Древо ангела

Lucinda Riley

The Angel Tree

© Lucinda Riley, 2015

© Бялко А., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Моей сестре Джорджии

1

Канун Рождества 1985 года

Марчмонт-Холл

Графство Монмутшир, Уэльс

Дэвид Марчмонт, продолжая вести машину по узкой дороге, краем глаза взглянул на свою пассажирку. Снегопад разошелся всерьез, отчего и так опасная езда по обледеневшей дороге стала еще более сложной.

– Уже недалеко, Грета, и, похоже, мы успеваем как раз вовремя. Думаю, к утру здесь будет не проехать. Ты что-нибудь тут узнаешь? – с надеждой спросил он.

Грета повернулась к нему. Несмотря на то что ей было пятьдесят восемь лет, ее кожа цвета слоновой кости не тронута морщинами, а огромные голубые глаза занимали большую часть личика, которое Дэвид всегда про себя называл кукольным. Цвет глаз не поблек с возрастом, но они больше не светились от восторга или ярости. Свет в них потух много лет назад, и они оставались такими же невыразительными и невинными, как у неодушевленного фарфорового оригинала, который она ему и напоминала.

– Я знаю, что жила тут когда-то. Но не помню этого, Дэвид. Прости.

– Не беспокойся, – утешил он, зная, как это всегда огорчает ее. И тут же подумал: если бы только он сам мог убрать из своей памяти ту первую, жуткую, разрушительную картину дома сразу после пожара – удушливый запах тлеющего дерева и дыма оставался с ним до сих пор, – он бы непременно сделал это. – Конечно, теперь Марчмонт уже почти восстановлен.

– Да, Дэвид, я знаю. Ты говорил мне об этом на прошлой неделе, когда заходил поужинать. Я приготовила отбивные из ягненка, и мы открыли бутылку «Сансерре». – сказала она, словно оправдываясь. – И ты сказал, что мы остановимся в самом доме.

– Совершенно верно, – с готовностью подтвердил Дэвид, понимая, что Грета постоянно испытывала необходимость приводить ему все подробности прошедших событий, даже если все то, что происходило до аварии, было ей недоступно. Осторожно руля по обледеневшей дороге и чувствуя, как шины стараются уцепиться за любую неровность, он подумал, было ли вообще такой уж хорошей идеей отвезти сюда Грету. Если честно, он и сам был поражен, когда она вдруг приняла его приглашение – после всех лет, что он уговаривал ее хоть ненадолго покинуть квартиру в Мэйфере и получал в ответ твердое «нет».

Наконец, после трехлетнего ремонта и попыток восстановить дом, ему показалось, что нужный момент настал. И она, по какой-то неведомой причине, внезапно согласилась. По крайней мере, он знал, что чисто физически в доме будет тепло и удобно. Хотя эмоционально – для каждого из них, с учетом всех обстоятельств – он не был уверен…

– Уже темнеет, – внезапно заметила Грета. – А ведь только три часа.

– Да, но я надеюсь, свет продержится, чтобы мы смогли увидеть Марчмонт.

– Где я раньше жила.

– Да.

– С Оуэном. Моим мужем. Который был тебе дядей.

– Да.

Дэвид знал, что Грета просто выучила наизусть все детали прошлого, которое позабыла. Как будто она сдавала экзамен. И он был ее учителем. Врачи, заботясь о ней, сказали Дэвиду, что он не должен упоминать о травматических событиях, но подсказывать ей имена, даты и места, которые могли разбудить что-то в ее подсознании и тем самым дать ключ к восстановлению памяти. Время от времени, когда он навещал ее, они болтали и Дэвид упоминал о чем-то, ему казалось, он видит в ней искру узнавания – но не мог быть уверен, была ли она вызвана настоящим всплеском воспоминаний или же просто узнаванием того, о чем он уже рассказывал ей. И теперь, после стольких лет, врачи – которые когда-то были уверены, что память понемногу вернется к Грете, потому что на многочисленных снимках мозга не было ничего, что указывало на какие-либо возможные препятствия для этого, – говорили об «избирательной амнезии», вызванной травмой. По их мнению, Грета не хотела ничего вспоминать.

Дэвид медленно направил машину в крутой поворот на дороге, зная, что через несколько секунд перед ними откроется вид на ворота, ведущие в Марчмонт. Несмотря на то что он был официальным владельцем дома и потратил на его ремонт целое состояние, Дэвид знал, что он – всего лишь управляющий. Теперь, когда ремонт был практически завершен, Ава, внучка Греты, и ее муж Саймон переехали в Марчмонт-Холл из коттеджа и поселились там. А когда Дэвид умрет, дом официально перейдет к Аве. Трудно было выбрать лучшее время – через несколько недель пара ожидала появления на свет своего первенца. И, может быть, подумал Дэвид, наконец-то последние годы семейной истории, когда все шло не так, как нужно, будут восполнены появлением на свет новой, невинной жизни.

Правда, всю ситуацию еще больше осложняли события, произошедшие после того, как Грета потеряла память… события, от которых он защищал ее, опасаясь эффекта, который они могли бы произвести на нее. Потому что, в конце концов, если она не могла вспомнить того, с чего все началось, как она могла бы осознать результат всего этого?

В общем, все это означало, что он, Ава и Саймон во время разговоров с Гретой балансировали на тонкой нити, пытаясь как-то пробудить ее память, но постоянно думая о том, что они обсуждали в ее присутствии.

– Грета, ты видишь? – спросил Дэвид, проезжая в ворота, – и перед ними во всей своей красе возник Марчмонт-Холл.

Невысокий дом елизаветинской эпохи изящно вписывался в волнистые силуэты предгорий, которые, вздымаясь, переходили вдали в величественные пики Черных гор. У их подножия, в широкой долине петляла река Уск, и поля по обеим ее сторонам сверкали в свежевыпавшем снеге. Из древних стен тускло-красного кирпича спереди выдавался вперед тройной фронтон, где многогранные стекла в сводчатых окнах отражали последние розоватые лучи заходящего зимнего солнца.

Даже когда старые сосновые бревна, иссохшие от времени, были жадно уничтожены пламенем пожара, что привело к обрушению крыши, внешние стены дома сохранились. Как потом говорили пожарные, отчасти это случилось благодаря сильнейшему ливню, который пролился примерно через час после того, как занялся самый первый уголек. Сама природа спасла Марчмонт-Холл от полного разрушения, оставив хоть что-то, что можно было восстановить.

– О, Дэвид, он гораздо красивее, чем казался на фотографиях, которые ты мне показывал! – выдохнула Грета. – И сейчас, подо всем этим снегом, он словно сошел с рождественской открытки.

И действительно, подъехав к дому так близко, как только было возможно, Дэвид разглядел через окно теплый свет горящих ламп и мигание елочной гирлянды. Эта картина была настолько не похожа на ту темную, мрачную атмосферу его детского дома, навсегда отложившуюся в его памяти, что он испытал внезапный прилив эйфории от этой очевидной перемены. Может быть, пожар действительно сжег прошлое, как в физическом, так и в метафорическом смысле. Жаль только, что его матери не было рядом с ним, чтобы она увидела эту замечательную перемену.

– Правда же, выглядит чудесно? – сказал он, открывая дверцу машины, отчего с ее крыши соскользнула кучка снега. – Давай скорее туда. Я потом заберу все чемоданы и подарки.

Дэвид обошел машину, открыл пассажирскую дверь, и Грета осторожно выбралась наружу. Ее ноги в открытых городских ботиночках тут же по щиколотку утонули в снегу. Когда она подняла взгляд на дом, а потом опустила его на свои погрузившиеся в снег ноги, в ее памяти внезапно что-то дрогнуло.

Я уже была здесь…

Замерев на месте, потрясенная тем, что этот момент наконец настал, она отчаянно пыталась ухватить этот кусочек воспоминаний. Но он уже исчез.

– Пошли, Грета, ты замерзнешь тут до смерти, стоя на месте, – сказал Дэвид, протягивая ей руку. Они прошли вместе несколько метров до входной двери Марчмонт-Холла.

После того как их встретила Мэри, управляющая домом, которая работала в Марчмонте более сорока лет, Дэвид отвел Грету в ее спальню и оставил там отдохнуть. Он представлял, как она, должно быть, утомлена от стресса, вызванного решением выйти из дома впервые за много лет, да еще долгим путешествием вдобавок…

После чего он спустился в кухню в поисках Мэри. Она раскатывала тесто для пирожков на новом центральном кухонном острове. Дэвид обвел глазами кухню, любуясь поблескивающими гранитными столами и гладкими, встроенными вдоль стен кухонными приборами. Кухня и ванные стали его единственной уступкой современному дизайну, когда он планировал восстановление Марчмонта. Обстановка всех остальных комнат была воссоздана в оригинальном виде – непростая задача, потребовавшая многих недель поисков и долгих дней разглядывания архивных фотографий в библиотеках, а также копания в воспоминаниях детства. Пришлось нанимать целую армию местных мастеров, чтобы быть уверенным, что все вокруг, от паркетных полов до мебели, было как можно больше похоже на старый Марчмонт.

– Здравствуйте, мастер Дэвид, – Мэри подняла глаза и расплылась в улыбке. – Джек звонил десять минут назад, сказал, что поезд вашей Тор задержался из-за снежных заносов. Так-то они должны были уже час как быть тут. Он взял «Лендровер», так что они нормально доберутся.

– Как хорошо, что он согласился ее забрать. Я знаю, как ему непросто найти время среди всех обязанностей по дому. Ну, Мэри, как вам нравится в новой обстановке?

– Ба, да тут просто чудесно. Все такое новое, свежее, – ответила она со своим мягким уэльским говором. – Поверить не могу, что это тот же дом. Тут сейчас так тепло, можно и камины не разжигать.

– А в вашей квартире удобно? – Хью, муж Мэри, скончался несколько лет назад, и ей было одиноко и неуютно в отдельном коттедже в поместье. Так что, работая с архитектором над новыми планами дома, Дэвид встроил туда несколько комнат для Мэри на просторном чердаке. После того, что случилось, ему было спокойнее знать, что в доме постоянно кто-то будет, даже если Ава и Саймон куда-то уедут.

– Да, спасибо. И оттуда такой чудесный вид на долину. Как там Грета? Если честно, я удивилась, когда вы сказали, что она приедет на Рождество. Положа руку на сердце, не думала, что я это увижу. Что она думает обо всем этом?

– Она особо не говорила, – сказал Дэвид, толком не понимая, говорит ли Мэри о реакции Греты на ремонт дома или же о ее возвращении сюда после стольких лет. – Сейчас она отдыхает.

– Вы видели, я подготовила для нее ее бывшую спальню, вдруг это пробудит ее память. Хотя спальня теперь выглядит совсем по-другому, я и сама с трудом ее узнаю. А как вы думаете, она правда так вот совсем меня не узнает? Когда она жила тут, в Марчмонте, мы вдвоем немало всего пережили.

– Пожалуйста, Мэри, не надо из-за этого огорчаться. Боюсь, мы все испытываем то же самое.

– Ну, может, оно и к лучшему, что она помнит не все, что тут послучалось, – мрачно заметила она.

– Да, – со вздохом согласился Дэвид. – Так или иначе, это будет очень странное Рождество.

– Ба, и не говорите. Я все искала по дому вашу матушку, с трудом могу понять, что ее тут нет. – Мэри сморгнула слезу. – Конечно, вам-то еще тяжелее, мастер Дэвид.

– Ну, нам всем нелегко будет с этим смириться. Но у нас хотя бы есть Ава и Саймон, и теперь, когда вот-вот появится малыш, это поможет нам пережить потерю. – Дэвид обхватил Мэри за плечи, утешая. – А теперь можно мне попробовать один из твоих пирожков?

Ава и Саймон вернулись в дом через двадцать минут и присоединились к Дэвиду в гостиной, пахнущей свежей краской и дымком из широкого каменного камина.

– Ава, чудесно выглядишь. Так и пышешь здоровьем, – улыбнулся Дэвид, обнимая ее и пожимая Саймону руку.

– Я, похоже, за последний месяц внезапно раздулась. И уж не знаю, мальчик это или девочка, но он точно будет игроком в регби, – ответила Ава, ласково взглянув на Саймона.

– Я попрошу Мэри заварить нам чай? – предложил Дэвид.

– Я схожу, – сказал Саймон. – Ава, милая, а ты садись тут рядом с дядей, да подними ноги повыше. Ее вызвали среди ночи к корове, у которой начались роды, – пояснил он Дэвиду, отчаянно пожав плечами, и вышел из комнаты.

– Я только надеюсь, что кто-то найдется и для меня, когда у меня начнутся роды, – хихикнула Ава, опускаясь в одно из свежепереобитых кресел. – Саймон вечно пытается остановить меня, но я же ветеринар. Я же не могу дать своим пациентам помереть, верно? Ну, в смысле, акушерка же тоже меня не бросит, правда же?

– Нет конечно, Ава, но тебе же рожать уже через шесть недель, и Саймон волнуется, что ты переутомляешься, вот и все.

– Когда после Рождества приедет мой сменщик, будет гораздо легче. Но в такую погоду я не могу обещать, что не поеду по вызову, чтобы согреть страдающую от гипотермии овцу. Фермеры всегда так стараются согнать их с холмов в хлев до наступления плохой погоды, но кто-нибудь всегда потеряется. Но это неважно. Дядя Дэвид, а как твои дела? – Ава всегда звала его дядей, хотя они, строго говоря, были троюродными братом и сестрой.

– Очень хорошо, спасибо. В октябре я закончил запись рождественского шоу, и с тех пор, ну… вообще-то, – и Дэвид внезапно покраснел от неловкости, – я пишу свою автобиографию.

– Да что ты? Наверняка это ужасно интересно.

– Да, моя жизнь, безусловно, была интересной, но в этом-то и проблема. Очевидно, что я не могу рассказывать обо всем.

– Нет… – Лицо Авы стало серьезным. – Если честно – ты же знаешь, я всегда говорю честно, – я вообще удивлена, что ты согласился это написать. Ну, я хотела сказать, ты же всегда так охраняешь свою частную жизнь.

– Да, конечно, но, к несчастью, один помойный журналист решил написать несогласованную версию, так что я решил: лучше уж я сам напишу как надо. Ну, в смысле, как получится – с учетом всех обстоятельств.

– Понятно. Теперь я поняла, почему ты захотел это сделать. Господи, – выдохнула Ава, – с матерью-кинозвездой и кузеном – известным комиком я ненавижу даже саму идею стать знаменитой. Ты же не станешь писать ничего про… о том, что случилось со мной, да, дядя Дэвид? Я просто умру, если ты это сделаешь. Особенно после того раза, когда меня с Ческой пропечатали на главной странице «Дейли мейл».

– Ну конечно нет, Ава. Я сделаю все возможное, чтобы оградить семью от всего этого. Проблема только в том, что, кроме этого, мне особенно нечего рассказать. В моей жизни нет никаких наркотиков, нервных срывов, проблем с выпивкой и множества женщин, так что это получится очень унылая книга. – Вздохнув, Дэвид иронически улыбнулся. – Кстати о женщинах, Тор скоро будет здесь.

– Я так рада, что она приедет, дядя Дэвид. Она мне очень нравится. И чем больше нас тут будет на Рождество, тем лучше.

– Ну, по крайней мере, нам наконец удалось уговорить твою бабушку присоединиться к нам.

– Где она?

– Отдыхает там наверху.

– И как она?

– Да в общем так же. Но я так горжусь, что она нашла в себе мужество приехать сюда. – За окном мелькнули фары машины. – Должно быть, это Тор. Пойду помогу ей с вещами.

Когда Дэвид вышел из комнаты, Ава задумалась о том, каким терпеливым и верным было его отношение к Грете. Она знала, что они были знакомы целую вечность, но не могла понять, что же в ней так его привлекало. Мать Дэвида, ЭлДжей, двоюродная бабушка Авы, умершая несколько месяцев назад, говорила, что ее сын всегда любил Грету. Конечно, Грета все еще очень молодо выглядела, как будто потеря памяти стерла с нее пятьдесят восемь лет жизни, которые в обычных обстоятельствах отложились бы на лице эмоциональным следом прожитого.

Как ни противно было это признать, Ава считала свою бабушку пустой и ребячливой. Все те несколько раз, что она видела Грету за все эти годы, ей казалось, что она разговаривает с прекрасным, но пустым яйцом Фаберже. Но, опять же, возможно, что вся глубина ее личности, какой она когда-то была, исчезла после аварии. Грета жила как отшельник, крайне редко выходя за пределы своей квартиры. Насколько Ава знала, это был вообще первый раз, когда она покинула ее дольше чем на несколько часов.

Она понимала, что не должна осуждать бабушку, поскольку не была знакома с ней до аварии, но в то же время признавала, что всегда невольно сравнивала Грету с ЭлДжей, чей несгибаемый дух и жажда жизни делали Грету – даже после всего, что с ней случилось, – слабой и блеклой. А вот теперь, подумала Ава, прикусив губу, на Рождество Грета тут, а ЭлДжей нет.

К горлу Авы подступил комок, но она усилием воли проглотила его, понимая, что тетя-бабушка не хотела бы, чтобы она горевала.

– Не сдавайся, – всегда говорила она, если случалась какая-нибудь трагедия.

Ава изо всех сил, от всего сердца хотела бы, чтобы ЭлДжей побыла с ними хоть немного подольше, чтобы она застала рождение ее ребенка. Но, по крайней мере, она дожила до их с Саймоном свадьбы и, умирая, знала, что Марчмонт – и Ава – в безопасности.

В гостиную вернулся Дэвид вместе с Тор.

– Привет, Ава. С Рождеством, и все такое прочее. Господи, как же я замерзла. Ну и дорога! – сказала Тор, подходя к пылающему камину и грея руки у огня.

– Ну, ты доехала, и, судя по всему, очень вовремя. Джек говорит, они отменили все остальные поезда до Абергавенни на сегодня.

– Да уж, должна признать, не хотелось бы мне встречать Рождество в каком-нибудь пансионе в Ньюпорте, – сухо заметила Тор. – Ава, дом просто чудесен. Вы с Саймоном, наверное, в восторге.

– Да, – сказала Ава. – Он такой красивый, и мы так вам благодарны, дядя Дэвид. Нам с Саймоном никогда бы не хватило средств на такой ремонт.

– Ну, как известно, однажды он в любом случае станет твоим. О, Саймон, – обернулся Дэвид, когда тот вошел в комнату. – Горячий чай. Как раз то, чего нам так не хватало.

Проснувшись, Грета почувствовала, что дезориентирована и не может вспомнить, где находится. Впав в панику, она нашарила в кромешной темноте выключатель и нажала на кнопку. Сильный запах свежей краски подстегнул память, она села в постели и восхитилась заново украшенной спальней.

Марчмонт-Холл… Дом, о котором она столько слышала от Дэвида за все эти годы. Мэри, управляющая, сказала ей, что когда-то это была ее спальня и именно здесь она родила Ческу.

Встав с кровати, Грета подошла к окну. Снегопад продолжался. Она попыталась отследить воспоминание, промелькнувшее перед ней, когда она стояла возле дома, но разум упрямо отказывался выдавать свои тайны, и она вздохнула в отчаянии.

Умывшись в удобной ванной, примыкающей к спальне, она надела новую блузку из кремового шелка, купленную несколько дней назад. Коснувшись губ помадой, Грета поглядела на свое отражение в зеркале, чувствуя тревогу при мысли о том, что надо покинуть убежище своей спальни.

На то, чтобы принять решение провести Рождество вместе с семьей тут, в Марчмонте, потребовались все оставшиеся в ней силы. Настолько, что после того, как, согласившись, она увидела потрясенное лицо Дэвида, Грета пережила несколько панических атак, после которых лежала без сна, дрожа и покрываясь потом до самого утра. Она сходила к своему врачу, который выписал ей бета-блокаторы и успокоительные. С этой поддержкой, да еще при мысли о том, что иначе ей придется провести еще одно несчастное Рождество в полном одиночестве, она сумела как-то собраться, сесть в машину Дэвида и приехать сюда.

Может быть, врачи и не согласились бы с ее мотивацией; они начали бы спорить со всей их психоболтологией насчет того, что, возможно, она наконец была готова, что ее подсознание наконец окрепло настолько, что стало готово вернуться. И, безусловно, после того, как она приняла решение, ей в первый раз после аварии стали сниться яркие, живые сны. Конечно, ни один из этих снов не имел смысла, но сам шок от того, что доктора назвали бы «флешбэком», когда два часа назад она вышла из машины и взглянула на Марчмонт-Холл, придавал их анализу некоторую достоверность.

Она знала, что ей придется вынести еще многое. Для начала само «общество», причем в течение довольно долгого времени. И тут, среди всех собравшихся на праздник, будет человек, встречи с которым она особенно опасалась: Тор, подруга Дэвида.

Даже притом что она время от времени встречалась с Тор, когда Дэвид приводил ее на чай в квартиру Греты в Мэйфере, она никогда раньше не проводила с этой женщиной более нескольких часов. Даже притом что Тор всегда была милой и вежливой и казалась искренне заинтересованной в ее словах – которых было немного, – Грета всегда ощущала себя с ней неловко, как будто Тор считала ее какой-то обиженной богом старушкой в маразме.

Грета посмотрела на свое отражение в зеркале. Может, с ней и было что-то не так, но такой она точно не была.

Тор была профессором Оксфорда. Образованная, независимая, привлекательная – в этаком практическом ключе, как всегда думала Грета. Но она тут же одернула себя за свою инстинктивную попытку унизить соперницу.

Проще говоря, Тор была всем, чем Грета не была никогда, но Дэвид был с ней счастлив, и Грета знала, что должна быть этому рада.

По крайней мере, Дэвид говорил, что тут будет Ава со своим мужем, Саймоном. Ава, ее внучка…

Если что-то и огорчало ее по-настоящему в смысле ее памяти, то это была Ава. Ее плоть и кровь, дочь ее дочери… Хотя за последние двадцать лет она периодически видела Аву и та очень ей нравилась, Грета ощущала вину за то, что не могла общаться с родной внучкой, как должна это делать близкая родственница. Ведь даже если она не могла помнить рождение Авы, должна же она была инстинктивно ощущать хоть какую-то эмоциональную связь с ней?

Грета думала, что Ава подозревает – так же, как подозревала и ЭлДжей, – что она помнит больше, чем кажется, и отчего-то стыдилась этого. Но, несмотря на годы занятий с психологами, гипнотизерами и всевозможными представителями прочих способов лечения потери памяти, о которых она могла прочесть, ничто не возвращалось. Грете казалось, она живет в пузыре, являясь просто каким-то сторонним зрителем всего остального человечества, для которого помнить было совершенно простым и естественным делом.

Из всех других людей ближе всего ей был ее дорогой Дэвид, который был рядом, когда она наконец открыла глаза после девяти месяцев в коме, и который все последние двадцать четыре года заботился о ней, как только мог. Если бы не он, то, учитывая всю пустоту ее существования, она наверняка утратила бы надежду еще много лет назад.

Дэвид рассказал ей, что они встретились сорок лет назад, когда ей было восемнадцать и она работала в Лондоне в театре, который назывался «Ветряная мельница», сразу после войны. Очевидно, она сама как-то объяснила ему, что ее родители погибли во время Блица, но никаких других родственников не упоминала. Дэвид сказал ей, что они были хорошими друзьями, и Грета предположила, что в их отношениях не было ничего большего. Еще Дэвид сказал, что вскоре после их встречи она вышла замуж за человека по имени Оуэн, его дядю, в то время владельца Марчмонта.

Все эти годы Грета множество раз желала, чтобы та дружба, которую описывал ей Дэвид, была чем-то большим. Она искренне любила его; не за то, чем он был для нее до аварии, но за то, что он стал значить для нее теперь. Конечно же она понимала, что ее чувства не были взаимны, и у нее не было оснований считать, что это когда-то было так. Дэвид был очень знаменитым и успешным комиком и был до сих пор очень привлекателен. Кроме того, последние шесть лет он был с Тор, которая вечно висела у него на руке во время благотворительных мероприятий и церемоний награждения.

В самые мрачные моменты Грета ощущала, что была для него немногим больше, чем просто обязанностью; что Дэвид просто честно выполнял свой долг по доброте душевной и потому, что они были родней. Когда ее наконец, спустя восемнадцать месяцев, выписали из больницы и она вернулась в квартиру в Мэйфере, Дэвид был ее единственным регулярным посетителем. С годами чувство вины за то, что она стала так зависеть от него, все росло, и хоть он и говорил всякий раз, что ему нисколько не трудно, она всегда старалась не быть ему обузой и часто притворялась, что занята, хотя совсем не была.

Грета отошла от окна, понимая, что должна собраться с силами, спуститься и присоединиться к своей семье. Она открыла дверь спальни, прошла по коридору и остановилась наверху великолепной лестницы из темного дуба, с резными перилами и изящно выточенными в форме желудей шишечками, тускло поблескивающими в свете канделябра. Глядя вниз на огромную наряженную рождественскую елку, которая стояла в зале под ней, она почувствовала свежий, нежный запах хвои, и в ней вновь что-то шевельнулось. Грета закрыла глаза и, как велел ей доктор, сделала глубокий вдох, пытаясь уловить и расширить это мимолетное воспоминание.

Рождественским утром все обитатели Марчмонт-Холла проснулись и увидели за окном идиллический снежный пейзаж. За обедом они наслаждались гусем с овощами, выращенными тут же, в поместье. После чего собрались в гостиной у огня, чтобы открыть подарки.

– Ой, бабушка, – сказала Ава, развернув мягкое белое детское одеяльце. – Это так пригодится. Спасибо.

– А мы с Тор очень хотели бы купить тебе коляску, но, поскольку никто из нас даже понятия не имеет обо всех этих новомодных приспособлениях, которыми пользуются современные родители, мы решили просто выписать тебе чек, – сказал Дэвид, вручая его Аве.

– Это более чем щедро, Дэвид, – заметил Саймон, приподымая бокал.

Грета была очень тронута подарком Авы – фотографией их обеих в рамке. Она была сделана, когда Ава была крошечным младенцем, а сама Грета была еще в больнице.

– Это чтобы напомнить тебе, чего ожидать, – сказала Ава с улыбкой. – Боже мой, ты же станешь прабабушкой!

– Не может быть, – хихикнула Грета при этой мысли.

– А выглядишь ты едва ли на день старше, чем тогда, когда я встретил тебя впервые, – галантно отметил Дэвид.

Грета села на диван, с радостью глядя на свою семью. Возможно, причиной было выпитое за обедом вино, в большем, чем она привыкла, количестве, но она отнюдь не ощущала себя здесь нежеланной.

Когда подарки были развернуты, Саймон настоял на том, чтобы Ава ушла наверх отдохнуть, А Дэвид с Тор пошли прогуляться. Дэвид предложил Грете присоединиться к ним, но она тактично отказалась. Им надо было побыть вдвоем, а трое – это всегда толпа. Какое-то время Грета еще посидела у камина в легкой полудреме. Очнувшись, она выглянула в окно и увидела, что солнце, хоть и было низко, еще светило и снег сиял под его лучами.

Внезапно решив, что она тоже может подышать свежим воздухом, она позвала Мэри и спросила, где найти сапоги и теплое пальто.

Через пять минут, одетая в пару резиновых сапог-веллингтонов, которые были ей велики, и в старый плащ Барбур, Грета шла по девственному снегу, вдыхая чудесный, чистый, хрустящий морозный воздух. Остановившись, она подумала, куда бы пойти, в надежде, что инстинкт подскажет ей, и решила пройтись по лесу. По пути она любовалась на темно-голубое небо, и от красоты вокруг ее вдруг охватила внезапная радость. Это было настолько непривычное и редкое чувство, что она едва не споткнулась, пробираясь между деревьев вокруг.

