Следы чужих колёс

Пролог

Как и было сказано: «Все проходит». Не скажу, что это было легко. Однако прошел уже почти год, и я только-только стал себя чувствовать относительно нормально. Главное – прошло это странное состояние, которого я не испытывал никогда прежде: какая-то помесь ненависти, презрения и абстрактного желания мести… Абстрактного, потому что мстить, в сущности, некому, а ненависть, да, в сущности, и презрение тоже, это, как я уже окончательно понял – всего лишь проекция моего отношения к самому себе. Совершенно верно, вы меня поняли верно, чувство вины у меня все еще осталось, хотя и испаряется по капле каждый день.

Единственным спасением для меня является моя неспешная работа с переводом книги, в которой, к слову, я и нашел для себя ответы на многие вопросы.

Но я все-таки не до конца еще понимаю: мог ли я вообще хоть как-то изменить ход событий? Был ли весь этот исход лучшим из возможных вариантов будущего или же я чего-то не доглядел, неверно истолковал и потому поддался искушению заснуть, пусть и на несколько коротких минут. Разумеется, я видел и в своем гороскопе, и в гороскопе моей подруги всю тяжесть грядущих событий, но я никак не мог предположить, что все это приведет к таким, по сути, тектоническим сдвигам во всех судьбах, и что моя доля окажется едва ли не горше прочих, ибо я все еще жив…

Впрочем, я также понял, что сидеть и кусать себя за локти – занятие не только бесполезное, но и весьма недостойное. Как я и сказал, я начал работать, и похоже, оказался на верном пути. Честно говоря, я много раз думал, бросить ко всем чертям этот дом, и вернуться в город, а может и вовсе уехать куда-нибудь за границу, но маятник, подаренный мне, по сути, хозяином этого дома, всякий раз описывает круги, тем самым намекая, что делать этого пока что не стоит. А он меня пока что не обманул ни разу.

А еще примерно с месяц назад, у меня начала спадать с глаз некая пелена, и я стал «видеть» людей и их мысли. И что хуже всего, я стал видеть будущее каждого довольно ясно, а это, должен признаться – очень утомительно. Разумеется, я об этом помалкиваю. Но я также вижу, что грядет большое глобальное горе, по сравнению с которым мое – это сущий пустяк. К слову, сегодня после грозы, я вдруг почувствовал себя вообще неплохо, появилось нечто вроде вдохновения, и я даже решил написать все, что происходило в течение всего прошлого года.

Не знаю, как получится, но чувствую, что сделать это стоит. Возможно, это позволит кому-то избежать моей участи в будущем. Хотя… кого и когда спасали чужие советы? Тем более на темы судьбы… И это, как я понял, вполне естественно, ибо, «идущий путем истины не найдет на своей дороге следов чужих колес»1

Глава 1

Курить я бросил совсем недавно, всего пару месяцев назад, и потому привычка все еще гонит меня на улицу в перерывах между лекциями, например, или же в антракте какого-нибудь спектакля. Особенно это желание почему-то обостряется, когда нет дождя и легкомысленные солнечные зайчики играют в листве деревьев. А если еще поблизости запах кофе – то тогда вообще дело плохо…

В тот день как раз было солнечно, как и всю неделю, впрочем, если не считать легкого едва заметного дождика позавчера. Солнце уже в эти дни заканчивало свой путь по Знаку Телец, то есть была середина мая: ни жарко и не холодно, и мир уже погрузился в какофонию запахов вновь буйно нарождающейся природы. День понемногу клонился к вечеру и вокруг оголтело носился по улицам по-весеннему особенный городской шум.

Через дорогу от здания, где проходила лекция прямо у Золотых Ворот находился симпатичный сквер, огороженный каменной, местами изрядно облупленной оградой, совсем невысокой, наверное, не более полуметра. По углам, где ограда делала поворот стояли кубические тумбы, увенчанные каменными шарами, побеленными известкой.

Я перешел на другую сторону и, усевшись на эту самую ограду, стал поглядывать по сторонам. Люди, как и обычно, сновали туда-сюда, мимо пролетали автобусы и троллейбусы, город, как и обычно, меня не замечал. В общем, это был тот самый особенный звенящий весенний шум, в котором хочется раствориться и парить где-то высоко за облаками, не обращая внимание на то, что творится на грешной земле.

– Как вам понравилось то, что он рассказывал? – послышался откуда-то сбоку женский голос.

Я повернулся. Передо мной стояла молодая вполне симпатичная миниатюрная женщина, видимо, немного моложе меня. Была она одета в темно-синее легкое платье, похоже, из какой-то марлевки. На ней не было никакой косметики, и даже ногти у нее не были накрашены. Темные волосы у нее были просто собраны сзади в пучок. Взгляд у неожиданной визитёрши казался довольно острым, но при этом она вовсе не казалась хитрой или же саркастичной. Она довольно мило улыбалась, словно заметив мою некоторую растерянность и, не дождавшись ответа, сообщила:

– Я тоже присяду, пожалуй. Не люблю торчать посреди дороги. Не возражаете?

Я безразлично пожал плечами.

– Так как вам понравился этот прохвост?

Я был немного ошарашен, и повернувшись к ней, спросил:

– Вы о ком, собственно?

– Что значит «о ком»? Мы же с вами вместе слушали этот бред! Вы сидели в двух шагах от меня слева! Или вы все же думаете вернуться туда после перерыва?

И тут я почему-то ясно ощутил, что слушать дальше эту лекцию мне совсем не хочется, и что моя собеседница, хоть и выразилась немного резковато, но в общем-то, она была недалека от истины.

– Сама не знаю, на кой черт я сюда пришла…– сказала она, словно бы фыркнув, – «Тайная доктрина2» … «Роза Мира3» … Господи, да кому это все нужно сегодня!

И снова я странным образом почувствовал тоже самое: я вдруг перестал понимать зачем я здесь, и что, в сущности, ни «Тайная доктрина», ни «Роза мира» меня совершенно не интересуют… И тут меня словно бы осенило: дело в том, что с неделю назад я нашел в отделе редких и рукописных книг один гримуар не то пятнадцатого, не то – шестнадцатого века. Автором его был некто гораздо более древний, судя по всему. Звался он Бар Сунуфом, или в современной транскрипции – Варсонофием. Книга была удивительно интересной, да что там! Она просто завораживала, но прочесть я мог от силы страницу в день: продираться через тот старый английский было почти непосильным занятием. Меня же по большей части интересовали главы, где давалось описание планет в разных знаках Зодиака. Заметки эти, хоть и казались разрозненными и, действительно были разбросаны по всему тексту, но при этом очень увлекали какой-то необычностью подхода к этому вопросу. Бар Сунуф упоминал о планетах то там, то тут, как бы между прочим, поскольку, видимо, не придавал этой стороне дела большого значения, и, похоже, вообще не считал это целью своей книги.

Кроме всего прочего, меня привлекла где-то в середине этого фолианта гравюра, думаю, выполненная гораздо позже кем-то из европейцев, с изображением женского тела, причем, довольно странного, надо сказать. От разных частей этого изображения отходило несколько стрелок и далее шло нечто вроде списка. Прочесть его оказалось не особенно сложно. Я нашел эту гравюру в главе под названием «Семь признаков ведьмы». К слову, я понял утверждения Бар Сунуфа таким образом, что «ведьма»– это совсем не то, что имелось в виду, скажем, во времена инквизиции. Он вообще не связывал с ведьмами ничего зловредного. Он считал, что это некий дар свыше, позволяющий видеть все, словно бы, насквозь. Истинную суть вещей, так сказать. Разумеется, что многое в том тексте так и оставалось для меня непонятным, но все же он будто бы имел в виду то, что ведьма (у него это слово было почему-то как мужского, так и женского рода) – является существом, которое одним своим присутствием способно изменять окружающий мир, ход событий и тому подобное – реальность, одним словом.

При этом, ведьма, согласно книге этого Варсонофия, обладала, если говорить именно о женщинах, семью основными внешними признаками. Среди прочего, было сказано, что у них левый верхний клык, как правило, выступает несколько вперед, а у мужчин – правый. Правый глаз у женщин либо слегка кривой, либо менее подвижный по сравнению с левым, у моей собеседницы он был действительно чуть менее подвижен, что, впрочем, совсем не портило общего впечатления. Так вот, четыре признака из списка Варсонофия, включая и правый глаз я, не без удивления, сразу же отметил у моей странной знакомой. Остальные три… ну, в общем, их мне еще предстояло увидеть спустя какое-то время, когда нам случилось познакомиться несколько ближе.

– Что вы молчите? Вы не находите, что все, на что мы с вами только что потратили больше часа, совершенно бесполезно? – спросила она напрямик.

– Пожалуй, – согласился я, – Теперь уже нахожу.

– И вот в задаче спрашивается: зачем двум нормальным людям, лезть в толпу куда менее нормальных? И ведь не в первый раз же! – она хмыкнула и передёрнула своими плечиками, словно бы разозлившись на саму себя. Она вообще казалась особенно миниатюрной и хрупкой, когда сердилась.

Однако я и тут был вполне с нею согласен: меня нередко посещала на такого рода лекциях мысль, что я нахожусь в толпе сумасшедших.

– И все-таки… – настаивала ведьма, – меня, кстати зовут Зейнаб, – она протянула узкую продолговатую ладонь.

Я даже немного вздрогнул от неожиданности, но тоже представился.

– Очень приятно, – ответила она стандартной фразой, – а почему вы вздрогнули? У вас с этим именем что-то связано?

– Да… немного, – признался я, – я тут одну книгу перевожу… и там как раз так зовут жену главного героя… редкое имя, и вдобавок – из исламского мира. Вы мусульманка?

– Нет, что вы… я вообще вне религий, особенно авраамических. Зейнаб – просто лунное имя, точнее – одно из… А я, так сказать – лунный человек… В паспорте, у меня, разумеется, записано нечто совсем иное, – она снова хмыкнула, – Но это неважно пока… И все-таки… зачем вы здесь? – повторила она свой вопрос.

– Да как вам сказать… Ищите и обрящете, как говорится. Ищу вот… – ответил я, напуская в беседу, скорее всего из-за неуверенности, легкого туману.

– И что же вы ищите? – спросила Зейнаб. – Если не секрет?

– Да так… я астрологию изучаю, Таро немножко тоже…– я почему-то пожал плечами, будто теперь моей собеседнице должно было сразу стать все понятно.

– И что? Я тоже многое изучаю… Зачем мы с вами здесь? Вот что мне интересно понять! Вы ведь не верите в случайности, не так ли?

– Мы с вами? – переспросил я, – Не знаю насчет вас… У меня просто появилась проблема понимания… Вот хожу по разным таким местам, в книгах копаюсь… надеюсь получить некую ключевую идею. И – да – в случайности я, в основном, не верю.

