Нелюбовь

Посвящается моему ангелу-хранителю. Ну, ты и крутой парень, конечно! Возможно, у других ангелов работенка проще, зато со мной тебе никогда не бывает скучно. Надеюсь)

Посвящается моим детям. Люблю вас, засранцы!

1.1

Где стремятся провести каникулы школьники всей страны? Конечно, на юге, ближе к морю. Подозреваю, я одна такая – кто на три летних месяца улетал из теплого южного городка на север, где температура летом не поднимается выше шестнадцати градусов, и постоянно льют дожди.

Просто мой отец – военный лётчик. Таких, как он, называют винтокрылыми – за то, что летает на различных модификациях современных вертолетов. Папа служит на нашем местном аэродроме. Работа у него сложная и, надо признать, опасная. Его почти не бывает дома, и по этой причине они развелись с мамой еще, когда мне было лет пять. Сам он говорит об этой ситуации коротко: «Летчиков тяжело ждать». История старая, но, видимо, мама его не дождалась. Как и почему я осталась жить с отцом, тоже тайна, покрытая мраком – папа не любит об этом разговаривать.

Так вот. Этим летом его вызвали в Карелию, консультировать военлётов в учебном центре. Для меня эти три месяца должны были стать самым ярким воспоминанием о безбашенной юности и свободе, ведь мне полагалось остаться в городе одной, но что-то пошло не так, и отец забрал меня с собой.

Хотя, тут я, конечно, немного лукавлю. Моя ссылка на север была наказанием за ту прощальную вечеринку, с которой Никита принес меня домой на руках, потому что я была слегка пьяна. Слегка – очень мягко сказано, ноги практически отказывались меня держать, но, кто ни разу в жизни не перебирал с алкоголем, пусть бросит в меня камень. К тому же, я в тот день впервые попробовала спиртное – всего бокал, откуда мне было знать, что получится такой эффект?

Короче, давайте по порядку.

Кто такой Никита? Это мой лучший друг, мы с ним живем по-соседству. Мой дом на склоне, его – чуть пониже, нужно спуститься по тропинке через заросли акации. Все, что нужно знать о Никите Высоцком, это то, что он знает обо мне всё. А я о нем. Мы как сиамские близнецы, только не сросшиеся. И так продолжается уже десять лет – с того дня, как я переехала в Лазорев.

Лазорев – тихий и уютный морской городок. Ударение, кстати, на «о». Специально говорю «городок» потому, что он настолько мал, что практически все жители знают друг друга и здороваются на улице при встрече. Здесь очень легко вычислить чужаков: не здоровается, значит, турист, а их тут летом и осенью тоже немало. Все из-за шикарных видов на море, горных троп, Лазоревого мыса и песчаного пляжа за ним – песок там, кстати, привозной: мэр раскошелился, мечтает сделать из Лазорева рай для туристов со всей страны.

Итак, Никита Высоцкий.

Мой лучший друг и главный герой всех моих снов и романтических фантазий.

Не скажу, что влюбилась в него с первого взгляда, все-таки, на момент нашей первой встречи нам было лет по семь: меня тогда больше интересовали куклы, а его червяки – он собирал их в маленькое пластиковое ведро, всюду таскал с собой и предлагал мне потрогать.

Но когда в конце мая на школьном вечере для десятиклассников мы надрались дешевого вина и взорвали танцпол безумными танцами, он вдруг ухватил меня за талию и рывком притянул к себе… в тот момент на меня будто снизошло озарение. Губы Никиты были так близко, что мое сердце испуганно толкнулось в груди, а голова закружилась.

Уверена, что если бы в следующую секунду меня не вырвало прямо ему на туфли, Никита бы меня поцеловал. По крайней мере, к этому все и шло. Насколько я помню.

В любом случае, это был переломный момент. Мгновение, которое заставило посмотреть на Высоцкого по-другому. В секунду он перестал быть соседским мальчишкой, с которым весело гонять мяч по двору, плескаться допоздна в море, лазать по деревьям и до самого утра в гараже мучить старую отцовскую гитару. Он стал привлекательным парнем. Мужчиной. И это открытие уже не позволяло мне воспринимать его как прежде.

Мои северные каникулы тянулись бесконечно. Если бы мы не переписывались с Высоцким каждый день, уверена, я бы умерла. Я ждала возвращения в Лазорев бесконечных три месяца. И вот этот день наступил.

– Папа, останови здесь! – Прошу я.

– Десять метров до гаража. – Ворчит он.

– Я к Никите!

– Не хочешь для начала разобрать вещи? – Отец бросает на меня недовольный взгляд. – Поужинать?

– К черту вещи! – Я открываю дверь и почти на ходу выпрыгиваю из его пикапа. – Мне нужно столько всего ему рассказать!

– Алёна… – Голос папы стихает вдали.

Я уже во весь опор несусь вниз по тропинке среди кустарников. Мое сердце грохочет в груди. Никита еще не знает, что все лето я подрабатывала в кафе и накопила приличную сумму, а вместе с тем, что добавит мне отец, у меня будет достаточно денег на то, чтобы купить новую электрогитару, и мы сможем, наконец, создать с ним свою музыкальную группу, как всегда и мечтали. Вот он обалдеет, когда узнает!

Я прорываюсь сквозь заросли акации, спешно стряхиваю с себя листья и мчу к сараю, который Никита оборудовал для наших посиделок и репетиций. Останавливаюсь лишь на мгновение, чтобы перевести дух: волнение зашкаливает. И вдруг вижу его в небольшое окошечко – он сидит на диване, подогнув под себя ногу, и улыбается, что-то разглядывая в телефоне.

Я уже говорила, что Никита такой красивый, что у меня мурашки бегут по спине всякий раз, когда об этом думаю? Так вот, это правда. Не знаю, как раньше у меня получалось этого не замечать.

У него выше среднего, мягкие светлые волосы, небрежно уложенные набок, ровный нос, брови правильной формы, добавляющие лицу упрямства, и пронзительные серо-голубые глаза с озорными искорками.

У меня подгибаются коленки от волнения. «Он все еще твой лучший друг, веди себя как обычно», – уговаривает меня внутренний голос.

И я вхожу.

Нет, влетаю в нашу берлогу, резко толкнув дверь.

– Сюрприз!

– Что? Лёлька? – Таращится он.

И, не давая ему опомниться, я с разбегу запрыгиваю на него сверху.

– Обалдеть, ты! – Никита путается в словах.

Я прижимаюсь щекой к его груди, он кладет руку на мое плечо, крепко обнимает меня.

– У меня столько новостей! – Пищу я, втягивая носом его запах.

Кажется, новый парфюм. Ему подходит.

– И у меня, Лёль. – Мечтательно говорит он.

– Давай, ты первый! – Начинаю я уже знакомую игру.

Хотя, какие у него могут быть новости? Мы каждый день были на связи.

– Хорошо. – Никита сильнее прижимает меня к себе. – Лёль, кажется, я влюбился…

1.2

– Что? – Она отрывает голову от моей груди и удивленно смотрит мне в глаза.

Я обожаю ее. Серьезно.

Так здорово, что Алёнка вернулась – есть, с кем поделиться новостями и вообще… поговорить.

– Влюбился. – Повторяю я, и мой голос взволнованно дрожит.

Кому еще, как не лучшей подруге, сообщить о том, что ты впервые в жизни чувствуешь такое? Уверен, парни, узнав, отреагируют соответственно: начнут подкалывать, смущать, может, пару раз пошло пошутят. Поэтому я и решил для начала поделиться с тем, кто всегда поймет – с Алёнкой. С моей Лёлькой, как я зову ее с детства. Или Алёшкой – как ласково зовет её моя мама за то, что та всегда разделяла со мной любые мальчишеские забавы, и в умении хулиганить ни в чем никогда не уступала пацанам.

– Влюбился? – Переспрашивает Лёля бесцветным голосом.

Она выглядит ошарашенной, а еще бледной – совсем такой же, как когда приехала в Лазорев с отцом из северного Сампо десять лет назад. Худая девчонка с тонкими светлыми косичками, с белой, как фарфор, кожей, сквозь которую просвечивали сосуды, и большими перепуганными глазами-озерами. В странном желтом платьице она походила на олененка Бэмби, но очень быстро дружба со мной добавила ей уверенности и превратила в настоящего сорванца.

Рваные шорты, бесформенные футболки, в которых удобно лазать по деревьям и гонять на велике, и выцветшие рубашки из моего гардероба очень быстро стали ее любимой одеждой и настоящей визитной карточкой.

Мы и сейчас частенько меняемся шмотками, и я нахожу это прикольным. Да что уж говорить, у нас и головные уборы – одни на двоих. И вряд ли кто теперь вспомнит, кем изначально была куплена легендарная черная кепка с черепом, что кочует теперь с моей головы на Алёнкину и обратно, меняя хозяина иногда трижды на дню. Вот такие мы кореша, и, я убью любого, кто усомнится в том, что это навсегда.

– Ну да. – Я выпрямляюсь. Алёнка садится рядом, она хмурится в ожидании моего ответа. – Знаешь, меня вчера как будто осенило. – Торжественно объявляю ей. – Не думал, что могу чувствовать что-то подобное…

Лёлька сглатывает. Ее взгляд мечется по моему лицу, словно в поисках ответов, а у меня дыхание перехватывает: не предполагал, что будет так тяжело говорить о том, что у меня внутри.

– Эта девушка… – произношу я на выдохе, внимательно глядя на подругу, – она – необыкновенная. Другая. Не похожа на остальных. Такая… взрослая.

Алёнка закусывает губу. Наверное, странно слышать подобное от лучшего друга. Прекрасно понимаю ее: вывали она на меня что-то такое, я бы обалдел, клянусь! Но мы с детства привыкли делиться друг с другом переживаниями, снами и любыми секретами.

– Полина Матвеева. Помнишь ее? – Спрашиваю я, взяв подругу за плечи. – Девочка, которая пришла к нам в конце десятого класса.

– М-Матвеева… – Как-то странно таращится на меня Лёля.

– Да-а. – К моим щекам приливает жар. – Такая хорошенькая, из «Б» класса. Каштановые волосы до плеч, вздернутый носик, пухлые губы. Она еще носит все время такие юбки…

– Плиссированные. – Тихо говорит Алёна.

– Короткие. – Киваю я. – В них ее ноги смотрятся просто потрясно, согласись?

– Я… э…

Встряхиваю ее за плечи.

– Полина Матвеева!

– Да. Я поняла. – Морщит лоб Алёна.

– Мы тут с ней столкнулись в парке несколько раз. – С жаром объясняю я. – Две недели назад, когда она гуляла с подругами. Потом еще неделю назад, когда каталась на роликах, и вчера, когда она покупала мороженое. Ее карточку никак не хотел читать терминал, и я предложил помощь: оплатил ее шоколадный рожок, и знаешь что?

– Что?

– Она. Мне. Улыбнулась!

– Вау. – Без эмоций произносит подруга.

– Что значит «вау»? – Пародирую я ее скорбный тон. – Это «уа-а-ау»!

– Ты серьезно сейчас радуешься, что тебе улыбнулась какая-то девчонка?

– Какая-то?! – Не верю я своим ушам. – Лёля, это самая горячая девчонка в нашей школе! Она мне улыбнулась, прикинь! А это сигнал. Точно тебе говорю. Девочки не улыбаются просто так, и ты бы только видела, как она на меня посмотрела!

– И давно ты стал экспертом по девчонкам? – Хмурится Алёна.

– Эй, ты должна радоваться за меня. – Напоминаю я. – У меня не было секса уже семнадцать с половиной лет! Если кто-то из парней узнает об этом, это будет позорище. Мне срочно нужно наверстывать!

– Так это всё из-за секса?

– Блин, нет! – Взрываюсь я. – Ты опять забыла, что парни мыслят совсем по-другому. Я имею в виду… ну, это же здорово, что Полина привлекает меня во всех смыслах, да? Она мне нравится, и я ее хочу, и одно другому не мешает, и…

– Так. Стоп. – Алёна кладет мне ладонь на грудь. – Ты только что сказал, что влюбился.

– Да. – Радостно подтверждаю я.

– Или ты увлечен идеей лишиться девственности, и Полина, как бы это сказать… м-м, подходящий вариант?

– И то, и другое.

– Ясно. – Она поджимает губы.

– Что?! – Выпаливаю я, видя, что подруга отводит взгляд.

– Ничего. – Отвечает Лёля. – Просто мне трудно понять, я же девочка.

– Все время забываю об этом. – Хмыкаю я.

Она сдавленно вздыхает.

Теперь приходит моя очередь хмуриться. Я искренне не понимаю, что сделал или сказал не так, и чем огорчил ее.

– Алён? – Касаюсь ее локтя, заставляя взглянуть на себя.

Подруга поворачивается. В ее глазах – осуждение. Непонимание, неверие – не знаю, какая-то такая эмоция, которую мне трудно понять.

– О’кей. – Вздыхает она. – Полина тебе улыбнулась. Допустим, это что-то значит.

– И я влюблен в нее. – Добавляю я. – Буквально по уши.

– По уши. – Вторит мне Алёна. – Хорошо. Пусть так. А как быть с тем, что у нее есть парень?

– Парень! – Фыркаю я.

– Дима. – Сыпет мне соль на рану подруга. – Помнишь его? Высокий такой. Брюнет. Плечи шире твоих раза в два.

– Тот тупой спортсмен? – Морщусь я.

– Он не создает впечатление тупого. Как раз наоборот.

– Все спортсмены тупые.

– Они с Матвеевой учатся в одном классе. И начали встречаться почти сразу, как Полина перевелась в нашу школу. – Продолжает издеваться Алёна. – По-моему, у них все хорошо, и я даже, кажется, видела, что она выкладывала в соцсетях их совместное фото пару дней назад.

– Она мне улыбнулась! – Вспыхиваю я.

– О-о! Это, конечно, все меняет. – Усмехается подруга. – Ты купил ей мороженое, Никита! Конечно, она тебе улыбнулась!

– Полина будет моей, не веришь? – Злюсь я.

– Прости, конечно, но где ты, и где она. – Качает головой Лёля. – Самая популярная девочка школы и разгильдяй, который даже не целовался еще ни с кем ни разу.

– Я добьюсь ее. Она будет со мной встречаться. – Говорю я твердо.

– А Дима? – Приподнимает бровь подруга. – Думаешь, он добровольно отдаст ее тебе?

– Ты меня недооцениваешь. – Заявляю я уже не так уверенно, как пару секунд до этого.

Мысль о том, что парень Полины выше и здоровее меня, заставляет немного сомневаться в собственных силах.

– Мечтай-мечтай. – Подтрунивает Алёна.

– Ой, Алёшка! – Взвизгивает моя мать, внезапно появляясь на пороге берлоги.

Лёля спрыгивает с дивана и несется к ней. Они обнимаются, как мать и дочь, и это единственное, к чему я так и не смог привыкнуть за эти годы, ведь со мной мама обычно ведет себя гораздо сдержаннее. У нас вообще непростые отношения, если честно, и я не особо распространяюсь среди друзей на этот счет, только Алёнка в курсе того, как мы живем.

– Как поездка? Как Карелия? Как там погода? Как папа? – Мать засыпает Лёлю вопросами, и та старательно отвечает на каждый.

Пока они общаются, я еще раз бросаю взгляд на экран телефона, где до прихода подруги рассматривал фотографии Полины в соцсетях. Алёна может думать, что угодно, но эта девушка будет моей. Иначе я не Никита Высоцкий.

– Пойдем, скорее, в дом. – Мама выталкивает Алёнку из сарая. – Я накормлю тебя домашней лазаньей!

– Ты заказала ее в ресторане. – Напоминаю я.

Сегодня к матери приходил очередной ухажер, поэтому мне пришлось тусоваться в берлоге. Видимо, на лазанью у них совсем не было времени, раз блюда осталось достаточно для того, чтобы угостить соседку.

– Какая разница? – Мать бросает в меня осуждающий взгляд. – Это хороший ресторан, и мы прекрасно знаем владельцев, они – порядочные люди!

– Просто не говори, что лазанья домашняя. – Рычу я. – Алёна знает, что ты не готовишь.

– Он в последнее время в отвратительном настроении. – Шепчет она на ухе Лёле. – Гормоны!

– Мам.

– Идем, – игнорируя меня, она буквально выталкивает Алёну из сарая. – Там достаточно еды, чтобы мы с тобой объелись до одури, и еще останется немного, чтобы ты взяла с собой. Наверное, твой отец устал с дороги? Я заверну ему лазанью.

Провожая их взглядом, я почему-то думаю о том, что Андрей Владимирович, отец Алёны – единственный, с кем не спала в этом городе моя мать. И странно, что она до сих пор не пыталась переступить эту черту. Совсем не похоже на нее.

– Ты идешь? – Оборачивается Лёля.

– Да. – Кивнув, я плетусь следом.

– Малыш обожает лазанью. – Хихикает мама.

Она знает, что эти слова меня взбесят, и делает это специально.

– Малыш вообще ест все, что не приколочено. – Усмехается Лёля. – Растущий организм.

Злюсь на них обеих и все равно иду в дом. Это же, блин, лазанья!

1.3

– Дочь! – Папа окликает меня с кухни, когда я вхожу в дом.

Честно говоря, надеялась, что он уже спит. Все мои силы ушли на то, чтобы вести себя, как ни в чем не бывало, после того, как Никита огорошил меня новостью о влюбленности в Полину, и теперь я без сил. Изображать из себя счастливого подростка еще и перед отцом – задачка «со звездочкой».

– Это ты? – Доносится до меня его голос.

– Я. – Отвечаю ему. И, сделав глубокий вдох, вхожу на кухню. – Это тебе. – Под его внимательным взглядом ставлю на стол стеклянную емкость с лазаньей. – От Марины с теплыми пожеланиями.

– О-о. – Задумчиво тянет он, глядя на блюдо, затем чешет затылок. – Так мило.

– Она – чудо, правда? – Сдавленно комментирую я.

– Точно. – Его кадык дергается. – Э… к-хм, я сделал нам горячие бутерброды, будешь?

– Не-а. – Мотаю головой. Мне сейчас кусок в горло не полезет. – Объелась лазаньей.

Это почти правда. Съесть кусочек без малейшего желания – тот еще подвиг. Известие о том, что мне не стоит надеяться на взаимность, начисто отбило аппетит.

– Как там Никита? – Спрашивает папа.

У меня перехватывает дыхание. Отчего-то снова так больно, будто корова лягнула под дых.

– Лучше всех. – Выдавливаю я, переведя взгляд на холодильник.

Как назло, на глаза попадается серия магнитов со снимками, которые мы делали прошлой осенью: вот мы с Высоцким обнимаемся на пляже, вот корчим забавные рожицы на камеру, а вот я сижу у него на плечах и весело смеюсь, а он поддерживает меня за бедра. И никому и в голову не приходило, что это прикосновение может казаться двусмысленным. Еще бы – мы же с ним братаны, или как он сегодня сказал? Что все время «забывает о том, что я девчонка». Да уж, веселого мало.

– Ты чем-то расстроена? – Папин голос заставляет вздрогнуть.

– Что? Я? – Пожимаю плечами, придумывая ответ. – Нет. Просто… – Поворачиваюсь к нему, натянув на лицо беззаботную улыбку. – Просто завтра последний день перед торжественной линейкой, и нужно столько всего успеть. Купить тетрадки, ручки, обложки, получить учебники в школе… А еще нужна новая форма.

– Ты знаешь, где лежит моя карта. – Улыбается папа. – Возьми подружку, и посвятите завтрашний день шопингу. Как только закончите с покупками, побалуйте себя походом в кафе. – Он подходит ближе и обнимает меня за плечи. – Точно все хорошо?

– М… да. – Отвечаю я, с трудом протолкнув слюну в пересохшее горло.

– Высоцкий что-то натворил? – Будто читает мои мысли отец.

И мое сердце падает. Я боюсь разреветься у него на глазах и сильно стискиваю челюсти.

