Авиатор: назад в СССР 9

Глава 1

Я сделал один проход под нижней кромкой облаков, но кроме чёрного дыма и обломков самолёта на склоне видно не было. Кажется, и катапультироваться наш беглец не успел.

Самолёт выровнял по горизонту. Теперь есть возможность проконтролировать остаток топлива и принять решение, где садиться. Обдумать случившееся ещё будет время. Сейчас нужно думать о себе.

До аэродрома Шинданд далеко, а на топливомере стрелка почти лежит на левой стороне. Кандагар рядом, но… это Кандагар. Там вечно всё через одно место. Надо вспомнить позывной борта, который ретранслировал мне команды с аэродрома.

Как там только его позывной? Помню, что цифры шли у него по порядку. Тогда пойдём с самого начала.

– 123й, 117му на связь, – запросил я, но в ответ тишина.

Я продолжил набирать большую высоту, чтобы хоть до кого-нибудь докричаться.

– 678й, 117му на связь, – продолжил я гадать с позывными.

На канале пеленгации, который я сейчас использую, навряд ли много экипажей сейчас. Поэтому, транспортник, похоже, ушёл со связи, не продолжив исполнять роль ретранслятора.

– 234й, 117му на связь, – ещё раз запросил я.

– Ответил, 117й. Все вас ждут, – весело ответил мне радист этого транспортника.

Надо же, угадал позывной! На панели загорелась лампа, предупреждающая меня об аварийном остатке. Теперь уже у меня точно нет вариантов. Посадку надо выполнять в Кандагаре.

Ещё минуту назад я переживал, что мне пришлось сбить одного из коллег. Пускай он и предатель, но не так-то просто это принять. А теперь волнуюсь за себя. Катапультироваться не хочу – возможно, никогда потом не смогу вновь сесть в кабину. Спина и так в последнее время не радует.

– 234й, передайте на Янтарь – цель поражена. Координаты следующие, – ответил я и начал диктовать номера квадратов.

– Понял. Передаю, – ответил мой ретранслятор.

Взял курс на Кандагар и надо бы уже запросить о готовности принять меня. Переключил на станции канал на стартовую частоту этого аэродрома и начал вызывать наших коллег.

– Мирванс, 117му, – запросил я.

– Отвечает, Мирванс.

– Доброго дня! 117й, «весёлый», иду к вам с посадкой. Остаток аварийный, – доложил я и с опаской стал смотреть на топливомер.

Топливо уходило буквально на глазах, а до полосы лететь ещё километров 100. Остаток у меня уже был меньше 500. Но не в первый раз придётся на «ведре» садиться.

– 117й, у нас обстрел. Полоса не готова. Сейчас запросим для вас… – начал говорить руководитель полётами Кандагара, но тут же остановился.

Прошла минута после того, как не смогли на моём запасном аэродроме что-то решить. Даже курс мне не поменяли. Как шёл вдоль реки, так и продолжаю следовать в Кандагар.

Пока они там думают, я решил ещё раз спросить о возможности посадки.

– Мирванс, 117му. Есть решение по поводу посадки? Со всеми согласовали? – запросил я, проверяя положение рычага управления двигателем.

– 117й, обстрел у нас. Полоса частично разбита. Посадка невозможна, – быстро протараторил руководитель полётами.

– Мирванс, 117й иду к вам с посадкой. Своим решением, – твёрдо отвечаю я и начинаю смотреть в наколенном планшете данные аэродрома.

Частоты приводных радиостанций выставил. Курсозадатчик на посадочный курс установил.

– 117й, посадка невозможна. Следуйте на Янтарь, – продолжал вопить руководитель полётами.

Достали эти перестраховщики! Опять со своими обстрелами и поломками полосы.

– Мирванс, я 117й, сажусь у вас. Точка! – громко сказал я в эфир. – Рубеж начала снижения.

– 117й вас понял, – сказал руководитель полётами и начал зачитывать мне условия на заходе.

Особенно было весело слушать, как мне объясняют, с какой стороны у них сильнее стреляют. Затем пошло описание полосы. Вот тут я впервые за долгое время потерялся.

– 117й, посадку на полосу рассчитывайте с перелётом 250 метров. Далее на пробеге держитесь левее осевой. После центра полосы правее. Если до третий рулёжки не остановитесь, то держаться строго по осевой. Как приняли? – спросил у меня в эфир руководитель полётами.

– Доходчиво объяснили, – не сдержался я от комментариев.

Погода была простая. Заходить на посадку в таких условиях одно удовольствие. Но вот полоса в Кандагаре судя по докладу совсем ни к чёрту.

Начинаю снижаться. Под собой вижу автомобильную дорогу с вереницей застав. Помню, что у каждой из них было какое-то своё название, а самую дальнюю нарекли не то «Нептун», не то «Плутон».

Перелетаю одну сопку. Внизу широкий участок реки Герируд, питающий целую долину.

– На посадочной 117й, удаление 10, – подсказал мне в эфир руководитель зоны посадки.

Окрестные кишлаки в дыму. Видно, что тут шли тяжёлые бои этой ночью.

Начинаю выравниваться. В воздухе висят вертолёты, обеспечивая прикрытие. Приближаюсь к полосе, в ушах зазвучат команды о проверке шасси и закрылков перед посадкой.

– Дальний, к посадке готов, – докладываю я и получаю разрешение.

Держу обороты чуть выше, чтобы сделать перелёт. Прошёл торец и прицеливаюсь в район рулёжки.

Высота 10, скорость 250… касание! Но это лишь половина дела.

Хорошо, что предупредили меня о полосе. Здесь не повреждения, а настоящие ямы!

Отклонил педаль влево, смещаясь от вытянутой поперёк полосы траншеи. Парировал разворачивающий момент правой педалью, и начал тормозить. Выпуск тормозного парашюта.

Торможу, но впереди ещё одна яма. Увернуться не успею, перелететь не получится. Слегка даю педаль влево и готовлюсь к худшему. Подломлю переднюю стойку шасси и клюну носом. Представил, как меня снесёт на грунт, а там можно и на мины уехать.

Вот она яма! Подскакиваю, но продолжаю ехать вперёд, зажимая при этом тормоза. Кажется, нужно поблагодарить советских сталеваров, за качественные стойки и пневматики колёс.

– Полосу освободил, – сказал я в эфир, сбрасывая парашют на повороте перед подборщиками.

Стоянка в Кандагаре практически ничем не отличается от Шинданда. Те же обвалования с размещёнными в них самолётами. К ним выложены рулёжки панелями металлических покрытий К-1Д. Те самые шершавые железные плиты, которыми обычно заделывают дырки в заборах.

Здесь ещё и запасную полосу начали выкладывать из этих металлоконструкций, но пока ещё не закончили.

Транспортные Ан-12 размещены перед зданием главного терминала аэропорта Кандагар. Выглядит это сооружение весьма эффектно. Несколько огромных панорамных окон с белыми полукруглыми арками, большой перрон для прилетающих самолётов, а также грузовой терминал, который сейчас был не чем иным, как стоянкой военной техники. Само здание испещрено следами от пуль и осколков, а рядом несколько сгоревших машин.

В торце полосы капониры с догорающими самолётами МиГ-21 дежурного звена. Видимо, Кандагар подвергся подобному обстрелу, как и мы когда-то на своей базе. Рядом афганский глинобитный домик и пара разбитых автомобилей АПА. Сразу видно, что основной удар пришёлся именно здесь.

Как вообще такое возможно, что мы выводим свои войска, оставляя свои части под обстрелами? Кандагар сейчас – наглядный пример, что не всех мы еще духов додавили.

На магистральной меня встретил техник, показывающий рукой, куда мне зарулить и под каким углом встать. Остановился и начал выключение, сразу открыв фонарь кабины.

Тут же почувствовал прохладный воздух с примесями керосина, дыма и гари.

– Здорово, Шинданд! – весело замахал мне техник, поставивший рядом стремянку, когда я снял шлем.

– С наступившим, Кандагар, – махнул я и стал отстёгиваться.

– Переполошили вы нас. Говорят, у вас там ЧП произошло? – спросил он у меня, улыбаясь своими пожелтевшими зубами с несколькими железными коронками.

– Как обычно – всё через одно место, – ответил я, не решившись рассказать об угоне самолёта.

Глазами я искал вокруг какой-нибудь автомобиль с суровым и улыбающимся офицером рядом. Сомневаюсь, что особисты не захотят встретиться со мной для допроса.

– У вас тоже всё как всегда? Как не запросишь Мирванс, у вас обстрел, – сказал я и пригнулся, услышав характерный гул над головой.

Над стоянкой прошла пара вертолётов, продолжая кружить рядом с полосой.

– А правду говорят, что у вас там уже и МиГ-29е поставили дежурить? – спросил техник, закуривая сигарету.

Рядом с топливозаправщиком, достав при этом пистолет и вставив его в заливную горловину. Всегда знал, что советские техники самые бесстрашные!

– Такие самолёты у нас имеются. Наш полк должны пересадить на них в этом году, – ответил я, сжимаясь от холода.

В кабине после такой воздушной драки я насквозь пропотел. А здесь погодка не самая курортная. Ещё и ветер, задувающий за шиворот и в уши.

– Ты какой-то потерянный, паренёк. Чего случилось, что ты к нам по запасу сел? У нас полоса, как будто у кротов брачный период наступил, – поинтересовался техник, стряхнув пепел на бетон.

– Топливо не хватило бы до Шинданда, – быстро сказал я, продолжая трястись.

– А ты чего без куртки полетел? Это у вас в Шинданде может и тепло, а у нас прохладнее будет, – улыбнулся он и пошёл к железному ящику рядом с отбойником. Заправкой продолжил заниматься его коллега.

Через минуту «зубастик» появился с чёрной технической курткой в руках.

– Не успел отстирать от керосина. Будешь улетать – вернёшь, – накинул он на меня куртку.

Других вариантов всё равно нет, как бы мне согреться. Так что буду ходить и пахнуть аэродромом.

Со стороны главного терминала мчались два УАЗика, поочерёдно обгоняя друг друга. Какие-то прям гонки! Хотя, я догадываюсь, куда они так спешат.

Завизжали тормоза и два отечественных военных «джипа» остановились передо мной. Чуть не наехав мне на ноги, в желании быстрее оказаться первым рядом со мной.

– Так, где он? Быстро мне его показали? Спрятали? А я знал, что с вами что-то не то, Рудиков, – выскочил из первой машины дёрганный майор в отглаженной песочной форме и сразу направился к технику.

Об его «стрелки» на штанах можно порезаться. Вот только зачем он так готовился к встрече сопливого старлея.

– Евграфович, да перестань ты! Никто его не прячет, – сказал техник Рудиков.

– Не прячете? А где он тогда? Самолёт не наш, а вокруг все ваши, – размахивал он руками. – Этот вообще в куртке, которую только на коврик для входной двери можно использовать, – указал он на меня.

– Вы меня извините, но я не «этот», – поправил я этого дёрганного.

– Это… что… кто?! – заверещал нервный майор, запинаясь на каждом слове.

– Гость ваш – старший лейтенант Родин, – представился я.

– Так! Что за шутки, Рафиков? Я приехал за лётчиком, который выполнил перехват самолёта. Этот больше на курсанта похож, чем на матёрого война, – отмахнулся майор, но потом задумался и начал присматриваться ко мне.

– Евграфович, ну он это. На форму его посмотри. Лётная же, – сказал Рафиков, подойдя ко мне. – Вы ж замполит. Всё знаете.

Майор ходил вокруг меня и не понимал подвоха. В очередной раз нетипичный замполит мне попадается в Афганистане.

– Ты – Родин Сергей? – спросил он.

– Есть за мной подобный грешок, – ответил я.

– Никогда бы не подумал. Слишком молодой, – почесал голову замполит. – Поехали. В штабе посидишь, пока за тобой не приедут.

– А кто должен? – задал я риторический вопрос.

– Парень… ой-ой-ой! – покачал замполит головой. – Лучше тебе не знать.

– Но судя по всему, узнать придётся, – сказал я и майор показал мне на второй УАЗик.

На переднем сиденье сидел старший машины и, судя по выражению лица, он был недоволен одним только моим видом.

– Добрый день, Сергей Сергеевич, – официальным тоном поздоровался он со мной, презрительно посмотрев на меня. – Капитан Гуманов, оперуполномоченный местного полка.

В принципе, я даже не сомневался, что это и есть особист. Не разделяю его мнения, что день сегодня добрый.

– Здравствуйте, – поприветствовал я этого лысого человека с маленькими усиками под носом.

– Садитесь в машину, – сказал он, и едва я успел запрыгнуть на заднее сидение, как водитель рванул по магистральной рулёжке.

Ехали в полном молчании, вдыхая терпкие ароматы, исходившие от моей новой куртки. Заметно было, что человек с усиками из последних сил пытался не обращать внимания на эти запахи. Не выдержал он в тот момент, когда мы выехали с лётного поля.

– У вас произошла течь топлива? – спросил лысый.

– Нет. Холодно просто, а я свою куртку оставил в Шинданде.

– Думали, что окажетесь в тёплых краях? – ехидно улыбнулся Гуманов.

Странно улыбается этот капитан. Мне уже начинает казаться, что я прохожу по этому делу не свидетелем.

Когда мы оказались в его кабинете, в течение пары минут было полное молчание. Гуманов занимался чем угодно, но только не общением со мной. Возможно, ему было просто поручено держать меня подальше от всех, чтобы я не сболтнул лишнего.

– Чаю не хотите? – спросил капитан.

– Можно, – ответил я и Гуманов пошёл к своему серому сейфу, на котором стояла большая банка с водой и металлический электрочайник.

Капитан налил воду и засыпал заварку чая «со слоном» в расписной заварник.

– Как вы умудрились попасть в эту историю, Сергей Сергеевич? – спросил он у меня, сыпя сахар в чашку.

– Оказался неподалёку, – ответил я.

Решил не отказываться от сладкого чая, поскольку нужно восстанавливать силы после головокружительного воздушного боя. Голова немного побаливает.

– Когда мне звонили коллеги и ваши кураторы из Шинданда, настоятельно просили вас оградить от чрезмерного внимания. Стесняетесь людей? – продолжал спрашивать Гуманов, медленно насыпая в чашку уже четвёртую ложку сахара.

Интересная просьба от моих особистов. Так сильно хотят скрыть эту историю? Сомневаюсь, что получится. Кто бы ни был беглецом, разборок, как и после Беленко, не избежать.

– Нет. Для меня самого подобная просьба удивительна. С людьми хорошо общаюсь, – ответил я.

– Понятно.

Через несколько минут закипел чайник и Гуманов разлил горячий напиток по кружкам.

– Спасибо, – поблагодарил я капитана, когда тот поставил передо мной чай.

