По следам Драула

© Мэри Гринн, 2023

ISBN 978-5-0060-7276-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Чудесный мир.

Яркая зеленая трава простирается так далеко, как видит глаз, и даже еще дальше. Густые леса вздымаются то тут, то там. Редкие горы и те, словно щетиной, обросли зелеными кустами и невысокими деревцами.

Весь этот маленький мир дышит свежестью. Каждая травинка сияет под светом солнца. Вечно теплый, вечно плодородный зеленый рай. Здесь не бывает морозов, дождей и гроз, они и не нужны, ведь недра планеты полнятся водой, которой хватит еще на тысячи поколений живущих тут людей.

Людей, что способны окрасить зеленый рай в багряный цвет. Людей, что всего за одну ночь истребили племя мудрецов. Ослепленные жаждой знаний, таящихся внутри подземной толщи воды, люди прекратили существование народа Инджен и навсегда оборвали нить, связующую мир над водой и тысячи лет накопленных знаний и опыта, сокрытых в самой глубине планеты.

Летопись этого мира начинается в нулевом году и первая запись в ней о том, что строительство столицы центрального королевства Диантрес завершено. На престол воссел первый монарх, тот самый, что смог объединить людей и воздвигнуть первый город. В городе народу стало проще жить. Стены защищали от хищников, тысяча горожан могла вспахать и засеять землю быстрее, чем дюжина деревенских, вокруг всегда была еда и множество колодцев, наполненных до краев.

Но всегда найдутся те, кто не доволен властью. Одним не нравились обязательные рабочие дни, которые были введены для каждого жителя в уплату за статус горожанина. Других ужасала сама мысль о количестве окружавшей их воды, так как они оставались пленниками старушечьих рассказов о её ядовитости.

Да, воду местные жители использовали только для купания, стирки и различных производств, и обращались с ней как с самым настоящим ядом, в нескольких слоях ткани на лице, чтобы ни одна капля не попала в рот или нос. Даже скот не поили водой, настолько крепко было суеверие. Плоды в садах росли круглый год и всегда полнились сладким свежим соком. Океан под землей питал каждую, даже самую маленькую травинку, поэтому и в поливе земля никогда не нуждалась. Только и делай что сей, жди, собирай урожай.

Позже образовалось еще четыре государства. На севере, среди зеленых гор выросла республика Септо. На юге, среди жарких равнин воздвигли королевство Мердинес. В степях запада обосновалась Монархия Окта. Восточный лес же заняло государство Орьенте.

И долгие, долгие годы весь этот крохотный мирок жил и процветал. Число людей росло. Города-государства мирно развивались, обмениваясь знаниями, идеями, едой и технологиями.

Неуемное любопытство подстегивало людей, направляя в неизведанные края в поисках чего-то нового, чего-то, что принесло бы славу и оставило их имена в веках. Жажда познаний и славы загоняла на горные вершины и в глубокие лесные чащи.

Три имени никогда не будут стерты из истории этого мира. Ромул Дихт, Брена Вален и я, ваш покорный слуга Нэско Рех.

Эра сока из фруктов медленно подходила к концу. Ни один сад не мог обеспечить достаточно сочных плодов, чтобы напоить один город, не то что целую страну. Не погибнуть от обезвоживания людям помогали чудесные быстрорастущие лианы, которые во время своих экспедиций нашла Брена Вален. Её походный дневник, а так же его копии хранились теперь в каждом крупном музее, прославляя открытие, спасшее жизни.

17.09. Мы зашли слишком далеко в южный лесной массив. Несмотря на обилие деревьев, плодов на них почти нет. Мы в отчаянии. Мои спутники пытаются вырыть колодец и напиться ядовитой воды.

18.09. Один из моих спутников все же решился. Всего несколько глотков свели его с ума. Он более не может принимать участие в этой экспедиции.

Здесь жарче, чем в Септо. Жажда мучает куда сильнее. Редкие плоды слишком высоко, чтобы достать. Несмотря на все мы продолжаем идти вглубь леса. Надеюсь, что мы пройдем его насквозь и скоро окажемся у границы другого государства.

21.09. Все эти дни спасение было буквально вокруг нас. Эти бесчисленные лианы, оплетающие деревья, оказались полны сока. Сок безвреден для человека. Одна такая лиана достаточной протяженности может обеспечить жидкостью небольшую деревушку.

25.09. Мы пытались откопать корень лианы, но, сколько бы ни копали, безуспешно. Корни уходят очень далеко вниз, возможно даже до подземного океана. Грунтовые воды осложняют работу, поэтому мы решили попробовать привить лиану на другое растение, если эксперимент окажется успешным, проблема недостатка плодов и сока в дальних поселениях будет решена навсегда.

28.09. Росток приживается быстро и хорошо. Возможно, потребуется несколько недель или даже месяцев, прежде чем корень войдет на достаточную глубину, но уже это значительно облегчит наши жизни. Я так же изучила внутреннюю структуру стебля. Она испещрена маленькими отверстиями, будто пористая. От основания растения к кончикам лоз плотность ствола уменьшается. Возможно, такая структура служит фильтром. Тогда, возможно, яд оседает в плотной коре лиан. Так или иначе, нами найдено спасение от жажды. Правда мой коллега так и не оправился от выпитой воды. Он замкнулся в себе, отказывается от еды и питья, повторяя все время «я не могу это знать». Боюсь он не переживет эту экспедицию.

Экспедиция завершилась успешно, однако один из сопровождающих вскоре скончался. Брена Вален получила всеобщее признание и спустя несколько лет сложно было найти деревню даже без крохотной плантации Глубинных Лиан. Это открытие не только облегчило жизнь народа, но и позволило Брене передавать свою фамилию потомкам через века. От матери к дочери, от дочери к сыну. Род Вален жив и сейчас, спустя не одну сотню лет.

Другой исследователь, Ромул Дихт, получил такое же право за открытие особенных животных. Время от времени среди домашних коз, овец и коров, рождались странные экземпляры. Животные появлялись на свет не такими как их сородичи. Их шерсть сверкала на солнце золотом, а посреди лба открывался третий глаз. Как правило, фермеры избавлялись от подобных экземпляров сразу же, боясь испортить стадо, или же считая их нежизнеспособными. Даже исследования, подтвердившие здоровье подобных особей не могли заставить фермеров выращивать золотой скот дальше.

Исследования Дихта открыли новые горизонты для некоторых отраслей промышленности. Вырезки и его исследований тоже часть этой истории.

14.03. Сегодня наша экспедиция нашла взрослую особь золотого оленя. Признаки совпадают. Золотая шерсть и три глаза. Однако его рога алые. Даже не алые, а другого оттенка, смутно знакомого. Олень намного крупнее других особей своего вида. Не похоже, что он агрессивен.

15.03. Ночью случилось необъяснимое. Эти рога цвета Кровавой луны. И под её светом они начинают светиться. Точнее они излучают тусклый, но видимый свет такого же цвета, как и луна. На Ночное Светило и Мирную луну рога не среагировали.

Мы следуем за оленем почти полные сутки, но он попросту не обращает на нас внимания.

Эти рога несут в себе еще одну странность, они слишком ветвистые. Не похожи ни на одни другие оленьи рога.

19.03. После долгого наблюдения было принято решение анатомировать животное, чтобы удостовериться в нормальности его внутреннего строения. Внутренние органы типичны для оленя, хоть и большего размера. Нет никаких отклонений от нормы. Однако при более детальном рассмотрении, внутри черепа найдены небольшие костные наросты образующие подобие узора. Возможно, это единичный случай, или подобная аномалия еще один признак золотых особей.

05.04. Мы анатомировали еще несколько золотых особей, найденных в дикой природе, а так же среди домашнего скота. Золотые животные жизнеспособны и вырастают куда больше собратьев. Цвет шерсти, наличие третьего глаза и рога цвета Кровавой луны являются отличительным признаком данной мутации. Как и костные наросты с внутренней стороны черепа. Узоры этих наростов практически идентичны и не наносят вреда мозгу животного, но их назначение и происхождение остается загадкой, для решения которой у человечества пока не достаточно информации.

Этим исследованием Дихт не только спас сотни животных, но и подарил миру золотую шерсть, мерцающие в темноте аксессуары и краситель такого же цвета, как одна из лун.

Мои же заслуги несколько другого плана. Они не дали людям никаких материальных благ. Не поспособствовали развитию торговли или промышленности, однако они подарили миру безграничные знания. Историю забытых веков, изобретения того времени, легенды. Фундаментальные законы мира. А еще это исследование позволило человечеству обнажить свою кровожадную личину, и, если честно, знай я тогда все, чем все обернется, не стал бы даже помышлять об этом открытии.

В отличие от предыдущих двух исследователей, передо мной не стояла цель открыть новые виды. Начиналось все как обычный путешествие и только позднее, после нескольких лет блужданий на меня снизошло озарение. Есть сам мир. Он существовал без зверей и растений. Он просуществует и без нас, людей. Понять его законы и принципы, вот к чему я решил стремиться. Почему воды нет на поверхности? Почему вода превращает выпивших её в безумцев? Почему на ночном небе именно три луны, а не больше? Ответить на эти вопросы не могли ни величайшие умы моего родного Орьенте, ни ученые других государств.

Начать свои изыскания я решил с родной округи, в которую вернулся после блужданий по остальным королевствам. Меня манил лес. Мы всегда звали его просто Лес, ибо людям свойственно предельно упрощать все, чего коснется наша рука.

Уже внутри леса меня настигло странное ощущение. Пускай снаружи деревья выглядели так, словно выросли хаотично. Спустя пару часов прогулки, в их расположении стал проглядываться определенный порядок. Гигантские деревья росли слишком плотно друг к другу, сохраняя при этом ровный строй и узкие колеи в которые могла бы втиснуться не очень широкая телега, словно создавали живую непроходимую стену, древесный лабиринт, а обилие хищников, пускай и не крупных, служило еще одной степенью защиты. Но что тогда могло скрываться за этими стенами? Кто возвел их? А главное, как давно?

Только попав в подобное место, понимаешь, хороший из тебя путешественник, или нет. Я вот оказался из второго вида. Последнее поселение, в котором мне удалось пополнить припасы, осталось далеко позади. Прошло не меньше полумесяца, как я в последний раз видел человека или общался с ним. Припасы подходили к концу уже на границе с лесом, но повернуть назад я не мог. До поселения слишком далеко возвращаться, а путь сюда снова займет полмесяца и истратит добрую половину моих припасов. Замкнутый круг.

Если добыть питье в лесу проще простого, то с едой дела обстоят хуже. В лесную чащу не залетают птицы. Их гнезда под самой кроной деревьев, так что и яиц мне не достать. Плоды, до которых я могу дотянуться наполнены соком, что, конечно приятно, но не дает телу должного насыщения. Мелкие грызуны, что здесь водятся, слишком осторожны, да и охотник из меня оказался плохой. Да и сам лес – обиталище древесных кошек, очень милых, и, в то же время, крайне свирепых хищников, способных при должном усердии, загрызть молодого или слабого оленя.

Я провел в том лесу еще декаду, перебиваясь фруктами, невнимательными грызунами и сушеными ягодами. Какой-то четкой тропы или чего-то напоминающего признаки людей среди деревьев все еще не видно, как и надежды на то, что я выберусь отсюда. По ночам накатывает одиночество и чувство отчужденности. Почти месяц без людей и живого общения, в окружении исполинских громадин, которые по ночам едва пропускают свет лун. Тихие раскаты урчания маленьких хищников, предсмертный писк их добычи, звук хлопающих крыльев над головой.

Если бы сюда проник хоть один легкий порыв ветерка, я бы пошел за ним. Но здесь нет ничего. Только звуки леса, тусклый свет и тяжелый воздух. Сырой спертый воздух, такой густой и текучий. Чувство будто я с головой погрузился в воду и иду сквозь нее. Будто с каждым вдохом этот яд проникает в тело, и я теряю рассудок.

На голодный желудок я прошел еще один день. Если быть честным, начал я его на двух ногах, а завершил уже на четвереньках. Лес начал редеть и это воодушевило меня настолько, что я вовсе забыл об отдыхе или еде. Свежий воздух ворвался в легкие. До земли пробились лучи света, окрашивая лесную землю желтыми пятнами, и только этого хватило, чтобы придать мне сил. Я продолжал путь пока ноги не начали подгибаться, отказываясь сдвигать моё тело еще хоть на шаг.

Одно радует меня в этих деревьях, среди вырывающихся на поверхность корней очень удобно разбивать лагерь. Достаточно найти углубление в них и накрыться одеялом. Хвороста для костра всегда более чем достаточно, главное грамотно этот костер организовать. Сделав записи в походный дневник и устроившись поудобнее, я стал проваливаться в сон. Звуки леса, как всегда, мешали уснуть, но этой ночью к его обычным звукам примешался какой-то другой.

Где-то впереди меня раздался протяжный хриплый вой. В долгой борьбе разум проиграл любопытству, и я выглянул из укрытия, надеясь рассмотреть хоть что-то. И рассмотрел. Едва заметное алое мерцание в темноте. Это мог быть золотой зверь. Все в городах знали о них, но видели только золотой домашний скот. А увидеть настоящего дикого золотого зверя это опыт, который могут пережить только единицы. Конечно же, я пошел на свет, потому что не мог упустить такую возможность. Шанс всей жизни, увидеть живое воплощение мощи природы.

Передо мной предстал огромный, на самом деле огромный олень. Он уже не дышал, но оставался величественным. Шерсть искрилась золотом, а красоту рогов смог бы описать только самый искусный поэт или писатель. Их кровавый свет излучал особое, едва уловимое тепло. И то, как сильно эти рога ветвились, тоже поражало воображение. Еще долго я сидел рядом и рассматривал мертвое животное, пока слабость и голод не взяли свое, и я не провалился в беспамятство.

Пробуждение принесло новые сюрпризы, потому что очнулся я на своеобразной постели, под крышей. Все мои вещи оказались при мне, хотя я точно помню, что к оленю отправлялся с пустыми руками. Справа от меня стоял низкий столик, на котором лежали фрукты и тарелка с плавающими в воде кусками мяса и каких-то овощей. Кто бы меня ни подобрал, эти люди уже безумны, раз готовят еду в ядовитой воде. Но голод заставляет забыть об осторожности, и, выловив кусочек мяса, я вгрызся в него. Еще теплое. Такое мягкое и сочное. Рискнув еще раз, отпил горячей воды. Вкусная. Мясо и овощи будто растворились в ней, сплетаясь вкусами.

Снаружи послышались голоса и шорохи. Дверь комнаты отварилась и в нее вошла молодая девушка в белых одеждах, скорее всего моложе моих двадцати восьми лет. Статная, высокая и непередаваемо красивая. Никогда я не видел столь прекрасного человека. Больше всего взгляд притягивали её яркие зеленые глаза. Словно молодые листья дерева на солнце. Словно глаза лесной кошки. Словно сам лес. И волосы. Её темные, почти черные волосы, которые на солнце переливались синевой, как вороньи крылья. Она спросила, убил ли я того зверя или же он умер сам. И больше ничего. Её не интересовал чужак. Мои мотивы, состояние и вопросы остались без внимания. Все чего она хотела – получить ответ на свой вопрос.

Еще позже эта женщина вернулась с мужчиной, его глаза и волосы были такими же, как у нее, только лицо его было изукрашено алыми узорами. Мне приказали встать и идти за ними, что я и сделал.