– Никита тут ни при чем. – Вру я.

Папа и так настороженно к нему относится после того школьного вечера, с которого Высоцкий притащил меня на руках. Считает, что это он напоил меня, и вообще – мне стоит держаться подальше от испорченного мальчишки, который оказывает на меня дурное влияние. Хотя, уверена, в глубине души отец знает, что Никита и мухи не обидит, он не такой, и наша многолетняя дружба тому только подтверждение.

– Ладно, отправляйся спать. Кажется, ты просто устала.

– Наверное. – Отвечаю я.

Целую его в щеку, пряно пахнущую одеколоном, и спешу наверх, к себе в комнату.

Чемодан уже стоит у кровати, папа его поднял. Но у меня нет сил разбирать сегодня свои вещи, у меня вообще ни на что уже не осталось сил. Этот вечер измотал меня, вывернул наизнанку.

Я подхожу к окну и смотрю на вечерний город. Вдали в сумерках серебрится море, и на его поверхности виднеются смутные очертания севшего на мель ржавого сухогруза. Он накренился, и торчит наполовину из воды, словно моля кого-то невидимого о помощи. Корабль видно только с этой точки, из моего окна, и я невольно ловлю себя на мысли о том, что не могу посчитать, сколько раз Никита поднимался ко мне в спальню, чтобы посмотреть на него.

А я уже отвыкла. И от этого вида, и от Никиты.

Я так скучала, что казалось, будто часть меня «стоит на паузе» в ожидании нашего воссоединения. Как будто я задержала дыхание и приказала себе не дышать, пока мы снова не будем вместе. И вот мы увиделись, я сделала этот вдох, и тут эти слова. Про Полину. Так неожиданно, больно. Так остро.

Я не была готова.

И, вспоминая его лицо в тот момент, когда он произносил их, я снова не могу дышать. Его глаза так сияли, а голос взволнованно дрожал! Черт подери, я никогда не видела Никиту таким…

А ведь он даже не спросил о том, что я собиралась ему сказать. Чувство, которое Никита испытывает, захватило все его мысли, заставило забыть обо мне, о нас. А, может, и не было никаких «нас»? Никогда.

Я стискиваю пальцами подоконник и закрываю глаза. Перед внутренним взором вспышками проносятся воспоминания из детства.

– Как тебя зовут?

– Лё-я. – Мычу я.

Мне в тот день поставили ортодонтический аппарат для расширения верхней челюсти, и говорить с этой штукой во рту было непривычно и неудобно.

– Лёня?

– А-лё-я. – Злюсь я, глядя, как белокурый мальчишка с ведром червей в руках смущенно мнется на нашем крыльце.

– А! Лёля? – Улыбается он.

У него не хватает пары зубов. Забавный.

– Никита! – Зовет его мама. Она высокая, красивая, у нее ярко-красное платье. Наверное, эта тетя – фотомодель. Такие рекламируют зубную пасту или одежду. – Я в магазин, ты со мной?

– Нет, я буду тут.

– Ой, здрасьте, – она сталкивается с моим отцом, который вытаскивает из багажника очередную коробку с вещами. Смущенно улыбается и нервно поправляет длинные светлые локоны. – Вы переехали в этот дом? А мы тут рядом живем. Будем знакомы. Марина.

– Ты будешь жить в доме с привидениями? – Загораживает собой вид на беседующих взрослых Никита. – В нем давно никто не жил, поэтому тут поселились призраки. – Из-за выпавших зубов он тоже плохо произносит звуки. – Там, наверху, в окне я сам видел одного – летающего!

Я спускаюсь с крыльца и задираю голову. В окне комнаты на втором этаже отражаются плывущие по небу облака. «Вот дурачок, какие же это призраки!» Но я не говорю этого вслух. Стесняюсь, что мальчишка опять ничего не поймет. Я еще не знаю, что буду жить в этой комнате, и в один из следующих дней Никита придет рано утром и вывалит на мою постель с десяток крупных жуков, чтобы похвастаться.

Я не знаю, что впереди нас ждет десяток лет крепкой дружбы, проверенной радостью, бедами, ссорами и даже драками.

Еще не знаю, что нечаянно разобью ему нос, когда мы в тринадцать лет будем играть во дворе в баскетбол, и буду рыдать вместе с ним от испуга. Не знаю, что у нас будет свое тайное место, с которого мы будем любоваться вечерами на самое чистое море. Не знаю, что мы будем понимать друг друга с полуслова и постоянно хохотать над понятными только нам двоим шутками.

Еще не знаю, что мы сроднимся так, что станем своими в домах друг друга и будем входить в них без стука. Не знаю, что будем меняться одеждой и сочинять вместе музыку. Что будем бегать друг к другу по десять раз на дню потому, что так проще, чем написать сообщение.

Не знаю, что влюблюсь в него по уши – неожиданно для себя самой. И что мне будет так больно от этого.

– Мур. – Говорит Никита, поднимаясь в окно моей спальни по старой шпалере, хотя, ничто не мешало ему войти через дверь, как все нормальные люди.

– Мяу. – Отвечаю я с улыбкой, потому что это уже много лет наши «пароль» и «отзыв».

Мы с детства так здороваемся, и это намного проще, чем говорить избитое «привет».

– Мур. – Он привычно машет мне рукой, когда мы встречаемся на дороге, чтобы отправиться вдвоем в школу рано утром.

– Мяу. – Усмехаюсь я, толкая его в бедро, а затем обнимаю за талию.

Мы вместе, мы рядом. Идем нога в ногу.

Но теперь это происходит только в моей голове.

Что-то изменилось.

Я открываю глаза и смахиваю слезы. Нет. Изменилось всё.

2.1

Тот, кто назвал День знаний праздником, явно погорячился. Это поминки по ушедшему лету, и никак иначе.

Солнце припекает так, будто на дворе не первый день сентября, а разгар июля. Я с сомнением оглядываю себя в зеркале и поправляю волосы: не зря вчера постригся, смотрится свежо, а, значит, у меня теперь больше шансов привлечь к себе внимание девушки, которая не покидает мои мысли.

– Ты что, вот так отправишься на линейку? – Задержавшись у двери в мою комнату, интересуется мама.

– Ага. – Бросая на нее взгляд в зеркало, отвечаю я.

– В джинсах?!

– А в чем еще? – Пожимаю плечами.

– У тебя же есть брюки.

– Так эти джинсы почти как брюки. И даже черные!

– С дырами на коленях. – Вздыхает она. – И вот это что? Внизу.

Я опускаю взгляд на необработанные края брючин, с которых свисают нитки.

– По-моему, тут все в порядке.

– Ты ведь не на рок-концерт собрался.

– Мам, – стону я, – там все равно в первых рядах встанут отличники, а на меня никто не обратит внимания.

– Никита. – Вздыхает мать.

Судя по опущенным плечам, она сдается.

– Это всего лишь линейка. – Торжествую я. – Полчаса позора, и все свободны!

– Букет, хотя бы, возьмешь?

– Конечно. – Морщусь я.

– Молодец. – Примирительно говорит она, и тут до нее доходит, что это был сарказм. – «Конечно» в смысле…

– Конечно, нет, мам. – Я протискиваюсь мимо нее к лестнице и сбегаю вниз. – Какой старшеклассник в здравом уме потащится в школу с веником?

– Воспитанный! – Бросает мать мне в спину.

– Ха, это уж точно не про меня!

Сунув телефон в карман, и натянув на голову кепку, я выхожу из дома. Можно обогнуть кусты и пройти по асфальтированной дороге вверх, чтобы выйти прямиком к дому Лёли, не запачкав при этом кроссовки, но мне лень. Срезав путь через заросли акации, я выбираюсь к ее крыльцу.

– Блин! – Взвизгивает Алёнка от неожиданности, наткнувшись на меня у своей двери.

– Мур. – Улыбаюсь я.

– Мяу, – тянет она, переведя дух.

На ней черные брюки и белая блуза с коротким рукавом, частично заправленная за пояс. Волосы она собрала в низкий хвост, а вот праздничный галстук не надела – люблю ее за бунтарский дух. Выслушивать отповедь за неподобающий вид от нашей класснухи Татьяны Алексеевны будем вместе, а это всегда веселее.

– Шикарно выглядишь. – Обведя ее взглядом, говорю я.

– Иди в пень. – Закатывает глаза Лёлька. – И умоляю, молчи про блузку.

– Молчу. – Закрываю рот на воображаемую молнию.

– Молодец.

– Она ужасная!

– Знаю! – Подруга бьет меня кулаком в плечо, и я возвращаю ей этот удар.

– Если тебя это успокоит, ты украшаешь собой эту блузку. – Брякаю я, едва сдерживая смех.

– Чувствую себя клоунессой. – Она надувает губы.

– Алена, цветы! – В дверях появляется ее отец с букетом крупных хризантем в руке. – О, Никита. Привет.

– Андрей Владимирович. – Я жму мужчине руку.

Тот смотрит на меня из-под бровей. Внимательно обводит взглядом мой внешний вид и останавливается на дырках на коленях. Его брови поднимаются выше.

– Как лето? – Спрашивает он, с трудом сдержав внутренний позыв по-отечески отчитать меня за внешний вид.

– Супер. – Изображаю улыбку я.

– Может, не надо, пап? – Стонет Леля, когда он вкладывает в ее руку букет.

– На праздник и без цветов? – Хмурится тот.

– Да никто уже не носит.

– А ты будешь. – С улыбкой, означающей отсутствие права выбора, говорит мужчина.

– Ла-а-дно. – Разворачиваясь, бросает она. – Ну, все, нам пора.

– Удачи! – Андрей Владимирович машет рукой на прощание, но Аленка уже не видит.

Она чешет по дороге в сторону школы, не дожидаясь меня – лишь бы поскорее свалить подальше от отеческой заботы.

– Пока! – Машу я ее отцу и бросаюсь за ней.

Нагоняю уже метров через двадцать:

– Ты чего?

– Решила сбежать прежде, чем он заведет свою шарманку про то, что девочкам следует носить юбки. «Хотя бы, на такое мероприятие, Алена!» – Пародирует она его. Затем сдирает с моей головы кепку и надевает себе. – Мне нужно спрятаться от этого цирка.

– Кепка тебя целиком не спрячет. – Смеюсь я.

– Кто вообще придумал школьную форму? – Ворчит Леля, запрыгивая на бордюр. Она идет, качаясь и стараясь сохранять равновесие. – Мы вчера с Таей полдня провели в примерочных, и представь: на ней любая тряпка смотрится идеально, а на мне – как на пугале! Просто посмешище!

– Вовсе нет. – Оглядываю ее. – Милая блузка. И брюки. Мне нравятся.

Аленка тычет в меня букет, словно шпагой. От хризантем отлетает сразу несколько лепестков. Я ржу, а она, потеряв равновесие, спрыгивает с бордюра.

– Здрасьте! – Восклицаем мы одновременно, проходя мимо лотка с овощами и фруктами, которую держит наш сосед дядя Арсен.

– Привет, ребята. – В знак приветствия он поднимает руку.

– Тебе нужно было позвать меня с собой по магазинам: я вчера целый день маялся от безделья. Думал, ты зайдешь вечером.

Она бросает на меня какой-то странный, немного печальный взгляд:

– Я просто устала. – И закусывает губу, как делает всякий раз, когда пытается скрыть от меня свои эмоции.

– Понятно. – Говорю я.

Алена запрыгивает обратно на бордюр и идет, сильно размахивая букетом. Я больше ничего не спрашиваю, и она молчит. Это что-то новенькое – таких долгих пауз в разговорах у нас еще не было.

– Что с тобой? – Спрашиваю я, наконец.

Не сворачивая с пути, Леля устремляет взгляд на меня. Глядит долго, не мигая.

– Ничего.

– Ты странная.

– А ты напряжен. – Отвернувшись, бросает она.

– Еще бы. – Отвечаю я. Только с лучшей подругой я могу быть честным. – Там же будет она.

– Полина тебя даже не заметит. – Слова Алены звучат жестоко. – Так что можешь расслабиться.

– А если я хочу, чтобы она заметила?

– Не напрягайся, оно того не стоит. Вообще не понимаю, чего ты в ней нашел?

– Откуда тебе понять, если ты никогда не влюблялась? – Раздраженно выпаливаю я.

Леля замедляет шаг и шумно выдыхает:

– Действительно.

– Ради этой девушки я готов на все! – С жаром бросаю я.

– Даже получить по морде от ее дружка? – Усмехается подруга.

– Может, и так.

– Да ты серьезно настроен! – Она качает головой.

– Блин, Краснова, я тебя когда-нибудь не поддерживал? – Обогнав, я преграждаю ей путь. – Я всегда был на твоей стороне!

– Да. – Нехотя, признает Леля.

Отведя взгляд, сдвигает кепку на бок – по-хулигански, затем спрыгивает с бордюра, чтобы продолжить путь.

– Так в чем же дело сейчас? – Кричу я ей в спину.

– В том, что ты совершаешь очередную глупость.

– Я вписывался в любую твою глупость! Всегда! Я поддерживал тебя даже, когда был не согласен!

– Хорошо. – Вздохнув, останавливается Аленка. – Я поддерживаю тебя. И буду поддерживать даже тогда, когда ты схлопочешь по роже от Димы Миронова. – Она качает головой, а затем подставляет кулак. – Я с тобой. Доволен?

– Тогда больше не критикуй мой выбор. – Ударившись с ней кулаками, я улыбаюсь.

Это заставляет ее улыбнуться в ответ. Выходит немного вымученно, но, все же, Аленка со мной, и мы все еще в одной команде.

– Задолбал этот веник, – ворчит она, оглядывая залитую солнцем улицу в поисках урны.

– Дай сюда, – я выдираю букет из ее рук и спешу к пожилой продавщице мороженого. – Доброе утро, леди, это вам!

Та сначала удивленно таращится на меня, затем расплывается в улыбке:

– Спасибо.

– Хорошего дня! – Я посылаю ей воздушный поцелуй.

– Ой, прям дамский угодник. – Подкалывает меня Леля, когда я возвращаюсь к ней.

– Просто у меня сейчас такое состояние, что хочется обнять весь мир. – Признаюсь я.

Когда мы подходим к школе, на нас обрушивается шум голосов и музыка. Территория вокруг заполнена учениками: младшеклассники наряжены в пух и прах – костюмы, блузки, банты, а старшеклассники по большей части в обычной одежде – слоняются по двору со скучающим видом и развлекаются болтовней друг с другом.

– Это что еще такое, Краснова? – Вырастает перед нами Татьяна Алексеевна.

– Где? – Спрашивает та.

В этот момент я ловким движением сдираю с ее головы кепку и прячу себе за спину.

– Высоцкий… – Охает классный руководитель, переведя взгляд на мои колени. – Вы, двое, как обычно.

– И мы тоже соскучились по вас за лето! – Расплываюсь я в фальшивой улыбке.

– Марш к остальным. – Процедив сквозь зубы, она исчезает в толпе.

– Боже. – Обернувшись ко мне, Алена засовывает два пальца в рот, показывая, что ее тошнит.

– Зато она не заметила, что мы без галстуков. – Я возвращаю на голову подруги кепку.

– Ладно, пойдем к нашим. – Кивает она в сторону площадки, где классы собираются на линейку.

Я беру ее за руку и веду через толпу.

– Стоп! – Преграждает нам путь Тая, наша одноклассница и хорошая подруга. Она нацеливает на нас фотоаппарат. – Черт меня дери, какие вы красивые! Улыбочку!

Я обнимаю Лельку за плечи и растягиваю губы в улыбке. Щелк! Через пару мгновений Тая отдает ей моментальную карточку, на которой вот-вот должно проявиться изображение, а я оставляю их ненадолго, чтобы поздороваться с парнями. Жму руки одноклассникам, обмениваюсь дежурными фразами, а сам в это время слежу краем глаза за собирающимися в нескольких метрах от нас учениками «Б» класса.

Мое сердце дергается, словно рыба на крючке, когда я вижу ее – Полину. На ней шоколадного цвета школьная форма, белый фартук и белые гольфы по моде прежних лет. Она прижимает к себе букет нежно-розовых пионов, откидывает волосы назад и смеется, когда ее одноклассница что-то говорит ей на ухо.

Нельзя быть такой красивой. Неужели, она не знает, какое впечатление производит на парней? А если кто-то потеряет сознание, упадет и ударится головой об асфальт, увидев, как она соблазнительно встряхивает волосами?

– Ты что, не дышишь?! – Раздается голос Алены где-то на задворках моего сознания.

Я опускаю взгляд и вижу, что подруга стоит рядом, с удивлением уставившись на меня, а затем делаю судорожный вдох.

2.2

Я сглатываю раздражение, дергаю его за рукав и выдаю:

– Эй, очнись. Высоцкий, хватит так пялиться на нее!

Он с трудом отводит взгляд.

– Что?

– Ничего. – Мой голос дрожит. – Просто тут полно народа, и кто-то обязательно заметит, что ты уставился на Матвееву, как баран – этим тупым взглядом.

– Каким? – Хмурится Никита.

– Тупым! – Рычу я. – Держи. – Вкладываю ему в ладонь наше фото, которое сделала Таисия, разворачиваюсь и отхожу в сторону.

Не понимаю, что со мной происходит. Мне так тяжело сдерживать свои чувства. Кажется, еще немного, и случится истерика со слезами.

– Эй, все норм? – Спрашивает меня Тая, приблизившись.

– Да. – Отвечаю я, бросив на Высоцкого короткий взгляд.

Он стоит на том же месте и продолжает смотреть на Матвееву, только теперь уже искоса. Между тем, в рядах учеников начинается толкотня: отличники пробираются вперед, разгильдяи отступают назад. Звучит приветственная музыка, и торжественное действо вот-вот начнется.

– И Никита какой-то странный. – Замечает Тая. – Вы что, поссорились?

Она пританцовывает в такт музыке. Что мне нравится в этой девчонке, так это то, что Тая абсолютно беззастенчиво отдается танцу всегда и везде, где ей хочется. Словно мы где-то в шумном дворике пригорода Рио-де-Жанейро, где все вокруг под простецкие ритмы танцуют пагоде, это просто стиль жизни, и ты даже не думаешь о том, что выделяешься среди пестрой толпы.

– Нет, все о’кей. – Отмахиваюсь я.

– Если злишься, что мы с ним пару раз гуляли летом, то не злись: с нами были и другие ребята: Денис, Костя, Дрыга. Ксеня тоже была.

– Чего? – Я устремляю на нее пораженный взгляд. – Почему это я должна злиться?

Дернув плечами, Тая замирает.

– Ну, как. Это же… Никита. Вы с ним… Это же вы. В смысле, ВЫ. Никита и Алена.

– Думаешь, я ревную Высоцкого к его друзьям? – Мои щеки вспыхивают, выдавая меня с головой.

Разумеется, Никита говорил, что они гуляли вместе в парке – об этом я была в курсе, но при слове «ревность» из меня почему-то едва не вышибло дух.

– Лучшие друзья всегда ревнуют друзей к другим друзьям. – Без стеснения выдает Тая.

И я вдруг понимаю: она ничего такого не имела в виду. Но теперь румянец на щеках выдает меня с головой.

– Это не мой случай. – Говорю я.

И тут мне вдруг больно прилетает в спину – да так, что я подаюсь вперед и, потеряв равновесие, врезаюсь в подругу.

– Поосторожнее! – Вскрикивает Тая, поймав меня и не дав упасть.

Я оборачиваюсь и вижу Кощея.

Вообще-то, парня зовут Стас Кощеев, но об этом мало кто помнит, прозвище Кощей прилипло к нему намертво. Парень играет за футбольную сборную школы и, говорят, серьезно занимается этим видом спорта в городской академии. А еще за ним закрепилась слава конфликтного игрока и не менее агрессивного и дерзкого ученика: ребята его побаиваются, а вот девочки, они сходят с ума по Кощею – он, конечно, не красив, но грубая сила привлекает многих. К тому же, Стас выглядит старше своих лет, а это еще один балл по шкале привлекательности – так считает Тая.