– Пейте. Вы устали. Столько всего сделали за ночь, – сказал Гуманов.

Так-так! Началась игра на внимательность. Пытается меня подловить на какой-то неосторожной фразе. А я уже начал думать, что меня действительно в гости позвал к себе особист по просьбе коллег из Шинданда.

– Товарищ капитан, вы если что-то хотите напрямую спросить, то спрашивайте. Зачем эти все аккуратные и провоцирующие фразы? – спросил я и Гуманов, отхлебнув чай, ехидно улыбнулся.

– Никакой провокации, Сергей Сергеевич. Обычная работа простого оперуполномоченного, – ответил капитан и достал из ящика в столе тарелку с конфетами «Золотой ключик» и печеньем «Альберт».

– Понятно.

Конфетками я решил угоститься, но был настороже. Капитан очень нацелен на разговор. Может и спровоцировать на неверный ответ.

– Война заканчивается, а сражения ещё нет, верно? – спросил Гуманов и я, молча, кивнул. – Сколько вы в Афганистане?

– С марта 1981 года, – ответил я.

– Немного вам оставалось, чтобы спокойно убыть в Осмон.

– Почему вы так сказали, будто я тут ещё останусь после положенного мне срока? – спросил я.

– Думаю, что ваша командировка закончится гораздо раньше, – твёрдо сказал капитан. – И я сомневаюсь, что вы этому обрадуетесь. Успели уже все свои дела закончить, прежде чем пойдёте под суд?

Да что он несёт?! Он меня за предателя считает или… Похоже, что с Шинданда пришла команда меня не оградить, а задержать.

Дверь за спиной открылась, и на пороге появились двое мужчин в песочной форме с множеством карманов, в том числе и на рукавах. Та самая «эксперименталка», которая должна пойти в войска через пару-тройку лет.

– Он здесь, товарищи, – подскочил со своего места Гуманов и поспешил поздороваться с вошедшими.

Один из них – Краснов. Выглядел он уставшим, как будто новогоднюю ночь отмечал как это и полагается советскому человеку – много ел и пил, а потом поздно лёг спать.

Второй – Сергей Иванович. Какую должность в аппарате КГБ он занимал, я не знаю, но он явно был начальником для Краснова.

– Мы видим. Оставьте нас, – сказал Сергей Иванович и Гуманов вышел за дверь, оставив свой чай недопитым на столе.

Только сейчас заметил, что сижу на стуле и не отрываю своей пятой точки. А ведь в кабинет вошли минимум генерал с полковником. Аккуратно поставив кружку на стол, я начал вставать, почувствовав боль в позвоночнике. Попытался не корчить болезненную мину, но дискомфорт был очень чувствительным в нижнем отделе.

– Не торопись, Родин, – сказал Сергей Иванович и медленно подошёл ко мне. – Опять мы с тобой видимся при странных обстоятельствах, – сказал он и протянул мне руку, когда я выпрямился.

– Сам себе удивляюсь, – ответил я ему и пожал руку.

– А чего так керосином пахнет? – спросил Сергей Иванович и пошёл к столу. – Где так измазался?

Ох, и зря я взял эту куртку у техников! Лучше бы помёрз на улице, а потом согрелся чаем. Теперь везде со мной этот запах.

– На стоянке куртку техники дали, чтоб не замёрз, – ответил я.

– А спирт зажали или тоже угостили? – улыбнулся Краснов, здороваясь со мной.

– Не пью, Леонид Борисович, – ответил я.

– Помню, помню, – ответил Краснов и показал мне садиться.

Сам же Леонид Борисович сел позади меня у стены, взяв отдельный стул. Я и не надеялся, что разговор с этими людьми будет обычным.

– Итак, рассказывай, Сергей. Как всё было? – спросил Сергей Иванович.

После моего продолжительного рассказа, предполагаемый начальник Краснова отклонился назад и задумчиво почесал затылок.

– Как всё грамотно было продуманно. Наше упущение, Борисыч, – сказал Сергей Иванович.

– Мда. Из Толкачёва тоже не смогли вытащить эту информацию. Хорошо, что у нас есть Родин, – похлопал меня по плечу Краснов.

– В каком смысле? – удивился я.

Первая мысль была, что меня как-то использовали втёмную в этом процессе. Мол, всё рассчитали. А все эти догонялки были не чем иным, как инсценировкой, дабы найти уязвимые места у 40й армии.

– Ты не волнуйся. Репрессии, которые затронут твой полк тебя не коснуться. В этой истории ты один из немногих, кто поступил правильно, – сказал Сергей Иванович.

Насчёт правильно ли. Я не до конца уверен. Меня до сих пор гложет, что сбил кого-то из своих. Пускай это и было необходимо. Однако говорить об этом не надо. Неправильно поймут.

– Раз вы так считаете, я могу узнать имя беглеца?

Сергей Иванович посмотрел на Краснова и не торопился с ответом.

– Угонщик самолёта, чтобы совершить преступление, тяжело ранил часового. Когда он нанёс удар с воздуха по самолётам, были безвозвратно потеряны три борта, а также получил смертельное ранение техник, – ответил Краснов.

В душе немного сжалось, поскольку на стоянке в это время был Дубок. Елисеевич, пожалуй, самый светлый человек во всём полку. Не хотелось бы даже думать, что он погиб.

– Так кто? – спросил я.

Глава 2

Середина января, 1982 года. Аэродром Шинданд.

Я до сих пор не могу поверить, что именно мой командир звена сел в самолёте и совершил это предательство по отношению к стране, зубы сводит от злости. В голове только и звучит вопрос – что это было, чёрт подери?!

Как мог лётчик первого класса, кавалер четырёх орденов Красного Знамени, совершить предательство? Мало того, Валера теперь навсегда встал в ряд с теми, кому будут желать землю не пухом, а стекловатой. Как это случилось?

База в Шинданде, как и всегда в утренние часы, гудела и шумела. Самолёты и вертолёты выполняют гонку и опробование двигателей, а личный состав батальона охраны продолжает охранять периметр и своих товарищей. Очередной день службы «за речкой» для одной из трёх авиационных баз ВВС 40й армии начался.

Смотрю я на это и вспоминаю, как поднимались мы ни свет, ни заря, чтобы вылететь на удар по ущельям Панджшера. Иду по дорожке, выложенной из панелей металлоконструкций К-1Д, и ощущаю пыль Баграмского аэродрома, поднимающуюся при каждом шаге.

Пройдя мимо нового модуля, выкрашенного свежей краской в Шинданде, с улыбкой на лице вспоминаю нашу старую палатку, в которой мы провели первые недели после перебазирования на эту базу. Во рту до сих пор вкус отвара из верблюжьей колючки стоит.

Пройдя ещё несколько метров, я остановился у постамента в память погибшим лётчикам и техникам. Перед самым убытием основной части нашего полка в Союз, была организована эта небольшая стела с именами и фотографиями тех, кто не с нами. На свалке взяли киль от МиГ-21 и из него сделали памятник.

Я всматривался в глаза этих погибших ребят на фото, и мне больно на душе. Эти люди навсегда останутся в памяти своих товарищей и за них каждый раз будут поднимать третий тост. А что скажут про Валеру Гаврюка? Как будто и не было его орденов Красного Знамени и тех поступков, что он совершал во имя Родины.

– С добрым утром, Сергеич! – поздоровался со мной Дубок, подошедший сзади и протянувший мне свою забинтованную руку.

– Привет, Елисеевич. Ты чего не спишь? Самолёт только после обеда, – спросил я, намекая, про сегодняшний рейс в Осмон.

– Да вот тоже пришёл. Помянуть бы надо братцев. И Лексеевича Томина обязательно, – сказал Дубок и достал из кармана гранёный стакан с кусочком чёрного хлеба.

– Мы с тобой сейчас, как Маэстро и Макарыч, – сказал я, вспомнив героев из известного фильма, но улыбаться было тяжело.

Слишком много погибло ребят за неполный год. И командира не уберегли.

– Так, не самый плохой пример, – ответил Дубок, налил из фляжки спирта в стакан и поставил его, как и положено, перед постаментом. – Помянем, – выдохнул Елисеевич и пару раз глотнул из фляжки.

Пару минут мы, молча, смотрели на памятник. Но в голове я до сих пор не мог осознать произошедшее с Валерой.

– Гаврюка тут не хватает, – тихо сказал Дубок.

Без преувеличения, он заслужил, чтобы его уважали и помнили. Но это было до того, пока он не перешёл черту.

Как можно было связаться с таким Иудой, как Толкачев? Оказалось, что Валера был с ним заодно. Именно Адольф Георгиевич устроил Гаврюку переучивание на МиГ-29 и всячески держал рядом с этими новейшими истребителями. Видимо, угон планировался давно.

– И ты думаешь, после случившегося он имеет право быть здесь? – указал я на памятник.

И действительно! Когда Толкачёва взяли, Валера запаниковал. Ведь Адольф мог спокойно сдать всех своих подельников, и с кем он имел связи. Пускай Валера и не был его информатором, но он мог стать исполнителем грандиозной диверсии. В итоге Гаврюк на неё и решился.

– Пусть в нашей памяти, Валера останется командиром звена и первоклассным лётчиком, не так ли? – спросил у меня Елисеевич.

Как?! Пусть Валера многому меня научил, но в первую очередь он выполнял свою работу. А вот то, что он предал Родину – простить нельзя. 31 декабря Гаврюк вместе с Барсовым пошёл в столовую за пирогами. Затем начинил их большим количеством снотворного. Но добродушный Марик выполнил просьбу Лёли, которая специально для меня испекла другой пирог. О нём, судя по всему, Валера узнал только за столом, но план не отменил. Ведь это уже было невозможно, поскольку он не действовал в одиночку.

– Первоклассный, говоришь? – возмутился я. – Как бы сейчас отреагировал на это погибший рядом с тобой техник с МиГ-29? Да и тебе каково было лежать в госпитале с осколочными ранами?

Так как топливо в самолёте было маловато для полётов на малой высоте с большой скоростью, Гаврюку пришлось подключить своих западных кураторов. Когда Валера взлетел и направился в сторону Пакистана, ему на перехват были обязаны вылететь истребители из дежурного звена аэродрома Кандагар. Но группа душманов осуществила мощный обстрел из эрэсов. Повредили самолёты и разбили часть полосы. Тем самым дали возможность Валере уйти «за ленточку».

– Твоя правда. Но он за свой грех уже расплатился. Это был его выбор. А наш с тобой – простить его или забыть совсем, – сказал Дубок, по-отечески приобняв меня.

Простить? Он по своим стрелял, часового чуть не убил. А один из техников и вовсе погиб. И за что?

– Ты извини, Елисеевич, но собаке – собачья смерть, – сказал я, пожал руку Дубку и пошёл обратно в модуль.

После событий новогодней ночи не приходилось рассчитывать на хорошее времяпрепровождение. С каждым днём пребывание в Шинданде становилось всё тяжелее и тяжелее.

Группу нашего полка, которую оставляли для несения боевого дежурства здесь, в полном составе, сменила другая. Из Союза прибыли нам на замену лётчики-истребители на МиГ-23х.

Под домашний арест нас не сажали, но большую часть времени мы проводили в нашем модуле. И каждый день, допросы, беседы, снятие показаний и так далее. Опрашивали всех, включая штабных работников и официанток в столовой. На нервной почве все стали заниматься спортом.

Сегодня нам вновь предстоял визит к особистам. Утренняя немая сцена в комнате, когда товарищи смотрят на тебя потерянным взглядом – стала обыденным делом.

– Конец моей карьере, – вздыхал Гнётов, сидя на кровати и «пересчитывая» свои пальцы.

По моим наблюдениям, тяжелее всех пришлось именно зам. комэска. Григорий Максимович понимал, что ему уже не светит повышение и дальнейшее продвижение по карьерной лестнице.

– Григорий Максимович, давайте оптимистично смотреть на вещи, – начал рассуждать Марк, который не унывал даже в такой ситуации.

– Барсов, прекрати говорить умные слова. Они тебе не идут, – ворчал Мендель, выводя очередной рисунок в своей тетради.

– Паша, ты Рембрандт недоделанный! – воскликнул Марк. – Всё рисуешь и рисуешь. Лучше бы делом занялся.

– Каким? Личную жизнь я себе на пару десятков лет уже устроил, – сказал Мендель, намекая, что по приезде его ожидают сразу две женщины.

– Это да! – ехидно улыбнулся Марк, но завидев мой осуждающий взгляд, успокоился. – Серый, а ты чего такой спокойный? Всё порешал?

– А ты всё болтаешь и болтаешь. Посиди молча, – сказал я.

– Серый, а ты когда нам расскажешь подробности боя? – спросил Паша, поправляя покрывало на кровати.

Почти две недели меня мучают этим вопросом, но ответить я не могу. Краснов и его коллеги постоянно говорят мне, что о воздушном бое нужно молчать. Мол, не нужно знать остальным, как можно сбить на «весёлом» МиГ-29.

Через полчаса я стоял в штабе дивизии перед кабинетом особиста – Полякова. Это уже третий мой разговор на тему угона самолёта. И каждый раз мне приходится вспоминать последовательность своих действий в тот злополучный день.

Дверь открылась, и из кабинета вышел Гнётов. Красный и мокрый, руки трясутся, и взгляд затравленный. Будто его пытали, выбивая признательные показания.

– Твоя очередь, – сказал Григорий Максимович и прошёл мимо меня. – Конец моей карьере, – тихо проговорил он, удаляясь по коридору, наступая на скрипучий деревянный пол.

Войдя внутрь, я опять оказался перед Поляковым лицом к лицу. Он, слегка небритый, сосредоточенный и с кружкой чая в руке, поздоровался со мной и продолжил свои бумажные дела.

– Я закончил, – сказал он, отодвинул в сторону рабочую тетрадь и взял бланк. – Чистая формальность. Хочу, чтобы мы с тобой общались, а не юлили.

Очередная бумага о неразглашении информации подписанная мной. Даже крупные личности в КГБ не проходят мимо таких формальностей.

– Замечательно, – сказал он, забрал у меня подписанную бумагу и положил в свою папку. – Должен тебе сказать, твои показания помогли нам полностью восстановить всю картину событий.

– Только мои? Я там был не один.

– Раненый прапорщик Дубок и погибший сержант из техсостава МиГ-29 – не в счёт, – сказал Поляков, отхлебнув горячий чай.

Прекрасно сказали! «Конторе» всегда было не до погибших людей.

– Рад, что был полезен, – ответил я. – Только я одного понять не могу. Почему вы нас так долго гоняли по допросам? Ни в Союз нас не отправляли, ни на дежурство не допускали?

