Тени на снегу

Роман

Пролог

«Почему меня постоянно преследует этот жуткий сон? Будто я убил человека, потом закопал его труп и все время боюсь, что тело откопают, и узнают, что это сделал именно я. И каждый раз, я просыпаюсь в холодном поту. Ладно, сейчас. Так ведь это наваждение длится уже давно». Мужчина проснулся и с ужасом вглядывался в темноту. Он не знал, сколько сейчас время и наступило ли утро. Человек лежал в темном подвале на теплых трубах, укутавшись в собственный пуховик. Пуховик был хороший, поэтому снизу тоже было тепло. Трубы были укутаны какой-то тканью, а сверху обернуты плотной бумагой. Она шуршала при каждом движении, но звук был негромкий, и к нему можно было привыкнуть. Подвал был почти сухой, но откуда-то все равно пахло гнилью. Вверху находилось маленькое окошко, но стекло на нем было мутное, а сверху еще и прикрыто решеткой. Он увидел его, когда глаза стали немного привыкать к темноте. Оттуда все же пробивалось некое подобие света. Мужчина сделал предположение, что уже наступает утро.

Он не знал, бывают ли здесь люди, поэтому решил на всякий случай не задерживаться в этом месте. Мужчина встал, насколько это возможно в темноте, почистил одежду. Хотелось есть и пить. Впрочем, пока еще вполне можно было терпеть. Правда, отлил он прямо здесь, в уголке подвала: все равно возвращаться сюда больше он не планировал.

Назад человек вышел таким же путем, как и пришел сюда минувшим поздним вечером. Толкнул посильнее дверь, с которой накануне сорвал хлипкий замок и вышел на улицу, аккуратно прикрыв ее за собой. Светало. Мороз щипал щеки и уши. «Градусов 12-13», – прикинул мужчина и посмотрел на часы. Часовая стрелка приближалось к восьми. Он огляделся. Перед ним была небольшая и непонятная промзона. Некоторые строения были явно заброшены. Но кое-где теплилась какая-то жизнь. На окнах виднелись занавески. Откуда-то пробивался дымок. Понять, что это такое, не представлялось никакой возможности, впрочем, ему это и не было нужно. Мужчина прошел вдоль здания. Слева вдали виднелись дома. Судя по всему, окраина городка или поселка. К нему вела дорога, но свежих следов шин видно не было. Рядом с ней шла лесополоса. Человек поежился, но после секундного раздумья шагнул в снег, стараясь на всякий случай скрыться за стволами голых деревьев.

Для бродяги он был одет вполне прилично. Теплый черный пуховик, джинсы, высокие ботинки, черная шапочка почти до самых глаз. Все теплое и добротное. А главное – не бросающееся в глаза, не выделяющее его из общей массы.

Накануне вечером ему пришлось выбираться из Москвы. Как ему удалось это сделать, он и сам не мог объяснить. Скорее всего, сработал фактор быстроты. Он спустился в метро, выбросил в урну мобильный телефон, вышел на первом попавшемся вокзале, сел в первую пригородную электричку, проехал час с небольшим и вышел, не доезжая до первого большого города на пути. На станции он перешел пути и по целине в темноте, ориентируясь лишь на дорожные огни где-то слева, добрался до угрюмых строений. Пошел вдоль одного из них, внешне заброшенного, но не потерявшего еще приличного облика. Увидел дверь в подвал и неожиданно для себя сорвал хлипкий замок. С подвалом ему случайно повезло. Здесь бы его точно искать никто не стал. Ну, по крайней мере, пока. И ему удалось передохнуть и выспаться. Только вот что делать дальше, он пока еще абсолютно не знал.

Глава первая.

Я родился в Москве в середине семидесятых. История моего появления на свет мне достаточно известна и никаких тайн не содержит. Хотя она, да, впрочем, и все мое детство отличается от историй миллионов советских детей, появившихся на свет в среднестатистических семьях. Мой отец был известным советским писателем. Вернее, не так. Он был глыбой социалистического реализма, гигантом отечественной официальной литературы. Да и внешне он производил впечатление глыбы – повыше среднего роста с квадратными плечами, полуседым буйным чубом и пронзительным взглядом из-под жестких бровей. Когда я появился на свет, ему уже было за пятьдесят, поэтому молодым я его, естественно, не знал. Отец был официально женат, но в то же время являлся и известным любителем женского пола. Жена его, Клара Алексеевна, о его интрижках знала и относилась к ним равнодушно. Или пыталась делать вид, что ей все равно. Мол, любит он только ее. И система эта до определенного времени работала.

Матерью моей была эстонская баскетболистка. Во времена общего Союза она была на сборах под Москвой в составе какой-то сборной. Рядом на даче жил отец. Каким-то образом они познакомились, и отцу удалось сделать так, чтобы она его полюбила. Хотя бы на время. Она была младше его лет на тридцать, высокая (а какая же еще?) длинноволосая светлая шатенка. И получилась так, что забеременела от классика советской литературы. Вся эта история не то чтобы афишировалась, но и не была скрыта под завесой тайной. Мать решила рожать и на какое-то время прервала свою карьеру. Отец, по его словам, всячески ей все это время помогал и даже собирался дать мне свою фамилию, но она отказалась. Только взяла при регистрации его отчество. Так я стал Виктором Георгиевичем Лаасом

Родился я в Москве и какое-то время меня растили моя эстонская мамочка со своей московской подругой. А потом вдруг баскетболистка решила возобновить карьеру, и просто привезла меня полугодовалого на квартиру к отцу и передала с рук в руки. Первое время Георгий Иванович был, мягко говоря, не слишком рад такому положению дел и сильно возмущался. Но произошло чудо: он полюбил меня, своего сына. А потом произошло и второе чудо: меня как родного полюбила и Клара Андреевна. И когда через два года родная мать решила снова забрать меня, на этот раз в Таллин, они просто-напросто отказались возвращать ей ребенка. И все попытки эстонской мамы разбились о скалу гиганта российской словесности. У Георгия Ивановича и Клары Андреевны был и свой общий сын. Но к моменту моего появления на свет ему было уже двадцать пять, и он считался отрезанным ломтем. В их шикарной по тем временам квартире на набережной Тараса Шевченко он появлялся крайне редко, поскольку закончив горный институт, большую часть жизни проводил в экспедициях, а постоянной пропиской обзавелся где-то на Дальнем Востоке.

Но мои детские приключения на этом не закончились. Когда мне было шесть лет, отец увлекся очередной молодой барышней и неожиданно заявил, что на этот раз все серьезно. А потом привел Эллу к нам в дом. Клара Андреевна и смеялась, и плакала, и ругалась, но все было тщетно. В итоге она уехала в небольшую двухкомнатную квартирку в Медведково, которую отец умудрился выбить под «кабинет», а я остался с отцом и Эллой в сталинке на Набережной имени украинского классика. Но тут случилось еще одно чудо – двадцатидвухлетняя выпускница филологического факультета искренне полюбила чужого ребенка. Впрочем, и Клара Андреевна, как это ни странно, не потеряла теплых чувств ко мне. И вместо одной родной у меня появились две неродные, но очень добрые мамы. В основном я жил в центре, но периодически Клара (а так я ее чаще всего называл) забирала меня к себе. Отец сначала немного нервничал в таких случаях, но убедившись, что со мной ничего плохого не происходит, успокоился. Потом я пошел в школу. Обычную, хотя и в центре Москвы. Одноклассники тоже были разные – и дети известных родителей, просто дети начальников и дети родителей совсем обычных. У одного мальчика папа даже был дворником. У всех были какие-то свои компании и поэтому никто никого особенно не трогал. Я усиленно занимался спортом, благо вырос за сто восемьдесят уже классу к восьмому. Предпочтение почему-то отдавал легкой атлетике, потому что во время бега у меня получалось побыть одному и подумать. А в старших классах я вдруг заметил, что больше всего мне нравится рисовать. Причем и получается это весьма неплохо. Я не заканчивал никаких «художек», но однажды отец показал мои наброски знакомому и довольно известному художнику. Тот одобрил и даже обещал протекцию при поступлении в суриковский институт, в который я в итоге поступил и благополучно закончил.

Когда я завершал среднее образование, то в нашей странной семье произошло еще одно событие – у отца и Эллы родился сын. Отцу было под семьдесят и, похоже, он был сам несколько напуган этим событием. А я вырос и то, что на меня стали обращать меньше внимания, шло мне даже на руку. Кроме этого, если что, то у меня всегда была Клара.

Родная мать практически не давала о себе знать и, хотя лет в пятнадцать, отец рассказал мне все об истории моего рождения, она тогда волновала меня не слишком. А еще отец с Эллой и маленьким сыном все чаще жили на даче, и в моем распоряжении была вся четырехкомнатная квартира. Одну из комнат я превратил в мастерскую, а кроме этого частенько проводил время в институте и у ребят в общежитии. О том, что у меня есть свободная «хата», знали единицы. И посещали ее только избранные (в основном, девушки). В общем, шла обычная студенческая жизнь. Причем, прожигал я ее, так скажем, в меру. Видно, сказались все же эстонские гены.

Между тем, в стране началась новая эра. Отец сначала отреагировал на происходящее со спокойствием философа и писателя. Однако рублевые накопления его лопнули, книги прекратили печатать многотысячными тиражами, и он оказался попросту выкинутым из седла нормальной жизни. Отцу было за семьдесят, рядом молодая жена с маленьким еще ребенком. Но это не могло остановить его, когда он почти бросил писать и начал прикладываться к рюмке. Элла боролась, как могла. Она работала в издательстве, которое начало выпускать литературу, ранее не издававшуюся в СССР и практически содержала семью. Но отца это только раздражало. Я учился, денег мне не хватало, и поэтому я иногда шел к подземному переходу и пытался продать некоторые свои работы. До поры до времени продавались они плохо. Гораздо лучше шли портреты и шаржи, которые я рисовал за десять минут в парке. Хотя, если честно, мне не очень нравилась портретная живопись. Больше душа лежала к пейзажам.

Так прошло несколько лет. И в один летний день, когда я только успел проснуться, на городской телефон позвонила Элла и сказала, что отец умер от сердечного приступа. Краски жизни сразу померкли. А после похорон встал вопрос о том, как делить недвижимость. Это был серьезный кусок, оставшийся от прежней шикарной жизни.

