Дикарь из глубинки, или Курс выживания для мажорки

Глава 1. Наследник

Милена

У каждого в жизни бывает такое утро, которое можно емко и хлестко охарактеризовать одним словом – паршивое. Вроде оно единственное, но сбивает с курса так, что все последующие дни идут наперекосяк и через одно место.

Сегодня это про меня.

Вообще, я человек максимально позитивный. Правда! Верю в силу мысли, в то, что в любом черном пятне можно найти белую точку, что жизнь – зебра, а единороги какают радугой. Ну и в себя, разумеется, верю! Как без этого? Но сегодня я как чувствовала, что моя вера в чудеса и единорогов сильно пошатнется…

Началось все с того, что стоило мне только переступить порог своего кабинета, как селектор ожил сварливым басом моего босса, без предисловий скомандовавшим:

– Милена, зайди ко мне в кабинет. Немедленно!

Рука с латте макиато дрогнула, а я моментально насторожилась. И даже не потому, что время едва приблизилось к восьми утра, а меня уже вызывало к себе на ковер начальство. И тем более не потому, что на меня рявкнули “немедленно”. За пять лет работы личной помощницей главы огромного медиахолдинга я уже сбилась со счета, сколько раз слышала эти: немедленно, быстро, срочно и бегом. Нехорошее предчувствие породило волнение, потому что голос всегда бойкого Андрея Петровича Румянцева странно похрипывал и “трещал”. Как будто нашему грозному старику семидесяти пяти лет сильно нездоровилось. Чего с ним за все пять лет моей работы на фирме ни разу не случалось.

Тьфу-тьфу-тьфу!

Зажимая кнопку на селекторе, я бросаю дежурное:

– Доброе утро, Андрей Петрович. Буду с минуты на минуту!

И услышав удовлетворенное бурчание в ответ, на ходу скидываю лоферы, ныряя в туфли на шпильке. Делаю глоток кофе. Обжигаю язык. Чертыхнувшись, поправляю растрепанную ветром прическу, одергиваю юбку, подхватываю со стола рабочий лэптоп и покидаю свой кабинет.

Офис только начинает оживать. Коллеги лениво расходятся по своим рабочим местам. С кем-то обмениваемся улыбками, с кем-то кивками, а кто-то (я уверена) провожает меня испуганным взглядом и крестит в спину. Ибо у нас в холдинге только я не иду к генеральному, как на плаху: хмуро, понуро, на дрожащих конечностях. А всегда шествую гордо, с высоко поднятой головой и улыбкой во все тридцать два.

Сухенький, невысокого роста и худощавого телосложения генеральный директор нашей фирмы имеет не соразмерный своей миниатюрной фигуре огромный и грозный норов. Цербер в теле чихуа-хуа! Работники всех десяти этажей бизнес-центра мимо его кабинета предпочитают ходить на цыпочках. Бегать по его поручениям со скоростью света. И трястись над любой мелочью, смертельно боясь старику не угодить. Вздернутая бровь Андрея Петровича порой была страшнее самого громкого крика. А недовольное “хм” убивало вернее пули, пущенной прямо в висок.

Именно поэтому для всех в коллективе я была “отчаянной смертницей”. Меня боялись, уважали и, кажется, считали немного “с прибабахом”. Потому что терпеть в прямом руководстве того, кто довел до нервного тика и изжил десятка с два личных помощниц, вряд ли способна адекватная девушка. А уж тем более его восхвалять!

Мои предшественницы седели, бледнели, заикались и бежали со своего места работы, как загнанные пони. Я же обожала свою работу. И Андрея Петровича тоже обожала. Не многим доводилось узнать, что под несгибаемой волей и стальным характером прячется милый старичок, до одури обожающий свою жену – Люсеньку. Что с этой Люсенькой они каждый вечер ходят на вечерний променад. А каждую среду на танцы.

Не знали и знать не должны. Лицо, как никак, держать надо!

Но это все лирика. Боевик начнется дальше…

Я захожу в приемную. Шредер монотонно гудит, сжирая очередную порцию старых документов. Ветер завывает в приоткрытое окно, а бледный секретарь Вадик вяло перебирает папки на столе. Парень поднимает взгляд:

– Вадик, привет, – киваю. – Как там наш сегодня?

– Пугающе, Мила, – шепчет. – Пугающе…

М-да, собственно, как и всегда. Ничего нового. Вадик-Вадик. Позор мужского рода! Взрослый шкаф под два метра ростом с фейсом мордоворота, а жмется перед директором, как таракан перед тапкой. Вот и как после таких “коллег” верить в грубую мужскую силу? Вернее, в ее существование.

Закатываю глаза и стучу в дверь с табличкой “генеральный директор Румянцев А.П.”. Услышав все то же “надтреснувшее”:

– Входи! – ныряю в приоткрытую дверь.

– Андрей Петрович, вызывали?

Мою фигуру одаривает придирчивым взглядом изумрудная пара глаз:

– Проходи, Милена. Присаживайся. У меня есть к тебе серьезный разговор.

Послушно “прохожу и присаживаюсь”. Складываю руки на коленях, аки послушный одуванчик. И, навострив уши, замираю в ожидании продолжения.

Директор поднимается из-за стола, как-то неловко на него опираясь. Странно.

Я пробегаю глазами по лицу и фигуре нашего “старичка”, оценивая его состояние. В принципе, кроме легкой бледности и усталости во взгляде ничего не предвещает беды. Да, тени под глазами гуще, и капелька пота катится по виску. Но с виду все не так критично. Как говорят в народе, он еще нас всех – молодых – переживет!

Вот только врачи, похоже, считают по-другому. Потому что Андрей Петрович заявляет прямо, без лишних обиняков:

– Милена, дело – труба.

– Совсем?

– Совсем. Скопытится скоро ваш старик, останетесь всем холдингом на попечение олухов-акционеров. Развалят дело, как пить дать!

– Что вы такое говорите, Андрей Петрович? – отрываю пятую точку от стула.

Старик машет рукой, приказывая сесть обратно.

– Не дергайся и не причитай. Говорю, как есть. Я сильно болен и осталось мне совсем немного. Врачи говорят, протяну еще месяца три. Полгода. Максимум! Если очень постараюсь.

Я роняю челюсть. Клянусь, я слышу, как она звякнула, ударившись о бетонный пол! Таки подскакиваю на ноги, причитая:

– Андрей Петрович, да как же вы так…

– Хотя я никогда не верил диагнозам этих шарлатанов, – перебивает меня, отмахиваясь гендир, – но, увы, в этот раз и сам чувствую. Вот тут, понимаешь? – бьет себя в грудь мужчина.

– Вот тут? – глупо повторяю я, хлопая ресницами.

– Тут, – кивает он. – Все, – артистично разводит руками, – финита ля комедия. Отыграл я свое на этом свете, Миленочка! Кони двину и туда, – косит глаза к потолку Румянцев, – на облачках пушистых танцевать.

– Прям туда? – тоже кошусь на потолок директорского кабинета. – Тьфу ты! И-и? – тяну растерянно, – как же… чем же…

– Чем ты можешь мне помочь?

– Д-да! Вы только скажите, лекарства там, врачи…

– А вот это вопрос правильный. Уместный.

– Может, клиника?! – выпаливаю я.

– Ребенок! – хлопает по столешнице Румянцев.

Я подпрыгиваю от неожиданности, а моя бедная челюсть снова ударяется о пол. Зубы клацают, задорно отскакивая, а глаза лезут на лоб, догоняя убежавшие на макушку брови.

– Простите? – хриплю. – Вы сказали… р-ребенок?

– Ребенок, – кивает Андрей Петрович. – Мне нужен наследник, Милена. Моему холдингу нужен новый управленец. И ты – молодая, красивая, здоровая – можешь и обязана мне в этом помочь! – сказал, как кирпичом по затылку припечатал. В смысле, в глазах потемнело так же моментально.

Глава 2. Бесстыжий шантаж

Милена

Приходила в себя я долго, больно и нехотя.

В обморок я грохнуться не успела, но на стул осела, как подкошенная. Не заметила, в какой момент в моей руке оказался стакан с водой. И когда я успела его выпить, тоже не заметила. Помогло едва ли, в горле все еще свербило от засухи.

Мне нужен наследник…

Можешь и обязана мне в этом помочь…

Э-э-э, нет, спасибо!

Я, конечно, ради карьеры готова на все, но точно не на “ребенка” от семидесятипятилетнего генерального директора! Вот если бы лет на двадцать (хотя бы) помоложе и не женат – я бы еще подумала. Я все-таки девушка с принципами, воспитанием и твердой моральной позицией.

И вообще, а как же его Люсенька? Драгоценная, светлейшая, прекраснейшая женушка, в которой он души не чает? Как же любовь и преданность до гробовой доски и прочая романтическая ерепень? Да ну нет! Не может он говорить серьезно.

Или…

Кошу глаза в сторону Андрея Петровича. Зеленые, издевательски яркие, полны решимости. Он огибает рабочий стол – слишком плавно и грациозно для умирающего старика. Я подскакиваю со стула и делаю пару шагов назад, пятясь. Как будто Румянцев прямо сейчас может на меня наброситься и заняться “решением вопроса” отсутствия наследника!

Пять лет работы. Ни намека на такое, и вот тебе поворот. Да я ему во внучки гожусь! В три раза младше! Мне месяц назад только двадцать пять стукнуло. Хорошенько так, прямо по моей русой макушке.

Я откашливаюсь и выталкиваю из себя решительное:

– Я прошу прощения, но, боюсь, вынуждена отк…

– Тогда я буду вынужден тебя уволить, деточка, – добивает меня тиран-дед.

– Что? – вскрикиваю я. – За такое нельзя уволить! Это не этично!

– Можно, Миленочка. Профнепригодность – штука такая.

– Скажите, вы издеваетесь надо мной, Андрей Петрович? Это шутка? Здесь где-то камера стоит? Куда улыбаться? – оглядываюсь, пытаясь сохранить на лице остатки униженного достоинства. – Что происходит?

– Пойми, я же не прошу ничего сверхъестественного, девочка, – делает шаг в мою сторону мужчина. – Всего-то мелочь! Блажь для умирающего старика.

Я отшатываюсь:

– Мелочь? Блажь? Родить – это не мелочь и не блажь! Это на всю жизнь! Нет, я не буду делать с вами наследника. Даже ради карьеры! – крутанувшись, уже почти бросаюсь по примеру предшественниц: поседевшая, красная, на дрожащих ногах прямой дорогой в отдел кадров писать заявление на увольнение, когда в спину прилетает растерянное:

– Не понял, Серебрякова? Что со мной делать?

Я останавливаюсь. Оборачиваюсь.

– Родить? А кто говорит о “родить”? За тебя уже родили, деточка. Да и я вообще не фанат “супового набора”, я женщин аппетитных и в форме люблю, – фыркает дед. – Вот как моя Люсенька. Вот где и ж…, и г… кхм, а не вот эти твои кости, которыми ты у меня целый день перед глазами мельтешишь и перед ушами громыхаешь. Как погремушка, ей богу!

Я от возмущения аж воздухом давлюсь. Между прочим, для моих метр шестьдесят вес в пятьдесят килограммов считается идеальным. Золотой стандарт! И ничем я не “громыхаю”. И “ж”, и “г” – все есть! Да, не таких “выдающихся” размеров, как у Люсинды Михайловны Румянцевой, но мне хватает. Мои мужчины никогда не жаловались.

– Нет, не понять мне моды современной, – оценивая меня с ног до головы, продолжает гендир, словно не замечая моего возмущенного паровозного пыхтения. – Женщина должна быть в теле. Женщины должно быть много. Чтобы глаз радовался и было за что подержаться. А тут…? Впрочем, мы отклонились от темы разговора. Вспомним, что я умираю.

– Да знаете, что-то не похожи вы на умирающего, – бурчу.

– Мне лучше знать. Так вот, Серебрякова, мне нужна твоя помощь. И это не просьба, как тебе могло показаться. А приказ.

– И, надо полагать, если я его не выполню, вы меня уволите. Я правильно уловила?

– Схватываешь на лету, – потирает ладони мое коварное начальство.

– И? В чем же заключается ваша “мелочь и блажь”, с которой я должна вам помочь? Рожать вам детей не надо, с этим разобрались.

– Ты присядь, – подхватывает меня под локоть, подводя к стулу, странно радостный гендир. – В ногах правды нет, – стискивает сухощавыми пальцами плечи, заставляя упасть задницей на стул.

– Андрей Петрович, просто чтобы вы знали, если что, я буду кричать.

Моя реплика старика только еще больше веселит. Он огибает свой массивный рабочий стол и садится в кресло. Тянется к нижнему ящику стола, доставая оттуда полупустой графин и бокал. Щедро плещет в рокс виски, залпом выпивая добрые “пятьдесят”.

– Андрей Петрович, а вы уверены, что людям при смерти можно пить?

– В моем время алкоголем лечили все. От физических ран до душевных, деточка.

– А если Люсинде Михайловне расскажу?

– Уволю, – припечатывает меня к стулу хмурый взгляд из-под бровей.

Я затыкаюсь. Но мысль, что старик темнит, никак не желает покидать мою голову.

Пряча графин обратно, Румянцев упирает локти в стол и смотрит на меня. Молчит. Долго. Эпичная сцена осталась позади, и сейчас передо мной снова появляется вполне себе пугающий и серьезный мужчина преклонных лет.

Наконец-то, сцепив пальцы в замок, Андрей Петрович заявляет:

– У меня был сын.

Вот это новости! Был – звучит плохо. Трагично. Но, по правде говоря, я вообще не знала, что у Румянцевых были дети. Как и весь коллектив.

– Просите, вы сказали был?

– Попал в ДТП со смертельным исходом много лет назад, – бубнит Румянцев. – На тот момент мы уже десять лет, как не общались. История длинная и запутанная, тебе нужно знать только то, что мой сын был своенравным мальчишкой. В двадцать лет влюбился и ушел из семьи, когда я отказался принимать в нашу династию проходимку без имени и рода! Руслан мне назло женился на этой своей Сюзанне и заделал ей ребенка. Моего внука. Единственного наследника и продолжателя рода Румянцевых. Других преемников у меня нет.

– Воу, – выдохнула я пораженно.

Бросить семью ради любимой – это так романтично. Моя внутренняя впечатлительная барышня взмахнула крылышками. Но расчетливая стерва-карьеристка с сомнением восприняла подобный восторг.

– Я поняла, – киваю. – Был сын. Есть внук. Но что вы хотите от меня?

– Как ты понимаешь, отношения с внуком у меня…

– Плохие? Натянутые? Неприязненные?

– Мягко говоря. Мы почти не знакомы. Все, что я знаю о своем внуке: тридцать пять лет, бывший военный, холост, есть сын, живет в Самарской области. Информации мало, чтобы оценить его возможности и доверить управление огромной финансовой машиной. Но и оставить фирму этим олухам-акционерам я тоже не могу. Я вложил в этот холдинг полвека! Он принадлежит моей семье, моей фамилии, и так должно быть и после моей смерти!

– Допустим. Это я понимаю. Но до сих пор не понимаю, что требуется конкретно от меня?

– Как что, Серебрякова? Ты привезешь мне моего внука!

– И как вы себе это представляете? – заламываю я бровь. – Как я заставлю взрослого тридцатипятилетнего мужика из глубинки махнуть в столицу? На поводок посажу? Конфеткой поманю? Он же не собака!

– Да хоть и на поводок, хоть конфетой, хоть другими твоими, – кивок, – громыхающими частями тела поманишь, Милена. Это уже твоя забота. Внук нужен мне в Москве через месяц. Максимум! Возьмешь с собой текущие проекты, документы Вадик уже подготовил. Введешь мальчишку в курс дела. И обязательно будь на связи двадцать четыре на семь.