– Не стой на дороге. – Даже не взглянув на меня, бросает Кощей.

– А ты смотри, куда идешь! – Выпаливаю я, толкнув его в спину.

Черт. Мое сердце падает. Этот толчок заставляет хулигана остановиться. Он оборачивается, как в замедленной съемке, и я тут же жалею о том, что дала сдачи.

– Что ты сказал, урод? – Спрашивает Стас, глядя на меня сверху вниз.

– Кто урод? Я? – Теперь я действительно возмущена. Расправив плечи, делаю шаг к нему и почти врезаюсь в его грудь. – Повтори, и лишишься пары зубов! – С презрением бросаю ему в лицо.

Брови Кощея поднимаются. Он ошарашен. Оглядывает меня с головы до ног, затем возвращает взгляд на мое лицо. Все ясно: кепка сбила его с толку, и он принял меня за парня.

– Ух, ты. – Усмехается Кощей.

– В следующий раз смотри, куда прешь, понял? – Толкнув его ладонями в грудь, говорю я.

Этот толчок даже не сдвигает его с места, парень лишь слегка пошатывается. Но ухмылка на лице Кощея сменяется раздражением:

– Слышь, я не посмотрю, что ты…

– Отойди от нее. – Вырастает перед ним Никита, оттеснив меня назад.

– Тебе-то что надо?

– Все, Кощей. Забыли. Иди своей дорогой, ладно? – Говорит Высоцкий примирительно. – Не трогай Алену, она со мной.

– Алена, значит. – Выглядывает Стас, чтобы посмотреть на меня через его плечо. Затем вновь переводит взгляд на Никиту. – Твоя подружка?

– Стас, иди, куда шел. – В голосе Высоцкого прибавляется решительности.

Кощей пару секунд раздумывает, затем замечает, что к нам приближается наша классная руководитель, и нехотя отступает назад. Хищная улыбочка медленно возвращается на его лицо.

– Привет мамочке. – Бросает он ядовито, затем разворачивается и уходит к своим.

– Что? Что ты сказал?! – Свирепеет Никита.

Но к нему с двух сторон уже бросаются ребята из нашего класса – Дрыга и Денис. Парни преграждают ему путь и успевают удержать за руки.

– Оставь его. – Шепчет Дрыга. – Не здесь и не сейчас.

– Алексеевна смотрит. – Подсказывает Денис, кивая в сторону учительницы, вставшей в паре метров от нас.

– Как ты? – Выдохнув, оборачивается ко мне Никита.

– Все хорошо. – Сдавленно отвечаю я. Подхожу ближе и шепчу ему на ухо, потому что тут слишком много ненужных свидетелей. – Что он имел в виду, когда говорил про твою мать?

– Не знаю. – Тихо отвечает Высоцкий. Его грудь высоко вздымается на вдохе, пальцы сжимаются в кулаки. – Но явно ничего хорошего.

– Тише, ребята! Начинается линейка. – Предупреждает учеников Татьяна Алексеевна.

В нашу сторону она направляет особенно строгие предупреждающие взгляды.

– Я должен выяснить. – Шепчет Никита.

– Краснова, сними кепку! – Цыкает классная руководительница.

Я мешкаю, поэтому это делает за меня Тая: стащив кепку с моей головы, она прячет ее себе в сумку. Дрыга и Денис тоже не спешат расслабляться – стоят с другой стороны от Никиты, боясь, что он, все же, пустится вдогонку за Кощеем. Но Никита лишь следит за ним взглядом.

Директор школы толкает приветственную речь, а я смотрю на ребят из «Б» класса. Кощей стоит рядом с Димой Мироновым и не сводит с меня хитрых глаз. Рядом с Димой – Полина, она держит его за руку, но сама безотрывно глядит на Высоцкого.

– Боже. – Выдыхает Никита мне на ухо.

– Что? – Хмурюсь я.

Мне очень не нравится, как она смотрит на него.

– Она заметила. Полина заметила меня!

По моему горлу опускается холодок. «Можно я ничего не буду отвечать?»

Словно почуяв неладное, Дима наклоняется и целует свою девушку в макушку. Та моментально расцветает в улыбке и отворачивается от нас.

– Ей было интересно, с кем случился конфликт у Кощея. – Стараясь не выдать эмоций, произношу я. – Вот и все.

Стараюсь не думать о том, что Высоцкий выглядел рыцарем, защищая меня перед Стасом.

Никита наклоняется, его дыхание щекочет мою щеку.

– Если я привлек ее внимание раз, то смогу и еще. Мне просто нужен план. – Он стискивает мою ладонь. – И твоя помощь, Лелик.

2.3

– Тс-с! – Цыкает на нас Татьяна Алексеевна.

И мне приходится замолчать. Линейка проходит в традиционном ключе: ученики младших классов исполняют озорные танцы и читают стихи, затем старшеклассники танцуют вальс, а родители пускают слезу – все как обычно. Но надо признать, что-то в этом есть. Я определенно буду скучать по этим моментам, когда все собирались вместе на площадке у школы, наряженные в идиотские белые рубашки, и с цветами в руках ждали, когда закончится торжественная часть, чтобы отправиться, наконец, отдыхать.

– Куда пойдем? – Спрашивает Леха Драгачев, он же Дрыга, когда после мероприятия все начинаются разбредаться в стороны.

Я смотрю на Полину, которую Миронов уводит за собой с площадки, держа за руку. Может, мне только кажется, но она не выглядит особо счастливой. У нее какой-то грустный взгляд. Что, если союз с этим парнем не приносит ей радости? В чем тогда смысл? Любовь ведь это про счастье. Если ты все время страдаешь, зачем нужны такие отношения?

Но тут она поднимает на него взгляд и широко улыбается. Моя стройная теория мигом рассыпается в пыль. Возможно, я не прав, у них идеальные отношения, и отбить Полину у этого придурка не получится. Но что мешает мне узнать ее лучше? Я хочу быть в курсе всего: какую музыку она слушает, какие книги читает, какое мороженое любит. Ах, да, шоколадное. И я снова прокручиваю тот момент, когда эта девочка улыбнулась мне в парке. Это не могло быть просто так, это точно должно что-то значить.

– Может, на море? – Предлагает Тая.

– Туда сейчас пойдут все. – Корчит рожу Дрыга. – Девятиклашки напьются дешевых коктейлей и будут орать песни на весь пляж. Может, в кино?

– А ты не планируешь напиться? – Подкалывает его Аленка. – Сегодня последний день свободы.

– Это ты мне говоришь? – Смеется он. – Я думал, ты после прощального вечера в завязке, Краснова!

– Подумаешь, немного перебрала. – Она смущенно его толкает, ее щеки моментально вспыхивают.

– А чего тогда покраснела? – По-дружески подначивает ее Леха. – Забыла, как Никитос тащил тебя домой на своем горбу?

– Краснова покраснела, – ржет Денис, – ха, это классика!

– Ой, отвалите уже, – Тая раздает им тумаки. – А ты, Дрыга, и сам накидался так, что заснул на крыльце своего дома, молчал бы!

– Вы бы приглушили звук, – советую им я, – иначе сейчас все вокруг, включая нашу класснуху, решат, что мы конченые выпивохи.

– Идем к тебе? В берлогу. – Предлагает Денис. – Тихо посидим, побренчим на гитаре или поиграем в «плойку»?

Я смотрю в ту сторону, куда удалились Полина с Димой, их уже не видно. Ушли. Жаль, что у нас с Полиной почти нет точек пересечения. Если бы я знал, куда она отправилась праздновать День Знаний, то потащил бы туда своих ребят. Я ощущаю, что мне жизненно необходимо видеть ее, знать, чем она занимается, иметь возможность находиться рядом.

– Без проблем. – Отвечаю я Денису.

Но, прежде чем отправиться в берлогу, мы по настоятельной просьбе девочек отправляемся в кино – на глупейшую мелодраму, разумеется. К нам присоединяются Костя Якимушкин из «Б» класса – его попросила пригласить Тая, он ей нравится, и скромница Ксеня из «В», она же Ксюша Кулик, ее позвал Дрыга: кажется, они мутят, потому что я все чаще стал видеть их вместе.

Фильм оказывается до такой степени шаблонным и глупым, что весь сеанс нам не удается сдерживать смех. Хохочут даже девчонки. Сначала Аленка колотит меня по колену, чтобы я не мешал смотреть остальным посетителям кинотеатра, но очень скоро сама так громко смеется, что необходимость сдерживаться отпадает. Мы ржем, не боясь, что нам сделают замечание или выгонят, потому что к середине фильма рыдает от смеха уже весь зал.

Когда мы выбираемся из кинотеатра, улица еще залита солнечным светом и наполнена ароматом арбузов и слив. Ничто не говорит о том, что лету пришел конец, и осень постепенно вступает в права. Вокруг слишком тепло, празднично и лениво. Повсюду гуляют туристы, рынок шумит криком зазывал и пропитывается запахом жареных кофейных зерен.

Ребята решают пойти ненадолго на море, и Дрыга, который выглядит взрослее остальных, покупает у одного из местных две бутылки домашнего вина и каравай свежего хлеба.

– Никит, – тянет меня за рукав Алена, когда мы все последними начинаем спуск по узкой тропке к воде.

– Да? – Я беру ее под руку, чтобы она случайно не поскользнулась и не упала.

– Я же тебе не сказала.

– О чем?

Ее ресницы дрожат, тонкие волосы нежно качает ветер.

– Я накопила на гитару. – Отвечает подруга хрипло. – Теперь мы сможем исполнить нашу мечту: собрать группу, сочинять и исполнять свои песни, выступать вместе.

– Ты еще помнишь про это? – Удивляюсь я. – Что мы мечтали собрать группу. Это было… блин, Лель, я не знаю, классе в седьмом или восьмом!

– Ну, а почему нет? – Улыбается она. – Мы все еще играем, ты пишешь тексты, а я помогаю подобрать к ним аккорды. Мы уже – команда. Все, что нам нужно – собрать небольшой коллектив. Найти басгитариста, ударника, клавишника. Исполнять песни ты можешь сам, у тебя шикарный голос! А репетировать будем в берлоге!

– Ты так говоришь, будто это легко, как щелкнуть пальцами. – Замечаю я.

И останавливаюсь, чтобы подхватить ее на руки и помочь преодолеть препятствие: корягу, лежащую поперек тропинки. Мы уже заметно отстали от ребят, и нужно бы ускорить шаг.

– Это действительно легко, и знаешь почему? – Говорит Алена, перемахнув через корягу и без моей помощи. – Потому что музыка – твое призвание! Это то, что у тебя получается лучше всего, и то, что приносит тебе удовольствие. Музыка это ты, Никита.

– Ха.

– Серьезно. – Она ждет, пока я перешагну через препятствие, а потом берет меня под руку. – У нас все получится, я точно знаю.

– Я, вообще-то, собирался поступать в университет.

– Это никак не помешает. Мы будем выступать на студенческих вечеринках, в клубах и на фестивалях! Тебе не придется искать подработку, чтобы оплачивать учебу. Никита, ты самый талантливый музыкант из всех, кого я знаю! Ты – Высоцкий, в конце-то концов!

– Смешно. – Замечаю я, оценив ее шутку.

Алена ловко пробирается по крутому узкому спуску вслед за остальными.

– Скоро состоится уличный фестиваль, там все будут! Толпы народа выйдут на улицы, и мы будем играть для них! – С волнением в голосе говорит она, обернувшись через плечо. Ее глаза сверкают, видно, что подруга буквально горит этой идеей. – А потом школьная вечеринка! Ну, та, как ее?

– Осенины?

– Да!

– Когда все носятся в костюмах арбуза или тыквы? – Усмехаюсь я.

– Нет! Когда вечером устраивают танцы для старшеклассников. Мы выступим там!

– Ого, как смело. Да если даже репетировать каждый день, нам понадобится полгода, чтобы выступить перед кем-то и не опозориться.

– Вот и неправда! – С жаром выпаливает Алена. – У нас есть несколько песен, отточенных до блеска! Мы исполняем их уже года два.

– Исполняем? – Я чешу затылок. – Поем для своих. Под акустику! В сарае, Лель!

– И что с того?

– А то, что ты говоришь про коллектив и профессиональные инструменты!

– Мы уже делали это. – Она всплескивает руками. – У нас есть оборудование, комбик, и мы оба играем на Синди!

– Синди – развалюха! – Взрываюсь я. – Ей сто лет в обед! Эту электрогитару мы выкупили у чокнутого алкаша, который колотил ею собаку во дворе!

– Синди – легенда! – Вскрикивает Алена. – Она живее всех живых! И не забывай, благодаря этой покупке мы тогда спасли и ее, и собаку – сразу две жизни!

– Бред. – Выдыхаю я.

– Чего ты боишься? – Уставляется на меня подруга.

Я смотрю на раскинувшееся перед нами синее море.

– Не знаю. – Отвечаю, пожав плечами. – Наверное, у меня голова просто забита другим.

– Чем? – Она морщит нос. Ей плевать на море, Алена смотрит на меня, уперев руки в бока. – Твоей пустышкой Полиной?

– Может быть. – Тихо отвечаю я.

– Тогда музыка – это то, что тебе нужно.

– В смысле? – Я улыбаюсь, глядя вдаль.

– В том смысле, что девушки обожают музыкантов. На тебя будут вешаться толпами, Высоцкий. Все с ума сойдут!

– Мне не нужны все. – Задумчиво говорю я. – Мне нужна только она.

– Ну, вот. – Хмурится она. – А я о чем. Так ты в деле, да?

3.1

– Нужно, как следует, подумать над деталями. – Прищуривается Никита.

– Что тут думать? – Мне хватает выдержки не усмехнуться. – Это же ты у нас уверенный в себе, а я вечно сомневающаяся, забыл? – Подталкиваю его плечом. – Ты хочешь этого, признайся.

– Может быть. – Продолжая мерить взглядом горизонт, произносит друг.

– Хочешь. – Киваю я, читая его мысли. – Мир должен слышать твои песни!

– Нет. Твоя музыка совсем не нуждается в моих словах.

– Неправда. Она без них мертва.

Теперь он поворачивается и внимательно смотрит мне в глаза. Я сглатываю. Этот момент так похож на тот, на прощальной вечеринке, когда Никита чуть меня не поцеловал. Время тоже на мгновение будто останавливается, и мир вокруг нас исчезает. Его теплый взгляд ловит меня в сети, окутывает, заставляет мурашки разбежаться по коже.

Никита молчит, и я буквально физически ощущаю хрупкость момента. Мои руки немеют в желании поправить прическу, одернуть блузку. Он глядит так пристально, так проникновенно, что все внутри меня сжимается от желания узнать, что же означает этот взгляд.

Мне требуется усилие, чтобы скрыть свои чувства, не выпустить их на волю. Хотя… какая разница? Может, будет лучше, если Никита узнает о них? Может, это заставит его взглянуть на меня по-другому?

– Мур. – Говорит он вдруг.

Коротко улыбается и отворачивается к воде.

У меня в горле пересыхает, и я не могу даже произнести это гребаное «мяу».

– Я в деле. – Наконец, отвечает Никита. – Не обещаю, что мы порвем чарты и будем собирать стадионы. Даже не гарантирую, что нам удастся собрать команду и уговорить их играть нашу музыку, но я даю тебе слово, что поддержу тебя в твоей мечте, Леля.

– Нашей мечте. – Поправляю я тихо.

– Да. – Кивает он. – Я же обещал поддерживать тебя в любой каше, которую ты заваришь. Так что, да, я в деле. Даже если не получится ничего толкового, это будет весело. А я люблю веселиться с тобой.

Его рука обнимает меня за плечи, и я прижимаюсь к его груди. Мы вместе смотрим на блестящую гладь моря, и я пытаюсь представить, что он воспринимает меня не только как сестру.

Не получается.

– Идем к остальным. – Говорит, наконец, Никита и тянет меня за собой.

Мы спускаемся к воде и присоединяемся к ребятам, расположившимся на старом бревне. Чуть поодаль пляж чище и лучше, но там не протолкнуться от количества туристов. Нам больше нравится здесь: тут уютно местным, которые знают толк в отдыхе на берегу.

– Держи. – Никита отрывает для меня кусок каравая.

– Спасибо. – Я сажусь с края, рядышком с ним.

Свежий домашний хлеб не требует дополнений – ни масла, ни сыра, ни колбасы. Горячий, ароматный, с хрустящей корочкой – невероятно вкусный, он просто тает во рту. Уже только из-за него можно всей душой любить Лазорев. Такого хлеба я больше не пробовала нигде.

Ребята скинули обувь, вытянули ноги и болтают о всякой ерунде. Бутылка ходит по кругу, и каждый делает из нее по глотку. Говорят, южное вино как компот, и его можно даже младенцам, но если нас с ним тут застукают взрослые, то всем нам очень не поздоровится. Поэтому Дрыга предусмотрительно обернул бутылку бумажным пакетом.

– Кто хочет искупаться? – Через полчаса вдруг спрашивает Костя.

– Ой, нет, это развлечение для туристов. – Кривится Дрыга.

– Леш, ну, пойдем? – Тянет его за руку Ксеня.

– Лучше посидим. – Он трясет бутылкой.

– Ладно. – Нехотя соглашается она и опускается обратно.

– Костя, я могу подержать твою одежду. – Предлагает Тая Якимушкину.

– А… – Он косится на бревно, где мог бы ее оставить, но тут же соглашается. – Хорошо.

– Я тоже пойду. – Вызывается Денис.

– Никита, ты пойдешь? – Обращаюсь я к другу.

– Позже, не сейчас. – Отмахивается тот.

Похоже, его разморило на солнышке. Он расстегнул рубашку, закатал рукава, но, все же, ему не хватает прохлады.

– Надеялась, что он снимет джинсы, и ты полюбуешься на его крепкую задницу? – Хихикает Тая, когда мы с ней пускаемся вслед за парнями к кромке воды.

– Что? – Я едва не теряю дар речи.

– Да брось. – Загадочно посмеивается подруга. – Вы отлично смотритесь вместе. Я уже устала умиляться, глядя на ваши обнимашки, семейные ритуалы и прелюдии! А чего только стоят эти ласковые прозвища – сама готова замурлыкать!

– Тише, Тай, ты чего. – Прошу я.

Мне хочется заклеить ей рот, пока никто из ребят не стал случайным свидетелем ее болтовни.

– А что такого? – Она разводит руками.

– Прелюдия, ритуалы – ты чего мелешь? – Краснею я.

– Хочешь сказать, это просто дружеское общение? – Таращится на меня Таисия.

– Да.

– Ага, а я – балерина! – И она делает несколько забавных па.

– Мы с Никитой просто друзья.

– Которым давно пора переходить на следующий уровень! – Шипит Тая мне на ухо, чтобы парни не услышали. – Вы же просто созданы друг для друга!

– Прохладная. – Замечает Костя, потрогав воду ногой.

– Да брось! – Игриво хохочет Тая, подбегая и брызгая на него ногой.

– Кто последний, тот говноед! – Словно ребенок, затевает спор Денис, и Костя тут же включается в игру.

Они раздеваются наперегонки, швыряя одежду прямо на песок и позабыв о том, что мы с Таей тут для того, чтобы подержать их шмотки.

– Никита влюблен в Полину Матвееву. – Говорю я, когда парни, вздымая сотни брызг, забегают в воду.

– Чего-о?! – Моментально потеряв интерес к Косте, переспрашивает Тая. Она оборачивается, смотрит на оставшихся на бревне ребят, затем возвращает взгляд на меня. – Не может быть! С чего ты взяла?

– Он сам мне сказал.

– Боже… И давно?

– Вчера.

– Нет, давно он в нее влюблен?

Я пожимаю плечами и вздыхаю.

– С этого лета. Видимо.

– Так у нее же парень? Дима?

– Ага. Думаю, если бы не он, Высоцкий давно уже валялся бы у нее в ногах. У него, кажется, вообще крыша поехала на этой почве.