К тому времени старший сын отца, Петр, развелся и вернулся к матери в Москву. И в итоге было принято общее решение: Элле с младшим достается дача, Кларе с Петром квартира в сталинке, а я еду в двушку в Медведково. Как это ни странно, вся эта дележка прошла тихо и мирно.

Я переехал в Медведково, забрав с собой личные вещи, а также кисти, краски, мольберты, этюдники, подрамники… Здесь я почувствовал воздух свободы. Одну из комнат я приспособил под мастерскую, точнее склад необходимых для живописи приспособлений и место для хранения готовых работ. Писать картины я больше любил на природе. Во второй, собственно, жил. Я окончил институт, получил диплом и устроился работать в художественную школу, которая находилась неподалеку от дома. Моя работа мне не очень нравилась, тем более, что платили опять же мало. Поэтому я пошел проторенным путем: портретики, шаржики, иногда кому-то из знакомых или через знакомых удавалось продать какую-то из моих картин. Тогда наступал кратковременный праздник души и тела, а в основном – желудка.

Быт мой был совершенно неустроен. Но меня это совершенно не волновало. Жил я тем, что, когда выпадало свободное время, садился в электричку и ехал в Подмосковье рисовать пейзажи. А пейзажи там были великолепные. Несмотря на мою необщительность и нападавшие порой приступы неразговорчивости, женщины периодически появлялись в моей берлоге. Подозреваю, что мне, благодаря родителям, повезло с внешностью. От матери мне достался высокий рост, стройная фигура и серые глаза. От отца – темные жесткие волосы, пронзительный взгляд и утежелявший (или уравновешивавший) сухощавую фигуру и узкое лицо, почти квадратный подбородок. Дамы практически все и практически сразу пытались хоть как-то облагородить место моего обитания. Но я в свою очередь быстро объяснял им, что менять образ жизни не намерен. Реагировали они по- разному. Некоторые уходили, но большинство через какое-то время возобновляли попытки. Но второго шанса я практически никому не давал. Впрочем, было одно исключение – Катя.

Она, как и я была художницей. В училище она поступила на три года позже меня, и мы пересекались с ней совсем редко. Познакомились уже позже на одной из тех редких тусовок, куда меня смогли затащить однокурсники. Кажется, это было пятилетие выпуска. Мы сидели в какой-то мастерской, довольно большой, пили и болтали ни о чем. В какой-то момент мне надоело пить, еще раньше надоело есть. Я встал и, попрощавшись со всеми, пошел к выходу. Катя неожиданно догнала меня и попросила проводить ее. До метро. Я пожал плечами и согласился. Закончилось это у меня дома. Там она и осталась. Потом стала наводить порядок, хоть и относительный. Она тоже была привычна к хаосу, но все же была женщиной. Поэтому, если беспорядок и создавался ей, то вполне художественный. И все же периодически она что-то выкидывала, что-то перекладывала с места на место. Когда я злился на нее, то она только пожимала плечами. Но иногда, как и другие, уходила. Потом приходила сама. Или я звонил и просил ее прийти. Но однажды она ушла и не вернулась. Просто исчезла. На этот раз пожал плечами я: мол, переживу. Но переживал долго и мучительно. Не раз ее образ в клетчатой рубахе с торчащими острыми ключицами, таким же острым носиком, широко распахнутыми голубыми глазами и пшеничными волосами, собранными в хвостик вставал передо мной. И это были не лучшие минуты моей жизни, тоскливо ныло под ложечкой и хотелось выть на луну. Я топил эти воспоминания в работе, рюмке, других женщинах.

Только через несколько лет эта боль немного утихла. А у меня неожиданно началась новая жизнь. Когда я продавал свои картины на Арбате, ко мне подошел иностранец. Он хорошо говорил на русском, хотя и с заметным акцентом. Его звали Алекс Киз. Он был англичанином, но с русскими корнями. Алекс долго смотрел на мои картины, потом приобрел пару из них и попросил мои координаты.

Он позвонил через два месяца, напросился приехать ко мне в берлогу, выбрал еще несколько картин, тут же на коленке набросал что-то вроде каталога моих работ. Он объяснил, что те картины очень понравились любителям русского искусства. Их привлек в них минимализм и скупость русской природы. Они высоко оценили манеру моего письма. На этот раз он заплатил за картины гораздо больше и попросил открыть валютный счет в банке. Через некоторое время туда поступила сумма в долларах с четырьмя нулями, на которую до определенного времени я просто не мог до определенного времени рассчитывать даже в самых смелых снах. А потом Алекс стал делать заказы на мои работы. Как выяснилось, я стал на Западе модным художником. Правда, любая сказка имеет особенность быстро заканчиваться. Закончилась и эта, но не совсем. Мода на меня, скажем так, поутихла, но несколько небедных поклонников моего таланта остались ему верны. Счет в банке продолжал расти, пусть и не столь астрономическими темпами.

И в один момент передо мной стал вопрос: что делать с деньгами? Я, как и прежде, жил в Медведково, семьи у меня не было, предметы роскоши меня не интересовали. О том, что деньги можно куда-то вложить, теоретически я знал, но как это сделать на практике, представлял мало. Так же мало меня привлекало слово «бизнес». Да, я стал покупать себе разные вкусности, которые не мог позволить раньше, не стеснялся в выборе одежды, качество моих холстов и красок стало лучше. Пару раз я выбрался в Европу. Алекс устроил мою выставку. Я пожимал руки каким-то серьезным дядям, целовал ручки их чопорным спутницам, но жизнь за границей совершенно не прельщала меня, хотя может быть тормозило слабое знание языка. В любом случае, меня тянуло обратно в Россию.

Тогда я решил посоветоваться с родными людьми. Кларе Андреевне было восемьдесят, но она была вполне в здравом уме и трезвой памяти. Чего не скажешь о моем непутевом сводном брате Петре, который в свои почти шесть десятков продолжал поиски той, с которой мог бы построить новую жизнь. Зато с бабушкой жили его сын Алексей и подружка Клары Зоя Серафимовна, лет на десять ее моложе. Две достойные женщины надавали мне массу полезных советов, из которых главными были построить или купить дачу за городом и переехать туда жить, а также купить новую квартиру. Я ушел от них в некоем замешательстве, так как плохо понимал, что покупать, а главное, где жить, если я все же приобрету недвижимость.

Элла жила на отцовой даче с новым мужем, подрастающим сыном, который, впрочем, тоже появлялся здесь изредка – переночевать только, поэтому видел я его крайне редко, парой собак и тремя или четырьмя кошками и чувствовала себя замечательно. Она удивилась тому, что я – известный в Европе художник живу в двушке в Медведково. Посоветовала, пока не поздно завести семью, детей и купить себе усадьбу с большой мастерской. «И подальше от цивилизации», – подчеркнула она на прощание.

Из всего услышанного мне запали именно эти слова. И я купил старый, хотя и крепкий деревенский дом на окраине села Ивановка в сотне километров от Москвы, в десятке километров от железной дороги и в пяти от автотрассы. Рядом текла река, и шумел лес. Дом был совсем не похож на усадьбу. Он был небольшой и очень уютный. Но главное тут были виды, которые как художник я не променял бы ни на что. Вот здесь я и живу последние лет десять.

Глава вторая

– Что с покушением на банкира Кириллова? – спросил полковник Тихомиров, и Шкадов невольно вздрогнул, хотя и ждал этого вопроса. Ведь именно он был старшим группы по раскрытию этого резонансного преступления. Надо было докладывать, хотя докладывать было особо нечего.

– Как известно, вчера около семнадцати часов вечера Кириллов Василий Павлович, президент банка «Цезарь» выходил из здания банка в сопровождении охранника. К нему подошел мужчина в черной куртке и черной шапочке достал нож и ударил Кириллова в область сердца. К счастью для последнего нож пробил ткань пальто и ушел выше. В смысле, выше сердца. Ранение мягких тканей и ключица слегка задета. Жизни Кириллова ничего не угрожает, хотя крови он потерял изрядно. Охранник бросился за нападавшим, но тот скрылся в толпе по направлению к метро. Тогда охранник вернулся назад и вместе с сотрудниками банка стал оказывать помощь раненому. Потом вызвал полицию. Время было упущено. Включили план «Перехват», но он ничего не дал.

– А запись на видеокамерах?

– Есть. Но было пасмурно, и видимость так себе. Мужчина в черной шапочке, надвинутой на глаза, среднего роста, худощавого телосложения.

– Что еще? – недовольно спросил полковник.

– Опросили прохожих, сотрудников банка. Ничего подозрительного они не видели.

– Что сам Кириллов?

– Вечером допросили. Состояние удовлетворительное. Врагов, говорит, нет.

– А что другие о нем говорят?

– Что врагов полно. И в бизнесе он не очень разбирал пути и с личной жизнью все очень сложно. От жены ушел, живет с молодой женщиной. Ее в Москве сейчас нет, она отдыхает в Таиланде. Ждала его, но теперь сама вернется.

– Короче, Шкадов, – прервал его полковник, – Дело резонансное. Пресса шумит, следком оправдывается, так что работайте. Не покладая рук. Понятно, капитан? Иначе никогда ты не станешь майором.

– Так точно, – устало сказал капитан Шкадов.

В кабинете он собрал свою немногочисленную группу. Он, да два молодых лейтенанта.

– Докладывайте. – сказал он, – Что нарыли? Сначала ты, Фарафонов.

Максим Фарафонов, которого в отделе все звали Фараоном, веснушчатый парень с длинным лицом, удивленно поднял брови, отчего лицо его стало еще длиннее:

– Нового с утра ничего не произошло. Вы же сами знаете, Дмитрий Андреевич.

Шкадов не любил, когда его звали по имени-отчеству, но вынужденно смирялся, как-никак почти на десять лет старше молодых подчиненных. Знал и то, что нового в деле пока ничего нет, равно как и зацепок. Поэтому спрашивать второго подчиненного Кирилла Зудина не стал, тем более что в кабинете звонил телефон. Тихомиров.

– Меня тут опять теребят, – сказал он, – Может, тебе помощь нужна?

– Спасибо, товарищ полковник. Пока нет.

– Ладно. Следаку не забывай докладываться. И сроки, сроки. Хоть что-то прессе кинуть надо.

– Так, у следственного комитета своя пресс-служба.

– Спросят-то все равно у тебя, – резонно заметил полковник и отключился.

