Бывший 2. Роди мне сына
Глава 1
– Только пискни, сука, – раздается хриплый голос за спиной.
Пока тело острой иглой прошивает животный ужас, чья-то холодная ладонь накрывает мои горячие губы, а обнаженные плечи оказываются в жестком замке. Так, что совершенно точно не пошевелиться и не выбраться.
Теряюсь лишь на долю секунды, пока осязание с обонянием не идентифицируют человека, который каким-то образом проник в мою квартиру незаконно.
Всхлипываю беззвучно.
Разрушаюсь.
Дышу.
Уставший от переживаний мозг стройным роем миллионы мыслей на волю отпускает. Они сгорают и тлеют в воздухе. Как и я, разрушаются, пеплом оседают на пол.
Два месяца мучений, агонии, чувства вины. Два месяца моего персонального ада и страданий. Два месяца тотального одиночества.
Всё остаётся в прошлом. Никогда больше не повторится.
Никогда!
Он! Жив!
Адриан Макрис жив!
Судя по обращению, люто ненавидит меня. Не переваривает. Хочет убить.
Я к этому всему готова больше, чем к выпуску местных новостей с сюжетом о том, что тело грека отыскали в каком-нибудь заброшенном карьере.
– Не вой, – приказывает он грубо. – Ты хорошая актриса, Вера. "Оскары" у меня закончились.
Снова эта предательская дрожь внутри от низкого тембра и близости твердого тела.
Прикрываю глаза.
Боже. Спасибо. Спасибо!
Рыдания вырываются из груди против моей воли. Как это остановить – не в курсе. Я плохая актриса, но Адриан ни за что не поверит.
Никогда не поверит и никогда не простит.
– Заткнись я сказал, – холодно цедит сквозь зубы мне на ухо. – Будешь выть, я тебя вырублю.
Ещё вчера меня ничего не радовало. Ни телестудия, ни журналистика. Даже вырванный зубами собственный проект под названием «Итоги дня с Верой Стояновой» прочно занявший место в прайм-тайме телевизионной сетки не зажигал во мне прежнего огня.
Когда-то у меня была мечта, за которой я слепо следовала более семи лет. Была профессия, о которой многие мечтают, здоровые родители, веселые друзья, беззаботная жизнь…
Всё оборвалось в один миг из-за единственной ошибки. Ошибки ценой в человеческие жизни. Вздрагиваю. Вернее, в одну человеческую жизнь. Адриан жив. Снова плачу. Говорят, слёзы очищают душу, но остаткам моей уже ничего не поможет.
– Блядь, – вздыхает Макрис, жестоко сжимая ладонь на челюсти.
Вскрикиваю от резкой боли.
– Сказал заткнись. Хорош меня оплакивать. Тебе все равно от грехов не отмыться.
Вдруг тоже злюсь. Первую волну счастья от встречи с ним, с живым, уносит в море и упрямый характер восстаёт.
От грехов не отмыться? А он что?.. Святой?..
Ухватываюсь зубами за пальцы и что есть силы кусаю.
– Сука.
Его рука перемещается мне на талию.
– Что тебе надо, Адриан? – выдыхаю, глядя в потолок.
– Пришел послушать, как ты меня предавала, – надменно выговаривает.
– Не было такого.
– Врешь!
– Не было такого. Я ничего не делала специально. Клянусь, что не виновата, – реву навзрыд, хотя врач категорически запретила волноваться. – Это была игра на поражение против тебя. Против тебя Адриан. Ты сам вернулся сюда со своими дурацкими евро, решил заняться золотодобычей, сам настроил против себя полгорода отморозков. Ты во всем виноват. Ты. Не я.
– Закрой рот, блядь. Иначе я тебя сейчас придушу.
– Души, – срываюсь в истерику. – Бей. Пинай. Убей меня. Я жить не хочу. Больше не хочу. Я устала.
– Перестань, – осекает.
– Уходи. Уходи, Адриан.
Он молчит. Безразлично и жестоко.
– Нас больше ничего не связывает, – горько проговариваю. – Ничего не связывает.
Тяжелая ладонь, фиксирующая моё тело под грудью, вдруг опускается всего на десять сантиметров. Накрывает плоский живот.
Тепло внутри становится концентрированнее, горячее. Парит и закипает.
Замираю.
– Ничего не связывает? – повторяет Адриан, растопыривая пальцы. Увеличивает площадь влияния на скользком шёлке вечернего платья, словно захватывает маленький росточек, растущий там, внутри. – А Вера? Ничего?..
Нет. Нет. Нет.
Ноги становятся ватными, а тело медленно оседает…
Откуда, черт возьми, он узнал?..
Глава 2
Сознание плавает.
Сквозь пелену рассматриваю гостей на приеме греческой диаспоры в загородном отеле, на котором видела Адриана в последний раз. Изысканные блюда, белоснежные скатерти, снующие между столами официанты. А потом чернота… Ничего не помню…
Всё это время я пыталась понять, стоило ли мне там появляться?..
Если бы только его послушалась, ничего бы не случилось. Мысленно бью себя по голове. Дальше бы оставалась в неведении, любила этого невозможного обманщика.
А если бы пошла и не отреагировала на увиденную картину так болезненно. Не приняла бы так близко к сердцу предательство Макриса?
Любовь – чувство, которое, отравляя кровь, заставляет нас слепо доверять, совершать немыслимые поступки и каждый раз страдать.
Страдать. Отчаянно и глупо.
Словно ледяной волной окатывает. Становится вдруг холодно и… мокро. Зато в реальность возвращаюсь молниеносно. Открываю глаза.
– Очнулась? – спрашивает Адриан с кувшином в руках.
Окидывает меня взглядом. Таким же ледяным, как вода, которой он меня облил.
– Ты в своём уме? – взвизгиваю.
Вскочив с дивана, скидываю платье, забыв о том, что здесь не одна.
Будущее материнство словно наделяет меня новыми качествами. Главное из них – забота о собственном комфорте. Моему малышу чуть больше одиннадцати недель. Я не могу позволить себе переохладиться и подвергать его опасности.
Пока дрожа и негодуя, добираюсь до шкафа в прихожей, украдкой смотрю на Адриана, по-хозяйски усевшегося в кресло. Безразличие на мрачном лице больно ранит. Он мог быть на меня зол. Мог ненавидеть. Но на моё тело реагировал всегда.
Что бы ни случилось меня хотел…
Сейчас огонёк в его глазах загорается, только когда внимательный взгляд достигает моей талии.
Быстро натягиваю белый махровый халат и потуже завязываю пояс.
Я тебя буду защищать, мой малыш! Мамочка всегда будет рядом.
В груди от этих мыслей необычно тянет, будто тонкие струны робко натягиваются первые материнские чувства.
Я честно отпустила ситуацию с материнством ещё давно.
Не ждала и не надеялась.
– Кому ты рассказывала про то, где будет проходить сделка? – спрашивает Адриан, складывая руки на груди.
Быстро исследую массивное тело. Широкие плечи, упакованные в черную рубашку, узкие бедра, длинные ноги. Серые брюки идеально отглажены, туфли начищены, кожаная куртка аккуратно размещена на спинке кресла.
Он… такой настоящий и невредимый, слава богу. Как Макрис смог не пострадать при взрыве?.. Я ведь видела, что осталось от здания.
Несколько ночей провела возле него, рыдая в машине.
– Никому не рассказывала, – отвисаю. – Почему вообще ты решил, что дело во мне.
– Вряд ли старик Умаров стал бы трепаться, – морщится.
– Твой несостоявшийся партнер мог опрометчиво выбрать себе сотрудников. Охрана, водитель, юристы – кто-то из них проговорился о том, где состоится оформление сделки по покупке тобой «Артели старателей».
– Могли, – соглашается Адриан. – Но проговорилась ты.
Черт.
– Я устала, – кутаюсь в ворот халата. – Хочу принять горячий душ. Ты ненормальный. Я могу заболеть.
И потерять своего ребенка, – договариваю про себя.
– Такие как ты, Вера, алчные и идущие по головам суки, не жалеющие ничьи жизни, не болеют. Не переживай.
Внутренности кипятком ошпаривает. Присутствие Адриана как кондиционер действует. То жарко, то холодно. У меня нет столько силы, как у него. Равнодушной быть не умею.
Только не с ним.
– Поговорим о твоей беременности.
– Беременности?..
– Ты родишь мне сына, – цедит Адриан, поднимаясь с кресла. – Макриса. Моего наследника.
– Зачем тебе сын? – выплевываю с обидой. – У тебя есть дочери. Младшей на вид чуть больше года.
Зеленые глаза чернеют, пугают.
Отворачиваюсь, чтобы предатель не заметил моих слёз. Если бы не третий месяц беременности, ни за что бы не показала ему своей слабости.
– Откуда ты знаешь? – его голос тонет в водовороте моих эмоций.
Он не отпирается.
Это действительно правда.
– Видела вас, – пожимаю плечами.
– Моя семья и дети тебя не касаются, Вера.
Вздрагиваю, словно от пощечины. Боль прорывается сквозь плотину из гордости и отрешенности.
– Родишь мне сына… А дальше я посмотрю, что с тобой делать.
Разворачиваюсь, резко превращаясь в разъяренную тигрицу.
– Что значит ты посмотришь, черт возьми?..
Глава 3
– Что это значит? – повторяю глухо.
Внутренности страх опоясывает, ноги подкашиваются. Инстинктивное желание защитить своего ребенка превращает меня в душевнобольную. Раньше мне казалось, что я отлично знаю мужчину, сидящего напротив. А сейчас?
Он чужой.
Поверить не могу, что ещё два месяца назад мы обнаженные лежали вместе у камина и… откровенничали, шутили. Смеялись. Его крепкое тело, красивые глаза, сильные руки, он сам весь…
Мой Адриан. Всё в нём такое родное и одновременно с этим далёкое, что в глубине души огненной лавой разочарование растекается.
Если бы только послушалась его, не пошла на тот приём. Не увидела его с ними. С ослепительной блондинкой и двумя девочками. Старшей явно больше пятнадцати, уже подросток. А младшая совсем кнопка.
Если бы только снова не сделала выбор в сторону карьеры. Всё могло быть по-другому. Да, была бы полной дурой. Его любовницей в непонятном статусе.
Падшей женщиной в каком-то смысле.
Но…
Разве есть цена человеческой жизни? Разве может быть что-то хуже смерти и нескончаемого горя близких?
Адриан прав. Мне вовек не отмыться.
– Посмотрю на твоё поведение. Характер у тебя не сахар, Вера. Не уверен, что моему сыну нужен такой женский пример.
И снова этот арктический холод, сквозящий в воздухе.
Прикрываю глаза.
Он бьёт меня словами, как заострёнными кинжалами. Запугивает, пытается надломить, вырвать корень. Уверена, будь я мужиком, Адриан атаковал бы физически, но в силу воспитания с женщиной он так никогда не поступит.
Я ему отвратительна…
Я больше не «его Вера» и это осознание болезненнее всего на свете.
– Зачем ты так говоришь, Андрей? – взволнованно шепчу. – Зачем?..
