Филипп Петрович Пальчиков. Жизнеописание собственного государя Петра Великого ученика и корабельного мастера

© Николай Викторович Кривошеин, 2023

ISBN 978-5-0060-5706-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВВЕДЕНИЕ, или Краткий очерк эпохи Великих преобразований Петра I

Первая четверть XVIII века в истории России стала временем коренных перемен, вызванных невиданными ранее по масштабу и глубине реформами. Системная перестройка началось с реорганизации почти всех институтов государства сверху донизу, и получила свое продолжение в активной модернизации экономики и социальных нововведениях, открывших дорогу раннему русскому капитализму. Только простой перечень всех преобразований Петра Великого занял бы не одну страницу. Современный историк Д. О. Серов так образно и эмоционально характеризовал происходящее в то время в России: «…Эпоха Петровских реформ – шальное время. Это было время, когда сын конюха мог стать герцогом, крестьянка – императрицей. Когда царь мог переносить лишения наравне с простым солдатом, а генерал-фельдмаршал – рисковать жизнью ради спасения рядового. Это было время, когда огромные российские капиталы оседали в лондонских и амстердамских банках, а опасность быть захваченной бандитскими шайками угрожала городу Твери. Время, когда за торговлю русской одеждой ссылали на каторгу, а в центре Санкт-Петербурга раскачивалось на железных цепях тело казненного за лихоимство сибирского губернатора. Это было время грандиозных благих намерений и их неожиданно печальных последствий. Время больших строек и многой крови. Время крутых перемен и несостоявшихся надежд».1

Император Петр Великий. Портрет работы А. Толяндера. 1874 г. Музей изобразительных искусств Карелии, г. Петрозаводск.

Повествование о жизни и деятельности одного из наиболее ярких и талантливых представителей окружения императора Петра I – Филиппа Петровича Пальчикова вне контекста петровских преобразований невозможно, так как он и сам есть «продукт» этих преобразований. Будучи «Собственным Государя учеником», Ф. П. Пальчиков стоял у самых истоков создания Российского флота и прошел путь от рядового бомбардира Преображенского полка и плотника Воронежской верфи, до корабельного мастера полковничьего ранга и гражданского чина статского советника. В его биографии как в капле воды отразились все коллизии «шального времени», поэтому можно вполне обоснованно утверждать, что история жизни Филиппа Петровича есть часть истории всей страны. Ниже в самых общих чертах попробуем охарактеризовать эпоху, в которую нашему герою довелось жить и трудиться. Она при всех своих темных ипостасях, в целом не может не вызывать восхищение, а ее представители вполне заслуженное уважение.

Первые реформы Петр I произвел сразу же после возвращения из «Великого посольства». Мятежные стрелецкие полки в 1698 г. были расформированы, зачинщиков бунта казнили, остальных разослали по дальним городам. Взамен этого на основе рекрутского набора стали создаваться регулярные солдатские и драгунские полки, из которых наиболее подготовленные отбирались в матросы. Один за другим на верфях Воронежа, Архангельска, Олонца, Ладоги, Санкт-Петербурга появлялись корабли, фрегаты, шнявы, яхты и суда гребного флота. Для строительства флота Петр приглашал из Европы специалистов корабельного дела, но придавал огромное значение и подготовке отечественных кадров. Сотни стажеров были отправлены на обучение за границу, а открытая в Москве Школа математических и навигацких наук стала первым профессиональным учебным заведением в нашей стране. К концу царствования императора военно-морская группировка России состояла из 48 линейных кораблей и фрегатов, 787 галер и других судов, численность команд которых доходила до 28 тысяч человек.

Петр I считал создание мощного военного флота первоочередной государственной задачей, а кораблестроение относил к важнейшим отраслям производства. Причина заключалась в том, что огромная территория России в конце XVII в. оказалась отрезанной от морских берегов и не имела возможности широкого использования дешевых путей сообщения. Моря, омывавшие страну с севера и востока, несмотря на колоссальную протяженность береговой линии, практически не использовались для хозяйственных нужд. В результате Смутного времени выход к Балтийскому морю был вообще потерян, узкая полоса Финского залива, принадлежавшая России, была отторгнута Швецией еще в 1617 г. Роль единственных морских ворот выполнял Архангельск – порт на Белом море, но он замерзал на девять месяцев в году. Кроме того, морской путь в страны Западной Европы из Белого моря был в два раза длиннее, чем из Балтики. Наконец, сам Архангельск стоял вдали от экономических центров России, и доставка в порт русских товаров, как и вывоз оттуда иноземных грузов, обходились очень дорого. Северное Причерноморье находилось в руках Турции и подвластных ей крымских татар. Некогда оживленный путь по Днепру захирел совершенно – его нижнее течение контролировала турецкая крепостьОчаков, а устье Дона запирала крепость Азов. В Каспийском море, на побережьях юго-восточноого Закавказья и Дагестана безраздельно хозяйничала Персия.

Между тем стране был крайне необходим выход к морю, без которого она обрекала себя на изоляцию, застой в экономическом и культурном развитии, зависимость внешней торговли от иностранных купцов. Известнный исследователь того периода времени Б. Н. Григорьев писал: «…Лишь за редким исключением он (Петр I – авт.) подвергался критике за то, что слишком быстро и немилосердно проводил свои реформы, понукая и пришпоривая Россию, как загнанную лошадь, не обращая внимания ни на людские потери, ни на материальные и моральные издержки. Сейчас легко говорить о том, что приобщение страны к европейким ценностям можно было осуществлять более обдуманно, планомерно и постепенно, не применяя насилия. Но вот вопрос: была ли у Петра такая возможность? И не скатилась бы Россия на обочину мирового развития и не стала бы она легкой добычей своих европейских соседей, если бы не Петр со своими ускоренными и дорогостящими реформами?».2

Созданный Петром I регулярный военный флот буквально с колыбели показал врагам Отечества свою растущую силу и покрыл себя неувядающей славой при взятии Азова (1696 г.), в победных сражениях при реке Пялькане (1713 г.), мысе Гангуте (1714 г.) и острове Гренгаме (1720 г.), во время морской блокады Швеции с цель принуждения ее к миру (1719—1720 гг.) и взятии с моря Дербента и Баку (1722—1723 гг.). Успехи флота предопределили победу России в двадцатилетней Северной войне, обеспечили выход к морским торговым путям, способствовали превращению страны в авторитетную европейскую державу. Посол Франции в России Ж. Кампредон 9 января 1724 г. докладывал своему правительству: «При малейшей демонстрации его (Петра I – Н.К.) флота, при первом движении его войск, ни шведская, ни датская, ни прусская, ни польская корона не осмелятся ни сделать враждебного ему движения, ни шевельнуть с места свои войска… он один из всех северных государей в состоянии заставить уважать свой флаг».3

Потребности кораблестроения и военного дела способствовали стремительному росту отечественной экономики. В первой четверти XVIII в. в России возникло более 100 мануфактур, которые быстро перерастали в крупные фабрики и заводы. Главными отраслями промышленности стали горнодобывающая, металлургия, машиностроение, производство оружия, полотна и сукна. Развивалась внутренняя торговля, чему способствовали строительство каналов (Вышневолоцкий, Ладожский) и масштабное речное судостроение. В 1724 г. был введен первый торговый тариф, поощрявший вывоз русских товаров за границу и ограничивавший ввоз товаров, в которых страна уже не нуждалась. Покровительственный тариф как одно из средств патерналистской политики государства надежно защищал русских промышленников от иностранной конкуренции, приносил большие выгоды, как купечеству, так и казне.

При Петре I сложилась новая система государственных учреждений, получила окончательное оформление абсолютная монархия, причудливо сочетавшая черты европейской цивилизованности и азиатской деспотии. Законодательно устанавливалось, что «император Всероссийский есть монарх самодержавный и неограниченный». В 1711 г. из лиц, назначенных царем, был создан (вместо прежней Боярской думы) высший орган управления – Сенат, который осуществлял контроль за центральной и местной администрацией, сбором налогов, разрабатывал законы на основании «именных указов» государя. В 1718 г. вместо старых приказов были учреждены 12 коллегий (министерств), каждая из которых возглавляла определенную отрасль государственного управления (коллегии иностранных дел, воинская, адмиралтейская, мануфактурная, коммерционная и другие). Церковными делами вместо упраздненного патриаршества ведала Духовная коллегия (Синод), которая действовала под контролем обер-прокурора и составляла часть государственной системы управления. С целью усовершенствования местного управления и усиления верховного контроля за ним в 1708—1709 гг. вся территория державы была разделена на восемь губерний – Московскую, Санкт-Петербургскую, Киевскую, Казанскую, Азовскую, Смоленскую, Архангелогородскую и Сибирскую (позже их число увеличилось), которые, в свою очередь, дробились на провинции (около 50) и уезды. Губернаторы назначались государем и были наделены большой властью в рамках предоставленных им полномочий. Горожане, находившиеся до этого в подчинении воевод, были переданы в ведение Бурмистрской палаты в Москве и городских бурмистров на местах.

Петр Великий, отец Отечества, император Всероссийский. Гравюра А. Ф. Зубова. 1721 г.

Дворянство сохранило привилегированное положение, но обязано было служить пожизненно, начиная службу со звания рядового (например, в драгунском полку светлейшего князя А. Д. Меншикова было 300 солдат из княжеских фамилий). Кроме того, все дворяне обязаны были получить школьное образование – без этого они не имели права вступать в брак. Возвышению и обогащению дворянства способствовал указ 1714 г. «О единонаследии», по которому поместья приравнивались к вотчинам и становились наследственной собственностью владельцев. Чтобы помещичьи хозяйства не дробились, все недвижимое имущество предписывалось передавать только одному из сыновей владельца. Остальным приходилось поступать на государственную службу в гражданско-административные или военные ведомства и добиваться служебным рвением и ратными подвигами чинов, наград (в том числе в виде жалуемых царем поместий). Сословные права и привилегии были скорректированы и в измененном варианте закреплены в Табеле о рангах 1722 г. Дворян разделили на 14 рангов в соответствии с должностью, занимаемой на государственной службе, которая считалась не только обязанностью, но и священным долгом.

В XVIII в. Россия, как и другие страны Западной Европы, переживала свой «век Просвещения». Он ознаменовался появлением яркой плеяды оригинальных и глубоких мыслителей, талантливых самородков, смелых исследователей, отвечавших уровню современной науки, общественно-философской мысли и внесших большой вклад в российскую и общеевропейскую культуру. В интеллектуальное содружество мыслителей, ближайших сподвижников Петра I, входили – ученый, поэт и дипломат А. Кантемир, государственный деятель и историк В. Татищев, вице-президент Синода архиепископ Феофан Прокопович и другие. Они выступали за развитие тех достижений и традиций петровской эпохи, которые обеспечивали политическую и экономическую мощь государства, ратовали за поступательный прогресс науки и просвещения.

К числу крупных ученых, изобретателей, авторов книг периода создания российской науки принадлежали Г. Скорняков-Писарев, В. Корчмин, Я. Брюс, В. Геннин. Механик А. Нартов изобрел и сконструировал множество инструментов, приборов и машин, которые приводили в восхищение не только русских, но и европейских специалистов. Уральский теплотехник И. Ползунов разработал проект универсального парового двигателя и построил паровую установку. Механик-самоучка И. Кулибин усовершенствовал механизм компактных часов, изобрел прожектор и семафорный телеграф. Большой организационный вклад в развитие русской науки и техники внес и сам Петр I, обладавший обширными познаниями в кораблестроении и военно-инженерном деле. В становлении и развитии российской науки ведущую роль сыграла Петербургская академия наук, созданная по инициативе императора и открытая в 1725 г.

XVIII век – переломная эпоха и в развитии русской культуры. Россия перенимала, осваивала и перерабатывала социально-культурный опыт европейских стран, достижения в области искусства и архитектуры. Характерная особенность развития отечественной культуры в этот период состояла в светской направленности различных видов творческой и образовательной деятельности. Старый церковнославянский алфавит был заменен новым, гражданским. В Москве и Санкт-Петербурге открылись типографии, которые печатали унифицированным шрифтом книги по математике, астрономии, архитектуре, медицине. Издавались буквари, учебники по геометрии и тригонометрии, механике, военному делу, выпускались карты России, Европы и Америки, создавались примерные атласы континентов.

На протяжении XVIII в. русское искусство влилось в общеевропейское русло и прошло путь, на который многие страны затратили несколько веков. Стили и направления европейского искусства, последовательно сменявшие одно другое, в России существовали почти одновременно. За периодом доминирования развитого барокко и краткой вспышкой рококо наступило время расцвета классицизма. В первой четверти этого века искусство заняло принципиально новые позиции в жизни общества и расценивалось как общегосударственное дело. Новые идеи и образы, жанры и сюжеты, образцы секуляризированной живописи, скульптуры разрывали оболочку средневековой замкнутости и косного мировоззрения. В живописи в первую очередь появлялись и развивались жанры, в которых нуждалось государство: «персоны» и «гистории». К первым относились портреты, под вторыми подразумевались весьма разнородные произведения – баталии, мифологически-аллегорические композиции, декоративные панно, картины на религиозные сюжеты. Примером связи искусства с жизнью России тех лет служит гравюра – самый распространенный, оперативно откликающийся на все происходящее вид искусства. Она использовалась, прежде всего, при оформлении и иллюстрировании книг, но создавались и самостоятельные станковые листы, в которых преобладали батальные сюжеты, городской пейзаж и портреты. Центральное место в живописи постепенно заняла картина, написанная маслом на светский сюжет. Древнюю, отшлифованную веками отвлеченно-символическую технику иконописи сменили иные выразительные средства: материальная плотность письма и зрительно осязаемая форма предметов, линейная и воздушная перспектива, светотень, которая придавала изображению жизненность и подчеркивала объемность фигур и предметов. Иными словами, это уже была живопись в ее современном понимании.

Санкт-Петербург, или Деревянная набережная. Гравюра А. Ф. Зубова. 1727 г.

В течение XVIII века в России сложился качественно новый тип общенациональной культуры и цивилизации. Результат реформаторских начинаний Петра I состоял, прежде всего, в превращении мало кому известной Московии в Российскую империю. Архаичный византизм остался в безвозвратном прошлом, хотя крепостничество и коррумпированная система бюрократического управления по-прежнему тормозили общественный прогресс.

Рассказ о Великих реформах и преобразованиях в Российском государстве будет неполным, если не коснуться личности самого их инициатора и главного движителя. Пожалуй, ни об одном из отечественных правителей не написано столько научной, научно-популярной и художественной литературы, сколько о Петре Великом. Однако подавляющая часть публикаций касается его практической деятельности, и гораздо меньшая – свойств его личности, психологической характеристики и анализу внутренних мотиваций. Один из лучших исследователей этого вопроса, профессор русской истории Казанского университета Н. Н. Фирсов, так писал о Петре I:

«Петр был продуктом русской почвы, местных условий; но впечатления, которые он получал от этих условий, он комбинировал по своему, сообразно со складом, свойствами и настроением своего ума и с возникавшими в нем яркими образами, шедшими в конечном счете из западноевропейской культурной среды. Так, например, самое показное дело Петра – заведение постоянной европейского типа армии и флота – было определенно намечено раньше и имело уже прецеденты в ближайшем прошлом, но осуществлено оно было Петром вполне оригинально, по-петровски: царь из детской юношеской игры вывел это дело и, как бы продолжая играть, принял личное страстно-деятельное участие в утверждении и развитии этого дела, превращаясь то в бомбардира, то в барабанщика, то в капитана, то в корабельного плотника, то в матроса, шкипера, адмирала. При крайней живости, восприимчивости и возбужденности ума, при способности с изумительной быстротой и находчивостью усваивать всякое дело и чувствовать себя свободно на всякой общественной ступени Петр вносил ту же ненасытную личную заинтересованность и в насаждаемую в России фабрично-заводскую промышленность; он стремился, прежде всего, сам усваивать всякое техническое производство и тем показать личный пример. Этою чертою и данная отрасль государственной деятельности Петра, несомненно, тоже примыкающая к предшествовавшим программам и опытам, отличается от этих последних подобно тому, как сам Петр, марширующий с солдатами, работающий на верфи, приобретший массу технических навыков, усвоивший множество ремесел, считавший себя даже хорошим дантистом, отличается от предшествовавших ему русских государей.

