судороги прекратились, на лице появилась небольшая тень безмятежности, но лицо, руки, были настолько бледны, что только слабое дыхание, да еле заметный пульс позволяли говорить, что она еще жива.

– Знаешь дом возле городской конюшни, где прислуга живет? – Ганс утвердительно кивнул. – Там живет моя помощница, Анна, приведи ее, хорошо? Скажи, что я очень просил. Только быстрее.

Ганс бесшумно вышел из комнаты, через пару секунд хлопнула входная дверь. Аптекарь оставил пациентку, проверив температуру грелок, они еще были обжигающе горячи. Пройдя в лавку, он жестом показал подняться Отто и Мари, повел их за собой на кухню, где, угрюмо свесив голову, сидел возле печи Арнольд, то и дело посматривая на поставленные на огонь кастрюли с ледяной водой из колодца.

– Садитесь за стол, – тоном, не терпящим возражений, сказал им аптекарь. Арнольду он показал на свободное место за столом, но тот,состарившийся за этот вечер лет на десять, слабо помотал головой. Аптекарь достал с полки большую темную бутыль, понюхав пробку, откупорил ее. Взяв три стакана, он плеснул в каждый до половины, остальное разбавил водой. Дав каждому в руки по стакану, он жестом приказал моментально осушить их.

Напиток пах крепким алкоголем и горьким привкусом коры дуба. Все безмолвно осушили стаканы, лишь Мари сильно закашлялась, Отто похлопал ее по спине, ему с Арнольдом не привыкать к крепкому пойлу, бровью не повели.

– А теперь рассказывайте. Только спокойно, с самого начала.

– Нечего рассказывать, – буркнул Отто, пришли домой, а она на полу как мертвая лежит. Собака воет так, что слышно за несколько кварталов.

– Я на рынке была, торговала, – успокоившись, начала Мари, – Отто, отец и дядя— на лесопилке, она в паре километров от дома. Прибегает соседка, говорит, что наша собака воет так, будто кто-то умер. Ну, я товар ей оставила и домой бросилась, а там… она лежит, не двигается, только и сказала мне… – Мари задрожала от накатившего рыдания.

– Что сказала?

– Непонятно, что-то бредила про Дьявола, потом начала кричать, показывая на потолок, – Отто задумался на мгновение.

– Что кричала?

– Скорее шипела как змея, – ответил Арнольд. – Потом затихла, остальное вы сами видите.

Аптекарь задумался. На языке вертелся вопрос, но задавать его ему не хотелось, тем более вселять в людях древний страх.

– Ее не кусали собаки, может, змеи?

– Какие змеи? Все уснули давно. Собаки – нет, наш пес не дал бы в обиду, он к ней никого не подпускает.

– Я нашел на ее теле небольшую ранку возле сердца, откуда она?

– Не было ее, клянусь, не было! – горячо ответила Мари, – она появилась сама, вчера, я думала так пройдет, а она только увеличилась.

– Кровь была?

– Нет, не было, – тихо ответила Мари, глаза ее стали слипаться. Отто тоже стал клевать носом. Только Арнольд сидел стойко, может он и хотел спать, но вида не подавал.

Начала вскипать вода, Арнольд вопросительно посмотрел на аптекаря, тот с трудом встал, напряжение уже наступившей ночи давало себя знать. Вернувшись с двумя грелками, они вместе с ним Наполнили их. Арнольд, не боясь обжечься, хватал своими огромными ладонями кастрюлю и аккуратно вливал кипяток в кожаные мешки.

4

Время тянулось долгой занудной серой лентой, обвиваясь вокруг человека легким беззвучным удавом, сковывая последние остатки желания чем-либо заняться. Тело человека превращалось постепенно в машину по выстукиванию назойливой дроби на столе, складыванию простеньких фигурок из бумаги и бесцельному перелистыванию безликих карт, чье содержимое уже давно было классифицировано на «до» и«после», настоящего времени не было. Мозг в этих процессах не участвовал. У Витьки спал, причем уже не первую неделю; Колькин же – снова и снова перелистывал всю туже глупую ссору с Наташкой, отчего дробь становилась то яростнее, то сбивалась на непонятный ритм забытого индейского племени, пытающегося умилостивить богов, но забывшего ритуальный танец.