– Понятно, я так и подумала. И что? Получилось хоть раз? Я имею в виду наткнуться на продуктивную идею?

– Да как вам сказать… Может быть… Отчасти… Напрямую, пожалуй, что нет, но иногда какое-то брошенное слово помогает продвинуться на пару-тройку шагов вперед. И это, кстати, тоже – к вопросу о «случайностях».

– Понимаю… – протянула Зейнаб и задумалась. – И вы всякий раз так поступаете, когда нужен ответ?

– Да что мы все обо мне да обо мне… Вы-то зачем здесь? – ответил я вопросом на вопрос.

– Поначалу я и сама не знала… – призналась Зейнаб, – но теперь что-то проясняется…

– Что проясняется? – спросил я, поскольку решил быть таким же бесцеремонным.

– Не могу ничего сказать пока что… Да и вряд ли это вам интересно. – она вдруг скрестила руки на груди, словно ей стало холодно.

– Почему же? Мне очень интересно, – ответил я довольно искренне.

– Вот как? – переспросила она, – И в какой же связи вам это интересно?

– Да как вам сказать… Просто, мне кажется, что я впервые в жизни на допросе, – как мне показалось, я тогда ловко, ушел от ответа.

– Что? – Зейнаб заразительно засмеялась, – Зачем же мне вас допрашивать? Просто сидим болтаем…

– Вы сами-то верите в то, что говорите? – спросил я и стал следить за ее реакцией.

– Ладно, вы правы… я вас сразу «увидела», еще на лекции… Мне нужно объяснять, что это значит?

– Нет, – ответил я спокойно, – и что теперь?

– Да ничего… Пойдемте, расскажете, что вы все-таки ищете… Я, конечно, ничего не обещаю, но думаю, что эта беседа будет не более бесполезна, чем эта лекция.

Мы встали и пошли в сторону Софийской площади. Она взяла меня под руку и это было даже приятно. Шли мы медленно. Я рассказывал о том, чем занимаюсь, о том, что считал достижениями и о провалах тоже. Она слушала не перебивая. Иногда Зейнаб почему-то прижималась щекой к моему плечу, но я чувствовал, что это вовсе не прилив нежности. Ведьма и нежность – это почти несовместимые понятия, хотя, и тут, конечно, есть свои нюансы. Во всяком случае, так я это понял из писаний Бар Сунуфа. Собственно, он писал, что у ведьмы даже может быть семья, но никто в семье никогда не догадывается об ее истинной сущности. Те же, кто знает ведьму именно в этом качестве, редко остаются с ней надолго. Признаться, я тогда так и не понял, что именно он имел в виду.

– Хорошо… беседы не помогли, —констатировала она, – Это понятно… И что ты делал кроме этого?

Мы уже как-то незаметно перешли на «ты», и это случилось настолько естественно, что я и не понял, когда и как именно это произошло.

– Да как тебе сказать? Пытался, например, с растениями общаться…

– Понимаю, – сказала Зейнаб очень серьезно, – И как?

– Ничего… Просрал случай за случаем… Прости уж мой французский. Но я в тупике и тут уж не до куртуазностей.

– Все нормально. – ответила Зейнаб слегка прищурившись, – Я все понимаю. Хотя… на будущее… Соблюдение чистоты языка – это может быть довольно важно. Но об этом тоже чуть позже.

Затем она снова прижалась щекой к моему плечу и вдруг спросила:

– Что ты скажешь, если я предложу познакомиться чуть ближе?

***

Я проснулся от того, что Зейнаб гладила меня по носу.

– Вставай! – сказала она твердо. – Мама ушла за молоком. У тебя минут десять чтобы смыться.

Я сел на кровати, нашел все предметы своего туалета, и минут через пять уже стоял в дверях. Зейнаб чмокнула меня в щеку, привстав на цыпочки, и сказала:

– Я, кажется, все о тебе поняла. Думаю, что я смогу тебе помочь.

– Помочь? – удивился я.

Но Зейнаб уже открыла дверь и вытолкала меня наружу.

***

На тот момент, я был холост уже три года с лишком. С бывшей женой мы сошлись как-то впопыхах. Большая страсть и все такое… Через год уже мне, да похоже и ей тоже, стало понятно, что это тупик, но пока что никто упорно не хотел себе в этом признаваться. Все шло как-то себе и шло. А еще через год она начала эдакие разговоры «издалека», все приводила разные примеры из жизни, и наконец, все-таки предложила разбежаться на какое-то время, чтобы прийти в себя, осмотреться, что ли, ну и тому подобное… Я понимал, что значит это «на время», но противиться все-таки не стал, хотя мне и было непросто с ней согласиться. Я понимал, что та большая страсть уже давно угасла и осталась лишь привычка, распрощаться с которой было, в сущности, совсем не жаль, хотя и отнюдь не просто в тоже время. Кроме того, я давно хотел уехать из страны, а Лера – моя бывшая – была категорически против. А общем – разбежались мы слава богу тихо, без скандалов и лишних оправданий и обвинений.

Делить было тоже, в сущности, нечего: детей, слава богу не завели, так что, как говорится, впереди была лишь дорога, длиной в жизнь и терялась она где-то в тумане грядущих времен уже на поворотах первых лет. Поначалу, признаться, мне было трудновато быть самому. Я уже отвык, и потому приходилось учиться такому образу жизни заново. Я много работал и соответственно зарабатывал, но это, в сущности, ничего не меняло: некая душевная тоска все-таки оставалась. Может, я все еще любил Леру, а может это была просто, как я и говорил – привычка, от которой я все никак не мог отделаться. Иногда я ловил себя на том, что хочу ей позвонить и предложить пойти куда-нибудь: в театр или ресторан. Но я всякий раз одергивал себя: «зачем стегать уже мертвую лошадь?» – говорил я себе.

Однако, как я ни уходил с головой в работу, это помогало лишь отчасти, поскольку в выходные нужно было все-таки искать чем занять руки и мысли. Я болтался по книжным магазинам, потом попал на лекцию к одному астрологу. Это оказалось интересно. Там не было болтовни о страшном или наоборот лучезарному будущем. Там было все конкретно. Я научился, например, строить гороскопы и ушел в это с головой. Система оказалась настолько изящной и логичной, что вызывала попросту настоящее восхищение. Для начала я построил натальные карты на всех своих знакомых, после взялся за разных известных людей. Меня это по-настоящему захватило. Затем я написал собственную программу для расчета и построения натальных карт, а после стал искать какие-то книги, чтобы не стоять на месте, но понемногу совершенствоваться.

Так я случайно набрел в отделе редких и рукописных книг на эту самую «Книгу странника Варсонофия». С английским у меня было все в порядке, но перевод этой книги требовал гораздо больше знаний, поскольку английский шестнадцатого века, отличается от современного довольно сильно, почти также, как старославянский от русского. В общем, я увлекся и это меня, наверное, спасло.

Я искал все упоминания об этом гримуаре, но их было сосем немного. «КСВ», как я называл ее про себя, была мало известна, хотя издавалась два раза на английском, а также несколько раньше на французском и итальянском языках, хотя, во всех случаях – мизерными тиражами. Непонятно даже, как она вообще дошла до наших дней? Издание, которое я отыскал было, видимо, последним, из мне известных. Сама история этого Варсонофия и его книги – сплошной детектив. Вот выписки, которые мне удалось сделать.

История "Книги странника Варсонофия"

Иногда некоторые исследователи называли ее просто "Евангелием от прохожего". Я думаю, что точнее было бы сказать – "от странника", ибо на арамейском это одно и тоже слово, а по контексту слово "странник" все-таки кажется мне ближе. Само имя Варсонофий тоже арамейское и в оригинале звучит как Бар Сунуф. Дословно это означает "сын полка". Ну, не "полка", конечно, а, в общем, любого воинского формирования, но в русской интерпретации это наиболее близкая и устойчивая идиома. По сути, это один из малоизвестных апокрифов, отнесенный именно к апокрифам, видимо, по нескольким причинам. Во-первых, конечно, может несколько настораживать его относительно позднее появление, во-вторых, манера повествования совершенно не похожа на канонические Евангельские тексты, да и на известные апокрифы тоже. Единственный текст, с которым можно хоть как-то сравнивать текст Варсонофия, это, пожалуй, только апокрифическое Евангелие от Фомы, да и то, чисто ассоциативно. Но и это, видимо, не главное. Дело в самом Варсонофии. Он был старше Иисуса лет на десять-пятнадцать. Встретились они примерно тогда, когда Христу было около двадцати пяти, то есть за 7-8 лет до всех Евангельских событий. Варсонофий не был Его учеником, и более того он с Ним спорил, они расходились и встречались вновь и вновь, пока, видимо, не расстались окончательно, примерно за пару лет до завершения Иисусом своей миссии. В общем, отношения у них были сложные. Кроме того, писал Варсонофий, в основном, о себе и своих мыслях. Иисус же занимает в его записях относительно немного места, хотя учение, предлагаемое «юным равом», так Бар Сунуф его называет, безусловно занимало его мысли.

История этой книги чрезвычайно странная и ее хватило бы на несколько детективных романов, однако вкратце это звучит так. Впервые эта книга попала в поле зрения исследователей ранней христианской литературы в начале 11 века, то есть во времена первого крестового похода.

Одним из вождей этого крестового похода был Гуго Великий, относящийся к династии Капетингов (1057 – 18 октября 1102, Тарсус) – граф Вермандуа и Валуа, сын короля Франции Генриха I и Анны Ярославны, основатель второго Дома Вермандуа. У него было множество детей, и среди них Симон (1093 – 10 .2. 1148), ставший впоследствии епископом Нойона. На смертном одре Симон рассказал одному из своих учеников, что когда-то давно обнаружил в бумагах отца странную рукопись, по всей видимости, привезенную из Святой Земли. Он сказал, что рукопись эта явно еретическая, но не лишена исторического интереса, потому он и хранил её втайне. Симон также успел указать тайник, куда перепрятал рукопись, и затем вскоре умер.

Через несколько лет этот монах, бывший ученик Симона, становится смотрителем и хранителем библиотеки островного монастыря Сент Оноре примерно в двухстах километрах к Востоку от Тулона, в двух-трех километрах от побережья, где нынче расположен город Канны. Библиотека монастыря содержала несколько тысяч фолиантов как минимум на семи языках. Собственно, именно благодаря получению монахом Юбером де Туриньи этой должности и стало известно его имя, поскольку почти сразу он сделался довольно заметной фигурой, а также, собственно, выплыл на поверхность и сам факт того, что книга Варсонофия существовала. Дело в том, что в обязанности хранителя библиотеки кроме всего прочего, входило еще и регулярное внесение записей в книгу, вроде летописи. Сведения о книге Варсонофия были найдены исследователями гораздо позже. Они выглядели, как арамейские вставки по ходу основного текста упомянутой летописи. Видимо, монах Юбер избрал такой способ "шифровки" потому, что в монастыре, никто кроме него арамейского не знал.

