Канатная плясунья. Новелла

– А вы, девоньки, все шушукаетесь – женихов перебираете? Да о прынцах заморских, небось, мечтаете? Только глупости это все, лукавые соблазны, вроде как на молодого барина заглядываться. Прынц, если даже в кого из простых и влюбится, он ведь не своею волей живет. А что ему папаша повелит, потому как о царстве-государстве прежде думать надо или еще об каком важном деле. Он своей милой златые горы посулит, с три короба всего наобещает, а разве чем ради любови пожертвует? То-то… Вот вы послушайте-ка одну историю… Про любовь, а как же! Знаю я вас – про другое вы и слушать не станете. Тогда усаживайтесь поближе да поудобней, а то и рукоделье свое возьмите. История моя не сказать, чтоб очень длинная, но и не короткая – на карман подсолнушков, пожалуй, будет…

Приключилось это все в далекой стране, в теплых краях, где лето чуть не круглый год бывает. Птицы на все лады заливаются, цветы растут диковинные, фрукты всякие поспевают и даже виноград – пальчики оближешь! И может, от яркого солнца или еще какой благодати, народ в том краю жил нараспашку, говорливый да веселый. Каждый воскресный день на главной торговой площади бывал праздник и шумное гулянье. Выставляли посреди рядов еще прилавки с игрушками и сладостями, разные балаганчики, качели-карусели для детворы. Все от мала до велика спешили на площадь, и до самой ночи она мельтешила и гомонила народом…

Вот и в городок, о котором рассказ, однажды приехал странствующий цирк – запряженная парой лошадей большая расписная повозка. Соскочили с козел два прытких кудрявых молодца и одним махом раскатали выцветший ковер. Спрыгнул еще мальчонка лет восьми, стал расправлять потертые углы да с любопытством оглядываться. Следом не спеша вылез высокий седоватый человек, по всему видно – главный у них, и начал с громкими шутками-прибаутками ходить по кругу, завлекая народ на представление. А рыночные зеваки уж и сами подтянулись, ребятня с криками бежала со всех сторон, ожидая невиданного развлечения.

Тут из повозки показался до того здоровенный мужичина – все в голос ахнули от удивления! Кряжистый такой, с вислыми усами, широким кожаным поясом перетянут, а рубахи на нем вовсе не было, и он мышцами, знай себе, поигрывает. Занавеску отодвинул и вытянул из повозки чугунные гири – по два пуда, не меньше! – и еще толстую, железную цепь и свернутый канат. Потом приставил деревянную лесенку и свел на землю такую пышную кралю, что толпа снова ахнула, а среди мужеской части даже присвистнули, теперь уж от любования. Какой-то наглец громко заулюлюкал, но от крепкой затрещины сразу стих – чай, ты не в кабаке!

Тем временем в середке круга, вроде сам собой появился маленький столик, платком накрытый, и пышная красотка стала из-под него вынимать и подавать их главному всякие занятные штуки: блестящие кольца, свистульки на все лады, ленты и шарики. Принялся он их ловко вверх подбрасывать и ловить на лету, не глядя. Они у него из руки в руку перепархивали, да так быстро мелькали, что глазам невозможно уследить… Взял длинную красную лента, а она вдруг разлетелась на кусочки. Крепко смял их все в кулаке, и глядь – снова в целую ленту превратилась.

Потом, как из воздуха, фокусник выхватил колоду карт, и тут пошла настоящая потеха! Он медленно обходил по толпу зевак, творя чудеса перед самым их носом. Вши-ик! – в миг распустит всю колоду, то вкруг широким веером, то волнистой змеей. После вытаскивал – и ведь не разу не ошибся! – названную кем-нибудь карту. А то достанет ее у одного из-за пазухи, у другого из-под воротника, даже из-за уха! Вот кудесник-то! При этом балагурил, не переставая, и никого не пропустил – на всех острое словцо нашлось. Народ просто умирал со смеху! И монеты щедро сыпали, когда мальчик пошел с блюдом по кругу.

Потом на середину снова выплыла пышная краля с двумя белыми собачками. "Прошу любить и жаловать нашу очаровательную Розали!" – возгласил главный Фокусник. Собачки умели делать разные трюки: через обруч прыгали и друг через дружку, на задних лапках кружились, и вместе складно так повизгивали. А мальчик играл им на дудочке. Забавные такие собачки. Детишки звонко смеялись и тянули к ним ручонки, матери едва их рядом удерживали.