Леха перелистнул последнюю страницу истории и бросил папку в правую стопку просмотренных карт.

– Что скажет нам герр Парацельс? – вяло отозвался Витька, складывая очередные крылья для боевого дракона, кои уже заняли полстола, выстроившись свиньей в сторону двери ординаторской. Леха снял очки и потер кулаком раскрасневшиеся глаза.

– Жрать надо меньше всякой дряни и больше двигаться, вот мое профессиональное мнение, – хрипло проговорил Леха и откинулся в кресле, зажмурив уставшие глаза.

Николай встал из-за стола и начал прыгать на месте, резко размахивая руками в момент прыжка. Со стороны это напоминало упражнение «звезда», но больше походило на кошку, растопырившую лапы по краям ванны, полной воды.

– Гордость нашего отряда— Николай. Отличник учебы, спортсмен, политически грамотен, умерен, – бесстрастным тоном проговорил Витька и направил часть своего драконьего войска в его сторону. – Вот таких мы будем уничтожать первыми, ибо они дискредитируют нас в глазах общественности.

– Вообще-то, это про тебя Полкан говорил, – запыхавшимся голосом ответил Коля, закончив упражнение.

– Так я этого и не отрицаю, – Витька взял одного дракона и нарисовал ему черным маркером маску. – Ты отомстишь за господина.

– Поздно, – глухо проговорил Леха.

– Что поздно? – Николай удивленно посмотрел на Леху, – я вот тоже бы не отказался от такого дракона, есть что вспомнить.

– Не говори так, – Леха тяжело вздохнул и стал протирать очки платком. Он всегда так делал, когда волновался.

– Да ладно тебе, нашел за кого заступаться. Тебя-то он почти отчислил, не забыл? – Коля подошел к столу и начал выбирать себе дракона.

– Не забыл. Но сейчас я понимаю, каким козлом я был, – Леха подышал на очки и начал ожесточённее тереть линзы, глаза заволокла предательская пелена. Он старался скрыть ее от друзей, но движения его становились более прерывистыми, выдавая в нем недостойное волнение.

– Да мы просто шутим, сам же понимаешь, мерзавцы и циники, вот кто мы,– подбадривающе проговорил Витька, дорисовывая ромашку на боку грозного дракона-ниндзя.

Коля выбрал дракона и, забрав маркер у Витьки, начал расписывать его под гжель.

– Что случилось, Лех? – Витька перестал расставлять бумажную армию по столу, деля ее на небольшие взводы, И внимательно посмотрел на друга.

– Умер Павел Федорович. Вчера, от сердечного приступа.

Ребята замолчали, каждый смотрел в свою сторону, вспоминая курьезные, порой действительно обидные замечания декана. Взращенное в годы учебы чувство возмущения в одно мгновенье пропало. Все теперь уже не казалось таким, как раньше. они старались освободиться от размышлений, переключаясь то на истории прочитанных сегодня карт, то на мысли о предстоящем дежурстве. Мозг хватался за каждую новую мысль крепко, пытаясь удержать ее как можно дольше, но все более явно и отчетливо зрело чувство, чувство опустошения, то самое чувство, когда теряешь по-настоящему близкого человека.

Витька встал из-за стола и медленно подошел к окну. На улице уже вовсю разгулялась метель, застилала пышными всполохами лучи заходящего солнца. Мокрый асфальт медленно покрывался тонкими слоями снежной перины. Редкие прохожие спешили прочь, следуя за уходящим солнцем, плотнее натягивая шапки на глаза, усиливая шаг при каждом порыве ветра.

Открыв окно, Витька закурил, старательно выпуская дым на улицу.

В комнату ворвался свежий, чуть холодный ветер, внося в больничный дух немного шума улицы, запахов бензина и зыбкой свободы.

Витька докурил и прикрыл окно, оставив небольшую щелочку.

– А у нас вчера двое умерло, прямо на столе, – проговорил Витька, садясь на свое место. Взяв новый лист, он старательно СТАЛ складывать очередного дракона. –Совершенно незнакомые люди, и вот умерли. Ничего не чувствую, ничего.