Мальчишку? Он сейчас серьезно? Этот “мальчишка” старше меня на десять лет! Где я, а где бывший вояка из глубинки? Даже если я очень сильно захочу, сомневаюсь, что на него подействуют мои двадцатипятилетние “громыхающие части тела”! Бре-е-ед. Ущипните меня!

– Сделать все нужно быстро и тихо, чтобы подсиживающие мою дряхлую задницу конкуренты не узнали, что я готовлю себе преемника, – тем временем продолжает вещать гендир. – Оформишь отпуск, чтобы никто не пронюхал. Я выплачу тебе командировочные. Выезжаешь сегодня же. Вечером уже будешь на месте.

– А…

– Матери твоей я позвонил, про срочную командировку сказал. Твой чемодан уже собран и ждет отбытия в Самарскую область.

– Но…

– Машину заправишь по трассе. Настоятельно советую не задерживаться. До места назначения примерно десять часов пути – ночная трасса для молодой девушки не самое хорошее место ночевки.

– Вы ведь не серьезно сейчас? – округлив в немом ужасе глаза, спрашиваю я. – Почему я? Вам не кажется, что в столице я гораздо полезней и нужнее? Вон, отправьте Вадика, например! – машу рукой в сторону двери и приемной. – Все равно, кроме как мучить шредер и перекладывать папки, он больше ничего не умеет, – понижаю голос до шипящего шепота.

– И заместителем генерального директора мне тоже сделать Вадика, Серебрякова? – щурит свои глаза слегка поехавший умом дед. – Сомнительная кандидатура, но я могу. Зовем? – тянется Румянцев к селектору.

Я захлопываю рот, поджимая губы. Отрицательно машу головой.

Проклятье!

– Это бесстыжий шантаж!

– Это большой бизнес, деточка. Баш на баш. Ты услугу мне – я услугу тебе. Твой отец хочет для тебя более достойную работу и должность? Пять лет ты отпахала на ура. Ни единого нарекания. Образование твое позволяет. Мое расположение к твоей персоне тоже. Осталось дело за малым – привези мне внука, и место зама твое. Я уже подписал приказ о назначении. Лежит в моем сейфе, ждет своего часа, родненькое.

Андрей Павлович – ушлый тип и прожженный бизнесмен. Знает, на какую мозоль давить, чтобы было больнее. Моя должность личной помощницы все пять лет будоражит и раздражает папочку банкира, который желает видеть дочь в директорском кресле и никак иначе. Повышение до заместителя могло бы значительно “сгладить углы” между нами.

– Ну, так что? Вызываем подмогу или обойдемся своими, так сказать, силами?

Я, стиснув зубы и сжав кулаки, утвердительно киваю. Выбора у меня другого нет.

Я обязана получить эту должность! Если придется – силой притащу этого “внука” к деду-затейнику в Москву, но от своего не отступлюсь. Не для того я впахивала пять лет, как проклятая, сдерживая натиск папиного недовольства, чтобы так глупо все потерять сейчас! Не позволю какому-то мужику из Самары встать у меня на пути. А в целом, конечно, прям из крайности в крайность…

Привезешь внука – станешь замом.

Не привезешь – будешь уволена.

Перспективы далеко не радужные вырисовываются. И отчего-то мне кажется: просто с этим мужиком тридцати пяти лет не будет.

Глава 3. Окажи помощь ближнему

Милена

Выйдя из кабинета Румянцева, после “радостной новости” о намечающейся командировке, мне понадобились две чашки крепкого эспрессо, одна таблетка от головы, ожесточенный диалог со своим внутренним “я” и целых тридцать минут на сборы документов.

Еще час ушел на то, чтобы забрать вещи из отчего дома под причитания мамы, заявляющей, что у меня с такой работой все не как у людей. И почти сорок минут я угробила на то, чтобы выбраться из душного города на загородную трассу.

Здесь вздохнулось легче. Под мерное урчание своей красной “малышки”, я врубила на полную громкость свой любимый плейлист и вжала педаль газа в пол. Впереди семьсот с гаком километров дороги, десять часов в пути и вполне вероятно один дергающийся глаз.

И это несмотря на то, что Андрей Петрович продумал и организовал все! От сбора моих вещей до маршрута в навигаторе со всеми необходимыми остановками. Прописал поминутно: где попить, где поесть, а где посетить уборную. Куда заехать заправиться можно, а где крайне нежелательно. Километр за километром.

Такая маниакальная “забота” выглядела жутко. Вот и гадай, то ли наш бойкий гендир так беспокоится о моем благополучии, то ли реально ему осталось недолго, а последнее желание – воспитать наследника многомиллионного состояния – встало в его жизни во главу угла.

Последнего не хотелось от слова совсем. Несмотря на привлекательную возможность стать заместителем руководителя, что повысит мою значимость и оклад в разы, Андрей Петрович был важным центральным винтиком в слаженном механизме работы холдинга. И я сильно сомневаюсь, что его внук окажется достойной заменой старика.

Первая моя остановка была днем. На заправке в сотне километров от города. Выпив мерзкий растворимый кофе “3в1”, зажевав отвратительный по вкусу сэндвич с ветчиной, я заправила свою “Ауди” до полного бака. Отзвонившись родителям и сказав, что у меня все хорошо, двинулась дальше по маршруту.

Таких остановок на моем пути было еще с десяток. Примечательным было одно: чем дальше от Москвы, тем страннее в сторону моей машины косились “попутчики” и заправщики. Одни пускали слюни на мою миниатюрную резвую красотку, а другие откровенно посмеивались. Это злило.

Как будто люди никогда кабриолета не видели, ей богу!

Во второй половине дня небо затянули серые грозовые тучи. Скорость пришлось сбавить, а крышу в машине вернуть на место. Примерно на середине пути меня догнал проливной дождь.

С громом и молниями с неба лило, как из ведра. Щетки не справлялись. Дорога намокла. Машину шатало. И участок в десять километров, который я могла пролететь за десять минут, растянулся на целых сорок! Плетясь с черепашьей скоростью с включенными “аварийками” и ловя руль, чтобы (не дай боже!) не улететь в кювет, только в начале пятого я снова откинула крышу кабриолета и втопила сотню, нагоняя упущенное время.

В целом, все шло прекрасно. Ровно до того момента, пока я случайно не проскочила один поворот. Пришлось возвращаться. Потом случился невидимый “гвоздь” на дороге и пробитая шина. Благо, шиномонтажка была прямо за поворотом! И вишенкой на торте – заклинивший подъемник, который напрочь отказывался раскрывать крышу над моей головой. Как я его ни дергала и ни тыркала. Дерьмо! На мое счастье, ничто больше не предвещало дождя.

Испсиховалась я и изрядно подзадолбалась, когда в десятом часу вечера навигатор милостиво сообщил, что до пункта назначения осталось тридцать километров. Я, к тому моменту выжатая, как лимон, замерзшая с открытым верхом и голодная, как стая шакалов – только успела порадоваться финалу своих злоключений. Но тут случился финальный звездец.

Закончился асфальт. Вообще. Совсем. Напрочь! И там, куда упрямо отправлял меня противный женский голос JPS не то, что на моем кабриолете с низкой посадкой нельзя было проехать. Даже танк бы застрял со своими громадными гусеницами! А когда я поняла, что живет этот “внук” не в городе Самара, а за городом в одной из деревень – взвыла, долбанувшись лбом о руль.

Черти усатые, и куда Румянцев меня загнал?!

Хватаю телефон с навигатором, двигаю стрелочку по маршруту, в слабой надежде, что здесь может найтись какой-то альтернативный путь…

Десять минут ожесточенных споров с роботом, и… нет. Зараза, как завис на одной дороге с отметкой “тридцать км”, так и не двигается.

Выдыхаю. Ладно, тридцать километров? Всего-то? По вот этой дороге, вернее, по тому месту, где она явно должна быть, но ее нет? Меня колбасит. И от холода, и от злости. Ну, Андрей Петрович, я вам выскажу все, что думаю о вас при первой же возможности!

Осторожно продвигаясь по “недороге”, держась ближе к обочине, я проклинаю все и всех. Начиная с того, куда меня отправили? И заканчивая органами местного самоуправления. Это как же здесь люди живут? Куда смотрят власти? Как будто с двадцать первого века меня откинуло сразу в восемнадцатый!

Проезжаю гораздо меньше указанного остатка маршрута, въезжая в деревню. Ура! Я, кажется, приехала. Осталось только понять, туда ли. Но вот как раз и спросим.

Несмотря на поздний час, а это уже почти десять, по улицам деревни на велосипедах катались дети. Кто-то жег костер, и вокруг собралась толпа подростков. Но завидев меня, все дружно обернулись.

Так-так. Вот такого внимания мне и не нужно!

– Эй, – махнула рукой проезжающему мимо мальчишке лет десяти, который чуть голову не свернул, как загляделся на мою машину.

Он быстро уловил мой жест и, развернувшись на велике, подкатил поближе.

– Кого-то ищите? – тут же сообразил мальчишка.

– Да. Где мне найти Михаила Руслановича Румянцева? – спрашиваю.

У пацаненка расширяются глаза от удивления, превращаясь в блюдца.

– Вы к Мишане? – удивленно спрашивает и снова окидывает взглядом машину и, прищурив взгляд, впивается в мое лицо.

– К Румянцеву, – решаюсь еще раз уточнить, мало ли у них тут “Мишань” на деревне. – Может, взрослые знают? Позови кого-нибудь.

– Да я знаю. Тут все его знают, – хмыкает. – Но Мишаня не здесь живет. А во-о-он там, – и загадочно машет рукой в направлении леса. Темного такого, густого и дремучего, в стиле лучших фильмов ужасов из Голливуда.

– В лесу? – спрашиваю неуверенно. Вернее, я категорически отказываюсь верить, что еще есть люди, которые живут в лесу. В двадцать первом веке.

– Да нет, тетенька, – хихикает. – За лесом.

– Ага, за лесом. Так как мне проехать?

Пацан оглядывает машину уже не знаю в какой раз и с сомнением отвечает, почесав белобрысую макушку:

– Прямо. По дороге. Через лес. Там увидите.

– Спасибо, – благодарю и трогаюсь с места.

Проезжаю деревню насквозь, прямо к лесу. И если в самой деревне дорога подсохшая и с горем пополам вполне пригодная для езды, то у леса она снова превращается в живописное месиво. По такой каше только старые УАЗики гонять да повозки с лошадьми.

Притормаживаю, критически разглядывая местность. Узкая дорога и по обе стороны лес. Не хочу туда ехать. Но разве у меня есть выбор?

Проклиная Андрея Петровича всеми известными мне проклятиями, давлю на газ.

Моя красавица не едет по этой “дороге”, а плывет. Как алая бригантина, рассекающая волны грязи. Каждый раз, когда машина колесом скатывается в яму, я нервно перестаю дышать. Всех богов молю, чтобы не застрять! Плетусь с черепашьей скоростью.

Когда уже кажется, все, этот квест пройден, где-то вдали мелькает свет, а моя девочка… вкопалась. По самый бампер! При нажатии на педаль газа даже не дернулась с места. Приплыли.

Я отпускаю педаль, закрываю глаза. Вдыхаю полной грудью уже остывающий воздух и медленно выдыхаю. Все хорошо. Я справлюсь. Всегда справлялась и сейчас не исключение.

Снова нажимаю на педаль. Громче урчит двигатель, колеса прокручиваются на месте, машина не двигается. Зашибись! Кажется, я застряла. Нет, не так…

Я застряла, мать твою!

И что теперь делать?

Я оглядываюсь по сторонам.

– Застряли, – вздрагиваю от неожиданно раздавшегося детского голоса рядом.

– Ага, – нахожу взглядом того самого мальчишку. – Как мне машину вытолкать? Идеи есть?

– Надо подумать, теть.

Господи, дожилась, Серебрякова! У пацана спрашиваешь, как быть дальше?

Открываю дверь и хочу выставить ногу, чтобы выбраться из авто, как носком туфли касаюсь месива. Тут же откидываю эту идею в сторону. Брезгливо отдергивая свои белоснежные “Louis Vuitton” за тысячу баксов.

– Эм… как тебя зовут? – спрашиваю парнишку.

– Пашка, – тянет руку он.

– А я Милена, – пожимаю тощую ладошку, – Пашка, позови, кто сможет вытянуть машину. Может, трактор? У вас тут такой есть?

– За трактором только к Мишане, – снова звучит это загадочное прозвище.

Почему именно Мишаня? Невольно представляется мужичок небольшого роста, с пивным животом и проплешиной на голове. Вот он образ того самого “Мишани”. Не удивлюсь, если таким он и окажется. Деревня…

– Ты можешь его позвать? – спрашиваю с надеждой в голосе.

– Ждите, – кивнул пацан и рванул на своем велике туда, куда, видимо, надо было доехать мне. А за ним откуда ни возьмись еще трое мальчишек на велосипедах.

– Пашка, погоди, мы с тобой!

– И нас возьми, Пашка! – кричат наперебой, догоняя друга.

Пока жду, не зная, куда себя девать от этого затянувшегося ожидания, достаю телефон. Хочу полистать новости, когда понимаю, что сеть телефон не ловит.

Погодите, в смысле не ловит? Как это? И такое бывает?! Поднимаю руку вверх. Нет, эффекта ноль. Скидываю туфли с ног и забираюсь на сиденье, снова тяну руку вверх и… снова нет. Ни единой палочки в антенне. Ни слева, ни справа. Дыра!

– Тетя, – вздрагиваю.

Опускаю взгляд на меня смотрят четыре пары глаз.

– Вы уже?

– Мишаня ехать отказался. Сказал, что ему больше делать нечего, как кого-то вытаскивать на ночь глядя. Завтра утром ждите, – заявляет резвый Пашка.

– Прямо так и сказал?

– Ну-у-у… – тянет он, пожав плечами. – Не совсем так, но повторять дословно я не буду. Мамка заругает.

Мальчишки хихикают.

А я, как вобла, выброшенная волной на берег, открываю рот и закрываю снова. Таращу глаза, так и не подобрав цензурных слов, описывающих мое возмущение, которое только нарастает, а выхода найти не может. Разве что в виде пара, повалившего из ушей!

– Как это “утром”?! А мне что делать? Ночь же скоро!

– Вот, – кидает мне какую-то тряпку. – Чтобы не замерзли. Мишаня передал.

– И зачем мне это? – кручу сверток в руках.

Пацанчик пожимает худыми плечами. Махнув своим друзьям, вся орава срывается обратно в сторону деревни. Дети оставляют меня одну. Одну, посреди леса, в застрявшей машине. Ночью!

Нет, это вообще нормально? А как же окажи помощь ближнему? Все мы твари Божьи? Что за нафиг?

– Эй! – кричу им вслед. – А как же я? Стойте!

Но меня уже никто не слышит.

Опускаюсь в кресло, поджав под себя ноги. Нет, мне это совсем не нравится. Крышу заклинило, над головой открытое небо. Смеркается, ветер в кронах деревьев завывает, птицы ухают и щебечут. Вокруг лес.

А если дождь пойдет? А если дикие звери? Волки там, медведи?! Сожрут они меня и не подавятся. Им мои “ж” и “г” пятидесяти килограммов на зубок! Надо было травмат взять. Не зря отец меня еще в детстве стрелять научил! И сигнальную ракету. А лучше две! Да кто ж знал?!

Спустя полчаса начинаю замерзать. Да и комары, будто озверели, накинулись на свежую кровь. О том, чтобы залезть в чемодан и сменить юбку с блузкой на костюм – ума не хватило. А еще есть страшно хочется. И чаю. Горячего, с чабрецом.

Я перебираюсь на заднее сиденье, устраиваясь в уголке. Разворачиваю сверток ткани, понимая, что это покрывало. Тоненькое такое, махровое. Шмыгаю носом и проклинаю того самого Мишаню. Накрываюсь с головой и укладываюсь на сиденье, свернувшись в калачик.