– Успокойся, – произносит он равнодушно. – Мы обсудим дальнейшее взаимодействие после родов.
– После родов? – морщусь.
До сих пор не осознаю, что это всё мне предстоит. Вынашивание, роды, первое кормление.
Ещё вчера об этом думала и дух захватывало, а сегодня страх до костей пронизывает. Он… отберет у меня его?.. Моего малыша?..
Сколько таких случаев, когда отцы-иностранцы вывозили детей за пределы России и матери больше никогда не их не видели?
– Я ещё не решила, оставлю ли его, – отворачиваюсь к окну. – Не уверена, что готова к… этому всему.
«Прости, мой маленький» – проговариваю про себя. «Твой отец полный мудак, придется врать»
От прожигающего взгляда даже пятки плавятся.
– Ты его оставишь, – зловеще проговаривает Адриан.
– Почему ты так уверен?
– Потому что женщина, которая не собирается оставлять ребенка, не покупает витамины для беременных.
Твою мать!
– Ты… – вспыхиваю, разворачиваясь. – Рылся в моих вещах? Просто поверить не могу.
– Не визжи, у меня уши от тебя вянут – морщится Адриан, посматривая на часы.
Переводит взгляд на меня и просверливает очередную дырку в моём лбу. Далее замечает, как я лихорадочно сжимаю воротник у халата.
Морщится, будто ему неприятно.
– Не дрожи, – устало вздыхает. – Я не собираюсь к тебе приставать или что-то подобное. Слава богу, в России есть ещё женщины. Не менее красивые, чем ты.
Вопреки здравому смыслу, начинаю сотрясаться ещё больше. Теперь от шока.
Долгими вечерами, оплакивая Адриана, я представляла его с женой. Красивой блондинкой, сопровождавшей его на приеме. То, как она смотрела на Макриса, когда он держал на руках их младшую дочь, навсегда останется в моей памяти.
Она любит его. Любит своего мужа, отца своих детей.
А он в это время спит со мной.
Наверное, довольно закономерно, что как только наша связь прекратилась, Андрей нашел мне замену.
Никогда не считала себя первой красавицей. О моей исключительности и эксклюзивности говорил всегда лишь он…
– Поеду, правду от тебя всё равно не дождёшься, – произносит Макрис, поднимаясь.
Забирает куртку.
– Но мы ещё увидимся, Вера.
Предупреждает.
– Когда? – отвожу взгляд.
Мне надо подготовиться. Ещё одну такую встречу я… не переживу.
– Быстрее, чем ты думаешь, – произносит Адриан с угрозой и на сегодня покидает мою квартиру.
Глава 4
– Шурик жалуется, что ты отказалась с ним работать? – внимательно меня рассматривая, выговаривает Анатолий Аркадьевич Поп. Генеральный телепродюсер, именуемый в нашем зазеркалье – Батюшка.
Усаживаюсь в кожаное кресло напротив и равнодушно выправляю юбку, в которой десять минут назад работала в эфире.
– Отказалась.
Киваю безучастно.
– Подала заявку на нового оператора в кадры. Вроде как даже отыскали какого-то парня лет двадцати пяти. Работал в "Останкино", переехал в город по семейным обстоятельствам.
Мой руководитель барабанит по столу пальцами и задумчиво потирает подбородок.
– Что не так, Вера? Шурик – отличный оператор.
– А как человек говно! – морщусь.
– Мне казалось, вы дружили?..
– Мне тоже. Оказалось – показалось, – широко улыбаюсь.
В последнее время вообще улыбка с моего лица не сходит. В кадре она просто необходима. А в остальное время служит для меня защитой. От жалости или злости – неважно.
– Не до шуток, Стоянова, – по-отечески мотает головой Анатолий Аркадьич. – Наш Слава решил поиграться. Сказал, что теперь сам будет решать кого ставить в сетку. Вынес мне мозг, что мы запустили шоу Артемия, а следом твоё. Хотя ещё два месяца назад сам распорядился организовать его для тебя. Что за пиздец? Ты не знаешь с чем связано это мозгоёбство?
– Догадываюсь, – хрипло выговариваю и опускаю глаза.
Адриан…
Собственник «Медиа-Холдинга» Вячеслав Самирович Мухамадьяров является родственником Макриса. Нетрудно догадаться, кто вставляет палки в мои новенькие колёса?..
– Где ты наследила, Вера Стоянова? С греком поругалась? Как тебе удаётся делать всё настолько не вовремя?
– Я способная, – тяжело вздыхаю.
– Помирись с ним, мне проблемы не нужны. Рекламодатели все сплошь и рядом хотят к тебе, Вера. Твоя беременность нам тем более на руку.
Вспыхиваю и прикладываю ладони к горящим щекам.
О своем положении я призналась сразу же всё подтвердилось.
Было бы глупо не рассказать. Я прекрасно понимаю, сколько стоят декорации и рекламные коллаборации. На удивление, Анатолий Аркадьич воспринял новость бодро. Настолько, что у моей беременности внезапно появились первые контракты с производителем одежды для беременных и медицинским центром, где мне было велено встать на учет. Компетенция врача меня полностью устроила, поэтому я не стала возражать.
– Я подумаю, что можно сделать. Спасибо вам, Анатолий Аркадьич, – киваю, наконец-то выходя за дверь.
В коридоре, как обычно, суета. Сложив руки на груди, медленно пробираюсь сквозь толпу из массовки.
Вчерашний разговор с Адрианом послужил тому, что полночи я не могла уснуть. Поднялось давление, а низ живота стал твердым. Слава богу, врач предупредил о том, что может быть повышенный тонус и заранее выписал свечи на этот случай.
Второе последствие – темные мешки под глазами, которые, как говорит Оксаночка с грима, даже из пульверизатора не закрасить.
– О, яйцо на ножках, – выговаривает Вознесенский.
Мой заклятый «друг» и коллега.
– Артемий, – морщусь. – Не надо меня так называть. Уймись. Твоё шоу просто было неинтересным, – пожимаю плечами. – Так бывает.
Веду себя как сука.
Но в нашем дружном змеином коллективе можно только так.
– Да… – тянет Вознесенский, поспевая за мной. – Задницу уже разъела, Стоянова. Скоро ни в один кадр не влезешь. Будем тебе чехлы для танков вместо одежды заказывать.
– Ты же влезаешь. А до твоей задницы мне ещё пару лет темное пиво пиццей заедать.
Он зло усмехается, но не отстаёт.
Мило улыбаюсь девчонкам из бухгалтерии, которые, скорее всего, дружной гурьбой пошли на обед и хватаюсь за дверную ручку, намереваясь зайти в редакторскую.
– А как вообще, Стоянова, расскажи?
Вознесенский резко захлопывает дверь перед моим носом и дышит на меня перегаром. Разворачиваюсь.
– Как это вообще, быть чьей-то подстилкой?
– У меня тот же вопрос к тебе, – отбиваю, упираясь лопатками в дверь. – Ты же из кабинета Батюшки не вылазишь.
– Гадина, – ухмыляется Вознесенский и бьет кулаком в косяк рядом с моей головой. Становится страшно, но я продолжаю смотреть ему в глаза. – Какая ты гадина, шлюха греческая!
Принимаю эту оплеуху с ровным вздохом. Сжимаю кулаки так отчаянно, что ногти упираются в тонкую кожу.
– Это всё? – интересуюсь скучающе.
– Нет.
– Что ещё?
– Скоро прикроют тебя, тварь. Главный под тебя копает. Приехали.
Смотрит на меня мерзко.
Терпеть его не могу.
– Ты веришь этим слухам? – смеюсь Вознесенскому в лицо.
– Конечно, верю. Не знаю уж, чем ты так насолила грекам, но, говорят, диаспора, особенно её женская часть, Веру Стоянову терпеть не может… В этом городе на телевидении тебе делать нечего!
Глава 5
– Вера, отсмотришь то, что получилось, чтобы завтра доснять? – спрашивает Марсель, складывая в короб стойку от камеры.
Депутат городской думы, с которым мы только что общались, едва закончилась съемка, быстро смылся.
– Конечно, всё отсмотрю, – устало потираю плечи и разминаю затекшую шею. Хочется скорее снять деловой брючный костюм и расслабиться. Пусть даже с ноутбуком в кровати. Главное, лёжа.
Сто лет не выезжала на интервью. Жизнь в студии всё-таки расслабляет.
Официант убирает со стола чашки с чаем.
– Вам всё понравилось? – заискивающе спрашивает администратор.
Изучаю имя на бейдже и натягиваю дежурную телевизионную улыбку:
– Спасибо, Андрей. Нам всё понравилось, даже очень. В титрах обязательно укажем место съёмки.
– Вера Михайловна, предлагаем вам отужинать за счет заведения. Ваше появление – большая честь для нас.
– Ох, мне как-то неловко, – оправдываюсь.
Я устала. И жутко голодная… Раньше я бы спокойно поехала домой и не обратила внимания на то, что желудок тянет. Но сейчас, надо думать за двоих.
– Пожалуйста, чувствуйте себя как дома, – говорит Андрей, кивая на столик официантам. Те тут же начинают стелить атласные салфетки и расставлять приборы.
– Марсель, – вздыхаю умиротворенно. – Поужинаешь со мной? За одним поболтаем, познакомимся.
Парень мило нахмуривает широкие, черные брови. Раздумывает над моим предложением, словно чувствует подвох. В целом, мне он нравится. Молчаливый, задумчивый. Одевается просто, но вещи брендовые.
– Перестань думать, пожалуйста. Всего лишь ужин. Заведение предлагает, а у меня свободный вечер.
«Опять врьёшь, Вьера. У тебя каждый вьечер свободный», – басит внутренний голос. Почему-то с греческим акцентом.
Проклятый фокусник Макрис.
– Ты ведь не думаешь, что я так к тебе клинья подбиваю? – немного нервно смеюсь.
– Нет, – отвечает Марсель уверенно. – У меня-то просто как раз сегодня вечер занят. Но минут сорок есть.
Изучаю правильные черты лица и вьющиеся черные волосы.
– С девушкой встречаешься?
– У меня нет девушки.
– Почему?
– Странный вопрос, – озадачивается Марс.
– Извини, – пожимаю плечами. – Всегда интересно, почему у симпатичных парней вроде тебя никого нет.
Мой новый оператор опять хмурится, словно разом становясь старше. Потирает подбородок и задумчиво на меня смотрит. Оценивает.
– Сколько тебе лет, Вера? – спрашивает, благодарно кивая официанту, который приносит меню.
Умиротворенно вздыхаю и откидываюсь на спинку кресла.
Я сто лет вот так не сидела в ресторане, с мужчиной. Пусть и коллегой. Эти два месяца радоваться просто физически не могла. Всё время казалось, что это не честно по отношению к Адриану и Умарову.
Горько усмехаюсь и инстинктивно накрываю живот ладонью. Внутри становится тепло и приятно.
Мой мальчик.
– Я думаю чуть больше двадцати пяти, – продолжает Марсель, так как ответа так и не дожидается.
– Двадцать восемь, Марсель.
– Мне двадцать шесть.
– Я знаю.
Он хмыкает.
– Тогда почему разговариваешь со мной, будто тебе под сорок, Вера?