– Это нормально,– Леха поднялся из-за стола, подойдя к двери, добавил – и это неправда. Пошли, уже пора.

Ребята встали и вышли из ординаторской. На этаже уже никого не было. В дальнем крыле шумели ложки, видимо, уже начали раздавать ужин. Бесцветный запах больничной пищи пронесся легким тоном, на секунду перебив стойкий вкус свежевымытого пола.

Тремя этажами ниже располагался буфет, где, за их столом у стены шумно что-то обсуждая, уже сидели девчонки.

Коля отправился за ужином, сегодня была его очередь. Выбор был небольшой, поэтому ребята договорились чередовать три имеющихся варианта в произвольной последовательности на выбор дежурного.

Анька заметила ребят и весело помахала им, приглашая за стол. Ее лицо было изрисовано черным и оранжевым фломастером, напоминая кошачью мордочку.

Ольга бурно о чем-то рассказывала, жестикулируя руками.

– Представляешь, какой упертый?Силой его пришлось заставить принять лекарство,– заканчивала она свой рассказ, и принялась быстро делить ножом рыбу на тарелке.

Наташа медленно, как бы нехотя, ела суп, придирчиво всматриваясь в тарелку.

– Привет! Что-то вы припозднились?– Анька чуть сдвинула пустые тарелки, освобождая место.

– Работы много, – проговорил Леха, садясь рядом с Аней, искоса поглядывая на ее тарелку, уставленную кексами.

– На! – протянула она ему один, немного подумала и второй протянула Витьке. Он галантно поклонился и, откусив почти половину, с удовольствием уселся на стул.

– Работали? Да,вы, небось, спали, – Ольга испытующе посмотрела на ребят; но Витька, поймав ее взгляд, изобразил на лице такое добродушие, что Анька, чуть подавившись кексом, СТАЛА звонко хохотать.

– Мимо, Оля, – широко улыбаясь, ответил ей Витька. Леха молча жевал кекс, почесывая мизинцем нос.

– О чем думаешь? – Анька толкнула его локтем.

– Откуда ты достала кексы,– ответил Леха, стараясь отогнать с лица серость задумчивости.

– Врешь! А кексы мне одна мамаша принесла, ее хулигана сегодня выписывали. Такую гору принесла, я несколько нам стащила, пока все детишки не съели, а они могут.

– Это тебя не мамаша часом так разукрасила? – Витька хотел потянуться еще за одним, но подошел уже Коля с подносом И начал расставлять тарелки.

– Видел бы ты ее, – Анька хихикнула, – меня совсем чуть-чуть.

– А что за праздник? – спросил Коля, усаживаясь возле Наташи, он осторожно положил ей еще одну котлету.

– Мне много, возьми себе, – тихо, стараясь, чтобы ребята не услышали, – попыталась воспротивиться она, но Коля только легонько сжал ей локоть. Ольга многозначительно подняла бровь, но, увидев смущенное лицо Наташи, сделала вид, что не видела.

– Выписка, – ответил ему Витька, решившись взять еще один кекс.

– Ты как Марат, всегда начинаешь со сладкого, – Ольга отставила от себя тарелку и задумчиво глядела на кексы.

– Так вкуснее.

– Ребята, кексов на всех хватит, тем более что наши принцессы бояться за свои фигуры, – Анька сделала язвительный акцент, заканчивая фразу.

– Я сыта, – Ольга чуть вздернула носик, медленно попивая чай.

– По горло, – Леха принялся за второе, получив одобрительный толчок от Аньки.

– Алексей, Вы ли это? Все-таки окружение пагубно повлияло на Вас, – высокопарно ответила ему Ольга, в картинном возмущении отвернув чуть влево голову.

– Пардоньте, мадам, за нашего мусье. Чай, не из дворян, так, шантрапа городская, мещане-с, – Витька с набитым ртом, отчего начинал чуть шепелявить, вступил в игру. Ольга только хмыкнула, задрав нос еще выше.

– Как твое дежурство? – Коля быстро посмотрел на Наташу, уплетавшую вторую котлету.