Передо мной развернулась большая деревня. Дома из дерева, такие же башни и забор, за которым, по-видимому, что-то прятали, но все это как-то неестественно блестело на солнце, будто покрыто неизвестным мне материалом. На каждой крыше громоздились какие-то странные надстройки. Будто коробки. Повсюду стояли распорки с натянутыми веревками, а на них сушились свежие листы бумаги. На некоторых вялилось мясо и птица. А еще сушились в корзинах всякие травы, корешки, ягоды.

Поодаль от домов, на довольно обширной территории развернулось поле злаков, а рядом ровными рядами тянулись листвой к солнцу корнеплоды и овощи.

С другой стороны от деревни расположились загоны для скота. Коровы, овцы, свиньи. У каждого вида собственный загон с укрытием от солнца и глубинной лианой рядом, из которой сок размеренно капал в корыто. Рядом курятник и лошадиные стойла, стога сена и соломы. Все так хорошо организовано.

Туша золотого зверя лежала в центре деревни, возле кострища. Туда меня и повели, видимо к старосте поселения.

Пока мы шли, я чувствовал на себе множество взглядов. Взрослые и дети осматривали меня издалека и перешептывались. Набравшись наглости, я тоже стал осматривать их и понял, что все мужчины, не зависимо от возраста носят на лице один и тот же алый узор, в то время как кожа женщин чиста и бела. Каждый житель деревни обладал такими же черными волосами и зелеными глазами, что выдавало в них другое происхождение, отличное от моего. В городах за лесом известны только карие глаза, пускай и разных оттенков. От медового и золотисто-карего, до почти черных. Да и их волосы, никогда раньше не встречал такой цвет, не то чтобы на волосах, а вообще в природе. Эталоном красоты, до этого дня, я и большинство людей Орьенте считали светловолосых людей с золотыми глазами. Один из этих признаков уже был благословением природы, но вместе встречались они крайне редко. А тут передо мной расстилалась деревня, полная красавцев и красавиц. Даже старики казались, прекрасны, несмотря на кипенно белую седину.

Старостой деревни оказался именно такой старичок, худой, но очень бодрый. Седина уже полностью захватила его бороду и теперь распространялась на виски, выбеливая их. Он поприветствовал меня с улыбкой и задал тот же вопрос, что и девушка в белых одеждах. Было заметно, как напряглись мужчины вокруг. Казалось, стоит мне произнести не то слово, и меня убьют на месте. Не зная верного ответа, я решил сказать правду, и это спасло меня.

Настроение народа резко сменилось и напряженное молчание переросло в оживленное копошение. В кострище побросали дрова, а гигантская голова зверя оказалась в таком же гигантском котле с водой.

Сопровождавшая меня пара тоже смягчилась и девушка, наконец, улыбнулась. Староста назвался Мидри, а его дочь Дрина оказалось той самой, что приютила меня и привела сюда. Имени мужчины мне не назвали, а спросить сам я посчитал лишним, да и не успел. Он исчез сразу, как я ответил на вопрос.

Все деревенские суетились, и только Мидри сидел у котла и смотрел на огонь. Я решил, что остаться с ним будет лучшим решением поэтому получив разрешение, присел на землю возле него.

– А почему все так всполошились? – Неуемное любопытство мой главный порок, и когда-нибудь оно же меня и погубит. – У вас будет праздник?

Старейшина тихо вздохнул и посмотрел на меня.

– Сегодня умрет наш старший мужчина. Мы готовимся к его посвящению, и похоронам.

Его слова напугали меня до дрожи. Он говорит, что умрет один из его собратьев и при этом спокоен как змея. Да и какое может быть посвящение перед похоронами. Разве посвящение это не получение каких-то знаний? Какие знания перед смертью?

– Посвящение и похороны?

– Все ли люди за лесом такие любопытные?

Вопрос старика пристыдил меня. Пусть он и произнес это с улыбкой, но мне указали на моё место. Чужак – вот кто я. Человек, который живет за лесом. Мужчина без отметин на лице. Глупец, не понимающий их мира. Здесь я только потому, что меня пожалели и спасли. Я просто незваный гость.

Но если присмотреться, вот же оно, моё открытие. Затерянный народ, о существовании которого не знает ни один человек, ни в одной другой стране.

Если бы люди могли предсказывать будущее. Если бы умели просчитывать последствия своих действий наперед. Если бы только я мог предвидеть все, к чему приведет это открытие, то убежал бы прочь сломя голову.

– А что будет со мной? – Я спросил, потому что неопределенность пугала сильнее, чем смертный приговор.

– Зависит от твоих целей. Если пришел к нам с добром, мы выведем тебя из леса. Если же со злом, то бросим в самой чаще, и дальше полагайся только на Луны. Выведут они тебя или нет, уже решит судьба.

– То есть вы не убьете меня?

– Мы не убиваем просто так. Только из нужды. Когда знаешь цену жизни и расплачиваешься ею постоянно, приходит знание о её ценности. И для нас, выплачивающих эту дань на протяжении многих и многих веков, эта цена известна лучше, чем кому бы то ни было. Для нас ценна каждая жизнь.

– Поэтому вы спрашивали, убил я золотого оленя или нет?

Старику я показался либо совсем глупым, либо на грани с глупостью. Полученные от него ответы порождали только новые вопросы, не принося никакой ясности. Может я на самом деле переоценивал свои умственные способности?

– Священные звери не должны умирать от рук людей. Они очень редки и так же сильно важны для этого мира. Ты, видно, меня не совсем понимаешь, да? Видимо, в мире за лесом уже давно все по-другому, и никто не помнит о нашем существовании.

Мидри нахмурился и достал из кармана что-то странное. Фигурка, вырезанная из дерева, с длинной ручкой, похожая на маленький ковш. Снова потянувшись в карман, он достал щепотку сушеных листьев и затолкал в нее, а затем разжег горящей палочкой их костра. Он глубоко втянул воздух через ручку фигурки и выдохнул странно пахнущий дым. Заметив моё удивление, он протянул это мне.

– Ты впервые видишь трубку?

Я кивнул и принял вещицу. Попытался было сделать вдох, но горло запершило, а по языку разлилась горечь. За всю свою жизнь я, наверное, не пробовал ничего более гадкого, или хоть отдаленно вызывающего такие же ощущения во рту.

– Я думал, что за Лесом давно уже нашли табак, но, видимо, вы не так любопытны, как нам казалось.

– Мы ищем полезные травы, а не те, от которых потом першит горло и хочется кашлять. – Возразил я.

– Табак тоже полезен, в некоторой степени. Но вы, оказались, слишком трусливы, чтобы искать нечто похожее. Мир устроен так, что без проб и ошибок ничего не получится узнать, а ошибка иногда может стоить жизни. Взять, к примеру, эту самую трубку. Сама по себе она бесполезна, но стоит только найти табак, как она обретает смысл. А для смысла ты должен перепробовать сотни разных листьев, чтобы понять, какие из них пригодны для курения. Должен довести обычный сучок дерева до идеальной формы, чтобы получилась трубка. Должен попробовать разные смеси листьев, чтобы выбрать ту, которая подходит именно тебе. И при этом есть шанс умереть, выбрав ядовитые растения. Или выбрать не ту породу дерева и опалить лицо.

Старейшина говорил медленно, время от времени вдыхая свой горький дым.

– Но можно и избежать всех этих ошибок и жертв, имея знания. Зная, какие листья ядовиты, ты не станешь их пробовать. Зная, какие деревья устойчивы к огню, ты выберешь их, верно? – Возразил я.

Старик хитро улыбнулся. Интересно, можно ли счесть эту улыбку за похвалу?

– Ты прав, чужак. Но что насчет тех, кто первым пробовал листья, чтобы понять, есть в них яд или нет? Сколько людей погибло, выясняя это?

– Об этом я не задумывался. Но мы здесь не первую тысячу лет, ведь так? С момента основания Диантреса прошло 1713 лет. Но люди жили и до этого. И мы не знаем, сколько лет мы здесь.

Вытряхнув пепел из трубки, и убрав её в карман, Мидри с какой-то тоской в глазах посмотрел на бурлящий котел.

– Это за лесом никто не знает. А внутри леса известно все. Как строить дом, как сделать трубку, как вылечить любую болезнь, как сохранить продукты надолго. Мы не знаем только одного, когда появился первый Драул. Все остальное нам известно.

Драул? Еще одно непонятное мне слово. Может это название их народа? Может это первый человек? Что такое Драул? Что-то живое? Животное? Какой-то идол, которому поклоняются местные жители?

Мой мозг вопил от желания завалить мужчину вопросами, и он чувствовал это. Проверяет меня? Возможно. Но я буду молчать. Молчать и надеяться, что мне позволят остаться в этом маленьком мирке еще хоть на декаду, чтобы я мог пожить среди них, стать, пусть и ненадолго, одним из них.

– Так с чем ты пришел к нам, юноша? С добром, или же со злом?

– Я пришел с добром и вопросами.

– И много у тебя вопросов? – Он медленно поднялся с земли и протянул мне руку, которую я с радостью принял.

– Больше чем можно задать в один день.

Пропасть между нами, пусть и немного, пусть лишь на полшага, но сократилась. Мой ответ заставил Мидри рассмеяться. От смеха старейшины замерли люди вокруг, пытаясь понять причину. И тогда Мидри поднял мою руку вверх, чтобы объявить о моём временном поселении в деревне.

– Ты можешь оставаться здесь, пока не получишь ответы на все свои вопросы. Будешь жить в моём доме, работать наравне с другими мужчинами и женщинами, а по вечерам я буду отвечать на все твои вопросы. Но не сегодня. Сегодня особый день, поэтому просто будь рядом со мной или моей дочерью и делай то, что тебе говорят. Ответов сегодня не будет.

Худощавое лицо помрачнело. Мне оставалось только принять правила и подчиниться. Все же возможность, которую мне подарило это место, нельзя было упускать.

Я разыскал Дрину и передал ей слова старейшины, которые, видимо, ничуть её не удивили. Девушка позволила остаться с ней, и еще несколько часов мы наблюдали за котлом издали. Помня, что сегодня мои вопросы останутся без ответов, я решил попытать удачу в разговоре с ней.

– А зачем вы делаете это? – Возможно, она не планировала вести со мной беседы?

– Это? Ты про голову? – Я молча кивнул. – Мы отделяем так плоть от кости. Но не надейся узнать больше. Отец сам расскажет тебе, когда посчитает нужным. Хотя, скоро ты все увидишь собственными глазами. Не потеряй решимость после увиденного, чужак.

– Я Нэско.

– У мужчин здесь нет имен, и не должно быть. Тебе придется принять это, если хочешь жить с нами и стать частью нашего народа.

– А твой отец? Он ведь мужчина? Почему у него есть имя?

– Никаких больше вопросов. Спросишь его завтра сам, если после дня работы останутся силы.

Она хитро улыбнулась и ушла прочь, оставляя меня сидеть в одиночку до самого заката. И все это долгое время к костру охапками сносили дрова, поддерживая жар. В то время как ядовитая вода продолжала бурлить, поднимая в воздух свои ядовитые пары.

В городах за любую работу, хоть как-то связанную с водой, платили вдвое больше. Людей, что видели обезумевших, можно пересчитать по пальцам. Едва ли их наберется больше десятка. Немного больше тех, кто слышал о подобных случаях. Но о последствиях попадания воды в организм знал каждый человек. Кто-то из страха перед безумием предпочитал не купаться вовсе. Другие надевали в купальню специальные маски, закрывающие нос и рот, с длинной дыхательной трубкой, которая выходила за пределы купальни.

Здесь же люди будто и не боялись воды. Дети резвились в клубах пара. Женщины готовили в воде жидкую еду. Никто не боялся обезуметь. Все здесь уже были безумны, по моему личному мнению, либо хранили от мира великую тайну, вернувшись с которой я мог бы изменить все наше представление о жизни.

Меня дважды за сегодня спросили, с чем я пришел, но ответа мне и самому не известно. Я не желаю зла этой милой деревушке, но и добра я не несу. Здесь меня держат жадность и амбиции, но никак не добро или зло. Я хочу остаться в истории, хочу изучить этот мир, понять его. Я хочу облегчить жизнь своего народа, избавить их от страха и предрассудков. Хочу постичь причины и следствия всего, до чего дотянется моя мысль.

На закате Дрина вернулась ко мне и проводила к старейшине, сказав, что дальше женщинам нельзя присутствовать.

Пара десятков мужчин стояли вокруг потухшего костра. Котел лежал рядом, опрокинутый на землю. Перед ним, на земле, сиял белизной обнаженный олений череп.

Старейшина воззвал к самому старшему мужчине племени и из-за моей спины появился утренний гость. Он вышел в центр круга и встал перед черепом на колени.

– Сегодня, – начал Мидри, – нас покидает старший сын Инджен. Ему суждено принять нашу судьбу и исполнить давнее предназначение.

Старейшина обратился к мужчине.

– Сегодня тебе предстоит умереть и воссоединиться с Кровавой луной. Сегодня тебе предстоит уснуть сном мертвеца на сотню дней. Готов ли ты, старший сын Инджен?

– Я готов.

На небо медленно, одна за другой взошли три луны. И стоило Кровавой подняться на небосвод, как рога засияли. Не так, как прошлой ночью, не блекло и едва заметно. Они засияли как сама луна, распространяя свет вокруг себя, на много шагов вперед.

– Отбрось людское и собственное. – Приказал старейшина, и мужчина послушно отбросил одежду и украшающие его руки браслеты. Почти в то же мгновение на него набросили черную мантию. Настолько черную, что сам её цвет казался ненастоящим.

– Протяни руки. – Снова раздался командирский тон. И мужчина так же покорно протянул руки и принял в них еще горячий, судя по всему, череп.

– А теперь прими посвящение. Прими судьбу. Прими Драула.

С последним словом тот, кого назвали старшим сыном Инджен, надел на голову череп, и, издав короткий, но полный боли крик, упал. Несколько крепких парней подняли его на руки, натянули капюшон поверх костяной маски и унесли прочь. А старик опустился на колени и поднял глаза к небу, прося луны об удаче на следующие сто дней.

Я просто сел на землю рядом с ним и сидел так, пока не разошлись остальные мужчины. Вопросов было много. Больше, чем я мог задать. Что значит это слово «Драул», которое я слышу уже второй раз за сегодня? Что случится через сто дней? Куда делось так быстро тело мужчины? Зачем ему нужно было надевать на себя этот череп? Что за предназначение у этих людей? Мой поток мыслей прервал запах знакомого горького дыма и голос.

– Ты считаешь нас дикарями? После увиденного тобой сейчас зрелища, я бы сбежал. Так чего ты сидишь здесь? Почему не сбегаешь? – Слова были такими же горькими, как и табачный дым.

– Еще утром вы говорили, что для вас ценна каждая жизнь. Но сейчас я увидел, как все племя, молча, наблюдало за смертью сородича. Я не знаю ничего о вас, вашей жизни и культуре, и поэтому у меня нет никакого права судить, однако это идет по иному пути, нежели ценить каждую жизнь.

– Предназначение ценнее всех наших жизней, и мне стыдно за то, что я не могу исполнить его сам. Вместо этого я должен отправлять на ту сторону своих сыновей, сыновей моих друзей. Должен смотреть потом в глаза их женам и детям. Должен жить с этой ношей, пока не умру от старости и не передам имя и этот тяжелый груз другому мужчине, заключая уже его в замкнутый круг горечи.

