Солнцежар

1. Отъезд

– Катерина! – раздался из кухни недовольный мамин голос. – Ты когда мусор выбросишь? Из ведра валится…

Дальше была какая-то непонятная тирада, которую Катя не расслышала, но даже в наушниках стало понятно, что ничего хорошего там, за бортом, её не ждёт.

– Сколько можно говорить об одном и том же?!

Нажав на стоп, Катя медленно досчитала до десяти и стянула с себя огромные чёрные наушники, подаренные отцом на позапрошлый день рождения.

– Как об стенку горох…

– Сейчас.

Ей хотелось, чтобы это «Сейчас» прозвучало громче и бодрее, но обида сдавила горло и бодрее не получилось.

Бесполезно было делать вид, что ей плевать на эту чёртову поездку.

Катя запрокинула голову, пытаясь не дать вытечь нахлынувшим слезам.

Надо было успокоиться. Не хватало ещё наговорить матери лишнего, а потом всю дорогу ехать молча.

Поджав губы, она в последний раз осмотрела свое логово.

В комнате с наглухо задёрнутыми шторами царил беспорядок. У изголовья кровати, посреди груды книг, стоял небольшой ловец снов, похожий на старинный уличный фонарь. Его многочисленные стеклянные грани, скованные чёрными линиями металла, отражали мерцающий свет ночника, горящего даже в полдень. Катя качнула подвеску и цветное стекло полоснуло по лицу ярким светом. На стене запрыгали блики, закачались тени.

Одна из граней ловца давно разбилась и превратила его в надёжный тайник. Тонкой изящной рукой Катя нырнула в отверстие и нащупав на дне браслет с деревянными бусинами облегченно выдохнула. Ловко выудив из хранилища грубоватое для девичьей руки украшение, сплошь испещрённое выжженными знаками, она надела его на руку и холодно улыбнулась.

На суровой нитке оставалось достататочно бусин, чтобы ещё немного продержаться в этом мире.

***

Настенная гирлянда освещала расклеенные над кроватью постеры, фотографии и её первые несмелые рисунки. Несмотря на бардак вокруг, Катя чувствовала себя здесь в безопасности и точно знала, что это самая уютная нора на свете.

Уезжать не хотелось.

Она цеплялась взглядом за стены и вещи, в попытке найти то, что сможет её остановить или хотя бы ненадолго задержать дома.

Взявшись за ручку двери, она вспомнила про интернет. Вернее, про его скорое отсутствие и решила напоследок зайти в сеть, чтобы…

Она не смогла себе объяснить, чтобы что: ничего кроме боли эти фотографии ей не доставляли. Катя знала, что там увидит, но в глубине души надеялась, что вдруг заметит сожаление на Его лице. Или грусть.

Или неожиданно получит сообщение, от которого сердце забьётся чаще. И тогда будет уже совершенно неважно куда и насколько ехать. Вообще ВСЁ станет неважным.

Взобравшись на кровать, она натянула на голову капюшон и уткнулась в экран. Несмотря на летнюю жару, морозило даже в тёплой толстовке.

Листая ленту, Катя невидящими глазами смотрела в телефон, где мелькали загорелые ноги одноклассников, солнце, чайки и солёные брызги Чёрного моря.

Ослепительная Юлькина улыбка без брекетов. Вот Машка лезет на скалу и одновременно позирует, демонстрируя бицепсы. Сашка лежит на полосатом полотенце, загорелая как булка. Витька зарылся в песок по шею.

Руки начали дрожать: Витька был его лучшим другом.

Она боялась взглянуть на следующий снимок и на мгновение словно оцепенела.

А потом с закрытыми глазами медленно опустила палец на экран и …школьный волейбольный мяч летит прямо в воду.

Пара кадров морского побережья.

А вот и Он…

Катя с шумом втянула в себя воздух и резко отвернулась.

Максимально быстро пролистывая фото, она старалась не смотреть. Мысль о том, что на этих фотографиях Он может стоять в воде не один, предательским холодком разлилась по телу.

***

В последнее время ей не верилось, что в жизни всё происходит всерьёз. Что поездка с классом на юг, которая должна была стать идеальным завершением учебного года, прошла без неё.

Ещё пара дней и одноклассники сядут в поезд и вернутся сюда совсем другими людьми. Чужими.

Ей не верилось, что прямо сейчас где-то шумят волны и девчонки, пытаясь перекричать друг друга, делают селфи. Без неё.

Катю словно исключили из жизни. Её нет и не будет на этих залитых солнцем фотографиях и, возможно, теперь не будет и в Его жизни: все отправленные сообщения он пометил как непрочитанные.

Она хорошо понимала, что это значит.

И что такое две недели на море тоже понимала. У них там за это время целая жизнь пролетела.

Теперь каждый раз, когда одноклассники будут вспоминать южный берег, ей придётся изображать безразличие или делать вид, что она занята своими делами. «Помнишь, как круто было? А, точно, тебя же тогда с нами не было».

Только Васька из соседнего подъезда, с которой они дружили с самого детства, могла частично понять и разделить её боль. Если бы Катя могла или хотела поделиться с ней своими чувствами, Василиса наверняка бы её поддержала. Но Катя не хотела. Да и Ваське было всего четырнадцать, вряд ли бы она смогла понять всю сложность и запутанность взрослых отношений.

На прошлой неделе Василиса попросила помочь с подготовкой к своему дню рождения, который у неё, как назло, был именно сегодня. Эта подготовка заняла почти всё свободное время и хоть как-то отвлекала Катю от мрачных мыслей.

Вряд ли Ваське так уж сильно нужна была помощь, но она, как честный человек, видя состояние подруги, не могла ей позволить умереть в постели в самый разгар летних каникул.

Она согнала Катю с кровати, раздвинула тяжёлые пыльные шторы и открыла окно, впустив городской смог. А потом заставила её вырезать какие-то дурацкие карточки из бумаги, делать именные приглашения, искать конкурсы и составлять плейлист, который на поверку всё равно оказался похоронным.

Через несколько часов у её лучшей подруги день рождения, на который Катя не сможет прийти. Хотя она должна была быть там самым важным гостем.

Вечером она скорее всего уже будет в дремучей глуши, где как сказала мама, «нет интернета от слова совсем». А ещё она сказала, что «в селе, где будет проходить фестиваль нет света, газа и, возможно, даже магазина. Правда здорово?».

Катю не интересовали магазины. Она могла запросто пережить три фестивальных дня без электричества. И даже ночёвка в душной палатке не казалась ей пыткой.

Единственный вопрос, который не давал ей покоя – «За что? Почему именно сейчас?».

«Ты не отпустила меня с классом на юг, и я смирилась, несмотря на то, что для меня это было супер важно. Эта поездка могла изменить всю мою жизнь. Да, у нас туго с деньгами, да, надо жить по средствам, окей. Но причём здесь день рождения Васьки?».

«Это вообще не требовало никаких затрат. Почему я вместо того, чтобы пойти к человеку, который меня ждёт, должна тащиться с тобой за тридевять земель в какую-то дыру, где даже элементарная человеческая потребность помыться – проблема?».

Но задать эти вопросы маме она, конечно, не смогла бы. Да и вываливать возмущение и обиды на Ваську в день рождения тоже не стала, – отписалась общими фразами. Сказала, что не сможет прийти, поздравила как смогла, накидала кучу стикеров и выключила телефон.

Весь этот мешок дерьма, который случился с ней за последний месяц, она молча и гордо увезёт с собой на край света, куда они отправляются прямо сейчас.

***

Лифт ожидаемо не работал. Он просто не мог работать в такой чудесный день. Катя, нагруженная пакетами и корзинами, спускалась с девятого этажа, рискуя скатиться кубарем прямо до первого.

«А что, это мысль… Маминым драгоценным свистулькам придёт конец и не надо будет никуда ехать. Правда, и ей, наверное, тоже сразу конец придёт».

Она остановилась на площадке пятого этажа, дожидаясь, пока мама наверху закроет дверь и увидит, что лифт сломан.

– Какого чёрта?! – донеслось сверху. Катя ухмыльнулась, перевела дух и уже увереннее зашагала дальше.

Неожиданно перед самым Катиным носом распахнулась дверь и из-за неё показалась нога и костыль соседки – вредной старушенции, которая всегда знала о происходящем в подъезде, словно всю жизнь проводила у двери. Ела, не отходя от глазка, и спала там же, моментально появляясь в центре событий, если что-то случалось.

Когда соседка появилась из дверного проема вся целиком, она тут же начала кричать маме наверх, что ей принесли платёжку с неправильными цифрами и надо обязательно свериться со счётчиком, а она сама не может, потому что слепая.

«Сейчас начнётся», – подумала Катя. Мама не сможет отказать, старуха заманит её в тёмные лабиринты своей квартиры, а Кате придётся ждать у закрытой машины с ворохом вещей под палящим солнцем.

Она стала спускаться медленней, чтобы как можно дольше не выходить из прохладного подъезда, в котором только что вымыли полы и так вкусно пахло мокрым бетоном.

Сердобольная мама действительно переступила порог старой ведьмы и исчезла.

***

Мама готова была помогать всем и во всём. И тем, кто нуждался в помощи, и тем, кто спокойно мог без неё обойтись. Она для всех и каждого была луч света в тёмном царстве.

Но только не для Кати.

Почему-то у себя в семье Елена Николаевна решительно не обращала внимания на то, что кому-то нужна.

Семья, конечно, небольшая – Катя и кот, но им тоже иногда требовалось внимание. Например, сейчас.

То, что Катиного мнения перед отъездом никто не спросил, казалось отвратительным. В конце концов, она уже не ребёнок и можно было поинтересоваться, хочет ли она вдруг ни с того, ни с сего уехать из города в медвежий угол.

Покрыться там грязью за два дня. Днём спасаться от мух, а по вечерам отбиваться от комаров величиной с кулак. А ещё от настойчивых предложений местных парней показать ей сельский клуб.

Если бы с её мнением хоть немного считались, она бы ни за что туда не поехала. Она бы заперлась на ключ, залезла под одеяло и не вылезала бы оттуда до понедельника. Ну или вылезала бы только изредка, чтоб доплестись до холодильника.

Катя представила себе пыльную дорогу, жирно удобренную коровьими лепёшками, вспомнила запах, доносившийся со свинофермы, недалеко от которой в прошлый раз их поселили, и зажмурилась.

Несколько часов на заднем сиденье старой ржавой развалюхи, а именно так выглядел их семейный автомобиль; жара и тряска по грунтовой дороге среди выжженных солнцем полей, мерзкий липкий пот, тонна влажных салфеток, – всё это никак нельзя было назвать приятным путешествием. От одних размышлений уже подташнивало.

На самом деле весь мамин хенд-мэйд, который они летом развозили по фестивалям народного творчества, можно было запросто продать в сети. Но никакие ВК и ярмарки мастеров маму не устраивали. Она бредила живым общением и прямо-таки жаждала рассказать покупателю об истории развития народных промыслов на Руси.

Стоило клиенту чуть замешкаться у её стола с глиняными игрушками, как он тут же попадал в искусно сплетённую паутину из сказок и слов.

Мама улыбалась самой искренней из своих улыбок, поправляла очелье и начинала нараспев рассказывать древнерусскую повесть, которую Катя уже успела выучить наизусть.

Она смотрела покупателю прямо в глаза и журчала словно речка. Её огромные голубые глаза и смех, похожий на звон вплетённых в волосы колокольчиков, обезоруживали даже самых вредных и скупых посетителей. Уйти от такого мастера без игрушки было невозможно.

Почему-то Катя не унаследовала от мамы ни этих глаз, ни звонкого заразительного смеха, ни лёгкой походки, ни позитивного взгляда на жизнь.

Всё, что их объединяло и почему их можно было безошибочно причислить к одной семье, так это крайне невысокий рост обеих. Они запросто могли потеряться в толпе или заблудиться в поле иван-чая. В остальном они были совершенно не похожи друг на друга, и мама любила рассказывать прилюдно, что Катю ей подбросили. Некоторые даже верили.

Но какие бы у них отношения ни были, Катя всегда знала, что мама – самый талантливый человек на свете.

Когда она на фестивалях надевала расшитый вручную «наряд до пят», то вживалась в роль сказительницы и становилась просто неузнаваемой. Даже опытные мастера поражались её артистическим задаткам и приходили полюбоваться.

Мама – потрясающий рассказчик. Готовый ответить на любой вопрос по истории, а заодно познакомить вас с десятком-другим мифов и легенд. Она играючи собирает возле себя огромную толпу любителей фольклора, а, собрав, может совершенно неожиданно начать изображать в лицах бытовую сценку из жизни крестьян N-ской губернии в дореволюционной России или вдруг запоёт какие-нибудь заклички, подыгрывая себе на окарине и попутно продавая расписные свистульки.

Короче говоря, мама – фрик. Если не знать, что у неё ещё с десяток увлечений, можно подумать, что она одержима духом славянофильства. Но на самом деле с таким же успехом она может изображать кого угодно.

В морозную новогоднюю ночь на городской площади мама выскакивала из-за ёлки в ростовой кукле Тигра, держа за руку посиневшую от холода Катю, которую совершенно некуда было деть.

Она играла самые странные роли на сцене местного Дворца культуры, пока не уволилась оттуда. Мама была тенью, зеркалом, деревом, перелётной птицей и всем, от чего отказывались задравшие нос юные актёры.

Наверняка ей всё это приносило удовольствие. Потому что денег это точно не приносило. А деньги семье, в которой после ухода отца нужно было на что-то кормить Катю и кота, нужны были постоянно.

Именно поэтому мама Кати – Горелик Елена Николаевна – работала везде, где можно было хоть что-то заработать.

Попутно она пробовала себя в разных жанрах: варила мыло, писала какие-то тексты в интернете, делала украшения из эпоксидной смолы и полимерной глины, а в последний год её сильно увлекла керамика и всё народное. Теперь она была мастером глиняной игрушки.

***

Как только Катя спустилась на первый этаж, она одновременно услышала два неприятных для себя звука.

Сначала наверху с грохотом тронулся и поехал лифт. А потом на крыльце загоготал нервный прыщавый Валерка из пятой квартиры и двое его друзей – братья близнецы с одинаково неопрятными сальными рожами и взмыленными волосами.