В 1536 году, после совместной осады Ниццы с турецкими пиратами, которыми командовал Хайр-ад-Дин Барбаросса, король Франциск I, заключил союз с королем Карлом V. После этого, пиратам было разрешено зимовать в Тулонской бухте. Вскоре стало известно, что пираты сбывают товар, который они награбили на италийском побережье, плывя по дороге в Марсель. Собственно, именно из Марселя должны были начаться военные действия по осаде Ниццы, но французы продемонстрировали свою полную неготовность. Впрочем, это иная история, осада состоялась, и Ницца была разграблена и сожжена.

Затем, произошла история, которая легла в основу легенды, дошедшей до наших дней. Что тут правда, а что вымысел мы уже не узнаем никогда. Итак, на одном из базаров Тулона монах-францисканец по имени брат Хьюго, являет чудо и исцеляет молитвой турецкого пирата, имя которого до нас также не дошло. Какую именно хворь исцелил Хьюго тоже понять не вполне возможно, ибо в одних источниках говорится о лихорадке, в других о тяжелой ране, полученной, видимо, во время осады, но не это важно. Главное то, что Хьюго получил в качестве благодарности ларец с древними фолиантами. Сам он был неграмотен, как, видимо, и пират, да и устав ордена францисканцев запрещал иметь какую-либо собственность, даже собственную Библию. Потому он отдал ларец в монастырь Святого Леонтия Фрежюсского, где сам и проживал какое-то время. Известно, что спустя почти двести лет, кафедральный собор был резиденцией Мартина дю Билле (5.5.1703-19.12.1775) , епископа Фрежюсского, который затем в 1751 году переехал в Драгиньян. Видимо, Мартин дю Билле находился какое-то время в монастыре Тороне́ (Thoronet). Во всяком случае, в момент его закрытия в 1785 году, произошла такая история. На фоне продолжающихся войн с протестантами, было решено перевезти казну монастыря в Париж, вместе с наиболее ценными реликвиями. Среди реликвий оказался также и ларец с фолиантами на арамейском. Тогдашний аббат, Жак де Савиньи, видимо, был человеком не просто образованным. Его перу принадлежит немало трудов по теологии, астрономии и даже алхимии. Именно в его дневниках, чудом сохранившихся в библиотеке Ватикана, есть опись ларца. Кроме "Книги странника Варсонофия", там также упоминается небезызвестная "Книга еврея Авраама", странным образом оказавшаяся некоторое время спустя в руках самого легендарного Николы Фламеля. Но это тоже совсем другая история.

***

В общем, я работал с этой книгой уже с полгода. Кое-что перевести удалось, кое-что так и осталось пока что непонятным. Например, с точки зрения Варсонофия, прошлое настоящее и будущее существуют как бы одновременно. Это словно бы просто разные участки одной реки. И таким образом, как он считал, можно проникать в прошлое и изменять какие-то события, которые могут быть причинами событий будущего. Здесь я не понял, были это чисто умозрительные идеи, или же он предлагал нечто конкретное.

Я также понял, что его астрологическая концепция довольно сильно отличается от современной. Например, он вообще не рассматривал какие-либо символические «взаимодействия» планет. Его интересовало только само положение планеты в Зодиаке и, среди прочего, положение относительно неподвижных звезд. Кроме того, ссылаясь на какую-то, видимо, халдейскую систему, он разбивал Зодиак на 72 части, то есть примерно по пять градусов, и при этом каждая такая часть имела самостоятельный символический смысл. Например, двадцать шестая стадия – так он называл эти фрагменты Зодиакального круга – была крайне неблагоприятной. Если в нее попадало Солнце в момент рождения, то такой человек, по его мнению, мог стать лишь разбойником, отцеубийцей или безбожником.

Разумеется, я ко многим утверждениям Варсонофия относился скептически, но, тем не менее, эта работа меня все равно увлекала, и, как я убедился после, он оказался во многом прав.

Глава 2

Я неспешно прогуливался по аллеям парка, размышляя о бурных событиях последних, во многом, довольно странных дней. Внезапно, что-то словно зацепило мой взгляд, я присмотрелся и увидел, что на встречу мне бодрым шагом, чуть ли не вприпрыжку, идет, и при этом загадочно улыбается Зейнаб. Она появилась словно бы ниоткуда, по крайней мере я не заметил, когда и откуда она появилась. Её волосы, цвета спелого каштана, развевались на легком ветру. Одета она была в легкое длинное черное платье без рукавов, усеянное мелкими сиреневыми цветочками клевера.

– Привет! А вот и я! – сообщила она, все также таинственно улыбаясь.

– Как ты меня находишь все время? – я был немало удивлен.

– По запаху, – хихикнула Зейнаб и показала кончик языка.

– По какому еще запаху, что за чушь? – я невольно стал принюхиваться к себе.

– Ничего не чушь! – она в шутку надулась, – Я просто сумела заглянуть в твою душу. Другими словами, я поняла твою суть, твой Белый Тезис, если хочешь знать. И теперь, когда я его вызываю внутри себя, то чувствую определённый запах…и не только, – чуть смутившись добавила она, – Запах, кстати, довольно приятный, хоть и очень необычный…

– Чем же он необычен? – спросил я с некоторой иронией.

– Не знаю, как объяснить… Так, наверное, пахнут цветы где-то на далеких планетах… Я этот запах ни с чем не спутаю уже, это точно… Вот… А когда я его чувствую, то просто иду туда, откуда, как мне кажется, он и доносится. Если я нашла верное направление, то запах становится сильнее, в общем, как-то так. Это непросто, конечно, но со временем навык закрепляется, и разучиться уже невозможно, как нельзя, например, разучиться ездить на велосипеде. Если захочешь, я потом тебя научу.

– То есть, ты меня искала? – удивился я, – Зачем? Я ведь и сам собирался сегодня созвониться с тобой.

– Ни зачем. Просто соскучилась. Можешь себе такое представить? – она взяла меня под руку и так же, как давеча, прислонилась щекой к моему плечу. – Э, да ты не рад, что ли?

В ее тоне послышалась не то насмешка, не то угроза.

– С чего ты взяла? Просто обалдел от неожиданности немного.

– Почему это? Я тебя уже не первый раз так нахожу, – возразила Зейнаб, глядя на меня очень серьезно.

– Да, – согласился я, – но я все равно еще никак не могу к этому привыкнуть.

– Ну, ничего, всему свое время… – она снова потерлась щекой о мое плечо, – Вот, смотри – здесь аллея раздваивается. По какой из дорог нам лучше пойти?

– Все равно, – ответил я, – они сойдутся снова чуть дальше.

– Ничего себе – все равно! Ты всегда так себя ведешь? Неудивительно, что ты в тупике! Ну-ка, расслабься и почувствуй каждую из этих дорожек!

Я повиновался и, постояв несколько секунд, размышляя, наконец сказал:

– Пойдем, пожалуй, по этой, – я указал на аллею, что уходила влево.

– Почему? – настаивала Зейнаб.

– Что значит «почему?» – удивился я, – Она мне показалась почему-то более привлекательной.

– Что значит «привлекательной»? – не унималась моя спутница.

– Не знаю. Ты сказала «почувствовать», я и попытался. Эта дорожка мне показалась не то светлее, не то теплее… не знаю, как это объяснить.

– Ага, понимаю… А почему ты не можешь делать тоже самое, когда принимаешь любое другое решение? – спросила она хитро прищурившись.

– Не знаю. Я пробовал вообще-то, но не был уверен, что этому можно доверять, особенно, когда речь о чем-то важном…

– Тоже понятно. Ну что ж, пошли по левой дорожке, – согласилась она.

Мы шли и мне почему-то было необыкновенно хорошо. То есть гораздо приятнее, чем до того, как я встретил мою подругу. «Наверное, с ней попросту вообще хорошо», – подумал я тогда.

– А что все-таки с тобой стряслось? До нашего знакомства, я имею в виду. Ты никогда не рассказывал. Не хочешь поделиться?

– Да много чего происходило… но ступор начался после того, как я влез в одно дело… Видимо, я не должен был, уж больно там все было как-то необычно что ли… Хотя мне казалось, что попытки помочь человеку избавиться от мучений – это всегда хорошо.

– Вот как? То есть, помочь серийному убийце избежать казни – это правильно по-твоему? – она даже остановилась на секунду и повернулась ко мне лицом.

– Зачем впадать в крайности? Я ведь толкую о более простых вещах. Ну вот, скажем, болеет человек. Почему не помочь, особенно, если понимаешь как…

– И все-таки… куда ты влез, расскажи чуть подробнее. Я вижу, что там мрак какой-то, но деталей почему-то не вижу, а это может быть важно.

– Я был в иной реальности и там спас одного человека от казни… Но это было лет пятьсот назад, если сравнивать с нашим временем…

– Да ты что… – Зейнаб обомлела и даже остановилась. Она, похоже действительно была не на шутку не то удивлена, не то даже перепугана, – Да как же ты мог… Теперь я поняла, почему деталей не видела. Ты же влез в потоки причинности, чуть не на десять порядков выше, чем тебе было дозволено… Господи, как же ты вообще жив-то остался… Ничего себе…

– Может объяснишь популярно, что ты только что сказала? – спросил я, стараясь сохранять спокойствие.

– Ну как тебе сказать… Мир можно иногда себе представлять, как смешение множества потоков. Причем тут и подземные потоки, и реки, и ветра… разные уровни, короче говоря. Понимаешь?

Я кивнул.

– Вот… и обычный человек, как правило может находиться лишь в каком-то одном. Те, кого называют магами иногда управляют пятью-семью… в редких случая – до десяти. Причем, скажем так, «деревенские колдуны» работают с потоками одного уровня, хоть и многими. Некоторые шаманы, тибетские маги могут творить свою магию далеко за пределами даже астрального мира. Хотя, все это, конечно, условности, как, скажем, длинные, средние и короткие волны у радио, понимаешь?

– Понимаю. – ответил я, – ты хочешь сказать, что я каким-то образом оказался на каком-то более высоком уровне, сам того не подозревая? Как это возможно?

– Сложно сказать… Иногда новичкам «везет». Некоторые вдруг начинают истово поститься или медитировать. А первый успех – всегда самый яркий, в любом деле. Но такое, как с тобой и правда редко бывает. То есть, тебе, видимо, «повезло» … Ты постился тогда, кстати?

