Моя особенная девочка. Я тебя нашел

Глава 1

Макс

В ушах шумит от громкой музыки. Оставив парней развлекаться, выхожу на улицу глотнуть свежего воздуха. Отхожу в сторону от входа, чтобы не толкаться с вновь прибывающими толпами народу. В субботу в этом клубе всегда аншлаг несмотря на неприлично завышенный ценник даже для владельцев безлимитных кусков пластика.

Облокотившись на черную глянцевую стену, упираюсь в нее затылком и закрываю глаза. Теплый весенний воздух сладкой патокой обволакивает легкие. Зима в этом году была жесткая, зато весна пришла сразу в марте, и я из пуховика перелез в любимую косуху. Засунув руки в ее карманы, играюсь с зажигалкой и делаю еще один глубокий вдох.

До расслабленного сознания доходят звуки какой-то непонятной возни со стороны парковки, сдавленный писк и снова шуршание одежды вперемешку с недовольным шепотом. Даже не дергаюсь. Мало ли кто что не поделил, а если там замешана девчонка, так вмешиваться вообще дело неблагодарное. Они помирятся через пять минут, а ты козел до конца жизни. Но звуки начинают набирать обороты и откровенно раздражать…

— Ты куда пропал, именинник? — хлопает по плечу Никита.

— Башка разболелась, — открываю глаза и пытаюсь отследить источник звука.

Среди множества пафосных тачек найти пищащую девчонку не так-то просто. Ник замечает мой взгляд и тоже присматривается.

— Помогите! — доносится до нас. — Да помогите же!!! Кто-нибудь!!!

— Там, — Ник головой указывает направление, и мы срываемся с места.

Это уже ни хрена не шутки. Она так кричит, что у меня сводит живот. Ударяя ладонями по капоту чьего-то Мерса, сворачиваем вглубь, в сторону мусорных баков, и не разбираясь, врываемся в потасовку между хрупкой фигуркой и тремя крупными телами, стоящими к нам спиной.

Она визжит, перекрывая звуки ударов. Кулаком врезаюсь кому-то в челюсть. На асфальт летят слюни, кажется, зубы. В ответ мне всаживают два удара по почкам. Застонав, разворачиваюсь, толкаю от себя парня с кулаками боксера и уже не раз сломанным носом и не успеваю увернуться от удара сначала под дых, потом по морде. Из носа течет липкая теплая струйка крови.

Ник отмахивается от высокого блондина. Меня сзади за шею хватает тот, которому я выбил зуб, а боксер с кайфом всаживает кулак мне в живот. Девчонка больше не визжит, уже хорошо. Голова и так раскалывается.

— Эй! — слышится крик сбоку.

Свои. Наконец-то!

— Валим! — тут же реагируют ушлепки и я могу сделать вдох. — Мы тебя еще найдем, дрянь! Бойся! — зло смотрят в сторону перепуганной девушки и скрываются в одной из тачек.

К нам подбегают Север и Платон.

— Спасибо, — киваю им.

— Какая днюха без драки, да, Макс? — ржет Никита, вытирая кровь с подбородка.

— Угу, — сплевываю на асфальт.

Разворачиваюсь к той, что стала виновницей происшествия. Стоит, прижавшись спиной к стене.

— Идем, парни, — слышу тихое за спиной. — Он дальше без нас справится.

Хмыкнув, открыто рассматриваю девушку. Чудо чудное. Голубые колготки, белая помятая юбка, больше напоминающая балетную пачку, и короткая расстегнутая косуха. Волосы розовые. Или это свет так падает, непонятно. Тушь растеклась, губы искусаны в кровь, глазищи огромные просто.

— Ты в порядке? — часто кивает в ответ. — Чего они хотели? — пожимает плечами. — Так прямо и не знаешь? — усмехаюсь, засунув руки со стесанными костяшками в карманы куртки. — Пойдем, я тебя в туалет проведу. В порядок себя приведешь, — предлагаю ей.

Со стороны дороги раздаются полицейские сирены. Они освещают парковку. В нашу сторону бегут четверо мужчин в форме.

Зашибись! Только этого мне не хватает.

За секунду скручивают мне руки за спиной и роняют мордой на капот ближайшей тачки.

— Да вы че творите?! Эй! — дергаюсь, но тут же замираю. Плечо больно. — Пусти, говорю! Я помогал! Вы не того взяли!

— Вот в участке и разберемся. Девушка, вы заявление писать будете? Нет? Но вам все равно придется проехать с нами.

Меня грубо заталкивают в одну машину, ее сажают в другую. И ни слова в мою защиту не сказала, зараза! Только посмотрела виновато и все!

Ладно, с этим потом разберемся.

Забиваюсь в угол ментовского Форда и затихаю, слушая, как трещит рация. Парнейбы предупредить, но у меня забрали мобильник. Мать убьет за такое. Надо пробовать договариваться.

— Мужики, а может через банкомат и по домам? Ну я реально помогал. На нее трое упырей накинулись. Че я, в стороне должен был стоять?

— Ты срок за взятку должностному лицу при исполнении хочешь? — с переднего поворачивается ко мне один из сотрудников. — Сейчас до отделения доедем, там разберемся, кто, кого и за что. Документы с собой?

— То есть, бумажник и мобилу вы нашли, а паспорт в соседнем кармане нет? — зло смотрю на него.

— Дэн, забери паспорт у мажорчика. Глянь, сколько годиков мальчику.

Дэн бесцеремонно лезет во внутренний карман моей косухи и дергает оттуда паспорт с правами.

— Большой уже мальчик, уголовно ответственный. С днем рождения, — усмехается мент.

— Во вторник был, — морщусь в ответ.

— Но отмечали то сегодня, как я понимаю. Девочка отказала, ты решил сам взять? — продолжает гнуть свою линию. — Богатеньким мальчикам все можно, да?

— Слушай, ты! — хочется дать ему в рожу.

Они ржут над моей реакцией. Уроды!

Сжав зубы, смотрю в окно. Хоть понимать, куда везут вообще.

Тормозят возле участка. Меня, как кота, вытаскивают из салона Форда за шкирку и тащат в здание. Оглядываюсь, чтобы найти недоразумение, из-за которого я здесь оказался. Идет следом, беседует с одним из полицейских, нервно дергая за прозрачный слой своей дурацкой юбки и все время стреляя в меня своими глазищами.

— Ну давай, подставь меня еще, — бубня себе под нос, вваливаюсь в участок.

— Вытри сопельки, мажор, — надавив на плечо, меня сажают на стул. Тот самый Дэн кидает на стол мои документы. Из паспорта вылетают права — подарок матери на восемнадцатилетие.

— Позвонить дайте, — требую у них. Ржут.

Один стягивает мою мобилу со стола, крутит ее. Не видел такого никогда? А я предлагал решить все через банкомат!

— Ты зачем к девочке приставал, ушлепок? — начинается допрос.

— А моя разбитая рожа — это, наверное, ее ответная реакция, да? Логика, вашу мать, железная! Не приставал я к ней. Ты ее видел вообще? Ощущение, будто из цирка сбежала. Позвонить дай, говорю!

— На вопросы отвечай, а выводы делать будем мы.

И понеслась. Я еще никогда себя таким идиотом не чувствовал. И девчонки нигде не видно. Хочется в глаза ее посмотреть еще раз. Есть в них совесть или нет? А как натурально она испугалась на парковке? Может ее за такое и прибить там пытались, а я дурак, вписался.

Позвонить так и не дают, но берут номер матери. Ведут за решетку, толкают на жесткую скамейку и закрывают дверь. Класс…

Облокотившись о стену, пялюсь в одну точку. Слышу, как говорят, что друзья мои пришли, но их быстро разогнали. Время идет. Звонить ко мне домой никто не торопится. Даже руки обработать не дали. Костяшки и разбитая губа неприятно саднят, голова болит еще сильнее. Брезгливо поморщившись, ложусь на скамейку и смотрю теперь в потолок, с которого свисает шмоток паутины.

Вода в раковине капает, полицейские тихо переговариваются. Все звуки смешиваются в равномерный, усыпляющий гул и глаза начинают закрываться. Некоторое время сопротивляюсь, но сон все же утягивает меня в непонятное серое марево.

Вздрагиваю от противного скрипа открывающейся решетки.

— Авдеев, на выход, — орет дежурный мент.

— Ну наконец-то, — вздыхаю, лениво поднимаясь с жёсткой скамейки.

Спина задеревенела, башка так и трещит. Сдавив виски пальцами, выхожу из обезьянника. На пошарпанном стуле сидит огромный лысый мужик с руками как у меня ноги. Дуэйн Джонс долбанный! Взгляд его карих глаз направлен строго на меня.

— Ваш, товарищ майор? — интересуется дежурный.

— Мой, — кивает мужик своей лысой башкой.

— Эээ, вы че?! Я его первый раз вижу! — делаю пару шагов назад.

— Максим, мать ждёт тебя в машине, — спокойно сообщает эта горилла.

— А ты кто такой?

— Предлагаю обсудить это в более подходящей обстановке. А заодно ситуацию, в которую ты вляпался.

— Меня не устраи… — замолкаю, глядя, как это чудовище поднимается во весь рост и своей лысиной закрывает свет от лампочки. — Охренеть…

— Выражения выбирай. Поехали, я забрал твои документы, — демонстрирует паспорт в разрисованном вручную кожаном чехле.

Косясь на мужика, обхожу его по дуге и выхожу на свежий воздух. Рассвет уже. Небо серое, фонари гаснут один за другим. От меня воняет бомжами, все тело болит и ни черта не понятно, что происходит.

У обочины стоит серебристый пикап, Фольксваген Амарок, а внутри на пассажирском кутается в большой мужской кардиган мать. Увидев меня недовольно поджимает губы. Боковым зрением замечаю движение. Дергаюсь и слышу свое имя:

— Максим… Максим ведь? — та самая девчонка в балетной пачке отлипает от стены.

— Ты еще здесь? — раздраженно хмыкнув, подхожу к ней.

— Я спасибо сказать хотела, — хлопает длинными ресницами.

Ее нелепый кукольный вид вызывает во мне странные чувства. Пожалеть ее хочется и выпороть одновременно.

— Да ладно, забей, — машу рукой. Не устраивать же разборки с девчонкой.

— Ладно?! — раздается за моей спиной злющий голос матери. — Быстро в машину! — дергает меня за куртку. Стою на месте. — Макс, марш в машину, я сказала! А ты, — мать с пренебрежением смотрит на потрепанную девушку, — Брысь отсюда, шушера! Чтобы я тебя в радиусе пятисот метров даже не чувствовала!

Глава 2

Макс

В салоне чужой тачки воняет чужими сигаретами и тяжелым парфюмом. Мать захлопывает дверь у меня перед носом и смотрит на лысую гориллу уставшим взглядом. Он что-то втирает ей, волосы трогает своими огромными пальцами.

Опускаю стекло.

— Эй, — встречаемся с ним взглядами, — телефон мой верни.

— Скройся! — вместо него ко мне разворачивается мать. — Ты у меня не то, что телефон, ты кроме гречки у меня в ближайший месяц больше ничего не увидишь! Нет. Два месяца!

— Мама, может, хватит? — раздраженно закатываю глаза. — Чего ты трагедию на ровном месте делаешь?

— То есть, ты считаешь, что среди ночи получить звонок из полиции и узнать, что мой сын за решеткой, это ровное место?! Какого черта ты вообще потащился в этот клуб? Я запретила шляться по таким местам. У тебя экзамены через два месяца, а ты… — сдавливает виски пальцами. — Голова разболелась, — жалуется горилле.

— Поехали, — он подталкивает ее в спину. — Всем надо успокоиться, а потом, без эмоций поговорить.

— Да я не могу с ним без эмоций! Не могу, понимаешь? Он все время куда-то встревает. Клубы эти ночные. Вот что они там делают? Ты знаешь? А хочешь, я расскажу тебе, что они устроили в прошлом году? Мне на улицу стыдно было выйти. Я директор лучшего лицея в городе. У меня должна быть безупречная репутация. Он же не понимает, Андрей! Шваль какую-то подобрал. Девки его эти… Завтра он вот такую в дом приведет. Мне тоже без эмоций?!

Поднимаю стекло, чтобы не слушать дальше. Сползаю по спинке сиденья и закрываю глаза. Это надолго. Но я уже не так раздражаюсь присутствию лысого амбала. Мать выливает все на него, а не на меня, как обычно. Задрал этот тотальный контроль. Я изобрел сотню способов сваливать из дома и незаметно возвращаться. Научился искусно ей врать, глядя в глаза, и даже брать машину так, чтобы она не замечала, пока у меня не было прав. Так что эти вот ее излияния, какое я неблагодарное дерьмо, давно уже не трогают. Все я понимаю: любит, беспокоится. Всю жизнь одна меня воспитывала и не всегда мы так жили, как сейчас. Но можно мне чуть-чуть доверия?

Видимо нельзя… Она вот даже про мужика этого ничего не сказала. Кто он? Что он?

Они садятся в машину. Дышать становится еще сложнее. Опускаю стекло на всю, делаю глубокий вдох.

— Макс, кто эта девушка? — разворачивается ко мне мать. — Ты бледный. Пил?

— Горилла твоя воняет так, что меня сейчас вывернет, — кривлюсь, стараясь сдерживать тошноту. — Ты бы одеколон сменил, майор. Или это способ ловить преступников? Вдохнул и упал прямо к ногам.

— Боже, Максим! Ты можешь следить за языком и быть хоть немного благодарным?

— Прости, сейчас не могу…

Снова закрыв глаза, стараюсь просто дышать. Тачка плавно едет по еще пустым дорогам и по-хозяйски въезжает во двор нашего дома. Лысый мужик помогает матери выйти. Я вываливаюсь сам. В душ хочу и спать. Чтобы не трогал никто до завтрашнего утра.

— Спасибо за доставку, — толкнув типа плечом, иду к крыльцу.

Он идет следом, мать виснет на его огромной руке. Захожу первым и захлопываю дверь прямо перед его носом.

— Макс! — снова мать.

Лениво разворачиваюсь.

— Мам, я хочу помыться и лечь спать. Пожалуйста. Давай все разборки отложим на дневное время. На всякий случай… — смотрю на гориллу. — Надеюсь вот это в нашем доме не останется, и я ничего такого не сделал, чтобы ты на меня орала. Я девушке помог, мам. Все, как ты учила.

— Надо обработать ссадины, — устало говорит она.

— Сам справлюсь. Честно.

— Оставь его. Твой сын прав. Все на нервах, все устали. Я поеду…

— Но… — с лестницы вижу, как она ловит его за руку.

Он видит, что я смотрю и плавно ее от себя отцепляет. Значит не готов афишировать. Ну-ну. И это я всякую шваль домой таскаю. А я не таскаю, кстати. Это вообще самоубийство.

— Поеду. После обеда заскочу и мы обсудим все без лишних эмоций. Постарайся поспать. Спокойной ночи, Максим, — повышает голос мужик.

В ответ получает средний палец, улыбается моей реакции и сваливает. Мать устало опускается на диван, все также кутаясь в чужой кардиган. Закатив глаза, спускаюсь вниз, присаживаюсь перед ней на корточки.

— Ты спать хотел. Иди, — отворачивается от меня. Обиделась.

— Ты с ним спишь? — спрашиваю открыто и мою щеку обжигает ее ладонь. Голова дергается, немного звенит в ушах на фоне недавней драки.

— Не смей, Макс!

— Мне кажется, я имею право знать, — потерев щеку, чувствую на языке привкус крови. Губа лопнула.

— Не имеешь! Пошел вон отсюда! В свою комнату, Максимилиан! И только попробуй днем куда-то свалить. Посмотрим, как твои соплячки будут вешаться к тебе на шею, если ты останешься без денег и без машины.

— Спокойной ночи, — наклоняюсь и целую ее в лоб. Мама, тихо всхлипнув, вдыхает запах с моей косухи. Проверяет, нет ли на ней дыма от сигарет. Смешная в своей гиперопеке и переборах с воспитанием. — Хочу, чтобы ты знала. Я против.

Ухожу наверх в свою комнату. Ей надо остыть и успокоиться, а мне все же принять душ.

Постояв под горячей водой и обработав ссадины заваливаюсь спать. Мне снится какой-то дебильный калейдоскоп из различных цветов. Голубой, розовый, белый, черный, красный… много красного. Распахиваю глаза и резко сажусь на кровати. Провожу ладонями по лицу, ерошу волосы, стараясь быстрее скинуть с себя неприятное плавающее состояние.

За окном вовсю светит солнце. Слышны голоса со двора. Кручу головой. На тумбочке обнаруживаю свой паспорт и мобильник. Значит мать заходила. Сколько раз просил не вламываться ко мне без стука? Я как бы немножко вырос. В прошлом месяце мы поругались, она взяла из гаража молоток и разнесла мне внутренний замок. Чинить запретила, так что у меня теперь тут проходной двор.

Уже догадываясь, что в паспорте нет ее подарка, решаю заглянуть в мобильник. Десяток пропущенных от Севера, три от Платона, пять от Никиты и еще парочка от девчонки, с которой я расстался на прошлой неделе. Опять оказалось не то… Не зацепила. Ее добавляю в ЧС, захожу в наш чат с пацанами и пишу, что живой. В ответ летят стёбные сообщения и вопросы по поводу вчерашней девчонки.

«Честно? Надеюсь, мы с ней больше никогда не увидимся»

«Да брось, Макс. Это же твой типаж. Любишь экзотику» — издевается Север.

«Иди ты…» — выбираю подходящий стикер и слышу, как отъезжают ворота.

Встаю с кровати, подхожу к окну, отодвигаю занавеску и смотрю, как вчерашний пикап лысой гориллы занимает приличное пространство у маминой любимой клумбы.

«Парни, я позже выйду на связь» — кидаю телефон на кровать и быстро сбегаю вниз по ступенькам.

— Максимка, ты чего босой? — улыбается наша домработница. Она приходит несколько раз в неделю, чтобы навести порядок и приготовить нам немного еды. — Ааа, — следит за моим взглядом. — Андрей Дмитрич приехал. Серьезный мужик.

Супер! То есть даже она знает, а я нет?

Привалившись к перилам лестницы наблюдаю, как он заходит в дом и в нашей немаленькой гостиной становится слишком мало места. Его крупная фигура загораживает весь свет, попадающий в комнату через стеклянные двери.

— Привет, — кивает мне.

Молчу. Радушный прием ему оказывает мама, но все прилично. Даже в щечку не целует. На мою разбитую рожу не смотрит. Все еще обижается. Она предлагает ему обед, «Андрей Дмитрич» вежливо отказывается.

— Я был в участке, — сообщает нам. — Проблем точно не будет. Девушка сразу после нас вызвала такси и уехала. Дежурные проследили и сами попросили таксиста, чтобы точно довез до дома и ее еще кому-нибудь не пришлось спасать. Она, кстати, в неофициальной беседе подтвердила, что вы с другом ей помогли.

— Я должен сказать тебе спасибо? — вскидываю бровь.

— Нет, — пожимает плечами горилла. — Тебя бы часов в десять так и так отпустили. Я просто ускорил этот процесс, чтобы твоя мама спокойно спала.

— Какое благородство, товарищ майор…

Мать взглядом убивает меня, и я решаю не продолжать свою мысль. Она выглядит неважно после бессонной ночи. Сегодня придется побыть паинькой.

— Максим, может, поговорим как мужчина с мужчиной? — предлагает «Андрей Дмитрич». — Я вижу твою реакцию на себя и могу ее понять. Готов обсудить.

— Мать не готова, — пожимаю плечами. — Видимо, не настолько у вас все серьезно, раз она не представила тебя единственному сыну. Сочувствую.

— Макс… — мама цедит сквозь зубы.

— Ушел.

Они тихо переговариваются. Не слушаю, мне по барабану. Мой посыл он понял и что-то мне подсказывает, что я прав. Раз не представила, значит не уверена. Но это чучело внезапно остается у нас до самого вечера. Я только пару раз вылезаю из комнаты, чтобы взять воды или пожрать. Закопавшись в тетрадях, на время обо всем забываю. К ночи только голова снова начинает болеть, но завтра уже должно пройти.

Собрав все для занятий в рюкзак, лежу на кровати с книгой. В приоткрытое окно прикольно поют неизвестные ночные птички. Тянет сладковатым весенним воздухом, а я вдруг понимаю, что уже минут десять не вижу ни одной буквы. Смотрю на страницу и ничего не могу разобрать. Образ девчонки размылся. Если я увижу ее на улице, скорее всего не узнаю, но вот ее колготки… Самые ужасные, что я когда-либо видел, не дают мне покоя! Кто вообще носит голубые колготки?! Бесят они меня! Бе-сят!!!

Глава 3

Анна

Вздрагиваю от резко включившейся музыки. Зажав ладонями уши, прячусь под подушку, мечтая поспать еще хотя бы час. Томас проходит мимо матраса, пинает его тяжелым ботинком и падает с края, зашипев банкой энергетика.

— Где ты была? — спрашивает приютивший меня парень.

— Да так, — со стоном выбираюсь из импровизированной кровати и сажусь рядом, расправляя измятую юбку.

— Тут трутся какие-то типы. Ищут девушку, очень похожую на тебя. Мне это не нравится, Энн. Мне не нужны сейчас проблемы с полицией, на мне висит крупный заказ. И если я не закончу вовремя, мне открутят голову, — говорит он с английским акцентом.

— Они еще там? — киваю на заколоченное старыми досками окно заброшенного здания.

— Да. Не высовывайся. Я сказал, что живу тут один.

Поднимаюсь с матраса, поправляю одежду и стараясь не думать о том, как мне хочется принять ванну и переодеться, иду к окну. Басы тяжелой музыки, что так любит мой новый друг, глушат шаги, но я все равно крадусь к стене, прислоняюсь к ней и под насмешливым взглядом Томаса выглядываю в щель между досок.

— О нет… — со стоном выдыхаю и возвращаюсь к парню.

— Ты их знаешь? — хмурится он, убавляя музыку.

— Это громилы моего отца. Как они меня здесь нашли?

— По твоему мобильному скорее всего, — пожимает плечами Том. — Ты совсем не умеешь прятаться, девочка.

— И что мне делать?

— Сдаться, пока не влипла в серьезные неприятности. Таким милым малышкам не место на улице. Ты здесь погибнешь, — с заботой убирает мои розовые волосы за ухо.

— Я не хочу домой, Том. Я там задыхаюсь!

— Глупая. Мне бы твои проблемы, — качает он головой. — Возвращайся домой, Энн. Тебя все равно уже нашли. Они поднимутся сюда в любую секунду, и я не буду им мешать, ты же понимаешь?

Понимаю. Он и так рискует, дав мне приют. Если отец приедет сюда сам, он не станет разбираться и Томаса скорее всего посадят.

— Я хочу помочь тебе с заказом. Ты же видел, у меня получается вскрывать тачки. Прошлой ночью я почти угнала одну, — признаю ему.

— Почти? — улыбается Томас.

Нам не дают договорить. В дверь громко стучат и мы с Томасом оба уже понимаем, кто и за кем пришел. Меня снова поймали. В третий раз уже.

Парень спокойно допивает свой энергетик, смяв банку в кулаке, швыряет ее в кучу с такими же и идет открывать. Его сметают в сторону, а я сжимаю колени от страха, глядя на троих амбалов в кожаных куртках.

— Анна Вадимовна, не делайте глупостей, — от группы громил отделяется старший, Олег. Ищейка, от которой у меня все никак не выходит спрятаться.

Он осматривает меня с ног до головы на предмет повреждений, но кроме помятой юбки и перепачканных колготок, ничего не обнаруживает.

— Вас проводят к машине, — говорит он, не торопясь двигаться с места.

— Только после вас, — тоже остаюсь на месте.

— Анна Вадимовна, мы просто побеседуем с вашим другом, — спокойно отвечает старший амбал.

— А у нас нет друг от друга секретов! — упираюсь ладошками в бока и на всякий случай расставляю ноги шире.

— В машину, Анна! — рявкает на меня Олег. — Заберите, — кивает своим коллегам.

— Только попробуйте… Аааа!!!! Я отцу скажу, что вы меня лапали! — визжу и колочу по спине того, кто, перекинув меня через плечо, тащит к выходу.

Ставит меня на ноги только на улице, но лишь для того, чтобы затолкнуть в черный Ленд Крузер и захлопнуть дверь прямо перед носом. Замки защелкиваются с брелока, и я остаюсь одна в салоне дорогой папиной тачки. Одной из… На Ленд Крузерах ездит только его охрана. Отец же предпочитает машины более солидные, бизнес-класса, и ненавидит кожаные салоны.

Через десять минут из здания выходит Олег. Двери разблокируют и с двух сторон от меня садятся его подчиненные. Сам же он сегодня за рулем. Сложив руки на груди, недовольно соплю, глядя перед собой и стараясь сесть так, чтобы не соприкасаться с этими типами.

Одно радует — дома будет ванна.

Машина въезжает на территорию элитного района, застроенного коттеджами одни дороже другого. Здесь все элитное, даже расчески для домашних животных покупаются в бутиках именитых дизайнеров. Я тоже хотела собаку. Три года просила у отца на день рождения. Но у его Ви аллергия на шерсть и поэтому мне дарили все что угодно, только не то, о чем я мечтала.

Нас встречают прямо у ворот. Отец в белой рубашке с парой небрежно расстегнутых верхних пуговиц. Невольно любуюсь им. Красивый. На него постоянно вешаются женщины, а он выбрал эту… Тоже стоит рядом, держится за его локоть, будто сама стоять не может.

Олег останавливает машину. Выходит, а мы сидим. Папа видит меня через лобовое стекло, жмет руку начальнику личной охраны и кивает. Только после этого, меня выпускают из машины.

Подняв выше голову, иду к ним. Вилена кривится, рассматривая мой внешний вид.

— Смотри, чтобы не стошнило. Это же моветон, — закатываю глаза.

— Олег, отведи ее домой, — устало говорит отец.

— Я сама дойду.

Дернув рукой, прохожу мимо них во двор. В холле меня встречает Кира.

— Ты в бомжатнике ночевала что ли? — морщится сводная, копируя свою мать.

Игнорирую. Я мечтаю о ванне и поднявшись к себе, быстро избавляюсь от одежды, закинув безвозвратно испорченные вещи в мусорное ведро, набираю теплую воду, добавив в нее любимой пенки.

— Ммм, как же хорошо… — погружаюсь в нее по самый подбородок.

Вода от краски становится розовой, а волосы частично приобретают свой натуральный платиново — блондинистый цвет. Взяв пемзу, оттираю временную татуировку с внутренней стороны запястья, смываю с лица остатки косметики и встаю под душ, чтобы хорошенько промыть голову.

Через долгих полтора часа в зеркале появляется другая я, более классическая, правильная и всем привычная. Чуть вдернутый нос, пухлые губы, слишком светлая кожа с небольшим налетом едва заметных веснушек на переносице и щеках, и большие зеленые глаза — моя гордость, они достались мне от мамы.

Надеваю домашние штаны с мишками Тедди и простую белую футболку. Ступни обтягиваю белыми носочками, снимаю тюрбан из полотенца с волос, рассыпав их по плечам и выхожу из ванной в спальню.

На моей кровати, лицом к занавешенному окну сидит отец. Его темный, жесткий затылок выглядит угрожающе, потому что я уже представляю выражение его лица. Рубашка обтянула крепкие плечи и напряженную спину. Вижу, как тяжело он вздыхает, и в середине груди начинает шевелиться совесть.

— Олег сказал, что нашел тебя в каком-то притоне у взрослого парня. Ты спала на грязном матрасе прямо на полу, — его голос проходится мурашками по моему позвоночнику.

— Это не притон, — тихо возражаю.

— Завтра Вилена отвезет тебя в клинику. Ты пройдешь осмотр у гинеколога и сдашь все анализы. Я должен убедиться, что ты не подцепила там какую-нибудь дрянь.

Теряю дар речи. Он серьезно сейчас? То есть он реально вот так обо мне думает?!

— Папа, это лишнее, — стараюсь держаться и не закричать на него.

Я понимаю, что он переживал, но сам виноват!

— Это не обсуждается. С этой секунды ты под домашним арестом на неопределенный срок. Никаких развлечений, никаких друзей, никаких вечеринок. Тебе запрещено выходить за территорию дома без охраны. Ты лишаешься всех карманных денег. Твои карты я уже заблокировал. Что я делаю не так, Анна? — папа поворачивается полубоком.

— Не даешь мне принимать решения. Не считаешься с моим мнением и моими желаниями. Игнорируешь мои мечты и потакаешь своей… Вилене. В этом доме даже у чужой тебе Киры прав больше, чем у меня! А я — твоя родная дочь, папа! — топаю ногой от досады. — Я не поеду поступать в Лондон. Я не хочу. Но тебя ведь это не волнует. Ты все решил.

— Да, я все решил! — рявкает он, сжав зубы до неприятного скрежета. — Потому что это твое будущее! Ни музыкой, ни танцами ты не заработаешь себе на жизнь, Анна! Ты не сможешь вести семейный бизнес бренча на пианино и задирая ноги выше головы.

— А я не хочу в семейный бизнес. Я хочу в Гнесинку!

— Ты полетишь поступать в Лондон и будешь учиться бизнесу. Однажды, малыш, — он медленно подходит ко мне.

Высокий… Тяжелой тенью нависает сверху и пальцы отца касаются моих влажных волос.

— Однажды ты скажешь мне за это спасибо. Я забрал твои документы из ЛКИ.

— Нет… — делаю шаг от него. — Папа, я с таким трудом туда попала! Ты не можешь так со мной поступить! Этот лицей — моя дорога в… Ну да, конечно, — всхлипываю. — Не в Лондон.

— Аня, ты доучишься и сдашь ЕГЭ в не менее престижном учебном заведении. Я с огромным трудом выбил тебе там место за два месяца до выпускных экзаменов. Тебе там понравится. Дети нашего круга. Есть бассейн, спортивный зал, танцкласс. Ты можешь заниматься танцами как хобби. Но искусство не может быть профессией. Завтра Олег привезет новую форму и учебники. Ты съездишь к врачу, а послезавтра у тебя начинаются занятия.

— Папа. Папочка, пожалуйста, не надо. Не лишай меня этого. Танцы, музыка. Это моя жизнь, ты не понимаешь? Мама жила этим и тебе нравилось! — кричу на него. — Это несправедливо! Ты не можешь так со мной поступить!

— Отдыхай, — он обходит меня и покидает комнату, плотно прикрыв дверь, а я падаю на кровать и реву, даже не пытаясь себя сдерживать.

Опять все за меня решили! Я не хочу в бизнес, я танцевать хочу!

Глава 4

Анна

Поездка с мачехой в клинику — это отдельная пытка, а в присутствии Киры превращается в изощренную экзекуцию.

Вилена всю дорогу стонет, закатывает глаза и изящно прикладывает ладонь то ко лбу, то к напудренной щеке, тщательно изображая из себя светскую львицу в полуобморочном состоянии. И конечно, куда же без:

— Какой позор. Что скажут соседи?

— Ви, ты бездарная актриса. Тем более, отца здесь нет, можно не стонать. А то у меня складывается впечатление, что он подобрал тебя на порностудии, — теребя кончик светлой косы смотрю в глаза мачехи. Кира хрюкает в кулачок, стараясь не засмеяться, а лицо Вилены от красных пятен не спасает даже слой косметики.

— Да как ты смеешь?! — задыхается она от возмущения, царапая ногтями шею. — Я… Я…

— Отцу расскажешь? Вперед. Он уже и так у меня все забрал, еще и твоим обществом «наградил» в придачу. Уже ничего не страшно.

— Я это просто так не оставлю, — шипит Ви. Ей так идет. Сразу видно, змея змеей. А я, словив свой кайф от ее эмоций, отворачиваюсь к окну.

В клинике прохожу унизительный осмотр у женского врача и получаю справку о своей невинности специально для папы. Их вроде как даже официально не существует, но чего не сделаешь ради самого Каменского?

Потом мы ждем результаты анализов, которые, к досаде Вилены, подтверждают, что я совершенно здорова.

— А ты чего не сдала? — обмахиваясь стопкой листочков иду к выходу. — Вдруг тоже… заразная, — хихикая, сбегаю в машину.

Она садится в салон уже не так изящно. Хлопает дверью. Поражаюсь невозмутимости водителя. Я бы за такое обращение с техникой уже послала.

Чтобы не скучать в дороге, достаю Олежу вопросами.

— А вот если, к примеру, ты ключи потерял, а тебе ее завести надо. Как ты это сделаешь?

— Зачем вам такая информация, Анна Вадимовна? Ваш отец имеет свое категоричное мнение насчет женщины за рулем.

— Мне просто интересно. Это же получается надо электронику взламывать, да? — не отстаю от него.

— Вы точно хотите поступать с Гнесинку? — смеется Олег, но сжалившись, делится со мной некоторыми тонкостями, как можно открыть машину, если нет ключа, а она нашпигована современными микросхемами. Запоминаю. С памятью у меня всегда хорошо было.

— Олег, останови у торгового центра. Мне срочно нужен антистресс. А ты остаешься здесь! — тыкает в меня пальцем.

Они с Кирой уходят, а мы с охранником синхронно вздыхаем. Это надолго.

— Кушать хочу, — жалобно смотрю на него.

Олег заказывает нам немного еды прямо в машину. Я потом сама скажу отцу, чтобы вернул ему деньги. Перебираюсь прямо по салону на переднее сиденье и открываю коробочку с ароматной горячей лапшой удон, пропитанной специями и соком овощей. На удивление Олег не отстает и его грубые пальцы вполне умеют держать палочки.

Мы едим, и я продолжаю, беззаботно улыбаясь, тянуть из него информацию по машинам. Если папа думает, что я сдамся, то он очень сильно ошибается. Забыл, что характером я в него.

Через два с половиной часа я уже хочу пИсать. Олег тоже нервничает. Ему надо съездить в лицей за моей новой формой.

— Если ты сейчас же не отведешь меня в туалет, я испорчу тебе сиденье, — ерзаю и сжимаю ноги. Мне уже больно от чувства переполненности внизу живота.

— Ладно, но я зайду с вами.

— Да ради Бога! Только, умоляю, пойдем быстрее.

Спасибо тем людям, которые строили этот ТЦ! Туалет обнаруживается на первом этаже. Наплевав на то, что Олег и правда входит со мной в дамскую санитарную комнату с кабинками, ныряю в свободную и стону не хуже Вилены.

Как хорошооо…

Возвращаемся к машине. Мачеха и сводная сестра с кучей пакетов наперевес топчутся рядом.

— И где вас носит? — фыркает Ви. — Почему мы должны тут стоять и ждать?

— Я же вас ждала почти три часа. Переживете.

Занимаю место рядом с Олегом. Пусть Кира едет с матерью.

Охранник доставляет нас домой, помогает занести пакеты и уезжает, рыкнув мотором так, что даже у меня мурашки по рукам побежали. Он сильно опаздывает из-за этих куриц. Они, как две обезьянки, крутятся перед зеркалом, хвастаясь друг перед другом нарядами, будто в магазине не насмотрелись.

Беру себе из холодильника питьевой йогурт и скрываюсь в комнате. Папа звонит, я намеренно сбрасываю. Не хочу с ним говорить и вообще, у меня планы! Осталось дождаться форму, чтобы узнать, в какой лицей меня определили и какую краску для волос выбрать сегодня.

Устраиваюсь на кровати в обнимку с гитарой. Глядя в потолок, перебираю струны, продолжая игнорировать звонки и сообщения от отца.

Олег возвращается с двумя вешалками, на которых под непрозрачными чехлами висит форма, и пакетом с книгами.

Снимаю чехлы. Что тут у нас?

Черная юбка, исчерченная белыми полосками, создающими крупную клетку, белые блузки с длинным и коротким рукавом, свитер приглушенного красного цвета. Миленько.

Рассматриваю логотип и сразу лезу в интернет, чтобы изучить это учебное заведение. Я про него слышала. Туда мечтают попасть многие ребята из моего окружения, только не я. Мне нравится мой лицей культуры и искусства, я в нем с пятого класса проучилась, пока отцу не пришла в голову мысль, что мне хватит и это все несерьезно.

Захлопнув крышку ноутбука, копошусь в своем тайнике со всякими запрещенными в нашем доме штуками. Достаю краску для волос и отправляюсь в ванную. Долго вожусь перед зеркалом, потом аккуратно по инструкции промываю прядки и любуюсь делом рук своих. Я теперь под цвет новой формы. Основная масса волос осталась моего цвета, а спереди чередуется несколько разноцветных полосок — красный, белый, черный. Немного мрачновато, но мне нравится. В конце концов, моя творческая душа требует самовыражения!

Наблюдаю, как машина отца въезжает во двор затемно. Он отпускает водителя, идет в дом. Я быстро выключаю свет у себя в спальне, создавая видимость, что уже легла спать. Ви, наверняка, сейчас будет жаловаться ему, как я нехорошо себя вела в машине и обидела ее, бедную несчастную.

Забравшись под одеяло, сначала читаю книжку, как только слышу шаги за своей дверью, выключаю телефон и зажмуриваюсь, уползая глубже под одеяло.

Отец входит, чувствую, как смотрит на меня. Подходит к кровати, садится и гладит ладонью по ноге.

— Глупая моя девочка, — вздыхает он и просто сидит рядом, как делал в детстве, когда мне было страшно, только сейчас спиной и я, высунув нос из своего укрытия, наблюдаю за ним. Обнять хочется, но я не стану. Иначе он подумает, что я сдалась, а это не так.

Не замечаю, как проваливаюсь в сон, а утром просыпаюсь раньше будильника. Умываюсь, наношу макияж поярче и надеваю форму. Ничего так смотрится. В меру расклешенная юбка напоминает модный сейчас стиль корейских девочек. К ней выбираю рубашку с длинным рукавом, все еще прохладно, а вместо туфель, надеваю белые кеды с короткими носочками.

Рюкзак собираю согласно расписания, «забыв» положить пару учебников.

Спускаюсь вниз.

Интересно, отец найдет время, что отвезти меня или опять придется ехать с Олегом?

— Что это? — а вот и папа. — Что опять у тебя на голове, Анна?

— Новая прическа, — хлопаю тяжелыми от туши ресницами. — Тебе нравится?

— Нет! Мне не нравится! И твой боевой раскрас тоже! Ты решила меня опозорить? Или сорвать свой первый учебный день? Даже не надейся. Умываться! — указывает рукой в сторону ванной комнаты, расположенной на первом этаже.

— И не подумаю. Я целый час рисовала стрелки.

— Я сейчас сам за три секунды их смою. Умойся!

— Нет, — сложив руки на груди, упрямо смотрю на него.

— Боже, какой позор. За что? За что мне все это? — на заднем фоне умирающим лебедем стонет Ви.

— Анна.

— Папа!

— Ладно, — вдруг сдается он, — поехали. Ты увидишь, как девушки одеваются там и тебе станет стыдно.

— Тебе же не стыдно лишать дочь мечты, — ворчу себе под нос, проскальзывая мимо него.

К лицею подъезжаем в диком, искрящемся напряжении. Сейчас любое неосторожное слово и его взорвет. Я знаю, поэтому сижу тихо, как мышка, и рассматриваю дорогие машины на парковке. Мы встаем с ними в ряд. Отец открывает мне дверь и подает напряженную руку.

Послушно вкладываю свою ладошку в его и выхожу, щурясь от теплого весеннего солнышка.

Под смешки и косые взгляды прохожу через двор, поднимаюсь по ступенькам и попадаю в просторный холл с большими напольными цветами в стильных горшках, автоматами с водой и диванчиком.

К нам бежит миловидная женщина в строгом костюме, а за ее спиной я цепляюсь за очень знакомую фигуру.

Только не говорите, что это ОН. Ну нееет…

Максим.

Он не один. Его друг, смеясь, показывает на меня кивком головы. Мой спаситель оглядывается. Мы встречаемся взглядами. От чего-то мое сердце нервно подпрыгивает к горлу при виде ссадин на его лице, а он мажет по мне равнодушно и хмыкнув просто отворачивается.

Не узнал? Он правда меня не узнал? Или ему стало стыдно за мой внешний вид?

Почему-то становится обидно. Говорят же: «Спас, значит несешь ответственность». Мне его ответственность даром не сдалась, но можно было бы подойти и сказать «Привет». А он просто ушел и даже не оглянулся.

Глава 5

Анна

Женщина оказывается куратором старших классов. Она быстро рассказывает мне, что у них и как, и берется проводить до кабинета, где по расписанию у нас сейчас должен быть урок.

— Одну минуту, — просит отец, разворачивает меня к себе за плечи. — Олег остается на территории, — говорит тихо. — Давай без глупостей, малыш, — заправляет мне за ухо цветную прядь. — Вечер обещаю посвятить только тебе. Хочешь?

— Правда? — сердце радостно подпрыгивает. За такое я даже готова временно прекратить на него обижаться.

— Если ты сегодня не сожжешь лицей, то да, правда, — подмигивает он. — Поужинаем вне дома, в кино сходим. Не помню, когда в последний раз был в кино, поэтому выбор фильма с тебя.

— Договорились! — подпрыгиваю на месте.

Подкупил? Определенно! Но я очень по нему скучаю и по нашим совместным вечерам. Если отец успевает вернуться домой к ужину, то там все портит Вилена одним своим присутствием. А теперь мы еще и ругаемся часто. Вдруг без этой безмозглой курицы выйдет договориться с папой?

Размышляя о своем, поднимаюсь за куратором в кабинет. Она заходит первая и как принято в таких заведениях, приглашает меня встать вперед перед всем классом. Отсюда открывается отличный обзор, и я успеваю бегло осмотреться. Форма не помогает скрыть ни классовые различия, ни характер. Сразу видно тех, кто учится за грант, а кто первая стерва. Маникюр, макияж, украшения… А еще знакомые лица. Пару местных девчонок я точно видела на деловых ужинах отца. И смешки как-то сразу прекращаются, стоит Анастасии Сергеевне назвать мою фамилию.

— Анна Каменская будет учиться и сдавать экзамены вместе с вами, — заканчивает свою речь куратор.

— Ооо, — раздается гул по классу. Только Максим, не впечатлившись, отводит от меня свой равнодушный взгляд светло — зеленых глаз.

— Дочка металлургического короля, — довольно произносит парень, сидящий спереди перед моим невольным спасителем. — А на фотках в сети ты другая, — нагло пялится на мои ноги.

— Выбирай любое свободное место, Анечка, — игнорируя его выпад, говорит мне куратор.

Окей. Я не люблю последние парты, но сейчас специально иду по тому ряду, где сидит болтливый незнакомец. Красиво, от бедра. Он приоткрывает рот в тот момент, когда я уже совсем близко. Сглатывает, облизывается и получает удар раскрытой ладонью по нижней челюсти под подбородком.

— Мкхмкм… — мычит, зажав рот обеими ладонями.

Из его наглющих глаз брызжут слезы. Больно, понимаю.