Необъятная энергия, порождаемая в значительной степени указанным выше характером ума, – это второе, что заставляло и заставляет удивляться Петру, который старался всюду поспеть, во всем, начиная со спуска нового корабля или с собственноручного исправления первой русской газеты, духовного регламента, переводов с немецкого и кончая танцами на ассамблеях, – стремился принять личное участие, показать, научить, устроить. Никакое положение, в которое Петр себя ставил по своему желанию, не казалось ему странным, для него неподходящим, ибо ослепительный свет его разумения сразу освещал необходимость и целесообразность задачи, как бы ни была она скромна, а личная склонность к работе и чарующая в царе простота делового, постоянно занятого человека моментально увлекали его к исполнению задачи. При этом его не останавливало ни место, ни время, ни его сан. На одной великосветской свадьбе сделалось душно: распоряжавшийся на ней Петр не замедлил сейчас же собственноручно выставить окно принесенными, по его приказанию, инструментами. Точно так же легко и свободно, когда сделалось душно в московской азиатчине, он выставил или, по более решительному (хотя и несколько менее соответствующему действительности) выражению поэта, «прорубил окно в Европу». У Петра, при головокружительной быстроте, с какой он переходил к новым представлениям, новому строю мысли, к вновь навертывающемуся делу, не было ничего заветного в том, что он оставлял позади себя. Он привык смотреть вперед, но отправлялся он, несомненно, от наличных условий, его подталкивавших и наводивших его мысль на ближайшие и отдаленнейшие перспективы».4

Изучая исторические материалы того времени – многочисленные указы, распоряжения, письма, записки и мемории царя-реформатора, любой исследователь так или иначе попадает под обаяние его личности, не перестает удивляться исключительной работоспособности и целеустремленности. Однажды Петр I, обращаясь в письме к супруге Екатерине, кратко и метко определил круг и суть своих обязанностей: «Мы, слава Богу, здоровы, только зело тяжело жить, ибо я левшою не умею владеть, а в одной правой руке принужден держать шпагу и перо». Стараясь всюду успеть и при этом освоить все лично, он сам себя «загонял в цейтнот» чрезвычайной скрупулезностью и педантичностью. Например, автор был поражен его распоряжением, касающемся весьма рядового дела по строительству тялок (небольших транспортных лодок): «Гвоздей мелких в доски не бить по краям меж нагелев, а бить толко по концам досок, по два боутца или по три добрых гвоздя. До края у исподней доски к килю, а инде до палубы нигде не бить. Боуты в книсы бить по пяти, то есть два в дек балак, а три в бок; а буде книс у балка таков же долог, как и книз, то по три в балк и сторону; а больше не бить. Также и вегерс крепить нагелями ж с досками с наружными вместе, а не гвоздми».5 Царское ли это дело – давать распоряжения по количеству вбиваемых гвоздей? Конечно, не царское. Но здесь как раз и проявляется специфика личности Петра I – в этом документе мы видим не государя, но мастера.

План г. Санкт-Петербурга и окрестностей. Гравюра П. Буша. 1717 г. Берлин.

Заключая краткий рассказ о петровской эпохе и ее главном персонаже, мы еще раз предоставляем слово профессору Н. Н. Фирсову: «…И чем дальше шло время, тем сильнее сживался он с идеей „отечества“ и проникался бескорыстной любовью к нему, которая все более и более воодушевляла его к работе на государственную и народную пользу и заставляла притягивать к этой работе всех подданных без различия сословий, религий и народностей. Ни один из его предшественников не прилеплялся так к идее отечества и к тем представлениям, которые вытекали из этой идеи. Доминирующим из них было представление о том, что царь – первый работник и слуга государства. Думая так, Петр смело встал близко к остальным работникам и слугам, к войску и народным массам, рядом с ними, – а в этом причина, почему, несмотря на то, что многие петровские указы „писаны как будто кнутом“ (Пушкин), страна примирилась с Петром и назвала его Великим. Ради отечества Петр казнил, заводил армии, строил корабли, был плотником и матросом, усердно собирал копейку – „артерию войны“. Думая об отечестве, он мечтал о его великом будущем, когда государство русское явится не только сильным и богатым, но и высоко-культурным, когда в нем будут процветать наука и искусство».6

У современного человека, не знакомого с особенностями строительства парусных деревянных судов, может сложиться неверное мнение об этом процессе как о чем-то весьма примитивном, а сам корабль представляться «выструганным на глазок» артелью бородатых плотников. Не будем скрывать, что и сам автор, до того как погрузился в изучение петровской эпохи, видел судостроительную верфь как нагромождение плохо отесанных бревен на фоне остовов недоделанных кораблей, покриков мастеровых, стука топоров и кузнечных молотов. Царь Петр I при этом вырисовывался с засученными рукавами и непременно с топором в руках, группа розовощеких бомбардиров во главе с неугомонным Алексашкой Меншиковым суетилась на стапелях, а кучка престарелых бояр в длиннополых шубах и высоких шапках боязливо жалась друг к другу. Эта растиражированная за три века картина пришла к нам со старинных лубков, картин неискушенных живописцев, страниц книг, экранов кинематографа и телевидения. На самом же деле все было очень серьезно.

Кораблестроительный процесс XVIII века – это сложнейшая система оперативного взаимодействия поставщиков материала и комплектующих изделий, проектировщиков и непосредственных строителей, специалистов по парусному, блоковому, такелажному и пушечному вооружению судов. Военный корабль того времени по сложности технологических решений и технических характеристик не уступал современным судам и представлял собой грозную боевую силу.

Все, что было связано с флотом и обеспечением его функционирования, для Петра I имело первостепенное значение. Лично возглавив программу военного кораблестроения, он, конечно, мало что смог бы сделать без толковых помощников. Однако царь-реформатор обладал уникальной способностью оценки творческого и делового потенциала своих подданных и умел подбирать людей преданных, добросовестных, обладавших организаторскими способностями и умевших добиваться точного исполнения всех указаний. Создавая комфортные условия для кораблестроителей, назначая высокие денежные оклады, а за особые заслуги награждая военными чинами и орденами, обширными земельными владениями и различными «презентами», он одновременно требовал от них полную самоотдачу и глубокую преданность своему делу. Будучи сам личностью неутомимой в труде, он, по большому счету, желал такого же отношения к нему и своих мастеров.

Здесь мы не можем не упомянуть тех кораблестроителей и организаторов корабельного дела, которые своими руками создавали военно-морской флот России, позволивший не только укрепить, но и расширить границы зарождающейся империи. Это корабельные мастера и подмастерья – Ф. М. Скляев, И. Ю. Татищев, Ф. С. Салтыков, Ф. Ф. Плещеев, Г. А. Меншиков, Ф. П. Пальчиков, Л. А. Верещагин, М. Черкасов, И. Немцов, В. И. Батаков, А. И. Алатченинов, Г. А. Окунев, И. С. Рамбург, «мастер разных художеств» А. А. Моляров, парусные мастера И. Кочет и Ф. Попов, блоковые мастера Т. Лукин и П. Кобылин, мачтовые мастера Ф. Чанчиков, Н. Чемесов и С. Васильев, мастера шлюпового и ботового дела В. Шипилов и С. Уваров, канатный мастер А. Петров, распорядители строительством судов Ф. А. Головин, А. Д. Меншиков, А. П. Протасьев, Ф. М. Апраксин, А. В. Кикин, И. М. Головин, М. М. Собакин и многие другие. Огромное значение, особенно на начальном этапе строительства флота, имела деятельность иностранных кораблестроителей и специалистов, таких как О. Най, Р. Козенс, Р. Броун, Г. Рамз, М. Пангалой, В. Геренс, Р. Девенпорт, Р. Гардли, Я. Бордор, Ю. Русинов и другие.

Кораблестроительная верфь. Мастерская гравера П. Пикарта. Иллюстрация к книге Карла Алларда «Новое галанское корабельное строение, глашающее совершение чинения корабля». 1709 г.

Значимое место в перечне вышеназванных мастеров принадлежит и Ф. П. Пальчикову. Как и многие «птенцы гнезда Петрова», Филипп Петрович происходил из захудалого дворянства и возвысился исключительно своими трудами. В специальной литературе его имя упоминается эпизодически, и никогда не было предметом исторического исследования. Единственной публикацией, где всего несколько страниц посвящено жизни и деятельности корабельного мастера, является небольшая брошюра «Петровские корабелы» И. А. Быховского, изданная в 1982 г. Этот труд, применительно к биографии Ф. П. Пальчикова, основан на его кратком послужном формуляре из 1-го тома «Общего морского списка» 1885 г. и изобилует массой ничем необоснованных домыслов и легенд. В целом верно расставляя основные исторические вехи жизнедеятельности корабела, автор допускает фантазии вроде того, что Филипп Петрович «происходил из старинного и богатого дворянского рода», «был главным кораблестроителем в Воронежском адмиралтействе, в Москве, Вышнем Волочке, в Новой Ладоге, Нижнем Новгороде, Казани, Астрахани, а также управлял Партикулярной верфью», «был любимцем, ближайшим соратником, другом Петра, частым его гостем», «сделался жертвой личной вражды Бирона» и тому подобное.

Еще одна несправедливость, связанная с именем Ф. П. Пальчикова состоит в том, что во всех без исключении справочниках по парусному военному флоту петровского и первого послепетровского времени, как в современных, так и дореволюционных, он показан строителем только двух судов – безымянного пакетбота в 1703 г. и 100-пушечного линейного корабля «Петр I и II» в 1723—1727 гг. Ситуация парадоксальная – получается, что, построив свое первое небольшое судно, корабельный мастер в течении 20 лет ничем не занимается, а потом сразу приступает к строительству «Собственного Его Императорского Величества корабля», флагмана Балтийского флота, венца кораблестроительной мысли того времени. Конечно, такого не могло быть, и не было.

Автору настоящего исследования удалось выяснить названия нескольких построенных Филиппом Петровичем военных и военно-транспортных судов и показать, что уже в 1710-1720-х гг. он зарекомендовал себя талантливым проектировщиком кораблей и завоевал серьезный авторитет в глазах Петра I и коллег по общему делу. Для сравнения: Г. А. Меншиков, имевший на своем счету не менее 10 именных судов (в том числе 4 линейных корабля и 2 фрегата), самостоятельно никогда не занимался их проектированием, а использовал готовые чертежи. В царствование императора Петра II, получив звание корабельного мастера, Ф. П. Пальчиков стал заведовать модель-каморой, что в те времена фактически означало признание статуса Главного проектировщика (формально такой должности не существовало). Кроме того, Филипп Петрович был еще и незаурядным организатором работ, специалистом по строительству портовой инфраструктуры, оценке качества и заготовке леса – главной сырьевой базы парусного кораблестроения. Вероятно, он был ответственным за реализацию программы модернизации малого флота – речного и каботажного, а с 1718 по 1727 г еще и исполнял обязанности «Главного кораблестроителя» (но не управляющего, как утверждал И. А. Быховский) Партикулярной верфи.

Деятельность Ф. П. Пальчикова была высоко оценена государем: именными указами он не раз был жалован населенными имениями, золотыми и серебряными кубками, образами, многие из которых хранились его потомками четырех последующих поколений. Если во владении отца Филиппа Петровича имелось всего 15 четей земли и «двор крестьянской», то своим двум сыновьям корабельный мастер оставил более 2,5 тысяч четвертей земли в шести уездах страны и в Санкт-Петербурге «каменной дом с двойными палаты на Неву реку и в Милионную улицу».

В Елецком уезде Ф. П. Пальчикову принадлежало 636 четвертей земли в селах Троицкое (Хрущево тож) и Иншаково (Тютчево тож). Позже эти владения перешли в состав Лебедянского уезда Тамбовской губернии и были значительно расширены его внуками. В течение 2-й половины XVIII до начала XX в. Пальчиковы владели здесь в разное время, кроме вышеназванных, еще и селами Большая и Малая Поповы поляны, деревнями Малинки, Марьинка, Малотроицкая, сельцом Подкрасное и пустошью Вадбольской. Кроме того, на границе с Лебедянским, но уже на территории Задонского уезда Воронежской губернии им же принадлежало еще три имения, в том числе при с. Докторово. Это, наряду с псковским и подмосковным, было одним из трех «родовых гнезд» потомства Филиппа Петровича.

Несколько отвлекаясь от темы, считаем необходимым подчеркнуть, что г. Лебедянь и его уезд также имеют некоторое отношение к судостроению. Еще в 1659—1662 гг. московский дворянин И. Романчуков основал верфь на р. Дон близ с. Романово (в 12 верстах севернее Лебедяни) и построил 277 морских стругов и несколько десятков речных судов. В 1673 г. там же строительство продолжил Я. Полуектов и спустил на воду 60 морских и 30 речных судов.7 В петровское время Лебедянь числилась приписным городом к Воронежскому адмиралтейству и поставляла туда для корабельного дела плотников, людей «для очистки рек», а также кормщиков и гребцов. Кроме того, лебедянцы занимались заготовкой строевого леса на территории уезда, поставляли конные подводы для транспортировки различных грузов из Москвы в Воронеж и производили в большом количестве бочки для хранения судовых припасов.8

Следует также сказать, что уроженцем Лебедяни был кораблестроитель и выдающийся писатель Евгений Иванович Замятин (1884 – 1937), который в составе конструкторской группы участвовал в разработке чертежей одного из первых отечественных ледоколов «Царь Михаил Федорович», а в 1916—1917 гг. был представителем заказчика на верфях в Ньюкасле, Глазго и Сандерленде (Англия), где по контрактам российского правительства строились пять ледоколов, в том числе «Святогор» и «Святой Александр Невский».9

Настоящая работа является первой попыткой объединения всех известных источников с целью реконструкции основных биографических вех Филиппа Петровича Пальчикова. Автор уже обращался к этой теме, опубликовав популярную и научно-популярную статьи о жизни и деятельности этого незаурядного человека.10 Однако, в связи с тем, что в последнее время были открыты новые документы, в том числе архивные, которые позволили существенно дополнить и уточнить биографию кораблестроителя, более глубоко и качественно оценить его вклад в дело становления отечественного флота, возникла необходимость издания специальной монографии.

Характеристику источников, позволивших реконструировать биографию Ф. П. Пальчикова, а также показать на фоне каких исторических событий происходило становление его личности и профессионального мастерства, целесообразно дать, разделив весь материал на несколько групп.

Первую часть источниковой базы исследования составили материалы РГАДА, РГИА, РГА ВМФ и в меньшей мере АСПбФИРИ, ОР РНБ, ГАСПИТО. Наибольшее количество сведений дал РГАДА, в котором изучены документы одиннадцати фондов, но из них наиболее детально четырех: Ф. 9 «Кабинет Петра I» (письма, записки, мемории Петра I Ф. П. Пальчикову и наоборот, письма и записки Ф. П. Пальчикова Петру I), Ф. 248 «Сенат и его учреждения» (материалы о Ф. П. Пальчикове преимущественно времени правления императрицы Анны Иоанновны), Ф. 388 «Московский разрядно-сенатский архив» (материалы о службе Пальчиковых в XVII – начале XVIII в.), Ф. 1455 «Государственные и частные акты поместно-вотчинных архивов XVI—XIX вв.» (комплекс документов потомков кораблестроителя, регулирующих имущественные права на недвижимость и землевладения).

Вторую группу источников составляют опубликованные в различных сборниках документы петровского и первого послепетровского времени. По объему информации, представляющей интерес для нашего исследования, эта группа источников является самой значимой. Дело в том, что большая часть документооборота канцелярии Петра Великого, а также материалы региональных архивов и частных собраний были опубликованы еще в XIX в. и продолжали издаваться на протяжении всего XX в. Автору удалось найти всего 1 неизвестное письмо Петра I к Ф. П. Пальчикову, 5 писем кораблестроителя к царю и 2 к кабинет-секретарю А. В. Макарову.

Здесь в первую очередь следует упомянуть: фундаментальное собрание «Письма и бумаги императора Петра Великого», 1-й том которого вышел в 1887 г., а последний – 13-й том (часть 2) уже в наше время, в 2003 г.; «Собрание писем Императора Петра I к разным людям с ответами на оныя» в 2-х томах (СПб., 1829—1830); «Сборник выписок из архивных бумаг о Петре Великом» в 2-х томах (М., 1872); Елагин С. И. «История русского флота. Период Азовский» (СПб., 1864); «Доклады и приговоры, состоявшиеся в Правительствующем Сенате в царствование Петра Великого» в 6-ти томах (10 выпусков) (СПб., 1880—1901); «Протоколы, журналы и указы Верховного Тайного совета» в 8-ми томах (СПб., 1886—1898); «Бумаги кабинета министров императрицы Анны Иоанновны» в 12-ти томах (Юрьев, 1898—1915); «Материалы для истории морского дела при Петре Великом, в 1717—1720 годах» (ЧОИДР. М., 1859). Особое значение для изучения профессиональной деятельности Ф. П. Пальчикова имеют «Материалы для истории Русского флота» в 17 томах (СПб, 1865—1904), «Описание дел архива Морского министерства за время с половины XVII до начала XIX столетия» в 10-ти томах (СПб., 1877—1906) и опубликованные в «Русской старине» А. В. Пальчиковым «Распоряжения Петра I по кораблестроению. 1717—1724» (СПб., 1872).

Третью группу источников составляют мемуары, воспоминания и различные записки современников рассматриваемой эпохи, в том числе: «Записки о России при Петре Великом» Г. Ф. Бассевича; «Путевые заметки о России» К. Р. Берка; «Дневник камер-юнкера К. Ф. Берхгольца, веденный им в России в царствование Петра Великого с 1721 по 1725 год»; «Записки о Петре Великом и его преобразованиях» Ф. Х. Вебера; «История Российского флота в царствование Петра Великого» Д. Дена; «Путешествие через Московию» Корнелия де Бруина; «Рассказы о Петре Великом» А. А. Нартова; «Россия при Петре Великом» И. Г. Фоккеродта; «Дневник» Н. Д. Ханенко и другие. Не смотря на то, что кораблестроитель Ф. П. Пальчиков упоминается только в записках трех из них – Д. Дена, А. А. Нартова и Н. Д. Ханенко, значение этих источников для нашего исследования чрезвычайно велико. Они позволяют восстановить колорит и «дух» времени, раскрыть чувства и мысли свидетелей и очевидцев событий – именно по этой причине автор неоднократно цитирует и даже приводит достаточно большие выдержки из сочинений мемуаристов.