– Да… десять дней полного голода…. Плюс медитации, ты права… все верно…

– Да уж… заставь кое кого богу молиться… Только давай без обид, ладно? – добавила она поспешно. – А тебе знаки какие-то были перед этим?

– Какие, например? – спросил я.

– Да любые… необычные.

– Не знаю. Было несколько странных снов… а так, пожалуй, что нет. Тогда Сатурн проходил по моему солнцу… понимаешь, о чем я?

– Разумеется… – Зейнаб задумалась, – И как ты себя вел вообще, когда Сатурн по тебе елозил?

–Да никак… Старался быть внимательнее, да и все. Голодал вот иногда, а что?

– Ничего особенного. Ты просто чего-то не договариваешь, мне кажется. Я, когда пытаюсь увидеть тебя и тот проход Сатурна, я вижу довольно мрачный лес… Ты не уходил в лес, кстати? Надолго, я имею в виду.

– Уходил… недели на три… – признался я.

– Что так плохо было? – спросила Зейнаб сочувственно и снова прижалась щекой к плечу.

– И даже хуже. – ответил я и погладил ее по волосам, – Признаться, я думал, что не выживу… Но потом отпустило… Однако, я так и не понял, что именно было не так. Слушай, пошли ко мне, а? – предложил я.

– А твои где? – спросила Зейнаб, – Ты ж вроде как с родителями сейчас живешь? Или я не так поняла?

– Да уехали они в дом отдыха, с неделю назад.

– Ну что ж… пойдем. – сказал она, – У тебя поесть что-нибудь найдется?

– Ну, сыр и колбаса найдутся. Картошка тоже есть… Пару банок сайры… – ответил я.

– Ну и отлично… Давай только еще на Лысую гору заскочим. – сказала она как бы само собой, и затем поспешно добавила, – Ненадолго….

– Как это «заскочим»? Это же на другом конце города! – Воскликнул я. Ехать в такую даль мне совсем не хотелось.

– Ну и что? – спросила Зейнаб удивленно. – Ты куда-то спешишь?

– Нет… – ответил я так, будто немного устал, – но только что там делать?

– Есть кое-что. – отрезала Зейнаб, – И я обещаю, что это ненадолго.

– Ну что ж… поехали… – ответил я все с той же неохотой.

Добирались мы часа два по жаре. В автобусах, как всегда, была жуткая давка. Когда автобус тормозил, Зейнаб прижималась ко мне и это был единственный приятный момент во всем этом сумасшествии. Наконец автобус начал пустеть и вскоре, фыркнув, застыл на конечной остановке. Я с Зейнаб и еще несколько оставшихся пассажиров, выбрались неспеша на солнцепек. Вокруг простирался выжженный почти желтый пустырь, словно бы продырявленный то тут то там голубыми звездочками цикория. Как только все вышли, двери автобуса снова с выдохом закрылись, и он рванул с места, будто за ним гнались.

– Обратно на такси поедем… а то, я устала, – сообщила Зейнаб.

– Серьезно? – спросил я с сарказмом. – У меня денег всего – ничего… разве что еще поесть что-то докупить… И то – без икры и шампанского. Имей в виду!

– Не переживай. Все будет хорошо, – пообещала Зейнаб. – Пойдем лучше. Тут недалеко.

Мы миновали проходные дворы, перетянутые вдоль и поперёк бельевыми веревками, затем миновали подворотню, и вышли, наконец, на разбитую грунтовку, вдоль которой потянулись серые заборы частного сектора. Ещё минут через двадцать мы оказались на опушке леса.

– Вот мы и пришли… – сообщила Зейнаб, – ты бывал тут раньше?

– Ну как не бывать… – ответил я. – Бывал, конечно, хотя и нечасто.

– А, ну тогда тебе объяснять ничего не нужно… – сказала она, будто обращаясь сама к себе.

– Что объяснять? – переспросил я.

Зейнаб посмотрела на меня с некоторым удивлением.

– Ну, например, ты разрешительную молитву знаешь?

– Какую еще молитву?

– Ой… до чего ж ты дремуч, все-таки… – вздохнула она. – Мы же сюда не гулять все-таки пришли!

– А зачем? – спросил я вполне искренне. – Я до сих пор не понимаю, если честно.

– Мне надо собрать кой-какой травы. Для тебя, к слову… Думаю, что смогу тебя открыть сегодня. Ну, чтобы ты лучше понимал, что с тобой происходило и происходит. Ты не против, кстати?

– Самое время спрашивать… – ответил я, – но нет, не против.

– Тогда повторяй за мной… – И она затараторила нечто, напоминающее, скорее, какой-то заговор, нежели молитву. Что-то вроде: «…траве твоей поклонюсь, с ветром твоим обнимусь, духам твоим отдамся на милость…» Я едва успевал за ней повторять.

Затем мы вошли в лес. Там было сумрачно и немного душновато. Мы брели минут двадцать, несколько раз уходили с тропы в сторону и пройдя пару сотен метров, находили другую. Зейнаб шла впереди уверенным шагом и не оглядываясь по сторонам, она явно бывала тут далеко не один раз. Наконец мы вышли на небольшую круглую поляну, посреди которой рос старый, наверное, пятисотлетний дуб.

– Посиди отдохни, если хочешь, – предложила она, – а я быстро…

Я присел на поваленное дерево и почти сразу меня накрыло необычное странное ощущение. Это было похоже на какие-то внутренние приливы внимания… Я, например, вдруг ощутил все свои внутренности, я отчетливо почувствовал, как кровь бежит по венам… и это было не просто странно. Это было, если честно, даже немного страшновато. Я встал, мне вдруг невыносимо сильно захотелось курить.

– Что не так? – Зейнаб обернулась ко мне.

– Не знаю… – я описал ей свои ощущения.

– А, это хорошо. Ничего не бойся. Лес тебя изучает. Наоборот – постарайся открыться. Плохо не будет. – Она снова отвернулась и стала собирать какие-то растения.

Я закрыл глаза и посидел так несколько минут. Зейнаб подошла и потрепала меня по волосам:

– Все, пошли обратно, – сказал она, и протянула мне собранный ею пучок травы. – я закончила.

– Что это? Копытень… репешок… Зачем тебе?

– Не мне. Это – тебе… – сказала она загадочно.

– Мне? Зачем это? Копытень ведь довольно токсичный… Им алкоголиков лечат…

– Это смотря в чьих руках, – она снова загадочно улыбнулась, – Доверься мне, короче говоря, а потом и сам будешь делать тоже самое.

Мы пошли обратно.

– Сегодня сделаем одно важное путешествие, – сказала вдруг Зейнаб.

– Путешествие? – удивился я, – Ты о чем вообще?

– Ну, так это называется, – кивнула она, – думаю, что ты скоро все поймешь, и дальше будет уже проще продвигаться.

– Может объяснишь, что ты задумала? – я даже остановился.

– Ты о путешествиях магов слышал когда-нибудь?

– Да, немного. Там они принимают дурман или грибы какие-то…

– Есть и такое, – согласилась Зейнаб, – но нам это не нужно. Пока во всяком случае. Ты сейчас проходишь сатурнианский транзит. Копытень – одна из магических трав Сатурна. Надо объяснять, что это такое?

– Нет, – ответил я.

– Если его правильно приготовить, то тебе может открыться прямое знание. Во всяком случае, я на это надеюсь.

– А что я должен буду делать?

– Ну поначалу тебе надо будет максимально расслабиться и сформулировать свой вопрос. Ну например: «Почему меня так колбасило недавно?»

– И что дальше?

– А дальше постарайся прислушаться к себе… Ты, скорее всего, увидишь какое-то животное или предмет, часто очень странный. Он тебя поведет куда-то… Главное – ничего не бояться! Это очень важно. Отсутствием страха ты как бы показываешь, что готов с уважением принять любой совет. И потом, ты просто знай, что с тобой ничего плохого случиться не может. Я буду очень следить, чтобы с тобой ничего не случилось. Понял? Самое худшее – это если знание тебе не откроется. Так тоже бывает.

– Понял, только странно все это как-то…

– Ничего странного. Шаманы всех народов пользуются этим испокон веков. И если бы это не работало, то сам понимаешь: никто бы к этому не прибегал.

– Ладно… Попробуем… – согласился я нерешительно. Проявлять малодушие или недоверие мне было как-то неловко, тем более что ни о каких психоделиках тут речь не шла.

– Ты что делал на последнем затмении? – вдруг спросила она как бы между прочим.

– В каком смысле? – я не понял вопроса.

– Что значит – в каком? А в каком еще смысле я могу это спрашивать? Или ты вообще на затмениях и не постишься даже?

– Нет, а зачем? – я был немного ошарашен.

– Да… – протянула Зейнаб, – кажется я понимаю, что с тобой происходило… Слон ты эдакий… – она погладила меня по щеке и добавила, – в посудной лавке….

Я промолчал.

– Затмение, раз уж ты пытаешься влезть в этот мир: астрология и все такое… Это очень важное событие. Это всегда шанс для таких, как мы с тобой открыть новые для себя перспективы. Конечно, не каждое затмение является началом нового этапа, но вероятность запустить, так сказать, новую программу всегда выше именно на затмении. Понимаешь?

– Вообще-то не очень. И о каком затмении речь? Солнечном или лунном?

– Хороший вопрос… Каждое из них инициирует поток событий разного рода. Солнце больше активизирует событийный план внешнего мира, так сказать, а луна – внутреннего. Короче, если нужны подвижки в карьере – то лучше делать «заказ» на солнечном затмении, а если надо что-то понять, овладеть какой-то новой техникой, то это лучше заказывать на лунном. Понятно?

– Заказывать? – переспросил я.

– Да, а что тебя смущает? Слово, конечно, так-себе… бакалеей отдает, но в сущности – это так и есть, – ответила Зейнаб улыбнувшись.

– Да, но заказывать что-то можно лишь у кого-то разве нет? – настаивал я.

– Понятное дело. Так и есть. Ты это и заказываешь у окружающего мира, скажем так. В силу того, что ты запутался со своими планетами, то было бы неплохо инициировать это понимание на лунном затмении. Оно, к слову, скоро – через три недели. Правда, оно не полное, но сойдет, я думаю.

– И что я должен делать? – спросил я немного ошарашенно.

– Будем делать вместе, мне тоже кое-что узнать нужно, я все покажу. Если хочешь, конечно, – добавила она.

– Хочу, естественно… – ответил я, хотя вовсе не был в этом уверен. Просто с Зейнаб было как-то по-особенному хорошо и очень надежно. Верить ей было необыкновенно легко и даже приятно. И мне, не привыкшему доверять почти никому, все это казалось даже немного странным.

