Переезд в будущее на Запорожце

29. 08. 1988 г.

Пролог

Надо всегда помнить, что «Гордыня – Мать всех пороков»

И что порой, в самом ничтожном, скрыто величайшее, а в величии ничтожество.

По привычке, он проснулся рано, когда на полу перед балконом, ещё блестело лунное пятно. Он хотел было вскочить и собираться на работу, как вдруг вспомнил, что сегодня была суббота, и впереди целых два дня выходных. И частных заказов, на сборку мебели тоже не было. А значит, он мог еще поваляться в постели часок другой, никуда не торопясь. «А лучше, вздремнуть ещё немного», подумал он, сладко зевая. Он заложил ладони под голову, закрыл глаза и стал себе внушать, что фокус его зрения, медленно смещается к макушке, мысленно представляя себе все то, что мог при этом увидеть. Он повторил это несколько раз, но, снова заснуть, как-то не удавалось. Он открыл глаза, и с удивлением обнаружил, что яркое лунное пятно давно пропало, растворилось в сизой дымке раннего утра! Вот блин, почему, когда просыпаешься, то помнишь, что проснулся, а когда засыпаешь, нет!

Мамин старенький диван, сломанная пружина которого, торчала сквозь обивку и больно колола в бок, жалобно «вскрипнул», когда он, опустив ноги на холодный пол потянулся к «телику». Подключив «стабилизатор», щелкнул кнопкой пуска, и стал ждать, когда тот нагреется. Вскоре экран посветлел и выдал настроечную рамку под отвратительный писк. Звучным щелчком тумблера, переключил на «второй канал», где, уже неделю подряд, шёл двадцать какой-то съезд. И наш бровастый Генсек, неспешно шамкая, ворковал речь, вещая о планах пятилетки, под бурные овации и продолжительные аплодисменты. Затаив надежду, что программа может изменится, выключать не стал, и опять растянулся во весь рост. На что диван тут же «отозвался» удручающим скрипом. Не зря говорят «сапожник без сапог», это как раз про него. Уже, наверное, не один десяток «мягких уголков» перелицевал, по городу, а себе сделать, все как-то «руки не доходят». И надо-то, шесть метров обивочного материала купить. Но, то денег иногда не хватало, то потом копил их, то на телевизор, а потом на машину.… О! Да! И как это он мог, забыть о нем! У него же теперь была своя машина! И не важно, что это всего лишь трижды перепроданный «Запорожец». И что он только вчера вечером, с прежним его владельцем, завершили сделку, подписав все нужные документы в ГАИ. Важно одно, сейчас его личная машина стоит во дворе у его подъезда. И поблескивая полировкой под сенью раскидистого клена, «оповещает» всю округу, что теперь, он, не какой-то там «безлошадный» пешеход, а самый, что ни наесть, автовладелец!

Из соседней комнаты послышался всхлип. Он вскочил и метнулся глянуть, что случилось! Ах да! Он же сегодня с сынишкой, один за всех, и за папу, и за маму и бабушку. Но там оказалось всё в порядке, Семен безмятежно спал, и звучно радуясь чему-то в слух, счастливо улыбался. Так, подумал Иван, пока есть время надо «шуршать», а то, когда он проснется, эта идиллия быстро закончится. Нет, с одной стороны было замечательно, что у него родился сын, здоровый бойкий мальчуган, но с другой, это требует столько внимания и терпения, а главное времени, чего у него просто не было! И он порой, нет-нет, да и вспоминал украдкой, о вольной холостяцкой жизни. Так обуреваемый воспоминаниями, он пошёл на кухню варить манную кашу. Если вообще можно назвать кухней, эту маленькую комнатку, разделённую на два хозяина, со старой кирпичной печкой, стоящей здесь с тех времен, когда ещё не было центрального отопления и квартиры отапливались углем. Так что, в этой кухне было так тесно, что кроме стола и холодильника, в ней больше ничего не помещалось. И ему еще свезло, что его мама, была основным квартиросъемщиком, и ей полагалась «большая» половина. В другой «кухне», что принадлежала молодой семье, подселённой в еще одну комнату этой квартиры, холодильник уже не помещался.