Четвертая группа источников – аналитические статьи, исследовательские монографии и другие фундаментальные труды дореволюционных, советских и современных авторов. Не смотря на то, что имя кораблестроителя Ф. П. Пальчикова, как мы уже говорили, никогда не было предметом развернутого научно-исторического исследования, здесь следует указать литературу, в которой он упоминается эпизодически, хотя бы в нескольких строках: Бобровский О. П. «История лейб-гвардии Преображенского полка. 1683—1725» (М., 2008); Богатырев И. В. «Голландия – Балтийскому флоту Петра I» («Судостроение». №6. 1985); Гиппиус В. «Лейб-гвардии Бомбардирская рота в царствование императора Петра Великого. Исторический очерк» (СПб., 1883); Голиков И. И. «Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России» (М., 1838); Дуров И. Г. «Провиантское обеспечение флота в эпоху Петра Великого» (Нижний Новгород, 2002); Золотарев В. А., Козлов И. А. «Три столетия Российского флота. XVIII век» (СПб., 2003); «История отечественного судостроения» (Т. 1. СПб., 1994); Расторгуев В. И. «Воронеж – Родина русского Военно-морского флота» (Воронеж, 2002); Соловьев С. М. «История России с древнейших времен» (Т. 18. М., 1891); Усанов Б. П. «Ногою твердой стать при море…» (СПб., 2003); Чернышов А. А. «Российский парусный флот. Справочник» (Т. 1—2. М., 2002); Шарымов А. М. «Предыстория Санкт-Петербурга. 1703 год» (СПб., 2004); Новикова Н. Н. «Имение Щиглицы Псковского уезда и его владельцы» // Псков. №21 (Псков, 2004); Половинкин В. Н., Фомичев А. Б. «Отечественное кораблестроение» (СПб., 2017).

Пятую часть источниковой базы исследования составляют различные словари, указатели, списки, адрес-календари и прочая справочная литература. Так, например, в «Общем морском списке» (Т.1. СПб., 1885) впервые был опубликован послужной список Ф. П. Пальчикова, на который ссылаются все последующие авторы. Из фундаментального труда «Московский некрополь» (Т. 2. СПб., 1908) нам удалось выяснить место смерти и погребения Филиппа Петровича (ранее почти все писавшие о нем утверждали, что кораблестроитель умер в своем Псковском имении), а из «Именного списка всем бывшим и ныне находящимся в Сухопутном Шляхетском Кадетском Корпусе штаб-обер-офицерам и кадетам» (СПб., 1761) стала известна дата рождения и место учебы его второго сына Андрея. О службах многочисленного потомства Ф. П. Пальчикова мы получили сведения из следующих изданий: «Месяцеслов с росписью чиновных особ в государстве, на лето от Рождества Христова 1783, 1794, 1795, 1796 гг.»; «Адрес-календарь. Общая роспись начальствующих и прочих должностных лиц по всем управлениям в Российской Империи на 1891 г. (СПб., 1891); «Список Воинскому департаменту и находящимся в штате при Войске, в Полках, Гвардии, в Артиллерии и при других должностях генералитету, шефам и штаб-офицерам, такожде Кавалерии Военного ордена и старшинам в Иррегулярных войсках» (СПб., 1793); «Адрес-календарь Санкт-Петербургских жителей. Т. 2. Календарь служащих чиновников» (СПб., 1844) и другие. О некоторых Пальчиковых мы узнали из переписных книг и указателей г. Москвы (1739—1745, 1793, 1901, 1917 гг.) и Санкт-Петербурга (1901, 1913 гг.). Большое значение для получения справок о сподвижниках Петра I и других персоналиях, упоминаемых в нашем исследовании, имели: многотомный «Русский биографический словарь», издававшийся под ред. А. А. Половцева в 1896—1916 гг.; «Родословный сборник русских дворянских фамилий» В. В. Руммеля и В. В. Голубцова; «Энциклопедический словарь» Ф. А. Брокгауза и И. А. Эфрона и другие справочники и словари.

Работая над книгой, автор старался максимально глубоко погрузиться в рассматриваемую эпоху, поработать не только в архивах и библиотеках, но и побывать в тех местах, где происходили ее ключевые события, в том числе в Воронеже, Санкт-Петербурге, Кронштадте, Петрозаводске, Выборге и, конечно, в Москве. С огромным восторгом удалось ступить на палубы современных реплик петровского флота – линейных кораблей «Гото Предестинация» в Воронеже и «Полтава» в Сант-Петербурге, а также пройти рядом с тем местом, где стоял столичный дом главного героя «с двойными палаты на Неву реку и в Миллионную улицу».

Повествование о жизни и деятельности Ф. П. Пальчикова происходит преимущественно в хронологической последовательности. Однако, для более глубокого понимания исторической обстановки и кораблестроительного процесса, а также знакомства с окружающими нашего героя персонажами, с которыми он несомненно общался, в некоторых случаях автор намеренно нарушает эту последовательность.

Большое значение имеют представленные в первой и последней главах книги сведения о предках и потомках Ф. П. Пальчикова – как с точки зрения генеалогии рода Пальчиковых, так и логики самого исследования. Рассматривая время, к котором он жил, как переходную эпоху от старой к новой России, от Московского государства к Российской империи, автор, таким образом, представляет личность Филиппа Петровича как «звено цепи», соединяющей столь непохожие друг на друга старое и новое поколения.

Неотъемлемой частью панорамы отечественной истории являются представленные в книге иллюстрации – «персоны» и «гистории», причем большая их часть по времени создания относится к эпохе Петра Великого. Автор с особым вниманием относится к визуальному ряду всех своих исследований, не делая исключения и в данной работе. Это позволяет не только почувствовать дух и ритм времени, но и передать свои ощущения заинтересованным читателям.

К сожалению, нам не удалось найти портрет самого Ф. П. Пальчикова. Но то, что он существовал, не вызывает сомнений. В Раздельном имущественном акте от 1 апреля 1870 г. между Марией Александровной Пальчиковой и ее сыновьями Александром и Николаем Васильевичами Пальчиковыми имеется следующая запись: «…Хранящаяся в Московском имении сельце Артемове в доме движимость, оставшаяся после смерти Василия Ивановича Пальчикова, согласно желанию Марии Александровны Пальчиковой, поступает в раздел: …картины, семейныя портреты поступают к Александру и Николаю Пальчикову по равному количеству экземпляров и соображаясь при том с достоинством сих картин, кроме портрета Ф. П. Пальчикова, который достается Александру Пальчикову, Николай же Пальчиков имеет право снять для себя копию сего портрета».11 Возможно, указанный в документе портрет не атрибутирован и еще хранится в запасниках одного из музеев Московской, Псковской, Липецкой или Воронежской областей.

Значительный интерес, на наш взгляд, представляют и документальные приложения к книге – они лучше, чем что-либо иное, раскрывают секреты профессиональной деятельности корабельного мастера и рассказывают об эпизодах его частной жизни. Насыщенные специфической терминологией, со своеобразной стилистикой и орфографией, иногда с характерным юмором, эти документы великолепно иллюстрируют петровскую эпоху. Некоторые из них публикуются впервые, а прочие были напечатаны более ста лет тому назад и практически не доступны широкому кругу читателей. Авторский текст мы оставили без изменений, но для удобства несколько осовременили пунктуацию, так как рукописи первой четверти XVIII века писались практически без знаков препинания и оставляли адресату значительную «свободу» смысла прочитанного. Документы в сносках комментируются автором, кроме тех случаев, где в принципе не понятно о чем или о ком идет речь. Освоить в общих чертах терминологию профессии нашего героя поможет «Краткий словарь морских и кораблестроительных терминов».

Автор надеется, что настоящая книга найдет своего читателя и откроет ему удивительную картину эпохи Петра Великого. Филипп Петрович Пальчиков в значительной мере является олицетворением этой эпохи, а его жизнь и деятельность показывает яркий пример самоотверженного служения своей Родине. Уже за это он имеет полное право навсегда остаться в памяти поколений.

В заключении автор выражает глубокую признательность за помощь при подготовке книги: главному специалисту РГАДА А. И. Гамаюнову, председателю ЛОКО А. Ю. Клокову, начальнику Государственной дирекции по охране культурного наследия Липецкой области А. А. Найденову, лебедянским краеведам В. В. Акимову и Ю. А. Рыжкову, писателю Б. Н. Григорьеву, а также своей жене д. п. н. Наталие Патутиной.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Содержащая сведения из истории достойного рода дворян Пальчиковых.

В конце XVIII в., когда в русской дворянской среде возникла мода на составление родовых гербов, озаботился этим и внук корабельного мастера А. А. Пальчиков. 23 мая 1789 г. он, пытаясь получить информацию о службе своих предков, обратился в Герольдмейстерскую контору с прошением о восстановлении родословной, и ему была подготовлена выписка из Разрядного архива.12 К великому сожалению просителя, особо выдающихся личностей в росписи не оказалось, да и сам род прослеживался только от конца XVI века. Тогда Александр Андреевич обратил внимание на созвучную фамилию польско-литовского происхождения – Пальчевские и, посчитав, что его фамилия происходят именно от нее, принял чужой герб. Так, по нашему мнению, Пальчиковы стали владеть столь необычным гербом, известным специалистов под названием «Орля» или «Шашор» («Опала»).

Герб русских дворян Пальчиковых. 1779 г.

В «Общем гербовнике» дается следующее его описание: «В щите, имеющем серебряное поле, изображен орел без головы красного цвета с распростертыми крылами, у которого вместо головы означена золотая звезда шестиугольная. Щит увенчан обыкновенным дворянским шлемом с дворянскою на ней короною и тремя страусовыми перьями. Намет на щите серебряный, подложенный красным».13 Основной символ герба очень древний и восходит к XIV—XV вв., но при каких обстоятельствах Иерусалимская звезда – христианский символ – заменила голову орла, неизвестно. По одной из легенд герб имеет венгерское происхождение, и появился при Иштване Батории: якобы он был дан некоему роду, представителю которого отрубили голову при штурме какой-то крепости. Однако современные специалисты считают, что герб имеет польско-литовское, точнее белорусское происхождение, поскольку Белоруссия в XVII в. входила в состав Речи Посполитой.

А. А. Пальчиков в своих фантазиях, конечно же, был не прав. На самом деле его род является исконно русским по происхождению и значился в списках служилых людей – детей боярских Болховского уезда (ныне одноименного районного центра Орловской области), где издавна владел поместной землей. Первый из его представителей – Федор известен только по сыновьям, которых у него было пятеро: Афанасий, Терех, Василий, Иван и Матвей.

Афанасий Федорович в конце XVI в. был осадным головой в Кромах14, а в 1604 г. посылался в Киев к князю Василию Острожскому от патриарха Иова «з грамотою» обличать самозванца Гришку Отрепьева, выдававшего себя за сына Ивана Грозного – царевича Дмитрия.15 В 1606 г., когда И. И. Болотников,16 также действовавший под именем «царя Дмитрия», занял Болхов, то приказал устроить показательную казнь враждебно настроенным жителям и приковать А. Ф. Пальчикова к городской стене, а затем сбросить его с башни. Таким образом, каждый из Болховских обывателей мог воочию убедиться, какая судьба ожидает того, кто посмел бы утверждать, что «царь Дмитрий» не истинный царь, а самозванец. Племянник казненного – Викула Васильевич позже в своей челобитной так описал это: «Афанасья Пальчикова царь Барис пасылал в Литву растриги абличать; и как шол вор Ивашка Балотников, собрався с воры, и за та, государь, дядю моево Афанасья Пальчикова распял к городовой стене и стоял прикован до вечерни, и потом, государь, велел з башни убити».17

О Терехе, Иване и Матвее Федоровичах нам почти ничего неизвестно, кроме того, что первый в 1594 г. был помещиком в Путивле,18 а последний в 1618 г. описывал Тетюшский уезд.19

Василий Федорович – прадед Ф. П. Пальчикова – личность более известная. 24 февраля 1613 г. он за «московское осадное сиденье» получил «из старого Болховского поместья» в вотчину «в Годыровском стану в деревне Сафоновке, на речке на Сновидовке в деревне Ивановой, Маслова тож, на той же речке, да в Наугорском стану в деревне Фурсовке на Ржавце на Глинском, с окладу шестьсот пятьдесят четвертей». В обосновании пожалования значилось: «Василий будучи на Москве в осаде против тех злодеев наших стоял крепко и мужественно и много дородство и храбрость службы показал, голод и наготу и во всем оскуденье и нужду всякую осадную терпел многое время и на воровскую прелесть ни на которую не покусился, стоял в твердости разума своего крепко и непоколебимо, безо всякие шатости».20

Трагически погибший Афанасий Федорович, как и его отец, оставил потомство из пяти сыновей. Старший Гордей Афанасьевич был пожалован землей при царе Владиславе в 1610/11 гг.21 Он поддерживал царя Василия Шуйского в борьбе против Лжедмитрия II, а в июне-июле 1612 г. и в марте-мае 1613 г. собирал средства в разных городах для ратных людей воеводы Д. М. Пожарского.22 В 1613—1614 гг. служил головой конных стрельцов в Казани и принимал участие в преследовании и пленении на р. Яик казачьего атамана И. М. Заруцкого и «царицы» Марины Мнишек. В уже упомянутой челобитной В. В. Пальчикова о нем сказано: «А брата моева двоюроднова Гардея Пальчикова твой государев баярин князь Иван Никитич Адоевской пасылал за твоим государевым изменникам за Ивашком за Заруцким и за Маринкаю с сыном, и Гардей тебе, государю, служил и прямил – вора Ивашку [За] руцкова и Маринку с сынам взел и к тебе, государю, к Моск [ве] привол».23 За пленение «государевых изменников» Гордей Афанасьевич был пожалован землями в Казанском уезде в починке Конбинском под Малмыжем (позже – Вятская губерния). Скончался он в Казани и похоронен в местном Спасо-Преображенском монастыре. В 2005 г. на территории этого монастыря найдена надгробная плита его захоронения с надписью: «Лета 7133 (1624 г. – Н.К.) сентября 30 дня преставися раб Божий Гордей Афанасий Палчиков».24

Детей у Гордея Афанасьевича не было, и все его земельные владения отошли брату Ивану Афанасьевичу – родоначальнику большой казанской ветви дворян Пальчиковых. Эта ветвь продолжается и в наше время, ее представители живут в США и, вероятно, в России. Но поскольку казанские Пальчиковы по отношению к нашему герою являются весьма отдаленными родственниками, здесь мы расскажет только о некоторых из них.

Современник Ф. П. Пальчикова – Василий Григорьевич служил в Казанском гарнизоне. В 1720 г. он был в чине подпоручика и занимался заготовлением корабельных лесов,25 в 1740 г. в чине полковника участвовал в подавлении восстания Карасакала в Башкирии,26 а 26 июня 1762 г. Высочайшим указом пожалован в бригадиры.27 Нельзя исключить, что Филипп Петрович был знаком со своим четвероюродным братом, и они могли общаться во время службы корабельного мастера в Казани в 1732—1742 гг.

Николай Евграфович Пальчиков (1838 – 1888) окончил Казанский университет и постоянно жил в своем имении в с. Николаевке Мензелинского уезда Уфимской губернии. Занимаясь сельским хозяйством, заинтересовался народными напевами своего околотка и в 1864 г. стал собирать и записывать крестьянские песни. Не задолго до смерти он выпустил сборник из 125 песен, который обратил на себя внимание компетентных лиц, как добросовестной и тщательной записью, так и своей полнотой и новизной.28 После его смерти осталось много черновых записей песен, которые были приведены в порядок и изданы братом Анатолием Евграфовичем Пальчиковым. Последний в чине коллежского советника служил в Лесном департаменте Министерства государственных имуществ29 и был еще известен тем, что составил и издал в Санкт-Петербурге «Перечень печатных листов И. И. Шишкина».

Надежда Викторовна Пальчикова была актрисой провинциальных театров,30 играла преимущественно в антрепризах своего мужа П. П. Струйского (1862 – 1925), известного в свое время антрепренера и режиссера театра. Он держал антрепризы в крупных городах, в том числе Астрахани, Воронеже, Екатеринбурге, Ростове, Нижнем Новгороде. В 1914 г. в Москве построил Замоскворецкий театр (ныне – филиал Малого театра), славившийся сильным актерским составом.31

Сергей Александрович Пальчиков (1899 – 1979) во время Гражданской войны находился в войсках Восточного фронта и участвовал в известном Сибирском Ледяном походе, затем служил в Миасском и в 1-м Добровольческом стрелковом полку в чине штабс-капитана. В эмиграции жил в Японии, работал преподавателем русского языка в Хиросиме, где в 1945 г. пережил атомную бомбардировку. В 1951 г. переехал в США и поступил на работу в военную школу в Калифорнии.32 Его сын Николай Сергеевич родился в 1924 г. в Хиросиме, в 1940 г. уехал учиться в США и вскоре поступил на службу в военную разведку переводчиком с японского языка. В конце августа 1945 г. он был одним из первых американцев, посетивших Хиросиму после атомной бомбардировки.33 Дочь последнего – Ким Николаевна в настоящее время живет в США и работает журналисткой. Она автор книги об отце: «Моя Хиросима: история американского солдата».

Далее мы вновь возвращаемся к ранним Пальчиковым.