– В общем, так, – сказал Шкадов, – Макс, по соседям его пройдись, поговори, может что видели, может, следил кто. А ты, Кирилл, узнай все про семейную жизнь, поговори с женой бывшей, может родственники какие, с кем он общался, что за личность. А я – в банк. Ясно?

– Ясно, – ответил невысокий темноволосый Зудин, – Поехали, Макс.

Они ушли. Шкадов еще немного покрутился на скрипучем офисном кресле, слушая его странный звук, собрался с мыслями, потом оделся и вышел из кабинета.

Максиму Шкадову было тридцать два года, и он еще успел чуть-чуть застать те времена, когда в милиции платили немного, и большинство оперов ходили в заношенных брюках, дешевых джинсах и скатанных свитерах. Сам он терпеть не мог такую манеру одеваться и сразу стал тратить большую часть зарплаты на одежду. Благо, жил с родителями и мог себе позволить. Сейчас в полиции получали неплохо, и его щеголеватость не бросалась в глаза, а тогда кое-кто из коллег смотрел на него не очень добро. Те времена прошли, но капитан Шкадов, хоть и ездил на честно заработанной «Киа Рио», по-прежнему жил с родителями, только стал больше нервничать и уставать. Он считался отличным работником, но не очень ладил с начальством, порой был ершист и колюч, когда этого не требовалось, посему и карьера особенно не складывалась. И он все чаще задумывался: а что дальше?

Но сейчас Дмитрий Шкадов не был озабочен этими мыслями. Он просто сел в машину, и поехал в банк. Накануне вечером он разработал план поиска нападавшего на банкира, но, если честно, и сам не верил в этот план. Раз не взяли по горячим следам, то теперь придется тупо копать и искать какую-то зацепку. По другому – никак.

В банке его синий костюм и серая рубашка с распахнутым воротом смотрелась очень к месту. По коридорам сновали совсем молодые парни и юные девушки в мини-юбках. «Что-то не так у них с дресс-кодом»– усмехнулся он про себя. В приемной вице-президента банка сидела такая же юная особа. За ней висело огромное зеркало. Пока девушка в очередной раз изучала его удостоверение, Шкадов быстро, но внимательно изучил свою внешность и остался недоволен. С костюмом и рубашкой все было в порядке, а вот лицо казалось каким-то помятым, зеленые глаза почти потеряли цвет, под ними набухли темные мешки, а темные волосы явно не поддавались расческе. Последние дни Шкадов вел образ жизни почти монашеский, не употреблял спиртного, спал один, но нервные перегрузки, связанные с работой (а с чем же еще?) явно давали о себе знать.

Хотя вице-президент банка Евгений Еремеевич Баскин выглядел, на его взгляд, куда хуже. Полный одутловатый мужчина лет шестидесяти с трудом вмещался в кресло, большая почти лишенная следов растительности, голова словно старалась спрятаться в плечи, а взгляд выражал тоску.

Впрочем, говорил Евгений Еремеевич гладко, вполне хорошо поставленным баритоном;

– Враги? Нет, уважаемый… Дмитрий Андреевич, не думаю. У нас стабильный банк. Нам доверяют. У нас кредитуется мэрия, другие солидные клиенты. У Василия Павловича отличные связи в разных сферах. Он ведь здесь уже давно, с самого начала, можно сказать. У него репутация, которую, извините, за деньги не купишь. Конкуренты? Ну, это смешно. Все давно цивилизовано. И посудите сами: какой конкурент пошлет сумасшедшего, который ткнет его столовым ножиком на улице? Кстати, удивляюсь, как его не поймали. Это прокол, конечно, и нашей службы безопасности. Но такого никто и предположить не мог.

Шкадов и сам понимал, что не похож был дилетант с ножиком на профессионального киллера, но легче ему от этого не было.

– Евгений Еремеевич, – сказал он, – А частные лица? Мог кто-нибудь, к примеру, взять кредит и потерять возможность расплатиться? А потом попытаться договориться с президентом банка, ну, к примеру, о рассрочке? Тот ему отказал, а он в отместку…

– Вам бы только, Дмитрий Андреевич, фантастические рассказы писать, – хихикнул Баскин, – Невозможная версия. Мы ведь почти не работаем с частными лицами.

– Почти?

– Почти. Есть особые клиенты по чьей-то рекомендации. Там солидные суммы фигурируют. Ну, например, на строительство завода. Естественно, под поручительство. Причем, чаще всего юридических лиц. Потребительские кредиты – не наш профиль. Вы еше скажите: деньги на пять дней в долг.

И он снова хихикнул.

– Хорошо, – кивнул Шкадов, – А отношения в коллективе? Не было проблем ни с кем?

– Вы поймите, мой хороший, – заговорил Баскин, – Василий Павлович он как небожитель. Он почти основатель банка. А у нас тут молодежь в основном. Все ему в рот заглядывают. Я практически с ним вместе сюда пришел, да и то на него снизу вверх смотрю.

– Я знаю, что он недавно во второй раз женился.

– Ну, это личное дело каждого, – развел руками вице-президент.

– А вы с его женой знакомы?

– Ну, конечно. Наталья Вадимовна – прекрасная женщина. Молодая, но очень умная. Естественно, красивая. Еще и самодостаточная, управляется с магазином модной одежды. Дома не сидит на шее у мужа.

– Но детей у них нет?

– Нет, – кивнул Баскин, – Пока нет. Но, извините, это опять же их личное дело.

– Понятно. Скажите, он жил в городе? Но у него ведь есть загородный дом?

– Он оставил его первой жене, строит новый, насколько я знаю. Но я не лезу в эти дела. Спросите у него сами.

– Вы дружили? – поднимаясь, спросил Дмитрий.

– Нет. Чисто рабочие отношения.

– Хорошо, – Шкадов протянул Баскину руку, – У меня все. Если у следователя появятся вопросы, он вас вызовет. У меня все.

– Всего доброго. Вас проводить?

– Нет. Сам выберусь.

– Хорошо, – Баскин развел руками.

Из кабинета капитан вышел раздосадованным. Толком ничего выяснить ему не удалось. Скользким оказался этот Баскин. Или осторожным. Это как удобнее сказать.

Не спеша он шел по коридору к лестнице. Слева Шкадов увидел табличку «Начальник отдела кадров». Он интуитивно толкнул дверь. Немолодая стройная женщина с короткой стрижкой и в очках в золотой оправе подняла голову:

– Что вы хотели?

Дмитрий прикрыл за собой дверь и достал удостоверение.

– Полиция. Можно задать вам несколько вопросов?

Женщина сняла очки и близоруко щурясь, посмотрела на него, потом быстро произнесла:

– Вы по покушению на нашего президента?

Шкадов кивнул. Тогда она быстро вскочила с места, пронеслась мимо него и повернула ключ в двери. Капитан был немало удивлен таким поведением, но вида не подал.

– Присаживайтесь, – сказала она негромко.

Когда Шкадов устроился на гостевом стуле у окна, то женщина, выдержав паузу, продолжила:

– Вас как зовут?

– Дмитрий Андреевич.

– А меня Эльвира Петровна. Я здесь с самого начала работаю. Еще, когда десять сотрудников было. Поэтому спрашивайте – кроме меня вам все равно никто ничего не расскажет. Боятся или не знают. Или то и другое вместе.

– Тогда скажите, Эльвира Петровна, кому мог насолить ваш шеф? Так, чтоб его ножом ударить.

– Вообще-то, он был человеком не очень добрым…

– Почему был? – удивился Шкадов. – Он вроде жив вполне.

– Оговорочка по Фрейду, – усмехнулась кадровичка, – Есть, конечно. Так вот, он многих отсюда убрал. Кого почти сразу. Кого потом. А своих посадил на эти места. Записывайте: Каширина Анна Прокофьевна, главный бухгалтер. Самсоненко Вера Антоновна, начальник кредитного отдела. Ливенцев Виктор Васильевич, начальник службы безопасности… Но вообще-то это все без надобности вам. Эти ничего бы не сделали – не те люди. Вот Ливенцев мог. Ваш бывший. Серьезный мужчина. Вроде спокойно ушел, без истерик. Но кто его знает. А еще Христюк Герман Ильич. Бывший вице-президент. Вот с этим они цапались. Вы его тоже на карандаш возьмите.

– А вас он почему не убрал? – спросил капитан. – Вы ж тоже из старых кадров.

– Не убрал, потому что я шкатулка секретов. Человеческих. Не денежных, нет. Там все куда опаснее. А человеческих. Боится – уйду и трепаться начну. Пока тут – молчу.

– Ну, а мне-то почему рассказываете?

– А я на пенсию ухожу. Хватит. Пора внуков нянчить. Да и сплетни вам не нужны. Я ж только по делу.

– Скажите-ка мне тогда, Эльвира Петровна, а где живет ваш президент. Правда, что особняк жене оставил бывшей?

– Правда. Майе с детьми оставил. Сам с новой живет в квартире. В центре в новом доме. Хотя мог бы и покруче апартаменты купить. Вам адрес сказать?

– Спасибо, есть он у нас.

– Молодцы. Работаете, – она усмехнулась, – Ну, а еще он новый дом строит. Средства позволяют. Туда и переедет с женой…

…молодой, – подхватил Шкадов.

– Да, как сказать, двадцать семь лет. Он ее от мужа увел. Дом бывшей оставил.

– Любовь?

– Не очень верю я в такие чувства Василия Павловича. Но вот зацепила она его чем-то. Самому-то за полтинник уже. Конечно, больше двадцати лет разницы, но такие обычно совсем на малолеток бросаются.

– Значит, есть в нем что-то человеческое, – спросил Шкадов, – Как считаете?

– Не знаю, не знаю, – она неопределенно повела рукой.

– А жена бывшая? Не могла мстить?

– Майя? Не думаю. У нее свой бизнес – салоны красоты. И вообще для Кириллова самостоятельная очень. Наверно, это и стало раздражать его.

– А дети?

– Паша в Англии учится, а младший, Денис, школу заканчивает. Балованный мальчик, папа денег на него не жалеет. Так что, не думаю, что там что-то. Ищите, Василий Андреевич. Хотя, если честно, мне Кириллова не очень-то жалко. Не убили ж его, инвалидом не сделали. Так?

– Ну, да.

– Пускай отдохнет тогда. Ну, ладно, спасибо, что выслушали. Но говорить о том, что я вам это рассказала, не надо никому. У нас же приватный разговор. Так?