– Я помню, вы не велели задавать вопросов сегодня, но Дрина сказала, что мужчины в вашем народе не имеют имен. Однако ваше имя Мидри. И сейчас вы сказали, что передадите имя преемнику.

Луны на небе светили ярко, окутывая трехцветным светом деревянные домики и наши сидящие на земле фигуры. От трубки поднимался тонкой струйкой дымок. От еще красных углей костра тоже поднимался дым, серый и густой. Лучи лунного света окрашивали его, создавая невиданное раньше мною зрелище. Старик рядом будто плакал, но не было ни всхлипов ни слез.

Рыдала его душа. Рыдало его сердце. Слишком тяжелая ноша для кого-то столь маленького и слабого на вид.

– Ты узнаешь все со временем, не торопи события. Как говорили древние, побеждает тот, что умеет ждать. Тебя это тоже касается. Хочешь узнать о нас, пожалуйста. Живи с нами, ешь и работай с нами. Дождись когда кончится отведенная умершему сегодня сотня дней. Ты все увидишь и все поймешь. Просто стань одним из нас.

Мы еще долго смотрели на небо, прежде чем отправиться домой. Мне выделили комнату в доме старейшины, ту самую, в которой я очнулся сегодня утром. День выдался богатым на события и потрясения. Вдобавок, я так давно не спал в тепле и сухости, на подушке. Пусть моим матрасом была набитая в тряпку солома, спалось на ней явно слаще, чем на голой сырой земле. Сон в ту ночь был без прикрас лучшим за весь предыдущий месяц.

Утром меня разбудил Мидри и позвал за стол. Столько странной еды я никогда не видел. Мне казалось, что на воде с мясом и овощами гастрономические странности закончатся, но деревне было чем еще меня удивить. Было что-то называемое хлебом. Как мне объяснили, его делали из высушенных и измельченных диких злаков и воды, а потом запекали в нагретом каменном сундуке. Еще мне предложили птичьи яйца, то тоже приготовленные в воде.

Воду местные жители использовали безо всякой опаски, разве только не пили и не поили скот. Даже малыши и старики, которым от природы свойственны суеверность, спокойно относились к купанию.

После завтрака старейшина отвел меня туда, где мне предстояло сегодня работать. С несколькими мужчинами мы сперва должны были свалить дерево, а потом распилить его на длинные тонкие полотна, и на странном механизме превратить в труху. Казалось бы, сруби любое дерево, но нет. Мы очень долго ходили вокруг деревни в поисках особой породы мягкого дерева. Повалить такого великана оказалось не самой легкой работой, да и я только мешался под ногами, но мужчины были очень терпеливы и добры ко мне.

К полудню одна из женщин принесла нам обед. Тот же хлеб, густое взбитое коровье молоко и тонкие ломтики вяленого мяса вместе с кувшином сока. Какой бы знакомой временами не была здешняя еда, её вкус был почему-то насыщеннее и ярче чем в городах. То же молоко, то же мясо. Но я будто ел нечто совершенно иное. Словно никогда до этого момента не пробовал ничего похожего. Может у них имеются какие-то особые знания и для приготовления пищи?

После еды и небольшого перерыва мы принялись распиливать вековое бревно. Создавалось впечатление, что для здешних мужчин это обычное и легкое дело. Думаю, без меня, они бы уже управились. Но мы все делали медленно и неторопливо, ориентируясь на мой темп. Мидри приходил проведать меня, даже похваливал, но, скорее всего, он просто надеялся, что я останусь к вечеру без сил. Хитрый старик. И очень мудрый. Видно, что прожил много лет.

Завершить запланированную работу до заката мы так и не смогли, а с заходом солнца вся работа в деревне прекращалась. Как я ни настаивал на продолжении, мне запретили даже говорить об этом и направили ко вчерашнему костру, у которого уже собралась целая очередь с глиняными горшками. Каждому подходившему наливали полный горшок того, что местные назвали супом, та самая жидкая еда, а получив свое, люди расходились по домам. Староста стоял в самом конце очереди, что очень меня удивило, разве не лидер должен был получать еду первым? Или же у них всегда был достаток, что он был уверен в получении своей доли? Картина не укладывалась в моей голове. К котлу мы подошли вместе. Он за едой, а я вместе с ним.

– Ну и как тебе рабочий день? – Он явно насмехался. Я был грязным, потным и липким. Из волос можно было бы вытрусить целую горсть опилок. Но вместе с тем я ощущал такую невообразимую легкость в душе. Даже не знаю, что еще мне нужно сделать, чтобы снова испытать похожее чувство.

– Хоть и устал, но чувствую себя потрясающе.

– Потому что ты хорошо потрудился.

– Но я и раньше работал на производствах и в полях. Мне знакома усталость и чувство гордости за свой труд. Сейчас не это. Ощущается все совсем не так. И я не горжусь собой, потому что только замедлял общую работу.

Мой собеседник засмеялся. Мы шли медленно, не торопясь. К крайнему домику деревни, который заливала своим зеленоватым светом Мирная луна.

– В этом ты прав. Ты затормозил работу всей деревни. Обычно мы успеваем переработать за день одно такое дерево, чтобы отправлять одинаковое количество бумаги в башни каждую декаду. Завтра придется направить тебя в другое место. Возможно, поможешь добывать соль.

– Соль? Это еще один вид еды?

– Все вопросы после ужина, а про соль завтра и узнаешь.

Мы вошли в дом, где уже пахло так, что голод подступил к самому горлу. Пахло жареным мясом. Наконец, привычная мне еда. Правда, суп есть мне тоже пришлось. Точнее я и сам был не против. Такая жидкая еда насыщала уставшее тело гораздо быстрее, да и есть её было значительно проще.

После сытного, но молчаливого ужина, Мидри отправил меня за моим дневником и сказал ждать на заднем крыльце, а сам помог дочери убрать со стола, что тоже удивило меня в какой-то степени.

Нет, мы в городах не сваливаем всю работу по дому на женщин, но Мидри старейшина. Главный. Хозяин деревни. Отец своей дочери. Все это дает ему некоторую свободу от подобных дел. Так я привык считать. Так меня приучили считать. Я с детства знал, что более сильный, уважаемый или взрослый человек перекладывал свои заботы на всех, кто ниже его, но здесь было иначе. Именно самый уважаемый человек стоял в конце очереди за едой, именно главный помогал всем остальным. И мне это нравилось, пусть и вызывало смешанные чувства и путаницу в голове.

Взяв дневник и угольный карандаш, я отыскал дверь на заднее крыльцо, которую не заметил ранее.

Дверь выходила на лесную опушку. Немного поодаль чернели редкие деревья, едва видимые на фоне лесной стены позади них. Стояла пара стульев со спинкой, а на ступеньках лежали большие подушки из грубой волокнистой ткани. Путешественнику не привыкать сидеть на земле, более неудобными мне казались стулья, поэтому я занял одну из подушек и принялся ждать, гадая, сколько вопросов мне позволят задать.

Ночная прохлада приятно стелилась по коже. Ветер едва заметно колыхал траву вокруг дома и доносил с собой теплый аромат костра. За спиной тихо скрипнула дверь, половицы едва заметно изогнулись. Старик присел, как и я на подушку, и достал свою трубку.

– За каждый мой ответ, я тоже задам тебе вопрос. Наш разговор закончится тогда, когда ты не сможешь на него дать ответ, и мне придется отвечать самому. Тебя устроит такой порядок?

Хвастовство не мой порок, но я почти уверен, что вхожу в число наиболее умных и ученых жителей Орьенте, поэтому причин отказаться не увидел. Только кивнул в знак согласия и открыл свой дневник.

– Хорошо, спрашивай. – Он закурил и оперся на одну из балок, поддерживающих крышу.

Вопросы, что до этого момента переполняли мою голову, просто исчезли. Я даже не мог понять, что именно мне интересно.

– Как много я могу спрашивать? Насколько глубоки ваши знания?

– Мы знаем все и обо всем, кроме момента, с которого нам стало известно это.

– Вы так пытаетесь меня запутать?

Клубок горького дыма пронесся мимо меня и, подхваченный ветром, улетел в небо.

– Это уже третий вопрос, юноша, а я пока не задал ни одного. – Старик усмехнулся. – Как твоё имя?

– Меня зовут Нэско Рех. Но ваша дочь сказала, что здесь мне имя ни к чему.

Он покачал головой. Глаза, что совсем недавно источали искорку ехидства снова стали суровыми.

– Почему мужчины в вашем племени не могут иметь имена? Ответьте, пожалуйста, так, чтобы этот вопрос не превратился в сотню новых.

– Ну что ж, – еще клубок дыма улетел навстречу лунам, – мужчины не носят имен потому, что они им не нужны. Рано или поздно, любой мужчина из нашего племени может быть вынужден пройти посвящение и стать Драулом, и наличие имени им только помешает в этом. Имя подтверждает твоё существование. Оно с тобой от рождения и до самой смерти. Но не все мужчины Инджен могут спокойно умереть и оставить после себя память, поэтому издавна мы решили, что лишившись имен, будет проще исполнять наше предназначение.

– Вы говорите про предназначение так, будто оно причиняет вам много боли. И все равно продолжаете исполнять его, теряя сородичей, и лишая друг друга имен и памяти. Мне сложно понять это.

– Почему люди за лесом все еще боятся воды? Ты ведь с опаской пьешь и ешь то, что тебе здесь предлагают. А все потому, что еда готовится в воде, так ведь?

– Да. В городах действительно боятся воды. Жители Мердинеса попытались полностью от нее отказаться и использовать только сок глубинных лиан, но это чуть не уничтожило город и всю плантацию. Для меня намного страннее не бояться воды, ведь она отравляет мозг и превращает человека в безумца.

– Похоже безумцы вы и без единого глотка воды.

– Тогда почему вы не боитесь воды?

– Потому что мы умеем с ней обращаться, знаем её свойства.

– Какие свойства?

В дневнике уже была озаглавлена страница для этой тайны, но меня остановили.

– Мой вопрос. Как вы поступаете со священными золотыми зверями?

Эта тема точно болезненная для него и всего его народа. Раз он назвал зверей священными и раз говорил, что они не должны умирать от рук людей. Но соврать нельзя. А каковы будут последствия правды? Меня тотчас же изгонят? Выбросят в лес? Так или иначе, разгадка одной из главных тайн мира у меня уже перед глазами, осталось только схватить ее.

– Честно признаться, поначалу им не давали прожить и дня. – Даже в темноте я заметил, как гримаса горечи исказила лицо моего собеседника. – Но потом, благодаря исследованию Дихта их стали оставлять в живых. С золотых овец собирают ценную шерсть. Мясо золотых животных продается по баснословной цене еще до того, как животное подрастет для убоя. Молоко и жир золотого скота идут на дорогие кремы и косметику. Некоторые даже считают их целебными. Богачи едят их мясо, чтобы, как они думают, продлить себе жизнь.

– А рога? Что с их рогами?

– Из рогов делают костяные украшения или мерцающий алый пигмент.

Казалось, будто я рассказываю старику о кровопролитной войне, о леденящих кровь ужасах. Его губы дрожали в безмолвном порыве эмоций, а руки тряслись от бессилия. Словно его обсыпали горячими углями, так он выглядел в этот момент.

– Простите.

– Не тебе просить прощения и не у нас. Сама Память когда-нибудь накажет людей за поступки, и тебе же лучше, если ни ты, ни твои потомки не застанут эту месть.

Табак в трубке давно истлел, однако старик не спешил убирать ее, вместо этого он ловко перекатывал деревянную фигурку через пальцы, смотря в темноту, в самую глубь лесной стены.

– Ты хотел узнать про воду, так ведь? Я расскажу, но на сегодня это будет последним вопросом. Мне надо подумать в одиночестве. – Дождавшись моего согласия, он продолжил. – Вода не несет в себе яда. Вода обладает Памятью, как любое другое живое существо. Как мы с тобой, как люди за лесом, как та же курица или корова. И эта Память хранится там, – он указал пальцем себе под ноги, – глубоко под землей, в океане. Сама Память и есть ваш яд. Её осколки проникают в ваше сознание и наполняют его неведомыми вам образами и голосами, поэтому вы сходите с ума, вы просто люди. А мы пьем эту воду, потому что позволяем Памяти впитаться в носитель.

– Но это ведь не полный ответ. Он не позволит людям в городах так же без страха использовать воду.

– Что для тебя или мира сделали эти люди, раз ты хочешь помочь им?

Уже не старческие, а полные глухой злобы глаза смотрели на меня, будто пытаясь заглянуть внутрь, узнать мои мысли, найти то, за что можно задеть.

– Я родился и вырос среди этих людей. Я работал и жил с ними бок о бок. Для меня они всё равно что племя для вас. Этого недостаточно?

– Из того, что я успел понять, нас нельзя сравнивать. Мы работаем вместе на благо друг друга. Сильный помогает слабому и не упрекает его за медлительность или немощность. Отец помогает дочери, мужчина женщине, женщина мужчине. В нас нет злости, нет жажды. Мы не меняем мир только потому, что не можем приспособиться к жизни в нем. Мы не угнетаем и не стыдим друг друга за отличия, не то что вы.

Я хотел было возмутиться от подобных слов. Это дремучее племя, этот старик, что только недавно хвалился безграничными знаниями, смел судить о том, чего никогда и не видел. Но остатками разума понимал, что старик прав. Мы и правда стыдили тех, кто не похож на большинство, за лесом процветает неравенство. Богатый богатеет, создавая больше бедноты, власть имущий кичится мнимым величием, да и я сам не лучше.

– Как вы, те, кто ни разу не покидал восточный лес, можете говорить хоть что-то о городах, в которых то и не бывали? Пусть я и согласен со сказанным, отчасти, но всё же, права судить чужаков вам никто не давал.

– Память. Память сотен и тысяч поколений дала нам такое право. Начало этому лесу положило не наше племя, а ваше. Вы оградились от наших знаний и идеалов, не желая принимать помощь и мудрость. Оградились стенами городов, горами, словами. Думаешь, ваш Септо просто так окружён горами как крепостной стеной? Из-за сильных ветров ваши люди создали их. Стоит сгрести немного грязи с этих гор, как обнажатся рукотворные стены.

Не такое я ожидал услышать. Да и не поверил бы никогда в то, что это возможно. В нашей истории нет ни единого упоминания, ни о стене из деревьев, ни о рукотворных горах. Да и если они действительно были созданы руками человека, то, как давно и как долго?

Если лес – лишь вопрос нескольких веков, то горы как же? Если их строили еще до нулевого года, как давно началось их создание? Кто начал их создание? Почему старик знает об этом, но не величайшие умы городов?

– Я не верю. Такого просто не может быть. Невообразимо построить такие большие стены. Просто невозможно. У людей даже сейчас не хватит ни сил, ни ресурсов, чтобы обеспечить подобное строительство, даже с имеющейся промышленностью и технологиями.

– Но я прав. И дело это рук совсем древних людей. Без ваших машин и механизмов. Без фабрик, что могут за раз сделать тысячу кирпичей. На камнях, песке и поте тысяч людей построены те стены. И простоят они еще долго.

Все моё лицо кричало о недоверии, но старик не собирался оправдываться или пытаться убедить меня в своей правоте, возможно, ему просто нравилось вносить сумятицу в мою душу, поэтому вместо разговоров он просто отправил меня в купальню, а после и спать.