Потомки Ивана Федоровича ничем особым себя в истории не проявили, и вели жизнь вполне типичную для служилого сословия XVII века. Об Игнатии Ивановиче в Болховской десятне 1622 г. сказано: «Поместье за ним 35 четей с осминою, в нем 4 бобыля и те бедны, разорены от войны, вотчин нет. Государеву службу служит на мерине, бою пищаль да сабля, а государева жалованья з городом 4 рубли».34 В 1633/34 г. он имел поместный оклад уже 300 четей и годовое жалованье 10 рублей, а после известного Северского похода стал получать жалованье 25 рублей.35 Его младшему брату Кириллу Ивановичу в 1622 г. было 12 лет, отцовского поместья за ним числилось 40 четей и вотчин тоже не было.36 О детях Игнатия Ивановича – Иване и Федоре известно только, что они служили в Севском полку с поместным окладом 450 четей.37 На них эта ветвь Пальчиковых по мужской линии пресеклась.

У Матвея Федоровича потомство было более многочисленным. Но здесь мы снова, чтобы не удаляться в генеалогических изысканиях слишком далеко от основной темы, расскажем только о некоторых. Внук Матвея Федоровича – Семен Фомич служил воеводой в г. Карачеве и 5 ноября 1662 г. подал челобитную о незаконном преследовании, что «взял де я железа ботог в черкасских городех в Млинах, как ходил с полком Петра Ивановича Годунова». Для расследования дела из Москвы прибыл сыщик Григорий Камынин, который сначала сослал обвиняемого в Болхов, но позже оправдал.38

Сын Семена Фомича – Михаил Семенович был современником корабельного мастера Ф. П. Пальчикова и тоже служил по морскому ведомству. В 1718 г. он поступил в гардемарины и через три года произведен в унтер-лейтенанты. В 1726 г., командуя фрегатом «Святой Яков», плавал между Кронштадтом и Данцигом. В 1733 г. произведен в лейтенанты майорского ранга и в 1734 г., командуя бомбардирским кораблем «Юпитер», плавал с флотом к Данцигу и участвовал в бомбардировании крепости Вексельмюнде. В августе того же года Михаил Семенович принял в командование плененный французский гукор и ходил на нем по Балтийскому морю до 1736 г. В 1737 г., командуя пакетботом «Курьер», держал сообщение между Кронштадтом и Данцигом.39

Дети Василия Федоровича Пальчикова – Викула, Гаврила и Иван также служили в городовых по Болхову, причем каждый «на коне в саадаке и человек в коше с запасом».

В десятне 1622 г. о Викуле Васильевиче записано: «По смотру добр, поместья за ним нет, вотчины 60 четей, а в ней 6 бобылей, …государева жалованья сказал себе за городом 13 рублев».40 В челобитной от 28 сентября 1634 г. он сообщал о себе: «Аклад мне, холопу твоему, четыреста чети, а вотчинки, государь, за мною, холопом твоим, в Болховском у [е] здя отца моева шестьдесят чети, а поместьица, государь, за [м] ной нет ни одной чети. А служу я, холоп твой, тебе государю в [ся] кия твои государевы службы зимния и летния и выборн [ыя] с поместными в ряд… А я, холоп твой, к тебе, государю, языки приваживал и ранен был».41 Женой Викулы Васильевича была Акулина Григорьевна, урожденная Алферова, в приданное за которой он получил пустошь в д. Чернь в Годыровском стане Болховского уезда.42 Именно он стал основателем родовой вотчины села Чернь-Пальчиково, ныне Боровского сельсовета Болховского района.

Сын Викулы Васильевича – Константин Викулович показан в 1679 г. как помещик Болховского уезда, а в 1691/92 г. как дворянин Московский. В начале XVIII в. он был уже в отставке и использовался в Москве для посылок.43 О втором его сыне Родионе Викуловиче в Боярской книге сказано: ««В жилецком списку 169-го (1661/62 г. – Н.К.) году оклад ему с придачею за полонское терпенье, что взят под Чюдным во 169-м году, помесной четыреста чети, денег 12 рублев. Ему ж 177-го (1665 г. – Н.К.) генваря в 21 день по памяти из Рейтарского приказу за приписью дьяка Фомы Микифорова за черкаскую службу и за Конотопской большой бой, и что был до отпуску, придачи сто чети, денег десять рублев».44 В 1661/62 г. он был уже стряпчим в Москве.45 Сестра вышеназванных Пальчиковых – Маремьяна Викулична с 1673 г. была игуменьей Калужского Казанского женского монастыря.46

Спасо-Преображенский собор в г. Болхове. Фото конца XIX в.

У Константина Викуловича было два сына. Старший Иван Константинович родился около 1700 г. и упоминается 5 марта 1712 г. как недоросль, проживающий в Киевской губернии, вызванный к смотру в Канцелярию Правительствующего Сената в Санкт-Петербург.47 Младший Василий Константинович родился около 1704 г. В 1711 г., когда ему было всего семь лет, вызван в Москву к смотру в Канцелярию Сенатского правления. В Болхове за ним в это время показано 6 крестьянских дворов.48

У Родиона Викуловича был, вероятно, всего один сын – Иван Родионович. Он сделал неплохую по тем временам карьеру и проходил по Московскому списку: в 1682/83 г. числился стряпчим, в 1686/87 г. стольником, в 1703—1709 гг. был в отставке и использовался для посылок, но затем назначен ландратом в Киевскую губернию.49

Сын Ивана Родионовича – Алексей Иванович родился около 1700 г. 5 марта 1712 г. он был выслан к смотру в Канцелярию Правительствующего сената в Санкт-Петербург.50 Средний сын Сергей Иванович родился около 1703 г. В 1711 г. он был недорослем восьми лет и явился в Москву к смотру в Канцелярию Сенатского правления. В Белеве и Шацке за ним показано 7 крестьянских дворов.51 В 1718 г. Сергей Иванович поступил на службу из учеников Морской академии в гардемарины. 2 марта 1721 г. он произведен в мичмана, 15 декабря 1727 г. в секретари 1-го ранга, а 31 декабря 1729 г. в лейтенанты.52

Младший сын Лев Иванович также сделал морскую карьеру. В 1721 г. он поступил в службу гардемарином. В 1737—1740 гг. в чине мичмана находился при Днепровской экспедиции. В 1739 г. начальствуя 87-ю вооруженными гребными судами, имел плавание из Брянска к флотилии, находившейся в Днепровском лимане. 3 октября 1751 г. произведен в лейтенанты и в 1753 г. получил в командование 32-пушечный фрегат «Ягудиил». 15 марта 1754 г. произведен в капитан-лейтенанты. В 1757 г. вышел в отставку и вскоре скоропостижно скончался.53

В 1753 г. с ним произошла неприятная история. Во время плавания к Готланду, когда во время крепкого ветра фрегат «Ягудиил» получил большие повреждения, к капитану пришли корабельный секретарь Н. Титов и мичман М. Платцов, чтобы посоветовать вернуться назад в свой порт. Капитан принял их грубо, не согласился с предложением и выгнал с бранью из каюты. На следующий день М. Платцов снова не подчинился Л. И. Пальчикову, между ними завязалась драка, после которой капитан приказал арестовать мичмана и поместить в каюте с приставлением ружейного часового. После окончания плавания при конторе главного командира Кронштадтского порта была учреждена специальная комиссия для разбора случившегося, приговорившая всех троих к смертной казни, но с отсрочкой исполнения приговора. Арестован и закован в кандалы был только Н. Титов, а Л. И. Пальчиков и М. Платцов продолжали службу, хотя и находились под следствием. Дело длилось более трех лет, но когда в 1757 г. Л. И. Пальчиков умер, другие участники конфликта были освобождены и «определены в команду по прежнему с их рангами».54

У Льва Ивановича была дочь – Наталья Львовна, постоянно проживавшая в родовом имении отца в с. Пальчиково Болховского уезда. Ее мужем был Илья Афанасьевич Шеншин (1739 – 1802), гвардии сержант, а затем поручик в отставке с 1762 г., от которого она имела пятерых сыновей.55

О втором сыне Василия Федоровича – Гавриле Васильевиче в десятне 1622 г. сказано: «Поместья за ним нет. Вотчин в Болхове 92 чети, разорено от войны, а в ней крестьянин и 4 бобыля. А на государевой службе мочно ему бытии на мерине. У него сын лет в 8. Денежное жалованье из чети 16 рублев».56 В 1633/34 г. он имел поместный оклад уже в 550 четей и годовое жалованье 25 рублей. В 1649 г. Гаврила Васильевич значился в числе выборных для подписания Соборного уложения,57 но по каким-то причинам в Москву не поехал и «колуженин выборной посадской человек Ларка Федоров руку приложил вместо Гаврила Палчикова по ево веленью».58

О первом сыне Гаврилы Васильевича – Василии Гавриловиче известно, что он в 1633/34 г. служил по г. Болхову с поместным окладом 300 четей и годовым жалованьем 9 рублей,59 а о втором – Иване Гавриловиче оставил в своей челобитной запись его дядя Викула Васильевич: «И в прошлом, государь, во сто четыредесят втором (1633/34 г. – Н.К.) году племянника моево Ивана Пальчикова не стало, а посля государь, ево осталась жена ево Матрена без [де] тна».60 Сын первого Дивей Васильевич в 1666/67 г. значился в списках Севского полка с поместным окладом в 300 четей.61

Въезд в г. Болхов. Фото автора. 2015 г.

Далее наше генеалогическое описание приближается к наиболее близким родственникам корабельного мастера Ф. П. Пальчикова. Его дед, третий сын Василия Федоровича – Иван Васильевич родился около 1609 г. В Болховской десятне 1622 г. он показан 12-летним недорослем, «за ним отцовского поместья 20 четей, вотчин нет».62 В 1627/28 г. Иван Васильевич уже «новик» с поместным окладом 350 четей и годовым жалованьем 11 рублей, а «вотчины за ним отцовской 70 четей».63

Все пятеро детей Ивана Васильевича – Петр, Федор, Никита, Малофей и Василий числились на службе в Севском полку.64 О них почти ничего неизвестно, кроме того, что Малафей имел двух сыновей-недорослей Афанасия и Савелия, был увечен: «у нево правая рука переломлена, да левая нога набрушена и животом де скорбен», а Василий «умре в Коломне на государевой службе».65 В их ряду старший сын Петр Иванович, и есть отец нашего героя Филиппа Петровича Пальчикова. В 1696/97 г. он также как и братья значился в списках Севского полка копейщиком,66 но служил «на Москве», а «поместной и вотчинной земли за ним Петром 15 чети, да двор крестьянской».67

У Петра Ивановича было четыре сына и дочь, имя которой, к сожалению, остается неизвестным. В 1696/97 г. вместе с отцом «на Москве» упоминаются его старшие дети: Степан Петрович, о котором сказано, что «в службу поспел», то есть ему было не менее 15 лет, и Филипп Петрович, 14-ти лет. Об Иване Петровиче, родившемся около 1690 г., сведений почти не сохранилось, кроме того, что у него тоже был сын, который умер в возрасте 48 лет и похоронен в Хотьковом женском монастыре Дмитровского уезда Московской губернии.68

Младший сын Петра Ивановича – Максим Петрович родился около 1692 г. Неизвестно где он начал военную службу, но уже в 1715 г. числился сержантом в лейб-гвардии Семеновском полку. В 1728 г. он произведен в фендрики, в 1734 г. в подпоручики, а в 1737 г. в поручики.69 Участвовал 2 июля 1737 г. во взятии Очакова генерал-фельдмаршалом Б.-Х. Минихом. В том же году Максим Петрович оказался замешанным в деле о краже шкатулки с деньгами солдатом его роты М. Рубцовым, но умер до окончания следствия в 1739 г.70

Дочь Петра Ивановича известна только по завещанию рано умершего старшего сына, солдата Сенатской роты Андрея Ивановича Тормасова от 25 мая 1749 г., по которому душеприказчиком назначался его двоюродный брат по материнской линии майор И. Ф. Пальчиков.71 Ее мужем был полковник, обер-секретарь Адмиралтейств-коллегии Иван Афанасьевич Тормасов. Второй сын Петр Иванович – лейтенант флота, а внук генерал от кавалерии, граф Александр Петрович Тормасов72 – известный герой Отечественной войны 1812 г., впоследствии Московский военный генерал-губернатор.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Повествующая о начальных годах службы Филиппа Петровича Пальчикова, включая «участие с блаженной памяти Государем Императором Петром Великим во многих походах, и баталиях, и акциях, и при атаках крепостей».

Сведений о точной дате рождения Филиппа Петровича Пальчикова исторические источники для нас, к сожалению, не сохранили. В известном издании Великого князя Николая Михайловича «Московской некрополь» утверждается, что на момент смерти корабельному мастеру было 76 лет и, таким образом, он родился в 1668 г.73 Современный исследователь И. А. Быховский прибавил к этой дате 10 лет и заявил, что это произошло примерно в 1678 г.74 Другие авторы согласились с последним и растиражировали вымышленную дату, уже без оговорки «примерно», и не особо считаясь при этом с социальными реалиями того времени. Они также не обратили внимания на то, что Филипп Петрович оставил подсказку, сообщив в одном документе (о котором расскажем ниже), что в службу вступил в 1699 г. Это означает, что ему было не менее 15 лет, а годом рождения тогда следует считать 1684-й. Впрочем, нельзя исключить, что «призывник» мог задержаться в «недорослях» еще на год-два, в зависимости от физического состояния или каких-либо других объективных причин.

В уже упомянутой нами выписке из Разрядного архива, выданной А. А. Пальчикову, зафиксировано, что в 7205 г. (1696/97 г.) Филиппу Пальчикову было 14 лет.75 Исходя из этой записи, дату рождения будущего корабельного мастера следует отнести к 1682/83 году.

С местом рождения Филиппа Петровича Пальчикова также не все однозначно. И. А. Быховский утверждает, что он родился в Волховском уезде Угорского стана (правильно: в Ноугорском стане Болховского уезда – Н.К.). На наш взгляд, он в равной степени вероятности мог родиться как в родовой вотчине сельце Пальчиково Болховского уезда, так и в самом уездном городе Болхове или даже в Москве. Последнее предположение мы связываем с тем, что четырнадцатилетний Филипп и старший брат Степан, показаны в 1696/97 г. «на Москве», и поэтому нельзя исключить, что отец был переведен в столицу еще до их рождения.

В начале 1733 г., будучи уже корабельным мастером в чине майора, Ф. П. Пальчиков подал прошение в Адмиралтейств-коллегию о «награждении полковничьим рангом», в котором объявил, что «в службе Его Императорского Величества обретается с 1699-го года и был матросом по 1700 год, а в оном году определен лейб-гвардии Преображенского полка в бомбардирскую роту и был блаженные памяти с Государем Императором Петром Великим во многих походах, и баталиях, и акциях, и при атаках крепостей».76

Царь Московский Петр Алексеевич. Гравюра П. Гунста с рисунка Г. Кнеллера. 1697 г.

Кроме вышеприведенных строк, нам не известны другие свидетельства о его службе в 1699—1700 гг. Понятно, что она совпала с началом масштабной реформы русского войска, фактически формированием регулярной армии на принципиально новой основе. После известного стрелецкого бунта 1698 г. все поселенные полки старого войска – и солдатские иноземного строя, и стрелецкие были распущены. Сохранились в неприкосновенности только Первомосковский (Лефортовский) и Бутырский полки, а также Преображенский и Семеновский, сформированные на основе Потешного войска Петра I. Первомосковский и Бутырский солдатские полки были «выборными», то есть отборными, и в отличие от поселенных военных подразделений находились в строю постоянно. Только 28 тысяч человек из состава старых полков иноземного строя были признаны годными к дальнейшему прохождению службы в «новоприборных» частях, а бывшие стрельцы и их сыновья на новую службу не принимались вовсе.

Для формирования новоприборных полков Высочайшим указом от 17 ноября 1699 г. в селе Преображенском под Москвой был организован «Генеральный двор». В нем сосредотачивались все распоряжения по набору и расквартированию рекрутов, по их продовольственному обеспечению, обмундированию, снабжению оружием и боевыми припасами, обучению строю и формированию из них солдатских полков. «Генеральный двор» на некоторое время стал высшим военным центральным учреждением, возглавлять которое было поручено боярину и адмиралу Ф. А. Головину. Новоприборные полки должны были распределяться по трем «генеральствам» (дивизиям), а командирами были назначены А. М. Головин, А. А. Вейде и Н. И. Репнин. Скорее всего, именно распоряжением «Генерального двора» был зачислен на службу матросом Филипп Пальчиков, находившийся в то время в Москве. Возможно, также, что новое назначение получили его отец Петр Иванович и старший брат Степан.

