Слётки

Глава 1

Ясное синее небо озаряет поле ржи. Осока колышется будто морские волны, припрятав под собой пару дельфинов, только четвероногих.

Жизнь за пределами города пахнет свежими идеями, будоражащими сознание. Это симфония с запахом земляники, прохладная на ощупь, как новое одеяло.

– Мариша.

Хочется подмахивать рукой, словно дирижёр. Это всё один большой концерт, да, именно он.

Будущее за этими гениальными исполнениями, написанными самой природой – одиноким холодным ветром, завывающим, рвущим горло. Всё вокруг умирает и воскресает вновь и вновь. Трагично и болезненно. Но ты переживаешь это и возрождаешься, начиная с самого начала. Ты абсолютно чистый, как воды горной реки. Ты невинен, как дитя.

– Мариша! – орёт мать, и надоедливый пиздюк, всё это время пытающийся отыскать у себя в носу сундук с сокровищами, сдёргивается с меня наушники. Я замираю с разведёнными пальцами, но продолжаю ловить порывы ветра счастливым лицом. Я фантазирую, будто предков здесь нет. Только я, Питер Грегсон в наушниках и бегущие по коже мурашки. Всё дело в моменте. Вот он – смысл жизни. Мне даже не надо его искать.

– Мариша!

– Да что?! – рявкаю я, поправив наушники, и сажусь ровно.

Умеют же обломать кайф. А так хорошо всё шло. Сраная семейка.

Я кидаю взгляд на своего тупого братца. Мда уж, думаю, действительно – сраная. Этот семилетний пиздюк до сих пор не умеет читать и считать. Он отстаёт в развитии. Родители все извелись, пока искали, куда бы его пристроить. Этого… неудачного птенчика, без одного крыла и с пушком вместо оперения. Но со мной им повезло ещё меньше. Стёпа всего лишь не мог подтереть себе задницу или заговорить с незнакомцем. Мне же приходилось пить дурацкие таблетки и глядеть на клетчатое небо дважды в год, чтобы не навредить себе… или кому-нибудь ещё.

– Зря мы подобрали птицу, – говорит мать, тыча пальцем в птенца, уснувшего в футболке Стёпы.

– Вы сами ему разрешили, – я вскидываю руки, намекая, что никак к этому дерьму непричастна.

– Дорогая, мама права, – подлизывается отец, бдящий за дорогой. Он любит это дело, ха-ха. Подлизаться, вот я о чём.

– Здесь пишут, – мать протягивает мне телефон через проём между кресел, но в руки не даёт. Разрешает читать только на весу, а когда я пытаюсь его перенять, та отдёргивается. Я демонстративно скрещиваю руки на груди и откидываюсь на сиденье. Мама корчит рожу – это то, что я ненавижу больше всего – когда её лоб складывается в гармошку, и она смотрит на меня самым ужасным взглядом, будто я не дочь, а мелочь. Мелочь на её пути. – В общем, – она забирает телефон и решает зачитать самостоятельно: – нельзя спасать выпавших из гнезда слётков! Это естественный процесс их взросления и, судя по всему, нам попался птенец дрозда, – мама щурится, надевает очки и раздвигает экран пальцами, чтобы приблизить текст. Из-за стресса у неё ухудшилось зрение. Она так считает, хотя к врачу не идёт. Врачи для неё – не авторитет. – Надо его вернуть туда, откуда взяли!

– Дорогая, остынь, – вновь вмешивается отец, – давай просто оставим его на каком-нибудь пеньке по пути.

– Так нельзя! Тут пишут, что первые недели они сами учатся ходить, летать и добывать пищу, а родители им в этом помогают. Всё как в жизни, Серёж!

– Мы уже далеко уехали, малышка…

– Вот нравится тебе со мной спорить! Поворачивай!

– Да зачем поворачивать? – беспечно спрашивает отец, в котором есть что-то от Боба Марли. И это точно не цвет кожи. – Мы уже столько километров проехали, зая.

У меня нет желания быть свидетелем их назревающей ссоры. Когда такое происходит, я чувствую себя просто отвратительно. Почти так же отвратительно, как если бы застала их за сексом.

Я хватаю птенца и вытряхиваю его из футболки. Стёпа тут же начинает орать и щипать меня своими клешнями.

– Марина! – выкрикивает мать, заметив происходящее, – Серёжа, тормози, – и машина начинает сбрасывать скорость.

– Отвали! – выдернув руку из хватки братца, я поворачиваюсь к окну и выбрасываю птенца.

Тачка совсем останавливается, и только мы с отцом глядим в ту траву, куда шлёпнулся несчастный слёток

Сперва кажется, что это конец. Финал короткой птичьей жизни, оборвавшейся по глупой прихоти моего брата. Но спустя секунду птица выпрыгивает из травы и сразу ныряет обратно. Заросли начинают колыхаться всё дальше и дальше от нас.

– Видали! – кричу уже я, высунувшись в окно, – убегает! Вы его тоже достали!