Именно купальня и отвлекла меня от роящихся в голове мыслей. Она была так хорошо продумана и сделана, что я поразился, как люди в городах не догадались об этом. Видимо мы бы посчитали такой подход слишком простым и небезопасным.

Когда еще вчера утром меня вели через деревню, я заметил коробки на крышах. Так вот, в тех коробках была вода. Правда мне не понятно, как она не протекает через доски, и почему нагревается настолько сильно. Даже если набрать в ведро воду и поставить на солнце, уйдет несколько часов, чтобы нагреть её до такой температуры, а тот огромный короб прогревался всего за день. Завтра надо будет залезть на крышу и осмотреться.

Из этих самых коробок на крыше в комнату спускалась труба, открыв которую можно было наполнить ведро горячей водой и обмыть тело.

Старик сказал мне, что если я натрусь чем-то из кувшинчика в купальне, то больше никогда не смогу жить как прежде. Так я и сделал. В кувшине оказалась зеленная травянистая масса с какими-то цветными вкраплениями. Пахло это в сотню раз лучше, чем было на вид, и я решился. На коже появились пузыри. Видимо это их аналог мыла, правда, пахнет намного лучше. Да и кожа после этой смеси не такая грубая.

Спалось мне во вторую ночь еще слаще, чем в первую. Тело растекалось по матрасу, мышцы подрагивали от дневной работы, но и это ощущалось приятно.

Во сне я видел себя, без опаски пьющим воду, раздавая её людям вокруг меня. Они пили воду и улыбались. Дети без тени страха на лицах прыгали в огромный, наполненный водой таз, а женщины готовили суп и хлеб. Мне снилось то, чего я так отчаянно желал. Счастливое будущее. Вклад в жизнь, настолько значительный, настолько весомый, что затмил бы все предыдущие попытки сотен исследователей. Всеобщее признание и благодарность. Богатство и благополучие. Все это ждет меня, стоит только раздобыть нужные знания и добраться с ними домой.

Этот сон преследовал меня еще не один день, и даже не одну декаду. Как и новая работа, что дал мне Мидри. Он назвал это добычей соли, но все что я делал, это надевал на пояс корзинку и ходил по полянам в поисках определенной низкой травки с тремя листиками. До этого момента я не догадывался, как много трав имеют по три круглых листика. Какую бы я не приносил, меня отправляли искать заново.

В первые несколько дней такой работы от меня совсем не было толку, да и сил после нее оставалось только на купание, и то не всегда. Через пол декады я уже привык и мог отличить нужную траву. Тогда же мне показали второй этап работы, на котором траву разминали в большой ступе, пока из нее не пойдет сок. На третьем этапе этот сок разбавляли водой и выпаривали на костре.

Вся работа проделывалась ради нескольких крупиц высохшего осадка. Каждый день. Немыслимо. Хотя позже мне объяснили, что именно этот осадок и делает здешнюю еду столь вкусной.

В другие дни мы выпаривали разведенную в воде золу деревьев. Правда подходили не все породы. Годилась только зола из-под деревьев с очень твердыми плодами, которые местные тоже ели, называя орехами.

Всю «солевую» декаду я не говорил со старейшиной по вечерам. Вина ли, или ответственность, но что-то пожирало меня изнутри, стоило только вспомнить его лицо в вечер нашей последней беседы. Однако в последний день он все же сам позвал меня на разговор. Так же после ужина, на то же заднее крыльцо.

– Завтра тебя ждет новая работа.

– А зачем? Я ведь только обучился делать эту вашу соль.

– Ты же хочешь узнать о нас. Делая лишь то, что уже умеешь, ты зарываешь собственный потенциал, шансы научиться, узнать новое. Подумай над этим. Чем больше всего ты испробуешь, тем быстрее найдешь занятие по силам и по душе.

– Спасибо за возможность, Мидри.

– Я вижу, ты без дневника сегодня. Неужели твоё любопытство угасло?

Снова это ехидная улыбка и огоньки в глазах. Видимо старик уже оправился и принял невежество залесных людей как должное.

После его слов я тут же подорвался с насиженного места и помчался за дневником. Быстро перечитав последнюю страницу, и вспомнив наш разговор, я вернулся на свою подушку и устроился по удобнее, формулируя вопрос.

– Как именно вы избавляете воду от яда? Что такое этот носитель, о котором вы говорили?

– Ничему ты не учишься, юноша. Уступлю тебе снова. Память всегда должна где-то находиться. В воде, в существе, в траве. Она циркулирует по нашему миру. Из подземной воды она вместе с травой выходит на поверхность. Вместе с травой её поглощают животные. Этих животных едят другие звери или же люди. Люди умирают и возвращаются в землю, где грунтовые воды вымывают остатки Памяти из костей.

Я жадно слушал каждое слово и старался успеть записать все.

– Однако с каждым таким циклом Память разрушается, и именно эти разрозненные осколки доводят до безумия выпивших сырую воду людей и зверей. Мы избавляемся от осколков с помощью красных рогов и Кровавой луны. Не знаю, почему, и как давно, знаю, только что это было записано в одном из многочисленных сборников Памяти еще до вашего первого города. А теперь ответь ты. Сколько лун на небесах?

Видимо, вопрос с подвохом, потому что очевидно, что их три. Кровавая, Мирная и Ночное Светило. Но зачем задавать такой простой вопрос? Точно неспроста это.

Размышления о мнимой ловушке надолго захватили меня, но в итоге я решил идти по самому простому пути.

– Их три. Три луны. – А старик молчал. Испытывал мою уверенность. Он поднял глаза к небу и с улыбкой медленно пересчитал луны.

– Одна, вторая и третья. Да, похоже, ты прав.

– Тогда в чем был смысл вашего вопроса?

– Хотел заставить тебя усомниться в том, что кажется очевидным, так же как декаду назад. И в этот раз ты задумался. Это прогресс. Но теперь снова моя очередь задавать вопрос. – Запрокинув голову, старик подумал немного, прежде чем сформулировать мысль. – Бывают ли золотые хищники?

В ранние годы, полный энтузиазма, я перечитал исследование Дихта целиком, и даже нашел неопубликованные части его личного дневника в музее Диантреса. Но это было давно, и сейчас все что я помнил, было сведено к минимуму. Золотая шерсть, три глаза и красные рога.

В городах, насколько я знаю, золотые особи встречаются тоже только среди рогатого скота, не было упоминаний даже о золотых птицах или кроликах.

– Думаю, их не бывает. В городах нет информации ни об одном хищнике или безрогом животном, которое бы родилось золотым.

– Молодец. Хотя это тоже легкий вопрос, но, так и быть, твой черед.

Старик принялся опять забивать табак в свою трубку. Как по мне, удовольствия от этого курения никакого, но, по-видимому, он уже привык курить и теперь не может иначе. Среди жителей деревни тоже много тех, кто ходит с трубкой. Думаю, стоит об этом узнать людям за пределами леса, и табак разойдется по всем городам. Если это опасно, я должен буду приложить усилия, чтобы знание о табаке никогда не покинуло лес.

– Тогда, с вашего позволения, я спрошу о том, что терзало меня намного сильнее, чем вода. Каково ваше предназначение?

Спрашивать о таком было бестактно, а, может, даже безрассудно, но на вопрос меня толкнула не жажда знаний, а обычное любопытство. Каким должно быть предназначение, чтобы вот так просто смотреть на смерть собственного друга, знакомого, брата. Чтобы просто отправлять близкого тебе человека на смерть. Я не понимаю, и это заставляет кровь закипать. От злобы ли, или от отчаяния. То, что вызывает подобные чувства должно быть открыто. Иначе я не смогу спокойно жить здесь дальше.

– Мы должны сохранять Память, и передавать её дальше, из поколения в поколение. Должны записывать её и нести сквозь время. Защищать знания от плохих людей. Потому что знания и прогресс это то, что может полностью уничтожить наш мирный красивый мирок и обнажить настоящие лица людей за лесом.

– Что вы имеете в виду?

– А на это уже ответь ты мне. Что сделают люди за лесом, узнав, как можно захватить остальные города за считанные дни?

– Но города не ведут воин между собой. Мы все живем мирно. Помогаем друг другу. Мы даже не ведем войн за ресурсы. Септо обеспечивает остальные города металлом. Орьенте – деревом. Остальные города тоже помогают по мере сил. На юге сознается большая часть изобретений. Центральный город создает места для торговли и способствует поддержанию мира между нами. Так о какой войне может идти речь?

– А если бы твой правитель узнал, что в западном городе, кажется вы зовете его Окта, скрывают большие шахты, наполненные самоцветами? Или что северные горы полнятся золотом? Или что королевская династия центрального города до сих пор таит злобу за постройку остальных городов? Ведь первый король собирался создавать лишь одно государство, где все было бы подчинено ему. И откуда тебе знать, что войн меж городов никогда не было? Сколько раз переписывалась ваша история? Сколько раз изменялись даты и имена в ваших летописях, известно тебе?

– Откуда вам это знать? Наш разговор превращается в рассказывание небылиц, как в тот раз со стенами внутри гор. Я не верю ни одному вашему слову. В городах спокойно и безопасно. Наши отношения держатся на доверии и взаимопомощи, и ни один город не посмеет развязать войну. Это будет невыгодно как самой стране, так и её ближайшим соседям. Ни один правитель не пойдет на столь глупый и необдуманный шаг.

– Я уже говорил, юноша, мы знаем все. Память первого короля уже давно записана в историю. Как и Память сотен других королей. У всех них были секреты. И каждый из них хотел независимости от остальных и подчинения для себя. Это свойственно людям. Алчность до власти и богатств. Ты не знаешь ни о ночи, когда Центральный город взял в долгую осаду Восток, ни о днях, когда Север разорял торговые караваны союзников. Всё это прячется от вас, и твоё неверие не столько результат незнания, сколько результат сокрытия истины теми, кому хватило на это сил и власти.

Вне себя от непонятной ярости, я вскочил с насиженного места. Разговор ведь начинался так легко и непринужденно. Ему нравится злить меня? Или он считает, что делает благое дело, открывая знания, которые должны быть сокрыты? Знаниям, что сидели во мне годами противопоставили слова старика из глухой лесной деревни. Нет смысла верить им, но и категорично отрицать возможную правоту старейшины я не посмел.

– Даже если вы и правы, что, конечно же, не так, я не хотел знать всего этого. Мне плевать на золотые запасы и драгоценные камни. На мировое господство и монаршие секреты. На старые войны и архивы, заросшие пылью. Мне всё это не нужно, это прошло. Нет смысла оглядываться назад на каждом новом шагу. Чего вы добиваетесь? Чего ждёте от меня, когда говорите всё то, что полностью отличается от принятых по миру знаний и истории?

– Я даю тебе понять, насколько сильна Память. Насколько сильны знания, что мы храним. Оружие, способное уничтожить наш мир. Секреты, способные разрушить связь между людьми. Слова и намерения предков, которые внесут смуту даже в идеальный мир. – Старик поднялся на ноги, и уже было собрался заходить в дом, как обернулся ко мне. – Завтра твоей работой будет сопровождать меня в поездку. Выспись, как следует, потому, как путь предстоит не близкий.

Худощавая фигурка скрылась за дверью. Тихие шаркающие шаги медленно отдалялись, пока вовсе не затихли, а я продолжал сидеть, пытаясь переварить полученные нежелательные знания. Какая мне разница, скрывают от мира золото или нет? Есть ли мне дело до самоцветов? Есть ли до них вообще дело кому-то, кроме их обладателей?

Голова гудела. Мозг пытался найти опровержение словам старика, и в тот же момент перебирал факты в защиту его рассказа. Действительно, большая часть мировых богатств миновала центр нашего мира и осела на северо-западе, но этому должно быть иное объяснение. Невозможно прятать огромные состояния веками.

Продолжая размышлять, я принял решение пройтись по ночной деревне. То тут, то там еще бродили люди. Кто-то проверял вялящееся мясо на готовность, кто-то набирал воду в общий деревенский резервуар.

Когда вода достигла краев и заполнила деревянный короб, я захотел ополоснуть лицо, и уже был готов зачерпнуть воду глиняной кружкой, что стояла рядом, но женщина остановила меня.

– Эту воду пока рано трогать, она еще опасна. Сейчас можешь взять из моего ведра.

Я послушался и зачерпнул прохладную воду. Этого казалось мало. Я хотел бы вылить на себя несколько ведер, чтобы кровь перестала кипеть, а мысли замерли на месте, но было бы невежливо с моей стороны.

– А когда воду можно будет использовать?

– Утром. Когда уйдут луны. Ей нужно отстояться ночь.

Попросив у женщины еще немного воды и поблагодарив ее, я остался у резервуара, наблюдая, как удаляется её силуэт.

На дне сиял олений рог. Его свет показался мне далеким и чужим для этого мира. Под толщей воды его свет становился более холодным, необычным. В прозрачной воде отражались бесчисленные звезды и ясное ночное небо. Казалось, что я смогу коснуться звезд и лун, стоит только протянуть руку в прохладную глубину. По воде пробежала рябь от касания моей руки, и я тут же её одернул.

Вылив на голову остатки воды из кружки, и вернув её на законное место, я отправился спать. Если верить Мидри, завтра предстоял тяжелый день. Но сон не шел. Слова старика так крепко засели в голове, что стоило закрыть глаза, их застилала кровавая пелена. Передо мной проносились сцены битвы, льющаяся кровь и гибнущие от рук собратьев люди.

Поднял меня сам старейшина рано на рассвете и сунул в руки мой дневник.

– Мы уходим сейчас, путь не близкий. Поедим в дороге. Собирайся и выходи на заднее крыльцо.

Спросонья я не смог ни слова сказать. Но поспешно оделся, забросил в заплечную сумку дневник и пару карандашей и вышел на крыльцо. Возле него уже стояли три привязанные лошади. Видимо, две для нас, а третья была нагружена чем-то, но я не смог понять чем. Груз был перемотан тканью. Сам Мидри уже сидел в седле.

– Надеюсь, это не первый раз, когда ты поедешь верхом? Иначе мне будет весело всю дорогу.

Хотелось бы мне ответить, но пересохшее горло не издавало внятных звуков.

Из-за спины кто-то протянул мне кружку с соком, и я поблагодарил, перед этим жадно её осушив. Моим спасителем оказалась Дрина. Она вышла, чтобы проводить нас и пожелать удачи.

– Отец бывает несносным, но таков его характер, будь терпелив с ним.

Девушка одарила нас теплой улыбкой и помахала на прощание.

Наш путь лежал вглубь леса. В самую чащу, по известной лишь старейшине дороге. Через пару часов мы, наконец, устроили привал, чтобы позавтракать.

– И ты даже не спросишь, куда мы направляемся? – Он оторвал ломоть хлеба и протянул мне. Из еды у нас было то, что легко можно было бы съесть даже на лошади. Хлеб, густое масло из коровьих сливок, вяленое мясо, овощи.

– А зачем? Либо я сам все увижу позже, либо это приведет меня к очередным знаниям, которые выбьют меня из колеи.

– Ты лишил всю нашу поездку интереса, знаешь об этом?

Я принял кусок хлеба и густо намазал маслом. Местное мясо намного вкуснее того, что можно найти даже у лучшего городского мясника. Не знаю, чем это вызвано, но оторваться от него я никак не мог, поэтому положил на свой, так называемый, бутерброд несколько кусочков.

– Иногда вы ведете себя как ребенок, знаете об этом? – Передразнил я старика.