Выйдя на поляну, она увидела в центре нее прекрасную огромную ель, зеленые пушистые ветви которой, засыпанные снегом, резко контрастировали с высокими голыми березами, составляющими остальной лес вокруг. Подойдя к ели, она увидела, что под ней была могильная плита, надпись на которой была засыпана снегом. Почти уверенная в том, что это должна быть могила семейного любимца – может быть, даже того, которого она знала, – Грета нагнулась и рукой в перчатке отскребла твердые, примерзшие ледяные хлопья.

Понемногу под рукой начала появляться надпись.

ДЖОНАТАН (ДЖОННИ) МАРЧМОНТ

Любимый сын Оуэна и Греты

Брат Франчески

РОДИЛСЯ 2 ИЮНЯ 1946

УМЕР 6 ИЮНЯ 1949

Да позаботится Господь на небесах о своем ангеле

Грета прочла и перечитала надпись, после чего с внезапно забившимся в груди сердцем упала на колени.

Джонни… Слова на могильном камне говорили, что этот умерший ребенок был ее сыном…

Она знала, что Франческа – Ческа – была ее дочерью, но никто никогда даже не упоминал о мальчике. Судя по надписи, он умер всего в три года…

Всхлипывая от потрясения и расстройства, Грета подняла взгляд и увидела, что небо начало темнеть. Она беспомощно огляделась вокруг, как будто деревья могли говорить и ответить на ее вопросы. Продолжая стоять на коленях, она расслышала где-то вдалеке собачий лай. И у нее в голове эхом пронеслась другая картина; она уже была однажды на этом месте и тоже слышала собаку… Да-да…

Она повернулась и сосредоточилась на могиле.

– Джонни… мой сын… пожалуйста, пусть я вспомню! Господи, ну дай же мне вспомнить, что же произошло! – закричала она, давясь слезами.

Звук собачьего лая растаял вдали, она закрыла глаза и сразу же увидела образ крошечного ребенка, которого она обнимала, а он прижимался к ее груди.

– Джонни, мой дорогой Джонни… мой мальчик…

Когда солнце совсем скрылось за деревьями в долине внизу, обозначая наступление вечера, Грета, широко раскинув руки, обхватила могильную плиту и наконец начала вспоминать…

2

ГРЕТА

Лондон. Октябрь 1945

В тесной гримерке театра «Ветряная мельница» пахло по́том и дешевыми сухими духами. Зеркал на всех не хватало, так что девушки толкались локтями за место, чтобы накрасить губы, и, завивая волосы в кудряшки на макушке, щедро сбрызгивали затейливые прически сахарной водой для закрепления.

– Ну, думаю, в том, чтобы выходить полуголыми, даже что-то есть – по крайней мере, не надо волноваться, что капронки побегут, – смеялась симпатичная брюнетка, глядя на свое отражение и поправляя повыше грудь в глубоком декольте усыпанного блестками костюма.

– Так-то так, Дорис, но карболовое мыло, которым потом смываешь краску, не то чтоб делает кожу нежной, как маргаритка, а? – отозвалась другая девушка.

Раздался громкий стук в дверь, и в гримерку заглянул молодой человек, которому явно было наплевать на мало прикрытые одеждой тела, представшие его взору. – Девушки, пять минут! – крикнул он и снова удалился.

– Ну что ж, – вздохнула Дорис. – Еще шимми, еще шиллинг. – Она поднялась. – Хорошо хоть, что налетов больше нет. Два года назад это был тихий ужас – сидеть на морозе в подвале в одном белье. У меня вся спина была синяя. Пошли, девочки, давайте покажем этим зрителям такое, о чем они потом долго будут мечтать.

Дорис вышла из гримерки, и все остальные тоже потянулись за ней, дружески болтая, пока в гримерке не осталась только одна девушка, торопливо наносящая крошечной кисточкой ярко-алую помаду.

Грета Симпсон никогда не опаздывала. Но сегодня она проспала почти до десяти, а в театре надо было быть в одиннадцать. Ничего, это стоило километровой пробежки до остановки автобуса, подумала она, мечтательно глядя на свое отражение. Прошлый вечер с Максом, когда они танцевали почти до рассвета, а потом брели, взявшись за руки, по набережной, а над Лондоном вставало солнце и все казалось прекрасным. При воспоминании о его руках, обнимающих ее, и его поцелуях она крепко обхватила себя руками.

Она встретила Макса четыре недели назад в ночном клубе Фельдмана. Обычно Грета была слишком вымотана после пяти представлений в «Ветряной мельнице», чтобы делать хоть что-то, кроме как добраться до дома и рухнуть в кровать, но Дорис упросила ее пойти и отметить с ней ее двадцать первый день рождения, и она в конце концов согласилась. Обе девушки были как день и ночь: Грета тихая, замкнутая, Дорис – дерзкая, шумная, с сильным кокни-акцентом. Но они как-то подружились, и Грете не хотелось подвести подругу.

Они даже взяли такси на недалекую дорогу до Оксфорд-стрит. У Фельдмана было битком – демобилизованные английские и американские военные, и все сливки лондонского общества, желающие посетить самый популярный в городе клуб.

Дорис заняла столик в углу и заказала им по джину с тоником. Грета огляделась вокруг и подумала, как же всего за пять коротких месяцев после Победы изменилась обстановка в Лондоне. Воздух был полон ощущением эйфории. Новое лейбористское правительство, избранное в июле, во главе с Клементом Эттли, и его лозунг «Смотрим в будущее» воплощали в себе все новые надежды британского народа.

Отхлебнув коктейля и погрузившись в атмосферу клуба, Грета внезапно ощутила почти головокружительную легкость. Война, длившаяся долгие годы, закончилась. Она улыбнулась сама себе. Она была молода, красива, настало время радости и новых начинаний. И, видит бог, они бы ей пригодились.

Оглядевшись вокруг, она заметила очень красивого молодого человека, который стоял возле бара в компании других американцев. Грета указала на него Дорис.

– Ага, готова поспорить, этот тоже ходок не хуже других. Все эти янки такие, – сказала Дорис, встречаясь глазами с одним из парней в этой группе и откровенно улыбаясь ему.

В «Ветряной мельнице» не было секретом, что Дорис вольно распоряжалась своими симпатиями. Пять минут спустя официант подошел к их столику с бутылкой шампанского.

– С комплиментами от джентльменов возле бара.

– Легко, когда знаешь, что делаешь, милочка, – шепнула Дорис Грете, пока официант наливал им шампанское. – Этот вечер не будет нам стоить и пенни. – Она заговорщически подмигнула и велела официанту сказать «господам», чтобы они подошли и она поблагодарит их лично.

Спустя два часа, с кружащейся от шампанского головой, Грета обнаружила себя танцующей в объятиях Макса. Она узнала, что он был офицером американских войск, работающим в Уайтхолле.

– Большинство ребят уже уезжают домой, и я тоже отправлюсь через несколько недель, – объяснил Макс. – Нам осталось только немного тут закончить. Ох, как я буду скучать по Лондону. Шикарный город.

Казалось, он удивился, когда Грета сказала ему, что работает в «шоу-бизнесе».

– Как, ты выступаешь на сцене? Как актриса? – переспросил он, нахмурив брови.

Грета тут же почувствовала, что это не то, что могло бы его впечатлить, и быстро сменила пластинку.

– Я работаю секретаршей у театрального агента, – торопливо пояснила она.

– А, понятно, – лицо Макса тут же расслабилось. – Тебе, Грета, не подходит шоу-бизнес. Ты из тех, кого моя мама называет настоящей леди.

Через полчаса Грета высвободилась из рук Макса и сказала, что должна идти домой. Он вежливо кивнул и проводил ее на улицу, чтобы поймать такси.

– Это был чудесный вечер, – сказал он, усаживая ее в машину. – Я смогу увидеть тебя снова?

– Да, – тут же ответила она, не сумев удержаться.

– Отлично. Встретимся завтра вечером здесь же?

– Да, но только я работаю до половины одиннадцатого. Я должна посмотреть шоу, где будет выступать один из наших клиентов, – соврала она.

– Ладно, тогда жду тебя тут в одиннадцать. Доброй ночи, Грета, не задерживайся завтра.

– Не буду.

В такси по дороге к дому Грета обнаружила, что она переполнена самыми разными чувствами. Разум говорил ей, что было бы неразумно начинать отношения с человеком, которому осталось быть в Лондоне всего несколько недель. Но Макс казался джентльменом и так выгодно отличался этим от буйных регулярных посетителей «Ветряной мельницы»…

Сидя в такси, она трезво перебрала в памяти обстоятельства, приведшие ее на сцену «Ветряной мельницы» всего лишь четыре месяца назад. Во всех журналах и газетах, которые она читала еще подростком, девочки с «Ветряной мельницы» казались такими шикарными, были одеты в красивые костюмы, мелькали рядом с другими британскими знаменитостями и улыбались им. Когда ей пришлось торопливо покинуть тот совершенно иной мир, в котором она жила прежде, «Ветряная мельница» стала первой гаванью, куда она решила податься, приехав в Лондон.

Но реальность, как она теперь знала, оказалась совершенно иной…

К тому времени, как она вернулась в свою комнатку и забралась в узкую постель, надев кофту поверх пижамы, чтобы спастись от осеннего холода в неотапливаемой комнате, Грета ясно осознала, что Макс был ее билетом на свободу. И твердо решила убедить его, что именно она является девушкой его мечты, – чего бы ей это ни стоило.

Следующим вечером Грета с Максом, как и собирались, встретились у Фельдмана и с тех пор стали видеться каждый вечер. И, несмотря на все предупреждения Дорис насчет богатых и жадных до секса янки, Макс всегда вел себя как подлинный джентльмен. Несколько дней назад он водил Грету на ужин и танцы в «Савой». Сидя за столиком в роскошной бальной зале и слушая оркестр Роберта Инглуда, она решила, что ей нравится проводить время с богатым американским офицером. И она начинала все больше и больше любить его самого.

По их разговорам Грета начала понимать, что до своего приезда в Лондон несколько месяцев назад Макс вел пусть очень привилегированный, но достаточно ограниченный образ жизни. Он рассказал, что родился в Южной Каролине, был единственным сыном богатых родителей и жил в пригороде Чарлстона. Грета ахнула, когда он показал ей фотографию изящного белого дома с колоннами, в котором они живут. Макс объяснил ей, что его отец владеет несколькими крупными успешными предприятиями на Дальнем Юге, включая большую фабрику автомобильных деталей, которая очень процветала во время войны. Когда Макс уедет из Англии и вернется домой, он присоединится к семейному бизнесу.

По всем цветам, чулкам и дорогим блюдам за ужином Грета видела, что у Макса действительно есть деньги, чтобы прожигать их, так что, когда он начал говорить о «нашем» будущем, в ее сердце зажглась искра надежды, что, может быть, оно действительно у них будет.

Сегодня Макс собирался отвести ее на ужин в Дорчестер и сказал ей надеть что-нибудь особенно нарядное. Через пару дней он должен был отплыть в Америку и бесконечно повторял ей, как будет по ней скучать. Может быть, он сможет приехать в Лондон навестить ее или, может быть, думала Грета, она сумеет скопить достаточно денег, чтобы купить билет в Америку повидаться с ним…

Ее романтические мечты были прерваны легким стуком в дверь. Она подняла глаза и увидала перед собой знакомое, дружеское лицо.

– Грета, ты готова? – спросил Дэвид Марчмонт. Как всегда, Грету поразило, насколько же его четкий выговор представителя высших классов Англии не совпадал с его сценическим образом. Дэвид совмещал работу помощника управляющего сценой и комика тут же, в «Ветряной мельнице». Он выступал под именем Таффи – легкий намек на уэльские корни. Все в театре обычно так его и звали. На сцене он тоже представлял лихого парня из Уэльса.

– Дай мне еще пару минут? – попросила она, тут же вспомнив, что должна будет сегодня делать.

– Но, боюсь, ни секунды больше. Я провожу тебя за кулисы и помогу разобраться. – Взглянув на нее, он слегка нахмурился. – Ты уверена, что справишься? Ты кажешься очень бледной.

– Да нет, Таффи, я правда в порядке, – соврала она, чувствуя, как забилось ее сердце. – Я буду через секунду.

Он закрыл дверь, и Грета, глубоко вздохнув, нанесла последние штрихи своего грима.

Работа в «Ветряной мельнице» была гораздо тяжелее, чем она могла себе представить. Представление проходило пять раз в день, а когда девушки не выступали, то они репетировали. Все знали, что большая часть мужчин в зале приходила не смотреть на комиков или других выступающих в различных шоу, а глазеть на роскошных девиц, которые разгуливали по сцене в весьма откровенных костюмах.

Поморщившись, Грета бросила виноватый взгляд на свое прекрасно скроенное вишнево-красное пальто, висевшее на вешалке у двери. Она не смогла воспротивиться и не купить его за бешеные деньги в Селфридже, потому что хотела выглядеть для Макса как можно лучше. Красное пальто было таким очевидным символом финансовых проблем, которые привели ее к нынешнему положению – Грета тяжело сглотнула, – когда она должна была стоять практически голой перед сотнями жадно пялящихся на нее мужчин.

Несколько дней назад мистер Ван Дамм предложил ей выступать в знаменитом живом табло «Ветряной мельницы» – что означало стоять, замерев на месте в изящной позе, пока вокруг нее ходили другие девушки. Сперва Грета наотрез отказалась от идеи, что она будет находиться на сцене почти раздетой. Ее невинность должны были прикрывать только блестки на сосках да крошечные трусики. Но, поддавшись на убеждения Дорис, которая выступала в табло уже больше года, и при мысли о своей невыплаченной квартплате она в конце концов неохотно согласилась.

Она поежилась при мысли о том, что Макс – который, как она успела узнать, был баптистом из очень верующей семьи – мог бы подумать о ее карьерном продвижении. Но ей так нужны были лишние деньги, которые принесло бы участие в табло.

Взглянув на часы на стене, Грета поняла, что ей пора было двигаться. Шоу уже началось, и меньше чем через десять минут ей предстоял большой выход. Выдвинув ящик гримерного столика, она сделала торопливый глоток из плоской фляжки, которую прятала там Дорис, надеясь, что пьяный кураж поможет ей продержаться. В дверь снова раздался стук.

– Не хочется тебя дергать, но нам надо идти! – крикнул Таффи из-за двери.

Последний раз глянув на себя в зеркало, Грета вышла в темный коридор, кутаясь в свой халат.

Увидев ее испуганное выражение, Таффи шагнул к ней и ласково взял за руку.

– Я понимаю, что ты волнуешься, Грета, но, когда ты выйдешь на сцену, все будет нормально.

– Правда? Обещаешь?

– Да, обещаю. Просто представь, что ты натурщица у художника в Париже и позируешь для прекрасной картины. Я слышал, им там раздеться – как шляпу снять, – пошутил он, пытаясь поднять дух Греты.

– Спасибо, Таффи. Не знаю, что бы я без тебя делала. – Она благодарно улыбнулась и пошла вслед за ним по коридору в сторону кулис.

Спустя семь часов и три выматывающих нервы представления Грета снова вернулась в гримерку. Ее живое табло прошло с бешеным успехом, а благодаря совету Таффи она сумела победить свой страх и стояла под ярким светом софитов с высоко поднятой головой.

– Ну вот, худшее позади – первый раз всегда самый трудный, – подмигнув, сказала ей Дорис, когда они сели рядом. Грета снимала тяжелый сценический грим, а Дорис обновляла свой, готовясь к вечернему выступлению. – А сейчас думай только о том, чтобы выглядеть сегодня сногсшибательно. Когда вы встречаетесь с этим твоим американцем?

– В восемь в «Дорчестере».

– О-о-о, вот это да! Живешь полной жизнью! – Дорис ухмыльнулась Грете в зеркале, поднялась и протянула руку к плюмажу из перьев. – Ну а я пошла снова скакать по доске, пока ты будешь разгуливать по центру города со своим прекрасным принцем, точно Золушка. – Она стиснула Грете плечо. – Развлекайся, дорогая.

– Спасибо, – отозвалась Грета вслед выходящей из комнаты Дорис.

Грета знала, какой удачей было получить этот свободный вечер. Ей пришлось пообещать мистеру Ван Дамму, что на будущей неделе она отработает дополнительное время. В своем нарастающем возбуждении она надела новое коктейльное платье, которое купила в счет будущих заработков, тщательно накрасилась заново, нырнула в свое обожаемое красное пальто и выбежала из театра.

Макс ждал ее в лобби отеля «Дорчестер». Взяв ее за руки, он взглянул ей в лицо.

– Ты сегодня такая красивая, Грета. Я самый счастливый парень во всем Лондоне. Пошли? – Он протянул ей руку, и они вместе медленно пошли в сторону ресторана.

И только когда они закончили с десертами, он задал ей тот вопрос, который она так мечтала услышать из его уст.

– Ты хочешь жениться на мне? Я… О, Макс, но мы же так недолго знакомы! Ты уверен, что действительно этого хочешь?

– Совершенно уверен. Я знаю, что такое любовь, когда чувствую ее. Конечно, в Чарлстоне у тебя будет совсем другая жизнь, но она будет хорошей. Обещаю тебе, ты никогда не будешь ни в чем нуждаться. Пожалуйста, Грета, ну скажи «да», и я всю свою жизнь посвящу тому, чтобы сделать тебя счастливой.

Грета внимательно посмотрела на красивое, искреннее лицо Макса и дала ему тот ответ, который они оба хотели услышать.

– Прости, что у меня пока нет кольца для тебя, – добавил он, нежно накрывая ее руку своей и с улыбкой глядя ей в глаза. – Но когда мы приедем в Америку, я отдам тебе помолвочное кольцо моей бабушки.

Грета восторженно улыбнулась ему в ответ.

– Самое главное, что мы с тобой будем вместе.

За кофе они обсудили дальнейшие планы: через два дня Макс уплывет домой, а Грета последует за ним, как только закончит работу и соберет свои вещи.

Потом, во время танцев, опьянев от романтики и эйфории, Макс прижал ее ближе к себе.

– Грета, я понимаю, что это неприлично, но, раз мы сейчас обручились и у нас так мало времени до моего отъезда, может быть, ты пойдешь со мной в мой отель? Клянусь, я не скомпрометирую тебя, но мы хотя бы сможем поговорить наедине…

Грета увидела, что он покраснел. После всего того, что он говорил ей, она подозревала, что он, возможно, еще девственник. Ну, и если он все равно будет ее мужем, наверняка от поцелуев и объятий не будет ничего плохого?

В его номере в отеле «Сент-Джеймс» Макс обхватил ее руками и крепко обнял. Грета ощущала его нарастающее возбуждение и отвечала тем же.

– Можно? – взмолился он, робко коснувшись пальцами трех пуговок у нее на шее.

Грета сказала себе, что три часа назад она стояла практически голой перед людьми, с которыми вообще не была знакома, и что уж такого постыдного в том, чтобы подарить свою невинность и любовь человеку, за которого собирается выйти замуж?

На следующий деть Грета сидела в гримерке «Ветряной мельницы», закрепляла прическу парой заколок и не могла сдержать беспокойство. Правильно ли она поступает, выходя замуж за Макса?

Ее мечтой, сколько она себя помнила, было появиться на большом экране, и ее мать никогда не пыталась разубеждать ее. Она сама была так помешана на кино, что даже свою дочь назвала в честь легендарной Греты Гарбо. Она водила дочь на все утренние сеансы в «Одеон» в Манчестере, а также оплачивала ее занятия дикцией и актерским мастерством.

Но уж наверное, прикинула Грета, если карьера в кино была ее предназначением, кто-нибудь уже заметил бы ее? Режиссеры в поисках актрис всегда приглядывались к знаменитым девушкам «Ветряной мельницы». За четыре месяца ее работы в театре две ее знакомые ушли оттуда, чтобы начать карьеру кинозвезд. Это была одна из причин, почему многие девушки, включая ее саму, были тут. Все они жили надеждой, что в один прекрасный день в гримерку постучат и кому-то из них передадут, что джентльмен с киностудии хотел бы «поговорить».

Покачав головой, Грета встала и приготовилась выйти из гримерки. Как она могла даже подумать о том, чтобы не выходить за Макса? Останься она в Лондоне, она так и будет торчать в «Ветряной мельнице» и год, и два, и даже четыре, постепенно деградируя и погружаясь по уши в долги. После того как на войне погибло столько молодых мужчин, ей просто повезло, что она нашла человека, который, кажется, любит ее и, судя по его словам, может устроить ей безопасную и комфортную жизнь.

Сегодня был последний день Макса в Лондоне. Завтра утром он должен быть отплыть обратно в Америку. Они должны были встретиться вечером в отеле «Мэйфер», поужинать и окончательно обсудить планы отъезда Греты. Потом они проведут вместе последнюю ночь, а на рассвете он отправится на свой корабль. И, хоть она и будет скучать по нему, каким облегчением будет больше не врать о том, чем она зарабатывает на жизнь. Ей было так противно постоянно врать ему, вечно придумывая истории о том, что она работает в офисе допоздна, чтобы угодить своему требовательному начальнику.

– Грета, дорогая! Занавес уже поднимается! – прервал ее размышления Таффи.

– Держи крепче свой парик, я уже иду! – Улыбнувшись ему, она пошла вслед за ним по темному коридору в направлении сцены.

– Я тут подумал, Грета, не хочешь выпить со мной после представления? – прошептал он ей на ухо, стоя в кулисах у нее за спиной. – Я только что говорил с Ван Даммом, и он дает мне постоянный ангажемент. Мне хочется отпраздновать!

– О, Таффи, какие прекрасные новости! – Грета была за него искренне рада. – Ты заслужил это. Ты такой талантливый! – Она повернулась и обняла его. Она всегда считала его очень симпатичным – он был высоким, с лохматыми светлыми волосами и радостными зелеными глазами, и ей всегда казалось, что он особенно симпатизирует ей лично. Время от времени они выбирались вместе поесть, и он всегда проверял на ней свои новые шутки для роли Таффи. Ей стало совестно, что она так и не сказала ему о своей помолвке.

– Спасибо. Так что насчет выпить?

– Прости, Таффи. Сегодня не могу.

– Тогда, может, на той неделе?

– Да, на той неделе.

– Грета! Выходим! – крикнула Дорис.

– Прости, надо идти.

Дэвид со вздохом проводил взглядом исчезающую на сцене Грету. Они провели вместе несколько чудесных вечеров, но как раз когда он начал думать, что она, кажется, разделяет его чувства, она начала отказываться от встреч. И он, как и весь театр, знал почему. Она подцепила себе богатого американца. И как мог он, нищий комедиант, решивший нести свою долю веселья в мир, который так мало видел его за последние годы, соперничать с американским красавчиком в форме? Дэвид пожал плечами. Вот когда этот янки уедет домой… ничего, он подождет.

Макс Лендер сел и, чувствуя себя некомфортно, оглядел шумный зал, наполненный одними мужчинами. Он не хотел идти сюда, но ребята из его офиса в Уайтхолле, собравшиеся отметить последний вечер в Лондоне, настояли, что шоу в «Ветряной мельнице», – это нечто, чего нельзя упустить, уезжая из города.

Макс совсем не слушал ни певцов, ни комиков, вместо этого считая минуты до конца шоу, когда он сможет ускользнуть и встретиться со своей милой Гретой позже вечером. Ей будет так тяжело, когда он завтра уплывет, и конечно же ему еще предстоит объясняться с родителями, которые хотели, чтобы он женился на Анне-Мэй, своей школьной подружке. Но им придется понять, что он изменился. Он больше не тот мальчик, каким уезжал, теперь он мужчина, и влюбленный мужчина. Кроме того, Грета – настоящая английская леди и конечно же сумеет победить их своим обаянием.

Вокруг раздались аплодисменты, и занавес опустился, оповещая о конце первого акта. Макс неохотно взглянул на сцену.

– Эй! – Барт, его приятель, хлопнул его по плечу, и он вздрогнул. – Ты лучше посмотри следующий акт. Это то, ради чего мы пришли. – Барт очертил руками контуры женского тела. – Правда, приятель, это будет круто, – сказал он, подмигивая.

Макс кивнул.

– Ага, Барт. Конечно.

Занавес снова поднялся, сопровождаемый громом аплодисментов и резкими свистками. Макс взглянул на почти голых девушек, стоящих не сцене прямо перед ним. Ну какие женщины пойдут на такое? – спросил он сам себя. Лично он считал, что они немногим лучше, чем просто шлюхи.

– Эй, ну разве не классно? – сказал Барт, похотливо сверкая глазами. – Ты только глянь на ту пышечку в центре. Вау! На ней ни одежки, а какая задорная улыбка!

Макс присмотрелся к девушке, которая стояла так неподвижно, что могла бы сойти за статую. Она была немного похожа… Он наклонился вперед и посмотрел внимательней.

– Святый боже! – выдохнул он, чувствуя, как забилось у него в груди сердце. Он смотрел на эти голубые глаза, направленные в зал, на милые губы, на густые светлые волосы, поднятые в высокую прическу. Он с трудом смог взглянуть на знакомую полную грудь, выпуклые соски которой были едва прикрыты горсткой блесток, на соблазнительный изгиб живота, который уходил вниз к самым интимным частям…

Без тени всяческого сомнения, это была его Грета. Он повернулся к Барту и увидел, что тот жадно пялится на тело его невесты.

Макс понял, что его сейчас вырвет. Он встал и торопливо вышел из зала.

Грета вынула уже третью сигарету из подаренного Максом серебряного портсигара, зажгла ее и в очередной, бессчетный раз взглянула на часы. Он опаздывал уже больше чем на час. Куда он мог подеваться? Официант уже начал посматривать на нее с подозрением, потому что она сидела одна за столиком в коктейльном баре. И она точно знала, о чем он думает.

Она докурила и загасила окурок в пепельнице, снова взглянув на часы. Если Макс не придет до полуночи, она пойдет домой и будет ждать его там. Он знает, где она живет – он пару раз забирал ее из ее меблированной комнаты, – и она была уверена, что у него была серьезная причина не прийти.

Полночь настала и прошла, коктейль-холл опустел. Она медленно поднялась и тоже вышла. Придя домой, она была очень расстроена, не увидев Макса, ожидающего ее возле дома. Она вошла и поставила чайник на крошечную плитку.

– Без паники, – сказала она себе, насыпая в чашку чуть-чуть драгоценного кофейного порошка, подаренного ей Максом. – Он наверняка скоро придет.

Грета неловко села на край кровати, подпрыгивая всякий раз, как слышала шаги за окном, и страстно желая, чтобы они остановились у дома и начали подниматься по ступенькам. Она не стала переодеваться и смывать косметику, на случай, если кто-то позвонит в дверь. Наконец, уже в три утра, дрожа от холода и страха, она легла на кровать и долго смотрела полными слез глазами на сырые, отходящие от стен обои.

Паника нарастала в ней: она и представления не имела, как найти Макса. Его корабль отплывал из Саутхэмптона, и она знала, что он должен быть на нем сегодня в десять утра. Что, если он так и не появится у нее до того? У нее даже не было его адреса в Америке. Он обещал рассказать ей все подробности ее будущего путешествия за этим последним ужином.

Звезды на небе начали блекнуть так же, как и мечты Греты о новой жизни. Она теперь со всей определенностью поняла, что Макс не придет – теперь он точно был уже на пути в Саутхэмптон, готовясь навсегда исчезнуть из ее жизни.

Следующим утром измученная, онемевшая Грета пришла в «Ветряную мельницу».

– Что случилось, голубка? Солдатик отбыл в закат и бросил тебя, бедняжку? – пропела Дорис.

– Оставь меня в покое! – резко крикнула Грета. – И вообще, ты же знаешь, он не солдат, а офицер.

– Нечего злиться, я просто спросила, – обиженно уставилась на нее Дорис. – Понравилось Максу вчерашнее шоу?

– Я… Ты о чем?

– Твой приятель вчера вечером был в зале. – Дорис отвернулась от Греты и сосредоточилась на нанесении туши. – Я решила, это ты его позвала, – добавила она.