– Марина, быстро сядь на место! – фыркает мать, и я сажусь, одновременно надевая наушники, когда она вновь заводит шарманку из фальшивых нравоучений. Вряд ли ей есть хоть какое-то дело до судьбы слётка. – Так нельзя, он же живой, а если бы поги… – её голос заглушает музыка. Машина трогается с места, и я прикрываю глаза.

Не хочу больше слушать никого из них, и ехать никуда не хочу. Хотя нет. Ехать – хочу, а приезжать – нет.

Родители отвалили целую гору бабла на эту поездку. В планах некого рода «реабилитация» для нас всех. Неполноценный отдых, раз уж на полноценный в Египте не хватило.

Мама говорит, что мы едем в «дома отдыха». Туда типа стягиваются люди со всей России, и там будут проходить всякие мероприятия, вроде Ивана Купала. Языческие праздники. Но мои родители не язычники. Они, вообще-то, ни во что не верят и ничему не поклоняются, как и я сама. Хотя это не мешает нам провести две недели в окружении религиозных фанатиков, раз всё дёшево.

К нужному месту мы подъезжаем спустя полчаса. Охранник за воротами приветствует нас кивком и вяло подходит. Отец жмёт ему руку не выходя из машины и обменивается парой слов, после чего дядька открывает нам ворота.

Мы заезжаем в этот унылый деревенский курорт, и батя начинает рассказывать, как здесь всё устроено:

– В пятницу они будут отмечать «лита»… лита это… ах, вот, праздник летнего солнцестояния. Постояльцы вместе с сотрудниками домов отдыха будут жечь костры, проводить обряды, слушать этническую музыку, а после восьми часов нас ждёт большой ужин, – отец усмехается и шепчет: – дорогая, алкоголь будет…

– Читай дальше, – шикает мама.

Покашляв в кулак, отец продолжает:

– Ещё здесь есть озеро, на котором в среду проведут большое купание. Вроде крещения, да? Звучит весело! Особенно если накатить.

Я почти не слушаю их и гляжу на детей, резвящихся на лужайке с собакой. Здесь как-то слишком много людей, и не только их. Парочка котов преследуют нашу машину, пока мы медленно катимся по неровной дороге.

Дома стоят достаточно близко друг к другу, но не слишком, чтобы можно было разместить старые скамейки и столы с облупившейся краской, или возвести пару грядок.

На крыльце одного из таких домов я замечаю девушку в длинном белом платье с красными расписными узорами. Она тоже замечает меня и медленно встаёт со ступеньки. Не выдержав долгого зрительно контакта, я улыбаюсь ей, и она тут же улыбается мне в ответ.

Кажется, не всё потеряно.

Мы паркуемся у домика из красного кирпича, что стоит в самом конце улицы впритык к ограждению.

Я первой выскакиваю из машины вместе со своей сумкой и несусь в наш новый временный дом, пока родители возятся со Стёпой.

Распахнув дверь, я оказываюсь в скромной светлой прихожей и несусь дальше, совершенно позабыв о ботинках.

В нашем доме пять комнат, две из которых – терраса и кладовка, а остальные – спальни. Наконец-то мне будет где уединиться, ибо жить в одной комнате со Стёпой уже нет никаких сил.

Пока я исследую кухню, родители наконец-то заходят. Я слышу, как за ними захлопывается дверь.

– Марин, помоги мне, – подзывает мать, и я выглядываю из кухни с тающим кубиком сахара за щекой. Она протягивает мне один из чемоданов. – На, отнеси это в комнату с большой кроватью.

– Но я хотела занять большую кровать…

– А где тогда спать мне с папой? – мать хмурится, и я тоже начинаю хмуриться. – Давай, не выдумывай, – она трогает меня за голову. Я уворачиваюсь. – Ты уже выпила дневные таблетки?

– Нет. Щас выпью.

– Поживее, – добавляет она, после чего начинает раздевать Стёпу.

Я завожу чемодан в большую комнату и ещё пару минут стою внутри, разглядывая её. Затем и вовсе падаю на обалденную упругую кровать, заворачиваясь в прохладное одеяло.

Как же мне не хочется им уступать…

– Мариша! – вновь этот раздражающий зов из прихожей.

Я всё-таки встаю и достаю из своего рюкзака огромную таблетницу, набитую колёсами до конца следующей недели. У матери наверняка есть и запасные, если я потеряю эти, или если мы здесь задержимся.

Открыв ячейку с надписью «понедельник», я вынимаю четыре таблетки и забрасываю их в рот. Затем встаю и двигаю на кухню. По пути я показываю маме язык с белыми капсулами, а уже потом захожу на кухню и запиваю колёса водой из-под крана.

– Можно мне прошвырнуться? – я вытираю губы рукавом и спрашиваю достаточно громко, чтобы родители точно услышали.

– Да, – кричит отец.

Тогда я вылетаю обратно в коридор и, прошмыгнув мимо семьи, и мимо маминого «только недалеко», вырываюсь на улицу.

