и звук, и отзвук: из разных книг

Размер шрифта:   13
и звук, и отзвук: из разных книг
Рис.1 и звук, и отзвук: из разных книг

Из неизданной книги «Замысел» (1960)

Рис.2 и звук, и отзвук: из разных книг

* * * («Еще туман висит над городом…»)

  • Еще туман висит над городом
  • и сто сорок из-под стрехи
  • молчат, покуда перед гомоном
  • кричат вторые петухи.
  • Еще скрывается за шепотом
  • непробудившаяся страсть,
  • и капля светится под желобом,
  • вот-вот готовая упасть.
1959

* * * («Весна. По улице прошла…»)

  • Весна. По улице прошла
  • подзагулявшая гармошка,
  • и белым цветом зацвела
  • в прохладном подполе картошка.
  • Под вечер курочка тишком
  • снесла яичко, а спросонок
  • уже гуляет петушком
  • неоперившийся цыпленок.
1959

* * * («Взрыв пугливых снегирей…»)

  • Взрыв пугливых снегирей,
  • карк ворон непуганых –
  • и уже свистит хорей
  • на снегах обугленных.
  • И уже издалека –
  • не Боян ли сокола
  • выпускает в облака
  • и на лебедь –   с облака?
  • Крови, крови молодой!
  • славы, славы песенной,
  • соколиною страдой
  • на лету подрезанной!
  • А внизу –   такая рань
  • ранняя, израненная,
  • что хоть оземь грудью грянь –
  • вот оно, призвание!
  • И такой бродильный чад
  • в ельнике-орешнике,
  • что как пьяные летят
  • пчелы на подснежники!
  • Эти талые моря,
  • озими зеленые,
  • в зарослях осокоря
  • гнезда оголенные –
  • всё –   и горлицы запруд,
  • и промоен звонницы –
  • только повода и ждут,
  • чтобы разглаголиться.
  • Так звени, напоена,
  • радость двуединая:
  • молодость моя, весна –
  • песня лебединая.
1960

* * * («Как по бору да в зелену пору…»)

  • Как по бору да в зелену пору
  • с первым парнем гуляла б на пару,
  • всё поляны, лесные цветы;
  • не ходила б на Красную гору,
  • там недаром приметили паву,
  • там не зря приоделись сваты.
  • Там в подполье припрятаны яства,
  • а из дома –   не выметут сора,
  • а уж вытурят –   значит взашей:
  • молодая сноха –   для хозяйства,
  • а ночная собака –   для вора,
  • а недремлющий кот –   для мышей.
1959

* * * («Мы посадские, слободские…»)

  • Мы посадские, слободские,
  • наши ножички заводские
  • ваши сумочки от Диора
  • чик-чирик –   и адьё, мадам! –
  • шлет привет вам отдельный Жора,
  • вам и фирменным фраерам.
  • Мы на Курский к вам для прополки
  • прибываем на третьей полке
  • с петушинской братвой гулять,
  • не в ментовские рестораны
  • лебедей чесать, а в шалманы,
  • где на шухере не стоять.
  • Там, в распивочной на Тишинке,
  • где две фиксы у шустрой Нинки
  • тяжелей, чем жилищный пай
  • на двухкомнатную квартиру,
  • там оттянемся –   не до жиру:
  • хлопнул беленькой –   и гуляй!
  • А уж как мы и с чем обратно –
  • это в общем и так понятно,
  • чай не сироты, чтоб к харчам
  • не прибавить своей капусты,
  • пусть сегодня не очень густо,
  • завтра точно возьмем качан…
Конец 1950-х

* * * («Зажила вода и колос вызрел…»)

  • Зажила вода и колос вызрел.
  • Звезд мирьяды проросли в зенит.
  • В это полнолунье хруст как выстрел,
  • тишь такая, что в ушах звенит.
  • Берег. Под удилище –   полено,
  • а само удилище –   в песок.
  • Так-то, брат. И локоть на колено.
  • Гвоздик в зубы, взгляд на поплавок.
  • Вон с ведром идет знакомый дачник
  • и бросает камешек с моста:
  •  – Мой коллега, вижу, неудачник.
  • извиняюсь, надо знать места. –
  • И пройдет, гремя мостками, к даче
  • как урок… И снова тишь да гладь…
  • Уж не рыбку ль золотую, старче,
  • ты задумал на живца поймать?
  • Да уж где тут, всюду ил да тина,
  • насиделся и у дальних рек,
  • золотая рыбка –   строганина,
  • лес да тундра –   не забудешь век.
  • Вот и жди… ни клёва, ни старухи.
  • Неподвижны поплавки светил.
  • Только черви в банке, только слухи.
  • Ты не эту сказку проходил…
1958

* * * («Появился как должно он с криком на свет…»)

  • Появился как должно он с криком на свет,
  • человек, не имевший ни метрик, ни лет,
  • не умевший ходить, не умевший писать,
  • человек, не умевший и слова сказать,
  • не сказавший ни правды, ни лжи –   ничего,
  • появился –   и всё! принимайте его!
  • Чтоб никто его спутать с другими не мог,
  • привязали к лодыжке ему номерок,
  • что действительно он появился на свет,
  • выдал загс за печатью ему документ.
  • Вот он в люльке своей объезжает квартал,
  • где сосульки срываются на тротуар,
  • где работает дворник метлой и скребком,
  • где стоит постовой с милицейским свистком,
  • а вокруг –   воркование, щебет, шаги,
  • подрастают друзья, подрастают враги,
  • занимается день, и гульгулит вода,
  • и летят облака неизвестно куда,
  • и летит неизвестно куда самолет,
  • и бликующий свет за коляской идет,
  • и глядит на него, не скрывая родства,
  • вся природа в минуту его торжества!
1958

* * * («Вечером на даче…»)

  • Вечером на даче
  • свечку засвети.
  • Бабочки сгорают
  • в пламени свечи.
  • Падают под ноги,
  • падают к ногам –
  • глупая доверчивость…
  • ну а как же нам?
  • А у нас –    иначе,
  • а у нас –    не так:
  • в гости приглашает
  • закадычный враг.
  • А глаза в глазницах –
  • далеко вдали –
  • навели на мушку,
  • ждут команды –    пли! –
  • Пли! –
  • и плеск из рюмок.
  • Пли! –
  • в зубах икра.
  • Действие второе,
  • новая игра.
  • Он мне –    реверансы,
  • я ему –    поклон.
  • Шпарю как оратор
  • на магнитофон.
  • Близится развязка:
  •  – ну-ка по одной!
  • Вот он видит крылья
  • за моей спиной.
  • О глядит задумчиво –
  • грудью на столе –
  • как, сгорая, корчится
  • спичка в хрустале.
  • Спрашивай!
  • выспрашивай!
  • принимай всерьез!
  • Кто огонь,
  • кто бабочка –
  • еще вопрос!
1958

* * * («Просыпались от странных мелодий…»)

  • Просыпались от странных мелодий:
  • человек на фаготе играет,
  • а играет он так на фаготе,
  • как скрипучую дверь отворяет,
  • не спеша, постепенно, не сразу
  • он мычит музыкальную фразу.
  • Где мотив? композиция? тема?
  • вверх и вниз. вниз и вверх. нота к ноте.
  • капля к капле. по темени. в темя.
  • он гудит, он дудит на фаготе.
  • А соседи его убеждали,
  • а жильцы его предупреждали,
  • а жильцы и соседи не спали,
  • по инстанциям жалобы слали,
  • объясняя всю суть по порядку,
  • чтоб призвать гражданина к порядку,
  • чтобы выжить из дома, со света
  • тунеядца с приветом и ферта…
  • Но однажды во время концерта
  • увидали соседи соседа.
  • Не читалась с листа партитура,
  • а творилась безумное что-то,
  • и как буря была увертюра,
  • но слышна была каждая нота –
  • для кларнета, валторны, тромбона,
  • саксофона, корнет-а-пистона,
  • для гобоя, рояля, свирели,
  • контрабаса и виолончели,
  • для фагота, еще для кого-то,
  • кто уж вовсе не наша забота.
  • Пели скрипки, сойдясь в середину,
  • вздулись жилы у баритона,
  • зал подался вперед и –   отхлынув –
  • зазвучал на манер камертона.
  • И повеяло чем-то забытым,
  • чем-то давним, до времени скрытым…
  • Вспоминали: живет за стеною,
  • ну хотя б обзавелся женою,
  • а фагот, он такой, понимаешь,
  • для любимой на нем не сыграешь…
  • Плыл мажор озорной и могучий
  • и плевать, что не слышно фагота! –
  • в этой сшибке и пенье созвучий
  • был и пафос его, и работа.
  • А когда оборвется звучанье,
  • есть секунды победы и муки:
  • это зал разразится молчаньем
  • и опешат счастливые руки!
1960

* * * («Ночной город…»)

  • Ночной город,
  • молчаливый и мокрый;
  • на остановке у края лужи –
  • запоздалый троллейбус, похожий на аквариум,
  • от переднего колеса –   волны,
  • а задним –   берегись –   обдаст!
  • Ночной город.
  • уже погасили огни
  • стрелы подъемных кранов,
  • уже после гимна смолкли
  • оглохшие за день рупора.
  • Ночной город.
  • есть в нем свои открытия,
  • когда в подъезде под лестницей
  • торопливо целуются,
  • когда на безлюдной улице
  • читают на память стихи.
  • Ночной город,
  • прости за бессвязное бормотанье.
  • я бы тоже хотел
  • так уметь молчать,
  • как курсант у твоего мавзолея.
  • я бы тоже хотел
  • три раза услышать сердце
  • в промежутках
  •                       между
  •                       каждым
  •                       ударом
  •                       курантов…
1959

* * * («Прихваченные изморозью лужи…»)

  • Прихваченные изморозью лужи.
  • Еще дождит. А скоро и зима.
  • А скоро снег. Ты знаешь это лучше.
  • Наверное, ты ждешь его сама.
  • Обшарпанный подъезд. Навес у дома.
  • И в шашечку такси из полутьмы.
  • Всё это так забыто. Так знакомо.
  • И двое незнакомых –   это мы.
  • Две тени, не очерченные четко.
  • Два профиля, размытых на стене.
  • Намокший плащ. Торчащая прическа.
  • Щека для поцелуя –   это мне.
  • К чему слова. Достаточно и жеста.
  • Что было или не было –   прошло.
  • Тебя ли выкликают из подъезда,
  • меня ли ждет зеленое стекло?..
  • Врываясь в свет, накрапывает с неба
  • последний дождь, смывает след колес.
  • А скоро снег. А скоро тучи снега…
  • Всё к лучшему, как говорил Панглос.
1958

* * * («В каске желтой, час за часом…»)

  • В каске желтой, час за часом,
  • в шубе черной, день за днем,
  • он ходил, дозорным глазом
  • озирая всё кругом.
  • Он ходил и думу думал,
  • неуставно дым пускал
  • и винтовку книзу дулом
  • на одном плече таскал.
  • А внизу теснилась школа,
  • бестолково шел урок.
  • Почему же бестолково?
  • Бестолочам невдомек.
  • Шел урок, учитель сонный
  • раздраженно мел крошил,
  • а в окне как заведенный –
  • он кружил, кружил, кружил.
  • Видно было и воронам,
  • да не ведал педсовет,
  • что над каждым охламоном
  • выше есть авторитет.
  • И чего он, в каске медной
  • верхогляд и свинопас,
  • небожитель неприметный,
  • почему он мучит нас?
  • Потому что нет приятней,
  • чем окинуть с высоты
  • фабрики и голубятни
  • и капустные листы,
  • потому что в окулярах
  • необыкновенный мир:
  • жар стреляет в самоварах
  • и потрескивает тир.
  • Там весь мир как на ладони:
  • и вдали аэроплан,
  • и коза на стадионе,
  • и кинотеатр «Вулкан»,
  • и на штрипках шаровары,
  • и в хлеву любая клеть,
  • а пожары так пожары –
  • есть на что и посмотреть,
  • и сады, сады без счета,
  • и вокруг –    во весь размах –
  • город с птичьего полета
  • с караульным в небесах!..
  • Может быть, всё дело в этом,
  • в этом, а ни в чем ином,
  • и не стал бы я поэтом,
  • не маячь он за окном,
  • ведь оттуда надо мною
  • вспыхнула моя звезда!
  • Жизнью, памятью, судьбою
  • всё тянусь еще туда.
1960

Осажденный. 1238 (поэма)