Грета сглотнула, разрываясь между желанием скрыть факт, что она не знала о присутствии Макса, и желанием убедиться, что Дорис сказала правду.

– Да, я… Ну конечно. Но я ни разу не смотрела в зал. А где он сидел?

– Да там, слева. Я и заметила-то его только потому, что, едва занавес поднялся и мы появились, он вскочил и вышел. – Дорис пожала плечами. – Люди такие странные, особенно мужики.

Поздно вечером Грета вернулась в свою комнату, абсолютно точно зная, что она никогда больше не услышит ничего про Макса Лендера.

3

Восемь недель спустя Грета поняла, что Макс оставил ей наследство, которое означало, что она навряд ли когда-нибудь сможет забыть их короткий, но страстный роман. Она была абсолютно уверена, что забеременела.

Совершенно несчастная, она зашла в «Ветряную мельницу» через служебный вход. Чувствовала она себя просто ужасно, потому что провела все утро, борясь с тошнотой, а между забегами в ванную пытаясь понять, что же ей теперь делать. Кроме всего прочего, выпирающий живот всего через несколько недель неизбежно прекратит ее работу в «Ветряной мельнице».

Прошлой ночью она не сомкнула глаз – это было невозможно из-за стиснутого внизу живота комка ужаса. Вертясь и крутясь в постели, Грета подумала даже, не вернуться ли ей домой. Но в глубине души она понимала, что этот вариант невозможен.

Содрогнувшись от непрошеных воспоминаний, Грета заставила себя сконцентрироваться на текущей ситуации. Когда она села в гримерке перед зеркалом, ее охватило отчаяние. Казалось просто прекрасным покинуть «Ветряную мельницу» и уехать в объятиях богатого американского мужа, но теперь ей в самом лучшем случае светила перспектива оказаться в одном из приютов, которые принимали женщин в ее положении. Хотя управляющий был незлым человеком, моральные правила, предъявляемые девушкам в «Ветряной мельнице», были незыблемы. И оказаться беременной и незамужней было самым большим грехом, который девушка могла совершить.

Грета понимала, что ее жизнь рухнула. Если она родит этого ребенка, со всеми ее планами на будущее замужество или карьеру в кино будет покончено. Если только… Она уставилась на свое испуганное отражение в зеркале, понимая, что никаких других вариантов нет. Ей придется попросить у Дорис адрес мистера «Все исправим». И да, так будет честнее по отношению к ее нерожденному младенцу. Ей нечего ему дать – ни дома, ни денег, ни отца.

Занавес опустился в десять сорок пять, и девушки торопливо направились обратно в гримерку.

– Дорис, – шепотом позвала Грета. – Можно кое-что спросить?

– Конечно, голубка.

Прежде чем заговорить, Грета подождала, пока остальные девушки зайдут в гримерку. Тихонько, как только могла, она попросила нужный ей адрес.

Острые глазки Дорис внимательно уставились на нее.

– Господи боже. Этот янки оставил тебе прощальный подарок, да?

Опустив голову, Грета кивнула. Вздохнув, Дорис утешительно погладила ее по руке. При случае она могла быть резкой и грубой, но под внешней жесткой оболочкой билось золотое сердце.

– Конечно, я дам тебе адрес, голубка. Но это, знаешь, недешево.

– Сколько?

– Это зависит… Скажи там, что ты моя подруга, может, выйдет подешевле.

Грета снова поежилась. В устах Дорис это звучало так, словно она собирается сходить в парикмахерскую.

– А это не опасно? – осведомилась она.

– Ну, гляди, я сделала два, и я все еще тут, но мне приходилось слышать несколько ужасных историй, – заметила Дорис. – Как он все сделает, ты иди домой, ложись и лежи, пока кровь не остановится. А если не остановится, то мигом мчи в больницу. Давай, вот я тут написала тебе адрес. Ступай туда прямо завтра, и он тут же назначит тебе время. Хочешь, я схожу с тобой?

– Нет, я сама справлюсь. Но, Дорис, спасибо тебе большое, – благодарно сказала Грета.

– Не проблема. Мы, девушки, должны помогать друг другу, верно? И помни, голубка, не ты первая, не ты последняя.

На следующий день Грета с самого утра села на автобус в Криклвуд, на Эджвер-роуд. Она отыскала улицу, где жил мистер «Все исправим», и медленно побрела по ней. Остановившись у ворот, она увидела небольшой домик из красного кирпича. Сделав глубокий вдох, она открыла ворота, прошла по дорожке и постучалась в дверь. Через секунду она увидела, как шевельнулась занавеска на окне, а потом услышала звук отодвигающегося засова.

– Да?

Дверь отворил крошечный человечек, почему-то сразу напомнивший ей Румпельштильцхена с картинки из ее детской книги сказок.

– Здравствуйте. Я… э-э-э… Меня прислала Дорис.

– Тогда вам лучше зайти, – человечек открыл дверь пошире, чтобы впустить Грету, и она оказалась в маленькой тесной прихожей. – Пожалуйста, подождите здесь. Я закончу там с пациентом, – сказал он, указывая на скупо обставленную приемную. Грета села в заляпанное кресло, морщась от запаха кошек и старых ковров, взяла потрепанный дамский журнал и стала листать страницы. Осознав, что рассматривает схему вязания детской кофточки, она резко захлопнула журнал. Сев глубже в кресло, она уставилась на потолок, слушая, как гулко стучит у нее в груди сердце.

Через несколько минут она услышала, как в соседней комнате кто-то тихо застонал. Она тяжело сглотнула – и вскоре человечек снова вошел в комнату и прикрыл за собой дверь.

– Итак, мисс, чем же я могу вам помочь?

Это был глупый вопрос, и они оба понимали это. Несмотря на закрытую дверь, стоны были все еще слышны. Нервы Греты были в клочьях.

– Дорис говорила, что, может быть, вы можете помочь с моей… э-э-э… проблемой.

– Возможно, – человек внимательно поглядел на нее и пробежал пальцами по голове, разглаживая несколько сальных русых прядей по своей лысой макушке. – Насколько вы далеко зашли?

– Думаю, недель восемь.

– Это неплохо, неплохо, – кивнул человечек.

– А сколько это будет стоить?

– Ну, обычно я беру три гинеи, но, поскольку вы подруга Дорис, вам это обойдется в две.

Вцепившись ногтями в подлокотник кресла, Грета согласно кивнула.

– Хорошо. Ну что ж, если вы хотите подождать примерно полчаса, я могу заняться вами сейчас же. Нет лучше времени, чем сейчас, верно? – сказал он, пожимая плечами.

– А я смогу завтра пойти на работу?

– Ну, тут уж зависит от того, как пойдет. У кого-то из девушек много крови, а у других совсем нет.

В дверь постучали, и в комнату сунула голову какая-то мрачная женщина. Не обращая внимания на Грету, она поманила доктора пальцем.

– Простите, я должен пойти проверить пациента, – он встал и быстро вышел из комнаты.

Грета закрыла лицо руками. У кого-то из девушек много крови, а у других совсем нет…

Она вскочила, выбежала из темной приемной и побежала по коридору к выходу. Отодвинув ржавый засов, она откинула петлю и распахнула дверь.

– Мисс, мисс… Куда вы собра…

Захлопнув за собой дверь, Грета в слезах помчалась по улице, не разбирая дороги.

Тем же вечером Дорис подошла к ней после выступления.

– Ну как, была у него?

Грета кивнула.

– Ну и когда ты… это?

– Я… На той неделе.

Дорис потрепала ее по плечу.

– Все будет в порядке, голубка, честно, вот увидишь.

Грета сидела в гримерке не шевелясь до тех пор, пока остальные девушки не ушли. Когда гримерка опустела, она положила голову на стол и разрыдалась. Звуки стонов незнакомой ей женщины преследовали ее с тех пор, как она сбежала из того злополучного дома. И даже понимая, что приговаривает себя к ужасной неопределенности, она знала, что не сможет вынести аборта.

Грета не расслышала тихого стука в дверь, и резко подпрыгнула, когда ей на плечо опустилась чья-то рука.

– Ой! Тише, тише, это же я, Таффи. Я не хотел тебя напугать. Я просто проверял, что вы все ушли. Грета, что случилось?

Подняв глаза, она увидела в зеркале, что на нее с симпатией смотрит доброе лицо Таффи, и поискала что-нибудь, чтобы вытереть нос. Она была тронута его участием, особенно потому, что знала: с тех пор как она встретила Макса, она и не смотрела лишний раз в его сторону. Ей протянули безупречно чистый клетчатый платок.

– Вот, держи. Хочешь, я уйду? – наклонился он к ней.

– Да… э-э-э… нет… Ох, Таффи… – жалобно всхлипнула она. – Я попала в такую беду!

– Почему бы тебе не рассказать мне об этом? Что бы там ни было, тебе станет полегче.

Грета повернулась к нему и замотала головой.

– Я не заслуживаю твоего сочувствия, – прошептала она.

– Ты говоришь глупости. Иди сюда, я тебя обниму. – Его сильные руки обхватили Грету за плечи, и он прижимал ее к себе до тех пор, пока ее всхлипывания не стихли, сменившись слабой икотой. Тогда он начал вытирать ее растекшийся от слез грим. – Попала в историю, верно? Ну, как говорила моя старая няня, ничто не бывает так уж плохо, как кажется.

Ощутив внезапную неловкость, Грета отстранилась от него.

– Прости меня за все это, Таффи. Я уже в порядке, правда.

Неубежденный, он снова взглянул на нее.

– Ты что-нибудь ела? Можешь излить мне свое горе за доброй тарелкой мясного пудинга с пюре. Я считаю, это всегда помогает от сердечной боли. В чем, как я понимаю, и заключается твоя беда.

– Да нет, бери больше, – пробормотала Грета, тут же пожалев об этом.

Он сделал все, чтобы на его лице не отразились эмоции.

– Ясно. И этот янки удрал и бросил тебя, да?

– Да, но… – Она в изумлении уставилась на него. – А откуда ты о нем знаешь?

– Грета, ты работаешь в театре. Все, от швейцара до управляющего, в курсе дел всех остальных. Да даже монахиня-молчальница не смогла бы сохранить тут свои секреты.

– Прости, что не говорила тебе о нем. Я должна была, но…

– Что прошло – прошло. Я подожду снаружи, пока ты переоденешься, и отведу тебя куда-нибудь поужинать.

– Но, Таффи, я…

– Что?

Грета слабо улыбнулась ему.

– Спасибо тебе за твою доброту.

– Разве не для этого нужны друзья?

Он отвел ее в их обычное кафе через дорогу от театра. Грета вдруг поняла, что умирает от голода, и, перечисляя все свои бедствия, буквально проглотила свою порцию пудинга с пюре.

– Ну вот, и я взяла у Дорис адрес и сегодня утром пошла туда. Но, Таффи, ты просто не представляешь, на что это похоже. Этот мистер «Все исправим»… У него грязные ногти… Я не могу… Просто не могу.

– Понимаю, – утешал ее он. – А твой американец не знает, что ты беременна?

– Нет. Он уплыл сразу утром после того, как сходил в «Ветряную мельницу» и увидал меня голой. У меня нет его американского адреса, да даже если б и был, навряд ли бы он взял меня обратно, а? Он из очень традиционной семьи.

– А ты хоть знаешь, где он живет в Америке?

– Да, в городе, который называется Чарлстон. Кажется, это где-то на юге. Ох, Таффи, я так предвкушала увидеть яркие огни Нью-Йорка.

– Грета, если этот твой Макс живет там, где ты говоришь, я сомневаюсь, что ты вообще бы увидала Нью-Йорк. Это в сотнях миль от Чарлстона, примерно как Лондон – от Италии. Америка – огромная страна.

– Знаю, но все американцы, которых я видела, казались такими передовыми и свободно мыслящими, совсем не так, как мы, чопорные британцы. Думаю, это бы мне подошло.

Он уставился на нее. Его эмоции представляли собой странную смесь раздражения и умиления ее наивностью.

– Ну, если тебе станет от этого легче, милая детка, то город, в который ты собиралась ехать, находится в самом центре того, что называется Библейский Пояс. Его жители так сурово следуют заповедям Писания, что на их фоне даже самые верующие англичане кому угодно покажутся весельчаками.

– Макс говорил, что он баптист, – добавила Грета.

– Ну вот видишь. Я понимаю, что это слабое утешение, но честно, Грета, Чарльстон так же далек от атмосферы Нью-Йорка, как мой фамильный дом в диких горах Уэльса – от Лондона. Ты там была бы как рыба, вытащенная из воды, особенно после той жизни, которой ты живешь тут. Лично я считаю, что тебе просто повезло вырваться.

– Может, и так. – Грета понимала, что он пытается утешить ее, но всем известно, что Америка – это Новый Мир, страна возможностей, в какой бы ее части ты ни жил.

– Но если ты говоришь, что у них такая строгая мораль, почему же тогда Макс… Ну, ты понимаешь… – Грета покраснела.

– Может быть, он думал, что раз вы обручены, то ему можно нарушить правила? – осторожно предположил он.

– Я правда думала, что Макс меня любит. Если бы он не сделал мне предложения, я бы никогда-никогда…

Голос Греты прервался от стыда и неловкости. Он взял ее руку и сжал ее.

– Я знаю, что ты бы не стала, – ласково сказал он.

– Я не такая, как Дорис, правда. Макс… он был первым. – В глазах Греты снова блеснули слезы. – Ну почему в моей жизни все всегда идет как-то по-дурацки?

– Хочешь поговорить об этом?

– Нет, – быстро ответила она. – Я просто распустилась и жалею себя, потому что совершила такую ужасную ошибку.

Наблюдая, как Грета заставляет себя улыбнуться, Таффи подумал, что же привело ее – девушку, очевидно получившую образование, с акцентом, который ясно говорил, что она из богатой семьи, – в «Ветряную мельницу». Грета была на голову выше остальных девушек, что, если быть честным, и привлекало его в ней. Впрочем, сейчас был явно неподходящий момент, чтобы спрашивать об этом, и он сменил тему разговора.

– А ты хочешь этого ребенка, Грета?

– Если честно, Таффи, я не знаю. Я ничего не понимаю, мне страшно. И стыдно. Я правда поверила, что Макс меня любит. Зачем я только?.. – Ее голос жалобно затих. – Там, в этом ужасном доме, пока я ждала этого доктора-починку, я убежала не только потому, что испугалась самой процедуры. Я все время думала об этой крохе у меня внутри. А потом, по пути домой, я видела двух или трех мам, которые катили коляски с малышами. И я поняла, какой бы он ни был крошечный, он же живой, правда?

– Да, Грета, правда.

– Тогда разве я могу совершить убийство из-за того, что сама сделала ошибку? Лишить ребенка права на жизнь? Я не религиозна, но думаю, что не смогла бы простить себя, если бы убила его. А с другой стороны, ну какое будущее ждет нас обоих, если я и принесу его в этот мир? Ни один мужчина даже не взглянет больше на меня. Девушка из «Ветряной мельницы», родившая в восемнадцать лет? Прямо скажем, не самая лучшая репутация.

– Знаешь, я могу только предложить тебе подождать. Утро вечера мудренее. Самое главное – ты теперь не одна. И… – он озвучил мысль, которая постепенно формировалась у него, пока он слушал ее печальную историю, – может быть, я смогу кое-что придумать, чтобы у тебя была крыша над головой, если ты решишь оставить беременность. Этот мистер «Все исправим» не кажется так уж хорош, верно? Ты можешь просто погубить вас обоих, а никому из нас этого бы не хотелось.

– Нет, но я пока не уверена, что у меня есть какой-то выбор.

– Поверь мне, Грета, выбор есть всегда. Как насчет сходить поговорить с мистером Ван Даммом? Я уверен, ему и раньше приходилось иметь дело с подобными вещами.

– Нет, только не это! Я не могу! Я знаю, что он добрый, но мистер Ван Дамм требует, чтобы его девушки были белее белого. Он страшно заботится об имидже «Ветряной мельницы». Меня завтра же вышвырнут прочь.

– Расслабься, это была только идея, – ответил Таффи, подымаясь, чтобы оплатить счет. – А теперь я посажу тебя в такси. Поезжай домой и отдохни как следует. Ты выглядишь совсем измученной, Грета.

– Да нет, Таффи, ничего, я сяду на автобус.

– Я настаиваю.

Поймав возле такси, он сунул в ее маленькую ручку несколько монет и прижал к губам палец, когда она снова начала отказываться.

– Пожалуйста, иначе я буду волноваться. Хороших тебе снов, Грета, и не беспокойся, теперь я с тобой.

– Спасибо тебе еще раз, Таффи, что ты такой добрый.

Помахав вслед такси рукой, Дэвид в очередной раз спросил себя, почему он так пытается помочь Грете, но ответ был прост. Что бы она ни натворила – он с самой первой их встречи сразу понял, что любит ее.

4

На следующее утро они вдвоем снова сидели в кафе через дорогу от «Ветряной мельницы». Грета пропустила ради встречи с Дэвидом утреннюю репетицию, сказав, что у нее кружится голова и ей нужен свежий воздух, что было недалеко от истины.

– Ты кажешься ужасно бледной, – сказал он. – Ты в порядке?

Грета сделала большой глоток жидкого чая и добавила в него очередную ложку сахара.

– Я просто устала, вот и все.

– Неудивительно. Вот, возьми половину моего сэндвича.

– Нет, спасибо. – От одного запаха ее снова затошнило. – Я потом что-нибудь поем.

– Обязательно. Ну так что? – он вопросительно взглянул на нее.

– Я решила, что не могу пойти на… на процедуру, так что никакого выбора у меня больше нет. Я собираюсь рожать ребенка и нести все последствия.

– Правильно, – медленно кивнул Дэвид. – Ну, раз ты все решила, я сейчас скажу, как я мог бы тебе помочь. Тебе нужна крыша над головой и тихое спокойное место до тех пор, пока ребенок не появится на свет. Так?

– Да, но…

– Тише, послушай, что я скажу. У меня есть небольшой дом в Монмутшире, на границе Уэльса. Вот я и подумал, ты можешь поехать и пожить там. Ты когда-нибудь бывала в тех местах?

– Нет, никогда.

– Ну, тогда ты и представить себе не можешь, какое это особенное место. – Он улыбнулся. – Дом расположен в большом поместье, которое называется Марчмонт. Это возле Черных гор, в очень красивой долине, недалеко от города Абергавенни.

– Какое смешное название, – выдавила Грета неискреннюю улыбку.

– Думаю, когда ты там окажешься, то быстро привыкнешь к местному языку. Все равно сейчас, пока я работаю в Лондоне, дом мне не нужен. Моя мать тоже живет в поместье. Вчера вечером я позвонил ей, и она согласилась присмотреть за тобой. Большая часть земли распахана, так что там полно свежих продуктов, чтобы прокормить тебя зимой. Сам дом маленький, но чистый и уютный. Это значит, что ты сможешь уйти из «Ветряной мельницы», родить ребенка, а потом, если захочешь, вернуться в Лондон, и никто ничего не узнает. Вот так. Ну, что думаешь?

– Звучит чудесно, но…

– Грета, я могу предложить тебе только такой вариант, – сказал он, увидев в ее глазах страх и сомнение. – И да, это сильно отличается от жизни в Лондоне. Там нет ярких огней, там нечего делать вечерами и тебе может быть одиноко. Но, по крайней мере, ты будешь в тепле и безопасности.

– Это… э-э-э… поместье, в котором ты вырос, да?

– Да, хотя я с одиннадцати лет был в школе-интернате, а после этого в университете. Потом началась война и я служил в своей части, так что не мог возвращаться туда так часто, как мне бы хотелось. Но, Грета, ты никогда не видала ничего красивее, чем закат в Марчмонте. У нас там больше пяти сотен акров, дом окружен лесами, в которых живет бесчисленное количество животных и птиц, и прямо по ним текут реки, где живет лосось. Это правда красивейшее место.

У Греты в душе зажглась искорка надежды, осветившая беспросветное будущее.

– И ты говоришь, твоя мама сказала, что не против, если я приеду? А она… Она знает про ребенка?

– Да, знает. Но ты, Грета, не беспокойся. Мою маму трудно поразить, и она человек широких взглядов. И, если честно, я думаю, она будет рада компании. Во время войны главное здание поместья было госпиталем для раненых, и с тех пор как все врачи и пациенты уехали, ей не хватает активности.

– Таффи, это ужасно щедро с твоей стороны, но я не хочу стать обузой. И у меня очень мало денег, чтобы платить за жилье. Вообще-то их совсем нет.

– Тебе не надо ничего платить. Ты будешь моей гостьей, – твердо сказал он. – Я же говорю, дом стоит пустым, и, если ты захочешь, он твой.

– Ты правда ужасно щедр. И если я приму твое предложение, – медленно произнесла она, понимая, что, каким бы ни был этот дом, это все равно будет лучше, чем приют для незамужних матерей, – то как скоро я бы могла поехать туда?

– Как только захочешь.

Через два дня Грета пришла к мистеру Ван Дамму, чтобы сказать, что покидает «Ветряную мельницу». Когда он спросил почему, то Грета, невзирая на сильные подозрения, что он уже знал ответ, спокойно сказала, что ее мать больна и она должна вернуться домой, чтобы ухаживать за ней. Она вышла из кабинета взволнованной, но чувствуя себя лучше, поскольку решение было принято. Потом она сообщила квартирной хозяйке, что освободит комнату в конце недели, и провела последние дни в театре, стараясь не беспокоиться о будущем. Все девочки написали ей открытки, а Дорис обняла ее на прощание и тихонько вручила ей пакет, в котором была пара крошечных ботиночек.

На то, чтобы сложить все свое имущество в два небольших чемодана, у Греты не ушло много времени. Она заплатила хозяйке и попрощалась с комнатой, которая была ее домом последние полгода.

Туманным декабрьским утром Дэвид пришел с ней на вокзал Пэддингтон, чтобы проводить в долгое путешествие до Абергавенни.

– О, Таффи, как бы я хотела, чтобы ты поехал со мной, – сказала она, высовываясь из окна вагона к нему, стоявшему на платформе.

– Поверь мне, Грета, ты будешь в целости и сохранности. Я бы ни за что не подвел тебя, правда же?

– А твоя мама точно встретит меня на станции? – опасливо переспросила Грета в третий раз.

– Да, конечно, она будет там. И вот, еще одно предупреждение – постарайся запомнить, называй меня Дэвид, ладно? Можешь быть уверена, ей не очень понравится это мое прозвище из «Ветряной мельницы». – сказал он с усмешкой. – А я обещаю, что приеду навестить тебя, как только смогу. Вот тут кое-что для тебя, – он сунул ей в руку конверт, как раз когда раздался свисток дежурного по станции. – До свидания, дорогая. Хорошей дороги и береги вас обоих.

Расцеловав ее в обе щеки, Дэвид подумал, что Грета очень похожа на десятилетку, которого отправляют в эвакуацию непонятно куда.

Грета махала ему рукой до тех пор, пока он не превратился в крохотную точку на платформе. Потом она прошла в купе и села рядом с группой демобилизованных солдат. Они курили и радостно болтали о друзьях и родных, которых не видели много месяцев. Контраст между ними и ею самой был почти нестерпимым – они возвращались к своим дорогим и любимым, а она уезжала в полную неизвестность. Она раскрыла конверт, который сунул ей Дэвид. Там было немного денег и записка, что это на всякий случай.

Глядя на то, как знакомые здания Лондона сменяются бесконечными полями, Грета начала волноваться. Она пыталась утешать себя мыслью, что если мать Дэвида окажется сумасшедшей, а дом – каким-то курятником, то у нее хватит денег, чтобы вернуться в Лондон и придумать новые планы. По мере того, как поезд шел на запад, останавливаясь на разных станциях, солдаты постепенно выходили, а на платформах их встречали счастливые родители, жены и подруги. К тому моменту, как она пересела в Ньюпорте на другой поезд, в вагоне осталось совсем немного пассажиров, а потом Грета вообще осталась в вагоне одна. Глядя из окна на незнакомые пейзажи Уэльса, она понемногу начала успокаиваться. Солнце двигалось к закату, и она заметила, что пейзаж немного изменился – он стал просторней и гораздо более драматичный, чем все, что она когда-либо видела в Англии. Когда поезд стал подъезжать к Абергавенни, на темнеющем горизонте появились горы в снежных шапках.

Когда она наконец добралась до места, было больше пяти вечера и вокруг было почти совсем темно. Грета вытащила чемоданы с багажной полки над головой, поправила шляпку и вышла на платформу. Там дул холодный ветер, и она плотнее закуталась в пальто. Неуверенно направляясь к выходу, она оглядывалась по сторонам в поисках кого-нибудь, кто мог бы ее встречать. Выйдя из крошечного здания станции, она присела на скамейку и смотрела на то, как немногие ее попутчики, поприветствовав тех, кто встречал их, постепенно исчезали в ночи.

Десять минут спустя узкий проезд совсем опустел. Продрожав на скамейке еще какое-то время, Грета поднялась и зашла в здание станции, где было относительно тепло. Служащий еще сидел за окошком, и она постучалась к нему.

– Простите, сэр.

– Да, чего вам?

– Не могли бы вы сказать, когда будет ближайший поезд в сторону Лондона?

Служащий покачал головой.

– Сегодня поездов нет. Ближайший будет завтра утром.

– О, – Грета прикусила губу, чувствуя, что ее глаза наполняются слезами.

– Мне очень жаль, мисс. У вас есть где остановиться на ночь?

– Ну, меня должны были встретить, чтобы отвезти в место, которое называется Марчмонт.

Служащий потер бровь.

– Знаете, это в добрых нескольких милях отсюда. Пешком не дойдешь. А Том с его такси сегодня уехал в Монмут со своей хозяйкой.

– О господи.

– Да погодите пугаться. Я пробуду тут еще добрых полчаса, – ласково сказал служащий.

Грета кивнула и вернулась на скамью.

– О господи, – вздохнула она и стала дышать на руки, чтобы они не совсем окоченели. И тут она услышала шум подъезжающего автомобиля. Громкий гудок резанул ей слух, а яркие фары ослепили глаза. Едва успел стихнуть шум мотора остановившейся перед ней машины, раздался громкий женский голос:

– Черт! Черт! Ау! Это вы Грета Симпсон?

Грета попыталась разглядеть фигуру, сидящую на водительском месте в машине с открытым верхом. Но глаза шофера были скрыты огромными автомобильными очками.

– Да. А вы – мама Таф… Дэвида Марчмонта?

– Это я. Давайте садитесь, да побыстрее. Простите, что опоздала. Чертова машина пробила колесо, и мне пришлось менять его в темноте.

– Да, конечно. – Грета вскочила, схватила чемоданы и потащила их к машине.

– Сунь их назад, дорогая, надевай вот это да бери этот коврик. Когда моя старушка разгонится до двадцати миль в час, тут будет изрядно продувать.

Грета взяла предложенные очки и покрывало. После нескольких попыток завести двигатель он наконец ожил, и водительница резко сдала задом из станционного проезда, едва не снеся по пути фонарный столб.

– Я уж думала, что вы не приедете, – робко начала Грета, когда машина выбралась на дорогу и набрала почти пугающую скорость.

– Не надо разговаривать, дорогая. Я все равно не слышу ни слова в этом шуме! – прокричала в ответ водительница.

Следующие полчаса Грета провела, крепко зажмурившись и со сжатыми в кулак пальцами, побелевшими от напряжения. Наконец машина остановилась так резко, что Грета чуть не вылетела на капот через маленькое ветровое стекло.

– Будь такой милочкой, открой ворота, ладно?

Грета, дрожа, чуть не выпала из машины. Пройдя вперед, в свете фар она распахнула, толкнув, две огромные створки тяжелых кованых ворот. На стене возле одной из них была вычурная бронзовая дощечка с выгравированным на ней словом «МАРЧМОНТ». Машина въехала внутрь, и Грета закрыла за ней ворота.

– Садись, дорогая. Почти доехали! – прокричала шофер сквозь рев мотора.