– Да хватит уже с вас дежурств. Подежурили, что до сих пор расхлёбываем. Ну а если серьёзно, то мы не нашли останки капитана Гаврюка. Зато был обнаружен парашют и вскрытый носимый аварийный запас. Шли поиски, но, увы. Безуспешно. Ты не переживай Родин. Рано или поздно мы его всё равно найдём.

– А почему я должен переживать?

– Ты – тот, кто его сбил. Мы думаем, что рано или поздно, он захочет с тобой поквитаться.

Значит жив…

– Я могу идти?

– Береги себя, Родин, – сказал Поляков и пожал мне руку. – До встречи.

Ох, и не хотелось бы!

Следующим местом, куда мне необходимо было попасть, был штаб полка на аэродроме. В коридоре, который вёл к кабинету командира, было много людей. Все шли к новому старшему авиационной группы в Шинданде с документами для подписи. Сегодня как раз улетает самолёт в Союз, а значит, будет много «передачек» документов для утверждения в штабе округа. Документооборот – вещь сложная и долгая.

– Вы куда без очереди? – возмутился старлей со стопкой красных папок.

– Меня ожидают, – спокойно ответил я.

– Это у вас раньше тут были такие порядки в Шинданде, – проворчал майор, размахивающий кипой листов, словно опахалом. – Теперь по-другому будет.

Интересные перцы! Судя по ширине рожь, красивой форме и остаткам печенья на усах, явно не воевать сюда приехали.

– Вам бы вытереться, товарищ майор, прежде чем к командиру заходить, – сказал я и постучался в дверь.

Заглянув внутрь, я увидел сидящего за столом полковника и стоящую рядом с ним Асю. Они вполне себе весело ворковали, смеясь над какой-то шуткой.

– Товарищ полковник, разрешите войти, старший лейтенант Родин? – спросил я, и командир жестом пригласил меня.

Уже ефрейтор Кисель оценивающе посмотрела на меня, а потом сравнила с новым командиром. Полковник был вполне себе статным мужиком. Высокого роста, черноволосый, плечистый и выглядел явно младше своих 38 лет. Плюс – не женат. Хорошая партия для брюнетки Аси с навыками массажистки.

– Вы идите. Чуть позже зайдёте, и мы обсудим ваши… документы, – сказал командир и Ася, покачивая бёдрами, пошла к выходу.

Полковник внимательно смотрел ей вслед, кивая при каждом шаге ефрейтора. Как только она закрыла дверь, он повернулся ко мне.

– Хороша? – спросил он.

– Не пробовал, товарищ полковник, – честно ответил я.

– Понятно. Родин, верно? Герой войны и орденоносец всего, чего только можно. Что там у тебя? – спросил полковник.

– Документы, выписки на убытие. Сегодня улетаем. И постановку бы надо провести на перелёт, – сказал я, выкладывая перед новым командиром базы документы.

– На перелёт постановку проведём. А ты уверен, что после всех событий здесь, для вас это будет не крайний вылет? – спросил он.

Изначально нас вообще не хотели подпускать к самолётам. Мол, потеряли доверие и всё такое.

Даже меня подозревали. Реакция особиста в Кандагаре была лишним тому подтверждением. Ему, кстати, позвонил в тот день наш Никитин и в таких «красках» обрисовал меня, что капитан Гуманов был готов сразу вывести такого негодяя, как я, за капонир и расстрелять. Только потом, по приезде Краснова и Сергея Ивановича, меня перевели в разряд свидетелей.

Сейчас оттаяло руководство в Кабуле и решило дать нам возможность улететь своим ходом. А может, просто кому-то надо перегнать отсюда в Осмон оставшиеся МиГ-21. Новый командир прибыл сюда со своими лётчиками на МиГ-23. Теперь в Афганистане только в Баграме осталось звено «весёлых».

– Думаю, в Союзе решат, что с нами делать, – сказал я.

– В этом ты прав. Не мне разбираться с вами, но если хочешь, выскажу своё мнение, – сказал полковник и расписался во всех документах.

– Это необязательно, – ответил я.

– Но я всё же скажу, – поднял он на меня глаза. – Вы теперь с чёрной меткой. Каждый из вас. Не знаю, что там действительно произошло и кто виноват, но доверия к вашей группе теперь никакого.

С этими словами он собрал все бумаги и протянул их мне.

В Ан-12 продолжали загружаться техники. Сумки, рюкзаки, чемоданы, ящики с запасным имуществом и принадлежностями – всё нужно забирать с собой.

На стоянке нас готовили к предстоящему вылету. Заглушки сняты, кабина открыта, стремянка приставлена. Я выполнял осмотр, а Дубок всё равно находился рядом.

– Елисеевич, ты на самолёт не опоздаешь? – спросил я, когда закончил с обходом самолёта.

– Как же я тебя оставлю? Конфету надо дать на дорожку, – сказал Дубок и достал из кармана две конфеты. – Крайние.

– Ты прям рассчитал, чтоб к концу командировки всё закончилось, – улыбнулся я и стал надевать шлем.

– Рано улетаем, – выдохнул Дубок, наблюдая, как я осматриваю маску.

– Нет. Мы своё дело здесь сделали. Пора домой, – ответил я. – Всё здесь закончилось.

– Знаешь, а я вот чувствую, что всё только начинается, – сказал Елисеевич и пошёл к стремянке вместе со мной.

Не стал он меня сегодня усаживать в кабину. Всё-таки болит рука и я уже не такой лёгкий.

– Янтарь, 107й, группе запуск, – запросил Гнётов в эфир, как только я подсоединился к радиостанции.

– 107й, запуск разрешил, – ответил ему руководитель полётами.

Очередной цикл запуска двигателя, проверка оборудования и параметров. Фонарь кабины закрыл. Разрешение на руление от РП получил.

– 107й, 117му, – запросил я.

– Ответил.

– Проход с кем в паре будете делать? – задал я вопрос.

– Эм… – задумчиво в эфир сказал Гнётов.

А про прощальный проход над полосой все позабыли!

– Янтарь, 107му. Разрешите после взлёта над полосой проход. Прошу разрешение всей группой, – запросил Гнётов.

Это интересно! Нас четверо, так что звеном будет смотреться красиво.

– 107й, разрешил проход. Сбор на петле и далее группой не ниже 100 метров проход, – ответил нам руководитель полётами.

Первая пара Гнётова и Менделя вырулила на исполнительный. За ними по готовности будем взлетать мы с Барсовым.

– 107му, группой по одному по отрыву, взлёт разрешил, – дал команду РП и Гнётов тут же включил форсаж.

Через несколько секунд уже и я мчался по полосе, поднимая носовое колесо, а затем и основные стойки шасси. Разворот вправо и вижу впереди, как собираются в пару два самолёта.

– Разрешите пристроиться слева, – запросил Мендель и получил разрешение.

Я продолжал выполнять разворот и одновременно подходить ближе к Паше.

– 117й, слева на месте, – доложил я.

Прошло несколько секунд, и рядом со мной появился Марик.

– 118й, слева на месте, – доложил он.

– Разворот вправо, крен 45, и рааз! – дал команду Гнетов, и мы пошли разворачиваться в сторону аэродрому.

Вот он Шинданд. Вокруг пустыня, кишлаки и где-то на западе отдельные горные хребты. Полоса перед нами и время уже снижаться до расчётной высоты.

– Занимаем 100, – дал команду Гнётов.

Но снижаться стали ещё ниже. Аккуратно, как будто пытаемся погладить полосу.

– Выравниваем. Обороты 90%, – подсказал нам Гнётов.

Проходим ближний привод и вот он аэродром, который мы сегодня покидаем. Нескоро здесь сядут очередные МиГ-21. Возможно, мы последние, кто летал здесь на легендарных «балалайках».

Красивый проход и не менее красивое покачивание с крыла на крыло от нашего ведущего.

Далее выполнили роспуск и заняли курс на Бокайды. Как обычно, сначала там дозаправка, а потом ещё немного долететь до Осмона.

Высота большая, но даже отсюда видны те самые горы хребтов Гиндукуш и Паропамиз. Красивое зрелище, но сколько жизней забрали эти каменистые исполины?

Приближалась речка Амударья, а за ней и граница Советского Союза. С трепетом и немного неуверенно, Гнётов выдал в эфир заветную для многих фразу.

– 12107й, группой из четырёх единиц пересекаю границу Союза Советских Социалистических Республик.

Глава 3

Голоса группы руководства полётами своего аэродрома нельзя спутать с другими. После столь длительной командировки, уникальную интонацию, ударения в словах или съедания последних букв слышать очень приятно. На душе становится теплее.

– 117й, на посадочном, удаление 12, на курсе, режим, – дал мне команду руководитель зоны посадки.

– 117й, приступил, 600, – ответил я и начал плавное снижение по глиссаде.

Погода была прекрасной. Яркое утреннее солнце припекало через остекление фонаря кабины. Самолёт шёл ровно, не ощущая на себя болтанки от бокового ветра у земли.

Машинально смотрю по сторонам, вспоминая прошедшие дни «за речкой», когда каждая посадка – это риск попасть под удар ракеты душманов.

– 117й, удаление 6, контроли шасси, механизация.

– 117й, выпущено, 300, – снова доложил я, бросив взгляд на три зелёные лампочки сигнализации выпуска шасси.

Полоса приближалась. Впереди свой пробег закончил Мендель, сбрасывающий парашют перед освобождением полосы. Теперь и моя очередь пришла произвести посадку.

– 117й, дальний, 200, полосу вижу, к посадке готов, – доложил я, проверив включение фары.

– 117й, посадку разрешил, слева под 40, до 8 метров, – разрешил посадку руководитель полётами.

– 117го вижу, управляю, – вышел в эфир помощник руководителя на стартовом командном пункте у самой полосы.

Прошёл ближний. Самолёт болтало, но не критично. Выравниваю нос по осевой линии, а земля продолжает набегать. Посадочное положение принято. Осталось коснуться полосы и закончить этот полёт к дому. Касание!

– Задержи! – командует мне помощник руководителя, чтобы я повторно не отделялся.

Пробег по полосе был устойчивый, нос держался легко, не поддаваясь влиянию ветра. Мягко опускаю его. Самолёт всеми тремя стойками на осевой линии.

– Парашют… есть тормозной! – подсказал помощник, наблюдая за мной оранжевый купол на стропах.

– С прибытием, 117й! – громко и радостно поздравляет руководитель полётами меня, указывая маршрут дальнейшего руления.

– Спасибо! Соскучился! – весело отвечаю я, переводя сбившееся от полёта дыхание. – Полосу освободил.

Рулил медленно, поскольку нужно оказаться на центральной заправочной в определённое время. Встреча прибывших из Афганистана, как мне довелось узнать, теперь является обязательным мероприятием.

На стоянке перелетающих экипажей построение личного состава, флаги, много гражданских, среди которых и дети. Все встречают своих родных, возвращающихся с войны.

– Паша, не торопись выходить, – тихо в эфир говорит Марик.

– Отставить разговоры! – громко осаживает его Гнётов.

Мда, сейчас и правда Менделю будет не особо радостно. Однозначно среди этой толпы есть его настоящая семья, которая вполне могла узнать про роман на стороне. Может и Алёна Буянова тут как тут.

Выключил двигатель и стал отстёгиваться от подвесной системы. Одновременно смотрел по сторонам и заметил, что на аэродроме много новых самолётов, строящихся укрытий и строений. Расширение нашего полка налицо.

– Как долетели? – весело спросил молодой техник, которого я видел впервые на нашем аэродроме.

Низкого роста, губастый и с маленьким «пушком» волос под носом. Откуда только он появился? Наверное, мне непривычно, что не Дубок меня встречает после полёта.

– Всё хорошо. А ты… – решил спросить я у техника, но он меня опередил.

– Сержант Бубко, первая эскадрилья, – представился он, поднося руку к головному убору.

– Без гимнастики, брат, – сказал я, снял перчатку и протянул ему руку, которую он не торопился пожать.

– Это… у меня руки после циатима, – неуверенно сказал Бубко, спрыгивая со стремянки и пропуская меня из кабины.

– И что? Как будто у меня чистые, – улыбнулся я и, уже стоя напротив техника, снова протянул руку для приветствия.

– Ну, ладно, – радостно улыбнулся Бубко и поздоровался со мной. – Мне сказали, что я теперь ваш техник…

– Не ваш, а твой. А что с Елисеевичем? – спросил я.

– Не могу знать. Тут перевооружение идёт очень быстрыми темпами, – махнул рукой вдоль стоянки Бубко, где уже красовались и Су-25, и Су-17, и МиГ-23.

– Понятно. А нас на 29е пересадят, значит? – спросил я.

– Так точно. Мы уже успели переучиться. К нам сюда из Липецка и Подмосковья люди приезжали. Показывали, рассказывали, зачёты принимали… лояльно, конечно, – застеснялся Бубко.

– Это нормально. Тебя как звать-то? – спросил я, снимая шлем и расстёгивая противоперегрузочный костюм. – Имя, отчество?

– Венька Саныч я, – весело подпрыгнул сержант.

– Значит, так и будем общаться, Вениамин Александрович. Меня можешь звать Сергей Сергеевич или просто Сергеич, понял? – спросил я.

– Ага, Сергей Сергеевич, – закивал Бубко.

– Ладно, пойду на митинг, – похлопал я его по плечу и направился к перрону.

Пока мы вчетвером собрались, я выслушал длительную перепалку между Менделем и Барсовым. Как же Марик и не будет подкалывать нашего «бракодела» Пашу?!

– Слушай, так как теперь ты будешь их посещать? Надо большой дом строить и каждой комнату отводить, – предлагал решение сложившейся проблемы Марк. – Ну, на Востоке это нормально – многожёнство.

С нашей зарплатой – сомневаюсь. Хотя, лётный состав в денежном отношении не сильно обделён. Я вспомнил, что за Афган у меня на книжке, которая здесь в Союзе у бабы Нади, должны были скопиться неплохие деньги для нынешних лет. Всё же, платили двойной оклад. Плюс чеки Внешпосылторга.

– Ты задолбал, Барсов! Я тебя когда-нибудь очень сильно и аккуратно побью, понял? – сказал Паша и ускорился вперёд.

– Ты чего его достаёшь? – спросил я у Марка.

Гнётов не участвовал в нашей беседе. Он до сих пор был в каком-то ином измерении и раздумьях по поводу дальнейшей службы.

– Ой, ты вот не начинай, Сергий Радостный! – скривился Марик.

– Радонежский, балбес! – поправил я его.

– Не вижу разницы, – усмехнулся Барсов, укладывая рукой свои светлые волосы. – Пускай не расслабляется, а то у него были мысли напроситься на перевод в отдалённый уголок и без семьи туда поехать.

– Как будто это решит его ситуацию, – сказал я. – Ему нужно принять факт отцовства и заботиться о детях. Подадут на развод? Значит, так тому и быть.