– Нормально, вот только был один сегодня случай, странный такой.

Видя, что ребята внимательно на нее смотрят, Наташа быстро дожевала и продолжила.

– Привезли одного больного, я же сегодня в приемном отделении. Ну, он что-то орал, бред какой-то нес. Сначала подумали, что сумасшедший, хотели уже вызвать карету, но тут его начало бить в приступе, пена пошла.

– Эпилептик? – Коля положил возле нее один кекс.

– Нет, вроде, нет. Через пару минут он успокоился, потом резко весь скорчился и застыл. И вот еще, он был очень холодный и бледный.

– Какие-то совсем обывательские описания, где диагноз, какие мероприятия были проведены, что с больным сейчас? – Ольга сурово смотрела на подругу. Наташа, наконец, решилась и принялась за кекс.

– Умер, в тот же момент и умер. Так скорченного в морг и увезли, санитарам разжать не удалось.

– Мдам-с, дела. А что говорят наши светила? – Витька посасывал во рту сигарету, намереваясь пойти в курилку.

– Ничего, ждут вскрытия.

– А что он говорил? – Леха снял очки, глядя на нее близорукими глазами.

– Наш Шерлок взял след! – Витька спрятал сигарету.

– Да бред какой-то. Что он кого-то видел, что это был сам дьявол, ну и все в таком духе. А перед самым приступом вдруг начал шипеть.

– Как шипеть? – Леха начал тереть очки платком.

– Ну как баллон, хотя нет, как змея, точно, как змея.

– Ты что-то знаешь? – Коля посмотрел на Леху, который усердно тер и так чистые линзы.

– Наверное, нет, но надо проверить.

– Ну, расскажи, пожалуйста, – Анька придвинулась к нему ближе и взяла под локоть. Леха чуть покраснел, она это заметила и притянула его к себе, отчего он стал сидеть чуть косо.

– Читал как-то одну книгу о вымершем городе, сказка, конечно, но она почему-то засела у меня в памяти.

– А кто автор? – Коля придвигал к Наташе еще один кекс, но та наотрез отказывалась.

– Автор неизвестен, есть мнение, что автором является аптекарь, но по документам его сожгли на костре как приспешника дьявола. Есть мнение, что книгу написала помощница аптекаря. Но большинство историков сходится во мнении, что это— умелая подделка,возможно, даже Эдгара По.

– Однако, и не лень тебе было? – Витька задумчиво вертел зажигалку.

– Там была целая статья вместо предисловия. Когда вскрытие?

– Завтра в десять, – Наташа согласилась на половину кекса, и Коля пошел за кофе.

Кофе был кислый и сильно отдавал жженой соломой. Коля с Витей чуть отпили и стали усиленно заполнять чашку сахаром.

– Не слипнется, – подмигнул Витька Наташе, удивленно смотревшей на опустошение сахарницы.

– А ничего, на кофе, конечно, не тянет, но, – Анька сделала второй большой глоток и вернула чашку Лехе. Тот посмотрел на кофе и высыпал в нее остатки сахара, отчего кофе стал тягучим на вид.

– Вот Катя приедет, она тебя казнит за такое, – Ольга погрозила Витьке пальцем.

– Я давно готов, уж истосковался по экзекуциям Катерины Андреевны, страсть как спина плетей просит.

– А когда возвращается? – Леха медленно размешивал в чашке кофейный сироп, немного подумал и, вытащив из кармана маленькую фляжку, разбавил. Витька быстро подставил свою чашку под раздачу, потянулась и чашка Коли.

Леха попробовал и удовлетворенно крякнул. Анька взяла у него чашку,сделала небольшой глоток, но тут же раскраснелась и, хватая жадно ртом воздух, вернула ему.

– Спирт? – прохрипела она, запив огонь во рту остатками чая.

– Он самый, – удовлетворенно ответил Витька, залпом осушив остатки кофе, – вот теперь можно и покурить.

–Какой пример вы даете своим пациентам? – Ольга осуждающе смотрела на ребят.

– Более чем положительный, – ответил Коля, допивая свой кофе.

– На своем примере доказываем пагубность привычек, – Леха медленно попивал ликер, посмеиваясь над красной Анькой.

