Метафизика

Размер шрифта:   13
Метафизика

© Светлана Масюк, 2023

ISBN 978-5-0060-7009-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

  • Я совершенно несовершенна. Я абсолютно отнесена.
  • В другую плоскость не решения. В иную степень уменьшена.
  • И мои трения давлеют над ускорениями сил.
  • Я преломляю отражения.
  • Я отражаю надломления.
  • С рождения. Он меня просил.

Равновесие

Смотри, мы все на огромной доске.

Небоскребы, хижины, даже замки. И даже на песке.

Доска, где отшлифована паркетно-мраморно и податлива для шин, каблуков и саней,

А где шершаво-цепко занозами для голых ступней.

И один конец доски с нами и всей требухой смотрит вниз, всегда вниз. А на другой

Бабочка невесомо вспорхнет ли ввысь? Или посидит еще, спиралькой хоботка охраняя нас от нового витка.

Вот если бы мне сказали: Света, смотри, у тебя есть лишняя жизнь, ты живи ее как хочешь. Как угодно. Вообще никого не слушай, не оглядывайся, нет ни институтов, ни денег, ни прочих единиц. Можешь не одеваться ни в классику, ни даже модно. Можешь вообще голой ходить, не стыдись. Я бы треть жизни провалялась с чаем и книгами, еще треть с мыслями, а что бы мне с этой жизнью сделать.

В последней трети, собравшись с силами, снова бы отыскала тебя. И мы все оставшееся время допивали бы чай и мечтали, а что Если?

Кости

Во мне читается явно только скелет. Кости под кожей.

Жира и плоти нет.

Сердце бьет прямо в ребра. Мысль бьется у лба. Легким легче:

Вдох да выдох вдоль позвоночного столба.

Меня ничто не питает. Такой смеси в природе нет,

Чтоб молоко, как у матери, только для средних лет.

Для уже зрелой женщины с телом узника лагерей, нужен взвар даже крепче, чем для диких зверей.

Так, чтобы с кровью и шкурами мне вода.

Я и напьюсь и выряжусь другой тогда.

Никто не узнает ни имени, ни сколько лет.

Никто не проткнет нечаянно мой скелет.

Можно петь, можно рисовать, можно все.

Можно любить еще.

Но проще развести краски, проще выпеть куплет, чем просто так раздать ласку, чем раствориться в тебе.

Проще.

Но если все же ты, то не до красоты и не до музыки.

Ни до чего.

30

Быстро тридцать.

Это поздно влюбиться?

Это искать гинеколога, как раньше искать, с кем напиться?

И разговоры о детях в двух плоскостях:

Как их уже надо и как их уже ненавидишь.

Это после ужина тяжело заниматься сексом и до еды ты в этом смысла не видишь.

Это когда все подруги выглядят, как мама на «техникумских» фото, а ты за молодость извиняешься и носишь не то что-то.

Это когда родители вдруг повторяют, сказанное вчера, как впервые,

А тебе страшно, что не они немолодые, а ты на десятки лет их старше.

Это когда ты думала, что-то волшебное произойдет к этому времени,

Но ничего особо не изменилось, кроме наглухо заросшего темени.

И ты никого не спасла, не излечила и не написала об этом ни страницы.

Почему тебя никто не предупредил, что так быстро тридцать?

Скоро

Когда-нибудь и я буду садиться за стол устало-грузно и виновато отказываться от полбокальчика сухого красного.

Уплетая за двоих вареную курицу говорить о дыхательной гимнастике, как о самом важном.

Понимающе качать головой и одобрительно поддакивать, когда разговор упрямо уходит в предродовое русло.

Буду назло всем более опытным в таких вопросах не смотреть на прекрасное, но после убегать в лес и отплевываться.

Останется только признать, я не лучше и не хуже остальных живородящих млекопитающих и больше не дергаться.

Когда-нибудь,

А пока я валяюсь в постели с набоковской нимфеткой и конфетами и можно сухого красного.

Если бы каждый, кто бы ни был, не важно,

прочел Янссон, Твена, Брэдбери,

А после, не сразу, но обязательно, Чехова, Бунина, Ремарка Эриха,

А в момент наиболее острой тоски Замятина, Зюскинда и Мураками,

то земля русская не славилась бы дураками.

Мы бы знали, что у нас не особый в никуда путь, а к своему счастью общий.

Мы бы отнеслись к нашей лоскутной идентичности куда проще.

Мы бы не пошли за тираном, брат на брата, ни за что, на спех.

Мы бы с Гоголем Николаем подняли тирана на смех!

Не достали бы из штанин автоматов и лезвий острых,

А смотрели бы в облака из Есениных и Маяковских.

Завари чай покрепче, скоро вечер.

Телевизор

И когда я забываю, что происходит на самом деле, я ощущаю счастье и легкость в теле. Потом вечер, ужин, телевизор, сводка новостей, вместо свиданий и нежданных гостей, а в ней как сажают людей. И вот я принимаю решение, нет не правозащитником стать и не возглавить протестное движение – не включать..

Кошка

  • Зеленая кошка на розовом кресле
  • Тянется долгим телом,
  • Подцепляет стальными когтями,
  • Впивается в грубую ткань.
  • Чем грубее, тем громче урчание.
  • Гудят стальные пружины.
  •   Нальют молока,
  •                Прольют кровь.
  • Уйдет бесшумно, крадучись,
  • Чтобы вернуться потом
  • На родную лежанку.

Кефир

Кефир стаканами на ночь,

В нем тоже содержится градус.

С тобой разрушены на прочь

Мой статус, мой деланный пафос.

Бесформенной белою массой

Ползу я по хрупким коленям

И узкой натравленной таксой-

в глубокие норы…

Оленем

метнулась в тенистые чащи.

Дыхание чище и чаще…

Истерзанны липкие пальцы

И с каждым разом все слаще твои

кислые губы…

Я медленно, куб за кубом,

Сочусь из страниц Мураками…

И снова кефиром в стакане.

Кубики

Я Арлекин. Мне очень грустно, но вы смеетесь – это очень хорошо, значит я действительно Арлекин и существую в реальном времени.

Я жанглирую кубиками, их у меня четыре. У них разноцветные грани.

Когда мне надоедает жанглировать, я прячу три в большой нагрудный карман и оставляю в руках один.

Я могу выбрать себе любую грань этого кубика.

Неделю назад была красная и я вас безумно любил.

Вчера я выбрал фиолетовую и проспал весь день.

Сегодня я снисходителен и великодушен, поэтому сменю синюю грань на черную только завтра.

Завтра вас уже не будет.

Шопен

Внутри меня что-то есть. Я бегу, работаю, сплю, но никогда не ощущаю себя так остро, как в моменты осознания этого Нечта.

Оно мне мешает.

Мне кажется, без него я была бы проще и уверенней.

Мне кажется, без него все было бы честно. Оно как недо- всего и вся.

Я слушаю Шопена и Оно начинает шевелиться, как весенний ноздристый снег, черный, кружевной. В детстве я любила трогать именно такой, пока бабушка не открыла мне страшную тайну, что в нем ртуть и его трогать нельзя.

Теперь я знаю, что в воздухе и торшерах ее гораздо больше, но к такому снегу так и не прикасаюсь.

Музыка смывает Его, подавленное, грязное и больное.

Продолжить чтение