Грета торопливо вернулась в машину, и они поехали по извилистой дорожке.

– Приехали. Это Большой Дом. – Машина резко встала, и водительница выскочила из нее, схватив с заднего сиденья Гретины чемоданы. – Дом, милый дом.

Выйдя из машины, Грета смотрела, как женщина идет мимо растущих неподалеку деревьев, освещенных яркой луной. Нервно поспешив за ней, она с облегчением вздохнула, увидев небольшой домик. В окне горела керосиновая лампа, освещавшая помещение теплым желтым светом. Женщина открыла дверь, и они вошли.

– Ну вот, – женщина сняла очки и повернулась к Грете лицом. – Вот оно. Как вам кажется, вас устроит?

Это была первая возможность Греты разглядеть свою компаньонку, и ее тут же поразило сходство этой женщины с ее сыном. Она была очень высокой, с длинными руками и ногами, с яркими зелеными глазами и копной растрепанных ветром седых волос с короткой, удобной стрижкой. На ней были вельветовые бриджи, кожаные ботинки до колен и твидовый жакет по фигуре, который казался одновременно и мужским, и очень элегантным.

Грета оглядела уютную обстановку дома, с особой благодарностью отметив камин и тлеющие в нем угли.

– Да. Тут просто чудесно.

– Хорошо. Боюсь, тут только самое необходимое. Сюда пока не подвели электричество. Мы как раз собирались это сделать, но тут началась война. Туалет на улице, на кухне есть жестяное корыто для праздников и торжеств, но его так долго наполнять, что проще помыться в раковине.

Женщина подошла к очагу, взяла кочергу, поворошила угли и подкинула к ним три бревна из корзинки, стоящей рядом.

– Вот так. Я растопила, перед тем как поехать за вами. Керосин для лампы в канистре в туалете, дрова в сарае позади дома, и я положила в чулан молока, свежего хлеба и сыра вам на ужин. Уверена, что вы проголодались. Поставьте чайник на плиту, он моментально вскипит. И не забывайте подкидывать дрова по утрам. Насколько я помню, страшно прожорливая штука. А теперь я должна идти. Боюсь, мы потеряли овцу. Подозреваем, она свалилась в колодец. Дэвид сказал, вы вполне самостоятельная девушка, но я загляну утром, когда вы уже освоитесь. Между прочим, я – Лаура-Джейн Марчмонт. – Она резко протянула Грете руку. – Но все зовут меня ЭлДжей. И вы можете тоже. До свидания.

Дверь хлопнула, и она исчезла.

Грета растерянно покачала головой, вздохнула и опустилась в обшарпанное, но удобное кресло перед огнем. Она была голодна, и просто до смерти хотела чашку чая, но сперва ей надо было посидеть хотя бы несколько минут и прийти в себя после всех испытаний этого дня.

Она смотрела в огонь, размышляя о женщине, которая только что ушла. Какой бы она ни ожидала увидеть мать Таффи, Лаура-Джейн Марчмонт такой не была. Если честно, она представляла себе простую сельскую вдовушку с пухлыми красными щеками и детородными бедрами. Она оглядела свой новый дом, внимательно присматриваясь к окружающей обстановке.

Маленькая гостиная с прелестным бревенчатым потолком и большим встроенным камином, занимающим целую стену. Обстановка была минимальной – только кресло, боковой столик и покосившийся шкаф, заполненный книгами. Она распахнула закрытую на задвижку дверь и, спустившись на две ступеньки, прошла в маленькую кухню. Там были раковина, буфет с разной разрозненной посудой, чулан, в котором она нашла буханку свежего хлеба, ломоть сыра, масло, несколько консервных банок супа и полдюжины яблок. Открыв заднюю дверь, она увидела слева погреб, играющий роль туалета.

Скрипучая лестница вела из кухни к двери наверху, за которой находилась спальня. Комната с низкими потолками почти целиком была занята большой кроватью из кованого железа, покрытой веселым лоскутным одеялом. Керосиновая лампа светила теплым неярким светом. Грета кинула мечтательный взгляд на кровать, но решила, что ради своего и ребенка благополучия должна что-нибудь поесть перед сном.

Поужинав у очага хлебом, супом и сыром, она зевнула. Умывшись, как могла, в кухонной раковине, она сообразила, что в будущем, если ей захочется теплой воды, придется ставить чайник. Потом, дрожа от холода, она взяла свои чемоданчики и наконец направилась вверх по лестнице.

Натянув через голову ночную рубашку и добавив свитер поверх нее, она отвернула одеяло и с благодарностью опустилась в удобную постель. Закрыла глаза и стала ждать, чтобы ее окутал сон. После шумной комнаты в Лондоне тишина здесь была оглушающей. В конце концов усталость взяла свое, и она провалилась в сонное забытье.

5

Проснувшись следующим утром, Грета услышала, как у нее под окном курлычет пара голубей. Не понимая, где она, Грета взяла свои часы и увидела, что было больше десяти утра. Она поднялась с постели, раздвинула занавески и выглянула в окно.

Небо было светло-голубым, а изморозь со вчерашней ночи растаяла под лучами неяркого зимнего солнца, оставив после себя обильную росу. Перед ней, внизу, расстилалась неглубокая долина, по сторонам которой рос густой лес. Огромные деревья в это время года были голы. Звук журчащей воды подсказал ей, что где-то неподалеку есть ручей. За рекой, пересекавшей долину, она увидала подымающиеся по склонам луга, испещренные светлыми точками, которые, наверное, были овцами. А слева, чуть поодаль, возвышаясь над долиной, стоял невысокий дом красного кирпича, окруженный густыми лужайками и рядами каменных террас. Его многочисленные сводчатые окна блестели на солнце, две из четырех высоких каминных труб испускали белый дымок. Она решила, что это и есть Марчмонт-Холл. Справа от дома были сараи и другие строения.

От естественного вида этого мирного пейзажа вокруг Грета вдруг ощутила совершенно неожиданную радость. Она быстро оделась, стремясь выйти наружу и скорее все осмотреть. Спускаясь по узкой лестнице, она вдруг услыхала стук в дверь и поспешила открыть.

– Доброе утро. Просто зашла проверить, что у вас все в порядке.

– Здравствуйте, ЭлДжей, – с достоинством поздоровалась Грета. – Спасибо, все хорошо. Я только что проснулась.

– Ничего себе! Я с пяти утра на ногах, все возилась с этой овцой. Она таки свалилась в колодец, и людям потребовались часы, чтоб ее вытащить. Но, похоже, она все же справится. Нам с вами надо обсудить, как и что, так что почему бы вам не зайти ко мне вечерком, заодно и поужинать? – предложила ЭдДжей.

– Это было бы чудесно, но мне не хотелось бы вас беспокоить.

– Никакого беспокойства. Если честно, немного женской компании – это хорошо.

– Вы живете в этом большом доме? – осведомилась Грета.

– Жила, моя милочка, жила. Но теперь я живу в привратной, у главных ворот. Мне отлично. Отсюда сразу направо и по дорожке. Всего пять минут, и вы на месте. У вас в чулане есть фонарь. Он вам понадобится. Тут у нас темно хоть глаз выколи, как вы могли вчера убедиться. Ну, мне пора. Жду вас к семи.

– Да, непременно. Спасибо.

ЭлДжей улыбнулась Грете, повернулась и быстро направилась по дорожке, махнув на прощание рукой.

День Грета провела, обустраиваясь в новом жилье. Она разобрала чемоданы и пошла прогуляться, ориентируясь на шум журчащей воды. Через какое-то время она нашла ручей и опустилась, чтобы попить прозрачной бурлящей воды. Воздух был холодным и бодрящим, но солнце светило ярко, а опавшие с деревьев листья образовывали под ногами естественный ковер. Домой она вернулась уставшей, но на ее обычно бледных щеках розовел румянец. Готовясь к ужину с ЭлДжей, она надела свою лучшую юбку и жакет.

Без пяти семь Грета постучала в дверь привратной. В тусклом свете луны она разглядела, что это был скромное, но симпатичное здание красного кирпича, очертания фасада которого повторяли контуры собственно Марчмонт-Холла. Небольшой палисадник перед домом выглядел безупречно.

ЭлДжей открыла через несколько секунд.

– Вижу, вы как раз вовремя. Мне это нравится. Я слегка помешана на пунктуальности. Заходите, дорогая, – Она взяла у Греты из рук фонарь и погасила его, прежде чем помочь ей снять пальто.

Грета прошла вслед за ЭлДжей через прихожую в официальную, но захламленную гостиную.

– Садитесь, милочка. Хотите что-нибудь выпить?

– Да, спасибо. Только не крепкое, пожалуйста.

– Я вам смешаю коктейль с джином. Никакого вреда ни вам, ни ребенку. Я сама, пока носила Дэвида, пила как рыба, и посмотрите на него! Одну секунду.

ЭлДжей вышла из комнаты, а Грета присела на стул у огня. Оглядев комнату, она отметила буфет красного дерева, полный дорогой посуды, и картины в рамах, изображающие охотничьи сцены. Было видно, что обстановка очень дорогая, хотя и видала лучшие времена.

– Вот так. – ЭлДжей протянула Грете большой бокал и села в кресло напротив. – Добро пожаловать в Марчмонт, дорогая. Надеюсь, то время, что вы проведете с нами, будет счастливым. – Она сделала большой глоток джина, а Грета опасливо отхлебнула от своего.

– Спасибо. Так любезно с вашей стороны принять меня тут. Не знаю, что бы я делала, если бы не ваш сын, – робко пробормотала она.

– Он всегда сочувствует девушкам в беде.

– А еще у Таффи прекрасно идут дела в «Ветряной мельнице», – сказала Грета. – Мистер Ван Дамм недавно сделал его номер постоянной частью программы. Его выступление очень смешное. Мы все так и покатываемся со смеху, когда слушаем его.

– Прекрасно, но могу я кое о чем попросить? Пока вы тут, не могли бы вы, пожалуйста, постараться называть моего сына его настоящим человеческим именем? Боюсь, это его крайне убогое прозвище задевает мои чувства. Особенно если учесть, что он валлиец всего лишь наполовину.

– Конечно, простите, пожалуйста, ЭлДжей. Так его отец – валлиец, я правильно поняла?

– Да. Как вы могли бы заметить, я такая же англичанка, как и вы. Такая жалость, что Дэвид практически не знал своего отца. Видите ли, Робин, мой муж, погиб, упав с лошади, когда Дэвиду было двенадцать.

– Мне очень жаль, – прошептала Грета.

– Да, и мне тоже, дорогая, но, живя в таком поместье, как это, начинаешь быстро понимать, что смерть – такая же часть жизни, как сама жизнь.

Грета снова отхлебнула немножко джина.

– Утром вы сказали, что раньше жили в большом доме?

– Жили. Дэвид родился там. Но, когда во время войны в доме устроили госпиталь, я перебралась сюда, в привратную. И решила, что мне тут удобнее и я тут и останусь, особенно с тех пор, как… – ЭлДжей резко осеклась. – Теперь там живет старший брат мужа.

– Ясно. Дом выглядит очень красиво, – вставила Грета, чувствуя напряженность ЭлДжей.

– Полагаю, да. Но он огромный, и счета за него просто ужасны. А провести электричество стоило целое состояние. Так что со всеми десятью спальнями он отлично работал госпиталем. Как-то в нем было сразу двадцать офицеров и команда из восьми медсестер. Поработал на славу.

– Так вы помогаете управлять поместьем Марчмонт? – спросила Грета.

– Нет, теперь больше нет. А после смерти мужа я это делала. Я смотрела за всем поместьем, и могу сказать вам, что это полноценная работа. Брат Робина, Оуэн, был в Кении, но, когда началась война, вернулся и, естественно, взял эти заботы на себя. На ферме производят молоко и мясо для министерства сельского хозяйства, так что мы здесь живем на самообеспечении. Система рационов нас почти не затронула. Но работать приходилось во все руки. Я сама работала на ферме с восхода до заката. А потом, когда дом забрали под госпиталь, я работала вместе с медперсоналом. Я понимаю, что должна радоваться, что война кончилась, но мне нравилась эта активная жизнь. А теперь у меня такое чувство, что меня отставили, – со вздохом сказала она.

– Но вы же помогаете на ферме?

– В настоящее время да. Молодые люди из округи еще не все вернулись, так что управляющему фермой не хватает рабочих рук. Я помогаю с дойкой коров да ищу пропавших овец, когда нужно. Знаете, это довольно сложное дело. В наши дни земля должна окупать себя. Мясо и молоко, которое мы производим, дают доход, достаточный, чтобы содержать все поместье. Ну да хватит обо мне. Расскажите о себе.

– Да тут особо нечего рассказывать. Я работала с Таф… с Дэвидом в театре, и мы с ним подружились.

– Так вы были одной из девушек «Ветряной мельницы»?

Покраснев, Грета кивнула.

– Да, но только несколько месяцев.

– Тут нечего стесняться, дорогая. Женщины должны как-то зарабатывать на жизнь, и до тех пор, пока мир не очнется и не увидит в нас внутренний стальной стержень, каждой приходится выкручиваться, как может. Вот, например, взять меня. Типичная представительница английских женщин из высшего класса. Даже с приставкой «достопочтенная» перед фамилией. В детстве я должна была сидеть дома и учиться вышивать крестиком, хотя мои братья – у которых, как по мне, на всех не было даже одного мозга – получали образование в Итоне и Оксфорде. Один спился и сумел с годами опозорить всю семью, а другой дал застрелить себя на охоте в Африке.

– Господи, мне так жаль это слышать.

– Не о чем тут жалеть. Он это заслужил, – ворчливо сказала ЭлДжей. – А я провела последние тридцать лет в Марчмонте, работая то тем, то другим, и это было счастливейшее время моей жизни. Но, однако, кажется, мы снова вернулись ко мне. Боюсь, это одна из моих дурных привычек. А мы говорили о вас. Не хочу показаться грубой, но какие именно у вас отношения с Дэвидом? – Вытянутый нос ЭлДжей почти сморщился от любопытства.

– Мы с ним добрые друзья. И все. Правда.

– Будет ли неподобающим с моей стороны предположить, что мне кажется, будто Дэвид неравнодушен к вам? В конце концов, он не то чтобы пускает в свой коттедж всех встречных девушек без разбора.

– Как я сказала, мы с ним только друзья, – Грета почувствовала, что краснеет. – Дэвид помог мне, потому что у меня больше никого нет.

– А как же ваша семья?

– Я… Они все погибли во время Блица. – Это была ложь, но ЭлДжей не могла этого знать.

– Ясно. Бедняжка. А ребенок?

– Его отец – американский офицер. Я думала, он любит меня, и…

ЭлДжей кивнула.

– Ну да, такое случалось во все века, и, я уверена, будет продолжаться веками. И далеко не всем так везло, как вам, дорогая. По крайней мере, у вас, благодаря моему сыну, есть крыша над головой.

– И я всегда буду за это признательна, – сказала Грета, внезапно ощутившая себя потрясенной и на грани слез.

– Ладно. Вы не против, если мы поедим прямо тут, на подносах? – спросила ЭлДжей, меняя предмет разговора. – А то в столовой так холодно и мрачно. Насколько я помню, ее всегда использовали только для поминок.

– Вовсе нет.

– Ну и хорошо. Тогда пойду принесу ужин.

ЭлДжей скоро вернулась, неся две тарелки, наполненные добротным мясным рагу и сливочным взбитым пюре.

– Это просто чудесно, – сказала Грета, жадно поглощая пищу. – То, что мы ели дома во время войны, было просто ужасно.

– А я слышала, этот яичный порошок был совсем неплох, – приподняла брови ЭлДжей. – Ну, у нас в округе не было нехватки свежих продуктов. У нас тут и овечьи стада, и куры, и перепелки, и домашние овощи. Ну и, конечно, молочные продукты.

– Господи! Какая же я была голодная, – сказала Грета через несколько минут, аккуратно кладя нож и вилку на край своей пустой тарелки.

– Свежий воздух в сочетании с беременностью. А теперь помогите мне убраться. Ненавижу возиться с грязной посудой с утра.

Грета подхватила свой поднос и пошла вслед за ЭлДжей на кухню.

– Кстати, о продуктах – я буду раз в неделю приносить вам яйца, молоко, овощи и мясо. Если захотите что-то еще, можно доехать на автобусе до ближайшей деревни, Крик-Хоуэлл. Не то чтоб у них там были наборы из Фортнума, но там есть чудный магазинчик с шерстью. Может быть, вы сможете связать что-нибудь для ребенка – ну и для себя тоже. Вам понадобится теплая одежда, зима тут может быть довольно суровой. – ЭлДжей оглядела юбку и жакет Греты.

– Я не умею вязать, ЭлДжей.

– Ну что ж, значит, мне придется вас научить, верно? За войну я связала, наверное, больше сотни свитеров для наших ребят. Просто удивительно, чему человек может обучиться, если нужно. И у Дэвида есть стопка книг, которые могут вас занимать. Я сама только что прочла «Скотный двор» этого Джорджа Оруэлла. Чудесная книга. Могу дать вам, если хотите.

Грета радостно кивнула. Она всегда любила читать.

Они вернулись в гостиную, выпили какао и послушали по радио девятичасовой выпуск новостей.

– Эта гадкая коробка с проводами – буквально источник жизни для нас, – сказала ЭлДжей. – Я так привыкла слушать Томми Хендли, и Дэвид его просто обожает.

– А можно узнать, почему Дэвид уехал из Марчмонта работать в Лондоне? – спросила Грета. – Если бы я родилась тут, я бы никуда не уехала.

ЭлДжей вздохнула.

– Ну, для начала, Дэвид уехал из Марчмонта очень давно. Он учился в интернате в Винчестере и оканчивал Оксфорд, когда началась война. Он мог не пойти, но, конечно, тут же записался в армию и через несколько месяцев был ранен под Дюнкерком. Когда он поправился, его послали в Блетчли-парк, и, судя по всему, он занимался там какими-то суперсекретными вещами. Он умный мальчик, Дэвид. Он всегда прекрасно учился. Такая жалость, что у него не было возможности получить степень или начать работать там, где он мог бы применить свои мозги.

– Ну, я видела, как Дэвид выступает. Он просто чудесно держится на сцене. Я думаю, чтобы быть хорошим комиком, надо быть очень умным, – заметила Грета, заступаясь за Дэвида.

– Ну, это не то, что можно пожелать своему единственному сыну, но он мечтал об огнях сцены с тех пор, как был маленьким мальчиком. Одному богу известно, откуда в нем это. Ни в моей семье, ни среди родных его отца не было никаких артистов, – фыркнула ЭлДжей. – Я еще думала, может, служба в армии как-то повлияет на него, но нет. Восемь месяцев назад он демобилизовался. Приехал домой и объявил мне, что уезжает в Лондон попытать счастья на сцене.

– Если вас это утешит, у него очень хорошо получается. В «Ветряной мельнице» все уверены, что он далеко пойдет.

– Да уж, это утешает. Вот у вас будет свой малыш, и через несколько месяцев вы поймете, какой это ужас – быть родителем. Даже если у меня были другие планы насчет Дэвида, когда он был младше, сейчас я просто благодарна, что он пережил войну и пытается исполнить свою мечту. Теперь я только хочу, чтобы он был счастлив. – ЭлДжей внезапно зевнула. – Извините. После вчерашней возни с овцой я страшно устала. Мне жаль выгонять вас, но я должна рано вставать, доить коров. Вы сможете найти дорогу до дома?

– Все в порядке, я справлюсь, – пообещала Грета.

ЭлДжей прошла в прихожую и сняла с вешалки пальто Греты. Потом нагнулась и вытащила пару резиновых сапог.

– Вот, возьмите. Они, наверное, будут вам велики, но в этих ваших городских ботиночках вы тут и нескольких дней не продержитесь.

Грета надела пальто и взяла сапоги.

– Большое спасибо вам за ужин. С вашей стороны так хорошо, что вы заботитесь обо мне.

– Я всегда буду на стороне своего Дэвида.

Лицо ЭлДжей смягчилось. Она зажгла фонарь Греты и отдала его ей. – Вы скоро поймете, что я имею в виду. – Она кивнула на живот Греты. – Доброй ночи, Грета.

– Доброй ночи.

ЭлДжей стояла в дверях и смотрела, как девушка осторожно идет по тропе. Погруженная в свои мысли, она закрыла дверь и села в любимое кресло у огня, пытаясь понять, почему же она ощущает такую неуверенность.

Когда Дэвид позвонил ей и сказал, что хочет, чтобы Грета приехала пожить в его коттедже, он говорил о ней с такой теплотой – ЭлДжей ясно слышала это в его голосе. Может быть, он надеется, что благодарность Греты вырастет во что-то большее, что в один прекрасный день она ответит ему взаимностью. Грета казалась вполне симпатичной девушкой, но ЭлДжей видела, что она не влюблена в ее сына.

Взбираясь по лесенке в свою спальню, ЭлДжей молилась, чтобы ее драгоценный Дэвид не пожалел о своем добросердечном поступке.

У нее было сильное предчувствие, что появление Греты в Марчмонте окажет свое влияние на судьбу Дэвида. И по причине, которую она не могла себе вообразить, на ее собственную тоже.

6

После недели жизни в Марчмонте, на фоне приближающегося Рождества, Грета поняла, что в ближайшие месяцы самым большим ее врагом будет скука. Самокопание никогда особенно не привлекало ее; как правило, оно ее только пугало. Так что сама мысль о перспективе часами размышлять о собственной жизни и о том, как она испортила ее, не казалась радужной перспективой. Но здесь, не имея никаких других занятий, кроме чтения книг – а некоторые из них оказались классикой вроде Чарльза Диккенса и Томаса Харди, чьи трагические истории лишь служили отражением ее собственных несчастий, – Грета обнаружила, что неотрывно смотрит на часы, желая, чтобы время прошло быстрее.

Она часами размышляла о Максе, где он, что он делает. Она даже подумала, не написать ли в Уайтхолл и попытаться найти его следы, но это казалось бессмысленным. Максу она больше не нужна.

Ей его не хватало. Не его подарков, не жизни, которая могла бы быть у нее, но самого человека. Его мягкого южного выговора, его смеха, нежности его прикосновений, когда они занимались любовью…

Днем она выбиралась на долгие прогулки просто для того, чтобы выйти из дому. Она проходила мимо привратной, надеясь, что ее обитательница заметит ее и выйдет поболтать. Несколько дней назад ЭлДжей заходила к ней, принесла запас еды, пару спиц и немного шерсти. Она терпеливо просидела с Гретой около часа, показывая ей азы вязания, но с тех пор Грета больше не видела ее и уходила в лес в одиночестве.

А вчера ЭдДжей пришла к ней с корзиной, полной рождественских угощений.

– Где-то через час я уезжаю к своей сестре в Глостершир. Вернусь сразу после Рождества, – объявила она в своей резкой манере. – Вам должно этого хватить, и я попросила Мервина с фермы занести вам свежего хлеба и молока, пока меня не будет. Счастливого Рождества, дорогая. Завтра по прогнозу будет снег, так что позаботьтесь, чтобы вам хватило дров.

Глядя ЭлДжей вслед, Грета чувствовала, что ее одиночество только усиливается. А когда в канун Рождества с неба пошел обещанный ЭлДжей снег, то даже удовольствие от домашнего мясного пирога и стаканчика сладкого шерри из корзины не смогло развеять ее тоски.

– Мы с тобой одни на свете, малыш, – прошептала она своему животу, когда колокол на ближайшей часовне пробил полночь. – Счастливого Рождества.

Рождественским утром Грета отодвинула шторы, и ей предстала сказочная картина.

Ночной снегопад совершенно преобразил все вокруг. Каждая ветка каждого дерева была покрыта ярко-белым пухом, словно кто-то обсыпал ее сахарной пудрой. Весь лес был покрыт безупречно белым снегом, лишь кое-где сквозь него торчали темные ветви, отчего все вместе было похоже на горностаевый ковер. А когда утреннее солнце поднялось над застывшей долиной, густая изморозь на окне добавила к этому идиллическому пейзажу мерцающих блесток.

Спустившись вниз, Грета подумала, что в любое другое Рождество она была бы в восторге от выпавшего снега, но, распалив огонь и поставив греться чайник, осознала, что никогда не была так несчастна.

Позже, уже приготовив и съев оставленного ей ЭлДжей цыпленка, а заодно умяв и остатки мясного пирога – у нее был какой-то волчий аппетит все это время, – она стала вспоминать все свои прошлые рождественские праздники и какими они были другими.

Не желая вдаваться в воспоминания, но не имея других развлечений, которые могли бы отвлечь ее от этого нахлынувшего потока, она надела пальто, шляпку и резиновые сапоги и отправилась на свою ежедневную прогулку.

Грета открыла дверь и вышла наружу. Снег хрустел под ногами, а дыхание замерзало в воздухе перед ней струйками тонкого белого пара. Побродив по лесу, она быстро развеялась, любуясь волшебной красотой всего вокруг, то и дело останавливаясь и разглядывая сверкающие морозные узоры на стволах деревьев и упавших ветках. Но довольно скоро ее разум снова пустился в ненужные размышления.

Может быть, подумала она, причиной ее несчастий был вот такой же день ровно год назад, когда она впервые столкнулась с проблемой, приведшей к ее такому внезапному отъезду в Лондон.

У нее было счастливое детство, которое она провела в зажиточном пригороде Манчестера, будучи единственным ребенком обожающих ее родителей. А потом, в один ужасный день, когда ей было тринадцать и немецкие налеты стали совсем тяжелыми, ее отец уехал куда-то в своем черном «Форде», и больше не вернулся. Мама, всхлипывая и рыдая, сказала ей на следующий день, что он попал под бомбежку на дорожной развязке под Манчестером. И через неделю Грета увидела, как то, что осталось от ее отца, было предано земле.

Два следующих года, полные напряжения от все продолжающейся войны, ее мать пробыла в глубокой депрессии – иногда не вставая с постели неделями, – а Грета мрачно сосредоточилась на учебе, зарывшись в книги. Другой вещью, в которой она находила утешение, было кино, в которое мать продолжала ее регулярно водить. Мир фантазий, в котором все было прекрасно, а почти все истории кончались хорошо, давал блаженное чувство ухода от реальности. Грета решила, что, когда вырастет, станет актрисой.

Когда ей исполнилось пятнадцать, ситуация изменилась. Однажды вечером ее мать вернулась домой в большой машине вместе с толстым седоволосым мужчиной и сказала Грете, что он будет ее новым папой. Через три месяца они переехали в огромный дом ее отчима в Олтринхэме, одном из наиболее привлекательных городков в Чешире. Мать, радуясь, что нашла другого человека, готового заботиться о ней, снова стала прежней, и их дом снова наполнился гостями и смехом. И какое-то время Грета была счастлива.

Ее новый отчим, грубый, но богатый местный промышленник, сперва был в ее жизни абстрактной фигурой, которую Грета даже встречала нечасто. Но когда она выросла в юную женщину, его внимание стало переключаться с жены на ее юную, более красивую дочь. В его обыкновение вошло разыскивать ее всякий раз, как они оставались в доме одни. И вот дошло до того, что в прошлом году, в рождественскую ночь, пока ее мать развлекала гостей внизу, он поднялся за ней по лестнице…

Грета вздрогнула при воспоминании о его зловонном дыхании, о его тяжести, когда он прижал ее к стене, пока его руки шарили по ее груди, а мокрые губы отыскивали ее рот.

К счастью, в тот раз звук подымающихся по лестнице шагов не дал ему зайти дальше и Грета убежала в свою комнату в состоянии ужаса и шока, молясь, чтобы это оказалось случайностью, вызванной излишним спиртным.

Но, к несчастью, это было не так, и Грета провела следующие несколько месяцев, делая все, что можно, чтобы избежать приставаний своего отчима. Однажды жаркой июньской ночью он ворвался в ее спальню, когда она снимала чулки, готовясь лечь спать. Схватив ее сзади, он повалил ее на матрас, зажав ей рот рукой, чтобы она не могла кричать. Каким-то образом ей удалось поднять колено, и, когда он приподнялся с нее, чтобы расстегнуть штаны, она сумела сильно ударить его ногой в мошонку.