Строго говоря, в то время еще не существовало военной профессии «матрос». В матросы, боцманы и морские офицеры назначались или направлялись по желанию военнослужащие сухопутных полков. Англичанин Д. Ден писал по этому поводу: «…Существовавший некоторое число лет обычай набирать моряков путем роспуска пехотных полков и перевода людей на службу во флот мало достигает цели, так как эти люди, привыкшие к сухопутной службе… в бурном море падают духом до такой степени, что когда получают приказание подняться на ванты, теряются и готовы скорее подчиниться строжайшему вашему гневу, нежели подвигнуться на такое, как они полагают, опасное предприятие».77 Однако у руководства, из-за полного отсутствия системы подготовки военно-морских кадров, не было иного выбора, как практиковать этот «обычай». В один из полков, возможно даже Преображенский, был принят Ф. П. Пальчиков и определен для прохождения морской службы. Поскольку Россия в то время обладала только Азовским флотом, он мог быть направлен в один из трех городов – Воронеж, Таганрог или недавно занятый Азов. По нашему мнению, первый является наиболее вероятным местом службы новобранца, иначе у него не было бы шанса обратить на себя внимание царя и попасть в привилегированную Бомбардирскую роту, капитаном которой числился сам Петр I.

Русский флот под Азовом: 36-пушечный корабль «Апостол Петр» и галеры. Гравюра А. Шхонебека. 1699 г.

Начало службы Ф. П. Пальчикова в Воронеже совпало с началом еще одной государственной реформы – реорганизацией процесса строительства кораблей. Применявшаяся русским правительством при подготовке Азовских походов практика строительства морских судов за счет средств частных, как мы теперь говорим, инвесторов, себя не оправдала в виду низкого качества подобных «изделий». Английские мастера Д. Ден и О. Най дали «кумпанскому» флоту просто уничтожающую оценку: «Все же сии кумпанские корабли есть зело странною пропорциею…, которой пропорции ни в Англии, ни же Голландии мы не видели, мню же, что и в протчих государствах таких нет же; но уже тому поправления учинить невозможно, того ради надлежит только о крепости их радеть в книсах и боутах, которых мы видели во многих кораблях немалое число худых».78

В это время Петр I обозначил контуры новой кораблестроительной программы Азовского флота. Он отказался от идеи «кумпанского» кораблестроения и перешел к государственному: окончательно сориентировался на английскую кораблестроительную школу, которая с той поры доминировала в России, взял курс на строительство линейного флота, начал активное строительство инфраструктуры флота, включая комплекс гаваней и обеспечивающих флот промышленных предприятий.79 В том же году было реформировано ведомство, отвечающее за строительство судов, и вместо его прежнего руководителя Ф. А. Головина80 назначен Ф. М. Апраксин. Позже этот приказ, получивший название «Воинских морских дел», был переименован в «Адмиралтейский».

Весной 1700 г. Петр I, в сопровождении царевича Алексея Петровича, царевны Натальи Алексеевны, иностранных послов, бояр и многочисленных царедворцев, приехал в Воронеж и провел там более двух месяцев. 27 апреля, в торжественной обстановке, под гром салюта, на воду был спущен первый линейный 58-пушечный корабль русского флота «Гото Предестинация» («Божье Предвидение»), построенный отечественным мастером Федосеем Моисеевичем Скляевым по чертежам самого царя и английского мастера Осипа Ная. Вероятно, это событие произвело на семнадцатилетнего Филиппа Пальчикова огромное впечатление и определило весь его дальнейший жизненный путь. На наш взгляд, именно в Воронеже, и именно в это время он обратил на себя внимание командиров, а может и самого царя, своей сообразительностью, расторопностью и был зачислен в Бомбардирскую роту лейб-гвардии Преображенского полка. Впрочем, нельзя исключить, что это произошло благодаря заслугам отца или хлопотами родственников.

Офицер, бомбардир, фузилер в 1712—1720 гг. Литография Л. А. Белоусова из книги «Историческое описание одежды и вооружения российских войск». 1842 г.

Бомбардирская рота, созданная около 1696 г., была уникальным войсковым подразделением. В те времена оно олицетворяло как бы квинтэссенцию самой идеи гвардии как личной царской части и предназначалось не только для охраны Его Величества, но и для исполнения особого рода замыслов и распоряжений. Историограф роты полковник В. Ф. Ратч в 1857 г. так характеризовал ее: «…Петру Великому нужны были положительно образованные, сметливые люди. Бомбардиры были обязаны толково и отчетливо исполнять все разнообразные его поручения; облеченные полною доверенностью царя, они должны были уметь ясно и точно излагать ему дельные требования и нужды, отделять правду от неправды, важное от пустого, распределять обстоятельства по их влиянию на государственное благосостояние, не увеличивать забот царя и не обременять его мелочными случайностями житейского обихода… Вместе с тем его бомбардиры должны были и сами служить образцом для русских артиллеристов, быть неустрашимыми в бою, искусными во всех разнообразных отраслях своей службы, иметь теоретическое образование и оставаться людьми вполне практическими… Бомбардиры, состоя при государе, принадлежали к его походному дому; они устраивали в походе государев дом и походную церковь… На бомбардирах, по-видимому, лежали частью хозяйственные распоряжения по капитанскому двору и в самом Преображенском. Многие бомбардиры жили в самом доме государя и во время его отъездов доносили ему о благосостоянии роты и двора… Мы имеем много указаний, что Петр Великий следил за всяким бомбардиром, какое каждый имеет мастерство».81

В 1702 г. в Бомбардирской роте числилось 171 человек, капитаном был Петр Михайлов (царь Петр I), поручиком Александр Меньшиков, подпоручиком Андрей Лефорт, сержантами шестеро, в том числе корабельные мастера Гаврила Меньшиков и Федосей Скляев.82 Как и все преображенцы, бомбардиры носили зеленые кафтаны и красные камзолы, однако, на груди и спине у них были вышиты золоченые орлы.

Поскольку Ф. П. Пальчиков вступил в Преображенский полк в 1700 г., он не мог не участвовать в боевых действиях начального этапа Северной войны. Таким образом, следуя за передвижениями Бомбардирской роты этого полка, мы сможем проследить боевой путь нашего героя в этот период времени.

Петр I поставил перед своим войском задачу завоевать для России выход к Балтийскому морю и, прежде всего, отвоевать у шведов город Нарву. Его географическое расположение позволяло осуществлять контроль не только бассейна реки Невы, но и Финского залива, а значит и всей Прибалтики. 22 августа 1700 г. Преображенский полк выступил из Москвы в составе 53-х офицеров и 2151 нижних чинов, через месяц прибыл к Нарве и присоединился к ранее начавшейся осаде. Хотя шведский гарнизон Нарвы не превышал 1900 человек, на стенах крепости и в арсеналах находилось до 400 орудий. Кроме того, комендант Г. Р. Горн организовал ополчение, в которое вошло около 4 тысяч вооруженных горожан. Русская же армия, занявшая позиции на обоих берегах р. Наровы, насчитывала около 35 тысяч человек при 173 орудиях.

Осада Нарвы русскими войсками. Гравюра неизвестного шведского мастера. Начало XVIII в.

4 ноября 1700 г. шведский король Карл XII из Ревеля двинулся со своей немногочисленной (около 10 тысяч человек при 37 орудиях) армией на помощь Нарве, окруженной русскими войсками. Петр I понимал, что прибытие Карла может резко осложнить его планы, поэтому торопил со штурмом. Неожиданная для защитников атака двух стрелецких полков, позволила русским закрепиться вблизи крепостных стен. Однако успех был временным – уже на следующее утро, не получив подкрепления, стрельцы бежали. Неудачный штурм и реакция царя, который приказал повесить каждого десятого отступившего, тягостно подействовали на русскую армию. Оказалось, что войска совершенно не обучены правилам осады и не знают с чего начинать штурм. Неподготовленность и растерянность еще больше усугубилась, после того как Петр покинул русские позиции, оставив войска под командование австрийского герцога Шарля де Круа.83 Доверие царя к иностранному генералитету и офицерству в дальнейшем пагубно отразилось на исходе сражения. Подготовленного русского командного корпуса не было, а иностранные военные специалисты не спешили проливать кровь за чужую и, с их точки зрения, «варварскую» страну.

Главное сражение началось утром 19 ноября. Командующий развернул русские войска в длинную 7-километровую линию. Это не осталось незамеченным в лагере шведов, равно как и тот факт, что русское построение не прикрывала артиллерия, которая оставалась на прежних позициях напротив Нарвы. Оценив обстановку, Карл организовал ударные кулаки, построив свою пехоту в узкие колонны, разместив их напротив центра русской позиции. Таким образом, король обеспечил численный перевес шведов в направлении главного удара.

В день битвы пошел густой мокрый снег с пронизывающим ветром. Плохая видимость позволила хорошо обученным и закаленным солдатам Карла XII неожиданно появиться перед русскими позициями. Хуже подготовленные к рукопашному бою и не имеющие боевого опыта, русские не смогли сдержать напор шведов и очень скоро стали неуправляемы. В результате противник прорвал фронт на участках, где оборонялись дивизии А. А. Вейде и И. Ю. Трубецкого. Герцог де Кроа и большая часть генералов и офицеров сдались противнику, а полки дворянской конницы, снявшись с позиции, ушли к русской границе. Оставшиеся без командования солдаты-новобранцы стали в беспорядке отступать к единственному мосту, наведенному через реку Нарову у острова Кампергольм. Сражение продолжалось лишь на флангах русской позиции: на правом упорное сопротивление противнику оказали Семеновский и Преображенский полки и дивизия А. И. Головина, а на левом – остатки дивизии генерала А. А. Вейде. Это, однако, не могло спасти ситуацию, так как большая часть дезорганизованной армии потеряла способность к сопротивлению. Оставшиеся при русских частях генералы А. М. Головин, князь Я. Ф. Долгорукий и И. И. Бутурлин были вынуждены вступить с Карлом в переговоры.

Утром 20 ноября, по условиям заключенного ночью перемирия русские войска получили право отступить от Нарвы со своим личным оружием и знаменами, но без артиллерии. В этом сражении русская армия потеряла около 8 тысяч человек, шведы 2 тысячи человек. В плену оказался чуть ли не весь высший офицерский состав, включая 10 генералов и самого командующего.

Поражение России при Нарве имело огромное внешнеполитическое значение, от которого страна не могла оправиться долгое время. Для Европы Россия перестала существовать как могучая держава, русские послы подвергались всевозможным усмешкам и унижению. Из рук в руки передавались сатирические медали, на которых царь Петр I изображался в панике бегущим и бросающим оружие, а Карла европейские поэты сравнивали с Александром Македонским и прочили ему великие подвиги.

Король Швеции Карл XII. Гравюра В. Гретбача с портрета Д. Крафта. 1717 г.

Битва показала слабые стороны русской армии, ее плохую обученность ратному делу, отсутствие подготовленного среднего и высшего офицерского звена, неорганизованность снабжения. Победа опытной и превосходно обученной шведской армии была закономерной. Однако поражение придало мощный импульс к преобразованиям и побудило титанический труд. Позже по этому поводу Петр I писал: «Когда сие несчастие получили, тогда неволя леность отогнала, и ко трудолюбию и искусству день и ночь принудила».

В феврале следующего 1701 г. Ф. П. Пальчиков вместе со своей ротой сопровождал Петра I в поезде в Курляндию на встречу с польским королем Августом, а 23 марта снова оказался в Воронеже. Здесь, как сообщает автор «юрнала» (журнала, дневника) роты,84 бомбардиры 29 мая, в праздник Вознесения Господня, «заложили корабль всей компанией, по гвоздию вколотили, фалшкил прибили к килю и тот киль положили», в первых числах июня «поставили ворштевен и охтарштевен», а 8 июня, в неделю Пятидесятницы «бросали бомбы с корабля и веселились, и поехали с Воронежа в ночь». Скорее всего, автор пишет о начале строительства корабля «Ластка» («Ласточка») или «Старый Орел». Несомненно, что и Ф. П. Пальчиков участвовал в этих мероприятиях, получив, таким образом, свой первый опыт кораблестроения.

13 февраля 1702 г. имя Ф. П. Пальчикова впервые всплывает в исторических документах Кабинета Петра I. В письме А. Д. Меньшикову из подмосковного села Преображенского царь сообщает: «Повар ваш, которого разбили лошади, послан к вам с Филипом Палчиковым; а как сделалось, сам скажет».85 Из контекста письма следует, что молодой человек был у царя «на посылках», то есть денщиком. Эту функцию исполняли многие молодые бомбардиры, с возрастом обретавшие и более важные задания по своим талантам и деловым качествам.

Далее мы снова возвращаемся к описанию передвижений Бомбардирской роты. В середине 1702 г. в ее списочном составе недоставало 25-ти человек – 4 человека из них был командированы на Воронежскую верфь и 21 на Соломбальскую верфь в Архангельск,86 в том числе рядовые Лукьян Верещагин, Филипп Пальчиков, Иван Немцов.

Соломбальская верфь была заложена Петром I в 1693 г., хотя есть сведения, что попытку основать там судостроение предпринимал еще Борис Годунов в 1602 г. Верфь располагалась на большом острове Соломбала, отделенном от Архангельска протокой Северной Двины называемой Кузнечиха. Ею руководил Адмиралтейский комиссар Е. Е. Избрант,87 которому было поручено обеспечение спуска на воду двух однотипных 12-пушечных фрегатов «Святой дух» и «Курьер».88

Строительство их осуществляли командированные бомбардиры под руководством опытного мастера И. Ю. Татищева.89 Фрегаты имели небольшие размеры: длина 70 голландских футов (19, 81 м.), ширина 18 футов (5, 09 м.), глубина интрюма 9 футов (2,55 м.). Суда были построены очень быстро и 24 мая 1702 г., в «Троицын день», в присутствии царя спущены на воду.90 Они предназначались для содействия войскам при взятии шведских крепостей. Воспользовавшись тем, что Карл XII «увяз» в Польше, и, оправившись от поражения под Нарвой, русская армия перешла к активным наступательным операциям, целью которых стало возвращение Ингрии.

Для доставки судов из Белого моря в Онежское озеро, а затем через Ладожское озеро к истоку Невы, Петр I организовал блестящую и, самое главное, тайную транспортную операцию. Особо сложным был участок от пристани Нюхчи до местечка Повенец, проходящий через непролазные заболоченные леса, позже получивший название «Осударева дорога». Исходным пунктом стало «на взморьи у Вадегоры корабельное пристанище», у которого располагалось Нюхоцкое усолье (промысловое поселение для добычи соли) Соловецкого монастыря. От Нюхчи дорога шла «лесом и мхами» до Пулоозера (40 верст), далее до Вожмосалмы «лесами ж и болотами» (40 верст), потом по «живому» (понтонному) мосту (60 саженей) преодолевался пролив Вожмосалма и дорога проходила лесом до реки Выг (15 верст). Через реку был сооружен наплавной мост длиной 120 саженей. Затем дорога сворачивала к западу до деревни Телекиной (25 верст), от которой шла в южном направлении «лесами ж и болотами» до своего конечного пункта Повенца (40 верст). Общая протяженность «Осударевой дороги» составила 160 верст (172, 8 км).

Дорога была разведана и проложена писарем Бомбардирской роты И. К. Мухановым и сержантом М. И. Щепотевым, в помощь которым было выделено более 5 тысяч окрестных крестьян и 2 тысячи подвод. В течении одного месяца была вырублена просека шириной около 6 метров, устроены гати из срубленных деревьев, возведены наплавные мосты через мелкие реки и озера. Фрегаты были вытащены на берег и, вероятно, поставлены на большие салазки с широкими полозьями. Их тянули 100 лошадей с подводчиками и еще 100 пеших работных людей-бурлаков. Вместе с морскими судами по этой же дороге отправились сам Петр I с царевичем Алексеем и многочисленной свитой, а также 4 тысячи солдат из пяти батальонов гвардии, включая бомбардиров. 26 августа караван достиг д. Повенец, где фрегаты были спущены в Онежское озеро.91

Позиции шведов в Ингрии были весьма крепкими. Фактически они владычествовали на Ладоге и имели там флот, который «невозбранно» высаживал на восточном берегу озера десанты и беспощадно опустошал русские селения. Петр I немедленно принялся создавать озерный флот, который уже в 1702 г. с успехом стал оказывать сопротивление. Но пока у противника в руках оставались крепости Нотебург, Кексгольм и Ниеншанц, русские не могли чувствовать себя сколько-нибудь прочно, и, главное, устье Невы и море оставались недостижимыми.

В ночь с 26 на 27 сентября 1702 г. передовой отряд Преображенского полка в 400 человек подошел к Нотебургу и начал перестрелку. Здесь следует отметить высокую обороноспособность крепости, которую обеспечивало островное положение: у самого выхода Невы из Ладожского озера на небольшом острове возвышались огромной толщины стены высотой около двух саженей, возведенные у самой воды. Безопасность сравнительно малочисленному гарнизону создавали не только мощные стены, но и высокая оснащенность артиллерией – в распоряжении 450 солдат и офицеров находилось 142 орудия. Крепость, заложенная еще новгородцами в 1323 г. и перестроенная в начале XVI века, была снабжена семью наружными и тремя внутренними башнями. Они были круглыми: диаметр ствола внизу 16, толщина стен около 4,5 м. Въездная башня была в плане прямоугольной и отличалась усиленной защитой – в ней помещались двое ворот и две опускные решетки (герсы). Перед башней находился подъемный мост. Такой же мост и герса укрепляли вход в цитадель, дополнительно окруженную водяным рвом шириной 15 м. На стене цитадели была выемка для поднятия моста и щель для пропуска подъемного коромысла. Средняя высота стен крепости от подножия равнялась 12 м., цитадели 13—14 м., башен 14—16 м.