1
  • За лесами за зимними –
  • ни огня, ни жилья.
  • Глянь озерами синими,
  • выйди, радость моя!
  • Вечно песня не вовремя.
  • Хочешь, я подпою?
  • Из огня да и в полымя,
  • а не то –   в полынью.
  • Не по мерке свобода нам,
  • нам, в чужие края
  • занесенным, запроданным,
  • вечна воля твоя.
  • За борами за дивьими
  • тишь такая –   аж звон.
  • Грянь ручьями да льдинами
  • на распутьи времен.
  • Пусть кручины изгладятся,
  • как морщины с лица.
  • Встань же, радость-красавица,
  • супротив молодца!
  • ……..
  • Развевается на ветру волос.
  • Наливается поутру колос.
  • Подымись с крыльца на забрало.
  • Помолись за отца и за брата.
  • А мы тоже не бьем баклуши,
  • А и пьем-то мы не по чину,
  • Нальем первый ковш да осушим
  • Да приступим к зачину.
2
  • Базарный день на площади:
  • возы,
  •          возы,
  •                   возы,
  • купцы, земяне, лошади,
  • аршины да весы.
  • Горят румянцы девичьи
  • и по плечам платки.
  • Проходят шубы беличьи,
  • худые армяки.
  • Всё хваты да работники
  • и речью не глумцы:
  • и кузнецы, и плотники,
  • и златокузнецы.
  • Кричат товары хитрые,
  • играет бирюза,
  • а бусы малахитовые –
  • разбегись глаза!
  •  – Берешь сережки суженой?
  •  – Берем! – и руку в бок
  • да топ колодкой суженной,
  • аж побелел сапог.
  • Не в Киеве,
  • не в Суздале,
  • а посреди Торжка
  • не отлетел бы с удали
  • каблук от сапожка!
3
  • Над городом,
  • над гомоном
  • кабацкий смех и плач.
  • Туда ходили гоголем,
  • оттуда –   окарачь.
  • Уважишь пивом-брагою –
  • и воздадим вином.
  • Полы под пьяной братией
  • ходят ходуном.
  • Кончане закуражатся,
  • нальют –   не донесут.
  • Ой, головы закружатся!
  • Ой, ноги не спасут!
  • Гуляет свет по маковке.
  • Гуляет гульнем голь.
  •  – Посадского –   по матушке!
  •  – А кто над ним? – Изволь!
  • Вчера свое не допили,
  • так уж теперь возьми!
  • А завтра ляжем во поле
  • грешными костьми.
  • ________________
  • Что ты ходишь враскосяк,
  • присядь к другу.
  • Ох, силен синяк
  • под пьяную руку!
  • А не стоишь синяка –
  • ступай к Богу!
  • Ой, земля зыбка
  • под пьяную ногу!
  • …….
  • И мы подсядем к коржику,
  • Подсядем, а засим
  • Нальем еще по ковшику,
  • Выпьем да заку-сим,
  • Нам сказ держать,
  • Нам песни петь,
  • Нам надо голову иметь.
4
  • Теплым-теплый, без шапки, без денег
  • выходил Егорка-весельник.
  • В домотканых портках да в опорках
  • выходил прохладиться Егорка.
  • Рассыпал он присловицы горохом,
  • знать, недаром слыл первым скоморохом.
  • Шутка шуткой, а правда-то смекается.
  • Ходит, чешет язык, насмехается,
  • ходит, чешет язык, насмехается,
  • на ворота именитые сморкается.
  • Говорит что говорят,
  • ну да мало ль говорят?
  • Мол, посадник –   молодец,
  • праведник-сусальник.
  • В каждой горнице малец –
  • вылитый посадник.
  • Говорит что говорят,
  • мол, напрасно говорят.
  • У попа всего приход –
  • попадья с поповной,
  • а и тот дает приплод –
  • борова с попоной.
  • Слепнет курица. День смеркается.
  • Шутка шуткой, а правда-то смекается.
  • Тут и взяли шутника под локотки
  • по словечку сердобольного посадника,
  • взяли под руки, задрали портки
  • да и выбили всю пыль из охальника!
  • ……..
  •  – Ой ты ласка моя,
  • Складень в три образка.
  • Ой ты сказка моя,
  • Сказка-присказка.
  • Что ты, присказка,
  • Киснешь зелено?
  • И не высказать.
  • И не велено.
  • ________________
  •  – Чем начать мое слово,
  • Чем начать?
  • То ль в молчанку играть,
  • То ль кричать.
  • Грянет колокол чуть свет,
  • Крикнет кочет.
  • Начинать-то начнешь,
  • Да чем кончишь?
5
  • Не брех над ухом скомороший,
  • не бой кулачный: чья взяла? –
  • с заутрени звонарь сполошный
  • раскачивал колокола.
  • Качал, оглохши от ударов.
  • Шли веси на тревожный зов.
  • Всполох был шире всех базаров,
  • мощнее медных голосов.
  • Кипи, молчанье гробовое!
  • Мятись, народная беда!
  • …Идет нечистый с татарвою.
  • Грядет несметная Орда…
  • ……..
  • У Батыя, у сучьего сына,
  • сорок жен молодых.
  • У Батыя, у сучьего сына,
  • тьма коней вороных.
  • У Батыя, у сучьего сына,
  • туча сабель кривых.
  • Я не знаю, что лучше: сгинуть
  • аль остаться в живых?
  • ……..
  • Ой не сладко от горькой,
  • и не сладко от сладкой –
  • то боярин с веревкой,
  • то татарин с удавкой.
  • Слиплись свечи в огарки,
  • а горели высоко.
  • То ль на ноги –   ногавки,
  • то ль на череп –   сокол.
  • Веселы вы, денечки,
  • аж охрипли от крику.
  • То ли выкуп –   на бочку,
  • то ли голову –   на пику.
6
  • Ох, не ровен час,
  • смолкла горлица.
  • Шестикрылец за горлицей гонится.
  • Ох, черна тоска
  • в белой горнице.
  • Сам Иванка-посадник горбом горбится.
  • Не братина ходит по кругу, не брага из чана,
  • думу думает купеческая братчина.
  • Бородатые да носатые,
  • крепколобые, крепкозадые.
  • Беда бороде:
  • смуты в го-ро-де.
  • Что ты хмуришься?
  • Что ты прячешься?
  • Не откупишься.
  • Не отплатишься.
  • И мошной плати,
  • и женой плати,
  • а запросят недоимку –
  • головой плати!
  • Не братина ходит по кругу, не брага из чана,
  • хорохорится купеческая братчина.
  • Православные, честные,
  • кунья шуба, волчья сыть.
  •  – На’б тощиться для Батыя,
  • ручку им позолотить.
  • Ох, да горлица не слышна.
  • Ох, да в горнице тишина.
  • Засопели, как засовы, носы.
  • Золотишко высыпай на весы.
  • Заскрипели лавки, как на помин.
  • Встал посадник над глыбами спин.
  • Он глазами полоснул по глазам;
  • бородою он кивнул бородам.
  •  – Если с женами больше не жить –
  • не возропщем.
  •  – Если головы надо сложить –
  • не возропщем.
  •  – Но поди затяни поясок,
  • если наг с головы и до ног,
  • ай удавка честному народу –
  • лучше в воду!
  • Расползаются круги по воде.
  • Закивала борода бороде.
  •  – Прав Иванка.
  •  – Будем локти кусать.
  • И посадник рассудил:
  •  – Отказать!
  •  – До последнего
  • будем стоять.
7
  • А и что теперь городить огород,
  • многодумный князь, собирай народ.
  • Развязав мошну у ночных ворот,
  • подались купцы в мощный Новгород.
  • А ночи тихи,
  • тише тихого.
  • Из воды сухим?
  • Лихо вам?
  • Сомкнешь уста –
  • не сомкнешь веки.
  • Глядь, с утра в ворота –
  • сбеги, сбеги.
  • Ни хоругвь не спасет, ни собор,
  • если сабля твоя не востра.
  • Владимир –   горящий костер.
  • Рязань –   круг от костра.
  • С поля туча ползет с голосами.
  • А Князь-Новгород глух за лесами.
  • А и что теперь городить огород.
  • Ай, Иванка, Иванка, ополчай народ!
  • Молчуны, говоруны, бояре, смерды,
  • мы у жизни не равны.
  • Равны у смерти.
  • Сеча гирькою по темечку –   как мачеха нежна,
  • и отдал бы башку, да самому нужна.
  • Чем заплатим, гадать не берусь,
  • головою заплатим аль боком.
  • Не за князя стоим,
  • а за Русь!
  • Не попом укрепились,
  • а Богом!
  • ……..
  • Если жизнь одна,
  • То и смерть одна.
  • Если ковш пустой,
  • Наливай вина.
  • Черный ворон пролетит,
  • Бросит перышко
  • В снег пуховый
  • На удел роковой.
  • Опрокинем-ка третью до донышка,
  • А потом –   по губам рукавом.
8
  • Что молодцу слава посмертная,
  • да знать бы: без сраму живу.
  • Последняя ночка. Последняя.
  • Жалей молодую жену.
  • Подумать, и года не прожили,
  • а сразу слюбились на жизнь.
  • И вот уж под Матерью Божией,
  • под Спасом –   во гробы ложись.
  • А были денечки не промахи.
  • Не вам ли, медовым, пришлось
  • ослепнуть от белой черемухи,
  • под ливнем промокнуть насквозь.
  • Сон короток, он намечается
  • под утро, а где тут до сна.
  • Ни ветра, а ветка качается.
  • Не спит молодая жена.
9
  • Вои –   в сборе.
  • Кони –   в сбруе.
  • Помолись в соборе
  • да в землю сырую.
  • Дьяки –   в рясах.
  • Попы –   в ризах.
  • Спаси, Спасе,
  • исход близок.
  • Хоругви, свечи.
  • По коже мороз, поди.
  • Постоим на сече,
  • Господи, Господи!
  • Голубь без голуби –
  • голубь сирый.
  • Господи, Господи,
  • дай силы!
  • Поганые с поля
  • тыном обстали.
  • Смерть ли, неволя –
  • стой на забрале.
  • Муки ли крестные,
  • други ль в крови, –
  • Матерь Небесная,
  • благослови!
10
  • Стрелы ли под небо взмыли,
  • головы ль наземь упали,
  • звон ли расходится, или
  • плат расстилают печали –
  • зова не слышно Зовущего,
  • да и откликнуться нечем,
  • кроме как клекота, рвущего
  • сердце и пьющего печень…
  • ……..
  • ……..
  • ……..
  • ……..
11
  • Не прощу, не прощу, не прощу.
  • Не помочь, не помочь вам, кончане.
  • Пращник камень загнал в пращу,
  • лучник выбрал стрелу в колчане.
  • Не прощу, не прощу, не прощу,
  • а прощу –   так по смерти приснятся:
  • тетивы одноглазый прищур
  • и на палице сжатые пальцы.
  • Не прощу, не прощу, не прощу,
  • до недоброго срока запомню:
  • не сидеть на престоле прыщу,
  • не писать на Руси законы!
  • Трубы грянут –   голов не снести.
  • Трупы лягут –   топчите конями!
  • Отомстим, отомстим, отомстим.
  • Куликовская сеча –   за нами!
12
  • Лают лисы, воют волки, кружит галенье.
  • Две недели отбивается Торжок.
  • Ой вы, светы мои, близкие и дальние.
  • Губы стынут. На губах –   снежок.
  • В стенах стрелы, в стенах стоны, стены низкие.
  • На ордынца лей кипящую смолу!
  • Ой вы, светы мои, дальние и близкие,
  • бьет таран, и татарье –   в дыру.
  • Коли старость, коли молодость жива еще,
  • стой до хрипа, стой у смерти на краю.
  • Здесь я, с вами, в осажденном и пылающем
  • на избитье, зубы сжав, стою.
  • Рубят старых, режут малых, крики в воздухе.
  • Дым стоит, и пух летает во дворах.
  • Едет знамя на коне девятихвостое,
  • едет знамя о пяти углах.
  •  – Вот и срок пришел. Расстанемся, как водится.
  •  – Прощевай, талань. Прощай, лихой Торжок.
  • Ты прости-прощай, несуженая вольница.
  • Губы стынут. На губах –   снежок…
13
  • Полыхали пожары,
  • не стихали пять дней.
  • Уводили татары
  • за Волгу коней.
  • Кони ржали в трясинах,
  • был разлив на носу.
  • Как вдова голосила
  • неясыть в лесу.
  • Где Егорка безотчий?
  • Где Иванка-отец?
  • Ворон выклевал очи,
  • меч в золе кладенец.
  • За семью ли веками
  • от низин да болот
  • топь вспарит облаками
  • и татарник взойдет.
  • Над забытым колодцем,
  • над зацветшей водой
  • встань обугленным солнцем,
  • крестный полдень мой!
  • ______________
  • Скачи иноходцем за поле,
  • синицей лети за моря,
  • моя молодая неволя,
  • плененная песня моя.
  • Осталась.
  • Склонилась и плачешь.
  • Над бурой крапивой стоишь.
  • Скачи!
  • А куда ты ускачешь?
  • Лети!
  • А куда улетишь?
  • 25 декабря 1959 – 6 января 1960

«Из трех тетрадей». Книга стихов (1976)

Рис.3 и звук, и отзвук: из разных книг

Посад

* * * («Под вечер, только сняли валенки…»)
  • Под вечер, только сняли валенки,
  • мороз устроил чертовщину –
  • скрипел, как сторож на завалинке,
  • сопел, почесывая спину,
  • он знал: когда он не поленится,
  • а хватит оземь рукавицы,
  • в сарае вырастет поленница,
  • и в доме печка задымится,
  • и уголек в золу закатится,
  • и, чтобы возместить пропажу,
  • у печки ста́рина усядется
  • разматывать слепую пряжу,
  • и осмелевшие от голода
  • на чердаке проснутся крысы,
  • которые спаслись от холода
  • лишь потому, что снег на крыше,
  • и белым-белая беспутица
  • в метелице угомонится,
  • и если лошадь не заблудится,
  • то заплутается возница,
  • и то не сирины стеклянные
  • засвищут из морозной рощи,
  • а стрикулисты бесталанные,
  • а может, их живые мощи.
  • ……..
  • Так сон, не зная сам, что сбудется,
  • прислушивался из постели,
  • как свистуны морозной улицей
  • брели куда глаза глядели…
1959
Илья
  • То ли вёдро, то ли льет как из ведра.
  • Петухи прокукарекали. Пора!
  • Время делу, хватит дрыхнуть на боку!
  • Взял бы палицу –   да сдвинуть не могу.
  • Двадцать лет уже я сиднем сижу.
  • Двадцать лет уже я лежнем лежу.
  • А еще десять лет мне сидеть,
  • десять лет мне на дорогу глядеть.
  • Дело будет, еще рано помирать.
  • Три дороги мне еще выбирать.
  • А покамест ни седла, ни коня –
  • только песни про запас у меня.
  • Сколько песен у родной стороны –
  • то ли свадьба, то ли похороны:
  • гляну вправо –   величая поют,
  • гляну влево –   отпевая поют.
  • Черный бор. Волчья степь. Воля вольная.
  • Ой ты, родина моя! Ой ты, боль моя!
  • Вот гляжу я с покаянною улыбкою:
  • не покажутся ль калики за калиткою?
1960
* * * («Зима. Мороз. Трусит кобылка…»)
  • Зима. Мороз. Трусит кобылка
  • по снегу, и –   красней зари –
  • на теплый злак из-под копыта
  • выпархивают снегири.
  • Зима. Мороз. Месить бы тесто,
  • топить бы печь –   да недосуг:
  • вождь похоронного оркестра
  • вставляет костяной мундштук.
  • И бабы, закрывая трубы,
  • спешат от жаркого труда
  • туда, где индевеют шубы,
  • туда, где трудится труба,
  • туда, где всё до слез знакомо:
  • слова и взгляды из-под век,
  • стенокардия, и саркома,
  • и долгий день, и краткий век.
  • О скорбный марш –   один и тот же
  • средь свадеб, войн и перемен, –
  • стучи, стучи в свиную кожу,
  • работай легкими, Шопен!
  • Смолкает разговор в народе.
  • Венки выносят из дверей…
  • Писать бы лучше о природе,
  • ну хоть про тех же снегирей.
1960
* * * («На камешке, у бережка…»)
  • На камешке, у бережка
  • сидит, бубнит под нос.
  •  – Что мелешь ты, Емелюшка?
  •  – Да ничего… Овес…
  • Сидит да сучит бороду.
  • Столетия идут.
  • А бабы выйдут по воду –
  • с три короба наврут.
  • А слухи в каждом коробе,
  • что шут его крестил:
  • поймал-де щуку в проруби,
  • поймал, да отпустил.
  • А щука-де ученая –
  • с Емелей говорит.
  • О чем? Тут дело темное,
  • не зря, видать, сидит.
  • А смолоду, а с голоду –
  • холера да война.
  •  – А кто же мутит воду-то?
  •  – А всё она, она.
  • По щучьему велению –
  • ступайте в печь, дрова!
  • По щучьему велению –
  • зубастые слова!
  • У вас –   волочат волоком,
  • у нас –   наоборот:
  • летит ковер под облаком,
  • крестьянский самолет.
  • У вас –   указ, не иначе,
  • указ везет гонец.
  • А мы –   на печке сидючи
  • прибудем во дворец.
  • А в царстве замечается:
  • дела идут не так.
  • А в царстве заручаются –
  • сиди себе, дурак.
  • А он на трон не зарится,
  • живет да хлеб жует.
  • А щука –   слышишь? – жарится.
  • А сказке –   свой черед.
1961
* * * («Этот город деревянный на реке…»)
  • Этот город деревянный на реке
  • словно палец безымянный на руке;
  • пусть в поречье каждый взгорок мне знаком
  • как пять пальцев, – а колечко на одном!
  • Эко чудо –   пахнет лесом тротуар,
  • пахнет тесом палисадник и амбар;
  • на болотах, где не выстоит гранит,
  • деревянное отечество стоит.
  • И представишь: так же сложится судьба,
  • как из бревен деревянная изба;
  • год по году –   не пером, так топором –
  • вот и стены, вот и ставни, вот и дом.
  • Стой-постой, да слушай стужу из окон,
  • да поленья знай подбрасывай в огонь;
  • ну а окна запотеют от тепла –
  • слава Богу! Лишь бы крыша не текла!
1965
Георгики
I
  • Капуста в Павловском Посаде.
  • Капуста! – и бело в глазах:
  • на взбеленившемся базаре,
  • и на весах, и на возах.
  • Чуть свет затопит мама печку,
  • и рукава я засучу,
  • да наточу на камне сечку,
  • да сечкой в ящик застучу.
  • Как никогда легко и ясно,
  • как будто в первый раз люблю:
  • чисто-чисто,
  • часто-часто,
  • мелко-мелко
  • изрублю.
  • О, та капуста из раймага
  • того гляди сведет с ума:
  • бела как белая бумага,
  • бела как ранняя зима.
  • Уходит боль… Не оттого ли
  • стоишь как вкопанный в дверях:
  • горят, горят огнем мозоли,
  • стучат, стучат во всех дворах.
  • Под утро иней ляжет густо
  • на крыши, взбудоражит сны.
  • Скрипит, скрипит, как снег, капуста,
  • и снег скрипит, как кочаны…
1960
II
  • В воскресный день в начале сентября,
  • когда недели две до листопада,
  • весь город валит валом на поля,
  • в руке мешок, а на плече лопата.
  • Вот здесь, вблизи проселочных дорог,
  • невдалеке от заводских окраин –
  • дави на штык да жми на черенок,
  • поскольку ты кормилец и хозяин.
  • Копай, копай, да слушай стук лопат,
  • да думай, думай –   тайно или явно:
  • Москва слезам не верит –   это факт,
  • а уж районный город –   и подавно.
  • Он лупит завидущие глаза.
  • Он тянется своей большою ложкой.
  • Он, может быть, и верит в чудеса,
  • но прежде запасается картошкой.
  • Она прекрасна, как сама земля
  • прекрасна. Отчего ж тогда не рада
  • твоя душа? Какая ей досада
  • на этот день в начале сентября?
1961
III
  • У нас живут на огороды.
  • Наш первый праздник –   первый сбор.
  • Как бы на торжище природы,
  • таскают овощи во двор.
  • Как будто курица-несушка
  • кудахчет по двору с яйцом,
  • гремит дубовая кадушка
  • с заплесневелым огурцом.
  • Не знатоку чесать в затылке,
  • но дело ль, числясь знатоком,
  • баклуши бить, когда в парилке
  • сшибают плесень кипятком?
  • И вот сосед снимает китель,
  • фуражку вешает на гвоздь.
  • Он, огородник и любитель,
  • почуял страсть и даже злость.
  • О, как ему осточертело –
  • дежурка… граждане… народ…
  • Вот огурцы –   другое дело.
  • Деревня… Детство… Огород…
  • Соли, соли, пока не поздно,
  • смурную душу отводи,
  • гляди не грозно, а серьезно
  • и даже весело гляди.
  • Чтобы никто не взял на пушку
  • ни за понюшку табака,
  • соли да камень на кадушку
  • клади –   тяжелый, как судьба!
1964
* * * («За амбаром, за сквозным забором…»)
  • За амбаром, за сквозным забором
  • на тесовой струганой скамье
  • говорим неспешным разговором
  • со старухой о житье-бытье.
  • День-деньской она всё шьет да порет,
  • моет пол да садит огород
  • и за мукой мученской не помнит,
  • сколько лет спокойной жизни ждет.
  • Да и что ей, бабе деревенской,
  • что ей помнить, темной да босой?
  • Николай-угодник, не побрезгуй,
  • одели дешевой колбасой!
  • Эх, недоля –   улица да поле! –
  • по-крестьянски окрестила лоб
  • и сложила руки на подоле:
  •  – Мне б теперь попариться да в гроб.
  • Не забуду: пахло свежим тесом
  • и на ребра покрасневших крыш
  • падал стриж и прямо перед носом
  • круто взмыл, распарывая тишь.
  • И томились в сумерках задворки,
  • и горел как проклятый закат,
  • и глядел невидящий и долгий
  • взгляд ее… Ее потухший взгляд…
1965
По воду
  • Дня не видно за летней страдою.
  • Мама знает –   не буду упрямиться.
  •  – Ты сходил бы, сынок, за водою,
  • а то вовремя мне не управиться.
  • Я пойду за палатку, за церковь,
  • буду ведра на дужках раскачивать,
  • а потом зацеплю на зацепку,
  • стану медленно ворот раскручивать.
  • Вот кручу я, а сам вспоминаю
  • всё о ней да о ней –   на беду мою,
  • и пока я ведро подымаю,
  • обо всем, обо всем передумаю.
  • Изменить ничего не изменишь,
  • крутишь ручку –   она уже теплая.
  • Ах, колодец, тебя не измеришь –
  • темен сруб, как душа ее темная.
  • Подымать –   это надо привычку.
  • Расплескаешь… А к слову заметится:
  • не поймать, если выпустишь, ручку –
  • как ошпаренная завертится.
  • Я ведро подымаю руками,
  • а бока запотевшие, потные.
  • Я к ведру прилипаю губами –
  • словно губы ее: холодные.
  • Ходит в горле кадык, льет за ворот.
  • Рукавом –   не подумайте: плачу я –
  • утираюсь и снова за ворот,
  • жму на ручку –   а ручка горячая.
  • Я спешу: мама ждет не дождется,
  • а ведро так и ходит по проводу,
  • так и бьется о стенки колодца!
  •  – Как за смертью слать тебя по воду.
1960
* * * («Уходим – разно или розно…»)
  • Уходим –   разно или розно.
  • Уйдем –   и не на что пенять.
  • В конце концов, не так уж поздно
  • простить, хотя и не понять.
  • И не понять… И только грустно
  • свербит октябрь, и потому –
  • яснее даль, темнее русло,
  • а выйду –   в листьях потону.
  • О шелест осени прощальный,
  • не я в лесу, а лес во мне –
  • и плеск речной, и плес песчаный,
  • и камни на песчаном дне.
  • Набит язык, и глаз наметан.
  • Любовь моя, тебя ль судить?
  • Не то чтоб словом, а намеком
  • боюсь тебя разбередить…
1960
* * * («Класть ли шпалы, копать ли землю…»)
  • Класть ли шпалы, копать ли землю
  • хоть несладко, да не впервые.
  • Вот и выдалось воскресенье,
  • о плечистая дева Мария.
  • В рельсы вмерз аккуратный домик
  • в стороне от транзитных линий.
  • Хлопнешь дверью –   как на ладони
  • водокачка да острый иней.
  • В полушубке, сидящем косо,
  • в черных чесанках, сбитых набок,
  • покрасневшая от мороза,
  • волочишь ты мужичий навык.
  • Ты приходишь в пару из стужи,
  • в белом облаке довоенном –
  • вот он, дом: ни отца, ни мужа,
  • только снимки –   в упор –   по стенам.
  • В жадном взгляде, в святом упрямстве,
  • в складках рта, где легла забота –
  • и нелегкое постоянство,
  • и неженская та работа.
  • По привычке хоть что-то делать
  • и пошила, и постирала.
  • Вот и нечего больше делать.
  • Постелила… Постояла…
  • Руку вытянешь –   никого там.
  • Закричала бы что есть мочи!
  • …Бьет прожектор по синим стеклам.
  • Мелко вздрагивает вагончик.
  • Притерпелось –   и не изменишь,
  • под соседний стук засыпаешь
  • и куда-то всё едешь, едешь,
  • а куда –   и сама не знаешь.
1959
* * * («Непостоянная погода…»)
  • Непостоянная погода –
  • то заморозки, то жара –
  • как непосильная свобода
  • меня преследует с утра.
  • И то сказать: ложусь я поздно,
  • встаю с тяжелой головой
  • и грустно слушаю, как грозно
  • гремит прибой береговой.
  • И грустно думаю… Когда-то,
  • возможно, что еще вчера,
  • росла сосна… Теперь опята
  • растут на пне среди двора.
  • К чему бы эта чертовщина?
  • К разладу? К осени? К зиме?
  • Еще не умер –   годовщина
  • со дня кончины на уме.
  • И на душе темно от мути,
  • и смутно помнится мечта
  • вздремнуть в бревенчатом уюте
  • на печке, теплой от кота.
  • Куда хватил! Чиновник бедный,
  • в кругу своих чиновных дел
  • томимый скукой кабинетной,
  • запечных сказок захотел?
  • Так вот она, твоя морока,
  • твоя дорога, дуралей:
  • ищи, как говорится, Бога
  • в себе самом, да слезы лей,
  • да простодушно жди у моря
  • погоды с первым комаром,
  • да мыкай счастье или горе
  • с терпеньем, равно и с добром.
  • А если дождь без передышки,
  • то кто же в этом виноват?
  • Едва забудешься –   все шишки
  • тебе на голову летят.
1964
* * * («Начальник милиции вышел в отставку…»)
  • Начальник милиции вышел в отставку.
  • Как после болезни идет на поправку:
  • пьет с ложечки, смотрит семейные фото,
  • пока не осилят хандра и дремота.
  • Вот, поднятый гимном, едва не спросонок
  • он шлепает в белых казенных кальсонах.
  • Потом, не по букве служебной науки,
  • на них надевает гражданские брюки.
  • Потом, расправляя за поясом складки,
  • на воздух выходит. Глядит: всё в порядке.
  • Вот, чиркая спичкой, садится на лавку.
  • Он здесь размышляет. Он вышел в отставку.
  • Весомые даты… Высокие вехи…
  • Висят в гардеробе былые доспехи.
  • Но жизнь прожита –   ни почета, ни славы,
  • лишь хваткая память: статьи да облавы,
  • конспекты основ да разносы в дежурке,
  • да злые окурки, да шнур в штукатурке.
  • А жил он, по совести, не без приварка,
  • закону служил, как овчар и овчарка,
  • да боком выходят его аппетиты:
  • и овцы не целы, и волки не сыты.
  • Ну хватит! – он в лавку воткнул папиросу.
  • Чего рассуждать! – он берется за прозу,
  • за тяпку берется –   окучивать грядки.
  •  – Как жизнь? – говорю.
  •  – Ничего. Всё в порядке.
1961
Попугай
  • Мой удел невелик. Полагаю,
  • мне не слышать медовых речей.
  • Лучше я заведу попугая,
  • благо стоит он тридцать рублей.
  • Обучу его разным наукам.
  • Научу его всяким словам.
  • На правах человека и друга
  • из него человека создам.
  • Корабли от Земли улетают.
  • Но вселенская бездна мертва,
  • если здесь, на Земле, не хватает
  • дорогого для нас существа.
  • Друг предаст, а невеста разлюбит,
  • отойдет торжествующий враг,
  • и тогда среди ночи разбудит
  • вдохновенное слово:
  • – Дур-рак!
  • Что ж, сердись, если можешь сердиться,
  • да грошовой едой попрекай.
  • Бог ты мой, да ведь это же птица,
  • одержимая тварь –   попугай!
  • Близоруко взгляну и увижу:
  • это он, заведенный с утра,
  • подарил мне горячую крышу
  • и четыре холодных угла.
  • Так кричи над разбуженным бытом,
  • постигай доброту по складам.
  • Я тебя, дуралея, не выдам.
  • Я тебя, дурака, не продам.
1961
Дельвиг