— Упс, — наклоняюсь к нему, уперев ладошки в парту, — бедняжка, — вздыхаю, глядя в злющие глаза. — В следующий раз карандашик тебе подарю, чтобы ты свой длинный язык смог в рот без травм укладывать. А то смотри, что случается, — еще раз картинно вздохнув, спасибо урокам Ви, хоть где-то пригодились, сажусь на средний ряд, недалеко от Максима.

Он поворачивает ко мне голову и внимательно смотрит несколько секунд. Щурится, будто пытаясь вспомнить. Пока не помогаю ему. Машу пальчиками, отворачиваюсь и достаю тетрадь. Учебника по экономике у меня с собой нет.

Преподаватель зачитывает лекцию, я делаю вид, что записываю. Планы на вечер — это, конечно, хорошо, но прямо совсем бунт отменять я не собираюсь. Просто градус разрушительных последствий решено снизить.

На первой же перемене меня окружает несколько девчонок. Та самая стерва, что я отметила сразу, и ее свита. В ЛКИ тоже такие есть, не ново, не оригинально.

— Даша, — представляется брюнетка.

— Аня, — протягиваю ей руку. Удивленно моргает и пожимает мне пальцы.

— Авдеева не сожрала тебя за такую расцветку? — рассматривает мои веселенькие прядки.

— Авдеева — это кто?

— Директриса. Ее сын, кстати, — щебечет Даша, — в нашем классе учится.

— Надеюсь это не тот, который язык прикусил, — бормочу себе под нос. Хотя… Может оно и к лучшему? Быстрее вернусь в свое любимое учебное заведение.

— Нет. Это так, — машет рукой. — Макс другой. Его сложно не заметить. Глазки у мальчика красивые очень. У нас по нему половина лицея сохнет, — смеется она. — Остальные распределились между Севером, Калужским и Матвеем. Еще есть близнецы Кириленко в параллельном, но там все сложно. Сама потом поймешь.

— Как ты сказала? Макс? — остальных я как-то пропустила мимо ушей.

— Угу, — беззаботно продолжает она вводить меня в курс дела. — Полное имя Максимилиан, но все его зовут просто Макс.

Супер. Выходит, с его мамой мы уже успели познакомиться. Кажется, я знаю, как вылететь отсюда быстро и почти безболезненно. Надо просто показаться ей на глаза. Уверена, эта женщина в отличие от своего сына провалами в памяти не страдает.

Девчонки продолжают говорить перебивая друг друга. Я так понимаю, самыми «дорогими» до этого дня здесь были они. По крайней мере в нашем классе. Теперь им интересно заполучить меня в свою компанию. Только неинтересно мне и получив исчерпывающую информацию всего за десять минут, забегаю в следующий кабинет и утраиваюсь за первой партой крайнего ряда рядом с девочкой в прикольных круглых очках.

— Привет. Ты не против? — кладу рюкзак на стол.

— Нет. А ты чего к своим не идешь? Они спереди не сидят.

— А у меня здесь своих пока нет. Я присматриваюсь. А сидеть сзади просто не люблю. Как зовут?

— Яся, — мило улыбается она. — А ты Аня, я помню. У тебя нет учебника? — замечает, что я достала только тетрадь и ручку.

— Я сегодня так быстро собиралась, половину забыла.

— Не страшно, — пожимает плечами. — У нас многие носят один учебник на двоих. Так проще, — и перекладывает свой на середину.

— Спасибо.

Она мне нравится. Светло — русая, кареглазая, очень милая. От нее прямо веет теплом. Если не выгонит, я с ней, пожалуй, и буду сидеть. Очень комфортно и даже интересно. Она помогает мне разобраться с новой темой, которую дает нам преподаватель. Тихонечко поправляет в моментах, где я делаю ошибки. А после урока ведет в столовую, где можно найти все, что моей душе угодно. Накидываю в тарелку сбалансированный обед согласно своей диете.

— Балет? — заглядывает мне в тарелку Яся.

— Не совсем. Современная хореография с его элементами. Пойдем, я тебе видео покажу.

Садимся с ней за свободный столик. На мобильнике открываю ролики с последнего отчетного показа и разворачиваю к ней.

— Ух ты, — смотрит наше шоу. — Какая растяжка.

— Ничего так, — за Ясиной спиной раздается голос.

ЕГО проклятый голос, который начинает меня бесить! Да что он вообще себе позволяет? То игнорирует меня, то пялится в мой телефон без разрешения.

Девушка вздрагивает, поворачивает к нему голову и мой мобильник глухо падает на стол.

— Максим, — выдыхает она.

А это похоже то, о чем говорила мне Даша. Только Макс не смотрит на нее, он смотрит на меня.

— Да она это, я тебе говорю. Привет, — рядом со мной падает наглое тело и стаскивает из тарелки мини — морковку. — Никита из параллельного. Мы за тебя в драку вписались возле клуба. Аня, значит, — а я ему не представлялась. Макс, наверное, рассказал. — Как дела?

— Ник, — еще один незнакомый мне голос. Рядом с ним появляется девушка с длинной толстой косой на плече. Улыбка парня тут же меняется. Он гладит ее пальцами по руке. — это кто?

— Новенькая. Мне из-за нее нос разбили, а ты ворчишь и дуешься, карамелька. А я тебе правду говорил.

— Я, пожалуй, пойду, — поесть спокойно все равно не дают. Забираю свой телефон, отодвигаю стул. — Насчет драки, — смотрю на «карамельку». Он тебе правду сказал. Они спасли меня тогда. Спасибо, Никита, — улыбаюсь парню, косясь на Макса.

Хоть бы одну эмоцию выдал. Нет же! Продолжает с каменной мордой стоять и пялиться на меня, как на памятник древней архитектуры. Только от его взгляда колени внезапно становятся ватными и к щекам приливает жар. Плохой признак. Надо бежать от него и вообще держаться подальше. Вон, Яся по нему сохнет. Ему хватит!

Бросив тарелку на столе, иду к выходу и затылком чувствую, что шаги, раздающиеся за моей спиной, принадлежат ЕМУ.

Резко разворачиваюсь, врезаюсь в твердое тело, отскакиваю от него как мячик и недовольно сопя встречаю очередной фирменный взгляд светло-зеленых глаз.

— Ты мне должна кое-что, — склонив голову на бок, заявляет Авдеев.

— Премию за спасение выписать? — нервно выпаливаю. — Я папе скажу…

— Я хочу получить ответ на свой вопрос, — перебивает он.

Делает один единственный шаг в мою сторону и дышать становится нечем. Его парфюм забивает все запахи и лишает пространство вокруг нас кислорода.

— На к-какой? — пытаюсь вспомнить, но в голове бултыхается желе вместо мозгов. Капец, приплыли!

— Что хотели от тебя те ублюдки?

— Тебя это не касается, — отрицательно качнув головой позорно отступаю.

— Ты ошибаешься, недоразумение. Я нажил себе проблем из-за тебя. Мне кажется, я имею право знать, за что пострадал.

Глава 6

Макс

Красивая, аж зубы сводит. Я тогда в темноте не разглядел, а сейчас ее лицо в паре сантиметров от меня, и я могу рассмотреть детали. А посмотреть, есть на что. Если смоет эту дебильную краску с волос, которая все портит, и слишком яркий макияж, наши пацаны начнут стелиться к ее ногам. Один только упрямый взгляд зеленых глаз и мягкие даже на вид, пухлые губы заставляют гормоны радостно танцевать джигу. Как вообще можно быть такой стервой при такой внешности? Это напоминает фильм ужасов, когда у самой невинной героини к концу за спиной оказывается топор.

Чуть не посмотрел, не прячет ли она нечто такое у себя за спиной.

— Я слушаю, — требовательно смотрю ей в глаза.

— Для глухих повторяю, — Аня встает на носочки и разделяя слова, выдыхает мне в лицо, — тебя. это. не. касается! — шарит рукой по рюкзаку, достает из маленького кармашка чупа-чупс и вкладывает мне в руку. — Говорят, сладкое от стрессов помогает. Скушай конфетку, — обаятельно улыбнувшись, отступает спиной вперед.

— Засунь себе ее… — сжимаю зубы до противного скрежета и чупа-чупс в кулаке.

— Фу, какой невоспитанный. А еще сын директора, — хихикает эта стерва, разворачиваясь и сбегая от меня на лестницу.

— Аррр!!! — тихо рыча швыряю леденец об пол.

— Крепись, Макс, — хлопает по плечу ржущий Север.

— Зато конец учебного года будет веселым, — из столовой выходит Платон. Тоже улыбается, обнимая свою девушку. — Тебя когда из-под ареста выпустят? — давит на больное. — У меня игра в пятницу, а на следующей неделе у Севера с Мэтом бой.

— Блин, вас опять друг против друга поставили? — я аж притормаживаю.

— Да это так, показательное выступление, — успокаивает он. — Придешь?

— Как всегда, — пожимаю плечами.

Когда меня пугало наказание матери? В детстве если только, просто напряг дома раздражает. Возвращаться не хочется. А на остальное пофиг абсолютно. Однажды мать смирится с тем, что я не принадлежу ей и имею право на собственную жизнь. А пока, тихо завидуя Платону, что они с Соней живут отдельно, топаю в кабинет.

Девчонка сидит на первой парте с нашей Ясей. Она прикольная, добрая очень, но как-то сама по себе, хотя ее никто никогда не обижал. Даже Киреева со своими подружками. Родители вроде профессора какие-то, занимаются разработкой вакцин за границей, а она здесь живет и учится под присмотром бабушки и гувернантки. И чего Каменская к ней прибилась? Шла бы в наш серпентарий, ей среди них самое место. Она легко переплюнет и Дашку, и Соболеву из параллельного.

Прожигаю спину блондинки взглядом. Чувствует, поворачивается, посылая мне очередную милую улыбку. Ну кукольная же совсем…

Отворачиваюсь. Плевать! Пусть ее подберет кто-нибудь и мучается, я от своего главного принципа отступать не собираюсь. Девушки из лицея — не мой вариант.

Дальше у нас физкультура. На улице тепло и препод гонит нас во двор. Разминаемся, потом легкая пробежка, а после нее сдача нормативов. Для парней вертикальные отжимания с упором ладоней в перекладины, для девочек сегодня скакалка.

Мы работаем в два подхода, пока они там скачут. После первого все мокрые, и большая часть парней скидывает с себя майки на соседние брусья.

— Ну чего вы делаете? — закатывает глаза препод. — Не май же еще.

А солнце припекает, будто он самый. Погода точно в этом году с ума съехала, но нам нравится. Торс быстро высыхает на свежем воздухе, и мы идем на второй подход. Сначала Север под восхищенные взгляды девчонок красуется своими натренированными мышцами, к нему присоединяется Платон и они синхронно, лицом к лицу, поднимаются вверх и опускаются вниз. Их девушки, Этель и София, считаю вслух.

— Ну молодцы, молодцы, спортсмены, — хвалит их физрук, — но можно было пафоса поменьше, — ставит им зачет.

— Авдеев, гоу, — преподаватель кивает мне.

Нахожу себе пару. Так получается быстрее. И че мы с первого раза недопёрли? Девчонки наши уже отстрелялись, точнее отскакались. Теперь наблюдают за нами, не отвлекаясь даже на гаджеты.

Мне отсюда хорошо видно Аню. Она забралась на рукоход, состоящий из множества ступенек, свесила оттуда ноги и наблюдает за происходящим, болтая ими в воздухе. Свалится же, глупая!

Спрыгиваю с брусьев, получив свою галочку в журнал. Глотаю немного воды из бутылки и вешаю майку на шею. Сейчас остыну, надо одеться.

Со стороны рукохода раздается визг. Все оглядываются, а я срываюсь к ней, прежде чем успеваю это понять.

Сказал же, свалится!

Оттуда летали уже, поэтому мы им не пользуемся. Он дебильный, его менять будут.

— Ты зачем туда полезла?! — орет на нее препод.

— Тот же вопрос, — снова заводясь до черных точек перед глазами, ловлю ее за талию и по своему торсу аккуратно спускаю вниз. — Ты специально это делаешь?! — ору на нее. — Я больше не буду тебя спасать!

— А я и не просила, — складывает на груди руки. — У меня все было под контролем.

— Аня, Каменская, ты как? Не поранилась? — меня оттесняет преподаватель. — На верхние ступеньки нельзя вставать ногами, это опасно.

После установки этого рукохода один из лицеистов сверзился и сломал ключицу. Препод отхватил нехилый штраф, вместе с ним тот, кто это оборудование закупил и допустил к установке, а скандал с родителями учащегося замяла моя мать.

Эту фигню должны демонтировать на днях, а Каменской обязательно надо было туда залезть! Инстинкта самосохранения ноль!

Преподаватель бегло осматривает Аню, а я ухожу в душевые. Парни догоняют, хвалят за хорошую реакцию и опять подначивают, что она у меня такая потому, что девчонка нравится.

— Жалко просто дуру, — отвечаю им, намыливая гелем для душа тело и волосы.

— Да ладно, — не отстает Север. — А то мы слепые и не видим, как между вами искрит.

— Тёмыч, отвали! — перекрикиваю шум воды, смывая с себя пену.

Ныряю в полотенце в раздевалку и быстро привожу себя в порядок. Выхожу уже в обычной форме. Поправляя воротник на рубашке, сворачиваю в общий коридор, ведущий к классам. На одном из подоконников сидит белобрысое недоразумение и шмыгает носом. Мазнув по ней взглядом, прохожу мимо. Уже поднимаюсь по лестнице, как, психанув на себя, разворачиваюсь и возвращаюсь к ней.

— Чего ревешь?

— Я не реву, — гордо вскидывает свой милый носик вверх, а в красивых глазках стоят слезинки. Спрятать их у нее не получается.

— Испугалась? Я же поймал. А не я, так Север бы успел. У него тоже реакция хорошая, — подбираю слова.

Не умею я успокаивать.

Рядом с Аней на подоконнике лежит телефон. Он вздрагивает от вибрации. Она поднимает его, легким движением пальца разблокирует экран, вчитывается в пришедшее сообщение и отворачивается к окну, чтобы я не видел, как те самые застывшие слезы все же скатываются по ее щекам. Но я видел и… растерялся.

Глава 7

Анна

Вот чего он стоит и дышит мне в затылок? Раздражает только! А противные слезы все текут и текут. Обязательно надо было при нем разреветься?

Вытираю следы временной слабости кулаком, разворачиваюсь и сбегаю, больно толкнув его плечом. Макс ничего не сказал и за мной не пошел. Хоть здесь у него ума хватило.

Забегаю в преподавательский туалет и смотрю на себя в зеркало. Тушь немного размазалась, а так ничего критичного. Промокнув щеки прохладной водой, стараюсь привести себя в порядок. Через пять минут лишь покрасневшие глаза выдают, что я плакала.

На следующий урок опаздываю. Преподаватель отчитывает, но обещает, что в первый раз наказания не будет. Яся дает списать то, что я пропустила, и тихо спрашивает, что случилось. Делиться с ней мне тоже не хочется. Она хорошая, но я как-то сама разберусь. Зачем девочке мои проблемы?

Взгляд Авдеева прожигает мою спину через весь класс. Дальше от него — только в коридор. С ним сел симпатичный сероглазый мальчик, кажется тот самый Север, про которого он говорил. Тоже косится на меня и что-то втирает другу. Макс смешно фыркает и отворачивается к окну. Дышать сразу становится легче, но лёд за шиворот я бы все равно закинула. Там скоро ожог будет такими темпами.

После занятий на крыльце меня встречает Олежа.

— На, — молча вручаю ему свой рюкзак и иду к парковке.

— Анна Вадимовна, — догоняет он. — Отец до вас дозвониться не смог.

— Правильно не смог. Я трубку не брала. Отвези меня в ЛКИ, — и добавляю, — пожалуйста.

— Анна Вадимовна, он улетел в срочную командировку, — оправдывает его начальник охраны.

— Мне все равно, — а в носу опять предательски щиплет. — Ты отвезешь? Мне нужно встретиться с одним из преподавателей.

— Отвезу, — вздохнув, Олежа двигает наш Крузер с места.

Через час останавливается на парковке моего родного учебного заведения. Я только выскочила из машины, а уже чувствую эти запахи огромной работы и диетической еды.

Улыбнувшись охраннику, бегу в танцкласс. У нашей группы занятия уже закончились, но преподаватель всегда задерживается, чтобы просмотреть видео репетиции, внести мелкие корректировки.

Открыв скрипучую в петлях дверь, заглядываю внутрь. Так и есть. Строгая, подтянутая женщина с плотно стянутыми на затылке темными волосами и идеальной осанкой сидит на скамейке с ноутбуком и ничего не видит вокруг. Пробегаю по паркету, сажусь рядом с ней и тоже смотрю в экран. Губы преподавателя слегка вздрагивают в подобии улыбки.

— Что у тебя с волосами? — тихо спрашивает она.

— Экспериментирую, — пожимаю плечами.

— Это ужасно, Анна. Девушка твоего уровня не может себе позволить опускаться до такого. Зачем ты здесь? Твой отец забрал документы.

— Забрал, но я не могу без танцев. Вы же знаете. Можно я тут тихонечко позанимаюсь, пока не пришли девочки со второй смены? Обещаю, я не буду мешать, а отец уехал опять. Он и не узнает.

— Он убивает в тебе талант. Я ему так в глаза и сказала! А он забрал папку с документами и ушел. Что за манеры?

Улыбаюсь. Моя тезка, Анна Валерьевна, никогда не боится высказывать свое мнение родителям своих учеников, а они у нас тут тоже очень разные. Есть дети депутатов и известных профессоров. Для нее они все равны, и мы тоже, пока не докажем, на что способны без денег своих родителей. Здесь нельзя купить себе оценку. Ты либо вкалываешь, либо вылетаешь. И других вариантов просто нет.

— Я собиралась на обед. Зал полностью в твоем распоряжении.

Она закрывает ноутбук и красивой походкой буквально парит над паркетом к выходу. Бывших балерин не бывает, это про нее.

Подключаю свой телефон к портативной колонке, выбираю музыку для сольника, который я готовила весь прошлый год, но так и не успела выйти с ним на показ. Сначала просто слушаю, разминаясь и вспоминая движения. Они легко даются с закрытыми глазами.

Включаю трек сначала и ухожу в отрыв делая высокие прыжки и сложные развороты. Мне кажется, что я дома. Сейчас, в эти секунды, пока звучит музыка, а под ногами паркет, мне максимально хорошо. Тело пластично двигается. Дыхание подчиняется мне. Все эмоции собрались в середине живота и как учила Анна Валерьевна, я выпускаю их не в слезы, а в движения, в музыку, в зал. Финалю танец, красиво опустившись на паркет и закрыв голову руками. Слышу, как хлопают в ладоши. Плавно поднимаю голову. Преподаватель.

— Это тот танец, что ты хотела мне предложить на смотр сольных проектов? — она проходит и садится на пол напротив меня.

— Да. На случай, если бы пролетела с Гнесинкой. Только теперь это не имеет никакого значения. Отец хочет, чтобы я училась в Лондоне. Можно я буду иногда приходить, пока не закончу лицей?

— Аня, ты должна показать его комиссии, — она будто меня не слышит.

— Зачем? Да и как? Я ведь не учусь здесь больше! Они не станут меня смотреть! Даже не допустят! — встаю и нервно кружу на месте.

— Я поговорю. Мы покажем этот танец директору. Аня, ты не имеешь право бросать это! Ты одна из моих самых талантливых девочек за последние пять лет. Ты должна была показать мне его раньше. Я бы сразу тебя на сольник отправила.

— Мы бы не успели, Анна Владимировна. А отец не стал бы слушать. Он все решил. Если бы вы только разрешили мне приходить…

— Приходи. После своих уроков приходи и мы будем репетировать. У тебя ведь есть цель? Что я вам говорила об этом? Легко не бывает ни в одном деле. Настоящий успех, это работа до кровавого пота.

— А если не допустят? — снова опускаюсь на пол.

— Ты будешь знать, что сделала все, что от тебя зависело. Это лучше, чем жалеть о том, что даже не попыталась, Анна. Все. Жду тебя завтра в это же время. И не забудь форму.

— Спасибо, — чуть не обняла ее. Анна Владимировна не любит таких сантиментов.

А мне так хорошо стало. Я буквально порхаю по коридорам и лестнице к выходу. И слезы высохли, и узел в животе развязался. Так хочется показать отцу этот танец. Если бы он только посмотрел. Вдруг передумал и позволил мне попробовать поступить. Это ведь тоже не так просто. В Гнесинку съезжаются абитуриенты не только с области, много талантливых ребят едет со всей страны, мечтая попасть именно в это учебное заведение, а пройдут единицы. И я могу не оказаться среди них. Вот тогда… Тогда был бы запасной вариант с Хореографическим, а если не пройду и туда. Только после этого я бы согласилась на Лондон. Это было бы честно!

Олег с непроницаемым лицом везет меня домой. Он больше часа просто так просидел в машине. А как дядя думал? Быть нянькой весело? Последнее я ему еще обеспечу, но точно не сегодня.

Он завозит меня домой, и кажется, выдыхает. Избавился.

Забегаю в гостиную. В душ ужасно хочется. Пока летала по паркету, вспотела и приятно устала.

В комнате всю форму отправляю в стирку и сразу закрываюсь в ванной.

— Хорошо то как, — выдыхаю, открыв воду.

Краска с волос смывается при помощи специального шампуня, другую решаю не наносить ради целых нервных клеток своего преподавателя по танцам. Надо еще в музыкальный класс обязательно заглянуть, поздороваться.

Строя планы на завтрашний день и надеясь вечером поиграть на синтезаторе, выхожу, завернувшись в полотенце, открываю свой шкаф и… моя челюсть неприлично шмякается об пол. Это, простите, что?! Где вся моя одежда? Где мои любимые штанишки с медвежатами? Что это за однотонные костюмчики бабы Маши?! Аааа!!!

— Ви!!! — визжу, выскакивая в коридор, едва не уронив на пол полотенце. — Вилена!!! Никого? Хм… — заглядываю к младшей сестре, в комнату отца, в гардеробную. — Ммм, гардеробная! — губы растягиваются в нехорошей улыбке.

Значит ты решила посягнуть на святое? На штаны с мишками! Ладно.

Ищу ножницы у нее на трюмо и тщательно, с особым кайфом режу на лоскутки все самые дорогие платья, блузки и штаны. А за мишек все ее дизайнерские сумки летят в окно прямо в колючие кусты роз, которые она так любит.

Возвращаюсь в комнату, не глядя, выгребаю все из своего шкафа и уношу к ней на кровать. Пусть сама носит, раз ей так нравится. Больше все равно нечего.

Завалившись на свою кровать, захожу на сайт любимого магазина, заказываю одежду со срочной доставкой и оплачиваю картой, зная, что отцу обязательно придет оповещение. Жалко штанишек таких больше нет. Я нашла с котятами, но это же не мишки.

Обняв любимую плюшевую игрушку, смотрю фильм и жду, когда привезут мой заказ и продолжаю игнорировать звонки отца. Он занят! Вот и пусть не отвлекается от своих важных дел.

Курьер появляется буквально через два часа. За его спиной стоит удивленный Олежа.

— Ты уверен, что хочешь посмотреть на нижнее белье, которое я купила? Оно милое. Есть с ежиками, а есть с кружевом. Тебе какое больше нравится?

Уши охранника наливаются краской. Курьер с пунцовыми щеками принимает от меня щедрые чаевые и юркнув мимо Олега, бегом двигается к воротам.

— Анна Вадимовна, это лишнее, — цедит сквозь зубы моя нянька.

— Вот и я так думаю. Кстати, Олег, а мое наказание позволяет мне привести в дом новую подругу? Ты ее видел сегодня. Милая такая, в очках.

— Я уточню у вашего отца.

— Окей. Поможешь донести до комнаты? — киваю на свалку из пакетов на полу.

— Конечно, — собирает все.

Из одного из них и правда выпадают трусы с ежиками. Я не врала. Вообще это, как его? А вспомнила, моветон! Проще недоговорить или чуть перефразировать, чем потом вспоминать, где ты облажался.

Олежа, тихо матерясь, быстро поднимает мое нижнее белье с биркой очень крутого бутика, нервно запихивает его в пакет и несет покупки наверх. Ставит на пол у стены в моей комнате и еще раз с облегчением выдохнув, уходит. Очень быстро уходит. Смешной.

Пока я разбираю вещи, меряю особо понравившиеся мне штанишки или футболку, в коридоре появляется жизнь. Слышны голоса сестры и мачехи. В предвкушении концерта, подхожу ближе к двери и тихонечко считаю:

— Раз, два, три, чет…

— АНЯ!!!

Глава 8

Анна

Ви фурией влетает в мою комнату и напарывается на довольную улыбку. Замирает с открытым ртом и искаженной в ярости гримасой на идеально сделанном лице.

— Ну, — помогаю ей очнутся. — Чего орала то? Я тут и все прекрасно слышу, — сложив руки на груди, рассматриваю мачеху.

— Что ты наделала? Ты знаешь, сколько все это стоит? Ты понимаешь, что такие платья я больше не достану, они были в единственном экземпляре?! — переходит на ультразвук. От ее визга ушам становится больно. — Ты испоганила все мои сумки!

— То есть сделала ровно тоже самое, что ты сотворила с моей одеждой. Вломилась в мою комнату, набила мой шкаф непонятными тряпками. Вот теперь сама их и носи.

— А я говорила Вадику, что ты не оценишь. Неблагодарная, избалованная соплячка! Лондон ей не нравится! Новый гардероб от лучшего дизайнера столицы не подходит! Тебя не в Лондонский университет, тебя в интернат надо! Для трудных подростков. Пусть тебе там мозги вправляют.

— А без тебя плачет половина публичных домов Рязани, но я же молчу, — меня бьет от нервной дрожи, но я стараюсь держать лицо и впиваюсь ногтями в кожу ладоней, чтобы не сделать то же самое с лицом мачехи.

— Я скажу отцу, ты поняла меня? Я сейчас же скажу отцу и буду настаивать на твоей отправке в интернат. Неуправляемая!

Ви хлопает дверью и сваливает. Падаю спиной на кровать прямо в кучу одежды, стучу кулаками по матрасу и бессильно рычу в потолок. Достала. Кто бы знал, как эта стерва меня достала! Псевдоинтеллигенция, которая и нормальной книги то в руках никогда не держала. Вот что мужчины находят в таких курицах? Там же одна извилина в голове и та, чтобы уши не падали. Неужели они все и правда думают только тем, что у них в штанах?

Ужасно думать так об отце. Но я правда его не понимаю!

Встаю, ищу старый альбом и снова забираюсь на кровать, притянув к себе плюшевого мишку. Отец собрал в него для меня фотографии мамы. Вот она красивая. Утонченная и такая настоящая. В кремовом легком платье или теплой шубке всегда элегантна и притягательна. Добрый взгляд, искренняя улыбка и почти нет косметики. Вот такую женщину я бы приняла рядом с отцом. Он заслуживает большего, а не эту… Ви!

В груде новой одежды настойчиво звонит телефон. Раскапываю его и долго смотрю на экран, но все же решаю сжалиться и беру трубку.

— Привет, пап, — устраиваюсь удобнее, отложив альбом с фотографиями в сторону.

— Ты почему трубку не берешь? Я весь день тебе звоню, — начинает с наезда.

— Ты меня обманул. Ты обещал сегодняшний вечер мне!

— Аня, — его голос смягчается. — Анют, так вышло. Мне пришлось срочно улететь.

— У тебя всегда срочно, пап. Работа превыше всего, а я подожду. А потом улечу в Лондон или в какой-нибудь интернат во Владивостоке, чтобы не раздражать Ви, и можно будет вообще про меня забыть. Нет дочери — нет проблем!

— Ты не права, малыш. Я только и делаю, что думаю о тебе. О твоем будущем.

— А не надо о будущем, папа! Мне отец сейчас нужен. Сейчас, понимаешь?! — хлюпаю носом.

— Анютка, — папин голос просаживается и хрипит, — дочь, я люблю тебя больше всего на свете.

— Я больше тебе не верю… — смахиваю слезы с щек.

— Малыш, на одном из комбинатов произошло ЧП. Я обязан быть здесь сейчас. Две недели, максимум три и я буду дома. Мы сходим с тобой и в кино, и в кафе, — начинает он.

— Значит, чтобы у меня появился отец, должно произойти ЧП? — накатившая истерика сменяется обидной злостью.

— Аня, не дури! Не дури, слышишь меня? — отец начинает нервничать.

— Я поняла, пап. Пока, — сбрасываю.

Он звонит еще и еще. Сначала прячу телефон под подушку, потом и вовсе выключаю. В мою комнату фурией влетает мачеха и пытается вручить мне свой телефон. Не беру. Ставит его на громкую. Чтобы не слышать отца, прячусь с головой под подушку и прижимаю ее к ушам. Звуки становятся глухими и булькающими, ничего невозможно разобрать. В тишине и темноте слезы льются нескончаемым потоком. Кусаю губы, сжимаю зубы, прикусываю до боли язык, но ничего не помогает. Вся моя семья — это отец. И вот я действительно очень его люблю, а он… Он любит Ви и свою работу.

Мысль о ЧП не выходит у меня из головы. Она, почему-то плавно трансформируется в мысли о Максе, но я не могу ничего понять. Устало засыпаю прямо в груде одежды. Среди ночи вяло поднимаюсь, чтобы выключить свет и снова забываюсь беспокойным сном.

Встаю на рассвете. Под глазами отеки, они опять красные, на губе свежая ранка и настроение в заднице.

Лениво умываюсь, леплю патчи, чтобы снять отек и достаю свой синтезатор. Подключаю его к портативной колонке и ударив по клавишам играю Free As A Birdj от Омара Эйкрам. Она разносится по комнате легкой, но грустной мелодией, отражая лишь часть того, что творится у меня внутри, но так захотелось именно ее, что я позволяю себе окунуться в эмоции этой композиции. Творчество всегда спасало меня от одиночества. Танцы и музыка… В этом часть меня, часть моей души.

— Ты время видела?! — неожиданно передо мной вырастает Ви. Я и не слышала, как она вошла.

Мачеха грубо выдергивает шнур из колонки и зло сверкает в меня заспанным взглядом.

— Выйди из моей комнаты, — у меня нет сил с ней ругаться.

— Ты не представляешь, как меня достали твои капризы! — шипит она и со злостью дергает инструмент со стойки. Тащит его к окну.

— Не смей! Не смей, Ви! — подскакиваю, но спотыкаюсь о стойку и вместе с ней падаю на пол, царапаясь об заглушки на металлических ножках. — Ви!

Она открывает окно и с садистским удовольствием швыряет мой синтезатор со второго этажа. Я отсюда слышу, как он разбивается об плитку во дворе.

— Ненавижу тебя! Я тебя ненавижу! — ору на нее.

— Переживу, — захлопывает окно. — Скорее бы он уже дел тебя куда-нибудь. Я хоть высплюсь.

Забыв про патчи и наплевав на обувь, босиком сбегаю по ступенькам, вылетаю на улицу под свои окна. Ко мне уже бежит Олег, а я нервно начинаю собирать осколки пластика и отлетевшие от такого удара клавиши. Он помогает, с искренним волнением поглядывая на меня.

— Это можно починить? — сев на узорчатую плитку, смотрю в одну точку.

— Я не знаю, Ань, — тихо и без официоза. — Может купим новый после занятий? Уверен, отец не будет против.

— Мне не нужен новый. Мне нужен этот! Отец подарил мне его после победы на конкурсе в восьмом классе. Тогда он еще позволял мне играть.

— Понял. Я попробую узнать насчет ремонта. Вставай, — поднимается сам и протягивает мне руку.

Цепляюсь за его пальцы, подтягивает, а я, не выдержав, прижимаюсь к крепкой, твердой груди мужчины и реву ему в футболку. Просто потому, что хотя бы ему не все равно сейчас. Просто потому, что хотя бы он оказался рядом.

Олег забирает с собой то, что еще недавно было музыкальным инструментом, а я возвращаюсь в дом, чтобы собраться на занятия.

В машине еду молча. Мне пусто и тяжело, словно на плечи положили по паре кирпичей. Телефон включаю. Начинают приходить уведомления о пропущенных звонках от отца, следом сообщения. Не читая, смахиваю их с экрана, но телефон вдруг начинает звонить. Пугаюсь и роняю его себе под ноги. Нахожу. Снова отец. Заношу его в черный список. Он звонит Олегу, тот тактично извиняется и обещает перезвонить позже.

Паркуется возле лицея. Помогает мне выйти.

— Выше нос, Анют, — подмигивает он. На белой футболке начальника охраны еще не высохли следы моих слез.

— Я тебе футболку испортила, — извиняюсь в тоскливой улыбке.

— Ерунда. Не натвори ничего сегодня, — просит.

— Не обещаю, — пожав плечами, плетусь на занятия. Олежа остается во дворе с местной охраной.

Мне нужен Макс. Больше никто не поможет. Мне почему-то кажется, что он не откажет. Ищу его взглядом, пока не чувствую его взгляд на себе. Так смотрит только он и я безошибочно поворачиваю голову в правильном направлении.

Решительно иду к парню. Смотрит на меня, как на букашку. Надменный засранец!

— Мне нужна твоя помощь, — с ходу озвучиваю, зачем подошла. Его идеальная бровь приподнимается в удивлении. — Пожалуйста.

— С чего вдруг я опять должен тебе помогать? — складывает на груди сильные руки.

— Ты же хочешь получить ответ на свой вопрос? Если поможешь, все узнаешь. Только не плачь, если мы вляпаемся в совсем недетские неприятности, — мои губы растягиваются в провокационной улыбке, а тело само копирует и его позу, и даже вздернутую бровь.

Это вызов, ударивший прямо по его самолюбию. Он его теперь из принципа примет.

— Стерва, — усмехается зеленоглазый любимчик всех местных девчонок. — Я согласен. Рассказывай, чем помочь надо.

Глава 9

Анна

Договариваемся встретиться после второго урока и спокойно пообщаться. Сейчас здесь шумно, народа много вокруг, да и до звонка осталось буквально три минуты.

Сажусь к Ясе. Она, как всегда, сосредоточенно записывает в тетрадку тему урока, а я ни одной буквы разобрать не могу. Перед глазами так и стоит раскуроченный синтезатор и довольная рожа Вилены. Надо было все-таки оставить на ее идеальной коже пару сочных царапин. Никогда не дралась, тем более с девочками, но ей врезать хочется.

Поворачиваюсь, смотрю на Макса. Он листает ленту в телефоне, тоже особо не вслушиваясь в слова преподавателя. Чем дольше я на него смотрю, тем больше сомнений у меня вызывает правильность такого решения. А к кому еще обратиться? Не к тому же придурку, который пускал на меня слюни, а весь следующий день ходил с распухшим языком.

Так странно получается, что я вроде со всеми перезнакомилась, но больше всего из парней общалась именно с Авдеевым, парнем, который больше всего меня раздражает!

Максим не смотрит на меня, как на кусок мяса. Ему просто любопытно узнать, за что он попал за решетку. Справедливо ведь. И договориться можно без страха, что потребует от меня чего-то эдакого, что на уме у всех парней нашего возраста. Девушку во мне он не видит. Кто бы мне объяснил, почему я в этом так уверена…

Все! Прочь сомнения! Я не намерена отступать!

После второго урока на большом перерыве народ тянется в столовую, а мы с Максом идем против общего потока в другую сторону. Он уводит меня в тот самый закуток, где я при нем позорно разревелась. Забирается на подоконник, облокачивается спиной на стекло и ждет объяснений.

Передергиваю плечами, сбрасывая с себя мурашки от его очередного фирменного взгляда и подхожу на пару шагов ближе.

— Что за таинственность, недоразумение? Ты хочешь кого-то убить? Если что, в киллеры я не нанимаюсь, — поднимает ладони вверх.

Хоть бы улыбнулся что ли. Мне было бы легче.

— Уже струсил? Не ожидала, — наклоняю голову на бок, снова перенимая его манеру общения.

— Слушаю тебя, — кладет руки на колени.

— Помоги мне сбежать от моего охранника. Мне надо выйти за территорию лицея незамеченной до конца занятий.

— Сложно. Местные не выпускают без подтверждения от преподавателя, — заявляет он.

Черт! Этого я не знала. Обвести вокруг пальца одного Олега еще можно, а вот сразу троих опытных мужиков, которые не отходят со своих постов и правда сложновато.

— Не поверю, что здесь все такие прилежные ученики и никто никогда не сбегал с уроков, — бросаю ему очередной вызов.

— Почему? Сбегали, — Макс пожимает плечами, продолжая бесцеремонно меня разглядывать. Выдерживать его взгляд становится все сложнее, и я начинаю отводить свой в окно, делая вид, что там ну просто шикарнейший вид. — Понадобится помощь Севера и Платона. Без них не выйдем.

Да, господи, хоть самого президента! Лишь бы мы свалили отсюда сегодня же.

— Макс, у тебя водительские права есть? — забыла сразу спросить.

— Есть. Тебе зачем? — ему становится любопытно.

— Выведи меня отсюда и узнаешь.

— Окей. Пошли поедим, я с парнями заодно перетру, — спрыгивает с подоконника.

— Только давай в столовую не вместе, — морщусь, представляя, какие тут же поползут слухи.

Он только поржал надо мной, но пошел вперед. Посчитав до тридцати под урчание собственного желудка, тоже иду в столовую. Авдеев уже сидит со своими друзьями и таскает кусочки запечённого куриного филе из тарелки Севера.

Беру себе такой же кусочек и к нему немного зеленых овощей. Нахожу Ясю и сажусь к ней. Очень хотела позвать новую подругу в гости. Устроили бы с ней маленький девичник, посмотрели бы фильм в пижамах, поболтали о чем-то кроме уроков. Мне кажется, ей это нужно больше, чем мне. Но планы резко изменились.

После третьего урока Макс затаскивает меня в мужской туалет. Север и Платон выгоняют из него мальчика помладше нас на пару лет и закрывают дверь.

— Смотри, — делится планом Платон. — Я отключаю камеры, Тёмыч уводит охранников от поста. У вас будет минут пять, чтобы проскочить. Потом подключается резервное питание, камеры врубаются. Да и охрана поймет, что ничего страшного не случилось и вернется на пост.

— Звучит просто, — стою, облокотившись бедрами о раковину.

— Только звучит. Есть еще вариант — перелезть через забор на заднем дворе, но с той стороны можно ноги переломать, если неудачно спрыгнуть.

— Оттуда до парковки далеко. Олег слишком хорошо меня знает и быстрее ваших сообразит, куда бежать и кто все это устроил, — улыбаюсь им. — Так что у нас максимум три минуты в том случае, если тебе, — киваю на Артема, — все же удастся его увести. А камеры зачем отключать?

— Чтобы о вашем побеге узнали как можно позже. Куда собрались хоть? Макс?

— Сорри, но этого я вам сказать не могу, — развожу руками в стороны, отвечая за Авдеева. Он утвердительно кивает на сомнения друзей.

Так интересно наблюдать, как за него искренне беспокоятся. Я такой дружбы между парнями еще ни разу не встречала.

Договариваемся провернуть все на следующей перемене и расходимся, снова делая вид, что я не с ними.

Чем ближе наш побег, тем больше меня потряхивает от адреналина и бесит абсолютное спокойствие Макса. У меня тут судьба решается, можно сказать, а он опять чатится с кем-то в телефоне и улыбается, как обожравшийся кошак!

Со звонком Север и Платон первыми покидают класс, утянув с собой своих девчонок. Вовлеченных в мой план становится все больше. Лишь бы получилось. Пожалуйста, пусть у них… у нас у всех сейчас все получится.

Мы с Максом на низком старте ждем команды. София отвлекает охранника в самом лицее, ее парень проскальзывает в комнатку с мониторами и быстро справляется с техникой. Мы с Максом подходим к окну недалеко от входной двери и видим, как Север машет рукой мужчинам в униформе в сторону аллеи из деревьев. Подгоняет. Олег упрямо стоит на месте, но все же сдается и идет за всеми, постоянно оглядываясь и хмуря брови. Говорила же, он такой. Во всем всегда ищет подвох.

Как только охрана в компании Севера скрывается из виду, Максу приходит сообщение и начинается обратный отсчет. Мы выбегаем на улицу, слышим женский визг со стороны тех самых деревьев.

— Эля, — усмехается Макс. Хватает меня за руку и тащит через ворота на улицу. — Куда? — спрашивает оглянувшись.

Ищу наш Ленд Крузер. И теперь сама тащу Макса за собой. Психуя, ищу в рюкзаке, заготовку, которой можно вскрыть замок.

— Ты тачку собралась угнать?! — Авдеев шокировано на меня смотрит.

— Я же обещала тебе взрослые приключения, сын директора. Это наша машина, не бойся, за угон нас точно не посадят. Уши закрой, сейчас будет громко.

Я и сама не знаю, получится у меня или нет. В прошлый раз у клуба не хватило времени и опыта. Сейчас ситуация та же, но мотивация гораздо интереснее.

Руки дрожат, в висках стучит. Тихо проговариваю все, что успела узнать от Олега и глохну от взвывшей сигналки. Капец! Ааа!!! Как же страшно. Блин! Но я должна. Папа же хотел ЧП? Будет ему ЧП. А мне деньги нужны, и я знаю, кто поможет мне быстро их заработать, чтобы сбежать по-настоящему и оставить идеальную семью отцу и Ви. Пусть наслаждаются!

Глушу сигналку и перелезаю на пассажирское сиденье по салону.

— Чего стоишь? Садись, поехали! — кричу застывшему Максу.

Его приводит в чувства крик бегущего к нам Олега. Долго провозилась. Надо научиться делать все быстрее.

Авдеев прыгает за руль. Заводим машину и трогаемся с места в тот момент, когда Олежа уже касается ладонями борта тачки.

— Аня! — слышу, как он орет нам вслед.

— Ну ты и отбитая, — нервно смеется Макс, проводя ладонью по своим густым русым волосам.

— Добро пожаловать в клуб. Увези нас за город. Олег в полицию не станет звонить, сам будет искать. Отец башку ему оторвет за меня. Бросим машину на трассе, потом вернемся на попутках, доберемся до Томаса, я отвечу на твои вопросы и все, сможешь быть свободен.

— Нет, ты точно чокнутая, — качает он головой, внимательно глядя на дорогу. — Кто такой Томас?

— Друг. Он сильно помог мне. Надеюсь, и сейчас не откажет.

— Девочка, которая постоянно нуждается в помощи и при этом угоняет машины. Это ж надо было так встрять! — бьет ладонью по рулю, но тяжелую машину на дороге держит отлично для своих восемнадцати. Неожиданно приятное открытие.

И еще одно — мне нравится смотреть на него за рулем.

Глава 10

Макс

Выезжаем за город и действительно бросаем машину. Уходим от нее как можно дальше, ловим попутку обратно в город. Мне мать звонила уже несколько раз. Пишу ей, что все нормально, и отключаю телефон.

Как я повелся на такое? До сих пор в башке не укладывается. Угнать тачку! За такое меня точно лишат возможности иметь наследников, зато адреналина в крови, хоть сцеживай.