Основное русское войско под командованием Б. П. Шереметева92 подошло к Нотебургу 27 сентября, после чего начались осадные работы, сопровождавшиеся постоянными мелкими стычками, а также вылазками и ружейной стрельбой неприятеля. Но это не остановило деятельность осаждавших, и уже 29 числа начали делать батареи, на которые 30 сентября была установлена артиллерия: 31 пушка и 12 мортир. Несколько позже, 3 октября, на другой стороне Невы были установлены еще 6 пушек и 3 мортиры. Таким образом, против крепости было задействовано 51 орудие, в том числе 37 пушек и 14 мортир. Общая численность осаждающих составляла 12 500 солдат. Доставленные по «Осударевой дороге» фрегаты располагались к северо-востоку от крепости на корабельном фарватере со стороны Ладожского озера, их задача состояла в предотвращении возможного подхода подкрепления с этого направления от Кексгольма.

Карта-схема штурма Нотебурга. Рисунок из книги «Карты, планы и снимки к 4-му тому „Истории царствования Петра Великого“ Николая Устрялова». 1863 г.

Появление такого количества русских войск, а тем более двух морских фрегатов, было для коменданта полковника Густава Вильгельма фон Шлиппенбаха полной неожиданностью. Он рассчитывал на помощь со стороны главнокомандующего шведскими войсками в Ингрии генерал-майора Авраама Крониорта, но помощь не пришла: незадолго до начала осады Ф. М. Апраксин разбил наголову на берегу реки Ижоры отряд, высланный против него шведским главнокомандующим.

1 октября начался артиллерийский обстрел Нотебурга, продолжавшийся беспрерывно десять дней, пока запалы у большинства орудий не разгорелись, и стрелять из них стало невозможно. За это время было выпущено 10 725 зарядов и потрачен 4 371 пуд пороха. Основной удар был направлен на Церковную и Келарскую башни и стену между ними. Здесь было сделано три пролома, но они были в верхней части стены, что сильно затрудняло успех атаки. Более удачной была стрельба из мортирных батарей: при помощи навесной стрельбы удалось вызвать в городе два сильных пожара. Но при этом следует иметь в виду, что она не смогла до конца выполнить поставленной перед ней задачи, и Нотебургскую крепость пришлось штурмовать при помощи лестниц.

7 октября Петр I приказал начать подготовку к штурму. В тот же день были собраны «охотники», «которых немалое число записалось», а 9 числа раздали штурмовые лестницы. 11 октября «охотники» подъехали на лодках к острову с разных сторон, после чего начался штурм крепости, отличавшийся большим упорством. Кровопролитный бой с перерывами продолжался 13 часов, и все клонилось к победе шведов, которые упорно отбивали атаку за атакой. Осажденным помогало то обстоятельство, что на острове было очень мало места. Позже Петр I вспоминал, что «под брешью вовсе не было пространства, на котором войска могли бы собраться и приготовиться к приступу, а между тем шведский гарнизон истреблял их гранатами и каменьями». В какой-то момент даже было решено отступать. Существует легенда, что царь послал приказ об отступлении, но командовавший отрядом семеновцев подполковник М. М. Голицын, по праву считающийся одним из главных героев штурма, ответил, что «он уже не Петров, а Богов». Потом на глазах царя и всей армии военачальник приказал оттолкнуть от берега пустые лодки, на которых приплыл его отряд и бросился на штурм, который и принес победу русскому войску.

В конце концов, сказалось численное превосходство русских войск: к атакующим постоянно прибывали подкрепления, в то время как силы осажденных были ограничены. Исчерпав возможности для сопротивления, шведы вступили в переговоры, и вскоре комендант Нотебурга сдал крепость. Петр I дал ему самые почетные условия, как и всему храброму гарнизону: шведы были выпущены из крепости и вышли с распущенными знаменами, музыкой, полным вооружением и имуществом.

Нотебург достался дорогой ценой: во время штурма русские войска потеряли 538 человек убитыми и 925 ранеными. Больше всего пострадала гвардия: в Семеновском полку насчитывалось 114 убитых и 198 раненых, в Преображенском полку 102 убитых и 24 раненых. Благодаря овладению этой старой русской крепостью, был сделан первый шаг к закреплению России на Балтийском побережье. В начале следующего года эта крепость, наименованная после взятия Шлиссельбургом (то есть «Ключ-город»), стала опорным пунктом для дальнейшего наступления. О ее ключевом значении образно и точно сказал в семнадцатую годовщину взятия на проповеди в Шлиссельбурге обер-иеромонах Г. Ф. Бужинский: «Сим ключем отверзл море Балтийское…, ключ сей – основание царствующего Санкт-Питербурха».93

Менее чем через полгода Бомбардирская рота приняла участие в штурме еще одной шведской крепости – Ниешанца, последней преграды для возвращения жизненно необходимого стране выхода на Балтику. Она была центром города Ниен на Неве, основанного шведами в начале вторжения в Русское государство в 1611 г. и располагалась в устье реки Охта на ее левом берегу, рядом с современной Красногвардейской площадью в Санкт-Петербурге. Крепость имела 5 бастионов, 2 равелина, предкрепостные укрепления в три бастиона с подъемным мостом с восточной стороны и два подъемных моста через Охту. Сохранилось описание крепости: «Город Канцы весь земляной… величина валу 9, ширина 6 сажен, около его ров глубокой и в него из рек пущена вода с двух сторон реки Невы и Охты». Артиллерийское вооружение Ниеншанца значительно уступало Нотебургской крепости и состояло из 75 пушек и 3 мортир, хотя гарнизон насчитывал 500 человек. Комендантом крепости был полковник Юхан Опалев, новгородский дворянин из «Ижорской земли», ставший из-за территориальных уступок начала XVII в. подданным шведского короля.

Русский осадный корпус был более многочисленным, нежели при прошлогодней осаде и насчитывал около 20 тысяч человек. Общее начальство над армией было снова вверено фельдмаршалу Б. П. Шереметеву. 26 апреля 1703 г. к войскам прибыл сам Петр I, и с ним было доставлено 16 мортир и 48 пушек. Осадные батареи (всего их было шесть, в том числе одна располагалась на правом берегу Невы, у самого устья Охты), вооруженные 20 пушками и 12 мортирами, были готовы к 30 апреля. Коменданту крепости было предложено сдаться, но он ответил отказом. Сразу после получения ответа начался артиллерийский обстрел крепости: был сделан залп из всех орудий, после чего 6 мортир «работали» всю ночь и выпустили 700 бомб. Первоначально шведы отвечали довольно «живо», но вскоре их огонь стал стихать, а к утру затих совершенно. 1 мая осажденные, не выдержав русского «презента», дали сигнал о сдаче «на договор».

Карта-схема осады Ниеншанца. Рисунок из книги «Карты, планы и снимки к 4-му тому „Истории царствования Петра Великого“ Николая Устрялова». 1863 г.

По условиям капитуляции весь гарнизон был отпущен в Нарву с четырьмя пушками, амуницией, оружием, патронами и семьями. 2 мая в честь взятия крепости, переименованной в Шлотбург (то есть «Замок-город») был произведен торжественный молебен. Затем у городских ворот комендант Опалев вручил фельдмаршалу Б. П. Шереметеву городские ключи на серебряной тарелке.

После взятия крепости Петр I получил известие о подходе к о. Котлин шведской эскадры вице-адмирала Гидеона фон Нумерса в составе 9 судов. Не зная о взятии русскими Ниеншанца, командующий приказал 10-пушечному галиоту «Гедан» и 8-пушечной шняве «Астрильд» произвести разведку. Войдя на мелководье, они встали на якоря у левого берега Большой Невы, к северу от Гутуевского острова. Заметив присутствие русских войск, шведы поняли, что Ниешанц уже занят, но «не предвидя опасности со стороны воды, ибо они знали, что у россиян не было здесь боевых судов, шведы оставались здесь некоторое время, продолжая свои наблюдения на глазах у неприятельской армии».94

В ночь на 7 мая флотилия из 30 рыбачьих лодок с двумя ротами солдат Преображенского и Семеновского полков под командованием бомбардирского капитана Петра Михайлова (Петра I) и поручика А. Д. Меншикова, воспользовавшись темнотой и дождем, внезапно напала на шведские корабли. После жестокого абордажного боя, несмотря на сильный артиллерийский огонь противника, корабли были захвачены. Царь Петр I первым с гранатой в руках взобрался на палубу «Астрильда» и принудил шведов к сдаче. «Гедан» был захвачен абордажной командой во главе с А. Д. Меншиковым. За эту победу оба героя были награждены высшим российским орденом св. Андрея Первозванного, а все остальные участники боя получили медали с надписью «Небываемое бывает»: офицеры – золотые, а солдаты – серебряные. После этого шведский адмирал не решился атаковать русское войско и увел корабли.

Взятие шведских судов «Астрильд» и «Гедан» на Невском взморье в ночь с 6 на 7 мая 1703 г. Гравюра А. Шхонебека по рисунку П. Пикарта. 1726 г.

Сам по себе этот бой не имел существенного стратегического или даже тактического значения, но произвел большое впечатление, как на самого Петра I, так и на все его войско. Была одержана крупная моральная победа, которую русский царь посчитал «за доброе предзнаменование, истолковывая его как особое знамение провидения в пользу морских его предначертаний».95 Новость об этом событии быстро распространилась по всему государству и на Петра I со всех сторон посыпались «нижайшие» поздравления. Так, например, 23 мая кораблестроители Ф. М. Скляев и Г. А. Меншиков писали из Воронежа: «Здравствуй о Господе, дослужившись кавалерии св. апостола Андрея! Благодарим милости вашей о известии взятья дву фрегатов, которые взяты трудами особливо милости вашей, хотя на одном 10, а на другом было 8 пушек, а у вас не был ни одной, и вы чрезвычайный учинили с ними бой».96

Медаль «Небываемое бывает». 1903 г.

14 мая 1703 г. состоялся Воинский совет, решивший дальнейшую судьбу укреплений Ниеншанца – Шлотбурга. Было принято решение строить новое укрепление, «понеже оной мал, далеко от моря и место не гораздо крепкое от натуры». В тот же день Петр I, осматривая острова дельты Невы, остановил свой выбор на Заячьем острове. 16 мая здесь была заложена крепость «Санкт-Питербурх», положившая начало будущей столице Российской империи. Деревоземляную крепость, состоявшую из шести бастионов, построили очень быстро, и уже осенью того же года она была вооружена 269 орудиями. В 1704 г. на берегах Невы стали возводить новые укрепления – кронверк Санкт-Петербургской крепости и Адмиралтейскую крепость. Для прикрытия города с моря был возведен форт Кроншлот и установлены батареи на о. Котлин. Шведы трижды (в 1704, 1705 и 1708 гг.) пытались захватить Санкт-Петербург и Крошлот, однако эти предприятия были отбиты. Таким образом, русские войска окончательно закрепились на Балтике.

Безусловно, во всех вышеназванных событиях начального периода Северной войны принимал участие и Ф. П. Пальчиков. Находясь в рядах Бомбардирской роты, он прошел путь от Нарвы до Нотебурга и Ниеншанца, покорил «Осудареву дорогу» и, вероятно, взял на абордаж «Гедан» (или «Астрильд»). Именно с этими событиями связана фраза из уже цитированного нами прошения Филиппа Петровича – «был блаженные памяти с Государем Императором Петром Великим во многих походах, и баталиях, и акциях, и при атаках крепостей». Вероятно, в дальнейшем ему уже не приходилось участвовать в реальных боевых действиях. Будущего кораблестроителя ждала другая судьба, основные контуры которой определилось в том же 1703 году.

После взятия Ниеншанца и «небываемого» боя в устье Невы, благодарственного молебна и трехдневного «веселья», Бомбардирская рота 17 мая прибыла на Олонецкую (Лодейнопольскую) верфь. Эта верфь по праву считается родиной русского флота на Балтике. Она была сооружена на берегу реки Свири несколько восточнее деревни Мешковичи и получила наименование Олонецкой по названию уезда, хотя располагалась близ Лодейной пристани (ныне г. Лодейное Поле). Выбор места для верфи совершенно закономерен – здесь издавна занимались судостроением, а значит, имелись опытные мастеровые люди. Чуть ли не вплотную к территории верфи подступал корабельный лес, неподалеку, в Прионежье, строились Олонецкие металлургические заводы, которые должны были изготавливать пушки и ядра для вооружения судов.

Создание верфи и адмиралтейства на Свири шло ускоренными темпами. Уже 22 июня 1703 г. здесь было спущено на воду первое судно, а спустя два месяца сошел со стапелей 28-пушечный фрегат «Штандарт». К лету 1704 г. суда, построенные на верфи, – шесть фрегатов, четыре шнявы, четыре галеры, 24 полугалеры, один галиот и один пакет-бот – составили первую эскадру Балтийского флота. Всего же за время Северной войны на Олонецкой верфи было построено более ста морских судов.97

Памятник фрегату «Штандарт» в г. Лодейное Поле. Фото автора.

Именно здесь Ф. П. Пальчиков совместно с Л. А. Верещагиным98 построил свое первое судно – двухмачтовый пакет-бот (без названия), который был заложен 1 августа 1703 г. и спущен на воду 20 июня 1704 г.99 7 ноября 1703 г. руководитель верфи Ф. С. Салтыков100 составил для царя подробный реестр дел на Олонецкой верфи и мастеров: «Всемилостивейший Государь. Получа к себе милостивое писание, зело возрадовался и по вашим указам, осмотря здешних судовых работ, что у которого мастера делает, объявляю тебе, всемилостивейшему государю, ниже сего… Филипп Пальчиков на пакет бот ставит општаты и дек балки, толко остановилось за дубовыми книсами».101 Основные размерения этого пакет-бота были следующие: 16,8 х 4.7 х 2.3 м, а экипаж составляли 10 человек. 24 сентября он под командованием капитана Я. Галлея ушел с верфи в Санкт-Петербург и вошел в состав Балтийского флота.

Если ранее, на Воронежской верфи, Филипп Петрович вместе с другими бомбардирами только «вколачивал гвоздии» в остовы кораблей, а в Архангельске, хотя и участвовал в строительстве знаменитых фрегатов «Святой дух» и «Курьер», но, скорее всего, на вспомогательных работах в качестве рядового плотника, то здесь мы уже видим его кораблестроителем. В конце 1717 г. Петр I в дипломе, выданном нашему герою, писал: «Ученик архитектуры навалис, Филип Пальчиков, в сем художестве обретался четырнатцат лет», подчеркивая таким образом, что первый опыт строительства морских судов он получил в 1703 году.

Вид Санкт-Петербурга, фрегатов и галер Балтийского флота в октябре 1704 г. («Первый вид Петербурга»). Гравюра П. Пикарта. 1704 г.

По мере строительства корабли с Олонецкой верфи отправлялись к Балтийскому морю. Последний отряд, а с ним и Ф. П. Пальчиков, двинулся со Свири через бурную осеннюю Ладогу в Петербург 2 октября 1704 г. Через 16 дней тяжелого пути суда пришли на место, и это событие запечатлел на гравюре, которую обычно называют «Первым видом Петербурга», голландский художник Питер Пикарт. Здесь 5 ноября бомбардиры участвовали в закладке Адмиралтейской верфи, а 9 ноября, сопровождая Петра I и А. Д. Меньшикова, покинули строящийся город и двинулись через Ямбург, Нарву и Новгород к Москве.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В которой рассказывается о том, какой путь прошел Собственный Государя Петра Великого ученик со времени окончания Школы математических и навигацких наук до получения именного «сартификата» корабельного подмастерья.

Вся деятельность Ф. П. Пальчикова, одного из ведущих корабельных мастеров своего времени, показывает, что он имел не только богатую практическую, но и солидную теоретическую подготовку. За этим лично следил Петр I, направляя своих «птенцов», проявивших умения в каких-либо «художествах», на обучение в российские и заграничные школы. Так, в дипломе, выданном Филиппу Петровичу в 1717 г., царь подчеркивает, что последний «блиско двух лет в курсе морском был для примечания погрешения в плавании». Но когда и в каком учебном заведении он прошел «морской курс»? Учитывая, что за границей будущий корабельный мастер не обучался, это могло быть одно из двух российских заведений – «Школа математических и навигацких наук», основанная в 1701 г. в Москве или «Академия морской гвардии», созданная в 1715 г. в Санкт-Петербурге.

В своей первой статье о жизни и деятельности Ф. П. Пальчикова автор предположил, что он учился в Академии, но последующие изыскания заставили отказаться от этой версии.102 В интервале с 1715 г. по конец 1717 г., когда получил упомянутый диплом, Филипп Петрович работал в Архангельске, затем находился при русской эскадре в Копенгагене, позже занимался постройкой судов на Амстердамской и Саардамской верфях в Голландии. Получается, что учиться наш герой мог только в Москве, причем происходило это между концом 1704 г. и началом 1707 г. Начиная с марта 1707 г., когда он показан строителем кораблей на Воронежской верфи, его имя более не исчезает из истории, и регулярно упоминается в различных документах Кабинета Петра I, Сенатского архива, материалах Адмиралтейств-коллегии, Тайного совета и прочих. Все они показывают крайнюю занятость Ф. П. Пальчикова практическими делами и ни слова не говорят о его учебе.