– А вот и оно… – вдруг сказала Зейнаб и нагнулась что-то поднять на обочине дороги. – Это, к слову, о «заказах». Я пока траву собирала, заказала нам легкую дорогу обратно. Помнишь я сказала, что на такси поедем?

– Кому заказала? – спросил я.

– Ну опять – двадцать пять! Что значит – кому? Я же говорю – миру, что нас окружает… Природе… если так понятнее. Как он это делает, кого посылает выполнять заказ – я не знаю, да и не хочу, если честно. Но работает – сам видишь, – она протянула мне небольшой кошелек, который только что подняла. Щелкнув металлической застежкой, я открыл его. Там лежало около восьмидесяти гривен с мелочью. Я даже присвистнул.

– А вот свистеть как раз не стоит. Лучше просто поблагодарить, – она повернулась к лесу, поклонилась до земли и сказала: «Спасибо!» – Давай- давай, не стесняйся, ты же тоже поедешь… не пешком ведь догонять будешь!

Я сделал над собой усилие и повторил все, как делала Зейнаб. Я тут отметил еще одно странное чувство: мне не хотелось ей противоречить. Возможно, это было частью моей, пока еще легкой влюбленности, а может что-то еще, но прежде я такого не испытывал никогда. Казалось, что эта женщина могла раскатать из меня блин и крутить потом рогалики, и я при этом был бы только счастлив…

– Вот и молодец! – похвалила Зейнаб и, встав на цыпочки, чмокнула меня в щеку.

Мы пошли дальше и уже скоро показалась подворотня, откуда мы прежде вышли на эту самую грунтовку. Солнце уже давно перевалило за меридиан и до сумерек оставалось еще часа два. Жара стала потихоньку спадать, дома и деревья уже отбрасывали длинные прохладные тени.

– Где мы тут такси возьмем? – пробурчал я.

– Само возьмется, – пообещала Зейнаб, сжав мою руку.

– Из воздуха что ли? – съязвил я.

– Может и так… Меня это никогда не интересовало, я имею в виду: откуда именно «заказ» приходит. Я говорила тебе.

Мы пересекли проходной двор, уже заполнившийся детворой и старухами, и вскоре добрались до пустой остановки, сплошь изрисованной уличными «художниками».

– Да… а такси-то нет… – констатировал я злорадно.

– Помолчи, – попросила Зейнаб. – Она что-то шептала.

Внезапно вдали послышался рев мотора. Это был автобус. Через минуту и правда показался автобус, но это был не расхлябанный ЛиАЗ, какой привез нас сюда пару часов назад. Это был новенький, недавно вымытый «Икарус», какие бегают на рейсах между областными центрами. Он подъехал, плавно остановился и открыл двери. Из него вышло несколько человек. Автобус постоял, а затем водитель крикнул, обращаясь к нам через раскрытую дверь:

– Вам куда?

Я ответил.

– Пятерку дашь? До дому довезу! – водитель дружелюбно улыбался.

– Конечно, – согласился я.

Зейнаб с какой-то комичной и немного надменной иронией посмотрела на меня, мол – «ага, съел?». Я хмыкнул и пропустил ее вперед. Мы уселись с левой стороны, где должна была бы быть тень и автобус плавно тронулся в обратный путь…

Глава

3

Должен признаться, что меня немного… как бы это сказать… удивляла, что ли, скорость развития наших с Зейнаб отношений. Дело даже не в том, что в постели мы оказались через несколько часов после знакомства. Странным было, например, и то, что это не выглядело вульгарно или же как какая-то пошловатая мыльная опера. Нет! В том-то и дело, что все это казалось более чем естественным. Это выглядело так, как будто мы были знакомы тысячу лет и расстались лишь на пару дней по каким-то неотложным делам. Сама она, похоже, вообще об этом не думала. И вот еще одна странность: несмотря на прежнее, так сказать, «тысячелетнее знакомство», она не вела себя как «жена». В ней не было никакой назидательности, ожидания каких-то «ответных ходов» с моей стороны, продиктованных приличием или же общественным договором. В ее лексиконе даже не было слова «должен» по отношению ко мне.

Нечто отдаленно похожее со мной случилось много лет назад в Каунасе в музее Чюрлениса. Я бродил по залам, когда вдруг увидел девушку. Она не была сказочно красива, и вообще в ней не было ничего, на первый взгляд, особенного, но я при всей своей нелюбви к случайным знакомствам вдруг почувствовал, что должен непременно завязать с ней беседу. И тогда я, ломая себя, решился. На удивление, это оказалось очень просто, казалось, что она только и ждала, когда я с ней заговорю. Все произошло именно с той простотой, как произошло и с Зейнаб. Я имею в виду, что тогда сразу, как по волшебству, возникло ощущение, будто мы просто прервали разговор несколько минут назад, хотя были знакомы прежде не одну тысячу лет.

Мы ходили от зала к залу и мне казалось, что я опутываюсь какими-то удивительно мягкими и теплыми «лианами» ее голоса, ее улыбкой, ее невероятно тонким запахом…

Но, к сожалению, нам не суждено было продолжить это знакомство. Уже через пару часов она собиралась убыть на вокзал, откуда поезд увез ее в неведомый город навсегда.

В общем, мы встречались с Зейнаб почти каждый день и каждый такой день приносил много радости и, кроме того, я чувствовал, что один за другим проясняются важные для меня вопросы, на которые прежде я почему-то ответа не находил. В тот день, вернувшись с Лысой горы, мы еще долго болтали, ужинали, пили чай на балконе, когда около десяти вечера Зейнаб глянула на часы и сообщила, что настал час Сатурна и что она должна сварить травы, которые принесла с горы.

Зейнаб ушла на кухню. Она рыскала какое-то время по шкафчикам в поисках чего-то, о чем она не говорила. Наконец, она выбрала небольшую чашку черной керамики с какими-то иероглифами на боку. Кажется, кто-то привез ее маме из Японии. Она процедила настой и снова глянула на часы.

– Так… время есть еще… – сообщила она, и затем вдруг потребовала: «Раздевайся!»

– Зачем это? – не понял я.

– Что значит?.. Ты хочешь понять, что с тобой происходило? – искренне удивилась Зейнаб.

– Ну да… – я был немного сбит с толку.

– Так делай тогда, что тебе говорят! – спокойно потребовала она.

Я повиновался. К моему удивлению, она тоже за секунду сбросила с себя всю одежду, и мы ушли в комнату. Зейнаб усадила меня на диван и потребовала, чтобы я выпил настой. Сопротивляться было явно бессмысленно.

– Теперь, – сказала она почему-то шепотом и при этом поглаживая меня, – через несколько минут ты почувствуешь некую легкость, а потом, будет ощущение падения вниз. Ничего не бойся. Когда будешь падать, возможно, увидишь меня… Это было бы очень хорошо. Но если нет – тоже ничего страшного. Просто, обращаясь к Высшему существу, которое ты должен будешь встретить, пообещай, что ты готов принять любой ответ. Каким бы странным он ни показался. Понял?

Я кивнул.

– Хорошо. Еще… как тебе сказать… короче, мы вроде как будем заниматься любовью, но это только видимость. Ты не должен двигаться и вообще полностью погрузись в процесс получения ответа на свой вопрос. А я сделаю все, что нужно. Договорились?

Я снова кивнул, и вдруг почувствовал эту самую «легкость». Я закрыл глаза и почувствовал, что падаю с бешеной скоростью вниз. Затем я почувствовал, что Зейнаб села на меня сверху, и падение словно бы немного затормозилось. Еще мгновение, я, словно бы во сне увидел, что мы уже стоим в пещере с очень высоким, почти невидимым в темноте сводом. Зейнаб протянула руку, и мы словно бы оторвались от земли. Это напоминало ту легкость, с какой мягкий вечерний бриз подхватывает и уносит пушинку.

– Расскажи мне, что с тобой происходило тогда? – сказала она. Лицо ее словно бы светилось каким-то прохладным лунным светом.

– Я вытащил из тяжелой депрессии одну женщину, – говорить мне было трудно. Мысли словно бы расползались, и язык тоже ворочался с трудом, – Для того, чтобы понять причины депрессии, мне пришлось долго медитировать, я увидел ее на лобном месте и зачем-то вмешался… вот… а потом я чем-то заболел. Это была сплошная непрекращающаяся боль и такая же, как у нее, депрессия.

– Вы были любовниками? – спросила она.

– Вообще-то да. Но, по-моему, не стоило, – ответил я. Говорить вдруг стало намного легче, – Короче говоря, все было плохо… Однако, я как-то сразу понял, что пошло что-то не так, и что если немедленно что-то не предпринять, то можно и не выжить… В общем, хорошо, что мне не мешали, и я смог уйти в одиночество и скитания с тем, чтобы, сравнявшись с землей, излить в нее всю накопившуюся боль. Знаешь, временами мне было так страшно, что и не передать. И, что хуже всего – я ничего не мог понять. Словно бы сплошная стена: хоть вой хоть кричи… Я сидел в молитве часами и не чувствовал в душе никакого отзвука. Я уходил настолько глубоко, что временами не замечал, что начался дождь или же, что спустилась ночь.

А однажды я забрел в какую-то чащу. Я просто шел себе и шел, тяжело поднимая ноги, опираясь на какую-то дубину, и даже не думая о том, как выберусь после. В конце концов, я оказался на какой-то крохотной полянке, окруженной темным влажным почти непроходимым лесом. Собственно, это была даже и не поляна, а некоторое пространство, проломанное упавшим деревом, с чудовищными торчащими вверх корнями. Таким образом, упавшее дерево создало нечто вроде воронки и грота, в котором можно было лежать свернувшись. Я вырыл небольшое углубление, в котором и прожил, словно бы зверь, довольно долгое время, по целым дням, не вставая с охапки листьев и веток. Боль постепенно начала проходить, и я даже стал есть понемногу. А потом вновь что-то случилось – какое-то помрачение – и тогда я не выдержал, и слезы хлынули из меня, будто что-то прорвалось. Я совсем не стыдился себя, я чувствовал какую-то легкость и воодушевление, за которыми легко складывалась молитва. На этот раз мир ответил и я, даже не успев опомниться, ощутил что-то вроде полета. Однако, все же, мир, пока еще не желал говорить со мной.

Вот, собственно, и все…

– Понимаю… скоро тебе покажут, что это было…

«Ветер» принес нас с Зейнаб в некое странное сооружение. Более всего оно походило на заброшенный завод или же склад. Мы остановились и далее я стоял словно вкопанный. Все вокруг казалось ветхим и полуразрушенным, кругом валялись обрывки кабелей, бумаги, куски жести, шифера и прочего строительного мусора. Стены были облуплены и поцарапаны, и во многих местах сквозь отбитую штукатурку проглядывала кирпичная кладка. И такие же следы разгрома были видны везде и по всем этажам, коих я насчитал не менее четырёх.