– Хмм… Тебе показалось.
– Нет, – усмехается он. – Я третий день от этого в шоке. Как с мамой разговариваю или с сестрой старшей.
Задумываюсь, прикусив нижнюю губу. Возможно, длительное общение с Адрианом сделало меня такой… взрослой, что ли. Мне ведь всего двадцать восемь. Я молодая женщина. Вот только мой гинеколог так не считает, с обидой вспоминаю.
– Для первых родов поздновато, Вера, – сказал мне Артур Ашотович.
– Простите меня грешную, я вообще как-то не собиралась, – ответила я почему-то виновато.
Сейчас же вспоминаю этот диалог с улыбкой.
С удовольствием приступаю к еде.
Прямолинейность и открытость мужчины напротив подкупает, поэтому я перестаю защищаться и около часа мы болтаем на отвлеченные темы. Марсель рассказывает с кем успел поработать в Москве, причину переезда всячески обходит стороной, да и я не настаиваю.
У каждого из нас есть камни за пазухой, которые мы не готовы показывать первым встречным. Это нормально.
Поужинав, выбираемся в холл. Долго стоим у гардероба, ожидая сотрудника.
– Тебя отвезти куда-нибудь? – спрашивает Марсель, подавая шубу.
– Если тебе будет удобно, – пожимаю плечами и поправляю прическу, глядя в большое зеркало на стене. – Моя машина у телецентра, не хочется, если честно, за ней…
Через открытую дверь с улицы вторгается порыв ветра, и я вздрагиваю всем телом. Поспешно отвожу взгляд, когда замечаю знакомую высокую фигуру и стройную женщину со светлыми волосами.
– Адриан Константинович, Эрика Георгиевна, добрый вечер, – слышу голос администратора Андрея. – Рады видеть вас снова.
Пытаюсь совладать с эмоциями и, кажется, получается, потому, что ни один нерв на лице не выдает моё смятение. Пальцы пытаются застегнуть крючки, но сделать это нереально, потому всё волнение концентрируется в руках.
– Вера, пойдём? – громко интересуется Марсель за спиной.
– Да, – хватаю сумочку со столика у стены и разворачиваюсь.
Сталкиваюсь взглядом сначала с пустыми глазами Адриана, а затем с ироничными – его спутницы. Так получается, что мужской взгляд обдает холодом, а женский презрением.
Низ живота каменеет.
День прошел. Ни одной положительной эмоции…
Пожалуй, я привыкла.
Снова смотрю на Макриса. Сердце больно отдает в ребра…
«Я привыкла!» – выплевываю мысленно ему в лицо. – «Можешь все то угодно делать. Я как пластичная глина ко всему привыкну. Привыкну…»
Совершаю размытый кивок, подхватываю Марселя под руку и гордо покидаю ресторан…
Глава 6
Не то, чтобы я ждала Его звонка…
Нет.
Просто поведение Адриана настолько необычно, что я плачу в подушку полночи, предварительно воспользовавшись свечами. Живот уже привычно тянет.
Допустить, чтобы мой бывший так просто… так безразлично отреагировал на ужин с чужим мужчиной, ещё два месяца назад было просто невозможно. Кто угодно, только не Макрис.
Сейчас ему действительно всё равно.
Как женщина я для него умерла… Умерла…
Это колючее осознание наверняка стало бы смертельным, если б под грудью не билось крохотное сердце. Жизнь словно не согласна давать мне всё и сразу.
Либо карьера, либо родители.
Либо любовь всей жизни, либо ребенок, о котором я и мечтать не могла.
Подъезжая к телестудии на такси, бодрюсь. Работа всегда была для меня отдушиной, особым смыслом. Когда загорается красная кнопка на камере, я оживаю. Снова живу. Становлюсь собой. Глупо было предполагать, что я без этого смогу.
Нет.
У меня бы не получилось.
Адриан изначально поставил меня перед ужасным, просто невозможным выбором. Я бы не смогла быть только лишь «его женщиной». Довольствоваться одной ролью. Это была бы не я… а Верина тень. Безликая и неодушевленная. Греку быстро б это наскучило, потому что когда-то он полюбил меня именно той, коей я и являюсь – увлеченным, живым человеком с мечтами и целями.
Снег практически растаял, поэтому, не боясь поскользнуться, быстро бегу до входа в телецентр и замираю на полпути.
– Феликс, – выдыхаю растерянно. – Привет.
Отвожу глаза, потому что не в силах на него посмотреть.
– Привет, Вер, – говорит Умаров тепло. – Ты как?
Принимаю смазанный поцелуй в щеку и теперь смелее разглядываю то, как он одет. Борода Феликсу безусловно к лицу. Она делает его старше. Я бы обязательно сделала ему комплимент, если бы не знала о причине этой растительности.
– Как поживает Лейсан Сабитовна? – спрашиваю и тут же прикусываю губу.
– Мама в порядке. Держится. Догадываюсь, что плачет, когда остается одна.
Мотаю головой, даже не представляя как тяжело этой сильной женщине. Камиль Рустамович был для неё всем. Крепким плечом и верным спутником. Они почти всю сознательную жизнь провели бок о бок. Просто не верится, что всё так глупо закончилось.
– А ты? Как ты себя чувствуешь Феликс?
– Я… – вздыхает он. – Мне некогда грустить, Вера. Отец ведь не успел продать прииск Макрису. Но ты, наверное, знаешь.
Неопределенно киваю.
– В наследство можно будет вступить через полгода. Сейчас выбрали кризисного менеджера и пытаемся держаться на плаву.
– Насколько я помню, Камиль Рустамович всегда хотел, чтобы ты занимался делом его жизни.
– Да… Папа был бы счастлив.
Пытаюсь сдержать слёзы. Чувство вины, помноженное на беременность, превращают меня в излишне сентиментальную особу.
– А здесь ты что делаешь? – вдруг осознаю, где мы находимся.
– В период подготовки к продаже папа многое рассказывал… Эта информация сейчас очень помогает, потому что в золотодобыче я совершенно ничего не понимаю. Вот… решаю вопросы с вашим начальством, – показывает Феликс на объемную черную папку в правой руке.
– С начальством? – нахмуриваюсь. – А при чем здесь Вячеслав Самирович?
Откуда вообще он в курсе подробностей сделки? Ничего не понимаю.
– А при чем тут Мухамадьяров? – удивленно произносит Феликс. – Ты что, не в курсе? – подозрительно меня осматривает. – Он продал свой пакет акций Адриану Макрису. Теперь грек, владелец «Медиа-Холдинга».
– Владелец? – вздрагиваю.
– Да. Прииск он купить не успел, Вера. Пришлось срочно вкладывать деньги в другой бизнес…
Глава 7
Новость, как обухом по голове ударяет, но я спокойно продолжаю разговаривать с Феликсом.
– Я думал, если честно, ты злишься на меня, Вер, – произносит он с виноватой улыбкой.
– За что?
– За тот случай на озере.
Морщусь, когда вспоминаю, как чуть больше двух месяцев назад, мы с Феликсом решили прокатиться на снегоходе по озеру и это едва не закончилось трагедией. Я была на волоске от смерти, когда Макрис ценой собственной жизни спас меня.
– Ну что ты, – машу рукой. – Я тогда перепугалась, конечно, но сейчас всё стало понемногу забываться. На тебя точно зла не держу, Феликс.
Надеюсь, и ты на меня не будешь. Если когда-нибудь правда вскроется. Вглядываюсь в его лицо и пытаюсь понять, знает ли он что-то.
– Может, выпьем кофе как-нибудь вместе? – предлагает младший Умаров.
– Лучше чай, – смеюсь, запахивая шубу поплотнее.
– Замётано. Я тогда наберу.
***
В телецентре с утра непривычно пусто.
Конечно, раньше я бы в первую очередь поднялась на пятый этаж, хлопнула дверью и потребовала бы от Адриана объяснений.
Что за игру он ведет? Зачем ему холдинг?
Но сейчас, во-первых, предпочитаю держаться от Макриса подальше. Надеюсь, он вообще про меня забудет. И про мою беременность тоже. Во-вторых, мне надо работать, поэтому скидываю высокие сапоги и натягиваю на ноги мягкие тапки.
В кадре я по четыре, а то и пять часов нахожусь в туфлях на высокой шпильке. Хотя бы до эфира могу себе позволить комфорт и удобство.
В десять переодеваюсь в деловой костюм, затем уже по традиции приходит Оксана на грим, и я наконец-то пытаюсь расслабиться, вытянув ноги. Слава богу, утренний токсикоз меня не мучает, иначе к синякам прибавился бы ещё зеленый цвет лица.
– Вера, – заглядывает в кабинет, который мы занимаем с несколькими коллегами, Ирина, наш редактор. – Обсудим сегодняшнюю тему?
– Да, давай, – киваю, шмыгая носом.
Оксана неодобрительно смотрит сверху и продолжает накладывать тон.
– Да ладно… Заболела?
– Это видимо беда всех беременных – будто воздуха не хватает, – отвечаю тихо.
– У меня так тоже было, – смеется Иришка. – Могу посоветовать хорошие капли, они хоть и гормональные, но справляются на «отлично».
– Нет, уж, – качаю головой, Оксана шипит над ухом. – С врачом посоветуюсь, пожалуй.
– О, первая беременность, Вера. Сразу видно. Ты, кстати, уже ходила на ковер к новому собственнику?
– Я? Зачем? – настораживаюсь.
Телецентр в последнее время стал зоной свободной от мыслей об Адриане Макрисе. Только здесь мне удавалось не думать о нем и обо всём, что случилось с нами. Но грек и сюда просочился.
– Ну как… Вознесенский там уже пару дней пороги обивает. Рассчитывает, что вернется в прайм вместо тебя.
Морщусь, получая полный негодования взгляд от Оксаны.
– Ты можешь сидеть спокойно, Стоянова? Мне тебе приходится в два слоя глаза делать, когда уже спать будешь нормально?..
– Прости, сегодня постараюсь, – улыбаюсь мягко и обращаюсь к Ирине. – И что Вознесенский? Успешно лебезит перед новым начальством?
– Главный его два раза принимал. Значит, успешно.
Поскрипываю зубами.
– Думаю, они подружатся.
После грима обсуждаем с Ириной приглашенных гостей, которые тоже готовятся к эфиру в соседней гримерке. Темы моего шоу чаще социальные или коммунальные, нежели политические. Несколько дней подряд мы обсуждаем затянувшийся капитальный ремонт в одной из районных больниц.
В студии обычно много активистов из числа жителей города, а сегодня ещё и из министерства здравоохранения прислали ответственного специалиста.
Звукорежиссер закрепляет микрофон, и я наспех пытаюсь выпить чай, не стерев помаду с губ. В животе неприятно урчит, словно напоминая, что завтрак я проигнорировала. Сна нет, еды по расписанию тоже, ещё и новый собственник «Медиа-холдинга» теперь будет глаза мозолить. Просто идеальные условия для вынашивания, черт возьми!
– Начинаем? – спрашиваю, заходя в светлую студию.
Приветливо улыбаюсь залу и поднимаюсь на сцену.