Выходим в незнакомом мне районе. Оглядываюсь. Тут заброшки в основном. Окна досками заколочены. Драный кот сидит на пустом мусорном баке.

— Ты уверена, что нам сюда? — с сомнением оглядываюсь по сторонам.

— Абсолютно, — протягивает мне руку, и я берусь за ее теплую ладонь. Маленькая в моей руке, такая же хрупкая, как и вся эта неугомонная девчонка. Не удержавшись, дергаю ее ближе и кожу прознают мелкие электрические импульсы.

Точно искрит. С усмешкой вспоминаю слова Севера.

Поднимаемся с ней в грязную бетонную коробку. В ней никого. Через щели в досках из окон попадает немного света. На полу у стены валяется старый матрас, в стороне стоит стул со сломанной спинкой. Обстановка, как в фильме ужасов.

— Ну и где твой друг?

— Не знаю, — проходит, открывает скрипучую дверь пошарпанного шкафа. — Его вещи здесь, значит вернется.

Проходит к матрасу и сверкнув трусами, садится на него, расправляя юбку. Я не рискую присоединяться. Да и ей бы не советовал. Мало ли, что за дрянь может находиться на его поверхности.

Беру сломанный стул, провожу по нему ладонью, смахивая пыль, и сажусь верхом.

— Слушаю тебя. Во что ты меня втянула?

— Все сложно… — с нее слетает вся дерзость и смелость. Отсюда вижу, как пальцы мелко подрагивают. Она снова расправляет ладонями форменную юбку, чтобы успокоиться. — У нас с отцом проблемы, — подбирает слова. — Мачеха не дает мне спокойной жизни, а он хочет отправить меня учиться в Лондон.

— А ты не хочешь в Лондон?

— Не хочу. Я хочу учиться здесь. Чтобы это оказалось возможным, мне нужны свои деньги. За квартиру заплатить, за учебу, купить форму и еще синтезатор. Мой Олег вряд ли сможет починить…

— Играешь?

— Нет, блин! — злится. — Холодильник им подпираю! Играю, — тут же успокаивается. — И… танцую. И хочу сделать все это своей профессией, а отец считает, что я должна изучать ведение бизнеса, как его единственная наследница.

— В этом есть логика. А если совмещать? Можно же учиться на «бизнесе» заочно и заниматься тем, что тебе нравится, — пожимаю плечами.

Она замолкает, рисуя пальчиком на своей коленке. На коже остаются белые полоски от аккуратного маникюра. Взгляд упрямый, но очень расстроенный. Похоже, о таком варианте они с отцом даже не думали, но это ведь компромисс.

— Не уверена, что такой вариант ему подойдет. И если я буду учиться там, где он хочет, мне ведь придётся работать у отца. На остальное просто не останется времени.

— Ладно. Давай чуть откатимся к теме денег. Как ты собираешься их зарабатывать?

— Помогу Томасу угонять тачки, — отвечает совершенно спокойно. — У него тут большой заказ и сроки уже поджимают. За это хорошо заплатят. Мне хватит на все свои мечты.

— Ты сдурела?! — подскакиваю со стула. — Это же уголовка! Тебя посадят! Тогда накроется и твоя музыка, и твои танцы. Вообще все накроется! Аня, — прохожу, сажусь перед не на корточки, — не сходи с ума. Деньги можно заработать иначе.

— Сразу столько нельзя, — отводит взгляд. — Да и какое тебе дело вообще? Я рассказала. Вали! Дальше я сама разберусь.

— Те мужики у клуба. Ты пыталась угнать их машину? — до меня начинает доходить.

— Я тогда еще не все знала и сделала ошибку. Они налетели, я растерялась, — бубнит она.

— А хочешь я расскажу, чтобы они с тобой сделали, если бы нас не оказалось тогда рядом? Хочешь?! — рычу на нее.

— Не надо, — опускает голову еще ниже и прячет лицо в волосах.

— Нет, я все же расскажу, потому что мне кажется, ты не догоняешь, во что влезла! Идиотка, блин!

Встаю и нервно расхаживая по бетонному полу в красках и мельчайших подробностях рассказываю ей, что было бы дальше. У меня у самого мурашки по всему телу, волосы на затылке встают дыбом, но я продолжаю давить. Она сначала упрямо смотрит, потом ее взгляд начинает темнеть, а к концу моего красочного рассказа по щекам ручейками текут слезы.

— Офигенная перспектива, правда? Тебе нравится?! — снова присаживаюсь перед ней на корточки. — Ань, я уже понял, что ты протестуешь против отца. Но давай делать это адекватно!

— Да тебе то что? — шмыгает носом.

Сажусь на этот чертов матрас, обнимаю ее за плечи и притягиваю к себе. Дрожит вся. Напугал. Пусть. Может инстинкт самосохранения включится, и голова правильно работать начнет. Таких экземпляров у нас в лицее еще точно не было.

Она неожиданно обнимает меня за пояс обеими руками и ревет на плече, все время всхлипывая и подвывая. Молча даю ей выплеснуть все эмоции.

— Ты не ответил, — слышу тихое.

— Не знаю… — это искренне. — Жалко тебя, глупую. Убьешься же или жизнь себе испортишь. У меня с матерью тоже вечные траблы. Я же сын директора лицея, — усмехаюсь. — Должен соответствовать. Да и забывает она, что я вырос. Все пытается учить, командовать, наказывать. Иногда я на это ведусь. Знаешь почему?

— Почему?

— Потому что несмотря на все ее заскоки, люблю и благодарен. Она одна меня вырастила, на ноги поставила, из нищеты нас вытащила. Местная железная леди. Сейчас вот мужика в дом притащила. Он пытается пометить территорию, строит из себя заботливого мэна.

— Он тебе не нравится?

— Нет. Но я не кидаюсь в такие крайности, как ты. Надо гасить эмоции и включать голову. Кому ты сделаешь хуже, когда тебя поймают и посадят? А если поймают не менты, а те мужики? Отцу? Ни хрена. Только себе.

Мы снова сидим молча. Я двигаюсь назад, облокачиваюсь спиной на стену, чувствуя, как через рубашку она царапает мне спину сколами краски и старого бетона. Аню подтягиваю к себе, прижимая немного крепче. Она шмыгает носом, ерзает, устраиваясь удобнее, и затихает.

Наматываю на палец светлый локон, лежащий на ее спине. Распускаю, и он красивой пружинкой падает обратно. Вздрагиваем с ней от шагов.

— Энн? — удивленный мужской голос с акцентом.

— Томас! — она тут же подскакивает и летит к нему.

Мне становится холодно, а еще что-то очень неприятное начинает шкрябать в груди. Вот так легко обнимала меня и еще легче сбежала. С какого перепугу меня это задевает? Но чувство в груди нарастает, вызывая сильное раздражение.

Они тихо болтают, она смеется, а парень поверх ее головы поглядывает на меня.

— Том, это Макс, — наконец представляет нас.

Парень первым протягивает мне руку. Жму и заодно поднимаюсь с матраса.

— Вы можете остаться на ночь, — говорит он, ломая слова в некоторых местах. — Но утром вам надо уйти. Энн, я говорил, ты не будешь мне помогать. И приходить тебе сюда не нужно. Я справлюсь сам. Осталось немного и я смогу вернуться домой. Ты же ее парень, да? — обращается ко мне. — Объясни ей.

— Уже, — оставляю его вопрос без ответа. Аня тоже почему-то не опровергает и противное чувство перестает так сильно давить на ребра.

Томас оказывается прикольным парнем. Старше нас, не особо разговорчивый. Да я к нему в душу и не лезу. Дал ему денег, чтобы он принес немного еды. Заставил Аню поесть, взял у ее друга куртку, постелил на матрас и только после разрешил девчонке лечь. Она устроила голову у меня на коленях и быстро уснула.

На нервах меня тоже срубило прямо сидя.

Просыпаюсь среди ночи от воя собак. Том тоже дергается, прикладывает палец к губам, показывая, чтобы молчал. Киваю, что понял. Наблюдаю, как он, не включая свет, идет к заколоченному окну, встает к стене и аккуратно выглядывает. В щель попадает яркий свет от фонарика, больно бьет по глазам. Томас отскакивает в сторону, Аня просыпается, ей лучом как раз в глаза попадают. Зажимаю ей рот ладонью, чтобы не закричала. Пугается, пытается вырваться, но увидев настороженного друга, замирает.

Том снова выглядывает в окно. С улицы слышны мужские голоса.

— Это не Олег, — тихо пищит Аня, сжимаясь в комочек.

— Он здесь, я тебе говорю. Повезет, если та девчонка тоже с ним. Накажем сразу обоих, — ржут голоса, и до нас из подъезда доносится эхо рычащего пса и топот тяжелых ботинок.

Глава 11

Анна

Томас с ноги бьет по доскам на окне. Они трещат и легко ломаются. Друг бежит к дверному проему.

— Я уведу. Уходите, — кидает нам и выскакивает в подъезд.

— Взять, Джокер! — слышим эхо команды, а за ним очередной грозный рык пса и звуки возни.

— Быстрее, ну, — Макс буквально выталкивает меня на узкий карниз под окном, при этом не забывая придерживать, чтобы я не сорвалась вниз.

Надо пройти немного и будет кусок пожарной лестницы. По нему можно подняться на крышу, но как же страшно. За себя, за Тома, за Макса. Дура! Втянула его в такую опасную историю.

— Аня, все потом, — словно зная, о чем я думаю, подгоняет Макс.

А из подъезда никто не выходит. Это очень странно. Они ведь уже поймали Тома? Вдруг собака сделала с ним что-то ужасное?

Мотнув головой и чуть не потеряв равновесие, беру себя в руки и двигаюсь по карнизу, стараясь хвататься за остатки кирпичного выступа в стене над окнами или за выемки, где когда-то был такой же кирпич. Нога касается ржавой ступеньки. Затем вторая. И я быстро поднимаюсь на крышу, ложусь на нее спиной, чтобы меня снизу не было видно. Макс, тяжело дыша, падает рядом.

С улицы слышны голоса. Хвалят пса, матерят Тома. Мы подползаем к краю крыши и смотрим, как парня заталкивают в машину. Живой… Главное, что живой.

— Он сбежит, — шевелю губами. — Уже сбегал и сейчас сбежит.

— Кому скажу, не поверят, — нервно усмехнувшись, Макс лежит и смотрит в небо, пока я глазею на то, как в неизвестность увозят Томаса. — Ну что? Ты еще не передумала угонять тачки? — спрашивает, не глядя на меня.

— Злишься?

— Нет, я в восторге! — резко садится. — Не заметно?!

— Не кричи, — подтягиваю к себе колени и упираюсь в них подбородком. — Передумала, — тихо отвечаю на его вопрос.

— Слава яйцам, — раздраженно закатывает глаза. — Ждем еще полчаса и будем выбираться отсюда.

Он снова ложится на крышу. Подползаю ближе и устраиваюсь совсем рядом, вытягивая руки вдоль тела. Вздрагиваю от прикосновения к своей ладони. Смотрю на Макса. Он все так же пялится на звезды, а его пальцы медленно двигаются по моей коже. Ее тут же начинает покалывать, а живот сводит уже не от страха, а от других, очень необычных эмоций. Меня бесит его невозмутимый вид! Он ведет себя так, будто прямо сейчас ничего не происходит. Какого черта? Почему я так реагирую на него, а ему пофиг?! Равнодушное чудовище!

Мне вдруг кажется, что он улыбается моему сопению, но снизу меня зовут, и этот голос я очень хорошо знаю.

— Аня! — мое имя разносится эхом по всему закутку.

— Макс! — к нему добавляется женский голос.

Максим резко садится и шумно втягивает носом воздух.

— Олег, ты уверен, что они здесь? — спрашивает папа.

Макс поднимается первым, протягивает мне руку, помогает встать и ведет к краю крыши. Нас замечают.

— Нашлись, — синхронно выдыхают родители.

— Я убью тебя, Макс! Ты слышишь меня?! — всхлипывает его мама. — Только спустись оттуда и ты неделю сидеть не сможешь! Ты у меня спать будешь только на животе, засранец!

— Там стойте, я поднимусь, — командует Олег.

Только вот мы и сами от чего-то не торопимся спускаться. Не знаю причин Максима, он на мать не смотрит, он убивает взглядом крупного мужчину, который ее обнимает в попытке успокоить. А мне просто страшно смотреть отцу в глаза. Еще не отпустило случившееся, и скандал с Ви, и обида на него, и такое странное, очень особенное прикосновение Макса к моей руке. Оно даже особеннее всех важных и правильных слов, что он говорил в той бетонной коробке. Меня сейчас просто разорвет от всего этого, и я прямо с крыши разлечусь атомами по вселенной.

За нашими спинами слышны шаги. Олежа поднялся прямо на крышу. Я и не знала, что сюда есть выход. Нам повезло, что те мужчины с собакой тоже не знали. Хоть бы они ничего не сделали Томасу. Он ведь им нужен. Наверняка нужен. Том — первоклассный угонщик. Он выгоднее им живым.

— Что ж ты наделала, девочка, — вздыхает подошедший Олег, осматривая меня на предмет повреждений.

— Папа прилетел, — тихо отвечаю начальнику охраны.

— Максим, пойдем. Там твоя мама в истерике, — а мне в ответ только укоризненно головой качает.

— А что, перекаченная горилла не справляется с утешением? — зло отвечает Авдеев, но послушно идет за нами к темному люку прямо в крыше.

Олег включает фонарик и спускается первым. Я следующая. Он ловит меня снизу и плавно опускает на бетонный пол. Максим спрыгивает сам. Идем по ступенькам как на казнь. На минуточку я подумала, может было бы лучше, чтобы нас забрали те мужчины, чем сейчас смотреть в глаза родителям. И Максу из-за меня влетит…

Выходим на улицу. Две машины во дворе. Олежа нашел брошенный нами Ленд Крузер, а за Максом приехали на стильном пикапе.

— Пап, — хлюпаю носом. — Папочка, прости меня, я такая дура, — кидаюсь к нему, обнимаю за пояс и утыкаюсь носом в рубашку. — Пап… Зато ты приехал, — понижаю голос. — Ну не молчи, пап…

Он очень-очень крепко обнимает меня в ответ и прижимается губами к макушке. У него так сильно и громко колотится сердце, что кажется, оно сейчас выпрыгнет и поскачет по асфальту под нашими ногами.

Маму Максима посадили в машину. С ним самим говорит ее мужчина, а Макс только огрызается в ответ далеко не самыми литературными словами. За что получает кулаком под дых. Я дергаюсь, но мужчина лишь кивает отцу и Олегу, что все нормально, и за шкирку затаскивает в машину согнувшегося пополам Макса.

— Нам тоже пора. Все разборки будут дома, — тихо говорит папа. — За руль? — с издевкой.

Отрицательно кручу головой. Знает же, что я не умею.

Садимся в салон. Спереди бардак, раскуроченная электроника, наспех соединенные провода. Не смотрю туда. Опустив взгляд, пересчитываю клеточки на своей перепачканной, измятой юбке и незаметно рассматриваю отца. Он нервно курит в окно и все время дергает запястьем с дорогими часами. Пальцы свободной руки с хрустом сжимаются в кулак и разжимаются обратно. Кадык ходит ходуном, когда он затягивается или сглатывает. Челюсти все время сжимает… прямо как Макс, когда злится.

В машине царит такое напряжение, что его можно потрогать. Оно буквально звенит вокруг нас и холодком проходится по коже. На меня вдруг наваливается дикая усталость, будто я не спала ни минуты этой ночью.

Олег плавно ведет машину по городу. Останавливается у нашего дома, открывает с пульта ворота, въезжает во двор и выходит из машины, а мы с папой сидим. Он снова закуривает, я не решаюсь ни выйти, ни заговорить.

— Иди спать, Аня, — отсылает меня.

— Ты ничего не скажешь? — комкаю свою несчастную юбку.

— Не сейчас. Ты не поедешь сегодня в лицей. Мы поговорим днем, — первые эмоции погасли и сейчас он кажется мне таким непривычно холодным, что я обнимаю себя руками, чтобы согреться.

— Спасибо, что приехал за мной.

— Спокойной ночи, — он отворачивается, а я вываливаюсь из машины и совершенно опустошенная, спотыкаясь, иду к себе.

Глава 12

Анна

Просыпаюсь от ощущения присутствия, совершенно не помня, как уснула. Просто упала на кровать без сил и уже утро или день, пока непонятно.

В комнате никого. Только дверь закрылась в момент, когда я к ней повернулась. По запаху одеколона понимаю, что это был отец.

События прошедших суток обрушиваются на меня лавиной и сонливость моментально развеивается. Сажусь на кровати, тру кулачками глаза. На мне все та же грязная форма лицея. Пыльный рюкзак стоит у шкафа. Я точно помню, что не забирала его. С ним по тому карнизу я бы просто не прошла.

Вместе с воспоминаниями возвращается страх за Томаса и беспокойство за Макса. Тот огромный мужчина ударил его вчера… Из-за меня.

Все мышцы болят, пальцы на руках поцарапаны, сломано несколько ногтей. Маникюр у меня короткий, но все равно неприятно и некрасиво.

Встаю. Каждый шаг отдается ломящей болью во всем теле. Нахожу свой телефон. Выключен, разряжен. Ставлю на зарядку и иду в душ. Нельзя выходить к отцу в таком виде, но то, что он дома, совсем по-детски греет меня изнутри.

Вытеревшись, надеваю чёрные бриджи с завязками внизу на штанинах и свободную тунику, открывающую одно плечо.

Включаю телефон. Куча пропущенных звонков от Олега, отца, даже Вилены, с неизвестного номера, полагаю, это мама Максима. А вот от самого Макса ничего. Ни звонка, ни сообщения. И Том не вышел на связь.

Ой, еще Яся звонила! Даже успела скинуть мне домашку в наш маленький чат.

Пишу ей искреннее: "Спасибо", и понимаю, что оттягиваю момент выхода из комнаты. Уже представляю, как будет вопить Ви и злорадно улыбаться Кира. Но идти все равно придется. Расчёсываю влажные светлые локоны, откидываю их на лопатки и решительно шагаю в коридор.

Из комнаты Киры слышится работающий пылесос. А где она сама, интересно? Эта пакость всегда приезжает с учебы раньше меня. Внизу трется?

Бесшумно спускаюсь по ступенькам, иду на звук ударов. Отца нахожу в спортивном зале. Он безжалостно колотит боксерский мешок, подвешенный к потолку. Пот стекает по его сильной спине, волосы тоже влажные, значит он тут давно.

Папа тяжело дышит и не видит ничего вокруг. Из колонок играет ритмичная музыка, разгоняющая даже мой пульс. Прохожу в зал и сажусь на длинную скамейку, забиваясь в самый угол между стеной и окном.

Отец ловит обеими руками спортивный снаряд, чтобы он не ударил его в лицо. Упирается в него лбом и стоит так несколько секунд. Разворачивается ко мне, и я не могу понять, что творится в его глазах. Там и беспокойство, и злость, и тепло, направленное прямо на меня.

— Привет, — машу ему ладошкой. Находит пульт, выключает музыку и садится рядом со мной на скамейку. — Где Вилена?

— Отправил их с Кирой к ее родителям на пару дней. Пусть подышат свежим загородным воздухом, — он морщится от пота, попадающего в глаза. Снимает с крючка полотенце, вытирает лицо напряженными руками.

— А Олег? Что будет с ним?

— Уволил, — папа разворачивается полубоком. Сейчас от его взгляда хочется залезть под эту самую скамейку.

— В смысле уволил? — произношу очень тихо. — За что?

— Не справился с поставленной задачей. — обыденно отвечает, будто это совершеннейшая ерунда.

— Но папа! Он же не виноват!

— А кто виноват, Аня?! Кто?! — сжимает руки в кулаки. — Я до сих пор не могу уложить в голове, что моя дочь способна угнать машину! Чем ты думала?

— Тебя же можно вызвать только, если случается ЧП, — обиженно отворачиваюсь. — На всех всегда есть время, только не на меня! А я всего лишь хотела один вечер для нас с тобой, чтобы как раньше, как настоящая семья! Но тебе опять некогда. Или может я просто перестала быть частью семьи, — голос предательски дрожит.

— Аня. Да я.… — его задевают мои слова.

— Все делаешь только ради меня, — перебиваю. — Я сотню раз уже это слышала. Наверное, ради меня ты позволил своей… кхм… жене. — как же сложно ее так называть, — выбросить все мои вещи. Личные вещи, папа! Любимые! И забить мой шкаф безвкусными тряпками. Или отослал ее, чтобы поорать на меня сегодня, а не потому, что она выбросила из окна мой синтезатор. Ты дарил мне его, а она разбила! И что ты сделал, пап? Где был?

— Я не знал про синтезатор, — он упирает локти в колени и на мгновение прячет лицо в больших ладонях. — Правда ничего не знал.

— Конечно! Откуда тебе было знать? А знаешь, кто поддержал меня в тот момент, когда я как дура ползала по тротуару пытаясь собрать запчасти от варварски уничтоженного инструмента? Ты не знаешь! Олег! Твой Олег оказался единственным, кому было не все равно на меня! А ты взял и уволил его! — подскакиваю со своего места. — Ты забираешь все, что становится мне дорого! Из-за нее!

Отец тоже встает.

Меня колотит всю. Он ловит и сгребает в крепкие объятия. Сильно — сильно сжимает, до хруста в косточках. Путается в волосах напряженными пальцами, гладит по затылку. Я чувствую, как его тоже трясет.

— Ты понимаешь, что со своим другом совершила преступление? — шепчет мне в макушку.

— Это твоя машина. Или ты заявление на нас напишешь? — обиженно отфыркиваюсь, но все равно льну к его груди щекой.

— Не говори ерунды, Ань. Я не об этом сейчас. Ответь на вопрос.

— Понимаю, — шмыгаю носом.

— Ты понимаешь, что вы могли не справиться с управлением и просто убиться? Вы все разворотили в салоне. Подушки могли бы не сработать и тогда все, Ань! Два трупа в черных закрытых мешках!

— Макс хорошо водит, — вяло продолжаю сопротивляться здравым аргументам.

— Твой Макс.… — отец скрипит зубами. — Об этом позже. Это большая, тяжелая машина, Анют. Не убились бы, могли покалечиться, остаться инвалидами или сбить насмерть человека! Обида на меня стоила бы таких жертв?

— Я… Не знаю.

— Не знает она! Я просил дать мне две недели. Я бы разобрался с делами и у нас было бы с тобой кино, Ань.

— Нет, — кручу головой. — Потом случилось бы ЧП на другом комбинате, срочные переговоры или овуляция у Ви!

— Анна! — взяв меня за плечи, отстраняет от себя и строго смотрит в глаза. Его взгляд постепенно смягчается. — Я люблю тебя, Анютка, — тихо признается. — Знаю, что тебе меня не хватает. Знаю, что я далеко не отец года. Но угнать машину, Ань! Это перебор. Мне придётся тебя наказать.

— Понимаю, — виновато опускаю голову.

— Но не сегодня, — вдруг улыбается он. Устало, но так искренне, что я подхватываю. — Я в душ, а ты пока собирайся. Мы кое-куда съездим, а заодно поговорим о твоем парне.

— Он не мой парень. Даже не друг, — смущенно убегаю вперед папы к выходу из спортивного зала.

— Да-да, я так и понял вчера. У тебя тридцать минут, малыш. И никаких розовых волос!

Бегу вверх по ступенькам. Останавливаюсь, кручусь на пятках, едва не врезаюсь в папу носом.

— Верни Олега, пожалуйста. Он честно не виноват, — складываю ладошки в умоляющем жесте и часто хлопаю ресницами.

— Подумаю. Тридцать минут, — напоминает, щелкая меня по носу.

Готовая визжать от восторга, бегу к себе потрошить шкаф.

— Ура — ура! — пританцовываю перед зеркалом. — Я все-таки своего добилась!

Глава 13

Макс

Какое-то адски тяжелое пробуждение. Медленное, болезненное. Несколько раз пытался подняться, но все равно проваливался в сон и сейчас меня дернула с кровати естественная нужда, терпеть которую стало просто невыносимо. Судя по солнцу за окном, уже вторая половина дня. Меня не подняли на занятия, и я даже не знаю, хороший это знак или плохой.

Чтобы скинуть с себя сонное оцепенение, с полузакрытыми глазами шагаю под душ. Включаю сначала теплую воду, потом выкручиваю холодную на всю. Мышцы во всем теле тут же сокращаются, чуть выше пупка и до груди расходятся болью, веки распахиваются. Проснулся.

Меняю температуру воды, смываю с себя грязь бетонной коробки и затасканного матраса. Становится легче. Жаль только, что раздражение и злость на одну лысую гориллу не дает расслабиться. Пятой точкой чувствую, этот майор где-то в нашем доме. От этой мысли выходить из комнаты не хочется еще больше, и я решаю сменить постельное белье, на котором проспал в грязных шмотках, и закинуть форму в стиральную машинку.

В дверь аккуратно стучат. Мать бы просто вломилась, как всегда. Ей плевать, даже если я тут буду голый. Для гориллы слишком деликатно. Значит сегодня смена у домработницы.

— Можно, — отвечаю, заправляя простыню цвета мокрого асфальта под матрас.

— Максимка, привет, — как всегда тепло улыбается. — Давай помогу, — ставит поднос с чашкой на стол и берется за смену наволочек на подушках. — Я тебе чай принесла. Мама твоя сказала, что пора будить.

— Дома значит. Странно…

— Да я вот тоже удивилась, что вы сегодня все дома. Даже Андрей Дмитрич на работу не поехал, — докладывает она, не придавая этому большого значения. — У тебя все хорошо, мальчик? Бледный ты очень. Не заболел? — подходит и кладет прохладную ладонь мне на лоб. — Вроде нет температуры.

— Все нормально. День вчера был тяжелый. За чай и помощь спасибо, — поправляю покрывало и иду за чашкой. Пить хочется дико, а чай горячий, но я все равно отхлебываю немного, обжигая язык.

— Осторожней, — смеется домработница. — Куда ж ты так хватаешь? Ладно, пойду я. Маме скажу, что ты проснулся.

— Сам спущусь. Не надо ей ничего говорить.

Кивнув, она уходит по своим делам, а я сажусь за компьютерный стол, еще раз вспоминая события вчерашнего дня. Это не девчонка, это маленький демон в юбке. Искуситель, твою мать!

Не удержался вчера на крыше, прикоснулся к ее руке. Аня ни слова не сказала, сопела только смешно. Очень яркая глупышка. Эмоциональная, творческая. До встречи с ней, я думал, что удивить меня уже не получится. До нее это вышло только у Мики, девчонки — хакере, с которой мы случайно познакомились в сети и довольно долго общались. Она помогла нам тогда решить проблему Севера, когда его шантажировала Дашка. Я пробовал подкатить. Мы даже поцеловались один раз. Посмеялись. Было ощущение, будто я целую сестру. Странно и не сказать, что приятно. После этого наше общение быстро сошло на «нет». Где она сейчас, я не знаю. Не тот случай, когда надо быть настойчивым и интересоваться жизнью, в которую тебя не приглашают. Но Мика реально подожгла мой интерес именно как личность. Глубокая, умная, целеустремленная. Лицейские куклы в основном пустые, большая часть из них одноразовая. Некоторые на это обижаются, другие не скрывают, зная, когда придет время, им сделают пластику и «невинными» выдадут замуж за правильных мужчин. Наш мир, к сожалению, устроен именно так, но я никогда не считал себя его полноценной частью. Мы с матерью вошли в него не по праву наследования или благодаря связям. Поэтому я немного иначе смотрю на все происходящее.

После Мики все снова было не то. Так, успокоить гормоны, не более. А теперь вот Анька. И от нее в башке стало щелкать. Невозможно не думать о девчонке. Она вызывает у меня широчайший диапазон эмоций от желания придушить ее, чтобы не мучиться, до совсем иного желания… прикасаться.

Она рушит мой привычный мир, все мои стереотипы и представления о девушках. Она ломает во мне что-то одним своим взглядом больших зеленых глаз. И я не понимаю, хорошо это или плохо. На прикосновение на крыше хотелось другой реакции. И не хотелось одновременно.

Надо бы телефон найти. Рюкзаки вчера бросили в той коробке. Значит придется вернуться.

Оглядываюсь. Не придется.

Перепачканный в бетонной пыли рюкзак валяется на стуле у шкафа. Расстегнут. Значит мать уже изучила его содержимое. Из запрещенного она могла найти там только резинки. Пусть еще раз вспомнит, что ее сын давно вырос и вполне себе понимает всю степень ответственности, но я представляю, что в этот момент она себе нафантазировала. Будет скандал.

Прятаться от проблемы не про меня, так что, разогнувшись и чуть потянув спину, выхожу из комнаты, прихватив пустую чашку. Заношу посуду на кухню, сам мою, вешаю на сушилку. Пахнет у нас сегодня вкусно. Опять будем есть нормальную домашнюю еду, но сейчас боль от удара не способствует аппетиту. Кажется, что все органы, расположенные рядом с точкой соприкосновения кулака гориллы и моего торса, тоже болят.

Ставлю себе пометку, что в спортзале надо сделать упор на укрепление мышц корпуса, дабы такого больше не пропускать.

— Где все? — спрашиваю в пустоту.

— Мама с Андреем Дмитричем вышли в сад, — пустота отвечает голосом внезапно появившейся домработницы с ведром воды на перевес.

— Помочь? — киваю на ее ношу.

— Сама справлюсь. Я им только что обед в беседке накрыла. Ты будешь кушать? Я борщик вам сварила. Сметанка есть.

— Нет, спасибо. Не голоден пока, но пахнет шикарно, — делаю ей дежурный комплимент.

Решаю дождаться мать и гориллу на улице. В беседку я не пойду. Зачем портить им аппетит своим присутствием?

Сажусь на нагретые весенним солнцем ступеньки. Даже в одной футболке сегодня тепло. Щурясь от яркого света, рассматриваю наши ворота с небольшой вправленной не до конца вмятиной. Это я в прошлом году немного не вписался. С матерью в очередной раз поругались, я психанул и без прав и разрешения стащил у нее машину. Тупой протест. Сам же потом ворота чинил под ее надзором и комментарии.

Голоса выдергивают из очередного воспоминания. Тихо переговариваясь, из-за угла дома выворачивают мать и ОН, человек, которому хочется в ответ дать по морде. Он обнимает мать за талию, она смотрит себе под ноги, а ОН на меня. Криво усмехается моей реакции. Всадить ему хочется еще больше.

Мама тоже меня замечает. В ее красивых глазах появляются молнии. Она угрожающе щурится, скидывает с себя руку гориллы и решительным шагом идет ко мне. Поднимаюсь и сбегаю со ступенек, чтобы быть не настолько сильно выше нее.

— Как ты мог?! Ты вообще нормальный, Макс?! — орет она. — Ты уголовник! Ты угнал машину! Сбежал из дома! Ночевал в каком-то притоне!

— Я не сбегал. Так вышло. Извини, — знаю, что нервничала. Знаю, что не прав.

— Извини?! Ты сейчас серьезно, Максим? Извини? — ее бесит это слово. — Я угнал тачку у Вадима Каменского. Извини, мама. Так что ли?!

— Получается так. Что еще я должен сказать? Я не прав в этой ситуации, но у меня не было выбора. Если бы был, я бы им воспользовался, — спокойно отвечаю ей.

— Что у тебя было с его дочерью? — она продолжает нервно кричать. Достает из кармана домашней туники те самые резинки. Швыряет их мне в лицо. Острый край фольгированной упаковки царапает кожу. Они осыпаются к ногам блестящим дождиком. — Я тебе вопрос задала! Что у тебя с ней было? Ты так девочку решил впечатлить? Показать, что крутой?

— Я думал, ты знаешь меня лучше, — пальцем стираю выступившую на щеке капельку крови. — С Каменской у меня ничего не было. Я уже сотню раз просил не копаться в моих вещах. Что ты хотела там найти? Сигареты, бухло, наркоту? Так я этим не увлекаюсь, мам. Ты прекрасно знаешь.

— Мне уже кажется, что я ничего о тебе не знаю. Макс, ты представляешь, что сделает с нами этот человек, если ты сейчас мне лжешь? Чертов эгоист!

— Я не мог вчера поступить иначе. Не мог! Других объяснений от меня не будет. А вот твои я бы послушал, — киваю на гориллу. — Какого хрена этот урод распускает руки? Я его вижу третий раз в жизни, а ты позволяешь ему меня бить.

— А что ж ты скулишь как девчонка, м? — в разговор вклинивается сам Андрей. Надоело ему стоять садовой скульптурой. — Ты мать до нервного срыва довел. И язык я бы тебе за вчерашнее укоротил. Как за решетку попадать и тачки угонять так ты мужик. А как ответить за свои слова и действия, все? Мама, почему он меня бьет? Это я не бил тебя вчера, пацан. Заткнул просто. Матери и так плохо было, а ты добить решил. Мне надо было смотреть?

— Ты никто в этом доме, понял? И не тебе меня воспитывать!

— Прекратите! — срывается мать. — Макс, ты сам виноват. Ты вспомни, что вчера ему говорил? Я даже не подозревала, что мой сын такие слова знает! И что он способен угонять машины… — она прикрывает глаза и глубоко дышит с минуту. Мы с гориллой продолжаем убивать друг друга взглядом. — До понедельника ты останешься дома, — сбавив тон сообщает мать. — Только попробуй выйти за территорию. Вместо университета пойдешь в армию. Понял меня? — киваю. — С понедельника либо я, либо Андрей будем возить тебя в лицей и сразу после занятий забирать обратно.

— Мам, — раздраженно закатываю глаза.

— Три раза в неделю ты будешь ездить с Андреем в ведомство, где он служит и прикусив язык делать все, что он тебе скажет, — горилла стоит и скалится с каким-то садистским удовлетворением.

— Не буду! Я с этим уродом…

— Макс! — останавливает, пока я снова не указал ее мужику, где его место. — Будешь, я сказала! Если у меня не получается вытравить из тебя всю дурь, значит пора этим заняться мужчине. Видимо моего воспитания оказалось недостаточно.

— Так ты для этого его сюда притащила? Решила, что мне нужна перекаченная нянька? За что же он согласился работать? За еду и …

— Только попробуй, — мать поджимает губы.

— Да я молчу, — поднимаю вверх ладони в примирительном жесте. — Просто не понимаю, — это искренне. — Тебя не понимаю. Ты ведь его не любишь! Если бы я видел, что любила, мам. Я бы слова не сказал, клянусь. Но этот…

— Много ты понимаешь, — она тоже снова остывает. Вечно у нас с ней эмоциональные качели. — Убери здесь, — кивает на блестящие квадратики, раскиданные под нашими ногами. — И сходи, поешь. Со вчерашнего дня голодный, — как-то очень тепло дотягивается и ерошит мои волосы пальцами. — Мальчишка… — грустно улыбается.

Они вместе уходят в дом, а я присаживаюсь, собираю свой стратегический запас, проверяя упаковки на целостность, распихиваю их по карманам и понимаю, что я попал в этот раз. Конкретно так попал. Опять это розовое недоразумение не хило меня подставила!

Глава 14

Анна

Папа сам за рулем сегодня, очень неформальный и теплый. В машине играет радио, я тихонечко подпеваю любимой песне, глядя как он едва заметно улыбается, бессовестно подслушивая.

Я впитываю в себя этот редкий момент — мы вместе. Дышу им, радуюсь и все время кусаю губы, чтобы не улыбаться слишком широко. Не получается. Непослушные губы сами растягиваются в улыбке, а попа ерзает на сидении от нетерпения. Он так и не сказал, куда везет меня. Ужасно интересно!

Его машина послушно плавает между рядами, стараясь быстрее проскочить пробки. Как все же по-разному водят мужчины. Казалось бы, ну что в этом такого? Машина, она и в Африке машина, отличаются только технические характеристики, корпуса, но дело не в этом. Дело в технике вождения, в эмоции во взгляде, даже в дыхании. Олег, папа, Максим — у каждого оно свое и это так необычно.

Мне бы тоже научиться нормально водить. Какие-то навыки у меня все же есть, но только после случившегося я поняла, что попытка влезть в чужую тачку возле клуба была фатальной ошибкой. Признаю, формулировка: «Я не умею водить», самая точная. Думала попросить Томаса, чтобы натаскал, а сейчас я могу лишь надеяться, что с ним все хорошо.

Макс так и не написал. Я зачем-то несколько раз уже проверила телефон, надеясь увидеть там от него хотя бы что-то банальное. Нет. Может мобильник отобрали? А что? Тот огромный мужик вполне мог. Я так и не могу развидеть момент, когда он бьет его, а наша директриса плачет. Уже порываюсь написать сама, но отец паркуется возле очень крутого музыкального магазина, и я откладываю телефон в сторону. Все внутри начинает дрожать от нетерпения. Хочется скорее туда. Начинаю ерзать еще сильнее, пока отец рассовывает по карманам личные мелочи. Смеется, косо поглядывая на свою нетерпеливую дочь.

— Пошли уже, пока ты сиденье не протерла, — дана команда «старт», и я пулей вылетаю из машины.

Переступая с ноги на ногу, дожидаюсь, пока отец закроет автомобиль и поставит ее на сигнализацию. Он все делает медленно, по-доброму издеваясь надо мной.

Заходим с ним в магазин. Два этажа великолепия. Глянцевый черный потолок с теплой желтой подсветкой, в которой шикарно смотрятся подвешенные на стенах гитары. Полы, полки, постаменты и ступеньки сделаны в едином стиле из светлого дерева. А как здесь пахнет… Мне хочется потрогать все это многообразие. Барабанные установки, синтезаторы разной степени продвинутости, стойки для домашней студии звукозаписи, профессиональные наушники, микрофоны, коробочки со струнами, разноцветные медиаторы и еще много — много всего.

Дыхание перехватывает от восторга. Это круче, чем прыгать с тарзанки с самого высокого моста. Отец смотрит на меня, будто видит впервые. Очень — очень давно мы не были с ним вместе в таких местах.

— Смотри!!! — подпрыгиваю, увидев очень крутой синтезатор. Бегу к нему, зацепив стойку другого. Ловлю. Ничего не уронила. Нельзя ронять такие шикарные экземпляры. — Он такой… — веду пальцами по клавишам… — такой… просто вау!

— Очень содержательное описание, — смеется подошедший к нам с инструментом папа.

— Я читала про них на сайте. Папочка, можно мне на нем поиграть? — глажу все дополнительные кнопочки.

Отец зовет консультанта. Нам все подключают, и я пробегаюсь по клавишам, наигрывая первую пришедшую в голову мелодию.

— Я так понимаю, обратно ты его уже не отдашь.

— Нет, — кручу головой, продолжая наслаждаться хорошим звуком в акустически правильном помещении.

— Я думал, мы пробудем здесь дольше, — отец уверенно идет к кассе.

Отдает за инструмент в полной комплектации чуть больше трехсот тысяч рублей и разрешает мне еще немного побродить по магазину. Мне хочется все, конечно. В идеале свою студию, но об этом я даже не заикаюсь.

— Спасибо — спасибо — спасибо, — висну на шее родителя уже на улице.

— Я же сказал, как хобби, пожалуйста, — подмигивает папа. — Ты прекрасно играешь, малыш.

Глотаю его слова и решаю сегодня не спорить. Мы снова куда-то едем. Отец интересуется учебой и задает пару вопросов о директрисе. А я и сама толком ничего о ней не знаю, так что остается лишь пожать плечами.

Наша следующая остановка — самый крутой торгово — развлекательный центр города. Мы берем один большой попкорн на двоих, смешав в нем два вкуса: сладкий и соленый. А там уже кому как повезет. Мы еще в детстве так делали, я помню. Было забавно. Идем в кино. Потом у нас легкий перекус в кафе под бурное обсуждение просмотренного фильма, а потом магазины, где все только для меня и папы. Я даже соглашаюсь на пару миленьких весенних костюмчиков с условием, что мы купим ему футболку вместо очередной рубашки.

— Ты светишься вся, — отец сгружает наши покупки в компанию к моему новому инструменту.

— Скучаю, — льну к нему всем телом.

— Знаю, малыш. Я вчера очень за тебя испугался. Последний раз так страшно мне было только когда я потерял твою маму, — он перебирает пальцами мои распущенные волосы.

— Ты так давно не говорил со мной о ней.

— Столько лет прошло. Я вообще удивлен, что ты ее помнишь. Такая малышка была, — смеется.

— Помню. Ты раньше много мне о ней рассказывал, а потом появилась Ви. Пап, — задираю голову, чтобы заглянуть ему в глаза, — а ты ее любишь? Вилену? Как маму любишь?

— Так, как я любил твою маму, любить второй раз невозможно, Анют. Она была моей первой настоящей любовью, — красиво уходит от ответа насчет Вилены.

Я потом еще разок его спрошу, попозже. Говорить с ним о маме мне нравится больше, чем о Ви. Это так естественно, что силиконовая стерва кажется еще более инородной в нашей семье. Мне бы хотелось для него другую женщину, к которой его бы тянуло возвращаться домой. Чтобы он вот так же тепло говорил о ней, как о маме. Ее ведь уже не вернуть, а он у меня еще молодой и красивый.

Нагулявшись, возвращаемся домой уже затемно. Вместе ужинаем в гостиной, усевшись перед телевизором.

— Ты снова улетишь, да? — тяну апельсиновый сок через трубочку.

— Послезавтра. Там оборудование вышло из строя, пострадали люди, надо разбираться, кто виноват, решать вопросы с компенсациями и еще много всего. Ань, я правда не могу не лететь. Это часть моей ответственности. Но в лицей в понедельник я отвезу тебя сам. Хочу лично поговорить с Максимилианом.

— О чем? — напрягаюсь.

— Все о том же, Анют. Об ответственности. Вы дружите или встречаетесь?

— Хм… Ни то, ни другое. У нас что-то вроде негласной войны, — хихикаю.

— Забавно. Поэтому он ломанулся помогать тебе с угоном машины, рискуя собственной свободой? — он снова бьет прямо в десятку невидимой мишени.

— Не знаю, — теряюсь. — Не думала об этом в таком ключе, — пожимаю плечами и снова втягиваю в рот сок из трубочки, не заметив, что он закончился. Звук получается смешной. Мы с папой улыбаемся.

— Я так и подумал, потому решил говорить с ним, а не с тобой. Завтра вечером поеду забирать Вилену с Кирой от бабы Маши. Ты можешь со мной не ездить, если не хочешь.

— Я хочу, чтобы ты не позволял ей больше вмешиваться в мое личное пространство. И хоть иногда верил мне больше, чем этой стерве. Она же все делает специально, пап! Она провоцирует меня, а потом орет, что отправит меня в интернат! А я уже имею право голоса в этом доме! Я не поеду ни в какой интернат!

— Тише, тише, малыш, — он притягивает меня к своему боку. — Ну какой интернат? Не говори ерунды. Только лучшее образование для моей девочки. Все самое лучшее для тебя, Анют. Этого никто не изменит.