Вероятно, в «Школу математических и навигацких наук» Филипп Петрович поступил сразу же по прибытии Бомбардирской роты из Петербурга в Москву в декабре 1704 г. Ему было тогда около 22-х лет. К сожалению, не сохранилось списков учеников школы того времени, ни каких-либо других документов, подтверждающих факт пребывания Ф. П. Пальчикова в «морском курсе». Однако логика событий и ряд косвенных материалов заставляют нас не сомневаться в этом событии. Одним из документов, показывающих, как это могло происходить, является прошение ученика корабельного дела Алексея Сурмина:103 «По твоему Великого Государя указу взят был я нижеименованный из драгунского полка в школу математическую в 703 году и учился два года, и с 705 года взят на Воронеж для учения корабельному делу в команду мастера Ричарда Козенса и в бытность свою был при нем».104

Сухарева башня в Москве. Фото конца XIX – начала XX в.

Школа математических и навигацких наук была открыта в Москве указом Петра I от 14 января 1701 г., причем подчеркивалось, что «оная потребна не токмо к единому мореходству и инженерству, но и артиллерии и гражданству к пользе». Сначала она размещалась в «Мастерских палатах» на Хамовническом дворе в Кадашевской слободе. В июне 1701 г., по предложению думного дьяка А. А. Курбатова, принимавшего деятельное участие в учреждении школы и заведовавшего ею в первые годы существования, она переведена в здание Сухаревой башни.105

Сухарева башня вполне соответствовала назначению школы. Она размещалось на высоком месте, откуда «можно свободно горизонт видеть», и позволяла учащимся делать обсервации (то есть определять свое место по измеренным высотам светил), а также наблюдать за небесной сферой по всему горизонту. Само здание как бы напоминало некий корабль, в котором галереи второго яруса, опоясывавшие здание, играли роль шканцев – самого почетного места на парусном корабле. Восточная оконечность дома могла «быть увиденной» как нос корабля, западная часть – как его корма. В третьем ярусе размещались классные комнаты и рапирный зал, предназначенный для проведения уроков фехтования и гимнастических упражнений. С западной («кормовой») части здания был построен амфитеатр – хранилище «машкерадного кораблика», то есть модели парусного корабля, использовавшегося «для потех».

К преподаванию в школе был привлечен А. Д. Фархварсон106 – известный математик, геодезист и астроном, профессор Эбердинского университета (Шотландия), с которым Петр I познакомился во время своего пребывания в Англии. Ученый остался жить в России, им были написаны на русском языке книги по математике, геодезии, картографии, астрономии и по праву он может быть назван первым русским профессором математики. Вскоре в число преподавателей школы вошел Л. Ф. Магницкий,107 сын крестьянина Тверской губернии, самостоятельно обучившийся грамоте и окончивший Славяно-греко-латинскую академию в Москве. В 1703 г. им был написан знаменитый учебник «Арифметика, сиречь наука числительная…», в котором давалось изложение арифметики, приложение арифметики и алгебры к геометрии, понятие о тригонометрических вычислениях и таблицах, содержались сведения по морской астрономии, геодезии и навигации. Интересно, что именно в этой книге автор впервые в России употребил арабские цифры. Навигацию в школе преподавали англичане Стивен Гвин108 и Ричард Грейс, прежде служившие в колледже Крист-Черч.

Книга Л. Ф. Магницкого «Арифметика, сиречь наука числительная…». 1703 г.

Сохранился интересный указ Петра I от 10 февраля 1703 г., в котором упоминаются имена вышеназванных преподавателей: «Школ математико-навигацких учителю Андрею Фархварсону с товарищи, с Рыцером Грейсом и Степаном Гвыном, выдать на 1703 год, на пива и иныя потребности, всем 40 руб. Тех же школ учителю арифметики Леонтию Магницкому выдать на бумагу, чернила и прочее 10 руб.».109

По времени возникновения Школа математических и навигацких наук была первым и самым крупным в Европе учебным заведением реального типа. Состав учащихся был определен в 500 человек, но в отдельные годы их число доходило до 700. К обучению принимались дети из всех сословий, за исключением крепостных крестьян, причем согласно указу Петра I, предписывалось избирать «добровольно хотящих, иных же паче и с принуждением».

Обучение состояло из 3 ступеней: в первых классах преподавалось чтение, письмо и основы грамматики, в средних – велось обучение арифметике, геометрии и тригонометрии, в старших (специальных) – географии, астрономии, геодезии, навигации и другим дисциплинам. Таким образом, школа включала в себя черты, как среднего, так и высшего учебного заведения. Срок обучения был неограничен, некоторые ученики проходили курс за 2 года, в отдельных случаях обучение длилось до 13 лет. Переводных экзаменов не было, из класса в класс ученики переводились по мере выучки. Возраст учащихся был различным – от 15 до 33 лет. Для поощрения им выплачивалось денежное содержание, возраставшее от класса к классу. Навигаторы проходили практику на морских кораблях и проводили геодезические съемки. Для повышения общей культуры при школе был устроен театр и выписана труппа актеров из Данцига, которая ставила спектакли совместно с учениками.

Вид Москвы с Каменного моста. Гравюра П. Пикарта. 1707—1708 гг.

К 1715 г. Школой математических и навигацких наук было подготовлено около 1200 специалистов, среди которых числились известные мореплаватели А. И. Чириков, А. И. Нагаев, С. Г. Малыгин, Д. Я. Лаптев, адмирал Н. А. Сенявин, вице-адмиралы С. В. Лопухин, П. Чихачев и В. Ларионов, историк и общественный деятель В. Н. Татищев, архитектор И. Ф. Мичурин, изобретатель А. К. Нартов и многие другие. После учреждения Морской академии часть учащихся старших классов и преподавательского состава была переведена в Петербург. Окончательно школа была ликвидирована в 1752 г., при этом ее классы снова пополнили академию, которую преобразовали в Морской шляхетский корпус, просуществовавший в Петербурге до 1917 г.110

Судя по тому, что Ф. П. Пальчиков обучался в школе «блиско двух лет», поступил он туда сразу на старший курс. Это говорит о том, что начальное образование он уже имел. Вероятно, обладая незаурядными способностями, основы грамматики, арифметики, геометрии и тригонометрии Филипп Петрович освоил самостоятельно, а также в бомбардирской школе при Преображенском полку, учрежденной еще в 1698 г.111

Здесь необходимо оспорить тезис И. А. Быховского, что Ф. П. Пальчиков «стал первым отечественным кораблестроителем, получившим у себя на родине законченное академическое инженерное образование».112 В то время в России не было ни только специализированных академических курсов по кораблестроению, но и инженерных вообще, в современном понимании этих дисциплин. Основы строительства кораблей, а также другие виды инженерных «искусств», передавались от мастера к ученику при совместной работе над каким-либо сооружением. Это подтверждает, например, А. Сурмин, карьера которого в начальном периоде весьма схожа с карьерой Ф. П. Пальчикова, когда после окончания той же школы говорит, что был «взят на Воронеж для учения корабельному делу в команду мастера Ричарда Козенса». Другое дело, и здесь И. А. Быховский, безусловно, прав, что полученная в школе математическая подготовка позволяла быстро овладеть навыками расчета судовых конструкций.

29 апреля 1706 г. глава Адмиралтейского приказа, наблюдавший за строительством Азовского флота, Ф. М. Апраксин жаловался Петру I на недостаток кораблестроителей в Воронеже: «О подмастерьях корабельных сотвори милость, прикажи ко мне прислать, конечную нужду имею; сея весны один умер, другой умирает и всего на Воронеже четыре человека. А англичане, Государь, ты известен, в старое строение и в починку не вступят».113 Вероятно, в связи с этим доношением, за неимением свободных подмастерьев, в команду мастера Ричарда Козенса, главного кораблестроителя Воронежской верфи, был направлен корабельный ученик Ф. П. Пальчиков. То, что Филипп Петрович после окончания школы «получил распределение» в Воронеж, подтверждается и другим видным кораблестроителем Ф. М. Скляевым. В послании Петру I от 27 марта 1707 г. он сообщает: «По письму вашему взял у меня адмирал (Ф. М. Апраксин – Н.К.) текен и отдал Филиппу Палчикову, приказал на Воронеже сделать шесть таких же (бригантин – Н.К.) из дубового леса».114

Панорама г. Воронеж. Гравюра К. де Брюина из книги «Путешествие через Московию в Персию и Индию». 1711 г.

Художник-путешественник Корнилий де Бруин, оказавшийся примерно в это время в Воронеже писал о нем: «…Город Воронеж находится на запад от реки Воронежа, от которой и получил свое имя. Крепость стоит по другой стороне этой реки, и сообщение с нею совершается через большой мост. Крепостные рвы наполнены водой из старой реки. Самая крепость есть четырехугольное здание, с башнями на четырех своих углах и множеством больших покоев, и снаружи здание это обещает многое. Пески дюн занесли новую реку до такой степени, что она стала несудоходной, и корабли, поэтому должны проходить по старой реке. Крепость составляет в то же время и главный магазин, да ее собственно так и называют – магазином. Внутри ее находится более ста пятидесяти пушек, действительно самого лучшего качества, без лафетов, но это для того, чтобы их можно было переносить, смотря по надобности. Крепость защищена во многих местах частоколом и снабжена довольно хорошим войском (гарнизоном), которое размещено также и в окрестностях города для отражения набегов татар. Верфи для постройки кораблей находятся теперь подле крепости, а прежде постройкою их занимались везде, по всем местам. Собственно магазин стоит по другой стороне. Это огромное здание в три яруса, из коих два нижние – каменные, а третий верхний – деревянный. В нем множество покоев, наполненных всевозможными предметами и принадлежностями, необходимыми для морского дела, распределенными по отдельным местам, до самой одежды и всего, что нужно для матроса. Заведение, где изготовляют паруса, находится подле этого магазина. Насчитывают в этом городе и окрестностях до десяти тысяч жителей. На полях из города видны два или три окрестных селения».115

Воронежское адмиралтейство. Литография Ф. Дюпрессуара по рисунку С. М. Васильева. Ок. 1830 г.

Построить все шесть бригантин по вышеназванному чертежу Ф. М. Скляева не удалось, только две из них были благополучно спущены на воду и получили названия «Гусь» и «Лебедь». Позже они вошли в состав Азовского флота, перешли в Таганрог и приняли участие в войне с Турцией 1710—1713 гг. В обширном справочнике А. А. Чернышева «Российский парусный флот» не указана фамилия строителя судов.116 Восполняя пробел, сообщаем – это была работа Ф. П. Пальчикова, которую он выполнил, скорее всего, под наблюдением Р. Козенца.

Кораблестроителей очень беспокоило обмеление реки Воронеж после весенних разливов, мешавшее плаванию больших многопушечных судов. Построенный на ней английским инженером Джоном Перри в 1704 г. шлюз мало помогал делу. В 1705 г. Петр I дал указание начальнику Воронежского адмиралтейства Ф. М. Апраксину подыскать ниже города, поближе к устью реки Воронеж, новое место для верфи. Выполняя это распоряжение, адмирал 1 июня 1705 г. заложил при впадении речки Тавровки в Воронеж новую верфь. 8 июня 1706 г. он докладывал царю: «Доношу Вашему Величеству, что начал строить новую фортецию на Воронеже, не доезжая устья Воронежского версты за три, на усть-речки Тавровой. Заложили фортецию на 11 доков; более нельзя: место не позволяет. Доков начали на 5 кораблей, по малолюдству и по недостатку леса, которого на доки идет множество. Людей там 2 500 человек, ожидаю еще 500. Леса готовят в Добром и на Усмони 1 500 человек. Инженер человек добрый: только знать, что это дело ему впервые. Место изрядно, хотя и песчано. Фортеция по реке 200 сажен, от реки в поле 140; положение точно как в Таганроге».117

Успенская (Адмиралтейская) церковь в г. Воронеже. Начало XVIII в. Фото автора. 26 июля 2020 г.

13 февраля 1709 г. Петр I в очередной раз приехал в Воронеж. В это время шведский король Карл ХII с большим войском вторгся в пределы России, возникла реальная угроза движения сюда противника с целью уничтожения российского флота и в такой ситуации Петр I не мог оставить город без внимания. Государь внимательно осмотрел заложенную адмиралом Ф. М. Апраксиным новую крепость, нашел ее достаточно крепкой и распорядился о переводе адмиралтейства из Воронежа в Тавров. На случай возможного продвижения шведской армии к Воронежу царь приказал все корабли перевести под защиту пушек и бастионов нового города.

9 апреля Петр I вместе с сопровождающей его свитой и полками направился в сторону Украины, на встречу с ратным полем своей неувядающей славы – Полтавой. Вполне логичным было бы предположить, что бомбардир Ф. П. Пальчиков, находившийся в то время в Воронеже, присоединился к русскому войску, как это сделал его старший товарищ корабельный мастер Ф. М. Скляев. Последний участвовал в знаменитой битве, командовал ротой и прославился тем, что, получив ранение, не покинул поле боя. Но солдат человек подневольный, государев, и должен подчиняться приказам.

20 и 21 мая Петр I, еще не добравшись до места, пишет с дороги два письма Ф. М. Апраксину. В первом письме царь ставит перед ним задачу строительства в Таврове двух шняв, а во втором уточняет: «Орла»118 починивать прикажите Немцову, а две шнявы чтоб зачать Пальчикову».119 Заложенные в Таврове шнявы – 14-пушечные «Дегас» («Заяц») и «Фалк» («Сокол») были спущены на воду в следующем 1710 г. Также как и предыдущие суда Ф. П. Пальчикова, они вошли в состав Азовского флота, перешли в Таганрог и приняли участие в войне с Турцией 1710—1713 гг. В справочнике А. А. Чернышева их строителем ошибочно показан И. Немцов,120 хотя в письме Петра I ясно указан автор.

Тавровская верфь. Чертеж 1729 г.

Сохранился еще один документ, подтверждающий, что Филипп Петрович работал в 1709 г. в Таврове – письмо Воронежского губернатора С. А. Колычева о ходе строительства кораблей различными мастерами, в том числе и Ф. П. Пальчиковым: «Пальчикову чертежи послал, ежели лес есть, велел переделывать камели, а ежели нет, велел ему на Воронеж быть».121

В 1710 г. Ф. П. Пальчиков, в числе других унтер-офицеров, капралов и солдат гвардейского Преображенского полка, по Высочайшему указу был прикомандирован к Санкт-Петербургскому (Балтийскому) морскому флоту.122 Но поскольку в списках мастеров и учеников Санкт-Петербургского адмиралтейства этого года ни Ф. П. Пальчиков, ни его наставник Ричард Козенц не значатся, следует, что они оставались в Воронеже или Таврове. Только после несчастного Прутского похода русской армии летом 1711 г., когда Петру I пришлось заключить с турками мир на крайне невыгодных условиях, Филипп Петрович оказался в новой столице. Согласно условиям мира, Россия отдавала Азов и Таганрог и лишалась Азовского флота: некоторые суда были проданы Турции, в том числе гордость Петра I «Гото Предестинация», а другие потоплены или пошли на слом. Кораблестроительная программа в Воронеже и его окрестностях была свернута, а все припасы, мастера, плотники и кузнецы переведены в Санкт-Петербург.123

Потеряв стратегическую инициативу на южном направлении, Петр I спешил с активизацией военных действий на севере страны против Швеции. Для этого требовался мощный флот, строительство которого невозможно без специалистов.

3 февраля 1712 г. Петр I писал С. А. Колычеву: «Ежели Осип Най, по первым присланным от нас письмам еще с Воронежа не поехал, то как наискорея его сюда вызывайте. Також Козенца и корабельных подмастерьев русских и иностранных вышлите сюда всех; у себя оставте одного подмастерья из русских».124 Воронежские власти медлили с их отправкой в столицу и возмущенный действиями чиновников, царь 14 февраля 1712 г. писал в Сенат: «Господа сенат. О присылке сюда адмиралтейских припасов, сколько чего в здешнем адмиралтействе надобно, писано отсель многожды… Також писали мы на Воронеж о присылке сюда корабельных мастеров, плотников и кузнецов, и когда оные к Москве приедут, то немедленно их сюда отправте».125

Вернулся в Санкт-Петербург Ф. П. Пальчиков, скорее всего, в марте 1712 г. В ведомости о посланных с Воронежа мастеров и мастеровых людей сообщается: «Февраля в 20 числе: мастер Рыц Козенц и подмастерье Роберт Девенпорт,126 учеников 3 человека».127 В число этих учеников, по нашему мнению, входил и Филипп Петрович.

Годом ранее, в 1711 г. в жизни Филиппа Петровича произошло важное событие, о котором автор «юрнала» Бомбардирской роты записал: «Майя в 10 день была свадьба Палчикова».128 Однако мы не можем сказать определенно, происходила свадьба нашего героя в Воронеже, или он на некоторое время приезжал оттуда в Москву или Санкт-Петербург.

Женой кораблестроителя стала пятнадцатилетняя Пелагея Минишна Гробова (1695 – 1765),129 дочь известного дьяка Мины Ивановича Гробова, доверенного лица управляющего Посольским приказом А. Л. Ордина-Нащокина.130

Службу ее отец начал подьячим Псковской съезжей избы, 27 августа 1660 г. пожалован в дьяки, затем находился в разных городах – Ржеве Владимировой, Пскове, Киеве, Великом Новгороде и снова в Пскове. Некоторое время служил также в Москве – в Земском приказе, Межевом и Холопьем судах.131 Вероятно М. И. Гробов, как особо приближенный к А. Л. Ордину-Нащокину, и, значит, вполне разделяющий его взгляды, был не равнодушен к кораблестроению. Последний еще во время Русско-шведской войны 1656—1661 гг. предпринимал попытки по созданию флотилии на Западной Двине, а в 1667 г. на Волге для обеспечения перевозки персидского хлопка на рынки западноевропейских стран через Россию. Именно А. Л. Ордин-Нащокин убедил царя Алексея Михайловича построить первый русский военный парусный корабль «Орел».