– Вера Михайловна, – растерянно проговаривает ассистент, разводя руками. – У нас изменения.
– Какие? – нахмуриваюсь, щурясь от света софитов. – Кто-то из гостей не пришел?
Заглядываю в бумаге на столе.
– Все пришли, – виновато озирается.
– Все пришли, Стоянова. Только зачем ты пришла? Не знаю, – слышу сзади голос Вознесенского.
Уничижительно осматриваю его внешний вид и непонимающе уставляюсь на Ирину.
– Прости, Вер, мы только что сами узнали, – пожимает плечами редактор. – Они хотят отснять программу сегодня с Вознесенским, чтобы замерить и сравнить рейтинги с тобой.
– Кто они? – игнорируя сопение Артемия спрашиваю.
Ирина виновато кивает наверх.
Студия наполняется какими-то неловкими покашливаниями, Марсель пожимает плечами, Оксана прикрывает рот ладошкой. Непонятно взявшийся откуда-то Шурик, мой бывший оператор, отворачивается.
Он… специально, да?
– Хорошо, – киваю, стараясь не потерять достоинство. С мертвенным спокойствием снимаю микрофон. – В конце концов, кто мы такие, чтобы спорить с начальством…
Глава 8
– Вера, не обижайся, пожалуйста, – стуча каблуками, бежит за мной Ирина. – Это всего лишь эксперимент. Ради понимания как быть дальше.
– Да пожалуйста, – негодующе восклицаю, залетая в кабинет.
Досадно стираю помаду салфеткой.
Лишить меня эфира! На Вознесенского променять!
– Никто не хотел делать ничего против тебя лично. Ты не думай. Стоянова, ты ведь лучшая.
– Да-да, – закатываю глаза. – Я так и поняла, Ир. Именно поэтому мне сообщили прямо перед эфиром, когда в студии яблоку негде упасть. Теперь каждый зевака в массовке в курсе, что меня, как ненужную мебель задвинули в угол. До лучших времен.
– Ну, прости, – чуть не плачет редактор.
– Ладно уже, – морщусь и машу рукой. – И не с таким справлялись.
В животе урчит, надо бы поесть и успокоиться. Как-то унять внутреннюю дрожь, всякий раз возникающую от вселенской несправедливости.
Мир несправедлив. К двадцати восьми годам пора бы смириться…
Когда Ира уходит, скидываю пиджак, оставаясь в шелковом серебристом топе на тонких бретельках, и потираю обнаженные плечи. Инстинктивно провожу рукой по животу. Подойдя к окну, приоткрываю его, чтобы получить порцию свежего воздуха и задумчиво смотрю на парковку за телецентром. Как бы я хотела оказаться сейчас подальше отсюда… От грека, диаспоры и его холдинга. Моя усталость, кажется, достигает максимальной отметки.
Вздрагиваю, когда вижу знакомую высокую фигуру.
Хмуро наблюдаю, как Адриан, пересекая парковку широкими шагами, направляется к своему новому автомобилю. Старый внедорожник, видимо, пострадал при взрыве.
Боясь быть застигнутой врасплох, изучаю широкие плечи и мощную спину, темный затылок. Безусловно, деловой костюм Макрису идет. Он, как и прежде, хорош. Но… будто другой стал. Движения резче, чувствуется внутренняя нетерпимость и напряжение.
Достигнув черного блестящего седана, Адриан открывает водительскую дверь и оборачивается, чтобы словно одинокими выстрелами столкнуться со мной взглядами.
Черт. Черт. Черт.
Обнимаю себя за плечи, чувствуя как никогда свою уязвимость.
Беременная, потерянная, голодная…
Можно было бы отскочить от окна и сделать вид, что меня здесь нет, но… пожалуй, это не в моих правилах, поэтому я принимаю черный, равнодушный взгляд и вкладываю в свой всё безразличие, что есть в моей рваной душе. Всё безразличие, на которое я способна, когда дело касается мужчины, чьего ребенка я ношу под сердцем.
Макрис усмехается.
Выходит как-то… зловеще, и я первая разрываю зрительный контакт. Адриан не кивает и не машет, естественно. Просто усаживается в автомобиль и срывается с места с оглушительным треском шин.
Мои руки безвольно опускаются, сжимаю пальцами прохладный подоконник,
Достаточно.
Он так мстит, да?
Мстит за то, что снова выбрала не его. Протянул свои длинные щупальца с пятого этажа и пытается меня сломить. Отнять главное – моё дело. То, чем я живу и чем себя обеспечиваю.
У моей мамы сложная форма болезни Паркинсона. Отец, окончательно сдавшись, регулярно выпивает до поросячьего визга. Журналистика – это единственное, что я умею, чтобы с помощью дорогостоящих лекарств держать под контролем коварную болячку. По этой же причине я не смогу просто так уехать из города, мне придётся… как-то договариваться.
И Адриан прекрасно это знает.
Только вот…
Ещё два месяца назад своим поступком он легко мог бы меня сломать. Фактически уничтожить. Сейчас же… Просчитался. За это время, оплакивая по ночам его смерть, я стала сильнее и старше.
На многие вещи теперь смотрю абсолютно по-другому.
Главное, он жив.
Внутренний телефон на столе противно трещит и я, усевшись в кожаное кресло, принимаю звонок.
– Вера, добрый день, это Георгий, – слышу в трубке мужской голос.
– Георгий?
– Да, помощник Адриана Константиновича.
– Слушаю, – нахмуриваюсь.
– Адриан Константинович дал приказ, чтобы вы подъехали завтра в клинику его хорошего друга. Она называется «Афина». Адрес я направлю в сообщении на ваш мобильный. Вы подъедете, Вера?
– Но… зачем?
– Хмм… – задумчиво отвечает Георгий.
Судя по голосу, тушуется, но продолжает:
– Необходимо пройти плановый медосмотр, а именно сдать анализы, и вы записаны на ультразвуковое обследование.
– Да вы что? – не сдерживаю сарказма.
– Да. Адриан Константинович обеспокоен состоянием вашего здоровья.
Уверена, здесь помощник добавил «отсебятины», потому как я видела Адриана Константиновича пару дней назад и особо сильно он не переживал.
– Вы подъедете, Вера? – снова интересуется Георгий.
– Сообщите, пожалуйста, вашему любезному начальству, – хрипя выкрикиваю. – Донесите до него, пожалуйста, чтобы он завёл себе джунгарского хомяка и таскал его по клиникам сколько угодно. Сдавал анализы, делал УЗИ, МРТ, колоноскопию. Всё, что ему, извращенцу, захочется! А за состоянием своего здоровья я в силах проследить сама.
– Но, Вера…
– Всего. Хорошего.
В ярости кидаю трубку и, схватив шубу и сумку, решаю, что мой рабочий день на сегодня окончен…
*
У себя на канале в Телеграм "Лина Коваль. Автор" я публикую спойлеры, а также в ежедневном режиме – анонс глав и фото-, видеовизуализацию героев. Всех неравнодушных к Вере и греку, приглашаю :-)
Глава 9
– Вера Михайловна, доброе утро, меня зовут Кристина. Я администратор клиники женского здоровья «Афина».
– Здравствуйте, – раздраженно выговариваю и паркуюсь возле телецентра.
– Секунду, пожалуйста…
Поплотнее запахиваю пуховик и хватаю сумку. Надеюсь, мне простят мой подростковый вид, потому что с утра я чувствую себя неважно и наряжаться просто не было сил.
Опустив солнцезащитный козырек, рассматриваю лицо в зеркале. Макияж я тоже проигнорировала. Если выпустят в эфир – Оксана сделает грим, поэтому нет смысла стараться.
– Вера Михайловна, – возвращается администратор к телефонному разговору. – Вы записаны к нам сегодня на обследования и приём к кандидату медицинских наук Софии Андреевне Костакидис.
– Коста… что? – морщусь.
– Костакидис. Наш лучший специалист по ведению беременности.
– Звоню вам напомнить о посещении нашей клиники и пожелать хорошего дня.– Ясненько…
Денёк будет что надо, – думаю, хлопая козырьком и провожая взглядом Вознесенского, который словно на крыльях летит в телецентр. Хорошо хоть Маркис паркуется за зданием.
– Произошло досадное недоразумение, ммм… Кристина? – пытаюсь быть вежливой, хотя очень хочется нагрубить. – Я уже наблюдаюсь в другой клинике, и меня все устраивает.
– Да? – растерянно проговаривает девушка. – А как же так получилось? Адриан Константинович…
– Понятия не имею кто это… Всего доброго.
Бросив телефон на пассажирское сидение, поднимаю голову к потолку, сжимаю пальцы в кулаки и рычу сквозь зубы. Затем несколько минут, упав лбом на руль, пытаюсь прийти в себя.
Макрис специально меня изводит. Запугивает. Дразнит.
Хочет подчинить.
Он всегда этого хотел. Чтобы я не отсвечивала, если дело не касается его спальни…
Кусаю губы.
Адриан делает всё, чтобы постоянно держать мою нервную систему в тонусе. Но пока тонус наблюдается только внизу живота и угрожает нашему ребенку, а я чувствую себя как старое, разбитое корыто в растянутых трениках.
– Вера, привет, – встречает меня Ирина, едва я заворачиваю в коридор, ведущий к кабинету. – Что это с тобой?
Удивленно меня рассматривает. Округляет глаза.
– Плохо себя чувствую.
– Так… зачем пришла?
– У меня, вообще-то, съёмка…
Отперев дверь, тут же иду к окну и открываю створку. Глотнув свежего воздуха, фиксирую машину Макриса на стоянке. Не спится человеку, а?..
– Может, надо было дома остаться? – у меня за спиной заботливо проговаривает редактор.
– И отдать своё детище пузатому Артёмке? – мрачно интересуюсь. – Нет, спасибо, Ир.
Она смеется, прикрывая лицо папкой.
– Кстати, Вер, зайди к Батюшке, – вдруг становится серьезной. – С самого утра тебя дожидается.
– Это интересно, – сбрасываю пуховик, поправляю укороченную толстовку от спортивного костюма и направляюсь к главному продюсеру.
В коридоре довольно холодно, поэтому складываю руки на груди и потираю плечи.
Коллеги, которых я встречаю на пути, несколько обескуражены моим внешним видом. Особенно полоской смуглой кожи между толстовкой и штанами. Пупка что ли не видели?..
Равнодушно улыбаюсь в ответ.
Подумаешь!
– Стоянова, – бормочет начальник, как только захожу к нему. – Ты что прямиком из гроба сюда пожаловала?
– Почему? – невозмутимо поднимаю брови.
– Ты бледная, как моль.
– Новая тональная основа не подошла.
– Стоянова, – закатывает глаза Батюшка и, как обычно, раскачивается на стуле. – Я тридцать лет на телевидении. Ты даже не умывалась.
– Невежливо мне тыкать этим в лицо. В моем положении.
Приглаживаю волосы и умиротворенно вздыхаю.
– В своем положении иди домой и отдыхай. Выпиши себе отпуск. Только, пожалуйста, вернись без новостей.
Анатолий Аркадьевич кивает на мой живот, а я не могу сдержать смех.