Взвыв, он скатился с кровати и выбежал за дверь, осыпая ее ругательствами.

Понимая, что у нее нет другого выхода, Грета собрала чемодан и после полуночи, когда в доме все стихло, прокралась вниз. Она вспомнила, как однажды отчим позвал ее в свой кабинет и настоял, чтобы она села к нему на колени. Она послушалась, с отвращением, но боясь рассердить его. Тогда он открыл ящик, вынул ключ, отпер сейф и показал ей бриллиантовое ожерелье, которое, по его словам, будет ее, если она будет хорошей девочкой. Грета успела заметить, что сейф был набит деньгами. Так что в ту судьбоносную ночь она открыла ящик, нашла в потайном месте ключ, отперла сейф и вытащила толстую пачку купюр.

После чего вышла из дому, отправилась на станцию поезда и сидела там на платформе, пока пятичасовой утренний поезд не увез ее в Манчестер. Там она пересела на поезд до Лондона и отправилась прямиком в «Ветряную мельницу», устраиваться на работу.

Грета подняла взгляд к быстро темнеющему небу, размышляя, пыталась ли ее мать отыскать ее после ее побега. Иногда она думала, не написать ли ей, но как она сможет объяснить свой внезапный отъезд? Даже если мать ей поверит, что было сомнительно, Грета понимала, что эта правда разобьет ей сердце.

Охваченная тоской, она вышла на поляну в лесу и тут вдруг поняла, что, погруженная в свои мысли, совершенно не следила за тем, куда идет. Стоя среди высоких, поблескивающих в меркнущем свете деревьев, Грета пыталась найти хоть какую-то метку, что-нибудь, что могло бы подсказать ей путь. Но все знакомые приметы были скрыты под белым снежным покрывалом.

– Господи, – пробормотала она, бесцельно бродя кругами и уже отчаиваясь понять, где находится.

Подняв воротник, чтобы согреться, она отчаянно пыталась понять, в какую сторону надо идти, и тут услышала собачий лай. Она остановилась, оглянулась и увидала, что к ней мчится огромный черный пес. Замерев от страха на месте, она с бьющимся сердцем смотрела, как он, не сбавляя скорости, приближается к ней. Огромным усилием воли Грета наконец заставила оцепеневшее тело действовать, повернулась и побежала со всех ног.

– Боже! Боже! – закричала она, слыша собачий топот уже всего в нескольких метрах за спиной. Дневной свет почти померк, и она не могла толком видеть, куда бежит. Сапоги, которые были ей велики, заскользили по обледеневшему снегу, она споткнулась и упала, ударившись головой о корни большого дерева. У нее потемнело в глазах.

Грета очнулась от горячего дыхания на лице и от того, что ее щеку лизал грубый язык. Открыв глаза, она уставилась прямо в большие красные глаза собаки и громко завизжала от ужаса.

– Морган! Морган! Ко мне!

Собака тут же оставила Грету и послушно побежала в сторону высокого человека, быстро идущего к ним. Грета попыталась сесть, но у нее закружилась голова. Она закрыла глаза и со стоном опустилась назад.

– С вами все в порядке?

Голос был низким, мужским.

– Я… – Грета снова открыла глаза и увидела, что мужчина стоит возле нее. – Я не знаю, – прошептала она, и ее охватила неудержимая дрожь.

Мужчина наклонился к ней.

– Вы упали? У вас на лбу большая рана. – Протянув руку, он убрал в сторону ее волосы. Рассмотрел рану, вытащил из кармана платок и попытался вытереть им кровь.

– Да. Собака погналась за мной. Я думала, она меня растерзает.

– Морган? Растерзает? Сильно сомневаюсь. Скорее он просто хотел поздороваться с вами, ну, может, несколько буйно, – ворчливо ответил мужчина. – Вы можете идти? Надо отвести вас в дом, там мы вас высушим и как следует посмотрим на эту рану. Тут слишком темно, чтобы понять, что там у вас.

Сделав огромное усилие, Грета поднялась на ноги, но, едва опустив вес тела на правую ногу, вскрикнула от боли. И снова села, отчаянно мотая головой.

– Ясно. Ну что ж, ничего больше не остается. Придется вас нести. Обхватите меня руками за шею. – Мужчина опустился возле нее на колени, и Грета сделала, как он велел. Он с легкостью поднял ее с земли. – Держитесь крепче. Скоро мы вас согреем.

Грета уткнулась лицом в провощенное плечо своего спасителя. У нее так кружилась голова, что это было единственное, что она могла сделать, чтобы снова не потерять сознание. Минут через десять, подняв голову, она увидала, что они вышли из лесу и направляются в сторону светящихся окон большого дома. Они поднялись на высокое крыльцо, и человек толкнул плечом большую дубовую дверь.

– Мэри! Мэри! Да где же эта женщина? – закричал он, пересекая огромный холл перед входом. Невзирая на боль, Грета заметила огромную рождественскую ель, стоящую у подножия массивной елизаветинской лестницы. Огоньки свечей, отражающиеся в изящных стеклянных шарах, гипнотически заплясали перед ее глазами, а воздух наполнился чудесным запахом хвои. Человек отнес ее в просторную гостиную, где в жерле огромного каменного очага тлел огонь. Он осторожно опустил Грету на один из двух больших бархатных диванов, стоящих возле камина.

– Простите, мастер Оуэн. Вы меня звали? – В дверях комнаты появилась плотная молодая женщина в переднике.

– Да! Несите горячую воду, полотенце, одеяло и большой стакан бренди.

– Да, сэр. Конечно, сэр, – ответила Мэри, выходя из комнаты.

Мужчина сорвал с себя куртку, швырнул ее на кресло и стал раздувать огонь в камине. Скоро Грета начала ощущать потоки тепла. Пытаясь унять свою дрожь, она молча наблюдала за ним. Он был не так высок, как ей сперва показалось в лесу, когда она смотрела на него с земли. Его обветренное, сильно загорелое лицо под густыми вьющимися, седеющими волосами было довольно симпатичным. Он был одет как для работы на улице – в брезентовые штаны и твидовый пиджак, под которым был толстый вязаный свитер с высоким горлом. Грета предположила, что ему где-то за пятьдесят.

– Вот, извольте, сэр, – горничная Мэри торопливо вошла в комнату, неся все, что он велел. Она поставила все это на пол возле дивана. – А сейчас я принесу бренди из библиотеки, сэр.

– Спасибо, Мэри. Теперь, – мужчина опустился перед Гретой на колени и намочил в воде уголок полотенца, – давайте промоем эту рану, а потом Мэри найдет вам что-нибудь сухое переодеться. – Он коснулся пореза на лбу, и Грета зажмурилась. – Вы ведь не браконьер, а? Так-то вы не похожи, но сейчас никогда не знаешь наверняка.

– Нет.

– Ну, может, и так, но все равно вы нарушили границы. Вы были в частном владении. – Он сполоснул в воде окровавленное полотенце и снова прижал его к ране.

– Я не нарушала границ, – сумела выдавить Грета. – Я живу тут, в поместье.

Мужчина удивленно приподнял одну густую бровь.

– Правда?

– Да, в коттедже Дэвида Марчмонта. Он позволил мне пожить там.

Человек нахмурился.

– Ясно. Вы его подружка?

– Нет, это совсем не так, – торопливо пояснила Грета.

– Ну что ж, было бы неплохо, если бы Лаура-Джейн сообщала мне, когда ее сын предлагает коттеджи Марчмонта посторонним молодым леди. Между прочим, я – Оуэн Марчмонт, дядя Дэвида. И это мое поместье.

– Тогда я прошу прощения, что вы не знали, что я живу тут.

– Это не ваша вина, но это так типично, – проворчал Оуэн. – А, вот наконец и бренди. Спасибо, Мэри. Найдите этой юной леди что-нибудь сухое и помогите ей снять мокрую одежду. Я скоро вернусь, взгляну на эту вашу лодыжку, – добавил он, обращаясь к Грете, и вышел из комнаты, а Мэри последовала за ним.

Грета опустила голову на подлокотник дивана. Голова болела, но она хотя бы больше не теряла сознание. Оглядев красивую большую комнату, она увидела, что та была обставлена эклектичной смесью старинной мебели, подобранной с большим вкусом. Вид старого каменного пола смягчали несколько поблекших абиссинских ковров, на окнах висели шелковые шторы темно-сливового цвета. Потолок укрепляла огромная балка, а на стенах, обшитых дубовыми панелями, висело множество картин.

Скоро вернулась Мэри. Она помогла Грете раздеться и закутала ее в толстый шерстяной халат.

– Спасибо, – сказала Грета, когда девушка протянула ей стакан бренди. – Простите, что доставляю столько хлопот.

– Фу, да не волнуйтесь. Я вижу, вы сильно расшиблись. Мастер Оуэн скоро придет, посмотрит на вашу ногу, – заботливо сказала Мэри и снова ушла.

Через несколько минут Оуэн снова вошел в комнату и подошел к Грете.

– Ну как, получше? – спросил он.

– Да, наверное, – неуверенно ответила она, осторожно отхлебывая бренди.

– Давайте посмотрим. – Он сел на диван и осмотрел ногу Греты. – Сильно распухло, но так как вы можете ею двигать, то сомневаюсь, что вы ее сломали. Думаю, это сильный вывих. Тут поможет только отдых. С учетом снегопада, боюсь, вам придется остаться тут на ночь. У вас сильный шок, и вы пока не можете наступать на эту ногу.

– О нет, сэр, я… Я не хочу вам мешать… Я…

– Глупости! У нас девять пустых спален, а Мэри не о ком заботиться, кроме меня. Я сейчас велю ей натопить в одной из гостевых. Вы голодны?

Грета покачала головой. Ее все еще тошнило.

Оуэн позвонил Мэри и, когда та появилась, отдал ей новые распоряжения, после чего сел в кресло напротив Греты.

– Ну что ж, неожиданный поворот событий в день Рождества. Мои гости разъехались пару часов назад, после обеда, но, похоже, теперь появились другие. А что же вы делали в лесу, когда уже начало темнеть, моя дорогая? Когда Морган нашел вас, вы были довольно далеко от своего коттеджа. Сомневаюсь, что вы смогли бы найти дорогу домой. Вы могли замерзнуть там до смерти.

– Я… я заблудилась, – призналась Грета.

– Ну что ж, тогда, несмотря на вывихнутую лодыжку, думаю, вам все равно повезло.

– Да. Огромное спасибо вам, что спасли меня, – сказала Грета, подавляя зевок.

– Похоже, судя по вашему виду, пора отправить вас в постель. Давайте я отнесу вас наверх, ладно?

Через пятнадцать минут Грета, в чистой запасной пижаме Оуэна, была уложена в большую удобную кровать под балдахином. И он, и вся комната с тяжелыми камчатными драпировками, восточными коврами и изящной ореховой мебелью напоминали ей нечто, в чем могла бы спать сама королева.

– Если что-то понадобится, позвоните в звонок, и Мэри поможет вам. Спокойной ночи, мисс?..

– Симпсон. Грета Симпсон. И я правда очень сожалею, что доставила вам столько хлопот. Я уверена, завтра я буду в порядке.

– Конечно. И, пожалуйста, зовите меня Оуэн. – Он почти смущенно улыбнулся и вышел из комнаты.

Потом Мэри принесла ей чашку какао, но Грета нашла в себе силы отпить из нее только несколько глотков, такая на нее нахлынула усталость. Она закрыла глаза и тут же заснула.

На следующее утро в ее комнату, постучавшись, тихо зашла Мэри, которая поставила возле постели поднос с завтраком и отодвинула шторы.

– Доброе утро, мисс. Как вы себя чувствуете сегодня? – спросила она, пока Грета ворочалась и с удовольствием потягивалась в большой постели.

– Если честно, я спала лучше, чем когда-либо, – Она слабо улыбнулась, глядя, как Мэри, наклонившись, разжигает огонь. – Мне нужно в туалет, – сказала она, раздвигая занавесь и выбираясь из кровати. – Ой! – Почувствовав резкую боль в ноге, Грета ухватилась за матрас.

– Господи, мисс, – Мэри тут же оказалась рядом с ней и помогла ей вернуться в постель. Она осмотрела ее ногу, которая за ночь приобрела темно-лиловый цвет. – Я помогу вам дойти до туалета, но, думаю, будет лучше, если я попрошу мастера позвонить доктору Эвансу.

Небольшое время спустя Оуэн, встав из-за письменного стола, пожал доктору руку.

– Спасибо, что смогли так быстро прийти, доктор Эванс. Что скажете про нашу гостью?

– Я очень внимательно осмотрел ее. Рана на голове не так серьезна, как кажется, но вывих лодыжки у юной леди очень силен. Я бы предложил полный покой как минимум на несколько дней. Особенно с учетом обстоятельств, – добавил доктор.

– А именно?

– Насколько я понял, вышеозначенная юная леди находится на третьем месяце беременности. Я бы не хотел, чтобы она подвергалась риску снова упасть и повредить плод в утробе, особенно в такую ужасную погоду. Так что я предписал ей оставаться в постели. Я загляну через пару дней, проверю, как обстоят дела.

На лице Оуэна ничего не отразилось.

– Благодарю вас, доктор. И, надеюсь, я могу рассчитывать на ваше молчание насчет всего этого.

– Естественно.

Когда доктор Эванс ушел, Оуэн поднялся по лестнице и прошел по коридору к комнате Греты. Тихо постучав, он приоткрыл дверь. Увидев, что она дремлет, он встал в ногах кровати и долго смотрел на нее. Она казалась такой крошечной и совсем беззащитной, и он вдруг понял, что она и сама немногим старше ребенка.

Оуэн подошел к креслу, стоявшему возле окна, и сел в него, размышляя об обстоятельствах, приведших Грету в поместье. За окном расстилался Марчмонт, который, если все останется как было, после его смерти перейдет к его племяннику.

Через десять минут он вышел из спальни, спустился по лестнице и вышел на улицу через парадную дверь.

ЭлДжей была в хлеву, где доила последнюю корову. Услышав шаги, она подняла голову. Увидев, кто это, она нахмурилась.

– Привет, Оуэн. Ходят слухи, у тебя неожиданная гостья. Как себя чувствует пациент?

– Боюсь, с ногой не очень хорошо. Доктор прописал полный покой, так что, похоже, она останется в Холле на несколько дней. Навряд ли она сможет в теперешнем состоянии жить одна в коттедже. Бедняжка с трудом может стоять.

– Господи, – вздохнула ЭлДжей. – Мне очень жаль.

– Я полагаю, ты знала про ее… состояние?

– Ну конечно.

– Это ребенок Дэвида, да?

– Боже упаси! Ее бросил какой-то американец, и Дэвид кинулся на выручку. Ей больше некуда было деваться.

– Ясно. Очень благородно с его стороны, при таком-то раскладе.

– Да. Дэвид благородный мальчик.

– И у нее нет никаких родных?

– Похоже, что нет, – коротко ответила ЭлДжей, поднимаясь. – А теперь извини…

– Конечно. Я дам тебе знать, как она будет себя чувствовать. Такая славная малышка, да?

– Ну, наверное.

– До свидания, Лаура-Джейн. – Оуэн повернулся и вышел во двор.

ЭлДжей, настороженная его вопросами, посмотрела ему вслед. Потом подняла подойник, до краев полный свеженадоенного молока, и решила не обращать внимания на этот разговор как на очередной пример сложной личности Оуэна Мачмонта.

И только гораздо позже, уже ночью, когда, вопреки обыкновению, она не могла уснуть почти до рассвета, до нее внезапно дошло все значение того, что он сказал ей про Грету.

– Нет же… Нет конечно? – простонала она, приходя в ужас от мысли, которая только что пришла ей в голову.

7

Прошло четыре дня, прежде чем Грета смогла, хромая, передвигаться по комнате без посторонней помощи. Удобно устроенная в большой кровати с видом на долину, с Мэри, исполняющей все ее пожелания, она начала наслаждаться жизнью. Оуэн заходил каждый день, узнать, как ее дела, и, обнаружив ее любовь к чтению, стал оставаться, чтобы почитать ей. Его присутствие казалось Грете на удивление приятным, и ей нравился его низкий голос.

Дочитав «Грозовой перевал» и закрыв книгу, он заметил слезы у нее на глазах.

– Грета, дорогая, что случилось?

– Простите. Это такая прекрасная история. Ну, то есть любить кого-то так сильно и никогда не… – ее голос прервался.

Оуэн поднялся и ласково потрепал ее по руке.

– Да, – кивнул он, растроганный тем, что книга оказала на нее такое воздействие. – Но это же только история. Завтра начнем читать «Дэвида Копперфильда». Это одна из моих любимых книг. – Он улыбнулся ей и вышел из комнаты.

Откинувшись на подушки, Грета подумала, как было бы хорошо, если бы ей вовсе не пришлось возвращаться в одиночество ее маленького холодного домика. Тут она чувствовала себя окруженной заботой. Интересно, подумала она, почему Оуэн не женат? Он был хорошо образованным, интеллигентным и даже в своем возрасте оставался очень привлекательным мужчиной. Она осознала, что представляет себе, каково было бы быть его женой – хозяйкой дома и поместья Марчмонт, до конца жизни в благополучии и безопасности. Но это, конечно, только мечта. Она – всего лишь женщина, носящая незаконного ребенка и без гроша за душой, и вскоре ей снова придется взглянуть в глаза реальности.

На следующий день, когда Оуэн закончил читать ей «Дэвида Копперфильда», Грета потянулась и тяжело вздохнула.

– В чем дело? – спросил он.

– Нет, ничего, просто… Ну, вы были так добры ко мне, но я правда не могу больше быть вам обузой. Снег уже тает, моя нога гораздо лучше, и я должна вернуться в свой коттедж.

– Глупости! Ваше общество – большая радость для меня. С тех пор как его покинул последний выздоровевший офицер, этот дом стоит практически опустевшим. А этот коттедж моего племянника сырой, холодный и, как по мне, совершенно не подходящий для вас, ну, по крайней мере, пока вы совсем не поправитесь. Ну как, ради всего святого, вы будете взбираться по этой лестнице?

– Я уверена, что справлюсь.

– Я настаиваю, чтобы вы остались минимум еще на неделю, пока, условно говоря, не встанете на ноги. В конце концов, это же я виноват, что все так случилось. И самое малое, что я могу сделать, так это предоставить вам приют, пока вы совсем не поправитесь.

– Если вы так считаете, Оуэн, – ответила Грета, пытаясь скрыть свой восторг от того, что останется тут подольше.

– Абсолютно. Для меня в радость, что вы тут. – Оуэн тепло улыбнулся ей и встал. – Ну ладно, оставлю вас отдохнуть.

Он пошел к двери, но вдруг остановился и повернулся.

– И если вы ощущаете в себе достаточно сил, то, может быть, вы доставите мне удовольствие, присоединившись ко мне сегодня за ужином там, внизу?

– Я… да, я с радостью. Спасибо, Оуэн.

– Тогда до восьми.

В тот же день, позже, Грета позволила себе роскошь полежать в глубокой горячей ванне. Потом она села к туалетному столику в спальне и, как могла, соорудила себе прическу. Совершенно лишенная косметики, разрумянившаяся после ванны, она выглядела особенно юной.

Она спустилась в гостиную, опоздав на двадцать минут, одетая в свежевыстиранную блузку и шерстяную юбку и опираясь на костыль, который нашел для нее Оуэн.

– Добрый вечер, Грета. – Он поднялся, подал ей руку и помог сесть в кресло. – Могу я сказать, что вы сегодня прекрасно выглядите?

– Спасибо. Я же говорила, мне уже лучше. Лежа весь день в постели, я начинаю чувствовать себя мошенницей.

– Могу я предложить вам что-то выпить?

– Нет, благодарю вас. Боюсь, алкоголь сейчас ударит мне прямо в голову.

– Ну тогда, может быть, немного вина за ужином.

– Да. – В комнате было прохладно, и Грета протянула руки к огню.

– Вам холодно, дорогая? Я просил Мэри развести огонь заранее, но я нечасто бываю в этой комнате. Когда я один, библиотека кажется мне гораздо более удобной.

– Нет-нет, со мной все в порядке.

– Сигарету? – Оуэн протянул Грете серебряную коробку.

– Спасибо. – Она взяла сигарету, и он предложил ей огня.

– Ну, расскажите мне немного о себе.

– Да тут особенно нечего рассказывать, – она немного нервно затянулась сигаретой и выдохнула дым.

– Лаура-Джейн говорила, вы работали вместе с Дэвидом в театре в Лондоне. Вы актриса?

– Я… Ну да.

– Я сам никогда не был театралом. Все как-то больше, знаете, на природе. Но расскажите, в каких же пьесах вы играли?

– Ну, я не настолько уж актриса. В большей степени… как бы танцовщица.

– То есть музыкальные комедии, да? Мне нравится, что делает этот Ноэль Ковард. Некоторые его песни прямо-таки хороши. Так во время войны вы были в Лондоне?

– Да, – соврала Грета.

– Должно быть, во время бомбежек было просто ужасно.

– Да. Но все держались вместе. Думаю, когда всех вместе заталкивают под землю, в метро, на станцию Пикадилли-Серкус на всю ночь, больше ничего другого не остается, – ловко повторила Грета рассказы Дорис о том, как все это было.

– Великий британский дух. То, что помогло нам все выдержать и выиграть войну. Не пройти ли нам к ужину?

Оуэн помог Грете перейти в столовую, которая – так же, как и все остальные комнаты, которые она успела увидеть, – была прекрасно обставлена, с мерцающими светильниками в форме конусов по стенам и длинным полированным столом. В одном его конце было накрыто на двоих. Он отодвинул ей стул, и она села.

– У вас прекрасный дом, но он такой большой. Вам тут не одиноко? – спросила она.

– Да, особенно после того, как я привык к тому, что здесь толпились медсестры и пациенты. А зимой тут еще и страшно промозгло. Протопить стоит целое состояние, но я не люблю холод. Перед войной я жил в Кении. Тот климат подходил мне гораздо больше, а образ жизни – скорее нет.

– Вы думаете вернуться туда? – осведомилась Грета.

– Нет, уезжая, я избавился от фермы там. И, кроме того, я и так слишком долго оставлял Марчмонт на Лауру-Джейн, так что я должен вернуться к своим обязанностям.

В комнату вошла Мэри, и оба обернулись на нее.

– А вот и суп. И, Мэри, разлейте, пожалуйста, вино.

– Конечно, сэр.

Оуэн подождал, пока Мэри обслужит их и уйдет, прежде чем спросить:

– Я не хотел бы быть назойливым, но ради чего такая прелестная юная леди, как вы, покидает Лондон и уезжает в дебри Марчмонта?

– О, это долгая история, – уклончиво ответила Грета, протягивая руку к бокалу.

– Мы не спешим. У нас впереди весь вечер.

– Ну, – начала Грета, понявшая, что ей не удастся увернуться от объяснений, – я была сыта Лондоном, и мне нужна была смена обстановки. Дэвид предложил мне пожить в его коттедже, и я решила воспользоваться этим, чтобы обдумать, как быть дальше.

– Ясно. – Оуэн смотрел, как Грета ест свой суп, отлично понимая, что она врет. – Простите, если я буду нескромен, но не замешан ли в этом какой-нибудь молодой человек?

Грета со стуком опустила ложку, поняв, что отрицать было бы бесполезно.

– Да.

– А, вот как. Ну что ж, его потеря – моя находка. Этот парень, должно быть, просто слеп.

Грета опустила взгляд в суповую тарелку, ее глаза наполнились слезами. Она глубоко вздохнула.

– Есть и другая причина.

Оуэн молчал, ожидая, что она продолжит говорить.

– Я беременна.

– Понятно.

– Я пойму, если вы захотите, чтобы я уехала, – Грета вынула из рукава носовой платок и вытерла нос.

– Ну полно, полно, дорогая. Пожалуйста, не надо расстраиваться. Я думаю, что из-за того, о чем вы мне сказали, вы сейчас нуждаетесь в еще большей заботе.

Она уставилась на него в полнейшем изумлении.

– Вы не шокированы?

– Грета, я, может быть, и живу в глубочайшей дыре, но я все же видел жизнь. Это очень грустно, но такие вещи случаются. Особенно во время войны.

– Он был американским офицером, – прошептала Грета, как будто это делало всю историю лучше.

– Он знает о ребенке?

– Нет. И никогда не узнает. Он… Он сделал мне предложение. Я согласилась, но потом он, ну, уехал обратно в Америку и даже не попрощался со мной.

– Ясно.

– И я не знаю, что бы я делала, если бы не Дэвид.

– Вы с ним?..

– Абсолютно нет, – твердо ответила Грета. – Мы просто добрые друзья. Дэвид очень добрый.

– Так каковы же ваши планы на будущее?

– Я даже понятия не имею. Если честно, с тех пор как я сюда приехала, я просто стараюсь об этом не думать.

– А как же ваша семья? – спросил Оуэн, и тут вошла Мэри с ростбифом на серебряном подносе, который она поставила на боковой столик, и стала убирать суповые тарелки.

– У меня никого нет. Мои родители погибли во время Блица, – и Грета опустила глаза, на случай, чтобы он не заметил, что она врет.

– Мне очень жаль. Но вы хорошо образованны, это видно. В частности, вы прекрасно знаете литературу.

– Да, я всегда любила книги. Мне повезло. До того, как мои родители погибли, я ходила в частную женскую школу.

– И теперь вы совсем одна на свете, да, дорогая? – Оуэн неуверенно протянул руку и накрыл ладонь Греты. – Ну ничего, не волнуйтесь, обещаю, что постараюсь позаботиться о вас.

По мере того как в течение вечера разговор уходил все дальше от прошлого Греты, она начала расслабляться. После ужина они вернулись в гостиную и она села у огня, почесывая Моргана, черного лабрадора, который тоже лежал, потягиваясь, у камина. Оуэн пил виски и рассказывал о своей жизни в буше Кении. Он рассказывал, что у него была большая ферма возле Ниери в Центральном Нагорье и как ему нравилась дикая природа и местные жители.

– Но я стал уставать от всех этих бесконечных фокусов, которые устраивали мои бывшие соседи. Хоть «Счастливый дол», как его называли, и находился бог знает где, они все равно находили способы поразвлечься, если вы понимаете, о чем я. – Оуэн приподнял бровь. – К тому же, будучи одиноким, я был легкой добычей для некоторых местных хищниц. Так что я рад вернуться сюда, в мир своего рода нормальной морали.

– Вы никогда не были женаты?

– Ну, когда-то однажды был кое-кто, и мы были помолвлены, но… – Оуэн вздохнул. – В любом случае, правильно было бы сказать, что с тех пор я не испытывал желания ни на ком жениться. Ну и, кроме того, кому нужен такой старый ворчун, как я?

Мне нужен, мелькнула мысль в голове у Греты, но она тут же подавила ее. От вина и тепла очага ее совсем разморило, и она зевнула.

– Вам пора в постель, юная леди. Вы выглядите уставшей. Я позову Мэри, чтобы она помогла вам подняться в спальню, – сказал он, звоня в звонок.

– Да. Простите. Я уже давно не ложилась так поздно.

– Не извиняйтесь, и спасибо вам за такую чудесную компанию. Надеюсь, вам было не слишком скучно.

– Нет. Совсем нет. – В комнату вошла Мэри, и Грета встала.

– Тогда не сочтете ли вы возможным завтра снова поужинать со мной?

– Конечно же да. Спасибо, Оуэн. Доброй ночи.

– Грета?

– Да?

– Просто знайте, что вы больше не одна.

– Спасибо.