— Для меня лучшее, это Гнесинка или Хореографический, но ты не хочешь слушать, — обиженно понижаю голос.

— Ты еще не понимаешь разницы между профессией, которая приносит деньги, и увлечением. Ань, ты видела цену на свой инструмент?

— Угу.

— Вот и подумай, какая профессия сможет тебя обеспечить так, чтобы однажды ты сама смогла позволить себе его купить. Твои танцы с музыкой или управление нашим холдингом. Обещай мне подумать, Анют. Спокойно и без твоих атомных взрывов, — треплет меня по волосам. — А я поговорю с Виленой. Компромисс?

— Только подумать? — кивает. — Ладно, обещаю.

Глава 15

Макс

Мне кажется, я еще никогда так не радовался понедельнику как сегодня. Выходные прошли в напряге. Майор, к моему глубокому сожалению, никуда не исчез. Он все это время терся где-то возле матери, изображая заботу и вселенскую любовь. Что-то чинил, трогал наши вещи, смотрел наш телевизор в гостиной и ночевал в комнате матери.

Мы с ним почти не пересекались это время. В основном в те моменты, когда я выбирался из своей комнаты, чтобы взять немного еды.

Чужой запах успел пропитать воздух. От него уже откровенно мутит и я думаю, как бы сделать так, чтобы задержаться в лицее и вернуться сюда как можно позже. Мать будет на работе до вечера, значит майору придется меня забрать и доставить домой. Для его должности у него слишком до хрена свободного времени!

Сегодня еще извиняться придется перед Платном. На его игру я так и не попал. Мэта с Севером тоже придется предупредить, есть вероятность, что поддержать и этих друзей у меня не выйдет. Вот же связался на свою голову с Каменской!

И какого она не пишет? Все выходные молчит. А я? Я тоже молчу. У меня свои заморочки, которые не дают покоя и мешают спать. Этой девчонки стало слишком много в моей голове после нашего маленького приключения. Все еще цепляюсь за принцип, не встречаться с девчонками из лицея. Я к нему слишком привык, чтобы просто взять и совсем откинуть. Да и как с ней можно встречаться? Она же ненормальная!

Раздраженно фыркнув на себя же, падаю к матери в машину на заднее, подтягиваю к себе рюкзак, втыкаю наушники, чтобы не слушать ее лекции, и упираюсь взглядом в чат наших выпускных классов. Народ к самому предстоящему мероприятию относится довольно скептически. Танцевать вальс хотят в основном девчонки. Парни предлагают забить на традиции лицея и свалить в клуб на всю ночь. Как ни удивительно, в голове у большинства предстоящие экзамены. До них осталось не так много времени и тема репетиторов, дополнительных занятий от наших преподавателей и проваленные некоторыми зимние пробники натягивают нервы всем. Мы раздолбаи, конечно, но все отлично понимаем ценность высшего образования в сочетании со связями родителей. Это дорога в большое будущее.

Что с моим будущим, теперь непонятно. Если так дальше пойдет, то вместо поступления в Архитектурный, я пойду в военное. Вот вообще меня туда не тянет! И с этим определенно надо что-то делать.

Мать встает на служебное парковочное место возле лицея. Разворачивается ко мне. Почувствовав ее взгляд, отрываюсь от мобильника и вытаскиваю наушники.

— Ты меня опять не слушаешь?

— Ты меня тоже, — пожимаю плечами.

— Макс, ты же понимаешь, что не прав сейчас? — она нервно сжимает пальцы одной руки на руле.

— В чем? В том, что слово левого мужика в нашем доме имеет больше веса, чем мое? Это твой выбор, мам. У меня на этот счет есть свое мнение, и я не планирую его менять.

— Ты перешел границу!

— Я поступил так, как посчитал нужным. На тот момент у меня не было других вариантов. А еще извинился за то, что заставил нервничать, — напоминаю ей. — Пойду, скоро начнутся занятия, а у нас очень строгий директор. Наказывает за опоздания, представляешь? — усмехнувшись, выхожу из машины первым.

— Максим, — мать догоняет, ловит меня за рукав белой рубашки, — Макс, давай вечером спокойно еще раз поговорим за ужином. Ты молчал все выходные…

— Здравствуйте, Ирина Дмитриевна, — возле нас вырастает Каменский.

Мать тут же подбирается, а я ищу на парковке Аню. Впиваюсь взглядом в девчонку, стоящую рядом с охранником возле машины ее отца. Она, не моргая, смотрит на меня, я на нее, и в груди сильно сдавливает от резкой нехватки кислорода. Пальцы начинает покалывать. Одуревший мозг подкидывает слишком реальное ощущение прикосновения к ее руке на крыше. Шумно втягиваю носом воздух. Легкие болезненно обжигает кислородом. Он падает в меня тяжелым камнем и давит еще сильнее. Сердце долбит так, будто я хапнул приличную дозу адреналина. Аня вдруг гордо дергает вверх своим маленьким носиком и отворачивается. Мой приступ тут же заканчивается, сменяясь неприятным ознобом, пробегающим волнами по спине.

Вынырнул! Теперь надо просто пойти на занятия, но меня снова тормозят.

Да что б вас!

Зло разворачиваюсь, думая, что это мать, но она стоит чуть в стороне, а моего плеча, оказывается, коснулся Каменский.

— Ты чего дергаешься, парень? Мы просто поговорим, — сообщает он.

До меня доходит, что я все прослушал. Мать по моему растерянному взгляду это понимает.

— Максим, Вадим Юрьевич хочет с тобой поговорить, — поясняет она суть происходящего. — Пройдите во флигель охраны. Я сейчас предупрежу преподавателя, что ты задержишься, и присоединюсь.

Теперь мой полный возмущения взгляд считывает Каменский.

— Ирина Дмитриевна, я понимаю, Макс ваш сын и вы хотите присутствовать, но парень совершеннолетний, а разговор у нас будет сугубо мужской. Я бы попросил оставить нас вдвоем.

Взгляд матери мечется от меня к Каменскому и обратно. А мне хочется пожать ему руку. Вот так просто и с достоинством он показал ей, что видит во мне мужчину, способного самостоятельно отвечать за свои слова и поступки.

— Хорошо, — сдается мама. — Макс, потом ко мне в кабинет поднимись. — стреляет в меня строгим взглядом и уходит.

Я направляюсь к флигелю. Прислоняюсь спиной к стене и смотрю, как Аня виснет на отце. Долго обнимаются, он целует ее в макушку и провожает мимо меня до самых ступенек.

Возвращается. Заходим с ним во флигель. Охрана тактично сваливает на улицу. Садимся за небольшой квадратный стол напротив друг друга. Каменский смотрит в окно пару минут, я молча жду, когда он соберется с мыслями.

— Знаешь, Макс, у меня нет никого дороже дочери, — он поднимает на меня взгляд, и я вижу в нем тоску и чувство вины. Это очень необычно. Столько открытой искренности в человеке с его статусом. — Иногда за делами бизнеса я об этом забываю. О том, что она еще ребенок, нуждающийся в моем внимании. У нее ведь кроме меня тоже никого нет. Сейчас у нас с дочкой все непросто и то, что делает Аня… — тяжело вздыхает, — это протест, попытка привлечь мое внимание. Я поступил не по-мужски в последний раз. Обещал ей целый день, но происшествие на производстве вынудило меня уехать. Вот тебе и урок на будущее, как мужчине. Если есть даже самое маленькое сомнение в том, что сдержишь слово, не обещай ничего. Можно обойтись другими словами, которые в экстренном случае не причинят близкому человеку боль.

— Я учту. Спасибо, — киваю ему, начиная понимать, к чему были те ее слезы у окна.

— Обращайся, — улыбается Каменский. — Я был зол на тебя сначала, — признается он.

— Если бы я не поехал с ней, она бы убилась на первом же столбе. Вариантов отказать не было, — объясняю ему то, что не стал говорить матери. Она бы все равно не поняла.

— Да, это вот я как раз понял, когда улеглись эмоции. И вышло так, что злость трансформировалась в благодарность. Спасибо, что не бросил ее и не дал наделать еще больше опасных глупостей, — протягивает мне руку через стол. Пожимаю. — Макс, Аня сказала, что у вас с ней складываются непростые отношения, — разговор плавно переходит в другую плоскость.

— Ну так, — качаю ладонью в воздухе. — Сложно назвать это отношениями. Смахивает на биполярку, — смеюсь. — То тянет, то отталкивает.

— Дааа, характер у нее взрывной. А я понимаю, что Анюта ребенок только с одной стороны, а с другой, хорошенький взрослеющий чертик, у которого рано или поздно начнутся взаимодействия с парнями не только на паркете в танцклассе. Хотя, признаюсь тебе, это ни хрена не просто принять, — проводит ладонью по волосам и как-то так выходит, что я делаю то же самое одновременно с ним. Ржем оба. Дурацкий, нервный жест.

— Мне кажется, это проблема всех родителей.

— За всех отвечать не могу. Я скажу тебе так, Максим. Я был бы совсем не против, если бы рядом с моей дочерью был ответственный парень, который понимает всю серьезность отношений с девочками и их возможные последствия, столь нежелательные в вашем возрасте.

— Вадим Юрьевич, у нас нет пока таких отношений, о которых вы говорите. Никаких пока нет и не факт, что будут. Сложно все. Но я мысль уловил. Поверьте, степень моей ответственности в этом вопросе достаточно высока.

— Я рад, что ты все понимаешь, Макс, но я должен был это услышать от тебя. Хотя в глубине души надеюсь, что данный момент оттянется хотя бы до универа, — не комментирую. — Могу я тебя попросить?

— Попробуйте, — откидываюсь на спинку стула.

— Присматривай за ней по мере возможности. Я сегодня снова улетаю, мы с дочкой вроде обо всем договорились, но мало ли. Охрана охраной… тебе она доверяет, — звучит очень неожиданно. — Но я этого не говорил, — Каменский с улыбкой поднимает ладони вверх и хлопает ими по столу.

— Я вас не выдам.

— Верю. Это не обязаловка, Макс. Просто просьба.

— Можно я не буду обещать? — опираюсь на его же урок.

— Конечно. Ты ни мне, ни ей ничем не обязан. Рад был знакомству, — он первым поднимается из-за стола и еще раз протягивает мне руку.

— Взаимно, — тоже поднимаюсь и отвечаю на рукопожатие.

Выходим из флигеля и вдвоем натыкаемся на мать. Она обеспокоенно мечется вдоль длинной клумбы. Сразу срывается к нам, как только замечает.

— У вас отличный парень вырос, — говорит ей Каменский. — Я буду звонить иногда по поводу Ани. Вернусь из командировки, обязательно заеду. До свидания, — она кивает. — Макс, — чуть склонив голову прощается со мной и уходит.

— О чем вы говорили? — сразу накидывается мама.

— Тебе же сказали, сугубо мужской разговор. Успокойся, ладно? — приобнимаю ее за плечи и веду в сторону лицея.

Она ворчит всю дорогу, провожает меня до кабинета и сообщает «радостную» новость. Из лицея меня все же заберет ее горилла и мы поедем не домой. С сегодняшнего дня начинается мое наказание. Горилла повезет меня в ведомство, «выбивать дурь».

Ну окей, что! Пусть попробует!

Глава 16

Анна

Рядом со мной нагло и громко падает рюкзак. Яси нет сегодня, к ней внезапно на два дня приехали родители и моя соседка по парте проведет это время с ними. Макс бесцеремонно занимает ее место собой, копается в рюкзаке, вытаскивает тетрадь, ручку, смотрит, что у меня нет учебника, достает и его.

— Я тебя сюда не приглашала, — заявляю ему.

Меня бесит, что он не позвонил и не написал за все выходные. Спасатель хренов! Долг выполнил, спас принцессу от дракона и забыл! Это совсем неправильная сказка. Я с ней не согласна.

— А я у тебя разрешения не спрашиваю, — возвращает мне тем же тоном.

— Ты же на последней всегда сидел. Не боишься? Тут ходят страшные преподаватели, — строю ему рожу, делая большие глаза.

— В этом лицее нет никого ужаснее тебя, Каменская. Мелькание препода я точно переживу, а вот твои выходки… — с намеком поднимает вверх бровь. — Не мешай мне учиться, — раскрывает тетрадь как раз в тот момент, когда звенит звонок и входит преподаватель.

А во мне поднимается буря злости и обиды. Никого ужаснее меня нет, значит?! Так ты обо мне думаешь?!

И в момент, когда преподаватель ровняется с нашей партой, со всей дури луплю Максу каблуком по ноге. Он дергается, стискивает зубы от боли, его пальцы белеют, сжимаясь в кулаки. Парень медленно и очень опасно поворачивается ко мне корпусом. По глазам вижу, сейчас будет убивать… А еще ему очень больно. Лицо напряжено, ноздри раздуваются как у разъяренного быка, челюсти сжал так, что сейчас зубы начнут крошиться и выпадать. Я под таким взглядом чувствую себя маленькой, но гордой мышкой, которая внутри дрожит, а внешне не сдается.

— Авдеев, я понимаю, что Каменская красивая девочка, но можно посмотреть на доску. Она у нас тоже ничего. Летом красили, — отвлекает его преподаватель.

Класс ржет, а Максу не смешно. Он так же медленно, как поворачивался ко мне, разворачивается к ней. Зажимает ручку в напряженных пальцах.

— Не сломай, — шепчу ему.

Он не отвечает, только снова нервно дергается. Разминает ушибленную ногу под столом и делает вид, что слушает новую тему и даже что-то записывает. Почерк у него красивый. Мне нравится. Но все равно мог бы написать хотя бы одно коротенькое сообщение! Может меня там заперли в комнате и не кормили все выходные, а ему все равно.

У него начинает вибрировать телефон. Наглый Макс то ли забыл, что парта первая, то ли считает, что ему здесь все можно, раз мама директор. Он берет трубку и листает сообщения. Вытягиваю шею, чтобы заглянуть. Оно само получается. Честно!

Он замечает, усмехается и чуть поворачивает трубу так, чтобы экран стал отсвечивать мне в глаза потолочным светильником.

Улыбается, сволочь! Отвечает кому-то и так мило улыбается! Значит то прикосновение на крыше для него ничего не значит. Я думала о нем все выходные, вспоминала и меня пробирало до мурашек. Да я не спала толком! А он?!

Он меня запутал. Не могло же мне показаться, что там было то самое, нечто особенное. Но судя по оскалу обожравшегося кота, показалось. Парни так улыбаются, только когда переписываются с девочками. Вполне возможно у него кто-то есть. Да вероятнее всего это именно так. Если он не встречается ни с кем в лицее не означает, что за его пределами у него не может быть девушки.

А чего он со мной возится тогда?

Блииин! Авдеев взрывает мне мозг своим непоследовательным поведением!

— Каменская, — доносится до меня собственная фамилия. — Аня, просыпайся. Да что с вами сегодня, ребят? Соберитесь. Выходные закончились. Макс, убери телефон. Ты знаешь правила. Аня, иди к доске. Давай разберем для остальных на примере то, что я сейчас вам диктовала.

А что она диктовала?

Стреляю взглядом в тетрадь Макса. У него тоже пусто. Упс… ладно, будем выкручиваться на месте.

Ради такого шоу этот гад все же убирает трубку и подперев кулаком щеку, пялится на меня. А в моей ситуации самое главное держаться уверенно даже если ты ничего не знаешь. И делать удивленные глаза, когда не попадаешь в правильный результат. Этим я и занимаюсь, стараясь мило улыбаться, кивать, напоминая себе пингвинов из известного мультфильма, и быстро шрябать на доске мелом все, что объясняет преподаватель.

Со звонком Макс срывается с места и исчезает в коридоре среди толпы. Кушать хочется, без Яси скучно. Я без нее вроде и в столовой еще ни разу не была. Но не голодать же теперь.

Захожу и взгляд уже сам находит Авдеева. Бедный мальчик. Так вот куда ты так стремительно скакал. Оголодал.

К нему подсаживается красивая девушка. Правда, очень красивая. Тоже светленькая, как и я, но волосы больше пшеничные, чем чистый блонд. Фигура — огонь. Осанка. У меня внутри вдруг все резко закипает и взрывается, разбрызгивая горячую лаву прямо под кожу. Максим косится на меня и вот что странно… Мне упорно кажется, что вот эта его чуть ехидная, самодовольная улыбка адресована тоже мне, хотя девушка говорит с ним и он даже кивает. Руку ему на плечо кладет, к уху наклоняется. Он позволяет, продолжая смотреть на меня и все так же улыбаться.

К ним подсаживаются Платон и Север. Хлопают по рукам, принимаются за еду.

— Пойдем к нам, — раздается у меня за спиной.

Вздрагиваю, разворачиваюсь. Рыжая Соня и темненькая Этель.

— Привет, — нестройным хором здороваются девчонки.

— Привет, — отвечаю, растерявшись от неожиданности. Они вроде между собой только общались. С чего вдруг такое внимание?

— Пойдем. У нас весело. Заодно познакомимся поближе, а то все как-то не получается, — щебечет Этель.

А, собственно, почему бы не испортить аппетит одному зеленоглазому гаду?

— Пойдем! — соглашаюсь чуть активнее, чем надо было, но кажется никто не заметил такой мелочи.

Набираем себе еды. Я по привычке все по минимуму и максимально сбалансировано. Больше овощей, белок и совсем немного жира в виде стакана кефира. Парни двигаются, освобождая мне место как раз напротив «сладкой» парочки. Смотрю Эле и Соне подружка Макса тоже не нравится. Они даже не здороваются. Девушка не расстроилась, она продолжает урчать ему на ушко, забыв о еде, а Авдеев удивленно пялится на меня.

Стакан с кефиром отодвигаю немного дальше от себя. Изящно беру в руки столовые приборы, начинаю разрезать сочное, запечённое в травах, белое куриное мясо. Ангелина, так зовут «прилипалу», тянет свои губы к щеке Макса, он пристально следит за мной, не замечая этого. Мой локоть дергается от возмущения соприкосновения ее губ и его щеки. Задевает стакан с кефиром. Он падает идеально! Ровно так, что белая густая жидкость стремится прямо на юбку Ангелины и цепляет заодно черные брюки Авдеева.

Они одновременно подскакивают со своих мест. Белые капли кефира на его ширинке прекрасны. Его убийственный взгляд сжигает меня прямо на табуретке под громкий ржач его друзей. Блондинка открывает рот, соображая, что же мне сказать такое обидное.

— Ой, — невозмутимо пожимаю плечами, — упало.

И не глядя больше на них, продолжаю есть.

Глава 17

Анна

Нет, вот что за упрямый, а! На следующем уроке он снова садится рядом со мной. На брюках отчетливо видно мокрое пятно, все движения резкие, на меня больше не смотрит, но плюхает свой рюкзак на парту.

Делаю вид, что сосредоточена на произведении, которое мы сегодня будем разбирать, и очень — очень стараюсь не то, чтобы не смеяться, даже не улыбаться. Есть подозрение, что меня убьют. По крайней мере, все тот же сжигающий все на своем пути взгляд со столовой пришел вместе с Авдеевым и стул подо мной скоро начнет дымиться.

Нам бы поговорить. Нормально, спокойно о том, что произошло. Только у него явно не то настроение, а я… Что я? Почему я? Я вообще девочка! А он мог бы написать!

Так и сопя друг на друга доживаем до конца занятий. Макс с парнями собираются перед выходом, по очереди выглядывают в окно и бурно переговариваются. У него подгорает еще сильнее. Сейчас точно будет пожар. При виде меня отворачивается. Становится еще обиднее. Подумаешь, кефир упал. Может я не специально?

Оглядываюсь, вижу ту самую блондинку, которая висла на Авдееве. Ее сощуренный взгляд обещает мне кровавую расправу с расчленением. Страшно, не могу!

Поймав мой ответный взгляд, ее запал резко исчезает, зато появляется максимально очаровательная улыбка, направленная на НЕГО. А он и рад, но почему-то, позволяя ей снова на себе повиснуть и даже приобнять за талию, пялится на меня.

Я вам что, картина в галерее? Чего вы все на меня смотрите?

Пожав плечами, выхожу на улицу и сразу вижу большую, лысую причину собрания парней в холле. Сложив на груди огромные руки, не менее огромный мужик стоит у входа, отсвечивая лысиной на солнышке. Полирует он ее что ли? Зато у его женщины точно не будет проблем с подарком на двадцать третье февраля. Можно смело вручать автомобильную полироль и тряпочку. Выйдет универсальный подарок.

Улыбаясь своим мыслям, почему-то так и стою посреди дорожки. Проходить мимо него немножко страшно. Я еще слишком хорошо помню, как он вот этим своим огромным кулаком ударил Макса. За Авдеева снова становится совершенно искренне обидно. Не заслужил он такого обращения.

— Аня, — мужик делает шаг ко мне, я автоматически шагаю от него. — Ты меня боишься? — удивляется он.

— Мне папа не разрешает разговаривать с большими лысыми дяденьками, которые бьют детей, — нервно выпаливаю и на всякий случай делаю еще один шаг назад ощущая себя крошечной в сравнении с ним.

Мужик хмыкает, мышцы на его огромных руках бугрятся, под кожей выпирают толстые вены. Зрелище жуткое. Не понимаю тех, кто пищит от восторга по таким вот. Голова меньше бицепса.

— Поверь, Макс заслужил, — уверенно заявляет мужик. — Где он, кстати? Ваши уже почти все вышли.

— Так он раньше ушел, — заявляю с самыми честными глазами.

Не хорошо врать, не люблю я это дело, но ситуацию надо спасать. Это я могу пнуть Макса по ноге, а этот не может! Лишь бы Авдеев сейчас не вышел.

— В смысле? — басит чудовище. — Вас же раньше окончания занятий отсюда не выпускают, — все то он знает.

— Это если все нормально. А ему нехорошо стало. Живот сильно болел. Это, наверное, последствия вашего удара. Да-да, я случайно слышала, как наш медик предположила такой вариант, — хлопаю ресницами, а он хмурится. Серьезно так, угрожающе-сосредоточенно. Радует, что в его голове осталось, чем думать. Я даже загордилась местными протеиновыми бодибилдерами в его лице.

Делаю вид, что услышала свой мобильник, достаю его и быстро строчу своему зеленоглазому кошмару сообщение:

«Без моей команды не выходи»

Прочитано. Вот и славно. В том, что Макс не дурак, я уже убедилась, да и наш диалог он скорее всего видит из своего наблюдательного пункта. Его горилла тем временем тоже достала телефон и начала усердно кому-то звонить.

— Не берет, — задумчиво проводит по лысине ладонью. — Ну вот что за люди? — сокрушается он. — Никакой дисциплины. Я за ним со службы сорвался, а меня не предупредили, что этот мальчишка дома. Ладно, спасибо, Ань.

Он еще с минуту смотрит на вход в лицей держа трубу возле уха. Я тоже стою, смотрю на него. Разворачивается, чеканя шаг, сваливает. Я топаю за ним. Наблюдаю, как садится в машину, заводит и зло дергает ее с места, едва не зацепив соседнюю.

— Бедняжка, — вздыхаю, — расстроился.

«Выходи» — кидаю Максу.

Не оглядываясь, слышу его быстрые шаги. Останавливается у меня за спиной, дышит в затылок.

— Можно просто сказать «спасибо» — подсказываю.

— Спасибо.

— Видишь, — поворачиваю к нему голову и меня сносит этим взглядом, — не так уж и сложно… — выдаю, вдруг начиная забывать, как произносятся слова.

Я погружаюсь в зелень его глаз, как в самую темную лесную чащу. Вдруг чувствую себя еще меньше, чем рядом с его гориллой. Язык прилипает к небу, мысли хаотично бултыхаются в голове. Очень хочу их собрать, делаю над собой усилие, но у меня ничего не получается.

Я чувствую его запах, вижу, как меняется его дыхание и мое начинает подстраиваться. Это очень странно. Пока он просто сидел рядом сегодня, я реагировала спокойнее, но стоило посмотреть ему в глаза и все… тело подчиняется этому взгляду, не желая шевелиться.

Теплый весенний ветер дует мне в спину, кидая на лицо светлые пряди. Макс поднимает руку и убирает мешающие мне волосы за ухо, ведет ее обратно едва заметно прикасаясь подушечками пальцев к моей щеке и живот скручивает у меня, потому что это опять оно. Такое же прикосновение, как было на крыше. Особенное, проникающее под кожу и заставляющее ее пылать, а мое сердце сходить с ума от восторга.

Все пропадает так же молниеносно, как случилось. Так же, как было на крыше. Он убирает от меня руку разрушая что-то хрупкое, только зарождающееся между нами.

— Поедешь со мной? — спрашиваю тихо. — Тот бугай поехал искать тебя у вас дома. Тебе пока туда нельзя, если не хочешь с ним столкнуться.

— Поеду, — хрипло и сдавленно.

Заболел? Вроде не замечала за ним сегодня. Бодренький был, когда блондинку из параллельного лапал. Вспомнив это мне снова хочется ему треснуть. Больно! И не по ноге!

На парковку идем молча. Между нами опять искрит напряжение. Он, пропустив меня вперед, прожигает взглядом лопатки, а я хочу выдернуть ему руки, потому что он так прикасается ими ко мне, что я думать не могу, а потом… потом трогает ими эту идиотку с одной извилиной.

— Ты руки мыл? — выдаю вслух.

— Не понял, — ровняется со мной.

— Забей, — обхожу машину и сажусь с одной стороны, Макс устраивается с другой.

— Ого, не ожидал, — улыбнувшись, протягивает руку Олегу, сидящему за рулем.

— Здарова, — Олежа отвечает на рукопожатие. — Анютка постаралась, правда с должности меня сняли. Так что я теперь ваш личный надсмотрщик.

— Хреново, — вздыхает Макс. Ему Олег понравился.

— Заслуженно. Я же не на рынке дворниками командовал. Боевыми единицами, которые отвечают за жизни людей. Не справился. Аня, мы домой?

— Нет, мы в ЛКИ. Если преподаватель меня не прогонит за пропуск нашего первого занятия, — грустно вздыхаю. — Ты же мой пакет из багажника никуда не дел?

Отрицательно качнув головой, Олег везет нас в лицей культуры и искусства. Они переговариваются с Максом о своем мужском, а я всеми силами стараюсь не смотреть на Авдеева.

У него телефон звонит. Мама. Большой дяденька нажаловался на мальчика и теперь она кричит на него в трубку так, что слышу даже я. Макс молча дает матери выговориться, бросает короткое: «Вечером поговорим», и убирает телефон в рюкзак.

Олег высаживает нас возле моего родного лицея. Макс с интересом осматривается, пока я забираю свой пакет с формой. Сейчас будет сложно. Я виновата в том, что не пришла в пятницу. Это расценилось как нежелание работать, но я готова доказать обратное.

Уверенно иду в танцкласс. Авдеев за мной, все так же глядя по сторонам. У нас тут красиво. Фотографии с отчетных концертов на стенах. Победители конкурсов, знаменитые выпускники, дипломы, награды. Все, что может мотивировать учащихся, не спрятано в шкафах у директора, дабы похвастаться перед комиссией, а расположено всегда на самых видных местах.

Прошу парня подождать в коридоре и ступаю на паркет. Мой преподаватель, как всегда, после занятий на том же месте. Сегодня вместо ноутбука у нее планшет и карандаш.

— Здравствуйте, Анна Валерьевна, — тихонечко так, потому что страшно, что сейчас меня развернут одним взглядом.

— Здравствуй, Анна. Зачем пришла? — внутри все сжимается от ее тона.

— Извиниться, — опускаю голову еще ниже. Мне плевать, что Авдеев увидит меня такой. Я очень хочу, чтобы она меня взяла.

— Извиняйся, — Анна Валерьевна поднимает на меня строгий взгляд. Коленочки начинают дрожать и она это отлично видит. Профессиональное.

— Я знаю, что подвела вас, когда не пришла на назначенное занятие. Были большие проблемы с отцом. Все вышло спонтанно. Мне очень стыдно. Вы же знаете, я обязательная, если не случается форс-мажор.

— Так себе оправдание, Анна. Могла бы позвонить, а не заставлять меня ждать тебя здесь целый час!

Боже, как стыдно…

— Простите меня. Простите, пожалуйста. Я все отработаю. Давайте попробуем, умоляю. Вдруг у нас получится. Папа увидит и … вдруг он разрешит мне поступать туда, куда я хочу.

— Хореография ведь не основное твое направление. Ты больше стремилась заниматься музыкой. У них тоже будет смотр, как и каждый год. Может имеет смысл пойти туда? Там и дисциплины столько не требуется, — она приподнимает идеальную бровь, зная, что бьет больно и сразу по всем направлениям.

Аргумент… Нужен чертов аргумент, чтобы она взяла!

— Мама, — выдаю я. — хочу попробовать, как она. Чтобы смотрела оттуда, — поднимаю взгляд вверх, — и гордилась, — в носу начинает щипать. — Пока как-то у нее поводов не было, — шаркаю ножкой и быстро смахиваю слезинку с ресниц.

Глава 18

Макс

Аня пробегает мимо меня со своим пакетом, а возвращается уже совсем другая. Светлые волосы подняты высоко и собраны в тугую прическу, полностью открывая ее лицо и шею. На ней черные лосины, обтянувшие стройные ноги как вторая кожа, и свободная полупрозрачная туника, под которой скрывается короткий чёрный топ.

Пролетая мимо меня, девчонка цепляется за мои пальцы и втягивает в зал.

— Вот тут сиди очень-очень тихо.

Я послушно сажусь на скамейку.

— Итак, Анна, еще раз покажи мне свой конкурсный танец, чтобы я поняла, с какими моментами мы будем работать в первую очередь.

Очень послушная. Я бы даже сказал покорная. Тонкая, воздушная, лёгкая. От нее невозможно оторвать взгляда. Аня включает музыку, встает в позу и с первыми аккордами начинает двигаться. У меня перехватывает дыхание и неприлично падает челюсть. Мозг никак не может сложить воедино ту Аню, которая собиралась угонять машины и фыркает на меня по поводу и без, и вот эту совершенно невероятную, пластичную, сказочную девочку, невесомо порхающую по паркету в дико сложных движениях.

Я ни хрена больше ничего не вижу. Остальная реальность смазалась. Так бывает только с ней. С этой невыносимой занозой в заднице. С очень красивой занозой…. Куда-то эта девчонка забралась в меня. В голову, под кожу, в чертово сердце. Она забрала себе все! Мои мысли, мой сон, и даже мои нервы.

По коже бегут мурашки, во рту пересохло. Я только и слышу, как играет музыка и шарашит в висках пульс. Я же не хотел влюбляться! Как в нее вообще можно влюбляться? Она же ненормальная! Она дико бесит меня! Сейчас даже больше, чем обычно, потому что я поцеловать ее хочу теперь сильнее, чем придушить.

Музыка сменяется голосом преподавателя. Сказка заканчивается, начинается работа. Серьёзная, сложная. Аня терпит все строгие замечания, послушно кивает и выделывает со своим телом нечто невероятное.

У нее никак не получается сложный высокий прыжок. Она все время падает, сжимает зубы, встает и повторяет.

— Еще раз, Анна! Представь, что ты летишь. Ты — легкая бабочка, крылья которой ласкает теплый ветер. Этот элемент усилит твой танец. Работаем, работаем! — женщина хлопает в ладоши и не думая жалеть свою ученицу.

На Анином лбу блестят бисеринки пота. Светлые волосы чуть растрепались. Видно, как она устала. Хорошо, что это вижу не только я.

— Все. На сегодня закончили. В душ и отдыхать. Увидимся на следующем занятии. Молодой человек, — поднимаюсь со скамейки, — раз уж вы здесь, помогите убрать маты.

— Без проблем.

Аня проносится мимо меня, оставляя за собой какой-то нереальный шлейф запаха, состоящего из нее самой, остатка духов и пота. Это будоражит мои гормоны. Они бесятся и путают мысли. Сильная девочка, смелая. Она не боится вкалывать и ей плевать, что о ней подумают другие. И это мега круто. Она настолько настоящая, что все инстинкты включаются сами от желания быть с ней до необходимости ее защищать.

Помогаю навести порядок в зале.

— Как вам танец? — спрашивает преподаватель.

— Я в восторге, — признаюсь ей. — Она сделает этот прыжок?

— Обязательно сделает. Очень упрямая девочка.

— Я заметил, — усмехаюсь.

Мы выходим с ней в коридор. Преподаватель уходит по своим делам, а я жду Аню, устроившись на широком подоконнике в коридоре. Она возвращается ко мне в форме лицея, с растрепанными мокрыми волосами. Забираю у нее пакет. Молча идем к выходу. Спотыкается о порожек у двери. Срабатывает рефлекс, я подхватываю и прижимаю к своему боку. Каменская не сопротивляется. Так бывает вообще? Она позволяет проводить себя до машины.

— Давай поедим где-нибудь, — предлагаю, устраиваясь рядом.

— Давай, — отвечает тихо и сползает по кожаной спинке сиденья ниже.

Я выбираю место, прошу Олега нас туда докинуть. Двигаюсь ближе к Ане, перекидываю руку ей на плечи и тяну к себе. Она устраивает голову у меня на груди, моментально намочив рубашку влагой с волос.

Ее персональный охранник паркует машину возле небольшого молодежного кафе. Пока тащились до него по пробкам, Аня успела немного отдохнуть, но в глазах все равно видна усталость.

Заходим в помещение, расписанное граффити от пола до потолка. По периметру стоят разноцветные диваны, кресла — мешки и есть даже гамак. Мы идем на диван. Аня с тоской смотрит в меню на аппетитные бургеры и заказывает себе самое безобидное из того, что здесь можно выбрать: белое куриное мясо в панировке, овощной салат и смузи из киви.

— И часто у тебя будут такие тренировки? — решаю нарушить тишину.

— Три раза в неделю, плюс самостоятельные. Скоро итоговый смотр года, я должна туда попасть, — замолкает, принимая наши заказы у официанта. — Макс, — зовет меня, размешивая густой смузи трубочкой, — какого черта ты ни разу не написал за выходные? — стреляет в меня злым взглядом.

— А ты ждала? — улыбаюсь ей.

— Еще чего! — фыркает, закидывая в рот кусочек курицы. И так жмурится, будто ест блюдо из мишленовского ресторана. — Ммм… — урчит она. — Сто лет не ела фаст — фуд.

— Я был зол на тебя, поэтому не писал. Надо было погасить эмоции и переварить случившееся. Еще не убить гориллу. Очень хотелось, — вгрызаюсь зубами в сочный бургер и тоже хочется поурчать. Вкусно!

— Понимаю. Мне Ви иногда тоже хочется придушить, — вздыхает она. — Тебе сильно достанется за то, что сбежал сегодня?

— Первый раз что ли? — равнодушно пожимаю плечами.

Мы доедаем под болтовню о неугодных вторых половинках своих родителей, смеемся и заказываем еще по стакану сока. Домой не хочется ни ей, ни мне. В голову приходит идея. Раз уж я все равно встрял в эту девчонку, почему бы и нет?

— Погуляем? — протягиваю ей руку, раскрытой ладонью вверх.

— Пойдем, — неожиданно соглашается, но руку мне не подает. Поднимается самостоятельно и топает к выходу из кафе.

Ладно, ни хрена не понял, но принял. Просим Олега, чтобы отпустил. Я обещаю, что все будет нормально, без приключений и я наберу его чтобы забрал нас, когда мы будем готовы. Охранник обоснованно сомневается, но докидывает нас до центра города и отпускает.

Бредем с Аней по парку обсуждая учебу, предстоящие экзамены и планы на будущее. С ней очень легко. Мысли часто сходятся, мы произносим синхронно некоторые слова, улыбаемся друг другу, но она упрямо больше не разрешает к себе прикасаться.

Доходим до «свечек». Она задирает голову, рассматривая, как в зеркальных окнах отражается садящееся солнце.

— Интересно, туда можно подняться, — произносит задумчиво, продолжая рассматривать здания.

— На крышу? — сразу понимаю, чего она хочет.

— Да. Представляешь, какой вид оттуда открывается, — вздыхает и переводит взгляд на меня.

— Я обещал Олегу, что мы сегодня без приключений, — напоминаю ей.

— А не надо за меня никому ничего обещать! — она складывает на груди руки, а в ее зеленых глазах смешинки. — Мы только посмотрим. Ну, пожалуйста, Макс, — упрямы жесть становится умоляющим. К сложенным на груди ладошкам добавляются порхающие ресницы. Актриса!

— Пошли, — вздыхаю.

Я на самом деле тоже хочу туда подняться. С ней. Надо выяснить один важный момент.

Узнаю у охранника, что на крыше, оказывается, есть смотровая площадка для жильцов этого комплекса. Перевожу ему немного денег со своей карты и нас пропускают, объяснив, как подняться.

Вылезаем из люка на крышу и дыхание перехватывает. В кровь выбрасывается приличная доза адреналина, голова начинает кружиться. Высоко. Очень высоко и очень красиво. Отсюда весь город как на ладони. Можно покрутиться на триста шестьдесят градусов и все рассмотреть.

Ловлю восторг в Аниных глазах. Она подходит к высокому заграждению на краю площадки, цепляется за него руками и смотрит вниз.

— Мамочки, как же страшно красиво, — пищит девчонка.

Встаю за ней, обнимаю за талию и рывком вжимаю в себя.

— Эй! — дергается мелкая язва. — Ты офигел?!

— Тихо ты, — прижимаю еще крепче к себе, прислушиваюсь к своим ощущениям. Они очень красноречивы и быстро становятся явными не только внутри меня, но и физически. Аня замирает. — Поговорим? — наклоняюсь и выдыхаю в ухо. По ее шее тут же бегут мурашки. Она сжимается вся в нервный комочек.

— О чем?

— О нас с тобой, — разворачиваю ее лицом к себе, продолжая удерживать одной рукой за талию. Пальцами второй провожу по ее скуле, прикасаюсь к губам. Смотрю, как закатное солнце путается оранжевыми лучами в ее светлых волосах. — Ты почему руку мне в кафе не дала? — продолжаю изучать ее лицо прикосновениями.

— А должна была?! — все еще пытается фыркать, но уже как-то не очень убедительно.

— Почему? — повторяю свой вопрос.

— А ты их мыл после того, как свою белобрысую подружку лапал? — отводит взгляд.

Офигеть! Каменская отводит взгляд! День невероятных открытий.

— Ревнуешь? — улыбаюсь. Мне чертовски нравится ее реакция.

— Надо больно! Ты мне кто, чтобы я тебя ревнова… — не даю ей закончить фразу. Накрываю мягкие губы поцелуем. От неожиданности она не сопротивляется, позволяя мне наглеть и завоевывать этот язвительный рот. Совсем неумело отвечает, закинув руку мне на шею, и уже сама прижимается.

В голове стучит мысль, что я первый. Первый обнимаю ее, первый целую эти губы. Первый, кого обнимает она. По телу разносится нестерпимый жар, сердце качает кровь в противоположную от головы сторону.

— Макс… — растерянно выдыхает, когда я даю нам сделать короткий вдох.

— Молчи, — прошу ее, — иначе мы на этом не остановимся, — и снова целую влажные, припухшие от моей наглости губы целиком и полностью своей девушки. Девушки из нашего чертова лицея!

Глава 19

Макс

Мои слова и прикосновения действуют на эту девчонку совершенно противоположно от того, что я ожидаю. Первая растерянность проходит и через секунду она толкает меня в грудь, а следом замахивается, чтобы зарядить по наглой морде. Именно это читается в ее глазах. Это же Аня! Долбанная Каменская, с которой даже первый поцелуй не может быть просто поцелуем. Только я реагирую быстрее. Сначала отшатываюсь, уходя от удара, потом ловлю ее за руки, и оба запястья сжимаю за ее же спиной. Дергается, глаза горят, губы влажные и красные.

Капец, меня угораздило пропасть именно в ней.

— Какого черта ты суешь свой язык мне в рот?! — шипит она. — Я тебе разрешала?

— А я должен был спросить? — смеюсь и дергаю ее на себя. В таком положении Ане ничего не остается, как врезаться в мое тело своим и прекратить уже ерзать.

Она облизывает губы, краснеет, но продолжает держать оборону.

— Ты в лицее неплохо себя чувствовал со своей подружкой из параллели. Что? — ухмыляется красивая девочка, только ухмылка — это мое, а у нее выходит ревниво — тоскливое выражение лица. — Она тебе отказала? — добивает фразу.

— Дурочка ты, — продолжаю ее дразнить, удерживая руки за спиной. Она и не пытается больше вырваться, что удивительно. — Ревнивая дурочка.

— Сам ты…

— И я дурак, ага. Разве умный свяжется с такой ненормальной, как ты? Но так уж вышло, что мне теперь без вариантов, Ань…

Отпускаю руки, подхватываю ее под бедра, поднимая от пола. От неожиданности она хватается за мою шею обеими руками. Несу на бетонный куб, зачем-то стоящий здесь. Сажусь и устраиваю ее на коленях. Анютка обнимает меня крепче и утыкается носом в шею. Затягивается моим запахом до озноба по всему телу.

— Ты так вкусно пахнешь, — говорит совсем тихо, продолжая щекотать мою кожу своим дыханием.

— Успокоилась? — она не отвечает, а я понимаю, что надо объяснить сегодняшнюю ситуацию, раз уж я позволил себе переступить грань. — С Соболевой у меня ничего нет, но мне чертовски понравилась твоя реакция, — глажу ее по волосам, накручиваю светлую прядку на палец. Она продолжает сопеть мне в шею, как маленький злой ежик.

— В следующий раз я тебе этот кефир на голову вылью, — серьезно обещает и я ей верю. Еще и табуреткой огреет, а потом взмахнет пушистыми ресницами и гордо свалит.

— Будешь себя хорошо вести, следующего раза не случится, — так же серьезно обещаю ей.

Солнце село, становится довольно прохладно. Аня ерзает на моих коленях, устраиваясь удобнее и прижимаясь теснее. Сначала рассматривает свои ногти, потом решается посмотреть мне в глаза. Мы снова теряемся друг в друге. Я вижу по ее зрачкам, как она тонет в моих, а я начинаю задыхаться от нехватки кислорода, погружаясь в ее. Девочка сама тянется к моим губам. Она несмело прикасается к ним. Не двигаюсь. Ей интересно, пусть учится.

— Закрой глаза, — смущенно фыркает. — Чего ты так на меня смотришь?

— Крыша от тебя едет, вот и смотрю. Целуй.

— Разрешаешь? — хитро щурится, продолжая очень мило смущаться.

— Прошу, — сминаю ее губы большим пальцем, прикасаюсь своими губами и снова замираю, отдавая ей руль.

Дальше включаются инстинкты и у нее начинает получаться. Подхватываю, помогаю, показываю и не хочу уходить с этой крыши. Мне офигенно в этом моменте именно с ней. Гормоны бесятся, требуя совсем иного продолжения, но она совершенно не готова к такому. Помню, как было сложно Платону, пока он ждал Соню. Зато теперь они живут вместе, и планы строят на двоих.