Тогда Фокусник попросил публику сдать чуток назад – сделать круг пошире, и на ковер выкатились колесом те двое кудрявых молодцов. И чего только они не вытворяли! Лихо пополам складывались – затылком чуть не до пяток доставали, через голову кувыркались, и на руках ходили, и веретеном крутились… Непонятно, как совсем не переломились и шеи себе не свернули! Народу они тоже очень понравились, все громко хлопали в ладоши и одобрительно гудели.

Потом в центре стал тот дюжий силач с гирями и давай разминать руки и ноги, выказывая себя со всех сторон. А мальчонка, пригнувшись под тяжестью, пронес по кругу цепь, чтобы все, кто сомневается, могли потрогать и убедиться, что она вправду железная. Фокусник их представил так: "Прошу приветствовать – наш силач Лукки и малыш Жанно! Силача мы с вами, пожалуй, отпустим – он, как видно уже притомился, зато малыш только во вкус входит!" И мальчик, поклонившись, отбежал к повозке. Зрители хохотнули, оценив шутку, но тут же стихли и замерли в ожидании…

Да, такой силищи никто из них, отродясь не то, что не видел, но и представить не мог. Все разинули рты… Ноги у малыша Жанно были, как намертво врытые столбы, а бугры на руках так мощно выпирали, будто сами гирями сделались. Он с плеча на плечо перекидывал чугунные гири – и через широченную спину, и по груди перекатит, и подбросит, и вертит по-всякому. А в конце уперся половчее, набычился да поднапружился – и как клещами, разорвал железную цепь своими ручищами! Вся толпа громко выдохнула – как один, и бурно забила в ладоши. Жанно степенно поклонился зрителям и обернулся к повозке.

Откинулась занавеска, и на руки к силачу спорхнула… Птица не птица – цветок не цветок? Девушка в лазоревом платьице, почти еще девочка и тоненькая, что твоя тростиночка! Русые локоны по плечам вьются, личико нежное, и улыбается так светло – чисто ангел небесный, а легкое платьишко едва коленки ей прикрывает. Народ совершенно обомлел… Кто рот разинул, расплылся по-дурацки… Другой чуть не облизывался, как вороватый кот на сметану. Кто прям-таки оцепенел, по-рачьи вытаращился и глазищами молча ее пожирает. Девицы сперва смущенно хихикнули, но тут же впились в циркачку придирчивыми взглядами, но не нашли в ней и малейшего изъяна. А некоторые из жен пытались вытащить своих мужей из толпы и увести, да куда там – все приросли к месту!

А силач подержал девушку на одной руке и бережно опустил на ковер. Над толпой пролетело "а-ах!..", как ветер по полю. Когда народ слегка угомонился, Фокусник ласково поглядел на нее, по волосам погладил и сказал нараспев: "Прошу вас любить и жаловать нашу несравненную Мариэллу!" Снова все принялись отбивать ладоши.

За это время двое тех кудрявых, что всяко выкрутасничали, уже натянули тонкий канат, одним концом привязав его к задку повозки, а другим – к коновязи, где их распряженные лошади стояли. Силач своей ручищей крепко похлопал по канату, подергал, чтоб проверить – надежно ли закреплен? Подставил девушке ладони, одним махом подхватил, как пушинку, и она легко впрыгнула на канат. Раскрыла большой расписной веер, взмахнула им, покачалась вверх-вниз… Чуть переступила, примеряясь… И побежала по канату.

На ней были вроде носков из тонкой кожи, шнурками перехвачены. А сами ножки точеные, сахарные! Добежала до коновязи, гриву у лошади потрепала – та ей радостно в ответ закивала. В мгновенье ока крутнулась вокруг себя – воздушное платьице юлой обвилось, а рукавчики, словно крылышки у мотылька, вверх взметнулись. И пошла павой, мелко-дробно ножками перебирая, словно чечетку задорную отбивала! Канат хоть и не слишком высоко был натянут, а все же за плясунью становилось боязно. Все затаили дыхание…

* * *

Стоял толпе и один парнишка, ничем вроде не примечательный. Только глаза были грустные-грустные… И серые, даже чуть в синеву, среди других, в большинстве темных – наособицу. Парень подошел, когда Фокусник уже колдовал с картами, но издали ему плохо было видно. Он помаленьку стал подвигаться по кругу вбок, и странно как-то, на каждом шаге будто ныряя. И похоже, ему надо было все очень близко увидеть – слишком уж упорно он сквозь толпу пробирался. Когда вышла краля с собачками, парень уж добрался до самой коновязи. Тут круг зрителей размыкался, и стало понятно, почему он шел так чудно, припадая – одна нога у него была согнута дугой.