Я, наверное, какая-то женщина бракованная. Иначе как объяснить, что у всех незабываемой ночью становится брачная, а у меня будет эта. Командировочная…

Глава 4. Бодибилдер нервно курит в сторонке

Милена

Похоже, что я умерла и попала в Ад! Меня сожрали насекомые, и теперь я слышу этот жуткий грохот из самой преисподней.

– У-м-м, – стону, пытаясь развернуться.

Бо-о-ольно! Все мое тело ноет. Каждая мышца орет о том, что ей некомфортно! У меня чувство, что меня сбил каток и прокатился как минимум туда обратно раз десять. Позвоночник собрался в гармошку, ноги в полусогнутом состоянии затекли, а рук я и подавно не чувствую.

Разлепляю глаза. В них будто самосвал песка насыпали. Боги! А грохот все приближается. Мне уже становится не по себе. Что может издавать такой шум ранним утром в глухом лесу?

Чувствую укус в шею. Хлопаю себя ладонью, поморщившись. Комары размером в полпальца! Чем их тут откармливают? Стероидами что ли пичкают этих кровососов? Их жала толще и круче, чем бицепсы-трицепсы моего тренера из тренажерки – Валеры. А он, на минуточку, бывший бодибилдер!

Над ухом снова пищит нечисть. Я сажусь на сиденье, заворачиваюсь плотнее в покрывало и жду, когда приблизится источник шума. Ждать долго не приходится. Пара минут.

Нет, еще пара минут. И наконец появляется… о-о-о, да быть того не может! Это трактор!

Я так обрадовалась, что подскочила на сиденье. Забралась с ногами, махнув рукой, привлекая к себе внимание. Только потом доходит, что я тут одна и стою посередине дороги (если ее так можно назвать). Мимо меня уж точно никто не проедет. Только если “по мне”, ибо моя красная “Ауди” на фоне местного “транспорта” выглядит совсем игрушечной.

А тем временем ко мне приближается обычный трактор. Я такие видела на картинках в детских книжках. С большими задними колесами и синей кабиной.

Техника останавливается в паре метров от моей машины, и из кабины выпрыгивает водитель.

Я замираю. Почти с благоговейным трепетом наблюдая, как ко мне приближается мужчина. НЕТ! Не мужчина. МУЖИК! Пугающе огромный мужик! Настоящий, русский крестьянин. Ростом под два метра, не меньше. И широкий, как шкаф у меня в спальне. Разворот плеч такой, что целую роту за ними можно спрятать. Не толстый. Нет! Просто огромный. Пугающе массивный. Бодибилдер Валера нервно курит в сторонке.

Мужиков тут тоже, как и комаров, на стероидах держат, что ли?! Или это чистая экология, свежий воздух и “матушка земля” таких богатырей воспитывает?

Этот русский крестьянин в помятой футболке цвета оливы и штанах цвета хаки. На ногах высокие резиновые сапоги. В глазах откровенный скепсис. Волосатые лапы – натренированные, кисти широкие, пальцы ловкие, а запястья оплетает вязь синих вен. Руки – огонь! А еще он бородатый. Сильно. Неприлично сильно! Любой столичный барбер грохнулся бы в обморок от восторга.

Я стою, переминаясь с ноги на ногу, на сиденье своей машины. Завернувшись в покрывало, разглядываю эту особь мужского пола во все глаза. Тем временем тракторист равняется с моей ауди. Хмыкает, оглядывает мой кабриолет и хмурится, сведя густые брови. Наконец-то обращает внимание на меня. Смерив нечитабельным взглядом от макушки до пят.

По моей спине пробегает холодок. Я сглатываю, борясь с желанием закрыться где-нибудь в багажнике, прячась от этого взгляда. Мужик басит:

– Принцесса, тебя из кареты выбросило вместе с твоей красной туфелькой? Какого черта ты здесь забыла?

– Я…

Я реально зависла. Мои реле в голове не сработали. Ни одно. Где-то там в нейронных цепочках что-то коротнуло. Какой напористый мужик!

– Разговаривать умеешь?

– Э…

– Или глухонемая? – в голосе проскальзывают издевательские нотки.

– Умею, – выдаю наконец. – Нормальная я!

– Слава богу, – хмыкает мужик. – Так жду ответ на вопрос, какого х… – осекается, – кхм, черта ты тут забыла, принцесса?

– Я не принцесса! И я ищу… – уже готова выдать, кого именно, но затыкаюсь. Прищуриваюсь. – А вы вообще кто такой?

А действительно, ты кто такой? Леший? Дровосек? Йети?

– Твоя фея-крестная, – отвечает грубиян. – Тебя вытаскивать надо? Или я зря приехал? – смотрит на меня, а не дождавшись ответа крутанулся на пятках и зашагал обратно к трактору.

– Эй, стой! Да стой же ты! – кричу ему вслед. – Вытаскивать надо! Надо, слышишь?

Мужик останавливается и оборачивается. Зыркнув на меня, все равно идет дальше к трактору. Открывает дверь. У меня сердце в пятки проваливается. Неужели бросит и уедет?

Мужик забирается в кабину.

– Эй! – визжу. – Не вздумай уезжать!

Но он что-то там делает и выныривает обратно. Леший-дровосек идет снова ко мне, на этот раз держа в руках веревку.

Мне бы испугаться, как любой нормальной барышне. Потому что, между прочим, все происходящее выглядит довольно устрашающе. Я неизвестно где. Ко мне идет мужик с жутким чувством юмора, веревкой в руках и хмурым взглядом. И ни души вокруг! Но у меня наоборот с губ срывается облегченный вздох.

– Я надеюсь, это вы для машины? – пищу, кивнув на веревку в его руках. – Взяли?

– А ты предпочитаешь это использовать в личных целях? – его бровь выгибается дугой, а глаза опасно темнеют.

– Вы извращенец, что ли?! – вскрикиваю.

– А вы все такие озабоченные в своей Москве? – парирует он и присаживается у переднего бампера машины.

– А откуда вы знаете, что я из Москвы? – чуть спокойнее выдыхаю.

– У тебя номера московские, что тут сложного?

Черт! Глупость сморозила.

– Последний раз спрашиваю, куда ехала? – поднимается на ноги громила.

– А то что? – подбоченившись, гордо выпрямляю спину, по-прежнему стоя ногами на заднем сиденье авто.

– Развернусь и уеду. Останешься тут куковать.

– И что, даже совесть не замучает?

– Я не мать Тереза, спасением обездоленных не занимаюсь.

– И спать спокойно сможете, зная, что меня тут волки догрызают?

– Волки мясо любят, – выдает это нахал, с не менее нахальной полуулыбкой, – а у тебя так. Кожа да кости. Даже куснуть негде, чтобы наесться.

– Ну знаете ли! – пыхчу я, краснея. – По срочному заданию я здесь! – выпаливаю. – Румянцева Михаила Руслановича ищу.

– И зачем это он тебе понадобился? – хмурится.

– А об этом я расскажу ему. Лично! – задираю нос.

Буду я тут перед всякими неотесанными мужланами распинаться и конфиденциальную информацию выдавать. Это вообще-то дело строго секретное и особой важности.

– Вы знаете, где его найти? Михаила Руслановича? – спрашиваю, почему-то будучи уверенной, что тракторист точно знает.

– Угу, – кивает. – Ладно. Слазь давай и садись за руль, – отвечает грубо. – Вытащим твою туфельку, пока окончательно не засосало по самую, – хмыкает, – крышу. Которой нет.

– А что, может? – охаю я.

Этот мужлан оглядывается и хохочет.

– И вообще-то у меня есть крыша, – бурчу я, перебираясь на переднее сиденье, – просто ее после дождя заклинило. Это модель машины такая. Кабриолет называется. Слышали о таком?

– Да куда уж нам, деревенским. Знаешь, как наш местный кабриолет называется? Телега. Хочешь, покатаю?

Он сейчас издевается или серьезно?

Решить эту задачку не успеваю. Тракторист бросает:

– За руль давай. У меня нет времени с тобой трепаться, – да не просто говорит, а приказывает. У меня от такой наглости глаза вылезают из орбит. Ишь ты, раскомандовался!

Но я слушаюсь. Почему-то. И даже слова сказать не то, что против, а сделать замечание, что со мной в таком тоне разговаривать не стоит, не могу. Недоумевая по данному поводу, я забираюсь за руль своей малышки, натягиваю на ноги свои лодочки и завожу мотор.

Мужик тем временем другой конец веревки привязывает к своему трактору. Оглядывается.

– Не навредить бы твоему нежному передку, – говорит, хмыкнув.

Мои щеки опаляет румянец.

Да что же это такое? Чего это я так реагирую на каждое сказанное им слово. Озабоченный извращенец, не меньше!

Мужик заводит трактор, немного погазовав. Выпустив в воздух дым из выхлопной трубы, дергается с места. Веревка натягивается, и машину тянет вперед. Слегка повиляв задницей в грязи, моя девочка поддается. С пробуксовкой выбирается из своего “плена”. Покорно урча, плетется за синим трактором следом.

Меня вытаскивают из леса на открытую местность. Дорога тут тоже не айс. Но впереди виднеются какие-то строения. Мужик тормозит. Выпрыгивает из трактора и принимается отвязывать веревку.

– А мне куда теперь? – выхожу из машины и ежусь.

На траве роса, солнце еще не в зените, и вокруг звенящая тишина. Я замерзла. Поднимаю наручные часы – половина седьмого. Матерь божья, рань-то какая! Мне еще повезло, что этот мужлан не спит до одиннадцати. А приперся сразу. Хотя мог бы приехать и вчера!

– Тебе? – он оглядывает меня с ног до головы, будто ощупывает.

Пожимает плечами.

– Но вы же сказали, что знаете Румянцева! – возмущаюсь. – Где мне его искать?

– Вон там его дом, – машет рукой. – Там и ищи, – отвязывает, сматывая трос и, запрыгнув в кабину трактора, рвет с места в неизвестном мне направлении, оставив меня одну.

Прелестно! Джентльменство в этих краях не в чести.

– Спасибо! – кричу вслед, да только без толку. Этот дровосек точно ничего не услышал.

Глава 5. Неуловимый Румянцев

Милена

Стою, уперев руки в бока и думаю. Думаю, какого черта я согласилась ехать в эту дыру? Ах да! Мне посулили место зама. Придется продолжить поиски наследничка, ибо отступать не в моих правилах.

Ну, Андрей Петрович, я вам это припомню. Премией не отделаетесь!

Забираюсь в машину. Завожу и трогаюсь с места. В колею не лезу, придерживаюсь примятой травы. Ехать не так далеко. Но это только кажется. Дом в указанном дровосеком направлении на приличном отдалении.

Вокруг дороги тянутся зеленые поля. Они огорожены по обе стороны. Вдалеке виднеются крыши одноэтажных зданий. А я держусь по курсу во-о-он того дома. Не спускаю с него глаз. С моим везением не удивлюсь, что если моргу, то он исчезнет!

Спустя минут десять я все же подъезжаю к деревянному забору. Глушу двигатель и выбираюсь из машины. Забор невысокий. Я чуть отступаю от него и прикладываю ладонь ко лбу козырьком, чтобы разглядеть, что за ним. Высокий, в два этажа бревенчатый дом. С открытой террасой. С виду – симпатичный и дорогой.

– Эй! Есть кто-нибудь? Михаил Русланович? – кричу.

Но в ответ тишина. Оглянувшись вокруг, я ничего лучше не придумываю, как по-хозяйски войти внутрь. Подхожу к калитке, открываю ее и мышью проникаю на территорию участка. Тут полно деревьев! Цветущих белыми цветами. Что это? Яблоня или вишня? Тропинка, выложенная из брусчатки, ведет к крыльцу дома. Вдыхаю полной грудью – какой воздух! Чистота.

Цокая каблуками, я иду по дорожке, разглядывая территорию. Благоустроено и красиво. Ухоженно. А беседка в окружении деревьев, увитая плющом, и подавно выглядит сказочно. На террасе стоят кашпо с цветами и мебель из ротанга. А на заднем дворе, клянусь, я замечаю качели! Неплохо этот “внук” устроился…

Мое внимание от созерцания прекрасного отвлекает звучное рычание. Поднимаю взгляд на источник звука и… вскрикиваю. Мамочки! На меня летит огромный пес! Гавкнув так, что я в панике оглядываюсь по сторонам, засуетившись. Нахожу глазами первую попавшуюся лавочку и забираюсь на нее с ногами, сжимаясь от страха.

– Брысь! – визжу. – Уйди! Нет!

Пес с лаем подбегает ближе.

Я уже прощаюсь с жизнью. Он гигантский! Я эту породу видела в фильме в детстве. “Бетховен” кажется?! Лавочка, конечно, моя никакое не убежище. Сожрет меня, как пить дать!

Но пес, увидев, что я никуда не бегу, притормозил и подошел вплотную. Поставил передние лапы на лавку и тянется ко мне своей огромной слюнявой мордой. Нюхает. А мое сердце вот-вот разорвет от страха. Коленки трясутся, гремя костями.

– Арчи! – слышу женский голос, и мы с псом одновременно поворачиваем морды.

Тьфу ты! Я голову, а он морду.

– Не пугай девушку, – с крыльца спускается женщина в фартуке и косынке. – Не бойтесь, он не кусается, – топает ко мне немного вразвалочку.

Я с недоверием снова кошусь в сторону пса, который и не собирается отходить. Он тоже смотрит на меня. Фраза: не бойтесь, он не кусается – успокаивает слабо. Если не сожрать, то зализать до смерти, я уверена, этот зверь точно способен. Судя по тому, как активно они капают из его пасти – это не животное, а целый слюновыделительный завод!

– Иди-иди, Арчи, – подходит ближе и шлепает псину полотенцем.

Пес, облизнувшись, спрыгивает с лавки и отходит подальше.

– Спасибо, – благодарю женщину и спускаюсь ноги на дорожку. – Я думала, он меня съесть хочет.

– Он мясо предпочитает, – заявляет женщина.

Я замираю.

Это что? Такой сельский юмор? Меня сейчас так завуалировано костлявой обозвали? Смотрю на женщину непонимающе. Да что они все прицепились к моей фигуре? Не тощая я! Еще парочка таких замечаний, и у самоуверенной меня выработается как минимум один комплекс неполноценности!

Готовлю колкость в ответ. Но уколоть не успеваю. Мой поток мыслей перебивает вопрос в лоб:

– Вы к кому? – незнакомка оглядывает меня с ног до головы.

– Я к Румянцеву Михаилу Руслановичу.

Женщине лет тридцать пять, не меньше. Темные волосы собраны в косу под косынкой. Под фартуком домашнее платье. И пахнет от нее далеко не GIVENCHY. Пирожками. Вкусными такими, пышными, только из печи. А карие глаза смотрят на меня с пытливым любопытством:

– А зачем вы к нему?

– А вы кто? Хозяйка дома? Где Румянцев?

Женщина складывает руки на груди, подчеркнув свою пышную грудь. Да она вся такая – пышная! Как раз в стиле Андрея Петровича. Тут не то, что есть на что посмотреть, но и прилично мест, за которые можно подержаться.

– Меня зовут Татьяна. Можете мне сказать. Пока не хозяйка, но в скором времени… – сверкает глазами женщина. – Мы в отношениях, – поясняет.

Воу-воу-воу! А у внука и деда схожие вкусы, однако? Вот только приехала я не к дамочке, с которой он “в отношениях”, а к самому Михаилу. Поэтому упрямо гну свое, заявляя:

– Вы мне лучше скажите, где его найти.

А кто с кем и в чем – мне абсолютно по барабану.

– Так вы разминулись, – усмехается. – Он ушел не так давно. Вы вообще откуда такая… – снова этот взгляд оценивающий. – Холеная.

– Из Москвы я такая. Холеная. По важному поручению.

– Чьему поручению? – вскидывает бровь.

– Куда ушел он? Михаил?