– Серый, вот ты вообще не соображаешь, что Менделю кранты? – тихо сказал Марик, подойдя ближе. – Вспомни, как было после Беленко. Выявляли всех, у кого бельишко в шкафу обосранное есть. Чуть что-то не так, сразу палки в колёса по всем фронтам службы.

Есть истина в его словах. Не помню, насколько были большие репрессии после угона МиГ-25. Многим этот случай сломал карьеру.

– Так ты Марик тоже в этой группе, – сказал я. – Твой аморальный облик знаком всем не понаслышке.

– Мне просто не везёт в любви. Но сейчас, чувствую, что попрёт. Женюсь скоро, но не знаю на ком, – развёл руками Барсов. – Максимыч, а вы что думаете? – спросил он у Гнётова.

– Думаю, что это конец карьеры, – ответил зам. комэска.

Марик покачал головой и покрутил у виска пальцем, показывая мне отношение к состоянию Гнётова. И правда, совсем потерянный стал майор.

К перрону подрулил Ан-12. По сценарию, сейчас своих родных у рампы самолёта встретят пришедшие семьи. После будет митинг, важные слова и мы разойдёмся по своим домам.

Марик похвастался, что сегодня же съедет на квартиру в город. К кому не уточнял, но он предвкушал приятный вечер. Сказал, что сильно изголодался по острым ощущениям.

Из грузовой кабины начали выходить наши техники, штабные работники и другие военнослужащие из подразделений обеспечения. Скопление людей, которые пришли встретить своих родных с войны никакое оцепление уже сдержать не могло. Да и не пытались.

Радостные крики, слёзы, объятия – всё вперемешку и выглядит естественно. Никакой постановки. Вот те самые эмоции, которые передать невозможно ни на фотографии, ни в кино.

Нельзя заставить жену на публику рыдать взахлёб, когда она не видела своего мужа почти год, а узнав, что он попал под обстрел, ждала весточку. Теперь он раненый, но живой стоит и обнимает её, опираясь на трость.

Как можно описать или показать на экране сурового мужчину, который ещё ни разу не видел своего ребёнка. А теперь он держит его трясущимися от волнения руками. Старается изо всех сил сдерживать слезу и не закричать от счастья.

А можно ли описать тяжесть на душе офицера в потёртой куртке, чей ребёнок не может узнать в нём своего отца? Малыш пытается сделать шаг, но его останавливает что-то. Но вот прошло несколько минут и малыш, неуклюже, но делает шаг навстречу своему отцу и взмывает над землёй, подбрасываемый на сильных руках родителя.

Марик нежно обнимался с какой-то девушкой в бежевом пальто и сером берете. Гнётов шёл под руку со своей супругой и держал на руках сына. Мендель стоял и о чём-то говорил своей жене, которая поправляла его форму, покачивая коляску с ребёнком.

В этот момент я ощутил то самое одиночество. Да, в мои годы быть сентиментальным уже поздно. Но смотря на этих людей, хочется, чтобы кто-то также подошёл к тебе и поздравил с возвращением домой.

– Родин, – позвал меня знакомый голос со спины.

Повернувшись, я увидел перед собой Бажаняна в парадной форме.

– Товарищ командир, старший лейтенант Родин прибыл из заграничной командировки, – доложил я, вытягиваясь в струнку и приложив руку к головному убору.

– Поздравляю, – обыденно сказал Араратович и пожал мне руку. – Вот только не командир я больше. Новая власть теперь здесь, – сказал Бажанян и кивнул в сторону.

Рядом со сдвинутыми столами, накрытыми бордовыми скатертями стояло начальство и почётные гости. Выделялся в этой компании высокий и худой полковник. Араратович объяснил, что теперь наш полк подчинён 137му Центру боевого применения и подготовки лётного состава.

– Мы теперь называемся 632 инструкторско-исследовательский смешанный авиационный полк. Будем готовить лётчиков и техников к Афгану, – сказал Араратович. – Зайди после построения в кадры. Там тебе кадровики кое-что покажут.

И вот думай теперь, что ж там такое мне решили через кадры передать.

Через несколько минут началось торжественное построение. Говорили много, но всё по делу. Потом и вовсе всем поголовно вручили нагрудные знаки.

Раздавали очень быстро, без вручения документов. Я рассмотрел очередную награду и узнал в ней тот самый знак «Воину-интернационалисту», который должен был появиться значительно позже.

Красная муаровая лента крепилась к прямоугольной колодке. Сам знак представлял из себя круглый лавровый венок, на который наложена красная пятиконечная звезда с белой окантовкой.

– Данным знаком теперь будет награждаться каждый, кто нёс службу в Афганистане, – громко говорил начальник Центра, пока ещё в звании полковника. – Воины-интернационалисты, защитники Отечества! Родина никогда не забудет вашего ратного подвига. Вы там, в ущельях Панджшера, на склонах Луркоха или в долине Джелалабада – на переднем крае борьбы с набирающим силу международным терроризмом, спонсируемом империалистами с Запада…

Первое впечатление, что говорить он может очень красиво перед строем. Посмотрим, как будет дальше.

Слово взял и Араратович, который долго народ не задержал. Интересно будет посмотреть и на нового командира полка, когда он у нас появится.

Закончился митинг, все разошлись, а мне нужно в штаб. Забрав вещи из транспортника, я на «таблетке» домчал до расположения полка.

В кабинете начальника отдела кадров сидел всё тот же Трефилович, разгребавший очередные личные дела и множество бумаг.

– Ёпрст! – как обычно воскликнул майор Балтин, протягивая свою морщинистую руку. – Теперь надолго?

– Как получится, – поздоровался я, памятуя, что меня должны перевести. – Мне Тигран Араратович сказал подойти. Что-то мне пришло.

Голову подняла Карина, улыбаясь своей белоснежной улыбкой. Может, стоит поближе с ней пообщаться? Как-то уже соскучился я по женской ласке. А у этой девушки симпатичные и объёмные… кхм… глаза. Да, всё дело именно в глазах.

– Родин, это хорошо, что ты зашёл. На тебя пришли документы, – сказал майор и показал мне «отношение», в котором указывалось, что я рассматриваюсь к назначению на должность старшего лётчика в эскадрилью МиГ-23 в Камрань.

Блондинка Карина даже приподнялась со своего места, пытаясь заглянуть в этот документ. Вижу, что она по-прежнему предпочитает носить юбки покороче.

– Так это ж хорошо, – улыбнулся я. – Что мне теперь? Писать рапорт?

– Пфф! Не обижай старого кадровика! – воскликнул Трефилович. – Всё напечатали уже. Только роспись твоя нужна.

Теперь протянул он мне и напечатанный на машинке рапорт. Я быстро проверил орфографию, хотя это было ни к чему.

– Родин, у меня хорошо с русским в школе было. Ошибки проверять не нужно, – проворчал Балтин.

– На автоматизме просто. Привык читать документы, – улыбнулся я.

– Это хорошая привычка. Давай подписывай и беги по командирам за визами.

– Мы уже сегодня будем документы отправлять? – удивился я.

Ничего себе скорость! Вот что значит, когда в полку грамотный начальник отдела кадров!

– А чего тянуть?! Вон, и Кариночка уже на пляжи Южно-Китайского моря хочет, – посмеялся Трефилович.

Карина застеснялась, но мне это даже понравилось. Стеснение на её лице смотрится очень притягательно. Но больше всего привлекают формы объёмных… глаз.

– Сватаете? – спросил я.

– Что, не нравится? Эх, вам красавцам-орденоносцам не угодишь, – махнул рукой кадровик, пройдя к стойке со справками.

– Вообще-то, я всё слышу, товарищи офицеры, – громко возмутилась Карина.

– Да мы знаем, Кариночка, – замахал руками Трефилович и приобнял девушку за плечи. – Эх, замуж выдам тебя и на пенсию пойду, – подмигнул мне старый майор.

Обещать Балтину не буду. Пока к семейной я жизни не готов. Хотя, глядя на сегодняшнюю встречу прибывших из Афганистана, мне ненадолго, но захотелось быть семейным человеком и вообще иметь родных. Надо бы в отпуск съездить и бабу Надю повидать.

Процесс подписания рапорта затянулся до следующего дня. Утром пошёл к Буянову домой.

– Родин, сегодня воскресенье. Забывай, Афган! Тут и выходные бывают, – попивая рассол из банки, встретил он меня в дверях своей квартиры.

– Рапорт бы надо быстрее подписать, – сказал я. – Чтобы процесс пошёл.

– Ой, и ты думаешь, что всё так гладко будет? Командира ты ещё не видел нового? – спросил Иван Гаврилович.

– Нет. А он уже прибыл? – поинтересовался я, убирая в папку подписанный комэска рапорт.

– Назначен. Был здесь. Завтра будет на рабочем месте, – кивал Буянов, прикрыв глаза. – Непросто тебе с ним будет.

– А вы?

– У меня над ним власти нет. Да и не будет он слушать нас. Пойди поговори, но на хорошее не надейся, – ответил комэска и попрощался со мной.

На следующий день, после быстрого подписания рапорта у Бажаняна, я с Трефиловичем отправился к командиру. Теперь так просто к нему не попасть.

Новый командир установил график подписания документов. Всё должно подаваться через делопроизводство и приносится только определёнными людьми. По личным вопросам были выделены специальные дни. Сегодня как раз такой день.

– Вы прям подгадали момент, Трефилыч, – сказал я, когда читал распорядок работы приёмной командира.

– Да, – вздыхал седой майор, перебирая бумаги на специальных полках.

В них оставляли документы на рассмотрение и подписание командиром. Потом забирали, не создавая при этом столпотворение в приёмной. Хотя, при Томине здесь «пробок» не было, а он старался принимать всех в любое время.

– Заходите, – позвал нас ефрейтор, вышедший из кабинета.

Ещё и адъютанта себе другого завёл командир, которого зовут Иванов Павел Егорович. Новый человек – новые порядки!

Войдя в кабинет, я представился командиру.

В кабинете всё осталось так же, как и было при Валерии Алексеевиче. Появилось, правда, больше портретов. Да и фотография Томина в ряду командиров полка теперь заняла своё почётное место.

– Сергей Трефилович, что у вас? – спросил полковник.

Среднего роста, короткая стрижка и очень хитрый взгляд. Как с ним общаться, ума не приложу.

– Товарищ полковник, на старшего лейтенанта Родина пришёл запрос на перевод в другую часть…

– Это как? Поясните, – спокойно спросил полковник.

Трефилович объяснил всю ситуацию. Рассказал обо мне и моих стремлениях после Афганистана и показал полковнику пришедшее на меня «отношение».

– И что я должен сделать? – спросил Павел Егорович.

– Вот рапорт, – сказал я и протянул бумагу для подписания новому командиру.

Иванов читал, почёсывая подбородок, периодически поглядывая на меня и на Трефиловича.

– И вы, Балтин, предлагаете мне его отпустить? – спросил Павел Егорович у Балтина.

– Так точно, – громко сказал кадровик.

Я уже начинал нервничать. Пройдя этот барьер, мне придётся ещё выше идти. Но первый шаг очень важен.

Павел Егорович подумал, взял ручку и что-то написал на рапорте. В душе стало тепло. Подписывает, значит, даёт добро на перевод.

– Держи. Свободны, – сказал Иванов и вернулся к своим делам.

Улыбаясь, я взял рапорт и готовился убрать его в папку. Но вердикт на рапорт Иванова был не в мою пользу.

«Нецелесообразно. Полковник Иванов П. Е.» – гласила надпись в левом углу.

Глава 4

Не такой развязки я ожидал в деле своего перевода. Что уж там говорить – я уже во сне видел пальмы и белый песок Вьетнама, а тут споткнулся в самом начале пути перевода.

– Товарищ полковник, на человека пришло отношение, – сказал Балтин. – При Валерии Алексеевиче вопрос о переводе был согласован.

– При всём уважении к памяти героя полковника Томина, в данный момент разбрасываться кадрами мы с вами не можем, – поднял на нас глаза Иванов.

Трефилович посмотрел на меня, намереваясь найти ещё какие-то законные аргументы для перевода в Камрань.

– Направление Вьетнама весьма приоритетное. Люди там нужны очень сильно. Нас могут просто обязать его перевести, – сказал кадровик и присел на стул, на который ему показал полковник.

– Люди нужны везде. Наш полк не исключение. В период формирования Центра переводы невозможны, – сказал Иванов.

– Товарищ командир, часть в Камрани тоже формируется, – сказал я.

– Вот пускай флот сам и находит лётчиков себе в полки. Или у вас какие-то особые планы? – спросил Иванов, убирая в сторону все бумаги. – Вы прибыли из Афганистана недавно?

По лицу командира было видно, что он определённо знает, кто перед ним. Зачем тогда все эти расспросы?

– Так точно, товарищ командир, – громко ответил я.

– Прекрасно. Получили боевой опыт. Награждён боевыми наградами? – спросил Иванов у Трефиловича.

– И не раз. Парень, со всех сторон положительный, – начал хвалить меня кадровик.

– Вот и хорошо. Тогда, товарищ Родин, объясните, зачем мне отпускать подготовленного лётчика? Ещё и с вашим уровнем подготовки, – встал из стола Иванов.

Ну, что и требовалось доказать. Обо мне полковник слышал. Мой уровень ему известен. Значит, будет всеми силами брыкаться, чтобы не отпустить меня.

– Товарищ командир, у меня в планах поступление в школу испытателей. Данный перевод…

– Не продолжайте, Родин, – сказал Иванов и достал из нагрудного кармана лётного комбинезона серебряный портсигар с маленькой красной звездой. – В испытатели… хм, – улыбнулся Иванов, открыл крышку портсигара и достал оттуда папиросу.

– Вы сами в моём возрасте не хотели? – не постеснялся спросить я и поймал недоумевающий взгляд Трефиловича на себе.

Командир пристально посмотрел на меня. В его взгляде читалось, что ему этот разговор начинает надоедать.

Вроде и нужно отказать мне в переводе, но кто его знает, насколько сильно за меня будет царапаться Граблин.

– Мало ли что я хотел. Я, как и вы, между прочим, служу там, где прикажут, – подкурил папиросу Иванов. – Или вы думаете, что после Афганистана вольны выбирать дальнейшее место прохождения службы?

– Вообще-то, Павел Егорович, есть указания по этому поводу из главного управления кадров. Там сказано, что подобная привилегия в выборе места службы у ветеранов Афганистана есть, – заметил Трефилович, перебирая бумаги в портфеле. – Вот и оно, кстати.

– Сергей Трефилович, я читал этот документ. Там сказано, при наличии кадрового резерва и без снижения боеготовности части, верно? – указал на документ Иванов.

– Подтверждаю, – смирительно произнёс Балтин.