Тая трясет головой, как будто отказываясь верить в услышанное.

– И что Никита в ней нашел?

– Она – красотка. – Подумав, отвечаю я.

– Парни думают лишь одним местом! – Рычит подруга.

– Любовь зла. – Горько усмехаюсь я. – А еще слепа.

– Любовь не слепа. – Фыркает Тая. – Просто из-за любви люди смотрят не туда, куда надо.

Она гладит меня по плечу, и я зажмуриваюсь. Черт, Тая все поняла. Она знает, что я чувствую к Никите. Как же мне стремно…

– Ну, он и дуболом. – Вздыхает подруга.

Я смотрю на нее, она качает головой.

– Дуболомище. – Соглашаюсь я.

– И ты это так и оставишь? – Заглядывает она мне в глаза.

– А что мне делать?

– Бороться за него.

– Вот еще. – Я отворачиваюсь и впиваюсь взглядом в купающихся ребят.

– А я бы боролась. – С вызовом говорит Тая.

– Не сомневаюсь. – Отвечаю я.

Таисия у нас пробивная. Если кто-то встанет у нее на пути – голову ему пробьет.

– Смотри-ка. – Толкает она меня локтем. – Милуются голубки.

Я оборачиваюсь. Дрыга посадил Ксеню к себе на колени и ищет что-то у нее во рту. Своим языком.

– Она очень пожалеет о том, что связалась с ним. – Цокает языком Тая.

– Почему? – Интересуюсь я.

– Как будто ты не знаешь. Леха сначала льет девчонкам в уши про то, что влюблен, а как добьется своего – бросает. Они плачут, а он им «Я тебе ничего не обещал, я вообще ничего не хотел». Или того хуже: перестает писать и звонить, чтобы бедная девочка начала возмущаться, скандалить и сама его бросила. И так он как будто не при делах: и ни в чем не виноват, и просто все женщины – прирожденные истерички.

– Жестоко.

– Еще бы. – Качает головой подруга. – Наташка Ломаева перевелась в другую школу из-за него в прошлом году, а Машка Ромаева так рыдала в туалете, что на всех этажах было слышно.

– Ты Ксене об этом рассказывала? Она вроде девчонка хорошая, скромная.

– Еще бы. Сказала, чтобы не верила ни единому его слову.

– А она?

– Да, наверное, как все остальные – верит, что с ней у него все будет по-другому. – Тая морщится, глядя, как Дрыга ведет пальцами по ноге Ксени. – Любовь до гроба.

– Она должна, хотя бы, вытрясти из него обещание, что это не просто игры, а серьезные отношения.

– Ха! – Выдыхает Тая. – Он ей что угодно сейчас наплетет, лишь бы залезть под юбку. И отношения пообещает, и скажет все, что она захочет услышать.

– А вдруг он действительно влюбился?

– Ха. Ха. И ха.

– Если он поступит с ней подло, я лично дам ему в нос.

– И тогда у вас в группе не будет басиста. – Напоминает она. – Дрыга – идеальный кандидат. Опыт есть, гитара тоже – даже совсем неплохая, я видела, как он выступал в летнем лагере с ребятами из Омска – бацали только так. И с вами уже играл в берлоге. Плюс, у него музыкалка. Правда, неоконченная: выперли после четвертого класса – за прогулы.

– Ты права. – Киваю я. – И все песни Никиты он наизусть знает.

– Так что он, может, и сердцеед, но как друг и музыкант – лучше всех.

– Да.

Из воды выходят ребята, и мы идем к остальным. Ноги приятно тонут в песке, и я радуюсь тому, что солнце медленно опускается за горизонт.

– Эй, Никитос, ты чего такой загруженный? – Опускается на бревно рядом с ним Костя.

– Все нормально. – Дежурно улыбается Высоцкий.

– Не в духе, потому что с тобой никто не спит? – Смеется Денис, кутаясь в белую рубашку. – Или все еще переживаешь из-за стычки с Кощеем?

– Я просто отдыхаю, чего привязался? – Отвечает Никита устало.

– Кстати, Никит. – Дрыга отсаживает Ксеню и выпрямляется. – По поводу того, что сказал Кощей.

– Чего? – Его брови поднимаются вверх.

– Ну, насчет твоей мамы. – Несмело произносит он. – Ну, Стас же передал ей привет…

– Ты что-то знаешь об этом?

– Ну… это… – Леха взъерошивает пальцами волосы. – Я только слышал на тренировке в душевой…

– Да говори! Что? – Не выдерживает Высоцкий.

Дрыга оглядывает присутствующих, затем взволнованно облизывает губы.

– Он хвалился. В общем… что встречается с какой-то…

– Да скажи ты! – Никита встает.

– С горячей разведенкой. – Говорит Леха еле слышно.

На его лице сожаление. А на лице Никиты рождается целая буря.

3.2

– Ты уверен? – Алена сжимает мою руку.

Мы стоим в темноте на крыльце моего дома, пока наши друзья пошли к берлоге.

– Да. – Заверяю ее я. – Иди, проследи за ними. Я не хочу, чтобы парни разнесли наш будущий репетиционный зал.

Пытаюсь улыбнуться, но выходит не очень: после того, как я чуть не накинулся на Дрыгу с кулаками, напряжение не желает покидать мое тело. Друг не виноват, что стал свидетелем неприятного разговора в мужской раздевалке и не несет ответственности за те гадости, которые говорит Кощей, но у меня словно пелена гнева опустилась на глаза, когда он передал мне его слова. С трудом удалось удержать себя в руках, и тут нужно сказать спасибо Аленке, которая в последнюю секунду удержала меня от нападения на друга.

– Обещай, что не будешь грубить маме. – Она обхватывает меня за плечи.

Я бросаю взгляд на горящие окна дома.

– Не буду.

– Хорошо. – Алена довольно кивает. – Мы будем в берлоге.

– Я скоро приду. – Обещаю ей.

– Угу. – Похлопав меня по плечу, она удаляется вслед за остальными.

Парни по пути с моря купили чипсов, газировки и пива, так что скучать им без меня не придется. Проводив Алену взглядом, я вхожу в дом.

В воздухе стоит аромат цветочного парфюма, из гостиной доносится приглушенная музыка и голос матери: она что-то негромко напевает под нос.

– Куда-то собираешься? – Спрашиваю я, застав ее перед зеркалом – пританцовывающей.

Она оборачивается.

– А ты где пропадал весь день? – Ее взгляд скользит по мне сверху вниз, затем снова возвращается на лицо.

– Ты отвечаешь вопросом на вопрос. – Вздыхаю я, навалившись на дверной косяк.

Мама явно чувствует себя не в своей тарелке. Она нервно одергивает облегающее платье глубокого бордового оттенка и натягивает на лицо беззаботную улыбку.

– Ходишь целый день голодный. Зашел бы домой пообедать.

На ее лице безупречный макияж, волосы уложены в идеальные локоны. Если бы не усталый взгляд, ей можно было бы дать не больше двадцати семи. Да, стоит признать: моя мать выглядит младше своих лет, и нет ничего удивительного, что половина мужчин в городе мечтает встречаться с ней.

– Не обязательно проявлять дежурную заботу, мама. – Говорю я. – Мне скоро восемнадцать, и я достаточно взрослый, чтобы приготовить или купить себе еды.

– Это не дежурная забота. – Ее губы, накрашенные яркой помадой, расплываются в грустной улыбке. – Я беспокоюсь о тебе.

– Так куда ты собралась? – Хмурюсь я, игнорируя ее слова. – На очередное свидание?

– А… в чем дело? – Мама отворачивается к зеркалу, чтобы вдеть длинные блестящие серьги в уши. – С чего такой тон?

Опять вопросом на вопрос. Мое раздражение растет.

– Ни с чего. – Цежу я сквозь зубы.

– Может, тебе нужна помощь с уроками? – Язвит она. – Никита, если что-то тебя не устраивает, скажи мне прямо. Хочешь, чтобы я осталась сегодня дома? Просто скажи «да», и я никуда не пойду.

– Нет. – Усмехаюсь я.

Мама резко оборачивается.

– Дорогой, я отпахала смену в офисе. Могу себе позволить выйти из дома на пару часов? Как ты и сказал, ты уже почти совершеннолетний, так что мне теперь не нужно проводить вечера и ночи возле твоей кроватки.

– Так вот оно, значит, что. – Вспыхиваю я. – Наверстываешь упущенное за те годы, что пришлось возиться со мной? Ну, извини, что отнял твою молодость. – Мои плечи дергаются, как от удара. – Ты ведь не можешь не упомянуть об этом всякий раз, как мы ссоримся!

Мать застывает, как громом пораженная. В ее взгляде недоумение и шок.

– Никита, я не… – Она делает тяжелый вдох, затем шумно выдыхает. – Я не это имею в виду когда говорю, что отдавала тебе все свое время. Просто мне тяжело было воспитывать тебя одной. Это действительно так.

– Да мне плевать, что ты имеешь в виду. – Зло отвечаю я. – Почему ты просто не можешь быть матерью? Нормальной матерью, которая не шатается вечером по свиданиям непонятно с кем?! Каждый месяц – новый мужик! – Всплеснув руками, выкрикиваю, окончательно потеряв над собой контроль. – Это нормально, вообще? Да ты не способна построить постоянные отношения ни с одним из них. Ни с кем! А, может, тебе просто не надо? Ты же не можешь быть, как все! Не можешь, как, например… вон – отец Алены: у него не было ни с кем отношений с тех пор, как его бросила жена! Почему тебе нужно быть такой? – Я обвожу взглядом ее наряд и качаю головой. – Выглядеть… так. И вести себя. Как шлюха!

Во рту горчит от произнесенных слов, но обратно уже ничего не вернуть. Мама бледнеет, по ее лбу расползаются тревожные складки морщин.

– Потому что мне не нужны отношения. – Говорит она глухо.

Берет сумочку и проходит мимо меня к двери.

– Может, ты тогда, хотя бы, начнешь думать, с кем спишь?! – Ору я ей в спину. – Чтобы потом мои друзья не говорили мне, что капитан школьной футбольной команды трахает мою мать!

Мама останавливается на секунду, затем расправляет плечи и продолжает движение. Молча.

– Может, ты и про отца мне не говоришь, потому что не знаешь, кто он?! – Бросаю я, когда она выходит в дверь. – Не удивительно, если спать с кем попало!

Последнее, что она мне оставляет перед тем, как уйти, это полный разочарования взгляд. Дверь закрывается, и пару секунд я просто стою столбом.

А потом начинаю крушить мебель в гостиной: пинаю диван, переворачиваю столик, швыряю в стену настольную лампу. Оттолкнув стул, я бросаюсь на кухню и умываюсь холодной водой. По моим щекам бегут слезы.

Я ненавижу себя за то, что сказал ей все это. Я так не думаю, мне очень стыдно. Но в то же время злюсь. И мне очень обидно. И этот коктейль из эмоций буквально валит меня с ног.

Это ее жизнь, она может делать, что хочет. Может встречаться с кем хочет. Но я бы предпочел, чтобы мама встретила кого-то достойного и была с ним счастлива. А не так. Она заслуживает большего, гораздо большего.

Проходит полчаса прежде, чем я успокаиваюсь и нахожу в себе силы, чтобы пойти в берлогу к остальным. Прохожу в темноте по тропинке и останавливаюсь у окна, из которого льется свет. Слышно, как играет знакомая мелодия. Вижу, что ребята расположились внутри: кто на стуле, кто на старом кресле, кто развалился на диване. Аленка сидит посередине, остальные – вокруг нее. Она играет на гитаре мою песню, а друзья громко ей подпевают.

Ее голос звучит тонко и стройно – будто журчание ручейка. Он всегда меня успокаивает.

Я толкаю дверь и вхожу. Алена замечает меня, и ее губы трогает легкая улыбка. Прижав к себе гитару, она продолжает:

Я беру вторую акустическую гитару, начинаю играть, наклонившись к ней, и мы поем вместе:

Мы смотрим друг на друга, и я думаю о том, как мне повезло, что рядом с детства был такой друг, как Алена. И печаль меня отпускает.

3.3

Я спала всего часов пять от силы. Вчера мы допоздна зависали в берлоге, пели, танцевали, играли в настольные игры, и время пролетело так незаметно, что я удивилась, когда мне позвонил отец, чтобы напомнить, что уже за полночь, и завтра мне в школу. Пришлось валить домой. Те из ребят, кто к этому часу еще не ушел, тоже стали расходиться.

Помню, Дрыга отвел Никиту в сторону, чтобы спросить, можно ли им с Ксеней остаться и переночевать в берлоге. Высоцкий отказал ему. Да и Ксене как раз в это же время позвонили родители и велели немедленно явиться домой. Леха отправился ее провожать.

Принимая душ, я снова прокручиваю в голове картинки вчерашнего вечера. В жизни, как и в музыке, мы с Никитой понимаем друг друга почти без слов – одними взглядами. Разве это не должно что-то значить? Например, что наш союз это что-то особенное, и что мы предназначены друг другу? Почему когда он смотрит на меня, не видит того же, что и я? Откуда вообще появилась эта Полина и почему встала между нами? Как так вышло? Может, нужно было вовремя открыть ему свои чувства?

Когда я спускаюсь вниз, вижу, что отец уже ушел на службу. Никто никогда не знает, сколько его не будет. Он может отсутствовать день или сутки, а может позвонить и сказать, что задерживается на неделю.

У нас с Никитой была куча таких вечеров наедине, когда моего папы не было дома, и мы при желании могли заняться всем, чем угодно, только почему-то никому из нас это даже не приходило в голову. А теперь – когда мы достаточно взрослые, чтобы задумываться об этом всерьез, он влюбился в другую, и даже призрачная надежда на то, что Никита однажды заметит во мне женщину, тает на глазах.

Я долго смотрю на себя в зеркало. Что со мной не так?

Средний рост, среднее телосложение, правильные черты лица. Все стандартное, и ничего выдающегося. Наверное, мне не хватает какой-то изюминки, которая имеется у ярких девушек вроде Полины: уверенности в походке, блеска в глазах, стильной стрижки и модной одежды, добавляющей женственности.

У меня все обыкновенное, но я это и люблю: удобную одежду, свой цвет волос, короткие ногти, чистое лицо без макияжа. Неужели, нужно что-то менять в себе, чтобы понравиться парню? Это как-то даже унизительно: словно ты выпрашиваешь его внимание и предлагаешь полюбить вместо себя эту яркую картинку, нарисованную на твоем лице.

Позавтракав, я беру рюкзак и выхожу к условленному месту.

– Мур! – Никита уже там.

– Мяу. – Я таю в его присутствии.

Уже даже и не понимаю, как годами мне удавалось сохранять спокойствие, когда мы были рядом. И сердце так не грохотало, и щеки не краснели. А сейчас каждая наша встреча вызывает фейерверк из мурашек, разбегающихся по всему телу.

– Как ты?

– Не выспалась. – Я стреляю себе в висок воображаемым пистолетом.

– И я. – Вздыхает Высоцкий.

На нем тонкий синий джемпер, подчеркивающий ширину плеч, и голубые джинсы, красиво облегающие длинные крепкие ноги. Он само совершенство. И мурашек на моей коже становится только больше.

– Может, возьмем папин пикап? – Предлагаю я.

– Он уже на службе?

– Ага.

– Ну, давай. – Соглашается он.

И мы идем в гараж. Никита заводит автомобиль, я прыгаю на пассажирское сиденье, и мы отправляемся в школу.

Да, такое иногда происходит – мы нарушаем правила. Двое школьников без прав на тачке, взятой без спроса. Но так как отец никогда не спрашивает, кто намотал несколько лишних километров пробега и потратил бензин на его пикапе, то мы время от времени рискуем. Главное, поставить машину подальше от школы, чтобы никто не настучал классной. И помнить про дорожных инспекторов, которые могут словно из ниоткуда материализоваться на дороге. Но с нами такого еще не происходило.

– Я поссорился с мамой. – Признается Никита, когда мы уже подъезжаем к соседнему со школой зданию.

– Так и знала. – Выдыхаю я.

– Наговорил ей кучу всякого.

– Очень похоже на тебя.

– Да. – Он паркует пикап на стоянке и глушит двигатель. – Утром она ушла пораньше, чтобы не столкнуться со мной. Обиделась.

Я выбираюсь из машины, не дожидаясь, пока мне откроют дверцу.

– Помирись с ней, ладно? Скажи, что был не прав.

– Легко сказать. – Произносит он хмуро.

– Ты опять без учебников? – Спрашиваю я, когда мы идем к зданию.

– А на фига они? – Усмехается Никита, пожав плечами.

– Действительно.

Уверена, он и без учебников не пропадет. Раньше всегда справлялся.

– Что это? – Я останавливаюсь в холле, заметив учеников, столпившихся у раздевалки.

Они все смотрят на что-то, задрав головы.

– Похоже, виселица. – Присвистнув, говорит Никита.

– Вы тоже это видите? – Интересуется подошедшая к нам Тая.

– Крутой перфоманс! – Останавливается рядом Леха. – Наверное, опять футболисты отжигают.

– Как думаете, что они хотели этим сказать? – Разглядывая веревку с петлей, привязанную к креплению под потолком, спрашиваю я.

– Что учеба – отстой. – Уверенно заявляет Никита.

– И лучше повеситься. – Смеется Леха, за что тут же получает от Таи локтем в бок.

– Так, все! Расходимся! – Командует директор Олег Борисович, протискиваясь сквозь толпу.

За ним следует рабочий со стремянкой. Сейчас будут снимать веревку с потолка.

– Представление окончено! – Директор разгоняет зевак. – Все на уроки! Живо!

И мы плетемся по коридору дальше. Я зеваю как раз в тот момент, когда вижу Кощея. Он делает на мобильный фотографию виселицы, к которой по стремянке поднимается рабочий. Парень довольно улыбается. Похоже, Леха был прав: опять футболисты начудили. Они периодически устраивают что-нибудь эдакое, чтобы развеселить народ.

Уроки кажутся бесконечными. На химии нас делят на пары для самостоятельной работы. Высоцкий радостно придвигается ко мне.

– Чего ты так радуешься? – Ворчу я. – Мы оба не сильны в этом предмете. Лучше разделиться и подсесть к отличникам.

– Лелик, я все решил.

– Что? – Беру со стола лист с заданием. – Ты знаешь, как делать ее?

– Нет, я не об этом. – Никита забирает у меня лист и откладывает в сторону. – Я решил, что мне нужен план насчет Полины.

– План? – Расстраиваюсь я.

– Да. План по ее завоеванию.

– Ей бы для начала узнать о твоем существовании. – Не удерживаюсь я.

– С этого и начну. – Игнорирует мое замечание Никита. Он бесцеремонно выдирает из моей тетради двойной листочек и берет ручку. – Нужно придумать четкую последовательность действий.

– Ну, придумывай. – Зевнув, говорю я.

– Нет, мне нужна твоя помощь.

– Зачем?

– Как. – Улыбается он. – Ты же девочка. Ты лучше меня знаешь, что нужно вам – девочкам.

– Вот как. – Я поднимаю на него взгляд.

– Угу. – Он деловито подписывает листок. – С чего бы мне начать?

– Не знаю. – Я отворачиваюсь к доске, где учитель объясняет другой, гораздо более важный план – план самостоятельной работы.

– Лелька! – Тычет меня Никита в бок. – Не беси.

– Да что я тебе сделала? – Поворачиваюсь к нему.

– Помогай. – Он выразительно таращится на меня.

У него такие красивые глаза, что меня бросает в дрожь. Это вообще нормально – помогать парню, от которого ты без ума, завоевывать другую девушку? Я буду дурой, если соглашусь.

– Что я должен делать, чтобы понравиться ей?

Надо же, а он серьезно подошел к вопросу. Я обреченно вздыхаю.

– Ладно. – Отвечаю, глядя в потолок. Никита готовится записывать. – Для начала посмотри, какие ей нравятся парни.

– Какие? – Хмурится Высоцкий.