Из трубки я выдул сгоревший табак,

Вздохнул и на брови надвинул колпак.

А. Дельвиг
  • В табачном дыму, в полуночной тоске
  • сидит он с погасшею трубкой в руке.
  • Смиренный пропойца, набитый байбак,
  • сидит, выдувая сгоревший табак.
  • Прекрасное время –   ни дел, ни забот,
  • петух, слава Богу, еще не клюет.
  • Друзья? Им пока не пришел еще срок –
  • трястись по ухабам казенных дорог.
  • Любовь? Ей пока не гремел бубенец,
  • с поминок супруга –   опять под венец.
  • Век минет, и даром его не труди,
  • ведь страшно подумать, что ждет впереди.
  • И честь вымирает, как парусный флот,
  • и рыба в каналах вверх брюхом гниет.
  • Жизнь канет, и даром себя не морочь.
  • А ночь повторяется –   каждую ночь!
  • Прекрасное время! Питух и байбак,
  • я тоже надвину дурацкий колпак,
  • подсяду с набитою трубкой к окну
  • и сам не замечу, как тихо вздохну.
  • Творец, ты бессмертный огонь сотворил:
  • он выкурил трубку, а я закурил.
  • За что же над нами два века подряд
  • в ночах обреченные звезды горят?
  • Зачем же над нами до самой зари
  • в ночах обреченно горят фонари?
  • Сидит мой двойник в полуночной тоске.
  • Холодная трубка в холодной руке.
  • И рад бы стараться –   да нечем помочь,
  • уж больно долга петербургская ночь.
1962
* * * («В полуночь петух на деревне…»)
  • В полуночь петух на деревне
  • кричал, и в соседних дворах
  • собаки зашлись, и деревья,
  • обстав, скрежетали впотмах.
  • И желуди шлепались оземь,
  • шурша в прошлогодней листве
  • как мыши, и шастала осень,
  • с которой я в дальнем родстве.
  • Я понял: погода ломалась,
  • накатывался перелом,
  • когда топором вырубалось
  • всё то, что писалось пером;
  • когда отсыревшая спичка
  • от медленного сквозняка
  • шипела и фыркала вспышка,
  • как кошка во тьме чердака.
  • И я, ослепленный доверьем,
  • не ведал, что мне на роду,
  • но пристально слушал деревья,
  • уставив глаза в темноту…
1963
* * * («Еще темны леса, еще тенисты кроны…»)
  • Еще темны леса, еще тенисты кроны,
  • еще не подступил октябрь к календарю,
  • но если красен клен, а лес стоит зеленый,
  •  – Гори, лесной огонь! – я говорю.
  • А он, лесной огонь, до срока затаится,
  • он в рощу убежит, чтоб схоронить пожар,
  • но если красен клен –   и роща загорится
  • и засвистит, как тульский самовар.
  • Гори, лесной огонь, багровый, рыжий, алый,
  • свисти в свое дупло тоской берестяной.
  • Не надо ничего –   ни денег мне, ни славы,
  • покуда ты горишь передо мной.
  • У нас одна душа в сквозном и скудном мире,
  • и дом у нас один –   ни крыши, ни угла.
  • Гори, лесной огонь, лети на все четыре
  • и падай на спаленные крыла!
1963
* * * («Гибрид пекарни с колокольней…»)
  • Гибрид пекарни с колокольней,
  • завод, где плоть перегорает,
  • трубою четырехугольной
  • седьмое небо подпирает.
  • А отдаленнее и ниже,
  • вокруг хозяйства заводского –
  • прах, расфасованный по нишам
  • в стенах монастыря Донского.
  • Я, разводя кусты руками,
  • брожу здесь утром спозаранок,
  • где урны белыми рядами
  • глядят на мир из темных рамок.
  • Глядят глазами тайной тайных,
  • ведут торжественной строкою
  • от фотографий моментальных
  • к монументальному покою.
  • А мне –   и памяти не надо,
  • мое со мной, и тем пристрастней
  • гляжу, не отрывая взгляда,
  • с улыбкой, может быть, напрасной.
  • Что смерть? Мне выход не заказан.
  • Когда черед придет за мною,
  • перед живыми я обязан
  • лежать в земле и стать землею.
  • Она опять придаст мне силы,
  • я вскину ствол наизготовье,
  • ветлою встану из могилы
  • у собственного изголовья.
  • А им –   ничем не стать отныне:
  • ни земляникой, ни ветлою.
  • Их обособила гордыня,
  • подняв свой пепел над землею.
  • Ах, мальчик, что он понимает,
  • когда, захваченный игрою,
  • их простодушно поливает
  • водопроводною водою?
1963
* * * («Когда бомбили Мюнхен и предместья…»)
  • Когда бомбили Мюнхен и предместья,
  • засыпав город щебнем и золой,
  • когда проклятья и моленья вместе
  • слились над обезумевшей землей
  • в едином вопле к Богу или в Бога,
  • в зверинце, на активной полосе,
  • сошли с ума и умерли от шока
  • двенадцать низкорослых шимпанзе.
  • Как некогда, воспрянувши из гроба,
  • Сын Человеческий приял небесный сан,
  • так в смерти шимпанзе воскрес бонобо –
  • разумный вид –   и высший –   обезьян.
  • О истина, темно твое служенье,
  • покуда ты сомнительным родством
  • пытаешь на разрыв и растяженье
  • и объявляешь высшим существом.
  • И если я под страшным подозреньем –
  • отныне до неведомого дня, –
  • прошу тебя, карай меня презреньем,
  • но только не испытывай меня.
1963
* * * («Что там? Босой и сонный, выберусь из постели…»)

Н. Н. Вильмонту

  • Что там? Босой и сонный, выберусь из постели,
  • дверь распахнув, услышу, как на дворе светает:
  • это весенний гомон –    на лето прилетели,
  • это осенний гогот –    на зиму улетают.
  • Круг завершен, и снова боль моя так далёка,
  • что за седьмою далью кажется снова близкой,
  • и на равнине русской так же темна дорога,
  • как от стены Китайской и до стены Берлинской.
  • Вот я опять вернулся, а ничего не понял.
  • Боль моя, неужели я ничего не значу,
  • а как последний олух всё позабыл, что помнил,
  • то ли смеюсь от горя, то ли от счастья плачу?
  • Бог мой, какая малость: скрипнула половица,
  • крикнул петух с нашеста, шлепнулась оземь капля.
  • Это моя удача клювом ко мне стучится,
  • это с седьмого неба наземь спустилась цапля.
  • Вот уже песня в горле высохла, как чернила,
  • значит, другая повесть ждет своего сказанья.
  • Снова тоска пространства птиц подымает с Нила,
  • снова над полем брезжит призрачный дым скитанья…
1964
* * * («Как в сундуке двойное дно…»)
  • Как в сундуке двойное дно,
  • так в слове скрыта подоплека,
  • когда подумаешь одно,
  • а выйдет новая морока.
  • Не потому, что дождь из туч
  • садит, как из водопровода,
  • а потому, что невезуч,
  • вздохнешь: – Хорошая погода.
  • Глядь, попадешь впросак опять,
  • дурнушке скажешь: – Ты прекрасна, –
  • а уж потом не расхлебать
  • семейной каши –   и напрасно.
  • Я потрясен –   какой разброд,
  • я с толку сбит –   какие толки:
  • а вдруг весь мир наоборот
  • идет от некой оговорки?
  • Ведь и пророки от наук
  • до несусветных истин падки:
  • а вдруг всё сущее вокруг –
  • предмет нелепой опечатки?
  • Как знать! Не так ли сквозь туман
  • всё видишь двойственно и зыбко:
  • а ну как жизнь –   самообман,
  • неустранимая ошибка?
1965
* * * («Я не знаю, как ночь коротаю…»)
  • Я не знаю, как ночь коротаю,
  • хоть убейте, понять не могу:
  • лишь руками взмахну –   и взлетаю,
  • и летаю –   на правом боку.
  • Бестелесный как ангел небесный,
  • я над бездной парить не боюсь,
  • потому я так легок над бездной,
  • что бессмертен, пока не проснусь.
  • А проснусь –   снег за окнами валит,
  • я на койке лежу, как лежал.
  • Котелок мой горяч, да не варит:
  • неужели я ночью летал?
  • Если так, значит, чудо возможно,
  • значит, можно ни свет ни заря
  • ощутить, как земля осторожно
  • убывает в канун января.
  • Стоит только мозгами раскинуть
  • и, покуда от сна не восстал,
  • вскинуть веки и руки раскинуть –
  • и летишь, как в полуночь летал.
1964
* * * («Что делать мне, говоруну…»)
  • Что делать мне, говоруну,
  • когда мне дома не сидится,
  • когда проворная синица
  • торопит позднюю весну?
  • Когда в распахнутом окне
  • гудит черемуха и тает,
  • когда терпенья не хватает
  • торчать в дому –   что делать мне?
  • Не лучше ль наложить запрет
  • на филькин труд, на кучу хлама
  • и посмотреть на вещи прямо?
  • Конечно лучше –   что за бред!
  • Не лучше ль из дому во двор
  • пройти небрежно и лениво,
  • и постоять, и выпить пива?
  • Конечно лучше –   что за вздор!
  • Так выпьем, разведем бобы
  • с гуляками и остряками!
  • Так нет же –   развожу руками
  • и слизываю соль с губы.
  • Ах, черт, какая дребедень!
  • Я злюсь и курицей мореной
  • на загогулине мудреной
  • вишу как проклятый весь день.
  • И надвигается разлад,
  • где строгость переходит в праздность,
  • и тяготит несообразность,
  • и скачут мысли невпопад.
  • Я сбился с ног и в тишине
  • руками голову сжимаю
  • и ничего не понимаю:
  •  – Что делать мне?..
1965
В паводок
  • Свежим утром, покуда светает
  • в деревянном и низком краю,
  • медный колокол медленно мает
  • безъязыкую службу свою.
  • Облупилась яичная кладка,
  • сгнил настил до последней доски.
  • Посреди мирового порядка
  • нет тоскливее здешней тоски.
  • Здесь, у темной стены, у погоста
  • оглянусь на грачиный разбой,
  • на деревья, поднявшие гнезда
  • в голых сучьях над мутной водой;
  • на разлив, где, по-волчьему мучась,
  • сходит рыба с озимых полей,
  • и на эту ничтожную участь,
  • нареченную жизнью моей;
  • оглянусь на пустырь мирозданья,
  • подымусь над своей же тщетой,
  • и –   внезапно –   займется дыханье,
  • и –   язык обожжет немотой.
1964
* * * («Когда верблюд пролез…»)
  • Когда верблюд пролез
  • в игольное ушко –
  • перебродил прогресс,
  • и зло в добро ушло,
  • и разомкнулся круг
  • истории Земли,
  • и Свет из первых рук
  • явил дела свои.
  • Был бесконечный день,
  • повернутый к теплу,
  • и влажная сирень
  • стучала по стеклу.
  • Был бесконечный час,
  • пронзительный как стих,
  • и что-то зрело в нас,
  • что выше нас самих.
  • Неслышимый на слух,
  • невидимый на глаз,
  • бродил единый Дух,
  • преображавший нас.
  • Он зябликом в лесу
  • свистел на сто ладов,
  • да так, что на весу
  • сорваться был готов.
  • И тонкий-тонкий звук
  • терялся вдалеке,
  • и я –   как всё вокруг –
  • висел на волоске.
1965
* * * («В нашем городе тишь да гладь…»)