С каждой минутой Камрань всё дальше от меня. А с ней и возможность поступить в школу испытателей. Спорить с новым командиром не стоит. Так «махнёт шашкой», что буду вечным дежурным по аэродрому.

– Откуда ты родом? – спросил у меня Иванов.

– Владимирск, – быстро ответил я, и полковник затушил папиросу в пепельнице, закрыв форточку.

– Замечательно. С завтрашнего дня вы, старший лейтенант Родин, в отпуске. Давно же не отдыхали? – спросил командир.

– Так точно, – ответил я, не понимая пока задумки Иванова.

– Сходите в отпуск, выспитесь, отдохните. Через месяц увидимся и тогда решим, что с вами делать, – сказал Иванов и сел на своё место. – Я вас не задерживаю, – указал на дверь полковник, и мы быстро покинули кабинет с Трефиловичем.

Интересное решение от нового командира. Дать мне возможность хорошенько всё обдумать. Хотя подумать действительно нужно!

В Осмоне оставаться не хочется, несмотря на расширение базы.

Пока я собирал свои вещи, в моей комнате сидел на кровати Марик и чавкал, поедая яблоко.

– В отпуск? Это тебе повезло.

– Как будто тебя не отпустили в отпуск, – сказал я, намекнув, что Барсов, как и Гнётов и Мендель тоже убыли отдыхать.

– Да мне это не особо нужно. Я бы лучше поучаствовал в распределении новых должностей, – мечтательно сказал Марк, делая чуть тише музыку на кассетном магнитофоне Шарп.

Привёз же наш красавец каким-то образом в Союз из Афганистана презент, за который многие бы в Осмоне отдали огромные деньги.

Из динамиков играли Арабески вперемешку с Оттаван. Марк продолжал подвывать в такт этим песням в стиле диско на своём ломаном английском.

– Ты так сказал, будто объявление висит на двери отдела кадров. Мол, записывайтесь в свободные клетки, чтобы заранее занять хорошую должность, – сказал я, аккуратно складывая свою рубашку.

– Ой, Серый! Я ж тебе так сказал, поскольку не жду чего-то хорошего от нового командования. Ты сегодня был в эскадрилье? Нет. А там мужики всё мне рассказали, кого и что ожидает, – с набитым ртом проговорил Марк.

В принципе, об этих слухах я знал, но теперь есть подтверждение. Пускай и слабое, если учитывать репутацию Барсова.

Араратович уже не будет командиром полка. Это понятно, раз Иванов уже сидит в бывшем кабинете Томина. Комэска через три месяца уйдёт на пенсию. С Гнётовым непонятки. Ходил он общаться с начальством, но пришёл, как и я с отпускным билетом.

Про Менделя вообще странные разговоры. Он то на север переводится, то ли на Сахалин.

– Карина с кадров сказала, что он к Трефиловичу приходил и просил найти ему место. Чем дальше, тем лучше, – сказал Марк, просматривая книгу Лермонтова. – Как ты это читаешь, если здесь даже картинок нет?!

– Это слишком сильное чтиво для тебя. Начни с чего попроще, – забрал я у него синий том с произведениями великого русского поэта.

– С чего же начать? – с интересом спросил Марик.

– С «Родничка» начни, – сказал я.

– Ой-ой-ой! Смешно, что звездец! – возмутился Барсов. – У тебя когда отъезд?

– Завтра в плане перелётов есть до Астрахани борт. С ними домчу, а там и до дома, – ответил я, застегнув сумку и поставив её под кровать.

Марк вопросительно смотрел на меня, будто ждал от меня денег.

– Что такое? – спросил я, прикладываясь на кровать.

– Ты издеваешься? Сколько нас дома не было? У тебя нигде не чешется? – удивился Марик.

Пожалуй, с ним стоит согласиться. В кабинете Балтина я на Карину смотрел, как волк на зайца.

– Ты если что-то предложить хочешь, то говори. А то издалека заходишь, – сказал я, готовый к предложению весело провести время.

– Родин, ты меня удивляешь. Я думал, ты после Вещевой ещё долго отходить будешь. На тебя это…

– Ты зубы не заговаривай. Предложения какие? – громко сказал я, поднялся с кровати и выключил музыку.

И повёл меня Барсов в городской парк. Время для прогулок он нашёл просто идеальное. На улице плюс 5, и девушки уже давно не носят лёгкие платья. Музыка не играет. Деревья стоят голые, и народу нет совсем.

Странная получается прогулка, когда только мы вдвоём с Мариком, подложив газеты под задницу, восседаем на одной из лавочек.

– Прекрасно, да? – спросил он у меня.

Посмотрел я по сторонам и не увидел хоть что-то хорошее. Одинокие аллеи, покачивающийся от ветра фонарь на столбе, а народ даже рядом с детским кинотеатром «Антошка» не толпится.

– У тебя странный юмор, Марк. Ты же собирался хорошенько погулять. Желательно, привлечь к этому противоположный пол, – возмутился я, укутываясь в свою куртку.

– Ты не понимаешь. Знакомиться нужно именно в таких местах. Неожиданных, я бы сказал, – начал он выдавать мне свою теорию знакомства с девушками.

Пикапер хренов! Собрался заморозить меня на свежем воздухе. После таких посиделок на газетке в парке ничего не захочется, кроме чая горячего.

И только я об этом подумал, как в алее показались две девушки. Причёска аля – высокий хвост, вязанные юбки, длинное цветастое пальто на каждой и аккуратная походка, чтобы не наступить лишний раз в лужу. Чем ближе они к нам, тем сильнее жмутся друг к другу.

Вышли красавицы на свет, и я их внимательно рассмотрел. Одна, рыженькая, закусила нижнюю губу и осмотрела нас сверху вниз. Другая, всем своим видом показывала равнодушие к нашей паре с Марком. Мол, парни ей сейчас неинтересны, а юбку покороче она надела, потому что ей нравится так одеваться зимой.

– Так, смотри Родин и учись, – сказал Марик и, вскочив с лавки, побежал за уходящими девчатами. – Сейчас я тебе Ален Делона покажу.

Смотрю я на этого красавца, но от французского сердцееда вообще ничего не взял блондинчик. Что-то показывает руками, жестикулирует, изображает, что он лётчик и все девчата должны перед ним лежать.

– Ну как? Пойдём с нами? – радостно спросил он, на что получил лишь фырканье и отворот-поворот.

Озадаченный и хмурый, Марик вернулся ко мне. Чтобы снова занять свой пост на газетке.

– Что скажешь? – спросил я, ожидая какую-то отмазку от Барсова.

– Не заморачивайся, – отмахнулся он. – Я на них посмотрел – вообще не наш с тобой вариант. Некрасивые…

– Походу, ты не Делон, а Луи де Фюнес, – отметил я и повёл Марика к нам в общагу.

Растерял своё обаяние наш красавец. Так может совсем неженатым остаться.

На следующий день я совершил долгий беспосадочный перелёт до каспийской столицы. Далее поезд, и вот он родной город.

В этот январский день он был по-настоящему зимним. Большие сугробы, едва очищенные тротуары и огромное количество детей на замёрзшем льду.

Ребятня выбирала для своих хоккейных баталий лужу побольше. Некоторые подражали Харламову, Михайлову и Петрову, а другие предпочитали обыкновенные салазки.

Это приспособление я ещё застал в своём детстве. Деревянная платформа с прибитыми коньками и подложенной небольшой подушкой или свёрнутым маленьким одеяльцем, чтобы сидеть на коленках. К этому транспорту ещё идут в комплекте два больших металлических прута-палки с заострёнными концами. Словно на лыжах ты отталкиваешься и кружишься на льду таким образом. Проводить так можно целый день, пока тебя домой не загонят. Мне везло – у меня не было того, кто прерывал мои катания на салазках.

Реакция бабушки на мой приезд была ожидаемой. Распереживалась она, что не смогла должным образом подготовиться.

– Ну что ж ты весточку не прислал? Я бы хоть приготовила что-нибудь поесть, – расстроилась баб Надя, выставляя передо мной сковородку с жареной картошкой и маринованным лучком.

– Бабуль, ну и этого хватит. Не есть же сюда приехал, – улыбнулся я, взяв немного салатика из свежей морковки.

Помимо этих блюд, бабушка ограничилась консервами, соленьями разных овощей и ещё несколькими блюдами. Вот так не подготовилась к моему приезду бабуля. Не представляю, что было бы на столе, если б она знала о моём приезде.

Бабушка молча смотрела на меня, периодически утираясь белым фартуком.

А я решил, что как поем, схожу к деду на могилу.

– Зачем в первый день? Отдохни и выспись. На войне, поди и спать не всегда получалось, – сказала бабушка и рванула к зазвонившему телефону.

Из коридора послышался радостный голос.

– Костенька, здесь он! Как знал, что и ты будешь тут. Сейчас позову к телефону, – сказала бабуля и крикнула мне, чтобы я подошёл к аппарату.

Взяв трубку, я услышал голос Бардина. Приятно, что один из моих близких друзей здесь, и мы можем пообщаться.

– Да, конечно. Только мне кое-куда сходить нужно будет, а потом пересечёмся, – ответил мне Костя.

– Родителям помогать будешь?

– Зачем? На собеседование пойду в гарнизон. Отец обещал провести меня, чтобы я пообщался о дальнейшей службе, – чувствовал я, как улыбается мой друг.

– Здорово, – сказал я, но у самого было не меньшее желание оказаться на его месте.

– Ну а ты тоже не расслабляйся. Со мной пойдёшь? – спросил Костян. – Отец и насчёт тебя договорится.

– Шутишь? Новый год прошёл, слишком уже поздно для подарков.

– Ты главное – с мыслями соберись. Там мужики серьёзные. Могут и вопросы из аэродинамики задать.

– Может, тогда не надо – не подготовившись? Сам лучше сходи.

– Отставить разговоры. Завтра идём с тобой в школу испытателей.

Глава 5

Утром я заранее подошёл к дому Бардиных, в ожидании их выхода. Командирский УАЗик уже стоял у входа, пуская белые клубы выхлопных газов. Мороз был сегодня очень суровым. Минус 30 на термометре при небольшом ветре превращались в адскую пытку. Но ради возможности пообщаться с элитой ВВС и попробовать убедить их в своей пригодности к поступлению, можно и потерпеть.

После пары минут ожидания и ощущения обморожения кончиков пальцев на ногах, я решил, что подождать можно и в подъезде. Открыв дверь, я тут же столкнулся с отцом Кости.

Одет Георгий Харитонович был в кожаные лётные штаны и тёмно-синюю ДСку. Среднего роста, плотное телосложение, фуражка, надетая с правым креном и суровый командирский прищур – очень брутально выглядел командир смешанного авиационного полка.

– Доброе утро, Георгий Харитонович! – громко поздоровался я, и старший Бардин слегка скривился.

– Здорово, Сергей, – пожал он мне руку. – Не кричи, а то вчера праздник был, – сказал командир, у которого явно болела голова.

Сзади шёл Костян и он тут же бросил обниматься ко мне. За год, мой однокашник совсем не изменился. Зато, в отличие от меня, он был одет в парадную шинель и явно шёл предметно разговаривать о своём будущем.

– Эм… не подскажете какой? – спросил я, при этом перебирая в голове все известные авиационные праздники.

Вспомнил только про 22 января – день авиации ПВО, но этого праздника в Союзе ещё не было.

– Ой, было бы что пригубить, а праздник всегда найдётся, – сказал Георгий Харитонович, когда я приобнялся по-дружески с его сыном. – День службы авиационного вооружения, кажется, был. Давайте в машину, а то сегодня прохладно на улице.

Присев на заднее сиденье, УАЗик рванул с места по заснеженной дороге. Городок уже просыпался несмотря на непроглядную темень. Дети шли в школу, а толпы военных и гражданских устремлялись к автобусам, увозящим их через несколько КПП к местам службы.

Пропускной режим весьма серьёзный. Не делают скидку даже на командира одной из частей, коим является Георгий Харитонович. Нас с Костей попросили только показать удостоверение личности.

– А ты чего не по форме? – шепнул мне Бардин. – Встречают по одёжке, не помнишь разве?

– Да откуда у меня форма?! В отпуск только вчера приехал. Твой звонок был, как снег на голову, – ответил я.

– Вот-вот! Снега в этом году море, – кивал на переднем сиденье Георгий Харитонович. – Как вообще служба, Сергей?

– Всё хорошо. В отпуск выбрался наконец-то.

– Отпуск – это здорово, – сказал Бардин-старший. – Я слышал, что «за речкой» был. На какой базе?

– Баграм и Шинданд. Одну посадку даже в Кандагаре сделал, – сказал я, вспомнив недавний вынужденный заход на этот аэродром.

– Солидно. Получается, в самый разгар попал? – повернулся ко мне Георгий Харитонович.

– Не скрою – повоевать пришлось, – ответил я.

– Ничего. На наш век ещё хватит мясорубок, – сказал полковник, открыв дверь УАЗика, когда мы подъехали на центральное КПП. – Сейчас. Звонок сделаю один.

Командир полка пошёл в здание, а я разглядывал главные ворота Испытательного центра ВВС. На створках эмблемы центра и большой плакат с официальным названием этого уникального гарнизона. При въезде на территорию гарнизона пока ещё пусто. Во Владимирске значительно позже станет модно ставить памятники на разную тематику. В основном все они так или иначе будут связаны с авиацией. В моё время здесь стоял ракетоносец Ту-16.

– Так, мальчики, отсюда пойдёте пешком, – сказал Георгий Харитонович. – Рано вам ещё разъезжать на моём УАЗике, поняли?

– Ага, – вместе сказали я и Костя и стали выбираться из кабины.

– Сергей, на секунду, – позвал меня Бардин-старший

– Слушаю, – быстро подошёл я к передней двери с пассажирской стороны.

– Костя покажет тебе, куда идти. Сразу скажу, в деле поступления в школу испытателей кумовство роли не играет. Разговаривай, просись, но не думай, что они легко согласятся тебя взять, понял? – сказал Георгий Харитонович, пожал мне руку и уехал в другую сторону.

На КПП про нас уже знали и спокойно пропустили. Теперь предстояло дойти до здания школы.

По пути встречалось множество строений, начиная от многоэтажных казарм и заканчивая клубом с буфетом на первом этаже.

– О, космонавт! – указал на памятник Костя.

Перед клубом стоял МиГ-21, а рядом под высокой елью скульптура лётчика в высотном костюме с гермошлемом в руке.

– Неа. Это простой лётчик «весёлого», – улыбнулся я, перепрыгивая сугроб.

– Что ещё за «весёлый»? – удивился Костян.

Пришлось ему вкратце рассказать некоторую Афганскую терминологию. Видимо, в Венгрии в Южной группе войск такими понятиями не оперируют.