— Ты так тяжело дышишь… — Аня оторвалась от моих губ и теперь просто изучает пальчиками лицо, гладит ресницы. Моргаю, ей щекотно. Она с улыбкой роняет голову мне на плечо.

— Конечно, весь кислород из меня вытянула, — подначиваю, за что тут же получаю ладошкой по спине. Совсем не больно, шутливо.

— Макс!

— Да нормально все, — подмигиваю ей. — Пройдет. Нам надо ехать.

— Не хочу, — морщит носик.

Целую в него и получаю ответный в губы. Нет, мое «тяжело дышишь», походу так быстро не пройдет! Она быстро учится и меня знатно торкает от ее провокационных прикосновений. Еще и хихикает, зараза!

— Ты сейчас доиграешься, — снимаю ее со своих колен, — и мы точно останемся здесь до утра.

Сам не встаю пока. Аня с любопытством меня разглядывает, а я набираю Олега. Как бы шикарно нам тут не было, ехать действительно пора. Меня дома ждет очередной скандал с матерью, а Каменская устала и замерзла, хотя старательно в этом не признается.

Спускаемся с крыши. Держась за руки, выходим из подъезда. Олега еще нет, и мы ждем его на детской площадке. Аня забралась на качели, я катаю ее. Она голову запрокинула и смотрит в практически потемневшее небо с блеклыми звездами. Ее светлые волосы развеваются на ветру, форменная юбка слегка приподнимается.

Машина ее охранника мигает фарами. Торможу качели, помогаю Ане слезть. Ее слегка штормит, она падает на меня, цепляясь ладошками за шею. Если бы не хитрая улыбка, я бы поверил в этот спектакль, но так даже приятнее. Ей понравилось прикасаться ко мне, и она делает это всю дорогу до машины и в машине тоже держит за руку.

— Макс, — зовет шепотом и нервно сжимает мою ладонь чуть крепче. Вопросительно смотрю на нее. — Там, на крыше, когда нас почти поймали…, скажи, мне не показалось? — жует нижнюю губку.

Мне нравится, как она смущается. Превращается в очень милого белобрысого чертенка, и я с трудом гашу порыв поцеловать ее прямо сейчас.

— Не показалось, — подмигиваю, прекрасно понимая, о чем она.

Странное выходит признание в собственных чувствах. Нормальные люди обычно говорят что-то вроде «Я влюбился» или совсем громкое «Я люблю тебя». Только мы явно ненормальные с ней. И признание у нас вышло тоже свое. Оно произошло еще тогда, просто мы оба растерялись, и я слишком злился на нее, потому что испугался, что не смогу защитить. Нормальное я ей обязательно скажу, но немного позже, когда поймаю следующий подходящий момент.

Олег сосредоточен на дороге. Сначала они закинут меня, а потом уже поедут к себе домой. Мы собираем небольшие пробки. А мне хотелось бы большие. Я бы застрял здесь с ней еще на пару часов, но городское движение не на моей стороне.

— Удачи, — Олег жмет мне руку у наших ворот.

Аня прилипла ладошками к стеклу, пытается понять, о чем мы говорим, но стекло не опускает. Хотела. Я показал ей кулак, она мне язык, но послушалась.

Махнув ей рукой, захожу во двор. В доме горит свет. Тачка майора прописалась в нашем дворе. Пинаю ее по колесу, сигналка начинает орать на всю окрестность. Уши закладывает, и раздражение прорывается сквозь хорошее настроение. Гасит его еще больше, когда это лысое чучело с голым торсом босиком выскакивает на ступеньки.

Его глаза сужаются, он вырубает сигнализацию, а я понимаю, что помешал. Начинает тошнить.

Захожу в дом, мать выглядывает со второго этажа. Ловит мой взгляд.

— Мерзость, — заявляю ей в лицо, проходя мимо.

— Макс! Максим, стой, — догоняет, ловит меня за рубашку. — Ты почему трубку не брал? Где ты был?

— Не уверен, что сейчас подходящее время для таких разговоров, — окидываю взглядом поднявшегося майора. — Не извиняюсь за то, что помешал, — усмехаюсь, глядя ему в глаза.

— Максим, — мать краснеет. — Я сейчас зайду к тебе. Хорошо?

Надо же, она спрашивает! Что где сдохло то?

— Ей стыдно, ты заметил? — смотрю мимо нее на гориллу. — Не любит она тебя!

Ухожу в комнату, стягиваю с себя форму. Рубашка пахнет духами Каменской. Машинально провожу по ней носом и сваливаю в душ. Возвращаюсь и натыкаюсь взглядом на спину матери. Она разглядывает книги на одной из полок. А я, блин, в одном полотенце! У меня в этом доме будет хоть немного личного пространства или нет?!

Быстро сдергиваю со стула шмотки и снова скрываюсь в ванной, надевая их на еще влажное тело.

— Я завтра же вставлю замок, — заявляю ей, возвращаясь в комнату.

— Я стучала, — поворачивается.

— А я не ответил. Мне кажется, это повод, чтобы не входить, мам, — беру расческу и провожу по мокрым волосам. — О чем ты хочешь поговорить? О том, что я вам помешал? Могла бы сбросить смс, чтобы я погулял еще немного и не видел его осоловелый взгляд в нашем доме. Дать ему в рожу мне теперь хочется еще больше.

— Да что ты такое говоришь?! — ей становится еще более неловко. Как девочка, честное слово. Прикладывает ладони к горящим щекам. Только опыт работы на руководящей должности помогает ей держать лицо в любой ситуации, и она смотрит мне в глаза.

— Мам, — подхожу, убираю за ухо ее волосы. — Я очень тебя люблю несмотря на все наши терки. Он мне не нравится. Ни как человек, ни как мужчина рядом с тобой. Ты заслуживаешь лучшего.

— Спасибо, — она оттаивает и улыбается. — Только я не об этом поговорить хочу.

— С разговорами об этом ты сильно опоздала, — смеюсь и получаю полный возмущения взгляд.

— Макс! Да что же это такое! — вскидывает руки. Да, я немножко мстительный, не удержался и подцепил. — Максим, мы договорились с тобой. За свои выходки надо отвечать. А что сделал ты? Сбежал. Вот ты хочешь быть взрослым, а выходка совершенно мальчишеская. Еще и трубку не брал. Что мне с тобой делать еще? Ты же не слушаешь! Ты все делаешь по-своему! — она начинает мерить шагами мою комнату. — Завтра вы со своими дружками опять вляпаетесь в историю. Куда мне бежать, Макс? Кому звонить? Андрей уже дважды помог мне. И тебе, между прочим!

— Мне можешь позвонить, — пожимаю плечами. — И, если ты не будешь орать, как обычно, я даже нормально расскажу, куда меня унесло, чтобы ты не дергалась. А с полицией, — усмехаюсь, — ты слишком преувеличиваешь его заслугу. Он, кстати, сам это признал. Меня бы все равно выпустили. За остальное я извинился уже пару раз вроде. И заметь, Каменский принял ситуацию правильно и даже «спасибо» сказал. А твой утырок врезал мне и гордится этим. Ну как бы… — развожу руками. Мне больше нечего добавить.

— Врезал он тебе, как ты выражаешься, за длинный язык, — напоминает мать. — Мальчик мой, — подходит, ерошит пальцами мои мокрые волосы, — я понимаю, что у тебя возраст, тебе хочется самоутвердиться, показать, что ты взрослый и самостоятельный. Да, по паспорту тебе восемнадцать, но это еще ничего не значит. У меня половине ребят в выпускных классах по восемнадцать лет, а что вы устраиваете? Каждый год сюрпризы один интереснее другого. Три года лицей изводите своими выходками. А как отвечать, так родители прибегают и прикрывают ваши задницы! У Андрея есть связи, Макс. Черт, да я до сих пор помню ту девочку, которую ваши игры чуть не довели до грани! И заплаканные глаза ее матери я тоже помню, Макс!

— Это был не мой косяк. Она в Севера влюблена была, — это давно ни для кого не секрет. Лицей тогда знатно сотрясло от скандала после нашего марафона.

— Ты в этом участвовал! И я жалею, что рядом со мной тогда не было вот такого Андрея, который взял бы и помог все решить. Тебе придется научиться уважать мой выбор. Хотя бы из благодарности. Я всю жизнь все делаю для тебя, Макс.

— Спать с ним ради меня совсем необязательно. Меня заколебал твой тотальный контроль, мам! У меня замка в комнате нет! Ты считаешь, это норм? Ты думаешь, я не знаю, что ты проверяешь историю моего браузера в ноуте?! Или что периодически изучаешь содержимое карманов, но при этом даже не знала, что в моей комнате хранятся резинки. И в компе ты ничего не найдешь, если я сам этого не захочу. Потому что я научился все отлично прятать, не ставя пароли на технику и не возвращая на место замки. А что это «все», не имеет значения, потому что у меня есть личная жизнь. Есть личное пространство, в которое мало того, что ты постоянно вторгаешься сама, не особенно интересуясь моим согласием, так еще и урода этого притащила и дала ему добро вламываться через мои границы! Чего ты ждешь от меня в ответ? Благодарности? Уважения? С хрена ли?! Хочешь, чтобы я поехал с этой гориллой? Окей. Я завтра поеду. Но я не обещаю тебе, что ему моя компания понравится!

Она теряется. Я никогда не говорил ей об этом. Просто достало. Она хотела откровенного разговора. Пожалуйста! Только такой расклад ей не нравится, она ведь давно уже видит только одну сторону проблемы, а я взял и все развернул, показывая другую.

Мама подходит, долго смотрит на меня, вздыхает, проводит теплой ладонью по моей щеке, грустно чему-то улыбается и выходит из комнаты. Уже через десять минут я слышу голоса с улицы. Машина заводится.

Подхожу к приоткрытому окну. Майор садится в свою тачку, громко хлопает дверью и уезжает, а мама, обняв себя руками, возвращается в дом.

Глава 20

Макс

Мое следующее после скандала утро начинается… с замка! Обычного замка в тон моей двери, лежащего на тумбочке возле кровати. Отвоевал таки себе немного права на личное пространство. Настроение резко шкалит вверх. Я сейчас встану, спущусь вниз и этой лысый гориллы не будет в нашем доме! Мне уже нравится это утро. Оно приправлено ощущением победы и приятными воспоминаниями о вчерашних поцелуях на крыше.

Собираюсь в лицей с сосущим чувством предвкушения. Оно зудит под кожей так явно, что я провожу ладонями по рукам, чтобы его унять. Я сегодня снова буду ее целовать. Эта девочка точно моя теперь.

Бросив рюкзак внизу на диване, иду в столовую. Мама задумчиво сидит за столом с чашкой кофе. Перед ней разложены старые фотографии. Не спала. Это очень сильно бросается в глаза. Обхожу стол, заглядываю ей через плечо и улыбаюсь. Она рассматривает мои детские фотки.

— Спасибо за замок, — целую ее в щеку. — Откуда он у нас с раннего утра?

— Андрей привез перед работой, — отвечает спокойно. — Ты помнишь вот эту? — протягивает мне одну из фотографий. — Тебе здесь десять. Мы ездили в кукольный театр, а потом ели мороженое в парке напротив. Так хорошо было. У тебя глазки от восторга горели. Мне хотелось, чтобы так было всегда. Чтобы у меня была возможность обеспечить тебя всем и такие походы не приравнивались к празднику раз в год. Мне хотелось для тебя большего, Макс. Лучшего будущего.

— Я знаю, мам, — отодвигаю ногой стул и сажусь рядом с ней.

— А мне кажется, я тебя совсем не знаю, — она смотрит на меня, будто видит впервые. Берет за руку, очень крепко сжимает ладонь. — Ты когда стал взрослеть, я испугалась. Вроде был моим маленьким зеленоглазым мальчиком уже тогда со своим непростым характером, а потом раз и все изменилось. Как вспышка. И ты закрываешься от меня в комнате. Избирательно делишься новостями. Меняешь друзей, интересы. В твоей жизни появляются первые девочки. И все это за закрытыми дверями. А у меня работа, ты знаешь. Очень ответственный пост. Вас таких много, родители эти… тяжелые, — вздохнув, поглаживает меня по руке. — И я за работой окончательно перестала успевать за тем, как ты взрослеешь и меняешься. Мне стало страшно, что ты попадешь в дурную компанию. Натворишь всякого. Отсюда контроль, который так тебя злит. Это все, что я оказалась в силах делать. Сапожник без сапог, — смеется она. — Правду говорят. Вот и у меня. Сама педагог, управленец. Два высших образования, столько людей в подчинении, чужие дети в зоне ответственности. А со своим ребенком связь потерялась и справиться никак не могу. Меня твои слова вчера будто по голове ударили. Ведь выходит, что моя попытка контролировать тебя вылилась в обратное. Чем больше я давила, тем больше ты протестовал. Вот итог. Поезжай в лицей, Макс. Я сказала, что заболела, побуду сегодня дома. Голова раскалывается, — отпускает мою ладонь и сдавливает пальцами виски.

— Андрей? — задаю пока единственный вопрос. Остальное потом. Очевидно, она не готова говорить дальше.

— О нем потом поговорим, — подтверждает мои выводы. — Иди, а то опоздаешь. У вас контрольная сегодня первым уроком, — она открыто отсылает меня из дома.

Целую маму в макушку и загрузившись этим разговором, еду на занятия. У нас действительно контрольная. Аня уже в классе, грустно смотрит в учебник. Сажусь рядом и тоже быстро перелистываю темы, по которым нас будут гонять.

Поговорить о вчерашнем вечере не выходит. Со звонком нам выдают индивидуальные задания согласно нашим знаниям по предмету. У кого-то усложненный вариант, как у меня, например, а у кого-то гораздо проще — это Ане. Она у меня девочка с гуманитарным уклоном. И вот там мне есть чему у нее поучиться. А сейчас я решаю свой вариант. Под конец урока помогаю ей. Препод делает вид, что не замечает. Статистику под конец года в выпускном классе портить никто не хочет. Так что он усердно пялится в ноут, пока я расписываю Анюте задачи.

— Спасибо, — шепчет она перед сдачей работ.

Подмигнув, сгребаю наши листочки со стола и отношу преподавателю.

— Надеюсь, хоть почерк ее, — тихо смеется он.

— Обижаете. Все сама решила, только проверил, — делаю самые честные глаза.

— Ну да, ну да. Я так и подумал. Идите. Свободны, — отпускает нас.

Мы одни из первых выходим в коридор минут за пять до звонка. Отпустили, чтобы не мешали остальным. Тяну Аню за руку к подоконнику. Сажусь, ставлю ее между ног и любуюсь, поглаживая ноги чуть выше колена. Она млеет и жмурится, глядя на яркое весеннее солнышко.

— Как дома дела? — решаю нарушить тишину.

— А, — она машет ладошкой, — как обычно. Ви непробиваемая. Отец звонил. Мы с ним болтали больше часа. Он про тебя спрашивал.

— Да? — становится интересно. — Чего спрашивал?

— Как дела у тебя, общаемся ли мы. Не сильно ли я тебя достаю. Он за тебя больше переживает, чем за меня, — смеется Каменская. — Ты ему нравишься. Это редкость.

— Правда?

— Ага, — она двигается чуть ближе и запускает свои пальчики мне в волосы. Теперь млею я.

Следующий урок у нас проходит в формате дискуссии. Народ просыпается, оживает после сложной контрольной. Да и дальше день проходит неплохо. После всех уроков нас загоняют в танцкласс на репетицию выпускного вальса. Аня попадает в свою стихию, а преподаватель выдыхает. У сына директора теперь есть пара.

Под недовольными взглядами наших девчонок, Каменская учит меня танцевать. Фыркает, ржет, откровенно издевается и раздраженно закатывает глаза к потолку.

— Ну Макс! Ты же не такой деревянный. Не придуряйся! — недовольно топает ногой.

И мы начинаем сначала. Она считает, я смотрю ей в глаза, сжимаю крепче талию. Мысли утекают к поцелуям. Какой к черту вальс, когда в моих руках такая девочка! Север с Элей тоже смеются. Друг демонстративно громко стонет и делает вид, что падает в обморок от усталости. Я спотыкаюсь, слишком сильно наваливаюсь на Каменскую, а Платон вообще прижал Соню к себе и тупо раскачивается с ней, как обычно это происходит в клубе.

— Ребята! — не выдерживает преподаватель. — Это же традиция! Вы не имеете морального права пренебрегать ею. Она гораздо старше вас!

— У нас экзамены впереди, Глория Ахмедовна. Ну какой вальс? — стонет один из наших парней.

— Смена вида деятельности отлично перезагружает мозг и только лучше скажется на вашей успеваемости. Тем более на подготовке к экзаменам. Подумайте, как приятно будет вашим родителям, когда вы красивые выйдете на плац и закружитесь в этой замечательной музыке.

— Я вас умоляю, — включаются девочки. — Мы же не обычная школа, Глория Ахмедовна. Наши родители заняты. Хорошо, если они вообще вспомнят про выпускной, — грустно вздыхает она.

— Ладно, ребят. Не нагнетайте. Давайте сделаем один раз красиво и на сегодня я вас отпущу.

Ну окей. Один раз можно. Я прекращаю издеваться над своей партнершей и у нас начинает получаться относительно нормальный танец. Аня довольна, преподаватель держит слово, и мы расходимся. Затаскиваю свою девочку в мужскую спортивную раздевалку, где сейчас уже никого не предвидится. Прижимаю к стене и пока не очухалась, жадно целую. Аж голова кружится от вкуса ее губ, от запаха, от того, что соскучиться с вечера успел дико.

— Ты не ел что ли сегодня? — хихикает Аня, прикасаясь пальчиками к припухшим губам.

— Не-а, — кручу головой. Нам сегодня реально было вообще не до еды и дома я не завтракал.

— Заметно, — она тщательно кусает губки, чтобы совсем уж не рассмеяться. — Думала, съешь.

— Это я с удовольствием! — вжимаю в себя и продолжаю пользоваться, пока позволяют.

— Погуляем сегодня? — она поправляет смятую блузку, как только я даю нам отдышаться после очередной порции сладких, тягучих, офигенных поцелуев.

— Не могу, прости. Завтра я весь твой, а сегодня мне домой надо. С матерью не договорили. Хочется закончить.

— Как у вас, кстати? Тебе сильно вчера досталось? — она практически виснет на моей шее. Удерживаю за талию, чтобы ей было удобнее, а мне еще приятнее.

— Мне подарили дверной замок, — пришла моя очередь смеяться.

— В смысле?! — удивленно приподнимает бровки. Целую в них, потом в лоб, макушку, губы. — Макс, — ерзает, — уходишь от ответа.

— Долгая история. Если интерес не потеряешь, я тебе завтра расскажу. Пойдем, — нехотя прерываю наши обнимашки и тяну ее за руку из раздевалки. — мне правда надо ехать.

Глава 21

Анна

А у меня дома творится что-то подозрительное. Я уже с порога ощущаю грядущие неприятности. Перебираю в голове свои последние дни. Да я была просто Ангелом! Так что дело явно не во мне. По коже все еще носятся чокнутые мурашки, чуть ли не пища от восторга после поцелуев Макса. Я сначала хотела еще немного посопротивляться, но оно как-то само получилось что не получилось. Руки сами потянулись обнять его еще там, на крыше. Чертовски приятное ощущение, когда его волосы на затылке щекочут мои пальцы, когда кожа на шее вспыхивает и обжигает, прямо как моя, стоит к ней прикоснуться. Как у него дыхание меняется и взгляд тяжелеет.

С улыбкой захожу на кухню, чтобы взять бутылочку воды из холодильника. Так и застываю с улыбкой до ушей, не дойдя до цели.

— Здрасти, — киваю бабе Маше. Хотя, какая она мне «баба»? Это мать Ви, а значит мне она посторонний человек.

— А вот и наш бесёнок пожаловал, — звучит как-то ну уж совсем недобро. — Как дела, Анечка?

— Пока вас не увидела, все было прекрасно, — оскаливаюсь в ответ. — Пойду, пожалуй, — быстро забираю воду из холодильника и уже почти ухожу.

— Анечка, посиди с нами, — внезапно просит баба Маша.

— Да вы знаете, что-то не хочется. Вдруг ядом забрызгаете мою любимую школьную форму. Потом ни одна стиральная машинка не возьмет, — вылетаю из кухни, но никуда не ухожу.

Все как-то интуитивно. Достаю телефон, включаю запись и прижимаюсь к стене рядом с арочным входом. Отсюда все отлично слышно.

— Я же тебе говорила, мама. Это не ребенок, это маленькое исчадие Ада! И Вадим во всем ей потакает. Во всем. Она мне всю одежду испортила, из дома сбежала, а он меня из дома на два дня отослал. Ему, видите ли, с ребенком побыть надо! Я вернулась, и знаешь, что нашла? Альбом с фотографиями его умершей жены. В нашей спальне, мама!

— Ты сама дура, Вилена. Я тебе что говорила? Родить тебе надо. Родить! А если пацан будет, так он тебя вообще на руках носить станет. И будешь жить, горя не знать. И право голоса у тебя здесь будет. Анька сейчас школу свою закончит, настаивай, чтобы отправлял как можно дальше. Куда он ее хотел? В Лондон? Вот пусть валит в свой Лондон, а здесь ты хозяйка.

— Он не хочет детей, мам. Однажды был порыв, мы пытались. Не получилось и все. Он теперь и сам предохраняется, и меня заставляет.

— А может у него появился кто? Он же все время в командировках своих, — размышляет бабушка.

— Не знаю, — вздыхает Ви. — С директрисой Анькиной школы стал общаться часто в последнее время. Девчонка же и там успела всех достать. По ней вообще колония плачет! Или специнтернат! Неуправляемая соплячка!

— А директриса красивая? Замужем? — сразу напрягается баба Маша.

— Да откуда я знаю? Я ее видела, что ли? Это они всю ночь по городу как ненормальные за своими исчадиями носились. А мне на кой черт это надо? Я бы рада была, пропади Анька вообще или сверзись с крыши. Всем бы легче жилось, если бы эта дрянь уже шею себе где-нибудь свернула. И пацана такого же в компанию нашла. А Вадиму он понравился! Ты представляешь?

Услышав шаги со стороны лестницы, заканчиваю запись и иду навстречу сводной сестре. Я записала достаточно, чтобы уничтожить Ви. С Кирой обмениваемся убийственными взглядами. Я поднимаюсь к себе, а она, видимо, присоединяется к змеям на кухне.

Ручки немного трясутся. Кидаю телефон на кровать, вытягиваю одну вперед. Пальцы и правда дрожат, зато я теперь точно знаю, что Ви меня ненавидит. Становится немного жутковато. Они ведь сейчас там договорятся до такого… Есть я, пожалуй, сегодня не буду. Пиццу закажу, это безопаснее.

Переодеваюсь, забираюсь на кровать с ногами, и чтобы немного успокоиться, решаю написать Максу.

Простое: «Как там поживает замок?», улетает к нему.

Ответ приходит только минут через десять. Фотография вставленного в дверь замка и следом Макс с отверткой в руках.

«Круто. Не знала, что ты умеешь таким пользоваться»

«Так вышло. Не матери же мелким ремонтом по дому заниматься. Научился постепенно. Дома все нормально?»

«А можно я тебе позвоню?»

Через секунду телефон в моей руке вздрагивает входящим звонком. И я с лету вываливаю на него все, что услышала. Оно во мне не держится. Очень надо было с кем-то поделиться. Макс слушает, зло сопит и старается меня успокоить.

— Хочешь, я приеду? — неожиданно предлагает.

— У тебя же были дела.

— Это моя проблема, я ее решу. Приехать? Охрана меня к тебе пустит? — решительный такой.

Мне очень приятно, что Макс вот так готов все бросить и сорваться ко мне, потому что плохо и очень нужна поддержка. У меня такого не было никогда. Мне нравится ощущать себя нужной.

— Конечно. Я встречу. Приезжай. С меня пицца.

— Пицца с меня, с тебя поцелуй, — он тут же меняет условие в свою пользу.

— Окей.

Вот так, Ви! У меня теперь тоже есть поддержка!

Соскакиваю с кровати и ношусь по комнате, стараясь навести в ней порядок. Одежду запихиваю в шкаф, поправляю покрывало на кровати, выбрасываю бумажки, прячу под матрас личный дневник, который не веду уже давно, но иногда перечитываю.

Встаю перед зеркалом и думаю, так его встречать: в домашнем, или переодеться? Решаю, что мои штанишки с котятами и голубая футболка вполне подойдут под посиделки с пиццей.

Еще раз осматриваю комнату на предмет порядка. Так волнительно, что он будет здесь. Приятное, теплое чувство немного отодвигает беспокойство после разговора Ви и бабы Маши. Чтобы убить время, сажусь заниматься. Он же не уточнил, во сколько приедет. Это может быть и вечером, а я уже зубками стучу от нетерпения. Мне становится мало того времени, что мы проводим вместе. Сейчас отчетливо это понимаю. Макс стал для меня чем-то очень большим и необходимым.

У меня это…как ее… Максозависимость развивается!

«Тук-тук» — прилетает через два часа после нашего с ним разговора.

Подскочив со стула, торможу себя возле двери. Еще чего не хватало, чтобы он видел, как сильно я его ждала! Перебьется!

Выдыхаю, поправляю футболку и уже спокойнее выхожу из своей комнаты. Коленки бы еще не дрожали и шаг сам собой не ускорялся, вообще было бы идеально. Настроение убивает то, что баба Маша никуда не делась. Они устроились с Кирой в гостиной, смотрят сериал на нашем большом телевизоре.

— Ты куда это собралась? — летит мне, когда прохожу мимо.

— Баночки для сбора змеиного яда сменить. Те, наверное, уже наполнились. Завтра сдам в аптеку, денег заработаю на поездку в интернат, — улыбаюсь ей самой милой улыбкой.

Пока мать Ви пытается сообразить, что же мне ответить, выбегаю на улицу прямиком к посту охраны. Олег уже общается с Максом.

— Привет, — смотрю на две коробки пиццы в его руках.

Неформальный такой. В бежевых джинсах, белой футболке навыпуск. Ему идет очень. Черт! Как же мне повезло с парнем! Сама себе завидую.

— Олег, мы пройдем ко мне. Ладно?

— Только это, — строго смотрит на Макса, — в рамках приличий.

— Обещаю, — протягивает руку моему охраннику.

Обменявшись рукопожатиями с Олегом, Макс переходит в мое полное распоряжение. Оглядывается по сторонам, рассматривая наш двор. Веду его в дом. Баба Маша делает очень возмущенные глаза. Авдеев вежливо с ней здоровается и топает за мной на второй этаж.

Завожу его в свою комнату, забираю пиццу, кладу коробки на покрывало. Пахнет от нее очень вкусно. Кушать хочется и желудок радостно об этом сообщает.

— Уютно у тебя тут, — дает свое заключение Макс. — Там внизу, я так понимаю, бабушка?

— Угу. И сводная, — морщусь, опять вспоминая их разговор.

— Ты отцу уже отправила то, что записала? — он приближается, кладет руки мне на талию и вжимает в себя.

С удовольствием обнимаю в ответ, утыкаюсь носом в его шею. Мне так хорошо, мне так нравится. Я готова стоять так до утра и дышать его запахом. Спокойно, тепло, приятно. Есть ощущение надежности и защиты. Он руки смыкает, до легкой боли сжимая меня в районе ребер. Губами утыкается в макушку. Я таю, засунув всю свою гордость в задницу. Хочется других его поцелуев. Как там, на крыше. Наглых и взрослых, но Макс медлит. Ему тоже нравится просто обниматься. Я это как-то кожей чувствую, что ли. И внутри все горит, а просить его о поцелуе я не решаюсь. Язык вдруг к небу прилипает и два слова внятно связать не получается.

— Ань… — его голос приятным бархатом проходится по коже.

Я же не ответила на его вопрос.

— Нет, не отправила. Мне вдруг стало так жутко. Представляешь, она реально желала мне смерти. Я думала, интернат, это предел ее ненависти ко мне, а оказалось… Макс, она хозяйкой здесь хочет быть, — в носу предательски начинает щипать.

— Не паникуй, — он берет меня за руку. Садится на кровать и устраивает меня у себя на коленях. — Отправляй запись отцу. Эту проблему должен решать он. Если боишься, давай я отправлю.

А я боюсь. Правда боюсь. Сама не знаю, почему. В этом чувстве нет логики, оно просто свербит у меня в груди, частично вытесняя приятное тепло от Макса. Оно мешается. Его хочется взять и вырвать с корнем. Авдеев прав. В этом надо разобраться отцу. Только я думала показать ему эту запись, когда он приедет из командировки. А вдруг Ви что-то сделает, и я не успею?

Разблокирую мобильник и протягиваю Максу. Пусть сам, а я еще немного им подышу. И не удержавшись, целую его в шею. Он шумно выдыхает и возится в телефоне, пока я замираю в своей уже любимой позе. Поглаживаю пальчиком верхние позвонки, до которых можно добраться через ворот футболки. Макс усмехается, крепче прижимает меня к себе одной рукой.

— Отправил. И написал, что я у тебя.

— Спасибо, — снова целую его в шею.

— Давай поедим, а, — жалобно просит Макс.

— Еще две минутки. Ладно?

Я еще чуть — чуть хочу его почувствовать. Это теперь моя персональная успокоительная таблетка. Макс дает мне эту возможность. Все портит мой вновь заурчавший желудок. Приходится слезать с колен парня и распаковывать почти остывшую пиццу.

Мы решаем ее не греть. Вместе забираемся на мою кровать, выбираем фильм на ноутбуке и смотрим, поедая «Маргариту».

Отец звонит только к вечеру. Я даже не обижаюсь. У меня тут Макс и я погружена в его присутствие полностью. Мы успели сделать все задания на завтра, насмеяться и даже немного подраться подушками, после чего я все же получила свой долгожданный поцелуй, который так и не решилась попросить.

— Ты как, малыш? — звучит обеспокоенный голос родителя.

— Уже лучше. Меня спасает Макс, — признаюсь папе.

— Это хорошо. Будь умницей, ладно? Не натвори там ничего без меня. Я сейчас закажу билет и первым рейсом прилечу к вам.

— Правда прилетишь? — не верится.

— Конечно, Ань. Дай мне Максима, пожалуйста, на две минутки. Мы с тобой потом еще поболтаем.

Протягиваю Максу мобильник. Он здоровается с отцом, отходит к окну, угукает, даже кивает в ответ. Мне интересно, что говорит ему папа, но я не лезу. Заставляю себя сидеть на попе ровно и не вмешиваться.

— Да, Вадим Юрьевич, я останусь. Обещаю, с моей стороны все будет нормально. Мама? Не должно быть, я сказал, что поехал к вам. Да? Спасибо, было бы здорово. Ей так точно будет спокойнее. Номер ее у вас есть? А, ну окей. Спасибо еще раз за доверие. До свидания, — разворачивается ко мне, возвращает трубку.

— О чем говорили? — любопытно улыбаюсь, но папа не сдает весь их разговор. Лишь ставит перед фактом, что Макс останется у меня с ночёвкой и я должна быть не только хорошей девочкой, но и гостеприимной хозяйкой, чтобы не опозорить фамилию Каменских перед гостем. — Ой, что будет… — улыбаюсь, закончив разговор с отцом.

— Посмотрим еще что-нибудь? — предлагает Макс.

— А хочешь, я тебе сыграю? — мне самой хочется. — Мне отец такой инструмент купил, — облизываю губки.

— Очень хочу, — Макс нервно сглатывает, глядя на мой жест, и плюхается на кровать в ожидании персонального концерта.

Порывается помочь, когда я ставлю синтезатор на стойку. Но я справляюсь сама. Подключаю колонку, чтобы звук был максимально качественным, игриво пробегаюсь по клавишам, словно здороваясь с синтезатором и начинаю играть. Для него. Получается своего рода музыкальное признание. Я бы вряд ли сказала словами, как Авдеев стал дорог мне, а музыка… музыка творит чудеса, она тоже умеет разговаривать.

Его теплые ладони скользят по моей талии. Макс устраивается у меня за спиной, прикасается губами к щеке и тихо шепчет на ухо:

— Я тоже…

От его слов вздрагивают пальцы, и я сбиваюсь. Он тихо смеется мне в шею, тянет на себя, и мы падаем на кровать. Долго целуемся, обнимаемся. Слова закончились. Остались только прикосновения, которые говорят гораздо больше, чем любые слова.

Я зеваю, он подхватывает. Гасим свет, устраиваемся перед ноутбуком, включив новый фильм. Я постепенно сползаю ниже, обнимаю его, устраиваю голову на груди. Глаза начинают слипаться, а Макс убаюкивает, поглаживая меня пальцами по руке.

Утро застает нас внезапно. Мы ошалело подскакиваем с кроватей под возмущенный вопль, резанувший по нервам. Выглядываем в коридор и пялимся на груду шмоток, которая под вопль Ви красивым разноцветным дождиком вылетает из их с отцом спальни.

— Папа приехал, — улыбаюсь я.

— Угу. Пойдем, — Макс затаскивает меня обратно в комнату. — Не будем им мешать.

Глава 22

Анна

Папа приходит сам. Тактично стучит, я открываю.

— Привет, малыш, — дергано улыбается он. — Все нормально тут у вас?

— Да, — обнимаю его. Соскучилась очень!

— Макс? — звучит от папы с неким намеком, который понимаю даже я, и резко краснею.

— Я же обещал, — отвечает … мой парень! Это так странно даже думать. У меня появился парень! Обалдеть!

— Спасибо, что держишь слово. Это достойно уважения. Я могу тебя еще раз попросить?

— Конечно.

— После занятий забери Аню к себе. Маме я твоей позвоню, поговорю.

А я и не спорю. Мне очень хочется побывать в комнате Макса, посмотреть, чем он живет, и как. Наверняка, там полный бардак, на стенах висят неприличные постеры вперемешку с постерами из фильмов или компьютерных игр. А! Еще носки! На полу у кровати обязательно должны быть носки!

На мою предвкушающую улыбку все косо посмотрели. Ну а что? Да, стереотипно, но я почему-то этот стереотип полностью поддерживаю и готовлюсь именно к нему.

Пока мы собираемся, пока быстро завтракаем на кухне, в доме витает хаос. Сверху слышатся рыдания и грохот, заставляющий мою голову вжиматься в плечи. Папа сильно зол. Он просто мега зол сейчас! Даже домашний персонал ходит едва ли не на цыпочках, чтобы случайно не попасть под горячую руку.

Ни сводной сестры, ни бабы Маши нигде не наблюдается. Тоже наверняка мышами сидят в своих комнатах и бояться показать нос. Правильно! Их давно надо было поставить на место.

Макс берет меня за руку и выводит из дома. Солнышко такое теплое сегодня. С улыбкой, поднимаю голову и подставляю лицо лучикам. Меня тут же целуют в эту самую улыбку и ведут к машине. Так не хочется в такую погоду сидеть на занятиях. Сейчас бы свалить за город к озеру, смотреть как солнце бликует на воде, слушать птиц, собирать желтые одуванчики и много целоваться с Максом, валяясь на прохладной молодой траве. Только вместо этого у нас первым уроком физра. Тоже на природе!

Девчонки переоделись первыми и устроились на солнышке, подставляя ему бледные ноги и руки. Соляриями у нас, как я посмотрю, никто не увлекается. Я сажусь прямо на траву на поле, потягиваю вперед ноги в кроссовках и уперевшись руками в землю, рассматриваю чистое небо.

Весь кайф обламывает Макс. Он сначала закрывает собой солнышко, а потом просто берет меня подмышки и дергает вверх.

— Не сиди на холодном.

— Да, папочка, — раздраженно закатываю глаза. — Ай! — подпрыгиваю от резкого рывка на себя и болезненного шлепка по заднице на глазах у всего класса.

— Не паясничай, — Макс целует меня в нос, отпускает, уходит к парням.

Вместе с легким весенним ветерком до меня долетают обрывки их разговора и громкого смеха.

— Все! Захомутали, наконец, Авдеева.

— Телки теперь будут рыдать ночами в подушку. Самого стойкого очаровали.

— Крепость «Сын директора» пала к ногам чокнутой блондинки.

И от девочек:

— Это мы еще посмотрим.

Разворачиваюсь. Максимально очаровательно улыбаюсь Соболевой. Обломись, Лина! Этот красивый мальчик мой. И вообще, какого черта к нам подтягивается параллель? Нам физру объединили?

Судя по тому, что народу становится все больше и я знаю далеко не всех, точно объединили.

Забавно наблюдать, как ребята делятся на группы. Наши звезданутые девочки объединились с Соболевой и Настей, ее подружкой, которая на пару с Линой стоит и облизывает моего Макса взглядом. Вторая компашка — это девочки попроще. Ну и те, кто в отношениях, оказывается, общается между собой. Там Соня с Платоном, Эля отлипает от Севера и топает ко мне, Василина с Владой тоже отделяются от своих парней — близнецов Кириленко, и догоняют подругу. Вот и сформировалась еще одна компания, потому что Соня таки уговорила Платона, и он ее отпустил к нам.

Парни громко смеются что-то бурно обсуждая, а мы уже все вместе устраиваемся попами на траве под недовольными взглядами своих парней и заводим разговор о выпускном.

Подготовка к экзаменам уже достала. Все скоро превратятся в неврастеников с мыслями: «А если не сдам?». Понятно, что родители пропихнут, заплатят, но хочется то самим. Да и не у всех так. Вот Платону и Соне не особо помогает его папа прокурор. И ее недавно обретенный родной отец, шишка в наркоконтроле, откупается деньгами… когда вспоминает, что у него есть дочь. Ребята надеются только на себя. Работают оба, к тому же. Потому что живут вместе и хотят минимально зависеть от нашего прокурора со зверским характером.

Василине и Владе обещал помочь дедушка близнецов, но экзамены им все равно сдать надо. Даже больше, чем остальным. Тут уже повышенная ответственность, так как девчонки обе из простых семей. У Васи еще и мама в больнице, она живет одна и тоже работает. А у Эли есть отчим, только она принципиально хочет всего добиться сама.

Вот и получается, что у каждого здесь есть своя причина вкалывать на ЕГЭ и на поступление. Я девчонок послушала и поняла, что моя жизнь самая беззаботная в сравнении с ними. Мне не надо работать и папа у меня замечательный, если не считать момента, где наше мнение о моем будущем не сходится. Только на Макса все вокруг слюнями капают. Хочется встать, и дать всем по челюсти, чтобы рты позакрывали и подбородки вытерли. Но это реально такая ерунда в сравнении с проблемами ребят. Мне становится стыдно за то, что у меня немножко лучше и легче, чем у них. Но я все равно очень рада, что мы стали общаться. Девчонки очень отзывчивые, легкие.

Преподаватель сказал, что заниматься мы не будем. Он занялся своими делами, дав нам возможность просто подышать воздухом и поговорить. Тоже понимает, как все устали от подготовки к экзаменам. Так что, немного пожаловавшись друг другу, перешли к платьям и вальсу. Сегодня опять репетиция и Макс обязательно отдавит мне ноги!

В голову приходит идея. У меня же в ЛКИ сегодня то же занятие. Если останется время, попрошу, чтобы Анна Валерьевна с ним позанималась. Там из себя Буратино не поизображаешь. Это не наша очень лояльная Глория.

Макс оглядывается и захлебывается собственным возмущением, поймав мой многообещающий взгляд. Его аж передергивает бедного. Уже понял, бедолага, что его ждет очередная пакость.

Меня в бок толкает Эля. Кивает головой в сторону звезданутой стайки. К нашим мальчикам походкой от бедра двигается делегация из Киреевой и Соболевой. Мы напряженно следим за тем, что будет дальше.

Провокация, конечно же.

Киреева подходит и виснет на шее Севера, а Соболева одномоментно обнимает Макса и целует опешившего парня в губы. Он отшатывается, скидывает с себя ее руки. Север тоже дергается и смачно матерится на Дашку.

— Капец тебе, Ангелина, — вздыхаю я, поднимаясь с газона. Макс что-то втирает Лине. Она смотрит на меня и довольно улыбается.

Север уже сам идет к Эле. Взгляд злющий, аж меня пробирает.

Я подхожу к ребятам. Макс стоит ко мне спиной, но чувствует. Поворачивает голову.

— Аня, не надо, — просит Авдеев.

— Да я ничего и не делаю, — пожимаю плечами. — Пока, — приподняв бровь, многообещающе смотрю на Ангелину.

— Это то меня и пугает, — вздыхает он. Разворачивается полностью, забив на Соболеву. Обнимает. — Ты же понимаешь, что она тебя провоцирует? — шепчет мне в макушку.

— Конечно, — спокойно пожимаю плечами.

Ну как спокойно. Внутри все горит от ревности и хочется убивать, но я же умная девочка. Я не буду ввязываться в драку. Я эту выскочку иначе на место поставлю. Это гораздо эффективнее.

Макс хочет поцеловать. Отворачиваюсь.

— Ань, я же не виноват… — заглядывает мне в глаза.

— Не виноват. Но целоваться я с тобой после нее не буду. Умойся сначала.

— Понял, — вздыхает, прижимая меня крепче.

Сердце зло и ревниво бабахает в груди. Вот реально хочется ей врезать! Стоит и смотрит, как мы обнимаемся. Еще больше бесит меня, и месть я придумываю жестокую, но эффективную, только мне надо свалить пораньше с урока.

Пока Макс трется подбородком о мою макушку, я продумываю детали своей мести.

— Пусти, — выворачиваюсь из его рук.

— Ну Ань, — Макс ловит меня за руку.

— Дела у меня. Все потом.

Сбегаю к девчонкам. Беру с собой Василину и Владу. Вася хорошо общается с поварихой в столовой еще с тех времен, когда ее там иногда подкармливали, зная о тяжелой ситуации дома. А Влада просто умеет очень обаятельно улыбаться и расположить к себе.

Девчонки с удовольствием соглашаются мне помочь. Под предлогом, что нам всем вот прямо сейчас надо в туалет, мы бежим в лицей, сворачиваем в столовую. Влада с Василиной идут вперед, я жду команды.

Они быстро забалтывают кухарку, отвлекая заодно и всех остальных. Их угощают свежими пирожками, спрашивают как дела. Вася дает мне знак, я ныряю в блок приготовления пищи, быстро нахожу в специях острый перец, прихватываю с собой еще пакетик черного молотого и сваливаю.

Девчонки догоняют меня в коридоре, вручают пирожок с яблоком, который раздобыли и для меня, а я в ответ делюсь своими трофеями.

— Ой, мамочки, — хихикают они. — Не очень жестоко?

— Для этой стервы в самый раз!

Добегаем до нашей раздевалки. Оставляю подружек следить за коридором и топаю к шкафчику Ангелины. Пару раз дергаю дверцу, вываливаю на скамейку ее форму и лифчик, который она сменила на спортивный на время урока. В него насыпаю черный молотый перец и растираю по ткани. Лишнее аккуратно стряхиваю. Блузке тоже достается черный, его не видно, а вот для юбки, особенно для её задней части я не жалею красного. Он по цвету подходит, крупинок совсем не видно.