– Такие как Дима, болван. Она же встречается с ним!

– «Как Дима». – Пишет он. – А это какие?

Я мечтательно закатываю глаза.

– Ну… сильные, красивые, самодовольные.

– Да он ведет себя как павлин! – Вспыхивает Никита.

– Правильно. – Киваю я. – Полине именно это и нравится. Поверь.

4.1

– Чего завис?

Я продолжаю на нее таращиться, так и не въехав, что может нравиться девчонкам в гориллоподобных качках вроде этого Димы Миронова. Должно быть, Алена шутит.

– Просто не понимаю, как это может привлекать? – Мне приходится перейти на шепот, потому что учитель уже бросает на нас косые взгляды. – Глупость какая-то!

Я зачеркиваю пункт номер один – «быть как Дима».

– Да что тут непонятного? – Продолжает издеваться подруга. – Он же крутой. А крутые парни нравятся девочкам.

– Миронов – неотесанный!

– Брутальный. – Задумчиво, словно вспоминая моего соперника, произносит Аленка.

Я фыркаю.

– Ты должен стать круче. – Говорит она. – Да. Записывай. Пункт номер один: стать круче Димы Миронова. Ох, как же это будет трудно…

– Почему? – Недовольно морщусь я.

– У тебя недостаточно природных данных. – Серьезно отвечает подруга. – Придется хорошенько поработать над собой.

– Почему это недостаточно? Что со мной не так?

– А практически все. – Аленка скептически оглядывает меня. – Хм…

– Что «хм»? – Возмущаюсь я. – Что еще за «хм» такое?! – Я практически кричу ей шепотом. – Ты раньше не говорила, что со мной что-то не так!

– Ты пиши, пиши. – Она прочищает горло. – Итак. Тебе нужно стать увереннее в себе. Даже наглее. Будь плохишом.

– Чего?

– Записывай, не отвлекайся. – Командует подруга.

– Увереннее, наглее. – Повторяю я, записывая.

– Ты должен стать мужественнее. Мужчина берет женщину за руку и ведет за собой – вообще и по жизни. Вот такое впечатление ты должен производить: сильный мужчина, готовый вести за собой.

– Я что, недостаточно мужественный? – У меня брови лезут на лоб.

– Тебе просто нужно стать сильнее. – С умным видом произносит Алена. – Стать спортивным!

– Так я вроде…

– Обрети красивую форму и демонстрируй ее. Девочкам нравится смотреть на крепких парней.

– Ты что, сейчас облизнулась? – Уставляюсь я на нее.

– Просто губы пересохли. – Смущенно улыбается она.

Мы делаем вид, что раскладываем необходимые для опытов инструменты и материалы, потому что учитель движется меж рядов. Едва он отходит подальше, я бросаюсь к списку.

– Я думал, с моей фигурой все нормально.

– Да. Конечно. Но не так нормально, как у Миронова. – Мурлычет Алена. – Вспомни его кубики пресса.

– Когда это видела его кубики?! – Изумляюсь я.

Она прочищает горло.

– Ну, как-то раз – на футболе. Он забил гол, снял футболку…

Я в шоке. Никогда не замечал, чтобы Лелька интересовалась парнями, а тут она выдает такое. Ну, и дела!

– Хорошо. Я понял. Спорт. – Добавляю пункт в список. – Может, мне вернуться в атлетику? Зря тогда бросил, в восьмом классе.

– Или запишись в качалку. – Алена наклоняется на стол и подпирает ладонью подбородок. – Не забывай, что свою красивую форму тебе нужно будет демонстрировать.

– Демонстрировать. – Записываю я.

– А еще тебе нужно переодеться.

– Что, прости? – Не верю я своим ушам.

– Переодеться. – Ехидно улыбается Краснова.

– А с одеждой-то моей что не так?

– Ну, как же. Она… посредственная. – Аленка толкает меня в бок. – Смотри, у Дениса такие же кроссовки как у тебя. А джинсы… вон, у Воротова почти такие же, немного отличается оттенок денима. Не говоря уже про этот джемпер: в таких половина школы ходит.

– Да ты… – Я осекаюсь.

– Ты не выделяешься, Никита. – Подводит итог подруга. – Как же Матвеева должна тебя заметить?

– С-серьезно? – Я с сомнением прикасаюсь к ткани своего джемпера.

Мне такие мысли никогда не приходили в голову.

– Конечно. – Заверяет Алена. – Но ты не переживай. Я помогу тебе подобрать новую одежду. Также тебе придется сделать новую стрижку, эта давно вышла из моды, и… – она наклоняется к моему лицу, затем отстраняется и прищуривается.

– Что?

– Тебе нужен новый парфюм.

– А чем тебя этот не устраивает? – Спрашиваю я растерянно.

– Ты пользовался им утром? – Хмурится она.

– Да.

– Ничем не пахнет. – Наклоняется к моей шее и хмыкает. – Да, ничем. Кроме пота. Так что понадобится еще и дезодорант.

– Я что, воняю?! – Бросаюсь нюхать свой джемпер.

– Не так, чтобы прям… – Алена пожимает плечами. – Ну, прости. Ты хотел честное мнение, да?

– Да. – Вздыхаю я.

– Тогда пиши: одежда, прическа, парфюм.

– Написал.

– Ага. – Довольно кивает она. – И еще. Покажи ей, что ты популярен. Больше общайся с другими девушками. – Алена прокашливается. – Ну, с этим у тебя проблем не будет, так как я всегда рядом. В общем, ты должен создать впечатление, будто умеешь общаться с девушками.

– Я и так умею!

Она так странно хихикает, что мне становится не по себе.

– У тебя нет опыта, Никит. И Полине об этом лучше не знать. – Подруга качает головой. – Зеленые юнцы не привлекают девушек с опытом – таких как она.

– Думаешь…

– Ей лучше не знать, что ты девственник. – Она как будто специально говорит это немного громче, чем следует, и несколько одноклассников одновременно поворачивается к нам.

– Это шутка. – Говорю я и жестом показываю им, чтобы отвернулись.

Дождавшись, когда они потеряют интерес и вернутся к выполнению самостоятельной работы, я поворачиваюсь к Алене, чтобы испепелить ее взглядом.

– А что? По тебе видно, вообще-то. – Выдает она.

Мне хочется застрелиться.

– Каким образом по мне видно? – Шиплю на нее я.

– Ой, ну, хорошо. Опытность можно сыграть. – Отмахивается Алена. – А что будет, если дело дойдет до поцелуев? Она же раскусит тебя в два счета!

Кажется, у меня поднимается температура. Об этом я не подумал.

– Разберусь как-нибудь!

– Короче, она должна знать, что ты по всем фронтам успешен. – Подытоживает Аленка. – Например, в учебе. Так что давай сделаем гребаную лабораторку. Бери пробирки.

– И все? Это весь список?

– Это его часть. – Говорит она, раскладывая передо мной материалы. – Для того, чтобы перейти к следующему уровню, тебе нужно выполнить эти пункты и привлечь ее внимание.

– Ну да. – Соглашаюсь я, пробегая взглядом по списку. – Вообще-то, тут много всего.

– И еще кое-что. – Добавляет Алена. – Ты должен выделяться. Чем угодно. Ты должен ее удивить. – Она придвигает ко мне лист с заданием. – И в этом тебе поможет музыка.

– Точно! Это вообще должен быть самый первый пункт. – Радостно заключаю я.

– Но нам придется много репетировать. – Задумчиво говорит Алена. – Каждый вечер. Если мы, конечно, хотим выступить на фестивале и Осенинах.

– Мы еще даже не собрали команду!

– У нас есть Дрыга. – Напоминает она и весело мне подмигивает. – Осталось найти ударника и клавишника и желательно со своим инструментом.

– Нереальная задача. – Тяжело вздыхаю я.

– Я слышала, что у Паши Войновича хороший синтезатор.

– Мы подрались в седьмом классе и с тех пор не общаемся.

– Самое время начать. – С улыбкой говорит Алена. – Думаю, Дрыга тоже будет только рад составить нам компанию.

– Хорошо, я поговорю с ними. А что с ударником?

– Как тебе Семен?

Я качаю головой.

– Кирилл Семенов? Он странный. Весь в себе. Я даже не знаю, он вообще разговаривает с кем-то? Или немой?

– Ты чего, он прикольный. – Смеется она. – Мы ходим вместе на факультатив по английскому по субботам. Клянусь, там он разговаривает! И много!

– Серьезно? – Морщусь я.

– Да. А еще у него хорошая установка. Он говорил, что по воскресеньям дает уроки малышам в музыкальной студии.

– Вот ты с ним и поговоришь!

– Я? – Аленка округляет глаза.

– Да. А на мне Дрыга и Пашка Войнович.

– Блин. Ну, хорошо. – Вздыхает она.

– По рукам! – Я радостно тяну ладонь, и подруга неохотно отбивает «пять».

4.2

– Ты… что?! – Вскрикивает Тая на всю столовую.

– Да тише ты. – Одергиваю ее я, заставляя опуститься обратно на стул.

Мы сидим за крайним столиком у окна, и мне меньше всего хочется привлекать к себе лишнее внимание в такой сложный момент, когда нужно просто побыть в тишине и обдумать все происходящее в моей жизни.

– Нет уж, дай поорать, подруга! – Не унимается Таисия.

– Прикрой варежку, на нас уже смотрят. – Шепчу я, дергая ее за локоть.

– Какого черта я должна ее прикрывать, когда моя лучшая подруга решила, что она мать Тереза и дает вытирать о себя ноги? – Продолжает возмущаться Тая, но, все же, недовольно вздохнув, понижает тон голоса. – Умоляю, скажи, что мне послышалось, будто ты согласилась помогать Высоцкому в завоевании этой курицы Матвеевой?

– Да… Нет… – Мнусь я. – В общем, это просто план.

– Сделай татуировку со словом «идиотка» на лбу. – Она бьет себя ладонью по голове.

– Никита – мой друг. – Пытаюсь объяснить я. – Если он хочет искренний совет, я его даю, и никак по-другому.

– Даже если это в ущерб тебе?!

– Он – мой друг.

– Да он просто слепой и слабоумный идиот, если не видит, какая девчонка рядом с ним. – Злится Тая. – А если видит и понимает, но при этом все равно смотрит на эту Барби, то он просто конченый придурок, а это, прости меня, уже не лечится!

Она взмахивает руками, словно отгоняя от себя невидимых мух, и громко фыркает. Ее экспрессивности позавидовали бы даже итальянцы.

– Слушай, ну… – Я уставляюсь на свой обед. Сухая гречка с бледной котлетой совсем не выглядят аппетитными. – Если Никита будет счастлив, то я буду рада за него.

– Если мэ-мэ-мэ-мэ, то бу-бу-бу-бу! – Состроив рожицу, заунывно пародирует меня подруга. – Противно слушать!

– А чего ты хотела? – Удивляюсь я.

Тая уставляется на меня во все глаза.

– Ревности! Страсти! Будь стервой, отбей его, отомсти ему, наконец! Я хотела хоть чего-то, чтобы говорило о том, что ты так просто не сдашься! Борись за него, тряпка!

– Я не знаю, как это. – Честно признаюсь я. – И вообще. Мне бы хотелось, чтобы он сам меня заметил, чтобы понял, что я для него что-то значу. Раз уж за столько лет Никита не почувствовал ко мне ничего, значит, ничего уже и не получится. Ему нравятся… другие девочки.

Тая громко зевнула.

– Какая скукота-а! – Подавив новый зевок, пробормотала она. Затем устремила на меня свой недовольный взгляд. – Ты вообще не сечешь мужицкую тему.

– Чего?

– В мужиках не шаришь, подруга. – С видом знатока произносит она и принимается за свой салат. – Они же тупые все. Недалекие. Мама все время переживает, что отец найдет себе кого-то, а он даже молоко в холодильнике без ее помощи найти не может! И носки: вечно по всей квартире носится, ищет их. Так что им, как детям, нужно все показывать и подсказывать.

– К чему ты ведешь?

Тая перестает жевать и смотрит на меня как на умалишенную.

– Это Никита должен разглядеть в тебе женщину! – Произносит она с набитым ртом. – А не ты должна ему помогать измениться, чтобы он склеил какую-то левую телку. Андестенд?

– Женщину? – Я смотрю на себя, на свою одежду. – А по мне не видно, кто я?

Тая запивает салат компотом и оглядывает мой прикид, скептически приподняв бровь.

– Ты росла без матери. – Говорит она. – Носилась с ним с детства, как мальчишка. У вас и сейчас одежда одна на двоих. Ты – пацанка, Ален.

– Мне так комфортно. – Бормочу я, чувствуя, как кровь отливает от лица. – Я… я с детства люблю шорты и брюки.

– Брюки это здорово, но в твоих не видно твоих ног. – Пожимает плечами Тая. – Посмотри. Грубые, широкие, мешковатые. Как парни должны догадаться, что под ними длинные и стройные ножки с идеальными икрами?

– У меня длинные ноги?

– Еще какие длинные. – Заверяет подруга. – И красивые. Но об этом знаю только я.

– Ничего себе. – Я задумчиво провожу ладонями по бедрам.

– А еще у тебя есть грудь, но в этом стремном лифчике и тупой рубашке ты кажешься плоской, как доска.

Я машинально хватаюсь за грудь.

– Не хочу, чтобы туда пялились.

– Не обязательно выпячивать сиськи, – улыбается Тая, – но нужно давать понять, что они там есть. Парни западают на картинку, а потом уже на мозги. Они так устроены. Тебе нужно переодеться, Алена.

– Я что, должна выглядеть как эта Полина?

– Нет. – Она кладет руку на мою ладонь. – Ты должна выглядеть как ты. Но это будет твоя улучшенная версия, понимаешь? Более женственная, игривая, страстная. У тебя куча плюсов: твой юмор, твой голос, твои волосы, глаза, губы. Но нужно их подчеркнуть. Легким макияжем, прической, помадой, юбкой покороче. Улыбкой, наконец, – немного загадочной и уверенной. В этом случае не только Никита, но и другие парни обратят на тебя свое внимание.

Я сглатываю, заметив проходящего мимо Кощея. Бросив на нас короткий взгляд, парень ставит поднос на столик на противоположной стороне и садится.

– Мне не нужно внимание других парней, – произношу я, отведя взгляд.

– Нужно. – Заверяет Тая, сжав мою ладонь еще сильнее. – Никита должен тебя приревновать.

– Приревновать?

– Именно. – Играет бровями подруга. – У тебя есть кто-то на примете, с кем ты в ближайшее время могла пофлиртовать у него на глазах?

– Я… не… я…

– Понятно. Я и забыла, что флиртовать ты тоже не умеешь. – Она отпускает мою руку. – Это мы тоже исправим.

– Слушай, Тай. Я ведь вообще не такая. – Ерзая на стуле, говорю ей. – Заигрывать, строить из себя кого-то это вообще не мое.

– Нам нужен реальный ухажер. – Решительно заявляет Тая, обводя столовую взглядом. – Может, подговорим кого-то?

– Э… Может, Семен? – У меня в горле пересыхает от одной только мысли о том, что придется флиртовать с кем-то, да еще и на глазах у Никиты. – Мне все равно нужно поболтать с ним насчет участия в группе.

– Этот чудик? – Морщится она. – Нет. Хорошо бы, если это был кто-то популярный. Вон, – подруга кивает в сторону, – как Кощей.

– Забыла про нашу стычку? Он обозвал меня уродом!

– Это было до того, как он тебя разглядел. – Напоминает Тая. – Что еще раз подтверждает мою теорию о том, что у тебя неправильная самоподача. – Она поворачивается ко мне. – К тому же, это не просто стычка, это ваш бэкграунд. Вы уже соприкасались, а, значит, вам есть, о чем поговорить. Неважно, что вы будете обсуждать, главное, чтобы Высоцкий видел, что вы общаетесь.

– Да я его терпеть не могу, этого Кощеева!

– А он смотрит на тебя. Глаз не сводит. – С ехидной улыбочкой произносит подруга. – Или ты думала, я просто так привела его в пример?

– Чего? – Я поворачиваюсь и наталкиваюсь на пронзительный взгляд Стаса.

Он и не думает отворачиваться. Сверлит меня глазами, самодовольно усмехается. Я сглатываю и ощущаю, как к щекам медленно поднимается жар.

– Вообще это интересно. – Задумчиво говорит Тая. – Если он тебя и такой заметил, то, что будет, когда ты приоденешься? Может, ну, его, этого Высоцкого? Замутишь с Кощеем.

– Да он меня просто ненавидит. – Отвечаю я, отворачиваясь.

Но спиной продолжаю чувствовать его взгляд.

4.3

Обычно я не зацикливаюсь сильно на чем-то, но слова Алены никак не шли у меня из головы. Прическа, одежда, запах – вот уж не думал, что со мной что-то не так, и нужно все поменять, чтобы привлечь внимание девушки. Хотя, Полина действительно того стоила. Она классная. Красивая, яркая и, наверняка, добрая: у нее очень открытая и нежная улыбка. Все, что я вижу в ней, мне нравится, и это ли не знак, что мы должны быть вместе?

Хорошие девушки заслуживают хороших парней, которые заботятся о них, как следует. А не таких как этот Миронов – тупой качок, который даже на поле не может сделать ничего толкового из-за того, что перекачан, и его мышцы из-за усердий со штангой давно одеревенели.

Узнав информацию о свободном времени на беговых дорожках, я выхожу из тренерской и замираю на краю спортивного поля. Как раз начинается тренировка футболистов: парни в тренировочных шортах и майках разминаются у бровки. Их около десятка, но я тут же нахожу взглядом Миронова – он стоит чуть поодаль от остальных: максимально широко разведя ноги, приседает по очереди на каждую из них. Рядом с ним крутятся девчонки из группы поддержки, их тренировка закончилась только что, но они не торопятся уходить с поля: хихикают и обмениваются репликами с парнями из футбольной команды.

Кто-то из ребят вообще не обращает на них внимания, продолжая выполнять упражнения, другие охотно отвечают, и один из них, конечно же, Миронов. Вот он делает выпады вперед, а одна из девочек, та, что посмелее и понаглее, подходит ближе. Она что-то говорит, Дима смеется и чуть не валится с ног. С трудом сохранив равновесие, он поднимается, выпрямляется и подходит к ней вплотную.

Я приближаюсь к беговой дорожке, чтобы рассмотреть детали. Их общение в этот момент уже совсем не походит на дружеское: девчонка буквально липнет к нему, а Миронов в ходе разговора наклоняется чуть ли не к ее лицу. Это откровенный флирт! Да как он может? Эта болельщица нисколько не лучше Полины, зачем это ему?

Девушка медленно ведет пальцем по его груди, и Миронов игриво перехватывает ее руку. Я вижу, как он на секунду притягивает болельщицу ближе, а затем отпускает. Она хихикает, разворачивается, и в этот момент футболист шлепает ее по заднице. По заднице!

Она возвращается к своим подругам, и они отправляются в сторону раздевалок, а Миронов, обернувшись, вдруг ловит мой взгляд. Я не отвожу глаз, и он не отводит. И только через пару секунд, потеряв интерес, вдруг возвращается к упражнениям.

– А ты здесь что забыл? – Застает меня врасплох чей-то голос.

Я оборачиваюсь. Это Кощей. Самым последним вышел на тренировку.

– Слушай, Кощеев… – Хмурюсь я, подбирая слова.

Мы с ним одного роста, но ему отчего-то удается смотреть на меня свысока. Он груб, уверен в себе, и спорт приучил его не бояться ударов по лицу, так что тут в принципе нечему удивляться. Но и я не так прост. Расправив плечи, делаю к нему шаг.

– А где твоя подружка? – Вдруг ухмыляется он, бросив взгляды по сторонам. – Или она у тебя того? По девочкам? А то слухи разные ходят.

Гнев внутри меня вспыхивает моментально. Как будто горячая волна ударяет в голову, и я больше ничего не соображаю: пальцы сами сжимаются в кулаки.