– Кстати, а ты чего в такой форме? Как будто представляться пришёл, – спросил я, когда мы проходили здание, с которого шёл приятный запах печёных булочек и пирожков.

В окне можно было увидеть, как в этом здании всё чисто и белоснежно. За столами сидят лётчики в опрятных комбинезонах и спокойно завтракают. На столах шоколад, варенье и красивая сервировка. Однозначно это та самая реактивная столовая.

– Как тебе сказать. Я решил быть ближе к возможности поступить в школу испытателей. Отец сказал, что опыта у меня мало, но здесь я буду на виду и освою ещё один тип истребителя.

– Какого истребителя? Здесь же только смешанный полк, а истребители принадлежат испытательному центру? – удивился я.

– Ты чего, Серый? Полков здесь два. Один смешанный исследовательский – транспортники и вертолёты. Это где мой отец командует, – начал рассказывать Костян и чуть не хлопнулся на задницу, поскользнувшись на льду.

Как раз мы проходили мимо здания, где размещается пожарная команда. Несколько боксов с пожарной техникой, которой здесь больше, чем во всём городе. Работники в боёвках и с брандспойтами решили машину помыть. Естественно, попутно организовали каток прямо на площадке перед боксом.

– Кто ж так делает? – крикнул Костян, но невысокого роста пожарный только пожал плечами.

– Не отвлекайся, – сказал я Костяну. – Второй, что за полк?

– Второй тоже исследовательский, только отдельный полк истребителей -бомбардировщиков, – сказал Костян, поправляя белое кашне.

Ого! Что-то новенькое в структуре Владимирского гарнизона. Никогда не думал, что здесь тоже есть такие формирования. Как только Костян мне это рассказал, тут же воздух разорвал гул взлетающего истребителя.

Солнце только показалось из-за горизонта, едва осветив заснеженную степь лётного поля, а МиГ-25 уже взмыл в воздух, лишая сна всю округу.

– Разведка погоды пошла, – сказал я, переступая железнодорожные пути.

Не перестаю удивляться разнообразием строений и коммуникаций в этом гарнизоне. Посмотрев по сторонам, я заметил целых два склада ГСМ с топливными резервуарами. Куда столько?!

Мы вышли на очищенную от снега дорожку, которая вела к зданию штаба смешанных полков. Как объяснил Бардин, они тут делят одно здание на двоих. Истребители на втором этаже, а транспортники на первом.

– Здесь их так и прозвали – «верхний» и «нижний» полки, – улыбнулся Костян. – Мне сюда, а тебе вон в то здание, – показал он мне на следующее строение вдоль дороги.

– И это школа испытателей? – спросил я, рассматривая покосившееся здание, которое явно требовало побелки или покраски.

– А ты думал, что будет как в Белогорске? Колонны, фасад и огромное название с орденом Ленина над входом? – усмехнулся Костя. – Заходи потом сюда, как пообщаешься.

– А с кем вообще разговаривать? – спросил я.

– Иди сразу к начальнику. Не ошибёшься.

А чего не к главкому сразу?! Такие простые эти Бардины! Будто мне тут все рады. Может, кто-нибудь и вспомнит Родина-старшего, который тут служил, но добрым ли словом?

Перед входом в здание школы лётчиков-испытателей стоял высокий столб с прибитыми табличками. Каждая указывает в направлении какого-то аэродрома. Видимо, так увековечивают память своих частей слушатели этой школы.

– Во, до Белогорска 620 километров, – вслух сказал я, заметив табличку с названием города своей альма-матер.

На крыльце курили капитан и майор, обсуждавшие что-то авиационное.

– Надо посмотреть, насколько возможно отработать этот режим. Я не уверен в расчётах инженера, – сказал майор, задумчиво смотря себе под ноги.

– Я высчитал, что на закритических углах опасности не будет. Правда, надо посмотреть, какая будет подвеска, вариант заправки и режим работы двигателя…

Вот она, работа испытателя! Всё до мельчайших деталей необходимо знать и проверить. Ведь после них, самолёт уйдёт в войска. И уже по его рекомендациям будет летать строевой лётчик, изучающий руководство по лётной эксплуатации данного типа воздушного судна.

– Мужики, а как мне начальника найти? – спросил я.

– Тебе начальник школы нужен? – уточнил у меня майор, не поднимая на меня глаз. – Батя на первом этаже. В тренажёрке должен быть.

Войдя в здание, я не обнаружил на проходной дежурного. Разрывался телефон, но к нему никто не спешил.

– Сколько раз говорил, если уходите, то телефон отключайте. На нервы действует, – возмущался подполковник, спустившийся по лестнице со второго этажа.

Форма на нём была повседневная, а значок классности нелётный. В этой школе, судя по всему, он преподаватель какой-нибудь инженерной дисциплины.

– Вам кого, молодой человек? – спокойно спросил подполковник.

– Я к начальнику. Он в тренажёрке?

– Наверное. Иди, поищи, – махнул он мне и пошёл дальше по своим делам со стопкой бумаг.

Как-то здесь всё просто. Заходи, спрашивай, общайся. Будто не в армии.

Пройдя по коридору, я обратил внимание на большое количество фотографий известных людей, которые имеют отношение к работе испытателя. Есть тут и знакомые мне лица, такие как Василий Котлов, который был у меня на присяге, а затем и беседовал со мной, в кабинете командира учебного полка Доброва.

Только сейчас поймал себя на мысли, что я почему-то знаю, где находится тренажёрный зал. Может, маленький Родин здесь уже был, во времена, когда его отец служил в Испытательном центре?

Открыв дверь, я увидел пару человек, висящих на турниках и качающих пресс. Не качки, но выглядят подтянуто и достаточно стройно.

– Вы к кому? – спросил парень с растрёпанными тёмными волосами, с трудом удерживающий уголок на турнике.

– Мне начальника бы школы найти, – сказал я, и в этот момент ноги парню пришлось опустить.

– Ох! – пытался отдышаться парень, сложившись пополам. – Батя к себе пошёл, а тебе что нужно? Может, помогу чем-то?

– Да вот на собеседование к нему хочу сходить, – сказал я.

– Эт здорово! Какое училище заканчивал? – спросил у меня второй, тоже спрыгнувший с турника.

– Белогорское, 1980 год, – ответил я, и второй сильно закашлял и начал смеяться. – А что смешного?

– Ничего! Иваныч, чего он сюда припёрся? – продолжал он ржать и тыкать в меня пальцем.

– Во-первых, я пришёл, уважаемый. Во-вторых, пальчиком попрошу не тыкать, словно я экспонат, – сказал я, начиная немного злиться на этого задавалу.

– Характерный! Ну, ты сходи, посмотрим, что тебе батя скажет. Рановато тебе ещё… – начал говорить он, но темноволосый толкнул его в плечо.

– Уймись! Себя вспомни. С какого раза тебя взяли? С третьего? – спросил Иванович и подошёл ко мне.

Второй спортсмен замолк и ушёл в соседнюю комнату.

– Не обижайся. Парень он неплохой, только слишком задиристый, – сказал темноволосый. – Как зовут тебя?

– Сергей Родин.

– Валера Токаев, очень приятно!

И опять Валерий! Везёт мне на людей с таким именем. Но этот парень в будущем должен стать довольно известным человеком.

– Что посоветуешь, Валер? – спросил я.

– А ничего. Как будет, так будет. Это собеседование никак не повлияет на дальнейшую твою судьбу. Вот когда приедешь поступать, здесь уже и покажешь, что ты можешь, – сказал Токаев.

– То есть, можно и не идти разговаривать?

– Нужно. Это важно для тебя. Ты должен понять, в чём заключается специфика работы испытателя. Батя тебе об этом расскажет. И там уже объяснит, что делать дальше, – похлопал он меня по плечу и объяснил, где находится кабинет начальника школы.

Попрощавшись с Токаевым, я ещё на секунду посмотрел на него и закрыл дверь в тренажёрный зал.

Валерий Токаев – будущий лётчик-испытатель и космонавт. Участник программы «Буран». Насколько помню, он будет служить в Крыму, в испытательном управлении морской авиации и будет одним из тех, кто откажется принимать присягу другому государству после распада СССР. Затем будут несколько лет подготовки к космическим полётам. Всего он совершит два полёта и, даже будет выходить в открытый космос.

В 2000 году будет удостоен звания Героя Российской Федерации.

Добравшись до кабинета начальника, я выждал паузу, собираясь с мыслями. Волнение такое присутствует, будто я сейчас захожу на важный экзамен.

– Разрешите? – заглянул я внутрь и обнаружил сидящего за рабочим столом полковника.

С большими залысинами и седыми висками, добрым выражением лица, будто передо мной отец, дающий хороший совет на будущее. Не зря этого полковника называют здесь «Батя».

– Да, что у вас? – спросил он, жестом приглашая меня войти.

– Товарищ полковник, старший лейтенант Родин. Хотелось бы с вами…

– Ё-моё! – удивлённо посмотрел на меня полковник. – Вылитый Серёга. Какими судьбами к нам, сынок? – встал со своего места начальник школы и быстро заспешил ко мне.

– Эм… пообщаться о поступлении, – прямо сказал я, не собираясь откладывать решение этого вопроса.

Полковник крепко пожал мне руку и пригласил сесть.

– Юра! Саня! Зайдите ко мне! – крикнул в коридор полковник и сел на своё место, отложив в сторону все документы. – Неожиданно, – улыбнулся он.

А как я в шоке! Думал, сейчас будут жёстко спрашивать, попросят схемы сил нарисовать, уравнения движения вывести. Но пока всё очень приятно.

– Мне Харитоныч Бардин сказал, что придёт старший лейтенант Родин. Я подумал, что однофамилец, но хорошо, что ошибся. Полковник Брилёв Валентин Иванович, начальник этой школы.

– Сергей Сергеевич Родин, старший лейтенант, лётчик-истребитель 236го полка Осмон, Туркестанский военный округ, – в ответ представился я.

Сняв куртку и повесив её на вешалку, как мне предложил сделать Брилёв, я снова сел напротив него. В этот момент в кабинет вошли ещё двое. Мне их представили как зама по лётной подготовке, подполковника Зучкова и зама по инженерно-авиационной службе Солчанова.

– Итак, Сергей Сергеевич, для начала скажу, что мы трое знали вашего отца, – сказал Брилёв. – Знаем, что за вас поручился полковник Бардин. А также, нам доподлинно известно ваше желание поступить в школу испытателей. Всё верно?

– Так точно, товарищ полковник, – кивнул я.

Пока всё идёт неплохо. «Вопросы» несложные. Это явно легче, чем стоять и расписывать кривые Жуковского.

– Тогда, если мои коллеги не против, мы можем приступить к собеседованию.

– Расскажите о себе. Что закончили? Где служите? – спросил Зучков.

Рассказ об Осмоне и командировке в Афганистан затянулся на несколько минут, но присутствующие слушали внимательно. Зучков даже помечал себе что-то в тетради.

– Ещё раз, какие модификации МиГ-21 у вас были? – поинтересовался Солчанов.

– УМ, СМ и бис соответственно. В училище был МФ. Самолёт Л-29 на первых двух курсах, – ответил я.

Пару вопросов задали про МиГ-29. Переучивался я на него или нет, что могу о нём рассказать и как его оцениваю.

– Почему именно в испытатели решил? В Осмоне формируется отличный Центр боевого применения. По службе, если взять во внимание твои награды и заслуги на войне, пойдёшь быстро, – спросил Брилёв.

– Должность, положение – это всё не так важно, – сказал я. – Наследие – вот о чём я думаю, когда говорю о желании поступить в школу. Здесь ты на острие боевой авиации, всегда в авангарде. А главное – можешь оставить свой след в истории авиации. Предложить то, чего ещё не делали. Что-то новое, что-то своё. А в полку всё по инструкции. Там ежедневная, рутинная работа.

– А здесь, думаешь, не так? – улыбнулся Зучков.

– И здесь так. Только здесь ты ещё и первопроходец. Ты учишь летать самолёты, а не они тебя, – ответил я.

Брилев задумался, инженер смотрел на меня с удивлением, а Зучков чесал затылок. Что-то сейчас решают они в своих головах.

Валентин Иванович посмотрел на своих подчинённых, но ни один из них и бровью не повёл. Не намекнул хоть на какое-то решение.

– Сергей, я тебя выслушал и хочу кое-что тебе сказать, – произнёс Брилёв.

Я навострил уши, готовясь только услышать слово «да». Другого сейчас я не жду. Просто, как можно меня не одобрить к поступлению?! Только, если начальники решили не отступать от критериев отбора.

– Чуть не забыл, а вы не курите? – спросил Брилёв.

– Нет, – с удивлением ответил я.

– Это вам в плюс. Теперь к насущному. Какой у вас налёт на реактивных самолётах, исключая полёты в училище? – продолжил выяснять Валентин Иванович.

– Порядка 400 часов.

– Хорошо. Второй тип истребителя вы ещё не освоили, но недавно сдали на второй класс?

– Так точно.

– Вот мой вам вердикт – рано, Сергей Сергеевич, – твёрдо сказал Брилёв. – Рано вам поступать в школу.

Глава 6

Я не удивился заключению вынесенному Брилёвым. Да и пришёл я в школу испытателей спонтанно. Сейчас не о поступлении речь, а о том, что мне для него необходимо.

– Можно узнать, почему? – спросил я.

– Конечно. Даже нужно узнать, – сказал Брилёв и подошёл к столу, где разместились модели различных самолётов.

Здесь были и поршневые, и реактивные, и винтокрылые машины. Даже проект одного из авианесущих крейсеров с размещёнными на взлётной палубе модельками Як-38.

– Для того чтобы попасть сюда, одной с нами беседы мало. Тем более, мы общаемся сейчас неофициально и, как видишь, никаких на тебя документов не завели, – сказал подполковник Солчанов.

– Да, заметил, – сказал я, только сейчас поняв, что действительно никаких официальных бумаг мы не заполняли здесь.

– Боевые награды, потенциал, знания – это всё хорошо. Можно сказать, прекрасно. Это всё мы учтём, когда будем официально включать тебя в список кандидатов, – сказал Зучков.

– Почему нельзя сейчас? Чего именно мне не хватает?

– Есть кое-что. В работе испытателя необходимо больше всего. Внимательно меня послушай и запомни, – сказал Батя, посмотрев на меня своими добрыми серо-голубыми глазами.

– Слушаю, товарищ полковник, – приготовился я к важной информации.

– Твой полёт начинается на земле. С момента получения испытательного задания от инженера. Каждое значение, точка или запятая важны. И ты должен найти в них изъян.

– Я это понимаю, – со всей уверенностью сказал я.