В точности исполняя мамину инструкцию, по приготовлению каши для ее любимого внука, он включил электроплитку, стоявшую на столе, на неё водрузил алюминиевую кастрюльку, вылил остатки воды на донышке оцинкованного ведра, которым решались все вопросы водоснабжения, и подождав пока та закипит, добавил молока до ее половины. И, будучи абсолютно уверен, что успеет! В три прыжка на два лестничных пролёта, пулей выскочил из подъезда. Пробежать пятьдесят-шестьдесят метров до водокачки, что снабжала весь район Элеваторских двухэтажек, для него было секундным делом. Подвесив свое ведро на крючок водосточной трубы, что торчала прямо из отверстия в стене, круглой кирпичной башни, дернул железное кольцо специального рычага. И, под ударом холодной шипящей струи, за пару секунд ведро наполнилось до краев. Перекидывая его из руки в руку, по ходу движения, и не расплескав ни капли, что почти всегда удавалось, в «шесть секунд» он был уже дома. Однако, как он ни старался, все равно еле успел. Судя по характерному запаху из кухни, молоко чуть не сбежало. Опустив ведро, на его законный табурет, и обжигая пальцы, он снял кастрюлю, и протер плитку. Достал, из шкафчика, бумажный кулёк с «манкой», поставил кастрюльку обратно и, уже никуда не торопясь, довел дело до конца. Покончив с кашей, он приготовил яичницу, на большой сковороде, с салом, и репчатым луком с помидорами. Поставил кипятить чайник, и вдруг услышал знакомые шаги на лестнице. Мама! Уже седеющая и склонная к полноте, но всё ещё очень миловидная женщина. Её шаги, дыхание и голос он бы узнал из тысячи похожих звуков. Он вышел ей на встречу и взял авоську из ее рук.

– Ну, чего ты, я пока еще сама, по этой лестнице поднимусь. – Наотрез отказывалась она, от предлагаемой помощи. – Рано меня в старухи списывать! Просто, устала очень, сегодня четыре вагона со «шротом» разгрузили. А под утро, еще два с «костной мукой» подогнали, вот и задержалась немного ….

Так за разговором, он организовал временный столик, в комнате перед диваном из двух табуретов и большого куска толстой фанеры. Накрыл его клеёнкой, и они сели завтракать. Любимый внук Сенечка, оккупировав бабушкины колени и распоясавшись в конец, под её защитой, со словами «я сям», тоже завтракал, отчаянно размазывая свою кашу везде, где мог дотянуться, и попутно кормил бабушку. Потом они пили чай и, не сразу обратили внимание, что доклад Генсека давно закончился, и по «телеку» уже шёл фильм «Кавказская пленница». Иван, не раз, видевший эту комедию, по привычке, закинул руки за голову, и, откинувшись на спинку дивана, лишь «в пол глаза» следил за сюжетом. А сам себе думал, «вот как бы так, не зря, но в радость, провести эти выходные дни». На удивление, Семен, обычно назойливый как муха, напротив, сидел тихо-тихо у бабушки на руках и «во все глаза» смотрел «телик».

– Ой! – где-то к середине фильма, зевнув, сказала мама. – Что-то я совсем расклеилась такое кино хорошее, а у меня глаза слипаются, пойду, прилягу.

– О, мам, а что, если я проедусь на машине, потом, ненадолго, а? – Он скорчил смешную рожицу попрошайки.

– Да езжай, конечно. Для чего же ещё машина-то, как не ездить на ней. Только будь осторожней! – И перейдя на шёпот, кивнула в сторону внука. – Может, и его с собой прокатишь, если не долго, а то он, мне никакого покою не даст.

– Замётано! – Радостно согласился он.