Глава 10
Когда три месяца назад Макрис неожиданно вернулся в город с кучей евро и желанием выкупить основное золотодобывающее предприятие в регионе, Батюшка отправил меня на разведку – разузнать мотивы грека и его дальнейшие планы.
Мало того, что задание было мной провалено в первый же вечер, Адриан решил, что его основной конкурент – криминальный авторитет Прохоров объявил за мной охоту, и тут же устроил мне отпуск, после которого я вернулась в телецентр беременной… и с воспаленными, покрасневшими от слёз глазами.
Вдруг становлюсь серьезной.
Всё это в прошлом. Мне надо позаботиться о себе, о родителях. О моём малыше.
Если всё пойдёт хорошо, маму оформят в областной неврологический центр постоянного пребывания. Это было бы идеально. С ребенком я уже не смогу быть все время на подхвате, а нанятые мной сиделки одна за одной не выдерживали пьянства отца.
– Я не могу сейчас уйти. Вы ведь знаете? Тогда новое начальство совсем моё имя из программной сетки выкинет.
– Это да, – кивает Батюшка. – Наслышан. Из маркетинга с утра спустили односторонний приказ – записать блок с Артемием и отследить рейтинги. Только потом примут решение по тебе…
– Блок? – выкрикиваю, вскакивая с места.
Прикрываю глаза ладонью.
Блок. Целый блок.
Пять эфиров.
Почти вся следующая неделя.
– Прости, Стоянова. Решение будет приниматься наверху по итогам информации с пиплметров (прим. авт. – устройство для проведения исследований ТВ аудитории) и авторитетного мнения основных рекламодателей.
– Но почему? Я не понимаю, Анатолий Аркадьевич? Вы говорили – все довольны. Рейтинги отличные. Что не так?
Развожу руками и часто дышу. Несправедливость съедает изнутри. Она встает комом в горле, до слёз.
– Не знаю, Вера. Я ведь человек Славы. Сам думаю, как бы на месте остаться. Но у меня создалось стойкое ощущение, что этот вопрос от тебя ждут там. Заданный лично.
Батюшка поднимает руки с вытянутыми указательными пальцами, имея в виду пятый этаж и Адриана.
– Я не собираюсь этого делать, – мотаю головой. – Просить к нему я не пойду. Не дождется.
– Тогда я тебе не помощник, – грустно выговаривает Анатолий Аркадьевич.
Судорожно собираю мысли в кучу.
Больше, чем проигрывать я не люблю только ждать… Ждать, пока кто-то вершит твою судьбу, и хладнокровно пытается сломать.
Внезапная мысль озаряет.
– Вы… вы ведь можете дать мне репортаж для другого проекта? – хитро уставляюсь на своего руководителя.
– Не думаю, – усмехается он.
Протирает лысину платком.
– Пожалуйста, – настаиваю. – Анатолий Аркадьевич, миленький! Я возьму Марселя и не буду здесь отсвечивать. Никто не узнает.
– А голос за кадром?
– Голос за кадром пустим дикторский. Гриши Перевалова, например. Я договорюсь.
Подхожу к нему и нависаю сверху. Заботливо убираю какой-то волос с пиджака. Жду…
– Ладно. Что ж я не человек, что ли? – Анатолий Аркадьевич чешет подбородок и машет рукой. Я хлопаю в ладоши. – Смотри. За городом сейчас проходит фестиваль бардовской песни… Палатки, гитары, веселье… Сама понимаешь…
– Какой идиот проводит фестиваль в феврале? – удивляюсь и тут же ёжусь от холода, представляя себя в лесу.
Врач, конечно, рекомендовал прогулки на свежем воздухе, но вряд ли подозревал о степени моей ответственности.
– Какой идиот?.. А вот ты нам и расскажешь, Стоянова. Ты нам и расскажешь!..
Глава 11
– Ты уверена, что это хорошая идея? – спрашивает Марсель, наблюдая, как я застегиваю слитный комбинезон ярко-красного цвета.
Вещица слишком вызывающая и заметная, но более теплой и не продуваемой верхней одежды в моем гардеробе просто не нашлось. Эта и то в наследство от старой рекламной кампании досталась.
Зимний фестиваль бардовской песни проходит на чудесной базе отдыха под волшебным названиваем «Лесная сказка». Чудесной – в прошлом!.. Сейчас же есть ощущение, что «сказка» закончилась, а остался только лес и несколько полуразрушенных зданий.
В старом холодном клубе оформлена импровизированная сцена, на которой по очереди выступают приезжие поэты-песенники. Пока я веду беседу с одним из организаторов – Петром Борисовичем, Марсель оперативно делает общие кадры сидящих в зале гостей с разных ракурсов.
И зачем Батюшке этот цирк понадобился?..
– У нас тут все, милейшие люди, Верочка.
Недоверчиво озираюсь и, заметив подвыпившего грузного мужчину, слегка улыбаюсь Марселю.
– Я вижу, Петр Борисович. Абсолютно все.
– Фестиваль песни – это праздник, которого мы ждем каждый год. Съезжаются наши друзья со всего региона.
– Марс, сними сцену поближе, будь добр. Простите, – снова обращаюсь к организатору. – В палатках люди не мерзнут?
– Нет, конечно. Сейчас столько разных приспособлений. А может… оставайтесь с нами, Вера? Будем песни петь, сидя возле костра. Заварим вкусный чай, можно чего и покрепче.
– Нет уж… Покрепче точно не стоит. Да и вам, пожалуй, хватит, – киваю в сторону всё того же пьяного толстяка.
Побыстрее бы вернуться домой!
– Я закончил, – хмуро сообщает оператор, складывая камеру.
– Ура! – хриплю под нос.
Из здания клуба выбираемся уже после полудня. К этому времени я успеваю озябнуть до такой степени, что периодически чихаю и пытаюсь не замечать насморка.
– Простудилась всё-таки? – спрашивает Марс, внимательно осматривая моё лицо.
– Нет, это аллергия на «Изгиб гитары желтой», – ворчу под нос.
Посмеиваясь, добираемся до машины, возле которой замечаю девушку в ярко-синем пуховике.
– Здравствуйте! – она приветливо к нам обращается и крепче сжимает лямку от сумки. Нервничает. – Меня зовут Валерия Завьялова, я сотрудник полиции.
Вытягивает удостоверение прямо перед нашими лицами.
– Здесь написано стажер, – на полном серьезе замечает оператор.
– И что? – оскорбляется девушка, округляет глаза. – Стажер – это тоже сотрудник. И человек, между прочим.
– Чем мы вам можем помочь? – отодвигаю Марселя, который тут же идет убирать камеру и принадлежности в багажник своего Рено.
Моя машина осталась возле дома, на стоянке. Глупо было ехать в такую глушь порознь.
Девушка вдруг прикрывает рот ладошкой.
– Ой, а вы же Вера, да?.. Вера Стоянова?..
– Вера, – киваю.
– Как я мечтала с вами познакомиться. Моя сестра, Каролина Никифорова, много про вас рассказывала.
– Каролина… Феминистка, что ли? Директор кризисного центра?..
– Да-да, я ей тоже там помогаю. И также придерживаюсь фем-программы.
Марсель за моей спиной хохочет и громко ударяет дверцей багажника.
– Что смешного? – оскорбляется девушка.
С интересом наблюдаю, как переливаются на солнце её огненно-рыжие, короткие волосы, выглядывающие из-под вязаной шапки.
– Так… чем мы можем вам помочь? – спохватываюсь. – Валерия, кажется?
– Да-да, я – Лера… Здесь, – озирается по сторонам. – На задании была. Вы бы не могли подбросить меня до города? Хотя бы до ближайшей остановки.
– Конечно. Марсель? – прошу своего оператора подтвердить.
– Если только вас не смутит, что за рулем буду я, – он деловито отвечает.
– Не смутит. Я адекватная, – выдержано откликается Валерия.
– Тогда, садись назад, – парирует Марс.
В автомобиле практически так же холодно, как и на улице. Голова гудит то ли от насморка, то ли от усталости. Мысленно проклинаю тот момент, когда согласилась на этот репортаж, и наблюдаю за ровной проселочной дорогой.
Марсель с Валерией молчат, поэтому я тоже помалкиваю, а чуть позже, немного согревшись, блаженно прикрываю глаза.
Кайф.
Всё не так уж и плохо, – рассуждаю про себя. Весь день я провела на свежем воздухе, даже аппетит появился. Об этом напоминает легкое урчание в желудке. Обязательно по приезду отправляюсь в любимое кафе и съем…
– Блядь!
Вздрагиваю и резко распахиваю глаза, потому что машину как следует трясет вместе с нами, и я с ужасом наблюдаю, что из наезженной глубокой колеи, её выносит прямо в кювет.
Естественно, тоже вместе с нами!..
– Бля-я-ядь… – орёт Марсель, выкручивая руль и, пытаясь что-то сделать, но уже слишком поздно. – Осторожнее.
Валерия взвизгивает:
– Мамочки!..
Я пытаюсь сгруппироваться, в первую очередь прикрывая самое дорогое – живот. Фееричное приземление в сугроб даётся мне сложно – больно ударяюсь левой коленкой о бардачок и вскрикиваю, почувствовав резь в виске от удара об боковую стойку.
Боже.
А если бы на месте сугроба оказалось дерево?
Шокировано осматриваю себя на целостность. Губы пересохли от страха, поэтому я их медленно облизываю и кусаю.
– Вера, ты как? – беспокойно спрашивает Марсель.
– Нормально, – вдруг всхлипываю.
– А ты? – обращается к Валерии.
– Живая.
– Это пиздец, – вздыхает Марс тяжело и пытается открыть дверь, но она не поддаётся.
– До трассы метров шестьсот не добрались, – произносит Марсель. – Позвоню водителю в телецентр, чтобы приехал за вами.
– Давай, – дрожащим голосом выговариваю.
Всё ещё не могу прийти в себя. Ну почему меня всё время тянет на приключения?..
Я даже не мечтала о том, что у меня будет малыш. Неужели, нельзя хотя бы ради него немного успокоить свой карьерный запал?..
– Вера, ты меня слышишь? – дергает за плечо Марсель.
– Да.
– Давай выбираться. Выходите на дорогу, а я дождусь эвакуатор.
– Хорошо.
Путь по сугробам с ушибленной ногой я, пожалуй, запомню надолго. Натянув шапку поглубже на лоб, убираю руки в карманы и со скоростью черепахи передвигаюсь к трассе.
У моей попутчицы рот просто не закрывается, и это на удивление помогает не думать о более серьезных последствиях случившейся аварии.
– …а я ему говорю, я феминистка, – жалуется Лера на своего руководителя по фамилии Бойцов.
– А он что?
– А он, как буйвол уперся – «баба должна быть под мужиком».
– Ты имеешь право быть такой, как хочешь, – гордо высказываюсь, дыханием грею руки через тонкие перчатки.
– Я ему так же говорю…
– А майор твой?
– Говорит, значит, у меня нормального мужика не было и обещает, что выбьет из меня эту дурь.
– Это незаконно, – замечаю экспертно.