Я попытался сойти с места и не смог, и это казалось неприятным, а может даже и пугало. Оглянувшись по сторонам, я увидел вдалеке двух странных, совершенно безликих людей, почему-то полупрозрачных. Они стояли неподвижно словно статуи, и, несмотря на холод, исходящий от них, я все же был уверен, что это люди. Потом уже, несколько позже, когда до меня стал понемногу доходить смысл происходящего, я понял, что они, как и я не могут сойти с места, и что они, наверное, здесь давно, и потому смирились, окончательно утвердившись в бессмысленности любых движений, стали сливаться с этим миром, и наверное, через какое-то время растворятся в нем полностью.

И вдруг пришло понимание. Это было как легкий удар по затылку, а затем это понимание стало разворачиваться наподобие какой-то ленты с письменами.

В общем, я вдруг понял, что каждый появляется на свет со своим законом, точнее – предназначением. Можно называть это даже предопределенностью, роком или, как угодно. Однако, я бы называл это «печатью Сатурна». Печать определяет место человека в этом мире – нравится оно тебе или нет. Именно потому я и не мог в том путешествии сойти со своего места. Тем не менее, я вдруг понял, что не в состоянии сдвинуться только по горизонтали, но по вертикали это совсем не сложно: как вверх, так и вниз. Мне даже показалось, что кто-то подталкивает меня:

– Давай, попробуй!

Я промолчал.

– Попробуй, попробуй! – это уже было даже похоже на какой-то тихий голос.

Я попытался подпрыгнуть – и полетел вверх, минуя этажи, а затем и крышу. Потом движение стало замедляться, и я стал возвращаться на то место, откуда стартовал.

– Вот так, – резюмировал тот самый голос внутри, – Ты можешь принять обстоятельства такими какие они есть и найти способ не только сосуществовать, но и использовать их. Чем меньше драматизируешь обстоятельства, тем разумнее поступаешь. Если попытаешься вновь обойти закон, или будешь помогать сделать это кому-то другому, то есть захочешь сдвинуться по горизонтали – вновь придешь к тому положению, которое прогнало тебя в лес…

Я очнулся. Зейнаб сидела рядом и обнимала меня за шею.

– Ну как? Понял, что там к чему?

– Не знаю… надо подумать… А ты видела это?

– Что «это»?

– Ну все… Пещеру, потом завод какой-то… Я тебя видел, кстати… а ты меня?

– Конечно. Я ведь была твоим проводником. Остальное – нет. Это ведь было не для посторонних глаз, даже проводника это не касается… я тебя, к слову, уже полтора часа тут дожидаюсь…

– Как полтора часа? Я там был минут десять от силы…

– Да, время на земле и в других мирах течет по-разному, ты привыкнешь, – она улыбалась, словно кот, отобедавший миской сметаны.

Было жарко. Я включил вентилятор и поставил диск Pink Floyd. Мы выпили по бокалу вина, и затем нас накрыла ночь…

***

Помню в тут ночь мне снился Бар Сунуф, весь мрачный такой… Он вроде как сидел на камне, а я словно бы беседовал с ним по поводу фрагмента текста, который как раз недавно и переводил.

– Значит ты тоже настаиваешь, что «печать Сатурна» обойти нельзя? – спрашивал я.

– Что значит «тоже»? – он поднял голову и посмотрел на меня со странным прищуром. – Ты меня спрашиваешь, или всех сразу?

– Нет, я к тому, что это все так-то уж очень твердокаменно… По всему выходит, что никаких шансов что-либо изменить нет? А тогда, в сущности, и говорить не о чем.

– Это ты сказал! – заметил он, – Я такого не говорил.

– Как это? – спросил я, – А кто сказал, что путь человека неизменяем, и он его не выбирает? И что путь тот просто прописан в звёздах и планетах… Так или нет?

– Так, и что? – возразил он, – Дорогу и правда не выбирают, но вполне можно выбрать одежду, обувь и даже попутчиков. Можно идти молча, а можно распевать песни… Ты не согласен?

– Согласен, конечно, – ответил я, – вопрос лишь в том, как понять, где именно проходит эта самая дорога. Иначе ведь, можно опять попасть не туда, а еще раз оказаться в том лесу мне уже будет точно не под силу.

– Так в этом же все и дело… Человек для того и приходит на эту землю. Был бы рецепт для всех один, все потеряло бы смысл. Ты не находишь?

А дальше я словно бы провалился, и больше мне уже ничего не снилось.

***

Утром я проснулся довольно рано. Зейнаб еще спала. Было уже светло, но солнце над крышами соседних многоэтажек еще не показалось. Я вышел на балкон вдохнуть неповторимую, почти звенящую кристальной чистотой прохладу, а затем пошел варить кофе. Закрывая балконную дверь, я вдруг почувствовал, что со мной что-то происходит. Не знаю, как это лучше объяснить, но я словно бы отчетливо понял, что со мной происходило тогда, несколько лет назад, еще до того, как я оказался в лесу, и главное, стало совершенно ясно, чего именно не нужно было делать. Более того, я вдруг перестал понимать, почему мне все это было непонятно еще несколько дней назад: вот же ж оно все! Прямо перед глазами.

Зейнаб заворочалась, и протирая глаза, сонным голосом спросила:

– Который час?

– Так, – сказал я, прикидывая, – сегодня вторник… Не менее часа после восхода… То есть, скорее всего, сейчас час Меркурия… Пора ртуть варить!

– Иди к черту! – огрызнулась она.

– Тебе кофе делать, соня?

– Да, давай… – сказала она, переворачиваясь на другой бок.

– Понятно… – сказал я, и с тем ушел на кухню.

Сегодня я собирался поехать в библиотеку поработать немного с переводом книги этого Варсонофия. Каковы были планы на сегодня у Зейнаб, я пока не знал. Она явилась на кухню, словно взлохмаченная сомнамбула, когда я уже доедал свой завтрак.

– Мне уже бежать пора, – вдруг заявила она.

– Давай я тебе приготовлю что-нибудь по-быстрому! – предложил я.

– Некогда, – отрезала она, – сейчас умоюсь – и убегаю. Ты вечером занят?

– Да разве что с тобой… А что, есть какие-то идеи?

– Посмотрим, – она зевнула и ушла в ванную.

Было слышно, как шумит душ, а через минут пять Зейнаб вышла уже причесанная и посвежевшая, но все в том же халатике. Еще через минуту она была уже одета, чмокнула меня в щеку и шепнув: «До вечера!», скрылась за дверью, негромко ее прикрыв.

Глава 4

– Что значит «И-Цзин4 тоже?»– спросила Зейнаб и даже почти угрожающе приподняла бровь, – Ты что и Таро раскладывал и с «Книгой перемен» одновременно общался?

– Ну, не совсем одновременно, – возразил я немного смутившись. – С небольшим перерывом. А что такого? Нельзя что ли?

– Да как тебе сказать… Наверное можно, если очень хочется, – она взяла чашку, но пить не стала. Затем задумалась, словно подбирала нужное слово, и, спустя пару секунд, снова поставила чашку на блюдце. Немного нахмурив лоб, она, наконец изрекла, – Понимаешь, это все равно как сказать женщине: «Ты знаешь, дорогая, с тобой было классно, но я еще хочу сегодня переспать с соседкой. Просто, чтобы сравнить…». Как-то так.

– Ну прямо там! – засмеялся я, – Скажешь тоже…

– Именно так, если не хуже, конечно. – ответила Зейнаб с некоторым вызовом, – Ты хоть Таро приучал к себе?

– Что значит «приучал»? – не понял я.

– Да… – Зейнаб мотнула головой, – Слов нет…

– Ну расскажи, что знаешь! – разозлился я, – Зачем выпендриваться?

– Да нет, я просто как-то растерялась немного… не знаю даже с чего и начать, коль скоро ты даже азов не знаешь…

– Ну, кое-что уже все-таки знаю, – возразил я.

– Ладно… Идея в том, что чем больше ты работаешь с конкретным оракулом – Таро или с чем-то еще, тем больше он к тебе привыкает, что ли… Речь о конкретном экземпляре- например о твоей колоде Таро, понимаешь? И обычно на такого рода «притирку» уходит пару лет. Но можно этот процесс ускорить. Это и называется «приучить к себе». Как это делается, я потом расскажу как-нибудь, но ты должен понять главное, что это – очень хрупкий «союз». Я как-то давно, по незнанию, купила себе еще одну колоду карт – очень она мне понравилась – так вот старая сходу перестала работать. Сплошную белиберду показывает: тут тебе «Башня5» и рядом «Мир» … поди пойми это… Короче говоря, спрятала я новые карты подальше, или даже, кажется, подарила кому-то. А старую колоду заново начала приучать… Долго не получалось. А ты говоришь, что вообще другой оракул сюда приплел! Естественно, что ты ничего не понял.

– Ты пей чай, остынет, – сказал я, поскольку не представлял, что ей ответить.

Она отхлебнула.

– Смотри… скоро затмение. Давай попробуем поработать вместе. Я тебя еще не до конца понимаю, а ты попробуешь понять суть Луны чрез меня. Я ведь – лунный человек, я говорила или нет?

– Да, – ответил я, – говорила, только не объяснила, что это значит.

– Да что тут объяснять? Просто вся моя натура более всего соответствует Луне. Я – Рак, родилась в понедельник, в час Луны… и много всякого такого, что с этим связано. Кожа вот у меня белая, я и не загораю совсем. А ты у нас, кстати, кем будешь?

– Ну, я Лев… А вот какой был в тот момент планетарный час я еще не вычислял.

– Делов-то… – Она достала свой смартфон и запустила какую-то аппликацию, – Так… вводим день рождения, время какое?

– 6:50, – ответил я.

– Так… Родился ты в Четверг, Юпитер – стало быть управитель дня, а час… Интересно…

– Что? – спросил я.

– То, что это практически граница часа Юпитера и далее наступает час Марса. Ты вообще, как, например, к искусствам относишься?

– То же мне вопрос… Что-то люблю, что-то не очень… Как все, наверное, – ответил я

– А к боевым искусствам? – уточнила Зейнаб.

– Ну, как тебе сказать, – я пожал плечами, – Многим занимался, но Брюсом Ли, как видишь, не стал. Мохаммедом Али тоже…

– Понятно… – она задумалась. – Ну ладно, потом прояснится, я думаю.

– Знаешь, – вдруг вспомнил я, – мама говорила, будто я мертвым родился. Не дышал, и меня долго в чувство приводили, думали уже даже прекратить, когда вдруг я слабо так пискнул… Доктора меня потом еще в реанимации держали какое-то время. Выжил, в общем.