Ю. Ряшенцеву

  • В нашем городе тишь да гладь,
  • листья падают на репейник,
  • в оголенном окне видать,
  • как неслышно пыхтит кофейник.
  • Ходят ходики, не спеша
  • поворачиваясь на гире,
  • и, томясь тишиной, душа
  • глохнет в провинциальном мире.
  • Что он слышит, мой мертвый слух?
  • То и слышит, что слушать больно:
  • как хрипит под ножом петух,
  • как корова мычит на бойне?
  • В нашем городе тишь да крышь,
  • что мы знаем –   не знаем сами,
  • но за что ни возьмись –   глядишь,
  • не сойдутся концы с концами.
  • И поймешь в невеселый час,
  • что на осень нашла проруха:
  • просвистелась она –   и нас
  • оглушила на оба уха.
  • Оголила сады насквозь
  • и дала разглядеть сквозь слезы,
  • как летят, разлетаясь врозь,
  • лист осины и лист березы…
1965
Похвала Державину, рожденному столь хилым, что должно было содержать его в опаре, дабы получил он сколько-нибудь живности
  • Малец был в тесто запечен
  • и, выйдя на дрожжах оттуда,
  • уже в летах, зело учен,
  • подумал: – Нет добра без худа.
  • А был он тертым калачом,
  • врал правду, но, как говорится,
  • уж коли Оры за плечом,
  • то что тебе императрица.
  • Ну кто бы знал, какой обман –
  • наутро лечь, в обед проснуться
  • и только вычистить кафтан,
  • как –   бац! – на рифме поскользнуться.
  • Ну кто бы думал, что за прыть –
  • водить императрицу за нос
  • и с тем предерзостно открыть
  • свой век, на будущий позарясь.
  • Пока он дрых за семерых,
  • все хлебы время перемесит,
  • и глядь –   на чашах мировых
  • нас недоносок перевесит.
  • Первейший муж, последний жох,
  • не про тебя моя побаска:
  • я сам не плох, но –   видит Бог –
  • не та мука, не та закваска.
  • Малец, себя не проворонь –
  • ори! А нету отголоска,
  • как он –   из полымя в огонь –
  • не можешь? В том-то и загвоздка!
1965
* * * («Я не помнил ни бед, ни обид…»)
  • Я не помнил ни бед, ни обид,
  • жил как жил –   и во зло, и во благо.
  • Почему же так душу знобит,
  • как скулит в непогоду дворняга?
  • Почему на окраине дней
  • самых ясных и самых свободных
  • так знобит меня отблеск огней
  • и гуденье винтов пароходных?
  • Верно, в пору стоячей воды
  • равновесия нет и в помине,
  • и предчувствие близкой беды
  • открывается в русской равнине.
  • И присутствие снега и льда
  • ощущается в зябком дыханьи,
  • и такая вокруг пустота,
  • что хоть криком кричи в мирозданье.
  • Никого… Я один на один
  • с прозябаньем в осенней природе,
  • в частоколе берез и осин,
  • словно пугало на огороде.
  • Мы срослись. Как река к берегам
  • примерзает гусиною кожей,
  • так земля примерзает к ногам
  • и душа –   к пустырям бездорожий.
  • Видит Бог, наше дело труба!
  • Так уймись и не требуй огласки.
  • Пусть как есть торжествует судьба
  • на исходе недоброй развязки.
  • И, пытая вечернюю тьму,
  • я по долгим гудкам парохода,
  • по сиротскому эху пойму,
  • что нам стоит тоска и свобода.
1965
  • Плёс

Имя

* * * («Я назову тобой бездомный год…»)
  • Я назову тобой бездомный год,
  • кочевий наших пестрый обиход,
  • и ночь в окне, и лампу на стене,
  • и тьму привычек, непонятных мне.
  • Я назову тобой разлив реки,
  • избыток жизни с привкусом тоски.
  • Пусть даже ты уйдешь –   я не умру.
  • …и тень в жару, и зяблика в бору.
  • Пусть даже ты уйдешь –   я буду знать,
  • что, названная, прибежишь опять,
  • хотя тебе и будет невдомек,
  • что я один, но я не одинок,
  • что ты как дух со мной наедине.
  • …и ночь в окне, и лампу на стене.
1966
* * * («Я и сам не пойму, что к чему…»)
  • Я и сам не пойму, что к чему:
  • как-то листья летят безоглядно,
  • что-то стало прохладно в дому.
  • Ну да что нам терять? Ну да ладно!
  • Ведь и так, изведясь без вины,
  • на окраине бабьего лета
  • мы пропаще с тобой влюблены –
  • да еще и потерянность эта!
  • Ведь и так в двух шагах от беды,
  • белой изморозью хорошея,
  • на траве проступают следы –
  • да еще эти пальцы на шее!
  • Для того ли нас в глушь занесло
  • и свело под случайною крышей,
  • чтобы после листвой занесло
  • и засыпало вьюгой притихшей?
  • Неужели когда-то потом
  • в этом крае, таком нелюдимом,
  • даже память затянет как льдом,
  • или пуще –   развеется дымом?
  • Но представишь другую судьбу,
  • и следы, и порошу густую –
  • а, да что! – Закрывай-ка трубу,
  • всё и так прогорело вчистую!
1967
Баллада о реставраторе

Н. Воробьеву

  • Опять качаются над ребрами дворов
  • на белых ветках стаи черных воробьев.
  • Как скоморохи у боярского крыльца,
  • они качаются, покачиваются.
  • И –   гайда! гайда! – с метой песьей головы
  • метет метелица по улицам Москвы.
  • И снег опричный заметает с головой
  • тупик кирпичный, переулок Угловой.
  • А наверху –   под самой крышей –   в мастерской
  • затворник дошлый горбит спину день-деньской.
  • Он в три погибели согнулся над доской
  • с улыбкой ангельской, с ухваткой воровской.
  • Он одержим сегодня зудом ремесла,
  • разводом линий, оперением крыла.
  • Среди летящих и парящих –   хоть убей! –
  • он самый стреляный и черный воробей.
  • Пусть образ вечности олифою покрыт,
  • а он, прищурившись, на время поглядит.
  • Компресс наложит и, задумавшись, замрет
  • и три столетья вместе с марлей отвернет.
  • И только вздрогнет, как откроется впервой
  • печальный облик за печатью снеговой.
  • И только ахнет, как по замыслу Творца
  • лик сострадания проступит из лица.
  • Вот, друг мой, истина! Не тот сегодня век,
  • не та метелица, и улица, и снег.
  • Но, понимаешь ли, хотя и век не тот,
  • а не поймешь, в какую сторону метет.
  • К чему качаются над ребрами дворов
  • на белых ветках стаи черных воробьев?
  • Зачем, как сирины под дробью ледяной,
  • зрачки мазуриков шныряют за спиной?
  • Зло крыто охрою. История в крови.
  • Но ангел падший домогается любви.
  • И снег всё пристальней, но как бы ни мело,
  • утишим зло –   у нас такое ремесло.
  • Проверим заново –   ты кисть, а я перо.
  • Что нам в укор? Добро не может быть старо.
  • И кто-то в будущем таким же декабрем,
  • быть может, вспомнит нас –   с печалью и добром.
1967
* * * («Я был разбужен третьим петухом…»)
  • Я был разбужен третьим петухом,
  • будильником, гремучими часами,
  • каким-то чертом, скачущим верхом
  • на лошади, и всеми голосами –
  • я был разбужен из небытия
  • с душою как сумою переметной.
  • И я услышал: это жизнь моя
  • меня звала, пока я спал как мертвый.
  • Была заря, и за рекою луг
  • сверкал росой, и зыбилось теченье,
  • и, пробуждаясь, было всё вокруг
  • исполнено иного назначенья.
  • Я видел: мир себя же самого
  • ломал и ладил волей своенравной.
  • И я подумал, глядя на него:
  • покуда он во мне, я в нем как равный.
  • Когда он вправду одухотворен
  • людским умом и разумом звериным,
  • да будет он не скопищем имен,
  • но Именем, всеобщим и единым!
1965
Обращение к шарманщику Шаво из духана «Бетани»
  • Аллаверды к тебе, мой милый!
  • Ты видишь, я еще не пьян,
  • а потому в пирушке мирной
  • хочу и я поднять стакан.
  • Ну кто не знает, северяне
  • не любят говорить красно.
  • Но этот запах из марани!
  • Но это красное вино!
  • Я век бы жил анахоретом,
  • но, если теплится огонь,
  • я так скажу: живи поэтом! –
  • и к сердцу прислоню ладонь.
  • Давай, Шаво, крути шарманку,
  • крути, выкручивай до дна!
  • Скажи, за душу наизнанку
  • не мало ли –   глоток вина?
  • За душу ребрами наружу
  • не много ли –   вина глоток?
  • Верти, верти, бери за душу,
  • лей родниковый кипяток…
  • Спасибо, друг! Ты видишь, милый,
  • как песне плачется легко
  • над грибоедовской могилой
  • и над могилою Нико.
  • Быть может, если будем живы,
  • мы вспомним как-нибудь потом,
  • как вызывающе красивы
  • мы были в дружестве своем.
  • Мы вспомним, как на горной выси,
  • смотря на гибельный предел,
  • мы пили за ночной Тбилиси,
  • а ты нам музыку вертел.
1967
* * * («Душа чему-то противостоит…»)
  • Душа чему-то противостоит –
  • безверью ли, тоске иль вырожденью,
  • но ей, как одинокому растенью,
  • в чужую тень склониться предстоит.
  • Взгляни, как сладко ягоды висят,
  • но слаще среди них чужая ветка.
  •  – Малина ваша проросла в наш сад, –
  • через забор мне говорит соседка.
  • Да что малина, если с давних пор
  • и сорняки опутали округу,
  • и поле с лугом тянутся друг к другу,
  • и безоглядно тянется простор –
  • куда? к чему? не всё ли нам равно! –
  • к земле чужой или к звезде горящей,
  • к неведомой, но чаемой давно
  • какой-то бездне противостоящей…
  • …………..
  • …………..
  • …………..
  • …………..
1967
* * * («Я отходил от свежей памяти…»)
  • Я отходил от свежей памяти.
  • Не забывал, а забывался.
  • Бывало, выбираясь на люди,
  • молчал да в угол забивался.
  • И чай помешивая ложечкой,
  • вдруг вздрагивал как от укола:
  • то захолонеет под ложечкой,
  • то кипятком ошпарит горло.
  • И обожжет напоминание,
  • когда, не подавая виду,
  • войдет она на посмеяние,
  • гордячка, довершить обиду.
  • Она войдет в мое забвение
  • и руки белые заломит,
  • и как при солнечном затмении
  • на мирозданье псы завоют.
  • И расставаясь не оглянется,
  • и в пустоту уйдет как сгинет.
  • И час по часу год протянется.
  • И постепенно чай остынет.
  • Потом тоска моя как облако
  • в мороз рассеется из дому.
  • Потом ни имени, ни облика,
  • хотел бы вспомнить –   да не помню…
1965
* * * («Отцветает миндаль, и айва уже следом цветет…»)
  • Отцветает миндаль, и айва уже следом цветет,
  • хорошо мне да жаль, что и этот мираж опадет;
  • и легко мне да грусть как сиверко снежит деревца,
  • всё проходит, но пусть золотится хоть эта пыльца.
  • Ты не вей, ветровей, не отряхивай цвета в садах,
  • хоть на миг пожалей этот белый и розовый прах;
  • хочешь море взволнуй, хочешь пыль над дорогами взвей,
  • только пуха не сдуй –   это весть от подруги моей.
  • Как она далека, как боюсь я ее потерять,
  • и такая тоска –   только имя ее повторять;
  • ах, не всё ли равно, чьей тоской этот прах воскрылен,
  • длинной веткой в окно постучать бы, да час неровен.
  • Ты на север махни с нерастаявших гор, снеговей,
  • и во двор заверни, осыпая с рябин снегирей;
  • может, глянет она и ни зги не увидит в окне,
  • скажет: – вот и весна! – и подумает вдруг обо мне…
1969
  • Ялта
* * * («А в нашем саду поселились вороны…»)
  • А в нашем саду поселились вороны.
  • Вьют гнезда. Ломают сушняк на дубах
  • и каркают так, что качаются кроны
  • от ора и в душу вселяется страх.
  • Да вправду ль вороны? Не спутать бы мастью,
  • не вспомнить бы зоркой приметы потом:
  • ворона к ненастью, а ворон к несчастью.
  • К чему же отец тычет в небо шестом?
  • Ах, Господи, что за содом! Неужели?
  • Не знаю, не знаю… Лишь в этот приезд
  • заметил, как мать и отец постарели.
  • Не знаю, не знаю, к чему этот шест.
  • …Как билось оно –   не от той ли печали? –
  • над шумным гнездом вороное крыло!
  • А ветви шумели. А птицы кричали.
  • А солнце, весеннее солнце пекло.
  • Хоть гром бы свалился вороньей напастью!
  • Хоть ливень бы хлынул на наше жилье!
  • Ворона к ненастью, а ворон к несчастью.
  • Вороны иль вороны?
  •                                – Кыш, воронье!
1968
В грозу
  • Такое удушье стояло в ночи,
  • недаром весь вечер кричали грачи,
  • кричали, кричали, кричали истошно,
  • и было от грая уснуть невозможно.
  • Когда ж я уснул на какой-нибудь час,
  • раскатистый грохот пространство потряс,
  • и вжались пружины, – чтоб им провалиться! –
  • я раньше вскочил, чем успел пробудиться.
  • Лил ливень. Металась сирень за окном,
  • и крыша слепила зловещим огнем.
  • Я только очнулся, окно затворяя,
  • как вспыхнула вспышка, на миг озаряя
  • все мокрые крыши, весь вымокший сад,
  • и грянул –   я так и отпрянул! – разряд,
  • и я, как цыпленок, забившись под клушу,
  • не знал, куда деть оробевшую душу.
  • Не так ли когда-то –   конечно, не так! –
  • глядел Зороастр в ослепляющий мрак
  • из храма и, гневную чуя тревогу,
  • пророк выходил исповедаться Богу.
  • Лил ливень. Гремел за раскатом раскат.
  • А он подымал испытующий взгляд
  • и смерти искал, но ревнивая Сила
  • его –   поборовшего робость –   щадила.
  • Лил ливень. Металась сирень за окном.
  • И саднило душу совсем об ином.
  • …Металась, металась, металась тревожно,
  • и трепета было унять невозможно.
  • Казалось, весь мир трепетал под дождем,
  • а я всё следил –   подождем, подождем! –
  • следил из окна с восхищеньем и злобой:
  • не хочешь ли выйти? Попробуй, попробуй…
1968
Барков
  • Храпел мясник среди пуховых облаков.
  • Летел ямщик на вороных по звездной шири.
  • А что же ты, иль оплошал, Иван Барков?
  • Опять посуду бил и горло драл в трактире.
  • А утром бил уже в Зарядье барабан.
  • Уже в рядах кричали лавочники с ражем.
  • А что же ты, иль не очухался, Иван?
  • Опять строчил срамные вирши под куражем.
  • Не тяжко пьянство, да похмелье тяжело:
  • набрешут досыту, а свалят на Баркова.
  • Такое семя крохоборское пошло,
  • что за пятак себя же выпороть готово.
  • Назвать по имени –   срамнее не назвать!
  • Что Сумароков, не ученая ль ворона?
  • Недаром шляпу так и хочется сорвать:
  •  – Привет, почтеннейший, от русского Скаррона!
  • И вам почтение, отцы гражданских од!
  • Травите олухов с дозволенным задором,
  • авось и вам по Божьей воле повезет
  • и петь забористо, и сдохнуть под забором.
  • Травите общество. Ручаюсь головой,
  • что вы воистину смелы до первой драки.
  • Но гром прокатит по булыжной мостовой,
  • и ваши дерзкие слова –   под хвост собаке!
  • Но вздор накатит –   и разденется душа,
  • и выйдет голая –   берите на забаву.
  • Ах, Муза, Муза, – до чего же хороша! –
  • идет, бесстыжая, рукой прикрыв жураву.
1968
* * * («Когда в поселке свет потух…»)
  • Когда в поселке свет потух,
  • и прокричал со сна петух,
  • и прошумели ветви яблонь,
  • я, вздрогнув, ощутил на слух
  • тот пленный отчужденный дух,
  • который был природой явлен.
  • Стояла ночь, и лай собак
  • стихал, усугубляя мрак,
  • и, стихнув, не давал забыться,
  • и мысль неловко, кое-как
  • толкалась, как ручей в овраг,
  • ища, во что бы воплотиться.
  • Наверно, там, таясь за тьмой,
  • досадная себе самой,
  • она текла прямей и шире,
  • а я, ее исток прямой,
  • я так хотел, чтоб голос мой
  • как равный воплотился в мире.
  • Я так хотел найти слова
  • бесхитростного естества,
  • но чуждо, чуть касаясь слуха,
  • шуршала мокрая трава,
  • шумела черная листва –
  • свидетельства иного духа.
  • И в кадке с дождевой водой
  • дрожала ржавою звездой
  • живая бездна мирозданья.
  • Не я, не я, но кто другой,
  • склонясь над млечною грядой,
  • оставил здесь свое дыханье?
1968
Осенины
  • Так дышится легко, так далеко глядится,
  • что, кажется, вот-вот напишется страница.
  • О чем? Поди скажи! О том, как безутешно
  • повернута на юг открытая скворешня?
  • Или о том, как гром окраинами бродит,
  • и листопад идет, и молодость проходит?
  • Что скажешь? Как поймешь? Возьмешь ли грех на душу
  • нарушить тишину? – И словом не нарушу!
  • Лишь длинно погляжу на снявшуюся стаю,
  • как будто этот мир и сам я покидаю.
  • И оброню перо, и сердцем просветлею,
  • и –   разом –   подымусь над участью своею.
  • Я жил. И я ушел. И нет меня в помине.
  • И тень моя скользит неслышно по равнине.
  • И так мне высоко, что это ли не чудо –
  • оборотись –   глядеть с улыбкою оттуда?
1968
* * * («Всю ночь громыхал водосток…»)
  • Всю ночь громыхал водосток,
  • лилось через край из кадушки,
  • кололо перо из подушки –
  • и мне не спалось. Я не мог
  • согреться и еле дремал,
  • под бок подоткнув одеяло,
  • и что-то меня донимало,
  • а что –   я едва понимал.
  • Шел снег вперемежку с дождем,
  • светало, и в ситничке редком
  • я видел себя малолетком
  • в том ситцевом городе, в том
  • чужом полуночном саду,
  • где были знакомы все щели,
  • где яблоки райские зрели –
  • ах, как они вязли во рту!
  • Я видел Покровский бульвар,
  • бездомность, и юность больную,
  • и женщину немолодую,
  • и первый восторг, и кошмар
  • познанья: – Не хочешь ранет? –
  • Нелепица мысль бередила,
  • и жалко мне юности было
  • и тех неприкаянных лет.
  • Мне грустен был прежний удел,
  • но дорог. Какая досада,
  • что яблок из райского сада
  • мне больше не рвать. Я глядел
  • на тридцатилетний итог
  • с надеждой и смутной виною
  • и слушал, как пахнет весною
  • шумящий внизу водосток.
  • Ну что же! Я видел насквозь
  • все сроки –   и не отрекался.
  • Нечаянно дождь оборвался,
  • а в кадку лилось и лилось.
  • И думал я, слушая шум,
  • быть может, впервые свободно
  • о жизни –   и всё что угодно
  • легко приходило на ум.
1969
* * * («…Я слышу, слышу родину свою!..»)
  • …Я слышу, слышу родину свою!
  • Вдоль ровных лип, вдоль стриженых заборов
  • брожу и –   хоть убей! – не узнаю
  • ни тех дворов, ни птичьих коридоров.
  • Здесь дом снесли, тут вырубили сад,
  • там под фундамент яму раскопали,
  • но дождь прошел –   и в будущем подвале
  • еще ныряет выводок утят.
  • И грустно мне. Каких искать примет?
  • Я этот город знал не понаслышке,
  • а он другой: ни старых улиц нет,
  • ни вечного пожарника на вышке.
  • Так многого вокруг недостает,
  • что кажется, терять уже не больно.
  • И долговязо смотрит колокольня
  • на кладбище и мебельный завод.
  • На берегу, где высился собор,
  • она стоит как памятник терпенью,
  • ни кирпичом, ни камнем не в укор
  • своей земле. А день цветет сиренью.
  • А над землею майские жуки
  • жужжат, жужжат, и в сумерках белёсых
  • просвечивают листья на березах.
  • Ах, Боже мой, как дни-то высоки!
  • Как заросли упруги: только тронь –
  • и обдадут, чтоб было неповадно.
  • И бабочки опять летят в огонь.
  • И снова жизнь свежа и безоглядна.
  • Везде, во всем, куда ни оглянусь,
  • она трепещет в пагубе цветенья.
  • И каждый куст не терпит повторенья –
  • шумит, шумит… И я не повторюсь!
1969
* * * («Как торопится жизнь! Не вчера ли)
  • Как торопится жизнь! Не вчера ли
  • ветки торкались в изморозь рам,
  • а сегодня уже разметали
  • брачный пух по зеленым дворам.
  •  – Горько! Горько! – и в пьяном веселье
  • чья-то свадьба колотит горшки.
  •  – Горько! Горько! – еще на похмелье
  • желчь измены и горечь тоски.
  • Ну да что! В этом мире цветущем
  • так легко на душе, так светло,
  • что не хочется знать о грядущем
  • или думать о том, что прошло.
  • Хороша эта жадная воля –
  • не загадывать век наперед,
  • всё теперь –   и любовь, и застолье,
  • потому что и это пройдет.
  • Потому что скорбям и удачам
  • счет один. И как древний собрат
  • говорю вам: я тленьем охвачен,
  • но в груди моей чувства кипят!
1969
* * * («Когда гюрза встает под выстрел…»)
  • Когда гюрза встает под выстрел,
  • гипнотизаруя заряд,
  • каким восторгом злобной мысли
  • глаза змеиные горят!
  • Когда ты, ветреная, мимо
  • пройдешь, небрежно бросив взгляд,
  • о, как глаза мои змеино
  • в тебе врага боготворят!
1966
* * * («Скажи, художник, легок ли секрет…»)