Что эти мужчины о себе возомнили?.. И Макрис такой же. Почему им надо обязательно прогнуть женщину, заставить пресмыкаться, варить борщи?..
Виновато опускаю голову. Ты с радостью ему готовила, Вера. Сама знаешь. Грек из тебя веревки вьёт, как только в дело включается… секс.
– Конечно, незаконно, – продолжает Валерия. – А он вопит: «Я сам – закон, Завьялова» и дышит на меня с амбре из доширака.
– Жуть, – закатываю глаза.
Что за самодур?..
Ногу противно тянет.
– Там, кажется, кто-то едет, – киваю в сторону заезда с трассы.
Резво выдыхаю, когда вижу огромный, как танк, зеленый, старый джип.
– Черт, черт, черт, – шепчет Лера. – Это ОН, Вера. Он!..
Перевожу взгляд на девушку, которая всячески пытается спрятаться за меня.
– Он меня убьёт. Я не должна была сюда ехать без разрешения.
Машина останавливается на обочине, из неё практически сразу выскакивает высокий, стройный мужчина лет тридцати. Быстро осматриваю синие джинсы, короткую дубленку и непримечательную черную шапку.
Округляю глаза, наблюдая с какой феноменальной скоростью приехавший направляется к нам.
– Мне конец, – продолжает причитать Лера. – Господи, прости! Я была замечательной женщиной.
– Успокойся, – одергиваю её и приветливо улыбаюсь злой «дубленке». – Здравствуйте.
Удостоив меня равнодушным взглядом, мужчина подцепляет локоть Завьяловой и цедит ей в лицо:
– Я тебя на лоскуты порежу, стажерка.
– Мужчина, – возмущаюсь. – Я представитель прессы. Как вы смеете так разговаривать с девушкой? Она ведь ваша сотрудница?..
– Заткнись, – бросает он мне, даже не посмотрев. – Поехали.
– Вера, – ахает Валерия, как болванчик, передвигая ногами. – Я ведь говорила, что он настоящий мужлан. Почему мы, женщины, в двадцать первом веке…
– Закрой свою маленькую пасть, фенистилка, – цедит ей «мужлан».
– Я феминистка, – возмущенно выкрикивает она.
Вдруг улыбаюсь, потому что выглядят эти двое забавно. Прихрамывая, иду к машине нашего спасителя. Надеюсь несмотря на скверный характер этот громила одну меня здесь не оставит.
Резкий звук клаксона заставляет обернуться. Вместе со мной это делает ругающаяся парочка.
Замираем…
– Твою мать, – шепчу под нос, шмыгая.
Мрачно слежу за тем, как Макрис выходит из блестящего седана и быстро застегивает пуговицу на строгом черном пальто, которое в заснеженном лесу смотрится так же неуместно, как и он сам.
Загорелый и сияющий.
Отворачиваюсь гордо, чтобы не смотреть.
Адриан, по всей видимости, такого же мнения, потому что меня всячески игнорирует и подойдя, обращается к начальнику Валерии:
– Добрый день. Адриан Макрис. Куда вы их ведете?
Делаю вид, что меня здесь нет и больной ногой рисую узоры на снегу. Предательский насморк заставляет шмыгать.
– Добрый, – отвечает «мужлан». – Майор Тимур Иванович Бойцов, старший оперуполномоченный. Вот, – кивает на Завьялову, прицыкивая. – Задержал умалишенную.
Поднимаю глаза.
Валерия негодующе снизу вверх сверлит лицо своего начальника долгим взглядом.
– Давайте уже поедем, – замечаю как можно равнодушнее.
Делаю шаг к машине.
– Задерживайте кого угодно, майор, – холодно произносит Адриан, хватая меня за локоть. – А свою женщину я забираю…
Глава 12
– Куда ты меня тащишь? – впиваюсь пальцами в стальную руку, удерживающую мой локоть. – И что за цирк ты устроил? Не слишком ли у тебя много «твоих» женщин?..
За негодованием даже не сразу замечаю резкую боль в ноге.
– Пока не жаловался, – отвечает Макрис самодовольно.
– Немедленно отвяжись. Я поеду с ними.
Озираюсь на майора со стажеркой, которые, кажется, потеряли ко мне всяческий интерес. А ещё говорят, что полиция нас бережет. При свете дня похитили.
– Отпусти, – шиплю.
– Заткнись, – рявкает Адриан сквозь зубы.
– Ты можешь хотя бы помедленнее, – жалуюсь, ойкаю. – У меня нога повреждена.
Макрис резко останавливается. Осматривает мой шмыгающий нос, шею, и прогуливается взглядом по красному комбинезону до самых ступней.
– У тебя… что? – недоверчиво уставляется на светло-коричневые угги.
– Нога… Ушиб или растяжение. Не знаю.
– Я тебя сейчас придушу, – хрипит Адриан, подхватывая мою талию одной рукой.
Прикусываю язык.
О том, что в колею попали и в кювет угодили, помалкиваю, конечно. Я ведь не самоубийца, правда?..
Изо рта грека вылетает гневная тирада из греческих, наполовину смешанных с английскими, ругательств.
– Откуда ты узнал, что я здесь? – спрашиваю, когда он открывает для меня пассажирскую дверь и сгружает на сидение.
Вырвав свою руку, гордо усаживаюсь и исподтишка наблюдаю, как он огибает капот автомобиля.
– Откуда ты узнал? – повторяю свой вопрос, осматривая его внимательно.
Прищуриваюсь. Вздрагиваю.
Замечаю россыпь мелких, ещё не затянувшихся шрамов на лбу, лице и шее. Нервно сглатываю скопившуюся слюну во рту и отшатываюсь. В душе паршиво становится. В прошлый раз я встретилась с Адрианом в полумраке своей квартиры, поэтому не увидела настолько важных деталей.
Канаты в груди обрываются, снова тревога накрывает.
Он тоже пострадал… Моя глупость и его зацепила…
Моя чертова глупость всем навредила.
А наш ребенок мог остаться без родного отца. Я бы до конца жизни себя не простила.
Да и так не прощу.
– Как я здесь оказался?.. Спустился, чтобы обсудить один вопрос, а мне сказали, что наша главная звезда-ведущая на каком-то выезде. Ты в своем уме? – озирается он вокруг. Один лес повсюду. – Куда ты поперлась в положении, Вера?
Меня же другое беспокоит.
– Главная ведущая? – округляю глаза. – Серьезно? Ты в своем уме вообще? Лишил меня эфиров и ещё издеваешься?
Адриан вынимает мобильный из кармана.
– Я… что? – на лбу образовывается глубокая складка.
– Ты приказал снять меня с эфира на неделю, – повторяю.
– И зачем мне это, по-твоему?
– Чтобы лишить меня работы, конечно же? – закатываю глаза. – Ты ещё спрашиваешь?
Салон автомобиля наполняется низким раскатистым смехом. Что и требовалось доказать. Смеётся надо мной.
– Ты много на себя берешь, Вера. Я в первую очередь бизнесмен и прекрасно вижу, насколько дорого продал беременность Анатолий. Сделал тебя амбассадором нескольких известных брендов. Признайся, ты ему из врачебного кабинета сразу позвонила? Или он с тобой туда ходил?..
Молча наблюдаю, как Адриан снимает пальто, аккуратно складывает его напополам и небрежным движением отправляет на заднее сиденье. При этом склоняется надо мной так, что его лицо буквально в десяти сантиметрах от моего.
– Я просто ответственная, – говорю дрожа.
– Замечу, что, только когда дело касается микрофона, – напоминает он.
Получив этот тычок в лоб, вздыхаю.
– Канал вкладывает деньги в моё продвижение, логично, что о таких важных изменениях в жизни я незамедлительно сообщаю.
– Как собственник бизнеса, не могу не восхититься, – грубовато отвечает Адриан. – Но предупреди своего непосредственного руководителя, чтобы не спешил заключать контракты на моего сына. Превращать его в обезьяну не позволю. Макрис не будет рекламировать подгузники. Запомни!..
Уставляюсь на него возмущенно.
Неужели он и вправду думал, что я способна на такое?..
– Я и не собиралась. И вообще, почему ты уверен, что будет именно мальчик? – взрываюсь.
– Хочешь… назови это интуицией.
Невозмутимо смотрит в окно. Такой уверенный в себе и сильный, что у меня голова кружится. Задерживаю взгляд на верхней пуговице белоснежной рубашки и отвисаю. Иронично закатываю глаза.
Он не меняется.
Всё такой же самовлюбленный грек! Считает, что вокруг его желаний даже яйцеклетки со сперматозоидами оплодотворяются. Просто, потому что Адриан Константинович так захотел!
– Ну слава богу, это всего лишь мужская интуиция, – взмываю руками и ослабляю замок от комбинезона на шее. – Я думала всё гораздо серьёзнее…
В машине натоплено так, что наконец-то оттаиваю.
Он скептически на меня посматривает.
– И вообще, как ты мог не знать, что меня выгнали со съемки? – вдруг вспоминаю.
Подозрительно на него смотрю. То, что мы уже десять минут общаемся без словесных ударов и взрывов считаю достижением. И низ живота наконец-то отпускает. Больше не ощущаю там тяжелый камень, только легкость.
Расслаблено вытягиваю ноги.
– Тебя выгнали со съёмки?..
– Да. Анатолий Аркадьевич сказал, что это твоё решение.
– Он так сказал? – Адриан злится.
Задумываюсь и потираю лоб.
– Нет, – произношу виновато. – Он что-то говорил про отдел маркетинга.
– Возможно. Я дал задание изучить рейтинги всех сотрудников, чтобы избавиться от тех, кто чувствует себя комфортно в роли балласта.
– Ясно, – удовлетворенно вздыхаю. – Значит, произошло недоразумение.
Телефон на панели звонит, поэтому я отворачиваюсь, успевая заметить женское имя на английском. За окном враз становится пасмурно…
– Да, – отвечает Адриан спокойно.
Мелодичный женский голос интересуется:
– Во сколько ты сегодня…
– После шести.
– Хорошо, поняла. Хлоя останется у Ставридисов. Тогда… может, заберешь Нику из детского сада?..
Прикрываю глаза, переживая очередную остановку сердца. Почему это так больно, а?..
– Заберу. Позвони воспитателю…
Убирает обратно мобильный.
Инстинктивно сложив руки на животе, опускаю голову. Поверить не могу. Это действительно его семья…
– Разве… разве ты когда-нибудь меня любил?.. – спрашиваю выразительно, находясь на грани отчаяния. – Так, как я тебя… Любил?..
Закусываю внутреннюю сторону щеки. Хочется рвать волосы на голове. Рвать. Клоками. Драть. Вспарывать кожу. Всё то угодно, чтобы трансформировать накатывающую боль.
Лишь бы не чувствовать этой зияющей дыры в душе.
– Ты бесчувственный, Адриан!
Мажу взглядом по большим рукам, плотно сжимающим руль.
Тишина в салоне автомобиля раздражает всё моё тело. До кончиков пальцев…
Ненавижу!
– Бесчувственный! – зачем-то повторяю и отворачиваюсь к окну.
Уже практически забываю суть своих претензий, когда раздаётся хриплый, тихий голос:
– А что чувствуешь ты, Вера… вспоминая Умарова?