Закончив, все аккуратно складываю обратно в шкаф, закрываю, подметаю с пола осыпавшийся разноцветный перец и сваливаю.

На поле меня тут же ловит Макс.

— Что ты там делала? — с подозрением.

— Пирожок кушала. Нас в столовой угостили, — честно хлопаю ресницами.

— Чет мне уже страшно, — смеется он.

— А тебе то чего переживать? Ты же не виноват, я видела, — пожимаю плечами и предвкушающее улыбаюсь, глядя на Ангелину.

Я уже радуюсь, что у нас, оказывается, сегодня все уроки будут вместе с ними. Часть преподавателей уехала на какое-то важное совещание. Благо, классы вмещают в себя всех без особого ущерба. Но мой сюрприз дает о себе знать уже на перемене. Лина надевает форму и начинает чесаться. Сначала удивленно-незаметно, потом все сильнее, но также удивленно.

Самое интересное начинается в классе, когда мы рассаживаемся на свои места. Красный перец на внутренней стороне юбки разогревается от соприкосновения с телом и начинает жечь. Лина ерзает, чешет руки, спину и не понимает, чего у нее, в прямом смысле этого слова, горит задница! Я ржу, уронив голову на парту, а Соболева уже не может сидеть и под удивленным взглядом двух классов и преподавателя подскакивает со своего места. Мы с Максом сидим сегодня сзади. Он до этой секунды никак не мог понять, чего меня вдруг сдуло с любимой первой парты. У Ангелины от постоянного ерзания поднялась юбка и все, абсолютно все, кто сидел позади нее, взорвались громким хохотом, увидев ее покрасневшие ягодицы.

— А-ня… — Макс лежит на столе и дергается от смеха. — Блин, я тебя иногда реально боюсь!

— Идиоты! Что вы ржете?! — кричит звезданутая Соболева, а парни снимают это на камеру. Она возмущенно крутится, не понимая, что сверкает своим мартышкиным задом теперь на весь класс.

Препод пытается нас успокоить. Соболева вылетает из кабинета, он за ней, попросив нас все же сидеть тихо.

— Завтра папу в лицей приведет, — отсмеявшись, сообщает мне Авдеев.

— Пусть приводит. Кино ему покажем, как дочка красной голой попой на все одиннадцатые светит. Он будет в восторге. Надо только слить у кого-нить. Ты не снимал?

— Нет, но теперь я точно возьму у парней, — улыбается мой Максим. — Я, кстати, умылся, — дергает меня на себя и целует.

— Авдеев! — ругается вернувшийся преподаватель. — Ничего не перепутал? Или маме на тебя давно не жаловались? Угомонились все! Устроили тут пионерский лагерь! Вы бы еще зубной пастой ей на лбу слово из трех букв написали.

— Возьму на заметку, — коварно улыбаюсь.

— Каменская, — вздыхает преподаватель, — твоих рук дело?

— Нет, конечно! — делаю честные-причестные глаза. — Я ее вообще боюсь, она неадекватная.

— Ясно. Все, открыли все учебники, у вас экзамены на носу, а вы дурью маетесь! — началось.

Все зашуршали тетрадями и учебниками, перешептываясь, тихо смеясь и перекидывая видео тем, у кого его нет. Вот так легко можно уничтожить человека всего двумя пакетиками специй. Думаю, теперь она сто раз подумает, прежде чем связываться со мной и руки к моему парню тянуть!

Глава 23

Макс

Мать дернула меня с репетиции вальса. Аня, увидев мою довольную морду, надулась. Ну не мое это! В клубе подёргаться ещё можно, и то я не большой фанат, а тут бальные. Блин, деревянный я для этого!

— Макс, я сегодня поздно буду, — сообщает мама. — Пожалуйста, сделай так, чтобы мне не пришлось краснеть перед отцом Анны. Еда там вроде есть, если нет, закажите. В гостевой ей постелешь. Где белье, ты знаешь. Что еще? — она так волнуется, будто женить меня собралась, не меньше.

— Мам, да нормально все будет. Мы разберемся, — успокаиваю.

— Максим, — она облизывает губы, — я тебя очень прошу. Понимаю, вы взрослые, но…

— Мам, — торможу ее. — Сказал же, все будет нормально. Можно мне доверять?

— Да, конечно, — она улыбается.

Черт, как же это приятно! Мама мне улыбается!

— Ну все, иди. Очень хочу увидеть, как мой сын будет танцевать вальс на выпускном, — подмигивает мама и улыбается шире.

Угу, Глория нажаловалась.

— Это не честно! — но меня уже не слушают. Довольно посмеиваясь, мама цокает каблуками прочь от меня.

Сложно выстраивать мосты в отношениях заново, но мне нравится то, что начинает получаться. Вот ради матери и Ани я стараюсь. Честно. И даже не возмущаюсь. Почти…

После репетиции мы едем на другую. Я снова любуюсь, как моя заноза в заднице перевоплощается в гибкую, ловкую, грациозную кошку. Пашет до бисеринок пота, до дрожащих ног, до тех пор, пока не начинает спотыкаться и ошибаться.

Они сегодня отработали два с лишним часа с одним небольшим перерывом. Анюта выжата в прямом смысле этого слова. Перекидывается парой слов со своим преподавателем и довольно, но устало улыбаясь идет ко мне.

— Что ты опять придумала? — напрягаюсь, глядя в ее хитрые глазки.

Аня падает рядом со мной на скамейку, закрывает глаза и все еще тяжело дышит.

— Вальс будешь учить сейчас.

— Аня!

— Ну ты же смотришь, как я танцую. Я тоже хочу со стороны посмотреть. Вдруг ты и правда деревянный, а я просто не вижу. Придется менять партнера, чтобы не остаться без пальцев, — вздыхает и приоткрыв один глаз, смотрит на мою реакцию.

— Меняй, — складываю руки на груди. — Давай поменяемся местами. Я с Соболевой буду танцевать, а ты ее партнёра заберешь. Он вроде ничего, — возвращаю ей провокацию.

— Тогда в следующий раз… — она задыхается от возмущения.

— В следующий раз, — наклоняюсь к ее губам, — не смей меня шантажировать, — кусаю ее за нижнюю губу.

— Больно! — возмущается Каменская.

На пробное занятие с Анной Валерьевной я все же соглашаюсь исключительно из уважения к ней, а не потому, что повелся на Анин развод. Я бы и не позволил этой девчонке танцевать с кем-то, кроме меня.

Мы прошли с преподавателем пару кругов. Она сделала несколько замечаний, дала пару советов и отпустила. По довольной моське Анюты понял, что все не так уж и плохо.

После репетиции Каменская засыпает у меня на плече в машине. Олег убавляет радио, я устраиваю девочку удобнее, приятно прижав к себе. Целую во влажные волосы на светлой макушке.

В небольшой пробке появляется странное чувство. Будто на меня кто-то очень внимательно смотрит. Но кто? В тачке же нет никого, да и тонировка на стеклах снаружи практически непроницаемая. Очень странное ощущение. Невольно начинаю крутить головой. Из салона то улицу отлично видно. И вот с одной стороны машины, с другой — машины. Напрягает агрессивный джип цвета мокрого асфальта с тюнингованным передним бампером и разрисовкой на борту. Стекла тоже тонированные, кто в салоне, не видно.

Отворачиваюсь, прислушиваюсь к себе. Неприятное ощущение никуда не делось. Решаю понаблюдать за машиной.

Мы выбираемся из пробки. Он едет за нами, то отставая, то выбираясь вперед. Ничего необычного, просто городское движение. Мало ли, нам в одном направлении. Сколько еще машин из этой пробки едет с нами? До хрена! Но меня продолжает напрягать именно он. Слишком заметный, что ли.

Джип теряется из виду на развилке перед въездом на нашу улицу. Олег останавливается у ворот. Я бужу Аню. Пока она протирает глазки, выхожу и оглядываюсь. Олег вышел, смотрит по сторонам.

— Заметил? — спрашивает у меня.

— Да. Там, куда он свернул, тупик, — поясняю охраннику Ани.

— Сгоняю, проверю на всякий пожарный. У меня ощущение, что он специально рядом с нами терся. Есть такой прием в слежке. Ты номера не запомнил?

Задумался. Нет, не запомнил. Вспоминаю траекторию движения джипа и понимаю, что он всегда умудрялся вставать так, чтобы номера нам видно не было. Олегу отрицательно качнул головой. И едва Аня вышла из машины, охранник сорвал ее с места, скрываясь в облаке пыли, а потом и за поворотом.

— Что случилось? — хрипло интересуется моя сонная малышка.

— Хорошо все. Пойдем в дом, — подталкиваю ее к двери в воротах, а сам еще раз оглядываюсь. Пыль оседает, открывая мне пустую дорогу.

Черт! Это правда было очень странно. Только все утряслось вроде. Совсем не хочется опять встрять в какие-то проблемы.

Стараясь об этом не думать, веду Анюту на кухню. Делаю нам с ней кофе, пока она умывается.

— У вас уютно, — садится за стол ближе к окну.

— Мама очень любит этот дом, — сажусь напротив и делаю пару глотком ароматного бодрящего напитка.

— Она красивая у тебя. Почему одна столько лет? Работа? — Анюта разглядывает сухоцветы в вазе на низком подоконнике.

— Да. Я и работа, потом работы становилось все больше, меня все меньше, — улыбаюсь своей девочке. — Кто-то был у нее за все это время, наверное, она не афишировала, пока не появилась эта бесячья горилла.

— Мерзкий тип, — Анютка передергивает плечами. — Мой папа тоже долго не знакомил меня со своими женщинами, а потом появилась Ви. Он ее привел в дом и объявил, что решил жениться. Такая добренькая была первое время, — смеется она, — а потом показала свое истинное лицо. Тварь и стерва!

— Он любил ее? — зачем-то спрашиваю.

— Не уверена. Я вообще не понимаю, зачем они заводят серьезные отношения без любви? — она разводит руками в сторону, едва не опрокинув на себя чашечку с кофе. — Ты понимаешь, Макс? В чем смысл? Мне всегда казалось, что люди встречаются, приводят в дом и знакомят с близкими, и уж тем более создают семью, если любят друг друга. А оказывается, все совсем не так.

— Думаю, они просто устали быть одни. Хочется поддержки, тепла какого-то. Мы же выросли, — улыбаюсь Ане.

— То есть ты тоже считаешь, что в отношениях может быть просто удобно? Тебе со мной удобно? — складывает руки на груди.

— О, нет, Каменская! С тобой катастрофически неудобно! С тобой, как на пороховой бочке, — смеюсь в ответ.

— Тогда зачем ты со мной? И что у нас вообще тогда? Отношения?

— Сколько сложных вопросов… Я с тобой потому, что ты — моя девочка. Только моя и ничья больше. И да, Аня, у нас отношения.

— Ты меня любишь? — облизнув губы, смотрит прямо в глаза.

— Я же говорил…

— Нет, ты не говорил, Макс! Ты сказал тогда «Я тоже…»

— Это и было признание, малышка. Ты мне тогда тоже на словах ничего не сказала.

Поднимаюсь, обхожу стол и протягиваю ей руку. Анютка вкладывает в мою ладонь свою и поднимается. Притягиваю девушку к себе, собираю вкус кофе с ее губ, путаюсь пальцами в волосах, глажу подушечками скулу, реснички. Она закрывает глаза и тянется за моей лаской. Мы сладко целуемся, прижавшись друг к другу, пока кислород в легких не заканчивается и голова не начинает кружиться.

— Я люблю тебя, Каменская, — хрипло дышу ей в губы.

— Я люблю тебя, Макс, — ее голос дрожит и рвется. В глазах чертики растекаются счастливыми лужицами и зажигают бенгальские огни. Иначе я не могу объяснить таких ярких искорок в ее красивых глазках.

Нацеловавшись, гуляем по дому. Я показываю Ане гостевую спальню, но мы оба понимаем, что спать она будет у меня.

Завожу ее в свою спальню. Аня оглядывается и выдает самое странное, что я когда-либо слышал от девушки в своей комнате:

— А где носки? — она удивленно хлопает ресницами, рыская взглядом по полу.

— Какие носки? — подбираю упавшую челюсть.

— Грязные, — с уверенностью заявляет эта блондинка. — Обязательно должны были быть.

— Даже так? — давлюсь смехом.

— Угу, — уверенно кивает. — То, что нет постеров на стенах, я даже рада. Но вот носки…

— Я понял, грязные носки — это святое, — честно стараясь не заржать, стягиваю с себя носки, комкаю и бросаю на пол. Не то, чтобы они очень грязные, но день я в них как-никак провел. — Так лучше? — чувствую, как уголки губ сами собой ползут вверх.

— Да! Вот теперь гармония. Типичная мужская спальня, — заявляет Каменская, а я со смехом сползаю по стенке прямо на пол.

Наржавшись до боли в мышцах, заказываю для Ани овощные роллы, а себе пиццу, я же не на диете. Пока ждем доставку, устраиваемся на кровати с учебниками, разбираем примерные задания к предстоящим экзаменам.

После ужина играем в приставку, устроившись на полу у кровати. Меня отвлекает звонок Анюткиного папы. Он проверяет, все ли у нас нормально и убеждается в том, что его дочь со мной. Показалось, Вадим Юрьевич не особо трезвый. Но не это меня удивило, а звонок матери, прилетевший где-то через час.

— Максик, не жди меня сегодня, — сообщает она. — Вы же там сами справитесь? Кушали? Занимались?

— Конечно. А ты куда собралась? К своему этому? — напрягает.

Она молчит недолго.

— Нет, Макс, я не с Андреем. Пока не могу сказать, меня попросили. Потом, ладно?

— Окей.

— Макс, не злись только. И будь умницей, мой взрослый и ответственный сын, — делает акцент на слове «ответственный».

— Проверять будешь?

— Не буду, Макс. Мы же договорились. Если что, я на связи. И не сидите долго.

— Хорошо. Приятного вечера, — чуть отпускает. Ее тоже, по голосу слышу.

Мы прощаемся. Возвращаюсь на пол к Ане и хватаюсь за джойстик. Мы же не просто так играем. Проигравший выполняет желание, и пока она увлеченно смотрит в экран, я смотрю на нее и поддаюсь, намеренно врезаясь своей виртуальной машинкой в стопку шин недалеко от финиша.

— Ааа! Ура, я выиграла! — пищит Каменская, подпрыгивая на попе.

— Умничка, — обнимаю ее, тяну на себя и усаживаю верхом. — Теперь я слушаю твое желание.

Глава 24

Макс

Я понимаю, что играть с Каменской в такие игры опасно. У этой девчонки в голове возникают крайне сумасшедшие идеи, и я бы загадал нечто очень приятное для нас обоих, но мне чертовски интересно, чего захочет она. Чертики в ее глазах совещаются. Анютка улыбается, хитро щурясь, и задумчиво водит пальчиком по моей щеке.

— Научи меня водить машину, — вдруг заявляет совершенно серьезно.

— Нет, — качаю головой. — Давай еще варианты.

— Макс, это нечестно!

— Нет, я сказал. Тебе мало было проблем, связанных с тачками? Решила вляпаться снова?

— Зануда! Никуда я не буду вляпываться. Просто хочу научиться водить, — смешно надувает щеки. — Ладно! — подозрительно быстро сдается. — Не хочешь учить вождению, тогда… — стучит пальчиками по моему плечу. — Тогда будешь танцевать вальс на выпускном в костюме пингвина.

— Почему пингвина? — давлюсь смехом.

— А почему бы и нет? Это же мое желание! — и сама едва не смеется в голос.

— Хрен с тобой, — вздыхаю, — будем учиться водить. Но! Сначала ты мне поклянешься, что никуда больше не станешь влезать.

— На крови? — хихикает мелкая язва.

— Да хоть бы и так, — упрямо смотрю ей в глаза, стараясь быть серьезным.

Она поднимает вверх раскрытую ладошку, выдыхает, натягивает на личико маску серьезности и важности момента. Еще раз выдыхает и произносит:

— Я приношу клятву Максимилиану Авдееву, рыцарю ордена деревянных буратин. Клянусь, что приобретённые навыки вождения буду использовать только в мирных целях. Не давить котиков, не врезаться в столбы и преклоняться перед светофорами и зебрами. Уважать сотрудников дорожной полиции, не материться за рулем, #яжедевочка, и слушать в салоне только классическую музыку. Аминь.

Я много чего хотел ответить и серьезный вид держал ровно до котиков, потом все. Глазки задергались, плечи затряслись, а она продолжает сохранять важную моську и даже пытается сделать обиженный вид, но я уже просек, с кем тут надо общаться. Черти в ее глазах перестали совещаться и теперь просто валяются в истерике, дрыгая всеми копытами в воздухе. Глазки горят, щечки розовые.

— Люблю тебя, — только и могу выдавить из себя, роняя ее на пол. Придавив собой, смотрю, как слетает маска с ее очаровательного личика и кровь с новой силой приливает к губам и щекам от смущения.

— Макс…

— Шшш, — целую ее в нос. — Не бойся. Я ничего страшного с тобой не сделаю. Хотя очень хочется.

Она смущается еще сильнее, закрывает ладошками лицо, а я кайфую от ее близости, от ее тепла, запаха, от того, как колотится ее сердечко.

Мы еще некоторое время тискаемся на полу. Я поднимаюсь, протягиваю ей руку. Не хотелось отрываться от ее губ, только это все может закончиться совсем не так, как планировалось. Я же ни черта не железный. Рядом с этой девчонкой закипает не только мозг, рядом с ней моя кровь начинает бурлить и пузыриться. Знало бы это розовощекое создание, чего мне стоило сейчас оторваться от нее и просто встать.

Оставляю ее в комнате и сваливаю под холодный душ. Тихо матерясь и сжимая зубы, долго стою под водой, пока челюсти от холода не начинает сводить.

Мда, Калужский, я тебе сочувствую все больше. Со стороны эта история смотрится совсем иначе, а сейчас сам попал в похожую с Платоном ситуацию и мне ни хрена не весело.

Возвращаюсь в спальню. Аня спит поверх моего покрывала. Укрываю ее вторым краем, сам сажусь за приставку, вырубив звук. Надо отвлечься от всякого, что пока нельзя, и у меня даже получается. Гонки, потом стрелялка, пока глаза сами не начинают закрываться.

Забираюсь на свободную половину кровати, поворачиваюсь на бок и смотрю как спит Каменская.

Дергаюсь от щелчка открывшейся двери. Черт, не запер вчера. Эту привычку заново приходится возвращать, да и не от кого было закрываться.

Мама заглядывает. Сонно смотрю на нее и снова закрываю глаза, но дурацкий будильник будит нас уже минут через десять. Пока Аня трет глазки и собирается пойти умыться, я выхожу из комнаты на поиски матери. Она обнаруживается на кухне. Готовит завтрак.

— Привет, — рассматриваю ее, облокотившись плечом о косяк и засунув руки в карманы штанов.

— Привет, Макс, — в ее голосе чувствуется напряжение.

— Ничего не было. Мы просто спали, — успокаиваю.

— Хорошо, — у нее слегка дрожат руки. Волнуется, блин. Ну я же обещал!

Подхожу к ней сзади, глажу по плечам и целую в макушку.

— Мам, я серьезно, — она накрывает мою руку своей.

— Знаю. Ты извини, что опять зашла без стука. Дверь была не заперта. Как провели вечер? — переводит тему.

— Отлично провели. Занимались, ели, смотрели фильм, играли в приставку, — отчитываюсь. — А ты? Расскажешь, где была?

— Да я домой уже собиралась, а тут как-то неожиданно Анюткин отец позвонил. Нетрезвый…

— Оу…

— Да. И голос был такой убитый. Попросил приехать. Как я могла ему отказать? Если человеку на душе плохо, — звучит так, будто она оправдывается.

— Правильно сделала, что поехала, — отхожу от нее, устраиваюсь за столом, подперев кулаком щеку.

— Ты думаешь? — разворачивается и с сомнением на меня смотрит. — Мы просто сидели на террасе, пили вино и разговаривали. Почти до утра, представляешь.

— Это круто, мам, — говорю совершенно искренне. Она выдыхает, даже не пытаясь скрыть облегчения.

А я говорил! Я, блин, сразу ей говорил! Я совсем не против мужчины рядом с ней. Даже наоборот, только за, если он будет нормальным. Мне очень нравится сейчас ее взгляд. Мама будто немного оттаяла. Рядом с Андреем ничего не менялось. Она оставалась комком оголенных нервов. А сейчас вернулась будто из машины времени. Ну девочка девочкой. Щеки розовые, как у Ани вчера, и блеск в глазах несмотря на то, что очевидно не выспалась.

После завтрака мы быстро собираемся в лицей. Олег забирает сразу всех. При матери о вчерашнем джипе решаю не спрашивать. На парковке задерживаюсь, пропуская их с Аней вперед и только теперь задаю вопрос:

— Узнал что-то про ту машину?

— Ничего интересного. Принадлежит сыну одного бизнесмена. Тот тачками занимается. Салоны в нескольких городах у него, ну и сэконды. Я своего человека приставил, чтобы понаблюдал на всякий случай. Ты парень внимательный, тоже смотрит по сторонам. Окей? Не нравится мне вся эта история, а Каменский бухает со вчерашнего дня. Еле спать уложил.

— Чего бухает? — я догадываюсь, но спросить будет не лишним.

— Да, — Олег машет рукой, — на личном у него не клеится. Так, я тебе ничего не говорил. Аня захочет, поделится. Я заберу ее сегодня после занятий.

— У нас были планы.

— Макс, мне ехать пора. Давай с планами после обеда решим. Если слежка не подтвердится, ваши планы останутся в силе.

Пожав ему руку, спешу на занятия. Успеваю впритык к звонку на первый урок. Мы сегодня только своим классом, но все уже обсудили — Соболевой в лицее нет. Странно, что не слышно ее отца. Он обычно прибегает спасать обиженную меховую принцессу и тогда лицей трясет еще пару дней. Все же один из главных спонсоров. А тут никого. Ни его юристов, ни самого мехового магната. У матери нервы целее будут.

Про Лину все быстро забывают. Нас гоняют сегодня по старым темам за последние два года. Преподы как сговорились. Опросы, тесты, снова опросы. К концу занятий мозг кипит так, что снова хочется под холодную воду. Даже пожрать было некогда и сейчас желудок жалобно об этом напоминает. Стоя на крыльце, заливаю в него воды из бутылки и жду Аню. Они там с девчонками задержались у препода по литературе.

Олег уже приехал, сообщил, что пока все спокойно. Владелец машины вместе с ней еще в университете. То есть вообще никаких подозрений. Странно. Что это было тогда вчера? Не могло же сразу двоим показаться. И ладно я, но у Олега опыт, профессиональное чутье и все такое.

Охранник разрешает нам двигаться по задуманной программе, но просит быть все время на связи. Это не проблема, тем более что мы поедем ко мне исполнять желание Каменской. От услуг Олега отказываемся. Погода хорошая и мы решаем двигаться через центр. Пообедаем в открытом кафе и уже оттуда поедем убивать мои нервы.

Я стараюсь внимательно смотреть по сторонам. Что-то никак не сходится у меня. Да и у Олега тоже, потому что совсем одних он нас все же не отпустил. Чтобы Аня не фыркала, его человек держится на приличном расстоянии. Только у меня все равно расслабиться не получается и это портит все настроение.

До моего дома добираемся только к пяти вечера. Кидаем рюкзаки в комнате, я выгоняю тачку на дорогу, пускаю Аню за руль и первым делом проверяю, что она знает. В теории много, на практике… блондинка!

Через два часа у меня уже дергается глаз, заканчивается словарный запас из приличных слов, а у нее вроде как начинает получаться. Она сама доезжает до конца улицы, разворачивается там на довольно узкой дороге. Едва не прибил, когда зажмурилась. Тут же распахнула глаза и нормально совершила манёвр.

— На сегодня все, — выдыхаю я. — Я больше не могу.

— Ну давай еще один раз попробуем. Пожалуйста, — хлопает ресницами. — А я тебя поцелую.

— За сегодняшний стресс, Каменская, одним поцелуем ты точно не отделаешься.

— Я тебя много раз поцелую. У меня только стало нормально получаться. Еще один круг, Макс. До конца улицы и обратно.

— Поехали уже.

Все же тихо выматерившись, проверяю наши ремни безопасности и слежу за каждым ее действием. Это и становится фатальной ошибкой. Глаза на дорогу поднимаю только в момент, когда вижу, что Аня начинает бледнеть. На выезде с нашей улицы поворачивает в сторону параллельной вчерашний джип. До меня слишком поздно доходит, что делает он это очень медленно, подставляя нам разрисованный борт. Неопытная девочка за рулем пугается препятствия и на мой крик: «Тормози!», путает педали газа и тормоза.

Две секунды на разгон и со скрежетанием металла и треском бьющихся фар мы входим аккурат в подставленный борт серого джипа.

Глава 25

Макс

Сознание возвращается очень медленно вместе с головокружением и тошнотой. В уши будто ваты набили. Сквозь нее очень глухо прорывается чей-то всхлип и стук зубов. Глаза вроде открыл, но все равно ни черта не видно. То ли это я не вижу, толи вокруг меня очень темно.

Шевелю пальцами на руках. Они словно деревянные, как и все остальное тело. Мозг вяло сигнализирует, что это тело пипец как замерзло и затекло. Трогаю рукой поверхность, на которой лежу. Мокрый бетон. К всхлипам и стуку зубов добавляется звон капающей воды. Даже не звон.

Цок-цок-клац. Цок-цок-клац.

Будто она бьется об эмалированную кастрюлю.

Снова пытаюсь пошевелиться. Меня пронзает острой болью от щиколотки до самого живота. Твою мать!!! Хочется заорать, но вместо этого из пересохшего горла вырывается лишь хриплый стон.

— Макс! Макс, — слышу Анюткин голос. Пока не знаю, хорошо, что она здесь со мной, или нет. Я все еще не понимаю, где мы, что происходит, и почему так темно.

— Маленькая… — едва ворочаю языком.

Это она всхлипывала. И зубки стучат у нее. Тоже замерзла. Температура тела у нас примерно одинаковая. Я ощущаю ее прикосновения к своему лицу, но совершенно не чувствую температуры ее тела.

— Макс, я так боялась, что ты не очнешься. Прости меня, Макс, — она тоже хрипит. — Это из-за меня. Опять все из-за меня. Я всегда создаю проблемы.

На мое лицо падают ее слезы. Они кажутся горячими. Все тело покрывается мурашками от затылка до самых пяток, если такое вообще возможно.

Черт! Черт! Черт! Мы что, в холодильнике?!

Вряд ли. Откуда бетонный пол в холодильнике? Подо мной точно бетон. Я не могу ошибаться.

— Аня, здесь темно? — мне почему-то даже не страшно. Состояние очень странное. Наверное, так работает холод. А может это шок.

— Лампочка горит под потолком. Ты не видишь? Боже, Макс! — взвизгивает она и начинает кашлять. — Ты не видишь?! — начинает паниковать. Во мне совсем нет сил, чтобы ее успокоить.

— Анют, не кричи, — стараюсь говорить мягко, насколько это возможно в моем положении.

Я не вижу. Этот факт не радует, но паники по-прежнему не вызывает. Меня гораздо больше беспокоят ноги. Шевелить ими еще раз я пока не рискну.

— Аня, вода есть?

— Д-да, — снова клацает зубками и уходит.

Я слушаю ее шаги. Считаю их. Зачем? Я ведь даже не знаю, до какой точки она дошла, но это делает меня живым. Собственный голос. Считаю я, оказывается, вслух.

Анютка помогает мне приподнять голову. Снова боль. В этот раз в области затылка. Абстрагируясь от нее, давлюсь водой. Она не лезет в меня и кажется сладкой. Только с третьей попытки удается сделать три глотка. Аня смачивает мне губы пальчиками. Улыбаюсь, стараясь приободрить ее. Моей девочке страшно. А у меня, походу, точно шок.

— Авария ведь была не такой сильной, — говорить уже получается лучше. — Что со мной?

— Макс… Макс, было все так быстро и так страшно. Прости меня, Макс. Я больше никогда, слышишь? Я буду самой тихой, самой спокойной и никуда — никуда никогда в жизни больше не вляпаюсь.

— Ч-ч-ч, не плач. Просто расскажи мне все, что знаешь. Пожалуйста.

— Мы въехали в борт джипа. Сильно въехали, но у тебя в машине сработали подушки безопасности. Меня просто оглушило, а ты… — замолкает. Делает рваный вдох. — Ты умудрился вылезти из машины. Наверное, на адреналине. На улице уже были двое. Те самые, что были сначала в клубе, а потом искали нас в убежище Томаса. Ты ничего не успел сделать, Макс. Ты хотел меня защитить, но… — она снова плачет. Так горько, что мое сердце начинает быстрее гонять кровь по венам. Становится чуть теплее. Вместе с тем боль в ногах усиливается по нарастающей уже без попыток двигаться.

— Анют, дальше…

— У тебя обе ноги сломаны и по голове битой ударили, — заканчивает она.

— Значит вальс с тобой мы все же не станцуем, — говорю вслух, стараясь показать ей, что все равно все нормально и я даже могу шутить.

— Дурак! — сквозь слезы прорывается нервный смех. — К черту это вальс! Только бы ты поправился.

— Да куда я денусь, маленькая? Переломы закрытые?

— Вроде да. Да, — моя катастрофа на ножках отвечает очень уверенно.

— Ну и славно, — стараюсь снова ей улыбнуться.

А на самом деле мне темно, больно, страшно. Зашибись! Теперь и у меня просыпается паника, но я душу ее на корню. У меня даже получается.

— Аня, а меня ничем не обкалывали, а? — состояние реально странное.

— Что-то снимающее шок. Сказали, чтобы не сдох. Мы им живые нужны, — поступает еще немного важной информации.

— Уже хорошо. Тогда тем более успокойся. И давай попробуем понять, где нас держат. Окей? Тебе придется быть моими глазами, пока зрение не восстановится.

— Меня везли с завязанными глазами, еще и с мешком на голове для надежности. Долго везли, Макс. По ощущениям часа два, не меньше. Скорее всего за город, — она наконец откидывает эмоции и начинает рассуждать. — Здесь нет окон. Только тяжелая железная дверь с зарешеченным окошком. Стены облупились. Краска мрачная, то ли синяя, то ли зеленая. Свет такой. Не разберешь. Полы бетонные, местами с плиткой прямо поверх него. Потолок когда-то был белый, но очень давно. Знаешь, такая штука, на мел похожа, — киваю автоматом и тут же жалею об этом. Гашу стон, чтобы не пугать Анютку. — Мебели нет совсем, — продолжает она. — Нам поставили ведро, чтобы ходили в него в туалет, и бросили несколько бутылок воды. А! Еще есть ржавая раковина. Кран дурацкий, капает все время. С ума сводит! — моя девочка шмыгает носом.

— Больница может заброшенная в поселке? Или тюрьма? Но близко к городу я ничего такого не знаю. А вот больница может быть. И холодно потому, что мы фактически на голой земле, а она еще не прогрелась. Возможно, помещение находится внутри здания. Стены тоже не прогреваются.

И тут в моей памяти всплывает урок истории. Классе в девятом историк притаранил на урок вырезки из старых газет и вместо темы урока, с восторгом рассказывал нам мистическую историю про старую психбольницу, которую закрыли вроде как еще до войны за то, что в ней проводились эксперименты над людьми. И располагалась она…

— Ань, а с какой скоростью мы сюда ехали? Хоть примерно.

— Н-не знаю, — клацает зубами. — Это важно?

— Нет. Это я так. Думать пытаюсь.

Свое предположение ей решаю не озвучивать. Если я прав, мы где-то в ста пятидесяти километрах от города. Но слушал я тогда историка не особо внимательно и всех деталей не помню. Думать мешает головная боль. Она разрастается, расползается по всей голове. И ноги… Черт, как же больно ноги!

Стон сдержать не выходит. На моей щеке тут же появляется Анюткина ладошка.

— Они хоть сказали, чего хотят?

— Нет еще. Телефоны в машине сразу забрали. Кинули сюда и все, — она замолкает. — Максим, — с новой ноткой панике в голосе. — Макс, мне кажется, я слышала среди них еще один знакомый голос. Мне было очень страшно, я могла перепутать, но кажется их здесь трое. И… и… с ними Томас.

— Я думаю, Анют, их здесь гораздо больше. Томаса они же забрали. Не удивительно, что он тут.

Отбрасываю эту информацию. Она кажется мне лишней и только забивает и без того больную голову. Вариантов нашего похищения у меня всего два: выкуп, или потребуют что-то сделать. Я недееспособен. Анюту до сих пор не тронули, значит первое.

Все. Не могу больше. Меня мутит все сильнее. Полная дезориентация в пространстве начинает давить на психику. Мне явно вкололи не только промедол. Хотя раньше его эффект на себе испытывать не приходилось. Может он так и повлиял, либо какой-то аналог.

— Анюта, ты здесь? — пальчиками касается моего лица, подтверждая, что так и сидит рядом. — Дай еще воды, пожалуйста, — не говорю ей, что мне хреново. Она только успокоилась.

Помогает мне попить. С трудом сдерживаю рвоту. Вода усиленно просится обратно. Стараюсь глубоко дышать. Закрываю глаза. Так темнота перестает быть пугающей. Это ведь нормально, что с закрытыми глазами темно.

В голову лезут странные мысли. Опять про вальс… Аня же так хотела его танцевать. И мама хотела посмотреть, как я буду танцевать на выпускном.

Мама… Она, наверное, уже с ума сходит. И наверняка уже позвонила своему Андрею. Он бы сейчас пригодился.

А еще я думаю о том, что Аня опять пропускает свои занятия по танцам. Преподаватель у нее строгий. Если не попадет на смотр, рухнет разом столько сил, столько работы в никуда. Очень жалко.

И снова холодно… и больно… и очень страшно…

Грохот, отборный мат и лязг металла не дают мне провалиться в болезненный сон. Я слышу, как тяжело дышит кое-то животное. Собака. Она учуяла запах крови и теперь фыркает где-то совсем недалеко от меня. Слышу, как по бетону цокают ее когти, а еще шаги. Тяжелые, громкие…

— Том! — вроде радостно вскрикивает Аня, но эта радость гаснет уже на последнем звуке его имени, а моего лица касается мокрый собачий нос.

Глава 26

Макс

— Живой? — с акцентом интересуется Том.

По его интонации понимаю, что чел нам ни хрена не друг. В больной голове общую картинку собрать пока не получается. К моей шее прикасаются два тёплый пальца, давят прощупывая пульс. Пес продолжает сопеть поблизости. Аня молчит.

Прислушиваюсь к каждому движению Томаса. Не представляю, как люди так живут всю жизнь. Не хочу привыкать.

Шелест одежды… В нос бьет запах мужского одеколона и сигарет.

— Слишком… Как это по-вашему? Борзый. Пришлось принимать жесткие меры, — хмыкает парень. — И Анна теперь глупостей не сделает. Да, девочка? Ты же не бросишь своего бойфренда подыхать? — пауза. Видимо ждал реакции от Ани. — Вас сейчас покормят горячей едой. Не делайте глупостей и больше никто не пострадает.

— Зачем мы тебе? Угон тачек перестал приносить доход? — хриплю севшим голосом.

— Скажем так. Мои интересы пересеклись с одним знакомым тебе майором. И мы решили друг другу помочь. Анна, — слышу его усмешку, — я ведь тебя предупреждал. Не приходи больше. Это взрослые игры. Но ты не послушала. Впрочем, мне оказался только на руку ваш последний совместный визит. Не скучайте. Гром, останься.

Шаги удаляются. Пес продолжает сопеть рядом.

— Макс, — шепчет Аня, как только мы остаемся…теперь уже втроем. — Макс, он предатель! — в ее голосе отчетливо слышится паника. — Томас, он… Я не верю, Макс. Он был таким заботливым и добрым. А еще грустным. Всегда. А сейчас… Макс, у него взгляд как у волка. Злой и опасный. Я боюсь, Макс, — плачет она.

— Тише, не плач. Пожалуйста. Я даже обнять тебя сейчас не могу. Он оставил собаку нам?

— У-гу, — ревёт Каменская. — Добер-ман. Б-больш-ой тако-о-ой. Ч-черный с-совсем.

Мое рвано бьющееся сердце начинает буксовать и захлебываться от ее слез. В груди становится нестерпимо больно. Сейчас бы обнять ее и губами собирать слезы с красивого лица, только ни встать, ни толком пошевелиться я все еще не могу.

— Интересно, на кой хрен нам собака? Сбежать мы все равно не можем, — рассуждаю вслух, чтобы отвлечь и ее, и себя, но долго скучать нам не дают.

Дверь снова открывается. Слышен тихий рык. Аня взвизгивает.

— Гром, ты охренел?! — раздаётся раздражённый мужской вопль. — Не ори! — явно Ане.

Снова шаги. Рык.

Странно. Собаке не давали команду охранять.

В следующий момент вообще все меняется. Огромный пес, толкая меня своим мощным телом, ложится вдоль моего заледеневшего.

— Я говорил Тому, что тебя давно пора пристрелить, — хмыкает мужик. — Своенравная скотина.

Грохот, звон, шаги, снова грохот и больше ни единого слова. Дверь запирается и в помещении опять слышно только наше тяжелое дыхание, сопение собаки и капающий кран.

Пес прижимается ко мне всем телом. От него исходит так необходимое мне тепло. Решаюсь поднять руку и прикоснуться к гладкой шерсти.

— Фрр, — заявляет Гром.

— Спасибо, приятель, — медленно глажу его одеревеневшими пальцами. — Аня… Анют, поешь обязательно. Нам силы еще понадобятся.

Слышу, как она встает. Шаркает от меня по бетону.

— Тут суп, Макс. Еще галеты и вода.

— Отлично. Надеюсь, суп горячий. Ешь.

Надо, чтобы хоть она согрелась. У меня теперь есть Гром, который только по ему известной причине взялся меня спасать, а Анютке обязательно надо поесть. Надеюсь, послушает. Говорить больше нет сил. От тепла, исходящего от пса, у меня начинают закрываться глаза. Странно так. Сбоку тепло, снизу холодно. Но хоть зубы уже не стучат. Просто хочется спать.

Позволяю глазам закрыться. Ничего не меняется. Вокруг меня все та же пугающая темнота. Аня чем-то там шуршит, я начинаю отрубаться, но спать снова не дают.

— Ты пустишь меня к нему? — тихо спрашивает Анюта. — Пожалуйста, хороший пёсик. Мне очень нужно его покормить.

Но Гром не двигается с места. Аня нерешительно обходит меня с другой стороны. Касается плеча, обозначая свое присутствие рядом.

— Макс, поверни голову, я дам горячий бульон.

— Сама ешь, — говорить опять трудно. Речь вязкая, заторможенная.

— Тут на двоих хватит. Сможешь повернуться? Совсем немного надо, чтобы не захлебнулся.

Обе ее ладошки прикасаются к моему лицу. Аня помогает повернуть голову, не дожидаясь от меня ответа. От затылка стреляет резкой болью и опять начинает мутить. Она гладит меня по волосам дрожащими пальчиками.

— Все нормально будет. Нас найдут, — хриплю ей. — Ты поняла меня?! Найдут!

— Найдут, — повторяет она. — Давай и правда попробуем поесть.

Пластиковая ложка касается моих обветренных губ. Горячий бульон попадает на язык и кажется обжигающим. Горит пищевод и желудок. Заледеневшее тело по началу сопротивляется, но все же начинает немного оттаивать изнутри. В меня влезает ложек десять. После начинает сильно тошнить. Чтобы не потерять столь ценный ресурс как еда, глубоко дышу подавляя рвотный рефлекс. Слушаю, как рядом со мной ест Аня, как делится галетами с Громом.

— Он больше одной не берет, представляешь? — мне кажется, она улыбается. Стараюсь уловить это в интонациях ее голоса, такого же хриплого и уставшего как мой.

— Умный. Знает, что нам нужнее, — снова благодарно касаюсь шерсти животного.

— Тоже хочу собаку, — вздыхает Анютка.

— Я подарю тебе, когда выберемся, — стараюсь ей улыбнуться. Надеюсь, она это видит, потому что я отдаю свои последние силы на попытку ее поддержать.

— Спасибо, — по моей щеке мажут ее губы и пальчики опять гладят по волосам.

Мне тяжело оставлять ее фактически наедине со своими страхами, но ослабленный организм не может больше бороться. Я все же проваливаюсь в подобие сна. Слышу звуки, шаги, голоса. Мне кажется, что меня куда-то несут, что недовольно рычит черный Гром, а потом опять ложится у меня под боком. С ним тепло. В сравнении с тем, что было, сейчас вдруг стало хорошо. Больше не трясет. И спина не так сильно мерзнет.

Сон становится спокойнее. Я просыпаюсь только почувствовав, как меня обнимают.

— Это я, — шепчет Анютка, прижимаясь ко мне с другого бока. — Спи.

Хочется накричать на нее за то, что легла на холодный пол, но я сплю, язык совершенно не ворочается.

Малышка сладко посапывает, уткнувшись носом мне в шею. Гром иногда издает смешные урчащие звуки, будто пытается пародировать мурлыкающего кота. Сколько я уже сплю, интересно? Или уже не сплю. Состояние снова пограничное. Снова в раненую голову лезут вопросы. Снова она начинает адски болеть.

Дергаюсь на лязг этой чертовой двери. Глаза открываю и падаю в долбанную темноту. Привет, дезориентация!

Анютка тоже просыпается и исчезает. Без нее становится холодно. Гром не рычит. Я догадываюсь, кто пришел.

— Доброе утро. Как спалось? — интересуется Томас.

— Как в пятизвездочном отеле, — огрызаюсь. Пальцы ведут по грубой ткани.

Хм. Я больше не на полу. Стараюсь незаметно ощупать то, на чем лежу.

— Матрас, — подсказывает Том. — Мне не надо, чтобы ты тут откинулся. Это не по моей части. Парни постарались, нашли для тебя подстилку. У меня есть две новости. Хорошая и плохая. С какой начать?

— С хорошей, — просит Анютка. Она права, хоть что-то хорошее нам сейчас точно не помешает.

— Окей. Энн, мы уже вышли на связь с твоим отцом. Он обещал сегодня же начать переоформление одного старенького завода на моего заказчика.

— Завода? Ты же тачками занимаешься? — вмешиваюсь я.

— Я работаю на заказ. А заказы бывают разные. Надо было угнать тачки, мы угоняли тачки. Это, кстати, мое самое любимое занятие. Надо было отследить, заманить в ловушку и поймать одну неугомонную девчонку. Мы сделали и это. Я был максимально обаятельным английским нелегалом, правда, малышка? — смеется Том.

— Козел! — зло фыркает моя девочка.

— Давай свою плохую новость, — снова влезаю, пока Аня не вспыхнула и не выдала то, за что нам придется расплачиваться.

Говорить стало легче. Голос все еще хрипит, но язык хотя бы слушается и речь выходит более связной. Сон немного восстановил силы. Не знаю, насколько их хватит. Главное, не думать о боли и холоде.