Солнце тут же бьёт по глазам. Из-за таблеток чувствуется лёгкое помутнение. Всё вокруг проносится шлейфом, но меня это не пугает, даже когда тело становится немного ватным. Побочный эффект новых препаратов. Врачи сказали, что через неделю приёма пройдёт.

Я не бегу, а почти лечу по извилистой тропе, накинув на себя наушники.

Мне хочется жить. Хочется чувствовать. Хочется всего-всего-всего, и как можно больше. Такие, как я, просто существуют с подрезанными крыльями в стерильной птичьей клетке. Будь я чуть храбрее, то давно бы уже стала самолётом.

Почти добравшись до другого конца ограждения, я падаю на колени и заваливаюсь на обваленное и заросшее мхом дерево. Делаю глубокий тяжёлый вдох и медленный выдох. Яблоко как раз кстати валяется неподалёку, так что я хватаю его, немного протираю краем футболки и принимаюсь грызть от скуки. Но оно оказывается необычайно вкусным, так что таких диких яблок я уплетаю штуки три, совершенно позабыв о времени.

– Нравятся яблочки?

Я резко оборачиваюсь на голос, обнаруживая ту самую девчонку в белой одежде с узорами. Она сидит на краю колодца, переплетая свою косу, и глядит на меня почти что не моргая.

– Да, – с неловкой паузой отвечаю я, – нравятся, – и приподнимаюсь, чтобы тоже сесть.

– Это дары Ярило. В честь твоего прибытия, – улыбается она.

– Блин… Ты во всю эту фигню веришь, что ли? – разочарованно вздыхаю я и кусаю новое яблоко.

– Верю. Ещё как верю, – отвечает она, добавляя абсолютно беззаботно: – и ты поверишь.

Я закатываю глаза и отворачиваюсь от неё. Очередная сумасшедшая по мою душу. Как будто родаков и Стёпы мало. А я-то надеялась, что мне удастся с ней подружиться, а она, блин, вон кто – чудачка с приветом.

– Тебе понравится, – продолжает убеждать моя новая знакомая. – Меня Свята зовут, а тебя?

– Маринка, – бросаю я.

– Маринка… – я слышу, как шуршит трава, пока Свята приближается. – Соберём яблок?

Я поворачиваюсь к ней только тогда, когда она оказывается совсем близко и опускается на корточки.

Недолго думая, я соглашаюсь. Делать здесь всё равно нечего, да и яблоки вкусные, и Свята вроде неплохая девчонка. Если сильно прищуриться и не подходить к ней впритык, чтобы не обращать внимания на её чудной наряд.

Моя новая знакомая задирает подол своего платья и предлагает использовать его как авоську.

Мы начинаем ходить и гнуться над яблоней, накидывая спелые плоды Святе в подол. Но они всё никак не заканчиваются и не заканчиваются.

Тогда мы продолжаем складывать яблоки уже мне в футболку, потому что больше своего веса Свята унести не сможет.

– Думаю, хватит.

– Оставшиеся пропадут, – подмечаю я, слишком увлёкшись процессом.

– Не пропадут, животные съедят, – уверяет меня Свята. – Ты тащи то, что уже собрала, к себе. Только потом возвращайся. Я познакомлю тебя с другими девочками.

– А тут есть и другие?

– Есть, Мара. Есть, – звонко смеётся Свята. – Они будут рады с тобой познакомиться! Возвращайся, как закончишь.

Меня очень воодушевляют её слова. Я немного отхожу от нашего места, но любопытство побуждает меня оглянуться. Свята в этот момент подходит к колодцу и высыпает все яблоки, что до сих пор держала в подоле, прямо туда.

Вот дура, думаю я, и быстро возвращаюсь в наш кирпичный домик.

Забежав внутрь, я вываливаю добытые яблоки в раковину на кухне.

Завидев добычу, отец нахваливает меня, а мать, якобы всё это время переживавшая, снова начинает вести себя как последняя сука.

– Нет, Марина! Никуда ты не пойдёшь, пока не поешь, – гаркает она, и преграждает путь наружу.

Мне приходится согласиться с её условия и сесть за стол. Для приличия я печально вздыхаю. Так, чтобы все точно заметили. И все замечают, но не обращает внимания.

На самом деле я почти успеваю смириться с тем, что познакомиться с ребятами сегодня не выйдет. Даже не обижаюсь на мать, или мне так кажется.

Мы обедаем тем, что родители взяли с собой из придорожного кафе. В этом же кафе мы позавтракали этим утром.

Я быстро прожёвываю пюре и котлету, закусив свежим местным огурцом. В общем, справляюсь с содержимым тарелки быстрее остальных.

– Таблетки, – напоминает мать.

Я встаю из-за стола и плетусь в комнату, на ходу пережевав остатки еды. Обратно возвращаюсь с пустым ртом и при матери закидываю пять таблеток себе на язык.