– Все в деревне для меня как родные дети. И теперь ты не исключение поэтому будь добр, потерпи уж старика еще немного.

Слова были сказаны с такой легкостью и теплотой, что достигли меня. Дошли до самого сердца, и всколыхнули воспоминания о моём собственном отце. Он растил меня в одиночку, потому что мама сильно болела еще до моего появления на свет, а после тяжелых родов долго не прожила. Помню, пока был маленьким, папа брался за любую ночную работу, даже опасную, только чтобы обеспечить меня всем и провести дневное время дома, со мной. Он мастерил для меня странные игрушки, я бы даже сказал несколько уродливые, но каждая была наполнена его отеческой любовью. Он научил меня всему. Готовить, зарабатывать, не сдаваться, как бы ни было трудно и больно. Он научил меня учиться, стремиться к знаниям. Передал мне фамилию и наш маленький дом. Он учил меня счету и грамоте еще до школы, учил основам мира. А самое главное, он учил меня держать данные мной обещания, как бы тяжело это ни было.

К сожалению, отец тоже покинул меня. Его здоровье пошатнулось, и он сгорел от болезни, прямо как мама, едва мне исполнилось семнадцать. Не люблю вспоминать те времена. Сколько бы радости не принесла мне его жизнь, его смерть принесла в разы больше боли.

Ради него я захотел добиться чести оставить нашу фамилию в истории. Ради него преодолевал и преодолеваю сейчас все, что бы ни встало на пути.

– Раз не хочешь разговаривать, хочешь послушать наши байки или легенды?

– Легенды? – В городах такое понятие не водилось. Только сплетни да суеверия. – Что это такое?

– История, что когда-то возможно несла в себе правду, но прожила так долго, что обросла вымыслом, и правды в ней осталось так мало, будто её и нет совсем.

– Тогда какой в ней смысл?

– Способ скоротать время. Занять детишек. Все равно что сказка. Да и каждая такая история несет в себе урок.

– Тогда я был бы рад. Ехать в тишине все равно скучно.

И старик рассказал мне легенды о лунах.

По его словам, на кровавой луне когда-то жили множество разных существ. Они жили в мире и гармонии, помогая друг другу, несмотря на различия. Одни существа были покрыты густой шерстью, чем походили на зверей, за эту особенность они звались звероподобами. Другие – многорукие, имели по две пары рук. Третьи могли спокойно передвигаться только по ночам, потому что яркий свет был губителен для них, от того они стали зваться ночниками. А четвертые имели крылья, и могли летать, соответственно – крылаты.

Все на той луне жили счастливо, готовые протянуть руку, лапу или крыло помощи нуждающемуся, какого бы вида тот ни был. Сильные звероподобы и многорукие занимались тяжелой работой и стояли на страже. Они возводили города и оберегали покой других видов. Крылаты обеспечивали связь по всей луне, летая быстрее самых быстрых птиц. Доставляли послания, помогали остальным добираться до нужных мест. А ночники приглядывали за луной по ночам, пока все остальные спали. И так продолжалось сотни и сотни лет, пока не появились те, кто не походил ни на один вид. Появились существа без шерсти и крыльев, с одной парой рук, которые не боялись солнечного света. Они появились внезапно, из железного кокона и стали зваться истинными людьми. Их цикл жизни оказался в десятки раз короче, чем у других обитателей луны, но плодовитость поражала воображение. Они были слабы для защиты, медлительны для того, чтобы разносить послания. Они спали по ночам, так что и для этого не годились.

В какой-то момент новому виду перестало хватать места. Им стало казаться, что остальные четыре народа уродливы, ужасны, недостойны их. Чужие отличия пугали истинных людей. Их самих стало так много, что лишняя пара рук или обилие шерсти им стали противны. Они обрели понятия нормы и эталона, которыми провозгласили свой вид. Из-за этого развязалась война. Долгая, кровопролитная война.

Луна впитывала в себя всю пролитую кровь и багровела.

Четыре народа были истреблены из-за того, что оказались не похожи на тех, кого теперь оказалось больше. Но оставшись одни, вскоре и истинные люди стали исчезать. На них обрушились последствия сотворенной глупости. Впитавшая кровь луна больше не давала урожай. Багровая земля рождала только такие же багровые колючки, не пригодные в пищу. Начался голод, а за ним пришла и новая война. Снова и снова проливалась кровь. Пока, в конце концов, луна не опустела совсем.

Старик обернулся на меня, и, удостоверившись, что я внимательно его слушал, продолжил.

– Случилось это очень и очень много веков назад, ещё до первого города, но с тех самых пор эта луна зовется Кровавой и излучает этот багровый свет. Существует поверье, что когда-нибудь она взойдет на небо первой из трех, и тогда кровь прольется снова, на нас снова обрушатся беды, и человек пойдет против человека. Поэтому, после каждого заката, мы поднимаем глаза к небу и ждем появление первой луны. До сих пор первой выходит Мирная, но кто знает, что случится завтра.

– Зачем было начинать войну? – Я искренне не мог понять этих истинных людей. Они могли бы заручиться поддержкой сильных и быстрых существ, могли вместе превратить луну в лучшее место для жизни.

– Новый народ быстро размножался. Те, кто отличается от большинства в его глазах ошибка. Такова людская натура.

– Причем там люди? Вы хотите сказать, что истинные люди – это мы? Такие же, как мы с вами?

– Да. Наши давние предки. Именно люди залили кровью луну. Очень давно. В наших самых древних записях есть описание лунных путешествий. Люди бывали на них, но это было еще до первого Драула, и как они оказались там нам никогда не узнать.

Опять Драул. Что это такое и почему с него начинается история племени?

– Кто или что такое этот Драул? Вы постоянно повторяете это слово, но на мои вопросы ответа не даете.

– Ты все должен увидеть своими глазами. Осталось меньше трех месяцев, прежде чем появится новый. Когда он выйдет, я расскажу тебе все. А до тех пор, забудь это слово и не спрашивай о нем ни у меня, ни у других. Только наберешь косых взглядов в спину.

Пришлось послушаться.

Между тем, лес вокруг нас становился гуще, а его шепот набирал мощь. Ветер, с трудом проникающий между деревьев, в вышине шелестел зелеными кронами, сдергивая с них один – два листочка. Там же, над головой, щебетали птицы, перескакивая с ветки на ветку, в поисках толстых гусениц для своих птенцов. Под травой и упавшими листьями шуршали едва уловимо мыши или другие мелкие зверьки, а в мшистых корнях копошились жучки.

Лес оказался таким прекрасным местом, когда я не балансирую между жизнью и смертью. В просветах кроны, где солнечные лучи могли проникнуть в царство дымчатого полумрака и достигали лесной подстилки, лес пах прелой листвой. Вблизи ягодных кустов пах сладостью и уютом. А в самых укромных тенистых местах же он пах терпкой сыростью.

Наши лошади размеренно шли вперед. Копыта ступали мягко, не нарушая гармонии леса, а отмеряя ей такты. Они изредка фырчали, когда неосторожное насекомое садилось на большую морду или норовило залететь в глаза. Нагруженная лошадка тоже не отставала от нас. Её поводья Мидри закрепил на моём седле сзади и еще перед нашим отъездом наказал мне время от времени оборачиваться и проверять ее, потому что она везет очень ценный груз.

Хотя кому мог этот груз предназначаться? Лесной народ не торговал с городами. Люди в ближайшем к лесу поселке не рассказывали мне ни о каких странностях. Да и что такого могла производить деревня, чего не могли сделать люди за лесом? Разве что табак.

Занятый собственными мыслями, я едва успел остановить свою лошадь и шедшую за ней. Мидри спешился. Я последовал его примеру.

– Я пока отнесу груз, а ты напои лошадей, тут как раз много лиан.

Мне пихнули в руки ведра, топор, и махнули рукой в сторону сплетения толстых лоз. Я обрубил три ствола потолще и подставил ведра под тонкие ручейки сока. Мой спутник в это время отвязал один тюк и направился в сторону от меня. Не было его довольно долго. Лошади напились и теперь щипали редкие травинки и подбирали с земли упавшие листья. Да, влаги в лесной траве явно меньше чем на лугах. Все вбирают в себя ветвистые великаны.

Старик вернулся примерно через час. А может и позже. Без ориентира трудно было отмерять время. Пока он отсутствовал, я успел записать легенду, как запомнил. Вернувшись, он набросился на лиановый сок и пил с такой же жадностью, как я с утра. На себе он принес сухой сапах пыли и приторную сладость, Эта смесь ароматов настолько резко отличалась от влажного аромата леса, что было сложно не заметить его.

– Где вы нашли столько пыли в лесу, и этот приторный запах еще? – вопрос прозвучал как усмешка, однако не по моей вине.

– Об этом тоже узнаешь позже. Залезай в седло, нам нужно наведаться еще в одно место, чтобы отдать груз.

– Вы торгуете с кем-то? – Спросил я, взбираясь на широкую спину своего транспорта.

– Это часть обязанностей нашего народа. Узнаешь позже.

– Тогда что я узнаю сейчас?

– Например, почему одна из лун зовется Ночным Светилом? Интересно?

Было неинтересно. По их легенде, Ночное Светило раньше было солнцем. Еще одним солнцем, вторым для этого мира. Но из-за него наша планета перегревалась, растения не могли жить, не говоря уже о людях и животных, и тогда древние люди решили остудить его. В результате их вмешательства, второе солнце отдалилось от нас и сбилось со своего небесного пути.

Вторая легенда оказалась обычной историей без морали и, как мне показалось, не содержала в себе и толики правды. А если правда и есть, тогда возникает противоречие. В день, когда Мидри принял решение дать мне другую работу, он спросил, «сколько на небе лун». Я ответил, что три его это устроило. А теперь выходить что луны две и солнца два. Тогда почему он принял тот ответ?

Либо этот старик умеет читать мысли, либо я слишком предсказуем.

– Знаешь, что мы называем луной, юноша? Мы зовем луной то, что освещает наш путь по ночам. А солнцем, что зовем?

– То, что освещает путь днем?

– Верно. От этого у нас три луны и лишь одно солнце. Ни к чему лишние сложности и рассуждения. У тебя по всему лбу морщины протянулись от раздумий. Такими темпами состаришься еще быстрее меня. – Довольный своим остроумием он засмеялся, внося в лесную мелодию новые звуки.

Мы продвигались вглубь леса, пока не достигли странного дерева. Оно было пустым и выжженным изнутри, но продолжало жить. Его крона оставалась зеленой и свежей. По стволу, словно иголки, торчала молодая поросль веточек.

– Нужно жить как это дерево. Как бы сильно ты ни был выжжен изнутри, сколько бы боли ты не перенес, живи, пока жив. Радуйся новому дню и новым возможностям. – Он сказал это таким голосом, будто сообщает мне ценнейшее знание, но такому принципу научил меня еще отец.

От этого странного дерева мы повернули направо и продолжили шествие параллельно лесной стене. Позднее Мидри опять оставил меня, на сей раз под предлогом, что мне нужно разложить припасы к обеду, и снова ушел. Радовало то, что на этом наша лесная прогулка должна была завершиться.

Я просидел в одиночестве еще дольше чем в первый раз, и уже собирался отправиться на поиски старика, но он вернулся будто ничего не случилось, неся в подоле несколько горстей ярких ягод, а в руке букет разных трав.

– Сегодня в деревне будет особенный вечер. – Сказал он с радостью и осторожно, словно сокровище, пересыпал ягоды в свой заплечный мешок, а травы он хитро подвесил к своей лошади на палочке, так чтобы они не касались животного. Сверху он обмотал их какой-то рыхло сплетенной тканью, и, гордый своей работой, сел на землю, чтобы поесть.

Дрина дала нам в дорогу хлеб, внутри которого запекла мясо со странными кореньями. Первую его половину мы съели, будучи на лошадях, когда только выехали из деревни, еще перед первым привалом, и теперь неспешно доедали оставшееся, наслаждаясь вкусом. Оказывается, странный, ни на что не похожий вкус местным блюдам придает не только соль.

Одна из женщин, с которыми я собирал трёхлистную траву, рассказала мне, что когда-то, ещё при древних людях, соли было очень много в воде и люди в некоторых местах доставали её чуть ли не горстями со дна больших соленых луж. А сейчас в подземной воде соли нет. А до внутреннего океана еще никто не добирался, чтобы проверить.

Правда, дело не в одной соли. В городах стало известно много трав, способных придать обычным блюдам новый вкус и утонченный аромат. А здесь, в лесу, помимо известных мне пряных трав, племя использовало в качестве специй разные цветки, кору некоторых деревьев, различные семена. Они использовали вместо приправы даже дым, и тот отличался по вкусу, в зависимости от породы горящего дерева и от того, какая трава клалась на горячие угли. Хотя не спорю, коптить умеем и мы, но вкус все равно другой. Они коптят овощи и приправляют ими еду. Сушат другие овощи, размалывают их и тоже приправляют ими еду. Сушат уже закопченные овощи и их добавляют в приправы. Немыслимо.

Да, люди в городах любопытны, но не настолько, чтобы проделать все те хитрости с непонятно чем. Не ради обычной пищи. Однако после вкусной еды мир кажется намного приятнее и ярче.

Поев, мы со стариком начали собираться обратно. Он уверенно вел свою лошадь вперед, а я старался не отставать и приглядывать за той, которая теперь шла позади, без всякого груза, радостно пофыркивая. Иногда Мидри останавливался, чтобы сорвать какую-то травинку или листик и добавить к своему букету, и в этот момент его глаза загорались.

Историю Мирной луны я так и не услышал. Точнее в ней не оказалось ничего особенного. Старик сказал, что на ней просто всем живется мирно, и туда отправляются души тех, кто в радости и счастье прожил хоть один день тут. У нас в городах так успокаивают родственников людей, которых навсегда покинули родные и любимые.

Вернулись мы домой немного после заката, однако оказались не у конца деревни, откуда выехали на рассвете, а немного ближе к её началу. Ориентиром в ночи нам служил большой центральный костер. Не успели мы въехать в деревню, как нас обступили жители с нескрываемым ожиданием в глазах.

Старик хвастливо помахал букетом перед их лицами, вызвав общее ликование. Я не понимал. Не понимал ничего. Но, кажется, скоро я смирюсь с этим чувством и окончательно приму его.

Пока мы спешивались и снимали с лошадей упряжки, несколько мужчин подвесили над костром котел и наполнили его водой. Кто-то из женщин забрал у старейшины ягоды из мешка и растолок их в ступе. Еще одна женщина нарезала фрукты. Дрина забрала у отца букет из трав, чтобы промыть и перебрать. Когда со всеми делами было покончено, травы, ягоды и фрукты полетели в бурлящую воду.

Все разбежались по домам, чтобы принести свои кружки и кувшины. Дрина тоже отправилась в дом, за посудой для нас, прихватив меня с собой.

– Как прошла ваша с отцом поездка? – Как всегда ослепительно белая одежда. Под светом лун она приобретала невиданные мной ранее цвета. И, должно быть, моё лицо сейчас тоже приобретало некоторый цвет. Эта девушка оказалась неописуемо красивой, и быть с ней вот так, наедине, под ночным небом, было выше моих сил. Эта атмосфера навеяла мне воспоминания о моей первой юношеской влюбленности. Тогда было проще. Мне было достаточно быть обаятельным и остроумным. Сейчас чувства ощущаются и переживаются по-другому. С этой девушкой мне просто легко. Нет тех пресловутых бабочек в животе, зато есть спокойствие. Возможно, она мне просто симпатична.