– Вот Марат не пьет, никогда, – парировала Ольга.

– Ему не положено, по всем фронтам не положено, – Леха допил ликер и блаженно потягивался.

– Да, мало того, что татарин, так еще и твой муж, – добавил Витька, отправляясь в курилку.

– Да, ему со мной очень повезло! – Ольга приосанилась, поправляя прическу.

– Никто и не спорит, рассудил Коля, – мы пойдем, я завтра на дежурстве.

– Пока, – пропела Анька.

Коля с Наташей попрощались и направились в общежитие.

– Когда они уже объявят? – спросила Ольга, глядя на удаляющихся друзей.

– Что объявят? – Леха встрепенулся от своих мыслей, пытаясь уловить ход беседы.

– Алексей, Вы же врач!

– А, это. А что тут объявлять, через недель двадцать пять – роды.

– Ну, а мы должны значит ждать? – Ольга гневно вскинула брови.

– Ну, нам же не рожать.

– А я рада за них, – ответила Анька и о чем-то мечтательно вздохнула.

– Ладно, мне сегодня на дежурство, – проговорил Леха.

– Как? Ты же вчера только был? – Анька удивленно воскликнула чуть громче, чем ожидала, отчего смущенно бросила взгляд на стол.

– Вот так, попросили заменить, зато два дня свободных будет. Посплю ночь в приемной, вон погода какая, никто болеть и не захочет. Я заступаю на дежурство.

– Ладно, а мы тогда отдыхать, завтрасуточное, поэтому спать, – Ольга встала и направилась к выходу. Остановившись, она посмотрела на подругу, Анька медленно поднялась, поправляя складки халата.

– Ты не скучай, если что— зови! – она потрепала Леху по плечу и вприпрыжку побежала за Ольгой. Леха мечтательно проводил ее взглядом, и был пойман Витькой, только что вернувшимся из курилки.

– Что ты мямлишь, не понимаю тебя. Вот, блин, два дурака, честное слово!

Леха раскраснелся,стараясь отвернуть от Витьки смущенное лицо, но тот стоял возле него нависшей скалой, неодобрительно качая головой.

– Пора на дежурство, – Леха встал, стряхнул на пол с себя крошки и жестко посмотрел на Витьку. Его раздражало, что друзья постоянно давят на него, но больше всего его раздражал он сам, понимая, что друзья правы, правы настолько, что чем больше он думал об этом, тем злился сильнее.

– Я тебя на чистую воду выведу! И ее тоже! – воскликнул Витька, потрясая в воздухе здоровым кулаком.

– Выводи, – тихо ответил Леха, но Витька уловил то, что хотел услышать и довольно заулыбался. – Пойдем, пора.

Ребята вышли из буфета, звонко хлопнув ладонями в пустом коридоре, с уже приглушенным светом. Витька легкой поступью, что со стороны было странно по отношению к его большому телу, пошагал в сторону хирургии, что-то насвистывая, беспардонно фальшивя на высоких нотах.

Алексей проводил взглядом фигуру друга, пока тот не скрылся за двойной дверью. Он смотрел машинально, в голове его уже роился улей разных мыслей, вводя его в состояние некоторого лунатизма. Именно на таком автомате, погруженный в свои мысли, он направился в приемное отделение. В голове его сталкивались последние слова друга, веселый смех Аньки, вот уже начинала появляться уверенность в себе, он уже почти пообещал себе завтра же объясниться с ней, но тяжелое, холодное чувство неудачи, до боли знакомое, резануло яркую картину острым ножом со стекающими черными каплями сомнений. Несломленная уверенность начала биться, отвоевывая по кусочку право – вершить его судьбу, но вдруг все померкло. Все мысли об Ане, о возможном крахе сразу пропали.

Алексей остановился в задумчивости. С удивлением он обнаружил себя уже у входа в приемное отделение. За дверью слышались женские голоса, весело обсуждавшие предстоящее дежурство. Пытаясь сосредоточиться на этой болтовне, Алексей начал прислушиваться, но возникшая раннее мысль молниеносно вернулась, заместив собой все.