– Так? – усмехнулся капитан.

– Ну, а больше вам здесь никто ничего не расскажет. Ливенцева прощупайте, и за женой его новой проглядите. Мало ли какой шлейф за ней, я ведь ее толком не знаю.

– Да, вы прямо мисс Марпл, – не удержался Шкадов, – Знаете в каком направлении нам идти.

– Это у Агаты Кристи что ли? Да нет, не увлекалась никогда. Голый жизненный опыт.

Дмитрий попрощался с кадровичкой и быстрым шагом спустился вниз. Над Москвой светило холодное зимнее солнце. Возвращаться в управление не хотелось. Он набрал номер:

– Игорь, пробей мне все по Ливенцеву Виктору Васильевичу. Бывший начальник службы безопасности банка «Цезарь». Из бывших наших. Где живет. Где работает, если работает. Телефончики. Ага. Жду.

Он сел в машину и включил мотор. Пусть прогревается, заодно и самому погреться не мешает. Заработала печка и Шкадов расстегнул пальто. Игорь отзвонился буквально через пять минут. Ливенцев жил неподалеку. На пенсии. Шкадов решил не звонить ему, а подъехать прямо к дому. Ему повезло. Виктор Васильевич оказался дома. Удостоверение оказало на бывшего сотрудника серьезное влияние, и он рассказал все, что мог. Но, впрочем, все эти знания показались Шкадову совсем не интересными и к делу мало относящимися.

– Давно это уже было, в конце девяностых, – рассказывал Ливенцев, седой плотный мужчина в спортивных штанах и растянутой футболке, – Банк до этого был небольшой и служба безопасности так, для профанации. Вахтеры, считай. Ну и я над ними. Кириллов пришел и через некоторое время дела в гору пошли. Ну и своих людей он везде стал ставить. Но я не в обиде. Хотя… мог бы и поработать, наверно. Мне чуть больше полтинника было. Крепкий еще. Но он своих поставил, да.

– А потом вы куда-нибудь устроились?

– Конечно. Я же спец. Майор МВД. В ОБЭПе работал. После банка в супермаркете охрану возглавлял. Но сейчас решил – хватит. На пенсии уже.

– Он же не только вас уволил. Были и другие недовольные. Кто-то мог обиду затаить?

– Мог. Только это двадцать лет назад было. Вряд ли кто камень столько лет за пазухой держал.

Вышел от Ливенцева Шкадов недовольный. Пустой след, только зря время убил. Зазвонил телефон. Следователь назначал встречу, обговорить результаты. Договорились на конец дня. Следователя этого, Юрия Кокошкина, Шкадов раньше не знал. Но он ему решительно не понравился. Был этот Юрий из породы людей, которых капитан не особо привечал по жизни. В потертом свитерке, мятых джинсах, нечищеных ботинках. Да и лицо было какое-то серое невыразительное. Хотя вроде как ровесники, что Дмитрия особо задевало.

Он постоял немного на улице, подышал морозным воздухом и поехал в управление. После обеда потянулись и его подчиненные. Тоже с невесть какой информацией, но время у них прошло поинтереснее.

Максим долго не мог проникнуть в элитный дом. Консьерж, лысый мужик с пропитым лицом, долго вертел его удостоверение и все требовал сказать, к кому он. Мол, Кирилловых дома нет, а честных людей незачем беспокоить.

– Припугнуть пришлось, что заберем в отдел, – смеялся Фарафонов, – Он тогда звонить кому-то кинулся, а я – цап за руку и сжал. Не знаю, уж, что он подумал, но стал разговорчивее. Толку, правда, чуть. Кириллов ни с кем особо не общается, заходит в подъезд с охранником, тот его до дверей провожает. Причем, это только в последнее время. Раньше охранник в подъезд не заходил. Территория двора там закрытая и просто так не попадешь. Так что, не очень понятны эти действия. Жена поприветливее будет, здоровается, улыбается. Он про нее рассказывал, и аж слюни текли. Видно, впечатление произвела.

– А соседи что?

– Не принято там дружить. Только одна бабушка говорит, что из окна видела, как Наталья, жена банкира нашего, на улице с мужиком каким-то беседовала. Вроде как отношения выясняла. Правда, видно ей из окон плоховато было.

– Подожди, – прервал его Шкадов, – Территория там закрытая, все на машинах въезжают. А Наталья?

– Да, непонятно. Бабуля говорит, что она раньше иногда пешком куда-то даже ходила. Сейчас вроде перестала.

– После того разговора?

– Да, неизвестно. Они ж там чуть больше месяца постоянно живут. Раньше Кириллов иногда появлялся. Консьерж говорит, что и женщин водил. Но прошмыгнут как тени. Ни одну не запомнил.

– Одна была или разные?

– Он не помнит.

– Ясно. А у тебя, Кирилл, что? – повернулся он к Зудину.

– Супруга бывшая, Майя Антоновна, меня принять соизволила. У себя в салоне красоты. «Зеркало» называется. Но ничего она хорошего про бывшего мужа не сказала. Вернее, сказала, что благодарна ему за все хорошее, что он для нее сделал.

– Не понял, – хмыкнул Шкадов, – Ты поточнее излагать можешь?

– Могу, Дмитрий Андреевич. Пытаюсь. Сказала, что дом оставил, салон опять же. Детям помогает. Материально. Но общаться с ним она не хочет и вообще жизнь его нынешняя ей не интересна. Дословно: «ничего хорошего не скажу, а плохого не хочу. У него своя жизнь теперь, у меня – своя».

– Уточнить не пытался?

– Пытался. Смысл такой, что кобель он был.

– Так и сказала?

– Нет. Вроде того: что гулял много, и уже не жили они как муж с женой.

– Ну, вот что-то выяснил. Родственники?

– Его? Родители умерли. Есть брат где-то под Рязанью. Отношения не поддерживают.

– А у Майи этой?

– Она не москвичка. С Кубани. Все – там.

– А как она тебе вообще?

Кирилл задумался, ответил не сразу:

– Старая уже. Но молодится. Прическа – волосок к волоску, обколотая, наверно. В смысле – ботокс или как его там. Я плохо в этом разбираюсь.

– Старая, – хмыкнул Шкадов, – Лет-то ей сколько?

– Сорок семь.

– Ну да, для тебя старая. На пять лет его моложе. В общем, хрен их поймешь, банкиров. Да и вообще эту жизнь семейную. Так, мужики?

И Кирилл, и Максим были неженаты. Впрочем, Фарафонов постоянно встречался с девушкой, а вот у Кирилла в этом плане было вообще глухо. Но оба они ответили почти в унисон:

– Ага.

– Вот вам, и ага, – передразнил их Шкадов, – А дело на данный момент тухлое и вялотекущее. Как шизофрения. Ладно, пока следователь не приехал, давайте хоть перекусим, а то с этим банкиром голодными останемся.

В соседнем кафе на бизнес-ланч они опоздали, поэтому перекусили кофе с пряниками и сухариками. Шкадов, впрочем, толком не знал, ели ли его подчиненные. Он-то точно пообедать сегодня не успевал, правда, пока не очень-то и хотелось.

Приехал скучный следователь. Выслушал доклады сыщиков, делая какие-то пометки в толстом гроссбухе. Это тоже раздражало капитана, но он старался сдерживаться и не смотреть на стоптанные туфли Кокошкина, отводил взгляд на окно. Солнце стремительно садилось, в кабинете зажгли свет, и за окном мелькали только огоньки автомобилей, да светилось точками здание напротив.

– Понятно, – сказал следователь, закрывая гроссбух.

– Что понятно? – переспросил его Шкадов.

– Что ничего не понятно, – ответил тот, – Топчемся на месте. Завтра жена банкира прилетает. Встретьте ее и сразу ко мне.

– Передохнуть с дороги даже не дадим? – улыбнулся капитан.

– Нет, а то начнет с кем-то переговоры вести. Мы же ее роль не выяснили. Рейс во сколько прибывает?

– Рано утром, около шести. Веселое ее утро после перелета ждет.

– Ничего, возьмем тепленькой.

Следователь вскоре распрощался и ушел. Получив задание на завтра, ушли и два лейтенанта. Шкадов откинулся в кресле, полузакрыв глаза. Ему почему-то стало жалко незнакомую женщину, которая восемь (или сколько там?) часов будет лететь из Таиланда, а потом ее будут допрашивать, а потом она поедет к мужу в больницу…

Да, кстати, о больнице. Дмитрий набрал номер, попросил к телефону лечащего врача.

– Доктор Моисеенков, – ответили на том конце провода.

– Капитан Шкадов. Я по поводу Кирилова. Как его здоровье?

– Стабильно, – сдержанно сказал доктор, – Общаться может, но не очень хочет.

– Пока и не надо. Пусть отдыхает. Ему еще долго отдыхать?

– Недельку полежать надо. Но мне кажется, что он сам не очень домой хочет. Теоретически могли бы через пару дней на амбулаторный режим перевести.

– Не путайте меня, доктор, – Шкадов рассмеялся, – Два дня или недельку?

– Недельку в идеале. Два дня, если надо выписать.

– Завтра жена его приезжает. Посмотрим, как события повернутся. Спасибо за информацию.

Шкадов повесил трубку, но телефон зазвонил снова.

– Тихомиров. Что там по банкиру у тебя?

– Зайти?

– Не надо. Коротко доложи.

– В банке обиженных на него много было, но никто конкретно планы не вынашивал. Жена говорит, что кобель. Будем и это направление отрабатывать. Места отдыха и прочее. Хотя может обида, что к молодой ушел. В доме говорят, что тихо себя вел. Завтра жена приезжает, будем отрабатывать.

– Короче, не знаю, чем вы там занимаетесь, – Тихомиров с трудом скрывал раздражение. Сроки, сроки… Работайте, короче!

Он повесил трубку, а Шкадов стал собираться домой. Он подумал, что так и не выяснил толком, были ли у Кириллова близкие друзья, с которыми тот проводил время. Или только с молодой женой? Со времени нападения на него прошли только сутки. Казалось бы, немного, но Дмитрий почти физически ощущал, как уходит время. Он оделся и вышел из здания. Было холодно и неуютно. Чего-то хотелось? Выпить? Женщину? Или ничего не хотелось? Шкадов сел в машину и поехал домой, в квартиру, в которой он жил с родителями. Внутри себя он почувствовал какую-то пустоту, и это напугало его. «С психологом, что ли поговорить, – подумал он, – А, впрочем, что это даст?»