Парень пристроился с краю поудобней, достал из холщовой заплечной сумки тонкую дощечку и кусок грубой бумаги. Почти под мордой у лошади стал быстро чиркать заточенным угольком, взглядывая исподлобья на циркачей. И глаза уже не были грустными, даже повеселели, особенно когда он смотрел на забавных собачек и мальчика с дудочкой. А вот тех двоих, что колесом крутились, он и не пытался зарисовывать – так быстро они мелькали, не уследишь! Просто смотрел, дивясь их необычайной ловкости. Зато силача Жанно с гирями можно было не спеша изобразить во всех видах.

А потом один из кудрявых звонко ударил в бубен – словно пригоршня серебряных монет раскатилась. Второй загудел и засвистал на губной гармонике. И на канат вспорхнула несказанной красоты девушка. Сердце у бедного парня оборвалось и заколотилось где-то глубоко-глубоко… Он так и замер, прижав руки к груди… Весь в одни синие глаза превратился! Так и смотрел на нее с оборвавшимся сердцем, чуть не умер от счастья… Надобно сказать, что кроме своей сестры, он ни одной девушки близко не видел. Разве что соседскую дочь – уж до того неприглядную, да чей-нибудь затылок в церкви, прикрытый накидкой, или проходя мимо по улице. И вдруг Мариэлла! Ножки точеные у самых его глаз. Когда она подбежала к лошади, а парень смотрел, как зачарованный, они взглядами и встретились. Его как в пламя огненное бросило… Но быстро опомнился, будто какая мысль толкнула, и торопливо замелькал угольком по бумаге.

А девушка плавно скользила по канату на самых кончиках пальцев – словно по воде лебедушка! – и он успел до мельчайших черточек всю ее зарисовать. Вдруг она вскинула ногу – чуть не затылка коснулась, и тут же опустилась на колено. Вытянула другую ногу вдоль каната и отклонилась назад, веером ярким затрепетала. Все забыли дышать… Ни аха, ни звука – во все глаза глядели! А Мариэлла резво вскочила и пошла, весело постукивая одной ножкой о другую при каждом шаге. Быстрым прыжком повернулась и на ощупь, мелко-мелко засеменила назад, взмахивая веером и безмятежно улыбаясь.

В неземном блаженстве парень не отводил взгляда от изумительной плясуньи. Ломал голову – откуда взялась такая неземная красота? Может, Фокусник выкрал девочку в каком-нибудь городе, да еще у знатных родителей? Нет, глупости… Как простому трюкачу попасть в богатый дом, где на каждом шагу слуги, мамки и няньки? Какой только ерунды не приходит ему в голову… Но удивительно тонкое и нежное у Мариэллы лицо, и волосы необычайно светлые. Откуда в их краях такое диво? Хотя глаза у нее карие, но совсем не темные, а на солнце даже золотистые. Будь она бойкая, черноволосая и жгла вокруг глазами, он бы и не думал на нее любоваться. Не от всегдашнего смущения, а просто душа к таким не лежала. А Мариэлла – поистине небесное создание! Юбчонка едва колени ей прикрывает, а мыслей дурных не появляется. Если бы у любой другой – стыдоба и только, а от нее глаз не отвести – чистая красота!

В конце ее выступления силач Жанно опустился на колено и ухватился рукой за канат. Бубен рассыпал последнее серебро, гармоника пустила заливистую трель… Мариэлла одним легким прыжком обернулась к Жанно и по руке взбежала ему на плечо. Сияя улыбкой, она посылала на все стороны зрителям воздушные поцелуи. Что тут с народом сделалось – словами не передать! Толпа неистово вопила и так рукоплескала, отбивая ладони, будто со всех домов в округе с грохотом посыпалась черепица! А в довершении общего восторга, Мариэлла раскинула руки, и прямо с неба к ней слетели три белых голубя. Все разом стихло, точно по волшебству. И правда, всюду этот нехитрый фокус казался чудом. Потом уж спохватывались, что у циркачей и собачки ученые, и даже птицы. Но в первый момент зрители повсюду застывали, как завороженные. И парень тоже благоговейно замер. А звали его Габриэлем.

* * *

Потом снова вышла краля с мальчиком и собачками. Габриэль понял, что представление еще продолжится, а у него совсем закончилась бумага, да и та дрянная. Вот если бы купить хорошей у рыночного писца, чтобы нарисовать Мариэллу. И Габриэль торопливо захромал к тому месту, где обычно сидел человек, писавший на заказ письма и прошения. Вот он! Писец сидел на низкой скамеечке, а столом ему служил высокий табурет. От нечего делать он лениво поглядывал вокруг и не спеша очинивал перо. Габриэль бросился к нему, как утопающий: "Будь добр, продай мне пару листов бумаги! А писать вовсе ничего не нужно."