Близнецы как попугаи неразлучники всегда ходили вместе. Они отвратительно пахли и ещё хуже шутили. Вместе с Валеркой они составляли святую троицу из колледжа по соседству, который мама упорно называла ПТУ.

В колледже их никто не любил, поэтому Валерка с попугаями каждый день тусовались на крыльце или в подъезде, а по вечерам пили в детской песочнице и скрипели качелями.

Катя побаивалась эту троицу. Хотя бы потому, что парни были старше и физически сильнее её. Если бы однажды они захотели скрутить ей руки-ноги и отнести куда-нибудь подальше от дома, у них бы это запросто получилось.

Но она надеялась, что топорный юмор – это их потолок.

Она бы и дальше стояла за дверью, прислонившись к холодной стене, но лифт уже почти спустился на первый этаж и, боясь попасть в глупое положение, Катя вышла на улицу.

***

Как только дверь со скрипом захлопнулась, троица вперилась в неё взглядом. Эти недоумки явно смотрели не на тяжёлые пакеты и корзины, которые она продолжала тащить, а на её ноги выше колен.

«Что не так?».

Катя перебрала в голове все возможные варианты для насмешек и поняла, что на ней надеты самые идиотские шорты на свете.

Она вспыхнула и залилась пунцовой краской.

«Кем надо быть, чтобы выйти в этом на улицу?».

Шорты были совершенно нелепые, яркие и пятнистые как географическая карта мира, со стразами на заднем кармане в виде пацифика. В таких шортах было бы идеально затеряться где-нибудь на пляже в Геленджике, среди лежаков и зонтиков. А в посёлке городского типа, где каждый знал тебя с рождения, облегающие разноцветные шорты вызывали громкое перешёптывание бабушек у подъезда. Как будто она в этих шортах не из дома вышла, а в церковь заглянула. Ну и реакция парней тоже была недвусмысленной.

Поэтому Катя появилась в шортах на улице лишь однажды, после чего закинула их на антресоль, в надежде, что мама забудет об их существовании.

Но мама не забыла.

Ведь это она их раздобыла в секонд-хенде и с победоносным видом вручила Кате. Так, словно это были дорогущие чёрные джинсы из новой коллекции, которые идеально сядут на, мягко говоря, не стандартно костлявую Катину фигуру.

По молчаливому соглашению шорты приходилось иногда надевать, чтобы не обидеть маму, которая как всегда «хотела как лучше».

И вот сегодня она решила, что на фестиваль Катя должна ехать непременно в этих шортах, потому что «они лёгкие, в них не жарко в машине, они яркие, самобытные, на них не видно грязь и, вообще, тебе к лицу». Что уж такое было с Катиным лицом, что к нему шла такая одежда, было не очень понятно.

В пылу ссоры на тему отъезда Катя надела эти шорты, чтобы добить маму и наглядно продемонстрировать нелепость этой вещи. Рассказать ей, что она отстала от жизни и такое никто не носит.

Она заготовила в голове несколько убийственных фраз, которые точно должны были выстрелить, и вышла на кухню.

Катя собиралась рассказать маме насколько та – взрослая женщина – неадекватно воспринимает реальность. Что розовые пони не скачут по радужному небосклону. Хотела рассказать про личные границы взрослой дочери. Про то, что нет смысла стучаться в дверь, если ты в неё уже почти вошла. Про свободу и воздух, которого ей так не хватает.

Но из всего этого она успела только шорты надеть.

Дальше произошла какая-то ерунда и ей резко расхотелось что-то говорить.

Маму стало жалко. Она замотанная, уставшая, носилась с этими своими коробками, впопыхах заворачивала каждую игрушку в льняную тряпочку, чтобы не переколотить в дороге, попутно кормила кота и уговаривала его не скучать до понедельника.

Катя увидела эту сцену, стоя в дверях своей комнаты, и передумала. Ей стало жалко не только себя, но и их обеих.

Поэтому она зашла обратно в комнату, молча положила в рюкзак джинсы, пару однотонных футболок и любимую пижаму. А вот шорты снять забыла.

Пока Катя вспоминала своё утро, парни пришли в себя и начали отпускать едкие комментарии. Проскочить мимо не удалось.

– А кто это у нас такой аппетитный сегодня? – нараспев затянул первый попугай.

– Сколько ты за них отдала, красотка? Мы дадим больше, если ты их снимешь, – просипел, дыхнув в лицо перегаром, второй.

Близнецы перегородили ей дорогу, подойдя вплотную.

Катя согнулась под тяжестью ноши, лихорадочно соображая, что им ответить. А Валерка тем временем, оценив её наряд сзади, подходил к ней всё ближе и уже дышал в шею.

Еще немного и она окажется зажатой в тиски мерзкими потными вонючими придурками.

Прямо у себя перед лицом она увидела одинаковые гнойники на висках близнецов, их лоснящиеся подбородки, усеянные чёрными точками, и жиденькие бородёнки.

Катя попробовала дёрнуться, но близнецы схватили её за бока так сильно сдавив ребра, что она не смогла вздохнуть.

В нос ударил запах мочи. Будто они вообще никогда не мылись.

Прошла целая вечность перед тем, как она решила дёрнуться ещё раз. Ей казалось, что сейчас вся накопившаяся в ней злость выплеснется наружу. Выльется самой отборной бранью, и Катя ударит одного из них так, что все трое надолго забудут о её существовании.

Она думала, что в ней бушует ярость. Но на поверку оказалось, что у неё от страха и напряжения подрагивает нижняя губа. Ноги подкосились, во рту пересохло, а язык стал ватным.

Валерка часто дышал ей в шею чем-то прокисшим, когда железная дверь подъезда резко распахнулась и на крыльцо с ликующим видом выпорхнула мама.

После того, как ей удавалось кому-нибудь помочь, она обычно становилась непропорционально жизнерадостной и цветущей.

– О, мальчики! Привет!

– Здрасьте, – процедил сквозь зубы Валерка и цыркнул слюной.

– Какое солнце сегодня чудесное! Чего не купаетесь? – мама окинула взглядом парней. – На карьере вода тёплая.

Валерка обнажил в ухмылке ряд крупных жёлтых зубов и отвернулся.

– Катьку мою не видели?

Катя попыталась высунуться из-за плеча попугаев и что-то сказать маме, но распухший язык не ворочался и получилось только глухое мычание.

– А, вот ты где. Поехали? – мама развернулась и летящей походкой, словно за спиной у неё ничего не происходило, направилась к машине. – Догоняй!

Парни оторопело расступились.

Катя, обвешанная сумками, протиснулась между ними и поплелась вслед за мамой. «Главное, не оборачиваться на этих упырей», – подумала она, мокрой спиной ощущая, как святая троица прожигает её взглядом.

2. В дороге

«А может и не такая уж плохая идея – уехать из города», – размышляла Катя, рассматривая на заправке грязного ребёнка.

«Подальше ото всех».

Напротив колонки был припаркован джип, рядом с которым перемазанный шоколадом не в меру упитанный мальчик лет семи запихивал в рот охапку чипсов, одновременно показывая Кате язык. Она никак не реагировала на провокацию.

Толстяк был похож на грызуна, щёки которого вот-вот лопнут от перенапряжения. С каждой новой порцией он раздувался всё больше, но продолжал рыться в пакете и подносить ко рту пригоршни одну за другой. Его пальцы слиплись, а лицо и одежда сплошь покрылись рыжими крошками. Ребёнок смотрел в лобовое стекло прямо на Катю и строил мерзкие рожи.

Катя не сдавалась. Она сидела с ровной спиной, стараясь глубоко дышать и перебирала в руке бусины деревянного браслета словно чётки. Не мигая, она смотрела на подлеца, практикуя дзен, стойкость и выдержку.

Тогда пацан подошёл вплотную к машине и показал ей средний палец.

– Вот, засранец! Чтоб ты подавился! – взорвалась Катя и резко распахнула дверь, желая припугнуть проклятого толстопуза. Она сделала вид, что сейчас выбежит из машины и прикончит его. Только сделала вид и села обратно, пока никто не заметил.

Но процесс уже был запущен.

Толстяк завопил как резаный. Из магазина выбежали одновременно мама Кати и женщина в белых одеждах с бутылкой колы.

Мама, бросив взгляд на джип и оценив ситуацию, резко вытащила кран из бензобака и села за руль, стараясь завестись с первого раза. Она как-то сразу поняла, что, если этот парень не успокоится, у них будут серьёзные неприятности. Вдобавок из джипа выкатился папа мальчика и зашагал в их сторону.

Ребёнок заходился в истерике, не вынимая одной руки из пакета с чипсами, а другой указывая на Катю. Он визжал изо всех сил, захлёбываясь в припадке и оседая на руки отцу. Всем своим видом демонстрируя, кто виновник всех его бед.

Мужчина вопросительно посмотрел на маму за рулём, безуспешно поворачивавшую ключ в замке зажигания.

Женщина в белом неумело пыталась помочь ребенку. Она дула ему в лицо изо всех сил, стараясь что-нибудь сделать, но при этом не подходить слишком близко, чтобы не испачкаться.

И тут произошло неожиданное.

Толстый мальчик закашлялся.

Лицо его вмиг покраснело и вздулось, он выпучил глаза и выронил чипсы. Одной рукой он схватился за горло, а другой начал цепляться за воздух позади себя, словно пытался поймать кого-то невидимого, но никак не мог. Его испуганные глаза, всё также неотрывно смотревшие на Катю, начали расширяться и налились кровью. А потом он весь побагровел, как-то неестественно вывернулся и засипел так громко и страшно, что женщина в белом, до этого стоявшая столбом, заорала истошным голосом.

Одновременно с этим старая тойота завелась, и мама Кати вдавила педаль в пол.

***

– Катя, что там произошло? – дрожащим голосом, вывернув на трассу, спросила мама. Она озиралась по сторонам и беспрестанно заглядывала в зеркала в ожидании погони. Видно было, что инцидент перепугал её до жути.

– Да нормально с ним всё, – притворно зевнув, ответила Катя. – Просто подавился, с кем не бывает. Сейчас его по спине похлопают и будет как новенький.

В этот момент к обмякшему телу мальчика со всех сторон бежали люди. Пара девиц снимала происходящее на телефон. Невысокий парень в кожаной куртке командным голосом разгонял склонившихся над ребёнком. Он поднял его с земли как тряпичную куклу и перевернул головой вниз, ненароком ударив при этом.

Парень прижал толстяка к себе, обхватив за пояс и начал сильными резкими движениями давить ему под грудь. В такт толчкам голова ребёнка дёргалась, а волосы подметали заплёванный асфальт, сплошь покрытый маслянистыми радужными пятнами. Рот мальчика чёрной дырой зиял на мертвенно-бледном лице. Собравшиеся, словно заворожённые смотрели в эту дыру, в надежде, что толстяк задышит.

Время на заправке остановилось.

Мать ребенка продолжала надрывно кричать и вырываться из рук мужа. Её привлекательное лицо перекосила гримаса ужаса. Выпавшая из рук кола заливала брюки коричневым.

Вдруг парень, из последних сил державший толстяка на весу, решил сменить тактику и ударил его плашмя ладонью по спине так сильно, будто хотел, чтоб он либо ожил прямо сейчас, либо уже поскорее всё закончилось.

Толпа замерла. На миг всё стихло и в этой тишине собравшиеся услышали громкий булькающий звук. Толстяк сделал долгий мучительный вдох и задёргался всем телом как жирный червь.

Изо рта на асфальт выпала и покатилась маленькая деревянная бусина, сплошь испещрённая выжженными на ней знаками.

***

Солнце уже давно должно было клониться к закату, но по какой-то причине зависло в зените и жарило неимоверно.

Выставив руку в окошко, Катя ловила встречный ветер ладонью, но даже он был горячим. На дороге плавился асфальт, воздух над ним дрожал и переливался в призрачном мареве, искажая пространство.

Машина уносила их всё дальше от города, а мама всё никак не унималась. Нервничая, она всегда болтала без умолку. То и дело посматривая в зеркало заднего вида, она строила предположения, что же могло случиться с тем мальчиком на заправке, будто генератор случайных чисел выдавая самые странные версии и тут же отметая их как не рабочие. Успокоилась она лишь после того, как они проехали несколько деревень, за окном сменился пейзаж и появилось стойкое ощущение, что всё осталось далеко позади. Она убедилась, что за ними никто не гонится и только тогда перестала тараторить.

Переключившись на фестиваль, мама уже спокойно начала рассказывать об Александровке – месте, в которое они едут, о невероятно живописных видах из села, об Уральских горах и скрываемых ими сокровищах, о великом Полозе и бабке-Синюшке. Катя ни о чём не спрашивала, а она всё говорила и говорила. Медленнее, тише, её голос становился всё более густым и тягучим как поздний осенний мёд. Катя слушала с закрытыми глазами и проваливалась в сон.

Мамины сказки – единственное, что позволяло ей чувствовать себя ребёнком в шестнадцать с небольшим.

***

Когда отец ушёл из семьи, Кате было почти четырнадцать.

Развод родителей стал тем самым громом среди ясного неба, – настолько всё неожиданно произошло. В семье никто не ссорился, не бил тарелок, не плакал по ночам в подушку и тут родители объявили ей, что «они приняли решение развестись».

Если бы Кате кто-то сказал за неделю, что в её семье произойдёт несчастье – развод родителей – последнее, о чём бы она могла подумать.

Они втроём как нормальная семья ходили в кино и гуляли в парке, смотрели дома фильмы и играли в настолки, по очереди подтрунивали над котом, а потом выяснилось, что «мама с папой просто слишком разные люди, так бывает».

И никто ничего не объяснил, не попрощался, не обнял. Папа просто собрал вещи и ушёл в неизвестном направлении.

И хотя всё казалось понятным, но ни Катя, ни кот на самом деле ничего не поняли.

В доме резко стало неуютно, пусто и тихо. Было слышно, как стрелки часов отсчитывают время, которое они живут без отца. Мать отмалчивалась, ничего не делала и ничего не ела. Большую часть времени она лежала в постели, отвернувшись к стене.

Квартира перестала пахнуть как жилая: на плите не шкворчала жареная картошка, из крана не лилась вода, в ванной не пахло пеной для бритья и не витали ароматы маминого парфюма.

Катя хорошо помнила то злополучное утро, когда она проснулась и поняла, что больше ничего не будет как прежде. Детство закончилось.