– Вот как? – Зейнаб задумалась, – это интересно… А ты свою натальную карту строил?

– Да, конечно, – ответил я, – но тут вот какая штука: я начинаю видеть события прошлого, если сдвигаю время рождения почти на пять часов вперед! Представляешь?

– Представляю, как ни странно… – Зейнаб была по-прежнему задумчива, – и как я сразу-то не догадалась! Вот ведь дура!

– О чем не догадалась? – спросил я.

– Не важно пока… – она снова достала свой смартфон, – И какое у тебя время рождения после ректификации6 карты?

– 12:34, – ответил я.

– Так… двенадцать… тридцать… четыре… бум! – она, нахмурив брови, тыкала пальцем в экран, – получаем… И снова граница! Меркурий заканчивается и начинается Луна. Причем тут точно на границе!

– То есть, ты у нас философ-мистик, не так ли? – она хитро улыбнулась.

– Ну, как видишь. Чем богаты, как говорится… – ответил я, не понимая, иронизирует она или говорит серьезно.

– То-то я и смотрю, что я как-то быстро и легко в тебя влилась… – Зейнаб спрятала смартфон.

– Что значит «влилась»? – переспросил я.

– А то и значит! – Она хихикнула и снова показала кончик языка.

– Так что делать-то? – спросил я.

– Да ничего. Давай с Луны и начнем, так сказать. Есть тут у меня одна знакомая… Думаю, она нам будет в этом полезна. Устроим бдение… А там посмотрим.

– Бдение? – переспросил я.

– Ага. Ну, это что-то вроде ритуала на затмении или каком-то ином значимом событии. Не доводилось участвовать прежде?

– Нет, – ответил я с некоторой опаской, – А там ничего такого принимать не нужно будет?

– «Такого» – не нужно, – ответила Зейнаб серьезно, – но чай из некоторых лунных трав мы выпьем. Думаю, что тебе понравится.

– Каких именно трав? – уточнил я.

– Аир, пару грибов безобидных…

– Грибов? Каких еще? – я насторожился еще больше.

– Неважно пока. Это секрет Инги. Она его не раскрывает. Но это не наркотик, не беспокойся, за это я ручаюсь, тем более что и сама противник этого.

– Инги? А кто это?

– Знакомая, я же сказала. Она странная, слов нет, но для нас она будет более, чем полезна. И вот еще… Поскольку ты у нас совсем темный, то тебе придется мне на первых порах просто верить, поскольку я не могу тебе вложить в башку все за раз. Понимаешь?

– Трудно вот так вот взять и поверить… – ответил я осторожно. – Особенно, когда тебя к этому призывают…

– Ну что делать… – пожала плечами Зейнаб, – Вера – вообще штука тонкая, но она горами движет, если понимаешь, о чем я.

– Какими еще горами? – хмыкнул я, полагая, что она хочет меня разыграть, что ли.

Зейнаб закрыла глаза, откинула голову немного назад, словно для поцелуя, и стала читать по памяти:

– Тогда ученики, приступив к Иисусу наедине, сказали: почему мы не могли изгнать беса того? Иисус же сказал им: по неверию вашему; ибо истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдёт; и ничего не будет невозможного для вас.

Затем она снова открыла глаза и заметила:

– Это, к слову – Евангелие от Матфея7. Мое любимое. И все, что сказано тут – чистая правда. Разумеется, что двигать горами не всякому дано. Но, тем не менее, от веры в нашем деле зависит очень многое, наверное, даже все, если задуматься. Вот, скажем, астрология твоя: почему она у тебя работает, а у других не очень? Или тоже Таро: почему перестает работать, когда ты с другим оракулом общаешься?

– Не знаю, – признался я.

– Да потому, что ты веришь в эту свою астрологию. А когда обращаешься к другому оракулу, то это, по сути, акт неверия по отношению к первому. Вот и все. Это и правда очень тонкие материи, но со временем ты привыкнешь.

– Обожди! – сказал я, – То ты говоришь, что находишься вне любой религии, особенно авраамической, а Евангелие вот цитируешь… Ты уж определись как-то, так мне легче тебя понимать будет.

– А что не так? – удивилась Зейнаб, – Мало ли кого я люблю! Я и Лао Дзы люблю, например, и что? Я обязана быть при этом даосом? И уж тем более, я совсем не готова строить церковь вокруг его идей! Поклонение богу вообще бессмысленно, как по мне.

– Почему? – спросил я. Мне стало интересно, куда она клонит.

– Да потому, что для поклонения нужен предмет, объект. Идол, в конечном итоге. То есть, чтобы поклоняться, нужно сначала определить, что такое бог? А это, как уже договорились буквально все – понятие неопределимое принципиально. Все эти «высшие силы», «абсолют» и тому подобное – уже определение, а потому все это уже заведомо не бог. Следовательно, каков смысл этому поклоняться? Даже этот дурацкий «бородатый старик на облаках» – как ни странно, ближе к истине, чем все эти попытки определить бога всякими другими синонимами. Здесь он хотя бы просто символ. А ведь именно символы лежат между нашим сознанием и «мыслями» окружающего мира. Ты согласен?

– Ну, в чем-то да. – Ответил я неуверенно, – Однако, краеугольный вопрос остается: бог есть или его нет?

– О нет! Тут у тебя сама постановка вопроса неверна, как мне кажется. Это тоже самое, как сказать: «Гром темный или же пахнет свежестью?»

– Не понял…

– Знаешь, я больше не буду повторять «на мой взгляд», ладно?

Я кивнул.

– Так вот: определение бога также бессмысленно, как и поклонение ему. Вот, например, когда собираются темно-синие тучи, весьма вероятно, что грянет гром и затем запахнет свежестью. И мы следуем этому своему чувству: кто-то раскрывает окна навстречу этой свежести, а кто-то наоборот – закрывает, боясь, что ливень захлестнет в комнату. Идея общения человека с миром – не поклонение чему либо, а следование ему. Для того, чтобы следовать за «помыслами божьими», существует множество языков, но это ты уже понял, по-моему, иначе как бы ты в своей астрологии продвинулся?

Я снова кивнул.

– Так что насчет Инги, ты готов? – Перескочила вдруг на другую тему Зейнаб. – Она мне, кстати недавно письмо прислала, приглашала приехать на бдение.

– А к чему именно я должен быть готов?

– Ну, как к чему? К тому, чтобы участвовать в бдении… – ответила Зейнаб немного удивленно.

– Я понятия не имею что это такое. Расскажи сначала, что там к чему… А вообще, Инга… интересное имя… В нем словно бы горят костры викингов…

– Верно, она как раз откуда-то оттуда… Точнее, родилась то она здесь, но лет в семь вдруг стала говорить на каком-то непонятном языке. Ее тогда, к слову, еще звали Леной, если я не путаю что-то. Родители, говорят, тогда всполошились не на шутку. А когда она стала называть себя Ингой, и требовать, чтобы так ее называли все окружающие, мама, понятно, первым делом –отвела ее к психиатру… Но, слава богу, там был один нормальный доктор. Хм… почти каламбур получился, – она улыбнулась и продолжила, – В общем, он позвал какого-то своего приятеля – лингвиста или кого-то в этом роде, на консультацию… И оказалось, что Инга говорит на одном мертвом диалекте не то норвежского, не то лопарского. Те за голову схватились: специалистов по этим языкам в мире всего-то пара-тройка человек. Они ради эксперимента научили ее руническому письму. Она эти знания схватила на удивление быстро, и затем растолковала им несколько древних текстов, по поводу которых до сих пор все головы ломали…

– Надо же… – удивился я, – Она и сейчас говорит на том языке?

– Говорит. Причем по-русски она говорила от встречи к встрече все хуже… Акцент все более заметный становился, что ли… Да ей это и не надо. Она сама живет, в деревне, которая скоро совсем опустеет и, видимо, уже окончательно. Там нынче всего-то два-три дома обитаемых, старики в них доживают свой век. Одинокие они, как она писала, и очень старые. Никто к ним не приезжает. Инга их и лечит, и ухаживает, как может. Так поедешь? Думай быстрее, до затмения – всего ничего, а ведь еще надо как-то с ней связаться, ответ дать…

– Ну что ж… Давай попробуем. Даже интересно. – ответил я.

– Вот и хорошо. Тогда через три дня и поедем. – Сказала Зейнаб серьезно.

– Поедем куда?

– На Северо-Запад. Инга там и живет. – ответила Зейнаб, собирая со стола посуду.

– И давно она там обосновалась?

– Да лет пять уже… Она вообще-то собиралась идти Беловодье8 искать, но не знала с чего начать, да и напарника надежного не было. Короче говоря, было ей видение, что идти надо в ту деревню. Даже название правильное явилось, представляешь? Это, к слову, и есть прямое знание, мы с тобой обсуждали недавно. В общем, это когда все дается четко и без намеков или там символов каких-то. Такое редко бывает и только если и правда что-то важное, – Зейнаб мотнула головой, забросив свои длинные темные волосы назад. – Это, кстати, и к нашей предыдущей беседе: поклоняться или следовать?

Последняя фраза меня словно бы мешком по голове стукнула! Ощущение было такое, будто я ее где-то уже слышал, причем – совсем недавно! Я задумался, но ничего припомнить не мог, однако и отмахнуться от навязчивой мысли не получалось: как я ни старался, она никуда не девалась. Вдруг меня словно бы осенило! Я вдруг вспомнил, что фраза эта вроде бы исходила от Варсонофия, Бар Сунуфа, то есть… Причем, парадокс был в том, что я также отчетливо понимал: в книге этой фразы точно не было! Однако постепенно, минут через пару, что-то стало проясняться, и я смог воспроизвести весь тот разговор, и даже записал его:

– Чего, по-твоему, не может сотворить Господь? – спросил он.

– Наверное нет такого, – ответил я, – хотя… Я знаю, чего он не смог бы сделать!

– Вот как? – спросил он с интересом, и откинулся на ствол дерева, под которым сидел, а также подтянул к себе одно колено. – И чего же?

Выглядел мой собеседник лет на пятьдесят, но лицо его было уже довольно сильно прорезано морщинами, и казалось почти черным от загара. Высокий, и явно очень сильный, он казался при этом довольно добродушным, во всяком случае, со мной. Семьи у него не было. Вернее, как я понял, была у него когда-то жена, но умерла при родах, а больше он не женился. Нанимался охранником в караваны до Дамаска, до Каира и еще бог весть куда.

– Так чего же? – настаивал он.

– Он не смог бы побить туз шестеркой! – ответил я и засмеялся.