– Так на ферму, – пожимает плечами. – Куда же еще.

– И где найти эту вашу ферму?

– По дороге пойдете, вон к тем зданиям, – машет рукой. – Там и спросите его. Авось, помогут, – разворачивается, видимо поняв, что у меня ничего не узнать, и направляется к дому. Ни до свидания, ни “может вас покормить”. А у меня желудок сводит от голодных спазмов. Но, видимо, гостеприимству тут не очень-то и научены. Придется идти искать этого неуловимого внука.

Выхожу с территории дома и направляюсь в указанном направлении. Не знаю, сколько прошла, метров шестьсот, наверное, по дорожке. Мои туфли явно не приспособлены для такого вида покрытия. Ноги натирает и становится больно идти. Я пару раз чуть не подворачиваю лодыжку, еле удержав равновесие.

Увидев мужчину, чуть ли не бегом тороплюсь к нему.

– Погодите, – перебираю мелкими шажками. – Извините. Здравствуйте.

Мужичок останавливается и дожидается, когда я до него доковыляю.

– Подскажите, где найти Михаила Руслановича?

Мужчине лет пятьдесят. С добрыми глазами. Усмехнулся.

– Мишу-то? Так здесь где-то, – разводит руками. – Работы много, вот и носится.

– А-а-а, – тяну я.

– А ты откуда такая красивая?

– Оттуда, куда могу не вернуться, если не найду вашего неуловимого Михаила Руслановича, – качаю головой. – Может, вы все же знаете, где он носится сейчас?

– А ты пройди туда вон, – махнул рукой. – К коровнику. Там сейчас убираются, коровы на выпасе. Может, там. Или молодежь подскажет, где искать.

– Спасибо.

И я иду. Или, скорее, ковыляю к тому самому коровнику – большому зданию с белыми стенами под синей крышей. И запах… божечки мои! Запах просто убийственный. Аж глаза щиплет и разъедает.

Ворота открыты нараспашку. Оттуда доносится шум и голоса. А еще смех. Преимущественно женский. У входа толпятся простые парни и девчонки примерно моего возраста. В рабочей форме, грязных рубашках и резиновых сапогах. И я такая – здрасьте! В юбке-карандаш персикового цвета, белой блузке и на каблуках. М-да.

Останавливаюсь у входа в коровник. Замираю. Мысленно уже ненавижу этого Румянцева. Врубаю на максимум режим “вежливой дурочки” и улыбаюсь:

– Здравствуйте.

Ноль внимания.

– Здравствуйте! – напрягая голосовые связки, перекрикиваю шум.

Наконец-то на меня обращают внимание.

– О-па-па, – протянул парень белобрысый. Тут же снял кепку, прочесав пятерней густую шевелюру. – Я попал в рай, – уставляется на мои ноги с глуповатой улыбкой и направляется ко мне. – Откуда такое прелестное видение?

– Мне нужен Румянцев, – говорю я, закатив глаза и тяжело вздохнув.

Черт, нет. Здесь лучше глубоко не дышать.

– Дядя Миша? – переспрашивает.

– Он самый. Где он? Я уже несколько часов пытаюсь найти его.

К нам подходят девушки.

– А ты думаешь, он будет тебя ждать? – хмыкает одна.

– Жди, если он тебе так нужен, – подхватывает вторая.

– К вечеру вернется, – скалится третья.

Змеюки из коровника переглядываются и хохочут. Я стискиваю кулаки и молчу. А та самая беспардонная “молодежь” разглядывает меня, как диковинную зверушку. Как будто перед ними не человек, а чупокабра с рогами! Все ясно, как и джентльменство с гостеприимством – чувство такта этим деревенщинам не привито.

– Ясно, – бросаю. – Спасибо за помощь, – разворачиваюсь.

– Да вы не переживайте. Он скоро появится, – прилетает мне в спину. Оборачиваюсь, второй мужчина, чуть постарше. Кивает:

– Поди не завтракал еще. Дома ждите. Там же были?

Девушки цокают на него. Будто он сказал чего лишнего. Я хватаюсь за эту информацию, как тонущий за соломинку:

– Да, оттуда. Там меня встретила не особо гостеприимная Татьяна.

– Да вы не обращайте внимания. Это она свою территорию метит. Вы девушка видная, Танюха ревнует своего Михаила. Возвращайтесь туда и ждите. Здесь вам делать нечего. Запачкаетесь еще.

Я благодарю мужчину. Развернувшись, делаю пару шагов и наступаю во что-то мягкое. Слышится противный “чмяк”. Черт!

– Твою же мать! – ругаюсь, опускаю взгляд вниз.

За спиной раздается взрыв хохота. Я нервно вытираю подошву о траву. Дизайнеру “Louis Vuitton” и в страшном сне не снилось поди, что его лодочки за тыщу баксов будут ходить по коровьему дерьму. Ужасно.

Я тороплюсь покинуть это место. Не нравится мне эта деревня! Звери и мужики тут стероидные. И бабы здесь ужасные! А потом говорят, что это у нас в столице люди высокомерные и злые.

Глава 6. Мишаня

Милена

Я возвращаюсь к дому. На это уходит прилично времени: пешком, на каблуках, со стертыми-то пятками! Солнце палит нещадно. С каждой минутой день все ближе, а на улице все жарче. Даже легкий ветерок не спасает. Голову припекает, и она начинает слегка кружиться от голода.

Я вхожу на территорию дома, дергаю верхнюю пуговицу на рубашке, расстегивая. Легкая шелковая ткань неприятно прилипла к спине. По шее побежали капельки пота. Я обмахиваю свое красное лицо ладонями, достаю из багажника остатки “Боржоми” и залпом осушаю. Пару капель оставив для того, чтобы смочить ладони и провести ими по шее и щекам.

Если так пойдет и дальше, а меня так и продолжат пинать, как футбольный мяч – я точно грохнусь в обморок. Либо сравняю это адову деревеньку с землей! Надеюсь, этот Михаил, мать его, Русланович окажется сговорчивее, милее и гостеприимнее, чем его свора односельчан.

Закидываю бутылку в машину и ныряю в уже знакомые приоткрытые ворота. Ко мне снова бежит пес. Перебирая огромными лапищами, это мохнатое чудовище задорно виляет хвостом. Но заметив меня, тормозит и возвращается к дому.

Я за ним. И каково мое удивление, когда я вижу того самого стероидного тракториста, который восседает за столом на террасе и спокойно уминает пирожки.

Вот же ж св…светлый человек!

– А вы что тут делаете?! – возмущаюсь.

– Завтракаю, – отвечает спокойно, даже не взглянув в мою сторону и продолжает активно молоть челюстями румяные пышки, запивая молоком.

От вида еды во рту появляется вязкая слюна. Под ложечкой нестерпимо сосет. А желудок настойчиво толкает на преступление, нашептывая: укради тарелку и беги! Но благо, мозг пока еще тоже функционирует. И вместо того, чтобы нестись по полям с прорвой пирожков, я складываю руки на груди и рычу:

– Где этот ваш Румянцев и что вы делаете в его доме?

– Так я его помощник, – поднимает взгляд и ухмыляется, – помогаю.

– А сам он где? – не отстаю, следя за каждым движением мужика. Замечаю, как капает молоко ему на бороду, когда он пьет. Машинально облизываю свои губы и сглатываю.

– В город уехал.

– К-как? Как в город?! Позвоните ему! Скажите, что его тут ждут! Немедленно! У меня к нему серьезный разговор. Вопрос жизни и смерти, – и чем дальше, тем больше вероятности, что моей “жизни и смерти”.

– Ну вот, как приедет, тогда и поговорите серьезно. А пока, – пожимает плечами, хватая своей лапищей загребущей новый пирожок, – придется ждать, дамочка. Все равно телефон здесь не ловит.

– Совсем никакой?

– Совсем. Никакой.

– Даже спутниковый?

– В деревне? – смотрит на меня, как на душевно больную. – Откуда в нашем селе взяться спутниковому телефону, принцесса? Это вам не ваша, – кивает, – столица.

– Ну и когда вернется этот ваш Румянцев?

– Через два дня.

– Два?!

– Дня. В городе много дел, знаете ли, – отвечает так, будто издевается, и глядя мне в глаза, вгрызается зубами в румяный бок пирожка. У-у-у, он еще и с капустой.

– С ума сойти! – восклицаю, вцепляясь пальцами в волосы.

Пес гавкает. Даже в этом лае больше сочувствия, чем во взгляде мужлана тракториста! Снова смотрю на тянущиеся за деревянным забором поля. На стол с пирожками. И кувшин с молоком. На сурового бородача с издевающимся взглядом и…

Нет, не умереть мне своей смертью. Два дня! И что мне делать эти дни здесь? Да еще и без связи! Как только вернусь в город – поколочу своего генерального. А потом куплю абонемент к психологу. На год!

– Ладно, – потираю переносицу, – в этом вашем задрюпинске есть гостиница?

– Нет.

– Хостел?

– Это что еще за зверь такой?

– Ну хотя бы постоялый двор! – рычу, стиснув зубы.

Тракторист отрицательно машет головой.

– Но мне нужно где-то остановиться! – не выдержав, вскрикиваю и развожу руками. – Я вонючая, потная, грязная, уставшая, провела в машине сутки! Меня сожрали комары, я стерла ноги в этих дурацких туфлях, и у меня болит все!

– Соглашусь, – кивает. – Туфли и правда дурацкие.

– Э-э, да вы… вы… чурбан неотесанный! Дикарь!

– А вот от переходов на личности советую воздержаться. Со мной надо дружить, принцесса, а то рискуешь еще два дня ночевать в своем красном “тапочке”. До возвращения Румянцева.

– А-р-р-р! – топаю ногой, пошатнувшись, теряю равновесие и чуть не падаю на задницу. Вовремя хватаюсь за перила веранды. Эта невоспитанная верзила вздыхает и закатывает глаза. Откладывает недоеденный пирог и поднимается на ноги, бросая:

– Что за бабы! Сначала одна настроение испортила, потом вторая позавтракать нормально не дала. От вас одни проблемы.

– Вы уже съели полтарелки, – бурчу. – Хватит с вас.

– Пошли давай, – обходит меня стороной и спускается по ступенькам мужик.

– Куда?

– Номер тебе твой покажу. Люкс. Перекантуешься, пока хозяин не вернется.

Дважды звать меня не надо. Устав до того, что согласна даже на палатку со спальником, разбитую где-нибудь в полях! Я под шумок стаскиваю с тарелки пирожок и, вгрызаясь зубами в еще теплое тесто, резво перебираю ногами следом за дикарем.

Активно работая челюстями, бубню с набитым ртом:

– А вас, жначит, Мишаня жовут?

Дикарь оглядывается:

– Вроде цаца городская, воспитанная. А с набитым ртом болтаешь.

Я дую губы. Запихиваю остатки пирожка с капустой в рот. Проглатываю и только тогда повторяю свой вопрос:

– Вы не ответили. Вас Миша зовут?

– Допустим. Откуда знаешь?

– Мальчишки вчера сказали, что если за трактором, то это к Мишане.

– Верно сказали.

Дикарь прибавляет шаг, огибая дом.

Я за ним. Уже почти бегу.

– А вы точно меня не дурите? – прищуриваюсь, вглядываясь в фигуру на две головы выше меня, широко шагающую прямо передо мной.

Эта мысль еще по пути обратно к дому, въелась в мой мозг и не давала покоя. Миша – Мишаня – Михаил? Совпадение? Чертовски странное, надо сказать. Конечно, на щупленького, низенького, сухенького Андрея Петровича этот дикарь был совсем не похож. Один исполинский рост чего стоил! Да и с такими диковатыми замашками – наследничек выйдет фиговый. Но чем черт не шутит. Гены вещь такая. Могут и чудить.

– И в чем же, принцесса?

– Перестаньте меня так называть! Может, вы и есть Румянцев? А врете мне из вредности. Почему иначе вас зовут, как его? Или у вас тут полсела Михаилов?

Дикарь низко и грозно хохочет. Аж деревья в лесу дрожат! Его мое предположение явно развеселило. И вместо того, чтобы ответить, тракторист мужлан опять язвит, заявляя:

– Ага, а другая половина: Иваны. А бабы у нас поголовно Машки, Таньки и Настеньки. А тебя-то как зовут? Золушка?

– Милена я.

– Как-как? – притормаживает Мишаня, оглядываясь. – Милана?

– Ми-ле-на!

– А-а-а, – улыбается, – Милка, значит. Ясен красен, какое у тебя еще могло бы быть имя. На Настеньку ты слабо тянешь. Без обид.

– Я не Милка! – надуваю губы как раз от той самой обиды. – Милка – это вон, – киваю, – корова у вас на лугу. А меня зовут Ми-ле-на! Очень, между прочим, красиво!

– Ну да, – пожимает плечами этот невыносимой мужчина, – я так и сказал.

Мы пересекаем огромную территорию за домом. Брусчатка тут заканчивается и я, психанув, стягиваю туфли, топая дальше босиком. Благо, под ногами и везде вокруг зеленый газончик. Явно заботливо подстриженный газонокосилкой. Куда ни плюнь – цветущие деревья. По левую руку возвышается небольшой деревянный домик. Чем-то похожий на летний. А по правую виднеется огород. В сторону него-то мы и сворачиваем.

– Миша, а вы уверены… – начинаю и захлопываю рот, получив взглядом выстрел в голову. – Поняла, молчу.

Пересекая бесчисленное количество грядок, мы огибаем кусты малины, о которые я умудряюсь расцарапать себе ноги, и… прямо перед нами неожиданно вырастает второй домик. Больше смахивающий на сарай для лопат. Пожалуй, самый ужасный на всей территории участка. Слегка покосившийся от времени. Ветхий, серый, с огромными дырами в стенах. Но весь ужас заключается в том, что мой “спутник” прямо перед этим сараем и останавливается, хватаясь за ручку хлипенькой деревянной двери:

– Пришли.

– Куда? – хлопаю я ресницами.

– Куда-куда. К твоему номеру со всеми удобствами, – распахивает дверь. Она открывается с таким жалобным скрипом, что я совсем была бы не удивлена, отвались она с петель.

Я делаю шаг, заглядывая внутри и тут же с ужасом отскакиваю назад.

– Вы же не серьезно, да?! Здесь хранятся садовые инструменты!

Дикарь заглядывает внутри и задумчиво хмыкает:

– И правда.

Я выдыхаю, а это мужлан передергивает плечами, заявляя:

– Не страшно. Щас подвинем.

– Э-э-э! А спать я буду где? На прогнившем полу?

– Обижаешь, принцесса. Принесу тебе раскладушку. У хозяина в гараже есть. Старенькая. Запасная.

– Старенькая? Запасная? Нет! Категорически нет. Я не могу здесь оставаться! Да этот сарай держится на честном слове! Это опасно для жизни. А дыры? Вы видели, какие в стенах дыры? Если меня мыши унесут? А даже если не мыши, то комары точно сожрут! Я не могу здесь спать. Это полная антисанитария!

– Ну, не можешь так не можешь, чего вопить-то так? – закрывает дверь дикарь. – Тогда можешь возвращаться в своей кабриолет. Там-то без крыши над головой, разумеется, приятней будет ночевать, – заявляет и… уходит.

Просто уходит!

Я в полном офигении провожаю широкую спину взглядом. Бегаю глазами с сарая на мужчину и обратно. Кусаю губы, переминаясь с ноги на ногу. А какие у меня, собственно, варианты? Вернуться в столицу и потерять работу? Отправиться через месиво, рискуя опять застрять? Ситуация – труба! А тракторист Мишаня все дальше и дальше…

Быстрее, чем соображаю, что несу, кричу:

– Ладно, черт! Хорошо. Я согласна. Пойдет мне ваш… сарай.

Дикарь останавливается и, заложив руки в карманы своих военных штанов, медленно оборачивается. Смотрит так, словно совсем от меня такого не ожидал. Переспрашивает:

– Согласна?