Глава третья

Утро было что надо. Морозное, с удивительным небом – серым, но подсвеченным изнутри багровым солнечным светом. В феврале светало довольно рано, поэтому ко времени моего пробуждения план действий на день был для меня уже ясен. И именно сегодня я хотел начать писать картину, которой уже дал название: «Тени на снегу». Как раз в такой день они должны быть неяркими, суровыми, как русская природа, находящаяся в состоянии зимней спячки, но уже неясно грезящая о весне. И, кстати, именно такие картины, как говорил мне Алекс, могут пользоваться особым спросом у любителей русской живописи. Значит, соединим приятное с полезным. Я встал, оделся и вышел во двор. Умываться я предпочитал холодной водой, горячей, впрочем, в доме не было. Можно было установить бойлер, но я не видел в этом необходимости. Тепло в печке, которая отапливала дом, поддерживалось с помощью дров. Хватало ее обогрева зимой толком на одну комнату. В кухне и другой комнате, где у меня было некое подобие склада, всегда стояла весьма бодрящая температура. Но большую часть времени я проводил в зале, как я его для себя называл. Он был большой и просторный. Вдаль смотрели сразу три окна. Зато благодаря антеннам у меня было спутниковое телевидение, интернет и вполне приличная мобильная связь.

Дом стоял на пригорке, на краю села. В центре даже был газ и, страшно сказать, зимой иногда чистились дороги. А на моем краю все было занесено снегом. Внедорожник отдыхал в гараже. Сейчас выезжать на нем было рискованно, снегу нынешней зимой навалило прилично. И в такое время я вставал на лыжи и ехал за продуктами в центральный сельмаг. А с недавних пор на трассе появился неплохой супермаркет. Даже по такой погоде с рюкзаком за спиной я добирался туда меньше, чем за час. Набирал всего чего нужно и возвращался. Кстати, сейчас продукты подходили к концу, значит, скоро в путь. Но не сегодня. В лучшем случае после обеда.

Я принес в дом дров, подбросил их в уже слабо тлевшую печку, пошел на кухню и поставил чайник. Тени на снегу не давали мне покоя, поэтому ехать на свой пленэр я решил сразу после завтрака. Одевался я почти как рыбак на зимнюю рыбалку – сидеть на морозе предстояло ни один час. Но для этого все было подготовлено. Потом оставалось навьючить на себя мольберт, холст, складной стул, встать на лыжи и отправится в путь. Благо, был он недолог: вниз с горки через поле, туда, где редкими деревьями наступала лесная опушка.

На улице я вдохнул полной грудью. По ощущениям градусов десять-двенадцать мороза. Не Бог весть что, но надо бы поосторожнее. Хорошо еще, что ветра не было. Со стороны села раздавались какой-то шум. Я скосил глаза – до ближайшего дома было всего-то каких-то полсотни метров, но он стоял в низине. Так и есть – до окраины добрался тракторок, разгребавший снежную целину. Ко мне забраться ему было невозможно. Я подумал, что теоретически мог бы и сам разгрести остаток дороги. Но это только теоретически. Вот если б кто – то пришел на подмогу.

Ближайшим соседом был сельский фельдшер Колян. Вернее, Николай Сидорович. Или просто Сидорыч. Годков ему было прилично за шестьдесят. Но мужик крепкий, хоть любил выпить и поговорить под это дело. Но знал секрет здоровья и знал меру. У сельских мужиков это, скажу вам, редко. Видимо, потому что медик. Так что, с соседом мне, в основном, повезло. Почему иногда? Потому что большей частью мне было интересно посидеть и поговорить с Сидорычем. Особенно зимними длинными вечерами за рюмочкой с деревенскими разносолами. Их мне приносила жена Коляна, Мария Сергеевна. Она была рада нашему общению. Я по ее мнению был хорошей компанией для ее мужа. Но иногда долгое общение утомляло меня, хотелось побыть одному, посидеть за компьютером, поработать над набросками. Сказать Сидорычу в глаза это мне было неудобно, а он не всегда понимал мои чаяния, продолжая общаться. Колян на самом-то деле был городской. Четыре десятка лет назад приехал сюда после медучилища. Собирался через три года вернуться назад и поступить в медицинский, но вот понравилась ему сельская жизнь. Он женился, за это время с Марией они родили троих детей, которые разъехались по стране, а он для всей Ивановки был главным авторитетом по медицинской части. Доктора в местной амбулатории менялись, а Сидорыч не менялся и по его словам даже не старел. Кстати, и по медчасти такое соседство было мне очень кстати, хоть и болел я пока (тьфу-тьфу) нечасто.

Конечно, можно было бы пригласить Сидорыча, тот бы кликнул еще мужиков и мой пригорок бы быстро почистили. Но работа вручную была бы нелегкой, и расплачиваться в таком случае пришлось бы изрядной дозой спиртного. Но плохо не это, а то, что в таком случае распивать бы все это мужики устроились, ясное дело, в моей избенке. Всерьез и надолго. А такие застолья меня утомляли. Если только у самого не появлялось бы настроение, требующее многоградусного катарсиса. Только такие моменты случались нечасто и требовали одиночества. Или близкого товарища, которому я бы доверял. А с этим здесь было напряженно. Несмотря даже на то, что в Ивановке я уже стал своим человеком. И даже, несмотря на то, что в селе были люди, с которыми я периодически общался, в том числе неформально. Например, директор местной школы Геннадий Данилович Семыкин. У него ситуация была похожа на ту, что у Сидорыча. Учителя у него менялись, а он оставался. Директорствовал он лет пятнадцать уже, а до этого просто преподавал здесь историю. Но в отличие от фельдшера, Геннадий Данилыч был местным. Отслужил в армии, потом закончил пединститут и вернулся домой. Он был почти моим ровесником, старше на три года. Мужик интересный, разбираться старался во всем и обо всем имел собственное мнение. Подозреваю, что где-то в другом месте ему с таким характером было бы сложновато. А в Ивановке он чувствовал себя в своей тарелке. И, как я понимаю, районное руководство такой директор вполне устраивал.

Еще одним моим нередким гостем был местный участковый Слава Деревкин. Молодой старлей работал здесь недавно, зато был парнем общительным и завидным женихом. Жил один в небольшой служебной квартирке через стенку от участкового пункта полиции. Однако одиночество не очень любил, поэтому в любую погоду мотался на служебной «десятке» по Ивановке и трем небольшим деревенькам, где жили в основном пенсионеры. Подозреваю, чтобы не скучать одному. Славе не раз намекали (да что намекали – говорили прямым текстом, что пора бы жениться), но был он, похоже, переборчив, да и невеста у него была – в городе, куда он тоже вырывался, когда получалось. Но получалось не всегда, и Слава иногда по этому поводу нервничал.

Сегодня я не очень-то ждал гостей, до моего пригорка добраться было непросто, хотя чем черт не шутит. Зато поработаю спокойно. Когда до дома доберусь.

За мыслями и размышлениями я добрался до облюбованной опушки. Пристроил в снегу раскладной стульчик, достал мольберт. Все было, так как я и думал: рассеянный свет, серые остовы деревьев со зловеще нависшими ветками и, главное, тени. Тени на снегу. В такую погоду сложнее всего подобрать краски, чтоб не замерзали. Решив эту проблему один раз, больше с ней не сталкивался, а вот руки даже в шерстяных перчатках стали мерзнуть. Да и, несмотря на теплую одежду, минут через сорок тело начало чувствовать мороз. Я специально не беру с собой ничего согревающего – чтобы не отвлекало и не расслабляло. Когда станет совсем невмоготу, отправлюсь назад, благо добираться не так далеко. К тому же быстрый бег на лыжах поможет отогреться. Пока же встал и попрыгал, размахивая руками и проваливаясь в снег. И снова работать, пока солнце радует таким странным приглушенно-малиновым цветом.

Окончательно я начал замерзать, тогда, когда почувствовал голод. Время приближалось к обеденному, и я понял, что на сегодня надо завершать, тем более, что основная часть картины была написана, оставалось довести ее до совершенства. Это, впрочем, можно было сделать уже и в теплом доме.

Возвращался я уже куда быстрее. Печка разгорелась, я подбросил еще дровишек. На электрической плите разогрел чай, на сковородке сварганил яичницу с сосисками. Но вот внутренний вид холодильника не радовал. Надо было срочно пополнять запас продовольствия. По такой погоде, а главное по такому снегу никуда ехать не хотелось. Но сельская жизнь уже приучила мою ленивую натуру иногда делать что-то и через «не могу». Но против послеобеденного сна в натопленной с мороза избушке я устоять не смог. Поэтому поставил будильник и разрешил себе час сна. Затягивать с походом в магазин, что на трассе, смысла не было – требовалось успеть до темноты.

В итоге за час удалось прекрасно выспаться. Оделся потеплее, взял рюкзак побольше (пока пустой), встал на лыжи и в путь. Спустился с горочки и покатил протоптанной лыжней, туда, где рисовал утром. Но знакомое место проскочил быстро. Отметил только, что тени удлинились и стали совсем бледными – красноватое солнце с трудом просматривалось из-за серых облаков. Цвет этот мне совсем не нравился – казался жутковатым. Я прибавил ходу и вскоре свернул в лес. Как таковой лыжни не было, но широкие охотничьи лыжи почти не проваливались, да и физическая подготовка, которую я подтянул за годы деревенского житья, давала о себе знать. Идти было километров пять – час пешком, а на лыжах, даже по такому снегу и того быстрее.

Новый супермаркет стоял на трассе. Совсем недалеко развилка и сразу две дороги в разные стороны – на Ивановку и на станцию Розино. Неподалеку и автобусная остановка. Летом трасса была пооживленнее, добавлялись и дачники. Сейчас на стоянке стояла фура, да пара автомобилей, в одной из которых я узнал «десятку» нашего участкового. В магазине людей было немного. Работала одна касса, за ней восседала тучная кассирша Раиса и откровенно скучала. Я поздоровался. Она обрадовалась мне:

– Привет, Георгич! Как погодка? Говорят, метель обещают.

Я пожал плечами:

– Не знаю. Не слышал.

А про себя подумал, что живя в деревне, к тому же еще и на отшибе за прогнозами погоды следовало бы следить повнимательнее.

