Русский водевиль в одном действии 'Волостной писарь' (автор либретто – Иван Кондратьев, 1869) в сопровождении фортепиано

Иван Кондратьев.

ВОЛОСТНОЙ ПИСАРЬ,

или

ГДЕ ХВОСТ НАЧАЛО, ТАМ ГОЛОВА МОЧАЛО

Русский водевиль в одном действии

Ив. Кондратьева

Дозволено цензурою. Ноября 22 дня 1869 г. Вильна.

ДЕЙСТВУЮЩИЯ ЛИЦА:

   Сергей Сергеевич Горлинков, волостной писарь. – тенор

   Торговец; Иван Васильевич Стружкин, помощник писаря. – баритон

   Маша, девушка, мещанка. – сопрано

  Егорка, мальчик торговца; Мировой посредник – актер

Действие происходит в небольшом местечке.

Хорошая изба. Налево стол покрытый черною клеенкой на нем книги, бумаги и счеты. Несколько табуретов. В углу сундук.

ЯВЛЕНИЕ I.

Горлинков и Торговец.

Горлинков.

            Это я, брат, получше тебя знаю. Меня нечего учить – выучен. Вашего-то брата, молодца, как пять своих пальцев понимаю. Небось, теплые ребята, хоть куда. Да нет, брат, шалишь: мы сами с усами, не обойдешь…

Торговец.

            Знамо, ваше благородие, что с усами; где нам обходить? мы только по своим делам смыслим, чтоб, значит, убытку не иметь; наше дело торговое.

Горлинков.

            То-то, брат торговое! Ты вот поэтому и крутишь, чтобы убытку не иметь. Да я-то не свой… дудки! Без билета ни шагу…

Торговец.

            Кожи-то у меня, ваше благородие, отменныя, стало и без билета можно-с; все же оно как-то тово… безобидно… Потому, значит…

Горлинков.

            Что-о?

Торговец.

            Я говорю, ваше благородие, все же оно можно как нибудь…

Горлинков.

            Нельзя, тебе говорит! Ты понимаешь?

Торговец.

            Понимаем-с.

Горлинков (с расстановкой).

            Каждый привозящий на ярмарку кожи, должен иметь о их доброкачественности от уезднаго ветеринарнаго врача билет. Так?

Торговец.

            Так-то так, ваше благородие, но ведь…

Горлинков.

            Молчать! Сейчас пишу к становому приставу рапорт: ты будешь арестован, а кожи, для освидетельствования, будут отправлены по принадлежности. Нет потачки! (садится за стол и начинает писать).

Торговец.

            Просим послабления, ваше благородие; в накладе не останетесь. Мы знаем ход этих делов, как они есть… привыкли… исходили свет… и не таких выдавали…

Горлинков (встает).

            Что ты сказал, а?

Торговец.

            Егорка! (Входит мальчик с бутылкой и куском сахару в руках).

ЯВЛЕНИЕ II.

Те же и Егорка.

Горлинков.

            Оно, конечно, почему и не сделать маленькаго послабления доброму человеку? Я, брат, сказать по правде, совсем не такой, как другие из наших: прямая душа. За человека пойду в огонь и в воду. Я, брат, уж не одного выручил из беда, да, не однаго; спроси об этом у кого хочешь: все скажут. Горлинков не был подлецом. Вот и тебя, брат, теперь выручу, а потому что ты добрый человек, а я добрых люблю: сам, брат, с малолетства в страхе Божием воспитан.

            (к Егорке) Это что?

Егорка

            Ром-с.

Торговец.

            Ромец, ваше благородие; ямайским зовется. Отменный-с! пивал, значит, сам: качество знаю. Не побрезгайте, ваше благородие: от души приношение.

Горлинков.

            Ну-да. Знаю, знаю, брат. Я вижу ты человек дельный. Таких мало найдется. Ныньче, брат, век такой, что и днем с огнем не найдешь добраго человека. Каждый о себе…

Торговец.

            Какже-с. Своя, значит, рубашка ближе к телу.

Горлинков.

            Ну-да.

Торговец.

            Уж не побрезгайте, ваше благородие: вот и сахарцу пять фунтиков. Отменный-с! По двадцати пяти копеек серебром платил. Все оно, значит, к чаю…

Горлинков.