– Да, – бурчу. – Согласна. Можно мне эту, раскладушку вашу запасную. И где здесь ванная? – спрашиваю и добавляю уже тише: – Она совсем бы мне сейчас не помешала.

От ответной улыбки, что растекается по губам мужчины, мне по-настоящему становится жутко…

Глава 7. Этот день я так и не пережила

Милена

– Нет, вы точно издеваетесь, – округляю в ужасе глаза. – Это не ванная!

– Тонко подмечено, – довольный собой, перекатывает в зубах соломинку Мишаня. – Это душ. Новехонький. Только месяц, как построил. Нравится?

– Но он летний!

– Так, а на дворе что? Зима, что ли?

– Холодный! На улице, за шторкой!

– Бочку видишь? – тычет пальцем в огромную черную бочку дикарь. – На такой жаре вода там уже закипела, принцесса.

– Я не могу мыться в кипятке!

– А грязная ходить можешь?

Я пыхчу, мысленно заковыристо выругиваясь. Таращусь во все глаза на небольшую кабинку, с трех сторон обшитую профлистом, а с одной просто прикрытую развевающейся на ветру нелепой белой шторкой с синими дельфинами. Внутри деревянные дощечки, коврик все с теми же дельфинами и несуразная полочка (читай прибитый брусок), с одиноко стоящем на ней дешевеньким мужским шампунем и хозяйственным мылом. Все.

Бред какой-то! Да кто в двадцать первом веке так живет? Еще скажите, что туалет тут – дырка в полу, а задницу подтирают лопухом!

– Шторка ходуном ходит, – жалуюсь я. – Как здесь можно мыться? А если кто-то будет подглядывать?

– За тобой? – выгибается дугой густая бровь.

Дикарь проходит скептическим взглядом вдоль моего тела и отмахивается:

– Не переживай, Милка, тебе это не грозит.

Да, блин! Этот мужлан вообще слышал о таком, как такт? Я девочка. Мне нельзя говорить такие грубые вещи! Что у этих деревенщин не так с мозгами и мировосприятием?

– И вы тоже здесь моетесь?

– А как же. Шампунь видишь? Мой.

– Я уверена, что у Михаила Руслановича в доме есть человеческая ванная. Я смирилась с сараем, но принимать душ на улице – отказываюсь. Это прошлый век!

– Дело твое, – и не думает спорить этот мужлан. – Принимать – не принимать, тебе решать. Если надумаешь, вот, – вешает мне на шею огромное махровое полотенце Мишаня, – чистое. А я пошел.

– Куда? Стойте!

– У меня, в отличие от тебя, много работы. Некогда мне прохлаждаться.

У меня вообще-то тоже. Работа! Хочется крикнуть ему в спину. Но я, упрямо поджимая губы, захожу в эту продуваемую всеми ветрами кабину. Резко дергаю шторку. Та со звоном колец по рейке задвигается. С каждым порывом ветра ткань парусит, открывая на всеобщее обозрение все потенциально голые прелести. И мысль, что деревенские мужики тощих не любят – вот совсем не успокаивает!

Я мнусь. Обняв руками плечи, смотрю на вентили. На полки. И на бочку с водой над головой. Так ли сильно я хочу помыться? С очередным порывом ветра понимаю, что нет. Когда вижу, как прямо у забора, который к этому душу располагается опасно близко, проходит компания из трех парней, я вылетаю из кабинки, как ужаленная. К черту все! Обойдусь влажными салфетками и сухим шампунем. А в душ прокрадусь ночью. Да! Когда все село будет тихо, мирно сладко спать.

В сарае меня уже ждет расчищенный от хозинвентаря пяточок, сложенная старенькая раскладушка и сваленное горой постельное белье с матрасом и подушкой. Я бы сказала, надо же, какая забота! Но ни фига подобного. У их “Бетховена” будка лучше и комфортабельней, чем у меня сарай.

Так, что мы имеем?

Упираю руки в бока и судорожно вздыхаю. Оглядываюсь. В правом углу примостились лопаты с граблями. Пара алюминиевых ведер и одна здоровенная паутина, по которой перебирая лапами карабкается размером с собаку паук. Мерзость! В левом – моя пятизвездочная койка. Неужели я правда буду здесь спать? Сумасшедшая!

По правде говоря, все это больше похоже на какое-то реалити-шоу. Может, это розыгрыш? И нет никакой болезни у моего дорогого начальства? Просто Румянцев решил надо мной так пошутить? Может, здесь где-нибудь спрятана скрытая камера? Куда улыбаться?

Еще раз обхожу дозором сараюшку. Ну вот серьезно! Это ведь совсем не смешно! Вот совсем! Подхожу к стене, просовываю палец в щель. Тут слон пролетит, не то что комар! Но делать нечего. Выбора-то у меня и нет. Загнали в тупик. И Андрей Петрович. И этот дикарь. Что б ему там в городе страшно икалось все эти два дня!

Кстати! Раскладушка. Ее бы попробовать разложить. Я это видела только по телевизору в советских фильмах. На деле же ни разу с ними не сталкивалась. Да и не думала, что придется. Моя дорогущая двухметровая кровать в особняке родителей сейчас кажется недостижимой мечтой…

Подхожу к этому зверю. Я же девочка не глупая, с руками и головой: должна сообразить, как справиться, да?

Раскладушка сложена пополам. Раздвигаю. Выпрямляю ножки. Она упорно не хочет принимать правильное положение. Стоит буквой “V”, словно издеваясь. А еще вот эта часть, под голову которая, должна регулироваться… Ага, вот этим крючком! Осталось ее разогнуть.

Мыкаясь, пыхтя и матерясь, раза с пятого у меня получается совладать с чудом инженерной мысли. Ставлю ее на пол и сажусь, охнув, тут же проваливаюсь в растянутом полотне до самого пола под звучный скрип пружин.

– Ар-р-р!

Нет, ну что за издевательство?

С психу бью кулаком по раскладушке. В лицо ударяет столб пыли. В носу щеко-о-о… Апчхи!

Проклятье!

Сжав пальцы в кулачки, зажмуриваюсь. Мне точно нужна будет реабилитация для восстановления нервных клеток. Отпуск. На Бали. Полностью оплачиваемый компанией! Идеально. Как только найду связь, сразу сообщу о своем решении Андрею Петровичу, и пусть только попробует увильнуть!

Воодушевленная такой перспективой, поднимаю с пола матрас, разворачиваю его, уложив на горе-раскладушку. Стелю постельное, сверху кидаю подушку.

– Ву-а-ля! – щелкаю пальцами.

Выглядит все не так уж и плохо. Во всяком случае приятней, чем заднее сиденье кабриолета.

Теперь нужно притащить чемодан. Что собственно и делаю, также босиком. Надеть эти чертовы туфли я не решаюсь, пятки все еще дерет от боли.

Шлепаю босыми ногами по траве, игнорируя дорожку. Мягко, приятно, слегка щекочет ступни. Дохожу до ворот – пес за мной по пятам. Снимаю сигналку с машины. На всякий случай пробую закрыть крышу. Нет. Она слегка приподнялась и “уселась” обратно. Если пойдет дождь это будет полный звездец. Кожаная обивка салона будет кощунственным образом испорчена.

Открываю багажник и достаю свой чемодан. Выдвигаю ручку, тащу за собой, снова поставив машину на сигналку. И если я думала, что сегодня меня уже ничего не удивит, то я глубоко ошибалась. Очень глубоко!

Откинула крышку чемодана, и… мои брови поползли на лоб. Была бы возможность, они бы и на затылок пробрались. Рот открылся и закрылся в немом возмущении. А пальцы… выдернули из вороха цветастых вещей бюст от купальника. Что за на…бор?!

Пара легких платьев, несколько топов, юбка, одни суперкороткие шорты и, о боже, даже шляпа! Это что такое? Это куда же меня мама собрала? На самом дне откапываю пару босоножек и балетки. Ну, вот балетки еще помогут, если в них стоптать пяточки, будут как шлепки. Ни шампуней, ни мыла, ни кроссовок и спортивного костюма. Родительница меня собрала на курорт, а не на фермерское хозяйство. Трындец!

Приземляюсь от отчаяния на раскладушку и проваливаюсь снова. На этот раз удар копчиком об пол мне не грозит, благодаря матрасу. Зато взметнувшаяся ввверх пыль снова бьет по рецепторам…

Апчхи, мать его!

Разочаровавшись в этом дне окончательно и все еще с пустым желудком, плетусь по траве к дому. Услышав шум на террасе, тороплюсь к ней. Неужели уже вернулся дикарь?

Но, к моему удивлению, на там хозяйничала Татьяна. Гром-баба.

– Чего надо? – хмурится, увидев меня.

– Там так пыльно, что у меня аллергия обострится, – выдаю я с возмущением. – Можно что-нибудь с этим сделать? – внутри все подкипает.

– Так вон, – машет в угол террасы. – Веник и совок в помощь. У нас тут не “все включено”. Будьте добры, сами себя обслуживать, гражданочка, – фыркнула и снова принялась за уборку.

Подхожу взять инвентарь для уборки. И останавливаюсь у стола.

– Что еще? – нетерпеливо интересуется Татьяна.

– Я, конечно, понимаю, что свалилась как снег на голову. Но есть хочется, честно. Я заплачу, – сразу же обещаю.

А потом выставлю счет! Начальству!

– Ладно, – вздыхает. – Садись. Сейчас принесу суп с гренками. А то худая, аж смотреть на тебя больно, – и уходит в дом.

Я блаженно улыбаюсь, представляя, как питательное тепло попадет в изголодавшейся желудок.

Через двадцать минут я, сытая и почти довольная, возвращаюсь в свой «пятизвездочный» сарай. И что мне предстоит? Снять паутину по углам и подмести грязь. Что я и делаю, но предварительно свернув постель в рулон, чтобы не запылилась.

В итоге поднимаю столб пыли такой, что ничего не видно. Глаза слезятся, нос течет, песок на зубах скрипит.

– Да е-мое!

Я выбегаю на улицу и пытаюсь отдышаться. Чихаю-чихаю, сгибаясь пополам. А рядом пес, который смотрит на меня, скулит и чешет лапой нос, видимо, тоже вдохнув пыли.

До слуха доносится женский смех.

– Совсем белоручка? – подходит Татьяна ближе. – Веник-то нужно было смочить. И пыли бы такой не было, – качает головой и смотрит на меня так, будто я глупый ребенок. – Городская, – звучит с пренебрежением.

– Спасибо, что сказали, – натягиваю улыбку. – Вовремя.

– Да я думала, ты в курсе, – хмыкает. – Все, я ушла. Остаешься одна. Не убейся ненароком, – усмехается и, развернувшись, зашагала по тропинке.

Так и хочется состроить гримасу. Но я девочка не маленькая, ерундой не страдаю. Хотя нет, вру. Язык я ее спине все-таки показываю.

В итоге, чтобы отвлечься, нахожу старый таз. С помощью душа набираю в него воды и дочиста вымываю дощатый пол в сарае. Сметаю всю паутину и выгоняю всю живность от мух до пауков. Нахожу старый цветастый коврик, выбив, бросаю под ноги у раскладушки. Утоптавшись до потери пульса, замираю посреди своего «номера». Все! И босиком ходить не страшно, и спать можно. Почти уютно.

Провожу тыльной стороной ладони по лбу. Оставляю грязный след. Блин! Оглядываю себя с ног до головы. М-да, теперь не то что душ принимать надо, а сразу замачиваться! В чистящем средстве желательно. Я не была в душе больше суток. От меня несет за версту. И отнюдь не цветочными нотками моего любимого парфюма.

Выглядываю на улицу. Начинает смеркаться. Я уже более решительно кошусь в сторону душа. Нужно переступить через себя и помыться. А еще не помешает постирать юбку с блузкой, но это уже второй вопрос.

Не медля, чтобы не успеть передумать, хватаю с раскладушки полотенце, которое сунул мне Мишаня, и бегу в душ. Вода, которую набирала для мытья полов, оказалась очень теплой. Надеюсь, что и в бочке она не успела остыть.

Захожу в кабинку. Зашториваю шторку. Прислушиваюсь. Ни голосов, ни шагов чужих не слышно. Одни сверчки стрекочут. Да “дельфины” шелестят, паруся на ветру.

Стягиваю юбку, вжикнув молнией. Снимаю блузку. Еще раз прислушиваюсь. Только убедившись, что ничего не изменилось, снимаю лифчик. Вешаю все на крючки, приделанные к стене. Остаюсь в трусиках. Тоненьких таких, дорогих, кружевных. Классных! Цепляю пальцами резинки, но, в последний момент передумав – оставляю их на себе. Мало ли…

Включаю воду. Щупаю рукой. Теплая, просто сказка! Забираюсь под нее и замираю на пару секунд, кусая губы. Мычу – это просто блаженство! Глаза пощипывает. Хочется расплакаться от усталости и опустошения. Эта чертова деревня за день высосала из меня все силы!

Всхлипываю, но тут же беру себя в руки. Минуя пожмяканую старую мочалку, беру брусок мыла, начинаю намыливать себя. Педантично, не пропуская ни одного участка пыльного тела. Даже не хочу думать, в каком состоянии окажется моя кожа от этого куска щелочи. У меня все равно с собой ни масочек, ни кремов – ни-че-го.

Выключаю воду. Вспениваю побольше пены и тру руками плечи. Мочалочку бы мою сюда. Натуральную. А еще пару капель ароматического масла. Для кожи. И скрабик. Скрабик бы тоже не помешал!

Замечтавшись, не сразу замечаю, как в мысли врывается что-то жужжащее. Настырно и громко жужжащее. Замираю с мыльными руками на шее. Не дышу. Боюсь шевельнуться. Что-то летает по кабинке. Мамочки…

Уйди! Пожалуйста, уйди!

Стою, умирая от страха. Жужжание прекращается. Я только успеваю выдохнуть и порадоваться, понадеявшись, что чудовище “вылетело”, как прямо над ухом раздается новое звонкое “бз-з-з”.

Черт, черт, черт!

Мое сердце ухает в пятки. Изо рта вылетает громкий крик. Я начинаю, как обезумевшая мельница, махать руками. Мохнатое черно-желтое чудовище, пару раз ударившись о стену, отлетает и со всей дури врезается в мою попу.

Я взвизгиваю и подпрыгиваю. Отскакиваю, поскальзываюсь на мыльной дощечке. Хватаюсь за шторку в попытке удержаться на ногах. Но сдергиваю ее с петель и, запнувшись, вылетаю из кабинки с оглушительным на все село:

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Спасите-е-е!

Тут же врезаюсь во что-то твердое, больно ударившись носом.

– Ой, мамочки!

Отлетаю от преграды, потеряв равновесие. Зажмуриваюсь. Уже готовлюсь распластаться голая на траве, но зависаю в воздухе. Почувствовав на своем теле горячие, огромные, чужие руки. Сама судорожно цепляюсь онемевшими пальцами за какую-то ткань.

Следует секундная заминка.

Волоски на руках встают дыбом с холодным порывом вечернего ветра. С ним же в мои легкие врывается чужой, очень яркий и насыщенный мужской аромат. Далекие, еле уловимые нотки парфюма. А может, это гель для душа или вообще просто шампунь. И мужской такой, дикий, первобытный, тестостероновый… запах.

– Принцесса, – над моей макушкой хрипло звучит знакомый голос.

Я чувствую, как под моей ладошкой вздымается огромная мужская грудь. Открываю один глаз. Затем второй. Чуть задираю нос. Передо мной он. Огромный, дикий, бородатый. И так смотрит, что сердце снова проваливается в желудок. С губ срывается новый истошный визг:

– А-а-а-а!!!

Я отскакиваю от мужика, признав в нем дикаря! Одной рукой прикрываю грудь, второй там… Боже! Белье же практически просвечивает. Какой ужас! Он же видел меня голой. Видел же?