– Воу, ты чего? – Отступает Кощей. На его лице удивление и насмешка. – Остынь, Высоцкий! Я же пошутил! – Он поднимает руки. – Хочешь помахаться, проблем нет, но не стоит так реагировать – это просто слова!

Он точно издевается.

– Ладно, ладно, все. – Устало вздыхает Стас. – Угомонись. Тренер мне новой драки не простит.

– Тогда следи за своим языком! – Рычу я, сократив между нами расстояние до минимума. – Понял?

– Да, парень. – Улыбается он, глядя на мой кулак.

– Еще одно слово про Алену или мою мать…

– Понял, не дурак. – Прочистив горло, отвечает Кощей.

Я опускаю руку, уже жалея, что не втащил ему. Стереть эту довольную ухмылочку с его лица доставило бы мне немало удовольствия.

– Что бы у тебя там ни было с моей матерью, ты не смеешь открывать рот и даже упоминать об этом, ясно?

Улыбка на его лице сменяется задумчивостью.

– Да не было у меня с ней ничего. – Пожав плечами, тихо отвечает он. Его слова кажутся искренними. – Угостил выпивкой в клубе, потанцевали, потом предложил продолжить вечер вместе, а она отказалась. Я был бы не против приударить за ней, твоя мать – горячая штучка, но бармен шепнул, что я – ровесник ее сына, и она быстро слилась.

– Не лезь к ней больше. – Предупреждаю я.

– Да не обижайся. – Кощей по-простецки хлопает меня по плечу. – Кто в нашем возрасте не западал на милфу?

– Стас, я серьезно.

– Окей, все, молчу, не кипятись. – Он разводит руки. – Ладно, мне пора!

– Вали. – Тяжело выдыхаю я.

Стас отправляется на поле, затем вдруг оборачивается:

– Так она точно не по девочкам? Твоя подружка.

– Забудь о ней. – Цежу я сквозь зубы.

– А вы с ней…

– Я сказал, забудь! – У меня снова все вспыхивает внутри. – Ее не интересуют такие, как ты!

Он ржет, удаляясь.

– Посмотрим.

Мне слышится, или он действительно сказал это?

– Я серьезно, Кощей! – Ору ему в спину.

Но ему уже плевать: он подбежал к остальным и разминается.

– Козел. – Сплевываю я.

Нужно было ему врезать. Не знаю, зачем передумал в последний момент. Такие понимают только силу.

Разворачиваюсь и ухожу с поля. В коридоре между раздевалками слышу щебет девчонок из группы поддержки.

– Он позвал меня в кино! – Говорит одна из них.

– Серьезно, а как же Матвеева? – Спрашивает другая.

– Я не уточняла. – Смеется она. – Но если он хочет идти со мной в кино, значит, на нее ему наплевать!

Дверь закрывается, и их смех остается внутри. А я остаюсь стоять в коридоре в смешанных чувствах. С одной стороны мне жаль Полину, с другой – я понимаю, что это мой шанс.

5.1

После возвращения из школы я прибралась дома, сделала уроки и приготовила ужин. Надежды на то, что папа вернется сегодня со службы домой, было мало: обычно он уходил на сутки или двое. К тому же, ему в любой момент могли дать особое задание, и тогда весточку о нем пришлось бы выспрашивать по телефону у коменданта аэродрома. Но я на всякий случай приготовила жаркое и даже удивилась, когда вдруг услышала шум двери, играя на гитаре в своей комнате.

– Пап? – Убрав руки со струн, кричу я. – Это ты?

Внизу тихо. Отложив инструмент, я выхожу из спальни и медленно спускаюсь вниз, пытаясь вспомнить, закрыла ли дверь на замок, придя из школы.

– Пап?

– Да? – Наконец, отзывается он.

Я нахожу его в гостиной: папа сидит на диване, и на его лице такое выражение, будто вся тяжесть мира сейчас легла ему на плечи.

– Что-то случилось? – Спрашиваю я осторожно.

Возможно, он не в духе из-за пикапа. Наверное, не следовало брать его без разрешения.

– Иди ко мне. – Вдруг устало улыбается он.

Я подхожу и сажусь, папа обнимает меня за плечи.

– Тяжелый день? – Спрашиваю у него.

– Не тяжелее остальных. – Вздыхает отец.

– Понятно.

Я не пытаюсь разузнать детали, да ему и нельзя рассказывать.

Иногда, когда человек очень устал, помогает просто посидеть рядом с тем, кто ему близок, с тем, кто может обнять просто так и поделиться теплом, кто выслушает или помолчит немного. Я включаю телевизор, и мы сидим в обнимку перед экраном около получаса. Моя голова покоится на его плече, и, кажется, будто опять кроме нас двоих не существует никого в целом мире. Так спокойно и хорошо.

– Аленыш, мне нужно сказать тебе что-то. – Вдруг произносит папа негромко.

Я глубоко вдыхаю папин запах, и мое сердце сжимается в предчувствии чего-то недоброго.

– Говори. – Поднимаю на него взгляд.

– Я был сейчас у Высоцких.

– Зачем? – Я выпрямляюсь, убираю волосы с лица.

Его лицо выглядит серым, глаза потухшими.

– Договорился с Мариной, чтобы они присматривали за тобой. Мне… нужно будет уехать, но ты не переживай, это всего на три месяца.

– А нельзя отказаться? – Сначала не догадываюсь, о чем речь, я.

– Ты ведь знаешь, что нет, таковы правила.

– Ну, ладно… – Я задумчиво опускаю взгляд, и тут же сердце бьет меня в ребра. Я уставляюсь на отца. – Боже, нет, только не в зону боевых действий, папа!

– Прости. – Его губы дрожат. – Это мой долг, ты же знаешь.

Я отстраняюсь от него, хватаюсь руками за голову.

– Нет, погоди. Я же несовершеннолетняя, кроме тебя у меня больше никого нет! Неужели нельзя отказаться? – Смотрю на него с надеждой. – Пожаловаться? Возмутиться?! Так же нельзя!

– Я должен, дочь. – Беспомощно говорит он.

Мой большой, сильный папа растерянно жмет плечами. И я перестаю дышать, осознав, что он все уже решил. Он не боится. Его ждут его боевые товарищи, и ни у кого из них нет сомнений в том, что они должны туда отправиться. Вся их жизнь посвящена этому. Отдать свой долг Родине для них честь. И все, что держит сейчас на земле моего отца, это ответственность за меня и любовь ко мне.

– Ох, папа. – Я бросаюсь ему на грудь и крепко обнимаю.

Не знаю, как буду без него. Не представляю, как справлюсь. Но говорить сейчас ему о своих переживаниях и сомнениях не решаюсь – это причинит ему еще большую боль. Так поступить я не могу.

– Всего три месяца, и я буду дома. – Вздыхает он.

– Хорошо. – Шмыгаю носом я.

Мне хочется впитать в себя запах его летной формы, запомнить силу его рук, тембр голоса. Мы всегда знали, что однажды это может случиться, и вот оно происходит. Я буду сильной – для него. Я буду молиться, надеяться и ждать. И папа вернется ко мне живой и здоровый, по-другому и быть не может.

– Я постараюсь звонить каждые два дня, или как будет связь.

– Хорошо. – Обнимаю его еще крепче.

– Обещают, что будет возможность делать видео-звонки.

– Хорошо.

– Да не трясись ты так, Аленыш.

– Ага.

Его сильные руки гладят меня по спине, вытирают слезы, а я словно падаю в какую-то яму, отказываясь верить в то, что завтра все изменится. Это не простая командировка. Каждый вылет может стоить летчикам жизни. Каждый вылет может стать последним.

– Папа, только не геройствуй, пожалуйста. – Прошу я, глядя в его доброе и мужественное лицо сквозь мутную пелену слез.

– Ты же знаешь, что я не могу. – Улыбается он. – Сделаю все, что потребуется, если будет нужно.

– Тогда постарайся выжить, ладно? И вернись домой.

– А других вариантов и нет.

Мы еще долго разговариваем, затем ужинаем вместе, собираем его вещи, даже смеемся. Все как всегда – обычный вечер. Но в груди так щемит, что не получается нормально вдохнуть.

Я понимаю отца. Понимаю, почему он выбрал эту профессию, разделяю его убеждения и идеалы. И я, наконец-то, понимаю всю тяжесть ожидания – когда он там, где земля пахнет порохом и тленом, а ты тут и ничем не можешь ему помочь. Единственное, чего до сих пор понять не получается, так это то, почему моей матери это когда-то было настолько в тягость, что она бросила все и сбежала? Неужели, после этого ей было легко?

– Поставила будильник на шесть. – Говорю ему, целуя перед сном. – Провожу тебя перед школой.

– Хорошо. – Папа целует меня в макушку. – Сладких снов, котик.

Подарив ему улыбку, я отправляюсь в свою спальню. Вхожу, сажусь на постель и смотрю в темноту. Все эти проблемы с учебой, с завоеванием Никиты и его влюбленностью в Полину кажутся теперь сущей ерундой. Интересно, я вообще смогу вернуться к нормальной жизни до возвращения отца?

Мои мысли прерывает шорох за окном. Что-то скрипит, затем раздается глухой стук, и вдруг я вижу силуэт на фоне ночного пейзажа. Высоцкий!

– Блин, Никита! – Шепчу я, открывая створку окна. – Эта шпалера уже вся сгнила, как ты забрался?

– Мур. – Он вваливается внутрь головой вниз. Встает и отряхивает колени. – Я сто раз это делал.

– Тише, – напоминаю я. – Если папа тебя тут застанет, ты отправишься домой тем же путем, что и пришел.

– Уже поздно, поэтому я и не рискнул пойти через дверь. – Шепчет в ответ Никита. Его лицо в полутьме кажется особенно уютным и родным. – Ты не отвечала на звонки.

– Да… – Я обернулась. Телефон остался на тумбочке. – Была внизу с папой, он…

– Знаю. – Мягко говорит Высоцкий. – Потому и пришел. – Он протягивает руки и заключает меня в объятия. – Чтобы поддержать тебя.

– Никит, я не хочу его отпускать, мне страшно. – Пищу я ему в грудь.

У меня опять бегут слезы.

– Все будет хорошо. – Его руки стискивают меня крепче. – Вот увидишь.

– Я верю, но все равно переживаю.

– Не бойся, я здесь, с тобой. – Обещает он. – И никуда не денусь.

Мы ложимся на кровать, и я кладу голову ему на грудь. Никита гладит мои плечи, волосы, спину. Его ровное дыхание успокаивает.

– Я всегда буду с тобой. – Звучат в тишине его слова.

Пусть так и будет. И с этой мыслью через какое-то время я засыпаю.

5.2

Утром, приняв душ, я одеваюсь. Бросаю придирчивый взгляд в зеркало и решаю оставить несколько пуговиц на рубашке расстегнутыми. Затем закатываю рукава и взъерошиваю волосы на макушке. Пожалуй, Леля права: можно немного нарастить массу, чтобы выглядеть солиднее. Я не тощий, вполне подтянутый и крепкий, но со спортсменами мне не сравниться. Если уж девчонки действительно западают на мышцы, то нужно довести тело до идеала.

Прихватив телефон и сумку с тетрадями, я спускаюсь вниз, чтобы позавтракать. С удивлением обнаруживаю, что мама еще на кухне: вчера она целый день меня избегала, неужели, уже оттаяла? На ней бежевый деловой костюм с широкими брюками и коротким жакетом, она занята тем, что режет ветчину на идеальные ломтики – очевидно для бутербродов.

– Ну, как там она? – Спрашивает мать.

– Что, прости? – Я наливаю себе кофе и сажусь за стол.

Мама откладывает в сторону нож и устремляет на меня хмурый взгляд.

– Я спросила, как она?

– Ой, а мне послышалось «доброе утро». – Хмыкаю я, сделав глоток. – Ты о чем вообще?

– Я спрашиваю про Алену. – Прищуривается мать.

– А что с ней?

– Не строй из себя идиота. – Вздыхает она, качнув головой. – Я видела, что ты пришел час назад. Ты ночевал у нее?

– В берлоге. – Пожав плечами, тут же нахожусь я.

– Неправда. – Мама начинает собирать бутерброды из кусочков хлеба, сыра, зелени и ветчины. Ставит передо мной тарелку с двумя. – Тебя не было в берлоге, я проверяла перед тем, как лечь спать.

– Ну, может быть. – Неохотно отзываюсь я.

Откусываю бутерброд и жую, с вызовом глядя ей в глаза.

– Ты был у Алены?

– Да. – Приходится сознаться мне. – Я ночевал у них дома.

– Или у нее в спальне?

Я пожимаю плечами.

– Или у нее в спальне. – Киваю ей.

– Господи. – Шумно выдыхает она и закатывает глаза к потолку.

– Да что такого, мам? – Спрашиваю я, перестав жевать.

– Ничего. – Мать закусывает губу и испытующе смотрит на меня. – Просто я обещала Андрею присматривать за девочкой, и теперь гадаю, считаются ли твои ночевки в постели его дочери присмотром, и как он отреагирует, узнав у них? Он ведь не знает, да? Вы же не ставите его в известность, что спите друг с другом?

– По-моему, ты опять устраиваешь бурю из ничего. – Произношу я, пораженный тем, каким тоном она подала свой пламенный спич. – Или что, я не догоняю чего-то?

– Ты – взрослый парень, Никита. – С жаром выпаливает мать. – Надеюсь, вы, хотя бы, предохраняетесь, и мне не придется наблюдать, как сосед сворачивает тебе голову за то, что его единственная дочь неожиданно залетела!

Я застываю, как громом пораженный.

– Мам, ты… – У меня пересыхает в горле. Это смешно и оскорбительно одновременно. – Мам, мы про Алену говорим, вообще-то, ты в своем уме?

– Это серьезные вещи, Никита. Не надо тут улыбаться!

У нее, кажется, вот-вот истерика начнется.

– Мам, мы с ней просто друзья, забыла? – А вот теперь мне реально хочется рассмеяться. – Но спасибо, если надумаем что-нибудь такое, то позаимствуем резинки из твоей тумбочки. Идет?

Я снова принимаюсь за бутерброды и наблюдаю, как мама постепенно успокаивается.

– Хорошо. Это хорошо. – Бормочет она, наливая себе кофе. – Тогда приглядывай за ней. Как друг. Чтобы в отсутствие Андрея никакие другие парни в ее доме тоже не ночевали.

– Чего? – Чуть не давлюсь я. – Леля и парни? Мам, ты с какой планеты?

– У нее сейчас очень уязвимый возраст. – Задумчиво говорит мать. – Возраст, когда хочется любить и… верить.

– А, понял. – Вдруг все желание смеяться разом исчезает из меня. – Ты же родила меня в восемнадцать.

Она садится напротив и впивается в меня внимательным взглядом.

– В этом возрасте девочки должны думать об учебе, танцах, кино и спорте, а не о пеленках и молочной смеси, потому что они сами еще дети. – Мама горько усмехается. – И да. Мне ли не знать.

Я долго молчу, с трудом выдерживая ее взгляд. В голове крутятся скупые упоминания матери о том, как бабушка с дедушкой выгнали ее из дома, узнав, что она беременна. Как ей пришлось оканчивать школу беременной, снимать комнату в общежитии, учиться и одновременно растить меня, затем разрываться между работой и вечно болеющим сыном, а также тащить все эти годы на себе кредиты и ипотеку за дом.

– Слушай, прости. – Тихо говорю я. – За тот раз, ладно? Когда я сказал…

– Неважно. – Отрезает она решительным жестом.

– Нет, важно. – Выдыхаю я. – Наговорил тебе кучу всего. Обозвал. Еще Андрея приплел. Просто… Блин, не знаю, он, правда, классный. И одинокий. Почему бы вам не сойтись? Ты никогда не думала об этом?

Мать, молча, мотает головой, а потом отвечает:

– Нет. Он достоин кого-то лучше женщины, которая никому не верит и боится мужчин. – Прикусывает губу, затем бросает короткий взгляд на наручные часы и натягивает на лицо улыбку. – Ладно, мне пора, а то опоздаю.

Она встает, залпом допивает кофе и ополаскивает чашку в раковине.

– Мам… – Тяну я.

– Так как она держится? Ты так и не сказал? – Беззаботно, будто и не было сейчас этого разговора, интересуется мама. – Сильно переживает, что отец уезжает?

– Да, но с Аленой все будет в норме.

– Прекрасно. – Улыбается она. – Я тоже думаю, что все будет хорошо.

Поставив чашку на полку, мать хлопает меня по плечу, словно боится, что я ее оттолкну, если она меня поцелует, и спешит в коридор. Слышно, как стучат ее каблучки.

– До вечера! – Звенит ее голос.

– До вечера. – Задумчиво отвечаю я.

Мысли невольно снова возвращаются к маминому предположению о том, что мы с Аленкой можем быть ближе, чем просто друзья. Вот ведь умора. И как ей в голову пришло? Расскажу Алене, она обхохочется.

Допив кофе, я беру вещи, выхожу из дома, поднимаюсь по тропинке и оказываюсь перед домом Красновых. Подруга уже ждет меня, сидя на ступенях.

– Мур. Ты как? – Спрашиваю я, усаживаясь рядом.

– Он уехал. – Отвечает она, глядя вдаль. – Его полчаса назад забрал служебный автомобиль. Мы ничего не успели, даже не купили мне гитару.

Алена напряжена всем телом, кусает обветренные губы. Ветер колышет ее волосы, и они мягко касаются моей щеки и шеи.

– А знаешь что? – Я кладу руку на ее колено. – Давай прогуляем сегодня уроки?

– Шутишь? – Бесцветным голосом спрашивает она.

– Нет. Я серьезно. Возьмем и не пойдем в школу.

– А куда пойдем? – Алена устремляет на меня свои большие глаза со светлыми колосьями-ресницами.

– Не знаю. – Я пожимаю плечами. – Куда-нибудь.

– Так нельзя. – Улыбается она. – Нельзя прогулять бесцельно. Нужен план.

– Хватит с меня планов. – Говорю я, встав. – Будем импровизировать! – Протягиваю ей руку. – Доверься мне.

Сначала подруга качает головой, затем уверенно вкладывает свою ладонь в мою, а затем я поднимаю ее со ступеней рывком, и мы бежим вниз по улице, куда глаза глядят.

5.3

– Как тебе эти? – Никита перебирает джинсы на стенде.

Мы в мужском отделе торгового центра. В ранний час тут почти никого, и в этом лабиринте из стоек, витрин и полок мы, как в городе свободном от людей, предоставлены самим себе.

– Скучно! – Откликаюсь я, роясь в ряду с рубашками.

– А такие? – Он показывает широкую модель с заниженной посадкой.

– Уже интереснее.

– Эти? – Высоцкий рывком срывает с полки джинсы фасона «баллон» из линялого денима.

– Прикольные. – Одобряю я.

Он сгребает сразу пять пар и скрывается в примерочной. Я подаю ему за шторку несколько рубашек в расслабленном стиле и пару рваных футболок, а сама сажусь на подиум, предназначенный для выкладки новых коллекций, предварительно сдвинув одежду к краю.

– Это что, «Muse» играет? – Интересуется Никита, копошась за шторкой, когда я включаю песню на телефоне.

– Да, детка, ты будешь дефилировать под музыку! – Отзываюсь я, прибавляя громкости.

Играет композиция «Plug in baby», она динамичная и экспрессивная. И у меня не получается удержаться от смеха, когда с первыми словами песни Никита появляется из примерочной и начинает, забавно двигаясь, подпевать солисту.

Я чуть не валюсь с подиума, хохоча. Одежда на нем, конечно, сидит идеально и смотрится красиво, но это последнее, о чем думаю в этот момент. Высоцкий танцует, вытягивая ноты и играя на воображаемой гитаре, и у меня не получается усидеть на месте – я присоединяюсь к нему, подпевая и прыгая, словно обезьянка.