Она умылась, включила музыку на полную катушку и пошла варить свой первый в жизни суп. С тех пор она никогда не расслаблялась и всегда была немного настороже. Ведь за притихшей мамой надо было следить, чтобы она не умерла от голода или чего-нибудь с собой не сделала.

Маме, конечно, всё это не понравилось. Она сразу встала с постели и попыталась отнять у Кати все обязанности, которые она на себя взвалила. Но оказалось, что сама она толком ничего не может, а только смотрит растерянно по сторонам и плачет.

Она забывала на ходу, что уже вскипятила чайник и ставила его снова. По нескольку раз солила готовящийся ужин. Так и не смогла снять с верёвки высохшие рубашки отца. И, вообще, она была такой несобранной, жалкой и хрупкой, что Кате иногда было стыдно за свою толстокожесть. Ей казалось, что она не чувствует и десятой доли того, что испытывает мама.

Да, отец был ключевой фигурой в их семье, вокруг него всегда всё вертелось, но она никогда не чувствовала себя папиной дочкой, красавицей-любимицей, не забиралась к нему на коленки, чтобы рассказать о своих секретах. Может быть, поэтому уже через пару недель она перестала ждать, что он ответит ей в мессенджере и удалила всю переписку с ним.

Мама стала похожа на маму только через несколько месяцев, когда полки в кухонном шкафу окончательно опустели: Катя с котом подъели даже перловку, которую никто в их семье до этого не ел.

Тогда мама взяла себя в руки, сменила халат на спортивный костюм, расчесалась и потребовала у Кати дневник. Дальше последовали разборки, почему пошли тройки по алгебре, Кате влетело и она ушла восстанавливать пробелы, а мама занялась поиском работы в интернете.

Они снова стали обычной семьёй и никогда не говорили вслух о том, что произошло.

***

– Вставай, засоня, это последняя остановка. Предлагаю зайти перекусить.

Мама разбудила Катю возле придорожного кафе. По обеим сторонам от трассы высоченные чёрные ели упирались в багровое небо, а прямо за ними возвышались каменистые вершины гор. В сгущающейся тьме проносились десятки машин, ослепляя ярким светом.

Спросонья казалось, что фуры словно огромные чудовища с горящими глазами несутся на них с бешеной скоростью и сейчас обязательно врежутся, сомнут машину в лепёшку и потащат словно консервную банку.

– Ты спала шесть часов, как убитая. Я надеялась, что ты не проснешься, и оба бургера достанутся мне, – сказала мама, пытаясь достать завалившийся под кресло кошелёк.

Катя видела, как ей хотелось сгладить конфликт и превратить эту поездку в совместное увеселительное мероприятие, но даже в полудрёме она не могла забыть о несправедливо нанесённой ей обиде.

На её желания и мнение наплевали, а теперь предлагалось сделать вид, что ничего такого не произошло и можно вести себя как обычно.

«Ну уж нет».

Она молча, нарочито медленно расстегнула ремень безопасности и вышла из машины.

***

В кафе было многолюдно и шумно.

Здесь кипела жизнь, вкусно пахло кофе и горячей выпечкой и, вообще, было довольно уютно для придорожной забегаловки. Мама попросила Катю занять столик и отправилась добывать еду.

Ещё одной приятной неожиданностью стал незапароленный вай-фай.

Катя подключилась и в ту же секунду прилетела куча сообщений от взбешённой Васьки. Даже не читая все, можно было догадаться с каким жаром Василиса тыкала пальцем в телефон. Из последнего сообщения Катя узнала, что она – слабак, управляемый своей поехавшей мамашей, которая пытается реализовать свои амбиции за счёт Кати.

«Мда… Теперь у меня ещё и подруги нет. Какое офигенное лето».

Она закрыла чат без сожаления и поняла, что ничего больше не хочет знать и ничего не хочет видеть. Запретив себе заходить в соцсеть до конца поездки, она решила поискать инфу о селе, в котором должен был проходить фестиваль.

На запрос «Село Александровка» поисковик предложил найти на карте триста двадцать девять населённых пунктов с таким названием.

Но уже буквально на второй странице выдачи Катя обнаружила то, что искала. Ссылка вела на пост в одном из крупных сообществ и называлась «Несколько фактов о селе Александровка, от которых вам станет не по себе».

Катя не без интереса открыла статью и пробежала по выделенным жирным шрифтом заголовкам.

В груди похолодело.

Она ещё раз убедилась, что речь шла именно о селе из их области. Посмотрела на другие посты автора, в надежде, что он просто идиот, почитала саркастические комменты под постом и стала с нетерпением дожидаться маму.

– Ты, вообще, в курсе, куда мы едем?

– Конечно, – обрадовалась мама, что с ней, наконец, заговорили и с враждой покончено.

– «За последние пять лет в окрестностях Александровки пропали шесть туристических групп, в составе которых находились дети». «Поиски пропавшей в горах научной экспедиции приостановлены». «В районе села Александровка обнаружена пещера с ритуальным захоронением ребёнка без нижней челюсти». «Продолжается поиск исчезнувшей в районе горного хребта группы подростков из детского дома-интерната», – зачитывала Катя без остановки.

– Что это? – мама, пряча улыбку, потянулась к телефону.

Катя отодвинулась подальше и продолжила читать, отворачивая экран, но мама всё-таки увидела чёрную страницу портала и, опознав источник информации, развеселилась ещё больше.

– Кать, ну ты же взрослая девочка. Ты же понимаешь, что это развлекательное чтиво?

Катя не унималась: «Медведь-людоед или языческий культ? В районе села Александровка найдена голова мужчины, бесследно исчезнувшего летом прошлого года». «Магнитная аномалия. Самая древняя гора на планете сводит с ума путников».

– Погоди, погоди… Следующая новость будет, наверняка, что-то типа «Уральские горы – это каменные карьеры пришельцев» или «Кого скрывают топи Рифейских гор? Откровенное интервью представителя древнего народа Чудь». – Мама подавилась от смеха.

Заглянув в статью, Катя фыркнула. Там действительно было что-то про пришельцев.

– Я тебе как историк скажу. Факты не подтверждённые документально – это бабкины сплетни. – Она развернула хрустящую упаковку и принялась вытаскивать из гамбургера маринованные огурцы.

– Кто он такой, этот блогер? Он явно никогда не был в селе. Более того, он скорее всего даже не представляет, где находится Южный Урал. Сидит где-нибудь в центре России и пытается на коленке создать шок-контент, чтобы у таких как ты волосы дыбом встали. – Она пододвинула поближе к Кате поднос. – Ешь давай. Сейчас доберемся до места и сама убедишься, что всё это полная чушь.

Мамино спокойствие вселило в Катю немного уверенности, и она принялась за ужин.

На улице быстро темнело и в окне, где ещё пару минут назад можно было увидеть их машину, теперь было только мамино вытянутое по диагонали отражение.

– Опять же я допускаю мысль, что это заказная статья для привлечения гостей. Можешь себе представить, как тяжело собрать людей на фестиваль вдали от цивилизации? Почему бы им не приукрасить местный колорит ради красного словца? Чёрный пиар тоже пиар, – размышляла мама.

– Иначе как заставить всех нас встать с дивана, проехать десятки километров через тайгу, чтоб три дня радоваться лету и солнцу? Это ведь даже не рок-фестиваль, это народные промыслы! Тут, Катька, надо не просто любить культуру и традиции нашей страны, но и быть лёгким на подъём и немножко сумасшедшим. Как мы! – она подмигнула в очередной попытке наладить отношения, но Катя не собиралась сдаваться и буркнула что-то нечленораздельное, сделав вид, что её неожиданно заинтересовало меню.

***

Как только они свернули с трассы в лес, прямо на машину вылетело привидение.

Катя чуть не заорала от неожиданности.

Оказалось, что это «клочки тумана, характерные для данной местности». Мама попыталась объяснить как всё устроено с научной точки зрения, и Катя даже что-то поняла, но легче от этого не стало.

Дорога превратилась в сущий ад, ведь, как известно, хуже самого страха может быть только его ожидание.

Они ехали по лесу в полном одиночестве, словно с самого начала повернули не туда. За весь путь Катя не увидела ни одной машины, дорожного указателя или чего-то, что напоминало бы о покинутой цивилизации.

Тойота медленно огибала каждую выбоину на дороге, из которых та в общем-то и состояла.

Мама то съезжала на самый край обочины, и тогда чёрные узловатые ветки наотмашь били по стеклу, то ехала посредине, наплевав на правила.

Вдруг дальний свет фар выхватил из темноты огромное белое пятно.

Оно стояло на дороге рядом с чёрными кустами без движения, а когда они приблизились вплотную, пятно сорвалось с места и набросилось на машину. Всего нескольких секунд внутри этой субстанции хватило для того, чтобы мама, которая знала как всё устроено, потеряла управление и дар речи. От неожиданности она резко дёрнула руль, и машина чуть не улетела в кювет.

Глубокой ночью медленно пробираясь по ухабам, то поднимаясь в горку, то осторожно с неё сползая, они в каждой низине готовы были встретить этого призрака, сотканного из тумана. Но каждый раз, встречая пятно, вздрагивали от испуга. Катя вцеплялась в сиденье, а мама в руль.

По дороге мама сбивчиво рассказывала Кате о верованиях древних славян, связанных с этим явлением. Выяснилось, что туман появляется благодаря усилиям колдуна. Он напускает его, чтобы неугодный ему человек сгинул в лесу или в болоте и не добрался до места.

По другой версии, ведьмы прядут туман и развешивают его вдоль дорог. Так они охотятся на своих жертв, собирая после полуночи кровавую жатву.

– Ты веришь в это? – Катя поёжилась.

– А если я скажу, что да? – мама повернулась к ней и в кромешной тьме Катя увидела, как сверкнули белки её глаз и зубы. Она улыбалась во весь рот.

– Мам… Не пугай меня.

Рассмеявшись, мама отвернулась и сосредоточилась на дороге, искорёженной глубокими колеями.

Ночь была совершенно безлунной. Небо затянули тучи, а с обеих сторон узкой грунтовки машину обступал лес. Катя никогда не видела такой черноты. В городе даже с наглухо задёрнутыми шторами и выключенным светом, ты всё равно рано или поздно увидишь свои руки и ноги. Здесь же, посреди непролазных чащ, тьма была жирная и живая. Казалось её можно потрогать руками и на ощупь она будет обволакивающая, маслянистая.

Смотреть в окно было жутко.

Если случайно увидеть там пару горящих звериных глаз, то можно сойти с ума. И Катя снова начала смотреть на маму.

По ощущениям они ехали уже целую вечность.

– Нам ещё долго?

Мама мельком взглянула на неё.

– Трусиха! – она сама заметно нервничала, но изо всех сил старалась не подавать вида. – Перестань трястись, это обычная дорога. Готова спорить, мы почти приехали.

– Ты можешь сказать сколько нам осталось или нет? Ты сама-то хоть знаешь? Я здесь не видела ни одного дорожного знака. Нет километровых столбов, нет указателей. Тебе не кажется это странным?

– Я тоже ничего не видела. Но может они здесь и не нужны? Для кого их тут ставить. Вряд ли днём дорога превращается в хайвэй. Хотя…– она вдруг прибавила скорость. – Могу себе представить как тракторы обгоняют лесовозы, за ними несутся местные на телеге, а впереди всех туристы на великах. – Мама пыталась заболтать Катю, но резкий окрик остановил её.

– Тормози! – прямо из-под колёс выпрыгнул огромный заяц и сверкнув красным глазом рванул вперёд. Он бежал прямо перед машиной, отталкиваясь мощными лапами и вздымая пыль.

Мама, не останавливаясь ни на секунду, включилась в эту игру и последовала за провожатым.

Петляя, заяц нёсся по дороге до тех пор, пока она не стала вдруг расширяться и не превратилась в большой перекрёсток, на который мама неожиданно вылетела из узкого чёрного лесного туннеля.

Раздался визг тормозов. Заяц в последний раз оттолкнулся, выбросив из-под лап мелкие камушки, выпрыгнул из пятна света и исчез.

Деревья расступились, и тьма начала рассеиваться.

Присмотревшись, Катя увидела крыши домов и покосившееся избы, нестройными рядами торчащие за перекрёстком. Бледный свет луны пробивался сквозь тучи и иногда падал на ощетинившиеся лесистые холмы за селом.

Мама в белой футболке казалась в этом свете прозрачной и синеватой.

– Ура-а-а! Мы приехали! – она радовалась как ребенок, мгновенно оживившись, словно и не было этой жуткой многочасовой тряски. Тут же включив в салоне свет она принялась шумно искать блокнот, куда записала адрес дома.

– Я тебе говорила, что знаю, куда еду? – мама облегчённо рассмеялась и попыталась потрепать Катю по голове. –  А ты сомневалась. Тебе надо больше доверять людям, Катька! Перестань вести себя как злобная бука и увидишь, что мир прекрасен и никто не желает тебе зла. Тем более я.

Но Кате почему-то казалось, что, если бы не заяц, они бы вообще никогда не нашли это богом забытое место.

Всё ещё вжавшись в сиденье, она смотрела на мощный горный хребет, внезапно озарившийся лунный светом. Он возвышался над долиной огромной отвесной скалой и на его фоне всё, что было внизу, казалось игрушечным. И холмы, и крыши домов, и они с мамой.

***

Арендованный дом выглядел нежилым. Он был больше похож на декорации к бюджетному ужастику, чем на реальное жильё.

Крыша покосившегося сруба просела и с неё кое-где сползал шифер.

Облезлые ставни кривым глазом смотрели в заросший бурьяном палисадник, откуда корявые неживые ветви тянулись к грязному окну. От пытавшегося проникнуть в дом сухостоя, внутренности избы защищало небольшое рассечённое крестом мутное стекло с отбитым краешком, куда напористо лезла ветка дикой лишаистой яблони.

Природа обступала дом со всех сторон и стремилась поскорей сделать своё дело: поглотить старую избу и обрушить её стены.

Пока мама пыталась найти под ступенькой припрятанный для них хозяйкой ключ, Катя на широком гнилом крыльце вспомнила как они писали в школе сочинение: «Образ русской избы в литературе». Дом никак не подходил под описание ладного и добротного бревенчатого жилища наших предков, у которых изба была «зеркалом души».

Мама, наконец, нашла ключ и справилась с огромным ржавым навесным замком. Дверь со скрипом отворилась и они, пригибая голову, вошли в тёмные затхлые сени.