Б. Биргеру

  • Скажи, художник, легок ли секрет
  • по совести влачить достаток бедный?
  • Чердак твой гол: топчан, да чайник медный,
  • да на мольберте сохнущий портрет.
  • Двух светлых пятен инистый валёр.
  • Рука и лоб. И взгляд –   еще в сомненье,
  • еще в потемках мысли, но мгновенье –
  • и озарится, и глядит в упор.
  • Глядит, а в нем такая полнота
  • художества и щедрость обнаженья,
  • что каждым нервом чувствуешь движенье
  • почти одушевленного холста.
  • О много ль надо, чтоб понять душе
  • свою заботу? Хватит для примера
  • того, что есть: холста, да глазомера,
  • да неба на последнем этаже.
  • А там, какое б ни было житье, –
  • единый коридор, одна дорога:
  • до врат Дахау, до престола Бога,
  • до вернисажа. Каждому свое!
1969
* * * («На окраине кладбища, где начинается поле…»)
  • На окраине кладбища, где начинается поле,
  • бродят козы и в редком подлеске дрожит тишина.
  • Убирают картошку, и тянет ботвой с огородов,
  • и за каждым пригорком начертана чья-то судьба.
  • Мне не скоро еще! Для чего же так долго гляжу я
  • в бередящий простор, на распятья железных антенн
  • и чего-то всё жду?.. То ли сойку спугну мимоходом,
  • то ли друга умершего вспомню –   и как бы очнусь
  • ото сна: где я? что я? Иду –   и не знаю дороги,
  • только слышу, как воздух горчит, как лопата стучит,
  • отдаваясь в листве. И спокойствие мало-помалу
  • за ходьбою приходит ко мне. Возвратившись домой,
  • выпив чаю, я с книгой прилягу на старом диване
  • и, открыв наугад, двух страниц не успею прочесть,
  • как усталость возьмет. Я закрою глаза и увижу
  • лес и дым и пасущихся коз… Далеко-далеко
  • колокольня белеется. В сумерках стадо пригнали.
  • Я по улице Зорьку гоню, а вокруг хорошо:
  • расцветает сирень и уже посадили картошку,
  • окна настежь, и наши в Берлине, и мать молода,
  • и поет патефон, и какая-то женщина плачет,
  • и я осенью в школу пойду –   хорошо-хорошо!..
  • …Ходят ходики… В сумерках ранних склонилась старуха.
  • Боже мой, как согнуло тебя, дорогая моя.
  • Где сиреневый вечер?
  •                                    Где радость надежды?
  •                                                                      Где козья погудка?
  • Скрип часов… Тишина… Тишина.
1969
* * * («…И мы где-то жили на этой земле…»)
  • …И мы где-то жили на этой земле.
  • Не здесь ли, где в птичьем овраге
  • росли волчьи ягоды и на стекле
  • звезда холодела во мраке?
  • Не там ли, где в сумерках, красный как язь,
  • гудком пароход надрывался,
  • и нефть отливала, и бакен, двоясь,
  • на черной волне колыхался?
  • А может быть, там, где меж тесных громад
  • под гнетом родным и постылым
  • мы дни изживали свои, где разлад
  • с собой был тошнее, чем с миром?
  • Кто знает? К чему ворошить этот прах!
  • Ведь то, что в сердца колотило,
  • быльем поросло на зеленых буграх
  • и волчьим вином забродило.
  • И ясно: на этой земле никогда
  • тебя, мой товарищ, не будет.
  • Лишь память, аукаясь как сирота,
  • предчувствия поздние будит…
1970

Воробьиная ночь

* * * («Зычный гудок, ветер в лицо, грохот колес нарастающий…»)

Что ми шумить что ми звенить давеча рано пред зорями.

«Слово о полку Игореве»
  • Зычный гудок, ветер в лицо, грохот колес нарастающий.
  • Вот и погас красный фонарь –   юность, курящий вагон.
  • Вот и опять вздох тишины веет над ранью светающей,
  • и на пути с черных ветвей сыплется гомон ворон.
  • Родина! Свет тусклых полей, омут речной да излучина,
  • ржавчина крыш, дрожь проводов, рокот быков под мостом, –
  • кажется, всё, что улеглось, талой водой взбаламучено,
  • всплыло со дна и понеслось, чтоб отстояться потом.
  • Это весна всё подняла, всё потопила и вздыбила –
  • бестолочь дней, мелочь надежд –   и показала тщету.
  • Что ж я стою, оторопев? Или нет лучшего выбора,
  • чем этот край, где от лугов илом несет за версту?
  • Гром ли гремит? Гроб ли несут? Грай ли висит над просторами?
  • Что ворожит над головой неугомонный галдеж?
  • Что мне шумит, что мне звенит издали рано пред зорями?
  • За семь веков не оглядеть! Как же за жизнь разберешь?
  • Но и в тщете благодарю, жизнь, за надежду угрюмую,
  • за неуспех и за пример зла не держать за душой.
  • Поезд ли жду или гляжу с насыпи –   я уже думаю,
  • что и меня кто-нибудь ждет, где-то и я не чужой.
1970
* * * («Заколодило наши пути…»)
  • Заколодило наши пути.
  • Развело –   и путей не узнаешь.
  • Жар еще не сошел, погоди!
  • Веет липой –   а ты уезжаешь.
  • Сохнут губы, и пальцы как лед.
  • Что случилось? С какого недуга
  • так горячечно липа цветет
  • и глаза избегают друг друга?
  • Ни о чем я тебя не прошу,
  • уезжай –   наша связь добровольна.
  • На вечерний перрон провожу,
  • уезжай, уезжай –   мне не больно!
  • Всё равно! Что тянуть канитель,
  • если память копейки не стоит?
  • Застилай на дорогу постель,
  • и не стоит об этом, не стоит…
  • И когда отшатнувшийся свет
  • поплывет и закружатся тени,
  •  – Я любил тебя! – выдохну вслед
  • и –   ступени, колеса, колени.
  • И экспресс застучит второпях,
  • и стремглав за экспрессом летящим
  • горы шлака на черных путях
  • вдруг откроются в небе горящем.
  • Вот и всё. И обдаст колею.
  • И заклинит рычаг семафора.
  • Ничего. Я и это стерплю.
  • …И отпустит. Теперь уже скоро…
1970
* * * («…И пока гомонит воробьиная ночь…»)
  • …И пока гомонит воробьиная ночь,
  • я скажу тебе так: ни к чему эти счеты.
  • С нас довольно! Не воду ли в ступе толочь –
  • объясняться, когда целый мир на двоих?
  • Мы в расчете со всеми, и эти щедроты –
  • только мелочь надежд, и довольно о них!
  • Воробьиная ночь, это всё ее зной,
  • грозовая испарина душной столицы.
  • Как деревья шумят помертвелой листвой!
  • Как сверкают зарницы, дождем обходя!
  • И, шарахаясь сослепу, мечутся птицы,
  • клювы жадно раскрыв. И ни капли дождя.
  • И ни грусти, ни радости –   и никакой
  • ни грозы, ни прохлады, лишь ветер горячий,
  • да еще тополя сыплют спермой сухой,
  • да еще прожитое меж пальцев течет,
  • да еще все амбиции, все неудачи,
  • да еще, да еще… О погашенный счет!
  • Всё погашено… Всё, что могли погасить!
  • Для чего же душа еще жжет головешкой?
  • Я, наверно, устал, и обиды сносить
  • нету сил… Я устал… Это жар или бред?
  • Так чего же ты медлишь? Скорей же, не мешкай,
  • брось мне вызов и ты –   это лучший ответ!
  • Чем больнее, тем легче. И прочь этот вздор!
  • Утром дворники встанут и падаль ночную –
  • эти перья и пух, засорившие двор, –
  • на ребячью потеху сгребут и сожгут.
  • Ты –   свободна! К чему же тебя я ревную?
  • К безрассудству, с которым и птицы не мрут?
  • Воробьиная ночь, воробьиная мгла.
  • Всё смешалось в одно, а нельзя ошибиться.
  • Я спокоен, и там, где лишь пыль да зола,
  • уголек еще пышет, пытаясь помочь.
  • Я спокоен, спокоен, но страшно решиться.
  • О, пролейся ливмя, воробьиная ночь!
1971
* * * («Робея, сама прибежала…»)
  • Робея, сама прибежала,
  • накидку смахнула рывком
  • и, волосы взбив как попало,
  • осыпала талым снежком.
  • А плечи так жарки до дрожи,
  • так мокро топорщится ворс,
  • что только ознобом по коже
  • и страшно, что это всерьез!
  • Ах, радость моя, успокойся.
  • К чему наводить марафет?
  • Присядем. Не бойся, не бойся.
  • Как зябко! И выключим свет.
  • О чем ты? Как доводы долги.
  • Как руки твои холодны.
  • Не надо, не надо о долге –
  • мы только любимым должны.
  • Да ладно, сочтемся со всеми.
  • Скорей же! – я сам без ума.
  • Скорей! – и колени в колени,
  • и сердце у горла, и тьма.
  • …А там, за тяжелою шторой,
  • где в соснах стоит Орион,
  • протяжно торопится скорый,
  • влача за вагоном вагон.
  • Он буфером буфер толкает,
  • динамо-машиной гремит,
  • стрекочет, стучит, громыхает,
  • спешит, затихает, скрипит…
  • А наша с тобою дорога –
  • навстречу да в две колеи.
  • Ты плачешь? Прости, ради бога!
  • Я руки целую твои.
  • Ты плачешь? Не мучься обманом,
  • смотри, как счастливо горит
  • на пальце твоем безымянном
  • болезненный камень нефрит.
  • И так хорошо, что мы рядом,
  • что темен случайный ночлег
  • и ночь шелестит снегопадом,
  • и только и свету что снег…
1971
Напоминание об Ивике
  • Я лишь во сне свободен,
  • как раб, освобожден
  • от произвола родин
  • и слепоты времен!
  • Иду себе свободно
  • в родной Пелопоннес,
  • как Ивик беззаботный
  • через весенний лес.
  • Как хорошо дорогу
  • прослушать посошком,
  • шагая понемногу
  • с дудою и мешком!
  • Как радостно с пригорка
  • висячий слушать гам
  • и легкодумно-зорко
  • глядеть по сторонам!
  • А там, в зеленой шири –
  • дубравы да луга.
  • Коровы опустили
  • в траву свои рога.
  • Снопы лучей белёсых
  • клубят лесную тьму.
  • Воткну я в землю посох
  • и дудочку возьму.
  • Я горло ей продую
  • и выпущу из рук
  • мелодию такую,
  • как эти лес и луг.
  • А лес всё гуще, гуще,
  • всё уже колея.
  • Вперед –   в просвет цветущий
  • иного бытия!
  • Не блудному ли сыну
  • веселый дар с небес?
  • Кто хочет –   в Палестину,
  • а я –   в Пелопоннес!
  • И так я заиграю,
  • как истмийский флейтист.
  • И отзовется с краю
  • опушки птичий свист.
  • Но что там? В хвойном мраке –
  • всё ближе, ближе –   ах! –
  • не птицы, а бродяги
  • с дубинками в руках.
  • Они посторонятся
  • и станут за сосной.
  •  – Своим ли прибедняться?
  • Идемте! Кто со мной?
  • Они переглянутся
  • о чем-то о своем
  • и только улыбнутся,
  • дубинки взяв: – Идем!
  • Один, другой и третий –
  • все трое –   напрямик.
  •  – Друзья, Зевес свидетель,
  • нам дудка проводник.
  • А грай в вороньих гнездах!
  • А столько воронья!
  •  – Вы чувствуете воздух
  • иного бытия?
  • А солнечные пятна!
  • А красные цветы!
  • И голос: – Мы-то ладно,
  • но чувствуешь ли ты?
  • И словно шило, что ли,
  • пронзило левый бок.
  • И выпали от боли
  • и дудка, и мешок.
  • И что еще? Потемки.
  • Я охнул –   и упал.
  • И кто-то в перепонки
  • впотьмах застрекотал.
  • И заскрипел, и дрелью,
  • буравящей сучок,
  • засвиристел под дверью –
  • так тоненько –   сверчок…
  • Оставим объясненья.
  • Кто ведает о том,
  • какие сновиденья
  • перед последним сном?
  • Я мало жил –   и много.
  • Там умер –   здесь воскрес.
  • Но где она, дорога
  • в родной Пелопоннес?
  • А жизнь всё безымянней,
  • и многие в тени.
  • И мы, будильщик ранний,
  • и мы с тобой одни.
  • Лишь рядом из поселка
  • сосновый скрип глухой
  • да поздняя поземка
  • по опали сухой…
1973
* * * («Еще помидорной рассаде…»)