            Конечно не мешает. Спасибо, брат, спасибо. И видно что русский человек: без благодарности и шагу не сделает. Я, брат, сам тоже русский, а ни какой нибудь немец; благодарность понимаю, и отказаться от нея значит: обидеть человека, а обидеть человека, в особенности в подобном случае, я никогда не способен, а потому, что иногда одолжение не стоит благодарности.

Торговец.

            Это так, ваше благородие. Я хотя, значит, и темный человек, а в этом деле смыслю.

Торговец.

            Это, выходит, ваше благородие, что я отделался как оно следует, по людски, значит; что ж? наше дело торговое: никому не перечь, чтоб, значит, торговле никакою препятствия не было.

Горлинков.

            Ну-да, ну-да, братец мой. (к Егорке) Бутылку эту поставь вон там. (указывает в угол).

Егорка.

            А сахар-с куда прикажите?

Горлинков.

            Плут! (треплет его по щеке) И сахар положи там же.

(Егорка оставляя бутылку и сахар уходит).

ЯВЛЕНИЕ II.

Те же без Егорки.

Горлинков.

            Итак, голубчик мой, с Богом. Только ты смотри, брат, начальству не попадись, чтоб за тебя мне никакого ответу не было. Ныньче у нас начальство строгое.

            Да, брат, прогресс! Гуманность, брат! Все новое. Да. С Богом, милый человек, с Богом.

Торговец.

            Не взыщите, ваше благородье.

Горлинков.

            Нечего, брат, взыскивать. Ты человек добрый вот тебе и все. Смотри же с начальством… Берегись.

Торговец.

            Уж на счет этаво, ваше благородие, будте покойны-с. Мы сумеем… Не впервые…

Горлинков.

            Верю, брат, верю.

(Торговец кланяется и уходит).

ЯВЛЕНИЕ IV.

Горлинков (один).

            Чорт возьми! и не надеялся. Все равно что с неба свалилось. Мило! Недаром сегодня видел хороший сон. Что, бишь я видел? вот уж и забыл… Ах, да, видел я: что будто бы.., так и есть… что будто бы я этак сидел в волостном правлении… уж не помню когда… кажется что вечером… так и есть вечером… помню свечка горела… вдруг, вдруг, знаете ли, входит мировой: и я, признаться, немножко струсил, морозец этак, знаете ли, пробежал по телу… маленькия, вишь, запущения имел, или что-то в роде этого. Встал этак я, кланяюсь, а сам так и дрожу… думаю, что если спросит податную ведомость – беда: она у меня не готова, а срок назначен короткий… думаю этак я, а мировой-то все ко мне подходит, подходит и улыбается. Подошел. Здравствуйте, говорит, Сергей Сергеич. Я пуще струсил и глаза-то свои на него выпучил, думаю: шутит, чтоб поддеть нашего брата. Чтож ты, говорит он, не узнаешь меня Сережа? забыл знать. Стыдно, брат, стыдно! а ведь я твой старый друг. Присмотрись-ка, авось узнаешь Степку Бровкина. Гляжу я – и подлинно передо мной мой старый товарищ Степа: вместе когда-то учились; страх у меня прошел. Так это ты Степа? говорю я. Я, я, мой дружек, говорит он, и давай меня обнимать. Как же это ты, Степа, в мировые попал? спрашиваю я. Так, брат… судьба! хочешь и тебя сделаю мировым? У меня сердце так и екнуло. Что, думаю, ежели и подлинно сделает мировым – и царства не надо… оженюсь – и катайся, как сыр в масли… Ну и пошло! Пили, гуляли… Мадеры сколько было! Хересу! Эх! (задумывается) Что, разве выпить? А что ж? мое! даром досталось. Выпью! (берет бутылку) А какой славный! Чудо! (пьет прямо из бутылки) Ого! Забористо, нечего сказать! Надо дух перевести! Спасибо бородачу: удружил… (пьет) Ух! Нет уж, довольно будет… надо оставить к другому разу… Вот тут (показывает на лоб) уж тово… кружиться начинает. Довольно! (ставит бутылку) Весело! Провел бородача. Экая башка! Чубук – больше ничего! Да что ж? нашему брату и кстати таковские. Куражится еще. Эх вы купчишки, купчишки! Спрашиваю: так? он отвечает так, и вышло, что остался – дурак. Дело! Не фарси! Два рубля и фукнул на ром и сахар. Нет, брат, не вам нас проводить. Я уже четвертый год волостным и свое дело знаю.