Медленно поднимаясь с помощью Мэри по лестнице и потом болтая с ней, пока та помогала ей лечь в постель, Грета все пыталась осмыслить прошедший вечер. Она была уверена, что в ту же минуту, как она скажет Оуэну, что ждет ребенка, его отношение к ней изменится. Но уже устроившись под одеялом, после того как Мэри вышла из комнаты, она поняла, что он, похоже, ухаживал за ней в своей ворчливой манере. Но ведь не мог же он быть заинтересован в ней теперь, узнав правду?

Всю следующую неделю, и до и после Нового года, Грета каждый день ужинала вместе с Оуэном. Ее нога была лучше, и теперь вместо дневного чтения он брал ее на небольшие прогулки по землям, принадлежавшим поместью Марчмонт. Она видела, что он действительно ухаживает за ней в своей старомодной манере. И не могла понять этого. В конце концов, не может же владелец поместья Марчмонт жениться на женщине, которая носит чужого ребенка. Или может?..

Да, невзирая на все ее периодические попытки заявить, что она должна вернуться в свой коттедж, прожив в большом доме почти целый месяц, Грета с уверенностью могла сказать, что Оуэн не хочет ее ухода.

Как-то вечером, после ужина, они сидели вместе в гостиной, обсуждая «Дэвида Копперфильда». Оуэн закрыл книгу. Наступило молчание. И вдруг его лицо посерьезнело.

– Грета. Я хочу спросить вас кое о чем.

– Конечно. Но это не будет что-то ужасное?

– Нет… ну, по крайней мере, я надеюсь, что нет. Итак… – он кашлянул. – Дело в том, дорогая Грета, что за то короткое время, что мы с вами знакомы, я очень привязался к вам. Вы вернули мне силы и бодрость духа, которые, как я думал, уже покинули меня. Так что… Вот вопрос, который я хотел вам задать: не окажете ли вы мне честь стать моей женой?

Грета уставилась на него, в изумлении открыв рот.

– Конечно, я полностью пойму, если вы сочтете, что не можете выйти замуж за человека настолько старше вас. Но мне кажется, вы нуждаетесь в том, что я мог бы вам дать. Отца вашему ребенку и спокойное, обеспеченное существование вам обоим, чтобы и вы, и ребенок могли бы процветать в будущем.

Она сумела обрести свой голос.

– Я… вы хотите сказать, что готовы признать ребенка, который у меня родится, своим собственным?

– Конечно. Никому ведь не нужно знать, что он не мой, верно?

– Но как же Дэвид и ЭлДжей? Они знают правду.

– О них можете не волноваться. – Оуэн взмахнул рукой, словно отметая эту проблему. – Итак, что вы мне скажете, дорогая Грета?

Она хранила молчание.

– Вы задаете себе вопрос, почему я хочу этого, верно?

– Да, Оуэн, это так.

– Будет ли слишком просто, если я скажу, что ваше присутствие тут заставило меня осознать, насколько я был одинок? Что я испытываю к вам привязанность, на которую раньше не думал, что способен? Марчмонту нужна юность… жизнь, иначе он уйдет в небытие вместе со мной. И я верю, что мы с вами можем дать друг другу то, чего каждому из нас недоставало в прежней жизни.

– Да, но…

– Я не жду, чтобы вы приняли решение прямо сейчас, – торопливо добавил он. – Подумайте об этом. Если хотите, можете вернуться пока в свой коттедж.

– Да. Нет… Я… – Грета наморщила лоб. – Оуэн, вы можете меня извинить? Я чувствую, что ужасно устала.

– Ну конечно.

Они оба встали. Оуэн взял ее руку и нежно поцеловал.

– Подумайте как следует, моя дорогая. Каким бы ни было ваше решение, мне было очень приятно, что вы были моей гостьей. Доброй ночи.

Лежа в постели, Грета так и сяк крутила в голове предложение Оуэна. Если она примет его, у ребенка будет отец и они оба будут избавлены от позора, выпадающего на долю незаконных детей и их матерей. Она будет хозяйкой прекрасного дома, и ей никогда больше не придется переживать о том, сможет ли она в очередной раз достать себе еду.

Единственное, чего у нее никогда не будет, – это любимого человека. Несмотря на то что Оуэн был добрым, заботливым и по-своему привлекательным мужчиной, если смотреть правде в глаза, то Грета не могла допустить даже мысли о том, чтобы делить с ним постель.

Но, если она скажет нет, ей придется вернуться в коттедж и рожать ребенка в одиночестве. А потом кто знает? Какие у нее шансы на то, что она в будущем все же сможет встретить свою настоящую любовь, о которой так мечтала? Не говоря уж о том, чтобы обеспечивать себя и ребенка?

Перед ее глазами всплыло лицо Макса. Она быстро затрясла головой, чтобы избавиться от него. Он никогда не вернется, а ей надо думать о жизни за себя и за своего ребенка.

Грета представила, что же скажут ЭлДжей и Дэвид. Она надеялась, они смогут понять ее. Кроме того, она была не в том положении, чтобы заботиться и переживать о чувствах других людей.

– У нас ведь нет больше никого, кто мог бы о нас позаботиться? – спросила она, поглаживая свой живот.

На следующий вечер Грета спустилась к ужину и сказала Оуэну, что принимает его предложение.

Через два дня Мэри вбежала в столовую, где Оуэн сидел за завтраком, читая «Таймс».

– Простите, сэр, там миссис Марчмонт желает вас видеть.

– Скажите, пусть подождет, пока я не позавт…

– Не думаю, что это может ждать, Оуэн. – ЭлДжей появилась на пороге комнаты за спиной Мэри и, оттолкнув ее, вошла в комнату.

Оуэн фыркнул.

– Прекрасно. Спасибо, Мэри. Закройте, пожалуйста, за собой дверь.

– Да, сэр.

Мэри вышла. ЭлДжей встала у противоположного конца стола и уставилась на него. Оуэн не спеша вытер рот салфеткой и аккуратно сложил газету.

– Ну и что же тут такое, что не могло подождать?

– Ты прекрасно знаешь, что это. – Голос ЭлДжей был немногим громче шепота.

– Ты расстроена, что я женюсь на Грете, так ведь?

ЭлДжей опустилась на стул у другого конца стола и тяжело вздохнула.

– Оуэн, я не претендую на чтение твоих тайных мыслей, и я тебе не сторож, но, ради всего святого, что ты вообще знаешь об этой девушке?

Оуэн взял с тарелки кусочек поджаренного хлеба и начал намазывать его маслом.

– Я знаю все, что мне надо.

– Правда? Тогда ты, наверное, очень счастлив, что новой хозяйкой Марчмонта станет женщина, которая зарабатывала себе на жизнь, расхаживая по сцене «Ветряной мельницы» буквально в чем мать родила?

– Я провел свое расследование, и я в курсе того, чем она занималась до приезда сюда. И я просто признателен, что мне удалось найти кого-то, кто подарил мне счастье, которое я больше не рассчитывал обрести в своей жизни.

– То есть ты хочешь сказать, что любишь ее? Или же тебе все застило это хорошенькое личико?

– Как ты заметила ранее, Лаура-Джейн, это не твое дело.

– Нет, мое, если это означает, что незаконный ребенок Греты станет наследником Марчмонта вместо моего сына! – Голос ЭлДжей задрожал от избытка чувств. – Если все это для того, чтобы наказать меня, то тебе это удалось.

– Ну, твой сын как-то не выражал никакой особой привязанности к этому месту.

– Оно его по праву, Оуэн, и ты это знаешь.

– Боюсь, Лаура-Джейн, что это не так. Марчмонт перейдет по наследству любому моему ребенку. И никто, кроме тебя и Дэвида, не знает, что ребенок Греты не от меня. Могут, конечно, пойти всякие слухи, что он был зачат вне брака и свадьба была слишком поспешной, но в этом нет ничего страшного и это не зайдет далеко.

– Ты так считаешь? – ЭлДжей с трясущимися руками пыталась унять свою ярость. – То есть ты ожидаешь, что я буду стоять и смотреть, как наследие моего сына переходит к какому-то ублюдку какого-то янки?

– Это будет твое слово против нашего, но, если ты захочешь обратиться в суд, пожалуйста, сколько угодно, – невозмутимо ответил Оуэн. – Доказать это невозможно, так что, полагаю, люди начнут думать, что с твоей стороны это просто зелен виноград. А уж как газеты будут рады такому скандалу. Можешь быть уверена, что вся наша репутация будет вываляна в грязи, но, конечно, ты вольна делать все, что тебе только угодно.

– Я просто не понимаю, как ты можешь так поступить с Дэвидом. В конце концов…

– Ты не понимаешь, как я могу так поступить? – Он горько рассмеялся. – А ты просто вернись мысленно на тридцать лет назад, дорогая Лаура-Джейн, и вспомни, как ты поступила со мной.

ЭлДжей молча смотрела на него. Потом она наконец вздохнула.

– Так вот что все это такое? Это просто месть?

– Нет, хотя ты должна помнить, что сама навлекла на себя эту проблему. Если бы ты не вышла замуж за моего младшего брата, пока я вдалеке сражался за короля и родину, у нас с тобой мог бы быть свой сын и вся эта ситуация вообще бы не возникала.

– Оуэн, тебя не было почти пять лет, и три из них мы считали, что ты погиб!

– И ты не должна была меня ждать? В конце концов, я просил твоей руки до того, как уехать, и ты приняла мое предложение. Ты даже носила мое помолвочное кольцо! Можешь ли ты представить, что я испытал, вернувшись в Англию из плена в этом мерзком лагере в Ингольштадте и узнав, что моя невеста замужем за моим братом и живет в моем доме? И мало того, ты была беременна его ребенком. Господи боже, Лаура-Джейн! Война едва не уничтожила меня, и единственным, что как-то держало меня на плаву, была мысль, что ты ждешь меня дома.

– Ты думаешь, я не рвала себя на части снова и снова из-за того, что сделала? – ЭлДжей в отчаянии взмахнула руками. – Но ты должен ненавидеть меня, а не моего сына, не Дэвида. Он не заслуживает того, что ты хочешь сделать ему. Ты же никогда даже толком не видел его!

– Нет, и никогда не буду.

– Ты можешь считать, что я тебя предала, но тебе не кажется, что я была уже достаточно наказана, живя со своей виной и видя, что ты чувствуешь по отношению к Дэвиду? А теперь еще и это!

– Тогда почему же ты все еще здесь?

– Ты предлагаешь мне уехать?

Хохотнув, Оуэн покачал головой.

– Нет, Лаура-Джейн. Не надо делать из меня окончательного злодея. Марчмонт такой же твой дом, как и мой. И, вспомни, это было твое решение – перебраться из большого дома в привратную, когда я вернулся домой из Кении.

Лаура-Джейн в отчаянии закрыла лицо руками.

– Пожалуйста, Оуэн, я умоляю тебя. Не лишай Дэвида его законного наследства только потому, что хочешь наказать меня. Ты же знаешь, я никогда не стану публично бороться с тобой, так что предоставляю это твоей совести. Но это неправильно – не только лишить наследства Дэвида, но и передать Марчмонт ребенку, в жилах которого не будет ни капли крови Марчмонтов. Как по мне, это слишком высокая цена даже за месть. – ЭлДжей медленно поднялась. – Мне больше нечего сказать, кроме того, что я согласна, ты прав. Я должна покинуть Марчмонт. Я уеду через неделю. Как ты верно заметил, меня тут больше ничто не держит, особенно теперь.

– Как угодно.

– И ты не ответил на мой вопрос. Ты любишь Грету?

Оуэн взглянул на ЭлДжей и на секунду заколебался.

– Да.

– До свидания, Оуэн.

Он смотрел, как она выходит из комнаты, не обернувшись. В ее облике все еще сохранялись следы той элегантности, которая так очаровала его, когда ей было шестнадцать. Она была очень красивой женщиной, и он так сильно любил ее.

Оуэн встал, подошел к окну и смотрел, как Лаура-Джейн удаляется от дома. Он снова испытал прилив сожаления. Он уехал в Кению, чтобы избавиться от боли ее предательства, не в силах видеть Робина, своего брата, рядом со своей бывшей невестой. Когда много лет назад он узнал, что Робин погиб, упав с лошади, проще всего на свете было бы вернуться в Марчмонт и попросить ЭлДжей стать его женой. Но гордость не позволила ему сделать это. Так что он оставался где был, пока война не вынудила его вернуться.

Но даже при всем при этом мысль о том, что она уедет из Марчмонта, огорчала его. Может быть, побежать за ней, сказать, что даже сейчас, после стольких лет, он все еще любит ее? Что он так и не женился только потому, что даже после всего, что она сделала, ему нужна была она, и только она…

Давай сейчас, быстрее! Скажи ей, пока не поздно, заставлял его внутренний голос. Забудь про Грету, беги за Лаурой-Джейн. Используй все те годы, которые еще вам остались…

Оуэн рухнул в кресло перед окном. Всхлипнув, он помотал головой, осознавая, что, куда бы ни звало его сердце, гордость все равно возьмет верх и, в очередной раз разрушив его жизнь, снова откажет ему в свободе пойти к единственной женщине, которую он любил.

8

Карьера Дэвида в качестве комика-стендаписта была на взлете. Его контракт в «Ветряной мельнице» был продлен, публика принимала его все теплее, и параллельно росла его уверенность в себе. Его взял под опеку хороший театральный агент, который, побывав как-то на его представлении, был уверен, что Дэвид способен на гораздо большее. Постоянный заработок в «Мельнице» означал, что теперь он может переехать из меблированной комнаты в однокомнатную квартиру в Сохо, поближе к театру. Между переездом и плотным расписанием на работе у него не оставалось времени на давно запланированную поездку к матери и Грете в Марчмонт. Но он решил, что на следующие выходные поедет обязательно.

В то утро он встал, оделся, аккуратно заправил постель и убрал валяющиеся носок и галстук, чувствуя, что сердце стучит чуть быстрее, чем обычно. На сегодня у него был назначен визит на радио BBC в Портланд-Плейс для первой записи в юмористической программе с его участием, которая выходила в эфир по пятницам в семь часов вечера – лучшее время для радиослушателей. Эта программа представляла публике начинающие комические таланты, и он знал, что для очень многих великих комиков она стала первой ступенькой, ведущей к славе и богатству.

Дэвид зашел в свою крошечную кухоньку и поставил чайник на плиту. Услышав, как стукнула крышка почтового ящика, он поспешно вышел в прихожую, чтобы забрать почту. Вернувшись в кухню, он с изумлением уставился на конверт. Это, без сомнений, был очень узнаваемый почерк его матери, но штамп на конверте был не из Монмута, а из Строуда.

Заварив чай, он присел за небольшой стол и начал читать.

72 Лэндон-роуд

Строуд

Глостершир

7 февраля 1946

Милый мой Дэвид,

Я знаю, что ты уже заметил, что я пишу тебе не из Марчмонта, а из дома своей сестры Дороти. Переходя прямо к делу – я уехала из привратной и временно остановилась тут, до тех пор, пока не решу, что буду делать дальше. Не буду утомлять тебя деталями, достаточно будет сказать, что я решила – мне пора двигаться дальше, так сказать, начать жизнь сначала. В любом случае, пожалуйста, не волнуйся за меня. Я в порядке, и Дороти делает все, чтобы мне было уютно и спокойно. После смерти Уильяма в прошлом году она не находит себе места в этом большом доме, так что, похоже, мы составляем друг другу хорошую компанию. Может быть, я останусь тут, а может, и нет. Время покажет, но в Марчмонт я больше не вернусь.

Дорогой мальчик, у меня есть для тебя новости. Оуэн попал под чары твоей подружки Греты; в результате он сделал ей предложение, и она его приняла. Боюсь, мы с тобой приняли невольное участие во всем этом. Ты же знаешь, каким упрямым может быть твой дядюшка. В любом случае, надеюсь, эта новость не слишком сильно тебя огорчит. Боюсь, твои чувства к Грете были чуть больше, чем просто дружескими, но, наблюдая за всем этим со стороны, я считаю, то, что сделала Грета, это лучший выход как для нее, так и для ребенка. Мы оба приглашены на свадьбу, и я прилагаю к письму твое приглашение. Я туда не пойду.

Надеюсь, ты сможешь найти время навестить меня, или же я сяду в поезд и сама приеду к тебе в Лондон.

Надеюсь, у тебя все хорошо. Напиши, как найдешь минутку.

С любовью, мама.

Качая в изумлении головой, Дэвид несколько раз перечел письмо.

Грета… замуж за Оуэна… Он ощутил, что у него защипало от слез глаза, что было ему непривычно. Конечно, он понимал, почему она это сделала. Оуэн мог дать Грете все, в чем она нуждалась. Но конечно же она не могла в него влюбиться? По возрасту он годился ей в отцы. Он обругал себя за то, что не выразил ей своих чувств более ясно. Если бы он это сделал, может быть, это он бы сейчас вел ее к алтарю. А теперь он, наверное, потерял ее навсегда.

А его мать, уехавшая из Марчмонта… Дэвид не мог не думать, что это произошло из-за свадьбы. Он знал, как она любила свою жизнь в поместье и что могло вынудить ее проститься с ней. Он знал, что она предпочитала не общаться с Оуэном, что их отношения были холодными и отстраненными, но он всегда списывал это на несходство характеров.

Взглянув на часы, он налил себе еще чашку чая. Пока он пил его, ему в голову пришла еще одна мысль. Если Грета выйдет за Оуэна и он признает ее ребенка, значит ли это, что этот ребенок когда-то унаследует Марчмонт? Скорее всего, да. Как ни странно, это не имело для него большого значения. Он всегда, с самых юных дней знал, что его будущее не связано с их фамильным домом. Но при этом он понимал, как много значил для его матери тот факт, что он должен его унаследовать. Сама мысль о том, что ребенок какого-то никому не известного американца заявит права на то, что она считает по праву принадлежащим ему, Дэвиду, была бы для ЭлДжей совершенно невыносимой.

Дэвид тяжело вздохнул. Ввиду всех этих обстоятельств ехать в Марчмонт было бы бессмысленно, и он решил, что вместо этого поедет на выходных в Глостершир или, может быть, встретится с матерью в Лондоне, на более нейтральной территории.

– Черт! – воскликнул он, внезапно осознав, что у него осталось только пятнадцать минут, чтобы добраться до Портланд-Плейс.

Он торопливо надел пальто, сунул письмо в карман и выбежал, захлопнув за собой дверь.

Оуэн Джонатан Марчмонт женился на Грете Харриет Симпсон спустя десять недель после того, как впервые увидел ее в своем лесу. Серым мартовским днем они обменялись клятвой в часовне поместья, в присутствии всей небольшой паствы.

Грета никого не пригласила на свадьбу. Она получила от Дэвида очень милое письмо, в котором он отказывался от приглашения на свадьбу, но желал ей в будущем всего самого наилучшего. ЭлДжей тоже не было. Месяц назад она, даже не попрощавшись, выехала из привратной. Даже ощущая себя отчасти виноватой – понимая, что отъезду ЭлДжей должно было предшествовать известие о ее помолвке, – Грета не могла не испытывать облегчения. Присутствие ЭлДжей, не скрывающей своего осуждения, могло бы только дополнительно расстроить ее.

Теперь же, после отъезда ЭлДжей, она была решительно настроена забыть о своем прошлом. Свадьба означала новый старт, новый шанс взглянуть в будущее. Стоя рядом с Оуэном у алтаря, она от всего сердца молилась, чтобы это так и было. Ее расшитое кружевом свадебное платье с высокой талией было нарочно сделано длинным и свободным. И нужна была очень пристальная пара глаз, чтобы разглядеть под ним выпуклость ее живота. И теперь, думала она, пока Оуэн вел ее к выходу из часовни, этот ребенок в ее животе принадлежит ему.

Во время свадебного приема, который проходил в Марчмонт-Холле, Грета, чувствуя себя на удивление отстраненной от происходящего, наблюдала, как гости болтают друг с другом и пьют шампанское. Оуэн пригласил троих офицеров из своей бывшей части, доктора Эванса, пару дальних родственников и четверых местных землевладельцев. Шафером был мистер Гленвильям, адвокат Оуэна.

Несмотря на то что все гости были с ней достаточно любезны, она прямо физически ощущала висящее в воздухе удивление, что Оуэн все-таки женится после стольких лет. И, более того, выбрал себе такую молоденькую жену. Она знала, что, когда ребенок родится заметно раньше положенных девяти месяцев после свадьбы, все они будут понимающе кивать головой.

– Все в порядке, дорогая? – спросил Оуэн, протягивая ей бокал шампанского.

– Да, спасибо.

– Вот и хорошо. Я сейчас хотел бы сказать несколько слов, поблагодарить гостей, что пришли, всякое такое.

– Конечно.

Ее муж поднялся с места. Все гости прекратили разговоры и повернулись к нему.

– Леди и джентльмены, большое спасибо вам всем за то, что вы посетили меня и мою жену, – Оуэн ласково взглянул на Грету, – в этот счастливый день. Некоторые из вас, возможно, были удивлены, получив наше приглашение, но теперь, увидев Грету воочию, вы поймете, почему я сделал ей предложение. Мне потребовалось без малого шесть десятилетий, чтобы дойти до алтаря, но я хотел бы сказать, как я благодарен моей новобрачной жене за то, что она согласилась выйти за меня замуж. Не могу описать вам, сколько мужества мне потребовалось, чтобы сделать ей предложение! – пошутил он. – И, прежде чем закончить, я хотел бы поблагодарить еще Моргана, моего лабрадора, за то, что он познакомил нас с ней. Как видите, в этом старом псе еще столько жизни!

Раздались аплодисменты, а мистер Гленвильям поднял бокал и воскликнул:

– Ну, за жениха и невесту!

– За жениха и невесту!

Грета отхлебнула шампанского и улыбнулась Оуэну, своему защитнику и спасителю.

Гости разошлись ранним вечером. Грета и Оуэн сидели у камина в гостиной, допивая остатки шампанского.

– Ну, миссис Марчмонт, как вам нравится быть замужней женщиной?

– Очень утомительно!

– Конечно, дорогая. Этот день должен был страшно утомить вас. Почему бы вам не пойти к себе, а я скажу Мэри, чтобы она отнесла вам ужин в постель? – Оуэн тут же заметил удивление на лице Греты. – Но, дорогая, в вашем теперешнем состоянии я не думаю, что с моей стороны было бы честно ожидать от вас… скрепления нашего союза. Я бы предложил в настоящее время сохранить наше расположение на ночь таким, как оно есть. А когда вы… разрешитесь, ну, тогда мы снова подумаем об этом.

– Если вам так угодно, Оуэн, – с достоинством ответила она.

– Угодно. Ну что ж, идите.

Грета поднялась, подошла к нему, наклонилась и поцеловала в щеку.

– Доброй ночи. И спасибо за такую чудесную свадьбу.

– Мне тоже все очень понравилось. Доброй ночи, Грета.

Когда она вышла из комнаты, Оуэн налил себе виски и долго сидел, глядя в очаг невидящим взглядом. Сегодня, стоя у алтаря и надевая кольцо Грете на палец, он мог думать только о том, что на этом месте рядом с ним должна была бы стоять Лаура-Джейн и это с ней они должны были бы обмениваться клятвами в вечной верности. С тех пор как она покинула Марчмонт, он страшно по ней тосковал. И, уже не в первый раз, думал, было ли таким уж правильным решение жениться на Грете.

Но что сделано, то сделано, и Оуэн пообещал сам себе, что никогда не откроет Грете своих истинных чувств. Пусть у нее будет все, что ей нужно.

Кроме его сердца.

Когда стаял последний снег и вместе с апрелем пришли свежие весенние запахи, Грета заметила, что ее до сих пор аккуратный живот разбух и вздулся. Ей стало очень тяжело ходить и трудно спать. Еще она заметила, что у нее отекают ноги и она очень быстро задыхается. Глядя на ее мучения, Оуэн настоял на том, чтобы вызвать доктора Эванса.

Доктор внимательно осмотрел ее, нажимая на живот и прослушивая его инструментом, который напоминал слуховой аппарат.

– Все в порядке? – взволнованно спросила Грета, пока он собирал свой медицинский чемоданчик.

– Да, все абсолютно в порядке. Но, я надеюсь, вы сумеете за пару оставшихся месяцев подготовиться к двойным хлопотам. Я полагаю, миссис Марчмонт, что у вас будут близнецы. Именно поэтому вы испытываете столько неудобства. Я бы рекомендовал вам теперь вести очень облегченный образ жизни. А в настоящий момент я бы посоветовал постельный режим до тех пор, пока отеки на ногах совсем не пройдут. Вы очень хрупкого сложения, миссис Марчмонт, и вашему телу трудно справляться сразу с двумя младенцами. Так что лежите в постели и отдыхайте. Нет никаких причин ожидать каких-либо сложностей, сердцебиение у обоих младенцев сильное, и сами вы тоже здоровы. В последние несколько недель мы, возможно, переместим вас в нашу местную больницу, но это мы увидим уже ближе к делу. Я пойду вниз, сообщу отцу хорошие новости. – И, хотя он очень по-доброму улыбался ей, она разглядела в его глазах намек на иронию. – Через несколько дней я снова зайду проведать вас.

– Спасибо, доктор, – откинувшись на постель, Грета испустила вздох облегчения. Если у нее еще и оставались сомнения в разумности замужества с Оуэном, то теперь все они развеялись. Двойня: надо накормить, одеть и вырастить не одного, а сразу двух младенцев. Одному богу известно, что случилось бы с ними тремя, останься она одна…

Через десять минут раздался стук в дверь. Оуэн вошел в комнату, присел на кровать и взял ее руки в свои.

– Добрый доктор сообщил мне новости, дорогая. Теперь ты должна думать о себе и больше отдыхать. Я велю Мэри приносить тебе всю еду в твою комнату.

– Прости меня, Оуэн, – Грета отвернулась в сторону, чтобы скрыть наполнившиеся слезами глаза.

– За что я должен тебя прощать?

– Ну, ты был ко мне так добр. И я уверена, ты совершенно не ожидал, что в твоем доме появятся сразу два младенца.

– Ну перестань. Ты оказала мне величайшую милость, согласившись выйти за меня. Близнецы? Они так оживят этот старый дом! И шанс на то, что у нас будет мальчик, теперь удвоился! – Он поцеловал ее в щеку. – Мне надо съездить в Абергавенни, но, если хочешь, потом я приду и почитаю тебе.

– Да, конечно, если у тебя будет время. И еще, Оуэн, не мог бы ты по дороге купить мне где-нибудь немного шерсти и выкройки для вязания? Хочу попытаться связать малышам какие-нибудь одежки. Мэри обещала мне помочь.

– Какая чудесная мысль. И тебе будет чем заниматься.

Когда Оуэн вышел, Грета задумалась о его словах. Это было не первый раз, когда он намекал, как он будет счастлив, если ребенок окажется мальчиком. Она решила, что этого хотят все мужчины.

– Господи, – прошептала она, – пошли мне сына.

Роды у Греты начались посреди ночи, за месяц до назначенного срока. Вызвали доктора Эванса, а также Меган, местную акушерку. Доктор хотел отвезти Грету в больницу, но, приехав, увидел, что в таком состоянии ее уже нельзя никуда везти.

Спустя пять часов Грета родила крошечную девочку весом чуть более двух килограммов. Через двадцать минут на свет появился мальчик, весом немногим меньше двух килограммов. Измученная Грета, прижимая к груди девочку, смотрела, как доктор Эванс хлопает мальчика по крошечной спинке.

– Ну же, давай, давай, – бормотал он, и внезапно малыш закашлялся и заверещал.

Доктор Эванс обмыл ребенка, плотно завернул его в одеяло и передал Грете.

– Вот, извольте, миссис Марчмонт. Два чудесных ребенка.

Глядя на двух абсолютно совершенных человеческих существ, которых она произвела на свет, Грета почувствовала, что у нее по щекам текут слезы. Она была настолько переполнена нежностью, что у нее захватывало дух.

– С ними все в порядке? – взволнованно спросила она.