On the fairest time of June.

Keats[1]
  • Еще помидорной рассаде
  • большие нужны костыли,
  • и щели в искрящей ограде
  • вьюном еще не заросли;
  • еще предзакатные краски
  • легки как однажды в году,
  • и пух одуванчиков майских
  • не тонет в июньском пруду.
  • Но так сумасшедше прекрасна
  • недолгая эта пора
  • и небо пустое так ясно
  • с вечерней зари до утра,
  • что, кажется, мельком, случайно
  • чего ни коснется рука –
  • и нет, и останется тайна
  • на пальцах, как тальк с мотылька.
  • О, лучше не трогай, не трогай.
  • Что правды? Иди как идешь
  • своей легкодумной дорогой
  • и тайны чужой не тревожь.
  • Довольно с тебя и окрайны,
  • и неба, и вспышек гвоздик.
  • Ты, может быть, сам не без тайны,
  • но, к счастью, ее не постиг.
1973
* * * («Заплачет иволга и зацветет жасмин…»)
  • Заплачет иволга и зацветет жасмин.
  • И догадаешься: ты в мире не один.
  • Так тишь колодезна. Так вёдро глубоко.
  • Гроза промчалась –   и прокисло молоко.
  • И дуб струящийся, вобравший небосвод,
  • как конь от мух, листвою нижнею прядет.
  • Живи как можется, вдыхай до ломоты
  • озон жасминовый и банный дух тщеты!
  • Тебе ли не было отпущено с лихвой?
  • Так слушай: иволга кричит над головой…
1973
Бывшим маршрутом
  • Я оторвался от своих корней,
  • а родина моя всё зеленей
  • чужой листвой шумит над головой!..

Не странно ли, на улице Лесной уже ни леса нет, ни лесопилок – булыжник да асфальт. Летит трамвай, на крышу тень кирпичная упала, и пыль, крутясь, вдогонку понеслась, и ветер, ветер… И жалеть не надо! Я так устал от самого себя, что только бы глядеть, глядеть, да слушать на поворотах скрежет осевой, да отмечать проездом: Квас. Газеты. Цветы. Тишинский рынок. Зоопарк. Ваганьковское кладбище. Обратно. И ничего другого… Говорят, что парность – знак надежды. В этой жизни я главное, быть может, проглядел, а шум остался, неусыпный, долгий, тенистый шум, лесная благодать…

  • Как хочется под липой постоять,
  • под чистой липой –   и увидеть мать.
  • Она меня уже не узнает:
  • глядит в окно и всё чего-то ждет,
  • всё слушает, уставив наугад
  • свой напряженно-безучастный взгляд.
  • Еще жива, еще не умерла,
  • но душу в бедном теле изжила –
  • всю, за меня… И страшно сознавать,
  • что мне любви ее не оправдать.
  • И этот взгляд… За что? И почему?

Мне хорошо на людях одному. Скрипи, трамвай, греми в кольце железном! Скрипи-греми! Счастлив, кому дано из колеи осточертевшей выпасть и время на ходу остановить! Развоплощенность – это путь свободы. Как хочется в ладони зачерпнуть минуту-две, в пустую горсть вглядеться, держать, держать, ни капли не пролить. И как повеет чем-то… Лето, лето, весна цветов, пионы и бензин, искрят газоны, тянет травостоем, и запах детства слышен за квартал.

  • …А ночью, чтоб отец не увидал,
  • забраться на душистый сеновал
  • в конюшне милицейской и впотьмах –
  • змея! змея! – испытывая страх,
  • лежать на сене –   а покос лесной –
  • и каждый шорох чувствовать спиной.
  • И долго в небо черное глядеть.
  • Раскинуть руки –   и лететь, лететь
  • над красной водокачкой голубой,
  • над каланчой и заводской трубой,
  • над колокольней –   и рукой задеть
  • за колокол –   и раскачнется медь.
  • И вдруг очнуться: что это? И гуд,
  • и лошади копытами гребут…
  • И вспыхнет неба вольтовый квадрат –
  • удар! – и оглушительный раскат
  • всё сотрясет, и шелест налетит,
  • порыв, еще –   и ливень загудит…
  • О доблесть малых: страх, восторг и страх!
  • И топот, топот, топот в денниках.
  • А я мальчишка, мне двенадцать лет,
  • как выкидыш я выброшен на свет,
  • мне интересно жить еще, я мал,
  • я сам себя еще не осознал,
  • не знаю, что за грохоты гремят,
  • какие кони в темноте храпят –
  • из-под земли –   всё громче, всё грозней…

Я оторвался от своих корней, и эта память мне уже чужая, и я уже другой… Но что же, что издалека томит, не отпускает, а кружит, кружит? Что за дикий бег? Куда летит трамвай, и жизнь, и время? Что слышит мать из тишины своей, той тишины последней? Кто ответит? Я мир искал, а потерял себя, и на годах, как на конюшне старой, замок навешен… Как копыта бьют! Стучат! Стучат! Пусть выпрямят дорогу, пускай зальют асфальтом колею, а я свое дослушаю – Тишинский! – додумаю, а нет – так домолчу. А впрочем, хватит. Что там, Белорусский? Пора сходить. И снова этот шум:

  • Цветы. Газеты. Квас. Он льется, льется…
  •  – Эй, гражданин, не мешкайте в дверях!
  • Проходит всё, и только остается
  • неслышный шелест, только шум в ушах…
1973
* * * («Радости нужен повод…»)
  • Радости нужен повод:
  • день ли рожденья, год
  • свадьбы –   гуляй, коль молод.
  • Горе само найдет.
  • Даром не потревожит,
  • лишних не скажет слов,
  • руку молчком положит,
  • глянет в глаза: готов?
  • Вздрогнешь как от ушиба,
  • жизнь пронесется вспять…
  • Вот и учись как рыба
  • воздух пустой глотать.
  • Начало 1970-х
Три стихотворения
I
  • Отца и мать двойным ударом
  • свалила смерть. Их сон глубок.
  • Теперь они в подлеске старом
  • лежат ногами на восток.
  • Лежат, а сбоку стынет лужа,
  • а сверху воронье кружит,
  • и шелестит венок: от мужа,
  • а муж в земле сырой лежит…
II
  • …И поглотила одна могила
  • вас друг за другом –   и холм сровняла.
  • И то, что жизнью недавно было,
  • теперь землею и снегом стало.
  • И не поверить, как это просто:
  • в дыму морозном, в ограде тесной
  • рядком два-оба –   среди погоста –
  • сугроб надгробный да крест железный.
  • И всё. И солнце в морозном дыме.
  • И от рожденья до смерти –   прочерк.
  • А я вас вижу еще живыми,
  • затянут намертво узелочек…
  • Спите спокойно. Теперь одни вы.
  • И голос давний, уйду ль, уеду:
  •  – Не забывай нас, пока мы живы,
  • не будет снегу –   не будет следу.
  • И стук какой-то. Окину взглядом
  • и догадаюсь: наверно, с ланки.
  • Каток кладбищенский где-то рядом,
  • колотят клюшки по мерзлой банке.
  • А снегу, снегу –   само сиянье!
  • Гляжу –   а вас и следы простыли.
  • Лишь снег остался да в поминанье
  • два красных яблока на могиле…
III
  • На бывшем пруду монастырском ребячий каток.
  • Кресты и ограды, а рядом канадки и клюшки.
  • Еще мы побегаем малость, подышим чуток,
  • пока не послышится судный удар колотушки!
  • Как жизнь эта мечется –   зимня, желанна, жалка,
  • но высшая мера часы роковые сверяет:
  • стучит колотушка –   и рядом удары с катка,
  • играют мальчишки –   и трубы играют, играют…
1974
Велосипеды
  • Что есть и что останется –   не знаю.
  • Как тень мелькает за ее спиной
  • стремительной, как вспыхивает солнце
  • на втулке колеса! Она легка
  • как бабочка, и на лету трепещет
  • крахмальный фартук белый –   догони!
  • И колея в черемушник ныряет,
  • и воздух, воздух хлещет и пьянит,
  • а я припал к рулю, верчу педали,
  • я догоню ее! Но нет, едва ли…
  • Как ненасытна жизнь в пятнадцать лет!
  • Записка в книге, зуд велосипедный –
  • и целый день томишься, и во сне
  • куда-то сломя голову несешься,
  • она на раме, ты в седле –   и прядь
  • отбившаяся горячит и дразнит,
  • а повернется –   губы и глаза,
  • глаза и губы –   и колючий шелест,
  • желанья полный, рама и седло –
  • и пустота!.. О, разрешенье плоти, –
  • так выбивает пробку к потолку
  • и раздраженно пузырится пена!
  • А мы, душа, другие знали сны,
  • но пролетели врозь велосипеды,
  • лишь имена Simpson и Diamant
  • еще тоской черемуховой веют,
  • послевоенной, злой…
  •                                   Но чтоб теперь,
  • теперь столкнуться на перроне: ты ли? –
  • и отшатнуться: круглое лицо,
  • прямая полногрудая фигура,
  • затянутая узким ремешком
  • как дачный саквояж, и зонт японский –
  • чужое всё! – и только твердый взгляд
  • как вызов да еще сухие губы
  • надменные…
  •                       Зачем, зачем всю жизнь
  • я догонял тебя? Теперь я знаю,
  • что первая любовь обречена,
  • но медлю почему-то… Так однажды
  • стоял я у киоска Porno-sex,
  • о принце Датском смутно вспоминая,
  • о вопле паровозном, о письме:
  •  – Я больше не люблю тебя, – а рядом
  • вечерний Копенгаген жил, и негр
  • глядел в киноглазок, и кто-то шею
  • тянул, чтоб оттеснить его, взглянуть,
  • увидеть нечто… Есть у нас секреты,
  • а тайны нет… Как вздрагивает зонт…
  • Нелепо говорить, молчать нелепо.
  • И хорошо, что поезд подошел.
  •  – Звони! – и двери стукнулись резиной…
  • Не может быть, чтоб я тебя любил.
  • Не может быть. Я ничего не помню.
  • Но отчего же так не по себе,
  • как будто в чем виновен? Нет, довольно,
  • довольно с нас и собственных забот!
  • И мне они дороже тех кошмарных
  • счастливых снов, какие только раз
  • сбываются, когда мы не готовы
  • для счастья…
  •                       А она еще летит
  • как бабочка, еще летит, мелькая,
  • непойманная, легкая такая…
  • А иногда мне хочется шепнуть
  • как на духу, всего два слова: время
  • убийца, а не лекарь…
1974
* * * («во сне я мимо школы проходил…»)
  • во сне я мимо школы проходил
  • и выдержать не в силах разрыдался
1976
* * * («Река темнеет в белых берегах…»)
  • Река темнеет в белых берегах.
  • Пронесся ледоход неторопливо
  • и тишина зыбучая в лугах
  • стоит недели за две до разлива.
  • Я что-то потерял. Но что и где?
  • ………………………
  • И колесо колеблется в воде.
1973
* * * («…и дверь впотьмах привычную толкнул…»)
  • …и дверь впотьмах привычную толкнул –
  • а там и свет чужой, и странный гул –
  • куда я? где? – и с дикою догадкой
  • застолье оглядел невдалеке,
  • попятился –   и щелкнуло в замке.
  • И вот стою. И ручка под лопаткой.
  • А рядом шум, и гости за столом.
  • И подошел отец, сказал: – Пойдем.
  • Сюда, куда пришел, не опоздаешь.
  • Здесь все свои. – И место указал.
  •  – Но ты же умер! – я ему сказал.
  • А он: – Не говори, чего не знаешь.
  • Он сел, и я окинул стол с вином,
  • где круглый лук сочился в заливном
  • и маслянился мозговой горошек,
  • и мысль пронзила: это скорбный сход,
  • когда я увидал блины и мед
  • и холодец из поросячьих ножек.
  • Они сидели как одна семья,
  • в одних летах отцы и сыновья,
  • и я узнал их, внове узнавая,
  • и вздрогнул, и стакан застыл в руке:
  • я мать свою увидел в уголке,
  • она мне улыбнулась как живая.
  • В углу, с железной миской как всегда,
  • она сидела, странно молода,
  • и улыбалась про себя, но пятна
  • в подглазьях проступали всё ясней,
  • как будто жить грозило ей –   а ей
  • так не хотелось уходить обратно.
  • И я сказал: – Не ты со мной сейчас,
  • не вы со мной, но помысел о вас.
  • Но я приду –   и ты, отец, вернешься
  • под этот свет, и ты вернешься, мать!
  •  – Не говори, чего не можешь знать, –
  • услышал я, – узнаешь –   содрогнешься.
  • И встали все, подняв на посошок.
  • И я хотел подняться, но не мог.
  • Хотел, хотел –   но двери распахнулись
  • как в лифте, распахнулись и сошлись,
  • и то ли вниз куда-то, то ли ввысь,
  • быстрей, быстрей –   и слезы навернулись.
  • И всех как смыло. Всех до одного.
  • Глаза поднял –   а рядом никого,
  • ни матери с отцом, ни поминанья,
  • лишь я один, да жизнь моя при мне,
  • да острый холодок на самом дне –
  • сознанье смерти или смерть сознанья.
  • И прожитому я подвел черту,
  • жизнь разделив на эту и на ту,
  • и полужизни опыт подытожил:
  • та жизнь была беспечна и легка,
  • легка, беспечна, молода, горька,
  • а этой жизни я еще не прожил.
1975
* * * («С чем проснешься? С судьбой и дорогой?..»)
  • С чем проснешься? С судьбой и дорогой?
  • Нет, пожалуй, с дорогой одной –
  • с той проселочной, пыльной, широкой,
  • полевой, затравевшей, лесной.
  • Ничего-то и не было, кроме
  • этой дьявольской тяги колес,
  • в небо взмывшей на аэродроме
  • или вылетевшей под откос.
  • А судьба –    это мера иная:
  • как поется, не свет в терему,
  • не бездомная песня ночная,
  • не слова про суму и тюрьму.
  • Нет, судьба-несудьба пощадила,
  • а дорога –    дорога была,
  • чтобы горше душа возлюбила
  • всё, что даром у жизни взяла.
  • И когда ты в тщете колченогой
  • ляжешь, тихий, на стол раскладной,
  • с чем останешься? Только с дорогой –
  • самой долгой, последней, родной…
1976