В ту же секунду раздался громкий гул, пронесшийся над горами и эхом отразившийся от них. Он шёл одновременно отовсюду и, нарастая, заставлял птиц в лесной чаще срываться с насиженных мест, а животных в страхе искать укрытия. Гул был похож на отдалённые раскаты грома и вместе с тем на рёв дикого подземного Зверя.

Тот, кто знал этот гул раньше, – слышал в нём и грохот, и треск, и истошные предсмертные крики.

3. Странный дом

Катя дремала на огромной перине, уворачиваясь от солнечных лучей, щекотавших нос.

Она сладко потянулась под большим лоскутным одеялом, не открывая глаз вытащила из спутанных рыжих волос перо и улыбнулась. Впервые за несколько недель она чувствовала себя выспавшейся и лёгкой как пушинка.

В промежутке между явью и сном ей грезились яркие картины, наполненные запахами и звуками. Она видела место, в котором хотела бы оказаться сейчас больше всего на свете.

Лёжа на горячем песке, Катя перебирала в руках маленькие цветные стёклышки, обточенные прибоем, и жмурилась, когда волна накатывала и с шумом плескалась у её ног.

Они, наконец, были вместе, и Он смотрел на неё с такой любовью и нежностью, что у Кати по спине бегали мурашки.

Ироничная и вместе с тем немного нахальная улыбка, которая так нравилась Кате, не сходила с лица любимого, пока он рассказывал ей всё, что произошло с ним за эти дни.

Он сидел совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки и Катя ощущала жар его тела. Она видела загорелые сильные руки и шею, на которой висел подаренный ею кулон. Но почему-то никак не могла разглядеть его лица.

Как она ни старалась, лицо, освещённое ярким светом, ускользало от неё.

Меняло форму и черты.

Плавилось и темнело.

С каждой секундой оно всё больше уходило куда-то вниз, во тьму. Будто ослеплявшее его солнце вдруг стало чёрным.

И вот уже Он – это вовсе не он. А кто-то совсем другой.

Чужой.

Темнота чернилами разлилась в его остановившихся глазах и заполнила их до краёв.

Он заговорил низким вкрадчивым голосом на незнакомом языке, и Катя почувствовала, какая невероятная сила от него исходит. Не в силах противиться этой силе она проваливалась в сон всё глубже и глубже, на самое дно бездны, откуда Он смотрел на неё мягкими, выпуклыми угольно-чёрными глазами и одними губами звал по имени.

А потом вдруг взял за запястье и с силой дёрнул вниз.

Катя вздрогнула, распахнула глаза и услышала в ушах стук собственного сердца.

***

Сначала она почувствовала, что в доме стоит нестерпимая жара.

Потом ощутила в воздухе едкий запах гари, увидела сизый дым под потолком и в этот же момент в другой комнате вскрикнула мама. Что-то металлическое грохнулось, покатилось и Катя услышала приглушённые, но очень эмоциональные ругательства.

Она соскочила с постели и со всех ног побежала на помощь.

Выяснилось, что мама, ранняя птаха, растопила печь и села медитировать на домотканый коврик, поставив перед этим турку на металлическую плиту. Кофе с корицей на раскалившейся печке, естественно, начал убегать, и, когда мама вышла из асаны, волшебный утренний напиток уже шипел на плите, заполняя дом удушливым дымом. Мама побежала его снимать и перевернула металлическое ведро, разлив почти всю питьевую воду, которая была в доме.

Она с извиняющимся видом смотрела на Катю.

– Я тебе поспать не даю, да? Хочешь бутерброд сделаю? – засуетилась она вокруг стола.

Катя прыснула от смеха. Мама с её трогательной неуклюжестью была иногда такой забавной.

– Представляешь, хотела купить деревенского молока и сыра на завтрак. Оббежала все соседние дома и не нашла. Местные оказывается коров не держат, что за мода такая? – она принялась нарезать для Кати колбасу, к которой сама не притрагивалась уже три года, с тех пор как объявила себя вегетарианкой.

Стараясь не показывать, что эта нелепая ситуация её забавляет, Катя пошла открывать окна на проветривание.

«Не хватало ещё, чтобы она подумала, будто бы я всё забыла и больше не сержусь».

За ажурными занавесками не оказалось привычных стеклопакетов. Маленькие узкие окна с замазанными коричневой растрескавшейся пастой рамами не открывались. Ни вовнутрь, ни наружу.

Между деревянными рамами лежала грязная вата, пересыпанная нарезанной новогодней мишурой. А из ваты торчал не то кубок, не то большая металлическая рюмка с солью.

Катя подошла к другому окну – всё тоже самое за исключением убранства. Здесь в вату были воткнуты выцветшие пластмассовые цветы, а рюмку заменила маленькая кукла, смотрящая на улицу.

– Мам, это что за магия такая? – опешила Катя.

Наворачивая веганский завтрак, мама одобрительно замычала, глядя на рюмку в окне, и закивала головой.

– Это не магия, дочь. Это способ выживания.

Катя вопросительно подняла бровь.

– Окна у них запотевают от сырости. Чувствуешь, как плесенью пахнет?

Катя втянула носом запах старого холодного отсыревшего тряпья.

– Соль впитывает влагу. Не зря говорят: голь на выдумки хитра, – крестьянин чего только не напридумывал за сотни лет…

Продолжая жевать на ходу, она подошла ко второму окошку.

– А вот это уже интересно! А вот это, ребёнок, уже, возможно, магия, – загадочно сказала мама, безуспешно пытаясь заглянуть кукле в лицо.

Катя обнаружила в избе много любопытного, но больше всего её заинтересовала белёная стена, прикрытая тонким выцветшим ковром с кистями и оленями. Прямо к ковру в весёлом беспорядке были прикреплены маленькие, квадратные, окаймлённые белой рамкой фотографии

Большинство снимков были мутными, какие-то отдавали желтизной, другие были почти голубыми. Но на каждой из них можно было различить небольшую компанию из одних и тех же женщин.

На снимках они заливисто смеялись у ворот дома. Сидели за праздничным столом в окружении суровых высоких мужчин в тёмных одеждах. Ехали на телеге среди тюков сена.

Катя, увлекшись, скользила взглядом по фотографиям и вдруг увидела гроб.

От неожиданности её передёрнуло.

Массивный деревянный гроб, установленный на две кухонные табуретки, находился ровно на том месте, где сейчас стояла Катя. Не было никаких сомнений: на снимке можно было различить даже куклу в окне.

Вокруг гроба стояли всё те же женщины. Они холодно и строго смотрели на умершего, словно не испытывали ни печали, ни сожаления. А одна из женщин смотрела не в гроб, а прямо на Катю.

Ну, то есть, она, конечно, смотрела в объектив, но впечатление складывалось то ещё.

Крупное лицо с правильными чертами выглядело невероятно живым. Женщина, изогнув бровь, смотрела на Катю с удивлением и нескрываемым любопытством.

На следующем снимке крупным планом было запечатлено лицо покойного. Жёлтое, словно восковая маска, вытянутое, покрытое глубокими бороздами. Один глаз умершего был приоткрыт и под веком виднелась мутная роговица.

– Это инстаграм двадцатого века, – предвкушая Катин вопрос пояснила мама. – Когда-то был очень модным фотоаппарат «Полароид», он делал моментальные снимки. Качество такое себе, но удовольствия доставлял массу. Вообще, странно, что мы нашли эти снимки здесь. Да ещё в таком количестве. Полароид стоил как крыло самолета, для сельских жителей тех времён – это небывалая роскошь.

Оцепеневшая Катя кивнула невпопад, не отводя глаз от снимка с гробом.

– А, ты об этом! – мама начала было рассказывать о традиции фотографировать похоронный обряд, популярной в двадцатом веке, но тут они обе услышали, как на улице громко заиграла музыка.

– Катька! – всполошилась мама. – Время-то сколько? Что я тут с тобой до сих пор лясы точу? Наверное, там уже всё началось! – Она впопыхах кинулась собирать вещи и приводить себя в порядок, а Катя, всё еще плохо соображая, прямо в пижаме с авокадо и бутербродом в руках вышла подышать на улицу.

***

Огромная деревянная ладья на холме изображала сцену. Рядом с ней носился молодой ведущий в сером костюме. Он беспрестанно цокал в микрофон, считал до десяти и обратно, после чего жестами что-то маячил с палубы звукооператору, и, прикрывая микрофон ладонью, нецензурно ругался.

Из колонок, величиной с Катю, доносился миллион разных звуков: забористый перепляс сменялся хитами этого лета, а потом снова взвизгивала кадриль.

К микрофону один за другим подходили дети и пенсионеры, пробовали петь, бросали на полуслове и уходили обратно. Из припаркованного у ладьи автобуса выгружались бабушки в кокошниках, одинаково толстые и неповоротливые. Их длинные бордовые платья цеплялись за сухую траву и тащились за ними словно мантии.

По обеим сторонам от ладьи расположилась ярмарка, куда ускакала на босу ногу Катина мама. Она умудрилась забыть дома обувь от своего «наряда до пят», а надеть кроссовки наотрез отказалась. Взяв с Кати обещание, что та придет на ярмарку в течение часа и найдёт её возле главной сцены, мама, обвешанная пакетами из пятёрочки, скрылась из виду.

Катя ещё немного посмотрела на праздничную суету и решила вернуться в прохладный дом. Солнце, ещё толком не поднявшееся над горизонтом, уже вовсю припекало непокрытую голову. В избе, где пахло сыростью и извёсткой, дышалось намного легче.

Она собрала волю в кулак и заставила себя пройти в отведённую ей комнату мимо стены с фотографиями. Не поднимая головы, чтобы ненароком снова не увидеть эти странные женские лица.

Она не могла понять, что конкретно её так напугало, но с женщинами на фотографиях явно было что-то не так. Уже не говоря про гроб.

Ей казалось, увидь она эти зловещие фотографии ещё раз, в пустом доме, и они обязательно будут выглядеть как-то иначе. Не так как раньше. Предметы поменяются местами или что там ещё бывает в дешёвых фильмах ужасов.

***

Спальня была залита светом.

Накрепко закрыв за собой дверь, Катя взгромоздилась на высокую кровать с металлическими набалдашниками, в которой ещё совсем недавно так сладко спалось, и поджала ноги.

«Странный дом. Странные сны. Странные фотографии. Не многовато ли странностей на один квадратный метр?».

Катя не питала страсти к детективам и все эти загадки не вызывали у неё никакого желания их разгадывать, бегая по соседям с блокнотиком.

Ей не хотелось знать, чей это дом, чей это гроб и кто там на неё смотрит с фотографии. Единственное, чего она по-настоящему хотела – так это свалить из этого места поскорее. Желательно, не дожидаясь окончания фестиваля.

«Но как объяснить это маме? Задачка со звёздочкой».

«Она будет сопротивляться, ведь всё только начинается. Но я обязательно что-нибудь придумаю. Я скажу ей…»

Катя облокотилась на большую перьевую подушку и буквально провалилась в сон. Она попыталась собрать мысли в кучу, но лоскутное одеяло, вдруг стало невероятно тяжелым, и она поняла, что на самом деле вообще не выспалась.

Широко зевнув, Катя стянула привычным жестом резинку с волос и тут же забыла, о чём думала. Пространство свернулось в трубочку, в древний свиток с магическими письменами и исчезло.

Где-то совсем рядом громко замурлыкал кот, но повернуть голову и посмотреть на него уже не хватало сил. Спина налилась свинцом. Руки и ноги обмякли, а мысли спутались.

Большими мягкими лапами кот мял одеяло и урчал от удовольствия. Подбираясь всё ближе к груди, он закрывал своей огромной тенью лившийся из окна свет.

Во сне она увидела себя, заглядывающую на дно каменного колодца.

Перегнувшись через край слишком сильно и потеряв точку опоры, её тело стремительно полетело вниз.

Сердце пропустило несколько ударов, а потом замерло.

В этот момент за окном раздались оглушающие фанфары, и уверенный голос ведущего скороговоркой выпалил: «Дамы и господа! На сцене коллектив народной песни «Сударушка»!». И тут же рявкнул хор бабок.

Катю словно холодной водой окатили.

Она вскочила с кровати и одним прыжком оказалась в центре комнаты. Озираясь по сторонам и судорожно хватая воздух, она принялась искать свои вещи.

«Я схожу с ума».

Огромное зеркало отразило её, стоящую на полусогнутых ногах с растрепавшимися волосами. Перекошенную от страха, скорчившуюся и жалкую.

«Как из психушки сбежала».

Катя надула щёки и с шумом выдохнула.

«Безумная. Что, собственно, случилось-то? Увидела пару старых фоток, перегрелась на солнце, чуть не вырубилась в мягкой постели и насочиняла себе кота. Вот удивительно-то как».

Уговаривая себя на бояться, Катя на негнущихся ногах подошла вплотную к старинному трюмо.

Тусклое зеркало, покрытое мелкими паутинками патины, явно принадлежало к другой эпохе. В его зеленоватой глубине она увидела свое побледневшее лицо, широко распахнутые глаза и осторожно провела пальцами по холодной щеке отражения.

«Дурында».

***

Рюкзак нашёлся на допотопном комоде.

Катя, облегчённо выдохнув, схватила его в попытке поскорее выйти из дома и чуть не уронила шкатулку, прикрытую тёмной тканью.

Шкатулка была искусно украшена резьбой. На каждой из её сторон был вырезан солнцеворот, а на крышке восседала потрясающе реалистичная фигурка птицы Сирин, служившая ручкой.

Миниатюрное человеческое лицо птицы, повёрнутое к окну, казалось печальным. Пряди волос ниспадали на оголённую грудь, а тело было покрыто мелкими, аккуратно вырезанными перьями. Мощными когтистыми лапами птица держалась за толстую ветку, тянувшуюся через всю крышку.

Даровитый мастер изобразил Сирин со вскинутыми вверх крыльями, словно она вот-вот взлетит.

Мама бы от такой красоты потеряла дар речи и уже побежала бы узнавать, где найти автора работы.

Катя потянулась к шкатулке.

Лазить по чужим вещам не входило в список её дурных привычек, но любопытство взяло верх. Она приподняла неожиданно тяжёлую крышку и обомлела.