Его беспокоил рассказ Наташи. Теперь же он мог без сомнений сказать, но надо сначала осмотреть тело. Уверенность в своей правотеросла в нем огромными рывками, так что, осмотр тела уже был не столь важен.

Алексей резко отворил дверь, прервав разговор на полуслове, и вошел в приемную.

– Добрый вечер, – тихо проговорила одна из медсестер, сконфуженно опустив глаза на процедурный столик, ПЕРЕБИРАЯ и так аккуратно разложенные инструменты.

– Здравствуйте, – поздоровалась вторая, залитая густым румянцем. Буквально секунду назад они обсуждали того юнца, что дадут им в ночь на съедение.

– Добрый вечер, – Алексей поздоровался с ними, рассматривая карту назначений. Он не слышал их разговор, но по сконфуженному виду понял, что они обсуждали его. Алексей усмехнулся. – Поступления были?

– Нет, все тихо, – ответила первая медсестра, она закончила перебирать ампулы на столике и принялась укладывать полотенца на стеллаж.

– Хорошо. Я пока сбегаю к себе в отделение.

Он вышел за дверь, через пару минут до него донесся еле сдерживаемый хохот и глухой лязг падающих суден. Алексей не повел и бровью, его не беспокоил веселый нрав медсестер, всегда высмеивающих новеньких ординаторов.Бывали, конечно,ребята, ставившие себя сразу Господином Доктором, но частенько возвращались обратно на землю со своих академических небес, разбиваясь о неприступную скалу реального опыта.

Сообщений не было. Алексей убрал телефон обратно в карман. Процедуры уже прошли, смысла подниматься в отделение не было. Больные у него были все спокойные, если что-нибудь случилось, его бы уже вызвали, что бывало уже не раз, поднимая его в ночи с постели и заставляя, одеваясь на ходу, бежать из общаги через два квартала. Это было очень удобно его куратору, КОТОРЫЙ полностью переключил эти ночные вызовы на него. Но Алексей не жаловался, он больше переживал от того, если не был в курсе всех событий отделения.

Но сейчас тратить на это время не хотелось, да и не требовалось. Его пытливый ум занимала другая загадка, до утра ждать было невыносимо. Алексей свернул в другую сторону и быстрым шагом зашагал к лестнице на нулевой этаж.

Как всегда дверь морга была открыта настежь. Дежурил сегодня Николаич, уже достаточно пожилой санитар, дежуривший, как правило, один, не нуждавшийся в помощниках. Николаич сидел за столом, чуть откинувшись на спинку сильно обтрепанного директорского стула, и играл партию в шашки.

– А, Алексей!– дружелюбно приветствовал он его. Николаич хорошо к нему относился, рассказывая всяческие сплетни, бродившие по этажам госпиталя. Найдя в нем благодарного слушателя, Николаич делился с ним и более серьезными тайнами; было удивительно, что сидя ниже всех, он всегда знал о том, что происходит наверху лучше других.

– Привет, Николаич!– Алексей крепко пожал широкую ладонь Николаича, стараясь переиграть его в силе рукопожатия. Поначалу Николаич безжалостно раздавливал его ладонь в своих тисках.

– Опять на дежурстве? Ты же только что с него?

Алексей уже не удивлялся его осведомленности, поэтому лишь пожал плечами, дескать, это был не совсем его выбор.

– Ну, ничего, садись, в нашем царстве правды ты найдешь ответы на свои вопросы. Ведь тут никто больше врать не будет! – Николаич загоготал низким утробным смехом, придавая ему картинно зловещий оттенок.

– Это точно, – согласился Алексей.

– А я даже знаю, зачем ты пришел. Мало того, я все подготовил, – Николаич кивнул на смотровой стол, на котором причудливо и немного страшно высился холм, накрытый белой простыней.

– Черт, ну это-то откуда узнали? – Алексей искренне удивился, но потом потупил взгляд, наткнувшись на довольное лицо Николаича.

– Я тебе своих агентов не сдам, начальник, – хриплым голосом проговорил он. – Ты мне вот лучше скажи, почему они меня все время обыгрывают?

Николаич ткнул пальцем в шахматную доску, на которой определенно черные шашки одолели белое войско.