– Ты…! Вы…! – пытаюсь собраться и возмутиться, но язык не слушается, а мозг не соображает от накатившей паники. Пульс опасно частит, а колени подкашиваются. Щеки горят. Я жмусь, как котенок к стенке.

– Тихо. Успокойся, – делает ко мне шаг Мишаня.

– Стойте там! – выставляю одну руку вперед.

Тут же замечаю, как взгляд дикаря съезжает на мою голую мыльную грудь.

Прикрываюсь снова, глухо рыкнув:

– Не смотрите! И не подходите!

– Стою, – поднимает свои огромные ручищи вверх, в примирительном жесте. – Спокойно.

Я хватаю ртом воздух. И вот эти вот волосатые лапы были только что на моем теле? Прижимали и обнимали? Какой ужас! Как это было не… приятно!

– Что случилось?

– Я… – киваю в сторону душевой. – Там что-то летало. И я… ну…

Да что со мной такое? Двух слов связать не могу. И в горле страшно пересохло. А этот стоит и рассматривает меня. Нагло рассматривает. С вызовом!

– Отвернитесь!

– Зачем? – глумится, улыбку прячет.

– Я зайду в сарай, чтобы одеться.

– Не пойдет. Тебе нужно в душ.

– Нет!

– Да. Ты вся в пене. Вон и меня испачкала, – показывает на намокшую футболку, где четко отпечатались два мокрых круга чуть ниже его груди. Это я своей грудью в него влетела? Позорище, Серебрякова!

– Тогда вообще уйдите, – прошу, а сама пячусь к сараю задом.

– А если не уйду? – он уже откровенно посмеивается.

– Я буду кричать.

– Тебя никто не услышит.

– Я умею громко кричать!

– Принцесса, ты в тайге. А до ближайшего дома – два километра через лес. Сомневаюсь, что ты умеешь делать это настолько громко.

– Я… вы…

– Ты, я?

– Вы маньяк?!

– Возможно. Только на будущее – нужно этим вопросом задаваться до того, как остаешься на ночлег в чужом доме в глубокой глуши, – оскалившись, нравоучительно выдает маньяк Мишаня и наступает.

Я делаю еще один шаг назад. Становится уже совсем не смешно, а дико страшно! Поджилки трясутся. Он ведь прав. Я одна: хрупкая, слабенькая, беззащитная. И этого мужлана я совсем не знаю. По спине прокатывается холодок. Обесчестить ему меня, как не фиг петь!

– Вы не… – договорить не успеваю.

Пятка со всей дури больно врезается во что-то. Я запинаюсь. Вскрикиваю и лечу на пол. Звучно падаю на спину, отбивая себе, кажется, абсолютно все! И перед тем, как закрыть глаза от прострелившей боли в многострадальном копчике, в голове проскакивает мысль: этот день я так и не пережила. Но я пыталась. Честно!

Глава 8. Куда тебе к скотине?

Милена

Официально – эта ночь самая худшая в моей жизни. Самая-самая! Мало того, что очнулась я, как в коконе, думая, что случился паралич. Ни рук, ни ног я не чувствовала – все тело затекло. Так еще и секундная паника накрыла с головой.

Я попыталась вспомнить, что было вчера после моего позорного падения. Спустя пару минут мозгового штурма, поняла, что бесполезно. Ничего не помню! А уже после пришло осознание, что я лежу в этой гребаной раскладушке, которая обволокла меня, как кокон будущую бабочку. А я сейчас, по ощущениям, гусеница, которую перемололи в труху.

Выдохнула чуть-чуть с облегчением и расслабилась, хлопая глазами, пялясь в потолок. Вернее, в три доски, после которых свод крыши. Вокруг птички поют, насекомые жужжат, пес гавкает. Тот самый, наверное. Не запомнила, как его зовут. А еще у меня жутко чешется нога, где-то у самых пальчиков. Меня кто-то ночью пытался съесть.

Интересно, сколько времени?

Приподняв голову, вытягиваю руку с часами на запястье и пытаюсь разглядеть циферки. До слуха доносится мычание и кукареканье. Господи! Тут вообще когда-нибудь спят?

Часы показывают шесть утра. Шесть? Мама дорогая! Я даже на работу в такую рань никогда не вставала! М-м-м!

То, что у меня за день не задергался глаз, это огромный прогресс. Но чем дальше, тем веселее. Нужно срочно узнать, где тут ловит сеть. Позвонить начальству и выдать все, что я о нем думаю. В красках и эпитетах.

С протяжным стоном и болью в крестце я сажусь. Потом перекидываю ноги с помощью рук, так как те совершенно не хотят гнуться. Встаю на коврик. Он приятно холодит ступни. Оглядываю себя и только сейчас понимаю, что я все также в одних трусиках. Мое сердце в панике подпрыгивает в груди и с разбегу ударяется о ребра…

Шмяк!

Это что же значит? Дикарь мог меня и облапать, и рассмотреть, пока я валялась в отключке? Безвольная кукла – идеальная жертва… Нет, нельзя думать об этом. Буду верить в порядочность людей. Особенно когда в их руках беспомощная девушка без сознания. В огромных таких, волосатых, но горячих руках!

Тряхнув головой, отгоняю жуткие картинки. Поднимаюсь на ноги, все так же кряхтя и постанывая. Открываю чемодан. Нужно одеться во что-то более удобное по местным меркам. Если это возможно с таким набором вещей.

Достаю шорты. Отметаю. Очень короткие. Топы – тоже не то, что нужно. Юбкам тут не место. Тем более моим – в пол. А вот сарафан… Беленький, воздушный, красивый, любимый. И длина прекрасная, чуть выше колен. Да. На нем и останавливаю свой выбор. А вот с обувью все совсем печально. Приходиться достать балетки. Если стоптать пятку – пойдут.

Захлопываю крышку чемодана и быстро одеваюсь. Волосы заплетаю в косу. Жаль, что вчера я так и не успела помыть голову, но пока я больше не готова залезать в этот злосчастный душ. Хватило мне позора.

Из сарая выхожу уже в половине седьмого. Открыв скрипучую дверь, потягиваюсь, ощущая каждую мышцу в своем теле. Улыбаюсь солнышку. Вдыхаю полной грудью. А воздух тут все-таки хороший. Чистый!

– Гав, – вздрагиваю.

Распахиваю глаза. Передо мной стоит пес и виляет хвостом.

– Ну, привет, мохнатый.

“Бетховен” подходит ко мне, подставляя морду под ладонь. Глажу. Шерсть такая мягкая, приятная. А ушки какие! Так и хочется его потрепать…

Чуть приласкав слюнявого добряка, я прохожу к душу. Нужно умыться и забрать свои вещи. Открываю теплую воду и ополаскиваю лицо. Нахожу какой-то давно забытый тюбик старой зубной пасты. Выдавливаю полоску на палец. Лучше, чем ничего. Наскоро умывшись, забираю влажную юбку, блузку и лифчик. Складываю все в сарае на крышку чемодана. Желудок жалобно урчит, намекая, что кушать один раз в день для него катастрофически мало.

Я выхожу снова на улицу и направляюсь к дому. За мной собака. По пятам. А когда выруливаю из-за угла, взгляд цепляется за широкую мужскую фигуру, стремительно приближающуюся к калитке. Куда это он?

– Эй! – окликаю дикаря. – Миша!

Он даже не обернулся.

Деревенский мужлан все в тех же штанах и футболке военной раскраски. Верхняя часть одежды уж очень облепляет его мощную фигуру, подчеркивая развитые мышцы не только спины, но и рук. А штаны так и вовсе… Глазами цепляюсь за мужскую задницу.

Господи, Милена! Это дикость этих мест на тебя так действует? Или свежий воздух отравляет мозг?

Тряхнув головой, я заторопилась за мужчиной следом.

– Подождите! – кричу и хлопаю калиткой.

Дикарь и не думает останавливаться.

Я догоняю его и равняюсь, пытаясь подстроиться под шаг. Начинаю разговор с дружелюбного:

– Доброе утро.

– И тебе того же, – отвечает этот мужлан коротко, даже не глянув в мою сторону.

– Как спалось?

– Как всегда.

– М-м, – тяну. – А вы куда?

– На ферму.

– И чем вы там обычно занимаетесь? – глупо звучит. Согласна. Но за что-то же надо зацепиться. А дикарь все прибавляет шаг, как будто силясь от меня просто-напросто сбежать. Снова отрезает своим резким:

– Работаю.

– Ясно. Миша, а сколько вам лет?

– Для тебя – много.

– Да я вообще-то не поэтому… – тараторю, краснея, – а впрочем, неважно. Можно вопрос?

– Нет.

– И все-таки я спрошу. Давно вы на Михаила Руслановича работаете?

– Давно.

– Какой он человек?

– С тараканами.

– Злой?

– Временами.

– Строгий?

– Ага.

– Вы не сильно разговорчивый, смотрю, – бурчу.

– Зато из тебя так и прет. Помолчи, а? Ты много болтаешь, Милка. Шум создаешь лишний. А я не люблю, когда у меня в ушах жужжит, – зыркает на меня.

Я, насупившись, затыкаюсь.

Вот что за человек? Я к нему всей душой, а он? Мужлан деревенский!

– Ладно, – бубню. – Молчу.

Мне бы следовало развернуться и пойти обратно, охранять свою раскладушку в сарае. Но я упертая. Не сдаюсь и продолжаю следовать за ним, чуть ли не бегом. Один шаг Мишани – два моих. Запыхавшись, прошу:

– Миша, а возьмите меня с собой?

– Не положено.

– Почему?

– Ты в зеркало давно смотрелась? Чистенькая, холеная, городская. Куда тебе к скотине?

– Я быстро учусь.

Дикарь хмыкает, но ничего не отвечает.

Мы добираемся до фермы. Мужчины, попадающиеся нам навстречу, здороваются и жмут Мишане руку. Он с людьми достаточно приветлив, но строг. Хмурится часто. Что-то объясняет, и его слушают. Его фигура здесь явно в почете.

Женщины же…

А вот это забавней. Мише они строят глазки и посылают плотоядные улыбочки – наш парень явно первый на деревне! А в мою сторону совершенно неприветливо и насмешливо зыркают. Да уж, подружку найти мне тут точно не светит.

Я следую за мужчиной тенью: молча, тихо, стараясь не отсвечивать. Но когда дикарь огибает коровник, не выдерживаю и спрашиваю:

– И куда мы сейчас?

Мишаня, словно забыв про мое существование, бросает удивленный взгляд через плечо:

– Ты еще здесь?

– Мхм.

– Куда ты, я не знаю, а мне вот сюда.

Мы заходим в очередное здание с белыми стенами. К тому, что здесь везде стоит убойный запах, я уже начинаю привыкать. Но в этом здании слышится еще и визг с хрюканьем.

– Это что? – уставляюсь на живность, выглядывая за забор.

– Свиньи, – звучит очевидное.

– А я думала, что они розовые и лысые! – иду по пятам за дикарем. – А они вон какие… большие и волосатые. В мультиках они другие.

В ответ Миша лишь усмехается. А вот живность действительно заставляет оторопеть. Огромные животные! Я никогда вживую не видела столько свинюшек! Все ходят по своим загончикам вразвалочку. Грязные, толстые, смешные и хрюкающие.

– Какие у них пятаки! – улыбаюсь. – Миша, а маленькие есть?

– Вон там, – показывает на отдельный загон.

Я бросаю взгляд, там топчется несколько женщин. В одной из них я узнаю Татьяну. Она зло зыркает в мою сторону, оценивая с ног до головы, и тут же улыбается дикарю.

Мы подходим ближе, девушки с Мишаней начинают о чем-то щебетать. Мне не до них. Я, увлеченная, как маленький ребенок, стою и улыбаюсь, как дурочка, вцепившись пальцами в прутья загона. Я в зоопарке последний раз была лет в семь! А тут сразу так много таких милых поросят. У них еще и кормежка. Что-то кашеобразное выкладывают в кормушку, и розовые бочонки с визгом кидаются к корыту. Забавно чавкая и похрюкивая.

Смешок непроизвольно слетает с моих губ.

Когда я краем уха улавливаю голосом Мишани:

– … да, сейчас пойду, посмотрю, – оборачиваюсь, чтобы не потерять своего провожатого из виду. И натыкаюсь на внимательный темно-карий взгляд, наблюдающий за мной из-под хмурых бровей. И глаза эти смотрят так недобро и зло, что уголки моих губ сами собой опадают. Улыбка стирается с губ.

Миша кивает мне, я отлипаю от загона и плетусь за ним дальше.

Ему что-то говорят про выгульное место для поросят. Туда мы и подходим. Это небольшой загончик с дощатым полом, под навесом, и тут уже гуляет группа пятаков.

Женщина заходит внутрь, налить воды в поилку.

– А можно погладить их? – спрашиваю, особо не питая надежд.

Но она кивает. Улыбается вполне дружелюбно, махнув мне головой. Я захожу. Касаюсь маленьких розовых бочонков. Смеюсь. Они лезут на перебой под руку. Погладиться. Подставляют бока со своими “хрю-хрю-хрю”. Этим ребятам явно нравится, когда им чешут спинку!

В какой-то момент их становится так много на меня одну, что мелкие буквально облепляют со всех сторон. Я делаю шаг назад, чтобы выбраться из кучи, но…

Тут случается новое позорное фиаско.

Кто-то резвый попадает мне под ноги, и я спотыкаюсь. Вскрикнув от испуга, взмахиваю руками и снова падаю. Ударяюсь многострадальным копчиком, поднимая фонтан брызг и поросячий визг. Гадство!

Морщусь, понимая, что приземлилась задницей в ту самую поилку. По моему лицу стекает вода. Коса и платье промокли насквозь. Ругаюсь и стряхиваю капли с рук, поднимаю взгляд…

На меня уставилось с десяток пар глаз. Но самое ужасное, что эти деревенщины откровенно ржут! И свиньи. Свиньи, кажется, тоже ржут надо мной.

Глава 9. А фурия – это человек?

Милена

– Милка, стой!

– Ненавижу вашу деревню. И люди у вас здесь злые!

Ковыляю, прихрамывая, в сторону дома Румянцева и “родной” сарайки. Изнутри разрывает от обиды и злости.

Ни одна сволочь не помогла! Сама из этого идиотского корыта выбиралась, промочив то, что не промокло сразу. В грязи еще уляпалась по самые уши. Никто руку помощи не подал! Даже Мишаня стоял в стороне и посмеивался.

Чурбан. Дикарь. Бревно бесчувственное. Буратино хренов!

Губы дрожат, я их поджимаю, чтобы не дать волю слезам. Широкая ладонь хватает меня за локоть. Я дергаюсь, вырывая руку. Делаю неловкое движение – боль в копчике простреливает такая, что в глазах начинают взрываться фейерверки.

Я шиплю и прикладываю руку к пояснице, останавливаясь:

– У-у-уй, – выходит воздух из легких.

– Иди сюда, – рычит дикарь.

Я опомниться не успеваю, как мои ноги взмывают в воздух, а руки оказываются на шее грубияна неандертальца Мишани. Сообразив, что я его обнимаю, крепко прижимаясь – отдергиваю свои лапки и складываю на груди. Хмурюсь, гордо заявляя:

– Пустите меня! Я сама дойду.

– Дошла уже, – ворчит мужлан, – сама. Сказал же – нечего тебе ошиваться на ферме! Не твое это, – двигает ногами в сторону дома. Неся меня с такой легкостью, будто все мои килограммы со стрессом последних суток испарились.

– Сказал он. Лучше бы помог! Между прочим, все шло хорошо, пока эти ваши реактивные свиньи не начали бросаться мне под ноги. Их нужно лучше дрессировать!

– Свиньи – не собаки, Милка. Им не объяснить, что так делать нельзя.

– Зато люди у вас тут точно св… – проглатываю грубость, – своеобразные.