В деревянном ларце на голубом бархате лежали настоящие драгоценности. Серебряные колты, украшенные филигранью. Тяжёлые серьги и височные кольца, амулеты-змеевики и чернённые лунницы. Кто-то очень сильно постарался, чтобы не просто воссоздать древнерусские украшения, но и состарить их.

«Может это краденные музейные экспонаты?» – неожиданно пришло ей в голову.

Катя восхищённо рассматривала каждую деталь. Из всего, что мама рассказывала ей об истории Руси, украшения – единственная тема, которая вызывала у неё интерес. Она знала о них гораздо больше, чем обычная шестнадцатилетняя девушка, у которой мама не историк.

Перебирая в руках массивные перстни, шумящие подвески, почерневшие от времени, и бронзовые пуговицы, Катя вдруг заметила на самом дне шкатулки необычный двустворчатый браслет.

По серебряному полю одной из створок бежал похожий на огромного волка Лютый зверь, а на другой – разъярённые грифоны сражались с ящером. Соединялись широкие створки петлями с застёжкой.

Украдкой бросив взгляд в окно и убедившись, что в палисаднике никого нет и никто не собирается ловить её за руку, она аккуратно достала браслет из шкатулки и с волнением застегнула на левом запястье.

«Странно. Казался таким огромным, а сидит как влитой».

Металл приятно холодил кожу.

Катя вытянула руку и повертела ею из стороны в сторону. Вдали от посторонних взглядов она была не прочь покрасоваться перед зеркалом.

Встав подальше от трюмо, Катя повернулась к нему боком и будто невзначай поправила волосы, заворожённо наблюдая за благородным матовым блеском серебра на запястье.

Браслет смотрелся величаво и, одновременно, очень брутально. Он ей ужасно нравился, но полюбоваться отражением в волю не получалось: на фоне дорогого браслета она казалась себе бледной молью. Отвратительно тощей, непропорциональной и безгрудой.

Её кожа, не способная загорать, за время поездки покрылась красными пятнами и уже начала шелушиться, а но носу выскочил прыщ.

«Да уж…Мешок с костями», – грустно выдохнула Катя и пошла к зеркалу, чтобы разобраться с носом. Но тут заметила промелькнувшую тень, диагональю прочертившую комнату.

Будто ветка, тянущаяся из палисадника в окно, качнулась от ветра и на миг закрыла солнце.

Но потом тень промелькнула снова. А потом ещё. И ещё. И уже стало понятно, что это не ветка, а что-то живое мечется с неистовой силою там, в зеркале.

Словно во сне Катя шагнула вперёд, влекомая потусторонней силой зеленоватого зазеркалья и подойдя вплотную упёрлась в него лбом.

Там, в глубине, за толстым слоем старой амальгамы, виднелась чаща леса, из которой прямо на неё бежал Лютый зверь.

Катя прижалась к ледяной поверхности. Сердце её заколотилось как бешеное, но она не могла оторвать взгляда. Ей казалось, что всё это она уже когда-то видела.

Очертания зверя показались ей знакомыми. Будто в каком-то из снов она была там, за стеклом, и надо еще немного посмотреть, чтобы вспомнить всё.

«Ещё немного, совсем чуть-чуть», – стучало в голове.

Зверь приближался огромными рывками. Его мутный образ становился всё отчетливее и Катя, наконец, разглядела клочья чёрной косматой шерсти, свисавшие по бокам, и огромную пасть, полную серо-жёлтых зубов, перемазанных кровью.

В голове зашумело. В воздухе остро запахло костром. Послышались ритмичные удары бубна: кто-то по ту сторону начал яростно колотить в него.

Браслет на запястье неожиданно стал горячим и сдавил руку так, что казалось кости сейчас превратятся в мелкое крошево. Катя тихонечко завыла и попыталась выскользнуть из ловушки, но серебряный капкан впился в кожу ещё сильнее. Под застёжкой заблестели капельки крови.

Грохот бубна всё нарастал. Скоро на его фоне появился ещё один звук. Его издавал зверь, бежавший к ней со всех ног из глубины зеркала. Он задыхался и хрипел, а между его стиснутых зубов пузырилась розоватая пена. Глаза зверя горели ненавистью и злобой. Но когда они встречались с Катиными, в них оставалась только боль и безысходность.

Рука, зажатая в раскалённые тиски, нестерпимо горела и наливалась кровью.

Дрожащими скользкими пальцами, не переставая смотреть в зеркало, она расстёгивала застёжки, одну за другой, и, наконец, браслет распахнулся, но только для того, чтобы сомкнуть створки с новой силой. Он впился в руку ещё сильнее, и Катя заорала от боли.

Тотчас же старая амальгама покрылась сеткой мелких трещин и стала непрозрачной.

В комнате воцарилась тишина.

Наваждение исчезло, а Катя, едва державшаяся на ногах, рухнула на пол.

4. Ярмарка

Ярмарка к обеду оживилась и загудела гигантским ульем.

Стараясь перекричать друг друга, торговцы протягивали всем подряд горячие румяные пирожки, искрящийся на солнце мёд и душистые травы.

Отовсюду лилась музыка, завораживая толпу и погружая её в транс. Боевые славянские ритмы эхом отражались от каменистых россыпей, стекающих с гор, и от скал, вырастающих из реки. Барабаны ударяли с новой силой и гости фестиваля начинали громче смеяться и пританцовывать.

Продвигаясь друг за другом между рядами, они словно дети тянули руки ко всему, что видели. Хватали бубны и колотили в них. Свистели в глиняные свистульки, шумели берестяными погремушками и звонили в колокольчики. Звенели монетами и шуршали купюрами.

Стараясь первыми заполучить самую красивую и яркую безделушку, мужчины локтями расталкивали пожилых женщин, а те в ответ сыпали проклятьями.

За одним из столов девушка с огненно-красными волосами и бейджиком «Валькирия» продавала дешёвые славянские обереги, которые легко можно было купить в любой китайской лавке. Но делала она это так весело, что вскоре люди обступили её плотным кольцом и начали сдавливать.

Зевак собралось так много, что вновь прибывшие уже не понимали, что там за потными спинами впередистоящих, но продолжали протискиваться к столу, надеясь, что там раздают что-то бесплатно.

В какой-то момент толпа начала возмущаться и напирать, впередистоящие упали на стол и повалили его на бок. Раздались сдавленные крики детей. Железные амулеты и талисманы попадали в толстый слой пыли и их тут же затоптали.

Убедившись, что ничего интересного на столе не было, толпа, пританцовывая, двинулась дальше.

***

Несмотря на духоту и раскалённый воздух, многие из встретившихся Кате на ярмарке людей были одеты в чёрные футболки с надписью «Я русский» и кожаные косухи. Попадались и те, кто не сгибался под тяжестью кольчуг и неторопливо вышагивал с гордо поднятой головой, поблескивая на солнце металлическими кольцами.

Шумными стайками носились между лавок местные дети. Сметая со столов товары, рассматривая их на свет и иногда пробуя на зуб. Утащив у незадачливой торговки пару розовых пряников в виде коней, банда деревенских беспризорников с дикими криками убежала прочь – искать скоморохов.

Праздничная суета гремела медными самоварами, эхом отражалась от гор и уносилась по реке далеко за пределы тайги.

***

Первым, что Катя увидела, подойдя к главной сцене, была дыба.

Средневековое орудие пыток из энциклопедии по истории.

Рядом с дыбой на вкопанном столбе красовалась массивная деревянная табличка с выжженной надписью «Древний славянский тренажёр ПравИло».

На дыбе болтался маленький округлый человечек в чёрных кожаных манжетах. Его руки и ноги были растянуты тросами, которые приводил в движение хозяин-инквизитор. С каждым новым поворотом рычага тросы натягивались, и мужчина вскрикивал от боли, а хозяин его успокаивал: «Ничего. Это только по началу невтерпёж. Чуть погодя родовая память включится и будет легче. Русские богатыри, да витязи перед боем часами висели. А ты тут всего несколько минут и уже стонешь».

Катя, поёжившись, прошла дальше и остановилась в самом центре холма, на котором развернулся фестиваль. Потирая нывшее запястье, она нервно заозиралась по сторонам в поисках мамы.

На главной сцене трое мужчин в расшитых рубахах что-то пели густым басом, помогая себе на гуслях и поправляя окладистые бороды, но слов было не разобрать.

Рядом оглушительно верещал Петрушка. После каждой своей шутки он тряс огромным красным носом, а из-под его тряпичной утробы доносился колючий смех кукловода. Петрушка бил дубиной старенькую лошадь из папье-маше и покатывался со смеху. Его выбеленный рот, серпом рассекавший лицо от уха до уха, поблескивал на солнце, словно вымазанный жиром.

Коробейники с атласными лентами наперевес проносили мимо Кати разноцветные платки, сладости, игрушки.

– Яблоки-ранеты, вкусней на свете нету! – задел её плечом первый.

– Кому мыльце умыть рыльце?! – дыхнул в лицо второй.

– Сбитень на меду! Лучший в этом году! Не пей пива кадушку, – выпей сбитня кружку! – хохотнул, подмигивая Кате, последний – низенький мужичок в рубахе до колен.

– Спасибо, как-нибудь в другой раз.

– Завтра придёшь – нас не найдёшь! Торговлю кончаем – домой уезжаем! – не унимался он, больно толкая её локтем в бок и норовя выплеснуть сбитень из горячего чайника ей прямо на футболку.

Демонстративно отвернувшись, Катя зашагала к торговым палаткам.

Совсем скоро она увидела мамину макушку.

Из-за спин зевак, собравшихся возле её стола, самой мамы видно не было, но судя по восторженным лицам покупателей она рассказывала что-то очень интересное.

Решив побродить рядом пока все не разойдутся, Катя с удивлением обнаружила за соседним столиком трудовика из собственной школы.

Не веря своим глазам, она подошла ближе. И точно. Это был Виталий Сергеевич. В школе он учил мальчишек средних классов вырезать по дереву и выжигать на разделочных досках.

Катя схватилась за телефон, чтобы написать Ваське, но тут же вспомнила, что интернета в деревне нет, а звонить по такому глупому поводу обидевшейся подруге было как-то не комильфо.

Трудовика на ярмарке все почему-то называли Аристархом.

Облачённый в серый холщовый балахон он предлагал всем подряд купить у него серёжки, забавно окал, растягивал слова и всячески пытался делать вид, что постиг мудрость древних славян и теперь обладает какими-то тайными знаниями.

Катя, постоянно ездившая за мамой по фольклорным фестивалям, никак не могла взять в толк, зачем все вокруг притворяются не теми, кто они есть на самом деле. Наверняка все эти люди с утра пьют кофе, а не сбитень. И приехали они сюда на хорошей машине, а не на телеге. Но встретившись друг с другом, начинают изображать из себя древних русов. Зачем?

Взрослые люди выряжаются в странные костюмы, коверкают язык и называют себя дурацкими именами. Она уже лично знала несколько Доброславов, Лучезаров и Любосветов.

Мама говорила, родись эти люди чуть пораньше, их бы звали Угрюм, Худяш и Оладий. Как и положено крестьянам. Но ярмарка кишела князьями и княгинями, волхвами и друидами, притаившимися в тени деревьев. Повсюду бросали славянские руны, пытали судьбу и воздевали руки к небу.

Катя, не особенно верившая в магию, увидела на очередной палатке весёленькую надпись «ПриРОДная сила тРАв и из любопытства заглянула внутрь.

Хозяйка лавки, молодая женщина, представилась Всеславой и приторно улыбаясь начала рассказывать Кате то, что она слышала уже не одну сотню раз. На всех ярмарках продавали одни и те же травы: чтоб иссушить любимого, от напасти, от болезни, от обиды и кучу других ненужных ей растений.

Перебирая висящие вниз головой пучки, на каждом из которых была прикреплена крафтовая бумажка с названием, она обнаружила разрыв-траву, плакун-траву, нечуй-ветер…

Летний зной напитал травы ароматом. Они смешались в чудодейственный коктейль и летали теперь под пологом палатки, кружа Кате голову и заставляя безостановочно чихать.

Она остановила свой выбор на странном корне, раскинувшем узловатые отростки словно ручки для объятий. Надпись, тщательно выведенная чернилами, уверяла, что это «Сонъ-трава».

– Если хочешь, у кого что выспросить, – дождись лунной ночи, разденься догола и употреби сон-траву. Тогда увидишь во сне кого пожелаешь, и он тебе на все вопросы твои ответит, как на духу. А сам и знать ничего не будет.

– И много этого корня съесть надо?

– Смотри как бы он тебя не съел! – странно гоготнула Всеслава. – Корень в полночь надо опустить в холодную ключевую воду, а как зачнёт шевелиться, ты беги скорее – клади его под подушку, а сама засыпай со страхом и надеждою. Как заснёшь, так сразу всё и увидишь.

– Это что, мандрагора? – Катя с недоверием потрогала корень за волосатые лапки.

– Почему мандрагора? У нас и своих сильных трав хватает. – Всеслава помрачнела и в миг состарилась на четверть века.

Корень казался совершенно обычным, недавно выкопанным из земли. Похожим одновременно на картошку и на имбирь. Ни одна часть его не показалась Кате необыкновенной или мистической.

Да и все остальные висевшие в лавке травы были, по её мнению, недавно выкопаны или срезаны без разбора в ближайшем лесу. Вряд ли Всеслава даже их настоящее название знала.

«М-да, уж. Прибыльный бизнес».

– Так будешь брать или нет? – закончив с романтической прелюдией, напирала торговка.

Катя всё-таки купила корень и сунула его в рюкзак. Она решила, что отвезёт его в подарок обидевшейся Ваське. Та явно будет не против узнать, как к ней относится Костик из параллели, завидя которого в столовке она весь учебный год покрывалась пятнами под дружный ржач одноклассников.

***

Мама, всё ещё облепленная покупателями, успела подмигнуть Кате. Это был их условный знак.

Правда, расценивать его можно было по-разному: от «Я почти закончила, потуси ещё немножко и будем собираться» до «Какие классные в этот раз покупатели: любознательные, образованные! Хочу им ещё рассказать про период двоеверия на Руси».

Поэтому Катя маялась под палящим солнцем и не знала куда себя деть. К слову, это было её естественное состояние на подобных сборищах.