Еле заметная судорога поражает ноги. Внутри холодеет…
Прикрыв ладонями губы, громко всхлипываю. До крика. Свет от встречных машин рассеивается из-за слёз. Слёз, которые я копила в себе долго, потому что до последнего запрещала себе думать про взрыв…
– Я думаю, что я очень плохая. Самая плохая, – признаюсь, запрокидывая голову к потолку.
Адриан молчит. Не успокаивает, но и не добивает, хотя мог бы.
Спустя несколько минут на мои колени опускается пачка с салфетками.
– Возьми. И хватит рыдать. Ничего уже не вернуть, Вера…
Вытягиваю одну.
– И больше никогда не задавай мне глупые вопросы, – продолжает он.
Мне вдруг до хрипоты хочется освободиться и высказаться. Я действительно постоянно думаю о том, что могу быть виновата в смерти другого человека. Моя душа каждый день словно зарастает диким, колючим плющом, до нутра, до сердцевины скоро будет совсем не добраться.
Адриан отворачивается к своему окну и откашливается.
– Я не делала ничего намеренно, Андрей, – шмыгаю носом и вытираю салфеткой сопли, больше похожие на воду. Тут же пугаюсь, потому что, скорее всего, заболела. – Ты можешь считать меня кем угодно, но я не желала никому смерти…
– Прекрати, – морщится он, заводя двигатель. – Не собираюсь это выслушивать. Я не священник и не отпускаю грехи.
Направляет автомобиль на дорогу.
Откидываюсь на подголовник и прикрываю глаза. Пытаюсь остановить поток слез, но это сделать просто невозможно.
К священнику с моей проблемой не пойдешь, а выговориться мне необходимо. Мы минимум на час только вдвоём. В закрытом пространстве его автомобиля.
И пусть этот мужчина внезапно стал чужим…
Пусть он меня обманывал…
Выслушать меня ему придётся…
Глава 13
– Я не планировала идти на тот приём…
Закусываю губу, ожидая хоть какую-то реакцию. Малейшую…
Автомобиль набирает ход. За окном холодно и тени в сумрачном лесу видятся страшноватыми, а в салоне – сухо, жарко и… неспокойно.
Адриан прекрасный водитель, поэтому окончательно расслабляюсь. А потом неуклюже, кое-как стянув рукава, снимаю верх от комбинезона.
Раздеваться на фестивале я не планировала, поэтому сейчас остаюсь в светло-сером лонгсливе от термобелья. Потяжелевшую в последнее время грудь слишком откровенно облегает ткань, но я прикрываю это дело замком из рук.
Выходит сносно.
– Не планировала, – продолжаю, выправив волосы. Смотрю в окно прямо перед собой. –Так получилось…
– Хватит, блядь…
Адриан сердится, бьёт по рулю, прибавляет громкость на магнитоле. Полностью зеркалю его злость, кручу переключатель в обратную сторону, сжимаю кулаки и хриплю:
– Ты выслушаешь меня, Андрей. Даже если мне придется применить силу.
Воинственно уставляюсь на него.
Белая рубашка в сумерках смотрится так ярко, что моргаю и отправляю взгляд выше. Уголки сцепленных воедино губ подергиваются и Адриан усмехается:
– Хотелось бы на это посмотреть.
Только вот мне не до шуток, черт возьми! Видит Бог, я пытаюсь быть честной. Хотя бы сейчас, когда уже ничего не исправить.
– Разве ты не видишь, как мне плохо? Я словно в воздухе зависла. Проживала тот день миллионы раз, – всхлипываю, закрывая лицо руками. – Тысячи раз в мыслях я вновь и вновь одевалась, выходила из дома и выдвигалась на тот приём. Снова и снова, черт возьми. Каждый раз надеясь, что вот-вот что-то может произойти. Не знаю, что, – кричу, вытирая слезы, тру глаза. – Лучше бы я попала в аварию, у меня пробило колесо, начались месячные. Всё что угодно… зачем я туда поехала? Зачем?
Адриан медленно отводит пустой взгляд от дороги и мажет им по моему лицу, словно острой бритвой. Абсолютно безэмоционально. Его тело будто бы расслаблено, но по тому, как вздрагивает кадык, понимаю, он тоже нервничает.
– Зачем? – спрашивает еле слышно.
– Я не хотела быть там. Сразу чувствовала. Когда ты ушел тогда… утром. Я правда решила туда не ходить. Клянусь…
– Кто дал тебе пригласительный?
– Анатолий Аркадьич.
– Старый обормот, – срывается.
Пропускаю мимо ушей ругательства.
Мне нет никакого дела, что будет со всеми участниками тех событий, я банально устала всех выгораживать. Так выходит, все вокруг – хорошие, и только для меня нет оправданий?..
Только для меня в аду персональный котёл?..
– Анатолий Аркадьич сказал, что очень нужен сюжет. Для канала, – продолжаю. – Это было ещё до того, как мы провели ночь в новом доме.
– И ты ему поверила? – перебивает.
– Да, – развожу руками.
– Ему поверила, а мне – нет, – хрипит.
Бесится.
Мотаю головой.
Он ничего не понимает. Ничего так про меня и не понял.
Бессилие застилает глаза вместе со слезами…
– На следующий день, проводив тебя, я позвонила ему и сообщила, что не поеду. Он согласился, поворчал, конечно.
– Дальше…
– А за пару часов до приёма набрал и сказал, что замену он не нашел… Я…
– Дальше можешь не объяснять, – осекает Адриан. – Ты снова выбрала проклятый микрофон.
– И что? – взрываюсь. – Это преступление?.. А ты? Ты вообще меня обманывал? Всё время врал!..
Бью со всей дури по твердому плечу, Макрис никак не реагирует, будто бы замороженный. Будто бы ему не больно!.. Ни физически, ни душевно.
– Когда я тебя увидела… – морщусь от боли, которая парализует внутренности, стягивает желудок. – Я… Боже. Мне было так больно, что меня согнуло пополам прямо там.
Адриан опускает взгляд на руль и включает поворотник. Проехав несколько сотен метров, паркуется в кармане на обочине.
Вздыхаю устало. Окунаться в тот день безумно сложно.
– Ты просил мне тебе верить, но как, Андрей? – непонимающе шепчу вдруг. – Ка-ак? У тебя всё это время была семья?
Молчание словно кислота душу разъедает.
– Ответь меня, ответь, вонючий грек, – снова бью его наотмашь.
Взвизгиваю, когда мой локоть сжимает сильная ладонь, а тело потряхивает.
Адриан нависает сверху. Рассматривает лицо и опускает взгляд ниже. Словно ошпаривается о выступающие, твердые соски и опять возвращает его к моим глазам.
Пялимся друг на друга.
– Теперь ты решила у меня спросить? – наконец-то зловеще произносит. – После всего, что произошло?
– Да.
– Что было дальше?
– Я выбежала из зала. Шурик пошел за мной. В точности даже не вспомню, куда именно мы шли, где были…
– Дальше.
– Шурик начал меня выспрашивать, что произошло?.. Потом рассказывать, что все вокруг в курсе про твою семью, дочек, одна я… Как это обычно бывает… Знаешь?..
– Не знаю. Дальше, Вера.
– Ну, что ты заладил… – морщусь и сержусь. – Он грамотно у меня всё выспросил.
– А ты рассказала! – обвиняет.
– Да! Да! Да!
– Знаешь, что делают с такими как ты? Моли Бога, что есть эта беременность… Иначе…
– Мне было больно, – взмываю руками, зажигаясь словно спичка. – Хотелось, чтобы тебе тоже… также… Да, я… специально это сделала.
– Блядь!
Адриан бьёт по кнопке, отстегивается и вылетает из автомобиля. В салон пробивается лютый холод.
Дверь с оглушительным треском хлопает.
Тяжело дыша, просверливаю дыру в рубашке на его спине, пока Адриан, уперев руки по бокам, пытается остыть. В бешенстве отпинывает вычищенным ботинком кусок грязного снега.
Затем разворачивается.
Смотрим друг на друга в упор. Пытаюсь взять себя в руки. В конце концов, надо привыкать. Бежать от него я точно не собираюсь.
– Ты мне никогда не верила, – обреченно отпускает Макрис, усаживаясь на место.
Растираю лицо ладонями.
– Важно не то, что я тебе не верила… Как ты не понимаешь?.. Важнее то, что я тебя любила, – шепотом произношу. – Всем сердцем любила.
– Так любила, что готова была убить…
– Андрей… – вздрагиваю от слов, которые он произносит.
– И в определенном смысле сделала это…
Закусываю губу и прикрываю глаза. Слабо проговариваю:
– Знаешь, один древнекитайский мудрец сказал: «Тот, кто недостаточно доверяет, сам не получает доверия». Мне кажется, лучше, чем он, я тебе не отвечу.
– О чем ты?
– Ты спал со мной, а сам перевез из Греции семью, скрывал детей. Ответь только честно, твоя жена или женщина, не знаю… эта Эрика, она вообще в курсе?..
Нервно стискиваю жесткую ткань комбинезона.
Волнуюсь. Задать подобный вопрос в лоб – это риск, потому что можно получить правдивый ответ, который точно мне не понравится. А так хочется сразу очутиться в иллюзии.
– Посмотри на меня, – цедит Адриан сквозь зубы.
Поворачиваюсь и кружу глазами по мрачному лицу и играющим на нём желвакам. Таким чужим как сейчас, он ещё никогда не был.
Чужим…
Адриан холодно интересуется:
– Ты пристегнута?
– Да.
Заводит двигатель и осторожно выезжает на дорогу. Гипнотизирую взглядом руки, обнимающие рули.
– Я не женат, – произносит он спустя несколько минут… – И не был. Ты ошиблась. Во всём.
Опускаю взгляд, сглатывая ком в горле. Всё зря.
Боже, какая я дура!
– А Эрика не моя женщина… Но сейчас это уже не важно, Вера…
Глава 14
Адриан замолкает. Снова добавляет громкость на магнитоле и до самого въезда в город не говорит ни слова.
Я же перевариваю нашу беседу, как запоздалый, невкусный ужин.
Он не женат и не считает Эрику, ту самую блондинку, своей женщиной…
Это радует только по одной причине – я беременна от мужчины, который несвязан обязательствами с другой.
Больше по этому поводу нет ни одной эмоции. Те, что пытаются высунуться из укрытия, блокирую, отправляя подальше, потому что согласна с Макрисом – сейчас это всё уже не важно.
По этой же самой причине я не собираюсь у него спрашивать про дочерей… Это попросту больше не моё дело!
Мы больше не вместе и те обстоятельства, в которые попали… Нет, нет и нет. Горько вздохнув, опускаю голову.
Хватит, Вера.
Ты взрослый человек, и больше никогда не будешь винить обстоятельства. Ни за что. Но и себя упрекать не позволишь.
Я никому не желала зла, видит Бог. Смерти точно не хотела. В тот вечер была раздавленной, побитой, жалкой… Но не мстительной, незлой.