Досмотрев фильм, он, на скорую руку, прибрался в комнате. И одев Семена, тихо нашептывая ему, про «что-то очень-очень интересное во дворе», они вышли из подъезда и сели в машину…

Из проулка, со всеми предосторожностями, он повернул на Горную улицу, а через квартал, свернул на Вокзальную. Но, до вокзала не поехал, не желая попасть в интенсивный поток транспорта, обычный в том районе, а свернул в длинный проулок, через «частный сектор». Где с недавних пор, шло строительство. Старые усадьбы, утопавшие в зелени садов и огородов, постепенно сносились, а на их месте вовсю гудела строительная техника.

– Пап мотли, какая босая масына! – удивлялся Семен, тыча пальчиком в лобовое стекло.

– Ну, это Экскаватор, видишь у него ковш впереди, на большую-большую руку похожий, он им землю роет.

– Касяватай! – Выпалил Семен, широко раскрытыми глазами разглядывая все происходящее вдоль дороги что было в новинку для него.

Поднявшись по проулку, до широкой и ровной улицы Горной, он свернул налево, в сторону своего квартала. Ему, конечно же, очень хотелось газануть от души, и погонять! Но, «с этим непоседой сильно не разгонишься», подумал он, «а то, чего доброго, лоб расшибёт, да и домой нам пора». Он ехал тихонько, тридцать пять – сорок к.м. в час, не больше. Их обгоняли редкие машины, и некоторые водители ему недовольно сигналили, за его, столь робкое, поведение на дороге. Но он, не обращал на них никакого внимания и потихоньку доехал до своего микрорайона. И, уже было собрался повернуть в проулок своего квартала. Как сделал то, чего делать ему, ни в коем случае, не стоило!

– Ну, что? Домой поедим!? – спросил он у Семена.

Тот, быстро сел на место, скорбно сморщил носик, и его глазёнки, в горьком разочаровании, слезно заблестели. Это могло означать только одно, обиду навсегда! Ну, по крайней мере, до ужина, уж точно!

– Ладно, ладно, я пошутил. – Он ласково улыбнулся. – Мы же, с тобой, еще много, где не ездили, так?

– Да! – Мгновенно сменив настроение, звонко ответил тот. И уже повернувшись к окну, в конец удивил, когда вдруг добавил: – Будь плоклят тот день, када я сей за баланку этого пысоса! – При этом, всплеснул ручками, в точности ка герой фильма, сказавшего эту фразу.

– Ну, надо же! Вот память! – Прошептал Иван сам себе, качая головой. «И вот как, этим мелким пришельцам это всё удаётся» думал он, вспомнив, с каким трудом прошла сдача экзаменов в автошколе. Вот бы ему тогда, такие способности!

На встроенных авточасах было десять-тридцать, до обеденной каши было ещё уйма времени. И он проехал мимо своего проулка дальше, по Элеваторной Улице, что выходила на окраину города. Но, возникший было соблазн, по пылить проселками, по перелескам и полям или к озеру «Ханскому», быстро пропал! Когда, ещё издали, заметил длинную колонну машин, у переезда. Не желая, стоять и ждать, когда пройдёт поезд, а потом ждать ещё, пока проедет колонна машин, он свернул в право, на «Зелёную». Эта Улица, именовалась в народе, не иначе как «Немецкая слобода». Потому, что здесь преимущественно жили немцы, переселённые сюда с Поволжья, ещё во время войны. Аккуратные домики ослепительно белые, обрамленные голубыми наличниками и фронтонами, да резными крылечками, утопавшие в зелени садов и цветников, плюща и дикого винограда. Они выстроились как на конкурсе, поражая красотой усадьб. Казалось, что даже асфальт тут был лучше, хотя выбоин и трещин здесь было столь же, как и везде. Семен, всю дорогу вертевшийся как юла, замер в созерцании пейзажа. Улица была довольно длинной и упиралась в «Промзону», каменного карьера. Его давно закрыли, и брошенный котлован, на радость всей окрестной детворы, стал не большим озером-царством брызжущего визга, с крутыми берегами. «Во! Сгоняю ка я, искупнусь и тогда уж точно поедем домой» подумал он, с удивлением отметив, как быстро, солнце нагрело асфальт. Ещё и одиннадцати нет, а горячие волны воздуха уже, искривляли пространство впереди. Он не сразу заметил, что сквозь это зыбкое марево, поперёк дороги, медленно перекатываясь, струился такой же зыбкий туман. «Нет ну, откуда взяться этому туману в столь солнечный час?» подумал он «Вряд-ли такое может быть, это скорее дымка похожая на туман». Казалось, будто вся цветочная пыльца, со всех клумб и цветников собралась в одно маленькое золотистое облако с розоватым отливом, и по воле легкого ветерка, потянулось, с одной стороны улицы на другую «в гости». Он притормозил, чтобы вдруг не наехать на кошку или собаку, да и мало ли на что, ещё, можно налететь при такой плохой видимости. И не зря! Как только он въехал в эту радужную пелену, его машину резко отбросило вправо и крутануло так, будто попал на зимний гололёд ….