Она погуляла между рядами. Изучила в сотый раз памятку по употреблению структурированной воды. Понюхала росу, собранную на заре и спасающую от всех напастей и болезней. Полистала выставленную на продажу книгу «Тайны гранитного литья» и совершенно того не желая познакомилась с автором этого шедевра.

Мужчина с нездоровым блеском в глазах и загадочной улыбкой складывал на столе из маленьких серых кирпичиков египетскую пирамиду. Заметив Катин интерес, он впился в неё взглядом и начал рассказывать, как четырехметровые инопланетяне отлили из геополимерного бетона сфинксов, Колизей и колонны Исакиевского собора.

У Кати внезапно закружилась голова от градуса безумия этого человека, и она покинула сумасшедшего на полуслове, даже не извинившись.

Солнце нещадно палило, выжигая вянущую под ногами траву.

На небе не было ни облачка и надеяться на то, что крупные холодные капли вдруг упадут ей на горячие плечи, остудят уставшее в конец тело и закипающий мозг, было нечего.

Иногда на холм налетал суховей. Но он не приносил прохлады, а только обжигал лицо, как жар от большого костра из сухих веток.

На ослепительно белой скатерти трудовика Аристарха, который на самом деле Виталий Сергеевич, блестели кольца и серёжки.

От нечего делать Катя подошла посмотреть на них. Лёгкие берестяные серьги с крошечным узором и камушками бирюзы смотрели прямо на неё.

Ещё толком не придя в себя после истории с найденными в доме украшениями, Катя какое-то время боялась прикоснуться к ним. Но любовь к побрякушкам взяла верх. Здесь, на празднике, где повсюду толклись радостные люди и звучала музыка, ей показалось, что там, в избе, она себе что-то напридумывала, а потом сама себя этими придумками и напугала.

Катя всегда помнила о своей впечатлительности. И мама, и Васька не раз говорили ей, что она мнительная натура, вечно видящая то, чего нет. И сейчас ей было проще убедить себя в том, что в холодном странном доме ничего не произошло, а браслет, который она так и не смогла снять со своей руки, просто слишком древний. Вот его и заело. От времени.

Она надеялась, что, мама поможет ей разобраться с замком, когда закончит. Хоть и достанется ей по полной.

Катя наклонилась к серёжкам с бирюзой и одновременно с ней украшением заинтересовалась высокая черноволосая девушка. Немного потянув серьги каждая к себе, они расхохотались.

– Если хочешь, примерь, но я увидела их первая. – Девушка с улыбкой откинула тяжёлые волосы цвета воронова крыла, ниспадающие на плечи и спину, и Катя ахнула.

Она была просто невероятно красивой. Огромные глаза девушки были бирюзового цвета, точь-в-точь как камушки в серёжках.

– Меня зовут Нина, – рассмеялась девушка в ответ на остолбеневший Катин вид. Похоже, она не впервые видела замершего перед ней простого смертного. – И нет, это не линзы. Это редкий, но настоящий цвет глаз. – Она продолжала приводить Катю в чувство и пока этого не случилось, даже успела поделиться с ней секретом своих шикарных волос.

– Здоровый образ жизни, много воды, зелени и фруктов, – шепнула она Кате без стеснения разглядывающей блестящие пряди и сунула ей в руку зелёное яблоко. – Так я примерю серьги?

– Да, конечно, – пришла в себя Катя.

Ей пришлось отступить, признав поражение. Серёжки с бирюзой были словно созданы для Нины. Встав на цыпочки, она подглядывала за отражением девушки в маленьком круглом зеркальце и восхищённо вздыхала.

Высокая статная Нина в лёгкой блузке в цветочек была гораздо больше похожа на княгиню, чем все Зареславы, Звениславы и Сбыславы, слоняющиеся по ярмарке, вместе взятые.

– А ты, девица, примерь-ка серьги со змеевиком. У тебя волосья-то вон как огнём горят, для тебя краше зелени в волосах ничего не будет. – Виталий Сергеевич-Аристарх тут же попытался продать ещё одно украшение. Он был так любезен и так убедителен, рассказывая о чудодейственных свойствах зелёного камня, что Кате даже пришлось заглянуть под капюшон, где он прятал своё лицо от солнца. Действительно ли это их трудовик.

Катя взяла прохладные каменные серьги в руку и увидела, как по ним побежали узоры. Ожили и поползли тёмные разводы. Списав всё на жару и разыгравшееся воображение, она надела серёжки и взглянула в зеркало.

Камни действительно подчеркивали цвет её волос и делали лицо более выразительным. Она вспомнила Нину, выпрямилась, приосанилась и гордо взглянула в зеркало, представив себя хозяйкой медной горы.

В этот момент из зеркала на неё посмотрел парень.

Катя зажмурилась и снова открыла глаза.

Парень не был галлюцинацией.

Высокий, загорелый, в светлой давно выцветшей футболке, он стоял прямо позади неё в тени дерева и держал под уздцы белого коня. Парень с интересом наблюдал как Катя примеряет украшение и загадочно улыбался одному ему известным мыслям.

«О, чёрт!», – Катя по-быстрому вытащила серёжки из ушей, расплатилась с трудовиком Аристархом и опрометью бросилась куда подальше. Краем глаза она видела, что под деревом уже никого нет, но взгляд парня настолько смутил Катю, что ей пришлось уговаривать собственное сердце не выпрыгивать из груди, после того как она пробежала с перепугу весь торговый ряд.

Парень был красив как бог и при этом смотрел на неё так, будто они знакомы тысячу лет.

«Так не бывает. Не забывай, что ты бледная тощая моль и не строй иллюзий. «Каждый сверчок знай свой шесток», «Гусь свинье не товарищ» и что там ещё в народе говорят…»

Щёки пылали от непонятно откуда нахлынувшего чувства. Катя сама себе удивлялась – она, конечно, не пользовалась особой популярностью у парней, но и не вздрагивала от каждого любопытного взгляда. Почему именно сейчас так забилось её сердце, она не понимала.

Наверное, всему виной проклятая жара. Или голод. А может то и другое вместе взятое.

Отойдя в тенёк, поближе к ведущим неторопливую беседу старичкам, она достала из рюкзака многоразовую бутылку и яблоко.

Утром ей удалось вычерпать из ведра, перевёрнутого мамой, оставшуюся воду и взять с собой. Но у тёплой солоноватой воды оказался ужасно неприятный привкус. Катя наморщилась, пытаясь проглотить её, но так и не смогла и выплюнула на землю.

Остатками воды она решила сполоснуть яблоко, потому что дизентерию никто не отменял.

Капли воды скатились с яблока и шариками упали на раскалённую почву. Так и оставшись там лежать, припыленные сверху, не желающие уходить в мать-сыру землю.

Катя наклонилась, чтобы рассмотреть поближе это странное явление.

И когда всё случилось, она даже не сразу поняла, что произошло.

Сначала она обратила внимание на неправдоподобную тишину вокруг себя, словно праздник резко закончился и все разъехались.

Потом подняла глаза и увидела, как недобро смотрят на неё две женщины в красных сарафанах из лавки напротив.

«Похоже эти дикари фрукты не моют».

И только потом она услышала у себя за спиной сопение и скрежет зубов.

Медленно повернувшись, Катя наткнулась на худого старика с бельмом на глазу, который тянул иссохшие длинные руки к её бутылке и беспрестанно шамкал губами.

От неожиданности Катя вскрикнула.

Изо рта деда вырывалось невыносимое зловоние, как будто он давно разлагался изнутри, а кожа, обтягивающая скуластое лицо, больше походила на истончившийся прошлогодний лист.

Он выглядел таким старым, что мог прямо сейчас рассыпаться на глазах. Но злоба, с которой он испепелял её своим невидящим взглядом и уверенность, с какой пытался схватить бутылку с водой, говорили об обратном.

Он хотел её убить. И если бы мог это сделать, то сделал бы не раздумывая.

5. Одиночество

Катя медленно выпрямилась и отступила на пару шагов.

– Здравствуйте.

На миг повернув голову в сторону источника звука, старик замер. Его рот болезненно искривился, а губы перестали шевелиться. Сгорбленный, пожелтевший он еле стоял на ногах, покачиваясь в такт току крови.

За ним стояли еще двое. Жилистый мужчина в грязной кепке, разглядывающий Катю с нескрываемым презрением, и сухонькая старушонка, опиравшаяся костлявыми пальцами обеих рук на кривую палку. Прижав её к груди, она маленькими, слезящимися, спрятанными в складках печёной кожи глазками смотрела на солнце.

Катя повела головой и обнаружила боковым зрением, что эта троица – не единственная её проблема. Похоже безумного старика пришли поддержать односельчане.

Люди стягивались группками по двое, по трое и молча вставали поодаль. Их взгляд был пустым и ничего не выражающим. И только одна беременная женщина, которой красный сарафан туго обтягивал живот, раскачивалась и возбуждённо грызла ногти, поглядывая на Катю.

Здесь в самом углу фестивальной площадки, где не было ни мамы, ни приезжих мастеров, а о празднике напоминал только летающий мусор, Катя внезапно каждой клеточкой своего тела ощутила беспомощность.

«А вот нечего было бежать, сломя голову, куда не просят».

Лоб покрылся холодной испариной, а между лопаток потекла тоненькая струйка пота.

В ушах зазвенела тишина.

Пауза неприлично затянулась, и Катя решила, что пора выбираться из глупого положения.

– Я похоже заблудилась. Не подскажите, как отсюда выйти? – как можно более непринуждённо спросила она, и в этот же миг старик заехал костлявой рукой ей по спине.

Катя взвизгнула от боли и неожиданности.

А дед так ловко замолотил ручищами по воздуху, что она, не успев ничего сообразить, едва не свалилась в пыль под его натиском.

Остальные в это время просто стояли и смотрели.

– Ыыыы-ааа-ээ, ыыыыы, – исступленно мычал он, пытаясь добраться до неё. Уворачиваясь от слепых ударов, Катя разглядывала лица собравшихся, пытаясь найти того, кто смог бы ей помочь, но крикнуть или позвать на помощь ей было стыдно.

«В конце концов это просто старый дед. Он весит, наверное, меньше меня. Если ударить его ногой, он явно упадет. Но, блин… Это же старик».

В голове и ушах застучало. Катя почувствовала резкую боль и едва удержалась на ногах.

– Мироныч, уймись… – Жилистый попытался оттащить взбесившегося деда и ему почти это удалось, но тут старуха, ни разу до того не пошевелившаяся, неожиданно вскинула палку и взвизгнула: «Бей её!».

На призыв сразу же откликнулись все, кто до этого молча наблюдал за происходящим. Люди медленно двинулись к Кате. Стекаясь с разных сторон и соединяясь друг с другом, они превращались в одну тёмную массу и приближались всё ближе.

Изнутри этой массы шёл непонятный жужжащий звук и совсем скоро Катя оказалась внутри огромного дикого улья, где всё вибрировало и горячо дышало.

Её затошнило.

К голове прилил жар, а ноги одеревенели. Борясь с рвотным рефлексом, Катя крепко зажала рот ладонью, но желудок уже собрался в комок, а горло сдавил спазм.

Внезапно улей распался. Люди взялись за руки и начали обходить её кругом. То, что она с самого начала приняла за жужжание, оказалось песней, которую они тихо бормотали себе под нос. С каждым новым витком этого уродливого хоровода круг сужался и дышать внутри становилось всё тяжелее.

В последний момент она села прямо на землю и зажала голову руками, чтобы только не слышать больше этого чудовищного звука.

***

– Это что у нас тут за каравай-каравай, кого хочешь выбирай? – раздался зычный голос прямо над Катиной головой.

Толпа в миг расступилась, и она увидела над собой полицейского.

Человек с красным круглым лицом, одетый в самую настоящую форму, протягивал ей руку, предлагая встать. Не веря в происходящее, Катя долго разглядывала его, прикрываясь рукой от солнца.

– Фёдор Игнатьевич. Участковый. – Представился её спаситель, пока она, оцепеневшая, медленно поднималась с земли.

Вокруг них уже почти никого не было. Люди, совсем недавно чуть не раздавившие её, быстро разошлись по своим делам как ни в чём не бывало. Торговки вернулись в лавки, а старики, ковыляя, удалились в сторону главной сцены.

– Отряхнись, – кивнул участковый на её покрытые слоем пыли колени.

Катя понемногу начала приходить в себя. – Что это было? Что они хотели сделать со мной? – голос задрожал и она перешла на шёпот, боясь разрыдаться.

– Познакомиться, наверное, – пожал плечами полицейский. – К нам тут нечасто гости заглядывают, – усмехнулся он.

– Но…Этот дед. И они все… – Катя повела рукой в сторону торговых рядов. – Что… Что это было? – повторяла она как заведённая.

– А было здесь, девица, вот что. Тебя как по имени отчеству? – он достал из кармана смятый блокнот и карандаш.

– Горелик Екатерина Константиновна, – пробормотала, пошатываясь, Катя.

– Так вот, Екатерина Константиновна. Случилось здесь следующее, – он нахмурился и сложил блокнот трубочкой. Ритмично постукивая им по плечу Кати, участковый рапортовал: «Девятнадцатого числа июня месяца Екатерина Константиновна Горелик отправилась на фестиваль «Солнцежар» без головного убора.

Около четырнадцати часов, находясь в состоянии близком к обморочному, гражданка Горелик заблудилась в двух торговых рядах. Местные жители, видя болезненное состояние Горелик, попытались ей помочь. Но после встречи с ними, Екатерина Константиновна пришла в состояние крайнего нервного возбуждения и упала в обморок на глазах у публики. Как-то так».

Кате показалось, что она ослышалась.

Ещё раз оглядевшись по сторонам, она глупо уставилась на полицейского.

– Мораль? – участковый просиял.

– Что? – не поняла она.

– Я говорю, мораль у этой басни какая?

– Какая?

– Да ты совсем перегрелась что ли? – хохотнул он и потрогал ей лоб. – Мораль такая, что тебе на солнце без шляпы выходить нельзя. Ферштейн?

Катя всё ещё непонимающе смотрела на него снизу вверх.

– Я говорю, в обморок ты грохнулась, девица, – повысил голос участковый. –  Чуть не создала нам здесь проблем. А нам проблемы не нужны. – Он что-то писал и разговаривал больше сам с собой, чем с Катей. – У нас ни фельдшера тут, ни ветеринара. Куда мы тебя такую малохольную девать будем, а? – он поднял на неё глаза и оценивающе посмотрел на все части тела. – Бледня бледнёй.