Из книги «Слуховое окно» (1983)

Рис.4 и звук, и отзвук: из разных книг

Когда запевает бор

  • Когда, распушив хвостища,
  • звенят на заре леса
  • и каждая ветка свищет
  • на разные голоса,
  • как Мстера гудет с Мещерой
  • щебечущий размахай, –
  • что это, не пенье ль бора? –
  • нет, это ликует май.
  • Когда корабельным строем
  • сосновый скрипит народ,
  • и волны бегут по хвоям
  • и валят верхи вразмет,
  • и валятся шишки оземь,
  • и шум с поднебесных бездн, –
  • что это, не пенье ль сосен? –
  • нет, это еще не песнь.
  • Когда ж частокол скрипучий
  • по щиколотку в снегу
  • и тучи листвы колючей
  • как замерли на бегу,
  • когда не поют ни птицы,
  • ни ветер, но, как топор,
  • мороз-колотун резвится,
  • тогда
  •          запевает
  •                        бор…
  • Мы сосны, но мы как люди
  • стеною встаем живой,
  • суками –   руками –   грудью –
  • порукою круговой,
  • и если нас точит стужа
  • пилою и топором,
  • мы тянем струну всё туже,
  • нас валят –   а мы поем.
  • Неслыханна эта доля,
  • живительная беда –
  • вытягивать поневоле
  • мелодию в холода,
  • и слаженней нет артели:
  • пошатываясь едва,
  • вынянчивать в колыбели
  • и музыку, и слова.
  • А за полночь на мгновенье,
  • как весть, по ветвям пройдет
  • не шелест, не дуновенье,
  • но трепет, как будто Тот,
  • Кто в дебрях провеял белых
  • каким-то предвечным сном,
  • дыханьем Своим одел их
  • в безветрии ледяном.
1979

* * * («Я сойду на последней странице…»)

  • Я сойду на последней странице,
  • где березы обступят кругом,
  • где взлетит полуночная птица
  • с ветки, капли сбивая крылом.
  • Я войду в край боярской измены,
  • в ту страну, где секира и мох…
  • Вы до мозга костей современны,
  • реставраторы темных эпох.
  • Где он, дом? У чужого предела
  • откачнется в седле голова.
  • И лежит безымянное тело.
  • И в зенит прорастает трава.
  • Красна девица в черном платочке.
  • Чем помочь? Не отпишешь пером.
  • Это, как говорится, цветочки,
  • то-то ягодки будут потом!
  • И не слух долетит до столицы,
  • а глухой человеческий вздох…
  • Я сойду на последней странице,
  • где безмолвие глуше, чем мох.
  • Мох да молчь, но безмолвное слово
  • сургучу не залить, ни свинцу.
  • Я живу. Это право живого –
  • имя дать и творцу, и глупцу!
1961

* * * («Не растекаться мыслию…»)

  • Не растекаться мыслию
  • по древу –   вот уж нет! –
  • а состязаться с мысию
  • нам завещал Поэт.
  • Не веткою-безделкою
  • слова ловить в капкан,
  • а прыгать вольной белкою
  • нам завещал Боян.
  • Но долго ли безделицу
  • взять сообща в расчет?
  • И вот уже по деревцу
  • кривая мысль течет.
  • По древу растекается,
  • и шрифт на полосе
  • скрипит ветвями, мается,
  • как белка в колесе.
1970-е

Прощанье со старыми тетрадями,

или Размышленья перед трескучей печью и бутылью домашнего вина в старом деревянном доме в Павловом Посаде, где автор родился

  • Боюсь не вздора, а рутины,
  • что ни начну, то с середины
  • и кончу, верно, чепухой.
  • Не знаю, время или возраст,
  • но слышу я не лес, а хворост,
  • не славий щелк, а хруст сухой.
  • Пора проститься со стихами
  • и со вторыми петухами –
  • а третьи сами отпоют, –
  • с ночными узкими гудками,
  • с честолюбивыми звонками
  • под утро, когда их не ждут.
  • При свете дня яснее проза:
  • сигнал ли зоркий с тепловоза –
  • предупредительный гудок,
  • иль родниковый бульк хрустальный,
  • как позывной второй сигнальной –
  • в бутылях забродивший сок.
  • А впрочем, для чего детали,
  • когда глаза не суть видали,
  • а то, что виделось глазам,
  • в чем опыт думал убедиться,
  • и не кивай на очевидца,
  • который верит: видел сам.
  • А что он видел: луг да ели,
  • когда торфа́ под ними тлели
  • или прозрел, как тот герой,
  • кто меж печатными строками
  • читал духовными глазами?
  • И я так пялился порой.
  • Пора покончить с юным бредом,
  • с двойным –   орлом и Ганимедом –
  • полетом вечного пера
  • и пересесть за стол с кровати
  • (оно для домоседа кстати),
  • за Rheinmetall засесть пора.
  • Одна беда: садясь за прозу,
  • не тяпнешь водочки с морозу
  • под малосольный огурец.
  •  – Позвольте, где зима, где лето? –
  • одернет критик, а с поэта
  • и взятки гладки, наконец.
  • Не говорю уж о комфорте:
  • когда ты в форме, хоть на черте
  • езжай –   и тряска нипочем.
  • И что за путь: ухаб ли, кочка –
  • не важно! – приживется строчка,
  • а с ней и улица –   твой дом.
  • А кстати, кое-что о форме:
  • она не обувь на платформе,
  • а безразмерные носки,
  • и важно –   слог для пародиста, –
  • чтоб было в ней легко и чисто,
  • и меньше пота и тоски…
  • Так вот: ходил и я в поэтах,
  • не очень, может быть, пригретых,
  • но и не загнанных в Инту.
  • И что же? Горячо-морожно!
  • Попробуй –   жить куда как можно,
  • но петь уже –   дерет во рту…
  • Да и нелепо как-то: годы
  • и кризис половой свободы,
  • не говоря уж о другой.
  • Не Фрейд ли здесь подставил ножку:
  • смешно, ловя как малу вошку,
  • за рифмой бегать час-другой.
  • А нет бы попросту да быстро
  • стихом свободным строк по триста
  • пилить –   и, смотришь, капитал.
  • Что делать, мы консервативны,
  • как в век пилюль презервативы
  • (так Вознесенский бы сказал).
  • Ах, оборотистый народец –
  • поэты! Бедный оборотец
  • и тот пускаем в оборот:
  • бросаешь камешек соседу,
  • а он булыжник –   мельче нету, –
  • как говорится, в общий счет.
  • Дудел и я на самоделке,
  • но повезло: с чужой тарелки
  • кусков не брал, и сладкий сон
  • не бередит воспоминанья,
  • как будто на предмет изданья
  • звонит редактор Фогельсон.
  • Простимся с громкими мечтами,
  • и пусть токуют в фимиаме
  • соперники по ремеслу –
  • пусть их! – а мы, как в поговорке
  • и от махорки будем зорки,
  • покурим под шумок в углу.
  • Не угождать. Себе дороже.
  • Мы суше стали, но и строже,
  • и пристальней наш поздний свет.
  • Сойдемся жить и чай заварим,
  • а постучит какой татарин:
  •  – Вы обознались. Ваших нет.
  • А впереди такие сроки,
  • такие дальние дороги,
  • по осени такая тьма –
  • что и не стоит… Бога ради!
  • Опустишь голову в тетради,
  • поднимешь –   а уже зима.
  • Зима, и жизнь опять вначале,
  • и там, где яблоки стучали,
  • трещит морозец молодой,
  • струится дым, играет холод,
  • глядишь –   а ты уже немолод,
  • и лед звенит в ведре с водой.
  • А вдалеке гудок прощальный,
  • всё тот же, долгий, инфернальный,
  • и синий-иссиня снежок.
  • Ведро поставишь ледяное,
  • стоишь –   и голос за спиною:
  •  – Ты что-то мешкаешь, дружок.
  •  – Да-да, иду… – За поворотом
  • я оглянусь –   но никого там,
  • и в колком инее, как дед,
  • гляжу в вечерние потемки,
  • а там ни дыма, ни колонки.
  • Ошибка вышла. Наших нет.
  • Вот что увидится… Однако!
  • Завыла на дворе собака
  • вниз головою, говорят.
  • Чур нас! – раздвинем половицы
  • и вниз сойдем, где сидр хранится
  • и зеленеет маринад.
  • Не так ли, высветив бутыли,
  • и Дант с Вергилием сходили
  • на круги Ада с фонарем?
  • Не так, отнюдь! По вере русской
  • достанем выпивку с закуской
  • и всех во здравье помянем.
  • По духу близких и по крови
  • помянем всех на добром слове,
  • кому из мерзлых ям не встать.
  • А помнишь, как –   мороз по коже! –
  • кричал отец, берясь за вожжи:
  •  – Ну, открывай ворота, мать!
  • А что там: родина ль, чужбина –
  • кто знает! – дом ли, домовина?
  • Ездок привстал –   и конь несет.
  • Вот так и я: свое итожу,
  • продолжить захочу –   продолжу,
  • а надоест –   два пальца в рот!
  • Не первый год живем на свете,
  • а всё нескладно: свищ в сюжете,
  • и с флюсом, стало быть, финал.
  • С прощанья начал, а весельем
  • кончаю, как бы новосельем
  • на этот свет –   и кончен бал!
  • Да уж и ночь. Вино допили.
  • Теперь как в сказке –   жили-были –
  • в постель –   и кубарем в провал.
  • На том и мы –   не знаю, кстати ль? –
  • с тобой расстанемся, читатель,
  • чтоб ты, как автор, не зевал.
  • Нет, наше ложе без обмана,
  • а что да как –   была б сметана,
  • и масло как-нибудь собьем.
  • Была сметана, будет масло,
  • а если что кому не ясно,
  • я это объясню потом.
1976

Послевоенная баллада

  •  – Привезли листовое железо.
  •  – Кто привез? – Да какой-то мужик.
  •  – Кто такой? – А спроси живореза.
  •  – Сколько хочет? – Да бабу на штык.
  •  – И хорош? – Хром на оба протеза.
  • А язык пулемет. Фронтовик.
  •  – Да пошел!..
  •                        – Привезли рубероид.
  • Изразцы привезли и горбыль.
  •  – А не много? – Да щели прикроет.
  • Ты вдова, говорит, я бобыль.
  • А глазищами так и буровит.
  •  – Ну-ка, дьявол, держись за костыль,
  • а не то…
  •                 – Привезли черепицу.
  •  – Убирайся! – Задаром отдам.
  • Разреши, говорит, притулиться
  • инвалиду ко вдовым ногам.
  • Я не евнух, и ты не девица,
  • ан поладим с грехом пополам.
  • ………….
  • Дом стоит. Черепица на крыше.
  • В доме печь: изразец к изразцу.
  • Кот на ходиках: слушайте, мыши.
  • Сел малыш на колени к отцу.
  • А дымок над трубою всё выше,
  • выше, выше –   и сказка к концу.
  • Ах, не ты ли –   какими судьбами –
  • счастье русское? Как бы не так!
  • Сапоги оторвало с ногами.
  • Одиночество свищет в кулак.
  • И тоска моя рыщет ночами,
  • как собака, и воет во мрак.
1979

* * * («Седой учитель начальных классов в пиджаке с заложенным рукавом…»)

  • Седой учитель начальных классов в пиджаке с заложенным рукавом
  • рассказывает о княгине Ольге и ее хитроумной мести древлянам,
  • а я гляжу за окно, где крыши косым отсвечивают огнем
  • и голуби уличные, кружась, над городом носятся деревянным.
  • Когда ж это было? Страшно представить: тысячелетье тому назад,
  • а любовь, разорванная войной, верна всё так же и вероломна,
  • и голуби, бедные мировестники, всё так же в гнезда свои летят,
  • и всё еще Искоростень горит, и зарево буднично и огромно.
  • И пол-Европы лежит в руинах, но, хоть все зарева погаси,
  • неугасимое что-то брезжит, и синевою исходят лица,
  • и та княгиня: – Си первое вниде в Царство Небесное от Руси, –
  • и однорукий, и мы со всеми –   в одном походе, и он всё длится.
  • А палец выбрал уже цитату, но указующему персту
  • так мало, видимо, было карты, а зримый образ так исковеркан,
  • что длань, продолженная указкой, пронзила пикою пустоту:
  •  – Не в мести правда, а в искупленье! – и вышла где-то под Кенигсбергом.
  • И было тихо, но где нам было постичь всю долгую скорбь его?
  • Для всякой правды свой час, и ныне в ту даль я всматриваюсь из этой.
  • И он свидетель, и я свидетель –   мы все свидетели, но чего?
  • Чего-то высшего мы коснулись своей бедой и своей Победой.
  • Ведь даже тот, кто звездой отмечен, помечен свыше еще крестом,
  • и кровь, пролитая в правой битве, всё кровь –   и ждет своего ответа,
  • но где последнее воздаянье –   не в рукаве ли его пустом? –
  • где память сердцу и утешенье –   не эта орденская ли мета?
  • И я, поживший на этом свете и тоже тронутый сединой,
  • я вижу сердцем десятилетним тот класс и строгие наши лица,
  • и как молчали мы потрясенно, виной настигнутые одной,
  • и друг на друга взглянуть не смели, боясь увидеть в них те зарницы.
1982

Соседка

  • По-дружески, без стука
  • ходил я к ней нередко.
  • Была она толстуха,
  • предобрая соседка.
  • Здорова ли, болеет –
  • а поделиться не с кем…
  • Средь бела дня белеют
  • на окнах зановески.
  • Сидит у ней Никола,
  • хмельной женатый грузчик.
  • Играет радиола,
  • в углу среди игрушек.
  • Ой, тонок слух у стенок,
  • у стенок у фанерных,
  • ой, хахали у девок,
  • у девок не у первых.
  • От скрипа, от позора,
  • от злого наговора –
  • играет радиола,
  • играет радиола!
  • А муж ее в тюряге
  • по дурости, по пьяни,
  • теперь ей бедолаге
  • вся радость –   хмель в стакане.
  • А дети где? А дети –
  • в песочке, в куче сора –
  • забыли всё на свете.
  • Постой же, радиола!
  • Поймут ли бабье горе
  • и мамкины секреты?
  • А знаю я другое,
  • а помню я не это.
  • Ей помнится самой же –
  • сама в беде утешит,
  • поможет, если может.
  • Нет, просто люди брешут!
  • Она ведь помнит Родьку,
  • лелеет Родиона!
  • …Буравит штопор пробку,
  • играет радиола.
  • А утром снова скажет:
  •  – Здорово! Как живется? –
  • Письмо его покажет,
  • покажет, отвернется.
  • Стоит неловко, боком,
  • у приоткрытой двери,
  • стоит, как перед Богом,
  • в которого не верит.
1959

Семен Усуд

  •  – Во как! – обычно скажет Семен Усуд,
  • если вдруг кто-то где-то отколет штучку,
  • выпятит губы, словно найдет колючку,
  •  – Я так и знал! – и сглотнет ее, как верблюд.
  • Что ни случится: в глаз попадет ресница,
  • и не ему, а соседу, на сеновал
  • малый затащит девку, а та девица, –
  • скорбно надует губы: – Я так и знал!
  • Всё-то он знает, всё-то он глазом точит,
  • словно нечистая сила ест мужика;
  • встанет перед забором, если доска
  • плохо прибита: – Во! – и доска отскочит.
  • Словно ребенок, а по летам старик,
  • не приложил он рук ни к чему и –   дальний –
  • ходит среди людей, и худой кадык,
  • как у верблюда, пришлою дышит тайной.
  • Глянешь –   куда его черти с утра несут? –
  • кепку надвинет и чешет себе, сердешный,
  • мучимый любопытством иль скукой здешней? –
  • кто его знает. – Куда ты, Семен? – У суд.
  • Тем и живет. А кто? А откуда родом? –
  • тайна и есть. Работал ли где когда?
  • Словно однажды вышел с другим народом
  • и по пути отстал и забрел сюда.
  • Сроки ли выйдут, на душу ль камень ляжет
  • как облегченье, войдет ли под карк ворон
  • Высший Судья: – А ну-ка скажи, Семен,
  • не за себя, за тех! – и Семен всё скажет.
  • Как-то встречаю осенью –   шел отстрел
  • диких собак, – и вспомнил он: – В тридцать третьем
  • я убежал. От голода зубы съел.
  • Нам-то еще повезло… – И добавил: – Детям…
  •  – Во как! – потом сказал, помолчал чуток
  • и, не простясь, пошел городской пустыней,
  • где на деревьях тающий тенькал иней
  • и под ногами мерзлый хрустел песок.
  • Я еще вижу, как он идет по скверу,
  • как он уходит, тая худой спиной…
  • Господи мой, не этому ли примеру
  • следовать наказал Ты в страде земной?
  • Не потому, что дни его незлобивей,
  • чем у других, а ночи, быть может, злей,
  • не потому, что духом своим бедней,
  • а ремеслом да промыслом нерадивей,
  • а потому, что в мире больших невзгод
  • он, как дитя большое, в обидах страшных
  • не по обидам, а по вине живет;
  • больше того, врагов возлюбил вчерашних, –
  • может быть, он, когда выйдет его черед
  • перед лицом Творца оправдаться в судьях
  • хоть бы за то, что прожил верблюдом в людях,
  • в Царство Небесное как человек войдет.
1982