В глубине зала участковый Слава Деревкин рассматривал витрину с полуфабрикатами. Он тоже обрадовался мне:

– Привет, Виктор Георгич! Вот нужные вещи для холостяка. Бери. Лишним не будет.

– Привет, Вячеслав! Возьму, пожалуй. Но я холостяк старый. Подхожу серьезно. Макароны, крупы.

– Все надо. Но я- то в город к родителям смотаюсь, а ты когда в своей Москве последний раз был?

Я задумался:

– Да, с месяц назад. После Нового года.

– Так что, ты затаривайся серьезно.

Я и правда затарился серьезно: хлеб, сахар, соль, спички и далее по списку. Все это, впрочем, можно было купить в нашем сельском магазине, но вот некоторые скромные деликатесы типа пары видов оливок брать лучше было здесь. Еще на всякий случай приобрел две бутылки виски, несколько пакетов сока. Хотя гостей вроде не ждал, а сам давно избавился от привычки выпивать в одиночку от тоски.

На кассе я опять встретился с участковым.

– Подвезти могу, Георгич, – сказал он. – Ты ж на лыжах, небось?

– Небось, – кивнул я и пару секунд, подумав, согласился. На улице скоро начнет темнеть, а ездить по лесу в сумерках удовольствие ниже среднего.

На выходе из магазина мы столкнулись с двумя мужиками из Ивановки. Местные водители возвращались из райцентра, куда ездили за запчастями для своей техники. Я особо не общался с ними, знал разве что в лицо. Они же меня, судя по всему, знали неплохо, поздоровались сначала со мной, а только затем с участковым. Но обратились к нему:

– Слышь, Петрович, – начал один, приземистый с обветренным круглым лицом, – Никакого преступника не ищете в наших краях?

– Нет, – пожал плечами Слава, – Тихо вроде. А что?

– Да, не обращай внимания, – вступил в разговор другой шофер, постарше и повыше ростом с оттопыренными ушами, смешно торчавшими из-под шапки, – Мужик какой-то на дороге голосовал. Замерзший какой-то и испуганный. Но нормально одет так, на ханурика не похож.

– Так, не знал куда ехать, – вступил в разговор второй, – Мы сказали, что в Ивановку. Он говорит: подвезите, к бабушке мне. А к какой не говорит. Ну, а здесь мы вышли и он с нами. А куда пошел – непонятно.

– Ладно, – сказал Деревкин, – Разберемся. А вы много не пейте, а то опять жены жаловаться будем.

– Не, старлей, мы меру знаем, – сказал ушастый.

– Смотрите тогда сами, люди взрослые, – сказал Деревкин, и мы вышли из магазина. Похолодало и начинало смеркаться. К тому же усилился ветер. Я огляделся по сторонам. Стоянка, на которой добавилась еще одна машина. Пустая автобусная остановка. Впереди была лесополоса, а за спиной лесок, из которого я вышел на лыжах. Вокруг – ни души. Мимо по шоссе проехала, поднимая вихри снежной поземки, легковушка. Слава точно прочитал мои мысли:

– Никого. Наверно, сел в другую машину.

– Наверно. А у нас точно ничего не случилось? Может в районе…

– Ничего. У нас здесь не Москва, – ухмыльнулся участковый.

Мы пошли к машине. В одной руке я нес лыжи, а в другой – резко потяжелевший рюкзак. Хорошо, что назад не придется самому добираться, подумал я.

Глава четвертая

Это был самый ужасный день в его жизни. Впрочем, в плане моральном бывало еще тяжелее. И совсем недавно тоже. А вот отсутствие комфорта и необходимость прятаться и скрываться незнамо где, мерзнуть на морозе, не питаться нормально, его просто убивала. Всю свою жизнь до этого он жил в нормальных человеческих условиях, его не отправляли даже в детские палаточные лагеря, армии он тоже смог избежать. А тут вдруг оказался совсем один в условиях холодной зимы и отсутствия возможности поделиться с кем-то своими проблемами и бедами. Впрочем, и раньше он не был слишком коммуникабелен, общался скорее по необходимости. Но недавно ему показалось, что проблемы эти остались в прошлом, и он хоть кому-то может доверять. Но действительность сделала резкий кульбит, и все оказалось куда хуже, чем можно было придумать.

Утром он дошел почти до станции. Поселок оказался небольшим, вытянутым вдоль железной дороги. Но к ней он не пошел, решив, что там обязательно есть полиция. Шел вдоль деревьев, при виде приближающейся машины, прячась за их стволами. Несколько раз проваливался в снег, и холодные комочки умудрялись пробиться под высокие ботинки. В такую секунду он вздрагивал от уколов, но вскоре почти перестал замечать тающий на носках снег, благо было его там не так уж много, и он не попадал вниз к ступням. Он всматривался в дома на краю поселка и, наконец, увидел в просвете улиц небольшой магазин. Рискнул, потому что очень хотелось есть. На его счастье там не было ни одного человека.

– Спиртное с десяти, – едва завидев его с порога, не замедлила предупредить продавщица.

Он махнул рукой, мол, не надо, хотя сто грамм для разогрева ему бы сейчас не помешали. Взял полбуханки хлеба, сырной и колбасной нарезки, упаковку сока. Сок попросил дать не из холодильника. Продавщица зыркнула удивленно-возмущенно, но ничего не сказала. Расплатился, сложил покупки в пакет и вышел из магазина, быстрым шагом удаляясь в сторону посадки. На улице никого не было, только мимо проехала какая-то машина. В посадке он позавтракал, запил соком, остатки аккуратно сложил в пакет и стал думать, что делать дальше. Так ничего и не придумав, он стал опять замерзать. Нужно было двигаться. Опять, стараясь держаться посадки, обошел поселок по периметру и оказался на автотрассе, которая шла параллельно железной дороге. Прошел немного вперед по направлению от Москвы. Дорога была почти пустынна, но он все равно шел, как и прежде по посадке. Через некоторое время понял, что долго так идти не сможет, стал уставать. Увидев издалека приближавшийся грузовик, решил рискнуть и поднял руку.

– Подвезете? – спросил он молодого водителя.

– Куда вам? – спросил тот, открывая дверцу.

– До поворота.

– Какого?

– Я покажу.

Водитель пожал плечами и вообще не стал задавать вопросы. Хоть в этом повезло. Зато громко включил музыку. Было не очень приятно, но это компенсировалось теплом в кабине. Отогрелся он минут через десять. А через некоторое время, действительно, за поворотом, заметил недостроенное брошенное строение, то ли коровник, то ли еще какое-то здание сельхозназначения.

– Здесь, если можно, – сказал он.

Водитель удивленно покосился на него:

– Здесь?

– Да. Меня тут заберут, – выдал он наспех придуманную версию, – Сколько я должен?

– Да, не надо ничего, – махнул рукой водитель.

Но он все же вытащил сотенную и положил на сидение, выходя из машины.

Грузовик повернул и поехал в сторону от железной дороги. А мужчина двинулся в сторону кирпичного строения. Без труда проник в него через открытый оконный проем. Назначение длинного одноэтажного здания он так и не понял. Было здесь и большое пространство, были и небольшие комнаты. Здесь тоже было холодно, но если не стоять возле окна, то ветра совсем не чувствовалось. В углу одного из помещений он нашел что-то вроде брезента, накрытого черной пленкой. Под ним была куча песка, сверху тоже что-то вроде песка, только тонкого слоя вперемешку со снегом. Он извлек этот брезент. Тот порядочно промерз, но все же сложился вдвое. Мужчина пристроился на кучу в углу на брезенте и накрылся им сверху. Он полулежал-полусидел, оперевшись на стенку, и сам не заметил, как заснул. Проспал он часа два. Проснулся от холода и от того, что захотелось есть. От первого не спасало даже отсутствие ветра и теплый пуховик, а вот голод можно было побороть с помощью оставшейся еды. Сок за это время остыл окончательно, но он все же допил его. Стало еще холоднее. Надо было двигаться, и он без всякого удовольствия снова вылез через окно на открытое пространство.

Похолодало, кажется, еще сильнее. Солнце клонилось к закату и зловеще смотрело на землю сквозь серую дымку. Он снова пошел к дороге, на этот раз, держа путь на перпендикулярную трассу. К счастью, здесь опять была лесополоса, где было поменьше снега, куда не проникал ветер. А главное – за стволами деревьев и кустами можно было скрываться от человеческих глаз.

Он и сам не знал, куда идет. По заходящему солнцу и блеклым теням он примерно определял направление, но о том, что находится там впереди, не имел ни малейшего представления. Он уже брел довольно долго, и запас бодрости, вроде бы подкопленный за время сна стал проходить, когда издалека донесся шум двигателя. По дороге ехал видавший виды УАЗик. Уставший и уже вконец измученный, он решил, что такая машина не может быть опасна ему.

Машина остановилась.

– Куда тебе? – спросил его высунувшийся из кабины мужик в шапке, сдвинутой на затылок и оттопыренными ушами.

– А вы куда едете? – вопросом на вопрос ответил он.

– В Ивановку.

– Довезете?

– До Ивановки? Не вопрос. Садись назад, только мешок подвинь, он тяжелый.

Он сел на заднее сидение, аккуратно сдвинув большой и грязный мешок. Там что-то металлически звякнуло.

– Запчасти это, не бойся. Не бомба, – засмеялся молчавший до этого водитель.

– Я не боюсь, – ответил он.

В машине было тепло, и говорить совсем не хотелось, тело сразу начало отогреваться и быстро становилось расслабленным.

– А тебе к кому в Ивановку? – спросил ушастый.

– К бабушке, – ответил он первое, что пришло в голову.

– А бабушку как зовут? – не унимался тот.

– Да, вы не знаете.

– Мы всех там знаем, – сказал ушастый, – У нас там даже художник есть. И его знаем.

– Художник? И что он там делает? – попутчик явно обрадовался перемене темы разговора.

– Рисует. Московский, известный. Только фамилию не помню, нерусская какая-то.

– Мы на трассе остановимся. Пожрать возьмем. Подождешь? – спросил водитель.

– Конечно.

Они выехали на трассу, повернули и через несколько секунд оказались возле магазина. Прямо напротив на стоянке стояла полицейская «Лада». У него захолодило сердце. Он всмотрелся – внутри вроде никого не было.

– С нами не пойдешь?