Приехали!

«в 2119 год.»

…«Запорожец», во что-то гулко грохнулся аж зазвенел, и замер как вкопанный. «Ну, вот и прокатился!» подумал он, чувствуя, как горький комок, обиды и негодования, подкатил к горлу. В голове мгновенно пронеслись последние дни. Все мытарства с учебой и получением водительских прав, и, в чем и сколько пришлось себе отказывать, чтобы скопить деньги на машину! Он, машинально, пытался сдать назад, потом ещё, вот уже и педаль газа до упора, и двигатель, на предельных оборотах, взвыл до звона в ушах и… ничего. Никакого движения, Запорожец, ни качнулся, ни вздрогнул. – А, чёрт возьми! Чего дергаюсь-то, ничего ж не видно! – Вслух пробормотал он, самому себе. И только тут до него дошло, что действительно, за окнами машины стояла непроглядная тьма. Не иначе, как внезапно налетевшая грозовая туча заволокла всё небо. Открыв двери и по пояс, провалившись, в густую мокрую и, «черт бы побрал эти модные шорты», колючую траву, вышел из машины. Снаружи по-прежнему было темно и сыро. Хотя никакого дождя, не наблюдалось, даже ветра не было. К его немалому удивлению, сквозь кроны обступающих вокруг деревьев, мерцали искорки далёких звёзд! «И чем же, я был так занят, что не заметил, как пролетело столько времени, что опять наступила ночь? Нет, ну не может быть такого. Вот, только что, тихо ехал по ровной и прямой дороге. По залитой полуденным солнцем, и по цвету, и по названию, Зеленой улице! Ну, легкая дымка, на секунду перегородила путь. Но он и газ сбросил, и притормозил и… все равно, случилось то, что случилось! «Вот же, где-то тут, совсем рядом, должен быть асфальт» уверенно предположил он, с трудом продираясь сквозь густой кустарник. Но, углубившись в чащу леса на пятнадцать-двадцать шагов, вернулся обратно. «Занос был коротким, мягким» прикинул он, включая свет в салоне и заглушив двигатель. «Я не мог оказаться далеко от дороги, но машину-то могло и развернуть, а тогда проезжая часть где-то с другой стороны». Прошло, наверное, уже около часа как он продирался сквозь кусты, не теряя из виду свет от машины. Он излазил всё вокруг, вдоль и поперек, но, улицы нигде не было. Не было заборов, калиток, гаражных ворот, ни одного светящегося окна, не было фонарей, всегда так уютно освещавших улицу. Был только жесткий кустарник да высокая трава, изрезавшая ему ноги до колен. Шлёпанцы, в которые он так легкомысленно обулся перед поездкой, потерялись почти сразу, и теперь ноги жгло нестерпимо. Тонкий вой несметной армады комаров и мошек нарастал с каждой минутой и, сливаясь в единый хор, стал похожим на гул проходящего поезда. Насекомые лезли в глаза в нос, забивались в волосы и под рубаху. Лицо, шея, руки сильно зудились. Тщетно пытаясь от них отбиться, он хлестал себя в исступлении, будто плясал «Камаринского». Вконец потеряв всякую надежду, найти хоть какие-то признаки человеческой жизни, он вернулся к машине, быстро вскочил и захлопнул за собой дверь.