* * * («Свет мой поздний – моя проходная…»)

  • Свет мой поздний –   моя проходная,
  • дай уснуть на твоей раскладушке,
  • где горячей щекой припадаю,
  • пропадаю в горячей подушке,
  • где за дверью, запарившись к ночи,
  • спит убитый работой рабочий,
  • а напротив, скучая без денег,
  • спит убитый бездельем бездельник.
  • В малом мире, подверженном буре,
  • в тесной кухне, где слухи да вздохи,
  • постигаю на собственной шкуре
  • неустрой коммунальной эпохи:
  • есть друзья, а в душе недоволен,
  • одиночеством, может быть, болен;
  • есть враги, а в душе наболело,
  • может быть, и вражда надоела.
  • И однажды наступит расплата,
  • и тогда, как куска побирухе,
  • станет совестно доброго взгляда
  • одинокой и бедной старухи,
  • и увижу, что нету богатства,
  • кроме нашего бедного братства,
  • нету платы иной, кроме хлеба,
  • нету правды другой, кроме Неба!
1964

Два стихотворения

I
  • …А в эти дни горели за Посадом
  • болота, и стояла мгла в Москве,
  • и скрип травы, желтевшей самосадом,
  • был жесток при неслышимой листве.
  • А со степей казахских и каспийских
  • шел зной –   и было небо как в огне.
  • Душа болела о родных и близких,
  • о матери я думал, о жене.
  • Нет, не любовью, видно, а бедою
  • выстрадываем мы свое родство,
  • а уж потом любовью, но другою,
  • не сознающей края своего.
  • Да что об этом! Жизнью и корнями
  • мы так срослись со всем, что есть кругом,
  • что кажется, и почва под ногами –
  • мы сами, только в образе другом.
  • Я вижу те места… Теперь там пусто.
  • Поселок брошен, а погост сгорел.
  • Могил не стало, и такое чувство,
  • как будто я вдвойне осиротел.
  • И где моя судьба в судьбе народной,
  • и что со мною станется и с ней –
  • не разберешь: так едок дым болотный!
  • Земля горит на родине моей…
1972
II
  • А злоколючий пух чертополоха
  • кружился над разрытым пустырем,
  • где в котловане новая эпоха
  • вбивала рельсы под высотный дом.
  • И ухал молот по стальной опоре,
  • а в стороне, когда молчал металл,
  • за насыпью, как за окопом в поле,
  • контуженый кузнечик стрекотал.
  • И я вовек не чувствовал так жгуче,
  • как горяча непавшая роса,
  • как тяжела непролитая туча,
  • на чем стоят железные леса.
  • Ну что еще, какую тяжесть надо
  • перетерпеть в судьбу и ремесло,
  • чтоб всё –   от инженерного снаряда
  • до Божьей твари –   смыслом проросло?
1972

* * * («Черемуха из-под дождя…»)

  • Черемуха из-под дождя,
  • пятилепестковая одурь,
  • тебя я услышал, поодаль
  • от ярких рядов проходя.
  • Черемуха? Боже ты мой!
  • Откуда? С какого вокзала?
  • Какая нужда завязала
  • твой ворох суровой тесьмой?
  • Зачем ты торчишь на торгу,
  • как девочка в белой панаме?
  • Цвела бы себе на поляне,
  • на майском цыплячьем лугу!
  • Да где там, на торг городской
  • тебя угораздило тоже.
  • О, как мы с тобою похожи
  • своей несуразной тоской!
  • Я грусти не знал бы весной,
  • а этой весной и подавно,
  • когда бы не дух твой так явно,
  • твой дух не витал надо мной.
  • Он словно бы в чем-то винил,
  • и, сколько я шел по Садовой,
  • черемуховый, черемховый –
  • всё время вдогонку дразнил…
1968

Пасха на Клязьме

  • Стояла большая вода.
  • Она затопила низины,
  • где таяли редкие льдины
  • и плыли не зная куда.
  • Потом добралась до лугов
  • и дом под холмом захватила,
  • оставив трубу и стропила
  • поодаль чужих берегов.
  • Смеркалось, и низкий туман
  • тянулся с Оки и Онеги.
  • Казалось, российские реки,
  • разлившись, пошли в Иордан.
  • И только у края земли
  • зашлось наконец половодье,
  • мы тоже, Христово отродье,
  • в забытую церковь пошли.
  • Поплыли по черной реке,
  • поднялись по временным сходням,
  • томимые духом Господним,
  • дотоль пребывавшим в тоске.
  • А в храме в дрожаньи огней,
  • в мерцаньи котомок пасхальных
  • свидание близких и дальних
  • читалось ясней и ясней.
  • И в полночь, лишь колокола
  • открыли небесные сферы,
  • я понял: возжаждала веры
  • душа, не избегшая зла.
  • И вправду –   неисповедим
  • путь блага в кругах мирозданья,
  • хотя суета всепознанья
  • и правила веком моим.
  • Но я, сознавая предел,
  • провидел иную свободу,
  • покуда вслед крестному ходу
  • шел в ночь и на свечи глядел.
  • И чудо свершилось сполна:
  • к рассвету или воскресенью
  • увидели новую землю
  • и –   ахнув –   узнали: весна!
  • И спала вода, и траву
  • покрыла белесая пленка,
  • как мокрую кожу теленка,
  • рожденного в темном хлеву.
  • И вот уже вниз по реке,
  • по взгорьям и падям весенним –
  • шла Пасха застольным весельем
  • со сдобной ковригой в руке.
  • И день, освященный впотьмах,
  • светился во славу творенья,
  • и радостно, как Откровенье,
  • горел поцелуй на губах!
1966

* * * («Нет ничего ужасней вырожденья!..»)

  • Нет ничего ужасней вырожденья!
  • Я помню, как вблизи нагроможденья
  • развалин и пещер Чуфут-Кале,
  • внизу, на дне гранитного колодца,
  • темнел приют, похожий на уродца
  • или на склеп, придавленный к земле.
  • Была весна, но не было бесплодней
  • ее дыханья. Словно в преисподней,
  • в ущелье острый чад стоял столбом.
  • Был замкнут горизонт: там прел свинарник,
  • тут отцветал кладбищенский кустарник,
  • а между ними инвалидный дом
  • дымил окрест. Он был кирпичной кладки,
  • хотя, казалось, плод иной догадки,
  • матерьялизовавшийся фантом.
  • И я подумал: вот изнанка жизни,
  • какая нам тщета в степной отчизне?
  • Пройдут года, и мы как дым сойдем.
  • Как если бы, забвением казнимы,
  • аланы, печенеги, караимы,
  • всем миром снявшись, бросили очаг –
  • так пусто тут… По ком, Иеремия,
  • твой плач, когда в мозгу лоботомия
  • и сыплется душа как известняк…
  • Сказать не скажешь… Встретишь эти лица –
  • в них, кажется, пустыня шевелится.
  • О, задержись над каменной тропой.
  • А срок придет расплачиваться кровью –
  • не приведи, Господь, под эту кровлю,
  • под этот кров с дымящею трубой!
1966

* * * («Пусть те, кого оставил Бог…»)

  • Пусть те, кого оставил Бог,
  • цветут и пыжатся в гордыне,
  • пускай бобы у них как дыни,
  • где у других –   сухой горох;
  • пускай в кольчугах из наград
  • бряцают золотом латунным,
  • пускай в Совете многодумном
  • на них и шапки не горят;
  • пускай берут за семерых,
  • пусть сам-десят гребут лопатой,
  • пусть не уступят и десятой,
  • да не осудим их –   пусть их!
  • Но тот, кто тянет на горбу
  • свою недолю –   и выносит,
  • кого косой неправда косит,
  • а он лишь закусил губу;
  • кто нищ, бездомен и гоним,
  • он, прах гребущий по дорогам,
  • как Иов, не оставлен Богом,
  • но ревностно возлюблен им.
1976

Повествование о Курбском

Кладу перст на уста, удивляюсь и плачу.

  • Еще Полоцк дымился от крови и смрада,
  • еще дым коромыслом стоял в Слободе,
  • еще царь домогался злодейств и разврата,
  • а изменник царев, как на Страшном суде,
  • уже смелую трость наострил на тирана:
  •  – Аз воздам! – и пришпорил язвительный слог,
  • и на угольях, дабы озлить Иоанна,
  • как на адском огне, пламя мести зажег.
  • О, так вспыхнула речь, так обрушилось слово,
  • что за словом открылся горящий пролет,
  • где одни головешки чернеют багрово
  • да последняя голь на избитье встает.
  • Вот он, волчий простор! Несть людей да людишек,
  • но безлюдье гнетет, как в ногайских степях:
  • тот испанский сапог натянул –   аж не дышит,
  • этот русский надел –   ан и тот на гвоздях!
  • Всё остро –   нет спасенья от пагуб и пыток,
  • всё острее тоска, и бесславье, и тьма,
  • а острее всего –   это малый избыток
  • оскорбленной души и больного ума.
  • Чем же, как не изменой, воздать за тиранство,
  • если тот, кто тебя на измену обрек,
  • государевым гневом казня государство,
  • сам отступник, добро возводящий в порок?
  • Но да будет тирану ответное мщенье
  • и да будет отступнику равный ответ:
  • чем же, как не презреньем, воздать за мученья,
  • за мучительства, коим названия нет?
  • Ибо кратно воздастся за помыслы наши
  • в царстве том. Я испил чашу слез и стыда.
  • А тебе, потонувшему в сквернах, из чаши
  • пить да пить, да не выпить ее никогда.
  • А тебе, говорю, потонувшему в сквернах, –
  • слышишь звон по церквам, он сильней и сильней –
  • за невинно замученных и убиенных
  • быть позором Руси до скончания дней!
  • Князь глядит, а в лице у него ни кровинки,
  • и такая зола, что уж легче бы лечь
  • головой на неравном его поединке,
  • чем –   живым –   на бесчестие душу обречь.
  • Только вздрогнул –   взмахнула дурная ворона
  • опаленным крылом, и указывал взмах –
  • уповать на чужбину, читать Цицерона,
  • чтить опальных друзей и развеяться в прах.
  • А когда отойти, то оттуда услышать,
  • а когда не услышать, то вспомнить на слух,
  • как надсадно кричит над литовскою крышей
  • деревянный резной ярославский петух.
1967

Кончина Ивана

  • Был знак: крестообразная комета
  • чертила, рассекая небосклон,
  • багровый след –   и предвещало это
  • погибель рода и раздор времен.
  • А царь смердел. Шло воспаленье в теле,
  • зловонье источая, и недуг
  • сводил с ума: казалось, что смердели
  • все язвы государства, все вокруг.
  • Астрологами был уже предсказан
  • его конец, и трепетал Иван.
  • Но в совести, изъеденной проказой,
  • он обещал казнить их за обман,
  • да и не как-нибудь, а на поджаре.
  • Но ужас душу стискивал, да так,
  • что холодело в жилах, и бояре
  • пугались наущенья, ибо мрак
  • стоял великий. Слухи по столице
  • ползли всё глуше, и роптал народ,
  • и ждали заключенных из темницы,
  • и по дорогам рыскал всякий сброд,
  • и ждали новых смут, и потрясений,
  • и тишины, и мора, и войны…
  • А на подворье таял день весенний,
  • и были стаи галочьи слышны,
  • и распушались вербы по-кошачьи,
  • и юркали между камней ручьи,
  • как ящерицы… Так или иначе,
  • Ивану полегчало. Две свечи
  • на сумерки зажгли. Царь принял ванну
  • и приказал раскладывать поджар.
  •  – Но день не кончен, – возразил Ивану
  • боярин Бельский, со свечей нагар
  • снимая, и к игре придвинул столик.
  • И что-то у царя зашлось внутри,
  • прилив свирепства или приступ колик,
  • он потянулся к королеве, и –
  • рука упала. Вытаращив бельма,
  • Иван, глотая воздух, задрожал
  • и рухнул навзничь… Господи, скудельна
  • юдоль земная… На одре лежал
  • в предсмертных корчах, в судорогах адских
  • раб Божий, Государь Всея Руси,
  • Великий князь Московский, царь Казанский
  • и Астраханский, – Господи, спаси
  • богоотступника! – умом растленный,
  • упырь на троне, истязавший плоть,
  • детоубийца, – огненной геенной
  • за преступленья покарай, Господь!
  • …И сына звал, не зная разрешенья
  • от совести. И черным был накрыт.
  • И сотворил молитву постриженья
  • над издыхающим митрополит.
  • И на исход души во всех соборах,
  • во всех церквах, со всех колоколов
  • ударили, и запалили порох,
  • и загудели сорок сороков.
  • А он был тих. Остекленев, застыли
  • зрачки его… Но страшен был монах,
  • почивший в Бозе!.. И глаза закрыли.
  • И затянули шелк на зеркалах.
1967; 1969

Superego

I
  • …и тогда я увидел: распята луна
  • бледным призраком на крестовине окна.
  • Тень распятья чернела на белом полу.
  • Было тихо, но перед иконой в углу,
  • издавая какой-то воинственный звук,
  • на невидимой нитке спускался паук.
  • «Это он, – я весь похолодел, – это он!»
  • Ужас крови моей –   трилобитный дракон!
  • Гад, который почувствовал временный сдвиг,
  • из безвременья как привиденье возник
  • и, быть может, предчувствуя сдвиг временной,
  • из прапамяти хищно навис надо мной.
  • Что он думал, убивец? Глазаст и землист,
  • я лежал, трепеща как осиновый лист.
  • Я лежал у стены и, прижатый к стене,
  • знать не знал, что проклятье лежало на мне.
  • И, как жар из печи, как зола из огня,
  • я смотрел на него –   он смотрел на меня!
  • Я не смерти боялся, но больше всего –
  • бесконечности небытия своего.
  • Я не к жизни тянулся, но всем существом
  • я хотел утвердиться в бессмертье своем.
  • Но мучительно мучимый смертной тоской,
  • я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.
  • Я лишь пальцем попробовал пошевелить,
  • как почувствовал: дернулась ловчая нить,
  • и к губам протянулись четыре сосца,
  • и подобье усмешки подобье лица
  • исказило, и судорогою свело
  • студенисто-трясучее тело его.
  • Я отпрянул –   хоть некуда! – и в тот же миг
  • он неслышно ко мне прикоснулся –   и крик
  • омерзенья потряс меня, словно разряд.
  • И ударило где-то три раза подряд.
  • Я очнулся –   и долго в холодном поту
  • с колотящимся сердцем смотрел в темноту…
II
  • Било три. Ночь была на ущербе. В окне
  • неизбежность стояла стоймя как конвойный.
  • Что за мысль тяготилась собою во мне,
  • я не знал и пугался догадки невольной.
  • Между тем у противоположной стены
  • беглый маятник маялся в сумраке спертом.
  • Были сумерки длинны, как были длинны
  • списки выбылых при Иоанне Четвертом.
  • Что-то брезжило –   то ли предчувствие зла,
  • что-то виделось –   то ли предвестье распада:
  • видно, время распалось и юность прошла,
  • так прошла, что и памяти стало не надо.
  • Так прошла, что в беспамятстве тучи листвы
  • неподвижно клубились подавленной мощью,
  • и, еще не развиднясь, кривая Москвы
  • уходила куда-то за Марьину Рощу.
  • И в беспамятстве лета на Новолесной
  • фонари так тускнели, что делалось ясно:
  • мое тело –   безвольное –   не было мной
  • и душа –   малодушная –   мне не причастна.
  • Да и вся моя жизнь, ненавистная мне,
  • так, казалось, чужда была, как сновиденье:
  • я лежал у стены и, прижатый к стене,
  • кожей чувствовал жаркий озноб отчужденья.
  • Что же это, предвиденье или недуг
  • тяготились ошибкою неотвратимой?
  • Или плановый робот –   железный паук –
  • деловито опутывал мир паутиной?
  • Всё равно! Уже буквица бледным огнем
  • проступала в окне, словно след на копирке,
  • и топырился дом наш, стоящий углом
  • между корпусом «Правды» и зданьем Бутырки.
  • Всё равно! Всё равно! Ожиданьем труда
  • занималась душа –   и не видела дела.
  • И гудели –   почти по-людски –   провода,
  • но сквозило и в них ощущенье предела.
  • Но всего один сдвиг –   и запахнет бедой.
1 В прекрасную пору июня. Китс (англ.).
Продолжить чтение