– Езжай-ка ты домой, принцесса. Пока шею свою лебединую ненароком не свернула.

– Вот Михаил Русланович вернется, тогда и поеду. Но сначала пожалуюсь ему на всех вас. Руководство должно знать, какое у него в подчинении зверье водится.

– Ты говори, да не заговаривайся.

– А то что? – фыркаю я.

Мужлан Мишаня останавливается посреди поля. Тормозит так резко, что у меня дыхание перехватывает. Ну все, щас добьет твою жопу многострадальную, Милка. Ка-а-ак резко киданет в кусты…

Но дикарь наоборот, крепче сжимает свои волосатые ручищи у меня на талии и бросает убийственно спокойный взгляд, угрожающе пробасив:

– А то народ у нас в деревне мстительный. Разберут твою “тапочку” на трофеи, и будешь тридцать километров по бездорожью до трассы на своих двоих чесать, и дальше до Москвы автостопом. Ясно-понятно?

– Ясно, – шиплю сквозь зубы. – Понятно.

Дикарь возобновляет шаг. Впереди уже виднеется забор и виляющий за забором хвостом “Бетховен”. Пожалуй, эта псина – единственное живое существо, которое хоть немного, но радо меня в этой деревне видеть. Вот с ним и буду дружить!

– А про отъезд я серьезно говорю, – басит Миша. – Нечего тебе Румянцева ждать. Не станет он с тобой разговаривать. Уезжай.

– Не уеду.

– Какая вредная баба!

– Бабы у вас на деревне с ведрами ходят. А я девушка!

Дикарь хмыкает, пряча улыбку в своей густой бороде. Пинает ногой калитку, занося меня на территорию Румянцевского участка, издевательски посмеиваясь, спрашивает:

– Девушка. Парень-то есть, девушка?

– А вам какая разница? – щурюсь.

– Посочувствовать ему хочу. Достанется же такая…

– Знаете что, Миша! – возмущенно втягиваю я носом воздух.

– Что?

– Вы тоже не подарок!

– Ой-ли, принцесса. На задницу мою утром кто таращился?

– Ч-что? – охаю я, моментально краснея до самых кончиков ушей. – Никуда я не таращилась! И вообще, что б вы знали – я другой типаж мужчин люблю! Айтишников там, финансистов, банкиров. Умных! А не грубиянов-фермеров, не знающих элементарных правил хорошего тона.

– Сомневаюсь, что твои айтишники и банкиры смогли бы поднять на руки что-то тяжелее шариковой ручки и банковской карты. Окажись сейчас здесь не “грубиян фермер”, скакала бы козочкой на одной ноге до самого сарая. Прямо пока копчик в кружевные трусы не ссыпался.

Я открываю и закрываю рот в возмущении. Кричу:

– Поставьте меня! Немедленно! – толкаюсь, упираясь руками в широкую грудную клетку.

– Сиди уже, – закатывает глаза этот мужлан. – Почти пришли, – но в сарайку меня не заносит. Приземляет подбитой попой на широкие качели на заднем дворе.

– Жди здесь. Доктора позову, пусть посмотрит.

– Не надо доктора, со мной все хорошо.

– Ага, – отмахивается Мишаня и уходит, оставляя меня в компании довольной псины.

Я вздыхаю, и хлопаю по качеле ладонью.

– Иди сюда, парень.

Собака запрыгивает и устраивается рядом.

– Вот честно тебе говорю, Бобик, ты тут единственное нормальное животное!

Бобик, который вполне возможно и не Бобик вовсе, согласно гавкает, клацнув зубами. Укладывает морду мне на колени, организуя целый водопад слюней. И закрывает глаза, довольно урчит, аки кот! Пока я машинально почесываю его волосатую макушку.

Солнце уже в зените. И пекло сегодня жуткое. Духота страшная. Воздух спертый, а душа требует грозы! Лениво покачиваясь, я неожиданно вспоминаю, что со вчерашнего дня ни крошки не было у меня во рту. Вспоминаю, и желудок тут же жалобно поддакивает.

Сижу на этих распрекрасных удобных качелях, мокрая, голодная и немножко злая. Пока на горизонте не появляется две мужские фигуры. Одна стероидная – тракториста. Вторая щупловатая – очевидно, доктора. Обе быстро приближаются к нам с Бобиком.

– Вот пациентка, – заявляет дикарь, кивая в мою сторону.

Мужчина в возрасте в неком недоумении сдвигает полукружия очков на лоб и смотрит на Мишаню, разводя руками:

– Так это девушка?

Э-э-э, ну да, и что в этом странного?

– Девушка, – кивает помощник Румянцева.

– Человек?

– С этим я бы поспорил…

– Эй! – пищу я, привлекая к себе внимание. – Вообще-то, я не глухая и все слышу.

– Док, а фурия – это человек?

Вот клянусь, если бы не больная задница, я бы хорошенько пнула этого деревенщину прямехонько между ног. Такие никак не должны плодиться и размножаться! Никакого уважения к слабому полу! Я уже даже прицелилась и приготовилась, когда чуть не рухнула с качелей, услышав:

– Михаил, но я животных лечу, а не людей. Я ветеринар!

Мое лицо живописно перекосило. Вполне возможно, что с тем звериным выражением и оскалом, который оно приобрело, мне сейчас сгодился бы и ветеринар. И нет, я все-таки не удержалась! Подскочила на ноги и с размаху хорошенько зарядил ногой по той самой шикарной жопе, которой утром любовалась!

– Какой к черту ветеринар?!

Мишаня, явно не ожидавший такого проворства, отскочил, потирая ушибленную филейную часть. А я моментально забыла и про больной копчик, и про голодный желудок, и даже про ущемленное женское достоинство! Скинула балетки и побежала за мужланом по полям, проклиная всеми известными мне словами. Желая этому австралопитеку долгой и счастливой жизни. Плодовитой жены. Невыносимо обожающих его детей. И чтобы все – поголовно – были девочки!

Глава 10. Грудью встанем!

Милена

Вердикт ветеринара был таков – копчик целый, синяк приличный.

Рекомендации – минимум физических нагрузок.

И мазать! Обязательно наносить на свою пятую точку убойно воняющую мазь, разогревающую до самых костей. И тогда все непременно пройдет. Быстро и почти безболезненно.

Не знаю, насколько можно было верить и следовать советам Айболита, но говорил Никита Дмитрич уверенно. Я прониклась. А как только хорошо отпинанный мною Мишаня ушел на ферму, прихватив с собой ветеринара, я, собрав всю свою наглость в кулак, потопала разграблять Румянцевские грядки.

Листового салата нажевалась на год вперед. Заедая зеленуху сочной клубникой и кислой смородиной. Мой сообщник Бобик, которого оказывается зовут Арчи, ходил по пятам и, кажется, затоптал своими огромными лапами парочку кустов.

Нет, совесть нас с животным не мучила. Но вот в дом Михаила Руслановича заглянуть я так и не решилась. Наглость наглостью, но человеческий облик терять не хотелось.

Набив желудок максимально экологичными продуктами, немного погрустив от того, что впервые в жизни мне жуть как хотелось мяса, а мяса не было – я нашла в машине свой безмолвный телефон и подхватила банковскую карту. Платье уже высохло, балетки вернулись на ноги, на макушку я натянула пафосную широкополую шляпу, а пса загнала и закрыла на участке. Сама потопала в лес. Вернее, через лес. Прихрамывая, преодолевая те самые два километра до деревни в поисках хотя бы дряхлого киоска и одной палочки на антенне. Рисковать и ехать на машине не стала. Не хватало снова застрять на радость дикарю!

В принципе доковыляла я быстро, даже несмотря на невыносимую жару. А сориентироваться в деревеньке не составила труда. Одна большая улица и много ветхих домиков. У каких-то носилась на великах детвора. У других сидели на лавочках бабули. А третьи стерегли грозного вида гуси, гуляющие у ворот. И все, как один, провожали меня взглядом. И дети, и бабки, и даже гуси.

Видимо, гости в этой богом забытой дыре – явление редкое и диковинное. А гости в белом сарафане, соломенной шляпе из Тайланда и с больным копчиком – вообще фантастическое! Я старалась максимально вежливо улыбаться. Кивать. И ничем не выдавать своего волнения, чувствуя себя пятой лапой у собаки.

Всю дорогу поглядывая в телефон, связи я так и не нашла. Ни одной захудалой палочки! Зато с киоском удача мне улыбнулась. Когда перед глазами замаячила покосившаяся и выцветшая вывеска – продуктовый магазин – я аж завизжала от радости, хлопая в ладоши. С небывалой прытью залетела по ступенькам на крыльцо и дернула деревянную дверь, попадая в обыкновенное сельпо.

Полупустые полки, забитые исключительно необходимыми для выживания продуктами. Вода, водка, хлеб, тушенка. Да уж, не густо. Глаза упали на витрину с шоколадками и печеньем – это лучше, чем ничего. Запасусь водой и крекерами, авось до приезда внука Румянцева и протяну. Не скопычусь. А то с таким “гостеприимным” помощником, как у Михаила Руслановича на приглашение отужинать надеяться не приходится.

– Здравствуйте, – оглядывая пространство за прилавком, ищу глазами продавщицу. – Здесь кто-нибудь есть? – хоть одна живая душа?

– Разумеется, деточка, – выплывает из подсобки дородная дамочка в синем фартуке. – Не сам же товар себя продает, – хмыкает продавщица, окидывая меня любопытным взглядом.

– Здравствуйте, – повторяю я.

– Здрасте. А ты кто такая будешь? Внучка чья? Не местная, краля.

– Нет, не внучка. По работе приехала.

– По какой это работе? – падает своей внушительной грудью на прилавок тетка. Бедная деревянная столешница прогибается и хрустит. Хотя, давайте честно, от движений этих внушительных ста килограммов хрустит в сельпо все. Даже полы.

– По рабочей, – вежливо пытаюсь съехать с темы я. – А можно мне…

– К кому это ты приехала? – перебивает меня женщина.

– К Михаилу Руслановичу Румянцеву, – чеканю сквозь зубы. – Знаете такого?

– А как же. Кто у нас тут его не знает!

– И чем же он так известен?

– Так благодаря его фермерскому хозяйству наша деревенька еще и не загнулась. Михайло Русланыч как пару лет назад сюда приехал, так мы зажили, как белые люди! Поставки провизии, вон, – кивает головой на полупустые прилавки тетка, – наладил. Рабочими местами наш народ обеспечил. Всех, до последнего алкаша пристроил! На вашем Румянцеве у нас все и держится. А тебе он зачем нужон? В город свой потащишь, да? Так не отдадим. Грудью встанем!

– Э-э-э, – я опасливо на ту самую “грудь” покосилась и решила, для сохранности собственного здоровья, промолчать. Сомнений нет, этой деревне есть, чем “вставать” на защиту любимого Румянцева.

– Кхм, так можно у вас попросить вон те печеньки и двухлитровую бутылку воды?

Тетка, смерив меня недовольным взглядом, потянулась к полкам. Кинула на стол у кассы крекеры, треснувшие от соприкосновения с деревяшкой и демонстративно выставила бутылку воды. Самой дешевой. В Москве я бы даже внимания на такую не обратила, а тут выбирать не приходится.

– Все? – фыркает “вежливая” продавщица. – Аль еще чо надо?

М-да, сервис на высоте. Максимальная клиентоориентированность.

– Яблочки, – пищу я. – Можно?

– А чего нельзя-то.

Грудастая защитница Румянцева кидает на прилавок зеленое яблоко.

– Два, – улыбаюсь я.

Следом летит второе.

Спасибо, что не в лицо…

– Все, – киваю я.

Тетка, своими толстыми пальцами с безвкусным цветастым маникюром тыкает по кнопкам кассы, бросая:

– Триста тридцать рублей с тебя, милочка.

– По безналу, можно? – поднимаю банковскую карту.

Тетка с пару мгновений смотрит меня и… начинает хохотать. Со вкусом так. Издевательски громко закатывается от смеха, что аж стены единственного в поселке магазинчика трясутся.

– Карта! Вот ты смешная, городская! Куда я тебе эту карту вставлять-то буду?

– Э-э-э…предположительно в терминал. И можно даже не вставлять. Она у меня с поддержкой NFC.

– Чего-чего? Какие “си”?

– “Эн-фи”, – растерянно хлопаю ресницами я, понимая, что дело труба. – Что, совсем никак без наличных, да? – спрашиваю с надеждой, облизываясь на яблочко, так маняще поблескивающее на прилавке своей изумрудной кожуркой.

– Знаешь, как у нас говорят? Без бумажки ты какашка, а с бумажкой человек. Во!

– Смею предположить, что это немного про другое…

– Ничего не знаю! Вот бумажки мне принесешь, и будет тебе и яблочко, и крекеры, и все остальное. А так, – тетка хмыкает, – в городе своими “фи-си” будешь рассчитываться, дорогуша. Мы тебе тут не… знаешь ли, – хватает с прилавка и прячет продукты.

– Ясно, – вздыхаю я. – Ну, хотя бы скажите: где здесь связь есть?

– Связи нет.

– Совсем?

– Совсем.

Еды нет, связи нет, внука гендира тоже нет. Что это, если не провал по всем фронтам?

В усадьбу Румянцева я возвращаюсь как была – ни с чем. Когда падаю на качели в компании все того же Арчи время подбирается к пяти. На небо набегают тучи. Плотные, мрачные. Где-то в отдалении слышится раскат грома. Похоже, скоро будет дождь.

Мишани поблизости не наблюдается. Громоподобной Татьяны тоже. По дороге к качелям, я заглянула на террасу и стащила с обеденного стола книгу. Сейчас кручу в руках приличного размера томик – Александра Дюма “Граф Монте-Кристо”.

Интересно, кто здесь прикалывается по французской классике? Вряд ли невежда Мишаня. Сомневаюсь, что он вообще знает такое слово, как “классика”. Больше чем уверена, что больше статей в газете и комиксов в детских журналах его одичалый мозг воспринять не способен! Скорее всего, роман читает “спаситель деревни” Румянцев.

Ох, скорее бы он уже вернулся…

Открывая форзац, долго разглядываю черно-белую иллюстрацию. За неимением других дел перелистываю на первую страницу и уже с первого абзаца, проваливаюсь с головой в историю, где все начинается прям как у меня. Довольно мирно:

“Двадцать седьмого февраля 1815 года дозорный Нотр-Дам де-ла-Гард дал знать о приближении трехмачтового корабля «Фараон», идущего из Смирны, Триеста и Неаполя”.

Глава 11. Элли и Тотошка

Милена

“Дантес, оглушенный, почти задохшийся, все же догадался сдержать дыхание; и так как он в правой руке держал нож наготове, то он быстро вспорол мешок…”.

Ты-ды-дыщ!

На двадцать первой главе над моей бедовой головой раздается треск.

Я выныриваю из романа и подскакиваю на месте, потревожив сладкий сон своего четырехлапого спутника. Испуганно поднимаю взгляд, таращась на свинцовые тучи. Выглядят они более чем устрашающе! По позвоночнику прокатывается волна панически настроенных мурашек. В мозгу всплывает красная табличка, с крякающим: “денджер”.

Бросаю взгляд на наручные часы – ох ты ж. Уже почти десять! Вот это я зачиталась. И где вообще носит Мишу?

Ты-ды-дыщ!

Новый раскат сопровождает яркая вспышка. Заковыристая молния делит темно-синее полотно у меня над головой напополам. Я подскакиваю с качели. Арчи стекает волосатым облаком за мной следом. Начинает моросить дождь.

Трындец моему кабриолету и кожаной обивке…

Барабаня по крышам и шебурша в кронах деревьев, дождь набирает силу. Земля под ногами быстро превращается в грязь. Я хватаю растерянную псину за ошейник и тащу за собой в сторону сарая. Прижимаю к груди Дюма и бегу, поскальзываясь на быстро собирающихся лужах, хлюпая и чвякая напрочь промокшими балетками.