Мы устраиваем настоящую вакханалию в магазине, и не удивительно, что тут же получаем замечание от девушки-консультанта. Ей приходится дождаться, пока трек не доиграет до конца, и наше импровизированное выступление не закончится. Когда это происходит, она выдыхает с облегчением. Тот факт, что Никита решает купить ту пару джинсов, что прошла проверку дикими танцами у примерочной, радует ее еще больше.

А мы безостановочно хохочем, расплачиваясь и покидая магазин. Бежим по улице за автобусом, запрыгиваем в него на ходу и смеемся оттого, что сами не знаем, куда он нас везет.

– Куда сядем? – Оглядывает полупустой салон Высоцкий.

Взрослые смотрят на нас с укором: слишком много шума от двух подростков.

– Постоим? – Предлагаю я.

– Давай.

Мы отступаем в заднюю часть автобуса, хватаемся за поручни и приникаем взглядом к окну.

– Помнишь, как в детстве? – Спрашиваю я.

– Да. – Улыбается Никита. – Всегда ездили в хвосте, чтобы подпрыгивать на кочках.

– Сейчас подвеска у автобусов намного мягче. Не попрыгаешь.

– Зато дороги не везде новые. – Подмигивает он. – Иди сюда. – Берет меня за плечи, ставит лицом к себе. – Не бойся, я тебя поймаю.

– Отпустить поручень? – Недоверчиво переспрашиваю я.

– Да.

– А если тряхнет?

– Еще как. В том и смысл. – Хитро ухмыляется он.

Но я решаю довериться. Опускаю руки и пытаюсь сохранять равновесие. Автобус в это время слегка покачивает, и улыбка медленно захватывает мое лицо.

– Еще немного. – Произносит Никита, глядя мне в глаза. – Сейчас-сейчас. Вот!

Я смеюсь, и в следующее мгновение автобус подпрыгивает на кочке – плюх! Пол на мгновение уходит у меня из-под ног, а затем снова касается ступней. Дух захватывает! Мои коленки подкашиваются, и меня поводит в сторону, но Никита вовремя подхватывает меня за талию. Мы смеемся, я прижимаюсь к нему и вижу, как остальные пассажиры смотрят на нас, как на ненормальных. Наверное, думают, что мы пьяные.

– Наша остановка! – Говорит Высоцкий, утягивая меня за собой, едва автобус останавливается.

– Мы что, не оплатили проезд? – Спрашиваю я, спрыгнув со ступеньки вслед за ним.

– Никогда не было, и вот опять. – Усмехается он. – Конечно, нет! Всего одна остановка, Лель!

Он машет рукой пассажирам, наблюдающим за нами в окна, и увлекает меня за собой в сторону парка.

– А помнишь, как ты разбила мне нос? – Вдруг вспоминает Никита, когда мы сидим на скамейке и уплетаем хот-доги.

Наши ноги на сиденье, задницы – на спинке скамьи. Мы тотально и безудержно нарушаем сегодня все правила и запреты.

– Когда мы играли в баскетбол? – Уточняю я, слизывая с края кетчуп, горчицу и майонез.

– Предполагалось, что это будет баскетбол. – Замечает он. – Но ты почему-то решила, что мы играем в регби!

– Ты выше и сильнее, я просто боролась за мяч! – Хихикаю я.

– Локтями? – Таращится на меня Никита. – Да ты двинула мне так, будто я был грабителем, который собирался отобрать у тебя кошелек с последними деньгами!

– Ну, прости. – Хрюкаю я со смеху.

– Прости! – Откусив хот-дог, стонет он. – Да сколько я дрался с парнями, но никто из них никогда не разбивал мне нос! Помнишь, сколько крови было?

– Да-а. – Довольно мычу я. – Ты в крови, вся моя одежда в крови, все руки в крови – твои и мои. А-ха-ха!

– Тебе и тогда было смешно.

– Еще бы! Ты выглядел так жалко! – Толкаю его в бок.

– А родители как перепугались. – Вспоминает Никита.

И мы хохочем. Все-таки, как хорошо, когда есть, что вспомнить. У нас обоих неполные семьи, нет рядом бабушек и дедушек, но у нас двоих в трудные минуты всегда были мы. И это бесценно.

– Погоди. – Он наклоняется, стирает каплю кетчупа с моего подбородка салфеткой и улыбается.

Мое сердце пропускает сразу несколько ударов.

– Спасибо. – Смущенно говорю я и отвожу взгляд.

А потом мы идем гулять по парку. Кормим уток, стреляем по мишеням в тире и пьем клубничные милкшейки на берегу пруда, пытаясь время от времени сталкивать туда друг друга по очереди. Я, как обычно, побеждаю – Никита валится к самой кромке, нечаянно наступает в воду, и один его кроссовок промокает. Но наказания судьбы не приходится долго ждать: когда мы идем по аллее, проезжающая мимо поливальная машина окатывает нас обоих с головой.

Наверное, так и выглядят моменты счастья. Короткие, как вспышки. Яркие. Ты чувствуешь запахи, помнишь ощущения и видишь улыбку того, кто рядом. Время останавливается на секунду, чтобы ты мог лучше запечатлеть в памяти этот чудесный миг, а затем продолжает свой бег. И кроме маленького местечка в твоем сердце нигде больше не остается напоминаний о том, что когда-то все это с кем-то могло произойти.

– В музей? – Кивает на большое старинное здание справа Никита.

– Ненавижу музеи, ты же знаешь. – Морщусь я.

– Пару кадров? – Он разворачивает меня к фото-будке.

– Вот это с удовольствием.

Мы забегаем внутрь, оплачиваем снимки, втискиваемся вдвоем в узкое кресло и начинаем так усиленно корчиться, как будто от этого зависит, примут ли нас обоих в цирковое училище на клоунское отделение. И только последний снимок, где мы, отсмеявшись, смотрим друг на друга, получается более-менее приличным. Всеми остальными можно пугать малолетних детей, обещая кару небесную за недоеденную тарелку с манной кашей.

– Надо же, не заметила, как полдня прошло. – Говорю я, убрав фотографии в рюкзак и бросив взгляд на часы. – Наши, наверное, уже освободились с занятий.

– И это еще не последний пункт нашей культурной программы. – Подмигивает Никита.

– Куда ты меня ведешь? – Настораживаюсь я.

– Увидишь. – Загадочно отвечает он.

Кружит каким-то переулками, тянет за собой через подворотни, увитые зеленью и цветами, а затем выводит меня к небольшой арке у старой площади.

– Где мы? Что… – Я замираю у витрины, на которой вижу блестящий Gibson – тот, о котором давно мечтала.

– Красное дерево, – шепчет Никита, положив мне руку на плечо, – брендовые звукосниматели и фурнитура, идеальный баланс звука. Синди будет ревновать.

– Синди с ума сойдет… – С придыханием говорю я, касаясь пальцами стекла витрины. – Она влюбится в него, как только увидит.

– У них будет лучший дуэт. – Заверяет Высоцкий. – Ну, что? Хочешь подержать его в руках?

– Да. – Отвечаю я с улыбкой.

Он открывает мне дверь, мы входим, и Никита просит у продавца показать инструмент. Я дрожу, когда мне дают гитару, и мои пальцы впервые касаются ее тугих струн.

– Неужели, я могу себе его позволить?

– Да. – Кивает он. – Я уже был тут на днях и сделал заказ. Gibson привезли сегодня утром специально для тебя. А твой отец все оплатил.

– Вот это да, – только и могу произнести я.

Пальцы гладят блестящий корпус, а сердце замирает в груди. Вот, оказывается, что ты чувствуешь, когда сбывается мечта.

6.1

Вчера весь день и весь вечер до глубокой ночи мы с Лелей проверяли в деле ее новую гитару, поэтому сегодня я все утро зеваю. На самом деле, Gibson оказался потрясающим. Инструмент не только оправдал все наши надежды, но и немало удивил: на нем с легкостью можно исполнять музыку в любом стиле, кроме разве что тяжелого металла, но мы никогда и не были ярыми поклонниками этого жанра.

В общем, допоздна истязая вчера гитару, мы играли на ней по очереди, а когда, наконец, разошлись по домам, я еще долго лежал в постели и слышал в голове обрывки мелодий и видел кусочки будущих текстов. Ради чего-то вставал и записывал в блокнот, другое вылетало из мыслей быстрее, чем приходило. В общем, уснул только к утру, и теперь чувствовал себя паршиво. Но в душе фонтанировало вдохновение и расцветал дивный сад из новых крутых идей.

– Уличный фестиваль через две недели, – говорит Аленка, когда мы спускаемся в спортивный зал. – Я сегодня зайду в администрацию, возьму положение и запишу нас для участия.

– За две недели нереально сыграться и выучить хотя бы одну композицию. – С сомнением говорю я.

– Это же не оупен-эйр, – стаскивает с моей головы кепку и натягивает на себя подруга, – мы не будем выступать на сцене по очереди, привлекая к себе все внимание зрителей. Две центральные улицы города заполнятся толпами людей и десятками музыкальных коллективов. Флешмобы, прогулки, уличные торговцы – пространство наполнится какофонией звуков! Народ будет тусить, отрываться, общаться, фотографироваться, наслаждаться вкусной едой! Расслабленная атмосфера, Никит, никто и не заметит, что кто-то из музыкантов ошибся или сфальшивил. Мы должны быть там и просто получать кайф! Сыграем что-то знакомое всем.

– Металлику? – Хмыкаю я.

– Да хотя бы!

– Ладно. – Соглашаюсь я. – Тогда договорись уже с Семеном и составь список из композиций, которые мы реально сможем сыграть.

– Исполним каверы?

– Ну да. – Я пропускаю ее вперед. – Не будем насиловать новеньких нашими песнями, а то придется репетировать сутками напролет. Лучше оставим это до Осенин.

– И зря. – Алена пожимает плечами. – «Сутки напролет» звучит заманчиво!

– Ты вообще без тормозов, – смеюсь я.

Мы расходимся в стороны: слева женская раздевалка, мужская – справа, но до нее еще нужно дойти. Лелька скрывается за дверью, а я так и остаюсь стоять на месте потому, что вижу в пяти метрах от себя Полину. Она стоит возле тренерской, прижавшись спиной к стене, а напротив нее – Миронов. Не дает ей ни двинуться, ни пройти. Поставил ладони по обе стороны от нее на стену и нависает над девчонкой сверху. Честно говоря, выглядит угрожающе, но тут я слышу, как он ласково говорит ей:

– Брось всю эту ерунду, я еще раз говорю тебе – ты единственная. У меня никогда не было такой девушки, как ты.

Полина издает печальный вздох и отводит взгляд.

– Я так устала. Ты что, не можешь просто ответить мне прямо?

– Что ответить? – Он наклоняется к ее лицу, целует ее в подбородок. – Что я должен ответить на те бредни, которые ты придумываешь, чтобы меня позлить?

– Позлить? – Ее голос звучит обреченно. – Дима, девочки говорят, что видели тебя вчера!

– Я был с парнями. – Теперь его тон становится жестче. – Ты мне не доверяешь?

– Я не…

– Кому ты веришь, мне или своим безмозглым подругам?

– Дима, я всего лишь передаю их слова. Они видели тебя с ней в кино.

– Во что я был одет? Они уверены, что это был я? Или тот, кто там был, просто был немного похож на меня? – Миронов ударяет ладонью по стене. – А ты решила наехать на меня из-за сплетен каких-то слепых идиоток?! Да они просто завидуют тебе! Нам с тобой завидуют! – Его тон смягчается, он отрывает руку от стены и кладет ей на щеку, заставив ее вздрогнуть от неожиданности. – Любая из них мечтает оказаться на твоем месте, малышка. Вот и все. Это просто зависть. Они все тебе завидуют.

– Дима. – Полина убирает его руку со своего лица. – Пожалуйста. Я пытаюсь серьезно поговорить с тобой.

– Разберись лучше со своими подружками. – Грубо бросает он, отходя от нее на шаг. – Только посмотри, как они тебя накрутили!

Она отворачивается в сторону, и неожиданно мы встречаемся с ней взглядами. Полина сглатывает: ей явно неуютно от того, что кто-то стал невольным свидетелем этой сцены.

– Ты точно не обманываешь? – Спрашивает она у Миронова, снова посмотрев ему в глаза.

– Как я могу? – Усмехается он. – Я когда-нибудь врал тебе?

– Нет. – Полина смотрит на него с надеждой.

– Вот видишь. – Дима подходит ближе.

– Просто Стас сказал, что тебя не было вчера с ними.

Ее зрачки расширяются. Видимо, из-за его реакции: очевидно, лицо Миронова вспыхивает гневом.

– Он ушел вчера раньше всех! А потом пришел я! – Выпаливает он, взмахнув руками. – Что тут непонятного?

Полина втягивает голову в плечи. Я инстинктивно сжимаю пальцы в кулаки. Мне хочется защитить ее, и если понадобится, я это сделаю.

– Просто он сказал…

– Да с тобой невозможно разговаривать!

– Дим, – она делает шаг и хватает его за рукав, как утопающий хватается за спасательный круг. – Дим, подожди… Прости.

– Что еще? – Он устало опускает на нее взгляд.

– Прости, я не хотела. – Пищит Полина, заглядывая ему в глаза. – Не разобравшись, сразу наехала…

– Тебе нужно успокоиться. – Миронов сдирает с себя ее руки. – Поговорим, когда отойдешь.

– Дим! – Кричит она ему вдогонку. – Дима!

Ее голос обрывается.

– Потом. – Отмахивается он, торопливо удаляясь по коридору.

Полина опускает плечи и обхватывает себя руками. Я слышу, как она шумно втягивает воздух, и мне хочется подойти и обнять ее, но это невозможно. Приходится прогнать эту мысль.

Проводив своего парня взглядом, она поворачивается и видит меня. Опять. И снова Полине неловко, что я все видел. Она как будто хочет что-то сказать, открывает рот, но тут же закрывает.

– Привет. – Говорю я тихо.

Мимо проходит несколько моих одноклассников.

– Привет. – Вцепившись в ремень сумки, негромко произносит Полина.

«Хорошо выглядишь» – подсказывает мне внутренний голос. Еще можно было бы спросить «Тебе нужна помощь?» или найти кучу других тем для разговора, но я понимаю, что ей сейчас, вероятно, хочется побыть одной, и просто вежливо улыбаюсь.

Сдержанно улыбнувшись мне в ответ, Полина спешит убраться подальше. Срывается с места и удаляется по коридору в том же направлении, в котором исчез Миронов. Проводив ее взглядом, я иду в раздевалку готовиться к уроку физкультуры. Мне снова есть, над чем поразмышлять.

6.2

– Так, все, отложи уже гитару, прошу тебя. – Тая буквально вырывает у меня из рук инструмент. – Я два часа слушаю эти грустные переборы, и с меня довольно. Я запрещаю тебе грустить, слышишь? Хватит. – Она ставит Gibson к стене и садится рядом со мной на кровать. – Алена, с твоим отцом все будет в порядке, слышишь? Он – профессионал и знает свою работу. Все будет хорошо.

– Знаю. – Бормочу я, глядя на сумерки за окном.

Сегодня подруга ночует у меня, и мы уже успели приготовить ужин, посмотреть сериал и развлечь себя музыкой, а мое настроение так и покоится возле отметки «ноль», и черт знает, что с этим делать.

Сегодня днем от папы пришло сообщение: он написал, что с ним все в порядке и свяжется со мной, как только будет возможность, но это меня мало успокоило, только заставило еще больше по нему скучать.

– А если не перестанешь киснуть, – выпаливает Тая, вскакивая и начиная прыгать прямо на постели, – то я дождусь Андрея Владимировича, выйду за него замуж и стану для тебя самой вредной мачехой на свете!

– Только не это. – Фыркаю я.

Она пританцовывает и корчит рожицы во время каждого прыжка, и моя кровать беспощадно скрипит под ее весом.

– О, да, Золушка! – Злодейски хохочет Таисия, превращая убранство постели в настоящий хаос. – Готовься отделять зерна гречки от риса!

– А как же Костя? – Я поднимаюсь на ноги и начинаю двигаться с ней в такт. С кровати на пол валятся подушки. – Ты уже охладела к нему?

– Нет, но не могу же я сама предложить парню встречаться?

– Почему нет? Если он не решительный. Может, его следует подтолкнуть?

– Еще чего! – Она почти достает до потолка, подпрыгнув.

– Ты ему нравишься. – Говорю я. – Это видно по его глазам, он так на тебя смотрит!

– Другие тоже смотрят. – Усмехается Тая. – Так что, пока он щелкает клювом, кто-то другой, более решительный, может стать моим парнем!

– Но тебе хочется, чтобы это был Костя?

– Твой отец тоже сойдет!

Я шлепаю ее по попе, и мы хохочем.

Продолжаем прыгать. Клянусь, мы можем делать это часами.

– Как там Высоцкий? – Спрашивает Тая. – Вижу ваши сладкие фоточки у тебя над столом.

– Он собирался вечером на пробежку. – Отвечаю я, бросив взгляд на снимки, закрепленные над рабочим столом, где обычно делаю уроки. Это те самые фотографии, которые мы вчера сделали в фото-будке. – Решил заняться своей фигурой.

Делаю оборот на триста шестьдесят градусов и приземляюсь на ноги, чуть не потеряв равновесие.

– Вы такие милые на этих фотках. Даже и не скажешь, что не пара.

– Это вчера, когда мы прогуляли школу. – Поясняю я. – Удивительно, но он тогда почти не вспоминал про свою Полину.

– Вы смотритесь как влюбленные.

– Но это не любовь. – Вздыхаю я. – Слышала бы ты, как он о ней говорит! – Воздух застревает у меня в горле. – Она такая, сякая, как он мечтает о ней, как ему ее жаль!

– Чего это Высоцкий ее жалеет?

– Так он видел, как Миронов дурно обращается с ней. По словам Никиты, изменяет Полине направо и налево, а та все терпит.

– И зачем Никите такая терпила?

– Она-достойна-самого-лучшего-я-покажу-ей-что-значит-быть-рядом-с-нормальным-парнем! – Пропеваю я словно песню.

Тая засовывает два пальца в рот и делает вид, что ее тошнит.

Мы останавливаемся, садимся на кровать и тяжело дышим. У меня до сих пор комната прыгает перед глазами.

– Миронов действительно козел. – Вздыхает подруга. – Настоящий нарцисс. Но это не значит, что Матвеевой должен достаться наш Никитка. Точнее, твой. – Она пихает меня локтем. – Что не говори, но никто не сдвинет меня с мысли, что вы с ним созданы друг для друга.

– Я уже не уверена. – Замечаю я.

– Да ты только посмотри, как вы похожи! Увлечения, убеждения, музыка – да даже внешне! Что-то есть. Плюс энергетика: вы на одной волне! А согласно последним исследованиям, девяносто семь процентов стабильных пар, проживших вместе долгое время, замечают, что сильно схожи друг с другом. Ваш случай!

– Если бы я только знала, как переключить его внимание с Полины на себя. – Я пожимаю плечами.

Тая спрыгивает с постели, словно ужаленная:

– Забыла про преображение? – Она тащит меня за руку к зеркалу. – Сегодня самое время начать! – Усаживает на стул. – Высоцкий приперся сегодня в школу в этих своих новых джинсах, взлохматил волосы, рисуется, играет в небрежность и развязность. Думаешь, я не заметила, как изменилась его походка? Распавлинился весь! И Матвеева заметит тоже, вот увидишь. Так что не теряй времени зря и тоже следуй моим советам. Прямо с завтрашнего дня!

– Хочешь, чтобы я сделала маникюр и накрасилась?

– Да, но все это не поможет, если ты не отпустишь поводья.

– Какие еще поводья? – Спрашиваю я, глядя на себя в зеркало.

Тая наклоняется ко мне и ловит мой взгляд в отражении.

– Те, которыми ты держишь себя в напряжении.

– Да я вообще не напряжена. – Хмыкаю я.

– Отпусти свою женственность на волю. – Подруга срывает резинку с моих волос и ворошит пальцами непослушные пряди. – Во! Больше никаких хвостиков, только распущенные!