– Они оба в порядке, миссис Марчмонт, но после того, как вы обняли их, я должен взять их обоих и провести тщательную проверку. Мальчик очень мал, ему нужно специальное наблюдение. Я собираюсь предложить вашему мужу нанять вам в помощь сиделку, хотя бы на несколько недель. Вы сейчас должны отдохнуть. С вами останется Меган, она приведет вас в порядок.

Грета неохотно передала доктору сперва мальчика, а потом девочку.

– Не уносите их очень надолго, хорошо? – попросила она. Потом она опустилась на подушку и стиснула зубы, потому что акушерка начала зашивать ее.

Потом, когда она уже начала было засыпать, она вдруг ощутила прикосновение к своей щеке. Открыв глаза, она увидела Оуэа, который улыбался ей.

– О, моя девочка, такая сильная, такая храбрая. Какая ты умница. У нас прекрасный сын.

– И дочка.

– Конечно. Можно мы назовем мальчика Джонатан – сокращенно Джонни – в честь меня и моего отца?

– Конечно. А девочку?

– Думаю, этот выбор я предоставлю тебе.

– Франческа Роуз, – тихо сказала она. – Сокращенно Ческа.

– Как тебе угодно, дорогая.

– Как там малыши?

– Хорошо. Оба крепко спят в детской.

– Мне можно их увидеть?

– Не сейчас. Тебе надо отдохнуть. Распоряжение доктора.

– Хорошо, но я хочу видеть их как можно быстрее, пожалуйста.

– Да, конечно. – Оуэн поцеловал ее в лоб и вышел из комнаты.

Но в ближайшие двое суток Грете так и не удалось увидеть своего сына. Слишком слабая, чтобы встать с постели, она умоляла сиделку, которую нанял Оуэн, принести ей Джонни, но та отказалась и принесла только Ческу.

– Он болен, да? – испуганно спросила она.

– Нет. У него небольшая температура, и доктор не хочет, чтобы его трогали.

– Но я его мать. Я должна его видеть! Я нужна ему! – раздраженно выкрикнула Грета, откидываясь на подушки.

– Все в свое время, миссис Марчмонт, – ворчливо ответила сиделка.

Позже тем же вечером Грета сумела сесть в постели и выползти из кровати. Держась за стены, она дотащилась по коридору до детской, где обнаружила Оуэна, который носил на руках хнычущего мальчика и что-то ему напевал. Ческа мирно спала в своей колыбельке.

– Почему ты поднялась с постели? – нахмурился Оуэн.

– Мне хотелось увидеть моего сына. С ним все в порядке? Сиделка ничего мне не говорит. Мне даже нельзя дать ему бутылочку. – Грета потянулась к малышу, но Оуэн прикрыл его рукой.

– Нет, Грета. Ты слишком слаба. Ты можешь его уронить. У него небольшая температура, но доктор говорит, это пройдет. Почему бы тебе, дорогая, не вернуться в постель? Тебе надо отдыхать.

– Нет! Я хочу подержать Джонни, – Грета подошла к мужу и практически вырвала ребенка у него из рук. Рассматривая малыша, она поняла, что совсем забыла, какой он крошечный. Она заметила, что его маленькие щечки слегка покраснели. – Я возьму его к себе в постель, – твердо сказала она.

– Ну-ну, миссис Марчмонт, без глупостей. За ребенком прекрасный уход, а вам надо набираться сил, – ворвалась в комнату сиделка.

– Но я… – Внезапно Грету совершенно покинуло желание сражаться. Она отдала сиделке Джонни, и та сразу же положила его обратно в колыбель, а Оуэн отвел Грету в ее спальню, как непослушного ребенка. Снова оказавшись в постели, Грета начала непроизвольно всхлипывать.

– Я пришлю тебе сиделку, дорогая, – сказал Оуэн, очевидно смущенный ее состоянием. После чего он тут же вышел из комнаты.

– Ну-ну, миссис Марчмонт. Все юные матери так себя чувствуют. Вот, возьмите, – сиделка протянула Грете таблетку и стакан воды. – Это вас успокоит и поможет заснуть.

Но сон не приходил. Грета лежала, глядя перед собой в темноту, и вспоминала яростное, защищающее выражение в глазах Оуэна, когда она попросила подержать своего сына.

И уже не в первый раз она подумала, не это ли самое он надеялся получить, когда женился на ней. Наследника Марчмонта.

И теперь она дала ему то, чего он хотел.

Через несколько дней Грета снова обрела силу и равновесие. Она начала принимать активное участие в уходе за детьми – не принимая никаких отказов от сиделки – и с радостью наблюдала, как с каждым днем они становились все крепче. Ее жизнь превратилась в сплошную череду кормлений, переодеваний и попыток заснуть при первой же возможности. Мэри и сиделка были готовы помогать ей во всем, но она хотела делать сама как можно больше.

Ее мысли больше не были заняты собственными нуждами. При первом же вскрике она была рядом с детьми, утешая, кормя и защищая их. Ее жизнь приобрела чудесный новый смысл только лишь потому, что она была кому-то нужна; она стала незаменимым хранителем этих крошечных существ. Она не возмущалась трудностями, она наслаждалась ими, и близнецы расцветали под ее нежной заботой.

Оуэн появлялся в детской каждый день, в два часа, как по расписанию. Едва взглянув на Ческу, он брал на руки Джонни и забирал его на час или два. Иногда Грета находила их в библиотеке, где мальчик сидел у Оуэна на коленях, или же, выглянув в окно, видела, как ее муж катит по гравию большую тяжелую коляску, а Морган трусит рядом с хозяином.

– А тебя он и не замечает, да, дорогая? – поцеловала Грета светло-русую головку дочери. – Ну и ладно. Мамочка тебя любит. Очень-очень любит.

По прошествии времени Грета начала все больше задумываться о своих странных взаимоотношениях с мужем. По утрам она была занята близнецами, а Оуэн был или в поместье, или по делам в городе. Кроме того, он каждый день проводил пару часов с Джонни, пока она была в детской с Ческой. Так что среди дня муж с женой виделись очень мало. По вечерам они все еще ужинали вместе за длинным полированным столом в столовой, но Грета заметила, что их разговоры становились все более ограниченными. Единственной общей темой для бесед были дети. Глаза Оуэна оживлялись всякий раз, как она рассказывала о том, что Джонни дернул Моргана за хвост или что он радостно смеется, когда его щекочут, но после этого в разговоре наступала долгая пауза. Обычно Грета, уставшая за день, уходила в свою комнату сразу после ужина и была очень признательна Оуэну за то, что он пока так и не предлагал сменить расположение спален.

Иногда, особенно в ночные часы, когда она была в детской, наблюдая за Джонни, который часто простужался и лежал с температурой, Грета думала и переживала из-за своего странного замужества. Она понимала, что знает Оуэна ничуть не больше, чем в тот день, когда они встретились. Он был добрым и заботливым, но она ощущала себя скорее его балованной племянницей, нежели женой. Порой ей даже казалось, что она на самом деле вышла замуж за отца, которого потеряла в юности и которого ей так недоставало.

Зачастую во сне ей виделась пара молодых сильных рук, но, проснувшись, она думала, что их отсутствие – совсем небольшая жертва. У ее детей был отец, у всех у них была крыша над головой, и им никогда в жизни не придется испытывать нужду ни в чем материальном. А ее личные переживания большого значения не имеют.

Прошел год, за ним другой. Грета наслаждалась, наблюдая, как Джонни и Ческа делали первые шаги, говорили первые слова. Близнецы были очень близки друг другу, разговаривая на своем, непонятном другим, языке и играя вдвоем часами. Любимой их игрой была «Гензель и Гретель», в которой они представляли себя братом и сестрой из своей любимой сказки и воображали, что на поляне в Марчмонтском лесу стоит волшебный ведьмин домик из пряников. Добравшись до конца сказки, они бегом бежали к Грете, визжа от смеси страха и восторга, и Джонни крепко сжимал в своей ручонке ладошку Чески.

Грета была уверена, что смех ее детей – самый лучший звук на свете. Ей так нравилось смотреть, как Джонни заботится и защищает сестренку и как Ческа внимательна к своему более хрупкому брату, когда он в очередной раз простужался и заболевал.

Отношения Джонни и Оуэна тоже расцветали. Как только Да, как Джонни называл Оуэна, входил в детскую, тот немедленно начинал тянуться к нему ручонками. Грета часто следила из окна, как ее муж с сыном исчезали в лесу, держась за руки, и как Джонни старался шагать в ногу с отцом. Если Грета и не одобряла очевидных предпочтений мужа, она никак не выражала это. Вместо этого она старалась выстроить прочную связь со своей златовласой, ангельского вида дочкой.

Время от времени у них бывали гости: приходил на ужин мистер Гленвильям с женой, а иногда Джек Уоллес, местный фермер, присоединялся к ним за воскресным обедом. Однажды на выходные приезжала пара армейских сослуживцев Оуэна. Но Грета всегда знала, что ее муж – не особый любитель общества.

Грета по-настоящему подружилась с Мэри, хотя она и была госпожа, а Мэри – служанка. Мэри по секрету рассказала ей, что Хью Джонс, молодой помощник в поместье, в последние несколько месяцев начал ухаживать за ней. Она призналась, что он поцеловал ее при их последней встрече и что это было очень мило. Грета почувствовала внезапный укол зависти при мысли о том, что у Мэри есть молодой ухажер, но продолжала оживленно принимать участие в романе. Они с Мэри часто вместе читали еженедельный иллюстрированный журнал, который выписывала Грета, или смеялись над проделками близнецов. Грета благодарила бога, что у нее была Мэри. Она была ее единственной близкой подругой.

9

– Мой милый мальчик! Как я рада тебя видеть! Как ты чудесно выглядишь! – ЭлДжей расцеловала сына в обе щеки.

– Я тоже очень рад тебя видеть, ма. Давай зайдем?

– Да. Но ты уверен, что тебе это по карману? – ЭлДжей оглядела ресепшен отеля «Савой», который они проходили, направляясь в гриль-зал.

– Абсолютно. Мои дела идут достаточно хорошо, ма. Я долго ждал, когда сумею пригласить тебя сюда, – с усмешкой ответил Дэвид.

ЭлДжей с удивлением увидела, что метрдотель тепло поздоровался с ее сыном и провел их к уединенному столику в углу зала.

– Дэвид, ты что, часто тут бываешь?

– Мой агент, Леон, всегда приглашает меня сюда пообедать. Ну, мам, как – закажем шампанское?

– Ты уверен, Дэвид? Это должно быть безумно дорого, – сказала ЭлДжей, усаживаясь поудобнее.

Дэвид подозвал официанта.

– Принесите нам, пожалуйста, бутылку «Вдовы Клико». Сегодня нам надо отметить.

– Что именно, дорогой?

– Что BBC в своей мудрости наконец решила сделать для меня мою собственную радиопрограмму.

– О, Дэвид! – ЭлДжей в восторге захлопала в ладоши. – Это же просто чудесно! Я безумно за тебя рада.

– Спасибо, ма. Программа будет выходить по понедельникам, вечером, между шестью и семью. Я буду ведущим, и мы будем каждую неделю приглашать разных комиков и эстрадных певцов.

– Ну, должно быть, твои дела и впрямь идут неплохо, раз ты можешь позволить себе поить свою мать шампанским на ланче в «Савое».

– Ну, надо заметить, BBC как раз особо не платит и никто пока не озолотился, работая у них, – ответил Дэвид с иронией. – Но я начал делать много других вещей. Так что все вместе набегает. Леон думает, я смогу получить небольшую роль в фильме студии «Шеппертон», потом еще «Ветряная мельница», и…

– А ты все еще должен там работать, Дэвид, милый? Ну просто я подумала… Ты же знаешь, это место никогда мне особо не нравилось.

– Пока да. Вспомни, ма, именно они дали мне работу, когда больше никто не хотел. В любом случае я хочу быть уверен в работе до тех пор, пока не увижу, что у меня есть надежные контракты минимум на полгода и что программа на радио имеет успех. Хотя название этой программы тебе не понравится.

– Да? Как же она называется?

– «Приколы Таффи».

– Господи! Это дурацкое прозвище так и прилипло к тебе, да? Но для меня ты все равно всегда будешь Дэвид, мой милый.

Принесли шампанское, и официант разлил его в два бокала. Дэвид приподнял свой.

– За тебя, мам. За всю твою помощь и поддержку.

– Вот глупыш! Я же ничего не сделала. Ты всего добился сам.

– Мам, ты очень много сделала. Когда я в первый раз сказал, что хочу стать комиком, ты не стала издеваться надо мной, каким бы нелепым это тогда ни казалось. И когда я после войны уехал в Лондон попытать счастья, ты не стала ругать меня, что я безответственный.

– И я очень рада, что у тебя все так хорошо получилось. За тебя, дорогой. До дна, как говорится. – ЭлДжей сделала глоток шампанского, но ее лицо тут же стало серьезным. – Дэвид, я должна спросить тебя: что ты все же думаешь обо всей этой ситуации с Оуэном и Гретой? Ты же, как и я, прекрасно понимаешь, что их предательство лишь немногим меньше, чем преступление. Эти двое украли у тебя твое законное наследие. Я уверена, что, если бы ты обратился в суд, у тебя был бы очень большой шанс. В конце концов, эти дети родились меньше чем через шесть месяцев после того, как Оуэн впервые увидел Грету. И доктор Эванс должен знать правду. Он же принимал роды.

– Нет, мам, – твердо ответил Дэвид. – Мы с тобой оба знаем, что доктор Эванс никогда не будет свидетельствовать против Оуэна. Они знакомы сто лет. И, кроме того, теперь, когда моя карьера наконец двинулась в нужную сторону, подобный скандал может погубить ее, не дав ей начаться. И я в любом случае очень доволен своей жизнью. Лучшее, что я сделал, – это уехал из Марчмонта. И у меня есть все, что мне нужно, правда. А как поживают Оуэн и Грета?

– Не имею ни малейшего представления. С тех пор как я уехала, я не общаюсь с Оуэном. Мэри писала мне время от времени, но и от нее уже несколько месяцев ничего не было. Честно, Дэвид, я не понимаю, как ты можешь так спокойно относиться ко всему этому. Я лично не могу, – пробормотала она, делая большой глоток шампанского.

– Ну, может быть, это потому, что я никогда и не рассчитывал унаследовать Марчмонт. Когда я подрос, я понял, что Оуэн не любит меня. Хотя я никогда не понимал почему.

ЭлДжей стиснула зубы. Она никогда не рассказывала сыну про свои отношения с Оуэном и не объясняла причин вытекающей из них антипатии к Дэвиду. И не собиралась делать этого и сейчас.

– Право, не знаю, Дэвид. Достаточно сказать, что вся эта ситуация довольно мерзкая. Может быть, уже сделаем заказ? Я умираю с голоду.

Они прекрасно пообедали супом из лобстера, ягнятиной на ребрышках и фруктовым салатом. За едой они обсуждали формат будущей радиопрограммы Дэвида.

– А что насчет женского общества? Не подобрал еще какую-нибудь новую заблудшую сиротку? – спросила ЭлДжей, приподнимая бровь.

– Нет, ма, я слишком занят сейчас своей карьерой, мне даже подумать об отношениях некогда. Лучше расскажи мне, как живется в Глостершире.

– Ну, я никогда не была любительницей игры в бридж и пригородных сплетен, но не мне жаловаться.

– Признайся, мам, – Дэвид посмотрел ей в глаза, – ты же скучаешь по Марчмонту?

– Возможно. Хотя, конечно, немногие женщины в моем возрасте скажут, что скучают по подъемам в пять утра и дойке чертовых коров, но это хотя бы давало мне какой-то смысл в жизни. А теперь я только и думаю, как бы еще протянуть все это свободное время. Может, я немного и сдала, но все же я еще не выжила из ума. А Дороти так просто кремень. – ЭлДжей помолчала, а потом вздохнула. – Да, черт возьми! Я страшно скучаю по этому месту. Мне так не хватает возможности смотреть ранним утром на вершины гор, встающие из тумана, и слышать журчание ручья по соседству. Там так красиво, и… – Ее голос прервался, и Дэвид заметил слезы у нее на глазах.

– Мам, мне так жаль, – он протянул руку и накрыл ее руку своей. – Послушай, если это столько значит для тебя, то я могу начать бороться за Марчмонт. Прости, что я думал только о себе. Это всегда был в большей степени твой дом, нежели мой, и теперь ты потеряла его – и все потому, что я послал к тебе Грету.

– Господи, Дэвид, только не вздумай винить себя за то, что просто хотел помочь девице, попавшей в беду. Никто не мог предвидеть того, что случилось. И вообще, – ЭлДжей вытащила из сумки носовой платок и поспешно вытерла глаза, – не слушай меня, я выпила слишком много шампанского, и я просто глупая старуха, которая только и смотрит, что в прошлое.

– Ты уверена, что не можешь снова вернуться в Марчмонт?

– Никогда. – ЭлДжей неожиданно жестко взглянула на сына. – А теперь мне правда надо успеть на обратный поезд. Он отходит в три, и Дороти впадет в панику, если я не вернусь, когда обещала.

– Конечно. – Дэвид подал знак официанту принести счет. Ему было так тяжело видеть мать расстроенной. – Было так чудесно повстречаться с тобой.

Через пять минут он проводил мать к выходу и посадил в такси.

– Пожалуйста, береги себя, мам, – сказал он, целуя ее на прощание.

– Ну конечно. Не беспокойся обо мне, милый. Я крепка, как старые ботинки.

Дэвид смотрел вслед такси, испытывая неясную тоску. С годами у него все чаще возникало ощущение, что за прохладными отношениями матери и Оуэна крылось больше, чем было видно взгляду.

Но он, черт возьми, ничего об этом не знал.

10

В день третьего дня рождения близнецов Грета устроила чаепитие на террасе. Она, Оуэн, Мэри, Джонни и Ческа провели два часа, сперва угощаясь бутербродами и шоколадным тортом, а потом играя в прятки и жмурки в лесу.

Укладывая Джонни спать, Грета потрогала его лоб, потому что его щеки были как-то уж очень румяны. После чего растолкла полтаблетки аспирина и дала ему выпить вместе с соком. Этого обычно было достаточно, чтобы снизить температуру. После приступа бронхита неделю назад Джонни все еще сильно кашлял, но весь день казался вполне здоровым.

Когда Джонни уснул, за ужином она поделилась с Оуэном своими опасениями.

– Наверняка он просто перевозбудился, – ответил Оуэн, ласково улыбаясь. – Вот посмотришь, как он взбодрится, когда мы с ним завтра пойдем кататься на его новом трехколесном велосипеде. Он становится крепким, здоровым парнем. Через несколько месяцев я его и на пони посажу.

Несмотря на его заверения, Грета, даже улегшись в постель, никак не могла успокоиться. Хоть она и привыкла к постоянным болячкам Джонни, на сей раз колокола ее материнской тревоги били во всю мощь. Она на цыпочках зашла в детскую и увидела, что Джонни мечется и вертится в кроватке. Его кашель стал глубоким, в нем появились резкие хрипы. Положив руку ему на лоб, она тут же почувствовала, что он весь горит. Она раздела его и осторожно обтерла прохладной губкой, но это не снизило температуры. Какое-то время она просто наблюдала, стараясь не поддаваться нарастающей панике. В конце концов, у Джонни часто поднималась температура, в этом не было ничего страшного. Но через час, когда Грета снова подошла к кроватке и потрогала его лоб, он даже не открыл глаз при прикосновении. Он просто лежал, кашлял и бормотал про себя что-то невнятное.

– Джонни сильно болен, я вижу, я знаю! – закричала она, врываясь в спальню Оуэна.

Муж тут же проснулся и испуганно спросил:

– Что с ним такое?

– Я точно не знаю, – сказала Грета, давясь рыданиями. – Но я никогда не видела его в таком ужасном состоянии. Пожалуйста, позвони доктору Эвансу. Прямо сейчас!

Сорок минут спустя доктор склонился над кроваткой Джонни. Он померил температуру и прослушал стетоскопом тяжелое дыхание малыша.

– Что с ним, доктор? – спросила Грета.

– У Джонни особенно тяжелый приступ бронхита, который может перейти в воспаление легких.

– Но он же поправится, правда? – спросил Оуэн с посеревшим от страха лицом.

– Думаю, нам лучше отвезти его в больницу в Абергавенни. Мне не нравится этот звук в его легких. Боюсь, что они наполнены жидкостью.

– О господи, – простонал Оуэн, всплескивая руками.

– Старайтесь не поддаваться панике. Я просто хочу принять меры предосторожности. Вы можете поехать на своей машине, мистер Марчмонт? Это будет быстрее, чем вызывать машину «скорой помощи». Я позвоню в больницу и предупрежу, что вы везете туда Джонни, и сам тоже приеду туда.

Оуэн кивнул. Грета подхватила сынишку, и все втроем они спешно стали спускаться по лестнице к машине. По пути в больницу Грета, держа на руках своего больного ребенка, смотрела, как дрожат на руле руки ее мужа.

Следующие сорок восемь часов состояние Джонни стремительно ухудшалось. Несмотря на все усилия врачей и медсестер, он продолжал слабеть. Грета беспомощно слушала, как он мучительно борется за каждый вздох. Она думала, что ее сердце разорвется в отчаянии.

Оуэн молча сидел с другой стороны кроватки Джонни. Никто их них не пытался утешить другого.

Джонни умер в четыре утра, через три дня после своего третьего дня рождения.

Грета взяла его на руки в последний раз, разглядывая любимое личико, стараясь запомнить его до мельчайших деталей: прелестный розовый ротик, высокие скулы, так похожие на скулы его отца.

Домой они ехали молча, слишком убитые, чтобы разговаривать. Грета сразу же пошла в детскую, прижала к себе Ческу и заплакала, уткнувшись ей в макушку.

– Дорогая моя, милая… ну почему он? Почему?

Потом, позже, она спустилась вниз, чтобы найти Оуэна. Он был в библиотеке. Он сидел, закрыв лицо руками, перед ним стояла бутылка виски. Он плакал; ужасные, низкие, хриплые рыдания.

– Пожалуйста, Оуэн… не надо… не надо… – Грета подошла к нему и обхватила за плечи руками.

– Я… я так его любил. Я знал, что он не мой, но с самого первого дня, когда я взял его на руки, я… – Оуэн содрогнулся от горя, – я считал его родным сыном.

– Он и был твоим сыном. Он обожал тебя, Оуэн. Никакой отец не мог бы дать ему больше.

– И видеть, как он умер в таких мучениях… – Оуэн снова закрыл лицо руками. – Не могу поверить, что его больше нет. Ну почему он? Он совсем еще не жил, а мне уже пятьдесят девять лет. Грета, лучше бы это был я! – Он посмотрел на нее. – Ну для чего мне теперь жить на свете?

Грета глубоко вздохнула.

– У нас осталась Ческа.

Грета надеялась, что похороны могут принести и ей, и мужу какое-то ощущение завершения. Оуэн, казалось, постарел за эти десять дней на десять лет, и ей пришлось физически поддерживать его у края могилы, когда они смотрели, как крошечный гробик опускается в яму.

Она предложила Оуэну и священнику похоронить Джонни на поляне в лесу, где он так любил играть со своей сестрой.

– Мне кажется, будет лучше, если он будет лежать среди деревьев, а не среди старых костей на кладбище, – сказала она.

– Как тебе угодно, – пробормотал Оуэн. – Его больше нет. Где он будет лежать после смерти, меня уже не волнует.

Грета не была уверена, стоит ли брать на похороны Ческу. Она так и не понимала, куда исчез ее брат.

– Где Джонни? – спрашивала она, глядя на всех огромными голубыми глазами, полными слез. – Он скоро вернется домой?

Грета в сотый раз качала в ответ головой и объясняла, что Джонни теперь на небе, что он стал ангелом и смотрит на них сверху, с большого пухлого облака.

В конце концов она решила, что будет лучше, если Ческа не увидит, как ее любимого Джонни закапывают в землю. Через несколько дней после похорон Грета отвела дочку в лес и показала ей место могилы. Она посадила там небольшую елочку, чтобы отметить место до тех пор, пока там не поставят камень.

– Это особое дерево, – объяснила она Ческе. – Джонни любил лес, и он приходит сюда играть со своими друзьями-ангелами.

– О, – сказала Ческа, медленно подходя и касаясь одной из тоненьких пушистых ветвей. – Так Джонни тут?

– Да, дорогая. Люди, которых мы любим, не покидают нас.

– Дерево Ангела, – вдруг прошептала Ческа. – Он тут, мамочка, он тут. Ты видишь его там, среди веток?

И, впервые за последние две недели, Грета увидела на лице у Чески улыбку.

Даже из глубины собственного отчаяния Грета понимала, что ради дочери должна поддерживать хотя бы какую-то видимость нормальной жизни. Но Оуэн начал пить, много и постоянно. Даже за завтраком она чувствовала запах спиртного в его дыхании, а к ужину он с трудом мог сидеть. После отчаяния первых дней он стал мрачным и замкнутым, так что с ним было невозможно вести никаких осмысленных разговоров. Грета начала есть по вечерам в своей комнате, надеясь, что со временем скорбь утихнет и он придет в себя. Но месяцы шли, уже наступила осень, и стало ясно, что состояние ее мужа только лишь ухудшается.

Однажды утром она услышала крик в коридоре и, выбежав, обнаружила у двери в спальню Оуэна Мэри, держащуюся за распухшую щеку.

– Что случилось? – взволнованно спросила Грета.

– Мастер швырнул в меня книгой. Он был недоволен, что яйцо не было достаточно сварено. А оно было, Грета. Совсем так, как надо.

– Иди приложи к щеке что-то холодное, Мэри. Я разберусь с мужем. – Грета постучала в дверь и вошла в комнату.

– Что тебе надо? – злобно спросил Оуэн. Он сидел в кресле, Морган был у него в ногах. Завтрак на подносе был нетронут, и он наливал себе в стакан виски из почти опустевшей бутылки.

– Тебе не кажется, что для этого рановато? – указала на стакан Грета, заметив, каким похудевшим он выглядит в своей пижаме.

– Иди занимайся своими чертовыми делами. Что, человек уже и выпить не может в собственном доме, когда ему хочется?

– Мэри очень расстроена. У нее на щеке будет большой синяк, потому что ты кинул в нее книгой.

Оуэн, игнорируя ее слова, смотрел куда-то вдаль.

– Оуэн, тебе не кажется, что нам надо поговорить? Ты плохо себя чувствуешь.

– Со мной все прекрасно! – взревел он, опустошая стакан и снова протягивая руку к бутылке.

– Думаю, на сегодня хватит, Оуэн, – тихо сказала она, подходя к нему.

– Ах вот как? И что же дает тебе право высказывать свои суждения о моей жизни?

– Ничего. Я… Мне просто не нравится видеть тебя таким, вот и все.

– Ну, в этом твоя вина, – Оуэн поник в своем кресле. – Если бы я не женился на тебе и не принял двух твоих выродков, мне бы и пить не пришлось, не так ли?

– Ну пожалуйста, Оуэн! – Грета пришла в ужас. – Не называй Джонни выродком. Ты же любил его.

– Да? – Он наклонился вперед и схватил Грету за запястья. – С чего это я должен любить незаконного ублюдка какого-то янки, а? – Он начал трясти Грету, сперва не очень сильно, потом все сильнее. Морган зарычал.

– Перестань! Мне больно. Перестань!

– С чего это? – прорычал Оуэн. Он выпустил одну руку Греты и сильно ударил ее по лицу. – Ты просто глупая мелкая шлюшка, так? Разве не так?

– Прекрати! – Грета сумела высвободиться и кинулась к двери, заливаясь от ужаса слезами.

Оуэн глядел ей вслед замутненными алкоголем глазами. А потом засмеялся. Это был хриплый, страшный звук, от которого она выбежала из комнаты и кинулась в свою спальню. Там она рухнула на постель и в отчаянии закрыла лицо руками.