Скончался М. И. Гробов 17 июня 1697 г., когда дочери еще не было и трех лет. Воспитывалась она в семье дяди, подъячего Псковской приказной избы Сергея Ивановича Гробова.132 В середине 1722 г. в письме кабинет-секретарю А. В. Макарову Филипп Петрович хлопотал о нем: «Прошу вас, моего милостивого государя, о бедном тесте сотворить милость свою».133

В качестве приданного Ф. П. Пальчиков получил за молодой женой сц. Щеглицы Полевой и д. Щеглиц на Каменном устье в Псковской губернии, а после смерти Сергея Ивановича, умершего бездетным, в его род перешла и вся многочисленная недвижимость Гробовых.

Биограф петровских корабелов И. А. Быховский, подчеркивая особое отношение царя к нашему герою, писал, что последний «выполнял обязанности шафера на свадьбе Пальчикова». Этого не могло быть в принципе, так как в мае 1711 г. Петр I находился с русскими войсками в Прутском походе. Возможно, он прислал письменное поздравление, подобное тому, какое получил другой бомбардир – А. В. Кикин,134 управлявший Петербургским адмиралтейством,135 свадьба которого, по стечению обстоятельств, была на 4 дня раньше свадьбы Ф. П. Пальчикова.

На наш взгляд, ни о каких «дружеских» отношениях между царем и нашим героем, рядовым солдатом Преображенского полка, в то время говорить не приходится. Не был он «любимцем и ближайшим соратником» Петра I, да и покровительствовал царь ему не более чем другим кораблестроителям и знатокам каких-либо «художеств». Их сближение произошло позднее, в 1715—1716 или 1716—1717 гг., во время совместной работы на голландских верфях. Единственным знаком внимания было пожалование к свадьбе мызы Терпилицы в Капорском уезде с пятью дворами, «с чеохнами и латышами и с поселенными по указу обоих полов великороссийскими крестьяны».136

После возвращения из Воронежа, Ф. П. Пальчиков летом или осенью 1712 г. был командирован на Новоладожскую верфь, которая находилась на р. Волхов при впадении ее в Ладожское озеро. Созданная в 1704 г., эта верфь была местом строительства судов всех классов, включая крупные корабли, но к тому времени потеряла свое значение и фактически прекратила существование. 10 октября 1712 г. командир Петербургского адмиралтейства А. В. Кикин указал Ф. П. Пальчикову произвести осмотр группы из 13-ти казанских судов, стоящих на Волхове близ порогов. Это были шмаки «Благовещение», «Наталья», «Северная звезда», «Казань» и другие, построенные в 1703 г. на Казанской и Услонской верфях (р. Волга), и отправленные в 1706—1708 гг. в Санкт-Петербург по внутренним водным путям. Все они не смогли преодолеть из-за мелководья Волховские пороги и уже около 6 лет стояли без дела. Осмотрев их, Филипп Петрович сделал заключение, что «оныя суда за гнилостью в починку весьма негодны».137

О деятельности «ученика корабельного мастерства» Ф. П. Пальчикова в период с 1713 г. по начало 1715 г. нам известно немногое. Некоторое время он, вероятно, находился при Новоладожской верфи, а затем работал в Санкт-Петербургском адмиралтействе. В начале 1714 г. Филипп Петрович показан уже сержантом Бомбардирской роты гвардейского Преображенского полка, хотя, как и прежде, числился прикомандированным к морскому флоту.138

Санкт-Петербургское адмиралтейство. Гравюра А. Ф. Зубова. 1716 г.

Санкт-Петербургское адмиралтейство – главная судостроительная верфь Балтийского флота была построена по чертежу, составленному самим Петром I. В «юрнале» Бомбардирской роты 1704 г. о ее основании говорит следующая запись: «В 5 день ноября, в неделю заложили Адмиралтейский двор и были в остерии, веселились. Длина 200 сажен, ширина 100 сажен».139 Несомненно, поскольку Ф. П. Пальчиков в это время был со своей ротой в Санкт-Петербурге, он также принимал участие в этом событии.

Адмиралтейство построено в рекордно короткий срок и уже в апреле-мае 1706 г. там были спущены на воду первые военные суда – два 18-пушечных прама, а 5 декабря 1709 г. заложен 54-пушечный корабль «Полтава», положивший начало строительству здесь крупных судов.140 В условиях войны необходимо защищать верфь, поэтому адмиралтейство представляло собой крепость: оно было ограждено земляным валом на каменном фундаменте с пятью болверками (бастионами), по периметру были прорыты рвы, заполненные водой. К 1715 г., когда там начал работать Ф. П. Пальчиков, в адмиралтействе насчитывалось около десяти тысяч человек. В то время оно представляло собой одноэтажное мазанковое строение, расположенное в виде сильно растянутой буквы «П», раскрытой в сторону реки Невы. Внутри крепости размещались корабельные стапели и два крытых эллинга, магазейны (склады), мастерские, чертежные амбары, кузницы, а также службы адмиралтейского ведомства. Порядок здесь поддерживался неукоснительный. «Всякого рода товары, – писал К.-Р. Берк, необработанные и готовые, имеют свои отдельные помещения, и над каждой дверью написано, что за нею хранится, например: железо, всевозможные кованые изделия, покрасочные материалы, масла, сало, парусина в поставах и в парусах, флажная ткань, неразрезанная и пришитая, блоки различных размеров, вестиндское твердое дерево для колесиков и гвоздей, холст и готовые рубахи, шерстяные ткани и skipade (так в тексте – Н.К.), одежда, шляпы, сапоги и башмаки, латунь и рога, готовые фонари, потребная на кухне и на борту посуда, навигационные инструменты, мебель для офицеров, оружие для морских полков, – словом, все, что необходимо для полной постройки и оснастки корабля».141

Над главными воротами был установлен шпиль с корабликом, водруженным голландским мастером Х. ван Болосом.142 Двор был занят эллингами (десять «сухих» и один «мокрый») для строительства кораблей, по периметру двора был внутренний канал, который носил не только оборонительную функцию, но и транспортную – по нему доставлялся корабельный лес и другие стройматериалы. Вне Адмиралтейской крепости размещались смольня («в которой канаты смолят»), прядильни («в которых канаты прядут»), деревянные магазейны («в которых карабельные леса хранятся»).143

В 1732—1738 гг., еще при жизни Ф. П. Пальчикова, архитектор И. К. Коробов144 перестроил комплекс зданий адмиралтейства в камне. Зодчему удалось, сохранив прежний план, придать сооружению монументальность, отвечавшую его градообразующей функции. В центре, над воротами, была построена стройная центральная башня с позолоченным шпилем, иногда называемым «Адмиралтейская игла». На 72-метровую высоту был вознесен кораблик-флюгер, и на этой позиции он находится до наших дней. В 1740-х гг. пространство вокруг адмиралтейства использовалось для военных учений и как пастбище для скота. По праздникам этот луг становился местом общегородских гуляний и ярмарок.

В это время Ф. П. Пальчиков был допущен ко всем мероприятиям царского двора и стал непременным участником «Всешутейшего, всепьянейшего и сумасброднейшего собора», различных празднеств, церемониалов и ассамблей. Такой вывод мы делаем на основании того, что 15 января 1715 г. Филипп Петрович принял участие в комическом свадебном чине Никиты Моисеевича Зотова, где был одет в матросскую одежду и играл на волынке.145

Князь-папа Никита Моисеевич Зотов. Гравюра начала XVIII в.

Вот как описывает свадьбу 83-летнего «князь-папы» и 34-летней вдовы «приятной наружности» англичанин на русской службе П. Г. Брюс: «Свадьба сей необыкновенной пары праздновалась маскарадом с участием около 400 лиц обоего пола. Каждые 4 человека были одеты в определенное платье и имели особенные музыкальные инструменты. 4 самых заикающихся в государстве человека были назначены для приглашения общества; 4 самых неповоротливых толстых подагрика, каких только можно было найти, скороходами; шаферы, распорядители, камердинеры были очень старыми, а священнику, совершавшему обряд венчания, перевалило за 100 лет. Процессия, выйдя от царского дворца, пересекла по льду реку и проследовала к большой церкви близ здания Сената в таком порядке. Сначала сани с четырьмя скороходами, затем с заиками, шаферами, распорядителями и камердинерами; потом князь Ромодановский – шутовской царь, он представлял царя Давида в его наряде, но для игры вместо арфы у него была лира, обтянутая медвежьей шкурой. Поскольку он являлся основным действующим лицом представления, его сани были сделаны в виде трона, и на голове у него была корона царя Давида, а по четырем углам вместо скороходов к его саням были привязаны медведи, и один медведь стоял сзади, держась за сани двумя лапами. Медведей постоянно кололи стрекалами, от чего они устрашающе рычали. Затем в специально сделанных для этого случая приподнятых санях ехали жених и невеста, окруженные купидонами, у каждого из которых в руке был большой рог. На передок саней вместо кучера был посажен баран с очень большими рогами, а сзади вместо лакея козел. За этими ехало еще несколько других саней, их тащили разные животные, по четыре в упряжке – бараны, козлы, олени, быки, медведи, собаки, волки, свиньи и ослы… Царь в компании с троими – князем Меншиковым и графами Апраксиным и Брюсом – были одеты фрисландскими мужиками, и каждый с барабаном. От церкви процессия вернулась во дворец, где все общество развлекалось до полуночи, после чего та же процессия при свете факелов отправилась в дом невесты смотреть, чтобы новобрачные надлежаще улеглись в постель. Этот карнавал продолжался 10 дней, общество всякий день переходило из одного дома в другой, и в каждом накрывались столы со всевозможными холодными закусками и с таким количеством крепких напитков, что в Петербурге тогда трудно было встретить трезвого человека».146

Можно по разному относиться к подобным «мероприятиям» царя-реформатора, но несомненно одно – ежедневная напряженная деятельность Петра I и его ближайшего окружения требовала определенной релаксации, отстранения, хотя бы и на короткое время, от «праведных трудов». «Для царя Петра, – пишет исследователь этого явления О. Усенко, – „собор“ стал механизмом отбора и сплочения наиболее преданных лиц. Во время „шумства“ они проходили проверку на послушание, худо-бедно демонстрировали свои творческие способности и фантазию, привыкали к мысли, что сословные перегородки преодолимы».147

Еще одним фактом, подтверждающим сближение Ф. П. Пальчикова с Петром I именно в это время, является начало их регулярной деловой переписки. Так 1715 годом датируются первые три письма Филиппа Петровича царю, хранящиеся ныне в массиве бумаг «Кабинета Петра I»: одно с Валуек, куда корабельный ученик был послан для починки речных судов, и два из Архангельска, где он занимался починкой транспортов и спуском новопостроенных кораблей.148

Панорама г. Архангельска. Гравюра К. де Брюина из книги «Путешествие через Московию в Персию и Индию». 1711 г.

Соломбальская верфь под Архангельском ко времени второго приезда сюда Ф. П. Пальчикова сильно изменилась и стала важным центром отечественного морского судостроения. По всем параметрам это была крупнейшая мануфактура на Севере России: на побережье острова располагалось множество производственных и складских строений, несколько эллингов, работало пять крупных пильных мельниц, литейный, кузнечный, токарный и якорный цеха, канатный завод для производства такелажа, а общая численность персонала составляла 600 человек. В середине 1715 г. здесь заканчивались строительством четыре мощных 52-пушечных корабля «Архангел Уриил», «Архангел Варахаил», «Архангел Селафаил» и «Архангел Ягудиил». Их строителем был П. Геренс – сын выдающегося корабельного мастера, голландца по происхождению В. Геренса.149 Последний накануне скончался, и его сын, унаследовав должность, возглавил кораблестроение на Соломбале. В помощь ему и был послан Филипп Петрович, так как корабли и вспомогательные транспорты необходимо было не только быстро достроить и спустить на воду, но и срочно перевести из Архангельска в Копенгаген.

План Соломбальской верфи. 1793 г.

Такая спешка была связана со смелым стратегическим замыслом Петра I по окончательному сокрушению военно-морской мощи Швеции и утверждению господства России на Балтийском море. Северная война вступала в заключительный этап и русский флот, совместно с флотом союзной Дании, должен был обеспечить высадку сухопутных армий на юге Швеции. По словам Петра I, «потребно было вступить в самую Швецию и там силою оружия принудить неприятеля к миру». Для обеспечения операции из Ревеля в Данию были переброшены крупные силы русского флота и 40-тысячная армия, а около Аландских островов сосредоточен гребной флот с десантом под командованием генерал-адмирала Ф. М. Апраксина. Для этой же операции предназначались и вышеназванные корабли. Спущенные на воду в июне 1715 г., они в сопровождении яхты «Транспорт-Роял», менее чем через три месяца вышли в открытое море.

В то время попасть из Белого в Балтийское море можно было, только огибая Скандинавский полуостров. Почти двухмесячный путь был чрезвычайно трудным и сопровождался мощными осенними штормами при минусовой температуре воздуха. «Архангел Уриил» (капитан И. А. Синявин) и «Архангел Селафаил» (капитан Витус Беринг) благополучно добрались до места и уже 27 ноября были на рейде Копенгагена, а «Архангел Варахаил» (капитан П. Бенс) и «Архангел Ягудиил» (капитан Я. Ден) из-за повреждений и открывшихся течей были вынуждены задержаться, и пришли только весной следующего года. Во время перехода на двух последних судах умерло в общей сложности 143 человека, а многие матросы заболели и получили обморожение.150 Яхта «Транспорт-Роял» потерпела крушение в проливе Каттегат вблизи шведского Гетеборга, причем ее командир поручик Т. Хатчинсон и 25 человек команды спаслись, но попали в плен.151

На одном из вышеназванных кораблей в Данию отправился и Ф. П. Пальчиков, выполняя, вероятно, во время пути функции навигатора: в формулярном списке на 1716 г. он показан находящимся при эскадре в Копенгагене.152 К сожалению, мы не можем сказать, когда он туда прибыл – в ноябре 1715 г. с первыми кораблями, или весной следующего года с двумя задержавшимися.

В июле 1716 г. на копенгагенском рейде одновременно оказались четыре противодействующих шведам эскадры: русская, в количестве 22 вымпелов, в том числе 14 линейных кораблей, а также датская, английская и голландская. В связи с нежеланием командующих подчиняться друг другу и согласовывать между собой действия, нашли компромиссное решение: избрать в качестве командующего объединенным флотом четырех держав Петра I как единственного монарха, возглавляющего эскадру. Русский царь намеревался сразу атаковать шведский флот, находившийся в своей главной базе Карлскруне, но союзники не пошли на это. Петру I пришлось ограничиться лишь демонстративными действиями, которые все же вынудили флот противника остаться в своей базе и свернуть действия на морских коммуникациях.153

После этих событий Ф. П. Пальчиков неотлучно находился в свите Петра I более чем полгода и проделал вместе с ним долгий путь из Дании через Германию в Голландию. Можно довольно точно проследить маршрут этого путешествия, если произвести анализ расходования Филиппом Петровичем денежных сумм, регулярно получаемых им из царского Кабинета.

4 октября 1716 г. корабельный ученик находился еще в Копенгагене, где заплатил 15 червонных некоему мастеру «за дело трех моделей подъемных судов и кранов».154 28 октября он уже в Фридрихштадте, где по указу Его Величества заплатил за модель мельницы 1 червонный.155 Затем через Мекленбург свита царя прибыла в небольшой немецкий городок Перльберх (современный г. Перлеберг, расположенный в земле Бранденбург). Здесь Ф. П. Пальчиков отдал 1 ефимок егерю Прусского короля, за то, что он указал дорогу и проводил Его Величество до Гавельберха. В Гавельберхе (современный Хафельберг, расположенный в земле Саксония-Анхальт) Петр I встретился с королем Пруссии Фридрихом-Вильгельмом I и подписал с ним договор о взаимной помощи. После встречи государей в этом городе, расположенном на р. Эльбе, были сделаны несколько небольших судов, и вся свита отправилась на них в Гамбург. 16 ноября Филипп Петрович отдал «прусским мужикам за дело судов» и гребцам на «дринк-гельт» (на выпивку – Н.К.) 14 червонных.156

1 января 1717 г. Петр I, а значит и Ф. П. Пальчиков, оказались в Амстердаме и находились там до 7 марта.157 Здесь корабельному ученику поручалась ответственная миссия – организация постройки различных судов на Амстердамской верфи Ост-Индской компании, к которой привлекались опытные голландские мастера – Питерс, Гриф и фон Рен. На строительстве одного из них, торншхоута «Амстердам», Филипп Петрович трудился лично, причем в компании с самим царем. Подтверждением тому служит письмо Ф. М. Скляеву от 18 февраля 1719 г., в котором Петр I советует корабельному мастеру строить и отделывать корабли по голландской технологии, спросив как это делать у Ф. П. Пальчикова, «понеже на том торшихате (правильно: торншхоуте – Н.К.