– Не особо познавательно вышло. Я провел больше времени с лошадьми, нежели с вашим отцом, и, учитывая, как он любит подшутить надо мной, их хвостатая компания оказалась намного приятней.

Она улыбнулась и даже обронила короткий смешок. Все-таки она мне симпатична. Первое лицо, увиденное мной в этой деревне. Первый человек, что заговорил со мной. Да, все жители здесь доброжелательны и милы, но мне хочется, чтобы её доброта оказалась особенной.

Я знаю, что чувства не могут вспыхнуть за несколько дней, и свои чувства понять не в состоянии. Но мне просто хочется, чтобы эта женщина оставалась доброй ко мне.

По пути до дома и обратно к костру, мы продолжили говорить о сегодняшней поездке и немного затронули происходящее сейчас. Дрина объяснила, что Мидри каждый месяц отвозит бумагу в две спрятанные в лесу башни и что рядом с ними растут особые травы и ягоды, которые её отец собирает, чтобы сделать напиток для всей деревни.

Травы помогают защититься от простуды, ягоды тонизируют тело, а фрукты отдают напитку сладость. Это одна из их ежемесячных традиций племени, которую никак нельзя было нарушить. Она сплачивала народ и помогала справляться с болезнями и грустью. Напиток оказался довольно приятным на вкус, немного кислым, немного сладким и в меру терпким. Прилив сил и здоровья я не ощутил, но как опыт оказалось интересно.

Моя жизнь в деревне шла размерено. Декада за декадой. Один десяток дней я отработал, делая бумагу. Точнее крутил ручку механизма, который истирал древесину, разрывая на волокна. Работа оказалась не сложная, но тяжелая. Несколько дней я не мог взять в руки карандаш, так сильно они уставали. Вместо вопросов и ответов, мы со стариком просто беседовали. Иногда к нам присоединялась его дочь и уже втроем мы сидели и говорили. Я рассказывал о своем детстве, об отце, они про веселые случаи в деревне. Но никогда не говорили о своей семье, не рассказывали о матери Дрины.

В редкие вечера мы и вовсе выносили на траву плетеные подушки, еду и ужинали под звездами. Прямо у дома, просто так.

Хотелось бы мне пожить, как они. Забыть прошлое и собственные цели. И я позволял себе эту мелочь время от времени. Позволял себе испытать счастье и спокойствие. Не то, чтобы всю свою жизнь я был так несчастен. Да и беспокойств было не намного больше, чем у других людей. Просто я всегда хотел ощутить свободу. Не нести на себе ответственность за чьи-то мечты. Не тащить груз на себе возложенные кем-то надежды. Да и собственные мечты душили меня. Но забыть все и бросить я не мог. Останавливало обещание.

Иногда мне даже думалось, что заключенные в темницах на деле намного свободнее меня, ведь они заперты только телесно, но потом приходило осознание, что у них тоже были свои мечты и надежды, и что они тоже находятся под гнетом. Все мы под гнетом чьих-то ожиданий. Вечно. До самой смерти.

На третью декаду Мидри определил меня в малый сад и я, наконец, узнал, что скрывается за заборчиком, который видел в первый день. Небольшие грядки со всякими травами и кустами. Из того, что росло там, я узнал острый и сладкий перец, мяту, чабрец и лук. Примерно по десятку или два каждого растения. Одни благоухали так, что было трудно пройти мимо, другие поражали своей фиолетовой или ярко-красной листвой. В саду, помимо меня работала еще одна женщина, Грита. Она объясняла мне, как обращаться с каждым растением, когда пора собирать урожай и что с ним делать дальше. Работа была не сложная, времени занимала тоже не особо много, да и под вечер у меня оставались силы на разговор с Мидри.

Раз в несколько дней мы срезали молодые побеги зелени и подвешивали их тут же, в затененном уголке на веревку, чтобы побеги медленно высыхали, сохранив свой аромат, свежий цвет и вкус. Высохшие пучки мы снимали, обрывали листья и размалывали на маленьких жерновах. Иногда размалывали и веточки, но не у всех трав.

Например, те странные фиолетовые растения, которые Грита назвала базиликом, мы перемалывали без веточек. А трава, названная ею укропом, перемалывалась вся без остатка.

Всего за декаду я узнал столько новых ароматов и вкусов, что уже не мог представить, как вернусь домой и буду есть обычную жареную пищу. Пресную, без тонких вкусов, без сытного бульона, без всех этих специй.

Иногда я ловил себя на мысли, что больше не хочу домой, что остаток своей жизни я хотел бы провести здесь, за неспешной работой и вечерними разговорами. Я даже мог бы найти себе здесь женщину и состариться вместе с ней. Но тогда перед лицом вставало серое изможденное лицо отца, а в ушах звучал собственный голос, твердящий, что фамилия Рех навсегда останется в истории.

Я сам загнал себя в эту ловушку. Давно. Даже не подозревая о том, к чему приведет то, данное отцу на эмоциях, обещание. Не прошло и дня, чтобы я не сожалел о содеянном, о последствиях моего тщеславия и глупой жадности.

За эту декаду я узнал немного. Все чаще, погруженный в мысли я отказывался от игры с Мидри и просто сидел на крыльце. Я все же пристрастился к курению. Забавно, правда. Тот, кто хотел в будущем оставить эту «заразу» в лесу, сам стал тем, кто вынесет её отсюда и преподнесет миру на блюдечке.

Меня даже научили вырезать трубки и выбирать древесину для них. Как раз супруг Гриты, с которым она меня познакомила. Он оказался талантливым резчиком по дереву и мастером гончарного дела. После работы в малом саду я приходил в его мастерскую и наблюдал, пока однажды он не предложил обучить меня так же, как он учил мальчишек, чтобы передать свое искусство. Мидри дал добро в тот же вечер, однако работу в саду не отменил. Я бы и сам не захотел бросать ее.

Забота о растениях приносила покой в мою душу. И Грита была ко мне очень добра, и её муж. Оба сияли, стоило им даже издалека опознать силуэты друг друга. В их отношениях было столько нежности и уюта, что иногда я даже завидовал. По-доброму завидовал. Теплота их любви охватывала всех, кто видел их счастье. Даже на меня её хватило.

Они женаты уже несколько лет и растят замечательного малыша. Пока Грита занята в саду, за ним приглядывает муж, а потом они меняются местами и уже она присматривает за сыном, а мужчина обучает меня и еще несколько мальчишек постарше.

Видя, как нежен этот мужчина со своим ребенком и женой, я бы никогда не подумал, что из него может выйти настолько строгий учитель. Любая наша работа должна была быть идеальной на сто процентов. Либо идеал, либо мусор. Он не принимал ничего, что хоть немного отходило бы от его стандарта. Хотя его тоже можно понять. Все мужчины здесь стремятся оставить что-то после себя. Ремесло, знания, изобретения. Что-то, что могло бы сказать всем, что он жил здесь. Что именно он жил и обучил себе замену.

Так размеренно и незаметно пролетели три месяца. Я успел побывать и пастухом, и поваром, и ремесленником. Огородничество, строительство и полевые работы тоже легко мне поддались. Каким-то немыслимым образом я сумел побывать даже охотником и следопытом. Еще дважды я был с Мидри в лесу. Узнал, что дома и трубки блестят, потому что их покрывают густым соком особых деревьев, называемым лаком. Узнал секреты готовки Дрины. Научился печь хлеб с начинкой.

Я даже узнал историю народа Инджен, да и их название. Раньше они жили маленькими племенами по всему миру, распределяя знания между людьми, но когда те начали строить города, вытесняя племена, все они собрались здесь, в Sienta Valis, так звался восточный лес когда-то давно, когда был еще молод.

Узнал и историю самого леса. Оказывается его высаживали местные племена еще до того, как заложили первый камень Диантреса. Они высадили деревья плотной, непроходимой стеной вокруг, оставив внутри равнину. Сложно представить, сколько времени ушло на его создание, потому что пройти сквозь эту стену можно лишь дней за восемь, и то, если иметь много припасов и быть готовым к тому, что ждет в глубине чащи. Даже если высаживать будет сотня людей, по сотне деревьев ежедневно, не думаю, что они управились бы быстрее, чем за полгода, настолько большой этот лес. Хотя, скорее всего, ушел бы и весь год. Учитывая, как много ровной, пригодной для посадок и строительства земли осталось внутри и насколько широкая и непроходимая лесная стена.

Еще я узнал, что раньше Инджен передавали знания людям, согласно их развитию. Машины и механизмы, что мы используем и строим больше тысячи лет, были переданы нам ими. Секреты выращивания овощей и скота мы тоже получили от Инджен. Однако от секрета воды люди, почему-то, отказались сами.

Язык, на котором мы говорим, календарь, по которому живем и отмеряем даты, даже то, как измеряется время, все с самого начала дали людям именно эти племена. Но увидев, что жить с природой в гармонии мы не собираемся, племена ушли, оставив людей развиваться самих. Ушли, унеся с собой знания и память о себе. Поэтому о них никто и не помнит. И не вспомнит, даже если показать и рассказать все как есть.

Так же старейшина рассказал мне о другом языке, более древнем. И даже обучил его основам. Знаю, что он никогда мне и не пригодится, но его звучание показалось мне прекрасным, и я настоял. Пришлось не один день упрашивать Мидри, пока он не сдался. Наши уроки проходили тяжело. Непривычное произношение давалось мне с трудом, и ушло больше месяца упорных занятий, прежде чем я научился произносить отдельные звуки.

А сегодня, наконец, наступил тот долгожданный день, когда я узнаю значение таинственного слова Драул. Как и приказал старейшина, я забыл о нем и не вспоминал долгих три месяца. Не задавал вопросов, хоть как-то связанных с ним. Не расспрашивал остальных. И сегодня я получу обещанную награду за свое смирение.

День прошел, как обычно, но к закату все собрались у крохотного сарайчика. Если быть точнее, это был очень ветхий с виду каменный домик. Удивляюсь, как я до сих пор его не приметил, ведь даже сам стиль постройки разительно отличался от общей картины деревеньки. Мужчины обступили его кругом, а женщины с детьми встали на небольшом расстоянии. Одна из них плакала, кажется, её имя Рула, а за её подол держалась маленькая, лет семи, девочка и с испугом смотрела то на сарайчик, то на заплаканное лицо матери.

Как только село солнце, Мидри подозвал меня к себе.

– Сейчас мы войдем внутрь. Что бы ты ни увидел – молчи. Захочешь закричать или сказать хоть слово – молчи. Не издавай ни звука. Не мешайся под ногами у тех, кто будет завершать обряд. И даже не вздыхай слишком громко. Если не готов к такому, то лучше останься снаружи.

– Я готов, – ответил я, на всякий случай, шепотом.

Старик кивнул и прошел в сарай, заводя меня следом. Представшая перед моими глазами картина повергла меня в шок. В окружении свечей, на старом, источенном жуками деревянном столе, лежало тело. Если быть точнее – скелет. Голые молочно-белые кости, на которых танцевали блики от десятков маленьких огоньков. Чтобы не мешать никому, я забился в угол, и молча, наблюдал.

Это был тот самый мужчина, который заходил ко мне вместе с Дриной в первый день моего появления тут. Олений череп накрепко сросся с его человеческим. Один из мужчин передал Мидри в руки плошку с темной жидкостью и тонкую кисть. Видимо краска. Кто-то раздвинул полы мантии, обнажая костистую грудь умершего, и старейшина начал наносить на внутреннюю сторону оголенных ребер письмена на древнем языке. Моих знаний не хватило, чтобы понять все, но несколько слов я распознал.

Нести. Память. Записать. До конца. Смерть. Душа.

Когда последняя буква была начертана, старику протянули другую плошку, на сей раз с чем-то прозрачным, скорее всего лак из древесного сока, чтобы закрепить письмена. Так и оказалось.

По окончании всех процедур мужчины покинули домик и мы все выстроились рядом с женщинами. Я продолжал молчать, боясь наделать лишнего шума, а Рула все еще плакала.

Ожидание казалось мучительным. Минуты складывались в часы. Кто-то продолжал стоять, менее выносливые сели на траву. Кто-то и вовсе лег и уставился в звездное небо. На коленях у матерей дремали дети. Казалось, будто вся деревня просто решила посидеть под ночным небом, но атмосфера вокруг говорила об обратном. Воздух той ночью был невыносимо тяжелым. Переживания и тревога десятков людей смешались с ночной прохладой. Вокруг нас словно появилась плотная, но неосязаемая и невидимая стена.

Шелест травы и листьев на ветру смешивался с людским шепотом и всхлипами Рулы, превращаясь в тихий монотонный гул. За стенами сарайчика раздался шорох, мгновенно заставивший нас замолчать. Все взгляды устремились на дверь, к напряжению в воздухе примешивалось томительное ожидание, а я, в это время, изо всех сил сдерживал рвущийся наружу крик ужаса.

За рассохшейся дверью раздался первый тихий скрип, а после еще один, едва слышный, и еще. Затем глухой стук. Он будто крадучись подбирался к двери. Медленный и глухой, с подобным звуком падают капли из пересыхающих лиан в пустое деревянное ведро.

Спустя минуты изнуряющего ожидания дверь распахнулась. Из глубины постройки сияли алые рога. Черная мантия сливалась с тьмой комнаты, в которой больше не осталось зажженных свечей. Скелет вышел на лунный свет и медленно побрел в сторону леса. Он прошел мимо всех нас так, словно и не было вокруг него людей, будто все, что он видит, это лес, в который ему во что бы то ни стало нужно попасть.

Стоило двери распахнуться, как рыдания Рулы многократно усилились. Сейчас мимо нее шел любимый муж, человек, которому она посвятила всю себя, и который посвятил себя ей. Отец её любимой дочери. Мужчина, что долгие годы заботился о ней и оберегал её.

А он шел, смотря вперед пустыми глазницами. Трава смягчала поступь голых костей, приминаясь под ним. Ему не было дела до слез жены, он не видел их. Не слышал её плача. Просто не мог больше всего этого.

Вдруг из толпы выскочила невысокая фигура – дочь Рулы. Она схватилась маленькими ручками за пыльную ткань отцовской мантии, заливаясь слезами.

– Папа, папа, это же ты? Мама плачет. Почему ты не идешь к маме? – Детский голос срывался на крик, в попытке достучаться до родного человека, но напрасно. Ответом ей было молчание. Скелет шел вперед, таща девочку за собой по траве, будто она и не весит ничего.

– Это же я, Руми. Твоя маленькая звездочка. Ты меня больше не любишь? Папа.

Малышка заливала слезами покрасневшее личико и утыкалась им в складки мантии. Моё сердце сжалось, да так сильно, словно его сдавливали кузнечными тисками. Оно вот-вот готово было лопнуть.

Не в силах больше видеть страдания ребенка, и рискуя разозлить всех своим вмешательством, я пошел за ней. Руми плакала. Тонкие детские пальчики устали хвататься за мантию того, кто когда-то был её отцом, и теперь она просто рыдала, глядя ему вслед. Лежала на холодной земле, крича отцу во след охрипшим голосом. Я поднял её на руки и понес к матери. Слов, чтобы успокоить ребенка, не находилось в моей голове, поэтому я просто похлопывал её по спине, как это когда-то делал для меня мой отец, и вытирал с её щек горячие слезы.