– Очень хорошо должен понимать, – поднял вверх указательный палец Брилёв. – В момент проработки всплывают все «за» и «против» тех этапов полёта и режимов, так чётко и ладно прописанных инженером. Соглашаясь на полёт, ты – лётчик-испытатель, берёшь на себя всё. В том числе ответственность за надёжность той машины, за которой стоит будущее Советской авиации.

– А брать приходится многое, – вступил в разговор подполковник Зучков. – И величина этой ответственности ещё и в том, что ты принимаешь решение – лететь или не лететь. Сможешь или не сможешь выполнить главную задачу из трёх компонентов – взлететь, отработать заданные параметры, которые до тебя никто ещё не отрабатывал, и обязательно посадить машину.

– И вот здесь, важно то качество, которое пока тебе не присуще, – тяжело вздохнув, сказал подполковник Солчанов.

– Опыт? – спросил я, хотя вопрос был риторический.

– Профессиональная интуиция, рождённая многолетним опытом, – поправил меня Брилёв и по-отечески похлопал по плечу.

– Понятно, – смиренно сказал я.

С опытными людьми в испытательном деле следует согласиться. Мой многолетний опыт не распространяется на лётное дело. Если в большинстве жизненных ситуациях я могу действовать по наитию, то в полёте пока такого у меня нет. Своего опыта я только ещё набираюсь. Пускай и быстро.

– Но и даже это не гарантирует тебе успех, – сказал Батя, вернувшись на своё место. – Всё предусмотреть невозможно. На то она и испытательная работа, – улыбнулся он. – Прекрасное занятие, в котором всегда есть место неизведанному.

– Я это запомню, Валентин Иванович, – улыбнулся в ответ я.

– Хорошо. Теперь о главном. Ты у нас на карандаше, – сказал Брилёв, и Зучков поднял красно-синий карандаш.

– Понял, – кивнул я.

– В Осмоне будет несколько типов летательных аппаратов. Освоишь ещё один, наберёшь необходимый налёт для поступления, и тогда мы с тобой встретимся за партой в классе прямо по коридору, по левой стороне, – проговорил Брилёв, кивая головой.

– Я всё понял, товарищ полковник.

– Теперь иди и работай. До встречи! – улыбнулся Брилёв и я, попрощавшись со всей троицей, вышел из кабинета.

На морозе мысли немного пришли в порядок. Теперь появилась некая промежуточная цель, за которой откроется прямая дорога к поступлению в школу. И как я понял, для этого мне нет смысла уезжать из Осмона. Надо работать именно там и повышать свой уровень.

Гарнизон покинули с Костей мы не сразу. Он ещё долго сдавал документы, беседовал с какими-то знакомыми и расспрашивал об особенностях службы в «верхнем» полку.

– Значит, ты всё же решил воспользоваться своим пролетарским происхождением? – спросил я, когда мы шли по длинной дороге от главного КПП к городку.

– Я думал, что самому как-то получится прорваться. Сейчас там налетаю быстренько и через три-четыре года пойду в школу испытателей. Не всё так просто оказалось.

– Могут не отпустить? – спросил я, ускоряя шаг, поскольку сильный ветер дул в лицо, почти отбрасывая меня и Костяна назад.

– Ещё как! Даже в Афган теперь не поедешь, если сверху не придёт разнарядка. Людей не хватает катастрофически. Меня уже хотят на командира звена переводить, поскольку большой провал в части пополнения был в предыдущие годы.

Оказывается, проблема с самой возможностью уехать поступать действительно присутствовала.

– Мой отец, к тому же, уточнил у Брилёва, что из Венгрии проблематично перевестись. Чуть ли не на Министра обороны нужно выходить, – громко сказал Костя, перекрикивая порыв ветра.

Проходили мимо строящегося небольшого микрорайона. Параллельно дороге выросли частные гостиницы представительств авиационной промышленности.

– Маповские гостиницы всё растут, верно? – указал мне на строящееся двухэтажное здание.

– Здесь и домов скоро будет не меньше, – ответил я, вспоминая, как этот район скоро застроится несколькими девятиэтажками.

В десятые годы тут ещё пристроят несколько домов, и микрорайон уже не будет называться «Степь».

– Ага, быстрее бы. Не хочется мне в общежитии «Волга» жить, – улыбнулся Костян, напомнив мне про общежитие в черте города.

– С родителями, значит, не хочешь? – посмеялся я.

– Конечно! Никакой личной жизни. Каждое утро будет инструктаж по мерам безопасности и предварительная подготовка под чай с бутербродами. Вечером – разбор полётов, – махнул рукой Бардин.

– Так, ты в столовой завтракай, – предложил я ему.

– Это вставать слишком рано нужно. Меня никто возить на службу не будет. Всего сам буду добиваться, – сказал Костян. – У тебя планы какие?

– К деду сходить надо. Дома побуду, пройдусь, книжку почитаю…

– Блин, Родин, ты чего такой скучный?! Первый офицерский отпуск у тебя, с войны вернулся, орденов полная грудь! – остановил меня Костя у железнодорожного переезда, который отделял жилой городок от военных объектов.

– И что? Кураж-бомбей предлагаешь провести? – с удивлением спросил я.

– Почему бы и нет?! Сто процентов, ты уже давно не отдыхал на всю катушку.

– Желания особого нет. И настроения.

– Тебе же сказали, что пока рано. Это не значит, что совсем отказали. Ну не могут они взять старлея, который многим майорам утрёт нос в полёте. Это нарушает их методику отбора, – улыбнулся Бардин.

– Ты думаешь, я этого не понимаю. Не хочу и всё, – ответил я и перешёл переезд.

С другой стороны, отдохнуть-то хочется. Почему бы с другом-однокашником не посидеть и не пообщаться? В прошлый раз всё закончилось у нас довольно прилично, хоть и не без эксцессов.

– Ты точно в этом уверен? – догнал меня Костя, ехидно улыбаясь.

– Ладно. Уговорил.

– Ай, спасибо, дорогой! – воскликнул Костян и кинулся меня обнимать. – Я уже с отцом насчёт «Москвича» договорился. Будет культурная программа.

Эта бешеная табуретка ещё ездит?! В прошлый раз мы немного ей бампер повредили. Тогда этот элемент советской роскоши на колёсах должен был помочь Бардину совратить Галю Капустину, но не срослось. Какая в этот раз причина, мне неизвестно.

– Всё-всё! – сказал я, отпихивая от себя Костю. – До вечера.

Дел было ещё много. Первоочередным был поход на кладбище, которое находилось как раз за железнодорожными путями. За последние годы оно, выросло.

– Ну, здорово, дед, – сказал я вслух, найдя могилу Владимира Петровича.

Находилась она рядом с могилами родителей моего реципиента – Сергея Родина -старшего и Валентины Родиной.

Памятник у деда был выполнен, как и положено с нанесением его фронтовых наград. На меня с фотографии смотрели его суровые, но такие родные глаза для моего реципиента.

В прошлой жизни не сберёг я единственного родного человека, дядю Жору. И в этой тоже самое. Рано ушёл дед, так и не дождавшись меня с войны.

Постояв с десяток минут и сказав какие-то общие для себя слова, я обратил внимание на «новое кладбище». Оно начало образовываться чуть дальше.

Пройдя по свежевыложенным из щебня дорожкам, я всматривался в лица погибших в Афганистане. Насчитал я порядка двадцати человек на этой небольшой аллее. Могилы аккуратные, оградки покрашены, памятник стоит у каждого и надпись «Погиб при исполнении интернационального долга в Афганистане». У каждого красуется изображение награды, вручённой ему посмертно. Рядом с одной из могил, я встретил знакомую мне женщину. За прошедшие годы она изменилась. Можно сказать – сдала сильно. От её сурового взгляда ничего не осталось.

В тёмном одеянии, рядом с двойной могилой, стояла печальная, похудевшая и осунувшаяся Вилора Брониславовна. Сразу я не вспомнил, кто она такая. Но память реципиента, видимо, во Владимирске начинает работать с удвоенной силой. Это та самая завуч из школы.

– Добрый день! – поздоровался я, подойдя ближе к Брониславовне.

– Ой! Родин! Живой, – взяла меня за руки завуч, слегка улыбнувшись. – Прости, что так сразу. Я просто за всех наших мальчишек переживаю. Сейчас тем более.

– Ничего, – сказал я и посмотрел на два памятника, рядом с которыми стояла Вилора Брониславовна.

Судя по именам, это муж и сын нашего завуча. Оба погибли при исполнении служебного долга.

– Вот видишь, Сергей. Сын сначала погиб в декабре 1979 года. Транспортный Ил разбился в аэропорту Кабула, а он был в составе экипажа, – вздохнула женщина, подойдя к памятнику и смахнув снег с фотографии сына.

– Соболезную.

– Спасибо. А вот и муж, – указала она на другой памятник, где не было надписи про Афганистан. – Умер от последствий командировки для выполнения так нужного нам всем интернационального долга через полтора года после сына. Не вылечили.

– Не знаю, что вам сказать. Я видел, как там многие болели и гепатитом, и брюшным тифом, – начал рассказывать я о болезнях «за речкой».

– Тебя пронесло, Сергей?

– Да.

– Это хорошо. Моего супруга болезнь и в Африке достала, – объяснила Вилора Брониславовна и рассказала, что её муж долгое время был в Анголе.

Жаль её. А сколько таких, как она, не дождались своих сыновей и мужей? Пускай и не окрасилась страна в траурные чёрные платки, но потерь в Афганистане не удалось избежать.

– Сергей, вы идите. Мне хочется одной побыть.

– Да, конечно. До свидания, Вилора Брониславовна.

– Ты хоть женат? Дети есть? – остановила она меня.

– Ни того, ни другого. Холостой я.

– Понятно. Пора бы уже вам и на земле немного пожить. Наверняка я не первый человек, который вам об этом говорит.

Чем-то этот разговор мне напомнил общение с вдовой Томина. Печальные слова от понёсшей тяжёлую утрату женщины, но правильные. Где бы найти только ту, с кем можно пожить на земле? Вторую Женю ещё не придумали.

Проведя остаток дня с бабушкой, я начал готовиться к вечерней прогулке с Костяном.

– Серёжа, главное тепло одевайся, – начала инструктировать меня бабушка, когда я надевал водолазку с высоким горлом.

– Баб Надь, я знаю. Мы на машине с Бардиным. В ней печка работает, – ответил я и полез за флаконом одеколона «Зевс».

– Лучше бы носки потолще бы одел, – продолжала наставлять меня бабуля.

– Всё хорошо, баб Надь, – ответил я, орошая себя ароматом, который прямо говорил, что я мужик.

Смесь каких-то сильных цветочных запахов был в этом одеколоне. Но мне понравился. Сегодня прикупил себе в «Универмаге», где был директором Капустин-старший.

Как только я закончил с приготовлениями и услышал автомобильный сигнал снизу, то сразу пошёл обуваться.

– А ты чего без кальсонов? Мороз такой, Серёжа. Девчат, как ублажать будешь? – расстроено спрашивала бабушка.

– Я прилично оделся, воспользовался хорошим одеколоном, побрился. Готов покорять девичьи сердца, – улыбнулся я и поцеловал бабушку в щёчку.

– Главное, чтобы было, чем после свадьбы покорить во время брачной ночи. А то я так правнуков не дождусь, – зацокала языком бабуля.

– Ой, баб Надь! – посмеялся я и выскочил за дверь.

Морковный «Москвич» был разогрет. Из приёмника играла композиция «Землян» про каскадёров.

– Ты как, Серый? Ох, и аромат от тебя! – передёрнулся в водительском кресле Костян, который пах «Шипром».

– «Зевс». Излучаю уверенность в своих силах, – посмеялся я. – Поехали, куда там ты хотел.

– Есть! – весело крикнул Костян, переключил передачу и… снова рванул назад, вместо движения вперёд.

Глухой удар и «Москвич» влетел в плотный сугроб.

– Ты когда-нибудь научишься ездить? – спросил я, выйдя из машины и посмотрев на отвалившийся бампер.

В сугробе была закопана лавочка, которая оказалась прочнее, чем элемент конструкции советского автомобиля.

– Ладно. Теперь у меня хоть деньги есть, чтоб починить, – сказал Костян, закидывая бампер в багажник. – Может, как обычно, около подъезда в машине посидим?

– А кто-то обещал культурную программу, – покачал я головой, иронично улыбаясь. – Поехали к твоему дому.

И вот снова девятиэтажка Бардиных. У нас хороший коньяк и много закуски. В добавление к бутылке марочного напитка «Абхазия», приобрели ещё и грузинский «ОС».

– Слушай, мы бы спокойно могли пойти в ресторан, – сказал я, нащупав в кармане несколько купюр советских денег. – Офицер может себе позволить.

– Знаю. Просто хочу здесь посидеть, – ответил Костян, всматриваясь вдаль в ночи.

Что-то темнит мой товарищ. Не просто так мы здесь.

Время шло. Мороз на улице крепчал, а коньяка в бутылке становилось всё меньше. Разговоры, конечно, были о службе, авиации и войне. Бардин взахлёб слушал мои рассказы об операциях и то, как мы боролись с иранскими Ф-14 и пакистанскими Ф-16.

– Серый, это же круто! Настоящий воздушный бой. Вот так вот рядом с противником. Буквально чувствуешь его дыхание на хвосте. Очень круто! – восхищался Костян.

– Поверь, в тот момент мне было ой как не по себе! – улыбнулся я. – Сирена визжит и буквально оглушает тебя. В воздухе извиваешься как уж на сковородке. Внизу идёт бой, и уже не думаешь, что по тебе может отработать ПЗРК.

– Наверное, и о параметрах полёта с объективным контролем не вспоминал? – спросил Костян.

– Совершенно верно. Лишь бы выжить и по своим не отработать, – сказал я и поведал ему о подвиге нашего командующего.

Тот самый эпизод, когда проявил себя во всей красе генерал Хреков.

– Блин, во даёт ваш старикан! – восхитился он храбростью Андрея Константиновича. – Знаешь, завидую тебе. Поучаствовал ты в самом опасном конфликте за последние годы.

– Поверь, лучше воевать на учениях, – сказал я, и мы выпили ещё по одной стопке с Костей.

Бардин снова уставился перед собой.

– Ты кого-то высматриваешь? – спросил я.

– Подожди, она ещё не пришла, – отмахнулся он и тут же хлопнул себя в лоб. – Проговорился, да?

– Определённо. Ну, и кого ты тут поджидаешь? – спросил я, улыбаясь и закусывая сочным яблоком.

– Вообще-то, поджидаешь ты, – сказал Костя, и я чуть не поперхнулся. – Тихо! Не надо так реагировать, – проговорил Костя, похлопав меня по спине.

– Да я и не собирался. Ты думаешь, я сам себе девушку найти не могу? Ха… да за мной очередь в Афганистане выстраивалась! Что за сватовство ты мне наметил сейчас? – спросил я откашливаясь.