Даже совершив предательство, каждую ночь я искренне оплакивала душу человека, сидящего по левую руку от меня. Потому что не собираюсь его ненавидеть, и надо донести это до него…
Смотрю в окно и по привычке поглаживаю низ живота.
Когда снег растает, когда вырастет зеленая, сочная трава, а яркое летнее солнце устанет нагревать землю, мы встретимся с тобой, малыш. Очень не хочу быть мамой, которая злится, ненавидит и мстит.
Я буду другой.
Там под пальцами, я чувствую любовь… Это было глубокое, полноценное чувство, которое я вырвала вместе с клеем из сердца и перенесла, не обронив ни кусочка… К тебе, мой маленький.
"Поговорите с близкими и скажите, как сильно вы их любите! С вами была я, Вера Стоянова, телерепортер и ведущая, которой всегда есть что сказать…"
Эту подводку я ежедневно повторяла в микрофон. Дни превращались в месяцы, месяцы перетекали в года…
Зимой, весной, летом, осенью.
Снова и снова произносила, что мне «есть, что сказать».
Только…
Только вот того, «кому» это сказать, никогда не было…
С мамой ещё до болезни перестала делиться, с Адрианом… Думаю, всему виной разные менталитеты. С ним просто не получается быть искренней.
Зато я так мастерски научилась не чувствовать одиночества, что сама поверила. Даже профессиональные психологи не видели причин для терапии.
А мой малыш ещё совсем кнопка. Всего пять сантиметров там, внутри. Таких важных. Благодаря которым я уже столько про себя поняла и приняла. Осознала.
Украдкой поглядываю на Андрея. На сосредоточенное лицо падает теплый рассеивающийся свет, плечи напряжены, руки тоже.
Незаметно качаю головой и снова смотрю в окно на мимо пролетающие деревья, ночные стоянки и придорожные кафе.
Как мантру про себя повторяю.
Я есть любовь. Я есть прозрачный сосуд. Безнадежно хрупкий у основания, но с «закаленными» стенками. Да… Этот сосуд огранён, наполнен и омыт собственными слезами, но я не буду мелочной.
Я буду милосердной. Потому что эти зима, весна и лето последние, когда мне есть что сказать, но, черт возьми, не кому. Видит бог, они последние.
– Давай поговорим, – обращаюсь к Адриану. – Пожалуйста.
Он отрывает задумчивый взгляд от лобового стекла, будто тоже размышлял всю дорогу.
Медленно выключает звук. Тишина малость разъедает мою откуда-то взявшуюся решимость…
– Ты… правда будешь мне мстить? – спрашиваю, забывая о талантах интервьюера.
Не хочу юлить и строить догадки, пытаться выведать правду. От отца своего ребенка я намереваюсь получить её легально.
– Я похож на человека, который будет мстить женщине?
– Не отвечай, пожалуйста, вопросом на вопрос. Так не пойдет. Хочется рассчитывать на честный разговор, а не на флирт. Флирта я больше не хочу. Оставь это для других.
Макрис коротко кивает.
– Я не собираюсь тебе мстить, Вера.
– Пока я беременна? – настораживаюсь.
– Я, – выделяет. – Не собираюсь тебе мстить. И это не зависит от того, есть ли в тебе мой ребенок.
– Ты говорил, что посмотришь, хмм… что со мной делать. После того, как ребенок родится, – напоминаю. – Меня это беспокоит. Очень.
Адриан растирает подбородок и склоняет голову набок, сжимает руль.
– Я был зол, Вера.
– А сейчас?
– Меньше, – грубовато произносит.
Киваю.
Хоть что-то.
– Почему ты спрашиваешь про месть, Вера? – настораживается. – Тебе кто-то угрожает.
– Нет, – округляю глаза. – Кому я нужна…
Подумав около минуты, продолжаю:
– Я просто вся как на иголках. Ты пришел ко мне домой. Обзывался, угрожал, издевался.
– Не преувеличивай.
– Нет, Адриан. Ты… пугаешь меня. Я всё время словно в ожидании удара, – чувствую, что против воли вот-вот расплачусь. – Не могу спокойно жить, работать.
Мотаю головой.
Макрис молча слушает. Разве что дыхание становится тяжелее.
– Я всего лишь женщина, – вспыхиваю. – И я устала держать щит… Хочу просто жить, нормально работать, уйти в декрет, спокойно родить. Всегда считала себя ненормальной, исключительной, но сейчас… мне впервые хочется быть обычной. Обычной беременной женщиной.
Придерживаю подбородок рукой и отворачиваюсь к окну, потому что понимаю, что в моих глазах отчетливо блестят слезы. Вскрыть карты нелегко, но я верю, что это пойдет на пользу.
– Услышал, Вера, – произносит Адриан ровно. – Прекращай…
Чувствую себя заведенной, поэтому просто не могу остановиться. Продолжаю:
– Я перед тобой не верчу хвостом. Было и прошло, Андрей. Было. И прошло. При этом не изображаю твою непричастность к своей беременности, не унижаю тебя признаниями, что ребенок от другого мужчины или что там ещё обычно в нашем случае бывает…
– Я это оценил. Хотя не скажу, что не ждал.
– В первую очередь это было бы нечестно по отношению к нему…
Замечаю, как Макрис кривит губами, и поспешно добавляю:
– … или к ней.
– Это сын, Вера, – тихо сообщает мне. – Вот увидишь.
Коротким взглядом мажет по моему животу, который я тут же прикрываю ладонью и отвечаю:
– Мне это совершенно неважно…
Следующие пять минут снова проводим каждый в своих мыслях.
– У меня тоже есть кое-какие пожелания, – произносит он, когда мы наконец-то заезжаем в город.
– Ладно.
– Будут такие ситуации, когда я просто буду сообщать, как именно надо поступить.
– В смысле?..
– Это будет происходить по одной лишь причине, что я знаю чуть больше. И мой мозг не взрывают гормоны. Я говорю – ты делаешь.
– Но…
– Я говорю – ты делаешь, Вера, – снова спокойно произносит. – Никаких тайн, недомолвок или поездок без моего ведома… Ты свободна. Можешь делать что пожелаешь, но просто сообщай где именно, хорошо? Степан будет рядом, я с ним свяжусь.
Адриан, не отрывая взгляда от дороги, склоняется, спокойно чуть сдвигает мои колени и извлекает из бардачка бумаги.
Холодное равнодушие ко мне, как к женщине, такое явное. Можно было бы уже привыкнуть, но я никак не могу…
– Это документы на дом, в котором ты жила перед тем, когда все произошло. Я не считаю твою квартиру плохой, но о безопасности речи не идет.
– Но… – вздыхаю, когда мы сталкиваемся горящими взглядами. – Хорошо. "Ты говоришь – я делаю". Я попробую.
– Мы попробуем…
Озираюсь по сторонам, понимая, что местность незнакомая. Несколько двухэтажных зданий выстроены по периметру небольшой, вычищенной от снега площадки.
– Где это мы?..
– Это стационар клиники моего друга. Той самой, в которую ты отправила меня с хомяком.
Морщусь, вспоминая разговор с Георгием. Буду знать, что язык у него, как помело.
– Андрей…
– Всё будет хорошо, Вера. Просто хочу, чтобы тебя осмотрели, – произносит он монотонно. – Здесь отличные специалисты.
– Но у меня есть свой, – настаиваю.
Адриан не отвечает. Выбирается из машины и, открыв заднюю дверь, извлекает пальто. Накидывает его на плечи.
Вздрагиваю, когда помогает мне выбраться, и порыв ветра неожиданно раскидывает мои волосы по плечам.
Чувствую, как пальцы Макриса мягко обхватывают мой локоть. Быстро добираемся до крыльца с вывеской «Афина». Волнуюсь.
– Расслабься, Вера. Ни о чем не думай и получай удовольствие, – советует Адриан, склоняясь над моим ухом.
Закатываю глаза и, пытаясь не прихрамывать, ворчу под нос:
– Расслабься?.. Сразу видно, что в гинекологическом кресле ты ни разу не был…
Глава 15
Адриан. Спустя две недели.
«Спасибо, Адриан. Мне действительно лучше. Эта неделя была мне просто необходима. И отель на уровне хорошей пятерки в Турции».
Захватив чашку из кофеварки, усаживаюсь за стол и вытягиваю ноги. Потираю заросшую щеку.
Общаться с Верой Стояновой сообщениями – что-то новое. И дело не в том, что письменный русский язык даётся мне с трудом, хотя и в этом тоже, чего уж скрывать. Зачем вообще набирать текст, если можно… позвонить? Однако половину последнего месяца мы контактируем исключительно с помощью печатных букв, и вопреки логике не могу не заметить – это идет нам на пользу.
Просмотрев отправленные мне фотографии заснеженного парка, ни на одной из которых нет единственного интересующего меня объекта в загородном комплексе, пишу ответ:
«Красиво. Я рад. Водитель заберёт в час. Будь готова».
Разум подкидывает новый крючок – можно было бы самому проветрить мозги?.. Два часа по практически пустой трассе. В тишине.
Идеально.
– Доброе утро, – бодро выговаривает Эрика, заходя на кухню и кутаясь в теплый свитер. – Ужасно холодно. Кстати, не забыл, что обещал сегодня заехать в школу к Хлое?..
– Конечно, я не забыл.
– Если уж ты решил, что мы останемся в России, нашей дочери пора усвоить – прогуливать занятия не лучшая идея.
В голосе сквозит недовольство, которое я по старой схеме пропускаю.
– Хлое сложно снова привыкать к своему классу. Два года в Греции, полная смена окружения, климата. Будь к ней более снисходительна. Ты, в конце концов, мать. Не добивай её, сейчас нужна наша поддержка.
Эрика морщится.
– Я… в нашей семье… – выделяет. – Как плохой полицейский. Все считают меня злой мегерой. Что Хлоя, то Ника. Что ты, Адриан…
– Это твои предположения, – почесываю подбородок. – Как и многое другое.
Например, «наша семья».
Разговор приближается к опасной теме, по существу которой я уже всё сказал. Больше мне добавить нечего, поэтому подхватив пустую кружку, поднимаюсь.
– Ты запретил пускать меня в телецентр, – зло произносит Эрика. – Как какую-то ненормальную!
С воинственным видом уставляется на меня. Дышит часто, но ещё пытается сдерживаться.
– Ты не сотрудник и неприглашенный гость, – отвечаю спокойно. – Нечего тебе там делать.
Хочется добавить, что в последнее время она особо много на себя берёт, но решаю не портить день утренним скандалом. А в скандалах ей нет равных.
Это её чертова сильная сторона.
– А общество греков? – продолжает постепенно выдалбливать дыру в моей голове. – Ты перестал вносить ежемесячные суммы для поддержки диаспоры, пошел против своего народа, Адриан. Я не узнаю тебя. Да что там… Мы все тебя не узнаём. Будто человек другой…
Конечно.
Кормушка слетела с дерева, поэтому все воробьи всполошились и собрались в кучку. Вот и Эрика уже в курсе. Диаспора в городе довольно сплочённая, чужие проблемы или, как им кажется, несправедливости воспринимают словно личную обиду. Лезут, куда не надо. А руки у греков и правда длинные. Во всех городских службах свои люди.