– Перестань, мы же говорим о серьезных вещах! – Затем он поднял голову к небу и задумался, – А знаешь, это интересная мысль… Он ведь действительно правил не меняет по ходу игры, так сказать… Но все-таки, чего Он создать не может?

– Я не знаю, – признался я, – Он ведь по определению всемогущ!

– Это верно. Но вот мог бы он создать праведника? – Бар Сунуф почесал свою густую, черную с проседью бородищу.

– Не знаю, – признался я, – А какой в этом смысл?

– Вот! Ты и понял! – заявил он и довольно засмеялся. – Налепить снова глиняных Адамчиков – проблемы нет никакой, но нет и смысла. Ему, судя по всему, интересна не сама праведность, как таковая, а процесс ее рождения из неправедности! В этом, я думаю, и смысл сотворения человека! Налепить поклоняющихся ему человечков, наверное, не сложно. Сложно из слепого сделать зрячего духом, да так, чтобы он обрел желание следовать его Замыслам. Понимаешь? Не поклоняться важно, а сознательно следовать!

– Эй, с тобой все нормально? – спросила Зейнаб немного испуганно, – Ты словно исчез куда-то… Даже, кажется, сердце замедлилось раза в два… Часто с тобой такое?

– Да нет… – ответил я, пряча блокнот, и прогоняя странное видение, – Задумался просто…

***

Через пару дней Зейнаб велела мне собираться. Я, собственно, готов в любой момент – мой рюкзак всегда собран, так что мы на другой день просто сели на «метеор» и поплыли аж до самой Припяти, а после еще часа два, кажется, до какой-то богом забытой пристани. Остановка, на которой мы соскочили длилась не более минуты, поскольку высадились там только мы с Зейнаб, матросы даже не бросали концы на причал, да и кому бросать? Причал был пуст. В общем, они просто проложили дощатый трап, и поддерживая нас, помогли выйти. После они также ловко затащили трап обратно, и «метеор» тотчас же рванул вверх по течению.

Пристань, на которую мы ступили… Собственно, «пристань» – это слишком громко сказано. То была небольшая будка, установленная на ржавых бочках-понтонах, и дощатый настил, ведущий от нее к песчаному откосу на правом берегу. Вся эта нехитрая конструкция раскачивалась на волнах, словно какая-то лодочка, отчего доски скрипели и даже повизгивали. В этой будке с торчащей ржавой трубой от буржуйки, видимо, и обитал вахтенный начальник и он же при необходимости продавал билеты.

Начальником этим оказался довольно странного вида тощий субъект, обросший не менее, чем трехдневной щетиной. Он вышел к нам из будки, когда мы уже ступили на берег. На нем висели, как на вешалке изрядно засаленные темные в мелкую полоску штаны, заправленные в кирзовые сапоги. Очевидно, штаны те (брюками их назвать было уже сложно) когда-то составляли часть неплохого костюма.

Из красной клетчатой ковбойки торчала голова на тонкой шее, из которой выпирал внушительного вида кадык. Единственное, что отличало начальника пристани от прочих штатских – такая же засаленная капитанская фуражка, нахлобученная на самый затылок. Глаза субъекта все время бегали, словно он поминутно ожидал оплеухи.

– Рыба не нужна? – спросил он вдруг без всяких предисловий, когда «метеор» уже скрылся за поворотом реки.

– Какая еще рыба? – не понял я.

– Ну какая… щука есть, судак тоже. Пару лещей.

– Нам нужна рыба? – спросил я у Зейнаб.

– Нам ехать еще часа три не меньше… А так неплохо бы, чтоб не с пустыми руками явиться.

–У вас соли не найдётся рыбу присыпать? – спросила Зейнаб у «капитана» пристани, – А то нам еще ехать долго.

– А как же! Все сделаем! И кулек целлофановый дам! – пообещал субъект и тотчас убежал к себе в будку. Вышел он оттуда буквально через пару секунд со щукой в одной руке и приличных размеров судаком в другой:

– Вот видишь! Жабры красные еще! – капитан оттопырил жабры на одной рыбине, а после и на другой.

– И сколько хотите за них? – спросила Зейнаб, явно намереваясь поторговаться.

– Да за тридцатку отдам! – обрадовался капитан.

– Ага… Пошли отсюда, – сказала Зейнаб мне и повернулась, чтобы идти.

– Ну сколько дашь? – почти взмолился небритый обладатель капитанской фуражки.

– Двадцатку! – сказала Зейнаб злорадно.

– Нет, ну, хозяйка… Это ж даже на бутылку не хватит! Давай хоть за двадцать пять!

– Ладно, – согласилась Зейнаб, – соль только принеси.

Субъект метнулся в свою будку и вернулся с пачкой крупной соли и большим прозрачным полиэтиленовым пакетом. Зейнаб взяла у меня нож, положила рыбу на доски пристани и затем лихо вырезала жабры. Скинув их в воду, она также ловко, практически одним движением, вспорола рыбьи животы и выбросила в воду внутренности. Через минуту рыба была уже просолена и упакована, двадцать пять гривен отданы и все, в общем, остались довольны. Я положил рыбу на дно рюкзака, и мы стали подниматься вверх по склону: берег тут был очень крутой, хотя, местами и укреплен вбитыми бревнами.

С обрыва открывался потрясающий вид на бескрайний лес на левом берегу. А прямо за нами начиналась довольно широкая тропа, что петляла по лугам, мимо заброшенных садов и полуразрушенных, проросших травой и деревьями усадеб. Вскоре мы вышли на асфальтовую дорогу.

– Теперь надо просить попутку… – сообщила Зейнаб.

– Это как ты тогда автобус материализовала? – уточнил я.

– Ну вроде того… Хотя… нельзя мне сегодня, – ответила Зейнаб, не обращая внимание на иронию.

– Почему это? – спросил я.

– По кочану! –огрызнулась она и задумалась, – Да… вряд ли мы сегодня попутку встретим.

– Может, мне попробовать? – усмехнулся я.

– А что? Давай, вперед! Если умеешь… – Зейнаб пожала своими изящными плечиками.

Разумеется, у меня ничего не вышло. Мы брели по дороге и нам за все время встретилась всего одна легковушка, заднее сидение которой было завалено какими-то мешками. Разумеется, она не остановилась.

Солнце уже стало клониться к закату. До темноты оставалось еще часа четыре, но теперь уже стало совершенно очевидно, что Зейнаб права, и лучшее, чем стоило было бы сейчас заняться – это поискать подходящий ночлег.

Глава 5

Как ни странно, Зейнаб проснулась первая. Вчера, уже ближе к вечеру, мы нашли заброшенный сарай с сеновалом, вполне еще крепкий, под замшелой, но местами дырявой крышей. Там и заночевали. В общем, я проснулся, и обнаружил, что Зейнаб куда-то пропала. Спустился по лестнице вниз поискал вокруг, но ее нигде не было видно. Крикнул раз-другой, тоже без толку. Когда вдруг за спиной послышался знакомый голос:

– Ну чего ты орешь! – сказала она, перешагивая через бревно. – Смотри утро какое чудное!

– Ты где была? Предупредить не могла? А вдруг бы случилось чего…

– О, да ты за меня волнуешься! – она хитро улыбнулась, – Спасибо, но не стоит, правда. Я тут своими делами была занята, и заодно пыталась с местными духами общаться…

– И как? – спросил я немного успокаиваясь.

– Да никак. Времени маловато… Но вообще-то место это странное…

– Ты что же тут не бывала раньше? – удивился я.

– Когда я могла тут бывать? Скажешь тоже… – Зейнаб удивленно хмыкнула.

– Ну как это? Инга же твоя подруга… – в свою очередь удивился я, – Ты ни разу ее не навещала, что ли?

– У меня нет подруг, – серьезно ответила Зейнаб и почему-то сердито глянула исподлобья, – И с Ингой я не встречалась с тех пор, как она исчезла. Перекинулись, было, парой писем, да и только.

– Вот тебе раз! – удивился я, – тогда с чего это ты решила ехать к ней сейчас?

– Потому что она мне написала… Ни с того ни с сего. Просила, чтобы я приехала с тобой, – ответила Зейнаб нехотя.

– Со мной? – я даже, кажется, вскрикнул, поскольку все это не лезло уже ни в какие ворота, – Откуда она знает, что я вообще существую?

– Ну, так она вообще странная… – ответила Зейнаб спокойно, – Я же говорила… Не от мира сего, что называется… может видение ей было, а может еще что… Ты так удивляешься, как будто мы первый день с тобой знакомы. Пора бы уж начать привыкать…

– Привыкать к чему? – рассердился я.

– К тому, например, что мир не таков, каким ты себе его представлял прежде. Ты, кстати, есть не хочешь?

– Хочу… – ответил я, – но у нас почти ничего с собой.

– Как это? А рыба? Давай одну и съедим.

– Так у нас и котелка большого нет… – возразил я.

– Делов -то… на вертеле поджарим. Не умеешь?

Я только пожал плечами, мол, делай как знаешь.

– Разведи костер, а я пока рыбой займусь. Нож только мне достань.

– Возьми сама, а я пока дрова поищу. – ответил я и решил уже оторвать пару досок от стенки.

– Там за сараем сухое дерево… Посмотри, может сгодится, – сказала Зейнаб, будто услышав мои мысли.

Я достал из рюкзака нож и протянул Зейнаб. Складную пилу пришлось вытаскивать чуть дольше из-под спинки рюкзака. Собирая ее на ходу, я пошел за сарай. Там и правда невдалеке торчала старая сухая яблоня, лет семи-восьми от силы, и потому спилить ее было несложно. Я напилил чурбаков и вернулся искать место для костра. Невдалеке, метрах в десяти-пятнадцати я нашел старое кострище, уже почти полностью поросшее травой.

Вокруг, сколько видел глаз простирался обширный луг, и лишь кое-где торчали одинокие, скрюченные ветрами, сосны. Впрочем, на севере, куда уходила дорога, начинался обширный сумрачный лес. До него, похоже, было километра полтора или два.

Я сложил костер и разжёг огонь. Спустя минут сорок, когда угли были готовы, явилась Зейнаб с почищенным и нанизанным на длинный прут судаком.

– Подержи, – попросила она и протянула мне рыбу.

Я взял прут двумя руками, а Зейнаб вдруг достала из кармана два печенья и бросила их в огонь. Затем она села и стала что-то шептать, как давеча на Лысой горе. Я ее не отвлекал. Лишь, когда она закончила, я спросил:

– Что, с духами общалась?

– Ага… – спокойно ответила она и забрала рыбу.

– А печенье зачем?

– Как это зачем? Надо же подарить что-то…

– А почему именно печенье? – удивился я.

– Чем богаты, то и дарим… – ответила Зейнаб спокойно. – Лишь бы это имело какую-то ценность для нас самих. Понимаешь?