Катя скукожилась, обхватив себя руками.

Её начало знобить и зубы застучали мелкой дробью, а перед глазами поплыли мушки и тёмные пятна.

– Я знаю, что с тобой делать, – участковый огляделся по сторонам и внезапно с силой схватил её за руку. – Пойдём.

Он зашагал так быстро, что Катя, едва поспевала за ним, путаясь в собственных ногах и падая.

Ладонь участкового была неприятной. Слишком большой, потной и мясистой. Катя попыталась выскользнуть, но он только крепче сжал ей кисть.

– Можно я сама пойду?

– Нет. Мне надо убедиться, что ты ушла с площадки и у меня на одну проблему стало меньше. Тем более, что мы уже пришли.

Остановившись почти на самом краю высокого лысого холма, участковый кивнул вниз, на блестящую ленту реки: «Тебе туда».

– Сейчас находишь тенёк, заходишь в воду по самую шею и сидишь там, пока не полегчает. Главное, воды не нахлебайся. Усекла?

Катя молча посмотрела на таёжную каменистую речку и обрыв над ней, прикидывая сколько всего можно отбить, спускаясь к берегу, и заозиралась по сторонам в поисках другого варианта. Но ни тропинок, ни людей, идущих по ним, она не увидела.

Пустырь, на котором они с участковым стояли, похоже был не самым популярным местом отдыха.

– Ну, теперь можно, – участковый наклонился прямо к её лицу, обдав терпкой смесью лука и пота.

– Что именно?

– Как что? Благодарить меня. – Он обнажил в улыбке ряд крупных жёлтых зубов, один из которых был золотым и поблескивал на солнце.

– В смысле?

– Барышня, ну ты прям как в первом классе. Я тебя спас? Спас. Благодарность мне за это полагается? Полагается. – Он, горячо дыша, потянулся к Кате и начал отряхивать ей футболку чуть пониже груди, ещё больше втирая грязь вспотевшими ладонями.

Катя отступила на шаг ближе к краю.

– И как, по-вашему, должна выглядеть эта благодарность?

– Ну… – участковый выпрямился в полный рост и развернул плечи. Его необъятное тело раздувалось и опадало в такт участившемуся дыханию.

Как заворожённая Катя смотрела на голубую пуговицу рубашки, которая готова была прямо сейчас отлететь и распахнуть перед её носом плотно набитый жиром, словно прорезиненный, волосатый живот.  – Это зависит только от твоего желания, – он шагнул вперёд. – Или НЕ желания.

Катя сделала шаг назад и не почувствовала под пятками твёрдой земли. Резко развернувшись, она начала спускаться на попе по крутому глинистому склону прямо к реке. Не оборачиваясь, цепляясь руками за высохшие пучки травы и сдирая кожу на пояснице. Быстро удаляясь от нового знакомого.

– Штаны не потеряй! – заржал где-то наверху участковый.

Когда склон закончился и она убедилась, что вокруг нет ни души, не сдерживаемая больше ничем, Катя зарыдала в голос.

Всё, что накопилось в душе за эти несколько недель, вырвалось наружу и потекло. Хлынувшие слёзы лились бесконечным потоком. Она размазывала их перепачканными в глине руками, но они накатывали снова и снова, душили её и не давали вздохнуть. Судорожно всхлипывая и подвывая, Катя пыталась успокоиться, но тут же вспоминала о несложившейся поездке на море, о непрочитанных любимым человеком сообщениях, об омерзительных людях, встреченных здесь и из её груди вновь вырывались рыдания.

Она сотрясалась, задыхаясь от жалости к себе, омерзения и ещё какого-то тошнотворного чувства. И ей было плевать, что слёзы – это не выход из положения.

Наревевшись до колик в кишках, она легла в позе эмбриона на камни.

Не чувствуя больше ничего, кроме внутреннего опустошения, Катя долго, не мигая, смотрела за полётом ласточек над рекой.

***

Вода была настолько холодной, что щиколотки тут же начали гореть.

Зайдя в речушку чуть глубже, она почувствовала, как съёжились и заныли икроножные мышцы. Но отступать было некуда, ей во что бы то ни стало надо было привести себя в порядок.

Единственным чистым местом на ней был старый купальник, который она утром сунула в рюкзак на всякий случай. Радуясь, что её никто не видит в этом болтающемся мешке, она продвигалась к середине водоёма, в надежде, что хоть там ей будет выше колена и она сможет отмыться от всей этой мерзости.

Купальник, пролежавший всю зиму к шкафу, не только не стал ей по размеру, но по ощущениям начал слетать ещё больше. В отличие от девушек своего возраста, Катя с годами не приобретала округлых аппетитных форм, а становилась всё более спортивной, как выразилась бы мама.

Дойдя до середины реки, она поняла, что все её мучения были напрасны. За острые камни, о которые она без конца спотыкалась, и холодную воду ей не досталось никакой награды: на середине было точно также мелко.

Грязная, с ободранными коленками и распухшим от слёз лицом, Катя стояла в воде и переминалась с ноги на ногу.

«Интересно, а мне вообще когда-нибудь везло по жизни?» – она попыталась вспомнить радостные моменты, которые случились просто так. Не запланировано. Случились просто потому, что звёзды так решили и ей улыбнулась судьба.

Катя наморщила лоб, сделала серьёзную гримасу и ткнула себя указательным пальцем между бровей. А потом театрально вскинула палец кверху: «Ах, да! В шестом классе я написала контрольную по математике на пять! А весь класс на два. Вот это была удача» – она попыталась поймать ногой проплывающего малька, и сама не заметила, как начала разговаривать вслух.

– Но математичка не зачла мне эту пятерку, а решила просто не выставлять оценки всему классу.

Щиколотки облепили маленькие рыбки, пытающиеся съесть её ноги.

– Так что, не считается.

Мальки щекотно тыкались в неё носами в попытке откусить кусочек кожи. Катя склонилась, чтобы рассмотреть их поближе и вдруг услышала громкий топот на берегу.

Из-за деревьев показалась белая лошадь, на которой скакал тот самый парень с ярмарки.

От неожиданности и ужаса Катя плюхнулась на попу и постаралась спрятать себя в воде. Но там было так мелко, что как она ни старалась, из воды постоянно высовывалась какая-нибудь часть тела.

«Чёрт! Вот же каракатица», – бормотала она, не оставляя попыток залечь на дно.

Как назло, парень остановился ровно напротив неё и спешился. Лошадь подошла к её вещам, вытянула морду и шумно втянула воздух.

«О, нет! Не нюхай их! – Катя не знала куда себя деть от стыда. Будь это озеро или пруд, она бы уже давно уплыла в камыши, но это была чёртова горная речка, прозрачная как хрусталь, и в ней даже лежащее на дне тело просматривалось с головы до ног.

Она молниеносно сделала вид будто потеряла что-то в воде и, не замечая никого вокруг, исследует дно.

Ничего лучшего с ходу ей придумать не удалось.

Парень на берегу рассмеялся, а потом что-то негромко сказал ей. Но когда она изящно выпрямилась и грациозно повернула голову, чтобы переспросить, оказалось, что он разговаривает не с ней, а с лошадью, которая пила из реки.

Она увидела, как парень похлопал её по бокам, погладил по шее, а потом бесшумно вскочил ей на спину и будто ничего не видел, уехал.

Из груди Кати вырвался глухой стон, похожий на рычание.

Она ударила ногой по воде, и мальки рванули в разные стороны, забиваясь под камни.

«Это могло случить только со мной».

«Интересно, что он подумал, наблюдая как я тут корячусь, притворяясь морской звездой? Что я с рождения такая одарённая? Или что я просто не заметила, как скачет огроменная лошадь, сотрясая землю, останавливается напротив меня, с шумом заходит в воду, а потом рядом с моими грязными штанами садится парень, грызёт соломинку и смеётся?», – размышляя, Катя выбралась на берег.

«Скорее всего, он подумал, что я идиотка», – с сожалением заключила она.

***

Походив по берегу без цели, Катя решила заглянуть в лагерь реконструкторов у подножия холма. Там на площадке было установлено целое подворье с деревянными постройками, в каждую из которых можно было заглянуть и узнать, как жили наши предки несколько веков назад.

На самом деле её это совершенно не интересовало. Просто постройки обещали тень и прохладу. А ей срочно нужно было найти место, в котором её плечи и лицо перестанут так нестерпимо гореть.

До закрытия ярмарки, когда мама освободится, было еще несколько часов и если она сейчас не спрячется от солнца, то превратится в жареную котлету.

Думать о том, чтобы вернуться в их жуткий дом, она даже не хотела. Одна, без мамы, она ни за что не переступит его порог.

***

Пройдясь пару раз по двору и изучив все строения снаружи, Катя начала заглядывать вовнутрь.

Она побывала в избе, в амбаре и даже на конюшне. И везде шли экскурсии, на которых пышные разгорячённые девушки, одетые в несколько слоев традиционной одежды, громко рассказывали посетителям интересные факты, связанные с бытом древних славян.

На одной из экскурсий ведущая повела их куда-то на задворки, чтобы показать кур, но Катя никогда не любила контактный зоопарк и поэтому отстала от группы. Зато обнаружила кое-что поинтересней.

Неподалёку от центральной тропы под деревом виднелся вросший в землю домик. Крыша, наспех закиданная глиной и дёрном, едва возвышалась над землёй, а вход располагался где-то глубоко внизу. Чтобы войти внутрь нужно было спуститься под землю по грубо сколоченным ступеням.

Не встретив никого поблизости, кто мог бы ей рассказать про назначение этой постройки, Катя решила, что узнает всё сама.

Осторожно приоткрыв скрипучую дверь, она заглянула в темноту, не решаясь войти. Изнутри потянуло прохладой, сыростью и старым мокрым костровищем.

– Заходи, девица, не стой на пороге, – донеслось из дальнего угла.

При слове «девица» Катя невольно поёжилась, но голос был женским, мягким и не внушал опасения. Она вошла в чёрный проем двери и ступила на гладкий холодный пол.

Горящая на столе лучина дымила и трещала изо всех сил, иногда выхватывая из темноты очертания предметов, но окончательно справиться с тьмой не могла. Тусклый свет проникал в маленькое оконце под крышей.

Привыкнув к темноте, Катя увидела в полумраке белые пятна человеческих лиц. Вдоль стен на лавках сидели женщины в праздничных одеждах и одна из них неторопливо рассказывала свою историю.

Когда глаза совсем попривыкли, Катя разглядела собравшихся. Оказалось, их было не мало – от жары в избушке спасалась куча народа.

Здесь были артистки из «Сударушки». Они с серьёзными лицами слушали рассказчицу. Поснимав кокошники, женщины сосредоточенно смотрели в пол и кивали головами, соглашаясь со всем, что она говорит.

У стола сидела семья с ребёнком. Одетые в спортивные костюмы, они явно, как и Катя просто проходили мимо и точно также из любопытства приоткрыли дверь. Девочка лет семи на коленях у отца заворожённо слушала льющуюся речь, а сами родители, вытянув шеи, замерли, будто фотографировались на паспорт.

Справа от себя Катя с удивлением обнаружила приезжего парня, полулежавшего на лавке. Скрестив руки на груди и вытянув ноги, он из-под прикрытых век следил за всеми, кто был в избе, не обращая ни малейшего внимания на подсевшую Катю.

– Встала она так, под сосну-то, и стоит себе. А он мимо прошёл. Огроменный такой, выше леса и колпак медный на ём. И всё, не живать ей больше на белом свете. В тот год и померла, – закончила рассказчица.

– Дак это леший был! – отозвалась другая. – Надо было матюкать его. Оне матюков боятся.

– Ежели б она матюгнулась, он бы её задавил. Надо было воскресну молитву читать, – перебила её третья.

Рассказчицы сидели возле окна в одинаково нарядных костюмах и активно жестикулировали, явно наслаждаясь вниманием слушателей.

У Кати не было никаких сомнений: она попала на реконструкцию посиделок, где замужние женщины рассказывали друг другу былички. Женщины были не настоящие, не из глухих деревень, а как и все артисты, привозные. Промышляющие фольклором.

Но рассказывали они очень артистично и восхищение на лицах зрителей было неподдельным.

– А вот было дело…– послышался грубоватый женский голос из самого тёмного угла. – Я что расскажу…

Рассказчицы недовольно переглянулись, но прерывать чужачку не стали.

"Когда моя тётка Нюрка ещё в девицах была, пошла она раз за кислицей на Мёрзлый Утёс. Это тут рядом.

Страха в ней тогда не было, – за ягодами-грибами все с раннего детства ходили, на сенокосах тоже с малолетства пропадали.

Пришла она так на поляну, собирает кислицу, – мы её на пирожки рвём, – а сама мечтает. Парень ей в деревне шибко нравился, Петром звали. Старше её был на пару лет, красивый, статный, девки бегали за ним, вздыхали, а тёть Нюра не подходила даже. Она не красавица была и знала про это.

Только вот мечтать-то о любви не запретишь: так она собирает траву, а сама с ним вслух разговаривает, как будто бы познакомились они, она ему понравилась, и вот он её за околицу на свидание зовет, а она не соглашается.

Так вот она размечталась, как видит этот Пётр к ней через поляну идет.

Тёть Нюра чуть не померла от стыда, а он подходит и так ласково ей говорит, мол, чего ты Нюра здесь сидишь, пойдём лучше со мной за морошкой. Она обрадовалась внутри, а виду не подаёт. Пётр её тогда уговаривать начал, разные приятные слова говорить, а потом за руку взял и повёл как невесту свою. Она и пошла.

Морошка у нас на болоте растёт и идти туда с Мёрзлого совсем не близко. Да и поспеть она должна была не раньше июля, а на дворе май. Тёть Нюра потом говорила, что вроде как понимала это, но будто бы в тумане всё было. Да и любила она его сильно.

Так и шли они весь день. Много всего Пётр ей рассказал и про себя, и про местных, сказал, что давно на неё заглядывается, что сердце у неё доброе, а с лица воду не пить, и вообще… Короче говоря, решили они как вернутся в деревню сватов засылать.

А на болоте и правда морошки было видимо-невидимо. Она смеялась от радости и он, глядя на неё смеялся. А потом заметила тёть Нюра, что шли они весь день, а солнце как было в зените, так там и висит, только жарит пуще прежнего. А у Петра изо рта пар идёт, как будто стужа на улице.