– Девчонка в моём подъезде. Верой зовут. Я её постоянно отпрашивал гулять у отца. Вот хочу вас познакомить, – улыбнулся Бардин, разливая по рюмкам коньяк.

Смутно помню я эту девочку. В голове пока не сложился её образ. И желания прямо сейчас завязывать романтические отношения нет.

– Не та ли случайно, у которой папа – генерал? – спросил я. – Совсем моей смерти хочешь? Или думаешь, что я по расчёту соберусь жениться на ней?

– По расчёту не получится, – сказал Костян и залпом выпил рюмку, занюхав шоколадкой. – Отец у неё умер два года назад. Мать в гарнизоне служит ещё.

– Мда, – сказал я и выпил свою рюмку. – И почему ты решил сыграть роль сводника?

– Девчонка она хорошая. Как отца не стало, замкнулась в себе. Мне писала, жаловалась на свою компашку, что они разгильдяи и не всегда пристойно себя ведут. Ну не бить же их!

– Может и надо, – ответил я, смотря в окно.

К подъезду, закутавшись в серое зимнее пальто, шла девушка. На голове аккуратная светлая шапка аля-Надя из «Иронии Судьбы», а на ногах кожаные коричневые сапоги. Лицо печальное, хотя на таком морозе вряд ли будешь весёлым.

– Давай, Серый. Познакомься, – подталкивал меня Костян.

Смотрел я на это хрупкое и прелестное создание. Идти или не идти? Словно монолог Гамлета читаю на современный лад. Я потянулся к ручке двери, чтобы открыть её.

А девушка симпатичная. Да что уж там – красивая. Только, что-то меня останавливает. Не пойду же я к ней и сразу буду просить руку и остальные части тела у её мамы?

– Давай в другой раз, – сказал я и убрал руку от двери. – На трезвую голову лучше такие вопросы решать.

– Шарик – ты балбес. Не будет у тебя другого шанса. Так и помрёшь холостяком, – махнул Костян и отвернулся от меня.

Из соседнего подъезда вышла небольшая компания парней в меховых шапках очень неприглядного вида. Один из них подбежал к Вере и, подхватив на руки, закружил её. Не очень это понравилось девушке, но вырваться из объятий грубияна у неё не получилось. Парниша схватил Верочку за голову и сорвал шапку. Кажется, из машины всё же предстоит выйти.

– Ладно, пошли, – тихо сказал я и открыл дверь.

– Вот только не надо мне делать одолжение! – громко сказал Костя. – Ещё друг называется.

– Бардин, жопу оторвал от кресла, – толкнул я его в плечо. – И соберись! Верку – соседку твою, надо выручать.

Глава 7

Костян очень тяжело выбирался из машины. Когда я уже закрывал дверь, он её только смог открыть.

– Я щас! Уже бегу! – высунул ноги из машины Костя.

Такими темпами, мы помощь девушке не окажем.

Странная шпана пошла в советских дворах! Уже и около дома, где целая плеяда начальников живёт, не стесняются приставать к дамам. Если только это не постанова от Костяна. Может быть, он решил нам квест с Верой устроить ради знакомства.

– Верка, ты чего ломаешься? Сколько за тобой ходить можно? – услышал я голос самого задиристого из хулиганов, когда был в нескольких метрах от подъезда.

Пьяным атаковать шпану в принципе нелогично. Делать это в паре с совершенно «нулевым» другом – опасно для жизни. Шансы явно не в нашу пользу. Тем не менее, девушку в беде бросать нельзя. Может, хоть от нашего громкого голоса разбегутся.

– Ручки убрал, мальчик, – сказал я, слегка позабыв, что на вид я сам ненамного старше этих парней.

– Ой, зачем один полез? – возмутилась Вера. – Где Костя?

– Он прикрывает со спины. Вторым эшелоном пойдёт, но я сейчас сам справлюсь, – сказал я, чуть не поскользнувшись на замёрзшей луже.

Такое ощущение, что Вера знала, что мы тут будем с Костяном. Вот только про четырёх лишних парней никто не предупредил.

– Ты откуда вылез? В норку забейся, крыса, пока хвост не прищемил тебе, – отозвался самый суровый из банды, продолжая «танцевать» Веру.

Коньяк начал во мне поигрывать, но устойчивость и управляемость я сохранял за собой. Надо теперь дождаться Костяна. Что-то опаздывает мой друг.

– Так, давай ты свалишь, а я сделаю вид… ик, – прерывался я на икание, но главную мысль до этих ребят я довёл. – Короче, идите ребята, пока есть на чём ходить.

– Ого, Верунчик! У тебя защита появилась! Окуните в снег его, а я пока один на один поговорю с дамой.

Трое парней, по комплекции напоминавшие братков из 90х, медленно двинулись на меня.

– Ладно, вы сейчас от моего друга ещё выхватите. Костян! – крикнул я, но в ответ тишина.

Троица заржала во весь голос, а Вера закрыла руками рот от ужаса. Меня самого немного покоробило, что ж там произошло сзади. Повернувшись, я увидел картину «Приплыли» в исполнении художника Бардина.

Мой товарищ изо всех сил пытался вылезти из глубокого сугроба, куда он угодил под действием большой дозы алкоголя. Видимо, выйдя на улицу и вдохнув свежего морозного воздуха, у Костяна закружилась голова, и он нырнул в сугроб.

– Я… бегу! – кричал он, но так ему предстоит бежать очень долго.

– Эх, – расстроено вздохнул я, признав не самое удачное положение перед началом драки. – Придётся самому.

Так, голова не в тумане. После выпитого коньяка мои движения будут слегка заторможены, но эти парни и вовсе тюфяки. Сомневаюсь, что они знакомы с элементарной самообороной.

Первый резко ринулся на меня. Ну, как резко – потянулся, будто за стаканом через весь стол. Плотный удар в «солнышко» и, круглолицый приземлился на колено, потеряв свою тёмную меховую ушанку.

– Придурки! Вдвоём на него, – давал «дельные» советы «главнюк» хулиганов.

– Серёга, я уже бегу! – снова пытался выполнить «взлёт» Бардин, но слишком много взял на себя алкогольной ноши мой друг. К земле его притягивает со страшной силой.

Парни рванули на меня, но мне это и надо было. Два шага назад и вот они уже «пританцовывают» на замёрзшей луже, которую не заметили в слабом свете фонаря и под слоем снега.

Одного сбил с ног подсечкой, а второго огрел прямым ударом с ноги в живот. Пируэты, выписанные в воздухе этими «фигуристами» были на загляденье. Пока все трое пытались отдышаться, я ринулся к Верочке.

– Ладно, дружище. Понял, что сегодня не наш день, – отступил он назад, и я решил не трогать поднявшего руки хулигана.

Но Верочка имела иное мнение. Только парень сделал от неё шаг назад, она со всего маху лупанула его ногой по самому сокровенному месту. Я сам чуть не согнулся, как представил ощущения пацана.

– Отстань, я тебе сказала! Не люблю я тебя! В следующий раз вообще оторву с концами! – раскричалась Вера и продолжила пинать пытающегося хоть как-то уползти в темноту хулигана.

Его подельники тоже не рискнули оставаться во дворе и мелкими шажками, шатаясь из стороны в сторону, исчезли.

– А чего сразу не ударила его по… причиндалам? – спросил я.

– Держал сильно он меня. Спасибо, что заступился. Ты друг Кости? – спросил Вера.

– Ага. Сергей, – протянул я руку девушке, которую она с удовольствием пожала.

Я поднял с земли её шапку, отряхнул от снега и протянул девушке.

– Спасибо. Знаю я тебя. Как-то приходил ты с ним к нам домой. Даже состояние у тебя такое же было, – улыбнулась Вера, напоминая мне, как мы пересеклись с ней у двери квартиры в мой первый основной отпуск в период учёбы в Белогорске.

– Совпадение. Так-то, большая редкость увидеть меня в таком состоянии. Можно сказать, что я совсем не пью, – ответил я, немного пошатнувшись.

– Ну, да! Лётчик и не употребляющий – вызывает у меня сомнения, – посмеялась Вера, надев свою шапку и спрятав под неё свои светлые волосы.

– Ладно. Мне надо этого страуса достать, – указал я на стоявшего в согнутом положении Костю.

– Пошли. Помогу… – ринулась к Бардину Вера, но я остановил её.

– Не стоит. Тебе домой лучше идти.

– Серёжа, – сказала тонким голосом Вера и у меня тут же в памяти всплыла Женя. – Мы своих, не бросаем. Давайте его заберем, и я вас чаем напою.

Вот этот огненный взгляд и копна золотистых локонов меня прямо-таки сразили наповал сейчас. От такого чарующего взгляда нельзя трезвому устоять!

– Чего застыл? – улыбнулась Вера. – Понравилась?

– А почему бы и нет. Вашей маме, Верочка, зять не нужен, кстати? – со всей серьёзностью спросил я.

– Ого! Да вы Сергей не любите откладывать всё в долгий ящик. Я ещё маленькая, вообще-то, – ответила Вера и пошла к Костяну, который продолжал бороться с сугробом.

Через несколько минут мы сидели за столом на уютной кухне.

– Костян, ты как? – спросил я, но Бардин уткнулся лбом в стол и не подавал голоса.

Какие-то звуки мой товарищ издавал, но понять ничего не удалось. Вера в это время переодевалась и приводила себя в порядок после улицы.

На плите начинал посвистывать чайник кремового цвета, а в углу «играл» свою мелодию холодильник. Гудящий двухкамерный «Минск» буквально убаюкивал меня, но при девушке уснуть как-то не солидно. Тем более, красивой, весьма красивой.

– Как вы тут? – спросила Вера, войдя в кухню в белой водолазке и джинсах.

– Костя чай не будет, – кивнул я на Бардина.

– Заметно, – кивнула Вера, растрепав при этом свои светлые волосы. – Что расскажете, Серёжа?

И тут я понял, что рассказать мне особо и нечего, кроме как о службе. Ничего другого-то у меня и нет. Личная жизнь давно не играет яркими красками, а в остальном – только лётная романтика.

Вера рассказала, что учится во Владимирском филиале Государственного института авиации.

– Ого! И даже знаешь, сколько у самолёта крыльев? – спросил я, пытаясь подколоть девчонку.

– Ха-ха! Одно, конечно, если это моноплан, – ответила Вера, отхлебнув из чашки в красный горошек чай. – Встречный вопрос – в каком слое создаётся сопротивление трения?

Ого! Пошли вопросы более серьёзные.

– В пограничном слое. Продолжим интеллектуальный поединок? – спросил я.

Как говорится, мой вызов был принят, и мы в течение долгого времени обменивались вопросами из аэродинамики, теории реактивных двигателей и других дисциплин, совершенно «ненужных» девушкам.

– А чего замуж не…

– Вы сговорились все? – прервала меня Вера, закатив глаза. – Не хочу я замуж. Мне ещё год учиться, а потом пойду работать.

– Куда? – удивился я.

– В КБ «МиГа»! – воскликнула Вера, сделав ударение на крайней букве.

– Ну, ты даёшь, – посмеялся я. – И возьмут тебя?

– А куда денутся?! Я ж умная. Почти как ты, только не летаю, – подмигнула она мне и медленно положила себе в рот раскутанную конфету.

Незаметно, но уже перешли с девушкой на «ты». В её глазах читается заинтересованность мной, но пока Вера осторожна в своих движениях. Изредка касается под столом моей ноги. Якобы, случайно.

В этот момент Костян совсем задремал и свалился на пол.

– Надо его положить на диван, – сказала Вера и подошла к своему распластавшемуся соседу.

– Вер, я его домой отведу.

– Не надо, – активно замахала руками девушка, будто я предложил распилить своего друга. – Его Георгий Харитонович убьёт.

– За что? Папа у Костяна тоже любит пригубить хмельных напитков. Понять должен, – начал я отодвигать Веру.

– Нет, я сказала! И ты никуда не пойдёшь. Мороз на улице. Да и хулиганы эти где-то за углом прячутся.

Ты смотри, как распереживалась! Провести ночь в квартире Верочки я не против. Алкоголь подсказывает, что это может быть весьма интересно. Вот только надо удостовериться, где мама, чтобы не попасть в неудобное положение.

Костяна выгрузили на диван-книжку, стоящий в зале. Вера бережно подложила ему подушку и укрыла. Пока девчонка перемещалась, я наблюдал за её аккуратными и плавными движениями.

– Сергей, пошли со мной, – скомандовала Вера и, взяв за руку, потянула меня в другую комнату.

Нормально! Даже делать ничего не нужно! Девушка сама тебя приглашает.

Мы прошли в соседнюю комнату, где слабо горела небольшая настольная лампа, обеспечивая интимную темноту. На стене календарь с изображением советских символов, зарубежный магнитофон со стопкой кассет и большой письменный стол с разложенными книгами. А главное, здесь была среднего размера кровать, накрытая розовым покрывалом.

– Раздевайся и складывай всё на стул, – сказала Вера и начала снимать с меня свитер.

Ого! Девочка оказалась прям-таки лёгкой на подъём! Сняв с меня свитер, она показала пальцем на штаны.

– Сразу снимать?! – удивился я.

– А чего тянуть?! – поинтересовалась Вера, будто каждый день мужик перед ней раздевается.

Я аккуратно стал снимать штаны, а Верочка продолжала внимательно за мной наблюдать. Как будто контролирует, чтобы я правильно раздевался.

– Снял? Молодец! А теперь ложись, – указала на кровать девушка.

Нравится девушке доминировать. Ну, пускай, я не против. В постели разберёмся, кто главный.

– Лёг, – сказал я, поудобней устраиваясь на подушке.

– Хорошо. Отдыхай. До завтра, – сказала Вера и пошла на выход из комнаты.

Опять облом? Да что за дела?!

– Вера, и это всё? – спросил я.

– Ах да. Чуть не забыла, – заметила девушка и выключила из розетки лампу. – Свет надо экономить. Или… что-то ещё забыла?

Да нет! Просто раздела мужика, положила себе в кровать, забрала его вещи и куда-то пошла.

– Отлично. Спасибо. Я как раз это и хотел попросить. Не люблю, когда в глаза светит.

Вера мило хмыкнула и вышла из комнаты. Немного поворочался, пытаясь нивелировать неровность ниже пояса, и уснул.

И снова мои непонятные сны. Опять водная гладь тёплого моря, а я со своим ведомым иду практически на предельно-малой высоте, относительно воды. Скорость по прибору растёт, берег приближается, и на нём видны настоящие ржавые скелеты. Будто я приближаюсь к зоне отчуждения.

Береговая линия под нами, и мне открывается вид на огромную пустыню с разбитыми кораблями. И откуда-то запах сырников…