— Твоему отцу, Макс, на тебя плевать, — сообщает Том.

При упоминании отца в моей груди происходит микровзрыв чего-то очень горячего и больно ударяет по нервам.

— У меня нет отца! — выдавливаю сквозь зубы.

— У всех есть отец. Ты плохо учишься в своей элитной школе? — издевается Томас. — Я как-нибудь поделюсь с тобой информацией, откуда берутся дети…

— Засунь себе в задницу свой тупой английский юмор! — рычу на придурка.

— О! Я смотрю тебе уже лучше, — продолжает издеваться Том, но интонации его голоса тут же меняются на угрожающие. — Вы выйдите отсюда только вместе и только тогда, когда я выполню оба заказа. Именно из-за твоего несговорчивого и очень гордого папаши ваше освобождение может затянуться. А ему всего-то и нужно, что публично извиниться и взять на себя ответственность за одно давнее дело, дабы мой клиент смог вернуть себе доброе имя и начать свой заслуженный стремительный подъем по карьерной лестнице. Не хочет. Представляешь? Своя шкура ему дороже твоей, Макс. Мне сказали, что твоя мать сегодня даже на колени перед ним вставала прямо в ведомстве и умоляла тебя спасти, но он ее выгнал.

— Сссука!!! — все, что могу выдавить из себя.

— А я вам, между прочим, завтрак принес, — наигранно обиженно вздыхает Томас принимая мои слова на свой счет. — И своего самого любимого пса тебе на ночь оставил. Он, кстати, рос у одного старого спасателя. Грел тебя всю ночь и от моих людей защищал. А ты неблагодарный! Гром, гулять! — командует Том.

Я слышу, как пес перебирает лапами по бетонному полу. Том тоже уходит. Дверь запирается. Я лежу, сжимая кулаки и зубы, не понимая, где и что у меня болит. Мне сейчас плевать. У меня в голове мешанина из вопросов и ответов, которые мне не нравятся.

Я ничего не знаю о своем отце. Совсем ничего! Отчество у меня по деду. Фотографий его в доме нет или мать их очень хорошо спрятала. Все мои еще детские вопросы всегда сворачивались и ни одного внятного ответа, кроме: «Он нас бросил. Мы ему никогда не были нужны», я не получал. Так какого же хрена сейчас именно от этого урода зависит моя жизнь и жизнь моей девушки?! Почему?! Да с чего вдруг он станет мне помогать? Он может и не помнил, что я где-то существую, а тут спасать надо!

— Макс, — Анюта гладит меня по плечу. — Макс, ты меня пугаешь. Тебя опять трясет всего. Макс! — хнычет моя девочка. — Мой папа поможет. Вот увидишь, — она шепчет мне прямо в ухо. Мой папа и мне, и тебе поможет. Он вытащит нас отсюда, — теперь видимо пришла ее очередь меня успокаивать. Малышка хоть поплакать может, а я… Я заледенел и сгораю весь одновременно.

«Может тоже поплакать?» — ржу сам над собой.

Нет. Во мне полыхает ярость, которая выжигает все остальные эмоции. Тихая, но всепоглощающая ярость. Как представлю мать на коленях перед ублюдком, который ее бросил с маленьким ребенком на руках, хочется убивать. Я до этой минуты никогда не хотел так сильно увидеть своего отца как сейчас. Еще этот майор… Кто объяснит мне, почему я не удивился?

Ааа!!! Черт!!! Как же все паршиво! Возвращается неприятное ощущение безысходности, смешанное с беспомощностью. Я ничего не могу сделать. Совсем ничего… Еще вчера утром я думал, что моя единственная проблема — это не готовность моей девушки к более близким отношениям. А нет! Все оказывается гораздо интереснее!

— Максим, — потеплевшие губки прикасаются в моим. Анюта выдыхает мое имя прямо мне в рот. Это приводит в чувство, работает как легкое успокоительное как анестезия. — Макс, давай я тебя покормлю. А потом обработаю рану на голове. Томас вместе с завтраком принес антисептик и бинты.

— Какой заботливый!

— Не рычи, — она шмыгает носом и целует. Очень — очень нежно и так отчаянно, что у меня сводит живот. Стараюсь отвечать. Медленно поднимаю руку, касаюсь ее волос, нахожу личико, глажу пальцами. Она берет мою ладонь своей, раскрывает и прижимается щекой. Мне нравится чувствовать ее. Хотелось бы еще видеть.

Глава 27

Анна

Максу становится хуже. Лоб покрылся испариной. Парень весь горит и тихо стонет с закрытыми глазами. У меня тоже температура, но я могу держаться на ногах. Его же состояние пугает все больше. Он очень долго лежит на ледяном полу. Холод просачивается даже через матрас. Он везде. Его становится все больше. Стуча зубами, обнимаю себя обеими руками за плечи. Знобит. У меня по ощущениям чуть выше тридцати восьми и раз еще знобит, температура продолжает подниматься. Болит голова, и опять накатывает истерика от страха и безысходности. Я сейчас вообще одна. Максим хотя бы говорил со мной и было легче.

Снова смачиваю кусок своей форменной рубашки, укладываю Максу на лоб. Плавно поворачиваю его голову на бок, подношу к губам пластиковое горлышко бутылки, вливаю в рот немного воды. Он тяжело сглатывает и снова замирает. Слежу за тем, как он дышит. Осознавать жутко, что этого вдруг может больше не случиться и я не свожу взгляда с его едва заметно поднимающейся на вдохах груди.

Что заставляет меня держаться? Наверное, Макс. Без него я бы уже сошла с ума в ледяном помещении без единого окна. Время смазалось окончательно. Мы спим по очереди, едим безвкусную еду, чтобы были силы, и греемся друг об друга и Грома, который снова с нами.

Да я даже в самом кошмарном сне не могла себе представить, что окажусь в такой ситуации. Где-то там моя любимая теплая кроватка, горячий душ, одноклассники и наши с Максом первые поцелуи на крыше. Сейчас бы все отмотать назад или проснуться. Как бы я хотела проснуться в своей комнате, а лучше обнимая здорового Макса. Он бы улыбался и приставал, а потом сбежал бы от меня в душ, а я бы краснела и прятала лицо в подушку, понимая, по какой тонкой грани наших отношений мы с ним ходим. Еще не взрослые, но уже не дети… И я сейчас в полной мере осознаю и безмерно ценю то, как он заботился обо мне все это время, терпел капризы, уважал желания и очень аккуратно нарушал личные границы приручая, давая возможность привыкнуть ко всему, чего у меня раньше не было.

— Я так люблю тебя, — шепчу, устраиваясь у него на плече и стараясь прижаться как можно теснее, чтобы согреться самой и согреть его. — Я и сама не представляла, насколько сильно. Ты держись, пожалуйста, Авдеев. Я тебя очень прошу.

Шмыгнув носом, стараюсь проглотить вязкий ком в горле и поспать. Голова очень тяжелая. Радует, что меня перестало колотить. Температура больше не растет, и я совсем ненадолго проваливаюсь в сон, все время вздрагивая от стонов Макса и прислушиваясь к его дыханию.

Меняю тряпку на его лбу, даю воды и снова сплю урывками.

О времени суток узнаю от вошедшего амбала, одного из людей Томаса.

— Завтрак, — он небрежно швыряет мне поднос.

— Нужны лекарства, — хриплю севшим голосом. — Жаропонижающее, противовоспалительное и одеяло. Любое. Или куртки. Ему плохо. Совсем, — стараюсь не плакать. Мои слезы Максу не помогут.

— А больше ничего тебе не надо? Может еще коктейль принести и кровать двуспальную?

— Томаса позови! — рявкаю на него. Грудь дерет от простуды и злости.

— Нет его. И до вечера вряд ли появится. Гром, пошел гулять, — с пренебрежением зовет пса.

Черный как сама ночь доберман, недовольно рыкнув все же поднимается. Тут он не гадит, воспитанный. И еду нашу не берет. Даже воду не трогает, я предлагала.

— Нам нужны лекарства! — настаиваю на своем. — Он может не дожить до следующего дня, ты понимаешь?! Посмотри на него! Вы ему голову разбили! Сразу обработать не дали, — меня опять начинает колотить. В этот раз не от озноба, а от гнева, не вмещающегося в мое хрупкое, успевшее еще похудеть тельце. — Ты готов отвечать не только за наше похищение, но и за его смерть?! Лично готов?!

— Сейчас посмотрю, что есть, — уже спокойней отвечает мужик и сваливает, забрав с собой собаку.

А я пытаюсь разбудить Макса. Надо заставить его съесть хотя бы две ложки серой жижи, по недоразумению названной овсяной кашей. И дать еще воды. Он теряет ее больше, чем пьет. Даже я знаю, что это плохо.

Покормить Максима не получается. Его тут же тошнит и воду желудок принимает не сразу.

Мне раньше казалось, что я достаточно брезглива, привыкшая жить в иных условиях. Сейчас спокойно разрываю остатки своей рубашки на тряпки и убираю за Максом. Обтираю его чистой тряпкой, потратив еще немного воды из бутылки.

Амбал возвращается. Удивленно смотрит на меня в одном спортивном лифчике. Хорошо, что я надела его, а не кружево, как собиралась в тот день.

— Только попробуй! — скалюсь как маленький зверек, которому уже нечего терять.

Он усмехается, швыряет на пол старое шерстяное одеяло в синюю клетку. Я такие только в старых фильмах видела. Видимо Макс был прав. Это заброшенная больница или тюрьма. Разворачиваю одеяло. В нем обнаруживаю блистер парацетамола. Хоть что-то.

— У нас вода заканчивается.

— А ты мимо лей меньше, — он смотрит на лужу возле матраса. Объяснять ему ничего не стала. Пусть идет в задницу!

Воду он нам все же приносит, а заодно забирает тарелки. Грома нет. Его приведут ближе к вечеру. И время тянется. Без рубашки холодно. Я пью две таблетки парацетамола сама, еще две превращаю в порошок при помощи старой деревянной ножки от стула, размешиваю в воде и вливаю в Макса, надеясь, что его снова не вывернет. Он давится, но пьет. Укрываю нас одеялом и стараюсь спать. Так время идет быстрее.

Таблетки действуют. Мне становится легче. Максиму тоже. Его дыхание меняется. Он открывает свои красивые зеленые глаза, подернутые мутной пленкой. Не удержавшись, прижимаюсь к его губам и даже не целую, просто дышу им и хочу чувствовать его как можно ближе.

— Люблю, — хрипит, едва шевеля губами.

— Молчи, — прикладываю пальчик к его губам, заставляя молчать.

Не надо ему сейчас тратить силы на признания. Он и так держался, сколько мог, пока я паниковала и плакала. Сейчас тоже пытается. Меня переполняет чувствами к нему. Это такой мощный ресурс, который не дает нам рухнуть в чертову бездну.

Все повторяется. Таблетки быстро перестают действовать. Макс возвращается в пугающее меня состояние. К нам приводят Грома. Пес вылизывает лицо парня и ложится рядом.

Еда, вода, сон урывками и бесконечно тянущееся время. Снова завтрак. Его приносит сам Томас, молчаливый и задумчивый сегодня. Мрачно глянув на меня, снимает с себя футболку, швыряет мне и исчезает. А я не гордая, я не отказываюсь.

— Сколько мы уже здесь, Макс? — глажу его по грязным, спутавшимся и к тому же влажным от пота волосам. Вопрос риторический. Я не жду на него ответа.

— Вечность, — выдыхает он.

Отдаю ему последние таблетки, наплевав на собственную повышенную температуру. Максиму они сейчас гораздо нужнее. Пока они работают, я могу хотя бы нормально его напоить. Правда вся вода уже через час выходит потом.

Спать больше не могу. Вообще не могу. Хожу по нашей камере из угла в угол, швыряя ногами мусор. Откуда-то сверху, прямо у меня над головой раздается страшный грохот такой силы, что с потолка сыплется белесая пыль.

— Мамочки… — тут же бегу к Максу с Громом. Пес навострил уши, прислушивается и тихо рычит. Угрожающе так.

Наверху снова грохот. Уже не такой сильный и звуки… очень пугающие звуки, похожие на выстрелы из кино.

— Макс, — нервно трясу его за плечо. — Макс…

— Ммм… — он еле открывает глаза.

Из-за двери раздается топот ног будто там целый отряд спецназа, не меньше.

— Аня! Аня, вы здесь? — мне не верится, что я слышу этот голос.

— Папа! — хриплю, но понимаю, что очень тихо и он отсюда не услышит. Бегу к двери, прижимаюсь к ней и повторяю, — Папочка, тут. Мы тут…

Глава 28

Анна

— Малыш, отойди подальше от двери. Сейчас петли срежут, и я крепко тебя обниму.

— Обещаешь? — мне до сих пор не верится, что это реально мой папочка и за нами пришли. Так страшно проснуться и узнать, что ничего этого не происходит. Сны здесь слишком реальны. Наверное, их подстегивает страх.

— Обещаю, Анют. Отходи.

Отбегаю к Максу, беру за ошейник тихо порыкивающего Грома и кричу отцу, что можно сносить эту ужасную дверь.

— Макс, — зову парня, — за нами пришли, слышишь? Правда пришли!

Он не слышит. Ему опять очень плохо и радоваться освобождению не получается. Переживания за него гораздо сильнее и в тот момент, когда грохочет тяжелая дверь и в нашу камеру врываются люди в черных балаклавах с автоматами на перевес, я почти не реагирую.

— Девочка моя… — выдыхает влетевший в нашу камеру папа и замирает перед рыкнувшим Громом.

Глажу собаку по холке и шепчу «Свои» в острое ухо. Встаю и буквально падаю в крепкие руки отца, прижимаясь к нему всем телом. Слушаю, как грохочет в его груди сердце. Он до боли сжимает меня в ребрах и стискивает пальцы, запутавшиеся в грязных волосах.

Двое мужчин осторожно перекладывают Макса на носилки и несут к выходу.

— Мне надо с ним, — задрав голову, смотрю в уставшие глаза отца. — Пап, пожалуйста. Мне надо с ним, — умоляю родителя.

Он улыбается, поднимает меня на руки и также крепко прижимая к себе выносит из подвала. Макс был прав. Нас засунули глубоко под землю, поэтому было так холодно. Мне показалось, что отец поднимался целую вечность по серым бетонным лестницам, пока не вынес меня на улицу.

От свежего воздуха, проникшего в легкие, моментально закружилась голова. Слышу женский плач. Ищу взглядом его источник. Мама Максима прижимается губами ко лбу бессознательного сына, мешая нашим спасителям погрузить его в скорую. Наша директриса стала похожа на тень самой себя. От яркой, уверенной в себе, строгой и сильной женщины ничего не осталось. Не боясь собственных слез, она цепляется за Макса руками, будто его снова заберут.

От машины скорой отделяется женщина в белом халате и направляется к нам. Я слышу лишь обрывки их разговора с отцом. Меня оглушает ужасная картинка. Еще не пришло полноценное ощущение освобождения. Я словно смотрю на происходящее со стороны.

Мама Максима садится рядом с ним в скорой и продолжает плакать, прижав к своим губам ледяную, несмотря на высокую температуру, ладонь сына. Гром стоит в стороне и тоже наблюдает за происходящим. По нервам бьёт грохот тяжелых мужских ботинок, лязг металла, хлопки дверей, голоса. Пёс обходит суетящихся людей, осторожно подбирается к скорой и жалобно заскулив, берет и запрыгивает в салон.

Врачи пугаются большой собаки, пытаются его выгнать, а он рычит на них и остается лежать рядом с Максом, как делал это в подвале. Докторам что-то говорит мама Авдеева, они сначала машут головами, но быстро сдаются, и женщина улыбается собаке, гладит его между ушей. Гром спокойно дается. Он в ответ тычет в ее ладонь носом и никуда не планирует уходить из машины.

Меня бегло осматривают. Отец договаривается, что повезет меня в больницу сам и я отмираю.

— Нам надо с ними. Мне надо с Максом, пап, — умоляюще смотрю на него.

— Малыш, с Максимом поедет мама и вон, — тихо смеется он, кивая на Грома, — упрямый новый друг. Мы поедем следом.

Мой заторможенный разум сигналит, что в этом есть логика и красной лампочкой моргает: «Вас спасли!!! Ау!!! Уже можно радоваться! Давай же!».

Я сама жмусь к отцу и начинаю тихонечко плакать. Слышу, как он шмыгает носом. Поднимаю взгляд и шокировано слежу за единственной слезинкой, медленно сбегающей по его щеке.

— Пап…?

— Все хорошо, Анют. Теперь все хорошо.

Он несет меня к машине. Олег помогает ему сесть в салон прямо со мной на руках. На моем охраннике такая же форма, как на остальной команде. Ни единого опознавательного знака, все максимально обезличено. Таким я Олежу еще не видела. Суровый, сосредоточенный. О его взгляд можно порезаться. Он настороженно осматривается по сторонам, делает знак рукой одному из мужчин и садится за руль.

Папа так и держит меня на руках всю дорогу. Прижался губами к макушке, тяжело дышит и молчит. Мне непривычно без Макса. Ощущение, будто забрали и далеко увезли нечто жизненное необходимое — часть моего сердца. И второй без него больно. Как теперь жить с этим? Как ночевать в разных домах на разных концах города? Как дышать без него по ночам? К кому прижиматься, когда страшно?

У меня вот сейчас здесь рядом один важный в моей жизни человек, а там, в скорой перед нами везут второго и целостность своего сердца я теперь ощущаю только тогда, когда все они поблизости.

До самой клиники я так и не решилась спросить у отца про Томаса. Когда он выносил меня, никого из наших похитителей не было видно, но я ведь точно слышала грохот и выстрелы. Думать об этом сейчас нет сил. У меня действительно температура и ресурсов вымученного организма хватает только на слабые волны радости от спасения и переживания за Макса.

Его несут в здание больницы. Ирина Дмитриевна торопливо идет рядом с сыном, держа его за руку. Гром заходит вместе с ними, а следом папа заносит и меня. Собаку оставляют в холле под настороженными взглядами персонала. Гром отлично понимает команды «нельзя», «ждать». Сидит возле одного из диванов для посетителей и скулит вслед удаляющемуся Максу. Его увозят от нас по одному из коридоров клиники. А нас с папой встречают и направляют прямиком к лифту.

Мне вдруг кажется очень важным сказать отцу:

— Он не видит, пап, — хриплю осипшим голосом. — Совсем не видит.

— Врачи разберутся, малыш, — пытается меня успокоить. — Тебе тоже нужна помощь.

— Мне нужно к нему, — я чувствую в этом острую необходимость. В Максе. — Понимаешь? Он столько времени был рядом, — пытаюсь объяснить. — Я не выжила бы там без него. Я не могу сейчас его бросить! Пожалуйста, можно мне к нему? Я просто буду рядом.

— Аня, ты будешь только мешать, — папа старается сохранять спокойствие и успокоить меня. — Здесь хорошие врачи. Его обследуют и начнут лечение. Я схожу к нему немного позже и все узнаю сам. Обязательно тебе расскажу.

— Только ты мне все расскажи. Ничего не скрывай, ладно?

— Договорились, моя упрямая девочка.

Он сажает меня на смотровую кушетку и отходит в сторону. Женщина в белом халате помогает лечь. Начинает с внешнего осмотра, вопросов, измерения температуры. Тридцать восемь и пять, а я едва ее чувствую. Голова болит, знобит, говорить и глотать больно, но это же такая ерунда по сравнению с тем, что происходит с Максом. А меня перекладывают на каталку, везут в другой кабинет. Снимки, УЗИ, анализы. Все это кажется бесконечным. И папа все время рядом. Так хорошо, что он здесь. При любой возможности держусь за его руку, чтобы ощущать реальность. Убеждаю себя — это не сон. Все и правда закончилось.

Меня устраивают в палату, ставят капельницу, прямо через нее делают какие-то уколы и говорят, что сейчас я буду спать. А я не хочу спать! Я хочу знать, что с моим Авдеевым! Но проклятые лекарства действуют очень быстро. Папина теплая ладонь гладит меня по лицу. У него очень уставший, потемневший взгляд и под глазами залегли черные тени. Кажется, он ни минуты не спал все эти дни.

— Сколько нас там держали? — мы ведь совсем потерялись во времени.

— Пять суток почти. Это были самые длинные и самые страшные пять суток в моей жизни. Поспи сейчас, детка. Как только будет информация про Максима, я тебе расскажу. Поспи.

Крепко сжав мою ладошку, снова прижимается губами ко лбу, а я слышу, как скрипят его сжатые зубы и еще одна слеза падает на мое лицо. Папа быстро смахивает ее, улыбается и под его улыбку у меня закрываются глаза.

А просыпаться страшно. Мне кажется, я сейчас разлеплю веки и снова увижу тот осточертевший потолок и не выключающуюся лампочку. Лежу с закрытыми глазами, прислушиваясь к звукам вокруг себя. Не капает чертова вода в раковину и не урчит больше Гром.

В коридоре громыхает ведро, и я дергаюсь от этого, тоже знакомого звука.

— Тише-тише, — папа с беспокойством всматривается в мое лицо, поглаживая через теплое одеяло.

— Не сон… — выдыхаю, глядя на него мутным взглядом.

— Не сон, малыш. Все закончилось, — ведет большим пальцем по моей щеке, словно стирая дорожку слез. — Ты плакала во сне.

А я не помню, что мне снилось. Было темно и беспокойно, сначала очень холодно. Так, что стучали зубы. А потом стало жарко. И сейчас жарко, но теперь я понимаю почему. Одеяло. Я еще долго буду помнить то, другое, старое в клеточку, которое стало нашим спасением и у нас получалось немного согреваться под ним. В основном Максу. Ему это было гораздо нужнее.

— Ты узнал про Макса? Ты обещал, — напоминаю папе.

— Сколько вас теперь связывает… — вздыхает отец. — Узнал, конечно. С ним мама. И Гром лежит прямо у входа в интенсивную терапию. Дальше его не пускают. У парня сильное сотрясение, рана на затылке воспалилась, но внутрь не пошло, что уже хорошо. Переохлаждение. Повреждены обе ноги. Чем его били?

— Битой.

— Врач так и предположил. Сказал, парню повезло, кости крепкие, отделался несколькими трещинами и кровоизлияниями под кожей. Ноги у него бордово — синие до самых колен, — вздыхает папа, решив от меня ничего не скрывать, как и обещал.

— Я думала перелом…

— Нет, Анют. Обошлось. Но приятного все равно мало. Потеря зрения связана с травмой головы и шоком. Врачи говорят, должно восстановиться.

— Должно? — внутри меня вдруг что-то обрывается и падает в низ живота.

— Пока рано давать какие-то гарантии. Максом почти всю ночь занимались. Сейчас он спит, я с его мамой все время на связи.

— А мне можно? На минуточку. Я просто посмотрю на него, и мы вернемся в палату. Папочка, ну пожалуйста. Мне очень нужно.

— Я спрошу у врача, — вздыхает он. — Если разрешит, отнесу тебя к Максу, как проснется.

— Спасибо.

В обед в меня вливают горячий бульон. Папа кормит из ложечки, как было в детстве, когда я болела. Следит, чтобы выпила все таблетки. А потом я снова сплю вплоть до самого вечера.

Отцу удалось уговорить врачей и мне разрешили увидеть Макса, правда он снова спит. Мне объяснили, что пару дней его еще продержат в таком состоянии. Это ничего. Пусть спит. Он боролся и за себя, и за меня в том подвале, хотя не мог сдвинуться с места. Его вымотали боль, температура, холод и темнота. Я бы сама отправила его на недельку в сон, чтобы отдохнул и восстановился.

Меня тоже словно разом покинули все силы. Вот там они были, и я ходила, пыталась лечить Максима, ела, кормила его, а сейчас не могу. Меня хватает на то, чтобы сесть. Папа помогает устроиться в специальном кресле — каталке и везет к лифту.

На входе в отделение интенсивной терапии и правда лежит Гром. Увидев меня еще издалека, пес поднимается и приближается сам. Приветственно лижет меня в щеку, идет рядом до самых дверей, за которые его не пускают.

— Ты такой молодец, — глажу его по гладкой шерсти между ушей. — Голодный, наверное.

— Не переживай, его тут подкармливают. Он даже погулять с Олегом согласился. Быстро сделал свои дела и вернулся на место.

— А его совсем нельзя к Максу пустить? — поднимаю голову, чтобы посмотреть на отца.

— Малыш, сюда людям то не положено, кроме медиков. А это собака.

Папа толкает коляску в дверной проем, и мы погружаемся в тяжелую атмосферу этого отделения. Она давит мне на психику так сильно, что я, не выдержав, обнимаю себя руками за плечи. Папина ладонь проходится по волосам, он что-то говорит про психолога, но я уже не слышу. Мы повернули в один из боксов, где на высокой кровати лежит совершенно бледный Макс. Рядом с ним мама. Услышав нас, она оглядывается, улыбается мне блёклыми, синеватыми губами.

— Как ты, Анют? — спрашивает Ирина Дмитриевна.

— Пока не знаю, — признаюсь директору нашего лицея, не отрывая взгляда от спящего Максима. — Можно? — тяну руку. Очень хочется к нему прикоснуться.

— Конечно, — она кивает и отходит в сторону, чтобы папа смог подкатить меня ближе к кровати.

Я тут же сжимаю ладонь Авдеева, лежащую поверх одеяла. У него тоже капельница. И еще какие-то датчики. Я смотрю мимо них на его подрагивающие ресницы, на обметанные губы, которые целовали меня, напоминая, что мы еще живы. На осунувшееся лицо с заострившимися скулами. Поднимаю его тяжелую руку и целую в костяшки пальцев, наплевав на присутствие родителей. Какая теперь разница, кто что подумает? Я же не могу жить без этого человека. Мне каждую секунду без него плохо.

Сделав судорожный, свистящий в легких, вдох, оглядываюсь на его маму и своего отца. Мои губы сами расползаются в улыбке. Хрупкая, изящная и очень женственная Ирина Дмитриевна доверчиво прижимается к моему папочке, а он успокаивающе гладит ее ладонью по спине. В этом жесте нет ничего такого. Их объединил и сблизил страх за детей. Но это только на первый взгляд. Я знаю своего папу. И в его глазах сейчас плещется нерешительная влюбленность и тепло к этой женщине, с которой вся эта история с нами сняла броню обнажая и душу, и сердце, и ее настоящие эмоции.

Глава 29

Анна

К концу недели врачи победили мою повышенную температуру. Дышать стало гораздо легче и говорить не так больно, но выписывать, сказали, еще рано. У меня еще не закончен курс уколов, капельниц и противных, горьких таблеток. Я и не тороплюсь, тем более что папа уже нашел мне психолога, к которому идти почему-то совсем не хочется. А еще здесь Макс и каждый вечер независимо от своего состояния я у него на целых два часа до отбоя. В длительный сон его уже не вводят. Говорят, организм набрался сил, включил внутренние ресурсы и начал за себя бороться. Когда я это услышала, стало дурно. Хорошо, что папа был рядом.

«Это выходит он перестал бороться?» — был первый вопрос.

А второй: «Почему не сказали? Обещали же правду!».

Макс исчерпал все свои силы там, в подвале. Врачи вообще удивляются, как он с такими травмами так долго продержался. Узнавать это в таком ключе, даже зная, что сейчас все хорошо, жутко. Но моей любви к нему становится все больше, и она придает сил. От нее распирает изнутри все внутренности, все клеточки в моем теле заполнены нежностью и щемящим теплом.

Сегодня вечером я опять пойду к нему. Папа привез из дома учебники и книги. Буду читать Авдееву вслух. А пока я пытаюсь заниматься. Надо восстанавливать пробелы в знаниях. Мы довольно много пропустили. Где непонятно, помогает либо отец, либо мама Максима.

Сегодня вот ее очередь дежурить с нами. Отец был с утра и умчался на встречу с прокурором. Родители вообще не оставляют нас одних.

Как бы это страшно и грустно не звучало, отчасти я рада, что все случилось. Мы все стали ближе друг к другу.

Ирина Дмитриевна мне нравится. Я окончательно перестала видеть в ней только строгого директора лицея. Отложив учебник по физике, в которой ни я, ни она толком не разбираемся, мы просто болтаем. Она много рассказывает про Максима, раскрывая его для меня с разных сторон. Шутит, вспоминает как сама училась в школе. И мне хочется чем-то делиться с ней в ответ. Я вспоминаю смешные ситуации из ЛКИ, делюсь тем, сколько на самом деле работы скрыто за каждым танцевальным проектом или музыкальным конкурсом. Делюсь с ней своими мечтами и переживаниями о том, что не попадаю на смотр, а папа даже не знает, что я туда собиралась. Она гладит меня по волосам теплой ладонью и это так странно и тепло… будто вернулась мама, которую я почти не помню.

На душе скребут нотки предательства, и я не знаю, можно ли поделиться этим новым чувством с отцом. Между Ириной Дмитриевной и моим папой явно что-то происходит, но они всячески делают вид, что это не так, а я боюсь влезть и все испортить.

Мы только беремся за новый учебник, решив к физике больше не возвращаться, и в комнату входит лечащий врач Макса. Нам обоим становится дурно от его визита не в свое отделение.

Первая мысль: «Что-то случилось!».

Мужчина поднимает вверх ладони и улыбается.

— С ним все хорошо. Мне сказали, что вы здесь и я решил подняться. Пойдемте со мной.

Ирина Дмитриевна поднимается с моей кровати, разглаживает ладонями тонкие бежевые брюки.

— А я? — тихо подаю голос с кровати.

— И ты, Анечка, — улыбается врач.

Я не такая плавная, как Ирина Дмитриевна. Я пулей слетаю с кровати, влезаю в тапочки и делаю вид, что вот меня совсем не шатает и слабости нет. Так, пол чуть качается под ногами, но это сейчас пройдет.

В лифте нервно цепляюсь за руку Ирины Дмитриевны. Когда доходит, что сделала это машинально, хочу отдернуть. Женщина не дает, крепче сжав мою ладошку в знак поддержки.

Оглядываемся по сторонам. Мы точно не на первом этаже и идем явно не в реанимационное отделение.

— Его перевели в палату? — Ирина Дмитриевна ровняется с врачом.

— Перевели, но это не все хорошие новости на сегодня.

Врач толкает дверь одной из палат. Одиночная, как и моя. Макс лежит на кровати с перебинтованной головой и загипсованными ногами.

— Привет, семья, — улыбается и вяло машет нам ладонью. — Вы такие прикольные цветные пятнышки, — тихо смеется Максим.

— Он видит? — выдыхает его мама.

— Пока силуэты, частично цвета и свет. Наш специалист дает очень хороший прогноз на восстановление. Если не будет стрессов, через неделю зрение полностью вернется. Стопроцентным будет уже вряд ли, но видеть он точно будет.

— Уиии!!! Макс!!! — мчусь к нему обниматься, пока взрослые разговаривают.

Он весь пропах лекарствами и стрижка у него теперь модная. Волосы на затылке сбрили под миллиметр, но он у меня все равно самый лучший, самый красивый и невыносимо любимый.

Наклонившись к его уху, шепчу ему об этом. Он обнимает одной рукой, крепко прижимая к себе. Так хорошо. До слез! Я стала через чур сентиментальной в последнее время. Из меня влагой выходит все невысказанное и наболевшее. Все, что невозможно уместить в простые слова.

— Не реви, заноза, — смеется Максим. — Все нормально. Я же обещал, что все будет хорошо.

— И сдержал слово, — шмыгаю носом. — А за то, что бороться за себя перестал, я тебя потом прибью, когда выйдешь отсюда. Понял?! — шиплю на него.

— Мне просто все время было темно и холодно. Наверное, я устал от этого состояния, — так же тихо, чтобы не слышала мама, признается он. — Прости. И холод я теперь ненавижу.

— У нас с тобой впереди целое лето, — глажу его подушечками пальцев по острой скуле. — Оно будет самым жарким для нас обоих. Это я тебе обещаю, — целую его в снова мягкие, теплые губы.

— Ммм… — он улыбается прямо в мои поцелуи. — Звучит очень вкусно. Я запомнил.

— Кхм, — подает голос Ирина Дмитриевна и я отшатываюсь от Макса, моментально заливаясь краской. — Ну как ты, мой мальчик? — садится возле его кровати, а я выхожу в коридор, чтобы не мешать.

Брожу туда-сюда, все время глупо улыбаясь и прикасаясь к своим губам пальцами. В голову лезут всякие совсем не детские фантазии и щеки начинают гореть еще сильнее. Только я не отступлю и сдержу обещание. Этот парень настолько мой, что сомнений больше нет. Я хочу быть с ним. Хочу, чтобы именно он стал моим самым первым. Я уверена, что не пожалею об этом, чтобы там у нас дальше не случилось.

— Анют, у тебя опять температура? — на мой лоб ложится прохладная ладошка Ирины Дмитриевны.

— Нет, — смущенно отвожу взгляд. — Я просто очень люблю вашего сына, — и смотреть на нее становится совсем неловко.

Мама Макса смеется и крепко меня обнимает. Я нерешительно делаю это в ответ.

— Ты извини меня за ту сцену у клуба, — говорит тихо, но я слышу. — У нас с Максом тогда все было так сложно. Ты просто попала под горячую руку.

— Я уже забыла, — это правда. Даже не думала, что она до сих пор помнит нашу первую встречу. — Можно мне к Максу?

— Ему сейчас уколы будут делать. Сказали, через часик — полтора будет можно.

— Хорошо. Тогда я пойду к себе в палату.

Ирина Дмитриевна провожает меня и возвращается к сыну, а я лежу на кровати, смотрю в потолок и улыбаюсь. Ненормальная, честное слово! А Макс будет видеть… Аааа!! Мой Макс будет видеть! Это самая прекрасная новость за последние дни. У меня уже все лицо болит, но улыбка так и не желает сходить с губ. И когда папа заходит в палату, я первым делом счастливо пищу ему:

— Макс будет видеть!

Он загруженный и уставший, но глядя на меня все же улыбается. Садится на кровать, облокачивается на стену и закрывает глаза. Я тут же подползаю к нему обниматься. Одной рукой прижимает к себе, вторая спокойно лежит на его бедре.

— Пап, — зову его, — в ответ он лишь поглаживает меня по спине. Значит слышит. — Папочка, а расскажи мне, что ты там сейчас делаешь? И вообще, что на самом деле произошло? Зачем нас держали в том ужасном подвале? Ради одного из твоих заводов? — засыпаю его вопросами.

Томас говорил, но я хочу узнать полную версию и желательно от человека, которому доверяю. Папа вряд ли станет мне лгать.

— Давай ты не будешь забивать себе этим голову, малыш, — вздыхает папа. — Взрослые сами разберутся. С вас уже хватит.

— Так не пойдет, — кручу головой.

— Почему? — усмехается он, отлично зная свою упрямую дочь.

— Потому что мы имеем право знать. И Макс имеет право знать, за что он лишился зрения и вообще чуть не замерз там насмерть, — произнеся это вслух, мне опять становится не по себе.

— Наверное, ты права, — вздыхает папа. — Тогда давай все вместе и поговорим. Идем к Максиму?

— Идем!

Глава 30

Макс

— Нагулялся? — улыбаюсь, нащупывая ладонью голову Грома. Пёс толкается мне в руку, чтобы гладил. Не знаю, кто и как договорился с врачами, но его ко мне привел Олег.

— Ррр. Аф, — заявляет огромный доберман и лижет меня в щеку.

— Спасибо тебе. Ты мне жизнь спас, — благодарно глажу его между ушей.

Все вроде хорошо закончилось, а на душе хреново. Меня никак не отпускает случившееся. Врач говорит, я слишком долго боролся там, вот и ловлю теперь откаты в виде накатывающей хандры и кошмаров. Одному оставаться не по себе. Друзей пока не пускают. Мама говорит, они тут прописались. Каждый день кто-то заглядывает.

Отец Ани приехал, мама собрала пакеты с фруктами, книгами, журналами и поехала домой, чтобы принять душ и переодеться. Я просил не говорить парням, что не вижу. Зрение восстанавливается. Пока перед глазами пятна вместо людей, но это лучше, чем полная темнота и холод… Чтоб его! Он мне тоже снится. Ане не стал говорить и матери запретил. Сегодня проснулся от того, что стучат зубы. В палате тепло, плюс на мне одеяло. Какой-то фантомный холод, от которого начинает ломить все тело. Это тоже пройдет. Надо просто перетерпеть. Тем более мне таких вкусняшек пообещала одна красивая блондинка. Теперь предвкушаю и фантазирую. Помогает отвлечься.

Слышу, как открывается дверь палаты. Дергаюсь на звук, Гром приветливо урчит. Значит свои. Пальцы отпускают зажатую в них простыню. Долбанные рефлексы!

К кровати подходят два силуэта.

— Свои, Макс, — тихо говорит отец Ани.

Мягкие, теплые подушечки пальцев касаются моей руки.

— Ты чего такой? Как пружина весь. Тебе опять больно? — беспокоится моя невыносимая.

Закрываю глаза, выдыхаю. Мышцы и правда натянулись канатами. Аж в животе стало больно. Наверное, мать права. Надо соглашаться на психолога. Один я не разберу бардак в своей отмороженной голове.

— Макс, — трясет за плечо Анюта.

— Я сейчас врача позову, — тут же кипешует Каменский.

— Не надо врача. Нормально все со мной.

Поздно. Вадим Юрьевич уже ушел, а Анюта не могла не воспользоваться моментом. Она тут же прижалась к моим губам. И я перестал мерзнуть, с тихим, довольным стоном отвечая на ее поцелуй.

Услышав шаги, Анюта от меня отскочила. И вовремя. Ее отец вернулся с дежурным врачом. Он осмотрел меня, задал пару вопросов и подтвердил, что все нормально.

— Я же говорил.

— Ты и в реанимации пытался всех убедить, что у тебя все нормально, — рассмеялся Вадим Юрьевич.

— Не помню такого, — фыркаю в ответ.

Я и правда смутно помню дни, что провел под приборами и какими-то интересными уколами, после которых все время хотелось спать. Зато там мне почти не снились кошмары. А сегодня накрыло…

— Аня попросила рассказать вам, что произошло и кто во всем виноват. Считаю это справедливым. Ты готов слушать? — спрашивает Каменский.

— Конечно, — тут же подбираюсь и обращаюсь в одно большое ухо.

Анюта садится на край кровати, берет меня за руку, а пятнышко ее папы устраивается на стуле рядом.

Ситуация оказалась интересной.

Некто Томас Коутс, талантливый молодой парень, путешествующий по миру и зарабатывающий выполнением различных, далеко не всегда законных заказов от разных состоятельных дяденек и тетенек, получил новый заказ на столичного бизнесмена, владельца крупного холдинга, «металлургического короля» Каменского Вадима Юрьевича.

Как до него добраться еще проще, чем через эмоциональную, взрывную и обиженную на него дочь? Да никак! И Томас, набрав команду для выполнения поставленной задачи, начал свое знакомство с девушкой.

Сначала следили, изучали, составляли психологический портрет. Потом начали действовать. Знакомство, быстро переходящее на уровень дружбы. Он давал ей мнимое ощущение поддержки и заботы, а Ане это было настолько необходимо, что она открылась парню. Девочка с добрым сердцем сочувствовала тяжелой жизни английского студента, оказавшегося в чужой стране. Он умело ловил ее на ее же эмоциональных взрывах, подталкивая совершить новую глупость. Она и попыталась у клуба. Ее тогда фактически поймали, но все испортили мы, ворвавшись и вытащив девушку из цепких лап людей Томаса.

Ему пришлось откатываться немного назад и снова наблюдать, искать момент. Возле нее появился я, но я Тому был неинтересен. И даже когда мы попали с Аней в засаду в его убежище, у меня не возникло никаких подозрений. Только на секунду, когда он так рьяно бросился защищать нас от двух агрессивных собак. Но думать об этом было особенно некогда.

А потом за нами приехали мать и Андрей. Горилла рассказал нам далеко не все. Может боялся облажаться перед моей матерью, если ничего не сможет решить? Но он не сказал, что его сотрудники вышли на след команды Тома. Парня взяли, пробили по базам, сделали запрос международным коллегам, не уточнив, что он уже у них.

Андрей, как только узнал, чем промышляет наш «друг», сразу решил этим воспользоваться. Взамен на услугу Томасу было дано обещание отпустить его на все четыре стороны. Естественно, тот согласился. Тем более, что его задача сильно упрощалась нашим общением с Аней.

Андрей хотел мести. Он и с матерью моей стал встречаться, чтобы быть ближе к семье своего врага. Друзья со студенческих лет, вместе пошли служить в полицию. Оба довольно успешно продвигались по карьерной лестнице, расширяли полномочия, зарабатывали звездочки и однажды решили, что им платят несправедливо мало. Наши закадычные друзья решили толкать казенные стволы, попадающие под списание или годами лежащие в архивах со старыми делами, которые уже никогда не раскроют. Они разработали целую схему, и она была гениальна, иначе бы их быстро взяли.

Их и взяли. Перед моим отцом внезапно замаячило внеочередное звание и высокий пост в комплекте. И этот пост сулил «чистые» бабки и совсем другие возможности, нежели у него было до этого. Оставалось лишь одно — громкое, резонансное дело как последний рывок перед восхождением на пьедестал. И он сдал схему сбыта служебных стволов, выставив все в выгодном для себя свете. Андрей в один момент оказался единственным крайним.

Дело и правда вышло громким, но внутри ведомства. Летели звезды, головы, проводились закрытые суды. Гориллу должны были как минимум посадить за такое до конца жизни, лишив всех полномочий и возможности работать в органах. Но мой «благородный» папочка прикрыл друга. Получив должность, он сделал так, что Андрей остался в своем звании и продолжил работу в ведомстве, но вот репутация его была сильно подмочена и ни о каких новых званиях и более высоких постах речи быть уже не могло.

Когда Андрей познакомился с моей матерью, возненавидел меня за внешнее сходство с его «другом», но не воспользоваться ситуацией не мог. Он же не знал, что я своему отцу никогда не был нужен.

А потом нас взяли. Опыт против опыта. Человеческий фактор. Им все же удалось отвлечь Олега. Его увели от нас по ложному следу, а мы попали в аварию. Потом я пытался защитить Аню и по мне прошлись битой.

Пока мы мерзли в подвале, нас искали. Знали где искать. Олег очень быстро понял, где его поимели и простить такое не смог. Он поднял все свои связи. Каменский даже не подозревал, что у охранника его дочери есть такие полезные знакомства. Каменский, естественно, стал подключать свои.

Отдать завод за дочь не стало проблемой. У него даже сомнений не возникло. Все упиралось в юридические формальности, которые никак не удавалось решить одним днем. А моей маме пришлось сложнее. Она была вынуждена посмотреть в глаза своему прошлому. Ей пришлось унижаться перед ним, умолять спасти сына. Подключились Вадим Юрьевич с Олегом и на моего отца надавили сильно сверху. Так надавили, что он выполнил все условия Андрея. Признался, что схема была общая и сквозь зубы извинился перед «другом». Правда выглядело это как подачка. Мол, ты же на свободе остался. Это я не дал им тебя посадить! И так далее.