– Гав.

– Пойдем!

Нам навстречу налетает порыв ветра. Деревья на опушке леса опасно гнутся, крыша летнего душа трещит. Я пригибаюсь. Песель стонет. С неба начинает лить, как из ведра.

– Гав-гав.

– Давай же, ну!

Тяну собаку за собой следом. Заставляя преодолевать сопротивление ветра, затаскиваю животину в сарайку и захлопываю за нами дверь. Над головой раздается новый громкий “бум”.

Я подскакиваю от неожиданности. Темноту разрезает свет от молнии. Мое сердце колотится от страха. Стенки хлипенькой сарайки не самое надежное укрытие. Ветер в щелях завывает. Однако голову не мочет – уже хорошо.

Проверив, плотно ли закрыта дверь, выпускаю из захвата собачий ошейник. Мохнатый монстр, не придумав ничего лучше, встает посреди моего “люкса” и трясет своей шерстью, заливая все вокруг. От лопат до жалкой старой раскладушки.

– Арчи, блин! Плохой мальчик!

– Гав! – садится на хвостатую жопу это чудовище, высунув из пасти язык.

Я устало плюхаюсь попой на чемодан, подпирая коленями локти. А ураган за тонкими стенками инструментальной сарайки все быстрее набирает силу. Дождь все сильнее долбит по крыше. А ветер все страшнее налетает на хлипкие деревяшки, и они безжалостно стонут под его натиском.

В какой-то момент становится совсем не по себе. И не только мне. Пес подползает ближе и утыкается носом в мои колени. Я обнимаю его двумя руками, поглаживая за ушами. А сама с ужасом думаю: главное, чтобы мы не повторили историю Элли и Тотошки. Это в сказках, если ветром сносит домик, то его закидывает в страну Оз. В жизни все гораздо драматичней…

Вряд ли там есть какой-то волшебник, который подарит нам храбрость и мозги. Хотя, признаю, они совсем не помешали бы. Только отчаянная дура согласилась бы поехать в такую глухомань без должной подготовки! Идиотка, Серебрякова.

Не знаю, сколько проходит времени с того момента, как мы с собакой закрылись в темном дырявом сарае, но гроза утихать не желает. Ветер все больше зверствует. В дырявые стены все больше залетает шальных капель дождя. А мы с Арчи все сильнее трясемся от страха, сидя в обнимку. Только теперь по центру комнаты. С каждым порывом кажется, что вот сейчас нас точно снесет!

Я проклинаю дикаря за его бессердечие и недальновидность. Этот мужлан неотесанный даже не подумал о том, что бросил меня здесь одну одинешеньку! А песель, судя по скулежу, проклинает меня, за то, что не позволила ему спрятаться в его надежной будке и притащила сюда. В эту хлипкую холодную развалюху.

Спустя еще час меня накрывает отчаянием. Я промокла, замерзла, устала и вздрагиваю от каждого шороха. Мне все время кажется, что за стенкой кто-то ходит. Крадется, шуршит и ломится в наш “домик из говна и палок”. То, что не делает природа, с лихвой дорисовывает мое богатое воображение. Меня уже колотит так, что зуб на зуб не попадает.

Молнии все трещат и трещат над головой!

Снова раскат за раскатом!

Я в жизни не видела такой лютой грозы!

И ветер… он все стонет и стонет.

Собака, словно взбесившись, подскакивает на лапы и начинает беспрерывно лаять, уставившись на дверь. А стены этой дурацкой сарайки словно сужаются и давят! И, как назло, под рукой ни одной захудалой свечки…

Я подскакиваю и хватаюсь за телефон. Включаю фонарик и осматриваюсь. Луч света в моих руках дрожит. Они трясутся. От холода или от страха, уже даже я не пойму! Пальцы, сжимающие металлический корпус, немеют. Где-то за спиной слышится новый треск.

Я вскрикиваю и оборачиваюсь. Свечу в дальний правый угол – там никого и стена на месте. Новый шорох в левом. Я снова охаю и направляю луч туда. Пусто. А за спиной все гав, да гав!

– Мам-м-мочки-и-и… – сиплю, растирая ладонями плечи. – Да хв-ватит! Арчи!

В голову приходит идея: а что, если забить на приличия и сигануть отсюда в сторону дома Румянцева? Кажется, даже его открытая терраса будет более надежным укрытием. Но уже только от одной мысли выйти в темноту ночи под лютый ливень и ураган становится тошно. Нет, идти куда-то сейчас – чистое самоубийство. А вдруг на улице, около сарайки кто-то есть? Маньяк с топором или медведь с когтями?

Я оседаю с фонариком на пол, подтягивая колени к груди и из последних сил сдерживаю горькие слезы паники и обиды. Неужели совсем безразлично?! Неужели совсем плевать этому бессердечному чурбану?! Я, конечно, любить меня не прошу, но хоть капельку сострадания-то проявить можно было! Вот скопычусь здесь от остановки сердца, и пусть потом Михаилу Руслановичу объясняет, что за неопознанный труп валяется в его инструментальной сарайке! Надеюсь, Мишаню потом по судам затаскают и из кабинета следователя выпускать не будут!

Над головой раздается новое трескучее: ты-ды-дыщ!

Я подпрыгиваю

Фонарик тухнет.

Телефон, зараза, сдыхает.

Пес поджимает уши и подползает ко мне.

И тут случается то, чего я боялась больше всего. С очередным порывом ветра, стены уж слишком живописно начинают трещать, а над головой…

Я перестаю дышать. Замираю, буквально каждой клеточкой тела и души. Медленно-медленно поднимаю взгляд в темноту и… взлетаю на ноги, срываясь с места с псом в обнимку, с визгом на всю округу:

– А-а-а-а-а!!! Спасите! Помогите! А-а-а-а!!!

Вылетаю под дождь ровно в тот момент, как крышу сарайки срывает. Напрочь! С грохотом и треском проносит по огороду, а меня хватают за талию чьи-то руки, вышибая из моих легких новый оглушительный крик.

Глава 12. Ураган

Милена

От страха у меня сердце готово выпрыгнуть прямо из горла! Я ору во всю глотку! На всю округу! Беру ультразвуком! Колочу ногами и руками того, кто меня схватил за талию и удерживает на весу. Дергаюсь в попытке вырваться! Но за спиной прокатывается рокотом мужской голос:

– Да не ори ты, дура.

Я резко замолкаю, захлопнув рот.

Воспользовавшись моим замешательством, “похититель” перехватывает удобнее мою мокрую тушку, поднимая на руки. Я снова на автомате обнимаю его за шею. Перед глазами в темноте мелькает знакомая густая борода и хмурый взгляд. Дикарь! Вот это я идиотка! С губ срывается облегченный выдох. Нет, ну а кто же еще это мог быть, если не он?

Хотя… мало ли. Может, сам Румянцев вернулся.

Мишаня едва не бежит до дома. Резво переставляя ноги в резиновых сапогах по размытому огороду. Ни разу не поскользнувшись, залетает по ступенькам. Меня колошматит от холода так, что зубы стучат. Пес уже стоит на террасе, виляя хвостом, встречая нас приветственным “гав”.

Дикарь ставит меня на ноги и тянет за собой в дом.

Я упираюсь пятками в пол:

– Не-не-не. Я не пойду туда! – пытаюсь вырвать руку.

– Ты издеваешься?! – рычит Мишаня.

Кажется, мы поменялись ролями.

– Это нехорошо! – возмущаюсь.

– Чего?!

Дикарь слишком быстро вкапывается ногами в пол. Я по инерции в него врезаюсь, больно ударившись лбом. У-у-уй! Шиплю, потирая ушибленную часть. Да что же ты такой каменный?!

– Того!

Освободив конечность, отскакиваю от него болванчиком, но не успеваю совладать с координацией. Меня снова удерживают, вовремя схватив. На этот раз загребущей ручищей за талию.

– Тебя если не ураганный ветер унесет, так сама расшибешься, неуклюжая, – звучит как обидная констатация факта. – И почему в дом не пойдешь? Здесь останешься?

В ответ на его слова снова грохочет гром. Я подскакиваю и вскрикиваю. Туча все еще над нами. Грозовой фронт будто завис над этим проклятым местом, зацепившись за флюгер Румянцевского дома!

– Так хозяина нет, – лепечу я. – Я человек чужой. Меня не приглашали. Я не могу! Это не мой и не ваш дом. Миша, это неприлично!

Кажется, кто-то удивлен. Только отвалившейся челюсти не хватает для пущей убедительности в довесок к красноречиво поехавшим на лоб мокрым от дождя бровям. Я наблюдаю, как в тусклом свете фонаря над дверью одинокая капля скатывается по виску дикаря. Едва не тяну ладошку, чтобы порывисто ее смахнуть. Тормозит Мишаня, который заявляет:

– Считай, что он тебя пригласил.

– Это не…

– Я днем с ним разговаривал, пока был на ферме, принцесса. Вернуться раньше просто не успел. Все, Милка, хватит. Ломаешься, как девочка. Пошли давай! – снова тянет за руку.

Я снова проезжаю пятками по дощатому полу. Переспрашиваю:

– Точно не обманываешь?

– А ты точно хочешь ночевать здесь? – кивает мне за спину. – Или может вернешься в сарай? – его густые брови взлетают вверх. – Без крыши.

Ветер снова поднимает вой. А пес нетерпеливо скребется лапой в дверь. Даже животное вон, рвется под крышу прочного бревенчатого дома! А я “ломаюсь”, как сказал Мишаня. Ну правда, не убудет же с Румянцева, если я ночку помну его диван в гостиной?!

– Хорошо, – киваю. – Ладно.

И стоит мне согласиться, как меня снова бесцеремонно хватают за руку и чуть ли не втаскивают в дом. Как только массивная дверь за нами закрывается, становится тихо.

Я ежусь. Неловко стоять в темноте. Дикарь щелкает выключателем, и в доме зажигается свет. Здесь пахнет деревом, уютом и едой. А еще здесь тепло. Очень!

Пока я все это перевариваю, Мишаня куда-то исчезает. А пес по-хозяйски укладывается на здоровой махровой лежанке. Видимо, он тут частый гость.

Оглядываюсь. Первый этаж – это огромный зал-гостиная. Светлая, просторная, мужская. Тут и в углу камин, обложенный диким массивным камнем, и огромный диван буквой “П”. На полу добротная темно-коричневая шкура. Да-да! Не знаю, настоящая или нет, но похожа на медвежью. На окнах плотные шторы. Вид у всего вокруг такой… брутальный. А еще здесь удивительно чисто для дома в глуши. Нет, гор пыли я, конечно, увидеть не ждала. Но…

На полу ни соринки, на мебели ни пылинки. И я – стою такая посреди этого великолепия, а с меня вода ручьями. Да прямо на паркет все. На паркет! Озноб прокатывается по телу. Капец, Серебрякова. Не хватало еще на ремонт “встрять”. Счет за паркет тоже Андрею Петровичу выпишу!

В целом же хозяин этого дома представляется огромным-таки мужиком…

– Вот полотенце, – откуда-то выныривает дикарь. – Вон там душ.

Вот такой, как этот Мишаня – мужик.

Он машет мне, и я шлепаю босыми ногами за ним следом. Иду, оставляя на темном полу влажные отпечатки своих маленьких аккуратных ступней.

– Блин, – ругаюсь, поглядывая себе под ноги, – я сейчас все тут запачкаю…

– Отмоем. Давай, быстро в душ. Отогреваться. А то аж посинела вся.

– Не. Неудобно же…

– А удобно будет, когда Румянцев приедет, а ты будешь валяться с бронхитом, ангиной или другой подобной херней, принцесса? – гаркает Мишаня. – Заходи уже! – открывает передо мной дверь и грозно так машет рукой.

– Это хоть не хозяйский душ?

– Это гостевой. У хозяина ванная.

Это звучит больно. Сейчас бы погреть и отмочить свои косточки в горячей ванне, доверху наполненной пеной с ароматными маслами. А не вот это вот все!

– Горячая вода есть. Давай, Милка, вперед, – командует.

Я послушно пересекаю порог ванной комнаты, и за мной сразу же закрывается дверь. Здесь также бревенчатые стены. Душевая кабина в углу, а на полу кафельная плитка. На удивление теплая. Надо же, у Румянцева полы с подогревом? Еще есть раковина и широкое большое зеркало почти во всю стену. Рядом висит банный халат и полка с полотенцами. Уютно.

Я запираю дверь, провернув в ручке рычажок, и с трудом стаскиваю с себя мокрые вещи, кидаю их на пол. Нужно будет выстирать. Включаю воду в кабине и, настроив погорячее, ныряю внутрь под упругие струи.

С губ срывается восхищенное мычание. Это рай! Самый настоящий. Блаженство! Мое тело будто оживает, выбираясь из-под тонн грязи. Мышцы расслабляются, согреваясь. Я теряю счет времени. Не знаю, сколько так стою под водой, с закрытыми глазами и тупо ни о чем не думая. Греясь! Когда в дверь раздается стук:

– Ты там живая? – басит дикарь. – Или утонула, и пора спасать?

– Все хорошо, – блею я, от страха распахнув глаза. – Не надо меня спасать!

Хорошо заперла дверь, а то еще и вошел бы. Манеры этому мужлану явно не привили.

– Зря отказываешься, принцесса. Знаешь, как классно я умею делать искусственное дыхание? – в голосе Мишани слышится улыбка. – Рот в рот.

Меня до последнего мизинчика кидает в краску. Да он глумится надо мной!

– А я умею делать яичницу! Показать?

В ответ получаю взрыв хохота, который, судя по громкости, удаляется. То-то же. Улыбаюсь. Пусть знает – в обиду себя не дам!

В душевой на полке нахожу упакованную мочалку. Набираюсь наглости и решаюсь ею воспользоваться. Геля для душа нет, а вот кусок мыла лежит в мыльнице. Беру его, нюхаю. На удивление пахнет лавандой и так приятно, что я не задумываясь намыливаю черный шарик. Вспениваю и принимаюсь тереть тело. Тщательно, даже наверное слишком, потому что потом замечаю красные следы на коже.

Потом беру флакончик с шампунем. Нюхаю. Почти не пахнет. Вот и хорошо. Выдавливаю на ладонь немного и мою волосы. Интересно, для кого у Румянцева в гостевой душевой припасено все это добро? Для Татьяны?

Вымывшись дочиста, выключаю воду и выхожу из кабинки. В небольшом помещении стало влажно и клубится пар. Обтираюсь полотенцем и повязываю его тюрбаном на голову. А с вешалки беру халат и надеваю на голое тело, плотнее запахивая и завязывая пояс. Вещей-то у меня с собой нет, кроме тех, что сняла. А те, что остались в чемодане, вполне вероятно завтра придут в негодность.

Протираю ладошкой запотевшее зеркало. Смотрю на себя. Кажется, и кожа побелела, и глаза засияли. Щеки разрумянились. Улыбаюсь своему отражению. Много ли для счастья надо? Горячий душ и мягкий халат!

Открываю дверь и выхожу. Сразу же обдает прохладой. Прислушиваюсь – тишина. Делать нечего, возвращаюсь в гостиную. Там все так же дрыхнет Арчи, а я прохожу к дивану и сажусь на край. Дальше как-то неловко…

Сижу, внутренне вся сжавшись. Что делать? Куда идти? Здесь сидеть? А если хозяин дома вернется раньше, а я тут такая: разомлевшая, не презентабельная, в его халате? Некрасиво выйдет. Была бы связь, уже давно бы узнала у Андрея Петровича номер этого неуловимого Михаила и позвонила! А так… Можно ли верить Мишане?

Мои мысли прерывает раскатистый гром.

А еще я очень хочу есть. Очень-очень. С самого утра крошки во рту не было. Я даже чувствую, как похудела за эти полтора дня. Осунулась и рискую потерять остатки привлекательности своих форм!