– Ага, – сказал он и вышел из машины, – Вы идите, я догоню.

Мужики кивнули и двинулись к входу. Он быстро спрятался за ближайшей фурой, потом, выглянул из-за нее и, не увидев никого, почти бегом бросился в лесополосу. Он пробежал метров тридцать, но она не кончалась. Тогда он понял, что это уже лес. В нем было сумрачно, и проходы между деревьями можно было разглядеть с трудом. Но он, не раздумывая, двинулся вперед, в направлении, противоположном тому, по которому ехал сюда.

Глава пятая

Шкадов встал рано. Принял контрастный душ, побрился и вышел из ванной вполне в хорошей физической форме. Морально, правда, чувствовал себя похуже. Он сам не мог понять, в чем дело, но копаться в себе не стал, мысли отбросил в сторону, благо к тому времени проснулись родители и сразу начали его активно отвлекать.

– Дима, доброе утро, иди покушай, я уже оладушки разогрела, – из кухни раздался голос матери.

– Иду, ма, – откликнулся он.

А отец уже стоял на входе в ванную, ожидая своей очереди. Он буркнул что-то вроде приветствия и закрыл за собой дверь. Дмитрий не удивился: отцу Андрею Викентьевичу, надо было сначала привести себя в порядок, а только потом начинать человеческое общение. Мама же, Ольга Сергеевна, начинала хозяйничать сразу же после утреннего пробуждения. Родители Дмитрия были почти одинакового возраста – немного за шестьдесят, но мать уже лет пять, как была на пенсии, а отец работал в министерстве транспорта. Этим и объяснялась разница в их поведении. Ольга Сергеевна была улыбчивой домашней, не суетливой. Андрей Викентьевич же был, как струна, всегда подтянутый, напряженный, как бегун на низком старте. Объяснял он это тем, что бороться за рабочее место под солнцем становится все тяжелее, поджимает наглая молодежь и иначе выжить просто невозможно.

Дмитрий сел есть оладушки с медом, во время еды неспешно думая о том, что жизнь с родителями его раздражает не всегда. Есть и приятные моменты. Вот как сейчас, например.

Пришел отец, хмуро стало есть. Мать наоборот ушла в ванную. Стало тихо. Шкадов наслаждался такими моментами. Но потом все же решил прервать молчание:

– Па, тебя подкинуть сегодня?

– На метро доеду, – буркнул отец.

Это тоже было почти привычным ритуалом. Отец сначала отказывался, но потом в семидесяти процентах случаев соглашался. Иногда, правда, их графики не совпадали. Но сегодня вроде бы ничто не могло помешать их совместной поездке. Дмитрий, впрочем, настаивать не стал, выдержал паузу и стал наливать кофе.

Мать вышла из ванной, присела на кухне, но есть не стала.

– Как у тебя дела, Дима? Что нового на работе?

Тоже ритуал. Но Шкадов пока терпел. Он любил своих родителей, хотя иногда раздражение подкатывало к горлу. В такие минуты он старался включить разум, убедить себя, что не прав. Только вот другая половина сознания говорила, что жить с родителями в тридцать два года тоже не очень хорошо. И раздвоение сознания действовало на нервы.

– Все, как обычно, – ответил он, – Оперативная работа. Преступников ловим.

– Что ты спрашиваешь, мать? – хмыкнул отец, – Не видишь, что он засекречен?

Андрей Викентьевич вообще не очень одобрял службу сына в полиции, хотя, будучи по природе, человеком сдержанным и корректным, старался это не очень показывать.

– Но почему засекречен? Сейчас расследуем нападение на банкира Кириллова.

– И что там? – заинтересовалась Ольга Сергеевна.

– Пока отрабатываем версии, – сказал Дмитрий.

– Вот, видишь, – засмеялся отец, – Секретный агент. Два нуля семь.

– Ну что ты, отец, – укорила Андрея Викентьевича супруга, – Он, что нам подробности должен рассказывать? Занят с утра до вечера, на личную жизнь времени не остается.

Это уже опасная тема, подумал Дмитрий, как бы опять не начала сокрушаться по поводу его холостой жизни. Он торопливо допил кофе, и встал из-за стола:

– Спасибо, все было очень вкусно. Отец, так ждать тебя? Пятнадцать минут есть.

– Нет, – решительно ответил Андрей Викентьевич, – На метро поеду. Не хочу в пробках стоять.

Такой отказ случался не часто, но исключительным случаем вовсе не был. Поэтому Шкадов и не слишком удивился.

– Хорошо, – сказал он и пошел одеваться.

Через пятнадцать минут, предварительно включив прогревать мотор, он вышел из квартиры и зашел в лифт. На улице было холодно, но терпимо. Прогреется быстро, подумал он, усаживаясь в салон.

Дмитрий Шкадов был коренным москвичом. Родительская квартира располагалась по столичным меркам недалеко от центра в десяти минутах ходьбы от метро «Аэропорт», но утренние пробки – дело непредсказуемое и поэтому он старался выходить из дома пораньше. Сегодня было терпимо, благо стихийных бедствий – снега или дождя не наблюдалось, но кое-где постоять или подвигаться черепашьим шагом пришлось. И именно в тот момент, когда машина застыла на перекрестке, зазвонил телефон. Беспокоил следователь Кокошкин. Так и сказал:

– Извините за беспокойство.

Шкадов улыбнулся про себя, а вслух сказал:

– Ничего, ничего, уже еду на работу.

– Сегодня жена Кириллова прилетает. Вернее, думаю, прилетела уже.

– Да, помню.

– Побеседуйте с ней. У вас это хорошо получится.

Шкадов не удержался от вопроса:

– Почему вы так считаете?

Следователь чуть замешкался с ответом;

– Ну… просто вы такой …элегантный. Мне кажется, женщины должны вам доверять.

Дмитрий хмыкнул:

– Ну, хорошо. Если вы так считаете…

– Я вам телефон ее сейчас скину.

– Да. Жду.

Через минуту пришла эсэмэска. Дмитрий посмотрел на часы. Почти половина девятого. Не рано? Чуть поколебавшись, он набрал номер.

– Да, слушаю.

Женский голос в трубке показался ему каким-то завораживающим, с растянутыми интонациями и легкой хрипотцой. А может это просто усталость?

– Наталья Вадимовна?

– Да, а с кем я говорю.

– Капитан Шкадов. Мы занимаемся расследованием покушения на вашего мужа. Я понимаю, что вы только что прилетели, но все же обращаюсь к вам с просьбой о встрече.

– В интересах следствия? – Шкадову показалось, что в голосе ее послышалась грустная улыбка. – Хорошо. Где-то через полчаса я поеду к мужу в больницу, а когда освобожусь, то позвоню вам.

– Спасибо за понимание. Я буду ждать вас неподалеку от больницы.

Шкадов посмотрел на часы и прикинул: она поедет через полчаса, полчаса как минимум на дорогу, еще полчаса там. Он вздохнул и решил заехать на работу.

Там, как всегда, ничего хорошего его не ожидало. Невыспавшиеся (как ему показалось) Фарафонов с Зудиным смотрели на него в четыре глаза и ждали заданий. Ну, никакой инициативы! Зато почти сразу позвонил Тихомиров. Хорошо, что не звал к себе.

– Как дела по Кириллову?

– Работаем, товарищ полковник. Сейчас еду встречаться с женой банкира.

– Хорошо. Только вопрос: а чем следователь занимается?

– По его поручению еду.

– Ладно. И активизируйтесь! Показывайте хотя бы что работаете! Понятно?

– Так точно.

– Хорошо. И не забывайте докладываться.

Шкадов повернулся к подчиненным. Говорить о деле абсолютно не хотелось.

– Задолбала эта зима, да? – спросил он.

У лейтенантов, судя по всему, было точно такое же настроение, поэтому тему они подхватили охотно:

– Да, уже так весны хочется.

Сказали, можно сказать, в унисон. Дмитрий засмеялся:

– А весной еще больше спать будет хотеться. Проверено. А теперь к делу. Я поеду на встречу с женой Кириллова. А вы поработайте по старым связям. Биография в открытом доступе есть. Вот по ней и пройдитесь и составьте план. Может, зацепки какие-то есть. Интернет – вещь богатая, мусорка, но с ценными источниками инфрмации. Давайте, чаю попьем и за работу.

Они еще нашли время на чаепитие, во время которого лейтенанты пожаловались на то, что надо отписываться по старым делам, а они не успевают. Дмитрий покивал головой: бумаги, действительно, бич, особенно для молодежи, которой бы лучше по городу помотаться, с людьми пообщаться. Но помочь ничем не мог, поэтому помыв чашку, поспешил одеться и отправиться к больнице.

Пробки понемногу уменьшались, и он успел доехать до места достаточно быстро. Жена банкира еще не отзвонилась, значит он вовремя. Это порадовало Шкадова, поскольку опаздывать он не любил. Капитан припарковал машину примерно в квартале от больницы. Напротив висела вывеска «Кофейня». Это неплохо, подумал он, если что, будет, где присесть. В машине ему пришлось подождать еще минут десять. Наконец позвонила жена Кириллова.

– Слушаю, Наталья Вадимовна.

– Я выхожу из здания. Могу с вами встретиться.

Усталый, с хрипотцой голос буквально завораживал его. Но Шкадов подавил это странное ощущение усилием воли:

– В квартале от больницы. Мне подъехать?

– Не надо. Я сама подъеду.

– Тогда, если стоять лицом к улице, то направо до первого угла. Тут «Кофейня». Я прямо возле нее. Синий «Киа Рио».

– Хорошо. Две минуты.

Дмитрий вышел из машины, прошелся по тротуару, посмотрел на небо. Оно по-прежнему было какого-то непонятного серо-малинового цвета. Сверху серого, а под ним малинового. Шкадов даже не успел замерзнуть, как увидел женщину, выходившую из черной машины, припарковавшейся в десятке метров от него. Она шла к нему, и Дмитрий почувствовал, как у него защемило сердце. Она была среднего роста, несмотря на холодную погоду с непокрытой головой. Копна каштановых волос была чуть встрепана. Фигуру было трудно разглядеть за длинным и широким голубым пуховиком, но двигалась Кириллова легко и быстро. А голубой пуховик очень щел к ее большим голубым с небольшой поволокой глазам. Она смотрела на него и как бы мимо. От этого взгляда у Дмитрия сносило голову.