Андрея не тронуло.

Олег подключил айтишников, и информация о громком деле чиновника из ведомства и знакомого нам майора быстро распространилась по сети. А интернет, как известно, помнит все, и уничтожить информацию там уже не выйдет.

Сейчас это дело на личном контроле еще одного нашего знакомого — Борислава Георгиевича Калужского, хладнокровного прокурора и отца Платона, одного из моих друзей.

Остаток истории я дослушал с закрытыми глазами. Руки опять сжались в кулаки, стоило услышать, как пришлось унижаться моей матери. Я еще там, в подвале пообещал себе, что так этого не оставлю. Сейчас уверенность лишь окрепла.

По коже рассыпались мурашки. Волосы на руках встали дыбом, будто наэлектризованные. Голова разболелась до тошноты.

Моей руки коснулись теплые пальцы. Не Аня. Я понял сразу.

Открыл глаза. Все плывёт. Фокусируюсь на силуэте.

— Это я, мой хороший, — тихий голос мамы. Не слышал, как она вернулась. — Выброси из головы все, что ты там себе придумал. Его посадят и вы никогда не увидитесь, — она гладит меня по теперь слишком коротким волосам.

— Угу, — выдавливаю из себя, продолжая скрипеть зубами.

— Макс, — грустно смеется мама, — мы уже достаточно настрадались от этого человека. Давай жить настоящим и планировать счастливое будущее. У тебя жизнь только начинается. После случившегося, ты должен ценить ее еще выше.

— Я ценю, мам. Можно мне побыть с Аней вдвоем? Немного. Пожалуйста, — нахожу мамину ладонь и пару раз крепко сжимаю.

— Конечно, — за нее отвечает Каменский. — Мы пока кофе выпьем. Вам купить что-нибудь особенное?

— Ничего не надо, спасибо.

Как только шаги стихают и два силуэта скрываются за дверью, меня крепко обнимает Анюта, едва не выдернув иглу с капельницей.

— Чтобы ты не задумал, Авдеев, — жарко шепчет мне в ухо моя хулиганка, — я всегда буду на твоей стороне.

Глава 31

Анна

Я по нему ужасно скучаю несмотря на то, что мы каждый день видимся. Сижу теперь за последней партой у окна на месте Макса и слушаю все очень внимательно, чтобы после занятий приехать к нему и разложить по полочкам пройденный материал. Особо нового мы сейчас ничего не проходим. До конца учебного года остался месяц, и весь упор делается только на подготовку к предстоящим экзаменам.

Ему читать то разрешили только неделю назад. До этого приходилось все воспринимать на слух. Зрение вернулось, но врачи боялись давать нагрузку. Все же травма головы с такими последствиями — это не шутки.

У Максима впереди еще долгий курс восстановления. Специальные упражнения для глаз, капли, таблетки и посещение различных процедур. Авдеев у меня теперь носит линзы. Они делают его зеленые глаза еще ярче и мое сердечко захлебывается от восторга каждый раз, когда я в них смотрю.

Нам пока только обещают, что и линзы не понадобятся через некоторое время. Макс бесится, но привыкает. Особенно его расстроило то, что за руль садиться врачи пока запретили.

Так и живем. Больница, дом, учеба. Танцам в этом графике совсем не осталось места. Я ездила к своему преподавателю, извинялась. Со смотром, в связи с этим, ничего не получилось, но я все равно буду пробовать поступать туда, куда хотела. Осталось поговорить об этом с папой.

— Ты тут? — в столовой ко мне подсаживается Эля. Соня еще на раздаче, никак не определится с выбором салата.

— Частично, — улыбаюсь девочке Севера.

Мы окончательно сдружились и теперь нашу компанию Киреева и Соболева обходят стороной. Раньше было наоборот. Эти стервы терроризировали девчонок, а теперь у них есть я. А я своих в обиду не дам!

— Как там Максим? — спрашивает Эля.

— Психует, — смеюсь. — Ему уже надоело там лежать. Месяц, считай. Даже чуть больше.

— Понимаю, — хихикает Эля. — Север когда ногу ломал, тоже бесился. Не любят мальчишки докторов.

— Вообще не любят. Он хочет, чтобы все и сразу прошло, а оно так не работает. Я радуюсь, что Макс видит и расхаживается, а не лежит пластом с иголкой в руке. Вы на выписку придете?

— Конечно! — к нам присоединяется Соня. — Парни ему готовят какой-то сюрприз. Только тссс, — прикладывает пальчик к губам. — Я случайно услышала, как они возле душевых разговаривали. А мы за шариками съездить успеем?

— Не надо никуда ехать. Я Олегу позвонила, он привезет.

— Скучаешь? — тепло улыбается Эля.

— Очень, — вздыхаю. — Без него мне тут пусто. Я какая-то ненормальная, — нервно смеюсь. — У вас так же? Все время мало…

— Ну мне Тёмы выше крыши хватает, — в ответ смеется Эля. — Мы же живем в одном доме, по большей части в одной комнате. Родители делают вид, что не замечают, как Север ночует у меня. Кажется, они смирились. Он же упрямый. Все равно все делает по-своему. А Соня вообще с Платоном с зимы отдельно живут.

— У нас выбора не было, — делится Софи. — Платону с отцом лучше держаться подальше друг от друга, а у меня мама. Она вроде приняла его, но это как раз потому, что мы ей выбора не оставили. Если бы просто встречались, она бы меня заклевала.

— Эх… — только и остается вздохнуть.

Пообедав, возвращаемся к занятиям. После последнего урока выходим на улицу, и я с крыльца замечаю машину Олега, стоящую на парковке. Из ее приоткрытых окон торчат надутые разноцветные шары. Улыбнувшись, беру девчонок за руки и тяну за собой. Хочется уже скорее поехать и забрать Максима из больницы.

Знаю, что его мама уже там. Папа примерно час назад должен был вернуться из короткой командировки. Надеюсь, он успеет. Обещал.

А вот мальчишек наших нет. Эти черти успели куда-то слинять.

Мы пробираемся в машину и погружаемся в атмосферу праздника. Настроение зашкаливает. Олег включил нам музыку погромче. Мы смеемся и подпеваем. Начальник личной охраны моего отца всеми силами старается сохранить строгое выражение лица, но я, сидя рядом с ним спереди, вижу, как уголки его губ все время дёргаются вверх в попытке улыбнуться.

— Ты уже решил, кого приставишь ко мне вместо себя? — интересуюсь у Олега, недавно вернувшего себе должность.

— Даже и не думал об этом, — дергает вверх плечом. — Я же начальник охраны. Я сопровождаю Вадима Юрьевича только на особых мероприятиях, в остальное время новый состав отлично обеспечивает его охрану. А вот с тобой справиться могу только я.

— И то с трудом, — открыто улыбаюсь.

— Но ты извлекла урок из сложившейся ситуации? — наставительно интересуется Олежа.

— На все сто.

Мы подъезжаем к клинике. Выгружаемся из машины вместе с шариками. Их так много, что маленькую и самую худенькую из всех присутствующих меня при малейшем ветре куда-то утягивает.

Олег, рассмеявшись, забирает у меня пучок воздушного детского счастья. Оставляю всех на улице дожидаться парней, а сама мчусь внутрь, раз меня все равно освободили от шаров.

Киваю знакомым медсестрам. Поднимаюсь на лифте в отделение и встаю как вкопанная прямо возле раздвижных дверей. Мой папа совсем не дружески обнимает маму Макса, пронзительно смотрит ей в глаза, гладит пальцами свободной руки по щеке, как любит со мной делать Максим. Видимо, это нравится всем мужчинам. В этом жесте очень много нежности и интимности, несмотря на всю его простоту.

Мой папочка никого не видит вокруг себя. Он что-то говорит Ирине Дмитриевне, она кивает в ответ и… Аааа!!!

— О-фи-геть, — выдыхаю, глядя на их поцелуй.

Такой себе тоже совсем недружеский поцелуй!

Я стараюсь даже не дышать, чтобы все не испортить, но меня все же замечают. Ирина Дмитриевна краснеет, как девочка, у папы в панике нервно бегают зрачки.

— Я к Максу, — отвожу взгляд и мимо них сбегаю в палату. Что-то я все слова нормальные забыла от увиденного.

Мой Авдеев стоит у окна. Переоделся уже. В джинсах, скрывающих все еще не прошедшие синяки, и черной футболке. На голове бандана, закрывающая раненый затылок.

— Я сейчас такое видела, — шепчу, обнимая и прижимаясь щекой к сильной спине. Он кладет руки поверх моих, гладит до мурашек. — Наши родители целовались, — говорю еще тише. — Прям по-настоящему. Представляешь?

— Да ладно? — слышу улыбку в его голосе. — Это же круто! — он тянет меня за руку, чтобы обошла. Встаю перед ним, упираясь попой в подоконник. Макс кладет руки мне на талию, наклоняется и тоже целует. — Я рад за них, — выдыхает, почти не отрываясь от моих губ.

— Я тоже, — признаюсь ему. — Это получается, мы с тобой будем сводными теперь?

— Получается так. Но согласись, заноза, в этом есть что-то такое… — его губы скользят по щеке к уху, — … завораживающее.

Дверь в палату открывается. Макс разворачивается и встает рядом со мной, так же облокачиваясь бедрами на подоконник. Складывает на груди руки и внимательно смотрит на маму. Она поняла, что я рассказала Максиму, и теряется под строгим взглядом собственного сына.

— Макс… — начинает Ирина Дмитриевна.

— Максим, мы с тобой немного позже по-мужски все обсудим, — вмешивается мой папочка. — Однажды мы уже поняли друг друга. Надеюсь и сейчас ты все поймешь правильно. А теперь нам пора. Ваши друзья заждались.

Отец пропускает нас вперед. Забирает сумки Макса. Они с Ириной Дмитриевной идут следом. В лифте снова царит легкая неловкость. Макс мне сказал, что рад за маму, но ей почему-то пока ничего не говорит. Я не вмешиваюсь. Это опять мужские заморочки, в которых я совсем не разбираюсь.

Медленно пересекаем холл внизу. Быстро ходить Макс пока не может, да и боится. Столько лежал…

Первые дни было тяжело ставить его на ноги, но упрямство Авдеева сделало свое дело.

Выходим на крыльцо и погружаемся в радостный визг девчонок и свист друзей. Здесь Платон, Артем, близнецы Никита и Ян из параллельного. Их девочки, наши Соня с Этель и много — много шариков, которые вместо салюта отпускают в воздух с криками: «С возвращением!»

Макс останавливается перед ступеньками. По ним мы еще не ходили. Я крепко держу его за руку.

— Помочь? — подходит отец.

— Сам, — качает головой Максим и делает первый шаг. Потом второй. Третий дается уже увереннее, и мы преодолеваем это препятствие.

У меня его забирают. Парни обнимают друга, хлопают по плечам, жмут руки. Они общались все это время только по видеосвязи. Авдеев не хотел, чтобы его видели в беспомощном состоянии и категорически запретил пускать друзей в палату.

— Ты не злишься на меня? — тихо спрашивает папа, передав сумки Макса Олегу.

— Нет. Я хотела, чтобы у вас получилось, — признаюсь ему.

— Правда? — удивляется он.

— Правда, — поднимаю голову, щурясь от теплого весеннего солнышка. Оно мешает мне посмотреть папе в глаза. — Ирина Дмитриевна мне нравится. Не то, что мерзкая Ви.

— Осталось поговорить с Максимом, — вздыхает папа.

— Он поймет. Макс тоже хочет счастья для своей мамы. Просто он за нее очень переживает. Ситуация с гориллой… с Андреем показала, что не без причины.

— Согласен, — папа ерошит мне волосы. Фыркнув, поправляю прическу. — Они с ума сошли! — вздыхает родитель, увидев, как парни выкатывают подарок для друга. — Парни, ну ему же нельзя за руль! — оставив меня, идет к ребятам.

А я любуюсь новеньким, блестящим пятидесятикубовым мопедом, перевязанным большой темно-синей лентой.

Вот же…

Но идея мне нравится.

— На этом можно, — заверяет Север. — Педали жать не надо, скорость ограничена, можно спокойно ехать по краю основного движения. И даже Анюту есть куда посадить, — х лопает ладонью по кожаному сиденью.

— Ну не будут же они на свидания с Олегом кататься, — приводит ещё один аргумент Платон.

— Будут! — строго говорит Ирина Дмитриевна.

— Мам, — просит Макс и прикасается к ручке газа своего нового транспорта.

— Господи, дай мне сил с этими детьми, — вздыхает наш директор и все ее подопечные взрываются громким хохотом.

Глава 32

Макс

К нам во двор тоже вваливаемся всей толпой. Ну как вваливаемся. Это они, а я ковыляю, тихо скрипя зубами. Друзья внезапно замирают перед огромным псом, хозяйской походкой вышедшим нам навстречу.

Гром сел посреди дорожки и предупредительно рыкнул. Девчонки прижались к своим парням.

— Освоился уже, — с улыбкой стучу ладонью по бедру. — Иди сюда. Это свои, друг. Свои.

Черный пес еще раз внимательно сканирует всех карими глазами, медленно двигается ко мне и стоит подойти, превращается в ласковую зверюгу, требующую любви вот прямо сейчас.

Народ заметно выдыхает.

— Это он, да? — спрашивает Платон.

— Да. Настоящий спасатель, — треплю Грома за холку.

У Платона тоже есть обученная собака. Немец по кличке Рай, обученный защищать парня от его же отца. Так что Калужский, наверное, единственный, кто отнесся к Грому максимально спокойно. Я бы даже сказал, с уважением. Остальные обоснованно напряглись.

Мать забрала собаку еще утром, чтобы при выписке не мешался под ногами. Он бы и не мешался, конечно, но я не стал спорить. Договорился с Громом, и послушный пес отправился осваивать свою новую территорию. Судя по поведению, моему новому другу все нравится.

Отпустив собаку гулять, иду в дом. Соскучился, пипец просто. По своей комнате, по запахам, обстановке, удобной кровати, большому телеку, качественной музыке и ванне. Кто бы знал, как я хочу в ванну! Просто упасть и валяться в ней, заткнув уши наушниками.

В столовой нас уже ждет праздничный стол. Не домашний, мама бы просто не успела. Да и кажется мне, из ресторана его заказывал отец Ани.

Остаток дня я наблюдаю за ними с матерью. При всех они не сильно афишируют, что их отношения перешли на другой уровень, но мама так смотрит на Каменского…

Чувствуется, что это серьезно.

Друзей провожаем уже в десятом часу. Парни со своими девочками разъезжаются на такси. В доме становится тихо. Грома пустили, он не просто просился, он требовал. Теперь привычно лежит у меня в ногах, растянувшись на полу у дивана.

— Ты будешь жить во дворе, — строго говорит ему мама. Не внял. Глянул на нее, а потом на меня. Пришлось кивнуть, подтверждая ее слова.

— Я буду тебя впускать, — шепчу ему.

Мама слышит и улыбается. Подходит, обнимает меня сзади, целует в щеку.

— Не верится, что ты дома, — еще раз целует и стирает помаду пальцем.

— Мне пока тоже. Есть ощущение, что я сплю, — признаюсь семье.

— Это пройдет. У тебя будет очень хороший психолог, — мать гладит по волосам, целует в макушку. — Все будет хорошо, Максим. И кошмары уйдут. И к нормальной жизни вернешься. Обещаю тебе, мой мальчик.

— Спасибо, мам, — глажу ее по руке, все еще обнимающей меня.

— Макс, не желаешь воздухом подышать? — предлагает Вадим Юрьевич.

Моя мама тут же напрягается. Она понимает, что разговора нам с ее новым мужчиной не избежать. Беспокоится и привыкает к тому, что я о ней забочусь не меньше, чем она обо мне.

Кивком головы подтверждаю, что совсем не прочь прогуляться. Я уже так належался и насиделся, что не хочу упускать возможности пройтись.

Мы выходим на улицу. Несмотря на поздний вечер, тут совсем тепло. Весна полностью захватила власть над нашим большим шумным городом. Покрыла его зеленой листвой и яркими цветами. Напитала воздух сладковатыми ароматами и запахом свежей травы.

С удовольствием впускаю этот воздух глубоко в легкие. Смотрю на звездное небо. Мне его не хватало. И тепла тоже. Кажется, его недостаточно. Я хочу больше, чтобы все клетки в моем теле оттаяли и мозг перестал думать, что нам с ним все еще холодно.

Бесит, что привычной четкости зрения теперь нет. Звезд на небе определенно меньше, чем было раньше. Да и как ездить теперь? Не уверен, что скоро риску сесть за руль подарка от парней. Меня как-то слишком резко лишили привычных ресурсов организма. Вероятно, это тоже только в моей голове. Надеюсь, работа с психологом и правда поможет.

— Устал? — заметив, что я чаще останавливаюсь, спросил Вадим Юрьевич.

— Нормально, — отмахиваюсь.

Гордый, блин! Хрен признаюсь! Даже себе…

— Пойдем, присядем на ступеньки, — предлагает он. — Разговор будет сложный.

Приняв этот аргумент, подхожу к лестнице, поднимаюсь на несколько ступенек вверх и аккуратно сажусь. Каменский страхует, придерживая за локоть. Садится рядом, закуривает. Нас тут же окутывает облачко сизого дыма и портит мне весь кайф от весенних ароматов.

— Извини, — он машет рукой, разгоняя дым, и выдыхает его в сторону от меня. — Макс, я не буду ходить вокруг да около. Мы с тобой вроде как договорились говорить открыто и по-мужски, — киваю, подтверждая, что такое действительно было. — У нас с твоей мамой завязались отношения. Я обратил на нее внимание как на женщину еще в первый день знакомства, когда ездил договариваться насчет перевода Ани в ваш лицей. Но так вышло, что я был в отношениях. И она тоже. Мы иногда созванивались. Я узнавал, как дела у дочери. А потом вы угнали машину, и я утонул в силе этой хрупкой женщины. Невероятное сочетание. Ее любовь к тебе делает ее невероятно сильной, но одномоментно беззащитной перед сложившимися обстоятельствами. Что-то щелкнуло в голове, но опять же, у нее был мужчина, а у меня все рушилось дома.

— Вы так быстро переключились с одной женщины на другую? — задаю прямой вопрос.

— Понимаю, о чем ты. Нет. Я после мамы Ани так и не смог влюбиться. С Виленой какое-то время было просто комфортно. У нее дочь, у меня дочь. Надеялся, что из этого выйдет крепкий союз, основанный если не на любви, то на взаимоуважении. Ничего не вышло. Видимо клей в виде чувств все же необходим, чтобы ничего не развалилось. У твоей мамы с Андреем было нечто похожее. Она искала в нем необходимую опору. Сильное плечо.

— Но тоже не вышло… — уперев ладони в теплые ступеньки, продолжаю разглядывать небо. Так охрененно, что это не потолок подвала.

— Да. Так бывает. Нам встречаются не те люди. Мы делаем не тот выбор, уговаривая себя, что именно он правильный. Только это не так. Главное, вовремя разобраться. Мое сердце впервые за много лет откликнулось именно на твою маму.

— Это взаимно, — отвечаю ему.

— К счастью, так и есть. Я не буду давать громких обещаний. Ты же помнишь, мы с тобой об этом тоже говорили, — киваю. — Я постараюсь сделать ее счастливой. Мы взрослые люди, со своими устоявшимися привычками и характерами, но думаю, это не станет проблемой. Наоборот, предыдущий опыт поможет выстроить крепкие отношения. Что скажешь?

— Что всегда буду ее защищать. Я к вам очень хорошо отношусь, Вадим Юрьевич, но я всегда буду на стороне матери. Хочу, чтобы вы это понимали. Надеюсь, что защищать ее от вас мне никогда не придется. Добро пожаловать в семью, что ли? — с ухмылкой протягиваю ему ладонь.

— Спасибо за доверие, Максим. Постараюсь не подвести, — он крепко сжимает мою руку. — Я предложил твоей маме переехать к нам, — Каменский решает одним выстрелом убить сразу всех зайцев. — Это в вашем возрасте можно долго встречаться, сходиться, расходиться, — смеется он. — В нашем эта дистанция сокращается гораздо быстрее.

— Как это отразится на наших с Аней отношениях?

— Да никак, — он пожимает плечами. — Если вы друг друга не поубиваете, проживая на одной территории, — смеется Каменский.

— О, да, — провожу ладонями по лицу. — Такой вариант вполне возможен. Давайте попробуем. Только… — закусив нижнюю губу, думаю еще раз, просить или нет.

Я хотел провернуть все с Аней, но быстро понял, что это плохая идея. Хватит с нас экстремальных приключений.

— Проси, — Каменский правильно понимает мою заминку.

— Мне нужна встреча с отцом. Всего одна. Сможете устроить? Желательно так, чтобы мать ничего не знала. По крайней мере до того, как эта встреча состоится.

— Не отпускает? — Вадим Юрьевич снова закуривает.

— А вас бы отпустило, если бы вашего самого близкого человека довели до слез и поставили на колени?! — сжимаю зубы и кулаки до хруста пальцев.

— Завтра попробую устроить. Сразу позвоню. Окей?

— Окей, — снова откидываюсь немного назад и замолчав смотрю на звезды.

Интересно, мне когда-нибудь это надоест?

Глава 33

Макс

Дома скучно. На занятия мне все еще нельзя. Врач сказал, хотя бы неделю надо отсидеть. Каменские ночевали у нас. Утром Вадим Юрьевич забрал Аню в лицей, а я остался сходить с ума в четырех стенах.

Ближе к обеду приехал психолог. Думал, будет женщина. Оно как-то привычнее. А явился мужчина лет тридцати пяти на вид, в неформальной черной футболке и свободных джинсах.

— Привет, Макс, — улыбнулся он. — Костя, — протянул руку. — О, крутая приставка! Сыграем?

Сказать, что я опешил и потерялся, это не сказать ничего. Но мне реально скучно. Чего бы не зарубиться в гонки с этим Костей? Все лучше, чем постоянно пялиться в телефон в ожидании звонка от Каменского.

Пока нет матери, Гром разлегся рядом с нами на полу. Я вытянул свои «деревянные» ноги и облокотился спиной о кровать. Костя повторил мою позу и взял второй джойстик.

Я только раунду к десятому понял, как грамотно этот чел меня обрабатывает. Через игровые приколы, между прочим пробивает то, что я в себе забаррикадировал. И когда я в очередной раз дергаюсь от столкновения своей виртуальной машины с препятствием, у него получается меня успокоить и убедить на следующий раунд.

— Легче обязательно станет, Макс, — говорит он в конце нашей встречи. — Ты открыт для работы, это уже хорошо. Послезавтра увидимся, начнем тебя взламывать, — Костя протягивает мне руку.

— А что было сегодня? — жму его ладонь.

— Тестирование. Проводишь?

Он с интересом наблюдает, как я спускаюсь по лестнице и как Гром все время меня страхует.

— Собаки не будет на наших сеансах, — ставит перед фактом психолог, когда я ровняюсь с ним в холле.

— Почему? — глажу между ушей возмущенного Грома.

— А потому что ты за него прячешься. Он спасатель, конечно. Но от самого себя этот шикарный пёс тебя не спасет. Все, я уехал. Счастливо.

Я снова остаюсь один. Точнее с Громом. Раз уж спустились, идем с ним на кухню, нагребаем еды из холодильника и поднимаемся обратно в спальню. Хоть бы Аня что ли уже приехала. Мысли всякие в башку лезут, особенно после последних слов Кости.

— Да не прячусь я за тебя! — смотрю на Грома.

— Афф, — фыркает пёсель.

Вот! Его тоже все вполне устраивает.

Почесав собакену спину, разрешаю ему лечь со мной на кровати и посмотреть фильм. Скармливаю Грому часть своего позднего обеда и все равно все время поглядываю на мобильник.

Он наконец начинает мигать экраном. Входящий вызов от Каменского.

— Ты не представляешь, каких нервов мне это стоило, — говорит он вместо приветствия. — Я за тобой заеду через час. Нам дали пятнадцать минут на разговор, потом его куда-то переведут и там будет вообще без вариантов.

— Мне хватит пяти. Спасибо!

Быстро собираюсь. Хочется выглядеть максимально достойно и уверенно в себе. Пусть увидит, тварь, что у нас все хорошо! Мать без него со всем справилась, а он… Он просто кусок дерьма, который боится ответственности.

Чтобы увереннее стоять на ногах, беру один костыль и с ним выхожу на улицу, нетерпеливо ожидая, когда подъедет Вадим Юрьевич. Грому вся эта история явно не нравится. Пёс беспокойно бродит вокруг меня и все время заглядывает в глаза.

— Мне это нужно, — зачем-то объясняю ему. Все равно не нравится. Он фыркает, порыкивает и дергает поочередно ушами. — Кстати, Гром, я Ане подарок нашел. Надеюсь, ты его не сожрешь.

Доберман, опешив от такого заявления, комично садится на задницу, растопырив задние лапы. Смеюсь, снова поглаживая его между ушей. Будто и правда все понимает. Потрясающий пёс.

— С тебя мультфильмы надо рисовать, — сообщаю ему.

Дверь в воротах открывается, являя нам Каменского. Отец Ани машет мне рукой. Имея дополнительную опору, быстро дохожу до его машины и сажусь вперед на заранее отодвинутое для меня сиденье.

Ноги у меня вообще-то сгибаются, но забота приятна.

Пока едем, Вадим Юрьевич вкратце рассказывает, до каких вершин ему пришлось дозваниваться, чтобы выбить для меня эту встречу. Не жалуется, не кичится своими связями, просто делится и это круто.

— Мы потом сможем еще в одно место заехать? Если нет, я могу на такси. Анин подарок хочу забрать. Думал завтра, но мне все же не терпится увидеть ее довольную мордашку сегодня.

— Что за подарок? — заинтересованно смотрит на меня будущий отчим.

— Увидите на месте.

— Хорошо, заедем. Я на всякий случай отменил все свои дела на сегодня. Аню предупредил, что буду с тобой. Она благословила, — смеется Каменский.

Я ценю. Правда, совершенно искренне ценю такую поддержку. Если бы еще не нервничал так, вообще было бы шикарно.

Здание, в которое мы направляемся, узнал издалека, хотя ни разу здесь не был. Мышцы тут же натянулись, в кровь впрыснуло лошадиную дозу адреналина и сердце зашлось в болезненной гонке с самим собой.

— Макс, только давай без глупостей, — глянув на мое напряженное лицо, попросил Вадим Юрьевич.

— Ну что вы, — голос будто не мой, отстраненный и холодный. — Никаких глупостей!

Это тюрьма. Самая настоящая тюрьма только для элиты, если тех, кто сюда попадает, можно так назвать. Нет тяжелых железных дверей, просто решетки, через которые отлично видно обстановку внутри. А там кровати с ортопедическими высокими матрасами, пледы, кресла, телевизоры и даже занавески на окнах.

Не такого я ожидал для этой сволочи. Для него хочется как минимум такого же Ада, через который протащили нас с Аней.

Кажется, я стал жестоким и мстительным.

Конвоир останавливается возле одной из решеток. В камере на кровати лежит мужчина. Его лица не видно за книгой, которую он держит в руках.

Вадим Юрьевич сжимает мое плечо. Дернув им, скидываю его ладонь. Не сейчас.

В эту самую секунду мне хочется совсем другого — остаться наедине с тем, кто отлично чувствует и слышит наше присутствие, но даже не шевелится, продолжая делать вид, что у него в руках невероятно занимательное чтиво.

— Эдуард Михайлович, посетитель, — сообщает ему конвоир.

Забавно. Я мог бы быть Максимилианом Эдуардовичем. Из груди сам собой вырывается нервный смешок.

Мужчина лениво откладывает книгу, садится на кровати, внимательно на меня смотрит. А я на него.

— Ни хрена не похож, — нарушаю тишину первым.

— Да нет, как ни странно, похож, — скалится он. — Ну здравствуй, сын. Познакомиться пришел?

— Типа того, — подтверждаю кивком головы.

— У вас пятнадцать минут, — сообщает конвоир.

Открывает решетку, пропуская в камеру только меня. Сам отходит так, чтобы я его не видел, а вот Каменский остается контролировать ситуацию. Зря, нас все равно закрыли, и он ничего не сможет сделать.

Мы с «отцом» почти одного роста. Я ниже всего на пару сантиметров. Очень удобно смотреть в его зеленые глаза. Я другого сходства между нами не вижу, но мне и этого не хочется. С этим человеком я не хочу иметь ничего общего. Это просто биоматериал, и то не самый качественный.

Напряжение в камере нарастает. Вокруг нас словно появился плотный пузырь, заглушающий внешние звуки. Игра в молчаливые гляделки затягивается.

Я сжимаю в руке костыль, который был взят с собой с другой целью. Его у меня не отобрали. Будут умнее.

Перехватываю его удобнее и со всей дури, что во мне сейчас есть, наношу снизу удар прямо ему в челюсть.

— Макс! — раздается крик Каменского.

А мой «отец» мешком падает на пол. Из его рта стекает струйка крови. Скорее всего прокусил язык. Радует, что несмотря на дезориентацию, он остается в сознании. Значит услышит.

— Это тебе за мать! — заношу костыль для еще одного удара, но меня скручивает влетевший в камеру конвоир и под «Осторожнее, осторожнее с ним» от Каменского тянет из камеры.

Меня, как котенка, швыряют в руки Вадима Юрьевича.

— Дурак. Ой, дурак, — нервно смеясь, он прижимает мою голову к своему плечу. Тяжело дыша, позволяю себя успокаивать таким непривычным способом. — Полегчало?

— Не знаю пока, — отстраняюсь от мужчины.

— Как я сразу не догадался, зачем тебе эта встреча? Ладно, — хлопает меня по лопатке, — поехали отсюда и матери ничего не говори. Она нас с тобой обоих отметелит тогда твоими же костылями.

— Это точно, — пришла моя очередь нервно рассмеяться. — Что мне за это будет?

— Ничего не будет. Я решу, не заморачивайся.

Благодарно кивнув ему, сажусь в машину. От адреналина прилично потряхивает. Закрываю глаза, стараюсь выровнять дыхание.

— Куда дальше? — интересуется севший за руль Каменский.

Даю ему адрес. Он устало вздыхает.

— Питомник? Ты серьезно? Вам мало Грома?

— Я Ане обещал подарить собаку, если мы выберемся. Не вы ли меня учили держать данное слово? — приоткрыв один глаз, смотрю на Вадима Юрьевича.

Он снова вздыхает и заводит машину.

А через час мы уже за городом в питомнике для хаски. Я долго выбирал щенка по каталогу на сайте, но в итоге все поменялось, как только нас запустили в вольер. К моим ногам кинулся комок шерсти с яркими голубыми глазами.

— О, Анька, — рассмеялся ее отец.

— Да-а-а, — довольно поднимая за шкирку маленький электровеник, у которого хвостик вот-вот оторвется, если он не прекратит им так интенсивно вилять. — Пойдешь со мной? — глажу мелкого по спинке. Он облизывает меня в нос, и решение дается совсем легко. Это наша с Аней собака на все сто процентов. Берем!

Эпилог

— Ну что, на сегодня все в силе? — раздается в трубке сонный голос Севера.

— Угу, — тоже только глаза открыл. — В пять в кафе на набережной.

Сбрасываю, растягиваюсь на кровати и поворачиваюсь на бок. Аня спит, разметав по соседней подушке светлые волосы. Обнаженная спина до лопаток накрыта простыней. Невесомо провожу подушечками пальцев вдоль позвоночника. По ее светлой даже сейчас, в августе, коже бегут мурашки. Она передергивает плечами, открывает свои красивые глазки.

— Доброе утро, — довольно улыбаюсь.

— Авдеев, слепишь, — хрипло смеется она.

Разворачивается, утягивая за собой простыню, стараясь прикрыться.

Лежим, смотрим друг на друга. В ногах ворочается Шуршик. Эта подросшая шерстяная пакость опять пробралась в дом и влезла на кровать. И как нашел только? Обычно он спит у Ани, а в моей комнате с разрешения мамы все еще ночует Гром.

Сегодня все поменялось. Наши родители уехали в свадебное путешествие пару дней назад, и я просто не смог не стребовать с Аньки обещанного. Лето и так подходит к концу, а мы… Мы только дорвались друг до друга и это было вау… Моя восхитительная девочка сделала меня охренеть каким счастливым! Банально до невозможности, но у меня такого еще ни с кем и никогда не было. Наверное, дело в эмоциях. В наших с ней чувствах друг к другу, которые похожи на бесконечно бурлящую лаву в жерле вулкана. Всегда на грани взрыва и не отпускает.

— Нет, Авдеев, — она считывает мой голодный взгляд за секунду и прячется с головой под простыню. — Я сказала, нет! — заливается смехом, когда начинаю щекотать.

Шуршик с угарным «шмяк» падает на пол и недовольно урчит оттуда. А я ловлю Аньку в объятия, намекая, что отпущу не раньше, чем к обеду.

— Я очень долго ждал тебя, Каменская. Слишком долго, — стянув с нее простыню, зацеловываю лицо. — Так что не надейся так быстро от меня избавиться.

Она и не сопротивляется больше. Смущается только и улыбается все время, даже сквозь поцелуи.

Мы улетаем из реальности еще на несколько часов. И мне офигенно с ней. Да просто офигенно. Сегодня даже кошмары не снились. Взяло и вырубило ближе к утру без сновидений. Пока это тоже счастье — не видеть сны.

Работа с психологом помогает. Ему реально пришлось меня взламывать. Много всякого повытаскивал, но это работает. После занятий с ним приходится отходить некоторое время. Зато потом становится легче. Будто каждый раз он вытаскивает из меня несколько тяжеленных булыжников. И Аня помогает. Она всегда рядом, когда мне хреново. Я рад и не жалею, что это все шарахнуло по мне гораздо сильнее. Я рад, что у меня тогда, в подвале, получилось оттянуть все ее страхи на себя и поддержать. Не представляю, чтобы было, если бы ее так крыло. Я бы себя не простил. А так можно считать, что программа максимум на тот момент была выполнена. Все, что было в моих силах в тех обстоятельствах, я сделал.

— Я первая в душ, — Аня целует меня в щеку и сбегает.

Шуршик, виляя пухлым лохматым задом, бежит за ней. Я перекатываюсь на живот, сгребаю под себя Анькину подушку и закрываю глаза, намереваясь поспать еще часик. Не дает дурацкий телефон. В этот раз мама.

— У нас все хорошо, — отвечаю, не открывая глаза.

— Ты еще спишь что ли? У вас же там давно уже обед, — удивляется она. — Опять кошмары?

Ну… скорее наоборот. Но ей этого лучше не знать. По крайней мере пока. Иначе бросит отпуск и примчится читать мне лекции.

— Нет. Просто лень. Имею право, мам. Каникулы же. Как у вас там дела?

— Все отлично. Тут так красиво, — счастливо вздыхает. — В следующий раз обязательно полетим все вместе. Вам с Аней тут точно понравится.

— Не сомневаюсь…

… но я очень рад, что мы, наконец, остались вдвоем. Так что я нифига не жалею, что они уехали без нас. Им надо побыть наедине, это их праздник. И нам надо было. Очень!

Этого я ей, конечно, тоже не говорю. Просто улыбаюсь, слушая полный новых впечатлений рассказ. Мама заслужила это счастье. Я искренне рад за нее и благодарен Вадиму Юрьевичу за то, что она стала чаще улыбаться.

Аня заглядывает ко мне, сообщая, что душ свободен.

Приходится вставать. Поспать еще все равно не дадут.

Мы совмещаем завтрак с обедом. Голодные оба, как Шуршик с Громом вместе взятые.

Черный доберман сидит недалеко у стола и облизывается, глядя на бутерброд с ветчиной.

— Ты в курсе, что хаски на тебя плохо влияет? — спрашиваю у своего лучшего друга.

Тот только ухом дергает и делает вид, что меня не понимает. Угу. Он мало того, что умный, он еще и хитрый манипулятор!

— Громик иди сюда, я поделюсь. Макс жадина, — строит ему глазки Анька. — Шурша и ты иди ко мне.

— Аня, у них есть свой корм. Хорош! — строго смотрю на нее.

Какой там! Разве эта девчонка будет слушать, если в ее блондинистую голову что-то втемяшилось?

— Окей. Когда у них будет расстройство пищеварения, убирать за ними будешь сама. И в ветеринарку повезешь тоже сама, — складываю на груди руки, продолжая смотреть, как она скармливает часть нашего обедозавтрака собакам.

— Я же говорю, он жадный. И злой. А должен быть добрый после того, что было.

— А я еще не наелся, — коварно улыбаюсь. — Вот когда наемся, буду добрый. И вообще, ешь давай и собирайся. А то пока ты все свои платья переберешь, мы до кафешки только к пяти утра доберемся.

Захватив с собой пару бутербродов, пока они еще есть, ухожу к себе в комнату, сажусь на пол и врубаю приставку. Успею сыграть десяток гонок, пока моя девочка прихорашивается.

Ко мне присоединяется Гром. Ложится рядом и делает вид, что он совсем не поддался обаянию нашей блондинки и не сожрал запрещенку.

— Да ладно, — глажу его между ушей. — Мы с тобой сегодня оба хороши. Взяли, наконец, то, что давно хотели. Считай, что у нас праздник.

— Уфф, — получаю в ответ.

— Макс, — в комнату влетает Аня, — ну как? — выжидательно смотрит на меня. Крутится на триста шестьдесят. Очень короткое пышное платье встает колоколом демонстрируя коротенькие шорты под подолом вместо трусиков.

— Конечно нет! — ревниво скалюсь в ответ.

— Ну Мааакс, — канючит Каменская. — Я еще ни разу его не надевала.

— Покупать не надо было! Я сказал нет!

После сегодняшней ночи и офигенного утра я стал еще большим собственником. Какого хрена она собралась демонстрировать всем свою шикарную задницу?! Пусть и прикрытую специальными шортами.

— Бесишь! — фыркает Аня и убегает, громыхнув дверью так, что мы с Громом дернулись.

Через двадцать минут возвращается с надутыми губами и в другом платье.

— Уже лучше, — киваю.

— Я паранджу носить не стану! Это, между прочим, у тебя на курсе девочек гораздо больше, чем парней. Я же не психую!

— Да что ты? — коварно улыбаюсь, намекая на то, что, узнав об этом, она со мной неделю вообще не разговаривала.

— Ладно! — сдается.

И еще через полчаса приходит в бриджах, топе и полупрозрачной тунике сверху, спущенной на одно плечо.

— Вот. Другое дело.

Мне хватает десяти минут, чтобы собраться и вызвать такси. За руль я так и не сел больше. Подарок парней стоит в гараже. Подарок отчима на поступление тоже. Я пообещал себе, что первого сентября поеду на подаренной Вадимом Юрьевичем машине в университет. А пока такси. Можно еще немного покормить свою фобию.

Шуршик чуть не ломанулся с нами. Обиженно смотрел на нас, пойманный за ошейник охранником, пока мы не скрылись из виду.

В открытой кафешке уже тискаются Ян и Василина. Вокруг фонтана носятся Никита и Влада. При чем она явно жаждет садануть ему по голове своей сумочкой.

— Что он опять натворил? — смеясь, протягиваю руку близнецу несчастного Ника.

— Провоцирует, — улыбается Ян, отвечая на рукопожатие. — Девчонки какие-то мимо проходили, ну он и ляпнул что-то вроде: «А ничего такие».

— Знаешь, за такое я бы тоже обиделась, — заявляет ему Василина.

— А я бы прибила. Хрен бы ты от меня убежал, — вскидывает бровь моя Аня.

Оглядывается. Ребята уже обнимаются. Ник пытается поцеловать свою девушку, крепко удерживая ее в объятиях, а она вяло вырывается и крутит головой. Секунд пять. Кириленко все же побеждает, а мы отворачиваемся, чтобы встретить остальных.

Вместе приехали Север с Элей и Платон с Соней. За ними подтянулся Мэт. Один.

— Не спрашивай, — скривилась блондинистая мечта лицея.

— Не вопрос.

Мы соединяем вместе два пластиковых стола. Собираем еще стулья с кафешки, делаем на всех заказ и шумно делимся впечатлениями о двух месяцах лета.

Экзамены наша компания сдала практически без проблем. Никита чуть не завалился, но мы умудрились его вытащить. А нефиг было на брата учебу спихивать!

После выпускного все разошлись заниматься поступлениями. Созванивались, но почти не виделись. Кроме ЕГЭ у некоторых было дополнительные экзамены непосредственно в ВУЗах. Нику вот пришлось сдавать физподготовку и что-то там еще. Ян повторно сдавал английский и информатику, только по усложненной программе. Аня проходила прослушивание в Гнесинку, а я сдавал рисунок и специальную проектную работу, чтобы поступить именно в тот универ, в который хотел.

Так что компания у нас подобралась веселая.

Ян и Никита поступили в Академию МЧС, я, как и планировал, на архитектора. Моя Аня послушала совета и при помощи отца поступила в Гнесинку и на заочное на отделение бизнеса. Я обещал помогать, если она не будет справляться.

Север отказался от мечты об Англии. Он тоже пошел на «бизнес» и начал работать в компании отца. Этель поступила на отделение туризма и взяла дополнительным курсом иняз. София всех удивила и внезапно поступила на филологический, следующий ее шаг — издательское дело, уже со следующего года. Тоже будет совмещать. Заочку ей оплатит недавно найденный отец. Они не общаются, но деньгами он нашей парочке помогает.

Платону пришлось сложнее. Из-за того, что «контрактный» футбол отнимал много времени, он едва не присоединился к Никите и не запорол баллы на экзаменах. На бюджет прошел во многом благодаря фамилии отца по самому нижнему вступительному порогу. Денег у отца он не стал просить принципиально. От помощи отца Сони тоже отказался. Он, кстати, будущий юрист. Чем тоже всех немало удивил.

Влада, как и мечтала, поступила в мед. Она буквально влетела туда, лучше всех из лицея сдав химию и биологию. Василинка, отработав долгое время в кафе, решила попробовать себя в качестве ресторатора. А Матвею отец помог с поступлением в Университет Спорта. Ему тоже придется совмещать. Они с Севером так же, как и Платон, на контрактах, только на своем любимом ринге.

Поделились впечатлениями, погуляли по набережной, сгоняли в клуб и выбрались из него уже далеко за полночь наобещав друг другу всякого. Каждый надеется, что дружба после лицея сохранится. Мы довольно много начудили вместе, чтобы просто взять и потеряться. У многих из нас между собой общаются родители. Так что я думаю, так или иначе, мы все равно будем пересекаться.

— Всем удачи, парни, — жмем друг другу ладони, обнимаемся, хлопаем по плечам.

— Удачи, — звучит в ответ. — Будем на связи.

— Обязательно, — киваю.

Садимся с Аней в такси. Прижимаю ее к себе, уткнувшись губами в макушку. Вот теперь точно все хорошо. Мне чертовски хорошо! Я уже и не надеялся, что со мной может такое случиться.