К счастью, Мидри не разозлился на меня за самоуправство. Вернув ребенка матери, я сразу направился к дому. В свою комнату, чтобы переварить увиденное. Разговаривать сегодня не хотелось ни с кем. Слышать правду хотелось еще меньше. Наверное, я пока не был к ней готов.

Сон долго не шёл. Прохлады открытого окна не хватало, но и на крыльцо выйти я не мог. Было страшно, тяжело, да и просто горько.

Утро встретило меня измученными серыми лицами мужчин и покрасневшими глазами женщин. Хотя, что врать, и мужчины попадались с опухшими от слез глазами. Да и я сам был одним из них.

Вчера старейшина должен был выдать мне новую работу вечером, но было не до того, и поэтому я просто слонялся по округе, разыскивая его или тех, кому мог бы помочь.

– Подожди. – Меня окликнула Рула, когда я проходил недалеко от её дома. Она сидела на крыльце и, видимо, высматривала меня. Женщина зашла в дом и вышла уже с большим блюдом. Подойдя ближе, она протянула мне свежий сладкий хлеб с ягодами. – Спасибо за вчера. У меня не было сил пойти за дочкой.

Не дав мне возможности поблагодарить в ответ, она ушла в дом. Несладко ей пришлось ночью. И девочка. Как она перенесла все случившееся? Меня очень волновала их судьба. Одно дело терять близкого навсегда, но намного хуже знать, что он не упокоится и не отправится на Мирную луну. Видеть, как то, что когда-то было родным, любимым человеком, теперь уходит от тебя, позабыв всю свою прежнюю жизнь и счастье. Мне кажется, это намного тяжелее.

Как и ожидалось, Мидри меня не похвалил за своевольство. Зато и не ругал. В глазах читалась капелька благодарности, которую он не мог выразить вслух, но и этого было достаточно. Я угостил его сладким хлебом и остался рядом. Дел на сегодня мне все равно не дали.

– Ты хочешь услышать все сейчас?

– Думаю, нет. Не сегодня.

– Оно и к лучшему. Завтра мы опять поедем в башни. В этот раз ты все увидишь своими глазами, тогда же, по пути, все и узнаешь. – Он с удовольствием откусил кусок и протянул мне кувшин с соком. – Знаешь, ты с нами уже треть года почти. Все хотел спросить, как тебе живется среди чужаков?

– Вы не чужаки. Иногда мне кажется, что и я уже не чужак вам, и даже если это чувство обманчиво, радость от него настоящая. Здесь я чувствую себя собой. Я не Рех, не исследователь, не чей-то сын. Я это я. Садовник, ремесленник. Я столько узнал о себе за три месяца с вами, сколько не узнал бы и за всю свою сознательную жизнь. Как после этого я могу считать вас чужаками. – Мой ответ ему явно был приятен, а главное в нем не было ни капли лести или лжи.

– Я рад, что ты так о нас думаешь. Но все же тебе нелегко пришлось, и это не то, что можно отрицать.

– Вы все были добры ко мне. Кормили, дали комнату и возможность отплатить работой. Никто не сказал мне ни единого дурного слова, даже когда я работал из рук вон плохо или учинял погром.

– Да, работник из тебя, прямо скажем, не очень. Особенно строитель ты никудышный. Часто вспоминаю, как ты провалился через крышу Лиры и проломил в её доме пол, смеху было на месяц вперед.

– Еще бы. Но даже тогда, вместо того чтобы сразу заругать, Лира сперва осмотрела меня, обработала царапины и накормила. Добрая женщина. Да и муж её помогал мне потом с крышей, объяснил все ошибки и хитрости. И дочь их, Джина еще несколько дней потом справлялась о моём здоровье. Мне хорошо среди вас.

– Не думаешь остаться? – Старик забил свою трубку и пихнул мне в руки мешочек с табаком. Два клубка дыма наперегонки помчались в небо, а мы сидели на земле и наблюдали. – Мог бы стать одним из нас, взял бы в жёны Дрину, глядишь, я бы и дедом успел побыть хоть сколько-нибудь.

От его слов дым застрял в легких, и старику пришлось долго хлопать меня по спине, прежде чем дыхание вернулось в норму.

– О чем ты, старик? Неужели можно единственную дочь отдать неизвестно за кого, да еще за чужака.

– Да я, сперва, пошутить думал, а теперь уже уверен в своих намерениях. Я хоть и старый, и вижу хуже, но не совсем слепой. – Он пропустил пальцы сквозь седую бороду, причесывая ее. – Да и по тому, как ты переживаешь сейчас о её судьбе, понятно, что ты о ней заботишься.

– Это, конечно так, – к лицу подступил жар, – но я старался думать о ней как о дочери того, кто меня приютил.

– Она у меня красавица, и готовит вкусно, и знает много. Да и сильная довольно, что телом, что духом. А тебе такая и нужна, чтобы глупостей не натворил.

– Вам не кажется, что шутка затянулась немного? – Краска застилала щеки. Я соврал, сказав, что она для меня лишь дочь старосты, я испытывал к Дрине симпатию. Даже не так. Мысли о ней или её образ вызывали во мне нежное благоговение и трепет. Она была слишком хороша для меня, недосягаема. Поэтому я и не давал чувствам расправить крылья.

К тому же, я вполне мог бы её побаиваться, потому как о её силе старик не соврал. У Инджен было заведено так, что каждый человек, достигнув определенного возраста, независимо от пола, должен был попробовать каждую работу в деревне и решить, что ему по душе, где он сможет принести больше пользы деревне, при этом не жертвуя здоровьем. И по рассказам Гриты и мужчин, с которыми я рубил в самом начале деревья, Дрина управлялась с топором и пилой намного лучше меня и доброй половины поселения.

– Давайте просто забудем об этом разговоре, пожалуйста. Мне еще неизвестно, сколько потом смотреть ей в глаза. А я же простой, как медная монета. Могу и проговориться, что отец сватал её за чужака. Как громко она будет вас ругать?

– Да, отец, как громко я буду вас ругать? – За спиной стояла она, прекрасная, нежная и сильная девушка.

Неужели моя маленькая подлая месть удалась? Старик весь сжался, а я не мог скрыть ликования, ухмылка сама вырывалась наружу.

– Дочка, все не так, как ты думаешь. Просто ты всю ночь твердила, как мужественно и по-доброму он поступил вчера, вот я и решил, что он тебе не безразличен.

Нет, месть не удалась, скорее это Мидри переиграл и меня и ее. Так подло. Мы словно два маленьких ребенка, чьи матери на детской площадке передают друг другу наш лепет о симпатии. Чувствую себя маленьким мальчиком, который попался в ловушку взрослого. Так нелепо. И, видимо, Дрина сейчас испытывает то же самое.

– Ничего подобного. А о вашей игре в сваху мы поговорим после. – Кивнув в знак прощания, она ушла в сторону малого сада.

Поражаюсь её способности сохранять хладнокровие. Старик прав, именно такая девушка мне и нужна. Но нужен ли ей растяпа вроде меня?

Наша атмосфера дружеской беседы полностью разрушилась. Мидри сидел, сгорбившись под гнетом предстоящего разговора с дочерью, на меня же давили её слова «ничего подобного».

– Ладно, раз завтра у нас очередная поездка, то пойду лучше собирать груз и припасы. – Я попрощался и оставил старика сидеть одного. Все равно ничем ему помочь не смогу, так хоть облегчу работу.

В последней поездке я узнал, что наш ценный груз, который мы отвозим в башни, это большие стопки бумажных листов, большое количество древесного лака и особые угольные карандаши. Уголь в них смешивался с воском, чтобы не смазываться от трения и дольше сохраняться. Да и бумага была не совсем обычная. После высыхания, готовые листы смачивали в какой-то жидкости, что тоже продлевало их срок хранения. Правда, место лака в этом списке мне было непонятно. Так или иначе, начал я с маленького бумажного производства, где уже были сложены и готовы две большие стопки ровных листов.

– Их осталось только замотать в ткань, и можно будет забирать. К вечеру они будут возле дома старейшины, – отчитался мне мужчина.

– Спасибо. Если нужно будет помочь донести, просто позовите меня, я помогу.

Согласно кивнув, он вернулся к работе. А я отправился дальше. Карандаши и лак делались в одном месте, и совсем не далеко, поэтому к моменту, как я подошел, меня уже встречал на пороге муж Лиры. Он показал мне, что все готово и тоже пообещал доставить к дому до вечера.

Дела делались быстрее, чем я мог подумать. Осталось набрать еды, проверить лошадей и не забыть ведра для них. Наша гужевая лошадка в этот раз не сможет сопровождать нас, потому как ждет малыша. И поэтому надо будет посоветоваться в конюшне с кем-нибудь и выбрать нового помощника.

Как легко решить любой вопрос? Знать того, кто сможет решить его за мгновение. Кого-то, кто давно занимается подобными вопросами, и попросить его о помощи. Так я и сделал, когда дело коснулось припасов. Когда каждый делает свою работу, которая ему действительно приятна, люди работают не ради награды, а ради блага ближнего и собственного. Жаль, что такая система не подойдет людям за лесом. Хотя, может мне и удастся изменить это.

Лира помогла мне с провиантом. Так как я в первый раз организовывал поездку к башням, не знал, что можно было бы взять. Мне дали несколько круглых хлебных лепешек, тонко нарезанное засоленное мясо в специях, сыр, процесс приготовления которого до сих пор не укладывался в моей голове, отварные яйца и крепко взбитое молоко. Это были не взбитые пушистые молочные сливки, но и не сливочное масло. Это было что-то другое. Густое, нежное и очень вкусное. Этого точно хватит на целый день.

В конюшне мне порекомендовали молодого жеребца для перевозки груза. Статный и сильный зверь. Конюх заверил, что жеребец хоть и молодой, но послушный и хлопот не доставит, поэтому я попросил подготовить его и наших со стариком лошадей, и, с чувством выполненного долга, отправился домой, чтобы тоже собрать все, что мне могло понадобиться.

День продолжился, но после того как я закончил с подготовкой, он внезапно стал серым, тянулся безынтересно и даже немного нудно.

Как и обещали, к вечеру груз стоял на заднем крыльце дома и ждал. Лошадей нужно было забрать рано утром, чтобы ночь они провели в комфорте и набрались сил.

Утром меня, как обычно, в такие дни разбудил Мидри еще на рассвете. Не знаю, был ли у них с Дриной разговор вчера, но подавленным или расстроенным он не выглядел, даже наоборот, еще довольнее и ехидней, чем в предыдущие поездки. Видимо сегодня мне достанется вдвойне.

Все наши стоянки всегда приходились на одни и те же места, поэтому через пару часов мы остановились позавтракать. До первой остановки, что очень странно, старик так и не заговорил со мной. Завтрак тоже прошел в относительной тишине. Он только похвалил меня за то, что я догадался взять его любимый сыр.

К ближней башне мы добирались еще часа четыре, может немного меньше. И тоже добирались в тишине или в разговорах не по делу. А я не торопил старика. Раз он согласился рассказать все, значит расскажет. Как и было обещано, он позволил мне идти с ним. Я взял один тюк с грузом, взвалил его на плечи и пошел за Мидри. Лошадей мы оставили там же, где до этого с ними сидел я. Устроили им поилку из ведер и лиан и привязали за длинные поводья к корням деревьев, чтобы не забрели чащу без нас.

С каждым шагом лес вокруг нас будто становился плотнее. Словно внутри зеленой стены были еще стены. Если немного расслабить глаза, деревья сливались в подобие высокого забора. Мы остановились перед двумя, растущими аркой и сплетающимися вершинами деревьями. Арку полностью заграждали цветущие лианы, на которых гроздьями росли маленькие фиолетовые цветочки. Их лепестки были настолько нежными, что, казалось, будто они сделаны из чистейшего, самого прозрачного стекла в мире. Лозы слишком аккуратно оплетали деревья, выдавая людское вмешательство. Каждый отросток лианы свисал вниз, не переплетаясь с другими, будто штора. Да, это сравнение подойдет лучше всего. А запах вокруг этого места стоял опьяняющий, сладкий, мне даже стало дурно от него. Это тот самый запах, который старик приносил на себе, только в этот раз чистый, без примеси пыли.

Мидри осторожно раздвинул цветущие лозы и впустил меня внутрь. Перед глазами предстала небольшая, залитая солнцем поляна, посреди которой стоял маленький круглый домишко из обтесанного камня. Вернее, он не то чтобы маленький, но точно не достоин гордого звания башни. Рядом с домом расположились грядки со странными травами, которые я не видел даже в малом саду, кусты и деревья, усыпанные ягодами всех цветов. Дерево, чьи ветви полностью облеплены маленькими вытянутыми оранжевыми ягодками, колючий куст с красноватыми ягодками побольше, невысокий кустик голубых, почти синих ягод. И много-много трав.

– Простите, но разве башни не должны быть высокими? – Я не смог удержать этот вопрос в себе. Я спросил из интереса, а не с целью высмеять.

– Не суди по первому взгляду. Не только сейчас, но и вообще. Иначе рискуешь ошибиться. На самом деле, эта башня очень высокая, просто начинается она не на земле, как ты привык считать, а глубоко под ней.

Подземные башни? Кто мог додуматься до такого? Это же практически идеальное убежище, даже один – два этажа, уже хорошо. Но и такой небольшой проект невероятно сложно осуществить.

Мы вошли через очень широкую дверь, больше похожую на ворота. Сразу за дверью начиналась такая же широкая винтовая лестница вниз, она проходила по спирали, вдоль чистых белых стен. Ступени, тоже очень широкие, и, по-видимому, тяжелые, выглядели невесомыми. Если взглянуть на противоположную сторону, или наверх, видно, что под ступенями нет ни единой подпорки, они просто выходят из стены, будто их ничто не держит. Сами стены, как я уже сказал, изнутри были выкрашены в чистый белый цвет и сложены с углублениями внутри них, напоминающими книжные полки. В этих каменных книжных шкафах хранится вся Память этого мира. Так много книг я не видел ни в одной посещенной мной библиотеке, а повидал я их немало. Но при этом стены не были заполнены и наполовину.

А еще, несмотря на то, что башня под землей, в ней было достаточно светло без всяких свечей. Солнечный свет проходил сквозь застекленное окно в крыше, и рассеивался по башне при помощи системы зеркал. Потрясающее зрелище, если не обращать внимания на танцующие в отраженных лучах миллиарды пылинок. Вот почему от Мидри так пахло пылью каждый раз.

Пока мы спускались, нам на лестнице повстречался скелет в мантии, но не тот, что еще позавчера ушел из деревни, на этом был коровий череп с такими же алыми, разветвленными в несвойственной коровам манере, рогами. Мы спокойно прошли мимо него, пока он перелистывал одну из книг, усевшись на ступеньку. Он словно нас и не заметил.

В самом низу башни располагалась просторная комната с несколькими высокими столиками, за которыми стояли такие же скелеты, только с разными черепами. Кто-то из них просматривал книги, кто-то делал записи. Еще один скелет, сидя на полу, распускал собственную мантию на нитки, чтобы скрепить ими листы и сшить их в книгу. Старейшина попросил напомнить ему, добавить нитки и новые иглы к грузу на следующий месяц. Тут же был и муж Рулы. По правде говоря, узнал я его не по оленьему черепу, потому что здесь был еще один такой же, а по наименее истрепанной мантии. Он-то и был тем, кто, сидя в окружении книг, перечитывал их одну за другой. Хотя могут ли они читать, если у них нет глаз?