Но капитан уже научился быть хладнокровным. По крайней мере, внешне. Он глянул мимо нее, на припаркованный черный автомобиль. Почему черный? – Мелькнуло у него в голове.

– Здравствуйте, – сказала она своим хрипловатым голосом. – Вы Шкадов?

– Да, Наталья Вадимовна. Капитан Шкадов. Дмитрий Андреевич.

Он намеренно включил официальный тон, показав границы общения. Но тут же вставил немного личного, чтобы она не воспринимала их грядущий разговор, как исключительно официальный.

– Как долетели? Не холодно?

– Прохладновато, – она слегка повела плечами, – Но ничего. Домой вернулась.

– Вы не против, если мы посидим в этом заведении? – капитан показал рукой на «Кофейню».

– Пойдемте, – ответила она.

Внутри заведение оказалось небольшим, но очень уютным. За приглушенными кремовыми занавесками приятно пахло свежемолотым кофе. В дальнем углу несколько молодых людей, по виду студенты, что-то с жаром обсуждали. Шкадов с банкиршей прошли к столику возле окна. Он помог ей снять пуховик и повесить его на стоявшую рядом вешалку. Потом пристроил рядом свое пальто. Они заказали кофе. Он старался не глядеть на нее слишком внимательно, бросал взгляды только искоса. Светло-голубые глаза, кожа с летним загаром, непослушная прядь на углу лба. Теплый синий свитер, джинсы и точеная фигурка. Но общение только деловое, напомнил себе Шкадов.

– Как муж, Наталья Вадимовна? – спросил он.

– Можно просто Наталья, – устало сказала она, поправляя непослушную прядь.

– Тогда просто Дмитрий. Так как Василий Павлович себя чувствует?

– Нормально. Только слаб немножко. И нервничает.

– Почему нервничает?

– Он человек деятельный. Выбили из колеи. А ему не лежится.

– А по поводу того, кто мог на него напасть что-то говорит?

– Нет. Злится только.

Она почему-то отвела взгляд. Шкадов заметил это, но пока не стал акцентировать на этом внимание. Только спросил сочувственно:

– Устали очень? Перелет тяжелый был?

– Ничего. Поспать бы часика два-три и все нормально будет.

– Я постараюсь вас долго не задерживать, – сказал он, – Пока вот кофе, может, поможет.

Чашки с дымящимся напитком как раз поставили на стол.

– Поможет, я думаю, – она слабо улыбнулась, – Пусть только чуть остынет. Я такой горячий не могу.

– Расскажите о том, как вы с Василием Павловичем познакомились? – Шкадов решил перевести тему разговора, а заодно взглянуть в прошлое.

– Я работала переводчицей. Сначала английский и немецкий, а потом выучила для себя итальянский. Были деловые переговоры с итальянцами. Несколько компаний сразу. Участвовал и Кириллов, представлял свой банк. Там он на меня, как говорится, и запал. Я сначала от него пыталась отделаться. Но не смогла, как видите.

Она опять отвела взгляд и, как показалось Шкадову, что-то не договаривала. Но момент с личной жизнью он решил все же довести до конца. Пусть мягко, но следовало дожимать.

– Понравился?

– Как вам сказать? Мужчина он интересный, приятный. Ухаживал красиво. Но, скорее, дело в обстоятельствах.

– В каких?

– В моих, личных.

– Что вы имеете в виду?

– Мне кажется, это к делу не относится.

– Наталья Вадимовна, Наталья…, – Шкадов пытался говорить как можно мягче, подбирая слова, – Мы расследуем покушение на убийство. И любое обстоятельство может иметь значение. Тем более, что мы сейчас с вами просто беседуем. Если это окажется неважным, то останется между нами. Но пока я не должен отметать ничего.

– Хорошо, – она вздохнула, – Я расскажу. Дело в том, что я была замужем. Вышла за пару лет до встречи с Кирилловым. Муж мой из очень хорошей семьи, культурной. Он ни в чем не нуждался, но воспитан так, что не привык ни у кого ничего просить. Мы купили квартиру. Небольшую. Что-то у него было. Родители еще давно на счет положили. Что-то мои родители дали. И осталось еще доплатить. А у него проблемы начались на работе. Фирма закрылась. Сейчас-то я понимаю, что нашли бы выход. Но он начал нервничать страшно, работу найти не мог. Выпивать стал. Хотя до этого почти не пил совсем. Ну и мне эта нервотрепка передалась. А Василий Павлович, как узнал о наших проблемах, так все и решил. Заплатил. А Степан муж мой, узнал об этом. Напился, закатил скандал, обзывал меня по всякому, будто я Кириллову продалась… А я до этого никак с ним, честное слово. Ну и я не выдержала и ушла от него. Кириллов сразу квартиру мне снял. А потом с женой развелся. Я даже не знала, что он на это ради меня пойдет.

– А что Степан?

– Пытался потом со мной говорить несколько раз. Я уже и пещком ходить перестала, и в метро ездить. Только за рулем, если одна.

– Не угрожал?

– Сначала по-всякому. И угрожал, и прощения просил, и плакал. Но последнее время пропал.

– Давно?

– С месяц может. Вроде на работу устроился,

– Ясно. А вы своей семейной жизнью довольны?

Наталья подняла на него глаза и практически впервые взглянула на Дмитрия в упор. У него опять похолодело в груди.

– Да, наверно, – сказала она, – Он со мной спокойный, как отдыхает душой. Вообще-то, говорят, он всякий бывает. Да и я слышала, как на подчиненных орет, хоть при мне сдерживаться старается. Дом новый строит для нас. Детей хочет.

Она вздохнула.

– Но детей пока у вас нет? – уточнил Шкадов.

– Нет. У меня проблемы. Правда, врачи говорят, что решаемые. Лечусь.

– А по бизнесу враги у вашего мужа были?

– Не знаю. Я стараюсь в эти дела не вмешиваться. Мне, правда, одна знакомая пыталась рассказать, что когда-то он кого-то кинул, но я ухожу от этих разговоров.

– А кого именно она не говорила?

– Не помню. Скорее, нет.

– А что за знакомая?

– Галя. Евстратова Галина Романовна. Она заведует переводческим бюро. Коллеги.

– Вы телефончик ее не дадите?

Она опять слабо улыбнулась:

– Дам, Я ж понимаю, что не отстанете. Но опасайтесь ее: она не замужем и очень хваткая особа.

Дмитрий улыбнулся в ответ:

– Клянусь, что буду говорить с ней исключительно по делу.

– Не клянитесь, – она махнула рукой, – Хоть женитесь на ней, я возражать не буду.

В сумочке у Натальи зазвонил телефон.

– Извините, – сказала она и поднесла трубку к уху, – Да, Вася. Нет, я еще не дома. Где? … По магазинам…

Она подняла глаза на Дмитрия;

– Да, скоро буду. Когда? Завтра? Ну, хорошо. Я перезвоню.

– Муж, – сказала она, выключив телефон, – Наврала? Ничего?

– Не знаю. Он же все равно знает, что мы с вами будем разговаривать.

– Тогда признаюсь. Его, кстати, завтра выписывают. Он настоял.

– Он за вами не следит?

– Нет. Это табу. Пытался сперва дать мне охранника. Даже охранницу хотел. Вместо подруги, – она опять улыбнулась, – Но я сказала категорически: «нет». И еще сказала, что работу не брошу.

– Он согласился?

– Как видите?

Дмитрий расплатился, и они вышли на улицу.

– Спасибо, – сказала она, – Кофе, и правда, меня подбодрил.

– Меня тоже, – улыбнулся он. Шкадову почему-то страшно не хотелось с ней расставаться, и он опять включил силу воли:

– Приятно было пообщаться. Но будьте готовы, что с вами еще будут разговаривать. Следователь, в частности.

– Хорошо. Я понимаю: работа.

– И еще один вопрос. Вы можете предположить, кто напал на вашего мужа?

– Нет, – твердо ответила она и почему-то снова отвела взгляд.

– Тогда, всего доброго. Надеюсь, не слишком вас утомил?

– Не слишком.

– Тогда можно еще один вопрос? На сей момент точно последний.

– Спрашивайте.

– Вы такая элегантная, одежда со вкусом и в тон подобрана…

– Это вопрос или комплимент? – она слегка нахмурила брови.

– А почему машина черная? Цвет совсем не дамский.

– Как вам сказать… – она провела рукой сверху вниз, – Это мое. А машина – это не мое. Это из другой жизни. Она для меня только средство передвижения.

– Извините за бестактность. До свидания, Наталья…

– До свидания, товарищ капитан. Я свободна?

Он молча кивнул.

Жена банкира улыбнулась и пошла к своему автомобилю.

Дмитрий еще немного постоял на морозе, смотрел вслед уезжающему автомобилю, потом стал замерзать, особенно холодно было непокрытой голове. Только тогда он сел в салон своего автомобиля и задумался, откинув голову на сидение. Он думал о ней. Думал о том, какие бывают на свете женщины и кому они достаются. У Шкадова было женщин не то, чтобы много, но и немало. Встречались и случайные подружки. Были и такие, кто периодически осаждали его звонками. С такими он старался быть холоден, благо служба научила сентиментального в глубине души Дмитрия, показывать себя этакой неприступной глыбой. Но, оказывается, бывают на свете и другие женщины. И они чаще всего чужие жены. Банкиров, например.

Он резко встряхнул голову. Прочь посторонние мысли. Надо работать. Шкадов набрал служебный номер кабинета. Трубку взял Фарафонов.

– Ну что, Максим, пошерстили по Кириллову?

– Да.

– Есть что-то интересное?

– Наверно, – неуверенно ответил тот.

– Хорошо. Потом доложите. А пока слушай сюда. Ты выясни все по бывшему мужу Натальи Кирилловой. Зовут Степан. А Зудину передай, пусть займется красивой женщиной. Записывай. Евстратова Галина Романовна. Директор переводческого бюро. Пусть встретится с ней и поговорит о банкире Кириллове. Все что знает.

– Так, по женщинам вы у нас, Дмитрий Андреевич. В смысле они вам доверяют больше, – захихикал Фарафонов.

– Так, разговорчики! Выполнять, я сказал. Распоясались, нельзя с вами по-человечески.

– Слушаюсь, товарищ капитан, – испуганно ответил Максим.

– Так-то оно лучше, – миролюбивее уже ответил Дмитрий и отключился.