– О, нет. – Хмурюсь я. – Это же так… неудобно!

– Это. Так. Красиво!!! – Восторженно вскрикивает она и начинает кружить вокруг меня, пританцовывая. – Уверена, никто в школе и не подозревает, что ты Златовласка. Только посмотри, какие у тебя волосы: чистое золото! – Тая пропускает пряди через пальцы. – Жидкий шелк! Парни в обморок попадают, когда увидят.

– Что-то мне все это не нравится. Мне неуютно. Я как будто голая.

– Так круто же! Расправь плечи. – Приказывает подруга. – Да, вот так. С такой роскошной копной нельзя сутулиться. Неси свою красоту гордо! – Она отходит на мгновение и возвращается со своей сумкой, из которой достает утюжок для укладки волос.

– Ненавижу эти щипцы для пыток. – Съеживаюсь я.

– Дорогая, и это заметно. – С сожалением произносит Тая. – Если ты думала, что достаточно вымыть голову с шампунем, то я должна тебя расстроить – это не так. Нужно еще правильно высушить и уложить. Твои заломы от резинки для волос – это вообще просто катастрофа! Посмотри! Ты меня извини, но я вынуждена буду на первое время спрятать от тебя твои запасы резинок!

– Нет, – стону я, пока подруга сгребает с полочки у зеркала целый ворох и прячет в карман. – Ты не у себя дома, вообще-то!

– А я подумываю переехать к тебе и пожить, пока твой отец не вернется. Как тебе идея?

– Твоей маме не понравится.

– Точно. Но ей придется смириться. – Хихикает она, включив утюжок в розетку. – Потому что это будет весело.

– Если не вернешь резинки, буду звать тебя Тасей.

– Это запрещенный прием! – Возмущенно визжит она.

– Тася, Тася, Тася!

Подруга щелкает перед моим лицом утюжком, пытаясь устрашить.

– Тася-я-я! – Дразнюсь я.

– Замри! – Командует она. – Ты же не хочешь, чтобы я поджарила тебе ухо? Вот и не двигайся. Молодец.

Надув щеки, я жду, когда она разгладит каждую прядь. Внимательно слежу за каждым ее движением в зеркало.

– Гляди, как блестят! – Играя бровями, произносит Тая. – Ты теперь настоящая крашиха!

– Ну, и слово. Звучит как бомжиха. – Прыскаю я. И тут же получаю утюжком по башке. – Ай!

– Помалкивай. – Ворчит подруга. – Слово ей не нравится.

– Больно вообще-то. Просто я не люблю все эти словечки, которые уже завтра после обеда станут не модными.

– Терпи, кринжовая моя.

– Пошла ты.

Мы улыбаемся друг другу в отраженье.

– Ну, как? – Спрашивает Тая, когда с прической покончено.

– Не знаю. – Теряюсь я, разглядывая себя.

– Даже без косметики ты уже другой человек. А ну, встань, пройдись.

Я послушно встаю и иду по комнате:

– Бедрами вилять?

– Если хочешь насмешить всех вокруг. – Хмыкает она. – В женственность лучше заходить постепенно. Если я завтра заставлю тебя напялить в школу короткую юбку и каблуки, мы только все испортим. Давай начинать сводить парней с ума постепенно.

– Вот так? – Я откидываю волосы с лица изящным жестом, который мне самой кажется невероятно сексуальным.

– Боже… – Тая закатывает глаза.

– Что?

– Смотри. – Она руками расправляет мне плечи, заставляет выпрямить спину. – Главное, уверенность в себе и легкая полуулыбка. Ты идешь по коридору и бросаешь короткие взгляды на парней, а затем тут же отводишь глаза, будто смутилась. Тебе не нужно ничего никому доказывать. Ты знаешь, что ты та самая сучка, которой все парни падают в ноги, и ты всегда получаешь то, что хочешь.

– Сучка? – Переспрашиваю я.

– Да, роскошная и сексуальная. – Хихикает Тая. – «Я всегда получаю то, что хочу». Повторяй.

– Я всегда получаю то, что хочу. – Едва сдерживая смех, говорю я.

– Ты должна верить в это!

– Я верю! – Ржу я, меряя шагами комнату. – Та самая сучка!

– Дурочка. – Отмахивается подруга. – Я же серьезно!

– Я та самая сучка! – Виляя бедрами, повторяю я.

– Ой, тяжелый случай. – Устало вздыхает Тая.

– Что я опять делаю не так? – Стону я.

– Ничего. – Отвечает она. – Сейчас будем учиться флиртовать.

– Я никогда не научусь!

– О-о, я охотно верю.

6.3

– Предлагаю взять машину! – Этими словами Лелька встречает меня утром на крыльце своего дома.

Привычное «Мур» тает на кончике моего языка: я не успеваю произнести ни звука, потому что сбит с толку увиденным.

– О, привет, Высоцкий. – Выходит следом за ней из дома Тая Калабина, наша одноклассница. – Как дела?

– П-привет. – Растерянно отзываюсь я и возвращаю взгляд на Алену.

Что с ней не так? Что изменилось со вчерашнего дня? Почему она выглядит так… странно и непривычно?

– Я говорю, может, возьмем папину машину? – Прищуривается подруга. – Небо затянуло тучами, по прогнозу дождь. Не хочется промокнуть.

– Ты чего, не выспался? – Шутливо приподнимает брови Тая.

А я не могу оторвать взгляда от Аленки. Она вообще какая-то другая сегодня.

– Что с твоими волосами? – Смущенно спрашиваю я.

Не понимаю, почему меня сбивает с толку то, как она выглядит сегодня.

– А что с ними? – Взволнованно интересуется Алена. Она проводит ладонями по гладким прядям. – Что-то не так?

Они загадочно переглядываются с подружкой.

– Ты… – я пожимаю плечами. – Что ты с ними сделала? Ты их распустила?

– Ага. – Легко отвечает она, закрывает за собой дверь и спускается с крыльца. – Не знаю, почему не делала этого раньше. Так удобно!

Алена идет к гаражу, а я ловлю на себе насмешливый взгляд Таи. Она подмигивает мне. Что, вообще, происходит?

– Как там Пашка Войнович? Ты говорил с ним вчера? – Этот вопрос Алена задает, когда мы выезжаем из гаража.

Мои мысли путаются, я пытаюсь сосредоточиться на дороге.

– Пашка? А, да. – Киваю я. – Говорили с ним вчера еще раз, я подходил после качалки. Он в деле. Вечером привезет синтезатор. Единственное, из-за чего переживает, это сохранность инструмента в моем сарае, но я объяснил и про замок, и про то, что стены крепкие – обшиты стружечными плитами, и район спокойный, и вообще: берлога хорошо просматривается из окон моего дома, так что беспокоиться не о чем. Вроде поверил.

– Круто.

– Ты теперь ходишь в качалку? – Интересуется Тая, наклонившись к нам с заднего сидения.

Тон ее голоса звучит так, будто она опять надсмехается, и меня это заставляет напрячься.

– Да, а что? – Хмурюсь я.

– Ничего. – Улыбается она мне в зеркало заднего вида. – Молодец. Тебе действительно не мешало бы немного подкачаться.

Аленка кашляет, а я нервно сцепляю руки на руле.

– Хочешь сказать, с моей фигурой что-то не так? – Голос подводит меня. – Вы что, сговорились с Аленой?

– Ты тоже заметила, да? – Переглядывается с ней Тая. Затем стреляет глазами в меня. – Да не переживай ты, Никитка, это ж все поправимо! Ну, рыхловат немного, но штанга животворящая все исправит!

– Кто рыхловат? Я?

– Все время забываю, что парни такие ранимые… – Сетует она, откидываясь на спинку сиденья. – Ты только не плачь.

Но почему-то по ее взгляду я вижу, что Тая довольна эффектом, который произвели ее слова.

– Идите вы. – Рычу я, вдавливая педаль газа.

– Да не обижайся ты, Никит! – Раздается с заднего сиденья. – Ну! Просто у меня это профессиональное. Я ж фотографией увлекаюсь, сам знаешь. А чего глаз не видит, то объектив обязательно заметит. Твои последние фотки не огонь, конечно…

– Хватит над ним угорать, – просит Аленка.

– Да ты посмотри на его лицо, – ржет Тая, – боже, какой же кайф!

– Вы меня тупо разводите, да? – Вздыхаю я, бросив взгляд на подругу.

Лелька пожимает плечами и виновато улыбается.

– А ты сразу и повелся. – Хихикает Тая. – Бери пример с наших спортсменов: они настолько же тупы, насколько уверены в собственной неотразимости! Влюблены в себя по уши! Им что угодно об их внешности скажи, они не поверят. Поэтому все девчонки от них и без ума!

Я кошусь на Аленку. Неужели, она рассказала о моем увлечении Полиной своей лучшей подружке? Но та как будто и не слушает нас больше: припав к окну, любуется абрикосовыми деревьями на склоне. И тема обсуждения сама постепенно сходит на нет.

Несмотря на то, что добирались мы на машине, прибываем в школу всего за десять минут до начала занятий. И все из-за того, что пришлось кружить по кварталу, отыскивая спокойное местечко, где можно оставить пикап. А потом еще идем около трехсот метров пешком. Тая все тарахтит, не затыкаясь: обсуждает грядущий фестиваль, уроки, сплетни и сериалы, а Алена внимательно слушает ее и изредка что-то отвечает.

Пока мы двигаемся до школы, а затем по холлу я безотрывно слежу за ней взглядом. Даже в ее походке что-то неуловимо изменилось – никак не могу понять что именно. И даже смех стал звонче.

– А это еще что? – Тая останавливает нас у отворота к спортзалу.

Теперь мы тоже замечаем толпу учеников и здоровенный сундук, стоящий у стены. Из него доносятся какие-то звуки, и, похоже, именно из-за этого переполошись все вокруг.

– Пойдем отсюда, – спешат свалить девятиклассники.

Мы же наоборот подходим ближе.

– Что происходит? – Спрашивает Алена у двух девчонок из «В» класса, склонившихся над сундуком. – Откуда здесь эта штука?

– Там внутри кто-то есть. – Отвечает одна.

– Наверное, опять футболисты прикалываются. – Цокает языком другая.

Из сундука слышится стон, затем раздается стук.

– Нужно открыть. – Оборачивается ко мне Алена.

– Попробуй ты, Никит. – Подталкивает меня Тая.

Я подхожу ближе, наклоняюсь и осматриваю задвижку. Сидит плотно и немного заржавела, но если приложить силы… Щелк!

Как только она поддается, я откидываю крышку, и из сундука выпрыгивает один из футболистов – Герман Навроцкий. Весь красный, вспотевший и злой.

– Придурки! – Орет он. – Убью!

И с этим криком уносится в спортзал.

– Они реально отбитые на всю башку. – Вздыхает Тая, осматривая сундук. – Притащить сюда эту штуковину… И не лень было?

– Он же мог задохнуться. – Вздыхает Алена.

– Ладно, идем, а то опоздаем. – Зову я девочек, направляясь в противоположную от спортзала сторону.

– Сейчас. – Говорит она. – Только посмотрю, все ли с ним в порядке.

Нам с Таей приходится остановиться, потому что Аленка спешит к входу в спортивный зал.

– Да оставь ты, – бросаю я ей вслед, – это же их обычные приколы!

Но она уже входит внутрь. Нам приходится направиться за ней.

В зале мы застаем драку. Причем, непонятно – шуточную ли. Взбешенный Герман молотит кулаками Кощея, тот ржет, время от времени отмахиваясь и уворачиваясь, а еще несколько ребят стоят полукругом, смеясь, но не пытаясь вмешаться.

– Вы, вообще, в своем уме? – Замирает возле них Алена. – Эй!

– Не надо к ним лезть, – устало выдыхаю я.

Собираюсь отправиться выручать подругу, пока не стало поздно, но Тая зачем-то хватает меня за рукав.

– Да погоди ты. – Шепчет она.

– Куда погодить? Она нарвется сейчас! – Раздраженно бросаю я, вырывая руку.

– Да ничего не будет. – Таисия буквально виснет на моем локте. – Дай им пообщаться. – Мы наблюдаем, как Кощей примирительно разводит руками, словами быстро улаживает конфликт с Германом, а затем подходит к Алене. На нем одни шорты, без майки. Он что-то говорит ей негромко. – Видишь? – Шепчет Тая. – Она ему нравится.

Я вижу, как Стас улыбается Алене, и ощущаю волну желчи, поднимающуюся вверх по горлу. Не знаю почему, но мой желудок сводит спазмами.

– Какое у него тело… – С придыханием произносит Тая. – Хочется слизнуть с него пот…

– Чего? – Я в ужасе уставляюсь на нее.

– Чего? – Повторяет она, вопросительно глядя на меня. – Кощей хоть и чудак на букву «м», но он сексуальный. Тут никто не поспорит, и ты не пытайся. Это как аксиома.

– Да не смеши! – Перевожу взгляд на Стаса и Алену, переговаривающихся о чем-то. – Он… Он… Да его рот как будто крошечный анус! – Выпаливаю я.

И вообще, меня ужасно злит, что он… видит ее… такой! С распущенными волосами. Она же, блин, такая беззащитная в этот момент!

– Пха-ха! – Бьет меня в бок Таисия. – Звучит так, будто ты ревнуешь.

– Ревную? Я? – Жар приливает к моему лицу.

Но Тая не замечает этого, она уже снова смотрит на них.

– Нормальный у него рот. И губы. Совсем не тонкие и не маленькие. Не то, что у Миронова. Вот там да. А у Кощеева все в порядке с губами. Повезет Лельке, если ее первый поцелуй будет с ним.

– Алена! – Не выдерживаю я.

Срываюсь с места и почти бегу навстречу, чтобы увести ее, но она уже закончила разговор и идет ко мне.

– Что он тебе сказал? Он тебя оскорбил? – Спрашиваю я ее. – Обидел тебя?

Мы со Стасом обмениваемся угрожающими взглядами.

– Да ничего. – Отмахивается она. – Придурки они все. И бездельники.

Ее слова снимают камень с моей души.

Я спешу увести девочек из спортзала. Не знаю почему, но мне хочется сделать это поскорее.

Прежде, чем выйти за дверь, Алена оборачивается, и я делаю то же самое. Конечно же, Кощей провожает нас взглядом. Стоит, сложив руки на груди, и нагло ухмыляется. Ненавижу его за эту ухмылку еще больше!

7.1

– Так что он тебе сказал? – После третьего урока Тая тащит меня в столовую.

– Кто? – Я пытаюсь понять, о чем она говорит.

Мои мысли были заняты долгими и нудными разъяснениями учителя литературы о том, как писать эссе по прочитанному.

– Кто-кто, Кощей, конечно! – Восклицает подруга.

Я оборачиваюсь, чтобы убедиться, что нас никто не слышит. Никита с Денисом идут следом, оживленно обсуждая что-то совершенно не касающееся литературы: скорее всего, спорт – так активно они жестикулируют. Другие ребята тоже заняты болтовней, поэтому до нас никому нет дела.

– Да ничего такого не сказал. – Отвечаю я негромко. – Нес какую-то ерунду про то, что тот парень оказался в сундуке за неспортивное и не мужское поведение. Сказал, что это у них шутки такие, и они сами разберутся.

– И все? Больше ничего?

– Нет. – Я пожимаю плечами.

– А про то, как ты прекрасна? – Таисия игриво двигает бровями. – Он ведь так на тебя смотрел!

– Кощей? – Удивляюсь я.

– Ага.

– Что-то не заметила.

– У него аж слюна на пол капала! – Заверяет подруга. – Я уверена, во время первого урока кто-то поскользнулся на ней, упал и сломал ногу.

– Фу! – Морщусь я. – Фу-фу!

Мы заходим в столовую, берем подносы и встаем в очередь.

– Неужели, даже комплимент тебе не сделал?

– Не-а. – Отвечаю я, складывая на поднос картошку с тефтелями и компот. – Кощеев – грубиян и с трудом может связать пару слов. Мне еще повезло, что я не оказалась в том сундуке. Ему ничего бы не стоило обидеть девчонку.

– Девчонка девчонке рознь. – Усмехается Тая. – Такая как ты может и в нос засандалить!

– Тоже верно.

– Хотя, о чем это я. – Она берет салатик и булочку. – Ты же на пути пробуждения женственности. – Подруга придвигается ближе и шепчет мне на ухо. – Ты бы только видела, как взбесился Высоцкий! Он чуть не закипел, как чайник! Аж пар из носа повалил!

– В смысле? – Я оборачиваюсь к ней.

– Ему жутко не понравилось, что вы общались со Стасом.

Я бросаю взгляд на Никиту через ее плечо, затем снова смотрю на Таю.

– Тебе показалось. Он просто переживал, что я лезу не в свое дело.

– Да уж. Как же.

– Ты бы только знала, сколько раз в детстве ему приходилось заступаться за меня, когда я нарывалась на старших ребят из-за своего длинного языка. Никто не хотел связываться с девчонкой, поэтому в драках за меня отхватывал Никита. Я бегала, дразнила старшаков, а он расплачивался. На нашей улице меня за это звали «Лелька-боевик», а его «Никитос-броневик»!

– Расскажешь эту романтичную историю вашим детям. – Приложив ладонь к сердцу, мурлычет Тая. И тут же возвращает лицу серьезное выражение. – Я что, не могу отличить тревогу от ревности? Да его перекосило так, что я моментально вспомнила пять признаков подступающего инсульта из медицинской памятки! Пока Кощей пожирал тебя глазами, Высоцкий становился все мрачнее тучи! А как он не выдержал и метнулся за тобой? Смех!

Я бросаю недоверчивый взгляд на Никиту. Он с большим интересом изучает ассортимент блюд на раздаче. Котлеты явно привлекают его больше, чем я. «Бред, точно бред».

– Прическа, походка – все это работает. – Зудит Тая, когда мы расплачиваемся и идем к столику. – Ты начала меняться, и это видят все. А завтра добавим легкий макияж, немного изменим стиль одежды и откроем твои красивые ножки. Поклонников будет столько, что Никитке еще придется побороться за твое внимание.

– Не уверена, что со мной это сработает. – Говорю я, усаживаясь за стол.

– А разве ты не кайфанула сегодня утром? – Прищуривается Тая, садясь напротив. – Когда Высоцкий вытаращился на тебя и заблеял, как баран? «Бэ-э-э! Пы-пы-привет! А что это, бэ-э-э, с твоими волосами?» – Изображает она кого-то умственно-отсталого.

Но получается очень смешно, и я хихикаю в ладошку.

– Вот именно! – Ударяет по столу подруга. – Да я сама там чуть не описалась со смеху! Видеть, как он обалдел, – сплошное удовольствие!

– Ну, да. Если честно, мне было приятно.

– Во-о-от! – Подхватывает она. – Ты входишь во вкус! – Тая оглядывает столовую. – Тебе нужно больше практики.

– Какой еще практики?

– Во флирте. Нужен парень, с которым ты будешь заигрывать у Высоцкого на глазах. Тебе приятно будет ощутить интерес к себе, а он лишний раз задумается о том, что ты, вообще-то, востребована, и у тебя есть сиськи.

– Тая! – Краснею я.

– А что? Если он этого не замечает! Нам нужно сделать все, чтобы он перестал видеть в тебе сестру и увидел привлекательную девушку. А у девушек есть грудь, и это не тот факт, который следует скрывать. Завтра обтянем ее во что-нибудь тесное, чтобы… О! Разве это не твой приятель с факультатива? – Таисия беззастенчиво тычет пальцем в дальний столик. – Ты же хотела перетереть с ним по поводу участия в группе? Давай, дерзай.

– Чего? Сейчас?

– Прямо сейчас! – Она в нетерпении стучит по столу. – Иди! И веди себя увереннее. Не забывай улыбаться, поправляй волосы, смотри ему в глаза. Флиртуй! Отчаянно и дерзко!

– Что-то я не уверена…

– А, ну, пошла. – Цыкает на меня Тая. – Давай-давай!