Она тогда вопросы начала задавать разные, что да как. А он улыбнулся, подошёл к ней, обнял, и тут тёть Нюру такой холод ледяной сковал…

Очнулась она в сумерках посреди болота. Солнце за хребет садится, ноги в ледяной воде сводит. Бросила тёть Нюра корзину пустую и побежала. Кричать хочет, а не может от ужаса. Сердце чуть не вылетело. Бежала она до тех пор, пока к ночи на старую лесовозную дорогу не вышла.

Дорога вся Иван-чаем поросла, травой высоченной. Тёть Нюра пробиралась через эти заросли, говорит, что знала, что с дороги сворачивать нельзя. Так и бежала под луной. А пока бежала, слышала со стороны болота, что он её то зовет, то смеётся во весь голос, то плачет.

Утром она вышла в Александровку и упала на траву без чувств. Долго её лечили потом от горячки, мать за ней ходила, знахарка местная читала над ней, пока тёть Нюра в беспамятстве была. Оказывается, в тот день, когда она заблудилась, Петра на делянке деревом убило.

Знахарка сказала, что являлся к ней Лешак с болота. Утром он как младенец выглядит, днём как парень, а вечером старик седой. А тёть Нюра ему понравилась и решил он её за собой увести, притворился парнем, да что-то не так пошло.

С тех пор у нас тут в лес по одному девки не ходят".

На какое-то время в избушке повисла тишина. Слышно было как звонко бьёт молот по наковальне в соседней кузнице.

– Багульник у вас растёт? – парень рядом с Катей приоткрыл глаза. У него оказался приятный мелодичный голос.

– Какой багульник? – рассказчицы у окна засуетились. – Зачем багульник?

– Багульник болотный. Он же головолом, он же болотная одурь, он же дурман-трава. Цветёт в мае, аромат сильный, опьяняющий.

– Ну может и растёт, я по лесам не шастаю, – раздалось из угла.

– Тогда всё ясно. – Парень лениво встал, размял затёкшие конечности и направился к выходу. – Багульник вызывает головокружение и галлюцинации. А ещё онемение конечностей, которое и почувствовала ваша тётя, потеряв перед этим ориентацию в лесу. – Умник распахнул дверь, впустив в землянку свежий воздух, и вышел.

Люди на лавках зашевелились, загудели, заёрзали. Словно очнувшись от долгого сна. Кто-то ругал парня, называя его выскочкой, другие говорили: «Ученье – свет, а у нас тут тьма», а кто-то уже начал рассказывать свою, новую историю.

Катя вдруг резко ощутила, что ей не хватает рядом этого человека. Место справа пустовало, и новая быличка уже не казалась такой интересной.

Вдобавок, она поняла, что ей сейчас как никогда нужен кто-то с холодной головой. Подвергающий всё сомнению, способный рассуждать логически. Кто-то, кто поможет найти объяснение всему происходящему с ней в этом странном месте.

Умник идеально подходил на эту роль.

Впрочем, он вообще был единственным кандидатом.

Катя вскочила с лавки и вылетела наружу.

«Надо срочно догнать его и познакомиться. Иначе я сойду с ума в этой дыре ещё до отъезда».

6. Андрей

Парня звали Андреем и он был только рад знакомству, потому что не знал, куда себя деть от скуки.

Аккуратный, одетый с иголочки, он был сыном каких-то то ли академиков, то ли профессоров, приехавших на фестиваль в рамках культурной программы, запланированной на отпуск. И уже завтра всей семьёй они собирались ехать дальше в историко-археологический музей под открытым небом.

– Они считают, что я слишком много занимаюсь и пытаются меня выгулять, пока есть возможность, – смущённо улыбнулся Андрей. – Я действительно очень много занимаюсь. Даже летом.

Готовлюсь к экзаменам, плюс олимпиады, конкурсы, проекты. Ещё хожу на курсы при медакадемии, в которую планирую поступать. Три раза в неделю езжу на репетиторство по профильным предметам, потому что отец считает, что мне в гимназии максимально не повезло с учителем. На выходных тоже не получается отдохнуть, потому что я решаю тесты. А в будни родители много работают, и мы почти не видимся.

Но когда есть возможность проводить время вместе, мы путешествуем. Сейчас у них отпуск и мы планируем посетить много разных мероприятий. А ты здесь тоже отдыхаешь от учёбы? Куда поступаешь?

***

Парень действительно оказался очень умным, но при этом был таким редкостным занудой, что Кате всё время приходилось менять тему разговора, общаясь с ним.

Сказать ему, что она закончила десятый и до сих пор не знает кем хочет стать, она не решилась. Вряд ли после такого он бы захотел продолжить общение.

Несмотря на свою дотошность и дурацкую привычку копаться в мелочах, он был довольно милым, и они быстро поладили.

Всего то и нужно было, – сделать вид, будто она не замечает, как он иногда смеётся невпопад. И как разговаривает сам с собой, когда думает, что его никто не слышит.

Самым приятным оказалось то, что симпатичный Андрей совершенно не привлекал её физически и поэтому как нельзя лучше подходил на роль подружки на день.

Если бы он хоть немного ей нравился, она бы не смогла с ним обсудить то, что собиралась. Молчала бы и улыбалась как дурочка. Было у неё такое свойство: переставать дышать рядом с парнем, к которому она не равнодушна.

Вообще она завидовала девчонкам, которые, флиртуя, могли показать себя во всей красе. Рассказать что-то интересное, пошутить и тут же вместе с парнем посмеяться. Для неё это было запредельным навыком.

Но с Андреем это было и не важно. С этим человеком можно было непринуждённо болтать на любые темы и не напрягаться, пытаясь произвести впечатление. Вернее, болтал он, а она только новый повод подкидывала.

Ей, по сути, было всё равно, что он о ней подумает. Завтра они расстанутся навсегда, а сегодня единственное, что от него требуется – помочь ей разобраться во всех этих странностях.

***

– Ты была в бане? – они уже довольно долго гуляли по свежему деревянному настилу, источавшему аромат сосен и всё вокруг изучили.

– А она здесь есть? Нам на экскурсии в избе рассказывали, что предки мылись в печке. Выгребали оттуда золу, стелили внутрь солому, ставили ушат с тёплой водой и хлестали себя веником. А потом бежали на улицу, чтоб ополоснуться холодненькой.

– О, да! Боль и наслаждение! Знаешь, как по-научному называется? – он рассмеялся. – Мазохизм. Избивать себя ветками и приговаривать: «О, да!», «Ещё», «Вот так! Чуть пониже…» – то ещё удовольствие. – Интересно, они до сих пор так делают? – Андрей сорвал на обочине травинку и попробовал себя ударить. – А ещё ожоги спины сто процентов у них были, – в печке тесно и темно как в пещере. Один раз прислонился и сразу обуглился.

– Ну не знаю. Я бы хотела попробовать. Люблю необычные ощущения.

– Позови как решишься? Хочу посмотреть, как ты вылетаешь из печки вся в саже и несёшься голышом через всю деревню искать бабку, чтоб она тебе пошептала на ожог и всё прошло. А голопузые сопливые дети показывают на тебя пальцем и кричат: «Бабайка!», «Бабайка!» – Андрея явно развеселила эта картина.

– Ты просто городской брезгливый мальчик и тебе слабо. Страшно и стрёмно.

Андрей фыркнул: «Предпочитаю душ».

– Зачем мы тогда ищем баню?

– Затем, что я побывал везде, кроме неё. У меня не комплект. А я не люблю неоконченных дел. Раз я сюда пришёл, то должен посмотреть все постройки, – он вмиг посерьёзнел, и Катя поняла, что они действительно никуда не уйдут, пока он не поставит галочки напротив каждого пункта своего плана.

– Бани строили далеко от дома. Чтобы, если вдруг начнётся пожар, изба не сгорела. И обычно их ставили у воды: на берегу реки, озера или у ручья.

Андрей смерил Катю долгим взглядом.

– Что? Нам так говорили на экскурсии, – с победоносным видом заявила она. – Могу показать, где речка. Я тут уже почти всё знаю.

Её спутник что-то пробормотал, отвернувшись в сторону, а потом согласился «сопровождать её, чтобы она не заблудилась».

Но как только они двинулись в сторону реки, раздался оглушающий низкий звук, и у Кати заложило уши.

Звук доносился отовсюду сразу и ниоткуда. Не давая возможности сообразить, куда бежать. С каждой секундой он нарастал, накрывая мощной волной, и Катю охватила паника.

В какой-то миг она подумала, что прямо на них падает горящий самолёт и вот-вот рухнет где-то совсем рядом. Или в деревню реконструкторов летит снаряд и сейчас всё взорвётся к чёртовой матери.

Она в ужасе пригнулась и закрыла голову руками.

Земля под ногами завибрировала, заставляя дрожать всё, что было на ней: мелкие камешки, травы, ступни ног и даже забор.

Катя бросила взгляд на Андрея.

Он стоял как ни в чём не бывало и снимал видео. Никаких самолётов в голубом небе не было.

Рокот трижды прокатился по долине, отразившись от гор, и исчез, оставив после себя только звон в ушах.

– Что это было? – Катя разогнулась и начала медленно озираться по сторонам.

– А на что, по-твоему, было похоже? – Андрей хладнокровно просматривал запись.

– Мне показалось нас сейчас будут бомбить. Или землетрясение начнётся. – Она на полусогнутых ногах отошла на всякий случай подальше и встала под раскидистую липу.

– Не. Звук был не настолько громким. Я думаю, где-то рядом находится ТЭЦ. Что-то подобное можно услышать, когда станция сбрасывает пар.

– Но тут же на десятки километров вокруг ничего нет!?!

– И да, и нет, – он призадумался. – ТЭЦ, возможно, действительно нет. Но в уральских горах полно засекреченных военных баз. Звук мог доносится оттуда. Никто не знает, какие там испытания проводят.

– Посреди бела дня?

– Вот. Это меня тоже смущает. А ещё звук как будто бы не техногенной природы, послушай, – он перемотал видео. – Может, резонанс Шумана? – Андрей посмотрел на неё так, будто искал поддержки у коллеги. – Что скажешь?

– Шуман – немецкий композитор.

Андрей посмеялся и предложил устроить ей лекторий под открытым небом. Стоя под липой, он прочитал ей получасовую лекцию по физике, на пальцах, словно ребенку, объясняя как электромагнитные волны связаны с тем, что они слышали.

Катя старалась делать заинтересованное лицо и кивать в нужный момент, чтобы не обидеть умника. Но как ни старалась, ничего не поняла. Кроме того, что Шуманов было двое.

***

Маленькая банька с двускатной крышей вопреки их ожиданиям стояла вовсе не у реки, а посреди чьего-то заброшенного огорода. Оказалось, что реконструкторы не стали заморачиваться и просто арендовали для своих целей стоящую неподалеку гнилушку.

Покружив вокруг накренившегося забора и так и не обнаружив калитки, они приняли решение идти напрямик, нырнув в бескрайние заросли гигантской конопли и жгучей крапивы.

С первых же шагов Катя начала ойкать от боли. Кожа, на которой и так не было живого места, на глазах вздувалась и покрывалась волдырями.

– Ты же сказала, что любишь острые ощущения?

– Я сказала не острые, а необычные, – проворчала Катя.

Андрей шёл первым. Он, как и Катя был невысокого роста, и трава скрывала его с головой. Но геройства ему, похоже, было не занимать. Достав из рюкзака складной нож, он принялся расчищать путь для дамы.

Словно в джунглях, орудуя ножом как мачете, он резал сочные стебли впереди себя, и верхушки трав с тяжёлым вздохом падали на землю, выстилая мягкую ковровую дорожку для идущей позади Кати.

Ей не хотелось признавать, что Андрей частично избавил её от страданий и она, как могла, подтрунивала над парнем, игравшим роль благородного рыцаря.

– Ты всегда с собой нож таскаешь?

– Конечно, а как же.

– Даже в городе?

– Да. Представь себе. Всегда и везде. Я беру его, даже когда еду к репетитору.

– Боишься, что на тебя нападут в тёмном переулке и отберут тетрадки?

Андрей хмыкнул.

– При нападении нож бесполезен. Он нужен, чтобы ниточку обрезать. Или колбасу покрошить. Или вскрыть секретный конверт. Для таких целей –  незаменимая вещь. А драться с ножом бесполезно.

– А если серьёзно, зачем ты его носишь?

Катя пыталась не отставать от парня и всё время смотрела себе под ноги. Неожиданно Андрей остановился как вкопанный, развернулся к ней, и они почти столкнулись лбами.

– А если серьёзно, я взял его только в эту поездку. Думал заманить симпатичную девушку в крапивные заросли и там… – он понизил голос и выставил нож вперёд. Зазубренное лезвие поймало пробивавшийся сквозь заросли луч и хищно блеснуло, подыгрывая хозяину.

Катя остолбенела. Не в силах оторвать взгляда от побелевших костяшек его пальцев.

Она понимала, что скорее всего это шутка, но не знала как на неё реагировать.

С растревоженных трав, обступавших их со всех сторон, осыпалась пыльца и окутывала их обоих жёлтым облаком. Густой тяжёлый запах дурманил голову и делал всё вокруг каким-то не реальным.

– Ну? Ты же любишь острые ощущения? – Андрей вскинул брови.

Он сделал шаг вперёд и поднёс кончик ножа к её подбородку. Его холодные серые глаза абсолютно ничего не выражали. Невозможно было даже предположить, что творилось у него в голове.

Возможно, вся эта история с родителями и поступлением в медицинский была всего лишь легендой. И перед ней самый настоящий псих с изуродованным сознанием.

– Необычные, – поправила Катя и заметила, как трясётся нижняя губа. – Я люблю необычные ощущения. Холодное оружие к ним не относится. – Она попыталась закусить губу, но подбородок задрожал и ей пришлось отвернуться, чтобы Андрей не увидел её лица.

Она почувствовала, как холодное гладкое лезвие, едва прикасаясь к коже, прошлось по её шее и остановилось на пульсирующей жилке.

Сердце заколотилось как сумасшедшее.

Она вспомнила маму. Наверное, она так и будет увлечённо читать свои лекции на ярмарке, пока тело её дочери, истёкшее кровью, будет остывать в этом гигантском огороде.