Многого я разглядеть не смог, потому что до конца мы так и не спустились, не вошли комнатку на дне башни, а лишь оставили груз у подножья лестницы и начали подъём на поверхность. Задержав взгляд, я успел только мельком заметить несколько дверей в дальней от меня части стены, но, думаю, мне просто показалось из-за теней. Иначе, какой может быть смысл в дверях в башне, которая этажей на десять уходит под землю? Подъем на поверхность дался мне сложнее, чем спуск. Мы несколько раз останавливались передохнуть, прежде чем выбрались на поверхность. Я жадно хватал свежий чистый воздух, хотя, наверное, той пыли, что я вдохнул внутри, хватило бы, чтобы вырастить одно пшеничное зернышко.

Прежде чем уйти к лошадям, мы набрали трав и ягод для отвара, и немного почистили грядки, чтобы придать им ухоженный вид. Сейчас, глядя на надземную часть башни, думаю, я хотел бы жить где-то тут, в лесу, иметь маленький домик, такие же маленькие грядки, пару овечек и коров. Хотел бы жить вдали от суеты и людей.

– Ну что, как тебе увиденное? – Мы двинулись к нашим лошадям.

– Не думаю, что у меня найдутся слова. Сама башня уже поражает воображение. Построить её так глубоко под землей, еще и из камня, еще и с такой широкой и длинной лестницей. Книжные полки в углублениях стен. Тот, кто проектировал эту постройку – гений, и это самое скромное слово, которым можно его описать. Система зеркал для подачи света, еще и настолько продуманная, чтобы в любое время дня свет просачивался до самого низа башни. Это великолепно.

– А как тебе то, что творилось внизу?

– Они и есть Драулы? – Кусочки мозаики наконец сходились.

– Да. А ты догадливый. Но понял ли ты, что они делают там, на самом дне башни?

– Записывают историю?

Мидри кивнул мне.

– Давай перекусим, и по пути во вторую башню я расскажу тебе все, что нам известно о Драулах.

Мы расстелили покрывало и достали еду. Трапеза закончилась быстро. Пока я собирал вещи, Мидри мастерил очередной букет из трав и перебирал ягоды.

– Драул, что в самом низу сидел в окружении книг и читал? Это был муж Рулы, я прав?

– Да. Это он. А тот, которого мы встретили на лестнице – мой старший брат. Он тоже не так давно в башне, и все еще продолжает просматривать книги. Прежде начать записывать полученную Память, Драул должен изучить все, что уже имеется в башне, чтобы знания не были записаны дважды. Правда, мне кажется, что каждая башня хранит в себе примерно одни и те же тексты.– Старик ловко запрыгнул в седло, и я поспешил за ним.

– Так как происходит их становление Драулами? Как долго они остаются такими?

– Мы знаем многое о мире, но не себе самих. Все что я знаю об обряде, что проходят его лишь мужчины, и делаем мы это для защиты наших жен и дочерей от такого несчастного существования. Надевший череп золотого зверя неминуемо умирает, и ровно сотню дней после этого он должен лежать недвижимый. Его нельзя беспокоить, на него нельзя смотреть, такие ходят разговоры, но на самом деле все для того, чтобы не потревожить вливающуюся в будущего Драула Память и не травмировать тех, кто любопытства ради захочет посмотреть на гниющее тело.

– То есть это тоже вроде легенды, чтобы защитить жителей?

– Да, именно. Особенно, чтобы защитить семью принявшего проклятие мужчины. Наша последняя попытка помочь ему, облегчить страдания. Вдобавок ко всем выпавшим на его долю мукам, после того, как мертвец воскреснет Драулом, все его воспоминания о жизни исчезают. На них попросту не остается места. Поэтому они не узнают ни жен, ни матерей, ни собственных детей.

– И как много Драулов сейчас есть? Они могут покидать башню?

– Грядки снаружи сделали они сами. Но таких трав и ягод в нашем лесу почти не найти. Мы не знаем, чем именно они заняты, когда живых нет рядом. А насчет их численности, в обеих наших башнях, может, наберется полтора десятка. А насчет остальных башен, даже не знаю. Остались ли Драулы за пределами леса? Мне и самому было бы интересно узнать.

– За пределами леса? – От удивления я чуть не выпустил поводья. – Но ведь все Инджен живут в лесу, в деревне. Или вы хотите сказать, что Драулы племен, которые присоединились к вам, из-за людей снаружи, еще могут быть в тех башнях? Но им же тысячи лет, разве нет?

– Помнишь те письмена, которые я наносил на кости?

– Да, только я смог понять лишь несколько слов.

– Это что-то вроде стиха, в котором народ извиняется за то, что взваливает всю ношу на одного человек, и в то же время это обещание, освободить проклятую душу, когда она исполнит свой долг.

Благодарим за принятое проклятье, и просим прощения за твою раннюю смерть.

Мы сохраним твою жертву в сказаниях, а мир взамен простит тебе каждый грех.

Пронеси Память прошлого в будущее, запиши все, что узнал, до конца,

В день, когда знания кончатся, освободится и твоя душа.

– То есть, Драул перестанет двигаться, когда запишет все, что узнал?

– Да, именно так.

– И все эти знания, Память, передается Драулу из черепа животного? Но куда? Если это высохший скелет, то куда поступают знания? Орган, который может их сохранить и обработать истлевает вместе с телом.

Старик угрюмо покачал головой. Недалеко показалось то самое выжженное дерево, а возле него лежала только что родившая лосиха. Она вылизывала свое дитя, смывая с него собственную кровь и обнажая золотистую шерстку. Мидри остановил лошадь и направил её по другому пути.

– Золотые звери священны для нас, потому что они, в отличие от других, благодаря своим рогам, могут накапливать Память. По ночам рога резонируют с кровавой луной, и знания откладываются именно в них. Чем больше знаний несет в себе зверь, тем сильнее изменяются его рога, ветвятся и изгибаются. А третий глаз посреди их лба может определять, в каком месте трава больше напитана водой, и, соответственно, Памятью.

– Тот лосенок родился золотым, значит, скоро в деревне опять будут похороны?

– Нет, почему же. Золотые живут дольше обычных животных, и вырастают они крупнее сородичей. До того как этот лосенок заберет с собой еще одного из моего племени, я могу и не дожить. Думаю, это был вообще мой последний обряд. Нужно начинать готовить преемника.

Мидри, хоть и был почтенного возраста, но глядя на него, было сложно сказать, сколько именно лет он прожил. Волосы уже давно тронула седина, которая у этого народа превращала волосы в идеально белые нити, а лоб испещрен морщинами, как и внешние уголки глаз, а все его ехидные улыбочки.

– Не говорите так, вы еще вполне можете оставаться старостой деревни. Сколько вам? Шестой десяток идет, или пятый?

– Мне скоро восемьдесят, юнец, еще год или два, и я уже не смогу отвозить бумагу Драулам. Я и так в последние годы с трудом могу осилить поездку, так еще спускать груз до самого низа башни. Не протяну я так долго. Возьму в преемники мужа Гриты. Он мужчина видный, умный, да и мастерство его дольше останется с деревней.

– С этим не поспоришь.

– Сначала я хотел тебя в преемники записать, но не уверен, останешься ты у нас или нет. – Он обернулся на меня и чего-то ждал будто. Но чего?

– Я бы не смог. Да и вряд ли ваши люди приняли бы чужака на месте старосты.

– А вот если бы еще ты и Дрину в жёны взял, то точно бы остался и уже и думать забыл о своем городе.

– Вы опять за свое? Вам не хватило разговора с дочерью вчера? – Видимо она так и не смогла отругать отца, а надо было, и хорошенько. Вот, наверное, чего он выглядел таким довольным с утра.

– Я бы, на твоем месте, у следующей башни нарвал Дрине букет, это её любимые цветы. Ей нравится этот сладкий запах. – Он не переставал насмешничать. Интересно, все люди к старости становятся невыносимо ехидными? – И кстати, пусть будет услада для твоей души, меня отругали, но только за то, что раскрыл тебе её симпатию. Так что вы уж наберитесь смелости, да порадуйте старика.

До второй башни мы снова ехали молча, потому как каждое моё слово старик обратил бы в насмешку или издевку. Тут, как и в первой башне, путь проходил через цветочную арку. Только в этот раз деревья, образующие проход выглядят немного иначе. Они переплетаются не совсем в форме арки, а скорее как дверной проем. Простой прямоугольник. И сами деревья значительно тоньше, будто им совсем не много лет.

Я собирался спросить о причине такой странности, но старик опередил меня. Он точно читает мысли.

– Здесь есть один странноватый Драул, который любит испытывать то, что заинтересует его в книгах. Не знаю, сохранились ли у него воспоминания из прошлой жизни, или же дело в том, какой на нем череп, но он, в отличие от остальных, не против понаблюдать за людьми, поэтому просто воспринимай его как любопытного ребенка.

И действительно, пусть внешне башня и выглядела в точности как первая, у двери зачем-то висел колокольчик.

– Этот колокольчик тоже его рук дело? – Я не удержался и позвонил, будто оповещая о нашем приходе.

– Да, правда, не знаю зачем, они все равно не слышат. Не слышат, не видят, не говорят.

– А как тогда они пишут или читают?

– Чего не знаю, того не знаю.

И изнутри башня была как предыдущая, разве что книг в стенах было больше, запах пыли смешивался с невыносимой сладостью тех самых цветов, и источником его было дерево, растущее в самом центре нижней комнаты. Когда мы спустились к подножью лестницы, я пригляделся и понял, что это вовсе не дерево, а цветущие белым лианы, полностью опутавшие Драула-лося и его широкие рога. А тот будто и не замечал тяжести, лишь спокойно записывал что следует, кажется, даже не испытывая никакого дискомфорта.

Здесь был лось, два оленя, два козла и один непонятный мне череп. Похожий на козлиный, но его рога были загнуты. Точнее одна пара рогов была загнута почти над пустыми глазницами, а затем резко поднималась вверх, вторая пара обрамляла его голову короной и загибалась назад, а третья росла как у быков, расходясь в стороны и поднимаясь потом вверх. Он словно носил алый венец на голове. Видимо это и есть тот Драул проказник.

Заметив мой взгляд, он оторвался от книги и подошел к лосю, сорвал с его рогов пару гроздей цветов и протянул мне. Эти цветы пахли немного мягче, чем те фиолетовые у входа, и имели чистейший белый цвет.

– Похоже, он почувствовал в тебе родную душу. – Старик посмеялся и хлопнул меня по плечу.

Я все же принял цветы от шестирогого и мы начали подниматься к выходу. Драул последовал за нами, будто провожая. Мидри заверил меня, что он всегда так делает, а иногда даже дает листочек со списком того, что ему необходимо для проверки очередного знания. Так случилось и в этот раз. Уже у самого цветочного прохода, проказник порылся в складках ткани и вынул из коряво нашитого на мантию импровизированного кармана листок с требованиями, а после ткнул меня пальцем в плечо.

– Еда на декаду для одного, топор, инструменты для дерева, человек, шерсть, тонкий прут из метала, две длинные и толстые иглы. – Мидри прочел вслух. – Видимо человеком из списка выбрали тебя.

– Меня? Зачем я ему? – Меня вмиг охватила легкая паника. Пусть и с едой, но я мало приспособлен к одинокой жизни в лесу, как бы ни стремился к ней. Да и навыки мои, было ли их достаточно, чтобы выполнить задание Драула? Сомнения червем шевелились где-то в груди.

– Наверное, он хочет освоить что-то новое, и если получится, то сразу обучить тебя, чтобы ты потом мог передать эти знания в деревню.

– Но почему я? – Вопрос адресовался уже самому Драулу, но он меня не слышал. Зато понял нарисованный в воздухе вопросительный знак, пожал плечами, снова ткнул меня, будто проверяя мышцы на прочность, и поднял вверх два пальца, после чего указал на первую строку в своем списке.

– Ничего не поделаешь. Мы должны исполнять их редкие просьбы. Завтра снова приедешь сюда. На две декады.

– Но я не хочу провести почти месяц среди молчунов и пыли.

– Не веди себя как ребенок, будь добр. Поспать можно и на улице, если так смущает пыль, одеяло, котелок, еду, мы дадим тебе все необходимое. Не исполнить их просьбы мы не можем. Из благодарности к их жертве ты должен будешь вернуться. – Судя по голосу, старику и самому не нравилось то, как все обернулось. Весь путь до стоянки он молчал и размышлял о своем. Зато заговорил во время нашего перекуса.

– Знаешь, это может быть для тебя полезно. Ты же хотел узнать о нас? Можешь читать записи в башне, можешь понаблюдать за Драулами и узнать что-то новое. Шестирогий тоже, может, ответить на твои вопросы, в своей собственной манере, конечно же. Во всем есть свои плюсы.

Путь до деревни, пусть и не близкий, мы преодолели легче, чем обычно. Мидри сразу распорядился, чтобы мне подготовили груз, припасы и необходимые вещи. Целебный деревенский напиток в ту ночь имел привкус горечи. От травы, или от моих собственных мыслей? Не знаю. Знаю только, что не хочу уезжать в башню.

– Отец сказал, тебя попросили к Драулам на обучение. Не переживай. Там хоть и жутко, но безопасно. – Дрина подсела ко мне, когда я сидел на крыльце их с Мидри дома и размышлял.

– Говоришь так, будто бывала уже там.

– Да, бывала. Иногда они зовут женщин, чтобы обучить новому ремеслу. Ткачеству, например, или, чтобы поведать о новых съедобных растениях и о том, как их готовить. Они зовут нас для тех дел, в которых бесполезна грубая сила или нужны руки поменьше. Немножко несправедливо, но их цель эффективно передать знания, а значит, выбрать того, кто им больше подходит.

– Тебя тоже позвал шестирогий?

– Нет, я была только в ближней башне. А об этом Драуле мы и сами ничего не знаем, разве что только то, что вышел он не из нашей деревни.

Откуда тогда мог взяться неизвестный Драул, который к тому же, возможно, сохранил часть памяти. Если бы он просто шел с другой башни до леса, его бы точно заметили люди. Да и как далеко ему пришлось бы идти? Другие башни, если и остались целы, разбросаны по всему миру, а люди такое создание бы заклеймили чудовищем.

– Ладно, так или иначе, – она встала, отряхивая платье, – не грусти сильно. Эти дни пролетят так быстро, что ты и глазом моргнуть не успеешь.

– Ошибаешься. Я так привык ко всем вам. Будет очень тяжело без звуков деревни, голосов отовсюду, без твоей еды. – И без тебя, хотел бы я сказать, но слова застряли в горле. Признаться ей в чувствах сейчас – прихоть, которую я не могу себе позволить.

– Тогда закончи работу в башне за декаду и возвращайся раньше. За букет, кстати, спасибо, отец сказал, что он от тебя. – Девушка улыбнулась и легонько коснулась моего плеча.

Точно, я ведь убежал тогда, так и не отдав Дрине букет. Дурак. Надо будет не забыть, потом поблагодарить старика.

Она оставила меня размышлять в одиночестве, и я еще долго смотрел в глубокое черное небо под звуки веселья остальных. Да, наверное, мне было бы лучше сейчас веселиться с ними, но я позволил грустным мыслям заполнить голову, и портить гулянья своим безрадостным лицом было бы неправильно. Пусть веселятся, пусть радуются. А я пока впитаю эти звуки и запомню их, потому что впереди меня ждут двадцать тихих ночей, наполненных только звуками леса.