Поведение Оуэна становилось все хуже и хуже. Моменты ясности в его сознании наступали все реже. Присутствие Греты, похоже, вызывало в нем всплески ярости, и единственным человеком, которого он подпускал к себе, была Мэри.

После нескольких таких физических атак Грета позвонила доктору Эвансу, боясь, что ситуация может окончательно выйти из-под контроля. Доктор Эванс довольно быстро выбежал из спальни Оуэна, а вслед ему полетело несколько книг, стаканы и всякое другое, что только попало под руку ее мужу.

– Он нуждается в помощи, миссис Марчмонт, – сказал доктор Эванс, когда Грета предложила ему чашку кофе. – Смерть Джонни вызвала у него депрессию, и он пытается найти утешение в выпивке. Вы же знаете, он едва не погиб во время Первой мировой войны, а по возвращении в Англию пережил глубокое потрясение, после чего уехал в Кению. Боюсь, что последняя тяжелая потеря всколыхнула его старые раны.

– Но что я могу сделать? – Грета в отчаянии прижала руку ко лбу. – Он нападает на меня, как только увидит, и я начинаю бояться за безопасность Чески. Он ничего не ест, только пьет виски бутылку за бутылкой.

– У вас есть кто-нибудь, куда бы вы могли уехать на какое-то время? Какие-то родные? Может быть, если бы вы уехали, это заставило бы его взять себя в руки.

– Нет. Мне некуда ехать. И в любом случае я же не могу оставить его в таком состоянии?

– Мэри, похоже, великолепно справляется. Она, судя по всему, единственная, кто может держать его в руках. Конечно, на самом деле мы должны были бы отправить его туда, где ему могли бы помочь, но…

– Но он никогда в жизни не покинет Марчмонт.

– Ну тогда последним средством было бы поместить его в соответствующую лечебницу, но для этого надо обратиться в суд и получить согласие судьи. И, по моему мнению, он не сумасшедший, он просто депрессивный пьяница. Очень жаль, что я не могу ничего больше сделать. Меня беспокоит безопасность и вас, и вашей дочери. Попытайтесь все же придумать, куда бы вы могли уехать, и не стесняйтесь звонить мне, если вам нужны будут совет или помощь.

– Хорошо, доктор Эванс, спасибо.

Ночь за ночью, прислушиваясь к громкому храпу, доносящемуся из комнаты Оуэна, Грета клялась себе, что, как только наступит утро, она соберет чемодан и уедет вместе с Ческой. Но, когда рассветало, на нее обрушивалась реальность. Куда она могла поехать? У нее ничего не было – ни денег, ни своего дома. Все, что у нее было, было тут, у Оуэна.

В конце концов принять решение Грету вынудило вовсе не физическое или моральное насилие со стороны Оуэна.

Однажды днем, заглянув в детскую, чтобы проверить, спит ли Ческа, она увидела, что ее кроватка пуста.

– Ческа! Ческа! – позвала Грета. Ответа не было. Она побежала по коридору и уже была готова постучать в спальню Оуэна, когда услышала изнутри смех. Стараясь быть как можно тише, она повернула дверную ручку.

То, что она увидала, заглянув в щелку двери, заставило ее содрогнуться от ужаса. Оуэн сидел в своем кресле, держал на коленях счастливую Ческу и читал ей сказку.

Это была сцена полнейшего мира и спокойствия.

Кроме того, что Ческа с ног до головы была одета в одежду своего мертвого брата.

11

Холодным, туманным октябрьским утром Грета приехала с Ческой обратно в Лондон. С момента ее отъезда прошло почти четыре года. У нее был с собой один чемодан с одеждой для нее и для дочери и пятьдесят фунтов наличными – деньги, которые дал ей с собой Дэвид при отъезде из Лондона, плюс двадцать фунтов, которые она взяла из бумажника Оуэна.

Увидев Ческу в одежде Джонни, она окончательно поняла, что у нее нет другого выбора, кроме отъезда. Через несколько ужасающих дней Грета рассказала обо всем Мэри, чувствуя себя виноватой за то, что бросает ее одну, но понимая, что у нее мало выбора.

– Уезжайте, мисс Грета, если не ради вас, то ради Чески. Я справлюсь с мастером. Если он будет швыряться в меня, я увернусь! – храбро улыбалась Мэри. – И доктор Эванс тоже тут, стоит лишь позвонить, верно?

Оуэн был, как обычно, у себя в спальне, где начинал свой ежедневный путь в пьяное забытье. Грета постучалась к нему и сказала, что едет с Ческой в Абергавенни за покупками и проведет там весь день. Он оглядел ее мутным взглядом; она сомневалась, что он вообще услышал ее слова. Хью, молодой человек Мэри, согласился отвезти их на станцию в Абергавенни. Грета искренне поблагодарила его, купила два билета до Лондона и села на ближайший поезд.

Поезд набирал скорость, унося ее из Уэльса, от руин ее брака. Грета сидела, уставясь в окно невидящим взором. Она не имела ни малейшего представления, где они с дочкой будут сегодня ночевать, но все было лучше, чем жить в постоянном страхе от сходящего с ума мужа. Так что, несмотря на все огромные потери, она не могла позволить себе обернуться назад. Ческа, зажав под мышкой тряпичную куклу, прижалась к ней. Грета крепко обхватила руками своего оставшегося ребенка. И даже несмотря на мысль о том, что она возвращается в Лондон ненамного богаче, чем уехала из него, Грета вдруг ощутила себя на удивление сильной и храброй.

Когда поезд наконец доехал до Паддингтона, она вышла на платформу, с трудом таща сонную Ческу и чемодан. Дойдя до стоянки такси, она сказала водителю отвезти ее в отель «Бэзил-стрит» в Найтсбридже. Она была там однажды с Максом и знала, что это хоть и дорогое, но приличное место.

Грета успела привыкнуть к тишине и спокойствию Марчмонта, так что, пока она, расплатившись с такси, шла к лобби отеля, шум делового Лондона почти оглушил ее. Но старомодная атмосфера отеля немного ее успокоила. Их поселили в комнату с двумя кроватями, и она тут же заказала в номер чай и бутерброды.

– Ну вот, дорогая, – усадила Грета Ческу за маленький столик. – Сыр с помидором. Твой любимый.

– Не хочу, не хочу! – Ческа замотала головой и заплакала.

Грета быстро прекратила все попытки накормить малышку. Вместо этого она разобрала чемодан и переодела ее в ночную рубашку.

– Вот так, милая. Разве же это не отлично? Пожить в отеле в Лондоне, в одной комнате с мамочкой?

Девочка продолжала мотать головой и хныкать.

– Ческа хочет домой.

– Ладно. А давай ты ляжешь в кроватку и мама тебе почитает?

Это, похоже, немного ее отвлекло, и Грета читала ей истории из «Сказок братьев Гримм», любимой книжки ее дочки – и тем самым и ее бедного сына тоже, – до тех пор, пока веки Чески не опустились и она наконец не заснула. Грета долго сидела на кровати, глядя на дочь. Высокие скулы, вздернутый носик, губки бантиком на личике в форме сердечка. Светло-золотистые волосы Чески вились сами по себе, спадая на плечи безупречными волнами. Длинные темные ресницы лежали на безупречной коже без единого пятнышка. Спящая, она была похожа на ангела.

На Грету нахлынула мощная волна любви и нежности. Ческа всегда была очень нетребовательным ребенком и без всяких вопросов принимала то, что Оуэн всегда возился с Джонни, почти полностью игнорируя ее. И Грета, хоть ей и приходилось каждый божий день превозмогать горе смерти Джонни, где-то очень глубоко в душе и ненавидя себя за это, была почти благодарна за то, что небеса забрали у нее сына, а не любимую дочку.

Грета разделась, наклонилась и поцеловала спящую девочку в щеку.

– Доброй ночи, дорогая. Спи хорошо. – После чего сама легла в постель и выключила свет.

Несмотря на всю решимость Греты, первые несколько дней в Лондоне были тяжелыми. Первым делом ей надо было найти жилье для них обеих, но Ческа быстро уставала от хождения по разным квартирам и начинала раздражаться и ныть. Грете не нравились подозрительные взгляды потенциальных квартирных хозяек, когда она говорила им, что она вдова. Но, надо полагать, решила она, теперь ей надо привыкать нести клеймо матери-одиночки.

После трехдневных поисков она нашла квартиру из нескольких чистых светлых комнат на верхнем этаже дома поблизости от того места, где она жила до отъезда в Уэльс. Кендалл-стрит, недалеко от Эджвер-роуд. Переезд в уже знакомые места придавал Грете уверенности и ощущения безопасности. Другим преимуществом была квартирная хозяйка, которая, когда Грета сказала, что отец Чески умер сразу после войны, отнеслась к ним с большой симпатией.

– Я и сама потеряла мужа и сына, миссис Симпсон. Жуткое дело. – Она вздохнула. – И теперь столько малышей будут расти без отцов. К счастью, муж оставил мне этот дом и мне есть на что жить. Тут очень тихо. Я живу в подвале, а на первом этаже у меня парочка тихих леди. Ваша малышка ведь хорошая девочка, верно?

– Да, очень хорошая. Да, Ческа?

Ческа кивнула и озарила хозяйку широкой улыбкой.

– До чего ж у вас милая девочка, миссис Симпсон. Так когда вы хотите переехать? – спросила очарованная хозяйка.

– Как можно скорее.

Грета вручила ей депозит и месячную оплату. Она переехала в квартиру через два дня, переставила одну из кроватей в гостиную, чтобы у Чески была отдельная спальня и ее никто не беспокоил по вечерам.

В первый вечер Грета уложила Ческу спать, пошла в свою спальню-гостиную и рухнула в кресло. После простора большого дома в Марчмонте она испытывала тут страшную клаустрофобию. Но на текущий момент это было лучшее из возможного. Деньги, которые она привезла, быстро кончались, и она знала, что ей надо быстро найти работу.

Она взяла вечернюю газету, которую купила, и развернула раздел «Вакансии». Читая объявления, она отмечала карандашом подходящие. Подавленная отсутствием приемлемых вакансий и отсутствием у себя нужной квалификации для них, она пошла на кухню, налила себе чашку чая и закурила. Работа в «Ветряной мельнице» навряд ли была тем, о чем нужно рассказывать будущему работодателю, а возвращаться туда ей совсем не хотелось, потому что часы работы там означали, что ей придется оставлять Ческу по вечерам одну. В идеале ей бы хотелось найти приличную офисную работу в какой-нибудь конторе в Сити или Вест-Энде. А уж найдя работу, она займется поиском няни для Чески на время, пока сама будет работать.

На следующий день Грета, купив Ческе шоколадку, затащила ее в будку телефона-автомата и начала договариваться про интервью. Она беззастенчиво врала, говоря потенциальным работодателям, что да, она может печатать, и да, у нее есть опыт работы в офисе. Назначив два интервью на следующее утро, она столкнулась с проблемой – что же делать с Ческой в то время, когда надо на них пойти. Обескураженная Грета медленно брела к дому, таща за собой Ческу. В подъезде их дома пожилая дама собирала залетевшие с улицы в дом листья.

– Здравствуйте, милочка. Вы новенькая?

– Да. Мы только что переехали на верхний этаж. Я Грета Симпсон, а это Ческа, моя дочь.

Пожилая дама внимательно поглядела на Ческу.

– Ты ела шоколад, милочка?

Ческа стеснительно кивнула.

– Вот так, – дама вытащила из рукава носовой платок и вытерла Ческе лицо. Как ни удивительно, Ческа не воспротивилась. – Вот так. Гораздо лучше, правда? Я Мейбл Брайерли. Живу во второй квартире. А ваш муж на работе, да?

– Вообще-то я вдова.

– И я тоже, милочка. Погиб на войне, да?

– Ну да, сразу же после. Он был ранен во время десанта в Нормандии и так и не поправился. Скончался вскоре после победы.

– Я вам сочувствую. Я потеряла своего в Первой мировой. В какое трагическое время мы живем, да, дорогая?

– Да, – печально согласилась Грета.

– В любое время, как захотите чашечку чая и поговорить, знайте, я дома. Хорошо, что в доме будет малышка. Да еще такая хорошенькая. – Она с улыбкой наклонилась и пощекотала Ческу под подбородком.

Грета увидела, что дочка улыбается Мейбл в ответ, и решила брать быка за рога.

– Я хотела спросить, миссис Брайерли, не знаете ли вы кого-нибудь, кто мог бы приглядеть за Ческой несколько часов завтра утром? У меня будет интервью по приему на работу, и я никак не могу взять ее с собой.

– Дайте подумать… – Мейбл почесала голову. – Нет, не могу сказать. Разве что… – Она поглядела на девочку. – Думаю, я сама смогу присмотреть за ней, если только это не будет очень уж долго.

– Ой, правда? Я буду вам так благодарна, и я непременно вернусь к обеду. Конечно, я вам заплачу.

– Договорились, дорогая. Мы, вдовы, должны помогать друг другу, правда? В какое время?

– Можно привести ее к вам к девяти?

– Да. Тогда до встречи.

И Грета с облегчением понесла Ческу наверх в их квартиру.

Назавтра с утра, одетая в свой единственный строгий костюм и шляпку, которые она привезла с собой, Грета отвела Ческу в нижнюю квартиру к Мейбл. Когда она объяснила девочке, что мама должна будет уйти, но вернется к обеду, та захныкала.

– Не волнуйтесь, миссис Симпсон. У нас с Ческой все будет хорошо, – заверила ее Мейбл.

Грета поскорее ушла, чтобы не видеть слез, которые были готовы пролиться, и села на автобус, чтобы ехать на первое интервью.

Это была работа служащей в банке, где нужно было раскладывать бумаги и немного печатать. Грета очень волновалась, а ее вранье было неподготовленным. По окончании интервью она вышла оттуда, понимая, что больше ничего не услышит от управляющего.

Следующее интервью было на должность продавщицы в отделе духов в большом универсальном магазине на Пикадилли. Ее будущим начальником была женщина за сорок, с резкими чертами лица, одетая в строгий, мужеподобный костюм. Она спросила, есть ли у Греты иждивенцы, и на сей раз Грета врала гораздо более гладко, но все равно вышла на улицу с ощущением, что сможет получить эту работу только чудом. Расстроенная, она пошла по улице к киоску, чтобы купить новую газету.

Целую неделю Грета каждый день оставляла Ческу у Мейб и проводила первую половину дня, ходя на интервью. Она начала понимать, что послевоенная безработица, казавшаяся ей в Марчмонте какой-то удаленной и несущественной проблемой, оказывает заметный эффект на ее перспективы найти работу. Но сама мысль о возвращении в Уэльс к Оуэну придавала Грете сил и решимости.

В пятницу она, как обычно, оставила Ческу у Мейбл и поехала на автобусе в Мэйфер. Она не испытывала большого оптимизма насчет интервью, на сей раз на должность секретарши в адвокатской фирме. Вчера один из возможных работодателей устроил ей тест на умение печатать на машинке, и она провалила его с треском.

Сделав глубокий вдох, Грета позвонила в звонок возле очень солидной черной входной двери.

– Что вам угодно? – открыла ей дверь молодая женщина с дружеской улыбкой.

– У меня назначена встреча с мистером Пикерингом в половине двенадцатого.

– Верно. Идите за мной.

Грета пошла за девушкой и оказалась в приемной. Комната была обшита дубовыми панелями, на полу лежал толстый ковер, а кресла были кожаными.

Девушка указала ей на одно из кресел.

– Присядьте. Я пойду скажу мистеру Пикерингу, что вы уже здесь.

– Спасибо, – Грета смотрела, как девушка открывает дверь в конце комнаты и исчезает за ней, и думала, стоит ли вообще чего-то ждать. В таком шикарном месте наверняка не захотят иметь дело с кем-то, у кого нет многолетнего опыта.

Она собралась было встать, но тут дверь в конце комнаты снова открылась.

– Полагаю, вы Грета Симпсон?

Грета поднялась и протянула руку высокому, очень привлекательному мужчине, которому, как она прикинула, было за тридцать, одетому в безупречный костюм в полоску. У него были яркие голубые глаза и густые темные волосы, слегка седеющие на висках.

Мистер Пикеринг крепко пожал ей руку.

– Пожалуйста, пройдемте со мной.

– Конечно. – Грета прошла за ним к двери в конце комнаты, которую он придержал, пропуская ее вперед.

– Сюда, – мистер Пикеринг провел Грету в большой неубранный кабинет. Стол был завален бумагами, на полках над ним лежали тяжелые юридические справочники. – Садитесь, миссис Симпсон. Прошу прощения за беспорядок, но, боюсь, я могу работать только в таких условиях. – Он приятно улыбнулся, сел сам за стол и, опершись подбородком на сложенные пальцы рук, внимательно посмотрел на нее. – Итак, расскажите мне немного о себе.

Грета повторила свою историю, не упоминая о Ческе.

– Так. Есть ли у вас опыт офисной работы?

После недели вранья Грета решила быть честной.

– Нет. Но я очень старательная и готова учиться.

– Ну… – мистер Пикеринг постучал карандашом по столу. – Должность, которую мы предлагаем, это, в общем-то, не техническая работа. Мы имеем дело с очень богатыми, важными людьми, и нам нужно, чтобы за ними хорошо ухаживали с первой минуты, как только они заходят к нам. Нам нужно, чтобы вы встречали клиентов, предлагали им чай, а самое главное, умели молчать. Большинство наших клиентов приходят к нам потому, что у них возникают… различные личные проблемы. В вашей ответственности будет также телефон в приемной, и нужно будет вести записи встреч для меня и моего партнера, мистера Саллиса. У нас есть еще Мойра, наш секретарь, которая очень эффективно печатает и занимается управлением офисом, но вам нужно будет помогать ей лишь изредка. Вы замените миссис Форбс, которая встретила вас в приемной. Нам очень жаль расставаться с ней, но она должна родить после Нового года. А вы, миссис Симпсон… хм… не думаете в том направлении?

Грета сумела изобразить искренний шок.

– В моих текущих обстоятельствах, поскольку я вдова, то не думаю, что у меня даже существует подобная возможность.

– Хорошо. Понимаете, постоянство, это важно. Клиентам нравится постоянство и контакт. И, я уверен, вы, с вашим хорошеньким личиком, сможете их очаровать. Ну так как – хотите попробовать? Начнем с понедельника?

– Я… – Грета была так потрясена, что не могла сообразить, что сказать.

– Или же вы предпочитаете пойти подумать?

– Нет-нет, – быстро ответила она. – Я буду рада начать работать у вас.

– Прекрасно. Думаю, вы отлично подходите. – Мистер Пикеринг встал. – Прошу прощения, но у меня назначена встреча в обед. Если вы хотите узнать больше, поговорите с Салли… Ну, в смысле с миссис Форбс. Она введет вас в курс дела. Зарплата будет двести пятьдесят фунтов в год. Вас устраивает?

– Да, абсолютно. – Грета поднялась и протянула руку через стол. – Большое спасибо, мистер Пикеринг. Обещаю, что не подведу вас.

– Я уверен, что нет, миссис Симпсон. Хорошего дня.

Грета вышла из кабинета в приемную. Ее охватила эйфория. Она в Лондоне меньше трех недель, а уже сумела найти себе жилье и способ содержать себя и дочку.

– Ну, как все прошло? – спросила Салли.

– Мне предложили работу. Начинаю с понедельника.

– Слава богу! А то, знаете, он же видел множество девушек. Я уж начала думать, что мне придется рожать прямо тут, за столом, если он вскоре кого-нибудь не найдет. Но ему никто не казался достаточно обаятельной, если вы меня понимаете.

– Да, наверное. А вам тут нравилось? – спросила Грета.

– Очень. С мистером Пикерингом легко работать, и старик – ой, простите – мистер Саллис, старший партнер, тоже душка. Вот только берегитесь Вероники. Это дочка мистера Саллиса. Она замужем за мистером Пикерингом, и просто полный кошмар! Как, бывает, припрется сюда по пути на какой-нибудь там страшно шикарный ланч. Она держит мужа просто в ежовых рукавицах. Вот уж кто тут настоящий серый кардинал. Если ты ей не понравишься, тебе конец. Моя предшественница из-за нее и ушла.

– Ясно.

– Но вы не волнуйтесь. Ее величество не так уж часто почитает нас своими визитами, слава тебе господи. Хотите узнать что-то еще, пока вы тут?

Грета задала несколько вопросов, на которые Салли подробно ответила, а потом взглянула на часы.

– Господи. Я и не понимала, сколько времени. Мне надо бежать.

– Да, приятно было познакомиться. Я буду тут еще несколько дней, как вы начнете, чтобы показать вам, как и что, но я уверена, что вы справитесь.

– Спасибо. Когда у вас срок? Я… – Грета с трудом успела остановиться, прежде чем пуститься в сочувственную беседу о том, как тяжелы последние месяцы беременности. – Увидимся в понедельник. До свидания.

Торопливо выйдя на улицу, Грета позволила себе взять такси, желая как можно скорее попасть домой. Она решила, что спросит у Мейбл, не захочет ли та присматривать днем за Ческой на постоянной основе. А если нет, то она разместит объявление в местном агентстве новостей.

Когда Грета пришла домой, радостная Ческа выбежала ей навстречу из квартиры Мейбл с перемазанным шоколадом личиком.

– Привет, дорогая, – подхватила Грета дочку на руки. – Хорошо провела время?

– Мама, мы делали пироги для фей, – прижалась к ней Ческа.

– Она хорошо себя вела? – спросила Грета у Мейбл, которая появилась в дверях.

– Как золото. У вас чудесная девочка, миссис Симпсон.

– Пожалуйста, зовите меня Грета. У вас есть пять минут, Мейбл?

Я хотела у вас кое-что спросить.

– Да. Заходите, дорогая. Я как раз заварила чай.

Грета взяла Ческу на руки и занесла в квартиру Мейбл, обставленную массивной старомодной мебелью. Там слабо пахло фиалками и дезинфектантом.

Мейбл усадила их в гостиной и принесла поднос с чайником, накрытым яркой вязаной грелкой, чашками и тарелкой с довольно подгорелыми кексами.

– Вот так, – передала Мейбл Грете чашку крепкого чая. – Так что же вы хотели спросить, дорогая?

– Ну, сегодня утром я сумела найти работу в одной адвокатской конторе в Мэйфере.

– О-о-о, ну какая же вы умница. Я-то сама ни читать, ни писать не умею. В наши дни женщин такому не учили.

– Да, но у меня проблема с Ческой. Мне придется уходить, чтобы заработать на жизнь, и понятно, что я не смогу брать ее с собой.

– Нет конечно.

– Так вот я хотела спросить, может быть, вы бы хотели присматривать за ней постоянно? Я конечно же буду вам платить.

– Ну, надо подумать. О каком времени идет речь?

– Мне надо будет уходить в восемь тридцать, а возвращаться никак не раньше шести.

– Пять дней в неделю?

– Да.

– Ну что ж, можно попробовать, верно? – улыбнулась Мейбл Ческе, которая радостно поедала кекс на коленях у матери. – У меня будет компания и все такое.

И они договорились на плату в пятнадцать шиллингов в неделю.

– Это хорошо, – сказала Мейбл. – Лишняя копейка в наши дни никогда не повредит. Пенсия за мужа еле-еле покрывает мне жилье и еду.

– Да, и я правда вам очень благодарна. Но мы не должны больше отнимать у вас время. Пошли, Ческа, давай поднимемся к себе и пообедаем. – Грета поднялась на ноги.

– Вы знаете, чего хотите, да, дорогая? – сказала Мейбл, провожая их до дверей.

– Как это?

– Ну, найти себе нового мужа. Я уверена, такая красивая девушка, как вы, легко найдет себе хорошего богатого джентльмена, который женится на вас и позаботится о вас обеих. Не дело это, когда мать должна работать.

– Вы очень добры, Мейбл, но я не думаю, что кто-то будет так уж заинтересован во вдове с маленькой дочкой, – ответила Грета с грустной улыбкой. – До понедельника.

– Да, дорогая. Берегите себя.

Неся Ческу вверх по ступенькам, Грета думала о том, что сказала Мейбл. Даже если бы она была свободна, она сомневалась, что снова пошла бы замуж.

12

Грета с Ческой чудесно провели субботу, делая покупки в Вест-Энде. В Уэльсе практически не было модных бутиков. А в Марчмонте им были нужны теплые практичные вещи.

Тут же, казалось, все магазины были переполнены нарядами, каких Грета не видала с довоенных времен. Ческу потрясли большие универсальные магазины, и она послушно, с восхищенным лицом трусила за матерью. Грета купила себе два недорогих костюма и три блузки, чтобы ходить на работу, и толстый кремовый вязаный свитер и клетчатую юбку для Чески.

Вечером в воскресенье Грета усадила дочку рядом и объяснила ей, что маме теперь придется ходить на работу, чтобы у них обеих была вкусная еда и красивые платья. Она сказала, что Мейбл будет смотреть за ней целый день, но мама будет приходить вечером и укладывать ее спать. Ческа, казалось, приняла все это без особого недовольства. Она объявила, что Мейбл милая и дала ей шоколад.

На следующее утро Грета отвела Ческу к Мейбл. Малышка пошла туда, даже не хныкнув. Грета с облегчением села в автобус и поехала на работу.

К концу первой недели она совершенно освоилась. Работа ей нравилась. Клиенты были вежливы и дружелюбны. Секретарша Мойра, женщина средних лет, помогала ей, а Теренс, посыльный, был кокни и отпускал шутки по любому поводу. Старый мистер Саллис приходил только три раза в неделю, так что его она видела нечасто. Мистер Пикеринг был или занят с клиентом, или убегал на встречу за обедом. К ее облегчению, ужасная Вероника так и не появилась.

Ческа, казалось, была вполне довольна новым распорядком. Грета, хоть и уставала после работы, приходя домой, всегда находила в себе силы приготовить вкусный ужин и почитать дочке часок перед сном.

По выходным, несмотря на то что лишних денег у нее не было, Грета особенно старалась придумать что-то интересное. Иногда они ходили в магазин игрушек «Хэмлис», а потом пили чай у Лайонса. А как-то однажды она отвела Ческу в зоопарк, посмотреть львов и тигров.

Грета сама удивлялась, насколько легко они обе адаптировались к новой жизни в Лондоне. Ческа редко вспоминала Марчмонт, что же касается Греты, то ее новое плотное расписание оставляло ей мало времени на то, чтобы думать о потере своего драгоценного мальчика. Всякий раз, получая от Мэри полное ошибок письмо о том, что распад Оуэна продолжается, она испытывала горький укол вины. Пару раз он нехорошо падал, и доктор Эванс хотел забрать его в больницу, но он наотрез отказывался. Его любимый лабрадор Морган недавно умер, и это, очевидно, загнало его в новый виток пьянства. Он был слишком болен, чтобы следить за поместьем, и управление Марчмонтом взял на себя его адвокат, мистер Гленвильям.

Мэри мужественно просила Грету не переживать, потому что, уехав, она сделала то, что было лучше для Чески. Грета все ждала, что Мэри напишет ей, что уходит, особенно после того, как она написала, что Хью, молодой работник поместья, который за ней ухаживал, сделал ей предложение. Они были помолвлены и копили деньги на свадьбу, но Мэри, похоже, все еще была готова терпеть дурное поведение хозяина.

Грета работала уже месяц, когда впервые встретила жену мистера Пикеринга. Она только что вернулась после обеденного перерыва и села за свой стол, как в приемную, не позвонив в дверь, зашла элегантная дама в шикарной меховой шубе и шляпке в тон. Грета улыбнулась ей.

– Добрый день, мадам. Чем могу помочь?

– А вы еще кто такая? – женщина буквально пробуравила ее взглядом.

– Я миссис Симпсон. Я несколько недель назад заменила миссис Форбс. У вас назначена встреча? – вежливо спросила Грета.

– Ну, навряд ли мне нужно назначать встречу с собственным мужем или отцом.

– Нет конечно. Простите, пожалуйста, миссис Пикеринг. Кого из них вы бы хотели увидеть?